«Трудно допросить собственную душу»

Трудно допросить собственную душу (fb2) - Трудно допросить собственную душу [= Кто придет меня убить?] 1020K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анна Витальевна Малышева

Анна Малышева Трудно допросить собственную душу

Глава 1

Она выбрала удобную позицию для наблюдения — выбрала уже неделю назад, когда в первый раз пришла сюда следить за квартирой. Но теперь ей казалось, что место неудачное, ее увидят… Увидят соседи — вдруг кто-то выйдет на площадку, и тогда весь план провален. А может быть, какая-нибудь любознательная бабка уже смотрит в глазок и сейчас откроет двери и сладким голосом спросит: «Лизочка, а ты что тут делаешь?» «Самое худшее, — сказала она себе, — что меня все тут знают. Меня сразу найдут. Я сошла с ума, раз пришла сюда! Половина девятого. Где же они?!»

Ей послышался какой-то шум площадкой ниже. Сперва, не совладав с собой, она отпрянула назад, прижалась к стене. Потом приказала себе быть смелой, сделала маленький шажок вперед и посмотрела вниз сквозь шахту лифта. Дом был старый, и лифт был допотопный — деревянная кабина ездила вверх-вниз по лестничному проему, окруженному проволочной сеткой. На лестнице было сумрачно, и если бы кто-то внизу поднял случайно голову, он не увидел бы Лизу за такой «вуалью». Но никого не было. Руки у нее тряслись, она поспешно открыла большую кожаную сумку, висевшую на плече, и проверила, не забыла ли перчатки. Нет, вот они — черные, шелковые, перчатки роковой женщины, перчатки воровки. «Я им всем покажу! — сказала про себя Лиза. — Подожди, мерзавец, подожди… Даже если меня засекут, ты меня не посадишь, нет… Побоишься скандала, захочешь быть чистеньким… О, сейчас тебе просто необходимо быть чистеньким, ты сейчас просто ангел небесный… А ангелы в суд не подают — они прощают, и ты простишь!»

Легкий, еле слышный щелчок, потом еще один — кто-то внизу открывал замок. Этот звук был так знаком ей — три года она каждый день щелкала вот так этими замками — сперва верхним, потом нижним. Потом открывала дверь.

И сейчас дверь открылась. Лиза молниеносно присела на корточки, стараясь стать как можно незаметней. Она уже не думала, что боится, не думала, что кого-то ненавидит… У нее вдруг появилось захватывающее чувство охотника, который сидит в засаде и подстерегает дичь. «Как я и думала, — сказала она себе. — Девчонке пора в школу».

Действительно, на площадку вышла девочка лет восьми-девяти на вид, в красном джинсовом костюмчике, с ярким рюкзачком, повисшим на одном плече. Мягко ступая кроссовками, она стала спускаться по лестнице, даже не посмотрев вверх, на Лизу. Голову девочка держала опущенной, словно была обижена или не проснулась окончательно. На ее светлые волосы упал солнечный луч из окна на площадке, вспыхнул и исчез. Лиза перевела дух и посмотрела на часы. «Без пятнадцати девять. Семья начинает расходиться. Интересно, кто выйдет сейчас?»

Вышел он. Лиза узнала его прежде, чем увидела, по тому, как стукнуло сердце. «Я тебя ненавижу, ненавижу… — быстро повторила она про себя, чтобы набраться храбрости. — Ах, какие мы нарядные, какие мы красивые! Что же ты не побрился, ангел мой? Непростительно при новой-то жене! Или она и так любит? Конечно, в тридцать два года что же ей еще делать… И ты при ней постарел, почти ее ровесник стал… Какие круги под глазами…» Он стоял на площадке перед дверью, почему-то не торопясь уйти. Лифт он не вызвал, просто стоял, засунув руки в карманы светлой замшевой куртки, глядя прямо перед собой отсутствующими глазами. Лиза сомневалась, видит ли он что-нибудь вообще или нет. Она жадно смотрела на это лицо, узнавая и не узнавая его. Конечно, это его лицо, ей ли не знать. Загорелое, выхоленное лицо, высоко очерченные брови, такие аккуратные, словно их выщипали и подрисовали, круглые глаза чуть навыкате, две морщинки возле губ — словно он вот-вот широко улыбнется… Темные волосы ежиком, и эта манера поднимать одно плечо чуть выше другого и стоять на расставленных ногах, чуть покачиваясь взад-вперед… «Чего ты ждешь? — мысленно спрашивала она его. — Зачем ты тут стоишь? Что случилось?» А она уже видела, что что-то случилось. Эти глаза, бессмысленно глядящие прямо перед собой. «Ты что-то обдумываешь, ты нервничаешь, — разглядывала его Лиза. — Поссорился с женой? Что ж, давно пора, медовый месяц позади… Женщины надоедали тебе и за несколько дней, а вы прожили уже четыре месяца. Раскаиваешься? Устал от нее? А может быть… Думаешь обо мне? Ну, подними голову! — вдруг мысленно прокричала она, сорвавшись. — Подними голову, дурак проклятый, посмотри на меня, посмотри, до чего ты меня довел, скажи, что ошибся! Посмотри на меня, чего ты ждешь!»

И вдруг, словно услышав ее мысли, он поднял голову — совсем чуть-чуть — и посмотрел прямо на нее, как показалось Лизе. Во всяком случае, он, не мигая, разглядывал шахту лифта, упершись взглядом в одну точку — ту самую, где находилось ее лицо. Лиза, как завороженная, отвечала ему таким же застывшим взглядом. Она в этот миг забыла, как точно все просчитала. Он не мог ее видеть — площадка, где он стоял, освещалась снизу светом из окна на лестнице, а то окно, которое могло бы осветить Лизу, было забито фанерой уже много лет, свет в него не проникал. Она его видела прекрасно, а он ее — сквозь двойную сетку и темноту — нет. И все же ей казалось, что они видят друг друга, что еще миг — и он ей что-то скажет. «Привет, козочка, как жизнь?» или что-то в этом роде. Но он ничего не сказал, опустил голову, нажал кнопку вызова лифта. Где-то наверху в шахте что-то лязгнуло, дрогнуло, и кабина поехала вниз. Вот ее стена проплыла прямо у Лизы перед глазами, скрыла от нее мужчину на площадке. Она услышала, как он открывает дверь, как входит, как лязгает защелка на двери шахты… «Прощай, — сказала она ему, — больше я тебя не увижу. Прощай, Олег». Кабина уехала вниз.

Лиза снова посмотрела на часы. Почти девять. Она подняла руку, откинула со лба волосы, черная блестящая челка лезла ей в глаза. Ей было жарко, руки снова дрожали. Эта встреча не прошла даром. Она много раз представляла себе, как снова увидит его, и всегда по-разному. Она увидит его и ничего не почувствует. Он увидит ее и почувствует, что не может без нее жить. Они увидят друг друга и почувствуют… Ну, словом, что-то почувствуют. Но в действительности все вышло куда проще. Он не увидел ее — она была в этом уверена. А она чувствовала теперь странный нервный жар, легкую тошноту, дрожь в руках, в ногах, в груди, слева, где сердце. И еще — свое полное ничтожество. «Да, я просто ничтожество, — повторяла она про себя. — Таких и бросают, и правильно делают, что бросают. Говорила себе все эти месяцы, что ненавидишь его, а теперь готова убежать отсюда, ничего не делать, изменить своему плану. Только из-за его глаз, из-за его взгляда. Да что там врать про глаза — из-за него самого, такого, какой он есть, не лучше и не хуже… Я думала, что ненавижу, и по крайней мере за это себя уважала. Говорила ему — я ненавижу тебя! Но я врала, все эти месяцы врала. Я его не могу возненавидеть. Никогда».

На лестнице появился кот. Лиза узнала его — он принадлежал старухе с пятого этажа. Кот тоже узнал Лизу и стал тереться о ее ноги, громко мурлыча, напрягая спину и хвост, потом попытался забраться к ней на руки. «Этого мне не хватало! — подумала Лиза. — Как он мурлычет, Господи, целый оркестр! Хоть бы молчал…» Она попыталась прогнать кота, но он не уходил, снова лез к ней. В это время дверь внизу снова открылась, и на площадку вышла женщина. Лиза перестала слышать песенку кота, вообще перестала что-либо слышать. Женщина была в светлом, с оттенком розового, плаще, в бежевой юбке и яркой шелковой блузке. Туфли на каблуках, коротко стриженные светлые волосы, почти ненакрашенное лицо. Она несколько раз проверила, хорошо ли заперта дверь, торопливо нажала кнопку лифта, стала рыться в сумочке — тоже что-то проверяла. На этот раз лифт поднялся снизу, женщина хлопнула дверью и уехала.

Теперь Лизе снова предстояло ждать. Она дала себе десять минут — на тот случай, если кто-то вернется, забыв какую-то мелочь. Эти десять минут она старалась ни о чем не думать, кроме своего плана. Кот поскучал и ушел. В подъезде было тихо — здесь жили либо одинокие старухи в запущенных коммуналках, либо вообще никто не жил — многие квартиры были выкуплены, в них делался евроремонт, они предназначались для продажи, но покупали их вяло — цены назначались астрономические — дом солидный, начала века, с колоннами по фасаду, центр Москвы, район Покровского бульвара… Лиза могла не опасаться нежелательных встреч. На исходе девятой минуты она натянула перчатки, вынула из сумки ключи и спустилась вниз. Замки Олег не сменил. Когда она уходила из этой квартиры, то вернула ему ключи. Ему и в голову не пришло, что Лиза сделала себе дубликаты. Она и сама почти забыла об этом — все те дни она была не в себе, корчилась днями и ночами от боли, злобы, ревности, устраивала сцены Олегу, требовала объяснений… Но слышала в ответ одно: «Давай выметайся! Сколько можно!..» И она вымелась — вымелась с несколькими сумками, набитыми вещами, без гроша в кармане, без претензий на квартиру, без надежд… Но с дубликатами ключей от входной двери. Мать Лизы и ее старший брат называли ее дурой. «Ты три года была за ним замужем, ты могла претендовать на площадь!» — кричала мать. «Идиотка, неужели ничего нельзя было сделать!» — возмущался брат. Лиза сидела, крепко закрыв лицо ладонями, мотала головой, кусала губы, старалась не слушать, а потом срывалась и орала: «Да не могла я ни на что претендовать! Он с самого начала сделал так, что я ничего не могла! Я не была даже там прописана, мам, ты же сама это знаешь! Кто мне сказал — не выписывайся от меня, а то потом обратно не пропишут, кто сказал — я тебе когда-нибудь квартиру завещаю! Не ты?! Так вот тебе — прописана я у тебя, завещай мне квартиру… Лет через пятьдесят! А свидетельством о браке можно одно место подтереть! Детей у нас не было, а юрист мне объяснил, что эта квартира — не совместно нажитое имущество супругов, он ее приобрел до брака со мной… Я должна была выметаться! И хватит!» — «Но кто бы мог подумать, что Олег — такой подлец… — причитала мать. — Он был такой порядочный, такой…» — «Щедрый!» — сквозь зубы цедила Лиза, вытаскивала из сумки сигарету и курила, уставившись в потолок. Ее вещи стояли неразобранными у матери, у нее руки не поднимались повесить их в шкаф. Это означало бы полную капитуляцию. Мать с братом недолго совещались, как быть с Лизой. Он привез ее в свою однокомнатную квартирку на окраине Москвы, отдал ей ключи и счел свой долг исполненным. Сам он жил у своей девушки, на которой уже полгода собирался жениться. «Живи, сколько хочешь, — сказал он Лизе, — но на материальную помощь не рассчитывай. Я не могу тебя содержать. Мать тоже. Тебе, в конце концов, двадцать четыре года, пора работать!» Лиза молчала, сидя в своей обычной позе: нога на ногу, локти упираются в колени, подбородок лежит на ладонях, глаза закрыты. «Или найди себе еще одного Олега!» — в сердцах сказал брат и вышел, хлопнув дверью. Лиза посидела еще немного, потом встала, прошла на кухню. На столе она увидела несколько пятидесятитысячных купюр — брат, несмотря на свои слова, оставил. Она сунула их в карман, попила воды из-под крана, открыла окно и заплакала. Прошел один месяц, потом второй, потом третий… Лиза делала вид, что живет, делала вид, что ищет работу, делала вид, что ест… Ела она очень мало и невкусно: какую-нибудь кашу, или жареную картошку, или подсушенный в духовке хлеб. Денег не просила ни у матери, ни у брата. Ей было все равно. Мать каждый день звонила ей и читала нотации, Лиза молчала. Брат несколько раз приходил, дал еще немного денег. Лиза взяла их и кивнула: «Спасибо». Целыми днями она лежала на диване, закрыв глаза, и перед нею возникали картинки из ее прошлой жизни. Олег и она — в машине, едут за город, окно открыто, и ветер бьет ей прямо в лицо. Олег дарит ей на день рождения цветы и флакон ее любимых духов «Же озе». А вот она сама, Лиза, — идет по Тверской, улыбаясь своему отражению в витринах. Она видит свое лицо, свою черную челку, свои голубые глаза, свой взгляд — внимательный и смеющийся одновременно, свой широковатый и все же изящный нос, свои губы козьего рисунка… Из-за этих губ Олег называл ее «козочка». И еще из-за походки — идет стремительно и как будто чуть подпрыгивает. Она красива, и на нее все смотрят. Или ей кажется, что смотрят. У нее угловатое тело, порывистые движения, и Олег говорит ей, что она похожа на Уму Турман из «Криминального чтива». Это ей льстит. И еще картинка — искаженное лицо Олега. «Выметайся, — говорит он, — я не могу больше с тобой жить! Не изображай из себя ребенка, мне это надоело!» Она глядит на него широко раскрытыми глазами, ничего не понимая — все слишком внезапно. Потом она плачет, и слезы затекают ей в уголок рта. Она глотает их и крепко зажмуривается, а слезы все текут и текут, как в детстве, когда не можешь остановиться, ничего не можешь, кроме как плакать. «За что? — кричит она. — За что? Дело во мне? Я что-то сделала не так? Но я была такая, как всегда…» — «Вот именно. — Он отворачивается и отходит к окну. — Ты всегда одинаковая. Тебе ничего не объяснишь. Лиза, сделай мне подарок, уйди! Уйди!» — «Но ведь та женщина старше тебя! — говорит она, подходя к нему сзади. — Ты сам сказал, ей тридцать два года! Я не понимаю… У нее большая дочь, ей восемь лет, ты сам сказал! Она замужем! Я не понимаю! Ты же всегда любил молоденьких девочек, а она старше тебя на четыре года!» Он молчит и смотрит в окно.

И вот в один из дней Лиза увидела еще одну картинку. Сперва она не поняла, что именно она видит, — такого никогда не было в ее жизни. Девушка с черными гладкими волосами сидела на лестнице. Лестницу Лиза узнала, это был тот дом, где они жили с Олегом. Девушка ждала, пока из квартиры выйдут ее обитатели. Это была та квартира, где они прожили три года. Из квартиры вышел Олег, потом — девочка, которой надо было в школу, потом — женщина со светлыми, коротко остриженными волосами… И женщину Лиза тоже узнала — она была именно такой, какой описал ее Олег. Потом девушка, которая сидела на лестнице, встала, спустилась и открыла дверь квартиры. Тут картинка исчезла, но Лиза успела узнать девушку. Это была она сама.

И вот теперь она наяву стояла и открывала замки — сперва верхний, потом нижний… Дверь открылась бесшумно, и Лиза вошла, заперев ее за собой. Теперь она ни за что не убежала бы отсюда. Ей в голову пришла шальная мысль — сесть в столовой, налить себе джина с тоником (этот напиток Олег просто обожал, и джин у него всегда был) и дождаться его прихода. А потом весело сказать: «Не сердишься, что зашла? Мне кажется, я кое-что тут забыла…» А когда он взбесится и закричит: «Что?!» — она ответит: «Все! Я никуда отсюда не уйду! Это и мой дом тоже…» И плакать она не будет, будет сидеть здесь, весело улыбаться, нагло смотреть ему в глаза… Он, наверное, предложит ей денег, может быть, даже швырнет в лицо. Он ведь кричал, когда она не хотела уходить: «Тебе денег надо, да?! Но ты ничего от меня не получишь, три года сидела на шее!» Он даст ей денег, но она откажется… Но, подумав об этом, Лиза чуть не рассмеялась на самом деле и покачала головой: «Нет, это уж слишком! Конечно, я взяла бы деньги. Мне надо жить, а жизнь мне поломал он. Это он не позволял мне ни учиться, ни работать. Сделал из меня красивую куклу только для своего пользования. Конечно, и я виновата в этом. Не надо было подчиняться его капризам, надо было жить своей жизнью… Да что теперь думать! Вот — теперь у меня только своя жизнь, и я никак не могу начать ею жить… Чтобы начать, нужны деньги. Нужна независимость. Значит, деньги надо взять. Не просить, не плакать, а взять. И я возьму. Я всегда только просила или молчала, а теперь я просто возьму. Наверное, я втайне думала об этом еще тогда, когда заказывала дубликаты ключей…»

В квартире кое-что переставили за эти месяцы, но ориентировалась она все равно легко. Первая комната по коридору все еще выполняла функцию столовой. Большой овальный стол, горка для посуды, уютный велюровый диван, два кресла, моноблок «Филипс», полки с видеокассетами, белая напольная ваза с японской сосной… Насколько знала Лиза, здесь брать было нечего, не выносить же телевизор… Она прошла в комнату напротив по коридору. Это была спальня. Та самая огромная кровать, две светлые тумбочки со светильниками интимного света, зеркало в бронзовой раме… В этом зеркале часто отражалось ее тело — обнаженное, золотистое, и его загорелые руки казались на ее коже еще темнее… Шкаф с одеждой был приоткрыт, Лиза подошла к нему и распахнула дверцы настежь. Чужие платья на плечиках, где висели когда-то ее платья… Явилось мгновенное желание разорвать все в клочки, но Лиза удержалась — это было бы все равно что расписаться: «Здесь была я!» К платьям она не притронулась, зато его вещи перещупала до последней нитки. Нашла в разных карманах скомканные бумажки — не очень большую сумму. Тряхнула брюки, лежавшие на дне шкафа, обнаружила там пятьдесят долларов. Сжала зубы — действительность оказывалась не такой щедрой, как фантазии. Но она ведь помнила, что обычно его карманы были набиты деньгами! Раньше, когда ей нужны были деньги, она просто лезла в шкаф, и он даже ничего не замечал… Больше в шкафу она ничего не нашла. Захлопнула дверцы, еще раз осмотрела спальню. На глаза ей попался женский бюстгальтер — размера на два больше, чем у нее. Она скривила лицо в гримасу, торопливо открыла обе тумбочки. Одна явно принадлежала новой хозяйке — гигиенические тампоны, упаковка с колготками телесного цвета, какая-то книжка на немецком языке… Другая принадлежала Олегу. Там она обнаружила кое-что стоящее — шикарные часы «Чоппард» с плавающими бриллиантами, совсем новые, в коробочке. Видно было, что их ни разу не надевали. Лиза взяла коробочку в руки. «Это женские часы, — подумала она. — Боже, какая роскошь! Сколько они могут стоить?! Огромные деньги — баксов тысячу, нет, больше, больше… Почему они лежат тут, у Олега? Может быть, купил для нее и еще не успел подарить? Мы исправим эту ошибку!» Она сунула часы в карман сумки и застегнула ее на «молнию». Настроение поднималось, и вместе с ним поднималась горячая злоба — в этой квартире люди жили, а не умирали, как она, ходили на работу, отвозили ребенка в школу, дарили подарки… Ее выгнали, чтобы она не мешала этой жизни, чтобы не совалась в нее, чтобы исчезла навсегда… «Я исчезну! — пообещала она Олегу мысленно. — Но ты меня запомнишь!»

Дальше по коридору была комната, где жила когда-то сама Лиза. Она открыла дверь с опаской, ожидая увидеть большие перемены. Уж эта комната не могла не измениться! И увидела детскую. Новенькая светлая мебель, яркий ковер на полу, письменный стол с разбросанными книжками, целая выставка игрушек, среди которых были очень дорогие. «Даже ремонт сделали! — с какой-то жгучей тоской подумала Лиза. — Чтобы уж совсем ничего от меня не осталось… Интересно, зачем ему понадобился чужой ребенок? Он всегда не любил детей, говорил, что с ними надо ждать, ждать лет до тридцати… И вдруг — бах! — взял чужого! А она-то, она! Ведь совсем не в его вкусе! Маленькая, коренастая, совершенно обычная… Ну, не уродка, даже приятная на вид, но такая скучная… Немка, одним словом. Вот именно — немка. Кажется, я правильно догадалась, зачем ему нужен был этот брак. Кажется, я вообще знаю, что он задумал… Да, я-то знаю его лучше всех, могла бы даже проконсультировать эту фрау Анну…» В детской искать было нечего — не хранит же ребенок у себя деньги и ценности. Кроме того, Лиза чувствовала себя как-то странно. Ей казалось, что чей-то упорный взгляд ищет ее и вот-вот найдет. Чей взгляд? На нее смотрели игрушки, смотрела детская постель, смотрела маленькая пушистая тапочка, забытая у порога… «Я сволочь», — сказала себе Лиза и вышла из комнаты. Напротив был кабинет Олега — комната, на которую она возлагала самые большие надежды. Этот кабинет был ей очень хорошо известен, вплоть до мелочей, до самого маленького ящичка в шкафу, в столе, она знала все тайники Олега, все места, где он хранил заначки. Она подошла к книжным полкам, встала на цыпочки, вытянула сверху толстый том в коричневом переплете. Это был какой-то старый справочник по химии, тех времен, когда Олег еще учился в МГУ. Сердцевина этой книжки была вырезана скальпелем, и обычно там лежала пачка денег — толстая или тонкая, смотря по обстоятельствам. Сейчас там не было ничего. «Может, поменял тайник? — спросила себя Лиза. — Было тут еще что-то…» Скоро она нашла это что-то. Это была книга потоньше, красная, на обложке значилось: «Словарь атеиста». Она тоже была пуста. Лиза поставила ее на место и задумалась. Потом стала вытаскивать наугад все более или менее толстые книги, открывать их и заталкивать обратно. Тайников больше не было. Видимо, Олег отказался от мысли хранить свои деньги в книгах. «А раньше он очень ценил этот способ… — подумала Лиза. — Конечно, наивный способ, воры, говорят, сразу лезут в книги… Но почему он сменил место? Может, новая жена что-то пронюхала?» Лиза вспомнила, как она тайком наведывалась к книжным полкам и вытаскивала купюру-другую, стараясь брать поменьше, чтобы Олег не узнал. Впрочем, он никогда точно не знал, сколько у него денег. «Я и тогда уже была воровкой, — сказала она себе. — Не любила просить, брала потихоньку сама… Что ж, он сделал меня такой…»

Ей становилось все тревожней, и она начала спешить. Рывками открывала ящики письменного стола, почти без надежды рылась в бумагах. Нашла учебник немецкого языка, пособие для отъезжающих в Германию и рассмеялась. «Как я и думала! Собрался сматываться! Нашел жену с фамилией Бахман! Скатертью дорога! Мог бы просто мне сказать тогда: «Прости, Лиза, ты классная девчонка, но, к сожалению, русская… Так что нам не по пути!» Значит, мы решили стать немцами… Ну она-то ладно, она немка обрусевшая, пусть едет, но его-то кто там ждет?! Иностранных языков не знает, профессия — спекулянт, и такой же немец, как я… Тьфу!»

В столе ничего не обнаружилось. Лиза злобно завернула углы ковра на полу, осмотрела обои. Но они везде были приклеены плотно, если там и был тайник, то найти его было невозможно. Оставался шкаф. Там Олег хранил свою зимнюю одежду, туда имел привычку засовывать грязное белье, кроме того, там обычно лежали запасные одеяла и подушки. Лиза никогда раньше не находила там денег, но сейчас ей ничего не оставалось, как попробовать поискать там. Она открыла обе дверцы сразу, и на ноги ей упала подушка без наволочки. Потом она вытащила пару мятых рубашек, большое махровое полотенце… Потом она отскочила и от неожиданности вскрикнула. Хотела закрыть глаза, но не смогла — не могла оторвать взгляд от того, что сперва показалось ей большой куклой.

В шкафу сидел мужчина. Сидел, странно подогнув ноги, уткнувшись подбородком в грудь. На нем был дешевый свитер, джинсы, белые кроссовки. На голове — темное пятно. Точнее, сперва Лиза подумала, что это пятно. Но уже со второго взгляда поняла, что это пролом в черепе. «Самая настоящая дырка… — машинально подумала она. — Кто это такой?! Почему он тут сидит?!»

Но, в сущности, мужчине ничего не оставалось, как сидеть там — больше он ни на что не был способен. Он был мертв. Волосы у него были светлые, очень коротко остриженные, и рана казалась особенно огромной и страшной. Рядом с ним на дне шкафа Лиза заметила белую майку — скомканную, в пятнах крови. Выглядела она, словно из нее пытались сделать тампон для раны, но потом бросили это занятие. Все это Лиза отмечала механически, против своей воли. Просто ее глаза снова и снова обегали мужчину, задерживаясь на его лице. В шкафу было темно, и ей не удавалось рассмотреть его как следует. «Кто это такой? — с каким-то тупым любопытством думала она. — Почему он здесь, у Олега? Неужели сам туда сел? Пришел и сел? Дура! — выругалась она, немного придя в себя. — Сел! Его сюда посадили, гляди, как у него ноги расположены… Усадили и забросали тряпками, а на голову навертели майку, чтобы кровь вещи не пачкала… Значит… Значит, его убили здесь, в этой квартире, и спрятали… Значит…» Она быстро отступила от шкафа, швырнула туда подушку и выпавшие вещи, прикрыла дверцу. Дышала она тяжело, собственные руки в черных перчатках ее испугали, когда она посмотрела на них. «Вот так да… — прошептала она, слушая тишину в квартире. — Его кто-то убил. Кто?! Олег? Он не способен, нет, не способен! Эта женщина? Проломила здоровому мужику череп, усадила в шкаф… Она сильная, она может… Но зачем? И спрятать труп в кабинете мужа… Там, куда он может войти, открыть дверцу… Значит, Олег… У него было такое лицо сегодня утром, я его едва узнала… Но боже мой, как можно убить человека в квартире, где находятся еще женщина и ребенок, да так, чтобы они об этом не знали?! Убить, спрятать, и почти у них на глазах! И когда его убили?! Они вышли из квартиры, такие обычные, такие спокойные — женщина и девочка. Олег нервничал, но мало ли почему… Надо еще раз посмотреть на мужчину…»

Лиза заставила себя снова открыть шкаф, отгребла вещи в сторону и попыталась рассмотреть лицо этого человека. То, что она увидела, ее не обрадовало. Лицо было расслаблено, с приоткрытым ртом, с открытыми глазами и совсем уже окоченевшее. Ей было противно смотреть, казалось, что еще немного — и ее вырвет. «А ведь я, кажется, знаю этого человека, — подумала она. — Видела, видела… Если бы он закрыл рот и повернулся к свету… С тех пор как я его видела, он постарел… Да, у меня чувство, что я его видела более молодым… На вид ему лет сорок… Он даже симпатичный… Если он мне знаком, значит, это знакомый Олега. Если это знакомый Олега, значит…»

Она не додумала эту мысль — в коридоре раздался звук, от которого она чуть не умерла, — открывали дверь. Лиза отскочила от шкафа, захлопнула дверцу и на цыпочках пробежала по коридору. В прихожей раздались шаги, но Лиза уже была в детской — стояла за дверным косяком, прижавшись к стене, вытянувшись в струнку, слушая оглушительный стук своего сердца. «Кто, кто это?» — только и было у нее в мыслях.

Судя по шагам, это был мужчина. Он шел по коридору, все ближе подходя к кабинету и детской — их двери были прямо напротив друг друга. Двери в детскую Лиза закрыла, но при желании она могла бы выглянуть в коридор — створки были застеклены цветными стеклами, изображавшими жар-птицу. Это нововведение появилось здесь вместе с ребенком, при Лизе тут было простое матовое стекло. Но она не могла даже пошевелиться и только молилась про себя: «Хоть бы не сюда, Господи, хоть бы не сюда…»

И как будто ее кто-то услышал — мужчина прошел в кабинет. Раздался скрип дверцы — мужчина открывал шкаф. Потом какой-то шорох — Лиза изо всех сил напрягала слух. Сомнений не было — в кабинет вошел убийца. Невинный человек вскрикнул бы при виде трупа или выругался. Но тот, кто вошел в кабинет, молчал. Молчал и чем-то шуршал, что-то двигал… Потом Лизе показалось, что какая-то очень смелая или очень глупая женщина внутри нее требует, чтобы она, Лиза, оторвалась от стены и посмотрела через стекло. Лиза несколько мгновений боролась с этой женщиной, а потом внезапно послушалась ее и, осторожно вытянув шею, припала к желтому стеклянному кружочку — крылу жар-птицы. Она увидела Олега. Это был он — его куртка, его брюки, его склоненная голова. Олег расстелил на полу какой-то темный мешок, как показалось Лизе, и теперь тащил из шкафа труп, придерживая его под мышки. Тащил с трудом — ноги мужчины за что-то зацепились или просто окоченели и не желали вылезать из шкафа. Олег вполголоса выругался, рванул сильнее, и труп вывалился на пол. От звука его падения Лизе стало нехорошо — он упал так, как могла бы упасть тяжелая неодушевленная вещь, но никак не живой человек. Только теперь она поняла по-настоящему, что мужчина мертв.

Теперь ее трясло, она оторвалась от двери и снова прижалась к стене. Голова горела, и мысли в ней тоже горели. «Значит, он убил, он убил… Труп совсем твердый, он убил его вчера, не мог сегодня утром. Значит, ночью труп был в квартире, здесь, напротив комнаты, где спал ребенок… Ребенок спал… А Олег?! Нет, он не мог спать, у него покрасневшие измученные глаза, загнанный вид, пустой взгляд. Он убил, он ночевал рядом с трупом, сторожил его… И вот — вернулся его спрятать. Утром решил спрятать, когда вокруг столько народу, на улице люди, машины, милиция… Почему он не вывез его ночью?! С ума сошел?! Куда он его сейчас потащит?! И ведь один потащит, а мешок тяжелый…»

— Да чтоб тебя! — донеслось из кабинета. Потом — снова стук тела об пол и шарканье подошв.

«Запихивает в мешок… — Лизу сильно тошнило от страха и отвращения, она крепче прижалась к стене. — Значит, она ничего не знала, иначе он вывез бы тело ночью. А он побоялся ее разбудить? Ее или ребенка? А если она знала, если это отложили до утра, чтобы девочка ушла в школу? Нет, не может быть, чтобы в квартире кого-то убили, а она ничего не знала! Теперь почему она не помогает? Почему ушла на работу как ни в чем не бывало? — Лиза вспомнила лицо той женщины — такое спокойное, такое обыкновенное. — Нет, она не знает, — поняла Лиза. — Не может быть, он все скрыл. Тогда какую ночь он провел здесь, рядом с трупом, рядом с двумя людьми, от которых этот труп надо скрывать… Но кого же он убил? Кого он убил так глупо, ведь глупо прятать труп в шкаф в своем кабинете, глупо спать рядом с ним? И кого он вообще мог убить? Ведь он не убийца, нет, он веселый, даже добрый, у него столько друзей… Почему я знаю лицо того мужчины? Его друг? Слишком бедно одет, у него друзья крутые… Родственник? Нет у него никаких родственников. Кто?»

Раздался шум — Олег волочил что-то по полу. Лиза не решилась выглянуть — Олег заметил бы ее, но догадывалась, что он тащит к входной двери. «Он сошел с ума… — подумалось ей. — Сейчас в переулке такая толчея, все идут на работу… На него же все будут глазеть! И как он собрался запихивать мешок в багажник? Он же не влезет! Хотя… — Ее передернуло. — При желании все можно запихнуть. Может быть, он даже умно придумал — вытаскивать мешок в такое время. Многие квартиры ремонтируются, из подъезда часто выносят мешки с мусором, примерно такого же размера, только бумажные… В толпе на него, напротив, никто не обратит внимания! Но тогда какую наглость нужно иметь — тащить труп при всех, на глазах у сотни людей… Нет, я в нем сильно ошибалась, ошибалась вообще во всем. Я его не знала. Этого Олега с мешком я точно не знала. Но как теперь выгляжу я! Я ведь свидетель, может быть, единственный… Свидетель-вор… Что мне делать? Донести на Олега?» Но она прекрасно понимала, что не донесет — это было невозможно, для нее было куда легче украсть. Оставалось уходить отсюда как можно быстрее, забыть обо всем и молчать. «И вернуть на место часы и деньги, — решила Лиза. — В такие дела я не впутываюсь. Это уж слишком… Для меня это ограбление было почти шуткой, от Олега бы не убавилось. Но теперь… Представляю, что он почувствует, когда поймет, что в квартире утром кто-то был, взял деньги, украл его подарок жене из тумбочки! Он с ума сойдет или решит, что обворовала его жена…» Она посмотрела сперва на свои часы, потом достала те, что взяла у Олега. Они были так красивы, так изящны и необычны, что у нее защемило сердце. «Нет, верну, — вздохнула она. — И бежать!»

Олег наконец дотащил мешок до двери. Теперь, судя по тишине, он стоял там и прислушивался к звукам в подъезде. Потом открыл дверь — еще пауза, — оглядывает подъезд. И наконец звук закрывшейся двери, щелканье замков. Лиза сползла вниз по стене. Уходить сейчас она не могла — неизвестно, сколько он провозится с мешком в подъезде и у машины. Встать и подойти к окну, чтобы проследить за ним сверху, у нее не было сил. Ей было так плохо, что она испугалась, как бы не упасть в обморок. В ушах звенело так, что она уже ничего не слышала, все сильнее подкатывалась тошнота. Она с трудом дотащилась до кровати и полулегла на нее — голова на подушке, ноги на полу. Но пола она уже не чувствовала — он провалился в зыбкую, качающуюся поверхность. Качалась и кровать, Лиза вцепилась пальцами в покрывало, ощутила на руках перчатки, с омерзением сорвала их. Сделала над собой невероятное усилие — встать, сунуть перчатки в сумку, посмотреть в окно. Она увидела пустой переулок. Точнее, переулок был запружен народом — напротив дома располагался технический институт, дальше — школа, еще дальше — несколько контор, банк, захудалое кафе… Но для нее в переулке не было никого, потому что там не было ни Олега, ни его машины — зеленого «Вольво». «Значит, он уехал, ему удалось проделать это на глазах у всего народа, и никто его не остановил», — поняла она, отходя от окна. Ноги сами пошли знакомым путем в ванную. Там она открыла кран, напилась прямо из горсти ледяной воды, вытерла губы, посмотрела в зеркало. Бледная как смерть, лицо сразу похудело и осунулось еще больше, черные волосы смотрятся как парик, глаза пустые, совсем светлые… Лиза не узнала себя в этом зеркале, но теперь ей было все равно, как она выглядит. Главное — уйти отсюда, не упасть, добраться до дома, упасть там на диван и не двигаться несколько часов. Не двигаться и желательно не думать, никого не видеть, ничего не чувствовать… Лиза снова выпила воды, отряхнула капли с голубой майки. Она оделась совсем просто, как, по ее понятиям, должна одеваться квартирная воровка — джинсы, мягкие мокасины, легкая, неброского цвета ветровка… Роскошные туалеты все эти месяцы без дела провисели в шкафу — ей некуда было их надевать, да и желания не было. Даже такое простое действие, как напудривание лица, казалось ей теперь совершенно бессмысленным и требовало больших усилий. Но сейчас, глядя в зеркало, она мельком подумала, что ей не помешали бы румяна — чем ярче, тем лучше. Она вышла из ванной, ступая уже тверже, прошла в детскую, подняла с пола сумку, повесила ее на плечо и услышала, как дверь снова кто-то открывает.

«Олег вернулся! — У нее захватило дыхание. Вместо того чтобы занять пост за дверью, она осталась стоять с сумкой посреди комнаты. — Она на работе, девчонка в школе, это он вернулся! Зачем?! Неужели уже спрятал?! Или… Его замели, и теперь тут будет обыск?! А я?»

Но мужской голос, который она тут же услышала в прихожей, не был голосом Олега. Милиционер тоже не стал бы так разговаривать — голос был сдавленный, звучал умоляюще.

— Аня, — сказал мужчина, — скажи хоть что-нибудь! Не смотри так!

Лиза ожидала, что женщина отзовется, но она промолчала. «Что это за комедия? — подумала она. — Кажется, наша новая супруга кого-то привела, хотя ей полагается быть на работе… Сегодня тут просто не протолкнуться от народу! Что она собирается делать? Кто он? Любовник? Куда она его поведет? Ну, не в детскую же…» Странно, но страха Лиза совсем не чувствовала. Страх остался позади, там, где был мужчина в шкафу, Олег с мешком, его пыхтение в коридоре. Этих людей она уже не боялась, и если бы они обнаружили ее — так и осталась бы стоять посреди комнаты и смотреть на них.

— Зачем ты меня сюда привела? — после паузы спросил мужчина. Судя по его голосу, он так и стоял у входной двери. На улице завизжала сигнализация чьей-то машины, Лиза поморщилась, и как раз в этот момент женщина заговорила. Услышать ее было невозможно за воем сирены, Лиза различала только отдельные звуки. Когда сирена смолкла, женщина как раз заканчивала фразу:

— …избавиться от тебя.

Снова молчание, и голос мужчины:

— Ты этого на самом деле хочешь?

— Да, — коротко ответила женщина и сделала несколько шагов, простучали ее каблуки. Но она не приближалась к детской, просто топталась на месте. Казалось, ни она, ни ее гость не в силах отойти от входной двери. Лиза подкралась поближе к двери и вслушивалась изо всех сил. Женщина снова заговорила, отрывисто, нервно, бросая короткие фразы:

— Я не хочу, чтобы ты за мной ходил! Я видела тебя на прошлой неделе, ты следил за мной. Ты звонил мне на работу, звонил и молчал. Это был ты.

— Это был я, — подтвердил мужчина. — Но, Аня…

— Это ненормальная жизнь! — прервала его женщина. — Ты и за Алисой следишь, она мне сказала.

— Жаловалась?.. — сдавленно спросил тот.

— Нет. Но ей это очень тяжело. Дай время, дай немного времени…

— Что изменится? — тихо ответил он. — На что тебе нужно время? Совсем меня забыть?

Женщина промолчала, снова застучали ее каблуки. Она ходила взад-вперед по коридору, иной раз Лизе казалось, что она рывком откроет двери в детскую и они окажутся лицом к лицу.

— Ты не забудешь, Аня… — послышался голос мужчины. — И Алиске я не дам забыть. Что ты задумала?

— Дай сигарету, — попросила женщина. — У тебя есть?

— Ты же не куришь… — протянул мужчина.

— Какая тебе разница, дай.

Теперь и он сделал несколько шагов. Нерешительно потоптался на месте и спросил:

— И все же зачем ты меня сюда привела?

— Не разбираться же на улице или на работе, — ответила женщина. До Лизы донесся слабый запах табачного дыма. — Честно говоря, я хотела от тебя сбежать. Не думала, что ты решишься войти в подъезд.

— Ты просто шла и молчала. Я решил, что ты меня куда-то ведешь.

— Да никуда я тебя не вела, — устало сказала женщина. — Ладно, пойдем в столовую. Что тут стоять. Как все некстати. Боже мой…

— Он может прийти? — Это было последнее, что удалось услышать Лизе. Голоса и шаги удалились, она поняла, что теперь они сидят в столовой, и ей почему-то стало очень любопытно, куда Анна посадила гостя — в кресло или села рядом с ним на диван? Для самой Лизы гости обычно делились на две категории. С первой категорией она плюхалась рядом в мягкие подушки дивана и болтала целый вечер, то и дело беря за руку, мельком касаясь щеки, не делая разницы между мужчинами и женщинами… Олег злился на ее манеры — он говорил: «Ты ведешь себя как пятилетнее дитя! Зачем ты гладила по морде этого типа?!» — «Я его гладила?! — изумлялась Лиза. — Не может быть!» Но на самом деле, если человек ей был симпатичен, она сразу начинала вести себя с ним очень раскованно и не думала, что ее слова и прикосновения могут быть дурно истолкованы. Некоторых эта ее черта ошеломляла и отпугивала. Других — их было большинство — умиляла и привлекала… С ней охотно общались, как общаются с игривым домашним животным или ласковым ребенком… Но всерьез ее мало кто воспринимал. «Она прелесть!» — так говорили Олегу его друзья. Он только высоко поднимал плечо, молча возражая.

И была для Лизы другая категория гостей. Этих она усаживала в кресло, приносила им пепельницы, кофе, напитки из бара, улыбалась своей лукавой козьей улыбкой, но при этом думала только об одном — чтобы они скорее ушли. И в последнее время у Олега появлялось все больше таких гостей. Эти гости носили одно общее название — кредиторы. Даже улыбка Лизы не могла разрядить напряжения, которое повисало в столовой с приходом такого гостя. Конечно, их никто не звал. Они приходили сами. Олег после каждого такого посещения рычал на Лизу, запирался в кабинете или просто уходил из дому. Но потом вдруг успокоился, даже как будто повеселел. Лиза думала, он нашел какой-то выход. Ждала, что он расскажет ей, что придумал. Но он вдруг показал ей на дверь.

И теперь она догадывалась, в чем было дело. Жениться на Анне ради улучшения своего материального положения он не мог — она была вовсе не богата, работала в совместной российско-немецкой фирме по производству медицинского оборудования. Иностранкой она тоже не была — хотя в паспорте значилось «немка». Имела восьмилетнюю дочь и не слишком эффектную внешность. Складывая все эти сведения в одно целое, Лиза мало-помалу поняла, зачем понадобился Олегу этот новый брак. Учебник немецкого языка в его столе только подтвердил эту версию. Он хотел уехать в Германию, разом решив проблему с кредиторами, расплатиться с которыми не мог. Когда Лиза догадалась об этом, она долго и злорадно смеялась: «В Германии он ее и бросит!» Ее удивляло и пугало только то, что они до сих пор не уехали. Она знала, как Олег умеет добиваться своего, особенно у женщин. Если бы он хотел уехать — давно бы уехал. Значит, она ошибалась или перед ним возникли какие-то непредвиденные препятствия.

Между тем в столовой разгорелась перебранка — до Лизы доносились громкие голоса. Голос мужчины внезапно приблизился, стал хорошо слышен. Он почти кричал:

— Ну, поздравляю тебя, поздравляю! Значит, ты счастлива! Что же ты молчишь?

В ответ раздалось слабое:

— Уходи…

— Вместе с тобой, — твердо сказал мужчина, — тебе здесь делать нечего. Я вижу, не ври мне, Аня, ты же никогда не умела врать! И зачем ты привела сюда Алиску? Сюда, к нему! Это правильно, по-твоему?!

— Я прошу тебя, не кричи… — Женщина вдруг громко всхлипнула. — И уходи сейчас же. Мы не сможем договориться.

— Аня, тебе же плохо здесь. — Мужчина сбавил тон и заговорил жалостливо и нежно: — Ты меня не сможешь обмануть. Ну, не плачь, не надо… Давай соберем вещи, я Алису из школы заберу… Ты больше сюда не вернешься. Хватит! Ты же ошиблась…

— Я не ошиблась, — ответила она довольно твердо, даже заносчиво. — Ты не можешь этого знать! Мне здесь хорошо, Алисе тоже.

— Тогда почему ты плачешь?

Женщина не ответила. После паузы Лиза с замиранием сердца услышала, как отпирают входную дверь.

— Выходи, — сказала женщина. — Пойдем отсюда. И больше не преследуй меня, не звони. Дай мне успокоиться.

— Аня…

— Выходи, выходи! — потребовала женщина. — Разговор окончен.

И они вместе вышли из квартиры. Лиза бросилась к окну, и спустя несколько минут увидела их в переулке: та самая женщина в розоватом плаще, которую она видела утром, и высокий худощавый мужчина, совсем седой… Лица ей разглядеть не удалось. Мужчина и женщина пошли вниз по переулку, по направлению к метро. Скоро Лиза потеряла их из виду.

Теперь надо было спешить. Она пригладила волосы, еще раз проверила, не оставила ли чего, закрыла сумку и вышла из квартиры, тщательно заперев дверь. Подолом майки она вытерла дверные ручки — внутри и снаружи — и оба замка. Перчатки почему-то внушали ей отвращение, стоило ей их увидеть, и сразу перед глазами являлся труп. «И все-таки он мне знаком…» — думала она против своей воли.

Только добравшись до дома, войдя в квартиру и заперев дверь, она поняла, что увезла с собой и деньги, и часы. Ей стало противно. Когда она придумала свой план ограбления, ей не пришло в голову, что ощущение совершенной кражи будет мучить ее. Тогда она обдумывала только детали — как войдет, как выйдет, как заметет следы… Теперь оказалось, что она не подумала о самом главном — как ей жить, когда все останется позади, добыча будет в кармане. Ограбление было для нее просто отправным пунктом, с которого начнется новая жизнь, расчетом с прошлым, с Олегом, с самой собой, со своей наивностью. Но теперь, сидя на кухне в своей обычной позе — нога на ногу, подбородок упирается в ладони, глаза закрыты, — она не знала, как ей надо жить. Как жить с этими несчастными деньгами — всего-то двести долларов набралось, как жить с крадеными великолепными часами, и самое главное — с сознанием, что ты одна знаешь про убитого мужчину и про того, кто его убил.

А что знает только она, Лиза теперь была уверена. Да, женщина плакала, она нервничала, но про труп она ничего не знала. Иначе не привела бы в ту квартиру своего первого мужа. Нетрудно было догадаться, кто был ее собеседник. Нет, она ничего не знала. Провела ночь в одной квартире с трупом и убийцей, спала с убийцей в одной постели, возможно, даже не только спала… Лиза поморщилась, как всегда, когда представляла Олега с другой женщиной. Поразительно, как ему удалось все скрыть. Он убил его в кабинете, сомнений не было. Та майка с пятнами крови — ведь он явно приложил ее к голове убитого, чтобы не испачкать все в шкафу… Не перевязал рану, просто торопливо приложил, потому майка и слетела, когда Лиза открыла шкаф. На других вещах она крови не заметила. Если все это случилось, когда женщина с девочкой были дома, непонятно, почему они не поинтересовались, ушел ли гость, куда он делся, да и убить Олегу не удалось бы совершенно бесшумно. Если же их в это время не было, то кое-что можно объяснить. У Олега просто не было другого выхода — они вот-вот должны были прийти, он быстро спрятал его с глаз подальше, в своей личной комнате, куда он неохотно пускает кого-нибудь… И все же это было очень глупо, как казалось Лизе. «Разве так убивают? — спросила она себя. — Но он ведь не профессионал в этом деле, что удивляться… Наверняка убил внезапно, но я не представляю себе, что такое надо сделать или сказать, чтобы Олег мог убить… Наорать он может, сорваться, ну, даже в морду дать, хотя на моих глазах такого не было! Но вот так — по голове… Как уличная шпана. Ах, жаль, я не рассмотрела хорошенько того мужика! — Она мучилась, пытаясь вспомнить. — Он мне знаком, я его видела. Конечно, это приятель Олега… Где я его видела? На улице? Нет, кажется, я бы не запомнила… Почему у меня такая ужасная память на лица?» Это лицо снова стало у нее перед глазами — расслабленное, покорно отвернутое к стенке шкафа, лицо без выражения, без взгляда, без имени…

В тот день она ничем не могла заниматься — все валилось из рук. Она кое-как прибралась, попробовала наладить старый приемник «Океан», стоявший на подоконнике в комнате, чтобы услышать хоть чей-то голос, но у нее ничего не вышло. Ее любимая магнитола осталась у Олега, но сейчас она не жалела о ней, вообще не жалела ни о чем, что было связано с бывшим мужем. Часы она даже не примерила — было противно надевать их на руку… И все же они были очень красивы — она повернула коробочку, и бриллиантики на циферблате тронулись с места, медленно переместились в один угол, замерцали… Лиза спрятала часы в шкаф, с глаз долой.

Потом она сходила в магазин и впервые приготовила себе настоящий ужин. Готовила через силу и ела тоже через силу. Выпила бутылку пива — больше она ничего не могла себе позволить, хотя напилась бы с радостью. Выкурила несколько сигарет, долго смотрела в окно. Сентябрь выдался ровный и теплый, и она словно только сейчас заметила это. А все лето кануло в какую-то черную бездну, она не запомнила ни одного дня. Лиза вышла на балкон, постояла, обхватив себя за локти обеими руками. Она смотрела на черное небо, на цветные светящиеся окна множества домов, и теперь ей казалось, что каждое окно скрывает какую-то тайну. Люди пьют чай, едят, смотрят телевизор, говорят друг другу: «Я тебя люблю!», «Спокойной ночи!», «До завтра!». Мужчина курит и читает газету, женщина вяжет, ребенок делает уроки… Но кто-то из них только делает вид, что живет этой спокойной жизнью. Потому что есть шкаф и есть труп с пробитой головой. И вечер отравлен, и окно не просто светится в ночи — оно подает сигналы: «Спасите меня, я здесь!»

На кухне зазвонил телефон. «Это снова мама…» — подумала Лиза и торопливо зашагала туда.

— Да?

Но в трубке было молчание. Лиза стояла, слушала это молчание и, как заведенная, монотонно повторяла:

— Да? Да? Да? — Потом сказала: — Перезвоните, — и положила трубку. Прошлась по кухне, выкурила сигарету, выпила остывшего кофе. Но телефон так и не зазвонил.

Глава 2

Ей приснился сон — приснился уже под утро. Она принесла кофе в столовую — в той квартире, где жила с Олегом. В комнате не было никого, но Лиза все же вошла, улыбаясь, аккуратно поставила поднос перед пустым креслом, на столик поставила сахар, подвинула вазочку с печеньем… Отвернулась на миг, а когда снова посмотрела на кресло, там сидел он — мужчина с пробитой головой. Он сидел очень ровно, сложив руки на коленях, закрыв глаза, и — что больше всего напугало Лизу — тоже улыбался — чуть-чуть, одними уголками губ. Неизвестно откуда в комнате появился Олег. Он не смотрел на гостя, делал вид, что не замечает его, и сел в другое кресло… На Лизу он не обращал ни малейшего внимания. Потом появились женщина с девочкой, заговорили между собой так, словно никого больше не было в комнате. Лиза стояла как истукан, не зная, что ей делать, чувствуя себя такой чужой и лишней среди этих людей. Внезапно девочка посмотрела на нее и сделала ей знак глазами — «посмотри в угол». Лиза посмотрела и увидела там мешок. Мешок срочно надо было вынести из комнаты, но так, чтобы никто не заметил. Лиза, пригнувшись, направилась в угол, ухватила мешок двумя руками, но он оказался неподъемным — она даже не сдвинула его с места. «Я попалась, — поняла Лиза. — Теперь они скажут, что это я его убила». Она хотела оторвать руки от мешка, но не могла, пыталась его сдвинуть — не получается. За спиной послышались шаги — кто-то шел к ней, как будто очень издалека, эхо его шагов отражалось от стен. Она снова дернула мешок, облилась холодным потом… Уже просыпаясь, на границе сна и яви, она увидела лицо Олега — он как будто хотел ей что-то сказать, но не успел. Лиза проснулась.

Ночь была прохладная, балкон оказался открытым — забыла вчера запереть, одеяло сползло на пол. Видимо, она сбросила его во время кошмара, когда рванулась и проснулась… Лиза укрылась, повернулась на спину и полежала, глядя на низкий, неровно побеленный потолок. Потом также медленно, неторопливо оглядела несвежие зеленоватые обои, безвкусные занавески, не достающие до пола, разваленное кресло, которому место разве на даче, сервант, шкаф для одежды, маленький коврик на стене… Телевизора не было, и вообще комната выглядела не человеческим жильем, а помещением для случайно попавших сюда старых вещей. «И я тоже такая старая вещь, мне тут самое место, — подумала Лиза. — Андрюша правильно сделал, что привез меня сюда. С мамой я все равно не ужилась бы, а он не смог бы жить здесь… Слишком общительный, слишком любит уют… Его девушка так и скачет перед ним, только что не кувыркается! Как ее зовут? Кажется, Маша. И влюблена, как кошка. Все на свете влюблены, кроме меня. Ну и, конечно, кроме Олега. Теперь я понимаю, что и меня он не любил. Он никого не любит!» Она закрыла глаза, вспомнила себя, вернувшись на три года назад…

Если бы кто-нибудь тогда сказал ей, что ее жизнь станет сплошным мучением, что она будет жить на жалкие подачки брата, экономить на сигаретах, ненавидеть свое отражение в зеркале, она бы просто рассмеялась. В это невозможно было поверить. Такого не могло быть никогда. Лизе был двадцать один год. Да, как раз в июле ей исполнился двадцать один год, и тогда же Наташа пригласила ее в гости. Наташа была ее школьной подругой. Они не то чтобы горячо любили друг друга, но все же общались — делать ведь нечего! У Наташи были богатые родители — Лиза не спрашивала, откуда у них деньги, зато знала, куда они их тратят. Тратили родители исключительно на дочку. У Наташи через день появлялись новые туалеты — все такого вида, словно она собралась выйти на панель. Наташа даже дома густо красилась и носила туфли на высоченных каблуках. Правда, с ее ростом — метр пятьдесят два сантиметра — это мало ей помогало. Какой у нее был естественный цвет волос, все давно забыли — Наташа красилась под красное дерево, стриглась «в кружок», наклеивала два слоя накладных ресниц, каждое утро приводила в порядок свой ошеломляющий маникюр, вздыхала и начинала умирать со скуки. Работать ей, естественно, было не нужно. Учиться, как она считала, — бессмысленно. Она не отказалась бы иногда заходить в какую-нибудь очень элегантную фирму, производить там шок своими нарядами, общаться, пить кофе — но не больше. Она бы даже денег за это не требовала, но пока в ее услугах никто не нуждался. У Наташи был один выход — как можно больше друзей, все новых и новых, чтобы не надоели. И она заводила друзей пачками — знакомилась легко, приглашала к себе, сама напрашивалась на приглашения… Многие считали ее проституткой, хотя Наташа была очень от этого далека. Выглядела она, правда, как проститутка, но единственное, чем она хотела бы заниматься, — это вызывать всеобщее восхищение, а вовсе не отдаваться каждому подряд. Хотя если восхищались как следует, она могла и отдаться — не получив от самого акта никакого удовольствия.

Лиза, в отличие от подруги, могла бы чем-нибудь заниматься — к этому были все причины. Отца у нее не было: мать давно была с ним в разводе. Лиза даже не знала, где он. Она получила от него в наследство фамилию — Майкова, черные гладкие волосы, как у японки, и больше ничего. Мать ее не слишком баловала. Она часто требовала, чтобы Лиза либо поступала куда-нибудь, либо начинала работать. Мать Лизы была еще интересной женщиной, подтянутой, моложавой, энергичной. Даже слишком энергичной, как считала иногда Лиза. Она совершенно не походила на дочь, которая часами могла грезить, уставившись в одну точку, а потом вдруг рассмеяться и перецеловать всех вокруг. Ирина Ивановна вела себя совсем по-другому. Для нее идеалом жизни была работа, вокруг работы она и выстроила свою жизнь. Работала она при клубе собаководства, специализировалась на кесаревых сечениях у бульдогов и славилась среди собачников. С животными она была очень ласкова, с их хозяевами — очень мила и любезна. Они на нее молились. Но Лиза не относилась ни к бульдогам, ни к хозяевам бульдогов. Она даже боялась этих собак. Мать считала ее потенциальной неудачницей, растяпой, бездельницей, которая всем назло не желает найти своего места в жизни. Она часто читала ей нотации, приводила в пример прежде всего себя, свои заработки, потом Андрея, своего старшего сына, и его заработки. Андрей уже много лет как ушел в компьютерный мир, как в монастырь, да там и остался. При этом он не стал мрачным и замкнутым, как большинство людей его профессии, был способен и повеселиться, и вскружить голову девушке, несмотря на то что был совсем некрасив. Такой сын как нельзя больше подходил для того, чтобы постоянно упрекать дочь.

Лиза слушала упреки и кивала. Проработала пару месяцев в какой-то загадочной конторе у брата, да так и не поняла, чем он там занимается. Освоила компьютерную азбуку, но дальше дело не пошло. Она ушла из конторы. Мать ее кормила, а брат иногда подкидывал Лизе денег на личные расходы. Тогда она звонила Наташе, и они вместе шли по магазинам.

Девчонки вышагивали по бесконечным галереям ГУМа, смотрелись в зеркала, мерили тряпки, которые вовсе не собирались покупать, что-нибудь ели в кафетериях у фонтана, изображали шикарных дам, насколько у них хватало сил и денег. Лиза понимала, что тянуться за Наташей бесполезно, — шальных денег у нее никогда не водилось. Да и Наташа не была для нее идеалом. Ее наряды Лиза считала безвкусными, ее макияж — кричащим, разговоры — глупыми. Но других подруг у нее почему-то не осталось. Все либо работали, либо где-то учились или вышли замуж и уже родили ребенка. Конечно, если бы Лиза позвонила кому-нибудь, никто не отказался бы с ней встретиться — в школе ее очень любили. Но по сравнению с жизнью ее старых знакомых ее собственная жизнь казалась ей такой пустой, что она просто боялась кому-то звонить. Ей нечего было рассказать, нечем похвастаться. Она устала ничего не делать, не понимала, почему с ней такое случилось, часто ее тошнило от Наташи, от себя самой, она приходила в отчаяние… Наконец она приняла решение. Решение было наивным, но зато своим собственным. Лиза решила подготовиться и поступить в МГУ на факультет иностранных языков. В школе у нее всегда были успехи по английскому, класс был специализированный, язык давался ей легко. Она достала учебники, методички, стала оживлять в памяти грамматику. Мать пришла в восторг и подыскивала хорошего репетитора. Двенадцатого июля, в день рождения Лизы, она подарила дочери плейер и кассеты с курсом английского языка. А на другой день позвонила Наташа.

— Слушай! — прощебетала она в трубку, и Лиза сделала гримасу — подруга ей осточертела. — Слушай, ты должна ко мне приехать!

— Серьезно — должна? — с иронией спросила Лиза. — Что случилось? Ты купила себе новое платье?

— А, нет… Лиза, приезжай! Не пожалеешь! Тут один человек устраивает праздник…

— Праздников с меня хватит, — ответила Лиза.

— Да брось ты! — возмутилась та. — Все равно в этом году поступать не будешь, сама сказала! И поздно уже документы подавать. Давай, давай, расслабишься! Я тебя жду, целую!

И повесила трубку. Так она всегда заканчивала разговор — просто не представляя себе, что кто-то может ее не послушаться. Эта манера раздражала Лизу, но почему-то действовала на нее — отказываться было трудно. И тогда она как-то машинально полезла в шкаф, достала летний зеленый костюм — короткую юбку и прилегающий пиджак с короткими рукавами, подкрасилась, причесалась.

— Куда ты собралась? — окликнула ее мать, которая, как назло, была дома.

— К Наташе.

— Опять?! Ты же вроде решила заниматься языком? Ненадолго тебя хватило!

— Мама, мне до поступления еще год, — раздраженно ответила Лиза. — Какое значение имеет один день!

«Если бы я тогда знала, что это будет за день! — простонала сейчас Лиза, ворочаясь в постели. — Если бы мне хоть на миг доказали, какой я стану потом, хоть на миг! Ведь в сущности это был последний день моей жизни! Пусть это была пустая жизнь, очень глупая жизнь, никому не нужная, но моя, моя собственная жизнь! И я могла сделать с ней что хочу, могла подготовиться, поступить и уже давно учиться, иметь новых друзей, жить своей жизнью! А с того дня началась не моя жизнь, началась моя жизнь для него…»

…От Наташи они сразу поехали куда-то в центр. Лиза с изумлением смотрела, как разоделась подруга — настоящее вечернее платье, американского образца, все в блестках, с голой спиной… Такими щеголяли красавицы из «Санта-Барбары». Наташа выглядела в нем дико и вульгарно, особенно в метро. На нее смотрели как на пугало, а Лиза чувствовала себя рядом с подругой серым воробышком.

— Зачем такой парад? — кивнула она на блестки. — К кому мы едем?

— К одному человеку, — неопределенно ответила Наташа. — Да ладно тебе, я когда-нибудь завозила тебя куда попало? Будет весело, вот увидишь!

— Уже весело, — хмуро сказала Лиза, оглядываясь по сторонам. — На тебя все смотрят.

— Да? — самовлюбленно протянула Наташа и повела плечом. — Что за народ! Господи! Папа обещал мне подарить машину, когда я сдам на права.

— А ты купи права, — предложила ей Лиза.

— Это идея.

Она привела ее к старинному розовому дому с колоннами, они поднялись на громыхающем лифте, и Наташа позвонила в квартиру номер шесть. Им открыл молодой человек в черной рубашке и черных брюках. У него были веселые глаза, изящные, как у женщины, брови, неотразимая улыбка — все время разная. Наташе он улыбнулся насмешливо, но тепло, с оттенком преувеличения. Та проглотила эту наживку и просияла. Лизе — совсем по-другому. Его улыбка стала медленной, осторожной, она раскрывалась постепенно, как распускается цветок, и наконец расцвела. Он смотрел на нее так, словно ждал только ее, словно знал ее сто лет и все эти сто лет считал ее самой красивой, самой милой, самой-самой…

Первые минуты прошли для Лизы как в тумане. Потом она поняла, что сидит в комнате с невероятно высокими потолками, перед ней на столе — бокал с мутным напитком, пепельница из синего стекла, протянутая зажженная зажигалка. Лиза курила мало, только на вечеринках, но сигареты, к счастью, нашлись. Олег — так он представился — положил зажигалку на стол и стал смотреть на Лизу. Просто смотреть. Не разглядывать ее по кусочкам, не анализировать длину ее ног, выпуклость груди, форму носа, цвет глаз… Нет, смотреть так, словно все это давно ему известно, его взгляд как будто говорил: «Ты прелесть. Ты вся — с ног до головы — прелесть. Честное слово».

— Чем ты занимаешься? — спросил он ее.

Наташа где-то далеко засмеялась и ответила за Лизу:

— Ничем!

Лиза тряхнула челкой, немного опомнилась и ответила только ему:

— Учу язык.

— Какой?

— Английский, какой же еще…

— Учишься где-то? — Он присел рядом с ней на диван. Диван был очень мягкий, Олег немного утонул в нем, и при этом его бедро коснулось ее колена, неприкрытого юбкой. Она вздрогнула, а он словно не заметил этого прикосновения и так и остался сидеть. Их ноги по-прежнему соприкасались, он спрашивал Лизу, куда она собирается поступать, чем интересуется кроме языка, как проводит свободные дни — например, что она будет делать завтра? А Лизе казалось, что речь идет совсем о другом. Конечно, в этом была виновата его нога. Она заставляла себя собраться с мыслями, отвечать толково, чтобы он не принял ее за дуру, но какой-то горячий туман уже путал ее речь, мешал себя контролировать.

Наташа неожиданно возникла перед ними с каким-то парнем — а Лиза и не заметила, что в квартире есть кто-то еще.

— Олег, не смущай Лизу! — строго сказала ее подруга. — Я за нее отвечаю перед мамой!

— Мне кажется, я сам мог бы отвечать перед любой мамой, — ответил ей в тон Олег. — Не беспокойся, радость моя! Кстати, джин и прочее в баре.

— Олежка, ты мог бы поухаживать за мной. — Наташа не отходила от дивана, ее платье назойливо сверкало. — Зачем ты так резко вцепился в Лизочку, ты ее смутил. Смотри, она ни жива ни мертва! Давай, давай, отвлекись, дай нам выпить! Будет кто-нибудь еще?

— Прости. — Олег шутливо пожал руку Лизе. — Народ требует, не могу отказать. Что тебе налить?

— Все равно, — ответила она. Ей хотелось убить Наташу, никогда еще подруга не казалась ей такой развязной и глупой. То, что сейчас происходило в ней, было так хрупко, так прекрасно, требовало такой тайны… Ей доставляло радость скрывать свое волнение, отвечать Олегу даже холодно на вид, но при этом сходить с ума от мысли, что он — такой замечательный, такой мужественный, такой обаятельный — сразу сел рядом с ней, заговорил с ней, ни на кого больше не смотрит… И не скрывает своих чувств. Наташа своими глупыми намеками раскрывала ее карты, превращала все в обычный банальный флирт.

Лиза встала, прошлась по комнате, страдая от мысли, что он мог догадаться… А ведь по ее виду можно было обо всем догадаться, скрывать своих чувств она не умела, никогда в жизни, они сразу отражались на ее лице, в ее глазах… «Твои глаза, Лиза, как окна без занавесок… — сказал ей как-то один парень, который был влюблен в нее еще в школе. — В них все видно». С тем парнем она только несколько раз поцеловалась, больше ничего. Сейчас она даже не могла вспомнить его имя — Валера? Витя? Влад? Вспомнились ей еще какие-то пьяные приставания на одной вечеринке у Наташи — тогда все гости напились в стельку и один мальчишка — худой как смерть, с прической под Элвиса Пресли и в красной рубашке — полез к Лизе под юбку без единого слова. Лиза дала ему затрещину, и на этом ее опыт с мужчинами кончился. Приятели Наташи говорили о ней — конечно, за глаза: «Да это ребенок!» Она очаровывала, с ней было весело, ее пугливая грация изящного животного — серны или лани — приковывала взгляды… Но приставать к ней боялись — из-за детскости. В двадцать один год у нее все еще не было никого — единственное, что радовало ее мать. Но вот теперь она из-за этого страдала. Как себя вести? Что говорить? Как на него смотреть? Почему он к ней не подходит?

Он подошел незаметно, тронул Лизу за локоть. Она обернулась, оказалась с ним лицом к лицу.

— Боже мой, я будто шелк погладил, — сказал он, не сводя с нее глаз.

— Шелк? — глупо переспросила она.

— Твоя рука как шелк. Как у ребенка, — ответил он очень серьезно, без тени заигрывания. Просто сообщал — твоя рука как шелк.

Что тут было отвечать? Лиза засмеялась.

— Возьми, какой тебе нравится. — Он протягивал ей один бокал, другой взял со стола. Она взяла первый попавшийся, обхватила пальцами запотевшее стекло. Вечер был душный, окна открыты, на улице ни ветерка. Но ее знобило. Он не предложил ей выпить за них двоих, или за любовь, или за что-нибудь в этом роде. Просто улыбнулся Лизе, приподнял свой бокал и отпил немного. Она отпила тоже — произнося про себя, как тост или клятву: «Я люблю тебя, я тебя люблю…» Ей захотелось плакать — не от горя, а от избытка чувств. Хотелось вечно так стоять, чувствуя коленями, животом, грудью близкий жар его тела.

Наташа подошла с какой-то девушкой, и Лизе сразу почудилось неладное — Олег как-то похолодел, отодвинулся, взгляд стал жестким. Он смотрел на девушку, а та — на него.

— Привет-привет, — сказала она, переводя взгляд на Лизу.

— Молодец, что пришла, — вежливо ответил Олег. — Выпей что-нибудь, на столе найдешь.

— Да, ты думаешь? — нервно спросила она, невольно подняла руку, тронула тщательно уложенные светлые волосы. Лицо у нее было холеное, довольно привлекательное, но какое-то дерганое, и это было неприятно. Взгляд бегал, глаза были беспокойные и пустые. Голубой брючный костюм, два золотых кольца на одном пальце, ярко намазанные губы…

«Откуда она взялась?» — подумала Лиза.

— Значит, ты думаешь, мне надо выпить? — снова спросила Олега девушка. — Хорошо, раз ты так говоришь, я выпью. А почему ты мне не представишь эту деточку?

«Деточка», то есть Лиза, была выше гостьи примерно на голову, и потому даже улыбнулась, услышав такое заявление. Зато Олег как-то мгновенно разъярился. Он все еще говорил тихо, даже тише, чем до этого, но голос звучал как перед большим взрывом:

— Вот что, моя дорогая! Ты, конечно, у меня в гостях, а гость — человек святой. Но обрати внимание, я тебя не приглашал. А поэтому, уж ты прости, могу выставить тебя, когда сочту нужным. Так вот, я уже счел это нужным. Ты не вписываешься в этот вечер.

Девушка подняла руку, словно защищаясь от удара, и странно всхлипнула. Но в ее глазах не было слез — они были сухие, пустые, бегающие. Она еще минуту глядела на Олега, на Лизу, потом как-то неловко, как манекен, повернулась и с очень прямой спиной вышла из комнаты. В прихожей хлопнула дверь. Она ушла.

Наташа, распахнув глаза, хлопая наклеенными ресницами, молча глядела на Олега, а потом сказала:

— Олежка, зачем ты так?

— Наталечка, выпей и не переживай, — попросил ее Олег. — Она просто больная.

— Лариса? — вмешался другой парень, который наблюдал всю эту сцену, сидя в кресле и потягивая коктейль. — Это точно, ей пора лечиться.

Он встал, повозился с магнитолой, поставил Патрисию Каас. Лиза положила руки на плечи Олега — точнее, руки сами легли к нему на плечи. Он бережно обхватил ее талию, приблизил губы к ее уху. Он ничего ей не говорил, просто дышал, и она чувствовала горячие покалывания на своей шее. Наташа танцевала со своим приятелем, прижавшись к нему всем телом. Приятель громко произносил какую-то глупую речь, но голос Патрисии покрывал все. Она пела любимую песню Лизы — ту песню, которую она поет, переодевшись уличным мальчишкой, с чумазым бледным лицом, под каким-то фонарем.

— Прости за сцену, — вдруг услышала Лиза его голос. — Я виноват, что она пришла. Я соврал — она была приглашена.

— А… — протянула Лиза.

— Но она так безобразно себя вела. Ненавижу ревность.

Тут Лиза промолчала, но сердце у нее защемило. Олег продолжал:

— Я тебя напугал, да? Я видел, ты поморщилась, когда я отчитывал ее.

— Разве? Нет-нет…

— Да, — твердо сказал он и приблизил губы к самому ее уху, — честно говоря, я не владел собой. Выгнал бы их всех. Такие дураки, верно?

— Ведь это твои приятели?

— Нет.

— Как нет?

— Да так. Просто хотелось провести вечер. Я не думал, что придешь ты… Нет, хорошо, что они пришли, иначе я не увидел бы тебя… Ты знаешь, про что эта песня? — внезапно переменил он тему.

— Про любовь, наверное. — Лиза наконец улыбнулась. — Про что еще можно петь таким голосом? Про разбитое сердце…

— Ну, почти про любовь… — согласился он. — Точнее, про любовь к музыке… Но там есть еще про страсть господина Ревность. Знаком тебе этот господин?

— Я такого не знаю.

— А госпожа Любовь?

— Не знаю… — ответила Лиза таким тоном, что это можно было принять и за «да», и за «нет». — Зато ты, наверное, ее хорошо знаешь, судя по тому, с какими глазами убежала эта Лариса.

Он отстранился, убрал руки с ее талии, взял Лизу за плечи. В комнате было сумрачно, света никто не зажег, Наташа с парнем танцевали в другом конце, точнее, как-то страстно и неуклюже топтались на месте. Лиза видела краем глаза их возню и уже знала, что сейчас они исчезнут в другой комнате.

— Ты мне простишь Ларису? — спросил он очень серьезно. Тогда она еще не знала его привычки серьезным тоном говорить вещи, не имеющие для него никакого значения. И эти слова показались ей очень важными, показалось, что это его отречение от всех женщин, которые были тут до нее, танцевали, ревновали его, спали с ним — она думала и об этом, и уже с болью…

— Конечно. — Она постаралась, чтобы ее голос не дрожал. — Какое это имеет значение?

— Огромное.

— Олежка, дай ключ… — к ним подошла совершенно пьяная Наташа. «Когда она напилась?» — удивилась Лиза. Ее друг уже вышел.

— Развратница, — ласково сказал Олег, открывая ящик маленького столика, где стояла магнитола, и вытаскивая плоский ключ. — Вот зачем ты ходишь ко мне в гости!

— Олежка, ты просто чудо! — Наташа чмокнула воздух губами и махнула Лизе рукой. — Знаешь, я остаюсь. Олег тебя отвезет домой, ладно?

— Ты иди, иди… — смеясь, выпроваживал ее Олег. — И не слишком шумите, Витя дома.

Наташа вышла, задев бедром косяк двери, а Олег мимоходом объяснил Лизе:

— Витя — это мой сосед. Ведь тут бывшая коммуналка. Две комнаты мои, одна его, одна ничья, но я ее скоро выкуплю. Потом и Витю переселю куда-нибудь.

— А потом? — спросила Лиза.

— Ну, что мне делать потом… Женюсь, наверное!

И он шутливо протянул к ней руки.

Он только поцеловал ее в тот вечер — хотя она уже позволила бы большее. «Наверное, потому, что чувствовала себя его собственностью, — подумала она сейчас. — Да, Олег умел внушить женщине это чувство!» Он отвез ее домой, она звала его наверх — познакомиться с мамой, выпить кофе… Он отказался и поцеловал ее еще раз — быстро, ласково, словно для того, чтобы приучить ее к себе. И приучил — они целовались на улице, в его машине, в его квартире… Плейер и кассеты с английским лежали в комнате Лизы мертвым грузом, ей было не до будущего, ведь настоящее вдруг стало так прекрасно и замечательно! Ощущение пустоты своей жизни исчезло, жизнь внезапно наполнилась новым смыслом. Этим смыслом был Олег, и только он. Теперь Лиза понимала, что она сразу перестала думать о себе как о личности, ощущать свою собственную ценность без него. Это была ловушка для чувств — она была счастлива, безумно счастлива и горда, когда рядом был он, а без него была еще большим ничтожеством в собственных глазах — только потому, что его не было. Значит, надо было сделать так, чтобы он был рядом всегда! Это было очень просто решить, куда проще, чем обдумывать какие-то другие планы на будущее.

Скоро она познакомилась и с господином Ревность. Ларису она больше никогда не видела. Олегу как-то удалось ее спровадить, и та не показывалась на глаза. Наташа бывала в гостях, и теперь подруга вызывала у Лизы почти ненависть. Та совершенно неприкрыто кокетничала с Олегом, как бы не считаясь с тем, что его отношения с Лизой заходили все дальше. Но до главного еще не дошло. Наташа страшно поразилась, когда узнала об этом. Она долго пытала Лизу, спит ли она с Олежкой. Лиза хотела сказать «да», но почему-то сказала правду.

— С ума сойти! — закричала Наташа. Разговор происходил у нее дома, куда она зазвала Лизу по какому-то выдуманному поводу. — Вы с ним до сих пор не..?

— До сих пор не, — резко ответила Лиза. — А что? Почему это так тебя удивляет?

— Ну, почему… — Та пожала плечами, плюхнулась в кресло так, что сверкнули голые ляжки, и уставилась на подругу. — Знаешь, ведь Олег не любит долго ждать… Ты меня просто поразила!

— А откуда ты взяла, что он любит, а что не любит? — спросила Лиза.

— Бедная ты моя… — Наташа поболтала ногой, потом вздохнула. — Да ниоткуда! Так, подумала…

— Нет, говори! — Лиза видела, что та что-то скрывает. Ревность уже давно терзала ее, но объекта для ревности, как ни удивительно, не было. Были только взгляды Олега на других женщин, которые бывали у него в гостях. А гости у него были почти каждый вечер, вечеринки он закатывал щедрые и веселые, жил по-холостяцки, и все три комнаты были в распоряжении его приятелей и подруг. Одну комнату он уже успел выкупить, теперь очередь была за его соседом. Олег подыскивал ему квартиру на окраине. Тогда вся эта шикарная квартира должна была оказаться в его распоряжении. А что потом? Лиза мучилась — она до сих пор не понимала, к чему придут их отношения. У нее уже появилась мысль, что надо ловить любовь за хвост — быстрее переспать с Олегом, чтобы удержать его. И вот Наташа первая высказала вслух эту мысль. Она заявила:

— Знаешь, подруга, я дам тебе один совет. Олег, конечно, парень замечательный, что ж тут скажешь! И деньги у него есть, правда, я не знаю откуда… Он говорил, занимается какой-то коммерцией… Ну, это не важно, главное — он тебя бережет, относится не так, как к другим бабам! Ты этого не понимаешь, глупенькая…

— Чего я не понимаю? — Лиза нервничала и, чтобы скрыть это, быстро схватила сигарету. — Ты что-то крутишь, Натка. Говори, что хотела сказать? Почему это я — «бедная»?

Наташа снова вздохнула. Лукаво улыбнулась. Лиза сидела как на иголках.

— Ну ладно, — наконец соизволила та. — Я тебе скажу. Он ко мне клеился, еще до того, как познакомился с тобой. Знаешь, в тот вечер, ну, когда я тебя привела, я сама на него рассчитывала…

Лиза ответила молчанием и струйкой дыма. Ей было так плохо, что говорить она не могла. А Наташа снисходительно продолжала:

— Он в принципе нормальный парень… Они все на один лад! Я думала, у нас что-то выйдет. Конечно, каждой лестно отхватить такого мужика! Мне так надоели эти пустозвоны.

— Да? — ответила Лиза только для того, чтобы не молчать.

— Ну конечно! Денег-то у них нет, они вообще ничего из себя не представляют! У нормальных парней уже есть кто-то, надо отбивать, а ненормальные… — Махнув рукой, она заключила: — Ну, короче, я даже обиделась на тебя тогда! Он так к тебе прицепился, не оторвешь, сразу было видно. Ты произвела впечатление. Тебе повезло. Я просто хотела узнать, неужели он до сих пор тебя не тронул? На него не похоже.

— Скажи честно, у тебя что-то с ним было? — выдавила Лиза. — Натка, не ври! Было, да? Ты поэтому в тот вечер вертелась возле нас?

Та обиделась:

— Нигде я не вертелась! А насчет того, что что-то было… Понимай как хочешь! Только я тебе скажу — если ты до сих пор корчишь из себя недотрогу, дура ты и больше никто!

Лиза встала, раздавила сигарету в пепельнице и ушла, не сказав ни слова. Отношения между подругами были оборваны.

И тогда же она приняла последнее решение. Олег пригласил ее на очередной вечер — ни одна собирушка у него больше не обходилась без Лизы. Она пришла, нарядившись как можно лучше. Ей все говорили, что чем проще она одета, тем большее впечатление производит. В тот вечер — это был конец августа — на ней было легкое белое платье из полупрозрачной ткани, очень дорогой, туфли на шпильках — она уже знала, что Олегу нравятся высокие девушки — чем выше, тем лучше. Лиза сделала прическу, сбрызнула декольте духами «Воздух времени» от Нины Риччи — Олегу они нравились. И приказала себе быть смелой.

Разумеется, на вечеринке не было Наташи. Олег — большой дипломат, давно уже уловил, что между подругами произошло охлаждение, и не пригласил ее. Лиза со мстительной радостью узнала об этом. Да, как бы она ни ревновала его к каждой юбке, в одном он был неизменен — его интерес ко всем остальным был случайным, быстро преходящим, а к ней — постоянным. «Все вы уйдете, а я останусь!» — думала она часто, глядя на его гостей.

— Ты что-то грустная сегодня? — спросил ее Олег, усаживая рядом. В тот вечер к нему зашли какие-то приятели по бизнесу — молодые парни, не блистающие большим интеллектом, простоватого вида. Парни пришли со своими девушками, лишних дам не было, и потому Лиза была спокойна — Олег смотрел только на нее.

— Нет, мне весело, — ответила она, кладя руку ему на колено — ее обычный успокаивающий жест. Он поймал ее пальцы и пожал их, стал греть в своей ладони.

— Тогда почему ты на меня не смотришь? — задал он ей вопрос своим значительным тоном. — Что случилось? Тебя что-то не устраивает?

— Да нет… — Она повела головой, ее черные, угольного оттенка, волосы блеснули в свете лампы. Олег не сводил с нее глаз.

— Мои друзья тебе мешают? — еще тише и значительней спросил он.

— Нет, что ты! Смотри, как им весело! — Лиза иронично кивнула на парней, пивших неразбавленный джин. Дамы в этот жаркий вечер почему-то предпочитали водку. — Господи, они гопак скоро плясать начнут!

— Только не здесь, — быстро ответил Олег. — Знаешь, я пригласил их только потому, что надо создать видимость дружбы. Понимаешь? А так… Ну что у меня с ними общего?

Она молчала, только подвигала пальцами по его ладони. Он сжал их, словно поймал птицу. Наклонился еще ближе и почти прошептал:

— Лиза, я тебе сегодня задам один вопрос.

— Я тебе тоже… — так же прошептала она, встречаясь с ним взглядом.

— Да? Спроси сейчас!

— Хорошо. — Она перевела дух и сказала, стараясь не думать, что будет дальше: — Ты меня любишь, действительно любишь?

Он ответил сию секунду:

— А ты сомневалась?!

— Нет.

— Почему же спрашиваешь? Я ведь не сомневаюсь, что ты меня любишь.

— Не сомневаешься? А разве я тебе это говорила?!

— Сто раз!

— Никогда!

— Твои глаза, маленькая… — пробормотал он, не отводя взгляда. — У тебя такие говорящие глаза! Лиза, ты совершенно не похожа на остальных… Ты как сказочная принцесса, ты как будто не понимаешь, по какой земле ходишь… Это так чудесно!

— А меня всю жизнь за это ругали! — возразила Лиза. — Говорили, что я ничего не понимаю в реальном мире, что я ничего из себя не представляю…

— Все идиоты… — быстро ответил он. — Лиза, эту кодлу я сейчас разгоню. Тогда ты мне ответишь на один вопрос.

— Постой! — Она попыталась остановить его, но он уже встал, подошел к гостям и весело предложил им куда-то прокатиться. Все они приехали на своих машинах, но никого не смущало то, что водители оказались пьяны. Парни шумно согласились, девицы полезли в сумочки, принялись краситься, кто-то искал туалет, натыкаясь на стены… И никто даже не понял, что сам хозяин никуда не едет, а только провожает их до выхода. Лиза с трудом удерживала смех — она-то была не пьяна.

Олег вернулся в комнату, остановился у стола, смешал два коктейля.

— Ты просто убийца! — Лиза наконец расхохоталась. — Они же разобьются!

— Сами будут виноваты, недоумки… — Он говорил как-то сквозь зубы, словно был сердит на нее. И вдруг он оставил коктейли в покое, быстро подошел к ней, схватил ее за плечи и поднял легко, как куклу.

Она впервые поняла, какие жесткие и сильные у него руки.

— Ну что, и дальше будем играть в эти игры? — все так же сквозь зубы спросил он.

— О чем ты… — успела она прошептать, хотя его лицо надвинулось и задавать вопросы было бесполезно.

И теперь, лежа на продавленном диване в убогой квартирке брата, Лиза даже застонала, вспоминая себя три года назад. «Я была просто глупой куклой, Барби с черными волосами, а вместо мозгов — два противовеса, чтобы ресницы закрывались! — говорила она себе. — Дура, дура, идиотка, лучше бы ты поехала с любым из этих парней и расшиблась на Воробьевых горах!» Она увидела себя — вот она сидит в той комнате, на диване, белое платье задрано до пояса, спущено с плеч, туфли валяются в разных углах, волосы растрепаны… Она даже не пытается привести себя в порядок, она слишком ошеломлена. Все случилось очень быстро, и было очень больно, просто больно, просто обидно, что он ничего ей при этом не сказал, ни слова утешения. Олег застегивал брюки порывистыми, машинальными движениями, потом вдруг взглянул на свою руку, вымазанную кровью, и вышел в ванную. Лиза поморщилась и опустила платье на колени, медленно пригладила волосы. Встала, босиком подошла к столу, выпила коктейль, и ей показалось, что приготовил его Олег в какую-то другую эпоху. Во всяком случае, себя она чувствовала так, словно прошло сто лет и ей уже никогда не стать такой, как раньше. Ей было горько, но не особенно. «Это все? — только спрашивала она себя. — Вот из-за чего столько разговоров! Вот чем гордилась Наташа! И это все…»

Олег застал ее со стаканом в руке. Она заметила, что волосы у него мокрые, щеки горят, глаза какие-то удивленные. Подумала, что и сама выглядит странно.

— Лизонька… — Он подошел к столу, оперся на него, помотал головой. — Ты просто меня потрясла! Просто раздавила!

— Ты о чем?

— У тебя что, никого не было?

— Почему ты спрашиваешь? — Она пожала плечами, натянула на них платье.

— Да, глупо, глупо… — согласился он, увидел свой стакан, залпом выпил его. — И как я себя вел! Я бы никогда не сделал все так, если бы знал! Поверь!

Она кивнула, довольно равнодушно. Вообще ею овладело какое-то безразличие ко всему происходящему — реакция на пережитую по его вине боль. И кроме того, она уже чувствовала свою значительность — она теперь женщина, такая же загадочная, такая же грязная, как все остальные, она вошла в новый мир, теперь с ней нельзя обращаться как с девчонкой.

А Олег все извинялся:

— Я никогда бы не подумал, что ты… Да болван я, надо было подумать! Ты же была словно с другой планеты! Надо было все понять, какой я был дурак!

— Да ладно тебе… — отозвалась она наконец. — Можно подумать, это с тобой случилось в первый раз!

— В первый, — как-то очень серьезно сказал он.

— Что?! — У нее перехватило дух, но тут же она расхохоталась: — Ну, только не надо! Я же знаю, сколько у тебя было подружек! И Наташа тоже, между прочим!

— Кто?! А, эта пигалица… — Он закурил. — Ты меня не поняла. Для меня-то это был не первый раз, да и чего ты хочешь — мне двадцать пять лет! Но в первый раз у меня была девушка… Понимаешь?! Это глупо, это дико, но это так!

— Значит, не везло, — холодно ответила она, еще больше проникаясь гордостью.

— Мне это никогда не было нужно, — пробормотал он. — Или я просто так думал. Зачем я тебе все это рассказываю?

— Да ради бога! Мне интересно!

— Лиза… — Он обнял ее, почувствовал сопротивление. — Ты меня простила?

— Да.

— Все теперь будет по-другому, обещаю! Поверь мне! Я вел себя как скотина, но я так тебя хотел! С первого дня все не мог решиться, а захотел сразу! Я никогда так долго не ухаживал… Сорвался.

Он поцеловал ее, и она ответила. Они постояли, прижавшись друг к другу. Лиза при этом почему-то ощущала страшное одиночество, хотя вот — он был рядом. Разве не этого она всегда хотела?

«Это было знаком! — подумала она сейчас, лежа в постели. — Это было предзнаменованием, что я всегда буду одинока рядом с ним, что он никогда не станет мне близким! Он только играл со мною в куклы, наряжал, выставлял напоказ, даже по-своему обожал… Сначала. Но не любил он, нет, не любил он…»

Она позвонила матери, твердо сказала, что ночевать не приедет, будет у Наташи. Не стала слушать возражений, положила трубку. Она знала, что мать Наташу не выносит и вряд ли туда позвонит. А если бы и позвонила — невелика потеря! Ей теперь было все равно.

Больше ни вечером, ни ночью он не пытался ею овладеть. Нежно извинялся, касаясь губами уха, гладил ее тело, просил, чтобы она гладила его, зажигал свет, чтобы полюбоваться ее смущенными глазами, гасил свет и снова прижимался к ней. Эта ночь ее опьянила, и Лиза окончательно решила, что все сделала правильно.

А утром зазвонил телефон. Олег протянул руку и снял трубку. Телефон стоял рядом с кроватью, на столике, заваленном журналами.

— Кто? — резко спросил он, но вдруг стал серьезнее, сел на постели.

— Что вы говорите? Да, у меня… Что такое? Как? Где? На Воробьевых горах…

Лиза открыла один глаз и наблюдала за ним. Он потянулся за сигаретой, нервно закурил, продолжая говорить в трубку:

— Да, мы выпили, и они решили поехать… Это ужасно. Я там нужен? Нет? Ужасно, ужасно… Я к вам заеду сегодня. Я ведь их отговаривал, боже мой…

Он повесил трубку, вскочил, открыл окно. Лиза села.

— Что случилось? — спросила она.

— Ты уже не спишь? Так, случилось…

— С ребятами что-то? — догадалась она и почему-то сразу вся похолодела.

— Разбились, идиоты, — резко ответил он. — Все завалились в одну машину, за рулем был Игорь. Он вроде выпил меньше всех. Поехали на Воробьевы горы и не вписались в поворот… Всмятку!

— Что? — Она едва смогла пошевелить губами.

— Что-что! — нервно крикнул он. — Все погибли, кроме одной девицы! Она в реанимации!

— Господи… — Она обхватила себя за локти и уставилась на него широко открытыми глазами. — А если бы мы поехали с ними…

— Мы бы не поехали.

— Но ведь ты их туда отправил!

— Я их туда не отправлял.

— Но… Я ведь слышала!

— Ничего ты не слышала. — Он сел рядом с ней на постель и сказал, не глядя на нее: — Они взрослые люди, и нечего перекладывать на меня ответственность. Их никто не принуждал, они поехали сами! Сами виноваты.

— Конечно, ты прав… — прошептала она, и все же ей было нехорошо.

Олег встал, накинул халат, пошел на кухню сварить кофе. Она тоже поднялась, набросила платье, прошла в ванную. В коридоре она заметила какого-то мужчину и чуть не вскрикнула — она совсем забыла, что у Олега есть сосед. Он весело кивнул ей и сказал: «Доброе утро!» Его лица в полумраке она не разглядела, да и не старалась разглядеть — ей было стыдно. Она приняла душ, вытерлась полотенцем Олега, посмотрелась в зеркало. Бледное лицо, под глазами круги, вид испуганный…

Лиза села на диван и застонала. Все, о чем она вспоминала в это утро, причиняло ей сильную боль. Но еще сильнее была досада на себя. Как можно было быть такой дурой! «Ведь он уже тогда был убийцей! — сказала она себе. — Он сумел запудрить мне мозги, что не виноват в гибели ребят, и я сама тогда хотела в это верить! У нас была первая ночь, а в это время обрывались чьи-то жизни… Из-за того, что ему захотелось остаться со мной наедине! Усадил за руль своих пьяных друзей, выгнал их… И они погибли, как телята… А та девушка в реанимации? Что стало с ней? Выжила или нет? Я даже не поинтересовалась… Мне было не до нее… Господи, ну если бы я знала, что три года спустя снова посмотрюсь в то зеркало, увижу свое страшное лицо, пойму, что он — убийца! Вчера сомнений уже не было. Я и тогда не должна была сомневаться! Какая я дура…»

В тот день, когда Олег привез ее домой, мать закатила ей пощечину. Лиза стояла, держась за щеку, и смотрела на нее пустыми глазами.

— Шлюха! — выдохнула мать. — Шлюха!

Лиза пошла к себе в комнату, мать побежала за ней.

— Я вчера позвонила Наташе, она сказала, что не знает, где ты. Какой позор! Чем ты занималась?! Где была?!

Лиза легла на свою кровать, закрыла глаза.

— Да что я спрашиваю! — продолжала шипеть мать. — По тебе все видно! Ты переспала с кем-то?! Да?!

— Ну да! — внезапно грубо ответила Лиза. Мать на секунду онемела, а потом подбежала к ней и снова ударила ее — наотмашь, очень больно. Лиза отвернулась к стене.

— Шлюха! — Мать уже кричала. — Кто это был?! Кто?! Я его знаю?!

— Скоро узнаешь. — Лиза говорила не открывая глаз. — И не смей меня бить!

— Как ты разговариваешь… — начала мать, но Лиза ее оборвала:

— Я выхожу замуж, и ты мне больше не начальница! Я хочу спать. Уйди.

Мать постояла возле кровати, потом осторожно села рядом.

— Лиза, кто он?

Она промолчала.

— Замуж? — продолжала расспрашивать мать совсем другим тоном. — Но разве у тебя с кем-то были такие отношения?.. Он серьезный человек?

— Да. Он бизнесмен.

— Этого только не хватало! — воскликнула мать. — Проходимец какой-то?!

— Не всем же быть ветеринарами, — ответила Лиза.

— Не хами, — растерянно ответила мать. — Как его зовут?

— Олег.

— А фамилия?

— Откуда мне знать?

— Да, веселые дела… — Мать встала и подошла к двери. — Ладно, спи. Потом поговорим.

Но матери Олег неожиданно понравился. Он назавтра приехал с грандиозным букетом из белых цветов, с тортом, шампанским, в костюме и при галстуке. Обращался с Ириной Ивановной как с королевой, а с Лизой — как с принцессой, говорил на светские темы, а также о своих видах на будущее — он пока живет в коммуналке, но близок день, когда сосед уедет. Это будет буквально на днях! А пока они с Лизой подадут заявление в ЗАГС. Мать была в восторге, когда он ушел.

— Я не думала, что такой молодой человек может так смотреть на жизнь… — задумчиво сказала она. — Он просто прелесть! Тебе повезло, Лиза… Тебе повезло…

И все три года их брака мать искренне считала, что дочь абсолютно счастлива. Да и почему бы ей быть несчастливой? Квартира теперь целиком принадлежала Олегу, он сделал ремонт в комнате Вити (Лиза так больше его и не видела), прикупил мебели и аппаратуры, сменил машину — у него появился «Вольво». Лиза одевалась как куколка, в самых дорогих магазинах и бутиках, отдыхала с мужем на хороших курортах, позволяла себе все, что душе угодно… К поступлению в университет она так и не подготовилась — было не до этого. Да и Олег, как ей показалось, был против этого. Он любил, придя домой, увидеть Лизу, которая выбегала ему навстречу, как радостная собачонка, любил вкусно поужинать — она прекрасно готовила, часто делала экзотические блюда, рецепты которых собирала в особую тетрадь… Свой день Лиза проводила за уборкой квартиры, за туалетом и макияжем или просто ходила по магазинам и выбирала что-нибудь повкусней к ужину. Подумать, как раньше, о пустоте своей жизни у нее просто не было времени — и ей казалось, что жизнь ее полна. Олег был с ней очень нежен, особенно в первый год. Гости приходили по-прежнему часто, Лизе это даже нравилось, хотя она продолжала ревновать Олега ко всяким знойным дамам высокого роста. Правда, ей никогда не удавалось поймать неверность за хвост — Олег в ее присутствии ничего себе не позволял, но она уже догадывалась, что знает не все и не всех… Чьи-то телефонные звонки, его частое отсутствие, его блестящие глаза в иные дни, когда он явно думал не о ней… «Я тебя люблю, и не морочь мне голову!» — говорил он ей, когда она начинала выяснять отношения. Но он принадлежал к той породе мужчин — очень распространенной — которые, обожая своих жен, не брезгуют и легкими разминками на стороне, не находя в этом ничего страшного. Самым лучшим для Лизы было бы не думать об этом, не принимать близко к сердцу. Но она думала, переживала и иногда устраивала ужасные сцены. «Козочка, — говорил он, — ты совсем у меня дикая!» А в общем, считала Лиза, они жили прекрасно. Во всяком случае, весело.

Первый кредитор явился в эту зиму. Это был ничем не примечательный мужчина средних лет. Лиза не поняла, кто это, подала ему кофе… Олег неожиданно резко велел ей выйти из комнаты. Вечером он был сам не свой, на вопросы не отвечал, бросился на диван и тупо смотрел в потолок.

— Дела неважные, — наконец промолвил он.

— Из-за меня? — подавленно спросила Лиза.

— Что? — удивился Олег. — Почему из-за тебя?

— Ты слишком много на меня тратишь…

— Дурочка! Иди спать… Я еще побуду тут…

Она страшно расстроилась, но ей тогда в голову не пришло, что это было началом конца. Второй кредитор вывел Олега из себя. Он оделся и куда-то ушел. Вернулся только наутро. Она не решилась устроить ему сцену, стояла молча, смотрела, как он снимает пальто.

— Ну что ты уставилась? — сказал он.

Лиза отвернулась и ушла в свою комнату. Он не пришел, не извинился, ничего не объяснил. Она тоже ни словом не напомнила ему об этой ночи. Жаловаться было некому, разве что самой себе. В ту зиму они вдруг стали чужими людьми. Лиза удивлялась, как легко произошло это… Удивлялась тогда, но не теперь. «Мы всегда были совершенно чужими, — говорила она себе. — Но я и той зимой не желала этого признать! Надо было уйти первой, не дожидаясь, когда он меня выгонит…»

Весна не принесла с собой ничего хорошего. Каждый визит кредиторов — Лиза никак не могла понять, сколько их всего, — приводил Олега в бешенство.

— Это не дом, а проходной двор! — кричал он. — Они не имеют права приходить сюда! Это они страху нагоняют! Твари! Узнали мой адрес!

— Они тебе угрожают? — спросила как-то Лиза.

Он махнул рукой и провел ребром ладони себе по горлу. Она прикусила губу.

Гости к ним больше не приходили. Лиза робко спросила, не стоит ли им продать квартиру и купить что-нибудь поскромнее. Он назвал ее идиоткой и велел не распоряжаться его квартирой. Она спрашивала, откуда у него столько долгов, сколько он должен… Он просто выходил из комнаты или просил выйти ее. Она часто плакала, запершись у себя, и больше не задавала вопросов, чтоб не сделать еще хуже.

И в мае, в солнечном мае он велел ей убираться. Простыми словами, буквально в двух фразах. Не комментируя. Лиза вытрясла из него все, что смогла, и поняла наконец, что он решил жениться. Да еще на женщине старше себя, с ребенком, которая пока еще замужем, но от него без ума! На женщине без денег, без полезных связей… Но с немецкой фамилией. Лиза тогда не задумывалась над этим фактом, но теперь он представлялся ей в новом свете. Олег решил уехать, эмигрировать. Не платить долгов, деньги за квартиру взять только себе. Жена с немецкой фамилией, со знанием немецкого, с родней в Германии была ему просто необходима. Кроме того, у нее была работа, связанная с торговлей между Германией и Россией. Ее фирма собиралась открыть филиал в Кельне.

— Ну что ж… — сказала Лиза этим утром, лежа на диване и глядя в потолок. — Ты затеял скверную игру с этой женщиной. Но не со мной! Ты убил… Скольких человек ты убил? Теперь не знаю. Но я жива, и я буду жить. Мне нет дела до тебя. И я никогда тебя больше не увижу.

Глава 3

Женщина в розовом плаще шла по улице. Походка у нее менялась каждые несколько шагов: то она шла уверенно, быстро, торопливо стуча высокими каблуками, то вдруг начинала вилять из стороны в сторону, как будто собиралась повернуть назад, и снова спешила вперед. Прохожие поглядывали на нее, и она, заметив эти взгляды, вся сжималась. «Нет, я не могу, — сказала она себе, оглядывая высокие белые дома вдоль дороги. — Что я делаю? Какой позор…» Но было чувство сильнее стыда, и оно гнало ее все дальше. Она свернула с дороги, прошла между двух домов, оказалась в большом дворе. Здесь было много деревьев, еще совсем зеленых, и они плавно переходили в парк. Пахло травой, землей и свежестью. У женщины вдруг сильно закололо сердце, она снова замедлила шаг, прижала руку к груди: «Только этого мне не хватало!» Вытащила из кармана плаща бумажку с адресом, прочитала его еще раз, огляделась по сторонам и направилась в глубь двора. Вошла в подъезд высокого многоквартирного дома, поднялась на лифте, вышла. Перед ней была серая тамбурная дверь, на косяках — четыре звонка из разных квартир. Она подняла руку, чтобы позвонить, тут же опустила ее. Зачем-то попробовала дверь — она была не заперта. Женщина открыла ее и вошла в тамбур. Здесь было душно, горела слабая оранжевая лампочка, вдоль стен стояла старая мебель, коробки, лежали связки газет. Квартира номер 22 находилась почти напротив нее. Как во сне, она подошла к двери, нажала кнопку звонка. Сердце в этот миг почти перестало биться.

Она ждала у двери долго, очень долго. По шее скатилась струйка пота, женщина в отчаянии провела по лбу рукой. Она уже хотела сбежать, как вдруг из-за двери послышался высокий девичий голос: «Андрей, это ты?» Женщина онемела, ничего не ответила. Дверь открылась. На пороге стояла девушка в белом махровом халате. Женщина увидела ее как-то странно, как в кошмарном сне — она показалась ей бесплотным призраком. Призрак был высокого роста, на голову выше ее, у него были растрепанные черные волосы, огромные голубые глаза — очень испуганные глаза с кукольными ресницами — и слабая улыбка на губах — неуловимая, как у архаической статуи…

Дольше молчать было невозможно. Девушка ни о чем не спрашивала, только глаза ее стали еще больше и испуганней, а улыбка угасла. Женщина сказала, пытаясь говорить очень спокойно:

— Простите. Вы — Лиза?

— Да, — неожиданно хрипло ответила девушка. — Что вам нужно?

— Я вас беспокою, потому что… Я хотела только узнать — он не у вас?

— Что? — совсем уже без голоса отозвалась девушка. — О чем вы?

— Олег, Олег не у вас? — Женщина вдруг почувствовала такой стыд и такую боль, что резко повернулась и сделала шаг к лестничной площадке. Девушка схватила ее за рукав плаща — это вышло как-то по-детски, но вовсе не грубо, и уж совсем не было похоже на драку. Женщина остановилась, не поворачиваясь к ней. На глазах у нее были слезы.

— Вы хотите сказать, что он пропал? — спросила девушка. — Зайдите, зайдите!

Женщина обернулась. Она совсем не так представляла себе эту встречу. Ожидала чего угодно — насмешек, оскорблений, просто захлопнутой перед носом двери. Но этот охрипший голос, детское лицо, эта рука, которая держала ее за рукав плаща… Когда женщина шла сюда, она дала себе слово, что ни за что не войдет в квартиру, независимо от того, будет там Олег или нет. А сейчас она шагнула и вошла.

Девушка заперла за нею дверь и нерешительно показала на кухню:

— Проходите, в комнате не убрано… Я сейчас.

Женщина прошла на кухню и опустилась на табурет. Мельком отметила дешевые обои, засаленный кухонный столик, посуду вроде той, какую увидишь в школьной столовой. На столе стояла чашка из-под кофе и пепельница со скрюченными окурками. В ванной шумела вода — девушка умывалась. Наконец она вошла — причесанная, порозовевшая, с мокрой челкой. Поставила чайник на плиту, убрала со стола пепельницу, и все это не говоря ни слова. Женщина тоже молчала — у нее просто не осталось сил, чтобы вымолвить хоть слово.

— Вы извините, я закурю, — сказала девушка после короткого молчания. — Хотите?

— Не надо, — прошептала женщина. Она подняла на Лизу глаза и спросила: — Вы ведь сразу поняли, кто я, верно?

— Да, — просто ответила та, затягиваясь сигаретой и открывая окно.

— Разве мы с вами виделись?

— Нет. — Лиза присела на подоконник. — Но он описывал мне вас. Не очень детально, но все же… Вы сердитесь на него за это? Не сердитесь. Это я все вытягивала из него.

Женщина как-то странно засмеялась, пожала плечами:

— Я тоже… Сознаюсь, я тоже заставила его описать вашу внешность. Но он очень плохо это сделал. Вы совсем другая.

— А он вообще не разбирается в людях, — заметила Лиза. — Я, правда, тоже. Так что случилось? Я поняла, что он пропал?

— Да. Вчера утром он ушел по делам и не вернулся. Ни вечером, ни ночью.

— Это с ним часто бывает, — небрежно сказала Лиза, хотя сердце у нее так и заколотилось. Она-то понимала, что могло случиться с водителем, который везет такой груз. — Он найдется. А в милицию вы не сообщали?

— Я пыталась что-то узнать. Думала, попал в аварию. Но данных на такую машину не поступало. Знаете, дайте мне сигарету. — Женщина закурила, неуверенно затянулась и продолжала: — Я нашла его записную книжку, позвонила по всем телефонам. Всех переполошила. Никто ничего не знает.

— Ясно. И вы решили, что он вернулся ко мне? — спросила Лиза. — Этого никогда не будет, не переживайте. После драки кулаками не машут!

— Я глупо сделала, что пришла. — Женщина потушила сигарету и зябко повела плечами.

— Да нет, не так уж глупо, — возразила Лиза. — Простите, вас Анной зовут?

— Да. Я не представилась, простите.

— Это не важно, зачем такие церемонии. Мне кажется, мы с вами достаточно знаем друг о друге. Вы немка?

— Что? — Анна удивленно посмотрела на нее. — Почему вас это интересует?

— Может быть, я вам объясню, — пообещала Лиза. — Вы немка, верно?

— Да. У меня русская мать, но отец немец. Ну и меня записали немкой.

— Олег говорил, что ваши родители уже в Германии?

— Отец уехал вместе со всеми родственниками, — ответила Анна. — А мама умерла несколько лет назад. У меня уже никого здесь не осталось.

— А вы почему до сих пор не уехали? — неожиданно спросила Лиза.

— Я? Но я ведь русская…

— И я тоже.

Лиза помолчала, потом тряхнула головой, потянулась за чайником, налила кофе в две большие кружки. Подала одну гостье.

— Глупые вопросы я вам задаю, да? — спросила она несколько виновато. — Больше не буду. Это ваше личное дело, почему вы остаетесь здесь.

— Здесь моя родина, моя работа, могила мамы, здесь родилась моя дочь, а Алиса считает себя русской, — объяснила Анна уже без раздражения. — И я не собираюсь никуда уезжать.

— А он?

— Кто? — Анна вдруг сжалась, лицо замкнулось. Лиза сразу поняла, что тронула больное место. Помолчав, та ответила: — Вы спрашиваете об Олеге?

— Да.

— Он несколько раз говорил мне, что хотел бы уехать, — холодно сказала Анна.

— Несколько раз?

— Да что там, каждый день. А почему вы спрашиваете меня об этом?

— Не хочу говорить, — ответила Лиза. — Давайте забудем.

— Нет, давайте поговорим! — настойчиво повторила та. — Меня интересует, почему вы задаете такие вопросы? Вы что-то знаете?

— О вас с Олегом? Как я могу что-то знать, если уже несколько месяцев мы даже по телефону не говорили. Я просто знала, что у него тяжелые материальные обстоятельства, что вы — немка… Предположила, что он захочет уехать с вами. Но это только мои догадки. Потому я и спросила.

Анна отпила из кружки и, глядя куда-то вдаль, сказала:

— Глупо рассказывать об этом именно вам, Лиза. Но мне почему-то кажется, что вы… Не знаю! — Она нервно усмехнулась. — Я никому не говорила об этом, никому. И уж никак не думала, что скажу вам. Да, он настаивает на отъезде, требует, чтобы мы готовили выездные документы. Были очень тяжелые разговоры на этот счет. Я не хочу ехать.

— А он вам угрожает, что, если вы не согласитесь… — начала было Лиза, но та оборвала ее:

— Он мне не угрожает! Он просто требует.

— Ну да. Требует, как умеет только он, — пробормотала Лиза. — От меня он требовал, чтобы я сидела дома, чтобы не пыталась чем-то заниматься. От вас требует, чтобы вы уехали с ним. Мой вам совет — оставьте его, пока не поздно! — Она заговорила горячо, перед глазами снова возникла вчерашняя сцена в кабинете — Олег, склонившийся над мешком. — Уйдите от него!

— Мне не нужен такой совет.

— Да… Несколько лет назад и мне такой совет был не нужен. Но сейчас я понимаю, что он был мне необходим. Он растопчет вас, у вас не будет своей жизни, он вас уничтожит! Посмотрите на меня! Я была веселая, я была счастлива, что он меня так любит! Он вам говорил, что никогда не любил меня?

Женщина промолчала, а Лиза горько усмехнулась:

— Он вам врал!

— Скажите, Лиза, вы все еще хотите быть с ним? — спросила она, глядя в сторону.

— А вы думаете, что я нарочно вас пугаю! Нет, я его просто ненавижу теперь… Нет, не ненавижу. Я не хочу жить его жизнью, это поганая жизнь, я знаю! Слушайте… Он, конечно, не рассказывал вам ни о чем… Или врал. Я скажу за него. Когда мы с ним только что познакомились, я пришла к нему в гости. Кроме меня, там была развеселая компания его друзей. Они сильно выпили, очень сильно. Были на машине. И он, чтобы остаться со мной наедине, услал их на Воробьевы горы. Он сказал, что мы поедем следом. Но мы никуда не поехали. А утром ему позвонили и сообщили, что эти ребята со своими девушками разбились. Погибли все, кроме одной девушки, но она попала в реанимацию, и выжила ли… Не знаю. Они ему мешали, и он их убрал. Он знал, что подвергает их опасности, что они почти не соображают, что делают, и все же выгнал их. Он вам ничего не рассказывал? Я так и думала.

— Они сами должны были понять, что нельзя садиться за руль, — ответила Анна, пожав плечами. — А вы обвиняете Олега?

— Да.

— Конечно, вам ничего не остается, как обвинять его во всех грехах.

— А вы злая, — тихо проговорила Лиза.

— Нет, но надо быть справедливым.

— Вот именно. Его нельзя оправдать.

— Он не виноват!

— Ладно. — Лиза раздраженно фыркнула. — Я могу вам только заметить, что вам-то ничего не остается, кроме как защищать его изо всех сил!

— Нечем крыть… — Анна развела руками. — Давайте не будем оскорблять друг друга.

— Давайте. И изображать взаимную любовь тоже не будем. Ладно? Это просто комедия какая-то! — Лиза налила себе еще кофе и, не поворачиваясь, стоя у плиты, спросила: — Так, значит, он пропал. А он вам не говорил, что собирается делать в этот день?

— Говорил, что есть срочные дела, но какие — не объяснил.

— А вы не уточняли. Ясно. И его приятели ничего о нем не знают?

— Все удивляются, куда он пропал.

— Они могут врать. — Лиза присела за стол, напротив Анны. — Ну, бог с ними. И он вам не звонил?

— Иначе бы я не пришла к вам.

— А меня как вы нашли?

— В его книжке был ваш номер телефона, ваше имя напротив — Лиза. Я позвонила по этому номеру. Я знала, кому звоню, но что мне оставалось делать? Ответила какая-то женщина.

— А, моя мама, — кивнула Лиза. — Что вы ей сказали?

— Я не представлялась как вторая жена Олега, — грустно улыбнулась гостья. — Иначе бы со мной не стали говорить, мне кажется.

— Да, надо знать мою маму… Она была возмущена этой историей куда больше, чем я.

— Я только попросила вас к телефону. Сказала, что подруга. Она помолчала, потом сообщила, что вы здесь больше не живете. Я очень просила дать ваши координаты… Стыдно сказать, я думала, он у вас… Прошло всего несколько месяцев, а как раз накануне был такой тяжелый разговор… О Германии. Мы почти поругались, и он ушел в кабинет, не вышел даже поесть. Я думала, он обиделся, решил отомстить… Уйти к вам. Ваша мать дала мне адрес этой квартиры и телефон.

— Это вы звонили мне вчера вечером? — припомнила Лиза. — Довольно поздно?

— Я не стала вам звонить. Тем более вчера вечером. Я думала, что он еще придет. Сегодня утром потеряла всякую надежду. Наверное, я веду себя ужасно глупо! Ничего не могу с собой поделать. Отправила ребенка в школу, сама пошла к вам. Звонить не захотела. Не смогла бы говорить по телефону. Вот и все.

И вдруг она заплакала — как-то сразу, без паузы, как только кончила говорить. Склонила остриженную русую голову, закрыла глаза ладонью и затряслась. Лиза не сделала ни одного движения в ее сторону. Она сама не любила, когда кто-то ее утешает в такие минуты, говорит пустые слова. Да и что она могла сказать этой женщине? «Олег убийца, я вчера была в вашей квартире, чтобы обворовать вас, и видела его с трупом»? Лиза сидела неподвижно, сложив руки на столе, и двигала по нему пустую кружку. Анна справилась с собой, вздохнула, открыла сумочку, быстро поглядела в пудреницу и извинилась:

— Простите, ночь не спала. Расслабилась.

— Ради бога, расслабьтесь, — пожала плечами Лиза. — И погодите, не впадайте в панику. Я бы на вашем месте не стала искать его. Он либо сам вернется…

— Либо вообще не вернется, так? — слабо улыбнулась та. — Я боюсь, с ним что-то случилось.

— И это может быть. Скажите, у вас вчера вечером или днем не было гостей? — осторожно спросила Лиза. Этот вопрос вертелся у нее на языке с самого начала. Лицо убитого мужчины не давало ей покоя, мучило ее, и именно потому, что казалось ей знакомым. Спросить о нем просто так она не смогла бы — Анна почувствовала бы неладное: откуда Лизе знать, что у них кто-то был. А под тем предлогом, что Лиза помогает искать Олега, спрашивать было можно. Анна встрепенулась и ответила:

— Вечером, когда все были дома, к нему пришел какой-то человек. Олег поговорил с ним у себя в кабинете, и вскоре тот ушел. Больше никого не было.

— Тот человек ушел? — Лиза так и приподнялась. — Вы сами видели?

— Что значит — сама? — удивилась Анна. — Олег так сказал, и я слышала, как он запирает за ним дверь.

— Значит, вы не видели, как он ушел… — Сердце у Лизы бешено заколотилось. — А ваша дочь?

— Она играла у себя в комнате, не думаю, что она что-то видела.

— А что вы слышали?

— Не понимаю, какое это имеет значение. — Анна сжала руки. — Я не подслушивала.

— Но вы что-то слышали? — настаивала Лиза. — Это имеет значение, поверьте мне!

— Какой-то шум из кабинета. Но они не ссорились, как мне кажется. Просто что-то упало. Может, стул.

У Лизы закружилась голова, как если бы она снова увидела труп. Все, о чем она думала вчера, оказывалось правдой.

— Этот человек ушел примерно в девять часов, — припоминала Анна, уже не дожидаясь вопросов. — Олег запер за ним дверь, и больше к нам никто не приходил.

— Олег не сказал вам, кто это был?

— Нет. Я спросила, но он мне не ответил. Хотя постойте… — Анна заволновалась, припоминая. — Знаете, когда Олег впустил его в квартиру, я услышала, как тот человек сказал еще по дороге в кабинет: «Ну что, моя комната цела?»

— Его комната?!

— Да, так он выразился. Я не поняла, о чем шла речь, ведь квартира принадлежит Олегу.

— А вы видели того человека? Вышли в коридор?

— Да, конечно. Я вышла, когда в дверь позвонили, но Олег уже был там и отпирал. Это был мужчина лет под сорок, довольно приятная внешность, хотя совсем простая. Производил впечатление рабочего.

— Как он был одет?

— Я не обратила внимания, что-то обычное. Свитер и, кажется, джинсы… Вы знаете этого человека? Лиза, отвечайте! — Анна уже была вне себя, чего и опасалась Лиза. Она сделала невинное лицо и ответила:

— Я не знаю, может быть, я его раньше видела с Олегом. Не уверена, вы слишком плохо его описали. А имени Олег не называл?

— Они пошли вместе по коридору, а я снова вернулась в комнату. Смотрела телевизор, чтобы отвлечься… Это все было уже после нашей ссоры. По-моему, Олег как-то его назвал, но они уже были далеко, и телевизор работал… Да, какое-то имя было.

— Ну вспомните, прошу вас!

— Боже мой, как же там было? — Анна помахала в воздухе рукой, словно помогая себе думать. — Этот мужчина спросил: как его комната, цела? Олег ответил, что он сделал там ремонт.

— Он называл мужчину Витей? — не выдержала Лиза. — Так?

— Витя? Да, может быть… Или Митя, — согласилась Анна. — Что-то, что кончалось на «тя».

— Значит, я права! — воскликнула Лиза и тут же пожалела о своих словах — Анна так и вцепилась в нее:

— Кто это был?!

— Ах, это… — Лиза, припертая к стенке, старалась сперва что-то придумать, но потом решилась: — Это был его бывший сосед по квартире. Когда мы с Олегом познакомились, там еще была коммуналка. Олег выкупил одну бесхозную комнату, потом переселил Витю куда-то на окраину. Я его почти не видела, только раз мы столкнулись лицом к лицу, и то в темноте… Но имя я помню, и раз он сказал, что комната принадлежала ему… Он имел в виду кабинет Олега. Раньше эта комната действительно принадлежала ему.

— Значит, Витя… Но как его найти?

Лиза испуганно посмотрела на нее. На миг ей показалось, что Анна сошла с ума. «Нет, это я уже начинаю сходить с ума, — поправила она себя. — Я все время держу в голове, что говорю о покойнике, а она ничего не знает, хотя была рядом, когда его убивали. Но за что, Господи, за что Олег мог убить соседа, с которым всегда ладил?! И они никогда за все эти годы не встречались, Витя не приходил, не звонил… И вдруг появился! Странно как-то. Может быть, это связано с квартирой? Пришел потребовать еще денег, квартиры-то выросли в цене, а Олег задвинул его на самую окраину… А денег у Олега не было. И он… Какая чушь! Он мог просто послать Витю, откуда тот пришел, и тот ничего бы с ним не поделал! Потому что юридически Олег оформил все так, что не подкопаешься! Да, такие квартирные вопросы были его стихией, он и со мной все уладил в два счета. Виктор ни на что не мог претендовать. Тогда зачем явился? Они с Олегом не общались, Витя был простой работяга, Олег таких презирал. И почему случилось так, что Олегу вдруг стало необходимо его убить — тут же, не выпуская из квартиры?! Господи, ничего не понимаю…»

— Лиза, вы меня не слышите? — спросила Анна. — Я спрашиваю, как связаться с этим человеком?

— Понятия не имею. И вам это не поможет, — довольно резко ответила Лиза.

— Но почему?!

— Они не дружили. — Объяснение было не из лучших, но другого Лиза придумать не успела. — У них не было никаких общих дел. Думаю, он просто зашел на огонек.

— Я чувствую, вы что-то недоговариваете… — вздохнула Анна. — Ладно, если вы не хотите мне помочь… — Она поднялась, запахнула плащ. — Спасибо вам за разговор. Я, наверное, пойду. Мне на работу надо. Извините, что так ворвалась. И знаете, Лиза… Это, конечно, наглая просьба, но если Олег все же явится к вам… Вы дадите мне знать?

— Он не явится. — Лиза тоже встала. — Он не любит смотреть, как плачут его бывшие любовницы. Не выносит слез. Очень сердится. Когда он вас бросит, не плачьте перед ним. Этот совет вам пригодится.

Анна остановилась, сжала в руках сумочку, повернулась к Лизе. Ее глаза стали очень светлыми и жесткими.

— Девочка, — сказала она напряженным тоном, — почему вы так уверены, что он меня бросит?

— Не знаю, как вас назвать в такой беседе… — Лиза пожала плечами. — Тетенька? Дамочка? Но в любом случае знайте, что этого не миновать.

Ее трясло от злости, но она пыталась не показать этого. Больше всего на свете она ненавидела, когда с ней разговаривали снисходительным тоном. Анна позволила себе как раз такой. Она помолчала, поджала губы, повесила сумку на плечо. Взглянула на Лизу, та ответила таким же взглядом.

— Простите, — сказала Анна. — Я виновата. Меня не должны трогать ваши слова. Нам вообще трудно нормально говорить, лучше я пойду. Держалась, держалась и сорвалась. Вы исполните мою просьбу, Лиза?

— Да. Я вам позвоню. — Лиза подошла к двери, чтобы отпереть. — И знаете… Когда он вернется, дайте мне тоже знать. Просто позвоните и скажите, что все в порядке. Мне этого хватит.

Анна молча склонила голову и вышла. Лиза заперла за ней дверь, машинально пригладила волосы, вернулась в кухню, зажгла сигарету и встала у открытого окна, глядя во двор. Вскоре она увидела фигурку в розовом плаще. Анна шла медленно, с высоко поднятой головой, и Лиза могла бы поклясться, что та сейчас ничего не слышит и не видит. Она почувствовала даже какую-то странную радость, что во дворе идет не она сама, что это не ей пришлось искать Олега у другой женщины. «Она его очень любит, бедная… — подумала Лиза. — Вот именно — бедная. Это она жена убийцы, а не я. Но я — свидетель. Свидетель убийства. А я молчу. Преступление совершаю я, я все-таки остаюсь сообщницей Олега. Значит, Витя. Витя. Черт возьми, это невозможно понять! Он был бы последним, на кого бы я подумала! Скорее можно было предположить, что Олег пристукнет какого-нибудь кредитора. И где он сам пропал?! Он уехал прятать труп. С ним могло случиться все, что угодно. Милиция о нем пока не знает. Он им не попался. Где-то затаился? Решил вообще не возвращаться домой? Уехал навсегда с трупом в багажнике? Нет, он вернется. Он не может бросить квартиру, на Анну-то ему наплевать. Кажется, она уже начинает об этом догадываться. Влюблена в него, как кошка! Бросить мужа, взять с собой ребенка, выйти за человека младше себя, пусть ненамного, и вдруг понять, что это брак по расчету с его стороны… Нет, это слишком! По крайней мере, на мне он женился не из выгоды. А почему? Может быть, потому, что ему никогда до меня не попадались невинные девушки? Решил, что хватит трепаться по бабам, пора завести домашнее животное — жену. А, плевать мне на него! Зачем я думаю об этом?» Но она все еще стояла у окна и смотрела, как фигурка в розовом плаще скрывается из виду.

Он больше не мог ждать. Он сидел в темноте и говорил, что больше не может. Надо было скорее выбираться отсюда, на улице было совсем светло. Он посмотрел на свои часы со светящимся циферблатом, тряхнул их, подвел. Прислушался к тому, что делалось на соседней даче. Выругался шепотом — там все еще раздавались голоса поддатых мужиков. Невозможно было вылезти из гаража у них на глазах. Он вторую ночь не спал, почти ничего не ел за прошедшие сутки и вымотался совершенно. Его мутило от запаха бензина, мучительно хотелось пить. Он прижался лбом к железной двери, облизал губы. Время от времени он впадал в какое-то оцепенение, на него находил бред, и тогда ему чудилась вода — холодная, шипучая, ледяная… Он жмурился, пытался прийти в себя, тихо ругался, снова прислушивался, снова закрывал глаза. Он никак не мог поверить, что такая глупость случилась с ним, когда все страшное осталось позади.

Эта ночь его доконала. А прошлой ночью он был уверен в себе, полон сил, его поддерживало нервное возбуждение. Ни Анна, ни девчонка ничего не заметили, ничего не поняли. Это было невероятно, но это было так. Именно тогда у него и появилось убеждение, что все удастся. А сперва он был в ужасе… Все случилось так быстро — он даже не успел подумать, что делает. Витя отвернулся, чтобы посмотреть на часы — часы стояли на столе. В руке он держал бутылку джина — хотел угостить Витю. Бутылка была полная, он только собирался отвернуть крышку… Он даже ни о чем таком не подумал — его рука подумала за него. Она сама поднялась и сама опустилась — с такой силой, что даже спружинила от удара. Чмокающий глухой звук, больше ничего. Его больше всего поразило то, что бутылка не разбилась. Он помнил, как стоял, глядя на эту бутылку, как потом осторожно поставил ее на стол. Витя уже лежал на полу. Глаза у него были открыты, из раны в черепе вытекло немного крови. Все это заняло меньше минуты. Потом появились какие-то странные мысли. Нет, сперва был страх. Сначала был страх, и страх был страх… Как там в Библии… Мысли у него путались, он облизывал губы, язык обложила какая-то клейкая гадость. Выпить бы воды.

Он все ждал в ту минуту — вот откроется дверь кабинета, войдет Анна, закричит, убежит… Но никто не пришел. Целая бутылка стояла на столе, донышко запачкалось кровью. Он все удивлялся, что бутылка уцелела. Потом он понял: никто ничего не слышал. Витя все еще в его кабинете, дверь закрыта, Анна смотрит телевизор, девчонка играет у себя. Теперь он мог что-то предпринять. Распахнул шкаф, выбросил оттуда какие-то вещи, подхватил Витю под мышки, приподнял, проволок, усадил туда. Ноги не помещались, как он ни старался. Наконец и они согнулись как надо, исчезли в шкафу. Он хотел уже закидать его вещами, но подумал, что их запачкает кровь. Нашел старую майку, обмотал голову трупа, потом замаскировал его. Бутылку он вытер о маленькое красное полотенце, которое тоже валялось в шкафу — красное на красном не видно. Руки и стол — тоже полотенцем. Бросил полотенце в шкаф, закрыл дверцы плотно, как смог. Пожалел, что на дверцах нет замка, — пожалел только об этом. Никто не пришел, никто его не окликнул, никто ничего не понял… И тут у него сильно затряслись руки. Он опустился в кресло, все еще осматривая комнату — пол, стены, стол, все, что попадалось на глаза. Крови больше нигде не было. Отвинтил крышку на бутылке, выпил джина прямо из горлышка. Во рту запахло хвоей, рождественский запах, его любимый… Он глотнул еще. Ему показалось, что прошло по крайней мере полчаса с тех пор, как все случилось, но по его часам получалось, что все заняло минут семь-восемь. Можно было подумать, и он велел себе не торопиться. Итак, никто ничего не видел. Но если кто-то сейчас войдет в кабинет — что вряд ли, — то он будет один. А у него гость. Значит, сперва гость должен уйти, а все остальное — потом.

Он встал, нарочно громко топая, резко открыл дверь из кабинета, бросил взгляд в коридор — никого, все двери закрыты. У девчонки в комнате свет, в столовой темно, там Анна смотрит телевизор. Она не выйдет, он уже изучил. Обиделась. Он громко прошел по коридору, произнося всякую чушь: «Ну ладно, ты мне завтра позвони вечерком, если что… Молодец, что зашел. Ага, пока!» Отпер входную дверь, подождал секунду, закрыл ее на все замки. Обернулся — никого. Выругал себя, что так трясется. «Это не самое страшное, — сказал он тогда себе, — Анна все равно будет молчать». Он сразу вернулся в кабинет и в тот вечер больше не выходил оттуда, и спал там. Он не мог оставить шкаф без присмотра. И не желал никого видеть.

Он лежал на диване, не постелив даже белья — не хотел открывать шкаф. Свет он погасил. Анна пришла, поскреблась в дверь, его так и подбросило. Он вскочил и успел-таки — не дал ей войти, встретил на пороге. Она была в голубом халате поверх ночной рубашки.

— Ты не ложишься? — спросила она его виноватым голосом. Значит, смирилась. Он постарался ответить спокойно, хотя его трясло:

— Я посплю здесь, надо кое-что обдумать на завтра. Ты иди, спи.

— Ты хоть постели себе… — Она посмотрела на диван.

— Постелю, когда буду засыпать. Иди, иди…

Он заставил себя поцеловать ее, и она тихо ушла. В детской, напротив, было темно. Он возвратился и снова лег. Мысли являлись быстро, одна за другой. Главная трудность состояла в том, чтобы вынести его из дому. Когда выносить? Когда уйдет Анна и девчонка тоже. Значит, утром. Утром в переулке толчея, на него обратят внимание. А может, как раз наоборот, не обратят? В доме ремонтируются многие квартиры, постоянно выходят рабочие с мешками мусора, грузят у подъезда на машину… Значит, нужен мешок. Где его взять? Этот вопрос мучил его больше всего. Мешок нужен большой, непрозрачный, крепкий, непромокаемый, с завязкой. Мешки для мусора — бумажные, открытые. И они слишком малы, это исключено. Он вспомнил, что видел нечто подходящее в спортивном магазине неподалеку. Какой-то здоровенный прорезиненный чехол, то ли для байдарки, то ли для палатки. Надо будет узнать, какого он размера. Значит, ему с утра надо будет наведаться на Солянку, в магазин, потом вернуться. Но есть опасность, что его там запомнит продавщица — он недавно покупал в том же отделе теннисные ракетки. В конце концов он решил не думать над такими мелочами. В этот магазин он почти не ходит, и там всегда столько народу… И каждый имеет право купить себе чехол для лодки. Итак, утро. Он отвезет Алису в школу, потом заедет на Солянку, вернется. Надо будет спускаться на лифте, надо будет не попадаться соседям на глаза… Впрочем, какие тут соседи! Пять-шесть старух да работяги, которые делают ремонт. Его не заметят, утром тут тихо. И самое главное — надо будет вытащить мешок на улицу, запихать его в багажник… Плевать! Он сильный, он сделает это. А дальше все будет просто. Он знает, куда ехать. Вот уже три месяца он там не бывал, но ключи у него есть, и дача по-прежнему в его полном распоряжении. Димка уехал на работу в Словакию, уехал уже почти год назад, а ключи от дачи дал ему: «Пользуйся, когда захочешь от жены отдохнуть!» Он пользовался. Тогда еще была Лиза. Но она уже научилась молчать, а Анна еще нет. Лиза не спрашивала, куда он исчезает на сутки, она вообще почти ничего не спрашивала. Никто не знает, куда он ездит, кроме двух-трех девиц. Приятелей он туда не возил, таково было условие Димки. Тот сказал: «Дамы — дело святое, но массовых гулянок там не устраивай!» Но ему, Олегу, было уже не до гулянок. И расслаблялся он с трудом, ничто не приносило больше радости. Потом он вообще перестал ездить туда — развод, женитьба и все остальное… И вот ключи опять пригодятся. На участке есть маленький домик и гараж. В дом он входить не будет. Приедет, поставит машину в гараж, вытащит там мешок, оставит, потом проедется по окрестностям, найдет подходящее место. Неподалеку от дач есть лес, а в нем — маленький прудок. Точнее, два пруда — один другого меньше, их соединяет перешеек. Пруды загнивают, а в перешейке, как говорят, слой ила на дне около метра. Там сроду никто не купался, а сейчас тем более — осень. Он сбросит в протоку мешок. Никто и никогда его не обнаружит. Главное, чтобы его не заметили соседи…

Той ночью ему не удалось заснуть. Он ворочался на диване, то и дело смотрел на часы, и ему казалось, что до утра еще целая вечность. Утром, умываясь, он увидел у себя круги под глазами. Плеснул в лицо водой, наскоро побрился, плотнее запахнул халат. Вышел на кухню. Анна уже сервировала завтрак на троих.

— Доброе утро, — сказал он и поцеловал ее в мягкую белую шею. Она как-то по-птичьи пригнула голову, посмотрела на него, счастливо улыбнулась. Конечно, она была рада, что он уже забыл вчерашний разговор. Нет, он больше его не начнет. Ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие дни. Во всяком случае, пока не поймет, какая сумма оказалась в его распоряжении.

Он сел за стол, и Анна торопливо налила ему кофе, поставила перед ним тарелку с омлетом. Он посыпал омлет зеленью, положил два ломтика ветчины и принялся есть. Ел жадно — аппетит проснулся волчий. Анна смотрела с умилением — ей нравилось, когда мужчина ест много. Сама она сидела на диете — крохотное блюдечко с тертой морковью, стакан обезжиренного молока. Ее розовое простое лицо было таким умиротворенным и домашним. Он подумал о ней. Что он будет делать, когда все кончится? Она еще может пригодиться, баба деловая, с ней не пропадешь в чужой стране. А нужна ли ему теперь чужая страна? Он может остаться здесь. Да, все изменилось в какие-то пять минут. Он не знает, сколько там денег, но думает, что с долгами расплатится. Только бы не продавать квартиру! Квартиру он любил нежно, как, пожалуй, никого и ничто на свете не любил. Это его прошлое, его детство, отец и мать, все его воспоминания…

— Еще кофе? — встрепенулась Анна, увидев, что его чашка пуста. Он кивнул, она налила ему полную чашку, как-то замялась — хотела что-то сказать.

— Знаешь, — решилась наконец она, — если ты всерьез решил выучить немецкий, тебе надо пойти на курсы. Я плохой учитель.

Он удивленно поднял брови. До сих пор немецкий, Германия и все, что было с нею связано, — все это было запретной темой. Стоило заговорить об этом, как Анна гасла, замыкалась, начинала отчаянно возражать и сопротивляться. И это она, которая была влюблена в него безумно уже второй год! Он никогда не думал, что эта женщина сможет в чем-то ему отказать.

Они познакомились случайно, как он вообще знакомился со всеми своими будущими любовницами. Тогда, полтора года назад, дела у него шли совсем неплохо, никаких кредитов он не брал. Привозил из Эмиратов заказы для одной фирмы, где работали сплошь его приятели. Сам он в той фирме не числился, вообще не любил состоять у кого-то на службе, привык к свободе. Да, как-то он одним ударом заработал кругленькую сумму и решил поменять машину — «Вольво» надоел. Он спланировал поездку в Германию, разумеется, без Лизы. У него была другая кандидатка на место в машине рядом. Он уже представлял себе веселое маленькое путешествие, остановки в придорожных мотелях, ресторанчики, ощущение податливой, послушной силы, которое он просто обожал в новых машинах… Лиза, узнав, что она не едет, закатила скандал. Он только отмахивался, и ей не удалось испортить ему настроение. И вот в один из чудесных весенних дней, совсем незадолго перед поездкой, он встретил в центре города Наташу. Узнал ее сзади — ее крохотный рост, вызывающую походку, безвкусную манеру одеваться. Обогнал, заглянул ей в лицо.

— Вот мистика! — воскликнула та. — Какой ты стал солидный! Даже поседел или нет?

И привстала на цыпочки, чтобы разглядеть его макушку. Он засмеялся, взял ее под руку, и они вместе пошли по Тверской. Наташа щебетала какую-то чепуху насчет своих планов на лето и вдруг спросила:

— А ты никуда не собираешься?

— В Германию за машиной, — ответил он, — поменяю «Вольво».

— Класс! — восхитилась она. — Дела идут хорошо, да? А как там Лиза?

— Нормально, — неохотно ответил он и предложил: — Завернем в бар, выпьем чего-нибудь?

Но Наташа повела глазами, подрисованными до самых висков, заслонила лицо ярко-синей муфточкой — последний писк сезона! — и протянула:

— Нет, меня ждут…

— Значит, ты меня совсем сбросила со счетов? — спросил он обиженно.

— Тебя? — Она расхохоталась напоказ прохожим, которые глазели на эту парочку. — Это ты меня бросил, между прочим! Решил сохранить невинность! Но я не в обиде. Знаешь, меня действительно ждут, так что не сердись. Если захочешь, можем как-нибудь встретиться… Если у меня будет время.

«Вот соплюха! — воскликнул он про себя. — Если у нее будет время!» И чуть не послал ее подальше, как вдруг, наморщив лобик, она что-то припомнила и сказала:

— Так ты в Германию едешь? Скоро?

— Буквально на днях.

— У мамы есть одна подруга на работе, у той родня где-то во Франкфурте… Ты туда не заедешь?

— Я вообще собираюсь по всей Германии проехаться, — соврал он, чтобы пустить ей пыль в глаза. — А может, и дальше по Европе махну.

— С Лизой? — сощурилась она и, не дожидаясь ответа, сказала: — Этой бабе надо что-то передать родне в Германии. Она сама пока не собирается туда ехать, а посылать — долго. Искала оказию. Возьмешься? Она тебе заплатит.

— Ладно, — ответил он, почти пропустив ее слова мимо ушей. — Дай ей мой телефон, пусть позвонит.

И Анна позвонила. В тот же вечер он впервые услышал ее голос. Очень деловым тоном она назвала свое имя — Бахман Анна Викторовна, сообщила, что ей нужно передать кое-какие книги и фотографии, и предложила за услугу сто марок. Он помедлил с ответом, и она забеспокоилась:

— Вам нужно больше?

— Да ничего мне не нужно, — неожиданно ответил он. — Я старый друг Наташи, так что какие могут быть счеты!

— Да, но вы не мой друг… — растерялась она. — Ну, если вы не хотите денег…

— Где мы встретимся? — спросил он, и они договорились о времени и месте.

Анна ему не понравилась: ростом не удалась, полновата, широка в кости, слишком простое лицо, никакой изысканности. То есть у нее были как раз те «технические параметры», которых он в женщинах не любил. Он забрал у нее сверток, кивнул и уехал в своей машине, даже не предложив подвезти. И в тот же день случилось нечто. Он приехал в фирму, и ему прямо заявили, что в его услугах не нуждаются — теперь будут торговать напрямую с Эмиратами, время одиночек проходит. Олег еще покрутился там, совершенно растерянный, ему выплатили какие-то деньги за товар, попрощались, и больше он там не показывался. Он не слишком переживал и все еще не понимал, что это начало конца. Знакомых у него было множество. Решил еще перед поездкой в Германию уладить вопрос с работой и обратился в другую фирму. Его друг потрепался с ним, попил кофе, выкурил сигаретку и мягко сказал, что лучше бы ему, Олегу, найти себе какую-то должность. Олег настаивал, тот отказывал. Они поругались, и тут он впервые ощутил тревогу. Именно эта тревога заставила его пойти на такой шаг, который раньше казался ему безумием. Он заручился обещанием одной фирмы — найденной с трудом — купить у него большую партию кейсов для видеокамер. Из Эмиратов Олег собирался привезти их за свои собственные деньги. Фирма обещала расплатиться на месте. Из-за этих новых комбинаций поездку в Германию пришлось пока отложить. Лиза обрадовалась, Олег помрачнел. О посылке, лежавшей в шкафу его кабинета, он совсем тогда забыл — было не до того. Собрал деньги и поехал в Эмираты. Застрял там надолго — пришлось почти неделю ждать, пока ему достанут эти кейсы. Он приходил в магазин каждый день — утром и вечером, и индус отвечал ему одно и то же: «Завтра, пожалуйста!» Наконец кейсы привезли, но цена оказалась куда выше той, за которую он сторговался. Еще один день он надрывался до хрипоты, выходил из себя, подарил индусу бутылку водки и сбавил цену, но ненамного. По его расчетам выходило, что, как только он приедет в Москву и сдаст товар, ему не удастся отдохнуть и придется ехать еще раз, чтобы что-то заработать.

В Москве его ждал неожиданный удар. Фирма, с которой он договорился (конечно, устно!), заявила ему, что кейсы им уже привезли, и по меньшей цене, и доходчиво объяснила, что он теперь может сделать со своими кейсами.

Скандал ни к чему не привел. Впервые в жизни он почувствовал, что теряет почву под ногами. Олег заметался, товар удалось сдать по цене, едва превышающей закупочную. Если учитывать расходы на поездку, он остался в убытке. Такого с ним никогда еще не случалось, хотя за годы одинокой коммерческой деятельности было всякое. «Мне везет», — говорил он часто себе и друзьям. И действительно, ему везло все время, вплоть до последнего момента. Но он все еще отказывался признаться, что слепое счастье ему изменило, что изменилось само время. Снова собрал деньги и поехал за товаром. На этот раз все как будто обошлось, товар он сдал, но выплату денег ему задержали… Ненадолго, на пару недель… Но эти две недели он сидел как на иголках, со связанными руками. Его характер резко портился, он ни за что ни про что накричал на Лизу, увидел ее испуганные детские глаза и разозлился еще больше. Новую поездку он спланировал с размахом. Ему казалось, что именно размах поможет поправить дела. Он взял первый кредит — из пятнадцати процентов в месяц. Поездка принесла ему небольшой барыш, он выплатил проценты и продлил срок кредита еще на месяц. Уехал снова. Время неслось как сумасшедшее, он лихорадочно крутился, но все это сводилось к бегу на месте — кошмарному бегу, как во сне, когда тратишь массу сил, а продвигаешься всего на шаг-другой. Когда пришло время платить проценты, у него не оказалось свободных денег — они были вложены в товар. Он выговорил себе отсрочку, но процент ему повысили. Теперь он составлял двадцать в месяц, включая неоплаченные проценты. Он впервые почувствовал, что делает что-то не то, и решил исправить положение — покончить с кредитом, проценты по которому все нарастали… Для этого он сделал следующий шаг — взял еще один кредит, больший, чем первый. Как раз в это время ему снова позвонила Анна.

Он не сразу понял, кто с ним говорит, а когда понял, ничуть не смутился. Эта женщина вообще не относилась к числу тех, которые могли его как-то смутить. Поэтому он очень небрежно ответил:

— Ах да, верно! Ваша посылка? Я не смог поехать, ничего не получилось. Сейчас слишком много работы. Я ее вам верну. Где? Когда?

Она растерянно сказала:

— Когда хотите… Почему же вы мне раньше не сказали, что не поедете? Я давно нашла бы другой способ передать.

— Извините, ради бога, — так же небрежно ответил он. — Ну, так где я вас увижу?

На следующий день, когда они встретились в городе, он заметил, что она принарядилась. Какой-то более яркий костюм, подрумяненные скулы, блестящие глаза. Передавая ей пакет, он спросил из вежливости:

— У вас какое-то торжество?

— У меня? — растерялась она. Эта взрослая женщина могла быть совершенно беспомощной, хотя не более чем на минуту. — У меня… Ничего. Просто настроение хорошее.

— Завидую! — искренне сказал он. Она быстро спросила:

— У вас какие-то неприятности?

— Мелкие, не стоит говорить. Знаете, я все же перед вами провинился. Давайте куда-нибудь зайдем и отметим примирение.

Она сразу согласилась, чего он не ожидал. Он отвел ее в недорогое кафе, взял ей сок — она отказалась пить что-то крепче, вообще отказалась от всего, что он ей предлагал. Сам он взял коньяк, закурил, попросил ее рассказать о себе. Она смутилась снова, неуверенно сообщила, где работает, чем занимается.

— Вы замужем? — спросил он неожиданно для себя. Как она покраснела! Как девочка, у которой спросили, нравится ли ей какой-нибудь мальчик… Он в ту минуту ясно понял, что этого вопроса она очень боялась, и боялась именно в его устах. «А бабочка-то влюбилась… — лениво подумал он. — Господи, но почему они все на один лад! Такие дурищи…» Он прекрасно знал, какое впечатление производит на женщин, и это сознание собственной привлекательности давно не щекотало ему нервы. Он привык. А она так и пылала, когда ответила:

— Я замужем, у меня дочка… Алисе шесть лет.

— Какая большая! — бестактно заметил он и продолжал: — А родня в Германии откуда?

— Мой отец немец, — ответила она. — Все родственники с его стороны и он сам уже уехали.

— А почему вы до сих пор тут? Я бы непременно уехал, если бы мог.

— Я не могу.

— Почему?

— Просто не могу.

Он подвез ее на работу, попрощался и не виделся с ней несколько месяцев. За это время он скатился в пропасть. У него было несколько кредитов с невыплаченными процентами, мизерные заказы и никаких видов на будущее. Запутался, как в паутине. Теперь он видел все свои ошибки, все промахи, все глупости… И проклинал себя за слепоту, за самоуверенность, за все на свете. Лизе в это время лучше было вообще не показываться ему на глаза. Он ее просто возненавидел, без особых причин, только потому, что все было так ужасно. «Лиза, в отличие от машины, — роскошь, а не средство передвижения! — шутил он с теми знакомыми, которые у него еще оставались. — Она вообще ни к чему не пригодна, кроме траты денег. Ей хоть миллион в день давай — все равно истратит». Его слова насчет миллионов были сильным преувеличением. Лиза в эту пору не получала почти ничего, за исключением денег на еду. Тогда-то у него и явилась первая мысль о побеге. Сперва это было очень туманно — так, просто сознание того, что ему не выпутаться. Оставалось сбежать как можно дальше, укрыться понадежнее и никогда не возвращаться в Москву. Сама эта мысль для него, коренного москвича, была ужасна. Но вскоре он задумался над этим серьезней. Сбежать? Почему именно сбежать, когда есть слово «уехать»? Куда? Он чистокровный русский, Израиль исключен, да там вовсе не рай на земле. Америка? Только там его и ждали! Словакия? Денег на покупку недвижимости и на разные формальности нет. Другой город в России? Еще чего!

Анна подкараулила его на улице. Он сразу это понял, когда увидел ее смятение. Она стояла на углу того перекрестка, где он жил, и делала вид, что собирается перейти улицу. Наверное, простояла так не меньше часа, потому что совсем окоченела — была осень.

— Привет, — сказал он, подходя к ней. — Какими судьбами?

— Ах, это вы… — Она пошла рядом с ним, стуча каблуками, отводя взгляд. — Я случайно шла мимо…

— Удивительно… Как у вас дела? — вяло спрашивал он.

— Да так… Я ведь одна здесь осталась, все уже уехали. И русские, и немцы. — Она рассмеялась. — Вся семья там.

— Во Франкфурте? — вдруг припомнил он, и серая московская улица внезапно озарилась новым светом. Решение пришло молниеносно. Это было так просто, проще быть не могло. И русские, и немцы. Вся семья. Господи, какой он был дурак! Что там она плела насчет мужа и дочери? Стоит только посмотреть на ее лицо, и сразу станет ясно — она на все пойдет. Если влюбляется женщина такого склада, то это очень серьезно, очень. Конечно, она будет страдать и терзаться, долго и упорно, но сделает все, что скажет он. Олег взял Анну под руку, пожал ее холодные маленькие пальцы…

— Пойдемте куда-нибудь, — сказал он. — Я давно хотел вас увидеть…

…И вот теперь, за завтраком, она вдруг заговорила на запретную тему. Да, она пошла ради него на все — развелась в кратчайшие сроки, бросилась к нему, как сумасшедшая… Но сделать еще один шаг — уехать с ним — отказывалась. Нет, ему снова начинало везти! Судьба помучила его и отпустила. Сперва одно, потом другое. Деньги, можно считать, уже у него в кармане. Анна скоро согласится. Он допил кофе и погладил ее по щеке.

— Я пойду на курсы, дай только закончить одно дело. Вечером поговорим.

Он отвез Алису в школу. Девчонка всю дорогу молчала. Ему вообще не нравились чужие дети, а своих у него не было. Уж эта точно была не своя! Слова не скажет, смотрит куда-то в сторону. Он дарил ей игрушки, а она сажала в угол всех этих здоровенных медведей и слонов и не прикасалась к ним больше. В то утро она вообще была точно каменная. Он высадил ее у ворот школы и поехал назад. В магазине на Солянке купил прорезиненный чехол — подходящего размера, как ему показалось. Приехал домой, поднялся со свертком в квартиру, открыл шкаф… Вытаскивать тело было трудно и противно, его прошиб пот. Особенно мешали ноги — опять! Наконец он завязал мешок, вытер лоб. Надо было спешить. Он поволок мешок к выходу, отпер дверь, послушал, нет ли кого в подъезде… Было тихо. Спустился с мешком на лифте, выволок его из подъезда. Его расчет был верен — на него не обращали внимания. Мало ли зачем человеку битком набитый мешок! Может, вещи перевозит.

Багажник закрылся легко, он торопливо обошел машину, сел за руль. Дорога была ему хорошо знакома, но он удерживался от желания припустить на большой скорости. Ехал, как новичок, старательно соблюдая все правила — не хватало только засветиться перед милицией! Но все обошлось. Через полтора часа он подъезжал к даче. На подъезде был очень осторожен — высматривал людей на соседних участках. Но никого не увидел — день был будничный. Ему везло; он как заклинание повторял про себя: «Мне везет, мне чертовски везет!» Открыл ворота, завел машину в гараж, прикрыл двери, включил свет. Вытащил мешок из багажника, прислонил его к стене. Тишина, удивительная тишина… У него вдруг затряслись руки, он полез за сигаретами и, уже поднося зажигалку, вдруг услышал нечто ужасное… Голоса, совсем близко! Разговаривали мужчины, судя по звукам, их было много, целая толпа! Он похолодел, подкрался к дверям гаража, выглянул в щелку. Никого не увидел. Но голоса раздавались теперь совсем рядом. Он понял, что говорят на соседнем участке слева. Выругался. Как же он не слышал подъезжающей машины! Нет, он ничего не слышал, никого не видел… Может быть, они все время были тут, только в доме или за домом?

Он прислушивался изо всех сил, так что у него даже заболела голова. Из разговора уловил, что они собираются чем-то заняться тут, на даче. Чем? Ответ скоро явился. Хозяин привез сюда рабочих, и они все вместе собрались крыть заново крышу!

Олег опустился на пол, ноги его не держали. Выехать из гаража у них на глазах?! Исключено, безумие. Сосед его знает в лицо, пару раз Олег занимал у него спички, соль, какие-то мелочи. Сосед потом выдаст его, вспомнит, что он был тут. Это было невозможно, недопустимо.

Загремело листовое железо, кто-то искал лестницу, кто-то предлагал сперва выпить, другие отказывались — это после работы! Значит, они расположились тут надолго, может быть, с ночевкой… Олег сжал зубы. Посмотрел на часы. Время его подстегивало, надо было вернуться домой до прихода Анны. Надо было забирать девчонку из школы, это его обязанность. Он не приедет в школу, девчонка устроит панику. Нет, она не устроит, но ее мать! Анна сойдет с ума, заявит в милицию… Значит, надо выбираться. Труп придется спрятать завтра, когда они уберутся отсюда. Он не может сразу везти тело к озеру, сперва надо осмотреть место, прикинуть, куда тащить, где сваливать… Машину в это время придется оставить на дороге, к озеру вплотную подъехать нельзя, там деревья, подлесок… Оставить машину с трупом?! Исключено. Нужно ехать наверняка, чтобы сделать все очень быстро, не таскаться по лесу с мешком. Мешок тяжеленный. Одно дело — тащить его по гладкому паркету, совсем другое — по лесу… Надо дождаться, когда они уберутся за дом или пойдут на кухню есть, и быстро выезжать! Он вернется завтра.

Они никуда не убрались — залезли на крышу и с веселым матерком принялись за работу. Если бы он выехал из гаража, у него была бы куча свидетелей. Ели они тоже во дворе — была хорошая погода. Он все время слышал их голоса, и они сводили его с ума.

Время шло. Уже стемнело, мужики затеяли шашлык — хозяин угощал. Перед домом установили мангал, до него доносился аппетитный запах маринованного мяса. Скулы сводило — невыносимо хотелось есть и пить, особенно пить. Он сидел на полу и ждал полной темноты. Тогда они уйдут!

Они не ушли. Точнее, ушли почти все, но двое оставались во дворе — хозяин с близким приятелем. Они выпивали понемногу, говорили о всякой чепухе… Олег корчился от ярости. Если бы он выехал из гаража сейчас, это произвело бы на мужиков неизгладимое впечатление — ведь они видели, что на соседнем участке никого нет! «Надо было уезжать раньше! — ругал себя Олег. — Это бы не так бросалось в глаза! Болван!» Анна, конечно, уже ищет его, сходит с ума. Он отдал бы все, чтобы позвонить ей. Но даже этого он не мог. На рассвете проснулись остальные гости, вывалили во двор, начали опохмеляться… К этому моменту у него начался бред. Голову ломило, глаза болели, язык пересох. Он сказал себе, что просто простыл за ночь в железном гараже. Можно было поспать в машине, но он так боялся пропустить момент, когда можно будет уехать… Ночь не подарила ему этого момента. Одна надежда была на то, что они закончат работу и скоро уберутся отсюда. Так и было — они собрались в путь. Он не верил своему счастью — хозяин вывел из гаража «Газель», все набились туда и весело покатили прочь. Олег больше не мог ждать. Выскочил наружу, жадно глотнул свежего, не отравленного бензином воздуха… Голова немного прояснилась. Надо было выпить воды и уезжать. Сейчас у него не хватило бы сил, чтобы возиться с мешком. Риска не было — Димка далеко, ключи есть только у него. Никто не наведается в гараж. Он отпер дом, нашел какую-то подозрительную воду в чайнике, может быть, даже сырую, и выпил ее всю до капельки. Зашел в туалет, помочился, вернулся в гараж и уселся за руль. Руки и ноги были слабые, будто ватой набитые, голова — совсем пустая. Но самое страшное было позади. Он забудет это как кошмар. Скорей в Москву!

Он включил приемник, принялся даже подпевать «Смоки»: «Вот кэн ай ду?! Вот кэн ай ду-у-у… — Что я могу сделать?» — переводил он, следя за дорогой. — Я сделал все, что мог, и даже немножко больше. Теперь приеду, выкупаюсь, и спатеньки. Съем огромный кусок мяса, напьюсь, приласкаю Анку… Все будет нормально. Совру ей что-нибудь. Блин, глупо все вышло, но могло быть хуже! Главное — я свободен!»

На шоссе позади себя он уже некоторое время видел машину — новенький бордовый «Ниссан». Отмечал его мельком, говоря себе: «Ну, теперь держись, Германия! Наконец поменяю машину. Да что там машину!» Какое-то туманное облако возникло вдруг перед глазами, он испугался, тряхнул головой, видимость снова стала четкой. «Плохо дело, — подумал он, — две ночи не спал. Надо быть осторожней…» «Ниссан» следовал за ним, хотя давно мог его обогнать, — Олег поехал медленней. Впереди показалась бензоколонка, он вспомнил про Анну. «Позвоню ей, — решил он. — Пока доеду до Москвы, она совсем рехнется!»

Олег заехал на заправку, припарковался, попросил долить бензина, а сам бросился звонить. Дома никого не оказалось, он набрал рабочий телефон Анны. Ее обещали позвать. Пока он ждал, бордовый «Ниссан» пристраивался в хвост его машине. За рулем сидел мужчина, лица Олег не мог различить. Анна наконец подошла. Голос у нее был больной.

— Да? — спросила она и, услышав его голос, воскликнула: — Господи, ты! Где ты?!

— Аня, я все объясню, не думай дурного… — заговорил он, перебивая ее. — Приеду, все объясню. А ты сейчас езжай домой, срочно!

— Что случилось?

— Сказал — объясню! Сиди дома, никуда не выходи, никому не открывай, слышишь?

— Ты в опасности? — прорыдала она. Он взбесился:

— Езжай домой, ну?! Главное, будь в квартире и ни одну живую душу не пускай! Все, отбой, скоро буду!

Он повесил трубку, вернулся к машине. Когда тронулся с места, тронулся и «Ниссан». «Вот прицепился! — злобно подумал Олег. — Мало ему дороги!» Отъехав от бензоколонки, он нарочно сбросил скорость, полз еле-еле, чтобы его наверняка обогнали. «Ниссан» тоже пополз. Держался точно на хвосте. Олегу стало дурно, голова снова закружилась. Сам не понимая, что делает, он остановил машину. Случилось ужасное — «Ниссан» тоже остановился. Просто стоял позади. Водитель не выходил. «Что это значит? — Олег в ужасе почувствовал, как затряслись руки. Они так и прыгали на руле, он их убрал, выключил зажигание. — Кто это? Машину я не знаю, я с ума сойду! Он следит за мной?! С каких пор?! Почему?! Если с дачи — это не имеет связи с тем, что случилось. А если с самой Москвы? Со вчерашнего дня?! Я тогда ни на что не обращал внимания, и машин было много… Черт, кто это такой?!»

Он поступил так, как никогда бы не поступил, случись это раньше. Раньше он попытался бы оторваться. Теперь у него не было на это сил. Он хлопнул дверцей, вышел из машины и подошел к «Ниссану». Нагнулся к приоткрытому окну рядом с водителем. Нет, он не знал этого человека.

— Ну что такое? — заплетающимся языком спросил Олег. — В чем дело?

— Садись в машину и езжай вперед, — ответил тот. — Живо!

— Что?

— Езжай вперед, — повторил тот. — Быстро, я не буду разбираться здесь.

— Кто вы такой?

— Езжай вперед, ублюдок, — спокойно ответил мужчина. Стекло поползло вверх, скрыло его лицо. Олег на подгибающихся ногах пошел к своей машине, плюхнулся на сиденье. «Конец, — подумал он, — он знает. Кто это?» Рука сама включила зажигание, тронула руль… Он медленно тронулся с места. «Ниссан» — тоже.

В глазах у него было темно. Он видел только кусок дороги перед собой и машину в зеркальце заднего обзоpa. Все остальное исчезло. Мысли тоже исчезли. Завороженный, словно кролик перед удавом, он полз по дороге, которая все больше заволакивалась туманом. Туман? Откуда взялся туман? Он тряхнул головой, увидел ясное солнечное утро и снова погрузился в серую муть. Висок раскалывался от боли. Машина — бордовый кошмар — мучила зрение, отражаясь в зеркальце. Медленно, не отдавая себе в том отчета, он прибавлял скорость. И все же он ехал медленно, ведь машина сзади не отставала. Ей все было нипочем. Он прибавил еще. Напрасно. «Это бесполезно, какой-то туман, Боже мой, я ничего не вижу… Кто-то поет про господина Ревность… Патрисия из приемника. Дура. Надо выключить. Как я выключу, я забыл, как это делается. Да вот так».

Он протянул руку, рука выключила приемник. Теперь все было хорошо. Скорость достаточная, почти восемьдесят. Если бы еще тот пропал! Но он был рядом. Олег прибавил скорость, теперь было девяносто. Туман стоял ужасный, в метре ничего не видно. Солнце больше не появлялось. Навстречу метнулся поворот — нет, это он метнулся навстречу повороту, его сонные онемевшие руки выворачивали руль так долго, так бесполезно… Момент удара был крохотный — сотая доля секунды, нет, тысячная доля на скорости больше девяноста… Потом в тишине открылись огромные голубые глаза — как два окна в неведомый мир. Глаза открывались все шире, он провалился в них на скорости сто, сто двадцать пять, триста, миллион… Тогда он узнал их. Так могла смотреть только она.

Глава 4 

— Мама, а почему мы идем домой? — спросила девочка, поудобнее пристраивая на плече рюкзачок.

— Что? — нервно переспросила Анна, едва повернув голову в сторону дочери. — Потому что так надо.

— Почему? — настаивала девочка.

— Не спрашивай, если тебе уже ответили, — раздраженно ответила Анна. — Можно подумать, ты не рада, что я тебя забрала с третьего урока.

— У нас должен быть письменный опрос по арифметике, — отозвалась девочка.

— Ты была не готова? — Анна чуть ожила от ее голоса. Было так радостно задать хоть один нормальный вопрос за все это безумное утро.

— Я подготовилась, но ты же знаешь, математичка меня не любит. Она решит, что я специально тебя попросила забрать меня…

— Ничего, напишешь потом.

— Потом я буду одна писать, а она будет следить, чтобы я не списывала, — грустно сказала девочка. — Это очень неудобно.

— Как, ты списываешь? — возмутилась мать. — Алиса, чтобы больше этого не было! Так ты ничего в жизни не добьешься.

— А ты, мама, списывала когда-нибудь? — Девочка сощурилась и подняла голову, глядя на мать. — Никогда-никогда?

Анна не ответила, только крепко сжала ручку дочери в своей руке. Ей было очень плохо и одновременно очень хорошо. На работу она сегодня пришла в обморочном состоянии, едва держась на ногах, и все это заметили. У нее даже не было сил, чтобы посмотреть в зеркало, увидеть свое лицо, от которого сотрудницы пришли в ужас. «Аня, что случилось? — спрашивали они почти хором. — Что-то с дочкой?» — «Нет, все в порядке, все нормально», — вяло отвечала она. «С мужем что-то?» — не отставали они. Этот вопрос ее убил. Она очень жалела, что позволила раньше всем узнать про ее новое замужество, выложила, дура, все, ничего не скрывая! Слишком долго она молча страдала, чтобы после беды не поделиться радостью. Кроме того, разве ей могло не льстить чувство превосходства перед молодой соперницей? Ведь она, Анна, победила. Отбила такого мужчину! Когда Олег внезапно начал ухаживать за ней, он несколько раз подвозил ее на работу, и его видели ее приятельницы. Все им восхищались, спрашивали, кто он такой. Сколько лет? Чем занимается? Как зовут? Женат? И она, послушная дурочка, отвечала честно на все вопросы, может быть, потому, что врать никогда не умела. Ей многие завидовали. «Такой мужчина! Красавец! Ну и что, что женат? Это уже не важно, все равно шикарный мужик… Молодец, Аня!» Теперь она понимала, что в этих похвалах была большая доля яда. Может быть, над нею даже посмеивались за спиной — такая праведница, и вдруг завела женатого любовника моложе себя! Больше всего ее волновало то, как относилась к этой истории одна ее сотрудница — та самая, которая и свела ее с Олегом, Анна знала, что дочь этой женщины дружила с ним и что первая жена Олега была подругой ее дочери. Агнесса Михайловна воспринимала все новости очень холодно. Эта маленькая, хрупкая, очень элегантная женщина, не расстававшаяся с высоченными каблуками и затемненными очками в оправе от Кардена, вообще была очень сдержанна — растормошить ее было трудно. По сравнению с ней Анна казалась просто глупой хохотушкой. Но известие, что Олег разводится, чтобы жениться на Анне, даже ее проняло. «Олег? — спросила она, снимая очки и глядя на Анну в упор. — Кто бы мог подумать… Я его почти не знаю, но Наташа рассказывала, что он был очень влюблен в свою жену. Значит, так?.. Это странно. А вообще, все они гроша ломаного не стоят!» И по этим словам Анна поняла, что Агнесса Михайловна не на ее стороне и что она-то точно не будет восхищаться ее браком. Кроме того, ее больно уязвили слова о влюбленности Олега в жену — он-то уверял, что женился случайно, по глупости, просто попалась смазливая девчонка, даже не особенно умная и красивая… А с Анной — совсем другое, тут глубокая страсть, полное родство душ, интересов, взглядов… Но расспрашивать Олега, настаивая на правде, она себе не позволила. Она была тогда слишком счастлива, слишком ошеломлена полным исполнением своих тайных желаний! Еще бы — ведь она влюбилась в него с первого взгляда. Теперь она была уверена в этом — как только он повернул к ней голову, посмотрел своими круглыми ласковыми, такими равнодушными глазами, она почувствовала странный удар в самое сердце — горячий, глухой, сладкий… Такого с нею не было никогда в жизни. Был муж. Она любила его по-своему, без рыданий, без ревности, без сумасшедшей страсти, без глупых выходок. Так они прожили вместе одиннадцать лет. Был грех — она изменила мужу один раз, когда ей было двадцать пять. Вспоминала об этом со стыдом и без всякой радости. Почему это сделала — не знала, предпочитала не думать. Во всяком случае, удовольствие было очень ниже среднего, а страх и стыд — куда выше… Именно тогда, семь лет назад, после глупой измены, она и поклялась себе — никогда ничего подобного, никогда в жизни! Это не стоит таких мук. Это грязь. Эти семь лет она считала себя уравновешенной женщиной, вполне зрелой, вполне сформировавшейся, довольной своей судьбой, своей семьей… Муж ее обожал, она это знала. И про себя — конечно, только про себя — признавалась себе, что он любит ее куда больше, чем она его. Она не была холодна в настоящем смысле этого слова — она просто была спокойна. Очень увлеченно работала, очень тяжело перенесла смерть матери и почти поголовный выезд своей родни в Германию, очень любила дочь — и это были три «очень» в ее ровной, устроенной жизни. Пока не появился Олег. Как люди влюбляются? Это всегда было для нее загадкой, ей даже казалось, что все, кто рассуждает о страстной мгновенной любви, врут. В мужа она не влюблялась, она просто привыкла к нему, ей было с ним хорошо. В того, другого, уж конечно, тоже. Но теперь она говорила себе, что именно та глупая измена в двадцать пять лет показывала, что чего-то ей недоставало в жизни, в семье, в самой себе, что она окажется способна на самые безумные поступки, если будет в них нужда. И вот — разве не безумием был тот осенний день, когда она стояла в том переулке, где он жил, на углу, как проститутка, замерзла страшно, от страха у нее дрожали ноги. Она ждала его. Хотя бы увидеть, пусть на миг. Он, наверное, не узнает ее, поздоровается в лучшем случае, когда она сделает шаг навстречу… Да и сможет ли она сделать этот шаг?! Он вышел. Анна поняла, что Олег заметил и узнал ее. Это уже было счастье. Только тогда она почувствовала, как страшно изголодалось ее сердце за все эти годы — изголодалось по нему, по его взглядам, по его любви! Он повел ее в кафе, она теперь не смогла бы показать в какое… Сидел напротив, перебирал ее пальцы в своей руке, грел их и говорил что-то — сейчас она уже не могла вспомнить что. Наверное, что-то удивительное. Она никогда не слышала ничего подобного, потому что у нее начали гореть щеки. А может быть, она просто сильно замерзла на ветру — было так холодно в тот удивительный день! Тогда она поняла, что пойдет на все, чтобы получить хоть часть его любви, хоть часть его самого. Как она выглядит, как скрывать все это от мужа и, главное, от дочери, как не показаться дурочкой Олегу — все это ее уже не волновало. Она его любила, в первый раз любила мужчину. Через несколько дней они вместе поднялись на третий этаж дома 10/14 по Большому Трехсвятительскому переулку. В его квартиру. Лизы, разумеется, дома не было. У Анны подгибались колени, но она шла, смело улыбаясь, вслед за Олегом, как будто уже не раз поднималась с мужчинами по лестницам их домов, входила в их квартиры, видела женскую обувь в прихожей, женский купальный халат в ванной… Олег провел ее прямо в спальню, набросился, не дав слова сказать, поправить волосы, осмотреться по сторонам… Раздел ее сам, очень быстро и умело — она наверняка запуталась бы, руки у нее дрожали, — уложил на постель, занялся ею, как занимаются работой — привычной, монотонной… Глаза она закрыла, испугалась, потом открыла их, увидела его близкое лицо, обожаемое лицо, виновато улыбнулась ему… «Чего я тогда испугалась? — вспоминала она, бредя с дочкой вверх по крутому переулку домой. — Да, было так страшно только чувствовать его, не видя лица… Я потому снова открыла глаза, хотя не могла смотреть на эту спальню. Почему у него не хватило деликатности отвести меня не на эту постель? Хотя… Куда же ему еще было меня вести? Я все слишком усложняю. О морали надо было думать раньше, когда я туда шла. Почему же я испугалась?»

Они с Алисой уже подошли к своему дому — девочка на два шага обогнала ее, шла легко, побрякивая безделушками, прицепленными к карману рюкзачка. Анна набрала код на двери подъезда, открыла тяжелую железную створку, пропустила Алису вперед и тут вспомнила. Когда она закрывала глаза, он был совершенно такой же, как ее любовник — тот самый, в двадцать пять лет.

— Мама, ты идешь или нет?

Голос дочери вывел ее из оцепенения, Анна шагнула следом в подъезд. Они поднялись в лифте, она отперла квартиру, предварительно осмотревшись по сторонам. Никого в подъезде не было. Анна заперла дверь, девочка исчезла в своей комнате. Телефон молчал. Анна подняла трубку, послушала гудки — работает. Ей почему-то казалось, что Олег позвонит еще раз. Она прошла на кухню, присела за стол. Только тут поняла, как страшно, смертельно устала. Вчера весь день металась, ночью не спала, с утра… Она болезненно поморщилась. Надо было совсем потерять надежду, чтобы пойти к этой девушке. Она опозорилась. Наверное, та сейчас смеется над нею. Муж пропал. Очень смешно. Первая жена может смеяться сколько угодно. Они поговорили вполне вежливо, но что таилось за этой вежливостью — Анна хорошо знает. Девушка красивая, очень красивая. Она просила, чтобы Анна позвонила ей, если Олег объявится. Олег сейчас приедет, звонить будет сложно. Если звонить, то сейчас. Анна боролась с собой. Она не хотела больше слышать голос той девушки, не могла его слышать. Да, Олег где-то пропадал этой ночью, но это дело только двоих — мужа и жены. А она подняла такую панику, обзвонила всех его знакомых, пошла к его первой жене… Он где-то пропадал, но сейчас вернется. Сказал: «Не думай дурного!» Она не думает. Он ее любит. Она знает, иначе он не развелся бы с девчонкой. Одно воспоминание по-прежнему мучило ее. Да, тогда в первый раз, в спальне, она испугалась, когда закрыла глаза. Что она почувствовала? Механику. Механический секс, гимнастика, технологический процесс… Его страстный взгляд, когда он ее раздевал, его горячие руки… И вдруг — такой холод. Нет, он сделал все, что полагалось делать мужчине в такой ситуации, выполнил задание. Она даже застонала, вспомнив это. Да, ей было очень больно. Но только когда она закрывала глаза. Стоило их открыть — она видела его, сходила с ума от счастья, все было так замечательно. И потом она никогда не закрывала глаз. Он гасил свет, когда они ложились в постель, и смотреть в общем-то было не на что. Но она все же не закрывала глаз.

На кухню пришла Алиса, попросила есть. Анна встала, достала из холодильника кастрюльку с тушеным мясом, стала механически чистить картошку. Алиса не уходила, отиралась рядом. Анне стало больно за дочь. Она совсем перестала уделять ей внимание. Раньше было не так. Раньше был еще Павел. Он возился с девочкой целыми днями, когда не был занят на работе. Дочь и отец были даже ближе, чем дочь и мать. Девочка была веселой, хотя немного застенчивой, всегда плохо сходилась с чужими. Вот и с переменой школы возникло столько проблем! Совсем рядом с домом была очень хорошая школа с углубленным изучением английского, но туда Алису не удалось устроить. Устроили ее в школу обычную, подальше от дома. Олег сам вызвался каждый день возить ее туда и обратно. Анна так надеялась, что эти ежедневные поездки сблизят их! Но Алиса по-прежнему держала себя как чужая в доме — сразу уходила в свою комнату, не разговаривала с Олегом, разве что отвечала на его вопросы, чтобы не быть грубой. И от матери совсем отдалилась. В присутствии Олега слова из нее не вытянешь. Нет, Алиса не упрекает мать, ничего ей не говорит, не говорит даже, скучает по отцу или нет… Она просто молчит, сидит у себя в комнате, а у Анны болит за нее сердце. Вот и сейчас, когда Алиса стояла рядом, Анна ощутила такое острое чувство вины, что против своей воли спросила:

— Тебе что, совсем тут плохо?

Удивленный взгляд серых глаз, какой-то дымчатый взгляд с затуманенным выражением. Не поймешь, что в этих глазах. Ответ: «Нет».

— Тогда почему ты как в воду опущенная? — спросила Анна, снова принимаясь за картошку. Девочка вдруг ответила, глядя в пол:

— А ты тоже, мама.

— Не обращай на меня внимания, у меня неприятности на работе, — соврала Анна.

— Нет. — Девочка говорила очень уверенно, хотя боязливо. — Наверное, ты из-за него переживаешь?

— Глупости, — сухо ответила Анна. — Он скоро приедет.

— Откуда ты знаешь?

— Он мне позвонил на работу.

— И поэтому мы теперь дома? — Снова этот странный, дымчатый взгляд. — Он что, потребовал, чтобы мы приехали?

— Алиса, не говори глупостей, — не выдержала Анна. — Иди к себе в комнату, я сейчас приготовлю обед.

— Мне уже не хочется, — ответила девочка, повернулась и быстро вышла из кухни. Анна в сердцах бросила картошку в раковину, вытерла руки. Конечно, глупо было думать, что девочка ничего не поймет. Она не любит Олега. Может быть, даже ненавидит его, человека, который отнял у нее отца. Как проникнуть в чувства ребенка? Особенно такого ребенка, которому некому довериться? Который молчит. «Она меня считает предательницей, — поняла Анна. — И она права по-своему. Только как тяжело ей объяснить, почему я сделала такое… Ужасно, что мы так отдаляемся. Ужасно».

Она и раньше много раз задавала себе вопрос — стоит ли ее любовь таких жертв? Предать сразу двух людей, переменить, поломать всю жизнь — ради чего? Но ответ был очень прост — она не могла жить без Олега.

Посмотрела на часы. Как жаль, что забыла спросить его, откуда он звонит! Он должен скоро приехать. Наверное, захочет есть. Она и бросилась-то домой затем, чтобы приготовить ему обед. Он еще что-то говорил насчет того, чтобы она не выходила из квартиры, никого не пускала… Она не приняла его слова всерьез — он говорил так грубо, наверняка что-то преувеличивал. Тогда не приняла, а теперь ей вдруг снова стало страшно. Его все не было, хотя он уже должен был звонить в дверь, входить в квартиру, все ей объяснить… Он ведь обещал все объяснить! Как она обрадовалась, когда услышала его голос! Едва не упала с трубкой в руке, оперлась на стол, почему-то попыталась сразу выяснить, что случилось… Не надо было набрасываться на него, тем более по телефону. Ее слышали коллеги. Теперь они получат материал для сплетен. Пускай, только бы он скорее вернулся!

Зазвонил телефон. Анна бросилась к нему, схватила трубку. Услышала неуверенный женский голос: «Алло?»

— Кто это? — испуганно спросила Анна. Ей пришло в голову, что звонят с работы, хотя она отпросилась, все знали, что ей стало плохо и она поехала домой.

— Простите, это Анна?

— Да… — Она вдруг узнала голос, хотя телефон его немного искажал.

— Это вы, Лиза? Что случилось?

— Я… Нет, ничего, просто я хотела узнать, не вы ли мне звоните?

— Я вам не звонила.

— Да? Странно… Все утро после вашего ухода звонит телефон, как только я беру трубку, все срывается. Молчание и гудки. Вы ведь обещали мне позвонить, если что-то узнаете… О нем. Ну, я и подумала, что вы не можете мне дозвониться.

— Нет, это не я вам звоню, — суховато ответила Анна. — Кстати, все в порядке. Можете больше не беспокоиться.

— Он нашелся? — Голос у Лизы сорвался, она не совладала с собой. — Правда? Он… дома?

— Пока нет, но сейчас будет. Спасибо вам за утренний разговор.

Это прозвучало как намек на прекращение всяких отношений. Яснее выразиться Анна не могла — не говорить же девушке «Не смей сюда звонить!» после того, как она сама пришла к ней этим утром! Анна обязательно так бы и сказала, если бы не отрезала себе этот путь. Сейчас она была вынуждена говорить вежливо.

Лиза, судя по всему, прекрасно поняла ее тон. Ответила коротко:

— Спасибо, всего хорошего. — И повесила трубку.

«Бедная девочка, — подумала Анна, на миг смягчившись. — У нее все же не хватило терпения, позвонила сюда. Совсем ребенок! Надеюсь, больше она звонить не будет. Олег сейчас будет здесь! Ну где же он?!»

По времени что-то не сходилось. Даже если предположить, что он звонил из Подмосковья, тогда все равно уже должен был быть здесь! Анна нервничала, высчитывала время его приезда, даже в карту области заглянула. Ничем ей карта не помогла — Олега не было. Она сидела в столовой, чтобы быть поближе к двери, когда он позвонит. А собственно, почему позвонит? Наверное, сам откроет дверь. Она ведь вовсе не обещала ему, что уедет с работы и будет ждать его здесь. Он удивится, когда увидит ее… Он уже много раз удивлялся, когда ей приходилось доказывать свою любовь. Почему он удивлялся? Разве он не понимал, что она на самом деле его любит? Что там было сегодня, что ей вспомнилось?.. Ах да. Конечно. Его лицо, когда она открыла глаза. Тогда, в постели с ним, в первый раз. Любимое лицо, необходимое, как вода и воздух, такое необходимое. Равнодушное любимое лицо. «Я думаю об этом, потому что его до сих пор нет, — сказала себе Анна. — Сейчас он приедет. Я занимаюсь глупостями. Я просто очень устала».

Зазвонил телефон, она в первый миг перепутала — подумала, звонят в дверь. Уже подходя к телефону, почувствовала разочарование — наверняка звонит он, чтобы сказать, что задержался где-то… Конечно, иначе нельзя объяснить, почему он до сих пор не приехал. Анна взяла трубку. Соединение произошло, но в трубке молчали. Она могла поклясться, что слышит там чье-то дыхание.

— Это ты? — тихо спросила она. Тихо — чтобы не услышала Алиса. Ответа не последовало. Анна повторила вопрос погромче, а потом, вдруг испугавшись, почти прокричала: — Кто говорит?

Вопрос был бессмысленный, потому что тот, кто ей звонил, как раз молчал. Но спрашивать «Кто молчит?» было как-то глупо. Анна положила трубку.

Звонок повторился через полчаса — минута в минуту. Она отметила это, потому что все время смотрела на часы. Теперь она сидела в кабинете Олега, сама не зная почему. Ей было страшно, и время ползло так медленно! Когда телефон зазвонил снова, она уже знала, что ничего не услышит. Почему знала? Тот, в трубке, молчал упорно, явно не собираясь вступать в разговор. «Это Олег, — попробовала она успокоиться. — Он просто не может дозвониться, что тут такого? Он меня слышит, а я его нет. Откуда он звонит?» Но это были пустые слова утешения, которые она не стала бы слушать ни от кого, кроме самой себя.

Алиса вышла из своей комнаты, угрюмо постояла в коридоре, следя за матерью. Анна поймала ее взгляд, ей подумалось, как страшно она должна выглядеть после этих тревог и бессонной ночи, да еще эти звонки…

— Ну что тебе? — спросила она дочь. Губы у нее дрожали. Она почему-то пригладила волосы.

— Мам, а что происходит? — спросила та очень серьезно, как-то по-взрослому.

— Ничего. Иди к себе.

— Можно я пойду погулять? — спросила вдруг Алиса. Анна даже не сразу поняла, что было такого необычного в ее вопросе, догадалась мгновение спустя. Они жили здесь недолго, всего пару месяцев, но никогда, никогда Алиса не изъявляла желания погулять. У нее тут просто не было подруг, все они остались в Митино, там, где вся семья жила раньше.

— Погулять? — растерялась Анна. — Ну что ж… Иди.

Алиса мигом собралась — накинула курточку, что-то сунула в карман. Анна следила за этими приготовлениями, у нее в тот миг было только одно желание — остаться одной, чтобы зарыдать в голос. Олег! Она с ума сойдет! Что ей говорила эта девчонка, Лиза? Он и раньше пропадал где-то ночью? Обманывал ее? Почему он не едет? Пока он не приедет, она не сможет ничего делать… Ей вспомнился его голос по телефону. Такой тревожный, раздраженный, он явно попал в беду и что-то скрывал. Она спросила его, грозит ли ему опасность. Что он ответил? Что?

Анна вдруг опомнилась и поймала за рукав курточки дочь, идущую к двери:

— Нет, постой! Не ходи пока…

— Почему?

— Не надо, посиди дома, — настойчиво повторила Анна. Как она могла забыть! Ведь с самого начала она выполняла его указания — ехать домой, никуда не выходить… Бессознательно, но выполняла, для того и дочь забрала из школы, чтобы она была рядом в случае чего. Тогда она не восприняла всерьез слова Олега. Теперь… Теперь она боялась.

— Мама, мне нужно выйти! — настаивала дочь.

— Что за выдумки, ты всегда в это время сидела дома! — рассердилась Анна. — Не капризничай. Иди к себе, готовь уроки на завтра.

— Я вечером…

— Иди, иди.

Алиса злобно повела плечом, сжала губы в одну линию (отцовская черта) и вернулась к себе в комнату.

Дверь она закрыла плотно, не оставив ни единой щелки. Анна подошла к телефону, проверила его. Работает. Она следила за минутной стрелкой часов, отмеряла уже известный интервал. «Во второй раз он позвонил ровно через полчаса, — говорила она себе. — Если он снова не позвонит… Господи, пусть позвонит хоть кто-нибудь! Олег давно должен быть дома!»

Телефон зазвонил. Она себе не верила — ровно полчаса спустя! Медленно-медленно, словно во сне, она подняла трубку.

— Алло, — сказала она. — Почему вы молчите? Алло. Алло…

Лизе это надоело. «Аппарат сломался, что ли? Старая развалина! — Она стояла с поднятой трубкой в руке и ругалась на неведомого хулигана. — Я ему покажу, пусть только позвонит еще! Жаль, что тут нет определителя, а то бы я давно сама ему перезвонила и сделала втык!»

Чтобы проверить исправность телефона, она позвонила брату на работу. Трубку взял он сам и очень удивился, услышав ее голос.

— Что случилось? — сразу спросил он. — Деньги кончились?

— Денег мне больше не надо, — ответила она. — Скажи лучше, ты меня нормально слышишь?

— Нормально. А что? Голос у тебя, правда, не того… Заболела?

— Здорова я, здорова! — вздохнула Лиза. — Знаешь что? Давай позвони мне сейчас, а то тут звонки не проходят. Жду.

Так они и сделали, и Лиза убедилась, что брата слышит нормально, лучше некуда.

— Ладно, спасибо… — удивилась она. — Тогда я не понимаю юмора…

— А что такое? — Брат всерьез заинтересовался. — У тебя же там что-то случилось, по голосу понятно. Что ты натворила?

— Почему именно я натворила? — обиделась Лиза. — Это все вокруг что-то творят, а мне страдать!

— Страдалица моя, — иронически посочувствовал он. — Что так долго не звонила? Некогда?

— Некогда, — огрызнулась она.

— Работу, что ли, нашла?

— А если да?

— Значит, нет… — понял он. Они часто ссорились, но больше для виду, а в общем понимали друг друга почти с полуслова. Лиза чувствовала облегчение, что могла поговорить с кем-то именно так. И в то же время понимала, что по-настоящему не поговоришь, что всего рассказать нельзя. Никому на свете.

— Я мог бы поговорить о тебе в конторе, — предложил он. — Ты все-таки уже тут работала…

— И что? Меня до сих пор забыть не могут?

— А, это ты про вирус… Нет, уже забыли. Просто будь осторожнее с посторонними дискетами, и все, — ответил брат. Речь шла о давнем происшествии, еще той поры, когда Лиза пыталась как-то определиться в жизни и временно работала вместе с братом. Тогда она разом стерла всю информацию на своем компьютере, заразив его каким-то вирусом. Что это за вирус, Лиза так и не поняла… Она была уверена, что просто чихнула… Такая уж она невезучая!

— Нет, такой работы я не хочу, — ответила она. — Уж ты меня прости…

— Ладно, запомним. — Андрей на миг призадумался, крикнул в сторону: — Сейчас иду! — и торопливо сказал Лизе: — Слушай, а тебе точно не надо денег?

— Нет, говорю.

— Ладно, не обижайся. А откуда у тебя деньги, если не секрет?

— Секрет. — Лиза запретила себе даже намеком дать ему понять, что что-то случилось. Она слишком хорошо знала Андрея — для него она все еще была сопливой девочкой, которую надо учить элементарным вещам и беречь от нежелательных знакомств.

— Значит, не скажешь? — заволновался Андрей, снова крикнул в сторону: — Иду! — и настойчиво повторил: — Лиза, тебе надо найти работу! Эти твои деньги… Ладно, все равно будешь молчать. Только не делай глупостей, поняла? Что молчишь?

— Тебя слушаю.

— Ты, надеюсь, не сошлась опять с ним? — неожиданно спросил Андрей и, не дождавшись ответа, попрощался: — Все, больше не могу говорить, пока! Позвоню вечером, ты мне кое-что расскажешь.

И повесил трубку. Лиза выругалась, прошлась по кухне, закурила сигарету, постояла у окна. Все у нее валилось из рук. «Значит, Олег возвращается, — говорила она себе. — Где он провел ночь? А, какая разница. Мало ли у него было таких мест! Он мог свободно спрятаться не только от нее, но даже от милиции. Идиот, какой идиот! Ну почему он это сделал?! Нужно иметь веские причины. Я не понимаю, просто не понимаю. Может, я что-то напутала. Да нет, куда уж яснее, он убил, больше некому. Анна слышала стук, Витя из квартиры не уходил на ее глазах, и я сама видела труп в его шкафу. С ума сойти! Значит, он убил. Спрятал труп, наверное, раз уже возвращается. Ему понадобились для этого полные сутки. Многовато! Никакого алиби у него нет. И есть свидетель. Да ничего у него нет, потому что я буду молчать, а чтобы заставить его составить себе алиби, нужно по крайней мере доказать, что Витя убит. А труп спрятан. Никто не сможет его привлечь к ответственности, у него даже есть двое свидетелей — Анна и девочка, — что мужчина тот ушел. Мало ли что они ничего не видели, зато слышали — Олег разыграл для них комедию! Да, это в его духе! А вот спрятать что-то он никогда не умел. По крайней мере, я всегда находила его заначки. Он ведь считает, что никого нет умнее, чем он сам, и потому прячет кое-как, для дураков. Если бы я хоть приблизительно знала, куда он поехал с мешком, я бы его нашла! Нет, тьфу, какая гадость! Ничего я не буду искать! И вообще, меня это не касается! Забуду как страшный сон. Я сделала, что хотела, — грабанула квартиру, теперь могу отдыхать и ругать себя сколько влезет. Но искать что-то — ищите дураков!»

Телефон зазвонил снова. Лиза в ярости подняла трубку и рявкнула:

— Ты, придурок, если не перестанешь звонить, я определю твой номер, и тогда… — Что будет «тогда», она не знала, и, видимо, тот, кто звонил, об этом догадался. Не положил трубку, просто слушал ее голос и молчал. Она выругалась и дала отбой.

Ей надо было сделать одно дело, детали она продумала еще вчера, хотя ей тогда было совсем не до этого. Денег, которые она нашла в квартире Олега, было совсем немного — в общей сложности на миллион. Конечно, для Лизы в ее теперешнем положении и это была большая сумма, но она-то, когда отправлялась на грабеж, рассчитывала на большее! Вспомнились кредиторы, и она удивилась: «Как я могла про них забыть! Дура я набитая, — вздохнула она, — наверное, он до сих пор с ними не расплатился, вот и денег в доме почти не было. Нашла кого грабить! Нет, если не дал Бог ума… Надо было сразу об этом подумать». Она снова достала деньги, пересчитала их, засунула в сумочку. Почувствовала мгновенный укол совести — ведь деньги как-никак теперь принадлежали всей семье, а в семье появился ребенок… Значит, она и ребенка тоже ограбила. Но как вернуть эти деньги? Кому их вернуть? Это невозможно. Придется объясниться, выкладывать все как есть… Если раньше это означало бы просто позор, если раньше ее просто обозвали бы воровкой, то теперь, когда она стала единственным свидетелем против Олега, это значило бы для нее большую опасность. А что Олег станет опасен, если узнает, она не сомневалась. Конечно, она не Витя, она ему не совсем чужая… «Ну и что? — горько усмехнулась она. — Значит, он просто будет рыдать, когда даст мне по голове, только и всего. Но убьет, постарается убить, даже разговаривать не станет. Он ведь трус! И он не верит людям, совсем не верит». Она впервые в мыслях назвала Олега трусом, но ничуть этому не удивилась — ей теперь показалось, что она всегда это знала. «Нет, ничего возвращать я не буду! — окончательно решила она. — И сумма какая-то смешная — тоже мне, миллион! Для них это семечки. С голоду не умрут, не то что я. А вот часы…» С часами было сложнее всего. Во-первых, она хорошо сознавала, что они стоят куда больше, чем миллион, что именно эта кража значительна. Во-вторых, украсть вещь — это совсем не то, что потихоньку вынуть из пиджака деньги. Вещь — это что-то такое конкретное, из-за чего ее и могут назвать воровкой. В-третьих, часы — это улика против нее. Они такие оригинальные, так хорошо запоминаются, что хранить их у себя нельзя. И было еще одно обстоятельство, которое смущало Лизу, из-за которого она больше всего хотела от них избавиться. Часы были женские, значит, Олег купил их для кого-то. Но подарить не успел — они были еще в упаковке, да и лежали в его тумбочке, а не в ее. «Вот еще доказательство, что прятать он ничего не умеет! — подумала Лиза. — Тоже мне, приятный сюрприз! Да любая женщина, которая убирается в квартире, то есть жена, Анна, может заглянуть в его тумбочку. А есть еще такие, которые просто любят обыскивать вещи своих мужей. И сюрприз пропал… А может, он хотел подарить ей часы, а она была на него сердита и не захотела взять? И он положил в тумбочку. В таком случае дарил он их прямо в постели. На здоровье!» Она на миг призадумалась — отказалась бы она на месте Анны от такого подарка? Припомнила все подарки Олега, большие и маленькие, свое поведение, когда он их дарил, вздохнула… Нет, она бы взяла часы. Часики просто сказочные, но с ними-то придется расстаться. И быстро!

Лиза сунула часы в сумку и стала одеваться. Ей надо было выглядеть солидно, чтобы не привлечь внимания там, куда она собиралась. Она выгладила и надела зеленоватый брючный костюм, под пиджак поддела легкий джемпер персикового цвета, подобрала светлые туфли к маленькой светлой сумочке, сделала макияж, причесалась… Пожалела, что у нее нет золотого колечка, чтобы надеть на палец. Олег щедро выкладывал деньги на ее наряды, но почему-то никогда не подарил ей ни грамма золота, ни одного ценного предмета. А между тем Лиза всегда считала его щедрым, и эта странность никогда не бросалась ей в глаза. «Что ж… — подумала она. — А есть такие мужья, которые, напротив, любят дарить массивные золотые перстни, чтобы вложить в них деньги, а из-за новой блузочки устраивают скандалы. Что лучше?» Пришла к выводу, что все они сволочи, а подарки лучше всего делать себе самой. Заперла дверь, спустилась в лифте, вышла на улицу.

Она решила поехать в центр, на Сухаревскую площадь. Там, как ей помнилось, было несколько ювелирных магазинов, и в каждом — комиссионный отдел. Лиза взяла паспорт, хотя засветиться с такими часиками очень боялась. Но чем черт не шутит? Олег, после того что он натворил, явно не будет обращаться в милицию из-за пропажи часов, а произведет маленькое самостоятельное расследование. И что он сумеет выяснить в пределах своей квартиры? Да ничего! И никогда он не выйдет на магазин, куда Лиза сдаст часы. Никакой опасности не было, но она почему-то не переставала бояться. Чего? Кого? Этого Лиза не могла себе объяснить.

Она вышла на станции «Сухаревская», поднялась по эскалатору, пошла вниз по улице… Миновала киоски, лотки с цветами, продуктовый магазин, булочную, обмен валюты… Цель приближалась, и на душе у нее становилось все неспокойней. Вот он — магазин. В витрине — бархатные дамские руки, унизанные кольцами, черные торсы — плечи, шея, нижняя часть лица — на бархате блестит фальшивое золото, сверкают камни. Куски женских тел. Лиза часто видела подобное оформление в витринах ювелирных магазинов, но впервые оно ее напугало. Впрочем, сейчас ее бы напугало что угодно. Она вошла, огляделась… Маленький закуточек — прием на комиссию — был закрыт. Она поколебалась, подошла к скучающей молоденькой продавщице за прилавком, где лежали колечки, и вытащила часы. Та едва взглянула, изобразила на холеном сонном лице отвращение, покачала головой.

— Не принимаете на комиссию? — упавшим голосом спросила Лиза.

— Нет, — коротко ответила та и стала смотреть в сторону.

Надо было уходить, но Лиза почему-то не могла сдвинуться с места. Часы она все еще держала в руке, слегка повернула коробочку, бриллиантики поплыли по циферблату, заиграли. Продавщица немного проснулась, внимательно рассмотрела часы, но снова покачала головой:

— Нет, такое не возьмем.

— А почему? — Лиза убрала часы в сумку.

— Это же часы… — протянула та снисходительно. — Такое не принимаем.

— Но они же золотые! И с бриллиантами! — настаивала Лиза.

— Ну и что? — Продавщица повела плечом. — Все равно не принимаем. Попробуйте в другом месте.

Лиза развернулась и вышла из магазина, едва не сбив с ног какого-то парня в кожаной куртке. Парень так и остался стоять столбом, а Лиза быстро пошла вниз по улице. На душе было горько, но она приказала себе не отчаиваться. В конце концов, этот магазин — не единственный.

В следующем магазине ей повезло больше. За прилавком, куда она обратилась, стояла симпатичная женщина лет тридцати, приветливо улыбалась, с готовностью взяла в руки коробочку с часами. «Слава богу!» — подумала было Лиза, но женщина, рассмотрев часы, с сожалением покачала головой:

— Знаете, мы не можем их принять на комиссию… Золотые изделия мы бы еще взяли, хотя это тоже сложно. Смотрите, сколько товара!

Лиза осмотрела витрину. Действительно, там были целые россыпи золота, на любой вкус, от простых обручальных колечек до сногсшибательных перстней с изумрудами и сапфирами.

— Вы вообще часы не берете или вас мои не устраивают? — спросила Лиза, принимая коробочку обратно.

— Я боюсь, вы вообще не сдадите часы на комиссию… — задумчиво проговорила продавщица. — Это все-таки механизм, золото и камни мы бы оценили, назначили цену, а кто даст гарантию, что ваши часы — исправные?

— Не знаю… — растерялась Лиза. — Но ведь они совсем новые, их даже не вынимали!

— Нет, девушка, это сложно… Но я могу дать вам один совет. — Продавщица прикрыла глаза, порылась в памяти и наконец сказала: — Обратитесь в ломбард! Вы немного потеряете в цене, но часы все же останутся при вас, вы сможете их выкупить. Они за изделия с бриллиантами дают до ста восьмидесяти процентов их оценки. Правда, и оценят их невысоко… А вы потом заплатите проценты и выкупите часики. Они такие хорошенькие!

— Боже мой, но мне совсем не нужно их выкупать… — вздохнула Лиза. — Ну да ладно, а где ломбард?

— Пройдите дальше по улице, там где-то в переулке… — задумалась продавщица. — Да вы увидите! Вывеска большая, желтая, с черными буквами.

Из этого магазина Лиза вышла медленно, глубоко уйдя в свои невеселые мысли. Ломбард как-то мало ее привлекал. Ей хотелось совсем избавиться от проклятых часов, а там их не купят, только возьмут в залог… И что ей дальше с ними делать? Выкупать потом, снова закладывать? «Господи, да на какие шиши я их буду выкупать?! — выругалась про себя Лиза. — У меня нет лишних денег! Вот невезение. И дадут мне за них мало, и проценты какие-то… И от часов не избавлюсь. Да еще, наверное, дадут какую-нибудь квитанцию на мое имя, вот тебе и засветилась! Правда, и в комиссионке тоже была бы квитанция, но там эти часы хоть кто-то купил бы, они бы исчезли, а тут…» Веселого было мало, да еще само слово «ломбард» как-то пугало ее, вызывало школьные воспоминания той поры, когда они на английском переводили из Диккенса. Это у Диккенса были ломбарды, и там сидели какие-то уголовные личности в помятых цилиндрах и вовсю скупали краденое и наживались на чужом горе. «Ну, надо решать! — вздохнула она. — Идти или нет? Вот он, ломбард, пришли…»

Действительно, прямо перед ней на тротуаре возник желтый щит с черными буквами, как и рассказывала продавщица. Лиза поколебалась и свернула в переулок. Ломбард помещался в первом же доме от угла, в старинном крохотном особнячке. У дверей особнячка Лиза остановилась, чтобы набраться храбрости и придумать, что говорить. «Ну, скажу, что подарили… — размышляла она, вытаскивая из сумки сигареты. — Велика важность! Пошли они все, придурки! Такие часы, а никто не желает их купить! Если бы у меня были деньги, я бы обязательно себе такие купила. Изображают из себя…»

Лиза стояла, курила и от нечего делать смотрела по сторонам. То, что она видела, ей не нравилось. Переулок был маленький и заброшенный, многие дома явно шли под снос, окна в них были забиты досками. Совсем рядом была оживленная улица, а тут — тишина и пустота, как на кладбище. И ни одного человека. Впрочем, нет. Один человек появился. В переулок вошел, почти вбежал какой-то парень. «Симпатичный, — подумала Лиза, — какой нежненький!» Парень был высокий, худой и в общем-то совершенно обыкновенный: длинные темные волосы, кожаная куртка. Вот только цвет лица — нежный, как у девушки, и красивые черные глаза. Красивое лицо, немного капризное, как у избалованного ребенка. Парень замедлил шаг, теперь он просто шел — прямо к ломбарду. Лиза посторонилась, парень открыл тяжелую дверь, вошел и скрылся. Надо было на что-то решиться, и Лиза решилась — тоже открыла дверь и вошла.

Сперва она долго расспрашивала приемщика о правилах. Было одно, которое ее порадовало, — через месяц можно было продлить срок залога, если она не сумеет выкупить вещь. Она посчитала, что ей снова заплатят деньги за часы, но приемщик ее тут же разочаровал — оказалось, что ничего подобного, это она, Лиза, должна будет заплатить какие-то проценты…

— Странно как-то… — удивилась она. — Разве вы мне больше ничего не должны? Ведь я оставляю вам вещь еще на месяц.

— Но ведь вы хотите выкупить вашу вещь? — ответили ей. — Вот мы и идем вам навстречу, продлеваем срок, чтобы она не пропала.

Лиза как раз хотела бы, чтобы вещь пропала, и навсегда, поэтому ничего не смогла возразить. Подумала-подумала и решила — она сдаст часы, получит хоть что-нибудь, а там видно будет.

— А что случается с невыкупленными закладами? — спросила она, подвигая к приемщику часы.

— Мы их продаем, если владелец не может выкупить, — меланхолично ответил тот. — Но у нас небольшой процент по ссуде, всего до восемнадцати процентов за изделия с бриллиантами. Так что вы не рискуете.

— А мне будет что-нибудь полагаться, если вы продадите вещь?

— Девушка, вам больше ничего не полагается после того, как вы получили деньги, — объяснил он. — Часики на оценку.

— Куда? — не поняла она.

— На оценку часики, вот вам квитанция.

— А деньги?

— Деньги после оценки… — лениво протянул он. — Завтра после обеда приходите.

Лизу такой поворот событий совсем не устраивал. Она на миг задумалась, потом спросила:

— А сколько мне дадут?

— В зависимости от процента, — туманно пояснил тот. Лиза стала расспрашивать и в конце концов выяснила, что, если она попросит за часы сто восемьдесят процентов их реальной стоимости, тогда потом заплатит восемнадцать процентов от заклада, если попросит сто сорок — тогда четырнадцать процентов… У нее голова пошла кругом, она вздохнула и сказала:

— Ну, ладно. А вот за сами часы мне сколько дадут? Ну, какова будет их стоимость?

— Девушка, вы что, боитесь? — рассердился приемщик. — Здесь не частная лавочка, это государственный ломбард, вас не обманут.

— И все же? — настаивала Лиза. Приемщик вздохнул, бросил взгляд на часы и нехотя сказал:

— Ну, тысяч девятьсот, я думаю.

У Лизы перехватило дыхание. Когда к ней вернулась способность говорить, она схватила часы, швырнула квитанцию и возмущенно, на высоких нотах прокричала:

— Да вы что?! Это же Швейцария настоящая, да еще золото, да еще бриллианты! Какие девятьсот тысяч?! Вы за эти деньги их без золота и камней не купите!

— Девушка, если вам не нравится, можете идти, — бросил тот и отвернулся. Лиза выскочила из ломбарда как ошпаренная, кипя от гнева. На улице она немного поостыла — идти-то было некуда… Снова попробовать предложить часы в магазины? Какой смысл… Какой-нибудь другой ломбард? Ну уж нет! «Прямо хоть бросай их в Москву-реку… — Лиза чуть не плакала. — Что мне с ними делать? И крутых знакомых, которые могли бы купить, у меня уже не осталось. Как только с Олегом начались эти дела, как только явились кредиторы, друзей как вымело! А у меня друзей и не было больше, не было с тех пор, как мы поженились». Ей вспомнилась Наташа. Наташа купила бы такую штучку, если бы у нее нашлись лишние деньги. Но звонить ей? Рискованно… Во-первых, они давным-давно поругались, во-вторых, это она подсунула Олегу новую женушку, Лиза знала эту историю. И кроме того, где гарантия, что Наташа не общается с Олегом? Ведь она может выдать Лизу, если Олег увидит на ее руке такие часики… Нет, никому она звонить не будет. Лиза закурила. Она все еще стояла возле ломбарда, соображая, куда податься. Вытащила часы, снова посмотрела на них. Хотела уже спрятать обратно, как вдруг за ее спиной раздался мужской голос:

— А посмотреть можно?

Лиза так и подскочила, зажала коробочку в руке, обернулась… Прямо за своей спиной она обнаружила того самого парня, который вошел в ломбард прямо перед ней. Парень стоял, склонив голову на плечо и рассматривая Лизу. В общем, в нем самом ничего пугающего не было, да и спросил он ее совсем не нагло, не угрожающе, а даже весело… Но у Лизы все еще сильно колотилось сердце. Сигарету она уронила, когда парень ее окликнул, и теперь полезла в сумку за новой, чтобы прийти в себя. Парень опередил ее, протянул свои сигареты.

— Не надо, — мотнула она головой.

— Я вас напугал, да? — спросил парень, улыбаясь и продолжая держать пачку перед Лизой. — Вы из-за меня уронили, возьмите!

Она пожала плечами, вытащила сигарету из пачки, парень поднес ей зажигалку. Лиза выдохнула дым и стала смотреть в сторону.

— Вам за них давали очень мало. — Парень говорил с ней так просто и доверительно, словно они были сто лет знакомы. — Правильно сделали, что ушли. Вы мне не покажете часы? — И, поймав ее недоверчивый взгляд, улыбнулся еще неотразимей: — Я не вор, честное слово! Можете даже держать их в руке! Я только хочу посмотреть, они очень красивые!

Зубы у него оказались белые как сахар, хоть в рекламе снимайся. Лиза всегда питала слабость к людям, которые умели красиво улыбаться, сразу чувствовала к ним доверие. Почти против своей воли она протянула парню часы:

— Ну посмотрите. Вы в этом что-то понимаете?

— Ничего, — честно ответил парень, так и впившись в коробочку взглядом. — Но эти просто шикарные!

— Вот и мне так казалось… — вздохнула Лиза, спрятав часы в сумочку. — А продать никому не могу.

— А зачем продаете?

— Мани-мани нужны! — Лиза сделала жест двумя пальцами, как будто что-то растерла между ними. — Непонятно разве?

Парень как будто смутился, и она почувствовала, что уже отходит после своего приключения в ломбарде. И что она раскричалась на этого мальчишку? Он и в самом деле смотрелся мальчишкой, сколько она ни вглядывалась, не могла рассмотреть следов бритья на его нежнейших щеках. Ей вдруг захотелось спросить, сколько ему лет. Разумеется, этого она не сделала — он бы обиделся, но все-таки заговорила помягче.

— А ты зачем пришел к этим волкам? — кивнула на дверь ломбарда.

— Хотел условия узнать, — признался парень.

— Тоже на мели?

Он неопределенно кивнул головой.

— Понимаю тебя… — вздохнула Лиза. — Ну ладно. Счастливо.

Она пошла прочь, вышла на улицу, повернула к метро. Часы к этому моменту уже опротивели ей, она была готова избавиться от них на любых условиях, даже в ломбарде… Но возвращаться не хотелось. «Нужно просто найти покупательницу, — решила она. — Я достаточно уже засветилась, магазины, ломбарды, все это не для меня. Может быть, я просто все усложняю, и надо позвонить Наташке». Но на это надо было еще решиться. Эту особу она ненавидела и прекрасно это понимала.

Уже подходя к метро, она почему-то оглянулась. Что ее встревожило, она и сама не знала. Мелькнуло что-то, почудилось. Она сказала себе, что сходит с ума, и толкнула стеклянную дверь.

Глава 5

Наташе она позвонила через полчаса, когда приехала на ту станцию метро, где жила бывшая подруга. Лиза долго не решалась набрать ее номер. Чтобы собраться с мыслями, она купила хот-дог в уличном киоске и сжевала, походила перед таксофоном с жетончиком в руке, отрепетировала про себя все, что скажет… Но когда набрала наконец номер и услышала Наташин голос, сказала просто:

— Привет! Узнала? Это я, Лиза…

Наташа ошеломленно помолчала, потом нерешительно спросила:

— Ты где?

— У твоего дома, — ответила Лиза и стала ждать продолжения. Разумеется, напрашиваться она не могла и очень рассчитывала на то, что Наташа, как всегда, скучает и пригласит ее в гости. Так и вышло.

— Заходи! — почти обрадовалась та. — Я одна пока, предков нет.

И Лиза с облегчением вздохнула. Через десять минут она уже сидела в знакомой комнате, за маленьким столиком, и Наташа наливала ей пиво в высокий стеклянный стакан, не отличающийся чистотой.

Хозяйка суетилась, придвигала пепельницу, ставила на стол соленые орешки и печенье и старалась не смотреть Лизе в глаза. Зато Лиза рассматривала ее беззастенчиво. Никакой робости она не ощущала и даже как будто забыла, зачем сюда явилась. А посмотреть было на что. Наташа сильно изменилась, и не в лучшую сторону. Нет, это было все то же смазливое круглое личико, глуповатые глаза с намазанными ресницами, крохотный ротик с пухлой нижней губой… Но все — такое поношенное, такое опустившееся, словно подруга провела последний год на улице, без крыши над головой и без возможности принять ванну. Но прическа, маникюр — на прежнем уровне, даже еще более экстравагантном. Лиза удивлялась и не знала, что подумать. Она даже пожалела Наташу. «Постарела лет на десять! — думала она. — И какие темные круги под глазами, и несвежая кожа, и какой усталый вид… Что с ней?» Наташа, как обычно, была в туфельках без задников, на огромном каблуке, и в коротеньком ярком халатике. Расставив на столе все необходимое, она плюхнулась в кресло напротив Лизы и наконец посмотрела прямо на нее.

— Ну, как дела? — спросила она неожиданно хрипловатым голосом, потянулась за сигаретами… Девушки вместе закурили, и Лиза в ответ пожала плечами:

— Как сажа бела. Да ты ведь все знаешь, верно? Мы развелись, живу одна, денег нет, работы нет, ни хрена нет.

— А выглядишь здорово, — признала Наташа и пустила из накрашенных губ узкую струйку дыма. — Значит, тебе это только на пользу.

— Не уверена. А ты что поделываешь?

Наташа нервно хихикнула, поменяла позу, свернувшись в кресле калачиком, туфли упали с ее ног на пол, громко стукнули каблуки.

— Хиппую, — ответила она и, поймав удивленный взгляд Лизы, пояснила: — Нет, не по-настоящему, но, в общем, вроде того… Жизнь пошла паршивая.

— Неужели? А как же твои родители? Плохо зарабатывают? — Лиза забеспокоилась: ведь если материальное положение Наташи ухудшилось, то она зря сюда пришла. Часы она пока решила не показывать.

— Родители… — презрительно протянула та. — Все из-за них и произошло! Нет, зарабатывают они прилично, мать особенно, она всегда была деловая… Но мне-то ничего не дают! Ни гроша!

Она похлопала себя по карманам халата, тяжело вздохнула и снова запыхала сигаретой. Лиза разочарованно уставилась на пепельницу. Весь план снова полетел к черту. Неужели так трудно избавиться от шикарных часов в Москве, где у многих людей огромное количество лишних денег?! Она просто не так берется, не там ищет… И совершенно ненужным оказывался этот визит к надоевшей подруге. Лиза очень бы хотела встать и уйти, но Наташа, оживившись, продолжала болтать и останавливаться пока не собиралась.

— Мать совсем обнаглела! — говорила она, прихлебывая пиво и играя подведенными глазами. Вид она имела отталкивающий и жалкий. Лиза слушала ее вполуха, отвечала короткими междометиями. — Раньше как было? Я просто говорила: «Мама, мне нужна юбка». Она спрашивала, сколько стоит, я отвечала — сто долларов. Мать давала сто, я покупала юбку за семьдесят, и тридцать ложились в карман. Теперь! — Она помотала головой. — Не понимаю, жалко ей, что ли?! Говорю, нужна вещь! Она мне — обойдешься! Представляешь, ничего мне не дает, совсем ничего! Говорит — полные шкафы барахла, носи то, что есть. Идиотка!

— Она просто решила навести экономию, — лениво ответила Лиза. — Подумаешь, бывает.

— Да она просто хочет меня со света сжить, — злобно отрезала Наташа. — Обращается как с сопливой девочкой!

«А как ей еще с тобой обращаться? — подумала Лиза, рассматривая подругу. — Мозгов-то у тебя не больше, чем у младенца». А та продолжала:

— На днях говорю ей: «У меня нет осенних сапог». Я, знаешь, хотела такие, из тонированной кожи, с эффектом потертости… Видела просто потрясающие, и без пятки, сзади ремешок. — Наташа вытянула ногу и быстрыми движениями обрисовала на ней контуры этого чуда. — Ну, поняла?! Дырка на пятке, носится с тонкими чулками, с юбкой а-ля ковбой. Знаешь, что она мне сказала?! Что это проституточные сапоги.

«Правильно она тебе сказала, — размышляла Лиза. — Только странно, где же раньше была твоя мама? Не видела, как ты одеваешься, как себя ведешь?! Поздно она за тебя принялась…»

— И заявила, что сапоги купит, только мы вместе пойдем в магазин… — жаловалась Наташа. — Мы пошли, и она захотела купить мне… — Она поморщилась. — Ну, самые простецкие. Я ее послала, а она сказала — вообще сапог не купит, буду сидеть дома! И так во всем! Если мне что-то действительно надо, она заставляет меня идти в магазин с ней и сама выбирает. Чума!

Наташа допила пиво, встала, порылась в шкафу, вытащила из-под груды нестираных вещей две новые бутылки, откупорила их. Лиза почему-то передернулась — она не могла видеть захламленные шкафы. Это напомнило ей, зачем она сюда пришла, и она осторожно попыталась свернуть разговор в нужное русло:

— Ну а как же ты обходишься с деньгами?

— Хреново. Вот видишь пиво? Я его тайком покупаю, потому что если мать узнает… «Сухой закон»! Отец не пьет, мать не пьет, и мне не дают, ничего не дают, кроме пепси. Все приходится прятать — пиво, сигареты, как маленькой, честное слово… Еще плохо, если она найдет, устроит разборку — откуда деньги?!

— Ну и откуда же? — словно между прочим поинтересовалась Лиза.

— Если скажу, обхохочешься… — грустно ответила Наташа. — Я продаю свои шмотки.

— Серьезно? — Лиза так и подалась вперед. — Кому?

— Какая тебе разница… — Наташа явно не собиралась откровенничать на эту тему, может быть, ей просто было стыдно признаться в своем безденежье. — Есть одна девка…

— Старые вещи продаешь или новые? — не отставала Лиза.

— Всякие. Да мои старые вещи — почти что новые, ты же знаешь, как я их носила… Один-два раза надену, потом в шкаф вешаю. А мать их никогда не считала, слава богу, не замечает, когда чего-то нет. Как это она не додумалась мне опись сделать? — Наташа издевательски подняла плечи. — Каждый вечер проверяла бы, чего не хватает… Тогда бы мне точно хана! Так-то она меня кормит, и на парикмахерскую дает, и на маникюр… А вот с деньгами — кранты!

— Ясно… Значит, существуешь за счет прошлой роскоши?

— Можно и так сказать. Хотя какая там роскошь! — Наташа тяжко вздохнула. — Все — вчерашний день. Нет, вещи есть неплохие… Еще проблема — мой рост. У меня же почти детский, неходовой…

— Ну и что? Маленьких женщин полно, — возразила Лиза.

— Полно-то полно, да все равно неходовой размер — это плохо.

— А как она покупает у тебя шмотки? За наличные, или ты ждешь, пока она их продаст?

— Когда как. Иногда сразу платит, если вещь стоящая, не залежится, иногда я жду несколько дней…

— То есть за несколько дней она точно может продать любую вещь?

— Наверное. Я ведь не интересовалась! Она мне сразу говорит — приходи завтра или через три дня. Я и прихожу. Слава богу, пока из дома могу выходить, когда хочу. Мать грозится, что скоро совсем не будет выпускать.

На этот раз Лиза уловила, наконец, нечто необычное в том, что рассказывала Наташа, и перебила ее:

— Постой, а почему она за тебя так принялась? Что случилось?

— Муму утопилась… — мрачно сказала та. — Да ничего не случилось, чепуха, так!

— Нет, так не бывает. Например, моя мать никогда не приставала ко мне без повода. Я обязательно что-то откалывала. А твоя вроде всегда тебя любила… Ничего не понимаю! Что ты должна была сделать, чтобы она стала тебя терроризировать?!

Наташа схватила сигарету, зажгла ее и уставилась прямо перед собой. Потом, растягивая слова, как всегда в минуты волнения, сказала:

— На самом-то деле чепуха! Не стоит такого шума! Но мать такая правильная оказалась, что я прямо не знаю… Если бы я знала, никогда бы… — Она запнулась, и Лиза ее подбодрила:

— Ну?!

— Что «ну»?! Аборт я сделала.

— У-у-у, — прогудела Лиза и широко распахнула глаза. — Ничего себе… Ты даешь! А если не секрет, кто отец?

— Откуда мне знать? — резко ответила Наташа. — Ну что вылупилась? Не узнала меня?! И ты туда же?! Какие все правильные, скажите пожалуйста!

— Да ничего я тебе не говорю… — попыталась остановить ее Лиза, но та не слушала:

— Тебе просто повезло, дурочка! Олег тебя берег, любил… Я-то знаю! Помнишь, мы с тобой поссорились из-за него? Ну и зря поссорились, у нас ничего не было, я хотела, чтобы было, а он — нет. Так что насчет меня можешь быть спокойна. А зачем я тебя тогда дразнила — сама не знаю. Наверное, просто злилась, что ты его увела из-под носа. Ты, Лизка, вообще блаженная, ничего в мужиках не понимаешь! А они — свиньи, свиньи, свиньи!

Лиза молчала, ошеломленная криком подруги, а Наташа действительно кричала, стучала ладонью по столу.

— Что смотришь?! Презираешь, да?! А, я знаю — ты меня всегда презирала! Думаешь, я дура набитая, ни черта не соображаю, да?! А я больше твоего вижу!.. — Она схватила новую сигарету, закурила и чуть потише продолжала: — Если бы ты мне сказала, что у вас с Олежкой неладно, я бы тебе дала пару советов… Ему просто надо было помочь с деньгами.

— Легко тебе говорить. — Лиза наконец смогла вставить словечко. — Я, думаешь, не хотела ему помочь?! А как я помогу, у меня никакой профессии нет!

— Вот простая же ты девка… — Наташа постепенно успокаивалась, говорила все более нормальным тоном. — Что, кроме работы, никаких других способов не было?

— Ты на что намекаешь?

— На что… К нему кредиторы на дом ходили? Квартиру хотели отнять? Пугали?

— Откуда ты все знаешь? — Лиза даже отшатнулась. Она не думала, что все эти три года подруга каким-то образом была в курсе событий.

Наташа изумленно посмотрела ей в глаза, два-три раза тяжело хлопнула своими кукольными ресницами, а потом вдруг покрутила пальцем у виска:

— Ты что, заболела? Ведь его новая работает с моей мамашей! И просто обожает рассказывать про молодого мужа. Так что не только мамаша, вообще все на работе знают все в деталях.

— А, верно… — Лиза как-то сжалась при этих словах — Наташа говорила теперь спокойно и издевательски. — Как я забыла?

— Забыла? — передразнила ее Наташа. — Ничего ты не забыла, могу поклясться. Таких, как он, не забывают. А на ней он по расчету женился, знай!

— Уже знаю.

— Сама поняла? Или кто подсказал?

— Много ума не надо, чтобы сообразить. Олег не любит платить долгов, — сдержанно ответила Лиза. — Так на что ты намекала, когда говорила, что мне надо было ему помочь? Просвети, пожалуйста!

— Ну сама подумай… — Наташа поудобнее устроилась в кресле. — Почему он тебя бросил? Потому что ты ему только мешала, не могла помочь выпутаться. А почему снова женился? Что — влюбился без памяти? Сейчас! Просто она может ему помочь. Значит, ты должна была сделать это первая и тогда бы была сейчас с ним.

— Какие-то новые у тебя идеи… — Лиза пожала плечами. — Помнится мне, ты всегда говорила, что с мужиков надо брать все, что можно взять. А насчет того, чтобы им помогать, у тебя было туговато. А теперь меня учишь! И позволь узнать, что я должна была сделать?

— Переспать с кредитором, — коротко ответила та. Лиза вытаращила глаза и вдруг расхохоталась:

— Наташка, ты все такая же дура! Уж ты меня прости! Очень я была им нужна! Они даже не смотрели на меня, когда приходили! Переспать! Я, может быть, и переспала бы, хотя все они такие противные… Особенно один, такой потный, сальный… Фу!

— Конечно, я дура… — обиделась Наташа. — А ты, умная, сидишь сейчас без гроша.

— Так ведь и ты тоже, — напомнила ей Лиза и вздохнула. — Нет, это все детский лепет. Ничем бы я ему не помогла, они бы только посмеялись над ним — вот, мол, мы трахнули твою женушку задаром! Им деньги были нужны, а не мои прелести!

— Значит, нужно было деньги достать.

— Как все просто! А где?! Украсть?!

— Я тебе битый час толкую все об одном, а ты не понимаешь! — рассердилась та. — Зачем красть? Думаешь, мало приличных людей, которые захотели бы тебе кое-что отстегнуть за то, что ты с ними переспишь?

— А, проституция… Ты об этом?

— Вот ты и просекла! — хмыкнула Наташа. — А могла бы на самом деле ему здорово помочь! Знаешь, какие деньги можно заработать?!

— Я не знаю, а вот ты, по-моему, что-то знаешь. — Лиза прищурила глаза и испытующе посмотрела на Наташу. Та невозмутимо встретила ее взгляд. — Кажется, я начинаю понимать, почему твоя мамочка так с тобой обращается. Неужели ты занималась этим?

— И этим, и тем. — Наташа чуть-чуть улыбнулась, но ничуть не смутилась. — Жить-то надо… Знаешь, ты можешь назвать меня блядью, но на самом деле это не так страшно, как ты думаешь… Все очень просто, как всегда. Только не ты выбираешь мужиков, а они тебя выбирают.

— Ты что, прямо на панели стояла?! — испугалась Лиза. — Зачем?! Неужели так туго было с деньгами?

Но Наташа покачала головой. Нет, с деньгами тогда было совсем не туго, напротив, все было просто замечательно. История ее оказалась совсем простой. Действительно, в ней не было ничего нового для Наташи. На какой-то вечеринке к ней приклеился мужик — не очень симпатичный, как она сама признавала, зато солидный, крутой. Как попал на вечеринку, она не знает, вообще с ним мало знакома, даже не выяснила, кто его пригласил. Слово за слово, он привез ее к себе, угостил, потом они переспали…

— Знаешь, я даже ничего не делала! — в восторге рассказывала она. — Просто поворачивалась, как он просил, и все. Ну ничего особенного, клянусь тебе! А еще рассказывают, что это тяжелое занятие! Ни хрена!

Одним словом, она заснула. А когда проснулась, он напоил ее кофе, выставил и дал ей денег. Впервые в жизни она получила деньги за определенную услугу, и это ее поразило — ведь услуга была мизерная, ничего ей не стоила!

— Это куда приятней, чем клянчить у матери, — призналась она. — Просто намекаешь, что тебе нужны деньги, и тебе дают! Знаешь, редко кто отказывает. Нет, тогда мать мне еще давала кое-что, но ты же знаешь, она всегда спрашивала, зачем мне это надо… Надоело!

— Но ведь секс всегда был тебе до лампочки… — неуверенно возразила Лиза. — Сама говорила, что не получаешь никакого удовольствия!

— Ну и что? Вот за это мне и платили! Если бы я получала удовольствие, за что тогда платить? Это они его должны получать, а не я. На хрена мне удовольствие, если есть деньги.

— Нет, Наташа, прости, но это очень глупо. И опасно. Никогда бы не подумала, что ты на это решишься!

— Слушай, тебе очень трудно было решиться лечь с Олегом? — огорошила ее подруга.

— Н-нет, — растерялась подруга. — То есть да…

— Ну, то есть нет, — закончила Наташа, — так вот, это то же самое!

— Не может быть!

— Дура, может. То же самое, клянусь тебе.

— Да ведь ты спала с кем попало! — воскликнула Лиза. — Хочешь сказать, что это так просто?

— Ужасно просто, — удовлетворенно ответила та. — Ты просто не понимаешь, что тебе толковать…

Лиза не находила слов для ответа. Все она могла предположить, но чтобы Наташа, ухоженная, самовлюбленная, избалованная и в сущности очень домашняя девушка, стала заниматься таким ремеслом — это было невероятно! А между тем, судя по рассказам подруги, все было на удивление просто. Она стала знакомиться с мужчинами именно с целью заработка, как раньше знакомилась с целью развлечения. И мужчины даже больше на нее реагировали, когда изменилась эта цель. У нее появилась масса знакомых, никогда не было проблем с деньгами… Одевалась в этот период она шикарно, ездила в сногсшибательных машинах, ни в чем себе не отказывала… Хотя и раньше она не была стеснена в деньгах, но такая свобода появилась у нее впервые. Как ни поверни, прежде она сильно зависела от родителей, и эта зависимость после двадцати лет стала ее тяготить. Теперь же она никакой зависимости не ощущала. Нужны деньги — значит, нужно кого-то найти. Нужна вещь — надо просто пойти и купить ее. А объяснения с матерью, ругань отца — все это были такие издержки, на все это она не обращала особого внимания.

— Но неужели мать не догадывалась? — спросила Лиза, прервав поток впечатлений, которые так и сыпались из Наташи.

Та хлопнула ресницами, словно вдруг опомнившись, потом вяло призналась:

— С матерью был большой напряг, она все поняла почти сразу. Пыталась бить. Ну, это она напрасно сделала, сама потом жалела… Просила прощения даже, — как-то горделиво сообщила она. — Но что толку-то? Все равно капала на мозги. Я сняла квартиру, знаешь, шикарную квартиру! Правда, однокомнатную, но со всей-всей обстановкой, с техникой, почти в центре, одна станция от кольца. Ушла из дома, и гуд-бай! — пропела она. — Даже телефон свой им сперва не сообщала, чтобы не искали. Надоели! Там мне было просто здорово.

Наташе тогда стало гораздо легче жить — теперь не приходилось объяснять, где она ночевала, с кем была, кто ее привез домой… Теперь она просто привозила гостей в свою квартирку, и они оставались там сколько душе угодно. «А если есть собственные апартаменты, то и цена куда выше!» — пояснила Наташа. Она боялась только одного — чтобы про ее бизнес не узнали посторонние, чтобы с нее не требовали дань…

— Тетке, у которой я снимала квартиру, я и так платила почти в два раза больше, чем обычные жильцы, — пояснила Наташа. — Она тоже просекла, в чем тут дело, заломила такую цену!.. Но мне тогда было наплевать, я платила. Надо было быть очень осторожной, я себя не рекламировала… Был постоянный круг клиентов, все шло просто изумительно! Знаешь, я была профи.

— Что?!

— Профессионалкой, дурочка, — ласково расшифровала та. — Словом, лучше и не надо было. И вот — такая глупость!

Она заболела. Когда поняла, то страшно испугалась. Презервативом она пользовалась обязательно, ну, за очень редким исключением, когда прекрасно знала клиента. Тогда использовала противозачаточные таблетки и была спокойна. Но кто заразил ее гонореей, вычислить было невозможно… Надо было лечиться, и в принципе ничего сложного тут не было… Но она даже не решилась самостоятельно пойти на анализы. Бросилась к матери, заревела, размазывая макияж, пожаловалась, как жаловалась в детстве на боль в горле… Мать протащила ее галопом по лучшим больницам, устроила все анонимно, без огласки… Но с одним условием — Наташа возвращалась домой.

— Я согласилась, конечно… — говорила она теперь. — Подумала, что уйти опять всегда смогу, делов-то! Но, представляешь, оказалось еще, что я беременна!

Она была беременна уже четвертый месяц и узнала об этом только в больнице, случайно. Когда доктор сказал ей это, Наташа чуть не упала в обморок. Сразу подумала об аборте, об операции, а боли она страшно боялась, в любом проявлении. И тогда она злилась на себя, что ничего не заподозрила раньше, чтобы можно было обойтись мини-абортом. Но она всегда страдала малокровием, и менструации часто задерживались, даже на пару месяцев… И снова за дело взялась ее мать. Наташа, совершенно отупевшая от страха, ходила за ней по врачам, как маленькая девочка, делала все, что ей приказывали… Наконец все было кончено, она вернулась домой, поселилась в своей прежней комнате. Ждала только дня, чтобы уйти отсюда, а пока отъедалась, приводила себя в порядок, рассматривала в зеркале подурневшее лицо… Странно, но отпечаток на него наложила не беспорядочная жизнь, не пьянки, не утомление от бессонных ночей, а именно больница.

— Выгляжу как бомжиха, — сама признавалась Наташа, вздыхая и потягивая пиво. — Что с лицом случилось, не могу понять! Вроде уже отдохнула, и маски делаю, и все, что надо… А эффекта никакого. Это все из-за больницы, и еще нервы… Мать меня просто доконала! Да я тебе уже рассказывала. Одним словом, не знаю, куда мне теперь деваться. С ними жить я точно не могу — еле выдерживаю. Квартиру снять — денег нет. Даже заработать пока ничего не могу — сама видишь, какая у меня мордашка… — Наташа пригорюнилась, снова закурила. — Нет, мать у меня стала — хуже не бывает!

Обе девушки молчали: Наташа, видимо, уже успела пожалеть, что рассказала так много, а Лиза просто переваривала услышанное и прикидывала, как ей теперь поступить. Очень заманчиво было продать часы через приятельницу Наташи, очень заманчиво, но и очень опасно. Это она уже поняла: вряд ли среди новых знакомых подруги могли найтись законопослушные граждане. «Наверняка та девица торгует всякими подозрительными вещами, — размышляла Лиза. — Конечно, моя вещь тоже подозрительная, нечего нос воротить, но все же хотелось бы без уголовщины…» Она не знала, как ей поступить — уйти, ничего не сказав, или показать Наташе часы. Но та первая начала разговор на волнующую тему.

— Лиз, а деньги у тебя есть? — в лоб спросила Наташа.

Лиза покачала головой и решилась, открыла сумку, достала часы и выложила их на стол. Наташа быстро, как зверек, схватила коробочку и приблизила ее к глазам. Ее накрашенные губки изумленно приоткрылись. Она прошептала:

— Шикарно… Класс!

— Верно ведь? — переспросила Лиза. — Сколько, по-твоему, можно за них получить?

Наташа помолчала, потом пристально взглянула на Лизу. Лиза чувствовала, что у той на языке вертится сотня вопросов, но молчала, ожидая, когда та заговорит сама.

— Наверное, баксов пятьсот… — задумчиво промолвила Наташа. — Стоят они больше, но продать будет трудно…

— Да? А почему?

— Ну, вещь дорогая… Классные часы! — Наташа не выпускала коробочку из рук, говорила оживленно, даже тени под глазами словно поблекли, она так и светилась. — А ты хочешь продать?

Лиза кивнула.

— Это можно сделать… — продолжала та. — Знаешь, я тебе помогу… Чур, мне тоже кое-что причитается. Ты это не продашь через магазин, даже не надейся!

— Я уже пробовала, — призналась Лиза. — Облом. Но я не понимаю почему.

— Глупенькая, ты через ювелирный пробовала?

— Конечно.

— У них там своя мафия, они не любят брать вещи со стороны, — пояснила Наташа. — Это безнадежное дело.

— Я еще и в ломбарде была.

— С ума сошла! Они тебе дадут гроши! — возмутилась Наташа.

— Откуда я знала это? Никогда ничего не продавала. У тебя опыт больше.

— Да, конечно… — Наташа сунула коробочку в карман халата. Заметив протестующий жест Лизы, успокоила ее: — Да не бойся, не пропадут! Я покажу их Любке.

— Той девушке? — поняла Лиза.

— Ну да. Сегодня же и пойду к ней… Блин, уже шестой час! Ничего, она всегда дома, никуда не выходит.

— Почему? — удивилась Лиза, и Наташа сделала вращающие движения обеими руками. Лиза не поняла, и тогда она объяснила:

— Она на колесах.

— Как это? Наркоманка, что ли? — испугалась Лиза.

— Балда, она калека. У нее ноги парализованы. Ездит по квартире в кресле, на улице уже несколько лет не была. Надо же ей чем-то зарабатывать, вот она и торгует чем может… У нее раньше любовник был, ну, а после того, как ее парализовало, он, конечно, ее бросил… В плане секса, а не вообще. Дает ей зарабатывать. Она вещи принимает у знакомых, он где-то реализует. Конечно, это не должно быть барахло типа джинсов или кофточки какой-нибудь. Она любит брать меха, драгметаллы, что-то ценное… Я ей уже почти все продала, что у меня было, — призналась Наташа. — Принесла ей недавно несколько тряпок, она отказалась брать. Конечно, сейчас же не советское время, когда любую тряпку можно было загнать, хоть самую задрипанную! Сейчас в магазинах всего завались, были бы деньги. А вещи у меня шикарные, их кто попало не купит. Ну и получается, что те, кто захочет такое купить, лучше возьмут в магазине, чем чьи-то обноски. С мехами дело другое, их еще можно продать подешевле, чем в магазине, охотники найдутся… Я ей две шубки продала, плащ обалденный с лисьим воротником. Знаешь, когда я его продавала, прямо слезы наворачивались… — грустно закончила Наташа. — Жалко было — сил нет!

— А часы она точно возьмет?

— Точно. Это вещь! — Наташа похлопала себя по карману. — Ничего, подруга, все будет нормально, ты не бойся! Она девка надежная… А можно спросить, откуда у тебя такая штука?

— Хахаль подарил, — ответила Лиза, не вдаваясь в подробности.

Наташа подняла брови, присвистнула. Достала часы, посмотрела, завистливо сказала:

— Хороший у тебя хахаль… Давно завела?

— Недавно.

— Ну и молодец. Значит, больше не страдаешь по Олегу?

— Конечно, нет. Все в прошлом.

— И правильно. — Наташа встала, распахнула шкаф, стала рыться в нем, перебирать вещи. — Мне бы тоже что-нибудь запродать, только вот не знаю что… Нет, не пойдет…

Она вдруг вытащила откуда-то помятое сверкающее платье, прикинула его к себе, повернулась к Лизе:

— Помнишь, когда я его надевала?

Лиза вспомнила с первого взгляда. Это было то самое платье, которое было на подруге тогда, когда она привела ее в гости к Олегу. Теперь ей было неприятно его видеть, она поморщилась. Наташа расстроенно оттянула подол платья, поняв отвращение Лизы по-своему:

— Да, не фонтан… Уже три года ему. А обошлось оно мне… — Она закатила глаза к потолку, пытаясь припомнить цифру, как вдруг из прихожей послышался звук отпираемой двери. Наташа швырнула платье в шкаф, прикрыла дверцы.

— Хана, — сказала она шепотом, округлив глаза. — Мать вернулась! Я тебе ничего не рассказывала, поняла?

Лиза не успела ответить — в коридоре застучали каблуки, дверь в комнату открылась без предупреждения, и маленькая, очень холеная женщина в белом костюме заглянула к ним. На ней были очки с затемненными стеклами, и Лиза не могла понять, какое у нее выражение глаз, но догадалась, что мать Наташи не слишком обрадовалась, что к дочери кто-то пришел. Она сухо поздоровалась с Лизой, посмотрела на нее, как бы что-то припоминая, потом обратилась к Наташе:

— Посуду вымыла?

— Ну мам! — визгливо закричала та, сразу потеряв над собой контроль. — Ну что это такое, у меня не было времени!

— Вот сейчас пойдешь вымоешь, а потом будешь пиво пить. — Мать осмотрела стол с пустыми бутылками ледяным взглядом, Лиза почувствовала себя страшно неловко. Она не знала, поняла ли мать Наташи, кто пришел в гости к дочери, и совсем некстати ей вспомнилось, что эта женщина работает вместе с Анной. От этого ей стало еще хуже. Она бы ушла немедленно, но часы оставались в кармане у подруги, а взять их при женщине было невозможно. «Вдруг она каким-то образом узнает про часы?! — в ужасе подумала Лиза. — И расскажет Анне, а та поймет, о чем шла речь… Ведь часы явно предназначались для нее! Она могла уже видеть их в тумбочке…»

— Пиво мне принесла Лиза, — тем временем тараторила Наташа. — Мам, ты что, не узнаешь?! Это же Лиза!

— Я узнала Лизу, — ответила та таким тоном, что Лиза почувствовала холодок в спине. — Как поживаете?

Никогда мать Наташи не обращалась к ней на «вы», это было что-то новое… «Наверное, это из-за моего брака, — подумала она. — Ведь Олег теперь муж ее сослуживицы, и это придает мне солидности… Как глупо!» Она вежливо ответила:

— Спасибо, все хорошо. Я зашла к Наташе случайно, проходила мимо…

— Да, вы раньше дружили… — официально ответила женщина и обратилась к дочери: — А ты иди на кухню! Быстро!

Наташа украдкой подмигнула Лизе и вышла. Женщина немного поколебалась на пороге, Лизе показалось, что она хочет ей что-то сказать… Но та развернулась и прикрыла за собой дверь. Вскоре на кухне послышалась громкая перебранка: мать что-то высказывала дочери, та визгливо отвечала, почти срываясь в истерику. Лиза страшно злилась на себя, что отдала ей часы. Сейчас она с удовольствием ушла бы и подождала Наташу во дворе. Она ненавидела семейные ссоры, особенно не переносила, когда при ней разбирались посторонние члены семейства. Это всегда казалось ей чем-то диким и невежественным. «Они как будто призывают меня в свидетели, — думала она, прохаживаясь по комнате, прислушиваясь к отзвукам скандала. — А мне нечего им сказать. Только бы Наташку выпустили из дома! Только бы выпустили!»

Наташа вернулась минут через пятнадцать, когда Лиза уже совсем извелась. Она объяснила:

— Задали мне за посуду… Мать совсем очумела, всегда посуду мыла сама. Пришлось мыть. — Она с огорчением посмотрела на свой маникюр и пожаловалась: — Лак уже сходит, ты только посмотри! Раньше неделями держался… Я за этот лак восемьдесят тысяч отдала! И в нем посуду мыть?!

— Но ведь у твоей матери тоже маникюр, — заметила ей Лиза. — И она, кроме того, работает.

— А, не читай мне морали, ладно? — злобно огрызнулась та и полезла в шкаф. — Мы уходим. Она успокоилась немножко, я сказала, что иду к тебе в гости. Ты должна будешь подтвердить.

Но подтверждать ничего не пришлось — они ушли беспрепятственно. Мать Наташи больше не показалась. Наташа набросила на себя коротенький лаковый плащ, застегнула тяжелые туфли из черной лаковой кожи, часы сунула в крохотную сумочку. На лестнице пожаловалась Лизе:

— Квадратный каблук уже отходит, мне нужна шпилька, в Париже все давно на шпильках… А мать на новые ботинки не разоряется.

— Да, трудно тебе приходится, — иронически посочувствовала ей Лиза, но та восприняла ее слова всерьез и тяжко вздохнула в ответ.

Девушки спустились в метро и проехали несколько станций от центра. Вышли на «Владыкино», и Наташа уверенно повернула во дворы, заросшие зеленью. Лиза уже запыхалась, когда подруга остановилась возле серого пятиэтажного дома и сказала:

— Это здесь.

— Ты уверена, что она дома? — почему-то шепотом спросила ее Лиза.

Наташа кивнула и заявила:

— Я пойду туда одна. Ты меня подожди тут, во дворике. Вон лавочки.

— С ума сошла? — возмутилась Лиза и твердо сказала: — Либо я иду с тобой, либо ты никуда не пойдешь. Отдавай тогда часы!

— Да ты что… — попробовала успокоить ее подруга. — Не веришь мне?!

— Я тебе верю, — сказала Лиза, хотя ни капельки не сомневалась, что та решила ее обмануть. Конечно, украсть часы Наташа не могла, но скрыть от нее настоящую цену — это было вполне в ее духе. — Просто я тоже хочу познакомиться с этой девушкой. Она мне тоже пригодится. Не стану же я каждый раз обращаться к тебе, когда мне понадобится продать что-то!

Наташа фыркнула, и Лиза поняла, что как раз на это она и рассчитывала — быть посредником между Лизой и покупательницей.

— Ладно, — заявила, поколебавшись, — пойдем вместе. Но предупреждаю, она не любит посторонних…

— Засветиться боится? — уточнила Лиза, входя вслед за Наташей в подъезд.

— Наверное, — шепотом сказала та. — И еще ей неприятно, что ее видят в кресле… Стесняется, конечно.

Они поднялись на третий этаж. В доме не было лифта, и Лиза поняла, почему калека не может покидать квартиру. Наташа резко позвонила у двери, обитой красноватой кожей. Они подождали, в квартире было тихо.

— Она дома, — тихо заверила ее Наташа и позвонила еще раз.

Внезапно дверь открылась. Видимо, хозяйка квартиры с самого начала подъехала к двери и только прислушивалась к звукам в подъезде. Лиза увидела девушку в кресле на колесах. В коридоре было темновато, и она не смогла рассмотреть ее как следует. Девушка кивнула Наташе, вопросительно посмотрела на Лизу. Наташа поспешила объяснить:

— Это моя подруга. Мы к тебе по делу…

— Входите, — сказала хозяйка, рывками повернула колеса назад и откатилась в глубь коридора. Маневрируя, она въехала в комнату. Наташа заперла дверь, накинула цепочку и, не сняв туфель, прошла туда же. Лиза следовала за ней.

Они оказались в единственной комнате этой тесной квартирки. Лизу сразу поразила грязь — на мебели лежал слой пыли недельной давности, на полу валялись бумажки, перья из подушек, кровать была не застелена, на столе — посуда, видимо, с обеда… Хозяйка покрутилась со своим креслом у стола, поставила его против света и наконец успокоилась. Наташа, не присаживаясь, заговорила:

— Это Лиза. У нее есть одна штука для продажи.

Хозяйка кивнула, и Наташа вложила ей в руки часы. Пока та рассматривала их, Лиза не отрываясь глядела на нее. Впечатление она производила запущенное, видно было, что девушка давно перестала следить за собой. Рыжевато-русые волосы были небрежно причесаны и схвачены заколкой на макушке, цвет лица — бледно-свинцовый, щеки круглые, дряблые, белесые ресницы не накрашены… Раздавшееся от неподвижности тело скрывал рыжий теплый халат. Лиза обратила внимание на ее ноги. Ноги как ноги, даже неплохой формы… Два-три занятия аэробикой — и они могли бы привлекать внимание. Но эти ноги были странно неподвижны, висели, как посторонние предметы, обутые в толстые шерстяные носки, заштопанные нитками другого цвета. Лиза почему-то засомневалась, что у такой особы могут быть деньги, достаточные, чтобы купить часы, но та вдруг подняла голову и без предисловий спросила:

— Когда деньги нужны?

— Сейчас бы… — обрадованно откликнулась Наташа.

— Я хозяйку спрашиваю, — резко ответила девушка и посмотрела на Лизу. Та пожала плечами и осторожно ответила:

— Мне, правда, лучше поскорее…

— Любочка, мы на мели, — снова вмешалась Наташа. — Ты бы так выручила, так выручила!

— Значит, сейчас… — пробормотала та и снова отрывисто спросила: — Сколько просишь?

— А сколько вы дадите? — поинтересовалась Лиза и услышала за спиной шипение Наташи — она явно была недовольна тем, как Лиза торгуется. Люба пристально посмотрела на нее и сказала:

— Два лимона дам, если сейчас. Иначе будешь ждать.

— Я не могу ждать. Лучше сейчас.

Наташа снова выступила вперед:

— Любочка, часы ведь шикарные…. Ты хоть пятьсот баксов дай! Ты посмотри — бриллианты! Это же такая вещь!

— На. — Люба протянула ей коробочку обратно, и Наташа умолкла. А Люба кивнула Лизе, уточнила цену и выехала из комнаты, спрятав часы в карман халата. Наташа толкнула Лизу в бок острым локтем:

— Дура! С ней надо торговаться! За четыреста баксов продать такую вещь! С ума сошла?! Дай я поторгуюсь, она прибавит!

— Помолчи ты… — бросила ей Лиза. Хозяйка квартиры производила на нее тяжелое впечатление. Эти ноги, это хмурое лицо и особенно этот взгляд. Он лишал Лизу воли, она согласилась бы с любой ценой, которую назвала бы Люба. Лиза чувствовала что-то вроде угрызений совести за то, что она-то здорова, у нее стройные длинные ноги, ухоженный вид, на нее обращают внимание мужчины… Все собственные несчастья показались ей пустяками по сравнению с такой судьбой — лишиться подвижности, свободы выйти на улицу, утратить женскую привлекательность… Она шепотом спросила Наташу, которая все еще была вне себя:

— Давно это с ней?

— Что? — не поняла та и, когда до нее дошло, прошептала, оглядываясь на дверь: — По-моему, года три… Она мне как-то сказала, что попала в катастрофу. Я подробностей не знаю, можешь сама у нее спросить.

— Ты что?

— А что? — невинно удивилась Наташа.

— Такое спрашивать… Она обидится. — Лиза задумалась, прикрыла глаза. Ее мучило какое-то воспоминание, но она никак не могла понять, какое именно. В это время в комнату вернулась хозяйка. Она подкатилась к Лизе и протянула ей несколько сложенных долларовых бумажек:

— Четыреста.

— Спасибо, — сказала Лиза и положила деньги в сумочку. Наташа проводила их завистливым и отчаянным взглядом. Лиза почему-то не могла отвести глаз от хозяйки и вдруг тихо спросила:

— Скажите, мы никогда с вами не встречались?

— Не знаю, — равнодушно ответила та. — Я вас не помню, может, и встречались.

Но когда она произнесла эти слова, Лиза уже была уверена в своей правоте. Она настойчиво повторила:

— Люба, вы знаете такого парня, Олега? Он жил рядом с Покровским бульваром.

Да, это была она! Теперь Лиза узнавала ее, узнала ее манеру говорить, лицо, даже ноги… Тогда, в тот вечер, на ней было очень короткое платье, даже короче, чем носила Наташа, и ноги — стройные, мускулистые — прямо бросались в глаза. Но Люба все качала головой и повторяла:

— Я вас не помню, может, и встречались…

— Но там вы бывали?

Наташа вмешалась, потянула Лизу за рукав, обратилась к хозяйке:

— Любочка, а ты не купишь у меня вечернее платье? Шикарное платье, отдала тысячу баксов.

— Нет, не возьму, — ответила та, не сводя глаз с Лизы. — Зачем оно мне… Меха я бы купила.

— Да у меня больше нет!

— Ну, и у меня ничего нет, — отрезала Люба и отвернулась.

Лиза поняла, что пора уходить. Она попрощалась, вышла из комнаты. У двери ее настигла Наташа. Она открыла замок, и девушки вышли на лестницу. Лиза быстро спускалась, Наташа за ней не поспевала, торопливо стучала увесистыми каблуками, хваталась за перила… Уже на улице она остановила Лизу:

— Слушай, дай мне взаймы долларов сто!

— Ты что? — Лиза, не останавливаясь, шла к метро. Наташа бежала следом.

— Ну, не будь свиньей, фиг бы ты продала часы, если бы не я! Лиза! Ну, займи сто баксов! Я в таком положении!

— Слушай, тебя хоть мать кормит, а меня кто?! — огрызнулась Лиза. — Ты хоть понимаешь, что мне жрать нечего?! Отстань!

— Ну, ты сволочь! — со слезами проговорила подруга, отстав на полшага. — Я не думала, что ты такая сволочь! Я же тебя предупреждала — мне нужны деньги!

— Мне нужнее!

— Иди ты в… — Наташа остановилась, вытащила сигареты, закурила и крикнула в спину уходящей Лизе: — Думаешь, я ни хера не поняла?! Это ты ее подставила!

— Что? — Лиза побледнела, остановилась. Наташа, сощурив злые глаза, кричала:

— Любка знала Олега, знала! Она у него бывала с одним типом, мне говорили! Я и на Любку-то вышла через дружков Олега, поняла?!

— Не ори так… — Лиза быстро подошла к подруге вплотную, взяла ее за рукав, посмотрела прямо в бешеные глаза. — Говори нормально, на нас уже смотрят. Значит, ты сразу поняла, к кому меня ведешь?

— Ясное дело… — Наташа шумно отдувалась, злоба ее переполняла.

— А почему меня не предупредила?

— А зачем тебе? — Наташа вырвала руку, сделала затяжку и бросила сигарету прочь. — Идиотка, так продешевила! И еще знакомиться начала! Думаешь, она тебя не узнала?!

— Узнала?!

— Конечно! Это же из-за тебя Олег их всех выставил, из-за тебя они расколотились в машине… Думаешь, она тебя забыла?

Лиза почувствовала дурноту. Ей случалось иногда подумать, что стало с той, уцелевшей в катастрофе девушкой, но она никогда не предполагала, что ей доведется встретиться с нею глаза в глаза. Для этого нужна была глупая случайность, на которую она не рассчитывала. Прошлое надвинулось на нее, все, о чем она надеялась забыть, бросилось ей в лицо горячей кровью… Она едва устояла на ногах. Наташа испугалась, спросила уже потише:

— Что с тобой? Тебе плохо?

Лиза мотнула головой, достала одну бумажку в сто долларов, протянула ей. Подруга взяла, быстро спрятала, заговорила уже совсем дружеским тоном:

— Поедем в центр, посидим в кафе, а? Сто лет тебя не видела! Да не стой ты как мертвая, бог с ней, с Любкой! Сама виновата — села в машину с пьяным… Пойдем, пойдем.

И снова, как бывало раньше, Лиза покорно двинулась следом за ней. Наташа весело шла, поигрывая подвижным задком, оживленно щебетала, помахивала сумочкой, в которой уносила заветную бумажку. Через полчаса они уже сидели в одном из тех маленьких кафе рядом с Тверской, где любили бывать раньше, и Наташа томно заказывала коньяк, кофе, блинчики с черной икрой. Лиза даже не пыталась выяснить, кто будет платить, сидела, уткнув подбородок в сложенные ладони, тупо смотрела перед собой. Коньяк выпила залпом, как водку, к блинчикам не притронулась, силы нашлись только на то, чтобы закурить и стряхивать пепел с сигареты. Наташа болтала, вертела головой и вдруг обрадовалась:

— Лизка, смотри! Это классный мужик, я его знаю!

Она состроила кому-то глазки, но Лиза даже не повернулась в ту сторону. У нее было только одно желание — чтобы Наташа замолчала, убралась отсюда, чтобы ее оставили в покое… Наташа повертелась еще и встала:

— Пойду поздороваюсь! Он меня узнал, улыбается уже… Не обидишься?

— Иди… — прошептала Лиза, не вникая в смысл ее слов. Теперь она одна сидела за столиком, курила, ждала, когда остынет кофе… Вспомнилось все, что было три года назад, и вспомнилось так ярко, что действительность поблекла, стала нереальной, почти исчезла… Не было больше ни трупа в кабинете Олега, ни ворованных часов, ни ломбарда, ни голодного лета, не было продавленного дивана, на котором она пролила море слез, не было изношенного лица Наташи, мертвых ног рыжеватой девушки… Не было даже ее самой, не было той Лизы, которая тупо глядела в одну точку, моргая от сигаретного дыма, и думала, что жизнь ее сломана. Она снова увидела себя три года назад — увидела, как видят в кино актрису в роли молодой счастливой девушки. На актрисе было белое платье, у нее сияли голубые яркие глаза, светилось лицо, потому что рядом был актер в роли неотразимого героя-любовника. Они танцевали обнявшись, почти слившись друг с другом, пела Патрисия Каас, за окном шумел вечерний город, и в квартире уже не осталось никого, совсем никого, кроме них двоих…

Лиза стряхнула пепел, отпила кофе, огляделась по сторонам. Наташи в кафе уже не было — видимо, ушла с «классным мужиком». «Так и есть, мне платить за все, что она выпила и сожрала… — поняла Лиза. — Вот стерва!» Она решила уйти и поискала взглядом официанта, чтобы рассчитаться. Но вместо официанта увидела другое лицо, которое привлекло ее внимание. «Сегодня день больших случайностей, — сказала она про себя, видя, как парень приближается к ее столику. — Не слишком ли их много?»

Парень оглядывался по сторонам. «На мели, говорил, а забрел в дорогое кафе, — отметила она. — Что он озирается? Меня, что ли, ищет?» Он встретил ее взгляд, сощурился, и она вдруг поняла, что парень близорук. Но ее он узнал, она была уверена — лицо вдруг изменилось, в глазах почему-то появился испуг. Лиза с интересом смотрела на него, а он, застыв, стоял перед ней столбом, хотя сперва явно собирался пройти дальше. Он и прошел бы к другому столу, если бы она ему не кивнула. Этот простой жест — знак, что она его узнала, поверг его в совершенную растерянность. Лизе стало смешно, она улыбнулась. Парень нерешительно огляделся, отодвинул стул от ее столика и уселся, зацепив ногой ножку стола, так что кофе перед Лизой заколыхался в чашке и пролился на скатерть.

— Ну, привет, — сказала она, чтобы привести его в чувство. — Здорово шутит судьба!

Глава 6

Он не приехал. Можно было придумать для себя какое угодно объяснение, но он не приехал. Анна сидела на кухне, за накрытым столом, и методично, тщательно рвала на тысячу кусочков бумажную салфетку. Стол был накрыт на троих — три глубокие тарелки для супа, три ложки, три салфетки, шесть кусочков хлеба в плетеной сухарнице, солонка, перечница… Все приборы были чистые, только что из мойки, и никто не попросил ее налить супа, никто не притронулся к хлебу, никто не взял в руки ложку… Анна покончила с одной салфеткой и взялась за другую. В голове у нее было пусто и тихо, как и во всей большой квартире. Ей всегда нравилась эта квартира, но теперь она сводила ее с ума своей величиной, тишиной, высокими гулкими комнатами…

Зашаркали тапочки, на кухне появилась дочь. Анна изумленно посмотрела на нее. Она совсем забыла, что в доме есть кто-то еще. Накрыла на стол, но не пригласила ее поужинать. Забыла все на свете, кроме слов Олега «дождись меня». И вот она ждала, ждала, что было сил, но пока напрасно.

— Мама, ты плачешь? — тихо спросила девочка, вглядываясь в лицо матери.

Анна провела рукой по лицу. Рука стала влажной. Разве она плакала? Дочь ждала ответа, и пришлось открыть рот и сказать:

— Ничего подобного. — Еще одно усилие, еще одна фраза: — Есть будешь?

Девочка согласилась. Конечно, у нее с утра маковой росинки во рту не было. Обедать она отказалась. Сама Анна не чувствовала голода, уже ничего не чувствовала. Очень трудно было встать, подойти к плите, поставить разогревать суп. Алиса уселась за стол, сидела тихо, не отрывая глаз от матери.

— Второе будешь? — механически спросила ее Анна. Она кивнула. Анна поставила греть жаркое, посмотрела в раковину. Очищенная и забытая там картошка валялась жалкой кучкой и уже вся потемнела. Анна выбросила ее в помойное ведро, достала из корзины новую, принялась чистить. Очистила три клубня, показала издали Алисе:

— Тебе хватит?

Та кивнула, сглотнула слюну и нерешительно спросила:

— А ты не будешь есть?

— Нет.

— Мам… — Слова девочки падали в пустоту, Анна переставала их слышать почти сразу, как только они срывались с губ дочери. — Мам, да не переживай ты так… Из-за него? Да?

— Какую чепуху ты говоришь. — Анна промыла клубни, уложила их в кастрюльку, залила водой, поставила на плиту. — Суп горячий. Ешь.

Алиса сидела с ложкой над полной тарелкой, вяло хлебала, ковыряла хлеб. В другое время Анна непременно сделала бы ей выговор за такое поведение за столом: «Есть надо бесшумно, не ныряй к тарелке, надо подносить ложку ко рту, а не рот к ложке, не кроши хлеб, отламывай его маленькими кусочками…» Но сейчас ей было совершенно безразлично, как ест Алиса. А девочка явно старалась привлечь к себе внимание, ведь есть правильно она умела не хуже Анны. Словно из духа противоречия, она чавкала все громче, и от этого звука Анна наконец очнулась.

— Чем ты там занимаешься? Неужели нельзя есть тихо?

Эти слова прозвучали раздраженно, девочка втянула голову в плечи, словно ее собирались ударить. В Анне внезапно проснулась острая жалость. Это движение появилось у дочери после развода, после того, как они стали жить в этой квартире с Олегом. Почему? Ведь Олег никогда не кричал на нее и уж тем более не бил… Напротив — дарил игрушки, подвозил в школу, приглашал как-то в зоопарк. Алиса тогда отказалась наотрез. Почему? Откуда эта прибитость, откуда приниженность, откуда этот недетский дымчатый взгляд, скрывающий затаенные чувства — тоже совсем не детские? Она сделала над собой усилие и почти ласково сказала:

— Ты уж прости, что я не пустила тебя погулять… Весь день дома сидеть скучно, я понимаю… Может, телевизор посмотришь?

— Нет, там одна чепуха, — мрачно ответила девочка.

— Да? Ты так думаешь? — Для Анны такой ответ был неожиданностью. Сотрудницы на работе часто рассказывали, что их дети обожают смотреть сериалы, игры, прочие дешевые программы… Как же она не замечала, что ее дочь совсем не интересуется чем-то подобным? И что это значит? Может быть, стоит говорить с ней уже не как с ребенком, наивным и неразвитым, может быть, девочка страдает от такого отношения к себе? Она совсем перестала заниматься дочерью и снова упрекнула себя за это. Упрекнула и дала слово, что как только все наладится, обязательно поговорит с дочерью по душам. Обязательно! Как только вернется Олег…

Зазвонил телефон. Он молчал весь день, даже те «молчаливые» звонки не повторялись. Анна выбежала из кухни, взяла трубку. Ей ответил какой-то мужчина.

— Олег дома? — спросил он, не поздоровавшись, не представившись.

Анна ответила в таком же резком тоне:

— Его нет.

— А где он? — продолжал тот.

Анне совсем не нравился этот тон, и она потребовала:

— Скажите, кто его спрашивает?

— Это не важно, — ответил мужчина. — Я вас спрашиваю, где он.

— Кто вы? — повторяла она, ослабев от страха. Нет, этот голос отнюдь не придал ей бодрости, она вся так и тряслась. — Кто говорит?

Мужчина помолчал и внезапно повесил трубку. «Какой кошмар… — думала она, слушая гудки. — Какой кошмар! Совершенно хамский тон, уголовный тип… Кто это? Приятель Олега? Что у него может быть общего с таким типом? Почему он не стал говорить дальше? Не представился?» Ей вспомнились предупреждения Олега по телефону — никуда не выходить, никому не открывать. Теперь они приобрели еще более зловещий смысл. Она была уверена, что он во что-то ввязался и этот звонок непосредственно связан с тем, что он до сих пор не приехал. Анна опустилась на стул рядом с телефоном, продолжая держать трубку в руке. Она боялась ее положить, боялась, что снова раздастся звонок, снова появится чей-то голос… «Я с ума схожу, — сказала она себе. — Ведь мне может позвонить Олег. Так нельзя! Положи трубку!» И она сделала это — осторожно, с опаской. Телефон повел себя хорошо — он молчал. Даже если этот мужчина был опасен, снова звонить он не собирался.

Алиса выглянула из кухни.

— Мам, я уже поела, — сообщила она. — Можно погулять?

Анна взглянула на часы, и только сейчас поняла, сколько часов находится в страшном нервном напряжении. Немудрено, что она так устала, так вымоталась, хотя все время сидела в квартире.

— Ты с ума сошла… — бессильно ответила она. — Половина девятого! Нет, гулять ты не пойдешь.

— Ну мам! — Алиса умоляла, ее голос звучал отчаянно. Анна с изумлением слушала ее. Никогда, даже до развода, Алиса не просила ничего таким тоном. Всегда была сдержанной девочкой, не приученной клянчить, не повышающей голос на родителей. А теперь она ныла, как пятилетняя:

— Мама! Ну прошу тебя! Ну пожалуйста! Ну мам!

— Да что это такое?! — взорвалась Анна. — Зачем тебе гулять в такой час?! И почему это, скажи пожалуйста, ты вдруг захотела гулять здесь? Кажется, раньше такого не было?

Алиса потопталась в коридоре, тяжко вздохнула, исчезла в своей комнате. Анна посидела еще у телефона, поняла, что тот тип перезванивать не будет, заставила себя встать, прошла в столовую. Уселась на диван, но телевизор включать не стала. Она ничего не смогла бы воспринять, а кроме того, боялась не услышать сразу звонок. Сидела в сумерках, ломала пальцы — старая привычка, от которой она отучилась еще в школе, но которая иногда появлялась у нее, если она не следила за собой. На столе валялась пачка сигарет — распечатанная. Она открыла ее, увидела несколько штук, машинально вытащила одну. Поискала спички — они нашлись тут же, на столе. Отметила про себя, что это не те сигареты, которые любил Олег. Он курил «Мальборо-Лайт», а это были «ЛМ». Закурила. Резкий вкус табака ободрал горло, она закашлялась, потушила сигарету. Курить она начала понемногу уже после развода и сама не знала, почему стала поддаваться этой привычке. Чаще всего потому, что больше ничего не могла сделать.

«Где он может быть? — Этот вопрос сверлил ее второй день, но теперь она велела себе сосредоточиться и подумать трезво. — Он уехал по делам, но дела не могли его задержать на всю ночь. Значит, он кого-то встретил… Или, наоборот, от кого-то прятался. Отсюда невозможность позвонить мне, ведь он обязательно позвонил бы, если бы мог. И поэтому он не мог говорить откровенно по телефону. Да, когда он звонил мне, то боялся, теперь я понимаю! Боже мой, но где он сейчас? Снова спрятался? Или… С ним что-то случилось?» Анна удерживала себя от естественного движения — позвонить в милицию, заявить о пропаже… Это она оставила напоследок. Ведь Олег позвонил ей тогда, когда она уже на это не рассчитывала. Значит, может позвонить еще раз. А может быть, он уже едет домой. Да, так и есть, она скоро его увидит…

Звонок в дверь! Анна сорвалась с места, выбежала в коридор, дрожащими руками принялась открывать замки… Оставалось только сдвинуть один рычажок, чтобы впустить его в квартиру, как вдруг она застыла. Такое простое действие вдруг стало очень сложным. Она заставила себя отлепить пальцы от замка. За дверью было тихо, да, очень тихо. Олег никогда не вел себя так тихо. Никогда. Он обычно говорил «Добрый вечер!» еще через дверь, пока она отпирала ему. Тот, кто стоял там сейчас, молчал. И она молчала. «У Олега были ключи… — пронеслось у нее в голове. — Он открыл бы сам. Вот я и остановилась, а тот ничего не говорит. Олег спросил бы: «Что ты там возишься?» Это не он». Эти мысли заняли полсекунды, не больше. Потом Анна пригнулась к двери, негромко спросила:

— Кто там?

Молчание. Хуже быть не может. Там просто молчат. Анна рванула верхний замок, заперла его, закрыла до конца нижний… Теперь засов. Засов отмычкой не откроешь. Нет, ничего страшнее с ней никогда не случалось. Покончив с дверью, она снова спросила, на этот раз посмелее и погромче:

— Кто там?

На этот раз за дверью послышалось какое-то шевеление и мужской голос спросил:

— Олег дома?

Она похолодела. В этот миг до нее наконец дошло, что этот человек знал код их квартиры. Конечно, знал, раз открыл дверь подъезда. Откуда знал? Анна поймала себя на несообразительности — если этот человек набирал код их квартиры, тогда в квартире должен был прозвучать сигнал. Коротенькое пиканье домофона, которое свидетельствовало о том, что кто-то возвращается домой. А этого сигнала не было. Анна уже ничего не понимала.

— Его нет, — ответила она через дверь.

— Вы мне не откроете? — спросил тот.

— Нет. — Она с трепетом ожидала ответа. Что может сказать человек, которому отказались отпереть дверь? Все зависит от того, что это за человек. Вот сейчас она все поймет.

— Вы одна дома? — спросил он. Вопрос был ужасный. Анна не знала, что ответить. «Одна», — тогда он может взломать дверь, и… Она и Алиса — что они смогут сделать? А если он еще не один? Соврать, что дома десять мужиков? Слесарь? Участковый? Олег? Все это так легко проверить… А последнее вообще исключено. Во всяком случае, он хочет узнать, кто дома. Только и всего.

— Я одна, — ответила она, едва справляясь с дрожью в голосе. — А зачем вам это? Предупреждаю, квартира на сигнализации, стоит мне позвонить…

Она врала, никакой сигнализации не было, Олег все добирался поставить, но это сейчас было слишком дорогое удовольствие для него. А она не видела в этом необходимости. Чего бы она сейчас не отдала за такую вещь! А так — она боялась даже отойти от двери. Дверь железная, но что толку? Взламывают ведь не дверь, а замки… А сколько времени нужно профессионалу, чтобы открыть замки? Но ведь есть еще и засов… Она почувствовала себя немного уверенней — насколько это вообще возможно, когда за дверью стоит нежеланный гость, и сказала:

— Олега нет, я ведь вам объяснила. Если хотите увидеть его, сперва позвоните, его трудно застать.

— Это я уже понял, — ответил тот. — Откройте, я хочу сам убедиться, что его нет.

— Я еще не сошла с ума, — жестко сказала Анна. — Я вас не знаю.

— Зато я вас знаю. И вашу дочку тоже, — послышалось в ответ.

На этот раз он попал в цель: Анна испугалась так, что по сравнению с этим все показалось чепухой. К горлу подступила тошнота. Она оглянулась, ей послышался какой-то шорох за спиной. Иллюзия — никого в коридоре не было. Она приблизила губы к самой двери и тихо, но отчетливо произнесла:

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что сказал, — ответил мужчина. Судя по голосу, он начинал нервничать. — Я хотел сказать, что ваш муж не слишком-то думает о своих близких.

— Кто вы? — повторила она свой главный вопрос, и на этот раз мужчина ответил более или менее вразумительно:

— Его партнер по одному бизнесу. Не бойтесь, я вам ничего не сделаю. Откройте! Я вас прошу, не говорить же нам вот так, через дверь.

— Вы что-то знаете о нем? — спросила она. Рука легла на замок, но скорее затем, чтобы прижать его, а не для того, чтобы открыть.

— То есть?

— Я вас спрашиваю — не знаете ли вы, что с ним случилось? Если вы его знакомый…

— Не понимаю… — совсем уже нервно отозвался он. — А что случилось?

Анна поколебалась — говорить ему или нет? И решила сказать. Во всяком случае, он поймет, что Олега дома нет, а ведь он пришел к нему.

— Он пропал, — сказала она, решив, однако, скрыть его звонок. Этот человек не мог о нем знать. — Он пропал уже два дня назад. Я ничего о нем не знаю. Я в ужасном положении, поверьте!

Он молчал. «Верит или не верит? — отчаянно думала она. — Достаточно ли я убедительно говорю?»

— Я все ждала звонка, но он мне не позвонил… — срывающимся голосом продолжала она. — Я уже чего только не передумала! Я боюсь за него… И вот приходите вы и требуете Олега…

Мужчина наконец подал признаки жизни. Он потоптался за дверью, посопел — Анна прислушивалась что было сил… И сказал:

— Вам все же лучше открыть.

— Да вы что, не слышали? Его здесь нет!

— Вот я и посмотрю, есть он или нет, — сообщил мужчина. — Если нет, я уйду.

— Я не открою. Я пока не рехнулась! — резко ответила Анна. — Уходите. Я вызову милицию! Как вы вообще вошли в подъезд?!

— Олег сам мне дал код.

— Врете! — Она больше не сдерживалась. — Я не слышала сигнала! Вы не набирали наш код!

— Правильно, умница, — ответил он таким издевательским тоном, что она поняла — всякая дипломатия окончена. — Я не набирал код. Дверь была открыта.

И в самом деле — она совсем забыла, что в подъезде многие квартиры ремонтируются, рабочие толпами ходят туда-сюда и часто железная дверь внизу подпирается каким-нибудь ящиком, чтобы не набирать каждый раз код. Все в этот день играло против нее.

— Послушайте… — Она пыталась собраться с мыслями и одновременно прикидывала, успеет ли приехать милиция, пока тот сломает дверь. — Послушайте, его нет здесь! Можете мне верить!

Ответа не было. Она слушала, прижимаясь ухом к холодной двери. Ответа не было. Так она простояла минуту. Еще раз окликнула его, еще послушала… Теперь она была уверена, что он ушел.

Проклиная себя, она бросилась в столовую, распахнула окно, высунулась почти по пояс, надеясь увидеть, как мужчина выходит из подъезда. Но перед подъездом было пусто, пусто было во всем переулке. Вечером тут часто нельзя было встретить ни одного прохожего. Она опоздала — он ее обманул. Ушел так, чтобы не дать ей возможности узнать его потом.

Анна опустилась на диван, закрыла глаза, посидела, тесно сжав колени, чтобы унять дрожь в ногах. Открыв глаза, она увидела Алису. От неожиданности Анна даже вскрикнула. Девочка сделала шаг назад, испугавшись ее дикого взгляда, потом осторожно подошла, села рядом с матерью.

— Мам, кто это был? — спросила она.

— О ком это ты?

— Ну, тот мужик в сером плаще, который только что вышел?

Слова дочери произвели эффект разорвавшейся бомбы. Да, Анна все время помнила о ней, когда пререкалась с тем типом через дверь, только за дочь и боялась, но у нее даже не возникло мысли, что девочка может что-то увидеть или услышать.

— Как?! — воскликнула Анна, схватила дочь за худенькие плечи, притянула к себе. Лицо девочки запрокинулось, она смотрела на мать своим загадочным взглядом, молча изучала ее испуганные глаза. Анна почувствовала себя неуютно, отпустила дочь, попыталась придать лицу веселое выражение.

— Ты разглядела того человека? — спросила она.

— Да, — кивнула девочка. — Это с ним ты говорила?

— А что ты слышала?

— Ничего, я не подслушиваю, — отодвинулась девочка. — Я никогда не подслушиваю.

«И слава богу! — подумала Анна. — Я сегодня точно не усну, а если сюда впутается еще и ребенок…»

— Я его видела, потому что смотрела в окно, — пояснила девочка. — Мне просто было грустно, а когда мне грустно, я всегда смотрю в окно. Правда, почти никого не вижу. А он вышел от нас, когда ты как раз отошла от двери. Я слышала твои шаги.

— А почему тебе было грустно? — спросила Анна, чтобы прийти в себя.

Девочка поджала губы и очень серьезно ответила:

— Мне часто бывает грустно. Не знаю почему. Хочешь, я расскажу тебе, как он выглядит?

— Конечно! Ты его так хорошо рассмотрела? Ведь на улице темно.

— Но как раз за минуту перед его выходом зажегся фонарь, — снисходительно сказала девочка. — Так что его было видно очень хорошо. Он невысокий, толстый, в сером длинном плаще, ходит как медведь…

— Косолапит?

— Нет… — Девочка мучительно искала нужное слово. Анна помогала ей:

— Неуклюжий? Ходит вперевалочку? Тяжело ступает?

— Вот-вот, ходит вперевалочку! — обрадовалась девочка. — Такой смешной… И еще он немножко лысый.

Она постучала пальцем по своей макушке, показывая, где у мужчины лысина. Этого было достаточно. Анна знала этого человека. Она вздохнула, откинулась на спинку дивана. Потрепала девочку по голове, та потянулась к ней, как котенок, в поисках ласки.

— Ты молодец… Иди спать.

Алиса явно не ожидала последних слов, застыла, выпрямилась, лицо снова стало замкнутым, совсем недетским. И Анна опять подумала, не слишком ли редко она находит время для дочери. Но сейчас точно было не то время, чтобы играть и разговаривать по душам с Алисой. Она повторила, ласково улыбаясь:

— Иди спать, малышка моя. Не бойся, он больше не придет.

— Я-то ничего не боюсь. — Девочка встала, сделала несколько шагов к двери. — А вот ты боишься, мама.

С этими словами она вышла в коридор. Анна вздохнула и снова закрыла глаза. Да, она знала этого мужчину. Конечно, она не узнала его по голосу, потому что никогда с ним не разговаривала. Но зато видела, как он пару раз приходил к Олегу. Олег после этих визитов был сам не свой, ходил хмурый и вскоре заводил разговор о Германии. Ненавистный разговор! Этот человек был кредитором. Конечно, он ей не поверил, решил, что Олег просто не желает с ним разговаривать. И днем тоже звонил он. Она теперь узнавала его голос. Но кто делал такие странные звонки — еще раньше, в обеденное время? Звонил и молчал… И где, в конце концов, Олег?! Прячется от кредиторов? Но раньше он не прятался, выходил к ним навстречу, правда, без особой охоты… Теперь она была уверена, что Олег спрятался. Объяснились и его слова о том, чтобы она никого не впускала в квартиру. Видимо, положение сильно обострилось. Пусть он только вернется, и она даст ему другой ответ, если он заговорит о Германии! В конце концов, ей ничего не нужно, только бы быть рядом с ним… Анна потерла висок, голова разболелась, глаза так и жгло. «Мне нужно несколько часов хорошего сна, — подумала она. — Но как я могу спать? Тот мужик может вернуться, и я не могу допустить, чтобы он застал меня врасплох. И Олег… Боже мой, я не могу так больше! Пусть он хотя бы позвонит!»

Она встала, прошла на кухню, поставила чайник. Потом зашла в детскую посмотреть, спит ли Алиса. Та лежала в постели с открытыми глазами. Анна не включала света, но комната была освещена уличным фонарем, который висел как раз на уровне окна. Она подошла к окну, задернула плотные шторы, в комнате стало темно.

— Почему ты не спишь? — спросила она, подходя к постели и нагибаясь над дочерью. — Что с тобой?

— Знаешь… — тихо ответила девочка. — У того мужчины черная блестящая машина.

— Машина?

— Да, он прошел к ней, она стояла в конце переулка, совсем рядом с бульваром. Я не стала смотреть дальше, но знаю, что он туда сел. Я сразу пошла к тебе.

— Умница, мне бы твою наблюдательность! — похвалила ее Анна. — Марку ты, конечно, не разобрала?

— Нет. Но если я опять ее увижу, я узнаю, — уверенно ответила девочка. — Мама, а я завтра пойду в школу?

Анна не нашлась с ответом. Ей вспомнились слова Олега — ни шагу из дому. Относилось ли это только к ней или к девочке тоже? Она стояла, размышляя об этом, и в конце концов ответила:

— Утром будет видно. А пока спи!

Она сделала шаг, чтобы уйти, но девочка схватила ее за руку и резко села на постели. Анна не видела ее лица, но ощущала сильное возбуждение — оно передавалось ей через горячую цепкую ручку.

— Мама, мы не можем выйти из дома, когда хотим? — спросила девочка. — Правда?

— Да почему ты так считаешь? — возразила Анна, пытаясь придумать какую-то ложь.

Но дочь ее опередила. Она произнесла тоном, не терпящим возражений:

— Мы под арестом. Это дураку понятно.

— Алиса! — строго оборвала ее мать и вырвала руку. — Если ты сейчас же не ляжешь…

Но эта угроза ничуть не испугала девочку. Она уселась поудобнее, обхватила руками согнутые в коленях ноги и уткнулась в них подбородком. Вся ее поза выражала крайнее упрямство, и Анна снова поразилась — как изменилась девочка! Раньше она была такой послушной, легко управляемой! И все за последние несколько месяцев… Теперь рядом с Анной живет совершенно неизвестный ей человек и, похоже, почти взрослый… Она растерялась. Постояла еще рядом с постелью, потом тихо вышла. Ей нечего было сказать дочери.

Прошло еще два часа — пустых и все же таких наполненных! Наполненных страхом, усталостью, сомнениями и бесполезным ожиданием. Ни одного звонка — ни по телефону, ни в дверь, никаких шагов в подъезде, а в переулке — всего пара случайных прохожих… Анна стояла у окна, у двери, у телефона, у плиты, наливала себе чай, смывала свой макияж, от которого уже не осталось почти ничего, и медленно сходила с ума. В конце концов она прилегла в столовой на диване, не постелив белья, не подложив даже подушку под голову. Она думала, что ни за что не уснет, но как только ее голова коснулась мягкой обивки, а глаза закрылись, сознание перестало анализировать события этого бесконечного дня, тело само расслабилось, стало податливым и мягким… Она не уснула — скорее утонула в глубоких черных волнах, смывавших последние мысли и слезы.

Лиза вовсе не так собиралась провести этот вечер. Собственно, она вообще никак не собиралась его проводить — так ей было плохо. Но этот парень все изменил. Она пригласила его за свой столик только потому, что ей было очень одиноко и скверно на душе. Ни один знакомый не мог бы помочь ей в этой ситуации, а вот незнакомый… Да и парень был приличный, это сразу было заметно. «Маменькин сыночек, — решила она, разглядывая его лицо. — Только что выбрался из-под крылышка родителей… Как он мне напоминает меня саму три года назад! С таким может случиться все что угодно. А может быть, уже случилось? По-моему, он чувствует себя плохо…»

Она не притрагивалась к своему кофе, разглядывала его молча и постепенно начинала улыбаться. Парень ерзал на месте и смотрел в сторону. «Наверное, я ему не нравлюсь, — подумала она с некоторой обидой. — А может быть, он просто робкий. Или решил, что я проститутка и заманиваю его… Господи, какой он еще птенец!» К столику подошла официантка, предложила парню что-нибудь заказать. Он беспомощно посмотрел на Лизу. Это стало ее забавлять, и она едва не открыла рот, чтобы помочь ему, но он собрался с силами и выдавил:

— Коньяк и кофе.

— Еще что-нибудь? — спросила официантка и удалилась.

Он достал сигареты, закурил, и это немного привело его в чувство. Во всяком случае, он уже не дергался на стуле, не раскачивал ногами стол и не стрелял глазами по углам. Лиза тоже вытащила сигарету из своей пачки, парень поднес ей зажигалку. Эти молчаливые движения забавляли ее. «Он, похоже, язык проглотил, — смеялась она про себя. — Наверное, просто влюбился и весь день ходил за мной. Отсюда такое страшное смущение. Другой бы на его месте уже травил байки, рассказывал всякие истории… А он молчит!» И она заговорила сама:

— Это ты или не ты?

Парень встрепенулся, сощурил глаза, отчего они показались совсем черными, и неуверенно ответил:

— Я. А что?

— Хороший вопрос, — заметила Лиза. — Да ничего, просто сдается мне, я тебя уже видела сегодня в другом районе. Верно?

— Да… — замялся он. — Ну и что?

— Господи, ты так и будешь повторять «ну и что?», — возмутилась она. — Можно подумать, это я к тебе пристаю!

На этот раз он ничего не ответил, просто изумленно раскрыл глаза, и Лиза им позавидовала — глубокие, бархатные, а ресницы — как у юной красавицы.

— Я… к вам не пристаю, — тихо промямлил он. В этот миг рядом возникла официантка с подносом, на котором стояли рюмка с коньяком и чашка кофе. Он схватился за все это как за якорь спасения — вылил коньяк в чашку, поболтал ее на весу и осторожно, маленькими глотками принялся пить. Лиза задумчиво смотрела на него и начинала думать, что этот парень привязался к ней неспроста. Нет, ей и в голову не пришло бы, что он банальный вор, который соблазнился часами, или уличный приставала… Но почему же он так смущается, когда смотрит на нее? Обыкновенное совпадение не довело бы его до такого состояния.

— А по-моему, ты за мной следил… — проговорила она, вдоволь насмотревшись на его опущенные ресницы. Парень резко поставил на стол чашку, и она засмеялась: — Да не бойся ты, я милицию звать не буду. Только скажи честно — следил или это просто совпадение?

— Совпадение, — повторил за ней парень, испуганно глядя на нее.

— Тогда зачем так пугаться? — Лизе доставляло удовольствие мучить его, уличать во лжи, тем более что она совершенно его не боялась. Будь на его месте кто-то другой, она бы испугалась подобной встречи. Но этот… Она ощущала себя такой опытной и взрослой по сравнению с ним, что все же решила задать ему волнующий вопрос:

— Сколько тебе лет, можно узнать?

Теперь он обиделся! Никогда в жизни она не встречала человека, на лице которого можно было прочесть буквально все его ощущения… Ну разве что за исключением самой себя.

— Какое вам дело? — грубо ответил парень, но даже эта грубость ее смешила. — Я же не спрашиваю, сколько вам.

— Подумаешь, — хмыкнула она. — Двадцать четыре. Что? Старуха?

— Вовсе нет… — Он смущенно смотрел на нее и вдруг признался: — Мне двадцать.

— Выглядишь старше, — соврала Лиза, чтобы польстить ему. Нельзя же все время только издеваться! И он расцвел — даже его нежные щеки порозовели… Теперь ему можно было дать не больше шестнадцати. Он снова приложился к своей чашке и разом выдул половину. Поставил ее, закурил другую сигарету. Лиза обратила внимание на его пальцы — они быстро-быстро перебирали сигарету, продвигаясь по ней вниз-вверх, точно играли на флейте. Пальцы были тонкие, очень подвижные, и ей подумалось, не играет ли он в самом деле на каком-нибудь музыкальном инструменте.

— Ну а теперь скажи, почему ты оказался здесь? — спросила она его.

— Просто зашел, — ответил он. — Что, нельзя?

— Можно, можно, — кивнула она. — А в ломбард тоже просто зашел?

— Я ведь вам сказал: хотел узнать условия.

— А что собирался продать? — поинтересовалась она. Парень замялся, потом полез в карман, вынул маленький комочек газетной бумаги, передал Лизе. Та развернула его, стараясь, чтобы содержимое не попалось никому на глаза, и увидела простое обручальное кольцо. Вернула его парню, пожала плечами:

— С кольцом тебе будет легче, чем мне с часами. Никто не хотел их брать. Твое колечко?

— Мамино, — ответил тот и почему-то густо покраснел.

Лиза пристально смотрела на него. «Значит, мамино, — соображала она. — С какой стати он продает вещь своей матери? И так краснеет? Из-за бедности? Но одет он хорошо, куртка дорогая… И вид у него вовсе не заморенный, а худой он не от голода, а от природы…» И спросила в лоб:

— Украл?

Парня передернуло, он поглубже затолкал сверточек в карман, надменно поднял бровь — у него это получилось замечательно:

— Я?

— Ты! — твердо сказала она. — Почему мама сама не пошла в ломбард, а послала тебя?

— Не ваше дело. — Он так надулся, что Лиза испугалась — не переборщила ли она? И примирительно сказала:

— Ладно тебе, я пошутила. Ты прав, это не мое дело. Мне просто хотелось узнать, почему мы сегодня все время сталкиваемся?

— Ну, не все время… — ответил он. — Всего два раза.

— Мало? — прищурилась она. — Ну скажи правду — ты за мной следил?

Он молчал, да ей и не нужен был ответ — на его щеках снова выступила краска. Парень страшно волновался, это было заметно с первого взгляда. Он раздавил свою сигарету, тут же достал другую.

— Много куришь, — машинально прокомментировала Лиза. Парень взвился.

— Да что вы ко мне пристали? — плачущим голосом огрызнулся он. — Какое вам дело? Ну встретились два раза, что теперь? Не следил я за вами, не следил!

— Не ори, нас подслушивают, — спокойно ответила она, чтобы посмотреть на его реакцию. Она не обманулась в своих ожиданиях: парень смертельно испугался — лицо посерело, глаза стали совсем безумными и близорукими.

— Кто? — просипел он, вертя головой.

— Барменша… — ответила Лиза, выждав паузу.

Он измерил взглядом расстояние от столика до стойки бара и немного пришел в себя.

— Это неправда, — сказал он. — Вы все шутите?

— А почему бы мне не шутить?

— Так… — Он пожал плечами, успокаиваясь. — Я подумал, нас правда кто-то слышит.

— А если бы слышал, тогда что?

Он не ответил. А Лиза окончательно убедилась, что он чего-то или кого-то боится. И от этого сама насторожилась. Этот парень преследовал ее весь день, в совпадение она поверила бы, если бы он вел себя по-другому. Но он так яростно отрицал, что следил за ней, что сомнений не оставалось. А то, что он чего-то опасается… Ведь не Лизу он боится — она сидит напротив, и он нормально с ней разговаривает… Нет, не совсем нормально. Дергается, нервничает, оглядывается по сторонам… «Если он так напуган, не стоит ли и мне испугаться? — подумала она. — Ведь мы сидим вместе. Но кого тут бояться? Если бы он еще сказал прямо, что случилось, так нет же — он будет молчать до последнего. Знаю я таких, сама была такой. А потом как выдаст — мало не покажется!»

Она решила не спрашивать, а действовать. Встала, движением головы указала парню на дверь. Он распахнул глаза, но она уже уходила. Уже оказавшись на улице, она поняла, что натворила — оставила его расплачиваться за свой заказ! Точнее, за Наташин заказ, что было в сто раз хуже. Лиза отошла немного от кафе, стрельнула глазами по сторонам. Переулочек был пуст, рядом шумела вечерняя Тверская. Рядами стояли машины, и в некоторых сидели люди, на тротуаре же не было никого. Впрочем, нет. В поле ее зрения попал мужчина в плаще, который быстро шел прочь, в глубь переулка. Потом из подворотни вышла женщина с маленькой собачкой, за ней выкатился мальчишка на скейте… Но ни один из этих людей ее не испугал. Она подумала, что парень вовсе не обязательно должен был бояться какого-то конкретного человека… Да и кому он нужен — щенок?! Скорее всего, спер у матери кольцо и вот теперь боится идти домой, чтобы не получить взбучку… Вот он, наконец-то!

Лиза сделала шаг ему навстречу. Он, застегивая боковой карман на куртке, двинулся к ней.

— Расплатился? — тихо спросила Лиза. — Сколько с меня?

— Нисколько, — ответил он.

— То есть как?

— Я вас угостил.

— Так мы не договаривались! — запротестовала Лиза. — Там тысяч на девяносто набежало, да и с какой стати ты меня угощаешь?

— Просто так, — ответил он. — А что такое?

— Опять ты со своим «что такое»! — возмутилась Лиза. — На, получи деньги, и пока!

Она достала из сумочки две пятидесятитысячные бумажки и стала запихивать их парню в карман. Тот прикрывал его рукой. Проходящая мимо девушка кинула на них взгляд, и Лиза опустила руку со скомканными деньгами. Парень тяжело дышал, не сводя с нее глаз.

— Ладно, черт с тобой, — сказала Лиза. — Спасибо за угощение. Как тебя, кстати, звать?

Парень снова засмущался. Лиза рассердилась — сцена с деньгами лишила ее самообладания, она теперь чувствовала себя неловко: издевалась, издевалась над человеком, а он оплатил такой счет… Резко спросила:

— Ну что? И это тоже тайна? Меня вот Лизой зовут. Журнал такой есть, понял?

— Феликс, — послышалось в ответ.

— Что — Феликс? — не поняла она.

— Меня зовут Феликс, — с вызовом сказал он. Лиза хотела сдержаться, но не смогла — глупо захихикала, на миг почувствовав себя школьницей.

— Ой, прости… — вырвалось у нее, но было поздно, он снова помрачнел, поднял бровь и смотрел на нее с плохо скрытой обидой. — Я не хотела… Меня другое насмешило.

— Наверное, хотела прибавить «Дзержинский»? — поинтересовался он. — Меня уже задолбали этой кликухой…

— Но я ведь ничего не сказала, — уже спокойно возразила она. — Просто необычное имя. А почему тебя так назвали?

— Мама хотела, — пояснил он. — Но не в честь Дзержинского, а в честь дедушки. Дедушка был поляк.

— Ты даже похож на поляка… — задумчиво сказала она.

— Мне говорили… — Он достал сигареты, протянул Лизе. Та закурила, поинтересовалась:

— Ты никуда не торопишься?

— А что?

— Ничего. Ты думал, я тебя куда-нибудь приглашу? Никуда не приглашу, с деньгами туго. И вообще, мне надо домой. Просто я подумала, а вдруг у тебя много свободного времени и ты поедешь за мной…

— Делать мне больше нечего.

Но его заносчивый тон не обманул Лизу. Она сощурилась, повернулась к нему лицом и отчетливо произнесла:

— Слушай, Феликс, ты замечательный парень, наверное, хороший друг и, во всяком случае, умеешь заплатить за даму в кафе… Но мне почему-то не нравится, что я тебя встретила сегодня два раза подряд в двух разных местах.

Он отступил на шаг, покачал головой, пытаясь что-то возразить, но Лиза не дала ему сказать ни слова. Она решительно говорила, будто приказывая:

— Ты никуда не пойдешь! Понял меня? Будешь стоять здесь, у кафе, пока я не уйду. Через десять минут иди куда угодно.

— Лиза, я не понимаю… — начал он. — Я вовсе не следил за тобой. Почему ты…

— Слушай, я не говорю, что следил! — взорвалась она. Из кафе вышла шумная компания, на миг разделила их, она пригладила разметавшиеся по плечам волосы.

Потом шагнула к нему, взяла за рукав и по слогам, как ребенку, растолковала:

— Не обижайся, но тебе придется здесь постоять. Я не хочу, чтобы ты снова случайно поехал за мной. Я тебя ни о чем не спрашиваю. Может, это правда совпадение, а может, нет. Но тогда ты мне все равно ничего не скажешь. И вообще, тебе пора домой. Ты далеко живешь?

— Рядом, на «Каширской», — ошеломленно ответил он. — Всего две станции.

— Рехнулся ты, что ли? — Она постучала пальцем по лбу. — Какие две?!

И вдруг увидела в его глазах нечто, что заставило ее содрогнуться. Он быстро отвернулся и побежал прочь, на Тверскую. Лиза оставалась стоять на месте, она не могла сделать ни шагу. Из кафе снова кто-то вышел, она, чтобы не стоять на дороге, отошла к стене дома, потерла ладонью лоб. «Он сказал — две станции, рядом… — стучало у нее в голове. — Но от «Тверской» до «Каширской» шесть станций, шесть! Мне ли не знать, я каждый день езжу по той ветке. А вот до меня — всего две. От «Каширской» до «Царицыно» — всего две станции, рядом. Он проговорился, он имел в виду меня, мою станцию… Он знает, где я живу. Он убежал!» То, что Феликс убежал, подействовало на нее сильнее всего. Если бы он не кинулся прочь, она, быть может, ничего бы не поняла. Теперь сомневаться не приходилось — он за ней следил.

— Девушка, вам не скучно? — Какая-то качающаяся тень выросла перед нею. Лиза подняла голову, решительно шагнула в сторону, увернулась от пьяных объятий ночного незнакомца и быстрым шагом пошла туда, где скрылся Феликс. Разумеется, выследить его на Тверской было невозможно. Но она все же внимательно смотрела по сторонам. Увидела размалеванную девицу, провинциальную супружескую пару, подростков у киоска со спиртным… А перед нею тянулась сияющая перспектива длинной улицы. И на этой улице не было никого, хоть отдаленно похожего на Феликса.

«Но ведь не сошла я с ума, — сказала она себе, идя к метро. — Он был, я его видела, разговаривала с ним… Что я узнала о нем? Дедушка поляк, мамино кольцо, живет на «Каширской», врал, что денег нет, а сам расплатился за меня в кафе. И еще — он ужасно чего-то боится. Прямо до смерти! И следит за мной. Кольцо — предлог, чтобы зайти в ломбард… Постой-ка! — оборвала она себя. — Как же так? Откуда он знал, что я пойду в ломбард? Я ведь ему не докладывала! Если предположить, что он знает, где я живу, и следил сегодня за мной от самого дома, тогда он никак не мог знать, куда я еду. Разве что в магазине подслушал мой разговор с продавщицей… О боже!» Ей вдруг вспомнился парень, которого она чуть не сшибла при выходе из ювелирного магазина. Тогда ей только бросилась в глаза его кожаная куртка, но теперь она была уверена, что это был он! Значит, следил за ней уже на Сухаревской площади… До ломбарда ее довел, ему пришлось туда войти. Не мог же он знать, что она пойдет туда! И после, раз уж доследил до самого кафе, не мог никуда отлучиться, чтобы раздобыть кольцо… Значит, оно было при нем с самого начала. «Какая я дура! — вдруг застонала Лиза, даже приостановившись на мгновение. — Ведь кольцо было мужское! Он снял его с собственного пальца! Соврал, что кольцо мамино, и я поверила — оно небольшое… А у него-то какие пальчики?! Не у каждой женщины такие есть… Я идиотка. Зачем я вообще с ним разговаривала! Представляю, как он испугался, когда я подозвала его, кивнула, что-то сказала… Так засветиться перед тем, кого выслеживаешь! А ведет он себя глупо. И следить не умеет. Я тоже не умею, но уж за квартирой проследила, когда мне было надо. Ну, умеет он следить или нет — не мое дело. Главное, что он следит за мной! Зачем я его отпустила! Парень совсем зеленый, и я смогла бы вытрясти из него все! Прижала бы к стенке и шпыняла под дых, пока не заговорит…»

Она ругала себя напропалую. Теперь Феликс (если только это его настоящее имя) будет осторожней. Он понял, что его раскололи, и не станет показываться ей на глаза. Разумеется, он может опять проколоться, но тогда она его не отпустит! Так Лиза рассуждала про себя, спускаясь в метро и поражаясь больше всего тому, что ей не было страшно. Кого-кого, а этого мальчишку она совсем не боялась. Не потому, что была старше его — она видела таких страшных подростков, перед которыми спасует любой мужик. И не потому, что он был такой домашний, такой «маменькин сынок». Больше всего ее обнадеживало ощущение своей власти над ним. А ведь эта власть реальная — он смущается, пугается, начинает паниковать или улыбается своей нерешительной улыбкой. Может быть, она просто нравится ему, а может быть, он привык слушаться старших, вообще всех. Да, именно такое он производил впечатление — мальчик, которому можно приказывать все, что угодно. Но только что приказывать? На что он способен?

«Во всяком случае, он не способен меня убить, — решила Лиза. — Не способен скрывать свои чувства. И бояться его не надо. А надо… Взять за шкирку и тряхнуть хорошенько! Если он просто в меня втюрился и поэтому следит, я просто-напросто разобью ему сердце. Это будет очень полезно в его возрасте. Умнее станет! А если…» Но что «если», она додумывать не стала. Подошел ее поезд, она вошла в раздвинувшиеся двери, уселась на диванчик и закрыла глаза. Время от времени она их открывала, оглядывала вагон и снова погружалась в дремоту. Феликса здесь не было, да она и не рассчитывала его где-нибудь увидеть этим вечером. Сидит, наверное, дома, пьет чай с вареньем и оправдывается перед строгой мамочкой.

До дома она добралась без приключений, наскоро перекусила, вымыла волосы и улеглась в постель. Телефонные звонки, которые тревожили ее все утро, больше не повторялись. Теперь она готова была спорить, что звонил Феликс. «Либо заговорить не решался, либо проверял, дома ли я, — решила она. — Придурок!» Лиза расчесала влажноватые волосы, повернулась на живот и уснула. Ни телефон, ни страшные сны ее не тревожили.

Мужчина в коричневом халате был на кухне, когда зазвонил телефон. Звонки были резкие, какие-то безумные, и он сразу сорвал трубку. Понял, кто звонит, еще до того, как услышал ее голос. Она закричала в трубку:

— Привет! Милый!

— Ты с ума сошла… — тихо ответил он, косясь на дверь. Дверь была прикрыта, в соседней комнате работал телевизор, но он слишком хорошо изучил свою жену. Подслушивать она умела прекрасно.

— Почему с ума сошла? — Голосок в трубке стал издевательским, зазвенел на высоких нотах: — Нас что, слушают? Передай ей горячий привет из Парижа!

— Не болтай чепухи, — оборвал он ее. — Почему ты звонишь сюда? Мы договорились…

— Нипочему, — ответила она. — Мне просто тебя не хватает!

— Я сам позвоню тебе завтра. — Он почти шептал, но связь была прекрасная, она слышала его. И отвечала:

— Не хочу завтра, хочу сейчас! Милый! Я скучаю! Скажи… — Голосок стал серьезным. — Ты уже там был?

— Нет. Там творятся хорошенькие дела.

— Что случилось? — забеспокоилась она. — Неужели…

— Не говори по телефону, — быстро сказал он. — Я тебе позвоню потом, сколько можно говорить! И откуда у тебя деньги на переговоры?

— Я хорошо получила за одну рекламу, — ответила она грустно. — Так, один паршивый шампунь… Знаешь, французы такие сволочи…

— Неужели? Я кладу трубку.

Такого тона она не выносила. С ней можно было говорить или восхищенно, или просто грубо. Но пренебрежительно — никогда! Она помолчала и визгливо ответила:

— Понятненько! Все понятненько! Вы там спелись с ней, да? С ней?!

— Идиотка, — ответил он. — Клади трубку. Я тебе позвоню.

— Нет, миленький, это я тебе позвоню! И не думай меня обмануть! Я не для того все разузнала, чтобы ты там сварганил дело без меня! Говорить не хочешь? Ее боишься? Я все поняла.

— Дурочка… — уже ласково прошептал он в трубку. — Что ты там придумала? Все в порядке. У нас с тобой все просто замечательно.

— Да?.. — Она плакала, сопела и тяжело переводила дыхание. — Прости меня… Мне пора лечиться. Я не могу без тебя жить!

— А я без тебя, — вынужденно ответил он.

— Да? Милый… — Она уже успокоилась и заговорила разумней: — Но как же с тем делом? Почему ты до сих пор там не побывал? Это же так просто, надо только руку протянуть…

— Я ее протяну, — пообещал он, опережая ее следующие слова. Больше всего он боялся, что она в порыве чувств заговорит обо всем по телефону. — Я обещаю, уже скоро. Положись на меня! А как ты там, в городе Париже?

— Хорошо, — вяло ответила она. — Хорошо. Я не могу больше! Не могу!

— Ну видишь, какая ты… — Он уже сильно нервничал, жена могла войти в любую минуту. — То тебе хорошо, то ты больше не можешь… Тебе бы мои проблемы.

— Скажи мне, — прошептала она, — ты не спишь с ней?

Этот ее вопрос всегда бесил его больше всего, но теперь он ответил почти ласково:

— Нет, конечно… Я даже не прикасаюсь к ней.

Она вздохнула и уже совершенно спокойно заключила:

— Тогда я счастлива. Правда, милый, я счастлива! Который там у вас час?

— Начало второго.

— А у нас всего десять! — засмеялась она. — Знаешь, меня тут пригласили в одно место… Будем тупо развлекаться. Ты ведь не ревнуешь?

— Ужасно ревную, — злобно ответил он. — Все, пока! Я тебе потом позвоню!

И повесил трубку, не дожидаясь ответа. Она могла болтать бесконечно и уже привыкла, что он бросает трубку. Потом он открыл дверь, заглянул в комнату… Там было темно, жена смотрела телевизор. Ее лицо было непроницаемо, и она даже не повернула головы в его сторону.

Глава 7 

Олеся послушала гудки, отняла трубку от уха, медленно положила ее. Выругалась, и ее голос странно прозвучал в тишине маленькой квартирки.

— Болван! — сказала она, чтобы еще раз услышать свой голос. — Он так и не решится! А я не попаду в Москву раньше ноября!

Ей надо было спешить — Борис ждал ее в половине одиннадцатого, а до бульвара Клиши надо было добираться на такси по крайней мере двадцать минут — если повезет! Он всегда приглашал ее в свою холостяцкую квартиру и никогда — в свой особняк… Она только знала, что он расположен где-то в Пасси, но никогда там не была. Разумеется, он был женат и имел двоих детей. Дочь, кажется, ее ровесница.

Она была уже почти одета: черные чулки на подвязках, короткое платье из лилового бархата, с большим вырезом на спине… Олеся откинула назад свои длинные высветленные волосы, подошла к зеркалу — громадному зеркалу от пола до потолка. Платье сидело превосходно. Да, на ее тонком длинном теле без всяких признаков женских округлостей все сидело превосходно. Борис обожал такие фигуры, особенно его возбуждали ее бедра — совсем мальчишеские, не толще его собственной шеи. Лодыжки можно было легко обхватить двумя пальцами, коленки изящные, но не костлявые, как бывает у истощенных моделей. Нет, Олесе не приходилось сидеть на зверской диете, чтобы выглядеть так! Она считала, что те девушки, которые изнуряют себя голодом, ничего не добьются на подиуме. Фигура либо есть, либо ее нет. А голодать… От этого секутся волосы, слоятся ногти и чувствуешь себя ужасно. Конечно, пирожных и она не могла себе позволить. Борис, наверное, уже накрыл стол — красное вино, не из тех, что подают в бистро, а что-нибудь особенное, парочка салатов из морских продуктов и что-нибудь еще… Хорошо, если фрукты, она их обожает! Особенно любит ягоды — клубнику, малину, и Борис это знает — они будут стоять на столе в изящной корзиночке из дорогого магазина.

Но сейчас она разметала бы этот стол, разорвала скатерть и даже свое платье! Ожидание сводило ее с ума, то, что происходило в Москве, лишало ее покоя. Точнее, в Москве все еще ничего не происходило! И это после того, как она все ему рассказала, дала такие точные указания, точнее некуда! Только руку протянуть… А может, он уже протянул! Тогда она остается в дурах и совершенно зря поедет сейчас к Борису… Это будет слишком…

Вечер был прохладный, хотя настоящие холода еще не наступили. Олеся накинула на плечи кожаную куртку, обула черные туфли на такой шпильке, которая едва-едва позволяла ей ходить. Подвела свои бледно-зеленоватые глаза, накрасила губы несколькими мазками — брала помаду на кончик пальца и накладывала на губы. Этому способу краситься — новомодному — ее научили во время работы над последней рекламой. Рекламу она ненавидела, хотя та давала основные деньги, работа на подиуме оплачивалась куда хуже. Она ведь не Линда, не Синди, не Клаудиа Шиффер! Мелкая сошка, московская девчонка девятнадцати лет, с такой фигурой, какой в мире моды не увидишь. Правда, фигура идеальная, но смотря на чей взгляд… Она помнит, как еще в Москве ей говорили: «Ты уж слишком бесполая, бюста нет совсем». Действительно, она никогда не нуждалась в бюстгальтере. Но при этом не переживала — всегда найдется любитель и на такие формы…

Олеся заперла свою квартирку, спустилась по лестнице (лифта в доме не было), вышла на улицу Ванв и пошла по направлению к железнодорожному мосту, перекинутому через полотно. Там она скоро поймала такси, уселась, назвала адрес. У нее не было охоты разглядывать улицы — от этой привычки она избавилась быстро. «В конце концов, — говорила она себе, — все города одинаковые, просто в Париже больше иллюминации». Она думала, как ей следует разговаривать с Борисом. Именно разговаривать, потому что все остальное проблемы не составляло. Они поужинают, лягут в постель, а потом он отвезет ее обратно на улицу Ванв. А рано утром ей надо будет ехать в агентство. Надо выглядеть свежей и отдохнувшей, предстоит сделать фотографии. Адская работа на ветру, в прозрачном платьице, которое не согреет и цыпленка! Она едва не простудилась в прошлый раз, спасибо, были антибиотики, и здоровье у нее крепкое, хотя выглядит она таким задохликом! Итак, что она скажет Борису? Надо расставаться, и как можно быстрее? Ты мне осточертел? В конце концов, она вовсе не зависит от него, он даже не работает в агентстве, не имеет к этому никакого отношения… Но у него есть деньги… И есть еще кое-что! Для него это не имеет никакого значения, иначе он не разболтал бы об этом. Но Олеся даже мысли не допускала, что он пошутил! Квартира существовала на самом деле, теперь она знает. Правда, хозяева что-то мудрят, особенно мужик… Но с мужиком можно поговорить, он расколется, если что-то натворил! А лучше всего вообще не говорить, сделать так, чтобы он ни о чем даже не подозревал! У Олеси давно родился план — предложить владельцам квартиры сделать капитальный ремонт, Саша выступит в роли мастера… Тут она хмыкнула про себя — Саша-мастер! Ну ничего, никто не обратит внимания. И под шумок все достать. Никто ничего не узнает! А чтобы согласились на ремонт, нужно просить очень маленькую цену. Скажем, отпечатать на компьютере объявление о том, что фирма меняет паркет и все прочее за столько-то… Кинуть им в почтовый ящик. Только им! Если они не клюнут, можно будет предпринять что-то другое, да мало ли что можно придумать! Сойдет даже обычная кража со взломом, главное — чтобы они располагали временем… Конечно, инструкция точная, но предстоит еще все найти. Олеся вздохнула, плотно запахнулась в куртку — в такси было холодно, водитель не включил отопление, но она не владела французским достаточно, чтобы попросить его об этом. Она обо всем рассказала Саше по телефону, но он до сих пор ничего не предпринял. Назвал ее дурой! Конечно, он считает ее дурой, потому что сам ее сделал… Выделил из толпы лицо, только ее лицо… Он говорил тогда, что она похожа на северный призрак, на Снегурочку! На дурочку! Она выиграла конкурс начинающих моделей, а он сделал ей альбом. Потом пропихнул ее на другой конкурс, призом которого была поездка в Париж, контракт на полгода с фирмой, производящей средства по уходу за волосами… Избавился от нее на полгода. Обещал сперва, что приедет к ней, проведет хотя бы две недели в ее квартирке, которую ей предоставила фирма. Но он не приехал и даже перестал обещать сделать это. Его жена? Его ехидный сыночек пятнадцати лет? Он сам? Кто помешал ему приехать? С деньгами у него не было проблем, только недавно купил шикарный «Ниссан».

— Айм колд… — злобно сказала она в спину шофера. Выразиться по-французски она так и не смогла, обошлась английской фразой. Но он все понял, обернулся слегка, включил отопление. Через минуту тепло потекло по ее озябшим коленям, она снова закрыла глаза. Они подъезжали к подножию горы Монмартр…

Она вылезла, сунула шоферу восемьдесят франков, поднялась на четвертый этаж шикарного особняка, где жил Борис, позвонила у его двери. Он открыл в пижаме.

— Привет, — сказала она, входя и сразу начиная стягивать куртку. — Зверский холод!

Возможно, Борис понимал и не все из ее русской речи, однако она не подлаживалась под него — говорила все, что хотела, не утруждая себя. В конце концов, получалось неплохо, ведь русский как-никак был для него не совсем чужим языком. Его мать была русской, из эмигрантской семьи, которая до последнего времени не смешивалась с французами. Но его отец был самый настоящий француз, и Борис с детства разговаривал на обоих языках, разумеется, на французском куда лучше. Жаргона Олеси он не понимал, не понимал даже слишком быстрой и эмоциональной речи, но в общем смысл всегда улавливал.

— Ты опоздала, — сказал он, обнимая ее холодные худенькие плечи. — Я тебя очень ждал!

— Так вышло, — ответила она, ища глазами стол. Увидела, что Борис все приготовил, даже свечи поставил, фыркнула. Одно и то же каждый раз! А та мелочь, которую он ей отстегивает иногда, — разве это слишком много за то, что она обнимает его жирные бока, целует короткую шею, подчиняется всем выдумкам этого пятидесятилетнего самца? Кроме того, не слишком чистоплотного самца. Ей часто хотелось сказать ему, чтобы он принял ванну перед свиданием, но она все же не решалась — Борис, конечно, принял бы ванну, но при этом мог сильно обидеться.

Она стряхнула его руки одним движением плеч, уселась за стол, положила себе салату… Борис, немного обескураженный, сел напротив, внимательно посмотрел на нее. Олеся ела, не поднимая головы, и он пошутил:

— Ты приходишь сюда утолить голод?

— Разумеется, — холодно ответила она. — Ты ведь тоже утоляешь голод? Только другой.

— Но мне неприятно думать, что я значу для тебя не больше, чем этот салат, — заметил он.

— Салат вкусный. И не переживай, ты все-таки значишь для меня капельку больше.

— Капельку? — переспросил он, не поняв, и она серьезно ответила:

— Вина налей.

— А, капельку вина… — кивнул он, придвинул ей бокал. — Ты сегодня торопишься?

— Завтра съемка.

— Останешься на ночь?

— А ты? — Она отпила сразу половину бокала. — Тебе не надо ехать туда?

— Домой? Нет, сегодня я как раз свободен… Мне очень рано назначена встреча. Я думал, мы как следует повеселимся, потом, если хочешь, сможешь остаться здесь на ночь.

Олеся пожала плечами.

— Ты согласна? — с надеждой спросил он.

— Ладно, — процедила она, снова принимаясь за вино. — Только одно условие — к часу ночи я должна быть в постели.

— Хорошо, я понимаю… Может быть, куда-нибудь сходим?

Но она покачала головой, ей совсем не улыбалось показываться на людях с этим жирным типом. Деньги у Бориса были, но что такое выглядеть шикарно, он понятия не имел. Совершенная заурядность и серость! Она сразу представила себе, как повел бы себя в Париже Саша, если бы у него были деньги этого типа, и его особняк в Пасси, и эта квартирка в Клиши! «Деньги у нас будут, — пообещала она себе. — Ему надо только протянуть руку…» От воспоминаний о Москве она сразу погрустнела, и Борис заметил это.

— Птичка, ты какая-то усталая… Что случилось?

— Небольшие неприятности, — ответила она. Он сразу напрягся. «Думает, я сейчас попрошу денег! — сообразила Олеся. — Мудила…» Она отложила вилку, допила вино и пояснила, успокаивая его: — Это связано с моей работой, ты ничем не можешь мне помочь. Знаешь, давай никуда не пойдем, просто завалимся спать!

Глаза у него заблестели. Она знала, что обрадует его таким заявлением. Он предлагал ей развлечься только для того, чтобы соблюсти приличия, а на самом деле ему было жалко выкладывать деньги на посещение дорогого ресторана, театра или шикарной забегаловки, куда приходят просто так, показаться на людях…

— Малышка, я в восторге! — ответил он. — Я так по тебе соскучился! Давай ляжем сейчас, потом еще выпьем!

Они встали из-за стола, и он провел ее в спальню — шикарную спальню, обставленную явно его женой. Олеся хотела бы посмотреть на эту женщину, которая обила стены бледно-зелеными штофными обоями, застелила постель шиншилловым покрывалом — безумно дорогим покрывалом, Олеся видела нечто подобное в одном салоне на съемках, и ей сказали, что оно стоит столько же, сколько квартира в хорошем районе Москвы. При виде этого покрывала она сжимала зубы… «Говно! — рычала она про себя. — Я за полгода получу двадцать пять тысяч долларов, а этот мудак стелет их на постель!» Она часто ругалась, после того как попала в Париж и стала сравнивать уровень жизни. Это сравнение было просто невыносимо! То, за что в Москве люди отдавали половину жизни, здесь давалось просто за то, что те же самые люди шевелили ногой!

Борис не дал ей много времени на злость и раздумья — он любил все получать быстро. Свет он выключил, чтобы не демонстрировать свои жировые складки, и через секунду она уже ощутила тяжесть его тела… Он сопел, сжимал ее почти бесплотные бедра, закусывал мочки ее нежных ушей, дул ей в шею… Ему ужасно нравилось, что у нее почти нет груди, и он шептал ей это каждый раз, иногда переходя на французский, но она его почти не слушала, поворачивалась послушно и быстро, как заведенный автомат, а в мыслях было только одно — когда все это кончится?! Но Борис мучил ее обычно по целому часу, и к концу этих упражнений она была совершенно вымотанной. В этот раз все длилось еще дольше — он придумал новую позу: она должна была сесть сверху на его жирные бедра, упереться ногами в стену и подпрыгивать, скрипя зубами от злости. Однако это его быстро утомило, он тяжело вздохнул и попросил передышки.

Она лежала рядом с ним на постели, слушая его загнанное дыхание, и чуть не плакала — знала, что сейчас он попросит помочь ему возбудиться. Эту «помощь» она ненавидела больше всего!

— Кошечка, дай мне ручку… — обморочным голосом сказал он и нашел ее холодные тонкие пальцы. Прижал их к своему волосатому животу, заставил спуститься ниже. Она отключилась от происходящего, лежала, как настоящая Снегурочка, холодная, бесстрастная, и чувствовала, как он отчаянно манипулирует ее рукой. Наконец он не выдержал, сел, притянул ее голову туда, где уже была рука.

— Нет, — быстро сказала она, отводя губы, — нет, прошу тебя!

— Малышка, ты совсем не понимаешь, в чем прелесть… — шептал он. — Это же очень просто, так просто…

«Это в тебе, что ли, прелесть?!» — подумала она. Ей пришлось подчиниться. Щеки сводило от омерзения, горло ныло, рот наполнялся слюной, это было похоже на визит к зубному врачу… В спальне было тепло, он заранее протопил камин, но она совершенно замерзла — замерзала всегда и везде, правильно говорил Саша, северный призрак, кожа и кости, кому это может понравиться. Секс всегда заставлял ее усомниться в своей привлекательности, уверенно она чувствовала себя только одетой. Исключением был только Саша. Саша. Саша.

Борис вдруг застонал, она успела отвести губы, теплая струйка брызнула ей на грудь. Она вытерла ее простыней, завернулась в пушистое покрывало, закрыла глаза. Борис лежал неподвижно, довольно постанывал. Он никогда не интересовался — хорошо ли ей с ним. Видимо, считал, что с ним всем хорошо, его самодовольство бесило. «Сейчас он совсем разнежится, пару раз меня поцелует, сходит помыться, и тогда я задам ему один вопрос, — думала она. — Обязательно задам!» Ради этого она и пришла сюда. Возможно, в последний раз.

Борис с кряхтеньем выполз из постели, накинул халат и вышел. В московской квартире Олеся услышала бы, как в ванной шумит вода, но здесь… Квартира была огромная, занимала весь этаж особняка, и в ней были две ванные комнаты. Одна принадлежала его жене. Олеся как-то зашла туда, увидела развал косметики на полочках, кремы от старения, невероятно пушистые нежные полотенца пастельных тонов, шелковую ночную рубашку на крючке… Это не вызвало у нее никаких чувств, кроме зависти к обладательнице всех этих предметов. Конечно, если бы эти штучки принадлежали жене Саши, она разорвала бы их в клочья! Воспоминание о нем подстегнуло Олесю. Она встала, босиком прошла в переднюю, где оставила сумочку, достала сигареты, вытащила одну, с наслаждением закурила… Курила она очень редко, в исключительных случаях, тщательно скрывала это ото всех, с кем была связана по работе, — курение не приветствовалось… Но пока она могла не бояться за свою кожу. Ей было девятнадцать лет.

— Кисочка! — послышался его обеспокоенный голос. — Ты уже уходишь?

— Нет-нет! — громко крикнула она и вернулась в спальню. Борис быстро приводил в порядок постель, снял запачканную простыню, постелил новую… Теперь его жена не догадалась бы, какая бурная встреча происходила в этой квартире. Олеся издевательски наблюдала за ним. Верный муж и прекрасный отец!

— Борис, ты любишь свою дочь? — внезапно вырвалось у нее.

Он недовольно поднял глаза, поморщился, давая понять, что не хочет разговаривать на эту тему, потом выдавил:

— Конечно. Почему ты спросила?

— Просто так. Мне пришло в голову, что я хотела бы иметь такого отца, как ты…

— А разве я не твой папочка? — игриво заметил он и обнял ее. Олеся уперлась ладонями ему в грудь, отталкивая его.

— Хватит!

— Я вовсе не собирался… — обиженно ответил он. — Хочешь выпить еще?

— Давай немного… Только чтобы я не напилась, — предупредила Олеся, одеваясь с профессиональной быстротой и откидывая волосы на спину. Он жадно следил за ее движениями, потом вздохнул:

— Как жаль, что ты будешь здесь недолго!

— Ну, еще несколько месяцев. Успею тебе надоесть.

— Ты? Никогда.

Они прошли в столовую, уселись за стол, он налил ей вина. Спохватился, вскочил, зажег свечи, погасил электричество. Завел какой-то нудный разговор насчет того, что собирается купить небольшой домик в Версале.

— Это довольно далеко от Парижа, — объяснял он, — но для мамы будет в самый раз. Она давно хотела переселиться в местечко потише, здесь ей беспокойно…

Его мать! Эти слова как громом поразили ее. Она давно обдумала свой план, и все вроде укладывалось в схему, но вот мать… Это была непредвиденная сложность. Она ее не предусмотрела. Олеся заволновалась, и он заметил это.

— Что такое?

— Да ничего, просто так… — Она пожала плечами. — Домик в Версале? А где она живет сейчас, твоя мама?

— Недалеко от тебя, на бульваре Распай. Ей там не нравится, очень шумно по ночам.

— Да, действительно… — пробормотала она. — А сколько лет твоей маме?

— Семьдесят девять лет.

— О, совсем старушка… — вздохнула она. — Как же она будет там жить одна?

— Она и здесь живет одна, — возразил Борис. — У нее есть горничная, весьма приличная…

— То есть?

— Ну, она услужливая, опытная и не слишком молодая. Мать не любит молоденькую прислугу, непонятно почему. Жермен тридцать пять лет.

— Наверное, твой отец когда-то любил молоденьких горничных? — предположила Олеся. Сама она в это время думала о своем. Горничная тридцати пяти лет, видимо, сильная, раз занимается физическим трудом… Это еще больше усложняет дело. Боже мой, почему она в Париже должна делать такую работу, а Саша в Москве не желает даже пальцем пошевелить, чтобы сделать меньшую?! И она злобно спросила:

— А горничная поедет в Версаль с твоей мамой?

— Если удастся уговорить ее уехать из Парижа, — вздохнул он. — У нее есть какой-то друг, он шофер такси. Не знаю, понравится ли ему, что Жермен уедет так далеко. Правда, для него несложно ездить к ней, но опять же — зачем это ему? Жермен берет один выходной в неделю, и только тогда они смогут видеться, если она уедет. В Париже у них возможностей больше. Она ведь выходит из дому. А в Версале…

— Ну-ну? — подбодрила его Олеся, которую все это крайне интересовало.

— В Версале она будет отрезана от всех этих возможностей. Да ведь это просто большая деревня, там негде встречаться. А моя мать не потерпит, чтобы ее друг заходил в дом. Она его на дух не переносит. Значит, им останется один день в неделю, а Жермен это не устраивает…

— Она сама все это тебе рассказала?

— Нет, конечно! — возмущенно воскликнул он. — Я не стал бы разговаривать с горничной на такие темы!

— Тогда откуда ты узнал?

— Ну, я просто поставил себя на ее место… — вздохнул он. — Думаю, будет очень трудно ее уломать. Но мать просто не может без нее жить, она привыкла, что Жермен приносит ей молоко, убирает в спальне, даже читает ей по вечерам… Выходной Жермен — черный день для матери! Она томится от одиночества и постоянно звонит мне. И домой, и в офис. Представь, какое удовольствие!

— Значит, пока она не согласится, ты не купишь дом?

— Ты слишком все усложняешь. — Борис снисходительно улыбался. — Мне совершенно все равно, останется она или нет. Мать все равно переедет. Даже если придется искать другую горничную.

Она уже узнала все, что нужно, кроме одного: адреса на бульваре Распай. Теперь она была уверена, что старуха не ускользнет от нее в совершенно незнакомый пригород, у нее есть время найти ее в Париже. Надо было задать самый главный вопрос, но прежде…

— Бульвар Распай… — мечтательно протянула она. — Я не отказалась бы жить на бульваре Распай! А где тот дом, где живет твоя мать? Какой он?

— Самый обыкновенный, серый… — ответил он, явно думая о другом.

— А напротив что? Почему так шумно?

— Напротив — дискотека.

— Бедная старушка! — воскликнула Олеся. — Она живет на первом этаже?!

— Как на первом? — опомнился Борис. — На четвертом, на первом — кафе. Боже мой, нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом? Моя мама надоела мне уже вчера.

— Почему?

— У Жермен был выходной, и она звонила мне четыре раза… Нет, пять, один раз она разговаривала с женой.

«Сегодня среда, значит, у горничной был выходной во вторник, — быстро соображала Олеся. — Интересно, всегда ли она отдыхает в этот день?»

Но тему пришлось переменить. Если бы она продолжала расспрашивать его о матери и Жермен, Борис мог бы что-то заподозрить, на это у него хватило бы ума. Олеся мило улыбнулась, погладила его по руке, и Борис размяк, вытянул губы. Пришлось его поцеловать. «Ничего, это если не последний раз, то один из последних… — утешала она себя. — Теперь все будет по-другому». И она решилась.

— Милый, ты помнишь наш разговор, — задумчиво и в то же время небрежно спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнения. — Ну, когда ты рассказывал мне про ту квартиру в Москве, на Покровском бульваре?

— Конечно… — Он внимательно посмотрел на нее. Она предпочла бы другой взгляд. Этот был слишком деловым, слишком настороженным. — Почему ты спрашиваешь?

— Так просто… — Она внутренне поежилась, но решила продолжать: — Знаешь, мне все-таки не верится, что это правда. Такие прелестные украшения! Ты еще показывал мне фотографии… Неужели они до сих пор там?!

— Ну, не думаю… — вздохнул он. — Сколько лет прошло, почти целый век…

— Когда уехала твоя семья?

— В самом начале двадцатых годов. — Он поморщился. — Боже мой, я никогда не вдавался в эти подробности. Надо было расспросить маму, она все знает.

— Разве она помнит, как их прятали? — удивилась Олеся. — Сколько же ей было лет? Года три-четыре?

— Наверное. Она родилась в год революции.

— Значит, она сама ничего не помнит… — разочарованно протянула Олеся. — Жаль.

— Почему жаль? — Он фыркнул. — Я предпочел бы, чтобы она вообще все забыла! Ее рассказам просто нет конца, она обожает выдумывать и может болтать часами о том, чего никогда не было!

— Но драгоценности были?

— Да, это факт, — подтвердил он. — Своей бабке я верю, они была очень серьезная женщина. Собственноручно собрала все, уложила в тайник вообще все ценности, которые у них были. Боялась обыска. А потом им пришлось спешно уходить из квартиры. Бабку остановил на улице один ее знакомый, сказал, что уже выписан ордер на арест всей семьи. Бабка как раз гуляла с моей матерью, тогда она была младенцем. Она не пошла домой, дождалась мужа на улице — он тоже в тот день где-то ходил… И втроем они спрятались у знакомых. В квартире в это время орудовала ЧК. Бабка надеялась, что им еще удастся войти туда, забрать драгоценности… Но не удалось — там поставили людей, на тот случай, если кто-то вернется. И они уехали — нелегально, через Прибалтику, перешли границу… Думаю, что тайник в тот же день был вскрыт. Нет никакой надежды, что драгоценности сохранились. Конечно, страшно жаль. Когда я поеду в Москву, я сам туда схожу, посмотрю. Не на тайник, нет! — Он засмеялся. — Просто увижу квартиру, где жила когда-то моя семья.

Олеся похолодела. Она не верила своим ушам.

— Ты… собираешься в Москву? — едва смогла вымолвить она.

— Да, наверное, через месяц-другой поеду. Все боюсь почему-то! — признался он. — Никогда не думал, что я сентиментален… Страшно! И очень хочется увидеть Кремль.

— Почему Кремль? — тупо спросила она.

— А почему нет? — Он встал, подошел к ней, обогнув стол, обнял ее за плечи, поцеловал в склоненную голову. Она даже пошевельнуться не могла. «Еще один сюрприз! Мне надо очень поторопиться, очень-очень… — Ей выть хотелось от злости. — Саша просто болван! Я еще ему позвоню! Сегодня же, сейчас же!»

— Скажи… — тихо спросила она, не поднимая головы, — ты рассказывал эту историю кому-нибудь, кроме меня?

— Что? — удивился он. — Да нет. Знаешь, мои приятели не охотники до таких россказней. Что им тайник в Москве! Они не представляют себе, что там тогда творилось. Вот если бы я рассказал им, как укрыл доходы от налоговой инспекции!

— Конечно, они ведь французы, — понимающе кивнула она. — Русские проблемы их не касаются.

— Ты называешь это русской проблемой? — засмеялся он. — Это просто чепуха. Там давно ничего нет. Из квартиры бог знает что сделали, я слышал, что из больших квартир делали коммунальные, читал какой-то роман про это… Могу себе представить, что там с паркетом!

— У нас в Москве, — отчетливо произнесла она, — очень любят старинный паркет. А насчет коммуналки можешь быть спокоен — там этот паркет просто обожали. Никому бы и в голову не пришло его менять. Куда хуже, если там сейчас поселились новые русские… Ведь сейчас происходит совсем обратный процесс — коммуналки исчезают, снова появляются большие квартиры в центре.

— Да плевал я на это! — резко ответил он, обнимая ее еще крепче, начиная поглаживать ее плоскую грудь. — Малышка, у нас еще есть время… Может быть…

— Ах нет!

Она сделала попытку встать, но он не пустил ее. Глядел прямо в глаза, шумно дышал, взгляд его стал жадным и умоляющим.

— Малышка, всего один раз… Я ведь не увижу тебя несколько дней.

— А твоя жена не подозревает, что встречаешься с кем-то? — спросила она.

— Это ее не касается.

— И про меня она ничего не знает?

— Знаешь, малышка, я вообще предпочитаю не откровенничать с женой. Это только портит отношения.

— Вот интересно…. — Она немного подалась к нему, прижалась, он радостно водил по ее шее горячими губами. — Ты вообще ей ничего не рассказываешь?

— Вообще ничего… — бормотал он, начиная залезать к ней под юбку. — Ну давай! Прошу тебя!

— Нет времени… — Ей хотелось его помучить, хотя она уже знала, что просто так он ее не выпустит. — Дай мне еще выпить.

Он дрожащей рукой налил ей вина, выпил сам. Глаза у него стали красные, и он показался Олесе еще более отвратительным. Она не опустила подол платья, сидела, положив ногу на ногу, позволяя ему любоваться своими мальчишескими бедрами, которые пересекали черные подвязки.

— Малышка, ты меня сводишь с ума… — проговорил он, немного придя в себя. — Никто меня так не волновал!

— Да? — лениво спросила она. Пила из бокала медленно, оттягивая момент, когда спросит его о главном. А спрашивать было трудно. Вопрос мог выдать ее с головой, если ее уже не выдали все остальные вопросы. Но надо было рисковать, иначе вся затея не имела смысла. Она решилась.

— Странно, что между вами нет доверия… — сказала она. — Я имею в виду тебя и твою жену. А про Москву ты ей рассказывал что-нибудь?

— Она француженка до мозга костей, и ее совершенно не волнует Москва, — раздраженно ответил он. — Это запретная тема. Кроме того, она не выносит мою мать. Даже по телефону разговаривает с ней неохотно. Мать тоже не любит Ирен. Почему мы говорим об этом?

— О Господи… — вздохнула она. — Да потому, что мне интересно все, что касается тебя!

— Правда? — Его лицо вдруг стало простым и растерянным, глаза смотрели испуганно. — Ты говоришь правду? Тебя хоть немного это волнует?

Так совершенно неожиданно она нашла оправдание своим расспросам, и оправдание удачное! Разумеется, оно могло сойти лишь с таким влюбленным мужчиной, как Борис. И то ненадолго. Потом он все равно заподозрит ее. Но сейчас она была совершенно спокойна.

— Конечно, я говорю правду. — Она сделала вид, что обиделась. — Зачем мне врать? — Борис смотрел недоверчиво, и она изобразила негодование: — В чем ты меня подозреваешь?! Разве я когда-нибудь просила у тебя деньги?! Скажи! Ну скажи — просила?! Ты меня принимаешь за проститутку?! Думаешь, все русские — проститутки?!

Он страшно испугался — раньше она не устраивала ему сцен. Его губы затряслись, он умоляюще сложил руки, бросился к ней.

— Олеся! Олеся! — Никогда он не называл ее по имени и теперь исказил его — оно прозвучало странно — мягко. — Боже мой, я не думал тебя обидеть! Олеся! Ну прости меня! Прости! Деточка!

— Ax, теперь прости… — проворчала она, делая вид, что вытирает слезы. Вытирать их приходилось очень осторожно, чтобы не смазать подводку. — Ничего, оскорбляй меня дальше!

— Да что ты… Я не думал…

Олеся вдруг расхохоталась, вытянула ноги, посмотрела на его ошеломленное лицо:

— Ладно, я все забыла! Налей мне еще!

— Ты напьешься… — Он радостно засуетился, застучал стаканами. — Ничего, я отвезу тебя домой. Ты не останешься здесь?

— Нет, не могу… — Олеся поболтала вино в стакане, но не притронулась к нему. Она решила, что на сегодня хватит. И как бы мимоходом спросила: — Слушай, а твоя мама… Ей ведь тоже, наверное, некому рассказать про Москву?

— Некому, — подтвердил он.

— А горничной?

— Горничной? Не знаю, не знаю… Кажется, та слушает все, что мать ей рассказывает, но мало что соображает… Она вообще девица простая. Такая коренастая, широкая в плечах, как мужик… И тупое лицо.

Такое описание не ободрило Олесю. Она предпочла бы, чтобы горничная была хрупким созданием, вроде нее самой. Но ничего не поделаешь… Во всяком случае, она теперь была почти уверена, что старуха рассказывала про сокровища только сыну. А тот — только ей, Олесе. Единственной русской, с которой он общался, если не считать матери. Неудивительно, что ему некому было исповедаться! А вот что касается горничной… Та могла все знать, но какая разница, если она такая тупая. Куда хуже, что она сильная баба. И наверное, смелая. Такая не оробеет перед Олесей.

— Малышка… — робко начал Борис. — Время уходит. Ты согласна еще разок?

— Да, — сказала она, обреченно поднимаясь. — Конечно.

И пошла за ним в спальню. Через час Борис спустился вместе с ней на улицу, усадил ее в машину, сел за руль. Он был возбужден, много говорил, некстати отпускал шутки, вообще бурно радовался жизни. А она смотрела в окно и думала, что больше никогда ей не придется терпеть его ласки. Они назначили следующее свидание через два дня. Тогда все должно было кончиться. Олеся снова достала сигарету и закурила. Две сигареты в день — это было слишком много. Но день был просто исключительный!

Анна сама себе поражалась — она никогда бы не подумала, что сумеет проспать всю ночь. Проснулась она, по привычке, рано. В первую минуту она удивилась, что лежит не в постели, что под головой нет подушки, а на теле — ночной рубашки. Голову ломило, рука, которую она во сне подвернула под себя, страшно затекла, была тяжелая и чужая… Но еще хуже, чем самочувствие, были ее мысли. Точнее, никаких особенных мыслей не было, кроме одной: с Олегом что-то случилось! Теперь сомнений не было. Почти сутки прошли после его звонка, и до сих пор — ничего нового. Он дал бы ей знать о себе, если был бы в состоянии. Ждать больше не стоило. «Я звоню в милицию, — решила она, — и подаю в розыск». Ей припомнилось что-то об обязательных трех сутках отсутствия человека, после которых начинают его искать. Но как ей выдержать эти сутки? И откуда их считать? Со вчерашнего утра, когда он позвонил? Или с утра третьего сентября, когда он исчез? А если Олег вернется? Что он скажет, если она заявит в милицию? Он страшно не любил всякого рода панику, мог ее со света сжить за такой звонок.

«Мне даже посоветоваться не с кем… — подумала Анна. — Не с Алисой ведь откровенничать. А она, наверное, еще спит. И что нам делать? Что мне делать?! Идти на работу?! Отправлять ее в школу?! Но ведь Олег запретил выходить из дому… Какой-то тупик, полное безумие. Я с ума сойду! Нет, уже сошла. Звоню в милицию».

Она поднялась с дивана, помахала рукой, пытаясь привести ее в нормальное состояние. Но какое там нормальное! Все тело было как эта рука — онемевшее, больное, чужое… Анна поплелась на кухню, поставила на плиту чайник, сполоснула глаза холодной водой… Не было сил даже умыться как следует. В комнате дочери было тихо, дверь прикрыта — Алиса спит. «Я не пущу ее в школу, — решила Анна. — Мало ли что! Боже мой, но как нам тут сидеть вдвоем, ждать непонятно чего! И что мы будем есть?» В холодильнике почти ничего не осталось. Были кое-какие консервы, маленький кусочек колбасы, остатки масла, вчерашний суп… Два последних дня ей было не до магазинов. Хлеб кончился. Булочная была рядом, на бульваре, и Анна вяло заглянула в кошелек. «Надо сбегать, пока Алиса не проснулась, — подумала она. — И молока надо взять».

Она поняла, что без умывания не обойдешься, прошла в ванную комнату, отвернула кран с горячей водой… Стало немного легче, она даже решила, что, когда вернется, примет ванну. Эта процедура всегда успокаивала ее. Ее любимая пена для ванны стояла на полочке, напоминая о нормальной жизни, о семейном уюте, о блаженстве отдыхающего в горячей воде тела… И все вещи вокруг были такие милые, такие привычные, но казались ей в это утро совсем чужими и ненужными. И как она успела привыкнуть к этой квартире?! И почему она никогда не думала, что здесь ничего по-настоящему ей не принадлежит? Разумеется, когда она выходила за Олега, ей было не до имущественных вопросов. Все было так, как решил он сам. Анна осталась прописанной в своей бывшей квартире, которую в будущем собирались разменивать. Это имело какой-то практический смысл, вовсе незачем было выписываться оттуда и создавать себе новые проблемы. Но теперь, когда она вспоминала это, ей почему-то не нравилось поведение Олега. Его собственнические высказывания: «Моя квартира — это моя квартира». «И никогда, ни разу он не сказал — наша квартира», — вспоминала она.

За шумом льющейся в раковину воды она не услышала, как вошла дочь. Увидела ее отражение в зеркале, охнула, обернулась:

— Как ты меня напугала!

— Доброе утро, — ответила Алиса, словно не заметив ее раздражения. — Мама, мы сегодня куда-нибудь пойдем?

— Куда, например? — Анна отвернулась, принялась намыливать руки.

— В школу я пойду?

— Нет, наверное, — скрепя сердце ответила Анна. Ей совсем не нравилось, что ребенок пропускает занятия, но ничего другого она пока придумать не могла. — Я позвоню туда, скажу, что ты больна.

Алиса пристально смотрела ей в спину, Анна заметила это в зеркале. Потом дочь склонила голову на плечо и сказала:

— А как же ты учила меня не врать?

— Что?! — Анна вскинулась, встряхнула над раковиной мокрые руки. — Что ты себе позволяешь?! Кто врет?!

— Ты, мама, — твердо ответила дочь, не сводя с нее глаз и ничуть не испугавшись. — Я ведь здорова.

— Ну… — Анна немного приутихла. Конечно, дочь была права: Анна всегда проповедовала ей, что нужно честно исполнять свои обязанности, даже самые мелкие, и не искать отговорок, чтобы не делать какую-нибудь работу. — Знаешь, маленькая, не всегда нужно быть такой прямолинейной. Бывают ситуации… Впрочем, это сложно объяснить.

Дочь издевательски кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь. «Вот так падает родительский авторитет, — подумала Анна. — Нет хуже, когда ребенок поймает тебя за руку, когда ты не выполняешь того, чему его сам учил… Тогда все воспитание летит к черту! Но сейчас у меня просто нет сил что-то объяснять… Какое уж тут воспитание! Все приходится отложить до лучших времен. Как ванну с пеной. Как многое другое. А что я скажу, когда позвоню себе на работу?! Больна?! Все поймут, что у меня что-то неладно, ведь я в жизни не болела, хоть с этим у меня все хорошо. И врать стыдно, очень стыдно. Нет, Паша прав, я не умею врать правдоподобно! Меня так легко уличить во лжи… И никогда так много не приходилось врать, как сейчас! Значит, надо учиться. «И учить этому ребенка!» — добавил какой-то внутренний голос. Анна раздраженно сорвала с вешалки полотенце, вытерла лицо, прошла в спальню, чтобы одеться. Она натянула свитер, юбку попроще, собрала сумку и крикнула Алисе:

— Я в магазин! Никому не открывай!

В коридоре раздалось быстрое шарканье тапочек — Алиса выбежала из своей комнаты. Анна с изумлением увидела, что лицо у девочки перепуганное.

— Мам, — задыхаясь, проговорила она. — Мама, не ходи! Не надо!

— Как это? — Анна замерла у двери. — Почему не надо? Ты что, боишься оставаться дома одна?! Я ведь скоро вернусь! Ну, будь молодцом!

Она уже собралась открыть засов, как Алиса умоляюще прошептала:

— Мамочка, не ходи туда… Там, знаешь…

— Ну что? — Анна почувствовала что-то неладное. Нет, это был не просто детский каприз. Алиса была смертельно напугана, только очень старалась этого не показать. — Что случилось? Ты можешь сказать прямо?

— Там стоит машина, на которой вчера приезжал тот мужик! — выпалила Алиса. — С самого утра стоит у подъезда! Это его машина, я ее узнала!

Анна опустила руки и беспомощно посмотрела на дочь. У нее не было слов, чтобы ответить что-то, успокоить ребенка, а сказать что-то было необходимо: Алису так и трясло. Она продолжала взахлеб рассказывать, делая большие глаза и показывая рукой в сторону столовой:

— Ее видно из окна! Я проснулась рано-рано, думала, посмотрю, какая погода… Подошла к окну, вижу — стоит. Я ее сразу узнала! И там кто-то есть, я видела… Только не поняла кто. Он не выходит. Мам, это он, тот, вчерашний!

Анна наконец совладала с собой и сказала почти спокойно:

— Глупенькая, почему же ты мне сразу не сказала?

— Не хотела тебя расстраивать, — тихо ответила Алиса. Девочка вдруг показалась Анне такой маленькой и несчастной, что она на миг забыла о собственных бедах, обняла ее, прижала к груди и прошептала, целуя склоненную русую голову: — Ничего, ничего, маленькая моя… Ты его не бойся! Он ничего нам не сделает. А может, ты ошиблась? Это не его машина? Пойдем, ты мне покажешь.

Они прошли в столовую, припали к окну, и Алиса указала пальцем на машину, стоявшую возле бровки тротуара, напротив подъезда. Кроме этой машины, там стояло много других, но девочка безошибочно выделила эту.

— Неужели ты узнала ее? — засомневалась Анна. — Разве ты разбираешься в машинах?

— Эту я узнала… — Девочка пристально вглядывалась в машину. — Она такая красивая, я еще вчера заметила. Мам, а какая это марка?

— «Деу», по-моему, — ответила Анна, — а цвет называется «графит». Принеси мне карандаш, я запишу номер. Отсюда хорошо видно.

Но Алиса никуда не пошла. Она вгляделась внимательнее и вдруг схватила мать за рукав свитера, оттащила ее от окна.

— Что такое?! — воскликнула та.

— Мама, он на нас посмотрел! — прошептала Алиса. — Задерни скорее штору!

Анна послушалась, и легкий тюль скрыл от них окно. Тогда она повернулась к дочери:

— Ты уверена, что он смотрел? Там ведь тонированные стекла, что делается в салоне, не видно!

— Мама, я тебе клянусь — он смотрел! — Алиса была вне себя. — Мам, что делать? Смотри, он выходит! Это он, толстый!

Она раздвинула складки тюля, и Анна сделала то же самое. Действительно, девочка не ошиблась. Из машины вылез человек — вчерашний посетитель. Он постоял возле открытой дверцы, посмотрел прямо на их окно, закурил, с минуту разглядывал свои наручные часы… Потом бросил сигарету и двинулся к подъезду. Через секунду в квартире пискнул сигнал домофона — он открыл дверь внизу. «Значит, не соврал, Олег дал ему наш код… — обморочно подумала Анна. — Серия вторая. Я не могу».

— Иди в свою комнату и сиди там! — приказала она дочери.

— Мама…

— Не суйся в коридор! — Анна не собиралась с ней спорить, говорила тоном приказа, и девочка повиновалась. Но как только она скрылась в своей комнате, Анна пожалела, что осталась одна. Ей было страшно. Она собрала свою волю в кулак, велела себе говорить с визитером коротко и не пугаться. Пусть убирается! К чертовой матери! Теперь она будет умнее — сразу вызовет милицию. Ей есть что сказать милиции, пусть только попробует ей угрожать! Она вспомнила про номер машины — она его так и не записала. Звать Алису было поздно — в дверь уже позвонили.

— Кто? — резко спросила Анна.

— Как будто вы не видели кто, — мрачно ответил знакомый голос. — Откройте.

— Как, опять вы?! — Анна изобразила голосом яростное удивление. — Мне это надоело, знаете ли! Я сейчас же звоню в милицию.

— Я тоже, — нагло ответили ей.

— Что? Что это значит? — Она напряглась, ожидая ответа и ругая себя за промедление. «Нужно сразу звонить, хватит с ним болтать!»

— Мне, моя дорогая, давно желательно позвонить в милицию и кое-что рассказать им про вашего муженька… — ядовито сказал мужчина. — Если я до сих пор молчал, то только потому, что ожидал, что он со мной расплатится. А он, как я понимаю, спрятался? Ладно, поговорим по-другому. Он дома, да?

— Его нет второй день… — Анна сбилась на другой тон, совсем не повелительный. Она осторожно спросила: — А… что вы там говорили про милицию? Вы блефуете, да? Он ничем подобным не занимался!

— Много вы знаете, чем он занимался. — Его голос звучал издевательски. — Звоните, давайте! Он обрадуется! Пусть сам позвонит!

— Я вам говорю, его нет дома… — неуверенно ответила она. — Вы мне не верите? Его нет, правда нет. Я собираюсь подать в розыск.

— Ладно мозги мне пудрить! — разозлился он. — Ну вот что, дорогая моя! Вы там можете звонить, не звонить, но пока он не выйдет, я отсюда не уеду. Он меня обманывает. И не только меня. Скоро сюда приедут еще люди. Если его правда нет, тем хуже для вас. Уж я позабочусь, чтобы он ответил за свои делишки. Если он прячется от меня где-то, то позвоните ему и скажите, что я здесь. И лучше пусть приезжает. Я вас предупредил — никто из вашей квартиры не выйдет и никто в нее не войдет.

— Вы… Как вы смеете?!

— Я — очень даже смею! — взорвался он. — Олег мне должен такую сумму, что я очень даже смею! Если он не хочет платить, пусть продает квартиру! Мне это безразлично!

— Но, прошу вас… — Анна потеряла всякую уверенность в себе, она волновалась и говорила умоляюще. — Чем же виноваты мы?!

— Вы его жена, так ведь? Так пусть он усвоит, что не один на свете! — злобно отвечал тот. — Много о себе думает, паршивец…

Анна ни словом не возразила, она напряженно слушала, кусая губы, борясь с собой. Звонить в милицию? Сказать, что какие-то бандиты обложили квартиру, где находится она и ее ребенок?! А Олег… Правду ли говорит этот тип? Ей вспомнилось, что милиции Олег страшно боялся, исключал всякие контакты с ней, даже не пытался заявить, когда машину обворовали, разбили стекло, вытащили магнитолу и его новую дубленку. Это было в конце февраля, они тогда еще не были женаты, и она, конечно, не могла ему что-то советовать. Но ее тогда поразило, что он резко отказался куда-либо жаловаться. Подумала, что он просто не такой человек, что он любит решать свои проблемы сам. Возможно, тогда она ошиблась. Он был бы рад заявить куда-то, но не мог себе этого позволить. Анна была вне себя и молила Бога только об одном — пусть этот человек уйдет! Пусть он ее только запугивает, пусть он уйдет! Но он не уходил, стоял за дверью и громко сопел, если прижаться ухом к дверной щели, можно было это услышать.

— Я вам обещаю… — совсем уже сломленная, проговорила она. — Как только он позвонит мне, я сразу дам ему знать о вас! Но боже мой… Он правда пропал. Я не знаю, что делать! Может, катастрофа… Он звонил вчера утром, обещал скоро приехать и не приехал. Я просто не знаю, что мне делать…

Поверил он ей или нет, но ответил немного спокойней:

— Да ладно вам. Если его нет, я не требую, чтобы вы открывали. Я ведь не грабить вас пришел! Мне просто нужны мои деньги. Вы женщина здравомыслящая, кроме того, у вас ребенок… Убедите его, что платить надо. Он не понимает даже таких простых вещей. Ладно, договорились. Я буду внизу, в машине. Если что новое будет — откройте окно, помашите мне рукой… Буду посматривать в вашу сторону. И пусть он не думает, что сможет меня обмануть!

Последние слова прозвучали снова угрожающе, она ничего не ответила. Потом послышался шум подъехавшего лифта, мужчина открыл дверь, вошел, и лифт уехал. Анна побежала в столовую. Через минуту она увидела, как он подошел к своей машине, открыл дверцу и удобно устроился на переднем сиденье.

— Мам, я записала его номер… — За ее спиной стояла Алиса, протягивала ей сложенную бумажку. — Можно, наверное, позвонить в милицию?

— Спасибо, — автоматически ответила Анна, спрятав бумажку в кулаке. — Ты молодец. Что бы я делала без тебя?

Ее голос звучал безжизненно, и девочка насторожилась:

— Мам, что он тебе сказал?! Мам, он что, угрожает нам?!

— Алиса, иди к себе, прошу тебя, — ответила Анна, продолжая глядеть на улицу. — Займись чем-нибудь. Хотя бы английский повтори.

Девочка не ожидала такого ответа. Она стояла, водила по паркету носком тапки и исподлобья разглядывала мать.

— Ма-ам… — протянула она наконец, — мам, а мы что, правда никуда не можем выйти?

Анна не ответила, и та настойчиво повторила:

— Этот мужик тебя напугал, да? Он не дает тебе пойти в магазин?

Эти слова напомнили Анне, что хлеба у них нет. Почти ничего нет. На тех продуктах, которые есть в холодильнике, проживешь не больше двух дней. Есть еще разные крупы, и можно варить каши на воде… Вода-то в кране есть всегда. Такие размышления напугали ее. «Неужели я серьезно отнесусь к словам этого подонка?! — спросила она себя. — Не могу выйти?! Глупости! У нас нет хлеба, нет молока, и вообще…» Алиса стояла у нее за спиной и ждала. Надо было что-то решать. То, что Анна бездействовала, скверно влияло на ребенка — девочка была вся на нервах, так и дрожала. « В конце концов, можно попросить соседей что-то купить, — решила Анна. — Жаль, что я ни с кем не познакомилась! Впрочем, Олег говорил, тут остались только старые бабушки в коммуналках, и еще стоят пустые квартиры, там делают евроремонт. Гм, просить вроде некого… Бабушки сами никуда не ходят, им носят продукты на дом, а работяги… Может, и купят булку, но как им объяснишь, почему молодая здоровая женщина цветущего вида не может сходить за ней сама?!» Она решила не торопиться, пока не предпринимать отчаянных шагов. Перед лицом новой опасности она даже меньше думала об Олеге, хотя теперь была совершенно уверена, что с ним что-то случилось. Но если это автокатастрофа — почему милиция до сих пор не известила ее? В таких случаях извещают. Права у него были с собой, в конце концов, существуют номера на машине, машину всегда можно опознать. Может быть, он где-нибудь отсиживается, боится попасть на глаза кредиторам? Но в таком случае почему он даже не подумал, что те могут шантажировать его женой и ребенком?! Или… Или ему совершенно наплевать на них?! Такая мысль впервые пришла в голову, и она поразилась, как реальна она была — эта мысль, как хорошо ложилась на все предыдущее поведение Олега. Но в это невозможно было поверить!

— Мам, мы будем завтракать? — Голос дочери вывел ее из оцепенения. Она повернулась и постаралась улыбнуться Алисе:

— Сейчас, маленькая! Только вот хлеба нет… Я сварю кашу, ладно?

Девочка кивнула.

Глава 8 

Две невероятно мокрые пожилые дамы выцарапались из леса и наконец увидели дорогу.

— Господи… — прошептала одна. — Наконец-то! Сходили за грибами, молодцы!

Вторая молча отряхивала спортивные брюки от приклеившихся семян какого-то растения. Обе дамы были весьма легко одеты для утренней прогулки по сырому подмосковному лесу: на ногах почерневшие от грязи кроссовки, на плечах порванные в клочья целлофановые дождевики, в руках легкомысленные пакетики… В пакетиках болтался десяток грибов — на двоих. Половина грибов явно была червивая. Дамы стояли, тяжело отдуваясь после последнего броска через кусты. Заблудились они почти сразу, как только вошли в лес, и плутали около двух часов, отчаянно пытаясь выйти к какому-нибудь населенному пункту. В лес они вошли далеко от железной дороги и поэтому не могли ориентироваться по шуму электричек, в сторонах света не разбирались совершенно, да и солнце затянуло облаками — невозможно было определить, где запад, где восток… Они страшно промокли, замерзли и проголодались и были уверены, что заблудились навеки. Поэтому шум автострады, который внезапно донесся до них, был просто милостью Божьей! Дамы ринулись на этот упоительный звук, не разбирая дороги, окончательно изодрались о колючки и в конце концов увидели вдали дорожную насыпь, по которой как раз удалялся грузовик — в сторону Москвы, судя по указателю на обочине.

— Что делать будем? — спросила одна дама, сразу повеселев. — Вроде нам в другую сторону надо идти…

— Идти?! — возмутилась ее подруга. — Я больше не выдержу! Я уже простыла… Давай поймаем машину, пусть нас до дачи довезут.

— А деньги? У тебя есть хоть что-нибудь?

— Наши расплатятся, когда нас туда привезут… Ну я тебя прошу! Нам ведь неизвестно сколько топать!

Дамы одновременно вздохнули и посмотрели на свою обувь, а потом двинулись к дороге.

— Место какое-то дикое… — ворчала одна. — Машин нет совсем. Пока дождемся кого-нибудь…

— Осторожно, овраг! — воскликнула другая. — Ой, я чуть ногу не сломала!

Этот овраг невозможно было заметить, пока не подойдешь к нему вплотную. Он подходил к самой дороге там, где она поворачивала, и узкой полосой вдавался в дикую луговину. Видно было, что этот овраг пытались как-то оформить — по обочинам его росли маленькие кустики, которые должны были задерживать оползание почвы. Издали дамы приняли их за естественно выросший лесок. Вблизи лесок раздавался и открывал круто уходящий вниз обрыв. На дне оврага тоже рос кустарник, оттуда пахло сыростью, гнилой листвой, грибами…

— Ексель-моксель… — проворчала вторая дама. — Напоследок нам повезло… Как его обходить-то?! Смотри, куда он тянется?!

— Вроде в другую сторону ближе… Пойдем налево, там поднимемся на дорогу.

Дамы устало ковыляли вдоль оврага. Кроссовки отяжелели и весили больше килограмма каждая, пакеты с крохотными грибочками назойливо болтались возле колен и напоминали о неудачном походе. Подружки больше не разговаривали — берегли силы. Время от времени они подбирались к кустарнику и определяли глубину оврага — можно перелезть на дорогу или нет? Внезапно одна вскрикнула и указала на дно оврага рукой:

— Ой, гляди! Гляди!

Вторая поглядела и тоже охнула — совсем тихо. Они неподвижно стояли и смотрели на зеленый бок машины. Она была так надежно укрыта на дне оврага, что заметить ее можно было, только специально заглянув туда. С дороги же она была абсолютно невидима.

Через минуту одна из дам изрекла нечто осмысленное:

— Да уж, нашли мы грибочек… Как ты думаешь, что это такое?

— Машина… — лязгая зубами, ответила другая. — Не видишь, что ли? Зеленая…

— Сама вижу, что не красная, — разозлилась подруга. — Почему она так валяется? Смотри, как помята.

— Наверное, ее туда спихнули.

— Кто?! Тут же не свалка старых автомобилей! Сама упала!

— Откуда?!

— С неба! Ты видишь, тут поворот? Наверное…

И обе они вообразили, как зеленая машина внезапно теряет управление, не вписывается в поворот и рушится в овраг, где никто и никогда ее не заметит. От этих мыслей им стало плохо.

— А внутри кто-нибудь есть? — тихо прошептала та, что обнаружила машину первой. — Как ты думаешь? Вдруг там люди?

— Я не вижу. Там темно.

— Ой, что делать? Надо кому-то сообщить… Может, еще живы…

— Давай спустимся! — предложила более храбрая. — Вдруг там в самом деле люди?! Надо будет помочь. Сами они не вылезут, если до сих пор не вылезли.

— Я крови боюсь!

— А я нет, что ли?! — рассердилась та. — Ладно, я полезу. Подержи пакет. А ты стой наверху и, если увидишь машину, тормози! Надо будет в милицию сообщить!

— Не лезь! Вдруг взорвется!

— До сих пор не взорвалась, — мрачно ответила подруга, вцепилась руками в кусты и осторожно заскользила кроссовками по склону. Проехав так несколько шагов, она вдруг замерла, склонилась над приблизившейся дверцей машины и шустро полезла наверх. Подруга ждала ее там ни жива ни мертва.

— Ну точно. Там сидит мужик.

— Ой, Боже мой…

— Не ори. Он мертвый. Ему уже не поможешь. Наверное, всю ночь лежал… Знаешь, у него голова как-то странно повернута. А машины проезжали?

— Ни одной. Что нам теперь делать?

— Голосовать!

Дамы бросились прочь от оврага и быстро достигли шоссе. Там они устроили засаду по обеим сторонам, чтобы не пропустить ни одной машины. Первой повезло той даме, которая охраняла подступы к Москве: на дороге показалась легковушка, едущая в ту сторону. Дама выскочила на проезжую часть и отчаянно замахала. Машина проехала еще несколько метров и затормозила. Подруги бросились к ней. За рулем сидел молодой парень в кожаной куртке и внимательно оглядывал их. Дамы в этот миг забыли, как выглядят, и наперебой заговорили:

— Машина… В овраге, там… Мужчина мертвый… Зеленая машина…. Милицию…

— Милицию? — задумался парень. — Тут дальше есть пост.

— Вы туда едете? Сообщите им! Пожалуйста!

— Ладно, сообщить могу. А вы поедете?

— Мы? — Подруги переглянулись и решительно заявили: — Нет, мы домой, мы и так проваландались в лесу… Еще начнут расспрашивать, как и что… Сил больше нет.

— Ладно, — проворчал парень. — Только я-то тут при чем? А мужчина точно мертвый?

— Точно, точно!

— Ладно, — вторично произнес он, — сообщу. — И, ни слова больше не сказав, стартовал и понесся вдаль. Дамы облегченно вздохнули.

— Ну, повезло нам… — говорила одна, подхватывая свой пакет и бредя по дороге прочь от места катастрофы. — Теперь душа спокойна… Бедняга! Как он навернулся! И наверное, семья ждет, не знают, куда пропал… Ужас какой-то! Если бы не мы…

— Это точно, если бы не мы, его еще неделю бы никто не нашел, — подтвердила вторая. — Машина!

И они одновременно подняли руки. Попутная легковушка подобрала их и повезла прочь, в сторону дачного поселка.

А машина, едущая в сторону Москвы, уже приближалась к посту милиции. На подъезде парень сбросил скорость до максимально дозволенной, перекинул через грудь ремень безопасности, даже лицо у него изменилось — напряглось, стало каким-то тупым и сосредоточенным… Пост проплыл мимо, остался позади… Ремень полетел в сторону, он постепенно набрал прежнюю скорость и засвистел сквозь зубы. В багажнике у него лежало незарегистрированное охотничье ружье. Он одолжил его на несколько дней у приятеля, собирался потренироваться в прицельной стрельбе на своем дачном участке, и встреча с милицией вовсе не входила в его планы.

Объявили перерыв на пятнадцать минут. Олеся вышла из-под ока фотокамеры, осторожно присела на табурет в углу студии. К ней подбежал визажист, что-то весело сказал, обмотал вокруг руки чистое полотенце, принялся рассматривать ее лицо… Олеся давно уже научилась относиться к своему лицу как к чему-то постороннему и могла думать о чем угодно, в то время как ее подпудривали и подкрашивали. Глаза устали, и еще немного — начали бы слезиться от яркого света прожекторов. Кроме того, она вся покрылась гусиной кожей — была почти раздета.

Вокруг звучала веселая французская речь. Она не понимала почти ничего и была этому даже рада. Ей вспомнилась подруга, которая тоже приехала во Францию на работу после выигранного московского конкурса фотомоделей. Та сразу начала учить язык, тем более что была еще школьницей, каждое утро посещала лицей, занималась как проклятая… «Она, наверное, добьется чего-то среди них… — с легким презрением подумала Олеся. — Но ничего особенного, могу ручаться! Разве что выйдет удачно замуж. А так…. Как только мы станем им не нужны и неинтересны, нас выбросят вон. В конце концов, кому мы тут нужны? Саша долбил мне — учи язык, старайся, бросай курить, а то сразу выгонят. Тут многие и марихуаной балуются, но мне это до лампочки. Нет, я — это я, а если я кого-то не устраиваю — тоже плакать не стану. Тем более из-за французов!»

Мягкая пуховка с пудрой прошлась по ее лицу, Олеся вздрогнула от неожиданности, сразу заученно улыбнулась. Визажист подкрашивал ей губы, что-то лепеча на своем птичьем языке. Потом он занялся ее скулами, тронул их румянами — слегка. Вся эта косметика служила для того, чтобы создать эффект «совершенно ненакрашенного лица». Лицо Олеси — изможденное, с острым подбородком, и все же такое юное и свежее — как нельзя лучше подходило для этой цели. Реклама нового шампуня продвигалась полным ходом. Та фирма, с которой Олеся заключила контракт, брала для рекламы лишь очень юных моделей и почти всегда — совершенно неизвестных. Что делалось потом с этими моделями? Ничего. Реклама и давала им деньги, но это была редкостная удача, конкуренция становилась все более безжалостной. Чтобы победить, нужен был львиный характер, безупречная внешность, чем оригинальней, тем лучше, железное здоровье, высокая работоспособность, терпение, и главное — самодисциплина. Олеся прекрасно понимала, что некоторыми из этих качеств она не владеет вовсе, некоторыми — лишь наполовину… Жаловаться не приходилось пока только на внешность. И в то же время ее возраст — девятнадцать лет — был уже не тем, когда можно позволить себе иллюзии. Она знала, что как модель уже состоялась, что это вовсе не ее призвание и что больше она ничего из него не выжмет. Она видела многих девушек, которые были моложе и красивей ее, которые были согласны работать как угодно тяжело и долго, чтобы добиться чего-то в этом мире. И понимала, что сама бороться за место на подиуме никогда не будет. До сих пор все за нее делали другие, она только удивлялась и слушалась.

Она родилась в самой обыкновенной московской семье. Отец работал на заводе, который к тому времени, когда Олеся выросла, перестал платить рабочим зарплату. Мать всю жизнь просидела в какой-то занудной конторе. У нее, кроме Олеси, было еще два сына: один младше другого. Олеся с ранних лет делала всю домашнюю работу, без особой охоты, иногда даже со скандалами, но все-таки делала. Братьев она одновременно любила и ненавидела. Любила просто так, не зная почему. Ненавидела, потому что они отнимали у нее почти все свободное время. Их надо было встречать из школы, кормить, помогать им делать уроки (умственными способностями они не блистали). И была еще одна причина для ненависти — тесная квартира. У Олеси не было собственной комнаты. Она спала в «большой» комнате, где вся семья допоздна смотрела телевизор. По утрам, когда Олеся еще лежала в постели, туда приходил отец — искал свои папиросы, потом прибегала мать — искала свои колготки… Потом являлись братцы и включали телевизор. Олеся с руганью вскакивала с дивана и шла умываться. После школы она никуда не поступала, пошла работать в ночной магазин рядом с домом. Всю ночь стояла за прилавком, продавала мужикам водку, печенье с арабскими надписями, просроченные консервы, банки с огурцами и помидорами… Она ненавидела эти пьяные рожи, эти шуточки, этот мертвый свет под низким потолком магазина… Мать страшно боялась, что Олеся работает по ночам, но, в сущности, бояться было нечего — ее охранял здоровенный парень, который сидел у входа. Вместе с этим парнем Олеся училась в школе, вместе они росли во дворе огромного панельного дома и вместе попали в магазин. Он был старше Олеси на несколько лет, уже отслужил в армии, носил по ночам пятнистую форму, а днем — широкие штаны и черные рубашки. К Олесе боялись приставать, потому что его глаза сразу приобретали звериное выражение. Она понимала, что Влад в нее влюблен, что он сохнет, дохнет от ревности, сходит с ума, когда видит ее короткие юбочки и обтягивающие кофточки, но даже пальцем не шевелила, чтобы как-то обнадежить его. «Влад? Ну, это на самый крайний случай… — говорила она себе. — Вот разве что меня машина переедет, я останусь калекой, тогда он на мне сразу женится, он такой, он «благородный»! А морда какая тупая…»

Журнал, где описывались условия конкурса для моделей, попал к ней совершенно случайно — мать принесла с работы, кто-то из посетителей забыл… От претендентки требовались следующие качества: возраст от шестнадцати до двадцати лет, рост не менее 174 сантиметров, и, конечно, подразумевалось, что девушка не будет раскормленной и прыщавой. Олеся сделала две фотографии в студии по соседству — лицо крупным планом и свое фото в полный рост и отослала их по указанному адресу вместе с заполненным купоном. Она забыла об этом и сделала такой шаг только ради озорства да еще от скуки… Каково же было ее удивление, когда как-то после обеда, когда она отсыпалась, наслаждаясь тишиной в доме (братья были в школе, мать на работе, отец отправился выпить с каким-то приятелем), в квартире раздался телефонный звонок. Она выругалась, продирая глаза, — решила, что звонит Влад. Он часто звонил ей, приглашал пойти куда-нибудь, поразвлечься. Иногда она отказывалась, иногда соглашалась, в зависимости от настроения. Сейчас она готова была его убить.

— Да?! — резко сказала она и обомлела: хорошо поставленный женский голос ласково сообщал ей, что конкурс Олеся прошла, что ей предлагают явиться по такому-то адресу, ей сделают портфолио… Олеся даже не знала, что это такое, и ей объяснили, что это фотоальбом, необходимый каждой модели.

Она пошла туда втайне от родни — не хотела, чтобы они приставали к ней с расспросами и нотациями. Мать вообще считала, что все фотомодели — проститутки, отец просто прибил бы Олесю… Так она встретилась с Сашей. Точнее, с Александром Дмитриевичем Вашко. Он был известным фотографом, сотрудничал с одним дамским журналом, его имя ничего не говорило неискушенной Олесе. Она робко слушалась его, вставала так, как он просил, и сперва у нее ничего не получалось — фотографии выходили самые заурядные, скованные…

— Ты боишься камеры? — спросил он ее наконец. — Почему ты так напрягаешься, когда я тебя фотографирую?

— Не знаю… — Она очень нервничала, была просто вне себя. Все в этом новом шикарном мире волновало и пугало ее. — Я просто не могу сосредоточиться. Никак!

— А тебе вовсе не надо напрягаться! — уверял он ее. — Расслабься и ни о чем не думай! Меня просто нет! Меня нет! Забудь обо мне!

Но легко сказать — забудь! Как раз о нем Олеся все время помнила.

Что в нем было особенного? Да ничего. Немного вытянутое лицо, на котором обычно бывало выражение легкой грусти и озабоченности, пепельные волосы, тщательно уложенные муссом (никто из прежних знакомых Олеси не следил за своей прической), глаза голубые, совершенно обычного оттенка. Ростом он был невысок, не полный и не худой, тяжелая походка, ухоженные руки… На вид ему можно было дать лет тридцать пять, на самом деле ему только что перевалило за сорок. Одет он был прекрасно, не боялся ярких цветов и смелых сочетаний, носил модельную обувь, от него чудесно пахло дорогой туалетной водой. Еще у него была машина, жена и сын пятнадцати лет. Олеся сама себе поражалась — что она в нем нашла? Но нашла что-то такое, отчего просто обалдевала… Он был очень обходителен, безупречно вежлив, и она обращала внимание на то, как относятся к нему женщины. А женщин вокруг было много — ведь он работал с ведущими агентствами фотомоделей. «Саша, Сашенька, где Саша?» — только и слышалось вокруг. Олеся дергалась от этих окриков, ей казалось, что все эти ухоженные дамы смеются над нею, оглядывая ее острые коленки, кожу, не знавшую загара и дорогой косметики, наряды с вещевого рынка, в которых она приходила на съемку.

Работа над портфолио затягивалась. До Олеси даже доходили слухи, что ее собираются вновь задвинуть в те серые ряды, откуда она пришла.

— Ты боишься камеры, — укорял ее Саша. — Я не понимаю — почему? Может быть, у тебя было какое-то детское впечатление от фотосъемки? Что-то неприятное? Ты часто фотографировалась?

Олеся пожимала плечами. Какое там часто! Разве что в школе, в конце каждого класса, да еще в раннем детстве, да еще на паспорт… Саша возмущался:

— Тогда я не понимаю почему… Ну не смотри ты так на меня! Думай о приятном! Олеся!

Все эти уговоры действовали на нее ужасно. Она чувствовала себя полной дурой и один раз даже разревелась перед всеми. К ней подошла визажистка, собираясь поправить косметику, но Саша вдруг заорал:

— Все, оставьте ее в покое! Я сам! Какого черта вы ее пудрите!

Визажистка испуганно ретировалась, и Олеся подняла залитое слезами лицо, глядя на него… Тогда-то он и снял ее. И еще раз снял, и еще… Ей уже было все равно, она просто сидела на стуле, скрючив под ним ноги, нелепо свесив руки между голых коленей и плача горькими слезами…

— Ну вот, это другое дело… — задумчиво говорил он назавтра, рассматривая готовые фотографии. — Ты просто великолепна! Тебе вообще не нужна косметика. Смотри, какое у тебя естественное лицо.

Олеся вовсе не была уверена, что косметика ей не нужна. Белесые ресницы, бледные губы — что могло быть ужасней?! Но Саша настаивал на том, чтобы ее больше не красили, ни капли косметики! И она позировала перед камерой совершенно равнодушная к исходу дела, уже разочаровавшись в результате, больше не думая, хорошо или плохо она выглядит, потому что заранее была уверена, что выглядит ужасно. Но фотографии ее поражали. Это она, Олеся? Нет, совсем незнакомое бледное лицо, равнодушные глаза с поволокой какой-то замороженной грусти, не фигура — легкий набросок фигуры и длинные светлые волосы, легкой волной летящие вслед за нею…

— Я тут сама на себя не похожа, — заметила она робко, когда портфолио был совершенно готов. — Не понимаю, кому это может нравиться?

— От тебя и не требуется, чтобы ты понимала, — грубовато ответил Саша. С моделями он иногда позволял себе более вольный тон, во время работы мог даже наорать, отпустить пару матерных слов. — Подожди немного, ты еще увидишь небо в алмазах…. Я твой портфолио кое-кому покажу. Скоро будет один веселенький конкурс, победительница поедет в Париж по контракту с одной фирмой…

— Я — в Париж? — недоверчиво возразила она. — Что вы! Кроме меня не найдется, что ли?!

— Твое дело готовиться, — ответил он. — Прекращай жрать что попало, купи себе витамины и ни в коем случае не пользуйся мылом!

Из-за мыла у них были большие ссоры поначалу. Он увидел, как Олеся смывала грим с помощью куска обычного туалетного мыла, и просто озверел… Никого поблизости не было, и он дал ей по затылку ладонью, так что она чуть не стукнулась головой о раковину… Олеся, потрясенная, ослепшая от едкой пены, таращила на него глаза, не понимая, как обходительный, вежливый, всегда сдержанный с другими женщинами Саша мог сделать такое по отношению к ней. А он кричал:

— Идиотка, неужели ты не понимаешь, что губишь кожу?! Ты бы ее еще кирпичом натерла! Ты вообще-то знаешь, что на свете есть косметическое молочко и тоник?! Как я тебя снимать буду?! И что мне за дубина досталась?!

Тогда Олеся не заплакала, но эта грубая забота ей даже понравилась. Разумеется, удар по затылку был лишним, но она и это простила Саше. Она уже прощала ему все: крики на съемке и резкие толчки, когда она не могла встать как надо… Не прощала она только его любезные разговоры с другими женщинами. «Относится ко мне как к шлюхе какой-то… — удрученно размышляла она, возвращаясь домой. — Ни во что не ставит!» Ей казалось, что отношения наладятся, когда будут получаться удачные фотографии, но сколько она ни старалась — получалось все хуже и хуже… И только после того, как она разревелась, после того, как совсем перестала думать, как выглядит, после того, как махнула на все рукой, что-то стало получаться…

Работа над фотографиями была закончена. По логике событий после этого Олесе должны были предложить участие в каком-то проекте, в показе моделей, по крайней мере иметь ее в виду. Но никаких приглашений не последовало. Это ее убило. Не то чтобы она страстно стремилась занять высокое положение в мире моды, нет! Главным было то, что теперь ей было вовсе не обязательно видеться с Сашей, слушать его наставления, позировать ему, наблюдать потом, как совершается чудо — возникает странное отрешенное лицо на его фотографиях — лицо не Олеси, а какой-то Снегурочки из сказки… Снегурочка теперь жила в альбоме, а Олеся — в своей прежней жизни. Она все еще работала по ночам, просыпалась в общей комнате от звука включенного телевизора, помогала братьям готовить уроки, ходила по магазинам, обсчитывала покупателей в своем магазине… И все яснее понимала, что этой жизнью жить больше не сможет, что она изменилась… Саша звонил ей почти ежедневно, справлялся о здоровье, о ее форме, предупреждал, что скоро продвинет ее в одном проекте…

— Я имею тебя в виду! — сказал он как-то. — Тебя никто не будет раскручивать, конкуренция слишком большая, моделей сколько угодно… Но ты мне нужна.

Олеся задала ему вопрос:

— Почему же я выиграла на конкурсе фотографий, раз конкуренция была такая жесткая? — И выяснилось, что выиграла благодаря Саше, что его слово было решающим и если бы не он — она могла бы быть самой Клаудией Шиффер, но на нее никто бы не обратил внимания. «Ты мне нужна!» — эти его слова ласкали ей сердце, подавали слабую надежду, что эта история не закончилась, едва начавшись, что она еще не потеряла его окончательно. Да, она уже теряла его и снова находила, когда он ей звонил, и снова теряла ночью, когда воображала его в постели с женой, в машине с сыном, на работе с шикарными дамочками… А она была где-то на заднем плане — просто лицо в альбоме, который он забрал себе, просто ненакрашенное лицо Снегурочки.

И наконец он сказал ей по телефону:

— Приезжай в центр, мы поговорим. Теперь можно кое-что сделать.

Она собралась за пять минут — больше ей не потребовалось, потому что она давно уже продумала свой туалет для встречи с ним до последних мелочей. Этот летний день был прохладным, она надела шорты, обтягивающую белую кофточку, блестящий клеенчатый плащ, слегка накрасила ресницы и губы, хотя знала, что он этого не любит…

— Больше всего на свете мне нравятся абсолютно ненакрашенные девушки, — говаривал он на съемках. — И упаси боже — никакой химии на волосах! Химия меня просто убивает. — И окружающие бабенки при этом смущенно хихикали, поджимая густо накрашенные губы. А Олеся серьезно моргала белыми ресницами и смотрела в объектив его камеры.

Она приехала на указанное им место — начало Тверского бульвара, сразу узнала его машину. Он сидел за рулем, просматривал какой-то каталог. Увидев ее, открыл дверцу, и Олеся забралась внутрь. Почувствовала запах его духов, и колени у нее слегка задрожали.

— Замерзла? — спросил он, быстро прикоснувшись губами к ее щеке. Этот жест ничего не значил — так было принято здороваться в его среде.

— Нет… — пробормотала она, преданно глядя на него. — Зачем вы меня звали?

— Ну, во-первых, давай на «ты», — заявил он, включая зажигание и выруливая с бровки тротуара. — А во-вторых… Олеся, скажи — ты со мной?

— Что? — не поняла она. Ей сперва показалось, что он спрашивает ее о том, о чем она думала не переставая, и чуть не сказала: «Да, я вас люблю». Но тут же поняла, что он имел в виду нечто другое.

— Скоро будет тот самый конкурс, про который я тебе рассказывал, — продолжал он, не замечая ее замешательства. — Приедет жюри из Парижа, представители фирмы, число участниц будет ограниченным… Вот я тебя и спрашиваю. Ты со мной или нет?

— Конечно, да…

— Тогда я тебя выдвигаю… — кивнул он. — Я не сомневался, что ты согласишься. Такую возможность глупо упускать. Знаешь, я тут кое-что про тебя разузнал.

— Что?! — пораженно спросила она. Сам факт, что он так много занимался ее персоной, был просто восхитителен, это воскрешало ее к жизни и к радости. — Вам что-то про меня насплетничали?

— Да нет, я не про это… — отмахнулся он, не глядя на нее. — Я хотел выяснить, почему вокруг тебя заговор молчания. И выяснил. Там хотят продвинуть одну девицу, у которой тип лица в общем твой. А продвинуть ее хотят очень, и помешать этому трудно. Я понятия не имею, откуда она взялась, наверное, просто чья-то невеста… Но с тобой она не выдерживает никакого сравнения. Может, она даже поэффектней тебя, но совершенно никакой оригинальности, слепить какой-то образ невозможно. В общем, я решил за тебя побороться. Выход один — твое участие в конкурсе. Я сомневаюсь, чтобы французское жюри было подкуплено. А не увидеть твоего преимущества перед нею просто невозможно. С нашими разговаривать бесполезно, они уже взялись ее раскручивать. В общем, ты будешь моей темной лошадкой. Главное — пропихнуть тебя на конкурс. И тебя должны там заметить, но это уже твоя забота. Ты здорово похудела, что, голодаешь? — внезапно переменил он тему. Олеся покачала головой:

— Нет, не голодаю. Я вообще не толстею, даже если объедаюсь. Просто настроение какое-то такое…

— Что за настроение?

— Да осточертело все! — призналась она. — Мать, братцы, папаша вечно пьяный… Голова от них пухнет, а ночью — в магазине… Больше не могу так жить!

Она впервые пожаловалась ему, а он воспринял это довольно равнодушно. Только и сказал:

— Значит, надо резко менять свою жизнь. Про что я тебе твердил все время? Мылом-то больше не умываешься?

— Не в мыле дело… — вздохнула Олеся. — Я купила себе и молочко, и тоник. А вот квартиру не могу себе купить. Отдельную квартиру, понимаете?

— Что, так сложно жить с родителями? — посочувствовал он.

— Хуже некуда. Я мечтаю, что когда-нибудь уйду оттуда и уже не вернусь. Понимаете?! Мечтаю уйти из родного дома! Потому что больше не могу это терпеть! Мне все осточертело, все!

Он впервые видел, как Олеся злится, и теперь смотрел на нее с большим интересом, как будто открывая это лицо заново. А она продолжала, забыв о смущении:

— Да что вы понимаете! У вас все есть, у вас такая интересная работа, у вас друзья… Я просто как в тюрьме, больше не могу видеть эти тупые рожи, не могу слышать храпение по ночам…

— А я, между прочим, тоже храплю… — неожиданно вставил он.

Олеся осеклась, только теперь сообразив, что позволила себе с ним совершенно новый тон. До сих пор она обращалась к нему как почтительная подчиненная, теперь говорила как равная. Может быть, на нее повлияла долгая разлука? Во всяком случае, она замолчала, нервно скрутила пояс плаща, опустила голову. Он внезапно остановил машину, посидел молча, глядя в окно, потом выключил зажигание и сказал ей:

— Выходи, приехали.

— Куда? — Олеся оглядела высокий желтый дом, возвышавшийся перед ними.

— Ко мне домой, — пояснил он.

— А…

— Что тебя волнует?! — рассердился он, напомнив ей прежние времена. — Я тебя пригласил, значит, ни о чем не думай.

Но она непрерывно думала о его жене. Где она? Почему он привел ее, Олесю, в свой дом, почему не в какое-нибудь кафе? Если он боялся, что она съест накануне конкурса что-нибудь не то, тогда мог отвезти ее просто на природу и там спокойно поговорить… Но домой… Олеся нерешительно выбралась наружу и стояла так, ожидая, когда он запрет машину. В конце концов она решила, что его жена и сын отдыхают где-нибудь на море, и поэтому…

Но она ошиблась. Саша позвонил у двери, и им открыла женщина в узких черных брючках и желтом свитере.

— Привет, — сказал он, проводя вперед оцепеневшую Олесю. — Вот, Лена, знакомься! Это моя ставка!

— Кто? — холодновато, но вежливо спросила женщина. — Не смущай ребенка, Саша, говори по-человечески. Здравствуйте! — Это относилось уже к Олесе. Та кивнула и выдавила что-то похожее на «добрый день!».

— Мы должны кое-что обсудить, — бодро говорил Саша. — Мне никто не звонил?

— Звонили из «Бриззард», просили, чтобы ты привез им фотографии, — ответила женщина, продолжая осматривать Олесю с ног до головы. Этот взгляд парализовал ее, и она вздохнула с облегчением, когда Саша подтолкнул ее и почти впихнул в какую-то комнату. Комната оказалась его студией. И стены, и пол, и потолок были выкрашены в белый цвет, в углах стояли юпитеры, стол был завален аппаратурой. Сесть было негде, но он быстро решил эту проблему — скинул ворох фотобумаги с низкой табуретки, усадил Олесю так, чтобы на ее лицо падал свет из незашторенного окна, сам уселся на подоконнике.

— Ну вот, теперь можно и о деле поговорить, — заметил он. — Почему ты такая грустная?

— Я всегда такая, — резко ответила Олеся. Ей хотелось плакать. Все рухнуло, она ничего не значит для него, она просто кукла, ставка, как он представил ее жене, у нее нет даже имени.

— Неужели все еще думаешь о своих проблемах? — осведомился он. — Наплюй, говорю тебе, скоро все переменится. Ты должна только выиграть в конкурсе.

— Ничего себе «только», — мрачно ответила она. — Вы сами сказали, что там будет мясорубка.

— Я тебе уже сказал, чтобы называла меня на «ты», — раздраженно бросил он. — И хватит паниковать! Если я за тебя взялся… Я пустышками не занимаюсь. И ту девку делать не буду, пусть хоть треснут! Мне нужна ты!

Снова эти слова! Но они ничего не значат, ничего, пока за стеной ходит его жена… Олеся слышит ее шаги, и у нее сжимается сердце! Как все не похоже на ее мечты! Да, она уже представляла себе, как приедет к нему домой и как все там будет… Но эту женщину она не предусматривала. Совсем. А Саша разошелся:

— Если ты выиграешь, поедешь на полгода в Париж. Глупая, ты даже не представляешь себе, что тебя там ждет! Тебя задолбала твоя серая жизнь?! Там она кончится. Ну, смотри поживей, не могу видеть тебя в таком состоянии! Олеся! Олеся?!

— Что? — опомнилась она.

— Ты хоть слышишь, что я тебе толкую? Я говорю, что ты должна выиграть контракт на двадцать пять тысяч долларов!

— Сколько? — Она не верила своим ушам. До сих пор этот конкурс был для нее просто причудой Саши, каким-то абстрактным понятием. Когда была названа цифра, она обалдела. Теперь она слушала очень внимательно.

— А что, я тебе не говорил? — удивился он. — Да, с этого надо было начинать. Тебе хватит этих денег, чтобы купить себе отдельную квартиру?

— Мне… Господи, конечно… Только…

Он остановил ее несвязную речь повелительным взмахом руки:

— Все, я вижу, ты впечатлилась! Значит, мы сотрудничаем! Я делаю тебе новое портфолио, то не годится. Я слишком детально оформил твой образ, специалисты этого не любят. Если ты выиграешь, то только потому, что они увидят в тебе нераскрытые возможности. Значит, надо дать только намек на твой образ. Ты должна быть чуточку никакая, понимаешь?

— Нет! — честно ответила она. — Это значит — без косметики? Как раньше?

— Да, красить тебя не буду, тут ты угадала, — кивнул он. — Пусть видят только твое лицо. Это на самом конкурсе ты будешь блистать всеми красками, но главное, чтобы они увидели, что можно с тобой сделать… Понимаешь? Им нужен полуфабрикат, с хорошими данными, работоспособный, послушный. Если выиграешь, с тобой будут работать прекрасные визажисты, другой фотограф, куча народу. В тебя вложат деньги, поняла? И ты должна только слушаться. Нет, ты не будешь просто манекеном, на который вешают платье и всякое такое. Ты должна входить в образ, но пока тебе этого не приказали — будь просто никем. Это — главное. Твой характер не должен забивать тебя как актрису.

— Я не смогу… — растерялась она. Этот поток слов ее ошеломил еще сильнее, чем названная им сумма. Никогда раньше ей не случалось слышать ничего подобного, она не представляла себе, что задача так сложна. Саша ее успокоил:

— Не паникуй раньше времени, говорю тебе! Не боги горшки обжигают! Я в тебе кое-что вижу, я не ошибся. Скажи, ты ешь витамины?

Она кивнула. Она ела витамины, пользовалась средствами для ухода за кожей, старалась больше спать и в общем сохраняла неплохую форму. Но все это казалось ей таким мизерным рядом с такой грандиозной задачей! А Саша пристрастно расспрашивал:

— На здоровье не жалуешься? Сколько раз в год простуживаешься? Аппендицит вырезан?

— Да, — ответила она.

— Покажи! — потребовал Саша. Видя ее недоумение, пояснил: — Мне же нужно работать с твоим телом, покажи шрам!

— Но… Там почти ничего не видно… — залепетала Олеся. Странно — ей уже приходилось раздеваться почти у него на глазах, но почему-то тогда она не чувствовала никакого смущения. Возможно, потому, что вокруг было столько народу. Да и Саша на нее почти не смотрел. Но теперь, в его студии, в его квартире, где находится к тому же его жена, наедине с ним… Он настаивал:

— Не будь невинной принцессой, не ломайся! Как ты собралась работать с такими взглядами на мораль?! Подними кофту!

И она непослушными пальцами подцепила край кофточки, потянула ее вверх. Он соскочил с подоконника, подошел ближе, вгляделся… Вздохнул, провел пальцами по ее коже, Олеся не сводила с него влажных, умоляющих глаз. Наверное, он что-то почувствовал, потому что резко одернул кофточку и сказал:

— Ничего страшного, тебя еще аккуратно зашили, видел я такие шрамы, которые всю карьеру могли поломать… Надеюсь, больше под нож не ложилась?

Олеся даже головой не качнула. Она прекрасно уловила, что тот зыбкий момент, когда все тайное становится явным, уже позади, он все понял, все увидел в ее глазах. Она смотрела на него просто и откровенно, как бы говоря: «Ну вот, теперь ты все уже знаешь, давай решай, что нам делать, потому что я без тебя жить не могу».

— Знаешь, девочка моя, — совершенно серьезно заявил он, встретив этот взгляд, — я тебя сразу хочу предупредить. Если про нас пойдут какие-то слухи, ты сама понимаешь, никакой победы в конкурсе. Если художник протягивает свою любовницу, это ломает его репутацию. Не говоря уже о девушке.

— Но я не твоя любовница. — Она впервые назвала его на «ты», впервые говорила совершенно открыто. — Пока нет.

— Ну ты даешь! — тихо прошептал Саша, округляя глаза. — Жмешь на газ, верно? Ты, наверное, думаешь, что если ты не переспишь со мной, я тебе не помогу с конкурсом? Так обо мне думаешь, да? Этакий Серый Волк, который ест Красных Шапочек?

— Почему?.. — искренне удивилась она. — Я вовсе не думаю, что тебе это надо. Наоборот, я по всему вижу, что тебе до меня нет дела.

— О боже мой… Говори тише. — Он досадливо посмотрел на дверь.

Она испугалась, сложила руки на груди, как бы умоляя его не сердиться, и быстро зашептала:

— Саша, ну пойми, я не ради конкурса! Я сразу, как увидела тебя тогда, все поняла! Знаешь, как я страдала! Ты на меня кричал, даже ударил как-то раз…

— Серьезно? — Он озабоченно нахмурился, пытаясь вспомнить. — Слушай, ты не придумала?

— Нет, ударил, когда я умывалась с мылом… — счастливым голосом напомнила она, словно речь шла о букете роз. — Клянусь тебе, мне никто не нужен, никто, я никого, кроме тебя, видеть не могу! Мне и конкурс не нужен, правда! Ну наплюй ты на конкурс, если мне не веришь! Хочешь — прямо сейчас, прямо здесь?!

— Я не думал, что ты такая… — пробормотал он. — Такая тихоня, такая…

— Только не говори «Снегурочка»! — поморщилась она. — Мне эта кликуха уже надоела! Знаешь, пока я не встретила тебя, я сама не знала, какая я… Но я поняла, что могу очень многое сделать, понимаешь? Ради того, чтобы ты…

— Тсс!

— Я говорю тихо, — возразила она, косясь на дверь. — Она может подслушать?

Олеся уже говорила так, словно они стали любовниками, принимала его в сообщники, и он не отвергал этого тона. Смотрел почти весело, тоже входил в игру.

У Олеси дух захватывало, когда она видела его глаза. Совершенно обычные голубые глаза? Бросьте! Совершенно необычные, хотя бы потому, что она их любила!

— Что будем делать? — спросила она, улыбаясь ему чуть-чуть, уголками губ. Такой улыбки у нее раньше не было, она родилась вот только что, у него на глазах — улыбка обольщающей женщины, женщины счастливой. И все ощутимей становилась ее власть над ним — начинающаяся с намека, с откровенного взгляда… Девочка, которая умывалась мылом, которую можно было ударить, обругать, которой можно было вертеть, стремительно превращалась в свою противоположность — Олеся физически чувствовала, как становится все сильнее и уверенней в себе.

— Что делать? — Он шутливо развел руками. — Что с тобой делать, работать надо… Ты сегодня в настроении? Можно сделать пару пробных фотографий.

— Здесь?

— А почему нет? — Он на глазах помолодел, сбросил лет десять, оживился невообразимо. Она восхищенно наблюдала за этой переменой. «Это сделала я, нет, я еще только сделаю это!» — стучало у нее в голове. Больше ни о чем не стоило думать — зачем? Все шло само собой, все шло просто замечательно.

Саша огляделся по сторонам, передвинул один юпитер, велел Олесе встать посреди комнаты, попробовал свет…

— Мы сегодня просто сделаем твое лицо, — бормотал он. — Черт, твоя кофточка…

— Моя кофточка? А что такое?

— Где ты ее купила?

— На «Динамо», — призналась она. — А что — плохо?

— Да нет, для «Динамо» в самый раз… — поморщился он. — Придется ее снять.

— А… — Она лукаво посмотрела на дверь. — А твоя жена?

— При чем тут она?

— Ей не понравится, что я голая. Ведь на мне ничего нет под кофточкой.

— Подумаешь! — усмехнулся он. — Она и не такое видела.

Эти слова отрезвили Олесю. Ясный день померк в окне, юпитер светил словно через черный фильтр. «Дура я, у него было сто таких девчонок, как ты, и чего ты себе вообразила! — ругала она себя, снимая кофточку, швыряя ее в угол. — Идиотка! Молчи теперь!»

Саша принес свою камеру, навел объектив на Олесю, пристроился чуть ниже, присел, выпрямился, вздохнул.

— Ну и что это значит? — спросил он своим рабочим голосом. — Почему такое кислое лицо? Лимоны рекламируешь?

— Макароны, — мрачно ответила она.

— Для макарон у тебя фигура не та, — издевательски заметил он. — А серьезно, почему? Я что-то не то сказал? Ты меня больше слушай.

Она молчала, только поводила глазами по комнате, стараясь не встречаться с ним взглядом. «Расплачусь сейчас, — подумала она. — Вот он обрадуется! Удачный будет кадр! Бессердечная свинья, вот он кто… Ему нужно только мое лицо на бумаге, только свое профессиональное честолюбие… Он, видите ли, меня открыл! Подумаешь, счастье! Спокойно, не реветь!» Она подняла подбородок повыше, это было старое испытанное средство на такой случай. Действительно стало полегче.

— Олеся, — прежним деловым тоном заявил он. — Если так пойдет дело, нам придется попрощаться.

— Угрозами ты ничего не сделаешь, — ответила она. — Мне все равно.

— Да что с тобой?

— Ничего. Я лучше пойду. Найди себе другую «ставку». — Олеся уже двинулась в угол, где валялась ее кофточка, но он перехватил ее на полпути, обнял за голые плечи, прижал к себе. Его пальцы оказались на ее крохотной груди, ей сразу стало жарко, трудно дышать.

— Ну что? — тихо спросил он. — Тебе это надо? Тебе легче стало?

— А тебе… Тебе ничего не надо? — прошептала она в ответ. — Совсем ничего? Кроме фотографий?

— Н-да… Я понял. — Он не отпускал ее, она теснее прижалась, пользуясь моментом, который, может быть, уже не повторится. — Значит, ты так видишь наше сотрудничество?

Она молчала, предоставляя говорить ему. Ей было совершенно безразлично, что в эту минуту может войти его жена, увидеть своего супруга с моделью в позе, которая исключала деловые отношения.

— Пойми же, это очень сложно… — втолковывал ей Саша, тем не менее не разжимая рук. — Когда у нас начнется это, станет очень трудно работать. У нас должны быть нормальные профессиональные отношения, понимаешь? А как иначе? Мне нужно что-то делать с тобой, во всяком случае, я должен быть свободным. Иначе как я смогу тебе приказывать? К этому примешаются чувства, и тогда все пропало.

— Почему? — настойчиво спрашивала она, начиная гладить его лицо кончиками пальцев. Он досадливо отстранился, возразил:

— Да как ты себе все это представляешь? У меня нет выхода. Или просто сотрудничаем, или расстаемся. Ничего больше я тебе предложить не могу.

— Почему? — Она повторила свою попытку, и теперь он был послушней — ее пальцы скользили по его выбритому подбородку, обрисовывали губы, ласкали шею… — Почему ты так думаешь? Ты будешь свободен.

— Любая связь в моем положении — это уже несвобода. А если кто-то узнает?

— И что?

— Будет скандал. Скажут, что я совращаю моделей. Скажут, что пропихиваю свою любовницу. Ты себе не представляешь…

— Никто не узнает, глупый!

— Хорошо, предположим. А где я буду тебя снимать? Студию мне никто не даст, даже не надейся… Я вообще буду держать тебя в тайне до самого конкурса.

— А здесь?

— Ну вот мы и договорились! — досадливо воскликнул он. — Как мы будем встречаться здесь? А если…

— Она тоже ничего не узнает, — твердо сказала Олеся. — Она работает?

— Да, но сейчас у нее как раз отпуск.

— Большой отпуск?

— Ты меня достала… — вздохнул он. — Кончится через четыре дня.

— Значит, через четыре дня…

Через четыре дня он сделал с десяток удачных фотографий. Он сказал, что сильно ошибся в Олесе, что недооценивал ее, что в ней заключен богатый потенциал… И еще сказал, что она очень мила. Ну просто очень! Она добилась своего — они стали любовниками. Правда, не все было гладко. Его жена, видимо, что-то подозревала — однажды Олеся столкнулась с ней, когда она возвращалась домой, и Лена наградила ее таким взглядом… Пощечина не могла бы сказать больше этого взгляда — завистливого, угрожающего, просто злого. Потом Олеся попыталась выяснить причину такого отношения у Саши:

— Ты ей сказал?

— С ума сошла, нет, конечно!

— Тогда почему она так на меня смотрит? — допытывалась Олеся.

— Она на всех так смотрит, кого я дома снимаю… — проворчал он. Они лежали рядом на широкой кровати, в супружеской спальне, в его квартире… Олеся с ненавистью рассматривала шкаф с одеждой, словно это шкаф был виноват во всем.

— А спишь ты тоже со всеми, кого дома принимаешь? — спросила она, поворачиваясь к нему и вкрадчиво начиная его ласкать.

— Не будь такой дурочкой… — ласково ответил он. — Ты — вообще исключение в моей практике. Я никогда не спал с моделями.

— А с кем ты спал? Только с ней?

— Тебе это очень важно? — поморщился он. — Слушай, я все удивляюсь, что ты во мне нашла? Я ведь не скрываю, сколько мне лет. Боже мой, у нас разница…

Она шутливо хлопнула его по губам:

— Нашел из-за чего расстраиваться! Да с тобой ни один молодой парень не сравнится!

— А у тебя было много молодых парней?

— О! — восторженно крикнула она, подпрыгивая на постели. Ее легкое тело почти не продавливало матраца. — Ревнуешь?!

— Мне просто интересно… Я-то думал, ты совсем девочка, а ты оказалась… Ну не обижайся! — засмеялся он, увидев ее помрачневшее лицо. — Я тебе одно скажу: как женщина ты многого стоишь. Если, конечно, не начинаешь требовать, чтобы я развелся.

Да, она заговорила об этом почти сразу после их первого свидания наедине, совсем наедине, в пустой квартире. Ей бы и в голову не пришло сказать такое, сказалось само собой, после того как она вздрогнула и закричала под ним… Этот крик прорвал плотину изо льда и снега, под которой была раньше похоронена ее чувственность. У нее было два сексуальных приключения, на квартире у подруги, одно было серее другого… Одинаковые парни, которым нравились худые блондинки. Одинаковые во всем, даже в своей грубости, которую они выдавали за мужественность. Эта мораль — мораль окраин, мораль детей из рабочих семей — отрицала долгое ухаживание, нежность, девичий стыд, внимательное отношение к партнеру… Это было похоже на жареную сосиску с кетчупом, которую съедаешь в два приема, на улице, на глазах у прохожих… С одним парнем она встретилась два раза, с другим — всего один. И решила, что дело того не стоит. Та же мораль уже подавала тревожные сигналы — не превратись в проститутку! И все кончилось молчаливым обожанием Влада, обожанием, которое могло запросто перейти в брак — ранний, высокоморальный и такой окраинный… Как раз такой, в котором можно жить в крохотной квартирке, на окраине, далеко от метро.

Саша был нежен, терпелив и внимателен в постели. Он осторожно гладил ее хрупкое тело, которое до этого только тискали, прикасался губами к ее неразвитой груди, играл ее длинными волосами, которые спускались до пояса… Она растаяла, как Снегурочка над костром. И слова хлынули сами, как весенняя вода:

— Я тебя умоляю, разведись! Я тебя прошу!

Он привел ей тысячу причин, по которым не может этого сделать. Напоминал о своем сыне, о ее возрасте, о работе, о карьере… Она упорно стояла на своем: «Разведись!» И когда начался конкурс, она думала вовсе не о победе. Она даже перестала желать победы, потому что это бы разлучило ее с ним… Она даже не поинтересовалась, кто была ее соперница, с таким же типом лица, из-за которой ее нарочно «забыли». И когда жюри назвало ее имя: «Олеся Панфилова!» — она выступила вперед, не понимая, что произошло, не слушая завистливого шепота за спиной. Возможно, шептала та самая, но что ей было до нее…

Они попрощались сумбурно и напоследок чуть не поссорились. Она рыдала. Говорила, что умрет в Париже, что не сможет работать с другим фотографом, что ей все равно, что она откажется. Он был растроган такими бурными чувствами Олеси, но при этом назвал ее дурой, которая не понимает, какое счастье ей привалило. Олеся уехала, напоследок взяв с него обещание — звонить каждую неделю! Пару раз он забыл это сделать, и тогда она сама звонила ему домой. Это немного научило его пунктуальности, но зато сильно расстроило ее — Саша явно начинал забывать о ней. Она металась, как загнанный зверь, работала через силу, потеряла сон… Тогда-то и появился Борис.

Его привел на съемку какой-то приятель. Олеся не обратила бы на него никакого внимания, если бы он не уставился на нее своими выпуклыми стеклянистыми глазами и не проел в ней взглядом дыру. Тогда ей пришлось ответить ему тем же — она раздраженно посмотрела на него. Он принял это за приглашение, двинулся к ней и неожиданно по-русски спросил, не согласится ли она принять его скромное предложение и поужинать в ресторане? Ему очень хочется поговорить с кем-то из России, он сам никогда там не бывал, хотя русский по происхождению… Она в тот день была так зла на Сашу, что приняла это приглашение, хотя подобные вещи были строго-настрого запрещены правилами агентства, которое взяло ее на работу. Модель должна быть чиста как ангел, как небесное существо, не пить, не курить, не вступать в случайные половые связи, лучше всего — вообще ни в какие связи не вступать. Но она уже плюнула на свою карьеру. Мечтала только об одном — скорей вернуться в Москву и понять, почему Саша так редко ей звонил? Может быть, он теперь раскручивает кого-то еще?! Или она просто надоела ему?! Или он не способен любить на расстоянии? Но надо было отрабатывать двадцать пять тысяч — немалую сумму для начинающей модели вроде Олеси. И она работала в поте лица, пока не валилась с ног, сжав зубы, и все же улыбаясь, и все же изображая Снегурочку… Теперь ей казалось, что такая сумма ее не устроит, что она достаточна разве что для покупки крохотной квартирки в отдаленном районе Москвы — такой квартирки, которую Олеся будет ненавидеть… Во всяком случае, эта квартира не решила бы той проблемы, о которой говорил ей Саша, объясняя, почему он не может развестись. Квартира записана на жену, и судиться будет бесполезно. Да, он неплохо зарабатывает, но Олеся не может себе представить его расходов… Да и машину нужно менять. Куда они пойдут? Где будут жить? С ее родителями? «В моем возрасте трудно отказываться от привычных удобств… — мягко говорил он. — Я привык жить в центре, иметь свою студию и не люблю, когда за стеной чихает сосед, а я все слышу. Так что, Олеся, придется тебе заработать миллион долларов, потому что я таких денег заработать не могу…» Миллион долларов — это была шутка. Но вот то, о чем как-то обмолвился Борис, шуткой уже не было. Олеся сразу поняла, что он говорит серьезно. Этот человек не умел шутить. Он был скучен невероятно, в постели просто невыносим, но он помогал ей забыть о неприятностях, забыть на минуту о Москве, и в конце концов, не подозревая об этом, дал ей шанс. И этот шанс нужно было использовать как можно скорее!

…Пятнадцатиминутный перерыв подходил к концу. Олеся все еще сидела на стуле, скрестив ноги, глубоко уйдя в свои мысли. Рядом громко заговорили по-французски, она встрепенулась, вскочила, быстро прошла в другой конец студии, где стоял городской телефон. Фотограф уже подал ей знак: «Поторопись, сейчас начнем!» Она кивнула и быстро набрала номер офиса, где работал Борис. Он поднял трубку сам и страшно обрадовался, услышав ее голос:

— Птичка моя, это ты?! Как мило…

— Знаешь, дорогой… — быстро и тихо заговорила она, стараясь, чтобы ее никто не услышал. — Я не могу встретиться с тобой завтра, как договорились… Нет, не упрекай, подожди… Тут очень срочная и сложная работа… Давай знаешь когда? В следующий вторник, ближе к вечеру… Это будет десятое сентября.

Ее уловка удалась — он обиженно воскликнул:

— Вторник?! Но это же выходной у Жермен!

— Кто это такая, Жермен? — изобразила из себя дурочку Олеся.

— Горничная моей матери… Черт, мать будет мне названивать весь день, она очень любит звонить по вторникам. Нельзя ли в другой день?

— Ну, тогда мы увидимся еще позже… — проворчала она. — У меня масса работы…

Борис сдался:

— Ладно, во вторник. Время мы еще уточним… Птичка моя, я так по тебе скучаю! Все время вспоминаю тебя….

— О, я тоже… Ну пока, милый… До вторника! — Она бросила трубку, перевела дух. Итак, половина дела сделана. Во вторник. Она сделает во вторник все, что от нее зависит. Потом дело будет за Сашей. Фотограф махнул ей рукой, она улыбнулась и вошла в круг света.

Глава 9 

Утром шестого сентября молодой человек в кожаной куртке, надетой поверх чистой белой рубашки, черных джинсах и грубых ботинках английского образца вышел из станции метро «Владыкино» и уверенно направился в сторону к жилому массиву, утопавшему в зелени. Он шел легким размашистым шагом, засунув руки в карманы, высоко задрав точеный подбородок; его длинные темные волосы развевал холодноватый утренний ветер. Свернув во двор, он замедлил шаг, огляделся по сторонам и быстро свернул к подъезду, возле которого росла тонкая рябина. По этой рябине он и запомнил подъезд, она была тут одна, возле других были целые заросли.

На третий этаж он не вошел — взлетел. Позвонил возле двери, обитой красноватой кожей, посторонился на тесной площадке, пропуская бегущую вниз девочку со щенком в охапке. Ожидание показалось ему слишком долгим, и он позвонил еще, на этот раз — длинно, настойчиво. Он совсем не волновался, был уверен в успехе, только сердце стучало громче и быстрее обычного. Но в конце концов он смог просто запыхаться от бега вверх по крутой лестнице.

— Кто? — отрывисто раздалось из-за двери. Он на секунду растерялся — не слышал звука шагов, потом нагло, одним духом выпалил:

— От Лизы.

— От кого?

— От Лизы. Она была у вас позавчера.

За дверью молчали, и он настойчиво поскребся:

— Откройте, пожалуйста! Это важно.

Девушка резко ответила:

— Не знаю никакой Лизы. Вы кто такой? Почему сюда пришли? От кого?

— От Лизы, говорю вам. Она вам продала кое-что, а я давал ей большую цену, чем вы… — Он рассердился, понизив голос, зашептал в щель: — Ну что? Так и будем тут это обсуждать?! Все же слышно, вам это нужно?

Девушка помолчала, потом он услышал, что отперли замок. Дверь, однако, осталась неподвижной. Он толкнул ее, она отворилась внутрь квартиры. Он вошел, увидел в темном коридоре кресло на колесах, а в кресле — девушку. Девушка что-то прижимала к животу, он не мог разглядеть что, хотя и щурил свои близорукие глаза.

— Я тебя не знаю, — сказала она, сразу перейдя на «ты», как только разглядела его. Это Феликса разозлило — ему надоело, что его принимают за ребенка. Он ответил ей в тон:

— А я тебя тоже. Зато про тебя кое-что знаю. Ну, что будем делать?

— Ты пьяный, что ли? — удивилась она, разглядывая его. — Да вроде нет. Ладно, закрой дверь, а то соседи все слышат. И что ты — совсем сдурел, про такое на лестнице говорить? Мог сразу сказать, что по делу. Так кто тебя прислал?

Феликс в это время послушно запирал дверь и мог подумать, пользуясь свободной минуткой. Но теперь эта минутка истекла, и пришлось повернуться и ответить:

— Я же говорю — Лиза.

— Ну ладно… — ответила девица, выезжая на своем кресле в комнату. Феликс пошел за ней. Его ошеломил способ передвижения хозяйки по квартире, он не был к этому готов, и потому мысли путались. Куда легче было разговаривать с ней через дверь. Кроме того, у девицы оказался проницательный беспощадный взгляд, резкий голос, неприятное выражение лица… Он ее сразу возненавидел, и ему подумалось, что все окажется не так просто, как он себе представлял. Теперь, на свету, он рассмотрел ее лучше. Отвислые бледные щеки со следами выдавленных прыщей, сонные, медленно моргающие белые ресницы, растрепанные волосы… И этот беспощадный взгляд — взгляд женщины, которая возненавидела весь мир и себя саму. Девица снова развернула свое кресло и поставила его так, чтобы перегородить выход из комнаты. Феликс почувствовал себя пойманным, сам не зная почему. Не могла же эта беспомощная парализованная девка одолеть его силой! Он привык производить на женщин впечатление, привык им нравиться, привык легко добиваться своего. Но тут все это пропадало впустую — его рассматривали как неодушевленный предмет. Девица явно что-то прикидывала в уме и наконец бросила:

— Ну давай. Что тебе нужно?

— Я ведь сказал. Лиза меня послала.

— А ей что нужно?

— Ту вещь, которую она тебе продала.

Девица издевательски заулыбалась, глаза сузились в две щелочки.

— Знаешь, миленький, я таких ребят, как ты, уже видела. И с такими шутками тоже знакома. Так что зря пришел. Можешь выметаться.

Но тем не менее с места не двинулась, проход не освободила, и он понял, что разговор не окончен. У девицы на языке явно вертелось сто вопросов, но пока она молчала. Смотрела выжидающе и что-то перебирала в кармане своего потрепанного темного халата. Этот жест его нервировал, он злился уже всерьез.

— Не понял, на что ты намекаешь, — ответил он, стараясь говорить уверенно и небрежно. — Я пришел по делу. Она…

— Она мне ничего не продавала, — заявила тут же девица. — Я ничего не видела. И вообще ее не знаю.

— Ты свихнулась, что ли? — Он покрутил пальцем у виска. — Я тебе дело предлагаю…

— Уже предлагали такие… — фыркнула она. — Ладно, что за дело?

— Короче, она хотела продать одну вещь, верно? — торопливо заговорил он. — А может, и не одну, верно? И продала тебе… А я тоже хотел купить, только у меня денег тогда не было. Я ей хотел дать дороже. Эта вещь мне нужна. Сейчас пришел к ней, принес деньги, а она заявила — продала все тебе. И сказала, если я хочу купить, надо купить уже у тебя… Я дам тебе больше, чем ты заплатила.

Никакой реакции, ни слова в ответ. Молчание, пристальный изучающий взгляд, пальцы, которые застыли в кармане халата. Теперь Феликс был уверен, что они держат там какой-то предмет. Большой предмет и, наверное, тяжелый. Он только теперь обратил внимание, какие объемистые карманы были у ее халата. Там могло поместиться все что угодно.

— Ну, что скажешь? — не выдержал он. — Неплохое предложение, верно?

— Плохое, — послышалось в ответ.

— Да ты сдурела, что ли?! — поразился он. — Почему плохое?! Ты мне не веришь?! Вот деньги!

Он вытащил из кармана скомканные доллары, показал издали ей. Девица посмотрела на деньги и вдруг захохотала. При этом она стала еще неприятней на вид, чем прежде. Это оплывшее лицо совсем не было создано для улыбки и смеха.

— Да что ты ржешь, кобыла?! — в ярости заорал он, надвигаясь на кресло. И замер — в руке у нее оказался маленький черный пистолет. Его дуло было направлено прямо ему в живот, девице даже не пришлось бы поднимать руку, чтобы прицелиться, — ведь она сидела, а он стоял.

— А ну отойди к окну… — негромко приказала она, едва поводя дулом из стороны в сторону. — Ты, конечно, не очень толстый, но я попаду, будь спокоен. Ну, пошел!

И он ей сразу поверил. Она выстрелит, обязательно выстрелит, если он сделает еще шаг. Феликс попятился, оглянулся, отступил на указанное место и замер. Девица покачала головой, ее лицо все еще дергалось от смеха.

— Ты кто такой, а? — спросила она даже как будто ласково.

— Друг Лизы, — ответил он и обрадовался — хотя бы голос не дрожал. Девица напугала его только внезапностью своей реакции, в остальном бояться было нечего. Она была неподвижна. Это придавало ему уверенности в себе. И потому он говорил вполне спокойно: — Ты что, на всех наводишь пушку, кто тебе сделку предлагает?

Она хмыкнула, не сводя с него глаз. Пистолет по-прежнему выделялся на фоне ее халата. Рука держала его твердо, это была сильная рука, которая привыкла поворачивать колеса кресла. А вот ноги были совершенно мертвые, висели как два бревна средней толщины.

— Я понял, что ты мне не веришь… — продолжал он, все больше приходя в себя. Кого он испугался?! Этой туши в обвисшем халате?! Она и на женщину-то не похожа, уродина… Феликс разглядывал ее и видел, что девица злится. Он обратил внимание на то, что она совершенно не выносила взгляда, направленного на ее ноги. Поэтому он стал смотреть ей прямо в глаза.

— Говори толком, кто тебя прислал? — процедила девица, но голос ее звучал уже более спокойно. Видно было, что послушность Феликса немного усыпила ее подозрения. — Эта девица?

— Лиза? Ты же сказала, что не знаешь такой?

— Не болтай, лучше ответь — она?

— Я ведь сказал тебе — да!

— Она тебе кто?

— Подруга.

— Любовница? — Пистолет немного опустился, почти лег на колено. Теперь он был нацелен куда-то в стену, и Феликс сообразил, что в такой позиции он не выстрелит. — Она твоя любовница, да?

— Ну и что? — ответил он, быстро соображая, как близко знакома Лиза с этой девицей. Он не знал об этом совершенно ничего. Он не знал даже, кто ему откроет дверь — мужчина или женщина. Она могла расспрашивать его просто из любопытства — если плохо знала Лизу. А если она знала ее хорошо… Тогда это была проверка. И Феликс страшно боялся сморозить что-то, могущее выдать его с головой. Такая осечки не пропустит! Она вообще ничего ему не скажет, если поймет, что он пришел с улицы…

— Какая тебе разница, кто она мне? — осторожно продолжал он. — Ну, предположим, мы не чужие… Я ведь к тебе по делу пришел.

— Плевать мне на твое дело, — сухо ответила хозяйка, пряча пистолет. — И на твою сопливую Лизу.

— Это почему? Что ты против нее имеешь?

— Все. Можешь убираться.

— Не понял… — протянул Феликс. — Тебе не кажется, что так дела не делают? Я тебе кое-что предложил, деньги можешь получить прямо сейчас… Ты что, своей выгоды не понимаешь?

— Я с тобой вообще не собираюсь дела делать, — ответила она. — И с ней тоже. Сыта по горло. И ничего ты не получишь.

— Деньги тебе, значит, не нужны?

— Можешь засунуть их себе в задницу, — равнодушно ответила та. — Так будет надежнее!

— Покажи, где та вещь!

Феликс сам поразился своему тону — он сказал это отрывисто и грубо, без всякого намека на просьбу. Девица его вывела. Он ее просто ненавидел. Она удивленно хлопнула своими короткими белыми ресницами, снова потянулась к карману… Он в два шага оказался рядом с ней, схватил ее сперва за одну руку, резко вывернул ее так, что девица вскрикнула от боли, потом ему пришлось перехватить и левое запястье — такое же увертливое, как правое… Теперь они оказались вплотную друг к другу, он чувствовал на своем лице ее нездоровое кислое дыхание и даже мог сказать, что она ела на завтрак — копченую колбасу и какой-то жареный лук…

— Пусти, сука, — прошипела она, так и извиваясь в своем кресле. — Пусти, подонок!..

Он с изумлением увидел, что на ее глаза навернулись слезы, но хватки не ослабил. Злорадно подумал, что на ее руках останутся синяки — так ей и надо!

— Ты сама виновата… — проговорил он прямо ей в лицо. — Не умеешь по-человечески разговаривать. Теперь отвечай — что она тебе продала?!

Девица замерла, перестала вырываться, и он вдруг понял, что проговорился. «Проклятый мой язык! — простонал он про себя, глядя в изумленные глаза девицы. — Почему я всегда что-нибудь сболтну? Вот и с Лизой… Она теперь везде меня высматривает! Вчера, когда вышла из дома, так и вертела головой, чуть не заметила меня. Дурак! Болван! Что теперь делать?! Она ничего не скажет…»

Но реакция девицы оказалась совсем другой, чем он думал. Она смотрела уже не враждебно, не проклинала его, не дергала рук, даже рот у нее приоткрылся… В конце концов она очень серьезно спросила:

— Вещь краденая?

— Да, — ответил он.

— Ясно… — прошептала она. — Пусти руки, ну пусти! Я ничего не сделаю!

Но он покачал головой. Она вздохнула:

— Не веришь?

— Ты мне тоже не веришь. Я тебя уже сто раз спросил — где та вещь?

— Какая? — хитро сощурилась она.

— Хватит дурочку ломать! — Он так сжал ее руки, что какая-то косточка хрустнула, девица взвыла от боли, лицо перекосилось, из глаз брызнули слезы. Он не чувствовал к ней никакой жалости, она была для него чем-то вроде насекомого, огромного богомола с уродливыми клешнями, с которым можно сделать только одно — растоптать, чтобы выдавилась желтая кашица из твердого брюха… Ему было даже противно держать ее руки, а от ее дыхания его просто тошнило.

— Ты мне руку сломал… — прерывисто прошептала она. — Господи, ты что, озверел совсем?! Ну прошу тебя, ну пусти, ну миленький.

— А, теперь я миленький! — злобно ответил он. — Ничего, переживешь! Где та вещь? Что она тебе принесла? Часы?

Она кивнула. Он вздохнул, немного ослабил хватку, ее руки безвольно повисли в его пальцах. Она больше не сопротивлялась, только смотрела на него отчаянными глазами, которые от боли стали просто огромными.

— Золотые часы с бриллиантами? — продолжал он.

— Да, да! Мне больно.

— Я же больше не давлю!

— Ты мне руку сломал, правую, подлец… — ныла она, не сводя с него глаз. — Всегда я страдаю из-за этой твари! Всю жизнь она мне исковеркала…

— Ты это про кого? — удивился Феликс, но она не ответила. Ее руки повисли совсем безжизненно, ему стало тяжело их держать, и он решился отпустить их. Они упали на полные колени, туго обтянутые халатом. Девица всхлипнула, повесила голову. Он настойчиво повторил: — Значит, часы?

— Да, часы. Могу их тебе продать.

— Не надо. Что она еще принесла?

— Больше ничего.

— Врешь! — Он замахнулся и ударил ее прежде, чем понял, что делает. Ее голова дернулась, запрокинулась от резкого удара, из носа сразу побежала кровь. Алая струйка смотрелась на ее бледной коже как мазок красной краски и жалости не вызывала. Он просто смотрел на это перепачканное лицо и повторил: — Что еще она тебе принесла?

— Ничего… — прошептала она, едва двигая губами. В глазах был ужас.

— Врешь, паскуда! — Он замахнулся для нового удара, но она закричала, позабыв об осторожности:

— Да клянусь тебе, ничего не принесла! Только часы, будь они прокляты! Не надо!

Он снова ударил ее. Бить было легко, все равно что избивать подушку, с той разницей, что из подушки не течет кровь. Она снова затихла, слезы перемешивались на ее щеках со свежей струйкой крови. На ее темном халате пятна были не заметны, но он видел, как кровь капает с ее подбородка.

— Слушай, ты… — зашипел он, склоняясь над ней. — Если ты не скажешь, я от тебя живого места не оставлю! Отвечай, что еще она тебе принесла?

— Ни-че-го… — проговорила она, борясь с нервной икотой. — Я… не… могу… Прошу тебя…

— Себе сделаешь хуже! — предупредил он и снова занес руку. — Отвечай!

— Да нет же… — Она извивалась в кресле, пытаясь уклониться от надвигающегося удара. — Нет, нет, нет… Ничего, ничего, кроме часов… Боже мой, зачем я купила их! Я тебе сейчас все покажу!

— На хер мне часы. — Он взял одной рукой ее за подбородок, вторую держал наготове для удара. Теперь ей не удалось бы увернуться. — Я тебя спрашиваю, где остальное? Где бриллианты?

— В часах… Часы были с бриллиантами… — прошептала она, и он снова ее ударил. На этот раз она потеряла сознание — он не рассчитал силы. Отойти он не мог да и не думал, что ей понадобится вода, чтобы прийти в себя. Через минуту она начала медленно открывать глаза. Первым, что она увидела, была его занесенная рука и бешеные глаза. Она тихо застонала, потом с трудом сказала:

— Возьми… часы… так…

— Ты меня задолбала, серьезно тебе говорю! Мне не нужны часы!

— А что… тебе… нужно…

— Остальное!

— Какое — остальное…

— Слушай, ты, сука! — Он следил за ее глазами — они то и дело теряли осмысленное выражение. — Я хорошо понимаю, что ты будешь молчать до последнего, дело того стоит. Но это тебе дорого обойдется. Я ведь просто так не уйду. Она нуждалась в деньгах. Деньги у нее появились. Она что-то продала тебе. Говори — что?

— Ча-сы… — Она с ужасом смотрела на него. — Только… ча… сы…

Он снова взял ее за подбородок. Она так и выгнулась в кресле, словно ее ударило током, закрыла глаза, затряслась. Ему стало противно, и он едва не отпустил ее, но сдержался. Снова повторил:

— Что она тебе принесла? Если опять скажешь, что часы, я тебе голову разобью, клянусь! Я не шучу, ты меня достала! Тебе все равно деваться некуда, отвечай! Что? Почему ты молчишь?

Она так и сидела с закрытыми глазами, только ресницы дрожали — мелко-мелко.

— Она тебе пообещала какие-то проценты от продажи? — продолжал он. — У тебя ведь не может быть таких денег, чтобы ты могла это купить… Может, она дала тебе это на реализацию? Просила продать? Ну, что это было?

Она молчала. Он в отчаянии повторил:

— Что? Что? Скажи! Она тебе пригрозила, если ты кому-то скажешь? Да? Не бойся, она тебе ничего не сделает. Ты должна мне ответить, то, что она тебе принесла, это мое, мое собственное! Она у меня украла, принесла тебе! Ну, отвечай!

— Я тебя не понимаю… — Калека говорила медленно, с одышкой, с трудом подбирая слова. — Я тебя просто не понимаю. Я ничего не могу тебе сказать… Не знаю, что она у тебя украла. Часы?

— Я тебя предупреждал? — почти ласково спросил он. — Если ты опять начнешь мне заливать про часы… Я больше не могу этого слышать!

— Но про что еще мне говорить?.. Больше ничего не было!

— Тебе жить надоело? — Эта угроза вырвалась сама собой.

Однако в тот миг он был готов придушить ее голыми руками. Он видел, что девица не собирается ему ничего рассказывать. Ничего — хотя все ее лицо было забрызгано кровью, губы тряслись, а глаза стали совершенно бессмысленными. Это приводило его в отчаяние. Он не представлял себе, что нужно, чтобы она заговорила. Бить ее снова? Пока она не дойдет до предела? А где этот предел? И ему противно лишний раз к ней прикасаться. Только теперь он обратил внимание, что его белая рубашка тоже в крови. И уж конечно, на руки было страшно смотреть. А эта тварь сидела перед ним и молчала. Он больше не мог этого выдержать — в отчаянии поднял руку и сказал:

— Тебе это нужно! Я понял, что тебе нравится, когда тебя бьют, иначе ты давно сказала бы! Отвечай сейчас же, говори!

Девица покачала головой и тихо ответила:

— Ты просто маньяк. Я не знаю, что она у тебя украла, но знай, что я ее ненавижу так же, как и ты, и даже больше. Если бы могла тебе что-то дать против нее, я бы это уже сделала.

— Что ты болтаешь? — скривился он. — Не вешай мне лапшу на уши, умница! Я тебя ясно спрашиваю.

— Господи, как ты не понимаешь, что я ничего не знаю! — простонала она. — Ну бей меня, бей калеку! Давай, герой! Давай! Спелся с этой сукой, это она тебя подослала, я теперь догадалась! Что ты мне плетешь про бриллианты, никаких бриллиантов я не видела… Были только часы, вот они, в шкафу, можешь взять их так. Не нужны мне твои паршивые деньги!

— Вот ты как заговорила?! — Он снова замахнулся, но она, словно не замечая этого, взахлеб продолжала: — Она меня узнала, еще расспрашивала, стерва… Я ее тоже узнала сразу… Она тебя натравила на меня, да? Сука… Не добила меня тогда, решила теперь прикончить?! За что?! За что она меня ненавидит?!

— Очумела, что ли? — Он наконец прислушался к тому, что она говорила, и это показалось ему странным. — Что она тебе сделала? Ты про Лизу, что ли, говоришь?

— А про кого еще!

— Она что, подстроила тебе какую-то подлянку? Ты же ее просто ненавидишь!

— А ты как будто не знаешь, что она мне подстроила! — в ярости крикнула девица. — Я все поняла, можешь не сомневаться! Она решила поиздеваться надо мной? Да? Или еще и ограбить? Подослала своего хахаля? Молодец девка… Только не понимаю, зачем ей это нужно.

— Да что она тебе сделала? — взорвался он. — Можешь хоть это сказать нормально?!

— Не буду! — отрезала инвалидка. Она уже пришла в себя, говорила быстро, смотрела зло и по-прежнему проницательно. — Хватит надо мной издеваться! Если пришел грабить — грабь! Все в шкафу, бери, тащи к ней… Только пользы вам не будет! Ты что думаешь, меня защитить некому?!

— А ну заткнись! — приказал он. — Хватит мне заливать! Это ты выдумала про подлянку, Лиза тебе ничего не делала! Можешь не стараться, все равно не поверю!

— Это почему?

— Да потому что она к тебе пришла, морда ты страшная! — холодно ответил он, вскидывая бровь. — Значит, доверяла тебе, значит, ничего тебе не сделала, иначе не пришла бы.

— Да она не знала, к кому идет! — возразила та. — Ее же привели ко мне! Она только тут все поняла.

— И опять соврала, — издевательски оборвал ее Феликс. — Не пришла бы она с таким делом к незнакомому человеку!

— Ха, это ты так думаешь! — фыркнула она. — А вот она пришла! Часики продать… А вот теперь я думаю, может, она знала, к кому идет? Может, искала меня? Только зачем, не понимаю! Если бы я ее искала, тогда ясно зачем, мне ей должок следует отдать… А тут наоборот!

— Что за должок? — забеспокоился Феликс.

— А вот! — Она указала на свои ноги. — Смотри какие! Это из-за нее!

И пока Феликс рассматривал ее ноги, пытаясь понять, какое отношение они имеют к Лизе (некстати вспомнились ноги Лизы — стройные, совершенной формы, той формы, которая ему нравилась), девица рванула из кармана пистолет и сунула дуло прямо ему в лицо.

— Все, сучонок! — услышал он, и больше ничего не слышал. Все происходило как в немом кино, и так же быстро, и немного комично — дуло пистолета, прыгнувшее прямо ему в подбородок, его движение головой — в сторону, бросок его руки, накрывающей лицо девицы так, что она ослепла, движение ее пальца на спуске, у него перед глазами, и еще какое-то его собственное движение, которого он даже не уловил, — и вот пистолет падает — падает на колени девице, та судорожно сжимает их, одновременно пытаясь увернуться от его ладони, которая закрыла ей глаза и нос, и вот пистолет у него в руке, в левой, очень неудобно, он не умеет стрелять, он не умеет, не умеет, не умеет…

Не было выстрела — Феликс его не слышал. А было лицо девицы, с которым случилась ужасная вещь — посередине, на месте носа, появилась дыра. Он тупо смотрел на эту дыру, пока его не вывернуло прямо ей на колени. Тогда он отскочил в сторону, все еще сжимая в левой руке пистолет. Больше всего в этот момент его почему-то волновало то, что он весь в собственной блевотине — ужасно неприятно! Надо помыться. Рубашку можно выбросить. Она вся в крови. Как тут душно, Боже мой… Матерь Божья, Пресвятая Дева, помоги мне! Надо помолиться, как учила бабушка… Она говорила, что если от души помолишься, все пройдет. Главное — не переврать слова. Если правильно произносить слова, все наладится. Ave, Maria! Gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructas ventris tui Jesus. Все, больше он не может, его снова тошнит, бабушка! Как там дальше, Боже мой, славься, Мария, Пресвятая Дева, благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего — Иисус… Он не помнит дальше, забыл, все скверно, никто ему не поможет, пистолет выпал из его руки.

«Это сделал я? — спросил он себя, не в силах нагнуться, подобрать пистолет, сделать хоть одно движение. — Неправда. Я не способен. Я убил! Конец. Это конец. Меня видели, когда я шел сюда. Меня опишет та девчонка со щенком. Что делать? Эта сука ничего не сказала! Я убил в порядке самообороны, это легко доказать. Пистолет был у нее. Она скупает краденые вещи, всякие вещи, теперь ясно. Лиза принесла ей… Где? В шкафу?!»

Он бросился к одному из шкафов, стоящих в комнате. Второй, с застекленными дверцами, был набит какими-то старыми скомканными газетами. Феликс рванул дверцы, увидел на полках множество сверточков разной величины, в углу лежали два огромных. Он рванул газету на верхнем, увидел пушистый черный мех, выругался. В другом был коричневый мех необычайной красоты, он узнал соболя. У его матери была коротенькая, очень кокетливая шубка из кусочков соболя, а здесь шуба была из цельных пластин. Феликс принялся потрошить сверточки поменьше, которых было великое множество. Из многих выпадала чепуха: тонкие обручальные колечки, какие-то серебряные брошки сомнительной ценности, но встречались вещи и поинтереснее — например, сцепленные друг с другом изумрудные серьги… Феликс повертел их в руках, плюнул, сунул обратно. Наконец он дошел до часов. Он прекрасно запомнил их тогда, у ломбарда, и теперь сунул в карман. Туда же пошла и бумажная обертка, на которой значилось: «400 наличн.». Он принялся за другие сверточки, с трудом удерживая их в руках.

— Чепуха, чепуха, какая все чепуха… — бормотал он, разворачивая бумажки и швыряя их обратно в шкаф. — Это все не то, это все ширпотреб… Чертова девка, куда она все это сунула?!

Он боялся оборачиваться, боялся увидеть изуродованный труп, боялся даже подумать, как он будет выходить из комнаты… Ведь придется что-то сделать с креслом, оно загораживает выход. Он убил ее не нарочно, это была простая самооборона.

В первом шкафу не оказалось ничего, что имело бы для него ценность. Закусив губу, он бросился ко второму, тому, который был набит газетами. В следующий миг обнаружилось, что в газетах находились разные вещи — какие-то страшно измятые вечерние платья, кофточки всех цветов и размеров, идиотские сапоги с фигурными каблуками, сумочки — лаковые, кожаные, парчовые, очки в дорогой оправе, даже флакон с духами. Феликс выругался, когда вывалил все это на пол и расшвырял по сторонам.

— Дрянь! Чертовка! — ругал он покойницу, которая все еще сидела в своем кресле, раскинув руки по обеим его сторонам. — Это же все не то! Куда она это дела?!

В комнате стояло множество старой пыльной мебели, он растерянно оглядывался, смутно соображая, где еще стоит поискать. Думать ему было трудно, и еще труднее было бороться с диким желанием убежать отсюда сию секунду! Он уговаривал себя: «Сейчас, сейчас, вот только найду… Не может быть, чтобы ничего не было, или я тогда ошибся? Нет, я ее видел, она вышла из той квартиры, в руке у нее была сумка, значит, она кое-что продала… Часы — это для отвода глаз; знаю я такие штучки… Неужели она продала все этой твари?! Нет, не может быть, у кого имеется столько денег… Точно не у этой…»

Наконец ему повезло. В глубине шкафа стояла треснувшая дешевая сахарница. Стояла так мирно и невинно, что он сразу что-то заподозрил. Уж очень она не вязалась с тряпками, которые ее прикрывали! Он вытащил сахарницу, поднял крышку… Оттуда прямо ему в глаза блеснул ряд синих камней…

Феликс затаил дыхание. Потом медленно, как будто камни были живые и могли его укусить, вытянул из сахарницы длинный змеящийся браслет тонкой работы. Восемь сапфиров неодинаковой величины, чистые, умытые, глубокой лиловости камни, уж в этом-то он понимает, будьте спокойны! Оправа — серебро, узор в стиле модерн, металл совсем черный, браслет явно давным-давно не чистили. Только в одном месте на серебре блестящая царапина — проверяли металл.

— Вот оно что… — процедил он сквозь зубы. — Вот это другой разговор! Вот почему ты молчала!

Он посмотрел на труп с какой-то благодарностью. По крайней мере, теперь он знал, что явился сюда не зря. Браслет просто изумительный, время сходится. Десятые годы, начало века. Работа редкой красоты, а таких сапфиров теперь не найдешь… Разбитое, окровавленное подобие человеческого лица, которое смотрело на него из кресла, привело его в себя. Он сунул браслет к часам, в карман куртки, задернул «молнию». Только теперь он сообразил, что к этой девице могли пожаловать и другие гости. То, что она парализована, исключало возможность переждать их приход, сделать вид, что никого нет дома, что хозяйка ушла. Непременно решили бы, что с нею что-то случилось, взломали бы дверь… А куда ему деваться? С третьего этажа прыгать?

Когда Феликс подумал об этом, его даже пот прошиб. Он торопливо осмотрел комнату, прикидывая, как уничтожить следы. Но он притрагивался слишком ко многим вещам, и среди них было столько мелких! Он вспомнил все предметы из обоих шкафов, и ему на миг стало дурно — ни за что не вытереть столько отпечатков пальцев! Он тут же одернул себя: «Это все равно, никто меня не найдет! Отпечатки пальцев — чепуха, это имеет смысл, только когда кого-то подозревают и можно найти пальцы, с которых снимут отпечатки… А сейчас я вместе с моими пальцами исчезну отсюда навсегда!» Он увидел пистолет, лежавший на полу. Поднял его, с опаской осмотрел. Ничего особенного. Игрушка. Как же он выстрелил? Теперь Феликс ни за что не смог бы повторить этого действия. Пистолет как-то сам собой полез к нему в карман и прочно там застрял. У него мелькнула смутная мысль, что пушка пригодится. Он что-то слышал про предохранитель, который помешает этой игрушке выстрелить ему в бок, если он случайно прижмет его локтем, но не решился его найти. «Разберусь потом, а сейчас вон отсюда!» Феликс застегнул куртку до самого горла, чтобы скрыть запачканную белую рубашку. На куртке следов крови не было, джинсы тоже были черные, он ощущал мокрое пятно на бедре, но его совсем не было заметно. Теперь надо было что-то сделать с креслом. Он старался не смотреть в лицо трупа и едва смог заставить себя ухватиться за поручни, двинуть кресло вбок. Получалось плохо, колеса мешали, и девица была тяжелая. В конце концов он освободил себе проход, подбежал к двери, приник к ней ухом. В подъезде было тихо. Но зато в квартире, которая была над ним, он отчетливо слышал ругань. Ругались мужчина с женщиной, потом оглушительно, над самой его головой, хлопнула дверь, на лестнице раздались тяжелые быстрые шаги.

— Ну и убирайся! — визгливо прокричала вслед женщина, и дверь снова хлопнула.

Он вытер пот со лба. «Если тут такая слышимость, наверное, выстрел слышали во всем этом проклятом доме… — соображал он. — Черт, как я не подумал об этом… И она так орала, когда мы дрались… Наверное, они точно слышали… И выстрел в конце… Но если все слышали — почему не пришли узнать, что тут творится? Может быть, здесь часто орали, они не удивляются таким сценам… Кажется, он уже спустился… Больше ждать нельзя!»

Феликс осторожно открыл замки, потянул на себя дверь, вышел на лестничную площадку… И оцепенел: мужчина лет тридцати, судя по всему, тот самый, что только что спустился сверху, стоял площадкой ниже, возле маленького окна, и закуривал сигарету. Лицо у него было мрачнее тучи, он едва взглянул на Феликса и снова уставился в окно. Феликс едва смог заставить себя отцепиться от двери. Нельзя было обращать на себя внимание, пугаться, прятаться. Вышел так вышел. И ничего тут особенного нет.

Когда он поравнялся с мужчиной, тот неожиданно повернул голову и спросил:

— Не знаешь, который час?

— Я?! — чуть не вскрикнул Феликс, но тут же взял себя в руки и посмотрел на свои часы. — Половина двенадцатого.

— Вот блядь! — выразительно прокомментировал тот. — Прости, друг, спасибо.

Только тут Феликс понял, что мужчина совершенно пьян, от него несло одуряющим запахом дешевой водки. «Даже если запомнит меня, описать не сможет, — пронеслось у него в голове, и он быстро побежал вниз по ступеням. — Все-таки мне везет, хоть немного…» Он выскочил на улицу, поднял воротник куртки и быстрым шагом направился к метро.

Лиза чувствовала себя как-то странно. Может быть, потому, что уже отвыкла от хорошей жизни, от вкусной еды, от дорогих сигарет… Она только что съела очень плотный завтрак, сварила себе чашку замечательного кофе и теперь сидела на диване, скрестив ноги по-турецки, осторожно дула в чашку, отпивала кофе мелкими глоточками и радовалась жизни. И все это было хорошо, но все же было что-то… Она даже понимала, что мешало ей быть по-настоящему свободной и беззаботной. Деньги. Эти деньги не радовали ее, совсем не радовали. Ее радовало только то, что она на них купила. Солидный запас мяса в холодильнике, конфеты, печенье, два блока сигарет с ментолом, бутылка ликера «Амаретто», чтобы добавлять в кофе, несколько баночек любимых консервов — фасоль в томате, печень трески, морская капуста… В серванте лежали две упаковки с колготками, купленными тоже вчера. Все колготки, привезенные в эту квартиру из прежней, давно порвались, а новые купить было просто не на что. Все это ее радовало и в то же время глубоко унижало. Она поняла это только сейчас.

«Деньги-то ворованные, — объясняла она себе. — И значит, все эти вкусности и колготки тоже ворованные. До чего я дошла, ворую колготки… И самое удивительное, даже не думаю, какую гадость совершаю. Дрянь, обыкновенная ты дрянь, и больше никто! — ругала она себя. — И совершенно правильно сделал Олег, что бросил тебя. Я бы сама себя бросила, если бы могла. Ну вот, извалялась ты в грязи, выполнила твой блестящий план, ограбила квартиру, приняла участие в этой катавасии с трупом в шкафу… Продала часики своей собственной жертве, купила килограмм свинины, десяток яиц… А дальше-то что?! Надолго тебе хватит этих денег?! Сто баксов отдать Наташке — с ума надо сойти!» И тут же останавливала себя: «Не в Наташке дело, и правильно, что дала ей денег, по крайней мере она отвязалась. Дело в тебе самой. Что ты будешь делать дальше?! У тебя осталось около двух миллионов. При скромной жизни ты протянешь месяца три, не больше. В обычной ситуации этих денег тебе не хватило бы и на месяц! Ну вот тебе эти три месяца, и что ты будешь с ними делать?! Валяться на продавленном диване? Жрать куриные окорочка? А дальше-то что?»

Когда подобные вопросы задавали ей мать и брат, Лиза дико бесилась или просто отмалчивалась. Совсем другое дело, когда они звучали у нее в голове. Тут злиться и молчать было бесполезно, приходилось думать. Но к утешительным выводам она не пришла. «Я бездарная, перезрелая, порочная, преступная даже девица в критическом возрасте… — решила она в конце концов, отставив в сторону пустую чашку. — Ничего не умею, всю жизнь просидела на чужой шее. Ничему не научилась, английский окончательно забыла, да и кому нужен язык на таком уровне, как у меня… Обратиться к Андрюхе, чтобы он взял меня к себе?» Она пришла в полное уныние, когда представила себя работающей на компьютере под наблюдением брата.

Нащупала завалившуюся за диван газету, которую купила вчера на лотке. Ее интересовали объявления, где предлагалась работа. Она увлеченно принялась их читать, некоторые даже вслух. «Требуется горничная старше 35 лет, оплата 5 долларов в час… Молодец, мужик, широко живешь. Требуется горничная, тут возраст не указан. Позвонить? Полы я мыть умею…» Она отчеркнула объявление и принялась читать дальше. «Требуется горничная… Тьфу, сколько горничных требуется, неужели столько ленивых жен? Требуется… Оплата — 7 долларов в час. Требуется женщина для ухода за лежачим больным. Оплата… Ой, какой мизер! Даже читать дальше не стоит… Требуется… Молодая девушка европейской наружности, не старше двадцати пяти лет… Тоже горничная… Здорово!» Лиза вздохнула, пролистала несколько страниц и взялась за объявления под рубрикой «Ищу работу». Работу искало такое множество людей самых разных профессий, на самых разных условиях, что она окончательно пала духом — у нее-то никакой профессии не было, и она даже засомневалась, что смогла бы выполнять роль горничной.

— А это еще что такое?! — захохотала она вдруг, наткнувшись на объявление, кокетливо обведенное рамочкой. — «Высокая стройная блондинка, внешность фотомодели, ищет работу горничной у состоятельного европейца». Класс! А что надо написать мне? «Высокая стройная брюнетка, внешность — мало не покажется, ищет кого угодно, чтобы выкачать немножко деньжат…»

Она швырнула газету прочь, листы с шуршанием разлетелись по комнате. Лиза откинулась на подушку и уставилась в потолок. Мгновенная вспышка веселости прошла, и ее снова охватила тоска. «Нет, это бесполезно… Девушке моего возраста и в моем положении остается только одно — панель. Или уж состоятельный европеец. Лучше уж просто дать объявление: «Продается Лиза, в хорошем состоянии».

В дверь позвонили, она так и подскочила. Ей почему-то подумалось, что снова пришла Анна. Но она тут же отмела эту мысль. «Анна сейчас на работе, Олег вернулся, она сама сказала… Андрюха? Он тоже работает. Мать? Исключено. Она мне даже не звонит, я ей надоела. Кто тогда? Никто не знает, где я живу».

Звонок повторился, Лиза осторожно сползла с дивана, запахнула халат, сунула ноги в мягкие тапочки, тихонько подошла к входной двери, прислушалась. Тихо. Да и что она ожидала услышать, ведь звонившего отделяла от нее тамбурная дверь! Она уже научилась определять по слуху, откуда звонят — звонок на двери квартиры звучал глуше, чем звонок на тамбурной двери.

Лиза отперла замки, высунулась. Так и есть, тамбурная дверь закрыта, кто-то там стоит. Она сделала несколько шагов и спросила:

— Кто?

— Лиза… — послышался знакомый голос, и она ахнула.

— Что тебе здесь надо? — спросила она. — Это ты, Феликс?

— Я, открой!

Дважды просить не пришлось. Она не боялась этого парня, сама не могла понять почему. И ей ужасно хотелось поговорить с ним начистоту. Еще сегодня утром она раздумывала, как бы ей его найти, чтобы выяснить, что значила вся эта слежка, и вот он явился сам.

Щелкнул замок, Феликс проскользнул в полумрак тамбура, остановился перед нею, и Лиза впервые заметила, что он выше ее. В прошлый раз она была на каблуках, и потому смотрела на него немного сверху вниз, как вообще привыкла смотреть на людей из-за своего роста. Ни слова не говоря, она прошла в квартиру, он молча двинулся за ней. Только оказавшись на кухне, она повернулась и спросила:

— Ну что? Образумился?

Он неопределенно пожал плечами, это могло значить что угодно — и «да», и «нет». Лиза не удовлетворилась этим жестом и настойчиво повторила:

— Я тебя спрашиваю, ты пришел объясниться?

— В любви? — мрачновато ответил он.

— Ты давай не остри! — строго сказала она. — В любви объяснишься потом, а сперва расскажи, почему ты за мной тогда следил. Я тебя отсюда не выпущу, пока не скажешь. И не отпирайся! Уж если ты даже номер моей квартиры знаешь! Кстати, откуда?

— Я его в самый первый день узнал, — как-то туманно ответил он.

— Не поняла?

— Лиза, я тебя прошу… У тебя кофе есть? — жалобно проговорил он и снова показался ей совсем юным, шестнадцатилетним.

— Ты что, кофе попить пришел?! — возмутилась она. — Ну артист! А если я милицию вызову?

— Зачем… — Он говорил очень устало, глаза были потухшие, губы слегка подрагивали… Лиза присмотрелась к нему и вдруг прониклась жалостью — человек в самом деле сильно нуждался в кофе. Ни слова больше не сказав, она насыпала в турку две ложки с горкой, добавила сахара, два тонких ломтика лимона, залила все горячей водой из чайника и поставила на плиту. Потом закурила, повернулась лицом к окну, к Феликсу спиной, и принялась ждать, когда вода вскипит и когда он заговорит. Вода вскипела первой — Феликс не издал ни звука.

— Ну вот. — Она поставила перед ним полную чашку. — Десять тысяч с тебя.

— Что? — замученно спросил он, поднимая глаза.

— Я говорю, с тебя десять тысяч, здесь частное кафе. Да пей, пей! Горе мое…

Он начал пить, сразу обжегся, и она окончательно разжалобилась:

— Ну что ты как пятилетний! Даже подуть не умеешь! И вообще, что с тобой случилось?

— А по мне видно?

— По тебе не только это видно.

— А что?! — Он почему-то провел руками по куртке, затравленно оглядел себя с ног до головы. — Что-то не в порядке?

— Ты сам не в порядке. Ладно, сперва попей, потом будем говорить.

Она тоже налила себе полную чашку, примостилась за столом напротив гостя и принялась его разглядывать. Что-то в нем изменилось, только что? Все то же лицо, все те же длинные волосы, темные, шелковистые, наверное, очень мягкие на ощупь. Глаза с длинными ресницами, опущенные в чашку глаза. Цвет лица! Его нежный оттенок исчез, лицо Феликса было пепельно-серым, измученным, под глазами виднелись синеватые тени. Лиза различила даже легкую испарину над верхней губой. И снова он не смотрит ей в глаза.

— Слушай… — осторожно начала она. — Я понимаю, что ты просто так не пришел бы… Что-то случилось, я тебе нужна зачем-то, да? Объясни мне хоть что-нибудь.

— Опять начинается! — Он резко поставил чашку на стол, и она вдруг испугалась его глаз — они были одновременно бешеные и усталые. — Ты можешь помолчать, я не могу больше слушать вашего вранья!

— Я… Ничего не поняла! — честно ответила Лиза. — Пока врешь только ты!

— Да уж, конечно! — ядовито фыркнул он. — Все вы, бабы, одинаковые!

— А вот это уже пошлость, сынок, — заметила она. — Во-первых, я не баба. Во-вторых, я не все. А в-третьих, я от тебя просто обалдеваю. Пришел и устроил мне сцену! Тебя что, девушка бросила?

— Уж такая была девушка… — протянул он, снова берясь за кофе. — Лиза, я тебя прошу! Дай мне сперва сообразить, что говорить, а то я опять что-нибудь не то ляпну! Как человека я тебя прошу!

— Ну давай соображай! — согласилась она. — А то твои оговорки меня просто в дрожь кидают. Например, про то, что ты живешь недалеко от меня… Шпиона из тебя точно не получится.

Феликс промолчал, даже глаз не поднял. По его лицу было видно, как напряженно он думает. «Неужели собирается запудрить мне мозги? — соображала Лиза. — Вообще поразительный тип! Дай, говорит, сперва решу, что именно тебе врать, а то проврусь ненароком…»

Она раздавила сигарету в пепельнице и насмешливо похлопала Феликса по колену:

— Ну что, Сократ, придумал что-нибудь?

Он качнул головой, Лиза отняла руку, хотела закурить другую сигарету, чтобы скоротать время, и вдруг замерла с вытянутой рукой. На ладони виднелся коричневый, быстро сохнущий мазок. Лизе не надо было объяснять, что это такое. Она перевела дух. Феликс ничего не заметил. «Кровь, — подумала она. — Он весь в крови, кровь совсем свежая. Откуда? Если бы он был женщиной, я бы поняла. Но кровь на мужике — дело совсем другое. Вляпался куда-то? Но в Москве пока кровь по улицам не льется… Порезался? Джинсы целы, и сидит он спокойно… Если бы порезался, сразу попросил бы перевязать его, знаю я таких деточек… Тогда что за анекдот?»

Феликс наконец поднял голову и грустно посмотрел на нее.

— Не знаю даже, что тебе сказать, — начал он. — Все репетировал, а теперь просто не знаю… Ты ведь все равно будешь врать.

— А ты?

— При чем тут я… — вздохнул Феликс. — Это мне все врут. Знаешь… — Он запнулся, прикусил губу, по его лицу быстро пробежала легкая судорога. — Голова что-то… — прошептал он.

— У меня никаких таблеток нет, — пожала плечами Лиза. Испачканную руку она спрятала под стол. — Могу сварить еще кофе.

— Не хочу. Ладно! — Он тряхнул волосами, они рассыпались по плечам.

Лиза не могла не признать, что это красиво. «Странный какой… — подумала она. — Забавный, несчастный и такой потерянный… А знаешь, Лизочка, он вообще-то очень ничего. Только вот дурак».

— Если я задам тебе один вопрос, ты мне ответишь честно? — спросил он.

— Ладно. А потом я тебе задам, хорошо?

— Договорились. Скажи, что ты делала утром третьего сентября в Большом Трехсвятительском переулке, дом 10/14, третий этаж, квартира шесть?

Этот вопрос едва не лишил ее сознания. Она, конечно, предчувствовала что-то, но такое… Лиза сидела неподвижно, глядя на Феликса не слишком осмысленными глазами, и даже не пыталась думать. Он вздохнул.

— Отвечать будешь? — поднял бровь, ожидая ее реакции, внимательно глядя ей в глаза.

Лиза наконец шевельнулась, тряхнула головой, что немного привело ее в чувство. Медленно проговорила:

— Постой… А ты тут при чем?

— Это ты задаешь мне тот самый вопрос, о котором говорила? — осведомился он. — Сперва ответь на мой. Итак?

— Слушай, ты… — Она окончательно пришла в себя, ее пробирала дрожь. — А ты откуда знаешь, что я была там?

— Еще один вопрос, — вздохнул он. — А я все еще жду ответа.

— Не будет ответа, — пообещала она. — Не обязана я отвечать. И вообще я там не была.

— Я это сегодня утром уже слышал! — взорвался Феликс. — Ничего не видела, ничего не знаешь, ничего не брала, да?! Ты же неглупая девчонка, зачем ты отпираешься? Я тебя там видел!

— А ты где был?! — Лиза так и подалась вперед, поедая его глазами. — Я сейчас свихнусь! Меня никто не видел! Где ты был, а?

— О боже! — Он вскочил, зашагал по кухне, потом несколько раз ударил раскрытой ладонью по стене, давая выход ярости: — Я не могу больше так! Отвечай правду! Правду!

— Не ори и не ломай стену… — уже спокойней ответила она. — Подумаешь, видел ты меня… Ну и что, что видел? На здоровье! Почему я должна отвечать на твои дурацкие вопросы? Сперва скажи, какое ты имеешь к этому отношение? Иначе не буду говорить!

— Слушай, Лиза… — с угрозой в голосе начал он. — Я ведь не шучу! Давай прекращай эти отговорки — «буду, не буду»! Будешь говорить!

— Да? А как ты этого добьешься?! — Лиза издевательски помахала рукой у него перед носом и вдруг отдернула руку. Сжала ее в кулак, опустила на колено, но было поздно — он уже заметил.

Они молчали всего минуту, но эта минута показалась ей добрым часом. Вернее, недобрым — в атмосфере сгустилось что-то скверное, что она не могла определить одним словом. Недоверие? Страх? Злоба? Он стоял лицом к стене, Лиза — возле окна (когда она успела туда отскочить?). В любой момент она могла высунуться и закричать, в любой момент могла выбежать из квартиры… Феликс стоял так неподвижно, что она была уверена — он и шагу не сделает, чтобы ее поймать. И она заговорила первой.

— У тебя джинсы в крови, — сказала она очень тихо. — Надо постирать, что ли…

Он мотнул головой, не оборачиваясь. Ей стало легче. Этот простой детский жест, немного капризный, немного обиженный… Она сказала себе, что сошла с ума, что всему должно найтись разумное объяснение.

— Феликс… Скажи, откуда у тебя это пятно?

— Не задавай мне вопросов, — глухо ответил он. — Иначе я не смогу отсюда уйти.

— Почему?

Он пожал плечами. Она подошла к нему, коснулась его плеча. Он так и замер, она это почувствовала.

— Феликс, — сказала она тише, почти прошептала это ему на ухо. — Я для тебя не опасна. Поверь мне. Только скажи, откуда это?

— Ты правда можешь постирать? — неожиданно ответил он. — А в чем я буду сидеть?

— В моих джинсах, — обреченно сказала она. — У нас, мне кажется, одинаковый размер.

Он слегка повернул голову, искоса посмотрел на нее. Она ответила ему таким же осторожным взглядом. Постепенно он повернулся к ней совсем. Теперь они стояли лицом к лицу.

— Тогда скажи, где мне переодеться, — попросил он наконец. — В ванной?

— Стесняешься, что ли? Ладно, иди туда, я тебе принесу джинсы… Ты такой тощий, наверное, влезешь.

Он отправился в ванную, а она, совершенно ошалев, стала рыться в шкафу. Нашла две пары джинсов, черные и голубые, подошла к плотно прикрытой двери ванной, постучалась. Феликс ответил быстро и испуганно:

— Нельзя!

— Я не смотрю на тебя, на… — Она приоткрыла дверь и просунула туда обе пары. — Попробуй что-нибудь натянуть.

Он возился там еще десять минут, а она за это время окончательно убедилась, что сошла с ума. Вместо того чтобы заорать в окно, вытрясти из него, откуда он знает про ее визит в ту квартиру, почему следит за ней, откуда у него кровь на штанах, она собралась ему стирать эти самые штаны! И вот теперь этот невероятный парень возится у нее в ванной, натягивает ее собственное барахло… «Такое могло случиться только со мной!» — подумала она. Прислушалась, поняла, что он включил душ. «Моется, что ли?! Это уж слишком! Он что, решил тут жить?!» Она подошла к двери и прокричала туда:

— Что ты делаешь?

Душ утих, Феликс робко ответил:

— Моюсь.

— Рехнулся?! Зачем?!

— Зачем? Н-ну… Ой, Лиза, дай мне еще пять минут!

И снова включил душ, чтобы прервать объяснения. Злая как черт она отправилась в комнату, упала на диван и заложила руки за голову. Решила спокойно ждать, чтобы не рехнуться на пару с Феликсом. Но спокойствие как-то не являлось — ее раздражал шум воды. Наконец он прекратился. Еще через пять минут Феликс просунул голову в комнату и виновато сказал:

— Прости, а ты не могла бы мне еще майку какую-нибудь дать?

— Что-о?! — Лиза быстро перевернулась и уставилась на него. — Ты что, решил вообще тут остаться? Может, тебе еще трусы одолжить? Или сразу подарить?

— Я… Нет… — Он переминался с ноги на ногу, невероятно смущенный, на щеках проступил какой-то совершенно маргариточный румянец.

— Слушай… — Она вдруг поняла, в чем дело, и ей стало нехорошо. — Покажи-ка мне свою майку!

— У меня… Рубашка.

— Плевать, где она?

— В тазу… И джинсы там… Нет, я сам постираю! — почти закричал он, хватая Лизу за плечи и удерживая на пороге комнаты. Она резко толкнула его, прорвалась в ванную и остолбенела. В большом желтом тазу лежала кучка тряпья, залитого горячей водой, от которой еще шел пар. И на поверхности воды качалось темное волокнистое облако. Не обращая внимания на Феликса, Лиза подцепила пальцами верхнюю тряпку, которая и оказалась рубашкой. Обожглась, бросила ее обратно, но успела все рассмотреть. Выпрямилась и с каменным лицом повернулась к нему.

— Кровь отстирывают только холодной водой, — отчетливо произнесла она. — А теперь стой, где стоишь, и все рассказывай!

Глава 10 

Они теперь сидели в комнате, на диване. Лиза забилась в угол, прислонившись к стене, закутав колени протертым синим пледом, и широко открытыми глазами смотрела на Феликса. А он, одетый в ее голубые джинсы, чистую черную майку с эмблемой «Lee» на груди, пристроился на самом краешке дивана, словно не решаясь расположиться поудобнее, и монотонным голосом рассказывал:

— Это вообще началось очень давно. Даже не знаю, с чего начать. Вроде бы мои предки принадлежали к какому-то захудалому польскому роду и вот переехали в Москву. Им здесь кто-то оставил наследство. А в Польше им даже нос было вытереть нечем. — Он тяжело вздохнул и исподлобья взглянул на Лизу. — Ты только не подумай, что я задаюсь! Они, правда, были какие-то графы, но денег у них не было совсем. То ли в карты проиграли, то ли просто прожрали… Точно не знаю. Короче, они приехали в Москву в начале века, обосновались здесь. Кто там были старшие, не помню, но зато знаю, что было двое маленьких братьев. Один родился еще в Польше, другой — через два года, уже в Москве. Во время Первой мировой войны их отец чуть не разбогател на каких-то поставках для армии. Тогда многие делали на этом бешеные деньги. Я говорю «чуть не разбогател», потому что скоро его от этой кормушки отпихнули, нашелся другой умник, а мой… Кто он мне? Мой прадедушка, значит, решил, что с него хватит. А время было очень смутное, поговаривали, что деньги вообще никуда вкладывать нельзя. Он был ужасно осторожный, мой прадедушка, потому что помнил, как они в Польше перебивались с хлеба на сухари… И боялся снова к этому вернуться. Тогда он принял гениальное решение…

Тут Феликс снова вздохнул, потер рукой мокрые волосы и попросил у Лизы сигарету. Она пошарила в кармане халата, вытащила полупустую пачку, и они вдвоем закурили. Пепел стряхивали в блюдце от кофейной чашки, и потому им пришлось сесть поближе друг к другу. Феликс забрался с ногами на диван и тоже прислонился спиной к стене. На Лизу он старался не смотреть.

— Значит, ему надо было куда-то девать свои сумасшедшие деньжищи, — продолжал он, — и прадедушка решил, что самое лучшее — вложить их в драгоценности. Деньги казались ему слишком ненадежными, причем любая валюта. Золото — тяжело. А хороший бриллиант может уместиться в маленьком женском ухе… Прабабушка здорово разбиралась в драгоценностях и тайком покупала самые лучшие, под руководством мужа. Так они постепенно вложили в камни большую сумму. Даже слишком большую — прадедушка немножко перестарался, и они остались почти без наличных денег. До этого они снимали огромную квартиру в самом центре, а тут пришлось потесниться, и они переехали на Покровский бульвар.

— Ничего себе — потеснились! — воскликнула Лиза. — Там такие четыре комнатки! Две по двадцать пять метров, две по восемнадцать, кухня двадцать один метр… Да и все остальное тоже, слава богу, не маленькое… Пока вымоешь, с ума сойдешь.

— Ты что, мыла там полы?! — изумился Феликс, но Лиза покачала головой:

— Нет, сокол ясный, ты давай рассказывай! Вопросы задашь потом.

Он еще поерзал от любопытства, покусал губы и продолжал:

— Да нет, ты не права, им действительно пришлось потесниться. Тогда четыре комнаты — это было едва-едва для одинокого холостяка. Это теперь считается роскошью. А у них ведь было двое почти взрослых сыновей! И еще прислуга… Прислуга жила в маленьком закуточке рядом с кухней…

— Да знаю, знаю! — нетерпеливо перебила его Лиза. — Там теперь стоят кухонные шкафы, крохотная комнатка. Даже руки в стороны не расставишь!

— Верно, — кивнул он. — Я никогда в той квартире не был, но столько о ней слышал. Одним словом, они здорово там намучились, а потом началась такая катавасия… И под эту катавасию старший их сын вдруг женился.

— Господи… — пробормотала Лиза. — Сколько же ему было лет?!

— Всего восемнадцать.

— И родители разрешили?!

— С родителями вышла такая история… Но подожди! Значит, старший сын женился, и в самый год революции у них родилась дочка… Конечно, это было безумие, с продуктами очень плохо, в Москве опасно… Но он все сделал по-своему. Его жена все-таки очень понравилась прабабушке и прадедушке, если бы это было в мирное время, они были бы счастливы! Но не тогда! Жили они все еще вместе, прислуга ушла куда-то и пропала с концами… Младший брат теперь жил в том закутке возле кухни — а где ему еще было жить? С деньгами стало совсем плохо, и тогда прабабушка скрепя сердце решила продать кое-что из драгоценностей. Взяла пару колечек и понесла с прадедушкой на барахолку… Ушла и не вернулась. И он тоже не вернулся. Дети их искали, но тогда найти вообще никого было невозможно… Люди пропадали, вечерами на улицу никто в одиночку не выходил, в Москве орудовали банды… Думаю, их просто где-то зарезали, а кольца отняли. Дети остались одни, да еще с младенцем на руках. — Он тяжело вздохнул. — Знаешь, самому старшему из них было всего двадцать лет в то время…

— Как тебе?

— Ну да. Они долго искали родителей, а потом поняли, что надо уезжать. Но куда? И как? Многие ехали через Киев, они тоже вроде собирались… Но из Москвы выехать было почти невозможно, уезжали в основном актерские труппы, вроде бы на гастроли на Украину. Среди всех этих актеров и бежали из Москвы самые обыкновенные люди. Они подделывались под певцов, суфлеров, гримеров и всякое такое. Старший брат уже нащупывал такую возможность, а его жена тем временем прятала драгоценности в тайник. Она очень боялась — как их вывезти из Москвы?! Ведь были кордоны, на которых чуть не рентгеном просвечивали…

— Тогда не было рентгена! — возразила Лиза.

— Тогда была ЧК. И вот наступил самый обычный день. Старший брат в очередной раз пошел с кем-то договариваться, его жена — покупать продукты. Ребенка она взяла с собой. А младший тоже с утра ушел к своим друзьям в гости. Эти друзья на другой день уезжали в Киев, они как раз сколотили такой цыганский хор…

— Что?!

— Хор, говорю!

— Они что — были цыгане?

— Какие там цыгане! — рассердился Феликс. — Цыгане давно уехали! Это были русские, евреи, бог знает кто еще там, но все хотели уехать! Слушай и не задавай глупых вопросов!

Лиза обиженно замолчала, а он продолжал:

— И вот, значит, он погостил у этих друзей, расспросил их про кордоны, про обыски, про все такое… А потом собрался домой. И вдруг к нему на улице подходит девушка — она жила в том же доме на углу Покровского бульвара — и говорит, что в их квартире ЧК, а его брат с женой и дочкой уже где-то спрятались. Он повернул назад и все время думал, где же они… Хотел зайти к знакомым, у которых они часто бывали, — тоже молодая семья, потом почему-то испугался. Решил, что только навлечет на людей опасность.

— А где же они были? — не вытерпела Лиза. — Он их нашел?

— Нет, — мрачно ответил Феликс, — никого он не нашел и сам едва не пропал… Бросился к своим приятелям, ну, тем самым, которые уезжали на Украину под видом цыганского хора. Хотел сперва попросить, чтобы они взяли его с собой. Потом вдруг подумал, что ведь его брат с женой еще могут вернуться в квартиру, значит, надо постараться их найти… Но никто в квартиру не вернулся. Она сперва была под надзором, а потом туда вселили сразу шесть рабочих семей. С квартирой было покончено.

— А драгоценности?!

— Вот-вот, подходим к самому главному. Он не знал, успел ли брат забрать драгоценности из тайника или он тоже ушел из квартиры внезапно… Никто ничего не мог ему рассказать, он боялся спрашивать об этом. Скрывался, жил где попало и все пытался что-то узнать о брате… Потом ударил такой голод, что все бросились прочь из Москвы безо всяких там кордонов! А он не мог уехать — у него даже документов не было, все пропало. Выправлять новые документы? Это значит — сразу сесть. Думаю, ЧК как-то узнала о драгоценностях, кто-то донес… Или дело было не в драгоценностях, а просто их ловили как графьев и буржуев. Этот парень перебивался там с воды на хлеб, даже тифом болел, но почему-то не умер, выжил… Потом ему удалось выправить себе документы, найти работу — учителем в рабочей школе… Ему ничего не платили, только карточки на хлеб давали и немного дров. Короче, сплошной кошмар. Ничего он не узнал про брата и тогда-то пожалел, что не уехал в Киев. Мучился он долго, очень тосковал один и все боялся, что его заберут. Но его почему-то не трогали. Забыли, наверное, да и жалкий он был такой, совсем скелет… А если никто не завидует — никто не доносит. И главное — он молчал про свое происхождение.

— А кем он тебе приходился? — спросила Лиза, которая до сих пор слушала затаив дыхание. — Дедушкой?

— Да, — кивнул Феликс. — Я не буду тебе рассказывать, как он тут перебивался, как устраивал свою жизнь, как работал… Главное, что он больше никогда в ту квартиру не входил. И никогда больше не увидел своего брата и его семью.

— А… Сокровища все еще там?

Феликс пожал плечами и стал давить окурок в блюдце. Потом без перерыва произнес:

— Короче говоря, он женился. В тридцать восьмом году у него родилась дочь, в сороковом — сын. Этот сын и был мой отец.

— А… сокровища… — снова начала Лиза, но Феликс так хмуро поглядел на нее, что она замолчала.

— Слушай, а ты не сваришь мне еще кофе? — спросил он внезапно, отводя взгляд. — Очень пить хочется… И голова такая тяжелая.

Они вместе отправились на кухню, и там, присев за стол, он тихо продолжал рассказывать, глядя, как Лиза возится с туркой.

— Жили они плохо. Девочка скоро заболела и умерла, а мой отец едва выжил… Им выделили крохотную комнатенку в коммуналке, дедушка по-прежнему был учителем, закончил какие-то рабочие курсы и тому подобное… Настоящего образования у него не было, кроме гимназии, но этим не стоило хвастаться. А бабушка была такая милая, она-то и тянула на себе весь дом. Работала простой рабочей на заводе, хотя ее отец был царским генералом, представь себе… Они оба — и дедушка и бабушка — уже были немолодые, когда поженились, и много хлебнули до этого…

— Им, наверное, было лет по сорок? — спросила Лиза, оборачиваясь.

— Немножко не хватало до сорока. Бабушка, кстати, тоже была католичкой, по своей матери.

— Тоже?

— Ну ведь дед был католик, — напомнил Феликс. — Ну, конечно, своих детей они не крестили. Хотя бабушка всех их учила молиться. И меня тоже.

— Да? Это так для тебя важно?

— Конечно, — очень серьезно ответил он. — А для тебя разве нет?

— Не знаю, никогда не молилась, — задумчиво проговорила Лиза. — Даже не понимаю почему… Наверное, не возникало потребности…

— Сто раз возникала потребность, только ты не понимала! — рассердился Феликс. Лиза обиделась:

— Ты лучше скажи, откуда у тебя кровь на одежде, католик!

— При чем тут это?

Она замолчала, отвернулась. Сдержала неосторожные слова на выходе, не дала им сорваться, все испортить. Феликс помолчал, тоже успокаиваясь постепенно, и продолжал:

— Дедушка умер уже во время войны, в Москве. Они никуда не уехали. Дед вообще на всю жизнь прикипел к этому городу с того самого дня, как исчезла его семья. Может быть, он все еще ждал каких-то известий от брата?

— Через столько лет?

— Люди ждут и дольше… Надо ведь на что-то надеяться!

— Какой ты философ… — Кофе вскипел, Лиза налила его в две чашки и подсела ближе к нему. — Я и не думала, что у тебя бывают такие мысли! При первом знакомстве ты мне показался… знаешь…

— Дурачком? — подхватил он. — Я многим кажусь полным идиотом или пацаном. Я знаю.

— Ну не сердись! — Лиза похлопала его по локтю и заинтересованно спросила: — Ну а как все-таки с драгоценностями?

— Как? Тебе лучше знать.

Этот ответ она проглотила не поморщившись. Она уже поняла, что Феликс в чем-то ее подозревает и, уж конечно, что это подозрение напрямую связано с сокровищами. И только возразила:

— Прости, но ни черта не знаю! Это честно! Может, ты все-таки расскажешь мне эту историю до конца? Ты остановился на войне.

Он пристально и устало посмотрел на нее, опустил глаза. Кофе остывал перед ним, но он не притронулся к чашке. И Лиза забыла про свою.

— Бабушка работала на заводе. Растила сына. Жили они очень стесненно, но она никогда не жаловалась. Она вообще не любила жаловаться, потому что слишком много перенесла. Такие люди уже не жалуются, они, наоборот, радуются всему, чему только могут. После войны они еще долго мучились в коммуналке, потом, когда отец вырос, поступил в институт, им дали однокомнатную квартиру. Ну, потом отец работал, потом женился, и тогда родился я…

— Твой отец тоже поздно женился, как я поняла?

— Да. Ему было уже тридцать пять лет.

— Странно, да? — заметила Лиза. — А брат твоего дедушки так рано, едва в восемнадцать…

— Времена были такие. Все на что-то надеялись, да и родители у него были состоятельные. Что тебе еще рассказать? Бабушка умерла совсем недавно. Она меня очень любила. А с отцом мы развелись.

— С мамой живешь?

— Да.

— Я тоже с матерью жила, — вздохнула Лиза. — До каких-то пор… Мне с ней было трудновато.

— Да нет, мы нормально живем. — Феликс пожал плечами. — Только она вот снова замуж собралась… Она на двенадцать лет моложе отца. Так что самая пора создать новую семью.

Он говорил с горечью, и Лиза отметила это. Она быстренько подсчитала в уме, и у нее вышло, что матери Феликса сейчас должно быть сорок четыре года. По ее мнению, этот возраст уже исключал всякую возможность влюбиться и создать новую семью, но она ничего не сказала Феликсу.

— Вот и все, — заключил он свой рассказ. — Теперь ты все узнала. А теперь…

— Нет, постой, я не все узнала! — запротестовала она, поднимая руку. — А сокровища?! Я уже сто раз тебя спрашиваю!

— Сокровища? Ну если ты их не вынесла из квартиры, они до сих пор там лежат. Но я думаю, что они у тебя.

— Рехнулся? — воскликнула она. Но Феликс смотрел на нее так серьезно, что ей даже стало нехорошо. Сокровища. Какие-то мифические сокровища, по которым она несколько лет ходила в той квартире на Покровском бульваре. С ума можно сойти!

— Послушай… — медленно начала она. — Но почему ты думаешь, что это я их куда-то вынесла? Я услышала об этом от тебя, я вообще ни о каких сокровищах не знала, ей-богу! А вдруг их там давно нет? Вдруг их тогда забрала ЧК? Или кто-то из жильцов? Из тех рабочих семей? Или их увез брат твоего дедушки?

Феликс только качал головой, и она возмутилась:

— Ты ведь не можешь точно знать! Так почему ты прицепился к той проклятой дате — третьего сентября! Почему подозреваешь меня?!

— Я тебе отвечу, если хочешь, — заявил он, — но сперва поклянись, что ты сейчас сказала правду!

— Правду?

— Ну да, что ты никогда о них не слышала и никогда их не видела!

— Ладно, клянусь!

— Чем клянешься? — серьезно спросил он, и она не смогла удержаться от улыбки:

— Да что ты как ребенок… Чем хочешь!

— В Бога ты не веришь?

— А тебе какое дело?!

— Тогда поклянись Мадонной, — потребовал он. — И учти, врать нельзя!

— Не думала я, что ты такой религиозный! — сердито ответила Лиза. — Я клянусь кровью на твоей рубашке, что я никогда не видела этих драгоценностей. Устраивает?

Он побледнел, глаза стали очень злыми, но Лиза только улыбалась и повторяла:

— Другой клятвы ты не получишь! Ишь какой строгий! Давай рассказывай дальше!

Он помолчал немного, потом обреченно произнес:

— Ладно, придется тебе поверить. Так вот, это все до последнего времени оставалось там. Я узнал.

— От кого?

— От бабушки.

— Она же умерла?

— Она недавно умерла, я тебе уже сказал! А она мне рассказала, только мне, что дедушка поручил ей следить за той квартирой и рассказал про тайник. И он же узнал, что там живет скромная рабочая семья, и никаких сокровищ они не находили. Дедушка время от времени околачивался возле Покровского бульвара, даже свел знакомство с какими-то бабками на скамейке, которые все про всех знали. И уж эти бабки рассказали бы, если там что-то нашли.

— Глупости какие! — отмахнулась она. — Бабки не могли знать про дела ЧК!

— Но все равно должны были знать что-то, — упрямо повторял он. — Слухи должны были пойти. А в той комнате даже пол не вскрывали при обыске.

— А обыск был?

— Был, — подтвердил он. — Но поверхностный. Ведь они все жили очень скромно, даже на хлеб не хватало. И после смерти родителей боялись доставать драгоценности. Старший из братьев запретил это делать. Так что никто не мог даже подумать, что эта молодежь хранит такие ценности. И поэтому искали поверхностно.

— Ну, тут ты, может быть, и прав… — призадумалась Лиза. — Уж если паркет поднимали, следы должны были остаться. А в какой комнате все это хранилось?

Феликс как будто не расслышал этого вопроса. Он изучающе посмотрел на нее, вздохнул и добавил:

— И никто из тех людей, которые жили в коммуналке все эти годы, не разбогател. Это я тоже знаю точно. Бабушка часто ходила туда гулять, присаживалась на скамеечке, болтала с женщинами из этого дома, и иногда ей удавалось даже поговорить с теми из них, которые жили в той квартире. Никто ничего не находил.

— Я тебя спрашиваю, в какой комнате был тайник? И где? Под полом?

— Под полом, — вырвалось у Феликса, и тут же он прикусил язык. Лиза принялась его обрабатывать:

— Ну скажи, ради бога, где?! Я ведь тоже там жила, боже мой, и даже не догадывалась… А паркет там старый, дубовый, совсем серый, его никто не менял, он держался прочно. Олег хотел отциклевать, но денег не было.

— Олег? Кем он тебе приходится?! — воскликнул Феликс.

— Уже никем.

— Вот черт, я должен был понять, что ты имеешь к нему какое-то отношение… А как же его жена и дочь? Ты что, подруга его жены?

— Да уж, подруга так подруга! — фыркнула Лиза. — Я бывшая жена Олега.

— Кто?!

— Ну что ты так побледнел… — укорила его Лиза. Феликс и в самом деле стал белее молока. — Неужели ты не представляешь себе, что кто-то мог на мне жениться? Да, я была его женой. Три года прожила в той веселой квартирке. Слушай, как же ты говоришь, что все про всех знаешь, если даже такой подробности не знал?!

— Я… — Он сглотнул, явно борясь с волнением. — Я ничего про тебя не знал.

— Значит, и про сокровища мог не знать, — заметила Лиза.

— Нет-нет! Бабушка все узнавала, пока могла ходить, потом она сильно заболела, перестала вставать с постели. Тогда-то она мне все рассказала, уже перед самой смертью. Она сказала, что в квартире остались прописанными только двое людей. Из них один — Олег, бизнесмен. Другой…

— Витя, работяга! — подхватила Лиза. — Это слишком старые сведения, за три с лишним года все изменилось! Витя там больше не прописан.

— Я знаю, — уныло ответил он. — А Олег прописан. Но я не знал, что его жена — ты. Я думал, это та, другая… Постарше, с ребенком… А ребенок чей?

— Чужой ребенок, не Олега. Мы с Олегом развелись, и он женился второй раз, видишь, какой кусок из истории этой квартиры выпал!

— Но ведь все это время ты там жила?

— Жила. И могу тебе сказать, что никаких сокровищ в глаза не видела, хотя каждую неделю мыла тот проклятый паркет!

— Ни хрена себе… — пробормотал Феликс. — Если ты говоришь правду, то…

— То они все еще там! — закончила Лиза. — Можно пойти и взять! У меня есть ключи от квартиры!

— Серьезно?

— Ну да! Это что-то вроде алиментов, только я сама себе их выдала… Точнее, просто забыла вернуть ключи.

Тут Лиза немного покривила душой, но это было уже не важно — Феликс страшно оживился:

— Значит, мы можем туда войти! Это была моя мечта весь этот год, только я не знал, как это сделать!

— Ты не очень-то опытный взломщик, да? — осведомилась Лиза. — Я бы предпочла, чтобы ты был здоровенным мужиком с мощными бицепсами, тогда бы пошла туда еще раз… А кстати, откуда ты знаешь, что я там была утром третьего сентября?

— Наверное, я скажу… — задумался Феликс. — Что уж теперь делать, если я все тебе рассказал! Как это получилось, сам не понимаю! Я просто хотел нажать на тебя, чтобы ты мне все выложила, а получилось наоборот.

— Это я так на тебя влияю, — объяснила Лиза. — Ты меня слушаешься, потому что я старше.

— Чепуха, я никого не слушаюсь! — обиделся он. — Я просто почему-то тебе верю… Короче, я решил наконец достать те драгоценности.

— Я бы тоже решила на твоем месте, — кивнула Лиза. — Только вот как ты собрался это сделать? Олег ведь так просто даже стакана воды не отдаст!

— Я был таким дураком… Я почему-то решил с ним договориться… — вздохнул он. — Я сделал колоссальную глупость! Ведь знал, что там осталось только два человека — Витя этот и Олег. Точнее, что Вити там уже нет, а Олег живет один.

— От кого ты это узнал?

— Я ориентировался на данные в паспортном столе. Мне удалось узнать, что Витя выписался, и куда он вписался — тоже. А остался там прописан только этот самый Олег. А ты почему не была там прописана?

— Я же тебе говорю — он страшный жлоб! — рассердилась Лиза. Она заволновалась и поспешно закурила. — Ну ладно тебе, не надо… Ну не убивайся так… Бог мой, все так ужасно. Ты был так неосторожен! Я теперь начинаю кое-что понимать… Витя решил сперва пойти к Олегу и поговорить с ним? Когда это было? Второго сентября, да? Вечером?

Феликс все еще вздрагивал, и она присела перед ним на корточки, пытаясь заглянуть в лицо.

— Ну не надо… Я понимаю, страшно жалко этих красивых штучек, но давай сперва кое-что выясним. Витя решил объяснить Олегу про тайник, чтобы он пустил тебя в квартиру? Почему ты тоже не пошел туда?

— Я ничего об этом не знал… — Феликс вытер слезы и опухшими глазами посмотрел на Лизу. — Я понятия не имел, что он пойдет туда один. Мы договорились, что пойдем вместе. Назначили это на вечер второго сентября. Витя обещал мне позвонить.

— И не позвонил?

— Точно. Я ждал, ждал… Сам не свой был, и мать кое-что заметила… Она сейчас увлечена своим другом и редко что замечает, но, наверное, я был просто не в себе. Не мог удержаться, все слонялся перед телефоном, поднимал трубку, слушал, не испортился ли он. Он мне не позвонил, и тогда я понял, что меня обманули. Я позвонил ему домой, и его жена сказала, что он ушел куда-то.

— Витя женат? — удивилась Лиза. — Вроде он был холостой, когда уехал оттуда…

— Во всяком случае, какая-то еще не старая женщина там была.

— Веселые дела…

— А что? — забеспокоился Феликс.

— Да так, ты ведь ничего не знаешь. Лучше скажи, что было дальше. Ты на другое утро пошел в тот переулок и стал следить за квартирой?

— Да. Я пришел рано утром, чтобы застать кого-нибудь. Я, в общем, уже сообразил, что Витя меня обманул и пошел туда один.

— А ты ему больше не звонил?

— Звонил еще раз, в полпервого ночи. Его жена уже очень беспокоилась и спросила, не знаю ли я, где он? Я бросил трубку.

— Так-так… — вздохнула Лиза. — Значит, он ей не сказал, что идет к Олегу.

— Откуда я знаю? Я уже думал, что меня все обманывают, и она тоже. Ведь этот чертов Витя мог попросить ее, чтобы она снимала трубку и всем заявляла, что не знает, где он. Чтобы я его не достал. Я страшно разозлился и решил все сделать сам. Утром я встал напротив подъезда, около института, на крыльце… Стал ждать, когда кто-нибудь выйдет… Я уже знал в лицо и Олега, и его жену, и дочь.

— М-м-м-м. Я тоже.

— Что — тоже? — не понял Феликс.

— Я говорю, что мы с тобой занимались одним и тем же, — пояснила Лиза. — Я тебе все объясню, только расскажи до конца. Страшно интересно! Получается, что ты меня засек?

— Да, я видел, как ты вошла в подъезд, только я тогда не знал, что ты пошла туда… Я вообще про тебя ничего не знал. Но зато хорошо рассмотрел и запомнил.

— Почему?

— Просто всматривался во все лица. Делать-то было нечего, приходилось ждать. Ну и ты мне понравилась. Немножко.

— Свинья ты, — ласково сказала Лиза. — Это ты так делаешь комплименты? Женщины, наверное, от тебя без ума! А вот я тебя не видела. Где, говоришь, ты стоял?

— На крыльце института. Да ты вообще по сторонам не смотрела, шла как зомби. И голову опустила. Набрала код подъезда и вошла, я даже подбежать не успел…

— Зачем тебе было бежать?

— Кода-то я не знал! — пояснил он. — А как мне было попасть в подъезд? Надо было уловить момент, когда кто-то войдет или выйдет, а для этого надо стоять рядом с дверью. Не хватало только, чтобы меня запомнили!

— Ты так говоришь, словно на мокрое дело шел, — поморщилась Лиза. — Спокойно мог набрать код квартиры на двери, и Олег открыл бы тебе.

— Так и открыл бы! Сама говоришь, какой он хитрый и осторожный! А Витя к тому же уже все ему рассказал… Я был уверен, что Олег уже все знает и сделает глупые глаза, когда я появлюсь… Дескать, ни о каких сокровищах не знаю, тайника нет и вон из моей квартиры!

— Похоже на правду… — задумалась Лиза. — И все равно глупо ждать на улице.

— Я хотел поймать его, когда он выйдет, и сразу припереть к стенке, — пояснил Феликс. — Ну, значит, ты вошла, потом долго никого не было. Потом из подъезда вышла их дочь. Точнее, дочь его жены. Потом — сам Олег. Я уже хотел подбежать к нему, но он вдруг подошел к девочке, и они вместе сели в машину. И уехали. Не мог же я говорить при ребенке!

— Согласна. Потом вышла Анна.

— Да. А ты где была?

— На лестнице.

— Почему? — поразился он, но Лиза покачала головой:

— Нет, сперва расскажи до конца. Мне что-то не хочется тебя перебивать! Такие ценные сведения!

— Для кого? — пробурчал Феликс. — Знаешь, все уже почти кончилось. Потом я зашел в подъезд вместе с какими-то рабочими. Поднялся по лестнице… Этажом выше. Там затаился и стал почему-то смотреть на дверь квартиры. Не знаю почему, войти-то я не мог… Стой, а почему ты мне соврала?! Тебя на лестнице не было!

— Я в этот миг была уже в квартире, — пояснила Лиза. — Похоже, что мы разминулись на какие-то пять минут. Хороша бы я была, если бы ты меня там засек!

— А я тебя и засек! — возразил он. — Правда, так странно, что голова кругом пошла… Сижу это я, значит, на лестнице, жду, когда кто-нибудь вернется… Ждал я, конечно, Олега.

— И он вернулся!

— Точно. Он открыл дверь и вошел в квартиру. Такой момент, а я, как дурак, все сижу и сижу. Войти не решаюсь. Ведь он был один! Тогда и надо было его ловить… А мне стало так страшно… Знаешь, я вообще побаиваюсь той квартиры. Наверное, из-за бабушкиных рассказов. Для меня это так тесно связано с прошлым…

— Он там был не один, мы там были втроем, — нервно перебила его Лиза. — И слава богу, что ты не позвонил! Страшно подумать, что бы он с тобой сделал… А со мной?! Ведь он бы меня обнаружил…

— Разве он тебя не видел?!

— Я тоже пряталась, сидела в своей бывшей комнате, напротив кабинета.

— Рехнуться можно! — даже как будто восхитился Феликс. — Так ты его там не ждала?! Вы не встречались?! Он… что, вообще не знал, что ты там?!

— А для чего мне нужны были ключи?.. — сощурила она глаза, наблюдая его реакцию и наслаждаясь его удивлением. — Я вообще пришла по такому делу, когда с хозяевами квартиры встречаться неохота.

— То есть?

— Я пришла его обокрасть! — отчеканила Лиза. — И я это сделала!

Он был потрясен и не мог вымолвить ни слова. А Лиза продолжала:

— Если бы ты туда вошел, он непременно бы меня обнаружил. Хотя бы потому, что я выскочила бы, если бы он стал тебя убивать.

— Что? А почему он стал бы меня убивать?

— А почему он убил Витю? Да-да, то, что слышишь, — он убил его! Вечером второго сентября, когда Витя пришел к нему с докладом! Его жена тебе не соврала — Витя не вернулся домой, он лежал с пробитой головой в шкафу, в кабинете Олега! Лежал там всю ночь, и ни жена Олега, ни девчонка ничего об этом не знали! А утром, когда все они вышли — на работу и в школу, — он вернулся и стал вытаскивать труп на свет Божий. И я все это видела!

Феликс окончательно потерял дар речи. Сидел смотрел на нее остановившимися глазами и только махал ресницами — вверх-вниз… Лизу это взбесило, она стукнула кулаком по столу:

— Не смотри ты на меня так, да, я не пошла в милицию! А как бы я пошла? С какой стати я оказалась в квартире своего бывшего мужа, без приглашения? Может, я была его сообщницей?! Или мне надо было признаться, что я украла немножко наличных денег и золотые часы?!

Тут он опомнился, чтобы спросить:

— Те самые?

— Те самые, которые ты видел возле ломбарда. Мне позарез нужны были деньги. Честно, нужны! Иначе я не пошла бы грабить. Вообще-то никакого ущерба я им не нанесла. Его жена приходила ко мне и не упомянула о краже. Просто ничего не заметила. Наверное, он сам — тоже. Ему сейчас не до этого, если Витя правда рассказал ему про драгоценности. Теперь я понимаю, почему он его прикончил! Ему не хотелось ни с кем делиться. И ему очень нужны были деньги! Тебя сам Бог хранил, что ты тогда не позвонил в квартиру! Ведь Олег в это время запихивал труп в мешок…

— Да, мешок я видел! Он открыл дверь, и только я приказал себе решиться и спуститься к нему, как он вдруг выволок такой здоровенный мешок! Я сразу понял, что это не драгоценности. Они ведь были в небольшой шкатулке. Там дело не в размере, а в стоимости и редкости камней. Ну, я снова не решился с ним заговорить. Мне ужасно хотелось узнать, что там, в мешке, но я все сидел наверху. Олег уехал в лифте, а я тоже уже собирался уйти… Решил для успокоения выкурить сигарету, уже достал, и вдруг вижу — снизу едет лифт. Из него выходит жена Олега с мужиком, и они вместе входят в квартиру!

— Это был ее первый муж, — пояснила Лиза, — я слышала их разговор. Он умолял ее вернуться.

— А я думал, что это любовник! — заметил Феликс. — Мне стало интересно, сколько они там пробудут. Ну и решил еще немножко подождать, все равно удобный момент сорвался. Куда мне было деваться! Я сидел ждал, и вот они вышли. Довольно скоро, минут десять всего болтали. Ничего другого они не успели бы сделать.

— Да брось ты, всякое бывает! — отмахнулась Лиза. — Я уже догадалась, что ты увидел потом! Меня!

— Да! Тебя! Увидел, как ты открываешь дверь и преспокойненько выходишь из квартиры… Ну и видок у тебя был! Глаза совершенно безумные! И эта сумка на плече… Сумка меня тоже прибила. Как раз в такой сумочке и могла поместиться шкатулка!

— Представляю себе, что ты думал, — иронически добавила она. — Сперва я нахожусь в квартире с Олегом, потом с его женой и в придачу с первым мужем этой жены. Стало быть, все мы по очереди общаемся, и все они уходят, а я последняя… Фантастика! Да, ведь по твоим наблюдениям получается еще, что в квартиру я вошла, когда вся семья еще была дома! И что все они потом ушли и оставили меня одну?

— Никакого смысла! — согласился он. — Вот я и офонарел! Подумал, что ты утаскиваешь шкатулку по договоренности с хозяевами. Глупо, да? Ведь такая шкатулка могла поместиться и в том мешке, и в рюкзаке девчонки… А я, когда тебя увидел, сразу понял — ты виновата!

— И стал за мной следить?

— Ну да. За кем же мне еще было следить?

— Мог бы за Олегом, — заметила она. — Ужасно мне хотелось бы знать, куда он отвез труп и где пропадал сутки. Его жена совсем с ума сошла, пока дождалась суженого!

— Так она к тебе приходила?

— Дошло наконец! Да, она решила, что Олег ко мне вернулся, испугалась страшно! А он просто где-то застрял со своим мешком, но теперь уже вернулся. Так что можешь помахать сокровищам ручкой!

— Это я понял… Но все равно я его в покое не оставлю! Я докажу ему, что они мои!

— А он тебе докажет, что его! — поддразнивала Феликса Лиза. — Нет, это дохлое дело! Значит, ты всех собак повесил на меня и решил, что я продаю краденые сокровища? А ты не обратил внимания, что часы были современные?

— Обратил.

— Ну и что? Это тебя не убедило, что я не виновата?

— Не убедило. Ты могла продать эти часы ради пробы, чтобы выяснить, как это делается. А потом взяться за остальное.

— Ты ужасно глуп, — рассердилась Лиза. — Да разве такие вещи продают через неопытных девчонок?! Этим занимаются люди покруче!

— Я знаю, только ведь на тебе не написано, крутая ты или нет! — возразил он. — Ты вполне могла быть просто скупщицей краденого. Откуда я знал, что ты его бывшая жена и что пришла его обокрасть?

— О… Я не могу…. — устало протянула Лиза. — Давай что-нибудь съедим?

Он радостно кивнул, и она полезла в холодильник, достала оттуда банки с консервами. Через пять минут они уже весело откусывали от огромных бутербродов, щедро намазанных печенью трески, и вилками таскали из банки морскую капусту. Вначале он ел с большим аппетитом, но, утолив первый голод, стал жевать куда медленней, время от времени останавливался и смотрел в окно. Лиза налила себе и ему кофе, добавила туда ликера и предложила выпить:

— За нас, за неудачников!

— Только одного я себе простить не могу… — пробормотал в ответ Феликс. — Зачем я это сделал?

— Что? — беззаботно отозвалась она, вонзая зубы в бутерброд. — Ты все про сокровища? Уплыли наши сокровища в светлую даль… Думаю, он уже перепрятал их в надежное место!

— Я не об этом!

— Тогда о чем? — И вдруг она вспомнила, взглянув на его черную майку. — Слушай, а главное-то я спросить забыла! Так ты мне голову задурил со своим наследством! Откуда у тебя столько крови на одежде?

Феликс, ни слова не говоря, сорвался с места, побежал в прихожую… Лиза тоже вскочила. Ей показалось, что он решил убежать, не выдержав вопроса, но он уже возвращался, неся свою кожаную куртку.

— Вот! — Он дернул «молнию» на кармане и вытащил оттуда часы. — Это твои?

Она протянула руку, приняла у него часы и чуть не уронила их. Ей не верилось, что она снова их видит. Потом перевела взгляд на Феликса. Он молча стоял перед ней и чего-то ждал.

— Что это значит? — растерянно проговорила она. — Откуда ты их взял?

— Оттуда.

— Не поняла… Я ведь продала их Любке. Ты что, был у нее?

— Вот именно. Но я не знал, как ее зовут. И хорошо, что не знал… — Он уселся за стол, прижимая к себе куртку, глаза у него были совсем черные, отрешенные. — Хотя какая разница, теперь узнал. Лучше бы ты мне этого не говорила.

— Боже мой… По тебе сразу видно, что ты натворил дел… — прошептала она. — Но ты ведь не…

Он молчал, и она посмотрела еще раз на часы. Часы мирно лежали у нее на ладони, такие прекрасные, совершенной формы, приятно тяжелые, даже на вид страшно дорогие, и молчали. Завод кончился, стрелки не двигались. И эти неподвижные стрелки напугали ее.

— Феликс, что ты с ней сделал? — спросила она очень тихо. — Откуда столько крови? Чья кровь?

Молчание в ответ. Лиза положила часы на стол, положила очень быстро, как будто они могли ее укусить. Потом дернула за край куртки, вырвала ее у Феликса… Он безвольно разжал руки, словно предоставляя ей самой узнать правду. Лиза дергала «молнию» на другом кармане, дергала изо всех сил, замок заедало… Наконец ей удалось открыть его, она сунула в карман пальцы…

Ощутила холод металла. Какого-то влажного металла… Лиза отдернула руку, увидела, что кончики пальцев в крови. Посмотрела на Феликса, он сидел отвернувшись.

— Что у тебя в кармане? — спросила она дрожащим голосом. — Что за гадость у тебя в кармане, я спрашиваю?! Откуда ты это притащил?!

— Это пистолет, — прошептал он, не поднимая глаз. — Это не мое, клянусь тебе!

— А чье?! — Лиза чуть не рыдала от ярости и страха. — Ты хоть понимаешь, что ты сделал, придурок?! Ты даже не понимаешь, жрешь бутерброды!

Тут она была несправедлива — недоеденный бутерброд лежал на столе, Феликс к нему не прикасался. Он наконец поднял голову и с жаром заговорил:

— Лиза, клянусь тебе, я не хотел! Это не мой пистолет, она хотела меня убить, навела на меня, стала нажимать на курок… Я выстрелил! Вырвал пистолет и выстрелил! Я ведь не хотел умирать, а она меня чуть не застрелила!

— Калека… Ты калеку убил?!

— Да! — Он отчаянно посмотрел на нее, словно надеясь вымолить прощение. — Но она сама виновата! Она так себя вела, Лиза, так себя вела! Я пришел, попросил по-хорошему перепродать мне те вещи, которые ты принесла ей… Я ведь следил за тобой, все эти дни следил! Я видел, как ты с той маленькой девушкой приехала на «Владыкино», видел, куда вы пошли… И потом на улице, когда ты дала ей денег… Я решил, что ты уже продаешь мои драгоценности! Но мне надо было убедиться, надо было их увидеть! Я тогда проследил вас до самой двери, вы меня не видели, я был очень осторожен… И сегодня я сам туда пошел. К тебе я боялся лезть, ты мне ничего не сказала бы, послала подальше, и все… Я решил, что обращусь прямо к тому, от кого ты получила деньги, предложу больше… Взял у матери деньги на шубу, она отложила на новую… Вот они. — Феликс забрал у Лизы куртку и вытащил из другого кармана скомканные доллары. — Видишь? Я шел не для того, чтобы кого-нибудь убить! Но она отказалась мне продать вещи, стала врать, что вообще тебя не знает. Я разгорячился, сам не понимаю, как до такого дошел. Бить женщину… Даже такую противную…

— Ты ее бил?!

— Да, она была такая противная…

— Три года назад она была совсем не противная… — дрожащим голосом возразила Лиза. — Я сейчас умру… Дай мне сигарету… Нет, выпить!

Она схватила бутылку с ликером, налила половину чашки, выпила залпом и только после этого закурила, глядя на Феликса и никак не узнавая его. «Этот мальчишка, этот нежный ангелочек, этот дурачок… Который так трогательно любит бабушку, смущается, стоит к нему прикоснуться, верит в своего католического Бога! Этот паренек убил Любку! Несчастную девчонку, которую я погубила… Я погубила, а он убил… Мы убили ее вместе… Два сообщника… Я сейчас умру!» Она дымила сигаретой, мысли шли вразброд, она уже не понимала, на каком она свете, что ей делать, что ей делать с Феликсом? И что сделать с собой? И что — с Любкой?

— Ты веришь мне? — Его собачьи виноватые глаза выводили ее из себя. — Я не виноват! Я сделал это… Потом стал искать драгоценности… Я приблизительно знаю, что там должно быть. Конечно, не все вещи, списка никогда не было, дедушка боялся его составлять. А потом, он мог что-то забыть. Но были такие выдающиеся… И я нашел браслет…

Он порылся в кармане, вытянул браслет с сапфирами. Показал ей. Но Лиза даже не посмотрела в его сторону. Он отчаянно повторил:

— Вот, взгляни! Что я должен был подумать? Это вещь той поры, большой ценности… Я решил, что ее принесла ты. Но раз ты говоришь, что ничего не приносила, кроме часов, то…

— Ты украл чужой браслет, — тусклым голосом ответила Лиза. — Убил невинную Любку. Она понятия ни о чем не имела. Что ты там еще сделал? Ах да… Натравил Витю на Олега. Он тоже погиб из-за тебя.

— Хоть этого жулика ты на меня не вешай! — возмутился Феликс. — Он сам позарился на мои драгоценности!

— Убирайся отсюда! — железным тоном приказала она. Неизвестно откуда у нее появились силы. — Чтобы я больше тебя не видела и не слышала! Пошел! Тряпки я тебе дарю, и свое кровавое барахло тоже забирай! Вместе с тазиком! И эту дрянь!

Она схватила браслет и бросила ему в лицо. Феликс ахнул, прикрыл лоб рукой… Лиза опомнилась — на его белой коже показалась кровавая ссадина. Браслет рассек ему лоб над самой бровью и с тяжелым стуком упал на пол. Его никто не поднял.

— Ну, чего ты ждешь? — спросила она, дрожа от ярости. — Зачем ты вообще ко мне пришел?

Он вытер лоб ладонью, посмотрел на нее и спокойно, вежливо, как благовоспитанный мальчик, ответил:

— Я пришел тебя убить.

Глава 11 

Девятое сентября, вечер. В большой, хорошо обставленной комнате у окна стоит женщина в халате. Она двумя пальцами отводит тюль, вглядывается в сумерки. Опускает занавеску, отходит к дивану, садится, смотрит в пустоту, часто покусывая губы.

В пачке сигарет, которую она нашла два дня назад на столе, осталось всего три сигареты. За эти дни она курила так много, как никогда в жизни. И сейчас она протянула руку, вытащила сигарету, зажгла ее, вдохнула дым и снова уставилась в темноту.

Она сильно изменилась. Внешних перемен как будто не произошло. Так, мелочи — появились синие тени под глазами, губы были искусаны до крови и иногда начинали трястись, Анна немного, почти незаметно похудела. Куда сильнее она изменилась внутренне. Исчезла ее уверенность в своих силах, исчез трезвый взгляд на жизнь и на людей, исчезли последние надежды на возвращение мужа… Она казалась себе такой слабой, такой разрушенной всеми этими событиями, что боялась не выдержать и разрыдаться, раскричаться на глазах у дочери. У Анны уже не было сил думать, куда пропал Олег. Ей казалось, что с ним случилось что-то ужасное, а иногда — что он просто спрятался, предчувствуя визит кредитора. Но в таком случае — как он мог подставить под удар жену и… дочь? Но теперь она понимала, что Алиса никогда не стала бы ему дочерью. В первое время у нее были какие-то смутные расчеты, из которых следовало, что девочка привыкнет к новому «отцу», что «отец» полюбит девочку — как же ее можно не полюбить?! Теперь она смеялась над своей наивностью. Смеялась, хотя должна была плакать.

«Какая я была дура, какая я была дура… — стучало у нее в висках. — Почему я ничего не замечала, почему не оценивала его поведение? Ведь все было на поверхности, он даже не притворялся, что Алиса ему безразлична… Нет, притворялся! Возил ее в школу, дарил игрушки, но все равно я должна была понять! Теперь я понимаю, но что толку… Когда он появится, я все ему выскажу. А когда он появится?!»

Сегодня она почти ничего не ела. Вчера — совсем ничего. Алисе она говорила, что ей просто не хочется есть, и в самом деле не хотелось — слишком сильным было нервное напряжение. Но теперь на нее вдруг напал зверский голод. Она сидела, дымила сигаретой, чтобы справиться с резью в желудке, и прикидывала, что можно съесть. Выходило, что ничего. Запасы продуктов уже подошли к концу. Никогда Алиса не получала на обед такие мизерные порции консервированного мяса, такую жалкую кучку вареных макарон… Обычно бывало наоборот — Анна изо всех сил уговаривала дочь что-нибудь пожевать, а та отказывалась. Но теперь, во время их заточения, она ела все, что давали, и просила еще.

«Мама, а больше ничего нет?» — такой вопрос сегодня задала Алиса, и у матери сжалось сердце. «Ты не наелась?» — спросила она. Дочь пожала плечами, вылезла из-за стола, сказала «спасибо» и исчезла в своей комнате. Анна побежала в столовую и заплакала.

Она не могла выйти из квартиры. Точнее, из квартиры она выйти могла, но из подъезда… Черная машина по-прежнему стерегла подходы к дому, за рулем по-прежнему сидел человек. Анна надеялась, что он рано или поздно уйдет, но он оказался хитрее. Конечно, ему нужно было что-то есть, где-то спать, сходить в туалет, в конце концов… Анна очень на это рассчитывала, сумка с деньгами была наготове. Ей хватило бы десяти минут, чтобы сбегать в ближайший магазин и запастись продуктами по крайней мере на неделю… Но все надежды рухнули, когда она увидела из окна «пересменку»: толстяк вылез из машины, разгладил мятый плащ, потянулся, посмотрел вверх, на ее окно, а на его место уселся молодой парень в темных очках. Толстяк ушел, а парень сразу запустил магнитолу и развалился на водительском месте. Анна сжала зубы и снова упала на диван.

Это было позавчера, когда она еще на что-то рассчитывала. Вчера же, часов в пять пополудни, в дверь позвонили. Она решила, что снова пришел толстяк (так она называла его про себя). Он пару раз поднимался, говорил с нею через дверь, выяснял, не звонил ли Олег. Спрашивал он это уже не таким издевательским тоном, как прежде. Видимо, Анне удалось его убедить, что Олег не прячется в квартире. Но что толку? Осада не была снята…

И вчера, когда она подошла к двери и устало спросила: «Кто?» — ее ожидал сюрприз. Это был не толстяк, его голос она уже хорошо знала. Говорил мужчина, судя по голосу, лет сорока. Голос хрипловатый, уверенный, хотя очень вежливый.

— Простите, Олег здесь живет? — спросил он.

— Да, но его нет. Кто это?

— Его старый знакомый, — любезно ответил мужчина. — А вы не подскажете, когда он вернется?

Такой тон ей понравился куда больше, чем резкие заявления толстяка — открыть дверь и тому подобное. Она ответила вежливо:

— Я сама его потеряла, его нет уже несколько дней. Я не знаю, где он.

Судя по всему, мужчина был в шоке. Он неуверенно помолчал, потом настойчиво повторил:

— Но мне необходимо его увидеть! Совершенно необходимо!

— Я ничем не могу вам помочь, — ответила Анна, — очень жаль, что так вышло. Простите… — Она все не решалась спросить, зачем этому посетителю Олег, но он опередил ее, сам заговорил об этом:

— Видите ли… Он должен мне некоторую сумму денег, и я просто не знаю, как его отыскать. Мне не хочется думать, что Олег от меня спрятался, но…

Анну так и затрясло, когда она услышала про деньги. Одного кредитора хватало для того, чтобы она жила как на вулкане, но второй! Этот второй, хотя и говорил вежливо, тоже не собирался уходить и стоял на своем:

— Как же мне его найти? У него есть телефон? Где он теперь живет?

— Я же говорю вам, я не знаю! — нервничала Анна. — Я сама хотела бы знать, где он находится! Вы не один тут такой, у подъезда стоит машина, там еще один… Человек, которому он что-то должен. Но я первый раз слышу про эти долги и ничего о вас не знаю.

— Замечательно, — холодно раздалось в ответ. — Я вам сочувствую. А вы не могли бы открыть и позволить мне посмотреть квартиру?

«Начинается… — простонала про себя Анна. — И этому нужно посмотреть квартиру!»

— Зачем это вам? — спросила она, едва владея собой, чтобы не упасть, не закричать, вообще не сойти с ума. — Эта квартира не должна вас интересовать. Его тут нет. Вы мне не верите? Спросите у вашего приятеля внизу, он вам скажет, сколько тут сторожит. Олега нет.

— Нет так нет! — легко согласился он. — А насчет приятеля вы ошибаетесь, я никого не знаю. Мне интересна сама квартира.

— Почему?

— Потому что Олег уверял меня несколько дней назад, что денег у него нет. Зато, насколько мне известно, эта квартира принадлежит ему?

— Да. Но зачем вам…

— Затем, что деньги мне все-таки нужны, — пояснил он очень вежливо. — Я понимаю, могут быть разные обстоятельства, может не быть наличных денег, но недвижимость остается, верно? Надеюсь, он не сделал никакой глупости, не написал на ваше имя дарственную?

— Я здесь даже не прописана… — упавшим голосом ответила она… — Вы хотите отнять у него эту квартиру?

— Отнять — это не то слово. Просто в его обстоятельствах неплохо бы поужаться. Ему вовсе незачем иметь такую квартиру в центре, если он должен мне десять тысяч.

— Долларов?!

— Ну, не рублей ведь… Словом, мы поняли друг друга. Я хотел бы посмотреть квартиру. Сколько у вас комнат?

— Четыре… Господи, но ведь я не могу продать квартиру, пока его нет! — воскликнула Анна. — Поймите же, я не имею на нее прав!

— О, я вас не тороплю! — успокаивающим тоном ответил он. — Не надо так волноваться! Если вы не претендуете на эту прекрасную квартиру, то вас это вообще никак не касается! Я просто боялся, что Олег поведет себя… Ну, скажем, непорядочно и обманет меня, отпишет все на ваше имя. Знаете, какие бывают люди! Но раз вы говорите, что квартира все еще принадлежит ему, я спокоен. Просто мне хотелось бы оценить ее… Квартиру, имею в виду. Ну так как?

— Что «как»?

— Откроете мне?

— Я не могу… — тоскливо произнесла она. — Мне запретили.

— Что запретили? Кто запретил?

— Выходить из квартиры, открывать кому-то двери, — пояснила Анна, радуясь в этот миг уже тому, что может толково ответить. — А запретил ваш… Как его? Ну, еще один кредитор. Тот, что в машине. Вот спуститесь к нему и поговорите. Он вам расскажет, в каких условиях я тут нахожусь.

— Ну, он не имеет на это права! — возразил мужчина. — Разве он может ограничивать вашу личную свободу? Вы не должны были его слушаться!

— Он мне угрожает… — Она вдруг почувствовала что-то вроде надежды. Может быть, этот вежливый кредитор добьется разрешения покинуть квартиру? Ведь ни она, ни Алиса ни в чем не виноваты.

Действительно, мужчина очень возмутился и тут же пообещал:

— Немедленно пойду и поговорю с ним! Безобразие! Черная машина, вы говорите? А как его зовут?

— Не знаю.

— Даже имени не знаете? Это уж вообще безобразие! Что за бандитские замашки?! Даже не представился?

— Но и вы тоже… Не назвали свое имя, — напомнила ему Анна.

— Ах, правда… Меня зовут Владимир Николаевич. Карнаухин. А с кем имею честь говорить?

— Анна Викторовна. Вы правда что-то сделаете для нас? Нет сил здесь сидеть. Я даже молока не могу купить для девочки.

— Бедный ребенок! — вздохнул он. — Я сейчас же спускаюсь и выясняю отношения!

Он вошел в лифт, Анна бросилась к своему наблюдательному посту в столовой. Вскоре она увидела невысокого мужчину, выходящего из подъезда. Он направился прямо к черной машине, положил руку на крышу, склонился к окну и что-то сказал. После минуты наблюдения она увидела, как он открывает заднюю дверцу и садится в машину. Она с нетерпением ждала следующего шага — сейчас машина тронется, и они уедут… Он обещал что-то сделать, он обещал заступиться, поговорить! Ему удастся это, он сам сказал, что никто не имеет права держать ее взаперти!

Ничего подобного не произошло. Она минут пятнадцать простояла у окна, забыв даже выключить свет в столовой, так что из машины должны были видеть ее силуэт. Но теперь ей было наплевать на это, пусть видят! Они все равно знают, что она здесь стоит, стоит и ждет и молится, чтобы они уехали… Господи, пусть они уедут!

Наконец задняя дверца открылась, ее посетитель вылез наружу, кивнул, что-то сказал, захлопнул дверцу. Постоял немного на тротуаре, глядя на ее окно. Под светом фонаря она хорошо его рассмотрела. Почти симпатичный, при некоторой скидке даже красивый, пожалуй. Она была согласна признать его каким угодно красавцем, только бы он что-то сделал для нее! Мужчина запахнулся в легкое светлое пальто, сунул в рот сигарету, зажег ее и медленно пошел к подъезду. Домофон не подал ей сигнала, значит, дверь была снова чем-то заблокирована. Через минуту у двери позвонили. Анна быстро выбежала в коридор, крикнула:

— Ну что?!

— Да ничего, — ответили ей уже не так вежливо. — Почему вы не сказали, что у вашего мужа столько долгов?

— Я ничего не знала! А в чем дело?

— Дело в том, что я просто не могу обвинять человека, который так обманут! Олег должен ему еще больше, чем мне, и морочит ему голову куда дольше… Получается, я на очереди только второй. И есть сведения, что нас куда больше.

— То есть есть еще кто-то третий?!

— Может быть, даже пятый… — мрачно ответил он.

— Но я чем виновата?! Почему он позволяет себе такие вещи?! Вы с ним говорили?! Он не может удерживать меня здесь!

— Уважаемая Анна Викторовна, — раздраженно ответил он. — Я вам очень сочувствую, я сам никогда бы не принял таких мер, но каждый устраивается по-своему… Еще немного, и я признаю, что наш друг прав. Олег спрятался, это ребенку понятно. И вы должны знать где!

— Я не знаю! Клянусь вам, он поставил меня в жуткое положение, я просто голову сломала, я ничего не понимаю! С ним могло что-то случиться, ведь он был за рулем!

— В таком случае вас уже известили бы, — резко ответил он. — Это глупости! С ним ничего не случилось, он просто водит нас за нос…

— Но в таком случае он и меня водит за нос! Я сойду с ума! Вы думаете, я бы не сказала вам, где он прячется?! У меня здесь ребенок, которому я не могу даже молока и хлеба купить! Вы думаете, я при таких условиях стала бы покрывать мужа?!

— Сердце женское — загадка, — усмехнулся он. — Во всяком случае, он должен вам звонить.

— Он мне ни разу не звонил!

— Простите, милая Анна Викторовна, но вы мне лжете. Этого не может быть!

— Это так! — уверяла его Анна. — Я вас умоляю, поверьте мне! Вы сами сказали, что этого не может быть, что он звонил бы мне, а раз он не звонит, значит, с ним что-то случилось!

— Ничем помочь не могу. Я уверен, что он меня обманывает. Жаль, если он обманывает и вас. Во всяком случае, имейте в виду, что я на очереди второй.

— В какой очереди?!

— На вашу квартиру, — ответил он. — Я просто боюсь, что скоро здесь будет столько народу, что мне ничего не хватит.

— Вы мне ничем не помогли? — поняла она. — Значит, вы просто спелись с ним. Поздравляю, вы настоящий мужчина!

— А вот грубости можете оставить при себе, — заметил он. — Спелись, скажете тоже! Мне уже не до песен! Ваш милый муж меня живо отучил и петь, и верить людям! Удивительно, до чего жены любят оправдывать своих мужей! Сколько живу, столько удивляюсь! Ну зачем вы его покрываете? Разве это не он виноват, что вы не можете нормально жить? Наверняка ведь и на работу не ходите? А девочка в школу?

— Господи, какой вы странный! Да куда же я пойду после всего этого?! Мне явно угрожают! — взорвалась она. — Я все поняла, чего уж там… Ваше сочувствие совершенно неуместно! Крокодиловы слезы!

Он промолчал. Она прислушалась и услышала погромыхивание лифта — явно он его вызвал, собираясь спуститься вниз.

— Послушайте! — Анна прижалась щекой к двери, стараясь говорить громче, но все же не кричать: — Послушайте, вы что же — вполне одобряете эту осаду? Может быть, сами примете в ней участие?

— А это вас совершенно не касается, — ответили ей совсем уже нелюбезно, и хлопнула железная дверь лифта. Анна закрыла глаза и заплакала. Алиса, слава богу, не появлялась.

Все это было вчера. Сегодняшний день был отмечен маленькими, но важными событиями. Кончилась гречневая крупа. Анна из окна увидела, как к подъезду подъехала машина, а из нее вышел тот самый вчерашний посетитель. Он подошел к черной машине, они поговорили с толстяком пару минут, после чего толстяк уехал, а другой остался. Она поняла, что они решили дежурить по очереди. И было еще одно событие. Ей позвонили с работы.

Когда Анна узнала голос Агнессы Михайловны — той самой дамы, которая косвенно познакомила ее с Олегом, ее так и передернуло. Не то чтобы она так не любила эту крохотную холеную женщину со стальным взглядом, просто сейчас ей было невыносимо тяжело врать, оправдываться и изо всех сил скрывать правду, скрывать от всех на свете. Толстяк изрядно ее напугал. Самым разумным было бы позвонить в милицию, но как раз этого Анна и не могла сделать — боялась повредить Олегу. Повредить Олегу — это было все еще самым страшным для нее. Она согласна была терпеть какие угодно мучения, только чтобы в конце концов снова встретиться с ним и не дать ему повода для упреков.

— Добрый день, — сказала Агнесса Михайловна. — Что это вас не видно, дорогая?

Это «дорогая» прозвучало очень холодно, как будто по обязанности. Агнесса Михайловна вполне могла называть так и своих недругов, ласковые слова не имели для нее никакого значения.

— Я что-то приболела… — виновато ответила Анна. — Как вы там без меня?

— Работаем, — отозвалась та. — Разумеется, у вас будет бюллетень на пропущенные дни? Сейчас очень горячее время, поступил заказ на оборудование для стоматологической клиники, надо все оформлять, выписывать…

— Да, это как раз моя работа… — вздохнула Анна. — Но я себя чувствую слишком скверно, никак не могу прийти! Мне очень неловко…

— Ну что вы, милая! — отозвалась Агнесса Михайловна. — Если вы действительно больны, какой может быть разговор! А что с вами случилось, если не секрет?

Это «если действительно больны» ясно дало Анне понять, что ей не верят. «Наверное, все думают, что у меня семейные неприятности… — сообразила Анна. — И сплетничают почем зря…» Она постаралась говорить спокойно и даже немного подшутить над собой:

— Ну, я ведь уже далеко не девочка, встречаются такие хвори… Сама не ожидала, что-то сердце стало пошаливать…

— Сердце? О, это нехорошо… Но вы что-нибудь принимаете?

— Так, что-то…

— А все-таки, что вам прописали?

«Вот прилипла! — яростно подумала Анна. — Ведь наверняка не верит в мое больное сердце, я всегда хвасталась своим здоровьем! Сама я дура! Никто на свете не поверит, что у меня может что-то заболеть!»

— Я не помню названия лекарства, — соврала она. — Что-то банальное, обычное… Валидол, что ли?

— Валидол?! Ну, это вряд ли…

— Почему? — Анна лихорадочно вспоминала, что бы ей могли выписать от сердца, но, как назло, все названия тут же забылись. А ведь по роду своей деятельности она их знала, хотя и не так хорошо, как врач.

— Ах, я не помню… — вздохнула она наконец. — Да я и не принимаю ничего. Просто не могу сходить в аптеку.

— Вот как?! — озабоченно воскликнула та. — Но почему же ваш муж не сходит? Или ваша дочь?

— Муж сейчас в отъезде, а дочка тоже что-то больна. Грипп, кажется…

— Но, дорогая, почему же вы не дали мне знать, что у вас такая ситуация?! — воскликнула снова Агнесса Михайловна. — Мы, кажется, всегда общались накоротке, могли бы и попросить меня помочь! Я никогда не откажу!

И тут Анне пришла в голову такая простая и гениальная мысль, что она выругала себя — как не додумалась до этого раньше?! Она радостно заговорила:

— Агнесса Михайловна, голубушка, не могли бы вы и в самом деле мне помочь?! Действительно тупое положение, не могу даже в магазин попасть…

Та откликнулась по-деловому:

— Когда мне прийти? Вам нужно получить лекарство по рецепту?

— Да… — Анна попыталась сообразить, как ей выйти из положения, никакого же рецепта в помине не было. Одновременно в голову приходили новые варианты — ведь она имеет в своем распоряжении телефон! Она может позвонить Павлу, своим знакомым, кому угодно, даже вызвать того же доктора! Доктор ведь не милиция, он не причинит Олегу вреда! И она радостно сказала:

— Агнесса Михайловна, приходите в любое время! И, если можно, купите нам хлеба и молока, побольше, и каких-нибудь консервов… Разумеется, если вас не затруднит! Я вам заплачу.

Они договорились, что Агнесса Михайловна заедет к ней после работы, сразу с продуктами. Анна положила трубку и чуть не рассмеялась от радости. Как можно было слушаться этого придурка в черной машине! В конце концов, он ведь не сказал, что к ней нельзя прийти гостям.

Она с трудом дождалась того времени, когда обычно кончалась работа. Все это время она стояла у окна и злорадно смотрела на машину, в которой сидел вежливый кредитор. Он не выходил, не открывал окна, и она через стекло видела, что он читает какую-то газету. Вверх, на ее окна, он не смотрел.

Наконец показалась машина Агнессы Михайловны. Анна сразу узнала ее, хотя это был самый обыкновенный красный «Москвич». Машина припарковалась у бровки тротуара, и Анна увидела, как открылась дверца и на свет Божий вылезла Агнесса Михайловна. Она была одета как всегда, очень элегантно одета — белый осенний костюм с мехом вокруг шеи, белые туфли на таких высоченных шпильках, что это казалось обманом зрения, дымчатые изящные очки… Агнесса Михайловна вытащила из машины большой пакет, набитый продуктами. Через его полупрозрачные стенки виднелась булка, несколько пакетов сока и молока, какие-то консервы, банки, что-то напоминающее формой колбасу… Анна в этот миг молилась на Агнессу Михайловну, хотя всегда считала ее женщиной твердокаменной и почти бессердечной. А та заперла машину и двинулась на своих каблуках к подъезду, чуть покачивая бедрами, — это у нее получалось очень изящно, издали она смотрелась юной девушкой. Анна услышала сигнал домофона, подошла к двери, сняла трубку.

— Агнесса Михайловна? Я вам открываю!

Она нажала кнопку, которая отпирала внизу железную дверь. В трубке послышалось клацанье, дверь хлопнула. Анна стала ждать. Лифт громыхал где-то наверху, там явно в него что-то грузили. Рабочие пользовались им, чтобы спускать вниз мешки с мусором, она это знала, часто не удавалось дождаться лифта в самое горячее дневное время. Анна посочувствовала Агнессе Михайловне — подниматься на третий этаж с таким тяжелым пакетом и на таких высоких каблуках!

Скоро она услышала стук этих каблуков — размеренный, неторопливый, поднимающийся все выше, к ее двери… А потом внезапно раздался мужской голос, Агнесса Михайловна что-то удивленно ответила, между ними завязался короткий разговор… Анна не понимала, что происходит. Ее сотрудница была вовсе не из тех дам, которых можно втянуть в беседу с совершенно незнакомым человеком. Она встретила здесь своего знакомого? Иного объяснения Анна не находила. Между тем голоса утихли, и она снова услышала стук каблуков. Но на этот раз они удалялись, стук становился все быстрее и тише. Анна бросилась в столовую и увидела в окно страшную картину: Агнесса Михайловна удалялась от подъезда, шла прямо к своей машине. И пакета больше не было в ее руках!

Это подкосило Анну. Она по-прежнему не понимала, что могло случиться на подходе к ее квартире, и сперва даже не связала это с тем обстоятельством, что за квартирой следили. Просто смотрела, как Агнесса Михайловна садится в машину, захлопывает дверцу, даже не взглянув вверх, на окна, и уезжает. Машина тронулась с места резко, порывисто, так что можно было предположить, что ее хозяйка была чем-то разозлена. А потом случилось нечто еще более странное — из подъезда вышел парень, в черной куртке и темных очках, подошел к той машине, где читал газету кредитор, постучал по стеклу согнутым пальцем и протянул туда… Тот самый пакет! Анна сразу его узнала, узнала булку, пакеты с молоком и прочее… Кредитор открыл дверцу, взял пакет, затянул его в машину, сказал что-то парню, и тот быстрым шагом вернулся в подъезд. А Владимир Николаевич, если его на самом деле так звали, высунулся из окошка и, глядя прямо на Анну в окне, помахал ей рукой и издевательски улыбнулся. Она отпрянула от окна. Теперь ей все стало ясно. Следили не только за подъездом, следили даже за дверью ее квартиры. Все планы насчет того, чтобы попросить соседей сходить в магазин, рухнули — она ни за что не открыла бы теперь дверь. Больше всего она боялась пустить кого-нибудь в квартиру. Ей было непонятно только то, как смог этот парень уломать Агнессу Михайловну, такую несговорчивую даму, отдать ему пакет. Ведь она его явно не знала, зато знала, что Анна сидит дома «больная» и ждет ее! Это было выше ее понимания. Зато теперь ей было ясно, что никто не сможет ей помочь. Уж если Агнесса Михайловна сдалась… Но почему она сдалась?! Анна не знала ее домашнего телефона, могла только позвонить ей на работу, но для этого надо было пережить следующую ночь…

Алиса появилась в дверях столовой, постояла молча, потом тихо сказала:

— Мам, я, наверное, могу выйти из квартиры.

— Что? Ах, ради бога, иди к себе! — испуганно отозвалась Анна.

— Почему? Они меня не остановят!

— С какой это стати тебя не остановят?! Я никуда тебя не отпускаю, заруби себе на носу! — Анна говорила нервно, совсем забыв, что перед нею — собственная дочь. — И хватит дурить мне голову, положение серьезное! Дай мне подумать!

— Ты уже столько думаешь и все еще ничего не придумала! — возразила Алиса. — Мам, я выйду, ничего не случится!

— Да зачем тебе выходить?

— Я хочу шоколадку.

Это детское требование обессилило Анну. Ребенок хочет шоколадку, что может быть естественнее? И что может быть ужасней в ее положении? Анна чуть не заплакала от собственной беспомощности. «До чего я дошла! — подумала она, с трудом сдерживая подступающие слезы. — И все из-за него! Ну где же он, в конце концов?! Если он жив и здоров, если знает, что здесь крутятся его кредиторы, как он мог допустить, чтобы они давили на нас! Он просто негодяй!»

— Алиса, даю тебе слово, завтра мы выйдем отсюда! — сказала она. — Я что-нибудь придумаю!

— Ты ничего не придумаешь! — Алиса вдруг разревелась, прижимая руки к лицу, вздрагивая всем телом. — Это все он, он! Я его ненавижу!

«И она права, — сказала себе Анна. — Что еще, кроме ненависти, может она испытывать к Олегу? А я дура, дура… На что мне было надеяться?! Новая семья… Как же, новая жизнь, все старые проблемы остались позади, впереди только счастье с Олегом! Так я себе говорила, когда бегала за ним?! Дура, слепая дура!»

— Мама, можно я позвоню папе?! — спросила Алиса, все еще всхлипывая и вытирая слезы кулаками. — Он приедет и заберет нас отсюда…

— Не говори глупостей… — машинально ответила Анна. — При чем тут отец?

— Он мой папа!

— Ну и что? Мы не в том положении, чтобы ему звонить. — Анна говорила довольно спокойно, может быть, потому, что сразу решила для себя — никакой помощи со стороны Павла! Это унизительно, это непорядочно, это просто капитуляция перед обстоятельствами! Она порвала с ним по своей инициативе, значит, теперь должна высоко держать голову, не признавать, что не может без него обойтись… И еще — обращение к постороннему человеку за помощью могло подставить Олега. Она по-прежнему боялась обнаружить перед кем-то, что в ее новой семье совсем нет мира и порядка…

— Но он мне обещал!

— Что? О чем ты говоришь?

— Он мне обещал, что сразу приедет, как только мы его позовем!

— Мы? Кто это — мы? — Анна в ужасе смотрела на нее. — Ты что, сговаривалась с ним за моей спиной?

— Почему за твоей спиной… Мама, ты ведь сама будешь рада, когда мы отсюда уедем? — умоляющим тоном спросила девочка. — Ну правда же? Мам, тебе ведь здесь тоже плохо?

Впервые она заговорила открыто, и у Анны пропали последние надежды на то, что девочка сможет привыкнуть к Олегу. Одно дело было думать об этом про себя, совсем другое — услышать такое признание от дочери. И она поняла, что ей не выстоять. Надо было пойти на уступки, дочь совершенно ясно дала ей это понять.

— Хорошо, — ответила Анна после долгого молчания. — Позвони ему. Скажи, чтобы…

— Мамочка! — взвизгнула дочь и бросилась к ней на шею.

Анна еле устояла на ногах и только сейчас поняла, как ослабела за эти дни. Бессонница, недоедание, постоянные нервные перепады — все это совершенно подкосило ее. Она с трудом оторвала от своей шеи детские руки и прошептала:

— Скажи ему, чтобы приехал. И чтобы привез продуктов. Ничего не объясняй, скажи только, что я больна. Хорошо? Больше ничего!

— Нет, мамочка, нет… — лихорадочно бормотала дочь, лаская ее лицо. — Я ему скажу, чтобы он забрал нас отсюда! Ладно?

— Нет. — Анна присела на диван, покачала головой. Потянулась за сигаретой, зажгла ее. В пачке осталась всего одна штука. — Ничего такого ему не говори. Нет, знаешь? — Ей в голову пришла блестящая мысль. — Скажи, что ты едешь к нему на неделю. Чтобы он тебя забрал!

— А ты?

— Нет, я останусь.

— Я без тебя никуда не поеду!

— Прекрасно, значит, незачем звонить отцу, — ответила Анна. — И прекрати устраивать сцены! Без тебя тошно…

Алиса помялась, потопталась на месте, потом нерешительно отправилась звонить в прихожую. Анна ожесточенно дымила, вслушиваясь, как Алиса набирает номер.

Сейчас Павел возьмет трубку… С какими чувствами он выслушает дочь? Может быть, это будет злорадство — сдалась наконец! Может быть, он решит, что это удобное время, чтобы доказать Анне, какое сокровище она потеряла! Конечно, он не откажется помочь, сразу приедет… И может быть, даже без упреков заберет отсюда Анну с Алисой… «Стоп! — сказала она себе. — Почему это он меня заберет? Я никуда не еду!» Она поняла, что у нее не хватит наглости смотреть в глаза человеку, которого она бросила как раз в то самое время, когда он ее любил сильнее всего, когда часто говорил, что не сможет без нее жить… А она закрывала уши, морщилась, утверждала, что не желает это слышать, что она его больше не любит! И в общем была права. Сколько она ни искала в своем сердце, любви к бывшему мужу там не находила. Анна и сейчас думала об этом возможном возвращении к Павлу с дрожью — как может начаться нормальная жизнь после таких приключений?! Никогда она не забудет, никогда не забудет он, никогда — Алиса… Не стоит даже пытаться, все разбито на куски, все растоптано, все кончено… А благородство Павла тут ни при чем, оно ничем не поможет… Он слишком ее любит, слишком ревнует, он всегда будет напоминать ей, что она жила с другим человеком! Будет напоминать в глаза или просто молча смотреть на нее, все равно… Но она никогда больше не почувствует себя хозяйкой в том доме, полноправной хозяйкой, матерью семейства, честной женщиной… Анна поморщилась: «Какие глупости! Если бы Олег был здесь, я бы даже не подумала о Павле! Это все Алиса… Что она там возится?!»

Анна встала, вышла в коридор, увидела Алису с телефонной трубкой в руке.

— Что такое? — спросила она. — Не решаешься? Давай, я сама позвоню.

— Нет, мама… — растерянно ответила девочка. — Я решаюсь, только…

— Что?

— Кажется, телефон не работает…

— Глупости какие… — Анна вырвала у нее трубку, приложила к уху… И услышала молчание. Полное молчание, без единого потрескивания, без гудков, без шорохов… Она нажала пару раз на рычажок, послушала то же молчание и повесила трубку.

— Что случилось? — Девочка с надеждой смотрела на мать.

Анна пожала плечами:

— Не знаю, впечатление такое, что просто обрыв на линии…

Но на самом деле она уже догадалась, что могло случиться с телефоном. Просто ей не хотелось говорить об этом дочери. Однако Алиса, видимо, пришла к той же мысли и заявила:

— Нам обрезали провод, мама! Точно тебе говорю! То же самое было у Динки, когда у них был ремонт!

— Какая там еще Динка… — устало прошептала Анна, глядя на телефон.

— Ну мам, как же ты забыла?! Динка — моя подружка, там, в Митино… Они делали капитальный ремонт, рабочие выносили из квартиры мусор в здоровенных мешках и, наверное, оборвали им провод. Телефон замолчал, они только на другой день спохватились. А потом вызвали мастера, он им починил провод и сказал, что мог начаться даже пожар. А потом…

— Боже мой…

— А потом, — продолжала девочка, не обращая внимания на возглас матери, — а потом им прислали громадный счет за международные переговоры! А они вовсе не говорили, это кто-то подключил свой аппарат к их проводу и наговорил на два миллиона! А это оказались вовсе не международные переговоры, а такие, знаешь… Сексуальные… Но они все равно заплатили, хотя был скандал!

— Сейчас тоже будет скандал! — пообещала ей Анна. — Иди к себе!

— Но, мам… Как же я позвоню папе…

— Не могу я починить телефон сама, иди! — приказала Анна. И дочь ушла, гневно подняв одно плечо. Анна осталась на месте, в голове был полнейший хаос. Она уже не сомневалась, что телефон отрезали кредиторы. Наверное, после визита Агнессы Михайловны, они тогда поняли, что Анна решила действовать и звать на помощь… Сама себе подставила ножку, теперь даже в милицию не позвонишь… Не кричать же из окна! Примут за сумасшедшую, и все. Позвать на помощь через соседей? Исключено. Стены здесь толстые, не докричишься, не достучишься, а выйти из квартиры… На площадке ее явно караулит парень, который отнял продукты у Агнессы Михайловны. «Идиотизм! Почему я столько времени ждала, вместо того чтобы сразу позвонить в милицию! — ругала себя Анна. — Их бы всех как ветром сдуло! Ну и пусть бы я подставила Олега, важность какая! Подумаешь, персона!» В этот миг ее злость на него достигла своего предела. Сама не сознавая, что делает, она подошла к входной двери и один за другим отперла все замки. Постояла, держась за ручку двери, сердце бешено колотилось. «Нет, надо решаться, — сказала она себе. — Это становится просто нелепо. Именно из-за моего поведения. Другая уже давно вышибла бы их из дома!»

И она приоткрыла дверь. В прихожую сразу потянуло табачным дымом. Его источник Анна увидела немедленно — у стены напротив ее двери стоял парень в кожаной куртке, правда без темных очков, и курил сигарету. Увидев Анну, он вытаращил глаза. Она тоже.

— Вам что надо? — Парень первым открыл рот.

— Кто обрезал телефон? — выдала она вместо ответа. Парень равнодушно посмотрел на нее, моментально успокоившись. Видимо, он ждал чего-то другого.

— Кто обрезал телефон? — нервно повторила она, придерживая дверь. Больше всего она боялась, что парень сейчас сорвется и забежит в квартиру, скрутит там ее и Алису и позовет снизу своего хозяина. Но он стоял совершенно спокойно, словно эта квартира его не интересовала. Только и ответил:

— Не работает?

— Ты сам знаешь! — Анна назвала его сразу на «ты», чего никогда себе не позволяла с незнакомыми людьми. Но здесь было не до церемоний.

— Не знаю… — Парень осторожно достал изо рта окурок, придавил его тлеющий кончик о стену, с интересом посмотрел на черное пятно, которое осталось на кремовой краске, и заявил: — Ваш телефон, вы и разбирайтесь!

— Я разберусь! — Анна захлебывалась от ярости. — А ты что тут стоишь?! Ты кто такой?!

— А никто… — Парень бросил окурок ей под ноги, нагло посмотрел в лицо.

Анна захлопнула дверь — больше она не могла видеть эту морду!

«Напьюсь пьяной, станет легче… — мелькнула смутная мысль. — Теперь все равно. Они все здорово придумали! Как только я позвала на помощь, меня совсем отрезали от мира. Но почему Агнесса Михайловна отдала пакет?! И кому?! Этой роже?! На нее совсем не походит, это поразительно… Что он ей наврал?!»

Она прошла в столовую, порылась в баре и стала целенаправленно осуществлять свою идею. Полстакана неразбавленного джина, тоника нет… Потом — стакан настоящего токая, пятнадцати-градусного…

— Мам, что ты делаешь? — Алиса снова взялась неизвестно откуда.

— Уйди, прошу тебя… — процедила Анна сквозь зубы. Но дочь стояла как вкопанная, смотрела с ужасом. Никогда еще она не видела свою мать пьющей! Анна могла выпить шампанского по большому поводу, иногда соглашалась на коктейль… Но чистый джин, токай стаканами… Она была уже совсем пьяна, на голодный желудок алкоголь подействовал мгновенно. Подобрать себе что-то на закуску ей даже в голову не пришло, она решила вообще не есть. Продуктов осталось слишком мало, и аппетит у Алисы был превосходный…

— Мама, что ты делаешь… — Теперь Алиса не спрашивала, она шептала совсем беззвучно, шевеля губами: — Мам, не надо!

— Алиса! — нравоучительно сказала Анна. — Если тебе сказали уйти, надо уйти! Не путайся под ногами!

— Мама, что он тебе сказал?!

— Кто? — легкомысленно спросила Анна. Она рассматривала огни люстры сквозь стакан, вновь наполненный вином. Токай был золотистый, как мед, настоящий цвет янтаря, вкус лета, вкус молодости… Ей стало настолько легче, что она теперь ругала себя только за одну вещь — почему не напилась раньше? Тогда все было бы так легко, так смешно…

— Мам, ты же говорила с кем-то на лестнице! — настаивала дочь. — Я все слышала!

— Значит, ты все-таки подслушиваешь… — вздохнула она. — Я не знала, что у тебя появилась эта привычка!

— А у тебя появилась эта! — закричала Алиса, показывая на бутылки. — Мама, не пей! Мне страшно!

— Глупенькая… Никто ничего нам не сделает… — мурлыкала Анна. — Иди к себе и повтори уроки…

— Я же не хожу в школу!

— Все равно… Ах, Алиса, мне все равно… Оставь меня одну… — Анне стало немного совестно перед дочерью, никогда она не появлялась перед нею в таком расслабленном состоянии. Она решила подтянуться и сказала, как могла, твердо: — Ну иди же! Все равно нельзя отставать от класса!

Дочь посмотрела на нее таким странным взглядом, что Анна даже возмутилась:

— Ну что такое?! Я ведь сказала тебе — иди занимайся! Совсем распустилась!

— Ну мама, — медленно и угрожающе проговорила дочь. — Попробуй еще спросить меня о чем-то серьезном! Ни за что не отвечу!

И гордо вышла. Анна тихо рассмеялась ей вслед. «Так, подводим итоги… Павел потерян, Олег тоже, теперь вот и она… Неужели во всем виновата я? А, плевать…» Она приложила губы к краю стакана, но тут в столовой погас свет. Анна посидела так минуту, ничего не понимая, потом со стаканом в руке поднялась, неуверенно сделала несколько шагов… Она сильно ушибла бедро о дверь, когда выходила из столовой, огляделась по сторонам… Во всей квартире было темно. Еще минуту назад был освещен и коридор, и комната Алисы… Из этой комнаты вдруг показался слабенький огонек свечи… Анна увидела дочь — та вышла, заслоняя пламя маленькой свечки ладонью, чтобы дать ему хорошенько разгореться. Девочка еще не отошла от ссоры и потому не смотрела на мать. А той было все равно.

— Что ты там натворила? — окликнула она дочь. Ей почему-то показалось, что свет погас из-за какой-то оплошности Алисы. Та подняла голову, убрала ладонь от свечи, и ее лицо озарил мягкий оранжевый свет. Странное зрелище — маленькая девочка с испуганными глазами, в темном большом коридоре, где на потолке пляшут тени.

— Я ничего не делала… — прошептала она. — Оно само погасло…

— Боже мой, это уж слишком… — Анна была совершенно пьяна, это мешало ей сосредоточиться и как-то связать в одно целое события сегодняшнего вечера, но Алиса и тут пришла на помощь:

— Мама, а ты не думаешь, что свет нам тоже перерезали? — очень серьезно, без тени паники спросила она. — Наверное, тот самый…

— Кто?

— Ну, тот человек, который обрезал телефон… В подъезде.

— Как ты думаешь, свет и телефон — это одно и то же? — пьяно возразила Анна. — Его бы убило током, если бы он тронул проводку.

— А он надел резиновые перчатки!

— С ума сойти, сколько ты знаешь про электричество… — вздохнула Анна. — Нет, я думаю, это было бы слишком… Телефон — это я понимаю, но свет… Наверное, просто вышибло пробки. Надо пойти включить.

Щит с пробками был встроен в стену на лестничной площадке, и Анна как-то совсем упустила из виду, что там стоит часовой. Она уже пошла к двери, и девочка двинулась за нею. Только взявшись за засов, она поняла, что именно собирается сделать, и вспомнила, что у нее за спиной стоит ребенок.

— Алиса, поставь свечу на тумбочку и иди к себе! — уже привычно приказала она.

— Никуда не пойду! — твердо ответила дочь. — Ты все время посылаешь меня «к себе», а получается только хуже! Не пойду! Ты натворишь глупостей!

— Я?! Алиса, ты сошла с ума! Как ты разговариваешь! Марш к себе!

— Не пойду, — упрямо повторяла девочка. — Это ты напилась, а я нормальная, я не сошла с ума. Мама, ну прошу тебя, разреши мне остаться тут!

— Не разрешаю! — грозно прикрикнула на нее Анна. — Это еще что?! Нет, я тебе все-таки врежу! Ты у меня…

Она поймала себя на мысли, что никогда не разговаривала с дочерью в таком безобразном тоне. Но на другой тон она сейчас была не способна. Алиса, конечно, привыкла, что ее мать — вежливая, честная, уверенная в себе женщина, которую все уважают, которой можно даже гордиться. Теперь она видела совсем другой персонаж — доведенный до отчаяния, пьяный, почти безумный, грубый… И в глазах девочки было полное смятение, полная растерянность… И все же она твердо повторяла:

— Можешь меня ударить, но я никуда не пойду!

«Тем хуже, — подумала Анна, — нас убьют сразу обеих». Ей не хотелось встречаться с тем наглым парнем с глазу на глаз, но какой защитой могла служить дочь?! И все же она отперла замки и открыла дверь.

На площадке горел свет. Парня не было. А вместо него стоял невысокий, элегантно одетый мужчина, совершенно ей незнакомый. Анна окинула его изумленным взглядом. Не полный и не худой, волосы пепельные, тщательно уложенные на пробор, грустное вытянутое лицо, много родинок на одной щеке, глаза — бледно-голубые… Широко распахнутые в этот миг глаза. Он тоже изумленно рассматривал Анну, и та вдруг вспомнила, в каком она виде — наверняка растрепанная, ненакрашенная, в мятой одежде да еще пьяная… И Алиса, которая выглядывает со своей дурацкой свечкой у нее из-за спины… Алиса и начала разговор. Заговорила она так внезапно, что Анна сильно вздрогнула. Вздрогнул и мужчина.

— Простите, это не вы выключили нам пробки? — вежливо спросила девочка.

— Что? — севшим голосом спросил он, и Анна зашипела на дочь:

— Это не тот, не пори чепухи!

— Не тот? — Алиса внимательно рассмотрела незнакомца и так же вежливо повторила: — А вы не выключали нам свет?

— Алиса, марш к себе! — приказала Анна.

— Почему? Надо сперва свет зажечь… — возмутилась девочка. Она сунула свечку матери, вылезла на площадку, осторожно обойдя мужчину, который застыл столбом, и стала разглядывать щит с пробками.

— Мам, где наши? — раздался ее голосок. Анна в этот миг продолжала рассматривать молчаливого гостя, пытаясь угадать, кредитор это или нет. Решила, что да. Недаром же ей обещали еще целую армию кредиторов! И поэтому дочери она не ответила, а обратилась к мужчине:

— Вы сюда?

— Я… Собственно… — Он откашлялся, как-то странно моргая глазами. — Я… к вашему мужу…

«Ну так я и знала! — воскликнула она про себя. — Долго это будет продолжаться?! Этот тоже пока вроде бы вежливый, только странный какой-то… А куда делся парень?»

Она спросила об этом мужчину, и тот, снова откашливаясь, заявил, что никакого парня не видел. Не было парня.

— Как не было?! — воскликнула Анна. — Да не трогай ты щит!

Это относилось уже к дочери, но как раз в этот миг девочка что-то нащупала, нажала, и в прихожей позади Анны вспыхнула лампочка. Она машинально задула свечу, проследила за дочерью, которая молча вернулась в квартиру и исчезла в своей комнате. Мужчина все еще стоял столбом.

— Ну что же? — раздраженно спросила его Анна. — Так и будете молчать? Говорите уж сразу, сколько вам должен Олег? Десять тысяч? Двадцать? Вы тоже хотите присоединиться к этой банде?

— Какой… банде? — пробормотал мужчина.

— А такой вот… — Она махнула рукой. — Ну, что вам нужно? Только быстрее, я не могу так держать дверь!

Он вдруг оживился, потоптался и попросил:

— А вы меня впустите! Надо поговорить!

— Не надо! — отрезала Анна. — Много вас таких желающих! Если бы я всех пускала…

— Что вы говорите?! — изумился он. — Еще кто-то приходил?

— Двое, — мрачно ответила она. — Вы в замечательной компании, они сейчас и вас обработают! Видели машину у подъезда?

— Машину? Вроде стояла там пара машин…

— Чудесно, уже пара! — издевательски обрадовалась она. — Куда же мой охранник делся?! А, вот он идет!

Действительно, на лестнице внизу слышались быстрые шаги. Судя по звукам, вверх поднимался молодой сильный мужчина, которому было нипочем перепрыгивать через две-три ступеньки. Этот звук и слова Анны произвели на визитера странное действие — он страшно побледнел и вдруг бросился к двери, втолкнул Анну в прихожую и протиснулся туда сам. После этого он рывком захлопнул дверь и сам задвинул засов. Анна широко раскрыла глаза, но не смогла даже крикнуть — горло перехватило. Такой атаки она не ожидала, ведь до этого мужчина был довольно смирным и вялым. А он стоял, привалившись к двери, тяжело дыша, и, судя по всему, вслушивался в то, что происходило на площадке. А происходило там следующее — шарканье шагов по цементу пола, короткое ругательство (Анна узнала голос парня), потом затишье… И в квартире снова погас свет.

— Ну, приехали… — прошептала Анна. — Вы хоть понимаете, куда залезли?

Он молчал. Она его не видела, зато хорошо слышала загнанное быстрое дыхание. Дышал он со свистом, тяжело, прерывисто, как будто только что пробежал стометровку.

— Что вы будете делать? — спросила его Анна. — Вы мне тут не нужны, уходите!

— Кто… там… — раздалось в ответ.

— Там мой охранник, сказано же вам! — рассердилась Анна. — И отойдите от двери, он может подслушивать! Ну и вляпались же вы! Конечно, вам повезло больше, чем тем двоим…

— Кому?

Но она не слушала его. В коридоре снова возникла Алиса, в руке у нее была очередная свеча. Она подошла к матери, зажгла ту свечу, которую Анна до сих пор держала в руке, и также молча удалилась. На мужчину даже не взглянула. Теперь у Анны был источник света, и она могла рассмотреть лицо мужчины. А посмотреть было на что — он был совершенно белым как мел, и даже глаза, казалось, побледнели…

— Уходили бы вы, — сказала Анна через минуту, убедившись, что он не способен вымолвить ни слова. — Пока не поздно. Только дайте слово — быстро выскакивайте, как только я открою дверь! Иначе тот ворвется ко мне!

— Нет, — прошептал он. — Я никуда не пойду. Что тут у вас творится?

— Ах ты, господи… Но вы не вор, надеюсь? — К ней понемногу возвращалась способность мыслить трезво, и она уже увидела, что мужчина страшно напуган и вряд ли может представлять опасность. — Вы пришли сюда не для того, чтобы меня грабить? Тут брать нечего, сразу предупреждаю, у меня даже хлеба нет!

— Я не вор… — прошептал мужчина. — Простите… Можно на что-нибудь сесть?

Анна молча повернулась и прошла в столовую. Он двинулся следом. 

Глава 12 

Он пришел сюда не потому, что Олеся ему звонила. И не потому, что на днях он сам собирался ей позвонить. Во всем была виновата Лена, его жена. Двадцать лет они прожили вместе, и это были вовсе не потерянные годы, тут Лену нечего было винить… Зато теперь он впервые почувствовал, что может потерять все. Причем по ее инициативе.

Решающий разговор состоялся вчера вечером. Он поздно пришел домой, весь день промучился со съемкой, дело никак не шло на лад, модель тупо застывала перед камерой, на ее лице было написано выражение полного идиотизма… Стилист также постарался, и на дистрофичном лице модели красовался ужасающий макияж. Саша долго ругался с ним, но стилист стоял на своем, все пришлось оставить как есть. А он не мог смотреть на это лицо! «Страшное лицо, прямо как из концлагеря, никакой женственности, никакой чувственности, вообще ничего человеческого! — ругался Саша про себя. — До чего мы дошли, такого больше не увидишь в Европе, вообще нигде, только у нас все еще штампуют таких задохликов, на черта мне эта шведская корова!» Модель была шведкой, работала с агентством по контракту. Столковаться с нею было невозможно, хотя и девушка, и Саша неплохо владели английским. Они просто не могли найти общий язык. В конце концов он сделал фотографии, но сам вымотался и чувствовал полное омерзение к своей работе. Он со страхом представлял себе, как будет выглядеть девушка со своими костями, едва прикрытыми тонкой кожей, в этом макияже, с голыми коленками, на черном фоне без малейшего блика! Ему часто приходилось вспоминать Олесю. Да, она была несносна со своей любовью, со своими непомерными требованиями, но работала она прекрасно, если у нее было настроение. Совсем дитя по умственному развитию, фантазерка, влюбленная первый раз в жизни… А какие у нее могли быть глаза, у этой девчонки! Какое выражение! Он был немного поэтом в силу своей профессии, всегда искал в девичьем лице какой-то литературный или художественный образ, а ее лицо, ее глаза — это были лицо и глаза Снегурочки, той самой снежной девочки из детской сказки, которая так полюбила, что решилась прыгнуть над костром, чтобы найти свою смерть… Ее зеленоватые глаза — глаза за минуту до прыжка, глаза, в которых всегда была странная готовность к действию, безрассудство и в то же время слепая вера в чудо… «Изумительное существо, как только такое родилось на рабочей окраине… — размышлял он, садясь за руль и медленно продвигаясь по забитой машинами улице. — При желании она могла бы многого достичь, если бы только захотела учиться…» Он всегда испытывал к ней странные чувства — то ли отцовские, то ли учительские — и неизменно ощущал свою ответственность за эту девочку. Ведь это он вытащил ее из безвестности, он пропихнул ее на путь успеха, он поддерживал в ней уверенность в собственных силах… Но как поддерживать ее дальше? Пойти у нее на поводу? Иногда он говорил себе, что девочка опасна, даже, возможно, не совсем нормальна… Иначе откуда у нее такие странные замороженные глаза? Такими они становились, если он в чем-то отказывал ей. Тогда он видел в них странный полярный холод, что-то неживое, что-то жестокое. Тогда он начинал бояться Олесю. Ему казалось, что она пойдет на все, чтобы заставить его плясать под свою дудку. «И ведь кое-что ей удалось! — говорил он себе, упорно продвигаясь вперед, пытаясь перестроиться из ряда в ряд, тихонько матерясь, когда поток машин снова намертво застывал. — Например, она заставила меня сделаться ее любовником. Хотя, видит Бог, я не слишком этого хотел! Потом — едва не вышла на открытый конфликт с Леной. Хуже быть не может! Лена всегда чувствует, когда модель ведет себя не по правилам, когда позволяет себе слишком много. Олеся позволила себе так много, как никто другой! И наконец… Почему я выслушивал ее, как болван, когда она позвонила мне из Парижа и начала пороть ерунду про квартиру на Покровском бульваре?! Надо быть полным идиотом, чтобы не заткнуть рот девчонке, которой вздумалось поиграть в пиратские клады! Она утверждала, что там драгоценностей на десятки тысяч долларов, а я, болван, только удивлялся, как же они долежали до нашего времени! Надо было сразу послать ее к черту, а если бы я был там — прибить ее хорошенько! Это на нее почему-то здорово действует, наверное, отец побивал в детстве… Так нет, она стояла на своем, все уши мне прожужжала, и я послушался, поехал туда! Боже, какой идиот! И чего я достиг?!»

Ему снова вспомнилось то кошмарное утро третьего сентября, когда он, скорее из озорства, чем из корысти, решил взглянуть на тот знаменитый дом. Съемка должна была быть только после обеда, но Лене он соврал, что будет работать с раннего утра, и она ничего не сказала, кивнула… С тех пор как Олеся уехала в Париж, Лена немного успокоилась, а до этого закатила ему несколько сцен… Он приехал в тот переулок, куда выходил нужный ему подъезд огромного дома, проверил адрес, подыскал место для стоянки и удобно устроился за рулем. Некоторое время он рассматривал окрестности, любовался кусочком Покровского бульвара. Деревья были еще совсем зеленые, осенью еще и не пахло. Он немного помечтал, как здорово было бы жить в этом самом доме, прогуливаться по вечерам по бульвару, чувствовать себя барином в огромной квартире… Хотя собственная квартира вполне устраивала его размерами, планировкой, он все же не был в ней хозяином. Была хозяйка — Лена. Она получила эту квартиру в наследство от родителей, они переехали на окраину, а любимую единственную дочь с мужем поселили в центре. Он поморщился, когда вспомнил о теще и тесте. Деловые люди, ничего не скажешь, делали дела, когда никто еще и не помышлял о бизнесе… Отец теперь работал в ОВИРе, мать Лены — в паспортном столе, и все завидовали Саше, говорили, что таких родственников надо любить и беречь… Вместе они могли горы свернуть и сворачивали до сих пор, крепко держались за свои места, несмотря на возраст. Знакомых у них была уйма, и Лена привыкла при каждой малейшей трудности говорить: «А, мама устроит! А, папа сделает!» И устраивали, и делали, и закабалили Сашу до последней степени. Он чувствовал себя неполноценным человеком рядом с ними, и даже Лена иногда позволяла себе пренебрежительный тон в отношении его. Но почему-то до последнего времени он не задумывался об этом. Что он представляет из себя? Что он может без жены и ее родителей? Что у него есть, чем он действительно обладает? Ничем! У него есть талант, аппаратура, работа, определенная известность, определенные связи… Но Лена фыркала, когда он пытался хоть как-то утвердить себя, и просила не морочить ей голову. И он не морочил, уходил в тень. Нет, жена не тиранила его попусту. Она привыкла к тому, что иногда он приводил домой девочек, чтобы поработать, усвоила, что иногда он может задержаться допоздна, не прийти в намеченное время, быть в плохом настроении и не объяснять ей причин… В сущности, это была золотая жена — заботливая, внимательная, даже терпеливая… Она никоим образом не мешала ему работать. Работа — это был культ в ее семье, она все могла простить, если дело касалось работы. Но если нет… Какой мелочной и сварливой она могла быть в таких случаях, как выбор обоев, цвет обивки, покрой костюма. Все контролировала, над всем издевалась, и в конце концов он кричал: «Кто тут фотограф?» — «Фотограф — ты, — скромно отвечала жена. — А вкуса у тебя все равно нет!» Но это все же были мелочи, и он мог уступить ей и снова жить нормально. Особенного давления он не испытывал. И только в последнее время… Что случилось? Что изменилось в его жизни? Почему он с трудом теперь выносил выступления Лены, почему часто орал на сына, почему не мог видеть тестя и тещу? Неужели из-за Олеси?! «С  ума сойти, но я ведь ее не люблю! — смеялся он про себя. — Это исключено, такой подснежник не для меня… И вообще глупости. Она слишком много болтает!» Олеся действительно наболтала ему столько, что приходилось задумываться. И он впервые спрашивал себя, почему он играет перед женой такого бодренького, в общем послушного мужа, почему уступает ей право принимать все решения, почему чувствует себя хозяином только в своей работе, но не в своем доме? И почему невозможно изменить жизнь, почему это так трудно? Ответ получался слишком простой и слишком обидный — из-за материальной зависимости. Квартира принадлежит жене, даже студия, в которой он отходит душой, тоже принадлежит жене, в случае какой-то ссоры всегда победит жена — если не своим авторитетом, то весом законов… А законы знают ее родители, уж они сумеют поставить на место зарвавшегося зятя, сделать из него котлету… «Они управляли мною все эти годы, то лаской, то угрозой, причем угроз я старался не замечать! А на самом деле они покупали меня этой квартирой, этими вечными подачками, унижали, лишали собственного мнения и в конце концов приручили так, что я даже модель снимаю с оглядкой на жену! Даже мораль читаю этим девочкам, из которых каждая пятая почему-то влюбляется в меня! Говорю им, что у нас не получится сотрудничества, если мы станем спать вместе! А почему это?! — Он остановился на этой мысли, и она привела его в бешенство. — Я говорил все это только потому, что Лена всегда меня контролировала! У нее дьявольский нюх! Работа — работой, но завести кого-то на стороне… И она сразу почуяла неладное, когда я привел Олесю… Девчонка свела меня с ума своей хваткой, я чуть не трахнул ее прямо в студии. И надо было это сделать! Надо было стать человеком хоть раз, пусть негодяем, но свободным негодяем! Господи, как же мне все это осточертело, как надоело!»

Так он грыз себя, сидя в машине напротив подъезда, а сам посматривал на окна третьего этажа. Олеся отчетливо назвала ему все координаты квартиры: третий этаж, налево от подъезда, три окна… Он видел эти три окна — сразу за третьим начиналась белая колонна, отделявшая эту часть стены от другой. За колонной начиналась уже следующая квартира. Одно окно было зашторено белым тюлем, другое ничем не прикрыто, над третьим нависали цветастые занавесочки… «Наверное, детская», — подумал он. И вот в незашторенном окне появилось белое мужское лицо. Он даже вздрогнул, этот человек показался ему каким-то призраком. Разумеется, его могло обмануть расстояние, могло обмануть стекло, но все же мужчина был страшно бледен. «Вот бедняга… — почему-то подумал Саша. — И тебе не везет?! А ведь ты живешь над тайником с сокровищем, если верить Олесе и ее эмигранту. Кстати, а не переспала ли она с тем эмигрантом? С нее станется, она лишь от меня умеет требовать верности. Бабы все на один лад! Только не надо слишком верить моей Снегурочке!» Так он говорил себе, глядя на уже опустевшее окно, но все же почему-то чувствовал нежность к этой Снегурочке. Она была его собственностью, его девочкой, послушным материалом в его руках… Никогда ни одна женщина не принадлежала ему так окончательно, как эта, и он это понимал. «Только слишком поздно… — сказал он себе. — Слишком поздно ты появилась, я завяз по уши в своем болоте, ты меня не вытащишь, твоя снежная ручка рассыплется в пыль, как только ты потянешь мою руку. Ты даже не представляешь всю тяжесть и мерзость этой жизни, всю мою тяжесть и мерзость… И конечно, ты уверена, что я тебя люблю, моя дурочка…»

Дверь подъезда то и дело отворялась, оттуда выходили люди, спешившие на работу. Правда, их было немного. По мнению Саши, этот дом сейчас переживал смутные времена — некоторые окна были изнутри заляпаны краской, стекла где-то даже выбиты, в некоторых окнах уже виднелись новенькие европейские рамы… Он понял, что в большинстве квартир никто не живет, а другие ждут богатых хозяев. Отметил боковым зрением девочку, которая вышла из подъезда, — ее красный джинсовый костюмчик так и бросался в глаза. Девочка отошла немного в сторону, остановилась возле зеленого «Вольво» и стала ковырять асфальт носком кроссовки. Он следил за ней от нечего делать и уже соображал, как бы убить время до съемки, не торчать ведь перед домом до обеда! И тут он вздрогнул — к девочке подошел тот самый мужчина, чье лицо он видел в окне.

Теперь ему стало куда интереснее следить за этой парочкой. Перед ним явно были отец и дочь, причем они не испытывали друг к другу нежных чувств. Олеся, разумеется, не могла ему дать никаких сведений об обитателях квартиры, его смущало еще и это… Не мог же он ориентироваться на тех жильцов, которые исчезли оттуда в двадцатых годах! А теперь обитатели эти были перед ним, на глазах, во всей красе! Он сразу отметил, что мужчина симпатичный, приятное выразительное лицо, смуглая кожа, красиво оттененная темными волосами… Легкая щетина на щеках придавала ему какой-то артистический вид. А вот девочка ему не понравилась — совершенно заурядная внешность, беленькая, бледненькая, какая-то жалкая… Он опустил стекло в окне, чтобы рассмотреть их получше. Между отцом и дочерью происходил какой-то спор, Саша даже расслышал несколько фраз, из которых стало ясно, что девочка хочет идти в школу сама. Мужчина ее отговаривал.

— Ну Олег, я сама пойду! — настойчиво повторяла девочка.

— А что мама скажет? — скучающим тоном ответил мужчина.

Девочка вздохнула, состроила рожицу и уселась в машину. Мужчина сел за руль, и они уехали. Саша даже не подумал ехать за ними. Он размышлял, кем они приходились друг другу. Девочка явно не дочь ему — иначе зачем бы она звала его по имени? Он ее дядя? Тогда он был бы «дядя Олег». Старший брат? Это было вероятнее всего, но тут вмешивалась большая разница в возрасте. Мужчине на вид было лет двадцать шесть — двадцать восемь, девочке — семь или немного больше… Кроме того, они были совершенно друг на друга не похожи… И тут примешивалась какая-то «мама». Саша вздохнул. Семейные проблемы его достали, он меньше всего собирался в них копаться. Припомнил неприязнь, с которой они говорили друг с другом, и решил, что это вполне могут быть отчим и его маленькая падчерица. На этом он и успокоился и снова стал смотреть на окна в третьем этаже и на дверь подъезда. Было скучновато, никто в окнах не появлялся, из подъезда выползла старушка с продуктовой авоськой и потащилась куда-то на бульвар… Потом вышла молодая женщина в розовом плаще. Женщина Саше тоже не понравилась. Зато его порадовало другое. У него была профессиональная память на лица, и он сразу уловил несомненное родственное сходство между женщиной и девочкой, которая уехала в зеленом «Вольво». «Вот и мамаша! — сказал он про себя. — Торопится, бежит… На работу опаздывает? Однако их там немало! Я-то думал, что буду иметь дело с одним дряхлым пенсионером, который за некоторую сумму разрешит мне порыться в загаженной комнатке напротив кухни… А они, как на подбор, крепкие, ядреные ребята… Надеюсь, там больше никого нет?!» Он решил подождать еще немного, хотя бы для очистки совести, кроме того, он до сих пор не решил, как убьет время до обеда. Результаты этого визита были совсем не такими уж мизерными, как он предполагал. Во всяком случае, теперь он мог поручиться, что в квартире живет семья по крайней мере из трех человек. И он знал в лицо всех членов этой семьи. Для получаса наблюдения вовсе не мало! Он сидел, не сводя глаз с окон квартиры, и воображал, как можно договориться с хозяевами… Олеся предлагала детский вариант — напечатать на компьютере объявление, что строительная фирма производит ремонт паркета, сунуть в почтовый ящик, указать очень низкую цену, а когда их вызовут, просто выгнать всех из комнаты, поднять паркет и взять все из тайника. А ремонт делать не обязательно, главное, сыграть свою роль, чтобы те поверили. Его такое решение совсем не устраивало.

Всякое могло случиться! Хозяева квартиры могли давно уже привести в порядок свой паркет в настоящей строительной фирме. Они могли подсунуть этот листок своим друзьям, чтобы те обратились к фальшивым «паркетчикам». Они могли клюнуть на объявление, но потребовать каких-то гарантий, документов… Сам Саша воображал себе проникновение в квартиру совсем по-другому. Возможен был такой вариант — если там обнаружится некая молодая особа (пусть даже не отвечающая требованиям), он, Саша, может прикинуться, что хочет ее снимать. Удостоверение у него есть, в конце концов, ничего не мешает ему повести девицу в агентство, где его назовут психом, а потом работать с нею дома, в студии (тут психом его назовет жена). Он даже согласился бы завести роман с этой несчастной девицей, чтобы получить возможность побывать у нее дома. В том случае, если там нет девицы, он согласился бы на любую даму не слишком преклонного возраста. Женщины — удивительные создания! Даже если они толсты, как турецкие банщицы, страшны, как австралийские бушмены, и низкорослы, как африканские пигмеи, — они все равно считают, что вполне сгодятся для позирования и рекламы одежды. Но что делать, если в квартире проживает какая-нибудь старуха с кучей здоровенных сыновей? Или две старухи без сыновей, но страшно подозрительные? Тут его ждало поражение. Одним словом, он сделал ставку на женщин и только при этих условиях согласился бы работать. И теперь оценивал свои шансы. Дама? Ну ничего, не страшная, но, кажется, достаточно сообразительная, чтобы понять, что в манекенщицы не годится ни по каким параметрам… И уж слишком у нее деловой вид, наверняка вышибет его вон, даже разговаривать не будет… Девочка? Тут можно было бы что-то сделать… Реклама детской одежды, спортивного инвентаря… Жалко, что она такая хиленькая и вредная. Но мать можно убедить в чем угодно, когда дело касается ее ребенка. Можно доконать ее, показывать свои бумажки, сделать пробные фотографии, уж он сумеет это устроить. Девочка будет выглядеть как конфетка, мать растает… Он становится другом семьи, войдет в квартиру…

Тут его мечты были оборваны — прямо перед его глазами прокатил зеленый «Вольво», как будто тот же самый. Саша испуганно уставился на него. Почему испуганно? Теперь он догадывался — какое-то шестое чувство подсказывало ему в тот миг: «Беги отсюда, не оглядывайся, забудь про этот дом!» Но, увы, он ничего не понял. Остался на своем месте, наблюдая, как из машины вылезает тот самый Олег. Знакомиться было немыслимо, невозможно. С мужчинами он никогда разговаривать не умел. Если бы это была его жена, или кто она ему там… Олег вошел в подъезд, под мышкой он нес какой-то сверток. Саша повозился на своем сиденье, стал смотреть вверх, на окна. В окнах никто не показывался, но он и без того знал, что хозяин уже вошел в квартиру.

В ожидании прошло минут двадцать — двадцать пять. Чего он ждал? «Просто торчал, как идиот, у подъезда, потому что не знал, куда мне деться! — выругался он теперь. — Почему я не уехал? В конце концов, мог пересидеть в кафе, неужели мне денег было жалко?!» Но он не любил ходить в кафе один, наверное, потому и остался. Кроме того, он плохо выспался, и теперь ему было лень много двигаться. А потом он увидел такое, что вся лень, вся нерешительность с него мигом слетели…

Отворилась дверь подъезда. Из нее, пятясь, медленно вышел Олег (Саша немедленно узнал его со спины). В руках он держал края зашнурованного наверху огромного темного мешка очень странной формы…

«Вот черт… — пронеслось у него в голове. — Пусть меня убьют, но это…» Саша сразу понял, что это, недаром он обладал массой сведений о человеческой анатомии, в мешке был труп. Судя по размерам и формам — мужской. У него пересохло в горле, он невероятно запаниковал, ему показалось, что сейчас вся улица сбежится к подъезду, Олега схватят, и он, Саша, тоже окажется как-то примазан к этому делу… Почему он? В тот миг ему показалось, что все сразу поймут, зачем его машина столько времени стояла перед подъездом, зачем он следил за всеми, кто выходил из дома и входил в него.

Но никто на Олега не пялился, никто не кричал диким голосом «Убийца!», ни одной милицейской машины поблизости не наблюдалось… В конце концов он понял, что никто из прохожих не усмотрел ничего подозрительного в огромном мешке, только какой-то мужик сочувственно покосился на Олега, волокущего по тротуару такую тяжесть… А он волок ее прямо к машине. У Саши мгновенно вспотели ладони, но он даже не подумал, что можно рвануть отсюда и никогда не возвращаться. Всегда считал себя трусом, честно признавался в этом. «Меня развратила работа с женским полом! — подшучивал он над собой. — Ничего мужественного во мне не осталось… Бабье так умеет переделать под свой манер, что железный характер надо иметь… А он у меня никогда железным не был!» Но теперь он почему-то перестал даже думать об отступлении. Труп как-то сам собой связался у него в голове с тайником, про который толковала Олеся. Где деньги, там и убийство. И он внимательно следил, как Олег рывками подтаскивает мешок к багажнику, явно уже на последнем издыхании пробует подцепить его снизу, чтобы запихать внутрь, мешок срывается, падает на тротуар, Олег с диким видом озирается… «Даже если в мешке нет трупа, его надо арестовать за один внешний вид, — сказал себе Саша. — У него вид человека, только что совершившего преступление. Вот не думал, что меня ждут такие сюрпризы…»

Наконец Олегу удалось запихать мешок в багажник. Саша с любопытством наблюдал, как он пыхтит, мучается, устраивает там мешок, как запирает багажник, как бросается за руль… Когда зеленый «Вольво» поехал в сторону бульвара, Саша двинулся следом. Он только что сменил машину, приобрел «Ниссан», о котором давно мечтал, и был уверен, что преследование не доставит ему много трудностей. Больше всего его занимал вопрос: «Куда деть труп в Москве?» Он с болезненным интересом следил за «Вольво» и выполнял все те же маневры, что и эта машина. Он совершенно забыл о маскировке, держался в хвосте, ему даже в голову не пришло, что Олег в таком состоянии может что-то заметить. «В одном я уверен… — думал Саша, выруливая на набережную и прибавляя скорость, — он не профессиональный убийца! И надо же так глупо тащить мешок у всех на глазах! Да если бы его спросили, который час, он бы тут же помер с перепугу!» Однако следовало соблюдать осторожность, и он перестроился немного, поехал за две машины позади Олега.

Вскоре он понял, что прятать труп в Москве убийца не собирается. Он держал курс за пределы города, избегая центральных направлений, молнией проносясь по широким трассам. То ли он забыл о милиции, то ли ему просто казалось, что он едет медленно… Саша тоже прибавлял скорость и уже прикидывал, что на съемку опоздает. Но ему было все равно. В голове созревал блестящий план. Как проникнуть в квартиру? Олег везет в багажнике решение этой проблемы. Саше никогда не приходилось заниматься шантажом, но кое-что он об этом слышал и знал. Один его знакомый, тоже фотограф в одном из престижнейших женских журналов, долгое время платил девчонке, которая пожелала всем рассказать о его сексуальных извращениях. Самым худшим было то, что девчонке было четырнадцать лет. Приятель отделался от нее только тогда, когда девчонка получила на руки паспорт и набрала достаточную сумму денег, чтобы купить себе все, что душеньке угодно. Но за это время этот человек постарел на десять лет…

Теперь Саша вспомнил своего приятеля (в общем-то мерзкого типа с потными руками и перхотью в волосах!) даже с какой-то благодарностью. Именно благодаря ему теперь появился подход к хозяину квартиры. «Он платил девке, потому что был трус, боялся за свою работу, семью и положение! Этот тоже трус, сразу видно. И семья у него есть. И не бедствует, судя по машине и квартире… Мне бы жить в таком месте! Так почему бы ему не согласиться на маленькую комбинацию? Нет, денег я не потребую, уже поэтому он сразу согласится! И буду действовать не напрямик, а намеками… Дам понять, что видел, чем он занимался утром третьего сентября… Почему бы ему не разрешить мне провести полчаса в маленькой комнатке в его квартире? Всего полчаса, небольшая прихоть, мой каприз… Это в том случае, если он еще ничего не знает про драгоценности. А если знает, если этот труп как-то связан с ними? О, тогда я разыграю самую банальную партию — свидетель против убийцы, свидетель, который становится сообщником, которому причитается какой-то процент за молчание… Если он умен, он предпочтет отдать мне часть, чем потерять все и отправиться за решетку!»

Они уже выехали за город, Саше снова пришлось немного отстать — иначе на шоссе была бы слишком заметна его новенькая машина… Но вряд ли владелец «Вольво» что-то замечал… Через дорогу возле какого-то поселка перебегала собака, он чуть не сбил ее, когда она метнулась перед носом машины… А Саша опять притормозил, опять немного отстал… Теперь «Вольво» маячил где-то далеко впереди, иногда исчезая за поворотом, плавно уходящим в леса и поля, и тогда Саша истерично прибавлял скорость и гнал до тех пор, пока зеленое движущееся пятнышко снова не оказывалось в поле его зрения.

Это продолжалось довольно долго и было похоже на компьютерную игру, когда видишь только собственные руки на руле гоночной машины да плавно поднимающуюся и спускающуюся дорогу… Мягкий рев «Ниссана», его ровный, идеально ровный бег, ощущение могучей силы, которая растворяется в мускулах рук и ног и уже принадлежит поровну машине и тебе… И вдруг — конец, дачный поселок, тишина и пустота.

Саша притормозил, поехал медленнее, потом совсем остановился. Он зверски ругал себя — зачем отстал так сильно! Зеленая машина пропала… Он открыл дверцу, выскочил, огляделся по сторонам… За несколько домов впереди он услышал шум открываемых ворот, потом урчание автомобиля, который загоняли в гараж… Он не стал садиться в машину, пешком прошел это расстояние, осторожно примостился за забором, выглянул… Обрадовался — Олег сидел за рулем своей машины и заводил ее в гараж при довольно миленьком домике… Саша с увлечением смотрел на это зрелище, как вдруг его отвлекло нечто другое — на том самом участке, возле забора которого он пристроился, появились люди. Он даже не стал рассматривать их, прогулочной походкой пошел к своей машине, сел за руль и быстренько проехал улицу до конца. Там развернулся, остановил машину и задумался.

Надо было что-то решить, нельзя стоять бесконечно на виду у всех соседей. Впрочем, кому какое дело? Он-то ни в чем не виноват… Но ему давно пора быть на съемке, она уже должна начинаться… Он посмотрел на часы, вздохнул… Это катастрофа. Такого поворота событий он не предусмотрел! Как маленький мальчик за леденцом, поехал за этим типом и вот попал в пиковое положение… Наверное, уже позвонили его жене, а жена, наверное, уже прекрасно поняла, что не было никакой съемки с утра, а было что-то… Что-то связанное с его личной жизнью. А его личная жизнь — запретный плод!

Им овладело странное равнодушие. Раз Лена уже все узнала, незачем торопиться. Наоборот, стоит приехать домой еще позже, чем он обещал. И не врать про съемку. Сказать правду. То есть не правду, а что-то, что она может принять за правду. Ну, например, что поехал раньше, чтобы отследить одно очаровательное существо лет пятнадцати — разумеется, с деловой целью! Девочка — сокровище, чистое золото, масса возможностей, обворожительна с ног до головы и сама об этом не подозревает… Он целый день валандался возле школы, где учится девочка, а потом долго уговаривал ее поработать в студии… Но какое там! Она ни за что не соглашалась! Вот если бы с ним была Лена, тогда она, с ее умом, ее тактом… «Нет, не пойдет… — вздохнул он, отметая эту версию. — Она чертовски умна и даже не так умна, как проницательна. Расколет меня в два счета, тем более что я никогда бы не пропустил съемку ради какой-то девочки, пусть даже она будет новой Твигги… Девочки сами падают в наши объятия, такая охота — нечто редкостное, хотя действительно иногда приходится даже на улицах приставать. Но это единичные случаи, как раз такие, о которых любят писать в журналах… Из Золушек прямо в принцессы! Чепуха! Лена не клюнет на такое фуфло…»

Вскоре он понял, что Олег не собирается покидать не только дачу, но и сам гараж. Как машина туда заехала, так она там и осталась, и Олег даже не приоткрыл двери… Саша догадывался, что ему мешает — на соседнем участке вовсю шел ремонт крыши накануне зимнего сезона, надо же было незадачливому убийце так подгадать! И наверняка он не горит желанием, чтобы его заметили соседи… Соседи… А почему бы не познакомиться с ними? Эта мысль, светлая и дурацкая одновременно, пришла ему в голову как раз тогда, когда страшно захотелось есть. Немудрено — завтрак он съел несколько часов назад, а обеда так и не получил. Саша вылез из машины, захлопнул дверцу, запер ее и смело зашагал к заветному дому.

Во дворе возились мужики, громыхали листовым железом, свободно, в полный голос матерились… Увидав Сашу, примолкли, и он понял, что впечатление произвел не самое лучшее. Уж слишком у него ухоженный вид, работа наложила свой отпечаток, хорошо еще, если не приняли за гомика… Но заговорил он нагло и громко:

— А вы не скажете, где тут можно еды купить?

— Что? — спросил один из работяг, выпрямляясь и озадаченно глядя на него.

— Еды, говорю. Есть хочу, не могу… — Саша играл своего парня, немного смущаясь, мужики по-прежнему смотрели на него подозрительно. — Приехал к другу, а его что-то нет… А всегда был тут.

— Это к кому? — поинтересовался внезапно вышедший на крыльцо мужчина более городского вида, видимо, хозяин дачи.

— Ваш сосед, — нагло ответил Саша, — где он, не скажете? Жду его, жду, с голоду умираю…

— А, Димку вам! — протянул тот. — Ну, тут сложно, он в Словакию на работу поехал…

Появление «Димки» озадачило Сашу. Оказывается, дача принадлежала не Олегу, дело еще больше усложнялось. Теперь он не знал, что сказать, но за него все сказал хозяин. Он приветливо спустился с крыльца и пригласил Сашу зайти во двор:

— Да вы зайдите, зайдите! Димки нет и не будет, только через пару месяцев… А что вам нужно?

— Хотел его проведать, он любит на даче сидеть… — врал напропалую Саша. — Да, надо же, почему я его тут искал? Надо было домой позвонить…

— Что ж теперь делать… — вздохнул хозяин. — Пойдемте, я вас покормлю.

И Саша сидел у него на кухне и битый час слушал, как он решил перекрыть крышу, во сколько это ему обойдется, а также узнал несколько подробностей про Димку. В частности, хозяин сказал:

— К нему часто друг приезжает, повеселиться, знаете… Ключи у него есть. Кажется, Олег.

— Олег?

— Да, вроде так… Только вот давно его не было. Ну, семья, конечно… Второй раз женился.

И он подмигнул Саше. Кое-что прояснилось, и вдруг Саше пришла еще одна идея. Он просительно сказал:

— Вы уж меня простите за такую наглость, но нельзя ли у вас немного посидеть? Я жене наврал, что поехал к дяде в Подмосковье, сам собирался тут с Димкой выпить… А раз его нет, мне, значит, надо вернуться. А если я вернусь, она сразу поймет, что я не к дяде ездил, дядя всегда дома. Так, может…

— Понял, понял! — радостно воскликнул хозяин. — Какие проблемы! Димка мой друг, я для него ничего не пожалею! Это он меня устроил в товарищество…

Так Саша выговорил себе право просидеть на даче сколько душе будет угодно. Срок он не оговорил, потому что не мог знать, когда Олег выберется из гаража. А он все еще был там — машина стояла за закрытыми воротами, в доме никого не было… Саша погулял по дачному поселку, потом немного выпил с мужиками — они уже привыкли к нему, восприняли его историю с радостным ржанием. Мало-помалу до него стало доходить, что Олег будет следить в гараже, пока не уберется сосед с рабочими. Его план был совершенно ясен — оставить труп на чужой даче, в случае чего — отопрется. И он поинтересовался у хозяина:

— Надолго вы тут окопались? Я вас не потесню?

— Да прям… — отмахнулся тот. — До утра провозимся…

— Как до утра? Как же ночью работать?

— Да не будем мы ночью пахать, шашлык соорудим, я мяса наготовил. И вы давайте присоединяйтесь, тем более раз Димкин друг…

Через пять минут они перешли на «ты». Саша помогал готовить растопку для мангала, понемногу выпивал и соображал, каково же там сидеть Олегу… Наверное, проклинает хозяйственного соседа почем зря! А уехать не может — все на виду, сразу заметят. На жену Саша уже наплевал — все равно будет грандиозная разборка, семь бед — один ответ… Он боялся только одного — как бы Олеся не позвонила ему этим вечером…. Что-то она завела манеру звонить ему домой, совсем хозяйкой себя чувствует!

Он оказался прав — Олег так и не вылез из своего укрытия. Саше доставляло большое удовольствие угадывать его мысли и действия. Он лучше, чем сам Олег, теперь знал, когда ему можно будет уехать. Уехать и скрыться? Нет-нет, на такую глупость шанса ему не дано. Рано утром, после нескольких часов дремоты возле окна, выходящего на участок Димки (во время этого легкого полусна Саша все время следил за гаражом и потешался над Олегом), — рано утром хозяин сообщил ему, что погуляли достаточно, можно уезжать…

— Чудесно… — позевывая, ответил Саша. — Вот спасибо тебе! Моя благоверная ни за что не допрет, где я был.

— В конце концов, день не пропал зря, верно? — засмеялся хозяин. — Ты давай еще заезжай, если будет когда…

Они поклялись в дружбе, и Саша покинул участок. Прошел к своей машине, которая всю ночь мирно простояла в конце улицы. Никто ее не украл, и Саша с содроганием подумал, что так везет только дуракам. Про машину он совсем забыл, забыл вообще обо всем, кроме этого приключения…

Он расположился за рулем, проследил, как с дачи соседа выезжает «Газель», и вскоре увидел то, что и ожидал увидеть: зеленый «Вольво» как ошпаренный выскочил с соседнего участка и понесся прочь по улице. Саша припустил за ним, как только между ними оказалось достаточное расстояние.

Ну а того, что произошло дальше, он никак не мог предвидеть. «Моча ему в голову ударила, что ли? — ругался он, вспоминая эти события. — Так ведут себя одни придурки!» К придуркам он относил и самого себя. Незачем было держаться на хвосте у Олега, но уж очень хотелось его поддразнить, дать ему понять, что его видят, за ним наблюдают, чтобы он потом не подумал, что Саша блефует. И случилось ужасное…

…Как он потом доехал до дома — он не помнит. Едва удерживал руль, от изумления колотилось сердце… Он совсем забыл про жену, и когда она встала на пороге — руки в боки, склоненная на плечо голова, издевательская улыбка, все предвещает взрыв, — он страшно удивился.

— Ну, как дела? — спросила Лена.

Он пожал плечами, отодвинул ее в сторону, прошел в спальню — в ту самую спальню, где они с Олесей играли в свои долгие игры… Лена шла следом, угрожающе улыбаясь. Улыбка всегда была у нее признаком дурного настроения, но эта… Готовилось что-то совершенно особенное. Он ожидал чего угодно, любых оскорблений, допросов с пристрастием, но только не тех слов, которые прозвучали в тишине.

— Я решила развестись с тобой, — сказала жена, — и обсуждать эту тему не будем.

Он сел на постель и даже не мог пошевелить ногой, чтобы снять ботинок. Уставился на нее, сомневаясь, правильно ли расслышал. А она продолжала:

— Мне надоело. Прости, милый, но мне все это надоело. Я стала тебя ненавидеть. Это предел!

Тут ее голос немного повысился, ему стало полегче. Уж лучше бы она кричала, только не эти рассчитанные фразы. «Всю ночь репетировала, — понял он. — Ничего, сейчас все пройдет!» Он попробовал вставить слово:

— Я сейчас все объясню…

Но она закричала:

— Ждала я этого, ждала! Именно так ты и должен говорить после того, как прошлялся всю ночь…

— Я не шлялся…

— Мерзавец! — теперь она визжала. — Ублюдок! Это после того, как мы для тебя столько сделали! Создали условия! Обеспечили!..

— Кто это — вы? — спросил он. От ярости у него начала дрожать верхняя губа — волчье или собачье движение. — Твои папочка, мамочка и ты в придачу?! О, вы для меня столько сделали, что вообще жить не хочется!

— Как ты можешь так говорить про папу! — визжала она. — Это ему ты обязан тем, что имеешь студию! Нет, уже не имеешь!

— Значит, больше не обязан, и на том спасибо! — огрызнулся он. — А теперь дай мне поспать.

Просьба была наивная — поспать она ему не дала. Зудела над ухом, рыдала, проклинала его и свою судьбу, его девок, водку, которую он пил… Толкала его, требовала, чтобы oн рассказал правду, причитала, что пережила позорные минуты, когда позвонила ему в студию, а ей сказали, что его не было. Он молчал и думал, что дальше так жить нельзя, надо что-то менять. Ее слова о разводе он все же принял как истеричную шутку, дело кончилось тем, что они более-менее примирились. Но холод остался. Лена демонстративно оставалась на кухне, когда звонил телефон, слушала то, что он говорил в трубку, всячески его подкалывала, если он пытался соврать что-то о той ночи, проведенной вне дома… Врал он плохо, не было настроения.

Когда зеленый «Вольво» вильнул в сторону и с кошмарной быстротой исчез в овраге — просто пропал, как будто показал фокус, — Саша промчался мимо, даже не отдавая себе отчета в том, что произошло. Это показалось ему чем-то нереальным, злой шуткой судьбы, недоразумением… План провалился, на шантаж рассчитывать было нечего, если Олег погиб. А он погиб — даже не стоило сомневаться.

— О чем ты думаешь? — спрашивала его Лена, чутко следя за его лицом.

— О своем, — отвечал он. Думал он только об этом дьявольском фокусе с зеленой машиной, только о своей глупости. Ведь ясно было, что Олег доведен до крайности, надо было учитывать его состояние после ночи в гараже, после убийства… Был еще один вопрос — куда делся труп? Остался в гараже или по-прежнему лежал в багажнике? И как теперь попасть в квартиру? И стоит ли продолжать эту детскую жестокую игру? Там осталась вдова с дочерью, им явно будет не до фотографа, который впечатлился красотой девочки…

Олеся позвонила ему домой. Она требовала действий. Oн не мог по телефону объяснить ей, что произошло, ограничился просьбой подождать, пока он сам ей не позвонит. Слава богу, она не стала скандалить! Когда Саша повесил трубку, он понял, что очень легко может возненавидеть Олесю. Во всяком случае, если она будет так настойчива. Жена не сказала ни слова, она уже приучилась изображать из себя невинную страдалицу, зато сын… Да, Саша не мог сказать, что он слишком много занимался им, — воспитывала Сережку жена, и теперь это воспитание давало плоды. Сын его просто возненавидел. Или не говорил ни слова в ответ на нейтральное «доброе утро», или огрызался — совсем как его мать! Откуда-то он взял фразу «ты со своими девками…» и часто ее использовал. «Ты со своими девками опять целый вечер возился… Ты со своими девками весь дом загадил… Ты со своими девками…»

Саша не выдержал и дал ему пощечину. Тот испуганно схватился за щеку, но тут ворвалась Лена — разборка происходила на кухне.

— Как ты смеешь бить ребенка! Ты! Грязная свинья! — выкрикивала она, наступая на мужа. Тот пятился назад. Никогда он не видел ее в таком состоянии.

— Мерзавец! Господи, почему я угробила на тебя столько лет! — кричала она. — Вон отсюда!

— Что?! — Он немного пришел в себя, ее крики могли зайти слишком далеко. — Ты хотя бы не ругайся при сыне! Тоже мне, невинная овечка!

— Свинья! — повторила Лена, тяжело дыша и водя глазами по кухне, словно в поисках тяжелого предмета. — Мало того, что ты спутался у меня под носом с этой девкой, ты еще и ребенка бьешь!

— Лена, ты делаешь только хуже, — предупредил он. — Он все слышит. То, что я его ударил… Словом, он это заслужил. А вот твои крики…

Произошло нечто безобразное — они подрались. Точнее, обменялись меткими ударами — только в эту минуту он понял, как глубока ее ненависть и его отвращение к ней. А внешне все так было пристойно все эти годы!

— Ну, это все, это все… — дрожащим голосом повторяла Лена, сидя в спальне, обхватив голову руками. — Больше я не вынесу… Надо развестись. Квартиру ты не получишь, даже не рассчитывай.

— Она мне не нужна, — ответил он, сидя на другом краю постели.

— Так я тебе и поверила! — пробормотала она, не поднимая головы. — Ты и женился только из-за квартиры, иначе так и жил бы в коммуналке… Человек искусства! Никогда не знал, как делаются деньги, как они достаются.

— Не говори чепухи, — возразил он. — Я хорошо зарабатываю. Ты так хочешь меня унизить, что говоришь глупости. Со мной считаются в моей области. У меня много клиентов. А ты всегда считала, что единственные полноценные люди — это менты и паспортистки!

— Нет, ничего мне не говори… — шептала она, мотая головой. — Я знаю, что ты будешь обвинять меня, ты всегда обвинял меня.

— Это ты сама…

— Нет, перестань! — Она вдруг заплакала, плечи ее жалко задрожали. — Перестань, перестань! Женился из-за квартиры, теперь все ясно… Говорила мне мама! Все говорили! Я тебя сейчас же выпишу отсюда! Сразу же!

— Нет такого закона, — напомнил он. — Уж тебе ли не знать! Пока я тут прописан, ни одна живая душа меня не может выписать, даже если я с тобой разведусь!

— Живая душа не может, а мама все может.

— А, мама, — засмеялся он. Было ему одновременно горько и весело. Так ошибаться! Так обманывать себя долгие годы! Построить брак на таком болоте! — Ну давай, приплетай сюда маму! Сорок лет, а до сих пор за ее юбку держишься!

— А тебе сколько?! Сколько?! А все девчонок тискаешь! Да твоя хваленая Олеся спала с тобой только потому, что ты пропихнул ее на конкурс!

— Врешь! — вырвалось у него.

Она моментально подняла голову, посмотрела на него опухшими глазами и издевательски растянула губы в улыбке:

— Что именно я вру? Ты ее не пропихивал? Или ты с ней не спал?

— Все врешь, всегда врешь… — Он лег на постель, закрыл глаза. Ленка, смешная Ленка… Когда-то все началось с любви. Она носила красные джинсы-клеш в цветочек, сабо, длинные темные волосы полоскались где-то у пояса… Фигурка была потрясающая, глаза — всегда сощуренные в усмешке. А теперь возле них сеть подозрительных морщинок. Фигура все еще держится в пределах нормы, но какие усилия она прилагает для этого! А все, что дается такими усилиями, выглядит уже неестественно. И вся она стала такой неестественной, такой поношенной, такой злобной… Откуда это взялось? Кто виноват? Почему стал волчонком сын? Неужели все зачеркивается одной чертой, исчезает, как изображение на засвеченной пленке?..

— Ладно, Лена, — спокойно сказал он. Спокойствие было единственной соломинкой, за которую еще можно было держаться. — Мы разведемся. Мне ничего не надо.

Она помолчала, словно такой ответ удивил ее, она ожидала сопротивления, уговоров, извинений… Такие высказывания были совсем не в его характере. Не в том характере, который она создала за годы супружества. Потом сказала уже нормальным голосом:

— Где же ты будешь жить?

— Пусть это тебя не волнует.

— Меня это не волнует. Просто мне интересно. Что, у твоей Олеси есть квартира?

— Если бы и была, я бы туда не пошел.

— Вот как?

— Я не извиняюсь, Лена, ты меня не так поняла. Просто я решил обходиться своими силами. Твоя квартира, — он подчеркнул эти слова, — твоя квартира слишком дорого мне обошлась! Теперь я остался на улице. И сам виноват. Слишком на тебя надеялся.

— Как будто я виновата! — резко возразила жена. — Если бы не твои выходки! Знаешь, все эти годы я не верила тебе! Никогда! Ты возился с этими мерзкими девчонками, с глупыми детьми, а я чувствовала себя такой старой и неуклюжей по сравнению с ними!

— Я тебе не изменял.

— Ах, какая разница… — Она откинулась на подушку, прикрыла усталые глаза. — Все равно нельзя поверить, чтобы ты не хотел мне изменить.

— А если хотел?

— Если… Я ведь не слепая, все видела. Но ты все-таки как-то держался. Пока не появилась твоя Снегурочка. Не могу понять, чем она была лучше других? Самая банальная внешность…

— Она выиграла конкурс, вот тебе ответ. — При любом упоминании имени Олеси он весь напрягался, сам не зная почему. — Значит, не так уж она банальна.

— Не будем спорить. Она далеко. Когда она вернется, вы будете жить вместе?

— А тебя это интересует?

— Нет… Я просто спрашиваю.

«Бедная Ленка, ты сама не понимаешь, что делаешь! — думал он, глядя на ее бледное лицо, темные веки в глубоких морщинках. — Уверена, что поступаешь правильно, выгоняя подлеца мужа, а на самом деле прольешь море слез, будешь убиваться, искать меня по ночам на соседней подушке… Бедная, глупая Ленка… Ты сама освобождаешь меня, думаешь, что наказываешь этим. А на самом деле — даришь мне подарок… Но этого я тебе не скажу».

Он провел ночь в своей студии. Не спал — ходил вдоль белых стен, прощался с ними, вспоминал девичьи лица, которые он снимал на этом фоне… Собрал всю аппаратуру, упаковал носильные вещи. Забирать их было некуда, не ехать же к матери… Он подумывал, что на первых порах снимет квартирку, а там видно будет. Что видно? Что светит ему в такой ситуации? Скоро он станет бомжем, без жилья, без прописки, уж теща и тесть позаботятся. Это они натравили Ленку, сама она никогда не дошла бы до последней черты… Вещи он поставил в угол. Лена так и не вошла в студию утром, собираясь на работу. К этому времени он уже спал, расположившись в кресле. Сквозь дрему он слышал, как ушел в школу сын, как хлопнула дверь за женой… Тогда он перебрался в спальню и уснул по-настоящему. Сны ему не снились.

Проснулся он только к вечеру. Посмотрел на часы, ахнул — с минуты на минуту должна была прийти жена. Он быстренько умылся, переоделся в свежее, навел лоск на прическу. Когда брызгался любимыми духами — «Драккарнуар», — он был уже бодр, как жаворонок, и все случившееся выглядело не так уж мрачно. Решать было нечего, все было решено. Оставалось только привести в исполнение свой план. Вернее, остаток плана.

Олег погиб, и предъявить счет за убийство было некому. Но была его жена, была девочка. Была квартира, и, возможно, очень возможно, был тайник. Он почему-то верил Олесе, куда важнее было другое — верить ли эмигранту? Ему было так смешно, что свои надежды он теперь строил на таком шатком основании. Смешно, но почему-то не страшно. Скорее заманчиво, это было похоже на рулетку, на слепую игру с судьбой. Возможно, он заранее проиграл, выиграл кто-то другой. А может быть…

Это «может быть» привело его к дому на углу Покровского бульвара, оно же заставило его подняться по лестнице, остановиться на площадке… Все остальное произошло само собой. И вот теперь он сидел в большой темной комнате, освещенной одинокой свечкой, и смотрел на лицо белокурой женщины. Она открыла глаза и чуть-чуть улыбнулась. 

Глава 13 

Олеся ползла по бульвару Распай. Именно ползла — другого слова не подберешь. Бульвар был чахлый, скучноватый и длинный, ничуть не похожий на московские бульвары. Он внушал ей отвращение. И оделась она неподходяще — во всяком случае, для разведки на местности. Нет, ее высокие каблуки-шпильки, черный костюмчик с белыми пуговицами, кораллово-красная помада — все это было выше всякой критики, все гармонировало с теплым осенним днем, но… Ноги уже устали, узкий пиджак стеснял движения, больше всего ей хотелось бы где-нибудь присесть и выпить вина, протянуть под стол ноги, подумать… Но зайти было некуда, все кафе в этом районе были страшно дорогие, это она уже знала. А бульвар такой длинный, а каблуки такие неудобные, а в голове такая каша… Она дошла уже почти до бульвара Эдгара Кине, позади остался знаменитый перекресток Вавин, кафе «Ротонда», «Купель» и «Дом». Недалеко был Латинский квартал, и его дух витал в воздухе — легком, пьянящем, сухом, как белое вино, воздухе Парижа. Олеся машинально отмечала, как меняется публика: на молодежи обтягивающие черные одежды или тонкие пальто с капюшонами и деревянными пуговицами, консервативного темного костюма не увидишь, не услышишь речи в нормальном темпе… Все болтают наперебой, толкаются, пролетают сквозь тебя, смотрят куда угодно, только не под ноги, размахивают руками. «Деревня! — ругалась Олеся сквозь зубы, когда ее кто-то толкал под локоть. — Это не французы, это туркмены какие-то! Ну куда этот вот придурок скачет?!» Придурком она назвала молоденького парня, одетого в потертую кожаную куртку, к груди прижата стопка увесистых книг, на губах открытая улыбка, обращенная ко всему миру. Он едва не сшиб ее с ног, она злобно уступила ему дорогу, покачнувшись на своих шпильках, и тогда вдруг случилось чудо — он взглянул на нее, поднял брови, ласково улыбнулся и как-то очень интимно сказал: «Пардон!» Она даже не кивнула в ответ, прошла дальше, не оглядываясь, но спиной почувствовала, что он стоит и смотрит ей вслед. Олесе вдруг захотелось плакать. Ну зачем он ей улыбнулся! Зачем ей весь этот город, который, может быть, и прекрасен, зачем ей этот чудесный теплый день, зачем чья-то случайная ласка, улыбка, дружеское извинение… Она все равно тут чужая, никогда ей не стать своей в этом шуме, среди этих голосов, на этих бульварах…

«Дура ты, — сказала себе Олеся. — Ну и чего ты расстроилась? Влюбилась в Париж? А он-то в тебя влюбился? Лучше вообще на него не смотреть, чтобы потом не убиваться, лучше его возненавидеть. Мало у тебя в жизни слез, надо еще? Ничего мне тут не нужно, плевать я хотела на эту жизнь… Слишком легкая жизнь, слишком веселая, она не для меня. Пусть другие бьются, пусть выпрашивают себе здесь работу, гражданство, женихов, любовников… И все равно им дадут пинка под зад — убирайтесь, грязные иностранцы!» Она с трудом признавалась себе, как ей здесь нравилось. И нравилось бы еще больше, если бы не надо было уезжать. Но впереди была Москва, впереди был Саша… Она заставила себя переключиться на реальность и всерьез задумалась.

«Борис говорил, обычный серый дом, четвертый этаж, напротив — дискотека… — соображала она. — Что он имел в виду? Молодежное заведение или просто кафе, где вечером играет музыка? Танцзал? Балетную школу? Площадку, на которой сидит оркестрик? Черт возьми, тут везде музыка, да я еще по-французски не понимаю… Что делать-то?» Она в отчаянии вглядывалась в вывески кафе, в любые вывески, но надписи оставались для нее полной абракадаброй… Если бы дело было в Лондоне или в Нью-Йорке, она бы как-нибудь сориентировалась, но тут…

— Экскюзе муа, кес ке ву шерше? — раздалось у нее над ухом. Олеся испуганно повернула голову. Тот самый парень с книгами стоял за ней и улыбался своей неотразимой улыбкой.

— Вот ю сэй? — машинально переспросила она по-английски.

— Парле ву франсе?

— Нон. — Она отвернулась и прибавила шагу. Парень догнал ее и заговорил на ломаном английском:

— Вы что-то ищете? Простите, я…

Она молчала, только шла все быстрее, но он не отставал. Наконец она резко остановилась и спросила:

— Что случилось? В чем проблема?

Он радостно заговорил на своем ужасном английском:

— Я хочу вам помочь. Вы туристка?

— Нет.

— Но вы что-то ищете?

«А почему бы не воспользоваться его услугами? — соображала она, оглядывая парня. — Одет он, конечно, как бомж, но все остальное вполне приличное… И выражается вежливо. Главное — не знакомиться!» И она решительно спросила:

— Как найти дискотеку?

— Что?

— Дискотеку. Место, где танцуют!

Он снова расплылся в улыбке и осторожно спросил:

— Вы хотите танцевать?

— Очень! — Олеся ухмыльнулась. — Но сперва я хочу узнать, где это делают на бульваре Распай.

— Здесь ничего такого нет, вам нужно в сторону Монпарнаса… Только там много арабов, лучше не ходите одна. Я вас провожу.

Сердце у нее оборвалось. Борис был либо полный идиот, либо просто соврал ей. Но зачем соврал?! Неужели догадался?! Но ведь его никто не заставлял в таком случае рассказывать о Жермен, о доме в Версале… А если он ее действительно обманул и его мать давно живет в Версале вместе со служанкой?! Тогда к черту все планы, она никогда не найдет мадам Бодо…

— Вам нехорошо? — спросил парень, вглядываясь в ее побледневшее лицо. — Что случилось?

— Нет, все в порядке, спасибо… — пробормотала она. — А вы уверены, что здесь нет дискотеки?

— Нет. — Он пожал плечами, задумчиво опустил голову и, помолчав секунду, добавил: — Во всяком случае, здесь все очень дорого.

— Мне все равно, сколько стоит билет! — воскликнула она. — Мне нужно знать, где это!

— Вы уже прошли… — Парень указал в ту сторону, откуда пришла Олеся. — Я могу вас проводить… Это для туристов, я туда никогда не хожу… Там неинтересно. Танцуют только танго. Это не дискотека, не настоящая дискотека, понимаете?

— А, понимаю… — с облегчением протянула она. — Но как же я прошла мимо?

— Надо знать это место! — Парень неожиданно подмигнул ей. — Пошли? Меня зовут Анн.

— Жан?

— Нет, Анн! — Он перехватил свои книги одной рукой, а другой взял Олесю под локоть. — Пойдем, здесь близко! А как твое имя?

Она сделала вид, что не расслышала. Такое близкое знакомство не входило в ее планы. Паренек был вроде безобидный, но вдруг ему попадется на глаза газета, где будет сказано, что старая дама была… Ну, умерла в своей квартире, на бульваре Распай, напротив дома, где танцуют танго туристы? И еще там будет написано, что ищут русскую девушку, высокую блондинку, не знающую французского языка? Нет, с какой стати кто-то узнает, что она русская, она не будет никому представляться! Даже если ее заметят, даже если напишут в газетах, все равно этот парень с глупым девчоночьим именем не поймет, что речь шла о ней.

— Как тебя зовут? — настойчиво повторял он. — Откуда ты? Ведь не из Англии? Я там был летом…

— Мария, — выдала она самое международное, по своему разумению, имя. — Мари.

— Мари? — улыбнулся он. — Хорошо! Ты полька?

— Почему ты так думаешь? — Она сама не заметила, как они перешли на другую сторону бульвара и зашагали в ногу, тесно прижавшись друг к другу. Одной рукой Анн удерживал свои книги, другой уже обнимал Олесю за плечи — чтобы не потерять в толпе. Такой напор ее смешил, но вовсе не пугал. У него были красивые свежие губы, немного влажные на вид… Когда он говорил, она смотрела на них и сама начинала улыбаться. Они называли друг друга «ю» — по-английски, но если сперва это звучало как «вы», то теперь уже явно превратилось в «ты».

— У тебя мягкий выговор, — объяснил он. — Вроде польский. И ты очень красивая.

— Да, я полька, — насмешливо ответила она. — А ты-то француз?

— Конечно! — Он тряхнул волосами, показал свои крупные, не слишком белые зубы. — Знаешь, ты мне сразу бросилась в глаза.

— Да? — Она немного отстранилась, просто чтобы удобнее было идти, но его рука снова прижала ее ближе. «Этот парень слишком много о себе думает, — разозлилась Олеся, — если он француз, то ему все можно?!» Она дернула плечом и возмущенно сказала: — Мне неудобно!

— Но почему? — Казалось, он очень удивился. Постоял, глядя на нее, пожал плечами, они снова пошли рядом, уже не так быстро. Наконец Анн остановился и показал Олесе стеклянную витрину, перед которой стояли столики, прямо на мостовой. Над витриной была неоновая надпись: «Танго». Все заведение было размером с общественный туалет. Кстати, общественные парижские туалеты очень смешили Олесю. Они были сделаны в форме космических кораблей, рассчитаны на одного человека, стоило опустить два франка, как дверь отодвигалась, можно было зайти, после чего дверь сама закрывалась. Олесе всегда казалось, что дверь откроется в самый неподходящий момент.

— Это здесь? — спросила она, обхватывая локти руками. — Это дискотека?

— Я ведь объяснил, что это не дискотека. Но ничего другого в этом роде я не знаю. Дыра для туристов! — презрительно бросил он. — Ну, посмотрела? Пошли!

— Куда это?

— В кафе, — просто ответил он. — Разве мы не договорились?

— Мы?! Да ты с ума сошел?

— Мари, да ладно тебе! Я ведь ничего такого не предлагаю, просто у меня перерыв… Могу я с тобой выпить вина?

Олеся вспомнила про свои усталые ноги, вздохнула, обернулась на другую сторону бульвара. Действительно, высокий серый дом. В нем было явно больше четырех этажей. Похоже, она нашла нужное место, и за это следовало благодарить Анна.

— Ладно, — сказала она. — Но я устала. Далеко твое кафе?

— Да что ты!

Он снова схватил ее за плечи и потащил куда-то в переулок. Вскоре они сидели рядышком за столиком, под большим зеркалом в бронзовой раме, перед ними стояли два бокала красного вина. Анн курил «Голуаз» и болтал так быстро, что она едва понимала половину. Вскоре она узнала о нем почти все. Он студент, изучает историю искусств. Его отец имеет собственный магазин сыров, он богатый, но недавно закрыл Анну счет в банке.

— Почему? — заинтересовалась она, уже немного опьянев.

Анн криво усмехнулся, пустил дым толстой едкой струйкой и сказал:

— Он думает, что так я брошу учебу. Буду работать. Он почему-то хочет, чтобы я работал. С его деньгами он мог быть умнее.

— Странный у тебя отец. Обычно богатые люди хотят, чтобы их дети учились и не работали.

— Ну да, только я учусь не там, где ему хочется. Он хотел, чтобы я стал адвокатом. Как будто мало адвокатов! Кому они нужны!

— А кем ты станешь?

— Кем? — Полился новый поток объяснений, из которых Олеся усвоила для себя только одно — Анн без ума от моделирования одежды, хочет стать знаменитым кутюрье.

— Кутюрье? — Она сощурила глаза. — А почему?

— Ну, знаешь… — Он помахал в воздухе рукой. — Мне нравятся красивые женщины, платья и всякое такое… Думаешь, я ничего в этом не понимаю? Моя подружка достает мне пропуска на все показы прет-а-порте, я туда хожу. Даже туда, куда никто попасть не может. Отец бесится, ему не нравится, что я увлекаюсь тряпками. Для него это не бизнес. Как будто он не знает, сколько на этом можно заработать!

— А кто твоя подружка? — спросила Олеся. Ее ужасно насмешило, что Анн хочет заниматься модой — тем самым, чем, в сущности, занимается она. — Она модель?

— Нет, фотограф.

— О!

— Вот именно, я ведь давно уже отираюсь среди нужных людей, завел связи… Были бы деньги, я уже начал бы создавать коллекцию. Она бы мне помогла. Слушай, Мари, а чем ты занимаешься в Париже? Учишься?

— Почти.

— Не понял?

— Да так… — Она уклончиво прикрыла глаза. Ей не слишком понравилось то, что подруга Анна занимается модой. Это грозило столкновением, а может быть — даже опознанием. Она надеялась только, что эта девушка не имеет отношения к фирме, на которую она работает. — Слушай, а как зовут твою подружку? — перевела она разговор.

— Катрин. Тебе это интересно?

— Конечно. Она не будет ревновать тебя?

— Почему? — искренне удивился он. — Мы ведь просто сидим. Мари, я хочу сделать тебе одно предложение, только не говори «нет»!

— Давай! — улыбнулась она и заглянула в свой стакан. Он немедленно подозвал официанта, заказал еще вина, придвинулся к Олесе и тихо заговорил:

— У тебя классная фигура, шикарное лицо! Ты могла бы стать моделью! Я предлагаю начать работать со мной и с Катрин!

— Что?! — Она расхохоталась, так звонко, что на них оглянулись другие посетители. — Что ты сказал?!

— А что?.. — Он, казалось, немного растерялся. — Тебе не нравится мое предложение? Я говорю серьезно, не думай, что я просто пристаю к тебе. У Катрин есть вся аппаратура, у меня есть квартира, моя собственная. Отец купил мне, пока мы еще не поссорились. Там можно снимать.

— Нет, я не согласна! — ответила она, немного успокоившись. — Это не для меня!

— Почему?! Ты не представляешь, от чего отказываешься! — настаивал он. — Ты знаешь Терри Мюглера?

— Кто это такой?

— С ума сойти! Ты его не знаешь?! Это кутюрье, очень крутой! Духи «Ангел» знаешь?

Олеся их знала. Духи «Ангел» стояли в спальне у Саши. Ими пользовалась его жена. Она сразу помрачнела, улыбка исчезла. Но Анн ничего не заметил и продолжал:

— Катрин ходила к нему на улицу Оз-Урс, в его офис, показывала ему мои разработки. Ему понравилось. Нет, он так прямо не сказал, не такой он человек, но она думает, что ему понравилось. Если я поработаю серьезней, он меня поддержит!

— Ну и что? — скучающим тоном возразила она. — Ты думаешь, это так просто — пробиться?

— Это непросто, но надо же что-то делать! Отец закрыл мой счет, — грустно ответил он. — И у меня нет модели. Ведь главное — это новое лицо… Знаешь, у Мюглера есть Джерри Холл, потрясающая женщина, она на рекламе «Ангела». Она его вдохновляет, он работает для нее… А кто есть у меня?!

— А у тебя есть твоя Катрин.

— Она не годится! — горячо возразил он. — То есть она красива, но слишком маленькая. И потом, кто же будет ее снимать?!

— Глупый ты, хоть и француз, — неожиданно заявила Олеся. — И что ты знаешь об этом мире?

— Знаю больше тебя! — обиделся он. — Ну что, согласна? Скажи, где ты учишься? Я что-то не расслышал?

— Какая тебе разница!

— Большая разница, мне надо знать, когда ты бываешь свободна. Я тоже учусь, Катрин работает, снимать придется поздно вечером… Ты согласна? Сперва будешь работать бесплатно, потом…

— Нет, я не согласна, — твердо ответила она, допивая вино и поправляя на коленях задравшуюся юбку. — Спасибо, что помог мне, я пошла.

— Ну нет! — воскликнул он, хватая ее за руку, и в этот миг раздался певучий женский голос:

— Салют! Ки сэт фий?

— Катрин! — обрадовался он, вскакивая и целуя низенькую брюнетку, очень экстравагантно одетую — черные трусики, будто от купальника, короткий плащ, сабо, головной платок, огромная сумка на плече… Олеся поняла, что убегать поздно. Да и трудно было убежать — эта парочка перекрыла выход из-за столика. Пришлось сидеть, слушать, как они щебечут между собой по-французски. Потом Катрин повернулась к ней и радостно сказала по-английски (говорила она на этом языке куда лучше своего приятеля):

— Привет, Мари! Как я рада, что ты согласилась работать с нами!

— Но я…

— Анн, закажи мне кофе! — попросила Катрин и уселась рядом с Олесей. — Надо кое-что обсудить. Ты свободна вечерами?

— Нет, я всегда работаю, — ответила Олеся первое, что пришло ей в голову, — никогда не бываю свободна. И вообще, я не давала согласия!

— Анн, зачем ты соврал? — спросила своего друга Катрин.

Он отмахнулся, придвинулся к девушкам и заговорил очень весело:

— Мари просто немножко испугалась меня, я понимаю, но теперь ты объясни ей, что это серьезно! Мари, ты согласишься, это такая удача, что я тебя встретил! Катрин, гляди, какое лицо! А? Ну, ведь хорошо?!

— Да, — признала та, оглядывая Олесю взглядом профессионала. — Ты прав, это то, что нужно. Ты полька, да? Долго пробудешь в Париже?

Олеся поняла, что это — единственный способ избавиться от них и торжествующе сказала:

— Уезжаю через неделю, ничем не могу помочь. Поищите француженку.

— О, черт! — вырвалось у Анна. — Почему ты сразу не сказала?!

— Спокойно, все нормально, — ответила ему Катрин. — Мари, но пока у тебя есть время, ты согласишься немного поработать с нами?

«Ничем ее не прошибешь, — злобно подумала Олеся. — И что теперь делать? Надо бежать, пока не поздно, иначе эта тварь запомнит меня слишком хорошо, а потом мы где-нибудь встретимся…» Она улыбнулась и ответила:

— Нет, у меня очень напряженные дни, никак не смогу. Так жаль… По-моему, вы вместе добьетесь успеха.

— Ты нам очень нужна… — жалобно сказала Катрин. — Это займет у тебя всего пару часов сегодня вечером… Ну как?

— Как пару часов! — начал было Анн, но подруга успокоила его одним прикосновением к плечу.

И снова ее раскосые черные глаза вцепились в Олесю. Та поежилась, что-то очень неприятное было в этом взгляде. Что-то оценивающее, расчетливое, жестокое… Катрин требовательно, но спокойно продолжала:

— Это поможет тебе с карьерой в будущем. Вдруг нам повезет, твои снимки заметят? Если так, то ты сможешь потом вернуться в Париж, мы будем работать вместе. Разве тебе не хочется вернуться сюда?

— Не знаю… — Олеся пожала плечами. — Я почти не видела города.

— Где ты учишься?

Этот вопрос она слышала уже в третий раз, пришлось отвечать. Ответ она придумала заранее:

— Я приехала сюда на стажировку от своего института. Это техническая специальность, вам неинтересно.

— А… — протянул Анн. — А я почему-то думал, что ты модель. У тебя такая походка… Знаешь, Катрин, ты ведь еще не видела, как Мари ходит! Это просто чудо, ее ничему не придется учить!

— Как же ты стажируешься без французского? — удивилась Катрин, совсем не слушая его. — Ты ведь совсем не говоришь по-французски?

— Почти… — Олеся уклончиво качнула головой. — Но чертежи не требуют языков. Там только цифры.

— Польки — прекрасные модели! — развивал свою мысль Анн. — Ева Герцигова, Магдалена Врубель, Магда Мельцаж… Я от них просто без ума! А ты будешь… Как твоя фамилия?

— Моя? — растерялась Олеся. С польскими фамилиями было трудновато, она на ходу придумала то, что было хотя бы похоже: — Ма… Мажинская.

— Чудесно, Мария Мажинская!

— Ну что, Мари? — взялась за свое Катрин. — Ты согласна? Запиши его телефон, позвони нам вечером.

Записать телефон Олеся не отказалась, все равно это ни к чему ее не обязывало. Зато была надежда, что теперь они оставят ее в покое. Она вытащила блокнот, ручку, приготовилась писать… Но Анн протянул руку и выхватил у нее блокнот.

— Я сам… Катрин… — Тут последовало несколько коротких французских фраз, Олеся нервничала, не понимая ни слова, ей не нравилось такое обращение с ее блокнотом. Анн записал телефон и адрес на чистой страничке в конце, захлопнул блокнот, вгляделся в картинку, которая была нарисована на обложке. И присвистнул: — О, я знаю, что это такое! Это Кремль! А это… Эйфелева башня!

Он уже приготовился прочесть русско-французскую надпись на обложке, но Олеся быстро выхватила у него блокнот. Не хватало еще, чтобы он узнал, что она была участницей конкурса моделей! Такие блокноты подарили всем участницам. И надо же ей было забыть об этом Кремле на обложке! «Вот так проваливаются шпионы и преступники, — подумала она, дрожащей рукой запихивая блокнот в сумочку. — Надеюсь, этот растяпа ничего не прочел…» Но как-то объясниться было надо, и она небрежно сказала:

— Это сувенир, мне подруга подарила. Она из России. Вместе учимся.

Анн снова заговорил с Катрин по-французски. Олеся поняла только одно имя — они упоминали Мишеля Леватона, главу агентства «Космополитэн». Это имя было ей хорошо знакомо. Зато Россию и Москву больше не упомянули ни разу, и она была этому рада. Посидев еще минуту, она поднялась и решительно попрощалась:

— Спасибо, ребята, но мне пора идти. Я позвоню вечером.

— Оставь свой телефон! — сказала Катрин, поднимаясь, чтобы выпустить ее.

— Зачем? — Олеся лезла вперед, как танк, твердо решив не останавливаться. — Я сама позвоню.

— Нам не хочется тебя потерять!

— Вы меня не потеряете! — уверенно ответила она. — Я уже подумала над вашим предложением, оно мне понравилось! Я обязательно приду!

Ей подумалось, что будет куда лучше убедить их, что она согласна, чем снова отпираться руками и ногами. И была права — они остались за столиком, помахали ей, Анн радостно сиял, Катрин тоже улыбалась. Олеся кубарем выкатилась из кафе.

«Ой дура, ой идиотка! — ругала она себя, быстро шагая по улице по направлению к бульвару Распай. — Надо же было так вляпаться! Зачем мне такая реклама! Все равно что дать свой адрес… Если эта Катрин крутая, то она может легко меня вычислить… И любой может, я ведь «лицо» нового шампуня! Ой, сумасшедшая! Они меня увидят на рекламе, на улице, в журнале, по телику и все сразу поймут!»

Она вылетела на бульвар и быстро нашла то самое заведение под вывеской «Танго». Уже смеркалось, и вывеска играла розовыми и голубыми огнями. Народу на тротуарах было много, все столики на улицах были заняты… Олеся перешла бульвар и остановилась перед большим серым домом. К этому моменту она уже немного успокоилась.

«Ну и что, пусть они меня узнают! — сказала она себе. — Какая разница! Ну обманула я их, ну и что? Имела полное право, может быть, они показались мне подозрительными… И что они смогут сделать? Ну даже если найдут меня и станут выяснять отношения, пошлю их к чертовой матери! Какой-то студент-неудачник и его шлюха в трусах! Главное, чтобы они не подозревали меня в другом… Интересно, Анн расколется насчет кафе, которое я искала? Наверное, уже забыл…»

Она оценивающе осмотрела дом. Подъезд был один, но внутри наверняка сидела консьержка… А объясниться с кем-то по-французски Олеся просто не могла. Не могла, потому что не знала языка и еще потому, что ее хорошо запомнили бы… Значит, надо было миновать это препятствие, дождаться, когда консьержка уйдет. А была ли она там вообще? И что хуже — человек на пороге или кодовый замок? Сможет ли она вообще войти в дом?

Олеся не стала долго думать, потянула на себя тяжелую дверь, оказалась в тамбуре, прошла по нему, увидела двери лифта… Перед лифтом было что-то вроде стеклянного загончика, там вовсю булькала вода в прозрачной кофеварке, валялся бульварный журнальчик, стояла пепельница, полная окурков… И никого не было. Впрочем, это длилось всего минуту. Пока Олеся решалась подойти к лифту, откуда-то из коридорчика, ведущего вбок от лифта, раздались шаркающие шаги, и появилась женщина лет пятидесяти с опухшими ногами. Она взглянула на Олесю и что-то сказала. Та не поняла, кивнула и вышла вон.

«Эта старая дура, наверное, все еще там стоит, думает, кто я такая… — хихикала она, удалившись на безопасное расстояние от дома. — Надо было сказать, что зашла пописать…»

Стоять на бульваре было неудобно — ее слишком рассматривали. Поэтому она, оглядевшись, выбрала постом наблюдения уличное кафе. Все столики были заняты, но за одним как раз освободилось место. Олеся скользнула туда, уселась, поставив сумочку на колени, убедилась, что отсюда прекрасно просматривается подъезд. От цен, которые были указаны в обеденной карточке, у нее потемнело в глазах, она заказала только кофе. Сколько можно пить одну чашку кофе, не привлекая к себе внимания? Впрочем, ее все равно рассматривали — соседи по столику, двое мужиков за сорок, в мятых пиджаках, с артистической щетиной на щеках. Один, поймав ее взгляд, подмигнул, она отвернулась с дрожью отвращения. «Почему здесь все такие мерзкие? Почему я не могу спокойно сидеть, чтобы всякие ублюдки на меня не пялились?! — ворчала она про себя. — Зачем мне это нужно, они тоже могут меня запомнить… И эта змея-консьержка, это ведь ее работа… Надо придумать, как пройти мимо нее. Лифт? Лестница? Есть ли в доме черный ход? Надо узнать, только как?» Она решила осмотреть дом получше, как только окончательно стемнеет. Подворотню она уже вычислила, надо было только попасть во двор… А пока она ждала Жермен. Она очень хотела рассмотреть ее, чтобы знать, с кем может столкнуться. Хотя завтра у нее выходной, но неизвестно, когда она придет. Может быть, ее выходной кончается как раз в то время, когда Олеся собралась пойти к старушке? Или же она спокойно может гулять до рассвета со своим дружком-шофером? Кто ее знает, эту тварь… Все французские женщины были для Олеси тварями, все мужчины — грязными подонками. Она скорчила рожу своим соседям по столику и стала не отрываясь смотреть на подъезд. Никто, похожий на горничную, не появлялся. Туда вообще никто не входил. Олеся смотрела то на подъезд, то на часы, то на окна четвертого этажа. По одну сторону от подъезда светились все окна, по другую — только одно. Может быть, там и лежала в постели бабушка, зачем ей свет во всех комнатах…

И вдруг она увидела такую картину, от которой похолодела. Борис! Борис с какой-то смазливой девчонкой в джинсах и свитере и с мальчиком лет восьми… Он направился к подъезду, не глядя по сторонам, дети шли следом — девочка разболтанной походкой, мальчик — капризно упираясь. «Вот это номер… — подумала Олеся, чуть не спрятавшись под столик. — Решил, значит, навестить старушку… Здорово! А если бы мы столкнулись у подъезда?! Нет, я просто ненормальная, надо было хоть как-то изменить внешность, найти парик или хоть косынку повязать, как у Катрин… Здесь все так ходят, и еще нужны темные очки…»

Хотя она ругала себя за неосторожность, зато у нее появился шанс определить, какую квартиру занимает старая мадам Бодо. И она определила — в той квартире, где горело одно окно, засветилось еще и второе. Наверняка ради гостей. Она подождала немного, не покажется ли Борис в окне, но оно оставалось наглухо задернуто шторой малинового цвета. Олеся вздохнула, поднялась и решительно двинулась в подворотню. Там пахло кисло, терпко, под ногами захлюпала какая-то гадость. У потрескавшейся серой стены, в тени, стояли в обнимку двое — оба в брюках, куртках — и отчаянно целовались. Раздавалось смачное почмокивание, словно кто-то ел суп. Олеся торопливо прошла во двор, едва не подвернув ногу на каком-то кирпиче, остановилась под стеной, оглядела окна… С этой стороны на четвертом этаже все окна были темные. Она прошла немного в сторону, обнаружила наглухо запертую кодовым замком железную дверь. Подергала ее, даже пнула со злости. Ее затея теперь представлялась менее реальной. Как попасть в такой дом и не обратить на себя внимание?! Можно, конечно, выучить по-французски фразу: «Я к мадам Бодо, кандидатка в новые горничные…» — и сказать это консьержке. Наверняка та в курсе, что мадам собирается переезжать в Версаль, такие бабы все знают. Знает она также и то, что Жермен ехать не хочет. Возможно, она даже поверит Олесе и пропустит ее. Но в таком случае Олеся засветится, ее хорошо запомнят и опишут полиции… А с этими ребятами она вовсе не собиралась иметь дело.

Она порылась в сумочке, достала зажигалку и осветила дверь. В глаза бросилось несколько цифр, которые были нацарапаны на стене. Шифр замка для забывчивого посетителя? Детская шутка? Случайная комбинация? Чей-то телефон? Зажигалка быстро нагрелась в руке, пришлось ее погасить. Олеся постояла несколько мгновений в темноте, почти ничего не различая перед собой, потом зажгла ее снова. С бульвара доносилась музыка, врывались человеческие голоса, смех, кто-то отчаянно ругался на втором этаже, прямо над ее головой. Чаще всего раздавалось слово «Мерд!». Кричала женщина. «Действительно дерьмо, дерьмо, тут все потонуло в дерьме… — согласилась она с этой неизвестной дамой. — Это просто герб города Парижа!»

Она снова чиркнула зажигалкой, осветила надпись, запомнила ее. Потом стала выбираться на бульвар. В подворотне уже никого не было, но зато под ноги ей попалось что-то мохнатое, юркое… Олеся вскрикнула, отшатнулась к стене. Крыса! И еще одна, еще… Быстрые тени бегали по двору, исчезая под стенами, в подвалах… Она слышала на съемке, что в Париже появилось огромное количество крыс, они заполонили метро, подворотни, бульвары и сады. Говорили, что это нашествие связано с тем, что в центре Парижа уничтожили мусорные баки, в которых раньше жили крысы. А баки уничтожили в связи с увеличением числа терактов. Взрывчатка подкладывалась именно в мусорки… Она хорошо помнила летнюю панику в Москве, взрывы в троллейбусах, метро, наряды милиции, которые переходили из вагона в вагон, подозрительные взгляды, которые люди бросали под сиденья, прежде чем сесть… Сама она отнеслась к этому равнодушно — ей было не до террористов. «Подохну так подохну! — говорила она себе этим летом. — Никто не заплачет!» Сначала она была слишком несчастна, потом — слишком счастлива… Но никогда ничего не боялась. «Может быть, я чокнутая, — думала она, выходя на бульвар, — но зато меня не остановишь. Если не бояться, то можно сделать все, что угодно. И я сделаю! Это единственный шанс… И я его никому не подарю! Борис обойдется без поездки в Москву. А его мамаша перестанет забивать людям мозги своими сказками! Если они не замолчат немедленно, вообще не имеет смысла что-то делать. Но Саша! Если он не будет мне помогать, то все напрасно… Ничего! Сперва я все это сделаю, потом сообщу ему, и тогда посмотрим, как он откажется!»

Она немного прошла по бульвару, потом подняла голову и посмотрела на знакомые окна. Без перемен! Все те же два освещенных окна, и никого возле них…. Но все равно она была уверена в успехе. Даже если ошибется квартирой, не беда. Да и табличка на двери должна быть. Смущало ее другое — откроет ли ей старуха? Если будет одна, может испугаться и не открыть. И вариант, что откроет горничная, совсем ее не устраивал. Она решила завтра с утра немного подежурить возле этого дома. У Жермен будет выходной, она должна уйти. Рано она уйдет или поздно? Хорошо бы пораньше…

— Мари!

Этот голос пригвоздил ее к земле. Она чуть не присела, чтобы сделаться меньше и незаметней, потому что сразу поняла, что произошло. Потом она медленно повернулась и увидела Анна. Слава богу, он был один!

— Что это значит? — злобно спросила она. При этом Олеся как-то забыла, что обещала встретиться с ним этим вечером.

— Что? Ничего… — ответил он, обнимая ее и целуя в обе щеки. Его непосредственность лишала ее силы воли, она просто не могла оттолкнуть такого душку-парня. Он вел себя так, словно знал ее уже сто лет. — Я так рад, что тебя встретил!

— Слушай, ты что, живешь на этом бульваре? — сощурила она свои холодные глаза. Ей часто говорили, что глаза ее могут заморозить живую рыбу, но этот тип не смущался, он просто не смотрел в них. Бежал рядом по бульвару, ухватив ее за рукав, и быстро болтал на своем ужасном английском:

— Катрин уже ждет… Мы сделаем шикарные снимки… Ты молодец, что согласилась! Идем!

— Куда?!

— В метро, — невинно ответил он. — Да что ты, мы же договорились!

— Ты за мной следил?! — Олеся остановилась, вырвала у него руку, губы у нее задрожали от злости. — Ты следил?! Что это значит?!

— Да не следил, просто встретил, случайно… — уверял он, причем явно врал.

Олеся прикусила губу, чтобы унять дрожь, и медленно пошла рядом с ним. «Зачем я так нервничаю? — спросила она себя. — Может быть, он правда случайно… Нет, не может быть! Париж все-таки не деревня, тут не встретишься случайно! А если он следил, тогда прекрасно видел все мои маневры перед домом… Черт! Что теперь делать?! Не идти с ним? Не стоит… Он еще ничего, но его девица… А если я не пойду, тогда он подавно решит, что я подозрительна…» Она решила, что до метро еще успеет от него отделаться, но тут же обнаружила, что он ловит такси.

— Ты что делаешь?

— Мы можем опоздать! — нервно говорил он, подбегая к остановившейся машине. — Она ждет! Садись же!

И втолкнул ее в машину. Олеся чуть не застонала от бешенства. Отказаться она не успела — они уже ехали куда-то, она сразу потеряла ориентацию.

— Катрин ждет на улице Дюдевилль, — объяснил он. — Там моя квартира. Это неподалеку от бульвара Де-ла-Шапель. Не бойся, обратно мы тебя тоже отвезем на такси. Где ты живешь?

«Так я тебе и сказала! — подумала она. — Подонок, что он себе позволяет!»

— Так где ты живешь? — настаивал он, одновременно гладя ее колено и закуривая «Голуаз». — Хочешь? — Он сунул ей сигарету, она машинально взяла, прикурила… Задохнулась от крепкого дыма, сердито ткнула ему сигарету в лицо:

— Я такого не курю!

Шофер слегка повернул голову и сказал что-то Анну, тот ответил, они рассмеялись. Заговор мужчин. Олесю тошнило от дыма, от этих рож, от вечернего Парижа, который все же был прекрасен… Но она не видела в этом городе ничего родного, ничего милого, он был так красив и далек, как если бы располагался на Луне… Сейчас ей подумалось, что она отдала бы свой контракт, деньги, весь Париж за одну возможность оказаться в беленькой студии, в московской квартире, рядом с ним…

— У меня мало времени, — предупредила она. — Вы ничего не успеете сделать.

— Снимков пять! — небрежно ответил он. Одну сигарету он курил, другую держал в руке. — Подумаешь! Катрин профи, она все сумеет наладить… Не боишься сниматься? Многие боятся в первый раз. Я подобрал на улице классную девчонку, но она оказалась шлюхой, к тому же была простужена… И боялась камеры. Ты совсем другого сорта, верно?

— Того же самого, — ответила она, глядя в окно. — Все мы на один лад.

— Врешь! — расхохотался он, причем его рука еще крепче сжала ее худенькое колено. — В тебе есть настоящий шик, как тебя до сих пор не заметили… Ничего, я буду первым!

Она злорадно улыбнулась, глядя в окно. Вспомнила, что по контракту не имеет права работать с другими фирмами. Подумала об ответственности, но тут же отмела эту мысль — Катрин и ее парень никак не могли считаться фирмой.

— Ты рада? — неожиданно спросил он.

— Чему? И убери свою руку.

— Ты обиделась? Я по-дружески…

— Не люблю таких друзей. Убери руку, — спокойно сказала она. — Думаю, Катрин не понравилась бы такая дружба.

— Ты сумасшедшая, — обиженно ответил он, но руку убрал. — Все польки такие?

— Все. — Она смотрела в окно, ей хотелось плакать. Она сама не знала почему, но слезы подступали все ближе, как будто она на самом деле обиделась на этого дурака. Коленка, которую он лапал, была ни при чем. Она давно приучилась выносить чужие прикосновения к своему телу. «Тело — не моя собственность, — говорила она себе. — Я его продаю, пусть не на панели, пусть на фотографиях, но все равно оно не совсем мое… Значит, нужно забыть о таких обидах. Так почему я разозлилась?» И она поняла почему. Потому что у нее в жизни никогда не будет этого города, этого парня, который начал что-то насвистывать и болтать с шофером, не будет стопки книг, которую он все еще прижимал одной рукой, не будет отца, отказавшего в деньгах, не будет Терри Мюглера, который похвалил его эскизы… Не будет того будущего, которое достанется ему, и его девушке, и всем девушкам, которых он будет целовать, всем парижанкам, всем людям на земле… Но только не ей! Потому что с каких-то пор она ощущала исключительность своей судьбы. Она сделала шаг вперед, вышла из этих счастливых рядов. Ее не ожидает счастье, ее ожидает собственная судьба, возможно, опасность или смерть… Когда это случилось? На первом конкурсе в Москве? На втором? Когда Саша впервые обнял ее? Когда она впервые заревела от собственной бедности и бессилия? Когда растаяла в его руках? Когда Борис рассказал ей…

— Что с тобой? — спросил Анн, придвигаясь ближе. — Ты что, правда рассердилась? Да ладно тебе… Это ничего не значит. Катрин наплевать… Она вообще не ревнует. Она умная девка, продвинутая, почти феминистка… А ты не феминистка?

— Не знаю такого слова, — огрызнулась Олеся, не отрывая глаз от окна.

— Брось! Все его знают! — легкомысленно воскликнул он, поднимая плечо и быстро почесывая об него левую щеку. — А как насчет мужчин? Они тебе нравятся?

— Конечно. — Тут она наконец улыбнулась. — Ты меня за лесбиянку принял?

— Вовсе нет, просто интересно… Катрин считает, что все мужики — грязные скоты. Но при этом меня любит. Совсем немножко! — Он сблизил два пальца, показывая, как мало Катрин его любит.

— Ты мог бы найти девчонку покрасивей, — ответила она с долей яда в голосе. — Которая бы любила тебя побольше.

— Да ты же не согласишься?

— Нет, конечно.

— А ты замужем? В Восточной Европе рано женятся.

— Нет у меня никого. — Она отвернулась. — И вообще — какое тебе дело? Я вовсе не собираюсь отвечать на такие вопросы. Сделаешь свои пять снимков, и гуд-бай! Я устала. Мне завтра на работу.

— Ты просто будешь изображать куклу Барби и хлопать ресницами! — воскликнул он. — Никакого труда!

— Ты так себе представляешь работу модели? — вскинулась она. — Да что ты знаешь об этом?

— А ты?

Ответить было нечего, она и так уже испугалась, что сказала слишком много. Поэтому она замкнулась и молчала до самого конца поездки.

Квартира была старая, грязная, заваленная старым барахлом и книгами… Она вся состояла из двух огромных комнат, ванной и маленькой кухни, откуда пахло свежесваренным кофе. Олеся сперва осмотрелась в ней, потом уселась на диван, сбросила туфли и поджала под себя усталые ноги. Катрин хлопотала в другом конце комнаты, устанавливая освещение, то и дело пробовала его, оставалась недовольна и снова возилась с проводами и лампами. Анн принес Олесе чашку кофе, уселся рядом, закурил и тихо спросил:

— У тебя, надеюсь, нет комплексов?

— Чего нет?

— Раздеваться не боишься?

— Нет, — равнодушно ответила она. — А что, ты хочешь, чтобы я была голой?

— Нет, но мои модели…

— Слушай. — Она вдруг оживилась. — А кто тебе их шьет?

— Я сам, — гордо сказал он. — Мне никто не помогает, я все делаю сам!

— С ума сойти… Я теперь понимаю, почему твой папаша закрыл тебе счет… Ему это не нравилось?

— А кому понравится мальчик с иголкой в руке? — комично ухмыльнулся он. — Он считает, что от портного один шаг до гомика. Болван!

— Старый дурак, не понимает, сколько Анн может заработать на своих идеях! — громко откликнулась Катрин из другого конца комнаты. — Он добьется того, что Анн вообще перестанет туда ходить… Пока ему приходится, потому что он не умеет стирать.

— Что не умеет? — не расслышала Олеся.

— Мамаша отдает мои грязные вещи в стирку, — пояснил Анн. — Тайком от отца. Он хотел, чтобы мне совсем никто не помогал.

— А почему Катрин тебе не постирает? — тихонько спросила Олеся.

— Она же работает, — так же тихо ответил он. — Знаешь, тебе пора примерить платье. Я его сшил на ту самую девчонку, которая не могла работать, а фигуры у вас одинаковые.

— После шлюхи не надену! — рассердилась она. — Ты с ума сошел?!

— СПИД таким путем не передается, — снова прокричала Катрин. — А сифилис и прочие дела давно выветрились, если вообще там были. Она была больна ангиной.

— Все равно…

— Да брось ты! — Анн сорвался с места, исчез в соседней комнате, потом позвал туда Олесю. Та пошла только из любопытства. И охнула, когда увидела то, что гордо держал в руках Анн.

— Да ты что?! — сказала она, когда смогла заговорить. — Это, по-твоему, платье?!

Платье состояло из нескольких металлических планок, огромной бархатной розы и клочков алого целлофана. Все вместе производило эффект охапки мусора. Но он настойчиво повторил:

— Ты сперва примерь! Оно здорово подчеркивает фигуру! Такого ты еще не видела, верно?!

— Видела и не такое, — отрезала Олеся. — Но я в эту штуку не полезу!

Однако любопытство оказалось сильнее. Анн умолял ее хотя бы попробовать, и она разделась — совсем не смущаясь его взгляда. Когда она осталась только в трусиках и колготках, он нерешительно попросил:

— И это тоже сними.

— Что, все снять?!

— Все. Да ты не бойся, я тебя не трахну, это же только работа!

Олеся улыбнулась — ей уже становилось весело. Безумно интересно дурить этих двоих, изображая кого угодно, только не профессиональную модель! И сняла все остальное.

— Юнисекс! — завопил Анн, рассматривая ее тонкое тело. — Это же натуральный юнисекс!

— Что такое? — прибежала Катрин, увидела Олесю и замерла на месте. Протянула удивленно: — Действительно, юнисекс… Ты просто сокровище! Это изумительно! Никакого пола! Антиженщина!

— Что такое юнисекс? — сердито спросила Олеся, беря в руки модель Анна и с опаской ее рассматривая. — Болезнь такая? Вроде дистрофии?

— Дурочка, это объединенный пол! Мода для всех! Новая волна! Тенденция года! — захлебывался Анн. — Надевай, надевай!

Они вдвоем с Катрин помогли Олесе одеться. Когда Анн распределил планки по своему разумению, расправил целлофановые клочья вдоль ее бедер, немножко отогнул в сторону розу — она приходилась как раз над лобком, — Олеся немного разобралась, что к чему. До пояса она была почти голая — две планки пересекали грудь, две сходились на спине. Они совсем не гнулись, она чувствовала себя как в доспехах, правда, планки были тонкие и узкие. Металл холодил ее острые сосцы, но вскоре нагрелся от ее тела. Юбка из целлофана начиналась ниже пупка, оставляла открытой верхнюю часть ляжек, но пышно струилась по ягодицам. А роза выполняла функцию трусиков — правда, весьма условную функцию, потому что при любом движении немного отгибалась в сторону.

— Ты, наверное, сумасшедший… — пробормотала она, оглядывая себя в зеркале. — Ты думаешь, что прославишься с такими идеями?

— Твое дело стоять, как скажут! — рассердился он. Катрин цыкнула на него:

— Спокойно! Мы еще не начали снимать! Мари, пойдем, я покажу тебе, где надо встать.

— А туфли? — спросила Олеся, проходя на освещенное пространство.

— Ты будешь босая, — угрюмо сказал Анн. — Райской птице туфли не полагаются.

— Ах, так я райская птица! — усмехнулась Олеся. — Мне надо чирикать?

— Не обязательно, — ответила Катрин, наводя на нее объектив. — Что ж… ничего. А попробуй подвигаться!

Олеся послушно подвигалась, поменяла позу, слегка подняла подбородок… Теперь она стояла в профиль к объективу, прикрыв глаза, чуть приоткрыв рот, забыв о камере, о зрителях, о своем обнаженном теле… Внезапно на нее подул легкий ветерок, целлофан зашуршал, отлетел назад, волосы надулись парусом… Она изумленно открыла глаза, услышала щелчок — первый снимок был сделан. Анн стоял за кругом света, направив на нее огромный вентилятор.

— Еще, еще! — лихорадочно закричала Катрин. — Забудь обо мне!

«Все вы так говорите… — подумала Олеся. — Я-то забуду вас, и вы забудете меня, как только я буду вам не нужна… Хорошо, наплевать…» Она подняла голые руки, заломила их в жесте отчаяния, откинула голову назад, поднялась на цыпочки… Еще щелчок. Странно, но сейчас она чувствовала вдохновение, все движения давались легко, доставляли удовольствие… Ей казалось, что она движется во сне, позирует в последний раз, позирует для снимков, которые никто никогда не увидит… Где-то в Париже останется ее лицо, оно будет лежать среди пыльных потрепанных книг по искусству, в захламленной квартире, под диваном, на котором будет спать Анн со своими девушками… Будущего не будет. «Тем лучше, — сказала она себе. — Пусть не будет никакого будущего. Контракт расторгнут. Я никогда не буду сниматься, я вернусь в Москву… Моя карьера кончилась. Зачем мне карьера, когда у меня будут деньги. И он, он!»

— Гениально… — услышала она голос Катрин. — Ты не устала? Может, сделаем перерыв?

— Снимай… — ответила Олеся. — Наплевать, снимай! Я не хочу останавливаться.

— У меня руки дрожат… — с нервным смешком ответила та. — Слушай, ты уверена, что никогда раньше не позировала?

Олеся не ответила, повернулась к ней лицом и снова услышала щелчок. Странный сон: шуршание алой юбки, холодная комната, крысы в подворотне, два окна на четвертом этаже, глаза Катрин, глаза Бориса, глаза, которые смотрят, глаза, которые закрываются… Она вдруг покачнулась, схватилась за голову обеими руками. Вентилятор умолк.

— Что с тобой? — Анн подбежал, схватил ее за плечи. — Тебе плохо?

— Голова… — прошептала она. — Подожди, я сейчас…

— Тебе лучше сесть. — Катрин тоже подскочила, помогла ей дойти до дивана. — Часто это с тобой?

— Первый раз… Ничего, пройдет… Мне вдруг стало страшно…

— Страшно? — Те двое переглянулись, и она поняла, что пора уходить. Она все равно не смогла бы им рассказать, чего испугалась в этот миг, о чем думала, кем была на самом деле. А позировать и думать об этом она не могла. «Я сумасшедшая, — выругала она себя. — Мне надо быть у того дома, а я тут занимаюсь чепухой. Захотелось немного пожить… Да что это я в самом деле?! Я и буду жить, буду, только надо пережить завтрашний день! Это все крысы…» Мысли путались, голова немного кружилась, она очень устала.

— Вы меня простите, но я больше не могу работать, — сказала она, пытаясь улыбнуться. — Я поеду. Увидимся как-нибудь.

— Я сделала всего три снимка…

— Катрин, человеку плохо! — возмущенно ответил ей Анн. — Не приставай к ней! Мари, ты не обманешь нас? Ты удивительно позировала, просто удивительно… Я сразу, как тебя увидел, понял, что у тебя дар. Ты вернешься? Ты мне позвонишь?

— Конечно я вернусь, — ответила Олеся, вставая и проходя в ту комнату, где оставила одежду. — Я тебе позвоню.

— Я тебя довезу до дома, — говорил он, помогая ей одеться. — Тебе все еще плохо?

— Нет, мне уже хорошо. Спасибо, сама доеду. — И уже на пороге, оборачиваясь, махнула им рукой и сказала: — Привет Терри Мюглеру! — Они ничего ей не ответили, по их лицам она поняла, что оба они еще не пришли в себя. Все приключение заняло меньше часа.

— Улица Ванв, — сказала она таксисту. — Отвезите меня на улицу Ванв. 

Глава 14 

— Что же вы собираетесь делать? — спросила его белокурая женщина. От нее пахло вином, взгляд был затуманенный. Саша пожал плечами.

— А что будете делать вы? — ответил он. — До сих пор не понимаю, что тут происходит.

— Мы в осаде, — усмехнулась она и снова прихлебнула из своей рюмки. — Выпить хотите?

Он отказался, и она с сожалением протянула:

— А напрасно… Больше ничего предложить не могу. Есть нечего. Хотите отсюда уйти?

Нет, уйти он не хотел, но и оставаться тут не было желания. Он был растерян, испуган, ошеломлен, он никак не ожидал такого поворота. Он пришел к этой женщине, чтобы взять инициативу в свои руки, припугнуть ее уголовной ответственностью за соучастие в убийстве, и никак не ожидал, что она вместо этого напугает его самого.

— Нет, сперва я хотел бы понять…

— Сначала представьтесь! — потребовала женщина. — А то все гости рано или поздно начинают мне хамить. Будьте вежливы хоть сначала.

— Я… Вам не нужно мое имя, — ответил он.

— Это очень плохо… — Она допила вино, поставила рюмку на стол и облизала губы. — Значит, вы хуже всех. Один из них хотя бы представился.

— О ком вы?

— Об этих… Моих тюремщиках.

— А кто они такие?

— Я вам не сказала? Кредиторы. Олег должен им чертову кучу денег, а сам где-то прячется. И вот они уже несколько дней держат меня взаперти, а теперь еще отрезали телефон и отрубили свет. Так что вам ничего не остается делать, как выключить воду. Только как вы это сделаете? — Она пьяно сощурилась, глядя на него. — А сколько он вам должен? Скажите, не бойтесь, я не упаду в обморок. Я все это уже слышала.

— Он ничего мне не должен, — вежливо ответил Саша. — Я по другому вопросу.

— Серьезно? Вы не кредитор?

— О нет!

— Тогда плохи ваши дела… — фыркнула от пьяного смеха женщина. — Меня, кстати, Аней звать. А вас? Фамилия мне не нужна.

— Александр, — против воли представился он.

— Значит, Саша. Скажите, Саша, вы его друг? Настоящий друг?

— Как вам сказать…

— Значит, враг? У него оказалось слишком много врагов, даже удивительно, что речь идет об Олеге. Никогда бы не подумала, что он способен вызвать ненависть у стольких людей… — качала она растрепанной головой. И неожиданно переменила тему: — Я страшная, Саша? Скажите честно!

— Ну что вы… Просто видно, что вам пришлось многое пережить… — уклончиво ответил он, хотя охотно сказал бы ей: «Да, вы страшная». Но такого женщинам не говорят, такое он позволял себе только с моделями. И те не обижались.

— Значит, стану еще страшнее… — словно про себя, заметила она. — Когда он вернется, сразу разведемся. У него слишком много проблем.

— А вы уверены, что он вернется? — спросил Саша. — Вам никто ничего…

Ее реакция была поразительной: пьяные глаза цепко впились в его лицо, руки напряглись, она сжала их в кулаки и придвинулась к нему:

— Что вам известно? Что вы знаете о нем?! Скажите, я вас умоляю!

— Я… Впрочем, ничего… — Он растерянно прикусил губу. — Я только хотел узнать, не происходило ли с ним в последнее время что-нибудь необычное?.. Может, вы замечали?

— О чем вы?! Не понимаю! — отчаянно возразила она. — Только не лгите, вы что-то знаете! Он умер, да?! Он нас бросил?!

— Он никогда не вернется, — глухо ответил он. — Не заставляйте меня говорить еще что-то.

Она замолчала, глядя на него остановившимися глазами. Потом потянулась к столу, нашарила пачку сигарет… Вытряхнула оттуда последнюю, закурила. Почему-то криво усмехнулась.

— Чему вы смеетесь? — спросил Саша. — Завидное у вас чувство юмора… Мне вот не смешно.

— Ничего, ничего… — пробормотала она. — Смеюсь, что последняя сигарета… Я немного пьяна, вы заметили? А что это значит — он не вернется? Вы кто?

— Я свидетель?

— Чего свидетель! — раздраженно протянула она. — Вы из милиции?

— Нет. Никакого отношения к милиции не имею, просто кровно заинтересован в его судьбе. Олег погиб.

— Когда?

— Утром четвертого сентября.

— Катастрофа? — медленно отчеканила она, поднимая глаза. — Я это всегда знала. Если бы он был жив, он бы не бросил нас так…

— Да, он разбился. Я ехал следом.

— Где это случилось?!

— Я не скажу. Если вам до сих пор не сообщила милиция, значит, его не нашли… И мне невыгодно, чтобы его нашли.

— Чудовище! — вдруг завизжала она, бросаясь к нему и крепко хватая за руку. — Мерзавец! Он лежит там четыре дня, а вы молчите! А если он жив?! Если он был жив, если он умер, потому что вы не оказали помощи?!

— Уверяю вас, он мертв, — ответил он, пытаясь отцепиться от разъяренной женщины. — Никаких сомнений нет, слишком это страшно выглядело…

— Но что это было?! Почему это случилось?!

— Видимо, он потерял контроль над управлением. Так иногда бывает…

— А вы… Вы даже не позвали никого на помощь?!

— Нет, я проехал мимо, — твердо ответил он. — И прекратите кричать, это ни к чему не приведет. Вы ему не поможете.

Анна вскочила, прошлась по комнате, споткнулась о кресло, тихо заплакала, потирая ушибленное колено. Он наблюдал за нею с тревогой — неизвестно, что может выкинуть эта дамочка… Может быть, он сделал большую ошибку, что так сразу сообщил ей о смерти мужа, но… Иначе было бы слишком трудно объяснить, почему он здесь.

— Сядьте, — попросил он ее. — Сядьте, мне нужно с вами поговорить.

— О чем? Ах нет… — Она вытерла слезы обеими руками, как маленькая девочка, и прошептала: — Что же мне теперь делать?!

— Я вас научу, только сядьте!

Она послушно села на диван, забилась в угол, прикрыла колени полами халата… Жалкий трясущийся комок, заплаканное лицо, помертвевший взгляд… Ему стало ее жалко, но жалости нельзя было поддаваться, иначе следовало сразу уйти отсюда.

— Послушайте… — начал он. — Он погиб, очень жаль, что так вышло, но я в этом не виноват. Вы, надеюсь, мне верите?

— Какая разница…

— Большая! Я ведь пришел не только затем, чтобы рассказать вам об этом. Есть дело более важное.

— Более важное?! — потрясенно прошептала она. — Не понимаю. Да! А как вы нашли меня?! Вы его до этого не знали? Или все-таки вы были знакомы?

— Лично мы знакомы не были, но я кое-что о нем знал, — уклончиво ответил Саша. — Сперва скажите, у него в последнее время не появлялось неожиданно большой суммы денег?

— Денег?! Вы лучше посмотрите на кредиторов! Вот они, под окнами!

— Но он ведь мог скрывать от них деньги… И от вас тоже мог скрывать. Вы не в курсе его финансовых дел?

— Я ничего не знала, абсолютно ничего… И я не могу вас слушать, мне плохо… Что-то сердце…

— Тогда вам лучше лечь. Лягте, расслабьтесь. В доме есть валидол или корвалол?

— Ничего нет… — Она едва двигала посеревшими губами. — Не надо ничего. Мне больше ничего не нужно. Только вот… — Она поманила его пальцем, понизила голос: — Вы не могли бы сообщить этим… Которые меня стерегут, что он умер? Тогда они меня оставят в покое.

— При чем тут я?

— Больше никто ничего о нем не знает. Вы не понимаете, в каком я положении. Они не дают мне высунуть носа из квартиры. Я должна работать, Алисе надо в школу…

Он не расслышал, переспросил:

— Олесе? Кто это?

— Алиса — это моя дочь… — вздохнула Анна. — Вроде сердце отпустило. Но как скверно, боже мой, как скверно… Пещерный век. И так темно. Я вас очень прошу, выйдите и скажите всем, что он погиб! Засвидетельствуйте, скажите, где это случилось, пусть милиция… Ах, я не знаю! Но сделайте хоть что-нибудь! Вы же мужчина!

— Ну и что? — пожал он плечами. — Мне, знаете, совсем неохота ввязываться в ваши дела.

— Неохота… Но зачем же вы сюда пришли?

— Ваш муж убил человека, — сказал он, в упор глядя на нее. — Вы это знали?

— Что?! Вы с ума сошли?!

— Это вы с ума сошли! — злобно ответил он. — Строите из себя такую дурочку! Вы же были дома, когда он это сделал! Может быть, вместе убили?! Кто сейчас находится в квартире, кроме вас?

— Дочь. Но…

— Не морочьте мне голову! Утром третьего сентября ваш муж вытащил из этой квартиры труп в мешке!

— Врете! — простонала она. — Боже мой, что вы болтаете! Олег убил?! Ни за что не поверю! Кто вы такой?! Вы что, шантажировать меня решили?!

— А тут вы почти правы, — ледяным тоном ответил он.

Теперь он уже собрался с духом, эта женщина казалась ему идеальным объектом для подобного выяснения отношений. Разбитая, полупьяная, испуганная… Стоит только посильнее нажать…

— Послушайте! — начал он. — Я предлагаю вам сделку. Только не кричите, что это подло, непорядочно, кощунственно! Я этих слов не люблю! Олег погиб, но, в конце концов, это для него лучший выход.

— Лучший выход… — прошептала она, в ужасе глядя на него.

— Вот именно! — жестко подчеркнул он. — Иначе убийство все равно всплыло бы наружу, и его бы приговорили. Кто знает? Пожизненное заключение, а может быть… Вы до сих пор уверены, что я вас обманываю? Тогда скажите, кого он мог убить утром третьего сентября? Кто был в вашей квартире? А ведь он там был, этот человек, когда все были дома! Вы, ваша дочь, ваш муж…

— Это ложь! Никого не было! Только мы трое!

— Вы так уверены в этом? А может быть, лжете мне? Значит, вы его сообщница?

— Что вы говорите… — отчаянно прошептала она. — Это было самое обычное утро! Он отвез Алису в школу, я ушла на работу.

— Повторяю, вы или ничего не заметили, или врете мне! — перебил он ее. — То, что вы не заметили убийства — невероятно. Значит, остается худший вариант. А вы не подумали о своей дочери? Куда ее денут, когда вы сядете за соучастие в предумышленном убийстве? А вы сядете!

— Это какой-то кошмар… Вся жизнь превратилась в кошмар! — истерично прокричала она. — Моя дочь тут ни при чем! Я требую, чтобы вы не упоминали о ней в таком тоне! Вы негодяй! И все врете! Никого у нас не было! По крайней мере, в то утро…

Тут она вдруг осеклась, посмотрела куда-то в пустоту и быстро-быстро стала кусать нижнюю губу. Глаза у нее стали совершенно безумными. Саша смотрел на нее и спрашивал себя, действительно ли она ничего не знает или лжет? Если лжет, то слишком хорошо разыгрывает потрясение от такой новости… Если ничего не знает… Тогда ему повезло. Традиционно порядочный человек испытывает дикий страх перед возможностью приобщиться к убийству. Он сделает все, чтобы отмазаться, выйти сухим из воды. Только надо, чтобы она поверила!

Анна вдруг пристально взглянула на него, тихо спросила:

— Каков был из себя тот мужчина?

— Кто?

— Ну, убитый?

— Я вам не говорил, что это мужчина, — вцепился он в ее слова. — Значит, все-таки был кто-то? Вы поняли, о ком я говорю?

— Может быть… Больше некому быть. Но это невероятно! Этот человек был у нас не третьего сентября, а накануне вечером! И он ушел! И он был жив!

Он ощутил разочарование, но сделал еще одну попытку:

— Вы сами видели, как он ушел?

— Нет. Я смотрела телевизор… Этот вопрос мне уже задавали! — вдруг простонала она, хватаясь за голову. — Неужели она тоже узнала?!

— Кто?! Кто — она?!

Анна промолчала, а Саше вдруг стало нехорошо. «Дурак! — выругал он себя. — Ты даже не подумал, сколько интересов могло сойтись в этой квартире… Вот появляется какая-то особа женского пола, которая что-то знала… Но в конце концов, это не важно. Важно ее уговорить!» И он почти ласково сказал:

— Я могу вам помочь. Никто не узнает, что этот человек погиб.

— Что? — безумным голосом откликнулась она. — Какое мне дело!

— Большое, вспомните, что вы мать!

— Замолчите! Это вас не касается!

— Это как раз меня касается. Девочка тоже ничего не видела?

— Не впутывайте ребенка! Говорите со мной, если хотите, а нет — убирайтесь! Вы точно не из милиции?

— Нет, я посторонний человек.

— Врете! — жестко ответила она, глядя на него покрасневшими глазами. — Если вы посторонний, то зачем вы меня пугаете? Я ничего не видела, Алиса тоже. Оставьте нас в покое!

— Я оставлю вас, только сперва я должен кое в чем убедиться, — спокойно заметил он. — Несмотря на все ваши крики, я вижу в вас женщину разумную. Я понимаю, вы сейчас расстроены, понесли большую потерю… Но в ваших же интересах помочь мне! И тогда у вашей дочери не будет отца-убийцы и матери-сообщницы!

— Я не сообщница!

— Попробуйте это доказать! — жестко ответил он. — Я один знаю, где он спрятал труп, и может быть… Даже наверняка один знаю, где теперь сам Олег. Там такой рельеф местности, что его никогда не найдут, разве что случайно! Вы сможете сколько угодно рассказывать милиции о вашей невиновности, но вас никто не станет слушать!

— Ужасно… Вы говорите ужасные вещи, вы какой-то выродок!

— Не ругайтесь, — предупредил он ее. — Я человек терпеливый, но все же держите себя в руках. С деньгами у него было плохо?

— Да. Не было у него денег. Одни долги.

— Давно это началось?

— Откуда я знаю… Давно. Да, еще до нашей свадьбы. Теперь я все понимаю. Но вас это не касается. При чем тут деньги? Денег у меня нет.

— У меня тоже, — усмехнулся он. — А ремонт в квартире вы не делали?

— Ремонт? Сделали косметический ремонт в комнате Алисы. А что?

— Что?! — У него сильно заколотилось сердце. — Ремонт делали? А… паркет?

— Что — паркет?

— Я вас спрашиваю, вы циклевали паркет?

— Какая глупость! — воскликнула она. — Вы что, с ума сошли? Какая вам разница?

— Послушайте! — яростно процедил он. — Отвечайте на вопросы! Вы трогали пол?

— Я — нет.

— Смеяться будете потом. — Он заметил на ее губах слабую улыбку. — Вы, я вижу, не так просты, как хотите казаться! Мне нужен точный ответ! Что вы сделали с полом?

— Ничего. Он был в хорошем состоянии.

— Ладно. Я должен его осмотреть.

— Пол? Нет, вы сумасшедший… Зачем это вам?

— Какое вам дело! Вот что, вы мне сейчас покажете ту комнату. Я ее осмотрю. Вас абсолютно не касается, зачем мне это нужно. Через полчаса меня здесь не будет. Никто ничего не узнает. Труп не найдут.

— Олега?

— Нет, другой. Труп вашего мужа рано или поздно отыщут. А что касается другого… Что ж, я могу вам помочь. У вас есть небольшая отсрочка, пока его искать не будут. Во всяком случае, никто, кроме вашего мужа и еще одного человека, не может войти туда, где он спрятан. А вашего мужа рано или поздно найдет ГАИ. Но это уже вас не коснется.

— Знаете, — протянула она. — Мне уже все равно, нормальный вы или псих, только помогите мне избавиться от этих типов за дверью! Я не могу так жить! Если вы сможете выйти отсюда, дайте знать моему мужу… Я вам оставлю телефон. Пусть он приезжает с милицией.

— Ваш муж? — растерялся он. — Да это вы с ума сошли!

— Мой первый муж, — пояснила она. — Нет, не могу на вас смотреть! Вы мне отвратительны! Идите туда, смотрите и убирайтесь!

— Вы непоследовательны, впрочем, как все женщины, — заметил он, поднимаясь и проходя за ней в коридор. — Сперва просите меня спасти вас, а потом осыпаете оскорблениями… Но я вам помогу.

Они прошли несколько шагов по коридору, и Анна распахнула дверь с витражом. Свеча озарила жар-птицу, выложенную кусочками цветного стекла.

— Алиса! — сказала она. — Не пугайся. Этот человек хочет осмотреть твою комнату. Выйди на минутку.

— Мам… Почему ты его впустила… — Девочка резко вскочила с постели, где до этого сидела в обнимку с огромным плюшевым слоном. — Это кто?

— Невежливо так говорить в присутствии незнакомого человека. — У Анны снова прорезался воспитательный тон. — Давай выйдем и оставим его здесь на пять минут.

— На полчаса, — перебил ее Саша. — И уйдите в ту комнату, где мы сейчас сидели.

— Мама, почему он распоряжается?!

— Алиса, давай выходи… — Анна поманила ее рукой. — Все будет хорошо. Он ничего нам не сделает. Он просто хочет осмотреть комнату.

— Не позволяй ему!

— Девочка, — заметил Саша, — ты плохо воспитана. Когда говорят взрослые, дети молчат.

— Вы… — задохнулась Алиса, губы у нее затряслись. — Вы… Мама, почему ты его слушаешь! Он пришел нас убить!

— У тебя разыгралась фантазия! — беспомощно сказала мать. — С тобой все труднее справляться. Этот человек пришел совсем не за этим. Давай выйдем!

Девочка почти выбежала из комнаты, прижимая к груди слона, который был почти с нее ростом. Слон застрял в дверях, она дернула его, Анна отшатнулась… Потом развела руками, глядя на Сашу:

— Вот в таком сумасшедшем доме я живу. Да, хочу сразу предупредить. Если Алиса была в чем-то права и вы решили что-то с нами сделать… Мне ведь достаточно высунуться в окно и заорать. Мой охранник сидит внизу в машине и тут же прибежит меня спасать. И на площадке стоит человек. Так что ведите себя достойно.

— Можете не сомневаться, я не нарушу слова, — ответил он, но мыслями уже был далеко. Женщина закрыла за собой дверь, он взял со стола свечу в смешном игрушечном подсвечнике, прошел в правый угол комнаты, возле окна, поставил свечу на пол, встал на колени. Достал из внутреннего кармана пиджака тонкий, но прочный нож, которым запасся заранее, отсчитал от угла третью планку паркета, потом еще две планки вбок… И вогнал острие ножа в щель.

Планка подалась легко. Она вышла из пазов, с легким треском сухого старого дерева. Но отверстие было все еще слишком узким, он взялся за другую планку. Под полом ему послышался быстрый шорох. Он замер, выдернул нож. Мелькнула мысль, что он что-то испортил, обваливается тайник… Шорох повторился, теперь уже под плинтусом. Он поморщился — крыса! Под полом быстро бегала крыса, видимо, встревоженная таким вмешательством в ее жизнь. Он смертельно боялся крыс, ему стало страшно. Сунуть руку туда, в узкую дыру, куда никто не заглядывал вот уже почти восемьдесят лет… А если крыса его укусит? Он подождал еще минуту, прислушиваясь, но все было тихо. Видимо, крыса ушла от греха подальше, хотя он многое слышал о наглости и хитрости этого зверья. Посмотрел на часы, увидел, что в окошечке, где указывалась дата, уже появилась цифра «десять». Начинался новый день. Он вспомнил об Олесе почти с нежностью. Пообещал ей, что все будет хорошо. Подумал, что, наверное, все-таки любит ее, пусть немножко… Большего и нельзя требовать от человека его возраста и его судьбы. Подумал еще, что должен быть благодарен. Даже если она переспала с тем эмигрантом, который рассказал ей про эту квартиру. Во всяком случае, она сделала это для него. Наплевать ему на крысу, она струсила, убежала. Он скинул пиджак, засучил рукав рубашки и почти сунул руку в отверстие…

Утром десятого сентября Феликс и Лиза сидели рядышком возле вольера для птиц в зоопарке и отчаянно ругались. Она при этом ела мороженое, он прихлебывал из банки пиво. Ругались они не в полный голос, зато со страстью, со знанием дела. Лоб у Феликса был залеплен пластырем — след от браслета. Глаза Лизы сияли от праведного гнева. С полным ртом она говорила:

— Если бы ты не был таким дураком, мы бы давно туда попали! Почему ты струсил?!

— Я не трусил, просто за квартирой следят, — огрызался он. — Попробовала бы сама! Не нужны мне твои ключи, вот, забери их!

Но она не взяла ключи, которые совал ей Феликс. Отвернулась от него, посмотрела на фазанов, которые маршировали внутри вольера, и только заметила:

— Не понимаю, почему я до сих пор с тобой вожусь! Не иначе сдурела.

Он обиженно выпятил губы, присосался к своей банке и ничего не сказал. Лиза помолчала, попросила сигарету и задумчиво раскурила ее.

— А знаешь, — нарушила она молчание, — тут что-то не так. Я понимаю, он убил, но тогда почему следят за квартирой?

— Ждут сообщников.

— Ты болван! Каких сообщников?! Анна ни о чем не знает. А она где?

— Откуда мне знать… По-моему, там вообще никто не живет, все окна темные. И на площадке здоровый амбал. Я прошел мимо него, на пятый этаж, спустился на лифте. Он явно меня заметил.

— Ты всегда умудряешься засветиться! А вот почему Анны там нет? Ее не могли арестовать, она чиста как дитя… Наверное, вернулась к первому мужу или вообще уехала в Германию.

— За четыре дня уехала?

— Ну, просто уехала оттуда, — поправилась она. — Спряталась. Я бы тоже спряталась.

— Ты?! — насмешливо воскликнул Феликс. — Я что-то сомневаюсь…

— Почему? Если бы я имела дело с убийством, я бы… — начала она и осеклась. Быстро отвернулась, стала смотреть на фазанов, куда угодно, только не на него.

Прошло уже три дня, как он признался ей во всем, глубокая царапина над бровью (слава богу, Лиза не задела вену!) уже затягивалась, между ними царило полное взаимопонимание, никаких тайн не оставалось… И в то же время Лиза предпочла бы кое-что не знать. Впервые в жизни она думала, что бывает ложь во спасение. «Я ничего не хочу знать про Любку, ничего не хочу знать про нее! — повторяла про себя Лиза, но таким образом не удавалось забыть о случившемся. — И вот уже второй убийца на моем пути, а я никак не могу выдать его закону… Ну, с Олегом все ясно, не хочется связываться, еще подумают, что это я из мести! Но почему я этого покрываю?! Кто он мне? Знаю его всего несколько дней и уже стала его сообщницей. А как еще это называется? Вместе решили достать драгоценности, если только Олег их еще не загнал… Да нет, загнал или припрятал, оттого и смотались все из квартиры, и нам — шиш! И снова возникает вопрос — зачем я тогда покрываю его?! Можно было предположить, что из-за денег, но если денег нет?»

Она никак не могла решить этот вопрос и мучилась ужасно. Насколько все было бы просто, если бы Феликс никого не убивал! Во-первых, не было бы шрама у него на лбу. Во-вторых, она бы не ударила его на другой день у лифта, в своем подъезде, где он ее поджидал. А ударила она сильно, злобно, крикнула: «Не бегай за мной!» — и уехала в лифте, даже не посмотрев в его сторону. На следующий день он не пришел. Тут она забеспокоилась. Бегала к окну, смотрела во двор, обшарила свой подъезд в надежде, что он где-то ее подкарауливает. Но его не было. Тогда Лиза села и стала себя ругать, что не взяла у него ни адреса, ни телефона. Проклинала себя: «Мальчишка бог знает что теперь натворит, он вооружен, он почти сошел с ума!» Кроме того, у нее остались деньги, которые Феликс показывал ей, а потом забыл взять… Те деньги, которые его мама откладывала себе на шубу и которые он взял, чтобы выкупить сокровища у Любы… Этот его детский расчет теперь доводил Лизу до слез. «Любка тоже порядочная сволочь была, — думала она. — В конце концов, могла парня довести… Кто знает, что там происходило? Ну почему я его отпустила, почему ударила? Теперь он пропал навсегда! Дура я, дура!»

И вот вчера он пришел. Позвонил в дверь, и она выбежала в тамбур, чтобы открыть ему, в одной майке и трусиках. Он, увидев это, отступил назад и внезапно густо покраснел.

— Ну заходи же! — нетерпеливо сказала она, схватила его за руку и потащила в квартиру. — Что ты себе позволяешь?! Где ты был?

— Дома, — тихо ответил он. Сидел на краешке дивана, не поднимая головы, на лбу красовался аккуратный кусочек пластыря.

Она взяла деньги, сунула ему в руку и насмешливо сказала:

— Возьми за чем пришел. За этим ведь явился? Или тебе страшно стало? Боишься, что я тебя выдам? «Я пришел тебя убить!» — передразнила она его. — Тоже мне, Шварценеггер! Думаешь, я боюсь тебя?

Он сидел молча, мял деньги, рассматривал их, потом сунул в карман. Тихо сказал:

— Мать меня из дома выгоняет.

Эти слова мигом сбили с Лизы воинственный пыл, она притихла, широко раскрыла глаза и спросила:

— За что?

Он пожал плечами:

— Кто знает… Сперва сказала, что я вор. Потом — что загубил ей жизнь. Как ты думаешь, почему я загубил ей жизнь?

— Не знаю… — растерянно ответила Лиза, присев рядом с ним на диван. — А… Это никак не связано с тем, что она замуж собралась?

— Наверное, тоже связано, только я ее приятеля давно уже не видел.

— Так, может, он ее бросил, а она решила, что ты во всем виноват? — предположила Лиза. — Знаешь, обычно мужики боятся лишних проблем, когда их заставляют жениться, а ты — проблема большая. Тебе ведь негде жить?

— Негде. Ну и что? — резко ответил Феликс. — Она ведь мне мать, как же она могла! Неужели хахаль ей дороже?

В его голосе прозвучали слезы, и Лиза совсем расстроилась. «Я его практически избила, а он пришел ко мне жаловаться на мать… — подумала она. — Я его материла, как хотела, а он просит, чтобы его утешили… Значит, ему совсем больше не к кому пойти… Бедняга!» Она осторожно сказала:

— А она не догадывается, чем ты занимался в последнее время?

— Нет. Я ничего ей не говорил.

— И правильно. Незачем рассказывать все, — похвалила его Лиза. — Ты и так уже достаточно болтал. Скажи спасибо, что мне все рассказал, я тебя не выдам.

— Не выдашь? — Его глаза наполнились слезами. — Лиза, я ведь не виноват, я не хочу в тюрьму! Я не хотел ее убивать! Ты бы на моем месте тоже не выдержала! Это она виновата, пистолет на меня навела! Хотела выстрелить! Я оборонялся!

— Знаешь, давай не будем об этом! — попросила она. — Иначе я снова сорвусь… Не могу об этом думать! И не верю, что ты это сделал! А может, ты соврал, а?

— Сама сказала — не будем больше об этом, — мрачно ответил он. — И я тебе не врал. Я вообще тебе не вру. Даже самому смешно.

— Ну-ну… — вздохнула она. — Значит, закончили эту тему. Попробую забыть. Во всяком случае, можешь не бояться, что я пойду в милицию и стану капать на тебя. Сама нечиста — часы-то украла! А потом… Если свидетельствовать, то уж против вас обоих.

— Против кого? — Он поднял глаза. Черные, влажные, со слипшимися длинными ресницами, они были совсем девчоночьими, детскими. — Ты это про кого говоришь?

— Про вас с Олегом, — пояснила Лиза. — Я уже столько скрыла от милиции, что просто глупо туда идти. Мне самой страшно, что будет, когда все это вылезет наружу. За молчание ведь тоже сажают…. Что мне делать?

— Откуда я знаю, — ответил он неожиданно злобно. — Во всяком случае, молчать ты будешь не из-за меня, верно? Из-за него! Так какое мое дело? Я тут вообще сбоку припека!

— Ты чего разорался? — добродушно удивилась она. — Нервы не в порядке? Главное — буду молчать, а уж все остальное на моей совести. И почему я вечно страдаю за других?

— Ну, из-за меня ты можешь не страдать! — фыркнул он. — Иди, доноси! Главное — про него молчи!

— Это почему — главное? — удивленно переспросила Лиза. — Ты свой польский гонор брось! Или… О господи! Ну ты как ребенок! Ты что, ревнуешь?!

— Нужна ты мне… — грубо и неловко ответил он, и Лиза почему-то сама покраснела. Отошла к окну, прижимая ладони к горячим щекам, и зажмурилась. Постояла так немного, чтобы успокоиться, хотя при этом твердила себе, что все это страшная чепуха, что мальчишка запутался, сошел с ума, что его надо немедленно выгнать. Но вместо того чтобы сделать это, она, не поворачиваясь, быстро заговорила:

— Знаешь, не надо так убиваться. Матери, они странные. Моя, наверное, любит меня, но не звонит мне уже месяц. А почему? Хочет, чтобы я повзрослела и стала жить своей жизнью. А как я живу? Получается такая неразбериха, что просто ужас. Я сама виновата, слишком надеялась на других. Надо было раньше взрослеть. Я, знаешь, уважаю тех, кто сам зарабатывает себе на жизнь. Но я не такая. А она хочет, чтобы я вдруг стала такой. Но ведь она сама для этого ничего не сделала! Бросают тебя одну и требуют, чтобы ты сразу поумнела. А ты начинаешь гибнуть… И кто виноват? Ей просто надоело возиться со мной, и Олегу тоже… И брату. Я всем надоела. Нельзя быть беспомощным, иначе тебя растопчут. Это я теперь понимаю. — Она похлопала себя по щекам, как будто дала несколько пощечин, и продолжала: — Ты только не расстраивайся. Может, и к лучшему, что она тебя выгоняет. Нет, не к лучшему, но ты все равно не расстраивайся. Она так, сдуру сказала такое. Сейчас, наверное, раскаивается. Она же мать! А ты тоже хорош, обижаешься. А что ты сделал, чтобы она так не говорила? Ты разве работаешь?

— Нет, — убито ответил он.

— Ну вот видишь! Значит, ей просто не под силу тебя содержать. Да еще и друг у нее появился… Она ведь тоже хочет пожить, тоже хочет быть молодой…

— Ей сорок четыре года!

— Ну и что? — резко обернулась Лиза. — Когда тебе будет сорок четыре, посмотрю я, как ты будешь цепляться за жизнь!

— Мне никогда не будет сорок четыре.

— Это почему?

— Нипочему… — ответил он и забился в угол дивана. Лиза с минуту смотрела на него, потом рассердилась:

— Ты что задумал? Придурок! Мальчишка! Сначала Любку прикончил, теперь решил за себя взяться?! Идиот! Как только тебя немножко потрепало, сразу помирать решил?!

— Я не хочу в тюрьму… — Он закрыл лицо руками и снова часто задышал — заплакал. — Я там умру! Я не хочу туда! Я не виноват!

— Ну вот, приехали… — Лиза подошла, погладила его по плечу, он капризно дернулся, отодвинулся, затих. — Никто тебя не посадит. Скажи, кто тебя видел? Ну там, у Любки?

— Двое… — простонал он. — Девочка со щенком и потом пьяный мужик… Он спросил у меня, который час, он меня запомнил!

— Скверно… А мужик был очень пьяный?

— Очень.

— Ну тогда еще не все пропало. И потом, кто тебя опознает? Ты ведь не Любкин знакомый. Да, наверное, ее уже нашли… Скверно, очень скверно… Как подумаю… — Она вздохнула. — Но пока тебя не нашли, не бойся заранее, иначе все силы растеряешь. Мать всерьез велела тебе убираться?

— Да, наверное… Он теперь будет жить у нас.

— Ее друг? — догадалась Лиза.

— Да. Чтоб он сдох! — крикнул Феликс, поднимая голову и сжимая кулаки. — Я его терпеть не могу!

— Да ладно тебе… Успокойся! Тебе надо оттуда уехать.

— Куда?

— А сюда, — просто предложила Лиза и увидела, как он дернулся. — Что? Я серьезно предлагаю. Перебирайся пока сюда, потом посмотрим, что делать.

— Да ты что? — Он не сводил с нее испуганных глаз. — Как же я буду тут жить? Я… А спать я где буду?

— Ну ты, Людовик Пятнадцатый! — рассердилась Лиза. — Тебе что, кровать с балдахином поставить?! Тут есть матрац, положу на пол, белье найдется. Привыкай к трудностям. И скажи «спасибо». Этому тебя мама учила?

Он растерянно скручивал и раскручивал длинный темный локон, спадавший ему на плечо. Волосы у них с Лизой были почти одинаковой длины, и только теперь она поняла, что внешне они немного похожи. Это ее насмешило. Их с Феликсом вполне можно было принять за брата и сестру.

— Эй, подкидыш! — фыркнула она. — Где моя одежда? Ты в ней тогда сбежал!

— Одежда? Дома у меня… Мать устроила мне сцену, когда я переодетый пришел.

— Да, представляю себе! А твои шмотки я постирала. Зря хвалят эти новые порошки, ни фига они не отстирывают. Скажи спасибо, что джинсы были черные. А рубашку ты загубил. — При слове «загубил» она вспомнила, что загублена была не только рубашка, и помрачнела. А он как ни в чем не бывало улыбнулся и сказал:

— Мать учуяла, что от футболки пахнет твоими духами, сказала, что рано я начал шататься по девкам. А я ей сказал, чтобы не говорила, чего не знает. А она…

— Наверное, дала тебе по морде, — предположила Лиза. — Насколько я себе представляю.

— Точно. С этого все и началось. А чем кончилось, ты знаешь.

— Ну вот, значит, я опять виновата… — вздохнула Лиза. — Ну хватит болтать! Поезжай домой, забирай свои вещи, привози сюда. Много вещей?

— Ничего, дотащу. Ты правда меня возьмешь? — Он недоверчиво посмотрел на нее. Лиза рассмеялась:

— Надо же, какое слово подобрал! Возьму, возьму… И вот еще что! Раз уж ты собрался тут жить, надо что-то придумать с деньгами.

— А вот… — Он протянул ей смятые доллары.

— Это же деньги на шубу!

— Обойдется без шубы, пусть ей теперь хахаль покупает!

— Ух, какой ты злой! — удивилась она. — Ладно, может, ты и прав, теперь такое преступление, как кража, для нас просто мелочь пузатая… Ну, проживем мы эти деньги. А дальше что?

— Что?

— А то, что надо все-таки попытать счастья, — пояснила она. — И скорее! Мы потеряли два дня, мы поссорились, а Олег давно мог спрятать все и продать. Понял? Надо пойти туда и разведать, что и как. Я бы сама пошла, но… Меня же там все в лицо знают.

— Я тебя туда все равно не пущу! — взвился он.

— Что, денег жалко?

— Нет, просто не хочу, чтобы ты с ним виделась.

— Вот дурак… — одновременно удивилась и обиделась она. — На фиг он мне нужен!

— Тебе он, может быть, и не нужен, но ты ему нужна!

— Я?! Да ты с ума сошел? Он сам меня бросил!

— Ты его свидетель. А он опасен.

— А ты? — возразила Лиза. — И не забывай, он ничего не знает про то, что я свидетель. А ты все знаешь, сам рассказал. Так кого мне бояться? Тебя? Умру со смеху! Слушай, я вот что придумала. На тебе ключи, и сейчас поедем вместе туда, на Покровский бульвар.

— Зачем?

— Хочу, чтобы ты поднялся и позвонил в дверь.

— Не понимаю…

— Сейчас поймешь. Если он взял оттуда драгоценности, то больше его в квартире нет. А вот насчет нее я сомневаюсь. Нужна ли она ему теперь? Ах, какого дурака ты свалял с Витей! — схватилась она за голову. — Мы бы одни знали про все это! Словом, осталась последняя надежда! Он, может быть, еще там. Тогда ты спустишься и скажешь мне. Пойдем туда вместе. При Анне он не сможет отпираться, придется ему поделиться с нами.

— Нет, мне нужно все!

— Вот упертый ты товарищ! — разозлилась она. — Хватит с тебя и половины! Давно надо было браться за ум! Вообще никому не надо было рассказывать! А теперь вряд ли он что-то даст. Сунет тебя носом в пустой тайник, и прощай! Ничего там не было!

Так были решены две вещи: Феликс переезжает к Лизе, и они едут на Покровский бульвар, на разведку. С переездом все решилось просто. Они вместе поехали на «Каширскую», Лиза подождала его во дворе, а он вытащил две огромные сумки.

— Матери дома нет, — задыхающимся голосом отчитался он. — Иначе была бы сцена! Давай скорее отсюда!

От помощи Лизы он отказался, сумки тащил сам. И вообще, с той минуты, как он переехал к ней, в нем появился какой-то деятельный дух. Он сказал как отрезал, когда они снова оказались в ее квартире:

— Я сам поеду на разведку! Тебе нечего туда соваться!

Лиза пыталась возразить, она очень боялась, что Феликс что-то напутает, вляпается в очередную неприятность, но он настоял на своем. Она отпустила его с тяжелым сердцем, приказала в случае опасности не задерживаться и скорее возвращаться. И в результате прождала его до позднего вечера.

И вот теперь они сидели в зоопарке и ругались. Почему они пошли в зоопарк? Из-за него, конечно. Ему, видите ли, очень хотелось посмотреть на выдру. Именно на выдру, все остальное его не интересовало. Но как раз до выдры они не дошли, поссорились на полдороге. Пришлось остановиться у фазанов.

— Мы все потеряли… — убито сказала Лиза. — Ясное дело, никто не стал нас дожидаться. И что теперь делать? Все досталось этому подонку!

Феликс, казалось, был очень рад, что Лиза назвала бывшего мужа подонком, но ничего не ответил.

— Денег у нас… — Она задумалась, пошевелила губами. — Всего-навсего миллион.

— Еще мамина шуба, — напомнил он. — Тысяча восемьсот долларов.

— Сколько?

— Ну да, я ведь тебе не все отдал, — пояснил он. — У нее еще было отложено. Я когда вещи забирал, то все взял.

— Украл?!

Феликс очень обиделся.

— А ты сама-то… — протянул он. — Не украл, а взял взаймы. Подумаешь! Она не пропадет!

— Что с тобой делать, — возмутилась Лиза. — Мало тебе, что убийство…

Он испуганно огляделся по сторонам, шикнул, она понизила голос:

— Тебе вообще надо быть тише воды ниже травы! Если твоя мать решит подать на тебя в милицию за кражу… Ты хоть понимаешь, что это опасно — так выставляться?

— А я на нее подам, что она меня из дома выгнала!

— А она скажет, что ты ее просто не так понял! Матери поверят скорее, чем тебе!

— Да прям! Она ни за что не станет связываться с милицией, такой позор! Просто устроит мне сцену, когда увидит!

— А ты хоть записку ей оставил? — поинтересовалась Лиза. — Написал, куда ушел?

— Нет. Не дождется она! И потом, зачем я стал бы тебя подставлять!

— Ну, тут ты, пожалуй, правильно сделал… — призналась она. — А то повесят на меня совращение малолетних!

Он даже зашипел от злости, такое Лиза видела впервые. Его нежные щеки побледнели, глаза стали жесткими:

— Я, между прочим, совершеннолетний!

— Ну прости… — извинилась она. — Только мне не нравится эта кража.

— Говори тише!

— Не нравится мне, что ты так себя ведешь… — зашептала она. — Подставляешься со всех сторон. Ну сколько ты будешь скрываться от матери? А вдруг она в розыск подаст?

— Не подаст.

— Ну ладно, а характера у тебя хватит, чтобы ей не звонить?

— Хватит, не бойся.

— Что с тобой делать… Ну ладно. Есть деньги, и хорошо. Только надо что-то придумать, чтобы не оказаться на мели, когда мы их прожрем.

— Я буду работать, — храбро сказал Феликс.

— А что ты умеешь делать?

— Что? Ну, я знаю компьютер…

— О!.. — застонала Лиза. — Андрей!

— Это еще кто?!

— Мой брат, мы в его квартире живем. Он обещал как-нибудь зайти. Что будет, когда он тебя увидит! Ой, что-то будет!

— А почему ты вдруг про него вспомнила?

— Да он работает как раз в компьютерной фирме, — пояснила она. — И меня тоже научил, только я все забыла. А ты здорово в этом разбираешься?

— У меня есть друг, он хакер…

— Кто?

— Взломщик программ. Взламывает игрушки, хорошо на этом имеет.

— Ничего не поняла! Эти товарищи говорят на таком жаргоне, с ума сойдешь! — вздохнула Лиза. — Но ты, значит, тоже умеешь делать это… Взламывать?

— Нет, что ты! Но работаю вполне прилично.

— Значит, надо поговорить с Андрюхой… — решила Лиза. — Только ты будешь мало получать.

— Ну, хоть что-то… Лиз, а может быть, ты тоже устроишься к нему? Будем работать вместе.

— Не хочу, — отрезала она. — Не желаю я, чтобы он учил меня жизни!

— А он учит?

— Постоянно. Слушай, с тобой мы почти решили, а вот что делать с Любкой?

— Опять ты… — поморщился он. — Неужели забыть нельзя?! Ты ведь обещала!

— Мало ли что я обещала! А если тебя уже ищут?! Тогда тебе вообще нельзя на улице показываться!

— Что же делать? — испугался он. — Я не хочу, чтобы ты из-за меня пострадала!

— Знаешь, у меня есть мысль… — пробормотала Лиза. — Иди-ка ты к своей выдре, а я пойду позвоню Наташке. Она меня вывела на Любку, так что, может быть, что-то про нее знает.

На том и сговорились. Он поднялся, выбросил банку из-под пива и пошел к наземному переходу, который вел на другую территорию зоопарка. А Лиза побежала к выходу. Попросила у турникета, чтобы ее запомнили, а еще лучше — дали разорванный билетик, ей надо было выйти на минутку, позвонить. Телефон-автомат она нашла на углу, схватила трубку, набрала номер Наташи.

— Да? — почти сразу откликнулась та. — Это кто? Ты, Лиза? Ну, знаешь, в такую рань…

— Какая рань, двенадцатый час!

— Я еще сплю, — пробурчала та. Лиза немного успокоилась — раз Наташа спит, значит, ничего страшного не случилось. Но подруга, придя в себя, заговорила горячо и взволнованно: — Хорошо, что ты позвонила, тут такие дела творятся! Ужас!

Сердце у Лизы упало. Она едва могла спросить:

— А что такое? Тебя опять мамаша терроризирует?

— Если бы мамаша! Любку убили!

— Да что ты… — прошептала Лиза. — Когда?

— Когда? Постой… Шестого сентября, точно. Слава богу, у меня алиби!

— А зачем тебе алиби? И как тебя нашли?

— Да так! Она, стерва, вела дневник клиентов! Кто пришел, кто ушел, когда, что продал! Дура набитая! Если бы ее загребли, она бы загремела с этими записями на хороший срок! Она ведь и краденками не брезговала! А тут ее убили, и загремели мы все! Такое началось! Всех трясут, кто в дневнике, а меня в первую очередь…

— Господи, а ты тут при чем?!

— Да я у нее часто бывала, и мой телефон был там же! И еще она, падла, делала такую вещь — если я приводила ей клиента, она отмечала, что клиента привела я, даже если я сама ей ничего не предлагала!

— Ужас… — Лиза едва устояла на ногах. — А… Я там тоже есть?

— Стерва она! — рыдающим голосом ответила Наташа. — Тебя там нет!

— Почему?

— Она записала, что часы принесла я! Последняя покупка! Все подозрения на мне!

— Боже мой… Почему она меня не записала?

— Ну, можно подумать, ты расстроилась! — возразила Наташа. — Тебе-то хорошо! Кто ее знает, почему она меня записала вместо тебя! Рехнулась, что ли?! Теперь все меня трясут, откуда часы, что за часы, а мать — хуже всех! Она решила, что я снова за старое взялась! Избила меня! Сука! На улицу выйти не могу! И все время допрашивают! Но они мне ничего не сделают, не на ту напали! Лизка! Я тебя не выдала!

— Спасибо… — еле выдавила Лиза. Она не ожидала от подруги такого благородства, на миг ей даже подумалось, что она плохо знает Наташу, но тут же все разъяснилось. Та напористо сказала:

— Слушай, мне ничего не грозит, тут есть один пацан, на которого все вешают! Соседи слышали выстрел и всякое такое! Представь, ее убили из пистолета! Кошмар! А вот ты… Ты как сама думаешь, стоит чего-то моя услуга? Я ведь вместо тебя тут парюсь!

— А, вот оно что…

— Ну ты из себя невинную-то не изображай! — разозлилась Наташа. — Тоже интересно, откуда у тебя часики! Ты думаешь, тобой не заинтересуются? Да еще ты Любку тогда искалечила! Раньше была с нею знакома! О, тебя будут так трясти, мое почтение!

— Ладно, сколько ты хочешь? Денег у меня почти нет, — оборвала ее Лиза.

— Как нет? — забеспокоилась Наташа. — Ты же четыреста баксов получила!

— И сто тебе дала.

— Ну и что? Ты, Лизка, не крути, я тоже понимаю, в чем дело! Двести баксов с тебя. Мало, но что поделаешь? Тебе ведь тоже надо жить.

— Нет у меня этих денег.

— Знаешь, тебе ведь хуже будет, — пригрозила Наташа. — Зачем я тогда взяла твою вину на себя? Милиция-то ладно, хер с ней, но мать! Она как про эти часы услышала, так давай меня трясти! И между прочим, она прекрасно помнит, что ты ко мне заходила. И мы вдвоем ушли. Поняла? Если я скажу, что часы твои, она подтвердит, что я только отвела тебя к Любке! Мать знает, что продавать часы я не могла!

— Замолчи, прошу тебя! — в отчаянии сказала Лиза. — Ладно, я отдам тебе двести баксов, но жить мне будет уже не на что! Если нет совести — ладно!

— А у тебя совесть есть? А мне на что жить?

— А почему я должна об этом думать? — взорвалась Лиза. — Я тебе кто — мать, бабушка, хахаль?!

Наташа так завизжала в трубку, что у Лизы сразу заложило одно ухо:

— А какого хера я тебя выгораживаю?! Сволочь ты, больше никто! Всегда я знала, что ты блядь, и зачем я с тобой связалась?!

— Сама блядь, — ответила Лиза. — Ладно, деньги получишь. Только заткнись.

И та заткнулась. Только сейчас Лиза поняла, как изменилась подруга. Попробовал бы кто-нибудь обматерить ее в прежние времена! Такого смельчака ждало полное уничтожение, Наташа бы его сожрала, растоптала, облила презрением и расправилась бы прочими светскими способами. Во всяком случае, постаралась бы не выйти из роли шикарной дамы. Когда-то они с Лизой на пару осваивали эту роль, и сейчас противно было об этом вспоминать.

— Ладно, — кротко сказала Наташа. — Где встретимся?

— Где хочешь. За тобой следят?

— Сдурела? Конечно, нет! Я тебе говорю, подозревают одного парня, он вышел из Любкиной квартиры как раз в то утро и как раз в то время, когда ее убили!

— А как он выглядит?

— Красавчик, говорят… Его видели двое, но мужик был пьян, а девочка описала его. Такой типчик, высокий, худой, брюнет, очень красивый. Сейчас составляют фоторобот, мне покажут, когда будет готово. А вообще грязное дело. Столько народу замешано!

— Ладно, — быстро сказала Лиза. — Я тебе еще позвоню. Сегодня.

— Только скорее! — предупредила ее Наташа. — Мне деньги нужны!

Лиза повесила трубку, бросилась к воротам зоопарка бегом пробежала мимо страусов, кенгуру, обезьян, поднялась по лестнице, бегом спустилась… Промелькнули морские львы, которые нежились на камнях среди зеленой воды, фотограф, который усаживал маленькую девочку на чучело верблюда…

Феликс стоял возле стеклянного загона для выдры и от души забавлялся, тыкая пальцами в стекло. Выдра кувыркалась, ныряла, проплывая под водой на глазах у зрителей, словно для того, чтобы ее погладили. Крохотный мальчик в зеленой курточке никак не мог разглядеть ее, и тогда Феликс подхватил ребенка, поставил его на каменный приступок, чтобы ему было лучше видно. Лиза протиснулась к ним и схватила Феликса за рукав:

— Пошли отсюда!

— Погоди! — отмахнулся он. — Ты смотри, какая прелесть! — Ребенок в зеленой курточке восторженно завизжал, хлопнул ладошками по стеклу.

— Пойдем, прошу тебя… — шептала Лиза, вытаскивая упирающегося Феликса из толпы. — Я тебе все объясню.

Они отошли к ограде озера, остановились, глядя на лебедей, и Лиза, не поворачивая головы, сказала:

— Пропали мы. 

Глава 15 

Этим вечером она дала себе слово великолепно выглядеть. Короткая замшевая юбка, нежная светлая кофточка, широкий плащ неуловимо-зеленого цвета, такого же, как ее глаза. Олеся сразу явилась на съемку в этой одежде, чтобы не пришлось заезжать домой. Работала машинально, каким-то шестым чувством понимая, чего от нее хотят, но не слишком вникая в то, что приходилось делать. Свидание с Борисом было назначено на шесть часов вечера. Она специально назвала такой ранний для свидания час, чтобы успеть все сделать до того, как вернется Жермен. Она уже успела повидать горничную. Этим утром целый час продежурила на улице и увидела все-таки эту особу. Борис достаточно четко описал ее: коренастая, приземистая, смуглая женщина с очень широкими бедрами и сильными руками. Она вышла из подъезда того самого дома на бульваре Распай, одетая по-праздничному. Во всяком случае, среди цветов одежды преобладали самые яркие — красная кофта, желтая обтягивающая юбка с разрезом впереди с середины бедра, огромные блестящие серьги в ушах. При этом Жермен умудрилась все-таки не выглядеть чучелом и коровой, Олеся это отметила. Конечно, такой наряд был довольно рискованным для этой почти сорокалетней дамы с мощными бедрами, но шла она так уверенно и горделиво, так смотрела на витрины, так ступала по мостовой на своих широких красных каблуках, что было видно — она считает себя красавицей, вполне довольна своей внешностью, своим выходным днем, своим любовником, который, наверное, уже ждет ее где-то, чтобы позавтракать вместе. Олеся оценила эту даму с точки зрения физических достоинств и решила, что лучше всего будет обойтись без встречи с нею.

А на съемках она неожиданно столкнулась с Кристиной. Кристина тоже была москвичкой, у нее был контракт с другой крупной фирмой, она находилась в Париже гораздо дольше, чем Олеся. Ей было всего шестнадцать лет, и она ходила в лицей.

— Ой, привет! — обрадовалась та, подбегая к Олесе — Здорово выглядишь!

— И ты, — вяло ответила Олеся. — Как дела?

— Очень хорошо. — Кроткая Кристина, очень красивая, настоящая русская красавица, мягко улыбнулась. — Мама как раз вчера про тебя вспоминала. Жалеет, что ты к нам не заходишь. А почему?

— Все некогда.

— Работаешь? Я тоже много работаю, да еще учусь по утрам… Мама не хочет, чтобы мы уезжали из Парижа, она решила, что, если моя карьера не задастся, я поступлю в Сорбонну.

— Для этого деньги нужны, — отметила Олеся. — Конечно, поступай, если можешь, что тебе в Москве делать?

— Нет, я по Москве скучаю, — призналась та. — И потом, я не хочу учиться в Сорбонне.

— Вот балда, почему? — удивилась Олеся. Она смотрела на свою землячку с легким чувством превосходства. Знала бы та, что ожидает сегодня ее, Олесю, сразу бы заткнулась со своей мамашей и своей Сорбонной. Кстати, ее мамашу Олеся просто ненавидела. Манерная московская дама, совершенно уверенная, что ее дочь — первая красавица в мире, самая умная, самая очаровательная, все должны упасть перед Кристиной на колени и славить ее красоту! Эта дама отвратительно долго рассматривала Олесю при каждой встрече, словно удивляясь, как такая уродина могла выиграть конкурс?! В Париже вообще не должно быть ни одной модели, кроме Кристины, все они в подметки ей не годятся! Слава богу, дочь не переняла у матери ни одного из этих мнений, но все же какое-то неуловимое самодовольство появилось в ее разговорах.

— Не хочу в Сорбонну, потому что еще плохо владею языком, — пояснила Кристина. — Пойми, я не хочу, чтобы надо мной смеялись! И так над русскими смеются… Все из-за нашей лени.

— Это ты на меня намекаешь? — усмехнулась Олеся. — Я французского не знаю и знать не хочу. Прекрасно обойдусь без него. Зато английский у меня неплохой.

— А у меня два языка! — похвасталась Кристина. — И французский, и английский! Я еще выучу итальянский, наверное, меня потом пригласят в Милан, есть слухи… Может быть, Версаче…

Ее глаза мечтательно затуманились, но Олеся снова фыркнула:

— Версаче? Он берет только известных моделей.

— А я разве неизвестная? — поразилась Кристина. — Мой портрет был в…

— Да знаю я, где был твой портрет, — грубо оборвала ее Олеся. — Все, мне работать пора. Пока.

— А как твой друг? — Кристина с любопытством смотрела, как на площадке налаживают свет. — Ну тот, с кем ты в рестораны ходишь?

— Кто? — У Олеси замерло сердце. — Откуда ты знаешь?

— Ой, только не ругайся! — Кристина умоляюще сложила руки. — Просто слухи пошли… Это для тебя нехорошо, будь осторожней. Сама знаешь, может быть скандал, могут даже выгнать… А то у нас выгнали одну девочку, она совсем сдурела от наркотиков… Худая стала! — Она зажмурилась. — Конечно, ты наркотиками не пользуешься, но ведь такое… Ну, вроде твоего друга, это не очень поощряется. Я просто хотела тебе сказать, чтобы ты была поосторожней.

— Ну, спасибо, — ответила Олеся, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. — Я буду очень осторожна. Впрочем, я давно с ним рассталась. Слышишь? А кто тебе это сказал?

— Кто… Ой, можно я не буду говорить? — смешно смутилась Кристина. — Я просто услышала это случайно. Ты ведь не выдашь меня?

— Нет, могила! А все-таки кто?

— Начальство говорило… — прошептала та. — Нет, я не могу сказать кто, это случайное происшествие, никто не знает, что я подслушала… Говорили, что если ты будешь продолжать в том же духе, то сильно повредишь себе. Я не поняла, о чем шла речь — то ли они тебя прогонят, то ли боятся, как бы ты не залетела… Но ты меня не выдавай, ясно?

— Ясно. Ну, мне пора.

Олеся работала как во сне. Слова Кристины испортили ей настроение. Если уже шепчутся по углам о ее связи с Борисом… Конечно, ей теперь все равно, пусть выгоняют, но куда хуже будет, если эта связь потом будет фигурировать на следствии. Она чувствовала, что какие-то липкие сети сплетен, слухов, совпадений обволакивают ее, лишают свободы действий… И все же она решилась действовать.

На этот раз она не добиралась к Борису на такси — он ждал ее в своей машине неподалеку от студии, на авеню Габриэль, рядом с Елисейскими Полями. Таков был уговор. Олеся рассчитала, что на этой многолюдной улице никто не заметит, как она села в его машину, это будет куда безопасней, чем такси.

— Мне так не терпелось тебя увидеть, — прошептал Борис, целуя ее в теплую тонкую шейку. — Каждый день мучителен, если я тебя не вижу. Знаешь, маленькая, я немножко влюбился.

— Да? — Она поерзала рядом с ним, взволнованно закурила. — Мне тоже хотелось встретиться скорее, но все работа, понимаешь ли… А ты никому не говорил, что у тебя свидание?

— Конечно, нет.

— Хорошо, а то мне не хочется, чтобы ты рассказывал обо мне своим друзьям… — поморщилась она. — Станете меня обсуждать, знаю я вас!

— Я никогда никому о тебе не рассказывал… — вздохнул он. — Хотя очень хотелось.

— Ну вот! Я же говорю! Наверняка хочется похвастаться!

— Да нет, просто есть опасность, что пойдут слухи. — Борис нетерпеливо дернул плечом. — Ты ведь не хочешь скандалов, моя маленькая?

— Совсем нет!

— Как хорошо, ты все понимаешь, — обрадовался Борис. — Ты вообще прелесть!

— Я послушная девочка, мне всегда это говорили… — пробормотала она, глядя в окно. — А как твоя жена? Как дети?

— Зачем тебе это нужно? — расстроился Борис. — Надеюсь, ты спрашиваешь без задней мысли? К сожалению, я женат, и тебе придется с этим смириться… Вся жизнь состоит из компромиссов. Например, мне не раз приходилось убеждать себя, что мой брак — счастливый, что мои дети — удачные, что моя мать — милейшая старая дама… На самом деле все это далеко от правды, но все же иногда я чувствую, что жизнь удалась. Так мы все обманываем себя. Конечно, это приходит не сразу, сначала приходится многое вытерпеть, только потом понимаешь… Но мне трудно объяснить это тебе.

— Почему?

— Ты слишком молода.

— Может быть, я пойму, — настойчиво повторила она. — Ты говоришь интересные вещи. Значит, человек со всем смиряется? Со всем, со всем?

— А как жить? — ответил вопросом на вопрос Борис. — Слушай, маленькая, а ты не замечаешь, что я говорю по-русски все лучше и лучше? Это благодаря тебе. Вчера я был у матери, и она мне сказала, что у меня появились какие-то интересные словечки… А я сам этого не заметил! Она сразу сказала, что я, наверное, общался с кем-то из России, очень просила сказать с кем.

— Но ты не сказал?

— Нет, конечно. Что ты! Я никому не рассказывал о тебе. А матери тем более.

— Почему?

— Потому что она сразу начнет плакать и просить, чтобы ты пришла в гости, чтобы поболтать с нею… Ты себе не представляешь, какой она стала сентиментальной и невыносимой! — пожаловался он. — И с каждым разом все хуже и хуже, Жермен стало очень трудно управляться с нею.

— А как Жермен? Она согласилась ехать в Версаль?

— Наотрез отказалась, — вздохнул он. — Мать в истерике, вчера пролила море слез.

— Придется искать новую горничную?

— Да, но мать ничего не желает слышать, она привыкла к Жермен, хотя это просто глупая корова. Но в таком возрасте трудно менять привычки. Например, когда у Жермен выходной — а он как раз сегодня, — мать до вечера места себе не находит.

— А Жермен поздно возвращается домой? — закинула Олеся удочку.

— Довольно поздно — часов в одиннадцать — двенадцать, а то и позже. Она стремится использовать свой выходной на всю катушку и часто является пьяной. Но мать ей все прощает, только бы Жермен оставалась с нею… Глупая привязанность!

— Наверное, это тот самый компромисс, о котором ты говорил, — предположила Олеся. — Уж конечно, твоя мама прожила интересную жизнь, и вот под старость ей осталась только глупая служанка… Но она все равно цепляется за нее. И счастлива. Верно?

— Малышка! — изумленно воскликнул Борис, глядя на нее и одновременно выворачивая руль и сигналя машине, идущей на обгон. — Ты настоящий философ! Похоже, с тобой можно обсуждать все что угодно?!

— Ну, если хочешь… — Олеся рассмеялась. Ей подумалось, что никто и никогда не принимал ее всерьез. Особенно Саша. А если бы кто-нибудь решил поговорить с нею по душам, разве она не смогла бы поддержать разговор? Разве она только на то и способна, что продавать водку в ночном магазине и замирать перед камерой! Нет, она еще покажет всем им! Они узнают Олесю! Особенно этот жирный боров! Какой он самодовольный, какой ограниченный, какой старый! Ни за что она не поверила бы, что он старше Саши всего лет на десять. Между ними была пропасть, целые века! А он тем временем продолжал болтать.

— Вчера жена купила себе новый шампунь. К нему прилагался рекламный буклет, его вручили ей в магазине. И знаешь, кто был на буклете? Ты!

— Я? Уже вышла эта реклама? — подскочила она. — Правда?

— Да, малышка, тебе ведь лучше знать.

— Но я ничего не знала!

— Странно, — усмехнулся он. — А я, когда увидел твое лицо — ты так хорошо получилась! — едва смог справиться с собой. Ты знаменитость, девочка моя, мне надо быть очень осторожным, чтобы тебе не повредить! Это может испортить тебе карьеру!

— В самом деле… — прошептала Олеся, хотя думала в этот миг вовсе не о карьере. Ей на ум снова пришли Катрин и Анн. Они ведь тоже ходят в магазины, Катрин моет голову, а если уже вышла реклама… Она никак не ожидала, что агентство сработает с такой оперативностью, ей захотелось выть от собственного промаха! Как она могла знакомиться с этими ребятами, когда знала, что еще немного — и ее лицо узнает весь Париж, а потом — весь мир!

— Ты расстроилась? — Борис протянул руку и погладил ее по голому колену. — Знаешь, что сказала Ирен?

— Кто такая Ирен?

— Моя жена. Знаешь, что она сказала, увидев твое лицо? Что ты очаровательна. Так и сказала. А уж услышать такое от Ирен…

— Я думаю, она ни за что бы так не сказала, если бы знала, кто я такая… — пробормотала Олеся, с трудом отвлекаясь от своих невеселых мыслей. — Но ты, конечно, держался молодцом?

— Будь спокойна, я тебя не выдал.

Потом они остановились возле дома, где жил Борис, и вместе поднялись наверх. Олеся чувствовала лихорадочное возбуждение, вся горела, но при этом ей было совсем не страшно. Борис тащил два больших пакета из магазина деликатесов.

— Сегодня мы пьем шампанское, — сказал он. — И я купил устриц. Самый сезон! Маленькая, ты немного устала? Я вижу, ты какая-то бледная…

— Это ничего, съемка… — пробормотала она. — Я приму душ.

Она вовсе не собиралась мыться, когда шла сюда, но в эту минуту поняла, что ей просто необходимо остаться одной на некоторое время, иначе возбуждение возросло бы с опасной быстротой. Горячая, а потом прохладная вода ее немного успокоила. Все стало проще, осуществимей. В сущности, ничего трудного не было. Конечно, он толстый. Конечно, он мужчина. Но он трус, Олеся нападет внезапно, он ничего не сможет сделать. Он просто не поймет, что случилось. Она принимала душ в той ванной комнате, которая принадлежала Ирен, и в конце концов вытерлась ее полотенцем. Раздался стук в дверь, заглянул Борис. Он увидел голую Олесю и нежно пробормотал:

— Ах, моя лапочка… Дай я тебе помогу!

Отнял у нее полотенце, принялся вытирать ей спину, плечи, покрывая их влажными поцелуями. Она стояла смирно, немного подрагивая от этих прикосновений, стараясь сдержать в себе отвращение. «В последний раз, — говорила она себе. — Подумать только, больше этого не будет, я с ним рассчитаюсь!» В этот миг Борис казался ей грязным насильником, хотя когда-то она сама ему уступила — сразу, без сопротивления, просто, чтобы отомстить Саше за молчание.

— А теперь, моя лапочка, кушать… — ласково приговаривал он, проводя ее в столовую. — Я обо всем подумал. Вот кальмары. Ты ведь любишь кальмаров? Тебе нужно есть побольше морских продуктов, тебе нужен йод. Ты такая худенькая. Я боюсь за твои легкие. Ты не кашляешь?

— Я не Травиата, — мрачно ответила она, усаживаясь за стол. Вместо халата на ней было влажное полотенце, она задрапировалась в него, как в римскую тогу. — Знаешь такую оперу?

— А почему бы нам не пойти в Гранд-опера? Ты любишь оперу? Я открываю в тебе все новые достоинства. Ирен ее просто терпеть не может, но ходит по обязанности. Ты себе не представляешь, как она скучна! Сколько вещей делает только потому, что так принято! О, такая женщина очень хороша, чтобы управлять домом, бюджетом, но развлекаться с нею невозможно!

— Мы не сможем пойти в Гранд-опера, — заметила Олеся, принимаясь за устриц. Она уже научилась их есть — устрицы заранее разделаны специальными щипцами, нужно взять раковину, полить ее немножко лимонным соком и высосать оттуда содержимое. Устричный сок ледяной, после него шампанское кажется тепловатым.

— Почему, моя радость?

— Потому что тебя там могут узнать твои друзья с женами, — пояснила Олеся. — А ты ведь не захочешь, чтобы они рассказали Ирен?

— О боже мой… — вздохнул Борис. Сам он к устрицам не притронулся, сидел, неловко скорчившись на стуле, поглаживая рукой левый бок.

— Почему ты не ешь? — Олеся подняла на него глаза, уже немного осоловевшие от шампанского. — Очень вкусно.

— Так, что-то сердце… — пробормотал он. — Не знаю даже почему… Это еще в офисе началось. Но это ничего, сейчас пройдет.

— Ты развлекаешься с больным сердцем? — насторожилась Олеся. Такая деталь еще больше ее обрадовала. Она не чувствовала к нему ни капли сочувствия. Сердце? Прекрасно. Больное сердце ей поможет. Это глупое жирное сердце, не русское и не французское, может быть, оно потому и болит, что знает — недолго ему осталось биться. Оно умнее своего хозяина.

Борис пытался изображать беззаботное веселье, видимо, ему не хотелось выглядеть перед Олесей стариком, но она-то видела, какие усилия он прилагает для того, чтобы улыбнуться.

— Шампанского? — спросил он, наклоняя бутылку над ее бокалом. — Пей, мой зайчик.

— Спасибо, это очень кстати, — промурлыкала она. — Знаешь, в такие вот вечера мне совсем не хочется уезжать из Парижа.

— Когда ты уедешь, я буду очень страдать.

— Очень?

— Ты мне не веришь… Но, милая, я сам не понимаю, в чем дело… Не буду тебе врать, что у меня никогда не было… Ну, ты понимаешь — приключений. Но ты — это что-то совсем другое.

— Конечно, другое, — злорадно ответила она, выпивая половину бокала.

— Что? Ах, да. — Он поморщился, снова погладил себя по левому боку. — Не обращай на меня внимания, пей. Это бывает. Так о чем я говорил? Ты будешь очень мучить меня, если уедешь.

— А я обязательно уеду. Почему ты сказал «если»?

— Потому что… У меня появилась одна идея, не знаю только, как тебе сказать. Если бы я помог тебе здесь остаться, у меня есть влиятельные друзья…

— Нет! — испуганно ответила Олеся. — Нет, я не соглашусь!

Борис помрачнел, исподлобья взглянул на нее. Она опомнилась, сменила тон:

— У меня же там мать, отец, братья… Нет, я не могу. Прости! Я тебе очень благодарна за предложение, но… Это невозможно.

— Я понимаю… — вздохнул он. — Ты привязана к своей семье.

— Да, очень привязана! — солгала она. На самом деле она даже не скучала по родственникам. Иногда вспоминала братьев — кто теперь помогает им делать уроки? Наверное, совсем оболванились без нее. Но у нее даже мысли не возникало, что она снова будет жить с ними. Нет, не для этого она решилась сделать такой шаг!

— Поешь салат, — предложил Борис, делая вид, что уже забыл о ее невежливом возгласе. — Замечательный салат. Я все время думал о тебе, даже Ирен заметила. Она все замечает, иногда не знаешь, так ли она мало осведомлена обо мне… Наверное, что-то подозревает, но не больше.

— Скажи, — Олеся жевала хрусткие, свежие листики салата, — если бы она развелась с тобой, ты бы огорчился?

— Это слишком сильно изменило бы мою жизнь, — признался он. — Это трудно. Но иногда я задумываюсь об этом.

— А твоя дочь? Ведь ты не хотел бы ее потерять? — Олеся расспрашивала его с каким-то садистским удовольствием. — По-моему, ты никогда не порвешь с семьей по своему желанию.

— Я не так воспитан. Моя мать… Она обожала своего мужа, всегда говорила, что это был лучший человек на свете. Она до сих пор плачет, когда вспоминает его. Не знаю. По-моему, папа тоже изменял ей, но она как-то забыла об этом. С возрастом все забываешь. Мне он никогда не казался лучшим в мире человеком. Это был самый обычный человек, со всеми слабостями, пороками. Иногда я думаю, что стал похож на него. И мне неловко, что я не могу быть идеальным отцом для своих детей. А хотелось бы!

— У тебя красивая дочь… — машинально сказала Олеся. — Но совсем на тебя не похожа.

— Она напоминает мою мать в молодости, если верить фотографиям, — ответил Борис и вдруг надул щеки, шумно выпустил воздух: — Олеся! А откуда ты знаешь мою дочь? Я никогда не показывал тебе фото— графий!

— Я… — Она мучительно соображала, что ответить, и вдруг решила, что отвечать можно что угодно. Борис никогда уже не расскажет о том, что видел и слышал этим вечером. — Я как-то видела тебя с дочерью на улице.

— Где?

— На бульваре Распай.

— А, так это мы ходили к матери… — вздохнул он. — Боже мой, как тесно все переплетается… Еще минута, и ты могла бы поздороваться со мной. А Мадлен всегда все рассказывает Ирен… Боже мой!

— Зря ты испугался, я никогда бы не заговорила с тобой, если ты не один, — усмехнулась Олеся. — А твоя дочь очень мила. Только вот выглядит ребенком.

— Да, это даже странно… Впрочем, она и есть ребенок, хотя ей уже девятнадцать лет. Но она совсем не интересуется мальчиками и прочим. Я даже не знаю, что ее занимает. Наверное, ничего. Совершенно равнодушна ко всему, совершенно не приспособлена к жизни. Сущее дитя!

— А вот я не ребенок. Ведь мне тоже девятнадцать лет! — напомнила ему Олеся. — Тебе это не кажется странным?

— Ну нет, ты продукт иной системы.

— Чего продукт? — возмутилась она. — Ты говоришь обо мне как о предмете! Ненавижу такие выражения!

— Прости, я просто задумался. Я сам поеду в Россию, тогда, быть может, лучше пойму тебя.

— А зачем тебе меня понимать? — Она дернула плечом. — Достаточно спать со мной.

— Олеся, я тебя прошу! — Он умоляюще скривил губы. — Мне сегодня и так плохо, не устраивай сцен… Чего же ты хочешь?! Кажется, что ты такая разумная, все понимаешь, а теперь такие слова…. Неужели ты хочешь, чтобы моя жизнь была разбита? А если я разведусь, так и будет. Кроме того, половина состояния принадлежит жене, если она заберет свои деньги из дела, моя фирма погибнет. А я как раз собирался немного расширяться…

— Меня это не волнует! — отрезала Олеся. — Можешь расширяться, сколько тебе угодно! И твой развод, и твоя разбитая жизнь — все это мимо!

— Что? — Он не понял ее выражения. — Что ты сказала?

— Я сказала, что можешь жить спокойно. Мне вообще от тебя ничего не надо. Зачем ты оправдывался? Ненавижу оправдания!

— Сегодня вечером ты слишком многое ненавидишь, — пробормотал он. — Может быть, ты и меня ненавидишь?

— Нем-нож-ко! — по слогам отчеканила она. Он затих, смотрел на нее с настоящей болью во взгляде, молча перебирал в руках салфетку. Потом отвернулся, шумно вздохнул и виновато произнес:

— Кажется, наш вечер не слишком удался. Ты не в настроении.

— Я в прекрасном настроении.

— Тогда я, наверное, что-то не так сказал.

— Нет, все в порядке.

— Тогда в чем дело?

— Не знаю… — Она снова закурила, посмотрела на свои руки. Они слегка дрожали. — Просто мне не нравится, когда ты изображаешь вечную любовь, понимание и всякое такое. Ведь хорошо знаешь, что в конце концов мы расстанемся, зачем же придумывать?

— Ты не романтична…

— Нет! — отрезала она. — И никогда не была романтична! И никогда не буду!

— Я тебя прошу, не надо портить вечер… Я с таким трудом солгал Ирен.

— Кстати, что ты ей сказал?

— Соврал, что у меня деловая встреча вечером.

— Она еще верит таким выдумкам? — сощурилась Олеся. — Золотая у тебя жена!

— Какая? Ах, нет… Наверное, она и не верит, но поймать меня на лжи не может. Да и зачем это делать? Если бы она хотела развестись, наняла бы частного детектива, он бы проследил за мной… Но ведь Ирен никогда не согласится на развод.

Шампанское было выпито, устрицы уничтожены, от салата осталось несколько маленьких листиков. Олеся вздохнула, решительно встала, сбросила на пол полотенце. Борис следил за ней собачьими грустными глазами.

— Ты прав, не будем портить вечер, — сказала она. — Пока не поздно, помиримся?

— Никогда не поздно… — Он встал, подошел, нерешительно обнял ее за талию. Руки у него были холодные, безжизненные.

— Олеся… Если бы я мог что-то для тебя сделать…

— Ничего не нужно… — прошептала она в ответ. — Пойдем в спальню.

Она легла рядом с ним, прикрыла глаза, чуть-чуть пошевелила рукой. Он на карачках подполз к ее распластанному телу, прижался, прошептал:

— Будь ласковой, прошу тебя… Мне это так нужно…

— Да, — ответила она. — Буду такой, как ты хочешь. Давай быстрей.

Но быстрей не получалось, его посеревшее лицо выдавало болезненное состояние, руки по-прежнему были ледяными, сердце билось неровно, трудно. Олеся едва не выла от нетерпения, Борис казался ей противным, как никогда раньше. Он целовал ее, а она думала о другом. Покорно повернулась, как он просил, покорно обмякла под его тяжестью… Сжала зубы. Вдруг он застонал, резко откинулся назад, упал на бок, поджал под себя ноги. Олеся злобно приподнялась на локте:

— Ну, в чем дело?

— Подожди… — Он ерзал по простыням, сбивая их в кучу. — Мне что-то нехорошо… Пройдет…

Она села, пристально посмотрела на него. Он лежал на спине, закрыв глаза, тяжело дышал, его поросшая черным волосом грудь колыхалась в такт дыханию… Она взяла в руки подушку, помяла ее, прижала к своей груди, задумчиво глядя на это ненавистное лицо. Торопиться не следовало, да она и не торопилась. Он сейчас боролся с другой болью, менее опасной, и скоро ему предстояло побороться еще с одной…

— Прости меня… — зашептал он, приоткрыв глаза. — Не ожидал… Знаешь… Надо бы вызвать врача.

— А я куда денусь? — спросила она. — Скажут потом, что тебя прихватило в постели со шлюхой.

— Нет, ты уйдешь… Вызови врача…

«Будь ты проклят! — выругалась она про себя. — Вот выбрал момент!» Все шло совсем не так, как она рассчитывала. Она уже выбрала способ убийства — пробьет ему голову прекрасно подходящей для этого штучкой — мраморной статуэткой, которая стояла рядом с кроватью, на столике, с левой стороны… Статуэтка была уродливая и дорогая, и приходилась Олесе как раз по руке — она уже успела ее опробовать. Пробьет ему голову, когда он будет валяться, подыхая от блаженства, сопеть в подушку, в тот момент, когда не будет ждать от жизни ничего дурного… «В конце концов, это будет не такая уж плохая смерть! — говорила себе Олеся. — Умрет счастливым». А теперь он лежал с беспомощно раскрытыми глазами, и если подыхал, то от боли. И все просил:

— Позвони Годэну… Позвони, пожалуйста!

— Кто такой Годэн? — яростно спросила она.

— Мой врач… Он свой человек, он не скажет Ирен… Позвони ему и уходи…

Он в этот миг начисто забыл, что Олеся совсем не говорит по-французски, а значит, не сможет объясниться с врачом. Борис продиктовал ей телефон, два раза, а потом упорно повторил:

— Позвони! Скорее!

Она вышла из спальни, постояла в коридоре, потом прошла в столовую, подняла трубку… И положила ее. В голову ей пришла странная мысль. Олеся еще раз обдумала рождающийся тут же план, посидела на диване, допила шампанское из своего бокала и вернулась в спальню. Борис выглядел совсем худо — под глазами набрякли черные мешки, дыхание стало слабым и сиплым.

— Все в порядке, — сказала она, забираясь к нему в постель. — Я вызвала врача.

— Спасибо… — просвистел он. — И… Уходи…

— Нет, я подожду врача, — ответила она. — Мне страшно оставлять тебя одного.

— Мне тоже страшно… Но тебе надо уходить. Годэн, он славный человек, но… Мне не хочется, чтобы он знал про тебя.

— Ничего, будет хуже, если ты останешься в одиночестве, — пожала она плечами. — Меня не интересует моя репутация. А твоя… Он ведь не скажет твоей жене, верно? Значит, все в порядке. Я остаюсь.

— Спасибо… — Он сморгнул, его глаза наполнились слезами. — Как больно… Мне никогда так плохо не было. Мне даже кажется…

— Ничего, ничего… — ворковала она, поднимая подушку и придвигаясь к нему поближе. — Это все пройдет, сейчас приедет врач…

— Ты… Святая…

Больше он ничего не успел сказать: Олеся набросилась на него, накрыла его лицо подушкой, прижала ее, потом поняла, что не удержит — он внезапно стал отбиваться, сильно, резко, совсем не как больной, быстро перевернулась, села на подушку. Ей было до тошноты противно ощущать его лицо под собой, но надо было вытерпеть это. Его ноги конвульсивно сгибались, руки хватали пустоту, скрюченные толстые пальцы походили на когти старой птицы… «Еще немного, — уговаривала себя и его Олеся, ерзая по подушке задом, прижимая ее плотнее. — Еще совсем немного! Еще чуть-чуть!»

Теперь он только дрожал, ноги еле дергались, одна рука разжалась, другая шарила по простыне. Все медленней, медленней… Как будто искала потерянную вещь, зажигалку, например, пуговицу, девушку… Наконец он затих.

Олеся посидела еще немного, боясь даже приподняться. Вдруг он притворился? Но Борис был неподвижен, совершенно неподвижен, и вдруг показался ей огромным… Она сползла с подушки, осторожно отняла ее от лица… Страшное синюшное лицо, искаженное гримасой удушья. Подушка была прокушена, на наволочке остались следы его зубов. Олеся быстро сняла наволочку, затолкала ее под кровать, нашла в бельевом шкафу другую, поменяла… Старую, прокушенную, извлекла — нельзя было оставлять ее так, но мысли путались, руки тряслись, в глазах было темно. Соображала она плохо.

Однако через минуту, в столовой, ей стало легче. Раз дело обернулось по-другому, надо было уничтожить все свои следы. Нет ничего проще. В этой квартире она была всего несколько раз и всегда посещала только столовую, спальню, ванные комнаты… Она вооружилась наволочкой — все не могла с ней расстаться, прошлась ею по всем плоскостям, которых касалась, сполоснула ванную, где мылась сегодня, сняла с полотенца свой длинный русый волос. Спустила его в унитаз. Сбегала на кухоньку, перемыла посуду от сегодняшнего ужина, выбросила бутылку из-под шампанского и корзиночку из-под устриц.

Еще раз проверила, не забыла ли чего. Обтерла напоследок мраморную статуэтку, хотя в этот раз ее не касалась. Потом вытерла телефон. Быстро оделась, запихала сложенную в несколько раз наволочку в сумку, привела в порядок свою минимальную косметику. Открыла дверь, прихватив ручку полой плаща, и бросилась бегом вниз по лестнице, захлопнув дверь за собой.

Через пару минут она уже сидела в такси, называла адрес — бульвар Распай, напротив «Танго». Шофер ее понял, и они поехали.

По дороге она быстро обдумывала положение. Все оказалось еще проще, чем она думала. Никакой крови, никаких криков, ничего, кроме подушки, которая противно колыхалась под ней… Борис умер тихо и быстро. А определит ли врач, отчего он умер? Остановка сердца? У него было больное сердце? В офисе подтвердят, что он неважно себя чувствовал. Может быть, повезет, и все решат, что он умер естественным путем. Надо было хорошенько просмотреть квартиру, может быть, она хваталась еще за что-нибудь. Но оставаться там еще на несколько минут? Олесе было страшно, поэтому она и сбежала. И сделала по дороге глупость — взяла такси неподалеку от дома Бориса, хотя заранее запретила себе делать такие вещи. «Надо было мне пройти подальше, поймать такси на другой улице! — укоряла она себя. — Впрочем, сейчас такая запарка, столько народу, шофер меня не запомнит…» Она специально отворачивалась, чтобы он не разглядел ее лицо в зеркальце заднего обзора. И шофер, слава богу, попался как раз такой, как надо, — хмурый, неразговорчивый, пожилой… Крутил свою баранку и совсем не обращал внимания на Олесю. И она была от души ему благодарна.

«Только бы все обошлось, только бы все обошлось… — твердила она про себя. — Со старухой все будет еще легче, она слабая…» Вдруг ей стало нехорошо от мысли, что придется убивать старую женщину. Она как-то совсем не думала о ней, когда строила свои планы, куда больше ее волновал Борис. Но теперь, когда с ним все было покончено…

«Смогу ли я… — спрашивала она себя. — И надо ли это делать? Может, оставить ее в покое? Она и так вряд ли переживет смерть сына… Бедная, выжившая из ума бабка… Очень ли нужно ее убивать?»

Но такси уже остановилось, и Олеся выходила на бульвар Распай. Такой знакомый бульвар, уже почти родной и симпатичный… Она огляделась по сторонам. Поймала себя на мысли, что ищет в толпе лицо Катрин или ее друга. Никого она не увидела, двинулась во двор. Сумерки были синие, мягкие, сердце сжималось от страха и нерешительности. У железной двери она замерла. Всего на миг. Потом набрала на кодовом замке шифры, которые красовались рядом на стене. Щелчок. Дверь открылась. «Идиотизм, — смутно подумала она и вошла. — Во всем этом нет ни капли смысла. Кому нужна дверь, которая ничего не запирает?»

Стеклянный загончик консьержки был пуст, и Олеся не стала вызывать лифт, чтобы не было шума. Лестница была очень крутая и узкая, но зато чистая, прекрасно освещенная. На площадке второго этажа под ноги Олесе бросилась серая кошка. Олеся наклонилась, погладила ее, кошка стала урчать. Наверняка она ждала, что Олеся еще поиграет с нею, но та пошла наверх.

На площадку четвертого этажа выходили две двери. И ни на одной не было таблички с фамилией владельца квартиры. Надежды Олеси рухнули. Приходилось полагаться только на интуицию. Она вспомнила, где зажглось окно в тот вечер, когда она следила за домом, вычислила эту квартиру, тяжело вздохнула и позвонила. Позвонила еще раз и еще… Никакого ответа. Олеся выругалась про себя. С одной стороны, это было даже неплохо, что никто ей не отвечал, это гарантировало, что Жермен не вернулась. С другой, она могла ошибиться квартирой и звонить совсем к другим людям. В таком случае их не было дома. Олеся нажала кнопку звонка еще раз и наконец различила слабое шарканье туфель, а затем дрожащий старческий голос, который спрашивал по-французски, наверное, «кто там?». Олеся решительно и вежливо ответила:

— Мадам Бодо?

— Уи, — раздалось за дверью. И снова фраза по-французски. Олеся ответила ей на чистом русском языке:

— Простите, что я вас беспокою… Я из России, журналистка, мне нужно с вами поговорить…

Этот финт с русской журналисткой она придумала давно. Олеся не сомневалась, что старая дама будет счастлива поговорить с кем-то из России, и не ошиблась — старуха заволновалась, снова послышался ее слабый голос. Теперь она говорила по-русски, немного нерешительно, как будто сомневаясь в своих словах:

— Ох, милочка… Вы так неожиданно.

— Простите, что не предупредила, но я только что прилетела из Москвы, — вдохновенно врала Олеся. — И сразу к вам. Это мое задание.

— Вы из Москвы… — На этих словах дверь распахнулась, и перед Олесей оказалась сморщенная маленькая старушка в бархатном халате с кистями у пояса, очень похожая на гнома…

Старушка смотрела на Олесю со жгучим детским любопытством, и у нее вдруг перехватило горло. Ей подумалось, что будет очень трудно сделать это. Очень.

— Проходите, — взволнованно говорила старушка, запирая за нею дверь. — Ах, ма шер, я так рада вас видеть… Ко мне никогда-никогда не приезжали из Москвы… Я так страдала…

Она медленно пошаркала в комнату, Олеся прошла за нею. Увидела почтенную старую мебель, разобранную постель, лекарства на столике с гнутыми ножками, спущенные малиновые шторы… Старушка хлопотала, не зная, куда посадить гостью, чего ей предложить…

— Ах, милая, я совсем не знаю, где у меня что… — простонала она в конце концов. — Жермен, ма фам де шамбр, моя горничная… Она ушла, у нее свободный день. Я хотела предложить вам чего-нибудь… Ах, ма шер! Как трудно быть старой… Я так рада, что могу говорить по-русски…

— Мадам Бодо, — начала Олеся, чувствуя, как бешено колотится у нее сердце. Старушка нравилась ей все больше и больше, надо было уходить, но зачем она в таком случае сидела здесь? Ведь старушка потом опишет ее… Надо или уходить, или действовать быстро. — Мадам Бодо, я хотела бы задать вам несколько вопросов.

— Ах, конечно, конечно… Только вот я ничего не могу найти… — плачущим голосом отвечала старушка, которая в этот миг рылась в секретере. Ее смешной маленький затылочек, обмотанный цветастым платком, был такой удобной мишенью… Но Олеся сидела неподвижно, сложив руки на голых коленях, не могла заставить себя сдвинуться с места.

— Мадам Бодо…

— Ах, нашла! — как маленькая девочка, вскрикнула старушка, выпрямилась и с торжеством показала Олесе что-то крохотное и блестящее. — Нашла! Ах, ма шер, я дала себе слово, что если кто-то приедет ко мне в гости из России, то я подарю ему вот это! Это образ Казанской Божьей Матери, я его всегда носила на груди, когда была маленькая… Мама вывезла его из России на мне, и с тех пор он меня хранил. Мама всегда говорила, что мы выбрались оттуда чудом…

Старушка просеменила к Олесе, знаком попросила ее пригнуться и повесила ей на шею образок. Отошла немного, полюбовалась.

— Ах, милая, как хорошо, что это вы ко мне приехали! Вам так идет образок!

Олеся склонила голову, потрогала пальцем маленький золотой овал, в котором на эмали был изображен образ, потом потерянным взглядом посмотрела на мадам Бодо. Так ничего и не решив, сказала:

— Спасибо… Это очень дорого, может быть…

— Ах нет! — Старушка опустилась на постель, стала потирать свои сухонькие ручки. — Я давно так решила, ма шер, уж вы меня не обижайте… Я так рада!

— Но это ваша семейная реликвия…

— Я уже старая… — прошептала старушка. — А моему сыну этот образок не нужен. И моим внукам тоже. Ах, вы меня должны понять… Мне так трудно с ними… Они такие жестокие! Думаете, они меня любят? Они считают, что я выжила из ума. А он, мой сын, даже хочет отправить меня подальше, в пригород. Конечно, тут очень шумно. Но я люблю этот бульвар. С него для меня начинался Париж… Я была совсем маленькая, мне было пять лет, когда я впервые увидела Распай. А вот Москву я совсем не помню! Я была младенцем. Меня унесли оттуда на руках. Вы не поверите, моя дорогая, как можно тосковать по городу, которого даже не помнишь. А я тоскую… Мне уже никогда не увидеть его, ко мне никто не приезжает…

— Мадам Бодо… — решилась Олеся. — Я хотела бы спросить вас вот о чем. Пошли слухи, что в Москве, на углу Покровского бульвара, в том доме, где вы раньше жили…

— Вы, милая, наверное, про драгоценности говорите? — радостно подхватила старушка. — Их нашли?

— Пока нет, — растерялась Олеся. — Но… Скажите, это правда?

— Конечно, милая! — улыбнулась старушка. — Это чистая правда, хотя мой сын не очень-то мне верит…

Эти слова подбодрили Олесю. «Хотя бы не зря я это сделала! — подумала она, вспомнив про Бориса. — Но как быть с нею? Рука не поднимется…» И она сказала:

— Мадам Бодо, вы многим рассказывали про этот тайник?

— Нет, — вздохнула старушка. — Не так уж много у меня знакомых… И потом, мама и папа, они велели мне молчать. Я молчала всю жизнь. И вот только недавно рассказала сыну. А он мне не поверил.

— Значит, только он знает про тайник?

— Да, только он… Но теперь, значит, в Москве ходят про него слухи? Может быть, это к лучшему… Мне уже ничего не надо, только бы умереть спокойно… А сыну… Сыну эти драгоценности не нужны. Они слишком хороши для него. И для его жены. — Старушка говорила обиженно и суховато. — Никогда мне не нравилась его жена, ма шер, никогда эта надутая лавочница… У ее отца самая обыкновенная лавка одежды.

— Видите ли, мадам, — заторопилась Олеся. — Пока о тайнике знают в узких кругах… — Она пользовалась теми выражениями, которые, по ее мнению, могла бы использовать журналистка. — Но раз вы подтверждаете, что тайник есть, им займутся. Это надо будет делать втайне. Нельзя допустить, чтобы начался ажиотаж и квартиру ограбили.

— Понимаю, понимаю… — закивала старушка. — Я удивляюсь, как его до сих пор не нашли… А куда вы денете наши драгоценности?

— Если вы не возражаете, мадам, то мы передадим их в музей.

— В музей! — обрадовалась та. — Как это хорошо! Только не отдавайте их моей снохе! Ирен не заслужила их носить!

— Не беспокойтесь, — уверила ее Олеся. — И вот еще что… Это тайна, и пока их не достали, вы должны молчать. Понимаете? Никому не говорите, что я к вам приходила.

В этот миг она уже приняла решение. Мадам Бодо останется жива.

— Я никому не скажу, деточка, — радостно согласилась та. — Можете на меня положиться. Но как жаль, как жаль, что я ничем не могу вас угостить…

— Прошу вас, не беспокойтесь. Ну, мне, наверное, пора. — Олеся попыталась подняться с места, но старушка умоляюще сложила руки:

— Как же так?! Вы уже уходите? Я вас прошу, останьтесь! Расскажите мне что-нибудь о Москве!

— О Москве? — Олеся сидела как на иголках. — Москва сейчас очень изменилась…

— А Покровский бульвар?

— Бульвар? Бульвар все такой же, наверное… Только там сейчас такое движение…

— В Париже тоже такое движение, — вздохнула старушка. — Я совсем не узнаю Париж. Впрочем, я и Москвы совсем не знаю… Только смутно помню бульвар. Моя мама гуляла там со мной. Помню деревья, и все. Вы на самом деле очень спешите?

— Да, знаете… Работа…

— Вы совсем молоденькая… — сказала старуха, внимательно разглядывая ее. — Я когда-то тоже была такой худенькой, это было модно… А сейчас?

— Сейчас тоже… — тепло улыбнулась Олеся. — Как жаль, что мне надо уходить… Вы бы мне рассказали про Париж, правда?

— Конечно, милая… Но может быть, вы еще зайдете? Вы надолго приехали?

— Я завтра уезжаю.

— Ах, как жаль, как жаль… — Старушка поднялась и направилась к двери. — Я вас провожу немножко. До лифта. Сейчас стало так опасно… И знаете, ма шер, эти крысы… В Москве тоже крысы?

— Но не такие огромные…

Старушка провела ее по длинному коридору, мимо закрытых дверей. Когда-то, видимо, она занимала все комнаты, сейчас ей было достаточно одной. Она отперла дверь парадного, выглянула наружу, показала Олесе двери лифта:

— Сюда. И будьте осторожны.

Когда Олеся уже вошла в лифт и двери стали закрываться, старушка крикнула ей вслед:

— Ах, ма шер! А как же ваше имя?! Я совсем забыла… — Но Олеся уже ехала вниз. Консьержка одарила ее цепким изумленным взглядом и снова уткнулась в свой журнал. На задней странице Олеся увидела свое лицо — лицо нового шампуня… Ей стало дурно, она бросилась вон.

Саше она позвонила не из своей квартирки, а с почты. Он поднял трубку сам, она радостно закричала:

— Это я! Саша! Милый! Говори скорей, ты что-нибудь предпринял?!

— Ты очень некстати, — хмуро ответил он. — Я тебе перезвоню.

— Нет-нет, мне нужно знать! Саша! Я сегодня сделала такое… Он никому ничего не расскажет! Слышишь?! Я сделала так… Я боюсь говорить по телефону… Теперь можно действовать! Я к тебе скоро приеду! Саша!

Он помолчал, потом что-то сказал в сторону, видимо жене, и снова обратился к Олесе:

— Не понимаю. О чем ты говоришь?

— Я его прикончила! — вырвалось у нее в порыве злобы и ревности. — Слышишь, ты?! Если ты мужик, если ты хоть на что-то способен, сделай что-нибудь! Ты должен пойти в эту квартиру, должен все забрать! Это теперь наше! Ты сможешь развестись!

— Ты с ума сошла… — тихо ответил он после паузы. — Ты… О ком говоришь?

— О нем! Этот эмигрант! Тьфу, это мать его эмигрантка! Какая разница! Мы теперь одни знаем об этом! Одни мы!

Он издал какой-то странный звук, помолчал, слушая ее настойчивое «алло!», и наконец ответил:

— Я отказываюсь об этом говорить. Ты сумасшедшая. Там ничего нет. 

Глава 16 

Лиза встретилась с подругой поздно вечером, в центре, на станции метро «Тверская». Она стояла, прислонившись спиной к стене, засунув руки в карманы зеленого пиджака, заложив ногу за ногу, не глядя на людей, идущих мимо. Голова у нее сильно болела, в ушах стучали молоточки. Феликс сидел дома, страшно напуганный, совершенно убитый тем, что его ищут. Ею же овладело полное равнодушие. Теперь она не удивилась бы ничему, не испугалась бы ничего. До тех пор, пока Наташа не описала парня, который вышел из Любкиной квартиры, Лиза не совсем верила рассказу Феликса об убийстве. Ей казалось, что он не мог это сделать, что он придумал бог знает что…. Но теперь все было слишком ясно, сомневаться не приходилось — он убил. В кармане она тискала две стодолларовые бумажки.

Наташа появилась из-под земли неожиданно и сразу засияла на фоне усталого вечернего народа. На ней были ярко-синий плащ, воздушный шарфик металлического цвета, такие же «алюминиевые» туфли, крохотная сумочка, которой она весело помахивала. Она даже как будто похорошела, лицо стало более свежим, глаза искрились под густо накрашенными, синими ресницами. Она подскочила к Лизе и потянулась с поцелуем, но та отстранила ее:

— Куда пойдем?

Наташа растерянно заморгала, шепотом ответила:

— А деньги ты принесла?

— Конечно. Лучше не будем тут стоять, мы слишком на виду. Пошли наверх!

Наташа пожала плечами и поднялась вслед за Лизой на эскалатор.

— Подумаешь, какая конспирация… — бормотала она в спину Лизе. — Ты что, испугалась? За мной не следят.

— Все равно опасно.

— А куда пойдем? — Наташа со вздохом посмотрела на часы. Со вздохом — потому что часы были простые, недорогие, явно купленные Агнессой Михайловной для непутевой дочери. Раньше Наташа носила «Лонжин».

— Куда хочешь. Можно в «Макдоналдс».

— Забегаловка! — возмущенно вскрикнула Наташа. — Я там никогда не была!

— Вот и хорошо, побываешь.

— Не пойду… Слушай, тут неподалеку есть шикарное место, совсем недорого… — начала Наташа. — Ты не пожалеешь.

— У меня нет денег водить тебя по шикарным местам, — отрезала Лиза, — не путай меня с твоими кавалерами. И времени тоже нет.

— Тогда давай деньги и катись домой! — разозлилась Наташа. — Можно подумать, ты мне ничем не обязана! Кто тебя выгораживал?!

— Помолчи!

Она уже вышли на Тверскую, стояли у длинного стеклянного павильона рядом со зданием «Известий» и ругались. Было уже почти десять часов вечера, совсем стемнело, по улице прохаживался милицейский патруль, мальчишки курили и смеялись, присев на парапет метро, внизу, в переходе, бабки торговали всякой мелочью, а Наташа тем временем уже была готова выцарапать Лизе глаза.

— Ты гляди, какая королева! — взвизгивала она, впрочем, приглушенным голосом. — Ты думаешь, все должны тебе служить?! И я тоже?! Задаром?! Ты всегда была такая, дура дурой, ничем не лучше меня, но строила из себя что-то… Ты думаешь, я должна за тебя страдать?!

— Только не ори! — просила испуганная Лиза, хватая подругу за тонкие худые руки и пытаясь успокоить ее. — Нас же сейчас в милицию загребут! Ты же под следствием…

Наташа опомнилась, повернулась, подхватила ее под локоть, и они вместе пошли по Тверской, в сторону метро «Маяковская». По дороге Наташа говорила — тихо, но все еще злобно:

— Если бы у меня было нормально с деньгами, никогда бы я не стала тебя спасать. А ты, стерва такая, даже «спасибо» не скажешь…

— А тебе так нужно мое «спасибо»? — шептала в ответ Лиза.

— Подавись ты им! — фыркнула та. — Теперь я без Любки пропаду! Откуда я деньги возьму?!

— Займешься старыми делами. Ты вроде посвежела. Найдутся охотники.

— Да? — Наташа моментально подобрела, заулыбалась, поправила челку, даже походка у нее изменилась — теперь ее маленький круглый задок вращался вокруг своей оси, привлекая внимание прохожих. — Вот и я считаю, что пошла на поправку… А то совсем надежду потеряла… И ты, Лизка, не расстраивайся, все обойдется!

— Иди нормально! — умоляла ее Лиза. — Сейчас нас начнут снимать!

Наташа искренне попыталась привести свой зад в нормальное положение, но ничего не вышло — он вращался сам собой. Лизу разобрал нервный смех — она давилась, прыскала, закрывала глаза. Наташа обиделась.

— Каждый ходит, как может! — важно сказала она. — Давай деньги!

Лиза сунула ей две бумажки, Наташа, не глядя, застегнула сумочку и теперь пошла ровнее.

— Не понимаю только, почему Любка описала меня, а не тебя.

— Я тоже не понимаю… — прошептала Лиза. — Может быть, не хотела вспоминать прошлое.

— Хрен ее знает! Бедняжка, ей все лицо разворотили из пистолета…

Лиза остановилась, сглотнула комок в горле, прерывистым голосом ответила:

— Не могу о ней говорить… Ты ее видела?

— Нет, конечно.

— А кто ее нашел?

— Любовник.

— У нее был любовник?!

— Да нет, я не так сказала, ее бывший парень, который у нее был раньше, до катастрофы… Оказался не такой уж свиньей, не бросил девку совсем, дал ей заработать. Вообще-то это он промышлял перекупкой, она была только прикрытием. Ну и он не загремел. Все упало на Любку, а Любка мертва. Квартира принадлежала ей. Клиенты знали только ее.

— Ясно. А тот парень бывал у Олега?

— Тогда еще? Не знаю, должен был… Но в машине его не было, в той машине, где они из-за тебя…

— Ой, перестань! — Лиза снова остановилась, ее трясло с ног до головы. — Мне нехорошо. Подожди, сейчас пройдет.

— А ты не беременна? — проницательно спросила подруга. — Что-то симптомчики у тебя… Да и вид не того… Что, твой друг запиндюрил?

— Кто?

— Твой друг, который тебе часы подарил, — издевательски напомнила Наташа. — Или ты мне соврала? Никто тебе их не дарил?

— Хватит болтать. Подарил, говорю, — ответила Лиза, с трудом продолжая путь. В голове у нее сильно шумело, она едва могла идти ровно, приходилось опираться на руку Наташи, из-за ее маленького роста это было трудно.

— Подарил, значит… — хмыкнула Наташа. — Странно. Странно, что он подарил тебе часики этой дамочки…

— Какой дамочки? — Лиза моментально пришла в себя. — О ком ты говоришь?

— О жене Олега, — холодно ответила та. — Ну как? Нравится такой расклад?

Лиза смотрела на нее расширенными от ужаса глазами, на миг ей показалось, что Наташа знает про нее вообще все — слишком жутким было это заявление. А та насмешливо продолжала:

— Знаешь, подруга, мне на самом деле эта баба несимпатична, мне на нее наплевать. Просто любопытно стало. Как это Олег снова с тобой сошелся?

— Он со мной…

— Ну да. Брось ты дурочку корчить! — Наташа весело рассмеялась, потрепала Лизу по руке. — Тебе лучше? Давай зайдем в кабак, там поговорим.

Лиза больше не сопротивлялась, шла за подругой покорно, как оглушенная. Кабак оказался вполне приличным заведением, слава богу, не ночным рестораном, он работал до одиннадцати вечера. Цены, правда, тоже были вечерние, но на цены Лиза не посмотрела. Наташа оживленно заказала коктейли с джином, салаты, крабовый крем и напоследок — кофе с круассанами. Лиза молча сидела, опершись на столик рукой, закрыв глаза, и надеялась только, что сейчас к ним не начнут приставать. Но Наташа вела себя вполне прилично, не стреляла глазами по сторонам, оглядывая немногочисленных клиентов, она целиком была поглощена коктейлем и Лизой.

— Видишь, как тут хорошо, — удовлетворенно сказала она. — Тут можно действительно спокойно посидеть. Проститутки сюда не заходят — для них дешево, а всякий сброд тоже — для них дорого.

— Самое место для нас с тобой… — Лиза тоже приложилась к бокалу. — Мы с тобой занимаем среднее место между сбродом и проститутками.

— Скажешь тоже…

— Почему это я, как ни встречусь с тобой, обязательно попадаю в историю? — вслух спросила себя Лиза. — И уж конечно, в какой-нибудь кабак.

— В историю ты попала без меня. Так ты мне ответишь?

— На что?

— Часы тебе Олег подарил?

— А твое какое дело? — Лиза решила молчать до последнего, в надежде, что Наташа сама что-то выболтает. Так оно и случилось. Та с удовольствием отхлебнула еще коктейля и заговорила:

— Можешь ничего от меня не скрывать. Я на твоей стороне…

«Как же, на моей! — издевалась про себя Лиза. — Ты на моей стороне только до тех пор, пока с меня можно что-то взять!»

— Эти часы его новая жена как-то раз надела на работу. Моя мамаша их заметила, спросила, Олег их подарил или нет. Та как-то растерялась… Сказала, что не он.

— Не он?

— Нет! — хихикнула Наташа. — Эти часы ей подарил первый муж!

— Как это может быть?! Они же давно развелись! А часы совсем новые!

— Новые… Она их не носила! Муж подарил ей их перед самым разводом, когда еще ничего не знал… Она его шарахнула по голове, что уходит от него, ну а про часы все забыли. Она их забрала. Хотела ему вернуть, но он не взял. Нормальный оказался мужик!

— Но почему же…

— Да постой! Она их не носила, ясное дело, а тут как-то решила надеть… Олег увидел, устроил сцену, что она будто решила снова вернуться к мужу, и она их сняла, положила в упаковку и отдала ему, Олегу. Ну а он… — Наташка подмигнула. — Поняла? Наверное, решил не тратиться на подарок тебе, вот и отдал ее часы. Они все такие! Жлобы вонючие!

— Господи… — прошептала Лиза. — Так это ее часы?

— А ты и не знала? Конечно, ее. Не думала только, что Олег способен на такое… Вообще он щедрый парень. Но раз уж с деньгами было туго, он и решил тебе подарить чужие часы, чтобы не тратиться. А что? Часы шикарные, совсем новые…

— Да нет! Не дарил он их мне! — выкрикнула Лиза.

— Брось ты!.. — снисходительно ответила та. — Я понимаю, тебе сейчас обидно. Но что поделаешь?

— А почему ты так уверена, что это те самые часы? Мало, что ли, таких часов?

— Немного. И потом, проследи сама: эти часы крутятся среди людей, которые связаны друг с другом. Она, Олег, ты… Она надела часы в первых числах сентября, потом сняла. Ну, где-то первого сентября надела, а второго и третьего их уже не было. А был вместо часов скандал. А у тебя тогда же часы появились. От хахаля. Знаю я тебя, дурочка, никакого хахаля ты не завела! Ты не такая! Любишь Олега, верно?

— Нет, я его теперь ненавижу.

— Врешь! Такой мужик…

— Да какой он мужик, он дрянь! — решительно сказала Лиза.

— Это ты так говоришь, потому что он тебя бросил, — усмехнулась Наташа, — для меня тоже все дрянь, кто меня бросает.

— Эти часы совсем не те, которые были у Анны, — возразила Лиза. — Я их получила не от Олега. И закончим на этом.

— Да ладно тебе… Закончим! Моя мать так точно их описала, что я сразу все поняла! И знаешь, меня как по башке шарахнуло — это Олег тебе их дал! Я уже думала, что ты уехала с ним… Жалко, мать только вчера про часы сказала, иначе я уже давно бы поняла…

— Постой, постой… — забеспокоилась Лиза. — Почему ты думала, что я уехала с ним?

— Потому что он уехал. А его жена больна. Из дома не выходит.

— Уехал? Куда?!

— В командировку. Но, может быть, она врет, потому что ей стыдно. Вдруг он ее совсем бросил?

— Откуда ты все это знаешь?!

— Откуда? Нет, ты на самом деле больная… — вздохнула Наташа. — А мать моя на что?! Она позвонила этой бабе, чтобы спросить ее, почему она не выходит на работу. А та сказала, что больна, что сердце не в порядке, что муж уехал, что даже на улицу не может выйти. Попросила знаешь чего?

— Ну?!

— Продуктов!

— Не понимаю… Такая цветущая женщина…

— Вот именно! Мать удивилась, но купила ей продукты, привезла. А какой-то парень в подъезде сказал, что он сосед, что она как раз просила его зайти, и забрал у матери пакет. Мать его даже испугалась — такой уголовный вид, сказала…. Отдала ему пакет, он с ней расплатился, и мать ушла. А когда она мне все это рассказала, я подумала, что эту бабу прихватило, потому что Олег ее бросил, уехал с тобой, и теперь тебя не найти… А я, значит, остаюсь в пролете, потому что на меня вешают твои часы. Кстати, их не нашли.

— Что? — откликнулась Лиза. Она совсем растерялась, все мысли перемешались, она не знала, что и подумать. Олег уехал! Значит, прихватил с собой драгоценности. Можно с ними попрощаться. Феликса ищут. Как все ужасно! Как глупо!

— Ты уснула, что ли? — рассердилась Наташа. — Часы не нашли! Они записаны у Любки, но их там не было! И вообще, такой бардак у нее в квартире! Но ничего не украли, только часы твои. Вот и подумай, в каком я положении! Могут ведь всерьез подумать, что я того парня наняла, чтобы он мои часы вернул!

— Я ничего про Олега не знаю… — тихо ответила Лиза. — Мы никогда больше не увидимся. Ты напрасно считаешь, что мне достаточно свистнуть, чтобы я вернулась.

— Опять твоя гордость! Ты сама себе все напортила! А ведь он тебя любил!

— Он никого не способен любить.

— А вот тебя любил! Бывает такое, раз в жизни… Даже у мужиков.

— Это ты мне говоришь?!

— Я! — твердо сказала Наташа. — Уж поверь, я тоже кое-что в этом понимаю. Может быть, и я бы влюбилась в кого-нибудь, если бы… Да ладно. Просто такие дурочки, как ты, не способны оценить мужчину.

— Ты, наверное, вообразила себе, что если бы он выбрал тебя, то никогда бы не бросил? — вздохнула Лиза. — Со стороны судить нельзя. А что касается моей гордости… Нет, это не гордость, это просто осторожность. Ну пусть бы он мне изменял и потом каждый раз извинялся — сколько раз я могла бы поверить ему? Один. А на второй бы уже меня не хватило. А если он меня выгоняет и говорит, что ненавидит меня? Тут и одного раза хватит, чтобы никогда больше к нему не приближаться.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Конечно.

— Тогда тебе никогда не повезет с мужиком, — авторитетно сказала та. — Их надо прощать, и прощать, и еще раз прощать…

— Опыта у тебя больше. А толку-то? Ладно, что уж теперь языками чесать. Запомни только, что часы мне дал не Олег.

— Запомню! — хитренько улыбнулась Наташа. — Ну а где ты сейчас живешь? Я все забываю спросить. Вот потому-то и переживала, что боялась тебя не найти. У матери?

— Нет, у брата.

— Дай телефончик! — попросила Наташа. — На всякий случай! Вдруг что новое узнаю…

— Что?

— Ну, например, про часы.

— Задолбала ты меня со своими часами! Это мои часы! Поняла?! Не краденые!

— Я же не говорю, что краденые. Кстати, мне завтра обещали показать фоторобот того парня.

— Почему кстати? — дернулась Лиза.

— Да так. Любопытно посмотреть, кто ее убил. И почему, а? Почему только эти часы пропали?

— Ты с ума сошла? — после паузы спросила Лиза. — Ты меня в чем-то подозреваешь?

— Нет, но все равно интересно! Там же было столько других вещей! Мог бы спокойно все забрать!

— На, возьми мой телефон… — Лиза нацарапала номер на клочке бумаги и протянула Наташе. — И выкинь эти глупости из головы. Я ко всему этому никакого отношения не имею.

— Так ведь я тоже. — Наташа спрятала бумажку и оглядела стол. — Ну вот, теперь и поесть можно.

— Тебя что, мать не кормит? — спросила Лиза, с отвращением глядя, как подруга наворачивает салат. — На голодном пайке сидишь?

— Понимаешь, — с набитым ртом ответила та, — одно дело есть дома на кухне, и совсем другое — в хорошем кафе или ресторане. Дома у меня никакого аппетита нет. Серьезно! А здесь вот появился. И потом, мать меня все время пилит — что за часы, откуда часы… Я про тебя молчу, понимаешь, но боюсь, что она догадается. Нам зачитали описание из ее дневника. И она еще помнит, что ты ко мне приходила. Ну что? Как ты думаешь, допрет она, что часы твои? Точнее, его жены?

— Твоя мать умная женщина, — грустно ответила Лиза. — Ей ничего не стоит догадаться. Наверное, уже догадалась. А Анна еще не вышла на работу?

— Нет, — помотала головой Наташа. — Когда выйдет, мать ей устроит. Прогуляла столько, да еще без справки. Она ведь вовсе не больна, мать уверена. Просто семейные неприятности. Мать сказала, что будет хлопотать, чтобы ее уволили. Мать может такое сделать! Она вообще-то стерва. Всегда была такой, а в последнее время еще хуже стала. Наверное, из-за меня. Все время ругаемся…

— Мне пора, — поднялась из-за стола Лиза. — Слишком поздно.

— Посиди еще! — Наташа настороженно положила вилку. — А… платить кто будет?

— Ты же меня пригласила, ты и плати.

— Я? Ну, ты обнаглела… Я тебя спасаю, а ты… Твои паршивые двести баксов помогут мне как мертвому припарки!

— Да?! А зачем же ты тогда их взяла?! — вскипела Лиза.

— Говори тише, на нас смотрят, — прошипела та. — Если ты не заплатишь, я… Ты думаешь, не расскажу следователю, что ты украла часы у жены Олега?! Наверное, она уже их ищет!

— Подавись… — Лиза трясущимися руками открыла сумку, достала кошелек и кинула на стол стодолларовую бумажку. Феликс просил ее взять себе все деньги, которые он забрал из дому. Лиза взяла триста долларов на расходы, остальное спрятала. Раз — и бумажка исчезла в маленькой цепкой ручке, Наташа заулыбалась. Лиза больше не могла смотреть на это лицо, в эти продажные глаза. Повернулась и ушла.

— Я чуть с ума не сошел! — Феликс открыл ей и отступил в глубь прихожей. — Где ты так долго?!

— Помолчи, я сама с ума сойду… — Лиза прошла на кухню, бросила сумку на пол, села и закрыла лицо руками. — Если я еще раз встречусь с этой курвой, можешь тогда назвать меня законченной идиоткой!

— Что случилось?!

— Она меня расколола. Знает, чьи это часы. Она вытащила триста баксов… Пообещала молчать. И я дала ей свой телефон…

— Зачем?!

— Затем, что она под следствием и будет сообщать мне все подробности. Завтра обещали показать ей твой фоторобот.

— У твоей подруги противное лицо. — Феликс присел рядом, заискивающе заглянул Лизе в глаза. — Она мне сразу не понравилась.

— Не знаю… Вообще-то многим она нравится.

— А по-моему, она страшная. Ты кофе не хочешь?

— Давай, — вяло ответила она. — С ликером, ладно?

Феликс сварил кофе, поставил перед Лизой пепельницу, поднес ей зажигалку. Лиза немного пришла в себя, закурила, отпила кофе. Он был сварен на славу, она даже почувствовала, как перестает мутиться в голове.

— Кто тебя научил так варить кофе?

— Никто. Я сам. С самого детства я все делал сам. Матери всегда было некогда.

— А тебе ее не жалко?

— Почему это? — насторожился он. Глаза стали непроницаемыми, жесткими, улыбка пропала. — Ты считаешь, что я с ней плохо обошелся? А как она со мной — это нормально?

— Кто я такая, чтобы тебя учить… Я сама со своей матерью не могу разобраться. В сущности, мне наплевать, как у тебя дела с твоей мамашей… Просто мне интересно, она поняла, кто взял деньги?

— Конечно. Она все поняла. Но я думаю, что теперь она хочет только одного — чтобы я никогда не показывался ей на глаза. Я хочу того же самого.

— А я думала, ты такой домашний мальчик…

— Был, — резко ответил он. — И я тебя прошу, хватит об этом.

— Если так пойдет, нам вообще будет не о чем говорить, — заметила она. — Все больше запретных тем. Ладно, а что же нам делать дальше? Ты в розыске, тебе никуда нельзя выходить. Пистолет все еще у тебя?

Он кивнул. Лиза повелительно протянула руку:

— Дай сюда.

— Почему?

— Потому что его надо спрятать. Или лучше выбросить.

— Пистолет выбросить?! Да ты что?!

— То! А если тебя найдут?! Что мы будем делать?!

— Если меня найдут, — мрачно ответил Феликс, — то меня все равно опознают свидетели. Я себя так глупо вел! Можно не прятать пистолет.

— Феликс, я прошу тебя! — Лиза все еще держала перед ним раскрытую ладонь: — Отдай его мне! Я спать спокойно не могу, пока он у тебя!

— Я сам спрячу, даю слово, — быстро ответил он. — Я его очень надежно спрячу.

— Ну ладно… — вздохнула Лиза. И вдруг вздрогнула: кто-то возился с ключами, отпирал наружную дверь квартиры.

Они с Феликсом переглянулись, он был бледен как смерть… Замок поддался, дверь тихонько проскрипела… В прихожей послышался веселый голос:

— Лизетта! Ты спишь?

— Андрюха… — Лиза побежала в прихожую, радостно расцеловалась с братом. — Как ты меня напугал! Сволочь ты! Почему не позвонил?! Почему сам открыл дверь?! Ты сдурел?! Ой, простите…

Андрей пришел не один — рядом стояла невысокая круглолицая девушка, чем-то похожая на кошечку. «Еще немного, и замяукает», — подумалось Лизе. Она застенчиво прикусила губу, и Андрей их представил:

— Это Маша, это Лиза. Лиз, я тебе рассказывал о Маше, только не говори, что нет!

— Ой, конечно. — Лиза заулыбалась. — Вы его невеста. Ему повезло.

— В каком смысле? — поинтересовался Андрей, помогая Маше снять плащ. — Лизка, не подлизывайся к ней! Мы сегодня уже поругались, она злая.

— Ну что ты такое говоришь, — лицемерно возмутилась Маша, поправляя пояс на юбке и смотрясь в зеркало на стене. — Мы не ссорились. Я так рада с вами познакомиться, Лиза! Андрей столько рассказывал!

— Представляю… — протянула сестра, бросая осторожный взгляд на дверь кухни. Там было тихо. — Вы как раз кстати, у меня гости.

— Гости? — удивился Андрей, прошагал на кухню, увидел Феликса и тут же протянул ему руку: — Я брат этой глупой брюнетки двухметрового роста.

Феликс вместо ответа позеленел, но руку все же пожал. Лиза развлекалась, глядя на них, — Андрей никогда ни с кем не церемонился, обожал подшучивать, вышучивать, смеяться в глаза. За глаза он никогда не злословил о людях, это Лизе очень нравилось. Но Феликс совершенно растерялся, пришлось выступить вперед и соврать:

— Феликс — мой старый приятель. Мы давно не виделись и вот случайно встретились на улице. Он, кстати, тоже занимается компьютерами.

Феликс сделал ей страшные глаза, но было поздно — Андрей присел рядом с ним за стол и начал разведывать обстановку. Их разговор мало-помалу стал совершенно непонятен, слышалось только: «Мегабайты, битовые корзины, дисковод, встроенный принтер, платы…» Зато теперь она была спокойна — когда Андрей говорил о компьютерах, ко всему остальному он становился слеп и глух. Лиза повернулась и увидела, что Маши нет. Она нашла ее в комнате. Маша стояла у серванта и со светским видом изучала немногочисленные книги.

— Когда мужчины сходятся, всегда начинается один и тот же разговор, — повернулась она к Лизе. — Андрей правда много о вас говорил. Странно, что мы до сих пор не знакомы.

— Ну, он столько о вас рассказывал, что теперь мы все равно что знакомы, — ответила Лиза. — Вы скоро поженитесь?

— Думаю, да. — На кошачьем личике Маши появилась гримаска. — Но это все откладывается и откладывается… Столько надо купить!

— Купить?

— Конечно. Не можем же мы начинать с нуля. Нужна новая мебель, ремонт и столько еще всего… — Она манерно улыбнулась. — Голова идет кругом. Андрей весь в своей работе, всем должна заниматься я одна…

«Вот так эти кошечки мурлыкают до свадьбы, а потом начинают выпускать когти… — подумала Лиза. — Кого он себе нашел? Всегда говорил, что Маша от него без ума, не знает, что ему приготовить, куда посадить, какую пуговицу пришить… А кончится все тем, что будет пахать для того, чтобы женушка купила еще один сервиз и еще одну стиральную машину…»

— Я уже говорила Андрею, если бы он мог сдавать эту квартиру, мы скорее бы купили все необходимое… — невозмутимо продолжала Маша. — Но он мне объяснил, в каком вы положении. Скажите, неужели ваш бывший муж не мог разменять свою квартиру?

— Боюсь, что это было нереально, — вежливо ответила Лиза, хотя все в ней так и кипело. «Она пришла сюда намекать, чтобы я не мешала их будущему счастью! Замечательная женушка будет у Андрюхи! И хваткая, как осьминог!»

— В конце концов, вы могли бы жить у вашей мамы? — проговорила Маша ангельским тоном. — Вы ведь и раньше там жили?

— Могла бы, если бы это было раньше, — в том же тоне ответила ей Лиза. — Во всяком случае, никто не будет счастлив, если я вернусь к маме. Ни она, ни я. Ну разве что вы.

— Ах, я даже не думала.

— Ну что вы! — теперь Лиза неприкрыто злилась, хотя изо всех сил сохраняла на лице улыбку. — Я немедленно уйду отсюда, как только Андрей укажет мне на дверь. Можете не сомневаться. Вам стоит только повлиять на него.

— Но я… — Маша, казалось, была ошеломлена таким «некорректным» ответом. — Я вовсе не к тому все это говорила!

— Андрей сказал, что я глупа. Наверное, я просто вас не поняла.

— Конечно! Я только хотела сказать, что в наше время очень трудно создавать семью.

— Очень-очень, — поддержала ее Лиза. — Вы себе еще не представляете, как это трудно.

— Кроме того, Андрей… Он вовсе не собирается отказывать вам от этой квартиры.

— Вот оно что? И вы решили напрямую поговорить со мной?

— Да нет же! — в отчаянии возразила Маша. — Лучше нам прекратить этот разговор, вы меня все время на чем-то ловите!

— Лиза! — донесся с кухни громовой голос. — Где ты там?!

Девушки пошли на кухню, Андрей зарычал, когда увидел их. Он любил изображать свирепого типа.

— Сколько можно, дамы?! Мужики хотят выпить!

— А выпить нечего, — заметила Лиза. — Разве только ты что-то принес.

— Принес. Маш, где пакет?

Маша юркнула в прихожую, принесла большой пакет, достала оттуда бутылку водки, вино, минеральную воду, ветчину в нарезке, маринованные огурцы и помидоры…

Через пятнадцать минут всем было уже хорошо. Андрей подливал Феликсу и говорил, поворачиваясь к опьяневшей Лизе:

— Ну, теперь я за тебя спокоен! Наконец-то среди твоих знакомых появился приличный человек! Фил, не обижайся! Я по-простому! Давай ко мне в контору, как раз нужен еще один персонаж… Лизк, ты почему его скрывала?

— Я его не скрывала… — Лиза хрустела огурцом. — Он просто застенчивый. Не хотел с тобой знакомиться.

— Между нами, антр ну, — продолжал Андрей, — твой Олег мне всегда дико не нравился. Я тебе прямо говорю, этот персонаж был не для тебя!

Когда он выпивал, все люди становились его «персонажами». Лиза глупо захихикала, Маша отвела глаза, Феликс сидел с каменным лицом, ничего не ел, зато пил рюмку за рюмкой. Но по нему совсем не было заметно, опьянел он или нет.

— Кстати… — Андрей полез в карман. — Вот тебе твое содержание на месяц. Не говори, что брат у тебя подлец. Держи!

— Не надо! — Лиза оттолкнула его руку с деньгами, чем доставила явное удовольствие Маше.

— Почему не берешь? — удивился брат. Он никогда не понимал, почему некоторые люди смущаются брать деньги у всех на глазах, для него все на свете было просто и ясно. «Андрюха — последний человек, которого можно завербовать в шпионы, — часто говорила Лиза Олегу в первое время их знакомства. — Он прямо подойдет к резиденту и скажет: «Уважаемый, я по-простому. Работайте теперь на нас, а еще мне нужны секретные документы». И сделает он это в многолюдном месте, желательно на глазах ста свидетелей».

— Мне не нужны деньги. Я ведь тебе уже говорила.

— Не нужны? — Андрей посмотрел на деньги, сунул их обратно в карман. — Так выпьем за то, что ты теперь ни в чем не нуждаешься. Дай Бог и дальше не хуже!

Они выпили, причем Феликс не проронил ни слова. Он вообще старался не смотреть в сторону гостей, избегал даже встречаться глазами с Лизой. «Ему страшно? — думала она. — Или просто стесняется? Да, Андрюха может напугать непривычного человека… Но, в сущности, это самый добрый парень, которого я когда-либо знала… Просто нелепый немного… Впрочем, он сам играет в эту нелепость. Если нужно, он может быть и хитрым. Иначе ничего бы в жизни не добился…» Она была совершенно пьяна, ее потянуло на философские разговоры, она тронула брата за рукав:

— Как ты думаешь, чем мне можно заняться? Я тут пересмотрела газеты, искала работу, но ничего не нашла… По-моему, мне вообще нет места в этом мире.

— Ты просто привыкла жить за чужой счет, — ответил ей брат. — Не обижайся, но это так. В двадцать четыре года надо быть умнее.

— Я это сто раз слышала!

— Ничего страшного. Главное, чтобы уяснила себе, в чем дело. Почему бы тебе не пойти ко мне?

— Не хочу.

— Вот видишь! — обрадовался он. — Проблема не в том, что ты ничего не можешь найти, а в том, что тебе ничего не хочется делать! Развратил тебя Олег!

— Ну, уж если начинать сначала, то виновата мама.

— Ты брось сваливать на нее все свои беды! — рассерженно произнес он. — Она не запрещала тебе работать или учиться!

— И все же из меня ничего не вышло.

— В конце концов, у нас с тобой одна мать, — с пафосом произнес он. — Но из меня вышло что-то!

— Говно из тебя вышло… — тихо сказала Лиза. — Только нотации читать умеешь да звать в свою контору. Ты вообще не понял, о чем я с тобой говорила!

Маша передернулась, Феликс испуганно заморгал своими угольно-черными ресницами, а Андрей оглушительно захохотал:

— И вот так всегда! Люблю я тебя, сестренка! За правду люблю, за откровенность! Ну почему так?! Как ни поговорим пять минут, обязательно поссоримся… Фил, ты что, думаешь, она меня обидела?! — обратился он к Феликсу, который обеспокоенно смотрел на него. — Я никогда на нее не обижаюсь! Она знаешь кто? Святая! Лилия! Которая из Библии, не прядет, не пашет… Лизка, ты — Лилия! Тебя надо было назвать Лилькой! Тебе подходит!

Они с Андреем расцеловались в знак того, что больше не сердятся друг на друга, и гости стали подниматься. Маша уже самостоятельно надевала в прихожей плащ, явно стремясь поскорей отсюда уйти, а Андрей тряс руку Феликсу:

— Обязательно приходи! Я тебя устрою! По-моему, мы сработаемся! Сперва на испытательный срок, потом уж… Будешь неплохо зарабатывать! И эту дуру береги! Она совсем безмозглая, зато сердце у нее доброе…

И с шумом ушел, за ним потянулась Маша.

— Лиза… — сказал Феликс, возвращаясь на кухню. — Он, по-моему, хороший…

Тут он запнулся: Лиза протянула руки на столе, уронила на них голову и плакала.

— Ты что? — испугался Феликс. — Что с тобой? Ты напилась?

— Никто не понимает! — рыдала она. — Никто! Никто!

— Лиза… — Он тронул ее за плечи, нерешительно погладил ее черные блестящие волосы, отнял руку, словно обжегся. — Я все пойму. Ты мне только скажи.

— Ни черта ты не поймешь, — глухо донеслось до него. — Потому что сам такой же! Неудачник!

— Но он мне предложил работу, — ответил Феликс. — Серьезно! Я смогу зарабатывать деньги!

— И ты думаешь, тебе кто-то позволит сделать это?! — Она подняла порозовевшее от слез лицо. — Тебя же ищут! Как ты будешь там сидеть у всех на виду?! Ты не можешь туда идти!

— Почему?.. Могу.

— Мальчишка… — Она вытерла слезы, бросилась вон из кухни. Упала на диван, лицом вниз, закрыла голову руками. — Мальчишка! Убийца! Не прикасайся ко мне! Почему я не могу жить нормально, как эта дура Маша!

— Ты будешь жить нормально… — Он тоже прошел в комнату, стоял, сжимая руки, кусал нижнюю губу. — Я могу отсюда уйти.

— Куда ты пойдешь? — Она моментально прекратила плакать. — Тебя сразу поймают!

— Ничего. Какое тебе дело? Я вижу, что я тут лишний. Я лучше пойду.

— А ну сядь! — крикнула она. — Ты мне еще сцен не устраивал! Сядь! Болван!

Но он ее не слушал — бросился в прихожую, сорвал с вешалки свою куртку, стал отпирать дверь. Лиза соскочила с дивана, подбежала к нему, оттолкнула от двери. — Прекрати! Никуда ты не пойдешь!

Они стояли друг против друга, тяжело дыша, с безумными глазами, похожие, как близнецы, — бледные, черноволосые, юные, несчастные… Внезапно он обхватил ее за плечи, притянул к себе и поцеловал. Лиза не отбивалась, она безвольно опустила руки, закрыла глаза. Это длилось несколько секунд, а ей показалось, что прошло минут пять, пока он не оторвался от нее и сказал тихо, сузив глаза:

— Только молчи. Только молчи!

Она послушно молчала, просто не находя слов для ответа. Феликс провел ее в комнату, усадил на диван, сел рядом и снова стал быстро целовать. Он это делал как-то отчаянно, неловко, почти злобно, в конце концов она не выдержала, оттолкнула его, прошептала:

— Не умеешь ты целоваться.

— Он это лучше делал? — задыхаясь, спросил он. — Твой муж?

Она ничего не ответила, медленно провела рукой по волосам, тогда он снова обнял ее, зарылся губами в ее волосы, стал целовать их, шепча что-то бессвязное. Лизу вдруг охватила странная тоска. Ей казалось, все это уже когда-то было — эта комната, этот диван, этот мальчишка, который шарил руками по ее плечам, не решаясь коснуться груди, с кровавыми джинсами в тазу, с трупом за спиной, с детскими отчаянными глазами… И выхода не было, это должно было продолжаться, она не могла сделать ни одного движения.

— Лиза… — шептал он. — Лиза… Я тебя люблю… Правда.

— Перестань, — попросила она очень жалобно. — Ну не надо, прекрати!

— Почему…

Теперь его рука стала смелее, она гладила ее сдвинутые колени, едва касаясь задравшейся зеленой юбки… Другой рукой он придерживал ее за плечи и повторял как заведенный:

— Я сразу, как тебя увидел… Черт, ну почему ты… Лиза. Не сердись.

— И говоришь ты все не так, как надо! — вставила она, подавляя истерический смех. Теперь этот мальчишка казался ей смешным. — Ты что, никогда в любви не объяснялся?

Он убрал руки, встал, подошел к окну. Нашел на подоконнике сигарету, машинально закурил. Со спины он выглядел очень несчастным. Лиза поправила юбку, пригладила волосы и спокойно сказала:

— Если уж хочешь знать, никогда не проси женщину. Это плохо действует. Во всяком случае, на меня.

— Тебе нравятся грубые мужики, да? — не оборачиваясь спросил он.

— Мне уже никакие не нравятся. Где мужики, там проблемы. И потом, мне не везет.

— Мне уйти?

— Да почему же? Вон твой матрац, стели себе постель. Ложись спать. Делай что хочешь. Ты мой гость.

— А ты все еще его любишь?

— Кого это? — рассердилась она. — Олега? Нет. Почему вы все только и твердите мне, что я его люблю?! С ума сошли! Всем это интересно!

— Не хочешь — не отвечай.

С этими словами он повернулся, потушил сигарету в пепельнице, стал разворачивать матрац, на котором он спал прошлой ночью. Лиза следила за ним, сидя на диване, поджав ноги. Наконец он постелил себе и нерешительно остановился.

— Ну что такое? — спросила она. — Ложись.

— Выйди, я разденусь, — мрачно ответил он. Она рассмеялась, на миг закрыла глаза, потом стала смеяться все громче, потом уткнулась лицом в подушку. Через минуту она почувствовала, как он трогает ее за плечо:

— Что с тобой?

— Со мной… — стуча зубами, проговорила она, — ничего. Истерика. Мне очень плохо. Ты себе не представляешь, как мне плохо!

— Я представляю… — тихо ответил он. — Лиза… — Он сел рядом, прижался головой к ее спине, обнял ее, сжимая все крепче, пока она не перестала дрожать.

— Мне холодно, — сказала Лиза очень тихо.

— Я тебя накрою.

— Не надо. Потуши свет.

Он секунду помедлил, потом встал, погасил свет. Лиза лежала в темноте, слушая звуки, которые производил Феликс. Вот зашуршала какая-то тень, скрипнула «молния». Тихонько треснул паркет. Он подошел к дивану, наклонился, дотронулся до ее ног. Она подняла руку, стала снимать пиджак, он помогал ей, путаясь в темноте, скорее мешая его снять… Юбку она сняла сама, скинула все, что на ней было, легла, натянула на себя плед… Он сидел на краю постели, глаза ее уже привыкли к темноте, она различала его задумчивый профиль, какую-то ангельскую покорность позы — склоненная голова, свешенная с колена рука, локоны на спине…

— Ну что с тобой… — прошептала она. — Ты же этого хотел.

— Грустно… — выдавил он.

— Мне тоже.

— Кажется, что этого никогда уже не будет.

— А мне, наоборот, кажется, что это уже было. Ты замерзнешь.

Он скользнул к ней под плед, прижал губы к ее шее. Она чувствовала, как он дрожит, какие холодные у него руки, какие шелковистые волосы… «Зачем я это делаю? — спросила она себя. — Неужели это так необходимо?»

Его дыхание стало уже горячим, руки — настойчивыми… Лиза уже забыла, что он казался ей смешным, забыла, что он младше ее, она погладила его по спине, откинулась, он прижался к ней. Она сжала зубы, давно забытые ощущения рождались вновь, возвращали ее на полгода назад, к тому времени, когда Олег заставлял ее испытывать те же чувства. «Не думать об Олеге, — приказала она себе. — Не отравляй себя. Это страшно».

— А… — простонал Феликс, откидывая назад голову, схватив Лизу за плечи.

Она в ответ засмеялась тихим, далеким смехом, погладила его, заставила пригнуться. Теперь они целовались, не отрывая губ, не отрывая тел, она чувствовала странную легкость, как будто начинала взлетать, как будто ее больше ничто не притягивало к земле — даже его тело.

Хрупкое равновесие, равновесие двух сплетенных тел, которое вот-вот должно было нарушиться… Она сорвалась первой — горячая лавина скатилась по склону, увлекая ее за собой, она застонала, отвернула голову, сжала руки в кулаки, бессильно их разжала… Он отпрянул от нее, упал рядом, содрогаясь, разметав волосы по подушке… А потом наступила тишина.

— Ты… — начала она новым, нежным голосом. — Феликс, ты жив?

— Что? — Он присел, повернулся к ней. — Лиза… Я что-то сделал не так?

— Почему ты спрашиваешь? — удивилась она. — Ты сам знаешь, что все было прекрасно.

— Ничего я не знаю.

— Что? Ты хочешь сказать… — Лиза тоже села, пытаясь разглядеть его лицо. — Но тебе ведь уже двадцать лет!

— Тебе смешно? — спросил он, нерешительно поднимая голову. — Никогда. Честное слово. Как-то не пришлось. Я поэтому испугался.

— Вот это да… — после минутного молчания сказала Лиза. — Так я тебя совратила?

— Это я тебя совратил.

Она засмеялась, привлекла его к себе — обиженного, смущенного, наверняка красного — только в темноте это было незаметно.

— Ты жалеешь? — спросил Феликс, высвобождая руки и обнимая ее. — Нет?

— Нет, — ответила она. — Нет, нет, нет. 

Глава 17 

Саша вернулся. А что он еще мог сделать? Он подъехал к своему дому, посидел в машине, посмотрел на часы. Было раннее утро, он просидел в той квартире всю ночь, пока смог уйти. Страшно болела голова, прихватывало сердце. Сегодня у него был свободный день, он мог бы выспаться. Если Лена…

Она открыла дверь, ничего ему не сказала, ушла в спальню. Он помялся в прихожей, умылся, потом, чтобы оттянуть момент, принял душ. Прошел в спальню. Жена лежала неподвижно, отвернувшись от него лицом к стене.

Они так ничего и не сказали друг другу. Он лег рядом, закутался в одеяло, закрыл глаза и быстро уснул. Проспал до вечера, встал, поужинал в одиночестве — Лены не было, сын куда-то ушел — и снова завалился спать. На этот раз он чутко дремал, слышал, как вернулись жена и сын — сперва он, потом она. Лена долго не ложилась, а когда легла, он уже снова спал. Так целые сутки прошли в молчании, и наступил новый день.

— Ты надолго? — спросила Лена, поднимаясь с постели, усаживаясь перед зеркалом, принимаясь расчесывать волосы. Сто взмахов щеткой — вперед, назад, направо, налево… — Я уже не ждала тебя.

— Лен, если не прогонишь, то я навсегда, — сказал он, глядя в потолок.

— Что? — Она дернулась, застыла, щетка снова заходила по ее темным волосам. Если бы она их не подкрашивала, то уже была бы наполовину седая. — Немножко не повезло?

— Не в этом дело, — ответил он, удивляясь, как точно она всегда могла угадать его состояние, даже если говорила наобум. — Просто не хочу жить ни с кем, кроме тебя.

— Выражаешься в стиле сериалов, — заметила она.

— А наша жизнь ничуть не умнее сериалов.

— Она тебе изменила?

— Не говори чепухи, она в Париже.

— Это она звонила вчера?

Его так и затрясло. Действительно, был вчера момент, когда они с Леной увиделись на кухне. Как раз тогда, когда вернулась Лена, он страшно захотел пить, прошел туда, и тут зазвонил телефон. Звонки он сразу узнал, поднял трубку, услышал голос Олеси. Она говорила такое, что волосы вставали дыбом, он ей не совсем поверил, решил, что девчонка сошла с ума… Сперва пришлось говорить при жене, потом она ушла и на прощание сказала ему что-то, чего он не расслышал. И эти слова жены были для него куда важнее того бреда, который бормотала Олеся. Он бросил трубку, вернулся в спальню, лег, притворился, что спит. И вот теперь она снова напомнила ему о том кошмаре. Оказывается, она все поняла.

— Да, вчера звонила она, — подтвердил он, лихорадочно думая, как оправдаться.

— Что ей было нужно? — О, этот холодный тон! Если она заговорила в таком тоне, то жди примирения! Она только притворяется, что ей все равно, на самом деле вот-вот она зарыдает, начнет биться у него на плече, умолять, чтобы он никогда не видел «эту шлюху».

Саша спокойно ответил:

— Ей, как всегда, нужна звезда с неба.

— Что?

— Она хочет невозможного.

— Например? — Вопросы Лены были сухие, короткие, почти равнодушные, но его не обманывал этот тон.

— Например, она хочет, чтобы я от тебя ушел, — прямо сказал он.

— О… Девочка очень развитая, как я понимаю.

— Да, сразу берет быка за рога. Но она не понимает, что это невозможно. И ты, Ленка, не понимаешь, хотя ты старше и умнее ее.

— Вот как ты теперь заговорил. — Лена снова принялась расчесывать волосы. — А несколько дней назад…

— Тогда ты начала, если помнишь. Начала сразу с оскорблений. Что я мог тебе ответить? Ты, конечно, хозяйка в этом доме, я ни на секунду не забываю, что всем тебе обязан… Но все же иногда мне хочется хоть иллюзии! Хоть иллюзии того, что я тоже чего-то стою!

— Но ты…

— Нет, постой! — Теперь он окончательно убедился, что она начинает сдаваться. Глаза у Лены уже стали растерянными, влажными, почти нежными, голос помягчел… Надо было только немного нажать. — Я прекрасно понимаю, что виноват перед тобой. Очень виноват. Девчонка… Ну, это было лишнее. Она мне совсем была не нужна. Знаешь, иногда сдуру, сам не знаешь почему… Словом, зря я это сделал. Но как ты это восприняла?!

— Что?!

— Да, ты вела себя… неумно, скажем так. Ну какая тебе разница, через сколько дней я ее брошу? Через два? Через три? Мы с тобой женаты двадцать лет, неужели ты будешь разбивать все из-за этого недоразумения?! Ты ведь сама понимаешь, что мы связаны друг с другом. Все остальное глупости.

— Но ты как будто серьезно увлекся, — нерешительно ответила она.

— Увлекся серьезно… — передразнил ее Саша. — Ты только вслушайся! Это же бессмыслица! И потом, скажи, разве твои подруги не рассказывали тебе, сколько любовниц у их мужей? Разве я — не приятное исключение? Почему ты никогда не можешь пойти на компромисс?

— Мне говорили, что мужик в твоем возрасте должен перебеситься, — тихо ответила она. — Я старалась терпеть. Но когда любишь, это трудно.

— Лен… Будь мудрой.

— А ты?! — Она в слезах повернулась к нему. — А ты?!

— Я тоже, изо всех сил… — Он обнял ее, притянул к себе, погладил по плечам. Лена в голос зарыдала. Он утешал, задумчиво перебирая ее волосы — жестковатые, крашеные, совсем не такие, как у Олеси. — Я даю тебе слово, что эти истории больше не повторятся. Не так уж их было много.

— Но пусть она никогда сюда не звонит! — рыдала Лена, вцепляясь пальцами ему в майку. — Никогда! Пусть забудет этот номер!

— Она забудет.

— И ты никогда не будешь работать с нею!

— Лен, но если…

— Нет, нет! — истерично закричала она, поднимая искаженное лицо. — Это опять отговорка! Поклянись!

— Но вдруг мне скажут работать именно с нею, как же быть?

— Откажись! Заболей!

— Хорошо.

— Даешь слово?!

— Да, да… — Он гладил ее по лицу. — Успокойся.

— И умоляю тебя, забудь ее… — шептала она, снова приникая к нему. — Забудь. Она ведь вовсе не так хороша, она обыкновенная скелетина, девчонка, красные коленки, глупые глаза… Она просто попалась тебе под руку. В ней ничего нет. Умоляю тебя! Скоро ты сам почувствуешь, как ошибался! Только не встречайся с нею! На расстоянии все становится понятно. Ты поймешь, что она тебе совсем не нужна. Ты забудешь!

Он вместо ответа стал целовать ее макушку. Лена притихла, крепко обняла его, потом опустилась на спину, глядя на него огромными влажными глазами, распустила пояс халата.

— Помиримся? — прошептал Саша, гладя ее грудь — увы, слегка увядающую.

— Сашенька… Глупый…

— Я тебя люблю, — привычно сказал он, нависая над нею. — Я тебя люблю.

Через пять минут все было кончено. Лена, счастливая, затихла рядом, прижав голову к его руке, а он едва подавлял тошноту. «Я никогда не смогу ее любить, — говорил он себе. — Никогда. Зачем я вернулся? А что я мог сделать? Ленка права, надо забыть».

Ему снова вспомнились те ужасные часы, когда он сидел в темной квартире, над вскрытым паркетом, со свечкой в руке, и шарил под полом в дикой надежде что-то найти. Испачкал руку в крысином помете, в древесной пыли, в прочей гадости, порвал манжету рубашки, чуть не кричал от злости. Но ничего не было. Потом он вернулся в столовую, предварительно опустив на место паркет, попросил белокурую женщину, чтобы она дала ему выпить, посидел до рассвета, обхватив голову руками… Потом из коридора вошла девочка, сказала ему, что в подъезде снова никого нет, и если он хочет уйти, то надо это сделать сейчас. Ужасная девочка со злыми глазами. Он встал и ушел, ничего не сказав женщине. Она была совершенно пьяна и плакала молча, горестно, без остановки. Вышел из подъезда, внизу встретил парня, который поднимался наверх, парень посмотрел на него, но ничего не сказал. Наверное, подумал, что Саша идет из другой квартиры. А больше ничего не было. Ничего.

— Как мне хорошо с тобой… — прошептала Лена, не отрываясь от его плеча. — Неужели тебе было лучше с нею?

— Никогда.

— Ты не врешь?

— Нет.

Он только и мог, что говорить — «да», «нет», качать головой, гладить ее по лицу… Он сказал бы ей все, что угодно, чтобы забыть. Чтобы закрыть глаза, уснуть снова, спать целые сутки, чтобы все показалось сном.

— Ты забудешь ее, — сказала Лена. — Очень скоро ты ее забудешь.

«А ведь это не так, — подумал он. — Я ее никогда не забуду».

Он встал, умылся, с ненавистью глядя на свое лицо, побрился перед увеличительным зеркалом. Прошел на кухню, в надежде что-то съесть, но кусок в горле застревал — выпил только чашку кофе. Позвонил в агентство, договорился, что будет через сорок минут. Лена тоже пришла на кухню и сразу забеспокоилась, почему он не поел. Эти простые домашние действия теперь внушали ему отвращение. Самые обычные слова жены приводили его в бешенство. Но приходилось кротко и вежливо отвечать, говорить, когда он вернется, поцеловать ее на прощание. В машину он сел совершенно вымотанный, как будто и не спал почти сутки напролет. Сунул в рот сигарету. Она показалась горькой.

В агентстве его встретили шуточками. Стилист — дама лет тридцати, сама без грамма косметики на лице, растрепанная, обняла его и спросила, здоров ли он теперь.

— Да, я болел, — немного невпопад ответил он.

— Твоя жена звонила нам. Говорила, что болеешь, что несколько дней проведешь за городом.

— В самом деле?

«Значит, она так и не приняла всерьез мой уход, — подумал он. — Слишком была уверена в своей власти. Как все это унизительно! Она заранее все знала. Незачем было так извиняться. Она все предвидела».

Работал он как во сне — не радовала даже красивая понятливая модель, не радовал прекрасный день, общее дружелюбное внимание, любимая работа… Сквозь лицо модели — совсем молоденькой девушки — то и дело начинали проступать другие, слишком знакомые черты. А когда объявили небольшой перерыв, чтобы поправить косметику и переодеть девушку, и она отошла в сторону и присела на стул — совсем как Олеся, расслабленно свесив руки между колен, — он чуть не завыл, поняв, что никогда уже ее не увидит.

Невозможно было так работать! В большой перерыв, когда меняли свет, интерьер, модель, он вырвался на полчаса и доехал до ближайшего пункта международных переговоров. В Москве был час дня, разница с Парижем составляла три часа, значит, там было десять утра. Возможно, она была еще дома. Он ждал, метался, но никак не соединяли. «Номер не отвечает, — ответила телефонистка. — Никого нет». — «Она на съемке, — уверял себя он. — Не сходи с ума. Что она мне сказала?! Была как безумная. Убила того человека? Действительно убила или только хотела припугнуть меня? В любом случае глупо. Нет, не то слово! Она сумасшедшая, я всегда это знал! Нельзя было связываться с нею! И зачем она это сделала?! Чтобы мы могли купить квартиру и жить вместе?! Слишком большая жертва. Нет, не верю, я должен знать!»

Он послонялся по улице перед дверями переговорного пункта, вернулся, заказал Париж еще раз. Прежний результат. Больше ждать было нельзя, надо было возвращаться. Как ее найти?! Если она приходит поздно, если учесть разницу во времени, то звонить ей надо где-то после полуночи. Но откуда?! Из дома?! Теперь уже нельзя. Теперь надо быть тише воды ниже травы… Как унизительно! Он решил попробовать еще раз дозвониться после съемки. Но у него снова ничего не вышло.

Стройная, но уже очень увядшая дама захлопнула дверцу серого «Рено», оглядела дом и вошла в подъезд. Она редко бывала здесь, в Клиши, потому что знала, что ее муж облюбовал эту квартиру для свиданий. Приходить сюда она считала ниже своего достоинства. Но теперь, после того как он не приехал домой, не явился в офис… Она не хотела никого беспокоить, не хотела вмешивать в дело чужих людей, поэтому поехала сама.

Она поднялась в лифте, открыла дверь своими ключами, впрочем, дверь оказалась заперта только на один замок, который захлопывался. Вошла. Везде было темно, только в спальне горел свет. Между тем время было еще далеко не вечернее. Она нерешительно постояла у порога, прикрыла дверь, зачем-то проверила свою сумочку. Потом негромко окликнула мужа по имени. Ей никто не ответил. Тогда она прошла в спальню, заглянула туда, ожидая увидеть его спящим в обнимку с какой-нибудь девкой… Такое уже случилось один раз. Один раз, о котором он не знал. Он вот так же заспался, проспал все на свете, и она приехала сюда. Заглянула в спальню, бросилась вон из квартиры. А они так и не проснулись.

— Борис? — спросила она, увидев, что на этот раз он лежит один. — Борис?

И тут же поняла, что он мертв. Синюшный цвет лица, распахнутый рот, выкаченные из орбит глаза, судорожно изогнутое тело. И был он совершенно голый. Его волосатый жирный пах выглядел как-то особенно жалко.

Она прижала к ненакрашенным губам руку в перчатке. Постояла так, борясь с криком, который рвался наружу, схватилась за косяк двери. Она даже не подошла к нему ближе, не стала проверять, дышит ли он… Все было слишком очевидно. Как только она пришла в себя, бросилась в столовую, к телефону. Набрала номер полиции. Ее соединили с нужным участком.

— Я нашла своего мужа мертвым, — сказала она. — Вы, наверное, должны приехать.

— Минуту, мадам, — ответили ей. — Что с ним? Он убит?

— Не знаю. Не знаю!

— Сейчас приедем.

Они приехали быстро, она думала, что у нее будет некоторое время, чтобы собраться с духом и ответить на все щекотливые вопросы.

В квартиру вошли четверо мужчин, все в штатском. Один из них был доктор — она сразу поняла это, как только он в спальне приподнял голову Бориса каким-то профессиональным жестом. Трое других стояли и молча смотрели на него. Ирен не вошла в спальню, осталась в коридоре. Она медленно-медленно стягивала с руки перчатку. Стянула. Принялась за вторую. Тот из троих, что был повыше, повернулся к ней и спросил, приходится ли она женой убитому.

— Да, — ответила она, почему-то задержавшись с ответом. — Так он убит?

— Как доктор скажет.

— Думаю, тут не обошлось без подушки, — ответил врач, выпрямляясь над трупом. — Я такое уже видел.

— Подушка? При чем тут подушка? — спросила женщина. — Я не понимаю!

— Давайте его в анатомичку, — обратился врач к остальным. — Я его вечером осмотрю. А сердце у него было здоровое?

Этот вопрос адресовался Ирен. Она сглотнула, нерешительно покачала головой:

— Иногда он жаловался на боли. Я просила его обратиться к Годэну, но он…

— Кто такой Годэн?

— Наш врач.

— Дайте его телефон.

Ирен трясущимися руками достала блокнот, продиктовала телефон следователю. Потом ее попросили пройти в другую комнату. Сейчас ее мужа увезут. Ей лучше не смотреть.

Она так и не поняла, почему ей лучше не смотреть, ведь она его уже видела, но послушно прошла в столовую, зажгла лампу, села в кресло, привычно скрестив ноги — как ее в детстве учила гувернантка. Никогда не класть ногу на ногу. Держать ноги так, чтобы они образовывали изящную, но не вызывающую линию. Юбка может немного приоткрыть колени, но не более. Ноги у нее были самые обычные, и она не была уверена, смотрел бы на них кто-нибудь, даже если бы она положила ногу на ногу. Следователь, во всяком случае, не смотрел. Он глядел куда-то сквозь нее, на маленькую картину на стене (Тулуз-Лотрек) и монотонно спрашивал:

— Вы постоянно живете в этой квартире?

— Нет. У нас дом в Пасси.

— Но квартира ваша?

— Конечно. Принадлежит моему мужу.

— Почему он не живет с вами, в Пасси? Вы живете раздельно?

— Нет, — ответила она, поджимая губы. — Это имеет значение?

— Да, прошу ответить.

— Эта квартира служит ему для ночлега, если он остается допоздна на работе. Отсюда ему ближе добираться. Но он редко ночует здесь.

— Значит, квартира большую часть времени пуста?

— Да.

— Ни у кого нет ключей, кроме членов вашей семьи?

— Ключи есть только у меня и у мужа.

— Он никому не предоставлял эту квартиру?.. Ну, вы понимаете, никому из своих друзей?

— В чем дело?.. Нет, никому. Он пользовался ею сам, — брезгливо ответила Ирен. — Сразу скажу вам, что дверь была заперта только на один замок. Самый ненадежный. Но она не взламывалась.

— Это мы выясним. Скажите, он приезжал сюда один?

— Как когда.

— А именно?

— У него были связи. — Ирен старалась, чтобы ее лицо оставалось спокойным. — Он приводил сюда женщин.

— С улицы?

— Не думаю. Не знаю. — Она хлопнула себя по коленям сложенными перчатками, спохватилась, что этот жест выдал ее раздражение, сунула перчатки в сумку. Вела себя так, словно пришла в чужую квартиру, в гости — отметил инспектор. Она вполне могла положить перчатки на стол. — Нет. Он был слишком осторожен.

— Как это понимать?

— Боялся заразиться.

— Постоянная связь у него была?

— Не знаю.

— Каждый раз разные женщины? И вчера тоже?

— Вчера? — Она беспомощно посмотрела на него. — Я не знаю. Инспектор, я не могу ответить. Мы никогда не обсуждали это.

— Но вы знали, что он здесь встречается с женщинами?

— Конечно.

— Откуда вы узнали это?

— Это трудно не узнать. Ну, и кроме того… Была случайность.

Она прикусила губу, но было поздно, он очень оживился:

— Расскажите, что это было? Вы его застали с кем-то? Давно?

Она кивнула, говорить было трудно.

— Мадам Бодо, мне нужны факты.

— Да, как-то раз… — начала она, прислушиваясь к звукам в коридоре. Кто-то там ходил, потом послышался шум из спальни. Но инспектор был невозмутим. Он попросил разрешения закурить, предложил сигарету Ирен. Та поколебалась, взяла, нерешительно прикурила от поднесенной зажигалки. Снова выпрямилась, сидела с каменной спиной, точно на уроке, рассказывала: — Это было полгода назад. Если вам нужно, смогу вспомнить точнее. Я пришла сюда. Борис не приехал в офис, но он всегда был такой обязательный… Я знала, что он остался ночевать здесь, чтобы пораньше приехать на работу, поэтому было странно, что он не явился. Я приехала сюда. Простите… — Она виновато испугалась. — Я немного путаюсь.

— Ничего, ничего. Я слушаю вас!

— Так вот. Я вошла, открыла дверь в спальню… И увидела его в постели с какой-то… девкой. — Последнее слово она произнесла совершенно бесстрастно.

— Вы узнали эту женщину?

— Нет.

— Но узнать смогли бы? Она покачала головой.

— Почему?

— Потому что она лежала отвернувшись. Я сразу ушла. Они спали, я их не разбудила. Он так ничего и не узнал. Я не сказала, что была там.

— Почему же вы не сказали? — Теперь инспектор смотрел на нее с любопытством.

— Зачем? Кроме того, я стремилась сохранить добрые отношения в семье. У нас двое детей. Дочь совсем взрослая. Что бы там ни было, но я не хотела, чтобы она принимала участие во всей это гадости.

— Ясно. Но мужу-то вы дали понять, что все знаете?

— Это мое личное дело.

— Но вы не могли ничего не почувствовать.

— Повторяю, инспектор, это мое дело. — Ирен опомнилась, сказала уже тише: — Простите. Это ваша работа.

Инспектор посмотрел на нее. Лет сорок пять, и выглядит ничуть не моложе своих лет. Кожа сероватая, нездоровая. Каменное лицо. Тщательно, волосок к волоску, уложенные волосы. В глазах — неуверенность в себе. Женская тоска. Обида. Но не горе. Руки сухие, маленькие, ухоженные. Костюм дорогой и безликий. Серая моль. Прекрасная мать, терпеливая жена. Инспектор подумал, что начинает понимать этого человека в спальне. Что ему еще оставалось делать? И вот какая-то шлюха придушила его подушкой.

— Хорошо, — сказал он, поднимаясь. — Вы должны посмотреть на спальню. Его уже унесли, насколько я слышал.

— Разве? — Она встала как-то странно, словно колени у нее плохо гнулись. Сумочку сжимала в руках. — Я ничего не слышала.

— Нет, точно. — Он первым прошел в спальню, она шла следом. — Осмотритесь. Что-нибудь пропало? Сдвинуто с места? Или появилось что-то лишнее?

Она положила сумочку на столик у кровати, рядом с мраморной статуэткой, огляделась, зябко повела плечами.

— Я не могу так сразу сказать.

Инспектор присел на постель, это ее покоробило. Она подошла, дотронулась до смятой простыни, подняла на него глаза:

— Постель и была в таком виде?

— Да. А разве вы не помните?

— Не помню. Все как-то смешалось.

— Наш доктор почти уверен, что вашего мужа задушили подушкой, — сказал ей какой-то молодой человек, который до этого молча стоял у окна. — Он боролся. Поэтому постель в таком виде.

— О… — только и сказала она, сжала руки, заставила себя держаться. То, что сказал этот парень, было ужасно. — Но… Разве…

— К сожалению, это так, — ответил ей инспектор. — Ну что? Замечаете что-нибудь подозрительное?

— Мне надо осмотреть постель.

Он встал, она наклонилась, потрогала обе подушки, откинула прочь смятое одеяло, рассмотрела простыни. Улыбнулась какой-то мертвой улыбкой.

— В чем дело? — спросил инспектор.

— Нет, ничего. Простыня не та.

— Как?

— Не та простыня, что была. И наволочка. Я сейчас объясню. — Она так и осталась стоять у постели, хоть вполне могла сесть. — Он всегда менял простыню после того, как проводил здесь время с женщиной. Чтобы я ничего не поняла. Я все же бывала тут. Иногда, редко. А по состоянию постельного белья всегда можно догадаться…

— Понимаю. Значит, тут все же была женщина?

— Я не сомневаюсь в этом. Только… Если бы она убила его после… — Ирен поморщилась. — Он ведь не смог бы поменять белье? Значит, до нее тут была еще одна. Может быть, не раз… Вы меня понимаете? Он менял белье каждый раз. Обычно — только простыню. Не понимаю, зачем в этот раз сменил наволочку.

— Кажется, я понял. Значит, он проводил тут время с какой-то женщиной, потом привел ее же или другую, и не успели они… Простите. И тут-то все и случилось. Интересное наблюдение! Вы совершенно уверены, что у него была такая манера — менять белье? Вы сами не могли его сменить?

— Нет.

— Но вы уверены, что его сменили?

— Да. Простыня из другой ткани. Белье покупалось в разное время, в разных магазинах… Я сама выбирала его. Мне ли не знать…

— А где он держал грязное белье?

— Сейчас… В шкафу. — Она уверенно подошла, открыла дверцу, порылась на полке, выбросила на пол несколько смятых простыней. Жалко улыбнулась, словно приглашая посочувствовать ей. Но мужчины только переглянулись, с таким видом, что ей захотелось плакать. Инспектор подмигнул парню, тот насмешливо улыбался, глядя на пустую постель.

— Сколько там простыней? — спросил у нее инспектор.

Она с трудом пересчитала, выпрямилась:

— Три штуки.

— Все грязные?

— Сами посмотрите.

— Мы их приобщим к делу. Что-нибудь еще?

— Нет. Ничего не замечаю. — Она поняла, что безумно устала и больше не сможет сохранять спокойствие. Эти двое издевались над нею. Явно издевались.

— А это не ваши? — Молодой человек показывал ей кружевные трусики.

— Где вы их нашли?

— Рядом с кроватью.

— Нет, не мои.

— Вы уверены?

— Совершенно уверена. Можно вас поздравить. Они принадлежали той…

Она не стала продолжать, отвернулась, посмотрела в шкаф. Потом старательно его закрыла.

— Можно пройти в столовую. Здесь делать нечего. Пусть ребята снимут отпечатки, — сказал инспектор.

— Уже сняли, — ответил парень инспектору. — Почти ничего нет. Все протерто.

— Занятно, — кивнул он. И уже через плечо, выходя из спальни, пригласил Ирен следовать за ним. Она снова послушно пошла.

В столовой он закурил еще одну сигарету, посмотрел на Тулуз-Лотрека, спросил:

— В квартире держали деньги?

— Никогда.

— А что-то ценное?

— Вы сами видите… — Она показала на картину — По-моему, ничего не пропало.

— Но были какие-то мелочи, драгоценности?.. Запонки, например, ваше кольцо…

— Ничего моего тут не было, кроме косметики в ванной. Если хотите, могу посмотреть, не пропало ли что…

— Не надо, там наверняка еще снимают отпечатки. Значит, это не было ограбление?

— Вам лучше знать.

— Нет, вы должны мне помочь. Припомните, ваш муж вчера имел при себе большую сумму денег?

— Не знаю, я его не контролировала.

«Эта дамочка имеет свои достоинства, — подумал инспектор. — В конце концов, что еще можно требовать от жены… И все же его можно понять». Ирен сидела, уставившись куда-то в пространство, водила взглядом по стенам…

— В таком случае приходится предположить, что убили его не из-за денег… — задумчиво сказал он. — А это значит, что женщина была с ним раньше знакома.

— Возможно.

— Да, мадам. Позволите взять отпечатки пальцев у вас?

— Вы… — Она отдернула руку. — Вы меня тоже подозреваете?

— Ни в коем случае, но таков порядок.

— Хорошо. Но имейте в виду, Борис… — Она нервно сглотнула. — Нет, это не ревность. Вы понимаете? Я никогда бы не пошла на это. Я привыкла. Все можно простить! Неужели вы…

— Мадам, мадам…

— Я же вижу, вы меня подозреваете! — воскликнула она. — Я поняла это уже тогда, когда рассказала, как застала его… Но это невозможно!

— Прошу вас…

— Нет, это глупо, наконец! Мне не двадцать лет, чтобы ревновать!

«Это уж точно, — подумал он. — Как ее успокоить?»

— А если вы думаете, что это из-за денег, то знайте, что половина всех его акций и всего капитала принадлежит мне. У меня рента, которая досталась мне по наследству. В конце концов, я богаче его!

— Мадам Бодо! — повысил он голос.

Она зажала лицо руками, на которых блеснули два тонких кольца с бриллиантами, и заплакала. Плакала молча, только плечи содрогались. Инспектор заерзал в своем кресле, мотнул головой помощнику, который в это время заглянул в столовую, и тот сбегал за водой. Ирен приняла стакан, прикоснулась к его краю губами и отставила его. Глаза у нее покраснели, она выглядела теперь лет на пятьдесят с хвостиком.

— Мадам Бодо, мы с вами продолжим разговор на Кэ д’Орфевр, в полицейском управлении, — сказал инспектор. — А теперь можете быть свободны.

— Я приду со своим адвокатом… — предупредила она, поднимаясь.

— Как вам будет угодно, — поморщился он. — Но мы вас ни в чем не обвиняем.

Среди знакомых мужа, которые могли как-то помочь делу, мадам Бодо назвала двух его сотрудников, повторила имя доктора Годэна — он был самым близким другом Бориса… Поколебалась и назвала еще одно имя.

— А это кто? — наморщил лоб инспектор.

— Мишель Леватон, глава агентства «Космополитэн».

— Друг вашего мужа?

— В какой-то степени.

— Почему вы назвали его, если он не был близким его другом?

— Потому что… Ну да он вам скажет почему. Борис, как я уже сказала, увлекался юными девушками, а Мишель… Словом, был связан с ними по работе. Борис этим пользовался. Но втайне от приятеля, тот не потерпел бы такого. Я тогда сказала вам неправду… — Она снова сжала руки, этот жест раздражал инспектора. — Я узнала ту девушку, с ним в постели. Это была модель. Но эта история давно окончена.

Инспектор проводил мадам Бодо до дверей. Она на глазах превратилась в прежнюю даму — сухую, сдержанную, отрешенную от всего мира, от всего на свете. Но он-то знал, что это не так.

Первым на Кэ д’Орфевр явился врач. Он пришел около шести часов. Немного лошадиное лицо, грустные глаза, дорогое легкое пальто, толстая папироса в пожелтевших пальцах. Сел уверенно перед столом инспектора, профессия наверняка заставляла его иметь дело с полицейскими. Сказал, что понятия не имеет, почему Бориса задушили. Что сердце у него было не ахти какое, часто жаловался, однако наотрез отказывался лечиться.

— Я бы все понял, если бы он умер потому, что не хотел вызвать врача, — заметил он. — Это было бы на него похоже. Но не знаю, кто мог его ненавидеть. Это не ограбление?

Инспектор закурил, сказал, что нет. Тогда Годэн закурил тоже, посмотрел на свой блестящий ботинок, со вздохом сказал, что некоторые люди все время пытаются догнать свою молодость. Если инспектор понимает, что он имеет в виду. Тот сказал, что понимает.

— Он любил женщин, особенно молоденьких, совсем девчонок, — продолжал Годэн. — Если это кто-то из них… Нет, я не могу назвать никого конкретно, я имен не знал… Но знаю, что в последнее время он встречался только с одной.

— Вы знали ее?

— Нет. Он только обмолвился как-то, что становится ужасно постоянным. Мне кажется, он был даже немного влюблен. Но кто она, как ее зовут — не знаю.

— Он не откровенничал с вами?

— На эти темы? Нет. Я его поругивал за такие похождения, потому что знал, что его сердце… Он не любил, когда его упрекали.

— Какие у него были отношения с женой?

— Ирен — милая женщина, — задумчиво ответил Годэн. — К сожалению, это все.

— А подробней?

— Ну, она закрывала глаза на его похождения, молча страдала, не устраивала сцен, не обыскивала карманов, словом, была идеальной женой. Сами можете представить, как это приятно! Постоянное выражение ангельского терпения на лице, укоризненный взгляд. Борис говорил, что лучше бы она кидалась на него с кулаками, а то он чувствует себя подлецом.

— Она его сильно ревновала?

— Думаю, да. Но это не она его задушила, — спокойно сказал Годэн. Подписал свои показания и ушел.

Сослуживцы Бориса Бодо явились почти одновременно. Их оторвали от дома, от детей, от ужина, они нервничали, говорили неуверенно, все время повторяя, что им не верится, что это на самом деле случилось. Они не могут понять почему. Инспектор задал им те же самые вопросы: с кем встречался Борис? Как звали его девушку? Видел ли ее кто-нибудь?

Один сказал, что, кажется, видел, только не уверен, что это она. Инспектор ответил, что он тоже ни в чем не уверен, и велел ее описать. Высокая, сказал тот. Высокая, очень красивая, кажется, не француженка, кажется, не проститутка. Ухоженная девушка, длинные светлые волосы. С такой лестно появиться на людях. Видел он их в одном ресторане, месяц назад или чуть больше… Сможет опознать.

Второй добавил, что Борис как-то рассказал — в двух словах, — что нашел потрясающей красоты подружку, но просил, чтобы об этом не трепались. По-мужски просил. Но раз он теперь мертв…

Они ушли вместе. Инспектор сказал своему помощнику, что дело такое простое, что даже противно. Помощник ответил, что поскольку мотивом убийства не является ограбление, красотку быстро найдут. Инспектор на это заметил, что малышке не повезло. Если она действительно иностранка и еще вчера была в Париже, шансов у нее никаких. Правда, мотив пока неясен, но ничего, малышка сама все объяснит.

Мишеля Леватона удалось поймать только по телефону. Узнав о гибели своего знакомого, он что-то пробормотал, потом сказал, что заедет, как только сможет. Ничего, если это будет поздно?

— Ничего, — сказал инспектор.

Господин Леватон приехал после девяти часов вечера. Инспектор сидел в комнате один, за пишущей машинкой, листал отчет… Пригласил посетителя сесть, тот уселся, поерзал на стуле, сразу начал:

— Из-за чего его убили?

— Не из-за денег, — ответил инспектор. — Его жена сообщила мне, что он очень любил молоденьких моделей. Вот об этом я и хотел бы с вами поговорить.

— Вот оно что. Ясно. Только не думайте, что это я поставлял ему девушек. Он сам их находил. Охотился в моих владениях. Мне это страшно не нравилось. Полгода назад у него вышла история с одной моделью, совсем молоденькой. Для него это был пустяк, а девочка погубила карьеру, репутацию. С тех пор мы почти не разговаривали, только недавно помирились, и…

Тут он сделал паузу. Инспектор с интересом слушал, как тот вздыхает, прежде чем продолжать. Попутно он рассматривал господина Леватона. Жгучий брюнет, огромный галльский нос, красноватое от загара лицо, прекрасная рубашка…

— В последнее время он встречался с какой-нибудь моделью? — спросил инспектор, видя, что Леватон задумался надолго.

— Пожалуй, я мог бы это узнать.

— Но вы не знаете?

— Нет. Кое-что слышал, но конкретно… Боюсь ошибиться. Но я давно догадался, что он опять взялся за старое. Только, инспектор, я прошу вас — без нужды не публикуйте гадостей про моих девочек! Модель очень трудно сделать и очень просто погубить. Достаточно грязного слуха, сплетни. Я не собираюсь никого покрывать, но все же будьте осторожны!

— Обещаю. Но вы что-то узнаете?

— Да, конечно.

— А не знаете ли вы такой модели… — предположил инспектор. — Высокая, стройная, очень красивая блондинка с длинными волосами? Не француженка, очень молода.

Господин Леватон только развел руками:

— Под это описание подойдет половина всех моделей. Я лучше узнаю имя той девушки… По-моему, она… Нет, простите! Надо уточнить!

И он удалился с большим достоинством. На этом инспектор закончил вечерний отчет и сдал его.

А Ирен тем временем звонила в дверь квартиры на четвертом этаже, на бульваре Распай, в доме напротив кафе «Танго». Ей открыла горничная в черном форменном платье.

— Здравствуйте, Жермен, — рассеянно сказала Ирен, проходя в переднюю. — Как она себя чувствует?

— Очень хорошо, мадам, — с готовностью ответила горничная, помогая ей снять плащ. — Весь день очень веселая. Непонятно почему.

— Да? Что же… Придется ее огорчить… Доктор у нее был?

— Был, мадам.

— По-прежнему?

— Да.

— Она в постели?

— Кто там пришел, Жермен? — закричала из своей комнаты старая мадам Бодо. — Это Борис?

— Нет, это я, Ирен. — Она прошла туда, по пути сжимая руки, чтобы успокоиться. — Это я. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — разочарованно ответила старуха, откидываясь на подушки. Она сидела в постели, пытаясь что-то читать. — Странно, что это ты.

— Почему?

— Я не привыкла к такому вниманию с твоей стороны.

— На мне дом и дети, — ответила Ирен. — Я пришла… Мне надо вам сообщить…

— Да, ты не зря пришла, — ответила старуха, глядя, как ее сноха кусает губы. — Что случилось? Говори!

— Я только прошу вас, сохраняйте спокойствие… — прошептала Ирен.

— Я спокойна… — испуганно возразила старуха. — Что? С детьми что-то?

— Нет.

— Борис?.. — прошептала та. — Что же ты молчишь? Это он?

Ирен наклонила голову, обхватила ее руками, вмиг растрепав прическу, и молча затряслась от рыданий. Старуха в ужасе смотрела на нее, вбежала Жермен и застыла у двери.

— Борис… Он… убит… — выдавила из себя Ирен, когда немного справилась с собой. — Вчера, кажется… О боже мой! Только мужайтесь…

Старуха испуганно пискнула, схватилась руками за книгу, которая лежала на постели, и вдруг швырнула ее через всю комнату. Ирен испуганно подняла голову, Жермен открыла рот.

— Кто убил? — спросила старая мадам вполне спокойным голосом. — Ты знаешь?

— Женщина.

— Женщина?

— Одна из…

Жермен, не закрывая рта — теперь в ее взгляде читалось восхищение, — подошла к брошенной книге, подняла ее, положила на стол, налила в стакан воды и подала его старой мадам. Та отказалась, воду выпила Ирен.

— Его любовница? — отчетливо спросила старая мадам. — Что же ты молчишь? Ты ее знала?

— Нет. Не при горничной, прошу вас.

— Выйди! — было приказано Жермен, и та неохотно удалилась.

— Да, любовница.

— Что ты будешь делать?

— Не знаю. Главное, чтобы дети не узнали.

— Газеты все равно раздуют это… — пробормотала старая мадам. — Я не ожидала от него. Не ожидала…

Ирен только подняла плечи, словно защищаясь от удара, и старуха впервые почувствовала жалость к своей снохе.

— И надо же, чтобы это случилось сейчас… — словно про себя, сказала она.

А на другое утро, двенадцатого сентября, на Кэ д’Орфевр позвонил один из сослуживцев Бориса, тот самый, который брался опознать девушку, как только ее увидит. Он попросил инспектора, который вел дело Бориса. Ему сказали, чтобы он подождал, инспектор сейчас освободится. Их соединили через семь минут.

— Да! — выкрикнул инспектор. — Слушаю! — Во рту у него была сигарета, наполовину изжеванная, настроение было паршивое, руки ломило — не на шутку разыгрался ревматизм.

— Я вчера был у вас, — забормотал тот. Назвал свое имя. — Вы помните, я вам рассказал о девушке в ресторане?

— Так что же?

— Я ее узнал.

— Где вы ее видели? — возбужденно спросил инспектор, забыв о ревматизме. — Когда?

— В журнале. Моя жена купила утром журнал, а там на задней странице — ее лицо. Реклама шампуня.

— Какой журнал?

— Минуточку… «Эль».

— «Эль»?

— Да, последний номер.

— Вы уверены, что это она?

— Да, такое лицо трудно забыть.

— Хорошо, спасибо. — Инспектор повесил трубку, велел срочно найти ему Леватона. Очень срочно!

Его нашли через полтора часа. За это время инспектор успел выпить кофе у моста Сен-Мишель, вернулся в хорошее настроение, потому что поболтал с хозяином заведения. Оба они страстно любили автомобильные гонки. Журнал он купил возле кафе.

— Кто это? — спросил он после некоторого молчания. — Это лицо вам знакомо?

— Да… — выдавил господин Леватон. — Я ее знаю.

— Кто она?

— Русская, ее зовут Олеся Панфилова. Только что снялась в этой рекламе.

— Координаты ее можете достать?

— Я их принес. Да. — Он вздохнул, посмотрел на журнал. — Я все узнал. Это она была любовницей Бодо. Очень жаль. Но, инспектор, вы мне обещали… По возможности… — Тот кивнул.

— Мы не будем зря марать имена других девушек. Но боюсь, что эта…

— Это она убила Бодо?

— Не знаю. Сперва надо ее найти. Где она живет?

— На улице Ванв. Я уже звонил туда…

— Зачем? — устало спросил инспектор. — Я вас не просил об этом.

— Верно. Но я подумал… Впрочем, не важно. Я уверен, что это не она.

— Мне тоже хотелось бы верить в это. Красивая девочка. Очень молоденькая.

— Ей всего девятнадцать лет.

— Очень хорошо. Можете идти. Я вас, наверное, оторвал от дел. И прошу — никаких звонков этой милочке, никаких предупреждений… И не рассказывайте никому об этом. Все это слишком просто, — сказал инспектор своему помощнику, показывая журнал. — Мне это не нравится.

— Черт! — присвистнул тот, глянув на фотографию. — Вот это да! Девочка что надо.

— Вот бери людей, поезжай на улицу Ванв и привози ее сюда. Ни о чем с ней не говори, тут объяснится. Мне очень хотелось бы, чтобы у нее было алиби.

Потом инспектор занялся другими делами и только спустя час заметил, что его помощник забрал журнал с собой. Выругался — за журнал он уплатил из своего кармана. Выпил наспех сваренный кофе, решил сходить пообедать. Как раз в это время вернулся помощник.

— Никого нет.

— Вещи на месте?

— По-моему, да. Она никуда не уехала, судя по шмоткам. В квартире я оставил ребят.

— Ну и ладно. И хорошо. Верни журнал. — И он протянул руку.

Они пообедали вдвоем, потом он снова сел на телефон и узнал, что девушка не пришла на съемку, ее давно ищут, но никто не знает, где она может быть. Подруг у нее не было. Ни с кем не сошлась. Единственная явная связь — покойный Бодо. Отношения с ним были вроде хорошие. Но никто ничего наверняка не знает. Он позвонил Ирен. Попросил ее купить последний номер журнала «Эль», взглянуть на оборотную сторону, и, если ей что-то захочется сказать, пусть скажет. А если нет, пусть прочитает журнал и выбросит его.

Ирен послала за журналом горничную. Она уже ничего не понимала. Сидела у себя в спальне, пила понемногу коньяк. Пила она редко, только в самые тяжелые минуты. Например, напилась в тот день, когда увидела Бориса в постели со шлюхой. Горничная принесла журнал, подала ей, Ирен перевернула его, взглянула…

— Это то самое лицо, которое я видела на рекламе шампуня, — сказала она инспектору, когда дозвонилась на Кэ д’Орфевр. — Больше ничего сказать не могу.

— Жаль, — коротко ответил он. — Это бы все упростило.

— Это она?

— Мадам Бодо, я потом все вам сообщу. — И он повесил трубку. Ирен посидела еще немного в спальне, выпила очередную рюмку коньяку. Стало немного легче. Нет, легкостью это нельзя было назвать. Какая-то тупость. Собственное бессилие. Собственная непригодность. Ко всему на свете.

— Вам звонит мадам, — сказала горничная, осторожно заглядывая в спальню. — Вы возьмете трубку?

Старая мадам Бодо просила ее приехать. Ей одиноко. Она хочет узнать новости. Ирен машинально собралась, причесалась, зачем-то сунула в сумку журнал. Взяла такси — была слишком пьяна, чтобы вести машину. Через полчаса она вошла в спальню, где в постели сидела старуха.

— Как ты? Как дети? — спросила сноху. — Они уже знают?

— Нет. Пока я ничего не сказала. А я…

— Сядь! — приказала старуха. — Ничего нового? Убийцу не нашли?

— Не знаю. Просили меня купить журнал и посмотреть на одну фотографию… Вот. — Ирен открыла сумку, достала журнал и протянула старухе. — Вот. На оборотной стороне. Реклама шампуня.

Старуха с минуту смотрела на фотографию, потом закрыла глаза, пошевелила бледными губами и вдруг начала заваливаться на бок. Ирен вскочила, вскрикнула. Вбежала горничная — она явно подслушивала.

— О, что случилось?! Мадам?!

— Доктора, — велела Ирен. — Скорей звони!

Жермен бестолково засуетилась, бросилась к телефону, стала кричать в трубку, требовать, чтобы доктор приехал немедленно: — У мадам приступ!

Ирен посмотрела в лицо свекрови, потрогала ей пульс, потом встала, вышла в коридор, закурила сигарету. Жермен положила трубку и с упреком посмотрела на нее.

— Это все равно, — тихо ответила Ирен, показывая сигарету. — Уже все равно.

— О боже…

— Да, — продолжала Ирен, — пройдите туда. Нет. Будьте у двери. Сейчас приедет доктор.

— О, мадам… О… — Жермен вдруг залилась слезами, она все поняла. — Неужели?! И мсье, и мадам… У них у обоих было слабое сердце… 

Глава 18 

Прошло несколько дней с той встречи на подмосковной трассе, когда две пожилые женщины просили его сообщить о катастрофе, и только 12 сентября он решился позвонить. Раньше времени не было, да и желания тоже. Он уже вернул ружье приятелю. Жил своей обычной жизнью. И почти забыл об этом. И вот решился позвонить. Сделал это из телефона-автомата на улице. Набрал номер, сообщил, что на таком-то километре от Москвы по такой-то дороге произошла катастрофа, свидетелем которой он не был. Себя не назвал. Быстро повесил трубку и пошел прочь, немного возбужденный всем этим. И больше ничего.

Это было утром. А в четвертом часу пополудни зеленую машину вытаскивали автокраном из оврага. Она была сильно помята и уже не выглядела шикарной.

Анна лежала на широкой, тщательно застланной постели. В той самой спальне, где Олег впервые раздел ее. Она была не пьяна, но очень слаба. Ей было уже все равно, что с нею происходит, чем все это кончится, как она будет жить дальше. Она больше не говорила слова «дальше», потому что смутно чувствовала, что это «дальше» будет ужасно. Олега она не ждала. Никого не ждала. Больше не выходила в коридор, не подслушивала у двери. Не выглядывала в окно. Она могла бы не поверить тому человеку, который сообщил ей о смерти Олега, но она ему поверила. Поверила сразу. Она не понимала, где он мог прятать труп ночью, обыскала его кабинет… Ничего особенного не нашла. Пришла в спальню, легла и закрыла глаза.

Алиса чем-то занималась в своей комнате. Она недавно пообедала. На обед была каша, сваренная на воде. Больше ничего, только чай. Анна и сама могла бы поесть, но ей не хотелось.

— Мама, к нам стучат! — сказала Алиса, входя в спальню.

— Что? — Она подняла растрепанную голову.

— Стучат, очень громко. Ты не слышишь?

— Ах да…

Теперь она поняла, что уже некоторое время слышит этот настойчивый стук в дверь. Только до сих пор ее сознание его не воспринимало как нечто реальное. Анна встала, запахнула халат, сунула ноги в тапочки и прошла в коридор.

— Кто? — спросила она, остановившись у двери.

— Милиция, — ответили ей. — Откройте.

Она равнодушно открыла, ожидая увидеть что угодно, но не милицию. Но два человека в форме шагнули к ней в квартиру.

— Чупринин Олег Николаевич здесь живет?

— Да, — безжизненно ответила она.

— Вы ему кем приходитесь?

— Жена.

— Так. Пойдемте в комнату, мы зачитаем вам протокол.

Алиса, которая до сих пор терлась за спиной матери, теперь бесшумно исчезла. Один из милиционеров недоуменно осмотрелся и спросил:

— У вас что, света нет?

— Пробки вылетели.

Он вернулся на площадку, включил пробки, в прихожей вспыхнул свет. Вернулся.

— А телефон у вас тоже не работает? Мы вам звонили.

— Что-то случилось, не знаю что… — Она нерешительно смотрела на них. — А что за протокол?

Они не ответили. Прошли в столовую, которую как-то интуитивно вычислили, она следовала за ними. Опустилась на диван, они тоже сели. Один достал из папки листок бумаги и принялся монотонно читать. Она улавливала приблизительно половину услышанного. Поняла только, что они пришли сообщить, что зеленый «Вольво», с теми номерами, которые были зарегистрированы на ее мужа, с телом ее мужа, уже наполовину разложившимся, был сегодня утром вынут из оврага. Точка. Наши соболезнования.

Она выслушала все это молча. Ей было совершенно все равно, удивятся они или нет, что она так спокойна. Она все это уже знала. Ко всему успела привыкнуть. Их сообщение не было новостью. Она только попросила у них сигарету. Один подал ей раскрытую пачку, она нерешительно закурила, вдруг приложила руку к голове. Ей стало дурно, но она справилась с собой. Причиной тому была не смерть Олега, уже нет. Просто она перенервничала, почти ничего не ела. И первая сигарета за несколько дней.

— Машина помята, но ее можно починить, — сообщил ей один из них. — Заберите ее…

Он продиктовал адрес, но Анна не стала его записывать. Махнула рукой:

— Это все равно не мое! Когда можно будет забрать тело?

— Завтра.

— Хорошо. Я, — тут она решила немного объяснить свою реакцию — слишком уж подозрительно они на нее смотрели, — я что-то предчувствовала. Он ведь давно пропал.

— Почему вы не заявили, что он пропал? Когда это случилось?

— Четвертого сентября.

— Прошло больше недели. Вы должны были заявить.

— Да, но… Он как-то странно выразился, когда звонил мне в последний раз… Как раз четвертого, нет, пятого… Нет, я совсем запуталась… Он сказал, чтобы я его ждала. И я ждала.

Она что-то подписала, и они ушли. Только тут Анна поняла, что ни слова не сказала им о том, что Олег убил своего гостя. А они ни слова не сказали ей про труп. Был труп в багажнике или нет? Не может быть, чтобы был. Тогда бы они первым делом спросили ее об этом. Значит, он его спрятал. А если так хорошо спрятал, то его могут никогда не найти. Она не знает, кто был такой этот Витя, где он живет, есть ли у него семья. Ничего не знает. Никому не может сообщить. Тот человек, который разворотил паркет в детской, знал о трупе. Он обещал молчать. Но больше не знал никто. Только…

Она вспомнила. Когда она пришла к Лизе, та очень заинтересовалась гостем Олега. Она же назвала его имя. Витя. Он — его бывший сосед. Лиза что-то знала. Надо ей позвонить. Надо как-то жить. Что ей там плел этот ночной посетитель? Молчать ради Алисы? Чтобы у нее не было отца-убийцы и матери-сообщницы? Глупости. Олег ей не отец. Никогда не стал бы ей отцом. Но вот она, Анна? Сочтут ли ее сообщницей? Возможно ли это?

В дверь позвонили. Давно забытый звук! Она встала, подошла к двери, открыла — с тем же чувством равнодушия, ей было все равно, кто там звонит. На пороге стоял толстяк. Тот самый лысоватый полный кредитор. Анна откинула со лба прядь волос, посмотрела на него — спокойно, без страха.

— Почему тут была милиция? — спросил он.

— Почему? Потому что Олег мертв.

— Как? — Он распахнул глаза, видно было, что эти слова поразили его куда сильней, чем Анну. — Как мертв?! Что вы говорите?!

— Можете спросить в милиции, разбился ли он на своей машине четвертого сентября, — так же равнодушно ответила Анна. — Вы же мне не верите?

— Он разбился?

— Да, и давно. Зря вы мне не верили. Я его тут не прятала.

Он молча постоял, потом, ни слова не говоря, стал спускаться по лестнице, словно позабыв про лифт. Она проводила его взглядом, вернулась в столовую. Посидела немного, чтобы прийти в себя, потом встала, прошла в ванную, зажгла свет, увидела свое лицо в зеркале. Ахнула. Это было чужое лицо. Бледное, исхудавшее, с черными кругами под глазами. А глаза… Она закрыла их, чтобы не видеть себя. Торопливо умылась. Плакать не хотелось. Плакать было поздно.

— Мама… — В дверь протиснулась Алиса. — Что ты делаешь?

— Крашусь, — ответила Анна тем же механическим тоном. — Не видишь?

— Зачем?.. — Дымчатые глаза Алисы тоже были неузнаваемыми. Во всяком случае, совсем не детскими.

— Я сейчас пойду в магазин, — перечисляла Анна. — Вызову мастера, чтобы он починил телефон. Куплю тебе шоколадку. Ты ведь хотела шоколадку?

— Да… А мы уже можем выходить?

— Можем.

— Тебе кто сказал?

— Никто. Мне официально сообщили, что он мертв. Теперь его кредиторы не смогут нас тут держать. Нет человека, нет и проблем. А ты можешь пойти со мной. Если хочешь. Столько дней просидеть взаперти!

— Я не хочу… — пробормотала Алиса. — Мама, а теперь я должна ходить в школу?

— Да. Конечно. Надеюсь, ты рада.

— Нет, — твердо ответила девочка.

В другое время Анна возмутилась бы таким ответом, но теперь ни слова не сказала. Подкрашенное лицо в зеркале немного успокоило ее. По крайней мере, теперь ее нельзя было принять за привидение. И так хорошо, когда горит свет!

Она велела Алисе закрыть за нею дверь, вышла на площадку… Парня больше не было. Никого не было. Она спустилась, едва ступая ослабевшими ногами, открыла дверь подъезда, вышла в переулок. Увидела знакомую машину. Пошла прямо к ней. Толстяк как раз говорил с парнем, который сидел рядом с ним в машине. Увидев Анну, оба замолчали.

— Ну что? — спросила она, наклоняясь к окну. — Долго вы еще будете тут стоять?

— Идите, куда шли, — мрачно ответил толстяк.

— Вы оставите меня в покое?

— Идите, сказано вам.

Толстяк едва сдерживался, чтобы не орать. Парень не смотрел на Анну.

— Послушайте, вы… — продолжала она. — Я хочу знать, вы перестанете нас мучить?

— Он написал мне расписку… — проворчал толстяк. — Вы тут уже ни при чем. Если он мертв, конечно.

— Он мертв, а я ни при чем, — спокойно ответила Анна, выпрямилась и пошла на бульвар.

Для покупок ей понадобилось больше часа. Дома не было практически ничего. Она покупала продукты, стояла в очередях в кассу, засовывала свертки сперва в один пакет, потом в другой и все время старалась ни о чем не думать. Не было сил думать. Вернулась она на машине — хотя ехать было две минуты. Но ноги уже отказывали. Дома она приготовила большой обед. Или ужин? Вечерело, голова немного прояснялась. Анна купила бутылку вина и выпила полстакана, пока жарила мясо. Потом позвала Алису.

Девочка сидела за столом и жадно ела. Анна больше не поучала ее, чтобы та держалась прямо, не чавкала. Сидела напротив, аккуратно ковыряла вилкой в тарелке, словно у нее не было аппетита. На самом деле ей просто не хотелось пугать ребенка своей жадностью. Она еще немного выпила. Алиса покосилась на бутылку, но ничего не сказала.

— Сейчас придет мастер, исправит нам телефон, — сказала Анна, вытерев губы бумажной салфеткой. — Ты не будешь выходить на улицу?

— Нет.

— Хорошо. Тогда иди к себе. Тебе нужно подготовиться к школе. Я напишу записку твоей классной руководительнице.

— Напиши, — равнодушно ответила Алиса.

— Ты не рада, что мы свободны?

— Мне все равно, мама.

— Почему? — Анна наконец вышла из своего оцепенения. — Это странно. Ты чем-то расстроена?

— Нет.

— Я думаю, что нет. Олег был для тебя… Ну, тут и говорить нечего. Теперь я все понимаю.

— Все? — Алиса подняла голову. — А ты кому-нибудь сообщишь, что он убил того дяденьку?

— Что?

— Я все знаю.

— Откуда?! Ты опять подслушала?! — Анна рассердилась, глядя в эти дымчатые непроницаемые глаза. — Ты стала слишком много врать и подслушивать! Это безобразно! Я тобой займусь!

— Ну конечно… — издевательски протянула девочка, вставая из-за стола. — Когда у тебя будет время. Когда-нибудь!

— Что ты себе позволяешь? — Анна снова почувствовала себя сильной, властной, уверенной в себе. Как раньше. Может быть, сыграла свою роль полная тарелка мяса. — Это что за высказывания?! Смотри, Алиса! Я ведь могу и наказать тебя!

— А как?

Девочка склонила голову на плечо — ни дать ни взять серенький воробышек. Наглый и слабый одновременно. У Анны увлажнились глаза, она махнула рукой, чтобы та ушла. «Действительно, как ее наказать… — сказала она про себя. — Девочка слишком многое вынесла в эти дни. Столкнулась с такой мерзостью… Жила в темной квартире, почти впроголодь… Пещерный век. Эти страшные визитеры! Как я теперь могу считать ее ребенком?! Раньше это было так удобно… Но теперь…»

В дверь позвонили — пришел мастер. Он починил разрезанный провод, проверил телефон и велел больше так не обращаться с проводкой, будет пожар. Анна согласно кивала. Ей было невмоготу объяснить, что это не она так обращалась с проводкой.

Когда мастер ушел, из комнаты снова показалась Алиса. Анна обратила внимание на то, что девочка очень бледна. Но в конце концов, это было неудивительно. Ребенок слишком долго просидел без свежего воздуха, в квартире. Анна кивнула ей:

— Ну что? Дуешься на меня?

— Мама, кому ты будешь звонить? — спросила девочка вместо ответа.

— Кому?

— Да, кому? Папе?

— Почему именно папе?.. — прошептала Анна. — Даже не думала.

— Мы что, останемся здесь?

— Деточка…

— Мама, неужели ты останешься здесь?! — со звенящей ноткой в голосе спросила Алиса. — Я не хочу! Позвони папе!

— Что это даст?

— Ничего. Он приедет, и мы вернемся туда. Домой. Там будем жить все вместе.

Она говорила отрывисто, взволнованно, с какой-то невероятной надеждой в голосе и в глазах. Анна только вздохнула, глядя на нее.

— Давай сделаем так… — сказала она в ответ. — Я позвоню папе, и он заберет тебя на пару дней к себе. Но я не могу ехать.

— Но ведь он умер!

«Вот на что она надеялась все это время… — поняла Анна. — Ненавидела Олега, который отнял у нее отца и мать. Который изображал любовь и обманывал меня. Который убил. Но этого она знать не могла. И все же ненавидела, все понимала, ждала. И дождалась. Боже мой, как это было бы просто! «Позвони папе!» Только и всего… И как объяснить ей, что ее папа никогда меня не простит? А если он простит, то не прощу себе я, что все изменила, всем изменила. Даже самой себе. Жить без Олега я смогу. Думаю, что смогу. Надо только потерпеть первое время. Но жить с Павлом…»

— Я звоню, — сказала она. — Сейчас он приедет. Тебе действительно не стоит оставаться тут… Только вот как быть со школой…

— Мама!

— Ничего, пропустишь еще пару дней. Ты должна передохнуть.

Анна больше не слушала ее. Подняла трубку, набрала номер, который когда-то был ее собственным. Павел ответил сразу — видимо, только что вернулся с работы. Страшно удивился, услышав ее голос.

— Ты?!

— Я, — коротко ответила она. — Знаешь, тебе надо приехать. Сейчас же.

— Что случилось?

— Очень многое.

— Ты…

— Нет-нет. Не пойми меня неверно. Просто тут такая нервозная обстановка… Олег погиб.

— Как?!

— Погиб. Алисе лучше побыть с тобой. Можешь ее взять? Будут похороны и всякое прочее…

— Я сейчас приеду… — ответил Павел, некоторое время помолчав. — Тебе нужно помочь?

— Нет. Приезжай, я жду.

Она положила трубку. Алиса дрожала с ног до головы — мелкой, но заметной дрожью.

— Ну что такое! Как я устала от вас всех! — внезапно закричала Анна. — Иди к себе в комнату!

— Мама…

— Иди! Не могу тебя видеть! — Анна продолжала кричать. — Я устала! Устала! Хватит на меня давить! Я хочу покоя! Поняла?!

Она быстро прошла в спальню, бросилась на постель, закрыла лицо руками. Полежала так минут десять, может, больше. В конце концов она заплакала. Все это время она боялась думать о самой себе, но теперь мысли приходили независимо от ее желания. Она понимала, что никогда уже никого не полюбит. Не сможет. Весь запас любви, вся способность любить были отданы одному человеку. Подлому, непорядочному, способному на предательство, на убийство… Но это был он, это был он… Тот, кого она любила…

— Я так устала… — шептала она, впиваясь в подушку мокрыми губами. — Так устала быть сильной! Так устала! Я уеду! Возьму Алиску и уеду! К отцу! Не могу больше! Мне ничего уже не надо! Мне наплевать! Я хочу все забыть!

Теперь она плакала тише. Услышала, как скрипнула дверь, услышала ледяной голос Алисы:

— Я пойду погуляю.

— Сейчас? — спросила она, не поднимая головы. — Ладно, только смотри, вернись до прихода отца. Далеко не уходи.

— Хорошо.

Алиса ушла в своих мягких кроссовках, за нею хлопнула входная дверь. Теперь все было тихо.

Анна сама не заметила, как уснула. Проснулась через час, от звука, который показался ей непривычным, — звонили в дверь. «День визитов», — подумала она. Встала, пригладила волосы, вышла открыть. На лестничной площадке стоял Павел.

— Ах, это ты… — пробормотала она, отчего-то растерявшись. Она совсем забыла, что позвала его. Некстати вспомнилось, как неказисто она выглядит — косметика наверняка размазалась. Лицо отекшее. Глаза… Да что там глаза! Бывший муж смотрел на нее так, словно видел впервые, и она увидела, как в этом взгляде появляется жалость. Это ее окончательно выбило из колеи.

— Ну, входи, — сказала она, отступая в глубь прихожей. — Я не ждала тебя так скоро…

— Я мог и раньше приехать, но везде такие пробки… — Он неуверенно вошел, огляделся по сторонам. Вздохнул. Она стояла неподвижно, покусывая губу, не зная, с чего начать разговор. Потом пригласила его в столовую. Они уселись рядом на диване, она еще немного посуетилась, предлагая ему вина, печенье… Он от всего отказался, она налила только себе, взяла бокал и примостилась в углу дивана. Вино было сладкое, густое, печенье рассыпчатое, она наслаждалась их вкусом, стараясь забыть о неприятном разговоре, который ей предстоял. Надо было что-то объяснить, но она предпочла бы, чтобы Павел просто забрал Алису и уехал. Тогда ей стало бы легче, через пару дней она могла бы вернуться к нормальной жизни. Но Павел явно ждал каких-то объяснений.

— Олег погиб… — сказала она в конце концов. — Я, кажется, уже сообщила тебе об этом?

Он только кивнул, потом сказал:

— Мои соболезнования.

— Да брось ты! — отмахнулась Анна. — Я не верю в твои соболезнования.

— Почему?

— Потому что ты наверняка рад, Алиса, во всяком случае, на седьмом небе от счастья!

— Кстати, где она?

— Гуляет. Ты ее не видел?

— Нет… Странно. Она не любит гулять.

— Ничего, она слишком долго просидела дома. Нет, не хочу рассказывать. Она сама тебе все расскажет. — Анна говорила нервно, быстро, словно стремясь не дать ему вставить слово.

Но он молчал и слушал, не сводя с нее глаз.

— Алиса стала невыносимой, — призналась Анна. — Все делает наперекор.

— Раньше этого не было.

— Да, не было! — ответила она, отпивая еще глоток вина. — Ты меня обвиняешь в этой перемене?

— Нет, Аня… Я…

— Да хватит, хватит! — неизвестно почему воскликнула она. — Я сама знаю, что виновата, но сколько можно об этом говорить!

— Я-то ни слова не сказал…

— Ну да. Прости… — Она залпом выпила остаток вина. — Мне страшно не везет. Не знаю почему. Прости, я немного выпила…

— Этого тоже раньше не было, — заметил он спокойно. — Ты изменилась!

— Да, я изменилась! Я не могла остаться такой же! И знаешь, что я тебе скажу?! — Анна привстала в порыве ярости. — Я ничуть не жалею, что изменилась! Ничуть! Мне наплевать, что думаешь по этому поводу ты! Я не для тебя живу!

— Ну, это я знаю. Ты никогда не жила для меня.

— Нет, всегда!

— Тогда ты не смогла бы уйти!

— Ну, это твое собственное мнение! Ты никогда не знал меня по-настоящему!

— А кто же тебя знал? — тихо ответил он. — Кто? Твои родители? Я? Он? Я много думал об этом. Наверное, ты права, и я тебя не удовлетворял. Я не имею в виду секс… Хотя как знать…

— Нет, секс тут ни при чем!

— Тогда что же?

— Какое тебе дело? Все кончено, зачем снова оскорблять друг друга!

— Я никогда тебя не оскорблял!

— Послушай! — выкрикнула она. — Ты пришел сюда для того, чтобы прочитать мне обвинительный приговор?! Сидишь тут и только кидаешь мне одну фразу за другой и каждой фразой обвиняешь меня! Это тебе нужно? Тебе так нужно услышать от меня самой, в чем я перед тобой виновата?!

— Аня…

— Нет, не будем разбираться! Я виновата во всем! И хватит! Доволен?!

— Нет, — покачал он головой. — Не доволен. Ты меня ненавидишь.

— Успокойся, не ненавижу.

— По тебе все видно.

— Что по мне видно? Почему же ты не скажешь, какая я страшная? — Анна вызывающе усмехнулась. — Это доставило бы тебе удовольствие!

— Не суди других по себе, — был ответ.

— А, вот оно что… — протянула Анна. — Ты, значит, решил, что я стала стервой, да? Может быть, я говорю как стерва? Выгляжу как стерва?

— Ты все время стремишься поссориться со мной. Ты за этим меня позвала?

— Я тебя позвала, потому что об этом просила Алиса. Иначе я бы не позвонила тебе. Где она шляется?!

— Так ты хочешь, чтобы я скорее ушел… — спокойно ответил он. — Прости, но я действительно сожалею о том, что он погиб. Сказать почему?

— Ну?

— Потому что это очень расстраивает тебя. Я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Тем более из-за этого человека. Лучше бы он был жив.

— А, вот какой ты благородный!

— Можешь издеваться надо мной, но это правда. Как это случилось?

Анна покачала ногой, посмотрела в сторону и тихо ответила:

— Разбился на своей машине.

— Когда?

— Не все ли равно? Несколько дней назад. Я узнала только сегодня.

— Теперь я представляю, что ты пережила за эти дни.

— Ничего ты не представляешь!

— Ты вообще решила, что мне недоступны человеческие чувства? — усмехнулся он. — Ты все-таки изменилась, Аня. Удивительно изменилась!

«И ты тоже, — подумала она, поглядев на него внимательней. — Стал совсем седой… А эти морщины? Они уже были у тебя или появились только теперь? А глаза спокойные. Боже мой, чего бы я ни отдала, чтобы и у меня были такие спокойные глаза!» Но этот его спокойный вид раздражал Анну. Павел выглядел так, словно знал окончательную правду, пришел ее судить, учить жизни… Этого она вынести не смогла бы. Но пока он молчал. Молчал и внимательно смотрел на нее.

— Ладно, посиди тут, — сказала Анна. — Я соберу Алисе вещи. Где она там бродит? Ты ее точно не видел?

— Нет. Может, к подружке пошла?

— У нее тут нет подружек. Да не смотри ты на меня так! Просто она необщительная, сам знаешь.

Но Анна понимала, что эти слова никого не обманут. Алиса, конечно, была ребенком домашним, пожалуй, даже слишком домашним, но подружки у нее были всегда. Разумеется, в той, прежней ее жизни, в Митино, где она жила вместе с матерью и отцом. Здесь она не подружилась ни с кем. Может быть, из чувства протеста или просто не нашла подходящей девочки своих лет. Анна не задумывалась об этом, пока все шло нормально. Но теперь эта мысль уколола ее.

Она быстро подошла к окну, как подходила все эти дни, отдернула штору, выглянула. Никаких машин у подъезда. Никаких маленьких девочек.

— Паша, а ты не видел возле нас никакой машины? — спросила она.

— Машины? Были машины. Но я не всматривался. А зачем тебе?

— Так… — Анна вдруг поймала себя на страшной мысли. Тут же прогнала ее. Ведь все кончилось! Никому не нужен ее ребенок! Он сам сказал, что раз Олег погиб, то требовать деньги не с кого. Ведь не Анна подписывала долговое обязательство! Да, но у нее есть ребенок, ее можно шантажировать… Но откуда она возьмет деньги, чтобы… Нет, все чепуха! — Знаешь, — встревоженно обернулась она к Павлу. — Я что-то переживаю. Уже почти стемнело. Ты не мог бы пойти поискать ее? А я пока вещи соберу.

— Анка, ты что-то недоговариваешь! — Он медленно вставал с дивана — высокий, худой, постаревший… — Что случилось? С Алисой что-то?

— Нет, умоляю тебя, поищи ее! — Она нервно улыбнулась, чтобы как-то успокоить его, но этой улыбкой только испортила все дело.

— Ты не умеешь врать, — повторил он свою любимую фразу. — Что-то случилось! Что? Аня! Не будь такой! Скажи! Ты меня позвала, потому что с Алиской что-то?!

— Да все с ней в порядке, кроме ее дурного характера! И постоянно мне противоречит! Полчаса назад она требовала, чтобы ты приехал, а теперь нарочно не приходит! Наверняка ведь ждет, что ты пойдешь ее искать! Она, видите ли, пострадала за чужие грехи! Она так считает, серьезно. Прямо взрослая дама стала. Во всем на свете разбирается.

— Куда она пошла? — спросил он, словно не услышав ее последних слов. — Где она обычно гуляет?

— Нигде.

— То есть как?

— Да так. Она почти никогда тут не гуляла. Понятия не имею, куда она пошла.

— Все, я ушел! — Он сорвал с вешалки свою куртку, крикнул уже из прихожей: — Закрой за мной!

Она послушно закрыла, прошла в комнату дочери. Так трудно было держаться, так трудно было не говорить ему, что она думает о том, что Алиса задержалась… Она от себя самой пыталась скрыть эти мысли. «Да нет! — уговаривала себя Анна. — Не может этого быть! Толстяк на такое не пойдет! Он ведь знает, что теперь, когда Олег мертв, ничего не помешает мне обратиться в милицию! А номер его машины у меня записан, и я знаю, как зовут другого… Сам представился, мудак!» Она так редко ругалась, даже про себя, что это слово ее покоробило. «Может быть, Павел прав, и я изменилась к худшему… — печально сказала она себе. — Я сама это замечаю».

Она огляделась по сторонам — в комнате был страшный беспорядок. Конечно, все эти дни ей было не до уборки, а сама Алиса никогда бы не прибралась в своей комнате. «Не приучила я ее! — упрекнула себя Анна. — Раньше надо было это делать, а теперь… Теперь мать для нее не авторитет. Я сама погубила свой прекрасный образ — мама-защитница… Слабая, резкая, влюбленная, пьяная… Какая еще? Во всяком случае, не такая, чтобы она могла меня уважать…»

Вещи дочери были разбросаны по всей комнате. Игрушки кучей валялись в углу. Постель была не застлана. На столе стоял стакан с чаинками на дне. Учебники небрежно свалены на столе — одной пестрой кучей. Анна вздохнула, принялась наводить порядок. Учебники перебрала, сложила стопкой, положила в рюкзак Алисы. Протерла стол от пыли. Застлала постель. Обратила внимание, что вся простыня в каком-то странном мусоре — разноцветных поролоновых кубиках, не больше пяти миллиметров каждый. Она недоуменно посмотрела на эти кубики, отряхнула от них постель, охнула — в ладонь впилась иголка. Иголка в постели! Она страшно разозлилась на Алису. Сколько раз ей было говорено, чтобы она никогда не оставляла иголок там, где их можно не заметить! Анна ведь ей сама сшила игрушечную игольницу — ежика. Шить Алиса любила, часто мастерила мягкие игрушки, которые ей замечательно удавались. Только вот давно она ничего не шила… И теперь иголка в таком месте!

Анна внимательно посмотрела на всю постель, вполне могла обнаружиться еще одна иголка. Ничего не нашла. Воткнула иглу в игольницу, накрыла постель покрывалом. Рассадила в углу большие мягкие игрушки. Их дарил Алисе Олег. Она никогда в них не играла. Только терпела их в своей комнате, хотя среди них были очень забавные, и все они были дорогие. Он не скупился. Анна подумала об этом со странным чувством удовлетворения. Нет, одно можно сказать — он не скупился, если хотел произвести впечатление. А как только он его производил и завоевывал любовь, дальше действовал, как ему хотелось, не слишком-то разборчиво.

Почти все вещи Алисы были грязные. Анна поднимала их с пола, осматривала, устало откладывала в сторону, чтобы потом постирать. Юбочки, джинсы, десяток маечек, два свитера, носки в огромном количестве, рваные колготки, платье, в котором Алиса особенно любила ходить — красное, клетчатое, с широкой юбкой. Анна подумала, что, в конце концов, она ни в чем не отказывала дочери. Алису нельзя назвать несчастным, заброшенным ребенком. У нее есть все, что угодно. Даже детский магнитофон, цветастый, в форме мячика. Даже роликовые коньки, на которых девочка так и не научилась кататься. Их подарил Павел, весной. А потом…

Звонок в дверь. «Ну вот, — сказала себе Анна. — Они уже обо всем пошептались на лестнице. Сейчас она уедет от своей подлой матери». И пошла открывать.

Но Павел был один. Стоял, странно поводя глазами, его куртка была мокрой.

— Что, там дождь? — машинально спросила Анна. Он словно не услышал. Не входя в квартиру, спросил:

— Она не приходила?

— Нет… Ты ее не нашел?

Два вопроса упали в пустоту. Между ними была пустота, Анна внезапно это почувствовала. Как тупо было думать, что он приехал мириться! Чужой человек. Чужой человек, который напрасно искал свою дочь под дождем и теперь пришел предъявить бывшей жене счет… За все.

— Зайди же, — нервно сказала она. — Я хочу закрыть дверь.

Он вошел, остановился в прихожей, прислонившись к стене. Она задвинула засов, подняла голову.

— Где ты ее искал?

— Везде.

— Где именно?

— На бульваре. Во дворе. В соседнем переулке. Всех спрашивал, не видели ли они девочки лет восьми, блондинки, с серыми глазами…

— Ужасно… — прошептала она.

— Что ужасно?

— Ужасно, что ты так описал ее… Как будто она на самом деле пропала…

— Аня, она пропала!

— Да откуда ты знаешь?! — вспылила она. — Если бы ты наблюдал за ней в последнее время, ты бы так не убивался! Она стала такой…

— Я уже слышал, какой она стала! А теперь хочу ее увидеть! Что вы тут с нею сделали?!

— Мы?!

— Да, вы с ним! Почему она ушла?! Ты понимаешь, что это застенчивый ребенок, маленький, слабый?! Или ты уже совсем ослепла из-за своего…

— Ну, ну! — подзадоривала она его. — Продолжай! Он уже умер, верно? Теперь он тебе не ответит!

— Он бы мне ответил раньше, если бы я не боялся испортить тебе новую семью! — закричал Павел. — Сколько раз я хотел с ним разобраться!

— Еще чего?!

— А ты хоть знаешь, что Алиска мне часто звонила и просила забрать отсюда?!

— Что ты несешь?!

— Ах, не знаешь… — Он с размаху ударил кулаком в стену, потом стал рыться в карманах. Анне показалось, что он хочет что-то ей показать, но он вытащил сигареты и закурил. — Где теперь ее искать?! Ты уверена, что не обидела ее?!

— Что? Я ее? Это она… Вела себя как настоящая грубиянка.

— Куда она пошла?

— Она мне не сказала.

— Но ты уверена, что она пошла гулять? Просто так? Аня, вспомни, что она тебе говорила?

— Ничего, — ответила она. — Господи, как я устала! Неужели теперь никогда не будет нормальной жизни? Ничего она мне не говорила.

— В чем она ушла?

— Господи, какая разница?

— Ты не понимаешь? Она могла сбежать! Ее могли украсть! Во что она была одета?!

— Да не паникуй ты так! Никуда она не сбежала. Она ведь знала, что ты приедешь. Сама просила, чтобы ты ее забрал. И сбежать не могла.

— Но тогда ее кто-то украл!

— Кто?

«Не верю, чтобы они пошли на это, — говорила про себя Анна. — Не верю!» А вслух сказала:

— Подождем еще немного. Ничего страшного.

— Да ты мать или кто?! — взорвался Павел. — Ничего страшного?! Теперь я понял, что мне давно следовало ее забрать! Тебе же нет дела до ребенка!

— Прекрати. — Анна пыталась говорить спокойно и не обращать внимания на его обвинения. — Сперва надо выяснить, в чем она ушла. Пойдем, пойдем в ее комнату. Может быть, она еще вернется.

И сама поразилась, как прозвучали эти слова: «Может быть, вернется…» Только теперь она ощутила страх. До сих пор ее чувства были словно оглушены всеми прочими событиями, на дочь она не реагировала, уделяла ей минимум внимания. И теперь готова была кричать от своего бессилия. Как она не обратила внимания на Алису?! Почему не поняла, что та что-то задумала?! Что случилось с ребенком?!

Они прошли в комнату Алисы. Он впервые был здесь. Осмотрел стены, мебель, игрушки, тихо сказал:

— Ну и что? У нас было не хуже.

— О чем ты? — откликнулась Анна, стоя посреди комнаты, приложив руку ко лбу. Она никак не могла понять, что же ей теперь делать.

— Я говорю, что не стоило везти ребенка сюда, чтобы поселить в такой комнате.

— Чем она тебе не нравится?

— Эта комната не для нее. Вообще эта квартира не для вас.

Анна машинально отметила, что он все еще говорит о них с Алисой как о чем-то нераздельном. А между тем они уже стали далеки. Все трое. И удалялись, удалялись друг от друга, словно в страшном сне, на трех кусках взорвавшейся земли… И никто не звал на помощь. Все молчали.

— Комната тут ни при чем… — пробормотала она. — Вот ее вещи! Надо их посмотреть…

Тут Павел ей был не помощник. Он не мог помнить, в какие платья одевалась Алиса, кроме того, у нее появилось много новой одежды. Ведь она стремительно росла. Анна копалась в куче белья, шевеля губами, мучительно пытаясь вспомнить, во что была одета сегодня дочь. Но ничего не вспоминала. Ей было не до нарядов Алисы. Наконец она выпрямилась.

— Вроде все на месте… — сказала она. — Кроме красного джинсового костюма. Она его очень любила.

И снова ее поразили собственные слова. Почему она говорит о дочери так, словно та уже мертва?! Почему Алиса «любила», а не «любит»? Но Павел ничего не заметил.

— Красный костюм… — повторил он. — Не видел я ее. Никого в красном не видел.

— Боже мой… Совсем темно! Ее нет уже больше часа! Нет, постой… Полтора часа она где-то пропадает!

— Может, в кино пошла?

— В кино?! Но ведь она ждала тебя!

— Кто знает… Раз ты говоришь, что она сильно изменилась…

Анна призадумалась. Действительно, неподалеку был кинотеатр «Иллюзион», билеты там были недорогие, а фильмы хорошие, часто шли комедии… При том условии, если у нее были деньги. Деньги у нее были. Анна знала это совершенно точно. Как-то она застала Олега, когда он давал Алисе пятитысячную бумажку. Она спросила, зачем он это делает. «Пусть купит себе мороженое, — ответил Олег. — У ребенка тоже должны быть свои деньги». И сколько таких бумажек получила от него Алиса? Гордая Алиса? Алиса, которая его ненавидела? А где она прятала деньги?

Анна огляделась по сторонам, увидела маленькую вазочку, расписанную цветами и ягодами. Именно туда Алиса любила класть деньги. Анна никогда не проверяла, сколько скопила девочка. Ей казалось, что она ничего не могла скопить. Слишком она любила мороженое.

Анна взяла в руки вазочку, заглянула внутрь. Там было пусто.

— Как я и ожидала… — вздохнула она. — Денег у нее не было. Думаю, сейчас она вернется. Ей придется извиниться перед тобой, Паша.

— Почему только передо мною?

— Потому что. — Анна махнула рукой. — Потому что передо мной она уже давно не извиняется.

— Нет, ты как хочешь, а я не могу так сидеть! — сказал он, выходя из комнаты. — Это черт знает что! Ребенка нет уже два часа!

— Что предлагаешь? — Анна прошла за ним. — В милицию заявить?

— Хотя бы.

— Ну, это глупо. Она всего-навсего задержалась. Никто не станет меня слушать.

— Это твое хладнокровие! — выдавил он. — Ты стала как мертвая! Тебя ничто не волнует!

— Ты прав, мне все равно, что будет со мной и с нею… И с тобой тоже, — спокойно ответила она. — Раньше я слишком много думала об этом, а теперь не хочу.

— Я пошел ее искать! — Павел смотрел на нее с ненавистью. — Если она придет, пусть дождется меня.

— Да, хорошо, — ответила она и закрыла за ним дверь. «Он меня уже не выносит… — сказала она себе. — Тем лучше. Тем лучше. Не хочу обратной дороги. Ее просто нет».

Чтобы скоротать время, она решила позвонить Лизе. В конце концов, она имела право узнать, что ее бывший муж умер. Дозвонилась она сразу. У Лизы был счастливый звенящий голос.

— Да? — спросила она. — Кто говорит?

— Анна, если вы меня помните… — тихо сказала женщина. — Я звоню вам… Простите, если помешала.

— В чем дело?! — как-то сразу испугалась Лиза. — Что случилось?!

— Дело в том, что… Олег погиб.

Лиза промолчала. Анна даже не была уверена, что она ее поняла. Хотела повторить, но передумала — в конце концов, Лиза могла реагировать так, как хотела. Кроме того, Анна услышала в трубке отдаленный мужской голос, который о чем-то спрашивал Лизу.

— Вы не можете говорить? — спросила Анна. — Вы не одна?

— Что? — все так же испуганно спросила Лиза. — Почему вы так решили?!

— Я слышала чей-то голос…

— Это на линии, помехи… Значит, он погиб… Боже мой! Как это случилось?

— Авария, — коротко ответила Анна. Вдаваться в подробности не было сил. Кроме того, ей очень хотелось задать Лизе один вопрос. И она задала его, не дожидаясь, пока Лиза станет расспрашивать ее об Олеге. — Лиза, вы не помните, мы говорили с вами о соседе Олега по квартире? Вы назвали его Витей?

— Что? Да! — Лиза явно растерялась.

— Так вот, не могли бы вы мне дать его адрес или телефон.

— Что? Нет, у меня ничего нет!

— Жаль… А я надеялась, что вы что-то знаете…

— А зачем вам это?

— Так, нужно, — ответила Анна, окончательно упав духом. Выяснить координаты погибшего она могла только через Лизу. Заявлять в милицию… Верное соучастие в убийстве. Она взрослый человек, провела ночь с трупом в одной квартире, никто ей не поверит… — Ну что же… Очень жаль, — повторила она, — раз так, давайте прощаться. У меня сейчас столько неприятностей… Голова кругом идет. Вы мне еще позвоните, хорошо? Если припомните адрес Вити.

— Хорошо… — робко ответила Лиза. — А… когда похороны?

— Похороны? Я и сама не знаю. Я еще не получила тело. Наверное, скоро. Кажется, попрощаться с ним не удастся. Гроб будет закрытый.

— Знаете… — Лиза как будто собралась с духом, чтобы произнести следующую фразу. — Он как-то сказал мне, что хочет, чтобы его кремировали. Это был шутливый разговор, но, по-моему, он сказал это серьезно…

— Хорошо, я постараюсь сделать все, как он хотел, — безразлично ответила Анна и повесила трубку.

Она сама не помнила, как оказалась в комнате дочери. Теперь все переменилось. То, что раньше не волновало ее, теперь стало причинять боль. Девочка где-то бродит в темноте, совсем одна… Под дождем. Ведь шел дождь! Он стучал по стеклу все чаще и чаще… А Алиса ушла в легком костюмчике. Ее зонтик валялся в прихожей. Она ушла, потому что больше не хотела видеть ее! Эта мысль поразила Анну. Да, именно так! Она ушла от нее, потому что не могла дозваться, достучаться в ее сердце, добиться, чтобы о ней думали хоть немного больше, чем о мертвом ненавистном человеке… Он был мертв и все же продолжал делать свое дело — разлучал мать и дочь. Анна думала только о нем, о себе, но не об Алисе… «Но почему она ушла теперь, когда за ней приехал отец?! — спрашивала она себя. — Ведь она его так ждала! Может быть, хотела дождаться его на улице? Но почему не дождалась? Куда она ушла? Зачем? Она хочет наказать меня? Тогда она своего добилась. Но теперь она должна вернуться, вернуться! — Она уже умоляла ее: — Только вернись! Только вернись, сейчас же, немедленно!»

Ее взгляд упал на игрушки, которые находились в углу. «Она не хотела с ними играть… Не хотела играть. Не хотела». Какое-то воспоминание мучило ее, она вспомнила: Алиса держала в руках огромного белого слона. Когда? В ту безумную ночь, когда незнакомец, явно сумасшедший, разобрал паркет. Надо было быть такой пьяной, как она, чтобы пустить его в квартиру. Слона не было. Его не было среди игрушек, и это трудно было не заметить. Он был слишком большой.

Анна обшарила всю комнату, но не нашла его. Теперь этот белый слон занял все ее мысли. Куда он делся? Куда делась Алиса? Она не могла унести его с собой, он тяжелый… Или все же могла? Но зачем? Она представила себе дочь на безлюдном ночном бульваре. Идет дождь, где-то далеко горит фонарь… Проходит пустой трамвай. Звенит на повороте. Девочка стоит под деревьями, держа в руках огромного белого слона, ее красный костюмчик совсем промок. Картина была так реальна, что Анна чуть не закричала. Подбежала к окну. У подъезда стояла машина Павла — белая «Нива». Он стоял рядом, под дождем, высокий, как памятник, и такой же неподвижный. Было ясно, что никого он не нашел. Анна бросилась в прихожую, сорвала с вешалки плащ, обулась, закрыла за собой дверь и быстро спустилась вниз. Столкнулась лицом к лицу с бывшим мужем.

— Она убежала! Она убежала от меня! — прокричала она, схватив его за обшлага куртки. — Теперь я знаю!

Ее трясло, но не от холода. Теперь она плакала. Он медленно поднял руку, погладил ее по плечу. Она зарыдала в голос.

— Аня, не надо… — повторял он как заведенный. — Не надо. Только не плачь. 

Глава 19 

Она сама не знала, что с ней творится, знала только одно — как это ни глупо, но сейчас она счастлива. Почему? Потому что этот мальчишка оказался таким нежным? Потому что с ним одним она могла говорить начистоту? Потому что он был так же молод, как она, и так порывист во всех своих чувствах и поступках, так похож этим на нее? Лиза уже не думала, что он убил несчастную Любку. Забыла, что сама была свидетелем преступления. Забыла об украденных часах. О пистолете. О браслете… Впрочем, насчет браслета у них состоялся маленький разговор. Феликс как-то достал его из какого-то своего тайника и попросил Лизу примерить. Она резко отказалась:

— С ума сошел?! Я никогда его не надену!

— Но почему?… Это так подойдет к твоим глазам!

— Слушай, глупый ты тип! — возмутилась она. — Он же…

— Ну перестань! Я его не с трупа снял!

— Все равно… И потом, это опасно… Странно, что Наташка сказала, будто пропали только часы. Браслет-то куда дороже! Почему же его не заметили? Он не был записан?

— Может быть, нет… — Он легкомысленно пожал плечами. — Кто ее знает, эту девицу… Она такая психованная! Была.

— Я бы тоже была психованная, если бы у меня отказали ноги в таком возрасте… — хмуро ответила Лиза. — Нет, не могу о ней думать! И не надену я твой браслет… А вот что меня удивляет: ты говорил, что этот браслет вполне мог быть из твоего клада. Так неужели ты не обратил внимания, что на нем стоит советское клеймо?! Видишь звездочку?!

— Теперь вижу… — согласился он. — Но тогда мне показалось, что он сделан в начале века… Не знаю почему… Так глупо!

— И поэтому ты решил, что я перепродавала Любке вещи из клада?!

— Ну да. Знаешь, все к лучшему! — задумчиво ответил он. — Если бы не этот браслет… Я вряд ли бы пришел к тебе.

— Ну конечно, — проворчала Лиза. — Это все может оправдать!

Но она сама уже не знала, можно ли оправдать убийство этой девушки тем, что они встретились. Не могла ответить, как не могла ответить и на другие вопросы. Когда ей позвонила Анна, вопросы обрушились лавиной. Весь вечер они просидели на кухне и почему-то шепотом обсуждали положение.

— Она что-то знает… — в отчаянии повторила Лиза. — Она спрашивала меня про Витю!

— Ничего она не знает… — мрачно отвечал Феликс. — Вполне могла спросить просто так.

— Она — нет!

— Почему это?

— Ты ее не знаешь! Она, по-моему, умная баба… И проницательная… Когда мы увиделись, она была не в себе, поэтому я так легко обвела ее вокруг пальца! А теперь…

— А теперь она тем более не в себе! — закончил за нее Феликс. — Ведь он погиб. Слушай, а ты… Ты…

— Что я? — рассердилась Лиза. — Ты думаешь, я так огорчена?!

— А что — нет?

— Нет, конечно!

Лиза встала, прошлась по кухне. Закурила. Она тщательно пыталась скрыть, какое потрясение испытала, узнав о смерти бывшего мужа. Это было очень странное чувство. Огромный, как ей казалось, кусок ее жизни внезапно исчез. До сих пор она не ощущала так ясно, что с Олегом покончено. Только теперь она поняла, что все еще надеялась на что-то. Это было так глупо, что у нее горели щеки. Но настоящего горя она не испытывала. «Если бы я все еще была его женой, я бы умерла… — думала она, стоя у окна, спиной к Феликсу. — Но теперь, теперь… Он ведь уже бросил меня, и я даже привыкла к этой мысли, научилась как-то жить с этой мыслью… А теперь он просто бросил меня еще раз, уже навсегда, без всякой возможности встретиться… Ушел еще дальше. У него теперь нет адреса, нет телефона, его нельзя случайно встретить на улице… Никогда!» Эта мысль так поразила ее, что она повернулась и спросила:

— Слушай, Феликс, ты ведь веришь в Бога?

— А что? — настороженно спросил он.

— Нет, ты не увиливай, а скажи честно! Это важно!

— Конечно, верю, — серьезно ответил он, причем его лицо стало совсем детским. — Зачем тебе это надо знать?

— Ну, не сердись! Я знаю, ты не любишь, когда тебя спрашивают об этом… Интересно — почему? Ну все, все! — Лиза улыбнулась. — Скажи, а убийцы могут попасть в рай?

Он вздрогнул, было видно, что этот вопрос его задел. Медленно проговорил, отводя глаза:

— Если они покаются в убийстве, тогда, возможно…

— Вот как?! Значит, можно убить и попасть в рай?!

— Да. Так говорят.

— Ничего себе… Значит…

— Это ты меня подкалываешь? — страдальческим голосом спросил он.

Лиза только сейчас поняла, что этот вопрос он отнес на свой счет.

— Нет-нет. Речь не о тебе. Я думала об Олеге. Ведь он не каялся. И в Бога не верил. Что будет с ним? Знаешь?

— Ничего.

— Как, совсем ничего?

— Совсем.

— А как насчет ада?

— Никак. Нехристианин не отвечает за свои поступки, зато и умирает навсегда. Без другой жизни.

— Значит, для него было лучше не верить в Бога… — пробормотала Лиза. — Он так не любил отвечать за свои делишки!

— Ты болтаешь сама не знаешь что! — рассердился Феликс. — Ничего не поняла! Это ведь ужасно — исчезнуть навсегда!

— А если в ад попадешь? — спросила Лиза, все еще улыбаясь. — Как тогда? Уж лучше навсегда исчезнуть. Мне как-то довелось почитать «Божественную комедию», самое начало, про ад… Ну и ужасы! Про чистилище было уже не так интересно, и я бросила. А рай… Я только заглянула… Ну и скука там! Все только поют хором и ни черта не делают!

— Не богохульствуй! — рассердился он.

— Ой, какие ты слова знаешь… — притворно испугалась Лиза. — А ты сам думаешь покаяться? Наверное, думаешь. Ты все эти дела так хорошо изучил, тебе лучше знать, что делать?

— Почему ты так разозлилась? — Феликс сразу потух. — Как только начнешь про это говорить, сразу начинаешь надо мной издеваться. Да, я верю, верю! И буду верить! Я, думаешь, не жалею, что убил?! Я с ума сойду от этого! А как мне жить?! Как?! Расскажи! Конечно, я буду каяться. Что мне еще делать?

— Меня злит, что достаточно сказать Богу «Я виноват, убил!», как тут же тебе прощают все грехи! — желчно ответила Лиза. — Это несправедливо! Так все могут начать убивать! Все равно в рай попадут! В этом нет никакого смысла!

— Но он всех прощает…

— Всех? И тебя? И Олега?

— Всех-всех…

— Не знаю… — прошептала она. — Ничего не понимаю. Разве это хорошо? И никого он не накажет?

— Накажет, конечно. Тех, кто каялся только для того, чтобы его простили. Понимаешь? Каяться надо искренне, всей душой! Как будто тебе все равно, что тебя ждет — рай или ад, ты просто жить не можешь с этим грехом тут, еще на земле! И все ему рассказываешь! Поняла?

— Ну, это надо постараться… — покачала она головой. — Представь, каешься ты от всей души, а тут вдруг маленькая мыслишка — простят меня или нет? Пустят в рай или нет? Все равно никуда не денешься, будешь об этом думать! И получится полная чепуха!

— С тобой разговаривать… — Феликс махнул рукой. — Я уже понял, ты хуже дикарки на острове людоедов. Тебе не объяснишь.

— Я бы все поняла, если бы умел объяснить! — обиделась Лиза. — Не умеешь, так не суйся!

Так они чуть не поссорились, но, конечно, сразу помирились. Они вообще не могли долго сердиться друг на друга. Лиза позвонила Наташе, узнала, что новостей нет, фоторобот уже готов, но никого еще не нашли… Потом Лиза сидела на диване и плакала, и Феликс целовал ей колени. Он уверял ее, что ничего с ним не случится, таких парней в Москве полно! Он отвертится! Его не узнают! Они нежно помирились, Лиза пожаловалась, что у нее заболела голова, и Феликс предложил ей пройтись.

— Тебе никуда нельзя выходить! — испугалась она. — С ума сошел?! Тебя ищут со вчерашнего дня по фотороботу!

— Ну и что?

— Как — ну и что? Сдурел? — Она покрутила пальцем у виска. — Ты считаешь, милиция состоит из слепых, глухих, дурных ребят?!

— Знаешь, эти фотороботы — чепуха! — уверенно ответил он. — Никогда никого не находят по фотороботу.

— Почему ты так уверен в этом?

— Знаешь… — замялся Феликс. — Вчера, когда ты два часа ходила по магазинам, я тоже выходил…

Лиза открыла рот, потом резко закрыла его и яростно закричала:

— Тебе же запрещено было выходить!

— Это ты мне запретила, — возразил он. — Не думай, что ты умнее всех! Я специально вышел, прошелся мимо милицейской машины, даже постоял рядом, покурил… И на меня даже не посмотрели!

— О… Я рехнусь!.. Как ты мог так рисковать?!

— Да ты все преувеличиваешь! Я же был уверен, что они меня не узнают! И они не узнали!

— А другие узнают! Ну все! Если ты так уверен, что тебя не найдут, лучше уходи прямо сейчас! И не возвращайся! Ты меня подставишь!

— Могу уйти… — Феликс прикусил губу, сильно побледнев. — Вот чего стоит твоя любовь! Как что, так я тебе не нужен! Ты всегда любила только его!

— Опять твоя ревность… — в отчаянии прошептала Лиза. За те несколько дней, что они прожили вместе, она уже успела натерпеться из-за его постоянных ревнивых вопросов. Особенно — в последнее время. Он ревновал ее зверски, устраивал сцены, постоянно собирался куда-то уйти, но не уходил…

— Я тебя не ревную, — мрачно ответил он. — Только не могу больше слышать твои слова, чтобы я выметался. Надоело мне это! Или я сейчас ухожу, или делаю что хочу.

— Ни фига себе! — рассердилась она. — Какой ты все-таки наглый! Такие требования в твоем положении?

— Да нормальное у меня положение, Лиза! — взмолился он. — Я ведь уже проверил! Ну давай поедем в город! Я так хочу сделать тебе подарок!

— Какой еще подарок?! — поразилась Лиза. — О чем речь? Ничего мне не нужно, только бы тебя не поймали!

— Я хочу купить тебе что-то.

— Зачем?

— Ну… Просто так…

Но она уже видела по его лицу, что причина была другая, и настойчиво повторила:

— Зачем подарок? Что купить? Колись немедленно! Тебе что-то не нравится в моей одежде или еще в чем?

— Мне не нравится то, что все это купил тебе он.

— О… боже… — простонала она. — Да ты хоть думай, что говоришь! Ревнуешь к тряпкам?!

— Ко всему на свете! — серьезно ответил он. — Ты этого не поймешь!

Его слова даже польстили Лизе. Такая ревность свидетельствовала о настоящем чувстве. «Олегу бы в голову не пришло ревновать меня к старому пальто… — с грустью подумала она. — Он вообще не способен был на настоящую ревность… Он умел только требовать, чтобы я сидела дома. Какая я была дура, что принимала это за ревность! Ему просто не хотелось, чтобы я жила своей жизнью. Но не из-за ревности — он ведь был уверен, что я по уши в него влюблена… А может быть, я сама была виновата… Если бы я не позволяла ему проделывать все это, он бы стал меня уважать?» Она улыбнулась, села, скрестила ноги, уткнулась подбородком в ладони — приняла свою любимую позу, в которой ей легче всего думалось. Феликс с тревогой смотрел на нее.

— Ну ладно… — проговорила она в конце концов. — Если ты так уверен, что тебя не узнают… В самом деле, полно парней твоего типа и твоего роста… Интересно, они описали твою одежду?

— Я пойду в другой.

— Ты уже все продумал?

— Конечно! Пусть попробуют помешать нам жить нормальной жизнью!

— Попробуют… — выдохнула она.

— Но в конце концов, мне ведь работать надо! Андрей звонил!

Действительно, Андрей звонил им вчера, напомнил Феликсу, что ждет его у себя в конторе. Конечно, его не обманули слова Лизы о том, что Феликс просто зашел в гости. Он видел сестру насквозь и понял, что этот парень для нее немного больше, чем друг. И безошибочно нашел Феликса в ее квартире.

— Да, но Андрюха не знает, что ты натворил!

— Ну и что? Как будто для него это имеет значение! Господи, Лиза, ты понятия, что ли, не имеешь, как редко находят людей?!

— Не имею… — прошептала она. — Мне страшно. Но уж пусть будет по-твоему… Думаешь, мне не хочется жить нормальной жизнью?

Они быстро собрались для выхода. Лиза посмотрела в окно, увидела тучи, низко опустившуюся ртуть в термометре, вздохнула и надела пальто.

— Поехали в ГУМ! — внезапно предложил Феликс, когда они оказались в метро.

— Что? — прокричала ему на ухо Лиза. — Зачем в ГУМ?

— Затем, что я хочу купить тебе новое пальто! Это тебе не идет!

— Рехнулся?! А деньги ты откуда возьмешь? В ГУМе все дорого!

— А мамина шуба! — прыснул он со смеху. — Забыла? Я взял деньги.

— Сумасшедший! Нам же надо как-то жить!

— Хватит на жизнь! Я начну работать!

— Черт с тобой!

На них смотрели. Они были очень красивой парой. Стояли обнявшись, чтобы не упасть, и кричали друг другу на ухо всякие глупости, не обращая ни на кого внимания.

В ГУМе Феликс растерялся — никогда там не был, зато Лиза уверенно двинулась по длинным галереям. Это напоминало ей те времена, когда она прогуливалась по бутикам с Наташей. Но как раз о Наташе ей не хотелось думать.

— Итак, ты купишь мне новое пальто? — спросила она Феликса. — А сколько ты можешь на него потратить?

— Сколько хочешь, — гордо сказал он. — Выбери самое лучшее!

— Сумасшедший… — повторила Лиза то, что твердила вот уже несколько дней. — Ты хоть знаешь, сколько оно может стоить?!

— Мне наплевать. Я хочу, чтобы оно было во сто раз шикарнее того, которое сейчас на тебе.

— Хочешь переплюнуть Олега?

— А что? Нельзя?

— Можно… — фыркнула она. — Просто смешно, что ты решил начать именно с одежды. Ну не сердись, ты во всем его переплюнул… Тебе нечего расстраиваться по этому поводу!

Они зашли в «Кристи», и Лиза быстро выбрала себе коротенькое белое пальто. Она очень любила белый цвет, который подчеркивал черноту ее волос и голубизну глаз. В примерочную они заскочили вдвоем, Лиза скинула на руки Феликсу старое пальто и облачилась в новое.

— Ну, что скажешь? — поинтересовалась она, глядя в зеркало.

Он ничего не сказал — только покачал головой. Пальто сидело превосходно, в нем Лиза чувствовала себя настоящей парижанкой.

— Купишь мне его? — умоляюще спросила она. Теперь ей казалось уже невозможным снять это пальто. Она слишком хорошо себя знала. Казалось, возвращались добрые старые времена, времена полной беззаботности.

— Конечно, купим его! — твердо ответил Феликс. — Сколько оно стоит?

Лиза посмотрела на ценник.

— Нет, — упавшим голосом ответила она. — Это слишком дорого для нас…

— Сколько?

— Шестьсот долларов.

— Ну и прекрасно! Он тебе не покупал таких дорогих пальто?

— Нет… Ой, нет! Мы не можем потратить столько денег! У меня ведь есть пальто, и оно даже очень хорошее… Я тебя прошу! Не надо!

— Да ладно тебе… — Феликс быстро сорвал с нее пальто и выскочил из примерочной, бросился к кассе. Лиза догнала его, встала рядом и прошептала ему на ухо:

— Не надо… Я тебя прошу…

— Брось! Я пойду работать! Сегодня же звоню Андрюхе!

Через пять минут они вышли из бутика с большим фиолетовым пакетом. Лиза смеялась:

— Такой муж, как ты, — это просто сокровище! Обычно бывает наоборот!

— А ты… Могла бы выйти за меня замуж?

— Шутишь?

— Ни капли. Могла бы?

Он смотрел на нее с такой надеждой, что Лиза смутилась.

— Я как-то не думала об этом… Зачем тебе это надо? Разве сейчас ты не счастлив?

— Обходишься со мной как с ребенком… — пробормотал он. — За него ты вышла!

— Ну хватит… Дай мне хоть подумать! Это так просто не решают!

— Это из-за Любки? Да?

— Что из-за Любки? Думаешь, это меня смущает? Просто я должна подумать… Не торопи меня!

— Ладно, но пальто ты наденешь сейчас! — обиженно ответил он. — Сейчас же!

— Почему ты так торопишься? — спросила она, с удовольствием глядя на пакет. К удовольствию примешивались угрызения совести.

— Потому что хочу скорее увидеть тебя в новом виде!

— Опять ревность… — вздохнула она. — Где же я переоденусь? Это будет глупо смотреться…

Он заставил ее переодеться прямо в галерее. Прохожие с удивлением смотрели на высокого черноволосого парня, который помогал высокой черноволосой девушке запихать старое пальто в пакет и застегнуть пуговицы на новом белом шикарном пальто.

— Ты своего добился… — вздохнула Лиза. Он наклонился и резко оборвал этикетку, которая висела на пуговице.

— Осторожнее! Ты чуть пуговицу не вырвал!

— Ничего… Теперь тебя просто не узнать…

— Может быть… — Лиза рассмеялась. — Если бы все в жизни было так просто! Купил новое пальто и избавился от прежних проблем… А знаешь, мне с тобой очень хорошо.

— Правда?

— Правда. Никто никогда так не обращался со мной. Ты такой чудесный…

— Ты из-за пальто это говоришь?

— Нет, конечно. Из-за того, что ты заставил надеть его прямо здесь. Никто не предложил бы мне этого. Все бы постеснялись.

— Я всегда делаю то, что хочу, а что об этом думают другие, мне наплевать! — пояснил он. — Давай обмоем пальто?

— Ух, как ты разошелся! А где будем обмывать?

— Где скажешь.

Лиза совсем развеселилась.

— Тогда пойдем к «Закиру»! Классное место, тут рядом, там узбекская кухня и не так дорого… Долларов за двадцать на двоих можно съесть обед с пивом!

И они пошли к «Закиру». Заказали себе манты, баклажанную икру, корейский острый салат, по огромному бокалу превосходного пива… Меню не слишком строго придерживалось восточной кухни, в нем значились даже окрошка и пельмени, но не стоило подходить к обеду слишком сурово, ведь они были так счастливы… Лиза в новом пальто сияла, как только что взошедшая звезда, смеялась, глядела в глаза Феликса, была готова расцеловать весь мир. Это в последнее время случалось так редко! Ей даже показалось, что никогда она не была замужем за Олегом, никогда не страдала от его измен, никогда не видела его кредиторов и не слышала, как он выгонял ее… Все становилось сном, когда она, как теперь, чувствовала себя юной, удачливой, любимой…

— Я хочу, чтобы мы скорее оказались дома, — прошептал Феликс. — Поехали?

— Поехали… — счастливым шепотом ответила она. — И скорее! Мне надо кое-что тебе сказать!

— Скажи сейчас! — Он схватил ее за руку, пожал ее. — Скажи!

— Дома… — лукаво улыбнулась она. Пиво начинало действовать, голова как будто наполнялась веселым гудением. — Дома скажу. Не успеем, что ли?

Они вышли из бистро, и Лиза запрокинула голову, глядя на затянутое тучами небо. А ей показалось на миг, что светит солнце…

— Предъявите ваши документы!

— Что? — Она встрепенулась, глядя на Феликса. Рядом с ним стоял милиционер в черной кожаной куртке, с эмблемой МВД на рукаве, с красным грубым лицом.

Феликс, ни слова не говоря, отступил на шаг назад. Второй милиционер, который, оказывается, стоял рядом, нехорошо посмотрел на него, перевел взгляд на Лизу.

— Предъявите документы!

— У тебя есть документы? — спросила Лиза, жалко глядя на Феликса.

— Есть… — пробормотал он. — Сейчас… — Глаза у него были отчаянные и совсем черные. Лиза едва держалась на ногах. «Сейчас нас отпустят… — стучало у нее в голове. — Не может быть, чтобы его узнали… Сейчас нас отпустят…»

Феликс протянул свой паспорт. Его быстро просмотрели, и Лиза услышала:

— Пройдемте к машине.

«За что…» Она не сказала это вслух, тем более что глупо было спрашивать. Феликс был москвичом, у него была прописка. Не было никаких причин вести его в отделение, кроме одной… И тут он сделал какое-то движение, и она увидела в его руке пистолет. Она сама не поняла, что было дальше. Бросилась ему под руку, стремясь оттолкнуть пистолет. «Если он выстрелит в мента, все пропало…» — была единственная мысль. Она толкнула его руку, выпрямилась, увидела его лицо… Как будто что-то сильно толкнуло ее в грудь. Какой-то странный треск. Покачнувшаяся улица. Чувство безграничного изумления. Они все еще стояли лицом к лицу, но только потому, что ей некуда было упасть. Потом ее охватило чувство полной беспомощности. Она не могла больше стоять на ногах. Странное чувство — ничего не можешь сделать. Что-то творится с тобой, с твоим сердцем, и нужно стоять очень осторожно, чтобы не упасть…

Она упала. На ее новом белом пальто показалась кровь.

В одном из кабинетов на набережной Орфевр сидели двое — инспектор и его помощник. Они курили и уныло смотрели в окно. В кабинете было невыносимо душно, инспектор в конце концов включил кондиционер.

— Ну что, вам по-прежнему не нравятся слишком простые дела? — спросил его помощник. — Ведь мы ее так и не нашли. А вы говорили, что найдем ее в тот же вечер. Домой она не вернулась.

— Значит, это она, — вяло ответил инспектор. — Лишний раз доказывает, что киска убила этого старого борова. Только за что? Хотел бы я знать… Его жена утверждает, что ничего не пропало.

— Бессмысленное убийство? — предположил помощник. — Она ненормальная, как все эти девчонки-модели.

— Если бы тебя слышал Мишель Леватон…

— А вам не кажется, что он что-то скрывает? Девчонка пропала бесследно. Никуда из Парижа не уезжала, мы проверили все вокзалы и аэропорт…

— А машины ты не проверил?

— Да, но в таком случае ее скоро найдут. Все данные разосланы. Ее трудно не заметить… — Помощник снова взял журнал и вгляделся в лицо на обложке. — Кстати, совершенно чокнутые глаза!

Зазвонил телефон. Инспектор поднял трубку, послушал, сказал:

— Давайте ее сюда. — И бросил помощнику: — Ее нашли. Сейчас приведут.

— Где она была?

— В кафе. Сидела спокойно за столиком.

Помощник торопливо пригладил волосы.

— Что? — усмехнулся инспектор. — Хочешь ей понравиться?

— А вдруг повезет!

Ее ввели в кабинет двое полицейских. Она шла спокойно, не глядя по сторонам. Длинные волосы слегка спутались. На шее висел эмалевый образок на тонкой золотой цепочке. Одета она была, пожалуй, слишком легко для пасмурного дня — короткая юбочка, тонкая кофточка… Села на предложенный стул, уставилась в стену.

— Она не говорит по-французски, — сказал помощник, заглядывая в ее дело. Все сведения об Олесе сообщил им Мишель Леватон. — Знает английский.

— Ну так и допрашивай ее! — бросил ему инспектор. — Я по-английски не говорю.

Помощник радостно уселся перед Олесей, спросил:

— Как дела?

Она не ответила.

— Ты знаешь Бодо?

— Веди допрос по форме! — предупредил его инспектор. — Иначе я тебе врежу! Спроси, где она была вечером десятого сентября? И есть ли у нее алиби, выясни! И кто может его подтвердить?

Помощник задал Олесе все эти вопросы, но не получил ни одного ответа. Она по-прежнему смотрела в стену. Одно веко у нее немного подергивалось.

— Скажи девочке, что ей лучше заговорить, — посоветовал инспектор.

— Малышка, не надо так сидеть… — заявил ей помощник. — Мы тебе не сделаем ничего плохого. Отвечаешь на наши вопросы и идешь на свидание с твоим милым. У тебя есть парень?

— Скажи, что, если она будет молчать, мы ее отправим в камеру.

— Малышка, я не хочу, чтобы тебя посадили в камеру с разными шлюхами… Ответь мне, где ты была вечером десятого сентября?

Молчание. Отсутствующий, замороженный взгляд.

— Может быть, она рехнулась с горя? — нерешительно предположил помощник. — Смотри, как она выглядит!

— Она не принимает наркотики?

— Леватон утверждает, что нет. Но она курит.

— Предложи ей сигарету.

Перед Олесей возникла пачка американских сигарет, но она даже не взглянула на них. Помощник огорченно закурил сам.

— Если она не заговорит, я пойду обедать, — устало сказал инспектор. — Мне пора что-нибудь съесть. А она пусть посидит в камере.

— А что она делала в кафе?

— Мне сказали, что ела курицу.

— Молодец! — усмехнулся помощник. — Во всяком случае, она живая. А то я уже начал сомневаться!

— Спроси ее еще раз, и пусть идет к черту!

— Маленькая, так ты будешь со мной говорить? — ласково обратился к Олесе помощник инспектора. — Я за тебя переживаю! Даю слово, с тобой ничего не случится! В конце концов, этот Бодо был не слишком привлекателен!

Она вдруг ухмыльнулась, на губах показалась кривая улыбка. Но по-прежнему — ни слова.

— Ладно, мы едем обедать! — в сердцах произнес инспектор. — Она у нас, и все в порядке. Не сомневаюсь, что через пару часов мы что-то услышим. Может, он был сексуальный извращенец.

— Тогда ей скинут срок. Хорошо бы!

— Не радуйся за нее. Пошли.

Но прежде чем помощник встал со своего стула, Олеся подняла на него глаза и отчетливо сказала:

— Мерд.

— Что?!

— Она назвала меня дерьмом… — вздохнул помощник. — Я не пойду обедать, раз она заговорила. А голосок у нее приятный!

— Вот черт! Она что — говорит по-французски?!

— Мерд, — удовлетворенно повторила Олеся.

— Молодец… — радовался помощник. — Живая! Честное слово, живая!

— Я хочу сделать заявление, — вдруг перешла на английский Олеся. — Записывайте.

Помощник изумленно уставился на нее, инспектор включил магнитофон.

— Вечером десятого сентября я убила Бориса Бодо, своего любовника. Без причин. Это все.

— Так дело не пойдет, малышка! — рассердился помощник. — Ты должна рассказать все подробно! Почему ты это сделала?

Молчание.

— Отвечай! Может быть, он мучил тебя? Издевался? Был с тобой жесток в постели?

— Нет, — был ответ.

— Ты себе сильно повредишь, если будешь так разговаривать! Давно ты знакома с ним?

— Несколько месяцев.

— Он вынудил тебя стать его любовницей?

— Нет.

— Он принуждал тебя? — повторил помощник вопрос, произнося его с нажимом, словно намекая. — Ведь он тебя принуждал?

— Нет.

— О господи… Так ты сама хотела стать его любовницей?

— Да.

— Почему?

Молчание.

— Он платил тебе за это?

— Иногда.

— Сколько?

— Немного. — Олеся снова мрачно усмехнулась. — Он был скупой.

— Ты была с ним ради денег?

— Нет.

— Почему же?

— Мне было скучно в Париже.

— Ей тут было скучно! — перевел помощник инспектору. — Она просто не встретилась со мной!

— Заткнись и продолжай!

— Он тебе обещал что-то кроме денег? Обещал какую-то помощь? Поддержку?

— Да.

— Что именно он тебе обещал?

— Помочь устроиться в Париже.

— Ты согласилась?

— Нет.

— А жаль… — вздохнул помощник. — Я бы тебя развлек. Так зачем ты убила его?

Молчание.

— Должна быть причина.

— Он мне надоел, — спокойно ответила Олеся, поднимая на него свои холодные глаза. — Вы можете понять, что он мне надоел?

— Но ты… Ты ведь могла его бросить!

Молчание.

— Он тебе угрожал чем-то в том случае, если ты его бросишь?

— Нет.

— Так почему ты его убила?

Молчание.

— Между вами в тот вечер ничего не произошло?

— Мы не спали вместе.

— Рад за тебя, но я не о том спрашиваю. Вы не поссорились?

— Нет.

— Ничего не было?

— Ему стало плохо с сердцем, — монотонно заговорила Олеся. — Он лежал в постели, уже голый. Попросил меня вызвать врача. Ему было очень плохо. Я посмотрела на него, взяла подушку и задушила.

Помощник потрясенно замолчал. Потом перевел ее слова инспектору. Тот курил и не отрываясь глядел на девушку. Теперь помощник говорил с ней очень осторожно:

— Почему ты это сделала?

— Так просто.

— Так просто?! Ты не могла это сделать просто так, если ты, конечно, не сумасшедшая.

— Я нормальная.

— Ничего, тебя обследуют на этот счет. Он был тебе очень неприятен?

— Да.

— Почему? Потому что ему стало дурно?

— Вы его видели? — ответила она вопросом. — Видели его труп? Он вам понравился?

— Нет.

— И мне нет. Даже когда он был живой.

— Ты сама себе противоречишь. Если ты сошлась с ним не ради денег, отказалась от его помощи, тогда зачем ты это сделала?

— Теперь я жалею об этом, — сказала она, глядя в стену. — Теперь я жалею. — Ее пальцы нервно теребили образок.

— И все же ты должна мне ответить. У тебя не было причин убивать его?

— Нет.

— Ты сознаешься, что сделала это просто так? Для забавы?

— Нет.

— Нет? Тогда зачем?

Молчание.

— Пойми, я пытаюсь тебе помочь! — Он снова закурил, кинул косой взгляд на инспектора. Тот сидел и смотрел на Олесю. — Ведь наверняка он вел себя подло по отношению к тебе. Только попытайся вспомнить!

— Он вел себя нормально.

— Но тогда ты не могла бы его убить!

— Могла.

— Может быть, он сказал, что бросит тебя? Ты ревновала его?

— Нет.

— А он тебя ревновал? Мучил вопросами, подозрениями? Запрещал встречаться с твоим другом? У тебя есть друг?

— Нет. У меня нет друга. — Она снова ухмыльнулась. Откинула за спину свои длинные волосы. Сказала: — Дайте сигарету, если можно. — Закурила и продолжала, уже не дожидаясь вопроса: — Он меня ревновал, но не мучил. Он меня любил.

— Любил?

— Да.

— Он предлагал тебе выйти за него замуж?

— Он женат.

— Ну и что? Он мог развестись.

— Не мог.

— Вот в чем причина? Ты хотела его развода, а он отказывался?

— Нет. Мне было все равно.

— Совсем все равно?

— Совсем.

— Не знаю, что с ней делать! — обратился помощник к инспектору.

— Что такое? Она все отрицает?

— Наоборот. Все признает. Но ничего не объясняет. Говорит, что убила его без всякой причины, просто потому, что он ей надоел.

— Ненавижу этих поганцев… — пробормотал инспектор. — У них никогда нет причин. Они все делают просто так. Может, сделаем перерыв? Мне неприятно на нее смотреть.

— Да? Но она красивая. Мне ее жалко.

— Спроси, спроси еще раз — почему она это сделала, и тогда отправляем ее в камеру и идем обедать.

— Зачем ты это сделала? — обратился помощник к Олесе. — Можешь все-таки сказать?

Она посмотрела на стену, потом произнесла только одно слово:

— Мерд.

— Дрянь такая! — взорвался инспектор. — Пошли отсюда! Уведите ее!

Олесю взяли под руки, отвели ее в соседнюю комнату. Там женщина-инспектор велела ей раздеться. Она брала у Олеси одну деталь туалета за другой, все прощупывала и складывала на столе. Олеся раздевалась равнодушно, сняла с себя все, вплоть до трусиков. Осталась стоять голая, глядя на стену. Потом вещи ей вернули, и она так же равнодушно оделась. Проходя через ту комнату, где стояли инспектор с помощником, она снова обозвала их дерьмом и гордо ушла. Инспектор выругался ей вслед.

Вечером был еще один допрос. Она или молчала, или ругалась. Ничего не сказала. Подтвердила свои прежние показания. На нее пришла посмотреть Ирен, друзья Бориса. Никто ее не узнал, кроме того человека, который видел ее в ресторане. Ирен уже была в трауре. Черное платье плотно облегало ее сухую фигуру. На глаза спускалась вуаль. После допроса она сказала инспектору, что мать Бориса умерла, как только увидела фотографию Олеси. Но почему это случилось, никто не мог сказать.

Уже уходя из кабинета, Олеся обернулась и вдруг попросила помощника инспектора, чтобы он ничего не сообщал в Москву. На вопрос «почему?» она ответила, что у нее есть два маленьких брата — Костя и Андрей, и она не хочет, чтобы они ее стыдились. После этого она молча ушла в сопровождении полицейского.

— Они ее никогда не найдут! — кричала Анна. Она билась в истерике, кусала губы, царапала себе шею ногтями. Павел с трудом удерживал ее, глаза у него были отсутствующие. — Она не вернется ко мне! Ее убили!

Вчера вечером им не удалось найти Алису. Анна позвонила в милицию, заявила, что пропала ее маленькая дочь. К ней приехали, она отдала им фотографию Алисы, описала ее одежду, упомянула огромного слона… Прошла ночь, но результатов все еще не было…

— Прошу тебя… — В его голосе не было никакой уверенности. — Я прошу тебя, они найдут ее. Такого слона трудно не заметить!

— Она могла его бросить!

— Ну, Аня…

— А вдруг… Вдруг… Затащили ее в подвал какие-то подонки…

Павел почернел.

— Я сейчас позвоню туда, — сказал он. — Вдруг что-то выяснили.

— Они бы сами позвонили…

Еще час прошел в ожидании. Каждая минута была для нее пыткой. За эту минуту с Алисой могло случиться все, что угодно. Может быть, сейчас ее мучают, она зовет на помощь, а Анна сидит здесь и ничем не может ей помочь! Она чувствовала, что сходит с ума. Боль была почти физической, но она больше не кричала. Павел предложил ей выпить. Она отказалась. Милиционер спрашивал ее, не проявлялись ли у девочки склонности к бродяжничеству. Она говорила, что нет. Но теперь она ни в чем не была уверена. Она ничего не рассказывала ему об осаде квартиры, о кредиторах, об убийстве. Зато Павел теперь знал все, за исключением убийства. Об этом Анна не могла говорить. Дала себе зарок, что расскажет, как только Алиса найдется!

Звонок! Их обоих сорвало с мест, они бросились в коридор. Анна распахнула дверь. Первое, что она увидела, была Алиса. За ней стоял милиционер.

— Вообще-то, — сказал он, — вы должны были за ней приехать. Но она просила, чтобы ее отвезли домой. Ваша?

— Наша, — тихо сказала Анна, опускаясь на корточки и обнимая Алису. Та молча прижимала к себе слона.

— Надо составить протокол. Куда пройти?

Павел отвел его в столовую, тот сел, разложил бумаги. Анна с Алисой сели рядом на диван, Анна не выпускала руку дочери, жала ее и тискала. Рука была холодная и безвольная.

— Девочка сказала, что хотела уехать, — начал милиционер. — Так?

Алиса кивнула.

— Куда она хотела уехать, она не сказала. Денег у нее было мало.

— Где она была?

— Провела почти сутки на Казанском вокзале. Потом на нее обратили внимание и сдали в отделение милиции. Она сама сказала, чтобы ее вернули домой. Почему она сбежала, можете сказать?

— У нас сложная обстановка в семье… — торопливо заговорила Анна, прижимая к себе дочь. — Видите ли… Алиса, погуляй!

Та встала и вышла. Анна посмотрела на Павла, неуверенно произнесла:

— Мы с мужем — вот он — недавно развелись. Девочка очень переживала. И вот…

— Что ж… Девочка нам не жаловалась, но если тут имеет место жестокое обращение… Вам придется встретиться с инспектором по делам несовершеннолетних.

— Это необходимо?

— Да. Ее поставят на учет.

— Нет, прошу вас! Это случайность! Больше такого не будет!

— Вы можете обещать? — возразил милиционер. — Нет, наверное. Присматривайте за нею.

— Но никакого жестокого обращения не было!

— Аня, дай я сам все объясню… — вмешался Павел. — А ты займись девочкой! Ей надо помыться.

Милиционер не возражал, и Анна вышла. Алиса сидела у себя в комнате, на постели, в обнимку с игрушкой, и сонно смотрела в окно. Анна опустилась перед ней на колени:

— Скажи мне, почему ты это сделала?

— Не знаю… — зевнула та. — Я спать хочу.

— Сейчас помою тебя и положу спать. А куда ты хотела уехать?

— Далеко…

— Но почему?

— Нипочему.

— Из-за меня и папы?

Алиса хмуро посмотрела прямо ей в глаза. Анна смутилась.

— Почему ты убежала, когда папа должен был приехать за тобой?

— Я бы все равно не поехала с ним.

— Как это?

— Так. Я бы согласилась, если бы мы поехали все вместе. Я не хотела, чтобы ты осталась здесь. И решила уехать одна, когда ты отказалась.

У Анны сжалось сердце. Она отвела глаза и спросила:

— А теперь нам что делать? Ты будешь с нами жить или опять убежишь?

— С вами?!

— С нами… — Анна видела, как оживилась девочка — всю усталость как рукой сняло. И уверенно повторила: — Мы с папой решили снова жить все вместе. С тобой, конечно. Если не будет тебя, ничего не выйдет!

На самом деле они ничего не решили, даже разговора об этом не было. Но она сказала бы все что угодно, чтобы успокоить дочь. И ей это удалось — Алиса вдруг выпустила своего слона и обняла мать — крепко, радостно:

— Мамочка! Мы поедем домой?!

— Да, да!

— Ой, мама! Как я рада! А потом все на пароходе в круиз?!

— Куда?

— В круиз! Я хочу поехать на пароходе…

— Если будут деньги… — сказала Анна, наслаждаясь ее радостью.

— Деньги будут! — уверенно сказала Алиса. — Очень много!

— Что ты говоришь? Откуда?

Алиса лукаво улыбнулась и рассмеялась:

— Я тебе потом скажу!

— Когда?

— Когда милиционер уйдет.

— Что ты задумала?

— Ничего… — Алиса снова крепко обняла ее. — Я так счастлива!

Хлопнула входная дверь, они подняли головы. В комнату вошел Павел.

— Я его спровадил, — коротко сказал он. — Ее не будут ставить на учет. Но, Алиска, смотри ты у меня! Погляди на мать! Разве тебе ее не жалко? Она чуть не умерла за это время.

— Я больше не буду! — быстро пообещала Алиса. — Честное слово!

— Ладно, поверю тебе… — проворчал Павел. — А теперь мыться!

— Скажи, тебя никто не обидел на вокзале? — расспрашивала ее Анна, готовя Алисе чистое белье. — Никто к тебе не приставал?

— У меня чуть не отняли слона, — вздохнула Алиса. — Какие-то цыгане! Ну, я убежала. А больше ничего не случилось!

— А зачем ты взяла слона?

— Я без него никуда.

— Что с тобой? — удивилась Анна. — Ты его так полюбила?

— Я его выброшу! — весело пообещала дочь. — Вот оторву ему голову и выброшу! Все игрушки выброшу!

«Ясно, — подумала она. — И я не могу ей сказать, что это некрасиво. Маленькая шантажистка!»

— Идем мыться! Ванна набралась!

Она искупала Алису, вытерла ее насухо, завернула в полотенце, и Павел на руках отнес ее в спальню. В постель ее уложили тут же, чтобы не простудилась. Анна с беспокойством щупала ей лоб.

— Не простыла? Есть все еще не хочешь?

— Я ела сегодня на вокзале. Сосиски. Вкусные!

— С ума я с тобой сойду.

— А почему мы домой не поехали? — недовольно спросила девочка.

— Потому что ты устала. И надо будет перевезти туда твои вещи, — ответила Анна.

— А твои?! — Алиса даже села на постели. Взгляд у нее стал настороженным, и Анна, поглядев на Павла, ответила:

— И мои.

Он постоял неподвижно, потом кивнул Алисе:

— А теперь спать! Ладно?

— Ладно, — прошептала она, укутываясь в одеяло. — А завтра мы поедем домой все вместе!

Потом Анна и Павел стояли в бывшем кабинете Олега и тихо говорили.

— Ты решила вернуться?

— Если ты согласен… — Ей было очень неловко. — Это так важно для девочки…

— И для меня тоже. Но давай пока не говорить об этом. Где ты мне постелишь?

— Здесь. Тебя устроит?

Он кивнул. Анна старалась не встречаться с ним взглядом, старалась не думать, сколько пройдет времени, прежде чем она сможет лечь с ним в одну постель. Постелила ему на диване, пожелала спокойной ночи и ушла.

Алиса некоторое время лежала неподвижно. Потом прислушалась, встала, босиком прошла в угол, где находились игрушки, подняла белого слона. Принесла его на постель, зажгла свечку, достала лезвие, быстро отпорола слону голову. На постель посыпались цветные кубики поролона. Она пошарила в набивке, вытащила оттуда небольшую коробочку, очень тяжелую. Опять прислушалась, открыла коробочку, и в лицо ей ударило дрожащее сияние, исходящее от камней, которые отражали свет свечи. Сердце у нее сильно стучало. Не так уж трудно это было сделать! В этой квартире у нее появилась привычка подслушивать, о чем говорят взрослые. С ней никто всерьез не говорил. Мама ругала ее за это, но если бы она знала, как здорово, что она подслушала, о чем говорил Олег со своим гостем в тот вечер! Тогда Алиса сразу решила, что Олег ничего не получит. Чтобы выстучать пол в своей комнате, ей понадобилось пятнадцать минут. Чтобы поднять рассохшийся паркет — одна минута. Она немного боялась крыс, которые бегали под полом, но все обошлось. Страшно ей стало тогда, когда она поняла, что гость Олега не вышел из квартиры. Уж Алиса-то это знала! И трудно было молчать, смотреть ему в глаза, ехать с ним в школу… Алиса сунула коробочку под подушку, дунула на свечку и легла. «На пароходе…» — прошептала она и уснула.

Лиза открыла глаза уже в сумерках, невыносимая боль разрывала ей грудь. Она сама не знала, дышит она или нет. Знала только, что еще жива. Мыслей тоже не было. Она не думала, удастся ли ей выкарабкаться. Она ощущала страшную усталость — как будто очень долго бежала, и теперь у нее больше не было сил… Она не сознавала, что находится в палате, не понимала, что лежит в постели, не видела, что горит свет. Ей казалось, что вокруг очень быстро темнеет. Какие-то голоса доносились до нее, но словно очень издалека, она не понимала, что они говорят. Мало-помалу голоса удалились совсем, пропали. Стало очень темно. Но она еще сознавала, что ее окружает темнота, она еще понимала, что у кого-то страшно болит грудь, но у кого — уже не могла понять. Потом она увидела чье-то лицо, услышала чей-то голос — совсем рядом. Обрадовалась, хотела встать и, кажется, встала.

Те, кто видел ее смерть, утверждали потом, что девушка сказала какое-то слово. Не то «люби», не то «люди», а может быть, «Люба». Разобрать было уже невозможно.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4 

Глава 6

Глава 7 

Глава 8 

Глава 9 

Глава 10 

Глава 11 

Глава 12 

Глава 13 

Глава 14 

Глава 15 

Глава 16 

Глава 17 

Глава 18 

Глава 19  Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg