«Дверь в полнолуние»

Дверь в полнолуние (fb2) - Дверь в полнолуние 387K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лана Балашина

Лана Балашина Дверь в полнолуние

Часть первая

«Той зимой Пит взял за правило подходить к своей двери, обнюхивать ее – и поворачивать обратно. Его, видите ли, не устраивало противное белое вещество, покрывавшее землю и все вокруг. Он начинал приставать ко мне, чтобы я открыл ему человечью дверь, ибо был твердо убежден: хоть одна из дверей да должна открываться в лето. Поэтому всякий раз мне приходилось обходить вместе с ним все одиннадцать дверей и приоткрывать их по очереди, дабы он убедился, что за каждой из них та же зима. И с каждым новым разочарованием росло его недовольство мною.»

Хайнлайн «Дверь в лето»

Марьяну разбудил солнечный луч, пробившейся сквозь щель жалюзи. Он упал на стену над кроватью и осветил фотографию мамы и Талгата. Оба смеялись, и он обнимал маму, и с такой нежностью смотрел на нее, что даже на снимке это было видно…

Марьяна вздохнула. Фотографии было больше десяти лет, и уже девять, как они оба погибли.

Марьяна опять вздохнула. Ах, мамочка, как же плохо без тебя.

Она невольно скосила взгляд на снимок, висящей рядом, и опять вздохнула. Макс Руссель тогда поставил ее рядом с собой на ступеньку пьедестала, и удерживал длинными руками, и смеялся, и брызги шампанского летели в хохочущую толпу. Сколько ей тогда было? Ну да, лет двенадцать. Конечно, вон злополучные брекеты еще видны, она их тогда ужас как стеснялась! Макс тянул с собой и маму, но Талгат не отпустил ее. Эта фотография, на которой они сняты с Максом, обошла тогда все газеты. Романтическая история о том, как участники ралли попали в руки повстанцев, и как двоим парням удалось захватить автомобиль похитителей и сбежать, освободив заложников, привлекла тогда всеобщее внимание. Этими парнями были Талгат и Макс Руссель.

Талгат Рустемов, мамин муж, тогда гонял КАМАЗы, а Макс уже был чемпионом Франции и признанным лидером гонки, выступая за заводскую команду, кажется Mitsubishi. По молодости лет, Марьяна не помнила подробностей той давней истории, но помнила множество посторонних людей в черных костюмах, общее волнение и тяжелое молчание мамы, и острую радость, когда поздно ночью Талгат с Максом неожиданно вломились в их гостиничный номер, и помнила, как все не спали, как обнимались и куда-то все время звонили, и пили водку, когда все разошлись, и мужчины остались одни.

Талгату повстанцы прострелили руку во время побега, и в гонке он не участвовал, а Макс тогда все-таки выиграл ралли, и эта фотография осталась ей единственной памятью о нем…

Марьяна хмыкнула. Единственной ли?..

Если бы не Лиза, она могла бы подумать, что та, вторая, встреча с Максом Русселем ей, Марьяне, просто привиделась.

Вздохи Марьяны имели под собой вполне реальную основу: вчера вечером позвонил Макс Руссель-старшей и попросил их с Лизой приехать к нему. Предложение было совершенно неожиданным, и Марьяна встревожилась. Отец Макса успокоил ее: «Все будет хорошо, не волнуйся. Мне нужно сделать кое-какие распоряжения, и я хотел бы, чтобы вы с Лизой присутствовали при этом. Вы погостите у меня пару дней. Если ты не возражаешь, я пришлю за вами водителя.» Марьяна отказалась: «Не надо никого присылать, мы приедем сами.» Год назад она купила подержанную Рено, и решила, что обязательно поедет на своей машине. Неизвестно, как отнесется к ее появлению Макс и как сложатся отношения с родственниками, и она, Марьяна, всегда должна быть готова к неприятностям. А так она сможет уехать в любую минуту.

Марьяна ни за что не поехала бы, но отказать отцу Макса она не могла. Старик ей здорово помог, да и, что ни говори, она не имеет права лишать Лизу деда.

Еще раз вздохнув, она подумала, что ему уже много лет, и, возможно, причиной, по которой он хочет представить Лизу семье может быть то, что он хочет позаботиться о ней. Марьяна трезво рассудила, что тогда тем более стоит поехать, ведь других родственников у них с Лизой нет, и, если с ней, Марьяной, что-нибудь случиться, Лиза останется совершенно одна. Когда-то так осталась одна сама Марьяна. Она даже закрыла глаза, вспомнив то утро девятилетней давности.

Глава 1

Марьяна училась в пансионе мадам Лесаж. Обучение стоило довольно дорого, но, помимо прочего, с девочками занимались математикой, языком, учили правильному ведению домашнего хозяйства, и, самое главное, обучали правилам ведения бухгалтерии. Марьяна училась хорошо, и эти занятия любила, в отличие от других учениц. С девочками она близко так и не сошлась: хотя и прямой вражды между ними не было, но в свой круг ее не приняли, да она и не стремилась. По субботам мама или Талгат забирали ее домой, и здесь она жила настоящей жизнью.

Талгат смеялся:

– Зачем ты ее устроила в этот пансион для благородных девиц? Они все там зануды ужасные!

Но мама стояла на своем: она продолжала работать врачом команды и постоянно была в разъездах.

– Кто о ней позаботится? А там, по крайней мере, за детьми хорошей присмотр, и знания дают вполне приличные. И хозяйка пансиона мне нравится.

Мадам Лесаж Марьяне тоже нравилась. Она вела математику, а у Марьяны с детства была непонятная любовь к цифрам. Марьяна часто после занятий задерживалась, и мадам Лесаж занималась с ней дополнительно.

Мама шутила:

– И в кого ты у нас такая? Мне сроду не удавалось сложить пять цифр, чтобы получился правильный результат.

Мадам Лесаж по утрам редко поднималась в учебные классы, поэтому все удивились, увидев ее на пороге класса. И только Марьяна все поняла: за ее плечом стоял Любомир Фаркаш, хозяин команды.

– У нас несчастье, девочка. Лиза и Талгат. Они разбились.

У Марьяны заложило уши, и все вокруг потемнело.

Открыв глаза, она увидела склонившиеся над ней лица Любомира и мадам Лесаж.

Мадам участливо взяла ее за руку:

– Крепись, девочка. Если хочешь, я поеду с тобой.

Марьяна уселась на диванчике и тихо спросила:

– Как это произошло?

Любомир потер лицо руками:

– Они возвращались домой, и на перевале Талгат заметил автобус с детьми. Отказали тормоза, и автобус сбил ограждение и съезжал в пропасть. Талгат подставил свою машину.

– Они погибли сразу?

Он кивнул.

Помолчав, посмотрел на Марьяну и сказал:

– Нам нужно ехать. Ты как, сможешь?

Она кивнула, поднялась:

– Ты ведь побудешь со мной? Я сделаю все, как надо.

События последовавших двух дней плохо отпечатались в памяти Марьяны. Она помнила только одно: Любомир все время был рядом.

После прощания он отвез Марьяну в квартиру, которую снимали родители.

С деньгами было туговато, и квартиру снимали не в самом городе, а в небольшом курортном городке почти на самой границе с Бельгией. Правда, квартира была хорошей: большее светлые комнаты выходили окнами на море, уютная кухня, увитая зеленью веранда, и, самое главное, небольшой садик за домом, где были несколько цветущих кустов роз, беседка и маленький бассейн с рыбками.

Несмотря на свои неполные шестнадцать лет, Марьяна понимала, что от квартиры придется отказаться, как ни жаль.

Однако Любомир успокоил ее:

– У Талгата была хорошая страховка, думаю, удастся добиться, чтобы тебе ее выплатили. Ее должно хватить, чтобы оплатить твою учебу и квартиру. Ты ведь не сможешь все время находиться в пансионе.

В голове у Марьяны была гулкая пустота. Как поверить, что она больше никогда не увидит ни мамы, ни Талгата. Взрослея, она все больше дружила с ним, доверяя ему свои маленькие секреты.

И, конечно, он был единственным, кто догадывался о ее ужасном секрете – Марьяна была тайно влюблена в Макса Русселя. После той истории с захватом заложников они еще встречались несколько раз, и в присутствии Макса на Марьяну накатывало: она краснела, молчала и дичилась.

Талгат, вечный насмешник Талгат, который знал ее тайну – и ни разу не подшутил над ней! Впрочем, она всегда знала, что ему можно доверять.

Марьяна хорошо помнила, как Талгат впервые появился в их алма-атинской квартире.

Мама к тому времени уже полгода сидела без работы. Чтобы прокормить себя и Марьяну, она продавала все, что можно. Из ценностей в доме оставались только книги маминого деда, а в 93-м году они мало кого интересовали… Мамин дед был немцем, в 42м году был сослан сюда на жительство, а потом так и остался жить здесь: женился во второй раз, руководил клиникой, и от прошлого Марьяниной маме достались большая квартира, старинные книги и анатомические атласы, да любовь к медицине. Она и сама закончила медицинский, и лечила целую автомобильную команду. Впрочем, Марьяне казалось, что лечить их нечего, вон какие все здоровые!

А потом работы у мамы почему-то не стало, и жизнь наступила тяжелая. Все знакомые куда-то уезжали, целыми семьями, продавая квартиры и имущество за бесценок. Марьяне с мамой ехать было некуда: родственников у них не было. А за огромную дедовскую квартиру давали сущую ерунду.

Тот вечер особенно не задался. Мама пришла поздно. Судя по ее молчанию, работу не нашла, и Марьяна заторопилась. Раскутала кастрюлю с горячей картошкой, бахнула на печку чайник:

– Мам, а я без тебя не ужинала!

В этот момент и раздался звонок.

Марьяна слышала в прихожей голоса, но сначала не обратила внимания, а потом, услышав возню, выскочила в прихожую. Незнакомый мужчина хватал маму за руки, а она вырывалась. Марьяна, не раздумывая долго, вцепилась зубами в его руку. Заорав от боли, он оттолкнул Марьяну и грубо выругался:

– Ничего, еще сама приползешь. Учти, я дважды не предлагаю.

Мама дрожащими руками ухватила Марьяну:

– Ты не ушиблась? – обернувшись к мужчине, гневно сказала: – Убирайтесь, я сейчас милицию вызову.

Он нагло ухмыльнулся:

– А я тебе кто? – и продемонстрировал красную книжечку.

Все еще тяжело дыша, неодобрительно глянул на Марьяну и сказал сквозь зубы:

– Я еще вернусь…

После того, как дверь за ним закрылась, мама торопливо поднялась:

– Марьяна, мы сейчас ужинать не будем, а пойдем к тете Алие, у нее переночуем, хорошо?

Мама покидала кое-как документы и вещи в чемодан и большую дорожную сумку. Раньше она с этой сумкой уезжала в командировки, и Марьяна еще помнила ту легкую и веселую жизнь.

Марьяна заплакала.

В этот момент в проеме распахнутой двери и возник Талгат. Он занимался в команде огромными КАМАЗами, и Марьяне лично всегда нравился. По своему обыкновению, он был без шапки и в куртке нараспашку, с цветами и большим пакетом в руках.

Он шагнул в прихожую, протянул цветы маме:

– Здравствуй, Лиза. Я за тобой.

Мама беспомощно посмотрела на него, отступила:

– Талгат, ты как тут? Ты же должен быть в Бельгии?

Он пожал плечами:

– На звонки ты не отвечаешь, письма возвращаются, и что я должен был делать?

Мама уселась на чемодан и заплакала.

Выслушав ее, Талгат посмотрел на чемодан:

– Вижу, вену вы собрали. Присядем на дорожку. Я на машине, так что сразу вас и заберу. У меня здесь, в городе, пара дел, так что поживете у моих друзей. Они помогут и с документами, и с визой.

Мама молча опустила голову.

Талгат нахмурился:

– Ну, что еще?

Она решительно подняла к нему лицо:

– Я ведь объясняла уже. Не хочу, чтобы потом ты жалел, что связался со мной. Зачем тебе женщина с проблемами?

Он нахмурился:

– Лиза, я все помню. И про разницу в возрасте, и про ребенка. Ты хоть знаешь, как я прожил эти полгода? Я думал, с ума сойду без тебя…Учти, что одну я тебя здесь не оставлю. – Он неожиданно поднялся, присел около ее колен и тихо спросил: – Ты вспоминала меня, ну хоть чуточку?

Мама подняла на него взгляд:

– Талгат, не надо об этом. я очень жалею, что тогда.

– Если я тебе неприятен, навязываться не стану.

– Конечно нет, но это вовсе не значит.

Он с облегчением вздохнул, поднялся и подмигнул Марьяне:

– Ну-ка, поцустри там, проверь газ и все такое.

Марьяна понятливо кивнула и исчезла.

Через некоторое время, она уже успела заскучать, мама позвала ее:

– Марьяна, иди, мы уже выходим!

Щеки у нее пылали, глаза сияли, и у Марьяны отлегло от сердца.

Талгат, которому удалось в рекордно короткие сроки переубедить маму, наклонился к Марьяне, и шепнул, подхватывая сумки:

– Все будет хорошо!

И правда, их с мамой жизнь с того самого вечера изменилась.

Через два месяца они уже спускались с трапа в небольшом чистеньком городке, и Лиза прижимала к себе счастливую Марьяну и тоже улыбалась, так все вокруг было красиво и чистенько: и игрушечные дома с ярко красными крышами, и веселые зеленые палисадники, и газоны около домов, и полное отсутствие высоких каменных заборов, а все только несерьезные прозрачные решеточки небывалой красоты.

И потекла их совместная жизнь, такая же чистенькая и веселая. Несмотря на опасения Марьяны, что Талгат может пожалеть о чем-то, как предупреждала мать, он не только не жалел, а даже как будто был счастлив, и мама тоже. Она похорошела, и снова наряжалась в замечательные платья, и Марьяне нравилось, что все на нее заглядываются.

Марьяне пришлось поехать учиться в пансион мадам Лесаж, но сама мадам оказалась очень даже ничего. Марьяна не знала языка первое время, и ей было трудно сблизиться с девочками, но потом и это наладилось. Марьяна от природы была застенчива, и с трудом сходилась с людьми. Впрочем, одиночество ей не слишком мешало: она много читала, и в книгах находила то, чего не могла найти в общении с людьми.

Весенним утром, когда Любомир Фаркаш появился в дверях класса вместе с мадам Лесаж, эта добрая, чистая и налаженная жизнь закончилась.

Марьяна была благодарна Любомиру. Ей трудно было бы остаться одной в квартире.

Мадам Лесаж разрешила ей задержаться после похорон дома, и все три дня Любомир провел с ней.

Он же отвез Марьяну в пансион, и поднялся переговорить с хозяйкой.

Уехал, не прощаясь. Мадам Лесаж участливо расспросила Марьяну, кем ей приходится Любомир, и Марьяна растерялась, не зная, как определить статус своих отношений с ним.

Раньше, в прошлой жизни, он часто бывал у них в доме, и Талгат даже подшучивал над мамой:

– Лиза, Любомир влюблен в тебя.

Мама только отмахивалась со смехом.

Марьяне нравился Любомир: он был добрым, учил ее водить машину, и вообще всегда с ней возился. Она с недоверием относилась к словам Талгата: Любомир, несмотря на моложавый вид и белоснежную улыбку, был совсем немолод, наверное, за пятьдесят, и разве можно влюбиться в таком возрасте?! Кроме того, у него была жена, она чем-то все время болела, и часто и подолгу проводила время в санаториях.

Увы, сама Марьяна хорошо знала, что такое влюбленность. Ее сердечко навсегда было отдано здоровенному веснушчатому парню с веселыми голубыми глазами. Это его портрет, в обнимку с ней, двенадцатилетней, украшал стену в ее девичьей комнате.

Она тайно собирала в альбом вырезки из газет с упоминанием гонок, в которых он принимал участие. Увы, Макс Руссель вел довольно активную светскую жизнь, и газеты захлебывались, описывая очередную его подружку с модельной внешностью и таким же громким именем, как у самого Макса. Впрочем, подружки у него надолго не задерживались, и Марьяне на некоторое время становилось легче, но потом выплывала очередная Ева, Тильди или Вероника, и Марьяна снова страдала.

Наступили очередные выходные, и девочки разъехались по домам.

Марьяна приготовилась к тому, чтобы провести выходные в одиночестве.

Однако, проходя мимо комнаты преподавателей, она увидела месье Эриа, преподававшего географию. Он рассеяно сказал:

– Мадемуазель Лотнер, кажется, за вами приехали.

Марьяна подумала, что он не знает о несчастье, случившемся в ее семье, и спутал что-то, но послушно спустилась вниз.

К ее изумлению и радости, за решеткой стояла машина Любомира. Сам он, улыбаясь, ждал Марьяну.

В общем, так и повелось: по субботам Любомир забирал Марьяну, они гуляли по окрестностям города, иногда он водил ее в кино, и они хохотали над какой-нибудь комедией, потом обедали где-нибудь в ресторанчике. Поздно ночью возвращались домой, в квартиру Марьяны.

По утрам она готовила завтрак на двоих, варила кофе, как научила ее мама, и Любомир появлялся из душа с мокрой головой, и за завтраком расспрашивал ее о школьных успехах. Иллюзия семейной жизни, подаренная Любомиром, делала Марьяну запущенной и давала возможность дожить до следующей субботы.

В понедельник утром он отвозил ее в пансион, и сигналил ей вслед. Марьяна обязательно махала ему с крыльца.

Наступившая зима сделала их прогулки короче, они больше времени проводили в квартире. Приближавшиеся рождественские каникулы Марьяне предстояло провести одной: Любомир предупредил ее, что уезжает в деловую поездку в Австрию. Марьяна заскучала, и неожиданно он решился взять ее с собой.

С хозяйкой пансиона никаких проблем не возникло, она отпустила Марьяну на вакации.

Поскольку предполагалось, что в Австрии Любомир будет занят делами, он экипировал Марьяну для занятий лыжным спортом и, по приезде, оплатил обучение с инструктором.

Марьяне неожиданно все понравилось: и природа Альп, и захватывающие душу спуски, которые она все увереннее совершала под присмотром инструктора, молодого парня, и, главное, ощущение полета, которое она испытывала впервые, и от которого захватывало дух. По вечерам она докладывала Любомиру о своих успехах, и он одобрительно кивал ей.

Арнольд, инструктор, как-то пригласил ее в кафе, и она согласилась. Он привез ее в маленький домик у подножья горы, здесь были веселые желтые полы, и по ним было здорово ходить в теплых шерстяных носках, и горел огонь в камине. Арнольд принес ей горячий местный напиток, и щеки Марьяны мгновенно запылали, и стало жарко.

Он подвез ее к отелю, и Марьяна уже думала попрощаться, как вдруг он наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Она сердито высвободилась, и Арнольд засмеялся:

– Да ты совсем еще девчонка! – но удерживать не стал.

Марьяна, с пылающими от негодования щеками, ввалилась в номер.

Любомир поднял на нее взгляд из-за газеты, которую он читал, когда она вошла. Заметив ее волнение, внимательно присмотрелся:

– Марьяна, что-то случилось?

Она помотала головой, ушла в душ.

За ужином, Марьяна это заметила, Любомир присматривался к ней, но вопросами не досаждал.

Утром он, как обычно, вызвал такси. Спустились они вместе, и Марьяна неожиданно заметила на стоянке у входа автомобиль Арнольда, и сам он подошел к ним, вежливо поздоровался с Любомиром, по-хозяйски взял Марьяну за руку:

– Поедем?

Марьяне вовсе не хотелось поднимать пум, поэтому она вытянула руку и молча уселась в машину. Она заметила странное выражение лица Любомира, но решила, что подумает об этом позже, когда вернется.

Сегодня она не получила обычного удовольствия от тренировки. Все время чувствовала какую-то принужденность, и ей не давали покоя взгляды и прикосновения Арнольда. В общем, она наотрез отказалась от того, чтобы провести с ним вечер, и даже не позволила подвезти себя к отелю. Арнольд, кажется, тоже рассердился, и дулся на нее. Впрочем, Марьяну это мало волновало.

Вечером Любомир только и спросил:

– Ну, как сегодняшние успехи?

Марьяна промямлила что-то невразумительное.

Любомир насмешливо сказал:

– Кажется, ты утеряла прежний энтузиазм. Вот что, завтра я свободен, и могу провести с тобой весь день. Заодно посмотрю на твои горнолыжные достижения.

Марьяна искренне обрадовалась, и ей опять показалось, что Любомир посматривает на нее. Кажется, он решил, что у нее роман с этим противным Арнольдом!

Завидев рядом с Марьяной одетого в лыжный костюм Любомира, Арнольд, конечно, и глазом не моргнул, но и счастья от перспективы провести день втроем не выразил.

Он первым спустился, картинно заверши спуск радугой снежной пыли. Вскоре Марьяна уже оказалась рядом с ним, вполне, вполне достойно продемонстрировав свое ученическое мастерство. Она немного переживала за Любомира. Ей казалось, что Арнольд хочет подчеркнуть свое превосходство перед ним, и будет смеяться. Впрочем, к ее чести надо сказать, что природу этого чувства она просто не понимала…

Переживала она зря: Любомир спустился, уж во всяком случае, не хуже, чем Арнольд.

Парень от изумления даже поправил темные очки и сказал Марьяне уже без всякой насмешки:

– А твой старик очень даже ничего!

– И вовсе он не старик, – холодно отпарировала Марьяна.

Арнольд хохотнул:

– Да я вовсе не это имел в виду! Вполне верю в его мужское здоровье. Только ему сто лет в прошлую пятницу. Охота тебе с ним возиться? – Насмешливо спросил: – Или у вас любовь-морковь? Смотрит он на тебя, прямо как Ромео.

Марьяна дернулась, с испугом посмотрела, и он оскалился:

– Так ты что, вовсе идиотка, и не замечаешь, что твой престарелый Ромео влюблен в тебя по уши?– заметив, что Любомир подходит к ним, примирительно сказал: – Ладно, не злись. Иди к нему, а то он на меня уже и так косится.

Несмотря на некоторую неловкость, Марьяна вскоре начала получать почти прежнее удовольствие от лыжных спусков.

Впрочем, в отель они вернулись сегодня раньше, чем обычно: Любомир предупредил ее, что сегодня он должен быть на банкете, и позвал Марьяну с собой.

Им пришлось взять напрокат вечернее платье для Марьяны, потому что в ее гардеробе отродясь ничего подобного не водилось, и меховую накидку. Немолодая улыбчивая фрау помогла Марьяне подобрать платье и сумочку, а в соседнем магазинчике нашлись вполне подходящие случаю туфельки. Правда, в них она оказалась на полголовы выше Любомира, но смотрелись они вместе хорошо.

Не особо над этим задумываясь, Марьяна свернула волосы в ракушку и подколола повыше, инстинктивно выбрав прическу, которую любила ее мать. С новой прической, которая придавала ей вид взрослой дамы, в платье и с сумочкой, она появилась внизу, в баре, куда Любомир спустился за сигаретами.

Появление Марьяны произвело некоторый переполох. Любомир, завидев Марьяну, растерялся и молча ждал ее приближения.

Она показала ему меховую накидку и нервным шепотом сказала:

– Черт, никак не могу ее надеть! У хозяйки магазина как-то все гораздо ловчее получилось!

Любомир засмеялся, ловко набросил накидку ей на плечи и сказал:

– Привыкай! Вы, женщины, обожаете подобные никуда не годные одежки. То ли дело куртка!

В принципе, насчет куртки, Марьяна была с ним совершенно согласна, но и ее новый взрослый вид ей тоже ужасно нравился!

В зале, куда привез ее Любомир, оказалось неожиданно много знакомых лиц, и неудивительно: в мире мани и гоночных трасс все друг друга знают, а дружба, завязавшаяся на соревнованиях, поддерживается долгие годы. И, даже уходя с гоночных трасс, из этого мира не уходят: и работа, и бизнес, и вся жизнь продолжает вращаться вокруг автомобилей и мира моторов.

Любомира здесь хорошо знали, и он с Марьяной переходил от группы к группе. Она впервые в своей жизни пользовалась таким успехом, на нее оглядывались, и она замирала от мысли, что она, Марьяна, вызывает такие чувства у взрослых, состоявшихся мужчин! И радовалась, что Любомир видит это внимание, и оно льстит ему.

Неожиданная встреча с веселым здоровяком Гансом, которого она раньше встречала в команде Русселя, напомнила ей о Максе; в зале его не было, и Марьяне нестерпимо захотелось, чтобы он увидел ее, новую и взрослую Марьяну.

Ганс громогласно хохотал, а потом, всмотревшись в ее лицо, неожиданно ахнул:

– Лиза!

Любомир кивнул:

– Марьяна похожа на мать.

Ганс, так же искренне, как только что хохотал, запечалился. Он сжал своей лапищей руку Марьяны:

– Детка, мы все любили Лизу и Талгата. Рад был встретить тебя. А уж как Макс обрадуется, что его любимица выросла в такую красотку! – Он тут же опять захохотал: – Впрочем, у тебя теперь, наверное, и без него куча поклонников.

К радости Марьяны, разговор перешел на Макса, и Марьяна узнала, что он теперь гоняется на Субару, и по-прежнему на волне, и жизнь бьет ключом. Сейчас Макс не приехал, потому что разводится с третьей женой и у него временная депрессия, которую он лечит в компании толпы девиц где-то неподалеку.

Любомира отозвали в сторону и он, извинившись, оставил ее.

Марьяна отошла в сторону, к большому аквариуму. Она залюбовалась рыбьим пестроцветьем. Неожиданно услышала обрывок разговора.

.-Слушай, да ведь ему уже пятьдесят, наверное?

– Если бы! Все 57. Точно говорю, сам недавно документы оформлял.

– Говорят, он о ней, как о дочери заботится. Вроде, оплачивает ее обучение в каком-то дорогом пансионе. Все думали, что у ее отчима была большая страховка, но там что-то не в порядке оказалось, и выплаты получились мизерными. Вот так, гоняешься, рискуешь жизнью, а потом о дочке позаботиться некому.

– Ага, я тоже о такой дочке позаботился бы. Ты что, не видишь, что он от нее не отходит? И где он скрывал ее все это время?

– Интересно, как к этому относится его чокнутая жена?

– Ну да, жизнь у мужика – ад. Пусть хоть напоследок порадуется.

Любомир окликнул Марьяну, и она так и не услышала окончание разговора.

Вот значит, как обстоят дела.

Ужинали шумно.

Марьяну с двух сторон окружили ребята из команды Любомира, и наперебой ухаживали за ней. Сам Любомир, усевшейся напротив, только посмеивался. Шуточки за столом становились все более откровенными. Увидев отчаянный взгляд Марьяны, поднялся:

– Нам пора. – И, несмотря на всеобщее разочарование, укутал плечи Марьяны в мех, увел ее из зала.

Домой возвращались в молчании.

В номере Марьяна сразу ушла к себе, а Любомир остался в гостиной. Она слышала, как звякнуло стекло бутылки, и поняла, что он наливает виски.

Марьяна разделась, постояла под душем.

Впечатления двух последних дней всколыхнули в ней что-то, чего она раньше о себе совсем не знала.

Неожиданно вспомнилось, что последний год Любомир практически все свободное время проводил с ней, а теперь еще и эта страховка. Значит, это он оплатил учебу, и, наверное, за квартиру тоже все это время платил сам. Марьяна знала, что финансовые дела команды в последнее время шли неважно.

Она вспомнила, как Любомир весь этот год пытался отвлечь ее, как водил ее в кино и покупал любимые в детстве лакомства, и даже вспомнила, как он когда-то учил ее кататься на велосипеде, и мазал йодом сбитую коленку, когда она рассадила ее о камень, и дул, чтобы меньше щипало.

Арнольд прав, идиотка и есть!..

Марьяна лежала без сна, потом решилась, поднялась.

Тихо проскользнула в дверь второй спальни.

Проснулась неожиданно. Подушка рядом была пуста, и она приподняла голову, прислушалась. В номере было тихо, только на потолке мелькали отсветы рекламного нута.

Она поднялась, нашарила халатик.

Любомир сидел в гостиной, со стаканом виски. Поднял к ней мрачное лицо.

Не говоря ни слова, Марьяна подошла к нему, устроилась рядом, свернувшись калачиком, взяла его руку и подсунула себе под щеку.

Любомир погладил ее волосы, и она приподнялась, раскрыла его ладонь и поцеловала.

Он дернулся, хрипло сказал:

– Марьяна, я не должен был.

А она продолжала прижиматься лицом к его ладони:

– Помолчи, пожалуйста, помолчи.

Эти отношения, раз начавшись в зимнем отеле заснеженного альпийского городка, с переменным успехом развивались между ними и потом.

Марьяна понимала, что это не та любовь, о которой она читала в книжках, и, должно быть, не та, которая нужна Любомиру. Впрочем, о том, какой должна быть настоящая любовь, она не знала, поэтому тепло и нежность, почти отеческие, которые получала от Любомира, принимала с благодарностью. А он, немолодой взрослый мужчина, трезво понимающей, что отношения эти не имеют перспективы, не раз давал себе слово прекратить их. Но Марьяна обнимала его за шею, и прижималась к нему, и все его благие намерения вылетали из головы.

Марьяна тщательно скрывала от всех тайну своих новых отношений с Любомиром. Она и после занятий перестала оставаться с мадам Лесаж, потому что не могла быть с ней такой же простой и естественной, как раньше.

Мадам Лесаж первое время пыталась вызвать ее на откровенность, а потом тоже прекратила попытки.

Впрочем, через полгода Марьяна закончила обучение, получив диплом бухгалтера. Ей предстояло начинать новую жизнь.

Любомир обрадовался. Он считал, что Марьяне нужно больше бывать на людях.

В поисках работы неожиданно повезло.

Нижний этаж дома, где она жила, занимал магазин сувениров. Именно хозяйка магазина, мадам Эмма Дарси, и сдавала комнаты, в которых жила Марьяна. Сама хозяйка, овдовев, поселилась вместе с сестрой в особнячке неподалеку. Мадам Луиза была на пять лет моложе сестры, но страдала сахарным диабетом. Часто случавшиеся приступы болезни требовали непременного присутствия близких, и сестры практически не расставались.

Мадам Эмма и мадам Луиза хорошо относились к Марьяне, часто угощали ее лимонным пирогом собственного изготовления и свежей выпечкой, обучали премудростям разумного ведения домашнего хозяйства. Обе были превосходными кулинарками, и с удовольствием учили Марьяну тайнам кулинарии. Марьяна любила навещать сестер, и, в отсутствие Любомира, часто проводила у них вечера. Отношения, которые связывали ее с Любомиром, не были для них тайной, но, за свою долгую жизнь, они разучились удивляться чему-либо, и приняли эти отношения без излишнего любопытства и осуждения. Обе были дамами разумными и практичными, и понимали, что разница в возрасте в сорок один год – это многовато, и, конечно, она даст себя знать. Но Марьяна так одинока и так молода, и очень хорошо, что рядом с ней сейчас такой заботливый и приличный мужчина.

Именно мадам Луизе пришла в голову мысль о работе для Марьяны: продавец магазина сувениров недавно попросила расчет, найдя место в большом супермаркете, где ей пообещали почти вдвое большую зарплату.

– Ирма как раз и занималась всей отчетностью. Сейчас трудно найти толковую девушку, соображающую в бухгалтерии и согласную стоять за прилавком.

Мадам Эмма склонила хорошо уложенную головку:

– Только учти, что я не смогу тебе много платить: дела в магазине в последнее время идут неважно, но я могу немного уменьшить квартирную плату.

У Марьяны от радости перехватило дух: ей ужасно нравился магазин мадам Эммы. Второй муж мадам был моряком, и со всего света навез в дом всяких редкостей: засушенного крокодила, настоящее индейские барабаны, огромные, хорошо высушенные стручки тропических растений. Все это в беспорядке было сложено в задних комнатах, пылилось и доставляло продавцам магазина массу ненужных хлопот. А Марьяна очень любила забираться туда, и вдыхала характерный для долго хранившихся вещей запах: старого дерева, лака, и Марьяне казалось, что именно так пахнут приключения.

Проработав в магазине три месяца, Марьяна не выдержала, и уговорила мадам Эмму сделать в магазине небольшой ремонт и затеяла перестановки.

Она сама была и прорабом, и дизайнером, и новый магазин ей ужасно нравился!

Марьяна заказала светлые французские шторы для окон вместо старых бархатных портьер, и в больше окна хлынул свет, лег квадратами на плиточный пол, засиял на боках начищенной мелом полированной медной посуды. Старинные прилавки, освобожденные от вечно наваленного на них хлама, Марьяна раздвинула по периметру, освободив весь центр.

Рабочие помогли ей развесить на кронштейнах экзотические редкости из запасов мадам Эммы.

Марьяна выпросила у мадам разрешения, и сама оформила оба окна: нашлось место и подновленной и отлакированной модели чайного клипера, и обломкам кораллов, и старому корабельному штурвалу, и рыбацкой сети, купленной Марьяной за гроши у местных рыбаков.

Наконец, наступил день, когда рабочие ушли, и Марьяна сняла с окон плотную черную ткань, заслонявшую витрины от постороннего взгляда.

Они еще стояли с мадам Эммой у окна, а старинный дверной колокольчик (Марьяна ужасно радовалась, когда нашла его!) уже звякнул, возвещая о приходе первого покупателя.

Это был день Марьяниного триумфа. Покупатели все шли, и шли, и вечером, подбивая кассу и осматривая запасы товаров, она встревожилась: если так пойдет и дальше, придется срочно возобновлять запасы!

Глава 2

В жизни Марьяны было мало событий. Она жила тихо. Поселившись после окончания учебы в городке, не стала заводить обширных знакомств. Помимо визитов к мадам Эмме и мадам Луизе, все вечера проводила дома, с книгами, компьютером или телевизором. Всю неделю в первой половине дня добросовестно отсиживала в торговом зале магазина, а после прихода второй продавщицы занималась бухгалтерией. Мадам Эмма со временем передоверила ей все дела, и Марьяна сама закупала и оплачивала товары, сама занималась оформлением кредитов в маленьком местном банке, вела всю отчетность.

По субботам она убирала квартиру, покупала продукты в крупном супермаркете и на рынке.

Повзрослев, Марьяна стала настоящей красавицей, и недостатка в возможных кавалерах у нее не было. Приезжающее в курортное местечко одинокие молодые люди совсем не прочь были провести с Марьяной свободное вечернее время, и она частенько получала приглашения поужинать где-то или покататься на катере, или даже на собственной яхте. Все подобные приглашения она неизменно отклоняла, и не потому, что не хотела огорчать Любомира, а просто потому, что молодые люди были ей совершенно неинтересны.

Как-то в магазин заглянула компания подвыпившех парней. Один из них, несмотря на сопротивление Марьяны, пытался поцеловать ее. Помощь пришла со стороны: мимо проезжал на патрульной машине Мартин, сын ее соседки, работавшей в полицейском участке. Он быстро водворил порядок, и Марьяна в благодарность пригласила его выпить кофе.

Мартин с тех пор довольно часто заглядывал к ней, и даже нравился ей, но дальше кофе дело у них не зашло: на приглашения она отвечала неизменным отказом, а когда он как-то попытался взять ее за руку, так посмотрела на него, что он со смехом поднял обе руки, сдаваясь.

По выходным, когда приезжал Любомир, они гуляли в окрестностях городка, летом загорали на пляже. Она готовила ему обеды по рецептам мадам Эммы и мадам Луизы, или по рекомендациям, найденным в Интернете на кулинарных сайтах, и он хохотал:

– Никогда не думал, что ты окажешься такой кулинаркой!

Ему очень нравились успехи торговли в магазинчике сувениров. Иногда он возил Марьяну поужинать в город.

Со стороны они, наверное, казались странной парой, но жизнь берет свое: о них посудачили и забыли.

Приезжая, Любомир по-прежнему укладывался спать один, и Марьяна всегда сама приходила к нему.

Так прошло пять лет, Марьяне исполнился двадцать один год.

Сказать, что ее все устраивало в жизни, которую она вела, нельзя, но и менять она ничего не хотела.

Иногда, особенно, когда в комнату заглядывала полная луна, и выходные были далеко, она испытывала непонятное волнение, и тогда босиком, в одной сорочке, бродила без сна по комнатам, пила кофе. Альбом, в который она втайне от всех на свете собирала вырезки из газет о жизни и успехах Макса Русселя, не только не был забыт, но и регулярно пополнялся новыми материалами.

Наступила очередная весна. Апрель был теплым, и в начале мая в городке появились первые курортники, на радость держателям отелей и кафе. Витрины запестрели подновленными вывесками, весенний ветерок трепал полосатые тенты кофеен.

Любомир повез ее ужинать в приморский ресторанчик, и Марьяна спустилась с ним на пляж, к самой кромке воды.

Он любил привозить ей подарки, и в этот раз привез коробку с красивым шелковым платьем. Днем было тепло, и Марьяна даже не подумала захватить с собой что-нибудь теплее. Ветер с моря сразу прохватил ее, и Любомир накинул ей на плечи свой пиджак. Машинально сунув руку в карман, Марьяна обнаружила флакон с таблетками. В желтом свете фонаря на пирсе она прочитала этикетку. Точно такой же она видела у мадам Эммы – это было сердечное лекарство. Марьяна встревожилась, но Любомир успокоил ее:

– Пустяки, просто сердце шалит. – Он искоса посмотрел на нее, улыбнулся невесело: – Тебе следовало бы завести приятеля помоложе.

Она взяла его руку:

– Зачем? Мне нравишься ты.

Ночью она была с ним особенно нежна.

Уже отпустив ее, он откинулся на подушки и неожиданно продолжил их разговор:

– Никогда ничего в жизни не боялся. Дважды горел в машине, а сколько раз в аварии попадал во время гонок – даже не упомню. Не поверишь – сейчас боюсь. Боюсь, что когда-нибудь сердце остановится, и умру прямо рядом с тобой.

Она провела тонким пальчиком по его губам, и он прижал ее ладонь, вздохнул:

– Хотя подумать, что лучшей была бы только смерть во время гонки.

Марьяна заворочалась, приподняла голову, и он засмеялся, прижал ее к себе:

– Извини, это я так. Не пугайся, вовсе я не собираюсь умирать.

Это была их последняя встреча.

Следующее выходные он пропустил, и аппарат его не отвечал. Всерьез встревоженная Марьяна нашла его визитку, и позвонила в офис.

– А кто его спрашивает? Мари Лотнер? – женский голос сделал ударение в ее фамилии на французский манер, на последний слог.

И неожиданно трубку перехватил мужчина.

– Марьяна, это вы? – он говорил с явным немецким акцентом, и Марьяна поняла, что это компаньон Любомира, Курт Рогге.

После паузы он сказал:

– Подождите, я перейду на другой аппарат.

Сердце Марьяны болезненно заныло.

– Марьяна, Любомир умер. Примите мои соболезнования. Так вышло, что в сейф я полез только сегодня. У меня для вас есть письмо.

Марьяна успела только на утренний автобус.

Со вчерашнего дня, когда она узнала страшную новость, она не сказала и десяти слов. Ей казалось, что внутри нее поселилась черная гулкая пустота, и все слова, произнесенные ею, отражаются от черепа и громким эхом разносятся в голове.

Курт Рогге встретил ее на автостанции. Он сразу узнал ее. Марьяна не удивилась этому, но он пояснил:

– Вы очень похожи на Лизу. У нас ее все любили.

Он привез ее в маленький ресторан в центре города со странно знакомым названием. «Даккар» – Марьяна вспомнила, что там был конечный пункт маршрута очередной гонки.

В зале было тихо и малолюдно, по случаю раннего времени.

Курт попросил принести кофе, осведомился у Марьяны, не хочет ли она перекусить. Марьяна, которой со вчерашнего дня даже кофе не удалось проглотить, только отрицательно помотала головой. Он не стал настаивать.

Неожиданно из глубины ресторана вышел немолодой мужчина со смуглым лицом. Он подошел к столику, и Курт представил ей Али Оссейна, и Марьяна вспомнила, что Любомир рассказывал о своем приятеле, который держит ресторан.

Она кивнула, тихо сказала:

– Любомир часто рассказывал о вас.

Мужчины переглянулись, и Курт вынул из кармана пиджака письмо. Марьяна мельком глянула на него: простой белый конверт, надпись четким почерком Любомира «Марьяне Лотнер». Она погладила конверт пальцем, убрала в сумочку.

Подняв глаза на мужчин, сглотнула и твердо сказала:

– С вашего позволения, я прочитаю его потом, когда останусь одна. – Она повернула голову к Курту: – Как это произошло?

Он наклонил голову:

– Мы не знали, что все так серьезно. Любомир никогда не жаловался. В понедельник он вернулся, как обычно, перед обедом. Против обыкновения, ко мне не зашел, заперся у себя. Это теперь я думаю, что он писал письма. Потом неожиданно вышел, прошел по мастерским, он часто это делал. Заглянул в бокс, где готовили к гонке последнюю машену, поговорил с ребятами. Потом неожиданно поднялся в кабину, уселся на водительское сидение. Даже улыбался ребятам. А уж потом они обратили внимание, что он молчит. В общем, наш врач сразу прибежал, но сделать уже ничего было нельзя.

Марьяна помолчала.

Оссейн внимательно посмотрел на нее, подозвал официанта, и что-то тихо велел ему.

Через несколько секунд он появился у столика, принес Марьяне горячий кофе со сливками и рогалик. Оссейн скомандовал:

– Ешь! – причем сказано это было таким тоном, что Марьяна не посмела ослушаться.

После сладкого кофе в голове неожиданно стало меньше шуметь, и она некоторым образом вернула себе возможность соображать.

– Вы говорили «письма» – значит, то письмо, что он написал мне, было не единственным?

Курт кивнул.

– Второе письмо было написано мне. В нем был ваш адрес и телефон, и некоторые распоряжения, которые Любомир сделал для меня. Сейчас я думаю, что он знал.

Она горько улыбнулась.

– Конечно, знал. Потому и пошел прощаться с машинами. Больше всего на свете он любил машины. Часами рассказывал мне о моторах, о гонках, о трассах. Жаль, что вы не смогли сразу найти меня.

Курт кивнул.

– Он всегда тщательно скрывал все, что касалось его личной жизни. Ребята мне рассказали о том, что встретили вас на организационном собрании. Сам я там не был, но понял, о ком идет речь. Даже пытался разыскать вас, но … Кроме того, на похоронах была Августа, неизвестно, что она могла выкинуть.

Марьяна попросила:

– Я хотела бы проехать на кладбище. Это возможно?

Мужчины переглянулись, и Курт кивнул:

– Конечно.

Они шли по узкой дорожке между надгробий, и вдруг Марьяна замерла: большая фотография Любомира, еще совсем молодого, в шлеме и расстегнутом комбинезоне, сверкающего всегдашней белозубой улыбкой, была окружена свежими цветами.

Марьяна оглянулась на Курта, попросила:

– Можно, я сама?.. Спасибо вам за все. У меня билет обратный на шесть часов, и я посижу здесь. Нет, нет, не надо меня ждать! Я вполне самостоятельна и доберусь на такси.

Он кивнул, и Марьяна осталась одна.

Она присела рядом с плитой, погладила холодный мрамор.

Курт вспомнил, что не сказал ей самого главного, и вернулся. Подойти не решился: красивая, стильно одетая девушка, которую он оставил здесь несколько минут назад, стояла на коленях и не то молилась, не то о чем-то разговаривала с фотографией.

У него была внучка возраста Марьяны, и он не знал, умеют ли современные девицы молиться.

Марьяна вышла за кованую решетку и сразу заметила машину Курта.

– Зря вы ждали меня, я вполне справлюсь сама.

Он пожал плечами:

– Я должен был рассказать вам о том, что Любомир написал мне в письме, а мешать не захотел.

Она кивнула, и Курт продолжил:

– Мы много лет с Любомиром вместе. Сначала были напарниками, потом компаньонами. Дела в команде давно шли неважно, и я давно предлагал Любомиру отказаться от участия в гонках и перепрофилировать фирму. Например, заняться просто подготовкой машин к гонке. Даже пару потенциальных клиентов находил! Он всегда был против, а пару месяцев назад вдруг согласился. Так вот, один из клиентов захотел выкупить мою долю машин в команде. Я посоветовался с Любомиром, и мы решили, что это будет правильно: высвободившееся средства мы смогли бы направить на реконструкцию мастерских и закупку оборудования. – Глянув на лицо Марьяны, он понял, что она почти не слышит его, и заторопился. – Официально владельцем команды был я, так что до этих денег Августа не добралась.

В общем, в своем последнем письме он просит считать, что выкуплена его доля, и из этих средств просит меня помочь вам приобрести квартиру, и позаботиться об Августе. Я знаю, что она хотела бы уехать в Венгрию, там у нее остались родственники. Оставшиеся деньги я вложу в реконструкцию, и смогу выплачивать Августе содержание. Мне нужны пара месяцев для того, чтобы все это сделать. Я позвоню вам, как только все будет готово.

Марьяна кивнула:

– Хорошо.

Курт не был уверен, что она слышала хоть что-то из того, что он ей сказал. И с горечью вспомнил, как тщательно Августа проверила всю документацию фирмы на другой же день после похорон.

Жизнь Марьяны, и раньше не блиставшая разнообразием, вовсе замерла. Переполненные сочувствием ее горю, обе мадам проявляли чудеса добросердечия и душевности: мадам Эмма предложила ей уехать отдохнуть и развеяться, а мадам Луиза посоветовала сойтись ближе с Мартином, внимание которого к оставшейся в одиночестве Марьяне не осталось ими незамеченным. Однако Марьяна с ужасом отнеслась к перспективе провести время в полном ничегонеделании, потому что только работа сейчас спасала ее от тоски. Но работы было немного: торговля в магазине шла хорошо, отчетность не накапливалась и было ее немного, квартирка блистала чистотой, а готовить было просто некому, потому что сама Марьяна почти ничего не ела.

Мартин. ну, и что Мартин?.. Он заглянул к ней на кофе, молча посидел, с сочувствием глядя на пробор в ее волосах, поднялся и сказал:

– Марьяна, я тебе сейчас ничего говорить не буду. Ты знаешь, как я к тебе отношусь.

Она только куталась в тонкую шаль, давний подарок друга, и отворачивалась к закатному морю.

Так Мартин и ушел, не дождавшись даже обещания того, что может быть иначе. Марьяна была честной девушкой, и не считала возможным для себя давать невыполнимые обещания и внушать несбыточные надежды.

После двух месяцев такой жизни, раздался звонок Курта Роге, выведший ее из анабиоза.

Она долго не могла взять в толк, чего он от нее хочет, и зачем ей нужно приехать.

Поняла только, что Любомир и после смерти заботится о ней. В какую-то минуту ей даже показалось, что ее жизнь может измениться, так громко и энергично звучал голос Курта в трубке.

Курт предупредил ее, что оргкомитет гонок дает ежегодный бал, и он приглашает ее, Марьяну, в качестве почетного гостя, а заодно они смогут переговорить о делах. Он ей заказал номер в отеле, и все уже оплачено.

И Марьяна неожиданно засобиралась. Ей казалось, что там, в мире машин, моторов и гонкок – настоящая жизнь, и, может быть, она, эта жизнь, как-то втянет в свой водоворот и ее, Марьяну!..

Не заглядывая в гардероб, она решила, что непременно наденет платье, подаренное Любомиром. Он уверял, что она в нем необыкновенно хороша.

Марьяна примерила платье и с удовольствием убедилась, что, несмотря на то, что лето только началось, она хорошо загорела, и платье ей по-прежнему идет, разве что чуть свободно в талии. Она торопливо покидала в сумку вещи, которые собиралась взять в поездку, невнятно отпросилась у мадам Эммы и вскоре уже выходила на знакомую площадь у автовокзала.

Курт ее не встретил, но она и сама прекрасно добралась до названного им отеля, и номер оказался замечательный, и окна выходили на красивый парк, и ей вдруг нестерпимо захотелось прогуляться по улицам города, в котором ее никто не знает.

Она посмотрела на время, указанное в пригласительном билете, предусмотрительно оставленном для нее Куртом, и увидела, что у нее в запасе почти три часа.

Она спустилась вниз, прошлась пешком по парку, полюбовалась на витрины магазинов, и даже выпила кофе в маленьком кафе. Столики стояли прямо на тротуаре, и жирные голуби важно бродили под ногами посетителей, и играла негромкая музыка.

Потом Марьяна вдруг забеспокоилась. Почти бегом нашла цветочный магазин, уселась в такси. Ни разу не сбившись с дороги, с охапкой цветов пришла к знакомому надгробью.

Служители уже убрали цветы и фотографию, и на камне была только строгая надпись. Марьяна посидела рядом, погладила нагревшийся мрамор.

Она почти физически ощутила, как горечь и тоска, наполнявшие ее и не дававшие дышать и жить, уходят и растворяются.

Она посмотрела на часики, поднялась и, уже не спеша, пошла к машине, ожидавшей ее за оградой.

В отеле она поднялась к себе, приняла душ и бездумно полежала на атласном покрывале.

Марьяна всегда отличалась пунктуальностью, и к назначенному времени была готова.

В зале уже было полно народу.

Марьяна взяла в руки бокал шампанского, и осмотрелась: Курта видно не было, зато на глаза ей попался один из знакомцев, кажется, Любомир назвал его Андреа, – именно он в прошлый раз активно ухаживал за ней.

– Это невозможно, но с нашей прошлой встречи ты еще похорошела! – он совершенно нахально разглядывал ее. Марьяна из вежливости улыбнулась, но, не желая поддерживать знакомство, продолжала рассеянно оглядывать зал.

Впрочем, избавиться от него оказалось непросто. Он подхватил ее под руку и увлек к диванам, стоящим вдоль стены. Парень, видно, решил, что раз она теперь одна.

Марьяна нетерпеливо высвободила руку:

– Извините, у меня здесь назначена важная встреча.

Ее навязчивого спутника отвлекли вопросом, и он потерял бдительность. Марьяна мгновенно воспользовалась этим, и прошла дальше в зал.

Ее внимание привлек громкий хохот – встречали новоприбывшего. К смятению Марьяны, это оказался Макс Руссель.

Она отошла в сторону, и, устроившись между кустами пышноцветущего олеандра, украдкой посмотрела в его сторону. Кажется, он совсем не изменился: такой же высокий и по-хорошему худой, рыжие волосы, веснушчатое улыбающееся лицо, все те же нестерпимо голубые глаза! Вся компания громко хохотала его шуткам, они перебивали и подшучивали друг над другом. Как-то чувствовалось, что они хорошо знают друг друга и просто давно не виделись, но встрече очень рады. Марьяна позавидовала им.

– Вот ты где!

Андреа появился откуда-то со стороны, подсел к Марьяне.

Неожиданно Она увидела Курта Рогге, он входил в зал. Рассеянно кивнув встречавшим, он огляделся; увидев Марьяну, направился к ней, с неудовольствием глядя на Андреа.

Марьяна так явно обрадовалась ему, что он улыбнулся ей вполне по-человечески. Подхватив под руку, сердито сказал Андреа:

– Извини, нам с Марьяной надо поговорить.

Он увел ее на открытую веранду.

Здесь им никто не мешал, и он внимательно всмотрелся в Марьянино лицо, отметил и тени под глазами, и прозрачную тонкость кожи:

– Извини, не смог встретить.

Она наклонила голову:

– Все в порядке. Я даже успела прогуляться по городу, и к Любомиру съездила.

Он тихо спросил:

– Как ты? Скучаешь?

Она промолчала, но Курт и так все понял. Вздохнул:

– Мне тоже его не хватает.

Он вынул из кармана плотный конверт, протянул ей:

– Вот, здесь все документы. Счет я открыл на предъявителя, так что проблем у тебя не будет. Извини, что немного, но на небольшую квартирку тебе должно хватить.

Марьяна благодарно кивнула ему, спрятала конверт в сумочку.

Курт предложил: –Пойдем, познакомлю тебя с ребятами?

Марьяна, чуть поколебавшись, кивнула.

Им обрадовались. Марьяна поняла, что они знают о ней, потому что на нее с любопытством поглядывали. Она засмущалась, было, но Курт одобрительно посмотрел на нее, кивнул, и она заулыбалась. Единственное, что огорчало ее, это внимание Андреа. Он так подчеркнуто ухаживал за ней, что это заметили, наверное, все.

Марьяна твердо решила, что на банкет не пойдет, и, когда двери банкетного зала распахнулись, попыталась незаметно уйти. Однако у двери заметила Андреа.

Он, кажется, уже прилично нагрузился, потому что схватил ее за руку и грубо спросил:

– Почему мне кажется, что ты хочешь улизнуть?

Воспользовавшись тем, что его кто-то окликнул, Марьяна высвободила руку и вернулась в зал. Ее внимание привлекла боковая дверь, судя по табличке, она вела в подземный паркинг.

Тяжелая дверь отрезала шум зала, здесь было тихо.

Марьяна облегченно вздохнула: она решила, что через паркинг пройдет в вестибюль отеля, а оттуда поднимется к себе.

Она едва успела спуститься, как кто-то сзади обхватил сзади ее шею и с силой поволок за угол. Здесь было полутемно.

Марьяна думала, что придурок Андреа выследил ее и гневно повернулась к нему.

Это был не Андреа!

Незнакомый парень в черной бейсболке, надвинутой на глаза, навалился на нее, тяжело дыша прямо в лицо. Марьяна попыталась кричать, но он прижал к ее горлу острие ножа, и она почувствовала острую боль, а потом что-то горячее щекотно потекло по шее.

Впрочем, кричать было бесполезно: дверей здесь не было, видимо, рабочие паркинга хранили здесь инвентарь.

С расширенными от ужаса глазами Марьяна пыталась оторвать от себя его руки, но парень, конечно, был гораздо сильнее.

– Не дергайся, хуже будет, – сквозь зубы пробормотал он, шаря по ее телу руками.

Она отчаянно рванулась, и парень грубо выругался, тряхнул ее так, что она ударилась затылком о стену. Удар был такой силы, что в глазах Марьяны потемнело.

Неожиданно парень выругался еще раз, и она почувствовала, что ее никто не держит. Раскрыв глаза, увидела, что обидчик лежит распростертый на полу.

– Мадам, вы в порядке? – участливо спросил ее мужской голос.

Марьяна была вовсе не в порядке, но она кивнула.

С ужасом глядя на пятно крови, расползавшееся от головы насильника, она хрипло спросила:

– Что с ним? Он умер?

Ее спаситель наклонился, прикоснулся к сонной артерии, хмуро пробурчал:

– Жив. Правда, голова сильно разбита. Видимо, при падении ударился о выступ.

Он повернулся к Марьяне:

– Если вы не хотите разборок с полицией, самое время уйти.

Со стороны зала послышались шаги, смех.

Марьяна и ее спаситель замерли. Хлопнула и закрылась дверь, и снова стало тихо.

Парень схватил ее за руку, и энергично потащил за собой. Они бегом спустились по лестнице, он почти втащил ее в лифт, нажал кнопку.

Здесь было светло, и Марьяна разглядела своего спасителя. Это был Макс Руссель.

Он не узнал ее. Заметив пятна крови на лифе ее платья, он приподнял ее подбородок и сказал:

– Кажется, он вас все-таки ранил.

Стенки лифта были зеркальными, и Марьяна увидела, что ее нарядное шелковое платье покрыто безобразными коричневыми пятнами. «Значит, горячее – это была кровь», – равнодушно подумала она.

Он стянул пиджак, и накинул ей на плечи.

Макс с тревогой смотрел на нее.

– В номере я посмотрю, что можно сделать. Возможно, придется обратиться к врачу, хотя не хотелось бы этого делать. – Он пояснил Марьяне, криво ухмыльнувшись: – У меня плохая репутация в здешней полиции.

Тут же выяснилась еще одна проблема.

Марьяна вспомнила о конверте, и обрадовалась: сумка была с ней. Спускаясь, она повесила ее на плечо, и сумка, а главное, конверт, уцелели. Зато отсутствовала одна туфля. Видимо, когда насильник волок ее, она и слетела с ноги.

Марьяна сняла с ноги вторую туфлю и с тревогой показала ее Максу.

– Черт! – выругался он. – Ну, да ладно, сейчас что-нибудь придумаем.

Они поднялись на верхний этаж, здесь у лифта была только одна дверь, и никто не видел, как они вошли. Марьяна от волнения плохо соображала, но поняла, что Макс привез ее в свой номер.

Марьяна вернула пиджак, и Макс провел ее в ванную комнату.

Это была невиданно огромная комната, большую часть которой занимала роскошная ванна. Стены помещения были отделаны коричневым камнем, зеркалами и золотом, и в них бессчетное число раз отразились Марьяна и ее спутник.

Макс внимательно осмотрел ее рану, хмыкнул:

– Кажется, нам повезло. Это – просто тонкий порез, он уже почти затянулся. Впрочем, все равно его надо обработать. Подожди меня здесь, я спущусь за аптечкой, и, заодно, попробую разыскать твою обувь. Марьяна подняла на него темные глаза:

– Что же, он так и будет там лежать? Это – не по человечески. Надо бы как-то сообщить.

«Тоже мне, мать Тереза!», – подумал про себя Макс.

Вслух же недовольно буркнул:

– Считай, что тебе сегодня дважды очень повезло. Первый раз – когда я решил не оставаться на банкет. Второй – я оставил в машине бумажник, и просто спустился за ним. Услышал шум и подозрительную возню. Вы там здорово развлекались. Может, зря я помешал?

Она мотнула головой:

– И все равно. Нельзя его оставить там. Рабочие придут только через несколько часов, а он до утра кровью истечет.

Макс кивнул примирительно:

– Ладно, определюсь по месту.

Макс спустился на лифте вниз, насвистывая легкомысленный мотив, подошел к машине и забрал бумажник и аптечку.

Уже проходя мимо входа в паркинг, понял, что сообщать никому ничего не придется.

Парня обнаружил консьерж, заступающий на смену. Сам он стоял здесь же, а за углом суетились два парня – охранники паркинга.

Макс часто останавливался в этом отеле, и хорошо его знал. Восьмилетний сын консьержа обожал гонки, и Макс пару раз подписывал ему фото, и передавал для сына сувениры с логотипами гонки.

– Что тут произошло? – поинтересовался Макс.

Консьерж охотно заговорил с ним:

– Кто-то разбил голову одному подонку. Его уже не первый раз видят здесь. Похоже, что в этот раз он напал на женшуну, но кто-то их застукал. Парень здорово расправился с этим гадом, и при падении тот разбил голову. Во всяком случае, он не скоро теперь пойдет приставать к девчонкам. Полицию мы, конечно, вызвали, только я думаю, они не будут рыть землю, разыскивая виновника.

– С чего ты взял, что он напал на женщину? Может, это неудачное ограбление и напал он на мужчину?

– Может, но у него расстегнуты штаны, и вот – это я нашел на ступенях перехода, – консьерж показал Максу светлую женскую туфельку. – Она лежала сразу за дверью. Скорее всего, там он и встретил свою жертву.

Макс вынул из бумажника несколько купюр и показал их парню.

Тот вопросительно посмотрел на него.

Макс пояснил:

– Хочу купить туфельку. Кажется, у меня есть подходящая, ей в пару.

Макс сунул туфель в карман пиджака, и вовремя: послышались шаги, и появился управляющий отеля и начальник службы охраны.

Макс предпочел ретироваться.

В лифте Макс подумал, что зря не остался на банкет. Сейчас ему никак нельзя влипнуть в какую-нибудь историю, особенно с полицией! А если этот парень умрет, ему, Максу, вообще мало не покажется. Остается надеяться на то, что консьерж промолчит насчет своей находки.

За последние полгода он уже дважды имел неприятности с полицией. Зимой, неожиданно вернувшись домой, он застал Корин с мужиком. И был бы хоть мужик нормальный, а то так, павлин разукрашенный. Ее тренер, как потом выяснилось в участке. Макс спустил его с третьего этажа, и соседи позвонили в полицию.

Пытаясь забыть Корин, он тогда здорово загулял, и очередной пьяный дебош закончил в участке. Пришлось звонить Адаму, и отец узнал обо всем.

Разразился очередной семейный скандал. Отец тогда твердо сказал, что он, Макс, может и дальше страдать из-за паскудной бабы, но в этом случае ему придется покинуть команду.

В запале, он так и сделал. Как раз тогда ему сделали выгодное предложение, и Макс пересел на Субару, и ничуть не жалеет.

А отец. В общем, с отцом он после этого и не виделся.

Макс Руссель-старший – железобетонный мужик. Не все могут быть такими. До сорока лет гонялся сам, потом в одночасье пересел в кресло директора, и с тем же упорством и волей занялся бизнесом. Макс знал, что отец не хотел его ухода, но характер у него тоже был. С отцом ему было тесно, в противоположность старшему брату. Адам, хотя и не добился таких результатов, как отец и младший брат, был хорошим гонщиком, и после завершения карьеры остался в команде отца.

Максу в этом году исполнилось тридцать пять. В спорте он по-прежнему оставался на гребне, но решил, что должен подготовить место, куда можно будет с достоинством уйти.

Он организовал фирму по подготовке внедорожников Субару к гонке, дал ей свое имя, и вложил в нее все заработанные деньги. Неожиданно это начинание оказалось успешным, и Макс понимал, что нужно расширяться. Дело было за небольшим: собственных средств не хватало, и он думал помириться с отцом и просить его войти к нему компаньоном.

Учитывая все эти соображения, новый скандал в прессе Максу Русселю-младшему был совершенно не нужен.

В собственной ванной он застал изумительную картину: спасенная им девушка замывала пятна на платье, склонившись над раковиной. Из одежды на ней были только крошечные трусики и бюстгальтер, кружева которого красиво выделялись на загорелой коже.

Макс кашлянул, и она испуганно оглянулась.

Он невозмутимо протянул ей туфельку:

– Обувь для Золушки.

Девушка спросила с тревогой:

– А этот парень, он хоть жив?

– Жив. Им уже занимаются вовсю. И полиция, и врачи. Давай-ка, кстати, займемся твоей раной.

Он повернул ее к свету. Как и предполагал, порез оказался пустяковым.

Макс вынул из аптечки пузырек с перекисью, и неожиданно девушка схватила его за запястье. В темных глазах плескался испуг.

– Ты боишься, что ли? Это – просто перекись, пощиплет немного, и все…– Он терпеливо ждал, когда она выпустит его руку. – Ну, хочешь, я подую, чтоб меньше попало? Мама в детстве мне так делала…– и засмеялся: – Тебя сегодня едва не изнасиловали и вполне могли убить. Вела ты себя очень достойно: не рыдала, не ныла, и, самое главное, смогла вовремя смыться с места преступления. И туг вдруг выясняется, что ты боишься простой перекиси?

Пристыженная, она выпустила его руку.

– Понимаешь, у меня мама врач, и я с детства видела, как она делает всякие уколы и перевязки, но никогда не могла к этому привыкнуть. Б-р-р! – она передернулась.

– Расслабься…

Макс аккуратно отмыл кожу вокруг пореза. Рана выглядела чистенько, и он быстро закончил.

Пристроил пузырек с перекисью на полку, насмешливо спросил:

– Ну что, не умерла?

И только тут заметил, что девушка так и стоит перед ним, полуобнаженная. В глазах ее, вместо страха, плескалась темнота… Макс был достаточно опытен, и сразу понял, что эта темнота означает.

Он протянул руку и прикоснулся к ее щеке, погладил и запустил пальцы в волосы. Девушка закрыла глаза и замерла.

В конце концов, она только что пережила сильный испуг, и, возможно, в близости с ним ищет возможность забыть о том, что час назад ее пытались изнасиловать. И вполне возможно, что она не хочет именно его, Макса, но и остаться одна этой ночью тоже не может…

Макс был обыкновенным молодым мужиком, и его недолго занимали все эти размышления. Он шагнул к девушке, наклонился над лицом и прижался к губам. Ощутив под ладонями атласную гладкость кожи, вдруг завелся…

Спустив бретельки, он освободил ее грудь. После этого оставаться в ванной оказалось уже невозможно.

Подхватив под колени, понес девушку в спальню. По дороге она неожиданно как будто пришла в себя, и даже попыталась высвободиться.

Он остановился, глухо спросил:

– Что-то не так?

Она уткнулась лицом ему в грудь:

– Голова кружится…

И он с облегчением засмеялся:

– Ну и хорошо. Я знаю замечательное средство от головокружения…

Интересно, какой химический состав имеет кровь молодой двадцатилетней женщины, когда в ней намешаны давняя, еще детская любовь, недавнее сильное переживание и все это разбавлено превышающей все возможные ПДК дозой гормонов?

Ну-да, наличие такого состава в крови несовместимо с жизнью, и мир вокруг Марьяны разорвался на тысячи мелких осколков, и все это было похоже на праздничный фейерверк, когда-то в детстве виденный ею в темном московском небе…

Она открыла глаза. В номере было тихо, и она почувствовала непривычную тяжесть, и поняла, что Макс во сне положил на нее тяжелую руку…

Вчера (или это было сегодня, она просто не могла сообразить толком!) он обнимал и целовал ее, и потом все было так замечательно, и он не выпустил ее из рук, и сгреб в охапку, когда она попыталась отодвинуться, и уткнулся носом в ее затылок, и они так и уснули…

Марьяна хотела повернуться, но ей было жалко: вдруг он проснется, и отодвинется от нее, и уже не будет возможности лежать рядом, прижимаясь к нему всем теплым со сна телом…

Видимо, она его все-таки разбудила, потому что Макс сильнее прижал ее, и рука его скользнула под простыню, и легла на бедро Марьяны, а потом и вовсе он повернул ее к себе. Стянув простыню, начал снова свои колдовские поцелуи, и Марьяна опять потеряла восстановившуюся, было, способность соображать…

Сердце ее стучало, как сумасшедшее, и мешало слушать нежности, которые он шептал ей, и от которых у нее кружилась голова…

И все-таки до нее донеслось имя, которое он произнес в ту секунду, когда контролировать себя уже не мог…

Это было имя другой женщины.

Макс уснул, уткнувшись носом в ее волосы. Марьяна осторожно высвободилась, проскользнула в ванную.

Она не плакала. Молча стоя под душем, ожесточенно тела и терла кожу пенной губкой, как будто надеялась смыть с себя поцелуи, украденные у другой женщины…

Завернувшись в полотенце, посмотрелась в зеркало: порез окончательно затянулся и был почти незаметен.

Рана в душе причиняла ей гораздо более сильную боль…

Платье, в котором она была вчера, высохло, и Марьяна натянула его. Конечно, оно было безнадежно испорчено, но по случаю раннего времени никто к ней приглядываться не будет.

Она подобрала волосы и огляделась: туфли, сумка… Кажется, все.

Поколебавшись ровно одно мгновение, она вынула из сумочки крошечный блокноте золоченым обрезом. Раньше она почему-то романтично представляла, что блокнот в сумочку вложили для записи кавалеров на танец (очень нужная в наши дни вещь!!), однако вот пригодился же…

Марьяна взяла золоченый карандашик и твердо вывела:

«Спасибо за все. Надеюсь, что по моей вине у вас не будет неприятностей.»

Подумав, мрачно улыбнулась и добавила:

«Привет Корин. М.»

С горечью подумала, что Макс даже не поинтересовался, как ее зовут…

Макс спал, и она оставила записку под его бумажником.

Тихо прикрыв за собой дверь, покинула номер. Так никого и не встретив, без проблем добралась до своей комнаты, переоделась в светлый дорожный костюм.

Сборы были недолгими, и уже через несколько минут Марьяна спустилась в вестибюль.

Консьерж вежливо попрощался с ней и проводил к дверям, профессионально доброжелательно улыбаясь. А может быть, и не профессионально, а от души: девушка была очень красивая, и консьерж залюбовался ее тонкой фигурой. Неожиданно взгляд его утратил утреннюю безмятежность…

Марьяна не заметила, что он внимательно посмотрел на ее туфли. После возвращения к конторке он придвинул к себе клавиатуру, нашел по номеру и запомнил имя: Мари Лотнер.

Его внимание было вознаграждено сторицей: за полчаса до окончания его смены, в вестибюле появился встрепанный Макс Руссель. Оглядевшись, он подошел к консьержу.

– Из отеля не выходила девушка в золотом вечернем платье?

– Нет. Но… – консьерж помялся, и огляделся по сторонам, – понимаете, у нас строжайше запрещено сообщать кому бы то ни было сведения о посетителях и клиентах…

Макс вынул из бумажника еще несколько купюр, придвинул их по полированной поверхности стойки.

Консьерж аккуратно отделил две купюры, остальные вежливо вернул обратно.

– Многого я вам сообщать не смогу, но вот… –Он повернул экран монитора: – Вашу Золушку зовут Мари Лотнер. Выехала сегодня, около девяти утра.

– А какие-нибудь координаты она оставила?

– Увы, нет. Хотя, можно посмотреть, кто ей заказывал номер. У нас, знаете ли, в связи с мероприятием, все номера заняты… Вот, номер заказывал Курт Рогге. Его координаты…

– Не надо, я знаком с ним.

Консьерж был доволен, и вечером порадовал свою жену рассказом о том, как он за одну туфельку получил вдвое больше денег, чем стоила полная пара…

Макс поднялся в номер.

Он и сам не знал, почему так огорчился исчезновению незнакомки…

Мари Лотнер… Это имя ничего ему не говорило, и, вместе с тем, ему казалось, что он раньше знал эту девушку.

Он ещэ раз перечитал записку, которую она оставила. Вот, она пишет о Корин. Наверное, он познакомился с ней во время своих диких загулов… Он и сам себя не помнил, не то, что девушек… Впрочем, нет, такую он бы не забыл…

Все еще под впечатлением встречи, он позвонил в офис Рогге, но там никто не слышал о Мари Лотнер. Назвав свое имя, он добился от секретарши личного номера Курта, но и тут ничего не узнал.

Заспанный Курт сначала ничего не мог понять, а потом узнал Макса. С неудовольствием спросил, зачем ему понадобилась девушка, и на невразумительное его пояснение ответил твердо:

– Макс, гонщик ты хороший, я вот и отца твоего знал, тоже спортсмен знатный был… А только номер тебе я ее не дам: она – хорошая девчонка, и пусть живет спокойно. Ты ведь способен испортить жизнь еще не одной девчонке, пока не перебесишься… Все, извини, я вчера не выспался и разговаривать с тобой не могу.

Так бесславно закончились розыски Макса. Впрочем, обедал он в компании друзей, новые встречи и впечатления заслонили от него память о девушке с темными тревожными глазами, и из его памяти быстро стерлись события той ночи.

Марьяна, и не подозревавшая о розысках, предпринятых Максом, в автобусе задремала, что было неудивительно, учитывая то, как она провела предыдущую ночь…

Часть вторая

Глава 3

Русская поговорка «Не было бы счастья, да несчастье помогло» как никакая другая соответствовала ситуации с покупкой квартиры.

Накануне Марьяниной поездки мадам Эмма получила неприятное известие от невестки. Она была замужем за старшим сыном мадам от первого брака. Надо сказать, что за пять лет знакомства с мадам Эммой Марьяна его так ни разу и не видела. Как-то, года два назад, приезжала невестка с детьми, а сын так и не смог выкроить время для свидания с матерью. Вообщэ, особого тепла в отношениях с сыном Марьяна в ней не замечала, но деньги семье сына она регулярно отправляла. Он играл на бирже, и частенько ввязывался в неприятные истории, из которых матери приходилось его вытаскивать. Денег жене на содержание семьи он давал мало, и невестка часто обращалась с просьбами.

Вот и сейчас, ей срочно понадобились деньги для оплаты обучения старшего сына. Мадам Эмма посоветовалась с сестрой, и предложила Марьяне выкупить квартиру, которую она снимала.

– Все равно, жить в ней одна я не собираюсь, а мне приятно будет знать, что квартира в хороших руках. И, кроме того, остается соседство с магазином, – если квартиру купят другие люди, неизвестно, насколько нам удастся ужиться…

Земля в этой части городка стоила дорого, пожалуй, дороже, чем сам дом. Сумма, которой располагала Марьяна, была явно недостаточна для покупки, но мадам Эмма пошла ей навстречу.

Марьяна стала настоящей собственницей квартиры во втором этаже двухэтажного особнячка, и небольшого садика внизу, чему она очень обрадовалась.

Вообще, из поездки Марьяна вернулась ожившая и похорошевшая. Между собой мадам Эмма и мадам Луиза даже решили, что она завела себе приятеля.

Перемены в поведении и внешности Марьяны заметил и Мартин. В отличие от дам, не стал довольствоваться простыми догадками, а предпринял некоторые действия, используя профессиональный опыт и связи. Впрочем, он быстро убедился, что Марьяне никто не звонит и не пишет, и сама она тоже практически не общается с посторонними людьми, визитеров тоже не наблюдается. И вместе с тем Марьяна стала совсем другой, чем была до поездки!

Мягче, женственнее, что ли! Даже движения у нее стали другими, а уж каким стал взгляд темных тревожных глаз. Мартин не терял надежды, что когда-нибудь она ответит согласием на его предложение прокатиться или поужинать. Ему казалось, что сейчас она близка к тому, чтобы дать согласие.

Увы, он ошибался. Теперь Марьяна точно знала, как бывает, когда к физической близости примешивается любовь. Она вошла в такой возраст, когда женщины хорошо отличают плохое от хорошего, и размениваться не хотела.

А причина, по которой она так изменилась, вскоре стала всем ясна.

Через месяц – да, Марьяна точно помнила, что с поездки прошел месяц, – мадам Роше, мать Розы, второй продавщицы, угостила ее дыней. Пока мадам Роше болтала с дочкой, дыня лежала и благоухала на весь торговый зал. Марьяне так нестерпимо захотелось ее съесть, что она тихонько унесла ее к себе, и разрезала, и впилась в сочную дынную мякоть. Уже через полчаса ее тошнило в маленьком офисном туалете, а Роза Роше бегала вокруг нее, сочувственно предлагая вызвать врача.

Мадам Роше, вырастившая пятерых детей, хмыкнула и сказала:

– Детка, а ведь ты беременна.

Марьяна произвела в уме некоторые подсчеты и в душе ее затеплилась безумная надежда.

Поднявшись к себе, она разделась и внимательно рассмотрела себя в зеркале. Конечно, никакого живота не было и в помине, но Марьяна вдруг размечталась, как бы здорово все вышло, если бы только. Дотерпев до перерыва, она купила в аптеке тесты на беременность и через некоторое время с радостным недоверием смотрела на синюю полоску!

Теперь по утрам она с радостной тревогой прислушивалась к себе, хотя никаких изменений не замечала.

По совету мадам Эммы, записалась на прием к знакомому врачу, и, несмотря на то, что услуги стоили достаточно дорого, регулярно посещала его. Беременность переносила хорошо, а нечастые приступы тошноты даже радовали ее, доказывая, что беременность действительно есть, и вовсе не плод ее фантазий.

Сестры радовались вместе с ней, однако, имея некоторый житейский опыт, были озабочены тем, что Марьяна будет растить ребенка одна.

На радостях, она затеяла в квартире ремонт. Необходимые средства взяла в кредит в местном банке, воспользовавшись поручительством своей благодетельницы мадам Эммы.

Сама Марьяна перебралась в бывшую родительскую спальню, а из своей комнаты сделала хорошенькую детскую: с темно-розовыми полосатыми обоями в цветочек, и воздушными шторами, пышными сборками обрамлявшими окно.

– Комната получилась девчачья, – заметила Роза, помогая Марьяне развесить шторы.

Она уверенно ответила:

– А у меня и будет девочка, я точно знаю. Назову ее Лиза.

Обе мадам на новоселье принесли приданое малышу: с удовольствием вспомнив собственную молодость, накупили всяких штучек, о назначении которых Марьяна даже не догадывалась!

Беременность не только не портила ее, а как будто сделала еще красивей. Посетители уже откровенно любовались лицом, сияющими глазами и округлившейся фигурой Марьяны.

Однажды, ближе к вечеру, явился Мартин. Он был немного обижен на Марьяну, и давно не приходил. Марьяна так искренне ему обрадовалась, и сварила кофе, и порезала миндальный кекс, который он обожал. Уселась напротив, внимательно разглядывала его темными глазами.

Он не выдержал:

– И зачем ты это сделала, не скажешь?

Марьяна изумилась:

– Что именно?

Он упрямо наклонил голову:

– Ну, я точно знаю, что у тебя никого нет. Если ты просто хотела ребенка, могла бы сказать.

До Марьяны, наконец, дошло, что он имел в виду, и она засмеялась:

– А ты бы, значит, поспособствовал? – насмешливо спросила она.

Мартин навис над ней:

– Да ты хоть понимаешь, что ребенку нужен отец?!

Марьяна посмотрела ему прямо в лицо и спокойно сказала:

– У него есть отец. Просто так вышло, что сейчас мы не можем быть вместе.

Мартин спросил с недоверием:

– Ты хочешь сказать, что он приедет сюда?

Марьяна грустно усмехнулась:

– Может, и приедет. – Она наклонилась над столом и положила теплую ладонь на его сжатый кулак. – Мартин, не валяй дурака, и мы вполне можем быть друзьями. Поверь, я хорошей друг и вовсе некудышняя любовница.

– Много ты понимаешь в этом, – хмыкнул он.

Но злиться перестал, и приходить стал чаще, к негодованию матери, усматривавшей в этом преступное желание Марьяны пристроить ребенка.

В начале марта Марьяна родила девочку, и назвала ее, как и собиралась, Лизой.

Младшая дочь мадам Роше, убиравшая в магазине и недавно переехавшая в город, с удовольствием согласилась помочь с малышкой и с уборкой квартиры.

Молока у Марьяны было много, и Лиза, наевшись, отваливалась от груди и подолгу спала. Вообще, она оказалась спокойным и веселым ребенком. Нянька Рене ее просто обожала! Уже в два месяца Лиза узнавала всех, улыбалась и агукала, в четыре она начала садиться.

В пять месяцев у нее прорезался, правда, с небольшой температурой и капризами, первый зуб. Обнаружила его мадам Луиза, чем пожилая дама ужасно гордилась. Она принесла малышке в подарок изящную серебряную ложечку.

Склонившись над кроваткой, она трясла Лизину погремушку, извлекая из нее громкие звуки, и неожиданно ахнула:

– Ну надо же, Мари, ты все-таки нашла его! – Проницательная мадам Луиза первая заметила сильное сходство Лизы с парнем в комбинезоне, портрет которого висел в спальне. – Просто одно лицо!

Марьяна на все расспросы только смеялась, и Лиза, видя радость матери, тоже принялась громко смеяться. Так громко, что начала икать и пришлось дать ей воды.

Наступило лето, и Марьяна, в свободное от работы и домашних дел время, часто прогуливалась с Лизой и Рене к морю. Хозяйство Марьяна вела экономно, и, несмотря на довольно больше траты на больницу, к концу года почти рассчиталась с кредитом. Она даже решилась на то, чтобы купить автомобиль. Попросив Мартина помочь ей с выбором машины, очень скоро она стала владелицей очень приличного подержанного Рено. Она купила сиденье для малышки, и Мартин помог ей установить его. Теперь Марьяна усаживала девчонок на заднее сиденье, и они ездили кататься далеко за город.

Лизе исполнился год, когда случилось несчастье. Сын мадам Эммы опять попал в историю, он звонил ей, просил денег, и у нее случился сердечный приступ. Мадам Луиза и Марьяна организовали лечение и уход, и ей даже как будто стало лучше. Второй приступ оказался роковым.

Марьяна не плакала так на похоронах собственной мамы. За эти годы мадам Эмма стала ей настоящем другом.

Сын появился только в день траурной церемонии, и, кажется, с трудом переносил вид опухшей от слез тетки. Это был еще молодой, но уже имеющий значительную лысину, нервный и раздражительный мужчина.

Мадам Луиза жаловалась, что, едва предав тело матери земле, он переворошил все ее документы.

Узнав о том, что квартира давно принадлежит Марьяне, пришел в ярость:

– Разве можно было продавать квартиру отдельно от магазина? Только моя мать, выжившая из ума на старости лет, могла такое придумать! А вы куда смотрели?

Уже через день в магазине появились оценщики. Они осмотрели и промерили все помещения, забрали ее бухгалтерские книги. После их ухода девушки привели все в порядок, но магазин в этот день не работал.

Вечером в гости к Марьяне пришла мадам Луиза.

Выпив чашечку кофе, она подняла на нее глаза:

– Всегда знала, что сын Эммы – негодяй, но это переходит всякие границы! Эмма ужасно переживала, что ее брак с его отцом распался, и баловала его, как могла! А он всю жизнь тянул с нее деньги. И вот результат. Ты представляешь, он надумал продать Эммино детище Годдару – тот держит магазин для взрослых. Как представлю, чем торгует этот Годдар!

Она съела ломтик лимонного пирога, подняв глаза к потолку, задумалась о чем-то, а потом сердито сказала:

– Мари, мы с тобой должны что-то придумать!

Марьяна вздохнула. Конечно, ей не хотелось терять и работу, и налаженную жизнь.

Мадам Луизе первой пришла в голову мысль выкупить магазин самим.

– А что? Часть денег дам я, возьмем кредит, будем постепенно рассчитываться.

Марьяна знала, что свободных средств у мадам Луизы было мало, и скептически пожала плечами:

– Можно, конечно, заложить квартиру, но этих денег все равно не хватит. В банке обязательно попросят поручительство. У меня таких знакомых нет.

Обе вспомнили, как мадам Эмма помогла Марьяне получить кредит, и загрустили.

За магазин попросили очень дорого. Вот когда Марьяна пожалела, что своими руками сделала торговлю сувенирами прибыльной!

Марьяна, не ожидавшая такой суммы, неожиданно не растерялась и не расстроилась. Она решила бороться. К тому же слова мадам Луизы о покупке магазина запали ей в душу. Магазин она любила.

Она оставила Лизу с Рене, спустилась в офис, и с час посидела над расчетами. Поразмышляв еще немного, она выработала некий план, который показался ей реальным. Прежде всего она уселась за телефон и обзвонила поставщиков. Марьяна всегда аккуратно вела дела и рассчитывалась за товары точно в срок, поэтому почти все основные поставщики, узнав о несчастье с хозяйкой, предоставили ей рассрочку по плате за товары.

– Мари, вы сможете заплатить, когда вам будет удобно! И поставки товаров, мы ни за что не прекратим их! Такая прекрасная храбрая девушка! Успехов вам!

Ободренная разговорами, Марьяна решилась. Она надела темный костюм, сколола тяжелые волосы в узел на затылке, и направилась на прием к директору банка.

Он помнил ее ещэ по прошлому визиту. Бегло просмотрел документы, и пообещал, что передаст их в кредитный отдел, и решение сообщит ей завтра.

Переступив порог кабинета на другой день, Марьяна поняла, что в кредите ей отказывают.

Директор банка, грузный немолодой мужчина, с сочувствием пояснил ей:

– Нант эксперты посмотрели документы. Увы. Вы слишком молоды, и семейное положение неопределенно. Под залог квартиры мы не можем предоставить вам такой большой кредит. Совет директоров ни за что не одобрит этого.

Он смотрел на убитое лицо Марьяны, и сочувствовал ей. Его собственная дочь, возраста девушки, сидящей перед ним, занималась тем, что болталась в подозрительной компании таких же свободных девиц и парней, и проводила время в бесконечных прогулках и увеселениях. Хорошо, если там обходится без наркотиков. А когда он упрекал ее за такой образ жизни, уверяла, что скоро откроет собственное дело, да-да, и будет заниматься дизайном сумочек! Почему-то все великосветские идиотки занимались именно дизайном сумочек, и эти самые сумочки из уст собственной дочери довели его прямо до бешенства. Она немного помолчала, и твердо сказала:

– Да, я молода. Но мадам Дарси болела уже давно, и все дела вела я. У меня и диплом есть, подтверждающий, что я могу вести бухгалтерию. И вы можете навести справки в налоговой инспекции и у наших поставщиков, – мы никогда не нарушали обязательств. Я все хорошо рассчитала – из прибыли мы вполне сможем гасить проценты. При условии, что поставщики предоставят нам рассрочку, мы не будем отвлекать первое время оборотные деньги. И будем гасить кредит. Да, и проверьте кредитную историю – разве мы хоть раз задержали выплаты? Я считала, что в деловом мире много значит репутация человека.

Девушка все больше ему нравилась.

Он поднялся, и она решила, что аудиенция закончена, замолчала и тоже поднялась.

Неожиданно он усадил ее, отошел к столу и сказал:

– Послушайте, мадемуазель Лотнер, вы меня почти убедили. Остается одно: я должен убедить в этом совет директоров, а на них не действуют пылкие речи и красивые глаза.

Марьяна покраснела, обиженно нахмурилась, и поднялась, но он опять усадил ее, засмеялся.

– Ну, ну! Я – на вашей стороне, а это дорогого стоит. Могу дать вам совет: найдите поручителя, это выправит ситуацию. Может быть, родственник ваш, или мужа?

Упавшим голосом она сказала:

– Я не замужем, и родственников у меня нет.

Сочувственно посмотрев на нее, он сказал:

– До заседания совета у вас есть неделя.

Марьяне не спалось.

Она поднялась, сварила себе кофе и, с чашкой в руке, уселась на широкий подоконник. Ночь была лунная, и ей была видна даже дорожка на водной глади. В темном небе мерцали звезды, совершенно равнодушные к проблемам людей.

Марьяна сама себе показалась маленькой и беззащитной. В носу предательски защипало. Вообще-то она редко позволяла себе расслабляться, но сегодня был такой день.

Марьяна сунула чашку в раковину, прошла в спальню и вынула из маленького сейфа письмо. Развернув, бережно разгладила его и пробежала глазами такой знакомый текст.

«…самое большое огорчение – это то, что я не смогу больше быть рядом с тобой, не смогу оберегать тебя. Знаю, иногда тебе будет тяжело, поплачь, а потом спокойно и твердо берись за дело.И помни, я хочу, чтобы ты была счастлива.»

Марьяна влажно задышала, и позволила соленой горечи затопить себя.

Сорочка на груди промокла от слез, а в голове стало пусто и тихо. Вздохнув, Марьяна ладошкой вытерла глаза и поднялась. Бережно сложив письмо, убрала его в сейф.

Вернулась к окну, уселась, поджав ноги, и бездумно смотрела на море. Небо начинало сереть, и звезды уже не так ярко и уверенно сверкали.

Решение пришло неожиданно.

Марьяна подумала, что отправит Максу фото Лизы, и попросит его о встрече. Если он ответит – что ж, они встретятся, и она попросит его о поручительстве. Макс – хороший парень, и не откажет же он ей в такой малости?! Тем более, что это ничего ему не будет стоить.

Несмотря на бессонную ночь, поднялась Марьяна рано. Компьютер ровно загудел, и она набрала в поисковике имя Макса. Через пару минут в руках у нее был электронный адрес фирмы, принадлежащей Максу Русселю.

После завтрака Марьяна, к изумлению Рене, занялась фотосессией: принарядила Лизу, расчесала ее непокорные кудряшки и сделала несколько снимков. Сгрузив их на компьютер, удовлетворенно вздохнула: то, что надо. С экрана Лиза сияла улыбкой и всеми веснушками.

Марьяна боялась, что передумает. Поэтому набрала email Макса, прикрепила фото, и, подумав всего несколько секунд, написала: «Извините, что беспокою. Когда-то вы спасли мою жизнь, я это помню. Так уж сложилось, что мне опять нужна ваша помощь. Понимаю, что все это неожиданно, и не настаиваю на немедленном ответе. Если посчитаете мою просьбу не слишком обременительной – сообщите о времени и месте, где мы могли бы встретиться. Если не ответите на мое письмо – я не в претензии. Заранее благодарна, Мари Лотнер.»

Сообщение ушло, и Марьяна смотрела на экран, задумавшись о том, не зря ли она это все затеяла. Звякнул колокольчик, оповещая о полученной почте. Марьяна дрогнувшей рукой кликнула по иконке.

Письмо было лаконичным и холодным: «Время и место встречи на ваше усмотрение. М.Р.»

Закусив губу, Марьяна отстукала: «Спасибо. Если удобно, завтра в полдень, в баре ресторана «Даккар»

Полученный через пару минут ответ был еще короче: «ОК».

Надо признаться, она провела беспокойную ночь, и добиралась к месту встречи за рулем «Рено», и опасалась, что будет выглядеть не лучшим образом. И мрачно думала про себя: «Идиотка! Он и думать о тебе забыл в тот же момент, как за тобой захлопнулась дверь номера, а ты все страдаешь, все разводишь сироп из воспоминаний.»

Она намеренно не стала наряжаться, а выбрала строгую юбку, светлую блузку и туфли на среднем каблуке. Ни к чему будет, если он подумает, что она мечтает о каком-то ренессансе их отношений. Марьяна мысленно фыркнула: «Ренессанс. Надо же, слово-то какое придумала.»

В назначенное время Марьяна переступила порог ресторана.

Оглядевшись по сторонам, Макса она не увидела. Сделав независимое выражение лица, подошла к стойке:

– У меня здесь назначена встреча.

Она не успела закончить. Бармен кивнул:

– Да, мадемуазель. Вас уже ждут.

Марьяна растеряно обернулась, и увидела, что немолодой мужчина у окна привстал ей навстречу.

– Макс Руссель, – представился он. – Присаживайтесь. Что-нибудь выпьете?

– Двойной эспрессо, пожалуйста.

Марьяна устроилась в кресле напротив. Ей удалось взять себя в руки, и она спокойно и чуть насмешливо спросила:

– Что же, Макс вас прислал вместо себя? Зачем? Если не хотел этой встречи – я ведь не настаивала.

Мужчина пытливо всмотрелся в ее лицо:

– Он ничего не знает о нашей встрече. – Марьяна приподняла брови, и это не ускользнуло от его внимания. – Видите ли, вы прислали это письмо на мой адрес. Я – отец Макса.

– Учитывая ваше сходство, это и так понятно. – Марьяна помедлила. – Почему вы ответили на письмо?

Отец Макса молча вынул из внутреннего кармана две фотографии. На одной была снята Лиза, Марьяна сама делала этот снимок, а на втором тоже была Лиза, только в незнакомом голубом комбинезоне. Марьяна подняла глаза на собеседника:

– Макс?

Он кивнул.

– Я позвонил Максу и спросил, знакомо ли ему ваше имя. Он удивился, сказал, что у него нет знакомых с таким именем. В общем, я не стал ему ничего объяснять, и решил разобраться во всем сам.

Марьяна смутилась. Господи, как объяснить все, что тогда произошло?

– Он и не знает, как меня зовут. Так вышло, что мы общались очень непродолжительное время. Потом я вынуждена была уехать, и только через некоторое время обнаружила, что. В общем, я решила оставить ребенка. – Она сжала кулачки: – Поверьте, я не собиралась напоминать Максу о себе!.. Мне жаль, что так вышло, и вы узнали об этой истории!

Руссель прервал ее.

– Вы писали, что у вас неприятности. Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

Марьяна рассказала ему о своих проблемах, о неудачной попытке оформить кредит.

– В общем, мне необходим поручитель, в противном случае решение совета будет отрицательным. И я еще не знаю, как совет посмотрит на то, что мы с Максом, ну. Что мы не оформили наш отношения, и он юридически не является отцом Лизы.

Руссель внимательно смотрел в лицо сидящей перед ним девушки и думал о том, что она ему нравится. Красивое лицо, а глаза – просто замечательные глаза, и фигурка хорошая. Кажется, действительно, самостоятельная и умненькая. Как же у них с Максом-то сладилось все? Девушка была непохожа на авантюристку, и, кажется, рассказывает правду.

В разговоре повисла пауза, и Марьяна неправильно поняла ее. Она заторопилась:

– Вы не думайте, пожалуйста, я все хорошо рассчитала. Последние годы мадам Дарси болела, и все было на мне. – Собираясь на встречу, Марьяна на всякий случай взяла с собой бумаги. – Я твердо знаю, что смогу гасить ссуду и проценты, и вам не придется.

Нет, определенно она ему нравилась!

Девушка вынула из плоского портфеля документы, но Руссель остановил ее, неожиданно перейдя на «ты»:

– Подожди. Завтра я пришлю к тебе своего законника, ему все и покажешь. За ссудой в банк не ходи – деньги дам я.

Марьяна помолчала, но твердо ответила:

– Простите, но я не могу их взять.

Она поднялась, и он одобрительно посмотрел на ее расстроенное лицо, строго сказал:

– Сядь. Я уважаю твое решение, но ты забываешь о том, что Лиза – моя внучка.

Девушка твердо ответила:

– Это ничего не меняет.

– Ну, хорошо, пусть это будет заем. Ты можешь возвращать деньги постепенно, как если бы ты взяла ссуду в банке. Тебе это будет даже выгодно, потому что проценты я с тебя брать не буду. А я открою счет на имя Лизы, и буду переводить чеки на него. Она вырастет, и сама решит, принять ей их или нет. Договорились?

Марьяна опустила глаза.

– Надеюсь, я не пожалею об этом…

У Русселя в кармане зазвонил телефон, не глядя, он отключил его.

– Я вижу, ты согласна. Запиши свои координаты, завтра с тобой свяжутся.

Марьяна послушно записала на листок номер телефона и адрес. Руссель поднял брови:

– Так ты живешь не здесь?

– Нет. Тогда… В общем, мы встретились с Максом случайно.

Сощурившись, он глянул на нее:

– Ты не похожа на обычных его девиц. И не производишь впечатление девушки, способной на скоропалительный роман. Что-то тогда произошло, отчего вы расстались? Макс обидел тебя?

Марьяна испугалась:

– Нет, нет, что вы! Макс… В общем, он спас мне жизнь. В паркинге на меня напал какой-то бродяга, и Макс вступился за меня.

– Ага, а ты, значит, в благодарность…

Марьяна исподлобья глянула на него, и он усмехнулся:

– Не сердись. К теме нашей встречи это отношения не имеет. – Помолчав, он нерешительно спросил: – Я могу увидеть девочку?

Марьяна пожала плечами:

– Почему нет? У нас с Лизой нет родственников. По воскресеньям мы всегда гуляем, можете как-нибудь к нам присоединиться.

Юрист, которого прислал Руссель-старший, оказался весьма толковым, и уже через пару дней Марьяна и мадам Луиза стали официальными владелицами магазина.

Марьяна подписала договор займа. Выплаты по нему оказались вполне приемлемыми, и она подумала, что жизнь, кажется, налаживается.

В воскресенье раздался звонок. Несмотря на то, что голос в трубке был искажен, Марьяна сразу узнала Русселя-старшего.

– Здравствуй. Ну что, можно тебя поздравить?

Она искренне заторопилась:

– Я хотела вас поблагодарить…

– Можешь сделать это приличной встрече. Наши договоренности не изменились?

Марьяна насторожилась:

– Что вы имеете в виду?

Он засмеялся.

– Не пугайся. Я просто хотел познакомиться с Лизой. А заодно можем отметить твою покупку.

Марьяна неожиданно обрадовалась:

– Только, чур, я угощаю…

Макс Руссель появился через полчаса, с большой игрушкой для Лизы и букетом.

Руссель-старший педантично приезжал к ним в гости каждое воскресенье в течение последнего года, то есть практически с того самого дня, как узнал о существовании Лизы. Он привозил подарки девочке, и неизменно – коробку дорогих конфет и цветы для Марьяны. Сама Марьяна сначала нервничала и дергалась от его визитов, но потом привыкла, а Лиза так просто обожала деда. В программу визита входила обязательная прогулка в парке, потом они обедали в небольшом ресторанчике на набережной. Как-то во время прогулки начался дождь, все вымокли, и Марьяна пригласила его домой. Руссель-старший неожиданно согласился, и она некоторое время переживала, как ему покажутся ее небольшая квартирка и кулинарные таланты. Кажется, ему понравилось: отныне он всегда благосклонно принимал приглашения пообедать дома, и в последнее время они так и поступали. Сама она неожиданно начала получать удовольствие от этих семейных обедов. В прошлый выходной визит не состоялся, но Марьяна не удивилась: ей показалось, что Макс Руссель в последнее время выглядит неважно, и устает даже от непродолжительных прогулок.

Поэтому ее не удивил, но насторожил его звонок. До сих пор он не делал никаких попыток представить их с Лизой семье. Марьяна не заговаривала об этом, но была уверена, что Максу он о воскресных прогулках тоже не рассказал.

Как-то все сложится теперь?

Часть третья

Глава 4

В дороге Лиза уснула.

Марьяна, сверившись с картой, свернула с шоссе. Дорога, усаженная по обеим сторонам деревьями, уже через несколько минут уперлась в решетку ворот.

Обе створки были широко распахнуты, и Марьяна, заколебавшись на секунду, решилась и проехала по закругленной аллее внутрь.

Около парадного подъезда стоял автомобиль, только что привезшей гостей. Водитель еще вынимал их довольно объемистый багаж.

Сами гости, высокий немолодой мужчина с белоснежными волосами и очень красивая, как показалось Марьяне, дама, видимо, прибывшая с ним, стояли поодаль. Они беседовали со встретившей их у крыльца статной женщиной в строгом сером костюме.

Марьяна догадалась, что это Марта, экономка Русселя. Он должен был предупредить ее о приезде гостьи с ребенком, и организовать няню для Лизы. Рене на выходные отпросилась, и Марьяна немного переживала, как обойдется с малышкой без нее, все-таки чужой дом. Конечно, Лиза – ребенок спокойный, но, если бы Рене поехала с ними, Марьяна переживала значительно меньше.

Она ехала медленно, и услышала последние слова красивой дамы:

– Нет, Марта, последний раз я была здесь уже девять лет назад.

Та всплеснула руками:

– Надо же.

Все с любопытством обернулись на шум подъехавшей машины.

Марьяна вышла, вежливо поздоровалась.

Марта улыбнулась ей доброжелательно, но сдержано:

– Мадемуазель Лотнер? Месье Руссель предупреждал о вашем приезде. Он говорил, что вы приедете не одна.

Марьяна кивнула:

– Лиза в машине. Уснула в дороге, – извиняясь, неизвестно почему, пояснила она.

Седовласый мужчина представился:

– Генрих Фогель, старый друг Макса Русселя. А это – моя дочь, Ингрид.

Дама доброжелательно улыбнулась, и Марьяна с любопытством посмотрела на нее: действительно, очень красива! Тонкие черты лица, большее глаза, пышные волосы.

Новая знакомая приветливо протянула ей руку, и Марьяна в ответ тоже улыбнулась:

– Мари, вы можете звать меня просто Мари.

В этот момент в машине завозилась проснувшаяся Лиза, и Марьяна расстегнула ремни и помогла ей выйти.

Марта наклонилась к девочке:

– Давай знакомиться. Как зовут маленькую принцессу?

Она очаровательно скосила глаза на мать. Марьяна ободряюще улыбнулась ей, и девочка почти твердо сказала:

– Лиза.

Заходящее солнце зажгло золотом ее кудри, и засияло золотыми крапинками в серых глазах, и мордаха Лизы засияла всеми веснушками.

Неожиданно Ингрид отрывисто сказала:

– Извините, я вас покину. – Все с удивлением на нее посмотрели. – Дорога была все-таки утомительная.

Марьяне показалось, что Марта и Фогель как-то странно переглянулись, и экономка торопливо сказала:

– Для вас и месье Фогеля приготовили две комнаты рядом с библиотекой.

– Марта, не провожайте меня, я хорошо помню расположение комнат. Попросите принести мои вещи.

Ингрид развернулась на высоких каблуках и поднялась в дом.

Фогель расстроено глянул ей вслед:

– Извините ее, пожалуйста, она всегда плохо переносит дорогу.

Няня, приглашенная Мартой для Лизы, оказалась пожилой женщиной с добрым лицом. Лиза с удовольствием дала ей руку, и Марьяна вздохнула с облегчением. Девочку с няней поместили в просторную светлую комнату с большой верандой, откуда несколько ступеней вели в большой парк.

Марьяна убедилась, что Лиза с удовольствием проводит время с новой няней. Несмотря на перемену обстановки, Лиза с аппетитом поужинала, обжила новую комнату, разложив новые интересные игрушки, и вскоре ее звонкий голосок и смех слышались уже из сада.

Марьяна разобрала сумку, расставила косметику в ванной комнате, и спустилась в сад. Здесь обнаружился хотя и небольшой, но замечательной красоты пруд с утками, и Лиза с Марьяной принялись бросать им куски хлеба. Утки шумно плескались в зеркальной воде, и Лиза хохотала.

Оглянувшись, Марьяна увидела Макса Русселя-старшего. Он шел по аллее.

Лиза с визгом бросилась ему в руки. Он присел перед ней, прижал к себе ее кудрявую голову. У Марьяны отчего-то защипало в носу, но она справилась.

– Здравствуй. Как доехали?

Марьяна улыбнулась:

– Нормально. Лиза проспала полдороги, а я любовалась природой здешних мест. Много зелени, и очень красиво.

– Да, мне тоже здесь нравится. Как устроились? Надеюсь, Марта позаботилась.

– Да, спасибо. Лизе здесь нравится.

Он нахмурился:

– Все будет хорошо, не волнуйся. Марта сказала, что ты уже успела познакомиться с Ингрид и Генрихом?

– Да, мы подъехали практически одновременно.

Он пояснил:

– Ингрид – первая жена моего старшего сына, Адама. Она. очень дорогой для меня человек, и, я надеюсь, вы подружитесь.

Марьяна вспомнила, как резко Ингрид оборвала разговор, но промолчала.

– Много гостей будет?

– Нет, только самые близкие: старшей сын с женой, ее зовут Дорис, Макс, Ингрид и Генрих, мой племянник Арни, и вы с Лизой. Да, еще отец Дорис, Карл Шлегель, но с ним ты уже знакома – это он оформлял купчую и все документы.

– Макс знает о том, что мы с Лизой будем здесь сегодня?

Подошедшая нянька забрала Лизу, и Руссель ничего не ответил. Марьяна встревожилась не на шутку.

Неожиданно он повернулся к ней, испытующе посмотрел в лицо:

– Ты ведь догадываешься, зачем я вас всех собрал?

Марьяна честно ответила:

– Думаю, что вы хотите сделать какие-то распоряжения относительно Лизы.

Он кивнул.

– Я никогда не болел, и разговоры о лекарствах и болезнях терпеть не могу. У меня это после смерти жены. Врачи обнаружили у нее опухоль, и прожила она после этого только полгода. Но за это время что мы только не перепробовали. Все было бесполезно. С тех пор я ненавижу врачей. – С горечью добавил: – Я к ним и не обращался никогда. В последнее время мои обстоятельства изменились. И не пугайся, вовсе я не собираюсь умирать! Я хочу, чтобы люди, которых я люблю и которые близки мне, чтобы эти люди знали, на что они могут рассчитывать в жизни.

Подошла Марта.

Извинилась:

– Вы просили напомнить, когда приедет месье Шлегель.

– Да-да, – он кивнул, – я хочу переговорить с ним до обеда.

Марта предупредила, что обедают в доме поздно, обычно все собираются в гостиной к девяти часам. Покосившись на джинсы и майку Марьяны, она добавила:

– Обедают здесь вполне демократично, но все-таки для дам предпочтительнее юбки. Месье Руссель не слепком одобряет брюки в качестве женской одежды…

Марьяна выбрала простое льняное платье-футляр с плоскими костяными пуговицами. Оно хорошо сидело на ней, и оттеняло загорелую кожу. Темные волосы она заколола в ракушку, подкрасила глаза.

Тронув губы светлой перламутровой помадой, она глянула на свое отражение. «Ну что ж, неплохо! Надеюсь, дамы не явятся к ужину в шелковых вечерних нарядах, а то я буду выглядеть бедной родственницей!»

Марьяна даже себе не хотела признаться, что ждет и боится встречи с Максом. Впрочем, неизвестно, чего она боялась больше: того, что он затеет скандал, узнав о ребенке, или того, что попросту не узнает ее.

Она поцеловала крестик, когда-то подаренный мамой, и горячо прошептала:

– Господи, помоги! Господи, благослови!

И Марьяна решительно повернула ручку двери.

Для Макса Русселя-младшего вечер в родном доме начался неудачно. На лестнице его перехватила Дорис. Игриво улыбаясь, протянула:

– Нечасто тебя можно встретить здесь.

Он пожал плечами:

– Отец просил, чтобы я приехал. Адам тоже здесь?

Он чуть выделил голосом имя брата, и Дорис недовольно поморщилась:

– Где же ему быть? Он ни за что не отпустил бы меня одну. – Меняя тему, заговорила: – Твой папочка превзошел себя! Представляешь, он пригласил эту зануду Ингрид с папашей! Я думаю, это не слишком хорошая идея – усадить нас за один стол.

Макс пожал плечами и насмешливо сказал:

– Мне казалось, что ты всегда была выше условностей. Или опасаешься за Адама?

Она фыркнула:

– Еще чего! Да я на двенадцать лет моложе этой засушенной стрекозы!

– Ну, ну! – снисходительно улыбнулся Макс. – Ингрид всегда была красавицей, не думаю, что время сильно изменило ее. Так что советую держаться ближе к мужу.

Дорис сощурилась:

– Кажется, ты намекаешь на то, чтобы я меньше отиралась возле тебя?

– И это будет правильно, – посерьезнев, сказал Макс, – мне не нужны ссоры с братом, так что умерь свою прыть.

Дорис наклонилась чуть вперед, демонстрируя Максу красивую грудь:

– Я не верю, что ты забыл, как мы любили друг друга.

Он хладнокровно сказал:

– Дорис, это было за три года до вашего с Адамом знакомства. – Он почесал переносицу: – И, честно признаться, особой любви я не помню.

– Макс, ты – сволочь! – нелюбезно произнесла Дорис. – Хорошо, тогда я признаюсь: мне нужно с тобой поговорить.

Максу хотелось заглянуть к отцу, и он недовольно спросил:

– А до обеда этот разговор не подождет?

Неожиданно Дорис оглянулась, как если бы боялась, что ее услышат.

– Нет. Отец успел рассказать мне кое-что, а об остальном я догадалась сама. Конечно, ты можешь не верить. В общем, у твоего отца есть внебрачный ребенок. Думаю, что сегодня старик собрал нас, чтобы оповестить об этом.

Макс от неожиданности замолчал, потом, придя в себя, сердито сказал:

– Дорис! Ты превзошла себя! Во-первых, не называй отца стариком – ему шестьдесят пять, у него великолепное здоровье и он даст фору любому из нас. Во-вторых, более идиотской истории я не слышал! Дорис прикусила губу и медленно произнесла:

– Честно? Хотела бы я, чтобы мои догадки оказались ошибочными.

То, что она так спокойно восприняла его слова, больше всего убедило Макса в том, что Дорис знает действительно нечто очень важное.

– Понимаешь, с Адамом советоваться бесполезно. Для него слова и желания отца – истина в последней инстанции. Но ты-то трезвый человек, и должен оценивать то, чем нам всем грозит эта история. Не знаю, откуда у него взялась эта подружка, но год назад мой отец ездил к ней, куда-то на взморье, оформлял на ее имя покупку бизнеса. Приличные деньги, между прочим! А когда я просила Адама о покупке яхты, отец даже слышать об этом не захотел, отговорившись, что все свободные деньги вложены в дело.

– Не отвлекайся, – хмуро остановил ее Макс. – Что там с этой девицей и ребенком?

– Ну, про ребенка – это я сама додумалась. Отец рассказал мне, что во время поездки случайно увидел ребенка этой женщины – он просто как две капли воды похож на твоего отца!

– Он? Это мальчик?

– Он, или она, я не знаю. Какая разница?! – раздраженно ответила Дорис. – А сейчас папа сказал мне по секрету, что ваш отец собрал всех, чтобы огласить какие-то изменения в завещании.

Макс удивился:

– Я вообще не знал, что у него есть завещание.

– Есть, поверь! Я как-то у папани на столе его мельком проглядела. В общем, ничего особенного: вы с Адамом получаете почти все, в равных долях, довольно приличные суммы выделены этой стерве Ингрид, племяннику Арни и, конечно, упомянута Марта. Ну и так, по мелочам, человек пять. Это завещание написано несколько лет назад.

Макс усмехнулся:

– Наверное, именно тогда ты и решила выйти замуж за Адама?

Дорис скривила губы:

– Можешь думать, что хочешь! Мой отец раньше, до того, как перешел в фирму, работал в нотариальной конторе, и хорошо знает все порядки. Думаю, поэтому его вызвали сегодня, помочь внести какие-то изменения.

– Какие? – тупо спросил Макс.

– Откуда я знаю? – огрызнулась Дорис. – Только думаю, что изменения связаны с этой женщиной.

– А это с чего ты взяла?

– Понимаешь, мы с Адамом всегда занимали комнату рядом с кабинетом отца. Однако, в этот раз Марта разместила нас в спальнях второго этажа. И я не заинтересовалась бы этим обстоятельством, – ну, может, ремонт затеяли, тем более, давно пора. Но только Роза, горничная, сказала, что нашу бывшую комнату подготовили для ее матери –пригласили на пару дней присмотреть за маленьким ребенком. Видите ли, им нужна веранда, и выход в сад. Как тебе это нравится?!

– Никак, – мрачно сказал Макс. – Только, если это и правда, что тут особенного? Ты ведь не собираешься осчастливить отца внуками, как я понимаю?

– Ну, ты тоже тут не слишком преуспел, – нашлась Дорис.

Где-то в доме хлопнула дверь, и Дорис нервно оглянулась.

– Пойду, пожалуй. В общем, я тебе рассказала, а там смотри.

С отцом Максу поговорить так и не удалось: он заперся у себя в кабинете с Карлом Шлегелем.

Марта клюнула его в щеку, но непреодолимой преградой стала на его пути:

– Просил не беспокоить. – С неодобрением глянула на него: – Похудел. обед еще не скоро. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли бутерброды?

Он рассеянно кивнул:

– Хорошо. Я буду в гостиной.

Ему повезло: в гостиную спустился Генрих Фогель.

Макс любил его. После развода Адама и Ингрид он стал реже бывать у них, а Макс всегда был рад его видеть.

Заодно Макс хотел выведать у него причину большого родственного сбора, но Генрих сам спросил его:

– Для чего отец собрал нас?

Макс пожал плечами. Генрих тихо сказал:

– Он зачем-то вызвал Ингрид. Даже не знаю. В последнее время она успокоилась, и я не думаю, что это – хорошая идея.

Макс кивнул:

– Дорис не всегда ведет себя адекватно.

Про себя он подумал, что она, наверное, догадывается, что Адам по-прежнему любит Ингрид.

Генрих потер лицо руками:

– Ингрид не хотела ехать, но Макс просил меня привезти ее. – Он посмотрел на Макса: – Ты не знаешь, у него в последнее время не было каких-то проблем, со здоровьем, например?

Макс пожал плечами. Учитывая то, что он узнал от Дорис, проблемы у отца вполне могли быть, но обсуждать их, даже с Генрихом, Макс не хотел.

Меняя тему, спросил:

– А как дела у Ингрид? Я слышал, что ее выставка имела успех.

Фогель с гордостью кивнул:

– Да, все газеты об этом писали. Ингрид рассказывала, что была на королевском приеме, и королева была с ней необыкновенно любезна, и уделила ей гораздо больше времени, чем положено по протоколу. –Конечно, по-прежнему красива?

Фогель нахмурился.

– Я – отец. Странно было бы, если ответил отрицательно. Только. Она очень одинока.

Макс хорошо помнил, как тогда, девять лет назад, она объявила, что они с Адамом приняли решение пожить отдельно, и она уезжает учиться во Флоренцию. Адам тогда еще долго ходил, как пришибленный. Как уж его Дорис обхаживала! Успокоился он только, когда съездил во Флоренцию и переговорил с Ингрид. Решения она не изменила, и вскоре они развелись. А потом Адам женился на Дорис. Макс с раздражением подумал о невестке: брату уже давно за сорок, он хочет ребенка. И отец был бы счастлив.

Генрих спросил, прервав течение его мыслей:

– А ты, женился, наконец? Или тоже, как Ингрид, предпочитаешь одиночество?

Макс поморщился:

– Трижды был женат, и никогда не чувствовал себя более одиноким, чем в эти недолгие периоды… Вот скажи, почему вы с отцом были счастливы со своими женами? Где вы их находили? Как узнавали, что вот она, та единственная, что будет и подругой, и матерью детей?.. Что, раньше девушки были другими?

Генрих задумался.

– Не знаю. Может, время было другим. Вы спешите куда-то все, как будто во время гонки. Я со своей Ирмой познакомился в горах. Она приехала туда на этюды, а я с приятелями проводил отпуск, катаясь на лыжах. Вечерами мы встречались в кафе, танцевали, пили горячий грог, сидели у камина. Я даже не поцеловал ее ни разу, поверишь? Накануне отъезда мы простились, а утром я просто не смог уехать. До сих пор не знаю, почему. Спустился вниз, выпить кофе, с ужасом думая, как вечером, когда она вернется с этюдов, объясню ей, почему я остался. Она была в обеденном зале. Сидела одна, лицом к огромному окну, и смотрела на панораму гор. Я молча подошел, сел. Она так посмотрела на меня, что я понял, говорить мне ничего не надо. В общем, мы больше и не расставались. Всяко было в жизни, и ссорились, и мирились, но только я никогда не забывал, как она тогда на меня посмотрела. И жениться второй раз не смог, хотя мне всего 45 было, когда Ирма разбилась, вполне мог еще.

Макс вздохнул.

– Я-то тоже по любви женился.

Генрих глянул на него из-под бровей:

– Что, все три раза по любви? Насколько я помню, первая у тебя была какой-то Мисс? Единственное, что я запомнил – бюст у нее был выдающийся. Кажется, это было ее единственным достоинством. Да, и еще папочка – денежный мешок. Сколько вы прожили? Три месяца? И даже ее папочка тебя уговорить не смог, а помню, что очень заманчивые обещания были.

Макс покрутил головой, а безжалостный Генрих продолжал.

– Вторую ты нашел на гонке – кажется, вы успели пожениться, пока гонка не закончилась. Все газеты тогда были посвящены этому важному событию. Не хочу тебя обижать, но более взбалмошной и вздорной девицы я в жизни не встречал. Уже не упомню, сколько длился ваш брак? Небось, еще меньше?

Макс засмеялся:

– Обижаешь! Почти полгода. Потом у меня началась очередная гонка, а вернувшись, я узнал, что моя жена увлеклась тяжелой атлетикой. Впрочем, разъехались мы вполне мирно.

Фогель ухмыльнулся:

– Да, о третьем твоем разводе этого не скажешь. Корин отчаянно не хотела расставаться с твоими денежками и капиталами твоего отца, которые собиралась унаследовать. Она билась до последнего. Все газеты помещали сводки с поля битвы: ты спустил ее любовника с третьего этажа, а она подкараулила тебя с пышногрудой блондинкой в горном отеле.

Расставание с Корин обошлось Максу в кругленькую сумму, но о потраченных деньгах он не жалел: свобода дороже.

Фогель, закурив сигарету, сказал ему сердечно:

– Там, где ты ищешь, такие, как Ирма, или твоя мать, просто не бывают. Не водятся они там.

– Да понял я, понял. И не ищу никого. – неожиданно разозлился Макс.

Фогель грустно посмотрел на него:

– Ну-ну, не сердись, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Вы с Ингрид, кажется, почти ровесники?

Макс покосился на него:

– Что, тоже о наследниках мечтаешь? Вроде моего отца.

Генрих как-то странно посмотрел на него, но разговор прервало появление Арни.

Вот кого Макс терпеть не мог, так это своего двоюродного брата Арни!

Следовало признать, Арни был завораживающе красив: лицо хорошей лепки, ямочка на подбородке, пышная шевелюра, высоченный рост и широкие плечи. Он знал об убойном впечатлении, которое производит его внешность, и широко пользовался этим.

Макс знал, что Арни не брезгует принимать от дам дорогие подарки и позволяет им платить по его счетам в отелях и ресторанах. Собственных средств у него не было. В сезон он подрабатывал инструктором на горнолыжной базе. Смазливая внешность позволяла ему получать выгодных клиенток. Он и спал с ними, и тянул с них деньги.

Впрочем, инструктором он был хорошим, и клиентки оставались довольны. Руководство базы смотрело, закрыв глаза, на то, что дамам он оказывает услуги, не указанные в прейскуранте базы.

Сейчас сезон давно закончился, и чувствовалось, что Арни остро нуждается в деньгах. Едва ли отцу удалось бы заманить его сюда, не рассчитывай он поживиться, – мысленно усмехнулся Макс. Подтверждая его догадки, кузен пояснил свое появление здесь:

– Муж Мэрион неожиданно сломал ногу, и вернулся из экспедиции на два месяца раньше срока, – кисло улыбнулся Арни. – Так что я на мели.

– Ну, к этому ты мог бы и привыкнуть. Насколько я помню, это – твое обычное состояние, – хмыкнул без намека на сочувствие Макс. – Мэрион – это та толстуха, которую я встретил с тобой в ресторане?

Макс помнил, что, несмотря на дневное время, спутница Арни была в бриллиантах.

– Она, – мрачно подтвердил Арни. – Ее супруг – нефтяник. Два последних сезона я провел безбедно именно благодаря ей.

Макс налил ему в стакан виски, насмешливо предложил:

– Выпьем за стабильность цены барреля нефти!

Арни скривился:

– Тебе хорошо! Фирма приносит доход, и отец, наверное, подкидывает заказы! А я кручусь, как белка в колесе. Насколько я знаю, вопрос объединения уже почти решен?

Макс не успел ответить.

Вошла Ингрид, и мужчины поднялись.

Макс широко улыбнулся:

– Ингрид, время над тобой не властно. Твоя красота – как коллекционное вино: время придает ему только новые глубокие тона.

Она протянула ему теплую душистую руку, всмотрелась в его лицо:

– Ты тоже мало изменился. Все такой же рыжий и бесшабашный. Завидую твоей молодости. Рада, что ты, наконец, научился делать комплименты.

Ингрид отошла к окну.

– Извините, если помешала беседе. Что-то невмоготу стало быть одной в комнате, – извиняющимся тоном произнесла она, и Макс с тревогой заметил, что Ингрид чем-то сильно взволнована.

Он наполнил ее бокал, и рука ее дрожала, Макс мог поклясться.

К ним присоединились Дорис и Адам. Дорис демонстративно небрежно поздоровалась с Ингрид, и сразу же начала кокетничать с Арни.

Макс увлек Адама в сторону, и они смогли поздороваться.

Макс оглядел брата и со смехом сказал:

– Адам, ты разъелся! Наверное, Дорис слишком хорошо тебя кормит!

– Смеешься? Ей и в голову не придет обременять себя кухней! Надо сказать, сама она ест только гадкий мусор в виде мюсли и не менее гадкие йогурты.

– Как же ты обходишься? Насколько я помню, ты всегда любил поесть.

– А рестораны на что?

Генрих, присоединившийся к ним, засмеялся:

– Ничего, сегодня отведешь душу. Марта уверяла, что сегодня будет потрясающий обед.

Макс кивнул:

– Отец живет довольно закрыто, и гости бывают редко. Повар жалуется, что теряет квалификацию. Так что сегодня он должен расстараться.

Марьяна предполагала, что обед в семье Руссель будет ей стоить нервных клеток, но что все достанется ей так тяжело. Конечно, этого она предполагать не могла, иначе ни за что не поехала бы.

Больше всего она переживала, что Макс может не узнать ее, или, наоборот, узнает сразу, но решит, что ее присутствие за столом излишне, или даже оскорбит ее. Она не могла представить только одного, что он узнает ее, узнает сразу, как она войдет в комнату, но ее присутствие не произведет на него никакого впечатления и окажется ему совершенно безразличным. Кажется, даже Марте, присматривающей за порядком, он уделил больше внимания, чем ей.

Ровно в восемь часов она спустилась вниз, и в дверях гостиной столкнулась с хозяином дома и Карлом Шлегелем. Юрист с любопытством посмотрел на нее. Марьяна вежливо поздоровалась. В прошлую встречу Шлегель ей не слишком понравился. Он пытался узнать у нее подробности отношений с Русселем-старшмм, но Марьяна его попытки сразу пресекла, здраво рассудив, что Руссель сам расскажет ему то, что сочтет нужным. Ей даже показалось, что он и сам не прочь приударить за ней, однако опасается последствий и не хочет неприятностей с хозяином.

Хозяин представил ее гостям, поскольку остальные приглашенные были хорошо знакомы между собой. Первой неожиданностью для Марьяны было то, что в племяннике Макса Русселя она узнала Арнольда, своего давнего лыжного инструктора! Впрочем, он не пожелал вспомнить об этом, однако так многозначительно посмотрел на Марьяну и так долго не выпускал ее руку, что Марьяне в лицо бросилась кровь. Она поняла, что он тоже узнал ее.

Эта заминка помешала ей встретиться с Максом лицом к лицу во всеоружии. Из ее головы мгновенно вылетели все заготовленные заранее фразы .

Адам, старший брат Макса, улыбнулся ей вполне доброжелательно, зато Макс, всмотревшись в ее лицо, неожиданно сощурился:

– А ведь мы знакомы. Когда-то Мари попала по неосторожности в неприятную ситуацию, и мне представился случай оказать ей небольшую услугу. Вы совсем не помните меня?

Дорис, показавшаяся Марьяне крайне неприятной особой, заинтересованно спросила:

– И как же все произошло? Если, конечно, это не тайна?

Марьяна, несколько пришедшая в себя, почти твердо сказала:

– Разумеется, я вас хорошо помню. – Она слегка обернулась к изнемогающей от любопытства Дорис. – В паркинге отеля на меня напал маньяк, и только случайная встреча с Максом … В общем, он спас мне жизнь, и это вовсе не было небольшой услугой.

Макс усмехнулся:

– Кажется, мы даже были некоторое время на ты. Я удивился твоему неожиданному исчезновению.

– У меня был обратный билет, и не хотелось опоздать на автобус. И, кроме того, я ведь оставила записку. Извини, от испуга и пережитого волнения толком не смогла поблагодарить тебя.

– Да нет, ничего. А как твой порез?

Марьяна невольно прижала руку к шее. Макс всмотрелся и удовлетворенно заметил:

– Вот видишь, я тебе говорил, что и следа не останется.

От того ли, что Макс стоял так близко, и Марьяна слышала его дыхание, или оттого, что он так внимательно и насмешливо рассматривал ее, у нее глухо стукнуло сердце.

Арни неожиданно возник рядом.

– Макс, тебе всегда везет, – с завистью сказал он, – если доводится кого спасать – так красавиц. Вот уж, наверное, приятно получить благодарность из таких ручек.

Он ловко подхватил Марьяну под руку и увлек ее в столовую.

Марьяна чувствовала острую неприязнь, исходившую от Дорис, и мысленно дала себе слово не ввязываться в разговоры с ней.

В соответствии с распоряжениями вездесущей Марты, всех усадили за столом таким образом, чтобы каждая из присутствовавших дам сидела в окружении мужчин. Дорис была явно недовольна тем, что ее усадили между отцом и мужем. Арни же, как будто нарочно, поддразнивая ее, подчеркнуто ухаживал за Марьяной.

Он демонстративно склонился к ее плечу:

– Мари, у вас восхитительный загар.

– Ничего удивительного, я ведь живу в крошечном приморском городке. Развлечений у нас немного.

Дорис насмешливо протянула:

– Никогда не понимала людей, живущих в маленьких городишках. Там же со скуки помереть можно!

Марьяна слегка пожала плечами:

– Скучать особенно некогда. Я работаю, занимаюсь хозяйством. Только по выходным мы выбираемся к морю.

Фогель вежливо поинтересовался:

– Работаете?

– Да, у меня маленький магазин сувениров.

– И вы целый день сидите в этом магазине? – с деланным простодушием спросила Дорис.

Марьяна кивнула:

– В общем, да. Полдня я сама стою за прилавком, а полдня занимаюсь бухгалтерией.

– И вам это нравится – стоять за прилавком? – Дорис уже не скрывала насмешку.

Марьяна спокойно и с достоинством улыбнулась:

– Когда-то в детстве я мечтала о путешествиях. Много читала – Джек Лондон, Жюль Верн. Мечта моя не сбылась – я редко выезжаю даже за пределы своего городка. И, наверное, вы правы – на самом деле, торговля – это скучное занятие: поставки, заказы, договоры, кредиты, банки. И только иногда, когда я прикасаюсь к забавным безделушкам и редкостям, привезенным из дальних стран, мне кажется, что я чуть-чуть приобщаюсь и к самим путешествиям.

Руссель-старший доброжелательно усмехнулся:

– Я сам как-то заглянул в магазин. Здорово, если честно! – мальчишеская улыбка осветила его лицо. – Там стояли трое ребят, лет 11-12, не больше, так вот они были в полном восторге!

Марьяна засмеялась:

– Это мои соседи. Они бегают ко мне за канцелярскими принадлежностями и поздравительными открытками. Я разрешала им потрогать чучело крокодила – и мы стали друзьями. Иногда, если нет покупателей, я рассказываю им о странах, откуда в мой магазин попадают сувениры.

Дорис небрежно проговорила:

– Я как-то тоже хотела открыть бутик. Так, всего понемногу: косметика, духи, сумочки… Для девушек со вкусом. Но папа меня не поддержал, да и мне самой эта идея потом разонравилась…

Марьяна усмехнулась:

– Для меня этот магазин – не игрушка. Он дает мне средства к существованию.

– Ну, об этих самых средствах должны заботиться родители, а потом – муж, – с апломбом заявила Дорис.

Настроение Марьяны окончательно испортилось:

– Мои родители погибли, когда мне было шестнадцать лет, – твердо сказала она.

Так твердо, что Дорис опустила ресницы и пробормотала:

– Извините, я не хотела никого обидеть.

– О нет, я нисколько не обижена. Удивляюсь только, что моя скромная персона привлекла столько внимания!

– Это неудивительно. Мы все давно знаем друг друга, – неожиданно в разговор вступила Ингрид. – Поэтому, когда появляется новое и такое красивое лицо, все, особенно мужчины, хотят познакомиться с новой гостьей.

– Что ж, если вы узнали обо мне все, что хотели, мы могли бы перейти к общепринятым застольным темам. Вы не находите, что лето в этом году удивительно жаркое?

Руссель старшей неожиданно засмеялся. Он почти ничего не ел, и в беседе участие не принимал. Марьяна с обидой подумала, что, если уж он пригласил ее, мог бы и прекратить эти расспросы, ведь видел же, что ей они неприятны!

Неожиданно ее поддержал Макс.

– Я встретил Алекса, он вернулся из Марокко. Там такая жара, что плавится дорожное покрытие. Он уверял, что только из-за этого проиграл гонку.

Руссель старший усмехнулся.

– Его отец тоже всегда находил оправдания собственным поражениям. Он и выиграл-то только один раз, в 82-м, и должен был бы отказаться от награды…

Марьяна неожиданно для самой себя спросила:

– Это когда разбился финский гонщик и лидер сошел с трассы, чтобы вытащить его из горящей манены?

Все с изумлением посмотрели на Марьяну, и она смутилась.

– Вот не знал, что владелицы сувенирных магазинов так осведомлены… – засмеялся Адам. В продолжение всего обеда он не сказал и пары слов, и, кажется, выпил довольно прилично.

– Нет, в самом деле, откуда такие познания? – полюбопытствовал Шпегель.

И опять Ингрид вмешалась:

– Думаю, что все, сколько-нибудь приближенные к семье Руссель, хоть немного, а знают о гонках!

– Да, но Мари так молода! В 82 году… – Он засмеялся, обращаясь к ней: – А вы вообще-то уже были на тот момент?

Марьяна улыбнулась:

– Была, но в ужасном состоянии. Это год моего рождения. А насчет гонок – у моих родителей были приятели, хорошо знающее этот мир, и я часто слушала их разговоры. Гонщики, в том числе бы вилле, сохраняют любовь и интерес к трассам, даже уйдя с них…

– Это точно! – согласилась Дорис. – Я не припомню ни одной нашей встречи, чтобы обошлось без этих рассказов! Кажется, сама уже могу быть экспертом в этой области.

Адам тяжело глянул на нее:

– Мне всегда казалось, что ты пропускаешь мимо ушей наши разговоры.

Она огрызнулась:

– Ну, не все же должны быть такими любителями мании, как ты! – Воспользовавшись возникшей неловкой паузой, она спросила: – Кстати, нельзя ли узнать, чем вызвана такая экстренная необходимость сегодняшней встречи? Мне, например, пришлось отменить запланированные дела и обидеть неожиданным отказом тетку.

Макс Руссель старшей неожиданно помрачнел.

– У меня ко всем небольшая просьба – собраться в 11 часов в зеленой гостиной. Хочу сделать кое-какие заявления. Ради этого, собственно, мне пришлось прервать собственную поездку и пригласить сюда вас. – Он глянул в сторону Ингрид и ее отца, и с непонятной интонацией в голосе произнес: – Хотя нет, очень рад был увидеться, когда еще придется…

Дорис поерзала, но даже она не решалась продолжить расспросы.

Появление Марты прервало разговор. Подали паштет из дичи.

Разговор за столом то вспыхивал, то угасал.

Марьяна похвалила соус, который подали к паштету:

– М-м-м! Какой необычный вкус!

Руссель-старший откликнулся:

– У нашего повара – русские корни. Он всерьез уверял меня, что такой паштет подавался к царскому столу.

Марьяна улыбнулась:

– У царей в гостях не бывала, а вот сам паштет очень понравился! Если ваш повар не хранит секреты за семью замками, с удовольствием расспросила бы его…

Руссель одобрительно кивнул ей:

– После обеда Марта проводит тебя…

Арнольд склонился в натовском поклоне:

– Зачем же, дядя? Не будем отвлекать Марту от ее хозяйственных обязанностей. Я с удовольствием провожу Мари. Мне и самому, признаться, интересно узнать, как готовят этот соус…

Неизвестно, на что рассчитывал Арнольд, но Марьяна, решившая получить хоть какое-то удовольствие от этого обеда, действительно спустилась в кухню. Там она все осмотрела и перепробовала, вызнала рецепт паштета и соуса, задавая, кажется, довольно толковые вопросы. Повар, добродушный здоровяк, находился в полной прострации от такого внимания. Марьяна добросовестно записывала все его откровения, и напоследок пообещала прислать ему кулинарную книгу авторства своей подруги.

Марта, несмотря на все намеки и гримасы Арни, ни на минуту не оставила их наедине, из чего он сделал вывод, что старая карга не так проста, как кажется.

Впрочем, Арни и сам увлекся их беседой, ему доставило неожиданное удовольствие рассматривать раскрасневшееся от кухонного тепла лицо Мари, ее оживленные глаза… За обедом она была совсем другой.

Кроме того, его терпение было вознаграждено: Марта осталась в кухне сделать какие-то распоряжения на завтрашний день.

На обратном пути он ухватил Мари за руку, и она вынуждена была остановиться.

– Ну, может, поздороваемся, наконец?.. И даже не пытайся соврать, что не узнала меня!

– Конечно, узнала сразу. Ты мало изменился…

– Зато ты стала совсем другой. Тогда ты была еще совсем девчонкой, но обещала превратиться в настоянию красавицу. Я рад, что обещание ты сдержала, – он с откровенным восхищением рассматривал ее. Марьяна высвободила руку и неожиданно холодно произнесла:

– Арни, мне давно не шестнадцать лет. Чего ты хочешь?

– Ты ведь поняла, что я хорошо отношусь к тебе? И, конечно, я намеренно не стал разглашать наше прежнее знакомство. Надеюсь, что в ответ ты тоже проявишь ко мне, скажем так, родственные чувства. Марьяна невозмутимо спросила:

– А с чего ты решил, что это я хочу скрыть факт знакомства с тобой?

Арни усмехнулся:

– Ну, во-первых, ты не подала виду, что узнала меня. Во-вторых, я смотрю, вкусы у тебя не изменились: по-прежнему предпочитаешь обеспеченных стариков?

Он поймал ее руку у самого лица, притянул к себе и засмеялся:

– Ого, какой темперамент! – И, внезапно посерьезнев, сказал: – Вот что, детка! Сегодня придешь ко мне, и от твоего поведения зависит, расскажу я своему дядюшке о нашей прежней встрече, или нет. Учти: если хочешь денег, придется делиться. И, пожалуйста, сделай лицо попроще, а то я подумаю, что ты меня не любишь, и передумаю помогать тебе. Без меня у тебя ничего не получится, надеюсь, это ясно?

Он сильнее сжал ее запястья, и наклонился к лицу Марьяны.

Где-то хлопнула дверь, и Арни с неудовольствием выпустил ее.

– Надеюсь, ты будешь благоразумна, и, уверяю, тебе понравится, – со вздохом сказал он.

Марьяна, придя в себя, бросилась вперед по коридору. У дверей своей комнаты она налетела на Генри Фогеля.

Он улыбнулся:

– Ну как, удалось выведать кулинарные секреты?

Марьяна только кивнула, и, пробормотав какие-то извинения, скрылась за дверью.

Генри растерянно посмотрел ей вслед: в свете коридорных ламп он заметил и ее непонятное волнение, и яркие пятна на открытых летним платьем запястьях… Ему показалось, что на площадке кто-то был, но, когда он дошел туда, на лестнице никого не оказалось.

Впрочем, он тут же выбросил это из головы, потому что гораздо больше его беспокоила предстоящая беседа с Русселем и тот узел, в который завязались и раньше непростые отношения Макса, Адама и его единственной дочери Ингрид…

Часть четвертая

Глава 5

Макс Руссель уселся за игральный стол, поставил тяжелый стакан на инкрустированный край и сцепил руки. В гостиной повисло настороженное молчание.

Он наклонил голову и исподлобья оглядел всех.

– Я собрал здесь всех близких мне людей с тем, чтобы сделать некоторые заявления. Первое, и самое главное для меня лично – я отхожу от дел. Фирму полностью передаю в руки сыновей. – Он помолчал, но прервать его никто не решился. – Я все тщательно обдумал. Мне сейчас так же тяжело, как в тот день, когда я решился оставить спорт. Может быть, даже тяжелее, но решение принято, и я сделаю все, что наметил.

Руссель поднял глаза на Карла Шлегеля, и тот слегка кивнул.

– Десять лет назад я в один год потерял любимую сестру и жену. Тогда же, по совету Карла, составил свое завещание. За прошедшие годы мои чувства и мои обязанности по отношению к людям, в нем упомянутым, мало изменились. Однако время не стоит на месте. Возникли обстоятельства, о которых я скажу позже.

Марьяна поняла, что он говорит о них с Лизой, и неожиданно поймала ненавидящей взгляд Дорис. Она с трудом отвела глаза, сосредоточившись на словах Русселя.

-… Марта и ещэ несколько человек, долгие годы работавшее со мной, получат вполне определенную денежную сумму. Что касается близких мне людей, мне не хотелось бы, чтобы это были просто деньги. Поэтому с месяц назад я попросил Карла провести переговоры с одним из хозяев школы, в которой работал Арни. – Руссель повернулся к нему. – Он согласился продать свою долю, и теперь ты – законный компаньон и совладелец и школы, и гостиницы.

Арни только головой покрутил:

– Черт!… Это так неожиданно. В общем, у меня и слов нет.

Руссель прервал изъявления благодарности движением руки.

Поднял голову и впервые за весь вечер открыто посмотрел на Ингрид.

– Я знал тебя маленькой девочкой. Однажды волшебным образом ты превратилась в красивую взрослую девушку. И я, и твои родители всегда хотели счастья детям, и я был рад, что вы с Адамом. В общем, все сложилось так, как сложилось. Кажется, ты была единственным человеком, проявившем истинную мудрость. Несмотря на то, что я не сделал за эти годы ни одной попытки увидеться с тобой, я знал, как ты живешь, и близко к сердцу принимал твои успехи. И знаю, что никаких денег от меня ты не примешь – поэтому попросил Карла, и он выкупил для меня выставочную галерею, которую ты снимала, и теперь ты сможешь заниматься любимым делом. Надеюсь, это ты мне позволишь. Я буду знать, что ты простила меня.

И нгрид сжала руки так, что побелели косточки. Она промолчала, и Руссель отвел от нее взгляд.

– У меня есть собственные средства – ими я намерен распорядиться позже. Этот дом, – он обвел гостиную взглядом, – пока останется за мной. Возможно, иногда я даже буду возвращаться сюда. Марта присмотрит здесь за всем. И понятно, что дом всегда будет готов принять любого из вас.

– А теперь – самое простое и самое сложное. Хорошо знаю своих сыновей, поэтому управление командой полностью передаю Адаму, а руководство фирмой – Максу. Каждый из них получит по трети принадлежащих мне акций. Оставшаяся треть по достижении совершеннолетия переходит Лизе Лотнер, а до того – доходы от них поступают в распоряжение ее матери, Мари Лотнер.

Воцарившееся молчание прервал хриплый смех Дорис.

Карл Шлегель нервно глянул на нее, но промолчал.

– Это не слишком честно по отношению к Адаму, вам не кажется? – громко сказала Дорис. – Вы же знаете, что у Макса есть и собственная фирма, а Адама вы всю жизнь продержали при себе. И теперь вы отправляете его в это захолустье, командовать сборищем водителей и механиков?!

Адам с неудовольствием попытался остановить ее, но Дорис уже понесло.

– Да, он просидел при вас свои лучите годы. Хотя тоже мог бы заняться своими собственными делами.

Руссель обернулся к сыну:

– Адам, ты тоже так считаешь?

– Ты же знаешь, что нет.

Шлегель, чувствовавшей неловкость из-за поведения дочери, заерзал на стуле.

– Макс, Дорис не хотела никого обидеть. Адам – старшей сын, и она рассчитывала.

Руссель насмешливо поднял брови:

– Она рассчитывала?

Дорис покраснела от гнева:

– Адам, может быть ты, наконец, оторвешься от виски и вступишься за жену? Ты разве не видишь, что меня унижают в присутствии. В присутствии.

Видимо, так и не подобрав подходящего слова для того, чтобы назвать Ингрид и Марьяну, Дорис разрыдалась.

Ингрид, глядя на нее без капли сочувствия, холодно сказала:

– Возможно, Дорис, ты устала и разнервничалась. Думаю, будет лучше, если ты поднимешься к себе.

Руссель тяжело глянул на нее:

– Дорис, в самом деле?

Дорис мгновенно прекратила рыдать и взвизгнула:

– Я знаю! Вы все меня ненавидите! Учтите, избавиться от меня вам не удастся! Зря, что ли, я столько лет мучаюсь с вашим сыном?!

Макс, устроившийся на широком низком подоконнике, усмехнулся:

– Интересно, у кого еще хватило бы терпения на все твои выкрутасы?

– Он всегда, всегда был неудачником! А теперь и мне должны достаться крохи! Даже с Ингрид поступили лучше, чем со мной! А тут еще и это – незаконный ребенок получит столько же, как законные сыновья! Где это видано?!

Руссель поднял голову и отрывисто сказал:

– Карл, подготовьте все документы. Завтра я подпишу бумаги. Никого больше не задерживаю.

Марьяна неожиданно поднялась и решительно вмешалась:

– А почему меня-то никто не спросит – хочу ли я этого? Ни мне, ни Лизе ничего подобного просто не нужно. Да и какие из нас владелицы акций? – Она обернулась к Русселю. – Год назад я просила помощи – и вы мне не отказали. Спасибо огромное – и пусть все останется в рамках наших прежних договоренностей. Я тогда не знала вас совсем, и не могла принять денег, даже для Лизы. А теперь, за этот год, мы подружились по-настоящему, и я, и Лиза полюбили вас – сегодня я могу сказать, что с удовольствием приму вашу помощь, думаю, что на обучение Лизы этого хватит с лихвой. А лишние деньги нам ни к чему –я не хочу, чтобы Лиза выросла бездельницей и от скуки занималась дизайном сумочек.

Адам неожиданно засмеялся, и Марьяна с тревогой глянула на него.

Он кивнул:

– Правильные мысли.

Марьяна посмотрела прямо в лицо Русселю-старшему:

– И простите, если мое согласие приехать сюда ввело вас в заблуждение и явилось невольной причиной семейной ссоры.

Марьяна стремительно покинула комнату.

Щеки ее пылали, она почти бежала по коридору. Добравшись до своей комнаты, закрылась на ключ.

Торопливо вынула дорожную сумку и начала укладывать вещи.

Потом села, подышала, и горько подумала: не надо было ехать, ведь знала.

Марьяна решила, что уедет отсюда до завтрака – никаких сил на то, чтобы увидеться со всеми еще раз, у нее не осталось.

В доме было тихо.

Несмотря на опасения, никто ее не беспокоил.

Как была, в платье и туфлях, она прилегла на шелковое покрывало и неожиданно почувствовала страшную усталость. Глаза закрывались просто сами собой.

Проснулась, как от толчка: где-то плакала Лиза.

Усевшись в постели, спустила ноги и прислушалась. Было тихо.

Марьяна поняла, что уснуть больше не сможет. Беспокойство не отпускало ее.

Что она за мать, оставила ребенка с незнакомой женщиной, и Лиза, может быть, захотела пить и проснулась, и испугалась ее, Марьяниного, отсутствия, и, наверное, все-таки плачет.

Она поднялась и решительно вышла в коридор. Ни в коридоре, ни на лестнице никого не встретила, наверное, все давно разошлись по спальням.

Лампы первого этажа были притушены, и Марьяна только этим могла объяснить то, что ошиблась комнатой.

Распахнув незапертую дверь, она шагнула внутрь, и сразу поняла, что это совсем другая комната.

Тяжеловесные старомодные книжные шкафы, кожаные диваны и кресла, большое окно с тяжелыми темно-бордовыми шторами и поблескивавшими золотыми кистями, небольшой круглый столик с сервированным на нем серебряным подносом: чай, фарфоровый, необыкновенной красоты молочник, тарелочка с тонко нарезанным кексом, белоснежная салфетка. Марьяна догадалась, что это личные покои самого хозяина дома. Комнату освещала старинная лампа с массивным основанием и абажуром молочного стекла.

Марьяне вовсе не хотелось встречаться с хозяином дома, и она шагнула, было, назад, но в свете этой самой лампы вдруг увидела Русселя, лежавшего на пороге смежной комнаты. Даже с того места, где она стояла, было видно, что глаза его закрыты.

Марьяна позвала его, и ей показалось, что веки чуть дрогнули, но рука, которой она торопливо коснулась, была холодной и влажной. Она зачем-то оглянулась на кровать: нечего и думать, что, даже учитывая аскетичную худобу и жилистость Русселя, ей удастся дотащить его.

Марьяна выпрямилась и шагнула назад – под ее нарядными туфельками что-то резко хрустнуло, и она неожиданно ужасно испугалась… Бегом бросилась в коридор, взлетела на второй этаж, беспорядочно забарабанила в двери и, кажется, плакала.

Одна из дверей оказалась не заперта, и Марьяна ввалилась в чужую спальню. К ее ужасу, это оказалась комната Арни, и он, кажется, пытался задержать ее и Марьяна в какой-то безумный миг подумала, что он решил, что это она к нему пришла, и забилась в его руках. В комнате почему-то оказалась совершенно перепуганная Дорис, и Марьяне удалось вырваться.

Она слышала, как ее звал кто-то, но времени у нее было мало. Марьяна сбежала вниз, ринулась на свет, падающий в коридор.

Нет, ничего не изменилось.

Уже зная, что сейчас все придут, и помогут, и прекратится этот ужас, она прижала ухо к рубашке Русселя и почувствовала странную, дикую радость: сердце билось! Нет, точно, она не ошиблась!..

Она вдруг подумала, что когда-то уже видела все это: и распростертое тело на полу, и видела эти легкие подрагивания век, и ощущала холодную, влажную кожу. Мадам Луиза! Конечно, именно так начинался у нее приступ, связанный с падением сахара в крови!

Марьяна глянула на столик – мигом плеснула в чашку еще тепловатой воды из фарфорового чайничка, щедро сыпанула сахара – вернулась к Русселю, приподняла его голову и попыталась напоить его сиропом.

– Миленький, родной, ну помоги же мне, – бормотала она. – Надо выпить, обязательно надо!…

– Что здесь происходит?! – в дверях возник Генрих Фогель. Он наклонился к Русселю. – Что с Максом?

– Я не знаю. Когда я вошла, увидела, что он лежит без сознания.

– А что вы ему даете? – с подозрением спросил Генрих, глядя на мокрое пятно, расплывающееся на рубашке друга.

Марьяна смутилась.

– Это – просто сироп. Похоже на кому, у моей подруги это довольно часто случается. Мы все знаем, что нужно делать в подобных случаях, и даем ей выпить сладкого чая до прихода врача. Да, – ахнула она, –что же это я, вызовите, пожалуйста, скорую, и предупредите, что это кома, пусть поторопятся.

Генрих опустил трубку на рычаг, и Марьяна попросила его:

– Подержите голову, я попробую дать еще сахар.

– А вдруг ему это вредно? – все еще с подозрением спросил он. – Никогда не слышал, чтобы у Макса был диабет.

Она нетерпеливо замотала головой:

– Да посмотрите сами. Когда я вошла, он лежал на полу без сознания, и как-то странно мелко дрожал. А сейчас дрожь почти прошла. Как хотите, а сахар я ему дам! – почти враждебно заявила Марьяна. –Доктор предупредил меня, что если не дать сахар вовремя, мозг может погибнуть. И неизвестно, сколько он вот так пролежал.

Генрих торопливо припомнил:

– Час, не больше! После вашего ухода Дорис попыталась высказать еще кое-что, но ее уже никто не слушал. Я проводил Ингрид к себе. Беседа не клеилась, и вскоре все разошлись. Мы с Максом расстались около двух. Мне не спалось. Ваш крик и шум в соседней комнате я услышал минут пять назад, то есть прошло никак не больше часа..

– Я не знаю, много это, или мало, – виновато сказала Марьяна. – Знаю только, что это очень плохо.

Теперь Генрих и сам увидел, что дыхание Макса стало ровнее. Однако, в сознание он не приходил.

Видимо, Арнольд все-таки что-то понял из сбивчивых криков Марьяны, потому что сообразил поднять сыновей Русселя. В комнату влетел Макс, на ходу натягивая рубашку. Следом за ним спешили Адам и Арни.

За дверью Марьяна увидела плачущую Дорис. Кажется, она боялась войти.

Макс склонился над отцом, сжал его безвольную руку. Он горестно запрокинул голову и пробормотал:

– Папа, папа, только не уходи! Господи, мне так много надо было тебе сказать. Я так и не успел.

Адам, после разговоров и семейной ссоры, видимо, выпил еще, потому что он сидел в кресле, потерянно опустив плечи.

Решено было не вызывать Марту, и Макс сам встретил врачей.

Генрих выгнал всех из комнаты, осталась только Марьяна. Она сбивчиво рассказала, как обнаружила Макса Русселя лежащим без сознания, и призналась, что дала ему сладкий чай.

Врач, молодой коротко стриженый парень с военной выправкой, сноровисто выслушал сердце, измерил давление и, после слов Марьяны, вынул коробочку глюкометра.

– Так и есть, сахар очень низкий.

Он сломал ампулу, набрал лекарство в шприц, и медленно ввел его в вену Русселя.

– Как давно он наблюдается по поводу диабета? – буднично спросил он.

Генрих пожал плечами:

– Я даже никогда не слышал, чтобы Макс обращался к врачам.

Веки Русселя дрогнули, но сознание так и не вернулось. Впрочем, дыхание его стало глубже, и Марьяна почувствовала облегчение. Внутренняя дрожь, сотрясавшая ее, стала тише.

Парень поднял на Генриха глаза:

– Странно, очень похоже, что он получил дозу инсулина, и именно это могло вызвать такое резкое падение сахара в крови.

Он поднялся, кивнул помощнику, и тот вызвал из машины санитара.

Они переложили Русселя на носилки.

– Доктор, вы нас можете хотя бы чем-то обнадежить? – спросил Генрих.

Он пожал плечами, захлопывая чемоданчик:

– Все, что можно, и вы, и я сделали. Боюсь, что он слишком много времени провел в коме. Извините, нам пора.

Красные габаритные огни скорой исчезли за изгибом аллеи.

Макс спустился вниз со спортивной курткой в руках.

Не прощаясь, пожал руку Генриху:

– Я перезвоню.

Мотор его внедорожника мощно пророкотал, и все стихло.

Марьяна поежилась от ночной прохлады.

До утра было еще далеко, но полная луна освещала дом и сад, придавая деревьям в парке неожиданную таинственность.

Дорис, пришедшая в себя к этому времени, нервно сказала:

– Думаю, всем надо выпить. Адам, подними Марту.

Он откликнулся:

– Она отпросилась до утра домой, в поселок.

Арни вмешался:

– Если хочешь выпить – обойдемся без нее. Я знаю, где лед и сейчас принесу из кухни стаканы. Вот, если бы Мари мне помогла? – полуутвердительно спросил он.

Марьяна решительно отрезала:

– Я вполне справлюсь сама. – Она обернулась к Генриху и тихо сказала: – Мне нужно вам кое-что показать. Я не уверена, но думаю, вас это заинтересует.

По выражению ее лица Генрих понял, что речь идет о чем-то важном.

Ему удалось спровадить всех в гостиную.

Марьяна ждала его у лестницы. Вместо того, чтобы отправиться на кухню, они вернулись в комнаты Макса Русселя.

Марьяна включила верхнее освещение и наклонилась над старинным ковром с тонкой арабской вязью – именно здесь лежал Руссель, когда Генрих вошел в комнату.

Кажется, она нашла то, что хотела: вернулась к столу, взяла салфетку и аккуратно собрала на нее мелкие крошки.

Она поднесла салфетку к свету, и Генрих увидел горстку мелких стеклянных крошек и тоненькую иглу для инъекций.

Теперь уже вдвоем они еще раз все осмотрели, и Марьяна поднялась, по-детски отряхнула ладони и сказала:

– Наверное, там были какие-то отпечатки, но я раздавила шприц, еще когда обнаружила мсье Русселя.

Генрих подумал, что, если бы это сделала она, времени на то, чтобы спрятать шприц, у нее было предостаточно. Впрочем, с этой целью она сама могла раздавить его, так и следов не останется. Марьяна знала, какое действие может оказать инсулиновая инъекция. Кто еще, кроме нее, мог об этом знать? Например, он, Генрих, понятия об этом не имел.

Если это ее задумка – зачем ей было поднимать шум? Никто не кинулся бы до утра, и задуманное дело было бы успешно завершено.

Генрих чувствовал симпатию к девушке, а события последних часов сблизили их. Не хотелось верить.

Неожиданно для себя он перешел на ты:

– Думаешь, кто-то мог сделать Максу укол инсулина? – хмуро спросил он.

Марьяна пожала плечами:

– Во-первых, я не уверена, что это могло вызвать мгновенную реакцию. Это же не кураре, в конце концов. Во-вторых, мсье Руссель был полностью одет и собирался пить чай. Он что, подпустил к себе человека со шприцем в руках и вот так запросто позволил сделать себе укол?

– Мы с тобой – неспециалисты. Может быть, его сначала каким-то способом лишили возможности двигаться, а уже потом сделали укол, позволяющий имитировать смерть от естественных причин? И шприц поэтому оставили. Мол, не рассчитал человек, произошел несчастный случай.

Марьяна поежилась.

– Вы это всерьез? У кого могли быть такие серьезные основания избавиться от Макса Русселя?

– Я не знаю. Но сегодняшний разговор. В общем, когда речь идет о деньгах, многие люди теряют тот налет цивилизованности, который дает им происхождение, воспитание и собственные представления о морали.

Она усмехнулась:

– Нас с вами можно смело исключить из списка – я вчера отказалась от денег Русселя, а вы его распоряжениями не упомянуты.

Генрих нахмурился. Если всерьез начнут копать, то обязательно нароют какие-нибудь подробности личной жизни, которые обожают желтые газетенки, и имя Ингрид всплывет обязательно. Этого допустить ни в коем случае нельзя. Если Русселя не будет, защитить Игрид сможет только он, отец.

Он не стал говорить Мари, что вчера, после того, как она ушла, Руссель передал все распоряжения, подготовленные и подписанные им, Карлу Шлегелю. Учитывая характер Макса, Генрих ничуть не удивился тому, что Макс не внес в них никаких изменений. Впрочем, Мари об этом не знала. Или знала?.. Макс мог сам ей рассказать об этом позже. Это ведь только с ее слов – то, что она попала в его комнату случайно. Еще в первые минуты знакомства он обратил внимание на сходство ребенка с Максом Русселем и вполне понял причину внезапного недомогания Ингрид. Конечно, она тоже это сходство заметила.

В последнее время Ингрид плохо спала, и принимала снотворное. Генрих порадовался, что она не услышала шума, поднятого Мари.

Девушка прервала поток его мыслей:

– Я спущусь за льдом и принесу в гостиную.

Генрих нахмурился.

– Что-то мне подсказывает, что нам всем лучше находиться на глазах друг у друга. Марьяна вскинула на него глаза, но промолчала.

Когда они поднялись в гостиную, там уже были почти все приглашенные на уикэнд гости. Отсутствовали, по понятной причине, хозяин дома и Макс, и Ингрид, которая, по-видимому, не услышала шума и спала. –Где вы пропадали? – ворчливо спросила Дорис.

Арни занялся баром, и Генрих наблюдал, как ловко он управляется с бутылками.

Молчать дольше было невозможно, и он с трудом сказал:

– Врач уверен, что кто-то сделал Максу инъекцию инсулина.

Дорис нахмурилась:

– Ты имеешь в виду.

Генрих кивнул.

– Конечно, это сделал кто-то из нас. В доме посторонних не было.

Арни прекратил возиться с бутылками, повернулся лицом:

– Может быть, это просто сердечный приступ? Честно сказать, мне сегодня не понравился дядя. Он выглядел просто препаршиво. Откуда такая уверенность, что причиной инсулин?

– Мы с Мари нашли шприц, – с неохотой признался Генрих. – Он лежал рядом с телом Макса.

– Значит, теперь этим делом точно займется полиция, – медленно протянула Дорис. – И, конечно, начнут перетряхивать наше грязное белье.

Все молчали, и она с неожиданно с испугом глянула на всех, шагнула назад, споткнулась и упала в кресло.

– Я знаю, теперь вы будете думать на меня! Я ведь имела глупость высказать открыто свое мнение о разделе акций. Я. Я ничего не делала!

Отец налил в стакан воды и подал ей:

– Дорис, успокойся, никто не думает, что ты могла. С чего это тебе пришло в голову?

Попытавшись выпить воды, Дорис поперхнулась, и вода разлилась ей на грудь. Она со злобой отстранила руку отца, и Марьяна увидела, что девушка действительно сильно нервничает. И решила, что Дорис боится того, что она, Марьяна, проговорится о том, что застала ее в комнате Арнольда.

Генрих рассудительно спросил:

– И действительно, с чего ты взяла, что обвинят тебя? Давайте вспомним, где и кто находился сегодня ночью. Думаю, нас должен интересовать промежуток с двух до трех часов. Я весь вечер проговорил с Максом, и около двух мы с ним расстались на лестничной площадке – я пошел наверх, а Макс – к себе. В комнате было душно, я вышел на балкон и выкурил сигарету, потом принял душ и улегся. Уснуть я так и не успел – примерно в три часа ночи услышал в коридоре непонятный шум, и кто-то стукнул в мою дверь. Я поднялся и выглянул – как раз к тому времени Мари вылетела в коридор из комнаты Арни, и побежала к лестнице. Я окликнул ее, но она меня, кажется, даже не услышала. Одевшись, я через две-три минуты спустился вниз, и застал ее в комнате Макса. Вот и все, что я могу рассказать.

Карл Шлегель нервно потер ладони и развел руками:

– Мне и вовсе нечего рассказывать. Макс передал мне документы, я поднялся к себе и просмотрел их перед сном. Потом выключил свет и уснул. Сплю я крепко, и шума не слышал. Разбудил меня стук в дверь – Арнольд поднял меня, от него я узнал о несчастье.

– Ну да, Мари ворвалась ко мне в комнату, когда я спал. Дверь на ночь обычно не запираю, поэтому она смогла войти. Она так несвязно изъяснялась, и я, в общем-то, ничего не понял, кроме того, что с дядей случилось несчастье. Я бегом спустился за вами, понял, что вы поможете Мари, и вернулся за Адамом и Максом. Заодно решил разбудить и мсье Шлегеля.

– Ты застал их всех в комнатах?

– Да, конечно.

– Они спали?

– Нет, не похоже. – Арни покосился на Адама. – Вы можете расспросить их сами.

Адам поморщился:

– Я чувствовал себя неважно, снова и снова обдумывал наш разговор, и как раз около двух спустился вниз, налить виски. Там я выпил еще немного, а потом поднялся к себе. У дверей я и столкнулся с Арни.

– И что, ты не заметил суматохи и шума, поднятого Мари?– почти с недоверием спросил Генрих.

– А я не заглядывал в жилое крыло. Зачем? Я не собирался встречаться с отцом.

– И ты никого не видел внизу?

– Нет. Но.

– Что? – насторожился Генрих.

Адам помолчал, а потом неохотно продолжил:

– Сначала я не собирался пить, и просто заглянул к Дорис. Ее не было в комнате. Именно тогда я и спустился, чтобы выпить виски. Думаю, Дорис скрывает что-то.

Она вспыхнула:

– Что взять с человека, который говорит такое о собственной жене? Ты неделями пренебрегаешь мной, и совершенно неудивительно, что мне приходится искать внимания и сочувствия на стороне.

Адам насмешливо улыбнулся:

– Мне совершенно безразлично то, что тебя не было в комнате. Единственное, что могло меня задеть – я думал, с кем ты сейчас – с Максом или Арни.

– А что, есть разница? – огрызнулась Дорис.

– Для меня есть.

Он испытующе посмотрел на Арни, и тот не выдержал, заерзал:

– Я. В общем, я сожалею, что так все произошло.

Неожиданно Адам широко улыбнулся:

– Не расстраивайся, дружище. Ты можешь мне не верить, но я даже рад.

– Почему? – не удержавшись, тупо спросил Арни.

– Просто потому, что ты – не Макс. – Адам повернулся к Дорис: – Я вовсе не сержусь, и желаю тебе счастья. В общем, совет да любовь.

– Что ты хочешь этим сказать? – вспыхнула Дорис.

– Только то, что ты совершенно свободна.

– Конечно, теперь, когда у тебя, наконец, появились деньги, я стала тебе не нужна!

– Дорис, даже для тебя это – слишком, – насмешливо удивился он.

Шлегель занервничал:

– Послушай, Адам, если Дорис и не права, вам нужно разобраться в этом без свидетелей.

– Карл, мне очень жаль, но со свидетелями или без – к этой женщине я больше не прикоснусь. Кроме того. Арни, во сколько Дорис пришла к тебе?

– Незадолго до того, как поднялся этот шум. Ну, может, минут за десять. В общем, мы были наедине всего несколько минут.

– Это меня волнует меньше всего. А только в комнате Дорис не было уже в четверть третьего. – Он навис над ней: – Ты будешь придумывать что-нибудь еще, или расскажешь правду?

Лицо Дорис пошло пятнами, глаза забегали.

– Я. Я просто выходила в сад. Не могла уснуть.

– Я же просил, – поморщился Адам. – Роджера сегодня выпустили в сад. Мы с Максом закрыли его в вольере перед приездом врачей. Всем в семье известно, что собак ты боишься просто панически. Поэтому я спрошу тебя снова: где ты была?

Дорис закрыла лицо руками:

– Клянусь, я просто хотела поговорить с ним! Я ничем его не колола, мне это и в голову бы не пришло!

Генрих хмуро спросил:

– Когда ты вошла, Макс уже был без сознания?

Она судорожно помотала головой:

– Я хотела уговорить его изменить условия. И даже решилась объявить ему о том, что беременна. – она глянула на Адама и затравленно сказала: – Ну, почти беременна. Однако, моя новость не произвела на него особого впечатления. Мне даже показалось, что он не слышит меня. Такое впечатление, как будто он был пьян! Если бы я сама не видела, что он почти ни к чему за ужином не прикоснулся. Он неожиданно поднялся, пошел куда-то в спальню, потом неловко повернулся и упал. Я несколько раз позвала его, но он не отозвался. Он лежал, как мертвый! Я ужасно испугалась. Подумала, что не смогу объяснить, как оказалась в кабинете в такой час. В общем, я тихо вышла из комнаты. К себе идти не смогла, именно поэтому я оказалась у Арни. Мне хотелось быть с кем-то, а Адам. В общем, он за обедом выпил, а потом еще добавил. И вообще, я думала, что он спит.

Карл потрясенно спросил дочь:

– Дорис, ты ведь не могла не понимать, что Максу нужна помощь, почему ты не позвала никого, не разбудила меня, наконец?!

Дорис передернула плечами:

– Я была уверена, что он умер. А лишние вопросы – они мне ни к чему!

Адам усмехнулся.

– Ты оставила отца одного, в бессознательном состоянии и без всякой помощи! Если бы не Мари.

Дорис упрямо наклонила голову:

– Можешь думать, что хочешь. Только мне бы и в голову не пришло делать ему укол. Я просто не умею этого! Как-то в школе у меня брали кровь из пальца, так я сознание потеряла!

Карл угрюмо подтвердил:

– Это правда. Я понимаю, что Дорис поступила ужасно, но укол она сделать физически не могла.

Дорис подняла глаза на Марьяну и недобро процедила:

– А почему, собственно, никто не интересуется, что она-то делала в кабинете отца в такое время!

Марьяна смутилась:

– Я просто спутала комнаты. В коридоре был полумрак, а я была там всего один раз. И я сразу поняла, что ошиблась, и хотела уйти, но увидела мсье Русселя.

– Вот, вот! А с учетом того, что она ушла раньше всех, и, единственная, не знала, что отец оставил все документы без изменения. Вам понятно? Да она просто не хотела допустить, чтобы утром отец Адама изменил распоряжения! И она сама говорила, что ее мать – врач, то есть уж со шприцами и уколами она с детства имела дело!

Марьяна вспыхнула:

– Я сама отказалась от этих денег, сама, и мне вовсе не нужно было никого травить!

Генрих укоризненно сказал Дорис:

– Если бы Мари сделала это, зачем бы ей понадобилось поднимать шум?

– Ну, я не знаю. В конце концов, думаю, что и без нее многим была выгодна смерть Макса Русселя. Подумайте сами! И Адам, и Макс были недовольны распоряжениями отца, уж я-то знаю.

Адам поднялся и навис над ней:

– Ты в уме? Ты хочешь сказать, что я или Макс хотели убить отца?!

В этот момент от двери раздался голос Ингрид:

– Что здесь происходит? Почему никто не спит? – Она встревожено смотрела на всех. – Я увидела яркий свет в окнах первого этажа и решила спуститься. Не понимаю, что происходит? И кого хотели убить? Генрих шагнул к ней, но Дорис опередила его, громко и с вызовом сказав:

– Макса Русселя кто-то отравил!

Ингрид с тревогой посмотрела в лицо отцу и неожиданно тонким голосом спросила:

– Папа, что – это правда?

Генрих кивнул, и она покачнулась, закрыла лицо руками:

– Боже мой, боже мой! Если он умрет – я тоже не хочу жить. Господи, я ведь так и не сказала ему, что по-прежнему люблю его, и всегда, всегда любила.

Генрих усадил ее в кресло, с тревогой оглянулся. Марьяна поняла, налила в стакан воды и подсела к Ингрид.

– Выпей, и не плачь, пожалуйста, врач вовсе не сказал, что все так плохо. Там с ним Макс, и он обещал позвонить, как только что-то прояснится.

Зубы Ингрид выбили дробь по стеклу стакана, но она послушно глотнула воду. Схватила Марьяну за руку:

– Как это произошло?

– Мне послышалось, что где-то плачет Лиза, и я пошла к ней. В доме я первый раз, поэтому ошиблась дверью. Мсье Руссель лежал на ковре, и я побежала наверх, чтобы поднять тревогу. А потом я пыталась привести его в себя, и ваш папа мне помогал, и врач сказал, что я все правильно делала. А потом и Макс спустился, и Адам. И мне уже не было так страшно, как в первые минуты.

Ингрид вытерла лицо, и выражение его изменилось, стало привычно отчужденно-холодным:

– Простите мою неуместную откровенность.

Дорис усмехнулась:

– Почему же неуместную? Похоже, у нас сегодня ночь откровений. Я вот, например, не знала, что вас с бывшим свекром связывают столь теплые отношения.

Адам дернулся:

– Дорис, замолчи сейчас же!

– А почему я должна молчать? Чем я хуже других – во всяком случае, тех, кто находится в этой комнате? Или, по-твоему, это образец добродетели – спать с отцом мужа?

Ингрид, к этому времени пришедшая в себя, холодно сказала ей:

– Не суди по себе.

– Ты хочешь сказать, что не спала с ним? А чего же ты тогда, девять лет назад, затеяла этот развод? Наверняка, хотела женить его на себе.

Генрих и Карл переглянулись, и Шлегель с горечью сказал:

– Дорис, я сегодня многое узнал о тебе. И мне стыдно, что ты – моя дочь .

– А ты не стыдись! – Дорис с вызовом задрала подбородок. – Уж не хуже других! Не живу с мужчинами на сорок лет старше себя, не рожаю ребенка, чтобы заполучить хорошее денежки.

Марьяна усмехнулась.

– Не иначе, вы имеете в виду меня! Думаю, если Макс Руссель захочет, он посвятит вас во все сложности нашех взаимоотношений. И я вовсе не собираюсь оправдываться в том, чего не делала. Промелькнувшая на лице Арни тень улыбки заставила ее продолжить:

– Было время, когда после смерти родителей я осталась одна, и был человек, ставший мне близким другом. Да, он был намного старше, и он заботился, и очень любил меня. Я не знаю, как пережила его смерть. Я научилась справляться с этим. Мир плохо приспособлен для существования одиноких молодых женщин. С год назад у меня возникли серьезные финансовые проблемы, и мсье Руссель помог мне. А потом он познакомился с Лизой, и стал для нас настоящем другом.

Неожиданно она повернулась к Ингрид:

– Вчера вечером он сказал мне, что вы – очень дорогой для него человек, и что он хочет, чтобы мы подружились. Я думаю, что ничто не мешает нам стать друзьями, тем более что недоразумение, существовавшее между нами, Дорис благополучным образом разрешила. Я ведь понимаю так – вы тоже считали, что Лиза – его дочь?

Ингрид недоверчиво посмотрела на нее, и Марьяна грустно сказала:

– Я не знаю, какие отношения связывали вас раньше, но он любит, по-настоящему любит вас. Наверное, он считает, что разница в возрасте и то, что вы были женой его сына – непреодолимое препятствие. Ингрид с горечью сказала:

– Эти непреодолимые препятствия – они всегда существовали. Когда мне было семнадцать лет, я вернулась из лицея и увидела его – я сразу поняла, что влюблена. Макс Руссель был женат, и он был намного старше. Конечно, он заметил мою влюбленность, и я всегда буду помнить, как терпелив и внимателен он был со мной. Потом я уехала учиться в Италию, и думала, что итальянское солнце, новые друзья и занятия живописью дадут мне возможность забыть о детских чувствах. По окончании курса я вернулась домой на каникулы – и окончательно пропала. Мне был 21 год, а ему – 43, и, как выяснилось, я по-прежнему любила его. Макс никогда не поощрял моих чувств. В тот год Адам и я проводили много времени вместе, он был влюблен в меня. В общем, я подумала, что так тому и бывать. Уже через месяц после свадьбы я поняла, что взвалила на нас обоих непосильную ношу – и просила Адама о разводе. Отец и Адам отговорили меня, и все продолжалось бы и дальше, я мучилась бы смертной мукой сама и мучила Адама, соблюдая шаткое равновесие, но умерла жена Макса. И я как будто сошла с ума! В общем, я тогда во всем призналась Адаму, и он решил, что я изменила ему. В первый и последний раз в жизни он ударил меня по лицу. Я знала, что Макс и Адам очень близки, и не захотела становиться между ними. Утром я объяснилась с отцом и уехала. Больше я не виделась с Максом, ни он, ни я не искали поводов к встречам. А неделю назад он попросил меня и отца приехать сюда.

Дорис скривила губы:

– Вот, значит, как! Тогда у нас есть ещэ один твердый подозреваемый – твой отец! По вполне понятной причине он недолюбливал Русселя, а характер у него такой, что вполне мог и отравить его. Генрих, вы ведь должны совершенно справедливо полагать, что Макс Руссель погубил жизнь вашей обожаемой, такой красивой и талантливой дочурке?

Генрих вздохнул.

– Действительно, ночь откровений. – Он вынул сигарету, но не закурил. Поднял глаза на дочь. – Ингрид, должен тебе признаться. Девять лет назад Макс пришел ко мне за советом. И признался, что любит тебя. И это именно я просил его оставить тебя в покое. Прости мне это.

Ингрид тихо спросила:

– Почему ты раньше не рассказал мне об этом?

Генрих пожал плечами.

– Зачем? Ты тогда успокоилась, занялась своим искусством. И потом, я надеялся, что природа возьмет свое. Думал, что ты встретишь человека, которого сможешь полюбить. Тем более, что Макс дал слово не беспокоить тебя, а я знал, что на него можно положиться.

Ингрид с тоской посмотрела на него:

– Папа, как ты мог? Ты хоть знаешь, как я прожила эти годы? Я ведь думала, что он пренебрег моими чувствами, что я не нужна ему!

– Прости, – с трудом выговорил Генрих. – В общем, Дорис, у меня не было причин ненавидеть Макса.

– Ну, это все – только слова.-усмехнулась Дорис.

Адам налил в стакан виски, но пить не стал.

Он повернулся к Ингрид:

– Следовало отпустить тебя раньше, но я – слабый человек. Я уговаривал, и ты соглашалась, и терпела мои чувства.

Ингрид строго посмотрела на него:

– Адам, я очень виновата перед тобой. Но в одном ты упрекнуть меня не можешь – я всегда хорошо относилась к тебе и по-своему любила. Просто то, что я испытывала к Максу, было выше всего на свете. Я тогда рисковала потерять не только твою любовь и привязанность, но и уважение своего отца. мне ничего не было страшно. Если бы он сказал одно слово, я пошла бы за ним на край света. А теперь. Он может даже никогда не узнать о том, как плохо и тоскливо я жила эти годы, как надеялась. –Ингрид отвернулась, но справилась с собой. – У меня была даже совершенно сумасшедшая мысль, что он, наконец, позвал меня.

Ингрид снова заплакала, не вытирая слез.

Адам присел перед ней, взял ее ладони в руки:

– Послушай, если. В общем, я сам поговорю с отцом. Понимаешь, так получилось, что из нас двоих Макс всегда был счастливчиком, а я – неудачником. Дважды я шел первым в гонке – в первый раз на трассу выскочил ребенок, и я тогда здорово разбился. Долго разбирались, как он там оказался. а второй раз – когда я увидел машину друга горящей. Отец мне этого никогда не говорил, но мне казалось, что я чувствую его недовольство. А потом. Я не знал, что ты в него влюблена, когда женился. Но я ведь не настолько глуп, чтобы не увидеть этого потом. Мы с ним никогда не обсуждали твой отъезд, но я всегда думал, что он пытается загладить свою вину передо мной. В общем, кажется, мы все тут много накрутили. В общем, мне в сто раз было бы легче видеть вас обоих счастливыми, чем чувствовать, что я – причина всех семейных несчастий. Неудачник, который ни разу не пришел первым и даже не смог удержать собственную жену. Я хожу на работу, и просиживаю штаны в офисе, потому что так надо, а на самом деле это – совсем не мое, и я должен быть там, с командой. Я знаю, что у меня это получилось бы.

Марьяна тихо и твердо сказала:

– Я не случайно сегодня за обедом вмешалась в разговор. Эту историю мне рассказал человек, мнение которого мне очень дорого. Всегда и все знали, что первое место принадлежит вам, и хочу, чтобы вы поняли: я тоже это знаю и горжусь тем, что лично знакома с таким человеком, как вы.

Ингрид сжала его пальцы, и Адам невесело улыбнулся:

– Спасибо.

Дорис вздохнула:

– Может быть, я так и не узнала тебя, Адам. В общем, рада, что ты оказался не такой амебой, каким представлялся мне все эти годы. Я даже не удивилась бы, узнай о том, что именно ты сделал этот проклятый укол.

Адам поморщился и с тоской глянул на стакан с виски:

– Дорис, лучше помолчи! В этой истории ты и так выглядишь некрасиво, так что не стоит добавлять красок в образ.

Дорис сверкнула в его сторону глазами:

– Дорогой, не рассчитывай, что от меня так просто избавиться! Ты думал, объявишь, что бросаешь меня, и я заплачу и пойду, солнцем палимая?! Не выйдет! Я оставлю тебя без штанов! Папа, завтра же займешься моим делом!

Карл повернулся к ней:

– Боюсь, тебе придется искать для этого другого адвоката.

В гневе хорошенькое личико Дорис было почти отталкивающим:

– Ах, вот даже как! Посмотрим, что ты скажешь, когда я поговорю с мамой. Не забывай, что ты не безгрешен, и Аделин была моей подругой.

Карл засмеялся, и Марьяна с тревогой на него посмотрела. Отсмеявшись, он махнул рукой:

– На маму можешь особо не рассчитывать. Ума на то, чтобы не затевать скандал, у нее вполне хватит.

В это время зазвонил телефон, и Генрих поднял руку, требуя тишены:

– Макс! Да. Нет. Рад, действительно рад! И что, он сам сделал этот укол? А этот доктор, что его пользовал, он-то куда смотрел?! Хорошенькая история. Что, ругается? Ну, тогда действительно все в порядке.

Все с тревогой смотрели на Генриха.

Он улыбнулся:

– Макс пришел в себя, и ужасно ругается, что его упекли в больницу. Вы же знаете его отношение к врачам и болезням…

Дорис нетерпеливо спросила:

– А укол? Зачем ему понадобилось делать себе укол?!

Генрих пожал плечами:

– С полгода назад он почувствовал себя плохо. По складу характера Макс – человек скрытный, он не хотел, чтобы кто-то знал о его самочувствии. Когда стало совсем плохо, он обратился в частную клинику, и первые же анализы выявили высокий сахар в крови. Неделю назад он по настоянию врача лег в клинику, и ему начали подбирать дозы инсулина. В общем, в пятницу утром он вызвал водителя и уехал из клиники, никого не предупредив, и прихватив с собой илриц. Видимо, после инъекции Дорис отвлекла его, и он не успел ничего съесть, а может быть, сахар к тому времени снизился, но инсулин оказал свое действие, и последствия могли быть самыми катастрофическими… В общем, если бы не Мари…

Адам сказал:

– Мари, мы с Максом вам обязаны…

Марьяна вздохнула:

– Я рада, что могла быть полезна вашему отцу.

Дорис насмешливо протянула:

– Значит, все наши откровения были напрасными…

Все промолчали, а Марьяна твердо сказала:

– Я так не считаю. Мне показалось, что сегодня многие для себя выяснили важные вену, о которых стеснялись заговорить раньше. Значит, у всех есть время и возможность что-то исправить в своей жизни. Конечно, можно уехать в Италию и молча страдать там, а можно поехать в больницу и честно все рассказать…Можно жить с нелюбимой женщиной и заниматься нелюбимой работой, а можно поехать туда, где тебя ждут друзья и жить полной жизнью, вдыхать запахи гонки…

Небо за широким окном посерело, и Марьяна обрадовалась тому, что летние ночи так коротки.

Она поднялась:

– Рада, что все выяснилось. Думаю, что никакой необходимости оставаться в доме для нас с Лизой уже нет. Позже я осведомлюсь о состоянии здоровья мсье Русселя. Генрих развел руками:

– Мари, я, конечно, не могу вас удерживать…

Ингрид подошла к нему, взяла за руку:

– Я ведь даже толком не поблагодарила тебя за все…

Марьяна улыбнулась:

– Конечно, хорошо, что я смогла помочь мсье Русселю…

Ингрид прервала ее:

– Я не только это имела в виду. Ты заставила меня вслух сказать о том, что много лет мучило меня, не давало жить и дышать…

Марьяна засмеялась, обняла и поцеловала ее:

– Думаю, теперь у вас все наладится. Мы с Лизой будем рады, если вы приедете вместе.

Окончание

Отец полностью пришел в себя и так ужасно ругался, что Макс окончательно поверил в то, что самое страшное миновало.

– Какого дьявола вы упекли меня в больницу?! – гремел он.

Окончательно выведенный из терпения врач сухо сказал:

– Ну, если вам хочется провести последние годы овощем, то я не могу вам возразить. Однако предупреждаю, чтобы вы оставили шутки с инсулином – они до добра не доведут. В следующий раз, когда начнется приступ, вполне может никого рядом не оказаться. Мозг умрет. Я ясно выразился?

Увидев знакомое выражение на лице собственного отца, Макс предпочел вмешаться:

– Папа, если начистоту, ты нас всех здорово напугал. Я уже позвонил Генриху, чтобы он всех успокоил. – Он обернулся к врачу: – Доктор, не берите в голову, отец относится подобным образом ко всем медикам разом. Я обещаю, что он обратится к врачам по поводу диабета. Как скоро вы сможете отпустить его домой?

Врач буркнул:

– Рад, что в семье есть хотя бы один здравомыслящей человек. Видите ли, на данном этапе развития медицины диабет относится к неизлечимым заболеваниям. Мы, медики, считаем его не совсем болезнью. Это – просто другой образ жизни. В случае с вашим отцом необходима строгая диета, контроль за сахаром крови – и он безбедно проживет еще много лет. Если, конечно, бросит заниматься экспериментами с собственным здоровьем. Я могу вам порекомендовать клинику, там превосходные специалисты.

В дверь палаты заглянул Адам.

– Можно?

– Входи.

Адам оглянулся куда-то назад, и сказал:

– Да я тут не один. Ингрид уговорила меня привезти ее сюда.

Руссель недовольно поморщился:

– Вот еще.

Адам улыбнулся, пропуская ее вперед:

– Мы тут ночью поговорили откровенно кое о чем. – начал он. Но закончить не успел: Ингрид шагнула вперед, и присела перед постелью Русселя, и прижалась лицом к его раскрытой ладони. Руссель растерянно поднял глаза на сыновей, и они переглянулись.

Макс подхватил под руку врача, и они тихо вышли из палаты.

Макс потянулся на сидении:

– Сумасшедшая ночь!

Адам покосился на него, кивнул и хмыкнул:

– Ты даже не знаешь, насколько.

Макс насторожился, уселся ровнее:

– Что еще?!

– Да так, ничего особенного. Мы с Дорис приняли решение разойтись.

– И что, Дорис согласилась?!

– Еще нет, но непременно согласится. У нее просто нет другого выхода.

Макс вздохнул:

– Хорошая новость. – Брат испытующе посмотрел на него, и Макс кивнул: – Хорошая новость. Слушай, а что это с Ингрид приключилось? Знаешь, я рад за них с отцом. Ты-то как?

Адам спросил:

– Так ты, выходит, тоже все знал?

– Конечно. И я рад, что все объяснились, наконец. Она теперь не выпускает его руку. Если честно, я ему завидую: такие, как Ингрид, редко встречаются. Мне вот не попадались.

Адам покосился на него и спросил:

– Ты знаешь, что Лиза – твоя дочь?

– Какая Лиза? – оторопел Макс.

Адам не стал отвечать. Некоторое время они ехали молча, потом Адам медленно проговорил:

– Не знаю, откуда об этом узнал отец, но это совершенно точно. И Мари. В общем, я этой ночью немного с ней познакомился, ты присмотрись, брат. Хорошая девчонка, кажется. Уж не знаю, что тогда между вами произошло.

– А ничего не произошло. Она просто сбежала под утро, не оставив адреса. Я и имя ее достоверно узнал только вчера.

Адам упрямо наклонил голову:

– Не в моих правилах давать советы, но надо бы тебе ее найти, и поговорить. Не чужие люди теперь.

– Я и сам собирался. Сейчас приеду, отосплюсь немного.

Адам с жалостью на него посмотрел:

– Мари уехала.

– Как это?

– А так. Утром, едва рассвело, и уехала.

– А. девочка? – тупо спросил Макс.

– Знаешь, тебе и в самом деле, надо выспаться. А потом можешь съездить.

Макс разозлился:

– И где я ее адрес возьму? Отец еще и не даст. Ты же его знаешь!..

– Думаю, тебе может помочь Карл Шлегель. Он как-то оформлял документы для Мари – сам проговорился.

Макс проснулся.

Сильно болела голова, прямо раскалывалась.

Струи душа немного успокоили ее, но боль так и затаилась где-то в висках.

Он спустился вниз.

В гостиной застал идиллическую картину: Генрих и Карл играли в шахматы, а Адам наблюдал за ними.

Макс усмехнулся: раньше они часто так проводили время, а последние лет десять. Время пошло вспять?

Все трое обрадовались, увидев его.

Адам сказал:

– Отец звонил. Все нормально, завтра его отпустят. Они с Ингрид едут в клинику.

– И что, отец согласился?

Адам пожал плечами:

– Навряд ли он в чем ей откажет. Ты же знаешь Ингрид.

Макс налил в стакан минеральной воды, и Адам откликнулся:

– Хочешь выпить?

– Нет. Я, наверное, сейчас уеду.

Адам с понимающим видом кивнул.

– Карл, я хотел бы узнать адрес Мари. Мне нужно с ней встретиться.

Карл внимательно посмотрел на него, вздохнул:

– Рискуем навлечь гнев Макса. Как думаешь, он нам за самодеятельность не вломит?

Макс спокойно сказал:

– Ты же понимаешь, что нам с Мари нужно о многом поговорить.

– Хорошо, – решился Карл и вынул записную книжку. – Это – ее телефон и адрес. – Он протянул листок Максу и вздохнул. Утром Арнольд по его просьбе увез Дорис, которая порывалась устроить продолжение ночной сцены. Его дочь показала себя далеко не с лучшей стороны, и, несмотря на все его внешнее спокойствие, сердце болело. И как сладить с этими девчонками, когда они вырастают?

Посмотрев в лицо Максу, он сказал:

– Надеюсь, ты проявишь благоразумие. Лиза – действительно твоя дочь?

Макс тоже вздохнул:

– Если честно, это – как раз один из тех вопросов, которые мне хотелось бы выяснить.

Генрих и Карл переглянулись, и Генрих тихо сказал:

– Я вчера сказал тебе, что таких, как моя Ирма, или твоя мать, сейчас больше не встретишь? Это я погорячился и наговорил глупостей.

– Разберемся, – сухо сказал Макс.

Звонить он не стал.

Уже темнело, когда он въехал в очаровательный приморский городок. Узкие улочки, ведущие к морю, с двух сторон усаженные липами и каштанами. Приземистые двухэтажные особнячки, утопающие в зелени и цветах, и везде – пестрые тенты выносных столиков, запах кофе и сдобы, пекущегося на углях мяса и музыка, звучащая с открытых веранд ресторанчиков.

Макс без труда нашел дом с нужным номером, и остановился у обочины.

Магазин, конечно, уже был закрыт, но в окнах второго этажа горел свет.

Рядом с магазином Макс обнаружил калитку, и нажал на кнопку звонка.

Он даже не успел обдумать, что скажет Мари, как сама она спустилась с высокого бокового крылечка и, пройдя по дорожке, усаженной цветами, оказалась прямо перед ним. Она с недоверием смотрела на него, потом, опомнившись, распахнула калитку.

Мари молчала, и Максу пришлось начать самому:

– Извини, что так поздно.

– Ничего. – Мари шагнула в сторону. – Может, зайдешь?

Они поднялись в дом, и Мари провела его в небольшую уютную гостиную.

Макс не знал, как начать тот разговор, ради которого он, собственно, ехал сюда. Похоже. Мари не собиралась ему в этом помогать.

– Врач сказал, что это именно ты спасла отца, и я благодарен тебе. И за Ингрид тоже. Я оставил их вместе, и, кажется, они все выяснили для себя.

Мари наконец заговорила.

– Как он сейчас?

Макс усмехнулся:

– Раздумал умирать, во всяком случае. Врач переговорил с ним, и объяснил все, что с ним происходило последнее время. В общем, они с Ингрид едут в клинику, а потом. Потом будет видно.

Мари была в домашних джинсах и топе, плотно обтягивающем грудь. Это невольно отвлекало внимание Макса, и он никак не решался перейти к главному, тому, ради чего он ехал.

Тряхнув головой, он отогнал мешающие мысли, и просто сказал:

– Мари, я все знаю.

Она спокойно подняла на него темные глаза:

– И что это означает?

Макс пожал плечами:

– Ты должна понимать, что нельзя оставить все, как прежде. Жизнь должна измениться.

– А зачем? Зачем тебе что-то менять в жизни? Все будет продолжаться так, как раньше.

Он поднял голову:

– То есть ты не хочешь, чтобы у Лизы был отец? Послушай, я не так уж плох, как тебе кажется. Я понимаю, что не ухаживал за тобой, не заботился о Лизе, когда она была совсем маленькой, но ты же должна понять.

Он хотел рассказать ей о том, что пытался тогда найти ее, и понимал, что Мари не нужны его неловкие оправдания.

Мари нервно поднялась и подошла к окну. Отвернувшись, чтобы не видеть его лица, строго спросила:

– Макс, я надеюсь, что твое желание наладить отношения со мной и Лизой не продиктовано необходимостью объединить акции.

Он растерялся:

– Ты о чем? При чем тут акции?!

Мари терпеливо продолжила:

– Дорис говорила, что ты недоволен решением отца.

Вся кровь хлынула ему в лицо, застучала в ушах, отозвалась утренней головной болью:

– И ты решила, что я приехал сюда из-за этого? Послушай, я, может быть, не был слишком разборчив в связях с женщинами, но никогда и никто, слышшь, не мог упрекнуть меня в желании заполучить деньги жены.

Мари неожиданно предложила:

– Я приготовлю чай?

Макс пожал плечами, и она кивнула, вышла в кухню. Ему было слышно, как зашумела вода, звякнули чашечки.

Хорошего же она мнения о нем и его семье. Дорис, эта чертова кукла.

На низком столике около кресел лежали два больших альбома. Он машинально раскрыл верхний. Раскрыл – и оторопел: альбом был заполнен вырезками из газет и журналов. На всех клочках бумаги и картона было его имя и его, Макса, лицо!

Макс торопливо перелистал альбом. Да у него самого и сотой доли этих материалов не было!

Он вытащил нижний альбом, и посмотрел на даты первых публикаций. Сколько ему было тогда? Лет двадцать шесть. Кто мог собирать этот альбом? Мари?! Да нет, ей самой тогда было лет десять-двенадцать. Ничего не понятно.

И тут его осенило: выходит, она раньше, задолго до встречи с ним, знала, кто он такой?! Неудивительно, что она так много знала о гонках. Что же, она сама подстроила ту встречу в гостинице, а потом. Потом родила ребенка, сыграла на чувствах отца. Неужели это возможно? Впрочем, а почему нет? Результат – налицо: Лиза – его дочь, любая экспертиза это докажет, и акции практически принадлежат ей.

Макс вспомнил историю с немецким теннисистом, не так давно вызвавшую столько разговоров.

От бешенства у него перехватило дыхание.

Мари вошла в комнату с подносом. Аккуратно составила все на стол и обернулась к нему.

Конечно, она увидела альбомы в руках Макса, и, невольно подтверждая все его худшие опасения, смутилась и покраснела.

Он оценивающе посмотрел на нее:

– Надеюсь, твой приятель тогда не слишком пострадал?

– Какой приятель? – растерянно спросила Мари.

– Тот самый, с которым ты разыграла сцену нападения. Думаю, тебе стоило бы подвизаться на сцене – сыграла ты тогда вполне достоверно.

Мари закусила губу и смотрела на него исподлобья.

– И не надо играть со мной сейчас, я все равно ничему не поверю. Ты сделала ошибку – прокололась с этими альбомами. Не надо было так долго хранить их. Вырезки собраны за период, гораздо больший, чем то время, что мы с тобой знакомы. Значит, ты задумала это давно. Я признаю, что тебе все здорово удалось. Сыграла ты безукоризненно, не сфальшивив ни в одной ноте. Признаю также, что и сам вел себя как дурак: геройствовал по полной программе, спасая красавицу из лап чудовища. В общем, заглотнул наживку, приготовленную по всем тонкостям психологии. И спал с тобой, и долго помнил. И сегодня ехал сюда и почти представлял себе, что и в моей жизни может случиться что-то по-другому, что-то получится иначе.

Мари молчала, и он подошел к ней, взял ее за плечо:

– Или вы с приятелем так все и задумали, с самого начала? Я должен был жениться на тебе, а потом.

Мари отшатнулась от него, высвободив плечо, и хрипло сказала:

– Убирайся отсюда, слышишь? Убирайся немедленно!

Она вышла из комнаты и где-то хлопнула дверью.

Все еще в бешенстве, он пошел за ней, и ворвался в комнату, намереваясь сказать ей, что если по ее вине отцу станет хуже, он убьет и ее, и ее приятеля.

Мари стояла на коленях и рыдала, уткнувшись лицом в покрывало.

Макс хотел было произнести гневную речь, но неожиданно взглядом уперся в фотографии на стене, и успел даже мимолетно удивиться тому, что делают в этой незнакомой комнате фото Лизы и Талгата, и его фото – точно, это его фото!..

Додумать он ничего не успел, потому что Мари, наконец, почувствовала его присутствие, и подняла голову.

Слезы на ее лице мгновенно просохли, Она схватила его за рубашку, и, ошеломленного и растерянного, доволокла до входной двери.

Калитка за ним захлопнулась с грохотом, и он остался стоять около машины.

Через минуту оглянулся на шум – Мари вылетела из дома, сунула ему в руки оба альбома, и он едва успел подхватить их.

Вдобавок ко всему вслед ему с крыльца полетела фотография, но не долетела, а упала в кусты цветуцух пионов и ирисов.

Входная дверь хлопнула, и на улочке воцарилась тишина.

Макс уселся в машину, но не уехал.

Он включил освещение в салоне, просмотрел альбомы. Потом вынул сигареты, закурил.

Это же надо быть таким идиотом, чтобы не узнать Марьяну!.. Ему ведь все время казалось, что он раньше был с ней знаком. Еще бы – и лицо, и взгляд, и манеры – все напоминает Лизу.

Вспомнились события пятнадцатилетней давности, тот сарай, где их заперли. И как Талгат, бесшумно отключив конвойного, темной тенью скользнул к машинам.

За месяц до этого захватили в заложники двух алжирских бизнесменов и газетчика – даже после уплаты выкупа заложников не вернули. В стране такой беспорядок, что им на спасение тоже особо рассчитывать не приходилось.

Талгат завел машину, и Макс мимолетно удивился: он двинулся не к воротам, а к дверям сарая, где их держали. На полном ходу выломал дощатую стенку, и они успели в суматохе забрать остальных заложников. Когда выбирались, повстанцы уже пришли в себя, и открыли беспорядочный огонь. На выезде их обстреляли. Не сразу заметили кровь, текущую по руке Талгата, да и не до того тогда было. Опасаясь погони, летели в темноту, и, только увидев освещенный пост, поняли, что ушли.

Вместо больницы, Талгат уехал в лагерь. Ночью они ввалились в домик, и Макса все окружили, затеребили, забросали вопросами, а он видел только лицо Лизы, и то, как она смотрела на мужа.

Талгата тогда сняли с гонки, слишком много крови он потерял. А он, Макс, взял тогда таки и этап, и гонку.

Талгат его немного ревновал к Лизе, и на пьедестал с ним не отпустил, отправил Марьяну.

Еще некоторое время они встречались на гонках, Талгат работал с техпомощью в команде, и Макс, встречая их с Лизой, всегда завидовал тому, какая красивая и ладная они пара.

А Марьяна. Ее он помнил смутно: тоненькая большеглазая девочка, похожая на мать. Она часто бывала в мастерских, и, встречая Макса, отчаянно краснела. Его механик, Ганс, смеялся:

– Придется тебе жениться!

Он, Макс, старался с ней разговаривать осторожно, чтобы не смущать ее и дальше.

Что же она, все это время так и была влюблена в него, Макса? Иначе зачем бы ей собирать все это?

Его размышления прервало появление патрульной машины. Она остановилась прямо перед его капотом, и из салона выглянул высокий светловолосый парень с мужественным лицом. Свирепо глядя на него, рявкнул:

– Документы!

Макс полез за документами, и вспомнил, что оставил их в куртке, которая была на нем ночью. Неприятностей с полицией не хотелось, и Макс вылез из автомобиля, довольно миролюбиво начал: –Послушайте, у меня отец сегодня попал в больницу. Давайте, я позвоню, и кто-нибудь подтвердит мою личность.

– Какого дьявола вы отираетесь именно около этого дома?!

Макс разозлился:

– А нельзя ли повежливее? – Вспомнив, что у него нет документов, и поведение его довольно подозрительно выглядит со стороны, неохотно пояснил: – Наверняка, вам позвонили соседи? Я приезжал к хозяйке этого дома. Мы немного повздорили, и она. В общем, она спустила меня с лестницы.

Парень неожиданно растерялся:

– Кто, Марьяна?!

Он всмотрелся в лицо Макса и неожиданно хмыкнул:

– Ну, надо же. – Парень вынул из кармана телефон, набрал номер. Ответили почти сразу – Марьяна? Извини за поздний звонок. Ты не могла бы спуститься к воротам? Я тут задержал одного подозрительного типа без документов.

Марьяна неожиданно отключилась, и через минуту спустилась к ним. Вымученно улыбнулась:

– Привет, Мартин. Не надо никого задерживать. Уже поздно, давай отпустим его.

Парень нахмурился:

– Надеюсь, он не обидел тебя.

Марьяна отрицательно помотала головой, невесело улыбнулась Максу:

– Ты извини. Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не позволяю себе разговаривать с людьми подобным образом.

– Марьяна, я – полный идиот, и натворил столько дел. В общем, я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня.

Полицейский, Мартин, неожиданно спросил Марьяну, игнорируя присутствие Макса:

– Дождалась все-таки? Что-то не видно по тебе, чтобы ты была особенно счастлива.

Марьяна промолчала, а он насмешливо сказал, рассматривая Макса:

– Не хотелось бы вмешиваться, но вы все-таки решите уже что-нибудь. А вывеска у тебя еще более веснушчатая, чем на снимке.

– Какая есть! – разозлился Макс. Злился он больше на какие-то ревнивые нотки в словах Мартина, говорящее о том, что Марьяна ему – человек не посторонний.

С моря дул прохладный ветер, и прохватывал и Марьяну в тонком шелковом халатике, и Макса.

Неожиданно Марьяна посмотрела на них и вздохнула:

– Пойдемте, я вас все-таки напою чаем. В прошлый раз мне это не удалось.

Макс, почувствовавший, что ее решение навсегда выставить его из своей жизни несколько ослабело, вынул брелок сигнализации.

Мартин неожиданно отказался.

– Хватит с меня. Вам, наверное, поговорить надо. Да и дежурство у меня.

Марьяна отперла калитку, и впустила Макса.

Мартин смотрел им вслед. Неожиданно Марьяна шагнула прямо в кусты цветущих пионов, и достала большую фотографию. Она аккуратно отряхнула ее от приставших влажных лепестков.

Мартин покрутил головой и по-настоящему серьезно спросил:

– Марьяна, тебе в самом деле не нужна моя помощь?

– Спасибо, Мартин. Ты и так очень помог мне.

Марьяна вернулась к калитке и, привстав на цыпочки, поцеловала Мартина.

Она вернулась к терпеливо дожидавшемуся ее Максу:

– Пойдем, – просто сказала она.

Макс крутил в руках фарфоровую чашечку, казавшуюся хрупкой, как яичная скорлупа, а Марьяна рассказывала ему о своей жизни. И так трудно оказалось рассказать все, как есть, и трудно объяснить то, что когда-то казалось таким простым и естественным.

– …Когда я осталась одна, Любомир все время был рядом, он заботился обо мне. А потом само собой случилось так, что. Он не хотел этого, я понимаю, из-за разницы в возрасте. А мне это было все равно.

Макс вспомнил его – невысокий, суховатый, с мальчишеской улыбкой на всегда загорелом лице. Кажется, действительно, хорошей мужик был.

– После его смерти я долго не могла прийти в себя, все ждала, что он приедет. А потом. Потом мы встретились с тобой, и так все вышло. А уж когда появилась Лиза, жизнь у меня вошла в норму. –Почему ты не хотела рассказать мне о Лизе?

– А зачем? Если тебе не нужна я, тем более тебе не понадобилась бы Лиза. Я и не думала, что ты когда-нибудь узнаешь о ее существовании. Это потом, когда умерла моя бывшая хозяйка, мы с ее сестрой решили выкупить бизнес. Без поручительства нам не давали кредит, и я нашла в сети адрес твоей фирмы и отправила фото Лизы. Я всегда знала, что ты – хороший парень, и не откажешь мне в такой малости. Тем более, что тебе бы это ничего не стоило.

– Понятно. А на встречу приехал мой отец?

– Да. Он помог мне, и познакомился с Лизой, и стал и ей, и мне настоящем другом.

Макс отвел глаза:

– Послушай, я знаю, что не должен этого спрашивать… Мой отец. Он никогда. Он и ты?..

Марьяна укоризненно посмотрела на него:

– Только в воспаленном воображении Дорис могло родиться такое предположение. Конечно, нет. Ни мне, ни ему это и в голову бы не пришло.

Макс нахмурился:

– Почему ты сразу не рассказала мне обо всем этом?

Марьяна опустила ресницы:

– Понимаешь, ты совсем не обращал на меня внимания. И ужасно обидным показалось то, в чем ты меня упрекал. Эти альбомы.

– Кстати, зачем ты их собирала, эти вырезки и фотографии? Даже у меня нет и десятой, да что там – сотой части этого!

Марьяна смутилась и неловко соврала:

– Я хотела потом показать их Лизе, чтобы она знала, каким был ее отец.

Макс подошел к двери на веранду, и распахнул ее – прямо в залитый полной луной ночной сад.

– Иди-ка сюда, – неожиданно строго сказал он, и Марьяна не решилась противиться. – Первые вырезки появились, когда тебе было лет двенадцать. О Лизе тогда и речи не было.

Марьяна молчала, а он притянул ее к себе, бережно поцеловал в теплый пробор и сказал

– Можешь не отвечать, но я и так о тебе теперь все знаю. Мы с тобой наворотили и накрутили всякого, и я даже не знаю, что должно было произойти, чтобы я оказался здесь, рядом с тобой. И, если не возражаешь, давай попробуем все начать с начала.

Марьяна повернула голову и с ужасом посмотрела на него.

Она простонала:

– О, Господи! Макс, скажи, как я снова оказалась с тобой в одной постели, а?!

Он засмеялся:

– Что тут удивительного? Можешь мне не врать – я и так знаю, что ты влюблена в меня с детства.

Она зарылась лицом в подушку и с глухой тоской сказала:

– Ты хотя бы догадываешься, чего мне стоило забыть, как все это бывает, в прошлый раз? Ты хоть понимаешь, что тогда меня спасла Лиза? И сегодня. Еще час назад я все окончательно решила, про тебя и себя. Все глупые девчонки в детстве влюбляются в актеров или спортсменов, или в гонщиков, но с возрастом это должно пройти! И я твердо решила, что просто должна забыть тебя, и даже, может быть, должна выйти замуж за Мартина. И я бы сделала все это, и была бы хорошей женой. Я постаралась бы! А теперь снова это.

Ее отчаяние было неподдельным. И Макс понял это, и сгреб ее в охапку, несмотря на сопротивление, и целовал мокрые от слез щеки.

Почувствовав, что Марьяна перестала вырываться и затихла, он осторожно ослабил объятия, и она подняла к нему лицо.

– И даже надежды на то, что ты мне снишься, у меня нет. В полнолуние я никогда не могу заснуть.

Не удержавшись, он наклонился и так поцеловал ее, что у Марьяны перехватило дыхание.

Макс выпустил ее из рук.

Усевшись, нашарил сигареты в кармане, натянул джинсы и поднялся.

Марьяна, как зачарованная, следила за ним.

Макс уселся на подоконник и закурил. Луна еще светила ему в спину, но небо на востоке уже начало розоветь, и он пожалел, что летом такие короткие ночи, и что эта ночь тоже скоро закончится.

– Мартин – твой приятель?

Марьяна не удивилась и не обиделась.

– Он – мой друг.

И Макс сразу в это поверил, и еловая иголочка ревности, мешавшая ему, куда-то исчезла.

– Но ты ведь не будешь отрицать, что нравишься ему?

Марьяна пожала плечами:

– Наверное, нравилась. Мы старались не обсуждать это. – Она сердито нахмурилась. – И ты не должен расспрашивать меня о нем.

– Не буду. – Он исподлобья посмотрел на нее. – Послушай, ведь, если бы так все не случилось, ты так никогда и не призналась бы мне в том, что Лиза – моя дочь?

– Нет. Я ведь думала. В общем, я считала, что тебе это совсем не нужно.

– Ты познакомишь меня с Лизой?

Марьяна серьезно посмотрела на него:

– Если ты этого хочешь.

Макс выбросил сигарету, и вернулся к Марьяне. Он лег поверх покрывала, которым она была укрыта, и укутал ее плечи. Заметив, что глаза Марьяны закрываются, все-таки вторая бессонная ночь подряд, прошептал:

– Спи. Скоро утро.

Она вздохнула, шевельнулась, и разлепила сонные глаза:

– Я боюсь. Боюсь, что проснусь утром, а тебя нет.

Марьяна проснулась в собственной спальне одна, и с тревогой прислушалась к тишине в квартире. Вскочила, на ходу натягивая шелковый халатик, пробежала по комнатам, заглянула в ванную и кухню… Никого. Не мог же он уехать, не простившись?

Догадалась, выглянула в окно: машины Макса на улице не было… Стало тоскливо. Значит, все-таки!..

Все еще надеясь на его возвращение, она приготовила завтрак, подняла и переодела Лизу. Макса не было.

Марьяна уже и не знала, что подумать.

Звонок в дверь застал ее врасплох, на ходу заглянув в зеркало, она помчалась в прихожую. Распахнула дверь – и улыбка медленно сползла с ее лица.

За дверью стояли Макс Руссель и Ингрид.

Лиза, завидев знакомое лицо, бросилась ему навстречу, защебетала, потянула за руку.

Видимо, Марьяне не удалось скрыть разочарования, потому что Ингрид тихо спросила:

– Ты кого-то ждала? Извини, но Макс настоял, чтобы я привезла его сюда. Некоторое время мы будем далеко, и он очень скучает по Лизе…

Марьяна улыбнулась:

– Нет, нет, я очень рада. Вы теперь вместе?

– Одного я его теперь никуда не отпущу… – Она смущенно глянула на Макса Русселя.

Он усмехнулся:

– Я и сам никуда не собираюсь. Мари, мы хотели прогуляться, и надеемся, что вы с Лизой составите нам компанию.

Настроение Марьяны было, по вполне понятной причине, пасмурным, но она посмотрела на сияющее лицо Ингрид, и кивнула:

– Я быстро.

Звякнул дверной колокольчик, и Марьяна пояснила:

– Рене вернулась, у нее свой ключ от магазина.

В дверях стояла Рене, сопровождаемая Максом.

– Марьяна, вот, мсье уверяет, что ты обрадуешься, когда увидишь его…

У Макса в руках был большой букет и огромный медведь.

– Папа, ты как здесь? – невозмутимо спросил он.

Ингрид виновато улыбнулась:

– Ты же знаешь своего отца. Он объявил, что до отъезда в клинику обязательно должен увидеть Мари и внучку, и я не смогла ему запретить.

Руссель хмуро посмотрел на Макса, и спросил:

– А вот ты как здесь оказался?

– Хочу познакомиться со своей дочерью.

Макс протянул Марьяне цветы, и присел перед Лизой, но девочка неожиданно спряталась за мать.

Она забрала медведя у Макса, протянула ей.

Макс провел ладонями по волосам, и виновато улыбнулся Марьяне.

– Я думала, ты насовсем уехал… – тихо сказала она.

– Хотел успеть до того, как ты проснешься, но в вашем сонном городишке все цветочные лавки закрыты. А потом пришлось искать магазин игрушек – не мог же я явиться в дом к ребенку просто так… Руссель изумленно поднял брови, а Ингрид рассмеялась, подхватила Лизу за руку:

– Мы вас подождем в парке напротив, хорошо? А то вы еще сто лет ни до чего толкового не договоритесь…

Макс притянул к себе Марьяну:

– А мы никуда и не спешим. У нас на это – целая жизнь.

Оглавление

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

Часть вторая

  Глава 3

Часть третья

  Глава 4

Часть четвертая

  Глава 5

Окончание Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg