«Старый город»

Старый город (fb2) - Старый город 345K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алека Вольских

Глава 1 СТАРЫЙ ГОРОД

Этот мир ей не нравился. Он был гадким. Здесь сильно пахло серой, и стоял туман, а в тумане прятался лес. Ветки, выныривая из сизой мглы, царапали руки и плечи. Царапины саднили.

Предыдущий мир Динке понравился намного больше. Там было море и чайки. Теплый песок. А дальше от берега — пустые дома. В заброшенных садах росли инжирные деревья, и плоды инжира — сладкие, мягкие — лежали прямо на земле. Ешь не хочу. Конечно, Динка наелась до отвала. На рынке инжир стоил дорого, не купишь. А тут — даром и сколько хочешь.

А этот мир Динке не нравился. И больше всего потому, что она никак не могла найти из него выход.

Динка знала, что в Старом Городе есть такие миры — разумные. И некоторым из них нравится играть с людьми. Зайдешь в такой мир и блуждаешь в нем, блуждаешь, а выход найти не можешь. Не потому что его нет — выход есть всегда. Просто мир его от тебя прячет.

Неужели она попала в переделку? Это плохо, думала Динка, пробираясь сквозь лес. Не может такого быть, чтобы выход не нашла — до сих пор ведь всегда находила.

Туман скользил по ее рукам — она чувствовала прикосновения. Очень противные, как будто что–то живое и слизкое. Еще одна ветка ударила по лицу. Динка вскинула руку, заслоняясь, но поздно — ветка рассекла губу, и во рту появился металлический привкус.

Динка вытерла рот тыльной стороной ладони — и правда кровь. Она упрямо двинулась дальше, и тут земля под ее ногами задрожала, загудела, вздыбилась! Девочка вскрикнула и, не удержав равновесия, упала. И почти сразу земля раскололась надвое, открываясь черной змеевидной щелью, — уши заложило от треска падающих деревьев и страшного гула, вырвавшегося из подземных глубин. Когда Динка почувствовала, что разлом засасывает ее в свое чрево, было уже поздно — она не успела хоть за что–нибудь ухватиться.

Визжа от ужаса, Динка летела вниз. Сознание отказывалось принимать, что это конец — всему–всему на свете конец для нее! Почему?! Ну почему она не осталась еще немного в том мире с морем и чайками?! Тогда у нее не было бы времени исследовать еще один проход! Думая, что неминуемо погибнет, Динка сейчас больше всего жалела, что никогда уже не увидит тот мир. Пенистые гребни волн, теплый песок, инжирные деревья — пусть совсем ненадолго, но там она была счастлива. Впервые за последние два года.

Все тело Динки вдруг сотрясло ударом. Боль была такой сильной, что дыхание застряло в легких. Через силу девочка втянула в себя воздух. Выдохнула. И только после этого отупевшим от страха рассудком поняла, что больше не падает. Огляделась — лежит на земляном уступе около метра в ширину.

«Спасена! — кричало все ее существо. — Я спасена!».

Динка повернулась на бок и встала. Боль горячими волнами растекалась по телу, хотя, кажется, упав, девочка ничего не сломала. Прислушалась: гул и грохот смолкли. Землетрясение остановилось так же резко, как и началось, но Динка не удивилась — привыкла в чужих мирах ничему не удивляться. Подняла голову — до вершины провала не больше трех метров. Странно, ей казалось, она падала целую вечность. Взгляд устремился вниз.

Разлом в земле заполнялся туманом. Не той прозрачной дымкой, которая стояла в воздухе, — клубящимся, непроницаемым. Динка как будто смотрела в котел, из которого поднимается на поверхность густая пена. Сначала девочка услышала шорох, потом постукивание покатившихся вниз камней. Там кто–то был — внизу. Испугавшись, Динка вжалась в земляную стену за спиной. Снова раздался шорох — в одном месте, в другом, в третьем. Вниз то и дело катились невидимые для ее глаз камешки. Там, в тумане, что–то двигалось наверх — к ней.

Динка судорожно вздохнула. Как будто со стороны услышала свой наполненный паникой вздох и тут наконец увидела их — серые руки. Они выныривали из тумана пропасти. Десятки, может быть, сотни. Динка не видела лиц и тел, только эти страшные руки — нечеловеческие, бугристые, четырехпалые. Вырастая из тумана, они вонзались в землю и взбирались наверх. Не выдержав, девочка зажмурилась и во весь голос завопила:

— Помогите! Пожалуйста! Кто–нибудь, помогите!

Но в глубине души она понимала, что никто не придет на помощь. Чужой мир — здесь нет людей. Никого нет, чтобы помочь. Осознав это, Динка молниеносно повернулась и попыталась подняться по отвесу провала — цепляясь пальцами за малейшие неровности в земле, отыскивая ногами хотя бы крошечные уступы, — но безнадежно сползала. Против собственного желания она бросила взгляд через плечо — в провал.

Серые руки поднимались все выше, и туман поднимался вместе с ними, словно и был их телом. Сердце Динки колотилось от страха. В голове мелькнула дикая мысль: а вдруг это и правда руки тумана? Серые руки серого тумана, живущего в подземных глубинах. Они дотянутся до нее, схватят и заберут с собой. И она исчезнет в этой сизой бездне навсегда.

— Не хочу, — с отчаянным плачем заныла Динка. — Нет, не хочу… Не хочу! Помогите! Помогите! Кто–нибудь!

Она карабкалась по отвесу и сползала. Карабкалась и снова сползала. И хныкала — так, что собственный плач казался ей жалким и противным. Почему эта крошечная ступенька земли так далеко от вершины провала?! Почему невозможно подняться наверх?! Почему эти руки тумана тянутся к ней?!

— Уйдите! — в истерике крикнула Динка. — Отстаньте от меня!

И заревела еще громче, почувствовав, что ее покидают последние силы.

— Помогите мне, кто–нибудь! Ну, пожалуйста!

— Держи! — вдруг раздался сверху чей–то голос — самый обыкновенный человеческий голос!

Динка вскинула голову, и тут же что–то ударило ее по лицу. Испугавшись, она отшатнулась и едва не сорвалась с обрыва. Машинально вскинув руки, поймала что–то твердое и извивающееся.

Веревка!

Динка обхватила ее руками.

— Держись крепче! — крикнули сверху. — Я вытяну тебя!

Зажмурившись, девочка осознавала, что поднимается. Когда ее подхватили под мышки, Динка вцепилась в своего спасителя. В первый момент она почувствовала, что он хочет оторвать ее от себя.

— Нет! — отчаянно взвизгнула девочка и вцепилась еще сильнее.

Тогда человек поднял ее на руки и куда–то понес. Динка, зажмурившись, позволяла себя нести. Она не могла ничего поделать — все тело сковало страхом. И лишь спустя время, когда страх отпустил ее, совсем чуть–чуть, девочка открыла глаза и, посмотрев вверх, увидела лицо своего спасителя. Почему–то она вдруг вспомнила, как в предыдущем мире стояла на берегу и любовалась морем и чайками — все смотрела и смотрела, как зачарованная, и не могла насмотреться. В тот миг ей казалось, что ничего прекраснее в своей жизни она не видела.

«В чужих мирах живут ангелы, — подумала она, в полубреду любуясь лицом незнакомца. — Меня несет на руках ангел».

В этот момент он опустил голову и их взгляды встретились.

— Может, все–таки отпустишь меня? — спросил недовольно.

Динка непроизвольно сжала пальцами его одежду и яростно затрясла головой, мол, ни за что не отпущу: даже если руки мне оторвешь — зубами вцеплюсь.

Ангел устало вздохнул.

— Не брошу я тебя, — успокоил он. — Но мне неудобно нести тебя на руках. Не вижу, куда иду. Ты понимаешь меня? Я не вижу ничего под ногами, могу споткнуться и упасть вместе с тобой. Если ты отпустишь меня, я понесу тебя на закорках. Так будет безопаснее. Согласна?

Динка секунду подумала и кивнула. Ангел остановился и опустил ее на землю. Потом присел, подставляя свою спину. Когда она обняла руками его шею, он подхватил ее под сгибы коленей и поднялся.

Какое–то время они шли молча, потом он раздраженно процедил:

— Зачем я только сунулся сюда один? Без него я не смогу найти выход…

Динка не представляла, о ком говорит ее ангел, но главное поняла.

— Я могу, — несмело сказала девочка, догадавшись, что ее спаситель сейчас злится, а значит, и ей может перепасть. И на всякий случай пояснила: — Найти выход.

— Неужели?

Динка очень устала — пережитый страх изнурил ее, — но, услышав в его голосе насмешку и недоверие, нашла в себе силы обидеться.

— Да, могу, — решительно заявила она.

— Ну тогда найди чертов выход, — скомандовал он. — По собственному желанию это место нас не отпустит.

Стоило только Динке собраться, как она тотчас почувствовала направление. И почему только раньше не чувствовала? Наверное, испытанный ужас обострил ее чутье, обнажил загадочный внутренний компас, принцип действия которого она сама толком не понимала.

— Туда, — рукой указала Динка. — Выход там.

— Придется поверить тебе на слово.

Через лес и туман они какое–то время шли в полном молчании. Динка только рукой указывала путь. Запах серы забивался в ноздри, но девочка к собственному удивлению успела с ним свыкнуться. Ветви то и дело хлестали Динкиного спасителя по лицу — он вынужденно терпел, не имея возможности заслоняться от них руками.

— Тебе сколько лет? — вдруг спросил ангел.

— Двенадцать.

— Для такой малявки ты слишком тяжелая, — пожаловался он.

Динка начинала злиться. Ангел все меньше напоминал ей ангела. В ее классе были девочки ниже ее ростом, но даже так — Динка была самой худенькой среди всех. Он нарочно гадости говорит — она совсем не тяжелая! Динка прислушалась — ее ангел дышал слишком громко, натужно. Кажется, не соврал — ему и правда тяжело ее нести.

«Вот же хиляк, — подумала Динка. — Сколько ему лет, интересно? Двадцать, наверное. А двенадцатилетнюю девчонку еле–еле тащит».

Хотя, если честно, Динка плохо определяла возраст. Он был не такой взрослый, как учителя или отец с мачехой. Но и не школьник, это точно. Интересно, как он, такой немощный, из провала ее вытащил? Наверное, тоже испугался. Говорят, когда сильно испугаешься, силы откуда–то берутся. Ладно уж, раз ему тяжело…

— Я сама могу идти, — снисходительно сказала девочка.

— Это радует, — тут же остановился ангел и, присев, дал ей слезть с его спины.

Когда ноги Динки коснулись земли, он двинулся вперед. Динка даже подумать не успела, как ее рука сама сделала рывок, а пальцы крепко схватили рукав его одежды. На секунду она испугалась, что он уйдет.

— Кто–то сейчас очень смело утверждал, что может идти сам, — обернувшись к ней, усмехнулся он.

Динка нахмурилась и отвернула лицо. Пусть говорит, что хочет, но она ни за какие коврижки его не отпустит. В мире с запахом серы одной слишком страшно.

— Ты уверена, что знаешь, где выход? — спросил он, направляясь сквозь лес.

— Угу, — отозвалась Динка.

По пути он заслонялся от веток свободной рукой, а девочке они вообще не мешали — у нее был живой щит, который уберегал ее от враждебности чужого мира. Может быть, поэтому Динка не сразу заметила, что лес начал редеть. Зато она услышала звук — тихое, едва слышное хрустальное позвякивание. Этот звук ей был хорошо знаком.

— Я правильно иду? — спросил ангел; он явно ничего не слышал.

— Угу, все время прямо.

Совсем скоро они вышли из леса. Теперь впереди был только туман — сплошная серая стена. Даже землю под ногами и то плохо видно.

— А откуда ты знаешь, где выход? — после недолгого молчания спросил Динкин спутник. — Запоминала дорогу?

Девочка не ответила — ее глаза наконец обнаружили то, что так долго искали. По внутренностям теплой волной разлилось облегчение. Наконец–то она выберется из этого мерзкого мира!

Впереди, прямо в воздухе, сверкающей россыпью кружились разноцветные осколки стекла — прозрачные, призрачные. Они собирались в причудливые узоры, потом разбегались друг от друга в стороны и снова собирались вместе — создавая новый узор. Соприкасаясь, позвякивали, словно шептали друг другу стеклянными голосами стеклянные заклинания.

«Иномирный калейдоскоп», — привычно подумал Динка.

Если бы ее спаситель видел сейчас эти танцующие цветные осколки, он бы, наверное, согласился. Но он не видел — смотрел сквозь них взглядом слепого.

— Мы точно правильно идем? — спросил он, подтверждая Динкины предположения.

— Правильно.

— Долго еще? — в его голосе снова послышалось недоверие.

Динка не ответила и в этот раз. Зачем? Она крепко держала его за рукав, когда они вместе шагнули в «калейдоскоп».

Это длилось какую–то долю секунды. Все стало красочным и сверкающим — но, похоже, только для нее. Динкин провожатый не видел, насколько завораживающе красив портал. А в следующее мгновение позвякивание цветных стеклышек смолкло, и порыв ветра швырнул Динке в лицо пыль Старого Города.

Они стояли посреди городских развалин. Прямо перед ними — два небоскреба. Самые высокие здания Старого Города, построенные в последний год его жизни, — каждый в тридцать два этажа. Рамы скалятся острыми зубьями разбитых стекол. Чуть слева, в зарослях кустарников, — железный каркас автомобиля. Ни колес снаружи, ни сидений внутри. Справа, возле круглого одноэтажного здания, где когда–то были кассы автостанции, завалившись набок, спит многолетним сном автобус. Сквозь окна без стекол пробиваются зеленые верхушки молодых деревьев — семена, должно быть, занесло в салон ветром.

— Мы дома, — констатировала Динка.

— Надо же, — слегка удивился ее спутник, — ты действительно нас вывела. Пойдем.

Динка отпустила его рукав. Теперь они были в своем мире, и она больше не боялась. Здесь ей все было хорошо знакомо. Привычно. Ее родной мир не умел мыслить, как человек, а здешний туман был безруким. Но Динка все равно последовала за своим загадочным спасителем.

Да, загадочным. Она только сейчас подумала: удивительно, как вовремя он появился, чтобы спасти ее. Откуда он вообще там взялся? Может, и правда ангел? Ее личный ангел–хранитель? В детстве Динка читала о них в сказках. Эти существа появлялись в самые трудные моменты и спасали из любых бед, но только тех, кого охраняли.

Динка шла позади, изучая прямую спину своего ангела. Она надеялась разглядеть спрятанные крылья, но видела только выпирающий абрис лопаток — они двигались под тонкой тканью охристой рубашки.

Завернув на соседнюю улицу, по разбитому асфальту — с трещинами и вмятинами — Динка и ее спутник молча прошли мимо безглазых зданий. Стекла выбиты, двери подъездов сорваны с петель. Несколько железных фонарных столбов вряд — накренены. Один лежит на здании, другой на тротуаре, выкорчеванный из земли вместе с куском асфальта, третий слегка покосился, но держится. Нетрудно догадаться, что сила, согнувшая их, была недюжинной.

Впереди появилась большая открытая площадка. На самом деле раньше здесь было автомобильное кольцо — улицы отсюда шли в четыре стороны. Сейчас из трещин в асфальте всюду пробивалась трава, а бордюры, огораживающие дорогу, во многих местах были разбиты.

Динка сразу же увидела группу людей возле желтого микроавтобуса. Человек пять–шесть. Мужчины, женщины, кажется, даже дети Динкиного возраста.

Динка подняла глаза на своего ангела. Его знакомые?

В этот момент, завидев их, высокий мужчина с собранными в хвост пшеничными волосами помахал рукой.

— Руи, мы уже собирались возвращаться за тобой!

«Значит, ангела зовут Руи», — подумала Динка.

— Все нормально! — крикнул в ответ он.

Словно удовлетворившись этим, вся компания потеряла к ним интерес. Они оживленно заговорили друг с другом. Динка слышала голоса, хотя и не могла на таком расстоянии разобрать слов.

Руи тем временем посмотрел на девочку и улыбнулся. Она даже дышать перестала. Он был таким вредным всю дорогу — она и не думала, что он может так ласково улыбаться.

— Ты уже успокоилась?

Динка кивнула. Она вдруг поняла, почему он напомнил ей тот мир с морем и чайками. Его волосы были цвета песка на морском берегу, а глаза — как будто море и небо слились воедино. Когда стоишь на побережье и смотришь на морской горизонт — то, что видят твои глаза, так прекрасно, что сердце останавливается. И кажется, можешь стоять так и смотреть на море целую вечность. Вот и его лицо было таким же — на него можно было смотреть целую вечность.

— Не ранена? — спросил Руи, продолжая нежно улыбаться.

Динка покачала головой, зачарованная его улыбкой.

— Уверена, что все в порядке?

Девочка кивнула и улыбнулась в ответ.

Того, что произошло дальше, она никак не ожидала. Он ударил ее, почти не замахиваясь. Она даже не заметила, как поднялась его рука. Только щеку обожгла резкая боль, а голова дернулась в сторону — Динка пошатнулась.

Растерянно моргая, девочка подняла взгляд на Руи. Красивое лицо больше не было ласковым. Глаза холодно и недовольно щурились.

Динка перевела взгляд туда, где возле микроавтобуса стояла группа людей. После пощечины они замолчали, и теперь смотрели в их сторону. От унижения губы Динки задрожали. Она снова подняла взгляд на Руи и тут же из глаз хлынули слезы.

— Не реви. Ты заслужила.

Он цыкнул.

— Поэтому я и не люблю детей. Ты должна была знать, что в Старый Город ходить запрещено, — отчитывал он ее. — Знаешь? Конечно, знаешь. И все равно пошла. Это чудо, что я оказался поблизости. Даже если бы тебе попался безопасный мир, ты могла бы никогда не найти выход из него. Ты это понимаешь?

— Нашла бы! — с обидой выкрикнула ему в лицо Динка, и разревелась совсем уже по–настоящему, без удержу. — Я всегда нахожу выход! Знаешь, сколько миров я видела? Сто! Нет, двести! А может, и больше! И всегда–всегда–всегда находила выход! Понял?!

Глаза Руи сначала округлились от удивления, потом он нахмурился.

— Это правда?

Динка громко шмыгнула носом и заявила со злостью:

— Правда!

Руи хмыкнул.

— Может, и не врешь. Сегодня ты выход действительно нашла.

Потом, повернувшись к ожидающей его группе людей, он махнул им рукой и крикнул:

— Езжайте вперед!

Динка наблюдала, как они один за другим исчезают в микроавтобусе.

— Я отвезу тебя домой, — сказал Руи. — Садись.

— Садиться? — не поняла Динка.

Он кивнул в другую сторону: у раскрошенного бордюра в одном из ответвлений кольца стояла еще одна машина — серая четырехместная легковушка.

* * *

На выезде из Старого Города их остановили военные.

— Ваш пропуск, — потребовал у Руи заглянувший в окошко постовой.

Руи молча протянул зеленую карточку. Человек в камуфляже быстро глянул и вернул обратно.

— Девочка?

— Со мной.

Постовой кивнул и, разогнув спину, отошел от машины.

— Можете ехать.

— Ну а где же твой пропуск? — съязвил Руи, когда блокпост остался позади.

Динка фыркнула и отвернулась. И зачем он ей нужен, спрашивается? Охраняются только главные дороги. Достаточно заранее сойти с трассы, чтобы заросшими, но хожеными тропками пройти в Старый Город.

Динка обычно шла к старому кладбищу — прямо сейчас, глядя в окно, она наблюдала, как оно проносится мимо, — огибала его, поднималась на холм, а за ним уже начинались жилые районы. Вернее, уже десять лет, как нежилые.

Заброшенные пятиэтажки, открытые подъезды, пустые квартиры, неподвижные качели на детских площадках, тишина покинутых людьми дворов — вот, кто встречал ее в Старом Городе. И никаких блокпостов.

Динка тайком косилась на Руи. Со стыдом она вспомнила свои мысли, когда он нес ее на руках:

«В чужих мирах живут ангелы»…

«Меня несет на руках ангел»…

«Ангел. Конечно, — чувствуя себя обманутой, подумала девочка. — Ангел, ага… Чудовище! Самое настоящее! Садист! Террорист! Тиран!»

Динка не была до конца уверена в значении этих слов, но точно знала, что их произносят, когда говорят о плохих людях. А человек, везущий ее сейчас домой, без сомнения был хуже всех. Ребенка ударил! Да еще при свидетелях. Так стыдно…

Чувство унижения вспыхнуло внутри с новой силой. Губы задрожали.

— Если опять начнешь реветь, — безжалостно сказал Руи, — высажу из машины, пойдешь домой пешком. Ревущие дети меня нервируют.

Динка бросила на него яростный взгляд и громко шмыгнула. Совсем не чувствует себя виноватым. Чудовище! Слезы тем не менее проглотила моментально. Деньги на маршрутку она потеряла — наверное, когда в провал упала. Динка проверяла: ключ от квартиры в закрытом на молнию заднем кармане шорт был на месте, а две бумажные купюры в открытом боковом — пропали. А пешком до дома плестись… Ужас какой! Часов пять, наверное, если не больше! Лучше не рисковать — этот точно высадит. Демон! Придется потерпеть со слезами. Поплачет в свое удовольствие, когда он ее до дома довезет.

Руи включил радио. Играла музыка: электрогитары, синтезатор, ударные. Но только услышав вокал, Динка узнала песню группы «Right Now». Новички, записавшие свой первый альбом, за последние несколько месяцев с хитом «Stone» они взлетели на вершины всех чартов. Прозвучали финальные аккорды, и почти сразу диктор объявил новости.

«Сегодня в Зону Апокалипсиса прибывает премьер–министр, — вещало радио. — На встрече с губернатором глава правительства намерен обсуждать актуальные проблемы региона…»

Динка отвернулась к окну, потеряв интерес — об этом она уже слышала в утренних новостях.

Зона Апокалипсиса… Это случилось десять лет назад, когда Динке было всего два года. Взрослые, рассказывая об этой трагедии, говорили: «Мир тогда как будто сошел с ума». Хотя на самом деле безумие удержалось в границах одного единственного города. Старый Хараминск…

В ту ночь по всему городу возникли цветные воронки. В них затягивало людей — многие так и не вернулись обратно. Из этих воронок лезли жуткие твари. Они разрушали город. Они пожирали его жителей. Динка всего этого не помнила, но, как и другие дети в школе, видела сохранившиеся видеозаписи. Это и правда было страшно. Потом, после записей, которые они смотрели всем классом, она думала о тех, кто в этом аду умудрялся снимать все на видео. Когда все бежали, кричали, когда вокруг творилось безумие, эти люди снимали… Динке их никогда не понять.

Говорят, тогда все закончилось внезапно. Воронки просто исчезли. Выживших эвакуировали, но город был разрушен. Тех тварей, которые остались в городе, истребляли бригады спецподразделений, пока не уничтожили всех до последней. Трагедию назвали Апокалипсисом, а весь регион, в центре которого находился Хараминск, — Зоной Апокалипсиса. Спустя несколько лет всего в двадцати двух километрах от места трагедии возник новый город. Стремительно разрастающийся благодаря активному строительству крошечный городок — бывшее название которого скоро забылось, — переименовали в Новохараминск. А покинутый Хараминск люди, живущие в Зоне Апокалипсиса, стали называть просто Старым Городом.

Но Динка–то прекрасно знала, что ничего не закончилось. Весь регион превратился в закрытую зону — никому не позволено ее покинуть. Границы оцеплены, а нарушителей ждет тюрьма. Апокалипсис Хараминска оставил в Старом Городе свое наследство. Десятки, сотни, а то и тысячи невидимых проходов в чужие миры — они прячутся в закутках покинутого людьми разрушенного города. И самое главное — люди, которые в День Апокалипсиса были затянуты в воронки, а потом сумели вернуться, изменились. Их называют по–разному — Измененные, мутанты, уроды. Все потому, что они стали другими.

Руи выключил радио. Внезапно воцарившаяся в салоне тишина выудила Динку из ее размышлений.

— Тебя как зовут? — спросил он.

Динка ответила ему мрачным взглядом. Интересный у него способ с людьми знакомиться: сначала спасти, потом дать по морде, потом спросить, как зовут.

— Динка, — пробубнила себе под нос, отворачиваясь к окну.

— А полное имя?

— Зачем тебе? — подозрительно покосилась на своего провожатого девочка.

— У тебя фамилия смешная, что ли? Стесняешься сказать?

— Нормальная у меня фамилия! — взвилась Динка. — Любич! Дина Любич! Красивая фамилия, убедился? И имя красивое!

Только выпалив все это, девочка подумала: а не специально ли он ее разозлил? Спровоцировал насмешкой, чтобы она ему свою фамилию сказала. Руи улыбнулся, словно мысли ее прочел. У Динки глаза на лоб полезли. А вдруг и правда прочел? Что, если он тоже Измененный? Телепат какой–нибудь — из тех мутантов, которые мысли читать умеют.

Руи засмеялся.

— У тебя очень выразительное лицо, Динка, — сказал мягко. — Начинаю по–настоящему понимать смысл выражения «раскрытая книга». Ты же не подумала, что я телепат?

Динка вспыхнула и уверенно воскликнула с обидой:

— Ты точно телепат!

Он опять рассмеялся и качнул головой.

— Нет, неправда. Наоборот, никогда не понимал, о чем люди думают. Но у тебя все на лице написано, даже забавно.

— Ничего забавного, — надулась Динка и потребовала: — Свою фамилию скажи.

— Зачем?

— Чтобы честно было, — ответила девочка. — Я же тебе свою сказала.

На лице Руи заиграла лукавая улыбка.

— Знаешь, Динка, тебе не стоит ждать честности от всех, кого встречаешь в жизни. Взрослые люди в большинстве своем нечестные. Обязательно что–нибудь скрывают и все время притворяются.

— И ты нечестный? — заинтересованно спросила девочка, глядя на красивый профиль Руи.

Не переставая улыбаться, он тяжело вздохнул.

— Нечестный.

Динка смотрела на него еще несколько секунд, потом снова отвернулась к окну. Ей таких слов еще никто не говорил. Учителя в школе постоянно повторяли: «Нам вы можете верить». Со взрослыми, мол, нужно говорить обо всем: спрашивать совета, делиться проблемами, доверять их мнению. Взрослые непременно помогут и поддержат, ведь у них больше жизненного опыта. Но в глубине души Динка всегда подозревала, что взрослые постоянно врут и притворяются, и верить им нельзя. Но уличать их в притворстве бесполезно — не признаются ведь ни за что. По ее мнению в этом заключался Великий Тайный Сговор Взрослых. А он возьми сейчас и скажи вслух то, о чем она тайком думала. С чего это он вдруг такой честный с ней? А еще говорит, что нечестный… Да и вообще он странный — этот Руи. То раздражительный, то внезапно добрый — настроение у него, как маятник.

«И зачем ему нужна была моя фамилия, не пойму», — удивилась она, машинально разглядывая пейзаж за окном.

Вдоль шоссе и чуть дальше — через поле, заросшее дикорастущими цветами, — тянулись линии высоковольтных передач. Динка засмотрелась на проносящуюся мимо вереницу долговязых металлических мачт и увидела в стороне от дороги большой комплекс — огороженные высоким бетонным забором белые корпусы Исследовательского Центра «Сотер».

Ребята в школе очень любили его обсуждать. Мол, побывать бы там хоть разочек. Секретные лаборатории, загадочные исследования — там нашу Зону Апокалипсиса изучают. Мальчишки говорили: представляете, а вдруг в одной из лабораторий сотерские ученые искусственно создали цветную воронку — вроде тех, что появились в тот день в Хараминске. Вот бы глянуть!

Но Динка ни за что в жизни не хотела бы оказаться там — в белых корпусах. Эти белые коробки ее пугали. Она была абсолютно уверена: во всем Старом Городе с его таинственными чужими мирами, в любом из которых можно легко исчезнуть навсегда, нет места страшнее, чем вот эти обычные с виду большие белые здания за стеной бетона. И вообще, зачем ей искусственные цветные воронки, если у нее есть иномирные калейдоскопы? Даже если никто, кроме нее, не знает об их существовании.

На въезде в Новохараминск привычно встречала высоченная стела — памятник жертвам Апокалипсиса. Сюда часто приходили те, кто в «день цветных воронок» потерял своих близких. Проезжая мимо, Динка видела, как маленькая женщина с двумя детьми кладет к памятнику цветы.

Девочка отвернулась от окна. Она не понимала этого. Ведь это просто памятник. На самом деле их здесь нет. Все они остались в Старом Городе.

Глава 2 НОВОХРАМИНСК

Руи довез ее до самого дома, несмотря на то, что Динка просила высадить у автобусной остановки. Но он настоял: «Говори, в какой двор заезжать». Спорить с ним не получалось, хотя Динка была не из тех людей, которые первыми отводят взгляд во время игры в гляделки. Что–то неуловимое в его интонации заставляло возражения неуверенно топтаться в воображаемой прихожей: им и хотелось всей толпой ринуться в распахнутую дверь, но почему–то не моглось.

Когда Руи остановил машину напротив ее дома, Динка поглядела на дверцу, потом со стыдом призналась:

— Я не знаю, как выйти.

В легковушках она никогда не ездила, а в автобусах и маршрутках двери открывались автоматически.

Руи, вместо того чтобы открыть ей дверь, оглянулся, потянулся к заднему сидению, а когда возвратился в прежнее положение, в руках у него была полуторалитровая пластиковая бутылка. Пустая.

— Вода у вас дома есть? Нальешь?

Динка нахмурилась. Он что, не может зайти в ближайший супермаркет и минералки купить?

— У нас только из–под крана.

Она надеялась, что из–под крана его не устроит. Наивная.

— Сойдет.

Динка собиралась взять бутылку, но Руи и не думал ее отдавать. Он потянулся через Динку к дверце — под его пальцами щелкнуло, дверца открылась.

— Выходи.

Динка послушалась, а когда он вышел из машины следом за ней, удивилась:

— А ты зачем идешь?

— Не хочу заставлять тебя бегать туда–сюда, — ответил он, захлопывая дверцу со стороны водителя. — Заодно смогу убедиться, что довел тебя до дома, и в Старый Город ты снова не рванешь.

— Я что, дурочка совсем — на ночь глядя в Старый Город переться?! — возмутилась девочка.

— У меня не спрашивай, — как ни в чем не бывало ответил он. — Тебе виднее. Дверцу закрой.

Динка сделала, как он сказал, и хотела возразить снова, но Руи не дал ей возможности.

— Ты не закрыла.

Девочка хлопнула дверцей еще раз — теперь уже со всей силы.

— Закрыла?

— Закрыла. Этот дом? Пошли.

Динка колебалась. Идея привести незнакомого человека прямо к дверям квартиры ей не нравилась. Ну и как поступить? Что бы она ни говорила, он все равно делает по–своему! Динка со смирением вздохнула. Ладно, он, конечно, чудовище, но не злодей же — все–таки жизнь ей спас, хотя запросто мог оставить в том разломе. А если он вздумал нажаловаться ее родителям — вот, мол, ваша девочка по чужим мирам Старого Города шатается, примите меры, — то зря надеется. Мачехи дома не должно быть — она раньше шести не возвращается, а сейчас только начало пятого.

— Ну? Идешь или тебя опять на руках нести?

Девочка уязвленно подскочила и быстро двинулась за ним. Мысленно проворчала:

«Надорвешься, хиляк. Носил уже».

Динка жила в галерейном доме без лифта. По торцевой лестнице она поднялась на шестой этаж. Руи не отставал, она все время слышала его шаги за спиной.

Странный он все–таки, на ходу думала Динка. По пути из Старого Города улыбался и подтрунивал над ней, а как только въехали в Новохараминск, стал неприветливым и строгим. Эти его перепады настроений немного пугали.

С лестницы Динка вышла на крытую галерею. С внешней стороны вперед тянулось бетонное ограждение, а с внутренней — чередовались друг с другом пронумерованные двери квартир и кухонные окна.

Вторая дверь от лестницы — пятьдесят вторая квартира. Девочка остановилась. Достала ключ из заднего кармана шорт, вставила в замочную скважину и два раза провернула. Протянула руку к Руи.

— Давай.

Не забыла при этом состроить недоверчивую мину. Пусть и не помышляет, что она его в квартиру пустит.

Руи с равнодушным видом вручил ей пустую бутылку.

Динка шмыгнула в прихожую и закрыла за собой дверь, оставив его на галерее. Сбросила с ног кеды и босиком забежала в кухню. Открыв кран с холодной водой, подставила под струю узкое горлышко. Когда бутылка наполнилась, закрыла кран и побежала обратно.

Руи успел отойти к бетонному ограждению и прислонился к нему поясницей: одна рука в кармане, в другой позвякивают ключи от машины. Динке было лень надевать кеды и она вышла на бетонный пол галереи босиком.

— Держи.

Руи взял бутылку из ее рук, а вместо «спасибо», сказал:

— Не езди больше одна в Старый Город. Это не место для детских игр.

Он уже повернулся, чтобы уйти, но Динка остановила его вопросом:

— Но ты ведь тоже по чужим мирам ходишь?

Динке, конечно, приятно было представлять его ангелом–хранителем, который пришел в мир, пахнущий серой, чтобы спасти ее. Но, если отбросить фантазии… Ясное дело, не для этого он там оказался. А значит, как и Динка, он бывает в Старом Городе, чтобы ходить в чужие миры.

— Не сравнивай меня с собой, малявка, — ответил Руи. — Взрослые приезжают туда не ради игр.

«Взрослые думают, что если ты ребенок, у тебя не может быть других причин, кроме игр», — подумала Динка, но вслух говорить не стала.

Не будет она ему ничего объяснять. Он все равно чужой.

— Надеюсь, сегодня ты испугалась достаточно сильно, чтобы это отбило у тебя охоту к приключениям, — сказал он.

«Зря надеешься», — подумала Динка.

Не существует такого страха, который отвадил бы ее от Старого Города. У нее там дело. Важное.

Она едва не ляпнула это вслух — уже на языке вертелось, — но услышала тонкий стук каблуков и непроизвольно повернулась на звук.

Со стороны дальней лестницы, вдоль шеренги дверей в их сторону направлялась женщина. Одета в коричневый костюм: прямая юбка до колен, короткий приталенный пиджак, под ним белая блуза простого покроя — стандартная офисная одежда. К бедру прижата, перекинутая ручкой через плечо, маленькая черная сумка. Каштановые волосы чуть ниже плеч распущены. Лицо портят только сжатые губы и глубокая поперечная складка на лбу.

Динка наморщила нос от досады и непроизвольно вжала голову в плечи. Таисия. И чего ее так рано с работы принесло? Девочка напряглась — сейчас начнется.

— Что происходит? — подойдя, хмуро спросила Таисия.

— Она ваша дочь? — вопросом на вопрос ответил Руи; видимо, по реакции Динки он догадался, что женщина ей не посторонняя, и решил задержаться.

У Таисии дернулась щека — раздражена, верный признак.

— Нет, ребенок моего мужа.

Косо глянула на Динку, потом враждебно покосилась на Руи.

— Ты кто такой и что с ней сделал?

Динка почувствовала себя виноватой. Легко представить, как она сейчас выглядит после той прогулки по миру, пахнущему серой: вся грязная, в воспаленных царапинах с запекшейся кровью. Вот Таисия и приняла Руи за какого–то маньяка.

— Я ничего ей не делал, — ответил он. — А вам, даже если она всего лишь падчерица, нужно лучше за ней следить. Девочка ездит в Старый Город и в одиночку слоняется по чужим мирам. Хорошо, что она умеет находить выход, но это все равно слишком опасно.

Таисия яростно зыркнула на Динку и со всей дури отвесила ей подзатыльник. У Динки чуть голова не отлетела.

— Паршивка маленькая! — рявкнула мачеха. — Я так и знала, что ты куда–нибудь вляпаешься!

«Да чего меня сегодня все бьют!? — мысленно простонала Динка. — Сговорились, что ли!?»

— Постойте, — вдруг опомнилась Таисия. — Что значит — «умеет находить выход»? Да какой нормальный ребенок сможет оттуда выбраться?! Это только мутанты спокойно там разгу…

Мачеха осеклась и вытаращилась на Динку, будто впервые ее увидела. Девочка от испуга резко отвела взгляд и заметила, как изменилось лицо Руи. Он хмурился, подозрительно глядя на Таисию и, кажется, уже жалел о своих словах.

— Парень, — не отводя напряженного и внезапно жадного взгляда от Динки, сказала Таисия, — если я сейчас правильно поняла, ты притащил эту паршивку домой из Старого Города. Спасибо на этом, дальше я сама с ней разберусь. Можешь идти.

Заметив, что Руи не двигается с места, Таисия подняла на него вопросительный взгляд.

— Хочешь вознаграждения? Сколько?

Руи вздохнул.

— Ничего не надо. — И с ударением добавил: — Надеюсь, с ней все будет в порядке.

Таисия не ответила, только раздраженно хмыкнула и, затолкав Динку в квартиру, захлопнула дверь перед его носом.

Повернувшись к девочке, она угрожающе двинулась в ее сторону, заставляя Динку пятиться.

— А ну–ка объясни, что все это значит.

— А что такого?

— Не прикидывайся дурочкой! — заорала Таисия. — О чем говорил тот парень? Это правда, что ты шляешься по чужим мирам Хараминска?

— Да разочек была, — самым невинным тоном соврала Динка, не забывая отступать по коридору назад.

— Не ври! Этот, — она ткнула большим пальцем себе за спину, указывая на дверь, — сказал, что ты постоянно туда ездишь!

— Не знаю, — промямлила девочка. — Он, наверное, не про меня говорил. С кем–то перепутал. А я всего разочек…

— Врешь! — рявкнула Таисия. — По глазам вижу — врешь! Я догадывалась, что ты тайком приключения где–то на свою тощую задницу ищешь, но чтобы Хараминск!.. А если бы ты попалась военным? Была бы взрослой, сама бы расхлебывала! Но учитывая, что ты несовершеннолетняя, на меня повесят штраф! Откуда у меня при моей зарплате такие деньги!?

Мачеха сделала еще один шаг, и Динка, отпрянув, прилипла спиной к стене — коридор закончился. Девочка была уверена, что Таисия снова ее ударит, но…

— А я думаю, ему ты как раз сказала правду, — резко понизила тон мачеха. — Наверняка похвастаться перед ним решила. Красивый мальчик. Взрослый для тебя слишком, но девочкам в твоем возрасте иногда хочется порисоваться перед красивыми взрослыми мальчиками. Правда, ведь?

«Лучше б она продолжала орать», — подумала Динка; вот теперь Таисия по–настоящему ее пугала.

И кто только Руи за язык дернул — сказать, что Динка по чужим мирам ходит? Она даже папе об этом побаивалась говорить, а уж Таисии — ни за что нельзя. От мачехи добра не жди. Она Динку всегда ненавидела. Не потому что Динка какая–то неправильная, просто мешает ей. Таисия хочет жить для себя, а приходится за Динкой присматривать. Ее это страшно бесит.

Таисия достала из кармана пачку сигарет и закурила. Динка от запаха сигаретного дыма поморщилась — мерзкий.

— Сколько раз ездила в Хараминск? — ледяным тоном спросила мачеха.

— Один.

— Я спрашиваю: сколько?!

От крика Динка вздрогнула.

— Два, — пробормотала она, отводя взгляд; дверь Динкиной комнаты всего в полутора метрах — как бы туда прошмыгнуть?

Таисия нервно раздавила сигарету о пачку.

— Значит, не хочешь по–хорошему?

Она сузила глаза и посмотрела на Динку с неприкрытой ненавистью.

— Твой отец сейчас не больше, чем растение. И эта обуза лежит на моих плечах. А ты как будто нарочно постоянно добавляешь мне проблем.

У Динки сердце камнем ухнуло вниз — так обидно стало. Весь страх перед мачехой каким–то образом обратился в злость и заклокотал внутри, как кипящая вода.

— Между прочим, ты тоже в любой момент можешь стать растением! — ответив Таисии непокорным взглядом, заявила девочка. — Вчера хараминская кома пришла за папой, а завтра она придет за тобой! Поняла!?

Таисия застыла с потрясенным лицом, а Динка, воспользовавшись паузой, бросилась в свою комнату. Но стоило ей закрыться на щеколду, как дверь сотрясло от удара.

— Дрянь маленькая! — рявкнула с той стороны двери Таисия. — Я о ней забочусь, жизнь на нее свою трачу, а она мне смерти желает! Это твоя благодарность?!

Динка зажала уши руками. Крик, правда, все равно было слышно, но хоть слов не разобрать — уже легче.

Таисия тарабанила в дверь еще минут пять, а ее вопли не утихали. Динка все это время не убирала пальцы от ушей. А что там слушать? Можно подумать, Таисия что–то новое скажет. Когда мачеха начинала на нее кричать, то становилась похожа на заезженную пластинку: Динка неблагодарная, бессовестная, от нее куча проблем, и она постоянно усложняет ей жизнь. А когда перечень Динкиных недостатков заканчивался, Таисия зачитывала его по новой: неблагодарная, бессовестная и так далее.

В конце концов мачехе надоело стоять под дверью и она ушла. Динка еще какое–то время слышала, как Таисия громко ругается то из своей спальни, то из коридора. Уже не орет, но и не замолкает пока.

Отняв руки от ушей — пальцы ныли от напряжения, — Динка откинулась назад и растянулась прямо на полу. Закрыла глаза.

Перед мысленным взором возникли сорванные со столбов провода, дома с темными провалами окон, пыльные безлюдные улицы. В такие моменты ей хотелось убежать в Старый Город. Там царила тишина. Кому–то она, может, и казалась гнетущей, но Динку тишина Старого Города всегда завораживала.

За дверью послышался шум воды — Таисия закрылась в ванной. Динка подошла к подоконнику и тихонько включила радио. Телевизор она уже давно не смотрела. Он стоял в комнате Таисии.

Раньше Динка называла ее папиной комнатой и заходила туда часто. Вечерами вместе с папой смотрела сериалы про инопланетян или охотников на нечисть — даже присутствие мачехи ей не мешало. Но теперь Динка туда не заходит. Ей и без телевизора хорошо. Радио — тоже отличная компания.

Радио говорило с Динкой голосами десяти радиостанций. Она слушала их все. Вчера — голос радио «РокЛидер». Сегодня — голос радио «Пульсар». Завтра — голос радио «Эхо столицы». Ну и так далее. Динка не любила, когда каждый день одно и то же.

Кнопка под ее пальцами перескочила на очередную волну, и Динка вовсе не удивилась, второй раз за день услышав знакомую песню. Right Now. Stone.

I’m a stone. I’m falling down. I don’t feel a pain. I become a stone right now. RIGHT NOW! RIGHT NOW!

По английскому у Динки были четверки — до пятерок не дотягивала. Ей было неинтересно учиться по учебникам, вникать в правила, поэтому, как говорил англичанин, в ее знаниях было много пробелов. Зато она хорошо усваивала на слух. И запоминала. А еще могла говорить прямо как американка — не отличишь. Учитель всегда восхищенно ахал: «Такое произношение может быть только от природы!». За произношение он прощал Динке даже «пробелы в знаниях». Когда нужно было перевести задание из учебника, она спотыкалась на каждом втором слове, но легко переводила песни, которые слышала по радио. Вот и сейчас перевела без усилий:

Я камень. Я падаю вниз. Я не чувствую боли. Я становлюсь камнем прямо сейчас. Прямо сейчас! Прямо сейчас!

Динка забралась на подоконник и прислонилась к стенке оконного проема. В открытую форточку подул ветер. Девочка зажмурилась от удовольствия. Какое–то время она так и сидела, блаженствуя: в уши льется классная музыка, а макушку нежно теребит прохладными пальцами сквозняк.

В животе у Динки внезапно заурчало. Ну ясное дело, ее желудок возмущается. Утром на скорую руку позавтракала бутербродом с колбасой, а с собой взяла только пачку галетного печенья, которое съела задолго до обеда. Но Динка прекрасно знала, что сразу после ванной Таисия пойдет на кухню, а попадаться ей на глаза не хотелось. Придется ждать. Терпи, желудок.

Только час спустя за стеной, в комнате Таисии, на несколько голосов заговорил телевизор. Наверное, включила одно из своих любимых ток–шоу — она их каждый вечер смотрела, не пропускала никогда. Зато теперь, наконец, можно выйти из комнаты — Динка умирала от голода. Но сначала — в ванную. Тело от грязи чужих миров уже чесалось.

Динка тихо, чтобы мачеха не услышала, прошла по коридору до ванной и закрылась изнутри на щеколду. И почему ей приходиться красться, как будто она воришка? Эту квартиру папе и Динке дали на двоих — как пострадавшим от Апокалипсиса. Но хозяйкой здесь чувствует себя Таисия, а она, Динка, ходит на цыпочках.

Девочка открыла кран с теплой водой. Душ сломался, а Таисия никак не купит новый. Придется лезть в ванну.

— Я камень, — с тяжелым вздохом тихо произнесла Динка. — Я падаю вниз.

Девочка собрала волосы, скрутила туго и заколола на затылке заколкой–крабиком. Заткнула водосток пробкой и перевела еще одну строчку из песни, которая даже вдали от радио продолжала звучать у нее в голове:

— Я не чувствую боли.

Стянула с себя майку и шорты. Жуть, грязища какая. И Руи позволил ей в такой одежде сесть в его машину? Бедное сиденье. Бросила одежду в корзину для стирки, и перевела следующую строку:

— Я превращаюсь в камень прямо сейчас.

Забралась в ванну.

— Прямо сейчас.

Села в теплую воду.

— Прямо сейчас.

Обняв колени, вздохнула.

— Классная все–таки песня, — безжизненным голосом сказала девочка своему отражению в воде и добавила: — Хочу превратиться в камень. Прямо сейчас.

Было невыносимо ощущать себя такой беспомощной. Единственный родной человек того и гляди навсегда исчезнет из ее жизни. Уже два года в коме. В любой момент его долгий сон может закончиться. Вот только пробуждения не будет. Что, если свой последний вздох он делает в эту самую минуту? А она даже не знает. И ничего не может сделать. Ничегошеньки. И правда — лучше быть камнем и ничего не чувствовать. Совсем–совсем ничего не чувствовать.

В Зоне Апокалипсиса частым явлением была хараминская кома. Человек внезапно впадал в глубокий сон — и начинал слабеть. Чах на глазах. Продлиться это состояние могло месяц, а могло и несколько лет, но рано или поздно наступала смерть мозга. Никаких причин для комы не было. Ни серьезных заболеваний, ни травм. Объяснить происходящее медицина не могла.

Объяснений не было, но в народе бытовало мнение, что души коматозников уходят в Старый Город. Возвращаются домой. Ведь эта кома не случайно называлась хараминской — в таинственный глубокий сон впадали только те, кто находился в Старом Городе в День Апокалипсиса.

Динка читала, что по статистике в Хараминске проживало триста восемьдесят тысяч жителей. В «день цветных воронок» погибло или пропало без вести пятьдесят тысяч. Около двух сотен вернулось в течение года, но все вернувшиеся были мутантами, а среди коматозников не было ни одного мутанта. По самым приблизительным подсчетам получалось, что бывших жителей Хараминска — не измененных чужими мирами — было никак не меньше трехсот тысяч.

Триста тысяч человек. Целый город. Иногда Динка спрашивала себя, неужели рано или поздно все эти люди впадут в кому?

Уснут, чтобы во сне вернуться домой.

Впрочем, иногда они возвращались не только туда, но и оттуда. Один из тридцати коматозников пробуждался ото сна. Этот один из тридцати давал надежду всем остальным.

Перед тем как заснуть в эту ночь, Динка вспомнила Руи. Те люди, возле желтого микроавтобуса, они ведь были с ним. Так как же он оказался в мире, пахнущем серой, один? Он, конечно, не ее ангел–хранитель, и вообще никакой не ангел, но все–таки интересно… Что он там делал?

* * *

Утром Динка столкнулась на кухне с Таисией. Увидела мачеху и застыла на пороге. Проснувшись, она нарочно не торопилась вскакивать с постели. Хотела убедиться, что мачеха уже ушла на работу. На часах было больше восьми, а в квартире стояла тишина. Вот Динка и решила, что Таисии нет дома.

Удивление при виде мачехи, пьющей кофе за кухонным столом, было неприятным. Разве она не должна была уйти еще час назад? У нее же рабочий день в восемь утра начинается!

— Чего рожи корчишь? — спокойно спросила Таисия, заметив Динку в дверях. — Мне сегодня позже на работу.

Динка молча развернулась на сто восемьдесят градусов, намереваясь вернуться к себе в комнату и подождать, пока кухня освободится.

— А ну–ка стой.

Девочка поморщилась и недовольно повернулась.

— Сегодня из дома ни ногой, — велела Таисия. — Хватит, вчера нагулялась.

— Я хотела папу навестить, — упрямо нахмурилась Динка.

— Папу? — зачем–то переспросила Таисия. — Папу навести, конечно. И сразу домой. Ясно?

Динка удивленно моргнула. Мачеха вела себя странно — спокойная какая–то и, кажется, не злится. Динке это не понравилось, но хоть не орет, и на том спасибо.

— Ладно.

Таисия подошла к мойке, сполоснула чашку и поставила на сушилку. Проходя мимо Динки, обронила:

— Если вернусь, а тебя нет дома, запрещу навещать отца, поняла?

Спустя две минуты в коридоре хлопнула дверь — мачеха ушла, — а Динка продолжала стоять, будто приклеенная к месту.

Угроза Таисии все еще звучала в ее ушах. Запретит навещать отца? Как она это сделает, интересно?

Запугивает, решила Динка. У мачехи и возможности–то нет — проконтролировать, чтобы Динка не ходила в больницу к папе. Не посадит же она ее в клетку?

Но все–таки, пожалуй, в ближайшие дни лучше вести себя тихо. И уж конечно, никаких поездок в Старый Город. В конце концов… откуда Динке знать, на что способны взрослые?

Динка спокойно позавтракала и выпила сока. Посидела на кухне в тишине, пока стакан не опустел. Быть одной дома ей нравилось. Никто не кричит, нет нужды прятаться в своей комнате — раздолье. Собственно говоря, в последние два года, Динка чувствовала себя в этой квартире как дома, только когда оставалась одна.

Решив проведать папу пораньше, чтобы не злить Таисию поздним возвращением домой, Динка встала из–за стола, помыла посуду, переоделась и, прихватив с собой свой маленький радиоприемник, вышла из квартиры.

* * *

В областной больнице целый корпус был выделен для таких пациентов, как Динкин папа. Хараминских каматозников везли сюда со всего региона — больница была переполнена. Но совсем скоро должна была появиться новая клиника в Загородном районе. Динка случайно узнала. Она много раз проезжала мимо Загородного, видела стройку, но не знала, что это будет. А как–то услышала разговор двух женщин в маршрутке, мол, строят новую больницу.

Вообще, строек в Новохараминске было много. Динкины десять лет жизни в этом городе — сплошная стройка. Новые жилые микрорайоны, новые школы, больницы, детские сады.

Перед тем, как войти в отделение, Динка надела на ноги бахилы — голубенькие пакетики на резинках. В коридоре ей встретилась одна из медсестер. Улыбнулась и поздоровалась. Здесь все друг друга знали: медперсонал — родственников, которые часто проведывали пациентов–коматозников, родственники — медсестер и врачей. А вот и папина палата.

Динка подошла к койке и, подвинув стул, села рядом. Со вздохом посмотрела на папу. Лицо бледное. К верхней губе подведена тоненькая трубка, подающая кислород. В капельнице падают капля за каплей — прозрачная жидкость по второй трубке медленно ползет в вену на худой руке. Аппарат рядом с койкой тихо пикает. Монитор чертит непонятные графики.

Взяв папу за руку, Динка не в первый раз удивилась — едва теплая. А ведь на улице середина лета. Жара.

— Ты меня слышишь, па? — спросила девочка.

Нет ответа.

Немного помолчав, Динка сказала:

— Не уходи далеко, пап. Пожалуйста. Я тебя найду, обещаю. Я обязательно тебя найду и верну обратно. Я уже кучу миров в Старом Городе облазила. Ты только не уходи далеко. Старый Город очень большой. Если ты уйдешь совсем–совсем далеко и заблудишься, мне будет трудно тебя найти. Не уходи далеко, ладно? Ты же меня не бросишь, да? У меня, кроме тебя, никого нет. Таисия… Она меня не любит. Сильно.

Все это Динка, приходя сюда, повторяла, как мантру, каждый раз. Ей казалось, папа слышит и все понимает. Только ответить не может.

В палате, отделенные друг от друга ширмами, были и другие пациенты. Такие же спящие, как и Динкин папа. Иногда Динка представляла себе, как их души все вместе бредут по шоссе в сторону Старого Города. По раскаленному летнему асфальту. По зимней пороше. Невидимые для проезжающих машин. Невидимые, наверное, даже для летающих в небе над дорогой птиц.

В Зоне Апокалипсиса были свои легенды. Души коматозников, уходящие в Старый Город, — лишь одна из них. Динка не знала, правда это или выдумка. Но если врачи не могут заставить папу проснуться, то почему ей не поискать его в Хараминске? Хотя, если по правде, Динка была почти уверена, что людская молва не врет. Ведь не случайно люди, которые выходили из комы, говорили, что все это время им снился только один сон — Старый Город с его безлюдными улицами.

Динка включила радио и нашла волну, где с утра до вечера крутили музыку ретро. На этой волне она часто слышала папины любимые песни. Убавив громкость, чтобы сильно не шуметь, Динка поставила радио на пол.

— Знаешь, пап, а я тут кое с кем познакомилась, когда была в Старом Городе. Я там в такую…

Динка запнулась. Даже если папа спит и не может проснуться, наверное, лучше не рассказывать ему, в какую передрягу она попала в одном из миров Старого Города. Подробности можно и опустить.

— Он меня спас. Честное слово! По–настоящему, как в кино. Хотя вообще–то, на главного героя он не тянет. Во–первых, хиляк. Еле тащил меня, представляешь! Хоть и взрослый уже. А во–вторых, то еще чудовище, он мне…

Динка снова не договорила. О том, что ей отвесили оплеуху, наверное, тоже упоминать не стоит.

— А вечером Таисия…

Девочке в третий раз пришлось замолчать на середине фразы. Пожалуй, и о ссоре с мачехой лучше умолчать.

Динка тяжело вздохнула. Как так выходит, что навещая папу, она ничего не может ему рассказать о своей ежедневной жизни?

— В общем, па… у меня продолжаются летние каникулы, — подытожила девочка.

Уходя из больницы, Динка подумала: а может, все–таки ну ее — Таисию? Плюнуть на все угрозы и совершать вылазки в Старый Город, как и задумывала. До конца летних каникул осталось полтора месяца. Когда начнется школа, Динка сможет продолжить свои поиски в чужих мирах только по выходным, да и то не каждый раз. А там и холода наступят — вообще придется поездки прекратить.

Решено. Завтра же, только Таисия уйдет на работу, Динка сядет на маршрутку и поедет в Хараминск. И что ей мачеха сделает, в конце концов?

* * *

Вернувшись, Динка первым делом пошла на кухню. Надо поесть, пока Таисии нет — в присутствии мачехи ей кусок в горло не лезет, — а потом засесть у себя в комнате и не высовываться. Сегодня изображаем пай–девочку.

Динка открыла холодильник и достала майонез. Кашу варить лень — проще наделать бутербродов. Отрезала от буханки два ломтика хлеба и, намазав майонезом, положила на тарелку. Поставив на плиту чайник, вернулась к столу. Майонез был пресный — Таисия всегда покупала диетический, с низким процентом жирности. Боялась растолстеть. Динка такой не любила, но раз другого нет, то ничего не поделаешь — кривилась, но ела.

Чайник как раз начал посвистывать, когда до ушей Динки донеслись звуки со стороны галереи — шаги нескольких пар ног. Девочка подняла руку с бутербродом, открыла рот, чтобы откусить, да так и застыла — шаги затихли и, кажется, совсем рядом. Отложив бутерброд, Динка встала со стула и приблизилась к кухонному окну. У дверей их квартиры стояли люди.

Сначала Динка увидела Таисию — открыла сумку, что–то ищет, ключи, наверное. Кого это она домой привела, интересно? У них гостей сто лет не было. Рядом с мачехой — высокий сухопарый человек в кремовом костюме. Лица не разглядеть, очки только. Из–за сивой головы Динка решила, что старик. За этой странной парочкой стояло еще двое, но девочке их видно не было. Однако в тот самый момент, когда Таисия наконец нашла ключи, один из задних вышел из–за плеча старика. Одет он был в белое, как врач, только халат короткий совсем. Не халат даже, а куртка. Нагрудный карман украшал какой–то символ. Динка прищурилась, чтобы рассмотреть…

Внутренности будто разом завязало в узел. Дыхание сбилось. Ладони похолодели.

«Нет! — полыхнуло в сознании Динки. — Нет–нет–нет-нет–нет!»

Белая буква «С» в синем ромбе — эмблема «Сотера». Динка знала, зачем пришли эти люди.

Она отпрянула от окна. Рванулась к выходу, но налетела на стул и с грохотом упала вместе с ним. Содрала кожу на обоих коленях и зашипела от боли. Сделала попытку встать — внезапно закружилась голова и резко потемнело в глазах. А в этой темноте раздались звуки: в прихожей щелкнул замок и на разные голоса зазвучала обувь — каблуки, твердая подошва, мягкая подошва.

Перед глазами Динки вмиг прояснилось.

«Ни за что! Ни за что, ни за что, ни за что!»

Она вскочила на ноги, оттолкнув стул. Тот с треском ударился о ножку стола, выдавая Динку гостям, и Динка побежала.

Она вылетела из кухни, но споткнулась о порог и потеряла один тапок. Чудом удержавшись на ногах, замедлилась ровно настолько, чтобы краем глаза увидеть в прихожей людей: офисный костюм Таисии, очки седоголового, белые халаты. Вместо того чтобы возвращать потерянный тапок, сбросила с ноги второй и стремглав рванула по коридору к своей комнате, шлепая босыми ногами по линолеуму.

— Это она! — ударил ей в спину голос Таисии, а следом раздался топот как минимум двух пар ног.

Динка влетела в комнату и задвинула щеколду. Попятилась, когда дверь под напором дрогнула. Девочка застыла, беспомощно глядя на местами облупленную поверхность двери.

«Только не это! Что делать? Что мне делать?!»

Из коридора слышались голоса, но говорили тихо — слов не разобрать. В дверь не ломились, но Динка была уверенна, что это временно. Просто так они не уйдут, иначе им не было смысла приходить.

Огляделась. Из окна не выпрыгнешь — шестой этаж. Спрятаться можно только в шкафу и под кроватью…

Спрятаться под кроватью? В шкафу? Глупо! Господи, это же смешно!

Ей не было смысла прятаться — они знали, что она в комнате, — но Динка все равно полезла в шкаф. Закрыла дверцу и сжалась в комок под зимней курткой и осенним пальто на вешалках. И почти сразу же раздался грохот и металлический лязг — дверь ее спальни, распахнувшись, ударилась о стену, а сорванный шпингалет отлетел на пол.

Послышались шаги — не каблуки Таисии, но и не мягкие подошвы, — твердые, неторопливые.

«Моль, — сжимая зубы от отчаянья, подумала Динка. — Я просто моль. Ты меня не увидишь. Меня нельзя увидеть. Я просто маленькая моль. Ну не находите меня, пожалуйста!»

Шаги остановились напротив шкафа, где она пряталась.

«Я не моль, я дура! — разозлилась на себя девочка. — Дура, дура, дура!!! Нужно было затаиться в кухне, дождаться, пока они пройдут мимо, в мою комнату, и тихо вылезти через окно на галерею… Ну почему я такая дура! Я же могла убежать!»

«Куда?» — спросил ее внутренний голос.

«Это правда, — самой себе ответила Динка, чувствуя, как веки наливаются горячей тяжестью. — Мне некуда деться. Негде спрятаться. Не к кому идти. У меня есть только папа, но… Я не хочу туда! Только не туда!»

— Ты же понимаешь, что прятаться бесполезно? — спросил голос снаружи, холодный и сиплый. — Выходи, я хочу с тобой поговорить.

Динка яростно помотала головой, как будто человек с той стороны мог ее видеть.

— Хорошо, поговорим через дверь, — легко согласился голос.

В комнате снова прозвучали шаги — невидимый для Динки гость прошел к окну, постоял немного, потом вернулся обратно; Динка слышала, как он сел на ее кровать.

— Давай поговорим о твоем отце.

Девочка широко распахнула глаза, ошеломленно таращась в темноту шкафа.

О папе? Почему он хочет говорить о папе? Разве они пришли не за ней?

— Твой отец лежит в коме уже два года, — продолжал гость за дверцей шкафа. — Знаешь ли ты, что хараминских коматозников, которые не пришли в сознание в течение двух лет, закон разрешает отключать от аппаратов?

Глаза Динки раскрылись еще шире.

— Знаешь, что значат для них эти аппараты?

Девочка в шкафу задрожала. Она знала — папа жил только благодаря им.

— Догадываешься, что будет с твоим отцом, если его отключить от системы искусственного жизнеобеспечения?

— Но папа ведь еще живой! — не выдержав, воскликнула Динка.

— Таких людей, как твой отец, называют растениями, — ответили ей. — Когда человек долго лежит в коме, его мозг медленно умирает. Возможно, твоему отцу уже не суждено вернуться к нормальной жизни.

— Неправда! — крикнула из шкафа Динка. — Вы не знаете точно! Они иногда просыпаются!

— Да, это верно, — согласился невидимый для Динки гость. — Шанс, что твой отец выйдет из комы, есть. Слабый, но есть. Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.

Динка непонимающе моргнула.

— Допустим, я скажу, что сейчас только от тебя зависит, будет ли у твоего отца этот шанс. Что ответишь?

Динка задержала дыхание.

— По протекции «Сотера» твоего отца оставят подключенным к аппаратам. Он будет жить дальше и, не исключено, в один прекрасный день проснется. Но для этого…

Гость сделал паузу и спустя несколько секунд закончил:

— Тебе нужно пойти с нами.

Время остановилось. Стало тихо. Динка перестала слышать даже удары собственного сердца.

Скрипнула кровать — гость встал.

— Не торопись. Подумай.

Вот так: или она, или папа. И о чем тут думать, если на самом деле никакого выбора нет? Динка сделала глубокий вздох: то ли принимая решение, то ли смиряясь со своей участью — и толкнула дверцу шкафа.

Туфли — «твердые подошвы», — кремовый костюм, очки, сивая голова. Она правильно угадала его возраст. Но сейчас, глядя прямо в светло–голубые, как будто выцветшие глаза, Динка уже не назвала бы его стариком. Это слово ему не подходило. Старики были обрюзглые. Старики были высохшие и сгорбленные. Этот — худой, но прямой и твердый. Как будто у него внутри стальной стержень. Как будто он не может себе позволить устать от жизни.

— Ну здравствуй, Дина, — поприветствовал он ее. — Я доктор Стерх. Рад с тобой познакомиться.

На вопрос, нужно ли ей брать с собой какие–то вещи, он ответил: «Нет». На вопрос, точно ли все будет хорошо с папой, ответил: «Безусловно». На вопрос, когда она сможет вернуться домой, не ответил ничего.

В коридоре Динка прошла мимо Таисии, даже не глянув на мачеху. Но в голове у нее полыхнуло:

«Ненавижу! Никогда не прощу!»

В машине, похожей на скорую, Динке сделали укол. Сказали, легкое успокоительное, чтобы она не нервничала.

Динка не нервничала. Она уснула.

Глава 3 «СОТЕР»

— Кто такой Руи?

Голос раздался прямо над ней, совсем близко. Слова будто выдохнули ей в лицо, и Динка, едва раскрыв глаза, с перепугу подскочила. Она успела заметить темную тень, заслоняющую ей холодный свет люминесцентных ламп на потолке, а потом стукнулась об этот заслон лбом. Тотчас рядом кто–то вскрикнул, и девочка повернула голову.

Палата. Койки, укрытые белыми простынями. Больница? Нет, не больница, ведь Динку должны были привезти в «Сотер». Глянула на себя — одета в голубую больничную пижаму.

Возле ее койки, на полу, сидя на корточках, крючился мальчик. Он стонал и закрывал ладонями лицо. Динка потерла лоб — больно, конечно, но не смертельно. А вот мальчишка, кажется, здорово ушибся. Так ему и надо, злорадно подумала Динка, нисколько ему не сочувствуя, — нечего над людьми нависать.

Мальчик повернулся. Темные глаза, в которых стояли слезы, глянули на нее с обидой. Держался он за подбородок обеими руками и от этого выглядел уморительно. Динка фыркнула от смеха.

— Чиво хихикаеф? — осуждающим взглядом ответил он; прижатые ко рту руки мешали говорить внятно, слова коверкал. — Ы мне чеюсть свамава. Умаеф, смифно? Чевавека тавмивава. Ы теерь ожна буиф сю жизнь чиживо ваботать, фтобы апфатить не пеефадку чеюсти. Оняла?

У Динки глаза на лоб полезли.

— Ну и фантазии у тебя! — искренне восхитилась она.

Спрыгнула с койки и опустилась на колени перед мальчишкой. Насильно убрала его руки вниз, сама ухватилась за его нижнюю челюсть и деловито, как медик, подвигала ею из стороны в сторону.

— О, видишь! — заявила. — Нормально двигается! Челюсть не сломана. Не буду я тебе на новую всю жизнь зарабатывать. С этой походишь.

Мальчишка секунд пять хлопал глазами, потом заулыбался.

— А ты ничего, я думал, кричать начнешь, что я сам виноват. А то бывает… люди без чувства юмора.

Динка села на пол, устроившись поудобнее.

— А ты кто? — спросила.

Он пожал плечами.

— Улик. А ты?

— Динка.

Несколько секунд они смотрели друг на друга молча.

— Ну? Так кто такой Руи? — спросил Улик.

Девочка озадаченно нахмурилась.

— Постой–ка… Ты откуда знаешь о Руи, а?

Брови Улика приподнялись, он воровато повел глазами сначала влево, потом вправо.

— Ну как… Ты же все время о нем думаешь.

Динка в первый момент не поняла, но через пару мгновений ее озарило.

— Ты телепат!

— Ну, — кивнул он, — и я об этом. Так что там — насчет Руи?

Поразмыслив, Динка подозрительно сощурила глаза.

— Врешь ты все, — сказала. — Я о нем не думала с тех пор, как за мной сотерские приехали.

Улик закивал, как болванчик.

— Думала–думала! Он у тебя в голове сидит все время — как заноза в пальце.

— Ты сочиняй, но не увлекайся, — угрожающим тоном посоветовала мальчишке Динка. — Ты что, хочешь сказать, я о нем думаю и сама этого не знаю, что ли?

— Угу, — живо подтвердил Улик. — Так и есть.

— Докажи, что взаправду телепат, а не сочиняешь, — с вызовом вздернула подбородок Динка. — О чем я думаю прямо сейчас, ну?

Девочка сосредоточилась и принялась повторять про себя слова песни «Stone», но на русском: «Я камень. Я падаю вниз. Я не чувствую боли. Я превращаюсь в камень прямо сейчас». В голове на миг возник образ мерзкой мачехи, которая сдала ее в «Сотер», но Динка насильно выпихнула ненавистное лицо из головы, мысленно талдыча: «Я камень, я камень, я камень…».

Улик поморгал и спросил:

— А кто эта тетка, которую ты ненавидишь?

Динка застыла, потом разозлилась:

— При чем тут она?! Я слова песни повторяла в уме! Ты их прочитал?

Улик натянул край рта.

— Какие слова? Ты думаешь, у меня твои мысли перед глазами бегущей строкой проносятся? С запятыми и двоеточиями? Или их произносит в моей голове твой голос?

Он громко фыркнул и покачал головой, мол, как можно такие глупости предполагать?

У Динки даже пятка зачесалась — так захотелось в этот момент пнуть язвительного засранца.

— Ладно, повыпендривайся пока, — милостиво разрешила она. — Я сегодня добрая.

Улик снова фыркнул и улыбнулся от уха до уха — веснушки на его щеках, растянувшись, тоже заулыбались.

— Ну ладно, если не словами и не голосом, — сказала Динка, — тогда как это происходит?

Улик, задумавшись, помычал.

— Ну… это приходит в голову как ощущение, — ответил он и добавил: — И еще как будто… чужое воспоминание.

— Хм–м–м, — отозвалась Динка. — Интересно.

— Ну вот, — продолжал Улик, — поэтому я не знаю, что ты там словами думаешь. Обычно то, что люди думают словами, не очень важно. Всякая ерунда, вроде: попросить у матери денег на тетрадь для контрольных, доесть котлеты, а то младшая сеструха их все слопает, мне не достанется, или про то, что Вовка Краепольцев дурак и не лечится… Короче, такие мысли, которые подумал и забыл. А есть другие, которые сидят в голове крепко, даже если ты прямо сейчас их не замечаешь. Они–то мне в голову и лезут. Сами. Потому что очень сильные. Это как будто… кто–то громко в дверь стучит. Ты не видишь, кто за дверью, но стук слышишь. Поэтому идешь к двери и открываешь. Вот и у меня так: чувствую в другом человеке «Тук–тук–тук!», открываю дверь, а в меня его мысли лезут. Можно не открывать, конечно, пока не надоест слушать это «Тук–тук–тук!».

— И что? По–твоему, я думаю о Руи? — спросила Динка.

Улик кивнул.

— Все время думаешь.

— Странно, — немного растерялась девочка. — Не замечала.

— Да кто он такой?! — не выдержал Улик.

Динка зыркнула на него недружелюбно.

— Самый худший человек на свете! Детей бьет! Потому что они его раздражают, понял? Насмехается. И еще он врун. Так и говорит: не надо мне верить, я нечестный.

— Ум–м–м, — заинтересованно протянул Улик. — Тогда почему ты хочешь его увидеть, если он такой плохой?

Динка с полминуты смотрела на него мрачным взглядом.

— Кто хочет его увидеть?

— Ты, — расстерянно поморгал Улик.

— Я?! — набычилась Динка.

Улик издал нервный смешок и поднял руки на уровне плеч, как будто сдаваясь.

— Не хочешь ты его увидеть, не хочешь! Только не смотри на меня так, ты страшная, я тебя уже боюсь.

— То–то, — фыркнула Динка.

На самом деле, мальчишка–телепат ошибался — она сейчас совсем не думала о Руи. Она думала: как все–таки хорошо, что рядом с ней оказался Улик. Если бы, проснувшись в этой палате, Динка обнаружила, что совсем одна, она бы моментально впала в отчаяние. Наверное, без конца изводила себя вопросом, для чего ее сюда привезли. Воображала бы ужасные вещи. А вместо этого болтает как ни в чем не бывало.

— Нечестно! — возмущенно заявила Улику Динка, после того как ни с того ни с сего вдруг рассказала ему о своей вчерашней ссоре с мачехой. — Таисия специально все переврала! Сделала вид, что это я плохая, смерти ей желаю, а она, значит, вся такая из себя правильная и добренькая! Ненавижу ее! Она о папе сказала так, как будто ее это не касается! Ну я ей и напомнила, что хараминская кома любого может коснуться, кто пережил Апокалипсис. Обидно же слышать, когда она о папе таким тоном говорит!

Улик с готовностью закивал.

— Ага–ага! У наших соседей год назад Светка, студентка, взяла и в кому впала. Между прочим, замуж собиралась. Моя мама ее маме помогала к свадьбе готовиться. А Светка раз — и… До сих пор в коме лежит.

— Ну! — поддержала Динка. — А Таисия с чего–то решила, что с ней такого не случится, и папу растением называет. И вообще, она…

Динка вздрогнула и резко замолчала, когда услышала, что открылась дверь. В палату вошли двое. Одеты они были так же, как те, что пришли к ним домой в сопровождении Таисии и седоголового доктора — белые брюки и короткие халаты с нашивкой «С» внутри ромба поверх нагрудного кармана. Санитары. Один остался возле двери, другой направился к детям.

Машинально, даже не задумываясь, зачем это делает, Динка поползла назад, отталкиваясь руками от пола. Но оказалось, они пришли не за ней. Санитар поманил Улика и кивком головы указал на дверь:

— На обследование.

Улик послушался: встал и, украдкой улыбнувшись Динке, пошел к выходу.

Когда дверь закрылась, девочка поднялась с пола. Она стояла так некоторое время, не отводя от двери выжидающего взгляда. Потом глубоко вздохнула. Появление санитаров свело на нет всю эйфорию от беззаботной болтовни с Уликом. Реальность стала сжиматься вокруг нее, как будто стены в палате двигались, оставляя ей все меньше и меньше пространства.

Динка обернулась. Здесь было одно окно — длинная узкая полоса на всю ширину палаты под самым потолком. За стеклом — металлическая решетка. Динка подошла к своей койке. Попыталась подвинуть в сторону окна, чтобы выглянуть наружу. Тщетно. Ножки койки были привинчены к полу. И ни одного стула в палате.

Да уж, это не больница. Это «Сотер».

* * *

Ночью отключили свет. Люминесцентные лампы на потолке внезапно погасли, вынудив Динку испуганно вздрогнуть.

— Девять часов, — сказал Улик. — Всегда в это время свет выключают.

Девочка запрокинула голову, устремив взгляд к темной полоске неба. Интересно, зачем ее сюда привезли? Что им от нее надо?

Динка думала, придет тот седоголовый — доктор Стерх, — и все ей расскажет. Но он не пришел. Приходил только санитар. Принес ужин на подносе и стоял надзирателем, ждал, пока Динка все съест. А ей еда в горло не лезла. И вовсе не потому, что Динка не была голодной. Была! Слона бы проглотила! Но когда во время еды кто–то следит за каждым твоим движением — как доносишь ложку до рта, как откусываешь хлеб, — аппетит пропадает напрочь.

— Динка-а? — позвал в темноте Улик.

— А? — с готовностью откликнулась девочка.

— А чего тебя сюда привезли?

Динка на секунду округлила глаза, не совсем понимая, о чем он спрашивает. А когда поняла, тотчас потеряла интерес.

— Не знаю, — буркнула, отвернувшись к стене.

— Ну как это? — не поверил Улик. — Быть такого не может! Сюда только Измененных везут. Вот я мысли читать умею, а с тобой что не так?

— Со мной все так, — в стену ответила Динка; собственный голос прозвучал глухо. — Я самая обычная.

— Не, в тебе точно что–то есть, — уверенно возразил Улик. — Обычных в «Сотер» не привозят.

— Они просто ошиблись, — упрямо стояла на своем Динка. — И вообще, отстань, я ничего не знаю.

— Ошиблись?

Улик замолчал. В его молчании Динке почудилось сомнение. В конце концов, ответ на вопрос «Как обмануть телепата?» очень простой — никак. Но либо Динкины мысли к Улику в голову сейчас не «стучались», либо, видя, как Динка упирается, он решил сжалиться и не выводить ее на чистую воду.

— Но ты же… ну, в тот день… была там, внутри цветной воронки? — спустя несколько минут спросил Улик.

— Была, — нехотя призналась Динка.

— Ты помнишь, что там было? Чужой мир помнишь?

— Дурак, что ли? — возмутилась Динка. — Мне два года было, как я могу помнить?

— М–м–м, — промычал Улик и со вздохом сказал: — Мне тоже два года было, но я помню.

— А я нет, — отрезала Динка. — Все, не разговаривай со мной, я спать хочу.

Лежа в темноте, Динка слушала, как выравнивается дыхание Улика. Когда он начал сопеть, она поняла, что мальчишка заснул. У нее же сна не было ни в одном глазу.

Конечно, Динка помнила тот день. Даже слишком хорошо. У нее было мало воспоминаний о том времени. Это и понятно — много ли может запомнить двухлетний ребенок! Но воспоминание о чужом мире намертво запечатлелось в ее памяти…

Яркие цвета ослепляют. Вспыхивают, взрываются, меняются местами, как в безумном калейдоскопе.

— Динка! Динка! Девочка моя!

— Мамочка! Мамочка! Я боюсь!

Краски исчезают. Теперь вокруг то ли большая нора, то ли туннель. Со всех сторон торчат острые когти–ветки, кости–шипы, руки–коряги. Оживают. Шевелятся. Тянутся. Набрасываются. Динка кричит, и тогда мамочка хватает ее и закрывает собой. Раздается вопль. Сменяется тяжелым хрипом. Наступает тишина.

Нора дышит, как сонный и ленивый хомяк — огромный хомяк, внутри которого может поместиться двухлетняя девочка. У Динки дома есть хомяк. Он очень маленький, Динка внутри него не поместится. Но когда он наедается, ведет себя точно так же, как эта нора — ложится спать.

Динка сидит в этой сытой тишине и ждет, но ничего не происходит. И мамочка не шевелится. Динке надоедает ждать, и она выползает из укрывающих ее материнских объятий. Покачнувшись, мамочка падает. Динка пытается разбудить ее, но мамочка не просыпается, и тогда Динка начинает плакать.

Она хочет к папочке, потому что мамочка спит, а здесь очень страшно.

ВЫХОД! ВЫХОД! ВЫХОД! ВЫХОД! ВЫХОД!

Мамочка забыла о Динке, бросила ее и уснула. Динка больше не хочет быть с мамочкой. Она очень–очень хочет к папочке!

Впереди вдруг что–то вспыхивает — красивое, яркое и цветное. Динка вытирает кулачками слезы — из–за них все плывет перед глазами. Теперь видно хорошо: впереди, прямо в воздухе, танцуют цветные стеклышки. Позвякивают и складываются в узоры — один сменяет другой.

Ребенок делает неуверенный шаг в ту сторону, падает и ползет дальше на четвереньках, оставляя свою мамочку позади.

«Мне же было всего два года, — подумала Динка, лежа в темноте. — Как я могу помнить? Почему это воспоминание такое настоящее, как будто все случилось вчера?»

Вот только… она ни за что не признается, что помнит. Динка даже папе никогда об этом не рассказывала. Она ненавидела это воспоминание всей душой. В тот момент ей было очень страшно и одиноко. Она хотела увидеть своего папочку, который непременно взял бы ее на руки и от всего на свете защитил. Она хотела убежать из темной норы, живой, наблюдающей, насытившейся — но Динка знала, скоро она опять проголодается, — и тогда этот чужой мир исполнил ее желание, он одарил ее способностью находить выход. Маленькая Динка бросила свою «спящую» маму.

А ведь ей всего лишь нужно было загадать другое желание — захотеть, чтобы мама «проснулась».

Она никому и никогда не сможет этого рассказать.

Если бы только можно было забыть самой.

* * *

Улик оказался единственным Динкиным соседом по палате. Этих сотерских белохалатников даже не смутило, что они подселили девочку к мальчишке. Правда, маленькая душевая комната и туалет запирались изнутри на щеколду — все цивилизованно. И на том спасибо.

Первые несколько дней Динку все время водили на какие–то обследования. Заставляли сдавать анализы, измеряли температуру, ставили на весы. Полуголую запихивали в какие–то кабинки и велели не дышать. Помещали в странные аппараты, где двигающаяся кушетка заезжала вместе с Динкой в темный тоннельчик. Прикрепляли к ее телу присоски и датчики. Изучали, изучали, изучали.

Динка никогда не болела и почти не обследовалась. У нее только кровь из пальца брали несколько раз в детской поликлинике. Больше она ничего и вспомнить не могла, а тут… Впрочем, Динка боялась, что в «Сотере» будет хуже, а обследования — не так уж и страшно.

Пугало ее другое. Белохалатники. Сотерские врачи и санитары. То, как они на нее смотрели. Или не смотрели совсем, обращаясь с ней, как с неодушевленным предметом. Динка даже не знала, что хуже: изучающие холодные взгляды или безразличные холодные лица.

В обследованиях был только один плюс — ее выводили из палаты. Когда часами сидишь в четырех стенах, где ни музыку послушать, ни книжку почитать, ни в окно поглазеть, во всем теле и даже в голове появляется зуд. И чем дольше ты сидишь взаперти, тем сильнее он становится. А Динка и дома–то подолгу сидеть не любила, ей нравилось гулять, где вздумается. Она, конечно, помногу болтала с Уликом, но, когда мальчишку забирали белохалатники, часами сидела на койке, не зная, куда себя деть.

В коридорах Динка иногда видела «пациентов» из других палат. Как и она, они были одеты в голубые больничные пижамы, и, кажется, им было так же интересно разглядывать Динку, как ей — разглядывать их. Хотя сама Динка считала, что по сравнению с некоторыми сотерскими пижамниками в ней–то уж точно нет ничего интересного.

Как–то один парень, проходя мимо Динки с другим санитаром, приветливо улыбнулся и помахал ей рукой. Динка едва не распрощалась с обедом — то ли от испуга, то ли от гадливости, — увидев у него на ладони две самые настоящие пасти, только маленькие. В отличие от своего хозяина, они скалились в сторону Динки совсем не дружелюбно и демонстрировали частоколы крохотных острых зубиков.

А однажды возле кабинета, где ее в тот день обследовали, Динка столкнулась со старой женщиной, у которой на лице и руках двигались и исчезали бесформенные темные пятна — как будто что–то живое плавало у нее под кожей.

Динке не стоило больших трудов понять: в этом корпусе «Сотера» исследовали хараминских мутантов — людей, измененных чужими мирами Старого Города. Неудивительно, что за обитателями здешних палат следили очень строго.

Все двери на этажах открывались с помощью белых пластиковых карточек — возле каждой двери было специальное устройство, которое считывало с карточки пропускные данные. А когда дверь запиралась, из панели дверного проема выезжали толстые металлические штыри, чтобы аккуратно сесть в специальные отверстия с другой стороны.

Меры предосторожности. И наверное, дверями и железными решетками дело не ограничивалось. Были и другие «замки», не позволяющие мутантам выйти с территории «Сотера», просто Динка о них ничего не знала. Ей–то зачем? Она стены взрывать не умеет. Летать не умеет. Внушать не умеет. Ее запри обычным ключиком — и уже тюрьма.

Семидневные обследования усыпили Динкину тревогу. В какой–то момент у нее появилась надежда, что ее пообследуют немножко и разрешат вернуться домой. Она ошиблась.

На восьмой день Динку привели в кабинет, где ее ждала медсестра со шприцом. Однако вместо того чтобы, как обычно, взять у нее кровь на анализ, медсестра сделала ей укол. Кабинет поплыл перед глазами в тот же миг. Санитар подхватил Динку под руки, ее глаза против воли закрылись, и девочка провалилась в темноту.

* * *

Проснувшись, Динка открыла глаза. Ничего не изменилось. Поморгала — снова ничего. Дала себе время на размышления.

Если доверять собственным ощущениям, то сейчас она лежала на чем–то твердом. Пол? Динка медленно поднялась — собственное тело первые минуты после пробуждения казалось вялым и потяжелевшим. Динка плотно сомкнула веки и сразу же широко их раскрыла. Но глаза по–прежнему ничего не видели.

Темнота, казалось, поглотила все вокруг — бежать некуда. Темнота была слева и справа, впереди и за спиной, над головой и под ногами. Темнота была внутри и снаружи. Она проникла в Динкины глаза. Заползла в ноздри. Просочилась под кожу.

Динка стояла в пасти у темноты — за крепко сомкнутыми челюстями.

В первый момент девочка испугалась, что ослепла, но какое–то шестое чувство подсказывало — это не так.

«Я не боюсь темноты, — внушала себе Динка, игнорируя частые и громкие удары сердца. — Она не настоящая».

Всего лишь запертая комната.

Рано или поздно за Динкой придут люди в белых халатах, откроют двери — и фальшивая темнота уйдет. Нужно просто чуть–чуть подождать. Или не чуть–чуть — может быть, придется ждать долго. Главное, помнить, что это не та темнота, которую стоит бояться, — просто подделка.

Какое–то время Динка стояла, не шевелясь, и повторяла про себя: подделка, не страшно, подделка, не страшно.

— Если боишься, просто найди выход. Дверь не заперта.

Услышав голос, Динка в первый момент вздрогнула, но почти сразу сообразила — в этом голосе прозвучала какая–то неестественная металлическая нота. Рядом никого не было. Голос, который говорил с ней, шел из динамика.

Девочка облегченно выдохнула, тело немного расслабилось. Голос из динамика подтверждал ее правоту — темнота не настоящая, созданная учеными в белых халатах. Бояться нечего.

Что он там сказал? Дверь не заперта? Нужно только найти выход? Динка взбодрилась. Страх почти ушел.

Значит, вот чего они хотят, да? Нельзя поддаваться. Надо терпеть.

Это все Таисия, гадина. Она в тот день что–то заподозрила. Узнала, что Динка умеет находить выходы из чужих миров, и решила, что это неспроста. А потом привела людей из «Сотера».

— Ты меня слышала? — снова раздался голос из динамика. — Тебя не заперли, ты можешь выйти. Просто найди дверь.

Динка задержала дыхание.

Они ничего не знают! Ничегошеньки! Подумаешь, тетка какая–то привела девочку и сказала, что та выходы из чужих миров находит! А если все вранье? Поэтому сейчас они… проверяют. И ей, Динке, нужно только притвориться, что ничего такого она не умеет. Тогда они отпустят ее домой, а Таисии еще и достанется, когда они поймут, что она их обманула.

Но что самое обидное — они не дураки, сразу догадались. Дело ведь не в чужих мирах, не в Старом Городе — в ней и только в ней. Динка находила выход. Выход, вход, проход, дверь, портал — как ни назови. Она просто видела места, где можно войти, а где выйти.

Она и сейчас его увидела, стоило только захотеть, — белая полоска света прямо впереди, метрах в двадцати от нее. Сияющая нить в утробе абсолютного мрака.

Динка решила — не пойдет к выходу.

«Прости, папа»…

Она сделает вид, что не видит его. Потому что, если выдаст себя и покажет, что на самом деле умеет находить выход, они никогда ее отсюда не выпустят. А если Динка останется здесь навсегда, в этих белых сотерских корпусах, то не сможет продолжить свои поиски в Старом Городе, и тогда… Папа не проснется, потому что некому будет его вернуть обратно — оттуда, куда он ушел.

Динка успокоилась. Когда принимаешь решение, всегда становится немного спокойнее, даже если страх не уходит совсем. Нужно простоять в этой темноте час? Два? Целый день? Она выдержит. Динка будет терпеть. Темноту. Неизвестность. Ожидание. Терпеть столько, сколько понадобиться. Она решила…

И вот тогда появился этот звук. Шипение.

Динку затрясло мелкой дрожью, а тело оцепенело — не пошевелиться.

Змеи?! В комнате вместе с ней находятся змеи?! Сумасшедшие сотерские белохалатники! Они засунули ее в одну комнату со змеями! Сумасшедшие… Да они же все здесь просто сумасшедшие! Боже, как страшно…

Где они? Где сейчас эти чешуйчатые, извивающиеся, ядовитые… Ползают у ее ног? Свисают с потолка прямо над ее головой? Если сделает шаг, она не наступит случайно на змею? А если останется стоять, не опустится ли какая–нибудь ядовитая гадюка ей на макушку? Да тут все может кишмя кишеть змеями! Не видно же ничего! Ничего–ничего не видно!!!

Можно плюнуть на все и сломя голову броситься к выходу. Белая полоска света все там же — манит Динку, обещает спасение. Может быть, ей даже повезет, и она не наступит на змею, и ее не ужалят. Если повезет.

Шипение повторилось уже в третий или четвертый раз — Динка от ужаса плохо соображала. В таком состоянии она и до двух не сосчитает — тело колотит, разум отказывается принимать реальность.

Девочка живо представила себе кольцами свернувшуюся в шаге от нее кобру… Вот она высовывает свой длинный раздвоенный язык, словно локатор, который выискивает месторасположение жертвы. Вот широко распахивает пасть. Вверху — два длинных острых зуба. Вот совершает резкий бросок вперед и вверх. Зубы впиваются Динке в руку… Что она там читала о ядовитых змеях? Яд выделяется в момент укуса и по бороздке в зубе стекает прямо в ранку. Попадает в кровь и… А, нет, кобры никогда не нападают на людей, если те не представляют для них угрозы. Интересно, тощая двенадцатилетняя человеческая особь, дрожащая от страха, как осинка на ветру, будет расценена коброй, как угроза для ее жизни? Как можно понять, что на уме у змеи? А вдруг это бешеная кобра и она бросается на всех? Или вообще другая змея. Есть такие змеи, которые любят нападать на людей? Какие–нибудь… змеи–людоеды? Хотя змея не может быть людоедом — человек слишком большой, его заглотить не получится. Если это не питон, конечно. А что она читала о питонах? До десяти метров в длину бывают, вроде бы. А анаконды еще длиннее. Динка как–то видела фильм про африканскую анаконду, которая людей ела. Страшный.

Отвлекать себя игрой «Что я читала о змеях», чтобы подавить панику, подталкивающую ее рвануть сломя голову к выходу, получалось ровно до того момента, пока темноту справа от нее не вспорол протяжный гул. Будто несколько шаров прокатилось по полу. Больших, тяжелых шаров.

Динка едва не задохнулась в тисках страха. Вдохнуть тяжело, выдохнуть — невозможно.

Звук повторился, но теперь он больше напоминал хрип — долгий, затяжной. И тут громыхнуло.

Динка вздрогнула. Кажется, даже вскрикнула. Но отчаянным усилием воли заставила себя стоять на месте.

Когда она была совсем маленькой, она боялась грома. Пряталась в шкафу и тряслась при каждом громыхании. Даже после того, как становилось тихо, все равно не вылезала — ждала, что гром вернется. Из шкафа Динку всегда выуживал папа…

Нет, постойте.

Шипение? Хрип? Раскат грома? Все не так. Здесь кто–то есть. И это не змеи. Хуже змей. Намного хуже. Кто–то ходит вокруг нее в темноте. Не человек. Человеческие шаги она услышала бы. И эти звуки…

Голос, который говорил с ней прежде, шел из динамика. Но звуки… Они были здесь. И тот, кто издавал их, был здесь. Рядом. В этой комнате.

Кто–то, кто видел ее в темноте. Кто–то, кого в темноте не видела она.

В двух метрах от нее, прямо за спиной или, возможно, на расстоянии вытянутой руки. В этой абсолютной тьме она ничего не увидит, даже если кто–то в эту самую секунду будет стоять прямо перед ней.

Терпи, говорила себе Динка, стиснув зубы.

Она просто все надумала. Здесь никого нет, а звуки такие же поддельные, как и темнота. Сотерские белохалатники хотят ее напугать, вот и все. Напугать, чтобы она побежала к выходу. Но именно поэтому бежать нельзя.

Динка вдруг почувствовала, как воздух справа от нее шевельнулся, скользнув холодом по руке. Кожа тотчас покрылась мурашками.

Показалось, уговаривала себя Динка, ощущая, как ноют скованные напряжением мышцы.

«Это всего лишь мое воображение».

Воздух шевельнулся сзади. По спине пробежал холодок.

«Я просто взмокла от страха, — думала Динка. — А здесь холодно. Я немного замерзла — только и всего».

И тут Динкиной шеи коснулось чье–то дыхание. Ужас сдавил легкие, и девочка едва не задохнулась. Она не выдержала. Вскрикнула и, сорвавшись с места, побежала — туда, где, разрывая мрак, манила белая полоска света.

Все равно! Все равно, что с ней будет! Она боится! Боится того, кто ходит вокруг нее в темноте!

Она преодолела расстояние до выхода за считанные секунды. Вот он — осталось сделать один шаг. Тяжело дыша, Динка подняла руки и сразу же нащупала дверную ручку. Схватилась за нее и…

Зажегся свет.

Очень яркий — Динке пришлось зажмуриться; глазам на миг стало больно.

Динка медленно повернулась. Взгляд фиксировал окружающую обстановку: большое пустое помещение, похоже, подвальное; серые бетонные стены; потолок нереально высоко. В поле зрения оказалось темное пятно. Оно двигалось в ее сторону, и Динкины глаза, наконец привыкшие к свету, распахнулись широко–широко, до боли.

Зверь был бы похож на большую черную кошку, вроде пантеры, но голова выдавала в нем иномирного монстра: крупная, вытянутая, на очень толстой шее, с костными выростами по холке, пастью, нашпигованной несколькими рядами острых зубов, и беспорядочной россыпью глаз. Динка зачем–то подсчитала — их было восемь, круглых, налитых малахитовым сиянием.

Девочка едва дышала — этот зеленый мутный свет пугал ее до ледяного холода во внутренностях и одновременно затягивал, как омут.

Та частица Динкиного рассудка, которая любила всему давать названия, даже в тисках ужаса умудрилась окрестить зверя восьмиглазом.

Издав уже знакомый звук — помесь змеиного шипения с раскатом грома, — восьмиглаз приближался к Динке.

Ее зубы стучали, горло сжималось. Теперь ясно, почему, она не слышала в темноте его передвижений — кошки ступают бесшумно. Иномирные кошки — не исключение.

Выходит, все это время — все это немыслимо долгое время! — вокруг нее в темноте ходил иномирный монстр. И никого больше рядом не было: только маленькая девочка и восьмиглазая тварь из чужого мира. Динка умерла бы сразу, знай она об этом. От страха умерла бы.

Она лишь на миг сомкнула веки, чтобы моргнуть, а вместо восьмиглаза в ее сторону уже двигался человек. Он распрямился, будто только что стоял на четвереньках. Не замедлился при этом ни на секунду. Неестественно пластичный. По–кошачьему грациозный. Хищный взгляд, хищная улыбка, хищная походка. Зверь. Даже в человеческом облике — зверь.

Девочка знала о мутантах–оборотнях — о них даже передачи по местным телеканалам показывали. Они не превращались в животных, как в фильмах и книгах, — это были совсем другие оборотни. Ученые называли это явление иномирным парабиозом. Папа как–то объяснил Динке: парабиоз — это искусственное сращивание двух живых организмов.

Разумные миры — тогда, в День Апокалипсиса, — соединили некоторых людей с другими существами. В основном, с городскими кошками или собаками, которых вместе с людьми затянуло в цветные воронки. Но встречались те, кому особенно не повезло: чужие миры срастили их с иномирными тварями — такими, как восьмиглаз. Две разные сущности — одна жизнь. Никакого превращения. Человек и зверь попеременно прячутся друг в друге, никогда не показываясь вместе, но при этом являясь единым целым — не разделить.

Динке было сложно себе это представить, но разумные чужие миры вообще находились за пределами человеческого понимания, поэтому многое, из того что произошло и продолжало происходить в Старом Городе, люди постичь не могли.

Если бы Динка не была так напугана сейчас, она бы, наверное, задалась вопросом: каково это, делить свое существование с иномирным монстром?

Человек приближался. Мужчина. Взрослый. Черноволосый. Подстрижен очень коротко. В сознании Динки, которое бултыхалось в волнах страха, он был черной фигурой. Она даже не сразу сообразила, что дело в одежде — узкий черный свитер, черные джинсы. Только лицо с высоким лбом и кисти рук выделялись тремя светлыми пятнами.

Он остановился в метре от Динки. Девочка сползла по двери — то ли страх придавил к полу, то ли силы окончательно ее покинули.

— Эй, док! — крикнул кому–то. — Девчонка себя выдала с потрохами. Могу я усыпить своего зверя, а?

Он шагнул к Динке и присел возле нее на корточки. Протянув руку, погладил девочку по голове и улыбнулся. Его лицо было совсем близко, и Динка увидела, что глаза у него разноцветные: один зеленый, как малахит, а другой — черный, совсем как ее собственные глаза. Ласковым тоном, каким обычно успокаивают младенцев, он сказал:

— Восьмиглазый все время голоден, а здесь нечего есть — шмакодявка совсем. Кожа да кости. Вот подрастешь — тогда я дам тебе с ним поиграть. — Черноволосый ущипнул Динку за щеку и подмигнул: — Или наоборот — дам ему поиграть с тобой.

Динку трясло. Хотелось отбросить его руку, но тело словно парализовало.

— Малахия, — раздался голос из динамика, — оставь ее. Найдешь для своих игр кого–нибудь другого. Эта девочка ценный экземпляр.

— А кто тебе этот ценный экземпляр подал на блюдечке, а, док? — спросил Малахия, по–прежнему с улыбкой глядя на Динку. — Девчонка скрытничала до последнего. Если бы не мы с Восьмиглазым, она бы себя не выдала. Будь вежливым, скажи мне спасибо.

Какое–то время ему не отвечали. Тот, кого Малахия, называл «док», словно раздумывал. Наконец голос из динамика спокойно произнес:

— Спасибо, Малахия.

— Ну вот, другое дело, — удовлетворенно произнес хозяин восьмиглаза, поднимаясь с корточек. — Еще увидимся, шмакодявка.

Он открыл дверь — легко, как будто совсем без усилий, несмотря на то, что вместе с дверью пришлось подвинуть двенадцатилетнюю девочку — и вышел.

Проехав по полу на пятой точке, Динка сделала попытку встать, но тут же снова осела вниз. От осознания своей ошибки дышать было тяжело.

Выдала. Она себя выдала.

* * *

— Динка.

Молчание.

— Динка, ты слышишь? Ау?

Ей не хочется отвечать.

— Куда тебя водили? Тебя долго не было.

Почему этот глупый мальчишка не отстанет?

— Ты злишься?

Она не злится, она всего лишь в отчаянии. Теперь ее точно отсюда не выпустят. Теперь они знают, что она и вправду умеет находить выход. А все из–за того, что в самый последний момент она струсила и выдала себя.

— Динка, хочешь мою ватрушку? Я с завтрака оставил. Чтобы тебе отдать.

Она не хочет ватрушку. Она хочет к папе. Она хочет куда угодно, лишь бы выйти из «Сотера». Почему этот надоедливый телепат просто не оставит ее в покое? Прилип как банный лист.

— Динка-а. Ну чего молчишь? Расскажи, что стряслось. А если не хочешь говорить, тогда возьми ватрушку.

Ладонь мальчишки легла Динке на плечо, и от этого прикосновения внутри словно лопнула натянутая нить.

— Да уйди ты! — крикнула она, подскакивая на койке, чтобы повернуться к Улику. — Отстань от меня! Отцепись! Не нужна мне твоя ватрушка, понял!?

Она снова отвернулась к стене, надеясь, что Улик наконец уйдет. И он ушел. Не сказал ей больше ни слова. Она слышала его шаги, пока он шел к своей койке, а потом стало тихо.

После этого Динка не выдержала и заплакала. Она почти ревела, уткнувшись носом в подушку, чтобы не было слышно в коридоре. Улик больше не делал попыток подойти, и утешать ее было некому. Спустя еще некоторое время силы плакать иссякли, и она уснула.

Проспала Динка всю ночь, а когда проснулась, обнаружила, что Улика в палате нет.

Сначала решила, что мальчишку увели на очередное обследование. Санитар принес ей завтрак на подносе и не отводил от Динки надзирательского взгляда, пока она ела.

В обед все повторилось: санитар, поднос, еда, пристальный взгляд, следящий за маршрутом ложки — от тарелки ко рту и обратно.

Улик не возвращался.

Динка начала нервничать. Это что за обследование на полдня? Куда подевался этот назойливый телепат, а? Может, он на нее нажаловался, и его перевели в другую палату? Она же на него наорала и разговаривать не захотела — вот он и обиделся. Если так, пусть его поселят к тому парню с пастями на ладонях, мстительно пожелала Динка. Тогда он еще заскучает по Динке и захочет обратно.

Да нет, ерунда это все. Будут эти сотерские белохалатники слушать, чего там хочет мальчишка–мутант, как же. Кого здесь интересуют желания пижамников? Они же просто пленники «Сотера».

К ужину Динка так разволновалась, что не осилила и половину содержимого подноса. Санитар не заставил ее доедать, просто забрал поднос, после того, как она поставила его на койку и демонстративно отвернулась, и ушел.

Когда же вернется Улик? Динка уже жалела, что наорала на него и не съела ватрушку. Да плевать на ватрушку! Она ему весь свой завтрак отдаст, целиком, только пусть возвращается!

Ее желание исполнилось, когда за окном уже было совсем темно — вот–вот выключат свет. Открылась дверь и в палату въехала каталка. Не пустая — на ней лежал Улик. Потом в дверях возникло двое санитаров. Динка невольно поползла назад, потянув за собой простынь. Вжалась всем телом в стену и вцепилась пальцами в собственные колени.

Санитары переложили тело Улика с каталки на койку и, не глянув в сторону Динки, покинули палату. Дверь закрылась. Только после этого девочка облегченно выдохнула, поняв, что в этот раз ее никуда не поведут.

Динка перевела взгляд на Улика. Сначала заторможенным от страха сознанием она взирала на соседа по палате равнодушно. Потом поочередно, вспышками прозрения, стали возникать в мозгу отдельные фрагменты. Синяки на запястьях. Пустые глаза Улика, которые таращатся в потолок. Струйка слюны, стекающая от угла рта к мочке уха.

Холодной волной накатила паника. Динка начала задыхаться, не в силах отвести взгляда от Улика. Он неживой! Он умер! Она хотела вскрикнуть, но сразу зажала себе рот обеими руками. Нет, нельзя кричать. Закричит — они придут. Придут — и уведут ее, куда уводили Улика. А обратно привезут на каталке, и ее пустые глаза будут точно так же смотреть в потолок, а изо рта будет вытекать слюна.

«Не хочу! Не хочу! Не хочу!»

Нужно отсюда сбежать! Но как? Она всего лишь ребенок! Сломать дверь? Стену? Обмануть охранников? Вот почему она так боялась всегда этих белых коробок. Знала: если попадет сюда — не сможет выйти. Вот почему никому и никогда не говорила, что может видеть проходы в чужие миры. Один раз — всего один разочек! — проболталась. И сразу же поплатилась за длинный язык. Если бы Динка только не сказала об этом Руи! Если бы только он не ляпнул Таисии…

«Таисия! Гадина! Ненавижу! Никогда не прощу, мачеха мерзкая!»

А они оба сейчас наверняка радуются жизни. Таисия наслаждается тем, что наконец–то заполучила в единоличное пользование квартиру. Она так об этом мечтала. Даже замуж вышла — ради жилья в новом городе. А Руи… Он даже не знает, где она сейчас, куда попала всего лишь из–за одной его фразы, которую нельзя — ни за что нельзя! — было говорить Таисии. Живет своей жизнью и не вспоминает о девочке Динке, которую встретил в Старом Городе. А даже если бы и знал… Ему, наверное, было бы наплевать.

Лучше бы она осталась там — в мире, пахнущем серой. Даже руки тумана не такие страшные, как люди в белых халатах.

Динка долго сидела, не отводя взгляда от Улика. Наконец, набравшись смелости, слезла с койки и на ватных ногах подошла к мальчишке. Протянула руку — пальцы дрожали — и поднесла к лицу Улика. Легкое тепло вырвалось из ноздрей мальчика и коснулось ладони. Динка облегченно выдохнула — живой.

Уф! Сама себя накрутила и запугала до смерти.

Измотанная страхом, девочка вернулась к своей койке, легла, не укрываясь простынею, и почти сразу провалилась в сон.

На следующий день Улика снова забрали из палаты. Он так и не пришел в себя. Пустым взглядом таращился в потолок, как будто мертвая кукла. И слюна изо рта так и текла — к утру на подушке образовалось большое мокрое пятно. Санитары переложили его с койки на каталку и увезли. Улик в палату больше не вернулся.

* * *

На следующий день Динка не могла есть. Во время завтрака заставила себя проглотить тефтелю и пару ложек картофельного пюре, а к обеду даже не притронулась. Она все думала, будут ли в нее запихивать еду насильно или дадут умереть от голода? Динке не хотелось умирать, но при виде еды к горлу подкатывал комок тошноты.

Все это время ей было не так уж плохо в «Сотере», потому что рядом был Улик. Теперь Динка осталась одна. А впереди неизвестность.

В один из следующих дней — в какой–то момент Динка потеряла им счет, — задолго до ужина, за спиной Динки со щелчком раскрылась дверь. Девочка оторвала голову от подушки и села, одновременно поворачиваясь. В палату вошли трое. Первым — санитар. Они все были для нее безликими, и Динка не могла вспомнить, приходил этот в палату прежде или нет. В одной руке он нес стул.

Следующим посетителем был доктор. Сначала Динка определила это по длинному халату и рукам, засунутым в карманы. Санитары носили короткие халаты, а руки у них всегда были на виду: либо чем–то заняты, либо демонстративно наготове. Потом девочка увидела очки и сивую голову.

Доктор Стерх. Она запомнила его имя.

Страх, который до этого лишь царапал изнутри, теперь впился в нее острыми когтями — Динка даже дышать перестала. Этот человек привез ее в «Сотер». До сих пор он не приходил, словно забыл о Динке. И тот факт, что сейчас он вспомнил о ней, явно ничего хорошего не сулил.

Когда в палату вошел еще один человек, Динка не сразу поняла, что не так.

Это была девочка на пару лет старше ее. Подселяют в палату вместо Улика? Его не было уже несколько дней — о причинах думать не хотелось, — и вторая койка пустовала.

Однако девочка была одета не в больничную пижаму, как Динка и Улик, а в обычную повседневную одежду, как Малахия. Невзрачную только. И Динке подумалось: она не новый жилец этой палаты, она здесь гость.

Санитар поставил стул напротив Динкиной койки.

— Садись, — сказал доктор Стерх.

Девочка послушно направилась к стулу. Пока она шла, Динка не отводила от нее взгляда.

Мышиного цвета волосы разделены на прямой пробор и неопрятно свисают ниже плеч. Лицо невыразительное. Человека с таким лицом второй раз встретишь — не вспомнишь, где видел.

Девочка подошла к стулу и села лицом к Динке. Та невольно прижалась к стене, пытаясь увеличить расстояние между ними.

Глаза гостьи были пустыми и стеклянными, а взгляд немигающим. У Динки было такое чувство, будто перед ней сидит кукла в человеческий рост.

Доктор Стерх оставался стоять в нескольких шагах от двери. Ближе не подходил. Динка скосила на него глаза — наблюдает. Только непонятно, чего ждет. Девчонка же ничего не делает! Просто смотрит.

Смотрит?

У Динки мурашки побежали по коже. Она вдруг поймала себя на том, что снова и снова ее взгляд тянется к глазам гостьи. Стеклянные и пустые — они звали.

Пустота этих неподвижных глаз, казалось, затягивала в себя Динкино сознание. Динка сопротивлялась. Она отводила взгляд, но он непослушно возвращался. Зажмуривала веки, но они против ее воли распахивались. Трясла головой. Закрывала глаза ладонями. Но невидимая сила немигающих стеклянных глаз влекла ее вопреки всему. Как будто из нее вынимали душу, чтобы поместить в живую куклу, сидящую напротив.

Динка чувствовала, как ее воля слабеет. Навалилась апатия.

Что это? Что с ней происходит?

Она раскрыла потяжелевшие веки. Заглянула прямо в неподвижные глаза, которые словно стерегли ее, поджидали — и упала в бездну, не имеющую ни имени, ни дна.

Яркие цвета ослепляют. Вспыхивают, взрываются, меняются местами. Вспыхивают!

— Динка! Динка!

— Мамочка!

«Не надо. Пожалуйста, не надо. Я не хочу туда. Не заставляйте меня».

Большая нора. Отовсюду торчат острые когти–ветки, кости–шипы, руки–коряги. Оживают! Шевелятся! Тянутся! Набрасываются!

«Ну пожалуйста… Не надо! Я не хочу здесь быть! Хочу уйти! Выпустите!»

Динка знает, что будет дальше…

Мамочка закрывает ее собой. Вопль! Хрип! Тишина.

«Не надо! Не надо! Ну не надо же!!!»

Что они пытаются вытащить из нее? Живую нору? Спящую маму? Что им нужно?! Зачем они это делают с ней?!

Выход! Выход! Выход! Выход!

«Здесь плохо. Здесь страшно. Не заставляйте меня. Хочу выбраться!».

Динка вдруг понимает. Иномирный калейдоскоп. Они хотят его увидеть. Им нужны позвякивающие и танцующие прямо в воздухе разноцветные стеклышки.

Впереди что–то вспыхивает — красивое, яркое и…

Сознание отчаянно и упрямо сопротивляется. Сжимается пружиной. Взрывается злостью. Встает стеной.

Они его не увидят.

«Не отдам. Я променяла на него маму. Никому не отдам. Мое».

Бездна, не имеющая ни имени, ни дна, внезапно становится плотной — как будто уступает сопротивлению. Падение прекращается и начинается скольжение.

Динка чувствует, что ее мучение закончилось — неподвижные глаза куклы, притворяющейся человеком, живой девочкой, отпустили ее.

Все померкло. Пришла темнота. В этот раз — настоящая, не подделка. Но Динка не боялась. Темнота была ее спасением.

* * *

Во сне Динка слышала разговор двоих.

— У тебя серьезные покровители, мальчик, — говорил холодный и сиплый мужской голос. — От самого губернатора позвонили. Открой секрет по старой дружбе, как ты сумел втереться в доверие к таким влиятельным людям?

— Вы просите о невозможном, доктор, — ответили ему; спокойно, почти равнодушно. — Если я расскажу свой секрет, он перестанет быть секретом.

«Знакомый голос, — подумала во сне Динка. — Кто это говорит?».

— К тому же… Разве вы мне друг, доктор Стерх, учитывая, что, дай вам волю, вы бы вскрыли меня, как консервную банку, чтобы посмотреть, что у меня внутри?

Какое–то время доктор молчал, потом ответил:

— Апокалипсис Хараминска дал нам большие возможности. Существование таких, как ты, — шанс для человечества. Почему вы умеете то, что недоступно обычным людям? Почему не подвержены подавляющему числу заболеваний? Почему вас обходит стороной хараминская кома? Я ученый. И врач. Изучать вас — моя задача.

Его собеседник скептически хмыкнул.

— Ребенок–телепат, который находился в одной комнате с этой девочкой… он тоже умер ради человечества?

— Ошибки неизбежны, — равнодушно сказал доктор.

«О чем они говорят? — спросила себя Динка. — О ком? Ребенок–телепат? Улик? Они говорят о нем? Улик умер?».

— Вы изучаете строение наших клеток, состав крови и работу мозга, — со вздохом сказал его собеседник. — Вы облучаете нас с ног до головы рентгеном, но снова и снова убеждаетесь лишь в том, что физиологически мы ничем не отличаемся от остальных людей. А опыты, которые вы над нами ставите, иногда отбирают наши жизни. И все без толку. «Сотер» впустую проедает бюджетные деньги — вот, как обстоят дела на самом деле. Вам не приходило в голову, что губернатор и те, кто над ним, давно подумывают над этим?

Доктор Стерх раздраженно хмыкнул.

— Рано или поздно мои исследования дадут результат, — сдержанно сказал он. — Это лишь вопрос времени.

— Так вы ничего не добьетесь, доктор, — снова произнес знакомый голос. — Вам ничего не дано увидеть и ничего не дано узнать. Мне жаль вас.

Динка почувствовала прикосновение прохладных рук. Тело словно стало невесомым, а в следующее мгновение ее окутало, обволокло, обернуло собой чужое тепло. Знакомое — до того знакомое, что Динка заплакала бы, если бы не спала.

Она догадалась — во сне кто–то взял ее на руки и куда–то понес.

— Мальчик, — раздался вдогонку холодный и сиплый голос. — Запомни: рано или поздно настанет момент, когда твои защитники перестанут в тебе нуждаться. Тогда ты попадешь в мои руки, и я непременно узнаю, что у тебя внутри. Можешь не сомневаться во мне.

Над головой Динки весело хмыкнули.

— Вы должны бояться этого, как никто другой, доктор, потому что если это когда–нибудь случится, вы отречетесь от всего, во что верили прежде. Ваш закоснелый мозг ученого может не вынести правды.

Мир снаружи встретил Динку дуновением летнего воздуха. Здесь, на равнине, посреди пустоты, где стояли белые корпуса Сотера, было ветрено.

Ветер скользнул по телу девочки, снимая оковы сна, и Динка почувствовала себя живой — впервые с того момента, как ее заперли. Она наконец смогла раскрыть тяжелые веки, и сразу же увидела знакомое лицо.

Руи.

Это уже было. Точно так же он нес ее на руках в чужом мире — после того, как спас.

Динка снова закрыла глаза и уткнулась носом в ткань его рубашки — как будто после блуждания по Северному полюсу наконец–то нашла теплое жилье, в котором могла почувствовать себя в безопасности.

— Не бойся, — словно подтверждая ее мысли, произнес над головой Динки голос Руи, — теперь все будет хорошо. Я обещаю.

Когда Динка решилась открыть глаза, высокие ворота «Сотера» остались за спиной Руи. Покосившись в другую сторону, девочка увидела знакомую серую легковушку. Возле нее, положив согнутую в локте руку на крышу автомобиля, стоял высокий мужчина с собранными на затылке в короткий хвост пшеничными волосами. Ждет их, поняла Динка.

Он открыл дверцу и помог Руи усадить девочку на заднее сиденье салона. Динка сразу сжалась в комочек, как эмбрион, боком навалившись на спинку и уронив туда же голову.

Руи сел в салон с другой стороны, рядом с девочкой. Потянул ее за руку и уложил на сиденье, подставив свою ногу вместо подушки. Динка сразу схватилась за его колено.

— Я никуда не денусь, — тихо заверил он.

Его теплая ладонь мягко легла ей на голову. Руи не гладил Динку по волосам, не пытался успокаивать, но тяжесть его руки была как будто доказательством того, что теперь Динка под его защитой.

Хлопнула дверца авто на переднем сиденье со стороны водителя. Завелся мотор, и машина тронулась с места — мягко и плавно, Динку лишь едва заметно качнуло.

— Руи? — тихо позвала Динка; собственный голос показался сиплым, как при простуде.

— Да?

— Улик, — тихо произнесла девочка. — Это правда, что он…

Динка не смогла закончить предложение, и Руи ответил не сразу. А когда ответил — прозвучало лишь одно слово:

— Правда.

Несколько секунд девочка лежала тихо. В груди давило, как будто внутренности окаменели и, потяжелев, тянули вниз. А потом эта тяжесть внезапно хлынула наружу.

Динка чувствовала, как исказилось в гримасе лицо, и горячая влага потекла по переносице, по вискам — прямо на джинсы Руи. Ткань под Динкиной головой намокла. Судорожно всхлипывая, сквозь застилающую глаза пелену Динка видела, как поглядывает в зеркальце заднего вида сидящий за рулем человек. Ей было стыдно реветь под чужим взглядом, но остановить слезы она никак не могла. И тогда Руи их спрятал.

Он опустил руку, до сих пор лежащую на Динкиных волосах, и закрыл своей ладонью ее глаза. А Динка схватилась за эту руку и прижала к себе еще крепче. Ладонь Руи мгновенно стала мокрой от ее слез.

Но руку он не убрал.

Глава 4 ДЕВОЧКА ВХОД–И–ВЫХОД

Во сне Динку убаюкивало море.

Сначала она чувствовала только запах, соленый и почему–то знакомый, а потом до ушей донесся шепот волн.

«Ш–ш–ш, — просили они, — не открывай глаза, иначе все исчезнет».

Она не хотела, чтобы он исчез — мир с морем и чайками, — поэтому послушалась, оставила глаза закрытыми.

Сквозь веки проникал солнечный свет. Сияние, теплое и радостное, пульсировало в ее глазах.

Ах, да… Там было точно так же: Динка подолгу смотрела на море, пока глазам не становилось больно, потому что солнце стояло прямо напротив нее. Там — солнце. Здесь — Динка. А между ними — море. Но когда она закрывала глаза, солнце не исчезало, оно просто превращалось в еще одно море — оранжевое море под сомкнутыми веками.

Мир повернулся вокруг нее, и Динка увидела невдалеке дома с заброшенными садами — там росли инжирные деревья. Ей очень хотелось инжира, но нельзя открывать глаза, ведь тогда все исчезнет.

Нестрашно. Она счастлива уже оттого, что сейчас здесь. Пусть даже это всего лишь сон.

Интересно, подумалось Динке, как она смогла увидеть сады, если не открывала глаза? Какие только странности не творятся во сне.

Рядом вдруг оказался Руи.

«Почему он здесь?» — удивилась Динка и тотчас поняла, о чем говорил Улик.

Вот оно что. Вот, что значит, когда кто–то все время сидит у тебя в голове. Ей казалось, она о нем совсем не думала. А Руи просто прятался в ее снах.

Он сел рядом, погладил ее по руке и сказал:

— Прости, Динка. Это я виноват. Я не думал, что твоя мачеха ничего о тебе не знает. Это из–за меня ты там оказалась.

Ничего не знает?

«Наверное, он говорит о том, что я умею находить выход из чужих миров».

Оказалась — там?

«В Сотере».

Солнце, превращенное в оранжевое море под сомкнутыми веками, вдруг исчезло. На Динку навалилась серая грусть. Как будто в мире с морем и чайками испортилась погода.

Девочка ощущала, что грусть исходит от Руи. Ей совсем не хотелось, чтобы этот мир стал серым и ненастным, поэтому она не выдержала и открыла глаза:

— Руи!

И проснулась.

— … не виноват.

Динка озадаченно поморгала. Комната, в которой она находилась, лежала на боку.

А, понятно. Динка с усилием отняла потяжелевшее тело от горизонтальной поверхности и села.

Вот теперь видно, что комната самая обычная. Светлая, хотя солнце, кажется, сейчас с другой стороны. Небольшая, но в центре довольно просторно — можно делать зарядку, можно включить радио и танцевать за закрытой дверью под любимую музыку, радуясь, что никто не видит твои нелепые телодвижения.

С запозданием девочка обнаружила, что сидит на кровати. Что тут еще есть? Письменный стол под окном. Белые тюлевые занавески одернуты. Напротив — парочка пенальных шкафов орехового цвета; один с дверцей, другой с ящичками. Рядом — большое зеркало на полстены — Динка, наверное, отразится в нем во весь рост.

«Ничего так, уютненько, — удовлетворилась осмотром девочка и сама себя спросила: — Только что я здесь делаю? И вообще, где я?»

Не торопясь слезать с кровати, Динка провела рукой по покрывалу. Ей приснилось, что рядом был Руи. Он просил прощения и был с ней очень ласков. Не так, как в прошлый раз — перед тем, как отвесил оплеуху за прогулки по Старому Городу. Сейчас — по–настоящему. Только, похоже, это все–таки был сон. Или нет?

Динка заметила на столе записку. Быстро соскочила на пол и, подбежав к столу, схватила ее в руки. Прочла:

«Из окна комнаты видно здание офиса.Иди туда, когда проснешься. Я на втором этаже.

P. S.: Твоя одежда в сумке».

Динка озадаченно поморгала. Значит, все–таки Руи здесь был. Только вряд ли он нежно гладил ее по руке и просил прощения. Уж это–то ей точно приснилось! Тот Руи, который написал эту записку и в приказном порядке велел куда–то идти, больше похож на настоящего.

Девочка выглянула в окно — прямо напротив двухэтажное здание. Наверное, это и есть офис. Что за офис, кстати? Ладно, потом разберемся. Динка опустила взгляд ниже и заинтересованно поморгала.

— Ух, ты!

Двор между двумя зданиями выглядел необычно. Красные дорожки создавали причудливый узор, а площадки между ними были засыпаны гравием, из которого вместо деревьев и цветов росли… камни.

Нет, деревья здесь были. По границе двора, словно живая ограда, — высокие, с раскидистой кроной. Внутри — всего два мелких деревца, с такими большими прорехами меж ветвей, что кроны казались прозрачными. Компанию деревцам составляло три кустарника. Вот и вся растительность. Этот двор был самым настоящим царством камней.

Динка отпрянула от окна и принялась озираться вокруг. На полу, в метре от стола, увидела большую дорожную сумку. Села рядом и расстегнула молнию. И правда — здесь ее одежда. Выходит, Руи заходил к Таисии за Динкиными вещами — не сама же мачеха заботливо падчерице одежку притащила?

Динка глянула на себя — все еще в больничной пижаме. Порывшись в сумке, нашла собственноручно подрезанные чуть выше колен старые джинсы и схватила первую подвернувшуюся под руку летнюю кофту. Переоделась. Убедившись, что и впрямь отражается в настенном зеркале в полный рост, вышла из комнаты.

Коридор был пуст, лестница тоже. Никого не встретив, Динка выбежала во двор — на дорожку, выложенную красной плиткой. Теперь можно все хорошенько рассмотреть в этом странном саду.

Вот каменный шар — словно чьи–то руки сумели слепить нижнюю часть туловища снеговика не из снега, а из камня. Чуть дальше — каменная голова бородатого старца. Левее — палец с ногтем, вдавленным в каменное тело. Камни–зубья окольцовывают кустарники, которые давно отцвели — лето на дворе. Динка плохо узнавала кусты без цветов, но, кажется, это сирень. В некоторых местах камни лежали ступеньками, кое–где их разбросало островками. Камни были большими и маленькими, приземистыми и долговязыми. В этом саду «росли» камни–мосты и камни–пирамиды, камни–киты и камни–лягушки.

«Интересно, их сюда грузовиками свозили или с вертолета сбрасывали? Надо спросить у Руи, что это за место такое», — подумала Динка, бродя по красным дорожкам.

Она двинулась было в сторону здания, которое Руи в записке назвал офисом, однако, сделав шаг, налетела на стену.

Потирая лоб, подняла глаза и увидела прямо перед собой уже знакомого ей человека. Высокий, одет в белую футболку навыпуск и штаны цвета хаки, пшеничные волосы собраны сзади в короткий хвост, на макушке солнцезащитные очки. Тот самый, который был за рулем, когда Руи забирал ее из «Сотера».

Сейчас ей сразу бросилось в глаза то, чего она никак не могла заметить вчера — тогда едва взгляд на нем остановила. На висках, на шее и на руках, сразу под рукавами футболки, на его теле проступал рисунок — множество тоненьких изогнутых веревочек с заостренными концами. Татуировка? Если так, то она была странной — ни картинки, ни узора. Серые ленточки–веревочки, ленточки–хвостики, словно чему–то принадлежащие, но чему — загадка.

— Ох, малышка! — воскликнул он, ухватив ее за плечи — наверное, машинально поддержал, чтобы она не упала. — Ты как, в порядке?

Мужчина смотрел на нее с беспокойством, чуть округлив глаза, и почему–то показался Динке каким–то неловким. Очень взрослый, очень высокий, очень сильный на вид — неловкий? Что это ей вдруг померещилось?

Динка кивнула и получила в ответ дружелюбную улыбку с одновременным взглядом–прищуром, то ли лукавым, то ли по–взрослому снисходительным. Вот теперь все на своих местах. С этой улыбкой он словно стал самим собой — естественным и даже почти величественным, как большая кошка, вроде барса.

— Ты что здесь делаешь?

— Руи ищу.

— А! — Он указал большим пальцем себе за спину. — Он в офисе, только что его видел. — И легонько похлопал ее по спине. — Беги, он ждет тебя. Найдешь сама или проводить?

— Найду, — сказала Динка и двинулась в указанном направлении, на ходу оборачиваясь.

«А он классный, — подумала она. — Даже с этой странной татуировкой».

Таисия всегда на таких оглядывалась — тайком, когда папа не видел. Чтоб на нее куриная слепота напала!

Красная дорожка привела Динку к двустворчатой двери. Одна створка закрыта на шпингалет, другая распахнута настежь. Внизу кто–то положил каменный брусок, чтобы не закрывалась — для сквозняка. Лето. Жара.

И здесь Динка на лестнице никого не встретила. По пути на второй этаж с запозданием поняла, что не знает, где ей искать Руи. Помещений–то наверняка на втором этаже много.

«Мог бы точнее в записке написать, куда мне идти, — мысленно поворчала в его адрес Динка. — Надо было все–таки попросить этого, с хвостом, меня проводить. Ну и ладно, постучусь в первую же дверь и спрошу, где тут Руи окопался», — решила она, и с этой мыслью ступила в пустой коридор.

Все двери здесь были закрыты и только одна — в середине коридора слева — открыта настежь. Динка направилась прямо к ней. Подошла, заглянула в комнату и сразу увидела того, кого искала.

«Кажется, он меня и правда ждал, — подумала со странным чувством. — И даже дверь специально открытой оставил, чтобы я его сразу нашла»

Руи сидел к ней спиной. Перед ним на большом компьютерном столе, собранном из трех частей так, чтобы создать форму дуги, стояло пять мониторов, которые тоже образовывали вокруг Руи дугу — чтобы из центра, где он сидел, легко можно было заглянуть в каждый монитор, сразу догадалась Динка.

Как будто затылком почувствовав ее присутствие, Руи оттолкнулся от пола ногой, и кресло плавно крутанулось вокруг своей оси.

— Пришла? — то ли спросил, то ли констатировал он.

— Угу, — подтвердила Динка. — Я во дворе встретила… того, который за рулем… такой… с хвостом. Он сказал, что ты меня ждешь.

— Это Виктор, — кивнул Руи. — Закрой дверь и садись.

Динка насупилась — да уж, ласковый Руи ей точно приснился. Сейчас он был холодным и вроде бы недовольным. Как будто не рад ее видеть. Дверь Динка закрыла, а стул выбрала подальше от него.

— Сразу перейду к делу, — не глядя на девочку, сказал Руи.

Динка поджала губы. Точно именно этот неприветливый тип забрал ее из «Сотера»? Точно–точно? Может, это был кто–то другой? У Руи нет брата–близнеца, а? Ну совершенно случайно?

— Из–за того, что твой отец сейчас в коме, а других родственников в регионе у тебя нет, — начал он, — опека над тобой, как над несовершеннолетней, была возложена на твою мачеху. Несколько дней назад мы заключили с ней сделку.

— Сделку? — удивилась Динка.

— Сделку, — подтвердил Руи. — За определенное вознаграждение она передала опекунские права мне. С документами уже все улажено, и так как ты теперь под моей защитой, в «Сотер» тебя больше не заберут.

Динка чувствовала, как ее глаза раскрываются все шире и шире. Постойте, подождите! Руи теперь ее опекун? Это значит, не придется возвращаться к Таисии? И ей больше не грозит оказаться в этих белых коробках, белых палатах, под изучающими ее взглядами–микроскопами сотерских докторов–ученых?

Глаза заволокло теплой влагой, а губы задрожали. Девочка с удивлением всхлипнула, пытаясь понять, чего это она вдруг разревелась, и снова всхлипнула. Руи на ее слезы никак не отреагировал, даже головы не повернул.

Динка вытерла руками мокрые глаза и шмыгнула носом, заставляя себя не реветь.

«Засохни, позорище», — приказала она себе.

Руи не выносил ревущих детей — это она хорошо запомнила. И пусть. Может, он и вредный, и вообще характер не сахар, но все–таки он совсем не плохой, раз так ей помог.

— Не хочешь узнать, что это за место? — по–прежнему холодно спросил он.

Динка моргнула. Она и забыла!

— А что это за место?

— Агентство, — с готовностью ответил Руи. — Частное агентство «Мироискатели».

О мироискателях Динка слышала. Да и кто о них не слышал — о людях, совершающих вылазки в Старый Город, чтобы исследовать чужие миры? Они делали это за деньги. Искали потерявшихся в чужих мирах людей. Пытались добыть иномирные предметы, представляющие ценность для заказчиков. Да много чего! Почти все мироискатели были мутантами — бывшими хараминцами, которых изменили чужие миры в День Апокалипсиса.

— Я привез тебя сюда, чтобы ты стала частью моей команды, — сказал Руи. — Сейчас нас семь человек. С тобой будет восемь.

— Я? — удивилась Динка; он предлагает ей стать мироискателем? — Почему я?

Руи ответил с заминкой.

— Ты умеешь находить выход из чужих миров. До сих пор у нас были с этим сложности. Ты мне нужна. Вот почему ты здесь.

Всего два предложения — и внутри у Динки все опустилось.

«Ты мне нужна.Вот почему ты здесь».

— Значит… ты тогда, в машине, у меня фамилию спрашивал…

— Чтобы найти тебя, когда понадобишься, — закончил не высказанную Динкой до конца мысль Руи.

— И до двери квартиры напросился провести…

— Чтобы знать, где ты живешь, — так же решительно подтвердил он. — Когда я понял, что ты не обманываешь, и действительно находишь выходы из чужих миров, нельзя было потерять тебя из виду. У тебя редкие и полезные для нашей работы способности.

Откуда–то взялось разочарование и комком стало в горле, но Динка решительно проглотила этот комок. Не размыкая рта, она издала звук, имитирующий смех.

— Это значит, что мне можно будет ходить в Старый Город, и ты мне больше за это не врежешь?

Руи наконец повернулся и посмотрел на нее. Несколько секунд он молчал, потом улыбнулся и сразу же отвернул лицо.

— Не увлекайся, — предупредил он. — Такой малявке, как ты, никто не позволит гулять, где вздумается. Будешь ходить у меня на привязи.

Динка тоже улыбнулась — комок в горле бесследно исчез. Какая разница, почему она здесь оказалась? Главное, что она здесь. А Руи… Он, конечно, вредный. И нечестный — сам сказал! И наверное, все–таки не самый добрый человек на свете. Но именно этот «не самый добрый» спас ее уже два раза.

— Та комната теперь твоя. Второе здание — пансион, там мы живем. Можешь погулять, осмотреться. Я сейчас занят, поэтому экскурсию для тебя провести не могу. Сама как–нибудь.

О, снова стал неприветливым и холодным. Уставился в мониторы, на нее ноль внимания. Намекает, что ей пора уйти и не мешать ему? Ну и подумаешь.

Динка встала со стула и быстро пошла к двери. Взялась за ручку, но вместо того чтобы выйти, обернулась.

— А что теперь будет с моим папой? — дрогнувшим голосом спросила Динка. — Эти, из «Сотера», угрожали, что его отключат от аппаратов. Он же тогда…

— Не волнуйся, — успокоил Руи. — С ним все будет в порядке. Я позабочусь.

У девочки отлегло от сердца. Она обрадовалась, что Руи вытащил ее из «Сотера», вот только очень боялась, что из–за этого с ее папой случится самое ужасное. Но теперь все хорошо.

Она молча вышла в коридор, но, сделав лишь пару шагов, остановилась. Постояла немного нерешительно, потом вернулась. Заглянула в комнату.

— Ру–уи–и?

— Что еще? — слегка повернув голову, недовольно отозвался он.

— Спасибо, — бросила коротко и быстро выбежала в коридор, не дожидаясь ответа.

Выйдя во двор, девочка еще немного побродила по «саду камней», рассматривая каменные фигуры. Вскоре ей наскучило, и она вернулась в пансион. В закрытые двери соваться страшновато, мало ли? А открытых было всего три. За первой обнаружилась столовая. Помещение небольшое, рядком выстроены вдоль окон четыре столика со скамейками. Здесь никого не было, только доносились какие–то звуки из кухни. Но туда Динка идти не рискнула. За второй оказалась гостиная: телевизор с темным экраном, несколько кресел, мягкий ковер на полу. Людей не было и здесь. Оставалась только одна открытая дверь на торцевой стороне, но, насколько Динка могла судить, вела она на улицу. Ладно, раз больше идти некуда…

Пройдя по коридору до конца, она приблизилась к двери. Что у нас здесь? Веранда. Незастекленная.

Динка переступила порог и вышла на открытый воздух. Между фигурными столбиками, на которых держалась кровля, на веранду косыми струями били солнечные лучи. В больших кадках по периметру зеленели растения. В одном деревце Динка сразу опознала лимон. Она когда–то пыталась выращивать лимонное дерево из ядрышек лимона, но мачеха его выбросила — из земли едва–едва начал пробиваться росточек. Таисия не любила растения в доме. Еще в нескольких кадках рос папоротник — высокие кустики красиво рассыпались веером. Названий остальных растений Динка не знала.

Здесь было уютно, на этой веранде, — Динке сразу понравилось. Просторно и прохладно. Гладкий и теплый паркет под ногами. Диван, два кресла. Пройдя чуть вперед, Динка заметила на полу в двух шагах от дивана большую картину — отдыхающего в бамбуковой роще белого тигра. Она не сразу сообразила, что это кем–то собранный пазл. Очень–очень большой пазл. Динка никогда таких больших не видела. Чтобы подойти ближе, девочка обогнула диван и тут же ойкнула от неожиданности. На диване спал мальчик.

Динка тихо приблизилась, чтобы не разбудить его. Какое–то было в этом тайное удовольствие — разглядывать спящего человека. Он спит и даже не знает, что ты на него смотришь. От этой мысли Динка улыбнулась самой себе.

Мальчик был на вид одного возраста с ней. Очень симпатичный. Даже красивый, особенно рот и подбородок с крохотной ямочкой. Волосы светлые — намного светлее, чем песочные волосы Руи или пшеничный хвост Виктора. Цвет его волос напомнил Динке желтых цыплят и она хихикнула, но тут же ладонью зажала себе рот — не дай бог проснется!

Тут девочка заметила в левом ухе мальчишки серьгу. Странная серьга — широкое серебряное кольцо. Динка раньше видела такие только у цыган. Но во–первых, цыгане были смуглыми, а спящий мальчик — белобрысый. А во–вторых, цыгане носили по две серьги, а у него была всего одна. Второе ухо даже не проколото. Динка склонилась над спящим, чтобы убедиться в этом, но тут заметила на серебряном кольце гравировку. Пытаясь рассмотреть рисунок, наклонилась еще ниже, и вдруг… Мальчик открыл глаза, глянув прямо на нее, будто вмиг проснулся.

Динка от неожиданности вскрикнула и отшатнулась. Сделав два шага назад, наступила на что–то и, потеряв равновесие, упала. Девочка так больно ударилась копчиком, что не сразу обратила внимание на треск, раздавшийся в момент падения. И только увидев, что мальчик, поднявшись с дивана, смотрит на нее яростным взглядом широко раскрытых глаз, догадалась посмотреть на пол.

— Ой, — произнесла Динка, почувствовав себя виноватой.

Только что она разрушила весь пазл. Большой белый тигр в бамбуковой роще разлетелся на кусочки.

— Ты нарочно! — со злостью крикнул мальчик и бросился на Динку.

Она даже удивиться не успела, как он уже сидел на ней сверху.

— Ты знаешь, сколько я его собирал!? — рявкнул он, с силой встряхнув ее за плечи.

Динка попыталась выбраться из–под него, но мальчик схватил ее за волосы и потянул на себя.

— Больно! — завопила Динка. — Я не нарочно! Придурок, отпусти!

— Нет, ты нарочно! — рычал мальчик, продолжая изо всех сил тянуть ее за волосы. — Ты за это ответишь!

У Динки было такое чувство, что он сейчас ей скальп снимет.

— Отпусти! Мне больно! — завизжала она. — Я же не специально, я упала! Сволочь, мне больно!

Еще какая сволочь! Все красивые мальчишки сволочи, думала Динка, пытаясь вырваться. Один по лицу бьет при всех, другой за волосы тягает. Думают, раз симпатичные, то все можно.

— Я его два дня собирал! — бесился мальчик. — А ты грохнулась и в момент все разрушила! Корова!

— Я не корова! — обиделась Динка, на секунду забыв про боль, но мальчик потянул ее волосы со всей дури, и голову обожгло огнем сильнее прежнего. — Отпусти меня!!! Псих! Ненормальный!

Изловчившись, Динка высвободила одну ногу и со всей силы пнула мальчишку.

— Ай! — крикнул он, на секунду схватился обеими руками за живот, а потом зыркнул на нее свирепым взглядом. — Ах, ты!..

Он снова бросился на нее и вцепился в волосы. Динка заверещала во весь голос. Вот псих! Действительно псих! Самый настоящий! Знала бы — на пушечный выстрел к нему не подошла бы! Нормальный человек разве будет так беситься из–за пазла?!

— Отпусти!!!

— Не отпущу! Сейчас получишь за то, что натворила! Ой!..

Руки мальчишки внезапно отпустили Динкины волосы, а тяжесть его тела, только что прижимающего Динку к полу, исчезла. Воспользовавшись обретенной свободой, девочка подскочила на ноги и отбежала в сторону. И только потом обернулась, чтобы выяснить, что произошло.

Белобрысый висел в воздухе, беспорядочно размахивая руками и ногами, а перед ним стоял другой мальчик. Динка сразу поняла, что он старше. Остановив на нем взгляд, она и думать забыла о боли, лишь отстраненно чувствовала, как горит кожа на голове.

Измененный, мутант — никаких сомнений.

У него были раскосые глаза и желтоватая кожа — похоже, азиат. Динке редко встречались азиаты — в Зоне Апокалипсиса их было очень мало. Но не это поразило ее больше всего. Его коротко подстриженные волосы и глаза, глядящие вверх, на болтающегося в воздухе белобрысого, были темно–красными, как гранат.

— Сэй, сволочь, опусти меня! — кричал белобрысый. — Опусти меня на пол! Слышишь, что говорю?! Сейчас же!

— Тебе нужно успокоиться, Мика, — ответил ему красноволосый. — Когда ты успокоишься, я тебя опущу.

— Сволочь! — вопил белобрысый. — Я тебе это припомню! Вот увидишь!

Динка вздрогнула, с запозданием осознав, что происходит. Красноволосый Сэй, похоже, был телекинетиком. В школе на уроках изучения Апокалипсиса им говорили, что телекинетики — люди, способные перемещать предметы и поднимать их в воздух силой мысли, — среди Измененных встречаются чаще всего. Но Динке такой встретился впервые. В этот момент Сэй повернулся к ней. Странное это было ощущение. Миндалевидный разрез глаз и два круглых гранатовых зернышка — впервые Динка испытывала на себе такой необычный взгляд.

— Ты не должна злиться на него, — сказал Сэй, не обращая внимания на вопли белобрысого. — Мика не от природы такой. Повышенная агрессия — последствия его мутации. Таким его сделал один из чужих миров.

Динка невольно сглотнула. Голос красноволосого был поразительно равнодушным — ни намека на эмоцию. Как будто с ней говорит машина.

Сэй перевел взгляд на паркетный пол, где были разбросаны фрагменты пазла.

— Он собирает пазлы, потому что это успокаивает его. Помогает сдерживать агрессию. В следующий раз будь осторожнее.

— Зачем ты ей это говоришь?! — разозлился Мика и, словно обезумев, заорал: — Прекрати! Замолчи! Замолчи! Заткнись!!!

Динка перевела на него взгляд, и от удивления застыла с открытым ртом. В глазах белобрысого стояли слезы, несмотря на то, что его рот был искривлен от ярости.

«Ему стыдно, — вдруг поняла Динка. — Сэй не должен был мне рассказывать это при нем. Мне тоже было бы стыдно на его месте».

— А ты можешь и меня поднять? — вдруг, удивив саму себя, спросила телекинетика Динка.

— Тебя? — без выражения переспросил он.

— Ну да, — подтвердила Динка. — Можешь, не отпуская его, поднять меня?

Сэй слегка склонил голову вбок, а уже в следующее мгновение тело девочки, обретя невесомость, поднялось над полом. В первый момент Динка задержала дыхание — ощущение было необычное. Потом засмеялась и поболтала ногами в воздухе.

— Ух, ты! Класс! Ха–ха, весело!

Она перевела взгляд на Мику — тот таращился на нее и озадаченно моргал. Кажется, его приступ злости прошел.

Наверное, Сэй тоже это заметил, потому что опустил их обоих на паркетный пол.

— Кто она? — спросил Мика, обращаясь к Сэю; без злобы спросил — с интересом.

— Новый член команды, — ответил тот. — Ее Руи привел.

Белобрысый Мика заинтересовался.

— И что ты умеешь?

— Ты о чем? — косо глянула на него Динка, невольно насторожившись.

— Вот тормоз, — заносчиво прокомментировал Мика. — Руи не приводит в агентство кого попало. Все мироискатели умеют делать что–нибудь особенное. Вот я и спрашиваю, что ты умеешь.

Динка, подражая его заносчивой интонации, хмыкнула.

— Может, что–то и умею. Но тебе не скажу.

Он обиженно насупился.

— Все равно узнаю. «Мироискатели» — команда. Мы должны знать способности друг друга, или не сможем работать вместе. Перед первым же заданием Руи нам все о тебе расскажет. Ну и какой смысл секрет из этого делать?

— А такой, — с хитрым видом улыбнулась Динка. — Пока Руи расскажет, тебя любопытство замучает.

И показала белобрысому язык.

— Почему она меня так бесит? — раздраженно спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— «Бесит» — это твое обычное состояние, — неожиданно ответили ему.

В дверном проеме, прислонившись плечом к косяку и скрестив руки на груди, стоял Руи. Казалось, он какое–то время наблюдал за ними, прежде чем дать знать о своем присутствии.

— Что ты опять натворил, наше стихийное бедствие?

Судя по раздражению на лице Мики, Руи обращался к нему.

— Не называй меня так.

— Почему? Ты заслужил это имя, — парировал Руи. — Умудряешься устроить катастрофу на ровном месте. Например, на этой веранде сейчас точно прошло торнадо.

Он оценил взглядом разрушенный пазл.

— Это не я! — воскликнул Мика. — Это она мой пазл разрушила!

Руи перевел взгляд на Динку и, бегло оглядев ее с ног до головы, сказал:

— Он наверняка на тебя накинулся. Не покалечил?

— Волосы чуть не вырвал, — нажаловалась Динка и, сжав перед лицом кулак, удовлетворенно добавила: — Но я его пнула.

Руи озадаченно вскинул брови, несколько секунд думал, потом подытожил:

— Думаю, вы подружитесь.

Он перевел взгляд на телекинетика.

— С Сэем ты, смотрю, тоже познакомилась. Пошли, познакомлю с остальными.

Руи кивком головы велел следовать за ним и покинул веранду.

— Наше Стихийное Бедствие? — шепотом переспросила у Мики Динка, когда они последовали за Руи и Сэем.

— Прозвище, — поморщился мальчишка. — Вик дал.

— Вик? Виктор? С хвостом такой?

— Ага. Вик всем прозвища дает, — объяснил Мика. — Обычно дурацкие. Мне еще повезло. Рутку он вообще обозвал Девочкой Отравой. Смотри, и тебе прозвище даст.

— Рутка? Девочка Отрава? — поморгала Динка.

— Рута, — снова пояснил Мика. — Девчонка у нас есть в команде. У нее мутация такая — выделяет яд через кожу. Дотронется до тебя — ты пять минут корчишься от яда, потом отбрасываешь коньки. Вот Вик и обозвал ее — Девочка Отрава.

«Жуть, — подумала Динка. — Куда я попала?»

Первым, кого увидела девочка, войдя в комнату с пятью мониторами, был Виктор. Стоит у окна — лицо в облаке сигаретного дыма. Завидев Динку, приветливо улыбнулся и поднял раскрытую ладонь с сигаретой между пальцами. Динка скорчила рожу при виде сигареты. Перед мысленным взором тотчас возникла Таисия, курящая на кухне по утрам. Всегда Динке начало дня отравляла — от запаха дыма Динку начинало подташнивать, и она уходила в школу, не позавтракав. Виктор, однако, не понял, чем ее расстроил, и застыл, озадаченно моргая.

В кресле, недалеко от окна, сидела незнакомая женщина. Каштановые волосы вьются и падают на плечи. Глаза и губы улыбаются; у Динки возникло чувство, что улыбка женщины адресована не ей, что она просто любит улыбаться. Выглядела она старше Виктора, но не старая еще, симпатичная даже.

— Рута, убери ноги с дивана, — обронил Руи, направляясь к креслу перед мониторами.

Динка повертела головой в поисках того, кого он отчитывал, и увидела девчонку. Та с видом провинившейся опускала ноги с небольшого кожаного диванчика на пол. Остолбенев, Динка таращилась на нее во все глаза.

Возраста, наверное, как Сэй — определенно старше Динки. Смазливая. Фигуристая: джинсы до середины икр тесно сидят на бедрах, топик обтягивает большую грудь. Ступни обуты в босоножки на высоком каблуке.

В общем, была бы типичная звезда старших классов — такие, наверное, в каждой школе есть. Они всегда модно одеваются, имеют кучу поклонников и ходят с таким видом, будто окружающие должны целовать их следы. Вот только эта вряд ли популярна, потому что достаточно одного взгляда на нее, чтобы понять — она мутант.

Ее сильно вьющиеся волосы, собранные на макушке в длинный хвост, были белыми. Абсолютно белыми — как снег. Такого же цвета были брови, и Динка не сомневалась, что ресницы у девчонки тоже белые, только она их подкрашивает тушью.

«Как будто старуха седая», — подумала Динка.

Сэй — красноволосый, эта — беловолосая. У кого тут еще волосы ненормального цвета?

Девчонка остановила на ней недовольный взгляд, и Динка вдруг вспомнила, что говорил Мика.

«Это она яд через кожу выделяет», — догадалась девочка и непроизвольно отступила в сторону — подальше от белобрысой.

— Динка, подойди сюда, — позвал Руи.

Девочка была рада послушаться — едва ли не впервые. Лишь бы подальше от этой ядовитой.

— Садись.

Руи усадил Динку в свое кресло и, бесцеремонно положив ладонь ей на макушку, представил:

— Внимание, все. Эту малявку зовут Динка. С сегодняшнего дня она одна из нас.

Динка заметила, как в глазах Руты полыхнуло что–то похожее на злость.

«Кажется, Старушке я не понравилась, — сходу придумала белобрысой прозвище Динка. — Ну и подумаешь».

— У Динки редкая мутация, — продолжал Руи. — Она умеет находить выходы из чужих миров. Насколько это ценно для нас, я думаю, все понимают, поэтому предлагаю ее холить, лелеять и беречь, как зеницу ока.

Рута скривилась, красноречиво давая понять, что холить и лелеять Динку у нее нет никакого желания.

— Будем беречь, — с улыбкой в голосе сказал Виктор.

Динка обернулась — сигарету он уже успел докурить и выбросить окурок в окно. Отстранился от подоконника и подошел ближе.

— Виктора ты уже знаешь, — сказал Руи.

Ладонью, которая лежала на макушке, он повернул Динкину голову влево, где в кресле сидела женщина.

— Это Марина. Если будут какие–то вопросы по поводу проживания в пансионе, обращайся к ней.

Марина кивнула Динке, не только кивком, но и улыбкой подтверждая, что всегда поможет.

Руи повернул Динкину голову ладонью вправо.

— Это Рута.

Белобрысая демонстративно отвела взгляд, делая вид, что рассматривает пол где–то в районе двери. У Динки возникло чувство, что Старушке она не нравится с каждой секундой все больше. Интересно, почему? Динка еще даже поцапаться с ней не успела, как с Микой, например. Или Старушка ее просто так невзлюбила — из вредности характера?

Динка взвела глаза к потолку. Вообще–то она хотела возмутиться тому, как Руи бесцеремонно вертит ее головой из стороны в сторону. Она ему что, кукла на веревочках? Случайно Динка выудила из памяти умное слово — «фамильярный». Точно! Чего он такой фамильярный с ней, а?

Наверное, он догадался по Динкиному дерганью, что она недовольна. Убрал ладонь с ее макушки и отошел немного в сторону, после чего повернулся к Динке лицом, засунул руки в карманы и добавил:

— Кроме того, теперь должно стать проще проникать в чужие миры. Малявка, — обратился он к ней, — ты ведь вход в чужой мир находишь так же легко, как и выход из него, верно?

Девочка нахмурилась и обиженно поджала губы. Уставилась на Руи немигающим взглядом — чья возьмет?

Он вздохнул и, как бы делая ей одолжение, поправился:

— Хорошо. Динка, я прав?

Девочка улыбнулась. Ее взяла! Она приучит Руи называть ее по имени. Или не будет его слушаться.

— Угу, — с гордостью кивнула она, — всегда нахожу. И вход, и выход.

Виктор шагнул к ней и со смехом потрепал по волосам. Рука у него была больше и горячее, чем у Руи. Динка смутилась, но было даже приятно — точно так же до нее дотрагивался папа. Не то, что Руи: вцепился в голову пятерней — ласковый, как механическая хваталка из автомата с игрушками.

— Значит, ты у нас Девочка Вход–и–Выход? — смеясь, спросил Виктор. — Теперь так и будем тебя называть.

Динку перекосило. Мика как в воду глядел: получите, распишитесь — дурацкое прозвище. Она нашла мальчишку взглядом. Как есть — сидит в кресле и беззвучно смеется над ней.

— Кстати, — вдруг заинтересовался Руи, — а как ты их находишь?

— Проходы в чужие миры похожи на разноцветные стеклышки… — Динка запнулась, не зная, как лучше объяснить. — Ну, как будто заглядываешь в калейдоскоп. Поэтому я их так и называю — иномирные калейдоскопы. Если они далеко — я их чувствую, нужно только постараться. Если близко — сначала слышу, потом вижу.

— Хм, интересно, — сказал тем временем Руи. — Я знаю одного мутанта, который тоже умеет обнаруживать проходы в чужие миры — очень своеобразным способом. Говорит, чует запах иномирья. А вообще мутантов, способных находить проходы, очень мало, и все они работают либо на военных, либо на «Сотер». Но о таких, которые видели бы проходы, как ты, я ни разу не слышал. Так что… может быть, ты единственная в своем роде.

Слова Руи Динке польстили.

Она вдруг вспомнила, как он сказал ей: «Я привез тебя сюда, чтобы ты стала частью моей команды». Это что выходит? Руи здесь главный? Может, он, конечно, и не школьник — лет двадцать ему на вид, — но те же Виктор и Марина явно намного старше. Неужели они ему подчиняются?

В сознании Динки вдруг заерзал червячок сомнения. Все это очень странно. Руи недостаточно взрослый. Ну… по крайней мере не такой взрослый, как ее папа, Таисия или вот — Виктор и Марина. Разве он может быть ее опекуном? Но ведь как–то он вытащил ее из «Сотера»!

В тот день, когда Руи забрал ее, она слышала разговор двоих. Одним из них был доктор Стерх. Он что–то говорил о губернаторе, и это имело какое–то отношение к Руи, но Динка никак не могла вспомнить точнее, о чем шла речь. А может, этот разговор ей и вовсе приснился. В тот момент она не сомневалась, что спит.

— Все могут расходиться по своим делам, а мы с Динкой еще немного поговорим.

Голос Руи отвлек ее от размышлений.

— Что случилось? — спросил он, когда они остались одни в комнате.

— Ничего, — подняла на него глаза девочка.

— Не обманывай, — спокойно возразил он. — У тебя лицо сейчас хмурое и недоверчивое, как морда у пекинеса.

Динка на пекинеса не обиделась. Даже согласилась мысленно. У ее соседки было два пекинеса — они вечно смотрели на Динку так, будто подозревали в чем–то нехорошем.

— Мне надо увидеть папу.

— Прямо сейчас?

Динка кивнула.

Руи некоторое время молчал, но она уставилась в пол и могла только гадать, какое у него сейчас выражение лица.

— Хорошо, поехали.

Динка вскинула глаза и увидела, как, взяв со стола ключи от машины, он направился к выходу. Соскочив с кресла, она бросилась следом.

Он посадил ее в свою серую легковушку, сам сел за руль. Пока машина мчалась по душным улицам Новохараминска, никто из них не произнес ни слова. Динка не сомневалась — он понял, что она ему не доверяет. Но разве ее можно в этом винить? Она просто беспокоится о папе, что в этом неправильного?

За всю дорогу Динка даже головы не повернула в сторону водительского сиденья. Теребила пальцы рук, лежащих на коленях, и исподлобья косилась в окно. К тому времени, как они подъехали к областной больнице, у Динки от скованности затекла шея.

Руи заехал на стоянку при больнице. Из машины он вышел вместе с Динкой, но как только вошли в вестибюль, она воскликнула:

— Подожди здесь!

И бросилась сломя голову вверх по лестнице. На нужном этаже, не надев бахилы, ворвалась в отделение, миновала коридор, влетела в палату…

Динка на секунду задержала дыхание и тут же облегченно выдохнула. Она боялась, что увидит пустую койку. Вот только что — до безумия боялась.

Девочка подошла к отцу. Помолчала. Потом сказала:

— Знаешь, па, а у меня новости. Я больше не живу с Таисией. Теперь буду жить в другом месте.

Вздохнула и добавила:

— И опекун у меня теперь другой. Хотя, он, вообще–то, тоже не ангел.

Динка задумалась.

— Но с ним мне будет лучше. И еще…

Девочка потянулась к папиной руке и положила поверх нее свою ладонь. Папа очень похудел за прошедшие два года, и теперь его рука уже не казалась Динке такой большой, как прежде. С другой стороны, она за это время тоже выросла.

— Я теперь смогу чаще ходить в Старый Город и по–настоящему исследовать чужие миры. Теперь уж я тебя точно найду, пап. Ты только подожди, ладно? Обещай, что не уйдешь далеко, хорошо? Обещаешь? Не забудь, ты пообещал. Жди, а я тебя найду и приведу обратно. Старый Город тебя у меня не отнимет, вот так. Я тоже обещаю.

Выйдя из палаты, Динка ойкнула и отскочила.

Рядом с дверью, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, стоял Руи. Динка недовольно нахмурилась: подслушивал, что ли?

— Ты чего тут?! Я же просила внизу подождать?

— Навестила отца? — как ни в чем не бывало спросил он.

Динка кивнула, отводя взгляд, — ей было слегка неловко.

— Поехали обратно.

Уже в машине, выезжая со стоянки, Руи спросил:

— Теперь ты мне веришь?

Динка осторожно на него покосилась.

— С твоим отцом все в порядке. Я сказал, что позабочусь об этом, но ты усомнилась. Теперь веришь?

Динка виновато кивнула, хотя, говоря откровенно, чувство вины ее не сильно беспокоило. Она испытывала облегчение. Наверное, Руи все–таки можно доверять. И вообще… Глупо было сомневаться. Конечно, она может доверять тому, кто спас ее два раза. Просто, когда дело касалось папы, Динка становилась мнительной. Речь ведь не о ком–нибудь — о единственном родном для нее человеке.

Когда они вернулись в агентство, Динка сразу направилась в свою комнату на втором этаже пансиона. Постояла, огляделась. «Ее комната» — с этим еще предстоит свыкнуться.

Не успела Динка решить, что делать дальше, как в дверь постучали. Открыв на стук, девочка с удивлением увидела в коридоре улыбающуюся Марину.

— Время ужинать. Пойдем вместе в столовую. Ты же здесь еще ничего не знаешь, побуду твоим гидом.

* * *

В столовой уже собрались все, кроме Марины с Динкой и Руи. Виктор, Мика, Рута и Сэй сидели за одним столом. При их появлении Виктор улыбнулся, Мика сморщил нос (что бы это значило?), Рута отвернулась. Сэй вообще не отреагировал.

Заправляла здесь всем дородная круглолицая женщина средних лет. Она положила Динке на тарелку сразу пять блинчиков с мясом и густо полила соусом.

— Кушай и набирай вес, — бодро велела она девочке. — А то совсем худышка. Кожа да кости.

«Где–то я это уже слышала», — подумала Динка, размышляя, как ей съесть эту гору блинчиков.

Большим половником женщина налила в стакан компот. До ноздрей Динки донесся сладкий запах абрикосов, и она быстро потянулась за стаканом, чтобы переставить его к себе на поднос.

— А где наш восемнадцатилетний капитан? — спросила женщина у Марины.

Динка заинтересованно моргнула. Она когда–то брала в библиотеке книгу «Пятнадцатилетний капитан» — про одного мальчика, который… Так, нет, неважно, что там с этим мальчиком, сейчас интереснее, почему кухарка сказала «восемнадцатилетний»? Это о ком? Или она ошиблась?

— Ох, — тяжело выдохнула в ответ Марина, — Руи, наверное, опять не придет в столовую. Насть Пална, отнесешь ему ужин в офис? Он или в кабинете у себя, или в комнате для собраний засел. Если ему еду под нос не сунуть — не заметит даже, что голоден.

Насть Пална улыбнулась во все свое круглое лицо.

— Отнесу, не волнуйся. Вот только вас всех накормлю — и к нему пойду.

Динка почувствовала себя обманутой. Это что получается? Руи всего восемнадцать? То есть… он бил ее по лицу, отчитывал, как взрослый, называл ее малявкой, а самому только восемнадцать?! А теперь он ее опекун вдобавок. Ну… здорово.

— Что–то не так? — забеспокоилась Марина, когда вместе с Динкой они сели за пустой стол.

Динка поколебалась, но все–таки спросила:

— А сколько Руи лет?

Марина чуть склонила голову набок, глядя на девочку изучающим взглядом.

— Восемнадцать. А что?

Динка в конец разозлилась. Нахмурилась. Поджала губы.

— Я думала, он старше. Думала, ему… ну, двадцать хотя бы.

— Двадцать — Антону, — сказала Марина и поспешила пояснить: — Ты его еще не видела. Он сейчас навещает семью в Артамире. А Руи на два года младше.

Женщина проницательно улыбнулась.

— Но знаешь, когда речь идет о Руи, возраст неважен.

— Почему? — удивилась Динка.

— Потому что Руи не такой, как все. Иногда я тоже не верю, что ему всего лишь восемнадцать. И так было всегда. Я познакомилась с ним три года назад, и тогда, точно так же, как сейчас, не верила, что ему пятнадцать.

Марина чуть наклонилась вперед и с заговорщицкой улыбкой прошептала Динке:

— Хочешь, поделюсь наблюдениями?

Девочка с готовностью кивнула.

— За три года, что я его знаю, внешне Руи заметно повзрослел — как любой подросток, превратившийся в молодого мужчину. Но его характер, — она подняла указательный палец и поводила им из стороны в сторону, — не изменился ни на йоту. По сравнению с собой трехлетней давности, сегодняшний Руи больше знает и умеет, быстрее принимает решения и лучше управляет людьми, но при этом… Как тогда я не видела в нем ребенка, так и теперь думаю, что он слишком зрелый для своих лет. И мне кажется, что за эти три года я так и не узнала его лучше. Руи — загадка. А какая разница восемнадцать лет загадке или двадцать, если она все равно остается загадкой?

Динка была так озадачена словами Марины, что даже не заметила, как уплела все пять блинчиков. Зато сытый желудок чувствовал себя прекрасно и посылал всему телу сигналы эйфории.

После «Сотера» Динка была рада уснуть в нормальной комнате. Здесь все пока было чужим для нее, но девочка не сомневалась — она привыкнет.

Глава 5 РЕВНОСТЬ ДЕВОЧКИ ОТРАВЫ

О мироискателях агентства, с которыми ей теперь предстояло вместе жить, Динка потихоньку выспрашивала у Виктора. Она сразу сообразила, что с ним легко можно подружиться, хоть он и взрослый. Уже на третий день Динка обращалась к нему на «ты» и звала, как и все остальные, Виком. Он никогда от нее не отмахивался, как вечно занятый чем–то Руи. Не злился, вспыхивая непонятно из–за чего, как Мика. Был улыбчивым и словоохотливым в противовес равнодушному Сэю и недружелюбной Руте. Коротко говоря, Вик был свой человек.

Днем Динка часто заставала его в гостиной пансиона. Она приходила туда посмотреть телевизор — два года не смотрела, захотелось наверстать, — а Виктор курил там в одиночестве. Правда, когда она входила, сигарету он сразу тушил в пепельнице, но недовольным при этом не выглядел — выглядел виноватым. Кажется, догадался, что Динка не выносит сигаретный дым.

Болтая с Виктором подолгу каждый день, Динка нахваталась у него прикольных фразочек. Например, он любил многие слова заменять словом «финик»: «Ни за какие финики», «Финику негде упасть», «Вот где финики зарыты», «Финик в рот не клади». Оказалось, Вик просто очень любит финики.

От него Динка узнала, что Мика ее одногодка, а Сэю и Руте по пятнадцать лет. Динка думала, что у Руты кожа постоянно ядовитая: дотронешься — умрешь. Мика же так сказал, вроде? Но Виктор объяснил, что Рута выделяет яд через поры кожи по своему желанию. И для нее самой он не опасен. А старшей в команде мироискателей, как Динка и предполагала, оказалась Марина. Ей было сорок два — даже старше Динкиного папы.

В один из дней Динка набралось смелости и спросила у Виктора о Руи.

— Слушай, Вик, — начала она, — Мика сказал, что у всех в агентстве есть какие–нибудь иномирные способности. А у Руи какая?

Виктор помычал, прокашлялся и спросил:

— Ты же знаешь о разумных мирах?

Динка кивнула.

— В курсе, что это они сделали нас такими?

Динка кивнула энергичнее, мол, кто же об этом не знает.

— Они не трогают его, — сказал Вик. — А когда мы рядом с ним, они и нас не трогают.

— Это его способность? — озадаченно поморгала девочка. — Странная.

— Верно уловила суть, малышка, — усмехнувшись, согласился Виктор. — Да, странная. И способностью–то не назовешь. Каждый мутант умеет делать что–то сверхъестественное. Кто–то читает мысли, кто–то превращается в зверя… Ты вот находишь выходы из чужих миров. С Руи все по–другому. Разумные миры не трогают его, но почему? Что он для этого делает? Непонятно. А Руи никогда не объясняет. Но как бы там ни было, факт остается фактом. Среди множества миров, где я побывал вместе с Руи, встречалось немало разумных. Я видел это собственными глазами — они никогда не причиняют Руи вреда. Как будто для них он… неприкасаемый.

«Неприкасаемый», — словно зачарованная, мысленно повторила Динка.

После этого разговора она пошла прямо к Руи. Как это часто бывало, застала его в комнате для собраний — перед пятью мониторами. Трещит колесико мышки, на экране в центре стола сменяют друг друга страницы какого–то документа. Когда она вошла, Руи даже не обернулся, только спросил:

— Чего тебе, малявка?

— У тебя что, глаза на затылке? — удивленно поморгала Динка.

— Нетрудно было узнать по шагам. Ты шла по коридору, как слон. Хоть и малявка.

«Вот противный тип, — подумала Динка. — В трех предложениях два раза оскорбил».

Она подошла прямо к нему и смело положила ладонь ему на макушку. Руи застыл.

— И что это ты делаешь?

— А что такого? — как ни в чем не бывало спросила Динка. — Тебе так делать можно, а мне нельзя?

Руи со вздохом убрал Динкину руку со своей головы.

— Слушай, малявка, иди займись чем–нибудь полезным. Ты мешаешь мне работать.

«Очень даже прикасаемый», — подумала Динка, а вслух сказала:

— Чем заняться?

— К школе готовься. Каникулы скоро закончатся.

— Успею. А когда мы в Старый Город поедем?

— Когда я скажу. Какое слово в предложении «Я занят» ты не понимаешь? Давай объясню.

— Не надо. Я уже все проверила и ухожу.

Динка развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла к выходу. Руи остановил ее у двери:

— И что ты проверяла?

Динка глянула через плечо и улыбнулась, довольная: ей все–таки удалось заставить его повернуть голову и посмотреть на нее.

— Не скажу, — заявила она и вышла в коридор.

Вторым человеком в команде, с которым Динка сразу поладила, была Марина. Правда, ей Динка не «тыкала», стеснялась. Марина была доброй и улыбчивой, как Вик, но, в отличие от него — безнадежно взрослой. С Виком Динка разговаривала без всяких церемоний, на равных, а рядом с Мариной всегда ощущала незримое расстояние в несколько десятков лет.

По утрам Марина заходила Динку будить. Поднимала с постели и ждала, пока Динка переоденется и умоется, чтобы вместе спустится в столовую — к завтраку. А еще Марина полюбила расчесывать Динкины волосы. Она делала это каждое утро: аккуратно, медленно. Динке нравилось. Как будто мама ей волосы расчесывает. Ласковая, любящая мама.

— Красивые у тебя волосы, Динка, — как–то сказала Марина. — Гладкие, сильные и совсем не вьются. Ни капельки. Черный атлас.

— Волосы как волосы, обычные, — пробурчала Динка, хотя слышать похвалу было приятно.

Марина тихо рассмеялась.

— Маленькая ты еще. Не понимаешь. Черноволосая, черноглазая, а кожа у тебя светлая. Ты знаешь, что это редкость? Черноволосые обычно смуглые. А у тебя личико белое и нежное. Вырастешь — красавицей станешь. Все наши ребята в тебя влюбятся.

— Да прям все, — недоверчиво отозвалась Динка. — Мика — злющий гад, сказал, что я его бешу. Сэй бесчувственный, как стенка. А Руи…

Тут она замолчала. А что — Руи? Не понимает она его. Сначала он ее из провала спасает, а потом по лицу бьет при всех и даже не жалеет нисколечко. Она плачет, а он ей: «Раздражает»… Потом опять спасает. Совсем уже по–настоящему спасает, когда она думала, что теперь ее жизнь закончена, и ничего в ней не будет хорошего — только белые палаты и эти ученые с равнодушными взглядами. А тут вдруг он. На руках несет и обещает, что теперь все будет хорошо. Потом привозит в пансион и заявляет, что она ему нужна, а сам на нее ноль внимания. Ведет себя как взрослый, а ему, оказывается, только восемнадцать. Нет, конечно, по сравнению с ней, с Динкой, он взрослый. Но если вот сравнить с Мариной, то какой же он взрослый?

В общем, Динка его совсем не понимает — Руи. Марина правду говорила: он загадка. Руи похож на те чужие миры в Старом Городе, которые она так любит исследовать. Динка бы и его изучила, но он не позволит. Она привыкла: если внимательно смотреть, то обязательно найдешь вход в другой мир или выход из него в свой. Но Руи… Он закрыт со всех сторон. Ни лазеечки.

— Руи не понять, — вздохнула Динка, и сразу же опомнилась, что сказала это вслух.

Марина опять тихо рассмеялась.

— Руи и правда трудно понять — до сих пор никому это не удалось. Но ты ведь у нас Девочка Вход–и–Выход, значит, обязательно подберешь к нему ключики, верно?

Динка насупилась.

— И вы туда же! Вик придумал дурацкое прозвище, а мне терпеть.

А про себя подумала:

«Может быть, у Руи такая особенная дверца, которую только он сам открыть может? И больше никто?».

Постепенно Динка привыкала к жизни в пансионе. Ее комната, гостиная, веранда, коридоры, «сад камней», здание офиса — очень скоро все стало для нее домом. Мироискатели представлялись ей большой семьей. Не сказать чтобы сильно дружной, но крепко спаянной.

Из обслуги в пансионе постоянно жила только Насть Пална. Остальные приходили, делали свою работу и уходили. За время своего пребывания здесь Динка уже дважды видела дворника, а уборщица появлялась каждый день. Правда, в здании пансиона она мыла полы только в коридорах и общей гостиной. За чистотой в своих комнатах жильцы пансиона следили сами.

Насть Пална занималась кухней. Марина рассказала Динке, что дородная улыбчивая кухарка, как и все они, бывшая хараминчанка. Ее муж пропал без вести в День Апокалипсиса. Сын на тот момент был уже взрослым и жил самостоятельно, поэтому в Новохараминске ей и дочке дали только однокомнатную квартиру. Но пару лет назад дочка вышла замуж, и муж переехал к ней. Насть Пална не захотела им мешать и ушла. С тех пор комната в пансионе стала для нее домом.

С Насть Палной Динка тоже подружилась сразу. Когда ей было скучно, она шла на кухню, таскала со стола продукты для готовки, тут же лопала и слушала, как кухарка рассказывает всякую всячину.

В общем, в агентстве ей определенно нравилось. Расстраивало только одно — Динка пробыла здесь больше недели, и за все это время не было ни одной поездки в Старый Город. Ей казалось, мироискатели пропадают там постоянно, а эти уже столько времени бездельничают.

Нет, чем–то они, конечно, занимались. Руи постоянно сидел за мониторами, иногда вместе с Виктором куда–то ездил, но точно не в Старый Город. Надолго они никогда не отлучались, а за полдня по чужим мирам не походишь. Да она бы сама по себе за неделю раза три в Хараминск смоталась!

Когда Динка уже хотела пойти с этим к Руи, он позвал ее сам. И не только ее — всех собрал. Она пришла в комнату для собраний вместе с Микой — они как раз сидели на веранде, когда Руи позвонил.

— Все в сборе? — завидев их, спросил он.

Динка наткнулась на неприязненный взгляд Руты.

«Все–таки Старушка меня за что–то не любит, — подумала девочка. — Да что я ей сделала?!»

— Вступительная лекция предназначена специально для Динки, — сказал Руи и, подняв на нее глаза, добавил: — Как новый член команды ты обязана знать хотя бы основы. В конце будет новость для всех.

Снова остановил взгляд на Динке.

— Слушаешь?

Она кивнула.

— В среде ученых, — начал Руи, — чужие миры Хараминска получили название «ксеносы». На данный момент в Старом Городе официально зарегистрировано и нанесено на карту сто двадцать два ксеноса. Предполагается, что их в разы больше. Ксеносы бывают двух типов — не обладающие разумом и разумные. Около семидесяти процентов зафиксированных ксеносов, как и наш собственный мир, разумом не обладают. Остальные — разумны. Это значит, что они могут мыслить, как люди, обладают собственной волей и способны навязывать ее человеку. Способности разумных ксеносов до конца не изучены…

Руи запнулся и поправил себя:

— Если говорить откровенно, люди не знают о ксеносах почти ничего, даже несмотря на то, что мы живем бок о бок уже десять лет. Из того, что известно: даже если мы сравниваем разумных ксеносов с людьми, мыслительные способности первых несравнимо выше. Иными словами, разум ксеносов — разум иного порядка. К примеру, они могут по собственному желанию изменять живые существа, наделять их новыми качествами, проще говоря, лепить, как из глины, все, что им заблагорассудится. В нашем понимании это сравнимо с божественным созиданием. До этого места все понятно?

Динка моргнула. Кажется, это он у нее спрашивает. Не то чтобы она вот прям все–все поняла, но кивнула как ни в чем не бывало. Не выставлять же себя тупицей. Все пялятся на нее, особенно ехидно косится Старушка. И Руи вон краем рта улыбается, мол, ну и где тебе разжевать?

— Хорошо, — сказал он, хотя, судя по выражению лица, догадался, что разжевать ей все–таки не помешало бы; но виду не подал, и на том спасибо. — Теперь для всех. Вопрос, который до недавних пор оставался открытым: пребывают ли ксеносы на территории Хараминска или Апокалипсис просто открыл проходы в чужие миры, а Старый Город — не более чем средоточие порталов?

— Стоп–стоп–стоп! А ну притормози, — перебил Виктор, одновременно подняв руку ладонью вперед. — Мне послышалось? Ты сказал «до недавних пор»?

Руи кивнул.

— Военные с группой ученых на прошлой неделе исследовали один из районов Хараминска. Плановая вылазка. Целью был ксенос П 83. Наблюдатели утверждали, что проход в этот мир перемещается, хоть и незначительно, блуждает в радиусе пятидесяти метров. Группа зафиксировала проход и вошла внутрь, но через какое–то время их выкинуло обратно в Старый Город. Почти сразу они были атакованы неизвестной формой жизни. Если верить этим ребятам, существо напоминало гигантское насекомое, вроде многоножки.

— Гигантская многоножка? — присвистнув, переспросил Виктор.

— Гигантская, — кивком головы подтвердил Руи. — Размером с трех- четырехвагонный состав. Она снесла пару зданий и прикончила троих человек из группы, но в конце концов ее взорвали к чертям — ребята–военные были вооружены до зубов гранатометами и другой бабахающей техникой. Но самое интересное выяснилось потом. Проход в ксенос П 83 исчез. Бесследно.

В комнате воцарилась тишина. Хотя большую часть времени Динке казалось, что Руи говорит на иностранном языке, даже она поняла, что же в его словах так сильно потрясло собравшихся.

— Поправь меня, если я тебя неправильно понял, — наконец нарушил молчание Виктор. — То есть ты сейчас намекаешь, что… ксеносы могут иметь… э–э–э… физическую форму?

Руи со вздохом пожал плечами.

— Другие ксеносы в том районе не зафиксированы, а ребята–военные, перед тем как сунуться в проход, хорошо прочесали всю территорию. Этой твари просто неоткуда было взяться. Вдобавок после ее уничтожения исчезает ксенос П 83. Стопроцентной уверенности нет, но очень похоже на то, что некоторые ксеносы, являясь целой вселенной, при этом могут иметь физическую форму. Непостоянную, которую они принимают по своему желанию.

— Потрясающе, — ошеломленно восхитился Виктор.

Руи кивнул.

— Но из всего этого следует еще один вывод. Если это гигантское насекомое было физической формой ксеноса П 83, то выходит, что на территории Хараминска находился не только портал в этот мир. Этот ксенос был здесь весь — целиком. А что справедливо в отношении одного из ксеносов, справедливо и в отношении всех остальных.

— Если так, то чужие миры ютятся в Старом Городе, как целая стая крыс в тесной клетке, — подытожил Виктор.

На его лицо набежала тень. Заметив это, Динка даже удивилась — с чего вдруг обычно улыбчивый Виктор так помрачнел из–за ксеносов? Ну тесно им, ну в клетке — ему–то что?

— Остается еще вероятность, что в том районе поблизости есть еще один ксенос. Просто проход до сих пор не был обнаружен, — подключилась к разговору Марина.

— Может быть, — согласился Руи и улыбнулся ей: — Хотя это не дает ответа на вопрос, куда же все–таки делся ксенос П 83?

Женщина хмыкнула.

— Да невероятно это просто, — недоверчиво сказала она. — Поверить в то, что ксенос — мир! — может иметь физическую форму…

Руи отвел взгляд в сторону.

— Возможно, ты права: там действительно рядом все это время был еще один, необнаруженный до сих пор, ксенос и это тварь вылезла именно оттуда, — сказал он, помолчал немного и продолжил: — Среди мироискателей ходят легенды о блуждающих проходах, мол, бывало, что человек через порталы в разных районах Старого Города попадал в один и тот же мир. Но военными и учеными ни блуждающие, ни исчезающие проходы до сих пор обнаружены не были. Я это к тому, что либо порталы, либо сами ксеносы, в зависимости от того, что именно находится в Старом Городе, не исключено, способны перемещаться, и наш ксенос П 83 где–нибудь еще появится.

Обсуждение затянулось на полчаса. Динка в нем не участвовала. Она и то, о чем говорили остальные, понимала с трудом. Собственно, не только она помалкивала. Мика, Рута и Сэй участия в обсуждении тоже не принимали. Больше всего спорили Виктор с Мариной. Вику почему–то очень понравилась мысль, что у разумных чужих миров может быть физическая форма. Но Марина ни в какую не хотела соглашаться.

Когда все начали расходиться, Динка задержалась. Руи заметил.

— Хочешь что–то спросить?

— Угу, — подтвердила Динка и покосилась в сторону двери.

Там стояла Старушка и смотрела на них хмуро и неодобрительно.

— Рута, ты тоже что–то хотела? — поинтересовался Руи.

— Нет, — быстро ответила девушка и вышла.

— Признавайся, малявка: ты ничего не поняла? — без экивоков спросил Руи, когда, кроме них, в комнате никого не осталось.

— Это еще почему?! — возмутилась Динка, нагло соврав: — Все я поняла, чего там непонятного?

— Мне показалось?

— Показалось, — подтвердила девочка и добавила: — Хотя вот одну штуку я все–таки не поняла. Что это за П 83? Абракадабра какая–то.

Руи на миг удивленно округлил глаза, потом сказал:

— А. Понял.

На секунду задумался. Спросил:

— Ты как обозначала чужие миры? Я имею в виду — для себя. Ты же различала их как–то между собой.

Динка поморгала озадаченно.

— Ну… Я давала им имена.

Руи заинтересовался.

— Интересно, и как ты назвала тот мир, где я вытащил тебя из провала?

— Пахнущий Серой, — ответила Динка.

— Ну да, логично. — Он с улыбкой фыркнул и добавил: — Однако официально этот мир на карте Старого Города помечен как А 19. Буква обозначает район Хараминска. Цифра — каким по счету этот мир был обнаружен и зарегистрирован наблюдателями.

— А кто такие эти наблюдатели? — спросила Динка.

— «Наблюдатели» — это правительственная организация, изучающая Хараминск и осуществляющая за ним надзор. Хотя по большому счету они держат под наблюдением всю Зону Апокалипсиса. И нас с тобой.

— Потому что мы мутанты? — спросила Динка.

Руи кивнул.

— Интересно, а кто находил все эти проходы, которые на карту нанесли? — спросила Динка.

— Сначала опирались на сведения, полученные от очевидцев, — ответил он. — Многие люди в День Апокалипсиса запомнили, где были воронки. В тех местах стали находить проходы, давали им учетный номер и наносили на карту. Позже начали использовать мутантов, вроде тебя, со схожими способностями — об одном из них я недавно рассказывал.

Динка кивнула, мол, помню.

— Но иногда проходы обнаруживают случайно: военные, мироискатели или те, кто нелегально приходит в Старый Город по каким–то своим причинам.

На самом деле, Динка многого не поняла, но признаваться не хотелось. Лучше сказать, что ей все ясно, а потом как бы между прочим начать задавать вопросы. Руи ей все объяснит, а в чем подвох не поймет.

Но возможности поспрашивать Динке не дали. У Руи в кармане завибрировал телефон. Отвечал он коротко, и разговор был недолгим.

— Мне нужно по делам, — сказал Руи, отключившись, и скомандовал: — К мониторам не подходи, иди в пансион.

— Руи, подожди, — остановила его Динка. — Я хотела про Старый Город спросить.

— Потом, — бросил он на ходу, схватил ключи от машины, и вышел в коридор.

Динка разочарованно выдохнула. Огляделась. Памятуя предупреждение Руи, решила сделать наперекор и села в его кресло. Оттолкнулась рукой от стола. Кресло крутанулось вокруг своей оси. В этот момент Динка увидела чью–то фигуру в дверях и остановилась.

В комнату для собраний вошла Рута. Недовольно скрестила руки на груди.

— Что ты делаешь в кресле Руи?

— А тебе какое дело? — не струсила Динка, но все–таки спрыгнула на пол.

Старушка смотрела на нее с недобрым прищуром — плохой знак. Такой взгляд бывал у Таисии.

— Не волнуйся, — буркнула Динка, — я уже ухожу.

Девочка направилась к двери, но когда была уже в двух шагах от порога, Рута ее остановила.

— Не липни к Руи, малолетка, — с тихой злобой сказала она. — Держись от него подальше.

Динка несколько секунд смотрела на нее молча, потом спросила:

— А если не послушаюсь?

— С тобой случится кое–что плохое.

Рута выглядела миленькой, с этими кудрями белых волос, собранными на макушке в длинный хвост, и большеглазым кукольным личиком. К тому же она была грудастой, и поэтому казалась женственной, мягкой. Но Динка точно видела, что на самом деле ничего милого в этой девчонке нет.

Страшновато, честно говоря. Во–первых, Рута на целых три года старше — пятнадцать лет, это вам не девочки–сверстницы. А во–вторых… Невозможно забыть, почему Вик назвал ее Девочкой Отравой.

— И что со мной случится? — спросила Динка назло страху.

Рута сузила глаза еще сильнее, до узких щелок.

— Ты знаешь, что я могу сделать ядовитой любую часть своего тела? — спокойно спросила она. — Например, выделять яд только через поры кожи на правой ладони?

Динка сглотнула подкативший к горлу комок и задумалась. Сделает? Способна она на это или нет? Рисковая? Отчаянная? Ясно, что она втрескалась в Руи по уши и теперь ревнует… Стоп. Что это за мысль сейчас была? Втрескалась в Руи?

Динка уверенно улыбнулась краем рта.

— Ничего ты мне не сделаешь. Руи тебя не простит. Я для него важна, поняла? Я всегда найду для него выход. А что ты ему можешь дать взамен? Свой яд?

В глазах Руты за секунду промелькнул целый калейдоскоп эмоций: злость, беспокойство, обида, отчаяние, снова злость. Губы дрогнули.

«В точку!», — подумала Динка.

Уж она–то знала, что Руи добрый, только когда его слушаешься. Сделаешь ему наперекор — разозлится по–настоящему. А когда он смотрит на тебя этим своим колючим ледяным взглядом, становится так невыносимо, что плакать хочется. Динка на себе испытала.

— Ты для него просто ребенок, — ехидно заявила Рута. — Я старше, уже почти взрослая. К тому же… У нас с ним даже имена похожи! Первый ударный слог совпадает!

— Пф! — прыснула Динка. — Ну, даешь… Ты, конечно, старше, но не похоже, что умнее. Понятно же, что я выросту. Глазом моргнуть не успеешь. А имена вообще ничего не значат. Люди не в имена влюбляются. Ду–у–ура!

Показав ей язык, Динка, довольная собой, развернулась к Руте спиной и вышла в коридор. Ей было даже немного жаль ее — в какой–то момент Рута выглядела действительно несчастной, а она, Динка, ударила по самому больному месту. Тут и думать не нужно. Все и так понимают, что Динка для Руи представляет большую ценность. Если Рута влюблена в него, то, ясное дело, ей обидно смотреть, как пришлая девчонка становится к нему все ближе.

«И ничегошеньки мне ее не жалко, — мысленно разозлилась Динка. — Сама виновата, дура белобрысая. Приказать мне держаться от него подальше… От Руи. Подальше. Ага, разбежалась. Даже Руи не сможет мне такого приказать. Сама решу, как близко к нему быть».

Если бы речь шла о ком–то другом — да на здоровье. Динка бы только плечами пожала. Но Руи — Динка вдруг очень ясно это поняла, — он для нее особенный.

Затылком она почувствовала движение — как будто стоячий и душный июльский воздух шевельнулся за спиной. На секунду у девочки похолодело в горле. Холод пополз по пищеводу, и желудок внутри сжался. Динка обернулась и окаменела — рука Руты была всего в нескольких сантиметрах от нее и тянулась ближе. Еще ближе. Еще.

Яд!

Динка была уверена, что на кончиках пальцев у Руты отрава. И если они дотянутся до ее лица… Вот же гадина! Она не просто отравить, а изуродовать ее решила!

Но несмотря на злость, Динка не могла даже пошевелиться. Чувствовала, что веки застыли, не мигают. Дыхание камнем застряло в горле. Страх сковал руки и ноги. На коже выступила испарина.

Пальцы, источающие яд, уже были прямо перед Динкиными глазами, как вдруг…

Чья–то рука схватила Руту за запястье и резко отвела отравленную ладонь от Динкиного лица. Тотчас Динка услышала шипение — как будто на открытую рану вылили перекись водорода. И в этот момент Рута истошно заверещала. Она выдернула руку, попятилась назад и, потеряв равновесие, упала.

— Не рассчитал, — произнес знакомый голос, и только тогда Динка вышла из оцепенения.

Рядом стоял Руи. Он безучастно смотрел на свою ладонь — обожженную, красную, покрытую волдырями, — как будто это вовсе и не его рука, а что–то постороннее.

— Не подумал, что запястье тоже отравлено. — Он хмыкнул. — Забыл диск с информацией, пришлось вернуться. Надо же, как кстати.

У Динки в висках громко застучало. Руи всегда напоминал ей самое прекрасное место, которое она видела за двенадцать лет своей жизни. Однако в этот самый момент вместе с ядом Руты его тела коснулось уродство. Оно пожирало его ладонь.

Перед глазами Динки невольно возник мир с морем и чайками. Она хорошо помнила его восхитительную безмятежность, которая обволакивала ее счастьем. Но сейчас в воображении Динки на тот мир падал кислотный дождь. Он отравлял соленую морскую воду. Губил чаек — с жалобными предсмертными криками они обрывали свой полет и исчезали в волнах. Орошал сады с инжирными деревьями, разъедая сочные синие плоды.

Кровь ударила Динке в голову. Она забыла обо всем на свете и в ярости бросилась на Руту. Придавила ее к полу и, словно подражая Мике, вцепилась в кудрявые белесые патлы.

— Гадина! Гадина! Гадина! — кричала Динка, потеряв над собой контроль, и лупила Руту по лицу.

Та даже не защищалась, только ныла и вскрикивала, отведя руки в стороны и неуклюже растопырив ладони — теперь она боялась прикоснуться еще к кому–то своей отравой.

— Эй, что здесь происходит?! — раздался громкий голос Виктора.

Он схватил Динку за талию и поднял над полом. Динка сопротивлялась и неистово вопила:

— Отпусти меня! Я убью эту гадину! Глянь, что она сделала с Руи! Змея ядовитая!

— А ну–ка… успо… койся, — пытался совладать с ней Виктор, но Динка не оставляла попыток высвободиться, и он в конце концов гаркнул во весь голос: — А ну живо успокоилась!

Это подействовало. Динка перестала дергаться, и Виктор наконец опустил ее на пол.

— Стой на месте, — велел строго.

Подошел к Руи и, взяв его руку под локоть, выставил ее вперед. Выругался.

— Яд распространяется по телу. Иди к себе, я позову Марину.

Руи, к удивлению Динки, послушался и молча двинулся в сторону своего кабинета. Динка глянула на его лицо — спокойное, собранное, ни страха, ни гнева.

Виктор тем временем наградил Руту тяжелым взглядом.

— Ты фиников, что ли, объелась? Ты что творишь, а? Марш к себе в комнату. И сиди тихо.

Рута, всхлипывая, поднялась на ноги и поплелась к лестнице. Динку ее слезы только разозлили: из–за нее Руи пострадал, а она еще и рыдает, несчастную из себя корчит.

— Пойдем, — скомандовал Виктор.

Динка поняла, что он обращается к ней, только тогда, когда его большая ладонь легла ей на затылок и подтолкнула вперед.

На ходу Виктор вынул из кармана телефон и поднес трубку к лицу.

— Мариш, у нас чепе, — сказал он. — Давай лети на всех парах к Руи в кабинет. Наша Девочка Отрава отличилась. Угу. Рука. Уже по запястью пошло. Беги спасай его.

Он отключился, вернул телефон в карман брюк и улыбнулся Динке.

— Волнуешься за него? Не волнуйся. Марина ему умереть не даст.

Динке такое утешение показалось не слишком убедительным, поэтому она спросила:

— Марина врач?

Виктор качнул головой.

— Лучше. Она мутант со способностью исцелять. С ней ни один врач не сравнится.

О мутанте–целителе Динка слышала только один раз. Точнее, видела. По столичному ТВ была передача, где мужчина прямо в студии наложением рук излечил паралитика. Таисия тогда перед телевизором зло ругалась, мол, зрителей за идиотов держат. Где доказательства, что паралич вообще был? В той же передаче говорили, что мутантов с исцеляющими способностями — единицы. И что некоторые из них способны излечить едва ли не любую болезнь. Только вот хараминскую кому они, видимо, лечить не могли, иначе все коматозники давно проснулись бы и разошлись по домам. Интересно, Марина тоже наложением рук исцеляет?

— У Руи было странное лицо, — неожиданно для себя самой сказала Динка.

— Странное? — не понял Виктор.

— Будто ему совсем не больно, — пояснила девочка. — Но такого же быть не может, правда? У него рука вся в волдырях!

Вик тяжело вздохнул, но при этом улыбнулся.

— Ему больно. Он просто старается не обращать на это внимания.

Динка нахмурилась и невольно поежилась, вспоминая, как выглядела кожа на ладони Руи.

— Я бы не смогла так, — призналась она. — Я бы плакала и кричала.

Вик кивнул.

— И я бы кричал.

— Правда? — удивилась Динка; ей казалось, что Виктор очень сильный, вот он бы точно виду не подал, что ему больно.

— Ну, я бы, конечно, старался терпеть, и обошелся бы без слез, но, наверное, не удержался и покричал бы немного.

Он улыбнулся девочке.

— Но у меня склонность к стоицизму, а у Руи к индифферентности.

Динка смотрела на него несколько секунд, потом буркнула:

— Ну спасибо, вот теперь я точно все поняла.

Вик от души рассмеялся.

— Это значит, там, где я буду терпеть боль, Руи сумеет отстраниться от нее.

Динка задумалась.

— Руи такой сильный? Сильнее тебя?

Вик тоже задумался:

— Сильный? Не думаю, что в этом дело.

— А в чем? — спросила Динка.

Но Виктор только посмотрел на нее, улыбнулся и ничего не стал пояснять.

* * *

Динка лежала на кровати в своей комнате и болтала ногами в воздухе. Спокойно лежать не получалось. Вообще быть спокойной не получалось. То сядет, то ляжет, то походит.

Сквозь открытое окно до нее донесся короткий резкий звук — внизу хлопнула дверь, кто–то вышел из пансиона. Динка подскочила с кровати и подбежала к окну. Увидела Руту. Старушка направлялась к зданию офиса, на ходу терла глаза — этот жест Динка легко разгадала даже со спины. Руи, наверное, вызвал — отчитывать.

Динка взобралась на подоконник — решила подождать возвращения Руты. Интересно, какое у нее лицо будет? Ей Руи тоже пощечину влепит? Или нет?

Однако прошло полчаса, а Рута не возвращалась. Динка уже и так и эдак ерзала пятой точкой по подоконнику, и все–таки не выдержала. Спрыгнула на пол и выбежала из комнаты.

Войдя в здание офиса, Динка обычным шагом, чтобы не шуметь, поднялась по лестнице и уж совсем тихонько, едва ли не крадучись, прошла по коридору. Дверь в комнату собраний была приоткрыта. Оттуда доносились звуки компьютерной техники: клацает мышка, трещит ее колесико, вот принтер распечатал какой–то документ.

Динка озадаченно поморгала. Похоже, Руи один. Но едва она так подумала, как в комнате кто–то тихо шмыгнул носом.

И все–таки Старушка сейчас там, за этой дверью. Не Руи же плачет? Точно нет. Динка даже представить себе такого не могла.

Решив подождать, она отошла в сторонку, присела на корточки у стены и обняла колени.

Минут двадцать было тихо. Динка уже подумала, что шмыганье ей померещилось, как вдруг из комнаты для собраний послышался девчоночий голос.

— Я просто… хотела ее напугать, — виноватым тоном оправдывалась Рута. — Я… не хотела отравить ее, правда. И… — она снова зашмыгала носом, — я не хотела отравить тебя.

Рута уже почти рыдала.

— Только не тебя! Прости, Руи, пожалуйста!..

— Мне это неинтересно, — холодно перебил ее он. — Не продолжай. Причины и оправдания можешь оставить при себе.

Рута замолчала. По утихающим всхлипываниям Динка поняла, что девушка пытается сдерживать рыдания.

В этот раз молчание длилось недолго — минут пять.

— Рута, — наконец сказал Руи, — мне не нужен в команде человек, который будет вредить своим. Если подобное повторится — я тебя выгоню. И больше ты сюда не вернешься.

Из комнаты послышался судорожный вздох.

— Ха… хорошо, — послушно отозвалась Рута. — Я поняла.

Послышались шаги, и в коридор вышла Рута. Увидев Динку у стеночки, Старушка удивилась, но тотчас, нахмурившись, прошла мимо. Ни слова не сказала. Динка подскочила и побежала за ней.

— Эй, что ты там делала целый час? — спросила Динка; любопытство было сильнее ее. — Я ждать устала.

Рута сверкнула глазами в ее сторону.

— Подслушивала?

— Что подслушивала?! — разозлилась Динка. — Вообще ни слова не слышала! Руи тебе что–нибудь говорил?

Рута нахмурилась и отвела взгляд.

— Сказал, что выгонит, если такое повторится. Довольна, малолетка?

«Так тебе и надо», — подумала Динка, а вслух сказала:

— А, ну это я слышала. А перед этим он тебе что–нибудь говорил?

— Ничего он не говорил.

— Целый час молчал?

— Молчал. Целый час.

Динка большими глазами посмотрела на Руту. Она могла себе это представить. Целый час в комнате с Руи наедине. Чувствуешь себя виноватой. Боишься. Трясешься. Дрожишь. Ждешь, когда он на тебя накричит. А он молчит. Сидит с тобой в одной комнате — холодный, злой, занимается чем–нибудь посторонним, — и не говорит тебе ни слова. Как будто ты для него больше не существуешь. И уйти тоже нельзя, потому что уйдешь сейчас — и дверь под названием «Руи» будет закрыта для тебя навсегда. Он так испытывает. И наказывает.

— Ужас. — У Динки мурашки по коже побежали. — Руи изверг. Нельзя же так людей мучить.

— Ну! — внезапно поддержала ее Рута. — Еще как мучил! Я там чуть с ума не сошла! Молчит и молчит, молчит и молчит. И даже не смотрит на меня. В мониторы уставился, мышка «клац–клац» — документы какие–то листает.

«Как–то так я и думала», — мелькнуло в голове Динки.

— А я для него как будто ничем от стенки не отличаюсь, — продолжала Рута. — Это хуже всего. Лучше б наорал, ударил даже, но когда не замечает…

Кукольное лицо Руты исказилось, она шмыгнула носом и в конце концов все–таки заревела. Прямо как ребенок. Ревет и слезы руками по лицу растирает.

— Жестокий, — сквозь рыдания пожаловалась Рута. — Почему он так со мной? Он же знает, что я его… что он мне…

— Ага, чудовище, — поддержала Динка, неподдельно сочувствуя; а ты попробуй не посочувствуй, когда рядом так рыдают. — Не реви, а?

Но Рута продолжала реветь. Ревела, пока они спускались по лестнице. Ревела, когда вышли на выложенную красной плиткой тропу, ведущую к пансиону. А потом вдруг резко успокоилась и тяжело выдохнула, как будто рыдания ее утомили. Динка все время шла молча. Рута ее не прогоняла, да и с чего бы — им все равно обеим в пансион идти.

На полдороге к пансиону чей–то голос окликнул:

— Рута!

Хоть звали не ее, Динка машинально повернула голову назад.

К ним направлялся незнакомый Динке человек — не по дорожкам, а прямо через «сад камней», резво перепрыгивая с булыжника на булыжник, хотя можно было их просто обойти. Соскочив на выложенную красной плиткой тропу, он подошел к девочкам с улыбкой, но тотчас нахмурился.

— Ты плакала? — спросил, вглядываясь в лицо Руты.

Она отвела глаза.

— Тебе показалось.

— Руи довел? — вытянув брови домиком и криво улыбнувшись, угадал он.

Рута молчала, по–прежнему отворачивая заплаканное лицо, а Динка тем временем рассматривала незнакомца. Коренастый, темноволосый. Молодой — наверное, как Руи, — но глаза как у доброго старичка. Под глазами неожиданная россыпь веснушек. Обычно ведь конопатыми рыжие бывают, а этот брюнет почти. Нос кривой, как будто его однажды сломали, и кости неправильно срослись.

Догадавшись, что Руту лучше сейчас оставить в покое, он перевел взгляд на Динку. Улыбка стала шире — радушная, затронувшая карие глаза.

— А ты, видимо, новенькая. Я Антон. — И зачем–то подняв руку на уровне головы, уточнил: — В команде.

— Динка, — представилась девочка.

Руи говорил, что вместе с ней в агентстве будет восемь мироискателей. Значит, Антон последний — теперь она знает их всех.

— Мне нужно к Руи зайти, сказать, что вернулся. — Он снова обращался к Руте. — А потом можно к тебе заглянуть?

Старушка только пожала плечами, мол, как хочешь, мне все равно. После чего развернулась и возобновила путь к пансиону. Динка зачем–то поспешила за ней, но на ходу обернулась. Антон стоял там же, где они его оставили, и как–то очень грустно смотрел им вслед. Динка тут же себя поправила: нет, не им — он смотрел вслед Руте. Заметив взгляд Динки, неловко улыбнулся, словно застигнутый на месте преступления, и, повернувшись спиной, двинулся к зданию офиса.

Оглавление

Глава 1 СТАРЫЙ ГОРОД

Глава 2 НОВОХРАМИНСК

Глава 3 «СОТЕР»

Глава 4 ДЕВОЧКА ВХОД–И–ВЫХОД

Глава 5 РЕВНОСТЬ ДЕВОЧКИ ОТРАВЫ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg