Эл Даггер (Элеонора Хитарова).
Ромео во тьме.
ЧАСТЬ 1
Когда, почти сразу, комната окрасилась в пурпурный цвет, Ромео понял, что выпитого было более чем достаточно.
Хрустальными голосами запели невидимые феи. Из ниоткуда, в комнату залетали огромные бабочки. Одна за другой, еще и еще. С каждой секундой их становилось все больше. Они трепетали пестрыми узорчатыми крыльями в такт чудесному пению, и Ромео чувствовал сладкий запах золотистой пыльцы, которая мелкой пудрой срывалась с их крыльев.
Юноша с облегчением откинулся на подушку. Боль покинула его. Подушка принялась нежно гладить его волосы и шептать ему прямо в ухо: «Вот и все, Ромео. Теперь все хорошо. И душе твоей спокойно. Все прошло, милый Ромео. Отдыхай… Наслаждайся». Ромео улыбался, сладкая нега охватила его.
Ромео представлял собой гигантский алый цветок, полный медового нектара. И бабочки кружились над ним в причудливом танце, и феи пели песни. Комната раскрашивала свои стены то в пурпурный, то в алый цвет, солнце заглядывало в окна, и по его лучам в комнату спускались сверкающие солнечные зайчики. Они забирались на потолок и скакали по нему, подмигивая Ромео золотыми глазами.
Тем временем цветок, которым сейчас был Ромео, рос и вытягивал вверх свои сочные бархатистые лепестки, нектар в его недрах густел.
Бабочки продолжали танцевать, они медленно приближались к нему, и их усики беспрерывно двигались, а закрученные хоботки постепенно распрямлялись, тянулись к благоуханным лепесткам.
Они напали разом. Под хрустальное пение невидимых фей, бабочки кинулись на Ромео, стегая его упругими крыльями. Издавая отвратительный писк, они опутывали его своими длинными хоботками, словно веревками, намереваясь вонзиться в самое естество юноши-цветка.
Ромео кричал и отбивался. Но их хоботки, словно гуттаперчевые щупальца, увертывались от него, проскальзывали между рук, и хватали, и жалили его. Они выпускали липкие присоски, которыми цеплялись за тело Ромео, имея единственную цель – высосать нектар его жизни до последней капли. Он сдирал с себя бесчисленные хоботки, рвал на куски их тонкие крылья, которые оставляли мучнистую пыльцу на его ладонях.
Скоро весь пол его спальни был усеян огромными пестрыми останками, которые истлевали и рассыпались в прах прямо на глазах.
Но количество их все прибывало, и на месте прежних, ярких крылатых цветов, возникали еще более крупные, иссиня-черные, мощные мохнатые мотыльки. С ними было невозможно бороться: слишком большие и тяжелые, они наваливались на Ромео, придавливали его мерзкими волосатыми брюшками, и искали его вены толстыми, твердыми жалами. Кое-как сбросив их с себя, Ромео выпрыгнул из кровати и бросился бежать, сломя голову.
Гудящим роем, от ветра крыльев которого срывало занавески с окон, черные мотыльки устремились вслед за ним. Ромео несся по коридорам и лестницам. Расстояние между ним и его алчными преследователями быстро сокращалось. Спиной юноша ощущал порывы ледяного ветра, он слышал их, он чувствовал, как они настигают его. Но он продолжал бежать, не останавливаясь и не оглядываясь.
Каким-то непостижимым образом, он вдруг снова очутился в своей комнате. Ромео бросился в ванную и захлопнул дверь, сбив ею первого, самого крупного из мотыльков. Обессиленный, юноша рухнул на пол.
И понял, что снаружи все стихло.
Он лежал, затаив дыхание и прижимаясь к холодному полу, и напряженно вслушивался в совершенно пустую тишину. Кошмар миновал. Но выходить пока было страшно.
В ванной было темно. Ромео знобило.
Отдышавшись, Ромео с трудом поднялся с плиточного пола: падая, он сильно ударился.
«Очень темно». – Мелькнуло в его голове.
Он знал, что на подоконнике должна стоять свеча. Окно было раскрыто, и Ромео нашел его по легкому дыханию ночного бриза с улицы. Где-то на широком прохладном подоконнике юноша нащупал большую свечу. Спички лежали в пепельнице рядом.
Свеча горела ярким ровным пламенем. Теплый свет выхватил из тьмы большое зеркало над умывальникм.
Ромео было тяжело стоять на ногах, его сильно шатало. Он нетвердым шагом приблизился к умывальнику и облокотился на него, невольно уставился в зеркало. На него смотрело его лицо. Желтовато-бледное в свете свечи, оно криво улыбалось, и огромные глаза глядели на Ромео с насмешкой.
Ромео вздрогнул: его собственное лицо не улыбалось, и он прекрасно это знал. Однако Ромео в зеркале продолжал усмехаться и сверкать запавшими глазами, которые глядели взглядом демона.
«Глупая галлюцинация!» – Зло выкрикнул Ромео. Ромео в зеркале недовольно скривился и вдруг сказал, хотя сам Ромео в этот миг был нем как рыба:
– А ты хотел только «Сказки тысячи и одной ночи» смотреть? Хорошо. Тогда сейчас ты увидишь сказку. Сейчас ты сможешь увидеть то, что произошло на тысяча вторую ночь. Смотри внимательно, Ромео…
Предвосхищенье
1.
На девятом облаке начиналось новое утро.
Солнце, в очередной раз, для нее, наверное в стомиллионный, лениво взобралось на край облака, подмигнуло Ей, зевнуло, зарумянилось, окрасило горизонт в цвет клубничной пенки.
Она мрачно буркнула Солнцу «здрасьте» и посмотрела вниз. Так Она делала каждое утро. В этот день над землей снова висли мрачные свинцовые тучи.
«Нет, – проворчала Она сама себе, – сегодня никуда не пойду, даже если будут тащить силком».
– Что, опять нет? – Она обернулась, внезапно услышав громкий звук хлопающих крыльев. На край облака уселся Ангел. Пряно повеяло амброй.
– Нет, опять нет!
– Послушай, по-моему, ты просто даром теряешь здесь время. Каждый день на свет появляются тысячи, сотни тысяч младенцев! – Ангел широко развел руки, словно пытаясь наглядно показать Ей, как много появляется младенцев на свет. – Им всем нужны души. Большинство из вас уже полетели сегодня по седьмому, восьмому разу, а ты все сидишь тут, бескрайние небесные просторы обозреваешь. Сколько раз ты на Земле была? Один? Один! Чего ты ждешь, кого ты ждешь и почему ты ждешь?
Перья крыльев ангела в негодовании затрепетали. Она с нахлынувшим раздражением покосилась на златые кудри собеседника. У нее самой никаких кудрей не было. Не было и рук, и даже ног. Так, лишь тень эфемерная.
– Да, эфемерная! – Вслух повторил ангел, прочитав ее мысли.
– Ты не понимаешь. – Тягуче проговорила она, вкладывая в эти слова особый смысл.– ОН еще не родился.
– Кто? – Сапфировые глаза ангела выразили недоумение всей Вселенной.
– Мой человек.
– Прости, я действительно не понимаю.
– Он! – Продолжала она, словно не услышав реплики. – Единственный и неповторимый!
Вдохновение внезапно окатило ее горячей волной, ее залихорадило, если только тень вообще может лихорадить:
– Я отправлюсь на Землю только тогда, когда на нее придет человек, достойный меня! Я душа гения, понимаешь? А не какого-нибудь простого смертного. Он будет Великий! Слышишь, великий человек! Более великий, чем все великие вместе взятые. Он должен быть…Должен быть…..
– И с чего, скажи на милость, ты так решила? – Ангел не скрыл иронии в голосе. – Что-то я не помню, чтобы ты была в Бетховене или, скажем, Шекспире, да Джимми Моррисоне, наконец! Может, я что-то забыл? Напомни тогда, Душа номер 6871!
– Нет… – Душа стихла на мгновение, но тут же задиристо воскликнула. – Ну и что с того? Не была, а теперь буду!
– Дорогая, не доведет тебя беспочвенная гордыня до добра… – Прервал ее ангел, печально покачал головой и соскользнул с облака. Воздушные вихри расправили его великолепные белоснежные крылья, и он, легкий и сильный, устремился вдаль, описывая в кристально искрящемся небосклоне огромные круги.
Она ощущала легкое жжение недосказанных мыслей. Крылатый не дослушал ее. В очередной раз.
В тишине послышались отдаленные звуки. Она напряглась, чтобы разобрать их. Звуки быстро приближались. Они походили на многоголосое бормотание, на тихий щебет пичужек на рассвете, на легкий шелест волн в одинокой бухте, на звон хрустальных колокольчиков в вишневом саду. Внезапно облако словно накрыло чередой теней, одна за другой проносившихся мимо. В хоре звуков она расслышала: «Эй, ты с нами? Мы вниз!» Словно эхом подхватило: «Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Мы вниз! Мы вниз! Мы вниз!» Тени закружили, закружились, стараясь увлечь Ее за собой.
«Идите! – зло каркнула Она. – Осчастливливайте своих жалких людишек! А меня оставьте в покое!»
«Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!» – Щебетание стихло вдали еще быстрее, чем приблизилось. Еще немного позвенело в ее памяти, а потом и вовсе исчезло.
Ей на мгновение стало одиноко. На мгновение она представила малюсенькое тельце, свернувшееся в утробе женщины, она вспомнила ощущение, когда проникаешь в это крохотное жалкое нечто, и оно вдруг распахивает огромные глаза, почувствовав, как наполняется чем-то доселе ему неведомым и, подчиняясь инстинкту жизни, начинает изо всех сил рваться наружу. С этой секунды оно – человек.
«Человек… – усмехнулась она. – Смотря какой еще. Человек человеку рознь. Да и вообще, какой смысл идти на Землю без особой миссии? Нет смысла в обычной жизни. В ней должно быть что-то, ради чего стоит рождаться, а не просто так есть, пить и спать. Мой предыдущий человек слишком любил пить, есть и спать. Так и прожил свою жизнь. Без толку. Нет! И, вообще, я не какое-то там барахло, а я ведь необыкновенная, я потрясающая, я великолепная душа, я душа для Великого! Душа, в которой скрыты безграничные возможности и колоссальные резервы. Уж я-то точно знаю!»
Солнце побагровело от ее слов; донесся неслышный шепот светила: «Не прогневи Отца. Есть смысл во всем! Он решает, не ты. Поторопись».
«И ты туда же!!!» – возмущению Души не было предела. – «Ты – Солнце! Звезда! Небесное тело! Тебе вообще не положено разговаривать, а тем более, лезть куда не просят!»
Солнце побелело и обожгло ее прямым злым лучом.
2.
– Посмотри-ка на это. – Молвил Бог и в задумчивости погладил бороду сверху вниз. Шелковые золотистые пряди заструились между его пальцами. – Честно признаться, были за историю маленькой нашей планеты такого рода экземпляры, но эта совсем уже разыгралась.
– Да, верно. – Тряхнул острой бородкой Дьявол. Из гущи рыжих, жестких как проволока волос в разные стороны полетели искорки пламени. Ладонью он пригладил бородку снизу вверх и заодно убедился, что тщательно ухоженная форма ее еще не нарушена вновь отросшими завитками. Поразмыслив мгновение, он произнес:
– Согласись, что из всех планет Земля – самая неудачная наша работа.
– Но самая любимая. – закончил его мысль Бог. – Боюсь, что все же со временем придется завершить ее цикл и создать заново.
– Ну, нет, нет… – с беспокойством забормотал Дьявол, – на мне так нравится! Не планета, а сущая теплица мерзостей! Может создадим еще одну, без прежних ошибок, а эту оставить как есть? Ведь во Вселенной еще полно места!
– Дорогой мой, у нас вся Солнечная Система состоит из таких планет, потому что я вечно уступаю твоим уговорам. И что? Все эти планеты вымерли. Так что, во-первых, в этом нет никакого смысла, а во -вторых, просто невозможно. Во Вселенной уже слишком тесно. Еще одна планета нарушит вселенский баланс, все может полететь в тартарары!
– Неправда! Вымерли не все, На Ио есть жизнь!
– Ты что, хочешь уличить меня в лукавстве, что ли? – на лице Бога выразилось глубокое изумление. Дьявол не смог удержаться от смеха, глядя на его лицо. Хохоча, он затряс руками, отмахиваясь от Божьих слов. Бог с иронией посмотрел на его комичные жесты и отвернулся.
Долго смотрел в вечность. Прошло какое-то время, пока Сатана успокоился, и воцарилась тишина. Тогда Господь сказал:
– На Ио жизнь существует пока только формально. Я поддерживаю ее до тех пор, пока мы не решим, что с ней делать. Но в последнее время у нас с тобой никак не дойдут до нее руки.
Дьявол зевнул, окинув взглядом Райские кущи:
– Откровенно говоря, мне совершенно недосуг заниматься планетой, на которой живут одни только микроскопические бактерии, в то время как на Земле бушуют настоящие страсти! – Он довольно ухмыльнулся и потер ладони.
Бог нахмурился. К великому сожалению он был вынужден признать, что люди, которых они создавали сродни ангелам, с особой любовью, которые, как он надеялся, станут его высшим творением и спасением всей Вселенной, все больше тяготели к Дьяволу, и упорно тащили сами себя в ад. Осознавая, что ведут себя к гибели, они старательно не сворачивали с этого пути. Они исправно воевали, бесконечно убивали и мучили друг друга, они слепли от блеска золота, они травили себя наркотиками и алкоголем. При этом, они часто бросались молить Бога о спасении тогда, когда он уже ничего не мог для них сделать. Когда все возможности для выбора были предоставлены, когда все знаки были посланы, когда человека могло спасти только чудо.
Жаль, но при создании Земли чудеса не вошли в схему, иначе на планете творился бы полный бардак.
Богу было больно смотреть, как любимые его дети слушают, но не слышат, смотрят, но не видят, чувствуют, но не следуют чувствам. Но он ничего не мог сделать для них.
Земля была самым грандиозным провалом Великих Братьев.
Сердце Бога сжала досада, он почувствовал обиду и гнев, которые, впрочем, тут же исчезли, потому что Бог был выше обиды и гнева.
Дьявол дружески обнял его за плечи, подбадривая:
– Ничего, ничего. Что сделать? Ты наделил их разумом, я – чувствами. Кто же из нас знал, что, соединившись, эти качества дадут такую адскую смесь?
– Мне обидно, что проходят тысячелетия, а люди все не меняются. Грехи их остаются теми же.
– Ну, это потому, что желания их не меняются…Постой, а что если наделить людей другими желаниями?
– Эти желания надо сначала изобрести! Да и разве такой ход что-то изменит?
– М-да, – из бородки Дьявола опять полетели искорки, – Я поспешил.
Это не изменит ничего.
Бог вновь повернулся в сторону загордившейся души. Та плавно витала вокруг своего облака, пребывая в размышлениях насчет собственной уникальности.
– А что ты собираешься делать с этой душонкой? Как ее номер? 6871. – Промурлыкал Дьявол, глаза его масляно заблестели.
Бог с усмешкой глянул на него:
– А ты уж тут как тут! Нет, дорогой, погоди, подождем. Может, угомонится.
С этими словами, он повернулся и зашагал по тропинке меж благоуханных магнолий, в направлении Чертога Святых.
Дьявол еще какое-то время наблюдал за Душой, почесывая бороду и ухмыляясь. Наконец, прошептав: «Еще не обретя человека, ты уже и так моя», он расправил свои могучие огненные крылья и, взмыв ввысь, полетел к себе. Его тоже ждали дела.
ГЛАВА 1
1.
В райских кущах зрело беспокойство. Вот уже 7676 дней по земному отсчету, как одна загордившаяся душа наотрез отказывалась лететь на Землю. Обычная, ничем не выдающаяся, она все ждала какое-то особенное тело, провозглашая себя Великой.
При этом она всячески уклонялась от любого общения с вышестоящими служителями сомна душ, а также ангелами и херувимами. Только один из ангелов время от времени залетал на ее облако, но долго там обычно не задерживался.
Все обитатели Рая и Каскадов облаков сомна душ, пребывали в великом недоумении, возмущении и страхе перед гневом Божьим.
Но Бог, казалось, совсем не замечал дерзкого поведения души и не снисходил до каких-либо действий. Он все ждал, пока она опомнится да угомонится. Дьявол всласть веселился над происходящим и подтрунивал над Богом, что на самом деле тот просто не мог решить, как ему поступить в сложившейся ситуации.
В очередное утро, утро серое и застывшее как небо перед грозой, Бог направился в Чертог Святых.
Он шел быстро, не замечая ни цветущих магнолий вдоль его тропы, ни выжидающих и испуганных взглядов душ и ангелов, которые перистым – душистым роем следовали за ним.
Он был глубоко погружен в свои мысли. Ему хотелось поскорее закончить с этим: с душой необходимо было срочно что-то делать, потому как быстро распространившиеся слухи о ее заявлениях ее уже не давали никому покоя ни в Райских Кущах, ни на Каскадах облаков.
Он не хотел брать всю ответственность решения на себя одного: ему было жаль ее. Ее претензии были сколь амбициозны столь и наивны, сколь самонадеянны столь и безобидны. Но если он простит и пощадит ее, да еще в придачу выдаст ей гениального человека, который, Боже упаси, станет Великим из Великих (что вообще не входило в планы), то этого не поймет ни один обитатель, как Райских Кущей, так и Геенны Огненной. Кроме этого, такое решение могло сподвигнуть остальные души на подобное поведение. А если для каждой души создавать выдающегося человека, то… последствия могут стать самыми непредсказуемыми.
Посему Бог решил созвать Совет, и лишь с его помощью определить дальнейшую судьбу души-баламутки. В глубине сознания он надеялся, что на Совете Душа испугается, придет в себя, покается и успокоится. И все станет на свои места.
Достигнув Чертога Святых, Бог остановился и, подняв златокудрую голову, окинул взглядом дворец.
Воздушные стены его величественно устремлялись в глубину небес, протягивали острые шпили ажурных башен к Солнцу, дарившему свет и жизнь чудесным чертогам.
Бог снова подумал о гении. На земле жил человек, угадавший очертания небесного дворца. «Звали его?»…
Бог нахмурился: «Как же его звали?»
Тень сомнения пробежала по его челу. «Гауди? Да, его звали Гауди!»
Дьявол тогда помог ему воплотить райскую конструкцию в земном виде. А потом убил, не дав закончить стройку, когда узнал, что здание станет ни чем иным как святым Собором. Но люди продолжают строить его даже после смерти архитектора. И скоро достроят, хотя автор не оставил подробных инструкций после себя. Гений не нуждался в чертежах.
2.
Сомн ангелов и святых уже ожидал его. Зашумев крыльями, ангелы поднялись, как только нога Отца беззвучно переступила порог. В то утро из-за туч не вышло солнце, так что внутри Чертога царили сумерки. И лишь крылья ангелов светились пятнами ослепительной белизны.
Посреди Залы Обсуждений, на хрустальном полу виднелась сероватая тень. Она свернулась в колючий комок и с опаской поглядывала на Бога исподлобья.
Отец поприветствовал Совет легким поклоном, и все собравшиеся, снова зашелестев перьями, заняли свои места.
– Я вижу здесь всех, кроме моего Брата. Где он? Почему нет его? – Отзвук его голоса плавно устремился вверх, в небо, к сгрудившимся тучам.
На одно мгновение в зале повисло молчание; но лишь на одно.
– Я здесь! – Громом разнеслось под сводами Небесного дворца. Между башен взметнулся вверх огненный столп, обдав жаром и багровым сполохом стрельчатые своды Чертога.
По зале пронесся нервный говор.
Из огненных струй, сияющий и властный, выступил Дьявол, простирая когтистые руки к сжавшейся на полу душе. Языки пламени алым кружевом скользнули вдоль воздушных стен Чертога и растворились в вышине башен, вослед вопросу Бога.
– Брат, ты как всегда необыкновенно эффектен в своем появлении.
– О да! – Сатана довольно ухмыльнулся, окинув взглядом всех присутствующих. – Дьявол, как известно – величайший артист. Ведь именно я открыл людям магическое искусство театра. Перевоплощения, лицедейство, эффектные сцены – это исключительно моя специальность.
– Я с тобой согласен, но, видишь ли, мы собрались здесь не для того, чтобы лицезреть твое выступление.
– Да, мне хорошо известна причина нашего собрания. – Дьявол резко развернулся и обжег сжавшуюся на полу душу взглядом своих пылающих очей.
Душа впервые за все свое существование взглянула в глаза абсолютному злу. На Каскады облаков оно никогда не залетало.
Эти два негасимых костра были полны жизни, полны власти и неутолимой жажды. И в то же время они были пусты и черны как два бездонных колодца, в которых погибла вода. Они вызывали дрожь, притягивали, вселяли безотчетный ужас, влекли; они манили. От них хотелось без оглядки бежать. Но в них хотелось нырнуть, погрузиться, остаться внутри этих колодцев, наполнить их водой, утолить их жажду. Навсегда. Душе показалось, что сознание ее меркнет, устремляясь вглубь бездны. Но у этой бездны нет дна, жажде этой нет конца, она не утоляема.
Дьявол смотрел на Душу всего мгновение. Это мгновение показалось ей вечностью. По крайней мере, за то мгновение она успела забыть, кто такая и зачем здесь. Сейчас, в этот миг ей не нужно было ничего. Для Дьявола смятение жалкой тени, распластавшейся на холодном полу, не прошло не замеченым. Он поглядел сквозь нее, не желая искушать ее более, хотя торжествовал внутри.
Для Отца это тоже не осталось секретом. Его сердце сжалось. Он почувствовал боль, но и внезапно накативший на него гнев: в его Доме! При полном собрании всех святых искушать и без того бездумную душу!
– Полно! – Воскликнул Бог. – Хватит! – И тут же тише повторил: – хватит.
В зале застыла тишина. Она так сгустилась, что к ней можно было прикоснуться. Она была такой тяжелой, что хрустальный пол затрещал под непомерным весом той тишины.
Огненное сияние Сатаны ослабло, душа серой тенью вжалась в пол. Бог обвел строгим взглядом всех присутствующих и сказал:
– Все мы знаем, зачем мы нынче здесь собрались. Мы здесь для того, чтобы решить, как поступить вот с этой Душой. Во всемирном реестре ее номер: 6871. – В мертвой тишине голос Отца каменной глыбой гулко раскатывался по стенам Чертога. – Сложно себе представить, – рокотал он,– но всего мгновение назад это эфемерное создание прекратило заявлять, что считает нужным отправиться на Землю только для особой миссии. Душа шетьдесят восемь семьдесят один требует великого человека для прохождения очередного жизненного цикла. Ее заявления слышали все не только в Райских Кущах, и в Геенне Огненной. Почему же теперь оно жалкое и молчаливое? Ты испугалась ответственности за свои речи, дитя мое? – Божественный взгляд насквозь пронзал естество Души. – Ты боишься нести ответственность за свои слова? Боишься объяснить и оправдать свою якобы исключительность? Почему, дитя, ты не говоришь с нами гордо и праведно, а позорно молчишь, да еще ищешь защиты у брата моего? Не рано ли ты обращаешься к Дьяволу? Докажи нам, что ты действительно необыкновенна, и что твои слова не были пустой дерзостью. Тогда мы сможем решить, как поступить с тобою.
– Я…– едва слышно промямлила Душа. – Я …..я…..– она никак не могла решиться продолжить.
Дьявол с интересом уставился на нее. Ангелы и Святые, затаив дыхание, ждали, что же она скажет дальше. Бог нахмурился.
Я …– она собралась с духом и выпалила, – я хочу великое тело!!!
По Чертогу пронесся ропот негодования. Бес затрясся в припадке гомерического хохота.
– Да? – голос Отца прозвучал холодно как металл. – И за что? Что есть в тебе такого, из-за чего ты можешь претендовать на великое тело?
– Я… я не знаю, как вам это объяснить. – Голос Души креп. Она вдруг ощутила вызов, который бросит сейчас всему небесному сообществу. – Но внутри меня есть сила для любых талантов! Человек, в которого я вселюсь, будет наделен массой, нет, немыслимым количеством способностей! Все время, что я провела на своем облаке, я размышляла о смысле человеческой жизни, о людских соблазнах и заблуждениях. Я собирала свои силы. И теперь я знаю, что мой человек будет великим и сможет избежать любых ошибок! Я готова, как губка, всосать и впитать все, что будет вложено в него! Я как чистое поле, на котором прорастет каждое зерно, угодившее в почву! У человека этого будут все возможности стать гениальным и великим. Самым лучшим, самым …– она не могла впопыхах подобрать нужные эпитеты, чтобы выразить все достоинства будущего человека, и начала просто захлебываться в переполнивших ее чувствах. – Главное – чтобы он мог сопротивляться препятствиям и идти туда, куда я его поведу.
Беспокойство в Палате Святых росло. Члены совета вполголоса переговаривались, и нарастающий гул их голосов не сулил Душе ничего хорошего. Ангелы внимали с присущим им спокойствием, нервозность выдавал лишь трепет нежных перьев на их крыльях.
– Тебе придется объяснить нам происхождение силы, о которой ты говоришь. Лично я не помню, чтобы наделял тебя чем-то особенным. В моих архивах ты – обыкновенная душа, каких у нас целый сомн. – Строго проговорил Бог. – Так что продолжай. Мы слушаем тебя.
С этими словами он прошел к двум хрустальным тронам во главе Палаты Святых и устроился в одном из них, готовый далее слушать Душу. Дьявол устремился за ним и занял второй.
Душа осталась совершенно одна посреди огромного зала. Сверху, со всех сторон, с амфитеатра Палаты Ангелов и Святых на нее глядели суровые лица.
Они ждали.
3.
Одна. Совершенно одна, она глядела на начало всех начал, историю всех историй, власть всех властей.
Прямо перед ней сидели Бог и Дьявол.
И сквозь леденящий страх она обнаружила вдруг, что Бог и Дьявол – близнецы.
Она никогда не знала этого раньше, потому что никогда не интересовалась ни тем, ни другим.
Ей всегда казалось, что Бог и Дьявол существуют где-то вдалеке от нее, что пока не умрет ее человек, который еще даже и не родился, она никогда не столкнется с Братьями.
Их лица были зеркальными отражениями. И в то же самое время – полными противоположностями. Бог был златокудр, Бес – рыж как огонь, Бог двигался неслышно и степенно; там, где стремительно проносился Дьявол – все грохотало. Тога Господа сияла белизной ангельских крыльев, одежды Беса были сплошь красно-черны, как и сама Преисподняя. Оба смотрели глазами небесной синевы, но взор Бога невозможно было спутать со взглядом Дьявола. Они одинаково улыбались, потирали бородки одним и тем же жестом, и одинаково, хоть и каждый по– своему, требовали ответов на свои вопросы, ответственности за поступки.
Они ждали.
Душу охватило отчаяние. Она и в самом деле не знала происхождения силы! Она, вообще-то, сейчас не была даже уверена, что такая сила вообще существует в ней, но отступать было некуда. Вызов брошен и принят. Осознание неотвратимости наступающего момента придало ей не то чтобы сил, а, пожалуй, лишило остатков разума. И Душа вскричала, что было мочи:
– О поверьте мне, досточтимые! Ни в коей мере не намереваюсь я как -либо обидеть или задеть вас, а также всех обитателей Райских Кущей, а также Адовой геенны! Просто не могу достучаться я до Вас, не в силах донести я мысль о том, что не просто так я существую! Нет смысла мне летать туда и сюда, на землю и с земли, осчастливливая простых смертных собою! Я, проведя много дней на облаке своем, постигла великое знание о своем особом предназначении, о великой миссии, которую я готова выполнять на земле посредством нового великого гения, который будет рожден среди людей, если станет на то воля Господня! Этот новый человек может быть кем угодно: великим танцором, композитором, политиком, ученым – кем угодно! Во мне есть силы и способности для всех и каждого из них! Мощь моя велика! Величие мое безгранично! Я дам ему способности неслыханные по меркам Земли! Я готова для такой миссии! Я лучшая из всех душ, когда-либо существовавших!
В палатах дружно ухнули, вне себя от такого бесстыдства.
«Откуда?! Какое знание?! Кто дал ей право?! Какая миссия?!! Откуда взялась эта самонадеянная душа?!» – Неслось отовсюду. Дьявол задыхался от беззвучного хохота, став пурпурным. Лицо Бога темнело. А Душа, казалось, не слышала и не видела ничего вокруг себя; она увлекалась речью все сильнее и сильнее, она уже не комкалась на хрустальном полу. Тень ее росла и вытягивалась вдоль стен Чертога.
«Дайте мне необыкновенного! Я сделаю его великим! Что толку плодить заурядных? Эти заурядные и так пушечное мясо для великих полководцев и идолопоклонники для великих художников! Обездоленные и несчастные, они слабы и безвольны. У них всех прямой путь в ад!»– голос Души взвился и оборвался. Она поняла, что перегнула палку.
Святой Петр выронил ключи и в ужасе закрыл лицо руками. Все рокотали негодованием. Ангел, знакомый Души, грустно покачал головой, понимая, что видит Душу в Райских Кущах последние мгновения. Какое наказание последует, он боялся даже предположить. Наверное, Забвение – самое страшное из всех; известных ему, по крайней мере. Навечно выбыть из всемирных реестров, быть выброшенной из памяти всего сущего, не БЫТЬ вообще, и в то же время навеки поселиться в совершенно пустом, сыром тумане Забвения. Видеть мир, слышать, даже чувствовать его, но никогда не иметь шансов быть замеченной миром. Никогда. Сама мысль о Забвении внушала страх любому из обитателей, как Рая, так и Ада.
Бог сохранял внешнее спокойствие, но лицо его было темным, подобно грозовой туче. Подождав, пока в Палатах утихомирятся, он величаво произнес:
– Ты так и не сказала нам, откуда же у тебя великая сила, если ни я, ни брат мой не наделяли тебя. Но раз уж ты такая великая и незаурядная непостижимым образом, тогда ответь мне на вопрос: почему в твоей единственной жизни на земле тебя не хватило ни на что большее, чем сделать своего человека пьяницей без прошлого и будущего? Заурядный и несчастный человек, он не оставил никакого следа своего существования. Мало того, за свою короткую жизнь он даже не успел совершить ни добра, ни зла. Он ушел незаметным настолько, что ты, покинув его тело, даже не подвергалась Страшному суду, ибо судить было нечего. Почему же? Ответь.
В Душе все оборвалось. Она и забыла о своем прошлом. Стерла его для себя навеки. Но оно вернулось. Вернулось роковым ударом.
Внутри ее больше не возникло ни единой мысли. Оправдаться ей было нечем, она поняла, что пропала и… заорала, полностью потеряв контроль над собой:
– Это все из-за тебя, Отец! Бог! Это ты не дал мне нормальное тело! Это ты отправил меня влачить жалкое существование на земле! Я тебя обвиняю и требую, чтобы в этот раз все было по-другому!
В Чертоге снова воцарилась гробовое молчание. Только хрусталь еще чуть слышно звенел эхом внезапно умолкнувших голосов. Все были потрясены. Даже Дьявол застыл в изумлении. Отец тяжело вздохнул и негромко сказал:
– Да, в этом ты права. На сей раз все будет по-другому. – По голосу Отца стало понятно, что оглашенный ею же самою приговор будет приведен в исполнение.
Душа снова сжалась в комок. Она проклинала себя, ее колотило не от страха – от ужаса.
– Много всякого приходилось мне слышать и знать, но с подобным я, признаюсь вам, сталкиваюсь впервые. Я сострадаю тебе. Итак,– Бог поднялся из трона и выступил на середину зала, даже не взглянув на Душу. – Нам всем вместе предстоит решить, что будет дальше.
Он вопрошающе, медленно обвел взглядом всех присутствующих. Он ждал, что скажет Совет.
Кто-то из святых топнул ногой раз, потом два. Топот поддержал один из ангелов, громким хлопаньем крыльев. Потом еще и еще. Один за другим, все кто занимал места в амфитеатре, присоединялись к этому шуму. Скоро Чертог Святых наполнился мерным ритмом. Все в Райских Кущах, кто слышал его, в страхе разносили весть о том, что бунтовщицу ждет суровейшее наказание, ибо марш этот означал гнев и осуждение. И чем дружнее и громче он звучал, тем сильнее был гнев, тем жестче следовало наказание. На сей раз топот был слышен на самых верхних Каскадах, на самых отдаленных облаках. И даже в Адской Геенне демоны и бесы настораживали свои острые уши, различая отзвуки этого ритма.
– Забвение…– вполголоса, печально произнес святой Валентин, самый добрый и жалостливый из всех. Все разом стихли. Забвение считалось самым жестким из всех наказаний. И если его предложил самый гуманный член Совета, то других мнений здесь не могло и быть. Топот возобновился, и к нему добавился хор голосов. Они все как один негромко и твердо выговаривали: «Забвение! Забвение! Забвение!»
Душе стало так страшно, так больно, ее охватило горькое отчаяние. Она бы наложила на себя руки, если бы они у нее были. Но ей оставалось только корчиться на хрустальном полу под гнетом этих голосов. И никто не испытывал ни капли сострадания к ней.
Однако Бог хоть и внимал решению Совета, но как-то рассеянно. Он думал о чем-то другом. Словно бы?…Да, ему в голову пришла иная мысль.
Он жестом попросил тишины, затем наклонился к Душе и тихо сказал:
– У меня есть другое наказание для тебя.
Душа с надеждой посмотрела на Отца.
«Боюсь, оно будет хуже, чем просто Забвение. Боюсь, что вместо величайшего триумфа, который ты сама себе замыслила, это станет самым суровым испытанием, которое когда-либо выносила человеческая душа. Я решил дать тебе то, что ты хочешь».
При этих словах все замерли. В Чертогах вдруг стало очень холодно.
– Да, я дам тебе достойное тело. У него будут таланты, и способности, и красота – все то, что ты хочешь…
– О, Боже!!! Спасение! Спасибо! Спасибо!– Душа обезумела от счастья, метнулась навстречу Богу, чтобы прильнуть своей тенью к нему. Отец величественным жестом остановил ее порыв. Дьявол с интересом ждал, что же будет дальше. Неожиданное решение брата моментально породило тысячи авантюрных мыслей и надежд в изощреннейшем уме Дьявола. Жизнь глупой души в обличье гения – что может быть слаще для Сатаны?
«Лакомства изысканней не сыщешь!» – Мурлыкнул он себе под нос.
– У него будут невероятные способности, которые ты так хочешь. – продолжал Отец. – Но он будет несовершенен, как и все люди. Он будет способен на все! Но при этом ты будешь маяться в его великом теле до самой его смерти, если, конечно, не сделаешь его истинно великим. Вопреки моей воле. И без помощи моего брата.
Душа не совсем поняла, что Господь имел в виду, но отчетливо осознала, что, должно быть, это и есть конец. Бог не сказал ей, чего будет лишен ее человек. И тот момент, когда она поймет, чего же именно ему не хватает, скорее всего, и станет последним.
Больше ни одной мысли у нее не было. Только страх.
– Теперь я должен спросить моего брата и Совет. Вы, вынесшие приговор забвения, согласны ли поменять его на наказание, избранное мной?
– Да, да, согласны! Это будет не только наказание, но и испытание! Да будет так! Так! – Послышалось отовсюду. Сатана с улыбкой поднял правую руку, сжал кулак и вытянул вверх большой палец.
Бог кивнул и коротко приказал:
«На Землю. Немедленно. Тем временем мы с Братом обсудим кое-какие условия пребывания души 6871 на Земле».
Тут же в Чертог стремительно влетели два Херувима Провожатых, подхватили Душу и потащили прочь.
Знакомый Ангел тут же поднялся со своего места и улетел в свою обитель, не в силах справиться со своей печалью.
ГЛАВА 2
1.
«Посмотри, какой прелестный!»
«Боже, посмотри на его глаза! Это же ангел, чистый ангел!» Медсестры передавали младенца друг другу, и каждая, очень бережно принимая в руки крошечный сверток, вздыхала от изумления и умиления. Этот младенец, и правда, был похож на ангела. Огромные глаза цвета зимнего неба, такие же глубокие и ясные. Окаймленные пушистыми ресницами, они с удивлением взирали на женщин в белых колпачках, склонявшихся над его лицом. На круглом, уже упрямом подбородке угадывалась благородная ямочка. Из-под чепчика колечками выбивались темные прядки волос, еще мягких словно пух. Лицо ребенка как будто имело печать небесных сил, до того оно было прекрасно.
«Наверное, все ангелы поцеловали его перед тем как прислать на Землю!»
«Он, наверняка, счастливчик! Такой красавец! Я бы так его и назвала: Счастливчик!»
Его назвали Ромео.
Все, что отпечаталось в его сознании из раннего детства, были суетящиеся люди в черном, рыдающая мать, распластанная на полу в спальне, горы цветов и красивая черная машина, в которой ему не разрешили покататься. Тогда он узнал, что папа умер.
Сейчас он, конечно, понимал, что в семье тогда произошла трагедия. Но он не помнил отца, поэтому не тосковал по нему.
Слишком красивым он не вырос. Так ему, по крайней мере, казалось. Он был невысокого роста, чем пошел в миниатюрную мать, и свой незначительный рост он считал самым досадным недостатком. Его лицо казалось ему каким-то детским. В его двадцать два года никто бы не дал ему больше семнадцати. Но, по большому счету, его недостатки были надуманы им самим. Мать обожала его, маленькие школьницы, юные сверстницы, молодые соседки и зрелые дамы в супермаркетах замирали от восторга, когда встречались взглядом с его глазами, цветом и глубиной похожими на зимнее небо, сиявшими из-под темных шелковистых волос.
Недостатки были ему нужны: они дарили независимость. С малых лет у него все получалось слишком легко и слишком успешно, и тогда мама говорила, что так происходит только благодаря тому, что она рядом, поддерживает его. Мама всегда решала, когда и чем ему следовало заниматься. И выходило, что все, за что бы он ни брался с ее подачи, сразу же получалось так ладно, словно бы он учился этому всю жизнь. В школе, а потом университете он был круглым отличником, причем заучкой не слыл, так как никогда не засиживался за уроками. Он также был капитаном школьной команды по бейсболу, несмотря на небольшой рост, а еще – победителем городских соревнований по шахматам, имел высокий разряд по плаванию, талантливо играл на гитаре, быстро учил языки, играл в университетском театре. Он имел довольно высокий нежный голос, которым чарующе пел романтические баллады, и прекрасную память, что позволяла ему за час выучивать с десяток сонетов Шекспира наизусть.
И все это только лишь потому, что все эти занятия предлагала ему мама?
Если бы его спросили, то он сразу ответил бы, что так оно и есть.
И он ненавидел себя за это! Он был маменькиным сынком, и это устраивало и убивало его одновременно. Он хотел бунтовать! Но бунт свершался только внутри, только в душе и никогда не вырывался на поверхность. У него еще ни разу не хватило смелости ослушаться мать или сделать ей что-нибудь поперек.
Ему необходимо было как-то доказывать самому себе, что он способен хоть на что-нибудь без участия матери. Что вообще в мире может что-то происходить без ее участия: иногда ему казалось, что даже солнце всходит благодаря ей, и звезды зажигаются исключительно потому, что ей нравится смотреть на их призрачный голубоватый свет.
Он холил и лелеял каждый прыщик, что вскакивал на его лице, потому что это происходило вопреки тщательному уходу за кожей, к которому мама жестко приучила его, чуть ли не с пеленок. Впрочем, именно поэтому прыщи случались весьма редко.
Тогда он придумывал себе тайные недостатки, о которых мама якобы не знала, и постоянно надеялся, что вот сейчас что-то не получится, в конце концов! Вопреки ее желаниям. Вопреки ее участию. Но все получалось. И он все крепче убеждался, что она права, и только рядом с ней он способен не только на впечатляющие достижения, но и просто на разумные поступки. Возможно, он бы потерпел позорное фиаско в высшей математике или ядерной физике, но эти обласпти, как раз, интересовали его меньше всего. И он никогда не пробовал.
«Да и это бы у меня, наверное, вышло. Если бы она велела мне этим заняться». – Он с досадой бросил скомканную салфетку на стол и отодвинул недопитую чашку кофе.
2.
– Милый мой, доброе утро! – Мать неслышно подошла к нему и, обняв
его лицо руками, с обожанием поцеловала в лоб. Он аккуратно высвободил лицо – так он всегда делал, потому что ему это было неприятно, что всегда огорчало мать, кашлянул и спросил: «Тебе налить кофе, ма?»
– Нет, нет. – Поспешно сказала она. – Нет, нет, я сама. Ты ешь, не волнуйся.
Розовый ее пеньюар скользнул мимо его взгляда. Ромео автоматически взял ложку, хотя есть ничего уже не хотел. За его спиной мама что-то мурлыкала и звенела приборами. Он воткнул ложку в недоеденный йогурт и медленно повернул ее несколько раз, глядя, как белесая масса размазывается по стенкам стаканчика.
Мама, пахнув на него цветами, села рядом и накрыла его ладонь своей рукой. Заглянула в глаза.
«Какой ты красивый, малыш».
Он насупился и отвернул голову. Его раздражало, когда она так смотрела и так его называла. Тогда, вновь и вновь, он чувствовал себя беспомощным ребенком, и это происходило постоянно, и от досады даже хотелось орать. Кроме того, ничего красивого он в себе не видел. Ну, может только глаза.
Мать, не обратив внимания на реакцию сына, отпила глоток кофе и продолжила:
–Ты сегодня свободен, милый? Сегодня же суббота.
Он почувствовал неладное. Как назло, Ромео не мог вспомнить ни единого занятия на сегодня.
– Да, мам, я свободен. – Тихо пробурчал он.
– Чудесно, любимый. Тогда составишь мне компанию за покупками? – это был не вопрос, это было утверждение, и оно не подлежало обсуждению. – Мы купим что-нибудь из одежды, погуляем, сходим в кафе, а?
– Мам, вообще-то я…– несмело начал Ромео, – хотел бы встретиться с …– в голове его неоновой вывеской засверкало: «Тебе 22 года! 22 года! Ты взрослый мужик! Стой на своем» – ….Люциусом… – и голос его ушел в робкий шепот.
Из ее глаз в него полетели искры гнева. Она затрясла головой.
– Со своими никчемными друзьями будешь встречаться потом! Сколько можно тратить на них свое время? Они же тупые бездарные люди!
– Мам, не надо!…– Он вспыхнул и сам испугался этого. – Так…. говорить.
«Ну да, она сейчас расплачется. Вот и слезы…Мам, ма-м…ну хорошо, хорошо…»
– Роми, ну как ты не поймешь? – Она порывисто обняла его. Перья ее розового пеньюара угодили ему в глаз и неприятно щекотали, но он не осмелился даже пошевельнуться, чтобы только она не впала в истерику. – Как не поймешь, мой любимый сын, ты же один такой во всем мире! Такие способности – редкий дар! Почему ты никак этого не хочешь осознать? Тебе нельзя размениваться на ерунду. Я сделаю все, чтобы стал великим человеком. Но только должен слушать меня. Должен быть рядом со своей мудрой матерью. Один или со своими друзьями далеко ты не уйдешь. Тебя обманут, используют! Ты такой наивный, неопытный. Ты совсем не знаешь жизни. Жизнь – это опасно. Ты ведь еще совсем ребенок. Только я могу тебе помочь, я ведь люблю тебя! Только я! Остальные лгут. Я всю жизнь прожила ради тебя. Я не могу запретить тебе общаться со всеми этими людьми. Ты уже совершеннолетний. Но мой долг предупреждать тебя об опаности. Все время предупреждать, чтобы ты соблюдал осторожность». – Она всхлипнула, но, почувствовав, что Ромео не выказывает сопротивления, не заплакала и тут же успокоилась.
Как ни в чем не бывало она, с улыбкой глядя на него, боявшегося пошелохнуться, вернулась к своему кофе. Он всегда поражался этой ее способности мгновенно успокаиваться, если он не сопротивлялся. Мама могла кричать на него в приступе ярости, рыдать, обливаться слезами, топать ногами, но стоило ему просто сжаться в комок и перестать, хоть как-нибудь противостоять ее натиску, она в мгновение ока успокаивалась и возвращалась в чудесное расположение духа.
«Я ведь так люблю тебя!» – так же как и сейчас, всегда повторяла она. И это служило абсолютом. Иногда Ромео хотелось кричать и бежать прочь, только услышав первые звуки этой ненавистной ему фразы. Но во всех остальных случаях он умел скомкать всю свою волю и, зажав ее в кулак, просто улыбнуться самой нежной из всех своих улыбок и сказать:
«Я тоже люблю тебя, Мам».
3.
Он снова посмотрел на часы: в этом магазине они находились уже полтора часа. Мама никак не могла выбрать себе платье: она перемеряла уже целый ворох. Каждое платье демонстрировалось всему магазину. Каждый выход мамы, все еще очень эффектной женщины, неизменно сопровождался эмоциональными возгласами продавщиц, которые фонтанировали лицемерным восторгом.
Ромео, погребенный под грудой пакетов в кожаном кресле, уже находился в состоянии, наиболее близком к обмороку, когда неожиданно нашел себе развлечение: он обнаружил, что кресло было прислонено к стеклянной витрине, которая выходила в пассаж торговой галереи. Ромео с облегчением отбросил придавившие его пакеты, повернулся к стеклу и принялся разглядывать прохожих. Время от времени, ему приходилось оборачиваться к кабинке примерочной и с деланным восхищением смотреть на мать в следующем «может быть, этом?» платье. Самым сложным в этом деле было скрыть истинное безразличие и усталость.
– Боже, Роми, посмотри, а это платье просто божественно! Может быть, это? Как думаешь, милый? Я просто не знаю, что делать! Здесь столько великолепных вещей. Это мой любимый магазин! Правда, Роми?
– Да, да, конечно, мам! – автоматически отвечал он.
– Да, да, мадам! – хором вторил ряд продавщиц у примерочной .
Он повернулся обратно к стеклу, как только изящная фигура матери скрылась за алыми занавесками, и…. все внутри него вмиг оборвалось: мимо магазина шла Она. В левой руке она несла пакет с логотипом известной марки сексуального женского белья. Им она небрежно помахивала. Ее роскошные темные волосы волнами взлетали при каждом шаге. Спину она держала очень ровно, и это получалось у нее легко и естественно. Она была миниатюрна как японская статуэтка и гибка, словно стебель цветка. Он в ошеломлении прильнул к стеклу, не в силах оторвать от нее глаз. Будто почувствовав на себе его взгляд, незнакомка обернулась и взглянула ему прямо в глаза. Ромео потерял дар речи. У нее были фантастические, янтарного цвета глаза, и в ее лице он увидел что-то соверщенно особенное, притягательно таинственное. Ромео почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Он прилип к окну, пожирая ее глазами. Девушка слегка замедлила шаг, как будто упиваясь впечатлением, которое она на него произвела, и позволяя ему полюбоваться собой еще мгновение. Она больше не смотрела в его сторону, но он знал, что она видит его, видит особым женским взглядом, различающим самые малозаметные жесты в поведении мужчины. Высокие каблуки ее туфелек отстукивали его сердцебиение. Время как будто остановилось, все перестало иметь значение. Его сердце билось в стекло, пыталось прорваться к ней, но тело не слушалось, не пыталось даже пошелохнуться.
В какое-то мгновение она обернулась вновь и улыбнулась ему. Улыбнулась как бы сквозь него, как бы внутрь его. В горле пересохло. Ромео показалось, что сейчас он выдавит стекло лицом и упадет прямо к ее ногам.
«РОМЕО!!!!» – Негодующий окрик тупым ножом вспорол его реальность. Он вздрогнул и отпрянул от стекла. Мать метнулась к витрине и стала в напряжении вглядываться в пассаж, пытаясь понять, что могло настолько завладеть вниманием ее сына, что уже несколько раз позвав его, она не получила ответ. Девушка уже почти скрылась из виду, но проницательность матери не дала себя обмануть:
«Ты смотрел на ту девицу? – голос ее походил на сиплый крик какой-нибудь птицы. – А ну признавайся, ты смотрел на ту шлюху?!! Я пытаюсь выбрать платье, которое нравилось бы тебе, а ты в это время рассматриваешь прохожих шлюх? Да так их рассматриваешь, что даже не слышишь меня?! Как ты смеешь?
«Продавщицы в секунду растворились в воздухе, так как стало понятно, что покупка не случится…» – отрешенно подумал Ромео. Скандалящая мать казалась ему расплывчатой голографической картинкой, некрасиво пляшущей в замедленном пространстве.
«Не смей смотреть на них!!! – Периодически пробивалось в его сознание. – Не смей смотреть на дешевых шлюх!!! Я не для того тебя растила, чтобы отдать тебя какой-то твари, которая только и ждет, как бы отнять тебя у меня».
У Ромео потемнело в глазах. Он не хотел и не мог это слышать. Ему хотелось бежать и бежать, не разбирая пути, бежать, пока силы не оставят его, бежать, пока он не перестанет слышать эти крики.
«Да, Мам, прости, я больше не буду ни на кого смотреть». – Как автомат отчеканил он, не глядя на мать. Перед его глазами струился шелк длинных волос, и фантастические, желтые глаза смотрели на него с таинственной улыбкой, зачаровывая и маня за собой.
4.
Темнело. Узкая колея пригородной дороги змеилась под колесами машины. В последних отблесках заходящего солнца розовым глянцем отливали кроны кленов по обочинам. Высоко в сереющем небе, с едва слышным нежным свистом носились пичужки.
Ромео сделал вид, что полностью сосредоточен на пустой дороге. Так можно избежать дальнейших выпадов матери, которая все еще с обидой поглядывала на него из-под светлой челки. Сам он старался не упустить ни одной детали окружавшего их пейзажа; это умиротворяло и успокаивало его. Благо, его синий Купер был единственной машиной на много, простиравшихся лугами, миль вокруг. Он открыл окно, и салон постепенно наполнился терпким ароматом летнего вечера, напоенного сладостью трав и цветов. Многоголосое пение сверчков, и тихий свист птиц баюкал его, рокот двигателя мерно басил в такт мелодии наступления ночи.
Взгляд Ромео застыл на разлитой впереди разделительной полосе, сладкая дремота обволакивала его своей воздушной паутиной. Он ощущал блаженство расслабленных мышц, наступающего сна уставшего за день разума. Лента разделительной полосы становилась шире, туманнее, клены склонялись к нему, стремились укрыть его своей листвой.
«Ромео … Ромео… – вкрадчивый шепот услышал он. – Что твоя душа, Ромео?…. Что твоя душа?» – это было как колыбельная в его засыпавшем сознании, как нежные поцелуи на ночь, как начало розового сна.
Внезапный глухой удар обрушился на капот.
Вскрикнув, Ромео придавил тормоз, рванул ручку передач и метнулся вон из машины, еще даже до того как она полностью остановилась. Он зацепился ногой за борт и плашмя упал на землю, не удержавшись за распахнутую дверь.
Мать застыла на переднем сиденье. Вместе с нею замерло все вокруг. Казалось, что даже деревья перестали трепетать листвой, и птицы словно остановились в потемневшем небе.
Ромео дрожал от ужаса и, стараясь не шевелиться, поводил глазами, в попытке разглядеть боковым зрением, что там. Там… под колесами. Но так он ничего увидеть не смог.
Собравшись с духом, Ромео немного вытянул голову. Все равно ничего не было видно. Ужас, ледяной и скользкий, заполнял его. Голова его вдруг стала необыкновенно тяжелой. Ромео с силой выдохнул и обернулся, бросив молниеносный взгляд прямо между колес Купера. Там ничего не было. Потом он опустился на четвереньки и еще раз заглянул под машину.
– Ромео, что с тобой? Что случилось? – вдруг услышал он испуганный голос матери. Он поднял голову. Она стояла рядом и настороженно смотрела на него.
– Мама, здесь ничего нет. – Голос его срывался. Он огляделся опять. – Ничего!
– А что должно быть? – с опаской спросила она. Она глядела на него как на умалишенного.
– Как что, мама? – он вскочил и обежал вокруг машины, вертя головой из стороны в сторону. – Я кого-то сбил! Ты же слышала удар? Почему под машиной ничего нет? Я же кого-то сбил. Что это было?
– Какой удар, любимый? – мать осторожно обняла его за плечи. Он рвался из ее объятий. – Ничего не было. Тебе показалось.
Она усадила его на переднее сиденье, сама села за руль. Его взгляд еще сверкал каким-то странным, полубезумным возбуждением. Она взяла в руки его лицо и обеспокоено заглянула в глаза.
– Милый. Роми, успокойся, пожалуйста. Ты никого не сбил, никого не было. Тебе просто показалось. Может быть, ты задремал за рулем, и тебе привиделось. Мы скоро приедем домой, и все будет хорошо. Не волнуйся.
Ромео закивал, но взгляд его все еще блуждал, словно потерявшись.
Мама повернула ключ в зажигании, двигатель мерно зарокотал. Плавно опуская ногу на педаль газа, она снова глянула на сына: он вжался в сиденье, дышал тяжело, глаза его были расширены:
– Роми?
– Мама, мне страшно,– пролепетал он, – мне кажется, что сейчас колеса упрутся в труп…
– Хорошо, дорогой. Давай так: я не буду глушить мотор, а ты выйдешь из машины, еще раз посмотришь, и убедишься, что под колесами пусто.
Он снова закивал и открыл дверцу.
Прошла целая вечность, пока он решился выйти. Под колесами ничего не было.
«Я схожу с ума…» – подумал он. Сейчас он осознал, что не было никакого шепота, никакого удара.
– Ты устал, милый. – Мама присела на кровать рядом с Ромео и подала ему чашку с пряным чаем. Аромат корицы приятно щекотал нос. – Я, конечно, замучила тебя сегодня. Признаюсь, со мной тяжело ходить по магазинам. Я сильно нервничаю, когда не могу что-то выбрать. Я была не права. Прости меня, сын.
– Мам…– пробурчал он, зарывая лицо в ее длинные светлые волосы. Он тоже чувствовал себя виновным за то, что так раздражался на нее. Он опять чувствовал себя ребенком. Но сейчас это было приятное ощущение.
– А знаешь, почему мы с отцом назвали тебя Ромео?
– Почему?
– Мы хотели, чтобы наш мальчик обладал чувственностью и душой настоящего романтика, чтобы был способен на подвиг ради своих любимых. Чтобы любовь руководила тобой. Мы хотели, чтобы в мире, таком грязном и страшном, появилась светлая душа….
– Мам, – он чуть замялся, но продолжил, – Расскажи мне про отца. Какой он был?
Удивительно, но только сейчас он понял, что никогда раньше не задавал этого вопроса.
Все 22 года он жил так, словно отца вовсе и не существовало. Мама никогда не говорила о нем сама, она погребла его образ навеки в своем сердце, и даже фотографии отца по всему дому было не разыскать: все хранились где-то в тайниках маминой спальни. Наверное, не вспоминать о нем было для нее легче.
Она горько вздохнула. Он почувствовал, что сердце ее стало биться быстрее. Прошло несколько минут, пока она, сглатывая слезы, которые хотела скрыть от сына, решилась сказать:
– Он был для меня всем. В моей жизни больше ничто не имело значения. Когда мы повстречались, я была совсем девчонкой. Тогда я не думала о своих жизненных интересах, о какой-то карьере. Я и не успела научиться думать об этом. Я вся была в плену чувств, как любая юная девчонка. Он научил меня всему. Научил думать как он, чувствовать как он, он научил меня смотреть на мир его глазами, мы были единым целым. Он был хорошим человеком. Открытым, добрым, талантливым. Очень щедрым. Твой отец очень нас любил. Знаешь, ты ведь даже и представить себе не можешь, как я счастлива, что он оставил мне тебя. Свою кровь, свою плоть. Мне по-прежнему есть, на кого опереться. У тебя его глаза. Ты бы гордился своим отцом. – Она смолкла. Из глубины ее груди вырвался еще один тяжелвй вздох. Она поцеловала его в затылок. – Ну ладно, уже поздно, тебе пора отдыхать. Спокойной ночи.
Мама поднялась с кровати, послала ему воздушный поцелуй и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Ромео не спал. Исписанные листы бумаги летели со стола на пол. Он комкал их, швырял прочь, писал дальше, поднимал и разворачивал их вновь, опять бросал. Чувства, теснившие его грудь, и мысли, пронзавшие его ум, потоком синих чернил лились на белую бумагу, сливались в горячие слова, сплетались в замысловатые тексты. Фантастические, желтые глаза словно наблюдали за ним из глубины его души.
ГЛАВА 4
1.
Усталый, Дьявол сбросил с себя тяжелые крылья, испустил облегченный вздох и улегся на ложе, свитое из багряных лилий.
– Нынче я устал. – Сказал он сам себе.
В покой неслышно скользнула юная чертовка и протянула ему поднос, на котором стоял золоченый бокал, до краев наполненный вином.
Лукавый подхватил его, сомкнув изящные пальцы с длинными ногтями.
Сегодня не зря он спускался на землю. Каждый день на земле приносил ему все больше легких трофеев: по всей планете очагами шли войны, вымирали животные, исчезали леса, люди все больше забывали о чистоте и великодушии, окончательно погрязая в удовольствиях и грехах. Алчность слепила их.
Дьявол нахмурил густые брови.
«Даже я не мог ожидать от людей такой прыти». – Подумал он вслух и глотнул вина. Терпкий вкус его умиротворял Сатану. Тепло разлилось по всему его существу. Он зажмурился от удовольствия.
Но мысли его были мрачны:
«Если так и дальше будет продолжаться, то вселенское равновесие не просто нарушится, оно обрушится. Ко всем чертям… да, к чертям. Тогда планету действительно придется уничтожить. Такой беспросветный ад не интересен никому, даже мне. Кого я тогда буду искушать? – он озабочено покачал головой, – столько грязи мне не надо. Должны же оставаться на свете хоть какие-то праведники? Их я должен тащить к себе! А они должны упираться. Отчаянно, причем! Зачем же мне шесть миллиардов чудовищ в аду? Боюсь, мой брат слишком увлекся спасением китов и разных там леопардов. Все кончится тем, что их просто не от кого будет спасать. Ох, как мне все это не нравится».
И тут одна мысль приятно защекотала его:
«Да, как же я мог забыть? Есть же кое-кто, с кем я мог бы поиграть. Это, по меньшей мере, интересно. Наш Ромео. С такой душенькой – не грех».
– Я тоже вспомнил о нем, как раз нынче. – Бог опустился в ложе рядом с бесом.
– О, брат, я и не заметил, как ты вошел.
– Не разыгрывай комедию. Ты, как я погляжу…– Бог сделал паузу и предостерегающе погрозил брату пальцем, – не забыл об этой душе.
– Еще бы, конечно не забыл! – Дьявол передернул плечами и глотнул еще вина. – Буду рад ее заграбастать. Она же опальная. Ты сам, сам, если помнишь, покарал ее за гордыню. Сам сослал на Землю. А теперь? Что, проявляешь к ней симпатию?
Наступила задумчивая пауза. Бог, и Сатана подумали о чем-то своем, глядя на пламя, игравшее искрами в огромном камине.
В покоях было уютно и тепло. Красноватые отблески огня и тихое потрескивание дров настраивали на длительные неторопливые размышления.
Наконец, Господь опустил голову и грустно улыбнулся:
– Знаешь, мне симпатичен паренек, который в итоге получился. Из него мог бы выйти толк…м-да,… мог бы выйти светлый человек. – Он задумался еще на мгновение, уставился на Брата.
Тот с ироничной улыбкой наблюдал за ним.
Бог тряхнул головой, словно сбрасывая тяготившие его мысли, и твердо произнес:
– Нет, дорогой, я не отказываюсь от своих поступков. Эта душа провинилась и несет заслуженное наказание. Но я не отдам ее тебе просто так. Она попытается искупить свою вину на земле. Ейсли ей это удастся, она вернется в Райские Кущи. Ну а если она потерпит поражение… Что ж, тогда забирай. Мне симпатичен тот паренек. Он еще совсем молод, но я чувствую,…он сможет нести добро. Душа может выдержать испытание…
– Ой, ну зачем он тебе? Мне симпатичен тот славный паренек. – Передразнил Дьявол брата. – Вон, посмотри, какой бардак творится по всей Земле. С этим лучше делай что-нибудь. А то со своими пятнистыми кошками да полосатыми рыбами ты о людях вообще позабыл.
– Что еще я могу сделать для них? Один, без светлых людей. Без людей, способных нести чистую красоту, добро, истину! Их так мало. Они как бесценные самородки.
– Придумай что-нибудь! Ты ведь Бог. Ты воплощение добра! А добру положено торжествовать.
– Большинство людей верят в это только в кино, пока смотрят сказочные фильмы!
– Я, кстати, кино придумал…
– Да, ты, я помню. Стоит фильму закончиться, как они возвращаются к равнодушию и неверию. Я даю им все необходимые знаки! По ним они сами должны понять, что им делать! Но они слепы! Они не хотят ни видеть, ни слышать меня. И получается, что на Земле у тебя больше власти.
– Ты сам виноват! Как так могло, скажи мне, получиться, что даже на тебе зарабатывают деньги и испокон веков уничтожают людей твоими именами?
– Так всегда было.
– Тогда чем ты отличаешься от меня?
Бог посмотрел на Дьявола с печальной улыбкой
– Мы с тобой противоположны, и мы – едины, если ты позабыл. – Многозначительно произнес он.
– Тьфу, вот еще! – Бес усмехнулся, но тут же виновато потупился и отхлебнул еще вина,
– Мы с тобой – равновесие, – продолжал Бог, – друг без друга мы не существуем. И на земле есть еще люди, несущие добро. Они выбиваются из сил, неся эту тяжкую ношу. Добро или зло, вознесение или кара – выбор самих людей. Они сами должны отдавать себе отчет в том, что делают. Я наделил их разумом, чтобы они понимали о последствиях каждого поступка. Повторяю, я только даю знаки. Они должны следовать знанию. Им не надо ничего придумывать. Вся теория добра, ровно как и зла, была построена много эпох назад. Она не изменилась. Люди только стали жадные, очень, очень жадные. И слепые. Очень, очень слепые. Совершенно слепые!
– Любовь к деньгам и власти застит им глаза…– Дьявол поднялся из своего ложа, подошел к брату и положил руку ему на плечо, сжал его. – Прости, но тут я с тобой не согласен. Люди – куклы, которые со своими душами получают только указания к действиям. Сами они ни на что не способны. Ты даешь им знаки, а я ежеминутно диктую, что и как им следует делать. И, похоже, именно я поступаю правильно, потому что равновесие склоняется в мою сторону. Ты знаешь, я люблю тебя, брат, но законы бытия не отменить. И я выполняю свою миссию. И тебя не пощажу, хотя все отдам за тебя. Знай, я всегда страдаю, когда тебе больно.
– К чему ты клонишь?
– Я ничем не брезгую, борюсь за каждую душу, которую хочу перетянуть на свою сторону. И, как правило, весьма успешно. Я заберу его! Я понимаю, что он нужен и тебе. Пожалуй, даже больше, чем мне, но у меня он тоже не пропадет. И по праву победителя, я заберу этого «славного паренька».
– Победителя чего, позволь тебя спросить? В чем ты уже победил? – Господь вскинул голову, окинув Сатану взглядом полным величия. Тот растерянно попятился и плюхнулся в свое ложе, устыдившись. – У тебя достаточно приспешников, Черт. Ты вполне обойдешься без него.
– Нет, не обойдусь! Я хочу его, Брат! Хочу видеть его в своих слугах. И не называй меня чертом!
– Я тебе его не отдам! Эта душа вернется в Райские Кущи!
– Нет, не вернется! Она будет обитать в Аду!
– Нет, не будет!
– Неужели ты не понимаешь! Из него выйдет новый Гитлер, Наполеон!
– Нет, новый Леонардо или Чайковский!
– Отдай его мне!
– Нет!
– Отдашь!
– Это мы еще посмотрим!
– Здесь и смотреть нечего!
– Он будет мой!
– Не будет!
– Я все равно его искушу!
– Я не позволю!
– Иди ты к Черту, Боже!
– Не богохульствуй!
– Отдай его мне!
– Нет, постой-ка! – Воскликнул Бог. – О чем мы тут с тобой спорим? Все уже прописано.
Люди ведь куклы, которые получают указания к действию, не так ли?
– Прописано, прописано! Но только в общих чертах. Да и кто тебе сказал, что нельзя все переписать? Кто здесь устанавливает правила?
– Не смей! Я предостерегаю тебя. Ты не имеешь права вмешиваться и влиять на судьбу этого человека. Запомни: его жизнь это испытание его души, мы не имеем права влиять. Мы все оговорили. Не нарушай наших условий. – Бог строго погрозил ему пальцем и озарил ослепительным золотым сиянием покои Сатаны. Тот поспешно прикрыл глаза, так как выносить этот свет было для него страшнейшей пыткой.
Словно ярчайшая звезда на всем небосклоне, Господь осветил
Преисподнюю, и жизнь в ней на мгновение оцепенела, в страхе перед его величием.
2.
За окном сизовато-серебряной вспышкой молния прострелила спящее небо, и мощный раскат грома тяжело прокатился по крышам домов, дребезжа черепицей, и вздымая шерсть на загривках бездомных котов.
Ромео вздрогнул и вскинул голову, глянув между занавесок в темное окно. Соседские собаки протяжно завыли. В стекла хрусталем запели крупные капли дождя. Раскат повторился.
«Ну и ну, гроза. С чего бы это», – подумал Ромео. Он огляделся вокруг: по столу и полу были разбросаны густо исписанные и почерканные листы бумаги. Пальцы его были испачканы синими чернилами потекшей шариковой ручки. Прямо перед собой он увидел аккуратно сложенную пачку листков, испещренных стройными строками рифм. Строки сплетались в ровное полотно, оно словно лилось со страницы на страницу.
Удивительно, но он не очень отчетливо помнил, как писал все это.
«Наверное, я вырубился сразу же, как только закончил. А я закончил? Утром посмотрю». – Поднимаясь со стула, подумал он, с трудом стащил с себя одежду и рухнул в постель.
Молния то и дело озаряла его комнату серебристыми всполохами, и гром грохотал так, словно титаны столкнулись в битве в небесных далях.
Но под одеялом Ромео чувствовал себя в полной безопасности, хотя глухой, первобытный страх острыми коготками царапал его где-то под желудком.
Он не мог уснуть очень долго. Ромео вертелся с боку на бок, недовольно кряхтел и проклинал чертову грозу. А гроза все набирала силу, в комнате становилось светлее и светлее с каждой новой стрелой, летевшей с высоты небес.
В конце концов, не выдержав, Ромео поднялся с кровати и подошел к окну. На улице лил дождь. Тяжелые капли маленькими снарядами беспрерывно взрывались о лакированную поверхность асфальта. Ветер раскачивал кроны деревьев так сильно, как будто старался стряхнуть с них всю листву.
Ромео заметил промокшую собаку, забившуюся под кусты у дома напротив. Бедное животное сжалось в липкий холодный комок, пытаясь сохранить остатки тепла своего маленького тела. Как будто почувствовав на себе взгляд Ромео, пес поднял голову и насторожил уши. Повертев головой, пес повернулся в сторону человека, и взгляд его встретился со взглядом Ромео. Тот, повинуясь безотчетному наитию, распахнул окно и, перепрыгнув через подоконник, выбрался на улицу.
Странно, но Ромео не чувствовал струй ледяной воды, лившейся по его лицу, шее, спине. Он шел медленно, словно во сне, он ощутил нечто совсем новое, чего доселе никогда не ощущал: чувство какой-то беспредельной свободы. Он как будто превращался в эти струи дождя, он словно мог пролиться куда угодно, в любой уголок, в любую щель мира. Он мог стать ветром, он мог полететь куда угодно. Он мог бы расправить сейчас незримые крылья и полететь навстречу янтарным глазам, он нашел бы их и пролился в них слезами восторга.
Он чувствовал себя счастливым!
В то же самое время пес, видя приближение Ромео, еще сильнее сжался в ком и приглушенно зарычал. Ромео не понимал, куда и зачем он идет. Но ему было все равно: еще шаг, другой, третий, все легче, легче, ступни его оторвутся от земли, и он обратится в невидимую птицу, и…
Две крупные капли попали ему прямо в глаза. Сквозь блестящую воду он увидел лицо. Прямо перед собой.
Ромео порывисто вытер глаза ладонью. Он внезапно начал ощущать, как холодные струи дождя обжигают его кожу; он почувствовал всю тяжесть веса своего тела – ему не взлететь.
Перед ним стоял мужчина.
На мужчине был надет черный костюм. Глаза его замерли в глазах Ромео. На лице его был написан страх. Лицо этого человека показалось Ромео смутно знакомым.
Пес заскулил, оскалился и завертелся волчком под кустом. Ромео взглянул глубже в глаза мужчине. В сознании его вспыхнуло: черная красивая машина; горы увядающих цветов; мать, распластанная на полу спальни; молодой мужчина в черном костюме в гробу; фотография на столике в маминой спальне. Ужас молнией ударил в его сознание.
Губы Ромео пересохли, несмотря на потоки воды, что лились по его лицу.
– Па..папа…– выдохнул он. И протянул к нему руки.
Мужчина попятился, отрицательно мотнул головой и, как будто оттолкнув Ромео, качнулся и побежал прочь. Ромео бросился за ним. Ему больше не было страшно.
–Папа! Па-па! – он кричал так громко, что скоро голос его сорвался, и зов превратился в сиплые возгласы. Но мужчина продолжал бежать, оглядываясь и отмахиваясь от Ромео. Они бежали по каким-то городским улочкам; по полю; и по лесу; по свалке, и по воде; и по песку. Быстро, как ветер.
В один момент, взбегая вверх по склону холма, Ромео догнал мужчину. Он вытянул руку, чтобы схватить его за плечо, но промахнулся, и человек вдруг остался позади, в страхе глядя на него. Ромео продолжал бежать, пока не достиг вершины. Он обернулся: отец все стоял на том же месте и смотрел на него. Ромео сделал шаг, еще, и вдруг понял, что под ногами его больше нет опоры. Он хотел закричать, но захлебнулся потоком воздуха, подхватившим его и устремившим вниз. Далеко под ним простирались луга и поля, и река змеилась рядом с белоснежным домом с зеленой крышей, одиноко, но уютно стоявшим почему-то посреди бескрайних просторов полей.
3.
Ромео выпрыгнул из кровати с хриплым вскриком. Светило солнце, тикали часы, по столу были разбросаны листы бумаги, как он и оставил их накануне. Чуть переведя дыхание, Ромео схватил с тумбочки чашку с недопитым вчера чаем и сделал несколько жадных глотков. Несколько минут он вспоминал, какой наступил день, и разбирался, что за время показывали часы. В конце концов, он осознал, что наступило воскресенье 9 июня, а на часах – 9 часов 26 минут утра. Сон снова и снова тенью вставал в его памяти: это ощущение свободы, счастья, потом – ужас, потом бесконечный бег без устали по странной местности, а потом это жуткое смешанное чувство парализующего страха и пьянящего восторга бесконечного падения.
Отец… отец…. Ромео нахмурился, вертя в руках пустую чашку.
«Почему он бежал прочь от меня как от чумы? Почему такой страх был на его лице? Почему, наконец, он приснился мне именно сейчас, если не снился никогда? И я даже не помню его».
Ромео попытался объяснить себе этот сон с точки зрения фрейдизма, материализма, марксизма, и чуть ли не постмодернизма, но сам не верил в то, что пытался себе сказать.
Внезапно послышался тихий свист, и в окно постучали.
Ромео вытянулся, сидя в постели, выглянул в окно и увидел лицо своего друга Люциуса, прильнувшее к стеклу с той стороны. Люс, шевеля губами в попытке что-то сказать, постучал еще раз. Ромео спрыгнул с кровати и распахнул створки. Люциус легко забрался в комнату.
– Все-таки круто, что твоя комната на первом этаже! – воскликнул Люциус. – Удобно лазить! И за телками в окно наблюдать тоже норм!
– И тебе тоже привет! – пробурчал Ромео.
– О-о, приятель, ты что-то еще почивать изволишь? – шутливо сказал Люс и огляделся вокруг. – А-а, творил что-то под покровом ночи! – Он с интересом сгреб в ладонь несколько листков бумаги и уселся на пол с явным намерением прочесть текст.
– О нет! – воскликнул Ромео, беспардонно вырвал листки из рук Люциуса и бросился собирать бумаги. Он суетливо затолкал охапку в ящик стола и щелкнул замком.
– Э-э, друг, ты что? – обиженно проговорил Люциус и отвернулся.
– Ну, прости, друг. Это…э-э…м-м-м…
– Да-да, я понял: это личное и вообще не закончено…
– Да, так. Точно! – Ромео радостно закивал. – Спасибо, ты нашел мне приличное оправдание. Настоящий друг! – Ромео вдруг понял, что он пересилит жгучее желание и ничего не расскажет Люциусу ни о сне, ни о происшествии прошлым вечером.
– Окей, Ромео, репетировать идем?
– А! Да! Да. Я… забыл. – Ромео заметался по комнате, не в силах сконцентрироваться. – Люс, дай мне двадцать минут, ладно? Я мигом соберусь.
– Ну ладно, – недовольно проворчал парень,– давай быстрее. Вечно забудешь все самое важное.
Ромео схватил из шкафа первую, попавшуюся на глаза одежду, и побежал в душ. Люциус залез с ногами на кровать и, удобно развалясь, принялся бренчать на гитаре, которую привычным движением достал из-под кровати.
Люциус был немногим старше Ромео. Наполовину поляк, наполовину ирландец, он проявлял недюжинный талант актера и музыканта. Выглядел он заметно: это был среднего роста молодой человек, довольно худой, с красивыми, почти женскими ногами, которые он любил показывать, посему все лето носил весьма короткие шорты. Голова его была увенчана густыми белокурыми завитками, из-под них бесовски блестели зеленые хитрые глаза прирожденного лицедея, которые свели бы с ума не один десяток молодых барышень; изящный, чуть вздернутый нос придавал лицу обманчиво ангельский вид.
Он имел один недостаток, который портил ему всю жизнь: через лоб, правую бровь, на середину щеки сползал уродливый белесый шрам. История шрама была абсолютно прозаичной и даже нелепой: какое-то падение с лестницы по пьянке.
Люциус бесконечно страдал из-за своего уродства, но он слышал множество историй о выдающихся личностях, которые приобретали уникальный шарм именно благодаря различным увечьям. И он, следуя примерам великих, изо всех сил пытался превратить шрам на лице в свое главное достоинство, поэтому носил его как бриллиантовую тиару, как имперскую корону, как печать избранного. Он носил его с величавой гордостью, не пряча, не украшая и не маскируя. Каждый раз, когда его спрашивали о происхождении шрама, он заново придумывал необыкновенные романтические истории, переполненные драматизмом. Правда, это редко срабатывало: как раз из-за шрама его отвергали сверстницы, что в его возрасте и при его амбициях было настоящей трагедией.
По этой причине Люциус сильно комплексовал, что пытался скрыть за нарочитой распущенностью и чрезмерной активностью, хотя на самом деле, был весьма нерешителен и ленив.
Вся его жизнь представляла собой череду блестящих идей, массу теоретических способов их воплощения, плотный график вечно отменяемых репетиций, длинный список непосещенных прослушиваний, открывшиеся и закрывшиеся перспективы. Он хотел успеть везде. Но из-за своей праздности и внутренней неуверенности пока не успел нигде.
И, откровенно говоря, он был бы совсем не прочь въехать в мир успеха и славы на чьих-нибудь более удачливых и трудолюбивых плечах.
Тем не менее, со стороны Люциус казался сгустком направленной энергии, которая генерировала, питаясь сама от себя, и не заканчивалась ни при каких обстоятельствах. В будущем он, бесспорно, станет оскароносным актером или мега рок-звездой – в этом он всех уверял, и в этом кое-кто был абсолютно уверен. Главное – найти нужного человека, который вовремя поможет ему.
Он обожал Ромео. В первую очередь, за его имя. Во вторую, за все остальное сразу: за талант, который тот не принимал и которым почему-то тяготился. За скромность, обычно не свойственную таким «очаровашкам»; за неожиданные вспышки искрометного темперамента, который он всегда тщательно скрывал. Люциус обожал его за бесконечные опоздания, за мечтательную рассеянность в синих глазах, за романтические порывы, за углубленность в себя, за способность быть настоящим другом, и за почти конвейерную продуктивность в любом виде творчества.
Он готов был терпеть любые его причуды и заранее простить ему все возможные обиды за то, что как раз Ромео и обладал теми самыми удачливыми и трудолюбивыми плечами. У него все получалось. Ромео был просто обречен на успех. Так что у них будет, непременно будет совместное блестящее будущее: еще на первом курсе Университета Люциус заставил Ромео в шутку поклясться все делать вместе и вытаскивать друг друга. И эту клятву Люциус запомнил как таблицу умножения.
Он не мог простить ему одно: его мать.
«Эта мегера погубит его! И меня, заодно». – говорил он сам себе. «Если бы она могла спать с ним, чтобы он принадлежал только ей, то она не преминула бы сделать это».
Мама постучала в душевую кабинку. Ромео это просто ненавидел.
– Что, ма? – с раздражением спросил он, инстинктивно отодвигаясь подальше от перегородки.
– Роми, милый, ты идешь завтракать?
– Нет, мам, у меня нет времени! Извини, мне надо бежать.
– Куда? – голос приобрел металлический отзвук.
– Мне на репетицию, мам!
– Какую?
– Спектакля, ма!
– Это тот, который ставят по твоей пьесе?
– Да, ма! По той пьесе, которую ты предложила для постановки. Помнишь, Минотавр и Ариадна?
Она вспомнила, но все равно не желала говорить «да», не хотела отпускать его, но ничего не поделаешь. В конце концов, ставится его пьеса. Пьеса, кстати, была хороша. Лишний плюс ей и ее ненаглядному ребенку. Только вот эти поздние задержки! Все равно надо будет как-то их прекратить.
– В воскресенье? Кто же тебя надоумил репетировать в воскресенье? Боже, какой бред. Когда же ты придешь? – Голос снова зазвучал как пустая кастрюля.
– Не знаю, ма. Я постараюсь пораньше. Я позвоню! – Уже еле сдерживая досаду, процедил Ромео.
Дверь хлопнула. Ромео с облегчением вздохнул и закрутил кран.
Ева Дэниелс бежала по коридору. Она сразу все поняла. Да, точно! Из-за двери комнаты Ромео были слышны звуки гитары. Это опять пришел он, залез в окно, чертов Лю…Люци-фер, проклятый поляк! Символ неповиновения! Воплощение анархизма! Этот бездарь и паразит! Он не доведет Ромео до добра! Ромео покатится по наклонной дорожке из-за этого ублюдка!
Люс самозабвенно перебирал звонкие струны, как дверь с грохотом распахнулась, и в проеме возникла…
«Да, вот она, МЕГЕРА! Ждали, ждали». – подумал Люциус про себя и широко улыбнулся:
– Здравствуйте, миссис Ева. Как поживаете?
Она смотрела на него с вызовом. «Если бы не была такой сукой, она была бы еще ничего». – Мелькнуло в голове Люциуса. Стройная блондинка с длинными ухоженными волосами и сияющей кожей. Высокая грудь, тонкая талия, длинная шея. Королевская посадка головы.
«У Ромео такой же точеный нос».
Ева открыла было рот, чтобы как всегда высказать все, что она думает по поводу мистера Люциуса, но, увидев этого белокурого красавчика, беззастенчиво развалившегося на кровати и глядевшего на нее с такой чертовски влекущей улыбкой, неожиданно смутилась. Голос изменил ей и, не ожидая от самой себя, Ева запнулась. Люциус продолжал таращить свои изумрудные глаза на нее, склонив голову к правому плечу. Она справилась, наконец, с внезапным смущением, и сказала:
– Тогда, может, мы позавтракаем вместе? Если уж Ромео ничего не хочет делать без тебя…
– Да! Я голодный. – С готовностью кивнул Люциус и отставил гитару в сторону.
Ромео пошел в столовую потому, что услышал голоса. Каково же было его изумление, когда он увидел мать и друга, это воплощение непримиримого антагонизма, попивающими кофе и поедающими тосты с вареньем. Что-то странно кольнуло его сердце, когда он заметил, что мама необычно суетится, а Люциус бросает на нее лукавые взгляды. Но он тут же одернул себя.
– О-о, Роми! Наконец-то! – Восторженно воскликнула мама. – Какое счастье, что ты все же позавтракаешь!
– Да, раз уж все здесь, то и я поем. – Ромео уселся за стол рядом с Люсом.
– Ты как, старик? – прожевал Люциус вместе с тостом и бесовски блеснул глазами. Ромео пожал плечами. Он натужно улыбнулся: необъяснимый неприятный осадок в душе все-таки остался.
Мама хлопотала вокруг, наливая кофе, ставя еще тарелку с тостами, доливая молоко в молочник, и улыбаясь, улыбаясь, улыбаясь. Как-то смущенно. Как-то неуверенно. Что-то опять кольнуло Ромео. Он встретился взглядом с матерью, и та, вдруг зардевшись, сразу отвела глаза. Люциус хитро поглядывал на них поочередно. На него – лукаво, на нее…. «Ч-черт, да он же заигрывает с ней!»
Ромео вскочил, тост застрял у него в горле.
– Все! Нам пора бежать!– он порывисто схватил Люциуса за локоть и рванул за собой с такой неожиданной силой, что тот опрокинул на пол чашку с кофе и еле успел сам удержать равновесие, чтобы последовать за другом, а не в кофейную лужу.
– Как? Так быстро? Но вы же не доели… – мама осталась стоять в недоумении, сжимая в руках кофейник.
4.
– Что ты делаешь? – Ромео провернул ключ в зажигании слишком сильно, машина заревела, тут же дернулась и заглохла. – Объясни мне, что ты делаешь?
Люциус недоуменно пожал плечами и фальшиво широко зевнул.
Ромео повернул ключ еще раз. Машина заревела вновь.
– Если ты и дальше будешь жать на газ с таким остервенением, то мы улетим. – Глубокомысленно заметил Люс.
– Ты думаешь, я дурак? Ничего не видел?
– Да что ты видел? Ты че, больной? Что на тебя нашло?
– А-а! Пошел ты, гад! – Ромео махнул рукой, и синий Купер, завизжав колесами, неистово рванул вперед
– Э-э, черт, сука, ты убьешь меня! – проорал Люциус, хватаясь руками за поручень.
Ромео злобно хохотнул и поддал газу.
ГЛАВА 4.
1.
«Во тьме влачить свои мне годы, безраздельно властвуя лабиринтом жизни моей, и вечно и беспредельно страдать от разлуки с тобой!» Минотавр горестно склонил рогатую голову, издал душераздирающий стон и повалился на колени, простирая руки к бездыханному телу девушки в пурпурной тунике.
Ромео хлопнул себя по коленке толстой папкой и вскочил со стула:
– Стоп! Люс, ну че за фигня?!!
Минотавр поднял огромную голову и уставился на Ромео. Бегая перед ним и ругаясь, тот казался шалящим ребенком. Девушка, которая доселе бездыханно лежала на полу, приподнялась на локтях и с любопытством взирала на происходящее.
– Не верю! Это фальшь! Херня полная! Эти твои вздохи оставь на другой случай! Это слишком… сексуально. Ты должен орать от горя, реветь безутешно! Она умерла! Ты потерял навсегда свою любимую, понимаешь?! Вот так надо орать: О-о-о!!! У-у-у!!! Беспредельно страдать от разлуки с тобой! А ты стонешь, как будто у вас секс!
Из зрительного зала раздался взрыв хохота других студентов-актеров. Они тоже были одеты в древнегреческие одежды, головы их венчали лавровые венки. Среди этих эллинов Ромео в джинсах и майке выглядел совершенно неуместно. Но Ромео было грех жаловаться: в Университете его все любили, несмотря на маленький рост и завидные способности, которыми мало кто мог похвастать. И студенты смеялись, потому что знали, что Ромео выдал шуточку специально, чтобы не дать им умереть со скуки, пока Люциус битый час репетировал свой лаконичный, но очень трагичный монолог.
Минотавр с трудом стащил с себя голову, и облегченно выдохнул.
– Ромс, ты достал уже! Отвали, мне жарко, я задыхаюсь в этой голове! Я хочу пить, курить и отлить хочу уже!
– Ладно, Люс. Друзья, перерыв 20 минут! Я тоже пойду, глотну воздуха.
Ромео вышел из летнего шатра студенческого театра. Полуденное солнце превратило его Купер в синюю звезду, которая сияла также ярко как и само дневное светило. Ромео подошел к автомобилю и потрогал дверь. Металл был раскален.
– Ромео? – Послышался сзади тихий голос.
Он обернулся. Перед ним стояла Лайза, исполнительница роли Ариадны, главной женской роли в спектакле, и просто самая красивая блондинка университета. Это она лежала бездыханной на полу в пурпурной тунике в заключительной сцене. Курносая, с пухлыми розовыми губами и круглыми кукольными глазами, источающая надменность, она сводила всех с ума длинными локонами. Ее поджарое, тренированное тело было на голову выше Ромео. По ней сох Люциус, но к нему она испытывала величайшее презрение. Как, впрочем, и ко всем остальным.
В руках она держала два пластиковых стаканчика с водой.
– Хочешь пить? – Растягивая слова, спросила она и томно взмахнула густо накрашенными черной тушью ресницами.
Ромео робко улыбнулся:
– Прикольно выглядит Ариадна с пластиковыми стаканами. – Он принял один из ее рук.
– Да, пожалуй. – Она сделала глоток, тряхнула сияющими волосами и бросила на него кокетливый взгляд. Она мягко сделала полшага к нему. Он невольно отступил на полшага и уперся в автомобиль. Металл обжигал. Ромео смущенно кашлянул, будто подавился водой. Лайза довольно хмыкнула и произнесла:
– Твоя пьеса кажется мне гениальной.
– Вообще-то, это не моя пьеса. Это древнегреческий миф, который я просто попытался чуть изменить, адаптировать как бы…
– Ну, тем более. Знаешь, все думают, что ты гений, Ромео. У тебя так все клево получается. Это клево…– Она склонила голову на бок, и локоны ее рассыпались по пурпурному шелку туники.
Еще полшага к нему.
Он почувствовал, как ее бедро уперлось в его пах.
«Ой! Мама! Какая же она длинная».– Мелькнуло у него в голове. Он прижался к машине, пытаясь отстраниться. Опять хихикнул с неловкостью, дыханье как-то неудобно сперло. Лайза улыбалась, глаза ее чуть затуманились.
– У тебя есть девушка, Роми? Я слышала, что ты один…Разве такой парень как ты может быть один?
«Девушка… есть ли у меня девушка?…есть ли?…у меня есть мама… что за бред… что ей-то надо от меня?…» – мысли Ромео путались. От нее сладко и горько пахло жасмином. Перед глазами вдруг возникли фантастические глаза янтарного цвета. Незнакомка словно опять прошла мимо, словно снова глянула на него. Тем взглядом, равнодушным, но в то же время полным страсти.
Через плечо Лайзы Ромео вдруг заметил, как из шатра вышел Люциус. Еще одна мысль неясно вспыхнула в его голове. Он не понял ее значения, но понял, что именно надо было делать.
– Нет, у меня нет девушки! – Влруг прерывисто прошептал он и, обхватив руками ее голову, притянул ее к себе, привстал на носки и прильнул к ее пухлым губам неловким, но горячим и долгим, весьма убедительным поцелуем. Он увидел Люциуса, который ошеломленно замер у входа в шатер. Спустя мгновение, Люциус метнулся обратно внутрь. Ромео тут же неловко оттолкнул девушку от себя и скороговоркой выпалил:
– О, Лайза, прости! Прости! Прости! Ты…я…я не знаю, что на меня нашло! Блин, жара какая. Блин! Блин! Вернемся к репетиции! Давай быстрее!
Не дожидаясь ответа, он помчался к театру. Ему было не по себе. Но он подавил в себе это чувство.
В течение последующих трех часов он терзал актеров наглыми придирками и бесконечными повторами. Особо досталось Минотавру и Ариадне.
Сразу по окончании репетиции, Ромео со всех ног побежал к машине, только бы не встретиться с Лайзой. Люциус догнал его и запрыгнул в автомобиль в тот момент, когда нога Ромео уже прижала педаль газа.
– Ты знаешь, Ромс, на самом деле ты просто урод!
– Угу. – согласно кивнул он.
– И я б тебе, гад, снес башку на фиг! – гневливо добавил Люциус.
– Угу, – еще раз с согласием кивнул Ромео. Про себя он торжествовал. Он отомстил за подозрения, что Люс заигрывал с его матерью.
Непонятно, правда, что теперь делать с Лайзой, так как он понимал, что рисковал испортить отношения с исполнительницей главной роли.
Но, в самом крайнем случае, незаменимых нет. На роль можно найти кого-нибудь другого.
А еще он вдруг обнаружил, что на Лайзу и ее мнение ему было совершенно наплевать! Это было новое и странное ощущение. Еще он подумал, что все равно, он не смог бы ни с кем встречаться из-за мамы. А в партнеры на одну ночь Лайза была плохим кандидатом.
– Да что ты все угукаешь, слышь?! Угу, угу… Скажи что-нибудь в свое оправдание, мелкий гад!
– А в чем я должен оправдываться? – Ромео невинно округлил глаза и захлопал пушистыми ресницами. Этот взгляд ангелочка служил его абсолютным оружием против любых нападок. Все сердца таяли. Растаял и Люс. Он махнул рукой, чуть слышно ругнувшись.
– Разве на тебя можно обижаться, чертов пупс? Но ты меня сегодня достал! Что за виды ты заимел на Лайзу? Ты ж знаешь: она моя!
– Брось, Люс. Во-первых, с чего это вдруг она твоя? Во-вторых, ты знаешь, что Лайза не в моем вкусе. А в-третьих, у меня все равно нет…м-м…времени встречаться ни с кем. – Не мог же Ромео прямо сказать, что у него есть ревнивая мать, из-за которой он не мог иметь девушку. – Так что, может, трахну ее разок, и все!
Подобную непристойность он выдал впервые в жизни. А это, оказывается, было так легко!
Он расхохотался, когда увидел, как переменилось лицо Люса при этих словах.
– Люс! Ну ладно, ты что! Это я просто грязно шучу! Ха-ха-ха!
– Кретин ты! И шутки у тебя кретинские. – С обидой буркнул Люциус.
Ромео хлопнул друга по плечу и поддал газу.
2.
Хотя ему удалось перевести свой неожиданный поступок в шутку, он все равно чувствовал неприятный осадок внутри, и знал, что такой же осадок остался в душе у Люциуса. Именно поэтому Люс с наигранным интересом вперился взглядом в проносящийся мимо пейзаж. Именно поэтому он не копошится в настройках радио в поисках новых подпольных радиостанций. Именно поэтому он угрюмо молчит. Иначе Люс болтал бы без умолку. Ромео невольно вздохнул и украдкой глянул на друга. Тот бросил на него молниеносный взгляд, вздрогнул бровями и немедленно отвернулся, вдруг начав напевать что-то себе под нос.
– Может, включишь радио? – предложил Ромео. Он чувствовал себя виноватым. За что? Почему? Люс был виноват перед ним! За что? Почему? За то, что ему показалось, что тот заигрывал с его матерью? А кто сказал, что так и было?
Какое-то странное неудобство не давало Ромео покоя. Это было все равно как сидеть стуле без одной ножки.
Люциус пожал плечами и снова бросил на Ромео молниеносный взгляд, и снова вздрогнул бровями.
– Есть хочешь? – спросил Ромео, желая избавиться от мерзкого чувства.
– Ну, типа того… – как будто из одолжения, после паузы сказал Люс.
– Супер! Тогда поехали! Я угощаю! – Ромео был счастлив. Кружка пива, хороший салат и кусок мяса живо вернут доброе расположение духа обоим друзьям.
«И что же у тебя внутри, мальчик?» – внезапно подумал Люциус, почему-то засмотревшись на руки Ромео, крепко сжимавшие руль. После сегодняшнего происшествия с Лайзой, он вдруг почувствовал, что все же не до конца знал своего лучшего друга. Эти маленькие руки, такие нежные, но такие крепкие, розовые пальцы с вечно обгрызанными ногтями такие тонкие, но такие цепкие.
«Так ли ты прост, как я думал? А может быть, я не знаю тебя вовсе?»
Вдруг зазвонил телефон Ромео. Одной рукой придерживая руль, он начал рыться в карманах джинсов в поисках трубки. Казалось, прошла целая вечность, пока он все-таки выгреб ее из штанов, чуть не пересчитав капотом все деревья по обочинам дороги. По взгляду Ромео, которым он скользнул по дисплею трубки, Люциус понял, что звонила «Да-да, Мегера!»
– Да, мам! Да, мам. Да, репетиция закончилась. Нет, мам, пока не домой. Мам, я за рулем. Нет, мамочка, я не смогу пообедать дома, я …. Мам, я с Люциусом. – Интонации Ромео взлетали и опускались, лицо покрылось пятнами. – Нет, мам, мы поедем в хорошее место. Мы поедем в «Джулиани». – Тут он нервно выдохнул, но голос его оставался спокоен. – Мам, я не стану есть жареную картошку. Я помню, что у меня гастрит… и пиццу не буду. Я помню, что ее делают из обьедков.
Люс наблюдал за Ромео и только диву давался его выдержке. Сам-то он давно бы послал ее гулять.
– Да, мам, я скоро буду. – Тут в его голосе стали появляться чуть заметные нотки раздражения. – Мама, ма-моч-ка, я за рулем! Да, хорошо, мам. Я тоже тебя люблю! – Он суетливо сделал обрыв связи и хотел швырнуть телефон на заднее сиденье, но в последний момент сдержал свой порыв и аккуратно положил его рядом с собой.
– Ну, старик, она тебя и достает! – задиристо воскликнул Люс. Ромео сжал зубы и уставился на дорогу. – В конце концов, тебе уже 22 года, а ты отчитываешься как пятилетний маменькин сынок!
Ромео очень захотелось дать ему по голове. Потому что не надо озвучивать его собственные мысли! Но вместо этого он сухо произнес:
– Ты знаешь, что папа умер давно. Она меня любит и боится, чтобы со мной ничего не случилось. Кроме меня у нее никого больше нет. Она нервная. Я должен ее беречь.
– Вот именно, старик! Папа умер, прости меня, но очень давно! Своей заботой она убивает тебя. Ей найти бы себе лучше хахаля! Тогда б ей было не до жареной картошки! Было бы, что другое пожарить!
Чтобы удержать себя от грубости Ромео пришлось так сдавить челюсти, что заскрипели зубы. Ему даже показалось, что и на руле останутся вмятины от его пальцев.
– Ну, прости, друг! – мирно сказал Люциус. Он понял, что перегнул палку.
– Сделай одолжение, не лезь к моей матери!
Люциус поднял вверх обе руки в знак капитуляции и улыбнулся, засверкав всеми 32 зубами.
Весь остаток вечера мама бегала за Ромео по пятам со стаканом воды и горсткой таблеток от изжоги и боли в желудке. Она никак не могла поверить в то, что после обеда в ресторане у ее ненаглядного мальчика желудок мог и не болеть.
3.
Ну, погляди-ка, наш мальчик вырос! Летит же время. – Развалясь в своем лилейном ложе с двумя прекрасными чертовками – они расчесывали его жесткую как проволока шевелюру – Дьявол глядел на жизнь земную в чудесное зеркало. В нем он видел Ромео и Люциуса. Они сидели за столиком в летнем кафе, уплетали бифштексы, пили пиво, строили планы. Бес задумчиво тер бороду, иногда морщился, если спутанные волосы его стреляли искрами из-под гребешков, то и дело чесал одну из чертовок за кошачьим ушком и наблюдал.
«Жизнь наша прекрасна! Нам доступно все! Мы лучшие и можем достичь всего чего пожелаем, если чуть-чуть постараемся! – Вдруг воскликнул Дьявол и засмеялся. = Прекрасная и бредовая идея людей. Да, конечно, есть вещи, на которые человек может повлиять. Разумными поступками, силою воли, лишениями. Но на это способен только человек мудрый, даже праведный. Кто из них сохранил хоть каплю разума, а тем более праведности? Кроме того, есть вещи, которые совершенно не зависят от людей. Что зависит от простых людей? Обычных, заурядных людей, что всю жизнь бьются за жалкий кусок хлеба. К примеру, возьмем войну. Если война будет нужна двум человеческим особям на всей Земле, но они обличены огромной властью, которую, кстати, получат с моей помощью, тогда что произойдет? А то, что весь земной шар может встать на уши, протестуя, и население всего мира может лечь на рельсы, но война все равно случится. Потому что, по большому счету, людям наплевать друг на друга. А когда у них есть власть, то им вообще на всех плевать. Свои интересы люди ставят превыше всего. Все что люди кричат о демократии и справедливости – всего лишь миф и благодарная тема для нескончаемых дискуссий. Никаких демократий нет! И не будет. И доказательство этому – война и государственная политика. Никто не слышит народ, все считают злато, которое просыплется в их карман при принятии того или иного решения. Да и что такое народ? Толпа людей, каждый из которых сам жаждет злата. Даже самый послушный и добрый христианин превращаются в алчущих животных, готовых распять своих детей, когда дело касается богатства и власти. Все думают о себе! О себе! О себе! Об удовольствиях, о наслаждении! Люди задаром отдают душу мне, в обмен на жалкие, омерзительные удовольствия, что им доступны. И клянут, клянут Бога, свою судьбу и обстоятельства. Но есть еще вещи, которые от людей вообще не зависят. Их судьбы! Вот в этом зеркале мы видим милых ребят. Талантливые, но простые ребята. Конечно, с земной точки зрения. У каждого из них есть судьба, которая была определена здесь. Знает ли Ромео, что в нем живет проклятая и казненная душа? Знает ли, что его тело – эшафот для его души? И что бы он ни делал, все равно ничего у него не выйдет! Не утонет тот, кому предначертано сгореть. И что бы мой брат ни предполагал, на что бы ни надеялся, все равно, люди это куклы, марионетки в наших руках».
Чертовки продолжали расчесывать его волосы, внимая, кивая и ничего не говоря, ибо были немы от природы.
2.
Утро выдалось чудесным. Часы показывали 6:30. Ромео бесшумно, словно кошка, прокрался на кухню мимо закрытой двери маминой спальни, из-за которой не доносилось ни звука, очень осторожно взял из пакета кусок хлеба. Потом, стараясь делать все очень тихо, достал из холодильника баночку йогурта. Немного подумав, оставил все на столе и вылез на улицу через окно.
«Окно вместо двери. Это становится дурной привычкой». – подумал он и аккуратно прикрыл створки окна за собой. В гараже он замер на мгновение, огляделся вокруг: почему-то он почувствовал себя вором. Сел в машину. Вокруг было так тихо, что шум заработавшего двигателя показался ему настоящим раскатом грома. Он поторопился выехать из гаража и умчаться прочь поскорее, пока мама не проснулась. «О-о, ч-черт!» – он забыл закрыть ворота гаража за собой.
У него было сегодня странное настроение. Ощущение какого-то невиданного окрыления разбудило его ранним утром и заставило покинуть дом ни свет ни заря. Всю ночь ему снились мистические глаза цвета редкого янтаря. Она снова и снова проходила мимо него, опять и опять бросала на него тот незабываемый взгляд, он снова и снова переживал то мгновение.
Ромео направил машину на недалекие холмы, покрытые ковром зеленой травы, пьяняще ароматные в этот час росы. Он оставил синий «Купер» у подножия холма, забрался на верхушку и с упоением упал в зеленый ковер, жадно вдыхая терпкий запах жизни. Еще низкое солнце припекало его макушку; вытягивая крылья, над ним кругами парили птицы. Они издавали нежный свист, который умиротворял. Он был счастлив. Но это счастье, это чувство окрыленности, тем не менее, доставляло ему невыносимую боль. Эта боль была сладостно убийственна: он не увидит больше этих глаз, он не сможет взять в ладони это лицо, никогда не ощутит он шелк темных волос на своих губах. Он был слишком труслив и слаб, чтобы броситься к ней в тот самый, единственно возможный момент. Она была всего лишь мотыльком, порхнувшим мимо его глаз.
Она оставила в его глазах каплю жгучего яда. Этот яд не давал ему покоя. Яд ощущения собственного безволия.
Ромео внезапно сказал себе: «Ты – слабак! Ты – трус! Ты – безвольная, подчиняющаяся и боязливая тварь».
Он сказал это громко. Так, что услышали птицы в небе. Солнце померкло для него на мгновение. Это было откровение самому себе. Никогда он еще не набирался храбрости сказать себе это. Признаться в этом. Все чувства, которые он испытывал сейчас, распирали его. Его тело было слишком мало для этих огромных чувств. И неизъяснимое счастье, и боль, и презрение, и слабость, и стыд, и жажда жизни, и надежда на предвкушение чего-то неизведанного! Разве мог он вместить все это в себя?
Он, было, заметался в поисках ручки, чтобы выплеснуть все это разом, но вдруг… ему стало лень. Писать что-то, подбирать слова, думать…все это так сложно. Чувствовать было гораздо проще. Он закряхтел, борясь и с желанием писать, и с ленью делать это, и вдруг… закричал.
Безо всякого повода, сам того не ожидая, он заорал, что было мочи. Всю боль, всю злость на себя он вложил в этот вопль. Его протяжный, долгий крик огласил окрестности, отзвучал далеким эхом.
Камень свалился с плеч Ромео, и он повалился лицом во влажную траву. Ему снова было легко. Столько лишней, никчемной энергии выплеснулось с тем отчаянным криком. Внутри сделалась такая приятная пустота. Веки вдруг отяжелели, и он сам не заметил, как уснул.
В голубовато-белой бездне, где-то между юным розовым солнцем и бледной утренней звездой, кружились темные силуэты птиц, что наслаждались вихрями свежего ветра высоко – высоко. Они казались такими могучими и свободными, что Ромео отдал бы полжизни, чтобы разделить с ними их вольный полет. Он так хотел бы оторваться своим тяжелым телом от земли, подняться вверх, к ним, туда, чтобы познать истинную свободу.
Он наблюдал, как птицы, описывая правильные круги в воздухе, поднимались все выше и выше, к одинокому пухлому облаку, которое было ослепительно белым и кристально сверкающим рядом с их темными тенями. Ромео мечтательно вглядывался в это облако, пытался представить, на что была похожа его форма, когда обнаружил, что облако движется. Не несется вслед другим облакам, ведомое ветром, но движется само по себе. Блистая невероятной белизной, оно плавно набирало скорость, оно снижалось и, одновременно меняло форму. Облако было прекрасно. Ромео разглядел огромные белые крылья, что вдруг раскрылись, опираясь на потоки воздуха. Крылатое облако, которое, очевидно, было вовсе не облаком, медленно и величаво приближалось к земле, оно летело навстречу Ромео. Затаив дыхание от восторга, юноша ждал это изумительное нечто. Вдруг оно зависло в воздухе, замерло, словно наткнувшись на невидимую стену, которая преграждала ему путь к Ромео. Юноша напряг изо всех сил глаза. Он вдруг понял, что видел вовсе не странное облако. Ему явился…
Ромео вздрогнул, распахнул глаза, и уперся взглядом в ослепительное белое облако в ясном небе. Он тут же зажмурился и перевернулся на бок. Где-то в траве звонил телефон. Ромео приоткрыл один глаз и искоса глянул на облако. Обычное облако, похожее на толстую овцу, оно неспешно плыло по ветру, следом за своими собратьями. Ромео разочарованно вздохнул: видение исчезло, и он даже ничего не успел понять.
Он вяло потянулся за трубкой, которая валялась в полуметре от него. Он поднес ее к уху. Тут же на него обрушился шквал маминых эмоций: «Боже, Ромео! Ты где? Почему в такую рань? Куда ты поехал? Почему не сказал мне?! Почему окно в кухне открыто, ворота гаража распахнуты, йогурт на столе, а ты непонятно где?! Как ты мог? Что за безобразие!!!» Дальше он уже не слушал. В голове Ромео не возникло ни единой мысли по поводу того, что сказать…что соврать…Он улыбнулся и медленно сказал: «Мама, я на холме…»
В трубке повисла красноречивая тишина. Впрочем, не надолго: «На каком холме?»– голос был беспокоен, сух, неприятно изумлен.
– Не знаю, на каком. На холме. К югу от города.
– Ромео, ты что… С тобой все в порядке?
– Да.
– Так, где ты?
– На холме.
– Ты что думаешь, я – идиотка? На каком холме?! Ты у женщины?
Нет, это было просто смешно!
– Мама, я тебе правду говорю: я на холме. Я не знаю, зачем я сюда приехал. Но здесь очень красиво. Прости, что забыл закрыть ворота. Я не хотел тебя беспокоить.
Мама начала что-то быстро говорить, но он не слушал и продолжал, одновременно с ней: – Отсюда я поеду в Университет, мне надо встретиться с мистером Роудом. После занятий мы будем репетировать.
– А домой ты когда попадешь?!
Ромео сделал эффектную паузу, собрал всю решимость и произнес так уверенно, как только мог:
– А домой я приеду, когда освобожусь. Пока не знаю. До встречи, мам. – И он оборвал связь и отбросил трубку прочь от себя. И снова опустил голову в траву, улыбаясь. Каждая маленькая победа над собой приносила ему массу тихой радости. Он перевернулся на спину, все еще довольно улыбаясь, и вытащил из кармана смятую пачку «Лаки Страйк». «А домой я приеду, когда освобожусь!» – Еще раз, с торжеством проговорил он и выпустил изо рта клуб сизого дыма. Давно уже затяжка сигаретой не доставляла ему столько удовольствия.
3.
По Университету, как всегда, сновали толпы студентов, преподавателей и обычных людей. Великолепная мраморная лестница в центре холла старинного здания, как всегда была забита сидевшими и лежавшими на ней молодыми телами, распростертыми конспектами и разверзнутыми учебниками.
Когда Ромео вошел, добрая половина тел зашевелилась и приветственно загомонила. Юноша смущенно махнул рукой и поскорее пробежал мимо, укрывшись в одном из узких коридоров здания. Под многочисленными пристальными взглядами он неизменно чувствовал себя голым и ничтожным. Всегда и везде, кроме сцены, где он забывал о своих страхах.
Ромео стремительно несся по коридорам, бежал по лестницам, сворачивал то вправо, то влево, пока не достиг одной из аудиторий под самой крышей Университета. Он замер перед дверью: здесь, в этой комнате, именуемой Творческой Лабораторией, преподавал историю искусств мистер Орландо Роуд.
Перед этим человеком Ромео испытывал почтительный трепет: свои уроки Мистер Роуд превращал в удивительные этюды, в которых принимали участие все студенты. Он, казалось, владел каким-то волшебством, магией, которая позволяла ему вертеть время в любом направлении, и оживлять книжное знание, вселять его в плоть образов, которые так и возникали перед глазами во время занятий.
Орландо Роуд даже аудиторию выбрал не случайно: находившаяся в мансарде, она имела огромные окна в потолке, через которые заполнялась золотыми лучами солнца днем и мистическим сиянием луны во время вечерних занятий. Необычное убранство аудитории, стилизованной под мастерскую художника, завершало волшебную ауру класса и его преподавателя. Сам Орландо Роуд был еще молодым мужчиной. Он не обладал примечательной внешностью, но магнетизм его обаяния был столь велик, что в свои пятьдесят пять лет он все еще оставался холостяком: слишком много женщин поддавалось его чарам день за днем. Он просто не мог лишить всех их внимания в пользу кого-то одного. Да, он любил женщин, но при этом не был циничным бабником: он холил и лелеял каждую свою подругу, как истинный Казанова, свято оберегая тайны своих отношений от сплетен и молвы. Помимо этого, он был видным писателем, по произведениям которого ставились голливудские фильмы и бродвейские постановки, имел огромные связи в мире высокого искусства. Студенты почитали за честь учиться у него. Ромео, конечно же, пользовался особой благосклонностью мистера Роуда, он покровительствовал юноше и его творчеству. Именно Роуд был первым и главным критиком Ромео, именно он находил спонсоров для его новых проектов, а иногда и сам выделял ему деньги, чуть-чуть меценатствуя. Конечно, мистер Роуд делал ставку на Ромео. В его будущем он не сомневался и надеялся сыграть в нем особую роль.
Ромео повернул ручку и толкнул дверь. В золотой от солнечного света комнате никого не было. Пахло пылью: от груд старинных книг, лежавших тут и там в организованном беспорядке; от пурпурного бархата, устилавшего подиум для несуществующих натурщиц, который играл роль импровизированных подмостков; от холстов, скрученных в рулоны, на полу и столах. Еще пахло чем-то, что Ромео определял для себя как запах искусства. Это был такой очень тонкий, еле уловимый запах духов, книжных страниц, слез, акварельных красок, чернил, воска свечей.
В комнате не было ни компьютеров, ни магнитофонов, зато на преподавательской кафедре стояли массивные бронзовые канделябры, а в углу – огромная золоченая арфа.
Конечно, среди преподавателей мистер Роуд слыл чудаком, но чудаку такого ранга были позволительны причуды. Кроме того, сами преподаватели, особенно пожилые, любили сиживать по вечерам в лаборатории мистера Роуда и проводить там свои заседания, либо просто чаепития. «Файв-о-клокс», между прочим, были святой традицией для мистера Роуда, англичанина по происхождению. Он частенько приглашал на них симпатичных ему педагогов и студентов. За этими чаепитиями рождались философские споры, чудесные идеи и волшебные сказки.
Ромео положил свой рюкзак на один из столов и подошел к арфе. Боязливо прикоснулся к струнам. Он ожидал, что легкое прикосновение заставит арфу запеть, однако лишь сильный рывок извлек из толстой струны резкий вибрирующий звук. От неожиданности Ромео отпрянул. Величественная и грациозная, арфа, будто с насмешкой смотрела на него сверху вниз и ждала, что он станет делать дальше. Ромео хмыкнул и тронул тонкую струну. Та поддалась легче. Но не запела, а противно мяукнула.
– Мягче, Ромео, мягче. Не рви струну, а нежно привлекай ее к себе. – Мистер Роуд закрыл за собой дверь и направился к Ромео, приветствуя его теплой улыбкой. – Игра на арфе – искусство, требующее изнурительных многолетних тренировок. Но жертвы окупаются сполна, когда слышишь, как играет этот божественный инструмент.
Он любовно погладил золоченое дерево.
«Попробуй снова. – Предложил он. Ромео напрягся. – Нет-нет, не напрягайся, а то она вообще будет молчать! Арфа очень чутко реагирует на твое настроение. Как скрипка. Или даже сильнее. Расслабь руку и нежно, нежно прикоснись к ней, как бы привлекая струну к себе. Очень ласково»…
Струна задрожала под пальцами Ромео и тихо-тихо пропела одну ноту. Звук получился сочным и глубоким.
– Видишь? – мистер Роуд довольно кивнул. – Так получается. Одна моя знакомая волшебно играла на арфе, волшебно! Просто как античная богиня…м-да,…– он вздохнул и повернулся к Ромео. – Ну что, герой, присядь, расскажи мне, как твои дела? Как идет подготовка спектакля? Надеюсь, ты укладываешься к назначенному сроку?
– Да, мистер Роуд, думаю, да…
– Думаешь? – он удивленно поднял брови, – что такое? Что-то случилось? Тебя что-то тревожит, мой мальчик? Рассказывай!
Ромео присел на стол и внимательно посмотрел на Роуда. Да, его что-то беспокоило. Но это что-то не имело названия в его сознании. Он не знал, что сказать, поэтому вдруг произнес:
– Я был сегодня на холме рано утром… На рассвете с вершины холма открывается чудесный вид.
Мистер Роуд с интересом глянул на молодого человека, которого видел сейчас перед собой. Тот сидел на краю стула, чуть ссутулившись и уперев взгляд в носки своих кедов. Он грыз ногти. В его позе, в той ерунде, которую он только что сказал, Роуд почувствовал сомнение. Ромео не был уверен в себе. Несмотря на всю деспотичность во время репетиций, несмотря на обаятельную внешность, несмотря на бешеную популярность. Он боится высунуться из своей ракушки, в которой сидит всегда. Слишком ранимый, уязвимый? Он боится сделать что-то не так.
«Феномен! Ни за что бы не поверил». – Чуть слышно пробормотал Роуд. Это он повторял про себя каждый раз, когда видел Ромео, ибо каждый раз он поражался тому, как часто талантливые люди страдают от неуверенности в себе изо дня в день.
– Что-что? – беспокойно переспросил Ромео.
Орландо Роуд выдержал паузу и заговорил голосом сказочника:
– Сидели на ночном небе как-то две звезды. И одна у другой спросила: скажи, зачем мы здесь сидим, на небе? Для чего мы здесь нужны? Как зачем? – удивилась другая. – Для того, чтобы светить на Землю, и чтобы люди видели, как мы прекрасны. Да нет! – вмешалась вдруг Луна, услышав их разговор. – Вы здесь для того, чтобы отражать прекрасный свет человеческого ума, который не видно с Земли. Так люди могут увидеть и восхититься красотой света своей мысли. Но только они об этом не знают. Никто не сказал им, что звезды – это зеркала»… А ты, Ромео, видел свет своих мыслей? Посмотри на небо. Если не увидишь, то закончи начатое. Тогда свет станет ярче, и ты сможешь восхититься его прекрасными лучами.
Ромео улыбнулся. Он понял, что сказал ему педагог.
– Так как, ты укладываешься к срокам со своим спектаклем?
– Да, мистер Роуд. Уже почти готово.
– Не забудь снять на видео последний прогон. Так будет проще потом исправлять ошибки, перед премьерой.
–Да, мистер Роуд. Знаете, меня очень волнуют….– он осекся, не зная, стоит ли продолжать. Да, его действительно волновали отношения с Лайзой. Он боялся встречи с ней. Он не знал, как ему себя вести. Когда он оттолкнул ее тогда, то думал, что… вернее, он вообще ни о чем не думал. Но с того момента чувство вины все равно мучило его.
– Продолжай.
– Волнуют, ну, как бы…волнуют, да… Господи… – его лоб покрылся испариной, он не мог этого рассказать! Но отступать уже было некуда. – Отношения с девушкой, которая играет Ариадну. С Лайзой…– Ромео густо покраснел. Орландо Роуд засмеялся про себя.
– В каком смысле волнуют? – уточнил он. Ромео был совсем смущен.
– Ну…в смысле…
– Она тебе нравится?
О, Боже, прямо в душу! Но ведь сам напросился!
– То-то и оно, что нет. Но….
«У вас что-то было, а теперь ты не знаешь как себя вести, чтобы не испортить с ней отношений, так как премьера не за горами?» – Орландо Роуд хотел помочь Ромео, и потому рассказал все за него. Ромео взглянул на него взглядом, преисполненным благодарности. Все было именно так. « Боже мой, – подумал Орландо,– с самого первого дня мироздания отношения между мужчиной и женщиной развиваются по одному сценарию. Вариантов так немного, что ничего не стоит предугадать тот или иной».
– Ромео, милый мой мальчик. Тебе просто надо оставаться самим собой. Не будь жесток и не криви душой. Не избегай встреч с ней, не прячься. Просто скажи ей, что у тебя на душе. Скажи это красиво, вот и все. Не убегай, не притворяйся. Не бойся, я знаю Лайзу, твой отказ ее не смутит. Я и не думаю, что она к тебе что-то испытывает. Просто ты слишком популярен, слишком интересен, и слишком уединен. Спой ей какой-нибудь сонет в качестве извинения, и она еще месяц всем будет рассказывать об этом. У тебя сейчас иная миссия. Тебе некогда заниматься любовной ерундой, тебе надо творить. Скажи мне, ты что-нибудь делал за последнее время?
Ромео замялся, но Орландо Роуд смотрел на него с таким интересом, что он сдался и полез в рюкзак. Порывшись, он извлек пачку листов. Бумага была испещрена стройными рядами строк. Это были стихи, которые он писал в ту грозовую ночь, когда ему приснился отец. Подумав еще мгновение, пристально взглянув на преподавателя, словно думая, стоит ли давать ему смотреть на них, Ромео протянул ему бумаги. Мистер Роуд принял их из рук юноши и положил на стол, словно думая, стоит ли вообще смотреть на них. После этого он лениво поднялся и прошел к кафедре. Открыл крышку массивной сигарной шкатулки красного дерева и достал сигару. Сигара была очень большой, толстой и ароматной. Ромео проводил ее пристальным взглядом. Он смотрел, как мистер Роуд со вкусом прикурил ее от огромной спички, предварительно отрубив кончик. По лаборатории распространился необыкновенный и страстный аромат кубинского табака. Не удержавшись, Ромео снова полез в свой портфель. Оттуда он выудил смятую пачку Лаки Страйк. Выдернул одну из сигарет и нервно прикурил пластиковой зажигалкой, которую подарил ему Люциус. Это, конечно, была не гаванская сигара, ну и ладно.
Пока Ромео жадно глотал дым своей сигареты, Мистер Роуд неспешно бродил между столов аудитории, перелистывая бумаги Ромео, пуская изо рта витиеватые клубы сизого сигарного дыма. Он прочитывал страницу за страницей, пускал кольцо за кольцом и все бормотал про себя: «Вот это потенциал. Потенциал! Фанастика. Просто фантастика!» Ромео не слушал его бормотание: перед его глазами вновь и вновь возникали недостижимые глаза цвета редкого янтаря. Ему было неважно, что скажет мистер Роуд по поводу его стихов. В общем-то, он и не собирался давать их кому-то читать. Просто, мистер Орландо Роуд был так авторитетен, так почитаем, так уважаем и так обожаем, что Ромео всегда отдавал ему свои опусы на растерзание. Как и сегодня. И будь, что будет! И не стоит даже думать об этом.
– Ромео! – Мистер Роуд произнес его имя как-то так высоко и нервно, что Ромео в миг забыл, о чем думал до этого и торопливо вытащил почти докуренную сигарету изо рта.
– Да, мистер Роуд? !
– Ты можешь оставить мне эти бумаги на день-другой?
– Конечно, мистер Роуд. Я оставлю, если надо. А зачем?
– Да, видишь ли, хочу показать это кое-кому еще.
– А стоит ли, мистер Роуд?
– Вот и посмотрим. Здесь, конечно, полно стилистических недоразумений…..– он снова заскользил глазами по бумаге, -…но это так тонко…так тонко…
– Что-что? Тонко? – щеки Ромео запылали от волнения. – Что?
Но Орландо Роуд ничего не ответил. Он был все еще погружен в чтение.
«Неужели и стихотворство у меня получится?» – недоуменно подумал Ромео. Говоря совсем откровенно, он был совершенно уверен, что та толстая пачка являла собой просто измаранную бессонной ночью бумагу, и ничего больше. В этом он собирался удостовериться, когда отдавал свои рифмы педагогу. Подобное внимание мистера Роуда к его писанине показалось ему странным. Обескураживающим. И очень волнующим.
5.
Ромео и не заметил, как пронеслись несколько часов занятий, несколько перерывов между ними. Он почти не слышал, что ему говорили, невпопад отвечал, если у него что-то спрашивали. Лишь только было позволено покинуть аудиторию с последней лекции, Ромео вылетел пулей и понесся к театру-шатру.
По сцене вяло бродили несколько студентов, повторяя реплики и пробуя голос. Люциус сидел в зале. Он что-то торопливо писал, то и дело останавливался, устремлял взгляд в потолок, опять начинал писать. Он и не заметил, как Ромео подошел к нему вплотную и через плечо заглянул в его записи. Люс от неожиданности подпрыгнул и сунул блокнот под себя.
– О! Это ты!
– Что там у тебя?
– Не покажу!
– Это личное и, вообще, еще не закончено?
– Да-да! Именно так!
Ромео с пониманием кивнул и сел рядом с другом. Некоторое время они наблюдали за актерами на сцене. Потом Ромео сказал:
–Тебя не было на занятиях…
– Да. – Люс грустно понурился.
Ромео посмотрел на него с немым вопросом.
– Я был на прослушивании. Они искали солиста в рок-группу.
– И?
Люциус отрицательно покачал головой:
– Им нужен брюнет… и, потом, шрам.
– Им что, не подошел твой шрам?!
– Вроде того. Слишком уродливый, сказали они. Они хотят красавчика.
Ромео с досадой цыкнул.
– Вот уроды! Ладно, Люс, не думай об этом. Подумаешь, какие-то там несчастные рокеры что-то сказали! Ты знаешь, что твой шрам совсем не уродливый. Спроси у любой девчонки. Меня бы, кстати, тоже не взяли. Меня вообще в рок-группу никогда не возьмут!
Люциус посмотрел на ангельское лицо Ромео и невольно засмеялся:
– Точно, тебя никогда не возьмут!
– А я виделся с Роудом…
– Да? И что?
– Я…– он хотел рассказать про стихи. Но Люциусу, наверное, обидно было бы сейчас слушать о его успехах, поэтому он сказал о другом: – Он спрашивал, как идет подготовка спектакля. Я отчитался за нас. Все супер! Так что, пожалуй, начнем репетировать? Начнем! – Ромео захлопал в ладоши, привлекая к себе всеобщее внимание. Студенты засуетились, занимая позиции на сцене и повторяя свои реплики. Ромео забегал между ними, раздавая ценные указания.
В шатер вошла Лайза. Ромео остановился на полуслове. У него похолодело внутри. Он нервно сглотнул. Люс заметил его замешательство и иронично ухмыльнулся. Лайза остановилась в дверях, окинула всех строгим взглядом, скользнула глазами сквозь Ромео и прошла на сцену, ни с кем не здороваясь. Люциус ущипнул друга за руку и прошептал: «Так тебе и надо!»
Эта репетиция была, пожалуй, самой тяжелой. Лайза вела себя вызывающе высокомерно и ставила под сомнение авторитет постановщика. За два часа Ромео совсем измотался. Последней каплей стало ее заявление на сцене, прямо посреди диалога:
«Я пойду, попью воды!»
Все застыли, удивленно глядя на нее.
Ромео не стал скрывать раздражения. Он огляделся, как бы спрашивая разрешения у всех присутствующих на следующие, четко произнесенные спокойным голосом, слова:
«Дорогая Лайза, если ты очень красивая, то это не значит, что можно доставать всех вокруг. Если ты хочешь быть актрисой, то должна выполнять то, что велит режиссер! Режиссер сейчас я, каким бы паршивым я ни был! Так что, будь добра, вернись на свою позицию и доиграй сцену до конца».
Господи, разве же это ему советовал Роуд? Но как же Ромео надоело угождать всем на свете!
Лайза смерила его презрительным взглядом, и, хотя глаза ей и обожгли злые слезы, она сказала:
«Люциус О’Кайно, попроси этого жалкого коротышку не указывать мне, что делать. Если ему так нравится командовать, пускай идет домой и покомандует своей мамочкой. Уж в ее красоте никто не усомнится!»
Это был грязный ход. Кровь ударила Ромео в голову. Он побагровел и, с трудом справившись с собой, выбежал из театра.
Только третья сигарета подряд слегка успокоила его вдруг подкатившей тошнотой.
«А, может, я действительно ничтожный коротышка?…Пацан с эдиповым комплексом. Оторванный от реальности идиот…Лайза совсем не при чем. Дело, наверное, во мне…Господи, что же это такое…» – Он выдернул руку изо рта. Он и не заметил, как сгрыз ноготь на указательном пальце до крови.
– Пойдем, парень! – На плечо его опустилась рука Люциуса. – Уже восьмой час. Пойдем-ка, выпьем какого-нибудь пива. Подснимем пару молоденьких курочек! На кой фиг тебе сдалась эта старая кобыла, чтобы так из-за нее психовать?
Ромео ничего не ответил, безучастно последовал за ним. Он шел за другом покорный как собачка на поводке. Он все-таки поверил в свое предназначение угождать всем, ведь его попытки оказать кому-то сопротивление всегда оборачивались для него препаршивыми последствиями. И эта вера убивала его.
Он не спрашивал, куда они шли, не задал ни единого вопроса, когда Люциус сел за руль его машины, даже не посмотрел на вывеску заведения, дверь которого раскрылась перед ними.
ГЛАВА 5.
1.
Дьявол прижал крылья к спине и молнией спикировал к Небесным Чертогам. Он опустился на самый высокий шпиль. От шума его исполинских крыльев тени вмиг разлетелись в разные стороны, и умолкли арфы праведных душ. В руках Крылатый Властитель сжимал пачку земных бумажных листов. Он вытянул шею, огляделся, но Брата нигде не было видно. Немного подумав, он снова расправил раскаленные крылья. Вниз полетели огненные снопы. Он взмыл вверх, оставляя за собой яркий обжигающий шлейф. Описав круг над Райскими Кущами, Дьявол, страшный и великолепный, понесся в свои покои.
Он влетел в тронную залу. Он давно не был здесь. Колоссальный Дворец Преисподней был самым запущенным местом во всем Аду, ибо Дьяволу не нужно было много места, ведь он никогда не собирал никаких демонических Советов, так как принимал решения исключительно сам. Или советовался только с Братом.
Но сейчас ему вдруг захотелось почувствовать себя Властелином и, как положено Властелину, побыть в Тронном Зале на своем троне.
Но за долгое время Тронный Зал совсем остыл, так что огромный пустой колодец, окутанный сырым туманом, пронизанный жуткими звуками и ледяным ветром, показался ему малоприятным местом для времяпрепровождения. Он обошел колодец, заглядывая во все углы. Крылья волочились следом, высекая искры из каменного пола. В сыром колодце от жара Дьяволова оперенья с шипением пошел пар, который, поднимаясь выше, превращался в замысловатые узорчатые кристаллики, и снежинками падал обратно, тая снова и снова. Сатана вяло отмахивался от снежинок, что опускались на его лицо, и только прятал бумаги глубже подмышку, чтобы влажные кружева не испортили их.
«Ну и уныло же здесь у меня. Никакой роскоши. Надо будет заняться собственным тронным залом. Из-за работы на себя времени нет. Да, и для того, чтобы быть Королем, совсем необязательно сидеть на троне», – проворчал Черт. С усталым вздохом он вновь взмыл вверх, в усеянное пеплом и озаренное багровыми сполохами небо, и плавно полетел прямиком в свои уютные и теплые покои.
Демоны, которые встречались ему по пути, низко кланялись Властителю. Чертовки поднимали курчавые головки и провожали его сладострастными взглядами кошачьих глаз, низшие Черти били челом и потрясали чугунными трезубцами в знак приветствия.
В полете, Лукавый осматривал свои владения. В общем, он был всем доволен. В Геенне Адовой царил настоящий порядок. Кое-что, конечно, надо было бы обновить, кое-что поправить, кое– кому задать жару. Но, по большому счету, все было чертовски отлично. Даже котлы для подваривания особо провинившихся душ были начищены до блеска, и рядом с ними, в полной готовности, лежали аккуратные кучки дров и угля для топки.
В покоях Дьявола все было прибрано, полыхал камин, на столе у лилейного ложа был накрыт ужин. Он первым делом сбросил крылья. Тут же к ним неслышно скользнули два маленьких чертенка и осторожно утащили их на чистку. Черный властитель проводил их задумчивым взглядом, налил себе вина из золотого кувшина, со вздохом облегчения откинулся в ложе и развернул бумаги.
2.
Бар был изрядно заплеван и плохо освещен. Смутно различались пьяные тени. Но разум Ромео был затянут сизым дымом мрачных мыслей куда плотнее, и теней сомнения в нем было куда больше, чем пьяных мужиков, оравших где-то рядом. Люс усадил Ромео за стол на террасе, где позволено было курить. Сам же испарился куда-то. Оставшись в одиночестве, Ромео выложил на стол телефон, который оттянул ему карман, и пачку сигарет, что совсем смялась. Он долго смотрел на нее, сомневался, потом все же закурил. И вдруг пришел к мысли, что принял сегодняшний конфликт слишком близко к сердцу. «Спой ей сонет. Спой ей сонет! Да пошла она, сука!»
Когда Люциус вернулся, то нашел Ромео в нормальном настроении. Он курил сигаретку, улыбался и прихлебывал пиво из пинтового залапанного стакана.
«По-моему, Ромео пора расслабиться. От всех последних передряг у него поехала крыша. – С беспокойством подумал Люс. – Иначе, что это за перепады настроения?» А вслух сказал:
– О! Ты в порядке! Прикольно. Мне пива заказал?
– Нет. – Как ни в чем не бывало, весело ответил Ромео.
Люс сел напротив и принялся оглядываться по сторонам, высматривая в толпе знакомые лица:
– Вот, фигня! Вокруг – одни кошелки, взгляд остановить не на ком! Досадно. – Когда мимо тенью скользнула официантка, он удержал ее, схватив за передник, и тихо, почти уткнувшись губами ей в ухо, попросил пива. Ромео оглянулся и пожал плечами: большинству девушек, которых он заметил в баре, с виду было не больше двадцати пяти. Но ему, в общем, все равно не было до них никакого дела.
Внезапно Люциус встрепенулся, разглядев кого-то, жестом извинился перед Ромео и куда-то метнулся опять. Он вернулся спустя пару минут, довольный и радостный.
– Я хочу тебя познакомить кое с кем! – он лукаво подмигнул. – Этот человек придет через минутку.
– Ты второй, кто говорит мне это сегодня. Роуд тоже хочет меня с кем-то познакомить. Надеюсь, это не один и тот же человек. Давай, пускай приходит. Пока его нет, я схожу в туалет! – С этими словами Ромео поднялся и пошел наугад, вдоль барной стойки.
Пару раз, попутав направления, он все же нашел верный путь.
Как только Ромео скрылся, его друг начал нервно притоптывать ногой и снова оглядываться по сторонам. Он с облегчением вздохнул, когда пришла официантка. На подносе ее стояла кружка темного пива и две стопки, наполненные до краев прозрачной жидкостью и накрытые долькой лимона. Люциус обрадованно закивал. Как только она отошла, он в очередной раз воровато обернулся.
Убедившись, что Ромео нигде не видно, он торопливо вылил содержимое обеих рюмок в его пинтовый стакан. Лимон он запихал себе в рот, прожевал вместе с кожурой, стопки сунул под стол.
И тут на столе зазвонил телефон Ромео. Люциус сгреб его в руку. На дисплее мигало: «Мама». Недолго думая, он поднес трубку к уху и сладко произнес: «Алле! Добрый вечер, миссис Ева!»
Ромео остановился в паре метров от их стола: Он видел Люциуса, который сидел лицом к нему, и видел спину напротив него. Спина была женской. И почти голой. Пара шнурков поперек – не в счет. Длинные русые слегка спутанные волосы, тоже не в счет. Ромео замешкался. Но он не мог сбежать. И, потом, на столе остался его телефон…
«Ну, не будь же законченным трусом! Вперед!» – Сказал он сам себе и решительно направился к столу.
– О-о, а вот и он!– радостно воскликнул Люциус, – Ромс, я только что рассказывал Паулине о тебе.
– А-а. Да?…Привет, – Ромео переводил растерянный взгляд с него на нее. Она была симпатичной. Несколько изможденно худой. У нее был курносый тонкий нос и серые глаза с поволокой. Прозрачные, и густо накрашенные темными тенями, они делали ее лицо каким-то потусторонним. Огромный вульгарный рот привлек его взгляд. Ромео завороженно уставился на ее губы. Они были такие полные, такие влажные, помада на них была чуть размазана, что делало рот еще более притягательным. Ромео ощутил приятное, но совершенно неуместное волнение. Он хмыкнул, натужно улыбнулся и несмело сел на стул, словно боясь упасть.
– Меня зовут Ромео.– Его голос прозвучал как-то визгливо. Она с наигранным интересом подняла на него свои дымчатые глаза и улыбнулась, обнажив ряд ровных мелких зубов.
– Паулина – полька, почти, как и я. – пояснил Люциус. Паулина кивнула и сказала:
– Привет, Ромео, приятно познакомиться. – ее голос был высоким и сипловатым. Она почти не вынимала сигареты изо рта.
– Ты куришь, – полуспросил-полусказал Ромео. Она удивленно подняла брови.
– А что, что-то не так?
– Нет, нет, все нормально. Я тоже курю…то есть, курю, но пытаюсь бросить. А то…я и так маленький, совсем не расту. – Он попытался пошутить. Она кивнула с серьезным видом. Взгляд ее блуждал. Ромео сделалось очень не по себе. Ей было явно на все плевать. Один Люциус радовался, словно совершил некий подвиг.
Спустя пару минут Люциус глянул на часы, вскочил и торопливо пробормотал:
– Я сейчас вернусь! Не скучайте! – И, пока Ромео успел что-то сообразить, Люса и след простыл.
Он робко глянул на Паулину. Ее лицо оставалось безучастным к происходящему.
– Выпьем? – Меланхолично предложила она.
Они подняли стаканы, и Ромео осушил свой до дна. Для храбрости. Пиво невкусно горчило. И, спустя несколько минут, в голове как-то странно затуманилось.
«Господи, что это за пиво такое?…Надо узнать, чтобы больше его не пить…как же я сяду за руль?» – подумал он, но поймал себя на том, что взгляд его оставался прикованным к роскошному рту Паулины.
Заиграл бэнд. Каким образом блюзмены пробрались на сцену сквозь завесу табачного дыма и пьяных воплей, навсегда осталось загадкой. Как и то, насколько хорошо они пели:
«Пошел как-то напиться…..Пада-бададам……..
мне навстречу шел парень….Пада-бададам……
сунул нож мне в живот…..пада-бададам….
не пью я с тех пор……падам-падам-дам-да-дам….»
Наверное, от нечего делать, Паулина лениво поднялась со стула и стала медленно изгибаться в такт музыке. Она танцевала как бы нехотя, с томлением. Она давал ему, как следует рассмотреть себя. Было нечем дышать. Ромео теребил ворот футболки, пытаясь освободить горло для вдоха. Тем временем Паулина уже незаметно расстегнула большую часть пуговиц на своей блузке. Ее юбка поднялась так высоко, что приоткрыла кружевную резинку на черном чулке. Она двигалась совсем рядом, она смотрела на него своими дымчатыми глазами. Ее огромный рот был полуоткрыт, а грудь бесстыдно выглядывала из-под распахнутой ткани. Она звала его. Звали серые глаза, звал красный влажный рот, звала кружевная резинка на чулке, поперечные ленты на голой спине. Его голову паутиной затянул густой туман.
Спустя мгновение он уже молча волок ее вдоль барной стойки, по уже проторенному пути.
Он торопился. Он не мог терпеть, не мог ждать, он почти не контролировал себя. Ему было не до сантиментов, комплиментов и ухаживаний. Она сама была виновата. Она спровоцировала его. Он прижал ее к стене с такой неожиданной силой, что она сдавленно охнула.
С блузкой не было проблем: ее и так почти не было, юбка тоже не стала преградой. Когда Ромео рывком вздернул ее и скользнул рукой вверх по бедру Паулины, сладостная дрожь пробежала по всему его телу: на ней не было белья. Возбуждение захлестнуло его горячей волной снизу живота до самой макушки. В голове вместо мозга плескалась раскаленная лава. Он сипло застонал, когда она сама подалась к нему и закинула длинную тонкую ногу ему на пояс. В дверь туалета ломились пьяные мужики, но их стук послужил Ромео только, все ускорявшимся ритмом. Она тонко взвизгивала при каждом толчке. Сознание Ромео билось в огненных потоках лавы, он весь был единым пульсирующим нервом, в который вонзили раскаленную иглу. Он обхватил ладонью ее шею и прижался к ней губами, чтобы приглушить свои вскрики. Темп их ускорился до безумного галопа, от наслаждения у него перехватило дыхание, как вдруг…пронзительно зазвонил телефон.
Каким образом он умудрился сунуть его в карман, когда тащил девушку в туалет?! От вибрации трубка выпала из кармана и со стуком упала на пол. На полу он продолжал звонить. Он звонил и звонил, крутясь волчком, заполняя сверлящим звуком все пространство.
Ромео обвел туалет безумным, невидящим взглядом, посмотрел на трубку. На дисплее мигало: «Мама». Сознание толчком тут же вернулось в его тело. Он торопливо отстранился от Паулины, одной рукой подхватил джинсы, второй потянулся за телефоном, но запутался в штанах и упал на пол. Девушка смотрела на него. Глаза ее расширились. Она была обескуражена, не ожидая ничего подобного. Она замерла, она даже не пыталась прикрыться.
– Да, мам. – еще срывающимся голосом сказал Ромео. Сердце его колотилось в затылке, в ушах, в горле. – Мам я…я…– он смущенно глянул на Паулину, взгляд которой стал презрительным. – Нет, я просто бежал. – Нашелся он. – Да, я бежал к машине, через дорогу. Ну да, сейчас поздно, я скоро буду. Не волнуйся, я скоро приеду. Мама, сегодня я делал все, как тебе говорил. Да. Извини, мам. Я…я… люблю только тебя.
Взгляд Паулины окаменел. Она поправила юбку, застегнула блузку. В конце концов, Ромео закончил разговаривать, поднялся, и начал застегивать джинсы. Он молчал. Паулину мучила обида. Еще никто так с ней не поступал. Просто отпихнул ее как ненужную вещь. Ради чего? Разговора с мамой? Что за урод, этот парень? Она не выдержала.
– Значит, ты – маменькин сынок? – ядовито спросила она. Ромео застыл на мгновение и повернулся к ней. – Маменькин сынок! – продолжила она, растягивая слова. Акцент ее сделался очень резким. – Ну, ты и фуфло! Ты потрахаться нормально не можешь? Тебе надо с мамочкой своей поговорить?! На что ты вообще годишься?!
Взгляд Ромео почернел. Безумие инстинктов еще владело им, он почувствовал, что кровь вновь приливает к его голове. Но на этот раз не от желания.
«Тогда иди и трахай свою мамашу! Можешь ей вставлять на полную катушку! И не с кем будет разговаривать»!
Он сам не понял, как это произошло. Он опомнился, когда Люциус, выбив окно туалета, оттаскивал его от распростертого на полу женского тела, которое он бил кулаками, разбитыми в кровь, крича что-то про свою мать. Они выбрались так же через окно, и бросились бежать. Скрывшись в темноте аллей, они ушли от вмиг протрезвевших мужиков, от охраны и от полиции. Благо, Синий Купер был припаркован в стороне от бара, так что им удалось уйти незамеченными.
Пока Люциус уводил машину как можно дальше от злополучного заведения, Ромео огорошено смотрел на свои разбитые руки. Кроме ужаса и стыда, он ощущал боль. Ему было так больно, как будто он только что избил сам себя. По странному совпадению, Люциус остановил машину у того самого холма, где Ромео был утром. Во тьме холм казался совсем другим.
Едва остановившись, Люс выскочил из машины, выволок из нее Ромео, и с размаху ударил его кулаком под скулу. Ромео осел в траву и закрыл лицо руками.
– Ты – сука, урод! Что с тобой?! Что с тобой творится?! Скотина! Что ты сделал с Паулиной, гад?! Ты в своем уме, твою мать?!
– Она сама виновата! – пронзительно заорал вдруг Ромео. Господи, ведь он не это хотел сказать! – Она спровоцировала меня! Какого черта все меня трахают моей матерью? Вы достали меня все!
– Что она могла тебе сделать? – Люциус поднял голову Ромео за чуб и заглянул в его потемневшие глаза. – Что могла сделать тебе эта несчастная девка?!! – Ромео зло отпихнул Люциуса от себя и рывком вскочил.
– Какого черта все цепляются к моей матери?!! Какого черта вам всем от нее надо? И она. Она туда же! Какого дьявола вам всем от нее надо? Оставьте ее в покое! – он в бессильном бешенстве ударил кулаком по борту машины.
И всхлипнул. От боли, бессилия, злобы на всех и на себя, он заплакал. Он стиснул зубы, но рыдания прорывались сквозь его волю. Он исподлобья глянул на Люциуса. Тот с досадой всплеснул руками и подошел к Ромео. Взял его руки. Косточки на пальцах были разбиты. Сейчас Люциусу стало жалко Ромео, но в этот момент он уяснил, что действительно не знал своего друга. В последнее время Ромео преподнес ему немало странных сюрпризов. Какие еще стороны этого человека откроются ему в будущем…
– Мне плохо, Люс. Очень плохо. – Проглотив слезы, забормотал Ромео. – Я не знаю, как это получилось. Со мной вообще что-то не так…, – и он как на духу, выложил Люциусу о происшествии с машиной, о странном сне.
Люциус с интересом выслушал, но Ромео показалось, что Люс слушал это как новый сюжет рассказа, сценарий фильма, просто интересную историю. Он не увидел в глазах друга чего-то, что принесло бы ему успокоение. Замолчав, Ромео вглядывался в глаза О’Кайно, но так и не нашел в них того, что искал. В душе его остался неприятный осадок сожаления. Все же, ему не стоило откровенничать.
Люциус помолчал немного, потом похлопал Ромео по плечу:
– Ро, со всеми бывает иногда. Тебе надо отдохнуть….– он хотел добавить «от своей матери», но сдержался. – Этот спектакль, бессонные ночи, нервы. Тебе надо будет куда-нибудь съездить, как только освободишься.
– А как быть с Паулиной? – глухо спросил Ромео, опустил голову и посмотрел на руки.
– С Паулиной? – Люс задумался на мгновение. – Я постараюсь с ней решить. Отвезу ей завтра денег, поговорю с ней. Она не пойдет в полицию. Такие девушки как она часто попадают в подобные истории.
– Она что, проститутка? – это был странный вопрос.
– А ты думал – любовь с первого взгляда?
– Мне этого не надо. Никогда больше. – Ромео поднялся с земли и сел за руль.
– Да уж, и мне этого совсем не надо. Эй, ты уверен, что в состоянии вести машину?
– Да, уверен.
– От тебя ж разит!
– Плевать.
3.
День выдался чудесный.
В жаркий полдень в Раю замерло все. Праведные души, утомившись перебирать струны своих арф, прятались в тени изумрудных деревьев в вишневых садах и влажных гротах над хрустальными реками. Большинство святых отправились на Землю за выполнением своих миссий и выслушиванием молитв страждущих.
Райские животные отдыхали в своих норках в ожидании вечера, который даровал бы им прохладу.
Только Ангелы кругами парили в дрожащем от зноя, прозрачном небе. Крылья их, ослепительными белыми бликами то и дело мелькали меж облаками в безграничной выси.
«Как прекрасен ваш полет». Запрокинув голову и приложив ладонь козырьком к глазам, Бог с восторгом наблюдал за парением одного из ангелов. Бог не мог позволить себе ощущать жару. С каждым земным мгновением забот ему прибавлялось, дел у него было по горло, и утеху он мог находить, только наблюдая за совершенными обитателями своей страны.
– Да, и полет бабочек не менее великолепен. – Заметил Ангел, который стоял подле Бога. Бабочки, кому жара была вовсе нипочем, порхали вокруг них, на мгновение приземлялись на исполинские крылья Ангела, раскрашивая их в пестрые цвета, и тут же продолжали свой полет над яркими коврами тропических растений, что покрывали все близлежащие холмы. Они летели дальше, к благоуханным фруктовым садам.
Бабочек было не счесть. Как нежные лепестки, они трепетали и следовали направлению легкого ветра. Беззаботные, прекрасные, бесчувственные, мгновенные…
Бог с улыбкой стряхнул нескольких со своей тоги и проводил их долгим, любящим взглядом. Но тут же повернулся к Ангелу, взял его за руку и доверительно шепнул:
– Я сейчас хочу совершить большую ошибку! – Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями. – Очень большую. Но я пойду на это. И это будет правильный поступок.
Ангел с недоумением посмотрел на него. Бог помолчал и продолжил:
– Я оторвал тебя от твоего полета, по одному очень важному и очень секретному делу. – Он с осторожностью посмотрел по сторонам. Вокруг не было никого, кроме бабочек. – Помнишь Душу № 6871?
Внутри Ангела что-то с тревогой екнуло.
– Да.
Бог медлил. Он не был так уж уверен в правильности своего решения. Но свой выбор он сделал.
– Так вот. Мне тревожно за нее. Только не говори мне сейчас, что она наказана и так далее. Дело в том, что все пошло несколько не так, как изначально предполагалось. И дело не в этой несчастной душе, нет-нет. Она проклята и, ей-богу, страдает. Дело в человеке, который получился. Он уже вырос. И вырос не таким, как я ожидал. Он вырос талантливее, чем я ожидал. Он вырос драгоценностью, которая, несомненно, нужна людям. Мой брат тоже знает об этом. И не хочет ее упускать, потому что у этого человека есть и темные стороны. Но и я не могу потерять его! В мире осталось так мало настоящих людей.
– И…? – Ангел постарался скрыть свой восторг.
– Я хочу, чтобы за ней кто-то присматривал. Иногда. Я-то сам не могу. Что позволено Дьяволу, то не позволено мне. – Он печально вздохнул.– Это несправедливо, но я сам так решил когда-то. Но ты – не я. Насколько я помню, ты дружил с этой Душой?
– Да, Отец.
– Тогда могу я поручить это задание тебе? – он с надеждой посмотрел на Ангела.
Ангел с готовностью кивнул. Внутри он ликовал. Мало того, что он сам тосковал за Душой №6871 и был бы счастлив, видеться с ней, хотя бы иногда, так еще и стать поверенным Бога – великая честь, о которой мечтали все Ангелы!
– Конечно, Отец! С великой радостью.
– Отлично! Все, что от тебя требуется – иногда прилетать к ней и проверять, как там и что. Вмешиваться в жизнь ее человека ты не будешь иметь права, но предостерегать, подсказывать, предупреждать – сможешь …– Бог задумчиво потер бороду, – но тебя никто не должен видеть. Ни здесь, ни в аду. И, самое главное, тебя не должен увидеть Человек…
– Отец, – стыдливо опустил глаза Ангел, – я должен покаяться в одной вещи.
– Что такое? – Бог нахмурил брови.
– Я…был у него уже раз.
– ?!!!
– Я думал о том, что мы, Ангелы, и демоны, принимаем облик родственников только что умерших людей. Тогда человек не чувствует себя одиноким, и смерть не кажется ему такой страшной. Когда душа его совершает переход из земной жизни, мы напоминаем и указываем душе дальнейший путь. Тогда я решил принять облик его отца и явиться ему во сне. И я это сделал.
– И?!!! – пораженно спросил Отец.
– И ничего. Так как душа проклята, и никому не позволено с ней общаться, то я не говорил с ней. Честно говоря, мне стало страшно, и я …вернулся.
– Гениально! – воскликнул Бог. – Это же прекрасный выход из положения. Тебя, конечно, надо было бы наказать за подобные выходки. Но у нас особый случай. Я разрешаю тебе использовать его сны и впредь. Образ отца – это удачная идея, ведь ты сможешь говорить и с Душой, и с Человеком. Благословляю тебя. Ступай, сын мой. Я доверяю тебе. – Он поцеловал Ангела в ясное чело и, махнув рукой, покинул его, воодушевленный и окруженный многоцветным облаком бабочек.
4.
Когда Ромео подъехал к дому, то не поверил ни своим глазам, ни своим ушам: внутри было темно и тихо.
Это означало только одно: МАМА УЖЕ СПАЛА! И это было полным абсурдом! От удивления он даже забыл о ноющих руках и скуле. Такое случилось впервые за всю историю его жизни на этой земле.
Он посмотрел на часы: стрелки показывали три часа без четырех минут.
Люс, наверняка получит серьезный выговор за возвращение в кампус в такой час. «Интересно,– подумал он, – где сейчас та девушка с янтарными глазами?…» За прошедший день он ни разу еще не вспомнил о ней. И сейчас в его душе заныло что-то.
Какой смысл вспоминать о ней, если он никогда больше ее не увидит? А если и увидит, то узнает ли? И тут его осенило: а вдруг она работает в том торговом центре? В магазине белья, пакет из которого был тогда в ее руках. Или официанткой в одном из ресторанов того центра.
С улыбкой взглянув еще раз на темные окна спальни матери, Ромео принял решение отправиться завтра же в торговый центр и найти ее там. Эта мысль так вдохновила его, что все неурядицы испарились сами собой, за спиной снова выросли крылья, и он отправился спать в нетерпеливом ожидании следующего дня.
5.
– Господи, Роми, что это?!! – Ромео подскочил в кровати, чем совсем напугал склоненную над ним мать.
– Мама! Бог мой, ты что так кричишь? Я чуть не умер! – Он откинулся назад на подушку и отдышался.
– Ромео, отвечай, что с твоим лицом? Что с руками? Тебя били? Господи, я звоню в полицию! – она метнулась к телефону. Ромео бросился ей наперерез.
– Мам, не надо полиции! – он схватил трубку и поспешно сунул ее под подушку.
– Что произошло? Отвечай! – брови ее сдвинулись на переносице, отчего лоб стрелами рассекли морщины. – Немедленно говори, где ты был, и что делал вчера ночью. Ты уже был избит, когда я тебе звонила?
Ромео молча взял с тумбочки зеркало и заглянул в него. Белки глаз красные, под глазами – черные круги, на половину лица – голубоватый, в прожилках лопнувших сосудов, синяк.
Вот уж и, правда, ангел небесный!
«Ну, спасибо, Люс, дружище! Спасибо, что хоть все лицо не разбил».
Тут он обратил внимание на свои руки: у грузчиков в порту, должно быть, они выглядят получше.
И воспоминания о событиях минувшей ночи вдруг снова захлестнули его леденящей, зловонной волной. Стыд сделал его щеки пунцовыми.
Как там Паулина? Ведь он так и не знал, что стало с ней потом. А что если он покалечил ее? А что если она в реанимации?
«А что если я слишком переоцениваю свои физические возможности!» – внезапно пришло ему в голову.
«Не так уж я и силен, чтобы покалечить или убить кого-то!» Эта циничная мысль, как ни странно, успокоила его.
Все то время, что Ромео размышлял, мать пристально следила за ним. Больше всего на свете ей хотелось проникнуть сейчас в его мысли, ведь она поняла, что он не расскажет ей, что случилось на самом деле. Кто же мог желать зла ее ребенку? Может быть, это…проклятый поляк?
– Мама, – со вздохом произнес Ромео, откладывая зеркало в сторону, – мы репетировали вчера, я увлекся и упал со сцены.
«Ну и силен же ты врать, братец!» – подумал он.
И добавил:
– В оркестровую яму!
Еще одна чушь вроде вчерашнего «Я бегал, мам!» В двенадцать ночи, под грохот музыки, который несся из трубки. Ты бегал. За кем, интересно, ты бегал?…
Она покачала головой, тяжело вздохнула и посмотрела сквозь него.
Сейчас Ромео увидел, как она постарела. Раньше он не замечал этого. И предпочитал не замечать. Он молчал. Больше ему нечего было сказать. Он не чувствовал сыновней нежности, губы его были поджаты. Он ждал, пока мать уйдет. Она поняла это, встала с его кровати и вышла из комнаты. Нет, она не хлопнула дверью, она просто с силой закрыла ее.
Ромео подождал, пока стукнет дверь ее спальни, и тут же вскочил: впереди было много дел. Он схватил телефон и набрал номер Люциуса.
– А, привет! Ну, как ты там, оклемался? Я в порядке. Говоришь, у тебя синяк под глазом? Ну, так это еще ничего, мог быть синяк вместо глаза! Я же тебя люблю, чертов пупс, ты знаешь! Чем заниматься будешь сегодня, Ромео?
– Так, особо ничем…Пойду на лекции. У меня семинар по философии. А ты?
– Я на занятия пока не пойду. Иду на кастинг. Пока не скажу, куда. Если выгорит, тогда расскажу. Ладно, времени нет трындеть. Потом поговорим.
– Подожди…Я…Паулина…
– Да все, проехали! – Оборвал его Люциус. – Забудь. Я уже сделал выводы относительно тебя, ублюдок. – И он неприятно загоготал. – Ладно, все, я шучу. Давай, бывай, Ромео. На связи. – Люциус положил трубку и задумчиво потер подбородок. Он соврал. Его ждали дела совсем другого рода. Но Ромео не следовало о них знать.
Положив трубку, Ромео снова подошел к зеркалу. Он был готов к выходу. Сейчас он поедет искать свою судьбу. Может быть, этот день изменит всю его жизнь. Глядя на свое отражение, он снова подумал о девушке с янтарными глазами. Вид у него был совсем не привлекательный. Синяк его принял малоприятный черный оттенок, который беззастенчиво проступал сквозь два слоя косметического корректора, что он стащил у матери. Мало того, этот самый корректор, почему-то скатался омерзительными комьями на его лице и добавлял исключительной неопрятности всему виду. Ромео попробовал растереть противные катышки, но это привело только к тому, что начала хлопьями слезать кожа, и теперь он напоминал собаку, безнадежно больную чесоткой.
«Ну, и что теперь делать?!» – в отчаянии крикнул он своему отражению. Отражение исказило лицо, словно собиралось заплакать. Ромео со злостью ударил ладонью по зеркалу, и отвернулся.
А где-то там она… И зовущие янтарные глаза снова возникли в его воображении. И вдруг его пронзила совершенно очевидная мысль:
А с чего это я взял, что она должна быть там? Если она продавщица, то ей совсем не по карману это белье. А если – покупательница , то не ходит же она за трусами каждый день! Встретить ее там почти безнадежное дело. Кроме того, если она покупательница, и если она покупает себе такое дорогое белье, то как же с ней надо обращаться? В какие рестораны водить, какие подарки покупать? «Старбаксом» тут не отделаешься!
И он не на шутку задумался.
А ведь, правда… Допустим, что сейчас он пойдет в центр и чудесным образом столкнется с ней. Допустим, он даже наберется смелости и возьмет ее номер телефона и пригласит на свидание. Допустим, она согласится. И, допустим, что они понравятся друг другу и начнут встречаться.
И ЧТО ТОГДА???
А вот тогда-то и начиналось самое страшное.
МАМА.
Мог ли он представить себе, как она отреагирует на женщину, которая вдруг появится в его жизни?
Конечно, мог!
Лучше бы тогда сразу повеситься, чем слушать ее брань 25 часов в сутки. Ему пришлось бы вечно врать, изворачиваться и скрываться. Своих денег у него пока еще было мало, так что резкое увеличение расходов привело бы к тому, что мама в любом случае все узнала, даже если бы он каждый день придумывал самую гениальную ложь на свете! И тогда скажи «привет» бесконечному изощренному унижению и попрекам куском хлеба.
ОНА.
Отношения с женщиной, ПЕРВОЙ женщиной, это не кружка пива.
У нее свои желания, требования и взгляды на мир. То, что они понравились бы друг другу, совсем не означало, что их взгляды совпадут. Она бы ревновала, требовала, капризничала, он бы изворачивался, угождал. Она бы хотела, чтобы он дарил ей подарки, которые вечно были бы не такими, как она хотела. Она скоро захочет, чтобы ее зубная щетка оказалась на его туалетном столике (или наоборот, что не играло никакой роли), и это было бы невозможно, потому что существовала МАМА.
Она бы требовала, чтобы он уделял ей все свое внимание, а ему надо было бы идти на репетицию группы, музыка которой – ее лучшее рвотное средство.
И тут возникала еще одна проблема:
ДРУЗЬЯ.
Их было немного. Вернее, очень мало – знакомые и приятели не в счет. Короче, один Люциус. Но он бы высмеял его самым паскудным образом и заревновал до смерти, потому что их творчество занимало практически все свободное время. Мама, конечно, ненавидела их совместное творчество, но с этим он научился мириться. И его свободное время тогда рвали бы между собой Люциус, Мама и Она, тем самым доводя его до отчаяния.
ОН САМ?
Сам он уже бы точно повесился на третий день, а может, и раньше.
ГОСПОДИ, ЭТО ВСЕ ТАК СЛОЖНО! КАК ЖЕ ОН РАНЬШЕ ОБ ЭТОМ НЕ ПОДУМАЛ?…
Не лучше ли, чтобы мечта навеки осталась мечтой? Не лучше ли блаженствовать, представлять ее янтарные глаза и шелковистые волосы, на самом деле не ощущая их? Не лучше ли запечатлеть ее рядом с собой идеальной и не знать, что происходит, когда у нее случается расстройство желудка, или ПМС? И не слышать, как она до крови натерла себе палец на ноге, или как ей хочется такие же ягодицы как у Ким Кардашьян!
Чудесное видение, недосягаемое и желанное. Бесплотное и вдохновляющее. Совершенное, потому что не может навредить и наскучить.
Глаза цвета редкого янтаря, шелковистые волосы, зовущие губы, легкая походка мотылька. Так пускай мотылек так и остается мотыльком. Ведь, восхитившись прекрасными крыльями бабочки, мы же не бросаемся непременно ловить ее! Пролетела, подарила миг восторга. Осталась в памяти.
ВСЕ!
Ромео оказался от своей затеи без вздоха сожаления,.
ОН так никогда и не узнал, что, если бы, на мгновение раньше, он отвлекся от своих мыслей и выглянул в окно, то увидел бы, как в метре от его дома, легкой походкой бабочки, дорогу переходила чудесная темноволосая девушка. Мужчина, который проходил мимо нее, про себя отметил красоту ее глаз. Золотого цвета редкого янтаря.
6.
Прошло много времени, пока Дьявол оторвался от шуршащих страниц, густо измаранных синими чернилами. Краем глаза он уже раз пять или шесть замечал, как чертята бесшумно появлялись в его покоях, чтобы подбросить свежих дров в камин и поддержать угасающее пламя.
Но ему было не важно, сколько времени прошло, ведь он мог развернуть его в любую сторону, в любой момент, который бы пожелал.
Гораздо важнее было то, что он сейчас держал в своих руках. Не-ет, это были не просто складные строки талантливого поэта. Это были не просто прекрасные метафоры и неожиданные аллегории.
В этот миг в своих когтистых руках он держал боль, страх, отчаяние, желание, любовь. Все те чувства, которыми сам наделил род человеческий, и которые навлекли на людей столько бед, но этим самым и делали людей уникальными.
Он переворачивал страницы снова и снова, хотя уже выучил их почти наизусть.
Он вспомнил мгновение, когда было принято решение заточить Душу в талантливом, но бесполезном теле.
Так ли оказалось оно бесполезно, как было предначертано?
Так ли он был прав в том, что есть вещи, которые люди не в состоянии изменить?
Хотел ли он на самом деле того, чтобы все их предначертания исполнились точь-в-точь, как они задумали?
Хотел ли Бог того же?
«Я даю им лишь знаки, – вспомнил он слова Божьи, – они сами должны следовать знанию!»
Дьявол по своей природе был законченным фаталистом, который всегда сдерживал свои обещания, даже самые жестокие. «Если я так решил, то так оно и будет!» Он никогда не верил, что человек хоть раз способен сделать правильный выбор без жестких указаний свыше.
Был ли он, на самом деле прав?
Давать ли душам еще один, последний шанс, перед тем как тащить их в ад?
Да, люди действительно в последнее время сами неудержимо лезли прямо в Преисподнюю!
Но, может быть, стоило удерживать хотя бы кого-то, хотя бы на время.
Бог, хотя и всевидящ, но все же не всесилен. Таким его делает только борьба человека с Дьяволом.
В конце концов, Дьявол был занят исключительно людьми, в то время когда на Боге лежала ответственность еще и за все сущее на земле. Все, вплоть до последнего червя! Не удивительно, что он не поспевал приглядывать за всеми.
«Я увлекся рассуждениями!» – строго сказал он сам себе и пошевелил затекшими от долгого сидения конечностями.
«В конце концов, я должен выполнять свой долг. И я не должен щадить брата, даже если и очень хочу ему помочь». – Он снова устремил взгляд на бумаги.
«Решительно, эти стихи должны увидеть свет! Конечно, я помню, что гениальные творения нашей Души прокляты и не могут от его имени попасть к людям. Но эти стихи должны, просто обязаны стать исключением. Во-первых, потому что они прекрасны. И это правда. Во-вторых, они несут в себе столько чувств! Одиночество, боль, терзания. Так что они вполне могут влиять на людей и, возможно, даже подтолкнут некоторых чересчур впечатлительных особ на ужасные безумства. Они заставят людей переживать собственную ущербность, а это мне только на руку!»
Но по принятому решению, они не могли увидеть свет: плодам, которые приносил Ромео, не суждено было быть вкушенными людьми.
«Но в каждом законе обязательно есть лазейка. И я ее найду!»
Дьявол надолго задумался. Над огненной геенной сгустились плотные тучи его мыслкй. Обитатели Ада с тревогой вглядывались в цветные зарева, которые то и дело вспыхивали в их непроницаемой глубине. Спустя какое-то время, глаза Сатаны вдруг полыхнули черным огнем. Пламя в камине взметнулось вверх, опалив готический свод покоев. «Эврика!» – тихо прошептал про себя Дьявол знаменитое слово.
Тучи разорвались в огненном адовом небе пурпурным пламенем, и их пепел, медленно паря в жарком воздухе, покрыл мощеные ониксом аллеи. Радостные чертята подхватывали рваные перья пепла, подбрасывали их вверх, веселились и играли ими, совсем как человеческие дети играют с первым снегом.
7.
Хотя Ромео и не верил, что его стихотворство было хоть на йоту занимательным, однако простое человеческое любопытство взяло верх над смущением и, едва дождавшись окончания лекций, Ромео стремительно побежал вверх по лестницам, в мансарду под университетской крышей. Перед тем как взяться за дверную ручку, он как водится, замер на мгновение, перевел дух и …дверь резко распахнулась ему навстречу. Из кабинета выбежал мистер Роуд, подпрыгнул от радости и схватил его за руку.
– Пойдем-ка, пойдем мой мальчик!
Ромео ничего не успел толком сообразить, как учитель повлек его за собой, вон из кабинета, обратно вниз по лестнице. Мистер Роуд что-то бормотал себе под нос, продолжая тащить юношу за руку.
– Мистер Роуд! – в пятый раз сбивчиво, но очень громко повторил Ромео. – Куда мы бежим?
– А! – Отмахнулся тот. – А! Я должен тебя кое-кому представить! Представить тебя! Наконец-то!
– Кому?
– Его зовут…
Ромео тихо чертыхнулся, споткнувшись на ступеньке. Из-за этого он не расслышал имени.
– Вообще, он издатель! –Отрывисто продолжал Орландо. – Владелец издательства «Кобальтовый Грифон». Слышал про такое? Одно из крупнейших издательств в стране. Собственно, у него целая империя Ай Ти технологий, включающая несколько компаний, но именно издательство – его любимый бизнес. Работа – хобби. Он чертовски богат, у него колоссальные связи. Литература, театр, телевидение – он везде свой. Он может,… он,…да он почти все может! Кроме того, это очень интересный человек, один из моих бывших студентов. Любимых! Я у него преподавал, когда работал в Гарварде. Отличный был курс. Отличное время. Талантливые ребята. – В конце концов, Роуд распахнул тяжелую дубовую дверь впереди себя, и Ромео зажмурился от яркого света, который хлынул с улицы в темный холл пустого Университета.
ГЛАВА 6
1.
Они пробежали вдоль розовой аллеи, свернули к маленькому скверику с фонтаном, и мистер Роуд, радостно всплеснув руками, бросился к скамейке под раскидистым деревом.
На скамейке сидел мужчина в черных очках и ослепительно улыбался. Орландо радостно заговорил что-то очень быстро. Что именно, Ромео не слышал. Он почувствовал робость перед незнакомым и, судя по словам Орландо, весьма незаурядным человеком, и заметно поотстал от Учителя.
Сейчас он неловко мялся метрах в пяти от скамейки и не мог сделать ближе ни шагу, потому что хотя он и не видел за очками глаз, но по повороту черноволосой и тщательно причесанной головы незнакомца, он понимал, что тот рассматривает его.
Незнакомец, на вид около сорока, сидел в непринужденной позе, закинув ногу за ногу. Он был одет в очень элегантный черный костюм. Узкий, идеально прилаженный по фигуре пиджак с воротом-стойкой под подбородок, на манер военных мундиров, был застегнут наглухо. Черные ботинки отполированы так, что в них любовалось собою солнце. Отглаженные стрелки на брюках были образцами совершенных прямых линий. Хотя Ромео находился довольно далеко от скамьи, он чувствовал тонкий аромат, который источал незнакомец.
Он весь словно дышал роскошью и успехом. Он был до неприличия безупречен.
Ну как, как простому невысокому парнишке в обычных джинсах и кедах следовало вести себя вот с этим буржуазным великолепием?
Ромео, как всегда повинуясь инстинкту, полез в карман и достал сигареты.
– Эй, Ромео, что ты там застыл? Иди-ка сюда, познакомься с Домиником Мэйзом! – Орландо Роуд по-отечески улыбнулся и поманил юношу рукой.
Когда Ромео все-таки решился приблизиться, незнакомец широко улыбнулся, ослепив его идеальной улыбкой, снял очки и протянул руку для приветствия.
Ромео окончательно растерялся. Мэйз обладал благородным и очень красивым лицом: впалые скулы, резкий подбородок, великолепный нос с хищно прорисованными ноздрями. Изогнутые черные брови подчеркивали миндалевидные, глубоко посаженные карие глаза, которые сверкали как звезды. Необычно и странно было видеть эти раскосые азиатские глаза на белокожем лице.
Ромео разглядывал его с любопытством, как мраморную скульптуру. Справа, возле рта он заметил шрам от хирургического шва. Левую бровь на вершине изгиба тоже рассекал небольшой, но довольно широкий шрам.
«Наверное, моя карма – встречать людей со шрамами». – Подумал Ромео, вспомнив о Люциусе. Но если шрам Люса был велик и довольно безобразен, то эти две небольшие отметины на лице Доминика Мэйза только добавляли ему мужественной привлекательности.
Доминик улыбнулся и произнес чуть глуховатым, теплым голосом:
– Привет. Ты и есть тот самый Ромео, которым мистер Роуд мне весь мозг вынес?
Ромео смущенно глянул на Учителя. Тот одобрительно кивнул.
– Да, я думаю… вернее, вероятно…это я и есть…
– Тогда приятно познакомиться. – Он подал ему руку снова, так как Ромео не ответил на предыдущее приветствие. Свободной рукой он расстегнул две верхние пуговицы пиджака, чтобы освободить шею.
– Для меня это большая честь. – Без иронии добавил Мэйз. Его рукопожатие было крепким, а рука – очень теплой. Тепло этой руки давало какой-то необъяснимый внутренний комфорт, вселяло спокойствие, и Ромео наконец смог расслабиться.
– Ты пишешь? – Мэйз глядел на Ромео со скамейки снизу вверх, наклонив голову чуть вправо, щуря на солнце свои удивительные глаза. – А еще ставишь спектакли, играешь, поешь, так?
Ромео неуверенно кивнул и снова бросил смущенный взгляд на учителя, улыбка которого светилась гордостью за своего студента.
– Он как ты в 20, Доминик! – Орландо похлопал мужчину по плечу. – Но! Между вами есть одно существенное различие. Различие есть… И ты не взыщи, Ромео, но ты, господин Мэйз, – учитель лукаво заглянул в сверкающие глаза-звезды, – имел много различных талантов, но всегда знал чего хочешь и как шаг за шагом этого достичь, дойти до вершины. Ты же, Ромео, имеешь много талантов, но не можешь понять, чего хочешь. Не знаешь, откуда и куда идти. У тебя много способностей, Ромео, но ты бредешь во тьме как слепой котенок. Тебе надо определиться, куда расти. Реализовав свой главный талант, ты сможешь приложить к нему и все остальные. Я, милый мой мальчик, представил тебя Мэйзу не только потому, что он богат и очень влиятелен в мире искусства, но еще и потому, что он, именно он в состоянии помочь тебе разобраться. После этого он может помочь тебе и реализоваться.
Доминик кивнул и внимательно посмотрел на парнишку, который стеснительно переминался с ноги на ногу, улыбался и краснел. Темные вихры, бездонно-синие, наивные глаза, маленькие пальцы с обгрызанными ногтями. «Ромео во тьме…Воплощение ангела на грешной Земле» – тут же придумал ему образ.
Мистер Роуд поднялся со скамьи и поправил пиджак.
– Ну что ж, я был рад повидаться, Доминик. Сейчас позвольте откланяться, молодые джентльмены. – Лукаво улыбнулся он. – Вам, я полагаю, есть о чем поговорить. А меня еще ждет готовка лукового супа, бутылка доброго Бордо и две дюжины студенческих работ на проверку. Пока, мои дорогие!
Махнув рукой на прощание, Орландо энергично зашагал по аллее. Ромео растерянно смотрел ему вслед. Внезапный уход учителя лишил его остатков смелости.
– Ну что, Ромео? – Доминик тоже встал со скамьи.
Он был высокого роста, намного выше Ромео, и отлично сложен. Ромео про себя завистливо вздохнул: ему всегда хотелось быть таким.
– Может, стоит продолжить наш разговор в более непринужденной обстановке? Я, честно сказать, не хочу, чтобы из-за моего официального присутствия ты сгрыз себе все ногти. – Мэйз добродушно улыбнулся, и его глаза залучились задорными морщинками. – Давай встретимся в пятницу, в ночном клубе «Седьмой Дом», в одиннадцать. «Седьмой Дом». Знаешь это место?
«Седьмой Дом»? – С изумлением воскликнул Ромео.
Конечно, он знал «Седьмой Дом» – элитарный ночной клуб, в который можно было попасть, только если ты – Стивен Спилберг или Билл Гейтс проездом в городе. Побывать в нем было мечтой всей местной молодежи.
– Да меня ни за что не пустят в «Седьмой Дом»!
– Не пустят? – с лукавой усмешкой переспросил Доминик. – Только имей в виду, – добавил он, – мне время дорого, и если ты не придешь, то другого шанса у тебя не будет. Все. Давай, до пятницы! – Он подмигнул и надел очки, скрыв черные сверкающие звезды от посторонних взглядов.
Ромео проводил его глазами, пока на другом конце аллеи тот сел в ожидавший его роскошный Бентли.
«Седьмой Дом». – Вслух повторил название юноша. – «Конечно, я не упущу шанс хотя бы раз побывать в этом роскошном заведении. Конечно, я приду. Еще бы!»
Он облегченно вздохнул и, в конце концов, сунул в рот сигарету, которую мусолил в пальцах все время беседы. Он торопливо направился к парковке, где оставил свой синий Купер. Ему не терпелось поскорее сообщить Люсу о своем новом знакомом.
2.
– Вот это супер! – Глаза Люциуса горели восторгом. – Владелец «Грифона»! Медиамагнат! Ты вообще представляешь, что этот тип может для нас сделать? Вот это круто. Роуд все-таки клевый чувак: открыл перед нами безграничные возможности. – О Кайно прыгал по комнате. В его мечтах он уже стоял на сцене перед многотысячным стадионом, скандирующим его имя. – Как он выглядит?
– Офигенно он выглядит. – Со вздохом ответил Ромео. – Весь шикарный такой, красивый как голливудский актер. И, похоже, сноб.
– Сноб? – В голосе Люциуса послышалась тревога. – Слушай, а если ему не нравятся рок и хаус? Если он торчит от классики? Снобы все торчат от классики.
– Тогда, О Кайно, ты будешь писать менуэты, и ставить мы будем Мольера!– Ромео засмеялся.
– Ты должен сделать все, чтобы с ним подружиться! И меня конечно подтянуть. Мы-то ему быстро мозги вправим. А то, черт его знает, подвернется ли еще такой шанс в будущем.
– Вообще-то, как я понял, Роуд давал ему мои стихи. Поэтому он познакомил меня с издателем. – Размышлял вслух Ромео.
– Ну и что! – Перебил его Люс. – У него наверняка есть связи везде, раз он такой крутой.
– Да. Роуд так и сказал.
– Ну и все! Когда и где ты с ним встречаешься?
– В пятницу, в «Седьмом Доме».
– В «Седьмом Доме»…– Благоговейно повторил Люциус. – Вот это уровень. Мечта. Слушай, а меня туда как-нибудь нельзя?
Ромео с сожалением покачал головой:
– Не-е, прости. Подожди, дай я с ним сначал пообщаюсь. Не могу же я тебя сразу привести!
Люциус с досадой цыкнул, но Ромео был прав.
Ромео не причислял себя к любителям ночных клубов. Конечно же, он бывал там несколько раз, но долбящая музыка, от которой вылетали барабанные перепонки, и беснующаяся толпа не произвели на него восторженного впечатления.
Мало того, на какой-то дискотеке он сделал для себя один весьма важный вывод: люди очень легко управляемы и могут быть ведомы куда угодно. Это зависит от состава, качества и количества химических веществ, которые попадут к ним в организм.
Посмотрев на искаженные гримасами лица и нелепые движения в состоянии синтетического транса, Ромео навсегда отверг наркотики и, как следствие, сами дискотеки.
Кроме того, мама говорила, что походы по ночным заведениям могут в будущем здорово навредить его репутации. И еще: ночные клубы это настоящий рассадник заразы. И в этом он был с ней абсолютно согласен.
Но «Седьмой Дом» – это ведь совсем другое дело. Там собирались только сливки местного общества, золотая молодежь и заезжие важные персоны. Поэтому в пятницу вечером Ромео очень нервничал. Он страшно трусил, что его туда не пустят, и он не сумеет увидеться с Мэйзом, ведь номер телефона того он не знал.
Кроме того, сама встреча с Домиником Мэйзом вселяла в него панический ужас. Она должна была стать для Ромео настоящим экзаменом: за пару часов убедить мистера Мэйза в своей уникальности. Произвести на него самое яркое впечатление, оправдать доверие Орландо Роуда. Он пытался продумать заранее, как и что говорить. С чего начать, как увлечь. Но мысли разлетались, словно стая голубей, и он никак не мог поймать за хвост ни одну из них.
И еще было совершенно непонятно, как одеваться. Вопрос гардероба никогда не тяготил его. Но нынче – совершенно особый случай, и следовало хорошенько подумать перед тем, как натягивать на себя любимую голубую майку и затертые джинсы.
– Ты куда-то собираешься? – Было бы странно, если бы этот вопрос не прозвучал.
– Да, мам. Подскажешь, что надеть? – Нервно копаясь в шкафу, ответил он вопросом на вопрос.
Губы матери поджались, и голос, как всегда в таких случаях, зазвучал металлом как пустая кастрюля:
– И куда это ты, на ночь глядя?
Именно этого вопроса Ромео ждал с особым нетерпением. Он оторвался от поисков нужной вещи, повернулся к ней и с важностью произнес:
– В «Седьмой Дом»!
– В «Седьмой Дом»? – На лице ее отразилось бесконечное изумление. – Кто это мог пригласить тебя в «Седьмой Дом»? Быстро сознавайся!
– Есть один человек. Меня с ним в среду познакомил мистер Орландо Роуд, наш преподаватель по истории искусств. Он очень важная шишка. Владелец издательства «Кобальтовый Грифон». Он будет ждать меня в клубе, хочет поговорить.
– «Кобальтовый Грифон»? Это громадное издательство? Владелец? – Глаза мамы широко раскрылись, она была сражена. Ромео торжествовал: сейчас-то ей не в чем будет его упрекнуть. – Боже, сынок, а что же ему надо от тебя?
Она никак не могла поверить своим ушам. Человек из высшего общества будет общаться с ее сыном в заведении для высшего общества? Неужели ее мечты начинают сбываться? Надо будет не упустить момент и взять все в свои руки. Она-то лучше всех знает, чего достоин ее сын.
– Мистер Роуд показывал ему кое-какие мои работы. Он предложил ему меня издать. Этот человек – бывший студент Роуда. Он учился в Гарварде.
– Бывший студент Гарварда …– мечтательно повторила Ева. – И ты будешь таким! Нет, ты будешь лучше! – Она бросилась к Ромео и расцеловала его лицо. – Я же всегда тебе говорила, что ты – гений! Так, давай посмотрим, что у тебя есть надеть. Господи, надо было поехать сегодня по магазинам.
Мама нарядила его в костюм. В костюме Ромео выглядел нелепо и чувствовал себя так же. После долгих препирательств он все же решил, что творческой личности не обязательно носить костюм, как медиамагнатам, и залез в джинсы. Самые новые и самые лучшие, которые у него были. Он тщательно причесался и, стараясь дышать глубоко дабы укротить свою нервозность, сел в машину.
Только спустя десять минут после того как Ромео умчался навстречу своей судьбе, в уме Евы Дэниелс мелькнула одна мысль, которая, по странной причине запоздала. Эта мысль повергла ее в шок.
«А что, если этот заезжий вершитель судеб действительно заинтересуется ее сыном и пожелает увезти его? Что тогда останется делать ей?»
3.
Клуб находился в центре города, что означало минут 40 езды. Ночь уже совсем сгустилась, на дороге не было ни единой машины.
Ромео ехал по темной трассе, с включенным дальним светом и очень громкой музыкой. Забойное экспериментальное техно вполне могло бы стать сопровождением к немецкому порнофильму в стиле хардкор. Но сумасшедший темп и ритм отбойного молотка отвлекали его от мыслей.
Не стоило пытаться представить себе, как все пройдет; будет все равно по-другому.
Он уже почти успокоил себя, как вдруг, словно ниоткуда, прямо из-под капота Мини вынырнул мотоциклист.
Ромео вскрикнул и ударил по тормозам. Мотоциклист резко рванул вперед и мгновенно оставил Ромео далеко позади. Юноша громко выругался, перевел дух и через пару минут продолжил движение.
Видимо, он просто не заметил как мотоцикл догнал Ромео, поэтому увидел его только когда тот, нагло подрезав синий Купер, обогнал его.
Ромео не любил мотоциклистов. Он их побаивался. В своих литых костюмах и переливающихся забралах шлемов, они казались не живыми существами. Позвоночные продолжениями своих мощных машин. Они были непредсказуемы, и как следствие, весьма опасны.
Ромео прикрутил звук и сосредоточился. Спустя несколько минут, он снова услышал рев чужого двигателя слева от себя. Он глянул в окно: с ним поравнялся тот же мотоциклист. Ромео сделалось не по себе. Спортивный мотоцикл его был огромным и черным, похожим на блестящего свирепого дракона. Мотоциклист тоже был весь черный, и его непроницаемый безликий шлем, как всегда, внушал Ромео страх.
Какое-то время мотоциклист ехал вровень с машиной. Он не поворачивался к Ромео, не подавал никаких знаков. Он просто ехал рядом. Потом резко прибавил газ и, снова подрезав Купер, обогнал его и скрылся.
«Да что тебе надо?» – Вскрикнул юноша, инстинктивно рванув руль вправо, к обочине.
И через мгновение ему стало совсем страшно: на бешеной скорости мотоциклист несся ему навстречу.
Лоб в лоб.
У Ромео расширились глаза, он почувствовал, что задыхается. За секунду до столкновения мотоцикл ловко обогнул его, потом с ревом развернулся и снова догнал. Он как будто играл с ним в смертельную игру.
«Что тебе надо, кретин?» – Про себя орал Ромео. Вслух он не проронил ни звука. Лишь вцепился в руль изо всех сил и уставился в разделительную полосу на шоссе. Мотоциклист сопровождал его еще пару минут, потом, как и раньше, подрезал, и в одно мгновенье исчез во тьме.
Ромео остановил машину. Вокруг было тихо. Вроде бы, сумасшедший ездок отстал от него.
«Ну, псих! Ну, есть же идиоты!» – Ромео вытер холодный пот со лба, перевел дыхание, выкурил сигарету. Он бы постоял еще. Но надо было торопиться.
4.
Перед дверьми клуба была настоящая давка. Ромео увидел это, когда въезжал на стоянку заведения. Четыре одинаковых охранника сверялись со списками и пропускали людей по одному. В общем, как и полагалось в престижных заведениях. Ромео смотрел на все это из машины, и уже было засомневался, стоит ли вообще лезть в эту толпу, как услышал знакомый голос:
– Привет. Отличная у тебя тачка. Маленькая, но мощная. Мне нравятся такие, но мне они не подходят.
Ромео вздрогнул и обернулся.
В открытое окно машины заглядывал Мэйз.
В первую секунду Ромео его совсем не узнал. Он ожидал снова увидеть буржуазного сноба, но Мэйз выглядел совсем по-другому.
Его густые черные волосы небрежно торчали торчком. Одет он был в тонкий синий свитер, порванный на правом плече, сквозь который просвечивала белая футболка, и черные брюки из дорогой, но уже изрядно потертой кожи. Ромео узнал его лишь по сверкающим азиатским глазам.
– Ты ожидал, что я опять буду в костюме? После работы? В ночном клубе? – Весело спросил Мэйз. Ромео растерянно кивнул. Чего уж он точно не ожидал, так это порваной одежды. И обращения вот так, запросто, как к приятелю. А сам он столько мучился, что надеть. Так переживал, как к нему обращаться. Но неужели их туда пустят в таком виде?
Мэйз подождал, пока Ромео отдаст ключи от машины парковщику, и уверенной стремительной походкой, непринужденно засунув руки в карманы, направился к входу. Ромео поспешил за ним. К его радостному изумлению, толпа безропотно расступилась, и одинаковые охранники уважительно приветствовали их, словно старых знакомых:
«Добрый вечер, мистер Мэйз. Добрый вечер, мистер Дэниэлс. Приятного отдыха».
«Привет». – Кивнул Доминик, пропуская Ромео вперед себя.
«Господи, мистер Мэйз. Они знают мое имя!» – Удивлялся Ромео. Доминик смеялся над ним:
«Ромео, держись рядом, и скоро каждый в этом городе будет знать твое имя. А следом – и вся страна, а может и весь мир. Дело техники».
«Вот это – да!» Ромео с восторгом озирался по сторонам.
Убранство клуба было очевидно навеяно дизайнеру персидскими сказками: все вокруг было устлано мягкими коврами и уставлено бархатными пуфами с золотыми кистями; дымились сандалом многочисленные золоченые курильницы. Тысячи свечей наполняли пространство мягким мерцающим светом, алые диваны с позолоченными подлокотниками прятались под парчовыми балдахинами, потолок был покрыт цветной мозаикой, узор которой повторял какие-то арабские письмена. Под потолком, в имитации минарета мусульманской мечети прятался ДиДжей и играл легкую, эротичную музыку. Под такую не танцуют, под такую обычно флиртуют и пьют шампанское.
Сновали полуголые официанты – алладины, в тюрбанах и шелковых шароварах, с большими золотыми кольцами в ушах. Меж низких цветных столиков на гнутых львиных ножках, вальяжно прогуливались павлины с роскошными хвостами.
Ромео отпрянул от одного. Мэйз улыбнулся и отогнал птицу рукой.
– Я боюсь наступить на него. – Оправдываясь, сказал Ромео.
– В половину первого птиц уберут. Иначе их здесь затопчут.
– Вы часто бываете здесь?
– Когда бываю в городе. Милое место.
– Очень. Как в арабской сказке…
– Да, это сейчас модно. Везде теперь одно и то же: тюрбаны, шпагоглотатели, танцы живота и прочая дребедень из «Тысячи и одной ночи».
«О, мистер Мэйз, добро пожаловать! Вас уже ждут». – В восточных туфлях с закрученными носами, к ним скользнула волоокая девушка администратор, наряженная Шехерезадой. – «Пожалуйста, позвольте я вас провожу. Господин Эрсой просил прощения, что не может лично приветствовать вас сегодня. Его супруга рожает». – Виноватым тоном произнесла она. – «Но в качестве извинения, если вы согласитесь, все угощение – за наш счет».
Она увлекла их за собой. Они поднялись по золоченой винтовой лестнице, вдоль стен с барельефами по мотивам «Али-бабы и сорока разбойников», и ступили на стеклянный пол зоны для особых гостей, которая просто утопала в роскоши. Каждый шаг приводил Ромео в смятенье, ибо ступая по иллюзорно тонкому стеклу, он так и ждал, что провалится вниз, прямо на павлинов, низкие столики и алладинов с подносами.
На большом золотом диване, над которым подрагивал тонкий, расшитый ручной вышивкой балдахин, уже сидели человек 10 юных красавиц, настоящих моделей, и несколько молодых мужчин. В отличие от Мэйза, все они были дорого и вычурно одеты. А женщины, подумал Ромео, были вычурно и дорого раздеты. Увидев Мэйза, все повскакали со своих мест, и официанты стали торопливо откупоривать бутылки с шампанским, чтобы приветствовать его. «Демир, как всегда очень щедр». – Скользнув взглядом по этикеткам бутылок, кивнул Шехерезаде Доминик. – «Передавайте ему мои искренние поздравления и благодарность. Я ему позвоню». «Приятного отдыха». – Девушка поклонилась им на восточный манер и исчезла.
Ромео заметил, что при виде своих гостей Мэйз недовольно поморщился. Когда Мэйз и Ромео приблизились, зазвенели бокалы, все начали наперебой здороваться, предлагать тосты. Мэйз стер недовольство с лица и нарочито широко улыбнулся, вовсю демонстрируя дружелюбие.
«О, Доминик!» – По очереди восклицали высоченные тонконогие феи и обнимали его за шею, пытались целовать. Он мягко отстранялся от одних, чмокал других, шутил, смеялся сдержанным смехом.
Ромео почувствовал себя чужим и жалким. Он потерянно оглядывался. Но это продолжалось всего пару минут.
«Друзья! – Громко сказал Мэйз. – Позвольте вам представить Ромео Дэниелса». – Он взял у официанта два бокала с вином и подал первый Ромео. – «Прошу меня простить, я рад всех видеть, но сегодня я здесь из-за него. Это очень перспективный молодой автор, нам многое нужно обсудить. Так что, не обессудьте. Веселитесь на полную. Приятного вечера». – С этими словами он залпом осушил свой бокал, обворожительно улыбнулся и, пожав плечами в знак того, что ему нечего больше сказать, зашагал прочь.
Ромео с радостью бросился следом. Компания обескуражено загомонила, девушки пытались окликнуть Мэйза, но он уже ничего не слушал.
Они устроились внизу, за стойкой. Бармен, настоящий Али-Баба, поставил перед ними два хрустальных стакана виски и оставил в покое.
– Итак! – Мэйз сделал большой глоток и с любопытством воззрился на Ромео. Тот захватил языком из стакана несколько капель жгучего напитка и сморщился.
– Почему вы ушли от ваших друзей?
– Почему я ушел от моих друзей? Кто тебе сказал, что это мои друзья?
Ромео замялся.
– Ну, я понял, что они ждали вас. Были с вами…
– Да, они ждали меня. Были со мной. Но я-то не с ними.
– …?
– У меня здесь назначена встреча с тобой. Но это тебе неинтересно. Нужны еще причины? Видишь ли, весь этот бомонд – неплохие в сущности люди. Девушки прекрасны, мужчины успешны. Когда наши интересы пересекаются, – мы встречаемся. Мужчины хотят от меня денег или связей, я использую их в своих интересах. Женщинам нужны от меня подарки и какая-нибудь помощь. Мне от них – то, что они могут дать. Такие отношения – ничего не стоящий хлам…Так что, я в это не впутываюсь. Для нормальных отношений ни одна из тех женщин все равно не подходит. И в делах мне не нужны такие партнеры как те мужчины, потому что никому из них я не буду доверять. Я одиночка. Я сам по себе. И меня это устраивает. Вот так. Я тебе про себя все рассказал. Теперь твоя очередь.
– М-мм… – задумался Ромео. Что ему рассказать о себе? О ревнивой матери? О друге, у которого тоже есть шрам? – У меня есть друг. Люциус. У него тоже есть шрам.
– О-о-о, приятель! – Доминик похлопал себя по кожаной коленке. – Так дело не пойдет. Ты еще ничего не рассказал мне о себе, а уже прячешься за другом. Запомни: дружба – это иллюзия. Люди просто используют друг друга до поры до времени. А шрамы меня не беспокоят. У меня их много. Ну, хорошо. Тогда я еще скажу. Орландо показывал мне твои работы. Несколько рассказов, пьесу и тонну стихов. Они немного сыроваты для публикации, но бесспорно очень талантливы. И хотя поэзия сейчас вообще не продается, ты заинтересовал меня. Я хочу знать, что еще ты можешь. Орландо хочет, чтобы я помог тебе определиться с твоими талантами и желаниями, и реализовать их. Для того чтобы выбрать самое главное, надо увидеть все. Итак, что еще ты можешь? Только четко и вразумительно. – Он еще раз хлопнул себя по коленке и сделал еще один большой глоток.
Доминик был так интересен, так уважаем и привлекателен для всех; он так красиво небрежно держал стакан и так вкусно пил, что Ромео безумно захотелось походить на него хотя бы в чем-то. Он постарался так же подхватить стакан и тоже сделал большой глоток. С трудом перевел дух: виски обжег его внутренности.
– Сейчас я ставлю спектакль. Это… – он не успел закончить. Боковым зрением он заметил нечто потрясающее. К Доминику, раскачиваясь будто корабельная мачта, подошла одна из тех девушек из компании. Фантастическая блондинка словно спустилась не со второго этажа, а прямо с обложки журнала «Плэйбой».
Доминик вынужденным движением повернулся к ней. Он скользнул по ней ленивым ласкающим взглядом, и ее надменное лицо тут же приняло какое-то идиотское выражение:
– О-о-о, Доминик! – Видимо, только это и могли выговорить все женщины, на которых Мэйз устремлял горящий взгляд своих восточных глаз.
– Да, милая. – Он погладил ее по голой руке тыльной стороной ладони. Девушка явно забыла, зачем пришла.
– Ты ко мне не подошел… Ты совсем не обратил на меня внимания… – Пролепетала она, не отрывая взгляда от его лица. Доминик потрепал себя за волосы и улыбнулся какой-то новой улыбкой. Улыбкой притягательной настолько, что девушка нервно выдохнула и порывистым жестом хотела прикоснуться к его лицу. Он мягко перехватил ее руку и тронул запястье губами.
– Милая Петти. На тебя нельзя не обратить внимание. Ты сногсшибательна, как всегда. Значит, я не увидел тебя. Сегодня я немного занят. Прости. – Петти прерывисто задышала.
Он потянулся, вытягивая спину, и устало прикрыл глаза.
Ромео понял, что это означало конец разговору. Именно сейчас Петти надо было попрощаться и уйти. Но она продолжала стоять. Доминик вздохнул и сказал:
– Я позвоню. Если увижу тебя, конечно.
С этими словами он повернулся к ней спиной и кликнул бармена.
Петти помялась еще немного. Ее подмывало спросить, когда же он захочет увидеть ее в следующий раз. Но потом она поняла, что он не намерен продолжать беседу, сконфуженно поправила волосы и отошла. Доминик кинул раздраженный взгляд ей вслед, высоко задрав левую, рассеченную шрамом бровь.
– Не подумай, Ромео, я не злая скотина, которая ненавидит всех женщин. Итак, в конце концов, ты ставишь спектакль.
– Да. – Виски со льдом, которые допил Ромео, расслабили его голосовые связки, он вновь обрел дар речи и с увлечением стал рассказывать Мэйзу о спектакле, о стихах, о песнях, которые выходят у них вместе с Люсом. Даже о шахматах, плавании и бейсбольной команде, хотя то уж были дела минувших лет.
Он заметил, что когда Доминик слушал с интересом, то наклонял голову чуть вправо и щурил глаза. Если же раздражался, то наоборот, склонял голову к левому плечу и поднимал левую бровь.
Еще он заметил, что каждая женщина, которая проходила мимо них, обязательно оглядывалась на него. И множество мужчин крутилось рядом с явным намерением попасть ему на глаза. Только он никого не видел. Мэйз был полностью поглощен рассказами Ромео. Он заглядывал в небесные глаза этого парнишки. Они были необыкновенно одухотворены. Они были как две двери в рай, прекрасный чистый мир, наполненный мечтами и музыкой, где нет места грязи и пошлости.
Совсем недавно и его глаза были такими. Пока вся чистота не измаралась о реалии мира больших дел. Сейчас он был не творцом, но правителем. Сейчас его глаза горели не вдохновением, но властью. Доминик думал, что мог бы оградить этого ангела от предательств и разочарований. То, что он сам прошел через все, вовсе не означало, что и Ромео необходимо идти тем же путем. Он сам мог бы снова повторить этот, им уже освоенный опыт, позволить ему оставаться неземным существом, ангелом с арфой. Дать ему петь и творить.
Власти и денег Доминика Мэйза было более чем достаточно для этого.
Орландо Роуд был уникален в своем даре распознавать большие таланты.
По этой причине Доминик Мэйз ни на мгновение не усомнился, что любые затраты на Ромео Дэнилса, как физические так и материальные, будут компенсированы с лихвой.
К тому моменту как Ромео закончил свой рассказ, клуб уже был наполнен публикой до отказа, и вышли танцовщицы живота, шпагоглотатели и мужчины, которые плевались огнем. Ромео пришел в ребяческий восторг и смотрел на все эти цирковые штуки широко раскрытыми глазами.
Мэйз же, давно пресытившийся подобными вещами, все размышлял и украдкой рассматривал его. Со стороны это был очаровательный, скромный, обыкновенный мальчик. Открытый и полный энергии, юный и немного стеснительный, он курил, чтобы казаться взрослее, и не скупился на улыбки.
С каждой минутой Мэйз все больше проникался к нему искренней симпатией и утверждался в решении помочь ему.
Когда они вышли из клуба, была уже половина пятого. Одинаковые охранники раскланялись с ними на прощание, пожелали им доброго утра и приходить еще.
Доминик глубоко вдыхал свежий влажный воздух ранних сумерек. Руки его мерзли, и он сунул их в карманы. Ромео следовал за ним по пятам, стараясь идти так же расслабленно и мягко как Мэйз.
– Я могу рассчитывать, что ты пригласишь меня на репетицию спектакля? – Неожиданно спросил Доминик
– Н-ну… – оторопел Ромео, – да, но когда все уже будет готово.
– Орландо говорил мне, что уже все готово.
– Н-ну, почти…
Доминик остановился, положил руку юноше на плечо и легонько сжал:
– Послушай, Ромео. Ты, кажется, не совсем понимаешь. Дело в том, что я живу не здесь. Я живу в Лос-Анджелесе, и здесь я всего на пару дней. Ради тебя могу остаться еще на пару. Поработать можно и в отеле. Но у меня нет возможности сидеть и ждать, пока у тебя все будет готово. Когда ближайшая репетиция?
Ромео понял, что решаться надо быстро.
– В воскресенье! – Не задумываясь, бросил он, хотя никакой репетиции в выходной и быть не могло. Ну что же, придется свистать всех наверх.
– А сегодня, почему нет? – Недовольно хмыкнул Доминик.
Ромео в смятении оглянулся и беспомощно пожал плечами.
Мэйз махнул рукой.
– Ладно, в воскресенье.
– Я провожу вас. – Почему-то сгорая со стыда, промямлил Ромео. Мэйз кивнул.
Они шли между дорогими автомобилями, как откуда ни возьмись, появился парковщик.
Он подал Доминику черную, туго обтянувшую его торс, кожаную куртку. Доминик наглухо застегнул ее. Тогда, к удивлению Ромео, парковщик протянул ему блестящий мотоциклетный шлем и перчатки. Доминик не стал надевать его сразу. Они прошли еще пару метров и остановились около огромного черного мотоцикла, который был похож на свирепого дракона.
Ромео бросило в холодный пот.
– Так там,…на дороге… – он в ошеломлении указывал на мотоцикл. Мэйз рассмеялся и перекинул ногу через седло.
– Прости, Ромео, я немного пошутил. Признаюсь, шутка вышла не очень. – Он натянул на голову шлем. – Надеюсь, ты не станешь держать на меня зла за подобную глупость. Так, послезавтра в 10?
Ромео кивнул и отступил на пару шагов, когда взревел мотор. Доминик опустил непроницаемое забрало, оттолкнулся одной ногой, и уже спустя мгновение даже шум его мотоцикла стих вдали. Когда Ромео опомнился, его синий Купер уже ждал его.
5.
В то утро Мэйз так и не ложился спать. Переступив порог своих апартаментов, он сбросил мотоциклетные доспехи, тяжелые ботинки, стянул свитер. Потом распахнул окно, откуда открывался изумительный вид на реку, и уселся на подоконник, свесив в комнату одну босую ногу. Когда ему надо было о чем-то поразмыслить, он всегда первым делом находил себе подходящее окно. Мысли сами текли в голову, пока он глубоко вдыхал воздух и чувствовал как легкий бриз – а подчас и сильный ветер – играет его растрепанными волосами.
Так, в размышлениях, он встретил солнце. Когда розоватые лучи сонного светила заиграли искрами на зеркале речной глади, он спрыгнул с подоконника, раскрыл свой компьютер и взял в руки телефон.
ГЛАВА 7
1.
В доме Ромео творился форменный переполох. Ромео и Люциус бегали из комнаты в комнату, обзванивали всех участников спектакля, настраивали все музыкальные инструменты, которые только могли найти дома, включая губную гармошку. Они разыскивали новые и старые партитуры и покрытые пылью диски с записями новых и старых песен. Оба находились в состоянии, весьма близком к панике.
Благо, мама уехала в гости к подруге, иначе всем уже давно вызвали бы доктора.
Они никак не могли решить, что же им стоило показывать Мэйзу в первую очередь, а что – когда-нибудь потом, а о чем следовало вообще забыть. Каждая, даже самая идиотская песенка была их кровным детищем. Как показать себя, чтобы произвести на него впечатление редких дарований, а не психопатов, одержимых желанием свести его с ума своими опусами?
Никогда раньше они не предполагали, что перед ними могут возникнуть такие проблемы.
«Это ужас! Ужас». – Кричал Ромео, сжимая в руках телефонную трубку. – «Алло, алло! Миссис Мэтхен? Гюнтер дома? Как в больнице?!! А что такое? А-а, зуб удалять… Слава Богу. Я тогда позже перезвоню. Спасибо. Нет, нет, Люс, это не те бумаги! Положи эту кипу туда, где взял! Это реферат по экологии. Алло! Алло. Мистер Джонсон? Здравствуйте, это Ромео. Да. А Сандру я могу услышать? Спасибо. Алло, Сандра? Привет».
«Эй, а где твоя гитара? Я не нашел ее под кроватью».
«Она на шкафу. Да, Сандра. Нет, это я не тебе».
«Нет там ничего!»
«Да, на другом! Нет, Сандра, это я опять не тебе. Видишь ли»…
И так продолжалось почти до пяти часов вечера. Когда друзья, наконец, в изнеможении попадали на ковер, перед ними аккуратно, в рядок стояли две гитары, пара колонок, скрипка, саксофон, ирландская арфа, тромбон и губная гармошка. Надо было бы еще добавить рояль, но он находился в гостиной, и перетаскивать его в комнату Ромео не имело никакого смысла.
Чуть поодаль аккуратными стопочками лежали рукописи. Пьесы – отдельно, стихи – отдельно, тексты песен – тоже сами по себе.
И записи – за этот год, прошлый, двухлетней давности, и с первого курса.
У обоих болели уши от звонков всем встречным и поперечным, так или иначе занятым в спектакле. Зато теперь им осталось только выбрать что-то из каждой стопки, чтобы представить Мэйзу свое творчество последовательно. Само собой, в процессе выбора они чуть не передрались, но, в конце концов достигли согласия.
И вот, в семь вечера, двое друзей уже блаженно попивали пиво на террасе дома. Первые звезды тихо подмигивали им с сероватого неба, в воздухе витал нежный аромат вечерней росы.
Каждый из них гнал от себя мысли о предстоящей встрече. Каждый чувствовал, как внутри покалывает и щекочет волнение. И ни тот ни другой не могли избавиться ни от своих мыслей, ни от этой внутренней щекотки.
И вдруг Ромео хлопнул себя по лбу:
«Бог ты мой!»
«?..»
«Мы же забыли позвонить Лайзе!»
«Бог ты мой!»
«Люс, я звонить не буду!»
«Ага! Вот ты какой: голову морочить – буду, а потом звонить – не буду!»
«А ты вспомни, как она поступила со мной! Сколько гадостей она мне наговорила».
«Да, дерьма она тебе на голову вылила прилично. Как бы она что-нибудь не выкинула завтра».
«Я тоже, если честно, волнуюсь».
«Хорошо, друг, я сам ей позвоню. Тащи телефон».
К счастью, Лайза была дома. Люциус подробно и терпеливо разъяснил ей, почему необходимо было явиться на репетицию в воскресенье, в десять утра. Лайза очень заинтересовалась необычным гостем и согласилась придти.
«Разговор прошел гладко и без проблем». – Сказал Люс после того как положил трубку.
Еще какое-то время они сидели молча на террасе и продолжали пить пиво.
– Ну, расскажи же мне про «Седьмой Дом». А то с самого утра носимся с тобой как психи. Ты мне даже полсловом ни о чем не обмолвился.
– Да что рассказывать про клуб? Шикарный клуб, стилизован под арабский дворец. Все официанты, представляешь, в шароварах. А до половины первого там павлины ходят.
– Гадят, наверное, везде.
– Ну, наверное.
– Баб много классных?
– Там все только классные.
– Супер. – вздохнул Люс. – Ну а Мэйз, он сноб, как мы и думали?
– Ты знаешь, вот это был главный шок.
– Что, совсем все запущено? Он слушает только Баха?
– Да не знаю я, что он слушает! – С раздражением отмахнулся Ромео. – Он меня вчера чуть не убил! – И Ромео рассказал приятелю о происшествии на дороге, и о том как обнаружилось, что безумным ездоком оказался Мэйз. – Так он сказал, что это была маленькая шутка. Шутка! И еще свитер на нем был рваный. И еще к нам подходила администратор, сказала, что хозяин заведения за него платит, потому что его жена рожает, и он не может с ним лично поздороваться.
Люциус с восхищением присвистывал.
– Прикольный чувак! А ты говорил – сноб, сноб. Круто. Знаешь, я хоть и не видел еще твоего Мэйза, но уже уважаю.
2.
Тем временем, мистер Орландо Роуд тростью постучал в роскошные двери апартаментов гостиницы «Ритц Либерти».
Через несколько мгновений двери раскрылись. Доминик обрадовано заулыбался и пригласил Орландо войти.
– Почему ты в таком неопрятном виде? – Строго спросил Роуд, увидев, что Доминик был бос, небрит и одет в простую футболку и мягкие широкие штаны. Доминик поспешил к столу, на котором бубнил мужским голосом раскрытый компьютер, скрипел факс, и беспрерывно звонили два мобильных телефона.
– Прости, Орландо, я даже не заметил, как пролетел день. Сам понимаешь, звонки, сообщения, бумажки. Работа не ждет. Мне тут уже прислали несколько отобранных рукописей для издания. Гору разных документов… Я сейчас всех отключу. Пожалуйста, подожди две минуты, – он быстро заскользил пальцами по клавиатуре, одновременно вытаскивая из факса очередную стопку документов. – Чувствуй себя как дома. Напитки в том большом кривом шкафу. Возьми, что хочешь. И мне плесни, пожалуйста, «Макаллана» со льдом.
– Ты банален в выборе спиртного. Шотландский виски. Что может быть очевиднее? – Роуд кинул трость и пиджак на шелковую банкетку в середине комнаты, и открыл дверцу «кривого шкафа», который на поверку оказался перламутровым произведением мебельного искусства эпохи Бонапарта.
– Банальность – изнанка мудрости, Орландо. Я думал, ты знаешь, что я вообще банальный парень. – Пошутил Мэйз, не отрываясь от своих занятий.
«Непонятно, как ты вообще сюда попал, шкаф!» – Пробормотал Орландо, с восхищением разглядывая замысловатую резьбу.
Роуд налил себе в рюмочку хереса и пересек огромную комнату, чтобы прикрыть окно.
– Никак опять размышлял на окне? – он лукаво посмотрел на Доминика. Тот с улыбкой кивнул. – Интересно… ведь эта привычка у тебя чуть ли не с детства.
– Да, все началось с разглядывания звезд по ночам. Это было мое убежище. Мечты. Побег от реальности. – Мэйз горьковато усмехнулся.
– Ты молодец, Доминик.
– Фух! – Мэйз с облегченным вздохом захлопнул крышку ноут-бука и порывисто выдернул шнур факса из розетки.
– Присядь. – Роуд подал ему стакан и опустился на канапе. Доминик отодвинул компьютер, залез на стол и, отхлебнув из стакана, принялся болтать босыми ногами. Орландо некоторое время с отеческой нежностью наблюдал за ним. Потом сказал:
– Не устаю тобой гордиться. Ты так многого достиг. Сам поступил когда-то в Гарвард, теперь ты влиятельный бизнесмен, прекрасный литературный критик, известный сердцеед, и все равно как – то умудрился чуть-чуть остаться ребенком. Несмотря на свое не самое радужное детство.
Доминик снова усмехнулся и запрокинул взъерошенную голову, глядя на изумительную люстру, сиявшую миллионом хрусталиков под отяжеленным искусной лепниной потолком.
– А у кого оно радужное?.. Нет, Орландо. Ребенок во мне умер давно, вместе с теми наивными мечтами. От ребенка остались только недоверие, неосознанная жестокость, интерес ко всему необычному и желание обладать всем, что мне интересно.
– Я не верю тебе, друг мой. Можешь задираться сколько хочешь. Я все равно вижу перед собой лопоухого Доминика, который висит заполночь на подоконнике, таращится на звезды и придумывает страшную сказку про колдуна. Ты всегда любил разные замки-дворцы, драконов-колдунов. Именно поэтому ты выбираешь себе пристанища, похожие на дворцы, а ездишь, я слышал, кстати, что очень рискованно, на драконах.
Мэйз хохотнул и окинул взглядом комнату. Да, он-то и не придал никакого значения тому, что убранство его апартаментов по роскоши могло бы сравниться с дворцом.
– Все люди любят комфорт, и здесь я тоже банален. Честно говоря, мне все равно, что за мебель будет стоять в моем номере. Главное, чтобы мне было в этом номере удобно. А самые удобные номера почти всегда оформлены в разных там, барокко-рококо. И потом, это единственная приличная гостиница в городе. Может, закажем ужин? Я весь день ничего не ел.
– Угощаешь?
– Орландо…
Красная рыба в сливочном соусе с икрой, телятина в трюфелях, суп из мидий, перепела с земляничной подливкой. Все это роскошество было в полчаса доставлено в номер. Серебряные приборы, дорогая французская посуда. Доминик проигнорировал изысканные яства. Икру и трюфели он вежливо подвинул Орландо, сам же предпочел простой зеленый салат и кровавый стейк.
– Я уже заметил, что обжорством начинаю заниматься только когда мне нечего делать. А такого, к счастью, давно не было. – Объяснил он.
– Скажи мне, зачем тогда ты заказываешь всю эту еду, платишь за такие апартаменты, держишь шофера и Бентли, когда сам ешь мясо с листьями, ни черта не понимаешь в мебели и гоняешь на мотоцикле? Только не говори мне банальное…
– Статус?
– Именно это я и имел в виду.
– Но ведь так оно и есть. Статус. Кроме того, в определенные моменты я всем этим в полной мере наслаждаюсь. Горжусь и упиваюсь собой. Только редко. В жизни есть вещи, которые приносят мне удовольствие чаще. И больше. Если тебя это так уж интересует. – Он налил себе еще стакан виски и снова залез на стол, беспардонно отпихнув от себя тарелки.
– И что же? – Орландо достал карманный футляр с сигарами и предложил одну Доминику. Тот отрицательно помотал головой. Потом он поставил стакан рядом с собой и плавным движением поднял футболку, обнажив рельефный живот. Орландо невольно передернуло: от пупка к середине груди белесовато-розовой змеей тянулся широкий шрам. Доминик же выглядел вполне гордым собой, и казалось, наслаждался впечатлением, которое его шрам произвел на Орландо. Роуд постарался скрыть неприятное удивление:
– Это что, так называемое, декоративное шрамирование?
– Нет, я действительно люблю ездить на мотоциклах. Очень быстро. – Он опустил футболку. – Это не всегда безопасно. И это доставляет мне удовольствие. Сидеть на окне пятьдесят шестого этажа тоже не всегда безопасно. И это тоже доставляет мне удовольствие. Ну и прочие вещи в таком духе. А эти отметины, они как сувениры на память о моментах, когда мне было особенно хорошо.
– Это ужасно. Ты вообще понимаешь, что в твоей жизни не хватает чего-то очень важного? Чего-то такого, что щедро утолило бы твою жажду эмоций. Ощущений, душевных волнений. Удовольствий, терзаний. Чудесного недуга, который навсегда вытеснил бы всю эту дурь из твоей головы. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую? – Назидательно произнес Орландо.
Доминик только с раздражением отмахнулся. На минуту воцарилось молчание.
Потом Роуд, спохватившись, воскликнул:
– Доминик, что же молчишь. Ты видел Ромео? Как он тебе? Не зря я все-таки затащил тебя сюда?
– О да! – Мэйз был рад перемене темы. – Я видел Ромео. Вчера мы вместе ходили в «Седьмой Дом».
– Ну конечно, в «Седьмой Дом». Я и не предполагал, что вы пойдете в Бургер Кинг.
– Ну брось, Орландо! Знаешь, какое впечатление это место произвело на парня? Он был просто в восторге. Под конец он даже перестал стесняться, и у него развязался язык.
– Ну? И что ты решил?
– Я займусь парнем. С него будет толк, это сразу понятно. Взять хотя бы его стихи. Те, которые ты мне присылал. Сейчас. – Он ловко перегнулся через стол и поднял со стула черный портфель. Порылся в нем, достал пачку листов в аккуратной пластиковой папке. Пробежал глазами по нескольким страницам.
– Это может быть несколько…м-мм, недостаточно ювелирно. Очевидно, что парень их еще не правил. Написал и бросил. Рифмы и композиция кое-где страдают, конечно. Но это ерунда. Главное – мысли, эмоции, чувства. И вот здесь-то меня кое-что смутило. – Доминик потрепал себя за волосы и, сосредоточенно глядя в текст, поднял одну бровь. – Эти стихи откровенны. И сам он показался искренним. Так вот, мне кажется странным, что эти стихи писал явно страдающий, забитый в угол, одинокий человек, которому есть, что скрывать. Какой-то порок…или страх. Изъян. Ромео мне не показался таким парнем. Обычно первое впечатление меня не обманывает. Что ты скажешь?
Орландо пожал плечами:
– Ты полагаешь, что писал не он? Исключено. О парне можно многое сказать. Во-первых, это действительно искренний человек. Но это человек, весь сплетенный из внутренних противоречий и конфликтов. Он бесконечно сомневается в себе. Сейчас он уверен, что талантлив, через мгновение – уже бездарность. Услышав комплимент, он начинает верить, что красив. Но стоит ему глянуть в зеркало, как он тут же убеждает себя в своем безобразии. У него нет отца. Воспитывает его мать. Его мать это особый разговор. Эгоистичный монстр, выросший из безутешной вдовы. Она цепляется за него как за спасительную соломинку. Любит такой любовью, что скорее задушит, нежели позволит кому-то его у нее отнять. Тотальный контроль, беспредельная ревность. Никаких женщин, никаких близких друзей. Он постоянно находится в подчинении.
«Постоянно в подчинении». – Зачем-то повторил про себя Доминик.
Орландо продолжал: «Вот если бы он захотел, как и ты, погонять на мотоцикле, мне даже страшно вообразить, в какие последствия ему это вылилось! Еще у него есть дружок. Люциус. Тот тоже довольно талантлив, хотя ему и не сравниться с Ромео. Люциус проворный и непредсказуемый молодой прохвост. Пока ничего не могу больше о нем сказать. Он мне не нравится. Он кажется мне опасным для Ромео, который всегда видит людей лучше, чем они есть. И доверяет им. А сам Ромео… честно говоря, с такими способными людьми я еще не стал кивался. Ты знаешь, что он свободно говорит на пяти языках?»
Доминик удивленно поднял брови и склонил голову к правому плечу.
«Да, в том числе, китайский и русский. Но разве он кому-нибудь об этом говорил? И читал он «Персея и Ариадну» чуть ли не на древнегреческом, чтобы уловить все тонкости изложения. Чтобы переработать ее, и сделать своего «Минотавра», не теряя не только главных философских мыслей, но и тонких эмоциональных нюансов. Но разве кто-нибудь об этом знает? Его надо вытаскивать отсюда. Ему надо помочь поверить в себя. У него противоречивая натура и податливая, очень хрупкая психика. Его матушка деспотична. Она заставила его поверить, что сам по себе он ничто. Лишь ее постоянная опека дает ему страховку. Так он привык выполнять, что требуются, даже вопреки своей воле. И делать, что ему нравится, украдкой и без веры. Просто потому что не может иначе. Он очень одинок. Если ты станешь для него другом и наставником, в чем я не сомневаюсь, тебе ничего не будет стоить заставить это древо приносить щедрые плоды. Это непросто, но ты сможешь». – Орландо перевел дух и глотнул хереса из рюмочки.
Ароматный дым его сигары приятно щекотал нос Доминику. Он помолчал немного, переваривая информацию. Утвердительно кивнул своим мыслям и вслух сказал:
– Хорошо. Тогда мне придется встретиться с его матерью, потому что мальчику надо валить в Лос-Анджелес. Честно признаться, я рассчитываю, что на первых парах он будет писать сюжеты для сценариев к телефильмам или, скажем, попробует театральные пьесы. Поэтому завтра я иду к ним на репетицию, посмотрю, что собой представляет его «Минотавр».
– Но завтра ведь воскресенье?
– Ну и что. – Пожал плечами Доминик. – Если ему удастся заставить студентов работать в выходной, тем лучше.
– Только я попрошу тебя, Доминик. Ты перфекционист, вечно требуешь от всех совершенства и бываешь просто невыносим. Пожалуйста, будь снисходителен, придержи свои импульсы. Не забывай, что это студенческий спектакль. Не потроши ребят заживо, ведь ты прекрасно знаешь, как это бывает: все шишки за причиненные тобой обиды, немедленно посыпятся на Ромео. Постарайся не обижать детей и не превращать последующую студенческую жизнь Ромео в кромешный ад.
3.
Волнение в Университетском театре чувствовалось уже с восьми утра. Все были в полном сборе, даже Лайза, которая обычно свято чтила свои выходные.
С половины десятого вся плеяда эллинов столпилась у входа в театр и провожала гомоном и взволнованными взглядами каждую проезжающую мимо машину.
«Он должен быть или на большом черном Бентли или на мотоцикле!» – напутствовал всех Ромео, вытягивая шею во все стороны.
Без трех минут десять из-за поворота показался красивый черный автомобиль. «Это Бентли! Это он! Он!» – поднялся неимоверный галдеж.
Затаив дыхание, ребята наблюдали, как автомобиль величественно и неспешно приближался к ним.
В то же самое мгновение, из-за того же поворота, завизжав тормозами, вылетел сверкающий черный Порш с темными стеклами, беспардонно обогнал Бентли с правой стороны, и в мгновение ока уже глушил турбины рядом с шатром театра.
Из наглухо задраенной машины, сотрясая воздух, неслись мощные роковые басы: «Они зовут меня! Все зовут меня! Так зовут меня! Эти голоса!»
– Боже, – благоговейно пролепетал Люс, – человек слушает богов. Ведь это же «Джой Дивижн»! Крутой чувак! Кто же это обогнал твоего Мэйза, да еще справа?
Музыка внезапно оборвалась, и дверь «Порша» распахнулась.
После происшествия с мотоциклом Ромео следовало бы догадаться, кто мог позволить себе обгон с правой стороны. Однако он и в этот раз не узнал его.
К кучке студентов приближался представитель высокой богемы. Неряшливая прическа, темные очки. Одет он был в изысканно небрежный черный костюм, застегнутую на все пуговицы жилетку, из-под которой выглядывала белая рубашка, через шею был переброшен черный шарф, на ногах – мягкие мокасины для езды в спортивных машинах. Он приближался, засунув руки в карманы брюк, упругими и уверенными шагами.
– Да вот же он! – Охнул Ромео, который узнал Мэйза только по походке. – Он все время разный! Я опять его не узнал!
– Ни фига себе… Если это он, то он и сам – просто Бог. Красавчик… – с томлением прошептала Лайза, не в силах оторвать от него восхищенных глаз.
«Что же с ней будет, когда он снимет очки и посмотрит на нее в упор?» – Мелькнула в голове Ромео ехидная мысль.
Люциуса вдруг пронзило острое жало зависти. Завидовать, безусловно, было чему.
«Он что, целый автопарк с собой привез? Понты колотит». – Сдавленно проговорил он. Тем временем, Доминик остановился перед студентами, улыбнулся своей ослепительной улыбкой и снял очки. Его глаза скользнули по лицам ребят. Когда взгляд миндалевидных сияющих глаз остановился на Лайзе, та ощутила, как ноги ее деревенеют. Она заглянула в его лицо своим фирменным обольстительным взглядом, но мужчина уже пожимал руку Ромео, не обратив на нее особого внимания.
«Всем привет!» – Доброжелательно воскликнул он. И вошел в шатер, жестом увлекая всех за собой. У него был глуховатый приятный голос, который неким чудесным образом снял напряжение всех присутствующих. Радостно возбужденные, актеры полезли на сцену, Доминик и Ромео устроились на седьмом ряду пустого зала.
Когда суета поутихла, Доминик поднялся со своего места и обратился к студентам:
«Друзья, я очень рад, что мне выпала честь познакомиться с Ромео и с вами. Спасибо, что пожертвовали для меня своим воскресеньем. Меня зовут Доминик Мэйз, я представляю медиагруппу «Мэйз Глобал Текнолоджиз» и издательство «Кобальтовый Грифон». Одна из компаний группы работает с театральными и телевизионными постановками. Так что, хоть прайм тайм обещать вам не буду, – при этих словах шатер огласил дружный одобрительный смех ребят, – но и в «Доброе утро» в пять утра тоже не отдам. Так что, Ромео, можем начинать, если все готовы. Давайте, покажите, на что вы способны».
«Начнем!» – Ромео взмахнул руками как дирижер, и спектакль начался.
4.
Ребята старались как никогда. Даже Люс не пыхтел, хоть и задыхался в своей голове.
Сам Ромео словно видел постановку в первый раз, вроде как смотрел ее чужими, не своими глазами.
И нутро его похолодело оттого, что весь спектакль вдруг показался ему каким-то чудовищным фарсом, за который ему должно быть стыдно. Пьеса была полной бессмыслицей, актеры явно переигрывали, жесты их были механическими, а голоса звучали искусственно и цеплялись за слова.
Ромео украдкой поглядывал на Мэйза и пытался угадать, какие чувства испытывал тот. Чувствовал ли он то же, что и Ромео? Если и он решит, что пьеса бездарна, то ему точно конец! Ромео осел в своем кресле, когда лицо Доминика сменило выражение любопытного ожидания на непроницаемую маску, а левая бровь полезла вверх. Что-то было совсем не так. Вернее, все было не так!
В самой середине спектакля Доминик вдруг приказал всем остановиться
– Стоп! Ромео, прости. Вот эта сцена, Ариадна встречает Персея. Я не совсем…Мисс,– он указал пальцем на Лайзу. – будьте добры еще раз, пожалуйста. Повторите сцену.
Потом:
– Мисс, пожалуйста, больше жизни, меньше – куклы. Давайте еще раз!
И потом опять:
– Нет, еще раз! – Левая бровь его дернулась. Лицо потемнело. «Дело совсем плохо» – сник Ромео. После пятого повторения одной и той же сцены, которая никак не давалась Лайзе, Доминик не выдержал и вскочил с кресла.
– Ромео, дай мне сценарий! – Мэйз быстро пробежал глазами по той самой сцене. Затем он перевернул страницу, и лицо его мгновенно приняло прежнее, безмятежное выражение. Он опустился назад в свое кресло и погрузился в чтение, совершенно забыв обо всем.
Такое чтение было одним из его профессиональных навыков, ведь он прочитывал сотни рукописей еженедельно. Читать необходимо было быстро, но очень внимательно. Своим ассистентам он позволял только отсортировывать безнадежные рукописи от всех остальных. А уж все остальные он читал сам, отбрасывая посредственные от неплохих, неплохие – от коммерчески перспективных, перспективные – от будущих бестселлеров, а те, в свою очередь, – от потенциально классических и гениальных. В скоростном чтении можно было потерять главное: не увидеть важных мыслей между строк. Для этого Мэйз приучил себя полностью уходить от реальности во время чтения, словно в медитацию. Ничто не могло его отвлечь.
Итак, он проскальзывал взглядом страницу за страницей, а студенты застыли на своих местах, не решаясь издать хоть звук.
Лайза молча глотала слезы. Этот сукин сын придрался именно к ней. Он, на которого она так рассчитывала, что вот, придет и все поймет. Убедит весь мир, что Дженнифер Лоуренс не идет ни в какое сравнение с ней, Лайзой Венсон. Спасет ее от провинциальной серости. Разглядит ее одаренность сквозь ее красоту. А он даже и красоты не оценил. Так, мало того, сейчас собирается сделать из нее посмешище и бездарность. «Меньше куклы»…
Наконец, Мэйз отложил сценарий, потер пальцами глаза, немного поразмыслил, склонив голову на левый бок. И коротко приказал:
– Играем роль убийства Ариадны Минотавром.
Актеры боязливо заняли позиции. Ромео притих рядом с Мэйзом. Он безоговорочно принял его лидерство. Для полного отчаяния Ромео нужно было только публичное подтверждение его никчемности.
Когда сцена была сыграна, Доминик вполголоса спросил:
– Ромео, тебе кто-нибудь помогал в подборе актеров? Прежде всего, главных?
Тот отрицательно помотал головой.
– А по какому принципу ты их отбирал? Сам? Или общим детсадовским голосованием просто выбрали самых популярных студентов? – В его голосе сильно чувствовалось раздражение.
– Ну, да…кроме Минотавра…
– Тогда мне все понятно. Итак, господа. В особенности, Ариадна, которая даже умереть не может так, чтобы я в это поверил хоть на йоту, и Персей, который жует молитвы Афине как гребаную жвачку! И прочие, тоже. – Он обратился ко всем, кто стоял на сцене. В его голосе не осталось и следа первоначальной доброжелательности: – Мне очень жаль, ребята, но вам здесь делать нечего. Есть исключения, но я вам не преподаватель актерского мастерства, чтобы это разъяснять. Приношу свои глубочайшие извинения, но я не согласен, что дурная игра безответственных дилетантов и дальше будет портить талантливую пьесу. На Ариадну, кстати, вполне можно звать хоть Дженнифер Лоуренс, хоть Дженнифер Лопес. Вы, милые мои, должны были ценить возможность играть здесь, а вы валяли дурака. Так что, милые мои, собирайте свои пожитки и дуйте по домам! Не тратьте попусту время. Закончили. Расходимся».
Лайзу будто поразило громом. Попрекнуть ее именно ненавистной Дженнифер Лоуренс! Какое кошмарное совпадение. А все этот никчемный уродец. Притащил сюда садиста, чтобы все узнали, какой он гений. Да пошел ты! – Она люто посмотрела на Ромео. – Подожди, проклятый, я тебе еще устрою веселую жизнь, гений хренов!
Ромео съежился и закрыл лицо руками: «Что Вы наделали, мистер Мэйз! Мне теперь конец».
«Да пускай! Это лучше чем ты будешь плясать под дудку всяких провинциальных чмошников! Запомни: они сожрут тебя именно из-за того, что ты лучше!» – Жестко сказал Мэйз. – «Всё. Мне нечего здесь больше делать. Ромео, вставай, иди за мной».
Юноша понимал, что ему лучше последовать за Домиником без промедления, иначе несдобровать. Он незаметно подал Люсу знак следовать за ними.
«У актеров изначально нет четкой формулировки профессионализма, не то, что у нотариусов и зубных врачей. Актером надо быть. Этим надо жить! Или ты играешь, отдавая себя целиком, или никак. И не имеет значения, играешь ты на Бродвее или в домашнем театре. Тебе должны верить. Не верят – ты не актер!» – Уже на выходе, не останавливаясь, ворчал Доминик.
В сущности, он прекрасно понимал, что не должен был судить студентов с таким пристрастием; что не должен был своим жестким поведением навлекать неприязнь студентов к Ромео. Но у него появились причины поступить только так и никак иначе.
Ромео старался не отставать от Мэйза. Люциус догнал их уже возле черного «Порша».
«Мы едем к тебе домой. Ты поедешь со мной. Ты будешь говорить со мной в дороге». – Отдавал приказания Доминик. Пока Мэйз, продолжая чертыхать бездарностей, садился в машину, Ромео незаметно сунул ключи от Купера Люсу в руку и прошептал:
«Встречаемся у меня. Не задерживайся. И не говори ему, что ты Минотавр, он же не видел твоего лица. Так, на всякий случай».
Конечно, Люс бы не сказал. Что он, дурак? Хотя Люциус О. Кайно безусловно отнес себя к «исключениям», но все равно не сказал бы. Так, на всякий случай.
ГЛАВА 8.
1.
«Проклятье! Люди способны испортить что угодно!» – Доминик остервенело крутанул руль. «Порш», на скорости 170 километров в час, визжа, вилял на городских поворотах. Машины добропорядочных граждан спешно прижимались к тротуарам, давая ему дорогу от греха подальше. Ромео, ни жив ни мертв, сидел, пристегнутый ремнями со всех сторон. Доминик, давно обуздавший высокие скорости, чувствовал себя совершенно уверенно.
«Мы едем к тебе. Я хочу поговоорить с твоими родителями. Говори, куда ехать».
«С мамой». – Вставил Ромео. – «У меня только мама». Доминик бросил на него быстрый взгляд. Он не стал признаваться, что знал о его маме гораздо больше, чем тот мог предположить.
– О кей, с мамой. Эй, да тебе что, страшно? Какой-то ты бледный.
– Нет, – буркнул юноша в ответ, – мне не страшно. – Он еще мало знал этого человека и держался настороже, но что-то внутри подсказывало ему, что за ним он будет как за каменной стеной, и если он хотел строить свое собственное, личное будущее, то надо было делать это, не откладывая, прямо сейчас!
Доминик опустил руку ему на макушку и потрепал за волосы, отчего Ромео стало действительно страшно, потому что теперь тот вел автомобиль одной рукой, сохраняя при этом прежнюю скорость. Из-за этого они едва не пронеслись мимо дома Ромео, он еле успел ткнуть в него пальцем.
Миссис Дэниэлс растерянно стояла посреди прихожей и, пожалуй, впервые за последние двадцать лет не знала как себя вести.
Она сразу поняла, что если этот человек пришел в ее дом, то значит, все серьезно. Ее сына заметили, и он, очевидно, имеет шансы.
С другой стороны, раз этот человек пришел к ней в дом, то наверняка с целью сообщить, что Ромео придется переехать в Лос-Анжелес, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Оттаву или куда-нибудь еще.
Забрать Ромео? Отнять его? Увезти за сотни колометров?
«Успокойся, Ева». – Сказала она сама себе. – «Ты еще ничего не знаешь».
С третьей стороны, этот моложавый мужчина внушал такое доверие, он выглядел так представительно. Она заставила себя подумать, что такой господин не стал бы причинять ее сыну зло. Но эту мысль она тотчас прогнала, ибо никто кроме нее не способен дать ему ничего хорошего!
Но Ромео прятался за его спиной, что для нее, несомненно, являлось дурным предзнаменованием.
– У вас очень красивый дом, миссис Дэниелс! – Дружелюбно улыбаясь, воскликнул незнакомец.
– Спасибо…– протянула она и подала ему руку. – Миссис Ева Дэниелс. С кем имею честь?
– Мэйз. А вообще, Доминик.
– Доминик. – Повторила она.– Красивое имя. Проходите, пожалуйста, в гостиную, Доминик.
Спустя каких-нибудь 20 минут Ромео перестал понимать, что происходит. За последнее время мама сильно изменилась. Она стала мягче, уступчивее, если это были правильные слова. Он только сейчас понял, что в последние дни она прекратила мучить его телефонными звонками, пристрастными допросами. А может, он просто перестал обращать на это внимание, не замечал обычной рутины из-за новых впечатлений? Кто его поймет.
Но теперь мама и Мэйз пили кофе и болтали о том о сем, как приятели. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда! Еще ни один чужак не переступал порог этого дома без боязни встретить самый холодный прием. «Только в последнее время…все стало как-то по-другому…» Это было странно.
Они шутили и смеялись, при этом Мэйз ни капельки не заигрывал с ней, был очень мягким и держался весьма тактично. Ромео даже не узнавал человека, который полчаса назад топал ногами и разражался проклятиями.
Наконец, от чая и анекдотов они перешли к главной теме – Ромео.
Мама занервничала. Они долго обсуждали его бесчисленные достоинства, потом Мэйз красиво заговорил о перспективах. Ромео слышал какие-то неправдоподобные слова: «Голливуд», «Киностудии», «Издательство «Кобальтовый Грифон», «Контракт», «Презентации» и еще и еще, словно его занесло в какой-то женский роман по мотивам сказки про Золушку. Это звучало нереально, но было реальностью.
В сложившейся ситуации трудно было не смотреть на Мэйза как на бога, если на его глазах тот обещал свершение судеб – настоящий божий промысел!
Доминик поднялся с кресла, подошел к роялю, погладил сияющую полировку инструмента и облокотился на крышку. Сейчас он был самой высокой фигурой в центре комнате, он концентрировал все внимание Евы Дэниелс на себе, заставляя ее слушать каждое свое слово:
– Все это вполне достижимо, миссис Дэниелс. Дело техники. – Он выдержал паузу. – Но вы должны понимать, что Ромео придется переехать в Лос-Анджелес. И, возможно, надолго.
2.
Несмотря на то, что Ева ждала этого, при его словах она так побледнела, что Ромео вскочил, решив, что мама рухнет в обморок.
«Нет! – Умоляюще воскликнула она. – Нет! Не забирайте его у меня! Он без меня пропадет! Как же…» – Она заламывала руки, глядя на Мэйза побитой собакой, из глаз ее хлынули слезы. Ромео вдруг стало жаль ее.
Мэйз подошел и опустился перед ее креслом. Он взял ее руки в свои, и доверительно заглянул в лицо. Она стихла, уставившись на него сквозь слезы, то и дело всхлипывая.
– Послушайте меня внимательно, миссис Дэниелс. – Тихо, но твердо заговорил Доминик. – Он действительно пропадет, но только если останется здесь. Ваш уютный городок погубит его. Провинциальная трясина страшна тем, что всегда стремится поглотить личность. Для этого ничего не нужно делать. Ты просто живешь, а она всасывает тебя до тех пор, пока ты не уйдешь в омут целиком. Большой город – другое дело. В нем полно опасностей, но большой город, наоборот, пытается исторгнуть, выплюнуть чужака. Поэтому постоянно приходится бороться, чтобы удерживаться на гребне его волны, которая так и норовит вышвырнуть тебя на берег. Цельную личность это неизбежно ведет к постоянному развитию. Вы понимаете, о чем я говорю, миссис Дэниэлс? Понимаете? – Ева только хлопала ресницами, вперясь в его глаза. – Ответьте мне на вопрос. – Продолжал он. – Вы красивая женщина. Если бы вы не остались в этом городишке, разве не удостоились бы другого, лучшего будущего?
– Я не знаю. Нет, нет, я не зна-а-аю, – она вдруг протяжно завыла. Как бы Ева ни готовила себя к взрослению сына, она все равно не была способна вынести даже мысли о том, что он когда-нибудь уйдет от нее. Нет! Только через ее труп!
Ромео, задумавшись над словами Мэйза, вдруг ощутил безумную жалость к себе и дикое желание навсегда исчезнуть из города. С разбега броситься навстречу прибойной волне большого мегаполиса. И тогда он бросился к матери:
– Мама, отпусти меня! Я должен уехать, пойми. Я буду приезжать, мы будем видеться. Если хочешь, то сможешь тоже переехать через время. Я должен попасть туда и попытаться построить свою жизнь. Дай мне свободу! Отпусти меня. – Ева замотала головой как безумная и прокричала:
«Не-е-ет! Нет! Нет! Неблагодарный! – С этим криком она вырвалась из рук Доминика и, сломя голову, кинулась вверх по лестнице в свою спальню. Дверь ее с грохотом захлопнулась. Доминик и Ромео растерянно переглянулись, потом торопливо последовали за ней. Ромео – впереди, Доминик следом. Они остановились у закрытой двери, откуда доносились громкие всхлипывания. Доминик постучался:
– Миссис Дэниелс! На раздумье есть два дня. За эти дни вы должны решить, даете ли возможность своему сыну построить блистательную карьеру и свою жизнь, или нет. Первая поездка все равно не затянется, но до нее должно быть все решено. Подумайте хорошо, пожалуйста.
«Доминик», – прошептал Ромео так, чтобы мама не слышала, – «я собирался показать вам мои работы, но, боюсь, момент не самый подходящий».
«Да, не проблема. В другой раз. Я пойду. Встретимся позже».
«Я пока побуду здесь».
«Давай, дружок!» Он кивнул ему на прощанье, и ступеньки лестницы тихо запели под его мягкими шагами.
Мэйз вышел на улицу и облегченно вздохнул. Денек выдался не из легких. Сложнее всего – иметь дело с людьми. У каждого найдутся причуды.
Он сердито покачал головой и достал пачку сигарет из кармана.
Он с наслаждением курил, облокотившись на свой Порш, когда рядом остановился синий Купер Ромео.
Из него выскочил белобрысый худощавый парень. Сутуловатый, суетливый и порывистый, он заметался, когда увидел Мэйза. Потом неожиданно остановился как вкопанный. Пригладив курчавую белесую шевелюру, осторожно приблизился, на ходу вытягивая шею. Своим любопытным мельтешением парень действовал Мэйзу на нервы. Мэйз засунул свободную от сигареты руку в карман и, задрав левую бровь, с холодным ожиданием наблюдал за парнем. Тот переминался с ноги на ногу и робко поглаживал черный металл Порша.
= Красивая машина, – наконец, сказал он. Голос его подрагивал, а заискивающие светлые глаза часто мигали.
Доминик вдруг обратил внимание на его шрам.
– Ты, должно быть, Люциус. – С деланным безразличием сказал Мэйз.
– Да. Да. Я Люциус. О Кайно. Я наполовину поляк. Я лучший друг Ромео.
– Угу. Я понял. Ну и что ты имеешь мне сказать, О Кайно, помимо того, что у меня красивая машина? – поджатые губы, изогнувшаяся рассеченная бровь, взгляд исподлобья; весь его вид словно говорил Люсу: «Говори, и вали к чертям!»
О Кайно почувствовал его неприязнь и занервничал. От этого, он совсем забыл речь, которую готовил на протяжении всего пути.
– Вам Ромео показывал наше творчество? Мы с ним все делаем вместе. Всегда.
Уверенное «нет» совсем сбило Люциуса с толку. Он продолжал мяться на одном месте. Такого ступора с ним еще не случалось. Он чувствовал себя, словно кролик перед удавом. Ну, где этот чертов Ромео?
– Как нет? Он должен был. Знаете, мы вчера весь день думали, что вам показать. У нас группа. И театр. И…и вообще, мы друг без друга никуда. Мы поклялись, что всегда будем вместе! Так что, если вы собираетесь работать с Ромео, то Вам придется взять и меня. Пожалуйста! Что вам стоит!!! – зажмурив глаза, выпалил О Кайно.
Никогда бы, ни за что, он не позволил себе подобного поведения и таких унизительных реплик. И никогда не стал бы никого умолять! Тем более, такого надменного и самовлюбленного мужика. Просто не осмелился бы.
В то же самое время, Мэйза вдруг охватило такое бешенство, что он разорвал бы этого идиота на клочки. Но вместо этого он ядовито ухмыльнулся, открыл дверь машины, и вполголоса сказал:
– А-а, припоминаю… Ромео давал мне послушать пару твоих песенок. И вот, что: таких как ты, в Лос-Анджелесе, пруд пруди. И знаешь, что с ними делают, с такими как ты? Трахают за десятку, снимая прямо с Сан-Сета. Так что не надейся особо. Даже твое уродство не сделает модным. Тебя, думаю, вот как есть, будут драть и за пятерку. Или просто за дозу. Что еще? А, песни. Ну что сказать…посредственность, она хоть в Польше, хоть в Африке. И вот еще, что… – он открыл дверь машины и сел в нее. – Первое, что мне сказал Ромео, когда зашла речь о Люциусе О.Кайно, было то, как ты его достал, лентяй и бездарь. Он готов на все, лишь бы от тебя поскорее избавиться. Так что, извини, приятель, но нам с тобой не по пути, хоть ты тресни. Прощай, голубчик! – Дверь за ним захлопнулась, мощный двигатель взревел.
Люциус отвернулся, чтобы не смотреть ему вслед.
Первые несколько минут он просто не мог прийти в себя. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь услышит такое…
Когда к нему вернулась точка опоры, он швырнул ключи от Купера на землю и устремил взгляд, полный ненависти, на окна комнаты Ромео. Окна, через которые он столько раз пробирался в этот дом так, чтобы не узнала Мегера. Окна, за которыми строилось столько надежд, планов. А оказалось, что все эти надежды и мечты были просто блефом, фарсом, который все это время разыгрывал его, так называемый, друг.
Он так и знал! Он чувствовал, что не знает до конца этого прохвоста. Он подозревал, что этот маленький монстр еще подложит ему свинью. Ударит его в спину. Предаст его в самый решающий момент. Странно, а ведь он всегда считал его лучшим другом. Люциус удалялся медленно, все еще не справляясь с настигнувшим его потрясением.
3.
Когда Ромео выбежал из дома, то обнаружил только брошенный у тротуара Купер, и ключи на земле, неподалеку от машины. Ни Люса, ни Мэйза нигде не было. ОН постоял на улице еще какое-то время, но никто не появился. Он растерянно повертел головой и нехотя ушел в дом.
Мама вышла из своей комнаты. Она остановилась у лестницы, ведущей на первый этаж.
Ее глаза опухли от слез, и прическа растрепалась. Она топталась у ступенек, громко сморкалась в платок и продолжала вполголоса причитать, что он неблагодарная тварь, и не ценит, что она положила на него жизнь, обеспечила ему прекрасное образование, не скупилась на преподавателей музыки и иностранных языков. Купила ему хорошую машину, в конце концов! Давала ему достаточно свободы на все (при этих словах Ромео нервно усмехнулся). Вот другие матери не делают для своих сыновей и сотую долю того, что делает для него она. Вот чужие сыновья знают, как надо любить и почитать мать. Ей следовало быть с ним жестче, контролировать его лучше, чтобы на его пути не появлялись разные владельцы издательств со странными именами, которые так и норовят отнять у нее ее мальчика. Они готовы сделать для этого все, даже рассказывать какую-то галиматью. И все это только для того чтобы заморочить ей голову, усыпить ее бдительность и отнять его у нее. А ведь кто он без нее? Слабый маленький ребенок, который даже трусов себе не может постирать! НЕ говоря уже о том, чтобы приготовить себе обед.
Ромео, который в эту минуту ждал, пока закипит чайник, чтобы сделать ей чай, схватился за голову и истошно заорал:
Мама! Мне 22 года! Я уже давно не ребенок! Не ребенок! Сколько ты мне прикажешь еще держаться за твою юбку, черт возьми!
– 22 года. – Так же вполголоса продолжала она, не реагируя на его крик, – Что такое 22 года? Еще совсем ребенок. Молокосос. – И вдруг она тоже закричала сверху, да так тонко и пронзительно, что на полочке зазвенели хрустальные рюмки: «Молокосос! Глупый щенок! Не смей орать на меня! Я все для тебя: я твой день, я твоя ночь, я твоя мать!!! Не смей! Никуда ты не поедешь! Никуда ты не поедешь! Никуда ты от меня не денешься! Ты без меня ноль! Пустое место!!!» – послышался оглушительный грохот, и она ворвалась в кухню. Вид ее был так страшен, что Ромео невольно отпрянул к стене, забыв про чай. Всклокоченные волосы ее торчали во все стороны, как у ведьмы, выпученные от гнева глаза – вращались, рот был перекошен. Она в исступлении продолжала орать:
«Не поедешь! Или будь ты проклят! Трижды проклят!»
«Я и так уже проклят тобой, – одними губами произнес Ромео, и бросился к выходу, оттолкнув ее со своего пути.
Он упал в машину, и ехал куда-то, ехал, без остановок. Не видя светофоров, не разбирая дороги. Когда слезы так сдавили его горло, что он уже не мог дышать, он дал им волю. Упав лицом на руль Купера, он рыдал как ребенок.
Стотонный кусок скалы был бесчисленными цепями прикован к его плечам. И с этим камнем он шел ко дну, чтобы никогда больше не всплыть. Кто бы заставил его поверить в то, что на этом роковом камне будет высечено имя самого дорогого ему человека на свете, его собственной матери.
4.
Не один час миновал, пока Ромео, наконец, взял себя в руки. Когда помутнение в голове отступило, и он опять вернулся в состояние трезвого ума, юноша вытер ладонями глаза, закурил и попытался проанализировать ситуацию.
Мэйз. Несмотря на то, что Люциус куда-то запропастился, и Ромео не смог представить Мэйзу плоды их творчества, было и так понятно, что Доминик заинтересован в Ромео, так что на этого могущественного союзника он вполне мог рассчитывать. Ромео был уверен, что навязать Мэйзу еще и Люциуса не составит никакого труда, ведь Люс тоже был весьма талантлив.
Орландо. Именно Орландо познакомил его с Мэйзом, кроме того мистер Роуд тоже был весьма значимой фигурой, и он был на стороне Ромео. Так что, могущественных союзников уже становилось двое.
Люциус. Этот, конечно же, был в глазах его матери даже не нулевой, а несуществующей единицей. Ромео не знал человека, к которому мама испытывала бы больше неприязни. НО, в конце концов, коли дело дойдет до большой разборки, то и его голос не будет лишним.
Решив, что за его спиной выросла практически каменная стена, Ромео почувствовал себя намного уверенней.
Для себя он уже принял твердое решение ехать с Мэйзом куда угодно. Благодаря похвалам Доминика, он был готов рискнуть всем, чтобы попробовать схватить за хвост свою синюю птицу. Наверняка, Доминик поможет ему расставить на нее силки.
В самом худшем случае, Ромео приготовился к тому, что сбежит из дому. Не он первый и не он станет последним, кто убегает в поисках счастья.
После этой мысли Ромео ощутил мир внутри себя и воспрял духом.
Он хотел поговорить с Люсом.
Он поехал прямо в студенческий городок, в общежитие, где обитал О. Кайно.
Из-за двери комнаты Люциуса сотрясал стены загробный рок «Тайп-о-Негатив», группы, которая, казалось, сплошь состояла из вампиров и рычала свои потусторонние песенки рыком полнолунных оборотней.
Ромео битый час барабанил в дверь ногой, пока ее медленно не отворил Рэндэлл, сосед Люса по комнате.
Высоченный, увешанный железными крестами, заросший крашеными черными волосами по пояс, этот фанатик готического рока, как всегда был едва способен поднять веки, свинцово тяжелые от выкуренной травы. Он неистово тряс сальной шевелюрой и, не замечая Ромео, сипло вторил жутковатый текст в унисон своим рычащим кумирам: «Гори гори, в огне гори, моя ведьма! Имела ты Христа, теперь гори сама! Гори! Гори!»
– Люциус где? – проорал Ромео.
«Исчезни во тьме-е-е-е…» – продолжал орать Рэндэлл.
– Где-е-е Лю-ю-юциус???!!! – во все горло прокричал Ромео и дернул Рэндэлла за самый большой крест. Тот приподнял голову и задергал веками в попытке разглядеть Ромео. Тот понял, что это безнадежно, и осторожно протиснулся в комнату мимо него. Люциуса там не было.
«Мог бы и догадаться», – вздохнул юноша, проскользнул обратно, стараясь не задевать Рэнделла.
Ромео дошел до конца коридора, а тот так и застыл в дверном проеме, тряся головой и продолжая орать что-то про горение порочных ведьм.
Когда юноша вышел из здания общежития, уже стемнело. Ромео сел в машину и задумался. Куда же ехать теперь?
Что делать? Домой он возвращаться пока не собирался. Люс куда-то исчез. Телефон его не отвечал. Ромео с удовольствием поехал бы к Доминику, но представления не имел, где тот остановился. Куда ехать? К тому же, он был чертовски голоден. Подумав еще немного, Ромео принял решение отправиться перекусить чего-нибудь, а там будет видно.
Он только собрался повернуть ключ в замке зажигания, как его телефон зазвонил.
Ромео вздрогнул от неожиданности, но решил не прикасаться к нему. Меньше всего на свете ему бы хотелось увидеть на дисплее телефона слово «МАМА». ОН неподвижно сидел и ждал, пока тому надоест трезвонить. Однако телефон упрямо продолжал разрываться пронзительными трелями в его кармане.
«Окей, я только посмотрю, кто это» – Решил Ромео. Это ведь мог быть и Люс.
Но все оказалось даже лучше: «Мистер Роуд» – гласила надпись на дисплее. Уже спустя несколько минут, довольный Ромео парковал свою машину около входа факультета искусств.
В мансарде под самой крышей, где горели канделябры, пахло искусством и дорогими сигарами, его ждали на ужин.
Было уже довольно поздно. В здании факультета царила величественная тишина. Боязливо, на цыпочках, чтобы не нарушить величия этой тишины, Ромео крался по темным коридорам, ведомый лишь серебристым светом луны, который в изобилии проливался на блестящий паркетом пол, сквозь огромные окна старинного здания.
Ромео поймал себя на мысли, что даже в абсолютно темном Университете ему совсем не было страшно.
Совсем наоборот: таинственный свет оживлял картины на стенах и, пока Ромео продолжал свой путь, ему мерещилось, будто с полотен ему подают загадочные знаки Чайковский, Моцарт, Петрарка, Александр Македонский. Его ноги скользили по лунной дорожке, которая шелковым полотном разворачивалась перед ним. Как нитка Ариадны, она вела его по узким коридорам вместилища наук, которое, наверняка, хранило множество собственных нераскрытых тайн.
Душа Ромео наполнялась волнующим трепетом, дыхание перехватывало от восторга. Он замедлил шаг, чтобы как следует напитаться, надышаться этой таинственной атмосферой, запомнить каждую ноту легкого эха своих шагов, каждый мистический вздох старинных половиц где-то сзади… Он знал это ощущение: следом за этим трепетным восторгом, неизменно следовало вдохновение.
5.
Орландо, попыхивая сигарой, поправлял салфетки под тарелками. Он сворачивал и клал их, сворачивал и клал, и каждый раз оставался чем-то недоволен. Честно говоря, он был совершенно против китайской кухни, которую доставили пятнадцать минут назад, и которая теперь наполняла всю лабораторию сладким запахом имбиря и сои. «Это калорийно и не полезно!» – заявил он Доминику час назад, но Доминик только молча улыбнулся и набрал номер китайского ресторана.
Нет, все-таки этот человек обладал каким-то странным даром власти. С ним невозможно было спорить.
Орландо нужно было куда-то деть свое недовольство, поэтому его абсолютно не устраивало то, как сегодня лежали салфетки.
По крайней мере, как он считал, даже если еда плоха и заказана в дурном ресторане, это вовсе не означало, что ее надо было дурно есть. Недостатки пищи можно компенсировать красотой сервировки. Благо, посуда в полном комплекте хранилась в кабинете в специальном шкафу, так как обеды и чаепития для студентов и преподавателей были его излюбленным коньком.
Так что, свечи – в канделябры, серебряные вилки – слева, ножи – справа, и так далее, тщательнейшим образом, до полного совершенства.
Пока Орландо старался облагородить их неизысканный ужин, Доминик сидел, по своему обыкновению, на подоконнике, болтал ногой, и размышлял, уставившись на луну. Луна была большой, совершенно круглой, и на ней отчетливо просматривались серые пятна кратеров. Эти пятна напоминали ему очертания человеческого лица: вон, два круглых глаза, нос, немного кривой, но вполне отчетливый, и печально опущенные уголки рта. Странно, что мало кто еще это замечал.
Внезапно, входная дверь медленно отворилась, огласив комнату протяжным скрипом.
Орландо и Мэйз мгновенно обернулись.
В проеме, освещенный призрачным лунным светом, стоял Ромео. Он вошел так осторожно, словно внутри себя нес что-то настолько хрупкое, что могло разрушиться от любого его неловкого движения.
Он медленно протянул руку к Орландо и еле слышно прошептал:
– Можно ручку и бумагу. – Доминик с интересом уставился на него. Роуд метнулся к письменному столу, достал блокнот и ручку и подал юноше. Тот упал на пол там же, где стоял и, что-то бубня про себя, принялся с бешеной скоростью покрывать текстом белые листы.
Мэйз с минуту ошарашено смотрел на Ромео, который время от времени замирал на мгновение, тер рукой голову, и тут же опять набрасывался ручкой на бумагу. Ничего подобного Доминик в жизни не видел. Он устремил потрясенный взгляд на Орландо. Тот с восхищением кивнул на Ромео, и Доминик прочел по его губам: «Я тебе говорил. Он уникален. Уникален».
Через пятнадцать минут стало понятно, что это надолго. Орландо подал Мэйзу его виски, сам сделал глоточек кальвадоса. И тот и другой хранили молчание, они боялись нарушить тишину Ромео. Так что в комнате были слышны только потрескивание свечей, да неразборчивое бормотание юноши.
Орландо был счастлив: Ромео удалось представить свои способности самым неожиданным и весьма эффектным способом. Не только Доминик, но и он сам был в сотый раз поражен этим юношей. Снова и снова он не переставал удивляться необычным проявлениям его таланта. Ему очень хотелось заглянуть сейчас в бумаги, на которых рождалось что-то необыкновенное, что-то чудесное. Что это было? Песня? Поэма? Роман? Сценарий? Комедия или трагедия? О ком?
Мэйз тоже наблюдал за ним. И он задавал себе все те же самые вопросы. И его разбирало то же самое любопытство.
Он, как завороженный, смотрел на склоненную голову Ромео. Нежные темные завитки его волос искрились в лунном свете, создавая легкую иллюзию свечения, как будто бы воображение расцвечивало и серебрило его романтические мысли. Губы его, нежные и розовые, беспрестанно двигались, повторяя слова, которые порхали вокруг Ромео таким густым роем, что Доминику стало казаться, будто он видел их, похожих на крошечных мотыльков с пестрыми крылышками. Время от времени Ромео вскидывал голову, и тогда глаза его вспыхивали подобно двум светлячкам, которые притягивали к себе слова-мотыльки, и растворяли их в своей бездонной сапфировой глубине.
Чем дольше Мэйз наблюдал за Ромео, тем сильнее ему начинало казаться, что в пятне отражения луны, прямо перед ним, сидел вовсе не простой смертный человек, а неземное, волшебное существо. Посланник света, непорочное создание. Нечто такое, что невозможно потрогать руками, нечто такое, что можно только чувствовать и чем можно только восхищаться. Мэйз не мог оторвать от него глаз, это было какое-то волшебство. Настоящее чудо происходило сейчас в его присутствии. Мэйза подумал, что, возможно, перед ним был юный Орфей, а, скорее, Ангел, который спустился с небес, и чьих крыльев просто не было видно из-за спины .
В душе Доминика возникло какое-то странное чувство. Он пока не мог понять, что оно значило, но это смутное чувство было неизъяснимо приятным. Необъяснимо волнующим.
И это испугало его.
Громко кашлянув, он спрыгнул с подоконника.
Ромео вскинул голову и…волшебство закончилось.
– Пожалуйста, – притворно умоляющим голосом сказал Мэйз, – давайте есть! Я больше не могу.
Все еще сжимая ручку, Ромео обвел комнату невидящим взглядом. Но когда Мэйз зазвенел хрустальным штофом, наливая себе еще виски, юноша пришел в себя и торопливо запихнул блокнот в карман. К огромному разочарованию обоих мужчин.
6.
Они в молчании жевали стылую утку и рис. Доминик щедро заливал невкусную еду ирландским виски и несколько раз одергивал себя, когда обнаруживал, что слишком долго задержал взгляд на лице Ромео без каких-либо определенных причин. Тот все еще находился в состоянии легкой прострации, смотрел в одну точку и механически клал себе в рот куски еды. Орландо морщился от отвращения, но продолжал есть, так как не хотел показаться невежливым и отвлекать всех своими претензиями.
Наконец, Доминик отодвинул от себя тарелку и снова глянул на Ромео. Безучастный вид того начал его раздражать. Он взял чистый стакан, наполнил его до краев и поставил под нос Ромео.
– Эй, дружок, – Мэйз тихонько постучал ему по плечу, – очнись-ка и выпей.
Так же механически, Ромео поднял стакан и сделал большой глоток. Напиток раскаленной проволокой продрал все его внутренности, и юноша тут же вскочил, ловя воздух ртом, как рыба. Доминик засмеялся:
– Так-то лучше.
– Я прошу прощения! – виновато сложил руки Ромео, – Я слишком увлекся. Со мной такое бывает.
– Так это прекрасно! В этом твой дар, твоя особенность! – воскликнул Орландо, – Ты говорил еще со своей матерью? Доминик мне все рассказал про сегодняшний безумный день.
Ромео посмотрел на Мэйза и понуро склонил голову:
– Говорил? Нет, потом все было гораздо хуже. Был ужасный скандал. И я убежал. Я не знал, как мне себя вести… Я не помню ее такой. Я и не знал, что она может быть такой, – Ромео почувствовал, как к его глазам подступают слезы.
– ТЫ выпей, выпей! Скорее!
Он послушно сделал еще несколько глотков, в голове чуть затуманилось, и слезы отступили. Он с облегчением вздохнул:
– Я принял решение. Я хотел бы попросить вас, мистер Роуд, и вас, мистер Мэйз…
– Доминик. – Поправил его Мэйз. – Никаких Мэйзов.
– Спасибо…
– Чтобы мы поговорили с нею? – закончил за него Роуд, – Конечно, мы поговорим, если в этом возникнет необходимость. Несомненно, она сильно драматизирует события. Она с тобой никогда раньше не расставалась. Это пройдет. Пройдет. Когда она поймет, что мы в двадцать первом веке, где есть автомобили, сотовые телефоны, самолеты и электронная почта, все станет на свои места. Это просто шок первого впечатления. Кроме того, ей же никто не запретит приезжать к тебе, когда вздумается. Не волнуйся, Ромео, все утрясется, и мы тебе в этом посодействуем. Да, посодействуем. – Мэйз согласно кивал, глядя на свечу сквозь свой виски. Глаза его мерцали, отражая игру света в хрустальных гранях стакана.
– И мне очень жаль, мистер…Доминик, что ты не встретился сегодня с Люциусом…
– Кто тебе сказал, что я не встретился с Люциусом? – с усмешкой спросил Мэйз.
– Ты видел его? – с надеждой воскликнул юноша. – Он классный, правда? Он ведь может тоже…– он замялся, – поехать с нами?
Мэйз поспешно отвернулся, чтобы Ромео не заметил, как изменилось его лицо, и ласково произнес из-за спины:
– Конечно, Ромео. Все будет как ты захочешь. Только давай поговорим о Люциусе завтра. – С этими словами он повернулся и посмотрел на Ромео в упор. Юноше не захотелось ему перечить.
– Сегодня, – высоко подняв свой стакан, воскликнул Мэйз, – Предлагаю покутить и расслабиться! У всех был тяжелый день. Мы можем позволить себе похулиганить.
Орландо замахал руками в знак протеста:
– Я – пас! У меня лекции с раннего утра. Я пожилой человек и поеду домой. А вам, молодые джентльмены, рекомендую оторваться, как следует.
– Ну, хорошо. – Согласился Мэйз. – Нам будет вас не хватать, господин Роуд, но мы повеселимся и на вашу долю. Ну что, все готовы?
Ромео закивал. Только сейчас он заметил, что имидж богемного критика Мэйз успел сменить на простую удобную одежду. Мэйз явно предпочитал мягкие ткани и темные цвета.
7.
– Нет, – заговорщицким тоном сказал Доминик, когда Ромео подошел к своей машине, – машину оставь здесь. Завтра тебе ее доставят. Место, куда мы сейчас поедем, находится неподалеку от твоего дома. Так что…– он нырнул куда-то в кусты, и тут же появился. Он лукаво улыбался, и вел рядом с собой своего черного стального дракона. От страха и восторга, душа Ромео ушла в пятки.
И не зря.
Уже подвыпивший Мэйз, с громким улюлюканьем летел по улицам на такой бешеной скорости, что Ромео даже не замечал, как мимо них проносятся деревья и дома. Иногда, чтобы позабавить Ромео, он начинал кренить мотоцикл то вправо, то влево, и тогда даже крик застревал у того в горле. ОН изо всех сил стискивал широкую спину Мэйза, прижимал голову и зажмуривался.
Когда свирепый дракон закончил свой полет, Ромео сполз с кожаного сиденья, и еще несколько минут не чуял земли под ногами. Его все еще раскачивало. Мэйз, задрав правую бровь, наблюдал за ним и едва сдерживал смех. Придя в себя, юноша обнаружил, что место, куда они приехали, действительно находилось совсем рядом с его домом, на параллельной улице. Просто заведение было так тщательно завуалировано, что Ромео никогда и не предположил бы, что в подвале обычного дома (в котором, как оказалось, никто не жил), помещалось одно из самых диковинных мест города.
Мэйз ставил свой мотоцикл, когда за его спиной раздался пьяный женский голос:
– Эй, ковбой! – он резко обернулся через плечо. Сзади стояла яркая, длинноволосая латиноамериканка. На ней было надето серебристое короткое платье, которое в лучшем виде демонстрировало аппетитные округлости ее фигуры, присущие только людям ее расы. Сверкающие босоножки на шпильках оттеняли смуглый блеск ее крепких красивых ног. Она вся была как спелый, сладкий орешек в молочном шоколаде. В руке она сжимала почти порожнюю бутылку шампанского. Девушка постоянно старалась принять более выгодную позу, из-за этого создавалось впечатление, что она без остановки пританцовывает самбу. По ее глазам и нетвердому равновесию, было очевидно, что бутылка не первая.
– Ковбой, прокати меня на своем…мотоцикле! – она выстрелила взглядом, точным попаданием в его глаза. – Я всю жизнь мечтала прокатиться на таком мотоцикле с таким ковбоем как ты.
Мэйз повернулся к ней всем телом, усмехнулся, покачал головой и, не сказав ни слова, направился к входу в подвал. Ромео тенью скользнул за ним.
Подчеркнутая вежливость охранников уже не удивила Ромео. В клуб вела узкая, довольно крутая лестница вниз. С каждой ступенькой они все более и более погружались в густой безвкусный туман. Только мигающие огоньки под ногами помогали сориентироваться в этом молоке. Ромео это напомнило посадку самолета в плохих погодных условиях.
Наконец, они преодолели спуск, наощупь миновали тесный коридор и…
Туман рассеялся. Взгляду Ромео предстало…небо.
Густо-синее, ночное небо покрывали мириады звезд. Звезды мерцали, то и дело выхватывали из тьмы силуэты людей. На бледных облаках раскачивались девушки в светящихся белых платьях.
Месяц под потолком испарял сладкий запах каких-то благовоний, названия которых Ромео не знал. Пространство наполняла таинственная, очень чувственная музыка.
Когда взгляд юноши привык к темноте, он стал различать и те предметы, которые не излучали слабого света.
На полу, устланном черным глубоким ковром, стояли развалистые черные диваны, испещренные блестками и стразами. Бледные облака оказались глубокими креслами-качелями, очевидно, прикрепленными к потолку. В зале царила тьма, однако темно вовсе не было из-за мириад огоньков, беспрерывно вспыхивавших в свете специальных светильников.
Благодаря этим уловкам создавалось ощущение, как будто находишься или посреди открытого космоса, или в недрах волшебной шкатулки.
Ромео посетила мысль, что Мэйза влекут необычные, в некотором роде, эзотерические заведения, в которых живет атмосфера чего-то необыкновенного. В прошлый раз – Лампа Алладина, теперь – Волшебная шкатулка, или Открытый космос, как кому больше нравится.
Тем временем, Мэйз опустился на диван и с удовольствием подложил под голову пару мягких подушек. Ромео устроился в огромном черном кресле напротив. В мгновение ока были принесены напитки и…
– Кальян? – предложил Мэйз и указал на большую расписную стеклянную бутыль с узким, длинным медным горлышком, поверх которого на фольгу были уложены раскаленные докрасна угольки. С одной стороны бутыли торчал шланг, который оканчивался массивной рукояткой с длинным мундштуком. Из мундштука валил беловатый дым со странным сладким ароматом.
Ромео никогда не видел кальяна раньше и не был уверен, что хотел его пробовать.
Мэйз взял в руки мундштук, сделал глубокую затяжку, отчего в бутыли что-то громко забулькало, немного подержал дым в легких, а потом выдохнул густые, пряно ароматные клубы. Увидев, с каким изумлением смотрит на него Ромео, Доминик улыбнулся и жестом предложил кальян юноше. Тот отрицательно мотнул головой. Тогда Доминик продолжал курить его неспешно, каждый раз ненадолго задерживая дым внутри себя. Через короткий промежуток времени, Мэйз почувствовал, как на него накатывает мягкая прохладная волна, и по телу пробежала легкая истома, которая расслабила все его мышцы.
– Попробуй, – сипловато сказал он, – это стоит того…
Тогда Ромео отважился и принял мундштук из рук мужчины.
К его удивлению, дым был совершенно холодным. ОН был еще и каким-то бархатистым и приятно лился в его легкие. Чудесный аромат клубами распространялся вокруг него. Курить кальян, оказывается, было очень хорошо. Гораздо приятнее, чем сигареты. Голова его вдруг отяжелела, и Ромео покорно опустил ее на подголовье кресла. Мэйз, сквозь полузакрытые глаза, наблюдал за ним. Дело было в том, что для особых гостей в этом заведении готовили особенный кальян. Люди, знавшие в этом толк, добавляли в липкий кальянный табак кое-что, что приятно дурманило и ласкало человеческие ощущения.
Обычно Мэйза тянуло от него на веселье. Но в этот раз ему было хорошо лежать и почти не ощущать своего тела. Вместо костей и мяса, он казался себе тягучей и липкой массой, способной принять любую форму. Это чувство было ненавязчивым, и его можно было стряхнуть с себя в любую минуту.
Ромео передал кальян ему. Опять затяжка, и еще. Мэйз видел, как Ромео тоже прикрыл глаза. Колдовство подействовало.
Мэйз продолжал наблюдать за юношей. Расслабленный, он скользил по нему мутноватым взглядом.
Усталый ангел уже лежал в своем кресле, мечтательно устремив глаза к потолку. Музыка кружила и затягивала его в себя. Он чувствовал каждый отзвук, каждый полутон таинственной мелодии, он вливался в эту музыку и сливался с нею. Он расщеплялся на атомы с каждым тактом, с каждым новым звуком. Тело Ромео чудилось ему отлаженным музыкальным инструментом, который благодарно отзывался на звуковые сигналы тончайшей вибрацией нервных окончаний. ОН ловил блики тысяч блесток, которые, как ему казалось, стремительно носились по залу, присаживались на белые платья девушек, взлетали снова и неслись дальше. И он был одной из тех переливающихся искр, и он кружил и носился по черному ковру ночного неба.
Туман из миллионов огоньков закружился вокруг Доминика, раскинувшегося на огромном диване, и сияющим, золотым потоком влился в его глаза.
Ромео встретился с его вспыхнувшим взглядом. Этот взгляд испугал и приковал его.
Доминик не понимал, что с ним происходит. Что-то волнами накатывало на него, каждый раз захлестывая все сильнее. Это было то же самое чувство, что он испытал у Роуда, пару часов назад.
Но сейчас, от аромата кальяна, это ощущение густело, во сто крат усиливалось, оно заполняло его разум, мутило его сознание, лишало его рассудка, оно обретало очертания, оно стремилось открыться Мэйзу.
Доминик пытался подавить в себе это нечто, что сейчас перехватило его дыхание. Неосознанное, необъяснимое, мучительно-сладкое. Но чем сильнее он давил его, тем быстрее оно росло.
Он смотрел на Ромео, не сводя с него глаз. Он знал, что его взгляд парализовал и гипнотизировал его. Но он почти не владел собой.
И тут, позади Ромео, блеснуло серебристое платье. Мэйз мгновенно поймал взглядом этот блик. То была та самая девушка, которой очень хотелось покататься на мотоцикле.
Молниеносным, упругим движением, Мэйз бросился на нее, и вот она уже с ним на диване, хохочет и дрыгает смуглыми ляжками.
– Ну что, Чикита, хочешь покататься на моем мотоцикле? Тогда поехали. – Он сгреб ее в повизгивающую от восторга охапку и с извинением кивнул Ромео:
– Ты простишь меня, если я сейчас уйду?
– Конечно, – утомленно сказал Ромео. – Внезапно он ощутил, что очень устал.
Мэйз коварно сверкнул глазами и направился к выходу, уже играя со своей новой игрушкой.
Ромео незаметно последовал за ними.
Он постоял в стороне, пока Мэйз усаживал загорелую куклу на мотоцикл, а когда они, с хохотом и визгом скрылись за поворотом, медленно пошел к дому. Тело его было ватным, в ушах звенело. Больше всего на свете он хотел спать. И ему было все равно, где, так что, он побрел домой.
ОН долго искал в карманах ключи, потом долго открывал дверь. ОН злился на себя из-за того, что все делал медленно и заторможено. Но ускорить происходящее не было сил.
ГЛАВА 9.
1.
Ромео тихо прикрыл за собой дверь. В тишине спящего дома он особенно ощутил, как громко звенело у него в ушах. К этому звону примешивались какие-то посторонние ритмичные шумы. Ему будто бы чудились радиопомехи. Он на мгновение прижал ладони к ушам. Но звон не прошел, и помехи только усилились.
Мягко ступая, чтобы не разбудить маму, Ромео шел к лестнице на второй этаж. Все, о чем он сейчас мечтал, была его теплая мягкая постель. Скорее бы до нее добраться! Но ритмичные радиопомехи просто не давали ему покоя.
Он остановился у самой лестницы, чтобы немного привыкнуть к тишине, и заставить все посторонние шумы уйти. И вдруг понял, что тишина не наступает вовсе не из-за призрачных радиопомех и вовсе не из-за звона в его ушах.
Тишина не наступала из-за ритмичного стука со стороны кухни… И страстиых женских стонов. Ромео прислушался. К женским крикам, которые то нарастали, то чуть стихали, примешивалось неразборчивое бормотание мужского голоса.
«Ну и ну. Ну и галлюцинации у меня начались. Это все Мэйз. Мне, должно быть, мерещится то, чем он сейчас занимается с той кубинкой». – Он потер голову, чтобы избавиться от навязчивых звуковых видений, но те не ушли. Они стали только явственнее.
Ромео понял, что ему не мерещилось. И звуки доносились из-за закрытой двери кухни. Он приблизился к ней тихо-тихо…
Ладонью тронул дверь. Дверь беззвучно отворилась…
Широко расставив ноги и опершись на локти, Ева Дэниэлс низко склонилась над посудомоечной машиной. ЕЕ розовый пеньюар в страусиных перьях был скомкан на спине. Она ритмично вздрагивала всем телом, охая и взвывая в сексуальном экстазе. Позади нее, в ней, со скоростью отбойного молотка, двигался человек. С каждым толчком машина стукалась о стену кухни, создавая те самые шумы, которые Ромео поначалу принял за галлюцинации. Белокурые волосы мамы были намотаны на его руку. Он то и дело рывком запрокидывал ее голову за волосы как за поводья, и требовательно спрашивал:
= Эй шлюшка, хорошо тебе? А, мамочка?
= О, да! – кричала в ответ она, всем телом подаваясь ему навстречу.
– Ее малыш делает ей хорошо?!
– О, да! Да!
– Малыш всегда делает ее хорошо, так?! Лучше всех, так?!
– Да! Еще! Еще!
– Он помогает ей забыть ее негодного сынка?
– Да! Да!
– Малыш лучший! – победоносно кричал человек, – Чья ты шлюха?
– Твоя, малыщ! Твоя! – Тело матери сотрясалось в экстазе.
– Пускай мамочка повторит, что ее малыщ самый лучший! Лучший!!!
– Да. Ты лучший! О, ты лучше всех, ЛЮ-ЦИ-УС!!!!!
Сердце Ромео остановилось. Дыхание прекратилось. Тело в одно мгновение обратилось в пепел.
Он ощутил, как даже его пепел распадается на атомы, в тот момент, когда в человеке со спущенными штанами, оседлавшем его мать, он безошибочно признал своего лучшего друга. Люциуса О Кайно.
Ромео почему-то вдруг отметил, что ноги мамы были обуты в нежные розовые домашние туфельки с пушками, которые он подарил ей на день рождения, три месяца назад. Каблучок на одной из туфелек был сломан.
Они не замечали Ромео. Они бились в экстазе своего постыдного предательского соития, получали дикое животное наслаждение. И им было все равно, что с ними происходило то, что не должно было произойти. Просто не могло произойти.
Перед глазами Ромео все поплыло; ритмичные движения этих двух человеческих особей, их запрокинутые головы, звериные вопли, сломанный каблук на розовых туфлях, трепещущие перья на конфетных кружевах, все закрутилось и завертелось пестрой каруселью.
Его Мать и его Лучший Друг. Два человека, преисполненные презрения друг к другу. Два человека, которые больше кого бы то ни было, ревновали его друг к другу.
Значит, они оба дурачили его, издевались над ним!
Эта женщина, которая запрещала ему иметь не только подруг, но и друзей! Та женщина, которая запрещала ему даже смотреть на девушек! Та женщина, которая говорила, что посвятила всю жизнь только ему и требовала того же от него. Та женщина, которая бесконечно ставила ему свои условия и считала, что обладала всеми правами на его жизнь, все это время ЛГАЛА ЕМУ!
А КТО был ДО Люциуса? А КТО будет ПОСЛЕ?!
Этот мужчина, который клялся в том, что он его Лучший Друг! Этот мужчина, который говорил, что опека его матери погубит его! Этот мужчина, который говорил о том, что самое главное на свете это порядочность и честность! Который попадал к нему в дом через окно только для того, чтобы его Мать не заметила его. Который называл его мать МЕГЕРОЙ!
Именно этот человек сейчас держал ее за волосы и называл ее СВОЕЙ ШЛЮХОЙ!
И он лгал. И он предал его.
На сегодня, это было уже слишком. Ромео не мог больше вынести лицезрения этой уродливой сцены. ПО всем законам, он должен был бы громко закричать и броситься на Люциуса с кулаками, понося их обоих, на чем свет стоял.
НО у него не было сил. Душа его замолчала. ОН был пуст. У него не было больше сил. Он хотел уйти незаметно. Уйти совсем. Исчезнуть. Никогда больше не появляться. Никогда больше их не видеть.
Но голова предательски закружилась. Он громко застонал и схватился за стену, чтобы не упасть.
Они замерли. Замерли на мгновение, глядя в одну точку. Потом головы обоих медленно повернулись в его сторону. И встретились с его опустевшим, застывшим, полным отвращения, взглядом.
На лице Евы Дэниэлс отразился такой ужас, словно бы она увидела призрак. Она похолодела и инстинктивно отпрянула от Люциуса. Но было очевидно, что она опоздала делать вид, будто ничего не произошло.
Люциус же переживал смешанные чувства. Он тоже смертельно испугался. Но при этом, его чувство мести удовлетворенно торжествовало. Он поквитался с Ромео за его предательство! Пускай Ромео не знает, что Люциус уже много раз проделывал ЭТО с его матерью, но ведь тот тоже не вчера решил очернить и предать его! В это мгновение,
О. Кайно не мог разобраться, какое из чувств преобладало: страх или радость.
Как только Ромео вновь обрел равновесие, он молча развернулся, вышел из кухни и медленно пошел наверх. Пока Люциус и Ева приходили в себя от неожиданного потрясения, он достиг своей комнаты, запер дверь изнутри. Он сел на постель, о которой только что так мечтал, уставился на дверь.
Он знал, что, спустя мгновение, эти люди обрушатся на эту дверь неистовым стуком и истерическими криками оправданий и извинений. В ту секунду, как это произошло, Ромео упал на кровать навзничь и замер. Он лежал и слушал, как мама надрывно умоляла простить их, как клялась, что сделает для него все, чтобы он был счастлив, даже позволит ему уехать, обещала золотые горы. Он слушал, как Люциус цинично заявлял, что Ромео все неправильно понял, что это ошибка, что это во имя его же блага, да вообще, в конце концов, их с Евой отношения это не его ума дело. НО все это была ерунда, цирк.
На самом же деле, Люциуса очень подмывало выложить этому, схоронившемуся за дверью созданию, все, относительно его самого, его высокомерного покровителя, и их вероломного предательства. Но он решил приберечь все это до более драматичного разговора с глазу на глаз, на который Ромео, по мнению Люциуса, обязан был решиться.
Через некоторое время, Ева стихла и без сил сползла на пол. Люциус постоял рядом с ней немного. Но она не обращала на него ровным счетом никакого внимания. Тогда он ушел.
«Проклятый поляк…» – процедила она ему вслед.
Она всегда ненавидела его.
Она должна была продолжать ненавидеть его.
Все сложилось бы по-другому. Она не знала, что произошло с ней в тот вечер, когда Люциус внезапно взял трубку телефона Ромео. Она не знала, почему в тот вечер позволила ему приехать к ней. И почему она уступила ему.
Ведь я, всего на всего, одинокая женщина, Ромео… – тихо и горько сказала она. Она надеялась, что он откроет дверь, когда услышит, что Люциус ушел. НО этого не произошло.
Как будто дождавшись, наконец, окончания плохого представления, Ромео стащил с себя одежду и улегся в постель. Он не мог заснуть, потому, что мама так и продолжала сидеть под его дверью и тихо плакать. Но Ромео это не трогало больше. Отныне, ему не надо было от нее ничего. Ровным счетом, ничего. И, прежде всего, ему не нужно было больше ее благословение. Ни на что. Никогда.
Он был свободен. Как если бы она умерла.
Вскоре он заснул. Впервые в жизни Ромео спал крепким и совершенно пустым сном.
2.
Мэйз в полном изнеможении откинулся на подушку.
Он был весь в поту с головы до пят, но это не мешало ему испытывать величайшее из наслаждений, которое только доступно человеку. Сердце как сумасшедшее билось в пересохшем горле. Он слегка наклонил голову к женщине, чье лоснящееся смуглое тело в таком же изнеможении было распластано на белоснежных простынях подле него. Очаровательная и горячая любительница мотоциклов была очень хороша.
На миг перед его глазами мелькнуло воспоминание как они, на ходу раздевая друг друга, влетели в пустой холл спящей гостиницы.
Как перекосились лица у ночных портье при виде того, как она, пьяная и возбужденная, искусными движениями стриптизерши стянула с себя микроскопические трусики и начала исполнять свой эротичный танец в полуметре от их притворно равнодушных глаз, то и дело приподнимая подол платья и демонстрируя безупречные литые ягодицы. Все на потеху ему. С какой готовностью она вся подалась ему навстречу, когда закрылись двери лифта, в котором ему уже не надо было сдерживать своих желаний.
Она, казалось, дремала. Сухость в горле Доминика стала нестерпимой. Он нехотя поднялся с кровати и пошел в гостиную. К большому колченогому шкафу, в котором томилась целая батарея запотевших холодных бутылок с любыми напитками, которые он мог только пожелать. Доминик проходил комнату за комнатой своих апартаментов и улыбался с усталым удовлетворением: все вокруг было перевернуто вверх ногами. Казалось, они сделали это везде, где только было возможно и даже там, где было невозможно. Такого безумства с Мэйзом давно не было. И ему здорово повезло, что попалась женщина, которая оказалась способной удовлетворить этот внезапный аппетит Гаргантюа.
Мэйз достал бутылку ледяной воды и долго пил.
И все же что-то продолжало терзать его. Смутно и капризно, что-то требовало чего-то иного. Это было так, как будто бы он хотел черной икры, а доступны ему были только устрицы. И то и другое – деликатес. И он как будто бы съел две, три, нет, пять дюжин отменных устриц. Он насытился, нет, он объелся этими устрицами. Он наелся ими до дурноты. Но при этом ему все равно продолжало хотеться икры.
Что то была за икра, которую он так страстно желал?…
Доминик поймал себя на мысли, что, вернувшись в спальню, он больше не хотел видеть там девушку. Хотя и был благодарен ей.
Следующее утро всегда самое сложное. Что сказать? Как сказать? Не быть жестоким, но и не дать мимолетному приключению внедриться в свою жизнь.
Было бы чудесно, если бы с исчезновением последней звезды, в ночи бесследно растворилась и она, любительница мотоциклов. Но этого не произойдет. Тогда он, как всегда, даст ей денег, чтобы она купила себе подарок на память, и пообещает ей позвонить. Но не позвонит, скорее всего, никогда.
Мэйз подошел к раскрытому окну и полной грудью вдохнул свежего, прохладного воздуха, который приятно пах речной травой. Светало. «Надо бы поспать». – Подумал Доминик, и нехотя двинулся обратно в спальню.
Обнаженная кубинка сладко спала и улыбалась во сне своим мечтам. ОН постоял немного в дверях.
Ему нравилось смотреть на спящих людей, а, тем более, лицезрение красивой женщины – всегда отрада для глаз.
Наверное, во сне она уже вела своего мотоциклиста под венец под горячие ритмы румбы; уже родила ему троих смугленьких ребятишек с черными миндалинками вместо глаз; счастливая, уже готовила по утрам завтраки для своего семейства.
Интересно, сколько раз она уже видела эти сны, мечтала эти мечты… Пять? Двадцать пять? Сорок? И какого цвета, роста, возраста были ее мотоциклисты или всадники, или любители гольфа или казино? И что, на самом деле, она слышала от них, когда сладкий сон покидал ее…
О чем она думает каждый раз, когда выходит из очередной квартиры или комнаты гостиницы…Что чувствует?
Доминик прекрасно знал, как это обычно бывает. Сколько счастливой истомы, сладкой надежды обычно источают женские глаза на утро, после ночи в неге и ласках… Она заглядывает тебе в глаза и задает тебе немой вопрос. Она хочет услышать, что она самая лучшая. Что именно ее ты всегда искал. Что именно ее искра разожгла твой огонь.
Она нежно прикасается к тебе, стараясь напомнить, как тебе было хорошо с ней ночью, она нежно целует тебя, словно бы пытаясь поддержать пламя, чтобы оно не гасло. Она пытается прильнуть к тебе всем телом, она хочет слиться с тобой.
А ты все это время думаешь только о том, как бы заставить ее поскорее уйти.
Из-за этого Доминик ненавидел романы на одну ночь. Он предпочитал лишний раз вообще воздержаться от секса, нежели потом выяснять отношения. У него была добрая дюжина телефонов старых подружек, любой из которых он мог всегда позвонить и не получить отказа ни в одном из своих желаний. Так было гораздо удобнее.
ОН осторожно, чтобы не разбудить ее, взял одну из подушек, одеяло и пошел спать в кабинет, где к его распоряжению был большой нарядный диван эпохи Бонапарта.
То, что он ушел проводить остаток ночи в другую комнату, должно было послужить первым и прямым намеком на то, что ей не придется рассчитывать на большее.
Диван показался Мэйзу не слишком удобным. Он довольно долго ворочался с боку на бок, пока все-таки усталость не одержала верх, и он провалился в глубокий сон.
Сквозь сон Доминик почувствовал, как на него навалилась какая-то тяжесть. Дыхание его перехватило. Спящее сердце затрепетало и на секунду замерло. Еще не очнувшись ото сна, он изо всех сил скинул это нечто с себя. И подскочил в постели, услышав приглушенный сильный стук, будто упало что-то большое и мягкое.
На полу лежала голая кубинка, и с нытьем потирала ушибленное бедро. Мэйз еще не перевел дыхание, как она с визгом накинулась на него. Ее маленькие кулачки, что было сил, лупили его по плечам, по груди и даже по голове. Доминик ничего не успел понять и инстинктивно нанес ей сильный удар под дых. Она захлебнулась, ее тело подбросило вверх и откинуло на пол. Доминик испугался собственной грубости. Она разрыдалась:
– Ты что? Я просто хотела поиграть…
– Какого черта ты это сделала? На хрен ты залезла на меня?! – прикрикнул он на нее, чтобы скрыть собственный испуг.
– Я… – рыдала кубинка, – хотела сделать тебе приятно, пока ты спал.
Он помог ей подняться и усадил на диван. Проворной кошкой, она тут же прильнула к нему. Удары и падения уже были забыты.
«Ну вот, началось…» – с тоской подумал Мэйз.
Дальше все было как всегда.
Она бегала вокруг него и причитала, он неподвижно сидел в кресле и с сожалением улыбался. Она пыталась снова соблазнить и возбудить его. Она раздевалась и опять одевалась, танцевала самбу, румбу и что-то еще, она целовала его и проклинала. Он лишь утомленно вздыхал. Через время у Мэйза зарябило в глазах от ее суетного, почти хаотичного движения. Когда она, в конце концов, все же выдохлась и упала в кресло, он молча встал, достал из бумажника стопку банкнот и положил на стол, прямо перед ней.
– Я хотел бы поблагодарить тебя за волшебную ночь, которую ты мне подарила, но не знаю, что подарить тебе в ответ. Как думаешь, этого хватит, чтобы купить что-нибудь на память? – С этими словами он приподнял ее лицо пальцем за подбородок и ласково поцеловал ее в губы на прощание.
Она грустно улыбнулась.
– Сохранить что-нибудь на память о тебе будет неплохо. Жаль только, что
ночь эту нельзя сохранить.
– Почему же? Воспоминания хранятся дольше, чем вещи. Иногда – всю жизнь.
– Но тебя нельзя сохранить… – она заглянула ему в глаза с последней надеждой. Он отрицательно покачал головой и улыбнулся. – Ты шикарный. – Она прикоснулась к его лицу, которое было так близко и при этом совершенно недосягаемо. – Я дико завидую той, которая все же заарканит тебя.
Лишь только за кубинкой захлопнулась дверь, как Мэйз позабыл о ней и приступил к работе.
Ему было необходимо подготовить все для скорейшего отъезда в Лос-Анджелес.
Дело могло принять досадный оборот. Он боялся, что невротичная мать Ромео упрется на своем, и не захочет отпускать юношу от своей юбки. Ромео, конечно, уже совершеннолетний мальчик, и по закону никто не мог распоряжаться его жизнью кроме него самого. Но Мэйз уже понял своего подопечного. Его привязанность и чувство неоплатного долга перед матерью, скуют его по рукам и ногам.
Хотя, положа руку на сердце, Ромео совсем не обязательно было куда-то переезжать. Писать для издательства он преспокойно мог бы и дома, при маме, Люциусе и прочей привычной ерунде.
Но Мэйз хотел ввести его в богему. Он хотел представить его всему художественному сообществу, хотел начать кампанию по его раскрутке нахрапом, интенсивно и по всем фронтам. Так, чтобы о нем узнали все и разом. Лос-Анджелес, Нью-Йорк, потом Сан-Франциско, Бостон и дальше.
И еще.
Увезти Ромео с собой было прихотью Мэйза.
Мэйз так захотел. А чего хотел Мэйз, – того хотел Бог. Так что, стоило поторопиться. В ближайшие часы он намеревался получить готовый контракт из Лос-Анджелеса и представить его Еве Дэниелс, пока та не опомнилась и еще чего не выкинула. Таким жестом, он проявит свое уважение к ее мнению и завоюет немного доверия.
И тогда, первым самолетом – в Лос-Анджелес! Надо было еще распорядиться, насчет доставки домой мотоцикла, Мерседеса и Порше. На этом свете он мог бы обойтись без чего угодно, кроме своих мощных игрушек. Так что машины должны были покинуть город вместе с ним, но прибыть по назначению – раньше него. И еще надо уладить сто сорок восемь дел. Поэтому, время было ему дорого.
3.
Спустя несколько часов, его Бентли уже стоял под домом Дэниэлсов. Элегантный молодой мужчина с дорогим черным портфелем позвонил в дверь.
Мэйз ужаснулся, когда в дверном проеме возникла Ева: бледная, не расчесанная, с синяками под воспаленными глазами, она была одета так же, как и накануне. «Она не ложилась спать. Что-то произошло…» – подумал он.
В нем заиграло тревожное любопытство.
– Добрый день, миссис Дэниэлс. – учтиво сказал Мэйз, как будто ничего не заметил. Женщина смерила его усталым, но от этого не менее злым взглядом.
– В этом дне нет ничего доброго. По вашей милости… – голос ее был сорван.
Доминик изобразил на лице великое изумление и пожал плечами. Ева отступила на шаг и жестом предложила ему войти.
– Но, раз уж вы такой всемогущий, то может быть, вы вытащите Ромео из его комнаты? – Лицо ее вдруг исказилось, и она заплакала. – Он не выходит со вчерашнего дня. Он молчит. Не хочет даже говорить со мной. Даже через дверь! – Она прижала руки к лицу, и плечи ее затряслись. Доминик поспешил наверх. Мало ли, что могло прийти в голову Ромео, с его тонкой душевной конструкцией.
– Ромео! – с тревогой позвал Доминик, и постучал. – Ромео, это я, Мэйз. Ты мне откроешь?
– Да. – Послышался знакомый звонкий голос, и с плеч Мэйза свалилась целая гора. Дверь распахнулась. В отличие от матери, сын выглядел прекрасно. Он был отдохнувшим и свежим. Лицо его казалось напряженным, но никакой истерики в нем Доминик не заметил.
– Господи, ты меня напугал! – Он похлопал парнишку по плечу.
– Не я, а она. – Поправил его Ромео. Он щелкнул дверным замком и присел на застеленную кровать. – Я не хочу разговаривать с ней. Я даже видеть ее не хочу. – Мэйз был удивлен, с каким спокойствием Ромео сказал это.
– Что-то случилось?
– Да. Кое-что случилось, но я не хочу сейчас об этом говорить. Я вообще не хочу о ней говорить. Когда мы можем уехать? Я соберу вещи за две минуты.
Мэйз выдержал паузу, пристально глядя на Ромео. Он не мог поверить в то, что услышал.
– Что, все-таки, случилось? – Терпеливо спросил он. Ромео передернул плечами и отвернулся.
– Я же сказал, я не хочу об этом говорить!
– Что-то серьезное? Ну, хоть что-то скажи!
– Серьезнее некуда! – Ромео вскочил с кровати и заметался по комнате, без толку что-то перекладывая с места на место. – Так мы можем ехать? Я… напишу сто тысяч стихов! Или чего угодно, только, пожалуйста, давайте уедем быстрее!
– Послушай, – Доминик с усилием притянул Ромео к себе за рукав. Он усадил его на кровать рядом с собой и заговорил очень тихо. – Мы едем сегодня же. Я это планировал. Билеты заказаны на вечерний рейс. Но перед тем как ты покинешь дом, тебе придется поговорить с матерью…
– НЕТ!
– Да, тебе придется. По нескольким причинам. Первая: я не знаю, что между вами произошло в эту ночь, но она твоя родная мать, и вы не должны стать врагами. На свете нет такой объективной причины, по которой сын мог бы стать врагом своей матери.
Вторая причина. Хоть ты и взрослый мальчик, но будет лучше, если ты и она вместе прочтете контракт, который я принес. Это важно. Контракт готов, на нем есть все печати. Надо только поставить подпись. Если хочешь, можешь подписать его сейчас здесь. А можешь подписать его у меня в офисе, с нотариусами, юристами, соответствующим пафосом и шампанским. Это на твой выбор. Но я хочу, чтобы твоя мать знала содержание контракта до последнего пункта. И третья причина. Маловероятная, но возможная. Тебе может не понравиться в Лос-Анджелесе. У тебя может ничего не получиться. Ты можешь захотеть вернуться назад. И тебе должно быть, к кому возвращаться! Если человек возвращается из города, вроде Лос-Анджелеса, то ему просто необходим добрый самаритянин, который утешит и поддержит его. Тебе нужна твоя мать, и тебе нужен Люциус. Они твои самые близкие люди.
Лицо Ромео внезапно побагровело, губы задрожали, и из глаз брызнули слезы. Черты его исказила злоба. И слезы были слезами ненависти.
«Тебе нужна твоя мать, и тебе нужен Люциус!» – Нет, надо же было такому случиться, чтобы Мэйз назвал именно тех двоих, которых Ромео в эту минуту ненавидел больше всех на свете.
Доминик ничего не мог понять. Любопытство разбирало его. Но он был терпелив. Он знал, что Ромео все ему расскажет. Не сейчас, так в другой раз.
– Контракт у тебя с собой? – Срывающимся голосом, едва смог выговорить Ромео.
– Да.
– Покажи!
Доминик открыл портфель и вынул две копии документа, напечатанного на дорогой бумаге, с логотипом в виде сине-золотого грифона на каждой странице. Последние листы венчала печать и размашистая роспись «Доминик Мэйз». Ромео вскочил с кровати, подбежал к столу, схватил первую попавшуюся под руки ручку и черкнул по закорючке на обеих копиях.
– Никто, кроме меня самого не будет ничего читать и ничего за меня решать! Она не увидит никакого контракта! Хватит с меня!
Ошеломленный такой решимостью Ромео, Мэйз потер рукой подбородок. Он в недоумении посмотрел на подписи Ромео рядом со своими.
– Ну, хорошо. Раз уж ты рубишь сплеча, то пускай так и будет. Тогда давай так. Будем считать, что мы заключили этот контракт. Но я советую тебе, когда успокоишься, все-таки прочесть его. Внимательно. Если тебя в нем что-то не устроит, мы его отменим. Идет?
– Да. – Нетерпеливо кивнул юноша и с вопросом уставился на Доминика.
– Да, – усмехнулся тот, – можешь собирать свои вещи.
Доминик вышел из комнаты.
4.
Ева ждала у лестницы. Она нервно стучала ногой и теребила в руках насквозь мокрый платок. Глаза ее излучали отчаяние.
Увидев ее, Мэйз растерялся и на мгновение замер на ступеньке. По его виду Ева поняла, что вести плохие. Нижняя губа ее затряслась, но, преодолев рыданье, женщина спросила:
– Вы… уезжаете?…
Мэйз беспомощно развел руками:
– Миссис Дэниэлс, я желаю вашему сыну только добра. Так же, как и вы. Можете не волноваться за него. Со мной он будет в безопасности. Вам следует успокоиться, и тогда вы поймете, что драматизировали ситуацию и…
– Избавьте меня от ваших дешевых наставлений… – она смотрела на него с такой лютой ненавистью, что Доминику стало не по себе. – Вы отнимаете его у меня! Все, что вы хотите – это преумножать свое богатство, использовать его! Вам не понять чувств близких людей. Вы привыкли эксплуатировать людей! Только использовать их. Вы слишком надменны, чтобы понять чувства. Вы так высокомерны. Если бы у вас были дети, то вы бы поняли, что это такое – терять их,… но детей у вас не может быть, потому что такие, как вы не знают, что такое любовь!
Он ждал, что она попытается ударить его, так что точным движением перехватил ее руку и с силой сжал ее. Ева сдавленно охнула, но черный взгляд ее просветлел.
– Миссис Дэниелс. – Мэйз сохранял терпение из последних сил. – Во-первых, вы не можете меня судить и оценивать, потому что представления не имеете, кто я. И сами виноваты, потому что лишили себя шанса узнать это. Знаю ли я, что такое любовь? Не вашего ума дело. В том, что ваш сын бежит из дома, не оглядываясь, ваша и только ваша заслуга, потому что такая вы мать. Вы собственница, которая готова сгноить то, что не может пожрать, лишь бы не досталось другому. Вы сами всегда использовали своего сына для собственного самоутверждения. Чтобы он обслуживал ваши несметные прихоти. Что произошло этой ночью? – Он неожиданно толкнул Еву к стене. Она побледнела от испуга и боли, потому что Мэйз навис над ней, с силой сжав ее плечи. – Говорите! Произошло нечто, о чем Ромео не хочет говорить, но это окончательно оттолкнуло его от вас. Что случилось ночью?!! – Ева зажмурилась и отчаянно замотала головой. – Скажите мне, что случилось ночью! – Продолжал требовать Мэйз. Но Ева скорее бы умерла, чем призналась ему. Тогда он презрительно хмыкнул. – Не вам меня поучать, миссис Дэениелс.
Обессилевшая, Ева заглянула в его черные, сверкающие яростью глаза и с ужасом поняла, что верит каждому его слову, что он прав, что вина полностью лежит на ее плечах тяжким бременем. Наверное, она никогда не считалась с чувствами своего сына. Наверное, она никогда не слышала его. Наверное, действительно все эти годы она была плохой матерью. От этого ей захотелось немедленно побежать в ванную и перерезать себе вены.
Тем временем Мэйз холодно отстранился и направился к выходу. Уже делая шаг за порог, добавил:
– И, к вашему сведению, обоюдная эксплуатация с целью увеличения дохода, во всем цивилизованном мире именуется «бизнес». Вы используете меня, я использую вас. Я даю вам имя и деньги, вы приносите деньги мне. Все довольны. Прощайте, Ева. Берегите себя. – Он дернул изогнутой, рассеченной шрамом бровью и на прощанье одарил ее ледяной улыбкой.
Он оставил входную дверь распахнутой, и Ева как завороженная провожала его взглядом, пока он сел в роскошный черный автомобиль. В это мгновение вниз по лестнице прогрохотали торопливые шаги, и Ромео поравнялся с ней. В руках он держал большую дорожную сумку. Ева подняла на него глаза и почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. Взгляд. Его чудесный взгляд цвета неба. Такой нежный, такой любимый, такой светлый.
Он был пуст и стыл, как глыба арктического льда.
Ромео остановился рядом с ней всего на долю мгновения. Она даже не успела открыть рот, чтобы сказать ему до свидания, как дверь Бентли захлопнулась, и автомобиль надменно проплыл мимо ее глаз.
Ноги Евы подогнулись, и она рухнула на пол, заливаясь слезами.
5.
До самолета оставалось еще около трех часов.
Ромео ждал в машине, пока Мэйз заходил еще в пару представительных офисов в деловой части города. После того, как дела были завершены, молчаливый шофер Мэйза отвез их в ресторан, так как было уже время обеда.
За все полдня, что они провели в машине, Ромео не проронил ни слова. Он не был ни грустным, ни злым. Ромео выглядел, скорее, сконцентрированным, отметил про себя Мэйз.
– Ешь! – Уже в четвертый раз повторил Доминик, глядя, как юноша ковыряет в своей тарелке и размышляет о чем-то. – Ешь! – Сказал он в пятый раз и добавил. – Потому что по прибытии в Лос-Анджелес мы сразу начнем много пить.
Ромео удивленно поднял брови. Доминик улыбнулся своей ослепительной улыбкой:
– Да, так бывает. Мы же не поедем сразу спать? А если не спать, так тогда пить!
– Ты не очень похож на человека, у которого проблемы с алкоголем. – Пошутил Ромео.
– Рискованная шутка! – Рассмеялся мужчина. – Я мог бы и обидеться.
Ромео помолчал немного, потом вдруг тихо заговорил, смущенно опустив глаза:
– Я все думаю о том, сбудутся ли мои мечты. Глупо, конечно. Ты, наверное, не поймешь. Просто… я был так далек от… настоящих возможностей. Все что я делал, было игрой. Все – понарошку. Если честно, то у меня и в мыслях не было, что это может быть всерьез. У меня всегда все так легко получалось…А я всегда думал, что талантливые вещи, настоящие, рождаются только в каких-то адских муках.
– Но ведь и твои, как ты говоришь, вещи, тоже рождались с трудом. Тоже в адских муках. Это муки чувств, которые заполняют тебя, когда ты что-то делаешь. Страдания твоих эмоций.
– Об этом я не задумывался…
– Тебе дан дар выражать свои чувства разными средствами. И сам процесс выражения не составляет для тебя труда. Твой труд – это твоя душа. То, что в ней зреет. Что в ней разбивается, рождается заново, что ее мучает, рвет на части. Это и есть муки творчества, а вовсе не то, какое слово лучше подобрать: «морковка» или «подковка»…Понимаешь?
Ромео кивнул и продолжил:
– И вдруг, откуда ни возьмись, появляешься ты. И как будто кто-то произнес заклинание,…и все вдруг переменилось.
– Нет, Ромео, я не «откуда ни возьмись». Ты совсем позабыл об одном очень важном человеке. Об Орландо. Именно он решил, что уже пора произнести заклинание, и тогда он просто мне позвонил и прислал несколько твоих работ. И, вообще, запомни: случайностей не существует. Все закономерно. У каждого своя судьба, которая уже предначертана где-то. Кем-то.
– Как бы мне хотелось знать, сбудется ли то, о чем я мечтал, предначертано ли мне это! То, что считал абсолютно невозможным. – Глаза Ромео загорелись. – Я отдал бы что угодно, лишь бы узнать, что будет!
Доминик с иронией глянул на него:
– Послушай. Не хочу, чтобы ты решил, что я на самом деле зануда, но я все равно скажу тебе, что я думаю по этому поводу. Это великое счастье, что ни один человек не обладает даром предвидения, и никто на всем свете не сможет тебе сказать, сбудутся ли твои мечты, и вообще, что будет с тобой завтра. Ну, представь: ты мечтаешь о чем-то, что составляет весь смысл твоего существования в двадцать два года. Эта мечта – все, что движет тебя вперед. И вдруг бах! Ты узнаешь, что она никогда не сбудется. И что? – Мэйз назидательно потряс вилкой. – В двадцать два жизнь потеряла смысл. Ты опускаешь руки, и совсем молодой, ты лишаешь себя шанса мечтать другие мечты, ставить другие цели и достигать их. Ведь в тридцать три ты можешь мечтать о чем-то еще, а в сорок два – о чем-то совершенно другом, и так далее. Вперед, вперед! Мечта не одна. Их может быть много. И она не вечна. То, что вчера составляло весь мир, сегодня может просто исчезнуть из твоей памяти. Без следа. Или наоборот представь: ты вдруг узнаешь, что твоя мечта сбудется. Это все, чего ты желал! Но сбудется она не в двадцать два, а в тридцать пять. И что может произойти тогда? – Он обернулся и поманил рукой официанта. – Ты прекратишь жить, ты начнешь ждать. Неистово подгонять время, чтобы эти тридцать пять поскорее наступили. Ты потеряешь целых тринадцать лет! В конце концов, ты смертельно устанешь от ожидания и, когда твоя мечта, наконец, сбудется, то разочарует тебя, потому что к этому времени потеряет прежний смысл. И всю дальнейшую жизнь тебя будет преследовать мысль о том, что ты упустил тринадцать лет в погоне за призраком. Уж не знаю, насколько понятно я выразил свою мысль, но в общем, все это зло. Официант! Счет, пожалуйста.
6.
Когда самолет плавно оторвался от земли и взмыл вверх, носом прямо в небеса, Ромео явственно ощутил, как его внутренности поменялись местами. Он еле сдерживал нервную дрожь и каждую секунду сглатывал, чтобы не закладывало уши. Он терпеть не мог, когда закладывало уши.
Ромео покрутился в своем просторном кресле салона первого класса и украдкой уставился на Мэйза, который был погружен в чтение какой-то газеты и совсем не обращал внимания на неудобства. Сосредоточенно нахмуренные брови, совершенный профиль, резкий упрямый подбородок. И глаза, глубокие, таинственные и магнетические. Они таили бесконечное количество мыслей, догадок и тайн. Ромео вдруг поймал себя на том, что безумно хотел бы быть на него похожим. Про себя он вновь поблагодарил Орландо Роуда за то, что тот познакомил его с этим удивительным человеком. Невозможно было поверить, что этот рафинированный бизнесмен с газетой, в соседнем кресле, богемный денди на черном Порше, отчаянный пьяный байкер в рваном свитере – один и тот же человек. Он мог иметь столько разных лиц, каждое из которых было безукоризненно. Он был так мужественен, так умен, так уважаем, так забавен, так талантлив, так решителен, так непредсказуем…Сплошная мечта.
Ромео тяжело вздохнул. Он бы отдал полжизни, чтобы на минуточку стать Мэйзом. Или хотя бы проникнуть в его голову, чтобы покопаться там и познать секрет, благодаря которому Мэйз и был Мэйзом. А если бы чудеса были возможны, то он пожелал бы еще и частичку души Мэйза. Потому что просто знать секрет недостаточно.
В эту минуту Доминик внезапно повернул голову и встретился взглядом с Ромео. Юноша встрепенулся и фальшиво закашлялся.
– Хочешь пить? – Мэйз поднял правую бровь и лукаво подмигнул: Виски или шампанское?
Два бокала шампанского, торопливо выпитые залпом, подействовали на юношу как сильное снотворное и, хотя ему очень хотелось поболтать с Домиником, он не смог преодолеть сонливость, и скоро гул турбин самолета стих и перестал его беспокоить.
ГЛАВА 10.
1.
Свежий бриз играл волосами Ромео, юноша то и дело слизывал с влажных губ соленые брызги.
Он стоял на пирсе. На самом краю. Покатые горбы бурливых волн разбивались в пышную шипящую пену прямо у его ног. Как будто кланялись ему. Ромео обернулся. Пирс уходил так далеко в море, что Ромео не смог разглядеть линии берега. Позади него виднелась лишь узкая каменная тропа, которая таяла в сероватой, слоеной дымке тумана. Все вокруг было серым, вода сливалась с небом, и только курчавые гребни волн пенистыми завитками указывали ему на океан.
Юноша окинул взглядом беспокойное пространство вокруг себя.
Он был один. Маленький и хрупкий, посреди затаенной мощи, которая наблюдала за ним своим туманным взглядом. Ромео почувствовал смятение. Холод побежал по его спине. То ли от страха, то ли от одиночества, то ли от жгучих прикосновений холодных брызг.
Вдруг далеко впереди он увидел маленькую точку, которая стремительно увеличивалась, пока приближалась к нему. Он изо всех сил напряг глаза, чтобы рассмотреть ее. Но усилие было излишним, потому что совсем скоро он понял, что это была лодка. Маленькое утлое суденышко.
Размером почти с яичную скорлупу, она не имела ни паруса, ни весел. Ромео никак не мог взять в толк, каким же образом ей удавалось приближаться с такой быстротой. Еще через пару секунд Ромео сумел разглядеть в лодке неподвижную, словно застывшую фигуру. Юношу начала охватывать паника. Он сделал шаг назад, чтобы повернуться и бежать по бесконечному пирсу туда, где должен был скрываться берег. Но, отступив одной ногой еще назад, он вскрикнул и едва не упал: позади него больше ничего не было.
С ужасом Ромео посмотрел себе под ноги – он стоял на узкой полоске камня, который теперь просто торчал посреди бескрайнего гудящего ничего. Бежать было некуда.
Тем временем, лодка продолжала приближаться. Ромео смотрел на нее как зачарованный. Он не мог отвести от нее взгляд. Он не мог шевельнуть и пальцем.
В лодке сидел человек. Он сидел недвижимый как статуя, сложив руки на коленях.
В ту секунду как Ромео удалось разглядеть его лицо, страх внезапно отпустил его, по всему телу вдруг разлилось тепло умиротворения, и крошечный кусок скалы, на котором он стоял, показался ему вполне надежным. И юноше уже не страшно было стоять на этом камне среди грохота волн.
Он знал это лицо. И не боялся его увидеть. Это был отец. Отец все еще не двигался. Его лицо выражало безмятежность. Отец улыбался.
Ромео почувствовал радость. Нелепую, пустую, возвышенную радость оттого, что видел призрака перед собой. Радость эта была так сильна, что, казалось, могла раскрыть крылья за спиной юноши, и позволить ему взлететь, воспарить над бескрайней грозной пустотой и увидеть то, что пустота прятала за своими пределами. Ромео не взлетел. Он продолжал стоять на камне, но чувствовал, что парит.
«Отец! Я так рад».
«Здравствуй, Ромео!» Отец раскрыл руки, словно бы хотел обнять сына, но между ними оставались несколько метров мутной воды.
«Отец. Почему ты в прошлый раз не говорил со мной, почему ты ушел от меня? Это очень мучило меня».
«Тогда я не мог с тобой говорить, но теперь могу. Я рад, что могу смотреть на тебя, рад, что могу тебя слышать».
«Отец, ты видишь, как у меня все складывается. Скоро я смогу прославить твое имя, папа. Я буду много работать и добьюсь всего того, о чем ты мог мечтать! Ты гордишься мной? Я очень хочу, чтобы ты мной гордился».
«Я очень тобой горжусь, сын мой. Ты много трудишься, чтобы добывать знания. Но тебе необходимо быть осторожным»…
Отец печально опустил голову. Ромео с беспокойством спросил:
«Что-то не так, папа? Я что-то делаю не так?»
«Милый мой сын, ты мог бы все сделать правильно, но»…– он умолк.
«Что?» – Ромео сделалось страшно.
«Ромео. Не всякое знание несет добро. Не каждая мысль наполнена светом. Тебе следует научиться отличать добро от зла, и быть мудрым. Запомни: ты не можешь позволить себе чувствовать зло, не можешь позволить ненависть. Ты должен бороться с этими чувствами, иначе они погубят тебя. Война не должна править твоим сердцем. Ты обязан бороться. Борись со всем, что попытается овладеть тобой, кроме чистых помыслов. Борись, Ромео! И не теряй важного».
«Чего, отец?»
«Не теряй» … – он не закончил.
Вдруг перед глазами Ромео возник образ девушки с янтарными глазами. Эта подзабытая мечта снова вернулась, чтобы напомнить ему о себе, и девушка снова шла мимо, вея на него ароматом грез. Легкая, беззаботная, она была словно воплощением свободы. Она шла вперед, и на ней не было никаких оков.
Вслед за ее образом все погрузилось во мрак, и Ромео больше ничего не видел.
– Тебе понятно, Душа № 6871? – Строго спросил Ангел.
– Боже, Крылатый, так это ты?! Я не поняла этого сразу! Как же я рада тебя видеть! А что сейчас с моим человеком? И как ты можешь открыто со мной говорить? Он видит тебя?
– Не волнуйся, не видит. Ромео просто спит более глубоким сном и ничего сейчас не видит и не слышит. А если наш разговор ему и приснится, то этот сон сразу же покинет его память.
– Я не могу в это поверить! – Продолжала восторгаться Душа. – Как ты сюда попал? Никому ведь не дозволено!
Ангел прижал палец к губам и заговорщицки прошептал:
– Мне разрешил Отец!
– Что?!! Сам?
– Да. Он даровал мне возможность навещать тебя. Понимаешь, ты должна сейчас стараться изо всех сил. У тебя появился шанс на спасение.
– Как это возможно? Я не могу поверить в это! Хотя, впрочем, почему это не могу. Я ведь гениальна!
– Тихо ты! Не смей все испортить, дубина! -Сердито воскликнул Ангел. – Слушай, что происходит. Все дело не в тебе, а в твоем человеке. Ему скажи спасибо. Отец подумывает простить тебя, не сейчас, со временем, когда ты полностью докажешь, что твой человек стоит того. Тогда судьба его будет переписана, а ты сможешь вернуться в Райские Кущи и, естественно, в дальнейшем отправляться на Землю с особыми миссиями.
Душа ликовала.
– Ну, я же на правильном пути! Разве не так? Я же доказываю, что я – лучшая! Вот сейчас он прославится, и сам останется добрым самаритянином. Ведь он такой талантливый, и при этом добрый – ого, человечище!
– Не представляю, каким образом у тебя это получается,… но знай: не все так просто…– Ангел с предупреждением поднял указательный палец. – Во-первых, в твоем человеке, а значит и в тебе, появилось зло. От него надо избавляться. Во-вторых, есть еще кое-какие условия, о которых ты не знаешь.
– Что за условия? – Душа насторожилась. Ангел с сожалением покачал головой.
– Пока не могу тебе сказать. Через время. Сейчас я пришел сообщить, что могу навещать тебя, и что у тебя есть шанс на спасение. Так что не расслабляйся и трудись изо всех сил. И помни, что оба брата наблюдают за тобой. Не разубеди Господа в своей надобности! Я постараюсь прилетать чаще, давать тебе знать, как обстоят твои дела, когда смотришь на них сверху. Все. Сейчас мне пора. Самолет начинает садиться, так что он вот-вот проснется. Береги его!
2.
«Мистер Дэниэлс!» – Ромео медленно открыл глаза. Над ним склонилась очаровательная стюардесса. – «Мы уже совершили посадку. Пожалуйста, просыпайтесь».
Мэйз стоял рядом с ней и беззвучно посмеивался.
Ромео не помнил точно, что ему снилось, но он проснулся в таком блаженном настроении, что выпорхнул из самолета навстречу ночному городу грез, как на крыльях.
У трапа самолета их уже ждал черный Порш. Доминик, издав радостный возглас, кинулся к машине и немедленно занял водительское место. Их скудный багаж в мгновение ока был уложен в багажник.
3.
Огни. Миллионы, миллиарды огней. Ночь светилась и сияла вокруг них. Сияли холмы, по очертаниям которых расползался город, сияло море, на поверхности которого балансировали нарядные корабли. Несмотря на то, что Ромео и Доминик прибыли в Лос-Анджелес уже поздним вечером, город жил полной жизнью и гудел, словно пчелиный улей.
Картонные одноэтажные домики нестройными рядами лепились к расчерченным под линейку улицам. За рядами пальмовых аллей, от посторонних глаз прятались роскошные виллы. Солоновато пахло океаном. Здесь все было не так, как привык Ромео. Но это будоражило и захватывало его. Он не мог оторвать лица от стекла: он, как оголодавший бродяга, глотал этот город большими кусками, не разжевывая. Он хотел запечатлеть каждый фонарь, каждый поворот, каждую пальму, каждый дом.
– Вот мы и в Эл-Эй! – Воскликнул Доминик. – Это город-пожиратель, город-убийца, город-архитектор, город-создатель, город-Бог! Этот город может все! И ты в этом городе, Ромео! Как себя чувствует будущая звезда литературных обозрений и светской хроники? Писатель Р. Дэниелс был замечен вчера на вечеринке, в сопровождении художницы Бла-Бла. Оба явно находились под действием кокаина и вели себя неподобающим образом! – Словно бы процитировал газетный заголовок Мэйз. – Как тебе такое? Или вот вариант… м-мм… новый бестселлер молодого, но уже нашумевшего автора Эр Дэниэлса, безусловно, приоткрывает нам завесы тайн бытия. Это, бесспорно, блестящее произведение, но говорят, он пишет в измененном сознании! Здесь обо всех так говорят, Ромео. Большинство, конечно, так и делает. Но это не про тебя. Героин, кокаин… это ведь так банально! Мы можем интереснее!!! Мы можем лучше!!! – Вдруг резко выкрикнул он и крутанул руль. Машина опасно вильнула, и на мгновение вылетела на встречную полосу. Доминик задиристо погрозил кулаком встречным машинам, которые посмели возмущенно загудеть.
У Ромео пока не было слов, он только заливисто смеялся и продолжал вертеть головой во все стороны, рискуя вывихнуть себе шею.
Как Мэйз и обещал, прямо с самолета они поехали пить. И делали это в разных местах и очень много. Излишне говорить, что Мэйза везде знали и принимали как родного. Специально для Ромео составлялись какие-то особенные коктейли, к ним постоянно подходили какие-то люди, что-то говорили, весело шутили, Ромео смеялся. Мэйз сначала сыпал анекдотами, затем выбрасывал свой галстук, потом выкидывал пиджак, пока не потерял их совсем. Восторг юноши смешался с безумным количеством разнообразного алкоголя в таких пропорциях, что уже скоро все замелькало как в калейдоскопе, и Ромео уже ничего не помнил. Кроме одного:
Всю первую ночь в Лос-Анджелесе его жестоко рвало.
3.
Ромео едва смог разлепить глаза. Они болели так, что ему казалось, что они вылезли из орбит и сейчас висят на нитках нервов. Голова гудела как английский Биг-Бен, и боль ударяла в виски, словно язык колокола о его чугунные стенки.
Он лежал в большой уютной комнате, которую, сквозь светлые занавеси, наполнял мягкий дневной свет, чириканье птиц и отдаленный гул города. На кресле напротив кровати был аккуратно уложен белый махровый халат. Возле кресла стояла его сумка.
Ветерок слегка колыхал воздушные занавески, которые скрывали огромное, на всю стену, слегка приоткрытое окно. Больше Ромео ничего не смог разглядеть из-за подкатившей неуправляемой тошноты.
Он пулей вылетел из кровати и заметался по комнате. В комнате было три двери. На его счастье, первая же дверь, которую он распахнул рывком, вела в ванную с огромной мраморной джакуззи, и какими-то фантастическими светильниками.
К несчастью, его интересовал только унитаз.
Через какое-то время Ромео выполз из ванной и, раскачиваясь как на палубе, добрался до постели, просторной, теплой, застеленной ароматным бельем. Но перед тем как рухнуть как подкошенному, Ромео все же выглянул в окно.
Поверх сочных зеленых макушек высоченных пальм, его глазам открылся великолепный вид на скалы, нависшие над синим океаном. Стало понятно, что отдаленный гул, который он слышал, издавал вовсе не город, но океанский прибой.
День выдался изумительным. Жаль, что Ромео был не в том состоянии, чтобы наслаждаться видом и погодой. Он услышал всплеск воды и посмотрел вниз.
Окно его комнаты выходило на громадный внутренний двор, где были разбиты чудесные, тщательно ухоженные цветочные клумбы, и находился большой бассейн под пальмами. На краю бассейна, мокрый и взъерошенный, сидел Мэйз. Он болтал ногами в воде и пил кофе. Метрах в двух от него стоял стол, накрытый к завтраку.
Если бы Ромео мог думать, он бы сейчас подумал, что хорошо бы поплавать и позавтракать. Но думать Ромео сейчас был не в силах, поэтому он рухнул в постель как подкошенный и тут же снова провалился в сон.
«Господин Дэниелс!» – Грудной женский голос просочился в его сон, ласково пощекотал спящий слух. Ромео сладко потянулся и приоткрыл один глаз, чтобы понять свое самочувствие до того как проснуться полностью. Сон пошел ему на пользу: тошнота и головная боль отступили.
Голос позвал его опять:
«Господин Дэние-е-лс», – над кроватью склонилась пожилая темнокожая женщина. У нее было симпатичное пухлое лицо и ласковые блестящие глаза, похожие на маслины. Она улыбалась. В руках она держала поднос с едой. У Ромео свело скулы от жажды, когда он увидел графин с апельсиновым соком.
«Доброе утро, мэм». – Сипловато произнес он. Женщина засмеялась приятным глубоким смехом и покачала головой:
«Скоро уже закат, мистер Дэниелс. Утро уже наступит завтра».
«Как? Сколько времени, мэм?»
«Меня зовут Камелия, сэр». – Она поставила поднос на кровать рядом с Ромео. Он тут же схватил стакан, налил сока доверху и выпил его залпом. И почти физически ощутил как кисло-сладкий, прохладный, сок наполнял каждую клетку его пересохшего организма влагой и чистой энергией. Пока он пил, Камелия откинула шторы от окна, и комнату залил жаркий золотой свет дневного солнца.
– Я помогаю Доминику по хозяйству. Он мне почти как сын. Сейчас половина третьего, мистер Дэниелс. Доминик велел вам передать, чтобы вы отдыхали, а когда отдохнете, так он пришлет за вами. Вам не здоровилось, мистер Дэниелс…или, вроде того.
– Можно я попрошу вас называть меня по имени, мэм? Я чувствую себя неловко, когда вы говорите «мистер Дэниелс».
– Конечно, милый! – Переход с официального «мистер Дэниелс» на ласковое «милый» произошел мгновенно и очень легко. Ей тоже было не очень-то по себе звать этого мальчишку по фамилии, так еще и с приставкой «господин». Но на всякий случай, чтобы он не подумал, что она слишком фамильярна, Камелия назидательно добавила:
– Мой возраст, Ромео, позволяет звать молодых людей вашего возраста по имени. Между прочим, Доминика я иногда называю «сынок». Понимаете, – она выразительно прижала руки к груди, – для одинокой бездетной женщины нет ничего приятнее, чем звать хоть кого-нибудь сыном!
От ее слов Ромео вздрогнул. Он тут же вспомнил о матери. Мгновенно его воображение нарисовало ему маму, сидящую в гостиной в полной тишине. Ведь теперь она была в их большом доме совсем одна. Одинокая, никому не нужная…
«А, как же, никому! У нее ведь теперь есть Люциус… проклятье!»
Он мотнул головой, чтобы стряхнуть неприятные мысли, но они не улетучились вовсе, а осели, опустились, подобно тяжелому осадку, на самое дно его души. Ромео еще раз наполнил стакан соком доверху и жадно выпил.
– Покушай свой завтрак, Ромео. Не стесняйся звать меня, когда тебе что-нибудь понадобится. Можешь пользоваться в этом доме всем, что есть. И не стесняться. Таково распоряжение Доминика. А его слово в этом доме – непреложный закон! – Камелия с улыбкой подмигнула и оставила его одного.
Ромео потянулся к тумбочке, взял пульт дистанционного управления и включил телевизор, который минуту назад обнаружил на противоположной стене. Теперь можно было и поесть.
Когда с завтраком было покончено, Ромео вылез из постели, выглянул в окно. На бассейн. Вода манила его своей дикой, почти тропической лазурью и, в то же время, стерильной чистотой. Юноша не стал сопротивляться и с готовностью поддался соблазну. Он схватил полотенце в ванной и побежал вниз.
Ромео грелся на солнышке в шезлонге рядом с бассейном, когда из дома вышла Камелия. В руке она держала телефонную трубку, которую подала юноше. Из трубки несся неясный людской гомон, на фоне которого солировал глуховатый, тягучий голос Мэйза:
– Привет, пьяница. Ну, как ты, жив?
– Да, водные процедуры – самое лучшее из лекарств.
– Ты познакомился с Камелией? Она моя правая рука в доме. И левая, впрочем, тоже.
– Да, она очень милая.
– Можешь обращаться к ней в любую минуту. Она просто золото. Послушай, ты в силах сегодня приехать в издательство? Я сейчас здесь, в своем офисе. Могу прислать за тобой через сорок минут. Ты увидишь все своими глазами. Возьми с собой рукописи, чтобы твоя секретарша могла уже начать набирать текст. Спасибо она, конечно, тебе не скажет. Кто еще в нашем мире до сих пор пишет на бумаге? Ха. Литературный редактор начнет работать над правкой.
– Моя секретарша?!!! – Ромео был ошеломлен. Он внезапно прочувствовал, насколько все на самом деле серьезно. От волнения у него похолодел затылок. – Да, я буду готов через сорок минут.
– Вот и отлично. До встречи.
4.
Ромео бросился в дом. Сорок минут было более чем достаточно, чтобы одеться и собраться, но бесконечно мало для того, чтобы собраться с мыслями и подготовиться морально. К этому шагу. Первому шагу навстречу чему-то большому. Почему-то Ромео придавал этому особое значение. Он так погрузился в свои мысли, как он должен выглядеть, как должен ходить, вести себя, что говорить и как скрыть свое волнение, которое медленно накатывало на него из глубин его сознания, подобно цунами, что по пути в свою комнату он даже не обратил внимания на убранство дома. Хотя, ему было очень интересно, как должен был выглядеть дом такого человека как Мэйз.
На самом же деле, главная особенность особняка Доминика Мэйза заключалась в том, что он, считай, не выглядел никак. Нет-нет, это был красиво убранный огромный дом, с дорогой мебелью, но интерьер его не имел никакого определенного стиля, не был привязан к каким-то условностям. Дом был удобен, лаконичен и красив. Человек с любыми художественными пристрастиями мог бы чувствовать себя в нем комфортно именно потому, что интерьер дома ни противоречил, ни потакал ни одному из дизайнерских направлений. Это был просто хороший дом. Не перегруженый мелочами, не заваленый хламом, но и не холодно пустой. Главным принципом этого дома было: светло, чисто, уютно, не навязчиво.
Мэйз, главным образом, гордился безупречным подбором безумно дорогой звуковой аппаратуры, которая красовалась в каждой из комнат, а также парой дощатых подлинников Босха в стеклянных саркофагах, потрясавших воображение, в его кабинете. Вот и все.
Но пока, юноша об этом еще не знал. В эту минуту ему было не до интерьеров. Он страшно нервничал и впопыхах собирался на архиважную для него встречу.
Первым делом, он сложил отдельно свои рукописи. Их предстояло показать,… страшно подумать, секретарше и литературному редактору.
Затем он тщательно причесался.
Потом оделся. После этого, его прическа показалась ему легкомысленной, и он причесался заново.
Затем Ромео задал себе вопрос: а как он хотел, чтобы его восприняли люди с первого взгляда? Как стеснительного юношу, как задумчивого молодого мыслителя, как бесшабашного талантливого повесу, как невротика-графомана? Или как начинающего богемного плейбоя?
Ему нравился образ молодого мыслителя.
Так что, он опять переоделся. Объемный тонкий свитер и легкие льняные брюки вкупе с мягкими туфлями, должны были как раз создавать нужный романтический и расслабленный образ. Который, как назло, полностью шел вразрез с лихорадочно блестевшими глазами и руками, которые тряслись не то от волнения, не то с похмелья.
Он решил снова переодеться, когда с улицы послышался автомобильный гудок. Ромео нутром почувствовал, что это гудел уже знакомый ему Бентли. Он торопливо сгреб рукописи и, даже не посмев бросить взгляд в зеркало, стремглав выбежал из комнаты.
После короткого приветствия шофера, они двинулись в путь.
Чтобы не зацикливаться на предстоящих событиях, Ромео пытался рассматривать город, по которому они ехали. Но ничего не получалось. Мощная волна его беспокойства уже докатилась до самой кромки души, сметая все остальные эмоции на своем пути, и Ромео уже начинал захлебываться в этой исполинской, всепоглощающей волне.
В тот момент, когда автомобиль остановился у многоэтажного здания, Ромео показалось, что настал его смертный час, и мир в глазах его меркнет.
В старинное семиэтажное здание вели мощные дубовые двери с золочеными ручками в виде львиных голов. Двери ежесекундно открывались и закрывались, туда-сюда сновали люди с озабоченными лицами. По бокам от дверей были установлены гранитные постаменты, каждый из которых занимали двухметровые грифоны, сплошь покрытые сверкающе – синей португальской мозаикой. У входа красовалась таблика с витиеватой надписью: «Кобальтовый Грифон». Издательский дом».
Как только Ромео сделал шаг из автомобиля, к нему тут же метнулась молоденькая светловолосая девушка в строгом коричневом костюме. Широко улыбаясь, она торопливо повлекла его за собой:
– Вы мистер Ромео Дэниелс? – на ходу спросила она.
Ромео сконфуженно кивнул. Ему было неловко оттого, что ноги могли вот-вот подогнуться. Так сильно ему еще волноваться не приходилось.
– Меня зовут мисс Роккс. – Она на мгновение остановилась и подала ему руку.
Он тоже нашел в себе силы улыбнуться.
– Можно Эвелин, – добавила она.
– Можно Ромео, – отозвался он.
– Я буду вашей секретаршей. – Голос ее прозвучал не без кокетства. Ромео украдкой глянул на нее. Девушка была очень красивой. Можно сказать, кукольно красивой. И выглядела весьма изящно в своем узком коричневом костюме. – Господин Мэйз ждет Вас. Он желает лично показать Вам свои владения. Вернее, их часть. Потому что его предприятие не ограничивается только этим зданием. Здесь мозговой центр «Мэйз Груп».
– «Мэйз Груп?» – Удивился Ромео. – Я думал, есть только «Кобальтовый Грифон».
– Нет! – Рассмеялась Эвелин. – Сам мистер Мэйз предпочитает, чтобы так думали. Но «Мэйз Груп» это, прежде всего компьютерные технологии. Два колоссальных айти центра – в Сеуле и в Гонконге. Я там была. Улет! Программное обеспечение на полмира. Есть еще «Глобал Мэйз Текнолоджиз» – космические разработки. Ну а издательское дело и пиар агентство – как бы хобби мистера Мэйза. Он очень любит «Кобальтовый Грифон». И успешно развивает его, хотя в целом спрос на книги существенно и стабильно снижается. У нас есть несколько типографий в разных штатах, пятьдесят четыре представительства издательства, тоже во всех штатах. Кроме того, он владеет двумя мультимедийными торговыми центрами, каждый в десять тысяч квадратных метров, сетью розничных магазинов. Еще много всего по мелочи. Например, наше издательство обеспечивает нотами все музыкальные школы и студии, почти повсеместно.
– Нотами? – удивился Ромео.
– Да, да. Вы думали, мы издаем только книги? О, нет! – Эвелина говорила с восторгом, – мы издаем и книги, и ноты, и карты мира, учебники, художественные альбомы, и даже комиксы! И у нас сотни агентов, которые занимаются поиском талантов по всему миру.
– Вам нравится работать здесь? – Улыбнулся Ромео.
– Да! – Ее воодушевлению не было предела, – Я просто без ума! Вы знаете, мистер Мэйз, он такой… – тут она поняла, что, чуть было не сболтнула лишнего, – прекрасный управленец. Очень лояльный и справедливый. На него приятно работать. Я работаю уже два года. Вообще-то, я одна из его секретарей, но он пожелал, чтобы сейчас я работала с вами. Полагаю, что это большая честь! Раз мистер Мэйз так распорядился.
– Да-да, – пробурчал Ромео. Ему стало все понятно.
5.
Само издательство отчасти напомнило ему Университет.
Похожее здание, такая же мраморная лестница посреди просторного холла. Только здесь монументальная старина имела лишь декоративное значение.
Если в Университете царил застывший дух незыблемых традиций и пыльный запах знаний, то здесь явно ощущалась бешеная энергетика спешащих людей, скоростных лифтов и стремительных технологий; потоки энергии неслись, скрещивались, пересекались, завихрялись. Движение! Броуновское, на первый взгляд хаотичное, но такое же скоростное, как и мотоциклы самого Мэйза. Запах…здесь пахло коктейлем из дорогих одеколонов, бумаги, энергии и электричества. Это был запах нового искусства.
Они вошли в один из лифтов и в мгновение ока оказались на седьмом этаже, где располагались кабинеты управленцев высшего звена.
Когда, вслед за неразборчивым женским голосом «Пятый этаж. Далее лифт идет вниз», двери раскрылись, следующее, что услышал Ромео, был громкий голос Мэйза.
Эвелин и Ромео остановились: из противоположного конца коридора, к ним приближался Доминик, который возвышался над небольшой группой мужчин и на ходу, короткими, жесткими, словно натянутыми на стальной каркас репликами, отдавал им распоряжения. Они торопливо записывали, то и дело что-то уточняя.
– В том конце коридора тоже есть лифты. – Шепнула Эвелина. – Так что, имейте в виду.
Заметив секретаршу и Ромео, Мэйз улыбнулся им и жестом указал на дверь своего кабинета, потом на часы на правой руке.
– Это значит: проходите в мой кабинет. Я подойду через пару минут. – Перевела девушка.
Группа мужчин стремительно пронеслась мимо них и исчезла в одном из ответвлений коридора.
Ромео растерялся. Он ожидал более теплого приема. Хотя, с чего бы вдруг все стали бы все ради него бросать. Мэйз отсутствовал несколько дней, у него накопилась масса дел. Так что Ромео осерчал на себя самого за легкое разочарование, которое испытал, когда Доминик пронесся мимо без единого слова. Учитывая масштаб деятельности Мэйза, на что, собственно, Ромео обижался?
Просторный кабинет владельца издательства был обставлен в классической традиции кабинетов начальников высшего ранга.
Мэйз явно не мудрствовал лукаво, поэтому дизайнер создал для него удобную комнату для работы. Регулируемый свет, массивная кожаная мебель, дубовые шкафы, сукно. В общем, английский клуб джентльменов. В этой обстановке Мэйз был виден в музыкальной аппаратуре, которая занимала, чуть ли не половину комнаты, и в горах книг.
Книги были везде. В многочисленных стеллажах, встроенных в стены, в шкафах и на шкафах, в бюро и под бюро, на диванах, на креслах, даже на звуковых колонках небрежно лежали книги. Это были как книги уже состоявшиеся, переплетенные и пестрые, так и книги будущие, то есть рукописи.
Под рукописями был погребен и письменный стол Доминика. Они возвышались над ним горами аккуратно сшитых папок. Из многих из них торчали ручки. Ромео решил, что ручки здесь играли роль закладок.
«Большинство рукописей мистер Мэйз прочитывает сам. Часто он читает несколько рукописей одновременно. И любит слушать музыку во время чтения. Так что, в его кабинете главные вещи – это книги и музыкальная система». – Зачем-то сказала Эвелина, хотя все это и так было понятно. Потом добавила: «И он ненавидит, когда кто-нибудь перекладывает рукописи. Мне поначалу влетало за это. Я ведь хотела навести хоть чуточку порядка. А мистеру Мэйзу нужен только его собственный порядок. Никто не может ничего решать за него. И это правильно».
Ее щебетание начало действовать Ромео на нервы. Он и так чувствовал себя хуже некуда, глядя на количество творческих трудов вокруг себя, которые, наверняка, были гораздо лучше его наивной писанины.
«Куда ты лезешь, Ромео?» – Вопрошал он сам себя. – «Здесь лежат книги настоящих писателей. Что ты-то тут делаешь, провинциальный мальчик?»
Эвелин приняла его растерянно блуждавший взгляд за волнение из-за отсутствия Мэйза и сказала, желая подбодрить его:
– О, не волнуйтесь. У нас всегда так. Мистер Мэйз очень много работает, потому что большую часть работы он выполняет сам. Кроме того, сейчас идут переговоры о выкупе прав на эксклюзивное издание сборника рассказов одной знаменитой киноактрисы и мемуаров одного из бывших президентов. Еще, заключается контракт с японцами на издание новейших комиксов манга. Очень крутых. Это что касается издательства на сегодняшний день. Но мистера Мэйза не будет буквально пару минут. Мы с вами пока попьем кофе и разберем ваши рукописи. Идет?
Теперь Ромео потерялся совершенно и окончательно: президенты, кинодивы, японцы с их невообразимыми комиксами…куда ему, со своими романтическими измышлениями. Старомодными, неинтересными, дурацкими. Наивными чувствами, ребяческими эмоциями.
Он показался себе нелепым и смешным провинциалом, которого вдруг одолели самонадеянные амбиции. Он почувствовал себя не на своем месте. Он остро захотел домой. К маме. Да, как это ни смешно, ему захотелось к маме. Главное – чтобы Люциуса там не было.
Он уже был готов забрать все и тихонько убежать оттуда, как вдруг, как обычно бывает, вошел Мэйз. Ликующий и энергичный.
– Я же говорил, что отобью контракт с японцами у «Мэйсон энд санз»! Я когда раскрыл эту манга, сразу понял, кто должен ее издавать. Не говоря уже об этой старой кошелке из Голливуда, с ее сексуальными фантазмами. Ей, конечно же, не помешают лишние деньги, чтобы вколоть себе еще литр другой ботокса. Ну что, Эвелин, ты уже познакомилась с Ромео Дэниэлсом?
– Да, мистер Мэйз! – с готовностью отчеканила девушка. Доминик кивнул и, по своему обыкновению, уселся на подоконник.
– Прости, Ромео, что не встретил тебя еще внизу. Просто дел по горло. Но уже сейчас я тебе все покажу, познакомлю тебя кое с кем из моей команды. Эвелина, пригласи сюда мисс Миюки Фукада, а после нее – Джессику Роуз. Как ты себя чувствуешь, Ромео? – за Эвелиной тихо закрылась дверь.
Ромео молчал. Он не знал, каких слов от него ждал Мэйз. Ему некуда было отступать, но он был подавлен и не чувствовал в себе сил идти вперед.
Доминик заметил странное состояние юноши и тревожно поднял левую бровь:
– Эй, что с тобой? Что-то не так?
Ромео посмотрел на него исподлобья и замялся.
«А ну, быстро признавайся, что происходит?! Что такое? Тебе плохо?»
Ромео робко кивнул.
«Тебя тошнит? У тебя голова кружится?» – Пытался угадать Доминик. – «Слушай, не изводи меня, я все равно не угадаю. Давай, говори! Я же тебя не съем».
О, Боги! Если бы Ромео знал, как сформулировать свой страх. Как выразить его словами. Чего именно он боялся? От чего именно ему было так плохо?
К счастью, Ромео не пришлось долго мучиться, так как Мэйз был, все-таки, вполне прозорлив:
– Та-ак, кажется, я понял! – Мужчина с иронией улыбнулся. – Наш молодой гений испугался этого количества рукописей в кабинете, этой суеты по всему зданию и решил, что ему, с его творчеством здесь делать нечего, а надо ехать назад и записываться в деревенский литературный кружок. Верно?
– Доминик, я рад, что ты такой умный. – С облегчением выдохнул Ромео и развел руками.
Мэйз спрыгнул с подоконника, подошел к Ромео и тряхнул его за плечи.
Чистые как небесная роса, синие глаза глянули в его лицо. Мэйз почувствовал неожиданный прилив какого-то теплого, нежного чувства. Отцовского чувства?
Доминику было уже тридцать девять, он вполне мог бы быть отцом. Не такому взрослому мальчику как Ромео, но мог бы. В его уме мелькнула забавная мысль: может, ему на самом деле уже пора становиться отцом? Начинать нянчить такое же чистое, небесное существо и чувствовать свою кровь в нем? Абсурд!
– Ромео, сын мой! – Шутливо, басом сказал он. – Отбрось сомнения! Не пристало тебе сомневаться. У тебя есть талант, с этим никто не поспорит. Так зачем бесконечно сравнивать себя с чем-то тебе неизвестным? Откуда ты знаешь, что написано в этих рукописях? Может, там просто порнографический мусор, ведь мы и такое издаем. А ты пытаешься приладить его к себе. Если ты не рискнешь, то навсегда останешься только внутри своих сомнений. Коль ты бездарен, так лучше узнать об этом от других. От тысяч других. А не только от самого себя. И то, что ты талантлив, смогут тебе сказать только другие, а не ты. Но они должны увидеть то, что ты можешь. Только тогда они смогут тебе хоть что-то сказать. А пока это говорю тебе я. А то, думаешь, стал бы я с тобой время терять? Давай, присядь на диванчик, сейчас ты познакомишься со своим персональным литературным редактором и с моим исполнительным директором. С ней ты тоже сможешь работать, если захочешь.
Все-таки, Мэйз обладал каким-то секретом гипноза. Он умел в пару минут ввести человека в нужное состояние. Сразу после его слов отчаяние Ромео куда-то делось, и душа успокоилась. В конце концов, на свете точно есть один человек, который считает его способным. А это уже дорогого стоило.
Ромео погрузился в недра кожаного дивана, Доминик присел на подлокотник, достаточно широкий, чтобы служить креслом.
В кабинет забежала Эвелин, следом за ней вошла японка.
Это была необычайно высокая для японки женщина, лет тридцати двух. Она была одета в идеально подогнанный серый костюм.
Ромео почувствовал внутреннее неудобство оттого, что больше ничего о ней сказать было нельзя. Вообще ничего.
– Мисс Миюки Фукада, – громко представил ее Мэйз, – моя правая рука. Воплощение совершенного исполнительного директора!
Вот! Вот, что можно было о ней сказать. Она действительно была воплощением совершенного исполнителя. В ней совсем отсутствовала индивидуальность. На мгновение Ромео даже показалось, что он видел перед собой биологического робота, который только следует командам программы. Сам ничего не создает. Взять даже ее костюм. Он явно дорого стоил, но был шикарно безлик. Никаких украшений, никакой косметики. Ничего, что могло бы хоть как-то намекнуть на ее характер. От нее не пахло. Ничем. Безмятежная улыбка, которая царила на ее лице, искусно маскировала отсутствие эмоций. Доминик наклонился к уху Ромео и прошептал:
– Уникально не эмоциональная женщина. Невиданный фрукт для своей импульсивной нации. Как исполнителю – ей нет равных. Просто золото.
– Добрый день, мистер Мэйз, – она уважительно склонила голову, – добрый день, мистер Дэниелс. Наконец-то, мы с вами познакомимся. Мистер Мэйз уже много успел о вас рассказать по телефону, даже присылал нам кое-что из ваших работ. Очень талантливо. Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы ваши работы получили признание.
Ромео смущенно зарделся:
– Большое спасибо, мисс Фукада.
– Миюки, для Ромео кабинет готов? – Спросил Мэйз. – Некоторое время ему придется поработать здесь с мисс Роккс и мисс Роуз. Надо подготовить рукописи для издания. Потом будем работать по обычной схеме. Координировать этот проект буду лично я.
– Кабинет? – изумленно повторил Ромео.
– Да, ты же не будешь сидеть целыми днями дома, да и нет смысла гонять секретаря и редактора туда-сюда. У нас полно помещений. Это ненадолго. Тебе не надо будет всю жизнь торчать в издательстве. Когда написанный материал будет полностью готов, ты сможешь уехать хоть в Тибет, чтобы продолжать писать. Так что, тебя устроит тот факт, что ты поработаешь здесь?
– Кабинет…– вместо ответа, с благоговейным восторгом выдохнул Ромео.
– Да, мистер Мэйз, кабинет для мистера Дэнилса готов. – Миюки ответила на заданный ранее вопрос.
– Хорошо, – Доминик встал с подлокотника и начал прохаживаться по комнате. – Тогда с завтрашнего дня все и начнем. Ромео, ты, надеюсь, взял с собой рукописи?
– Да. – Юноша кивнул на толстую папку рядом с собой.
– Мисс Роккс, возьмите их и начинайте набирать текст. И пригласите сюда мисс Роуз. Хорошо. Спасибо, мисс Фукада, что зашли познакомиться. Мы вас больше не задерживаем. А-а, вот что. Свяжитесь с маркетологами. Надо начинать работать над рекламной кампанией. Забросим им предварительную информацию, пускай пока думают. И вот… – он быстро подошел к столу, достал откуда-то свой портфель и извлек из него контракт, который Ромео подписал тогда, не глядя. – Вот это контракт. Ромео, ты ничего не хочешь в нем исправить? – Доминик повернулся к юноше и протянул ему листы.
Ромео отрицательно мотнул головой. Он даже не хотел читать этот контракт, так как все равно ничего бы в нем не понял. Вряд ли Мэйз хотел облапошить или закабалить его этим документом. По крайней мере, в голове Ромео даже не возникла подобная мысль.
– Окей. Мисс Фукада, передайте это, пожалуйста, в юридический отдел. Пусть зарегистрируют его под номером…. – он заглянул в раскрытый ежедневник на своем столе, – …а, вот, под номером 6871. Все. Спасибо.
Японка поднялась из своего кресла, вслед за ней вскочил и Ромео. Они пожали друг другу руки, и женщина, снова слегка поклонившись Мэйзу, покинула кабинет.
6.
– Ну что, не страшно? – Засмеялся Доминик.
Конечно, не страшно. Ни хорошенькая щебетунья Эвелин Роккс, ни японка со сложным именем, которое Ромео тут же забыл, ровно, как и ее лицо, ни пришедшая следом редакторша Ванесса Роуз, сдержанная и фатальная черноволосая красавица, не могли его напугать.
Три эти женщины были в его глазах куклами Мэйза, за ниточки которых он дергал, и они беспрекословно выполняли его распоряжения.
У Ромео, конечно, возникли кое-какие нескромные вопросы к Мэйзу, по поводу этих дам, но эти вопросы он смог бы задать ему только после третьей стопки текилы.
Пока Мэйз рядом, Ромео мог рассчитывать на полное содействие с их стороны. Это внушало уверенность. И, честно признаться, его мужскому самолюбию льстила мысль, что ему будут подчиняться две очень красивые женщины.
– Ромео, – назидательно погрозил ему пальцем Доминик, словно прочитав его мысли, – они не просто красивые женщины. Они очень квалифицированные специалисты. Моя работа, в некотором роде, понесет невосполнимый ущерб оттого, что я отдаю их тебе. Прошу тебя иметь это в виду. И не тратить время впустую на бессмысленную рефлексию.
В конце концов, действительно, не за тем ли он решился приехать в Лос-Анджелес, чтобы рискнуть? Никто не может сказать ему точно, что ждет его в недалеком будущем, но лучше попробовать и провалиться, чем просто бояться себя самого всю свою жизнь и так ничего о себе и не узнать. Какой смысл бояться людей и их суждений? Не лучше ли открыться навстречу этим людям и заставить их любить себя. Перед Ромео был образец того, к чему он хотел стремиться. И первое, что характеризовало этот образец – бесстрашие. И это главное, чему Ромео следовало научиться. Об этом юноша думал, пока Мэйз таскал его по коридорам и кабинетам издательства, и с гордостью демонстрировал свои обширные владения.
ГЛАВА 11
1.
С этого момента жизнь молодого человека по имени Ромео Дэниелс совершенно перестала быть похожей на ту, которой он жил предыдущие двадцать два года.
Первые двадцать дней в Лос-Анджелесе были похожи на какую-то феерию, невозможную на самом деле.
Его жизнь наполнили энергичные, яркие дни, новые, большей частью весьма привлекательные лица, увлекательная суета.
Днем он каждую минуту ощущал свою значимость и важность, пока диктовал секретарше, обсуждал поправки текста с редакторшей, делился соображениями по поводу внешнего оформления книг с художником.
Он упивался каждым внимательным взглядом, который бросали на него люди. Он радовался каждой похвале, от кого угодно и по любому поводу. Он фонтанировал идеями, неважно, удачными или нет.
Он чувствовал, как день ото дня, растет его сила, как он становится увереннее и защищеннее.
Он проводил в своем кабинете все больше и больше времени, часто засиживался с Эвелиной и Ванессой, не особенно заботясь об их времени. Он не мог себе позволить обращать внимание на их надобности и дела.
Сейчас он пересматривал все, чем жил добрую половину своей жизни. Он видел это как с высоты птичьего полета, новыми, зоркими глазами. Он знал, что и как надо было исправить, чтобы из наивного бумагомарания, его тексты превратились в зрелые, мудрые, сладковато-терпкие сочинения, которые люди непременно захотят читать.
И которые заставят людей чувствовать. Чувствовать то же, что и он.
А сейчас он чувствовал больше, чем когда-либо.
Если вечером Мэйз задерживался, то с наступлением темноты Ромео брал его собаку, откормленного черного лабрадора со странной кличкой Болван, и отправлялся к океану. Песчаный берег испокон веков считался лучшим местом для романтических размышлений. И не зря.
Образы, сверкающим потоком брызг, появлялись в его воображении каждый раз, как прохладная пена мерцавших лунным светом волн дотягивалась до его босых ног. Он смеялся и ежился от приятной прохлады, и тут же рассказывал о своих новых мыслях Болвану. Тот вилял толстым мокрым хвостом и смотрел на него так, будто одобрял все, что тот говорил, и грузно подпрыгивал в знак особого восторга.
Мэйз видел, как стремительно распускалась личность Ромео, до сей поры стиснутая крепко, подобно бутону, который мог бы так и засохнуть, не раскрывшись, не позвони ему тогда Роуд. Он будто бы все отчетливее видел, как сияет этот человек изнутри. Он, хотя и считал себя циничным атеистом, все равно был готов поверить, что ангелы существуют. Он каждый день видел перед собой ангела. Он бы так его и называл, хотя бы про себя, но боялся сознаться себе в сентиментальности. Ведь сентиментальным он себя вовсе не считал.
Тем не менее, даже его экономка, чудесная мамочка Камелия, и та шутливо кряхтела, что в конце концов, в их доме появилось хоть одно славное существо. Болван, понятное дело, не считался. Мэйз едва мог скрывать свой восторг, что это самое славное существо появилось именно в его доме, а не где-то у конкурентов. Он был безмерно доволен тем, что вовремя заграбастал его, и вскоре сможет гордиться детищем, которое сам взрастит.
А пока что он ловил себя на том, что ему не нравилось надолго отпускать Ромео от себя. Слишком уж ясными были его глаза, слишком уж восторженным и одухотворенным взглядом они смотрели в лицо Доминика. И ему все сложнее было обходиться без этого взгляда. Он время от времени вспоминал то безумное ощущение, которое охватило его тогда, в клубе, где они курили кальян. Он бы хотел понять, что это было за ощущение, назвать его самому себе, объяснить, откуда оно взялось, и какие на то были причины, но на деле, тут же гнал прочь любые мысли о нем. Неведение, незнание было ему гораздо удобнее.
Но все же он не позволял Ромео отлучаться от себя надолго.
Обычно Мэйз не проводил в стенах издательства слишком много времени, так как предпочитал лично вести все переговоры на стороне, теперь же появлялся в своем офисе ежедневно. Хотя бы на пару минут, но он обязательно забегал в кабинет Ромео, где со скоростью света Эвелина щелкала по клавишам компьютера, а Ванесса размахивала ручкой по напечатанным листам. На эти пару минут работа замирала, пока Доминик суровым взглядом с задранной левой бровью оглядывал всех присутствующих, справлялся о том, как идут дела, и приказывал Ромео не задерживаться допоздна, так как у них вечером очередной прием или вечеринка. Как только дверь за ним закрывалась, работа возобновлялась в том же безумном темпе.
2.
В последние дни, Мэйза тихо злило, что Ромео часто задерживался. Он стал проводить слишком много времени с Роккс и Роуз.
Так и до случайной нелепой влюбленности было недалеко. От проницательных глаз Мэйза не ускользнуло то, с каким восхищением эти юные нимфы смотрели на юношу. Ведь Доминик был далеко не один, кто чувствовал возвышенную энергетику этого очаровательного ангелочка с внутренними силами, по мощи сравнимыми с локомотивом.
И это начинало его раздражать. Каждый раз он входил в кабинет с табличкой «Р. Дэниелс» в чудесном расположении духа, а выходил, безо всяких на то причин, злой как тысяча чертей. Как и сегодня. Но встречи, разговоры, звонки, совещания и прочие дела так закрутили его, что он забыл об этом. Как всегда.
Был вечер. Тихий. Влажный. Пятничный. Вечер в предвкушении выходных. Вечер, которого Мэйз всегда ждал больше остальных. Как назло, сегодня он задержался позже обычного.
Когда он торопливо распахнул дверь дома и громко позвал Камелию и Ромео, часы в библиотеке гулко пробили половину десятого. На его зов никто не откликнулся. Мэйз чертыхнулся себе под нос, кинул в прихожей портфель и ключи от Порша и направился в свою спальню, чтобы переодеться.
Он был чертовски голоден. Да и времени оставалось мало.
Доминик вошел в гостиную и взял пульт от аудиосистемы. Он хотел музыки. Злой и очень громкой.
Когда он задумчиво перебирал плейлисты, внезапно раскрылись огромные стеклянные двери, которые вели на террасу, а оттуда прямо к закрытому пляжу, и в комнату, мокрые, покрытые песком, и веселые, вбежали Ромео и Болван. Доминик обернулся и застыл с диском в руке: Болван гордо прошествовал прямо в центр комнаты и, как следует, отряхнулся. От ушей до кончика хвоста.
Ромео было засмеялся, но когда вода, песок и шерсть комьями полетели на мебель, тут же смолк. Сам он тоже был хорош: весь в песке, волосы всклокочены, промокшие джинсы закатаны по колено. Его босые ноги оставили за собой вереницу грязных следов на начищенном паркете. Ромео смущенно мялся на месте, переводя дыхание.
Мэйз не стал гоняться за Болваном, который хорошо знал, что напроказил, поэтому тут же унес ноги и спрятался в кухне, под столом.
– Привет. – Сказал Доминик с натянутой улыбкой. Улыбка скрыла его непонятное, поэтому неприятное смятение, которое вдруг охватило его в ту минуту, когда парень с собакой появились в комнате. Он все еще не понимал, что это означало. И понимать не хотел. Не было времени. Сегодняшний вечер был слишком долгожданным, чтобы тратить его на размышления.
– Привет. – Ромео закивал. – Прости, что… – он потряс головой в том же направлении, в котором исчез Болван, и виновато развел руками.
– Да, ладно. – Доминик махнул рукой и выбрал плейлист. – Переживем.
Проигрыватель тихо заскрипел, считывая информацию.
– Вот что, Ромео. – Со значительностью продолжил он. – Раз уж ты повелся со мной, то придется тебе принять условия моего образа жизни.
Ромео напрягся: уж очень серьезно прозвучал Мэйз. Глаза юноши смотрели настороженно.
– Поедешь со мной. Сегодня я познакомлю тебя с разными интересными людьми. И кое с какими вещами. Так что, давай собирайся. У тебя есть двадцать минут. Обязательно возьми с собой какую-нибудь куртку. Да ты не бойся. – Усмехнулся он, заметив, как Ромео напряженно свел брови на переносице. – Ничего страшного тебя не ждет. Просто по пятницам мы ездим на мотоциклах. И тебе придется начать делать это.
Хотя бы попробовать. И музыку тебе придется слушать разную. Ту, которая нравится мне – тоже.
– Но ты же только что пришел! – Ромео кивнул на его костюм и галстук. – Разве тебе не надо отдохнуть?
– Не проблема. Я не устал. – Дальше ничего было не разобрать, так как индустриальный рок и истошный вокал человека с красноречивым именем Роб Зомби заглушили бы даже грохот бурильных установок.
Спустя ровно двадцать минут они уже неслись на безумной скорости по улицам города.
Ромео, цепляясь за спину Доминика, сглатывал испуганные возгласы каждый раз, когда тот делал какой-то маневр.
Он жмурился и не открыл бы глаза ни за что! Ни за что он не стал бы смотреть, как их мотоцикл, хищной осой, практически впивался в капоты встречных автомобилей, в последний момент ловко уворачиваясь, и с ревом проскальзывая между ними. Время от времени Ромео чувствовал, как Мэйз почти кладет машину набок, на скорости входя в крутой поворот. В такие моменты от мороза стылой крови в жилах его бы не спасла ни куртка, ни даже шуба. Сердце начинало колотиться в горле, и Ромео очень боялся, что не успеет проглотить его обратно.
3.
Наконец, он услышал, как к двигателю их мотоцикла добавился шум еще одного, и еще, еще… Их дракон сбросил скорость и постепенно остановился.
Мэйз громко здоровался с кем-то. Ромео открыл глаза и осторожно выглянул из-за его спины.
Его глазам открылась бесконечная, блестящая, словно отполированная, узкая лента дороги. Она начиналась словно бы нигде, и уходила во тьму. В никуда. По обочинам дороги сюрреалистическую картину создавали груды покореженного металла, скорченные, засохшие деревья. Все было погружено в темноту, только фрагменты странного пейзажа выхватывали мощные снопы света мотоциклетных фар.
Мэйза и Ромео окружали люди на мотоциклах. Это была довольно внушительная компания, человек сорок – пятьдесят. Все они перемещались с места на место, хвастаясь, друг перед другом дорогой экипировкой и свирепым ревом своих великолепных стальных зверей. Мэйза приветствовали по очереди.
– Познакомьтесь. – Громко отвечал Доминик. – Это наш новый приятель Ромео. ОН катается в первый раз. Хочу познакомить парня с тем, что такое езда в Лос-Анджелесе по пятницам. Может быть, он тоже пожелает приобщиться.
Отовсюду раздавались одобрительные возгласы и звуки гудков мотоциклов.
– Доминик, где мы? – Тихо спросил Ромео.
– Это шоссе в никуда! – Засмеялся Мэйз. – смотрел Линча? Не знаю, какая-то заброшенная дорога. Раньше она вела на некий стратегически важный объект. Его упразднили, обнесли бетонным забором, дорогу закрыли. Превратили все вокруг в свалку. Дорога осталась. А что, добру пропадать? Вот мы по пятницам собираемся здесь, а потом едем кататься по городу.
– Да, именно так! В Эл.Эй уже объявлена полицейская пятничная готовность! Черт дери этих копов! – Раздался хриплый басовитый смех. С ними поравнялся пузатый мужчина лет сорока пяти, с длинной бородой, на устрашающе огромном, увешанном разными амулетами «Харлей Дэвидсоне». Руль мотоцикла венчал козлиный череп.
– О, привет, борода! Знакомься, это Ромео.
– Привет, парень, – мужчина протянул Ромео руку, – Кит Хадсон.
– Он кинопродюсер. – Кивнул Доминик. – Ромео – писатель.
– О, классно, давай, напиши мне пару крутых сценариев! Я их подброшу Тарантино. Интересуешься чопперами? Хочешь, прокачу на своем Козле? – Кит заметил, как Ромео с любопытством рассматривал его машину.
Ромео с готовностью перелез с мотоцикла Мэйза на Козла, а точнее, забрался в его широкое, похожее на кожаную корзину, заднее сиденье.
Что Ромео знал наверняка, так это то, что Харлеи не ездят слишком быстро. Они ездят вальяжно и с помпой. Кроме того, вряд ли этот бородатый толстяк стал бы заваливать свое разукрашенное сокровище на землю, входя на бешеной скорости в поворот, как это любил делать Мэйз.
В течение еще получаса вся компания знакомилась с Ромео и обменивалась новостями. Юноша уже не удивлялся громким именам и званиям приятелей Мэйза. Продюсеры, именитые режиссеры, даже несколько очень знаменитых актеров были там. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь увидит этих парней так близко. Модный художник, успешный юрист, три звездных пластических хирурга, владельцы лучших ресторанов, даже кое-кто из политической элиты. Высшее общество в переливающихся шлемах. Отличная маскировка от нескромных взглядов. Впрочем, в шлемах были не все. Одной из последних, поздороваться подъехала девушка.
И тут Ромео удивился, как никогда раньше! Сидя на Харлее, затаившись за болтливым и хохочущим Китом, Ромео было удобно наблюдать за происходящим.
В один момент он увидел, как странно изменилось выражение лица Мэйза. Его лицо, на мгновение словно бы озарил свет. Такого Ромео раньше за ним не замечал. Тут же с ним поравнялся алый спортивный мотоцикл, в седле которого, изящно прогнув спину, сидела тоненькая девушка в черно – красном костюме.
Взгляд, которым Доминик встретил ее, не спутать было ни с чем. Даже такой любовный профан как Ромео, тотчас разгадал этот взгляд. Но Доминик мгновенно спрятал, скрыл его. Ромео с изумлением воззрился на девушку, которая удостоилась такой небывалой чести.
И тогда он удивился еще больше. Красавицей ее точно назвать было нельзя. Миниатюрная, с туго стянутыми в длинный конский хвост черными волосами. На своем алом, сверхмощном спортивном мотоцикле она вызывала противоречивые чувства: она выглядела хрупкой и беззащитной по сравнению с машиной, и в то же самое время ее можно было сравнить с укротительницей свирепого механического демона, бесстрашной, отчаянной, но женственной.
Упрямый круглый подбородок, тонкий хищный нос, черные как оникс, глаза. Выражение бесстрастного спокойствия на лице.
К груди ее была крепко пристегнута небольшая сумка, откуда время от времени что-то выглядывало. Ромео пригляделся. И удивился в третий раз: из сумки показалась острая, сморщенная мордочка с огромными ушами и сероватой кожей. В какой-то момент эта мордочка повернулась и посмотрела в его сторону парой огромных и блестящих, как бусины, миндалевидных глаз. Сначала Ромео уже было решил, что это инопланетянин. Мало ли, какие причуды могли себе позволить голливудские небожители. Но потом он признал в этом странном создании голую кошку экзотической русской породы.
Девушка разговаривала с Домиником, которому общение давалось неожиданно трудно. Он, то и дело, опускал голову, нервно теребил перчатки, и чаще смотрел в глаза кошке, нежели женщине. Ромео удивлялся все больше и больше. В его понимании, Мэйз должен был быть влюблен в высоченную златокудрую диву, по типу Николь Кидман, в «Бентли», и с болонкой на руках. А, судя по всему, это случилось ни с чем внешне не примечательной, миниатюрной брюнеткой, на итальянском мотоцикле, с голой кошкой в сумке через плечо.
Мэйз с грустью посмотрел ей вслед, когда она отправилась здороваться с остальными, но тут же одернул себя и начал насвистывать какую-то песенку себе под нос.
Ромео хотел тут же задать Мэйзу резонный вопрос, но двигатели всех мотоциклов заревели в одно мгновение, и процессия начала разгон как будто перед взлетом.
Если бы Ромео показали сейчас человека, который сказал, что Харлеи не ездят быстро, то он плюнул бы ему в лицо.
В течение последующих двух часов Ромео пересаживали с мотоцикла на мотоцикл, чтобы он получил полное представление о том, чем отличаются разные мотоциклы друг от друга помимо дизайна, и о том, какими могут быть индивидуальные стили вождения.
Он действительно познал все прелести езды и скорости, и сделал для себя один очень важный вывод: он станет ездить на мотоцикле, только если полностью выживет из ума. Об этом он никому не сказал, потому что боялся сознаться в своей трусости, глядя на красно-черный костюм девушки, который лишь мелькал в коротких мгновениях перерывов между отчаянными виражами, которые она выделывала с фанатичным упоением.
На третьем часу безудержной гонки по холмам Ромео начал умолять Мэйза, на машину которого, в конце концов, вернулся, остановиться.
Все закончилось тем, что Доминик скинул юношу в одном из людных баров, наказал ждать себя и уехал дальше.
4.
Перевести дух Ромео смог только после бутылки пива. Адреналин в его крови непривычно зашкаливал и подгонял ритм сердца. Что-то необыкновенное в таких поездках, несомненно, было.
После второй бутылки Ромео решил, что поторопился с выводами. Возможно, что и он станет ездить на мотоциклах. Только медленнее. К третьей бутылке вернулся Мэйз. Его черный костюм сделался серым от пыли, глаза лихорадочно блестели, он довольно улыбался и прижимал к лицу платок.
– Эй, привет! – Он упал на стул рядом с Ромео. – Что пьешь? Пиво? И я буду!
– Что у тебя с лицом? – Озабоченно глядя на потемневший местами платок, спросил Ромео.
– Да так, фигня. – Он оторвал платок от лица. Кровь сочилась из обеих ноздрей. – Мэйз запрокинул голову и снова прижал платок к лицу.
– Фу, черт! – Ромео сморщился. – Что произошло?
– Ерунда, я говорю! – С раздражением прогнусавил Доминик, и громко высморкался. Платок сделался алым от крови. – Просто ударился. Сейчас пройдет. Скажи официантке, пусть принесет пиво и лед. Отлично покатались. Анаис меня здорово подрезала.
– Анаис? Какое имя редкое. Это не та девушка с…
– Да, с кошкой, – Мэйз снова высморкался. Он завернул в окровавленный платок несколько кубиков льда, которые в момент уже были на столе, и приложил сверток к переносице. Другой рукой он взял бутылку пива и сделал несколько глотков. Некоторое время они молчали.
– Скажи, – вдруг решительно выпалил Ромео, – ты с ней спал?
Доминик посмотрел на юношу из-под свертка со льдом, задрав бровь. Отрицательно покачал головой.
– Нет, друг мой. Не спал. – Он не сумел подавить короткого вздоха. Но тут же замычал, будто бы от боли, чтобы скрыть его.
– А хотел бы?
Доминик усмехнулся неожиданному любопытству Ромео. Он стряхнул лед в пустой бокал, а жутковатый платок сунул в карман. Благо, кровь уже остановилась.
– А почему тебя это интересует?
Ромео растерянно пожал плечами. В общем, у него не было на это никаких причин. Голое любопытство.
– Да, Ромео, мне бы хотелось с ней спать. Каждый вечер засыпать с ней, каждое утро просыпаться. Тоже с ней. И чтобы ее страшенная кошка терлась о мои ноги, хотя я ненавижу кошек…– он уставился куда-то в сторону, – тем более, таких уродливых!
– Ну и?… – Ромео не мог понять, что же могло мешать великому Мэйзу, магнетическому покорителю женщин, завоевать расположение той невзрачной девушки в красно-черном костюме.
– Ей это не интересно. – Так же, глядя в сторону, пробормотал Доминик. Потом он медленно перевел взгляд на Ромео и сказал: – Она помешана на мотоциклах и острых ощущениях. Она необычный человек. Она как бы живет не здесь, не в нашем, а в своем собственном измерении. У нее своя реальность. В этой ее мало что интересует. Мотоциклы и ее марсианская кошка. Мы хорошие друзья, она частенько приезжает ко мне в гости. Но это только лишние муки. Она такая…хотел бы я знать, что там, в ее мире. Единственное, что я знаю наверняка, так это то, что в нем меня нет. Анаис очень красивая. Она удивительная…так что все, давай больше не станем о ней говорить.
– А можно еще нескромный вопрос?
– Валяй, раз уж начал.
– Эвелина Роккс, Ванесса Роуз и …не помню имя, твоя исполнительный директор?
– Что с ними не так?
– Нет, я не это…я…
Мэйз бросил на Ромео возмущенный взгляд:
– Ты что, хочешь спросить, трахал ли я их?
– Н-ну,…в общем, – Ромео смущенно потупился. Этот вопрос был явно лишним, – …да.
– Эй! Опомнись! – Прогремел Доминик. – Мне что, спать больше не с кем? В мире полно красивых женщин. Так что я, по-твоему, всех их должен уложить? – И тут его что-то будто кольнуло: – Постой-ка, Ромео…А почему тебя это волнует? – Вкрадчивым голосом спросил он. – Никак ты на кого-то из этих куколок глаз положил? А ну-ка, признавайся!
– Нет! Нет! – Ромео замахал руками, словно пытаясь отогнать напрасные подозрения.
– Ну, раз уж нет, – Доминик злился, потому что не поверил ему, – тогда мы с тобой, двое непорочных святых, поедем домой спать! Я, если честно, здорово устал. И нос болит.
С этими словами он поднялся, кинул на стол деньги и пошел к выходу, жестом велев Ромео следовать за ним. По пути домой они не разговаривали, и ехали очень спокойно, так что даже Ромео ухитрился получить удовольствие от езды. Он вдоволь мог наслаждаться видами ночного города Мечты. Здесь, в этой колыбели главного из всех заблуждений человечества, кипела, не переставая, жизнь. Улицы были полны людей, высыпавших из арендованных домов, в надежде попасть на престижные вечеринки, сновали взятые напрокат лимузины, и все притворялись кем-то еще, кем на самом деле не были.
Вдруг он вспомнил о маме. Его глазам вновь предстала картина, как она сидит в кресле в гостиной. Одна. В пустом доме. Постаревшая, одинокая, беззащитная. Сердце его болезненно сжалось. Внезапно сияющие огнями улицы сделались чужими. Ему отчаянно захотелось оказаться на крылечке их дома, на уютной тенистой улочке их небольшого городка. Ему отчаянно захотелось, чтобы ничего не было, и чтобы Люс сидел рядом и бренчал на гитаре, и чтобы Доминик…нет, это было невозможно. Либо Люс и мама из одной жизни, либо Доминик из другой. Совместить их было нельзя. Тут же он вновь вспомнил, как распахнул дверь темной кухни и увидел их. Вновь и вновь, опять и опять он слышал исступленный голос Люса: «Ты чья шлюха?!» И экстатический крик матери: «Ты лучший, Люциус!»
А ведь она ни разу еще не позвонила ему за эту неделю. Ни единого раза. Нет.
Так что сейчас Ромео выбирал жизнь, в которой был Доминик. По крайней мере, в этом человеке ему еще не пришлось усомниться.
Юноша не стал подавлять глубокого вздоха, который выпустил грустные мысли. Они бесследно растворились в хмельном безудержном веселье ночного города.
По возвращении домой, Ромео принял теплый душ, и в предвкушении сладких снов зарылся в уютную постель. Сквозь приоткрытые окна в комнату просачивался желтый свет фонаря около бассейна, и мерцали еле заметные блики от воды, похожие на тонкие паутинки.
Было так тихо, что Ромео, наконец, смог отчетливо разобрать бормотание океана неподалеку. В этой тишине он явственно услышал тихий свист и голос: «Болван! Болван! Пойдем! Ко мне!»
Ромео не поленился вылезти из постели и выглянуть в окно. Он сделал это очень осторожно, почему-то не желая, чтобы его заметили.
Юноша увидел как Доминик, рядом с которым трусил его толстый пес, не спеша, миновал бассейн, вышел на лестницу, которая спускалась почти к самой воде, и скрылся в темноте.
Ромео оглянулся – на часах было почти четыре утра. Доминик выбрал странное время для прогулки с собакой. Но каждый имел право на собственные желанья. Все, чего хотел сейчас Ромео – хорошенько выспаться. Так что, не размышляя ни о чем более, он с наслаждением нырнул обратно в постель и тут же уснул.
Ему, почему-то, снилась голая кошка, которая выглядывала из сумки, висевшей прямо в воздухе, и внимательно смотрела на него своими огромными раскосыми глазами, которые были похожи на черные блестящие бусины.
5.
Ромео проснулся довольно поздно. Нынче была суббота, и спешить ему было некуда. Он сладко потянулся, выбрался из постели, набросил халат и побежал вниз, к голубому и прохладному бассейну. В доме еще царили тишина и спокойствие. Видимо, Доминик еще спал. Камелии тоже нигде не было видно.
Ромео хотел сбросить халат на ходу и с разбегу прыгнуть в бассейн. Но его внезапно остановило то, что по пути, боковым зрением он заметил что-то новое, что-то лишнее.
Юноша остановился и огляделся по сторонам. Вроде бы, все как обычно. Пальмы, клумбы, дорожки, бассейн.
И тут он услышал этот звук. Протяжное «Мя-я-я-у-у…» было явственным и посторонним.
Ромео обернулся в сторону стола около бассейна, на котором Камелия часто подавала завтрак.
Прямо на столе, на забытых там газетах, восседало маленькое серое существо. С огромными ушами, сморщенной кожей и глазами, похожими на крупные бусины. Тоненькую шею животного украшал миниатюрный рубиновый ошейник, который горел огнем в лучах утреннего солнца. Кошка сидела неподвижно, рассматривала Ромео, и время от времени издавала протяжные сипловатые звуки.
Юноша с осторожностью приблизился. Кошка продолжала наблюдать за ним безо всякого интереса. Она разворачивала свои острые уши то в одну сторону, то в другую. Она пыталась уловить иные, более интересные звуки, нежели океанский прибой или шаги незнакомого человека.
Ромео громко позвал ее: «Ко-ошка! Эй, кошка! Киска!» Животное не шелохнулось, только выражение глаз сделалось надменно презрительным.
Ромео без восхищения отметил, что пузо у кошки было круглое и надутое как бочка, а в центре этой бочки торчал выпирающий пуговкой пупок. Почти как у людей. Юноша подошел еще ближе, и тогда зверек поднялся и лениво прошелся кругом по крышке стола. Ромео должен был признать, что в движении эта кошка преображалась и становилась невероятно грациозной. Это бесформенное создание оказалось гибким, сильным, вылепленным как статуэтка. Ромео даже захотелось взять ее на руки. Кошка потерлась головой о его протянутые к ней ладони, но на руки не пошла. Юноша погладил ее. Ее кожа была очень горячей. Вдруг кошка снова пошевелила ушами, насторожилась, и всем телом повернулась в сторону выхода на пляж. По лестнице кто-то шел. Ромео вытянул шею и очень скоро увидел ее.
Анаис приближалась плавно и неторопливо. Она давала себе возможность разглядеть незнакомого парня в махровом халате, который гладил ее кошку, и давала возможность парню рассмотреть себя.
Она была очень миниатюрна. Длинные волосы цвета вороного крыла стянуты, как и вчера, в конский хвост, она была одета в полупрозрачную летящую лиловую блузку и белые узкие брюки. Ромео подумал, что Анаис обладала самым красивым и точеным силуэтом, который он когда-либо видел: у нее была длинная, лебединая шея, крупная, но не слишком большая грудь, очень тонкая, осиная талия, которую подчеркивал широкий шелковый кушак, и округлые, женственные бедра. Она двигалась упруго и грациозно, движениями она сама напоминала кошку.
Анаис подошла к нему очень близко, сняла темные очки и внимательно посмотрела Ромео в глаза, не произнеся ни слова и подняв вверх левую бровь, совсем как Доминик.
У Анаис была белоснежная фарфоровая кожа, очень редкая для загорелого Лос-Анджелеса. От нее бесподобно пахло чем-то горьковатым и дурманящим.
И у нее был необыкновенный взгляд: она словно бы смотрела на Ромео, но в то же время, и сквозь него. Не внутрь, не в его душу, как иногда глядели Доминик или Орландо Роуд, а сквозь нее куда-то еще. Это делало ее не очень красивое лицо безумно притягательным.
Ромео смутился и отступил на шаг. Привлекательность человека далеко не всегда правильные черты лица, подумал он. Есть что-то гораздо более мощное. Женщина, которую еще вчера он счел невзрачной, сейчас запросто поработила его одним взглядом.
Девушка улыбнулась и наклонила голову к плечу:
– Ты, должно быть, Ромео? – У нее был красивый низкий голос.
– Да. – Ромео не совладал со своим взглядом и на мгновение вперился в лиловую тончайшую ткань ее блузки. Сквозь нее, как сквозь дымку, угадывались волнующие очертания груди. Ромео мечтал, чтобы она отвернулась, ушла или послала его к черту, потому что не на шутку испугался влюбиться. К счастью, она тут же переключила свое внимание с его лица на кошку.
– О, моя девочка. Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, ты не скучала без меня? – Она подхватила кошку на руки, и та довольно заурчала.
– У тебя очень необычная кошка. – Ромео вежливо подвинул ей стул, чтобы она смогла удобно сесть у столика.
– Да. Ее зовут Моргана.
– Моргана? Колдунья? – изумился Ромео.
– Да, – с любовью проговорила Анаис, – она у меня колдунья.
Кошка утвердительно мяукнула. – А ты, получается, и есть тот самый Ромео… – в ее голосе прозвучала насмешка. Ромео неприятно кольнуло внутри.
– Какой тот самый?
– Тот самый, про которого мне двести тысяч раз Злой Дом говорил… – она тряхнула волосами и опустила кошку на землю. Та выгнула спину, потянулась, поскребла пол, и, играя некрасивым крысиным хвостом, направилась к бортику бассейна. Анаис наблюдала за ней. Она совсем не поворачивалась к Ромео, хотя тот стоял рядом.
– Злой Дом? Кто это?
Сейчас она подняла голову и кинула на юношу насмешливый взгляд, сощурив глаза:
– Ты что, не знаешь, в чьем доме живешь?
Она перестала ему нравиться. Она была просто стервозной девкой! И это и есть вся необыкновенность, о которой твердил ему Мэйз?
– Я живу в доме Доминика Мэйза! – Господи, для чего он отвечает на глупый вопрос. Зачем играет в ее игру!
– Ха-ха! – она звонко рассмеялась, – посмотрите на этого мальчищку! Он живет в доме Злого Дома, и не знает об этом!
Ромео ненавидел, когда его называли мальчишкой, в особенности, какие-то едва знакомые девчонки. И не совсем понимал, с чего это вдруг Доминик был Злым Домом.
– Почему Злой?
Анаис пожала плечами:
– Он хороший, я его люблю. Но очень злой. Я заехала узнать, как Злой себя чувствует, потому что он вчера упал из-за меня и сильно ударился. Не знаешь, где он?
– Я тоже его еще не видел. Он, должно быть, еще спит. Может, тебе стоит поискать его в доме?
– Не хочу. Посиди со мной, пока его нет, что ты стоишь? – С этим вопросом голос ее вдруг переменился, и она посмотрела на него с выражением нежной просьбы.
Ромео оторопел, потому что уже настроился на нее как на врага. И вдруг она ласково взяла его за руку и притянула на стул, рядом с собой. Он осторожно сел на самый краешек. Он чувствовал неловкость, потому что Анаис опять внимательно разглядывала его лицо.
– Глаза, – нараспев сказала она, – как все-таки много в человеческих глазах. Можно больше ни на что не смотреть. Глаза все скажут. У тебя – такие чистые. Такие открытые. Синие как небо… мне нравятся твои глаза. Они беззащитные… – она тронула прохладной ладонью его лицо.
«Беззащитные!» – про себя возмутился Ромео. Он еще всем покажет, какой он беззащитный!
– А у Мэйза какие глаза? – Спросил он вслух. Она подняла левую бровь и ответила, не задумывясь:
– Очень красивые. У него самые красивые глаза. Как яркие звезды. Но они страшные. Они злые. У него глаза демона. Поэтому, он Злой Дом. Хотя все думают, что он Безупречный Доминик.
Ромео в недоумении пытался вспомнить глаза Мэйза, но ничего злого в них вспомнить не мог. Они были пронзительные, магнетические, но чтобы злые…
– А у тебя тогда какие глаза? – Тут же спросил он.
– У меня… невидящие. – Ответила она.
Ромео не нашелся, что сказать по этому поводу. Он не понял, что она имела в виду.
Анаис вскочила со стула и подхватила Моргану, которая чуть было не свалилась в бассейн.
В этот момент Ромео обернулся к дому и увидел как из него, одетый в мягкие синие штаны и белую футболку, босой и, по своему обыкновению, растрепанный, вышел Мэйз. Увидев Анаис, он на секунду замер от неожиданности, но сразу же радостно заулыбался и подошел ним, шлепая босыми ногами по гранитным плитам дорожки:
– Какая приятная неожиданность, Анаис! – Он потрепал Моргану по голове. Кошка в знак протеста поймала обеими лапками его ладонь и собралась, как следует куснуть ее, но Доминик тут же высвободил руку.
– Как ты себя чувствуешь? – Одной рукой придерживая кошку, Анаис свободной рукой взяла его за лицо, привлекла к своему лицу и внимательно оглядела его. – Странно, ты так ужасно упал. А синяков совсем нет. – Ромео заметил, что Мэйз нервно сглотнул и отвел взгляд, как только глаза девушки встретились с его глазами.
– На лице нет. – Буркнул Мэйз.
– А где? – Одновременно спросили Ромео и Анаис.
– Я упал на спину. – Доминик повернулся к ним спиной и поднял майку. Вся правая сторона его спины представляла собой сизый кровоподтек, с неровными, расплывчатыми краями.– Придется теперь спать на животе. Неделю. И сидеть как балерина, не облокачиваясь! – Усмехнулся он.
– Как так получилось? – Ромео сморщился. Ему было больно даже смотреть на это.
– Мы бы обязательно столкнулись, – сказала Анаис, – я бы не уступила ему дорогу, а он не уступил бы мне. Так что ему пришлось падать с мотоцикла, чтобы избежать двух изуродованных трупов среди искореженного металла, куски которого разлетелись бы в радиусе двухсот метров. Или, около того.
– Там были бетонные плиты. – Доминик поморщился от болезненных воспоминаний. – Мне еще крупно повезло. Эти плиты не позволили моему телу лететь, кувыркаясь, еще метров пятьдесят. Ничего не сломал, даже кожа вся на месте. И головой я ударился не так сильно, как должен был. Только кровь немного носом пошла и все. Парадокс. – Он вдруг с сожалением вздохнул: – Так что, на память об этой пятнице у меня не останется ни одной отметины. Жаль. Хорошо только, что мотоцикл каким-то образом цел остался. Только краску кое-где ободрал.
Ромео с ужасом глянул на Доминика. Тот подмигнул и перевел разговор:
– Анаис, ты присоединишься к нам за завтраком? Камелия уже все приготовила.
– Нет, я заехала на две минуты, чтобы справиться о твоем самочувствии, ведь это из-за меня произошло. Теперь я спокойна. Так что, поеду дальше. – Она подошла к Доминику, привстала на цыпочки и поцеловала его в шрам около рта. Рядом с высоким мужчиной она казалась трогательно маленькой и изящной.
– Прости меня, Злой Дом. Я больше не буду ездить тебе наперерез.
– Всегда к вашим услугам, мэм. Когда ты только прекратишь меня называть Злым Домом?!
– Когда ты подобреешь. – С этими словами, Анаис махнула рукой на прощанье и ушла своей гибкой, кошачьей походкой. Доминик и Ромео еще постояли немного, глядя ей вслед, а потом пошли в дом.
6.
Завтрак был уже почти съеден, и деловые новости по телевизору уже подходили к концу, как вдруг Ромео не услышал, но почувствовал, как в его комнате наверху зазвонил его телефон. Пулей он вылетел из-за стола и, сломя голову, бросился наверх.
Телефон дребезжал в кармане грязных джинсов, что комом валялись в корзине для белья. Ромео суетливо вертел джинсы из стороны в сторону и страшно злился, что не мог найти нужный карман. Вот, наконец-то. Он вырвал трубку, чуть ли не вместе с карманом, швырнул джинсы назад в корзину и глянул на дисплей.
Черт возьми, он и не ожидал, что так отреагирует: сердце его бешено заколотилось, голову словно обдало жаром, руки дрогнули: «МАМА» – гласила мигающая надпись. В эту секунду он словно перенесся назад, в свой маленький городок. Словно бы мама опять звонила ему, как всегда, каждую минуту, чтобы проконтролировать, где и с кем он.
Его нутро опять рвалось на две части: одна часть его была счастлива от того, что мама позвонила ему. За эти короткие долгие недели, она впервые решилась позвонить ему.
Другая – будто бы опять напоминала ему о путах ее невыносимой опеки, о бесконечных допросах, о бесправии на собственные решения. О шантаже своей любовью. О вечных упреках в неблагодарности. О предательстве, наконец. Любовь и ненависть боролись в нем с неистовой силой. Ему всего-то надо было нажать на одну из двух кнопок. Но он никак не мог решить, которую выбрать. Телефон продолжал разрываться в его руке, и дисплей продолжал твердить ему слово «МАМА». Когда звон телефона сделался невыносимым, и Ромео уже хотел швырнуть его о стену, так и не решив, что же делать со звонком, он вдруг стих.
И во вновь воцарившейся тишине юноша с горечью осознал, что совершил ошибку. Он вдруг вспомнил слова отца в своем сне. Но пока что ненависть одерживала победу над ним. Он прекрасно знал номер телефона своего дома. Он мог набрать этот номер и услышать ее любимый и ненавистный голос. Но он не стал. Ему было и хорошо и плохо уже, хотя бы оттого, что он увидел любимое и ненавистное слово на дисплее телефона. Он чувствовал себя самым счастливым и самым несчастным человеком на свете. Он мог не отвечать на ее звонки. Он мог продолжать ненавидеть ее. Он мог отречься от нее, в конце концов. Но он понял, что должен был увидеть свою мать. Должен был поговорить с ней. Получить ответы на все свои вопросы и расставить все точки над «и».
Он вернулся в столовую. Доминик кинул на него настороженный взгляд поверх утренней газеты. Глаза Ромео бегали из стороны в сторону, на щеках проступили красные пятна. Он сел на свое место и уперся взглядом в недоеденный кусок хлеба. Доминик не стал задавать никаких вопросов. Ромео сам расскажет.
Камелия, прибирая стол, тоже заметила, что с Ромео неладно. Она посмотрела на него пристально и долго, но предпочла не вмешиваться в чужие дела и просто тихо исчезла из комнаты. Когда она вышла, Доминик отложил газету в сторону, облокотился на стол, и подпер взъерошенную голову рукой. Он был готов слушать его.
Ромео молчал еще какое-то время, потом потер руками лицо и сказал:
– Мне звонила… она. – Он поднял голову. Его взбудораженный взгляд блуждал по комнате. Внутри его опять шла борьба. Говорить или нет? Но копить столько невысказанных сомнений ему уже было сложно, и Ромео решился:
– Мне звонила моя мать.
Доминик нахмурился.
– Мне звонила моя мать, – отрешенно повторил он, – но я не ответил.
– Почему? – Доминик спросил очень тихо, чтобы резким звуком голоса не спугнуть его мыслей.
– А что я ей могу сказать? Что мне ей сказать? – в интонации Ромео Доминик услышал растущую злость. – Что мне прикажете ей сказать? Что она предала меня? Что я ненавижу ее? Что я люблю ее? Что она двадцать два года уродовала мою жизнь? Что она желала мне добра, и я ей признателен за это? Что мне ей сказать? Я не знаю. Я все равно люблю ее! Я ненавижу ее! Я не знаю, не знаю…Как она могла? Она же ненавидела его больше всех!
Доминик все понял. Зловещая улыбка тенью скользнула по его губам. Он был намерен довести разговор до конца, чтобы Ромео сам подтвердил верность его мыслей:
– Что она сделала? – Он старался не повышать голоса.
– Она предала меня.
– Как?
– …
– Что она сделала?
– Проклятье! Она спала с ним. Она трахалась с ним! У меня на глазах! Она рассказывала мне, что ненавидит его. А сама трахалась с ним! – Лицо Ромео побагровело, желваки вздулись, глаза сделались мутными от злобы. – А он? Лживая тварь, он вечно повторял, что мой главный враг это моя мать, что мне надо освободиться от нее! Знаешь, как он ее называл? Мегера! А сам трахал ее! Проклятый подонок! Сука, ненавижу! Зачем?! Вот, что я хочу спросить у них обоих: зачем они сделали это со мной?!
Мейз прекрасно понимал, о ком идет речь. Но он хотел услышать это из его уст.
– О ком ты говоришь, Ромео?
– О ком я говорю?! – он устремил потемневший взгляд на Доминика. – Ты знаешь, Доминик, о ком я говорю. Я говорю … – Губы его сжались. Он делал над собой усилие, чтобы произнести это имя вслух. – Я говорю о…Люциусе О Кайно. Заклятом моем друге! Тогда, ту ночь, когда ты уехал из клуба с девушкой, ты помнишь? Тогда я пришел домой. И я застал их! Он, этот урод, та падаль, он называл ее шлюхой, он таскал ее за волосы как девку! Мою мать! А она? Знаешь, что она делала? …она вопила, что на земле нет никого лучше чем он, Люциус О Кайно! Они трахались так, что дрожали стекла. И это был не первый, не второй раз. Они были любовниками уже давно. Я это сразу понял. И продолжали петь мне, как они друг друга не переносят. Они держали меня за идиота. Да, я и был идиот! Но зачем?…
– Боже мой… – прошептал Мэйз. Но внутри он ликовал. То, что Ромео рассказал ему эту грязную историю, означало, что Доминик уже добился от него полного доверия. Мэйз был уверен, что эта история – самый большой и мучительный секрет юноши. И теперь этим секретом владел и он. Ангел, наконец, начал открываться ему. Почему Мэйз был этому так рад, он и сам не знал.
– Так это тогда ты не хотел выходить из своей комнаты? И поэтому ты так хотел уехать… теперь ясно, Ромео. Я предупреждал тебя, между прочим, что этот человек никогда не был тебе другом. Ты был ему нужен. Только и всего. Он бы тебе еще …
– …если бы не ты. – Ромео вздохнул. – Доминик, мне надо поехать домой.
– Ну и зачем?
– Мне надо спросить у них, зачем они лгали мне. Что заставило их обманывать меня? Мне нужны причины. И я хочу знать, как вообще они сошлись. Потому что я не понимаю. А я хочу знать. Так что, Доминик, отпусти меня. Пожалуйста.
Мэйз задумался, а потом отрицательно покачал головой.
– Я тебя не отпущу.
На лице Ромео отразились досада и разочарование.
– Я тебя не отпущу. – Повторил Мэйз. – Тебе надо остыть сначала. Должно пройти время, чтобы ненависть ушла. Чтобы боль заглохла. Чтобы ты был трезв и не терял здравого смысла. Ты человек горячий. Пусть время пройдет. Вот когда ты будешь говорить об этом, не сжимая кулаки от ярости, тогда я тебя и отпущу. Так что, тебе придется потерпеть и подождать.
– Но Доминик!
– Никаких «но»! – Жестко отрезал Мэйз. – Не будь ребенком, не канючь! Можешь хоть дать мне пинка, я тебя все равно никуда не отпущу. Наделаешь глупостей, фантазер юный. Иди, лучше, посочиняй что-нибудь. Негативные эмоции – отличный стимулятор творчества.
Ромео едва не плакал от досады. Но ему было велено не канючить. Поэтому он глотал колкие злые слезы и исподлобья глядел на Мэйза.
Тот на мгновение забылся и откинулся на спинку стула. Тут же лицо его исказилось, и он не сдержал болезненного стона.
– О-о, черт!
Ромео испугался за Мэйза и… вдруг опомнился. В его голове как будто прояснилось. Приступ бешенства улетучился, как не бывало.
– Тебе больно…
– Да, мне больно! – воскликнул Доминик, вскочив из-за стола. – Моя боль это, конечно, полная фигня по сравнению с твоей! Но твой синяк на душе, по крайней мере, не мешает сидеть! Это меня изводит! Боли много, толку – ноль. Я готов чувствовать себя инвалидом только за хороший шрам. Но уж никак не за синяк на заднице! Готов поклясться, Ромео, ты поедешь в свой чертов городишко, но когда я тебе скажу. А скажу, когда увижу, что твой синяк на душе рассосался и оставил только благородный шрам. Вот, как я красиво сказал! Пойду, попрошу Камелию намазать эту дрянь какой-нибудь мазью. Черт!
«Интересно, – подумал Ромео, – это была случайная вспышка раздражения, или же некий психологический прием, чтобы отключить меня от моих проблем?» По большому счету, не столь важно. В любом случае, это сработало. Битва внутри Ромео была подавлена, и поверхность души покрыло временное спокойствие. Сейчас Ромео мог позволить себе пойти в бассейн и просто поплавать в свое удовольствие.
В прохладной воде он уже совсем успокоился и пришел к выводу, что Доминик, как всегда, совершенно прав. Ромео следовало поехать в город через время. Может, через месяц. Может, даже лучше дождаться, пока будет опубликована первая книга. Тогда он приедет уже звездой, а не безымянным студентом. Тогда он сможет снять квартиру, съехать из дома Мэйза, может быть даже перевезти в новую квартиру мать. Если она добьется его прощения, конечно. Все это было совсем не за горами.
Ромео представил себе, как едет на своем синем Купере по улицам, а люди приветствуют его восторженными возгласами, бегут за ним с экземплярами книги и просят поставить автограф. Как в ресторанах и ночных клубах его приветствуют «Мистер Дэниелс» и сразу предлагают особые места. Как с гордостью будет смотреть на него Роуд. И Лайза, сучка чертова, будет ластиться к нему. А он даст ей от ворот поворот. И Люциус…. о нем Ромео, впрочем, даже думать не хотел. «Главное – никогда не увидеть их рядом,…маму и его…ни за что!»
Кстати, можно будет забрать Купер сюда. Он по нему здорово соскучился. Уж на его машине намного приятнее ездить, чем на мотоцикле. Так просто спину не отобьешь. Между прочим, касаемо спины… Что это за странные разговоры у Мэйза про шрамы? Неужели он нарочно старается уродовать свое тело? Зачем? Ромео вспомнил рассеченную бровь Доминика, несколько мелких шрамов от швов у рта, на щеке и на виске. Невольно, перед его глазами возникло лицо Люциуса и его уродливый толстый рубец через все лицо. Ромео мысленно плюнул и вылез из воды.
Из окна дома высунулся Мэйз и прокричал:
– Забыл тебе сказать. Сегодня вечеринка по случаю публикации книги Лаванды Айс…
– Лаванда Айс, это та голливудская старая кошелка? – В ответ прокричал Ромео.
– Ага!
– А кто устраивает?
– Как кто?! МЫ!
– И где?
– В клубе «Ле Солей»! Шикарное место. В девять вечера.
– Там будет интересно?
– Ты что, сомневаешься?! – Мэйз махнул рукой и исчез из вида.
7.
День пролетел незаметно. Мэйз уехал по своим нескончаемым делам. Ромео же последовал его совету, и весь день просидел на пляже с компьютером на коленях.
С тех пор как он приехал в Лос-Анджелес, ему больше не надо было размахивать шариковой ручкой, пока не онемеет рука. Дома ему приходилось всегда писать от руки только потому, что консервативная мать не признавала никаких компьютеров и считала, что настоящий творец должен использовать только бумагу и ручку. «Хорошо, хоть не гусиное перо!»
Теперь работа шла гораздо быстрее и намного продуктивнее. Ромео очень нравились мягкие щелчки клавиш под его пальцами.
Под почти оркестровый аккомпанемент прибоя юноша временами казался себе пианистом, который исполнял соло в какой-то нереальной компьютерно – океанской симфонии. Это казалось ему безумно романтичным.
Вообще, это было восхитительно: сидеть на чудесном пляже в маленькой бухте, со всех сторон закрытой от посторонних глаз высокими отрожистыми берегами, прятаться от солнца под шумными кронами пальм, наблюдать за тем, как синее небо своими курчавыми облаками подражает синему морю с его белыми сверкающими барашками.
Всегда слушать новые песни моря и ветра. По утрам представлять силуэты флибустьерских кораблей на горизонте. На закате мечтать увидеть переливающиеся хвосты и влекущие глаза русалок, которые показывались бы из воды, совсем близко от берега, и манили его в свои темные глубины.
На этом пляже можно было давать волю мечтам и не бояться того, что кому-то они могут показаться глупыми. На этом пляже ему писалось легко, и нужные слова возникали сами собой. За этим пляжем он будет скучать, когда покинет дом Мэйза.
Болван бегал по песку, тоже счастливый и свободный. Возможно, и он придумывал какие-то свои, собачьи песни, которые протяжно распевал потом по ночам, не давая покоя соседским болонкам.
Оба мечтателя вернулись в дом уже на закате. Камелия накрывала на стол к ужину.
– Камелия, – обратился к ней юноша, – почему ты никогда не ешь с нами?
= Ах, милый мой мальчик! Никогда не ешь с нами. Я так тронута! Дай, я тебя обниму, милый! – Женщина почти прослезилась от умиления и сдавила Ромео своими сильными крупными руками.
«Ну, хорошо, – подумал он, – она может называть меня мальчиком. Но только она!»
– Вы у меня такие замечательные! – Звучно всхлипнула она.
Ромео аккуратно высвободился из ее удушливых объятий. Она вытерла глаза розовым платочком.
– Я знаю свое место, Ромео. Я хоть и как мать Доминику, но все-таки было бы лишним мне с вами ужинать. Вы разговариваете о делах. Я бы вас только нервировала своими поучениями. Но это совсем меня не обижает. Не волнуйся. И ужинаю я, вообще-то, пораньше. А то я уже большая девочка, и мне надо следить за фигурой! – Она кокетливо похлопала себя по толстым ляжкам. – Вообще, я давно хочу тебе сказать, Ромео, – понизив голос, проговорила она. – Как ты появился у нас, так в доме так стало хорошо! Так хорошо! – Она прижала руки к груди и запрокинула голову от восторга. – В тебе есть какой-то свет. Даже Доминик, знаешь, он ведь был такой угрюмый. Вечно о чем-то думал, почти не разговаривал. И эта его любовь к мотоциклам, – она недовольно покачала головой, – в больнице лежал по две недели каждый месяц. Я уж сто раз думала, что вот, на этот раз убился насмерть. Но, видать, Господь его хранит. Я бы ему все высказала, да перечить ему нельзя. Он не переносит. А как ты появился, так его прямо и не узнать! Спасибо тебе. Я очень тебя полюбила. Ты мне как внучок совсем. – Она опять накинулась на него, сдавила его еще сильнее и звонко чмокнула в макушку.
Ромео был смущен. Конечно, ее слова льстили ему. Но он не совсем понимал, что же он мог такого сделать. И Мэйз, который, оказывается, совсем недавно был вовсе не такой замечательный. А теперь стал замечательный. И вместо реанимации – просто мазь от синяков. И тоже благодаря ему? И, видимо, даже пес вдруг повеселел и растолстел исключительно благодаря Ромео. Юноша усмехнулся, потому что одинокая женщина просто говорила какую-то чепуху. Милую, приятную чепуху.
Так что Ромео не придал ее словам никакого значения, а тайком стащил со стола кусок хлеба с маслом, ибо был страшно голоден, а к ужину всегда старался дождаться Доминика.
Тот вернулся домой очень нервный. О причинах плохого настроения он не обмолвился ни словом, но то и дело срывался на Камелию и даже пару раз дал пинка Болвану. Ромео старался быть тише воды ниже травы и не дергать его.
Как только Мэйз закончил есть, он молча взял себе стакан виски и ушел на террасу. Сквозь стеклянные двери Ромео видел, как он нервно расхаживал по террасе, что-то бубнил себе под нос и, то и дело останавливался и начинал кричать в полный голос, вроде как ругая самого себя.
Понаблюдав за Домиником несколько минут, Ромео пошел к себе. Часы пробили восемь часов.
ГЛАВА 12
1.
Ромео лег на застеленную кровать, положил руки под затылок и уставился в потолок. В его голове снова стали скапливаться мысли. Это было похоже на то, как муравьи сползаются на каплю варенья на столе. Сначала один, потом пять, а потом уже и варенья не видно под черной шевелящейся массой. Ромео мысленно видел это. Но он просто смотрел на скопление своих мыслей, он не читал их. Они не трогали его. Так прошло еще минут двадцать, пока из-за двери не послышался голос Камелии:
– Роми, мальчик мой сладенький! – Ромео передернуло. – Доминик попросил тебя собираться побыстрее. Через пятнадцать минут вам уже надо уехать. Он сказал, чтобы ты надел костюм и галстук.
– Хорошо, Камелия, спасибо.
Он послушал, как удаляются ее мягкие шаги, потом встал с кровати. «Костюм и галстук», – с недовольством повторил он. Он ненавидел костюмы и галстуки. В них он казался себе нелепым. Но ничего было не поделать.
Когда Ромео выбежал из дома, Доминик уже сидел в Бентли, аккуратно прислонившись левым боком к спинке сиденья.
– Привет! – Ромео залез в машину. Он сделал вид, что не заметил плохого настроения Мэйза час назад. Автомобиль тихо завелся и тронулся с места.
– Прости, Ромео. – сказал Доминик. – Я был полным козлом. Со мной бывает.
– Ты извинился перед Камелией? – С шутливой строгостью спросил Ромео.
– Конечно. – Развел руками мужчина. – Ее обижать просто грех.
– Ты мне скажешь, что случилось, или мне лучше оставить тебя в покое?
– А! – Отмахнулся Доминик. – На пустом месте. Она захотела, чтобы ладья была золоченой, потому что у нее золотое платье, а до этого она хотела, чтобы ладья была серебряной, под цвет луны! Сейчас ладью срочно перекрашивают. Ну и все в таком духе. Будто мне больше делать нечего, лишь бы исполнять ее капризы. Да, ну ее к черту!
Ромео не понял, что такое ладья, и при чем тут платье и луна, только догадался, что речь шла об актрисе, в честь которой устраивалась нынешняя вечеринка. Уточнять он ничего не стал.
2.
Они ехали довольно долго, пока наконец, дорога круто вывернула к пляжу, и взгляду Ромео предстал огромный цветной шатер, ярко освещенный множеством пылающих золоченых факелов и костров, разведенных вокруг него. Над шатром золотом переливались буквы на фоне исполинского солнца: «Ле Солей». По бокам от шатра стояли охранники в костюмах египетских фараонов, у входа толпилась разодетая публика.
Доминик и Ромео вышли из машины. Мэйза встретили восторженные женские возгласы и вспышки фотокамер. Толпа расступилась, и они с пафосными улыбками вошли в шатер.
Ромео обомлел. Закрытый с фасада, внутри шатер представлял собой только тяжелый роскошный навес над большим отрезком пляжа около самой воды. Он был со всех сторон окружен кострами и великолепными факелами. В ярких сполохах огня Ромео показалось, что он действительно попал на Солнце.
В центре, рядом с баром, на мраморном постаменте была установлена огромная ванна, наполненная душистой водой и цветочными лепестками, в которой плескались несколько потрясающе красивых юношей и девушек всех земных рас.
Среди толпы факир заклинал кобру, полуобнаженная красавица, одетая только в замысловатый наряд из бус, дышала огнем, чем вызывала буйный восторг множества мужчин. Точеный, блестящий маслом араб глотал кинжалы на потеху роскошным женщинам. Длинноволосые баядерки в цветах водили хороводы, по колено в тихой воде.
Клуб был наполнен немыслимо роскошной публикой, шампанское лилось рекой, столы ломились от экзотических фруктов и изысканных лакомств, и над всем этим великолепием неслась завораживающая музыка. Некоторые девушки уже скинули с себя свои туфельки на высоких каблуках и, сжимая их в одной руке, а бокалы с шампанским в другой, приплясывали на песке.
Праздник Бахуса, да и только. Ромео и Доминик взяли по бокалу «Дома Периньона» и остановились в стороне, чтобы оглядеться. Ромео, как всегда ловил множество восторженных женских взглядов, устремленных на Мэйза, ведь тот, в отличие от Ромео, выглядел совершенно умопомрачительно в своем костюме, стоимостью в состояние.
Но каково же было изумление Ромео, когда он вдруг обнаружил, что многие красавицы бросали заинтересованные взгляды и на него. Он возликовал в душе и гордо выпятил грудь, чтобы казаться повнушительнее. Чем больше взглядов он ловил на себе, тем выше, представительнее и увереннее он себе казался.
К ним, как всегда, начали подходить люди. Один за другим, они здоровались, знакомились, делали комплименты Мэйзу по поводу вечеринки. Тот скромно отрицал личную причастность, и отсылал похвалы своей службе по связям с общественностью.
Ромео запомнилась одна высокая золотоволосая женщина, лет пятидесяти, одетая в роскошный вечерний туалет, декольтированный почти до пупка. Она была уже изрядно навеселе. Она приблизилась к ним, танцуя, и зычным голосом, со страстью сказала:
– Доминик! Ты просто Бог! Ты Дионис! Надо тебя раздеть! Увенчать виноградным венком! Усадить в ту ванну к русалкам! И я прыгну!
Доминик расхохотался.
– А потом развести под нами огонь и сварить из нас суп с шампанским! Недурно получится.
– Вечно ты отшутишься. О, а это что за пупсик? – Качнувшись, она наклонилась к Ромео. – Господи! Это что за конфетка, Доми?
– Это Ромео. Он писатель.
– Писатель! – Повторила она. От нее кошмарно несло табаком и перегаром. – Ух! – Она свирепо клацнула зубами. – Так бы и съела! Такую конфетку!
– Расслабься, Мона! – Продолжая хохотать, Мэйз положил ей руку на плечо и отстранил от Ромео. – Он не из тех. Пойди лучше, еще выпей. Кстати, обрати внимание на того бербера, который глотает ножи. Каков демон, а?
– О-о, неплохо! Пойду, разведаю обстановку! – Она опять клацнула зубами, подмигнула Ромео и, пошатываясь, направилась по направлению к арабу.
– Это кто? – С ужасом в голосе спросил Ромео.
– Это? Мона. Она шоу…мэн…шоувумэн. Она транс.
Глаза Ромео расширились. Мэйз насмешливо повел бровями.
– Что ты, испугался? Да здесь половина таких. Они такие же, как и мы все, только чувство юмора у них покруче. Не нервничай. Просто никого и ничего не принимай всерьез. Пойди еще выпей, съешь что-нибудь, расслабься. Только постарайся не напиться. Шампанское отличное, его можно пить литрами. Только потом голова будет болеть..ой-ой-ой!
– Ты какой-то напряженный. – Заметил Ромео. От него не ускользнуло, что Доминик смеялся и, вроде, веселился, но сам постоянно напряженно вглядывался то в толпу, то в темный океан, словно ожидал или искал чего-то.
– Конечно, я напряженный. Я же устроитель. Кроме того, я жду ее. Когда она появится, тогда можно будет расслабиться.
– Кого ее? Анаис?
Мэйз улыбнулся:
– И Анаис, конечно, тоже. Давай, вперед. – Он мягко подтолкнул Ромео к бару.
Ромео постоял немного около ванны, в которой Мона хотела поплескаться с Домиником, понаблюдал за игрой юношей и девушек в лепестках роз, потом с интересом посмотрел, как роскошная красавица в бусах плевалась огнем. Он увидел, как Мона пыталась отнять у араба кинжал, который ему предстояло заглотить. Красивые и ухоженные люди пьянели и веселели на глазах. Музыка становилась все зажигательнее, огонь разгорался все ярче. Юноша взял еще бокал шампанского.
Вокруг него вдруг завертелась смуглая танцовщица живота. Она призывно улыбалась, все ее лоснящееся тело красиво изгибалось в причудливом танце. Ее костюм украшали сотни маленьких бубенцов, которые издавали нежный звон в такт ее движениям. Он с восхищением следил за ее замысловатыми движениями. Станцевав для него, она послала ему воздушный поцелуй и устремилась дальше.
В этот момент Ромео почувствовал на себе пристальный, тяжелый взгляд. Он в растерянности оглянулся. Около стойки бара он заметил молодого мулата в дорогом сером костюме. Тот стоял, облокотившись о стойку, и откровенно глядел на Ромео. Он был очень красив. Череп его был идеальной формы и совершенно гол. Его сияющая лысина представляла собой изумительный фон для, по-восточному продолговатых, ярко синих глаз, полных, красиво очерченных губ и точеного носа. Его ухоженная кожа имела оттенок молочного шоколада. Мулат был среднего роста, и великолепно сложен. Необычный цвет его глаз усиливал темно-лиловый нашейный платок, который выглядывал из-под белоснежного воротника рубашки.
Он смотрел на Ромео в упор и улыбался ему своими продолговатыми глазами.
Признаться честно, Ромео слегка струхнул. Этот парень глазел на него с явным интересом. Он готовился подойти к нему. Бежать было бы трусливо. А оставаться?
Ромео залпом выпил бокал шампанского и взял еще один. Он чувствовал себя еще недостаточно пьяным, а значит, и недостаточно уверенным.
Ну почему на месте этого красивого мулата не стояла какая-нибудь девушка? Вот было бы чудно обернуться и увидеть на этом месте незнакомку с янтарными глазами, которую он упустил когда-то из-за своего малодушия.
Тем временем, мулат уже почти сделал шаг навстречу Ромео, а Ромео уже изготовился убегать от него, как вдруг…
3.
Заревели иерихонские трубы, баядерки пали ниц прямо в воду. Публика столпилась на пляже. Далеко в океан ударили мощные лучи прожекторов, сделав желтым небо над горизонтом, ввысь полетели петарды, они беспрестанно разрывались в цветные снопы света. На свободной узкой полоске пляжа египтяне танцевали некий ритуальный танец. Свет прожекторов осветил золоченую изогнутую лодку, украшенную букетами цветов, запряженную десятком юношей пловцов. Поводья держала женщина с пышной прической и в золотом платье. Лодка стремительно приближалась к берегу. Ромео сейчас понял, что ладьей именовалась лодка, а ждал Доминик появления Лаванды Айс, главной героини торжества.
Лаванде навскидку можно было дать лет семьдесят. Лицо ее было натянуто на череп, как ткань на пяльцы для вышивания. Глаза подведены до самых висков, немилосердно высветленные волосы завиты и начесаны на полметра вверх. Она расточала воображаемые объятия и воздушные поцелуи.
Египтяне эффектно закончили свой танец и в рядок улеглись на песок. Мощные юноши пловцы вышли на берег и на руках вынесли ладью. К лодке подошел Доминик. Он фантастически улыбался, в свете огня его глаза горели как драгоценные камни. Он подал руку Лаванде. Та крепко вцепилась в его ладонь и осторожно, придерживая подол длинного узкого платья, ступила прямо на спины египтян.
Ромео не хотел бы оказаться на месте этих распростертых тел. Каблуки туфель актрисы были длинные и тонкие, как иглы.
Он вдруг подумал, что если Мэйз так уж хотел шрамов, то ему стоило просто лечь под ее туфли, а не падать с мотоциклов.
Тем временем, Лаванда, опираясь на руку Доминика, машинально улыбалась щелчкам многочисленных фотокамер, и изо всех сил старалась идти изящно по человеческим телам.
Наконец, дорожка была преодолена. Доминик помог ей сойти с последнего тела. Она остановилась, сделала таинственное лицо, взмахнула руками и зачитала какое-то выдуманное заклинание. Ромео показалось это смешным.
Тем временем, пока все наблюдали прибытие Лаванды, ванна была убрана, и египтяне, под звуки торжественной музыки откуда-то вынесли некое подобие алтаря и установили его на мраморный пьедестал. На алтаре, разложенные в причудливом порядке, красовались яркие книги с портретом авторши на обложке. Лаванда подбежала к алтарю и начала картинно чахнуть и колдовать над книгами.
Кто-то тронул Ромео за плечо. Юноша вздрогнул. Он испугался, того, что мог увидеть рядом с собой синеглазого мулата. К счастью, когда Ромео повернулся, то обнаружил рядом с собой Доминика. Тот глотнул шампанского, кивнул в сторону Лаванды и спросил:
– Ну, как тебе все это? Комизм, правда?
Ромео пожал плечами:
– Зато эффектно.
– Да, – согласился Доминик, – эффектно. Эту жуть с проходом по телам и с пловцами вместо мотора она сама придумала. Не представляешь, высосала всю кровь, стерва! Не те цветы, не те мужики, не того года «Периньон». Но все, вроде, остались довольны, и слава Богу. Сейчас она будет раздавать книжки и автографы. Ее нетленный шедевр – сто процентный бестселлер. Отличный шанс для обывателей порыться в грязном и очень вонючем голливудском белье, а мы неплохо заработаем. Пойдем пока, отойдем. Все уже пьяные, здесь сейчас будет давка. Все хотят урвать себе что-нибудь. Даже если оно им и не нужно. – Доминик взял Ромео за рукав, и они отошли от толпы, которая окружила актрису.
– Ты не слишком-то добр к людям. – Заметил Ромео.
– Невозможно быть добрым ко всем, согласись.
Ромео пожал плечами.
Через некоторое время ажиотаж вокруг звезды поулегся, и за работу принялись диджей и танцовщики. Музыка заметно ускорилась, завертелись хрустальные шары под сводом шатра. Уже разогретая публика пустилась в пляс. Ромео пританцовывал на месте, допивал уже шестой бокал шампанского и наблюдал за красивыми девушками, которые уже побросали свои туфли и танцевали, сжимая в тонких руках только бокалы.
– Привет. – Теплым шепотом сказал кто-то прямо в его ухо. Ромео обернулся и отпрянул: он встретился взглядом с продолговатыми синими глазами мулата в сером костюме.
– П-привет… – Растерянно ответил Ромео.
– О-о, Венсан! – Увидев его, воскликнул Доминик. – А то я удивлялся, что нигде тебя не видел! Я знал, что ты не пропустишь эту вечеринку.
– Привет! – Венсан порывисто обнял Мэйза. – Как дела?!
– Отлично!
– Что это за парень? – Венсан снова уставился на Ромео. Он говорил с легким акцентом. По-видимому, французским.
Камень свалился с души Ромео, когда он узнал, что Доминик и мулат прекрасно знали друг друга.
– Это Ромео! – Со значением сказал Доминик. Ромео кивнул.
– Боже, что за имя! Ромео. – Венсан жеманно приложил ладонь к глазам.
– Ромео писатель! – эта фраза за вечер прозвучала, пожалуй, в сто сороковой раз.
– Писатель. – Мулат потрогал себя за мочку уха. Ромео заметил, что уши его украшали серьги с бриллиантами, каждый, примерно, в два карата величиной. – Обожаю писателей. Они та-акие романтики.
– Познакомься, Ромео. Это Венсан Бенуа. – Венсан пожал ему руку, – Венсан – художник. Но не просто художник, – Доминик понизил голос, – он рисует комиксы Гомосексуальные. Оч-чень вульгарные.
Ромео метнул на него изумленный взгляд: ему всегда было интересно, как должны выглядеть люди, которые создают всю эту пошлую ерунду. Он считал, что они – этакие старые, слюнявые сморчки с похотливыми маленькими глазками. И ему никогда и в голову не приходило, что они могли быть молодыми, красивыми и элегантными.
– Да, Ромео, мы и такое издаем. – продолжал Мэйз, – Венсан безумно знаменит….в определенных кругах. Его комиксы пользуются бешеным спросом.
– Да, да! – Закивал мулат. – Раньше я работал моделью. Но когда я выявил в себе талант художника, вся модельная суета была забыта. Рисовать, это так увлекательно! У меня есть секрет: я рисую в своей студии, с натуры. У-у-гу! – Он многозначительно потряс головой. – Поэтому получается о-очень естественно.
– Эй, Венсан, иди-ка сюда! – Позвал его какой-то светловолосый парень, который болтал с египтянами около стойки бара.
– Минутку. – Мулат кивнул и растворился в танцующей толпе.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – Спросил Доминик.
– Я уже пьяный, но все равно мне не по себе.
– Ты просто раньше не общался с тусовкой. Ты быстро привыкнешь. Только главное – не принимай их всех всерьез. А то умом тронешься.
– У Венсана очень красивые глаза.
– Да, вообще, он красивый человек. Этого у него не отнять. Горе женскому населению. Ведь многие самые красивые мужчины – убежденные геи. И это все знают. У него отец чернокожий марокканец, а мать из Омана. Поэтому он темный, а черты лица араба. Вернее, арабской женщины. У арабских женщин очень красивые лица. Его мать – невероятная, немыслимая красавица. Ладно, ты отдыхай, танцуй, а я пока пойду, переговорю с Лавандой и ее администратором. У меня еще дела.
4.
Спустя полчаса Ромео уже плясал как одержимый. Вокруг него вилось полдюжины красоток, таких же пьяных, как и он сам. Свой пиджак и галстук он где-то оставил, возможно, у бармена. Но об этом он сейчас не думал. Он вообще ни о чем не думал. Он веселился. Девушки висли на нем поочередно, ибо все в клубе уже давно заметили, что Ромео пришел с самим Мэйзом. А раз так, то он и сам являлся какой-то значительной фигурой. А уж охотниц за фигурами в «Ле Солей» было, хоть отбавляй.
Внезапно, его лицо уперлось в мощную грудь, едва прикрытую парчовой тканью. Ромео поднял голову и смутно разобрал лицо крупной женщины. Это была Мона!
Но, черт подери! Ромео уже было море по колено. В этом он смог убедиться незамедлительно: Мона, не раздумывая, сгребла его в охапку и поволокла прямиком в океан. На ходу она стянула с него рубашку. К счастью, в нем проснулись остатки разума, и он оказал яростное сопротивление, когда она попыталась стащить с него и штаны.
– О-о, моя конфетка! – Хрипло твердила она. – Так мне хочется поплескаться с тобой в ночных волнах!
Он вмиг протрезвел, когда начал захлебываться в соленой холодной волне. Но не успел Ромео ничего и сообразить, как Мона выловила его из воды, и сомкнула челюсти прямо на его губах. Юноша едва успел перевести дух.
И вдруг, ни с того, ни сего, ему сделалось невероятно смешно. Он вспомнил совет Доминика. Целоваться с транссексуалом, посреди океана, напившись шампанского – об этом можно будет рассказывать внукам! Ромео не сдержался, и прыснул со смеху ей прямо в рот. Мона отпрянула, недоуменно поглядела на него. Он продолжал хохотать. Тогда она тоже хихикнула, потом залилась своим зычным, басовитым смехом.
– Мы ужасно смешные, правда, моя конфетка? – Пробасила она.
– Да! – Давясь от смеха, ответил Ромео.
– На нас все смотрят с берега! – Хохоча, сказала она.
– Да! – Ромео закатился снова. Как все просто! Ведь можно просто играть в игры! А если так: он обхватил ее большую голову руками, и сам поцеловал ее в рот, все еще не в состоянии подавить смех. Она манерно простонала:
– О-о, моя конфетка! Ты прелесть!
– Ха-ха-ха!
– Поехали ко мне, мой пупсик!
– Не-ет! – Весело ответил Ромео. Он послал ей воздушный поцелуй и быстро погреб к берегу, оставив ее в одиночестве раскачиваться на волнах.
На самом деле, Мона оттащила его в море всего на пару метров. Поэтому, развернув к берегу, он сразу смог увидеть небольшую группу зевак, и в центре ее Венсана, Доминика и Анаис. Они всласть потешались над Ромео и Моной. Анаис, оказывается, тоже приехала в «Ле Солей». Ромео раньше ее не видел.
Он была одета в узкое декольтированное платье цвета запекшейся крови, которое великолепно подчеркивало изумительные изгибы ее фигуры. Волосы ее в этот раз были распущены и сияющим каскадом ниспадали к самой талии. На руках она, как всегда, держала Моргану. Ромео невольно залюбовался ею.
Когда ему показалось, что он смотрит на нее неприлично долго, ноги его в тяжелых, полных воды туфлях, уперлись в песчаное дно. Он сделал рывок и почти бегом выбрался на берег.
Венсан не сводил с него глаз. Ромео появился почти как Афродита, из пены морской. Мокрый, молодой, гармоничный, соблазнительный плод матушки природы. Его небольшой рост и лицо ребенка придавали особый, пикантный шарм его развитому, красивому телу. Венсан тронул себя за мочку уха и ухватил Доминика за рукав:
– Слушай, да этот мальчик же идеальная модель для моего нового персонажа!
Доминик, который до этой секунды весело гоготал, внезапно осекся. Левая бровь его резко подскочила вверх, взгляд застыл.
– Ну и что дальше? – Глухо спросил он.
– Н-ну,… – Венсан жестом указал на юношу, который стоял у кромки воды, и с улыбкой отряхивал свои темные волосы, – ты только полюбуйся на этого тигренка.
Доминик взглянул на Венсана и окаменел, словно пораженный взглядом Горгоны: Венсан смотрел на юношу, будто на сливочный торт. Голодным, алчным, вожделеющим взглядом. Он хоть сейчас бы набросился на него и сожрал бы его целиком.
В голове Мэйза потемнело. Его бросило в жар. Еще мгновение, и он, наверное, убил бы его. Но в эту секунду раздался звонкий голос Ромео:
– И, как вам наше купание?
– Ну, ты даешь! С Моной в океан! Ты рисковый парень, оказывается! – Воскликнула Анаис.
Доминик скрипнул зубами и выдавил из себя натужную улыбку.
И тут, Венсан положил руку на голое, влажное плечо Ромео, нежно погладил его у основания шеи и сказал вкрадчивым голоском:
– Послушай, милый. Я сейчас рисую новый комикс. У меня главный персонаж – вылитый ты. Может, захочешь мне позировать? Приезжай ко мне в студию, я тебе все покажу. Не представляешь, как будет здорово. Ты в эротических комиксах. У меня в студии та-ак уютно! Тебе понравится, обещаю…
5.
Это мгновение стало Доминику откровением. Слова Венсана многократным эхом повторились в его ушах, все громче и громче.
Неконтролируемая, адская ненависть к Венсану Бенуа вдруг изверглась из недр его души как из жерла вулкана, черным, всепожирающим пламенем. Раскаленная магма злобы, растекаясь, сожгла его разум, ослепила его глаза.
Он отшатнулся сам от себя.
Но деваться от себя ему было больше некуда.
Он вынужден был сознаться, что испытывал РЕВНОСТЬ! Мучительную ревность! Нестерпимую ревность! Ревность поглощала его изнутри. Ревность плавила его мозг!
Ревность приказывала ему: Раздавить! Уничтожить! Искромсать! Испепелить! Разрушить до самого основания!
Кого?
Венсана Бенуа?
Или лучше себя? Себя самого?!
Ревность унижала его; она уничтожала его; она парализовала его, лишила неуязвимости! И она была сильнее, намного сильнее, чем воля Доминика Мэйза. Впервые в жизни, он познал, что такое ревность. Это безумное, демоническое чувство одним рывком сорвало покров с самых скрытых тайн его души. Тайн, о которых он сам доселе не знал. Ревность открыла ему истинное имя того лжеотцовского чувства, которое он испытывал в лаборатории Роуда, в кальянной…
Ничего отцовского в том чувстве не было. То было желание. То было благородное желание оградить божественный светоч от посяганий мерзости? Или деспотично ревнивая дружба, желающая присвоить себе все его внимание? Или же… нечто иное, гораздо худшее?
Человеку по имени Доминик Мэйз сделалось страшно. Он испугался человека по имени Доминик Мэйз. Потому что тот только что открыл ему свои желания. И он оказался к ним не готов.
И в эту секунду ему стоило титанических усилий сдержать себя. Скрыть все, что он сейчас испытывал. Подавить гримасу ярости на своем лице. Чтобы никто ничего не заметил. Чтобы никто ничего не узнал.
Это его борьба. Только его одного. Удержать себя от того, чтобы изуродовать красивое темнокожее лицо Венсана до неузнаваемости. Чтобы от этого лица осталась только кровавая каша. Физически это не составило бы труда, ибо Доминик был значительно выше и сильнее Бенуа.
– Ну, уж нет! – Словно сквозь туман расслышал Мэйз и будто бы вынырнул из огненной геенны своих мыслей, обратно в реальность.
– Нет! – Повторил Ромео. – Пошлые комиксы – это не для меня.
– Но ведь никто кроме нас, не будет знать, что на картинках ты! Не торопись с ответом. Подумай, от чего ты отказываешься. Я позвоню тебе, я знаю, что ты живешь у Доминика. – С этими словами Венсан положил руку на плечо Мэйзу. Для Мэйза этот жест был подобен ядовитому укусу мерзкой твари. Мучителен и смертоносен. Эту тварь он раздавил бы без раздумий. Но он еще одним усилием воли удержал себя и не сбросил его руку.
Ромео глянул на Доминика и испугался: взгляд его был мутным, а лицо исказилось и словно окаменело. Ромео решил, что Венсан зацепил его разбитую спину, и это была гримаса боли, и сам сдернул руку Венсана с плеча мужчины.
– Мистер Мэйз, – к ним подошел администратор Лаванды Айс, – можно вас на минутку?
– Да, конечно! – Отвлечься, именно это необходимо было ему в этот час. Доминик с готовностью последовал за администратором. Он будет счастлив выслушивать любые претензии Лаванды. Любая встряска пойдет ему только на пользу.
– Дом! – Вслед крикнула Анаис. – Может, мне отвезти Ромео домой? Он говорит, что устал.
– Да, пожалуй, – последовал рассеянный ответ, – я еще задержусь здесь. Я ведь на работе. – Доминик даже не оглянулся, чтобы хотя бы кивнуть на прощанье.
– Пока, Мэйз. Увидимся. – Крикнул Бенуа и опять потрогал себя за мочку уха. Он это делал постоянно, проверяя, не выпал ли камень. – Ах, дорогие. – Неожиданно вздохнул он, еще глядя вслед Мэйзу. – Этого красавца я бы рисовал и рисовал! Я бы создал целую серию комиксов с ним в главной роли. Но ведь он, шикарный мерзавец, абсолютный и заклятый натурал. Одни женщины на уме.
Анаис и Ромео ехидно переглянулись.
– Ладно, мне тоже пора. Ромео, ты подумай на д моим предложением. Не пожалеешь! Я позвоню как-нибудь. Надеюсь, мы с тобой поработаем.
Ромео кивнул. Они пожали друг другу руки на прощанье. Венсан галантно поцеловал руку Анаис.
– Надеюсь, ты приехала не на мотоцикле? – С тревогой спросил Ромео, когда Бенуа скрылся из вида следом за Мэйзом.
– Нет, не волнуйся.
6.
Ромео принесли большое полотенце с золоченым логотипом клуба, чтобы он мог завернуться и не мерзнуть в насквозь мокрых штанах, носках и туфлях.
Как только они вышли из шатра, им тут же подали машину Анаис – переливающийся кабриолет Астон Мартин цвета спелых слив.
Ромео лишился дара речи при виде автомобиля.
Кабриолет Астон Мартин в его воображении являлся пределом желаний, иконой любого здравомыслящего автомобилиста. Он и мечтать не смел, чтобы когда-нибудь покататься на таком. Любой другой парень его возраста умер бы от зависти на этом самом месте. Но Ромео претила зависть, тем более, к материальным вещам, какими бы необыкновенными они ни были.
Анаис села в машину. Ромео же мялся у раскрытой двери. Он боялся испачкать сиденья.
– Я ведь весь мокрый. – С неловкостью ответил он на ее немой вопрос. Анаис не поняла, что он имел в виду, и воскликнула:
– Конечно же, я закрою крышу. Не могу же я вернуть тебя домой простуженым! Не волнуйся. Я даже включу обогреватель.
Юноша хотел было разъяснить, что подразумевал совершенно другое, но вовремя осознал, что этого делать не стоило.
Анаис все равно бы его не поняла.
Он с замиранием сердца опустился на кожаное сиденье цвета слоновой кости. Анаис посадила Моргану ему на колени:
– Я говорила тебе, что эта кошка – колдунья. Сейчас она поколдует, и ты ни за что не заболеешь. У голой кошки температура тела гораздо выше, чем у человека. Она будет тебе живой грелкой. И не даст заболеть.
Спустя мгновение, автомобиль оставил шатер клуба «Ле Солей», и его шумную суету далеко позади.
– У тебя шикарная машина…– заметил Ромео, чтобы прервать затянувшуюся паузу. Анаис молчала несколько секунд, уставяс ь на дорогу. Потом вздрогнула и ответила, как невпопад:
– А? Да!… Ты что-то спросил…
– Нет, я просто сказал, что машина у тебя очень красивая.
– Да. – В голосе ее не было ни звука гордости или хвастовства. – Мне ее подарили. Машина замечательная, но если признаться, совсем мне не подходит.
Ромео хотел было спросить, почему так, но посчитал этот вопрос нескромным.
Спустя еще несколько секунд, девушка спохватилась:
– Почему же мы едем в тишине?! – Она включила проигрыватель.
Из многочисленных динамиков полилась какая-то необыкновенная, совершенно волшебная музыка.
Чарующие мелодии, исполненные тайны, мгновенно пробудили в его воображении картины мифического средневековья.
Темные чащи заколдованных лесов. Устремленные ввысь башни неприступных замков. Он увидел длинноволосых, бородатых, синеглазых всадников, закованных в стальные панцыри. Они сжимали в руках длинные копья, над их непокрытыми головами развевались цветные знамена.
Представил, как он сам, подобно бестелесному духу, несется в вихрях ветра, поднятого исполинскими крыльями дракона, который кружил над парой священных единорогов. Белоснежные кони с золотыми гривами и витыми рогами, они излучали волшебный серебристый свет. Они во весь опор мчались навстречу меднокудрой деве в драгоценном венце, которая будто колдовала, привораживая их, и чей дивный, полный огня голос, Ромео слышал сейчас.
– Я вижу единорогов, которые мчатся по зачарованному лесу. Они бегут навстречу колдунье. – Ромео повиновался вдруг возникшему желанию поделиться с Анаис своими образами.
– Нет! – С жаром возразила Анаис. – Они не могут бежать к колдунье. Они бегут к непорочной деве. Только она, гуляя ночью в темном лесу, может приручить единорога!
А за ними следит дракон.
– Да! Он хочет узнать, кому удастся приворожить священных животных, и рассказать об этом черным магам.
–Точно!
–Но он не знает, что…
– Что из замка выехал отряд героев, чтобы убить дракона и повергнуть магов.
– Верно! – Анаис с восхищением смотрела на Ромео. – Ты первый, кто представляет себе то же самое, что и я! Ты тоже хочешь туда? – Она сделала акцент на слове «туда». Юноша не совсем понял ее: «туда» – это куда? В лес, к единорогам?
– В тот мир…– шепотом добавила девушка. Ромео на миг оторопел. Он хотел спросить ее, в какой такой мир, и зачем туда хотеть, но не решился разорвать тончайшую нить, которая неожиданно объединила их.
– Я хочу в тот мир. – в голосе Анаис он услышал горечь. – Никому не могу об этом говорить, все смеются надо мной. Но ты ведь тоже не принадлежишь этому миру, так? Ты тоже чувствуешь, что тебя забросили сюда по ошибке? – Она посмотрела на него, ожидая увидеть в его глазах знак того, что он понимает ее.
Где-то он понимал. Кое-что. Но не все. Не до конца. Но ей было достаточно и этого. Она восторженно заулыбалась:
– Да! Ты понимаешь. С тобой я могу говорить. Недаром мне понравились твои глаза.
Ромео с готовностью закивал.
Анаис ликовала:
– Бог мой! Не могу поверить. В нас столько общего! Тебе нравится та же музыка, что и мне. Ты видишь то же, что и я. И ты из того же мира, что и я! – Голос ее снова понизился до шепота. – Я часто думаю о том, есть ли на свете такое чудо, которое могло бы вырвать меня из этого дрянного измерения, и перенести туда, где я должна быть… – она умолкла. На ее лице играла мечтательная улыбка. Она действительно верила в свой мир. Она относилась к мифам как к реальности.
Ромео не решился продолжить разговор, который мог завести его в тупик. Ромео следовало сразу признаться, что он видит эти картины не потому, что хочет навсегда стать персонажем средневековой легенды, а просто потому, что у него есть воображение.
Теперь уже было поздно.
Заявить это сейчас означало навсегда посеять раздор между ними. Ведь Анаис, наверняка, решила бы, что он просто поиздевался над ней.
Он не мог себе позволить испортить с ней отношения. Хотя бы из уважения к Доминику. Сейчас Ромео понял: Мэйз любил ее именно за эту странность. За то, что она была другая.
Они не проронили больше ни слова до самого дома. Просто звучала музыка, и оба видели похожие виденья, которыми живописала их фантазия.
Моргана, время от времени настораживала уши, поднимала изящную голову, и смотрела на Ромео многозначительным взглядом, как будто давала понять, что эта кошка – существо из того самого волшебного измерения, и она была специально послана белыми магами, в знак принадлежности девушки их миру.
От этой поездки у Ромео осталось странное ощущение, которое он пока не решался охарактеризовать. Анаис была самой необычной женщиной, какую он когда-либо встречал. Даже слишком.
Когда он открыл дверь машины, чтобы выйти, она доверительно заглянула ему в глаза, как если бы у них появился очень важный секрет. Один на двоих во всем мире. Потянулась и поцеловала его в щеку.
– Пока, Ромео. Увидимся.
Он рассеянно кивнул, помахал ей рукой на прощанье и постоял возле ворот еще немного. Он зябко кутался в полотенце и наблюдал, как голубоватый отблеск света фар ее машины постепенно растворялся в самой непроницаемой предрассветной тьме. Он был трезвый, мокрый и очень уставший.
Ромео долго не мог уснуть. В его ушах все еще звучал волшебный голос незнакомой дивы, которая пела о чем-то таинственном, на замысловатом древнем языке.
Перед его глазами все еще мчались великолепные единороги. На скаку один из них оборачивался и смотрел на него своим дивным взглядом.
Ромео видел озаренное радостью, притягательное лицо Анаис, ее блестящие темные глаза. Они обладали такой же магнетической силой, как и глаза Доминика. Она так же, как и он поднимала одну бровь. Он подумал, что Мэйз и Анаис, на самом деле, стали бы идеальной парой. Ведь они были похожи друг на друга внешне и противоположны внутри. Идеальное сочетание? Или он заблуждался…
Он никак не мог взять в толк, почему же Доминик был не интересен Анаис.
Может быть, Ромео еще недостаточно знал Мэйза? Не все о нем знал?
Не говоря уже о том, что он совсем не знал Анаис. Она знала Мэйза лучше? А, может быть, вовсе и не знала. Разве можно узнать человека, если встречаться с ним только на вечеринках и ночных гонках? Вполне возможно, что Ромео, как раз таки успел узнать о нем гораздо больше, чем она.
А может быть, это Мэйз ошибался, что не интересует ее? Может, он скромничал.
Ромео было очень любопытно. Он решил, что непременно сунет свой нос в это дело. Совсем чуть-чуть. Так, что никто и не заметит его вмешательства. А вдруг у него получится сделать так, чтобы они были вместе? Попытаться, по крайней мере, стоило. Так ему казалось.
Размышляя о них, юноша вдруг вспомнил девушку с янтарными глазами.
Он вспомнил тот давний безумный день в магазине женской одежды. Вспомнил стеклянную витрину, в которую он разглядывал прохожих, чтобы развлечь себя.
Он вспомнил ее походку. Легкую, стремительную. Свободную. Она могла бы быть сейчас рядом с ним. Он зачем-то бросил быстрый взгляд на свободное место на кровати рядом с собой. Словно оценил, достаточно ли было бы этого пространства для нее… такой безгранично свободной. Такой ускользающей…
Была бы она рядом с ним?
Нужна ли она была ему рядом с собой? За собой, над собой? Следовала бы она позади или опережала его? Какой она была бы рядом с ним?
«Пожалуй, нет. – В конце концов, заключил Ромео. – Все было бы слишком сложно. Все, что не происходит – всегда к лучшему!» Есть люди, которые созданы друг для друга, и им от этого никуда не деться: они все равно будут вместе.
Раз второго шанса не дано – значит, их связь, если бы таковая все равно случилась, была бы ошибкой. Так он утвердился в мысли, что не зря оставил все как есть – жизнь жизнью, а мечту мечтой. Или малодушие малодушием? Слабостью?
Этот вопрос к себе сразу же столкнул его со словом «Мать». Сердце его болезненно сжалось. Все время в Лос-Анджелесе, он словно бы подспудно чувствовал ее страдание через сотни километров, которые пролегали между ними.
Вчерашний звонок подтвердил это. И тот факт, что мама позвонила всего один раз, спустя столько времени, ясно показывал, как сильно она страдала.
Его сердце сказало ему, что оно сильно соскучилось по ней.
Его разум приказал сердцу замолчать.
Его душа тихонечко заныла.
Ромео попытался отбросить эти мысли и отругал себя. Но тоска не уходила просто так.
Он сел в кровати и потянулся к тумбочке, где лежал его телефон, который Ромео не брал с собой. О причинах этого поступка он не подумал. Он просто кинул взгляд на дисплей.
Сердце затрепетало.
«Пропущен один звонок», – гласила лаконичная надпись на дисплее. Ромео невольно улыбнулся. «Мама» – беззвучно подтвердил его догадку дисплей, когда юноша проверил, чей звонок он пропустил.
Любовь сына к матери одерживала верх над его ненавистью.
Ромео прислушался к себе.
Доминик был прав: острая как бритва еще несколько дней назад, злость уже слегка притупилась. Она уже не резала его, заливая кровью его сердце. Она тупо тыкалась в него. Все еще ощутимо больно, но уже бескровно.
Возможно, если бы телефон в этот вечер отягощал карман пиджака Ромео, то он не ответил бы на звонок.
Но еще через пару дней, возможно, позвонил бы ей сам.
Именно тогда, когда понял, что хотел ей сказать.
Пока что он знал только одно: «Никогда не увидеть рядом с ней Люциуса».
Он уснул с этой мыслью.
ГЛАВА 13.
1.
Когда Доминик отворил дверь дома, уже светало.
Он дико устал. Поэтому он не обратил внимания на то, что утреннее небо было серым и чуть-чуть розовым, и поблескивало бледными звездами, как капельками росы.
За ночь он выкурил слишком много сигарет, поэтому не почувствовал, что в кристальном воздухе ощущалась влажная прохлада.
В его ушах звенело от громкой музыки и шампанского, поэтому он не услышал, что вокруг царило безмолвие, только сонно шептали цикады, и даже океан утих, и мирно шелестел, задремав на пару часов.
В доме все спали. Даже Болван не выбежал ему навстречу, потому что смотрел беспокойные собачьи сны, где-то под столом, как всегда в это время.
Доминик достал из-под мышки скомканный пиджак Ромео, который тот позабыл у бармена. Сначала он хотел оставить его в гостиной на кресле. Потом передумал и бесшумно поднялся по лестнице наверх, осторожно приоткрыл дверь комнаты Ромео.
Окно было распахнуто, и тончайшая, как паутинка, белая занавеска птичьим крылом затрепетала от легкого дуновения ветра.
Во сне Ромео был похож на ребенка. На его лице застыло выражение безмятежного счастья. Он улыбался своим снам. В руке он почему-то сжимал телефон.
Доминик беззвучно шагнул в комнату и положил пиджак на край кровати.
Он собирался сразу уйти, но что-то удержало его.
Он застыл подле кровати, задумчиво глядя на юношу. Ему нравилось смотреть на спящих людей. Ему казалось, что во сне люди так же естественны, как и в утробе, в их лицах можно прочесть все потаенные мысли, все то, что они тщательно скрывают, как только просыпаются.
Он опять попытался разложить по полочкам, что испытал минувшим вечером. Он подумал, что сейчас, имея возможность незаметно рассмотреть Ромео, он сможет, в конце концов, понять происхождение всех своих странных чувств.
Минувшим вечером он осознал, что именно чувствовал.
Осталось разгадать главное: почему?
Он надеялся, что сейчас на него снизойдет озарение. Что ответы на все его вопросы откроются ему сами собой.
Что он, в конце концов, поймет сам себя.
Поймет, с чем ему надо бороться в себе.
Доминик вглядывался в его одухотворенное, по-детски мечтательное лицо.
Ему казалось, что в этот самый миг он обнаружит то, что искал; что сон Ромео сам расскажет Доминику все, что тот так хотел знать.
Но этого не произошло.
В ослепительно белой постели, среди пышных подушек и мягких одеял, спал молодой человек.
Этого человека звали Ромео Дэниелс. Он был талантливым автором, который сотрудничал с его издательством. Свободный от суеты, он источал свет и вдохновение. Он был не такой как все.
Но это Мэйз и так знал. Таким он видел его с первой минуты их знакомства. И Доминик с разочарованием подумал, что никаких новых мыслей к нему в голову не пришло.
Но ведь должно же существовать какое-то разумное объяснение его смятению, его ревности. Мэйз упрекнул себя в том, что совсем замучил себя бесконечным само – допросом.
Кроме того, он изрядно задерживался в комнате Ромео. Тот мог внезапно проснуться, и что тогда?
Доминик быстро вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
Он обессилено опустился на кровать в своей спальне. Умиротворения он не находил. Он лежал одетый, уставясь в потолок и нервно барабаня пальцами по пуговице пиджака.
В последнюю пару дней он слишком много рылся в себе. Рылся и рылся. Совсем как крот.
Задавал себе тысячи вопросов. Пытался на них отвечать, но это было сродни битве с Гидрой: каждый его ответ порождал два новых вопроса. Это засасывало его все дальше в глубины самоанализа, который уже давным-давно был ему чужд. И это изводило его.
Всю жизнь его мало волновали истоки его желаний. Он привык руководствоваться тем, что его желания были законом. И никто не смел им перечить. Ни он сам, никто иной. Он всегда достигал всего, что хотел. Не все сразу, но терпеливо, постепенно, шаг за шагом, продолжая совершенствовать охотничьи навыки. На данном этапе своей жизни он был искусным ловцом. Идеальным захватчиком.
И надо было именно сейчас ему заняться раскапыванием мотивов своего эго, когда он мог спокойно жить и получать удовольствие от виртуозного выполнения схемы «Хочу – получаю»!
Но в таком случае, как он мог объяснить себе неудачу с Анаис?
2.
Он знал эту женщину уже два года.
Ровно через семь дней после их первой встречи, он ощутил неистовое желание к этой загадочной женщине.
Еще через месяц он понял, что это было не просто желание. Его сердце начинало трепетать всякий раз, когда он произносил ее имя. Но все это время что-то, как будто удерживало его от решительных действий. Он не чувствовал интереса с ее стороны, но не это смущало его. Он мог увлечь ее, заставить полюбить себя. Но не делал этого.
Может быть, он боялся, что эти отношения могли зайти слишком далеко? А может быть, он боялся потерпеть поражение, потому что в душе понимал, что в итоге она все равно отвергнет его. Но почему?
Вот! Еще один вопрос.
Доминик махнул рукой и пробормотал: «Я устал. Дико устал».
Его мучительные размышления не давали никакого прока, только грозили неукротимой мигренью.
Он тяжело поднялся и принялся стаскивать с себя одежду.
Если бы, перед тем как откинуть одеяло, рухнуть в постель и провалиться в беспокойный сон, Доминик выглянул в окно и устремил взгляд к океану, на восток, то увидел бы, как в золочено – багряном зареве, окрасив лазурную гладь морской бесконечности в румяный розовый цвет, над горизонтом плавно поднялся огненный диск Солнца. Верного стражника нового дня.
Телефон звонил кошмарным, визжащим, пронзительным звоном. Доминику Мэйзу на миг показалось, что его череп раскалывается надвое, как орех.
Казалось, он смог заснуть всего мгновение назад. И теперь этот треклятый телефон своим верещанием рвал остатки его сна, как тонкий лист бумаги.
Он простонал проклятие и, не открывая глаз, поднес к уху ненавистную трубку.
Какому кретину что-то от него понадобилось в воскресенье?
– Алло! – Услышал он бодрый мужской голос.
– Что?… – Сипло пробормотал Доминик.
– Мэйз, неужели ты?! – Мужской голос был чрезвычайно весел.
– Я…кто это?
– Отличная вчера была вечеринка! Спасибо, что пригласил. Все было просто супер! А я могу поговорить с…Гамле…нет, с Ромео? Боже! – Залился смехом голос. – Эти шекспировские имена! Вечно что-нибудь перепутаю.
В голове Мэйза вмиг прояснилось. Он открыл глаза и рывком сел в постели. Его обдало жаром от затылка до пальцев ног:
– Кто это?
– Ну как кто! Ты меня не узнал, приятель?! Это же я, Венсан!
Мэйз отдернул трубку от уха и брезгливо посмотрел на нее, как будто бы из нее вылезло какое-то мерзкое насекомое. «Венсан Бенуа» злорадно светилось на дисплее.
– Эй! Что ты молчишь? Ты спишь еще? Ну, прости, друг. Я не хотел тебя будить, мне вообще не ты нужен, а Ромео, но у меня нет его номера. – Весело неслось из трубки.
Доминик взял себя в руки.
– Привет, Венсан. – голос его прозвучал натянуто, но спокойно. – Ты не сможешь сейчас поговорить с Ромео, потому что… – он откинул одеяло, вылез из постели и подошел к окну, откуда доносились звуки заливистого собачьего лая и звонкого смеха.
На лужайке возле бассейна Ромео играл с Болваном. Он кидал ему красный пластиковый диск, а пес вертел головой, гнался за ним, грузно подпрыгивал и пытался поймать диск зубами. Потом он послушно возвращал тарелку юноше, и все снова повторялось. Камелия стояла неподалеку, хлопала в ладоши и подзадоривала пса, шутливо называя его старым толстяком и неповоротливой черной кляксой.
– Почему? – С разочарованием спросил Венсан.
– Потому что…Ромео сейчас на пляже. Он там работает. А что?…что ты хотел?
– Да, понимаешь, – в голосе Бенуа зазвучали кокетливые нотки, которые показались Мэйзу отвратительными, – я никак не могу успокоиться. Этот твой молодчик так хорош. Где ты вообще откопал это сокровище? Он, действительно, еще и талантливый автор?
– Да. – Доминик скрипнул зубами.
– О-о-о! Умираю от желания его… рисовать! – Венсан расхохотался.
Вот, опять в голове Мэйза начало темнеть. Разговор необходимо было заканчивать, иначе его ярость могла стать совсем неуправляемой. Этого нельзя было допустить.
– Я не знаю, когда он вернется. – Вопреки его усилиям, голос Мэйза все равно задрожал от бешенства. Он едва сдерживался от потока грязных проклятий. – Кроме того, Венсан, тебе надо знать, что агент Ромео это я. Так что, все переговоры следует вести со мной, а не с ним. И решать буду я, станешь ты его рисовать или нет.
– О-о! Так это все упрощает! Мы же с тобой договоримся.
– О чем мы с тобой можем договориться? – Заорал, в сердцах, Мэйз. – Оставь его в покое, он не спит с мужиками! У нормальных людей это называется «на-ту-рал»!
– Ох, это он сейчас натурал. Но он ведь так молод, не сильно испорчен. Его еще можно наставить на путь истинный. Ха-ха-ха! Ну, ладно. Я позвоню позже. Пока. Иди, досыпай. А то будешь плохо выглядеть, красавец.
– Проклятье! – выкрикнул Мэйз, когда связь оборвалась. Он швырнул трубку в сторону и снова подскочил к окну. Его трясло. Он был готов выплеснуть свою ярость прямо на Ромео, и на Камелию, и даже на Болвана.
Он хотел наорать на всех троих, что они своими играми мешают ему спать. Но вовремя глянул на часы, которые показывали почти два часа дня. Мэйз тяжело опустился на кровать и понял, что у него безумно болела голова. Ему надо было еще поспать.
3.
– Эй! Эй! Болван, ко мне! Давай, быстрее, ко мне! Давай-ка сюда этот блин. Ты посмотри, ты его весь уже сгрыз! – Ромео высвободил тарелку из зубов лабрадора и потрепал его по загривку.
Ему уже начинало надоедать это однообразное занятие, но пес взирал на него с таким восторгом и с такой бешеной скоростью вилял хвостом, что отказать ему в еще одной игре было бы жестоко. Так что Ромео пронзительно свистнул, размахнулс как следует, и пластиковый диск, с гулом рассверливая воздух, полетел над бассейном, в сторону дома. Пес, сломя голову, кинулся в воду.
Камелия засмеялась своим зычным смехом. Она сидела в шезлонге и обмахивалась вчерашней газетой. Тарелка стукнулась о белую штукатурку стены дома и упала на цветочную клумбу, пока Болван, фыркая и отдуваясь, преодолевал водное пространство бассейна.
– Что за чертов свист?!
Ромео и Камелия одновременно задрали головы вверх и сложили ладошки козырьком над глазами, потому что солнце так и норовило ослепить их.
Из окна второго этажа высунулась всклокоченная голова Доминика. Он недовольно кривил рот, миндалевидные глаза его казались узенькими щелками из-за сильно припухших век.
– Что за чертов свист?! – С возмущением проорал он. Тут он за метил барахтающегося в воде Болвана, который все никак не мог достичь противоположного края бассейна. Глаза Мэйза на мгновение увеличились до привычного размера. Он резко подался вперед и едва не вывалился из окна. – Бог мой! Какого черта псина делает в воде?!! – Заорал он. – Кто пустил псину в бассейн?!!
Камелия притихла, опустив голову. Она привыкла никогда не перечить, не спорить и не оправдываться, ибо именно это обычно приводило Мэйза в бешенство. Она знала, что если просто смолчать, то он успокоится через мгновение.
А Ромео вдруг прыснул со смеху. Мэйз в эту минуту показался ему вовсе не грозным, но ужасно забавным. Он смешно выглядел и смешно ругался по смешному поводу.
– Прости, Доминик! – Смеясь, тоже заорал в ответ юноша. – Сейчас мы выгребем псину из бассейна.
– Ха-ха-ха-ха. – Передразнил его Мэйз, из-за чего Ромео закатился еще сильнее. – Ну вот, чего ты ржешь?! Собака разбрасывает в воде своих паразитов. Что смешного?
– Нет, это не смешно.
– А что тебе смешно?
– Прости, друг, но посмотри в зеркало. Увидишь!
Доминик с улыбкой отмахнулся и отошел от окна. Орать дальше не было никакого смысла, да и желания.
«Прости, Мэйз!» – Услышал он вслед.
Едва Мэйз скрылся из виду, Ромео тут же повернулся к бассейну, откуда все это время доносился громкий плеск воды и шумное фырканье. Толстый Болван не мог вскарабкаться на борт бассейна, и уже начинал тонуть.
Вылавливая захлебывающуюся собаку из воды, Ромео почему-то подумал, как легко ему жилось в эту минуту, в это самое мгновение. Казалось, все беспокойства ушли куда-то далеко и не волновали его. Главной заботой его было лишь вытащить брыкающегося пса, что закончилось тем, что Ромео, не удержавшись на скользкой плитке, плюхнулся в бассейн вслед за Болваном.
На помощь подоспела Камелия, которая выловила собаку за шкирку, а пихнуть его в зад, вон из воды, не составило для Ромео труда.
4.
Обед Камелия предложила устроить прямо на пляже.
Полчаса, проведенные в океанских волнах, привели Мэйза в чувство. Болван, который тоже пришел в себя после злоключения в бассейне, носился взад и вперед по линии прибоя, замирал, тревожно высматривал хозяина среди пенистых гребней и лаял на набегавшие волны, словно приказывал им не вредить Мэйзу.
Ромео наблюдал за ними с берега. Сам он ни разу еще не рискнул залезть в воду: увидев океан впервые, он понял, что робеет перед его неизмеримой мощью. Он восхищался стихией. Каждым своим проявлением она вдохновляла его, но он был так мал и слаб по сравнению с ней, что не мог ей довериться. Он не мог отдаться на волю волнам, он не смел войти в воду даже по пояс. Кроме того, юноша слышал очень много дурного об акулах, которые, по идее, водились в этих краях.
– Боишься океана? Да ну! – С насмешкой воскликнул Мэйз и принялся вытирать полотенцем волосы. – А как тогда прикажешь понимать твои вчерашние купания с Моной?
Ромео потупился. Он надеялся, что Мэйз не станет терроризировать его шуточками по поводу его поведения на вечеринке Лаванды Айс. Тем не менее, Мэйз сверкал на него хитрыми глазами и недвусмысленно усмехался.
– Ну, что молчишь, дружок? Что это вчера было такое?
Ромео сунул руку в рот и стал неистово грызть ноготь на указательном пальце. Удивительно, но с момента прибытия в Эл.Эй., он делал это впервые. Второй рукой он нащупал в кармане пачку сигарет.
Мэйз расхохотался:
– Брось, расслабься. Подобные штуки с Моной выделывали почти все. Она сумасшедшая баба. Ее хлебом не корми, дай только что-нибудь этакое выкинуть! Прекрати есть ногти, сейчас будешь обедать. Не психуй, все нормально.
– Мэйз, это было позор? – Смущенно спросил Ромео.
– Это был в меру позор, в меру стыд, в меру скандал. В общем, как должно быть Молодец! Главное, что ты остановился в нужный момент.
– Фу, – юноша облегченно вздохнул, – я рад, что не слишком осрамился. Просто у меня не было другого выхода, она такая …напористая!
– О, да! Она напористая. Ты не забывай, что изначально она Майкл, а не Мона. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. Ты, кстати, нашел свой пиджак? Я забросил его тебе в комнату. Ты особенно пиджаками не разбрасывайся, а то на все вечеринки даже гардероба Ким Кардашьян не хватит.
– Да, спасибо, Мэйз.
Ромео присел на бамбуковый стул в тени. Рядом Камелия, мурлыкая какую-то песенку, выкладывала на плетеный стол разную еду, которую принесла в большой корзине. Болван крутился у нее под ногами, и стеснительным поскуливанием выпрашивал кусочки.
– О-о, как мне хорошо! – Протянул Мэйз. Он устроился в гамаке, натянутом между двумя мощными пальмами. – Кстати, – он уставился в бездонную синеву неба, – кто отвез тебя домой? Анаис?
– Да, – кивнул Ромео и стащил с тарелки кусок сыра, – ты же знаешь, что Анаис.
– …И как?
– Что ты имеешь в виду?
Доминик повернул голову и посмотрел Ромео в глаза.
– Как вы доехали? Без приключений?
– Без. – Наивно ответил юноша, притворясь, будто не понял истинного смысла вопроса Мэйза.
– Вы о чем-то говорили?
– Конечно.
– О чем? – продолжал допытываться Мэйз.
– О всяком,… – начал было Ромео, но вдруг понял, что именно ему следовало сейчас сказать. – Послушай, Доминик, – Ромео выдержал его пристальный взгляд, и смело продолжил, – я прекрасно понимаю, зачем ты задаешь мне все эти вопросы. Анаис замечательная девушка, она привлекательная, необычная, она интересная. Я уверен, что мы подружимся, и я прекрасно помню все, что мне говорил о ней ты. И если ты думаешь, что я рискну заиметь на нее какие-то виды, то ты просто…идиот! – Ромео замолчал. От жары сыр таял в его пальцах, и они сделались противно липкими. Юноша жестом подозвал Болвана, и кусок чеддера тут же исчез в зубастой пасти собаки.
Мэйз довольно улыбнулся и снова уставился в небо. Он услышал именно то, что хотел.
– Кроме того, – грустно добавил Ромео, – разве же я тебе конкурент?
– Ты недооцениваешь себя. Скромность – это мило, но с ней надо бороться. – Услышал он в ответ.
Остаток дня они провели на пляже. Ромео чувствовал себя как будто в родной семье. Ему было уютно и приятно, когда Камелия заботилась о нем, когда Болван своим шершавым языком облизывал его пальцы и просил с ним поиграть. У Ромео появилось стойкое чувство, будто он просто переехал жить к старшему брату. Именно к брату, а не просто другу или дальнему родственнику.
Если бы мама только знала, как ему хорошо, и как скоро он уже станет знаменитым и значимым, то она немедля стала бы вымаливать у него прощение за свое предательство. Если бы папа мог знать. Хотя он-то, как раз, наверняка знал. В этом Ромео был почти уверен.
ГЛАВА 14
1.
Понедельник, суматошный и безумный день, для Ромео он выдался на редкость удачным: подготовка его первой книги подходила к концу.
Ближе к вечеру, Мэйз собрал в своем кабинете совещание.
Он не потрудился объяснить юноше, как именовалось данное мероприятие, но Ромео назвал бы его техническим советом.
В течение трех часов двенадцать человек обсуждали дизайн обложки, высоту шрифта, количество знаков в предисловии, планируемый тираж и многие другие вещи, которым Ромео, как обычный читатель, никогда не придавал значения. Поэтому он сидел в кресле в дальнем углу и не встревал в дискуссии профессионалов.
Время от времени его о чем-то спрашивали, вроде: «Какой плотности и оттенка ты хочешь бумагу?» или: «Предпочитаешь, чтобы твое имя было выбито на обложке золотом или серебром?» В таких случаях Ромео молча пожимал плечами, ибо ему было совершенно не важно, какого цвета будет бумага, и какого размера буквами будет набрано его имя.
Из своего уголка Ромео было интересно наблюдать за горячими спорами двенадцати различных людей, каждый из которых считал себя непревзойденным специалистом, который съел собаку на издательском деле. Каждая идея, высказанная одним, тут же оспаривалась остальными одиннадцатью. У каждого, как оказалось, уже сложилось определенное мнение о книге Ромео, и каждый видел ее по-своему. Кто-то бравировал знанием рынка, кто-то другой – методами психологического воздействия на аудиторию, кто-то дизайнерскими приемами, повышающими спрос на товар.
Ромео ни на йоту не понимал, какое отношение к его книге могли иметь приемы психологического воздействия, поэтому сохранял внешнее спокойствие, хотя от восторга его дыхание замирало. «Боже мой! – думал он. – Это из-за меня! Столько людей! Столько споров! Они придают моей книжке так много значения. Разве же это не счастье?»
Безучастной ко всему происходящему оставалась только исполнительная директорша Мэйза. Без единой эмоции на лице, японка внимательно слушала дискуссию, и время от времени делала пометки в раскрытом блокноте; она ждала, что в итоге скажет Мэйз.
Тот, с блуждающей улыбкой на лице, прохаживался по комнате, посасывал воду из стеклянной бутылочки, и постоянно курил. Иногда он вполголоса вставлял какое-нибудь замечание. На секунду в кабинете повисала пауза, потом японка записывала замечание в свой блокнот, а двенадцать человек одобряли его после короткого обсуждения. Так, почти незаметно, Доминик держал совет под своим постоянным контролем и неизменно определял направление русла, в котором двигалась работа.
В конце концов, было решено, что через неделю Ромео предложат на выбор четыре варианта оформления книги. Из них он сможет выбрать один. Мэйз вызвался собственноручно написать предисловие, что должно было еще сильнее подогреть публичный интерес к автору Ромео Дэниелсу: медиамагнаты, да еще и самые завидные женихи страны, пишут предисловия далеко не к каждой книге!
Тираж поставили в план через два месяца, для чего пришлось искусственно создавать окно в полугодовом плане издательства, и переносить печать какой-то другой книги на неопределенный срок.
Когда все начали расходиться, Мэйз подошел к Ромео и похлопал его по плечу:
– Ну что, друг Ромео, можешь пить шампанское за сегодняшний день.
– Да, такого дня в моей жизни еще не было. Ты не представляешь, как я счастлив! – Ромео счастливо улыбался.
– Что же будет с тобой потом, если ты счастлив уже сейчас? Счастье только начинается. – Усмехнулся Доминик.
– Меня разорвет!
– Неплохая смерть. Я бы от такой не отказался. – Мэйз подмигнул Ромео и стремительно вышел из кабинета. Ему надо было догнать Миюки Фукаду, ведь рабочий день еще не был закончен.
Ромео еще немного побыл в кабинете Мэйза. Ему еще слышались споры специалистов по поводу его книги. Сложнее всего Ромео было поверить, что вся эта суета происходила именно из-за его книги. Приятнее всего было заставить себя поверить в это.
2.
Как только юноша открыл дверь с табличкой «Ромео Дэниелс», раздался громкий хлопок, и женские голоса весело закричали:
– Поздравляем! Поздравляем! – Эвелин и Ванесса кинулись к нему и сунули в руку высокий бокал. Они одновременно чмокнули его в щеки. Зазвенели бокалы. Девушки радостно смеялись и наперебой задавали ему разные вопросы. Как будто бы он вернулся с вручения Оскара, а не с совещания.
– На самом деле, дамы, я поздравляю вас! Наконец-то вы начнете уходить домой вовремя, и перестанете портить маникюр о клавиши компьютера, работая сверхурочно. Спасибо вам огромное! Я вам безумно благодарен. Без вас я бы ни за что не справился! – Ромео присел на свой стол.
– Ну что ты, Ромео! Во-первых, такой объем работы для нас вполне привычен. – Эвелин подошла к нему и жестом предложила снова поднять бокал.
– А во-вторых, – следом приблизилась Ванесса, – ты очень славный!
– Да, на тебя очень приятно работать. Мистер Мэйз, конечно, классный! Мы ему очень благодарны, что он дал нам работу с тобой.
– Большое спасибо, Эвелин. Спасибо, Ванесса.
– Ой, погоди! – Воскликнула Эвелин. – Что это у тебя с галстуком? Дай, я поправлю.
Скорее всего, это была кокетливая уловка. Ромео смущенно зарделся, но сопротивляться не стал, когда она, без ложного стеснения, встала между его коленей и начала сосредоточенно завязывать галстук заново, для чего сначала развязала прежний, вполне крепкий узел. Ромео ощутил терпкий аромат ее духов. Заметил, какой нежной была ее шея над кружевным воротом блузки. Сердце его застучало сильнее. Он нервно сглотнул.
– Ой, давай я тоже помогу! – воскликнула Ванесса и изящно скользнула к ним. Ромео обдало жаром, когда пальцы обеих девушек, будто невзначай, коснулись его шеи.
– Давайте же скорее выпьем! Ромео, за тебя! – Ванесса и Эвелин захихикали, звякнули бокалами. Ванесса приложила свой бокал к губам Ромео, чтобы тот сделал глоток. Сама теснее прижалась к нему своим тонким юным телом. Эвелин, не отставая от подруги, склонила голову к лицу юноши. Ее сочный рот мурлыкал его имя. Голова закружилась, он будто опьянел, когда ее волосы защекотали его лицо, а горячее дыхание коснулось губ. В глазах вдруг сделалось темно, дух перехватило, он соверщенно перестал соображать…
В эту минуту за спиной Ромео зазвонил телефон. В полусознании он попытался потянуться за трубкой, но девушки остановили его. Телефон продолжал звонить.
Поняв, что магия момента безвозвратно улетучилась, Ванесса отпрянула от Ромео и вернулась к своему столу. В этот миг дверь распахнулась, и в проеме возникла высокая фигура Мэйза. Взгляд его уперся в спину Эвелин, которая по-прежнему стояла у Ромео между ног, в то время как где-то в кабинете разрывался телефон.
Левая бровь его взметнулась вверх, глаза сделались колючими. Эвелин обернулась и, увидев его, тут же попятилась прочь от Ромео. Ромео потянулся и схватил трубку:
– Алло! – Он сделал вид, что уставился на телефонный аппарат; сам боковым зрением увидел, что Мэйз вошел, захлопнул за собой дверь и сурово воззрился на него.
– Алло! О-о-о, Ромео, это ты? Узнал меня? – Весело воскликнул мужской голос.
– Я…н-не уверен,… – оторопел Ромео.
– Это я! Ну же, не узнаешь? Это я, Венсан. Наконец-то, я могу поболтать с тобой без зануды Мэйза.
– А-а-а, привет…– неуверенно пробормотал юноша.
– Кто это? – Резко спросил Мэйз. Ромео с недоумением пожал плечами. – С кем ты разговариваешь? Отвечай, быстро! – Приказал Мэйз.
– Это Венсан…– прошептал Ромео, зажав ладонью трубку.
Доминик метнулся к нему и вырвал трубку из его рук. Ромео обескуражено покосился на него.
– Алло, Венсан?
– Черт, Мэйз! Опять ты! Какого дьявола? Я с Ромео хочу поговорить!
– По – моему, ты кое о чем все время забываешь. Ты не можешь поговорить с Ромео без моего ведома!
– Ну вот, ты уже и ведаешь! Дай ему трубку!
– Ты не будешь говорить с ним!
– Да какого черта ты будешь мне указывать?
– Милый, я твой работодатель!
Бенуа замолчал.
Недолго думая, Мэйз положил трубку. Он поднял голову и тяжелым взглядом посмотрел на Эвелин:
– Почему на звонок не отвечает сотрудник компании? Почему обязанности не выполняются? Что делала мисс Роккс, пока звонил телефон?
– Доминик, она…– попытался встрять Ромео, но Доминик сделал вид, что не услышал его.
– Мистер Мэйз, я только хотела…– чуть слышно пробормотала девушка и залилась краской до самых ушей.
– Что хотела? – На лице Мэйза вздулись желваки. Он долго смотрел на нее в упор, пока в ее глазах не блеснули слезы. Тогда Мэйз приказал ей следовать за ним, а Ромео – отправляться домой, ибо его работа на сегодня закончена.
Он вышел из кабинета. Эвелин, вытирая слезы и не поднимая головы, обреченно засеменила за ним.
Ромео и Ванесса с виновато переглянулись.
– Я постараюсь что-нибудь сделать! Это не честно. Он даже слушать ее не стал. Я поговорю с ним. – Твердо пообещал Ромео Ванессе. Та с надеждой закивала:
– Пожалуйста, Ромео. Она ведь ничего такого не сделала…
Юноша вышел из здания издательства. Бентли Мэйза стоял наготове у дверей. Ромео не стал садиться в автомобиль. Поразмыслив, он опустился на гранитный постамент, на котором гордо возвышался синий Грифон, и стал дожидаться, пока выйдет Мэйз.
К тому времени как это произошло, Ромео успел выкурить полпачки сигарет и дважды сходить в ближайшую лавочку за кофе в картонном стаканчике.
Доминик сначала не заметил его и прошел мимо, своей стремительной, упругой походкой. Уже распахнув дверь автомобиля, он вдруг обернулся и заметил Ромео, который сидел на граните и комкал в руке картонный стакан.
– О! Что ты тут делаешь? – Мужчина не стал скрывать своего удивления.
– Жду тебя.
– Все это время? Зачем?
– Хотел поговорить.
– А дома этого нельзя было сделать?
– Нет. Я хотел поговорить об одном человеке…
Мэйз покачал головой и усмехнулся:
– О твоей бывшей секретарше?
– Бывшей? – Выдохнул Ромео. – Ты что, уволил ее?
– Ну конечно! Конечно, нет.
– Фу, я уже испугался. Она отличный работник. И хороший человек.
– Да, отличный, я знаю. Поэтому я ее и не уволил. Но с тобой должны работать только лучшие. – Мэйз уселся на заднее сиденье автомобиля. Обрадованный Ромео последовал за ним. Бентли плавно несся по уже хорошо знакомому Ромео пути домой.
Некоторое время Ромео смотрел в окно, на мелькающие мимо вывески магазинов, фасады домов, площадки открытых ресторанчиков, потом сказал:
– Ты знаешь, ведь она просто перевязывала мне галстук, и поэтому не успела взять трубку.
– Именно поэтому она стояла у тебя между ног… прямо в кабинете. Да, я понимаю. Оригинально. Надо будет Камелию попросить в следующий раз встать у меня между ног, когда она будет завязывать галстук. Может, так узлы красивее получаются… – Отстраненно произнес Мэйз. Он тоже смотрел в окно со своей стороны. – Но теперь ей не придется выполнять такие глупые обязанности. В нашем офисе на Аляске никто галстуков не носит. Только теплые свитера. – И Мэйз передернул плечами, как будто от холода.
По его тону Ромео прекрасно понял, что спорить бесполезно. Ему было неловко, что Мэйз не поверил ему. Ему было жаль Эвелин: попасть из Лос-Анджелеса в замерзшую Аляску… А ведь всего-то вины – не ответила на звонок. Очень глупо.
– У нее зарплата теперь будет в два раза больше. – Мэйз словно прочел его мысли. – Кроме того, в Лос-Анджелесе она никогда не выйдет замуж, здесь ведь обитают только сумасшедшие звезды, аферисты и карьеристы. А на Аляске наверняка полно добропорядочных парней с серьезными намерениями. – Доминик довольно улыбнулся и уставился в окно.
Казалось, он действительно хотел убедить Ромео в том, что оказал девушке огромную услугу, сослав к черту на куличики.
Спорить с этим бессмысленно.
Доминик имел власть и распоряжался ею по своему усмотрению.
Ромео вспомнил слова Эвелин: «Ему нужен только его собственный порядок. Никто ничего не может решать за него».
Вот он и навел свой порядок. И решил за нее все, в том числе и ее будущее.
Ромео еще собирался спросить Мэйза, почему тот так странно отреагировал на звонок Венсана Бенуа, но после разговора об Эвелин, у него пропало желание разговаривать. Ему стало вдруг очень грустно.
И снова захотелось домой.
– Она мой работник. А «мой работник» подразумевает, что я полностью распоряжаюсь, где и как она работает, что она делает на работе помимо самой работы, что и когда она ест, с кем и о чем разговаривает, и так далее. На то они все мои работники. В моем издательстве они – автоматы, обеспечивающие бесперебойность процесса. И в этом их главное предназначение. Вольности между работниками недопустимы. Абсолютно. Тебе к сведению. На будущее. – Нарушив молчание, сказал Доминик. При этом он продолжал смотреть в окно. Его голос был отчужденным и злым.
– Хорошо, Доминик. – Покорно согласился Ромео.
– Нет, не хорошо! Не хорошо! Ты осуждаешь меня! – Он обернулся. Глаза его метали молнии.– Ты хочешь, чтобы я все время был добреньким. Я не добренький, Ромео.
– Я не осуждаю тебя. – Глухо буркнул Ромео.
Ему еще сильнее захотелось домой.
Он бы примирился с матерью. Он смог бы начать свою провинциальную жизнь сначала. Он смог бы отказаться от того, чего еще все равно не получил.
«Главное – никогда не видеть Люциуса. По крайней мере, рядом с ней! И все будет хорошо».
Юноша опустил голову и уставился на свои руки.
Мэйз нервно закурил. После двух глубоких затяжек он сказал, уже спокойнее:
– Прости. Я испортил тебе такой день. Но должен сказать, что Эвелин не только не ответила на звонок сегодня. Она допустила гораздо более серьезную ошибку…
– Тем, что стояла у меня между ног? – осмелился дерзнуть Ромео.
– …да и раньше от нее было много проблем. – Мэйз проигнорировал его реплику. – Слушай, ты ведь в издательстве совсем недавно и не знаешь очень многих вещей. Поверь, я не монстр, и стараюсь воздавать людям по заслугам. Кроме того, я ведь повысил ее. Она теперь будет не секретаршей, а младшим литературным редактором. Поработает годик на Аляске, а там видно будет.
Ромео поглядел на Мэйза исподлобья: и что он так взъелся на него? В конце концов, действительно, кто такой Ромео, чтобы указывать владельцу огромного предприятия, что тому делать в отношении какой-то секретарши? Ведь Ромео знал ее без году неделя, а она работала на Мэйза уже два года. Мало ли, что она могла натворить за целых два года. За двадцать четыре месяца. Ему-то откуда было знать? Вечно эта его манера идеализировать всех вокру. Всех подряд!
От сердца Ромео потихоньку отлегло.
Аляска – еще далеко не самый худший вариант.
3.
Возле ворот дома Мэйза стоял сверкающий кабриолет Астон Мартин цвета спелых слив. История с Эвелин Роккс была забыта, как по мановению волшебной палочки.
Едва завидев автомобиль Анаис, Доминик занервничал, хотя и старался не подавать вида. Он торопливо выбрался из Бентли и вошел в ворота. Обогнув дом, он вышел к бассейну. Ромео едва поспевал за ним.
Оба думали, что Анаис будет там, но они ошиблись.
– Она на пляже. – Уверенно заявил Ромео. Доминик недоверчиво хмыкнул, но поспешил вниз по лестнице, туда, где о песчаный берег, с упрямством в миллионы лет, разбивались волны.
– Ты прав, дружок. Анаис здесь. – Мэйз увидел ее первым.
Изящная девушка, платьем завернутая в алый струящийся шелк, свернулась в клубок в гамаке, совсем как кошка. Моргана, как всегда, сидела у нее на руках.
Анаис мечтательно вглядывалась в горизонт и попыхивала длинной трубкой, которая распространяла дивный аромат дорогого табака.
Доминик на секунду остановился.
Он любовался ею, пользуясь тем, что Анаис еще не заметила их.
Влюбленность его была столь очевидна, что Ромео было совершенно непонятно, почему все-таки, он ничего не предпринимал, чтобы добиться ее.
Кошка заметила их первой. Она выгнула спину и громко мяукнула, как бы в знак приветствия. Анаис обернулась, ее лицо озарила чудесная улыбка.
– Привет! – Сказал Мэйз. Девушка кивнула, откинула роскошные волосы, открыв взору фарфоровую кожу оголенных плеч, и перевела свой мечтательный взгляд на Ромео. Тот приветливо улыбнулся и спросил, неожиданно для самого себя:
– Ты видела здесь русалок?
– Да! – С готовностью ответила она, будто ждала именно этого вопроса. – И капитана Флинта тоже. Он передавал тебе привет.
– Странно, сам он мне не показывался. – Ромео пожал плечами.
– Тебе сначала придется вернуть единорогов в их убежище, скрыть их от злых чар! А пираты придут после.
– Согласен. Так всадники одолеют дракона, или в борьбу вступит могущественный белый маг?
– Не знаю, Ромео…– таинственно сказала она, – тебе решать…
Мэйз кашлянул.
– Ну, как ты, злой Дом? – Анаис обратилась к нему так, будто он только что пришел.
– Как всегда, зол.
– А ты видел здесь капитана Флинта?
– Нет, зато я видел пару чудовищных акул, которые пожрут всех ваших единорогов и русалок, с пиратами заодно! – В голосе Доминика сквозила досада.
– Не злись, дорогой! Ты и так похож на морского дьявола. – Она протянула ему руку, и он порывисто потянулся к ней лицом. Анаис ласково заглянула в его глаза, погладила по щеке и звонко чмокнула в шрам около рта.
Ромео заметил, как сильно Доминику хотелось поймать ее губы своими, но он, как и прежде, совладал с собой и отпрянул, получив свой дружеский поцелуй.
– Как дела, Анаис? – Спросил он.
– Хорошо. Мне интересно, как себя чувствует наш смелый укротитель Моны? Не простудился ли после ночных купаний? – Она лукаво глянула на Ромео. – Мона звонила мне сегодня, расспрашивала….
Мэйз выругался, ткнул юношу в бок и возмущенно воскликнул:
– Это какой-то кошмар! Мне все провода оборвал Бенуа, тебе звонит эта безумная Мона! И это притом, что это дитя находится здесь меньше месяца! Страшно представить, что тут начнется, когда он станет знаменитым. Его поклонники будут штурмовать ворота. Мне придется строить новый забор и нанимать взвод охранников для этого шалуна. И еще спилить все пальмы, а то на каждой гроздьями повиснут папарацци! Вместо фиников.
Ромео и Анаис прыснули со смеху.
– Между прочим, – сквозь смех заявила Анаис, – Бенуа мне тоже звонил. За эти выходные, наверное, раз пять. Жаловался на тебя, Доминик! Что ты пригрел чудо природы под своим крылышком и не даешь никому с ним общаться.
Улыбка сползла с лица Мэйза. Он отвернулся от них, подошел к кромке воды и сделал вид, будто высматривает ракушки в песке. Спустя пару минут он вернулся и весело сказал:
– Нет ракушек! И чешуи русалочьей тоже нет. Обидно.
– Послушайте, а что Бенуа от меня хочет? Он сегодня звонил и в издательство, но Доминик не позволил мне с ним поговорить.
Анаис и Мэйз переглянулись.
– Ты что, не понимаешь? Ну не рассказывай мне, что ты такой дурачок. – Мэйз положил руку Ромео на плечо и слегка встряхнул его.
– Ты же видел, как он на тебя смотрел. – Добавила Анаис.
– Но он говорил что-то о комиксах, что он хочет меня рисовать…
– Да! У него это так называется. – Усмехнулась девушка.
Ромео промолчал. Действительно, не стоило выставлять себя дураком, если взгляд, которым Венсан прожигал Ромео, не оставлял ему даже шанса на сомнения. Для чего сейчас он задал этот дурацкий вопрос?
– Пойми меня правильно, дружок! – Назидательно произнес Доминик. – Венсан интересный персонаж, но он очень активный человек. В некотором смысле. Я сразу посоветовал тебе держать с ним ухо востро.
– Дом зря говорить не будет. – Кивнула Анаис.
– Еще я запрещаю ему приближаться к тебе из соображений профессиональной этики. Он хочет рисовать тебя. Значит – предложить тебе сделку. Ну, назовем это так. Любая сделка оговаривается сначала с агентом. Твой агент – я. Он должен говорить о тебе со мной. Он же хочет перепрыгнуть через мою голову, потому что знает, что никакой сделки не будет. Но он в последнее время приболел звездной болезнью и подзабыл, что у него эксклюзивный контракт с моим издательством, что он мой наемный работник. Он же хочет общаться со мной, как с закадычным дружком. Это запрещено. Вот так. – Доминик пожал плечами и сунул руки в карманы.
– Я буду держаться от него подальше. – Ромео послушно кивнул.
– Это для твоей же пользы. До больших маневров осталось совсем мало времени. Сейчас время полетит как сумасшедшее. В пятницу ты выберешь макет книги, и она будет подписана в тираж. Сразу после этого ты сможешь выбрать, что будешь делать дальше: либо продолжать писать, либо можем попробовать помузицировать, записать что-нибудь из твоих песен. А можно все совместить. Думай уже сейчас, а то времени почти нет. Работы впереди непочатый край.
4.
Время действительно неслось как сумасшедшее.
Ромео даже не успел заметить, как неделя подошла к концу.
В пятницу он приехал в издательство, словно во сне.
На минуту зайдя в кабинет, он с изумлением обнаружил невзрачного молодого человека в больших очках с толстыми стеклами, за столом секретаря, где раньше сидела Эвелин. Молодой человек вежливо с ним поздоровался. Из-за своего компьютера выглянула Ванесса. Ромео спрятал от нее глаза, буркнул приветствие и сразу же вышел.
Он без промедления отправился в кабинет Мэйза, где к этому моменту вокруг стола уже собрались двенадцать человек, а на столе лежали четыре готовые книжки.
Ромео с благоговейным трепетом брал их по очереди, одну за другой, и чуть не плакал от счастья каждый раз, когда читал на обложке свое имя:
Ромео Дэниелс.
Ромео Дэниелс. Ромео Дэниелс. Ромео Дэниелс. Золотом на синем, серебром на красном, красным по черному, черным по белому.
Все еще невозможно было поверить в то, что он видел перед собой.
Он никак не мог расстаться ни с одним из увесистых томиков, хотя сделал свой выбор с первого взгляда: минималистское оформление черно-белой абстрактной графикой. Плотная желтоватая бумага, мелкий густой шрифт.
Книга напомнила ему о том моменте, когда он с благоговением, впервые раскрыл томик Кафки, который своей загадочностью и абсурдностью покорил его навсегда. Та книга была оформлена почти так же, как и эта.
Уникальная возможность на одну обложку приблизить свое скромное имя к гению.
Двенадцать человек технического совета терпеливо ждали, пока молодое дарование всласть налюбуется плодами их деятельности и вынесет свой вердикт.
Четыре новых дизайнера, затаив дыхание, пристально следили за каждым его жестом: опус этого парнишки, бесспорно, станет лидером продаж. И тот, кому будет принадлежать дизайн бестселлера, получит значительный гонорар и продление контракта с «Кобальтовым Грифоном», не говоря уже об имени. Что-что, а известные имена «Кобальтовый Грифон» штамповал подобно конвейеру.
Потом опять было шампанское, поздравления и ироничные замечания Мэйза, что праздновать еще рановато, а то так можно окончательно спиться еще до прихода настоящего триумфа.
Потом был вечер.
И в эту пятницу Ромео снова решился взобраться на высокое кожаное седло мотоцикла Мэйза и, подавляя в себе вопли ужаса и восторга, нестись куда-то с безумной скоростью, даже не видя пути из-за спины Доминика. Только ветер протяжно завывал в его ушах, а улицы города сливались в единое, очень длинное световое пятно.
Они долго катались по городу, перед тем как приехать к заброшенной дороге, где собирались все знаменитые любители ночной езды.
Там Ромео вновь увидел множество уже знакомых ему лиц: толстого кинопродюсера Кита Хадсона на его рогатом чоппере, Анаис с Морганой в сумке. Там были те же актеры, адвокаты, и прочие.
Многие интересовались, как себя чувствовал после падения Мэйз. Тот неизменно говорил, что всё – путем, хотя Ромео старался в этот раз держаться за его спину осторожно, потому что вчера на пляже заметил, что синяк еще полностью не сошел, и Мэйз, то и дело, кряхтел от боли.
Пока все отдыхали и обменивались сплетнями и новостями, Ромео высматривал в толпе незнакомые лица. Их тоже было много. Актеры приехали с новыми, полуголыми девушками. Те со всем старанием ластились к голливудским богам, беззастенчиво демонстрируя совершенные тела.
Эти сирены напомнили Ромео женщин из компании красавцев, которых он видел, когда пришел знакомиться с Мэйзом в «Седьмой Дом». Такие же загорелые, такие же роскошные, такие же отчаянные охотницы. Ему они казались воплощением мечты настоящих мужчин. На парней вроде Ромео, такие редко обращали свое внимание.
Однако как звали ту прелестницу, которую обидел тогда Мэйз? Кэнди? Сэнди? А-а, Петти. За все время он ни разу не упомянул этого имени, ни разу не позвонил ни одной из своих старых подруг, и никогда ничего не рассказывал о той смуглой латиноамериканке, которую увез с собой, накурившись кальяна.
Вместо этого, он молча мучился из-за женщины, которая ничем не напоминала этих великолепных пантер, зато умела видеть мечты, жить в фантазии и бесстрашно водить алый «Мото Гуцци».
Поодаль Ромео заметил, что кто-то приехал на серебристом мотоцикле с большой и неуклюжей коляской. В коляске, скорчившись, сидел пассажир. Это было забавное, и в то же время, грустное зрелище: спортивный мотоцикл, отягощенный таким прицепом, выглядел несчастным, как породистый скакун, запряженный в телегу.
Ромео отвлек Кит, который подрулил к ним на своем Козле. Он весело усмехался в бороду:
– О, привет, парни! Ты опять здесь, Ромео? Рад тебя видеть.
– Да, решил еще раз рискнуть.
– Молодец! Давай, в наши ряды. А ты как, Мэйз?
– Все – путем! – Так же, как и всем остальным, ответил Доминик.
Кит закивал головой:
– У тебя, Мэйз, девять жизней, как у кота. Другой бы уже сто раз душу Богу отдал, а у тебя только ссадины на роже.
– Спасибо, Борода. Надо будет посчитать, сколько еще осталось, раз ты
мне только девять жизней выделил.
– Парни, слушайте тему. Вот умора! Смотрю, – он начал эмоционально жестикулировать могучими ручищами, затянутыми в толстые кожаные перчатки, – Идет, красота! Оба-на, приехали!
– Кто? – Ромео и Доминик одновременно кивнули на красоток, что сидели позади кинозвезд.
– Да не! Круче, – Кит загоготал, – Этот, натурист, Бенуа!
Доминик поджал губы:
– И что он тут делает?
– Ня, я ж к нему подруливаю и говорю, мол, ты-то здесь откуда? Ты же не то, что на чоппере, ты на трехколесном велике прокатиться не можешь! А он мне, короче, говорит: да, меня приятель привез. Я тут одного чувака ищу.
Доминик чертыхнулся и сплюнул.
«Господи, а он настырный», – подумал Ромео.
– И где он? – Мэйз вытянул шею, шаря глазами в толпе.
– Да вон, глянь. Там, в коляске. – Бородач протянул руку. Ромео и Доминик взглядом проследили указанное направление. – Вон, серый Кавасаки с коляской, видите? – подсказывал Кит. – Кавасаки! С коляской! Ересь какая-то. Вот там он и есть, в коляске!
Действительно, человек, скрючившийся в коляске того самого мотоцикла, над которым Ромео потешался минуту назад, и был Бенуа. И как он раньше его не узнал?
– Да, это он…– пробормотал Мэйз, – …сукин сын.
В это мгновение Венсан повернул голову и через расстояние встретился взглядом с Ромео. Он вздрогнул, замахал руками и стал поспешно выбираться из коляски.
Доминик тоже увидел это. Его лицо побагровело. Как только Венсан начал приближаться к ним, он с силой ударил ногой по рычагу мотоцикла. Двигатель взревел.
– Все, Кит, мы поехали. У меня больше нет времени. Увидимся! Скажи Анаис, что я ей позвоню. – Он развернул мотоцикл так резко, что Ромео едва не вылетел из седла.
Кит кивнул на прощание, недоумевая, с чего они так неожиданно рванули прочь. И тут Ромео выкрикнул:
– Нет, Мэйз, подожди! Остановись! Давай обратно!
Доминик удивленно глянул на него через плечо и заглушил двигатель:
– Что такое?
– Послушай, мне не нравится, что мы убегаем от него. Не станем же мы бегать так вечно? В конце концов, я имею права поговорить с ним. Что он мне сделает? Мы поговорим, и все. Может, он потом и сам отстанет.
Доминик сжал челюсти с такой силой, что чуть не раскрошил себе зубы, но покорно вынул ключи из зажигания и демонстративно поднял руки вверх, в знак капитуляции.
Он повернулся в сторону спешащего к ним Венсана и даже изобразил на лице некое подобие улыбки.
– Так это он тебя искал, что ли? – спросил Кит.
Ромео утвердительно кивнул.
«Ничего не понимаю». – пробурчал бородач, смешно выпятив толстую нижнюю губу. В толпе он вдруг увидел своего старого знакомого режиссера и хотел направиться к нему, но любопытство одержало верх, и он остался, чтобы послушать, о чем же могли говорить Ромео и Бенуа.
Венсан заметил, что юноша заставил Мэйза остановить мотоцикл и подождать его, и теперь ликовал. С этого момента все зависело только от самого Бенуа. Надев на себя самую обольстительную улыбку и приветливый взгляд, Венсан грациозной походкой приблизился.
– Ну, привет! При-ивет, дорогие мои!
Взгляд Доминика потемнел, но ни один мускул на его лице не дрогнул. Ромео был настороже.
– Я за вами все последние дни гоняюсь, гоняюсь. А вы все где-то прячетесь. А я просто хочу познакомиться. Ведь тогда, на вечеринке у Лаванды, мы толком и не пообщались. Я хотел показать Ромео свои комиксы.
Венсан укоризненно посмотрел на Мэйза:
– Ты несправедливый, Мэйз, и гру-убый просто ужасно! Как может такой красивый и высокопоставленный человек как ты, быть таким грубым? Я от тебя не ожидал. Так-то ты поступаешь со своими друзьями.
Ромео, почему-то, стало жаль Бенуа: тот чуть не плакал, глядя на Мэйза. Ромео, возможно, ошибался, но вдруг ему показалось, что на самом деле темнокожий художник был влюблен в самого Мэйза и очень страдал от безнадежного чувства. И любыми способами пытался сократить дистанцию, хоть немного приблизиться к его недостижимому пьедесталу.
Каково же было его изумление, когда Мэйз, просветлев лицом, похлопал Бенуа по плечу и сказал следующее:
– Прости меня, друг Венсан! Я был не прав. На меня что-то нашло. Я все эти дни как не в своем уме. Ору на всех как полоумный, даже ни в чем не повинную секретаршу сослал работать на Аляску. Я настоящий сукин сын! Прости.
Теперь, мир?
– Теперь мир!
Они пожали друг другу руки. Венсан потянулся через мотоцикл и крепко сжал Мэйза в объятиях.
Ромео был искренне рад, сейчас он был уверен, что Доминик и Анаис зря подняли панику: Венсан был нормальный парень, только очень одинокий и из-за этого такой назойливый.
Ромео бросил довольный взгляд на Хадсона и увидел, что Кит смотрел на них со странным выражением неприязни и недоумения. Поймав на себе взгляд Ромео, он смутился, притворно закашлялся и тихо убрался восвояси.
Бенуа на радостях схватил юношу за руку, и затряс ее.
– Теперь мы с тобой сможем увидеться один на один, пока этот грубый человек будет сидеть в своем офисе. Поболта-аем! Мне так много есть, о чем тебе рассказать! – Он мечтательно подкатил глаза.
– Почему бы не начать сейчас? – Спросил Ромео. Венсан поморщился:
– Нет! Все эти пыльные мотоциклы, недомытые девки, свалка вокруг. В таких условиях я не могу. Это не моя стихия. Я приехал сюда только, чтобы разыскать вас. Теперь не могу дождаться, пока попаду в «Ле Солей». Там сегодня будет хорошо. Красивые мужчины, интересные леди, ди-джей какой-то новомодный, будто бы с острова Маврикий. Врут, наверное. Разве на Маврикии есть нормальные ди-джеи? – Он всплеснул руками, отправил им воздушный поцелуй и, то и дело оглядываясь, отправился назад, к Кавасаки с коляской.
Ромео подумал немного и вдруг спрыгнул с мотоцикла и окликнул Бенуа:
–Эй, Венсан, погоди!
– Да? – Тот замер, как вкопанный. Он с любопытством уставился на юношу, который быстрыми шагами приближался к нему.
– Постой! Запиши мой номер телефона. Так ты сможешь мне звонить, будем общаться. А то ведь у меня, кроме Мэйза и Анаис, здесь пока совсем никого нет.
– С удовольствием! – Бенуа не смог скрыть своего восторга и суетливо полез в изящную поясную сумочку, чтобы достать свой телефон и записать номер Ромео.
Пока Бенуа сосредоточенно нажимал на клавиши телефонной трубки под диктовку юноши, Мэйз из последних сил боролся с яростным желанием переехать темнокожего красавца обоими колесами. Ненависть переполнила его настолько, что, казалось, стоило ему раскрыть рот, как она хлынет из него ядовитым, зловонным потоком.
Однако воля и самообладание его могли творить истинные чудеса. Ни один мускул на его лице так и не дрогнул, и улыбка так и продолжала висеть на губах, отдельно от лица, совсем как у Чеширского кота. Он ничем не выдал своих истинных чувств. Разве что ногой нервно притоптывал, будто бы от нетерпения.
Мэйз дождался, пока Бенуа расцелует щеки Ромео на прощание и скроется из виду, и мрачно спросил:
= Ну что, теперь, наконец, мы можем ехать?
= Да! Теперь можем. – Довольный собой, Ромео устроился в седле поудобнее. – Что ты мне рассказывал про него? Нормальный парень. Он мне понравился.
– Нормальный парень…– про себя повторил Доминик и едко улыбнулся, – конечно, дружок.
На этом пятничный вечер был завершен. Мэйз молча привез Ромео домой, коротко пожелал ему спокойной ночи и закрылся в своей спальне.
«Наверное, устал за минувшую неделю, – объяснил себе его сдержанное поведение Ромео, – ему надо хорошо выспаться. Завтра все будет отлично».
5.
Мурлыкая под нос какую-то мелодию, Ромео поднялся к себе в комнату, начал неторопливо раздеваться и… в очередной раз вмиг позабыл обо всем на свете: как он мог не слышать звонков телефона, если тот лежал в заднем кармане его джинсов? Звонили четыре раза! Четыре! Три звонка были от мамы. Четвертый … нет, он ни за что в это не поверит: четвертый звонок был от Люциуса!
Ромео не просто устал оттого, что его душа вечно рвалась на две части, он совершенно измотался! Все его нутро было уже истерзано бесконечной, жестокой борьбой «За» и «Против». Он никогда не знал точно, чего хотел, и что ему было можно, а что нельзя. Из-за этого он нескончаемо мучился.
Вот и сейчас. Он не знал, что он в эту минуту сказал бы матери. Может, сказал бы о любви, а может о ненависти. Но толком он не ощущал уже ни того, ни другого. Все чувства смешались в одно, и этот коктейль, который доселе тихонько плескался на дне его души, разбавленный прохладной сладостью новых ощущений, в одно мгновение снова, едкой желчью, подступил к горлу, и начал беспокоить его. Беспокоить то ли радостью, то ли злостью.
Чтобы окончательно разобраться в себе, Ромео необходимо было отбросить все переживания и как можно скорее поехать туда. В тот город, в тот дом, заглянуть в те лица. Тогда он смог бы сказать наверняка, что чувствовал к ним на самом деле.
«Главное – это не увидеть маму рядом с Люциусом! Чтобы они не были вместе!»
Странно… – подумал Ромео. Он прикинул, сколько времени прошло с тех пор, как он приехал в Лос-Анджелес. Оказалось, что не больше двадцати дней. Ромео же не покидало стойкое ощущение, что уже половину своей жизни он провел в этом городе, в этом доме, в этих впечатлениях.
Странно.
Все это время он жил двумя жизнями: жизнью реальности и жизнью воспоминаний. Одна делала его счастливым и обещала свободу и успех, вторая ранила и тащила в омут прошлого. Ему надоело жить ими обеими. Чувствовать за двоих, мучиться сомнениями.
Наутро он решил вновь поговорить с Домиником, чтобы тот отпустил его в родной городок. Ромео был уверен, что уже готов встретиться с матерью. И Доминик, наверняка, согласится с этим.
Он был прав.
Доминик сосредоточенно прожевал свой бутерброд, глотнул кофе, помолчал. Посмотрел на Ромео, подняв бровь. И кивнул головой:
– Хорошо. Я не возражаю.
Ромео был готов плясать от счастья:
– И я очень хочу перегнать сюда свой Мини Купер. Я по нему очень скучаю.
– Не вопрос.
– Доминик, ты супер!
– Подожди разбрасываться похвалами, ты еще не услышал одного условия. Даже двух.
– Каких? – Ромео невольно насторожился.
– Первое. Тебе надо будет сразу, с самолета отправиться в Университет и решить проблему с твоим обучением. Тебе надо продолжать получать образование. Каким образом это сделать – ты как раз и узнаешь. Это совершенно необходимо, хоть и нудно. Может быть, ты сможешь взять академический отпуск, скажем, на год.
– Хорошо, – кивнул Ромео. Честно говоря, об Университете он как-то совсем позабыл. Что, впрочем, проблемы не решало.
– А второе условие – я поеду с тобой. Для меня это отличный повод навестить ваш городок. Я собираюсь издать кое-какие труды преподавателей твоего Университета. Мне как раз время слетать туда, с ними обо всем договориться. Я не собираюсь мешать тебе и встревать в твои личные дела. Ты разберешься с ними и сам. Не мое это дело. Возможно, даже, мы встретимся только в самолете на обратном рейсе. Может быть, еще у Орландо. Ты же зайдешь к нему?
– Конечно! – Это условие вполне устроило Ромео, и возражений у него не возникло. Даже наоборот: он очень обрадовался, что Доминик поедет с ним, и тут же понадеялся, что тот поддержит его во время разговора с матерью. Так что, юноша даже ощутил некоторое разочарование, когда Доминик заявил, что они, скорее всего, увидятся только в самолете.
– А можно мне попросить тебя кое о чем? – осторожно спросил Ромео.
– О чем?
–Ты не мог бы побыстрее решить с моим Мини? Мне он так нужен.
– Отчего ж, конечно мог. Я же вожу свои машины туда сюда, через одну транспортную компанию. И твой Мини так же переправим. Я распоряжусь.
– Доминик! – Возликовал Ромео. Но тут же осекся. Он бы предпочел сам забрать Купер из гаража и переправить его непосредственно в офис транспортной компании. Его Мини – самое дорогое, что у него есть, так что он не хотел бы, чтобы за руль его драгоценного автомобиля садились какие-то безалаберные курьеры! – Об этом он незамедлительно сообщил Мэйзу.
– Окей, нет проблем! – Засмеялся тот, – Раз уж ты не хочешь доверять Купер безалаберным курьерам, тем же самым, кстати, которым я доверяю мои Бентли, то сделаем так: пока ты отправишься в Университет, я сам возьму твою машину и собственноручно перевезу ее прямо в офис транспортной компании. Мне ведь ты его доверишь?
С этими словами, Мэйз кинул полотняную салфетку рядом с тарелкой, встал из-за стола и сказал:
–Тогда сейчас я поеду в офис, чтобы решить кое-какие срочные вопросы. А ты пока собирайся. В первую очередь, соберись с мыслями. А потом принимайся за вещи. Договорились?
Ромео с готовностью кивнул. Доминик махнул рукой, прощаясь, и отправился к себе наверх, одеваться.
Юноша проводил его взглядом. Он был ему бесконечно признателен.
Для Ромео Мэйз однозначно представлял собой совершенного человека. И в этом Ромео был абсолютно убежден. Он, конечно, ездил чересчур быстро, и имел странную тягу к катастрофам со шрамами, но ему Ромео все равно безоговорочно доверил бы не только машину, но и свою жизнь.
Тем временем, Доминик плотно закрыл дверь своей спальни, взял телефонную трубку, набрал номер и подошел к окну, слушая долгие гудки соединения. Болван одиноко бродил по зеленой лужайке, то и дело опускал большую голову и что-то вынюхивал в траве.
Наконец, на том конце провода послышался спокойный женский голос с легким азиатским акцентом:
–Миюки Фукада слушает, Доминик.
–Алло, приветствую, Миюки. Подскажите мне вот что: не так давно к нам поступал частный заказ на комиксы. Для Бенуа. Откуда-то из Восточной Европы.
– Одну минутку, я посмотрю в компьютере. – Пауза повисла на несколько мгновений. Мэйз откинул занавеску и высунулся в окно. Утро выдалось, как всегда, отличным. Он сделал глубокий вдох. Воздух чудесно пах морем.
–Да, Доминик. Это был заказ от господина Радока из Румынии, город Бра…Бра-шов. Он хотел заказать серию комиксов с его другом.
– И что стало с этим заказом?
– Он не был принят, вернее, отложен на неопределенный срок.
– Отлично. Срок определился. Я сейчас приеду, будем оформлять заказ. Распорядитесь, чтобы связались с Радоком. И с Бенуа. Пусть пакует чемоданы. Он должен будет отправиться в город…как его там…
– Брашов.
– Брашов. Где, вы говорите, эта дыра? В Румынии?
– Это не дыра, Доминик. Брашов – крупнейший город Трансильвании. Кстати, где-то там находится замок самого Дракулы.
– Просто замечательно! У Венсана будет отличный шанс познакомиться с вампирами. Они найдут, чем заняться. Пускай летит туда послезавтра. Пусть позаботятся о билетах. Да, все, как всегда. Думаю, ему там понравится.
6.
Ночью в субботу Ромео долго ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть.
Он пытался представить себе, как мама откроет дверь, что она ему скажет. Что он скажет ей? Что он почувствует? Как все будет?
Ему не терпелось снова вдохнуть пыльный воздух родного городка, пройтись по своей улице, сплошь усаженной платанами, сесть в синий Купер. Можно было бы завернуть в «Седьмой Дом».
Мысли терзали его до тех пор, пока он сам не утомился думать обо всем этом, и дремота, в конце концов, одолела его.
Ромео стоял на вершине холма. Теплый ветер развевал его волосы, а внизу, насколько хватало глаз, раскинулись луга с одной стороны, и поля черно – золотых подсолнухов с другой. Между ними, извиваясь подобно змее, пролегла тихая река. Ромео присмотрелся, и у самой реки, он увидел белоснежный дом с зеленой крышей, что стоял одинокий, но очень уютный. Спрятанный от сильных ветров маленькой рощицей, он одним боком смотрел на бескрайнее море желтых цветов, а другим – любовался речной гладью.
Он видел этот дом раньше. Только где?
«Ромео!» – Вдруг услышал он тихий возглас и обернулся. Позади него стоял отец. Брови его были нахмурены.
«Отец?» – растерянно сказал Ромео. – «Ты выглядешь расстроенным…что-то случилось?»
«Нет»… – Отец покачал головой. – «Меня мучает тревога».
Юноша с беспокойством заглянул в его лицо. Отец подошел к краю холма и посмотрел вниз. Туда, где между рекой и полем стоял белый дом с зеленой крышей.
«Меня му чает тревога», – повторил он. – «Будь осторожен, Ромео»…
В это же мгновение Ромео остался один. Между бескрайним сероватым небом и разноцветной и далекой землей.
Воскресным утром он проснулся с каким-то смутным, неприятным ощущением. Часы показывали шесть утра.
Спустя пару часов, Ромео уже ерзал в кресле салона первого класса и в очередной раз диву давался, размышляя о причинах, которые заставляют людей пойти в пилоты.
Мэйз, как обычно, спокойно читал газету, пил кофе, и ему не было никакого дела до турбулентности и вихревых потоков.
Ромео поглядывал на него. Он хотел рассказать ему про свой сон. И решился.
– Мэйз?
– Да. – не отрывая глаз от газетной полосы, отозвался тот.
– Мне сегодня приснился странный сон…
– Да… – взгляд Мэйза оставался прикованным к статье.
Ромео замешкался: безучастный тон Доминика сбивал его с толку.
– Что за сон? – Правая бровь вдруг взлетела вверх. Газета была небрежно сложена пополам и брошена на колени.
– Мне снился отец.
– Отец? – Доминик удивленно хмыкнул. Про себя он попытался вспомнить, к чему, по народным поверьям, снятся покойники.
– Он мне, вообще -то несколько раз уже снился. – Признался Ромео. Глаза Мэйза заинтересованно заблестели.
– Надо же. И что?
– Обычно мы с ним разговариваем так, будто он жив, и все происходит наяву.
– А в этот раз?
– Понимаешь, он как бы дает мне какие-то подсказки. Подает знаки, что ли. В этот раз он сказал, что его мучает тревога. И показал мне дом. На берегу реки, рядом с полем подсолнухов.
– Ты знаешь, что это был за дом?
– Представления не имею. В том-то все и дело. Я этого дома в жизни не видел…Хотя… Нет! – Вдруг встрепенулся Ромео, что-то вспомнив. Взгляд его взбудораженно перескакивал с предмета на предмет. – Я видел… этот дом… – тихо, как самому себе, сказал он. – Тоже во сне. Может, месяц или два назад…и тоже как будто с холма…
Мэйз насторожился. Он не считал себя суеверным, но в существовании неких знаков был абсолютно убежден.
– А как выглядел дом?
– Красивый дом, большой, белый, с ярко-зеленой крышей. И находился он в очень красивом месте. С одной стороны река, с другой – подсолнухи…
– Скажи, а твоего отца давно…нет? – Осторожно спросил Мэйз, чтобы ненароком не ранить Ромео бестактными вопросами.
– Да. Очень давно. Я его совсем не помню. Так, плохо помню день похорон. Очень смутно. – Юноша сказал это на удивление спокойно. Видимо, он действительно ничего толком не помнил.
– Тогда как же ты узнал, что тебе снится твой отец?
– Не знаю. Просто узнал, и все.
– А тебе известно, как он умер?
– Нет. – Ромео пожал плечами. – Знаешь, мои слова могут показаться дикими, но об отце мы с мамой вообще никогда не разговаривали. У меня всю жизнь было ощущение, что отцов и не бывает. Что это сказка. Миф. Я просто знаю, что жил человек, причастный к моему рождению, и что он умер. Но когда я впервые увидел его во сне, то почему-то очень обрадовался. Теперь он мне снится иногда, и я, признаться, даже жду этих снов. – Он кивнул сам себе головой, подтверждая собственные слова.
Доминик тоже кивнул и задумчиво уставился на газету, которая лежала на его коленях. «А вы уверены в безопасности вашего дома?» – Гласил рекламный слоган какой-то страховой компании.
Самолет неожиданно попал в воздушную яму. Сильно встряхнуло.
Ромео померещилось, что он подавился собственным сердцем. Он вмиг забыл обо всем, кроме своего сильнейшнего отвращения к авиаперелетам, свернулся калачиком в кресле и начал настороженно вслушиваться в гул турбин самолета.
Мэйз глянул на него, хотел что-то сказать, но потом передумал и снова развернул газету. У него возникла пара вопросов, которые он не замедлит задать Еве Дэниелс, как только увидит ее.
Ромео пулей вылетел из самолета, едва стюардесса пригласила пассажиров к выходу. Выбежав на трап, юноша жадно вдохнул сухой и горячий воздух своего города. И сразу же с огорчением подумал, что воздух этот вовсе не так приятен на вкус, как тот, которым он дышал в своей новой жизни. Тот воздух был солоноватый и влажный, он пах одеколоном Мэйза, холодными брызгами океана и мечтами.
Ромео испытывал кисловатое разочарование, пока, высунув голову из окна Порша, разглядывал улицы, по которым они проезжали.
Эти пустынные улицы были ему знакомы до малейшей трещины в асфальте. И в то же самое время, казались совершенно чужими. Чем дольше они ехали по городу, тем сильнее Ромео осознавал, что пути назад для него больше нет. Он окончательно решил, что не станет больше ни жить, ни учиться в этом городе.
– Закрой окно, пожалуйста. – Сказал Мэйз. – Пыль невозможная.
Ромео послушно нажал на кнопку стеклоподъемника, наблюдая, как прозрачное стекло плавно отделяет его от города.
В задраенной наглухо роскошной машине, в которой на полную мощность работал кондиционер, играл индустриальный рок, и пахло дорогим одеколоном, было прохладно, удобно и безопасно. Здесь, в этом замкнутом, но комфортном пространстве, было все необходимое, чтобы чувствовать себя защищенным. Что можно еще желать?…
-Доминик, можно попросить тебя кое о чем? – Ромео сделал музыку тише, чтобы не напрягать голос.
– Только ни слова больше о своем Мини Купере! Я тебе уже все пообещал. – Глядя на дорогу, сказал Мэйз.
– Нет. Это не касается машины. – Ромео отрицательно мотнул головой. – В некотором смысле…
Доминик молча ждал, пока он продолжит.
– В общем, когда ты поедешь к нам домой за машиной, ты ведь увидишь ее?
– Кого? – Мэйз притворился, будто не понял, кого Ромео имел в виду.
– Маму…
– Думаю, да. Кто же еще пустит меня к вам в гараж?
– Она, наверное,…будет говорить…обо мне…
– Не сомневаюсь.
– Ты мог бы мне потом перезвонить?…
– Зачем? – Мэйз повернул голову и бросил внимательный взгляд на юношу. Ромео казался растерянным.
– Я… – он собрался с духом и выпалил, – хочу знать, как у нее дела, что она обо мне думает, где Люциус, и к чему мне надо быть готовым!
– Так ты до сих пор не понял, что ты чувствуешь к матери и твоему дружку? – По губам Мэйза скользнула странная улыбка. Он улыбался со снисхождением, как показалось Ромео. Или с насмешкой. Ромео не понял, что значила та улыбка, но ему почему-то сделалось стыдно за себя, и он тут же заявил:
– Я все давно решил! Но лучше знать, что к чему.
– Это правильно. – Согласился Мэйз. – Хорошо, я позвоню. Мы, кстати, приехали. Узнаешь родную альма-матер?
Ромео и не заметил, как прямо перед автомобилем развернулись яркие клумбы сквера у белокаменного, величественного здания Университета.
Надо было выходить. Ромео замешкался ненадолго, собираясь с мыслями, потом открыл дверь Порша и выбрался из машины.
– Пока, Ромео. Постарайся узнать все как следует, потом иди домой, к матери. Не волнуйся, все будет в порядке. В этом городе у тебя полно близких людей. Есть, на кого положиться. – Подбодрил его Доминик.
– Позвони мне, ладно? Только обязательно! Сразу, как только заберешь машину! Я буду ждать. – Ромео улыбнулся и захлопнул дверь.
«Какие, все-таки, у спортивных машин шумные двигатели!» – Почему-то подумал Ромео, провожая взглядом сверкающий черный Порш.
После того как автомобиль скрылся из виду, юноша повернулся в сторону Университета и, задрав голову, окинул взглядом масссивное здание.
– Ну, здравствуйте! Это я, зашел попрощаться! – вполголоса произнес Ромео, будто обращался к каменным блокам, из которых был сложен колоссальный саркофаг абстрактного тела под названием «Образование».
Хмыкнув, Ромео решительно направился к надменно закрытым дубовым дверям. Ему казалось, что со стороны он выглядел, как Мэйз: стремительный, уверенный и сильный.
ГЛАВА 15
1.
Доминик поправил галстук, кашлянул и позвонил в дверь уже знакомого ему дома. Теплого приема он не ждал. Ему надо было только – получить документы на Мини Купер и ключи от него.
Свой Порш ему пришлось оставить на парковке за несколько кварталов отсюда.
Прогулку по безлюдным пыльным улицам в жару, он не назвал бы слишком приятной, так что без машины отсюда он не уйдет, хотя и явился в чужой дом без предупреждения.
Через несколько секунд дверь распахнулась.
Вежливое приветствие миссис Дэниелс застряло у него в горле: на пороге, из-под золотистых кудрей на него зелеными глазами лицедея смотрел…Люциус. Он был одет только в короткие шорты и выглядел так, словно только что проснулся.
Доминик невольно кинул взгляд на настенные часы, что виднелись прямо из-за спины Люциуса. Стрелки показывали десять тридцать. Сегодня было воскресенье.
Потрясеный появлением Мэйза, Люциус застыл, как каменное изваяние.
Доминик, надо признаться, был изумлен не меньше, но он, в отличие от Люциуса, быстро справился с неуместными проявлениями эмоций. Он насмешливо улыбнулся и сказал:
– Добрый день, мистер миссис Дэниелс! Как дела? – он мягко отстранил парня от двери и вошел в дом.
На лестнице послышались торопливые шаги и высокий голос Евы:
– Лу, кто там? – Она легко сбегала по ступенькам, на ходу запахивая шелковый халат персикового цвета. – Кто при… – увидев Мэйза, который уже ждал ее внизу лестничного марша, она встала, будто натолкнулась на стену.
Доминик позволил себе рассмеяться:
– Бог мой! Наверное, впервые в жизни мое появление произвело такое грандиозное впечатление! Как спалось, миссис Дэниелс?
Ева покраснела. Ей стало стыдно оттого, что она не сумела справиться с шоком. Но главная причина этого шока заключалось не в том, что она увидела Мэйза. Главной причиной стало то что даже не успев узнать молодого мужчину в идеальном костюме, она увидела, как потрясающе красив был этот человек. Какой стыд!
Тем временем, Мэйз выжидающе глядел на нее.
Она метнула быстрый взгляд на Люциуса, словно просила у него поддержки, но тот до сих пор стоял у входа с потерянным видом.
– Здравствуйте, миссис Дэниелс! – Громче сказал Мэйз, так как немая сцена несколько затянулась.
– Здравствуйте. – Глухо отозвалась Ева и стала медленно спускаться по ступенькам, навстречу ему.
Он застал ее врасплох, совершенно не готовую к его приходу, беззащитную.
«Откуда он вообще здесь взялся, бесово отродье?» – Подумала она со злостью. Злость, правда, была направлена, в первую очередь, на нее саму, потому что она поймала себя на том, что не в силах оторвать взгляда от его экзотических глаз, чувственного рта и великолепно сложенной фигуры.
Люциус вернул к жизни женщину, которая глубоко спала в ней много лет подряд. И теперь, женщина уверенно брала верх над всеми остальными сущностями Евы Дэниелс.
Мэйз мгновенно разгадал ее взгляд. Он не мог не узнать этого вороватого, жадного скольжения глаз. Она словно трогала его глазами. Он почти физически ощущал, как она касалась его губ, бровей, шрама на лице.
«По-моему, вы слегка увлеклись, Ева!» – Подумал он, а вслух сказал:
– Как поживаете, миссис Дэниелс?
– Спасибо, с Божьей помощью. А что вас сюда привело, господин…
– Мэйз, – напомнил он.
– Да, я помню ваше имя. Так, что же вас привело к нам? – Ее голос сделался фальшиво равнодушным.
– Меня привела к вам просьба вашего сына. Вы, возможно, помните, что у вас есть сын? – он сделал шаг ей навстречу. Теперь он стоял вплотную к ней. Ева не отступила. Она, как завороженная, не сводила с него глаз. Он был так близко, он источал такой пьянящий аромат, что у Евы начала кружиться голова.
Все это время Люциус наблюдал за ними с того же самого места у входа и боялся издать хоть звук. Он не станет больше связываться с человеком, который несколькими словами мог унизить его и размазать его достоинство по земле. Он сильнее, пускай делает, что хочет. Вот, с Ромео Люс бы поквитался!
– Сын, – словно во сне, повторила Ева, – какая просьба?
– Он хочет свой Мини Купер. Он попросил меня забрать его.
– Он хочет свой Мини Купер. – Повторила она. – А что, великий господин Мэйз, он еще не заработал себе на новую машину своим талантом?
– Своим талантом он заработает себе, на что посчитает нужным. Дайте время. – голос Мэйза был тягучим и мягким. – Но сейчас ему нужен его Мини Купер. Не томите меня, Ева. Если автомобиль больше не принадлежит Ромео, то мне придется немедленно ехать в салон и покупать ему новый: мальчик бредит этой машиной.
«Ромео!» – Это имя выстрелом прозвучало в ее голове. Она словно очнулась:
– Ромео! Мой сын! Боже! – Воскликнула она и тут же отпрянула от Мэйза. – Вы! – Она обвиняюще выставила указательный палец и ткнула Доминика в грудь.
– Да! Да! Это я! Все я! Проклятый! – Мэйз аккуратно наступал на нее, оттесняя в гостиную. – Я его украл! Я его увез! Гореть мне, синим пламенем! Я – последний человек на Земле! Пойдемте, поговорим. – Он подтолкнул ее в комнату и, подмигнув Люциусу, который так и продолжал стоять возле двери, захлопнул дверь.
Ева прошла в центр комнаты и опустилась в кресло, настороженно следя за ним. Она пока не могла точно решить, что ощущала к этому человеку. Слишком много разных чувств, и все сразу.
Он прошелся по комнате, выглянул в окно и расположился в кресле напротив нее. Он лукаво улыбался.
Ева тряхнула головой, чтобы придти в себя и посмотреть на него другими глазами, не замечать больше его привлекательности: этот человек – ВОР! Он отнял у нее самое дорогое, что у нее было. К нему надо относиться как к преступнику.
«Боже! – простонала она про себя, глядя на его улыбку, на красивые руки. – Разве же это возможно?…Но подожди, Ева, держи себя в руках. Посмотрим, с чем он пожаловал».
– Итак, Ева. Я же могу называть вас просто по имени, Евой? Извините мою бестактность, но, я смотрю, что Люциус неплохо устроился здесь с вами. Хорошо, что Ромео переосмыслил свое отношение ко всему произошедшему. Иначе…м-м-м, даже не знаю… – он покачал головой.
– Что значит переосмыслил? Как он вообще там? Он хоть жив? Здоров? Он нормально питается? У него гастрит!
– Не волнуйтесь, Ева. Он в полном порядке. У него отменный аппетит и неплохие успехи. Ничего глобального за столь короткий промежуток времени произойти не могло. Вы же это понимаете? Наберитесь терпения.
– Он здесь? Он приехал с вами? Я хочу его увидеть! – Только сейчас она в полной мере осознала, что речь шла об ее сыне! Ее маленьком Ромео! Волнение захлестнуло ее. В голове, россыпью огней фейерверка, вспыхнули сотни вопросов.
– Ромео?… – Мэйз чуть замешкался, но Ева не заметила этого. – Нет. Он не смог приехать, хоть и рвался. Он ведь теперь работает, связан контрактом и обязательствами. Но я вам гарантирую, что как только выдастся первая возможность, он тут же будет здесь! Он жаждет увидеть вас, лично все вам сказать!
– Что? Что он хочет мне сказать? Говорите!
– Что по-прежнему любит вас. И что скучает по Люциусу. Знаете, – Доминик понизил голос и продолжил, доверительным тоном, – он очень страдал. Я даже беспокоился за него. Ромео очень взрослый, но как многие талантливые люди, он слишком чувствительный, слишком мягкий. Его душа – она как тончайший сосуд, до краев наполненный драгоценной субстанцией. Малейшее неловкое прикосновение, и на поверхности сосуда возникнет трещина. С ним надо быть аккуратным.
– Пожалуйста, продолжайте!
– Он все время думал и говорил о вас, он ужасно терзался, он очень долго скрывал от меня, что произошло. Но в какой-то момент, он устал мучиться и все рассказал. Мы много говорили. В прошлый раз вы упрекнули меня в бесчувственности. Или, в бессердечии,…
– Простите, тогда я была не в себе!– Перебила его Ева. Он жестом попросил ее замолчать и продолжил:
– … но позвольте без ложной скромности заверить вас, что именно с моей помощью Ромео сумел преодолеть депрессию и увидеть ситуацию с другой стороны. – Под проникновенным взглядом Мэйза у Евы Дэниелс трепетало сердце. – Он вас понял, и все простил.
– Да! Мой мальчик! – Ева сложила руки как в молитве, губы ее дрогнули, на глаза навернулись слезы.
– Он зрелый человек, он осознал, что вам необходимы отношения с мужчиной. А Люциус был к вам ближе всех. Кроме того, он вполне симпатичный малый…
– Да, именно так…Я не желала Ромео зла. Просто так сложились обстоятельства.
– Он, в конце концов, понял, что вы скрыли от него свои отношения для его же блага, чтобы не ранить его. Вы ведь даже не знали, как объяснить ему отношения с его лучшим другом. Вы ведь и сами не поняли, как все произошло, не так ли?
– Да. – Она с горечью кивнула, – Наши отношения начались слишком неожиданно. Я ни о чем не жалею, но честно говоря, предпочла бы, чтобы это был не Люциус. – Ева устремила на Доминика внимательный взгляд. Он тронул пальцем шрам на брови и продолжил:
– Тем не менее, Ромео простил и его.
– Это хорошо…он ведь недавно переехал ко мне. Он занял комнату… Ромео. Вы ведь понимаете, как сложно молодому человеку жить в общежитии. А я здесь была совсем одна, в пустом доме.
Доминик понимающе кивнул:
– Можете не волноваться. Конфликт исчерпан. Будет хорошо, если, когда Ромео приедет, то найдет здесь вас обоих, и вы сразу сможете все уладить, как родные люди.
– Я так за ним тоскую.
– Я вижу…– Ева не расслышала иронии в его голосе.
– Расскажите мне, чем он занимается?
– Он готовится к публикации. У него собственный секретарь и литературный редактор. Свой кабинет, в котором, впрочем, он не проводит слишком много времени. У меня есть маленький пляж рядом с домом. Именно там любимое рабочее место Ромео. Он целыми днями напролет может сидеть там с компьютером и писать, писать, в то время как Камелия, моя помощница по хозяйству, готовит разные вкусности. Камелия очень надежный человек, она давно живет у меня. – Доминик улыбнулся. – Обожает Ромео, как собственного внука. Все время стремится его чем-нибудь побаловать. Я, в свою очередь, стараюсь ни в чем не ограничивать Ромео. Это легко, потому что он не злоупотребляет хорошим отношением. На данный момент, у него есть все. Единственное, чего ему остро недостает, – это вы. Его семья. Он заявил, что как только получит свой гонорар за первую книгу, то снимет отдельную квартиру и сразу же перевезет вас в Лос-Анджелес. Там, конечно, климат получше. И жизнь повеселее.
Мэйз замолчал. Ева некоторое время задумчиво разглядывала его лицо.
– Знаете, Доминик, я каюсь: я ошибалась в вас. – Виновато сказала Ева. – Вы, на самом деле, молодец. А я-то считала вас бездушным пользователем. Я должна извиниться. Я была отвратительна с вами. Я все еще не могу поверить, что мой ребенок вырос и не нуждается в моей опеке. Скажу вам совершенно откровенно: я надеялась, что он не выдержит испытания взрослой жизнью. Что вернется ко мне, разбитый и разочарованный, и признается, что один он жить не может. Тогда бы я торжествовала. Я ждала этого каждый день. А он все не возвращался. Я звонила ему несколько раз, потому что надеялась услышать его рыдания в трубке. Я даже заставила Люциуса один раз позвонить ему со своего телефона, сообщить Ромео, что Люциус будет жить в его комнате. – Она передернула плечами. – Да, не смотрите на меня с таким порицанием! Я поселила Люциуса у себя для того, чтобы сделать больно Ромео. Я хотела ранить его, доказать ему, что я могу делать с ним все, что мне заблагорассудится, а он – ничто без меня! А вы говорите, что у него секретарь, редактор, кабинет…и для полного счастья ему не хватает только снять квартиру и переселить меня туда. Я чудовище, потому что даже сейчас отказываюсь верить вам. Мне невозможно поверить, что когда-нибудь не я буду указывать ему, что делать, а он мне. Но я смогу понять это. Я должна. Я благодарна вам…
– Не стоит, Ева. Благодарите его. У вас замечательный сын. Он гораздо лучше, чем вы думаете. И еще лучше, чем вы привыкли его знать.
2.
Ева поднялась из кресла, жестом велела ему подождать и вышла из комнаты. Мэйз обратил внимание, что она похудела, но выглядела цветущей и молодой.
Она вернулась в гостиную через пару минут и протянула ему ключи от машины и маленькую папочку с документами.
– Вот. Здесь его водительское удостоверение, и все, что касается автомобиля.
Доминик поблагодарил ее и встал, собираясь уходить.
– Я хотел у вас спросить еще кое-что… – он прошел к выходу, но внезапно остановился у самой двери гостиной.
– Да? – Она нечаянно натолкнулась на него. Он снова был слишком близко и смотрел на нее сверху вниз. Она чувствовала его дыхание и его влекущий запах.
– Вы всегда жили в этом доме? – Вопрос был неожиданным.
– Да…– недоуменно ответила она, – мы переехали сюда почти сразу после смерти Роджера.
– Почему?
– Зачем вы спрашиваете?… – Ева потупилась. Она давно об этом ни с кем не говорила. И предпочла бы никогда этого не делать.
– Это важно. – Если бы Доминик произнес это слово не так тихо и не так значительно, она бы ни за что не проронила больше ни слова.
– Это был большой дом. Он стоял очень уединенно, в укромном месте, по дороге на север, милях в пятнадцати от города. Там, направо от шоссе уходит узкая колея через поле подсолнухов, через рощу, прямо к реке. Ни единой живой души вокруг. Роджер всегда мечтал пожить в безлюдном месте. Полное слияние с миром. В том доме я провела счастливые годы. Ромео, правда, ничего не помнит: он был совсем крошкой. Потом Роджер умер, и я больше не могла там оставаться. Я была не в состоянии в одиночку поддерживать дом и одновременно растить сына. Одна, совершенно одна. На многие мили – только подсолнухи и …
– Река, а через нее – равнины … – закончил за нее Мэйз.
– Откуда вы знаете? Вы догадались? – Она вздрогнула, потому что он взял ее за руку. Его ладонь была очень горячей. Невольно Ева пыталась почувствовать это прикосновение каждым пальцем, каждой складочкой, каждой линией своей ладони. Ей хотелось, чтобы он никогда не отпускал ее руки.
– Видите ли,… Ромео видел этот дом во сне.
– …не может быть. Ему было два годика, когда мы покинули его!
– Тем не менее. Он рассказывал мне, что ему снился некий дом.
– Белый?
– С зеленой крышей.
– Господи!
– Мне захотелось узнать. Может быть, это видение прошлого?
– Да…видимо, так и есть…невероятно. И что же Ромео делал в этом доме в своих снах?
– Не знаю. Этого он не открыл. – Мэйз пожал плечами. – Вы простите меня за бестактный вопрос? – Он мягко сжал ее ладонь. Она кивнула.
– Как умер Роджер?
Ева помолчала, опустив глаза. Потом тяжело вздохнула:
– Это была нелепая смерть. Он не должен был так умереть. Я до сих пор не могу понять, как это произошло… В тот день я поехала с маленьким Ромео к врачу. У нас был очередной осмотр. Наш врач работал в клинике, которая находилась здесь, в самом городе. Такая поездка занимала несколько часов. Роджер остался дома и читал в столовой, которая примыкала к кухне. Пока меня не было, что-то случилось с газопроводом, хотя Роджер тщательно следил за состоянием всех систем дома. – Она всхлипнула, но сдержала слезы. Только прерывисто задышала и стиснула его руку. – Произошла утечка газа. Это случилось зимой. Зимой мы закрывали все окна, чтобы сохранить тепло. Роджер уснул. И больше не проснулся. Когда мы вернулись, я нашла его. Я бы решила, что он спал, если бы не запах.
– Это ужасно. Я очень сочувствую. А что сталось с домом?
– Я хотела его продать, но кому он нужен в такой глуши… Так и стоит, по сей день. Я там ни разу больше не была, и никогда не пойду. Не хочу все это вспоминать. Дом, должно быть, совсем обветшал. – Попав во власть воспоминаний, Ева разволновалась, и у нее совершенно вылетело из головы, для чего она все это ему рассказала.
Мэйз привлек ее к себе и обнял за плечи. По дружески, просто, чтобы чуть успокоить. Слегка сжал и тут же мягко отстранился:
– Спасибо вам. Простите за эти вопросы, миссис Дэниелс.
– Ничего.
Они вышли из гостиной. Люциуса нигде не было видно.
Ева вывела Мэйза во двор и открыла ворота гаража, в котором стоял пыльный синий Купер. Доминик улыбнулся и направился к машине.
Ева наблюдала за тем, как он аккуратно выводит машину из гаража. Ей не хотелось, чтобы он уходил. Напоследок, она решила спросить еще раз:
– Так, вы говорите, что Ромео приедет?
– Я уверен, что он приедет, только не имею понятия, когда именно. В любой момент. Очень скоро. Он все понял, все простил. Вам не надо беспокоиться. Только я вас очень попрошу: не говорите Ромео, что я вам о нем что-то рассказывал, хорошо? Все, что мы здесь обсуждали, должно остаться между нами. Договорились? Ему не понравится, что я вмешивался. Но я не мог не успокоить вас. Вы же мать…
– Конечно, Доминик. Я ничего ему не скажу! – С готовностью кивнула Ева.
– Ну что, до встречи в Лос-Анджелесе? – задорно спросил Мэйз. Женщина снова кивнула и улыбнулась.
– Прощайте, Доминик! – Крикнула она вслед. Он махнул ей рукой на прощанье из окна синего Купера.
Он вернулся на парковку, где его дожидался черный сверкающий Порш, припарковал Купер рядом и пересел в свою машину. Он отвезет машину Ромео к перевозчикам позже, когда освободится. Сейчас у него не было времени. Он набрал номер Ромео. Тот схватил трубку почти сразу:
– Да!
– Все в порядке, Ромео.
– Как там мама?
– Все по порядку. Машину я забрал.
– Супер! Спасибо! Как мама?!
– Ромео, ты не представляешь! Она так кается, так себя клянет! Мне было больно смотреть на нее.
– А Люциус? О Люциусе она что-нибудь говорила?
– Она сказала, что отправила Люциуса ко всем чертям, как только ты уехал. Она сказала, что с тех пор его ни разу не видела! Она осунулась, у нее измученный вид. Такое ощущение, что она все эти дни только рыдала и проклинала себя. Так что, поезжай к ней и будь уверен, что все даже лучше, чем ты мог предполагать. И она изменилась, и ты. Только не передавай ей мои слова, что она плохо выглядит. Какой женщине это понравится?!
– Да, конечно, я ничего не скажу. Что я – дурак?! Ты сказал ей, что я здесь и скоро буду?
– Да. Но не сказал конкретно, когда. Я же не знаю точно твоих планов.
– Мэйз! Ты лучший! Спасибо тебе! Я побежал!
– Подожди, а что с Университетом?
– Дом, давай потом! Пожалуйста!
– Хорошо. Созвонимся позже. До скорого.
Мэйз положил телефон и довольно вздохнул. Он сделал все, что обещал. И даже чуть-чуть больше. Он огляделся по сторонам, сверил часы и свои планы, и отправился в гостиницу, чтобы бросить, наконец, немногочисленные вещи в заказанных апартаментах. Тех же самых, между прочим, которые для него бронировались всегда. Затем ему надо было торопиться в один из ресторанчиков, где у него была назначена первая встреча.
3.
Ромео сунул трубку в карман, сделал последнюю затяжку и выкинул докуренную до самого фильтра сигарету. На самом деле, все это время он просидел в сквере напротив Университета, ожидая звонка.
В тот момент, когда Ромео дернул запертые двери обиталища науки, он вдруг вспомнил, что сегодня было воскресенье, поэтому в главное здание войти было нельзя.
И как он мог забыть о том, что в деканате испокон веков свято чтут воскресный выходной, и в этот день никогда никого не бывает?
Почему же Мэйз не напомнил ему? Он должен был это знать, раз собирался встречаться с профессурой. Общаться с преподавателями он конечно же будет не у запертых дверей, а где-нибудь в ресторане или в библиотеке или, на худой конец, в парке.
Ромео битый час просидел на скамейке, как на раскаленных углях, и беспрестанно курил. Мысли и страхи одолевали его. Когда зазвонил телефон, он даже подпрыгнул от радости.
Он растоптал окурок и торопливо зашагал по дорожке сквера. Подгоняя самого себя, Ромео то и дело переходил на бег, и прикидывал в уме, как ему лучше доехать до дома – на автобусе или на такси.
В итоге, он почти весь путь пробежал пешком: от волнения и нетерпения мысли его путались, он не мог вспомнить ни маршрута автобуса, ни номера телефона службы такси, так что продолжал бежать, пока, наконец, на одной из остановок его догнал нужный автобус.
После ухода Мэйза Ева была сама не своя. Он оставил ее в полном смятении. Этот красавец был лет на пять моложе нее, но ведь Люциус, ее нынешний любовник, почти одного возраста с ее сыном!
Ева нервно расхаживала по кухне из угла в угол. Она была, конечно же, рада, что у Ромео все в порядке, и их отношения наладятся. Но ведь это вполне закономерно: раньше или позже ее сын все равно вернулся бы к ней.
Что бы там ни рассказывал Мэйз, а скучал Ромео по ней только потому, что без нее он чувствовал себя потерянным. Все равно, без нее он не мог быть цельной личностью!
Разве чужой человек, пускай даже необыкновенно великодушный, красивый и влиятельный, мог заменить Ромео мать?
Разве мог кто-то сомневаться, что со временем, ее преданный, нежный сын раскается в своих словах, признается в том, что не может существовать без нее?
Конечно, нет!
Вот, она скоро переедет в Лос-Анджелес, и тогда все встанет на свои места!
Но Мэйз…ах, этот Мэйз!
Она даже не могла согласиться с тем, что именно Мэйз занимал сейчас почти все ее мысли. Это было недостойно, но так восхитительно!
Перед ее глазами все еще стоял он: эти невероятные глаза, эти губы. Сильный, подтянутый, сложенный как олимпийский бог. Она даже не решалась представить себе его тело, как бы оно выглядело без одежды… У нее кружилась голова уже от того, что она признавалась себе в том, что вожделеет его.
Он мог бы стать для нее таким досягаемым совсем скоро…
Это неимоверное волнение требовало немедленного успокоения.
Ева поспешно поднялась наверх, в спальню.
Люциус лежал в постели, уставясь в телевизор. Она молча выключила телевизор и скинула шелковый халат персикового цвета.
Люциус О. Кайно, безусловно, был далеко не так роскошен, как Мэйз. Но он молод, крепок и горяч. И он всегда рядом. Кроме того, Ева уже привыкла к нему, и была ему, в некотором роде, даже благодарна за возвращение утраченной молодости.
Но ее цель была определена.
«Ева готова подождать еще немного, – подумала она, – и, в конце концов, получить свой главный приз! Свое яблоко».
Часы в спальне показывали начало второго, когда, успокоившиеся и утомленные, Ева и Люциус лежали в кровати. Они недавно заказали пиццу и теперь ждали, пока ее привезут. Они молчали, глядели в потолок и думали, каждый о своем. Люциус курил. Ева позволяла ему курить.
Она трогала пальцами золотистые, упругие завитки его волос и мечтала о том, как, блаженствуя на шелковых простынях, будет так же касаться волос Доминика. Они почти черные, густые и, наверняка, непослушные.
Люциус понимал, что мысли женщины, которая лежала в это мгновение рядом с ним, далеки от него. И Люциус прекрасно понимал, с кем именно были сейчас ее мысли.
Но какое это имело значение? Никакого. Да и разве он ревновал? Вообще-то, нет.
Он ненавидел Мэйза. Он завидовал ему. Но только, когда видел его. Но он видел его всего дважды. Может, увидит, еще раз или два.
Ну и что с того? Есть люди и побогаче. Есть и покрасивее. Есть и поважнее.
Люциуса О. Кайно уже заботили совсем другие вещи: ему необходимо было искать новые доступные пути к славе. Желательно, конечно, чтобы эти пути прокладывал для него кто-нибудь другой. Не выгорело с Ромео? Что ж, очень жаль. Он бы надрал этому сопляку задницу. Но он, Люциус О. Кайно, не станет зацикливаться на этом, а непременно подыщет себе что-нибудь более интересное.
В дверь позвонили.
– Это пицца! – Ева оживилась, вскочила с постели и устремилась вниз, лишь набросив на себя халат.
Люциус полежал еще минут десять, чтобы дать ей время достать из холодильника пиво и поставить тарелки, а потом тоже вылез из постели и отправился на кухню. Он был страшно голоден.
Ева распахнула дверь с возгласом: «Пицца!», когда глаза ее встретились с небесно-синими, огромными глазами, которые смотрели на нее чистым и открытым взглядом, взглядом… ее сына.
– Боже мой! – Воскликнула она. На пороге стоял Ромео.
Улыбка медленно соскользнула с его лица.
Радостная, моложавая женщина с золотыми волосами, в едва запахнутом халате, растрепанная после постели, мало походила на измученную страданиями, одинокую женщину, о которой говорил Доминик.
Кроме того, она ждала…пиццу?
– Пиццу? Мама, с каких пор ты начала есть пиццу?
– Я изменилась, мой любимый! Ромео! Сынок! – Она обняла его через порог и крепко прижала к себе.
В это мгновение Ромео решил, что понял, в чем заключалось счастье. Это просто объятие самого дорогого тебе человека. От нее замечательно пахло, как всегда, цветами. Он зарылся лицом в ее золотые волосы и глубоко вдохнул этот запах, за которым он так соскучился.
– Заходи скорее, милый! Боже мой, не могу поверить! Ты приехал! Доминик говорил, что ты приедешь очень скоро, но я не думала, что так скоро! Как я рада тебя видеть!
Ромео переступил через порог и оглянулся по сторонам. За минувший месяц здесь ничего не изменилось.
«Да, что такое месяц? Ничего и не должно было меняться!» Тем не менее, у него возникло ощущение, будто он не был здесь лет сто.
С улицы донесся нарастающий, сухой треск мотора, который внезапно стих у дома Дэниелсов.
Ева и Ромео одновременно выглянули из-за двери. С ярко раскрашенного мопеда, спрыгнул рыжий паренек в огромных наушниках.
Он взбежал на крыльцо дома и, весело приплясывая, протянул им большую картонную коробку: «Экстра размер, двойной пепперони, для Евы Дэниелс, мэм?» – очень громко спросил он. Ева кивнула и отдала ему деньги. Он задорно козырнул, запрыгнул обратно на свой мопед, и окрестности вновь огласил сухой треск мотора.
Женщина закрыла дверь и кивком головы пригласила Ромео следовать за ней на кухню.
– Экстра размер? – Недоумевал Ромео, – ты всю ее съешь? Одна?
– Конечно, нет! – она поставила коробку на стол, включила чайник – ты голоден, Ромео?
– Нет, спасибо, мам. – Он опустился на стул.
Она последовала его примеру. Сейчас они сидели напротив друг друга, как всегда раньше, во время завтраков.
– Ну, мам что расскажешь? – Ему не терпелось слышать признаний, о которых говорил Доминик. Но мама, почему-то совсем не торопилась ничего ему говорить. Наоборот, Ромео показалось, что это она ждала чего-то от него.
– Ты говори, милый мой! Рассказывай мне о себе! – Ева никак не могла понять, почему же он не спешил с тем откровенным душевным разговором, о котором упоминал Мэйз.
– У меня все просто супер, мам! Я подписал контракт с «Кобальтовым Грифоном». Готовим первую книгу. Сборник. Туда войдут некоторые рассказы и стихи, которые я раньше написал. Живу у Мэйза. У него здорово: огромный дом на берегу океана, потрясающий пляж. – Это было удивительно дурацкое ощущение: вроде бы столько всего происходило каждый день, а рассказывать не о чем! Глупо. – Я много работаю, мне это очень нравится. По выходным Доминик водит меня на разные вечеринки, знакомит с новыми людьми. Это интересно. Представляешь, его знает весь Лос-Анджелес! Как минимум. Он знаком со звездами.
– Здорово. – вздохнула Ева. Она начала скучать. Все это уже было ей известно. Она ждала других рассказов. Она хотела слышать, как ему ее не хватало все эти дни, как сложно ему было жить без нее, а вовсе не о том, что у Мэйза дом у океана. Хотя и это тоже имело определенное значение.
Ромео ничего не мог понять. Мама едва сдерживала зевоту, вместо того, чтобы рыдать от раскаяния на его плече. Ведь это она предала его! Она вынудила его бежать из дому без оглядки! Почему бы, для начала, просто не попросить прощения? Он вдруг подумал, что зря, наверное, пришел.
– Ты скучал по мне? – Ева решила прямо навести его на нужную тему.
– Да. – Он кивнул. – Я считаю, что тебе надо переехать в Лос-Анджелес. Там намного лучше, чем здесь. Я заработаю денег, сниму нам маленький домик, и смогу обеспечивать нас, и тебе не надо будет больше тратить свое наследство.
– Ты будешь обеспечивать нас? – Она не подавила ироничного смешка.
– Да! – Уверенно сказал Ромео. Надо переломить ее устаревшее мнение, что он ни на что не способен!
– Ты думаешь, что без меня ты будешь в силах что-то заработать? И не надейся! Я уверена в том, что ты – недюжинный талант, но деловых качеств в тебе ни на грош. Пока меня не будет рядом – у тебя ничего не выйдет!
– Ошибаешься, мам! У меня все получится! – Что-то Ромео не замечал, чтобы мама хоть чуточку изменилась. Разве только,… в худшую сторону. Может, Доминик что-то напутал?
– Нет, мой милый! Ничего не выйдет. – Она горестно вздохнула.
– Что это? Она жалела его?!!
Ромео вскочил из-за стола. Ева скользнула по нему внимательным взглядом:
– По-моему, ты осунулся. У тебя желудок не болит?
– Нет! – Ромео стиснул зубы.
– Ты, надеюсь, не ешь жареной картошки?
– Еще как ем! Ем и жареную картошку, и жареных кальмаров, и жареную курицу, и пью пиво. И не только пиво: я недавно так напился, что даже не помнил, как оказался дома!
– Что же это, Доминик за тобой не присматривает? – Ехидно спросила Ева.
– Он мне не нянька!
– Тебе нужна, тебе необходима нянька! Тебе жизненно важна тотальная опека. Иначе, ты не можешь даже себя контролировать!
– Мне не нужны няньки! Я сам принимаю реше…
– Эй, секси Ма, ты пиво достала? С кем это ты там разговариваешь? – послышался голос с лестницы, и скоро Ромео ошеломленно смотрел, как в кухню входит Люциус. Помятый, всклокоченный, и в одних трусах.
Он слышал, как, завидев Ромео, Люциус едко усмехается и произносит: «А-а, наш плюшевый пудель приехал. Ну, как, уже стал супер-звездой, пупс?»
Ромео перевел взгляд на маму. Та улыбалась, как ни в чем, ни бывало, и весело глядела на него. «Она солгала Мэйзу…» – с ужасом подумал Ромео. «Она солгала и про свои сожаления, и про то, что прогнала Люциуса. Она обманула его. Ей надо было только заманить меня сюда, унизить меня. Она счастлива в своем предательстве!»
В голове закончились мысли, и Ромео со сжатыми кулаками кинулся на
О. Кайно, который в этот миг открывал холодильник, чтобы достать себе банку пива.
4.
Ромео запрыгнул ему на спину, вцепился мертвой хваткой в его шею, так, что пальцы стали белыми, и принялся душить его. Люциус нелепо взмахнул руками и завертелся на месте, как медведь, который пытается скинуть со своего загривка собаку.
–Ненавижу тебя! Подонок! – Шипел Ромео, продолжая сжимать шею О. Кайно.
– Ромео, прекрати! – Вопила мать.
Люциус не удержался на ногах, и они рухнули вниз, и тут же, сдавленно кряхтя, покатились по полу, сцепившись руками и ногами. Лица обоих сделались пунцовыми, синие глаза Ромео побелели.
Ева не могла разобрать, кто есть кто в том шипящем, орущем, рычащем, клубке. Она бегала вокруг, но не знала, с какой стороны подступиться.
– Хватит! Прекратите! Идиоты! – Кричала она и пыталась ухватиться за них, чтобы отодрать друг от друга.
Внезапным, молниеносным движением, Ромео схватил Люциуса за волосы и ударил затылком об пол. Пока тот, вскрикнув, схватился за голову, Ромео вмиг оседлал его и со всего размаху ударил его в челюсть, а потом еще раз, прямо в переносицу.
– Стой! Ты обезумел, Ромео! Что ты делаешь! – Ева упала на колени рядом с О. Кайно, и приподняла его голову. Тот сипел и пытался вытереть кровь, которая растекалась по его лицу.
– Какого черта он делает здесь, этот урод! Откуда он взялся?!! Как он вообще может быть здесь?!
– Да, он здесь! И он все время был здесь.
Как, оказывается, давно Ромео не слышал этот голос, который звучал металлом, как пустая кастрюля. – Мало того, милый мой сын, он живет… – она запнулась: признаться в этом было вовсе не так просто, как она ожидала, – в твоей комнате. Он живет в твоей комнате!
Ромео вскочил на ноги и кинулся вон из кухни, вдоль по коридору, в другую часть дома, в свою комнату.
Он толкнул дверь с такой силой, что, распахнувшись, она с грохотом стукнулась о стену.
Ромео обомлел, едва его взгляд скользнул по комнате: на спинке его кровати висели грязные джинсы Люциуса, всюду были разбросаны кеды и носки Люциуса, пепельница была полна окурков от сигарет Люциуса.
В комнате пахло Люциусом.
Раритетные пластинки, которые коллекционировал Ромео, и которые прежде складывал с особой тщательностью, были раскиданы по полу и валялись кое-как, без конвертов. На глянцевых конвертах, явно не первый день, лежали недоеденные гамбургеры, чипсы, к портретам исполнителей были прилеплены жвачки.
На почетном месте в центре стола красовалась ярко-красная лакированная гитара, гордость О. Кайно.
К ней-то и метнулся Ромео. Он схватил ее за гриф, стащил со стола, размахнулся и, что есть силы, обрушил на чугунную, кованую спинку кровати. Пронзительно завизжав рвущимися струнами, гитара хрустнула, ее корпус прочертила огромная трещина. Ромео ударил еще раз, потом распахнул окно и вышвырнул обломки гитары на улицу.
Ему вдруг показалось, что он оглох. Глаза жгло, но Ромео не позволил слезам выступить.
Он выбежал из комнаты и вернулся в кухню.
Мама до сих пор сидела на коленях на полу и вытирала лицо Люциуса. Ромео уверенно подошел к ним и громко сказал:
– Ты обманула меня. Я не понимаю, зачем ты это сделала. Но я хорошо усвоил одно: я не нуждаюсь в тебе! Мало того, я вовремя ушел от тебя! Все двадцать два года ты портила мне жизнь! Если бы я остался, ты бы уничтожила меня. Ты бы раздавила меня. Ты лицемерная, слепая, жадная женщина. Ты не мать, ты алчная паучиха! На черта ты мне такая нужна? Чтобы всю жизнь сосать из меня соки? Уродовать меня, делать из меня своего раба? Нет, милая мама, больше не получится! Мне крупно повезло, что в моей жизни появился Мэйз, который смог вытащить меня из твоей паутины! Отныне, я не собираюсь смотреть ни на тебя, ни на твоего мерзкого, изуродованного кобеля!
– Ты сволочь! – Заорал Люциус и, отпихнув Еву от себя, вскочил на ноги. – Это ты предатель! Ты лицемерная сволочь! Я был твоим другом! Это ты предал меня! Мне твой хренов Мэйз все про тебя рассказал. Это я-то пустой, бездарный балласт?
–Заткни свою пасть, ничтожество! Ты смеешь еще прикрываться Мэйзом? Да я слышать о тебе ничего не хочу. Не смей вообще произносить это имя!
– Сын! – Попыталась вмешаться Ева
– Не смей говорить это слово! – Заорал, не в силах больше сдерживаться, Ромео. – Все!
– Ты не сможешь без меня! Тебе нужна я, тебе нужна твоя мать!
Ромео отмахнулся и побежал вон из дома.
– Ромео, подожди! – Ева бросилась вслед за ним.
Он взялся за ручку двери и повернулся к ней. Лицо его было застывшим, как гипсовая маска.
– И запомни вот, что. Навсегда запомни, Ева Дэниелс. – Ева побледнела как смерть, она тяжело дышала, но Ромео, почему-то ничего не видел. Он словно совершенно ослеп. – Запомни, что у меня нет матери! Нет матери! Мою мать, моего отца, моих братьев, сестер, друзей заменил один человек. Тебе хорошо известно его имя. Он заменил мне тебя. Он лучше тебя. С ним мне не нужен никто. И, в первую очередь, мне не нужна ты! Забери назад свое проклятье быть любимым тобой! Пускай оно уродует кого– нибудь другого. Хотя бы, Люциуса О. Кайно. – Он не стал ждать, пока она скажет еще что-нибудь, и выбежал из дома, изо всех сил хлопнув дверью.
5.
Ромео был уверен в том, что это последний раз, когда он переступал порог этого дома.
Он бежал до тех пор, пока не только дом, но и весь квартал остался далеко позади.
Тогда Ромео остановился. Прохожие с подозрением оглядывались на него, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Он озирался по сторонам. Как будто попал на эти улицы впервые.
Нет, больше ему не хотелось плакать!
Ему хотелось рвать облака, отвратительно белые! Раздирать руками небесную гладь, такую безупречно синюю! Кромсать океан, такой неукротимо мощный! Рубить на куски горы, невыносимо мудрые!
Ему хотелось вгрызаться зубами в землю до тех пор, пока его челюсти не вопьются в раскаленное земное ядро и не высосут всю энергию из этой никчемной планетки, и не выплюнут ее жалкие остатки в бесконечную пустоту Вселенной.
Ему необходимо было с кем-то разделить свою ненависть, свое одиночество. Но звонить Мэйзу и доставать его своими нескончаемыми душевными проблемами он не хотел.
Ромео знал в этом городе еще одного человека, которого он мог сейчас найти и который был бы готов выслушать его.
Надо идти на Факультет Истории Искусств. На последний этаж, в мансарду.
ГЛАВА 16
1.
Во второй половине дня, после нескольких ланчей и чаепитий со светилами наук, у Доминика, наконец, появилось свободное время.
Он решил не откладывать выполнение данного им обещания на понедельник, и забрать машину Ромео со стоянки и отогнать ее в транспортную компанию. Уже отправить этот маленький автомобильчик в Лос-Анджелес и не думать больше об этом!
Он припарковал свой Порш рядом с синим Купером и вышел из машины.
Стильный и довольно мощный, Мини нравился Мэйзу, но был тесноват для него.
Доминик забрался в автомобиль, недовольно глядя, как мнутся его брюки. Он долго двигал кресло взад и вперед, выбирая наиболее удобное положение, насколько это было возможно. Он поднимал и опускал руль, который был для него все равно слишком низким, и с растущей досадой отметил, что уже и пиджак его совсем смялся.
И как он не заметил всех этих неудобств по пути на стоянку!
Он кинул страдальческий взгляд на свой любимый Порш, который ухоженно сверкал черным лаком, и тяжело вздохнул.
Он представил себя сейчас со стороны, и понял, что вообще выглядел идиотом: стиснутый в Мини Купере, одетый в Бриони с ног до головы, и с чопорным портфелем, который едва уместился на переднем пассажирском сиденье.
Надо было что-то сделать, чтобы положить конец этим мученьям! Мэйз, кряхтя, повернулся и, с громкой руганью, открыл портфель и вытащил из него ежедневник.
Сегодня у него была еще запланирована встреча с Роудом, до которой оставалось около двух часов. Для Орландо не имело значения, во что был одет Доминик, да и время позволяло заехать в гостиницу и снять чертов костюм.
О, счастье! В джинсах и льняной рубашке утрамбоваться в Мини Купер было гораздо проще. Он даже смог кинуть на заднее сиденье легкую куртку на случай вечерней прохлады.
Он быстро доехал до нужного места.
Каждый раз, когда Мэйз оказывался в маленьком городке, его неизменно восхищало, с какой быстротой можно было перебираться с одного места в другое. Это вам не Нью-Йорк и не Лос-Анджелес, где только на поездку в аптеку могло уйти три с половиной часа.
На все формальности по оформлению доставки ушло не более десяти минут. Мэйз постоянно пользовался услугами этой компании вот уже несколько лет, так как компания имела обширную сеть и доставляла любые грузы по всему миру.
Да, он не спорил, что регулярно возить за собой две машины, мотоцикл, да еще и шофера было просто его неприличным капризом. «Ну, во-первых, на этот раз со мной только Порш. – Оправдывал он себя. – Во-вторых, я же не вожу с собой все машины и мотоциклы, которые имею».
А в-третьих, что ж, он считал себя завзятым аскетом, а потому имел право на один неприличный каприз. И ни капельки его не стыдился.
Обычно, он не занимался подобнобными делами сам, все делалось по звонку одного из его помощников. Но Ромео относился к своему Куперу с таким трепетом, что Мэйз решил оказать ему ничего не стоящую услугу. Заодно, и на местный офис можно было взглянуть. Может, он все это время доверял свой «Порш» какой-нибудь задрипанной конторе!
Нет, с конторой все было в порядке, и вполне довольный, Мэйз вышел на улицу. Вынув телефон из кармана, он собирался вызвать такси и ехать назад на стоянку, за своим автомобилем.
Не успел он набрать нужный номер, как из-за поворота вывернули два мотоциклиста на изрядно потрепанных «Харлеях».
Люди на мотоциклах, по понятным причинам, всегда привлекали его внимание. Вот и в этот раз, он уставился на тех двоих, и на время позабыл о такси.
По мере того как они медленно приближались, у него крепло ощущение, что он знал обоих, хоть и давно не видел.
Тот, что ехал чуть впереди, был рыжий как огонь, и его длинные нечесаные волосы развевались по ветру. Продолговатое, высохшее лицо с тяжелой лошадиной челюстью имело характерный розовато-бледный оттенок, а глаз почти не было видно из-за прозрачно-голубого цвета и припухших розовых век.
Второй, он следовал за рыжим, представлял собой толстенького китайца с лоснящейся кожей и выражением лица керамического болванчика. Умильная улыбка застыла на его пухлых губах.
Китаец на Харлее?
Мэйз точно знал их. И они знали его.
Рыжий видимо плохо видело, потому что, приближаясь к Мэйзу, он сосредоточенно щурился и вытягивал шею. Китаец продолжал улыбаться, так что Доминик не понял, узнал тот его или нет.
Рыжего звали…
«Дрын!» – воскликнул Мэйз.
– Я Дрын! – радостно заорал рыжий. А китаец был…
– «Ленин!» – Невероятно! Мэйз не видел этих двоих со студенческой скамьи.
– Дрын и Ленин! – снова воскликнул Мэйз. Про себя он попытался вспомнить, почему же китайца именовали странной кличкой «Ленин». Он не вспомнил, а логически это вывести было невозможно. Ибо, даже если этот парень переехал в Америку из социалистического Китая, то все равно, причем здесь Ленин?
2.
– Стена! Чувачелло! Это ты! – Рыжий соскочил со своего Харлея. Он был невероятно высокий и очень худой, из-за чего казался еще выше. – Зашибенно! Офигеть! – Дрын схватил Мэйза в охапку и принялся похлопывать его по спине своими руками огромными, как лопаты. В голове Доминика мелькнула мысль, что сейчас его спина будет окончательно отбита.
– Стена! Чувачелло! – Китаец, который, наоборот, был ростом еще ниже Ромео, попытался запрыгнуть на них сверху, но достал руками только до плечей Мэйза. – Офигенно!
«Стена». За свою необычайную стойкость Мэйз был одарен почетной кличкой в Университете, где они учились вместе с Дрыном и Лениным. Только Мэйз на факультете истории искусств, а эти двое – на химическом. С самого юношества они слыли людьми, мягко говоря, не в себе.
Дрын был повернут на экспериментах по смешиванию химических веществ, и мечтал получить Нобелевскую премию за изобретение какого-нибудь чудо – соединения.
Ленин, наоборот, мог сутками напролет раскладывать все подряд на молекулы и атомы, и изучать химическое строение чего попало. Он не мечтал ни о каких премиях, его захватывал сам процесс.
– Ну и чо, чувачелло? Как бредёшь? Нехило? – засыпал его вопросами Дрын, Ленин без устали повторял:
– Зашибенно! Офигеть! Мэйз! Стена!
– Я не верю своим глазам. Вы-то в этом городе откуда взялись?
– Не, я не втыкаю! А ты-то чо тут делаешь? Ты же, вроде, в Эл-Эй воздух портишь!
– Я здесь на пару дней по делам. Сами как?
– О! Супер! Супер! По делам! Стена! Офигенно!
– Офигенно! Зашибенно!
– Как вас сюда занесло? – у Мэйза уже начала кружиться голова от их «офигенно» и «зашибенно». Кроме того, он пока не понимал доброй половины того, что они плели.
– Потащились с нами, Чувачелло! Запеленгуй, чо мы тут фигачим!
– Мы тут зарылись! Копы заерзали! А здесь нам просто масло! – вставил Ленин.
– И давно?
– До фига! А ты, вроде, зашибенным чуваком заделался! Крутой, говорят, как яйцо!
Мэйз усмехнулся:
– Эй, Дрын! Ну что, ты свою Нобелевскую Премию получил?
– Да на фига она мне сдалась, эта мелочевка занюханная!
– Разве на Нобеле валюты наскирдуешь? – фыркнул Ленин.
Дрын похлопал заскорузлой красной ладонью по сиденью мотоцикла:
– Давай, чувак, сажай свою задницу на мое корыто и поперли! Я тебе такого Нобеля забубеню, обалдеешь!
– Дрын, ты меня пугаешь! Погоди, я хочу свою тачку забрать со стоянки на Мёлбери-стрит! Можем подъехать?
– Бли-ин, чувак, а чо она там делает?
– Стоит!
– Стоит! Как Стена стоит? Как Стена у стены стоит?! А-а, ржач! Так бы сразу и сказал! Базару нет! Попердячили!
Забираясь на потертое сиденье Харлея Дрына, Доминик подумал, что со студенческих времен состояние их голов, пожалуй, серьезно ухудшилось. Но с кем еще он так отрывался тогда? С кем он испытывал больше свободы? Кто был веселее и бесшабашнее всех? Кому было наплевать на все и вся, то ли по глупости, то ли от безумия?
Дрыну и Ленину.
Кого больше всех ненавидели и побаивались все примерные мальчики и девочки?
Дрына и Ленина.
Кто, пускай невольно, привил ему страсть к риску?
Дрын и Ленин. С кем они курили марихуану прямо под лестницей полицейского участка?
Странный вопрос!
Если что-то вдруг взрывалось в туалете, то это всегда были Дрын и Ленин. Если в закусочной ни с того, ни с сего, у всех разом начиналось расстройство желудка, то это тоже всегда было делом рук Дрына и Ленина.
Кто, в конце концов, научил его ездить на мотоцикле? Ну, конечно, Дрын!
Так что, хоть осторожность Мэйза и заставляла его держаться с ними настороже, ему до дрожи захотелось провести часок в этой сумасшедшей компании. Позабыть обо всем!
Последние пятнадцать лет он провел в яростной драке за свое место под солнцем. Денно и нощно он закалял свою волю как сталь, безжалостно тренировал самообладание, изощренно пытал себя жесточайшим самоконтролем, вновь и вновь подтверждая свое прозвище. Он не позволял себе ни единого лишнего звука. Он строил свой мир успеха по осколку, каждый из которых, край к краю, укладывал один, собственными руками, срезая слоями кожу и слизывая кровь.
За двадцать лет он научился ходить по трупам, контролировать каждый свой взгляд и менять обличья. Он знал и умел все, что ему было необходимо, чтобы раздавить каждого, кто встал бы на его пути. Ему хватало трех минут разговора, чтобы нащупать слабое место собеседника, и двух жестов, чтобы понять, что у того на уме. Он использовал все свои навыки, чтобы начать с маленькой типографии, превратить ее в медиа империю, управлять тысячами ее служащих, и сметать конкурентов со своего пути.
При этом на свете не нашлось бы человека, который назвал его кровожадной акулой, заподозрил в жестокости или обвинил в лицемерии. Для всех имя Доминик Мэйз являлось синонимом честности, благородства и скромности.
У него был свой порядок.
Он позаботился обо всем, что было ему необходимо. Сейчас он имел все, что хотел.
Единственное, что было ему на самом деле недоступно – свобода. В его порядке этому слову не находилось места. Стена. Он стал заложником клички – ему было не выбраться из-за стен собственного могушества.
И в это мгновение, он крепко держался за спину человека, который, судя по его виду, не достиг никаких социальных высот и не сделал никакой карьеры, но олицетворял собой свободу. На этого потрепанного, заросшего, пахнувшего потом и химикатами человека, который сидел на старом, но безумно дорогом мотоцикле, достаточно было взглянуть раз, чтобы понять, что он свободен от условностей.
Поддаться этой свободе – вот, чего остро хотел Доминик. Забыть о надменном владельце империи «Мэйз Глобал Груп», прикованном к ненавистному ежедневнику из крокодиловой кожи. Хоть на час забыть! Потом, спустя этот час, все вернется на круги своя, и он снова раскроет свой ежедневник.
– О-па! Ленин, ты засканируй! – Дрын бегал вокруг «Порша» и любовно поглаживал сверкающий металл. – Это чо же за байда, на которой ты ездишь, Стена? Чо за бричка?
– Дрын, ты на железяку зыркани! – Ленин потыкал пальцем в шильдик на капоте. – Это «Порш»!
– Бли-ин, Чувачелло! А я не прорубил сразу! И я бы такую себе зафигачил! Опупенно!
– Да, Мэйз, бричка, как доктор прописал!
– Да, ладно вам! Обычная тачка, не лучше ваших корыт. Но все равно, спасибо, парни. – Мэйз сел в машину. – Ну что, куда едем?
– Давай, Чувачелло, не отставай! Пердоль за нами!!! – Дрын, зачем-то, издал пронзительный боевой клич и выкрутил дроссель дод упора. Завизжав колесами, «Порш» рванул следом, как мощный зверь.
Мэйз следовал за ними довольно долго, петляя по узким мощеным улицам городка. Они выехали в один из отдаленных районов, и остановились перед глухим забором. К его удивлению, Дрын достал из кармана дистанционный пульт, и ворота автоматически раскрылись. Ленин жестом предложил Мэйзу загнать свой Порш во двор, что он и сделал.
Его взгляду открылся огромный шикарный особняк из белого камня, пальмовая аллея и громадный бассейн с джакуззи. Он никак не мог ожидать такого от Дрына и Ленина, чей потрепанный вид ничем не выдавал в них обеспеченных людей.
– Э-э, да вы парни непростые! А ну, колись, Дрын, чем ты занимаешься, рыжий черт? Откуда у тебя этот дом?
– Эй, Мэйз! Этот дом мы на двоих купили! – Обиженно одернул его Ленин.
– Да. Мы, типа, не простые! У нас в подвале лаба. Чтобы от нее далеко не валить, мы, короче, портим воздух на пару, только в разных углах.
– Тогда колитесь оба! Что стругаете? На какие бабки вы его прикупили? – Мэйз, наконец, вспомнил кое-какие словечки из студенческого жаргона. Он, правда, заметил, что за минувшие годы лексики в нем заметно прибавилось.
Рыжий хитро взглянул на него. Он потер руки и развалисто побежал к дому, увлекая за собой Ленина и Мэйза.
Удивление Доминика не знало предела: дом был до отказа напичкан дорогой аппаратурой, шикарной мебелью, устлан коврами и украшен разнообразными предметами искусства, которые, в основном, даже не сочетались между собой, а тесно стояли на полках, будто в комиссионной лавке.
В мозгу Мэйза закопошились подозрения. Спускаясь по крутой лестнице в глубокий подвал, он уже практически знал, откуда два ненормальных химика взяли деньги на всю эту роскошь. Или откуда они взяли всю эту роскошь вовсе без денег.
– Охренеть! – сорвалось с губ Мэйза, когда Дрын пропустил его в двери лаборатории, вперед себя.
Такого множества всяческих аппаратов и инструментов для опытов он еще не видел.
Вдоль одной из обшарпанных, сырых от постоянных испарений стен, стоял большой кожаный диван. Во всю длину остальных растянулись стеллажи, шкафы и полки, набитые колбами, какими-то банками, склянками, испарителями, и множеством разнообразных, неизвестных ему штук. Вдоль противоположной стены в ряд были устновлены огромные, новехонькие стальные цистерны, соединенные сложным переплетением гибких шлангов, труб и проводов.
В центре возвышался длинный широкий стол, на котором царил организованный хаос химических процессов.
Глаза Дрына и Ленина тут же загорелись.
Мэйз присел на диван и с улыбкой наблюдал, как они кинулись к столу и принялись самозабвенно проверять какие-то результаты, что-то переливать, записывать, сравнивать, спорить и ругаться на жаргоне, понятном только им двоим.
Когда они закончили, Дрын подошел к нему и торжественно произнес:
– Вот так, на фиг, и пердолим по жизни!
– Я, кажется, понял… – Доминик погрозил им пальцем, – Вы химичите здесь наркоту?
– Ну! Не плескай такими пошлыми словцами! Не наркота, а химические психотропные вещества. Штучные экземпляры. Эксклюзивное производство. – Ленин надул губы.
– Да, мы бодяжим! Не для простых лохомыздриков. Я тебе сейчас покажу офигенную байду! – Дрын метнулся к одному из шкафов и осторожно достал оттуда огромную бутыль, наполненную желтоватой, прозрачной жидкостью. – Прикинь, чувак! Я тут вот, какую фигню зафигачил!
– Что это? – Мэйз с подозрением воззрился на бутыль.
– О-бал-деть! Отвал башки – вот, что это! За этот пузырь можно было бы еще один такой же домище прикарманить! – Дрын зачмокал губами. – Засвидетельствуй, Стена. Ни вкуса, ни… – он закряхтел, вытаскивая из горлышка резиновую пробку. Пробка квакнула, и в нос Доминику ударил горький химический запах. – Не-е, блин! – Дрын недовольно потряс рыжей шевелюрой. – Запах есть… Короче! Когда доза – запаха ни фига нету!
– Так что это? – Доминик затаил дыхание, пока Дрын тряс бутылкой перед его лицом.
– О-о-о!!! Это тако-ое! – протянули оба химика и блаженно закатили глаза.
– Это… замесь… – таинственно проговорил Дрын, его блеклые глаза вспыхнули бесовским огнем. – Замешана опытным путем! Мескали-ин,
а-амфик, кокса совсем чуть – чуть, для вкуса, и Э-эл! Э-эс! Дэ-э-э!!!
– Мандру забыл! – подсказал Ленин.
– Ага, может ему еще формулу написать, а?!! – Огрызнулся Дрын. И ворчливо добавил, – Да, еще мандрагора. Не помню, сколько.
– Ф-фу, черт, так это яд! – Мэйз поморщился. Химики отрицательно затрусили головами.
– Покой, чувачелло! – Наперебой орали они. – Ты не прав! Это офигенная байда! Четырнадцать капель, и та-а-акие глючки ловишь! Зашибись!
– Почему именно четырнадцать?
– Чувакам – четырнадцать, телкам – девять! Я опыты ставил! Такой прикол!
– Дозу выдержать сложно. – Деловито заявил Мэйз. В нем вновь пробудился жадный до всего порочного и необычного студент. Вопросы о семьях, родителях и детях, которые он до этого хотел задать, испарились сами собой. А вот желтоватая жидкость, которую надо было употреблять строго по каплям, весьма заинтересовала его, несмотря на отвратительный запах.
– Н-ну, да…сложно…– замешкался Дрын, – издержки производства. Но если перебодяжить, такой укос выходит!
– В каком смысле перебодяжить? – Доминик оторвал глаза от бутылки и посмотрел на Дрына. Тот заливался беззвучным смехом.
– Ну, передоз упороть…
– Что за укос?
– Короче, зри сюда! Если перебодяг не гипер, ну, капель 5 –7, такой прикол! Ошизеть! Народ не сканирует вааще ничего, видит свои приходы какие-то, не соображает ни фига, и все, блин, как куклы тряпичные. Обалдеть! Телкам кайф перебодяживать! Зафигачишь им в фанту с колой, и все курочки твои!
– А если больше? – беспокоился Мэйз.
– Ну, если капель на десять, то еще и память отшибает. Чуток. На сутки – двое назад, типа.
– А если еще больше?
Дрын опустил глаза и ботинком раздавил осколок стекла на полу. Он промычал нечто нечленораздельное, а потом визгливо сказал:
– Ну, ты, блин, дотошный, чувачелло! Никто так не перебодяживал еще. Не сканирую я! Фигня полная может быть. Лучше и не рискуй, хоть ты и без башни. Я тебе тему толкую – четырнадцать капель для тебя и по девять для твоих кисок.
Дрын встряхнул бутыль. Со дна поднялся мутноватый осадок.
– Ну, раз уж по девять капель, так у тебя тут не кисло заготовлено! – Задумчиво сказал Мэйз. Про себя он прикидывал, сколько они уже заработали, если только лишь за эту бутыль могли бы взять еще один особняк.
– А то! С запасом! Мало ли – потом не вспомню, как смешивал!
– Как это – не вспомнишь? А формула?
– Да какая, на фиг, формула!!! – отмахнулся Дрын. – Ну ты в умате, прикольный! Формула! Ну, сказал! Ха! Мы – мастера импровизаций! Ясно, Стена? – Он достал из шкафа флакон с пипеткой в крышке и отлил из бутылки в него по самое горлышко. – О-от, так! – Довольно крякнул он. – На этом можно офигенно торчануть! Ты, Мэйз, только капли считай! А то, фиг его знает, может, мозг разъест!
– Офигенно, – пробормотал Доминик, – и сколько стоит эта байда? – он кивнул на флакон.
– Не продается! Произведение, блин, химического искусства! Для друзей – бесплатно!
Он подал флакон Мэйзу, и тот сунул его в карман куртки.
– Спасибо. – Про себя он поразился, каким естественным жестом он принял флакон с неведомой вонючей жидкостью, из рук этого гения криминальной науки.
Он вернулся в свои двадцать лет. У него получилось. Сейчас он, как и тогда, доверял Дрыну.
Он сумел забыть о бизнесмене Доминике Мэйзе. В эту минуту он был готов пойти на все, что угодно, чтобы освободить себя. Сейчас, в этом городке, этим жарким днем. И плевать на запланированные позже встречи. Наплевать на все. Один раз.
Ленин и Дрын переглянулись и одновременно сказали:
– Ну, чо, распиндюрить тебе? Воткнуть, как это делается?
3.
На мгновение Доминик все-таки замешкался. Ему дико хотелось, но и кололось одновременно. Доминик Мэйз пытался предостеречь его от опрометчивых поступков. Ведь он не знал, чем это было чревато, но именно риск как раз и привлекал его больше всего. Он помялся еще, для вида, хотя решение было уже принято. Кроме того, химики так настойчиво уговаривали:
– Ну, давай, старик! Тряхнем стариной! Чо, старый стал, чувачелло, умный? Слабо тебе, Стена?
– Слабо? Мне? Ну ладно! – Его охватило волнительное, нетерпеливое предвкушение греха, точно так же как в студенческие времена. – Давай! Бодяжь скорее! Приколемся разок!
– В чем хочешь разбодяжить? – Вежливо поинтересовался Ленин. Мэйз передернул плечами:
– А в чем можно?
– Да, в чем угодно, блин, можно! Можно в молоке, можно в вишневой коле, можно в кофе. – Если в кофе, то тода вааще переть будет!
– А можно в пиве! – Дрына осенило. Он даже подпрыгнул. Как это он раньше не додумался, что можно в пиве. – И от пива кайф, и переть должно в тему! Хочешь – в пиве?
От пива Мэйз отказался: лишних проблем с полицией ему было не нужно.
Тогда Ленин быстро сбегал наверх в холодильник и принес три банки «кока-колы».
Доминик внимательно наблюдал, как Дрын, со знанием дела, наливает в стакан немного колы и демонстративно медленно и внимательно, вслух считая каждую каплю, добавляет «замесь». Когда он отсчитал три раза по четырнадцать, Дрын бережно закупорил бутыль и поставил ее обратно в шкаф.
Все трое встали возле стола, храня молчание и не отрывая глаз от своих стаканов, словно исполняли некий ритуал.
– Ну что, чуваки, погнали? – Ленин глянул по очереди на Дрына и Мэйза.
Мэйзу было смешно и приятно оттого, что внутри он весь дрожал мелкой дрожью: так всегда было, когда он готовился сделать что-нибудь безумное или запретное. Еще эта внутренняя дрожь появлялась у него, когда он впервые занимался любовью с женщиной, в которую был влюблен. Ничего подобного он давно уже не делал, поэтому успел навсегда попрощаться с этим необыкновенным ощущением страха, восторга, неизвестности, риска, предвкушения неизведанного удовольствия.
Езда на мотоцикле во многом удовлетворяла его жажду острых ощущений, но никогда не вызывала именно этой дрожи.
И вот, по прошествию стольких лет, его снова трясло, и это было восхитительно!
Все трое подняли стаканы, и тут Доминик вспомнил, что не узнал самого главного:
– Когда вставлять начнет? – Голос его срывался от волнения.
– Нас сразу начнет! – Гордо ответил Дрын, – у нас вся эта байда давно вместо красных телец по крови шурует. Тебя пропрет минут через двадцать, ты ж здоровый!
– А сколько времени действует?
– У всех по-разному, тебя будет колбасить часов пять, ты ж здоровый!
– А потом что?
– У всех по-разному, у тебя потом – ничего…ты…
– Да, я понял, я ж здоровый. – Оборвал его Доминик.
– Ты, главное, не напрягайся, чувак! Что бы ты ни увидел – не напрягайся. Тащись себе в кайф, на здоровье. Это мой лучший совет. – С этими словами, Дрын залпом опустошил свой стакан, и щелкнул пальцами по донышку стакана Мэйза:
– Вперед, чувак!
Доминик выдохнул и поднес стакан к губам. Постороннего запаха у напитка не было. Он осторожно глотнул. Вкус тоже вполне обычный. Кола, как кола.
– Ну, как ты, чувак? – сразу же спросил Ленин, стоило Доминику поставить пустой стакан обратно на стол. Тот пожал плечами.
– Пока – никак. Рано еще.
– Йо-хо-хо! – вскричал вдруг Дрын, – Господа, готовьтесь к офигенным путешествиям! – Он забегал по комнате, делая вид, что скачет на коне и размахивает саблей.
Ленин свернулся в пухлый клубок на диване и блаженно прикрыл глаза.
Доминик побродил по лаборатории некоторое время, в ожидании дальнейших событий.
Дрын продолжал бегать и орать. Глаза его вылезали из орбит, рот перекосило, он гоготал и повизгивал. Ленин, напротив, казалось, впал в кому на диване.
Мэйз покачал головой: прощаться с ними не имело никакого смысла. Как-нибудь, в другой раз. Он вышел из лаборатории и тихо закрыл за собой дверь.
Доминик пересек дом и еще раз подивился, как недурно двое ненормальных химиков заработали себе на жизнь сомнительными экспериментами.
Порш выехал со двора, ворота автоматически захлопнулись и скрыли за непроницаемой стеной два потрепанных Харлея и роскошный дом с пальмовой аллеей, бассейном с джакуззи и лабораторией в подвале.
4.
Орландо Роуд в недоумении молчал уже сорок минут, потому что Ромео молчал.
Он молчал бесподобно красноречиво. Он проглотил уже третью рюмку хереса. Отменного, между прочим, хереса, который Орландо хранил на особый случай, и который необходимо было смаковать, чтобы оценить его изумительный букет. Но то была ерунда, потому что, судя по душераздирающему молчанию, Ромео необходимо было проглотить этот херес залпом. Когда стаканчик опустел в третий раз, Роуд с легким вздохом, наполнил его снова.
Все эмоции, какие только присущи человеку, попеременно отражались на лице Ромео. Он то тихо плакал, то начинал беззвучно смеяться. Он мучился и терзался, вскакивал со стула, бегал по комнате, садился снова, с отчаянием смотрел в глаза Орландо, начинал бегать опять.
И все равно молчал. Не проронил ни единого слова.
Орландо не прерывал его монолога. Он наблюдал за Ромео, потягивал свой херес, курил сигару и ждал, пока, наконец, сквозь выдержку прорвутся эмоции, и Ромео разразится потоком откровений.
Вообще-то, Орландо не собирался сегодня приходить в Университет. Разве что, только на полчаса, около четырех, чтобы встретиться с Домиником.
Сегодня было воскресенье, он с нетерпением ждал вечера. Он заранее позаботился о лучшем столике на террасе, на двоих, в шикарном ресторане.
Она была скрипачкой русского происхождения. Златокудрой дочерью славянского народа.
Но приблизительно в два часа дня он вдруг вспомнил, что в его Лаборатории лежали кое-какие книги по истории России, которые ему безудержно захотелось просмотреть.
Он отправился туда в три. Чтобы иметь свободный час и пролистать желаемые книги до встречи с Мэйзом.
Теперь он понимал, что эти книги послужили только предлогом, знаком свыше.
Ему необходимо было оказаться нынче на Факультете, чтобы в начале четвертого в Лабораторию вломился Ромео. И молчал уже сорок минут.
Миновал еще час. Ромео продолжал молчать, как плененный вражеский разведчик. Он выпил уже полбутылки хереса и протоптал дорожку на ковре.
Орландо начал беспокоиться. Сейчас уже необходимо было принимать какие-то меры.
Он надеялся, что с приходом Доминика они вдвоем смогут взять ситуацию под контроль. Но тот опаздывал на два часа. И это было совсем уж странно, потому что он никогда не опаздывал, и тем более, никогда не опаздывал без предупреждения.
Наконец, Орландо решил позвонить ему сам.
5.
Доминик прислушивался к себе. Ничего нового он не ощущал. Ровным счетом, ничего.
Мэйз с разочарованием вздохнул и взглянул на часы. До встречи с Роудом, о которой он чуть не позабыл, оставался еще час. Можно было заехать еще куда-нибудь поесть.
«Ерунда какая-то!» – думал Мэйз по пути. Он, то и дело поглядывал на часы, но уже не надеялся, что что-нибудь произойдет.
«Надули меня эти два торчка! Подсунули мне колу с глюкозным сиропом и теперь сидят там, смеются надо мной. Я тоже хорош! Купился на бред этих двух шарлатанов. Что это на меня нашло? Они же всю жизнь были пройдохами».
Доминик почувствовал, что машину как-то странно ведет влево. Он выглянул в окно и, размахивая рукой, принялся отгонять толстого зеленого котенка, который повис на переднем левом колесе.
Котенок зашипел, спрыгнул с колеса и на восьми лапках резво побежал по малиновому асфальту к раскрытому люку, из которого пузырилась пышная мыльная пена.
Доминик закрыл окно и уставился в лобовое стекло. Зеленый котенок с восемью лапками показался ему подозрительным.
Через минуту, машину повело вправо. Теперь, такой же котенок висел на правом переднем колесе. И на заднем, еще один. Мэйз решил не обращать на них внимание, и снова уставился на дорогу. Из-за квадратных туч вышло солнце.
И тут он понял, что все вокруг изменилось.
Мэйз ударил по тормозам в тот момент, когда солнце сделалось клетчатым, открыло стрекозиные глаза и протяжно сказало, облепив машину зеленоватыми лучами, как множеством жабьих языков:
– Приве-е-ет, чувачелло! Ну ка-а-ак, таращит?
Доминик вытер холодный пот со лба. «Не напрягаться! Не напрягаться» – приказал он сам себе.
«Не напрягаться! Не напрягаться! Не напрягаться! Не напрягаться!» – послышались со всех сторон писклявые голоса.
По машине запрыгали розовые зайчики с женскими ртами. Они залетали в салон, скакали по автомобилю. Каучуковыми мячами, они мельтешили перед его лицом.
Дорога впереди разворачивалась и сворачивалась, как рулон цветастых обоев. Солнце, то и дело, подмигивало глазами исполинской стрекозы.
Квадратные облака ритмично, будто в танце, менялись местами и выстраивались в различном порядке. Дома по сторонам дороги были неумело нарисованы цветными карандашами. Мэйзу казалось, что он оказался внутри сюрреалистического мультфильма.
«Недурно!» – подумал он. Некоторое время он просидел без движения, оглядываясь по сторонам, чтобы привыкнуть к новому ландшафту. Через время, этот ландшафт показался ему вполне забавным. Ситуация была отпущена, напряжение спало.
Доминик посмеялся над собой, включил проигрыватель. Зайцы продолжали скакать, но теперь уже в такт легкой синтетической музыке, которая идеально подходила к окружающему абсурду. Не хватало только каких-нибудь маленьких смешных роботов. «А, вот и они!» – Вслух сказал Доминик, когда, сверкающие сизой сталью, маленькие роботы начали по стенам спускаться с крыш нарисованных домов.
Доминик завел автомобиль и медленно поехал. Путешествовать по рулону обоев было весело. Роботы, зайчики, зеленые многолапые котята – все эти уродцы гурьбой следовали за его машиной. Которая, впрочем, была уже вовсе не машиной, а бархатной коробкой на четырех паучьих лапах, внутри которой он сидел. И крутил шоколадный руль. Ехал он таким манером, впрочем, недолго: скоро на лапы его транспортного средства налипло такое количество котов-многоножек, что перебирать ногами бархатная коробка уже была не в силах.
Квадратные тучи вновь закрыли солнце. Мэйз услышал мощный раскат грома. Спустя мгновение, он в окно коробки наблюдал, как с неба на него дождем посыпались книжные страницы. Время от времени, о крышу тяжело бились картонные обложки, или шелестели и поблескивали золотом заголовков глянцевые супер – обложки.
Доминик посмотрел вниз и с ужасом обнаружил, что когда тяжелая обложка падала на робота, то его голова отваливалась, а на ее месте вырастала темноволосая голова с лицом Миюки Фукада. На туловищах зайчиков появлялись головы секретарши Эвелин Роккс, а каждая из квадратных туч посылала ему воздушный поцелуй губами Венсана Бенуа. Это было уже не смешно.
«Надо выбираться», решил Доминик. Он начал с трудом протискиваться в окно бархатной коробки. Зайцы – Эвелин прыгали по его спине, хватали его лапками за ноги и тащили обратно внутрь. После долгой и упорной борьбы, Мэйз освободился, вылез из окна и упал в никуда, хотя цветной тротуар казался ему совсем близко. Он долго летел вниз, во тьму, пока, наконец, не увидел под собой огромную морду Болвана. Пока он падал, морда нетерпеливо клацала зубами. Доминик вскрикнул и провалился прямо в пасть, при этом больно ударившись о собачьи клыки.
Мэйз открыл глаза. Какое-то время он не мог понять, где находится. И что с ним происходит. Он опасливо повертел головой, и с облегчением обнаружил, что лежит на улице, на асфальте, перед распахнутой дверью Порша. Уже стемнело.
Мэйзу повезло, как минимум, дважды: во-первых, машина чудом оказалась аккуратно припаркованной к тротуару, а не торчала посреди проезжей части; во-вторых, все это произошло в тихом районе города, где за двадцать четыре часа можно было встретить, в лучшем случае, двух прохожих и увидеть три машины.
Доминик представления не имел, сколько людей могли наблюдать за ним, он был только счастлив, что ни один из них не оказался полицейским.
Он полежал еще несколько минут. К счастью, больше ничего не происходило. Тогда Мэйз поднялся с тротуара и сел обратно в машину, из которой выпал, когда выбирался из бархатной коробки на паучьих ногах. В машине он, на всякий случай, заглянул под сиденья и проверил руль. Нет. Руль был обтянут кожей, как и полагалось, и под сиденьями не прятались никакие странные существа.
Он решил отправиться в Университет, хотя на встречу с Роудом уже давно опоздал: с того момента, как он в последний раз глядел на часы, минуло уже почти три часа.
По пути он заметил закусочную и остановил машину возле ее дверей.
Доминик вошел внутрь и направился к стойке. Он подозрительно косился по сторонам: ему казалось, что все посетители разом повернулись и с порицанием смотрят на него. У него, должно быть, на лбу написано, что он не в себе. Он пошарил в кармане куртки. Сначала пальцы его нащупали флакон. А потом уже мелочь.
«Кофе, пожалуйста. Без молока. Без сахара. Большой». – Постарался произнести это внятно, но язык, почему-то, ворочался во рту плохо.
Мэйз уставился вниз, на носки своих запыленных туфель. Так ему казалось, что его никто не видит. Он поднял глаза только, когда заметил, что кофе в большом картонном стакане уже стоял перед ним.
Его взгляд уперся в барменшу. На ее морщинистом и сильно напудренном лице сверкали изумрудными тенями …три глаза.
– Спасибо… – вымолвил Мэйз, схватил стакан и попятился к двери.
«Черт возьми! Жесткая штука!» – Он заперся в своем «Порше» и нервно глотал обжигающий кофе. С каждым глотком по его телу пробегал холодный озноб. Почему-то, вспотели кончики пальцев. «Еще, оказывается, не все! Не напрягайся! Не напрягайся». – Уговаривал он сам себя. Телефон зазвонил.
«Это Орландо». Доминик не стал отвечать. Включилась голосовая почта. Он быстро нажал на кнопку громкой связи.
– Алло, Доминик! Ты опоздал уже на два часа. Я бы рассердился, но знаю, что ты очень занят. Ко мне пришел Ромео, так что мы наслаждаемся беседой и отличным хересом в моей лаборатории. Думаю, останемся здесь еще на часок. Так что, надеюсь, ты освободишься в ближайшее время. Я буду бесконечно рад увидеться с тобой. – Голос Роуда вдруг понизился до шепота. – Доминик, Ромео в каком-то жутком состоянии. Ему очень, слышишь, очень нужна помощь! Я уже не знаю, что делать! Поторопись!
Связь завершилась.
«Мистер Мэйз очень занят. Просто, как никогда». Мэйз с иронией посмотрел на себя в зеркало. Он обнаружил, что глаза его поменяли форму: они были огромные, круглые, и зрачки так увеличились, что, казалось, глаза его вовсе не имели зрачков, а представляли собой бездонные черные дыры. Это явление не удивило его, так как было достаточно хорошо знакомо. Он поставил стакан с недопитым кофе на подставку, и поехал в Университет. На всякий случай, не очень быстро.
Галлюцинации пока что больше не появлялись. Они уступили место необыкновенному ощущению силы и свободы.
Мэйз сделал громче музыку. Теперь ему чудилось, будто он стал единым целым со своей мощной машиной и может стремительно, как могучий ураганный ветер, нестись по миру куда угодно. Преодолевать любые расстояния и препятствия. Вырывать с корнями деревья и крушить стоэтажные постройки.
Он ощутил, как грудь его словно бы разверзлась, и душа разлилась в музыке бурным потоком горной реки. Он каждой клеткой ощущал сочные звуки. Его слух был способен расслышать каждый из них по отдельности, и при этом, все звуки вместе, в их великолепной мелодической гармонии. Ноты, как будто бы мучительно, но сладко пронзали его тело, проникали в сосуды и, перемешиваясь с кровяными тельцами, бежали вверх, с потоком горячей крови, к самому сердцу. Сердце пульсировало, задавая темп самой музыке, и ритмично выталкивало из себя кровь, переработанную в чистое блаженство.
При этом разум его оставался кристально чист, и мысли, как книги, аккуратно стояли по своим полочкам и ждали, пока их достанут и раскроют. «Фантастика» – урчал от удовольствия Мэйз. За такие ощущения многие с готовностью отдали бы не только дом.
Безграничное счастье переполняло его настолько, что ему хотелось взлететь, когда Порш, сотрясаясь мощными басами хард-рока, затормозил у здания Факультета Истории Искусств.
Мэйз понимал, что теперь он должен был выключить музыку, выйти из машины в тишину, подняться по лестнице наверх, зайти в мансарду и завести светский разговор с мистером Роудом.
Но это было выше его сил. Он открыл дверь, даже выставил одну ногу из автомобиля, но больше не заставил себя и пошелохнуться: он не желал никого видеть, не желал ни с кем и ни о чем говорить. Все, что ему нужно было в это мгновение – это упиваться музыкой, свободой и счастьем.
Через некоторое время, боковым зрением он вдруг заметил, что дверь Факультета распахнулась, из здания кто-то выбежал и застыл на пороге.
6.
Стоило Орландо положить трубку после неудачной попытки позвонить Мэйзу, как Ромео заговорил.
Уставший от своей беготни, юноша рухнул на стул, схватил бутылку хереса и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. Доза выпитого алкоголя сразу же превысила допустимые нормы, и, уронив голову на руки, заплетающимся языком, Ромео проговорил:
– Мне конец.
Орландо нахмурился и поджал губы. Ромео мотнул головой и, прежде чем Роуд успел выхватить у него бутылку, тремя глотками прикончил весь херес.
– Ромео! – Орландо прикрикнул на него, однако тот даже не услышал. Ромео снова замотал головой и повторил ту же фразу:
– Мне конец! Кто я? Что я? Был ли у меня отец? У меня была мать. Кем был мой отец? Я сейчас отрекся от матери! Я, наконец-то, послал эту суку! Пошла она, сука!
Теперь наступила очередь Орландо красноречиво помалкивать.
– У меня матери нет! И никогда уже не будет! – продолжать выкрикивать Ромео. Потом вдруг понизил голос и перешел на странное бормотание почти себе под нос. – Она не должна была, не должна была так со мной поступать. Она предала меня. Я сделал то, что должен был сделать. Но отец велел мне бороться со злом. Со злом в моем сердце? В нем нет зла. Она получила то, что заслужила! И не больше. Она хочет спать с ним? Пускай спит. Она не должна была отбирать у меня мою жизнь. Я бы давно жил. Я не живу. Я ничего не могу?
– Ромео, что еще случилось? – тихо спросил Орландо.
– Что случилось? Его хреновая гитара разлетелась на части, вот что! А здорово я ему вмазал! Он не будет думать, что я не могу постоять за себя! – Воскликнул он и грохнул кулаком о стол.
Но тут же забубнил снова:
– Она начала есть пиццу. Она никогда не ела пиццы…двойной пепперони… экстра размер…
– Ромео, что с тобой? Я могу тебе помочь?
– Она солгала Мэйзу. А значит, лгала и мне. Лживая женщина. – Он замотал головой, глаза его сделались безумными. Он поднял их на Роуда, но его не видел. – У меня нет матери. Мне некуда больше возвращаться. У меня нет друзей. Господи, помоги. Кому верить? Кому я могу верить…ничего не хочу…
– Ромео, ты можешь довериться мне. Я Орландо, ты слышишь? – Нет, он ни черта не слышал!
– Кому я могу доверять? Только ему. Ему. И Роуду. Орландо Роуду. Почему я не пошел к Орландо? Надо к нему пойти. Сейчас. – Ромео резко вскочил, пошатнулся, но удержался на ногах. Алкоголь продолжал постепенно всасываться в его кровь, и юноша пьянел все сильнее. Он тряхнул головой и бросился к выходу.
– Стой, Ромео! Стой! – Роуд кинулся вслед за ним. На лестнице было совершенно темно, и только по звуку сбивчивых, спотыкающихся шагов он мог понять, куда направился Ромео. Орландо побежал следом за ним, вниз по ступенькам, но почти сразу споткнулся обо что-то и упал, больно подвернув ногу. Пока он тер ушибленную конечность и поднимался снова, даже отзвуки бега Ромео полностью стихли. Гнаться за ним не имело смысла.
Орландо вернулся в Лабораторию и набрал номер Мэйза. К счастью, скоро в трубке послышался глуховатый низкий голос:
– Да?
Ромео, не чувствуя ног под собой, бежал, спотыкаясь, вниз по мраморным, лихо закрученным лестницам; подворачивая ноги, он несся по коридорам, где слепыми взглядами его провожали лица со старинных портретов, пока наконец он больно ударился всем телом об отполированное дерево входных дверей. Оно тяжело поддалось его натиску, и, заскрипев мощными петлями, двери отворились.
Ночь. Она набросилась на него и закутала в сизое покрывало, на котором жирными желтыми пятнами блестели фонари. Прямо над сквером, куда выходил фасад здания Факультета, повис тонкий завиток полумесяца, бледный, прикрытый дымкой муаровой вуали облака.
Ромео перевел дух, потерянно озираясь по сторонам, как глухонемой слепец. В голове была дыра. Так, по крайней мере, он ощущал. Дыра пустого отчаяния, отверстие абсолютного бессилия. Ромео был немыслимо пьян, но он не ощущал этого. Его мутило не от хереса. Его мутило оттого, что он запутался в себе окончательно и бесповоротно. Его мутило оттого, что на сей раз, он действительно был беспомощен перед собой, перед матерью, перед Люциусом, перед Орландо. Он не знал, что делать дальше.
На что он надеялся, когда отправлялся в родной город, и что из этого вышло?
Ему хотелось утопиться. Ему хотелось повеситься. Он даже и не подозревал, как это может быть больно – по собственной воле терять близких людей, и тем более не подозревал, как может быть больно по собственной воле заставить их потерять тебя.
ГЛАВА 17
1.
Сквозь паутину отчаяния и пьяного дурмана, сплетенную, будто бы из колючей проволоки, Ромео разобрал звуки.
Это была музыка…
Юноша потер глаза, огляделся и обомлел: черный Порш Мэйза стоял прямо напротив него, всего в нескольких метрах, их разделяла только цветочная клумба.
В машине, откинувшись на сиденье, сидел сам Мэйз и наблюдал за ним из-под полуопущенных век. Он давал Ромео время придти в себя. Юноша качнулся, потому что почва уходила у него из-под ног, и медленно, прямо через клумбу, пробрался ближе к машине.
– Мэйз… – он напряг голос, потому что говорить ему было очень сложно. – Спасибо, что приехал… – на глаза Ромео, почему-то, навернулись слезы, но он подавил их. На это ушли его последние силы, и юноша, со вздохом, осел на тротуар.
В это мгновение, в голове Доминика, одно за другим, в обратном порядке, вспышками промелькнули события минувшего дня: зеленые котята – четырнадцать капель – лестница в подвал – автоматические ворота особняка – двое парней на Харлеях – синий Мини Купер на стоянке – гараж дома Дэниелсов; разговор с матерью Ромео – то, как она смотрела на него -разговор с матерью Ромео – ее взгляд на него – разговор с матерью Ромео – Люциус возле двери…
Доминик встрепенулся, выскочил из машины и подбежал к Ромео.
Ромео слабо поднял голову и устремил на Мэйза мутные глаза. Он силился что-то сказать, губы его вздрагивали, но он начинал задыхаться и замолкал.
– Сейчас. Подожди. Сейчас мы что-нибудь придумаем… – засуетился Мэйз. Что же делать? Неужели придется везти его в больницу? Он огляделся по сторонам, словно хотел позвать на помощь. Взгляд его упал на стакан с недопитым кофе. Пальцы машинально полезли в карман куртки и нащупали флакон. Не придется!
«Четырнадцать капель…четырнадцать капель…все будет… замечательно…»
– Ромео, постарайся сесть в машину. Сядь в машину… – повторил юноше Доминик. Он не стал помогать Ромео подняться: ему нужно было время. Всего пара минут.
Он сел на водительское сиденье, захлопнул дверь и поставил стакан на лаковую панель, рядом с собой. Открыл крышку. Достал из кармана флакон.
У него было время, пока Ромео соберется с силами и вскарабкается в автомобиль.
«Ромео, садись в,… раз,… два, … машину…три,… садись…» – монотонно повторял Доминик, в то время как все внимание его было приковано к прозрачным каплям, что медленно и тяжело срывались с кончика большой пипетки.
На девятой капле жидкость в пипетке закончилась, и Мэйз опустил ее в раствор и наполнил снова.
«Десять, одиннадцать…», – дверь с другой стороны резко открылась, и Ромео сделал рывок и опрокинулся на сиденье рядом с Мэйзом.
Тот невольно вздрогнул, и пальцы его сжали пипетку. Все ее содержимое вылилось в стакан, который он тут же подхватил свободной рукой, испугавшись, что Ромео ненароком столкнет его. Пока юноша с трудом усаживался, Доминик зажал флакон между коленями, закрутил крышку и незаметно спрятал флакон в карман.
– На, Ромео, это кофе. Выпей залпом. Быстро. Тебе сразу станет легче. – Доминик протянул ему стакан.
Ему было немного не по себе оттого, что в кофе он нечаянно растворил больше, чем нужно. Сколько там было лишних капель? 5? !0? Он понадеялся на то, что алкоголь, который Ромео принял в избытке, слегка нейтрализует действие наркотика, и все обойдется. В конце концов, не выбрасывать же такой бесценный продукт только из-за того, что его в кофе оказалось чуть больше чем следовало?!
Ромео слабо отмахнулся от предложенного стакана. Но Доминик не собирался сдаваться просто так: Ромео необходимо было отдохнуть, придти в себя, получить свою капельку счастья.
– Я тебе говорю, пей! Тебе надо попить!
– Доминик, мне…я…со мной… мне так плохо… – Ромео затряс головой и прижал непослушные руки к лицу.
Мэйз решил, что если парень не согласится выпить этот, чертов кофе добровольно, то он насильно вольет его ему в глотку.
– Пей! Потом мне все расскажешь. Завтра. Ты выспишься и все мне расскажешь. Все будет хорошо. Только выпей. Тебе надо… – внушал Мэйз.
Наконец, когда он уже начал терять терпение, Ромео вяло принял из его рук стакан. И поднес к губам. Доминик поддержал его руку, чтобы кофе, не дай Бог, не пролился. Юноша хотел ограничиться одним глотком, но Мэйз подтолкнул стакан под донышко, и Ромео пришлось, давясь, проглотить его весь.
С глубоким вздохом облегчения Мэйз скомкал к стакан и выкинул в окно.
Ромео полулежал в сиденье Порша. Глаза его были прикрыты. Он тяжело дышал.
Мэйз покосился на него. Внутри его что-то всколыхнулось. Он тут же завел машину и нажал на педаль газа: на сей раз он не желал выслушивать свои внутренности.
Зазвонил его телефон. Это был Роуд. Доминик кратко заверил его в том, что встретил Ромео и сейчас везет его в гостиницу. Он извинился перед Орландо за то, что они так и не увиделись нынче. Они договорились созвониться. На том и распрощались.
На самом деле, Мэйз направил свой автомобиль вовсе не в гостиницу. «На север» – гласил дорожный указатель. «Туда-то нам и надо» – довольно пробормотал Мэйз и кинул быстрый взгляд на сонного Ромео.
Они уже почти выехали за пределы городка, как внезапно Ромео распахнул глаза, широко заулыбался и уставился на Мэйза. Тому сделалось немного не по себе, ибо юноша минут пять неотрывно смотрел на его ухо и улыбался во все тридцать два зуба. Мэйз прекрасно осознавал, что тому сейчас видится нечто совершенно невероятное, а вовсе не его обыкновенное ухо.
Ему дико хотелось знать, что именно,…но это было невозможно.
По крайней мере, Ромео мерещилось что-то забавное, потому что он смеялся во весь голос. Хуже было бы, если бы его посетили кошмары.
Тем временем, Мэйз напряженно вглядывался в темные обочины проселочной дороги. Прошло немного времени. Справа, чуть поодаль, он заметил, как блеснула река. В свете месяца серебристые блики на воде казались чешуей. Как будто там мерцала вовсе не река, а исполинская змея, которая причудливо изогнулась и уснула в пересохшем русле. Свет фар выхватил из тьмы поворот направо, на дорогу, что вела через поле подсолнухов, к реке. Доминику не терпелось рассмотреть поскорее самый берег, но его прерывистыми полосами скрывали деревья, специально высаженные когда-то, чтобы защитить поля от сильного ветра. Как раз к ним Мэйз и Ромео сейчас приближались.
Наконец, узкая колея завернула в последний раз, и Порш вынырнул из
гущи деревьев, почти к кромке воды.
Мэйз вздрогнул, когда метрах в трехстах, он увидел Дом. Единственный на километры вокруг, прикрытый вязами и отделенный от мира квадратом поля, он уютно устроился у тихой речной заводи. Доминик взглянул на Ромео, но тот находился во власти видений и ничего не замечал. Порш подъехал к самому дому, и двигатель его стих.
Сначала Мэйз услышал тишину. Она была такой звенящей, такой пронзительно пустой, что сделалось даже страшно. Потом он обратил внимание, что тишина не была такой уж пустой: деревья шептали листвой, река, то и дело, позвякивала вдруг набежавшей волной или всплеском.
Затем Мэйз посмотрел на дом. Довольно большой, белый, двухэтажный, с мансардой и зеленой черепичной крышей. На крыше мансарды – кованый флюгер. В виде забавного Ангела с трубой и Чертика с трезубцем. Они как будто собирались вступить в шуточную борьбу.
Открытая терраса, дворик, окруженный невысоким забором. Качели, клумбы. Милое, уютное гнездышко для молодой семьи.
« Божественный вид из окон…» – подумал Доминик. С одной стороны – изгиб реки и безграничные дали равнин, насколько хватает глаз. С другой – буйная зелень вязов, за которыми – море золотых головок цветов, что всегда смотрят на солнце.
Со второго взгляда стало понятно, что в гнездышке давным-давно не селились голубки: штукатурка фасада дома облупилась, качели насквозь проржавели. Клумбы почти сравнялись с землей, многочисленные окна были кое-как заколочены, а некоторые и вовсе зияли унылыми черными дырами. Деревянная табличка с полуистертой надписью «Продается», вколоченная в землю рядом с местом, где раньше была калитка, покосилась и была сильно испачкана птицами.
«Грустное зрелище…» – Мэйз повернулся и посмотрел на Ромео. Он не ожидал увидеть, что тот, подавшись вперед всем телом, уставился на дом, не отрывая от него потрясенного взгляда.
–Ты узнаешь это место? – Доминик тихо задал вопрос.
–Да… – прошептал Ромео. – Я видел его раньше…
– Кого? – решил уточнить для проверки Мэйз.
– Дом…
– Это его ты видел во сне?
– Да…
Мэйз медленно открыл дверь машины и кивнул в сторону дома.
– Не хочешь войти?
Вместо ответа, юноша торопливо выбрался из машины. Он пошел навстречу дому, как лунатик, нетвердо, но упрямо. Его походка напоминала шаги марионетки, которую ведут за ниточки.
Доминик опередил его. Он пересек запущенный двор и приблизился к дому. Его передернуло: вблизи дом казался мертвым и почти истлевшим телом. Покойником.
Ромео прикоснулся ладонью к облупленной стене. Он что-то чувствовал, но что?
Мэйз наблюдал за юношей, и его глодало любопытство.
Ромео приблизился к одному из не заколоченных окон и остановился в нерешительности. Он не осмеливался забраться в дом первым. За него это сделал Доминик.
2.
Когда его глаза привыкли к темноте, он понял, что оказался в обычной прихожей, что выходила в столовую и на кухню, и где располагалась высокая лестница, которая вела на второй этаж.
Ромео последовал за Мэйзом. Он замер посреди комнаты всего на несколько секунд, словно чутьем определяя дальнейшее направление. И вдруг кинулся, сломя голову, куда-то, по лестнице наверх. Его шаги прогромыхали на втором этаже, прямо над головой Мэйза, а потом неожиданно стихли.
Доминик остался один в темноте. Озираясь по сторонам, он начал пробираться вперед. Он уже не видел в этом доме ничего романтического и интересного и клял себя за необузданную любознательность.
Он боялся темноты. В этом ему стыдно было признаться даже себе самому.
Доминик брел наощупь, вглядываясь в темные коридоры и вслушиваясь в звуки мертвого жилища. Сердце его замирало. Во тьме ему мерещились неясные тени, от движения которых прерывалось дыханье.
Напряжение росло: единственным желанием Мэйза было выбраться отсюда, как можно скорее. Но для этого, надо было сначала найти Ромео.
Но, прежде всего, необходимо было побороть не только собственный страх, но и любопытство, которое все равно было сильнее страха, и заставляло его суетливо и бестолково двигаться вперед, в кромешную тьму, куда не проникал даже лунный свет.
«Интересно… Ромео увидел этот дом во сне, хотя совсем не помнит его. Как же так происходит?…Интересно… Где-то здесь, на первом этаже, погиб его отец…случайная утечка газа…глупо, – думал Доминик, – хорошо, что Ромео об этом так и не узнал. Умер, да и умер. Неприятно, наверное, знать, что твой отец помер от утечки газа. Интересно, где именно это произошло?»
Он поежился, затем вытянул вперед руки и тут же натолкнулся на стену. Ругнувшись про себя, Мэйз проклял того, кто строил этот дом и понатыкал три дюжины окон на втором этаже и на чердаке, и не сделал ни единого именно в том месте, где он сейчас находился. Ему становилось совсем не по себе. Надо было быстрее находить обратный путь, в светлую прихожую, где была хорошо видна лестница наверх. И что он туда сразу не пошел?!
Под ногами его вдруг резко скрипнула гнилая половица. Он замер. Сердце его бешено колотилось: кроме скрипа, он явственно услышал еще какие-то звуки. Он прислушался. На миг воцарилась тишина, но потом звуки повторились вновь.
Кто-то или что-то копошилось в черном углу. «Это мышь! Мышь!» – внутренний голос Мэйза старался перекричать грохот сердца в его ушах. Он торопливо нащупал в кармане брюк зажигалку. Тут к копошению добавился еще один звук…как… хлопанье крыльев… «Это… летучая мышь! Это летучая мышь. Маленькая и безобидная»!
Мэйз выдернул зажигалку из кармана и чиркнул ею, прямо в черный угол.
Свет вспыхнул неожиданно ярко, как от факела, и Мэйз, вскрикнув, с ужасом отпрянул: сморщенным лицом старика, на него из угла глядело существо!
Оно было похоже на огромную птицу с человечьей головой. Оно угрожающе захлопало орлиными крыльями и стало подпрыгивать на когтистых птичьих лапах гарпии. Злобный взгляд морщинистого лица проткнул Мэйза насквозь, как двумя шипами, ноздри крючковатого носа раздулись, и существо, скрипучим, пронзительным голосом закричало: «Иди! Что ты стоишь? Иди туда! Трусливая баба!»
Мэйз застыл, будто врос в пол. Чудовище, тем временем, шипя и раскрывая крылья, мелкими прыжками наступало на него из своего угла, невиданным способом освещенного зажигалкой, как полыхающим костром. «Что ты топчешься на месте! Вечно топчешься на месте! Дыра в полу! Уже дыра в полу! Иди! Вперед! Пошел вон!» – Выкрикивало оно, шипело и показывало раздвоенный змеиный язык.
Доминик попятился и кинулся прочь. Ноги сами привели его к лестнице наверх. Спотыкаясь, он бегом поднялся на второй этаж, который был ярко освещен лунным светом.
Там ужас мгновенно отпустил Мэйза. «Это, должно быть, третий приход от «замеси». Ну и глючит!» – подумал он. Он отдышался и приложил руку к груди. Ладонью он ощущал биение своего сердца. «Оно не бьется. Оно скачет…» – он с силой выдохнул. Огляделся.
По обеим сторонам лестницы двери в комнаты были распахнуты и, ведомый каким-то наитием, Доминик, не задумываясь, повернул направо.
Там он обнаружил еще одну лестницу, которая привела его на третий этаж, в мансарду. Мэйз, почему-то сразу понял, что это был жилой этаж, а не хранилище для хлама. Здесь, наверное, располагались спальни. Мебели, конечно, никакой не было, только голые стены.
Мансарда тоже было ярко освещена луной. В ночи, череда этих пустых комнат выглядела некоей лунной галереей, которая, казалось, предназначалась именно для того, чтобы любоваться небом и его светилами: по всему своду потолка располагались огромные, не заколоченные окна, словно оправы для драгоценных небесных пейзажей. Подле каждого можно было стоять часами и любоваться нерукотворными картинами. Эти картины беспрестанно бы менялись, но оставались неизменно великолепными.
Оконные рамы отбрасывали на пол тени крестами. Мэйз осторожно ступал то в голубоватый лунный луч, и весь начинал светиться мириадами звездных пылинок, то в густую черноту тени, и сливался с нею, становясь невидимым. Так он пересек одну комнату за другой, может быть три или четыре, пока, наконец, увидел Ромео.
3.
Доминик ступил во тьму в очередной раз. Он оказался в углу просторной, абсолютно пустой комнаты. Ее наполнял лишь летний, слегка запыленный воздух, да яркий, очень яркий звездный свет.
На полу, прямо в центре размытого отражения ночного светила, на коленях сидел Ромео. Он не сводил глаз с сияющего, тонкого рога юного полумесяца, что повис в бархатном небе, прямо в квадрате огромного окна.
Не осмелившись беспокоить Ромео, Доминик незаметно опустился на пол в своем темном углу и стал наблюдать за юношей. Ему было интересно, что же могло последовать за этим созерцанием.
Прошло время. Может быть, пять минут, может быть, два часа, никто бы не смог сказать точно. Ромео продолжал мечтательно смотреть на круторогий месяц, а Мэйз, как загипнотизированный, не мог оторвать взгляда от Ромео.
В какой-то момент он вдруг увидел, как звездная пыль курчавыми вихрями закружилась по комнате, рассеиваясь в кристаллах лучей лунного света, осыпая блестками кудрявую голову Ромео. Вокруг него, слегка задевая лицо Мэйза своим дыханием, с легким шелестом быстро носились голубоватые тени, может быть, ангелов, может быть, призраков. Или каких-то иных существ. Их привлекала чудесная энергия, которая лучилась от сидевшего на коленях юноши. Сейчас она была видна даже глазу простого смертного. Энергия неясной радугой пульсировала вокруг Ромео, принимала его очертания, заволакивала его в переливающийся кокон. Эфирные существа кружились вокруг него, подхватывали невидимыми крыльями частички радужного сияния, от чего их стремительный полет оставлял за собой многоцветный шлейф.
Доминик затаил дыхание от восторга. На его глазах потолок кружевом заплетали замысловатые узоры созвездий, что переселились в эту комнату прямо с небесного свода. Стены расчертили красные раскаленные стрелы, словно бы тлеющие углями хвосты комет.
Пустой дом вдруг стал Вселенной, а мансарда – галактикой, со всех сторон защищенной от внешнего вторжения. Целый мир, необъятный, необъяснимый и непознанный, замкнулся в комнате, под крышей заколоченного дома. Это был их мир! Только Дэниелса и Мэйза! Или только Дэниелса?
Доминик вздрогнул.
Он видел, что там, залитый волшебным светом, сидел юный ангел, вокруг которого вертелся целый космос, в которого небеса вложили свое благословение, который был наделен великой силой чистоты. И который обладал даром очищения!
Во тьме пыльного угла, прятался он, Мэйз. Кем он был здесь?
В сознании Мэйза зловонным роем замелькали его демоны. Ему померещилось, что он весь был покрыт грязью, с головы до пят. Он был запятнан властью и осквернен богатством. Снедаем алчностью и порабощен тщеславием.
Ему необходимо было очиститься. Во что бы то ни стало! И, глядя на Ромео, он осознал, кто мог дать ему это очищение.
Круша окаменевшую скорлупу его черствой души, наружу бешеным потоком вырвалось то самое, некогда страшное, постыдное чувство. То самое чувство, что так долго терзало его вопросами, мучило догадками, которому он так долго противостоял. С которым так ожесточенно боролся.
Как же он раньше заблуждался! То влечение, которое он испытывал к Ромео, и которое так пугало Мэйза, было вовсе не плотским!
Это была потребность в очищении! В освобождении! Это был зов его души!
Его неистовым желанием было припасть вовсе не к нежным губам человека, но к кристальному источнику божественной силы, которая освободила бы его, изгнала бы грязь из его души, и наполнила бы ее новой, свежей энергией!
Как он раньше не осознал этого! Как он мог себе в этом отказывать так долго!
У дикого чувства появилось имя – жажда очищения! Оно больше не жгло, не душило, не пытало. С ним больше не надо было сражаться.
Свобода! Безграничная свобода чистым кислородом наполняла легкие Мэйза с каждым вдохом. Наконец, он мог позволить себе сделать то, чего так долго жаждал!
Ошеломленный и опьяненный этим откровением, Доминик легко поднялся на ноги, почти невесомый.
Космические виденья незаметно померкли и испарились. Теперь, в пятне сияния месяца остался только он. Юноша, что сидел на коленях и, по-прежнему, не сводил взгляда с ночного неба.
– Что ты видишь, Ромео? – тихо спросил Мэйз.
Юноша вздрогнул и медленно повернул голову. Его лицо было бархатисто белым, совсем как у ангела. Огромные синие глаза стали еще больше, и сияли. Он смотрел, но не видел Мэйза, и это было не обязательно. Он не отвечал. Но ответ и не был нужен.
Мэйз сделал шаг из темноты и ступил в струю лунного света, который стекал из окна на пол, и серебристой лужицей трепетал на паркетном полу.
Тень от окна упала на его лицо, черной маской накрыла глаза, и оставила ярко высвеченными чеканный нос и напряженно сжатые губы.
Ромео поднял глаза на него и уже не смог отвести взгляд: глаза Мэйза, эти магниты, они были подобны черным дырам Вселенной, они затягивали его в себя с чудовищной мощью притяжения.
Доминика охватил неописуемый трепет. Его заколотило в то мгновение, когда он подхватил Ромео за шиворот и легко, как куклу, поднял его с пола. Ромео не сопротивлялся, только продолжал ошеломленно смотреть в его глаза, так же как и в небо, всего минуту назад.
Сладостное предвкушение разлилось по телу Мэйза. В голове его все завертелось, сердце задрожало, дыхание остановилось, когда он, широко раскрыв руки, обхватил расслабленное тело юноши и прижал его к себе с такой силой, будто хотел вдавить, погрузить его внутрь себя. Щекой Доминик ощутил теплую шею Ромео и почувствовал, как у основания шеи бьется жилка. НЕ Кровь, но столь необходимая ему энергия, пульсировала в этих жилах, венах, артериях, во всех сосудах, насыщая каждую клетку молодого тела Ромео. Каждая клетка этого тела должна была поделиться энергией, силой, с ним. Опустошенным, изголодавшимся.
Нет, этого мало: каждая клетка этого молодого тела, вместе со всей энергией, должна была принадлежать ему! Эта мысль пронзила Мэйза, словно током, его желание сделалось неуправляемым, и ничто во всей Вселенной, уже не было бы способно его остановить.
Дальше все было как сон: тепло его кожи, пуговицы, порывисто сорванные с рубашки Мэйза, шелковистые пряди волос Ромео между пальцами, пульсирующая жилка на его шее под губами Доминика, оголившийся шрам на животе…и ненасытное желание, острое до боли наслаждение, захлестывающий волнами восторг.
Нет, Мэйз решительно обладал не земным, а небесным существом! Сгустком податливого, покорного, тепла высшего происхождения, а не человеческим телом, с его бренными костями и мышцами. С каждым прикосновением, Доминик чувствовал, как волшебная сила и райское блаженство просачиваются сквозь его ладони, наполняют его кровь, несутся к его сердцу, причащают его, совершают акт вознесения.
В это мгновение он захлебывался счастьем обладания того, чего так давно неосознанно желал.
4.
Мэйз незаметно прокрался мимо дремлющего за стойкой портье, затащил полуобморочного Ромео в свои апартаменты, и уложил его в постель.
Часы в гостиной гулко пробили четыре утра.
Доминик стоял рядом с кроватью, все еще не в силах оторвать задумчивый взгляд от Ромео.
Действительно, удивительную химическую забаву придумали Дрын и Ленин. Доминик был потрясен тем, какую власть этот наркотик давал над человеческими существами, какого бы божественного происхождения они ни были. И эта безнаказанная власть стоила гораздо дороже самых необычных галлюцинаций. Намного, намного дороже…
Мэйз отвлекся от своих мыслей и зябко поежился. Ему было холодно в одних джинсах: рубашку пришлось выбросить еще в доме, после того как Мэйз сорвал ее с себя, и на ней не осталось ни единой пуговицы.
Ромео внезапно порывисто вздохнул и раскрыл глаза. Они были так же прекрасны, как и всегда, но зрачки были расширены и мутны, будто подернуты дымкой. Какое-то время блуждающим взглядом Ромео изучал Мэйза, словно бы видел его впервые.
– Что это? – прошептал юноша, слабым кивком указав на длинный шрам на голом торсе Мэйза. Доминик невольно коснулся рубца рукой:
– Шрам… после аварии… – недоуменно ответил он.
Ромео долго рассматривал отметину, потом, едва шевеля губами, проговорил:
– Ничего красивее я в жизни не видел… – и, вытянув руку, он неожиданно положил прохладную ладонь на живот Мэйза.
В голове того все снова помутилось. Желание огромной волной окатило его вновь. Все то, что он ощущал недавно в доме, повторилось опять.
Моментами Мэйзу казалось, что Ромео, то и дело, терял сознание, но он был не в силах остановиться, чтобы выяснить это. Потом.
ЧАСТЬ 2.
ГЛАВА 1.
1.
Первой мыслью в его голове было: «Где я?»
Он лежал, разметавшись, в огромной кровати, один, в незнакомой ему спальне.
В голове странно гудело, все тело ломило и ныло.
Ромео лежал тихо и косился по сторонам. Нет, эта спальня была ему решительно не знакома. Вторая подушка тоже смята, значит, он спал не один. «Помимо спальни должны быть еще комнаты, – подумал он. – Возможно, там я найду кого-нибудь, кто мне объяснит, что происходит».
Он тяжело поднялся, потер свинцовую голову. В глазах мелькали цветные блики. «Что же вчера было такое?…» – ему сделалось не по себе.
За всю свою сознательную жизнь у него еще не было и мгновения, которое бы без следа выпало из его памяти.
Последнее, что помнил Ромео, была субботняя ночь, когда он никак не мог уснуть от волнения перед поездкой домой.
По логике вещей, он сейчас проснулся, воскресным утром, и должен был бы спешно собираться, чтобы не опоздать на самолет.
Но тогда он бы проснулся в своей комнате, в доме Мэйза. Все что он видел в эту минуту вокруг себя, противоречило любой логике. Он никогда раньше не видел этой комнаты!
По полу, в беспорядке были разбросаны вещи. Его вещи, чужие. Дело принимало совсем странный оборот: чужие вещи тоже были мужскими.
Ромео ощутил, как холодеет затылок. Юноша торопливо натянул на себя джинсы и майку и украдкой вышел из спальни. Растерянно озираясь по сторонам, он прошел через великолепно убранную гостиную, открыл дверь в просторную светлую столовую.
И застыл в ужасе, едва переступив порог:
На подоконнике распахнутого настежь окна, болтая босой ногой, сидел Доминик.
Он пил кофе из тонкой чашечки и обозревал изумительный вид на реку. Он был одет только в темные пижамные штаны. Волосы его были взъерошены со сна.
Он мгновенно повернулся к Ромео.
Ромео смотрел на него, в голове его зароились мысли, одна отвратительнее другой. Он не хотел внимать им, не хотел им верить, и ощущал, как рушится все вокруг, как его сердце, разрывая артерии, падает в никуда, как стыд затмевает его разум. Он хотел сказать, спросить, узнать, но не мог вымолвить ни слова, ведь он боялся, что оправдаются его самые постыдные подозрения.
2.
Доминик, хотя и понимал, что вот-вот Ромео проснется и войдет в эту комнату, и готовился к этой утренней встрече, все равно на миг растерялся, как только растрепанный и бледный, с черными кругами вокруг глаз, юноша переступил через порог.
Доминик пока не мог найти нужных слов. Поэтому для начала он сказал просто и тихо:
– Привет.
– Привет… – с досадой повторил Ромео, – привет…и все? Ты не хочешь мне сказать, что… – он замешкался, – что…что-нибудь… Где я? Что я здесь делаю?!
Доминик ласково улыбнулся и произнес:
– Ты не помнишь, что было вчера, не так ли? – вопрос был излишним, так как он, памятуя указания Дрына, лучше всех знал, что Ромео не помнил ровным счетом ничего. – И этого ты не помнишь? – он приложил указательный палец к своей груди и скользнул им вниз, к животу, где от пупка, белесой змеей, вверх вытянулся длинный шрам.
Ромео поморщился, потому что все шрамы мира вызывали в его сознании только лицо Люциуса О.Кайно, и отрицательно покачал головой. Странные вопросы Мэйза еще больше насторожили его. Ромео изо всех сил копался в своей памяти, но это ничего не дало.
Доминик видел его смятенье. Он наблюдал за его смятеньем, догадываясь, о чем тот сейчас думал. Он бы хотел просочиться в его небесные глаза, проскользнуть в мысли, внедриться в каждую клетку его юного гладкого тела, прикосновение к которому возносило его к небесам, затмить собой все его существо. Он хотел бы заполнить собой и только собой все его помыслы, стремленья и желанья, он хотел бы вынуть из него его собственную душу и вложить вместо нее свою!
Доминик смотрел на Ромео, и желание обладания вспыхнуло в нем с новой силой. Он спрыгнул с подоконника, приблизился и положил руку на голову Ромео. Шелковистые пряди вновь скользили между его пальцев.
В это мгновение Ромео все понял. Он закрыл лицо руками, но не попытался отстраниться, а застыл, как изваяние.
Он тоже хотел его или так его боялся?
– Посмотри на меня, – произнес Мэйз еле слышно. Ромео еще сильнее стиснул лицо ладонями.
«Посмотри на меня», – властно повторил Мэйз.
Нет, ему не надо было смотреть: это лицо коварно, оно смертельно опасно, оно гипнотизирует, оно подчиняет.
Ромео хотел отстраниться, убежать, ударить его, сделать хоть что-нибудь, но он был разбит и опустошен, и поэтому просто стоял и ждал, что будет дальше.
«Мэйз все равно заставит меня делать то, что он хочет. Какой смысл сопротивляться…» – горько подумал Ромео и с обреченным послушанием поднял на него глаза.
Доминик довольно улыбнулся:
– Вот и хорошо. Давай позавтракаем, а? – он кивнул на красиво сервированный стол.
Ромео автоматически подошел к столу и рухнул на стул. Он чувствовал себя дырой в пространстве, на дне которой пульсировала боль, он осознал, что вчера совершил какую-то роковую ошибку, и ничто и никогда теперь не будет как прежде.
Появление Доминика Мэйза с самого начала, разом перевернуло все с ног на голову. И он принял это. Каким-то непостижимым образом он принял все. Мало того, Ромео был счастлив этим переменам, он верил, что дорога, которую указывал ему Мэйз, прямиком вела его к свободе. Как он мог быть готовым к такому ее повороту? К повороту, за которым таилась бездна.
Но, в конце концов, разве не ему выбирать, -что, когда делать и с кем? – Кричал его внутренний голос. Разве он невольник? Раб? Разве он не может исправить свои собственные ошибки? Рразве он слабак?
Кровь прилила к его голове, душа рвалась на борьбу.
– Почему так? – спросил Ромео то ли его, то ли себя.
– Не знаю. Так получилось. Все из-за тебя, впрочем.
– Что?!! Да как ты!… – он вскочил, глаза его метнули молнии.
– Эй-эй, поостынь! – Велел ему Доминик.
– Черт! – Воскликнул Ромео, – Да если бы я знал, что ты – голубой, я бы на милю к тебе не приблизился! Черт! Черт! Я не голубой! Не гей! Я не могу! Не могу! Не хочу! Нет!
– Понимаешь, Ромео… – со своей неподражаемой улыбкой произнес Доминик, – я ведь тоже обычный мужик, никогда не был геем. И впредь не собираюсь.
Ромео стих и уставился на мужчину. Его борьба явилась лишь слабым стихийным бунтом, неяркой вспышкой. Впрочем, как всегда. У него не было сил сражаться. Не было воли исправляться. Он даже не мог сформулировать, с чем и за что ему следовало бы по-настоящему сражаться.
Он не помнил, какие ошибки вчера совершил. «Вчера» не существовало! И это тоже следовало признать и принять.
Доминик придвинул свой стул совсем близко к Ромео, сел, не сводя с него глаз, и сжал его колени руками. Его взгляд начал свое колдовство, его черные глаза, раскаленные как угли, гипнотизировали, и Ромео еще раз убедился в том, что удаву по имени Доминик Мэйз невозможно сопротивляться. Когда красивые губы Мэйза почти коснулись его лица, они прошептали:
– Дело в тебе. Ты необыкновенный, чистый, ты как ангел, ты из другого, прекрасного мира. И я хочу в этот мир. Хочу, чтобы твой мир принадлежал мне. Поэтому я хочу любить тебя. И я буду любить тебя до тех пор, пока буду в этом нуждаться. И пока твой мир будет мне интересен. Но насилия я себе не позволю. Ты сам будешь идти за мной, будешь идти ко мне. Ведь только я могу помочь тебе. Только я могу вознести тебя и тебя уничтожить. И я честен с тобой. Так что будет лучше, если в ответ ты будешь хорошим, добрым ангелом.
И Доминик не выдержал: жгучее наслаждение от желания запретного и от власти над недозволенным опьянило его. Он видел, что Ромео не отстраняется, не пытается больше сопротивляться, он торжествовал наступающую абсолютную победу своей власти, и он жадно прильнул к его сладковатым мягким губам, словно ставя свое клеймо на его лице.
Внутри Ромео же больно догорали останки прежнего Ромео, и в пепле начинал копошиться новый, но совсем другой.
«Что же было вчера?!»
Наконец, поцелуй был завершен.
Доминик взял себя в руки и, хотя больше всего на свете ему хотелось сейчас взять эту куклу за шиворот и оттащить его обратно в спальню, но это было бы слишком. Бедный мальчик и так многое пережил за последние 24 часа.
Так что Мэйз, как заботливая мамаша, налил своему подопечному кофе, положил на тарелку тосты. Хотя прекрасно понимал, что вряд ли Ромео сможет проглотить хоть кусок.
Сам он опять забрался на подоконник со следующей чашкой кофе. Настроение у него было превосходное: он был счастлив. Ему было хорошо. Ему хотелось смеяться и радоваться.
Наверное, еще вчера он пришел бы в ужас от подобных ощущений, но не теперь и не с ним! За несколько часов он полнстью и бесповоротно изменился. Сейчас это был другой, новый Доминик Мэйз, гораздо более могущественный, чем прежний.
То, что еще вчера было для него откровением, полным священного трепета, уже сейчас стало его личной собственностью, его сверхъестественной игрушкой. Теперь он мог принять новую дозу божественной силы в любую минуту, как бодрящую ванну, ибо источник ее попал в его полное распоряжение. Главной его задачей отныне было мудро распоряжаться этим бесценным сокровищем, чтобы сияния его силы хватило надолго.
– Ну, по крайней мере, я не уродливый старикан! – Глупо пошутил он, желая подбодрить Ромео.
Тот с трудом поднял на него глаза. С этим, конечно, было не поспорить. Мэйз походил на ожившую скульптуру. Он был сложен как бог, имел дьявольски привлекательное лицо. Кроме того, мощь сексуального гипнотизма его глаз не поддавалась никакому сравнению. И даже огромный шрам на животе выглядел как уникальное украшение физического совершенства.
– Мне кажется, ты слишком уж переживаешь. По большому счету, ведь ничего ужасного не произошло. Мы стали настолько близки, что это был лишь вопрос времени. – Доминик пожал голыми плечами.
– Скажи, ты что-нибудь давал мне вчера вечером? – вдруг отрешенно спросил Ромео, словно не услышав слов мужчины. Доминик нахмурился неожиданному вопросу. Но после недолгой паузы, коротко ответил:
– Да.
– Это я из-за этого ничего не помню?
– Да.
– У тебя еще есть?
– Есть. – Мэйз коварно улыбнулся. Пташка не просто попала в его золотую клетку, она еще и заперла за собой дверь.
Ромео тяжело поднялся со стула и побрел в ванную.
Самым страшным во всей этой ситуации было то, что он и сам впал в определенную зависимость от Мэйза: ему было так хорошо и интересно с ним, он внушал ему такую веру в себя, открыл ему столько новых ощущений, он стал для него идеальным образцом для подражания. Действительно, они слишком сильно сблизились в последнее время. Почти не расставались. И он совершенно забыл о старых друзьях, о прежних делах, даже мыслям о матери он уже не придавал такого значения, как раньше. Все это стерлось, поблекло, не волновало его больше. Мэйз действительно постепенно заполнил собой все его жизненное пространство. Иногда ему даже казалось, что он исчезает, растворяется в многогранной личности Доминика. И, скорее всего, Ромео, сам того не подозревая, спровоцировал Мэйза.
И ведь он обязан был себе признаться в том, что был не в состоянии сейчас развернуться и уйти, исчезнуть, никогда больше не видеть Мэйза.
Сожительство с мужчиной было для него приговором, равносильным пожизненному заключению или неизлечимой болезни, но Ромео привязался к Доминику как собака. Кроме того, где-то глубоко внутри он понимал, что однажды ему все равно придется чем-то отплачивать Мэйзу за добрые дела.
В конце концов, Ромео пришел к выводу, что он никогда не сможет это принять, но смириться с этим ему придется.
Он не помнил ничего того, что происходило прошлой ночью?
Так кто сказал, что ему нужно будет помнить события всех последующих?…
Из любой ситуации есть выход.
Хоть какой-нибудь.
В дверь ванной постучали, и послышался голос Доминика:
– Ты как там?
– Все нормально. Не смей заходить!
– Не бойся. Ты уверен, что все в порядке?
– Абсолютно.
– Тогда собирайся, сегодня мы возвращаемся в Лос-Анджелес. Хватит здесь сидеть, дела не ждут. Съездим к тебе домой? Ты хочешь забрать оставшиеся вещи, попрощаться с матерью? Ты еще долго сюда не попадешь.
– Скажи мне, как мы вообще попали сюда?
– Бог мой, ты и этого не помнишь? Прилетели вчера рано утром.
– Я ходил к матери?
– Нет, но собирался это сделать сегодня. Я же тебе говорил, что она рассталась с Люциусом, ждет тебя…
– Ты поедешь со мной?
– Да… если хочешь.
– Нет, не хочу! Я поеду один. Мне надо побыть одному.
– Хорошо. Поезжай один. Я тогда успею утрясти еще кое-какие дела. Только не задерживайся.
Когда Ромео вышел из ванной, его глазам снова предстал лощеный бизнесмен. Доминик выглядел роскошно в черном костюме в тонкую полоску, идеально причесанный и источающий свой необыкновенный аромат. Он вполне мог бы сыграть в кино какого-нибудь героя. Ромео ощутил приступ тошноты от его совершенства, от внезапного осознания собственного бессилия. Ему захотелось убить его, воткнуть серебряный нож в его проклятый шрам по самую рукоять, чтобы он весь истек кровью! Но он лишь сдавленно всхлипнул.
– Если хочешь, – задумчиво глядя на Ромео, произнес Доминик, – у тебя есть возможность уйти. Я сказал, что насилия себе не позволю. Если ты уйдешь, ты уйдешь навсегда, и я не стану тебя преследовать.
Он взял со стола свой черный портфель и направился к двери. Уже у выхода он обернулся.
Я… – он помешкал пару секунд, потом выдохнул: – Буду жалеть, если ты уйдешь.
Он порывисто развернулся и вышел, захлопнув дверь. В кармане пиджака его звонил телефон.
Ромео остался стоять на прежнем месте.
3.
Ничего себе выбор ему предложил Мэйз ! Он прекрасно знал, что Ромео уже не мог уйти. Ему некуда было идти. Кому он был нужен в этом огромном чужом городе? К кому ему было идти? К матери? После того, что на его глазах произошло между Люциусом и его матерью, была ли у него мать? Стоило Ромео вспомнить об этом, как перед глазами тотчас снова возникла та безобразная сцена, которая проложила бездонную пропасть между ними.
Гнев и обида снова и снова жгли его глаза подступившими слезами. «Предательница! Подлая и лживая!» Он собирался идти к ней? Она рассталась с Люциусом. Пойдет ли он к ней? Слушать ее оправдания? Какой в этом смысл? «Может быть, стоит сходить?» Поздно!
Сейчас он ненавидел всех. «Она моя мать, она помогла бы мне». Ненавидел всех, кого только знал. « Она? Помогла бы? Ну, нет! Она бы только посмеялась. Все! Все мне противны!» «Она ждет тебя!» «Пошли ко всем чертям! И вы первый, хренов господин Мэйз!»
А сам он? А что он?
Если бы только вспомнить, что было вчера!
«Нет!» – От этой мысли у него чернело в глазах. Нет, на самом деле он ни за что не хотел знать, что было вчера. Слой несмываемой грязи, который в воображении Ромео покрывал все его тело, не позволил бы ему приблизиться к тем немногим, кому он еще оставался дорог. К той же матери, если бы он все-таки поборол сомнения и решил вернуться. К Орландо…
Но, позвольте, ведь именно Орландо познакомил его с Мэйзом. Получается, что во всем виноват именно он! Ведь не мог же он не знать о причудах своего бывшего любимого студента?
Ромео метнулся обратно в спальню и стал торопливо одеваться.
Сейчас!
Сейчас же он пойдет к Роуду и все выяснит. Выскажет все о том омуте унижения, в который тот его швырнул, когда в один прекрасный солнечный день подвел его к незнакомому мужчине на скамейке!
4.
Господь стремительно шагал по темной галерее. Он озарял ее своим ослепительным сиянием, и его твердые шаги оглушительными раскатами разносились под стрельчатыми сводами.
Галерея, этот длинный прямой тоннель, начиналась на Сумеречном Краю Райского сада, и вела к Роковой Черте, от которой круто вниз, в бесконечность, уходила исполинская винтовая лестница, которая спускалась в самые недра Огненной Геенны.
Он шагал, не замечая того, что райские духи и ангелы, что обычно следовали за ним по пятам, все отстали, в страхе. Он не замечал, что с деревьев, до конца мироздания вросших в древние стены галереи, срывались сухие, мертвые листья, и вихри, которые поднимались от его развевающегося платья, кружили их в последнем танце, перед тем как навечно опустить на потрескавшиеся плиты пола.
Брови Господа были нахмурены. Слишком уж часто ему приходилось проходить по этому тоннелю, в вотчину его брата.
Бог чувствовал гнев. Праведный, всесильный, абсолютный гнев.
Через некоторое время он ощутил, как воздух наполняется запахом серы: выход из галереи был близко. Он прибавил шаг, и вскоре увидел впереди багряные отблески во тьме. Это был выход.
Придерживаясь за стену, поросшую прохладным мхом, Господь переступил через Роковую Черту.
И оказался на самой вершине Лестницы.
Божественный свет разлился вокруг него и осветил все вокруг.
На мгновение, у него закружилась голова: пространство, открывшееся его глазам, было столь обширно, и столь бескрайне пусто, что к нему невозможно было привыкнуть, что даже у Бога могла закружиться голова.
Черно-красное огненное небо Ада окружало его. Наполненное ядовитыми парами, оно то и дело вздрагивало длинными трескучими стрелами молний. По нему плыли рваные пыльные облака, удушливо пахнувшие гарью. В них тонула Лестница.
Ступив на первую ступеньку, Господь посмотрел вниз. Под его взглядом облака расступились, и взору, бесконечно далеко внизу, предстала, объятая жарким пламенем, словно лабиринт, запутанная, Геенна огненная.
Туда-то и лежал путь Бога.
Лестница была почти бесконечной. Числа ее ступеней никто не знал, ведь у них и не имелось постоянного числа.
Предназначением лестницы было связывать Ад и Рай между собой, но не допустить, чтобы их обитатели попадали в противоположные миры. Если на закрученный марш ступало копыто черта или воздушная стопа ангела, количество ступенек немедленно возрастало до бесконечности. Ни Ангелы, ни Черти не могли преодолеть их все.
Едва платье Господа коснулось древнего камня первой ступени, лестница тяжело дрогнула и пришла в движение. Она начала тут же сокращаться, она бесшумно сжималась, будто исполинская пружина.
С каждым мгновением, огни Геенны все приближались, и вскоре гомон ее жизни достиг слуха Бога, и зрению предстали мощеные ониксом улицы Ада, словно срисованные со средневековых земных картин.
Божественный свет проник сквозь облака и засиял над Адом гораздо раньше, чем сам Господь ступил на его землю. И когда Бог сошел с последней ступени, в Преисподней уже все замерло.
Все остановилось.
Ослепленные золотыми лучами, черти пали ниц. Они прятали безобразные лица, и трепеща от страха, прижимались к камням мостовой, покрытой слоем золы.
Адские огни погасли, и караемые души на мгновение избавились от своих мук.
Но не целью Бога было вмешиваться в жизнь жителей Ада. Ему нужен был только его Брат. Он окинул взором оцепенелую Преисподнюю, и в молчании продолжил свой путь.
Он шел быстро, его шаги поднимали тучи пепла с земли, но грязь не пачкала его платья.
Бог чувствовал гнев, и он торопился увидеть Дьявола.
Он остановился у колоссального, черного от золы замка Лукавого. Длинные шпили башен застревали в серных облаках. В многочисленных окнах царила тьма, лишь одно маленькое оконце, высоко в центральной башне, то и дело озарялось неверным светом огня. Там находились покои Дьявола.
Сатана отдыхал. Он был доволен, как всегда. На земле все продолжало идти своим чередом, ему на потеху. Он потягивал вино, которое считал величайшим изобретением человечества после денег, и предавался размышлениям.
Вдруг по всем стенам замка прошла дрожь, от фундамента и до самой верхушки пронесся мощный рокот, и он на мгновение ослеп от золотого, нестерпимо яркого света. Он прижал ладонь к глазам и закричал, что было сил:
– Брат мой! Прошу тебя! У нас, в Преисподней, сроду не было такой иллюминации!
– Что происходит?! – Голос Бога испугал его. Черт оторвал ладонь от лица, и невольно подался назад, глубже в своем ложе. Господь сиял во сто крат ярче солнца, глаза его метали молнии. Дьявол всегда робел, когда его брат представал перед ним во всем величии своего гнева.
– А что?… – нерешительно спросил Дьявол, щуря лукавые глаза.
– Откуда он взялся? Признавайся, это твоих рук дело? – Отец стремительно подошел к нему и за руку выдернул его из лилейного ложа.
– Кто? – На самом деле, Черт сразу понял, о ком говорил Брат.
– Ты знаешь, кто! Ты нарушаешь уговор! Откуда взялся этот демон? Кто он такой?
– Это…– Бес притворно жался и передергивал плечами. – Это…я не знаю!
– Признавайся, это ты его подослал? Человека по имени Доминик Мэйз! Как ты посмел?! Отвечай! – Грохотал Господь так, что сотрясались стены.
– Я его не подсылал!
– Тогда, откуда же он явился?
– Я его не подсылал! Я никого никуда не подсылаю! Ты знаешь, я селю своих демонов внутри людей!
– Не уклоняйся от ответа! Откуда взялся этот человек? Мне нужен ответ!
– Я его не подсылал. – Дьявол развел руками, – Учителю, Орландо, надо было к кому-то обратиться. Я всего-навсего сделал так, что он подумал о нем. И обратился именно к нему. Я просто освежил это имя в его памяти. Орландо сам призвал его.
– Ты не имел на это права!
– Но почему? У Ромео, с его душой, номер 6871, будь она неладна, был выбор: поддаться искушению или нет. Он мог остаться с матерью, а не уходить с Мэйзом! Все честно.
– Уговор был не ставить своих посланников на его пути.
– Нет, нет, нет! Он не демон, он благодетель. Кем был бы Ромео без него? Разве у него была бы возможность реализовать плоды своего таланта, не появись рядом этот самый Мэйз, которого ты винишь во всех смертных грехах?
– Не рассказывай мне о «возможности реализовать плоды таланта»! Мы оба прекрасно помним, что одним из условий испытания души 6871 было то, что люди не увидят творений ее человека. До определенного срока, по крайней мере.
– Тебя не проведешь… Но и ты тоже, между прочим, не чист! – Дьявол сверкнул глазами и выставил вверх когтистый палец. Бог с гневом и удивлением посмотрел на него. – За ним присматривает твой Ангел. Ты думал, я об этом не узнаю?
– Не путай одно с другим!
– Ты хочешь сказать «божий промысел с яичницей»? Ха-ха-ха! Но он же нашептывает ему «правильный выбо» во снах? Вот, и я вставил свой грошик – подсказал Орландо нужное имя!
– Ангел просто наблюдает за ним, он не вмешивается в его жизнь, он не влияет на нее! Ты же поселил своего пасынка рядом с Ромео.
– Не пасынка рядом с Ромео, а Ромео рядом с ним! Знаешь что, раз уж так, то давай начистоту! Он нужен тебе, он нужен и мне! Каждый из нас действует по-своему. Ты все толкуешь о выборе? Пожалуйста! Когда мы отправляли 6871 на землю, мы договорились о следующем: мы призвали назад душу его отца, чтобы 6871 воспитала свою волю сама, или совсем потеряла ее. Для этого мы оставили мать. Есть выбор? Мы наделили его талантом и способностями, но обрекли на то, что ни литература, ни музыка, созданная 6871, не будет доступна человечеству. Однако существуют еще тысячи способов воплотить свои таланты и оставить след в истории людей. Есть выбор? Мы одарили 6871 Учителем Орландо, я сделал так, что у нее появился еще и Мэйз. Чтобы был выбор. Чтобы воцарилась гармония! Не ты ли сам толковал о том, что гармония заключается в двойственности? И сейчас гармония заключается в том, что 6871 может быть разрушена, а может быть и спасена. У нее все еще есть выбор. У человека по имени Ромео Дэниелс всегда был и есть выбор. А выбор одного из двух – это главное, как ты говоришь. Ты руководствуешься этим правилом! Ты подаешь знак, а люди делают выбор. Их главная беда в том, что они вечно делают не тот выбор, а потом клянут свою судьбу! И тебя заодно! Странно, но меня, почему-то, никогда не винят. Хм-м… Мне, конечно, легче. Я могу подселить в эту душонку еще с десяток демонов, которые в два счета прикончат человека! Я могу подослать ему дюжину людей, которые сожрут его заживо! Хотя для этого и одного человека бывает достаточно. Тебе сложнее, потому что все, что имеешь право делать ты – это посылать им непонятные знаки и отправлять бесполезных крылатых болтунов, которые только таращатся, да сорят своими перьями! А виноват во всем вечно ты! Никогда не слышал, чтобы люди кричали: «Дьявол! За что?!» Только «Боже, почему?! Боже, за что?!» Но так уж повелось, что добру всегда сложнее. Это твоя плата за то, что ты управляешь всем сущим на земле, а не только людьми, как я.
– Ты завидуешь? Хотел бы управлять всем сущим на земле? – с горечью усмехнулся Бог.
Дьявол, с досадой отвернулся. – Знаешь, о чем я вдруг подумал, пока ты говорил? – Негромко сказал Господь. – Я вдруг спросил себя, а теперь спрашиваю и тебя. Тысячелетиями, исполняя свой долг, мы когда-нибудь, хоть на миг задумывались над тем, что именно мы вкладываем в душу, а чем наделяет ее человек, в которого она вселяется? Или у нас вечно не хватало времени, чтобы просто сесть и поразмышлять, вместо того, чтобы просто соблюдать правила, сотворенные многие и многие миллионы лет назад?
– Не смеши меня! Чем человек может наделить? Господи, прости! Кусок гнилого мяса! – расхохотался Черт.
– Нет, брат мой. – Задумчиво продолжал Бог, – Если бы человек был просто куском гнилого мяса, тогда не было бы ни Рая, ни Ада.
– Это почему?
– Все души обитают на ста девятнадцати каскадах облаков. Ни высота каскада, ни номер облака, не имеют значения. Все эти души ни плохи и ни хороши. Они просто наделены скромным набором способностей. Они, одна за другой отправляются на землю. Именно там они меняются, наполняются разными качествами, служат добру или предаются злу. После смерти тела, как ты говоришь, гнилого куска мяса, они отправляются в Чистилище, а потом в Рай или в Ад. Проведя там какое-то время, очистившись от зла наказаниями или получив божественное вознаграждение за добро, они возвращаются на сто девятнадцать каскадов облаков, занимают там любое свободное облако и ждут следующего пути. Снова чистые, как белые листы. Так, что же мы изначально решаем в людях?
– Мы пишем судьбы…
– Не сами судьбы, а их вехи.
– Ну, не знаю! Ты меня запутал! Какое сейчас это может иметь значение? Что это ты вздумал философствовать?! – Фыркнул Дьявол. Он раздражался оттого, что и сам никогда не думал над этим. – Так всегда было, так всегда будет! Этот порядок был заведен невесть, когда! Задолго до того, как эта планета вообще появилась!
– Имеет значение! Выходит, что не души делают своих людей, а люди воспитывают свои души!
– Что это значит?!
– Это значит, что не ты, а Человек сам может решить, впускать твоих демонов к себе в душу, или нет! Всегда!
– Ох, никто из них еще не колебался в выборе!
– Да, выбор это главное! Его судьба – его выбор!
– Странные вещи мы с тобой толкуем, Небесный Отец. Еще мгновение назад я был уверен, что мы с тобой Властители всего! А теперь получается, что и я, и ты – просто подсказчики?
– В определенном смысле – да. – Бог улыбнулся.
– Ну, и дела! Нет, ты не переубедишь меня, что тот, кто выбрал зло, навсегда остается служить ему, и неважно, есть у него выбор или нет!
Господь отрицательно покачал головой:
– Не буду переубеждать! Сам посмотри на людей, у которых был выбор. – С этими словами, Бог развернулся и покинул Замок Дьявола. По стенам вновь прошла дрожь, и Божественный свет постепенно померк.
– Выбор! – Усмехнулся Дьявол и кинул быстрый взгляд на кипу
потрепанных листов, что в беспорядке валялись под лилейным ложем – то были рукописи Ромео. – У меня-то точно всегда есть выбор! А у тебя он есть, Ромео?
ГЛАВА 2.
1.
Орландо Роуд был занят. Он читал лекцию. Ромео ничего не оставалось, как ждать ее окончания, сидя на скамейке в сквере перед Факультетом. На той самой скамейке, где совсем недавно сидел Мэйз, когда Ромео впервые приблизился к нему.
В голове юноши не укладывалось, как мог один, всего один забытый день перевернуть его жизнь, запутать его, сбить с твердо намеченного пути. Он пытался анализировать ситуацию, собрать воедино жалкие обрывки своих воспоминаний, но пока совершенно безрезультатно.
Мэйз не был сторонником однополых отношений, и Ромео это прекрасно знал.
«Здесь что-то другое. Но что?»
Он еще чувствовал его властные, жадные губы на своем лице. Ромео почудилось, что этими губами Мэйз не просто целовал его: он будто хотел вытянуть из него что-то, совсем как вампир, который высасывает кровь из своей жертвы.
«Но что?» Ромео поморщился и вытер губы ладонью. Он был противен сам себе.
«Что делать?!» – Этот вопрос сбивал его с толку и не давал размышлять.
Если бы он только знал ответ…
Он курил сигарету за сигаретой, но это не помогало.
«Из-за чего я не пошел к матери вчера?»
Его тошнило, земля медленно вращалась перед его глазами, а время ползло слабо, как издыхающее животное к высохшему ручью.
Ромео думал о том, как лучше спросить Роуда о странностях Мэйза. Как рассказать Роуду о том, что произошло? Как узнать, что ему делать? Как вообще узнать, не было ли все изначально подстроено самим Роудом? И если он поймет, что так и было, то с чего начать обвинительную речь?
Кажется, целая вечность прошла, пока Ромео открыл дверь опустевшей Лаборатории и вошел.
Орландо, который в это время просматривал тесты студентов, увидел Ромео, поспешно откинул от себя бумаги и бросился навстречу юноше с радостным возгласом:
– О, боги Олимпа! Это ты! Как я рад видеть тебя сегодня таким… – он умолк, когда заметил, что Ромео выглядел ужасно: черные круги под воспаленными, красными глазами, напряженный взгляд исподлобья, ввалившиеся щеки, сгорбленные плечи.
Орландо взял его за руки и спросил, едва унимая свое беспокойство:
– Что случилось? Что еще вчера произошло?
При этих словах Ромео вскинул голову, и пристально посмотрел на учителя.
– А что вчера произошло? – хрипло спросил он.
– Как что? – Роуд недоуменно пожал плечами. – Ты что, разве не помнишь?
– Нет. – Ромео покачал головой.
– Дорогой мой, присядь. Ты очень плохо выглядишь, очень. Ты здоров? – Орландо усадил его в свое кресло у кафедры. – Хочешь чаю?
Ромео очень хотел чай. Он не был здоров.
– Ты вчера очень много выпил. Очень много. – Отвечал Роуд на его вопрос. – Вчера вечером ты примчался ко мне, в каком-то невероятном смятении; ты бегал кругами по лаборатории, молчал, и все время пил и пил. И пил.
– Я молчал? Весь вечер?
– Странный это был вечер, странный. – Роуд вздохнул. – Ты молчал, должно быть, часа два. Да, часа два. А потом тебя будто прорвало, как плотину. И ты принялся говорить о том, что в тот день ты отрекся от своей матери. Ромео, – он приложил руку к груди и покачал головой, – Я не уверен, что имею право повторять те слова, что срывались вчера с твоих уст…
– Пожалуйста, мистер Роуд, мне надо знать…
Роуд медлил, но Ромео смотрел на него с такой мольбой, что он собрался с мыслями и сказал:
– Ты говорил, что отрекаешься от матери. Что она лжива, что она солгала Мэйзу, значит, все время лгала и тебе. Что она отбирала твою жизнь, что если она хочет спать с ним, я не знаю, с кем, не спрашивай, то пускай делает это. Что ты счастлив, что, наконец,…м-м-м,…послал…нет, это слово я произносить не буду, расстался с матерью. Что теперь ты никому не можешь доверять. И еще ты говорил, что кого-то побил. И его гитара разлетелась на куски. И вот еще: ты сказал, что твой отец велел тебе бороться со злом, но в сердце твоем нет зла, а она получила то, что заслуживала.
С каждым словом Орландо, Ромео запутывался все сильнее. Теперь он уже не понимал ровным счетом ничего. Мэйз говорил, что Ромео не ездил вчера к матери. По словам Роуда, получалось, что он там был . И что она…
«Она продолжает спать с Люциусом?… НЕТ! Этого не может быть! Только не это!»
– А что было потом? – Еле слышно спросил Ромео.
Потом ты внезапно вскочил и убежал так быстро, что я даже не успел удержать или, хотя бы, задержать тебя. Нет, я не успел.
– Мистер Роуд, скажите мне, – Ромео прижал руки к лицу: он не хотел, чтобы Роуд в этот момент видел, как краска стыда заливает его щеки. Голос его звучал глухо, как через подушку, – Мэйз, он…он,… – Ромео долго не мог подобрать нужное слово, – он… надежный… человек?
Ему не хватило смелости задать вопрос в лоб.
– О да! – С готовностью, искренне воскликнул Роуд. – На него всегда можно положиться! Он первый, кто поможет тебе в любую минуту! И он совершенно бескорыстный человек, насколько я его знаю…
– Вы, должно быть, плохо его знаете …– Ромео желчно усмехнулся себе в ладони.
Орландо развел руками:
– Я не говорю о бизнесе. У большого бизнеса свои законы. Я имею в виду личные отношения. Но почему ты спрашиваешь? Почему ты спрашиваешь?
– А в личных отношениях…он…Какой он? – Ромео проигнорировал вопрос Роуда. Он продолжал прятать лицо.
– Откровенно говоря, о его личной жизни я знаю мало. Он своеобразный человек в этом отношении. Очень скрытный. – Орландо пожал плечами. – Он всего однажды делился со мной, когда влюбился в одну девушку из Лос-Анджелеса. Но это было, наверное, год или полтора назад. Боюсь, это увлечение ничем не закончилось, иначе они уже нянчили бы своего первенца. Он настойчивый человек и добился бы своего. Если бы хотел… Но, коль скоро тебя это интересует, почему же ты сам его не спросишь? Ты его близкий друг, как раз тебе он бы открылся с большей готовностью.
«Да уж, – подумал Ромео, – это, должно быть, и есть ирония. Мне он действительно открылся с готовностью».
Орландо пожал плечами и добавил:
– Он к тебе относится как к родному брату, между прочим.
Ромео, наконец, отнял ладони от лица и уставился на бронзовый канделябр на кафедре. Пламя трех свечей трепетало, то разгоралось ярче, то делалось слабым и едва заметным, и тихонько потрескивало, разбрызгивая горячие капельки воска.
Ромео пришел к Орландо, чтобы задать ему один-единственный вопрос. Ответ на этот вопрос мог бы все изменить. Но, очевидно, ответ никогда не будет получен, ибо вопрос никогда не будет задан.
– Понятно, мистер Роуд. – прошептал Ромео. – Спасибо. Мне, пожалуй, пора.
– Ты уверен? Ты же совсем не выпил чай. – Орландо с тревогой вглядывался в его лицо, но юноша уперся взглядом в пол и ни разу не поднял головы, пока не достиг двери. – Ромео, я чувствую, что не должен был бы тебя отпускать, пока ты мне не выложил все, что у тебя на душе…
Роуд шагнул Ромео навстречу, но тот жестом остановил его:
– У вас сейчас следующая лекция, профессор. Увидимся позже. – Он взглянул на него, на прощание, и тут же исчез в галдящей толпе студентов, что, как по команде, начали быстро заполнять аудиторию.
Скорее всего, Орландо ничего не знал о скрытых пороках Мэйза. Не мог же он так ловко притворяться! А если и мог, то тем более, не открыл бы Ромео правды.
«Итак, мистер Дэниелс. – Уже на улице, сам себе сказал Роме. – Что выходит? Выходит, что это вы сами заварили всю эту кашу и…» – его мысли вслух прервал телефонный звонок.
Ромео взглянул на дисплей. «О, нет!» Меньше всего на свете он хотел бы услышать сейчас этот глуховатый голос. Но он нажал на кнопку соединения и приложил трубку к уху:
– …?
– Эй, Ромео, слышишь меня? – Ненавистный голос звучал встревожено.
– Ну. – буркнул Ромео.
– Вот и хорошо, дружок! – На том конце Мэйз улыбнулся, это было даже слышно. – Как дела?
– Никак.
– Хорошо…ты не задерживайся, у нас самолет в шесть вечера.
Как же сильно Ромео хотелось послать его на все четыре стороны и не то что никуда с ним не лететь, но и не видеть больше никогда! Забыть, как страшный сон!
– Хорошо, – угрюмо пробормотал он.
– Будь осторожен, не натвори глупостей.
– С чего вдруг такая забота? – Зло кинул Ромео.
– Ты не забывай, что теперь ты принадлежишь не только себе, но и м-м… всему человечеству. Ты не можешь распоряжаться собой по своему усмотрению. Помни об этом…
– Оставь меня в покое, хотя бы на час!
– Окей, дружок. Увидимся в гостинице.
В голове Ромео мелькнула мысль, что, едва вырвавшись из липких лап паучихи, он тут же накрепко увяз в ядовитой паутине огромного паука.
Почему?…
Ромео брел, не разбирая дороги. Все его мысли были заняты поиском виновных. Его продолжал терзать вопрос «Что делать дальше?». Он постоянно ощущал этот вопрос, как стальной штифт, который только что ввинтили в черепную коробку.
Он вдруг перестал видеть свое будущее, все прекрасные картинки его жизни в Эл.Эй. исчезли, растворились, как круги на воде. На их место, само по себе, непонятно почему, пришло вдруг слово «цепи». «Цепи». И все. Он брел по пыльному тротуару, вполголоса повторяя: «Цепи, цепи, цепи, цепи». Со стороны он, должно быть, напоминал умалишенного.
Наконец, Ромео устал повторять это странное слово и остановился. Словно натолкнулся на стену. Подняв голову, он обнаружил, что стоял напротив своего дома, на другой стороне улицы.
Ромео перешел дорогу и замер, глядя на дом поверх низкого забора.
Отсюда он не мог разобрать, был ли кто-нибудь внутри или нет. В нем вдруг вспыхнуло желание войти и узнать у самой матери, был ли он здесь вчера.
«Тогда она точно решит, что я свихнулся».
Он некоторое время боролся с искушением, пока в его ушах вновь не прозвучали слова Роуда, которые были словами самого Ромео. «Она лгала,…она спит с ним,…он все время был там» – в отличие от Орландо, Ромео прекрасно понимал, о ком шла речь.
Он передумал заходить.
Привычным движением распахнуть калитку и взбежать по ступенькам, к порогу дома, где прошло все его былое, очень давнее существование?
Нет! Он даже старался не вглядываться в окна, чтобы, может быть, по ту сторону стекла, увидеть лицо той, что подарила ему жизнь.
Ромео хотелось бежать прочь. Но в родном городе, как и в любом чужом, он не мог придумать ни единого места, куда он мог бы бежать. Ни единого, кроме одного: гордость города – отель «Империо».
Больше ничего не оставалось.
«Сам виноват – самому и расхлебывать! Надеюсь, у Мэйза еще много того дерьма, которое он подсунул мне вчера». – Подумал он, входя в зеркальный лифт в холле гостиницы.
2.
– Ну что, ты готов ехать? – Больше всего в Мэйзе Ромео потрясало то, как он умел делать вид, будто ничего не произошло. На мгновение юноша даже усомнился: не приснились ли ему события минувшего утра. Но всего лишь на мгновение, пока Мэйз не подошел вплотную к нему, взял его лицо за подбородок и не заглянул ему в глаза взглядом хозяина, который смотрит на своего любимого пса.
– Ты готов ехать? – Повторил он свой вопрос.
– Да, готов. – Ромео потупился, но ответ его прозвучал твердо.
– Я рад. – Прошептал Мэйз и довольно улыбнулся.
Он отпустил Ромео и отправился в спальню, чтобы принести свой багаж. Ромео подождал пока он выйдет, только потом с содроганием вошел в спальню и начал торопливо закидывать вещи в сумку. Больше всего на свете он боялся, что Мэйз вернется туда.
Как правило, в жизни происходит именно то, чего боишься больше всего.
Ромео вздрогнул, когда услышал покашливание. Он поднял голову и внутри весь сжался: Доминик стоял в двери и смотрел на него, облокотившись о косяк и засунув руки в карманы брюк. Он не пошевелился, когда Ромео встретился с ним взглядом.
– Чем планируешь заняться в первую очередь по возвращении в Эл.Эй? – Спросил он.
– Не знаю. – Ромео продолжал кое-как запихивать свои вещи в сумку. Он сильно нервничал. – Продолжу писать.
– Писать – это хорошо. У меня прорва дел.– Он вздохнул.
– У тебя с собой то, что ты мне вчера давал?
– Да. Только не…
– Тебя в аэропорту не арестуют?
– Не думаю, – Мэйз усмехнулся.
– Что это за дрянь?
– Не знаю, мне не рассказывали, из чего она. Какая разница. Ты мне лучше расскажи, был у матери?
Ромео замялся и передернул плечами, не желая отвечать на вопрос. Доминик покачал головой и сказал: – Я так понял, что примирения не произошло. Но, что поделать. Еще будет время сделать это. А к Роуду ты ездил?
– Да.
– И что?
Ромео снова промолчал, только передернул плечами.
– Ты осознаешь, что сюда не скоро вернешься? Ты все забрал, что хотел?
– Да, все.
– Что-то я ничего нового не вижу.
– А это как раз, все, что мне нужно!
– Ладно. – Он развернулся и хотел уже уйти, видя, что Ромео не был расположен идти на контакт, но вдруг вспомнил: – А, Ромео, вчера я отправил твою машину в Лос-Анджелес.
– Отлично. – Буркнул Ромео. – Будет теперь, на чем убиться!
Это была шутка?
– Эй! Стоп! Так дело не пойдет! – Доминик шагнул в комнату, оттолкнул сумку и сел на кровать, прямо перед Ромео. – Послушай, парень, не глупи! Мы с тобой сегодня утром уже говорили: то, что произошло, случилось по вине обстоятельств. Раз так все повернулось, значит, так и должно быть. С этим надо смириться. Это не значит, что мы перестали быть друзьями. Прекрати выпендриваться! Тебе необходима поддержка, ведь ты совсем один. Будешь вести себя разумно – сможешь рассчитывать на меня в любую минуту. Все ради твоего блага.
– Только плата за твою надежность уж больно для меня высока!
– Не преувеличивай. В конце концов, тебе ли привыкать, Ромео? Ты всю жизнь был под чьим-то каблуком. У матери, у Люциуса. Ну, скажи, разве я виноват, что ты весь из себя такой необыкновенный, будь ты не ладен? Разве же ты виноват, что именно твоя необыкновенность – это то, чего не хватало мне? Не надо драматизировать! Все будет просто отлично. Предоставь это мне.
– Короче, довольно болтать! У тебя еще много этого дерьма? – Ромео агрессивно отмахнулся от него и схватил сумку.
– Полно! Но было бы лучше без…
– Вот, я тебя прошу! Все будет просто отлично, если в те моменты, когда ты пожелаешь меня, так сказать, облагодетельствовать ради моего же блага, будь добр, закачай в меня хорошую дозу твоего химического дерьма! Идет?
– Ну, раз тебя только это устраивает…
– Только это! – С этими словами Ромео вышел из комнаты, держа в руке тяжелую дорожную сумку.
На следющее утро Ромео никак не мог взять в толк, когда он успел вернуться в Лос-Анджелес.
Прошло несколько дней. А может быть, недель. Алчность Мэйза не имела пределов, поэтому все это время Ромео практически не выходил из состояния эйфории.
Вчерашний день то вдруг всплывал в его памяти лоскутами событий, которые он не мог приладить друг к другу, то полностью выпадал из его жизни: это Доминик экспериментировал с дозами «замеси». Ему не хотелось делать Ромео постоянные передозировки: квелый, размякший парень с отсутствующим взглядом, мало напоминал настоящего Ромео. Сияющего, подвижного, юного.
Но именно таким, податливым и ничего не соображающим, он был удобен к вечеру. Так что, через некоторое время, Доминик нашел идеальную дозу для юноши: семь капель днем, чтобы стимулировать его воображение, которое заставляло его творить, и еще пять – шесть капель к вечеру, обычно незадолго до ужина.
Благодаря этому, юноша постоянно находился в ровном, благодушном настроении, вспышек агрессии у него не случалось, и Мэйз мог в полной мере наслаждаться тем, что теперь имел. Он продолжал смотреть на Ромео с благоговением и трепетом, с каким голодный человек смотрит на аппетитное блюдо, перед тем как наброситься на него.
Ромео был его морской раковиной, эдакой устрицей, которая не просто красива и вкусна, но может еще и взращивать в своих недрах бесценные жемчужины. Каждый день он копировал в свой компьютер бесчисленное количество файлов с фантазиями юноши. Он с восторгом читал то, что выдавал его воспаленный мозг час за часом. Удивительных персонажей и замысловатых событий здесь хватило бы не только, чтобы заполнить целую библиотеку, но и чтобы задействовать все съемочные площадки Голливуда.
Бросая взгляд на лицо Ромео в своей постели, Мэйз с сожалением думал о том, что с каждым днем этому мальчику все меньше и меньше были нужны знаменитость, почести и богатство. Его вообще переставал интересовать реальный мир. Ромео все дальше уходил в мир, иллюзорный и призрачный, созданный двумя химиками и внедренный в него Мэйзом.
Но сожаление вскоре покинуло его мысли.
3.
Анаис бродила вокруг бассейна, следуя за своей кошкой, которая гоняла розовый мячик. Ромео сидел здесь же, с компьютером на коленях. Он замирал, глядя на кошку, вскидывал голову, пытаясь рассмотреть, что могло таиться в глубинах небес, потом начинал быстро стучать клавишами. Потом замирал вновь.
Анаис украдкой с интересом поглядывала на него.
Мэйз наблюдал за обоими сквозь черные стекла очков.
Его забавляло, как Анаис пыталась разгадать, почему в последнее время Ромео имел такой отсутствующий вид, почему почти не разговаривал, почему иногда устремлял на нее такой странный взгляд и мог подолгу глядеть на нее. Девушка терялась в догадках, но не решалась заговорить об этом с Ромео. Она не знала их секрета. И не узнает никогда.
С ней, кстати, тоже надо было поскорее что-то решать. Власть, которая вдруг стала ему доступна, подстегивала его решимость. Он хотел Ромео – он его получил. Неужели же он не сладит с женщиной, такой маленькой и хрупкой? Два года мучений – достаточный срок испытания. Два года – вполне достаточный срок, чтобы она могла наиграться вволю. Она не любила его? Разве же это проблема? Главное, что он любил ее! Она не хотела его? Кого это волновало? Она просто не знала, от чего отказывалась!
Он ласкал ее взором и улыбался.
Она думала, что он глядел на Моргану, и улыбался ее забавной игре.
Ромео внезапно вскочил, схватил свой компьютер и, не проронив ни звука, бросился к лестнице на пляж. Анаис проводила его недоуменным взглядом.
Доминик похлопал рукой по освободившемуся креслу, приглашая Анаис сесть рядом с ним. Девушка подхватила кошку на руки, что той совсем не понравилось. Моргана начала истошно орать и цепляться когтями за платье хозяйки. Анаис упала в кресло, отцепила кошку от себя и подбросила ее на колени Мэйзу. Он поднял брыкающееся животное в воздух над собой. Моргана продолжала пронзительно мяукать, мотать огромной головой и растопыривать когтистые тонкие лапки.
Больше всего на свете ему хотелось зашвырнуть ее в бассейн с такой силой, чтобы она камнем пошла ко дну. Но вместо этого, он почесал ее вздутое брюхо и ласково произнес:
– Моргана, как тебе не стыдно брыкаться? Такая красивая кошечка, и так сопротивляется. Тебя же ласкают, дурочка.
– Дом? – Наконец, решила спросить Анаис.
– Да. – Отозвался он. Он уже знал, о чем она спросит.
– Что с Ромео?
– А что с Ромео?
– Он в последнее время какой-то другой, какой-то…отсутствующий.
Доминик снял очки и посмотрел на нее, задрав бровь:
– Ты знаешь, – весомо проговорил он, – не так давно Ромео пережил очень серьезный конфликт со своей матерью. Море негативных эмоций. У многих творческих людей такой стресс вызывает мощный прилив творчества. У Ромео сейчас как раз этот самый период. Он никого не видит, ничего не замечает. Только пишет днями и ночами. – Он цыкнул на кошку: она вонзилась зубами в его палец.
– А где Камелия? Что-то я давненько не видела ее. – Неожиданно спросила Анаис.
– Камелия? Я отпустил ее на каникулы. У нее ни разу за столько лет не было ни одного нормального отпуска. Оказывается, в Южной Африке живут какие-то ее дальние родственники. Так что, она поехала туда, к ним, погостить.
– И долго ее не будет?
– Не знаю, может, месяц. Я нанял приходящую горничную. Она готовит, убирается и присматривает за Ромео, пока я в издательстве. – Конечно, он промолчал, что нанял эту женщину, в основном, для того, чтобы она в его отсутствие следила за его «душевнобольным родственником»: давала ему «лекарство» строго по часам или при первых же признаках беспокойства, то есть «проявления болезни». Ее услуги хорошо оплачивались, так что она с рвением выполняла свой долг, незримой тенью всюду следуя за Ромео и старательно способствуя «лечению бедного мальчика».
Воцарилось молчание. Анаис, то и дело, вытягивала изящную шею и смотрела в сторону лестницы на пляж. Она все ждала, пока вернется Ромео. Это не осталось незамеченным, и Доминик сказал, как будто, между прочим:
– Он не скоро придет. К вечеру, наверное.
– Да? – В ее тоне сквозило разочарование. – Знаешь, Дом, он мне очень нравится таким.
– Что? – Мэйз ощутил, как холодеет затылок.
– Он сейчас такой…таинственный, недосягаемый. Сейчас я понимаю, что ты имел в виду, когда рассказывал, что Ромео необыкновенный. Так и хочется узнать, что творится в его голове!
– Да, там творится кое-что…таинственное.
– Пойдем туда, где он… – Анаис кивнула в сторону лестницы. – Я не буду ему мешать, просто хочу понаблюдать за ним.
– Иди, если хочешь. – Его голос все равно прозвучал резче, чем ему хотелось. – Присмотри за парнем. А то, мало ли, что ему в голову придет. Не дай Бог, кинется в пену морскую, искать Посейдона. Я подойду попозже: надо сделать кое-что. – Мэйз отдал девушке кошку.
Он проводил Анаис взглядом, пока ее соблазнительная фигура не скрылась за пальмами. Потом поднялся из своего шезлонга и быстро пошел в дом.
Ему надо было торопиться.
Он вдруг испугался, что Ромео мог оказаться ему более серьезным соперником, чем он предполагал. Доминик поймал себя на том, что никогда раньше не придавал большого значения тому, что Анаис привлекало все таинственное и необычное, он забыл, что эта девушка тоже жила в своем собственном мире. И сейчас вовсе не Мэйз, но Ромео имел намного больше шансов завоевать ее любовь, потому как сам сделался не от мира сего.
Чтобы не потерять ее, Анаис необходимо было отвлечь от Ромео. И чем скорее, тем лучше!
Он вошел в кабинет и глянул на часы: ему действительно надо было работать. Едва он включил компьютер, как прозвенел дверной звонок. Мэйз снова взглянул на часы и, довольно улыбнувшись, поспешил открывать.
Это был посыльный издательства. Молодой человек заискивающе глядел ему в глаза, передавая небольшой пакет. Самого господина Мэйза он видел впервые.
Почтительно тряся головой в ответ на приветствие, курьер про себя удивлялся, что вот этот парень с неряшливо заросшей копной темных волос, в джинсах и тонком свитере, порванном на плече, и был «самим господином Мэйзом», владельцем огромной «Глобал Мэйз Груп»! Об этом он непременно расскажет парням-грузчикам из склада Первой типографии. Они его в жизни не видели и представляли себе совсем другим. Кто-то говорил, что ему за сорок ? Враки! Не больше тридцати пяти!
Мэйз поймал на себе его любопытный взгляд и тут же сурово распрощался. Да, он перестал стричься несколько месяцев назад! Да, ему так захотелось! И кому какое дело?!
Он с раздражением фыркнул и вернулся в кабинет. В руках он сжимал довольно увесистый прямоугольный сверток.
Он положил сверток в центр стола и отошел от него на пару метров. Ему не терпелось поскорее разорвать бумагу. Но ему нравилось предвкушение.
Доминик, дразня самого себя, не спеша достал пачку сигарет. Вынул одну, сунул ее в рот. Долго искал зажигалку по карманам штанов, в портфеле. Нашел ее в пиджаке, который небрежно валялся в кресле в углу кабинета. Прикурил. Все это время он бросал жадные взгляды на сверток, который продолжал манить его своим видом.
После первой затяжки Доминик медленно подошел, схватил пакет и, зажав сигарету губами, начал лихорадочно сдирать бумагу.
Пакет был свернут на совесть, и упаковка рвалась на мелкие, раздражающе мелкие клочки, которые Мэйз разбросал по всей комнате.
В пакете пряталась книга. Доминик любовно погладил гладкую глянцевую обложку. Черно-белая графика. «Кажется, так любят оформлять Кафку». Имя автора скромным мелким шрифтом.
«Ромео Дэниелс». «ДАР».
«Дар!» – вслух произнес Мэйз. Триста страниц чистых эмоций необыкновенного таланта. Дар, которым щедро наделен Ромео. И который был дан ему за всех людей и для всех людей. Все то, что чувствовала душа Ромео, он писал и отдавал людям. Это был его дар читателям.
Всем на этой земле.
Но куда большее значение для Мэйза имело то, что Ромео и сам являл собой дар. Великий дар. Это был дар небес ему, Мэйзу.
Одному на всей земле.
Он полистал страницы. Снова посмотрел на обложку и надолго задумался. Потом он взял телефонную трубку. На том конце отозвались почти сразу:
– Миюки Фукада, слушаю вас, мистер Мэйз.
– Привет, Миюки. Ты уже видела книгу Дэниелса?
– Да, мистер Мэйз.
– Хорошо получилось.
– Я согласна с вами, мистер Мэйз.
– Только надо будет кое-что исправить.
– Хорошо, сэр. Жду ваших распоряжений.
4.
На цветном мониторе, переливающейся, карамельно-пестрой мозаикой выкладывались узоры его мыслей. Это было очень красиво.
Вдруг Ромео почувствовал на себе взгляд. Он поднял голову. Сначала он увидел небо. Оно было желтым, и разноцветные орнаменты на его поле повторяли калейдоскоп, который он только что сам составлял на экране компьютера. Такое небо напоминало ему мексиканское пончо. Но это не имело ровным счетом никакого значения, потому что в этот миг он увидел девушку.
Она будто бы плыла, парила по зыбкому воздуху. Как мотылек, как грациозная бабочка. Медленно, устремив взгляд на него. Да, этот чудесный взгляд был ему знаком. Смутно. Откуда-то из прошлого.
Длинные темные волосы блестящим шелком окутывали ее силуэт. Откуда он знал этот силуэт? Откуда он знал этот взгляд…янтарных глаз!
От неожиданности Ромео вскочил и уронил компьютер, который на его глазах начал медленно уходить в песок, как в омут. Но это его не волновало.
Он растерянно смотрел на приближающуюся девушку, на его недосягаемую, а потому забытую мечту.
– Ты…пришла ко мне…сама…– прошептал он и протянул руки ей навстречу. Она нежно улыбнулась и тихо сказала:
– Да, мой мечтатель, я пришла к тебе сама. – Ее голос звучал самым нежным звуком, который только можно было извлечь из самого изысканного инструмента. Такого инструмента, пожалуй, и не существовало в природе. Пение Скрипки было бы ревом бегемота, по сравнению с этим звуком.
– Я так скучал по тебе…
– Правда? – Она взяла его за руки. Ее прикосновение было трепетным и теплым.
– Да, я должен был давно тебе сказать.
– Что?
– Я люблю тебя…Ты даришь мне счастье, каждую минуту. Когда ты рядом, когда ты просто смотришь на меня.
Она молчала и смотрела на него с такой любовью и лаской, что сердце Ромео до краев наполнилось тихим, безмятежным счастьем.
Он сам воспарил над землей, и вот, они уже вместе, держась за руки, летели над сияющими просторами океана, а снизу русалки посылали им воздушные поцелуи, и пиратские пушки стреляли в их честь.
Анаис даже представить себе не могла, что на самом деле, этот очаровательный синеглазый сказочник был давно влюблен в нее.
Она вдруг поняла, что раньше он скрывал свои чувства только из уважения к Доминику, но в последнее время ему стало уже сложно скрывать свои чувства, поэтому он сделался таким отстраненным, и именно его неразделенная любовь к ней послужила мощным источником его вдохновения.
Именно Анаис могла подарить ему счастье. И она хотела сделать это. В тот миг, когда она взяла его за руки, Анаис почувствовала беспредельную нежность к этому человеку.
Она не могла догадываться об истинной природе вдохновения и сказочной эйфории, в состоянии которой Ромео теперь пребывал беспрерывно.
С какой-то стороны, в беспрерывности эйфории были свои плюсы.
Ромео представления не имел, что это было за вещество, которое Доминик давал ему, и каким образом он это делал, но он понимал, что наркотик начинал действовать, когда жизнь вдруг расцветала необыкновенными красками.
Некая субстанция, которая с педантичной регулярностью поступала в его организм, открывала ему мир феерических фантазий и невиданных доселе образов.
Все те химеры, от которых раньше захватывало дух, теперь показались бы ему бледными пастельными картинками, по сравнению с буйными и невообразимыми видениями, что ныне являлись его взору.
Ему казалось, что это вещество подарило ему абсолютное зрение: он мог видеть все, что угодно: в бескрайних далях небес, в непознанном чреве океана, за пределами горизонтов. Он мог смотреть даже внутрь, в никем доселе не виданное пылающее естество планеты.
Он видел измерения насквозь, он знакомился с самыми немыслимыми и таинственными существами, которых не мог представить себе ни один человек.
Да, это были галлюцинации, но какие это были галлюцинации! Если раньше, вглядываясь в океан, он едва мог разглядеть призрачный парус пиратского корабля на горизонте, то теперь по всей бухте он лицезрел бои, что вели корсары ради несметных сокровищ или отборных невольников.
Если месяц назад он мечтал убедить себя в том, что всплеск на поверхности воды был вызван плавником русалки, то теперь, сладкоголосые девы с пестрыми актиниями в золотых кудрях не только качались на волнах и пели для него свои песни. Они грациозно подплывали на мелководье, и бросали ему венки, сплетенные из прекрасных подводных растений, они дарили ему огромные жемчужины и каких-то диковинных морских животных.
Никогда раньше он не писал так много, и с таким упоением, и так прекрасно. Он не создавал иллюзий, теперь он жил в иллюзиях и просто описывал все, что видел. И, черт возьми, в это время он был безусловно счастлив! Каждым последующим днем он не помнил предыдущего и воссоздавал его, прочитывая то, что успел написать.
Ромео, по-прежнему ни в чем не знал отказа, и дела в издательстве шли своим чередом, хотя в кабинете с табличкой «Р.Дэниелс» Ромео почти не появлялся.
Его неизменно сопровождали чувства спокойствия, тепла и любви. Он писал, играл с собакой, после ужина они с Мэйзом болтали, потом Доминик поднимал его из-за стола за руку.
И наступал следующий день. Они продолжали посещать разные вечеринки, к ним в дом приезжали какие-то люди, но Ромео уже не мог разобрать, что происходило на самом деле, а что ему мерещилось. И то, и другое очень ладно сплеталось в единое целое, создавая его собственную реальность. Ромео совершенно свыкся с тем, что, открывая глаза рано утром или изредка, среди ночи, он видел на подушке рядом с собой мужское лицо. Должно быть, Мэйз был с ним ласков, так как ничто не причиняло ему неудобств, не нарушало внутреннего сонного покоя юноши, и на данный момент его устраивало решительно все.
Но иногда в течение дня, дурман полностью спадал. Ромео вдруг начинал ощущать ноющую боль в теле, тошноту и неясное смятение в душе. Эти моменты были настоящим кошмаром. Он начинал метаться по дому, бросался к зеркалу и не узнавал в нем осунувшееся, мертвенно бледное лицо с мутными синими глазами немыслимых размеров. Его душу начинали терзать чувства, объяснить которые он был не в силах. Такие моменты вселяли в него ужас.
К счастью, рядом почти всегда оказывалась нанятая вместо Камелии женщина. Она мягко говорила с ним, потом давала ему чего-нибудь попить, чтобы он перестал нервничать, и в душе снова воцарялся покой.
Когда Мэйза не было дома, к нему часто приходила Девушка с янтарными глазами. Она клала его голову себе на колени, смотрела на него своим волшебным, блуждающим взором, и подолгу слушала его рассказы о своих видениях.
Однажды он подарил ей сказку, которую написал специально для нее. В сказке повествовалось о чудесной принцессе, которая летала на алом драконе и освобождала людей от злобных троллей. В конце сказки, в нее влюблялся молодой волшебник. Они оба неминуемо должны были погибнуть от рук умирающего, но могущественного чародея, но молодой волшебник превратил их в пару единорогов, и они спаслись.
Сказка очень понравилась девушке. Она благодарила его и целовала его лицо. Это было одно из самых приятных ощущений, которые он испытывал за свою жизнь. За ту, которую он помнил, по крайней мере. И хотя Ромео забывал обо всем практически сразу, но чудесные ощущения прикосновения ее нежных губ он ухитрился спрятать и сохранить в самом потайном уголке своей памяти. Он доставал их очень часто и мысленно прикладывал ее поцелуи к своим губам, переживая эту неземную нежность вновь и вновь.
Еще одно воспоминание странным образом не стиралось из его памяти и временами беспокоило его: отец. Он больше не приходил к нему. Ромео скучал по нему. Когда картины прежних снов всплывали в его сознании, он про себя обращался к отцу и просил его придти. Но он не появлялся.
ГЛАВА 3
1.
Вот уже который день Ангел находился неподалеку. Вот уже в который раз он пытался подлететь к Ромео поближе. Но прорваться к нему пока не представлялось возможным: юноша был постоянно окружен роем отвратительных демонов, которые беспросветным черным кольцом носились вокруг него, с рычанием, воем и визгом.
Они бросались на Ангела, стоило тому приблизиться лишь на шаг. И он был вынужден отступать: их было слишком много, и Ромео подпустил их к себе слишком близко.
Ангелу ничего не оставалось, как быть рядом и терпеливо ждать, пока эта смрадная завеса рассеется, хоть на миг.
На небеса он давно не возвращался: он ощущал свою вину за то, что его своевременное предупреждение оказалось для Ромео недостаточно ясным. Душа 6871 не распознала опасности, и человек оказался не готов оказать сопротивление злу.
Ангел не мог вернуться в Райские Кущи с бременем этой вины.
Сначала ему надо было хоть как-то искупить ее, помочь Ромео. Он знал, что Господь видел все и поддерживал Ангела в его решении.
И хотя Крылатому было тяжело беспрестанно находиться на Земле и наблюдать за задыхающимся среди демонов человеком, он ни на минуту не покидал своего поста. Демоны видели его, они шипели и ревели, широко разевая зубастые пасти, и показывая ему змеиные, раздвоенные языки. Они хохотали над ним и пытались задеть его своими колючими драконьими хвостами или ударить его жесткими крыльями, усыпанными ядовитыми шипами.
Ангел лишь сурово глядел на них и не двигался с места. Он терпеливо ждал своего часа.
И вот, Ангелу показалось, что момент настал. Спустя множество земных дней, к вечеру, Ангел вдруг увидел, как демоны сначала утихли, а потом, один за другим, начали разлетаться с явным недовольством.
2.
Вечерело. На улице быстро смеркалось.
Лорэйн нервно поглядывала на часы: Вот уже час, как Мэйз должен был вернуться. Однако его все не было.
«Какая бесцеремонность!» – С раздражением подумала она. «Меня нанимали работать с девяти до шести, а не до бесконечности! Пускай удваивает мне плату за сверхурочные!»
Еще час миновал. Хозяин дома по-прежнему не показывался.
Лорейн нервно расхаживала взад и вперед по комнате, то и дело кидая взгляды на террасу, на которой, как всегда с компьютером на коленях, сидел Ромео.
Ей надо было уходить.
«В конце концов, что с ним сделается!» – Она вновь посмотрела на Ромео. Юноша, запрокинув голову, вглядывался в стремительно темнеющие небеса, и ему не было никакого дела ни до Лорейн, ни до кого-либо еще. Толстый пес с идиотским именем, лежал у его ног.
«Бедный мальчик». – Вздохнула Лорейн. – «Ужасно! Такой молодой, такой милый парнишка, и болен на голову. Что за болезнь у него? Мэйз говорил…аутизм, что ли. Какое ужасное слово. Ну что с ним будет, если я уйду? Может, подойти к нему, сказать, что я ухожу? А вдруг у него сделается вспышка агрессии? Мэйз предупреждал, что он бывает страшно агрессивен…нет, не буду рисковать. Я дала ему лекарство. Сидит себе, играется. Так и будет сидеть, наверное, до завтра. Ничего с ним не случится, если я уйду».
Полностью успокоив себя, она решительно взяла сумочку и направилась к выходу. Бросив еще раз взгляд на Ромео, который даже не пошелохнулся за все это время, Лорейн вышла из дома.
Ромео был очень далеко.
Где-то на краю Туманности Андромеды. Там, оказывается, пряталась еще одна голубая планета, о существовании которой никто не знал.
Местные жители, похожие одновременно на людей и лысых кошек, своими тягучими, вибрирующими голосами, называли ее «Лайнамие», что в переводе, как понял Ромео, означало нечто вроде: «Одинокая синева, укрытая в безграничности». Они водили восхищенного Ромео по своей планете, они показывали ему невиданные по красоте пейзажи: розовое небо, звезды на котором были больше Солнца; зеленые моря; невероятные цветы, размером с дома; дома, похожие на коконы. Ромео понимал их замысловатую музыкальную речь и наслаждался ее звучанием.
Он даже не понял, в какой момент все исчезло. Как будто кто-то клацнул ножницами – и все.
Ромео растерянно огляделся – он сидел в кресле на террасе, глядел на бассейн. Он опустил голову – рядом лежал Болван и приветственно стучал толстым хвостом по полу.
Было очень тихо. Ромео слышал только постукивание хвоста собаки и шелест пальмовой листвы высоко над головой. Он отставил компьютер в сторону и встал из кресла.
И сразу снова сел: все тело затекло, и ноги не слушались его. Он потер босые ступни, пошевелил пальцами и встал еще раз.
Ему опять пришлось сесть – голова закружилась так, что бассейн только замелькал перед глазами.
В голове вообще было что-то не так. Как будто бы зудел мозг.
Ему вдруг показалось, что голова начала стремительно расслаиваться внутри, что сейчас его мозги будут распадаться на части, и все, что находится в его черепной коробке, перемешается и превратится в жидкую, гниющую кашу.
Он снова встал. Надо было что-то делать. Ромео решил, что если он немного пройдется и глубоко подышит, то это отвратительное ощущение покинет его.
Он обошел бассейн несколько раз, потом вышел на лестницу к пляжу – и берег, и океан тонули в темноте, и Ромео мог только слышать гулкие раскаты волн. Слушая океан, юноша на некоторое время позабыл о своей голове. Но стоило ему вернуться на террасу, как все возобновилось. От этого нестерпимого зуда внутри черепа некуда было деться.
Ромео метался по дому, но он был пуст. Ни единой, живой души!
«Что делать?!» – Спрашивал он себя, продолжая носиться по комнатам в поисках неизвестно чего.
«А если и это мне мерещится? Что, если и эта боль не настоящая?» – Эта мысль внезапно пронзила его кипящий мозг, и он на мгновение замер, пытаясь понять, каким образом его догадка могла повлиять на его дальнейшие поступки.
«Хотя какая разница, настоящая или нет, она невыносима все равно!»
Он спустился в подвал дома и оказался в огромном гараже.
Стоило ему сделать первый шаг внутри гаража, как автоматически включился свет, и он увидел несколько начищенных мотоциклов, узнал огромный «Бентли». Не хватало черного «Порша».
Лаком сверкали еще несколько спортивных автомобилей, но у Ромео не было желания разглядывать их: среди этой надменно мерцающей роскоши, он заметил свой «Мини». Издав радостный возглас, он кинулся к нему. Ключи торчали прямо в замке зажигания. Он уселся в машину и завел двигатель.
Только возникла одна проблема: как выехать отсюда? Ромео выскочил из машины, метнулся к воротам и толкнул их. Автоматическая стена даже не дрогнула под его толчками.
Ромео тер раскалывающуюся голову и раздумывал, стоило ли попробовать протаранить их машиной? И какой из этих следовало бы попробовать? «Бентли»? Он самый тяжелый!
Тут его взгляд упал на великолепный плоский «Корвет». От его невероятно яркого, слепящего алого цвета боль Ромео усилилась. Он вмиг возненавидел эту машину.
Своим силуэтом «Корвет» походил на пулю, или, скорее даже, на торпеду. «Это как раз то, что мне нужно!» – Злорадно воскликнул Ромео и забрался внутрь.
Да, и здесь ключи были в замке. Юноша повернул ключ. Турбины автомобиля загрохотали. В замкнутом гулком пространстве, этот звук был подобен реву сотен тигров и слонов, грому и прибою одновременно. Этот звук мог ввести в экстаз всякого любителя скорости. Но не Ромео.
Он вдруг заметил, что вместо брелока, на ключе болтался маленький черный пульт управления. К счастью, Ромео вовремя понял, что этот пульт – от ворот гаража. Проблема решалась сама собой.
Ему, все же, очень хотелось утопить педаль газа в пол и снести ворота к чертям, сминая при этом автомобиль, как кусок красного картона.
Но, в последний момент, он побоялся, что после такого удара его голова окончательно сведет его с ума.
Он заглушил двигатель, вынул ключ и нажал на кнопку на пульте. С легким жужжанием, непроницаемая стена раскрылась за считанные секунды. Путь был свободен. Ромео с радостью пересел в «Мини».
Он не знал, куда ехать, но несся по улицам, не разбирая пути. Уж куда-нибудь дорога его приведет.
3.
Некоторое время спустя, он понял, что если так и будет продолжать бесцельно колесить по городу, то скоро потеряет сознание. В голове беспрерывно мелькали цветные блики, от боли сводило скулы, и он едва мог различить огни светофоров. Руки отнимались, удерживать руль становилось все труднее. Среди тумана, бликов и боли, он смутно видел лицо отца. Тот шевелил губами, силясь что-то сказать ему, но Ромео стряхивал это слабое виденье. Сейчас оно только мешало. Ему и без того было слишком плохо.
Он затормозил на очередном светофоре, в последний момент разглядев красный свет. И вдруг услышал резковатый голос, который звучал откуда-то сверху:
– Эй, парень, да тебе хреново совсем!
Он запрокинул голову, чтобы разглядеть того, кому принадлежали эти слова. Казалось, что голова сейчас свалится с шеи, которая так и норовила сломаться, как тоненький стебелек.
– Эй, парень! По-моему, тебе нужна помощь!
– Мне не нужна никакая помощь… – пробормотал он, вглядываясь в нечеткий силуэт.
– Да ты же помрешь сейчас! – Взгляд Ромео на минуту прояснился, и он увидел перед собой проститутку. Сетчатые чулки, белье и накинутый сверху пиджак в стразах не оставляли сомнений в ее роде занятий. -Да ты не бойся, милый, я не повезу тебя к копам. Я могу тебе помочь. Поехали!
Ромео хотел запротестовать, но не решился: ему необходим был хоть кто-то рядом. Это была странная девушка: она едва влезла в «Мини», роста в ней было около двух метров. Да и голос грубоват для женщины. И руки слишком жилистые. Но какое сейчас это могло иметь значение?
– Ты мне скажи, пупсик, у тебя деньги есть? – Спросила она.
Ромео отрицательно мотнул головой.
– Ну конечно, как я могла подумать, что они у тебя есть! Давай, трогай свою игрушку, поехали. Так и быть, помогу тебе. Надо помогать страждущим! Я покажу, куда ехать.
Ромео автоматически крутил руль под диктовку «Вправо, влево, теперь прямо! Стой, красный!», и медленно погружался в густой серебристый туман.
«Кокаин! Мне нужен кокаин! Ты посмотри на него! Он же невинен, как агнец!» – Ромео распахнул глаза. Он был закрыт в грязной, заплеванной кабинке туалета. Отовсюду громыхала музыка, сквозь сизую завесу табачного дыма он разглядел, что кроме него в кабинке теснились еще двое парней странноватого вида и уже знакомая ему двухметровая проститутка. Она сидела на крышке унитаза.
– О! Пупсик! Ты пришел в себя! – Она потрепала его по волосам. Он хватался руками за ржавую, грязную перегородку, чтобы не упасть.
– Я тебе говорю, Ло, кокса нет! Есть только ! Могу только герычем угостить!
– Не пойдет! Ты мне двести баксов торчишь, а пытаешься говно мне тут подсунуть! Этот ребенок, наверное, кроме чистого кокса и ЛСД и не видел больше ничего! Глянь, нет, ты глянь на него! Он же с Беверли Хиллз! А он, мало того, что оказался в самом отстойном заведении в Эл.Эй., так еще и, не дай Бог, откинется здесь по твоей милости!
– А мне теперь что прикажешь делать? Сама его сюда приволокла, мать Тереза, мать твою!
Ромео задохнулся вонью, оглох от музыки и снова смутно увидел лицо отца перед тем, как потерять сознание.
Он сполз по стене и рухнул, как подкошенный, на пол туалета. Ло сначала выпрямилась во весь свой гигантский рост, затем резко нагнулась и подхватила его на руки:
– Ладно, хрен с тобой! Давай сюда свой герыч, а то он сейчас в ящик сыграет! Потерпи немного, малыш. Если выживешь – ложись в рехаб! Не для тебя это дело.
4.
Ангел едва не плакал от досады. Столько дней ожидания, столько страданий от лицезрения гибнущего рядом с ним человека – впустую! Он опять оказался не способен помочь ему.
В тот миг, как только демоны разлетелись прочь, Ангел метнулся к Ромео. Но юноша не увидел его. Ангел летел следом за ним. Он пытался явиться ему, но юноша отгонял это светлое виденье, не узнавал его или не хотел встречаться с ним.
Ангел старался изо всех сил. Он говорил с ним, но Ромео не слышал. Он показывал ему лицо отца, но юноша снова гнал его прочь. Ангел даже решился влететь туда, куда повели его люди.
Казалось, туда слетелись все демоны Ада. Терзаемым людям не было суждено видеть этого, но все было черно от их драконьих теней.
Люди не подозревали, что с каждой минутой, все эти монстры глубже и глубже вгрызались в их плоть, пожирали ее, и сразу же испражнялись в их души.
И это приносило людям удовольствие!
«Если бы вы только могли это видеть!» – С печалью подумал Ангел.
Ослепительное ангельское оперенье вызвало переполох среди демонов. Они кинулись врассыпную. Но быстро смекнули, что их намного, намного больше.
Они бросались к Ангелу, но его чистота и сила пугали их, и демоны не решались напасть. Они только летали кругом на почтительном расстоянии, с шипением и рыком. Пока не увидели Ромео. Одна за другой, дьявольские химеры слетались к нему.
И Ангел не мог им помешать. Они, торжествуя и смердя, водили вокруг Ромео свои хороводы, лезли на него, грызли его своими зловонными зубастыми пастями.
Ангел метался, но его исполинские крылья застревали меж колючих хвостов и шерстистых тел демонов. Они яростно огрызались, они ни за что не подпустили бы его к нему теперь.
Ангелу снова необходимо было ждать.
Он со слезами наблюдал за тем, как демоны вновь терзали Ромео, когда на его плечо опустилась чья-то рука и больно вонзила в него когти.
Он отпрянул и обернулся.
На него, надменно улыбаясь, смотрел Дьявол. Он восседал на спине самого крупного из демонов. Демон завистливо глядел на пиршество остальных, с его клыков срывались крупные капли ядовитой слюны, но он не роптал: нынче он покорно служил конем своему господину.
– Что пречистый Ангел делает здесь? – Лукавый обвел все широким жестом. – Дискотеки, ночные клубы, наркотики, разврат – наша стихия. Может ты решил пасть, а, Крылатый? – Он подмигнул.
Ангел нахмурился:
– Кто-то же должен хоть как-то защищать людей!
– Защищать? – Дьявол расхохотался. – Ты смешон! Ты одного человека даже защитить не можешь! И не имеешь, кстати, на это ни малейшего права. Убирайся-ка отсюда! Вон, сколько места своими крыльями занял. Моим демонам развернуться негде!
Ангел мрачно молчал. Возразить ему, к несчастью, было нечего. – А, может, все-таки, присоединишься к нам? С нами весело. – Дьявол взял Ангела под локоть, хитро посмотрел ему в глаза и повел бровями.
Ангел содрогнулся от того, насколько все-таки были похожи их лица. Великие близнецы, Бог и Дьявол, совершенно одинаковые, и абсолютно противоположные друг другу.
Но, несмотря на их невероятную схожесть, Ангел ни на мгновение не сомневался, что видел перед собой Зло, и дело даже не в том, что Бес был рыж, а Господь златокудр: слишком зияющей была черная пустота взгляда синих глаз Дьявола. Эта алчущая, ненасытная, всепожирающая бездна не позволяла спутать Великих братьев. Никогда.
Он выдернул руку и резко ответил:
– Ангелам не место здесь! Это твоя вотчина. Ты и властвуй. Но не забывай, что мы все равно рядом! Я всегда наблюдаю за ним!
– А толку с тебя? Ни веселья, ни радости, ни помощи. «Я всегда наблюдаю за ним!» – Передразнил его Дьявол, – Ну, и наблюдай! Ничего только не делай. А я даю ему счастье, радость, наслаждение! Посмотришь, как он будет веселиться через несколько минут. Здесь всем хорошо. Всем весело, все получают свое удовольствие и тонут в наслаждениях. Я сегодня Ди-Джей! И это настоящая вечеринка! А ты наблюдай себе, наблюдай. Не смею мешать. Только, будь добр, убери свои крылья отсюда, летать негде! Счастливо оставаться, пречистый! – И дьявол, пришпорив своего демона, с громким кличем понесся в танцевальный зал, где творилась настоящая адская вакханалия.
5.
В дверь звонили долго. Бесконечно долго и страшно назойливо.
Ева не решалась подойти к двери. Она не выходила из дому уже несколько дней подряд. Мир казался ей чужим и враждебным с того дня, как не только ее сын, но и молодой любовник оставили ее.
Она навсегда запомнит тот вечер, когда вернулся Люциус, злой и отчужденный. Он долго отмалчивался, а потом заявил, что ему нужны деньги на запись альбома их новой группы. И потребовал такую сумму, которую Ева не могла ему дать. Она льнула к нему, унизительно просила прощения. Они долго препирались, а потом, оттолкнув ее, он вдруг выкрикнул, что впустую потратил на нее столько времени.
И далее последовала продолжительная и убийственная тирада:
«Ты вонючая старая кошелка! Ты зря тратила свои деньги на чулки и корсеты, потому что ничто не способно скрыть твою старую дряблую кожу! Сначала я хотел оказать услугу Ромео и трахал тебя, чтобы ты оставила его в покое. Но когда твой ублюдок кинул меня, я трахал тебя для того, чтобы унизить тебя, и чтобы причинить ему боль. Мне было противно, я переступал через себя, потому что ты и трахаться-то толком не можешь!»
Эти слова постоянно звенели в ее ушах. Его обезображенное ненавистью лицо с огромным шрамом, который нагло выглядывал из-под всклокоченных волос, его расширенные в бешенстве глаза еще долго будут пытать ее память.
«Потом я подумал, что с тебя хоть денег можно сбить! А ты еще и скупая сука! Не удивляюсь, что даже твой бесполезный сын свалил подальше от тебя! Я вообще даже думаю, что и твой муженек, о котором ты мне рассказывала, вовсе не случайно сдох! Он, должно быть, покончил с собой, что и не удивительно! От тебя и впрямь скочевряжиться можно! Пошла ты, старая сука!»
А потом он хлопнул дверью.
Одна. Она осталась совсем одна. Безнадежно одинокая, старая, бесполезная. Ей казалось, что все соседи только и ждут момента, пока она сунется на улицу, чтобы показывать на нее пальцем и глумиться над нею.
Ева медленно спускалась по лестнице. Дверной звонок продолжал разрываться.
Она никак не могла преодолеть свое нежелание приближаться к двери. Она замирала на каждой ступени, в надежде, что нежданный гость, в конце концов, уйдет восвояси, потому что его приход не мог обещать ей ничего доброго.
Но звонок все звонил, упорно и требовательно.
На пороге стояла Лайза.
Ева сразу узнала ее, хотя никогда и не видела: о ней много рассказывал Ромео, и пару раз упоминал Люциус. Это белокурое воплощение мужских сексуальных фантазмов, сейчас переминалось с ноги на ногу и поправляло кудри, на пороге дома Евы Дэниелс.
Любопытство одержало верх над стремлением к уединению, и, заглянув разок в зеркало, Ева приоткрыла дверь.
– О, здравствуйте, миссис Дэниелс! – Воскликнула Лайза. Она широко улыбнулась, продемонстрировала идеально отбеленные зубы, и сразу же напустила на себя фальшивую серьезность. – У меня для вас новости!
– Проходи. – Ева почувствовала смутную тревогу. Ей захотелось выставить девушку вон, но вместо этого она пригласила ее войти, и проводила в гостиную.
Лайза уселась на диван, с интересом оглядываясь по сторонам. Она не отказалась от чая.
Когда Ева вернулась с подносом в руках, то обратила внимание, что на губах девушки играла странная, будто смущенная, улыбка. И она ерзала в кресле, из-за того, что ей не терпелось скорее начать говорить.
– Как дела, Лайза? – Спросила Ева из вежливости.
Лайза прочистила горло и загомонила:
– У меня все отлично, спасибо! Я, знаете, почему пришла? – Она наклонилась к Еве и доверительно заглянула ей в глаза. – Я никому еще не рассказывала, и впредь не собираюсь болтать. Но вам я не могу не сказать! Меня познакомили с одним продюсером. Очень важным человеком! – Она кивнула головой, чтобы придать значимости своим словам. – Я не могу вам сказать его имя. Пока! Но со временем все будет известно. Так вот, этот продюсер пригласил меня в Лос-Анджелес, откуда я вернулась только вчера вечером. Сегодня проснулась – и сразу к вам!
– И при чем здесь я? – Ева начинала раздражаться.
– Притом, миссис Дэниелс! Я прошла несколько прослушиваний, меня пригласили пройти курсы актерского мастерства, а потом мне прочат главные роли у именитых режиссеров. Так вот, после очередного прослушивания, этот продюсер пригласил меня в ресторан. Мы пили шампанское. Фра-а-анцузское. – Она закатила глаза. – Потом мы поехали в один из престижных ночных клубов. Не помню, как называется.
Внутри у Евы что-то екнуло. Она могла бы оборвать ее и сказать наперед, что в том клубе Лайза встретила Ромео.
– Да, и я прохожу мимо рядов низких таких столиков, и вижу! Миссис Дэниелс, за одним из них сидел Ромео! Он выглядел… странно, знаете… – она нахмурила брови, – он так странно сутулился, и голову поддерживал руками, как будто она сама по себе не держалась. Мне кажется, с ним неладно!
Ева перевела дыхание.
– Он был там один?
– Нет– нет! С ним была какая-то огромная женщина, одетая как проститутка, и пара молодых людей… такого… странного вида. Так вот, я к нему подхожу, говорю: Ромео, привет! Как дела? Туда-сюда, а он, представляете, поворачивается, а глаза, как слепые. Он смотрит мимо меня, понимаете. Он так засмеялся… смотрит на меня и смеется. И не говорит ни слова! Ой, мне кажется, с ним неладно! – Лайза подалась в сторону Евы и с наигранным ужасом приложила ладонь к глазам.
– Что было дальше? – Ева физически ощущала, как кровь отливала от ее щек, как бледнело ее лицо.
– Я его продолжаю звать: Ромео, Ромео! А он повернулся к тем людям и говорит, да так медленно: я тут…девку увидел. Это глюк?
– А они?
– Они начали хохотать и говорить: Да, глюк! Нам тоже он видится!
– А ты что?
– Мне стало как-то… не по себе, и я ушла, миссис Дэниелс!
– Это все, что ты хотела рассказать? – У Евы похолодели кончики пальцев.
– Мне кажется с Ромео…да, нет, конечно!
Этого-то она и боялась!
Ромео с трудом поднял голову. Прямо перед ним возник силуэт мужчины. Над Ромео и его новоявленными приятелями возвышался Мэйз. Он был в бешенстве и не скрывал этого.
– Так ты здесь, олух? Вставай быстро, пошли!
– Ты кто такой? Моя мамаша? Она, вроде, не мужик. – С издевкой, захихикал Ромео. Его приятели загоготали.
– Я тебе сейчас покажу, кто я такой! – Мэйз легко поднял Ромео со стула, сгреб его в охапку и потащил к выходу.
Ромео остервенело брыкался и извергал такую отборную брань, какой отродясь сам не слышал. Тогда Мэйз поволок его к задней двери, чтобы не привлекать излишнего внимания.
6.
Потом, через некоторое время, я сидела в лимузине у продю…в общем, в лимузине я сидела, около задней двери клуба. У той, через которую обслугу выпускают. Мы уже собирались уезжать. И …смотрю: открывается дверь и выходит, знаете, кто?
– Мэйз….
– Верно…откуда вы знаете?…
– Просто знаю…
– В клубе раньше его не было, это я точно знаю: я его там не видела. Он позже пришел.
– И что?
– Он выволок Ромео на улицу. Знаете, Ромео идти вообще не мог. Доминик его тащил. Простите, Ромео был просто невменяемый. Я смотрю – «Порш» Мэйза, он на нем в Университет приезжал, я эту машину точно помню, стоит неподалеку. Так вот, он тащит Ромео к машине. Вдруг, на полпути останавливается. Я слушаю изо всех сил. Слышу, Мэйз говорит: «Я поднял весь город на уши, а ты здесь! Непонятно, с кем! Непонятно, в каком состоянии! Какого черта ты меня позоришь?»
– А Ромео говорил ему что-нибудь?
Ромео посмотрел осатанелым взглядом в лицо Мэйза:
– Пошел ты к черту, Мэйз! Ненавижу тебя! Ненавижу. В кого ты меня превратил? Ты изуродовал меня! Ты! Ты!
Доминик с силой тряхнул юношу, что тряпкой висел у него на руках, и потащил дальше, к машине:
– Не смей говорить мне такого. Никогда. – Процедил он.
– Пошел на хрен, урод! – вяло бормотал Ромео, без сил волоча за собой ноги. – У тебя с собой есть твоя фигня? Влей мне ее в рот, скорее. А то без нее я смотреть на тебя не могу.
– Закрой рот! Ты нюхал? Кокаин? Героин? Курил? Или жрал? Что тебе давали? Признавайся!
Ромео отрицательно мотал головой и мерзко хихикал.
– Нет? Не нюхал? Тогда что? – Мэйз схватил его за руку и резким движением задрал рукав рубашки. На сгибе локтя, прямо на бледной фиолетовой ниточке вены, что светилась сквозь тонкую кожу, он явственно разглядел припухший след от укола, вокруг которого собирался синяк.
Доминик оторопел на миг и выдохнул:
– Ты дал себя уколоть? Придурок! В этом притоне! Самоубийца! Сдохнешь от СПИДа, кретин! – И Мэйз отвесил ему такой подзатыльник, что у Ромео зазвенело в голове. Это было больно и так унизительно, что Ромео вскрикнул и неожиданно вырвался из его рук. Он отпрыгнул на пару метров, глядя на него как затравленный, но готовый к атаке волчонок.
– Какого черта ты здесь делал один? Здесь! Один! – Мэйз изо всех сил старался не срываться на крик. – Кто позволил тебе шататься по этим вонючим притонам? Какого дьявола ты начал жрать все подряд? Где ты взял дрянь, которой сейчас обдолбался?! Идиот, тебе же подсунут любое дерьмо! В могилу захотел?! Да я, скорее, убью тебя сам!
– Убей меня! Убей! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Не смей мне указывать! Буду делать, что хочу!
– Зато, я тебя люблю! Я забочусь о тебе, черт возьми! Я не хочу, чтобы ты встрял в передрягу!
– Да, я знаю, как ты меня любишь, проклятый извращенец! Только, хорошо, что не помню!
– Заткнись. – Сквозь зубы процедил Мэйз.
– Как я сразу не догадался, почему это ты так меня от Бенуа отваживал!
– Замолчи… – громче и с угрозой, сказал Мэйз.
– Как я не понял, зачем ты Эвелин, а потом и его сослал к чертям на рога! Ты уже тогда на меня виды имел, да?
– Закрой рот! – Прикрикнул Доминик.
Но Ромео не унимался. Его трясло то ли от бешенства, то ли от героина. Он подскочил ближе к нему:
– Ты уже тогда хотел драть меня каждый день? Тогда какого дьявола ты прикидывался мне другом? Советы мне давал, змей! Ты тоже мне врал! Мне все врут по жизни! Все! Знаешь, кто ты такой? Ты безумный, одинокий, никому не нужный, изуродованный извращенец! Лживый, грязный псих!
Дальше он не продолжил: терпение Мэйза лопнуло.
7.
«Миссис Дэниелс, он бросился на него! Он ударил его по лицу! Разбил ему что-то, я видела кровь!»
Сразу же, он сгреб его за шиворот и ударил его под дых. Да так сильно, что Ромео отлетел на пару метров, в стопку картонных коробок, которые были аккуратно уложены, рядом с мусорным контейнером. Оглянувшись по сторонам, Мэйз поднял его и снова ударил по лицу. Ромео потерял сознание.
– Так с тобой проще совладать, дружок. Ты уж прости. Черт. – Пробормотал он, поднял бесчувственное тело и потащил его к машине.
Голова Ромео оказалось совсем рядом с лицом Мэйза. Несмотря на темнеющий на глазах синяк над скулой, на разбитые губы, на мертвенную бледность, лицо Ромео все равно оставалось светлым ликом ангела, а его спутанные волосы пахли свежестью.
Мэйз вдруг остановился, одной рукой приподнял голову Ромео и долго смотрел на его лицо. Ему хотелось ртом собрать кровь, сочившуюся из разбитых губ Ромео. Доминик несколько секунд разглядывал тонкую темную струйку, потом подобрал кровь пальцем и слизнул ее.
«До дома невозможно далеко». – Пробормотал он и воровато оглянулся. Запас гнева его стремительно иссякал, уступая место бешеному желанию.
Этот мальчик просто мутил его разум.
Мэйзу было совершенно плевать на то, что Ромео говорил о нем, да и на то, что он думал на его счет, ведь все эти мысли были следствием наркотиков.
Он просто хотел его. Постоянно. Всегда.
Он осознавал, что его некогда священный трепет к Ромео уступил место алчному, браконьерскому использованию. Его желанием уже было не поклоняться волшебному светочу одухотворенности и чистоты.
Им страстно владело жестокое и бескомпромиссное желание обладать. Иметь. Эту чистую талантливую душу. Это молодое свежее тело. Эти ангельские сапфировые глаза. Присваивать себе его одухотворенность, питаться его чистотой. День за днем. Всецело владеть им. Владеть!!! Властвовать. Единолично и безраздельно. И фанатично охранять свою собственность от любых посягательств. Он любил его. Он безумно любил его. Как собственность. Как свои машины.
«Наваждение какое-то! Самое настоящее наваждение! Я, наверное, действительно псих!» Иного объяснения поведению Мэйза, сам Мэйз найти не мог. И не искал с тех пор, как получил способ управлять этим мальчиком. За последнее время его желания всецело открылись ему. И они оказались отвратительнее, чем он когда-либо предполагал. Но это были желания его души. И он подчинялся ее велениям. Всегда. Как поступил бы и сейчас.
Вокруг он не увидел ни одной живой души. Но их могли заметить. Это было опасно. «Потерпи немного, – увещевал Доминик сам себя, – пока мы доберемся домой, он как раз дойдет до нужной кондиции».
+
– «После всего этого, он засунул его в машину. И я увидела, я могу, вообще-то, ошибаться, потому что видно было плохо, но мне показалось, что Мэйз… поцеловал его»… – Лайза скривилась.
– Господи,… как…все это могло произойти?…Ромео… – Ева не могла больше говорить. Она могла только шептать.
«Да! Да! В губы».
Его губы были холодными и солеными на вкус, от крови. Да, он не удержался. Мэйз ничего не мог поделать с собой.
Он был готов признать, что его чувство к юноше тоже было сродни наркомании: когда он хотел его – ему необходимо было получить его немедленно. В желаемом количестве. Иначе наступала ломка.
– Что же было дальше?
– А…мы уехали пить шампанское.…
– Какого черта ты таращишься, девочка? – Ревниво спросил продюсер. Его имя Лайза никак не могла запомнить. – Ты кого-то из них узнала? Мэйза, наверное. Этого сукиного сына все знают. Ты его хочешь? Отвечай! Его, сукиного сына, все хотят. Да ты расслабься, Лайза. Ты же видишь – у него уже есть друг.
– И…он всегда предпочитал парней? – Вкрадчиво поинтересовалась девушка.
– Нет. Раньше за ним этого не замечали. Вот, как появился этот воробышек, так у него крышу и снесло. Вылезла наружу вся его сущность. Но, говорят, он всегда с бабами неудачником был. Искал совершенную женщину, наверное. Вот и нашел себе. Совершенную женщину. Торчка какого-то, конченного. Так что тебе здесь ловить нечего, милая. Поворачивайся лучше ко мне. Я весь твой! Живот у меня, конечно побольше, чем у него. Но ты ведь хочешь быть как Дженнифер Лоуренс? Или даже круче…Тогда забудь о Мэйзе. Смотри, куколка, на меня! – Он расстегнул молнию брюк и уверенно положил ей ладонь на затылок.
– Это все…невозможно… – твердила Ева. Она прятала лицо в ладонях.
– Я вам говорю, миссис Дэниелс! Я вам честно рассказала, как дело было.
– Это невозможно…мой сын – наркоман… – Но в настоящий ужас ее повергла весть о том, что Мэйз, столь желанный ею Доминик, в отношении которого она продолжала строить свои нелепые мечты, оказался вовсе не благородным меценатом.
«Все это было странно с самого начала! Я должна была догадаться – такой великолепный самец в сорок лет не только не был женат, но и не имел подруг. И он так опекал Ромео, поселил его с собой, платил за него. Как я была слепа! Если бы я сразу поняла, что к чему, то мой мальчик остался бы дома, со мной. А теперь что?…Что будет со мной! Что будет с моими надеждами? Что с ним будет? Что будет дальше? Эта Лайза…дрянь. Она все усложнила!»
– Это не правда. Ты лжешь. Я не верю тебе. – Пробормотала Ева. Она оторвала руки от лица и с ненавистью воззрилась на Лайзу. Та возмущенно передернула плечами:
– Что значит неправда? Я все это выдумала, по-вашему?
– Ты могла ошибиться! Это мог быть не Ромео!
– Как же! – Она усмехнулась, – Ромео – вполне узнаваемый парень. Не говоря уже о Мэйзе! Того вообще спутать ни с кем нельзя.
– И все равно я не верю тебе! Нет, не верю.
– Ну, знаете! Вам «спасибо» мне следовало сказать, а не обвинять меня во лжи! – Она фыркнула, с достоинством поднялась из кресла и торопливо пошла к выходу. Ева бежала следом и без устали повторяла:
– Неправда! Ты лгунья! Ты все придумала, чтобы оклеветать моего сына! Я знаю, ты просто завидуешь ему! Он – талант! Ты же просто бездарная потаскуха! А он станет звездой!
– Не станет! Не станет! – Взвизгнула Лайза, рывком распахнула дверь и выскочила на порог. Она обернулась и выпалила Еве прямо в лицо:
– Не станет он никакой звездой! Вы бы его видели, своего Ромео! Он просто педераст и конченый наркоман! Вот и все! Конченый! Наркоман! – Она хлопнула дверью прямо перед носом Евы и кинулась к своей машине.
Ева смотрела, как автомобиль девушки стремительно скрылся за поворотом.
В ее ушах еще звенели слова Лайзы, следом за ними эхом отзывались злые крики Люциуса, и уходили в далекий шепот Ромео.
Разрушительные как торнадо, смертоносные как лезвие ножа, необратимые как гниение.
Ева тяжело побрела обратно в спальню. Ей казалось, что с каждым шагом она распадается на части, что с нее, как листва с дерева, осыпаются последние силы молодости, что ствол ее жизни рассыхается, и трещины все дальше расползаются по нему. И с каждой секундой ею все больше овладевают дряхлость и немощь.
Ева легла на смятую постель. Была еще одна проблема, которая вот уже третью неделю мучила ее.
Ее тело отяжелело, а грудь, ни с того ни сего, налилась. Она надеялась, что это пришел поспешный климакс, хотя симптомов, которых она ждала, не было. Она понятия не имела, что такое «приливы», но могла себе представить, как это должно было ощущаться. Ничего подобного она не чувствовала. Ей было страшно решиться проверить еще одну свою догадку. Но это было необходимо и неизбежно. Сколько можно было мучиться в сомнениях?
Она снова поднялась и пошла в ванную. В одном из ящичков туалетного столика она нашла маленькую пеструю коробочку, надпись на которой гласила: «Женская точность! Потратьте две минуты своего времени и не сомневайтесь больше!»
У Евы ушло намного больше, чем две минуты на то, чтобы разорвать упаковку и достать тест. На все остальное, действительно, ушла всего пара минут.
«Да! Ура! Вы беременны!» – В бумажном окошке розовыми буквами проявилась веселая надпись.
«Да. Ура. Вы беременны!» – Пробормотала Ева, в ступоре глядя на бумажку с этим категоричным заявлением.
Она кинула тест в корзину для мусора и достала из ящика новый.
«Да! Ура! Вы беременны!» – Эта надпись показалась Еве весьма циничной.
«Да! Ура! Вы беременны!» – Розовыми буковками издевался над ней уже третий тест.
«Да! Я беременна! Ура!» – В полный голос повторила Ева, глядя на себя в зеркало. И усмехнулась. У нее, у стареющей одинокой женщины, был не климакс.
Это был ребенок Люциуса О.Кайно, двадцатитехлетнего гитариста, студента последнего курса Университета, факультета Истории Искусств.
ГЛАВА 4.
1.
Дни шли. Тягостные и длинные.
Хотя Ева прекрасно знала, что внутри нее сейчас, всего-навсего, слиплись воедино несколько крошечных клеток, ей навязчиво казалось, что ребенок все растет и растет с каждой минутой. Что он уже пихается и толкает ее изнутри, что на лбу у него уже проявился огромный розовый шрам, что он щурит на нее свои зеленые глаза лицедея, и из утробы проклинает ее.
На третий день она бродила по дому, постоянно держась за живот, будто бы зародыш был так тяжел, что норовил вывалиться из нее, или скорее, выскочить вон и свести ее с ума напоминаниями об ее фатальных ошибках. Она готова была поклясться, что отчетливо ощущала, когда он бил ее ножкой, а когда кулачком, когда он шевелился и переворачивался. Во снах она видела его лицо, которое корчило ей мерзкие гримасы и тыкало крошечным пальчиком в свой шрам на лбу, который ребенок позаимствовал у отца.
Она устала терпеть его.
От всех этих воспоминаний и ощущений, мыслей и снов можно было уйти.
Она несколько раз пыталась звонить Ромео, но тот либо не брал трубку, либо на том конце сообщали, что абонент выключил мобильный телефон.
От всего можно было уйти. Даже не бежать, а уйти, спокойно и не торопясь.
Ева прошла по дому, плотно закрыла все окна и наглухо зашторила их. Затем она проверила, чтобы все двери были заперты. Вслед за этим, она прошла на кухню, плотно закрыла за собой дверь и расстелила на полу плед. Она достала из шкафа коробку с лекарствами, открыла баночку снотворного и выпила сразу четыре таблетки.
«Так должно быстро подействовать. Я крепко усну. И мне будет сниться мой Роджер. И, может быть, Ромео». Она была совершенно расслаблена.
Когда, спустя несколько минут, ее веки начали тяжелеть, она выкрутила до упора все ручки газовой плиты и свернулась в клубок на пледе. Она ощущала абсолютное спокойствие и совершенную пустоту. Она заснула почти сразу.
2.
Ромео спал три дня. Все это время от него не отходила новая женщина, нанятая Мэйзом вместо Лорэйн. Ей он тоже подробно рассказал о психическом расстройстве юноши и дал подробные инструкции по поводу приема «лекарства».
Однако, в течение этого времени, лекарства Ромео не получал: надо было дать отдохнуть перегруженному мозгу и отравленному телу.
Ромео снилась черная пустота. На третий день почти беспрерывного сна, к нему все же пришел отец. Он прятал слезы от Ромео.
– Папа, я знаю, что это я во всем виноват.
Отец с грустью смотрел на него:
– Ты мог защитить себя, сын. Почему ты не слушал меня? Почему не боролся с ненавистью в своем сердце?
– Прости меня, отец…я виноват перед тобой.
– Ты виноват не передо мной. Ты виноват перед собой. Почему ты не боролся, не защищался?…
– Я не видел зла. Я верил. Как ты думаешь, пап, уже поздно что-то менять?
– Нет! Нет! – С жаром воскликнул отец и сложил руки в мольбе. – Никогда не поздно измениться! Никогда не поздно сделать что-то! Никогда! Ты должен начать бороться! Это единственный способ. Ты можешь изменить все и всех! Ведь в тебе находится особая душа! Ты способен на очень многое, дорогой мой сын! Ты все можешь!
– Я постараюсь, пап. Я постараюсь. – Пообещал ему Ромео. Потом вновь все пространство заполнила пустота.
И проснулся он от боли.
«Боже! – Закричал он, едва раскрыв глаза. – Сделай что-нибудь!» – Боль кромсала его на части, голова не просто раскалывалась: было ощущение, будто кто-то вскрыл его черепную коробку и вонзал, и вонзал в его оголенный мозг тонкие, раскаленные докрасна, шила. Под кожей всего его тела будто ползали длинные черви, которые рыли свои ходы прямо в его плоти, отдирая кожу и мясо от костей.
«Господи! Кто-нибудь! Помогите мне!» – Истошно вопил Ромео. Глаза его вылезали из орбит, по лицу сбегали крупные капли пота.
– Мистер Мэйз! Что делать?! Пожалуйста, скажите! Я не знаю, что мне делать! – В его кабинет без стука вломилась новая сиделка. Бедная женщина была в панике. Что говорить, сам Мэйз в последнюю пару часов не только не мог сосредоточиться на своей работе, он вообще не был в состоянии думать. Он только слушал и слушал этот обезумевший от боли голос. Он не хотел давать ему больше «замеси». Он боялся убить его. Но, видимо, иного выхода уже не было, потому что иначе пришлось бы вызывать врачей. На это Мэйз пойти не мог. Оставалась только «замесь».
– Мисс Бойд, возьмите себя в руки. Это просто сильный приступ. Будьте так любезны. – Сохраняя внешнее спокойствие, он встал из-за стола, открыл шкаф и вытащил оттуда флакон, заполненный еще наполовину. – Налейте в стакан любого сока и капните туда четырнадцать капель этого средства. И дайте ему выпить залпом. Только ровно четырнадцать! Ни больше, ни меньше. Это очень сильное средство. – Он пригрозил ей пальцем и передал флакон.
– Да! Да! Одну минуту! Сейчас! Бедный мальчик, он так мучается!
Когда за нею захлопнулась дверь, Доминик подошел к окну. Он хмуро смотрел на бассейн, но не видел ничего, крепко задумавшись.
Вдруг, в кармане его пиджака, который, как обычно, валялся в кресле, зазвонил телефон. Доминик с неохотой вытащил трубку и поднес ее к уху:
– Что?
– Алло, – услышал он незнакомый, сухой голос, – Я могу поговорить с господином Дэниелсом?
– Кто его спрашивает? Откуда у вас этот номер? – Доминик встревожился, но голос его остался бесстрастным.
– Это звонят из больницы скорой помощи. Я не владею информацией, откуда взялся этот номер. Соедините меня с мистером Дэниелсом, пожалуйста. Это срочно.
– К сожалению, сейчас это невозможно. – Крики в комнате Ромео стихли. – Его сейчас нет. Но вы можете передать мне любую информацию для него.
– Хорошо. С кем я говорю?
– Меня зовут Мэйз. Доминик Мэйз. Я…близкий друг Ромео Дэниелса. А что, что-то случилось?
– Видите ли, дело в том, что миссис Ева Дэниелс, его мать, находится сейчас у нас, в отделении интенсивной терапии.
– А…что произошло? – У Мэйза перехватило дыхание. Он нервно сглотнул.
– Она в коме.
– Как это?… – От неожиданности Доминик сел. – Почему?
– Предположительно, она совершила попытку самоубийства. Ее соседи позвонили в «911». Когда ее обнаружили, сердце уже остановилось. Сердце удалось запустить снова, но в себя она пока не пришла. Будьте добры, передайте эту информацию господину Дэниелсу. Может быть, он пожелает связаться с нами. Всего доброго.
Потрясенный, Мэйз еще долго сидел в своем кресле, пытаясь осмыслить, зачем же Еве Дэниелс понадобилось кончать с собой. И как теперь преподнести эту новость Ромео? И нужно ли было ее вообще ему сообщать, когда он сам за последнее время, ни часа не провел в трезвом сознании?
«Все-таки, сказать надо. А там – будь, что будет». – Решил Мэйз и направился в комнату Ромео.
Мисс Бойд склонилась над Ромео. Она сжимала в руках платок, которым промокала пот с его лица. Он дышал еще прерывисто и шумно, но уже успокоился, и веки его были устало прикрыты.
– Хоть глаза перестали закатываться… – Прошептала мисс Бойд, когда в комнату тихо вошел Мэйз. – Бедный мальчик… – Она покачала головой и отошла от кровати на пару шагов, уступая место Доминику.
На Ромео жалко было смотреть, и сердце Мэйза вдруг сжалось от мысли, что Ромео еще предстояло услышать. Юноша раскрыл глаза. Какое-то время он, не отрываясь, смотрел на Доминика. Тот любил этот взгляд, внимательный и изучающий. Так юноша смотрел только, когда ему было хорошо, он взлетал на свои облака, и видения начинали волновать его фантазию.
Мэйз замешкался. Но молчать не имело смысла: какая разница, скажет он ему о матери сейчас или двумя днями позже – Ромео всегда пребывал в одном и том же состоянии, если не считать срыва, который произошел по вине предыдущей сиделки. Чтоб ей провалиться!
– Ромео, – Доминик нагнулся к его лицу и прошептал, – как ты себя чувствуешь?
– Уже хорошо… – как во сне, эхом отозвался Ромео.
– Ромео. Послушай меня.
– Слушаю…
– Тебе придется поехать домой. Скоро.
– Зачем? – Он действительно звучал, как эхо, слабо и безучастно.
– Дело в том… – Доминик замолчал ненадолго, потом тряхнул головой и продолжил, – твоей маме очень плохо.
– Маме? – В небесных глазах юноши отразилось удивление, будто он слышал это слово впервые.
– Да, она…в больнице.
– Хорошо. Я понял. Я поеду и поговорю с ней.
– Нет, Ромео, ты с ней не поговоришь. Дело в том, что она,…она в коме.
Глаза Ромео расширились. Удивление сменилось ужасом. Но ужас тут же испарился с его лица, будто бы кто-то сменил на нем маски.
– Хорошо, я понял. Я поеду. Высплюсь, и сразу поеду. – Он глубоко вздохнул, перевернулся на бок и тут же уснул.
«Ладно, так даже лучше». – Решил Мэйз, – «Сегодня воскресенье. Если он уедет в среду, а лучше даже в четверг, а вернется к следующему воскресенью, то мероприятие в пятницу пройдет совершенно безболезненно. Он может о нем даже не узнать. Будет великолепно, если он об этом просто не узнает. И мне не придется ничего объяснять, и все будет спокойно. Так что не стану его торопить. Вряд ли Ева выйдет из комы в ближайшие дни. Полежит еще недельку-другую. Если не всю оставшуюся жизнь».
Вслух он сказал, обращаясь к сиделке:
– Мисс Бойд, побудьте с ним, пожалуйста, еще полчаса. Если он будет спокойно спать, то вы свободны. Спасибо.
Женщина с готовностью кивнула. Она тут же придвинула кресло поближе к кровати Ромео, и уселась так, чтобы не сводить с него настороженных глаз.
Но беспокоиться уже было не о чем: юноша крепко спал. Он спал тихо, как младенец, и его безмятежное лицо уже ничем не напоминало той, искаженной болью гримасы, на которую, еще час назад, со слезами, смотрела мисс Бойд.
Когда указанные полчаса миновали, она посидела еще минут десять, на всякий случай. Но Ромео спал и даже улыбался во сне. Тогда мисс Бойд беззвучно встала из кресла, еще раз окинула взглядом спящего юношу, с жалостью покачала головой и вышла.
Она прикрыла за собой дверь очень осторожно, чтобы не издать ни звука и ничем не потревожить столь долгожданный покой Ромео.
3.
Вечером приехала Анаис. Доминик обрадовался ее приезду. Он страшно устал за этот безумный день, и эта усталость, слившись с нервным напряжением последней недели, вдруг вызвала в нем какую-то агрессивную решимость.
Глядя, как Анаис грациозной походкой приближается к дому, Мэйз, думал о том, что сегодня – именно тот день, когда между ними все станет ясно.
Он коварно улыбнулся: сейчас он был нервным, возбужденным и злым – идеальное настроение для атаки, в доме никого больше не было, только Ромео крепко спал в своей комнате. Она приехала одна. Если не считать отвратительного зверька, которого кто-то назвал кошкой. Их не ждут ни на одной вечеринке, ни на одной презентации, что тоже было большой удачей. Не такого ли момента он ждал?
На улице было довольно прохладно, и Анаис вошла в дом.
– Я хотела увидеться с Ромео. – Сказала Анаис. Она стояла к нему спиной и разглядывала корешки старых компакт дисков на полке. Ее фигура была обернута платьем в невесомую, почти прозрачную лиловую ткань. И безумно соблазнительна.
Доминик уставился на изгиб ее талии. У нее была потрясающая талия.
– Сейчас не получится. Прости. Он плохо себя чувствовал весь день, и сейчас спит. Но, может, ты побудешь немного? Раньше ты чаще приходила ко мне в гости. А теперь – все к нему, да к нему. На тебя это даже не похоже.
– Почему бы нет? – Она обернулась и скользнула по нему глазами. – Почему бы мне не побыть с тобой, хотя бы, немного. Да, я обижаю тебя. Прихожу в гости к Ромео. Но ведь тебя всегда здесь нет.
Она села в кресло напротив него, у стеклянных дверей на террасу. В гостиной было почти темно, ее освещали только огонь в камине и цветные блики от красиво подсвеченного бассейна.
Анаис отпустила Моргану. Та чинно прошествовала через всю комнату, запрыгнула на диван и свернулась в клубок. Кошка то и дело поглядывала на них, и тогда ее глаза сверкали золотом, отражая языки пламени.
Анаис и Мэйз смотрели друг на друга. Они молчали.
Мэйза вдруг больно кольнула мысль, что она глядела на него, как на его собаку – с симпатией, но без какого-либо интереса.
Если он так уж ей неинтересен, то для чего она продолжала звонить ему, встречаться с ним. Зачем тогда она трогала его лицо при встрече, целовала его в шрам около рта, зачем долго смотрела в его глаза, зачем надевала насквозь прозрачные вещи, когда направлялась к нему в дом, для чего все это? Просто поиграть? С ним? В свою игру, навязывая ему свои правила? И как долго она рассчитывала продолжать эту партию? Как долго еще он сможет играть в эти «поддавки»? Как долго захочет?
«Вот и сейчас. Поглядите-ка на нее! Она молчит и смотрит на меня. Зачем? Просто затем, что она упивается своим садизмом. Все это пора заканчивать!»
Сквозь дымчатую ткань ее платья он прекрасно видел, как с каждым вдохом вздымается ее едва прикрытая грудь. Доминик уже не мог сидеть на одном месте. Ему надо было действовать. Он поднялся из кресла:
– Хочешь вина?
– Коньяка. – Анаис отвернулась и уставилась на бассейн.
Мэйз налил ей коньяк в хрустальный стакан и невольно задержал взгляд на напитке. Его золотисто-медовый цвет ласкал взор, а насыщенный, благородный аромат приятно щекотал обоняние.
Он украдкой бросил на девушку молниеносный взгляд: «А может?…» – он мысленно проследовал наверх, в свою спальню, где в одном из шкафов, в темном ящике, стоял флакон с прозрачной жидкостью.
И никаких проблем! Только легкая амнезия на следующий день.
«Нет!» – он тут же отогнал от себя эту мерзкую мысль. Ему не нужны были никакие химикаты, чтобы завершить игру Анаис.
Кроме того, она должна будет помнить все, что произойдет между ними. Все, до мельчайшей детали.
Доминик протянул ей стакан, сам, по своему обыкновению, отхлебнул виски.
Анаис вдохнула запах коньяка и тоже поднялась из кресла. Она облокотилась на приоткрытую прозрачную створку двери на террасу, и продолжала с наигранным вниманием рассматривать бассейн, хотя видела его прежде десятки раз.
– Ответь мне на один вопрос, Анаис. – Глухо попросил Мэйз. Он, почему-то разволновался.
– Какой? – Она поболтала коньяк в стакане. Взгляд ее не отрывался от бассейна.
Доминик подошел к ней и остановился за ее спиной.
– Зачем я тебе нужен?
Она вскинула голову и тряхнула длинными волосами:
– Ты мой друг, Дом.
– Друг?
– Да, Дом, ты мой друг.
– Нет, я тебе не друг. Разве над друзьями издеваются два года подряд?
– О чем ты? – Ее голос дрогнул.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Для чего ты продолжаешь мучить меня два года подряд? Чего ты хочешь добиться? – Сказал он глухо, с угрозой. Он шагнул к ней.
Она тут же хотела отойти в сторону, но в этот момент Мэйз рывком подался вперед, толкнул ее и прижал ее собой к стеклянной двери.
Рюмка звонко разбилась об пол, и по комнате разлился аромат коньяка. Анаис попыталась высвободиться, но Доминик уперся одной рукой в стекло, прямо напротив ее головы, а второй сильно стиснул ее за талию.
Он тяжело дышал. Анаис замерла, и как завороженная, смотрела в его глаза, едва скрывая напряжение.
– Если бы ты знал, какой ты красивый, Дом… -
Мэйз усмехнулся, потому что ее голос трепетал, и фраза прозвучала фальшиво.
– Скажи мне сейчас, что тебе надо от меня? – Он говорил горячим шепотом. Он сжимал ее все крепче. – Не притворяйся, не говори, что я тебе друг. Ты знаешь, что это не так. Ты все это время знала, что я чувствую, когда вижу тебя. Черт, ты знаешь, что я люблю тебя! Ты знаешь, как я люблю тебя! Тебе нравится смотреть, как я с ума схожу? Или ты хочешь, чтобы я ползал перед тобой на коленях? Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Анаис застонала: своими объятиями, Доминик душил ее. Но он решил, что она стонала не от боли. Боже, как же он желал эту хрупкую, но неприступную женщину! Эту призрачную сильфиду!
– Может быть, ты все время ждала от меня силы? Может быть, мне давно следовало скрутить тебя вот так?
Анаис молчала и продолжала смотреть в его глаза. Она чувствовала, как он дрожал.
Да, она понимала, что все это время, желая того или нет, она провоцировала его, и теперь пришел момент платить за это. Жизнь в этом мире не похожа на сказку, но прекрасные принцы и здесь часто оказываются оборотнями.
Любила она его или нет? С ним было хорошо.
Она привыкла, что к нему можно было придти среди ночи, беспардонно разбудить, поцеловать его в лицо и просидеть с ним на пляже, глядя на волны, до самого рассвета. И, хотя он не имел ни малейшего представления об ее внутреннем мире, и с ним не о чем было говорить, но с ним можно было молчать. И чувствовать себя уютно и защищенно. Он словно служил ей стеной, за которой она пряталась от мира, который ненавидела. Может, это и была любовь? Этого она не знала.
Сейчас она осознавала, что сопротивляться не имело никакого смысла. Он грубо развернул ее спиной к себе, прижал лицом к стеклу и снова стиснул так сильно, что Анаис болезненно вскрикнула.
– Мне больно!
– Мне тоже было больно! Долго. Так что, дорогая, сейчас придется потерпеть. Тебе следовало сразу сказать, что я не нужен тебе. Что ты не любишь меня, и что у меня нет шансов! А ты дразнила меня. Ты играла со мной, как со своей кошкой. Кормила меня надеждами с рук. Ты думала, тебе это сойдет просто так? – Доминик чувствовал ее плоть в своих руках, он глубоко вдыхал ее горьковатый аромат, который столько времени кружил ему голову. Он сгорал от нетерпения, но растягивал мучительное удовольствие предвкушения. – Боже мой, я ведь готов отдать тебе все. Решительно все! Даже свою свободу! Но тебе этого не надо. Тогда что тебе надо? – Он прижался ртом к ее длинной белой шее. Ему безумно хотелось вонзиться в нее зубами, искусать, изгрызть ее всю, чтобы она стонала, кричала, заласкать ее до смерти! Чтобы его жестокая мучительница испустила дух в его объятиях!
– Доминик?
– Теперь уже не надо ничего говорить. Мы поговорим потом. – Он снова рывком развернул ее к себе и стиснул ладонями ее лицо. Мэйз целовал ее жадно, больно кусая губы.
Через мгновение она почувствовала, что его объятия вдруг ослабли.
Он неожиданно отпрянул.
На лице его были написаны изумление и растерянность.
Он молчал и изучал лицо девушки так, как будто обнаружил, что ему подсунули подделку вместо настоящей Анаис. Он, словно искал некий незаметный изъян, который выдал бы подлог и объяснил ему его удивление.
Доминик был потрясен!
В то мгновение, когда он, наконец, силой взял поцелуй, которого так долго, терпеливо и тщетно ждал, он понял, что ему не нужна эта женщина.
Ему не нужна была Анаис!
Это не укладывалось у него в голове. Два года страданий и надежд – впустую! Он не хотел ее больше!
Он вдруг вспомнил свои ощущения чистоты, силы, неземного блаженства, которые дарило ему каждое мгновение с Ромео. Каждый глоток его энергии, каждый вздох, каждое прикосновение к этому существу, приносили больше счастья, чем целая жизнь беспрерывного соития с с двумя десятками женщин, даже таких прекрасных и таинственных, как Анаис.
Он попятился, все еще не до конца осознавая, что произошло. Осколок рюмки громко хрустнул под подошвой его туфли.
И вдруг Анаис заговорила. В этой напряженной тишине, ее голос прозвучал резко и болезненно, как звон битого стекла:
– Знаешь, почему я всегда сторонилась тебя? Ты хорош, если держать тебя на расстоянии. Ты прекрасен, если не имеешь власти. Тогда ты можешь любить и восхищаться. Тогда ты готов отдать все, даже свою свободу. Но стоит подпустить тебя слишком близко, как ты все рушишь. Стоило бы мне полюбить тебя, позволить тебе овладеть собой, то ты первым делом отнял бы свободу у меня. Разрушил бы мой мир и насадил мне свой. С тобой невозможно быть на равных, ты можешь только владеть! Повелевать и распоряжаться. Ты можешь только иметь. И ты хочешь все! Ты присваиваешь и пользуешься, ломая то, чем обладаешь. До тех пор, пока тебе не наскучит твоя вещь, или пока ты не разрушишь ее до самого основания. Ты хотел меня потому, что мой мир другой, потому что я не такая, как женщины вокруг тебя. Потому что ты не понимал меня. Ты хотел меня разгадать, заполучить мой мир, подчинить все собственной воле. Тебе это было интересно! Вот, и все. Ты должен научиться просто любить, только потом тебя смогут полюбить другие! И если у тебя не получится, то останешься ты навеки проклят, мистер Волчьи Глаза! – Анаис подхватила кошку на руки и побежала, вдоль бассейна, прочь из его дома.
– Нет! Это не так! – Хотел было крикнуть Мэйз, но не стал. Он просто потерянно смотрел ей вслед. Что бы он ей возразил? У него не было аргументов, да и не было желания что-либо аргументировать. Для чего? Почему бы просто не отпустить существо, которое тебе не нужно?
«Да как такое может быть?» – Доминик не мог согласиться с собой. «Я обожал ее! Еще вчера. Как это могло просто испариться? Исчезнуть? Нет, я не отпущу ее. На меня просто что-то нашло…сегодня. В конце концов, с Ромео у меня же не навсегда! Это скоро кончится. Он так злоупотребляет «замесью», что скоро все кончится. Мне же нужен кто-то…Если вообще кто-то нужен!»
4.
Стоило Ромео погрузиться в сон, как он оказался на заснеженной вершине высокой горы. Она была так высока, что вокруг нее ничего больше не было. Только искристое, как снег, прозрачно голубое небо и огромное, золотое солнце.
Снизу, ниоткуда к нему приближался всадник на белом коне, похожем на единорога.
Ромео решил, что это отец. Но скоро стало понятно, что это не он.
У человека были длинные волосы, собранные в хвост, и короткая борода. Он приближался к нему в лучах слепящего солнца, так что Ромео мог разглядеть только силуэт.
Человек остановил коня рядом с Ромео. Тот исподлобья смотрел на него, фыркал и рыл глубокий снег копытами.
– Ну, здравствуй, Ромео, дуща номер 6871! – Величественно держась в седле, незнакомец говорил низким и густым, красивым голосом. – Наконец-то мы с тобой встретились!
Ромео, почему-то, оробел. От этого человека, лица которого он не мог разглядеть из-за солнечного света, шла какая-то очень мощная энергия, какая-то необъяснимая сила. Эта сила была так велика, что Ромео гнуло вниз, к земле. Ему хотелось упасть на колени и разрыдаться.
– Тяжелый путь ты себе выбрал, человек 6871, не так ли? – Продолжал незнакомец. – Много боли выпало на твою долю, не так ли, мой мальчик? Я сострадаю тебе. – Он склонил голову, и Ромео увидел его глаза. Огромные и ясные, они были гораздо синее неба, гораздо глубже моря, гораздо ярче солнца. Это были не человеческие глаза. В этих глазах можно было увидеть нечто большее, чем просто человеческую душу. Эти глаза отражали все.
– Кто ты? – Только и смог выговорить Ромео. Он пытался разглядеть лицо, но словно нарочно, солнце засияло еще ярче, и тень от него сделалась только темнее.
Незнакомец усмехнулся, конь его громко заржал, словно бы тоже смеялся.
– Я – твоя мудрость, Ромео. Я – твоя совесть. Я – все то, что болит у тебя внутри. Я пришел, потому что вижу, что путь твой почти завершен.
– Как …завершен? Что это значит? – Страх ледяной змеей скользнул по его позвоночнику.
– Выбор был за тобой, Ромео. И ты выбрал завершение пути. Ты прав, Ромео. Невозможно страдать вечно.
– Кто ты? Скажи мне? – Боязливо, но упрямо повторил свои прежний вопрос Ромео.
– Скажи мне сам. Как ты думаешь, кто я?
Ромео замешкался.
– Ты…Бог?
– Бог… – повторил незнакомец.
Солнце внезапно померкло, и Ромео, наконец, увидел его лицо. Таким всегда рисуют лицо Господа. Невероятные глаза, высокое чело, тонкий благородный нос с горбинкой, очень бледная, даже голубоватая кожа.
– Бог! – Еще раз повторил незнакомец и вдруг резко расхохотался.
Ромео увидел, как волосы и борода его полыхнули рыжим огнем, и в синих глазах он внезапно увидел страшную бездонную пропасть. Черная дыра, она тащила в свои недра и топила в них взор каждого, кто осмеливался взглянуть в нее. Он скинул светлый плащ и остался в черно-алом одеянии. За спиной его с шумом раскрылись мощные перепончатые крылья, как у колоссальной летучей мыши. Белоснежный конь заревел и, корчась от судорог, превратился в уродливого, чешуйчатого монстра, с туловищем льва, и хвостом и головой дракона. Монстр рычал, клацал зубами, в пасти его пузырилась зловонная пена.
– Бог! – Продолжал веселиться Лукавый. Он запрокинул голову и крикнул в небеса: – Эй, Брат! Ты слышал его? Он даже нас с тобой умудрился спутать! Видишь? Теперь я – это ты! А ты, надо полагать, я! – Он повернулся к Ромео, который от ужаса даже не моргал. – Нет, дорогой Ромео, Я не Бог. Я его родной брат. Я Дьявол! Лукавый. Дальше ты и сам знаешь. Я зло, в котором ты погряз по самое сердце. – Дьявол подмигнул и устроился поудобнее на спине демона, который покорно лег брюхом на снег.
Ромео заметил, что от их жара снег закипал и испарялся на глазах.
– Я давно хотел на тебя посмотреть с близкого расстояния. Сейчас самый подходящий момент.
– Почему?
– Почему? Ты умираешь, мой милый. Тебе остались считанные дни. Ну, ты оказался слаб на наркоту! Твои мозги сейчас похожи на размоченный хлебный мякиш. Бр-р-р. – Он поморщился. – Отвратительное зрелище! Хорошо, что ты не видишь, а то б уже умер. Давай-ка, милый мой, решать, что мы будем с тобой делать.
– Что…делать?
– Видишь ли, ты у нас с братом, на особом счету. В тебе душа сидит необычная. В общем, для тебя это никакого значения не имеет. Просто нам надо решить, куда мы ее сунем, эту твою душу. Я тебе сразу хочу сказать следующее: умрешь ты скоро, в великих мученьях! Ошибок ты поналепил кучу, за добро не боролся, и зла не чурался. Так что, по-любому, дорога тебе, милый, в ад. Я тебе вот, что советую: для чего мучиться на земле, пока твое несчастное тело будет разваливаться на куски? Ждать, пока крепкое, в общем-то, сердце, остановится. Потом на страшный суд, потом в Чистилище, потом только в Ад. Можно все упростить – кончай с собой!
– Что?
– А что? – Черт обиженно надулся. – Зачем же так реагировать? Самоубийство – отличная вещь. Раз-два, и ты в Аду! Твоя матушка быстро сориентировалась, выкрутила газ, и все было бы хорошо, только ей помешали. Вот и лежит теперь, как бревно. Ни там и ни здесь. Все эти добродетели. Помощнички несчастные! – Он погрозил кулаком в небеса. Демон рыкнул.
– Мама покончила с собой?! – От ужаса Ромео уже не чуял под собой ног.
– Ну да! Она все правильно сделала. Она еще та грешница. Если бы ее не задержали, она давно бы горячие ванны у меня принимала. Так что давай, решайся, драгоценный. Попадешь к нам в Ад – я тебя жарить не стану. Для тебя найдется участь подостойнее. Верну тебя обратно на Землю в другом теле, будешь зло творить. Договорились? Подумай сам, что тебе терять? Только мучения и одиночество. Ты ведь никому не нужен на Земле. Вообще никому!
– А как же Доминик?
– О-о-о, Доминик! Доминик это мое славное творенье. Обожаю его! Запомни, милый, Доминику не нужен никто. Ему нужен только он сам и я. Доминик – это изысканная форма зла. Я, в свое время, постарался над ним. Такие как он – совершенны! Влиятельные, прекрасные и бессердечные, они созданы для того, чтобы как магнит притягивать к себе людей, а потом топить, изводить, уничтожать их. Вести их прямиком в мои объятья. Наивный Ромео, Доминик не может чувствовать ни любви, ни сострадания. В его душе ничего такого нет. Все притворство. Ловушка. Зато есть эгоизм, амбиции, алчность, тщеславие, жестокость и все остальные гадости, и пара добродетелей, для маскировки. Он не способен на долгосрочное добро. Он человек, а поэтому запросто путает слова «люблю» и «хочу». Он никогда и никого не полюбит. Потому что он не может любить, он может хотеть. Он оставит на земле пару своих детенышей для продолжения рода, когда изнасилует кого-нибудь, кому это особенно понравится. Потому что и ему наплевать, любят его или нет. Он желает – и он имеет. Таким я его создал. Без таких «Домиников» мне пришлось бы на Земле несладко. Так что, забудь о нем. Бессмысленно ждать от него чего-то хорошего. Ведь, если помнишь, именно он разрушил тебя. Да так ловко, что ты ничего и понять не успел. Ты – один! К твоему сведению, умрешь ты на улице, и найдут тебя в том состоянии, когда опознать тело можно только по анализу ДНК. А кому ты нужен, чтобы ДНК твою анализировать? Ни родственников, ни друзей. Похоронят тебя под номером. Номер твой 6871, запомни. Так что, решайся. Время еще есть. Ладно, полечу я, а то вон, оглянись, защитничек твой бежит. Сейчас увещевать станет. – Он махнул рукой и вонзил острые шпоры в бока демона. Тот хрипло зарычал, расправил кожистые крылья, и стремительно взмыл ввысь, унося своего господина в его обитель.
Ромео обернулся и уткнулся лицом во что-то мягкое и теплое. Страх сразу же отпустил его, солнце вышло из-за туч и засветило вновь, но не слепящим, а мягким и рассеянным светом.
Ромео крепко обнимал отец.
– Не слушай его! – Отец задыхался от спешки. – Никогда не слушай его! Он может уговорить на что угодно! Это его обязанность. Но только ты сам можешь решить, когда, от чего и где тебе умирать.
– Уже слишком поздно, пап.
– Ничего не может быть поздно! Все можно изменить. Даже смерть можно отодвинуть! Только нужно действовать! Нужно меняться и менять все вокруг себя!
– Он сказал, что мне осталось жить…
– Столько, сколько ты сам решишь! Тебе не место в Аду! Да, ты совершил немало роковых ошибок, немало проступков, за которые теперь платишь, но ты все еще можешь исправить. Ты должен жить!
– А как же мама?
– Господь милостив к тебе. Она не умерла. Все еще может обойтись. И это зависит от тебя! В тебе находится действительно необычная душа. Пользуйся ею. Она очень сильна, она может сделать сильной и тебя, если тебе хватит мужества!
– Что мне надо сделать?
– Тебе надо жить! Жить, понимаешь? Ты не имеешь права умереть только потому, что так посоветовал Дьявол. Ему нужна твоя смерть. Он хочет получить твою душу. Сам посуди, раз он не поленился и явился тебе сам – значит, твоя душа дорогого стоит! Живи, сын!
Отец крепко обнял его и поцеловал в лоб. Ромео не хотел, чтобы отец уходил, но как всегда, наступила пустота.
4.
На следующее утро Ромео проснулся с невероятно сильным желанием жить. Ему хотелось жить каждой клеткой, впитывать в себя энергию нового дня и становиться сильнее. Он знал, что в эту ночь ему приснилось что-то очень важное, но как он ни старался, совершенно не мог вспомнить, что именно.
Однако где-то глубоко, в нем прятался страх. Страх боли, которую он испытал. Страх того, что она могла вернуться.
Странно, но Мэйз пока что не вызывал в нем отвращения. Это как будто был какой-то другой Мэйз. Молчаливый и замкнутый, но очень внимательный. Ромео подумал, что Доминик, похоже, осунулся, и его густые темные волосы сильно заросли и теперь смешно торчали в разные стороны.
– Я взял тебе билет, Ромео. Завтра, в четверг, рейс в девять утра, как ты и просил.
– Спасибо, Доминик.
– Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?
– Нет, даже странно. Уже три дня, как все в полном порядке. Только сочинять ничего совсем не хочется.
– Сейчас не до книг. Поезжай к матери. Узнай, как там дела. Может, есть смысл перевезти ее сюда, в хорошую клинику. Потом опять начнешь творчеством заниматься. – Доминик запустил пальцы в свою шевелюру и откинул прядь со лба.
– Почему ты не стрижешься? – Зачем-то спросил Ромео, улыбнувшись.
– Надоело! – Передернул плечами Мэйз. – Надо меняться.
– Да, – кивнул юноша, – это точно. Надо меняться. Ты поедешь в пятницу кататься на мотоцикле?
– Да, конечно.
– Это остается неизменным?
– Однозначно! Ладно, Ромео. Тебе пора собираться, а то уже поздно. – Они сидели в столовой у камина, в котором приятно потрескивали дрова. Негромко играла какая-то спокойная музыка.
Ромео хотелось поболтать. Ему давно так не хотелось поболтать. Ведь сейчас все вокруг было натуральным: огонь – жарким и алым, пес – толстым и черным, а не наоборот.
Но Мэйз вовсе не был настроен на болтовню. Ему хотелось поскорее закрыться в своей спальне и не видеть Ромео до самого его возвращения.
Послезавтра была пятница. А грядущая пятница это не просто долгожданный день мотогонок. В грядущую пятницу должно произойти нечто очень важное. Доминик был этим доволен, но одновременно, что-то мучило его. Что-то не давало ему покоя. Когда появлялся Ромео, ему хотелось уйти. Как если бы ему было стыдно… Нет, это был не стыд. В общем, Мэйз не знал, что за новая напасть терзала его на этот раз, но он страстно желал, чтобы чертова пятница поскорее наступила, и все, наконец, свершилось.
ГЛАВА 5
1.
Такси остановилось у входа в больницу. Ромео расплатился с водителем и вылез из машины.
Времени было около одиннадцати, и мимо Ромео торопливо сновали люди. Врачи в распахнутых белых халатах, медсестры в зеленых формах, пациенты, родственники пациентов, беременные, неизлечимо больные, мнимо больные. Все они с нахмуренными лицами носились туда сюда по лестнице. Они спешили, они пахли лекарствами, они боялись и мучились от боли, они страдали и радовались выздоровлению, они ругались и сетовали на что-то, жевали жвачку или пили кофе из пластиковых стаканчиков.
Только Ромео стоял, как вкопанный, на ступеньках больницы скорой помощи, тупо взирал на огромные буквы вывески, что свисала с бетонного козырька второго этажа, и не чувствовал ровным счетом ничего.
Может быть, наркотики так сильно опустошили его, может быть, разрыв с матерью. Но Ромео все стоял на лестнице и глядел на букву «К» в слове «скорая».
–С вами все в порядке, молодой человек? – Его тронула за локоть женщина в халате, с фонендоскопом, перекинутым через шею. Ромео вздрогнул и ответил невпопад:
– Нет! То есть, да! То есть, я ищу одну женщину, она должна быть в отделении интенсивной терапии.
– Тогда вам придется войти внутрь здания, молодой человек. Отсюда вы ее точно не найдете. Поднимайтесь, в регистратуре вам подскажут, где найти эту женщину.
Ромео кивнул и послушно пошел по ступенькам наверх. Мимо него продолжали сновать люди, иногда задевая его и бросая ускользающее «Простите».
Он облокотился на стойку регистратуры. Прошло несколько минут, пока дежурная медсестра освободилась и повернулась к нему:
– Могу я Вам чем-то помочь?
– Да, мэм. Я ищу женщину, которая поступила к вам недавно. Ева Дэниелс. Она должна быть в коме.
– Повторите еще раз, как ее имя? – Она положила большую красноватую ладонь на компьютерную мышь.
– Ева Дэниелс, мэм.
– Ева…Дэниелс…да, есть такая. Она находится в отделении интенсивной терапии. А вы кто? – Женщина кинула взгляд на Ромео из-под больших очков.
– Я…ее сын. – Ромео произнес это очень тихо, как будто признался в чем-то нехорошем.
– Сын. – Повторила она. – Ею занимается доктор Флинн. Сейчас я позову его, а вам придется заполнить кое-какие бумаги. Таков порядок. – Она протянула ему ручку и пару листов.
Ромео писал что-то синей пастой, не сильно задумываясь над значением бумаг. Да, он не возражал против того, что миссис Дэниелс проходит лечение в этой больнице. Да, он согласен с тем, что при несоблюдении предписаний врача, больница не несет ответственности за исход лечения пациента, и за его состояние. Да, он согласен с тем, чтобы лечащий врач сам подбирал и назначал методы лечения. Нет, он не собирается перевозить мать в иное лечебное учреждение, и не будет приглашать стороннего специалиста. Он со всем согласен.
– Вы мистер Дэниелс? Я доктор Флинн. Пойдемте со мной.
Такое он видел только в кино. Почему-то, ему казалось, что на самом деле все должно было выглядеть иначе. Но выяснилось, что в кино иногда показывают правду.
Мама лежала на койке, укрытая до самого лица. Поверх белой, грубоватой на вид простыни, лежала ее рука, такая бледная и прозрачно тонкая, что казалось, сквозь нее можно было рассмотреть волокна ткани простыни. Из сизого синяка на сгибе локтя, который нагло вылезал из-под нескольких слоев пластыря, торчала игла капельницы. Какие-то трубки были прилеплены к ее верхней губе и ко второй руке, что покоилась под покрывалом. Волосы матери были собраны в пучок, ее лицо казалось пергаментным: до того кожа выглядела тонкой, сероватой и слегка смятой. Бледные, почти белые губы поджаты, щеки сильно запали.
2.
Если бы Ромео не было уверен в том, что видел перед собой мать, он ни за что бы в это не поверил. В этой мертвенно бледной, маленькой старушке, прикрепленной прозрачными трубками к каким-то попискивающим приборам, он не узнавал той цветущей, радостной женщины с золотыми волосами, которая раскрыла перед ним дверь своего дома, совсем недавно. Он не узнавал в ней свою красавицу мать, которая носила розовые пеньюары со страусиными перьями и пахла цветами.
Эта несчастная старушка не сделала ему ничего дурного. Она не предавала его. Она нуждалась в помощи и сострадании. Эти мысли стрелами пронзали разум Ромео.
На самом деле, это из-за него она лежала сейчас на больничной койке, зависнув где-то между садами рая и сковородами ада.
Если бы он не имел друга по имени Люциус, об опасности которого она всегда предупреждала!
Если бы он не пошел следом за незнакомым приезжим человеком, который опутал его сетями лживых обещаний!
Если бы он не уехал из города, то все было бы хорошо. Они бы вместе посещали торговые центры, ходили в маленькие кафе, ездили на пикник, и в его машину по-прежнему садилась бы холеная красавица.
Теперь же он мог только беспомощно стоять у ее кровати, стискивать руками металлическую дугу спинки, смотреть на нее и думать, сколько же катастроф он создал своими стараниями. А ведь ему просто хотелось настоящей, бурной, самостоятельной жизни.
«Будьте осторожны со своими мечтами, – вспомнил он старинную поговорку, – ведь они могут исполниться!»
Откуда ни возьмись, в палате возник полицейский. «У нее были враги? Кто-нибудь мог желать ей смерти? У кого-нибудь мог быть мотив? Где вы находились в тот момент?» – Эти вопросы слышались, будто издалека, Ромео отвечал вяло, он никак не мог оторвать взгляда от матери, от ее пергаментного лица, от заваленных щек, впалых глазниц. От игл, которые торчали из нее.
Была ли она по-настоящему жива? Где была она сейчас? Что она видела? Чувствовала ли она что-нибудь?
Как же он перед ней виноват!
«Тогда, скорее всего, это была попытка самоубийства».
Ромео вздрогнул: кто-то уже говорил ему это слово.
«Она выпила снотворное и открыла газ».
«Хорошо еще, что она в зрелом возрасте. Знаете, в последнее время к нам все чаще поступают молодые девушки-самоубийцы. Почти все беременные. Честно говоря, мы боялись, что и миссис Дэниелс будет в положении. К счастью, наши опасения не подтвердились. Будем надеяться, что ее кома долго не продлится, и вы сможете забрать ее домой. Мы вам сообщим».
Ее лицо размытой картинкой стояло перед его глазами, пока он брел домой. Все то, о чем он позабыл за минувшие месяцы, снова вдруг всплывало в его памяти: предательство матери, лицемерие Люциуса, Мэйз.
«Господи! Опять этот Мэйз!» Но при чем здесь они все, если изначально он был во всем виноват. Все то, в чем он убедил себя за минувшие месяцы, рушилось в очередной раз.
Теперь, как никогда раньше, ему стали ясны его ошибки: надо было слушать мать и не водиться ни с О.Кайно, ни с Мэйзом, ни с кем бы то ни было еще. Надо было слушать мать. Ведь она всегда была права. А он сгубил и себя и ее, и Бог знает, кого еще!
«Надо исправлять свои ошибки!» – Подумал Ромео, и ему, почему-то, сделалось страшно.
Но в доме, в котором прошло все детство, ему стало во стократ страшнее, и тягость вины только сильнее придавила его.
Он бродил по комнатам, в которых все еще слегка ощущался муторный запах газа, и вспоминал, вспоминал, вспоминал.
В свою комнату он войти не смог: после него там обитал кто-то еще, он очень отчетливо осознавал это. Мебель была передвинута, вещи лежали без привычного порядка, кое-чего и вовсе недоставало.
И было еще нечто чужое в той комнате. Не запах, но ощущение чьего-то присутствия. Как будто бы Люциус О.Кайно, а это явно был он – больше некому, забыл в комнате свою бледную тень.
На кухне он тоже не смог долго оставаться – воспоминания того ритмичного стука посудомоечной машины о стену, тех криков вожделения не давали ему покоя. Кроме того, здесь на полу, на одеяле, нашли маму – так сказал полицейский.
Ромео захотелось немедленно вернуться в Лос-Анджелес: мучения от прекрасного забытья были куда приятнее этого ужаса воспоминаний.
Он позвонил Мэйзу. Ему казалось, что Доминик должен был обрадоваться, что он скорее вернется назад, в его лапы.
Но тот неожиданно заволновался, и заявил, что Ромео нельзя так быстро возвращаться. Что он обязан побыть рядом с матерью еще немного. Он, конечно, может поменять свой билет и вернуться не в воскресенье, а раньше. Но не раньше субботы.
До субботы оставалось еще два дня.
Ромео съездил еще раз в аэропорт и поменял билет на ранний рейс в субботу. Этим ему удалось скоротать остаток четверга.
Он улегся спать рано, в гостиной, на узком и неудобном диване. Всю ночь его тревожили какие-то шорохи и поскрипывания, он ворочался с боку на бок и не мог избавиться от своих мыслей, которые, как надоедливые мошки, все звенели и звенели над ухом.
3.
А утром начала болеть голова.
Ромео боялся этого больше всего на свете. И боль возвращалась. Сначала она была тихой и едва напоминала о себе. К обеду боль усилилась. Она все увереннее занимала позиции в его голове, она все глубже протягивала свои щупальца, выпускала все больше ядовитых метастазов.
Чтобы чуть– чуть заглушить ее, Ромео побежал в ближайший бар. Там он забился в самый темный угол и пил, надеясь, что сознание затуманится, и боль будет наступать не так быстро.
Он судорожно глотал свое пиво из бутылки и плакал. Слезы градом катились по его щекам и тяжело шлепались на грубый деревянный стол.
Ему было очень страшно. Осознание того что, что без загадочного наркотика Мэйза существовать он уже не мог, было ужасным. Он не мог протянуть и нескольких дней! И нынешний срок в пять дней был его самым большим достижением.
Чувство вины перед матерью, ужас собственного положения, недавно вспыхнувшее в нем желание жить – все это скоро поблекнет, а потом и вовсе сотрется, и останется одно – сделать что угодно, чтобы заглушить эту боль! Дай Господь протянуть до субботы!
– Посмотрите-ка, кто это тут у нас сидит?! – Воскликнул звонкий голос, над Ромео нависло чье-то лицо.
Да, заставить Ромео чувствовать себя еще хуже могло только появление Люциуса О.Кайно.
Он был одет, по своему обыкновению, в облегающую майку и короткие шорты, демонстрируя всему миру свои ноги. Его шрам дерзко выглядывал из-под светлых завитков волос, а зеленые глаза лицедея глумились над Ромео. В руках Люциус держал футляр с гитарой. Рядом с О.Кайно Ромео увидел еще четырех парней. Гитары в черных, потертых футлярах были еще у двоих.
– Ребята! – Кивнул парням Люциус, – вот это и есть наш знаменитый козел, про которого я вам рассказывал. – Те смотрели на Ромео с издевкой. – Ну, как дела, знаменитость? Э, да вы посмотрите-ка, он плачет! Наш маменькин сынок плачет! Обливается слезками! Что, стал звездой, пупс? Что-то я не вижу ни охраны, ни репортеров, ни поклонников! Только безумная мамаша в больнице, да одинокие слезки над бутылочкой пива. И как бармен тебе пиво продал, сосунок?
– Надо на бармена копам настучать, что он спиртное несовершеннолетним продает! – Хохотнул один из парней. Остальные громко загоготали.
– Да, уж! Ну что, как твой Мэйз? Делает…
– Тебя в позе звезды? – Заржал еще один.
Громкий смех и комментарии компании Люциуса привлекли внимание всех посетителей бара. Прочие разговоры умолкли, люди наблюдали за происходящим, как будто смотрели бесплатное кино.
Ромео поспешно вытер слезы и угрюмо молчал, уставившись на свою бутылку. Люциус облокотился на стол и заглянул в лицо Ромео.
– Что-то ты какой-то невеселый, пупс. А ну-ка, глянь на меня! – Он хотел приподнять лицо Ромео за подбородок, но тот отпихнул его руку и вскинул голову.
Люциус встретился взглядом с его мутными, огромными запавшими глазами и невольно отпрянул. Сейчас он заметил, что Ромео исхудал, лицо его было бледным и изможденным. О.Кайно с презрением усмехнулся и произнес:
– Ну что, по твоему лицу все понятно и без слов, пупс! Посмотрите, люди, на этого человека! – Он обернулся к остальным посетителям. Любопытные и злорадные, удивленные и сердитые, глаза устремились на Ромео со всех сторон.
Тем временем, Люциус громко продолжал, – Предал меня, своего лучшего друга, а ведь я за него мог кому угодно морду набить! Уехал в Лос-Анджелес, звездой собирался стать! Важный ходил, как гусь! Сейчас на кого ты похож, пупс? Предательства просто так с рук не сходят! А мы создали новую группу, и сейчас подписываем контракт с «Сони». Так что, скоро будешь смотреть наши интервью по Музыкальному каналу. А ты, гений, сделался рабом, червяком своего Мэйза. Мне тут люди рассказывали, как ты в Лос-Анджелесе, в вонючих клубах героин по венам гоняешь, а потом задницу своему Мэйзу подставляешь.
Ромео вскочил со стула и хотел кинуться на Люциуса с кулаками, но тот отступил и отрицательно замотал головой:
– Ну, уж нет! Я бы с радостью тебя сейчас отделал, вернул тебе должок! Да тебя трогать противно. У тебя же, наверняка, есть все болячки, которые только на свете существуют. Так что, придется мне твой должок забыть. А то дорого может обойтись.
– Пошел ты… – прошипел Ромео.
Все пятеро дружно расхохотались и прошли дальше, в зал бара, где заняли самый большой стол у окна.
Из своего темного угла Ромео слышал, как они увлеченно обсуждали планы группы, не проявляя к нему больше никакого интереса.
Однако боль отступила. Ромео знал, что это совсем ненадолго, но сознание его прояснилось, и теперь, он имел возможность в полной мере прочувствовать смысл того, что говорил Люциус: «Ты раб, ты червь». Именно так. Не просто раб, а одинокий и беспомощный, чьи ноги давно не касались земли. Его мир сплошь состоял из призраков и обрывков воспоминаний, что на добрую половину складывались из событий, которые никогда не происходили на самом деле.
В принципе, даже сейчас он не мог быть на сто процентов уверен, что тот кошмар, что происходил с ним сейчас, не был очередной галлюцинацией.
Хотя мог, потому что его галлюцинации никогда не несли с собой боль или страх. В состоянии эйфории его никогда не мучили кошмары: ими изобиловала его реальность.
Дотянуть до субботы.
Если он и умрет от передозировки, то это будет блаженная смерть, в чудесных виденьях. «Кончай с собой!»– Вдруг словно кто-то шепнул ему в ухо. От кого-то он это уже слышал.
Ему опять стало страшно. Нет, покончить с собой это не так просто. Нет, он на это не решится. Смерть и так придет за ним. Должно быть, весьма скоро.
Всю пятницу он пролежал на диване в гостиной, глотая пиво и глядя в потолок. Его темные мысли потоком кислоты продолжали беспрерывно течь по его жилам, омывая зудящий мозг и ноющее сердце.
Он хотел поехать в больницу, чтобы еще раз посмотреть на мать, но чувство вины не позволило ему сделать этого. Он понимал, что мама не могла видеть его, но ему казалось, что она чувствовала его присутствие рядом со своей койкой, и ей, наверняка, это добавляло только мучений. Всем будет легче, если он больше не покажется в ее палате.
«Мэйз». Перед глазами Ромео снова возникло красивое лицо Доминика.
Нет, Мэйз ни в чем не был виноват, какой смысл делать из него козла отпущения? Разве он смог бы превратить Ромео в покорного раба, если бы сам Ромео не позволил этому случиться?
Орландо – он вообще всегда желал Ромео только добра.
Ромео хотелось остановить все эти мысли, которые как старая надоевшая пластинка, все продолжали и продолжали крутиться в его голове. Одни и те же. Но он уже привык к их бесконечному, отупляющему скрипу.
Он просто лежал на диване в гостиной и глядел в потолок до наступления субботы.
Ромео запер двери дома своими ключами и задумчиво воззрился на них. Эта небольшая связка словно привязывала его к этому городу, к этому дому, заставляла его еще когда-нибудь вернуться сюда. Ромео хотелось размахнуться и забросить их куда подальше. Сжечь все мосты и навсегда развязаться с этим местом. Чтобы дожить оставшееся время спокойно, не вспоминая ни об этом небольшом, уютном доме, ни о людях, которые когда-либо бывали в нем.
Но поблизости не было ни единого места, куда он мог бы выкинуть ключи. Ни озера, ни пруда, ни даже лужи. Так что, несмотря на свое неистовое желание, ему пришлось положить связку в карман. Такси уже ожидало его.
В самолете он дремал. Он выпил три чашки кофе и отказался от завтрака. Он заметил, что больше его не пугают полеты на самолете. Он не напрягался, вслушиваясь в звук турбин, его не страшили воздушные ямы, из которых самолет, то и дело, выпрыгивал тяжелыми рывками.
«Свежие газеты, сэр?» – Расслышал он голос стюардессы сквозь дрему. Толстый человек в соседнем кресле басовито поблагодарил девушку, зашелестела бумага.
Толстяк, наверное, взял целую охапку газет. Потому что он все листал и листал страницы, бумажный хруст и скрип которых не давал Ромео покоя. Он покрутился в своем кресле и, наконец, не выдержав, приоткрыл глаза.
И едва не вскрикнул: с передовицы развернутой толстяком газеты, на Ромео смотрело лицо Мэйза!
4.
Отличная фотография размером с полполосы, на которой Доминик выглядел усталым и задумчивым, но как всегда шикарным, венчалась заголовком: «Событие года в литературе! Неправдоподобный талант! Доминик Мэйз не только великолепный бизнесмен, прекрасный критик и просто потрясающий красавец! Он еще и гениальный писатель! Девушки Америки, с ним надо что-то делать!»
Ромео почувствовал, как у него немеет тело.
Толстяк вежливо уступил ему газету. Когда Ромео брал ее, у него тряслись руки.
Под фотографией было написано следующее: «В пятницу прошла пышная презентация первой книги Доминика Мэйза. Сборник рассказов под общим названием «Дар», несомненно, вызовет бурное одобрение критиков. «Дар» – одна из тех книг, которые обязан иметь в своей библиотеке каждый образованный человек с хорошим вкусом. Продолжение читайте на странице 3!»
Ромео нервно перевернул страницу. И внутри его все оборвалось: репортаж с презентации занимал всю третью страницу газеты. Несколько ярких фотографий запечатлели моменты презентации и Доминика, то с влиятельными людьми, то с бокалом шампанского и в окружении каких-то незнакомых девиц.
Но от одной из фотографии юноша не мог отвести глаз: на ней Мэйз расписывался на экземпляре книги для автора статьи.
С улыбкой триумфатора, он ставил свой автограф на книге Ромео.
Ромео узнал эту книгу сразу, ведь он сам выбирал дизайн для нее: черно-белая графика, имя автора мелким шрифтом.
Только вместо «Ромео Дэниелс» на обложке красовалось «Доминик Мэйз».
Ромео показалось, что он рухнул в бездну, и самолет валится вслед за ним, вместе со всеми пассажирами и стюардессами, кофейниками и спасательными жилетами. Мэйз даже не удосужился изменить обложку. Он просто поменял имена.
Глотая слезы бешенства, потрясенный, Ромео читал репортаж. Он проскальзывал глазами строки, где повествовалось о самой презентации, и вчитывался в те фрагменты, где речь шла о книге.
Сборнику, вернее, Мэйзу, автор статьи пела сплошные дифирамбы. Особенно она была увлечена самим Мэйзом. Она страстно призывала девушек всей Америки идти «на абордаж этого незанятого благородного сердца». Она без устали восхищалась его привлекательностью, галантностью, чувством юмора и загадочным талантом. Своей статьей она просто просилась к нему в постель.
Ниже были приведены короткие интервью с двумя критиками, которые присутствовали на презентации и успели полистать сборник. «Конечно, это первое впечатление! И мы дома еще вчитаемся в этот текст!» – фальшиво грозились критики. «Но уже с первого взгляда понятно, что выход этой книги – значительное событие в области литературы США! Необычный, фантастически образный язык, свежее виденье человеческой сущности, новаторский подход к рассмотрению отношений между людьми и их мироощущению! Доминику следовало давно начать писательскую карьеру, но он решился на это лишь спустя долгие годы работы издателем и критиком, что делает ему честь! Он настоящий профессионал, а не какой-нибудь выскочка!»
Для Ромео это было уже слишком. Запас эмоций его иссяк. Он смотрел на это наигранно задумчивое лицо на фотографии и ощущал, что вся его несчастная душа была искромсана на такие мелкие клочки, что представляла собой отравленный фарш, который не сгодился бы и на кошачью еду.
Ромео продолжал смотреть на лицо Мэйза, и ему уже казалось, что оно выглядело вовсе не задумчивым, но смотрело на Ромео с надменной снисходительностью, оно словно говорило ему низким, глуховатым голосом: «Так случилось, дружок. Никто в этом не виноват. И это придется принять».
Ромео не выдержал. Издав громкий, отчаянный вопль, он одним движением разорвал газету пополам. Толстяк с удивлением уставился на него. Юноша, не обращая на это никакого внимания, продолжал с остервенением рвать газетные листы. Чтобы это мерзкое лицо прекратило глазеть на него, чтобы оно избавило его от своего невыносимого гнета!
К Ромео подбежала стюардесса: «Что с вами, сэр? Вам плохо?»
Ромео посмотрел на нее своими мутными, ненавидящими глазами и швырнул обрывки бумаги на пол в проход. Сейчас, в припадке ярости, он бы бросился на нее, но тут вмешался толстяк. Он схватил Ромео за плечи и мягко пробасил:
– Я врач! Все в порядке. Молодой человек просто нервничает!Это паническая атака, просто паническая атака. Мисс, вы не могли бы принести ему какое-нибудь успокоительное средство?
Его утробный голос немного отрезвил Ромео. Он высвободился из рук толстяка и извинился перед стюардессой:
– Простите, мисс, не надо успокоительного. Я в порядке. Извините за этот беспорядок.
– Ничего, сэр. – Стюардесса натянуто улыбнулась и ушла.
До конца полета, Ромео сидел очень тихо, незаметно продолжая топтать клочки газеты, которые попали под его кресло.
Мэйза дома не было.
Конечно, новоявленный гений в эту минуту, скорее всего, давал какую-нибудь пресс-конференцию или порабощал десятки женщин своей фатальной улыбкой, раздавая автографы в каком-нибудь книжном магазине.
Удивительно, но потрясение от выхода книги Мэйза было настолько сильным, что боль совсем не давала о себе знать, вот уже несколько часов. Но Ромео это не принесло облегчения, он даже не заметил того, что его голова не беспокоила его. Внутри Ромео творился такой хаос, что он вряд ли бы заметил, что умер, если бы даже это случилось.
Он прошел по дому, в котором его приветствовал только Болван. Конечно, Доминик позаботился о том, чтобы экземпляры книги не лежали на видных местах. Однако Ромео подозревал, где следовало искать их.
Для начала, он вломился в спальню. В этой комнате, к несчастью, он бывал регулярно, и хотя совершенно не представлял, как спальня выглядит в электрическом свете, зато до мельчайших деталей знал ее в лучах утреннего солнца. Он пошарил под покрывалом кровати, порылся в гардеробе. Однако кроме вещей хозяина, там ничего больше не было. Тогда он начал открывать все ящики подряд.
Книги он не нашел. Зато, распахнув створки одного из шкафов, он увидел странного вида пузырек, наполовину заполненный какой-то прозрачной жидкостью. В крышку пузырька была ввинчена пипетка.
Ромео взял флакон в руки. На нем не было никаких пометок.
Юноша с недоумением разглядывал его, как вдруг внезапно он понял, что именно держал в своих руках. Ромео слегка встряхнул пузырек. Жидкость была тягучей и перекатывалась тяжело, как масло. Со дна поднялся мутноватый осадок. Он открутил пробку и сразу ощутил неприятный, горький химический запах.
Он едва справился с подкатившей вдруг тошнотой.
«Так вот ты какое,…мое спасение. – Усмехнулся Ромео. – Просто вонючая, бесцветная жидкость. Это тебе я обязан своей «яркой» жизнью? И как же мне тебя дают? Конечно, размешивают в питье. Или капают в пищу. Интересно, сколько же капель превращают меня в раба, а сколько – в червя?»
У него зачесались руки разбить бутылку, грохнуть ее о спинку кровати. Но он не решился: что если снова вернется боль? Он быстро поставил пузырек на прежнее место, захлопнул шкаф и выбежал из спальни.
Искать книгу надо было, скорее всего, в кабинете, куда Ромео и направился, отгоняя мысли о пузырьке с прозрачным веществом.
Он вошел в кабинет Мэйза. Этого он раньше никогда не делал.
Здесь хозяин дома чувствовался особенно сильно. Здесь даже пахло Домиником. Как и в его офисе в издательстве, и даже в спальне, здесь повсюду были книги. Из них, как всегда, торчали ручки.
На спинках массивных кожаных кресел была небрежно смята пара дорогих пиджаков, в углу валялся крокодиловый портфель.
На столе – ворох бумаг, незакрытый ноут-бук. Старинная янтарная пепельница полна окурков от едва прикуренных сигарет. Ромео знал, что если Доминик не докуривал сигарету даже до половины и начинал новую после двух затяжек, то это неизменно означало, что он сильно нервничал.
Аудиосистема олицетворяла собой техническое совершенство и занимала всю стену. Противоположная стена, у которой стоял письменный стол, почти полностью представляла собой огромное окно, из которого было видно террасу, бассейн, и чуть прикрытую пальмами мраморную лестницу на пляж, а дальше – все было глубоко синим от безбрежности океана, что незаметно сливалась с безграничностью небес.
Внимательно оглядевшись, Ромео решил, что искать следовало в недрах многочисленных ящиков массивного письменного стола. Тяжелые с виду, они открывались неожиданно легко и удобно.
Распахнув очередной, Ромео удовлетворенно хмыкнул: он заметил твердый край черно-белого корешка книги. Он безумно разволновался, как только его пальцы коснулись прохладного лакового картона обложки.
Да, это была она. Ромео мрачно подумал о том, как гармонично смотрелось имя Доминика Мэйза на чужой книге. На его, Ромео, книге.
Он раскрыл ее. Да, к великому сожалению, он снова не ошибся. Под обложкой он нашел свои тексты. Он долго листал страницы взад и вперед, проскальзывал глазами им самим написанные строки. Он знал каждое предложение. Тем ужаснее было, захлопнув книгу, вновь увидеть на обложке имя «Доминик Мэйз». Ромео охватило ощущение обреченной неизбежности. В его ушах вновь и вновь звучали слова Доминика «Так произошло, дружок. И это придется принять».
Ему казалось, что, начиная с этой минуты, в его жизни не могло произойти ничего худшего, потому что хуже было уже некуда. Он еще некоторое время повертел книгу в руках и вновь заглянул в ящик, перед тем как положить ее на место. Он вдруг увидел, что там находился еще один экземпляр.
Зачем-то Ромео потянулся и вытащил его. Сейчас он сжимал по книге в обеих руках. Они были совершенно одинаковыми, и Ромео не мог понять, почему он так напряженно рассматривал их. В тот миг, когда он нашел одно-единственное различие, руки его вдруг онемели, и он вскрикнул от неожиданности.
На обложке этой, второй книги, лаконично указывалось: «Дар». Ромео Дэниелс». Ромео решил, что ему померещилось. Он зажмурил глаза, а потом опять посмотрел на обложки обеих книг. «Дар». Доминик Мэйз», – гласила одна. «Дар». Ромео Дэниелс», – возражала вторая.
Это была окончательная модель книги, которая была одобрена и пущена в тираж…с маленькой поправкой.
Ромео переводил потерянный взгляд с одного тома на другой. Они были одинаковыми и абсолютно разными, как ночь и тьма.
Мэйз не захотел морочить себе голову новым дизайном.
Но лучше бы он это сделал! Возможно, тогда Ромео не пришел к мысли, что ад находится на земле, как раз в том самом месте, где он сейчас стоял.
Что еще ожидало его впереди, какова была низшая точка отметки, на которую могла опустить его судьба?
«Интересно, – подумал Ромео, – а как бы он сам преподнес эту новость мне? Что бы он мне сказал? А, может, он ничего бы не стал говорить, просто пичкал бы и пичкал меня наркотой, пока я не свалился. Ведь это он и авторские права на себя оформил, пока я, невменяемый, сидел на пляже? И сочинял, и сочинял… И все, что я сделал за последнее время, послужит теперь материалом для новых и новых книг, чтобы продолжать прославлять имя Доминика Мэйза. Потому что ему вдруг вздумалось стать писателем!» – внутри его закипала ярость. С каждым мгновением она все сильнее заполоняла его разум.
Ярость, словно бешеный лев, ревела и била его изнутри мощными лапами.
«А я уже столько написал, что ему с лихвой хватит, чтобы запечатлеть свое поганое имя в истории! Тогда для чего же нужен я? Для того чтобы он мог мною пользоваться, как и когда ему заблагорассудится! Чтобы качать из меня все, что можно. Какое счастье, что я не несу яиц и не плююсь золотом, иначе я бы давно уже сидел на цепи в подвале. Но я могу подложить ему одну большую свинью! Я знаю, как можно отомстить ему. И я это сделаю! Хватит! Он получил с меня сполна!»
Ромео швырнул обе книги в угол и бросился вон из кабинета. Он побежал вниз, в гараж дома, запрыгнул в свой «Мини», который терпеливо дожидался его, и выехал из дома.
5.
В ту секунду, как ворота дома медленно раскрылись, Ромео увидел огромный черный «Бентли»: шофер привез Мэйза домой. Автомобили поравнялись. Доминик высунулся из окна, но не успел ничего сказать, потому что Ромео тут же отвернулся и утопил педаль газа в пол. «Мини» рванул с места с неожиданной резвостью.
Это был второй раз, как Ромео рискнул выехать за пределы особняка в одиночку. Но сейчас он прекрасно знал, куда ехать.
Он вспомнил заброшенную дорогу, что вела на некий бывший секретный объект, и где теперь собирались именитые мотоциклисты Лос-Анджелеса.
Это место находилось на горе. И та дорога в конце делилась на две колеи: одна приводила на саму территорию покинутого завода, или, чего точно, Ромео не знал. Вторая же, долго петляла, забиралась все выше и выше к самой вершине горы, потом ныряла в узкий, укромный грот, и совершенно неожиданно обрывалась над самой пропастью, внизу которой плескался океан, который с такой высоты казался смирным и таким прозрачным, что можно было разглядеть крупных рыб, не говоря уже об акулах.
«Прости, мой «Мини!» – Ромео любовно погладил приборную доску автомобиля, не притормаживая. – «Тебе придется уйти вместе со мной. На самом деле, мой единственный друг это ты. Ты один ничего не требовал от меня, а я не вредил тебе. Теперь мы можем доказать друг другу нашу дружбу и уйти вместе. Я буду тебе обязан, друг. Не волнуйся, тебя быстро вытащат».
С каждым километром Ромео становилось все страшнее, но решение было принято, и юноша ни за что бы не отступил. Автомобиль, с упрямым рычанием, продолжал взбираться наверх по склону горы. Ромео начал узнавать эти места. «Еще немного – и я окажусь на площадке у дороги, где все собираются по пятницам, а там – рукой подать».
Эта площадка была так хорошо знакома ему. В своем воображении он увидел, как собирались байкеры. Он вспомнил кинозвезд с почти голыми девушками, толстяка Кита – Бороду на рогатом чоппере, Анаис, Венсана Бенуа в коляске. Он вспомнил, как впервые Мэйз привез его туда.
Ромео даже улыбнулся. Все это было так недавно, а ему казалось, что прошла целая жизнь. «Да, жизнь прошла» – неожиданно спокойно подумал он и поддал газу.
Дальше надо было быть осторожным: дорога сильно петляла, обвивая собой гору как змея, и Ромео, который несся на большой скорости, боялся не справиться с управлением. Умирать раньше намеченного он не хотел. «Это надо сделать хотя бы красиво. А умереть красиво – значит лететь с огромной высоты, прямо в пропасть».
Вскоре, вдалеке, Ромео увидел темный грот, который и был ему нужен. Он знал, что грот был совершенно прямым, и внутри его можно было достичь максимальной скорости, и со свистом ветра в ушах вознестись над просторами, царственно парить одно мгновение, и потом камнем рухнуть вниз, летя бесконечно долгие секунды, пока грохот металла о поверхность воды не оглушит его навсегда.
Незадолго до въезда в грот, Ромео еще прибавил скорости, готовясь совершить желанное ускорение.
Внезапно, сквозь шум двигателя и громкую музыку, он отчетливо расслышал гром. Его мощный раскат быстро приближался, как если бы буря гналась за ним. Когда юноше показалось, что сейчас его автомобиль сметет с дороги грохочущим ураганом, его обогнал черный спортивный мотоцикл. На бешеной скорости, он совершил какой-то жуткий вираж, накренившись до самой земли, поднял густое облако пыли и перегородил собою путь в грот.
На мотоцикле сидел Мэйз. На нем не было ни защитного костюма, ни даже шлема. Ромео до предела утопил педаль тормоза. «Мини» захлебнулся, вильнул в сторону и резко остановился на некотором расстоянии от Доминика. Тот уже стоял, облокотившись на свой мотоцикл. Он сосредоточенно наблюдал за Ромео. Юноша вышел из машины. Его лихорадило от напряжения.
– Мэйз, уйди с дороги! Не разыгрывай мелодраму! – Заорал он.
– Это ты не разыгрывай! Разворачивай машину, поехали домой! – Прокричал в ответ Мэйз.
– Уходи, Доминик! Я не вернусь в твой дом!
– Тогда возвращайся в свой!
– Туда я тоже больше не поеду!
– Можешь ехать куда хочешь, только разверни машину!
– Ты зря гнался за мной. Зря подвергал свою жизнь опасности, что ехал с такой скоростью без шлема. Тебе нельзя, ты себе больше не принадлежишь! Ты – достояние человечества, гениальный писатель! Автор сборника «Дар»! – С ненавистью выкрикнул Ромео.
Доминик потупился.
– Ты все узнал…так быстро.
– Иголки в стоге сена не утаишь, господин Мэйз. Уйди с дороги! Я не позволю тебе больше использовать меня! Довольно.
– Ромео… – Мэйз хотел что-то сказать, но Ромео не стал слушать. Он забрался обратно в «Мини» и завел двигатель.
– Уходи, а то я перееду тебя! – угрожающе предупредил Ромео.
Мэйз даже не пошелохнулся.
Машина Ромео дернулась, медленно откатилась назад, готовясь к разгону, замерла на пару секунд, и сорвалась с места.
Доминик ощутил, как его спина покрывается липким, холодным потом: «Мини» неумолимо приближался. Метр за метром, набирая скорость.
Из-за лобового стекла, он видел глаза Ромео. Они горели каким-то неестественным, безумным огнем. Парень был полон роковой решимости.
Он убьет его. На сей раз он пойдет до конца.
Доминик спрятал руки за спиной и вцепился в кожаное седло мотоцикла, как будто бы это могло его защитить. Лоб его взмок. Еще никогда в жизни ему не было так страшно.
Еще метр, и еще. Чем сильнее автомобиль разгонялся, тем, казалось, медленнее ехал. Мэйз хотел попрощаться с жизнью, но вдруг понял, что в этой жизни даже прощаться ему было не с кем. Здесь его держало только его дело, его удовольствия, и его недвижимость.
Единственный человек, кому бы он сказал «прощай» перед тем как уйти, был тот самый парень, который через считанные секунды оставит от него только груду сломанных костей.
«Может быть, еще только Анаис. Моя нежная Анаис», – мелькнуло в его голове, когда бампер «Мини» почти коснулся его ног.
В последний момент, автомобиль Ромео внезапно замер.
– Уходи вон, проклятый извращенец! Уходи, дай мне проехать! – Истерически орал Ромео, высунув голову из окна. Из его глаз брызнули злые слезы: он не мог убить никого, даже такого ненавистного подонка, как Мэйз. Он ненавидел и его, и себя.
Доминик отрицательно покачал головой:
– Поверь мне, Ромео. Я очень боюсь смерти, но я ни за что не позволю тебе умереть. – Он усмехнулся, не веря, что смог признаться в своем страхе. Но сразу продолжил, – Мне страшно. Мне очень страшно, Ромео, поэтому если ты собрался меня убивать, тогда делай это быстрее! Сам я отсюда не уйду. Без тебя. – Он развел руками и не двинулся с места.
Ромео в бешенстве ударил кулаками по ободу руля, выдохнул и откинулся назад в своем сиденье. Мэйз снова победил. Ромео не был настолько храбр, чтобы убить его. И сейчас он понял, что в этот раз не смог бы убить и себя. Он снова завел «Мини» и сдал назад.
Мэйз не смог подавить облегченного вздоха. Он снова победил. Он смог спасти его. Хотя бы от самого себя.
Они возвращались вровень. Доминик не позволял автомобилю Ромео ни на метр удаляться от своего мотоцикла. Он, то и дело, заглядывал в окно «Мини» и радостно улыбался. Ромео же чувствовал себя полностью разбитым. Долгожданная свобода не наступила. Зато снова пришла боль. Голова мучительно ныла, и что-то в черепной коробке пульсировало вместе с сердцем.
ГЛАВА 6
1.
– Давай, ты немного потерпишь. – После минутного раздумья ответил Мэйз на жалобу Ромео.
Юноша лежал на своей кровати, накрыв голову подушкой, и мычал от боли, которая продолжала высверливать дыру в его черепе. Доминик нервно расхаживал по комнате.
– Мне больно. – Приглушенно буркнул Ромео.
– Ты справишься.
– Как же я тебя ненавижу. – Юноша застонал из-под подушки.
– У тебя на это есть все основания, я согласен. Я и сам себя ненавижу. Но мы пока еще нужны друг другу.
– Как ты мог? Как ты посмел?
– Знаешь, я уже не надеялся, что ты выкарабкаешься. Не пропадать же твоим творениям зря!
– Я и не выкарабкаюсь!
– Твое право. Только давай сначала попробуем? Если будет совсем невмоготу, только тогда я дам тебе то, что ты хочешь. Договорились?
– Неужели ты думаешь, что без «этого» я позволю тебе прикоснуться к себе? – Ромео скинул подушку с головы. Он морщился от боли.
Мэйз глянул на него так, будто сам ощутил все, что терзало Ромео.
– Я не буду даже приближаться. Постарайся заснуть. – Доминик направился к выходу.
Уже у самой двери Ромео неожиданно окликнул его:
– Откуда ты узнал, где меня искать?
Мэйз замешкался, словно раздумывая над тем, стоило ли ему говорить то, что он собирался сказать.
– Это странно прозвучит, но мне все это снилось.
Ромео с удивлением приподнялся, на миг позабыв о боли.
Мэйз кивнул сам себе:
– Мне снилось, как мы столкнулись в воротах, как я никак не мог выбраться из машины из-за своего тупого шофера. Я хотел последовать за тобой. Я видел, как ты ехал по той дороге. Потом я гнался за твоей машиной до самого грота. Только во сне я тебя не догнал. Так что, когда все случилось наяву, я уже знал, что обязан не пустить тебя в грот, во что бы то ни стало.
Доминик откинул прядь волос со лба и шагнул за дверь:
– И еще у меня есть джи пи эс…Попробуй уснуть, Ромео. Это пойдет тебе на пользу.
2.
Дьявол был вне себя. Каким образом вдруг спутались все карты?! Как это могло произойти?
«Это какое-то безумие!» – Восклицал он, с раздражением отмахиваясь от чертовок, которые пришли, как всегда в этот час, чтобы золотыми гребнями расчесать его рыжие волосы.
Он расталкивал их, выскакивал из лилейного ложа и начинал бегать по покоям взад и вперед.
Он разводил руками и обращался сам к себе: «Как он мог сделать такое? Ему же ясно было показано: не мешать! Не догонять! Дать парню спокойно разбиться. Он был бы уже здесь! Здесь! Здесь!» – Лукавый вырвал гребень у одной из чертовок и со злостью швырнул его на пол. Но этого ему показалось мало, и он скинул кувшин с вином со столешницы камина. Глядя, как напиток темно-красной, пахучей лужицей медленно растекался по роскошному ковру, оставляя на нем почти кровавое пятно, Черт взбеленился еще больше и принялся пинать кувшин ногами.
«Его душа должна была уже читать мне свои стихи здесь! Ничего не понимаю! – Закричал он. – Чертов человек! Он не должен был догонять его! Почему он это сделал?! Это какое-то дурное предзнаменование! Очень дурное! Если об этом узнает братец, он проест мне все мозги нравоучениями о гармонии двойственности и человеческом выборе! А ведь он об этом узнает! Но как это может быть? Я не давал Мэйзу никаких приличных добродетелей! Эта душа из моих укромных запасов! Бог не мог ничего ему дать! Чертовщина какая-то!»
Он взял себя в руки снова уселся в лилейное ложе. Чертовки терпеливо возобновили свое занятие. Расчесывать Дьявола было непростой задачей. Их плавные движения и тихое мурлыканье немного успокоили его.
«Ладно. – Решил он. – Должно быть, он неправильно истолковал мой знак. Всего лишь человек – он мог и ошибиться. Дам им еще один шанс. А там уже видно будет».
На том Дьявол с собой согласился и совсем успокоился. Он даже задремал.
3.
– Только тихо, не шуми. Он еле заснул. – Прошептал Доминик, пропуская Анаис в дверь комнаты Ромео. Она кивнула, вошла на цыпочках и замерла у кровати юноши. Доминик остановился за ее спиной.
Ромео выглядел совершенно измученным. Раньше он часто улыбался во сне. Сейчас же, вместо улыбки на его лице поселилась гримаса боли.
Анаис обернулась в сторону Мэйза и с жалостью кивнула на Ромео.
– Он почти не спал три дня. – Тихо сказал Мэйз. Его сердце тоже сжималось, но облегчить его страдания он не мог: Ромео было необходимо пройти через это испытание. И все об этом знали.
– Бедный мальчик. – Прочел Доминик по ее губам.
Анаис склонилась над кроватью и прикоснулась губами к его лбу. Затем она подала знак Мэйзу, что хочет выйти из комнаты.
– Я не знала, что он принимал наркотики. Я не замечала… – Недоуменно сказала она, когда дверь за ними закрылась.
– Здесь, в Лос-Анджелесе, это почти неизбежно. Он просто оступился. – С сожалением произнес Мэйз. Сердце его вдруг болезненно кольнуло оттого, что он снова лгал. Но разве он мог признаться ей, что был не спасителем, но главным виновником мучений Ромео.
– Ты сам присматриваешь за ним?
– По вечерам – да. Днем я… занят…– Ему стало, почему-то неловко за свои слова.
– Занят? Шумихой вокруг своей книжки? – В ее интонации сквозило презрение.
Доминик предпочел промолчать.
Они вышли из дома.
– Я хотел…извиниться… – Он замялся. Просить прощения ему всегда было тяжело. – За тот…вечер.
Анаис окинула его долгим, внимательным взглядом. Доминик уставился на свои босые ноги.
– Ты ужасный человек, Дом. Непонятно, как другие этого не видят. Но, похоже, что на этот раз ты действительно отвечаешь за свои слова.
– Не держи на меня зла. Я не знаю. Я был не в себе. – Мэйз продолжал упорно рассматривать пальцы своих ног.
– Нет, дорогой, как раз тогда ты был в себе. Но всегда можно измениться. Мы можем остаться друзьями. Я скучаю по тебе, Дом. Несмотря на все твои мерзости.
Доминик глянул на нее исподлобья. После всего, что он натворил, он не рассчитывал услышать даже такое.
В тот вечер, когда он неожиданно для себя обнаружил, что не испытывал к ней прежнего влечения, он испугался, что потерял ее навсегда.
И хотя от нее обычно было много беспокойства, он безумно скучал по ней. По их красноречивому молчанию ночи напролет, по ее блуждающему взгляду. По поцелуям в шрам около рта, наконец! На самом деле, Анаис была нужна ему. И он в полной мере осознал это, когда ждал, пока темно-синий «Мини», собьет его насмерть.
Анаис приподнялась на носочки и обняла его.
– Вот, опять ты провоцируешь меня. – Попробовал пошутить Доминик.
– Нет, Дом, я просто тебя обнимаю. – Она звонко чмокнула его в лицо. – Не знаю, почему я продолжаю верить в тебя? Может быть, я просто не хочу признавать правду, что ты – подлец. А может быть… – она передернула плечами.
Доминик вздохнул и на этот раз сам обнял ее, тесно прижимая к себе. Как он раньше не ощущал того, какой внутренний покой приносило ему ее тепло!
Ощущение блаженства воцарилось всего на миг, но за этот миг он успел отдышаться от чувства вины и беспокойства за Ромео. Эти новые для него мучители терзали его подспудно, но беспрерывно. Он, не привыкший страдать угрызениями совести, сильно уставал от них.
– Побудь со мной… – попросил Доминик. Анаис аккуратно высвободилась из его объятий.
– Нет. А то, не дай Бог, на тебя опять что-нибудь найдет. В следующий раз, Дом.
Когда она уехала, Доминик вернулся в дом и снова поднялся наверх. Он остановился у двери комнаты Ромео, напряженно прислушиваясь. С той стороны не доносилось ни звука.
Мэйз с облегчением вздохнул: последние три дня были сплошным кошмаром. Если бы Доминик хотя бы предполагал, насколько ужасными будут последствия «замеси», то, возможно, история пошла бы по иному пути.
Головные боли Ромео были так сильны, что его лицо чернело, и юношу корчили судороги. Мэйз сам колол ему сильнейшие обезболивающие, но они приносили лишь временное облегчение. За семьдесят два часа Ромео ни разу не сомкнул глаз.
И Мэйз вместе с ним. Он время от времени вспоминал двух химиков, которые изобрели эту убийственную дрянь. Он дал себе клятвенное обещание поехать в город, где встретил их, и собственными глазами посмотреть на то, в каком состоянии теперь находились Дрын и Ленин. Что, интересно, с ними сделал их жидкий Франкенштейн? Мэйз страстно надеялся на, что оба скончались в своей лаборатории, в адских мученьях!
Еще его преследовала навязчивая мысль, что Ромео надо было отправить в больницу. Он нуждался в профессиональной помощи – одних уколов было недостаточно.
Но Доминик боялся.
Он страшился шумихи, которая поднимется сразу же, стоит лишь одному журналисту пронюхать об этом. Кем бы он представил Ромео? Как бы он объяснил его состояние?
Безусловно, он мог бы придумать какую-нибудь правдоподобную легенду, но не хотел совсем утонуть во лжи, случайно запутавшись в деталях выдуманной истории.
Ломка продолжалась уже трое суток. Возможно, осталось совсем недолго. И все обойдется. А потом, когда боль отступит, и Ромео снова будет в силах соображать, они вместе решат, что делать.
Мэйзу посчастливилось заснуть и проспать весь остаток дня.
Ночью у Ромео опять случился приступ, сильнее, чем прежде. Ромео били такие судороги, что его тело подкидывало над кроватью. Он корчился и исступленно кричал, закатывая глаза.
Когда Доминик в очередной раз полез в аптечку, то обнаружил, что за эти три дня он использовал полугодовой запас шприцев.
От его крика у Мэйза звенело в ушах, от созерцания его страданий, на кровавые куски рвалось сердце.
Он метался вокруг Ромео, силясь чем-то ему помочь, и чуть не плакал от собственной бесполезности. Возможно, сейчас он страдал даже сильнее, чем сам Ромео. Ведь он прекрасно знал единственного человека, который был виновен в том, что он сейчас видел.
Впервые в жизни, ему было невыносимо больно за кого-то другого. Впервые в жизни, он мысленно обратился к Богу с мольбой, чтобы боль, наконец, освободила Ромео. Впервые в жизни, он жестоко каялся за то, что совершил.
С первыми лучами солнца, Ромео вновь провалился в сон, больше походивший на беспамятство.
Доминик без сил рухнул на свою кровать.
Но стоило ему закрыть глаза, как пронзительно зазвонил будильник. Жизнь шла своим чередом, и работа требовала жесткой дисциплины. Проклиная слишком короткую ночь, Мэйз сполз с кровати и обреченно побрел в ванную.
В доме было тихо. Хотя бы это немного радовало Доминика.
В ванной он глянул в зеркало на свое бледное, помятое лицо, и мысленно плюнул.
Сегодняшний день обещал быть тяжелым: ему необходимо было работать и при этом периодически ездить домой и проверять состояние Ромео: слишком сентиментальная, мисс Бойд не справилась с работой, а новую сиделку Мэйз нанять не успел.
Оставлять Ромео одного на весь день было страшно.
«Может, попросить Анаис побыть с ним?» – Мелькнуло в его голове. Но он тут же отказался от этой мысли: «Что сможет сделать эта хрупкая маленькая фея, когда Ромео опять начнет швырять по кровати?»
И еще, несмотря ни на что, Доминик не хотел оставлять их вдвоем. Ревновать в такой ситуации было низко с его стороны, и он был готов это признать. Но все-таки предпочел не обращаться к Анаис, и попробовать справиться с ситуацией в одиночку.
4.
Ромео уже, наверное, целую вечность не соображал, что с ним происходит. В какой-то момент, обезумев от адской боли, которая драла его заживо, как стая алчных крыс, отупев от тысяч взрывов, что ежесекундно раскалывали его голову на части, он вдруг провалился в беспросветный пустой мрак.
Он повис во мраке, как в невесомости, и теперь какая-то страшная сила швыряла его из стороны в сторону. Боль поглотила его. Она теперь окружала со всех сторон, обратившись в его естественное состояние, из которого он уже не выходил. Вспышками он видел яркий свет, чье-то лицо. Но эти вспышки были кратковременны и неясны.
Вдруг его подбросило особенно сильно и, словно волной на берег, выкинуло обратно в сознание.
Когда Ромео распахнул глаза, он еще долго не мог понять ни кто он, ни где находился, ни что произошло.
Через некоторое время он вспомнил свое имя, и даже смог пошевелить затекшими конечностями. Сильно болели глаза. Он даже не мог водить ими по сторонам. В ушах звонили сразу двести колоколов. Нутро выворачивало наизнанку.
Ромео закашлялся и снова потерял сознание.
Мэйз заглянул в комнату Ромео. Он заезжал домой уже во второй раз, а юноша по-прежнему спал. Ему показалось это странным, но он решил, что ломка проходит, и организм Ромео восстанавливается и восполняет потерю сна.
Доминик с завистью вздохнул. Для него четыре бессонные ночи тоже не прошли даром: сегодня в офисе он не мог принять ни одного разумного решения, в голове не рождалось ни единой здравой мысли, он все ронял из рук и не мог подавить зевоту на деловых встречах.
Кроме этого, его ни на секунду не покидали тревожные мысли о Ромео, которого он оставил одного, на свой страх и риск.
«Моему организму тоже не помешало бы восстановиться. Боже, как же я хочу спать!» – Подумал он и посмотрел на часы. На самом деле, его ожидала еще масса неотложных дел. Так что о сне он мог только мечтать.
Он еще раз внимательно посмотрел на юношу. Тот тихо спал. Не заметив никаких тревожных знаков, Доминик закрыл за собой дверь.
И зачем-то запер ее на замок. На всякий случай. Мэйз не был уверен, что ему удастся скоро попасть домой.
5.
На сей раз Ромео тонул. Он захлебывался в толще воды, вокруг него стаями кружили пираньи. Он отчаянно старался грести руками, и когда его голова вынырнула на поверхность, Ромео очнулся, еще с сипом, жадно заглатывая воздух.
Но, видимо, пираньи, выскочили из забытья вслед за ним. Каждым сантиметром своего тела Ромео ощущал яростные укусы сотен длинных зубов, что глубоко погружались в его плоть. Выскальзывали и вновь погружались. Голова трещала так, как будто ее пыталась разгрызть самая крупная из рыбин.
Перед глазами Ромео возник распахнутый шкаф в спальне Доминика. На верхней полке, сияя всеми цветами радуги, похожий на спасительный маяк, стоял флакон с прозрачной тягучей жидкостью.
Надо было только протянуть руку – и все зубастые рыбины, и боль, и муки, все уйдет. Минует. Пройдет как адский сон. Испарится в прошлом. Надо только потянуться.
Ромео сделал попытку выбраться из постели, но ноги онемели и не слушались его. Должно быть, прошло много времени, пока юноше удалось вновь обрести контроль над своими конечностями.
Он вылез из кровати, но обнаружил, что того самого шкафа в его комнате не было.
Надо было открыть дверь, выйти из комнаты, пройти по коридору, зайти в спальню Доминика, открыть шкаф, достать флакон и вернуться обратно в свою постель тем же путем.
План был прост.
Он внезапно усложнился, когда Ромео понял, что дверь заперта. Он заметался по комнате, в поисках иных путей, и кинулся к окну. Прыгать оттуда было слишком высоко. Он снова повернулся к двери. Это был его единственный шанс.
Юноша снова, с ожесточением, подергал ее и замер, уставившись на дверной замок. Все его мысли занимал только раскрытый шкаф. Флакон на верхней полке манил его, словно мифическая сирена.
Он звал его.
И тут, Ромео ощутил, что начинает стремительно наполняться какой-то нечеловеческой силой. Его мышцы наливались ею, как спелые фрукты наливаются соком, ему казалось, что ноги его уподобились мощным древесным стволам, а руки стали руками атланта.
Ромео отступил на пару шагов, с легкостью подхватил кресло поблизости, поднял его над головой, и обрушил на легкую дверь такой удар, что дверь тут же треснула. На второй раз от нее откололась добрая половина, третий удар вышиб остатки двери из петель.
Ромео отбросил кресло в сторону и переступил через порог комнаты. Вокруг него носился радостный Болван, который принял все за игру и намеревался охотно продолжить веселье.
Юноша не обратил на пса ни малейшего внимания. Он словно зомби, ведомый чьей-то волей, пошатываясь, шел по коридору, навстречу своей цели.
Дверь в спальню Доминика была приоткрыта.
Все остальное заняло у Ромео ровно одну минуту. Он уверенно распахнул шкаф, достал флакон и почти бегом вернулся в свою комнату.
Но он не знал, сколько надо было выпить. При других обстоятельствах, он бы смекнул, что, судя по количеству израсходованной жидкости, достаточно нескольких капель. Но продолжительная боль начисто лишила его способности думать.
Ромео открутил крышку, поднес флакон к губам.
Жидкость имела отвратительный запах, но это не остановило его.
Он прильнул к горлышку губами и сделал два больших глотка.
Ему страстно хотелось опустошить флакон, и разом положить всему конец, но раствор имел до того омерзительный вкус, что юношу едва не вырвало и от двух глотков.
Он еще некоторое время неуверенно смотрел на флакон в своих ладонях.
Он надеялся, что сделает еще хотя бы глоток. Но он не смог перебороть отвращение, которое комом подкатывало к горлу, стоило ему воссоздать в памяти вкус жидкости.
Когда, почти сразу, комната окрасилась в пурпурный цвет, Ромео осознал, что выпитого было более чем достаточно.
Хрустальными голосами запели невидимые феи. Из ниоткуда, в комнате возникали огромные бабочки.
Одна за другой, они все появлялись и появлялись. Они порхали пестрыми, узорчатыми крыльями в такт чудесному пению, и Ромео чувствовал сладкий запах золотистой пыльцы, которая мелкой пудрой срывалась с их крыльев.
Юноша с облегчением откинулся на подушку. Боль покинула его. Подушка принялась нежно гладить его волосы и шептать ему на ухо: «Вот и все, Ромео. Теперь все хорошо. И душе твоей спокойно. Все прошло, милый Ромео. Отдыхай и наслаждайся». Ромео улыбался, сладкая нега охватила его.
Ему мерещилось, что он представляет собой гигантский алый цветок, полный медового нектара. И бабочки кружились над ним в причудливом танце, и феи пели песни. Комната раскрашивала свои стены то в пурпурный, то в алый, то в малиновый цвета, солнце заглядывало в окна, и по его лучам в комнату спускались сверкающие солнечные зайчики. Они забирались на потолок и скакали по нему, подмигивая Ромео своими золотыми глазами.
Тем временем, цветок, которым сейчас был Ромео, рос, и вытягивал свои сочные бархатистые лепестки, нектар в его недрах густел.
Бабочки продолжали танцевать, они медленно приближались к нему, и их усики беспрерывно двигались, а закрученные хоботки постепенно распрямлялись, тянулись к благоуханным лепесткам.
Они напали разом. Под хрустальное пение невидимых фей, бабочки кинулись на Ромео, стегая его своими упругими крыльями. Издавая отвратительный пронзительный писк, они опутывали его своими длинными хоботками, словно веревками, намереваясь вонзиться в самое естество юноши-цветка.
Ромео кричал и отбивался от них. Но их хоботки, словно гуттаперчевые щупальца, увертывались от него, проскальзывали меж его рук, и хватали, и жалили его. Они выпускали липкие присоски, которыми цеплялись за тело Ромео, имея единственную цель – высосать нектар его жизни до последней капли. Он сдирал с себя бесчисленные хоботки, рвал на куски их тонкие крылья, которые оставляли мучнистую пыльцу на его ладонях.
Скоро весь пол его спальни был усеян огромными пестрыми трупами, которые истлевали и рассыпались в прах прямо на глазах.
Но количество их все прибывало, и на месте прежних, ярких крылатых цветов, возникали еще более крупные, иссиня-черные, мощные мохнатые мотыльки. С ними было невозможно бороться: слишком крупные и тяжелые, они наваливались на Ромео, придавливали его своими мерзкими волосатыми брюшками, и искали его вены толстыми, твердыми жалами. Кое-как сбросив их с себя, Ромео выпрыгнул из кровати и бросился бежать, сломя голову.
Гудящим роем, от ветра крыльев которого срывало занавески с окон, черные мотыльки устремились вслед за ним. Ромео несся по коридорам и лестницам. Расстояние между ним и его алчными преследователями быстро сокращалось. Спиной юноша ощущал порывы ледяного ветра, он слышал их, он чувствовал, как они настигают его. Но он продолжал бежать, не останавливаясь и не оглядываясь.
Каким-то непостижимым образом, он вдруг снова очутился в своей комнате. Ромео бросился в ванную и захлопнул дверь, сбив ею первого, самого крупного из мотыльков. Обессиленный, юноша рухнул на пол.
И понял, что снаружи все стихло.
Он лежал, затаив дыхание и прижимаясь к холодному полу, и напряженно вслушивался в совершенно пустую тишину, что вдруг воцарилась вокруг него. Кошмар миновал.
Но выходить пока было страшно.
В ванной было темно. Ромео знобило.
Отдышавшись, Ромео с трудом поднялся с плиточного пола: падая, он больно ударился.
«Очень темно», – мелькнуло в его голове.
Он знал, что на окне должна стоять свеча. Окно было раскрыто, и Ромео нашел его по легкому дыханию ночного бриза с улицы. Где-то на широком прохладном подоконнике, юноша нащупал большую квадратную свечу. Спички лежали в пепельнице рядом.
Свеча горела ярким, ровным пламенем. Желтый, теплый свет выхватил из тьмы большое зеркало, над раковиной.
Ромео было тяжело стоять на ногах, его сильно шатало. Он нетвердым шагом приблизился к широкой раковине и облокотился на нее, невольно уставился в зеркало. На него смотрело его лицо. Желтовато-бледное в свете свечи, оно криво улыбалось, и его огромные глаза глядели на Ромео с насмешкой.
Ромео вздрогнул: его собственное лицо не улыбалось, и он прекрасно это чувствовал. Однако Ромео в зеркале продолжал усмехаться и сверкать запавшими глазами, которые смотрели взглядом демона.
«Глупая галлюцинация!» – Вслух произнес Ромео. Ромео в зеркале недовольно скривился и вдруг сказал, хотя сам Ромео в этот миг был нем, как рыба:
– А ты хотел только «Сказки тысячи и одной ночи» смотреть? Тогда сейчас ты увидишь одну сказку. Сейчас ты сможешь увидеть то, что произошло на тысяча вторую ночь. Смотри внимательно, Ромео.
6.
В глазах Ромео вдруг почернело. Внезапно ослепленный, он качнулся в сторону и судорожно схватился за края раковины, чтобы удержаться на месте.
Ромео увидел дом. На берегу тихой речной заводи он увидел белоснежный дом с зеленой крышей. Он тут же оказался внутри.
На полу одной из комнат, в нелепой позе лежал молодой мужчина, неподалеку от него валялась раскрытая книга. Казалось, что он спал. Рядом с ним, на коленях сидела стройная блондинка, и по ее рыданьям, звуков которых Ромео не слышал, было понятно, что мужчина мертв. За ними, робко выглядывая из-за кресла, удивленным взглядом огромных синих глаз, наблюдал темноволосый мальчик, лет двух.
– Сейчас ты увидишь, что успел натворить! – Ромео вздрогнул: рядом с ним стоял еще один он, но тот, который зло усмехался и имел глаза демона.
На сей раз Ромео попал в огромную, пустую комнату в мансарде, залитую лунными лучами. По голым стенам и стертым половицам, было понятно, что дом давно покинут. В центре комнаты, прямо в пятне серебристого света, сидел он сам. Но Ромео видел себя со стороны. К нему медленно подошел Мэйз.
То, что Ромео увидел дальше, было страшнее любого кошмара. Вспышками, одна за другой, перед его глазами возникали картины того, что происходило с ним в те моменты, после которых он ничего не помнил.
Он видел драку с Люциусом; свое лицо, в исступлении кричавшее на мать; он видел себя, в беспамятстве лежащим на песке пляжа. Эвелин, Бенуа. Он видел Анаис, которую он обнимал, принимая за девушку с янтарными глазами. Он видел, как мать включила газ и легла на пол, на шерстяной плед. Он видел, как он метался по дому в поисках зелья. Как какие-то люди делали ему укол в вену, на полу грязного туалета.
Он видел еще много другого, но все прочее меркло по сравнению с ужасом, который он испытал, когда увидел, как Мэйз решил заменить имя на его книге. «Ему уже ничего не надо, – услышал Ромео его мысли, – так если уж его сочинениям не суждено увидеть свет под его именем, то почему бы им не быть изданными под именем моим? Будем считать, что он подарил их мне. Ему-то уже все равно».
Юноше показалось, что он теряет рассудок, как новые картины явились ему.
Это снова был Мэйз. Как проклятье, что нависло над его головой, он появлялся неотвратимо, постоянно следуя за ним по пятам.
Но на сей раз, Ромео увидел нечто иное: Мэйз, которого он встретил на скамейке в сквере. Мэйз, который встал на его пути к обрыву. Мэйз который, валясь от усталости, стерег его сон, день за днем. Мэйз, который страдал от самого себя.
Мэйз, который спрятал от него его зелье! – будто зашептал ему в ухо другой Ромео. – Мэйз, который хотел продлить его муки, вместо того, чтобы даровать легкую смерть? Мэйз, который еще не поиздевался над ним всласть? Уже превратил Ромео в своего беспомощного раба. Но еще не полностью превратил Ромео в животное? Не замучил его или не спас? Терпеть его, проклясть или простить? Чего ты хочешь? Делай свой выбор, Ромео! Прокляни его! Ненавидь и мсти! Или прости его. Борись с ненавистью и злобой в своем сердце. Делай свой выбор!
Его глаза вдруг вновь прозрели и уперлись в собственное отражение в овальном зеркале ванной комнаты.
«Нет, Ромео, нет не-е-е-е-ет!!! Ненавижу!!! Ненавижу тебя! Тебя! Тебя! Я хочу убить, убить тебя! Чтоб ты прекратил мучить меня! Чтобы ты, в конце концов, издох! Оставь меня в покое!» – он исступленно бил кулаками по мерцающей в тусклом, прерывистом свете свечи поверхности зеркала. Бил по своему гримасничающему лицу.
Слезы душили его, казалось, что нутро выворачивается наизнанку, рвет его на части. Как будто чьи-то руки пытались освободиться, разорвав ему грудь. От этой боли можно было сойти с ума! С другой стороны на него страшно кричало обезображенное болью лицо с безумными стеклянными глазами: «Почему я? Почему все это случилось со мной?» Он запрокинул голову и завопил: «Бо-о-оже! За что ты так наказываешь меня?!!!»
Его голос сорвался на самой высокой ноте. Ему показалось, как что-то внутри лопнуло и вырвалось наружу страшным ударом в затылок.
ГЛАВА 7
1.
Холод…холод….холод пронизывал Ромео. Тьма густо окутывала его мысли. Через тупую боль, скользкими щупальцами обнимавшую его голову, он открыл глаза, сделав усилие.
И тут он понял, что видит лицо, нависшее над ним. Оно смотрело на него синими прозрачными глазами. Смотрело пристально, не отрываясь и не моргая. Вокруг витал чуть ощутимый запах, запах пряный и теплый. В лице было что-то не так…» «В лице что-то не так…»– мысль проползла медленно, оставляя липкий след в сознании. В лице что-то не так… он никак не мог понять, что. Ему было трудно думать, его дурманила боль и этот запах. «Но ведь?!…» Да, он внезапно осознал, что именно было в лице не так: лица не было. Это нечто белое…оно смотрело на него, трепетало крыльями? Трепетало крыльями, огромными белыми крыльями. Он повел глазами и обнаружил, что крылья занимали всю ванную комнату, на полу которой он лежал. Лицо продолжало смотреть на него с нежностью и тоской. По лицу Ромео побежали слезы. Они жгли его щеки, но боль в голове начала утихать. Ему не было страшно.
«Почему ты прилетел? – спросила душа у ангела, – Что ты хочешь увидеть? Ты хочешь посмотреть, как умирает мой человек?»
«Нет,– тихо ответил ангел,– он не умрет. Вернее, умрет, но не теперь. Тебе и ему еще предстоит долго мучиться. Мне жаль его, он чистый, светлый мальчик. Он одинок, и ему неоткуда ждать помощи. И еще у него гениальная душа, но она слишком увлеклась, доказывая небесам собственные способности, которые сама же создала. Она забыла об осторожности и привела своего человека в ловушку зла. Но она продолжала прекрасное, но слепое созидание, не обращая взгляд свой к Господу. Она увязла в трясине греха и не прошла испытание. Теперь она наказана за свою слепую гордыню. Мне жаль, что ему приходится столько страдать из-за тебя».
«Ну, тогда сделай хоть что-нибудь…для него, не для меня».
Ангел заплакал. Он протянул руку и коснулся кудрявой головы Ромео. Его бездонные голубые глаза были устремлены на Ангела. Они были полны страдания, но при этом чисты как глаза младенца.
«Как я мог позволить тебе быть такой самонадеянной, такой упрямой…как не вразумил тебя вовремя»… – сокрушенно сказал Ангел. Шелковистые пряди волос Ромео скользили сквозь его прозрачные пальцы. «Как я мало думал о том, что страдать будешь не только ты, но и человек. Как мог я не думать о том, что вы неделимы».
«Разве ты мог спорить с Богом?»
«С Господом не надо было спорить. Он всемилостив, он хотел смягчить наказание. Он надеялся, что ты выстоишь перед искушениями Дьявола. А с Дьяволом всегда можно поспорить».
«Это абсолютно невозможно! Невозможно изменить наказание, присужденное мне самими Братьями!»
«Нет ничего абсолютного, кроме власти Господа. Все можно изменить его же волей».
«Прекращайте свои патетичные диалоги!» Заплывшая и совсем стаявшая свеча на окне вдруг полыхнула желтым огнем. В комнате стало жарко.
Ромео почувствовал что задыхается. Белая тень метнулась в сторону, и Ромео объял жар.
Лукавый подхватил свечу и поднес ее к лицу Ромео. «Что, милый, плохо себя чувствуешь? Прости, так надо. Твоя жизнь, сладкий мой, с самого ее начала – всего лишь репетиция смерти. Тебе просто следовало облегчить ее еще тогда, когда я тебе предлагал. Я ведь так все ловко придумал!»
«Убирайся прочь! Ты поторопился пожаловать сюда!»– исполинские крылья Ангела взметнулись вверх, но сразу сложились за его спиной, ударившись о низкий потолок.
«Конечно, конечно, уже ухожу. Но разве в итоге от этого что-то изменится?»
«Это мы еще посмотрим!» – Ангел угрожающе поднял руки.
«Ну и что? Ну что? Что ты можешь сделать? Судьба Ромео была определена нами двумя. Богом и мной! Ну и, конечно душой. Ты вообще здесь ни при чем. Душе хотелось яркой земной жизнию Гениальности. Славы! Вот она ее и получила. Не понимаю, почему вообще ангелы лезут в эти дела? Мои черти особенно не суют свои носы туда, куда им не следует!» – Прикрикнул на него Дьявол.
«Тебя одного везде хватает». – Пробормотал Ангел
«Правильно, Бог же не поспевает везде. Вот я и там, куда он не успел».
«Не смей ставить под сомнение силу Господню! Не смей даже упоминать его имя всуе!»
Дьявол, не совладав с приступом бешенства, бросился к Ангелу и, дохнув на него пламенем, зашептал что-то быстро-быстро. Ангел отпрянул. Верхние перья крыльев вспыхнули, но, треснув редкими искрами, тут же погасли.
«Не забывайся, Крылатый! – Змеиным голосом прошипел Черт. – Мы братья. Мы с ним едины. Как и этот мальчик со своей никчемной душонкой. Из-за нее он не смог творить добра, а сама она не способна совершить даже зла. И толку с такой бездарной гениальности! Мне вообще спасибо надо сказать: я обошел запрет и открыл миру его талант!»
«Но каким способом? Воистину адским способом!» – Всплеснул руками Ангел.
«Спасибо за комплимент, но это был единственный способ!»
Дьявол успокоился, увидев, как опустил голову Ангел, не осмеливаясь возразить. Он пригладил бороду и вновь склонился над Ромео.
Расширенные и остекленевшие глаза его были устремлены на Лукавого. Тот улыбнулся. «Я мог бы лишить тебя рассудка сейчас, это было бы подходящим исходом трагической сцены, но это было бы слишком просто. Я же говорил, что тебе остались считанные дни. Я предлагал тебе спокойно отравиться? И для чего все эти драмы? Я мог бы убить тебя сейчас,…но я добрый, мне жалко такое милое тело…помирай уж, как должен. Твой друг поможет тебе в этом. Я только рад, что в итоге ты сделал правильный выбор, номер 6871!»
Он замолчал ненадолго, рассматривая лицо Ромео и размышляя.
«Пожалуйста»…– осмелилась прошептать душа, но не осмелилась продолжить.
Ангел, тряхнув головой в бессильном гневе, взлетел и исчез во тьме, раздув занавески порывом ветра от мощных крыльев.
«И, в конце концов, с человеком остается только Дьявол!– Проводив его взглядом, с торжеством воскликнул Сатана. – Пока! Увидимся скоро!»
2.
«Открой глаза! Господи, открывай же глаза! Ну, пожалуйста, очнись!»
Ромео почувствовал, как кто-то хлестал его по щекам. Слипшиеся веки дрогнули и тяжело разомкнулись.
Юноша медленно открыл глаза. Сердце его колотилось в груди как безумное, все тело казалось онемевшим. Он повел глазами вокруг себя. Над ним склонился Доминик. В глазах его таился испуг.
– Давай. Вот, молодец. Вот так. Отошел? Слава Богу! – Мэйз с облегчением, громко выдохнул и улыбнулся одними глазами.
Через распахнутое окно просачивался серый рассвет, оплывшая и совсем растаявшая свеча валялась на полу, сам он лежал посреди ванной комнаты. Вокруг себя Ромео увидел какие-то осколки, кожа на пальцах была свезена.
Но больше ничего необычного он не заметил. Страх постепенно отпускал его из своих тисков.
Было холодно, и все тело ломило. Он попробовал сам встать на ноги, но сделал это слишком поспешно. У него закружилась голова, к горлу резко подкатила тошнота. Со стоном он снова обмяк в руках Мэйза. Тот аккуратно поднял его с пола и, придерживая одной рукой, второй пустил в раковине холодную воду.
– Потерпи сейчас немного, тебе сразу станет лучше. – Пробормотал Доминик, и, осторожно прислонив Ромео к раковине, сунул его голову и руки под струю ледяной воды.
Под ледяной водой оживали пальцы, губы, глаза. Только ощутив, что сознание возвращается к нему, Ромео тяжело поднял голову и осмелился посмотреть в осколок зеркала, что уцелел в раме.
Лицо, которое он увидел, было бледно и измучено, но это было его лицо. «Что ты делаешь с собой?…» – прошептал он Ромео-отражению.
– Что ты делаешь с собой? – Громко, с укором повторил Мэйз его слова. Он вытер его лицо полотенцем, потом подхватил его под руки и вывел из ванной. Колени Ромео подгибались, и он, то и дело, повисал на руках Мэйза.
– Соберись, парень. – Увещевал его Доминик, – Сейчас мы дотащимся до твоей кровати. Ты ляжешь, я сделаю тебе укол, и ты заснешь… Господи, зачем ты это сделал…зачем? Ведь оставалось совсем чуть-чуть потерпеть. Теперь опять все сначала…
– Доминик, я…– Ромео запнулся: боль вдруг обрушилась на него, и с ног до головы окатила убийственной раскаленной волной.
К нему всех сторон начали слетаться черные тени. Они просачивались в его голову, одна за другой. Они обволакивали его мозг, и быстро растворяли его, как в кислоте. Тени заполняли его всего, обвивались вокруг каждого органа, и стремительно пропитывали его своей смертоносной кислотой.
Их действия причиняли Ромео неимоверные страдания. От боли, в глазах Ромео померкло, ему стало нечем дышать.
Ромео вдруг понял, что умирает.
Ему сделалось так страшно, что он хотел закричать, но у него не было сил.
– Дом… – его тело слабело с каждым мгновением.
Зато сердце билось все громче и быстрее, будто кто-то заводил его ключом, как механическую игрушку. – Доминик…– Ромео обдало невыносимым жаром. Прямо перед собой он увидел второго себя. Его лицо улыбалось с дьявольским удовлетворением, глаза его алчно горели, он манил Ромео к себе.
Мэйз собрался с силами, чтобы поднять его и, как можно, аккуратнее, положил его на кровать:
– Вот, уже все. Уже добрели. Не бойся, ты будешь в порядке. Мы с тобой все исправим. У нас все получится. Только потерпи чуть-чуть. А, ну-ка! – Но Ромео вдруг взвился, задрожал, вцепился в его руку и глянул на него с таким ужасом, что тот оторопел.
Что-то слева в груди Ромео запекло так, будто туда поставили раскаленный утюг, сердце затрепетало, как на тоненькой ниточке. Юноша отчетливо услышал его удары, которые резко замедлились: Тук,…тук,… – он захлебнулся и провалился во тьму.
Юноша захрипел, глаза его расширились, и вдруг он обмяк. Руки его безжизненно повисли.
От неожиданности, Мэйз не удержал его, и Ромео тяжело повалился на пол, рядом с кроватью.
Доминик упал на колени и прижал ладонь к его горлу. От страха у него перехватило дыхание, и он начал жадно хватать воздух ртом: похоже, сердце Ромео не билось. Он не слышал пульса!
Мэйз судорожно сжал рукой запястье юноши, но как он ни пытался, он не мог нащупать его пульс.
Нет…– едва слышно пролепетал Мэйз. – Нет… – он замотал головой и схватил Ромео за руки. Они были мягкие и бессильные, как у тряпичной куклы. Доминика бросило в жар. Еще никогда в жизни его состояние не было так близко к панике, ему показалось, что он сходит с ума.
Ромео умирает…– тихо сказал он сам себе, – Господи, он…умирает? – Доминик вскочил на ноги и подхватил тело Ромео.
У Мэйза не было времени на размышления по поводу собственной персоны: в ту секунду, как он понял, что больше не слышит сердце Ромео, что-то внутри него надломилось, и весь мир, что держался на той невидимой глазу, безымянной подпорке, с оглушительным грохотом, рухнул вокруг него.
Мир рассыпался в песок, оставляя самого Мэйза сломленным, слабым и потерянным среди безграничной пустыни не искупленной вины, солнце которой испепелит его душу в прах.
Нет! Доминик не мог отпустить его.
Не мог позволить ему уйти просто так, не мог позволить бросить его одного, посреди обломков собственного сердца.
Он не мог позволить жизни покинуть Ромео без борьбы!
Он не мог стать его добровольным убийцей!
У Мэйза не было времени на сомнения.
У Мэйза не было времени ждать врачей.
3.
Спустя мгновение, черный «Порш» с грохотом снес прочь чересчур медлительные ворота, и на скорости, опережающей смерть, помчался по дороге.
К счастью, Мэйз знал одну клинику совсем недалеко.
– У нас остановка сердца! Кардиология! Отделение интенсивной терапии! Быстро! Быстро! Быстро! Мы теряем его! Разряд! Еще! Укол! Быстрее!
Доминик бежал следом за носилками Ромео, которому на ходу, перекрикивая резкие приказы друг друга, целая толпа врачей уже делала массаж сердца, колола какие-то уколы, вставляла в его вены иглы капельниц.
«Только не уходи. Слышишь меня? Не уходи…» – под нос бормотал Доминик, как будто Ромео мог его услышать. Он продолжал смотреть на бледное, как саван, лицо Ромео, иногда кидал вопрошающие взгляды на врачей. Но на него никто из них не обращал никакого внимания, словно его и не было рядом.
Перед ними распахнулись стеклянные двери с надписью «Реанимация», и тут же захлопнулись перед самым носом Мэйза. Он ударился руками о стекло с буквами «РЕАНИ», и в ярости пнул двери ногой.
Ему необходимо было последовать за ними, туда, куда они увезли Ромео! Ему необходимо было видеть, что они делали с ним, ему необходимо было знать, пришел он в себя, или…
«НЕТ!» – Мысленно закричал Мэйз и еще раз пнул запертую дверь.
Какое-то время он еще расхаживал туда-сюда, надеясь как-нибудь проникнуть внутрь.
Через час он понял, что это безнадежно и решил просто ждать. С другой стороны коридора он увидел раскрытое окно.
Время летело быстро. Доминик сидел на подоконнике и терпеливо ждал. Внутри он весь был стиснут в нервный ком, и душа его замерла в мучительном ожидании, переполненном страхом. Он, то и дело, переводил дух, давя в себе слезы, которые раскаленными гвоздями длиною в девять дюймов, жгли его глаза, пронзали его горло, вколачивались в его сердце.
Наконец, он заметил человека в белом халате, который вышел из заветных дверей и направился к Мэйзу.
Доминик вытянулся, как струна.
Врач, сухощавый пожилой человек с надменным лицом, в очках на золотой цепочке, и с тщательно подстриженными седыми волосами, быстро приближался.
В тот момент, как он сурово сказал «Здравствуйте», сердце Мэйза стихло. Он даже прекратил дышать. Он только пытался взглядом проникнуть в голову врача и предугадать его слова.
– Где вы его взяли? – Сразу в лоб спросил врач, поджимая тонкие губы.
Доминик оказался не готов к такому неожиданному вопросу. Он замешкался, а потом сказал:
– М-мм, я…ехал домой и увидел его. Он лежал прямо на улице. Наверное, парень отравился…чем-то…химическим. Мне стало жаль его. Я его подобрал.
Врач кивнул и едко усмехнулся:
– Конечно.
– Что с ним? Он жив? – Опомнился Доминик и схватил врача за рукав. Он с надеждой заглядывал в его глаза.
– Вы знаете его имя? – врач высвободил руку и продолжал свой допрос.
– Что с ним?
– Жив он, жив. Вы привезли его в последний момент. С ним все будет в порядке. – Врач с брезгливостью передернул плечами.
– Господи. – Мэйз громко выдохнул и откинулся на оконную раму. Плечи его расслабленно опустились.
– Так вы знаете его имя?
Мэйз заподозрил неладное: как-то уж очень цинично вел себя доктор.
– …нет! А что?
– В общем, ничего хорошего, мистер… – врач вгляделся в бледное, усталое лицо мужчины. Его лицо казалось ему смутно знакомым.
– Неважно. – Перебил его Мэйз. Врач кивнул с пониманием и вынул планшет из подмышки:
– Так вот, милейший. Экспресс-анализ показал содержание в его крови всех возможных наркотических веществ, которые только известны науке, образно выражаясь. Судя по всему, этот молодой человек употреблял все, что попадалось под руку. Кроме того, он имел регулярные гомосексуальные связи. – Врач поморщился.
Доминик поймал себя на мысли, что каждое произнесенное врачом слово о Ромео, причиняет ему невыносимую боль.
– При нем не было никаких документов. – Продолжал доктор, – У вас их, случайно нет?
Мэйз отрицательно мотнул головой.
– Понятно. Дело в том, что у нас есть основания полагать, что по личным причинам, которые мне неизвестны и необьяснимы, молодой человек, употреблявший запрещенные вещества в подобных количествах, занимался не вполне легальным видом деятельности. Скорее всего, предлагал себя мужчинам за наркотик. Этим отребьем заполнен весь наш город. И если вы случайно его подобрали, и его некому передать на поруки, то нам придется обратиться к властям. Им займется полиция, как и полагается.
Доминик исподлобья глянул на его презрительно скривленные губы, ослепительно белый халат, безупречную стрижку, начищенные до блеска туфли, и возненавидел его.
Тем временем, врач передернул плечами и прошипел сквозь сжатый рот, про себя, но достаточно громко, чтобы Доминик слышал:
– Я бы дал что угодно, чтобы таких отбросов, как он, уничтожали, как бешеных собак. Разносчики заразы. Проклятье наших городов!
В голове Мэйза вмиг помутнело. Он бы сейчас скрутил этого доктора в золотых очках в бараний рог, и выкинул его прямо в окно, с четвертого этажа! Чтобы больше его не беспокоили никакие отбросы!
Только чудо самообладания удержало его от этого рокового поступка.
Мэйз долго молчал, тупо уставившись в стену над головой доктора, чтобы вновь овладеть собой.
Врач продолжал разглядывать его, пытаясь угадать, где он его видел.
– Он, скорее всего, придет в себя через некоторое время. Здесь у нас больница скорой помощи, так что ему придется покинуть нас. Мистер, если вдруг, совершенно случайно, вы найдете на улице номер телефона кого-нибудь из знакомых этого, с позволения сказать, человека, то попросите их пожаловать сюда и забрать свое сокровище. Иначе, я уже сказал вам, что последует.
– Засудить бы вас за такую профессиональную этикую. – Продолжая в ступоре смотреть на стену, зло пробормотал Мэйз. Про себя, но достаточно громко, чтобы врач слышал.
Тот иронично хмыкнул и резко развернулся, скрипнув подошвами новеньких туфель о пол. Он быстро зашагал прочь.
4.
А ведь это он, Мэйз был виноват в том, что юного гения по имени Ромео Дэниелс приняли за безымянного бродягу. Только он виноват, что этого чистого мальчика причисляли к тем несчастным, «от кого следует очистить наши города».
Сердце Мэйза облилось черной кровью. Только он повинен в том, что светлый ангел пал, и крылья его топтали чужие ноги. Он своими руками разрушил то единственное, что было ему дорого, тот светоч божественной силы, которому он поклонялся, тот неиссякаемый источник созидания, который вдохновлял и его самого. Он своими руками исковеркал, изуродовал, испачкал его. Он извалял в грязи того, кто даровал ему очищение. Он сам истоптал ангела, которого собирался вознести до небес.
Теперь Ромео Дэниелс станет «гомосексуалистом-проституткой, наркоманом, который валялся на обочине, и обслуживал клиентов за дозу»?
И он ничем не попытается искупить свою страшную вину перед ним?
Уйдет домой, как ни в чем не бывало? Сотрет из памяти всякое воспоминание о человеке по имени Ромео Дэниелс, чью судьбу он разорил, как грязный варвар?
Эта мысль поразила его, словно карающая молния олимпийских богов. Мэйз вскочил с подоконника и кинулся вслед за врачом:
– Стойте!
Тот замер и оглянулся с недовольством:
– Что?
– Я! Я заберу его, когда он придет в себя. Сразу же. Я переведу его в другую клинику, к своему врачу. Запишите мой телефон…
Врач воззрился на Мэйза с кривой ухмылкой:
– Так, вы ему, собственно, кто?
– Я? Я его друг.
– А-а, вот как,…тогда понятно.
– Пишите номер! – Не обращая внимания на сарказм доктора, приказал Доминик.
Врач взял ручку и принялся писать под диктовку Мэйза. Когда номер был записан, он снова внимательно посмотрел на Доминика поверх очков:
– Только имейте в виду, знакомый. Ваш дружок – собиратель болезней. Так что, принимайте меры предосторожности, когда будете…общаться!
– Будьте любезны, свои комментарии оставьте при себе, пока я не пришил вам моральный ущерб. Вы не записали имя. – Жестко оборвал его Доминик. Врач скривил губы. – Под номером напишите: «Доминик Мэйз». Позвоните немедленно, как только он придет в себя! – С этими словами, Мэйз развернулся и торопливо пошел к выходу.
Услышав его имя, врач побледнел. Он остался стоять на прежнем месте, растерянно глядя вслед Мэйзу. Теперь он понял, где видел это лицо: оно же смотрело с каждой обложки, с каждой передовицы, с экрана телевизора. Это был «тот самый Мэйз»! Его собственная жена заодно с дочерью были помешаны на нем.
Пальцы его похолодели от мысли, с кем он разговаривал таким мало уважительным тоном, и какая сумма будет ему предьявлена в судебном иске за неэтичное поведение и оскорбление личности, стоит тому лищь пожелать.
5.
Мэйзу, конечно, никто не поверил: кто бы на месте самого популярного героя светских хроник, бросил все на самом пике?
Тем не менее, Доминик Мэйз внезапно исчез из поля зрения не только репортеров, но и коллег и друзей.
Некоторые, особо настойчивые журналисты, которые вели неусыпное наблюдение за особняком Мэйза, констатировали, что время от времени, по утрам в ворота заезжали автомобили с непроницаемо черными стеклами, которые покидали особняк уже затемно.
Но, несмотря на все профессиональные ухищрения, репортерам не удавалось раздобыть никаких подробностей происходящего, ибо нанята была охрана дома, и особняк представлял собой неприступную крепость. Однако было очевидно, что хозяин находился там, а не уехал куда-то на Гавайи, несмотря на упорные слухи.
Но публично Мэйза, действительно, будто не стало. А с ним заодно исчезла и Анаис Роса, мало известная писательница сказок, но знаменитая светская львица и мотоциклистка.
На самом деле, вскоре после того как Ромео пришел в себя в больнице скорой помощи, и его состояние было стабилизировано, Доминик и Анаис забрали его оттуда и перевезли в дом Мэйза.
Им была нанята целая бригада врачей, которые и приезжали в автомобилях с непроницаемо черными стеклами.
ГЛАВА 8.
1.
Добрая половина дома превратилась в больничную палату, в которой Ромео получал весь необходимый уход. Мэйз неусыпно следил за ним и, помогая врачам, сам с рвением ухаживал за единственным пациентом.
Новый мир Мэйза целиком заключался в этой импровизированной палате, в ее пациенте, и в его молодой помощнице с глазами нимфы. Его мысли были поглощены только жизнью Ромео. И еще Анаис.
Со временем, Мэйз ощущал, что сам становился каким-то другим, совершенно новым. Он не хотел спать, не чувствовал голода, он совсем не уставал, глядя, с какой быстротой поправлялся Ромео.
Это происходило на глазах. Здесь однозначно не обошлось без чуда. Душа Доминика успокаивалась мыслями о том, что к этому чуду был немного причастен и он сам. Хотя для того, чтобы терзания вины полностью покинули его, Доминику предстояло сделать еще очень много.
Следуя подспудному наитию, он анонимно сделал огромные пожертвования на лечение сирот, страдающих заболеваниями сердца, и в фонды борьбы с наркоманией.
Но этого ему было мало. Он вдруг почувствовал настоящий, ни с чем не сравнимый вкус жизни. И этот вкус становился острее и насыщеннее с каждой минутой. И он видел и понимал с каждым днем все больше. Открывал целый мир заново.
В Мэйзе вдруг открылся мощный источник любви и сострадания, который был доселе спрятан под семью печатями где-то так глубоко в его душе, что он сам и не подозревал о его существовании. Его настолько переполняло великое желание творить добро, что он даже не знал, что с ним делать. Ему хотелось изменить целый мир, ведь он смог изменить себя.
К его вящему удовольствию, время неслось с космической скоростью, и вскоре Доминик отпустил всех врачей, вплоть до последней сиделки, и смог находиться при Ромео постоянно. Он ухаживал за ним с бесконечным терпением. Он почти чувствовал себя отцом.
Рядом с ним все время была Анаис. Без нее он бы не справился: своей лаской и терпеливой нежностью, она успокаивала его. Она умиротворяла его, давала ему надежду, и на нее он направил всю ту любовь и нежность, которая оставалась нерастраченной.
Она видела, как он менялся, как из жестокого, расчетливого красавца превращался в самоотверженного человека, исполненного готовности сделать всех немного счастливее.
И в один прекрасный момент, когда в очередной раз, уже под утро, она увидела, как он упал на свою кровать, не в состоянии даже говорить от усталости, она вдруг отчетливо осознала, что весь ее придуманный внутренний мир, с его магами, башнями и единорогами, был все лишь призраком.
Иллюзорным, пустым миражом, надобность в котором исчезла сама собой.
Она вдруг поняла, что была близорука, ведь все это время у нее был самый настоящимй зачарованный принц. Он, Доминик. И теперь, на ее глазах, чары рассеивались, словно произошло чудо и заклятье пало.
Разве в ком-то еще она видела столько любви? Разве к кому-то еще она испытывала столько нежности?
Конечно, они больше не могли не быть вместе. Тем более что они так подходили друг другу.
2.
Смущенный, Дьявол потирал рыжую бороду, которая, то и дело, потрескивала и брызгала цветными искорками:
– Признаться, Брат, я растерян…
– Я рад, что ты нашел в себе силы признаться в этом. – Господь глядел на брата с мягкой улыбкой.
В Чертогах было светло и очень уютно. Бог окинул взглядом центр тронной залы, где совсем недавно вершился суд над непокорной душой, которая изначально не была наделена никакими выдающимися способностями, но требовала для своего человека судьбу гения.
– Я не могу постигнуть, как произошло такое…– Черт печально покачал головой.
– Я тоже не могу… – кивнул Господь. Он положил руку на плечо Дьяволу и заглянул в его глаза.
– Он был создан для зла!
– Значит, в людях не все еще потеряно, и если они могут преподнести нам сюрприз! Помнишь, мы как-то толковали с тобой о человеческом выборе?
– Ну и что? – Черт робко глянул на Бога: ему было неловко.
– Нет абсолютного зла, дорогой! Как и нет абсолютного добра. В одном всегда есть капля другого. И по-иному не может быть, ведь в этом и заключается гармония двойственности.
– Но как ей, этой несчастной душонке, как бишь ее, 6871, удалось откопать в нем ту крупицу добра, которую я даже не заметил? И не просто найти, а вытащить ее на поверхность и перевернуть всю его душу вверх дном?
Господь помолчал немного, а потом задумчиво произнес:
– Может, в этом и заключалась ее гениальность?
– Да не было в душе никакой гениальности!
– Не было, – согласился Бог, – но в попытке доказать нам свои способности, она смогла развить ее в себе. Ведь сочинения человека так захватили тебя, что ты вмиг нашел способ явить их миру, обойдя заклятье. Ты хитроумен, конечно. Выдать его творенья под чужим именем, на котором заклятья нет.
– Я не мог допустить, чтобы они пропали зря. Я, в конце концов, искусствовед!
– Но главное оказалось вовсе не в этом…
Дьявол согласно кивнул:
– Главное оказалось в том, что он, гармоничный в своей вечной борьбе противоречий, безропотно принимая все, что нес ему жизненный путь, смог пробудить любовь, возродить другого и возродиться самому.
– Да, именно так. Так что мы с тобой решим? – Господь сжал рукой плечо брата и снова заглянул ему в глаза.
– Твоя взяла, брат. Ты решай. Я бы все равно его убил. Он ведь и так еле дышит.
– Ай-ай-ай! А ты все за свое: убить, убить, и точка. Нет уж. Он будет жить. Я снимаю с души ее бремя. Того, что она сделала, для меня достаточно, чтобы освободить ее.
– Как знаешь. Я соглашусь с любым твоим решением. – Покорно пожал плечами Дьявол. – Она уже все равно мне не принадлежит.
– Отныне человек может жить дальше своей судьбой. Той, которую сам построит своим выбором. Ведь мы пропишем только вехи.
Господь поднялся из своего трона и величественно покинул Тронный зал.
Дьявол долго глядел ему вслед. Потом он потер подбородок, хитро улыбаясь своим мыслям, и едва слышно пробормотал: «Впереди – целая жизнь, мои дорогие. Вам удалось выиграть битву, но посмотрим, каков будет исход войны». С этими словами он расправил крылья и стремительно улетел прочь.
3.
Доминик потянулся в постели и лениво приоткрыл глаза: в окно спальни весело заглядывало солнце, о его ноги с мурлыканьем терлась голая кошка, снаружи доносились раскаты прибоя и радостный лай Болвана. Воздух пах океаном.
Нежная и теплая, к нему прижималась Анаис. Она еще спала, и ее темные длинные волосы разметались по подушке. Они струились по ее восхитительному точеному телу, как у фарфоровой статуэтки. Бархатные глаза еще были закрыты, и длинные ресницы чуть подрагивали. Она льнула к нему, спасаясь от утренней прохлады.
Доминик улыбнулся, поцеловал ее глаза и крепче прижал к себе.
Девушка мурлыкнула, совсем как кошка, и раскрыла глаза. Ее заспанное, нежное лицо было бесподобно.
– Я люблю тебя… – прошептал Мэйз. Она улыбнулась и уткнулась лицом ему в грудь. Пожалуй, это было одно из счастливейших пробуждений в его жизни. Он твердо знал, что ему никогда не придется раскаиваться или винить себя в этом утре. Он гладил ее шелковистые волосы, когда вдруг, неожиданно для себя самого, спросил:
– Может быть, ты все-таки, выйдешь за меня замуж? Или еще лет десять подождем?
Анаис засмеялась и обвила руками его шею вместо ответа. Тем временем, Моргана перелезла через ноги Мэйза и теперь устраивалась поудобнее, как раз между ним и Анаис. Все трое молчали какое-то время. Было просто хорошо – лежать и молчать.
– Как Ромео? – Спросила Анаис. Вчера она заснула гораздо раньше, чем в постель пришел Доминик.
– Он уже в порядке. Мы вчера с ним беседовали всю ночь напролет. Прошло ведь уже пять месяцев с тех пор, как он оказался в больнице. Маловато, конечно, для полного восстановления, но думаю, ему уже можно выходить в свет. Главное, чтобы он больше не попадал в дурную компанию. Знаешь, я приготовил ему сюрприз.
– Какой? – Анаис отпихнула кошку и еще теснее прижалась к Доминику.
– Я купил ему байк! – Гордо обьявил он.
– Мотоцикл? Ты купил Ромео мотоцикл?! – Анаис расхохоталась. – Дом, ты неисправим! – А что? Может он будет гонять по пятницам вместе с нами. И еще у меня есть один сюрприз! Но это пока секрет.
– Люблю тебя, мистер Волчьи Глаза! – Она обхватила ладонями его лицо и поцеловала его в шрам около рта. Доминик поймал ее губы своими – ему всегда хотелось делать именно так.
Заключение.
Ромео Дэниелс вышел из дома спустя три дня. Он вышел из дома знаменитостью.
Особняк Доминика Мэйза с самого утра осаждали репортеры, папарацци и новоиспеченные поклонники: все ждали выхода молодого писателя, чья совершенно потрясающая книга увидела свет накануне.
Ее выход сопровождался мощной рекламной кампанией, и личность автора была окутана тайной: загадочный и молодой романтик с сентиментальным именем никогда не показывался на публике, но при этом его знали самые известные люди Лос-Анджелеса.
Его сочинения были настолько пронизаны чувственными переживаниями, что казалось, будто в свои двадцать три года юноша успел пройти сквозь Рай и Ад, повстречаться с Ангелом, увидеть Сатану и услышать Бога.
Ромео стоял около бассейна, совершенно растерянный, а его со всех сторон фотографировали, просили подписать экземпляр книги, задавали разные вопросы люди, которые толпились в саду особняка Мэйза.
Доминик и Анаис стояли поодаль, обнявшись, и наблюдали за происходящим.
Кстати, их публичные объятия тоже не укрылись от пронзительных глаз репортеров, и красноречивые снимки украсили собой обложки свежих номеров всех желтых изданий.
Уже смеркалось, когда сад наконец опустел. Все еще слабый, Ромео устало опустился на шезлонг возле бассейна. Он счастливо улыбался, оглядывая беспорядок, оставленный посетителями. Он знал, что в доме его ждут друзья, накрытый стол и торт с двадцатью четырьмя свечами. Сегодня был его день рождения. Но он не спешил к ним.
– Как ты себя чувствуешь? – Мэйз похлопал Ромео по спине и присел рядом с ним.
– Я чувствую себя свободным, Доминик. Теперь я чувствую себя совершенно свободным… И впереди у меня целая жизнь. – Улыбнулся Ромео.
– Да, впереди еще целая жизнь…– эхом отозвался Мэйз и украдкой взглянул на него.
Элеонора Хитарова.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Ромео во тьме», Элеонора Хитарова
Всего 0 комментариев