1
Мышей было штук пять: одна белая, а остальные серые. Они спали на опилках, тесно прижавшись друг к дружке. Иннокентий осторожно постучал по прутьям клетки, пытаясь их разбудить, но зверьки не реагировали. Оглянувшись вокруг, он вынул из сумки планшет и направил объектив на пушистый серо-белый комок.
Было время обеда, около трех. Юноша с планшетом оказался единственным покупателем в этом углу большого зоомагазина. Разнообразные представители мелкой фауны вылизывали шерстку, крутили колесики, залезали в кормушки и даже спаривались, но необычного покупателя интересовали только спящие мыши.
Продавцы в оранжевых футболках некоторое время также не замечали юношу в черном. Они уже не раз видели его здесь и знали, что он ничего не возьмет. Он никому особо не мешал, но правила торговли не позволяли использовать видеокамеру без разрешения начальства. К Иннокентию подошла хмурая девушка-продавец и сказала, что здесь снимать нельзя.
Он выслушал ее, важно кивая головой, и произнес что-то невнятное.
Девушка слегка наморщила напудренный лобик, стараясь понять, что он хочет: странный юноша с хвостиком на затылке довольно сильно заикался. Она уже собиралась пойти за старшим по смене, но Иннокентий знаками объяснил ей, что ему нужны мыши из клетки. В доказательство своих намерений он вынул из кармана тысячу рублей.
– Вам все пять? – радостно спросила продавщица.
В ответ юноша в черном не то покивал, не то помотал головой. Он снова был занят: рассматривал, как зверьки на экране скалили зубы.
– А клетку не хотите приобрести? У нас есть комфортабельные клетки со всем необходимым для ваших питомцев! – с энтузиазмом произнесла девушка.
В ответ таинственный покупатель лишь покрутил головой, словно у него затекла шея.
– Обязательно возьмите для них корм, – продолжала настаивать сотрудница магазина. – Они любят поесть, эти малыши.
Иннокентий не обратил на ее слова никакого внимания, но ее это ничуть не смутило:
– В нашем магазине вы всегда найдете экологически чистые корма.
И она без запинки перечислила не меньше пяти торговых марок.
– Так вам какой принести?
Странный юноша снова помотал головой, как лошадь. Девушка быстренько сбегала в соседний зал и принесла увесистый желтый пакет.
«Кто его знает, – думала она. – Может, он инспектор из центрального офиса? Может, он пришел нас проверять?»
Разумеется, Иннокентий не были никаким инспектором. Он учился на втором курсе Колледжа сферы обслуживания, а в зоомагазин ходил исключительно ради забавы. Их сегодня отпустили раньше, и он не знал, чем заняться.
День выдался пасмурный – уже не зима, но еще и не весна. Солнышко то выглянет из-за туч, то снова спрячется. Обычный московский понедельник – вставай по будильнику, трясись среди таких же хмурых людей или стой в нескончаемой пробке. Почему-то в Москве именно в понедельник самые большие пробки на улицах и больше всего народа в метро.
Впрочем, в этот понедельник удача улыбнулась всей пятнадцатой группе. После третьей пары в класс зашел помощник директора и сказал, что Анны Петровны не будет, и они все свободны.
Анна Петровна вела в коллеже русский язык и литературу. Директор еще утром вызвал ее в свой кабинет и строго предупредил, что если она завтра же не принесет справку из психоневрологического диспансера, то ей в этом месяце не видать зарплаты. Литераторша спросила, нельзя ли ей уйти пораньше, и директор отменил русский для всех – и для нее, и для двенадцати отроков.
Так уж совпало, что именно в этот понедельник Никита Коршунов был при деньгах. Услышав, что русского не будет, он обратился к однокурсникам с краткой речью:
– Эй, народ! Айда в «Забавинский»! Я накрываю «поляну».
Народ встретил предложение с энтузиазмом. Гремя лавками и наступая друг другу на пятки, тинейджеры вывалились из класса. В аудитории остался один Иннокентий Королев, которого никто не собирался угощать. Однокурсники его вообще недолюбливали – не то за странную манеру держать себя, не то за привычку ходить во всем черном. Его за это даже прозвали Иноком. В общем, этот Инок остался один в аудитории, а потом тоже решил скоротать время в торгово-развлекательном центре «Забавинский». Он тогда еще совершенно не собирался покупать мышей.
Торгово-развлекательный центр «Забавинский» выделялся из всей округи. Во-первых, он был покрашен с яркие жизнерадостные цвета – желтый и оранжевый. Во-вторых это было единственное здание со скошенной стеной. Ну, а в третьих, на его фасаде недавно установили здоровенный плазменный монитор, который переливался всеми цветами радуги. Вот и сейчас он манил к себе молодежь, точно магический кристалл.
Когда-то тут располагался секретный научно-проектный институт, но это было так давно, что никто из студентов Колледжа сферы обслуживания уже не помнил тех времен. Здание тогда было скучным, серым, с большими окнами и без неоновых букв на крыше.
Потом времена изменились. Из серой типовой коробки сначала вынесли все лишнее, потом пристроили скошенную стену и заделали ненужные окна. Превращение секретного института в торговый центр продолжалось не один год. Старожилам Забавинского района постепенно пришлось забыть не только о былом назначении большого дома на площали, но и о своих прежних занятиях. Впрочем, название «ЗАБАВИНСКИЙ» гораздо больше подходит торгово-развлекательному центру, чем секретному институту. Крупные красные буквы на крыше обновленного здания были теперь видны издалека. Все студенты Колледжа сферы обслуживания прогуливали здесь лекции и семинары.
Ребята миновали маленький скверик, перебежали площадь и шумною толпою ворвались в храм торговли. Здесь, как всегда, было светло и тепло, звучала бодрая музыка и пахло фастфудом. Подталкивая друг дружку, тинейджеры доехали на эскалаторе до третьего этажа и заняли очередь на раздаче. В предвкушении сытного обеда они прикалывалась друг над другом.
Что такое «прикалываться» знает любой современный подросток. На молодежном слэнге словечком означает самые разные действия. Так, студенты пятнадцатой группы мололи всякий вздор, толкались, пихались и показывали друг дружке фотки на смартфонах. Фотки, само собой, тоже были прикольными.
Девчонки шушукались, что прикольным сегодня был и Никитос. И правда, семнадцатилетний Никита Коршунов был необыкновенно хорош собой: темные, почти смоляные кудри, голубые глаза и белая толстовка с ярко-розовой надписью KING. Конечно, кудри, глаза и прочие прелести были у него и раньше, а вот модный прикид появился только сегодня.
– Так, народ, всем колу?
Стоя у кассы, он следил за тем, чтобы никто из компании особо не налегал дармовую еду. – Тонкая, тебе крылышки или бедра? Эй, вы! Не слишком там обжирайтесь на халяву!
Последняя фраза была адресована уже не Антонине Большовой по прозвищу Тонкая, а ее приятельницам – Ире Бреевой и Кате Слипчук. Кумушки проворно загружали подносы сверточками, не задумываясь о фигуре.
Никитос с озабоченным видом поглядывал на мелькающие цифры. Когда «поляна» была полностью оплачена, в его бумажнике осталась одна мелочь. Девушка-кассир, по виду тоже студентка, вручила главному спонсору подарок за покупку – воздушный шарик в виде Микки Мауса. Никита взял надувного мышонка и присвистнул не то от радости, не то от досады.
«Гулять так гулять!» – подумал он и чуть не расплескал кока-колу на малиновую голову Тони Большовой.
– Ну, ты даешь, Никитос! – похлопал его по спине довольный однокурсник Варуш Карапетян.
Никита был польщен.
До этого Варуш никогда не присоединялся к нему в буфете и, тем более, не признавал лидерства Коршунова. Сегодня же все было иначе.
– Ты, ваще, крутой сегодня! – цокнул языком гордый кавказец.
– Да чё там? Жрите! – отозвался польщенный спонсор и по-хозяйски развалился на неудобном пластиковом стуле.
– Ну, за тебя, Никитос! – поднял бумажный стаканчик артистичный Вадик Рубайло. – Зажигай!
– И всегда оставайся таким же красавчиком, – подхватила Большова, стреляя в его сторону зелеными глазами.
Никита поймал на себе ее взгляд, но тут же сделал вид, что ничего не заметил. Больше всего он боялся, что растеряет весь свой авторитет, поддавшись на уловки девочки с малиновыми волосами. У него, можно сказать, башню сносило, когда она сидела рядом и так откровенно подмигивала. Он, по правде говоря, очень хотел обратить на себя ее внимание.
Конечно, он мог бы быть и попроще. Например, подкатить к ней в коридорчике и вежливо сказать: «Уважаемая Тоня, позвольте пригласить Вас на обед, а потом – на посещение кинофильма!» Он, Никита Коршунов, умел казаться пай-мальчиком, когда хотел, но очень боялся, что его отошьют. Он не сомневался, что будь он пай-мальчиком, зеленоглазая девочка с малиновыми волосами лишь фыркнет: «Отвали, Коршун!»
«И что в ней такого? – любил порассуждать на досуге Никита Коршунов по прозвищу Коршун и сам себе отвечал: – Да ничего особенного. Разве что стройные ноги, чувство собственного достоинства, да еще и умение соображать».
Нельзя сказать, что у других девушек эти качества полностью отсутствовали. Скорее, они просто редко встречались все вместе.
Коршун повернулся к соседке и слегка подмигнул ей черным глазом. Никто из ребят не заметил их переглядок: все аппетитом налегали на еду.
Когда подростки утолили первый голод, простоватая Ира Бреева по прозвищу Бомбочка шмыгнула носом и поинтересовалась:
– Никитос, колись, откуда бабки!
Компания навострила уши, готовясь услышать историю успеха.
В этом торговом центре, где каждый из них уже сто раз слонялся от витрины к витрине, королем мог быть только человек с деньгами. Коршун раньше никогда не устраивал светских тусовок. Он, помнится, даже как-то стрелял у Варуша десятку на «Сникерс». Он был самым обыкновенным чуваком – не ботаном и не геймером, не изгоем и не шишкой, но сегодня с ним, реально, что-то случилось.
– Да так, – скромно опустил глаза KING в новой толстовке. – Немного срубил в Интернете.
Приятели оживились и потребовали подробностей.
2
– Д-дед, с-смотри, к-какие мыши!
Иннокентий поставил клетку на письменный стол, заваленный ручками и бумажным мусором. Анатолий Кузьмич вошел в комнату и без особенного интереса оглядел новых жильцов.
– Мышей купил? – проворчал он. – Теперь кота надо завести.
Иннокентий не понял шутки старшего родственника и испуганно прошептал:
– З-зачем к-кота? Он же и-их с-сожрет!
Но дед лишь беззлобно похлопал его по спине:
– Э-эх, Кешка! Какой же ты у меня валенок! Да пошутил я, не бери в голову. Я вижу, тебе за кем-то ухаживать хочется. Не за девушками, так за мышами. Ну что ж, я не против.
Дедовское лицо вдруг посерьезнело. Он взглянул с опаской на новых жильцов.
– Надеюсь, ты их не для опытов купил?
Но внук как будто не расслышал вопроса. Забыв и про мышей, и про деда, он рассматривал фотографию, которая висела на стене, чуть скособочившись в сторону окна.
Заметив, что внук никак на него не реагирует, дед сердито вздохнул и тоже перевел взгляд на скособочившийся портрет десять на пятнадцать. Оттуда на него смотрели трое: непутевая дочь Лариска в какой-то легкомысленной фате, новоиспеченный зять Королев в строгом костюме и их сын Кешка, которому на момент бракосочетания родителей как раз исполнилось четырнадцать лет. Он беззаботно улыбался в объектив, точно первоклассник. Дед сдержанно кашлянул и с тяжелым вздохом поднялся с кушетки. От этого шума за спиной внук вздрогнул и засуетился возле новоиспеченных квартирантов. Сдвинув учебники и тетрадки на самый край стола, он поставил туда маленькую клетку и и стал неуклюже сыпать туда корм из желтого пакета.
Так уж вышло, что после смерти единственной дочери Анатолию Кузьмичу Мошкину пришлось взять к себе внука. Он смахнул набежавшую слезинку и снова закашлялся.
Корм из пакета посыпался прямо на ковер.
Дед не выдержал, и сквозь приступы кашля заворчал:
– Да аккуратней ты, криворукий!
Да, сейчас этот нескладный парень совсем не похож на ангелочка с фотографии.
«А ведь я ни разу не видел, как он улыбается,» – вдруг подумал Кузьмич.
Он громко втянул в себя воздух и глухо произнес:
– Сам бы поел чего-нибудь. Каша на плите еще теплая.
Внук ушел на кухню. Дед грузно опустился на тахту и тяжело задышал.
Словно старая кинопленка, его память стала оживлять картины былого. Июньский вечер в Гаграх, ресторан на набережной и одноместный номер в престижном ведомственном санатории. Потом в кадр попало общежитие в Мытищах, две женщины и сверток с розовыми лентами. Затем плегка будто оборвалась, и как Мошкин не старался, не мог ничего вспомнить. Зато после перерыва пошло сразу несколько черно-белых школьных фотографий. На них была изображена хмурая девочка в очках.
Мошкин задумался. Когда он впервые встретился с Ларисой? Сколько ей тогда было? Она еще никак не могла сказать ему «папа»…
Кино продолжалось. Вот показалась строгая девушка в очках – Мошкин пристроил ее секретаршей к одному бывшему сослуживцу в «первый отдел». Они почти не общались с дочерью, так как у него в тот год особенно много работы. Через год сослуживец позвонил ему и сказал, что он, майор госбезопасности Мошкин, вскоре станет дедушкой. «Это не я!» – клятвенно заверил его бывший сослуживец.
Анатолий Кузьмич вспомнил, что испытывал тогда нерадостные чувства – унижение, досаду и тревогу. Ему казалось, что его собственное будущее висит на волоске. В стране тогда было большое брожение умов.
Потом он снова увидел общежитие в Мытищах, и опять двух женщин. В его душе вдруг зародилась неведомая раньше светлая радость: «Мужик!». На сей раз кулек был с голубой лентой.
– Мы решили назвать твоего внука «Иннокентий», что по-гречески означает «невинный», – заявила осунувшаяся девушка в очках. – Только не спрашивай, от кого он. Я дала сыну твою фамилию.
Дед Мошкин втянул в себя воздух одной ноздрей и промокнул глаза краем рубахи. Да если б он только знал, от кого забеременела дочь! Он бы лично отвел ее на аборт в ведомственную больницу!
Иннокентий познакомился со своим отцом лишь тогда, когда тот вышел на свободу по амнистии.
Дед Мошкин бессильно оглянулся. Когда это было? Пять лет назад или восемь? Что-то у него с памятью, наверное, старческий склероз. Он попытался вспомнить, сколько стоил планшет, который он подарил Кешке на прошлый день рожденья, но не смог.
С фотографии на него сквозь очки насмешливо глядела Лариска в легкомысленной фате. А ведь у нее у самой вчера был день рожденья!
Он очнулся, будто от тяжелого сна, и крикнул:
– Эй, Кешка! Ты не забыл, что у матери вчера были именины?
Внук вернулся в комнату и, подойдя к фотографии на стене, дотронулся пальцем до лица матери.
– На, сходи-ка вот, – засуетился Анатолий Кузьмич. – Купи какой-нибудь букетик. Только ты нечетное количество купи, ладно?
Он пошаркал в прихожую, вынул из кармана своего пальто две сотенные бумажки и запричитал:
– Ох, до чего же все дорого! Какие-то три гвоздички – и две сотни! Ну ладно, иди давай, – осекся он и снял с вешалки черную куртку внука.
Уже у самой двери дед он спохватился, достал с вешалки свой рыжий шарф в клеточку и повязал его отроку на шею:
– Совсем ты со своими мышами про мать забыл!
Иннокентий как будто не слышал.
Дед возвысил голос:
– Да ты и про мышей уже, небось, забыл! Ой, горе ты мое! – снова запричитал он. – Да твои твари теперь всю ночь будут решетку грызть. Знаешь-ка что? Сходи-ка ты опять в этот в магазин, пока он не закрылся. Купи там нормальную клетку, чтобы с кормушкой и с поилкой. Раз уж завел живность, то и ухаживай за ней, а не смотри истуканом. На, держи еще!
Иннокентий равнодушно засунул в карман тысячную купюру и открыл входную дверь.
– Куртку застегни, оболтус! – крикнул ему вслед Кузьмич.– Д-дед, с-смотри, к-какие мыши!
Иннокентий поставил клетку на письменный стол, заваленный ручками и бумажным мусором. Анатолий Кузьмич вошел в комнату и без особенного интереса оглядел новых жильцов.
– Мышей купил? – проворчал он. – Теперь кота надо завести.
Иннокентий не понял шутки старшего родственника и испуганно прошептал:
– З-зачем к-кота? Он же и-их с-сожрет!
Но дед лишь беззлобно похлопал его по спине:
– Э-эх, Кешка! Какой же ты у меня валенок! Да пошутил я, не бери в голову. Я вижу, тебе за кем-то ухаживать хочется. Не за девушками, так за мышами. Ну что ж, я не против.
Дедовское лицо вдруг посерьезнело. Он взглянул с опаской на новых жильцов.
– Надеюсь, ты их не для опытов купил?
Но внук как будто не расслышал вопроса. Забыв и про мышей, и про дела, он рассматривал фотографию на стене, справа от стола. Дед тяжело вздохнул и тоже взглянул на портрет. Оттуда на него смотрели трое: непутевая дочь Лариска в легкомысленной фате, новоиспеченный зять Королев в строгом костюме и их сын Кешка, которому на тот момент бракосочетания родителей исполнилось четырнадцать лет. Мальчишка беззаботно улыбался в объектив.
Внук очнулся, поставил на стол желтый пакет, неуклюже разорвал его и стал сыпать зерна прямо в клетку.
Так уж вышло, что после смерти единственной дочери Анатолию Кузьмичу Мошкину пришлось взять к себе внука. Он смахнул набежавшую слезинку.
Корм посыпался на ковер.
Дед не выдержал:
– Да аккуратней ты, криворукий!
Да, сейчас этот нескладный парень совсем не похож на ангелочка с фотографии.
«А ведь я ни разу не видел, как он улыбается,» – вдруг подумал Кузьмич.
Он громко втянул в себя воздух и глухо произнес:
– Сам бы поел чего-нибудь. Каша на плите еще теплая.
Внук ушел на кухню. Дед грузно опустился на тахту и тяжело задышал.
Словно старая кинопленка, его память стала оживлять картины былого. Июньский вечер в Гаграх, ресторан на набережной и одноместный номер в престижном ведомственном санатории. Потом в кадр попало общежитие в Мытищах, две женщины и сверток с розовыми лентами. Затем плегка будто оборвалась, и как Мошкин не старался, не мог ничего вспомнить. Зато после перерыва пошло сразу несколько черно-белых школьных фотографий. На них была изображена хмурая девочка в очках.
Мошкин задумался. Когда он впервые встретился с Ларисой? Сколько ей тогда было? Она еще никак не могла сказать ему «папа»…
Кино продолжалось. Вот показалась строгая девушка в очках – Мошкин пристроил ее секретаршей к одному бывшему сослуживцу в «первый отдел». Они почти не общались с дочерью, так как у него в тот год особенно много работы. Через год сослуживец позвонил ему и сказал, что он, майор госбезопасности Мошкин, вскоре станет дедушкой. «Это не я!» – клятвенно заверил его бывший сослуживец.
Анатолий Кузьмич вспомнил, что испытывал тогда нерадостные чувства – унижение, досаду и тревогу. Ему казалось, что его собственное будущее висит на волоске. В стране тогда было большое брожение умов.
Потом он снова увидел общежитие в Мытищах, и опять двух женщин. В его душе вдруг зародилась неведомая раньше светлая радость: «Мужик!». На сей раз кулек был с голубой лентой.
– Мы решили назвать твоего внука «Иннокентий», что по-гречески означает «невинный», – заявила осунувшаяся девушка в очках. – Только не спрашивай, от кого он. Я дала сыну твою фамилию.
Дед Мошкин втянул в себя воздух одной ноздрей и промокнул глаза краем рубахи. Да если б он только знал, от кого забеременела дочь! Он бы лично отвел ее на аборт в ведомственную больницу!
Иннокентий познакомился со своим отцом лишь тогда, когда тот вышел на свободу по амнистии.
Дед Мошкин бессильно оглянулся. Когда это было? Пять лет назад или восемь? Что-то у него с памятью, наверное, старческий склероз. Он попытался вспомнить, сколько стоил планшет, который он подарил Кешке на прошлый день рожденья, но не смог.
С фотографии на него сквозь очки насмешливо глядела Лариска в легкомысленной фате. А ведь у нее у самой вчера был день рожденья!
Он очнулся, будто от тяжелого сна, и крикнул:
– Эй, Кешка! Ты не забыл, что у матери вчера были именины?
Внук вернулся в комнату и, подойдя к фотографии на стене, дотронулся пальцем до лица матери.
– На, сходи-ка вот, – засуетился Анатолий Кузьмич. – Купи какой-нибудь букетик. Только ты нечетное количество купи, ладно?
Он пошаркал в прихожую, вынул из кармана своего пальто две сотенные бумажки и запричитал:
– Ох, до чего же все дорого! Какие-то три гвоздички – и две сотни! Ну ладно, иди давай, – осекся он и снял с вешалки черную куртку внука.
Уже у самой двери дед он спохватился, достал с вешалки свой рыжий шарф в клеточку и повязал его отроку на шею:
– Совсем ты со своими мышами про мать забыл!
Иннокентий как будто не слышал.
Дед возвысил голос:
– Да ты и про мышей уже, небось, забыл! Ой, горе ты мое! – снова запричитал он. – Да твои твари теперь всю ночь будут решетку грызть. Знаешь-ка что? Сходи-ка ты опять в этот в магазин, пока он не закрылся. Купи там нормальную клетку, чтобы с кормушкой и с поилкой. Раз уж завел живность, то и ухаживай за ней, а не смотри истуканом. На, держи еще!
Иннокентий равнодушно засунул в карман тысячную купюру и открыл входную дверь.
– Куртку застегни, оболтус! – крикнул ему вслед Кузьмич.
3
Подростки расстегнули куртки: им стало жарко от калорийной фастфудовской еды. Никому из компании не хотелось идти домой, но трапеза была закончена. Строгий охранник уже несколько раз прошел мимо их, неодобрительно помахивая рацией. В рестораном дворике не хватало посадочных мест.
– А я бы еще похавал на халяву! – хохотнул туповатый Костян Коротков по прозвищу Короткий. Еда для него была главной радостью в жизни.
– Да ты уже за троих нажрал! – отбил пас хозяин застолья.
Все лениво засмеялись. Серьезное выражение лица было только у Вадика Рубайло, которому еще так и не придумали клички.
Когда смех затих, он спросил:
– Никитос, так что там за халява в Интернете?
– Да, поделись по-братски, – подхватил Варуш.
Коршунов неопределенно пожал плечами:
– Да так. Фигня, в общем. Ролик тут снял прикольный и в Ютуб выложил. А там куча просмотров. Ну, мне аккаунт завели, то, сё… Короче, это сейчас маза – выкладывать в Сеть прикольные видео. Чем прикольнее – тем больше бабла. Каждый может попробовать. Тут нет никакого секрета.
Ребята оживились.
– Да-а? – с интересом протянула Бреева-Бомбочка. – А если я сниму, как Тоньке волосы крашу, то мне тоже бабки упадут?
Тонька метнула на подружку неободрительный взгляд: эта Бреева, значит, решила забрать все бабки себе!
Никитос с видом эксперта развел руками:
– Ну, это смотря как снять! Если ты еще спецуху сделаешь и саундтрек наложишь… В общем, чем прикольнее, тем лучше.
Тонька решила перехватить инициативу:
– Крутяк! А вообще, – она снова ухмыльнулась в сторону Коршунова, – это клевая идея – делать клипы. Прикиньте, мы все вместе можем поснимать! А бабосики потом по-честному разделим.
Она сделала паузу, наблюдая за реакцией приятелей:
– Ну чё, народ? Что скажете?
Народ оживился, но ничего путного сказать не мог.
Никита чувствовал, что Тонька снова ускользает от него, как змея. Про его «поляну» уже все забыли. Теперь всем хочется новых развлечений, а по этому делу он не большой мастер. Девочка с малиновыми волосами посматривала на него украдкой: и как он, поведется? У Коршуна предательски заурчало в животе.
Он снова отбил пас:
– А чё? Давайте сейчас завалимся к Тоньке на хату и будем снимать прикольное видео!
Большова была откуда-то из Подмосковья, а в Москве снимала комнату.
Он с вызовом посмотрел на соседку-соперницу, а потом снова по-дружески подмигнул ей.
– Ну как, Тонь? Ты не против? – спросила вместо него Бомбочка.
Ребята стали обсуждать предстоящую забаву, но Большова как будто воды в рот набрала. Она чувствовала, что Коршунов не просто так дразнит ее и набивается в гости.
Достав из сумки розовый планшетик, она лишь поскребла его розовым ноготком:
– Прико-ольно!
Потом она выдержала эффектную паузу и внесла предложение:
– А чё? Двайте прямо сейчас и начнем. Пойдем на улицу и сделаем клип. Короче, сюжет такой: Никитос стреляет у прохожих бабки на новый фильм. Рубайло, у тебя планшет с собой?
Вадиек кивнул. Он давно уже увлекался цифровыми технологиями.
– Вдвоем, что ли, снимать будем? С разных точек? – догадался он.
Но Никитосу эта идея не понравилась. Чтобы он, в своей белой толстовке с надписью KING снимался в роли нищего?
Он с легкой опаской наблюдал за реакцией приятелей.
– А чего? – Тонкая улыбнулась кончиками губ. – Так все продюсеры делают – сначала башли на новый фильм собирают, а потом уже снимают. Или, может, у тебя уже есть лимон?
Никита вспомнил про мелочь в бумажнике и промолчал.
Она как будто прочитала его мысли:
– Ну, тогда надо собрать тысяч десять на раскрутку. А что, это сейчас модно. Краудфандинг называется.
– Да много ты знаешь! Краудфандерша ты наша! – хотел выставить ее на смех Вадик Рубайло, но тут же получил от Тоньки щелчок по носу.
Никита понял, что его втягивают в идиотскую игру и возмутился:
– Не, не! Я не буду бабки просить! Что я, бич какой-то?
Ребята озадаченно замолчали. Всем хотелось продолжить тусовку, но что конкретно делать, пока никто не знал.
Наконец, Короткий предложил:
– А чё? Давайте прикинемся, что мы, типа, психи из какой-нибудь секты. Будем тормозить прохожих и говорить, что через месяц конец света.
– Дурак ты, Костян! – надула губы Тонька. – У меня через месяц день рожденья. Накаркаешь еще!
Теперь пришла очередь обижаться Короткому:
– Да это прикол, Тонь! Ты чего, шуток не понимаешь?
Вспыхнувшую перепалку разрулил хитроумный Вадик Рубайло – мастер заговаривать зубы:
– Короче. Снимаем с Тонькой в двух ракурсах. Выходим на улицу и ждем, пока какой-нибудь мужик со здоровым баулом пойдет через дорогу. Вы тогда к нему, типа, подходите и предлагаете перенести чемодан через дорогу. Типа, у нас в колледже началась неделя добра, и нам надо снимать на видео хорошие поступки. Мужик, скорее всего, поднимет кипеш. Может, даже замахнется. Вот это самое прикольное. Тут, главное, успеть во-время смыться.
Большова внимательно слушала концепцию будущего фильма. Коршунов недовольно помахивал ногой. Он чувствовал, что Рубайло снова обскакал его со своими приколами.
– А если он, это? Милицию позовет? – засомневался осторожный Варуш Карапетян.
– Не, – отрицательно покачал головой Вадик, который сам мечтал о карьере клипмейкера. – У нас же будет видео, что мы ничего плохого не делаем. Никто потом никому ничего не докажет. А я все смикширую и наложу звук.
Компания одобрительно загудела, и ребята двинулась к эскалатору. Никита чуть не забыл свой подарок – воздушного Микки Мауса, который выглядел так, словно сам объелся фастфудовской снедью. Встречным потоком воздуха игрушку сдуло куда-то вбок, и длинная веревочка зацепилась за лайтбокс. Пластиковый Микки на секунду скорчил недовольную гримасу, а потом громко пукнул и разлетелся на куски.
4
От звука выстрела Валик невольно вздрогнул. Василий Петрович заметил, что его помощник изрядно нервничает. Они были в этом тире уже в пятый раз, но юный стрелок попадал только в «молоко».
– Так, боец, смотри сюда, – по-военному скомандовал Василий Петрович. – Руку поднимаешь плавно. Да стой, не дрыгайся. Ты же не девка, а нормальный мужик! Во-от, правильно. Пла-а-вно. А-гонь!
Валик зажмурился, нажал на курок и снова вздрогнул при отдаче.
Скрягин свел широкие брови к переносице и недовольно почесал указательным пальцем щеточку усов.
– Экий ты тюфяк, Макушин! – выругался он как можно интеллигентнее. – Ну, скажи мне, зачем я тебя в институт устроил? Чтобы ты дурака валял? Не-ет, друг мой любезный. Мне помощник нужен, а не тюфяк. Давай еще двадцать выстрелов. Заряжай!
Было уже около половины десятого вечера, и в пустом тире никто не мешал двум стрелкам. Под трибунами старого стадиона отдавались хлопки рассыпались, точно горох, и замирали где-то в темноте. Вахтер, которого Петрович дружески похлопал по плечу при встрече, отдал ему ключи, чтобы они могли тренироваться тут сколько влезет. Взамен Скрягин вручил старому знакомцу мужской поллитровый сувенир. Он уже неделю собирался сюда, чтобы самому пострелять вволю. Но сейчас, спустя полтора часа занятий отставник Скрягин вместо былого воодушевления чувствовал раздражение и усталость. Мазила Макушин, хоть и изображал старательного ученика, никак не мог освоить простое движение – присоединить магазин к рукоятке. О меткости своего подопечного Василий Петрович вообще предпочитал не думать: если, не ровен час, Макушину придется прикрывать его, то вообще неизвестно, в каком направлении полетит его пуля.
Глядя на сопящего ассистента, Скрягин в сердцах произнес:
– Да пошевеливайся ты, голуба! А то мы, бляха-муха, тут заночуем!
– Да я стараюсь, Васильпетрович, – загнусавил в ответ помощник. – Но он не вставляется!
– Кто?
– Да эта штуковина!
В ответ «Васильпетрович» лишь устало отмахнулся:
– Эх, ты, боец, Иван-огурец! Давай сюда.
И зачем он только пригрел этого недотепу? Лучше бы взял кого-нибудь побойчее. Но парня побойчее с его собственной легкой руки осенью отправили служить на Крайний север. Как же его звали? Коля? Вася? Скрягин вдруг вспомнил маленького, но очень шустрого третьекурсника. Он то и дело «стрелял» у Макушина деньги и сигареты, а Валик, тогда еще просто староста группы, каждый раз бегал жаловаться директору.
– Ладно уж, не торопись, – с досадой вздохнул наставник, – а то еще палец прищемишь.
Когда-то лейтенант Скрягин часами учил молодых бойцов собирать и разбирать автоматы. За двадцать пять лет воинской службы ему пришлось побывать в самых разных местах, которых журналисты и политики называют горячими точками. Воспоминания об этих путешествиях, яркие, как вспышки гранат, теперь не давали ему заснуть каждую ночь. Он ворочался в постели, комкая простынь, а молодая жена все дальше отодвигалась от него.
– Давай, сбегай за мишенями, – бросил он помощнику. – Одна нога здесь, другая там.
Он на секунду вдруг представил, что лежит в кровати не с чернобровой двадцатилетней красавицей, с белесым, точно моль, Макушиным. От этой мысли Скрягина передернуло, и он брезгливо сплюнул на пол.
Адъютант тем временем уже бежал обратно с мишенями. Все выстрелы были «в молоко».
Майор строго произнес:
– Если в следующий раз ни разу не попадешь, комиссую тебя как непригодного. А еще лучше – отправлю в Красную армию.
Валик вздрогнул:
– Нет-нет, Васильпретрович! Только не это! Я же вам ничего плохого не сделал!
За прошедший год Валик отрастил такое же брюшко, как у шефа, и перенял у него пренебрежительно-требовательную манеру разговаривать с подчиненными.
– А может, мне специальные очки заказать для стрельбы? – с обидой в голосе поинтересовался он.
Скрягин засмеялся:
– Для стрельбы! О-хо-хо! Вы, Валентин Валентинович закажите себе лучше пенсне. Будете, как Чехов с портрета.
Помощник чем-то отдаленно напоминал Скрягину очкастого классика.
Валик понимающе засмеялся, а Скрягину вдруг стало не до шуток:
– Да ты понимаешь, что стрельба может начаться когда угодно? Где угодно?
Макушин посмотрел на хозяина с видом виноватого спаниеля. Он же так старался! Бегал туда-сюда, целился. Вот, все пальцы в масле. Вспотел весь…
– Пойми, Валик, – чуть мягче произнес Скрягин, – любое дело надо защищать, и защищать с оружием в руках. У меня на тебя большие надежды.
– Спасибо, Васильпетрович, – с достоинством вставил тот. – Постараюсь оправдать.
Не слушая его, Скрягин продолжал:
– Вот представь: подходят к тебе пятеро и просят денег. Что ты будешь делать?
Макушин замялся:
– Ну, я скажу, что у меня все деньги на карточке. А что?
Но шеф не унимался:
– А если попросят закурить?
Адъютант обиделся:
– Я же не курю! И вы, Васильпетрович, об этом хорошо знаете!
Но Скрягин лишь хмыкнул:
– Я-то знаю. А хулиганы – нет.
Майор шумно высморкался:
– Ну, ты и валенок, голуба! Ты что, не знаешь, что просьба закурить – лишь повод? Особенно, если хулиганов больше двух.
– Так что же мне сказать? – Макушин напрягся.
Скрягин задумался, достал сигареты, но потом вспомнил, что здесь нельзя курить.
Высморкавшись, он тихо произнес:
– А говорить ничего не надо. Надо чем-то их отвлечь. Перчатки вынь из кармана и брось им в лицо.
Валик побледнел:
– Вызвать хулиганов на дуэль? Сразу пятерых? Вы шутите, Васильпетрович!
– Да при чем тут дуэль! – с раздражением воскликнул тот. – Начитались! Ты их отвлечь должен, вот и все. Хоть перчатками, хоть ботинком.
Но неловкий секретарь никак не понимал логики начальника:
– А что потом?
– А потом делай ноги, голуба! Или стреляй в воздух, если есть пистолет. Правда, – он снова задумался, отчего щеточка его усов заходила туда-сюда, – потом никому не докажешь, что нападали на тебя, а не ты.
Валик вскинул голову и с достоинством произнес:
– Вообще-то, Василий Петрович, я стараюсь по темным местам не ходить и крупные суммы с собой не носить.
Это признание развеселило майора в отставке. Он представил, как его секретарь вышагивает по ночному Фрязину с мешком денег на плече.
– Да тебе только инкассатором работать! Всех грабителей испугаешь! –захохотал он.
Валик снова сдержанно улыбнулся. На его молодом лице только-только начала пробиваться растительность, и до майорских усов ему было еще далеко. Да и Скрягин никогда бы не взял бы Макушина в разведку.
Зевнув, он скомандовал:
– Ладно, урок окончен. Завтра жду тебя в восемь, поедем по делам. Да, завтра у Анны Петровны день рожденья, – провел он по намечающейся лысине. – Ты организуй там, что полагается, вот тебе тысяча рублей. Поздравь ее от моего имени.
Взяв купюру, помощник стал торопливо собираться к выходу. Директор же не торопясь надел черный картуз, который в народе называют «жириновка», замотал на шее белое кашне и влез в черное кожаное пальто.
На улице было уже совсем темно. Скрягин закрыл железную дверь на все замки и, чеканя шаг, пошел к воротам стадиона.
5
Иннокентий вышел из подъезда и огляделся. Он до сих пор не привык к этому кварталу серых пятиэтажек. Каждый день, отправляясь в колледж на занятия, он с трудом вспоминал дорогу. Вот и сейчас он попытался сориентироваться и вспомнить, где большой проспект, а где «Забавинский».
И за что дед снова разозлился на него? Неужели из-за каких-то мышей? Юноша замедлил шаг и в нерешительности огляделся. Вроде бы, он шел правильно.
На прошлой неделе дед тоже разозлился на него из-за какой-то ерунды и причитать: «Ты меня в могилу сведешь, оболтус!»
Тогда он спросил: «А на каком кладбище тебя хоронить?»
Дед рассердился еще сильнее: замахнулся кулаком и снова что-то заорал. А потом он обмяк, вытянулся на диване и пробормотал: «На немецком. Четыре остановки отсюда».
Про кладбище Инок больше не спрашивал, а вот про их район вчера расспросил.
Когда-то здесь было дворцовое село Забавинское и стоял царский дворец. В этом дворце прошло детство одного царя. Тогда мальчишки играли в войну не с джойстиками, а с деревянными ружьями. Наследник престола был еще тем драчуном. Он определил пацанам наставников из числа старых вояк. Когда братва подросла, настало время великих дел. Чтобы новому царю никто не мешал, он раздал своей братве настоящее оружие. Правда, в то время на складе были только старые пищали, а новый босс очень любил все новое. Он специально поехал в Европу и привез оттуда всякие гранаты, мортиры и гаубицы.
Подходя к высокому стеклянному небоскребу, Кеша вспомнил дедов рассказ. Перед небоскребом стоял железный дядька с большими усами на лице и длинным ружьем в руках.
«Неудобный джойстик,» – подумал Инок и дотронулся пальцем до железного ботинка. Палец сразу покрылся копотью большого города.
Сам Иннокентий никогда не держал в руках даже пластикового автомата. В детстве он боялся, что в драке останется инвалидом, как один мальчик из их общежития.
– Смотри, Кеша, только не дерись ни с кем! – строго-настрого велела мать. – А то не дай Бог, покалечат. Дай мне честное слово, что никогда не будешь драться!
– Никогда! – поклялся он со слезами на глазах.
Освоившись с компьютером, он нашел способ сдержать слово: его драки происходили теперь лишь на экране. Сначала он играл в чужие игры, а в девятом классе сочинил собственный шутер с несложными спецэффектами. Его бомбардиры и гренадеры взрывали друг друга гранатами и расстреливали из бластеров. Он был очень доволен собой и с гордостью продемонстрировал отцу свою стрелялку.
Однако тот лишь покачал головой:
– Понимаешь, смерть – это совсем не так увлекательно. Отправлять на бойню даже мультяшных героев могут только очень бессердечные люди.
Иннокентий не поверил ему и засмеялся в ответ:
– Ты чего? Какая смерть? Ты же сам сочиняешь войнушки!
– Я – другое дело, – вздохнул отец. – Это только для денег. А ты, брат, сочини лучше что-нибудь поспокойнее: какой-нибудь экшн или бродилку.
Кеше идея понравилась и он попросил для новой игры новый комп. Отец пообещал, что обязательно купит, как только они с мамой решат кое-какие проблемы. Сын не стал выпрашивать, как маленький: «Купи да купи!». Он понимал, что родители что-то затевают, но пока ему не говорят.
А родители, действительно, что-то задумали. Они зачем-то купили белое платье и темный костюм. В самом начале июня они сели в рыжую «Нексию» и поехали на центральную площадь. Там они втроем вышли. Отец взял мать под руку. Точно жених с невестой, родители торжественно поднялись по широкой лестнице. Их шаги отдавались эхом: «Тук! Тук! Тук!» У самого Кеши сердце тоже громко стучало «Тук-тук-тук»». Он догадывался, что сейчас происходит что-то очень важное.
В большом светлом зале никого не было, кроме одной строгой тетеньки. Кеша хотел сесть на стул, но сердитая тетенька велела ему встать. Она что-то строго выговаривала отцу с матерью, а они стояли перед ней, как провинившиеся школьники. Потом отец достал из кармана золотое кольцо и надел его на палец матери. Потом родители поцеловались – в первый раз за все время.
К ним подошел фотограф и предложил сделать фото на память.
– Иди сюда, мальчик! – позвал он Кешу.
Тот подбежал к родителям и обнял их.
Фотограф сказал: «Так, все улыбаемся! Сейчас вылетит птичка»!
А на следующий день отец зачем-то отвез его на поезде в город Череповец. Там жила его бабушка Вера, которая никогда еще не видела внука. В бабушкиной квартирке он провел все каникулы. За это время он сочинил старом компе целых четыре игры.
Тридцать первого августа в Череповце шел мелкий дождь. Королевы возвращались в Москву на машине, и рыжая «Неския» резво бежала вдоль серого заводского забора. Впереди был перекресток, и светофор там почему-то не работал. Когда машина притормозила, с ней поравнялся мотоцикл. Байкер в черном быстро положил что-то на оранжевую крышу. Королев-старший уже открыл дверцу, чтобы вылезти из машины, но тут мотоциклист рванул с места, а через десять секунд сработало взрывное устройство.
С тех пор Кеше все казалось, что его преследует мотоцикл. В своих тревожных снах он искал путь к спасению, но всюду натыкался лишь на бетонную стену. Он ненавидел серые бетонные заборы.
6
Один такой заборище начинался неподалеку от их дома. Дед говорил, что когда-то в их районе были секретные заводы и секретные институты:
– Ты должен понимать, Кешка! Тут квартиры не всем давали…
Внуку было по барабану, кто и кому тут раздавал квартиры. Этот сумрачный московский район был ему безразличен. В Мытищах, где он сам еще недавно жил с матерью в малосемейной общаге, тоже на каждом шагу были заводы и заборы. Он долго мечтал о собственной комнате, но потом понял, что незачем растравлять себя попусту. Новая бабушка в Череповце на время отвела ему угол за шкафом. Новый московский дед оказался щедрее и выделил целую комнату. Этот подарок судьбы, однако, больше не радовал повзрослевшего Иннокентия Королева.
Если бы не тот дождливый августовский в Череповце, его жизнь сложилась бы совсем иначе. Он мог бы смеяться и обнимать родителей. Он мог бы без труда разговаривать, и сверстники не дразнили бы его за заикание. А теперь у него совсем нет друзей – даже «ВКонтаке». Все, что он теперь может – так это бездумно шататься вдоль забора.
Он надвинул шапку на самые брови и пошел дальше. Легкий морозец слегка пощипывал уши. Сгущались сумерки. Серый забор казался бесконечным, хотя вот-вот должен был кончиться и упереться в проулок. Проулок вел к большому проспекту. Туда он зачем-то сейчас и шел.
Иннокентий попытался вспомнить, зачем он вышел из дома, но его внимание привлекли громкие голоса на углу. Там, очевидно, кто-то выяснял отношения.
Юноша остановился и прислушался, точно насторожившийся зверь. Голоса были знакомыми, громкими и задиристыми. Повинуясь какому-то первобытному инстинкту, Инок прижался к холодной стене.
Эти голоса, без сомнения, принадлежали его однокурсникам из пятнадцатой группы. Так обычно кричали на него Коршунов и Карапетян.
– Да мы клип снимаем, чего ты, мужик?
– Слушай, это прикол, да. Ты что, шуток не понимаешь?
– Да пошли вы нах со своими шутками! Отдайте мою сумку, уроды!
Третий голос был незнакомым. Очевидно, он принадлежал какому-то незнакомому мужчине.
Инок повертел головой туда-сюда и вынул из сумки планшет. Когда обмен любезностями на углу перешел в звуки ударов и резкие выкрики, студент пятнадцатой группы Королев бесстрастно направил объектив в сторону интересного события. Из своего укрытия он прекрасно видел все, что происходило в каких-то десяти метрах, а цифровая камера бесстрастно фиксировала драку двое на одного.
Минуты через полторы ролик был снят с первого дубля. Не заметив оператора, участники съемок разбежались кто куда, и только незнакомый мужчина остался на тротуаре. Он лежал, раскинув руки в стороны. В луже валялась синяя спортивная сумка, из которой выпало несколько белых книжек.
Королев подошел к неподвижному мужчине. Тот был молод, не старше двадцати пяти лет. Глаза его были закрыты, а на виске сочилась струйка крови. Ветер шевелил листами рассыпавшихся книг. Инок засунул планшет в сумку и позвал:
– Эй, м-мужик!
Тот не издал ни звука.
Юноша вздрогнул. Прямо на него из-за угла шли люди. Справа с проспекта поворачивали машины. Инок сделал усилие над собой и отскочил назад, в тень забора. Он уже хотел поскорее сделать ноги, как его рука потянулась к выпавшей белой книжке. Уже на бегу, он зачем-то засовывал свою добычу в черную сумку, где теперь хранился компромат на однокурсников из пятнадцатой группы. Он снова бежал вдоль забора и снова слышал выкрики:
– Да мы клип снимаем, чего ты, мужик?
– Слушай, это прикол, да. Ты что, шуток не понимаешь?
Озираясь по сторонам, он убедился, что его никто не преследует и, задыхаясь, перешел на шаг. Странный юноша совершенно забыл, куда и зачем пошел.
Побродив по незнакомому району часа полтора, он, наконец, вышел к дедовскому дому. В ушах у него до сих пор слышались знакомые голоса, но теперь они смеялись над ним самим – над его черной одеждой и над его заиканием. Когда он только пришел в этот колледж, одноклассники сразу окрестили его обидным прозвищем «Инок». Сначала Иннокентий пытался сопротивляться – не разговаривал с обидчиками, отсаживался от них подальше, но потом понял, что это бесполезно. Коршунов и Карапетян не давали ему проходу и задирали его при каждом удобном случае.
«Так за что же они его, все-таки?» – с тревогой подумал Инок и нажал на кнопку звонка.
Дед Мошкин нехотя пошел открывать. После того, как внук отправился за цветами, он еще долго вспоминал предысторию их совместной жизни.
Двадцать пять лет тому назад доктор физико-математических наук Королев получил в «первом отделе» допуск «совершено секретно» и был допущен к государственным ракетным тайнам. Во время распада государства он решил сделать небольшой бизнес: передать покупателю из конкурирующей «конторы» ничем не примечательную коробочку. На самом деле – и Анатолий Кузьмич это хорошо знал – подобные коробочки, только значительно большего размера, передавались тогда на совсем другом уровне. Но у «конторы» был свой интерес в этой большой игре. Когда государственные секреты раскрываются, как карты в покере, то никто из игроков не забывает о собственной выгоде.
Когда Анатолию Кузьмичу было столько же, сколько его оболтусу-внуку, то его потрясла зверская расправа американцев над супругами Розенбергами. В Советском Союзе их считали невинными жертвами, борцами за мир во всеми мире. Военный связист и секретарша, они служили родине своих предков и передавали советскому резиденту подробности американских ядерных проектов.
В середине «лихих девяностых» к отечественным ракетным секретам был допущен холостой русский программист, которому регулярно задерживали зарплату и наотраз отказали в однокомнатной квартире: У талантливого математика к тому времени уже не было никаких убеждений, а мечта его была по-американски простой: собственный домик где-нибудь подальще от Мытищ. Он так и заявил суду в своем последнем слове.
Подполковника Мошкина назначили руководителем следственной бригады. Королеву, в отличие от незадачливых американцев, дали всего пятнадцать лет.
Выйдя по амнистии, Королев-старший занялся новым делом – стал придумывать компьютерные игры. Он не стремился отомстить следователю, который по иронии судьбы был одновременно его потенциальным тестем, он будто и вовсе забыл о его существовании. А вот Анатолий Кузьмич, которому к тому времени назначили персональную пенсию, ничего не забыл и никого не простил. Ах, как же он мучился от ненависти к их семейному «букету»! Какие планы вынашивал!
Однажды его вызвали в «контору» и спросили: «А вы в курсе, что ваша дочь собралась на ПМЖ в США?» Он ничего не знал. Дочь, в отличие от государства, умела хранить свои секреты. Его попросили понаблюдать за Королевымы, и он снова поехал в Мытищи. Дочь отказалась с ним разговаривать. Дело шло к свадьбе.
Операцию «Диссидент» назначили на последний день лета.
Подполковник в отставке Мошкин испытывал смешанные чувства: с одной стороны ему хотелось, чтобы внук так и остался возле серого забора, а с другой – ему по-совему было жаль невинного отрока, который подавал большие надежды.
Королев-младший провел в больнице почти восемь месяцев. Когда встал вопрос, куда девать инвалида, почетного пенсионера Мошкина снова вызвали в «контору» и порекомендовали взять под опеку младшего родственника. Ему недвусмысленно намекнули, что когда-нибудь его внук поправится настолько, что захочет узнать всю правду о взрыве в Череповце.
– Это только в ваших силах воспитать патриота и гражданина, – сказал на прощание моложавый генерал. – Желаю удачи!
Дед привез из Мытищ нехитрый скарб в армейском вещмешке, а в картонной коробке – поцарапанный ноутбук. Все это, по большому счету, было внуку уже ни к чему: из своих старых вещей он изрядно вырос, а компьютер, наоборот, стал для него слишком сложной игрушкой. Из-за травмы черепа отрок почти потерял речь и способность делать самые простые вещи.
– Проходи, – хмуро сказал дед Мошкин и включил свет в коридоре.
«Эта игра должна кончиться вспышкой!» – догадался юный геймер.
7
Никита чиркнул рыжей зажигалкой и нервно затянулся. Сегодня он уже не казался таким красавчиком, как вчера. Черные кудри засалились, а белая толстовка посерела.
– Чего с тобой, Никитос? – хохотнул Короткий. – Перебздел вчера?
– А ты как будто нет? – огрызнулся Коршунов.
До туповатого Костяна все доходило на третий день. Он еще не врубился в то, что произошло.
– Да блин! Мы, может, того мужика завалили! А вы, как идиоты, все ржали. А он, может, башкой стукнулся и кони откинул!
– Да ну?
– Вот тебе и ну! А чего, по-твоему, он на земле остался?
– Ну… – Костян сдвинул брови к переносице, точно пытался что-то сообразить.
– Баранки гну!
Никиту вдруг взбесила тупость приятеля. Ведь как дело было? Они с Костяном и Варушем подошли к тому мужику, который стоял на углу забора. У того, видно, была тяжелая сумка, и он решил передохнуть. Ну они, значит, спросили его культурно, не надо ли ему помочь отнести багаж. Культурно так спросили. Вадик в это время стоял и снимал все на Тонькин планшет.
Мужик почему-то сразу поднял кипеш и послал их по известному адресу. Варуша это задело, и он в своей манере ответил. Никита совсем не хотел драться, но и оставлять кореша один на один с неизвестным перцем он тоже не мог. Ведь они всего лишь хотели смешной ролик снять! Никита слегка потянул за ручку тяжеленной сумки, но мужик точно озверел. И чего он так? Чего у него, героин что ли там был? В общем, он, Никита, даже не успел сказать ему про добрые дела, как мужик двинул ему в челюсть апперкотом. Теперь уже Никитосу было не до ролика. От его удара ногой в пах мужик согнулся и упал.
Никита показал Костяну синяк на левой скуле, и тот сочувственно покачал головой:
– Да, Никитос… Такие, блин, дела… У тебя сига есть?
– Держи! – Коршунов нехотя протянул LM и сам затянулся.
Они покурили еще минуты две, не говоря ни слова. Наконец, Никитос со злостью откинул окурок и глухо произнес:
– Слушай, Костян! Ты забудь про это, ладно? А если тебя кто-нибудь вдруг спросит, чем это мы, типа, занимались в понедельник, то скажи: «Сначала посидели в «Забавинском», а потом пошли по домам». Усёк?
– Как скажешь.
Тупость Короткова волновала его все больше и больше. Тот мужик, если он, конечно, очнулся, наверняка уже написал заявление в полицию. А если он так и не очнулся, то опера все равно пожалуют в их колледж. Короткому чего – он руками не размахивал и рта не открывал.
Никита потер ноющую щеку и почувствовал, как у него похолодела ладонь.
Костян заметил перемену в лице кореша и ободряюще хлопнул его по спине:
– Не очкуй, Никитос! Отмажемся. Не в первый раз.
Никита знал, что Костяну все было до лампочки. За этот пофигизм он и уважал его, и презирал одновременно.
– Эй, ребята, пятнадцатая группа! Вы чего еще не на уроке?
Курильщики нехотя задрали головы в сторону окна на втором этаже.
В окне показалась голова Аннушки.
– Идем, Аннпетровн, – хором крикнули приятели и двинулись к дверям здания.
– Это все Тонька, – шепнул Костян. – Если б не она, ничего б и не было!
– Ладно, забей! – также тихо ответил Коршунов. – Проехали.
Вслед за угрюмой парочкой прогульщиков в здание колледжа сферы обслуживания вихрем влетел второкурсник Королев. Он, как всегда, был весь в черном, но сегодня, к тому же, еще и необычно бледен.
Инок не спал всю ночь. Белая книжка, которую он подобрал возле раскрытой сумки, оказалась такой интересной, что прочитал ее целиком. Когда он перевернул последнюю страницу, за окном уже забрезжил рассвет. Юноша выключил лампу и в предрассветных сумерках отчетливо услышал какой-то новый шум. Только тогда он вспомнил, что кроме него в комнате находятся еще пять живых существ.
Из маленькой тесной клетки слышался громкий писк и звуки мышиной возни. Кеша подошел к клетке и вспомнил, что забыл дать зверью воды. От жажды пятеро зверьков уже не выглядели так умильно, как вчера в магазине. Они вставали на задние лапки и с остервенением грызли железные прутья. Они даже набрасывались друг на дружку, норовя укусить побольнее. Больше всего досталось толстой белой мыши: на ее шкурке были видны свежие капли крови.
Странный юноша пригляделся к борьбе своих питомцев, а потом включил верхний свет, настроил планшет и стал снимать новое видео. К нему в голову вдруг полезли неожиданные мысли.
«Вот так и люди, – думал он. – Когда сыты, то сидят смирно. А как только им не хватает самого необходимого, то могут загрызть друг друга».
Тут в комнату зашел сонный дед и поинтересовался, почему внук не собирается в колледж. Покосившись на клетку, он нахмурился:
– Чего-то им не хватает! Ты их напоил?
Но Иннокентий, не говоря не слова, выключил планшет, засунул его в свою черную сумку и пошел на кухню чего-нибудь перехватить. Он так не раздевался на ночь, поэтому собрался всего за пару минут. Ему не хотелось опаздывать на пару к Аннушке.
Дед долго смотрел вслед своему отпрыску. Он уже давно понял, что с парнем бесполезно разговаривать о чем либо. Тяжело вздохнув и прокашлявшись, он стал расследовать причины мышиной бузы. Уж в чем-чем, а разбираться в причинах, толкающих арестантов на мятеж, он умел профессионально.
Не найдя в клетке поилки, он помянул отпрыска нехорошим словом.
– Вот ведь гаденыш! Сам чаю напился, а питомцам даже водички не дал!
Кузьмич пошаркал в кухню, нашел там старую банку из-под хрена, открутил с нее крышку и наполнил ее водой. Чуть подумав, он налил воды еще в одну крышку.
– Что б тебя самого разорвало от жажды! – с тоской пробормотал дед Мошкин.
Вчера внук вернулся около полуночи без букета и без клетки. Он, Кузьмич, не стал его ни о чем спрашивать и ушел в свою комнату. Он даже принял таблетку, чтобы скорее заснуть, но не сомкнул глаз всю ночь. Сухие старческие руки затряслись мелкой дрожью. Неужели ему и дальше придется терпеть этого выродка?
Управившись с обслуживанием пушистых квартирантов, Кузьмич пошел в свою комнату. Там он пошарил рукой на верхней полке шифоньера и извлек оттуда маленькую голубую книжечку. Эту невзрачную брошюрку он пару недель назад приобрел в ближайшей в церкви, когда ходил послушать певчих. На обложке была напечатана фотография мужчины преклонного возраста с крестом на груди. У гражданина была жидкая борода и очки в массивной оправе. Он писал в своей книжке, что следует с пониманием относиться к молодым родственникам и молиться за них.
«Хорошо тебе антимонию разводить! – подумал полковник Мошкин про благообразного клирика. – Небось, в молодости сам грешил не хуже меня. Но в вашем ведомстве работа с сиротами хорошо поставлена, это вы молодцы. А мне теперь куда деваться?»
Пролистав несколько страниц, дед Мошкин отложил брошюрку.
Года полтора назад он повел внука в ведомственную поликлинику, к которой был прикреплен пожизненно.
– У вашего родственника редкая форма амнезии, вызванная шоком и травмой черепа, – сказал ему майор медицинской службы. – Вам просто повезло, что у него вообще сохранились способность распознавать речь. Вы, товарищ подполковник, побольше с ним общайтесь. Существует возможность ремиссии, но не исключено, что он так и останется…
Он хотел уже добавить «идиотом», но пожалел сникшего ветерана. Тот был совершенно не готов к главному испытанию в своей жизни.
– Да куда ж мне с ним теперь? – растерянно произнес дед Мошкин. – Он девять классов закончил на год раньше сверстников. Он, между прочим, подавал такие надежды! У парня были такие выдающиеся способности к компьютерам…
Но врач – немолодой чисто выбритый мужчина – лишь покачал головой в белой шапочке:
– Забудьте об этом. Я вам выпишу справку во ВТЭК для оформления инвалидности. Если вам трудно его дома держать, устройте его в какое-нибудь ремесленное училище, или колледж по-нынешнему. Там им льготы дают за инвалидов, так сто его возьмут. Да, чуть не забыл!
Он перестал писать и серьезно посмотрел на Мошкина:
– Постарайтесь развивать его память. Пусть побольше заучивает наизусть. Стихи какие-нибудь. Хоть Бродского какого-нибудь, хоть Пушкина.
Золотая ручка снова резво заскользила по разноцветным листочкам. Мошкин понял, что теперь должен пожизненно исполнять свой приговор.
Психиатр, наконец, закончил писать и протянул ему справку:
– Желаю Вам успеха, товарищ подполковник! Не унывайте! У вашего внука могут совершенно неожиданно открыться новые способности. Ведь у него такая звучная фамилия, – он улыбнулся уголком рта и похлопал пациента по плечу: – Давай, Иннокентий, не подводи деда!
Вспомнив тот разговор, Анатолий Кузьмич снова тяжело вздохнул, а потом достал из секретного конверта две тысячные бумажки. Затем он неторопливо оделся и вышел из дому, даже не позавтракав.
8
На следующей перемене Тонька подошла к Коршунову и, взяв его под локоток, отвела в сторону.
– А ты крутой, Никитос! – с лукавой улыбкой сообщила она. – Здорово ты вчера того мужика отделал!
Заметив синяк на его скуле, она состроила жалостную мордочку:
– Бедненький! Болит?
– Отстань! – Никита не слишком вежливо дернул плечом.
Тонкая не поняла:
– Ты чего?
– Ничего! Тебе бы только развлекаться! Ты хоть понимаешь, что я под статью могу попасть? Мне же уже восемнадцать!
Тонкая не понимала:
– За что?
Она смотрела на него, по-детски вскинув аккуратно выщипанные брови:
– Ведь ты его не убил!
– Ага, ты все у нас знаешь, продюсер хренов! – в сердцах воскликнул Никита и тут же осекся. – Ладно, Тонь, проехали. Ты, короче, забудь об этом, оки? А если тебя вдруг кто-то спросит: «А чем это ты занималась после колледжа в понедельник?», то скажи, что поехала домой. Домой, поняла?
– Ну, если ты так хочешь…– протянула она. – Но кто меня так может спросить? Не Аннушка же!
Никита вдруг снова нахмурился и, оглянувшись по сторонам, потянул ее за лямку рюкзака:
– Дай мне свой планшет!
Тонька возмутилась от такой наглости и резко отдернула полосатый рюкзачок на себя:
– Зачем он тебе? У же тебя свой есть!
Но Никита не сдавался. Убедившись, что их никто не видит, он ухватился за хвост неизвестного животного, пристегнутый к полосатому рюкзаку.
– Отдай на шесть секунд!
– Зачем?
Тонька уворачивалась, как пантера, но в глазах Коршунова больше не было ни капли вчерашнего интереса к девочке с малиновыми волосами.
– Слушай, кончай дурочку валять! – строго сказал он. – Вадик все снимал вчера на твой планшет. Дай мне, я убью этот файл.
Но Тонька лишь оскалила ровные крупные зубы и, точно дикая кошка, выгнула спину дугой. Потом она резко рванула рюкзак и побежала от своего преследователя, грохоча по коридору своими полуармейскими сапогами на толстой подошве.
Никита на секунду растерялся, но тут раздался звонок, и ему навстречу выбежала целая орда первокурсников. Он погнался было за Тонькой, но ему преградил путь сам директор Скрягин.
– Коршунов, стоять!
Никита инстинктивно повиновался.
– Ты что, совсем рехнулся? Вот, подожди до апреля – на плацу побегаешь! А теперь быстро в класс!
Обескураженному Никитосу ничего не оставалось, как поплестись в аудиторию, сжимая к кулаке Тонькин меховой хвост. Вид у него был воинственный: он решил потеснить Брееву и сесть рядом со своей вчерашней симпатией. В классе, однако, Тоньки не оказалось, и ему пришлось занять свое обычное место слева от Костяна.
Урок правоведения шел своим чередом, когда он получил от СМС-ку от Тоньки: «Приходи ко мне сегодня. Будем снимать клип с танцем живота». Он тут же поднял руку и попросился в туалет.
В поисках беглянки он обошел все три этажа, но везде было пусто. Наконец, он заметил знакомый черно-розовый свитер под лестницей, возле гардероба. Она сидела к нему спиной и, по всей вероятности, слушала музыку, мотая головой в такт.
– Эй, ты чего не на паре? – строго спросил Никита, вынув из ее уха одну из затычек.
Полосатая кошка хотела вырваться, но увидев, что путь к отступлению отрезан, прижала к груди розовый планшетик:
– Я уже все стерла, правда!
Коршунов недоверчиво посмотрел на нее и уселся рядышком на подоконнике:
– Да ладно, Тонь, не парься. Я тебе верю. Правда!
– Да ладно! – буркнула она в ответ и снова засунула в ухо динамик.
К Никите вдруг вернулась прежняя нежность. Ему захотелось взять обеими руками это бледное личико и долго-долго целовать малиновую макушку и зеленые глаза.
Но вместо этого он лишь дурашливо протянул:
– Ну, спасибки тебе!
Тонька подвинулась к нему и, вынув правый наушник, засунула ему в левое ухо:
– Класс, правда?
Они просидели бок о бок минут пять, слушая какой-то идиотский рэп. Никита с замиранием сердца вдыхал запах ее волос – какой-то по-девчачьи сладкий. Он аккуратно прильнул к ней, положил ей руку на талию и закрыл глаза. Ему вдруг почудилось, что они лежат вдвоем к гамаке и слушают шум прибоя.
Но Тонкая, казалось, не замечала его расположения. Она не отталкивала его, но по-прежнему двигалась всем телом под ритм музыки. Никите это, наконец, надоело и он вынул наушники – и из своего, и из ее уха:
– Ты мне про какой-то танец написала.
Тонкая соскочила с подоконника:
– Ну да. Танец как танец. Его на востоке танцуют. Или даже на юге. Мы с одной девчонкой в студию ходим.
Никитос с интересом поглядел на полосатую хищницу:
– И что, ты хочешь, чтобы я тебя поснимал?
Она пожала плечами:
– Ну да. Если придешь часов в семь, я как раз освобожусь.
Никита сглотнул слюну.
– Ладно, – лениво протянула Тонька. – Я пошла. Преподу скажи, что у меня живот заболел. Помнишь, где я живу?
Никита кивнул с деланным равнодушием. Еще бы он не помнил! В своих снах он уже столько раз проделывал этот путь.
– На, прицепи, – протянул он оторванный хвостик, и Тонька ловко прицепила меховой аксессуар к черно-белому рюкзачку.
Глядя, как она выходит из здания и идет по аллее парка, Никита вдруг совершенно забыл о вчерашнем происшествии и сегодняшних опасениях. Перед его глазами были пальмы, море и загорелый Тонькин живот. Он подумал, что снимать надо будет в замедленном темпе. Ему совсем не хотелось возвращаться на лекцию. От нечего делать он стал вспоминать, как снял свой первый удачный ролик.
Недели две тому назад он остановился, чтобы сделать сэлфи на фоне одной прикольной рекламы. Он встал возле рекламной коробки и уже вынул смартфон, как тут прямо на его глазах произошла авария. Метрах в пяти от него мотоциклист внезапно подрезал легковушку. Тачка закрутилась, пошла юзом и зацепила еще пару машин. Байкер с ревом укатил, а три машины еще покрутились на дороге и перегородили целых три полосы.
Никита тут же сообразил, что это прикольный сюжет для Ютуба. Он снимал минут пятнадцать: как на тротуаре собралась толпа, как подъехали менты с мигалкой, а потом и «Скорая», как из побитой легковушки выволокли два тела и положили на асфальт. Водя смартфоном туда-сюда, он искренне наделся, что ему хватит зарядки доснять все происшествие.
Дома он перекачал видео на компьютер, наложил римейк из «Берегись автомобиля», смонтировал крутой клип и выложил его в Сеть. Зачем он это сделал – Никита и сам не знал. Наверное, ему просто нравилось снимать, монтировать и, микшировать. Ну, конечно, он не исключал и возможности слегка заработать на всем этом.
В прошлую пятницу ему вдруг пришел месседж с Ютуба. Оттуда сообщали, что за две недели его клип посмотрело двести тысяч человек, и предлагали продолжить сотрудничество. За передачу авторских прав ему предлагалось получить пять тысяч рублей. Он тут же настрочил ответ и уже через полчаса обналичил бабки. Вот это было, действительно, прикольно!
Он достал смартфон и нашел в Яндексе карту их района. До старого четырехэтажного дома, где жила Тонька, от колледжа было двадцать три минуты пешком.
9
В это двухэтажное здание на улице Первой Революции Скрягину уже довелось заезжать пару раз. Постройка была старой, приземистой и какой-то невразумительной. На плане сверху она была похожа на причудливо изогнувшуюся гусеницу. Фасад, смотрящий на улицу, впечатлял помпезностью евроремнта, но если зайти с заднего двора, то этот же самый дом поворачивался к гостю совсем иной стороной – заброшенной и обветшалой.
Когда-то здесь располагался секретный завод. Лет пятнадцать тому назад предприятие закрыли, а все его здания, в том числе и это, распродали разным хозяевам. Нескладному сооружению, где когда-то испытывали авиационные двигатели, придали новый имидж: фасад отштукатурили, вставили массивную дубовую дверь с позолотой, поставили возле нее двух львов, покрашенных под мрамор и произвели не менее впечатляющие перемены. Яркая неоновая реклама на крыше зазывала в прохожих в развлекательный комплекс «Огонек». Владелец заведения Тельман Исмаилович Мамцуров приходился Скрягину дальним родственником по линии жены.
Когда они встретились тут в первый раз три с лишним года назад, владелец «Огонька» принял Василия Петровича весьма радушно. Скрягин тогда вышел в отставку и искал непыльную работу. Он также остро нуждался в средствах, так как собирался сочетаться законным браком с родственницей Мамцурова. Он был не прочь стать компаньоном будущего свояка, но тот лишь неопределенно сказал: «Всему свое время». В непыльный бизнес Мамцуров его не пригласил, но десять тысяч долларов ссудил без всяких условий.
– Когда сможешь, тогда и вернешь, – уклончиво сказал он тогда.
И вот вчера Скрягину позвонили из приемной Мамцурова и пригласили на встречу.
Василий Петрович припарковал свою белую «Тойоту» за углом бывшего КБ и велел Валику ждать его в машине. Утро было хмурым, под стать настроению директора колледжа. «Черт бы тебя побрал, – без всякого пиетета думал он про дальнего родственника. – С твоими-то доходами мог бы и забыть про эти баксы. Да и я, осел, зачем-то связался с этим кавказцем!»
Скрягин поднялся по массивным гранитным ступеням, открыл дубовую дверь с позолотой и оказался перед рамкой безопасности. Безликий секьюрити в ослепительно белой рубашке проверил его паспорт, что-то произнес в рацию и указал на дверь с табличкой «Только для персонала».
Скрягин пошел по коридору. Чем дальше он шел, тем сильнее колотилось его сердце. Дойдя до нужной двери, он набрал в грудь побольше воздуха и аккуратно постучал.
Юноша-секретарь, служивший в приемной у Мамцурова, вежливо поздоровался с посетителем и кивнул ему на дверь в кабинет шефа.
«Черт!» – снова пронеслось в голове у Скрягина, и он шагнул в кабинет, точно в камеру пыток.
Тельман Исмаилович был небольшого роста. Спинка черного кожаного кресла возвышалась над его желтой лысиной. Одет он был с иголочки – в серый костюм с отливом и белоснежную рубашку. Несколько вычурный галстук был закреплен бриллиантовой заколкой. Стол красного дерева внушительных размеров был пуст, если не считать золотого телефона, который чуть вибрировал перед хозяином. Тельман Исмаилович сидел, точно школьник за партой, положив перед собой обе руки. Запонки на ослепительно-белых манжетах были, как и положено, золотые. Правая кисть была крупной, с частыми черными волосками. Вместо левой на столе покоилась блестящая стальная клешня.
Скрягин почувствовал, что его сердце ушло в пятки и приготовился к самому худшему.
Мамцуров улыбнулся, отчего его черные с проседью усы чуть разъехались в разные стороны. Здоровой рукой он указал гостю в сторону маленького кожаного диванчика:
– Василий, дорогой! Рад тебя видеть! Заходи, садись.
Скрягин с опаской опустился на неудобное сиденье и тоже изобразил улыбку:
– Спасибо, что не забываете, Тельман Исмаилович! Всегда рад вашему приглашению.
Кожаный диванчик издал утробный звук и засосал гостя, как булькающая трясина.
– Ну, как живешь? Рассказывай! – живо поинтересовался хозяин, повернувшись в сторону увязшего Скрягина.
Василий Петрович попытался принять удобное положение и как-то смешно дернулся вперед:
– Да нормально живу, работаю. Спасибо.
Он изо всех сил старался не косить глазом на стальную клешню.
– А супруга твоя как? – продолжал Мамцуров непринужденную светскую беседу. – Все так же красива?
«Из-за этой чертовой красоты я и увяз в этом болоте!» – со злостью подумал Скрягин. Именно с подачи своей невесты он влез в кабалу к нечистой силе.
– Милена велела вам кланяться и звать в гости. У нее все по расписанию: массаж, шопинг, салон красоты, – пытался пошутить он, но вышло как-то невесело.
– Ну, женщины, они и есть женщины, – резонно заметил дальний родственник, разводя обеими руками. – Они нас развлекают, а мы за это должны на них работать.
Скрягин почувствовал, что настало время расплаты.
Лицо Мамцурова тоже стало серьезным.
– Ты, Василий, наверное, догадываешься, зачем я пригласил тебя? – спросил он без тени улыбки.
Скрягин утвердительно покачал головой, глядя в пустоту.
– И что скажешь?
Скрягин откашлялся и поправил съехавший галстук.
– Я вам очень благодарен, Тельман Исмаилович, за ту помощь, которую вы мне оказали три года назад. И я готов вернуть вам всю сумму.
«Вот дьявол! Придется все снять без процентов!» – снова пронеслось в голове у директора колледжа.
Мамцуров выдержал паузу и произнес:
– Это хорошо, что ты помнишь, Василий. Как говорят у вас в России, должок и платежок.
Скрягин почувствовал, что у него зачесалось в носу. Дальний родственник, явно, к чему-то клонил.
– А ты у меня еще ни разу не отдыхал? – вдруг спросил Мамцуров, точно только что вспомнил, что руководит крупным развлекательным комплексом.
– Нет, – как-то виновато ответил гость. – Как-то все не соберемся с Миленой. Но если вы приглашаете…
Мамцуров усмехнулся, отчего его большой нос наехал на щеточку усов.
– Да-да, мы с удовольствием! – прохрипел Скрягин. Ему все больше не хватало воздуха в этом спертом кабинете, который, вероятно, никогда не проветривали.
– Да, как-нибудь, – покачал головой хозяин «Огонька». – Но теперь ближе к делу.
Улыбка снова сползла с его лица, отчего он стал похож на притаившегося хищника.
– Я слышал, ты с молодежью работаешь? – глядя Скрягину в глаза, спросил он. Тебя сейчас проведут по нашему центру, чтобы ты сам все увидел. Мы создали идеальные условия для молодежи. Ты, кстати, Василий, с другими директорами дружишь? Ну, колледжей там всяких, институтов, университетов?
Скрягин неопределенно кивнул.
– Анзор! – вдруг крикнул Мамцуров. – Поди сюда!
В кабинет вошел смуглый юноша из приемной.
– Отдай ему коробку, – распорядился хозяин кабинета, обращаясь к помощнику. – Так вот, Василий, – он снова повернулся в сторону гостя. – Я тебе дал десять тысяч долларов по старому курсу. Это по курсу сегодняшнему десять тысяч клиентов.
Лицо Скрягина вытянулось от недоумения.
Мамцуров усмехнулся:
– Это шутка. С тебя всего тысяча клиентов. Мы же родственники! Вот тут – и с этими словами он указал на самую обыкновенную коробку, в каких продают бумагу для офиса, – тут для тебя десять тысяч флаеров. Видишь, как я о тебе позаботился? Тебе надо их раздать. На каждом листочке есть номер. Анзор, покажи!
Скрягин с опаской взял цветной билетик, на котором значились разные цифры.
– Так вот, дорогой. Приведешь мне тысячу клиентов – и считай, что мы в расчете. Где ты будешь раздавать флаеры – меня не касается. Мне нужны клиенты, понимаешь? Ты же сам хотел в мой бизнес, да? Давай, дорогой!
Деревянными руками Василий Петрович Скрягин взял увесистую коробку и ретировался. Смуглый Анзор выпустил его через заднюю дверь.
10
Увидев шефа с коробкой в руках, Валик быстро вылез из машины и заботливо открыл ему заднюю дверцу. Не говоря ни слова, Скрягин пихнул увесистую коробку на сидение.
– Чего стоишь? – зачем-то сорвался он на секретаря. – Давай садись, уже на работу пора!
Макушин никак не отреагировал на грубость шефа и с достоинством занял место рядом с коробкой. Скрягин сел за руль и выжал сцепление. Помощник искоса поглядел на него, но ни о чем не спросил. Проехав до конца улицы Первой Революции, они развернулись и взяли курс на Забавинскую слободу.
Чтобы скрасить тягостное молчание, Скрягин потыкал пальцем кнопку магнитолы, ловя какой-нибудь шансон. В эфире почему-то были помехи, и он выключил радио.
Они проехали так минут двадцать, как вдруг Макушин сказал:
– Вы, Василий Петрович, меня вчера просили цветочки организовать для Анны Петровны…
– А-а… – неопределенно протянул Скрягин. – Ну и как?
Ему сегодня было решительно не до поздравлений – настолько его озадачил утренний разговор с дальним родственником. С одной стороны, он радовался, что не придется снимать деньги со счета, а с другой был озабочен неожиданным поручением. Он, конечно, догадывался, что рано или поздно придется делать платежок за должок, но никак не был готов раздавать флаеры. Он размышлял о том, стоит ли посвящать Валика в это дело или найти какого-нибудь парня попроворнее. Макушин хорош, когда надо составить список и взять на карандаш. Но если он не выполнил даже такое простое поручение, как покупка одного букета, то стоит ли ему доверить раздачу десяти тысяч рекламных флаеров?
«А не подарить ли их Аннушке на день рожденья?» – некстати подумал директор притормозил у цветочного киоска.
Наблюдая, как помощник объясняется с продавщицей, Скрягин с тоской подумал, что Валик с Анзором ровесники, как и Анна Петровна с его Миленой. Он по сравнению с этой желторотой молодежью уже глубокий старик.
«Интересно, а сколько лет Мамцурову? Небось, тоже скоро полтинник», – прикинул майор в отставке.
Наконец, Валик вернулся с пышным букетом роз и радостно предложил:
– А давайте музычку послушаем! Какую-нибудь приятную.
Василий Петрович снова тыкнул пальцем в черную кнопку. Из динамиков раздался надрывный смех желторотой молодежи. Он резко выключил магнитолу и со злостью взглянул в зеркальце. На заднем сидении розовощекий Валик нюхал цветы и блаженно улыбался.
– Свежих купил? – буркнул Скрягин.
– Да…– мечтательно протянул секретарь. – Белые розы, белые розы, ля-ля-ля– ля!
– Прекрати! – резко оборвал его шеф. – Ты что, не видишь, что мне сегодня не до развлечений?
Валик надул щеки, которых еще не касалась бритва:
– Извините, конечно, Василий Петрович! Я ведь думал, что вы в развлекательный центр ездили. А вы…
Они выехали на большую улицу с трамваями, миновали ТЦ «Забавинский» и, наконец, свернули к серо-кирпичному зданию колледжа.
– Коробку отнеси в канцелярию, – строго распорядился директор, выключая мотор. – Без меня не открывай.
Валик положил букет на картонный ящик, обхватил его обеими руками и, перепрыгивая через мартовские лужицы, потрусил к крыльцу, смешно подбрасывая ноги в белых носках.
Скрягин не торопился вылезать из машины. У него пока не было точного плана, что делать с десятью тысячами цветных бумажек. Каждый флаер обошелся ему в один американский рубль. Интересно, сколько заплатил Мамцуров за печать? От зряшных расчетов Василию Петровичу стало тоскливо.
Только что закончилась третья пара, и студенты высыпали на улицу покурить. Они оживленно болтали и смеялись. В другое время Скрягин прикрикнул бы на курильщиков, но сегодня ему было все равно. Он медленно вылез из своей леворульной старушки-«Тойоты» и не спеша побрел по дорожке к крыльцу. Солнышко зашло за тучу, но в воздухе уже чувствовалась ранняя весна. Снег на газонах почернел, а на черном тротуаре образовались большие лужи, припорошенные противогололедной солью.
Заметив директора, студенты стали шушукаться и тушить сигареты Не глядя на своих подопечных и не отвечая на их приветствия, директор колледжа взялся за ручку входной двери.
Его путь лежал мимо стола охранника, трех стеклянных шкафов со спортивными наградами, двух стендов «Правила поведения при ЧС» и мужского туалета. Дальше была широкая каменная лестница, которая вела к полукруглой площадке между первым и вторым этажом. В проеме между большими окнами стояла еще одна стеклянная витрина с наградами за военно-патриотическую. Возле нее в специальном укреплении покоились четыре знамени красного цвета. За флагами, точно за ширмой, на подоконнике сидел второкурсник Королев с планшетом.
В другое время Скрягин бы взревел от негодования, но сейчас лишь устало спросил:
– Ты чего здесь сидишь?
Странный второкурсник молчал.
– Давай, иди в аудиторию. Сейчас звонок будет, – также равнодушно велел директор.
Королев оторвался от планшета и взглянул на него абсолютно пустыми глазами. Скрягин вздрогнул. В этом юношеском взгляде было что-то от взгляда Тельмана Исмаиловича. Скрягину стало не по себе, и он почему-то посмотрел на руки студента. Они были такие же бледные, как и лицо.
Скрягин сделал глубокий вдох, потом три раза резко выдохнул. От сердца откатилась горячая волна, а дышать стало чуть-чуть полегче. Директор колледжа взял себя в руки, насупил брови и строго погрозил пальцем:
– Не надо здесь сидеть! Иди на занятия!
Но парень будто оглох. У него, точно, были проблемы с головой.
Полтора года назад этого странного подростка привел к нему в кабинет его дед, который представился как ветеран органов. Отставник сразу стал давить директору на жалость. По его словам, парень когда-то был вундеркиндом, но после травмы головы стал плохо соображать.
«И кто же этого вундеркинда так отделал?» – подумал тогда Скрягин, догадываясь о каком-то темном деле.
Так получилось, что в прошлом году у них был в недобор и грозило сокращение финансирования. Он, на свою голову, понадеялся на бюджетные льготы для студентов-инвалидов и зачислил пришибленного парня на первый курс сразу на второй семестр. А может быть, он по старой памяти, просто решил не связываться с ветераном органов.
«Черт бы вас побрал!» – в сердцах подумал директор про обоих Королевых.
Прозвенел звонок на урок. От резкого звука Инок вздрогнул и поднял глаза от планшета. По широкой лестнице навстречу ему поднималась учительница литературы Анна Петровна с журналом под мышкой. Журнал был желтого цвета, а кофточка на Анне Петровне – голубая. Со второго этажа по узкому пролету навстречу литераторше спускался помощник директора с букетов в вытянутой руке. Розы в букете были белые, а сам букет обернут в розовую бумажку. Встретившись нос к носу на полукруглой площадке возле знамен и витрин, оба сотрудника слегка замялись.
– Анна Петровна! Какая неожиданная встреча! – первым нашелся Валик. – Поздравляю Вас с днем рожденья! Этот букетик вам Василий Петрович велел передать!
Анна Петровна от неожиданности тоже открыла рот, но не сразу нашла, что сказать. Наконец, она нерешительно взяла протянутый букет, отчего чуть не уронила журнал.
– Спасибо, Валентин Валентинович. Я очень тронута. Передайте, пожалуйста, большое спасибо Василию Петровичу за его заботу.
Розовая обертка зашуршала. Юноша в черном резко встал с подоконника. И секретарь, и литераторша повернулись в его сторону с открытыми ртами. Они оба только теперь обратили на него внимание.
Лицо Валика стало сердито-надутым.
– А ты чего здесь торчишь? Ну-ка, марш на урок!
Встревоженный Инок глядел на розовый букет, как будто он вот-вот взорвется и разлетится на тысячу шипов и лепестков. Наконец, он сунул планшет в свою сумку, быстро закинул ее через плечо и стремглав побежал вниз по широкому проему.
– Ну какой же странный! – покачала головой Аннушка.
– Да уж. Еще тот подарочек, – сдавленно засмеялся Макушин. – А вы, Анна Петровна, справочку-то принесли?
Королев тем временем уже проскочил мимо задремавшего охранника и выбежал на улицу – как был, в расстегнутой куртке и без шапки. Он вспомнил, что забыл вчера купить цветы для матери.
В раскисшем от тающего снега скверике было пусто. Кеша бежал куда глаза глядят, не разбирая дороги – по лужицам с радужными разводами, по черной липкой грязи, по остаткам мартовского снега. Ему было больно и обидно непонятно от чего. Увидев букет в руке Аннушки, он вдруг вспомнил женщину в белом платье, которая также поднималась по широкой лестнице два с половиной года назад. Он явственно увидел себя – четырнадцатилетнего – и живого, непривычно веселого отца. Они втроем шли навстречу новой счастливой жизни и улыбались. Он силился вспомнить лицо матери, увидеть во всех подробностях ее глаза, губы волосы и даже очки. Он хотел дотронуться рукой до этого прекрасного далекого лица, но оно уплывало куда-то, и расплывалось, точно мартовское облачко. Все, что он видел перед собой, было кровавое пятно на фоне серого забора.
Под визг тормозов странный юноша перескочил через дорогу и скрылся в подворотне большого старого дома. Ему вслед раздалась визгливая брань.
Скрывшись от прохожих в гулкой подворотне, Инок оглянулся. Перед ним лежал незнакомый дворик, в котором никого не было. Он добежал до детской площадки и плюхнулся на мокрые качели. Поджав длинные ноги и задрав голову, он бессмысленно взглянул в высокое весеннее небо, по которому плыли редкие белые облака. Качели вдруг издали протяжный скрип, похожий на крик раненой птицы. Юноша судорожно сглотнул, перевел дыхание, вытер рукавом набежавшие слезы и достал из сумки планшет.
Теперь, успокоившись, он снова совершенно забыл, куда бежал и зачем. Нажав заветную кнопку, он снова погрузился в виртуальный мир. Серый незнакомый дом, голубое далекое небо и промозглая мартовская погода вдруг отодвинулась от него. В окошке экрана переливалась заставка игры-догонялки, в которую он начал играть еще в колледже.
3-D автомобиль выехал на дорогу и покатил по ней. Автомобиль был красивый, красного цвета, и игрок видел его то сверху, то сбоку, в то изнутри. Сначала путь был ровный, но вскоре начались крутые повороты и препятствия. В окошко заднего вида Инок видел, как к нему приближается мощный мотоцикл. Теперь игроку надо было сделать выбор, чем управлять. Инок уже в пятый раз выбирал красную машину. Ему во что бы то ни стало хотелось, чтобы блестящий мотоцикл взорвался и больше никогда не преследовал машину. Дорога тем временем становилась все уже. Два транспортных средства мчались на полной скорости, нарушая все мыслимые и немыслимые правила движения. Инок твердой рукой вел машину в неизвестность, но мотоциклист тоже не думал поворачивать. На очередном вираже он настигал легковушку и ловко сбивал ее. И авто, и байк меняли траекторию, крутились на дороге и неизбежно сталкивались вновь. Виртуальный байкер вдруг соскакивал со своего мотоцикла и снова продолжал двигаться к бесконечно отодвигающемуся горизонту – теперь уже своими гигантскими прыжками. Игра была закончена. Табло показывало, что Инок вновь не набрал ни одного очка. Компьютерный человечек убегал с места аварии, а мальчик, который на самом деле, остался там, в автомобиле, с ужасом и тоской глядел в погасший экран.
Неподалеку раздалось урчание мотора. Инок оторвался от планшета. В серую коробку двора заехала оранжевая машина и стала искать место для парковки. Юноша в черной куртке вздрогнул и почувствовал, как в горле застрял горячий комок. Байкер в черном шлеме убегал от покореженной рыжей «Нексии». Игра в счастливую семью была закончена. Перед глазами Инока вновь поплыло что-то красное. Он с отчаянием обхватил голову руками и выронил планшет на землю.
Нагибаясь за своей игрушкой, он вдруг почувствовал, что наступает ногой на что-то теплое и мягкое. В следующую секунду он почувствовал, что его лодыжку кто-то кусает сильными острыми зубами. Инок в ужасе отдернул ногу.
Это был здоровый черный кот, который теперь обиженно смотрел на него, скаля зубы.
«Теперь кота надо заводить», – вспомнил он слова деда.
Котяра был молодой, усатый, с наглой мордой и задранным хвостом. Он был, вероятно, не прочь позабавиться с кошками, но голод заставлял его искать не самок, а чего-нибудь съестного. Инок топнул здоровой ногой, пытаясь отогнать зверя и тот, зарычав, отскочил прочь. Подняв хвост еще выше, он с презрением пометил стойку качелей, на которых только что сидел Королев.
Инок подумал, что котяра чем-то похож на Коршунова из его группы – такой же чернявый и бесстыжий. Этот Коршунов тоже по-кошачьи метил территорию, которую считал своей. Инок старался не вступать с ним в конфликт, но сегодня дело чуть не дошло до драки.
Второй парой у них была литература.
Стоило Иноку зайти в класс, как Коршунов стал его подначивать:
– Ну что, чернец, в Аннушку втюрился?
Иннокентий съежился, точно ожидая удара, но Коршунов продолжал потешаться:
– Прикинь, Костян, этот запал на литераторшу! Спорим, он скоро ей будет стихи читать!
С этими словами Коршунов, будто невзначай, смазал его по плечу своей белой спортивной сумкой.
– Да ладно, Никитос, пошли лучше покурим, – миролюбиво предложил Коротков, и парочка удалилась.
Инок замер, как будто его застукали на месте преступления. Сегодня он, действительно, всю ночь читал стихи про любовь. Он читал станицу за страницей и думал почему-то именно об Анне Петровне. Поэт, который написал эту книжку, посвятил ее неизвестной Прекрасной Даме. Он писал стихи про ее грустные серые глаза, бледное лицо, тонкие руки и светлые локоны. У Анны Петровны тоже были тонкие руки и длинные пепельные волосы.
Королев снова взглянул на черного кота и почувствовал, что очень хочет зашвырнуть в него камнем. Он поискал глазами что-нибудь тяжелое, но детская площадка была покрыта ровным желто-зеленым пластиком. Кот ухмыльнулся, видя его бессилие и с важным видом прошествовал к помойным ящикам. Там он стал с интересом что-то обнюхивать.
«Интересно, что он там нашел?» – пронеслось в голове у Инока, и тут он вспомнил, что вчера забыл купить клетку для мышей. Он нащупал в кармане купюру и бросился бежать в ту сторону, откуда слышались звонки трамваев.
11
Анна Петровна зашла в почти свободный трамвай, устало села на свободное место и положила на колени большой пластиковый пакет с продуктами, а сверху – букет слегка поникших роз. Вагон слегка покачивало, розы источали сладостно-терпкий запах, капюшон приятно согревал уши и щеки. От усталости Аннушка прикрыла глаза и стала представлять, как однажды отправится романтическое путешествие.
Путешествовать она будет на большом серебристом лайнере. Она поднимется туда, точно принцесса, без всякого багажа, с одной лишь маленькой сумочкой. Красивый высокий юноша-стюард приветливо улыбнется ей и вежливо укажет самое лучшее место у окна. Серебристые сильные крылья поднимут самолет в воздух. Всю дорогу она будет пить дорогое вино, листать красивые журналы и любоваться белыми облаками.
Куда он летела, Анна Петровна еще не решила. Она просто любила помечтать, когда ехала из домой из колледжа. Вместе со своей тетей – тоже учительницей – они уже пятый год снимали комнату в большой четырехкомнатной квартире на улице Баратынского.
Вагон сильно тряхануло. Аннушка перестала мечтать о романтическом путешествии и стала соображать, что лучше подать к праздничному столу. Сегодня на день рожденья к ней обещал пожаловать один ее бывший однокурсник. Позавчера он вдруг сам позвонил ей и сказал:
– У меня наконец-то вышла книга.
– Поздравляю! – ответила она.
– Я бы хотел тебе ее подарить, – сообщил он.
– Конечно, подари! – обрадовалась она. – У меня через два дня день рожденья.
– Надо же! – удивился он.
– Действительно, очень интересно! – пробормотала она, не зная, к чему приведет весь этот неожиданный разговор.
– А ты где справляешь? – поинтересовался он.
Она помялась, не решаясь пригласить его в свою конуру.
– Вообще-то нигде. Моя тетушка обещала испечь свой фирменный бисквитный торт. Так что если хочешь, приезжай.
– Обожаю бисквитные торты! – рассмеялся он и записал адрес.
Так что сегодня их будет трое – Иосиф, она и тетя.
Фамилия этого Иосифа была Гофман. Анна Петровна вспомнила, что за все пять лет учебы на заочном отделении пединститута этот Гофман не удостоил ее ни единым знаком внимания. Будущие преподаватели литературы пересекались только на экзаменах и зачетах, да и то не каждый год. Иосиф был москвичом, бонвиваном и к тому же поэтом. Он мог сдать всю сессию на одном вдохновении, а ей приходилось зубрить каждый предмет. Преподаватели в их институте питали к шалбесу Гофману какое-то непонятное ей почтение. Ее же, провинциалку из-под Липецка, они не замечали и считая серой мышкой. Аннушка втайне завидовала Иосифу и также в глубине души презирала его. Она знала, что он нигде не работает, слоняется по ночным клубам и сочиняет свои дурацкие стишки. Ей же день-деньской приходилось по десять часов подряд стоять за кассой или раскладывать книжки по полкам в большом центральном магазине.
Орбиты двух словесников так никогда бы и не соприкоснулись, если бы Иосифу не пришло в голову устроить прощальную вечеринку по случаю окончания института. Это событие перевернуло всю жизнь мышки-провинциалки.
Иосиф Гофман жил в большой сталинской высотке, которая стояла на излучине двух рек. В знаменательный день семеро девушек и сам Иосиф – все с дипломами – подъехали на трамвае к величественному замку. От остановки надо было еще пройти метров сто, и вся компания весело двинулась к подъезду в предвкушении праздника.
– А вот и мой замок слоновой кости, – Иосиф со смехом указал на самый высокий этаж. – Если оттуда свалиться, то точно, костей не соберешь.
Все учителя литературы задрали головы, а Анна Петровна даже приоткрыла рот от восхищения.
Сверху, под самым шпилем, на фронтоне возвышались мощные статуи мужчины и женщины, похожие на парящих греческих богов. Скульптуры поменьше украшали и отлеты здания – левый и правый. А еще на величественном фасаде были выпуклые картины, которые, как она позже узнала, называются «барельефы». Мужчины и женщины на этих картинах тоже были прекрасны, точно боги. Рядом с ними подросшие ангелы дудели в длинные трубы, и все это великолепие венчали знамена и розы.
– Анька, чего зазевалась? – окликнула ей однокурсница. – Давай двигай кони, а то водка согреется!
Дружный смех бывших товарок вернул Анну Петровну в реальность. Она покраснела.
– Да что же вы все о спиртном? – пробормотала она. – Посмотрите, какие великие люди жили в этом доме!
– Слушай, давай ты потом все изучишь, – взял ее под локоток хозяин торжества и легонько подтолкнул ее наверх по ступеням.
Парадный подъезд украшали доски черного гранита. Аннушка мельком успела разглядеть фамилию одной балерины, своей тезки. От волнения у нее закружилась голова, и она чуть не рухнула на своего спутника, точно подстреленный лебедь. Он так и протащил ее сквозь стеклянные вертящиеся двери.
– Все свои, семь человек, – бросил Гофман охраннику, и они всей веселой компанией набились в зеркальный скоростной лифт.
Поэт жил у самых облаков.
Аннушка вздохнула, вспоминая, что было потом: как они вышли из чудесного лифта, как хозяин поднебесной квартиры распахнул перед ними необыкновенную дверь, и перед ними открылась волшебная панорама сказочного города.
– Это что, все твое? – пролепетала Анна Петровна.
– Ну да, – с абсолютным спокойствие произнес Иосиф. – Проходи, там должны быть тапочки.
Остальные шестеро русалок вели себя не так скованно. Они сразу сообразили, где ванная, где кухня и где взять рюмки.
– Так это, и правда, все твое? – повторила завороженная Аннушка, обводя взглядом просторный холл с четырьмя дубовыми дверями.
– Ну да, – спокойно сказал Иосиф. – Квартиру дали еще прадеду. Он в когда-то в органах служил. Был там был большой шишкой.
– Осик, где ножи! – закричали из кухни.
– Сейчас покажу, – недовольно крикнул он.
– А твои родители? Они живы? – с испугом спросила Аннушка.
– Да живы, куда они денутся, – ответил Иосиф, расчесывая перед зеркалом свои ангельские локоны. – В Израиле уже пять лет. Меня тут оставили за хозяйством приглядывать.
У Аннушки не было слов. Она уже была пьяна – даже без водки.
– Ося, мы тебя ждем, – снова донеслось с кухни.
– Сейчас, руки вымою только!
– А на балкон можно? – пискнула Аннушка.
– Да чего ж нельзя? – зевнул Иосиф. – Только если будешь курить, пепел на соседей не сбрасывай.
– Иосиф, мы все порезали. Иди водку открой!
Но он не торопился в выпивкой. По-хозяйски пройдя в большую комнату, он развалился на огромном кожаном диване и закинул ноги на журнальный столик.
Аннушка на цыпочках вышла на балкон. Перед ней расстилался безумно прекрасный чужой город, а спиной она чувствовала пристальный взгляд хозяина замка.
В тот вечер она впервые в жизни она напилась и ее сильно стошнило. Гофману пришлось вызвать такси, чтобы отвезти пьяную мышь на улицу Баратынского.
На следующее утро, с мокрым полотенцем на лбу, она рассказала тете о вчерашней экскурсии.
– Ты только представь: Кремль как на ладони!
В глазах старой девы из Моршанска зажглись огоньки надежды. Если раньше дурочка-Нютка казалась ей серой мышкой, то теперь перед ней был дипломированной филолог с прекрасными видами на будущее. Клавдия Авдеевна хотела сказать племяннице что-то важное, но вовремя осеклась.
Немного подумав, она лишь осторожно спросила:
– И сколько вас же вас там было?
Аннушка, не чувствуя подвоха, ответила:
– Всего восемь человек. Иосиф и семеро девчонок. Мы так хорошо посидели, тетя! Да ты не думай ничего дурного. Я просто что-то несвежее съела, вот и все.
Но Клавдия Авдеевна – учитель математики с двадцатилетним стажем – уже просчитала шансы племянницы на выгодное замужество. Они, по теории вероятности, были ничтожны.
– Ладно, – холодно произнесла родственница, уткнувшись в свое вязание. – Это не последний москвич на твоем пути.
И вот теперь, подъезжая к улице Баратынского, Аннушка вспоминала события, полугодовой давности. А ведь тетя тогда недвусмысленно намекнула, что ей стоит продолжить знакомство с Гофманом! Конечно, он совсем не похож на сказочного принца из ее мечтаний. Так, серенький какой-то, хвостик зачесывает.
Где-то высоко в небе летел серебристый лайнер. Вагон слегка покачивало. Анну Петровну укачало, и она заснула.
Ей снилось, будто она едет по лесу в экипаже. Лошади резво несут ее вперед, но ей все равно страшно. Она кутается в соболье манто. Но что это? Звуки выстрелов, крики. На нее напали разбойники, целых трое. На лицах у них черные платки, а в руках ножи и пистолеты! Они не хотят, чтобы их узнали, но от нее не скроешься. Это второкурсник Коршунов, секретарь директора Макушин и сам директор колледжа Василий Петрович Скрягин.
– Что вам надо, милостивые господа? – спрашивает она с достоинством.
– Вы до сих пор не сдали справку! – ревет Скрягин, вынимая пистолет из кобуры.
– Вы хотите выбросить мой букет! – завывает Валик, размахивая ножиком.
– А у вас черный лифчик просвечивает! – насмехается ей прямо в лицо Коршунов.
– Да ты никакая не принцесса! – кричат они хором ей прямо в лицо.– Ты – понаехавшая, ты из-под Липецка!
Они вышвыривают ее из кареты и произносят над ней жестокий приговор:
– Ты недостойна жить в высотном замке! Валяйся всю жизнь в грязи!
С этими словами они уносятся прочь, точно черный вихрь. Она, униженная и оскорбленная, остается лежать на сырой земле. А темный лес, между тем, наполняется тревожными звуками. Она с замиранием сердца ждет своей участи и кутается в соболье манто. И тут…
– Постойте! – раздается звонкий юношеский клич. – Отпетые мошенники! Вы обидели Прекрасную даму! Я отомщу вам, всем троим! У меня есть джойстик, бластер и волшебный планшет впридачу!
Она открывает глаза и видит перед собой прекрасного юношу, похожего на принца. Он такой тоненький и такой нескладный! В руках у него не то щит, не то книжка. Его лицо озарено не то отвагой, не то светом монитора.
«Все так быстро меняется!» – проносится в ее голове.
Юноша тем временем подхватывает ее на своего 3-D коня, и они проносятся над лесами, полями, реками. Позади уже Липецк, Тамбов и Моршанск. Уже виден ее замок в излучине двух рек.
Остановившись у его гранитных стен, доблестный рыцарь слезает со своего чудо-коня, опускается на одно колено и галантно произносит:
– Прекрасная Дама! Позвольте мне быть вашим рыцарем!
Она с кроткой улыбкой смотрит на его тонкое лицо, которое кажется ей почему-то знакомым. И где она его видела? Но юный герой уже скачет прочь, а она бросает ему вслед свой кружевной платочек с вензелем «А.Б.»
Платочек друг разворачивается и развевается над ней, точно знамя.
– Почему же Б. а не П.? – доносится до нее его звонкий голос.
– Да потому что я Брынцева! – отчаянно кричит Анна Петровна и просыпается.
Прямо возле нее стояли трое мужчин в черном и настойчиво трясли ее за плечо:
– Эй, гражданка Брынцева! Чего вы кричите? Предъявите билет!
«Ну вот, началось!» – пронеслось в голове у Аннушки.
Она снова чуть не лишилась чувств, как тогда, возле волшебного замка.
В руках у троих мужчин были какие-то странные приборы, похожие на орудия пыток.
– Вот, – пискнула мышка Брынцева и протянула голубую карточку.
Те поднесли ее к прибору и строго сказали:
– Учтите, у вас последняя поездка!
Она поглядела в окно и поняла, что проехала свою остановку.
12
– Как же надоели эти трамваи! Все грохочут и день и ночь!
Тоньке сегодня нездоровилось. Она не обманывала Никитоса: у нее, и правда, болел живот с самого утра. Все три пары она думала, что он вот-вот пройдет, но к четвертой паре ей стало совсем тоскливо от съеденного с голодухи сникерса. Она рассудила, что нечего высиживать правоведение, а надо ехать домой и поесть чего-нибудь основательного. «Попью кофе, посплю, и все пройдет, – решила рассудительная девочка с малиновыми волосами. – Сегодня Варьки не будет, поэтому можно позвать Никитоса и спокойно выяснить, чего он так нервничает.»
Она не врала Коршунову и насчет танца живота. Она уже давно хотела снять свой собственный клип. Когда она узнала, что коршуновский ролик набрал двести просмотров за две недели, она решила, что с помощью опытного клипмейкера ей, уж точно, удастся вывести свой собственный ролик в топ. У нее были далеко идущие планы, но живот, которым она собиралась вертеть в танце, сегодня отчего-то бунтовал.
На первом курсе, когда Антонина Большова только приехала в Москву, она старалась хорошо учиться и каждый день честно отсиживала по три или даже четыре пары. Ближе к сессии ей вдруг стало ясно, что ее голова умнее от учебы не стала, а вот спина стала ныть от сиденья за узкой неудобной партой. К тому же, преподаватели, на которых Тонька сначала взирала с благоговением, не слишком следили успеваемостью своих подопечных. Они и сами частенько опаздывали на занятия, а если и приходили вовремя, то открывали какой-нибудь учебник и час с лишним диктовали оттуда. Сообразительная Тонька смекнула, что в столице для нее найдутся более важные дела. Она выкрасила волосы в малиновый цвет, записалась на курсы танцев и устроилась на работу. В общем, она стала обыкновенной московской девчонкой – деловой и взбалмошной, которой некогда слушать всякую ерунду.
В ее родном поселке со смешным названием Брикет не было ни трамваев, ни колледжей, ни танцев, ни салонов красоты. Полтора года назад мать с отцом собрали ей денег и отправили поступать в престижный столичный колледж.
«Как же надоели эти трамваи!» – снова подумала Тонька, покачиваясь от ноющей боли в животе.
Ехать было недолго: три часа на электричке, час на автобусе и сорок минут на метро.
Колледж, рекламу которого она нашла в красивом журнале, ей сразу понравился. Во-первых, он располагался в трехэтажном кирпичном здании с большими окнами. Во-вторых, здесь всегда было тепло и чисто – не то, что в ее поселковой школе. Здесь даже в туалетах всегда можно было вымыть руки горячей водой с мылом. Ну, и в-третьих, платить за учебу тут можно было не сразу, а по месяцам. Родители собрали ей немного деньжат, и Тонька решила тратить их аккуратно, постепенно.
С жильем ей тоже повезло. Тетенька, которая мыла пол на первом этаже, увидела ее большую сумку и спросила, не хочет ли Тонька снять жилье. Общежитие, о котором говорилось в красивом журнале, на самом деле было давно закрыто. Уборщица дала ей своей знакомой, которая сдавала койку неподалеку. Так Тонька познакомилась с Виолеттой.
С работой Тоньке тоже очень повезло. Ее взяли хостесс в кафе на Арбате. «Если уж ехать в Москву, то надо крутиться в самом центре»,– рассуждала смышленая Тонька. Центровее Арбата в Москве были только Красная площадь и улица Тверская.
Съев бутерброд с почти свежей колбасой, Тонька улеглась на раскладушку и закрылась старым хозяйским пледом. Хорошо все-таки, что у нее сегодня выходной на работе и нет занятий в студии! Можно просто лежать и ни о чем не думать.
В школу танцев ее привела Виолетта, у которой она снимала койку. По паспорту она была Варей, но об этом Антонина узнала только через полгода, да и то – случайно. У соседки были и другие секреты от Тоньки. Большова не догадывалась, что она сама снимает комнату в их довольно неуютной квартире и возложила на нее свои платежи и за жилье, и за танцы. Наивная девочка из поселка Брикет считала Варю-Виолетту своей старшей подругой. Еще бы! Той уже было целых двадцать, и она уже сделала в столице головокружительную сценическую карьеру.
Тонька встала с раскладушки и пошла на кухню заварить еще одну чашку кофе. В Москве она полюбила этот горьковатый напиток, про который говорили по телеку, что он дарит истинные чувства. Больше всего на свете Тоньке хотелось истинной любви.
Не успела она поставила чайник на грязную плиту, как в кармане у нее запикал телефон. Это была СМС-ка от Коршунова. Он спрашивал, какой у нее номер дома.
«Вот уж я размечталась!» – с досадой подумала прихворнувшая бизнес-леди.
Живот все не проходил. Она застрочила ответ: «Сегодня не получится».
Но настырный Коршунов не сдавался: «Почему?»
– Вот балда! – пробормотала Тонька с обидой.
Ну почему она должна что-то кому-то объяснять? Она уже большая и никому ничего не должна! Просто эти несчастные трамваи не дают ей как следует поспать и она уже второй год питается Бог знает чем.
«Нет настроения» – со злостью набрала она в ответ.
Идея снимать клипы и выкладывать их в Интернет уже не казалась ей такой привлекательной. Она решила обсудить ее вначале с Виолеттой, когда та вернется с из своего стрип-клуба.
Соседка вернулась под утро, разбудив Тоньку цоканьем своих каблуков. Было еще темно. Не зажигая света, Виолетта чиркнула зажигалкой и культурно выпустила струйку дыма в сторону от спящей Тоньки:
– Ох, как же я мечтала в твоем возрасте, чтоб мужики подавали мне кофе в постель!
Тонька поняла, что пора врубаться в новый день. У них был уговор – когда одна спит, другая уходит.
– Привет, Варь, – зевнула младшая. – Ты что-то рано.
Виолетта фыркнула:
– Я девушка свободная. А вот тебе пора собираться.
Тонька вздохнула. Живот, вроде бы, успокоился. Она села на раскладушке и, глядя в лицо Виолетты, с которого уже слегка осыпался макияж, спросила:
– Слушай, Варь, а ты никогда не хотела стать звездой?
Та не поняла:
– Чего-чего?
Тонька пояснила:
– Ну, прославиться. Стать известной. Получать много денег.
Виолетта посмотрела на нее, как будто видела впервые.
– А почему ты об этом спрашиваешь?
Тонька не сдавалась:
– Ну, может, тебе уже надоело крутиться у шеста? Может, тебе надо попробовать снимать свои собственные клипы?
Виолетта посмотрела на нее, как на ребенка:
– Слушай, не грузи меня, Тонь. Если хочешь, можешь еще подрыхнуть часа полтора. Мне все равно чего-то не спится. Пойду проветрюсь, что ли.
Но у Тоньки уже попал сон. Теперь она со злостью глядела на потасканную товарку, которая разбудила ее в шесть утра.
Виолетта легла на потертый диван закинула усталые ноги на валик.
Тонька поняла, что не стоит просить у соседки деловых советов.
Несколько минут обе девушки лежали, глядя в потолок, по которому пробегали блики от первых трамваев.
Тонька первая не выдержала тягостного молчания:
– Понимаешь, у меня была идея: сделать клип с танцем живота. Я даже хотела позаимствовать у тебя шаровары, лифчик и монисто.
Но Виолетта, которая обычно очень ревниво следила за своим гардеробом, ни как не отреагировала на тайные помыслы соседки. Она лежала, свернувшись калачиком и укрывшись с головой.
– А тебе самой нужен этот клип? – донеслось до Тоньки.
Та вздохнула и встала с раскладушки:
– Не знаю
В их комнате было тесно и накурено. Надо и правда, проветриться. Тонька подошла к окну, от которого веяло сквозняком.
– Понимаешь, – с чувством произнесла она, – так хочется стать богатой и знаменитой!
– Угу! – выдохнула Виолетта. – Прямо невтерпеж…
Последнюю фразу она не то пропела, не то простонала.
Тонька решила закончить этот никчемный разговор. Она сходила в туалет, умылась и намешала себе еще одну чашку растворимого кофе, который, если верить рекламе, дарит истинные чувства.
Вернувшись в комнату за сумкой, она с удивлением увидела, что Виолетта не спит, а курит у открытого окна.
– А у вас в колледже есть пацаны, которые хорошо в Интернете шарят? – без всяких предисловий спросила она у Тоньки.
Тонька неопределенно шмыгнула носом: да у них все неплохо шарят – и пацаны, и девчонки. Кофе был горький на вкус.
– Прикинь, я тут на днях с одним познакомилась. – продолжала соседка. – «Позвольте, говорит, Прекрасная незнакомка, я вас до метро провожу. Если Вы, конечно, не возражаете!» Ну, я конечно, говорю: «Ну, проводите до метро, раз «Мерседеса» нет». А он: «Мерседес» есть, но он старый и желтый. Я, говорит, езжу в нем лишь по особым случаям». Чудной, прикинь?
Тонька слушала без всякого интереса, чисто из вежливости.
– Так вот, – со смехом закончила Варя. – Он мне заявил, что он геймер по жизни. А еще книжку свою обещал подарить со стихами.
Тонька села на раскладушке, допила противный кофе и икнула:
– Да, в Москве полно разных чудаков.
Соседка засмеялась в ответ и достала новую сигарету. Большова тоже улыбнулась за компанию. Потом она быстро натянула черно-розовый свитер, зашнуровала свои лаковые ботинки на литой подошве, подвела глаза французской тушью, прихватила полосатый рюкзак с хвостиком и выскользнула в коридор обветшалой коммуналки. Ей совсем не хотелось выходить в этот темный город, где так много чудаков, но совершенно некого любить.
13
– Так, Валик, хватит темнить! Давай уже думай, как нам это раздавать!
Скрягин со злостью хлопнул рукой по коробке, которая стояла на его директорском столе. Он волновался уже не на шутку. Макушин стал допытываться, зачем Васильпетровичу потребовалось раздавать рекламные флаеры развлекательного клуба «Огонек». Объяснить это недогадливому помощнику у директора не хватало духу, и от этого он нервничал еще сильнее. На каждом из десяти тысяч пестрых листочков значились цены на боулинг, бильярд и отдельный кабинет. На оборотной стороне крупно стояло «-10%» и мелко – пятизначный номер, как на билете. Зачем студентам государственного Колледжа сферы обслуживания боулинг, бильярд, боулинг и отдельный кабинет, непонятно было и самому директору Скрягину.
Часы показывали полседьмого, но Василий Петрович не спешил отпускать помощника и сам не торопился. Несмотря на боль в горле, ему почему-то совсем не хотелось возвращаться домой. За день он высосал уже целую горсть таблеток, но они что-то плохо помогали. Он пил горячий чай, но с каждым глотком чувствовал, что глотать становится все больнее. Он думал о своей жене Милене, которая сегодня ночью ушла от него спать на диван, а утром даже не приготовила ему завтрак. До Скрягина вдруг дошло, что истинной причиной происхождения коробки является именно его супруга Мащико, которую он привык звать Миленой.
Именно она познакомила своего жениха с Мамцуровым, представив его как своего дальнего родственника.
– Он очень добрый человек, – сказала она Скрягину. – Всем родственникам помогает. Ты попроси у него, чтобы он взял тебя в свой бизнес.
«А может, он и не был ей никаким родственником?» – начал подозревать жену Скрягин. Может, она хотела таким образом вовлечь будущего мужа в мафию? То, что у Тельмана Исмаиловича длинные руки, он уже не сомневался. И это даже не руки, а клешни!
Скрягин сначала очень обрадовался, когда будущий родственник предложил ему под честное слово десять тысяч. Он даже поругал себя за то, что с недоверием относился к кавказцам. Ведь те десять тысяч, которые он тогда занял, нужны ему были для новой счастливой жизни. Милена настаивала на официальном замужестве, ресторане и свадебном путешествии. Все это, включая розовые букеты, выливалось в круглую сумму. Он предложил ей съездить на две недели в Египет, отель «все включено», но там в то время началась какая-то заваруха.
– Нет, Василий! – всхлипнула она. – Я больше не хочу слышать выстрелы.
Ее глаза, похожие на спелые сливы, заблестели от слез. Скрягин купил тур на Мальдивы. В этом сказочном захолустье уже двести лет никто не стрелял. Глядя на свою юную пассию, немолодой майор чувствовал прилив сил и думал о наследнике. Сказочный остров стоил того, чтобы взять в долг у доброго дяди.
Со своей будущей женой бравый майор познакомился три года назад. Она тогда работала в маленькой пивной на Кузнецком Мосту. В один из непогожих дней Скрягин как-то забрел туда, чтобы в одиночестве обмыть рапорт об отставке. Настроение у него было самое дрянное, к тому же в тот день дождь лил, как из ведра. Он заказал графин водки и селедку «под шубой». Молодая черноглазая официантка быстро принесла заказ и улыбнулась ему ангельской улыбкой. Он тогда был еще в форме, при «лычках».
– Ваше здоровье! – сурово приветствовал ее Скрягин, но она не обиделась.
Она принесла ему второй, а затем и третий графин. Когда складненькая черноглазая девочка пришла со счетом, он взял ее тонкую руку и поцеловал ее своими сухими жесткими губами. Она, к его удивлению, не отдернула руку и даже не сделала ему замечания.
– Я старый солдат, – с чувством произнес нетрезвый майор. – Теперь у меня ничего нет – ни долга, ни Родины.
– Давайте я вызову вам такси, – с участием предложила маленькая официантка.
Он не стал возражать.
Потом он заходил в этот подвал еще раз пятнадцать, хотя и не был большим любителем пенного напитка.
– Смотри, твой опять пришел, – шушукались товарки и стреляли в глазами в сторону обходительного посетителя при деньгах. Черноглазой официантке, которую все звали Милеша, он каждый раз оставлял щедрые чаевые.
Однажды, расплатившись за заказ, он спросил ее, не хочет ли она сходить с ним в ресторан.
Она улыбнулась кончиками губ и поправила пышные волосы:
– Почему нет?
Скрягин вспомнил, что неподалеку от пивной есть какой-то ресторан и назначил там свидание на завтра, в восемь вечера.
Ресторан оказался французский, очень модный и очень дорогой. Изнутри стены там были обиты деревом и выкрашены в красный цвет. На полках повсюду стояли настоящие бутылки с вином и спелые восковые фрукты, которые было не отличить от настоящие. Девушка сначала смущалась, а потом пригубила красного вина и зарделась, точно роза. Скрягин подливал ей, втайне любуясь ее смоляными волосами, от которых исходил тонкий терпкий запах. Вечер обошелся отставному майору в кругленькую сумму. Еще столько же он потратил днем на красную коробочку с маленьким колечком внутри.
– Вы выйдете за меня замуж? – спросил он, встав по военному.
Девушка с глазами-сливами протянул тонкую руку к его шершавой ладони, взяла коробочку двумя пальчиками и не спеша открыла ее. Сватовство состоялось.
Уже в ЗАГСе он узнал, что на самом деле его невесту зовут Мащико, и что ей неполных девятнадцать. У нее не было гражданства, и Скрягину пришлось изрядно похлопотать с ее бумагами. Она сказала, что в Москве совсем недавно, и что сюда ее привез добрый двоюродный дядя.
Теперь, размышлял Скрягин, ему всю жизнь предстоит пахать на этого дядю.
Он с шумом откашлялся и с трудом произнес:
– Макушин, а ты сам-то когда-нибудь был в этом «Огоньке»?
– Был, – произнес помощник, краснея, как девица.
– Ну, и как? Понравилось?
Валик замялся:
– Если честно, то не очень.
Скрягин пристально взглянул на секретаря. Тот, скорее всего, что-то недоговаривал. Очевидно, у него были какие-то неприятные воспоминания, но директор, тем не менее, допытывался:
– А почему?
– Понимаете, – замялся секретарь и снова покраснел. – Но это строго между нами! Мне там предложили покурить косячок и попробовать фен.
– Волосы, что ли, посушить? – не понял Скрягин.
– Да нет, это таблетки такие, – еще больше покраснел Макушин. – Я, конечно, ничего пробовать не стал, честное слово!
Директор подозрительно взглянул на помощника:
– Да?
Макушин поспешил откреститься:
– Ну, вы же меня знаете, Васильпетрович! Я ведь даже сигарет не курю! А вот Димон, приятель мой, – тут он сделал скорбное лицо. – Ой, с ним такое было!
– И что же с ним было? – Позабыв о своих финансово-семейных проблемах, Скрягин приготовился послушать о похождениях юного вертопраха. – Так что там было? С твоим приятелем?
– А вы никому не скажете? – снизив голос, спросил порученец.
Ему совершенно не хотелось посвящать начальника в подробности той ночи, ведь вразнос тогда пошел он сам, а не Димон. Эх, зря он сболтнул лишнего!
– Слово офицера! – прохрипел начальник, прочищая горло. – Я же должен все знать!
Незадачливый повеса снова покраснел и, глядя в сторону, сообщил:
– В общем, Димон эту гадость с соком выпил. Сначала было ничего, только голова слегка закружилась. А потом мы пригласили девушек танцевать, а ноги подкашиваются. У Димона. В общем, он стал свою девушку лапать, приставать, в общем. Димону, то есть мне, пришлось его силой на воздух вывести.
– А потом? Что потом-то?– продолжал дознание майор.
Макушин громко высморкался:
– Ну что вы, Васильпетрович, меня допрашиваете! Прямо, как следователь какой-то. Взяли такси и приехали домой во Фрязино.
– Ничего себе! – присвистнул директор. – Ничего себе «Огонек». А ты, Макушин сам-то? Я надеюсь, не пробовал эту дрянь?
Он чувствовал, что помощник путается в показаниях.
Но к разоткровенничавшемуся Валику вернулась прежняя осторожность:
– Ну, Васильпетрович! Я ведь вам все время говорю: я не пью и не курю.
– Да-да, – задумчиво произнес Скрягин. – Но тогда с какого перепугу вы с ним в ночной клуб поперлись?
Макушин снова надул губы:
– Я вас, Василий Петрович, не спрашиваю, откуда эти флаеры и зачем вам надо их раздавать!
Скрягин чуть не поперхнулся чаем и с удивлением взглянул на своего непредсказуемого секретаря.
Сбыт наркотиков среди несовершеннолетних тянул на пятнашку, не меньше. Конечно, сам Мамцуров может быть тут и не при чем: мало ли кто сбывает дурь в его заведении! Но если, не дай Бог, попадется кто-нибудь из студентов, то отвечать придется ему – директору колледжа.
– Значит, ты сам больше не хочешь сходить в этот клуб? – задумчиво произнес майор Скрягин.
– Не-не, и не просите! – по-свойски ответил помощник. – Я уж лучше куда-нибудь с вами схожу – в цирк или в тир. А в этот распроклятый «Огонек» пусть другие ходят.
Скрягин обреченно посмотрел на календарь. Если он будет каждый месяц, не считая каникул, раздавать флаеры, то ему надо ежемесячно сбывать по две тысяче штук. Хорошая норма для начинающего промоутера! Нет, надо поступить иначе. Надо попросить знакомых особистов пробить этого Мамцурова по базе. Не может быть, чтобы у Тельмана Исмаиловича не было своих грешков!
Скрягин сжал кулаки от праведного гнева, но тут перед ним, точно в замедленном кино, проплыла железная клешня Мамцурова. Она выглядывала из белоснежной манжеты с золотой запонкой.
Директор снова закашлял с надрывом и обеими руками схватился за саднящее горло. Валик подлил ему кипятку.
Скрягин кое-как отдышался и стал прикидывать план действий:
– Ты вот что. Составь-ка завтра список активных студентов, человек десять. Таких, кто не прочь заработать. Лучше тех, кто не и Москвы. Организуем для них специальную рекламно-ознакомительную практику. Это же сфера социально-культурного сервиса, так? Нормальное место отдыха, каких в Москве сотни. Может, кто-нибудь из них и диплом там напишет.
Но Макушину эта идея с ознакомительной практикой в ночном клубе не понравилась:
– Может, лучше агентство какое-нибудь подрядить?
«Черт! А ведь он прав! – подумал Скрягин. – Вот что значит молодежь!»
Он посмотрел на своего современного помощника с плохо скрываемой завистью:
– Ладно, завтра посмотри. Список агентств мне в десять на стол. А сейчас свободен!
Глядя, как помощник надевает серую курточку и натягивает шапку, Василий Петрович подумал, что он вряд ли когда-нибудь женится.
«Да может, оно и к лучшему», – вздохнул Скрягин и допил остывший чай.
14
Клавдия Авдеевна прихлебывала пустой чай, косясь на торт собственного приготовления. Этот нехитрый бисквит с самодельным кремом украшал Аннушкин день рожденья уже двадцать третий год.
– Анечка, детка, а он точно придет, этот твой Иосиф?
Ждать уже целый час неизвестно кого, было для старой девы из Моршанска настоящей пыткой. От торта исходил дразнящий запах, а чай уже успел давно остыть.
Голодная племянница сглотнула слюну и пожала плечами: кто его знает, этого Иосифа? Может, он вообще забыл о ее приглашении.
– Тетя, давай подождем еще пять минут. Если он не придет, то все съедим сами.
Вспомнив лицо бывшего однокурсника, Анна Петровна подумала, что от таких людей, как он, можно ожидать чего угодно. Лицо у Иосифа было тонким, всегда чуть заросшим черной щетиной, нос довольно длинный, а брови – густыми. Волосы у него тоже были черные, вьющиеся, сальные. Свои стихи Иосиф Гофман подписывал псевдонимом «Светлый». Его кумиром был Джон Леннон. Он даже очки носил такие же, круглые, железные.
Когда Аннушка сказала тете, что пригласила бывшего однокурсника на день рождения, то та почему-то очень обрадовалась.
– Купи хорошего вина, – велела она племяннице. – Ты должна дорожить такими связями.
Аннушка фыркнула:
– Вот еще! Да этот Гофман – настоящий бездельник. Живет на родительские деньги, сам нигде не работает, только стишки пишет.
– Девочка моя! – морщинистое лицо Клавдии Авдеевны растянулось в печальной улыбке. – Это мы с тобой работаем день-деньской. А он – элита. Ты уж будь к нему поласковее.
После того, как поэт-эсквайр сам позвонил Аннушке, тетя-математик еще раз взвесила шансы племянницы на выгодное замужество: они на порядок выросли. Клавдия Авдеевна надела очки и лично выведала в Интернете все возможные сведения про поэта Иосифа Светлого.
В половине десятого в прихожей, наконец, задребезжал звонок. Аннушка сменила тапочки на праздничные туфли и побежала в общий коридор.
Иосиф был в серой кепке, из-под которой виднелась марлевая повязка. Он что-то держал за спиной.
– А, Иосиф! А мы уж думали, что ты нас не найдешь! – с деланной веселостью воскликнула именинница.
– Это Вам, прекрасная дама! – гость галантно вынул букет из-за спины и вручил его хозяйке.
Анна Петровна слегка опешила – это были белые розы в розовой шуршащей обертке. Букет был точь-в-точь как тот, который ей утром преподнес Валентин Валентинович Макушин. Правда, тот, утренниц букет был свежим, а этот, вечерний – уже слегка помятым. На мгновение Анне Петровне даже показалось, что Иосиф вынул его из мусорного контейнера возле их дома. Именно туда она сама сунула его в сердцах, не на шутку перепугавшись страшного сна в трамвае.
– Проходи…те, Иосиф! – неуверенно произнесла именинница и кивнула головой на третью по счету дверь.
Квартира, в которой девицы Брынцевы снимали комнату, разительно отличалась от хором Светлого. Иосиф мялся на пороге, не снимая кепку и нерешительно оглядывая две дюжины всевозможных курток и пальто.
– Я и не знал, что у тебя так много гостей!
Аннушка стушевалась еще больше:
– Да нет. Это соседи. Мы тут комнату снимаем. Проходите же! Тетя испекла чудесный торт!
Аннушка вдруг страшно засмущалась своей бедности. По сравнению с хоромами Иосифа ее квартира напоминало притон бродяг.
Иосиф все мялся у дверей, не зная, снимать ли ему ботинки. Он с интересом разглядывал обшарпанный коридор, заставленный коробками и стоптанной обувью. Наконец, он шумно втянул в себя воздух и произнес задумчиво:
– Да… А думал, ты из Москвы.
– Мы из Моршанска. Снимаем тут пока.
Иосиф, не спеша, снял дорогое драповое полупальто и нерешительно повесил его на свободный крючок. Оставив на маленьком половичке комья грязи, он, наконец, последовал в направлении, указанному именинницей. Свою кепку он снимать так и не стал.
– А что это у вас, Иосиф? – не вытерпела Аннушка и кивнула на повязку. – Упали?
– Полагаю, что это результат испытания, – Гофман остановился посредине коридора и задумчиво посмотрел на нее. – Очень странное происшествие.
Аннушка не знала, спрашивать ли его дальше. Она вообще не знала, о чем с ним разговаривать. Она уже жалела, что пригласила его.
– Ванная у нас вот здесь, – пискнула она, нажимая клавишу выключателя.
Он два раза намылил руки и два раза аккуратно смыл.
– Представляете, вчера на меня напал какой-то молодой маньяк. Прямо на улице, неподалеку от ТЦ «Забавинский». Там рядом типография, где мою книгу напечатали. Вот я вчера и поехал туда за тиражом.
Аннушка слушала, стоя в коридоре. Иосиф нашел самое чистое полотенце и тщательно вытер руки.
– Так вот, этот юный монстр выхватил у меня сумку со всем тиражом и захотел с ней удрать! А рядом были его сообщники. Знаете, Анна, они были похожи на демонов! – с пафосом произнес он.
На полотенце остались серые следы.
Аннушкины глаза округлились. Только бы среди этих уличных хулиганов не оказалось ее студентов! Ведь вчера она сама отпустила их с русского языка!
– А в котором часу это было? – произнесла она как можно спокойнее.
– Да темнело уже, часов в пять.
В Аннушкину голову снова полезли нехорошие мысли. Если они ушли в три и где-то выпили, то в пять могли вполне напасть на человека. Не дай Бог, дело дойдет до директора! Тогда он припомнит ей все: и несданную вовремя справку из психдиспансера, и несданные планы, и несданные отчеты!
– А что же было дальше? – пролепетала она, чувствуя, что вот-вот свалится со своих праздничных каблуков.
– Я дал ему по репе, а он ударил меня под дых, – спокойно произнес Иосиф. – Я поскользнулся, упал и ударился головой об асфальт.
– А потом? – еле слышно прошептала Аннушка.
– Пришел в себя, встал, отряхнулся, собрал в сумку выпавшие книжки и пошел к метро. Уже дома снял шапку и увидел на ней кровь. Обработал ссадины перекисью, присыпал стрептоцидом. Хотел пластырем заклеить, но плохо держится. Пришлось забинтовать.
Именинница не знала, что и думать:
– Очень странная история! И что, этот маньяк просто так ударил вас в живот?
– Ну да, – поэт кивнул забинтованной головой. – Сказал, что пришел помочь мне и схватил за ручку сумки. Я сказал, что мне его помощь не требуется, а он попытался вырвать сумку со всем тиражом. Пришлось слегка ударить его по голове. Но об этом я уже рассказывал.
– Какой ужас! Эти подростки совсем распоясались! А знаете что? –Анна Петровна перешла на шепот и схватила гостя за рукав. – Вы только тете моей не рассказывайте об этом, ладно? А то она возомнит себя Агатой Кристи и затеет расследование.
Гофман-Светлый с тревогой поглядел на именинницу и тоже произнес шепотом:
– А знаете что, Анна? Теперь я точно знаю, что никогда не надо разговаривать с неизвестными. Вот, кстати, эта книга, которую мне удалось для вас спасти.
С этими словами он протянул ей слегка запачканную книжку в белой обложке.
– Спасибо! – обрадовалась Аннушка. – Спасибо вам огромное, Иосиф! Давайте теперь говорить только о литературе! И съедим, наконец, этот торт!
15
– Д-дед, а что у нас п-па-аесть? – растягивая слова, спросил Инок.
Он был голоден не меньше того черного кота, которого встретил на детской площадке. Принюхавшись, точно кот, к запаху съестного, он, не снимая куртки и ботинок, прошел на кухню.
Дед хлопотал возле плиты. Заметив грязные разводы, которые тянулись за внуком, он хотел сделать юному пакостнику строгое внушение, но лишь тяжело вздохнул:
– Сними куртку и ботинки. Тряпка в ванной. Когда подотрешь за собой, садись за стол.
Инок нехотя поплелся в прихожую, снял кроссовки, но пол мыть не стал. С отсутствующим видом он снова зашел на кухню и сел на табурет. Дед поставил перед ним тарелку горячего борща и положил рядом два куска черного хлеба. Спорить с внуком ему не хотелось. У Кузьмича была интересная новость, и он ждал, пока внук насытится и будет способен ее воспринять. У старого чекиста был большой опыт работы с людьми, однако собственный отпрыск каждый день подкидывал ему новые ребусы и загадки.
– Слушай, я у тебя книжку нашел на столе, – как бы невзначай произнес дед. – Ты что, стихами стал увлекаться? Молодец! Помнишь, нам доктор что говорил? «Пусть учит стихи!» Стихи, понимаешь? Чтобы память развивать.
– Угу, – хмыкнул внук. – Т-ты з-зачем см-мотрел?
События уходящего дня – ссора с Коршуновым, подглядывание за Анной Петровной и Валиком на лестнице и встреча с черным котом все это теперь отошло на задний план. Он даже забыл, что вчера купил целый выводок мышей и стал тайным свидетелем жестокой драки. Теперь все его мысли были лишь о книге, которую он прочитал ночью. Такою странной была теперь его память – она связывала его лишь с теми событиями, на которые как-то указывали предметы, находящиеся перед глазами или те, о которых кто-то говорил.
Книга, о которой говорил дед, потрясла его воображение, которое уже два с лишним годом рисовало ему лишь серый забор и картину аварии. Читая строчку за строчкой, он вдруг представил лето, солнце и теплое море, где он никогда не был. Он читал рифмованные строчки, и словно говорил с человеком, который тоже бежал вдоль серого забора, но в отличие от него самого, видел не вспышку взрыва, а нежный свет восходящего солнца.
Раньше ему не нравились стихи. Конечно, мама в детстве читала ему много стихов, но они не возбуждали в его воображения. Ему гораздо больше нравились формулы и алгоритмы, где была стройность и красота. Стихи, в отличие от формул, не рождали в нем никаких чувств и казались лишь набором звуков. К тому же все поэты уже давно умерли. Даже тот, кто написал эту книжку. Инок вдруг догадался, что тот молодой мужчина в серой куртке, с которым устроили драку его однокурсники, и был автором белой книжки. Думать о том, что этот молодой поэт тоже умер, было для Королева больно и тяжело. Нежный свет в конце серого забора вдруг сменился яркой вспышкой взрыва.
Что же так потрясло его в этой книжке? Многие стихотворения в ней были посвящены виртуальным мирам, и сочинить их мог сочинить только настоящий геймер. Стихотворные строчки были похожи на извилистые лабиринты, блуждать по которым было не менее увлекательно, чем по продвинутой бродилке. Прочитав до конца, Инок понял, что вышел на новый уровень.
А потом его отвлекли мыши, которые пищали в своей клетке.
– А ты знаешь, какая у нас новость? – вдруг заговорщицки спросил дед. – Твоя мышь родила.
Кеша не понял, о чем это он.
– Что?
– Да белая мышь принесла потомство, – пояснил дед. – Опросталась, как все самки. Пятеро мышат.
Инок вмиг перестал думать о книге и помчался в комнату. Теперь в тесной клетке было настоящее месиво из шевелящихся тел. Инок насчитал в ней восемь живых существ – пять пушистых и три розовых.
– А где ж-же й-е-еще два? – с трудом произнес он.
– Да она их, наверное, съела, – развел руками дед, с укоризной глядя на невнимательного внука. – Ты же их кормить забываешь. Ты им даже воды не дал!
Инок почувствовал, как на глаза у него снова наворачиваются слезы.
– Ладно, не расстраивайся, – дед легонько провел ладонью по его затылку. – Мыши они и есть мыши. Плодятся быстрее всех.
– Н-но я н-не хотел! –закричал Инок, дергаясь всем телом.
Дед отшатнулся от него, как от припадочного и с тоской произнес:
– Я сходил в магазин, купил две клетки. А то, неровен час, мальчики оприходуют девочек и нам придется утилизировать излишних едоков.
Эта шутка показалась старому чекисту забавной, и он глухо рассмеялся.
Но Иннокентию было не до шуток. Чтобы не расплакаться, он с силой кусал себя за нижнюю губу, и скоро на ней показались капельки крови – точь-в-точь такие, какие были утром на шерстке белой мыши. Отступив от мышей, он прислонился лбом к холодному оконному стеклу.
Ему вдруг стало так жаль всех на свете, а больше всего – самого себя – такого странного и одинокого. И вдруг, под влиянием этого нового чувства, он почувствовал прилив непонятной силы. Она сводила ему скулы и сжимала кулаки. Движимый этой неведомой ранее силой, он с силой ударился лбом об оконную раму. Скрутив ему руки сзади, дед еле-еле оттащил его от треснувшего стекла.
Увидев ссадины на виске внука, перепуганный Мошкин хотел уже звонить в скорую, но передумал. Ему совершенно не хотелось давать показания по поводу телесных повреждений.
– Да у тебя еще и температура! – проворчал дед, укладывая обессилившего отрока на тахту. – Промок сегодня?
Тот кивнул в ответ, а потом четко произнес:
– Да, я сильно замерз и промок.
Дед насторожился, но ничего не сказал. Может, ему просто померещилось? Голос внука, обыкновенно сбивчивый, был спокоен и размерен. Он напоминал голос электронного диктора, а не мальчишеский тенорок с сильным заиканием.
– Ну ладно, ты лежи, а я за аспирином схожу, – пробормотал Кузьмич.
Когда дед ушел в аптеку, Инок, как ни в чем не бывало, встал с тахты и уселся в кресло напротив клетки и стал наблюдать за живностью. Взрослые мыши пищали и дрались за остатки корма, а маленькие голые мышата присосались к самке. Та неподвижно лежала в лужице крови, точно натурщица. «Наверное, так Бог наблюдает за людьми», – подумал странный юноша и, взяв карандаш, стал делать набросок в первой попавшейся тетрадке.
Это занятие так увлекло его, что он не заметил, как пришел дед, как позвал его и не получив ответа, в сердцах хлопнул дверью и ушел в свою комнату.
Он рисовал, зачеркивал, принимался за новый рисунок, переворачивал страницу и начинал заново. Когда все страницы тетрадки были разрисованы усатыми мордами и хвостатыми телами, художник бессильно откинулся на спинку кресла и уронил тетрадь. Все свои силы, которые вновь обуяли им и возбудили его спящие чувства, он вложил в свои рисунки. Фантастические существа, которые ничуть не напоминали забавных диснеевских персонажей, были настоящими мутантами – с тремя, пятью и даже семью головами. У одних были уродливые хилые тела, а у других – наоборот, брюхо было чересчур жирное.
Инок страшно захохотал, поднял с пола тетрадь и снова взялся за карандаш. Выбрав самую противную мышь – с семью головами, обвислым животом и редкой шерстью, он пририсовал ей за спиной плащ, как у Бэтмена, на животе – корону, а в левой лапе – нож.
– Ты будешь Мышиным Королем! – услышал дед в соседней комнате и вздрогнул от испуга.
Этот странный отрок все больше тревожил его.
За долгую службу в «конторе» подполковнику Мошкину пришлось перевидать разных человечков, но он ни разу не испытал ни жалости, ни отвращения к кому либо. Люди были лишь материалом, из которых строилась его карьера. Ему и в голову не приходило сравнивать их с собой. Когда же товарищи проводили его на заслуженный отдых, он остался один на один со своей подагрой. Он думал, что это серьезная проблема. Как же он ошибался! Взяв опекунство над внуком-инвалидом, он понял, что недооценивал всю серьезность своего положения.
Внук тем временем зевнул, сложил тетрадь в свою черную сумку, разделся и преспокойно лег в постель. Через несколько минут он забылся тяжелым сном.
Увидев, что внук спит, Кузьмич вынес клетку с мышами в кухню и принялся за нелегкое дело. На столе уже стояли две новенькие клетки, которые он только что приобрел для новых жильцов. Дед Мошкин насыпал в поддоны опилок, приладил к прутьям поильнички и заполнил мисочки кормом – сто рублей пакетик, с ума сойти! Потом он нашел старую кожаную перчатку, надел ее на правую руку и лишь после этого торжественно открыл тесную клетку-камеру.
– Ну, а теперь надо вас рассадить, – ласково проворковал ветеран и стал вытаскивать зверьков за хвосты. – Так, это кто у нас тут?
Он внимательно рассматривал подопечных и опускал девочек в одну клетку, а мальчиков в другую. Самку с потомством он тревожить не стал. Он знал по собственному опыту, на что способны самки, защищая своих детенышей.
– Удивительный вы народ, бабы, – ворчал он беззлобно. – И прибить ребеночка можете, и жизнь за него отдать. Никогда я вас не понимал. И толку-то от вас никакого, но и без вас, выходит, тоже нельзя.
Мыши недовольно пищали, сучили лапками и норовили цапнуть ветерана.
– Вот я вас! – беззлобно грозил Кузьмич. – Будете хорошо себя вести – снова в один барак запущу. А теперь сидите спокойно!
Закончив пересадку мышей, дед снова заглянул в комнату внука. Тот слегка постанывал во сне.
– Бездельник! – презрительно бросил дед. – Ничем не хочет заниматься!
16
– А вы чем занимаетесь, Иосиф? – спросила тетушка Клавдия, не в силах сдерживать свое любопытство. – Где работаете?
Иосиф чуть не подавился. Он терпеть не мог этого вопроса, который ему так любили задавать в одном казенном учреждении. С какой стати он и сейчас должен отвечать на него? Перед ним не следователь, а всего лишь старая тетка, которая только и умеет, что стряпать? Гофман-Светлый уже жалел, что связался с двумя провинциалками, у которых не нашлось даже считал хрустальных бокалов. С какой стати он должен перед ними отчитываться? К тому же, статью за тунеядство давно отменили.
Но настырная тетушка ждала ответа, словно платы за съеденный торт.
– Я работаю в общественной организации, – уклончиво ответил Иосиф, аккуратно вытирая губы бумажной салфеткой.
– Тетя, ну что ты пристаешь к человеку? – Анна Петровна с упреком посмотрела на старшую родственницу. – Может, Иосиф не любит говорить о своей работе. Вот мне, например, тоже совсем неинтересно говорить о работе. Давайте лучше о театре. Иосиф, вы часто бываете в театрах?
На клеенке в цветочек осталось пятно от дешевого вина, салатные миски опустели, а горячего не полагалось. Очевидно, двум одиноким дамам хотелось чего-то большего, чем самодельный торт – каких-то изысканных развлечений, утех. Иосиф понял, что пора отчаливать и решительно отодвинул недопитую чашку.
– Я работаю в организации содействия органам правопорядка, – уточнил он. – Еще я занимаюсь несколькими проектами, связанными с недвижимостью. Благодарю чудесных хозяек за прекрасный вечер!
С этими словами он взял руку именинницы и галантно поцеловал ее. Взглянув на старую деву, он на всякий случай склонился и к ее руке.
– А автограф! – спохватилась Аннушка и протянула подаренную книжку.
– Ах да! Совсем забыл! – хлопнул себя по забинтованному лбу поэт Светлый и тут же скривился от боли.
Он совсем забыл, что пришел отрабатывать технологию презентации. Пошарив в карманах, он даже не нашел ручки!
– Вот! – услужливо подала Аннушка. – Вот, когда прославитесь, мы всем будем показывать!
Гость поставил изящную закорючку на титульном листе и подумал: «А что? Для первого раза неплохо. Еще успею заскочить на Арбат».
– Да я тебя убью, шалава! – послышалось из общего коридора. Вслед за цокотом женских каблуков и звуками падающих коробок за стеной раздался отборный мужской мат и тяжелые шаги.
Иосиф насторожился. Надо уходить, пока эти двое дев не втянули его в какую-нибудь авантюру. И с какого перепоя он отыскал телефон этой провинциалки? Он ведь даже ее лица не помнил, когда звонил!
– Убью! – снова заревели в коридоре и с размаху хлопнули входной дверью.
– Да уж! – глаза тетушки были презрительно сощурены. – Сначала пригласит к себе девиц, а потом начинается.
– Тетя, не надо! Может, у соседей тоже праздник! – стала защищать громогласного соседа сострадательная Аннушка.
Иосифу уде порядком надоел этот дешевый театр. Он резко поднялся из-за стола:
– Еще раз спасибо за приятный вечер!
Смешно сказать, как он был горд собой, когда позавчера ему позвонили из типографии и предложили забрать тираж! Сначала он хотел устроить презентацию в одном ночном клубе, но когда узнал цену, то подумал, что лучше будет в книжном магазине. Однако и там заломили такую сумму, что Иосиф решил повременить до лучших времен. Технологию презентации лучше всего было отрабатывать на знакомых девушках.
Ради визита к бывшей однокурснице поэт Светлый даже не пошел в свой любимый подвальчик на Арбате. Это было такое заведение, где можно было просто сидеть на диване с книжкой, спасенной из какой-нибудь библиотеки, или пить отвратительный растворимый кофе. Впервые он попал сюда на турнир по «танкам». Как же они тогда славно посидели, рубясь на тридцати ноутах! В этом миленьком местечке привратницей работала симпатичная девчонка. У нее были малиновые волосы и огромные зеленые глазищи. Когда она принимала у него оплату за проведенный вечер, то так смешно хмурила хорошенький лобик! Закрыв лицо книжкой, он просидел в подвале почти дюжину вечеров, пока симпатичная белочка крутилась между столами. Его она как будто не замечала.
Иосиф поглядел сначала на одну женщину, а потом на другую. И чего он запал на эту малолетку? Аннушка совсем не хуже. Фигурка складная, личико еще свежее. Конечно, мешки под глазами, но если замажет тональным кремом, то будет настоящая куколка. А как она защищает его от своей въедливой тетки! Нет, надо будет позвонить ей еще разок.
У поэта Иосифа Светлого, словно у легендарных пилотов, девушки были на втором плане. Гораздо важнее для него были компьютерные игры.
17
Кеша впервые начал играть в «стрелялки» на ноутбуке, который подарил ему вернувшийся отец. Он был тогда уже в третьем классе.
В детстве он терялся в догадках, кто на самом деле его папа: разведчик, полярник или ученый? У них в комнате был видик, и он любил смотреть про звездные войны, воображая отца супергероем.
Над ним смеялись во дворе, называя байстрюком, но он не обижался. Он знал, что у всех детей есть папы и однажды они обязательно находятся. Вот, например, у их соседки – хромой девочки – никогда даже мамы не было, а недавно оба ее родителя вернулись с Крайнего Севера и привезли много подарков.
Когда он был совсем маленьким, он часто спрашивал мать: «А где папа? А когда он придет?»
Она гладила его по головке и прижимала свой палец к его губам:
– Папа знает, что ты его ждешь. Он обязательно скоро вернется.
– Когда? – канючил сын, но мать уже снова была строга и непреклонна.
– Когда надо, тогда и придет.
Она, вообще, всегда была очень скрытная. Кеша знал, что она работает на секретном заводе, который находился за высоким-превысоким забором. Там работали почти все взрослые из их общежития, даже повариха баба Глаша.
– Когда он вернется, я вас обязательно познакомлю, – обещала мама. – Он обязательно вернется. Ты только верь в это.
Однажды отец вернулся. Кеша открыл дверь и увидел в коридоре высокого, угрюмого и очень худого человека.
– Вы мой папа? – с замиранием сердца спросил он.
Незнакомец посмотрел на него долгим взглядом и подал руку:
– Королев.
Заходя в комнату, он больно ударился головой о низкий проем и стал смешно тереть растущую шишку. Мать засуетилась, стала прикладывать к ушибленному месту пачку масла из морозильника, заохала. Она плакала и смеялась одновременно, а Кеша глядел то на маму, то на папу и от досады кусал губы. Он-то думал, что отец красивый, как Сильвестр Сталлоне и ловкий, как Джеки Чан, а он даже в дверь войти не может…
В своих мечтах он часто рисовал их будущую встречу: как Сталлоне сажает его на плечи, а Джеки обучает приемам самообороны. Но отец оказался человеком тихим и совершенно негероическим. Он приходил к ним в комнату, сидел за столом и тихо разговаривал с мамой. Так продолжалось почти четыре года. За это время отец купил ему ноутбук, а себе подержанную рыжую «Нексию». Он почти ничего не рассказывал сыну о себе. В основном, они говорили о компьютерах и программах.
О том, что отец сидел в тюрьме, сын узнал только перед свадьбой родителей.
Мать тогда сказала ему:
– Мы скоро все вместе уедем в другую страну. Папе обещали очень хорошую работу. Там у нас, наконец-то, будет собственный дом.
Кеша стал ее расспрашивать, куда они поедут, что за дом и какая работа. Он знал, что мать лучше не спрашивать, если она сказала «потом все узнаешь!» Он верил, что все так и будет, а она велела ему держать язык за зубами:
– Понимаешь, люди завидуют чужим успехам. Больше всего их раздражает чужое счастье. Если ты не умеешь его охранять, то лучше не показывай. Никому не говори о своих планах, и главное – деду. Я все ему сама скажу, когда будет нужно.
– А почему нельзя деду? – удивился Кеша.
Он не слишком любил маминого отца, который раз в полгода приезжал к ним в Мытищи. Они вместе ходили в парк и стреляли там в тире по разноцветным алюминиевым банкам.
– Дед будет скучать, – расстроился Кеша. – Ему не с кем будет стрелять.
– Мы к нему будем приезжать в гости, – заверила мать.
Кеша поверил, но на всякий случай спросил:
– А компьютер мне новый купите? С памятью на десять гигов?
– Конечно! – мать поцеловала его в макушку. – Не волнуйся. У тебя скоро будет суперкомпьютер!
Инок открыл глаза, встал с постели и включил свет. Была уже полночь. Из соседней комнаты слышался храп. Вместо одной клетки на тумбочке стояло теперь целых три. Мыши, отличие от деда, не спали. Они грызи прутья своих клеток, как будто мечтая о побеге.
Инок открыл тетрадку с рисунками и сравнил изображения с оригиналами. Да, эти злобные твари были сейчас совсем не похожи на умильные комочки в зоомагазине! Он на секунду зажмурился, но тут вновь почувствовал прилив небывалых сил. В его сердце будто нарождалась мощная волна. Его снова куда-то несло.
Он ловко достал из пыльной коробки свой старый ноутбук, подключил повода и стал уверенно бегать пальцами по клавиатуре. Он вдруг вспомнил, с чего начинается будущая игра. На экране стал появляться набросок, который постепенно «обрастал» цветом, тенями и бликами. Он рисовал и стирал, переворачивал объект по часовой стрелке и обратно, увеличивал и уменьшал.
Наконец, когда в окнах уже забрезжил рассвет, портрет семиглавого Мышиного Короля был полностью готов в 3-D. Теперь надо было переходить на новый уровень – заставить его шевелить лапами и хвостом, бегать по экрану, появляться ниоткуда исчезать в никуда. Инок впервые за два года радостно улыбнулся и кликнул «сохранить». Почувствовав вдруг страшную усталость и опустошение, он выключил компьютер и лег на диван, по своему обыкновению не раздеваясь.
За стеной послышался утренний кашель деда. Кузьмич приоткрыл дверь и спросил внука, пойдет ли тот на занятия.
18
Никитос часто приходил лишь к концу занятий, так как по утрам подрабатывал инструктором в оздоровительном заведении под названием «Голден боди». Так было и в эту среду. Едва он занял свое место за стойкой администратора, как в холл вошел первый посетитель. Это был невысокий крепкий мужчина в длинном кашемировом пальто.
– Здравствуй, дорогой! – кивнул он Никите.
– Доброе утро! Клуб «Голден боди» приветствует вас! – скороговоркой пробормотал зевающий инструктор.
На часах было семь пятнадцать утра. Клуб только открылся.
Мужчина был крепко сбит и коротко подстрижен. Коршунов видел его уже не в первый раз, и каждый раз он приходил раньше других. У этого кавказского господина было благородное и мужественное лицо, небольшая залысина очень сильный взгляд. Своей внешностью он чем-то напоминал Никите орла, которого он в детстве видел в зоопарке. Манеры у благородного господина тоже были хищные, но мягкие, как у пумы или барса. Про себя Никитос прозвал его «Орел Барсович». Рядом с ним всегда был молодой секьюрити с большой спортивной сумкой на плече.
Орел Барсович подошел к стойке рецепции и положил на нее членскую карточку. Охранник цепким взглядом оглядел помещение.
Никита протянул посетителю ключ от шкафчика. Юноша-охранник тоже направился в раздевалку.
– Э-э! – только и успел произнести Никита, но молодой кавказец так зыркнул на него, что Коршунову расхотелось с ним спорить.
Он вспомнил, что у старшего мужчины проблемы с левой рукой: его левый рукав был всегда засунут в карман.
«Наверное, он сам шнурки не может завязать», – догадался инструктор по фитнесу.
Вскоре секьюрити вернулся в холл и по-хозяйски развалился на кожаном диване. Минут двадцать молодые люди просидели в полной тишине, глядя кто в компьютер, а кто в телефон. Никита еще раз посмотрел свой ролик про аварию. За прошедшую неделю у него прибавилось еще пятьдесят тысяч просмотров, но теперь он был уже не в топе. На первое место вышел чей-то ролик про массовую драку в Бирюлево между местными и мигрантами.
«Ну и махач!» – лениво подумал Никита и покосился на секьюрити. Тот сделал вид, что не замечает его.
Постепенно в «Голден боди» стали подтягиваться и другие спортсмены. Принимая карточки и выдавая ключи, Никита совершенно забыл о двух кавказцах.
Он вспомнил о них лишь в конце смены.
– Хотел с тобой поговорить, дорогой.
Это был вкрадчивый голос Орла Барсовича.
Никита оторвался от экрана и широко улыбнулся, как их учили на тренингах:
– Добрый день! Меня зовут Никита. Чем я могу вам помочь?
Хищный мужчина приблизился к нему вплотную и произнес почти без акцента:
– Хочешь заработать?
Никита снова широко улыбнулся. Отвечать на такие глупые вопросы их не учили.
– Ты студент? – не дожидаясь ответа, спросил посетитель.
– Да, студент Колледжа сферы обслуживания, – доложился Никита. – Работаю в свободное от учебы время.
– Это хорошо, – задумчиво протянул Орел Барсович. – А вот он, – кивнул он своего спутника, – совсем не хочет учиться. Анзор, я кому говорю?
Секьюрити вынул наушники из ушей и приблизился к боссу.
– Я здесь, босс!
– Вот Анзор, – сказал мужчина в дорогом пальто, – бери пример! – Этот юноша и учится, и работает. А ты только с девушками гуляешь!
Никита изо всех сил растягивал улыбку, хотя этот непонятный разговор ему почему-то уже не нравился. К тому же, время его дежурства подходило к концу. Пора было выходить, чтобы успеть хотя бы на вторую пару.
Но ранний посетитель, напротив, никуда не спешил. Он похлопал секьюрити по спине и шутливо сказал:
– Смотри Анзор, если не будешь учиться, так и будешь всю жизнь сумки носить. Чтобы со следующего года записался на юриста, – закончил он уже на полном серьезе.
– Да, босс! – энергично согласился охранник и сунул планшет в карман.
Никита слушал этот базар с растущей неприязнью. И зачем ему чужие разборки?
– Возьми сумку и иди к машине, – приказал старший. – Я поговорю с этим парнем.
Охранник повиновался. Никита почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Кроме них двоих в холле больше никого не было.
– У меня к тебе дело, дорогой, – джентльмен с Кавказа приблизился вплотную к стойке.
– Слушаю вас, – вытянулся Коршунов.
– У тебя много друзей?
– Да, да! – закивал тот в ответ. – У меня очень хорошие друзья! Они все учатся и работают.
Он почему-то вспомнил ролик про драку в Бирюлево. Там местные пацаны пошли бить приезжих из-за того, что погиб их товарищ – фанат одного спортклуба. Никита чувствовал, что на всякий случай надо позвать сменщика, но почему-то боялся это сделать.
– А ты бы хотел порадовать своих друзей? – поинтересовался странный клиент. – Устроить для них праздник? Побалдеть, покайфовать?
Не зная, что сказать, Никита занервничал. Он уже думал о том, что через пару месяцев у него «днюха», и пацанов надо будет куда-то позвать. Но денег на новую «поляну» пока не предвиделось. Он с ревностью подумал о том, что за ролик про драку кто-то тоже хорошо срубил. А ему для нового «парти» придется теперь два месяца сторожить стойку в фитнес-центре.
– Ну да, в общем. Это, в принципе, прикольно, – маскируя раздражение улыбкой, пробормотал он. – Вы меня извините, пожалуйста. Моя смена уже закончилась. Если у Вас срочный вопрос, я позову другого администратора.
Охранник в колледже запросто может его не пустить его без разрешения директора, а у них сегодня зачет. Придется совать деду сотку.
– Вот тебе моя карточка, – размеренно произнес мужчина. – Если захочешь покайфовать – позвони мне по этому телефону. Для тебя и твоих друзей это будет очень недорого. Ты хороший парень. А хорошим людям надо хорошо отдыхать.
Он взял со стойки оранжевую пластиковую карту, а на ее место положил маленький серую картонку.
«Тельман Исмаилович», – прочитал Никита и торопливо сунул картонку в задний карман джинсов.
19
Железная клешня Тельмана Исмаиловича, точно кобра, преследовала Скрягина всю ночь. Она норовила ужалить его то в сердце, то в причинное место.
– О Господи, за что? – стонал Василий Петрович, пугая молодую жену.
Та за последние три года сильно изменилась: вместо застенчивой девушки с глазами-сливами по правую руку от некогда бравого майора лежала гордая и бесчувственная уроженка Кавказа. Щедрость русского офицера, которая пришлась ей по душе во время его жениховства, за последние три года совершенно иссякла. Так же, как и супруг, она все чаще задумывалась об их неравном браке. Милена перекатилась на самый край широкого ложа подальше от разметавшегося Скрягина, который все реже приглашал ее исполнить супружеский долг и все чаще стонал по ночам.
На рассвете, когда сквозь плотно завешенное окно в спальню пробились первые звуки проснувшегося города, Василию Петровичу стало совсем худо. Кобра-клешня, все-таки, укусила его в сердце, и оно заколотилось так сильно, что кровь зашумела в ушах. Но это было еще полбеды: в самом низу живота, в том месте, к которому каждый мужчина относится особо трепетно, у него вдруг стало давить и распирать, точно ядовитая змея добралась и туда. Измученный Скрягин свесил жилистые ноги с кровати и, со стоном натянув махровый халат, пошаркал ванную. В этот момент, точно петух, пропел будильник.
За привычными утренними процедурами ему постепенно стало легче. Сердце отлегло, да и боль в паху тоже прошла.
«Что это ты, Петрович, совсем расклеился! – пожурил он себя, брызгаясь одеколоном. – Ты же еще молодой мужик, а разнылся, как старый пердун! А ну-ка, сделай зарядочку, потягай свою гирю, отожмись раз сорок – и все как рукой снимет!»
Но заниматься физическими упражнениям в это утро было свыше его сил. Он дал себе слово офицера заняться спортом уже с ближайшего понедельника и придирчиво оглядел свои выбритые щеки и аккуратно подстриженные усы..
«А что, Петрович, ты еще совсем ничего! – похвалил он себя. – Да тебе и сорока никто не даст, а тебе скоро полтинник стукнет. Да на тебя только взглянешь – сразу видно: настоящий босс, наставник молодежи.»
Сделав значительное лицо, он вдруг заметил у себя под носом пару седых волосков.
– Выдрать немедленно! – пробормотал он и потянулся за пинцетом.
И тут его вновь словно кто-то ужалил.
Маленький стальной инструмент, зажатый его сильными пальцами, напомнил ему жуткий протез из ночного кошмара. Пинцет выскользнул в раковину и упал с неприятным звоном. Подобный лязг он слышал в операционной госпиталя, когда лечил свою собственную руку. Он вдруг нахмурился и приказал сам себе:
– Майор Скрягин! Вы немедленно должны заняться своим здоровьем!
Но до врача он в тот день так и не добрался. Сев за руль своей старушки-«Тойоты», директор колледжа отправился знакомым маршрутом воспитывать недорослей.
Через полтора часа он уже подъезжал к зданию колледжа.
– Доброе утро, Василий Петрович! – почтительно поздоровался с начальством пожилой вахтер.
– Доброе, – мрачно отозвался тот, расписываясь за ключ.
Обычно Скрягин находил пару минут переброситься словами со старым ключником, но сегодня у него не было настроения шутить.
– Когда придет Макушин, отправьте его сразу ко мне, – коротко распорядился он.
– Будет исполнено, товарищ директор! – по-армейски козырнул дежурный и сочувственно покачал головой вслед Петровичу.
В последние дни с начальством, и в самом деле, творилось что-то не то. Об этом было уже известно всем.
Чувствуя на своей спине подозрительный взгляд старого ключника, Скрягин стал с трудом подниматься по широкой лестнице. Занятия уже начались, и в здании было непривычно тихо. Проходя мимо знамен на лестничном пролете, он вспомнил, как вчера столкнулся здесь со странным второкурсником Королевым. Когда они на мгновение встретились взглядами, то его не на шутку встревожила безумная чернота в глазах парня. Вспоминая этот взгляд, Скрягин снова почувствовал боль в области сердца. Кавалеру трех боевых орденов и двух медалей вдруг совсем расхотелось воспитывать подрастающее поколение.
«А может, взять отпуск за свой счет? – снова малодушно подумал он. – Съезжу под Липецк, навещу родню, кто остался…»
– Нет, я тебя не пущу, разгильдяя! – услышал он снизу окрик старого ключника. – Директор не велел пускать опоздавших!
Скрягин слегка перегнулся через перила и увидел, как второкурсник Коршунов пытается перескочить через «вертушку» у двери, а старый вахтер, полковник связи в отставке, преграждает ему путь, точно нарушителю границы.
– Пусти его, Сидорыч! – как-то сдавленно крикнул директор. – Пусть идет на урок.
Эти двое – Королев и Коршунов – его уже порядком достали. «Эз, прихлопнуть бы вас!» – с тоской подумал руководитель колледжа о своих студентах, отпирая свой кабинет.
Настойчивый звонок вывел его из утреннего ступора. Так требовательно телефон дребезжал лишь тогда, когда его хотела Начальственная Дама. Взглянув на определитель номера, Скрягин понял, что не ошибся.
Фаина Генриховна давно и успешно служила в окружном Управлении образования. Три года назад именно она устроила его, безработного отставника, руководителем престижного средне-специального учебного заведения. Выслушав ее капризное приветствие, Василий Петрович подумал, что зима уже прошла, а бабы так и не поумнели.
За окном на ветках тополя сидели две вороны, ругаясь между собой из-за пустого гнезда. Майор вдруг вспомнил, что не был дома уже двадцать лет.
С чиновной дамой он случайно познакомился на дне рождения у бывшего сослуживца – полковника артиллерии в отставке, ныне проректора. Разведенная чиновница сразу положила глаз на импозантного, но неустроенного майора: подкладывала ему салаты за столом, позволяла говорить себе не слишком трезвые комплименты и даже пригласила его на «белый» танец. Под конец вечеринки в кармане у импозантного гостя оказалась ее визитная карточка, которую он, впрочем, нашел лишь неделю спустя. По стечению обстоятельств, неустроенный майор в то время уже был знаком с черноглазой официанткой, и обе женщины по-своему были для него интересны: с одной была перспектива наследника, а с другой – перспектива непыльной работы. Он решил попытать счастья сразу в двух местах.
В течение последующего месяца импозантный, но неустроенный майор нанес пару приватных визитов в роскошную квартиру на Фрунзенской, и не разочаровал хозяйку. Скрягина, однако, совсем не привлекала роль прикроватной тумбочки, а на иную роль его не приглашали. По обоюдному согласию они решили остаться друзьями, и с ее дружеской подачи его взяли на вакантную должность без всякого конкурса.
– Для воспитания подрастающего поколения нам нужны настоящие боевые офицеры! – представила его дама на заседании методической комиссии. – Товарищ Скрягин, расскажите нам о себе.
Члены комиссии, седовласые старцы и крашеные матроны, приветливо заулыбались.
– Служу России! – ни к селу, ни к городу гаркнул кандидат, и его утвердили без всяких вопросов.
Он же, стоя по стойке «смирно» почему-то тогда подумал, что его благодетельница похожа на молодящуюся, но уже слюнявую жабу.
С тех пор прошло два с половиной года. В память об удачной протекции, а может, по старой дружбе, наставник подрастающего поколения регулярно наведывался в Управление с цветами и конфетами. Но жаба вскоре потеряла к своему протеже всякий интерес, и с каждым его визитом становилась все капризнее.
Вот и в этот раз она потребовала от него отчет по воспитательной работе из тридцати пунктов. Документ нужно было срочно выслать ей на электронную почту.
Скрягин уныло посмотрел на тополя за окном. Ворон возле гнезда больше не было.
– Есть прислать справку! – устало пробормотал он. – Сегодня же будет исполнено.
Чиновница слегка подобрела.
– Между нами, к вам собирается комиссия, – доверительно сообщила она. – Я это тебе, Василий Петрович, по старой дружбе говорю. Никанор Иванович лично собирались быть. Вы уж меня, голубчик, не подведите.
– Ну что вы, Фаина Генриховна! – уверил ее Скрягин. – В нашем гнезде все в порядке.
Дама деланно засмеялась:
– Уж я-то вас знаю, Василий Петрович! Документики-то у вас всегда в порядке, а вот сайт колледжа кто за вас делать будет? Пушкин? Или может, Билл Гейтс? – она сдержанно засмеялась над собственной шуткой.
– Так точно! – снова невпопад ляпнул Скрягин.
– А у нас в округе, между прочим, скоро конкурс на лучший веб-сайт, и вам просто необходимо принять в нем участие, – сказала она так, будто веб-сайт было сделать проще, чем стенгазету. – Вы уж меня, пожалуйста, не подведите. Я вам сейчас положеньице о конкурсе скину на электронку.
Скрягин почувствовал, что на сердце вновь стало тяжело и тоскливо.
– Разработаем! Запустим! – браво отчеканил он.
Жаба квакнула:
– Ну-ну! Тогда до свиданья!
Скрягин понял, что ему неспроста мерещилась с утра клешня-кобра. Его, видимо, и впрямь, решили задушить проверками. Директор колледжа устало оглядел кабинет. Возле ножки его стола стояла злосчастная коробка с флаерами.
– Не хватало еще, чтобы ее увидела комиссия! – пробормотал Скрягин и набрал телефон помощника.
Через десять секунд в дверях показалась голова Валика.
– Вызывали, Васильпетрович?
– Доброе утро, Валентин Валентинович! – сухо поздоровался директор. – Садись.
Помощник аккуратно сел на краешек стула и положил на колени серую папку.
– Только что звонили из Управления. Обещали внеплановую проверку. Ты уж, пожалуйста, распорядись насчет бутербродов с чаем. Горячительных напитков не надо. Да, и составь-ка мне список, кто из студентов сайты умеет мастерить.
– А я вот тоже как раз принес списочек, – засуетился Макушин, вынимая из папки лист А4. – Вот, как вы просили. Для раздачи флаеров.
Скрягин с брезгливой гримасой взял протянутый лист и резким движением отправил его в нижний ящик стола.
– Вы вот что, Валентин Валентинович? Какие флаеры? И уберите из моего кабинета этот ящик! Чтобы я его тут не видел! Я же говорю: сегодня у нас комиссия из Управления!
С этими словами начальник резко поднялся с директорского кресла и грозно приказал:
– Потом будете разбираться с ней, когда комиссия уедет!
Тут у него на столе снова зазвонил телефон и он махнул Валику: иди, мол, работай!
На этот раз на проводе висела преподавательница по маркетингу, которая внезапно отравилась несвежим тортом. Она слезно просила заменить ее кем-нибудь из здоровых преподавателей.
Директор поморщился, как будто отравился сам, и с досадой произнес:
– Что же вы так? В следующий раз аккуратнее будьте!
Не найдя в списке профессорско-преподавательского состава, сокращенно ППС, ни одной достойной фамилии, он снова набрал телефон секретаря:
– Слушай, Валик, проведи сегодня вместо маркетинга воспитательную беседу с пятнадцатой группой. Тема беседы, м-м-м…– тут он призадумался, – тема беседы «Борьба с наркотиками».
Скрягин вдруг вспомнил про злосчастный «Огонек» и сбивчивый рассказ своего порученца. Тот же, по-видимому, аккуратно записывал все его распоряжения в свой органайзер.
– А может, пусть они лучше они плакаты нарисуют о вреде наркотиков? А то у нас на носу окружной конкурс социальной рекламы, – предложил инициативный секретарь.
Скрягин чуть улыбнулся в ответ – в первый раз за весь день:
– Молодец, Макушин! Посади их в компьютерный класс, пусть там рисуют плакаты на компьютерах. Все, меня сегодня никому не беспокоить! Я готовлюсь к проверке.
Валентин Валентинович ничего не понимал. Очевидным было только то, что шеф сегодня не в настроении, и кто-то его с утра уже «накрутил». Его усы, обычно такие жесткие, сегодня напоминали мышиные хвосты.
20
Вместо маркетинга Инок весь день наблюдал за мышами. Он пытался воспроизвести их движения на экране ноутбука, но Мышиный Король никак не хотел оживать в виде виртуальный персонаж. После очередной бесплодной попытки вспомнить нужный алгоритм, юный программист падал плашмя на тахту и с остервенением колотил кулаками по подушке. Его больше не захлестывала волна вдохновения, когда нужные слова и формулы приходят на ум сами. Новая игра не получалась.
Полежав с закрытыми глазами какое-то время, он снова вскакивал и садился за стол, обхватив голову руками, отчего ссадины на лбу начинали кровоточить и болеть с новой силой. Он звал на помощь деда, и Кузьмич, бранясь и охая, обрабатывал их перекисью. Оказав помощь внуку, он принимался за мышей, которые ели, пили и опорожнялись с необычайной скоростью.
– Ах стервец, – шипел он, – вот уж мне забот не хватало!
Старик Мошкин пытался поговорить с внуком о том, как им жить дальше, но тот лишь капризничал и вновь раздирал свои порезы. В конце концов, старый чекист по-мужски высказал единственному наследнику все, что о нем думает, в сердцах плюнул на пол и заперся в своей комнате.
– Ну, держись, стервец! – пробормотал он непонятно кому и в лекарственных целях опрокинул три стопки коньяку одну за другой.
Проверенное годами средство сработало. Через десять минут заслуженный ветеран забыл и о внуке, и о мышах, и о своем собственном незавидном положении. Он даже не обратил внимания на то, что внук остался дома и в среду, и в четверг.
Между тем, в отсутствие Королева в пятнадцатой группе состоялось воспитательно-творческое мероприятие.
Рассадив студентов перед компьютерами, секретарь директора Валик Макушин дал им задание:
– Вам надо нарисовать плакаты на тему «Нет – наркотикам!» Это распоряжение Василия Петровича. Лучшие работы наш колледж представит на окружной конкурс.
Нельзя сказать, что второкурсники не любили рисовать или не умели работать в графических программах. С заданием нарисовать картинку с подписью справится сегодня любой пятиклассник. Но распоряжение начальства создать идеологически правильные плакаты вызвало в классе в целую бурю возмущения: почему они должны работать просто так? Валику Макушину пришлось проявить твердость.
– Значит так, – решительно сказал он. – Кто не нарисует на компьютере социальную рекламу, тот пойдет к Василию Петровичу писать объяснительную шариковой ручкой.
Шутка понравилась. Ребята включили компьютеры.
Несмотря на юный возраст, Валик Макушин уже усвоил методы эффективного руководства: подчиненным нельзя давать расслабляться, а острые углы следует сглаживать соленой шуткой. Глядя на эффективного молодого менеджера, никто бы и не подумал, что еще совсем недавно он и сам ничем не отличался от ленивых и взбалмошных второкурсников. Сегодня же, спустя всего два с половиной года, он уже чувствовал себя ответственным руководителем, правой рукой директора государственного колледжа. Спасая в очередной раз своего шефа, он спрятал коробку со злополучными флаерами в подсобке на втором этаже. «Теперь никакая комиссия их не найдет!» – злорадно подумал он и стал думать о том, как же протянуть еще час. Нарисуют они или не нарисуют – в этом не было для Валика никакой разницы. Если директор прикажет выставить на конкурс десяток работ, то он хоть через пять минут найдет их в Интернете.
– Да нарисуйте что-нибудь, – устало отмахнулся Валик от глупых вопросов «А что рисовать?» – Ну, шприц нарисуйте или человека с погонами. Главное, чтобы комиссии понравилось.
– Да сейчас никто не колется, а опера погонов не носят! – хмыкнул Вадик Рубайло, проявив недюжинные познания в запретной теме, но Макушин строго постучал пальцем по столу и стал проверять по журналу, кого сегодня нет.
Поставив излишне красивую «н» напротив фамилии «Королев», он невзначай поинтересовался:
– А где же ваш компьютерный гений?
Десять пар глаз оторвались от мониторов.
– Какой еще гений среди удобрений? – поинтересовался Коротков.
Макушин решил снова пошутить:
– Да, Коротков, именно среди удобрений! А Королев этот ваш, между прочим, был реальным вундеркиндом.
– А откуда ты знаешь?
Макушин оторвался от журнала:
– Не ты, а вы, Коршунов. Пора бы усвоить. Потому что я – помощник директора, и я все знаю.
И тут Валика Макушина понесло. Он выложил младшим товарищам то, что знал, и то, чего не знал, но о чем догадывался. Как и всякий пустобрех, он упивался тем эффектом, который его слова производили на простодушную общественность.
Их матери работали на одном и том же секретном предприятии, в одном и том же отделе. Лариса Мошкина не скрывала от сослуживцев успехов своего единственного сына. Наоборот, она носилась со своим Иннокентием, как курица с яйцом и не упускала возможности выхлопотать для него бесплатную путевку в санаторий. Заводское начальство даже выделило юному дарованию деньги для поездки на международные соревнования среди программистов. О подающем надежды земляке писали в местной прессе и рассказывали по ТВ.
Валику Макушину, который от рождения был самым обыкновенным ребенком, собственная мать то и дело ставила в пример Кешу Мошкина, который перед смертью родителей зачем-то сменил фамилию.
– А потом – бац – и в их машину заложили бомбу, – закончил свой доклад обыкновенный парень, ставший менеджером. – Так что наш гений теперь похож на идиота.
Десять пар глаз смотрели на рассказчика со страхом и изумлением. В классе на несколько секунд повисла напряженная тишина.
– А мне всегда казалось, что он не такой, как все, – задумчиво произнесла Большова. И мы все просто свиньи, что относимся к Королеву, как к изгою.
Не глядя ни на кого, она вышла из компьютерного класса как всегда – стремительная и независимая.
21
В пятницу Анна Петровна начала урок как обычно: стала записывать на доске новую тему, стараясь не обращать внимания на шумок за спиной. Инок вошел последним. Незаметно для литераторши он тихо сел за первую парту, прямо напротив учительского стола. На лбу у него был пластырь.
Анне Петровне с утра нездоровилось.
– Итак, записывайте тему, – срывающимся голосом велела она и постучала мелом по доске. – «Проблема нравственного выбора героев… Написали?… Нравственного выбора героев «Преступления и наказания».
Королев тоже достал тетрадь и стал переписывать слова с доски. Он старался не глядеть на Анну Петровну, которая сегодня вдруг стала похожа на неповоротливую белую мышь. Вспомнив сцену на лестнице, свидетелем которой он был в минувший вторник, Инок покраснел, отвернулся от доски и стал оглядывать аудиторию бессмысленным взглядом.
Здесь все как всегда: мрачно-желтые стены, над пустым шкафом – портреты. Вокруг него за первыми партами, как всегда, пусто. Зато на «камчатке» – вся компания с Коршуновым во главе.
– Итак, продолжим рассмотрение романа, – откашливаясь, Анна Петровна постучала ручкой по столу. – Карапетян, не надо меня снимать! Уберите мобильник! Как вы могли видеть по уже прочитанным главам, перед проблемой нравственного выбора встают все герои романа, и положительные и отрицательные. На выбор отрицательных героев влияет не только корысть, но и сильные чувства. Поэтому совершенно отрицательных героев у Достоевского нет…
Инок склонился над партой. После той неожиданной встречи на лестнице учительница литературы тоже избегала смотреть в его сторону. Он подумал, что женщины могут сильно меняться в зависимости от обстоятельств.
«Удивительный вы народ, бабы, – вспомнил он слова деда. – И прибить ребеночка можете, и жизнь за него отдать. Никогда я вас не понимал».
А он? Сможет ли он когда-нибудь понять женщин? И сможет ли какая-нибудь из них полюбить его? И будет ли у них ребенок?
Анна Петровна три раза хлопнула в ладоши, требуя тишины. Цунами на задних партах слегка успокоилось.
Отдышавшись после продолжительного вступления, она вдруг спросила:
– Так, кто знает, как звали Достоевского? Колодина!
Долговязая Зина вытянулась над партой и пробормотала обиженным голосом:
– А почему сразу я? Что, больше никого нельзя, что ли? Вон, Королева лучше спросите. Он у нас вундеркинд.
Анна Петровна заволновалась:
– Так, кто из вас знает, как звали Достоевского? Поднимите руки!
– Федор Михайлович его звали, – снисходительно улыбнулась Большова. – Это на портрете написано.
В классе снова раздались смешки, но Анна Петровна была непреклонна:
– Итак, я вам задавала пятую часть третьей главы, где Порфирий Петрович…
Инок посмотрел на Тоньку, которая что-то шептала на ухо долговязой Зине, и подумал: «А Большова забавная. Похожа на ведьмочку, но не злую. Вот бы ей метлу сейчас…»
Позабыв про недавнюю вспышку любви к Анне Петровне, он стал бесстыдно разглядывать Тоньку, пытаясь запомнить ее черты, а потом, как ни в чем не бывало, достал из сумки свою тетрадь с эскизами мышей и принялся рисовать Большову на свободной странице. Женский образ, и правда, чем-то сильно напоминал Тонкую. Два хвостика на затылке, полосатый свитер, высокие ботинки, чуть вздернутый нос. Делая наброски, он сравнивал свой рисунок с девушкой, сидящей за ним. Подметив неточность, он аккуратно стирал ее ластиком и вновь принимался рисовать, совершенно не слушая учительницу.
Анна Петровна тем временем что-то вещала, то и дело прерывая свою речь кашлем. Ее, впрочем, никто не слушал. У каждого из второкурсников были дела поважнее.
Большова заметила, что Инок ее рисует, и стала ему улыбаться. Ей польстило внимание необычного однокурсника, который еще совсем недавно представлял страну на международных соревнованиях. Вдобавок, ей не хотелось обижать того, кому и так слишком сильно досталось. Ну и, если уж совсем честно, ей хотелось посмотреть потом, как она получилась в его исполнении.
Коршунов сначала не придал значения тому, что внимание соседки приковано к изгою, который когда-то был вундеркиндом. Напротив, это его даже позабавило. Никитос и сам любовался ее улыбкой – такой задорной и лукавой. Эта девушка, которая так нагло его продинамила во вторник, снова возбуждала его. Он, уже в который раз на этой неделе, вновь начал строить планы. Но она улыбалась совсем не ему, и этот бессловесный разговор художника и модели стал не на шутку злить его. Инок, который еще вчера казался ему обыкновенным идиотом, теперь был реальным препятствием между ним и Тонкой. Коршун решил перейти в наступление.
– Эй, Тонь! – слегка толкнул он соседку спереди. – Хочешь «Сникерс»?
Но Тонька лишь отодвинула протянутую руку:
– Отстань! Не видишь, я позирую!
– Тонь, да ладно тебе! – попытался он отшутиться, но она энергично сбросила его руку.
«Наверное, он сейчас пригласит ее в кино», – подумал Инок, пририсовывая Тоньке метлу между ног.
И тут в его плечо вонзилось острое. Художник удивленно оглянулся и увидел чью-то ручку, которая упала к его ногам. По классу снова пробежали смешки. Анна Петровна замолкла и в ужасе поглядела в сторону задней парты:
– Это кто сделал? Опять вы, Коротков?
Костян, сидевший рядом с Коршуном, состроил дурашливую гримасу:
– Ага. Я типа эпилептик. Как Достоевский в кино.
По рядам прокатилась новая волна одобрения.
– Прекратите паясничать, Коротков! – приказала учительница. – Итак, Достоевский. Федор Михайлович. Вы вообще «Преступление» открывали?
Вместо ответа Костян состроил дурную гримасу и издал утробный звук.
Анна Петровна почувствовала острый комок в горле. Русская классика совершенно не интересовала никого из второкурсников. Отроки строили друг другу рожи и снимали это на видео. Большова, как всегда кокетничает с Коршуновым. Один Королев что-то пишет.
– Ну, кто из вас читал «Преступление и наказание?» – заискивающе произнесла литераторша. – Поднимите руки!
Но вместо десяти с лишним рук перед ней вырос нескладный Вадик Рубайло:
– Да зачем нам этот Достоевский? Мы же будущие маркетологи!
Шум сменился одобрительным свистом, и артистичный Вадик с чувством продолжал:
– Вот шестисотый мерс – это классика, да. А в преступлениях пусть юристы копаются. Правильно, Аннпетровн?
Ситуация грозила выйти из-под контроля. Аннушке нужен был хотя бы один союзник в борьбе за образование. Она с надеждой взглянула на Королева, который был чем-то похож на юного рыцаря из ее тревожного сна.
– А вы, Иннокентий? Вы же Достоевского читали, правда?
Королев оторвался от рисунка и поднялся из-за парты. Оглядывая шестерых классиков на стене, он размеренно произнес:
– Д-достоевский б-был геймер. Он и-играл и с-сочинял игры.
В классе на секунду приумолкли, но только на секнду.
Коротков, который пришел в себя первым, привнес в образовавшееся затишье новую порцию веселья:
– Геймер! Гений! Вундеркинд! Га-га-га!
Инок вздрогнул и вновь съежился на лавке, неловким движением руки столкнув тетрадь на пол. Он хотел спасти недавний предмет своей страсти, а вместо этого стал в очередной раз посмешищем!
– Эх, вы! – литераторша заботливо нагнулась, чтобы поднять упавшую тетрадь своего рыцаря, но вдруг в испуге отдернула руку, прошептав:
– Что это, Королев?
На желтой обложке красовалась ухмылка какого-то чудовища.
Пересилив страх и отвращение, Аннушка выпрямилась и учительским голосом произнесла:
– Вы очень интересно рассуждаете, Королев! Пожалуйста, продолжайте!
Но Короткий тем временем снова прицелился, и через секунду Инок вновь почувствовал, что боль в затылке. Он наклонился к парте и стал тереть образовавшуюся царапину.
Тут сзади него раздался взволнованный девичий голос:
– Эй, Костян! Тебе совсем что ли делать нечего? Чего к человеку лезешь? Сам получить захотел?
Забыв про боль, Иннокентий в недоумении обернулся. В этот момент Большова замахнулась рюкзаком, а потом со всей силы огрела ухмыляющегося Короткова по затылку.
В классе примолкли, ожидая, что же будет дальше. Никому из ребят не хотелось ссориться с Тонькой. Каждому из них был известен ее крутой нрав.
– Да как тебе не стыдно! – с презрением воскликнула Большова. – А вы? Что вы все ржете? Вы что, забыли все, что Королев был вундеркиндом? Да если б не авария, он был бы уже звездой!
Она выскочила из-за парты и с презрением оглядела всю компанию:
– Да вы все вместе взятые мизинца его не стоите!
«Давай! Выскажи этим тварям все, что ты о них думаешь! – подначивал Инока из-под парты Мышиный Король. – Видишь, и Прекрасная Дама, и Ведьмочка уже на твоей стороне!»
Инок неуклюже вылез из-за парты, повернулся лицом к своим обидчика и гулко произнес:
– Н-написать игру мо-может н-не каждый. Я в-вас не боюсь.
В классе снова стало тихо. От удивления Коршунов чуть не подавился, а Коротков уронил смартфон. В следующую секунду дверь резко распахнулась, и в аудиторию вбежал директор колледжа.
22
Не дождавшись комиссии ни в среду, ни в четверг, Василий Петрович в пятницу утром сам отправился в Управление с отчетом, конфетами и цветами. Чиновная дама благосклонно приняла знаки внимания и сообщила, что проверка переносится на конец учебного года.
– Но сайт вы должны сделать уже к следующей неделе! – велела заботливая чиновница, ловко засовывая увесистую коробку в ящик стола.
Скрягин рассыпался в благодарностях. За три года директорства у него сформировался своеобразный иммунитет на бессмысленные поручения руководства. Важно было не выполнить их, а создать впечатление напряженной работы.
– Уже делаем! – легко соврал он и обещал не подвести.
Приехав в колледж, он первым делом положил на стол список студентов, которые, по словам Валика, шарили в программировании. Первую строчку рейтинга занимал Иннокентий Королев. Именно его и следовало озадачить в первую очередь.
– А что это у вас так тихо? – с подозрением спросил директор и, не дожидаясь ответа, объявил о цели своего визита: – Я у вас Королева до конца пары заберу. Не возражаете?
Аннушка мелко затрясла хорошенькой головкой:
– Конечно, Василий Петрович!
Она уже было испугалась, что директор пришел совсем с другой целью. Вчера она, наконец, получила документ из психоневрологического диспансера о том, что гражданка Брынцева А.П. не имеет заболеваний, препятствующих педагогической деятельности. Теперь на ней «висела» всего одна справка – на сей раз от нарколога.
– Собирайтесь, Иннокентий! – с жалостью произнесла литераторша, наблюдая, как он поднимает тетрадь с пола, сует ее в сумку и выходит вслед за сердитым директором.
Ей было жаль бедняжку, которого ни за что ни про что вызывают «на ковер».
Инок же, не чувствовал ни страха перед начальником, ни уважения к этому лысеющему человечку. С тех пор, как семиглавый Мышиный Король поселился на обложке желтой тетрадки, а его объемная копия – в ноутбуке, он перестал бояться окружающих людей. Тревожные видения и воспоминания перестали мучить его, отнимая силы. Ссадины на голове, правда, все еще напоминали о судорогах, скрутивших его три дня назад, но уж лучше терпеть физическую боль, чем душевную. Он чувствовал, что сам вышел на новый уровень и был готов к следующему шагу.
Зайдя в директорский кабинет, нескладный юноша довольно развязно сел в кресло у окна, достал желтую тетрадь из сумки и положил ее на колени.
– Ты давай, за стол садись, – по-хозяйски велел Скрягин, но студент лишь мотнул головой, как лошадь, и остался сидеть, где сидел.
– Ладно, как хочешь, – махнул рукой хозяин кабинета.
Он вдруг мельком подумал, что они сейчас сидят также, как три дня назад он сам сидел с Мамцуровым в его душном кабинете. Однако, Королев, в отличие от него самого, тогдашнего, совершенно не выказывал признаков беспокойства. Наоборот, он вел себя как-то странно, совсем не так, как он вел себя во время первой их встречи. В этом странноватом парне как будто переключили какой-то тумблер.
– Значит так, Королев, – начал директор таким тоном, который не сулил ничего хорошего.
В ответ студент лишь фыркнул и что-то промычал, отчего Скрягин снова почувствовал боль в горле и шум в ушах.
– Ты когда к нам поступал, то я пообещал твоему деду привлекать тебя к общественно-полезной работе. Помнишь?
Он бы не стал связываться с этим непонятным парнем, если бы не этот проклятый сайт.
Откашлявшись, майор в отставке прохрипел:
– До понедельника надо смастерить сайт колледжа. Ты же программист, да? Ну, правда ведь? – переспросил он уже не так уверенно.
– Д-да, я к-кое ч-что умею, – с трудом изрек Королев, глядя ему прямо в лицо своими пустыми черными глазами.
Скрягин посмотрел на свои пальцы, которые выбивали барабанную дробь на столе, и ничего не сказал. С такими исполнителями каши не сваришь! Он набрал телефон Макушина, то тот почему-то не отвечал. Валика, как ни странно, сегодня еще не было в колледже. «Да и какой с него толк! – в сердцах подумал директор. – В Интернете-то он сидит, но что там делает?» На прошлой неделе он застукал помощника за интересным занятием: сидя за казенным компьютером, он изучал ассортимент секс-шопа.
Директор снова нахмурился, но потом изобразил улыбку и придал голосу игривый тон:
– Как тебе, слабО снова выиграть конкурс? У нас в округе скоро будет проводиться конкурс веб-сайтов образовательных учреждений.
Мышиный Король на обложке покатывался со смеху. «Смастерить сайт, выиграть конкурс!» Да бедолага никогда и не слышал про HTML и разметку! Он думает, что сделать хороший сайт так же просто, как стенгазету!
Все семь мышиных морд щерились от издевательского смеха.
– А мы бы тебе зачли тебе это как практику, – пообещал начальник. – А тебе в помощь я тебе дам Коршунова из твоей группы, но основной спрос все же с тебя. Королев, ты все понял? Вот, держи положение о конкурсе. Специально для тебя распечатал. В понедельник в два часа совещание. Доложишь о результатах. Все, свободен!
В ответ Инок лишь скривил нижнюю челюсть.
«Да что ты на него время тратишь! – подначивал его хвостатый уродец. – Покажи ему фак!»
– Свободен! – повторил Скрягин. – Можешь идти на урок.
Нескладный студент запихнул в сумку свою тетрадь и лист бумаги, полученный от директора. После этого он сделал какой-то странный жест рукой и вылетел из кабинета.
– Ну ч-что же ты м-меня п-подвел? – донеслось до Скрягина. – П-придется нап-прягаться.
Когда дверь за черной фигурой закрылась, Василий Петрович хотел было уже налить себе чаю и, наконец, позавтракать, но тут его как будто ударило молнией: дня назад посередине кабинета стояла коробка от Мамцурова!
Испуганно оглядевшись по сторонам в поисках пропажи, директор выбежал в коридор, точно двоечник, который еле-еле дождался спасительного звонка.
23
Анна Петровна пулей выскочила из кабинета литературы, едва прозвенел звонок. Тинейджеров переполняли эмоции, и она решила пересидеть бурю в учительской.
Как только за ней захлопнулась дверь, Никитос сел на учительский стол, поставив ноги на парту, за которой десять минут назад сидел Королев.
– Эй, Тонкая! Ты чего это выгораживаешь этого придурка? – с вызовом спросил он.
Большова завязывала шнурок на высоком лаковом ботинке и пропустила этот выпад мимо ушей. Зато перемену в настроении Коршунова моментально ухватила тихоня Катя Слипчук, которая давно и безуспешно бросала в его сторону призывные взгляды.
– Ничего удивительного. Тонкая просто влюбилась в нашего вундеркинда! – пропела кошечка Кити, лаская взглядом мускулистую фигуру Коршунова.
– Ты чего гонишь, Кити? – прикрикнула на нее Тонька, отвлекшись, наконец, от своего ботинка.
Она даже топнула на нее, как на кошку, но это вышло не слишком убедительно.
Кити почуяла, что настал момент нейтрализовать соперницу. Раскованно виляя бедрами в рваных джинсах, она приблизилась к Никитосу и положила ему руку на плечо:
– А я, между прочим, тоже умею танец живота танцевать!
В классе снова стало необычайно тихо. Стая переваривала сигнал, поданный Коршуновым. Позируя Иноку и защищая его, она дала всем понять, что для нее мнение друзей ровным счетом ничего не значит. В семнадцать лет такое не прощают.
Вторым, кто осмелился пошатнуть авторитет Большовой, оказался Вадик Рубайло, которого она так необдуманно щелкнула по носу в «Забавинском».
Артистичный Вадик стал передразнивать ее голос и манеру говорить:
– Ах, Никитос! Принеси мне лимон баксов на раскрутку! Я вся такая из себя звезда! Не то, что эти, которые мизинца моего не стоят!
С этими словами он жеманно выгнулся и обвел жестом всех собравшихся.
Пас подхватил Коротков:
– Звезда среди идиотов!
Возникнув от трения невидимых обид, амбиций и надежд, в пятнадцатой группе разгорелась нешуточная борьба.
До Тоньки не сразу дошло, что все приятели ополчились против нее. Не задумываясь о последствиях, она опрометчиво крикнула:
– Да что вы все как идиоты? Костян, придурок, дай пройти!
Слегка толкнув в плечо Короткова, она почувствовала необычайное сопротивление. Коршунов соскочил с учительского стола и подошел вплотную к бунтарке.
– Да отойдите вы оба! – попыталась она очистить себе дорогу, нечаянно смазав Коршуна рюкзаком по лицу.
– Ах, дайте мне пройти! Где моя ковровая дорожка! – продолжал паясничать Рубайло, но в следующий момент рюкзаком досталось уже ему:
– Да ты, Рубайло, вообще голубой!
Тут уж вчерашние приятели обступили ее полукругом. На их лицах не было никакой радости от грядущего веселья.
Тонька поняла, что ляпнула лишнего и прикусила язык. Перескочив через парту, она быстро направилась к двери по другому проходу, но не тут то было. Предусмотрительный Варуш Карапетян подбежал к двери и аккуратно прикрыл ее. Чтобы выйти из аудитории, Большовой пришлось бы подраться с коренастым армянским юношей, а этого она уже совсем не могла себе позволить. Она решила переждать, пока вернется Аннушка и начнет следующую пару. Тогда все успокоятся сами собой.
Независимой походкой Тонька села за первую свободную парту, выразительно скрестив руки на груди и вытянув ноги в лаковых «Гриндерсах».
Ира Бреева по прозвищу «Бомбочка», которая еще не успела покинуть насиженное место, проворно отодвинулась от Тоньки и поспешно примкнула к большинству. Даже долговязая Зина – лучшая подруга Большовой – предпочла не вмешиваться в назревающую разборку.
Вчерашняя звезда выдерживала паузу, рассматривая собственные «Гриндерсы». Она еще не понимала, куда ее может завести неожиданная перепалка, но уже догадывалась, что переборщила.
Наконец, она устало произнесла:
– Да отвалите вы! Неужели вам больше заняться нечем? Пойдите лучше в буфет, а то звонок скоро.
Но теперь уже никому не хотелось расходиться – ни вчерашним приятелям, ни «болоту».
Большова и Коршунов были двумя полюсами их группы. Никитос уже второй год боролся за лидерство, но с идеями у него было туговато. Тонкая же, наоборот, идеями фонтанировала, но у нее не хватало твердости для их воплощения. К тому же, на «поляне» в «Забавинском» Коршунов явно красовался перед Большовой, а она крутила им, как хотела. Народ ждал развязки неожиданного спектакля.
– А ведь ты, Тоня, и правда, влюбилась в этого Королева, – задумчиво произнес инициатор разборки. – Но тебе не парни нужны, а игрушки. Ты всех динамишь, как самая обычная стерва. Я-то тебя знаю!
Такого откровенного наезда Тонька не ожидала.
– Да чего ты ко мне привязался? – в сердцах воскликнула она. – И где ты нашел тут настоящих парней? Этих, что ли? – она с презрением вскинула голову в сторону Костяна и Вадика. – Или, может, ты тут самый крутой и самый неотразимый?
От ее нехорошей усмешки у Коршунова пальцы сами сжались в кулаки и он слегка ударил этим кулаком по ее парте. Он слышал, как Костян и Вадик сопят за его спиной. Варуш достал из кармана новенький смартфон и нацелил на него объектив.
Большова смеялась ему в лицо, даже не смеялась, а скалила зубы, точно опытная хищница.
– Кити, – со смехом обратилась она к Слипчук. – Ты можешь взять этого красавчика себе.
С этими словами она кивнула головой в сторону Никитоса. От взмаха ее малиновых хвостиков Никите стало не по себе. Неужели он еще вчера грезил этой девочкой?
Он собрал всю свою выдержку, улыбнулся ей, как учили на тренингах, и неожиданно предложил:
– А слабо тебе его трахнуть?
Тонька открыла рот от неожиданности:
– Кого?
– Да его! – подсказал Рубайло. – Ты же у нас такая … ненормативная!
– Королева-Королёва, блин! – гоготнул Коротков.
Девчонки, как стая ворон, накинулись на зазевавшуюся товарку:
– Ха-ха! Супер-пупер девочка!
– Давай, давай, трахни его! – закричали они наперебой.
Тонька опешила:
– Опаньки! Это что за высад? Вы чё, все против меня?
Коршунов понял, что в результате этой стычки его авторитет даже укрепился.
– А ты бы, Тоня, не отделялась от коллектива, – назидательно произнес он. – Попроси прощенья у Костяна и Вадика. Мы, так и быть, простим тебя.
Тут уж Большовой надо было всерьез выбирать: либо подвергнуть себя унижению, либо принять вызов всей компании.
Ее зеленые глаза сверкнули в сторону Коршунова. Ну что ж! Война так война!
Отпихнув его плечом, она, как пантера, выскочила к доске и запрыгнула на учительский стол. Взирая на однокурсников с высоты, она вдруг ощутила необычайный кураж:
– А что? Давайте на спор! Или он становится моим, или…
– Или? – Никита сверкнул на нее черными, как уголь, глазами. – Или что?
– Или она нам стриптиз устраивает, – пробасил Коротков.
Вадик слегка пихнул Никиту локтем под ребра:
– А чё? Прикинь, какой клип можно снять? Тоня в роли порнозвезды.
Пьеса принимала неожиданный оборот. В этом недобром веселье никто даже не расслышал звонка на урок.
Никите вдруг стало не по себе. Он отступил от учительского стола, на котором возвышались блестящие ботинки, и миролюбиво предложил:
– Да ладно, мужики! Давайте по местам уже. А то сейчас Аннушка придет!
Но на его слова никто не отреагировал. Девчонки стали изображать стриптизерш, принимая соблазнительные позы. Вадик аплодировал им своими длинными гибкими ладонями, а Костян дурашливо играл на своих толстых губах, издавая неприличные звуки. Варуш, деловой, как настоящий продюсер, снимал все это безобразие на новенький смартфон.
Тонька беззвучно поглядывала на них сверху и вдруг так топнула по столу, что он заскрипел:
– Чего, Никитос? Очкуешь? Слабо тебе?
Никита чувствовал, как горят его уши и щеки: «Черт! Что же я делаю!»
Стиснув зубы, он произнес:
– Мне не слабо.
Ему было слабо только самому трахнуть эту сумасшедшую девчонку в полосатом свитере.
Она, как будто, этого только и ждала его ответа.
– Хорошо. Тогда на спор! Я вам обещаю, что через месяц Королев станет моим парнем. И тогда вы, – она обвела розовым ноготком всю компанию, столпившуюся внизу, – тогда вы преподносите мне золотое кольцо с настоящим бриллиантом. Окей?
Первой взорвалась Бомбочка:
– Да ты себе еще корону закажи!
– Ты чё, Тонь, совсем сбрендила? Откуда у нас бриллианты? – зашипела кошечка Кити.
Но Тоньку не смутил этот демарш. Наоборот, он лишь прибавил ей решительности:
– Да, Бомбочка, настоящий брюлик, а не копеечный стразик, как у тебя!
Никита задумался. Он, конечно, мог пожертвовать первой зарплатой и приобрести девочке с зелеными глазами колечко с маленьким блестящим камешком. Но он же не идиот, чтобы дарить брюлики всяким шалавам!
– А ты не боишься проиграть? – заботливо поинтересовался он.
Тонька прямо жгла его своими ведьминскими глазищами:
– А я не проигрываю. Запомни, мальчик!
И тут Костян Коротков внес неожиданное уточнение:
– Лады. Будет тебе брюлик. Только ты нам видео предъяви.
– Чего?
Развязку приблизил Варуш. Он направил объектив смартфона на себя и размеренно произнес:
– Короче. Студенты пятнадцатой группы Антонина Большова и Никита Коршунов заключили пари сроком на один месяц. Или Антонина покажет порно с Иноком, или будет нам танцевать стриптиз. Все. Репортаж окончен. У микрофона был Варуш Карапетян.
Тонька спрыгнула со стола. В ее потухших глазах больше не было и следа от прежнего куража. Лица однокурсников слились для нее в одну серую массу. Она бросила тревожный взгляд на Коршунова, но тот уже двинулся к двери. За ним потянулись остальные. Аннушка так и не пришла на урок.
Тонкая беспомощно огляделась по сторонам. С портрета на стене на нее сурово взирал Ф.М. Достоевский.
24
Инок разглядывал себя в зеркале в прихожей. Деда дома не было, и никто не мешал ему предаваться этому занятию, которое так увлекает подростков обоего пола, мечтающих о привлекательной внешности. Нельзя сказать, что он очень нравился себе. Скорее наоборот, он разглядывал свою внешность, как несколько дней назад разглядывал мышей в клетке – с каким-то холодным интересом. Наверное, с таким же бесстрастием оценщик рассматривает выставленную на продажу картину, а биолог – микробов, кишащих под микроскопом.
Ранки на его лбу уже окончательно зарубцевались, и он отодрал пластырь. Теперь его внимание привлекли угри на носу. Эти черные капельки появились там уже довольно давно, но он решил рассмотреть получше только сегодня.
Потрогав одну из черных жирных точек, юноша решил избавиться от нее. Недолго думая, он всадил ногти поближе к черной точке, и сильно надавил на кожу носа. Угорь сначала не поддавался, но после нескольких энергичных вдавливаний черная корочка полезла из поры. К удивлению исследователя, она не отвалилась, а повисла на длинной светлой ножке.
«Ничего себе! – поразился Иннокентий. – Да у нее настоящий хвост!» Он снова стал давить мякоть носа, причиняя себе довольно сильную боль. Наконец, когда на его пальце оказался весь гнойный хвост, он снова подумал: «Похож на слизня.»
Разглядывая выдавленный акне, молодой естествоиспытатель вдруг почувствовал необычайное облегчение. Ранка, между тем, стала еще сильнее зудеть и кровоточить. Заметив, как на носу растет капелька крови, юноша сильно испугался. Он вспомнил капельки крови на мышиной шкурке и, пробормотав «З-зачам же я т-так!», метнулся в ванную, где стоял дедовский одеколон. Превознемогая боль, он вылил на лицо все, что оставалось во флакона. Лишь после этого он сообразил, что пора вымыть руки.
После сотрясения мозга, которое он перенес два с половиной года назад, он долго приходил в себя. В его мозгу словно что-то заклинило, и он стал работать совсем не так, как раньше. Он заново учился говорить, писать, завязывать шнурки. Он словно вернулся в детство, только теперь больше не тянулся к новым людям и новым знаниям.
Но за последнюю неделю в его голове словно повернули джойстик. Память словно прояснилась и возвращала ему былые способности и умения. Ее чистая доска сама собой заполнялась словами, формулами и алгоритмами. Он стал вновь думать о движках, уровнях и концепции новой игры.
Инок вновь бросил взгляд в зеркало. Нос сильно распух, но во всем облике было что-то новое, цепкое, острое. Не снимая ботинок, он зашел в дедовскую комнату и решительно открыл верхний ящик секретера. Вынув их конверта три красноватые купюры, он бесшумно задвинул ящик и выскользнул за дверь.
Домой он вернулся ближе к полуночи, когда дед уже хотел звонить в полицию.
– Где ты был, паразит? – вместо приветствия спросил он внука, но заметив его распухший нос, только покачал головой.
Внук же не спешил с объяснениями. Он не спеша снял куртку в прихожей, а потом так же медленно прошел на кухню, оставляя после себе грязны разводы на полу. Встав прямо под лампочкой, он стал закатывать левый рукав. Дед смотрел на него, как на пришельца.
Засучив рукав черной несвежей рубашки, юноша показал родственнику забинтованное плечо.
– Тебя что, ранили? – не то с ужасом, не то с надеждой произнес дед Мошкин.
Вместо ответа отпрыск взял со стола нож и надорвал бинт. Сорвав повязку, он поднес кулак прямо к носу старшего родственника:
– Н-ну как?
На нежной юношеской коже, покрасневшей от тысячи мелких уколов, гадко лыбился семиголовый уродец с короной на брюхе. Все морды непонятного существа были разные, но каждая по-своему омерзительна.
Дед Мошкин охнул и со звоном уронил вилку на кафельный пол.
25
Тонкая делала вид, что позабыла о стычке с приятелями и пари, которое она в пятницу заключила с Коршуновым. За выходные она полностью изменила свой имидж: перекрасила волосы в естественный пепельный цвет и сделала высокую прическу при помощи заколки-короны. В понедельник на ней были новые ультрамодные джинсы, которые едва прикрывали бедра. На штанах сверкали стразы Сваровски, а в ее глазах блестел азарт. Поигрывая бедрами, юная искусительница села за первую парту, чтобы Королев мог теперь как следует на нее насмотреться.
– Привет! – взмахнула она ресницами, точно крыльями, усаживаясь рядом с ним.
В ответ Инок что-то промычал себе под нос.
– Ты не возражаешь, если я тут посижу? – продолжала хищница. – А то эти придурки совсем слушать не дают.
– С-сиди! – коротко ответил Королев и уткнулся в свой планшет.
Он совсем не спешил оценить ее лебединую шею, стройные ноги и тонкую талию.
Тогда Тонька сама принялась его разглядывать. Через месяц этот непонятный паренек должен быть от нее без ума. Сам же он был совсем не похож на принца. Едва зарубцевавшиеся ссадины на лбу, распухший нос, грязные волосы, – все это не слишком вдохновляли юную ведьмочку.
– А ты прикольный! – наконец выдавила она и принялась записывать непонятные слова, которыми уже десять минут подряд сыпал препод.
Разглядывая бывшего вундеркинда, Тонька все больше удивлялась: и зачем она вообще втянулась в эту рискованную игру? Ее раззадорили, разозлили, это факт. Она вспыхнула, как спичка.
Девушка с ресницами-бабочками уже не в первый раз упрекала себя за вспыльчивость, но ничего не могла с этим поделать. Она любила рисковать – и в этом был ее особый кайф. Покорить Москву, овладев искусством соблазна – разве не в этом смысл молодости? Ведь только так можно пробиться, стать звездой и вырваться из той серости, которая царит везде и повсюду.
Тонька вынула планшетик в розовом футляре и задумчиво поскребла ноготком по нему.
По правде говоря, ей не так уж и нужен был этот бриллиант. Конечно, перспектива получить брюлик за ролик была весьма заманчивой. На большой бриллиант она, естественно, не рассчитывала, а вот на маленький такой бриллиантик – почему бы и нет?
Бросая улыбочки в сторону Инока, она не упускала из видимости и Коршуна, который сидел, нахохлившись, в окружении своих дружков. Он тоже старательно делал вид, что не замечает в ней никаких перемен.
На перемене туповатая Бреева спросила ее, чего это она села за первую парту, но Большова сделала вид, что не расслышала вопроса.
Ей вообще не хотелось говорить ни с кем из вчерашних дружков. Все ее внимание теперь было сосредоточено на Королеве.
– А ты мне покажешь, что у тебя получилось? – певуче обратилась она к нему.
Вместо ответа Инок отодвинулся от нее на самый край лавки. Он больше совсем не хотел ее рисовать.
После третьей пары к ним вдруг снова пожаловал директор и велел каждому снять интересное видео из жизни колледжа.
– Оценивать ваши работы будет компетентное жюри, – сказал он. – Нам нужны умные лица, серьезные студенты.
– Да какие из них серьезные! – недоверчиво усмехнулся препод по правоведению, но директор его строго осадил:
– Очень серьезные и ответственные студенты, Сан Саныч. В будущем – грамотные специалисты по этому – как его? Маркетингу.
– Да они же писать не умеют! – вновь возмутился простодушный правовед, но примолк под взглядом начальства.
– Занимайтесь! – велел им всем Скрягин и зачем-то увел с собой и Королева и Коршунова.
Просидев целую пару одна, Большова в полной мере почувствовала тяжесть социальной изоляции и, не дождавшись звонка, отправилась в туалет – дать волю набежавшим слезам. Вслед за ней с урока отпросилась и долговязая Зина, которой тоже приспичило.
Увидев, как Тонька смывает с лица растекающуюся тушь, Колодина догадалась:
– Ты чего, из-за этого спора, что ли?
Но Большова лишь огрызнулась в ответ:
– Отстань, Дылда! Тебя это не касается.
Но отшить Зину было не так-то просто:
– Ты что, думаешь, я не понимаю? Тебя один парень бросил, а другого нет. Да еще это видео! И зачем это Варуш придумал?
Тонька разозлилась:
– Много ты понимаешь! Я это пари сама с Коршуновым заключила, и я его выиграю.
Ей надоели уроки, и она решила потихоньку свалить. Еще неизвестно, когда директор отпустит Инока, а ей пора было перекусить. Постояв на крыльце в полном одиночестве, отвергнутая королева расстроилась окончательно.
– Тебя проводить? – Это был Вадик Рубайло.
Тонька смерила его презрительным взглядом:
– Иди лучше Коршунова проводи!
Вадик состроил обиженную мину, а потом вынул из кармана желтые хипстерские очки и жестом фокусника водрузил их на нос:
– Клевые, правда?
Тонька ничего не ответила, но Вадик не сдавался:
– Ты, Тонь, зря этот спор начала…
– Да ничего я не начинала! – вдруг сорвалась Тонкая, но Вадик был настроен миролюбиво. Сегодня не собирался ее подначивать или обижаться на ее собственные приколы.
– Хочешь? – он протянул пачку дорогих женских сигарет с ментолом.
Большова взяла одну. Галантный хипстер поднес зажигалку.
– Слушай, если у тебя с Иноком не получится, то, может, мы вместе что-нибудь снимем?
Тонкая закашлялась не то от дыма, не то от обиды.
– Да это все из-за вас! – наконец крикнула она. – Из-за тебя, Костяна и Варуша со смартфоном! Вам троим лишь бы прикалываться!
Вадик стряхнул пепел длинным ухоженным ногтем и произнес с сожалением:
– Просто ты любишь приключения на свою попу. А мы тут ни причем.
Большова надулась: в его словах была доля правды.
– Если у тебя ничего не получится, то можно монтаж сделать, – предложил хитроумный фокусник.
Тонкая снова закашлялась. Дым с ментолом разъедал ее не слишком здоровые легкие.
– Но тогда я кольцо не выиграю! – закапризничала она, как ребенок.
Вадик ловко забросил бычок за заборчик:
– Оп-ля!
– Ладно, я подумаю, – нерешительно произнесла отвергнутая королева.
– Надумаешь – эс-эм-эсь! – улыбнулся хипстер и надвинул разноцветную шапочку на самый затылок.
Глядя на его прыщавое лицо, едва заросшее светлым пушком, длинный зеленый шарф, брюки-дудочки и клетчатый пиджак не по погоде, неудачливая спорщица вдруг сама рассмеялась.
– А ты все-таки прикольный! – чмокнула она его в щечку, точно старую подружку, и, не попрощавшись, побежала через раскисший сквер к «Забавинскому».
Вадик стоял на крыльце и улыбался. Тонкая девичья фигурка чем-то напоминала сказочную Фрези Грант. Бегущая по скверу Большова перескакивала через лужи, будто через волны. Увидев забытую дворником метлу, прислоненную к дереву, она вдруг схватила ее и закружилась будто в танце, а потом, заметив, что Вадик все еще стоит на крыльце, помахала ему рукой и просунула черенок между ногами в ультрамодных джинсах.
«А еще она похожа на Маргариту», – подумал романтичный хипстер.
26
– Мы должны не уронить честь нашего колледжа! – слегка заикаясь, произнес Скрягин. – Нам нужен отличный сайт.
На календаре был понедельник, а светлый образ КСУ в Интернете так и не появился. По обе стороны стола для совещаний сидели Королев, Коршунов и еще трое балбесов, на которых директор возлагал большие надежды. Анна Петровна жалась на шатком стуле в углу, а Макушина до сих пор не было. Директор был сильно обеспокоен долгим отсутствием помощника, который не отвечал на его вызовы.
«А не подстава ли это? И зачем он спрятал коробку? А может, этот недотепа уже сам сбегал в Управление и настучал там и насчет флаеров, и насчет липовых отчетов?» – с тревогой думал Василий Петрович, стараясь не выдавать своего волнения.
«Да нет, какой ему толк? Занять мое место? Но кто его назначит? Ерунда какая-то!»
Но навязчивые мысли роились, как назойливые пчелы: «А вдруг он собирает на меня компромат? Ведь он про все знает: и про тендер на ремонт, и про библиотеку, и про буфет!»
Пытаясь успокоиться, Скрягин с силой сжал руки в замок, но это не помогло: «А вдруг он снимал на видео, как я выхожу с коробкой из ночного клуба?! Мне же припишут потом черт знает что!»
У директора вдруг заурчало в животе. Он вспомнил, что один из его знакомых ректоров уже год находится под подпиской о невыезде, а его самого уже не первый день тошнит от жирной и острой пищи: «И о чем я только думал, когда в ЗАГС отправился? Может, развестись, пока не поздно? Вон, Анна Петровна – совсем не хуже. И кстати, землячка…»
Василий Петрович устало откинулся в кресле и довольно ласково попросил учительницу литературы:
– А вы, голубушка, напишите нам что-нибудь хорошее.
– Но почему именно я? – плаксиво возмутилась литераторша. – Мне ведь за справкой в диспансер надо! А то вы меня опять без зарплаты оставите!
Скрягин кашлянул и посмотрел на студентов:
– Так, все студенты сейчас идут в компьютерный класс. А вас, Анна Петровна, я попрошу остаться.
Когда два педагогов остались наедине, Скрягин дал волю чувствам:
– Справочки, милая моя, надо было еще в сентябре сдать! А сейчас у нас конец марта на календаре. И в приоритете у нас веб-сайт. Понятно вам или нет?
Аннушка мелко задрожала всем телом. Понять этого монстра было свыше ее сил. Как бы она ни старалась, все выходило не так. В пятницу он снова отпустил ее с урока, а теперь оказывается, что она зря ездила на другой конец города и зря стояла там битый час в регистратуру! А ведь ей еще в милицию надо! Все коллеги уже сдали свои справки о несудимости, а она такую еще даже не заказала.
– Да о чем писать-то? – пискнула она из своего угла.
Дипломированный специалист, преподаватель словесности, Анна Петровна Брынцева считала ниже своего достоинства красиво врать. Сайт колледжа, который надо было наполнить веселыми картинками и занимательными текстами, казался ей верхом симуляции, которая не имела никакой связи с реальной жизнью. Она вообще не представляла, что хорошего можно сказать про их Колледж сферы обслуживания.
– А теперь идите к охраннику, возьмите ключ от компьютерного класса и вместе со студентами доделайте работу! – рявкнул Скрягин. – Я лично проверю!
В коридоре Аннушка дала волю слезам. Неужели она штудировала по ночам русскую классику ради этого унижения? Неужели ей и дальше придется терпеть неучей на уроках и самодура-директора на педсоветах? Неужели ей придется совершенно бесплатно сочинять сказки про волшебный мир образования?
Смахивая слезы рукой, Анна Петровна побежала за ключом от компьютерного класса. От нахлынувших чувств она даже не заметила, как из кармана выскользнул ее любимый кружевной платочек.
Инок не слышал, о чем Скрягин секретничал с Аннушкой в своем кабинете, но видел, как она плачет, выбегая оттуда, и слышал ее отрывистые всхлипы даже на лестнице. Это так взволновало его, что он бросился за учительницей, но не догнал. На площадке между и первым и вторым этажом он заметил на полу что-то белое. Королев наклонился и бережно поднял батистовый платочек, на котором были вышиты буквы «А» и «Б».
«Анна Брынцева!» – промелькнуло у него в голове.
И тут внутри него что-то ёкнуло. Задыхаясь и перепрыгивая через две ступени, Инок устремился обратно, на третий этаж. Слезы Анны Петровны напомнили ему всхлипы его собственной матери, а ее красное лицо – кровавое месиво после аварии. Сам же платочек, который он держал в руке, вдруг оживил его воспоминания о волшебном дне, когда мать была в белом платье и фатой на голове.
Будто черный вихрь, он ворвался в директорский кабинет и крикнул:
– К-как вы п-посмели ее ударить?
Скрягин глядел на него с изумлением. Этот вундеркинд ему уже порядком надоел.
– Сядь! – рявкнул он. – Да ты кто такой, чтобы здесь кричать?
В этот момент Инок подскочил к нему и, схватив директора за лацканы, с силой встряхнул.
– Да я тебя, мерзавца, сейчас с лестницы спущу! – проревел Скрягин, болтаясь в воздухе и не помня себя от ярости.
Королев на секунду сник и ослабил хватку.
– Ты что, поганец, творишь! Иди, делай сайт! – очутившись в своем кресле, зарычал хозяин кабинета.
– Или вы сейчас же из-звинитесь п-перед Анной П-петровной, или я п-проломлю вам череп! – почти не заикаясь, произнес вундеркинд.
Словно в доказательство своих намерений, он задрал рукав и придвинул левое плечо к самому директорскому носу.
За время службы в армии будущему руководителю образовательного учреждения майору Скрягину пришлось побывать во многих серьезных передрягах. Однажды он попал в плен, и его пытали. Сейчас же, сидя в собственном кресле, он испытывал тот же страх, как тогда, когда его, окровавленного, бросили в яму. Он чувствовал, что вокруг него одни враги, от которых не стоит ждать человечности. Возглавив подразделение учителей и учеников, он вскоре понял, что и от тех, и от других нельзя ждать ничего хорошего. Тогда, двадцать лет назад, врачам едва удалось спасти его раздробленную руку, и сейчас, видя то, что случилось с рукой ученика, разбудило его страх и болезненные ощущения. Он почувствовал, что снова оказался в яме. Тонкая юношеская рука была воспалена так, как будто Королева пытали. Приглядевшись получше, майор понял, что перед ним всего лишь свежая татуировка. Плечо воспалилось и покрылась гнойной коркой.
По спине майора пробежал холодок, но он, не теряя самообладания, спокойно предложил:
– Послушай, Королев! Давай мы с тобой присядем и обсудим все по порядку. Ты что же? В самом деле, думаешь, что я чем-то обидел нашу дорогую Анну Петровну?
Инок молча сел на стул и смотрел на него исподлобья. Его нос тоже кровоточил, как после удара.
Скрягин нервно сглотнул:
– Ты ошибаешься, поверь мне. Я сам очень переживаю за Анну Петровну. А она, видимо, перенервничала. Ты же помнишь, о чем мы говорили?
Собрав в кулак всю свою волю, директор продолжал сеанс гипноза:
– Так вот, Королев, запомни: никто нашу замечательную Анну Петровну и пальцем тронуть не смеет! А если кто-то и задумает ее обидеть, то я этому мерзавцу сам все руки переломаю. Слово офицера! Ты мне веришь?
Переводя дыхание, он подумал, что надо скорее купить газовый баллончик. Так, на всякий случай.
Голос его стал необычайно вкрадчивым и тихим:
– Вот, смотри, что получается. Мы за неделю должны сделать сайт, по которому будут судить о нашей работе. Понимаешь? А мне как директору колледжа совершенно не на кого рассчитывать. Только на тебя, – произнес он почти шепотом.
Инок обмяк на стуле. Вспышка гнева в его глазах погасла.
Скрягин встал и, как опытный гипнотизер, резко приказал:
– Сиди здесь. Никуда не уходи. Вот тебе бумага, карандаши. Рисуй эмблему колледжа. А я навещу Анну Петровну и угощу ее чайком, – продолжил он уже более мягко. – Давай, Королев, поработай. А потом иди домой.
С этим словами Василий Петрович осторожно вышел из собственного кабинета и глубоко вздохнул от облегчения.
Спустившись к посту охраны, он поприветствовал нового, еще незнакомого вахтера, и дружески сказал:
– Что-то подышать захотелось. Просто голова кругом идет от этой работы.
Молодой охранник сочувственно кивнул:
– Не простудитесь! Холодно уже.
После ведения всеобщего запрета на курение, директор гонял с крыльца всех, кто норовил затянуться и грозил нарушителям штрафом. Но сейчас он не раздумывал над новыми правилами. Ему просто очень хотелось курить, как тогда, в яме. Этот парень так напугал!
«Надо будет проконсультироваться с юристом, как вести себя в случае самообороны,» – подумал боевой офицер.
Стряхивая пепел, он заметил, как трясутся его пальцы. Что-то за последние дни на него все сразу навалилось – и этот чертов сайт, и коробка, и несостоявшаяся проверка, и исчезновение Валика…. «А может, этот Королев и не такой уж слабоумный?» – Василий Петрович слегка успокоился и стал рассуждать логически. «Вдруг его дед до сих пор служит в «конторе» и послал внука шпионить за мной?»
Скрягин со злостью отшвырнул недокуренный бычок и резко открыл массивную входную дверь. Молодой охранник на посту беззаботно играл в свой смартфон.
27
– Да тебя поганой метлой надо гнать, Гофман! – капитан Часовник устало посмотрел на Иосифа. – Ты вообще представляешь себе, что значит вводить в заблуждение компетентные органы?
Иосиф ерзал на стуле перед оперуполномоченным. В прошлый раз, когда его вызывали его сюда, ему тоже попался сломанный стул, и он очень боялся свалиться с него.
Два года назад его доставили в наручниках в красно-белое здание возле метро «Севастопольская». Начинающему наркодилеру светила 228-я статья, и старший лейтенант Часовник предложил ему стать осведомителем в обмен на свободу.
Иосиф тогда не сразу понял всю серьезность своего положения. До этого первого привода он даже не задумывался о том, что его невинное увлечение «раскурить косячок» может поломать ему все планы на жизнь. К тому времени у него уже была многократная израильская виза, и в глубине души он считал себя гражданином мира. Однако родители строго велели ему сперва закончить российский вуз, и только потом возвращаться на историческую родину. Иосиф ждал, что ему вот-вот пришлют ему доверенность на продажу квартиры, но Гофманы-старшие не хотели продешевить. Не желая расстраивать родителей, Иосиф им ничего не сообщал о своих беседах в казенном доме.
Сначала Часовник назначал ему свидания тесном прокуренном кабинете, где кроме него сидели еще три старлея. Месяца полтора назад Иосифа впервые вызвали по новому адресу и он поразился произошедшим переменам: новый кабинет «кума» был в три раза больше, чем прежний, в нем стоял единственный стол из мореного дуба и роскошный диван из черной кожи. О прежних свиданиях Иосифу напоминал лишь шаткий стул со сломанной ножкой, на котором он, как прежде, сидел, боясь шелохнуться.
Сам хозяин тоже изменился под стать кабинету – раздался вширь, обзавелся массивной золотой браслеткой и новой звездочкой на погонах. Для него, в отличие от Иосифа, прошедшие два года прошли совсем не даром.
Гофман же, наоборот, осунулся и посерел в своем бестолковом ожидании. И вот сегодня ему, наконец, позвонили из службы международной доставки. На его имя, наконец-то, пришло долгожданное письмо из Хайфы. Видимо, родителей не на шутку взволновало его известие о нападении на улице. Иосиф и сам понимал, что после каждой беседы с куратором у него становится все больше врагов.
– Можно я закурю? – нервно спросил он.
Часовник оценивающе поглядел на информатора, не зная как отреагировать на такую наглость. После запрета на курение даже ему приходилось спускаться вниз с пятнадцатого этажа, а этот запутавшийся в собственных грехах человечек, который не внушал ему ничего, кроме брезгливости, как видно, еще не дозрел до кондиции. Капитан Часовник мог бы задержать его прямо сейчас, но пока это не имело смысла. Волею судеб, никчемный человечек распоряжался отцовской квартиркой, от которой досюда каких-то пятнадцать минут пешком. По своим каналам кэп уже пробил Гофмана, и знал про него буквально все: и про упрямых стариков-стоматологов в Хайфе, и про оргии с пьяными девицами, и даже про увлечение компьютерными играми, которое нынче именуется ученым словом «лудомания».
Разыгрывая сложную многоходовку, Часовник сам выжидал момента, когда к его ногам свалится доверенность на квартиру в сталинской высотке. Молодой питерец всегда ставил перед собой высокие цели, и всегда их достигал.
– Ладно, кури, – милостиво разрешил он и подвинул гостю казенную пепельницу.
Иосиф с жадностью сделал первую затяжку.
– Так что у тебя там по этому клубу на улице Первой Революции? – как бы между прочим поинтересовался опытный кукловод.
– Пока ничего, – выдохнул клиент. – Я пытался выяснить подробности у одной сотрудницы, но она не сообщила ничего интересного.
– Да? А что за сотрудница? – поинтересовался капитан.
– Да так, одна стриптизерша, танцует там.
– Употребляет? – уточнил опер.
– Не знаю, – пожал плечами Гофман.
Он вспомнил, что у Виолетты были расширенные зрачки, и вся она была какая-то возбужденная. Может, он тогда просто понравился ей как мужчина? У женщин всегда расширяются зрачки, когда в их поле зрения попадает перспективный самец. Конечно, он мог бы затащить ее на двадцать четвертый этаж, но брезгливость не позволяла ему опускаться до стриптизерши из ночного клуба. То ли дело его институтки!
Он обещал куратору собрать подробную информацию обо всех работниках заведения – официантах, барменах, секьюрити.
– А о хозяевах? – уточнил Часовник. – Ты забыл о хозяевах. Выйди на владельцев и составь досье.
С этими словами Часовник подписал осведомителю пропуск на выход, и Иосиф с облегчением вскочил с неудобного стула.
Спускаясь в лифте вместе с тремя одинаковыми мужчинами, точ-в-точь похожими на самого Часовника, он достал мобильник и прочел смс-ку «Иосиф, позвоните мне, пожалуйста». Отправителем сообщения была некая Брынцева.
«Брынцева, Брынцева… – стал вспоминать Гофман. – Кто же это такая?»
Только очутившись за воротами учреждения, он вспомнил, что Брынцева – это та самая Аннушка, у которой он был на прошлой неделе на дне рождения. В последнее время память стало его частенько подводить. Ему срочно нужен был хороший диктофон, чтобы записывать на него все диалоги с информантами. «Да, но где же взять на него тысяч пять?» – вздохнул запутавшийся бонвиван. Он уже и так задолжал приятелям за издание книги.
И тут в его голове промелькнуло: «Аннушка! Надо занять у нее!»
Не откладывая дела в долгий ящик, поэт Иосиф Светлый перезвонил бывшей однокурснице и предложил встретиться. Она с радостью согласилась. Тогда он осторожно намекнул, что у него возникла небольшая проблема, и он будет ей весьма признателен за небольшую финансовую помощь.
– Ну, только если очень небольшую, – со смехом уточнила Брынцева.
– Тогда, может, сходим вместе перекусить? – предложил Гофман-Светлый.
Он еще ничего не ел со вчерашнего дня.
28
Нарисовав на листе уродливого монстра в короне, Инок зевнул и вышел из директорского кабинета. На удивление, его никто не окликнул – ни сам Скрягин, ни Аннушка. О нем все словно забыли.
Буфет, как всегда, был уже закрыт, а в животе урчало от голода. Юноша стал прикидывать, где бы перекусить и, недолго думая, направился в «Забавинский». Неделю назад Никитос кормил там всю свою команду, но сегодня главному забияке было не развлечений. Он потел в компьютерном классе и за себя, и за Королева. Инок мог спокойно наслаждаться трапезой, а не коротать время в зоомагазине, как в минувший понедельник. Сегодня у него никто не отнимет кусок пиццы.
В предвкушении сытной жрачки Королев поднялся на третий этаж, где находился фудкорт.
В большом и светлом зале, как всегда, царило оживление. За веселыми рыжими столиками едоки сидели по двое и компаниями. Те, кто еще только предвкушал сытный обед, толпились у раздачи. Остальные сновали туда-сюда с подносами.
Иннокентий встал в очередь и, сглатывая слюну, стал разглядывать аппетитные картинки меню. Однако, едва он достиг кассы, кто-то подтолкнул его в спину. Встревоженный Инок приготовился к обороне.
– Не тормози на финише!
Это был голос Коршунова.
Вопреки расчетам своего коллеги-программиста, Никита тоже решил не слишком напрягаться над созданием сайта колледжа. Когда Аннушка привела участников совещания в компьютерный класс, он быстро сообразил, что без Королева им придется сидеть тут до ночи. Бесцельно потыкав в клавиатуру минут десять, он сказал, что ему позвонила мама и просит срочно прийти домой. Аннушка не стала спорить. Ей, видимо, тоже совсем не хотелось сочинять сказки про умных студентов.
Узнав у охранника, что Королев еще не выходил из здания, Коршунов занял наблюдательный пост под лестницей. Завидев Инока, он покинул укрытие и, незамеченный голодным однокурсником, направился вслед за ним . К сожалению, сегодня у щедрого Никитоса не было ни рубля, чтобы подкрепиться самому.
– Хаваешь? – спросил он Королева, хищно облизываясь, но тот сделал вид, что не замечает своего обидчика.
Заказав самый большой гамбургер, он стал выглядывать свободный столик. Хищный Коршун не стал ничего брать, но пошел вслед за своей жертвой и уселся за один столик вместе с однокашником.
Инок приготовился отстаивать свой кулек, поэтому не спешил его разворачивать.
– Чего не ешь-то? – участливо спросил Коршун. – Тут нормальная жрачка. Давай, хавай. Или боишься, что отниму?
Инок вспомнил, как черный кот отирался возле помойки в поисках объедков.
– Ж-жду, к-когда ты отвалишь, – произнес он. – Ап-п– петит мне п-портишь.
– А ты с юмором! – усмехнулся Коршун и снова плотоядно облизнулся. – Давай пятюню! Я тебе один анекдот хотел рассказать.
Иноку некуда было деваться: сверток на подносе источал такой дразнящий аромат, что у него не было сил выжидать дальше. Он запихнул в рот чуть не целое сооружение из булки, котлет и салата.
– Ну, ты даешь! – уважительно протянул голодный хищник и, чуть помолчав, спросил: – А помнишь, как тебя в пятницу директор вызывал?
– Угу, – промычал Инок.
Он вдруг понял, что больше не боится черного кота с помойки.
– Ну, так слушай, – примирительно сказал бывший враг и стал рассказывать, что произошло после урока литературы.
Королев внимательно слушал его, размеренно двигая челюстями.
– Мы же теперь, типа, коллеги, – подытожил Никитос, наклонившись к вчерашнему изгою. – Сайт вот вместе делаем. У меня от тебя никаких секретов.
В ответ Инок лишь отрыгнул и залил в рот газировку из бумажного стаканчика.
– Я хочу, чтобы ты знал, что она затевает, – по-дружески предупредил «коллега». – Ты же видишь, какая она стерва. Ей ничего не надо, кроме побрякушек. Она за них на все готова – хоть у шеста вертеться, хоть тебя подставить. Сирена, блин, какая-то.
Инок, наконец, одолел свой обед и встал из-за стола:
– Сп-пасибо за инфу. Х-хорошо п-посидели.
Не глядя больше в сторону непрошенного собеседника, он вразвалочку направился к эскалатору и вдруг услышал знакомый голос. Это был голос Аннушки, которая сидела за столиком с каким-то типом. Он, видимо, рассказывал ей что-то прикольное, и литераторша беззаботно смеялась, высоко закинув свою белобрысую голову. Прекрасная Дама, которая всегда была чем-то расстроена, теперь казалась вполне довольной. От этой неожиданной картины храбрый рыцарь вдруг сильно смутился. Он словно застал свою тайную возлюбленную за чем-то недозволенным, плотским. Королев втянул голову в плечи, отвернулся от парочки и прибавил шагу.
«А ведь она надо мной смеется!» – зло подумал Инок, шагнув на эскалатор.
Он вдруг вспомнил, как мать однажды повела его на детский утренник, а он описался, рассказывая стишок Деду Морозу. Тогда над ним тоже все смелись – и дети, и их мамаши.
«Ненавижу стихи!» – беззвучно пробормотал он и, вынув из кармана подобранный кружевной платочек, выбросил находку в ближайшую урну.
Эта Дамочка, как видно, тоже была стервой: получала букеты от одного, а смеялась вместе с другим.
Натягивая куртку на воспаленную руку, рассерженный юноша содрал едва подсохшую татуировку, причинив себе сильную боль. Вчера по совету деда он обработал наколку одеколоном, но от этого свежие пупырышки стали выделять еще больше гноя. Рукав, прикрывавший семиголового монстра, стал влажным, а сам Мышиный Король стал пахнуть чем-то неприятным. Стараясь успокоить боль, юноша поглаживал ноющую руку, но от этого боль только усиливалась. Иннокентию Королеву стало вдруг не по себе при мысли о собственной смерти.
«Ненавижу баб!» – снова прошептал он одними губами и выбежал вон из проклятого «Забавинского».
На улице уже стемнело и подморозило. Дрожа то ли от холода, то ли от страха, страдающий юноша брел, куда глаза глядят. На пути ему попадались витрины с драгоценностями, соблазнительные красотки на постерах и заплеванные урны. То слева, то справа раздавался звук милицейской сирены, звон трамвая и громкие голоса промоутеров. Но ничего из этого не привлекало его внимания. Он думал только о том, что его жизнь может оборваться в любой момент, а он к этому еще совсем не готов. От слез, навернувшихся на глаза, все вокруг расплылось и закачалось. Все звуки слились в монотонный гул.
Поглаживая ноющее плечо, Иннокентий остановился у высокой рекламной призмы и прислонился к ней. С вогнутой конструкции на него глядели чьи-то большие глаза, а над ними порхали крылья ресниц. Уставшему юноше вдруг вспомнилось, как сегодня Тонька тоже махала перед ним накрашенными ресницами, но теперь это вовсе не казалось ему красивым.
«Ну почему они все такие?» – вновь подумал он о женщинах с неведомой ранее тоской и закрыл лицо руками.
Ему вдруг вспомнилось их общежитие, где жили только женщины. У некоторых их них уже были дети, а у некоторых вот-вот должны были появиться. Те, у кого своих детей еще не было, иногда присматривали за ним, когда мать была на работе. Соседки сажали маленького Кешку к себе на колени и угощали сладостями.
Он вдруг вспомнил лица этих женщин, их платья, прически, духи и запах их подмышек. Он часто мочил колготки, и они, посмеиваясь, помогали ему надеть чистые трусы.
– Эй! С тобой все в порядке? – услыхал он, точно в тумане.
Инок открыл глаза. Он сидел прямо на земле, а перед ним стояла фея в чем-то белом.
– Ты в порядке? – заботливо поинтересовалась она.
Измученный Королев с трудом поднялся. Его сумка куда-то исчезла.
– Ты что, потерял сознание? – участливо спросила незнакомка, подавая ему руку в кожаной перчатке.
Инок попытался встать, но почувствовал, что не держится на ногах и схватился за белый рукав.
К его удивлению, белая незнакомка не оттолкнула его, а даже помогла удержаться на тонком мартовском льду.
– А ты прикольный! – засмеялась она. – Но какой-то странный. Ты, вообще-то, куда шел?
– Н-не помню, – честно сознался Королев, разглядывая свою спасительницу.
Она была в длинном светлом пальто и тоже смотрела на него с интересом.
– Да ты, и в самом деле, чудной. Может, тебе надо согреться? Давай, посидим тут минут десять, – кивнула она в сторону кафе. – Ты не волнуйся, у меня деньги есть.
– А я не в-волнуюсь, – дерзко ответил юноша. – Я т-только з-заикаюсь иногда. Вы м-мою сумку н-не брали?
– Нет, – расстроилась незнакомка. – А там что, много денег было?
– П-планшет и т-тетрадь, – ответил странный парень.
– Ну ладно, не расстраивайся! – подбодрила она. – Меня, кстати, Варей зовут. А тебя как?
– Мышиный Король, – представился он без единой запинки.
Они просидели в кафе до тех пор, когда официант не попросил их на выход. За это время Мышиный Король узнал о доброй фее почти все. Варя была из Санкт-Петербурга и училась там в балетной школе. Два года назад ее выгнали оттуда за курение.
– Так что Анны Павловой из меня не вышло, – с горькой усмешкой вздохнула она, доставая из сумочки сигареты.
– Н-не надо Анной, – строго произнес он. – Т-тебя Варя з-зовут.
Это замечание ее развеселило, и она живо спросила:
– А ты что-нибудь знаешь о балете?
– Н-нет, – честно признался он. – Я к-как-то раз ходил. Р-раскажи про б-балет.
– Ладно, – согласилась она. – Все равно здесь курить нельзя. Хоть поговорим.
И она стала говорить, а он внимал ей, прикрыв глаза и вдыхая ее цветочный аромат. Он совершенно забыл обо всем, что случилось за этот день и как будто очутился в новом причудливом мире, в какой-то новой игре, которая была так не похожа на его прежние игры.
Им принесли что-то белое и сладкое, и видя, что стесняется, добрая фея сама поднесла к его губам серебряную ложечку. Его боль вдруг сменилась истомой, и Инок обмяк в уютном кресле. В своем полусне он видел гигантский волшебный торт с дворцами и каналами, крошечных балерин в сливочных юбочках и высокую-превысокую елку, на вершине которой горит золотая звезда.
29
Небо к вечеру прояснилось, и на нем высыпали яркие звезды. Инок и Варя вышли из кафе с таким чувством, будто были знакомы уже давным-давно. Взявшись за руки, они медленно шли по большой улице, точно дети на прогулке.
Их обгоняли прохожие, не обращая на странную пару никакого внимания. Больше всего Иноку не хотелось возвращаться домой. Огромная плазма на фасаде торгового центра переливалась, будто магический кристалл. Ярко-красные буквы на крыше так и тянули снова зайти внутрь.
Варя-Виолетта тоже не спешила расстаться со странным юношей. Ей казалось, будто она наконец-то нашла идеальную подружку, которая готова бескорыстно выслушивать весь ее треп.
Все мужчины, которые появлялись и быстро исчезали из ее жизни, никогда не удосуживались выслушали ее. Они с удовольствием разглядывали и ощупывали красивое тело, а вот слушать их – это была ее обязанность. Сколько же пьяных откровений, отвратительных комплиментов, бездарных стихов и мужского нытья пришлось выслушать танцовщице из «Огонька»! Если б она захотела, то могла бы написать целое пособие для обманутых жен под названием «Мой мужик – козел».
Но Виолетта не любила писать. Она вообще не любила делиться опытом. Даже то, что она только что рассказала Мышиному Королю, было правдой лишь отчасти. Она стремилась выглядеть состоявшейся личностью, а для этого всегда приходится приврать о себе.
За этот шарм и недосказанность ей смотрела в рот соседка по комнате, простодушная девочка из далекого Подмосковья. Опытная куртизанка, Виолетта была не прочь переложить на нее большую часть своих расходов. Юная простушка платила не только за свое, но и за Варино проживание в коммуналке неподалеку от метро. Старшая подруга тем временем копила доллары.
Сегодня в клубе у нее был выходной, и деваться Варе-Виолетте было особо некуда. В их комнате можно было разве что смотреть в окно или в телевизор, спать или курить. Опытной соблазнительнице лень было идти в салон красоты, или в кино, где сегодня шла какая-то ерунда. Просто так гулять по улице тоже не хотелось. Мартовские заморозки вынуждали прохожих кутаться в шарфы, а она была в легком пальто.
В воздухе, между тем, уже пахло весной с ее первыми крокусами и гиацинтами. Весенний ветер уже слегка вскружил ей голову, и она сама, подобно бутону, уже готовилась раскрыться для новых, свежих отношений. Ей казалось, что этот необычный юноша понимает ее с полуслова.
Время на часах подходило к одиннадцати, и ветреная танцовщица надумала продолжить общение на собственном диване. Ее не очень беспокоило, как она отрекомендует Мышиного Короля своей соседке, и что они втроем будут делать всю ночь. Ей просто-напросто не хотелось отпускать внимательного собеседника, которому она могла бы рассказать еще о многом. К тому же, его странное имя заключало в себе какую-то тайну, которую ей непременно хотелось разгадать. Она вдруг вспомнила, что в детстве у нее была любимая игрушка – смешной мышонок, из-за которого она подралась со своей лучшей подружкой.
– А знаешь что? – спросила она заговорщицки. – Давай махнем ко мне. Сейчас только зайдем в магазин и прихватим бутылочку вина. Ты какое любишь?
Инок растерялся. Он еще никогда не пробовал спиртного.
– А т-ты?
– А я люблю Шардоне, – засмеялась добрая фея. – Ты только послушай: Шар-до-не! Это же просто песня! Ну, так ты согласен?
– Да, – уверенно ответил Мышиный Король.
Они сели в трамвай и через пять остановок вышли в незнакомом для Иннокентия районе. Здесь было довольно мрачно – то ли из-за высокого кирпичного забора, который тянулся по одной стороне улицы, то ли от старых домов с темными окнами, а может быть, из-за того, что фонарей здесь было очень мало, и светили они слишком тускло.
– Ты только не удивляйся, что я живу не одна, – уже у самого подъезда беззаботно предупредила Варя. – Ко мне дальняя родственница приехала погостить. Она нормальная девчонка, примерно твоего возраста. Если она еще не спит, то все вместе посидим. Она, кстати, тоже от «Шардоне» не откажется.
Инок пожал плечами. Его вдруг тоже потянуло на приключения, и он был совсем не прочь попробовать это волшебное «Шардоне».
Его спутница отворила дверь в подъезд, и они поднялись на четвертый этаж. Варя достала из сумочки ключи и, поковырявшись в замке, отворила дверь.
– Иди прямо, моя комната вторая справа ,– услышал он у себя за спиной. – Я пока сапоги сниму.
Гость стал пробираться на ощупь вглубь темного коридора. То ли от быстрого подъема, то ли от сладостного предвкушения непонятно чего, его сердце билось в ускоренном темпе. Нащупав ручку нужной двери, он нажал ее и со скрипом отворил.
В комнате никого не было, хотя она, в отличие от прихожей, была довольно ярко освещена. Помявшись у двери, Инок сел на диван. Рядом стояла разобранная раскладушка, и он подумал: «Интересно, зачем же она меня позвала?»
Виолетта вошла в комнату без пальто и сапог.
– Ну, освоился? – весело спросила она.
– Угу, – ответил он, мотнув головой. – Ч-что д-делать будем?
– Ну, а ты сам как думаешь? – также весело спросила хозяйка.
– Д-давай в-вино пить! – предложил он каким-то необычайно взрослым голосом.
Виляя бедрами, хозяйка прошла к старому креслу и скинула туда свое белое пальто. Сапоги она аккуратно прислонила к батарее. Она вынула бутылку из пакета и поставила ее на стол, как будто исполняя перед ним сложный ритуальный танец.
Иноку было невдомек, к чему все эти сложные хореографические движения. «Может, она вспомнила свою балетную школу?» – подумал он .
Сам же он почему-то вдруг снова вспомнил мать, которая однажды повела его на балет «Щелкунчик» в детский театр. Он был тогда еще совсем маленьким, и не запомнил всю сказку. Ему просто очень понравилось красивое представление с музыкой и танцующими артистами. Ему понравились абсолютно все герои сказки, но больше всех – Мышиный Король в роскошной золотой короне и красной мантии.
Хозяйка вернулась в комнату с двумя бокалами и штопором.
– Ты умеешь открывать? – деловито спросила она.
– Н-не знаю, – ответил он, и фея с улыбкой протянула ему бутылку и старый, чуть ржавый штопор:
– На, попробуй!
Иннокентий отодрал блестящую обертку с пробки и, всадив в нее острый кончик, начал крутить ручку.
– Да не туда же! – закричала она.
Он смутился и стал крутить в обратную сторону. Пробка поддавалась с трудом, и тогда он дернул с силой и не удержал бутылку больной рукой. Она выскользнула и замочила рукав рубашки.
– Держи, держи! – снова закричала Варя и ловко спасла сосуд от бездарного опустошения.
Заметив, что рукав у него намок, она принялась расстегивать ему пуговицы на черной рубашке. Инок замер, чувствуя на своей груди ее холодные пальцы. В следующую секунду он внезапно вскрикнул:
– А-ай! Боль-льно!
Резко стащив с него рубашку, девушка тоже воскликнула от неожиданности:
– О, Господи!
У гостя на левой руке было что-то ужасное: кровь, гной и еще какая-то омерзительная татуировка.
От неожиданности Виолетта сама выронила бутылку себе на ноги. Этот незнакомец больше не казался ей таким милым. Ей стало страшно от того, что она не знает, кто он такой и как ей себя с ним вести. Хлопая крыльями-ресницами, фея сидела в замешательстве рядом с опасным пришельцем.
Внезапно странный гость резко обнял ее больной рукой и с силой притянул к себе. Кроме адской боли в плече, он вдруг почувствовал, как у него внизу живота зреет новая, необузданная мощь. Строптивая фея попыталась вырваться, но его хватка оказалась железной. Опасный юноша сорвал с нее шелковую блузку и на секунду остолбенел. Виолетта отпрыгнула от него, как кошка.
В этот момент дверь в комнату отворилась, и перед разгоряченной парочкой предстала Антонина Большова собственной персоной.
– Эй, Варь, ты куда мой фен дела?
Не заметив гостя, она прошла в комнату и, сев на корточки, стала рыться в шкафу. Мышиный Король выхватил свою рубашку и задрожал всем телом.
– Фен сломался вчера, – с дрожью в голосе ответила Варя.
Большова обернулась, и только тогда увидела однокурсника, на которого она так безуспешно охотилась все сегодняшнее утро.
– Приве-ет! – пропела она, встряхивая мокрыми волосами. – Вот так встре-еча!
И она приблизилась к ним, косясь то на соседку, то на Королева:
– А вы, что, знако-омы?
Ее глаза округлились.
Инок почувствовал себя мышью, попавшейся в мышеловку. Ему показалось, что зеленые глаза Тоньки засветились хищным светом, точно у кошки на помойке. Ее рот зловеще приоткрылся, а на пальцах стали вырастать когти. Он замер и приготовился к самому худшему. Его сердце было готово выскочить их груди.
Наконец, он опомнился и, схватив со стула свою куртку, выскочил в темную прихожую, слыша позади устрашающие звуки.
– Ост-тавьте меня! Ост-тавьте меня в п-покое! – срывающимся голосом хрипел он, пытаясь открыть входную дверь.
Виолетта на всякий случай схватила сапог с высоким каблуком и на цыпочках вышла вслед за ним в темноту. Она тоже решительно ничего не понимала. Странный гость как будто сорвался с цепи и с остервенением колотил по входной двери. Она поспешила открыть засов и выпустить страшного монстра.
– Сумасшедший! Псих! Идиот! – донеслось до него с четвертого этажа.
30
«Да я просто идиот! Это же ведьмы, сирены! Они задумали меня убить! Выпить мою кровь и съесть мою плоть!» – стучало в голове беглеца.
Кубарем скатившись с лестницы на первый этаж, он совершенно позабыл, что впопыхах оставил в зловещей комнате свою рубашку. Теперь он сильно жалел об этом, но назад дороги не было. Скрипя зубами, он натянул куртку прямо на футболку и стремглав выбежал из вонючего подъезда. Недолго думая, он поскорее пересек улицу и побежал вдоль кирпичного забора.
В его ушах раздавался горячий шепот Коршунова:
– Ты же видишь, какая она стерва! Ты береги от нее свое достоинство, а то она его отрежет и сделает видео. Не попадайся на ее уловки! Она же эта – сирена….
– В-ведьмы, с-сирены! – кричал Инок сквозь слезы. – И ч-то я вам с-сделал!
Между тем, незнакомая улица в полуночный час стала совсем безлюдной. Небо заволокло тучами, а в воздухе теперь был какой-то туман, который окутывал темные дома. Трамваи по рельсам больше не ходили, а редкие автомобили проносились, не обращая никакого внимания на одинокого бегуна. Вокруг не было ни одной светящейся вывески, ни единого указателя. Ночной морозец щипал беглеца его за нос и за уши, забирался за воротник его легкой куртки. Дрожащий Инок вспомнил, что они приехали сюда на трамвае, но с какой именно стороны приехали – этого он вспомнить никак не мог. Единственное, что ему оставалось – это бежать, чтобы не замерзнуть окончательно.
Задыхаясь, Иннокентий пробежал две остановки. Справа был по-прежнему высокий кирпичный забор, а слева какие-то низкие строения, похожие на склады. Юноша перешел на шаг и с тревогой огляделся.
«Эта улица должна вывести к метро,» – сообразил он, успокаивая себя.
Прожив в столице почти полтора года, он уже в общих чертах усвоил топографию столицы: все улицы в ней рано или поздно приводят к какой-нибудь станции метро.
«Метро, метро!» – выстукивал зубами сбившийся с дороги скиталец и вдруг явственно представил себе огромный светлый вестибюль станции «Комсомольская».
Тогда они вместе с матерью поехали в музыкальный театр. До этого Инок еще никогда не был в столице.
Сначала они сели на зеленый поезд, который привез их на многолюдный вокзал. Толпа подхватила их и занесла в величественное здание с колоннами. Миновав страшные воротца, которые пропускали людей по одному, они оказались на движущейся лестнице, ведущей в подземное царство.
Еще на лестнице Кеша понял, что попал в сказку. Чем ниже они спускались, тем прекраснее становился открывающийся вид. Наконец, когда лестница окончилась, мать бережно приподняла его и перенесла на твердый пол. Теперь он сам мог ходить по этому огромному дворцу!
По обеим сторонам длинного зала шли мраморные арки. Потолок здесь был тоже не простой, а сводчатый, уходящий вверх, так что маленький пассажир даже не понял, где кончается стена, а где начинается потолок. Своды были желтого, почти золотого цвета и украшены, точно кружевами, белоснежными узорами. На самом верху можно было разглядеть красочные картины в кружевном обрамлении. Между ними на длинных цепях спускались громадные люстры, похожие на королевские короны.
– Мама, это настоящий дворец! – воскликнул потрясенный мальчик. – Здесь так красиво!
– Не зевай по сторонам, а то опоздаем! – строго велела мать и потащила его к подошедшему поезду.
Он тогда сильно обиделся на маму и даже не хотел с ней разговаривать. Да это было и затруднительно: поезд мчался по тоннелю, и от этого в вагоне было шумно.
А потом они вышли из метро на другом конце города и пошли по дорожке мимо цветущих яблонь.
– Вот смотри, это цирк, – показывала мама. – Мы с тобой сюда еще обязательно съездим.
Но она так и не сдержала своего обещания.
Театр ему понравился. Он находился в величественном белом здании, на крыше которого была большая птица с распахнутыми крыльями и какой-то музыкальный инструмент со струнами.
– Это птица счастья, – сказала мама. – Она играет на арфе.
Маленький Кеша с почтением смотрел на необычного музыканта.
– Мама, а Мышиный Король тоже жил во дворце под землей? – допытывался он на обратном пути. – Он тоже ездил на метро?
Мать смеялась над его вопросами, и маленькому Кеше нравилось, как она улыбается, показывая ровные белые зубы.
– Мышиный Король никуда не ездил, – ответила она, перекрикивая гул поезда. – Его носили на руках.
Приехав домой, он уселся за стол и стал рисовать героев сказки. Матери очень понравились его рисунки, и она сказала:
– Я всегда знала, что ты талантливый. Никогда не бойся проявлять свои чувства, но делай это не в разговоре, а вот так – на бумаге.
Тогда у него еще не было компьютера. И мать тогда еще была жива.
Странная улица, между тем, все не выводила к метро. Замерзший юноша все шел и шел вдоль кирпичного забора в полном одиночестве. От холода его стал пробирать кашель, и он остановился возле больших железных ворот, чтобы перевести дыхание. Ворота были старые, с полукруглыми заостренными створками, с чугунным кованым узором. Полуночный скиталец различил два больших креста и затрясся еще сильнее. Чувствуя, что его ноги слабеют, он схватился за ржавый замок на чугунной щеколде и прошептал:
– Мама, я не хочу умирать!
В ответ раздался лишь скрежет ржавого железа.
От страха и отчаяния он дернул щеколду, отчего дужка ржавого замка вдруг раскрылась, а сам замок к его ногам. Инок почувствовал, что какая-то неведомая сила влечет его за ограду, и с лязгом отворил засов, а потом и саму чугунную створку так, что образовалась узкая щель. Не раздумывая ни секунды, он протиснулся в эту холодную щель.
За забором была кромешная тьма, и слабеющий беглец не сразу понял, где оказался. Под ногами была дорожка, посыпанная камешками, и он с трудом сделал по ней несколько шагов.
Небо вдруг разъяснилось, и из-за туч показалась полная луна. Она осветила все окружающее пространство, и Иннокентий явственно увидел кованые оградки могил, железные кресты и мраморные надгробные плиты. Их ровные поверхности слегка отражали лунный свет, отчего темное кладбище становилось еще страшнее. Морозный ветер шевелил ветки деревьев и засохшие цветы возле могил. Откуда-то послышался протяжный вой.
Инок почувствовал, что озябшие ноги его больше не слушаются, а в голове гудит сильнее и сильнее. Ограды, памятники, луна, деревья вдруг качнулись и куда-то поплыли. Он закрыл глаза и рухнул на землю. Ему очень захотелось спать.
31
Большова устала с дороги и хотела прилечь, но мать требовала с нее объяснений. Дочка ни с того ни с сего прикатила из Москвы мрачная, точно февральская туча. На дворе стояла уже середина апреля, и поселок Брикет, затерянный между торфяниками, утопал в весенней распутице. В доме было холодно и сыро. Уголь подходил к концу, и мать экономила на растопке. Три маленьких сестрички и братик сидели за столом, с укоризной глядя на старшую сестрицу, которая приехалаа без подарков.
После заключения пари с Коршуновым прошло уже четыре недели. Тонкая уже тысячу раз пожалела, что ввязалась в эту глупую затею. Она никак не думала, что с вундеркиндом Королевым произойдет такой облом. После того, как соседка непонятно зачем привела его в их комнату среди ночи, ей стало совершенно очевидно, что эротического видео она не снимет. Однокурсник, обычно такой тихий и смиренный, будто с цепи сорвался. Таким разъяренным она еще никогда никого не видела. Королев метался, будто раненый лев, попавший в ловушку, а на следующий день и вовсе пропал.
Дни проходили за днями, неделя за неделей, а он все никак не появлялся. Она пыталась разузнать у Виолетты, в чем дело, но соседку тоже как будто подменили. Узнав, что Королев – ее однокурсник, Варька наговорила ей всяких гадостей про их колледж.
Большова попробовала узнать у Аннушки, что с ее любимчиком, но та лишь отмахивалась от нее. Неделю назад обескураженная Тонька решилась на отчаянный шаг – пошла к директору колледжа, чтобы попросить телефон пропавшего однокурсника. В ответ на ее просьбу Скрягин как-то странно на нее посмотрел и сказал, что таким, как Королев не место в их учебном заведении.
С каждым днем шансы получить от однокурсников перстень с бриллиантом таяли, а вот вероятность опозориться перед ними, наоборот, возрастала. Она уже несколько раз получала пошлые записки от Короткова, которого интересовало, какого цвета у нее будет белье. Даже хипстер Вадик, который заикнулся было о творческой помощи, теперь сторонился ее. Что же касается Коршунова, тот делал вид, будто это пари его совершенно не касается.
За неполный месяц она стала изгоем вместо исчезнувшего Инока. Ира Бреева теперь сидела вместе с Кити Слипчук, и Никитос кокетничал с ними обеими. Тоньке пришлось занять место за первой партой, но это почему-то не обрадовало никого из преподавателей. Почуяв общее настроение группы, они тоже замечали девушку с бесцветными волосами. Ей постоянно замечания, что она плохо учится и постоянно опаздывает.
На работе дела обстояли не лучше. Она случайно три раза обсчитала посетителей, и хозяин – строгий молодой человек в интеллигентных очках – выгнал ее без всяких объяснений и без денег. Тонька, которой не хватало теперь на еду и жилье, попросила Виолетту о небольшом, рассчитывая на жалость старшей подруги.
– Какая ты мне подруга, шлюшка мелкая? – скривила губы соседка по комнате и велела ей убираться подобру-поздорову.
Тонька продала свой планшет в скупке на Филях и отправилась в родной Брикет.
– Мам, я устала с дороги, – сонно повторила она. – Где мне прилечь?
Мать была беременна пятым ребенком, и появление в доме еще одного рта ее совершенно не радовало. Старшая дочь не собиралась возвращать ей «подъемные» и молчала, как партизанка на допросе. Матери хватило одного взгляда на бледную исхудавшую дочь, чтобы понять, что та недоедает или вообще беременна.
Не стесняясь малышни, Большова-старшая спросила в лоб:
– Ты что, беременна?
– С чего ты взяла? – испугалась Тонька.
Беременности она и сама боялась больше всего на свете.
Отец тоже вернулся из Москвы со своих «суток» и был мрачнее обычного. Глядя то на мать, то на старшую дочь, он лишь устало произнес
– Да все вы, бабы, шлюхи.
Он уже давно догадывался, что Тонька – вовсе не от него.
Младшие дружно заплакали, чувствуя приближение очередной ссоры.
– Да заткнитесь вы, мелочь пузатая! – по старой памяти прикрикнула Тонька, но в ответ получила затрещину от матери.
– Да как тебе не совестно! Тоже мне, москвичка! Сама ничем не помогаешь, а туда же!
Тонька кусала губы и не знала, как вести себя с родственниками.
– Мам, ты что забыла? У меня жнее меня через три дня день рождения! Вот я и приехала к вам его отмечать, – придумала она, наконец, причину своего приезда.
Старшие тяжело молчали, а младшие хныкали. Единственный, кто обрадовался возвращению хозяйки, был беспородный кобель Джонни.
– А у нас, между прочим, газ срезали за неуплату, – наконец-то сообщила мать, точно в этом была виновата именно Тонька. – Вот, топим углем всею зиму. Все ждали, когда денег пришлешь.
Словно в подтверждение ее слов, младшие перестали ныть и стали дружно кашлять.
– Ты о будущем-то вообще думаешь? – поинтересовалась мать таким тоном, словно это будущее зависело лишь от того, думает о нем Тонька или нет.
Вместо ответа та лишь отвернулась к окну. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, как она плачет.
«И чего они на меня все окрысились?» – недоумевала девушка.
Теперь свергнутой королеве было уже совсем не до бриллиантов.
– Ладно, ложись спать. Завтра разберемся, – велела мать и кинула ей на топчан старое детское одеяльце.
Джонни, виляя хвостом, улегся с ней рядом. От него воняло псиной, но рядом с ним было теплее. Тонька проворочалась всю ночь, но так и не заснула. Когда же за окнами забрезжил рассвет, блудная дочь решила покинуть родительский дом и отправиться автостопом в Санкт-Петербург. Когда-то, когда они еще были подругами, Варя рассказала ей, что там есть много заброшенных квартир, где можно кантоваться хоть всю жизнь.
Утром, когда все родственники еще спали, у нее зазвонил мобильник. Это был Коршунов. Тонкая дала отбой, чтобы никого не разбудить, но Джонни залаял, а Коршун зазвонил снова.
– Чего тебе? – со злостью прошипела беглянка.
– Привет, Тонь. Слушай, нам надо встретиться, – помявшись, предложил он. – Ты где сейчас?
Большова назвала адрес.
Однокурсник присвистнул:
– Ну ты и забралась! Как туда ехать-то?
Тонька объяснила, что можно с Белорусского вокзала, а можно с Филей.
– Ладно, к трем приеду, – пообещал странный Никитос.
– Ну, если тебе больше делать нечего, – пожала плечами сонная Тонька.
Он приехал к четырем и объяснился с ее родителями. Сказал, что его послали ребята, с которыми она немного повздорила. Сказал, что все преподаватели ее очень хвалят, и что она вообще пример для всех в колледже.
Тонька закашлялась от такого очевидного вранья, а мать, наоборот, прониклась уважением к гостю:
– Ишь ты, какой хороший мальчик!
Им дали черствых пирожков на дорогу и с радостью выставили за дверь.
Всю дорогу, пока они тряслись в холодном вагоне, Никита обдумывал «ситуёвину». Конечно, никто в столице Антонину Большову не ждал. В учебной чести, куда он вчера заходил, ее вообще обещали выгнать за прогулы и неуплату.
Коршунов почувствовал на душе легкую тревогу после того, как пропал Инок: это произошло сразу после их разговора в «Забавинском», а значит, он как-то связан с его исчезновением. По-человечески он сочувствовал бедняге, на которого «поставили» в этом дурацком споре. По большому счету, он сам был виноват, что тогда все так закрутилось. Если б он тогда перевел дело в шутку или подкинул ребятам какую-нибудь идею насчет новой тусовки, то и не было бы никакого спора. Но Тонька сама была хороша!
«Да, она в тот момент была так хороша! – подумал Никитос почти с нежностью. – А теперь все опять все через жопу!»
Когда она перестала ходить на занятия, то он сначала думал, что это просто так, совпадение. Ну, может, у нее на работе запарка или она вдруг подхватила ОРВИ.
Но срок пари подходил, а его соперница все не появлялась. Коротков и Карапетян стали перешептываться за его спиной, а вчера Варуш его спросил напрямую:
– Слушай, так что с вашим пари? Мы что смотреть-то будем?
У Никиты засосало под ложечкой. Его уже не в первый раз посещала мысль, что смартфоны нельзя давать кому попало.
Он рассказал Варушу анекдот про армянское радио, и тот похлопал его по спине.
А Тонька тем временем так и появилась.
Никитос попытался подкатить к Скрягину, но тот был зол, как черт. Аннушка тоже поджимала губы, когда он спросил ее о Королеве. С остальными преподами и говорить было бесполезно. Такое поведение ППС бесило второкурсника Коршунова: с ним обращались, как с несмышленышем, а ему уже было без пяти минут восемнадцать.
Вчера утром он попросил свою тетку оставить ему ключи от квартиры. Та уезжала в санаторий, и он решил провернуть гениальный план: пусть Тонкая пока тут поживет, а он тем временем подыщет для них нормальную хату. Его доходы теперь вполне позволяли жить с комфортом, и он надеялся, что зеленоглазая сирена по достоинству оценит его рыцарский повыв. Для начала на станцует для него танец живота, а потом… Что будет потом, отважный рыцарь боялся загадывать, чтобы не сглазить.
– Блин, что делать-то? – пробормотал Никитос, снова покосившись на Тоньку.
Она дремала, надвинув капюшон на глаза. Она, сто пудов, ждала от него мужского поступка.
«Чтобы быть крутым, надо иметь много бабла. Без этого никак,» – подумал рыцарь и с удовлетворением похлопал себя по бумажнику.
Орел Барсович, которого на самом деле звали Тельман Исмаилович, три недели назад предложил ему поработать у него курьером. Съездив пять раз по его поручениям, предприимчивый Никитос получил больше, чем за полгода работы в «качалке». Правда, ему надо было соблюдать большую осторожность, а в случае облавы всю вину взять на себя.
Глядя на пробегающие за окном домики, предприимчивый рыцарь размышлял над тем, как организовать обещаное стрип-шоу и не подставить при этом Тонкую. Внезапно ему в голову пришла еще одна гениальная мысль: он позовет всю гоп-компанию в ночной клуб, где исполняют профессиональный стриптиз. Он сам договорится с Тельманом Исмаиловичем, чтобы их всех пустили и не спрашивали про возраст. Он отработает за все – и за вход, и за напитки, и за еду. Спор будет улажен, и парни отстанут от Тоньки. Он ее больше никогда не потеряет. Он так решил, потому что он – крутой.
Словно решив сложную задачку, Коршунов обрадовался и стал насвистывать что-то веселенькое, попсовое.
– Ты чего? – покосилась на него Большова, отодвинув капюшон. – Плохая примета: денег не будет.
– Наоборот! Все будет. Поверь мне! – обнял будущую подругу Никитос.
Она не отстранилась, и постепенно ей передалось его хорошее настроение.
– Слушай, а ты как думаешь свою днюху отмечать? – весело спросил он.
Тонька буркнула, что ей сейчас совсем не до праздников, но жизнерадостный рыцарь не отставал:
– Тебе ведь восемнадцать исполнится, правильно?
Большова усмехнулась в ответ:
– Ну, исполнится, и что дальше? Сначала восемнадцать, потом двадцать восемь, потом тридцать восемь. И все – жизнь кончилась.
Поезд замедлил ход и остановился у перрона. Коршунов встал и потянулся, будто самец перед охотой. Закинув на плечо тонькин баул, он скомандовал:
– Все, зайка, приехали. Вставай!
32
Инок впервые поднялся с больничной койки лишь через две недели, да и то при помощи костылей. Смерть в очередной раз прошла мимо него: вместо того, чтобы скинуть окоченевшее тело в одну из приготовленных ям, кладбищенские служители вызвали «скорую».
Два с половиной года назад его тоже едва вытащили с того света. В тот раз рыжая «Нексия» Королева-старшего взорвалась от пластиковой бомбы, которую неизвестный байкер прикрепил не крышу, когда машина остановилась на перекрестке. Это событие навсегда врезалось в память юного Иннокентия. Он и по сей день мог с детальной точностью представить себе события того дня. Уже почти два года он вставал с постели с одной и той же мыслью: «Ну вот, Кеша, это новый день. И ты должен его прожить.» Долгое время ему казалось, что погибшая мать зовет его за собой, но он не помнил ни ее голоса, ни ее лица. Лишь в последние пару недель мучительные воспоминания наконец-то отпустили его, и он наконец-то вспомнил родные лица. Он постепенно забывал все то плохое, что произошло в его жизни. А плохого, как и хорошего, в жизни шестнадцатилетнего Иннокентия Королева случилось уже достаточно.
В первый раз его спасли еще в роддоме. Новорожденный малыш не закричал и, несмотря на все усилия пожилой акушерки, никак не мог задышать самостоятельно. Докторша уже хотела вызвать бригаду реаниматологов, но вдруг заметила странное свечение над посиневшим младенцем.
– Это его отец ему помогает, – улыбнулась роженица Мошкина. – Не трогайте его!
Ребенок, и вправду, наконец-то самостоятельно расправил легкие и громко закричал.
– Иннокентием надо назвать, – с облегчением сказала пожилая акушерка. – Бог невинным помогает.
С тех пор Кеше не раз приходилось встречаться со смертью и уходить от нее. Он рос, но вместе с ним росли и опасности, подстерегающие его на каждом шагу. Однажды он чуть не захлебнулся, когда мама решила искупать его в большой ванне, в другой раз смерть затаилась в неисправном электрическом чайнике, а в третий – в снегокате, который летел прямо наперерез его санкам. Когда он чуть-чуть подрос, то ему стало казаться, что за ним, и в правду, приглядывает незримый хранитель. Никто не мог объяснить ему, кто это и чего он хочет.
Соседки по общежитию сначала радовались, что маленькому Кешке снова повезло, но с каждым разом они все больше косились на него, будто его везение отнимало шансы у кого-то другого. Стоило сыну Ларисы Мошкиной появиться на общей кухне или во дворе старой пятиэтажки, как именно здесь вскоре начинало происходить что-то необъяснимое: то ниоткуда вспыхивал пожар, то происходила утечка газа, а то и вовсе прорывало водопроводную трубу.
Когда же странному счастливчику исполнилось десять лет, то его стали за глаза обвинять во всех бедах, которые происходили в округе. Если у кого-то из его обитательниц общаги случалась ссора с кавалером или рождался мертвый ребенок, то молва обвиняла в этом никого иного, как Кешку из тринадцатой комнаты.
К десяти годам невинный младенец стал изгоем, и суеверные женщины боялись разговаривать с ним и строго-настрого запрещали своим детям приближаться к нему. Если в детстве в комнату Мошкиных почти каждый день приходили соседки со сладостями и игрушками, то теперь их жилище все обходили стороной.
«Либо ты съезжаешь отсюда со своим отродьем, либо вам не жить,» – популярно объяснили невезучей Лариске, у которой, кроме злосчастного сынка, объявился еще и муж-зэк. Семье Королевых, которая воссоединилась, несмотря на все невзгоды, ничего не оставалось, как покинуть и подмосковные Мытищи, и родную страну.
Бригада «скорой помощи» доставила переохлажденного пациента в ближайшую детскую больницу, но тут его наотрез отказались брать без документов. Сам Королев в это время все еще был без сознания.
– Что вы к нам всех бомжей везете! – возмутилась медсестра в регистратуре. – Ну и что с того, что вы его на соседней улице подобрали! Везите его в Первую градскую – там всех принимают.
Два хмурых фельдшера, больше похожие на могильщиков, чем на сотрудников медслужбы, снова закатили носилки в белый автомобиль. Путь их теперь лежал почти через весь город, со всеми его светофорами и утренними пробками.
– Ну что же вы, мужики? Надо было сразу констатировать факт смерти, – подсказал угрюмым сослуживцам возмущенный водитель. – Теперь три часа потеряем коту под хвост!
Чтобы сэкономить время, шофер включил сирену и «мигалку». «Скорая» неслась по «встречке», обгоняла троллейбусы и наезжала на тротуары. В тот момент, когда машина совершила очередной опасный маневр, пассажиров тряхануло так, что не подающий признаков жизни пациент свалился с носилок и сломал себе ногу. От боли он пришел в сознание и застонал.
– Да не ори ты! – прикрикнул на него фельдшер, сидевший к нему спиной. – Фамилию лучше вспоминай!
– М-мышиный Король, – прошептал чудом выживший юноша.
Наконец, его довезли до старого здания с обшарпанным фронтоном. В приемном покое к тому времени уже собралось не меньше трех десятков страждущих – бомжей и прочей городской голытьбы. Когда-то эти люди были вполне достойными гражданами, и возможно, среди них были даже поэты. Теперь же все они угрюмо поглядывали на вновь прибывшего парня, который норовил попасть на прием без очереди. Его стоны раздражали всех в очереди, и его уже несколько раз просили замолчать.
К счастью, работники медслужбы уговорили знакомую регистраторшу побыстрее оформить их груз. Юноше сделали анализ крови, диагностировали пневмонию, сепсис и перелом левой лодыжки.
– Ну, парень, ты счастливчик! – присвистнул молодой доктор, опасливо косясь на татуировку. – Эх, молодежь! Зря вы калечите себя в подпольных салонах! Ничего удивительного, если у тебя окажется еще и гепатит.
Инок с трудом открыл глаза и заметил, как за плечом мужчины в голубой униформе стоит кто незримо-белый.
Дед Мошкин воспринял исчезновение внука как долгожданное событие. Молодой родственник, которого он уже не считал родным, больше не бесил его своими причудами и выходками.
Кража десяти тысяч рублей, обнаруженная ветераном как раз накануне странного исчезновения виновника, вызвала его особый гнев. Он так переволновался, что целый день пролежал в постели, глотая нитроглицерин. Когда же этот ненавистный внук не появлялся дома уже двое суток, то дед вздохнул с облегчением:
– Слава тебе, Господи! Наконец-то ты избавил меня от лукавого! И поделом тебе, Ирод!
Мошкин приготовился к долгожданному звонку из морга. Однако, ему позвонили не санитары, а психиатр из ведомственной поликлиники, в которую он однажды лично водил Иннокентия на осмотр. Врач интересовался, почему они больше так и не появлялись.
В ответ подполковник в отставке промямлил что-то невыразительное насчет занятий в колледже, но тут же прикусил язык: не в меру радетельный доктор мог ведь позвонить и в колледж! Обещав вскоре снова прийти на прием с внуком, Анатолий Кузьмич понял, что пора искать его самому.
Он обзвонил все морги, но за последние трое суток ни в один из них не поступало тело с татуировкой в виде уродливой мыши. Мошкин уже хотел отправиться в милицию с заявлением на розыск, но поразмыслив, отложил эту идею: он чувствовал, что пока не следует связываться с официальными инстанциями. Его бывшие сослуживцы могли бы не понять, как кадровый чекист упустил мальчишку, и задать ему слишком много вопросов, на которые он, Кузьмич, никогда бы так и не ответил. Он решил сперва лично обойти все городские психиатрические клиники, благо в огромном городе их было не больше дюжины.
В третьей по счету лечебнице ему вдруг повезло: пожилая медсестра, взглянув на фотографию юноши с «конским хвостом» и услышав про татуировку, сообщила, что в Первую градскую, где подрабатывает санитаркой ее племянница, недавно поступил похожий пациент. В тот же вечер ему, действительно, позвонили из больницы, и велели привезти документы внука.
Съездив по указанному адресу с нужными бумагами, старик Мошкин вдруг направился не домой, а на Абельмановскую заставу, в Покровский ставропигиальный монастырь. На днях он прочел в книге почтенного старца, что именно в этом монастыре находятся мощи святой Матроны Московской – заступницы всех болящих.
В храме, который по своей архитектуре чем-то напоминал больницу, случайный посетитель приобрел самую большую свечу и поставил ее перед чудотворным образом, на котором преподобная старица была изображена с закрытыми очами. Среди всех святых у нее было самое доброе лицо. Глядя на него, заклятый атеист Мошкин вдруг осознал, что его собственная спокойная старость находится теперь в руках его непутевого внука, и он стал неумело молиться за здравие раба Божия отрока Иннокентия.
Стоя перед иконой с закрытыми глазами, старый чекист вдруг вспомнил свое голодное послевоенное детство, детдом в Хохловском переулке и нянечку Матрену Ивановну. У той женщины тоже было простое русское лицо и жилистые, натруженные руки. Иногда она совала ему в кулак маленькую безвкусную булочку и второпях крестила. Много позже, уже состоя на службе в органах, лейтенант Мошкин узнал, что эти булочки называются просвирки, и что религиозный элемент придает им чудодейственную силу. И вот теперь бывший детдомовей стоял перед образом святой Матроны и плакал чистыми и искренними слезами. В последний такое с ним было семьдесят лет назад, когда он узнал о смерти матери.
Вскоре пациента Королева выписали из реанимации. Увидев исхудавшего внука, Кузьмич всплеснул руками:
– Да на тебе кожа да кости! Тебя что, не кормят? Чего тебе принести? Ты говори, не стесняйся! Я на тебя больше не в обиде.
Внук знаками объяснил деду, что ему нужен ноутбук. На следующий день, кроме компьютера, дед принес еще термос домашнего борща и целый пакет сдобных булок.
Инок съел все, недоверчиво косясь на старшего родственника. Таким заботливым он еще никогда его не видел.
– А т-ты мышей к-кормил? – вдруг спросил он.
– Да, конечно! – легко соврал дед.
На самом деле, он даже не заходил в комнату внука с тех пор, как тот пропал.
– Т-ты их от-тпусти, – предложил внук. – Я уже их з-запомнил.
На его руке с наколкой теперь была аккуратная повязка.
– Ладно, – стал прощаться дед. – Ты это, давай, выздоравливай.
Как только за дедом захлопнулась дверь, Инок достал компьютер. В его голове уже созрела четкая концепция новой игры. Несмотря на запреты сестер и врачей, он не отрывался от монитора почти две недели. У странного пациента сначала хотели отнять его ноутбук, но он наотрез отказывался подчиняться запрету.
– Да ладно, чего уж! – вступились за странного парня соседи по палате. – Пусть себе смотрит, молодой ведь!
Пятеро осунувшихся мужчин сперва тоже неодобрительно поглядывали на подростка, которому так не повезло сразу по нескольким статьям. Они стали было спрашивать его, кто он такой и что с ним случилось, но странный пацан не отвечал даже на самые простые вопросы. Соседи отстали от него, решив про себя, что он к тому же, еще и немой. Их отношение к чудаковатому Кешке переменилось лишь тогда, когда в палату зашел его дед, в котором они безошибочно определили большого начальника. Соседи стали уважительно величать самого молодого пациента Иннокентием, и говорили между собой теперь вполголоса, дабы не мешать ему создавать виртуальный шедевр.
Никто из них не мог понять, что он там такое химичит, а он даже не пытался это объяснять. Он просто рисовал «мышкой», точно перышком, своих персонажей. Потом долго смотрел на то, что получилось, и оставался недоволен работой. Тогда он стирал виртуальным ластиком чуть ли не всю картинку, чтобы вновь взяться за нее с новыми идеями. Потом часами заполнял каждую модель цветными точками, увеличивал ее, уменьшал, переворачивал и снова дополнял яркими деталями. Когда все персонажи были готовы, он стал искать алгоритмы для компоновки моделей, расставляя красочные ключи для визуализации объектов. Если бы кто-то осмелился задать ему вопрос: «Зачем ты это делаешь?», то в ответ Инок просто показал бы оживший экран.
Когда его выписали, в поцарапанном ноутбуке была полностью записана новая игра. В ней было четыре мужских и три женских персонажа, которых звали Главный разбойник, Черный принц, Стражник, Водяной, Прекрасная Дама, Ведьмочка и Сирена. В каждом из героев проступали черты тех людей, которых автор хорошо знал в реальной жизни.
Смысл новой игры был прост: геймеру надо было всего лишь найти того, кто все время прятался за спиной одного из семи персонажей. Конечно же, это был сам Мышиный Король – семиглавое существо в красной мантии и золотой короне на брюхе. Именно из-за него враждовали все семеро. Каждый из них был по-своему вооружен. Главный Разбойник стрелял из пулемета, Черный Принц дрался мечом, Стражник орудовал пикой, а Водяной – водометом. Женские персонажи были вооружены ничуть не хуже мужских. Прекрасная Дама ослепляла своих противников при помощи зеркальца, Ведьмочка замораживала их волшебной палочкой, а Сирена швырялась бутылками с зажигательной смесью. Сам же Мышиный Король нисколько не боялся своих преследователей и то и дело становился тенью одного из них. Стоило кому-то из персонажей задеть Короля, как он дробился на семь частей, и битва продолжалась уже на новом уровне.
Инок решил поделиться своим творением со всем миром, и для этого выложил игру в Сеть.
33
Никитос вынул из кармана ключи и открыл дверь:
– Заходи, зайка!
Тонька зашла в маленькую прихожую и недоверчиво спросила:
– А чья это квартира?
Коршунов по-хозяйски включил свет, повесил ключ на крючок и снял с плеча Тонькин баул:
– Какая разница! На три недели она твоя.
– А потом? – также недоверчиво спросила Тонька.
Коршунов скривился в улыбке, словно съел что-то кислое:
– Зайка, у тебя так много вопросов. Ключ на крючке. Вот ванная и туалет. Когда будешь уходить, закрой замок на два оборота. Давай, хозяйствуй! А мне уже пора.
Большова кусала губы, соображая, чем она будет расплачиваться за такой подарок судьбы. Эта маленькая и очень уютная квартирка ей сразу очень понравилась. В глубине души она была очень благодарна Никитосу за то, что он увез ее из родительского дома, и за то, что теперь ей не придется добираться на попутках в неизвестный город Санкт-Петербург. Но Тонька не была бы сама собой, если бы просто поблагодарила своего избавителя и тут же забыла об этом. В ней боролись противоречивые чувства: с одной стороны, ей хотелось сделать для Коршунова что-то хорошее, а с другой – поскорее выпроводить его.
Наконец, она решила показать ему, что она уже взрослый человек и не нуждается в его опеке:
– Ты ничего такого не думай, Никитос! Я с тобой обязательно расплачусь, как только найду работу! Я и хату себе найду, вот увидишь!
Коршунов усмехнулся:
– Ну да, кто бы спорил! Тебя ведь только разозлить надо как следует. И тогда ты на все готова – хоть бриллианты получать, хоть у шеста вертеться.
Тонька вспыхнула. Коршун, которого она знала как облупленного, оказался не так примитивен, как прочие однокурсники. Он прекрасно помнил об их споре, но заговорил об этом только сейчас. Похоже, он сам не раз, что втянулся в это опасное пари с подначки своих дружков. А ведь еще совсем недавно они были не то чтобы друзьями, но, во всяком случае, никак не врагами. Вспомнив, как вся их компания весело тусила в «Забавинском», голодная девушка невольно сглотнула слюну.
Благородный рыцарь понял ее без слов. Он тоже успел проголодаться с утра.
– Слушай, а поставь-ка чайник! – по-дружески предложил он. – По-моему, там в холодильнике еще курица была.
– А еще у меня пирожки! – обрадовалась Тонкая. – Давай, и правда, поедим вместе!
Это совместное желание сразу сблизило их. Он понял, что может остаться, а она – что не будет чувствовать себя одинокой в чужой квартире.
Никита пошарил в буфете и извлек оттуда высокую бутыль с чем-то красным. В холодильнике, действительно, нашлась кастрюля с чем-то съестным, а кроме нее – хлеб и колбаса. Вынимая чужие припасы на стол, благородный разбойник мысленно пожелал тетушке хорошего и длительного отдыха. Похоже, все складывалось по его плану, и даже лучше.
Тонька тоже не сидела сложа руки. Она прошла в комнату, распаковала свою сумку и достала полотенце. Квартира нравилась ей все больше и больше. По стенам были развешены почти профессиональные рисунки. На одном из портретов она узнала Коршунова в детсадовском возрасте. Тонька немного успокоилась: здесь, точно, жил кто-то из его родственников.
Благородный Никитос тем временем орудовал на кухне. Когда его спутница вновь вошла туда с полотенцем на голове, то на столе стояли две свечи, две рюмки, две тарелки, блюдо с пирожками и бутербродами, а также целая кастрюля, от которой пахло чем-то невероятно вкусным. У голодной Тоньки потекли слюнки, и она без лишних приглашений взялась накладывать себе горячего.
Ее настороженность по отношению к бывшему врагу развеялась раньше, чем они доели курицу с подливой. Коршунов держал себя джентльменом: отрезая кусочек ножом и ловко подцепляя его вилкой, он аккуратно отправлял его в рот. Большова, привыкшая есть ложкой или прямо руками, с удивлением поглядывала на такое неожиданное превращение однокурсника.
– Ты не против? – кивнул он на бутылку. – Это клюквенная настойка. Тебе должно понравиться.
Тонька послушно кивнула. С каждой минутой ей все меньше хотелось спорить с этим непредсказуемым парнем, который позировал художнику еще в детсадовском возрасте.
Он разлил аперитив по хрустальным рюмкам и произнес с доброй улыбкой:
– Ну, зайка, за тебя! За то, чтобы ты стала звездой!
Тонька схватила рюмку и, резко опрокинув в рот ее содержимое, закашлялась.
Никитос спас ее и на сей раз, энергично похлопав по спине:
– «Клюковку» нельзя пить быстро. Ее надо смаковать. Вот так, – он сделал маленький глоток. – Попробуй еще раз. Это как любовь – захочешь все сразу, так станет поперек горла.
Тонька захлопала ненакрашенными ресницами. Неужели, это, и в самом деле, был Никита Коршунов? Тот самый, который сидел в классе сзади нее и совал ей на уроке надкушенный «Сникерс»? Тот, с которым она сидела на подоконнике под лестницей и тот, с которым она так глупо повздорила? С тех пор прошло не больше месяца, но как он изменился! Она с проваливалась, точно в пропасть, в темноту его карих глаз, где разгорались дерзкие искорки. Да и он – он ведь тоже только делал вид, что ест курицу! На самом деле Никитос безнадежно тонул в ее зеленых глазах, где тоже вспыхивали озорные огоньки.
Между тем, кастрюля с чем-то куриным и бутыль с «клюковкой» заметно опустели. Свечи догорели, а волосы высохли. Стрелки на часах приближались к десяти. Пора было прощаться.
– Слушай, а ты ведь обещала мне станцевать танец живота, – неожиданно сказал благородный рыцарь. – Помнишь?
Тонкая кивнула. Конечно, она помнила. Ведь она, действительно, приглашала его, но в тот раз как-то не срослось.
– Я тут музыку скачаль, – продолжал он, доставая из кармана смартфон. – Подойдет?
Из динамика послышался какой-то нездешний мотив. Зажигательный ритм переплетался в нем с мелодией скрипки. Казалось, что барабаны зовут куда-то в неизведанную даль, а скрипка боится, и от этого плачет все сильнее. Никитос сидел неподвижно, и только его сильные пальцы отбивали ритм по столешнице.
Тонкая оглянулась вокруг и, заметив на диване цветастое покрывало, резко сорвала его и взмахнула им, точно шалью.
– Ну, ты даешь! – изумился Коршунов и сделал музыку погромче.
Большова заговорщицки подмигнула ему и, не нарушая ритма, прошлась на цыпочках, плавно покачивая бедрами. Благородный Никитос принял приглашение, встал из-за стола и стал играть на воображаемой скрипке, изображая безнадежно влюбленного скрипача.
Танцовщица подхватила его игру и, обернув джинсы цветастой тканью, сорвала с себя свитер и швырнула его на диванчик. В самом деле, разве можно исполнять зажигательный арабский танец в душном свитере?
«Она просто волшебный цветок», – пронеслось в голове у влюбленного скрипача.
Тонкие руки танцующей девушки распускались ему навстречу, бюст в красном лифчике колыхался из стороны в сторону, а плоский упругий живот сотрясался, как бубен.
Никиту бросило в жар. Нездешняя музыка будто звала его в неизвестную игру.
– Зайка, иди ко мне, – пробормотал он, чувствуя, как его собственное сердце готово выскочить из груди в такт бешеному ритму.
Танцовщица замерла и взмахнула ресницами:
– А ты меня не бросишь?
– Нет, – твердо ответил Коршунов. – Никогда.
Утром благородный рыцарь посвятил ее в свой план насчет дальнейших действий. По его мнению, ей не следовало эти два дня приходить в колледж, чтобы не раздражать ребят. В пятницу, когда у нее как раз будет день рожденья, вся компания соберется в ночном клубе, чтобы отметить это радостное событие, а заодно и положить конец бестолковому пари.
– Но тебе же самому еще только семнадцать! – удивилась будущая именинница. – Как же нас пустят?
– А вот это я тоже беру на себя, – шепнул ей на ухо благородный организатор. – Кому какая разница – семнадцать, двадцать семь? Считай, что я уже обо всем договорился. У меня там знакомый работает.
Тонька с благодарностью чмокнула героя в щечку:
– А ты, и правда, крутой!
Тот довольно улыбнулся и по-свойски попросил:
– А еще?
Она повторила благодарность, но тут же снова сделалась серьезной:
– Скажи мне честно, ты думаешь о будущем?
Никита пожал плечами:
– Наверное.
– Ну и что ты думаешь? – не сдавалась девушка.
– По-моему, оно прекрасно, – искренно ответил он.
Когда за возлюбленным закрылась дверь, будущая именинница стала размышлять над превратностями любви. Кем был для нее Никита Коршунов до вчерашнего дня? Да никем – так, однокурсником, наподобие Вадика или Варуша. С ним бывало интересно поболтать на переменах, у него можно было скачать прикольную музыку или контрольную, – но это, пожалуй, и все.
В тот раз, на тусовке в «Забавинском», он только и делал, что распускал перед ней хвост, а ее черт ее тогда дернул взять его «на слабо». Ведь если хорошенько подумать, то в драке, которая произошла после этого на улице, виновата именно она. И с чего она тогда вдруг надумала снимать ролик? Мало ли роликов в Интернете? Да… Да еще этот Вадик со своим планшетом! А Никитосу тогда деваться было некуда – он же крутой, конечно! Вот и пришлось ему подхватывать ее идиотскую игру.
«Все-таки, я стерва!» – с сожалением решила Тонька, но тут же успокоила себя: ведь в итоге все кончилось так романтично!
В колледж она, естественно, не пошла, ожидая завтрашних именин. «Я буду прямо как королева, которая вернулась из ссылки!» – с удовольствием думала она, выбирая себе наряд.
На следующий вечер вся компания собралась у развлекательного центра. Темнело уже поздно, дул легкий прохладный ветерок, и все были одеты по-весеннему. Торжественный Никитос держал в руке пышный букет роз, хипстер Вадик заявился с самокатом, а модник Варуш нацепил на шею белое кашне. Девчонки были изрядно наштукатурены и ревностно оглядывали друг дружку. Даже скудоумный Костян Коротков ради торжественного случая надел галстук.
Коршунов заранее просчитал стоимость новой «поляны» и решил, что на этот раз каждый будет платить сам за себя. Элитный ночной клуб – это вам не фастфудовская забегаловка, где восьмерым можно потусить на три куска.
– Так, народ, у меня важное объявление, – деловито сообщил он. – Сегодня с меня джин-тоник и чипсы. За остальное бухло платите сами. Вот вам флаеры на скидку, держите.
Получив глянцевую бумажку, Коротков с удивлением повертел ее и присвистнул:
– Так ты что, типа, тоже?
Никита не понял:
– Чего тоже, Костян?
– Ну, эти флаеры, – пояснил приятель. – Мне таких бумажек Валик, типа, целую коробку всучил. Я ему говорю: «И на фига они мне?» А он: «Раздашь до каникул – зачтем тебе, блин, вместо практики». Ну, я типа, захерачил эту коробку в ближайшую мусорку. Ну, оставил себя десяток для прикола.
Никитос удивился:
– Ничего себе! А у Валика-то они откуда?
Короткий лишь недовольно хмыкнул:
– А хрен его знает! Этот козел мне обещал, типа, все «хвосты» закрыть, а самого уже целый месяц нет.
В разговор вмешалась Зина Колодина, которая была землячкой Макушина по подмосковному Фрязину:
– Да если б тебя, Костян, так отметелили! Ты б тоже сейчас не тусовался.
И она вкратце пересказала однокурсникам статью из местной газеты.
Заметка была старая, но попалась ей на глаза лишь вчера. О том, что это произошло в туалете, Зина скромнее умолчала.
А факты были таковы. На Валентина Макушина, который поздно вечером возвращался домой с электрички, неподалеку от станции напала компания подвыпивших подростко. У него отобрали телефон, и вдобавок проломили основание черепа. Тех хулиганов, естественно тут же поймали, так как крики жертвы услышал наряд милиции. Один из малолетних преступников впоследствии рассказал корреспонденту, что драка произошла по вине самого «мужика». Его всего лишь вежливо попросили сигаретку, а он отхлестал просившего перчатками по лицу.
Эта неожиданная история всех слегка озадачила не меньше, чем вопрос о происхождении флаеров.
Никита поспешил развеять все сомнения в их подлинности:
– Я, Костян, не знаю, откуда они у Валика, а мне их сам хозяин клуба дал. Смотри, вот промо-код.
Костян, тем не менее, не сдавался:
– Да теже самые – с номерами. Смотри сам!
И он достал из кармана куртки точно такой же кусок глянцевой бумаги, только довольно мятый:
– Ты когда, типа, сказал, что в ночной клуб пойдем, я и обрадовался, что халява.
Варушу надоел этот спор, и он философски резюмировал:
– Слушайте, какая разница? Флаеры-шмаеры! Лишь бы нас пустили скорей, а то мне уже в туалет надо.
Коршунов слегка поддел его локтем:
– Все схвачено, парни, расслабьтесь!
Тоньки, между тем, все еще не было.
34
Кешка гулял с дедом в больничном дворике. Он был на костылях, так как гипс с его ноги еще не сняли. Его прочие недуги, к счастью, прошли без осложнений.
– Д-дед, я хочу н-новый к-комп, – твердо заявил он.
– Давай сначала ты домой вернешься, – уклончиво ответил Кузьмич, – а там посмотрим.
Весна уже превратила остатки московского снега в черную липкую грязь. В кустах, уже подернувшихся зеленой дымкой, оживленно чирикали воробьи. Юноша беспомощно щурился от яркого солнечного света и капризничал, как ребенок.
Дед хотел было пошутить, что он и так похож на призрака со своими виртуальными играми, но взглянув на бледное лицо внука, осекся. Пенсионер Мошкин, привыкший служить общему делу, терялся, когда этот вздорный юный родственник в очередной раз озадачивал его новой выходкой или капризом.
– Знаешь, Кешка, – примирительно начал он. – Я тут подумал. Может, тебе принять крещение? Я третьего дня поговорил с батюшкой в церкви. Он сказал, что может тебя окрестить. А для начала велел тебе прочитать вот это.
С этими словами дед вынул из-за пазухи белую брошюрку и аккуратно засунул ее внуку в карман куртки.
Инок остановился, взял брошюру из кармана и стал внимательно ее рассматривать.
Наконец, он протянул ее деду и решительно сказал:
– Н-на, ч-читай луч-чше сам.
Кузьмич не ожидал такого поворота. До него вдруг дошло, что он сам не умеет правильно креститься.
– Да-да, – засуетился он, беря брошюрку. – Тебе сначала надо как следует выздороветь, правда? Пусть с тебя сначала гипс снимут, а то как же ты в церковь пойдешь?
Инок медленно передвигался по аллейке, неумело переставляя подпорки. Подойдя к скамеечке, он устало опустился на нее. Ему хотелось только одного: чтобы его никто не трогал и не мешал сочинять новую игру, для которой нужна была мощная машина с большим объемом памяти. Он уже в общих чертах представлял концепцию нового шутера: это будет война мышей-мутантов.
– А к-как м-мыши? В-выросли? – спросил он вдруг ничего не подозревающего деда.
Кузьмич замялся. О пушистом зверье он вспомнил лишь на третьи сутки после исчезновения внука. К тому моменту во всех трех клетках уже лежали скрюченные трупики, так что ему пришлось срочно утилизировать биоматериал и вымыть комнату с хлоркой.
– Видишь ли, мыши погибли. Наверное, им чего-то не хватало. Их больше нет.
Эта новость ошеломила Инока. Он совершенно забыл, что сам не давал зверью воды. Мысль о том, что хвостатые существа погибли прямо в его комнате, вдруг лишила его покоя. Он горько заплакал.
Дед, чувствуя свою вину, утешал его:
– Да что ты, в самом деле! Эка невидаль – мыши! Да этих мышей сотнями используют для опытов!
Но внук был безутешен. Его пугала сама мысль о смерти – такой неминуемой и близкой.
– Ну ладно, – наконец сдался дед. – Если уж я так виноват перед тобой, то прости меня, пожалуйста. Я куплю тебе новый компьютер. Не держи зла на старика.
Юноша резко поднялся:
– П-пойдем!
Но в этот день его так и не выписали.
Выйдя из больницы, Анатолий Кузьмич снова направился не домой, а в монастырь на Божедомке к преподобной Матроне. Тут уже собралась небольшая толпа, так что ветерану пришлось даже подождать, пока к святым мощам приложатся все страждущие.
Войдя в храм, Мошкин поискал образ доброй старушки, и подойдя к ней, вдруг встал на колени. Путая между собой старинные и новые слова, он просил Матрону не держать зла за все его пригрешения. Скупые слезы скатывались с морщинистых щек. В его памяти вдруг всплыл тот случай, который, казалось, уже не имел к нему никакого отношения.
– Простите меня, Матрена Ивановна! Этот Пашка – он мог бы убить меня!
Фамилия Пашки была Шемяка, так что ему даже прозвище было ни к чему. Его, как огня, боялся не только трусоватый Толик Мошин, но и ребята постарше. Говорили, что Пашка был не то больной, не то контуженый, и что ему проще объясняться кулаками, чем словами. Однажды детдомовец Пашка повздорил с пацаном из Хохловского переулка. В чем было дело, Кузьмич так не узнал впоследствии, но очевидно, что зачинщиком был Шемяка, который первым пихнул младшего. По дворовому кодексу чести, тогдашние пацаны защищали своих и наказывали обидчика. Уличные драки были в конце сороковых привычным делом: дрались «стенка на стенку» – двор на двор. Дрались не до увечий, не до крови, как сейчас. Так, «спускали пар», демонстрируя друг дружке мальчишескую удаль, и тут же разбегались. В милицию никто никогда не заявлял.
Их, детдомовцев, никто не держал взаперти: они учились в обычной школе с местными ребятами, ходили к ним в гости и даже в военный госпиталь, который располагался неподалеку. Правда, перед каждой отлучкой полагалось спрашивать разрешения у воспитателей.
На следующий день после пашкиной стычки с хохловским, местная братва подкараулила Толика Мошкина, который в одиночку скучал во дворе. Ему по всем правилам вручили предъяву – записку с временем и местом встречи.
Мошка сразу понял, что дело принимает опасный оборот. Не сказать Шемяке о записке он не мог – за утайку «предъявы» его бы побили свои. Тогда он придумал хитроумный план – послать за сараи ничего не подозревающих «скрипачей» – ребят из соседней комнаты, которые ходили на музыку в Дом пионеров. Мошка был на хорошем счету у директора, так что ему должны были поверить.
Он все рассчитал: после уроков побежал в переулок Стопани, где был Дом пионеров, нашел там Кольку Ивашова и передал ему, что его и еще троих ребят срочно вызывают в госпиталь на концерт.
– Но мы же не готовы! – удивился Колька.
– Ничего, сыграете, что знаете! – крикнул Мошка, изображающий страшное волнение. – Бегите быстрее, а то там уже началось!
Самый короткий путь лежал не по переулкам, а через дворы.
«Скрипачи» вернулись с разбитыми носами. Хорошо, что хохловские пощадили инструменты в черных футлярах и, поняв, что бьют не тех, даже извинились. А вот музыкантам за самовольную отлучку грозил серьезный выговор.
Толик Мошкин торжествовал – как ловко он все провернул! Шемяка после этого случая стал вести себя осторожнее и порой даже призывал Толяна в советчики.
Кузьмич вспоминал далекое детство, и старушка с иконы понимала его и без слов. У нее, как и у богини правосудия, тоже были закрыты глаза, но в отличие от беспристрастной Фемиды, преподобная Матрона прощала всех: и тех, кто когда-то казался прав, и тех, кого считали виноватым.
– Прости меня, Матрона Ивановна! – повторял раскаявшийся грешник, с чувством прикладываясь к иконе.
На следующий день подполковник Мошкин вызвал такси и повез внука из больницы прямо в большой магазин электроники. Там он долго смотрел, как тот ходит между рядами со светящимся экранчиками. Кешку было не узнать: он светился от счастья.
Дед также впервые за долгие годы не испытывал к наследнику ни злости, ни раздражения.
– А знаешь, Кешка, – предложил вдруг он, – что тебе дома одному сидеть? Давай, не теряй времени, пока нога в гипсе. Я тебе вызову такси, будешь в колледж ездить, как большой начальник.
Инок впервые за два года не стал спорить. Он неумело обнял старика и, смущаясь, поцеловал его в обвисшую щеку. Он, и правда, уже слегка соскучился по ребятам.
35
Завидев именинницу, девицы бросились целоваться. Молодые люди почтительно посторонились.
– Так, все в сборе? – деловито осведомился Коршунов. – Сейчас буду считать по головам. Раз, два, три, пять, восемь! Все, пошли, народ, а то наш кабинет займут.
Девчонки заахали:
– А у нас что, отдельный кабинет? Ну, ты крутой, Никитос!
– Да, я такой, – скромно произнес устроитель вечеринки и что-то шепнул охраннику.
Тот безразлично покивал и строго произнес:
– Вы знаете, у нас не курят. Вещи, пожалуйста, оставьте в гардеробе.
В полутемном зале уже собралось десятка три мужчин и женщин. Большова сразу отметила, что многие из них двигались, точно в замедленном кино и курили, несмотря на запрет. Имениннице даже показалось, что дым был какой-то непривычный, сладковатый.
Посередине зала возвышался круглый помост с шестом.
– А это еще зачем? – удивилась Дылда-Колодина.
– А это чтобы тебя привязать и хлыстом хлыстать, – хмыкнул знающий Рубайло, который даже сейчас не расставался с самокатом.
Казалось, между ребятами вот-вот вспыхнет очередная перепалка, и Никита, заметив это, по-хозяйски указал на отдельную комнатку за плюшевой портьерой:
– Народ, нам сюда. Давайте в честь дня рождения Антонины – никаких наездов. Посидим, короче, расслабимся. Я заказал для всех бутылку джина. Тоник каждый наливает по вкусу.
Тут у него запикал смартфон и он прикрыл рот ладонью.
Компания растеклась по «кабинету», рассаживаясь на стульях и диванчиках. Увидев цветы в руке девушки, официант принес вазу, н почему-то пустую.
– Ладно, вы тут расслабляйтесь, – распорядился Никита. – А я на пару минут отойду. Туалет налево.
Он быстро вышел из полутемного зала, поднялся по лестнице в холл и открыл дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен».
– Хорошо, что ты здесь, – услышал он голос Тельмана Исмаиловича. – Помоги Анзору принять товар.
– Да, шеф, – кивнул Никита. – Куда идти?
– Иди во дворик, сейчас машина подъедет, – распорядился Мамцуров.
Никита кивнул и побежал к служебному выходу.
На улице было все так же зябко, и Никита сразу пожалел, что оставил куртку в гардеробе.
– Э, здравствуй, дорогой, – услышал он в темноте.
Никита пожал протянутую руку. В последнее время они виделись довольно часто.
– А чего делать-то надо? – осведомился Коршунов и достал сигареты.
В руках у напарника был обыкновенный кейс, в каких носят ноутбуки. Они постояли еще минуты три, съежившись от холодного ветра. Лицо Анзора было, как всегда, непроницаемым.
– Гляди в оба, – процедил он сквозь зубы.
Минут через пять Коршунов заметил черный внедорожник, который заворачивал во дворик. Водитель посигналил фарами им в лицо. Анзор махнул рукой в ответ. Из подъехавшей машины вылез коренастый мужчина с кейсом в руке. Он был почти такой же, как у Анзора. Они что-то сказали друг другу на незнакомом языке и обменялись чемоданчиками. Потом незнакомец быстро сел в машину и хлопнул дверцей. Внедорожник дал задний ход и скрылся за поворотом.
– Все, – сказал Анзор. – Ты ничего не заметил?
– Да нет, – ответил Никита. – Тебе помочь?
– Ты давай, стой еще минут десять. Я дверь закрою изнутри, так что через обычный ход зайдешь, – снова процедил напарник.
Коршунов закашлялся. Да, ему надо было взять куртку! В прошлый раз ему было, наоборот, жарко: он убегал от полицейского по переулкам и подворотням. А сегодня передача товара состоялась практически без его участия.
Никитос снова вынул пачку сигарет и зло чиркнул зажигалкой. Интересно, в какую сумму Тельман Исмаилович оценит его сегодняшнюю помощь? Он нехотя посмотрел по сторонам и не заметил ничего подозрительного. Так, желтое такси стоит на углу. Наверное, кто-то из посетителей вызвал. Пора возвращаться к ребятам. Он со злостью бросил окурок и, дрожа всем телом, побежал к центральному входу.
Иосиф выключил видеокамеру, как только ушел парень, который стоял на стрёме. Эти двое ничего не заметили, а он все заснял: и номера внедорожника, и обмен кейсами. Достав из кармана мобильник, он доложил куратору:
– К клубу пятнадцать минут назад подъехал черный «Паджеро». Из него вынесли чемодан и передали охраннику хозяина клуба. Я сделал видеозапись.
– Хорошо, свободен, – донеслось сквозь помехи. – Запись передай прямо сейчас.
Иосиф послушно передал файл Часовнику и через пару минут уже выезжал на улицу Первой Революции. Ему хотелось поскорее забыть о своей сегодняшней миссии и поскорее получить такой же кейс от покупателя. Позавчера он уже получил задаток.
Раздумывая, что он будет делать с кейсом, Светлый вдруг представил, что летит вместе с Анушкой на Гоа. Там они снимут бунгало на берегу и будут с утра до вечера лежать в гамаке под пальмой. Он будут сочинять, а она расчесывать его волосы. А потом они будут заниматься любовью – прямо в гамаке или прямо в море.
Иосиф вздрогнул, отгоняя приятные видения. Ему сейчас никак нельзя расслабляться. Вот когда он переведет родителям половину стоимости квартиры, когда положит остаток на золотую карту, когда сядет в самолет… Вот тогда он нальет себе холодной водки и будет предаваться мечтаниям.
В том, что его мечта вскоре осуществится, он не сомневался. Ведь он уже все просчитал: и стоимость перелета, и стоимость жизни на Гоа. Им как раз должно хватить лет на тридцать. Да, он завтра же позвонит Аннушке, вернет ей пять тысяч и предложит составить ему компанию в небольшом путешествии.
Перед светофором вытянулся изрядный хвост.
«А если она не согласится?» – вдруг вспыхнул красным светом досадный вопрос.
«Нет, согласится!» – зажегся зеленый.
Иосиф провел рукой по мокрому лбу:
– Она будет причесывать мои волосы, как Йоко расчесывала Джона!
36
– Мне надо причесаться, – Тонька встала с плюшевого диванчика и взяла вазу со стола. – Заодно и воды принесу, а то тюльпаны засохнут.
Она вышла из полутемного зала и отправилась искать туалет. Длинный коридор был пуст. Ей все меньше нравилось в этом клубу. Возле уборных ее остановил неприятный тип и зашептал прямо в ухо:
– Всего две тысячи.
На его ладони лежала упаковка каких-то таблеток.
Тонька отшатнулась.
– А, может, это? – не отставал тип и вынул из кармана еще одну упаковку.
– Отстаньте от меня! – прошипела Тонька и юркнула в дамскую комнату.
Но там ее тоже ждал «сюрприз».
– Эй ты! Не хочешь расслабиться? Это новенькое! Попробуй, тебе понравится!
На сей раз таблетки предлагала синюшная девица с пирсингом в носу:
– Первая доза бесплатно!
Имениннице ничего не оставалось, как плеснуть незнакомке прямо из наполненной вазы и скорее бежать к своим.
– Идиотка! – донесся до нее истеричный крик.
Тем временем за плюшевыми портьерами уже дегустировали алкоголь.
– Тебе чего плеснуть, Тонь? Виски? Джин? – Костян Коротков был необычайно любезен и многословен. – Садись, располагайся.
Большова оглянулась. Коршунов все где-то пропадал, и ее все больше раздражала его беспечность. Казалось, что и ребята, и девицы были настроены дружелюбно. Никто больше не вспоминал о ее дурацком обещании снять непристойное видео.
«Главное, чтобы сильно не напились,» – с опаской подумала девушка.
На столе уже стояло штук пять разноцветных бутылок.
К счастью, в этот момент из-за портьеры появился Никитос. По его лицу именинница безошибочно определила, что он чем-то сильно озабочен.
– Костян, плесни мне вискаря, а то я продрог, как собака!
– Чё, опять флаеры раздавал? – беззлобно пошутил Коротков, который уже изрядно принял «на грудь».
Но Никитосу было не до шуток. Он внимательно оглядел однокурсников, точно считая их, все ли в сборе, и с решимостью профессионального тусовщика предложил:
– Эй, народ! Все айда в зал! Сейчас будет самое интересное. Потом допьем!
«Народ» воспринял предложение с энтузиазмом. С бокалами в руках подвыпившие тинейждеры направились в большой зал. Там грохотала ритмичная музыка, некоторые посетители вышли на танцпол, а остальные еще сидели за столиками. Тонька еще никогда не бывала в подобных заведениях и теперь с опаской поглядывала на окружающих. Видимо, здесь было принято оттягиваться по полной, не оглядываясь на других. Такие порядки ее сначала насторожили, но грохочущая музыка и мерцающий свет сделали свое дело: настороженная именинница вскоре привыкла к расслабленной атмосфере, и ей тоже захотелось расслабиться. Опустошив бокалы, второкурсники стали двигаться в ритм музыке, как вдруг она стихла.
Народ снова потянулся за столики, а на сцене оказался маленький толстячок.
– А теперь! – громко воскликнул он, – Кульминация нашего вечера! Шоу у столба! То есть, танцы у шеста! Встречайте несравненную Виолетту!
Из динамиков полился томный саундтрек, в зале захлопали, и из-за кулисы, покручивая бедрами, вышла старая знакомая. На ней были высокие сапоги, блестящее боди со стразами и чулки в крупную сетку.
Артистка оглядела публику и встряхнула волосами. Кавалеры в зале оживились и даже слегка отстранились от своих дам. В мерцающих бликах свете разноцветных огней несостоявшаяся балерина стала показывать чудеса акробатического искусства. Она то выгибалась, то резко откидывала руки назад, а то стекала вниз волной. Ее ноги поднимались по пилону и выделывали удивительные трюки.
Когда номер закончился, на подиум снова выкатился конферансье и с энтузиазмом предложил новое развлечение.
– Ну а теперь! Я обращаюсь к нашим милым дамам! Кто из вас хочет бросить вызов несравненной Виолетте?
Музыка совсем стихла. В зале тоже наступила тишина. Девушки не спешили выходить к шесту. Тогда толстый конферансье стал подначивать мужчин:
– Уважаемые господа мужчины! Позвольте вашим спутницам раскрыть свои таланты! Я уверен, среди них есть настоящие звезды!
Большова быстро скинула с себя джемпер решительно протянула его Коршунову:
– Держи!
– Эй! Ты куда? – только и успел произнести он. – Не надо!
Но именинницу было уже не остановить. Она ловко запрыгнула на подиум и воскликнула:
– А теперь – мой танец!
Ведущий смерил ее оценивающим взглядом, словно соображая, к чему может привести подобный экспромт. Ни одна из прекрасных дам еще никогда не осмеливалась бросить вызов «несравненной Виолетте».
Наконец, толстячок все же решил продолжить и затараторил что есть силы:
– А вот и наша самая смелая гостья! Вилькоммен ин кабаре! Велком то зе кэбаре! Представьтесь нашим гостям, как вас зовут?
Именинница гордо вскинула голову:
– Тонкая.
– И что же нам сегодня продемонстрирует несравненная Тонкая? –с усмешкой спросил ведущий. – Ар-эн-би? Хип-хоп? Стрит-джаз?
Вместо ответа девушка подвернула майку и ловко завязала ее узлом под грудью.
В зале послышались хлопки и возгласы одобрения.
– О, нас ждет танец живота! – радостно зааплодировал толстяк. – Ну что ж, пока ди-джей ставит музыку, расскажите пару слов о себе.
Тонька стояла в луче софита, чувствуя прилив дерзкой энергии.
– Варя, привет! – сказала она и помахала рукой в сторону кулис. – Я считала тебя подругой, а ты просто драная кошка!
Тут из динамиков послышалась арабская мелодия. Снова заплакала скрипка, и тревожно забили барабаны.
Тонька распрямила плечи.
Едва танец закончился, в зале раздались хлопки и крики «Браво!». Именинница с победным видом спрыгнула с возвышения и направилась в «кабинет» отмечать несомненный успех.
Приятели сразу обступили ее, стали о чем-то говорить. Ее целовали в щечку, хлопали по спине и даже обнимали. Особенно тесными объятия были у Костяна и Вадика, которые так и лезли к ней целоваться. Варуш держался в сторонке от приятелей, но она заметила, что его черные глаза теперь тоже блестят. Все трое однокурсников были странно возбуждены. Тоньке особенно не понравились их влажные суетливые руки. Она беспомощно оглянулась в поисках организатора банкета, то Никитос снова как сквозь землю провалился – на сей раз вместе с ее джемпером. Девчонки, сбившиеся в кучу на диванчике, о чем-то шептались.
Именинница почувствовала, что ей уже надоел этот бардак, и решила потихоньку смыться. Ей уже совершенно не хотелось ни шумного веселья, ни взрослых развлечений.
Тут Коротков, отхлебнув прямо из бутылки, потребовал тишины:
– Короче, давайте выпьем за именинницу. Ты, блин, молодец, Тоня! Зажгла!
Он сделал паузу, чтобы снова приложиться к бутылке, и этим тут же воспользовался Вадик Рубайло. Теперь он совсем не был похож на интеллигентного хипстера. Перед ней теперь стоял пьяный гопник. Лицо его было перекошено, волосы взъерошены, а движения заторможены.
– Ха! Видел бы Инок! – со злостью пробормотал он. – Чувак сразу бы потерял свою невинность.
Тонкая вжалась в диван. Неужели Никитос так ничего и не сказал своим приятелям? Неужели он привел ее сюда не для перемирия, а для расплаты? Именинница кусала губы от обиды, которую еще больше усиливал алкоголь. Коротков важно вынул сигарету и чиркнул зажигалкой. Варуш подсел прямо к имениннице и слегка обнял ее за талию.
Большова резко встала, но тут к ней подступил Костян и дыхнул прямо в лицо:
– Короче, Тоня, ты проспорила. Танец – это еще не порнушка.
Девушка почувствовала, что бежать надо прямо сейчас же, но Вадик преградил ей путь своим самокатом:
– Да ладно, Тонь, тут все свои! Чего ты стесняешься?
Тинейджеры вплотную придвинулись к имениннице.
– Ты же не Коршуну проспорила, а нам, – отвязно заметил Варуш. – Мы все свидетели.
Тонька тянула время.
– Ладно. Дайте мне хлебнуть, – наконец попросила она
Кто-то из девиц услужливо подал ей бутылку джина и пустой бокал.
Девушка аккуратно налила стакан до краев, потом плавно, точно в замедленном кино, подняла его над головой и вдруг резко выплеснула на портьеру. Выхватив у растерявшегося Костяна зажигалку, она высекла оранжевый язычок и четко произнесла:
– Отвалите, уроды! Считаю до трех!
37
– Я считаю, что начинать надо немедленно! – Часовник заметно нервничал. – Операцию надо проводить прямо сегодня, пока товар не разошелся.
На большом экране только что закончилось короткое видео про обмен чемоданчиками возле «Огонька».
– А почему вы думаете, товарищ капитан, что там именно наркотические вещества? Ведь этот ваш информатор не вскрывал чемоданы и не тестировал их содержимое, – стал сомневаться один из генералов. – А если там окажется, допустим, грязное белье? Вы представляете, что о нашей организации завтра напишут в бульварных газетах? Мы не можем рисковать нашей репутацией и высылать бойцов по непроверенным сведениям.
– Так точно, товарищ генерал-полковник! – устало откликнулся Часовник, но тут же взял себя в руки. – Докладываю Вам, что за этим клубом мой информатор наблюдает уже в течение двух месяцев. Он неоднократно докладывал, что в помещении осуществляется сбыт наркотических средств мелкими партиями. Я полагаю, что руководство «Огонька» об этом не только знает, но и активно способствует. Но до сегодняшнего вечера против директора клуба Мамцурова у нас не было никаких улик.
В кабинете повисло молчание. Четверо мужчин взвешивали все «за» и «против». Наконец, старший по званию нажал на кнопку селектора и скомандовал:
– Группу захвата на выезд. Старшим назначается капитан Часовник. Твоя взяла, Максим, – усмехнулся он в сторону вспотевшего докладчика. – Давай, ищи хорошенько.
– Ну, Мышиный король, не подведи! – прошептал руководитель спецоперации, сбегая по лестнице в свой кабинет.
Почему он дал своему информатору такое прозвище, Максим уже и не помнил. Может, из-за того, что этого человечка на затылке был сальный хвостик, а может, потому что накануне их знакомства Максим Ильич купил дочкам диск с мультиком «Щелкунчик». Дело было как раз под новый год, их первый новый год в Москве.
Когда-то в детстве Максим Часовник сам смотрел этот балет в «Мариинке». Он гордился тем, что был из интеллигентной питерской семьи. Его мать служила в архиве ГУВД, а отец преподавал уголовное право в университете. Раз в месяц семейство в полном составе посещало театр или филармонию. Максима никогда не занимал вопрос «Кем быть?» Он всегда знал, что его долг – помогать государству уничтожать мерзость, нечисть и прочую дрянь, которая лезет изо всех щелей. В семнадцать лет он продолжил династию следователей, о чем никогда не жалел. У него долго не было личной жизни: все девушки, которые попадались на его пути, не отвечали его моральным требованиям. Конечно, он без колебаний брал то, что ему предлагали, но только один раз. Ближе всех к идеалу оказалась дочь полковника ОВД, куда распределили молодого юриста. Помимо правильного воспитания, родители наделили ее еще и привлекательной внешностью. Она работала телеведущей на местном канале.
Вскоре молодоженам стало тесно в родительской квартире на Васильевском острове, а в очередь на собственное жилье Максима не ставили, хотя его супруга ожидала уже второго ребенка. О том, чтобы влезать в кредитное ярмо, у молодого следователя и мысли не было.
Тесть по своим каналам провентилировал перевод зятя в столицу, в антинаркотический комитет.
– Поработай-ка там лет пять, а там видно будет, – предложил он Часовнику. – Насчет служебного жилья я договорился.
Так Максим попал в Московское управление. Вскоре ему дали скромную «двушку» возле Битцевского парка, и почтенный отец семейства прогуливался с коляской по его аллеям в свободное от службы время. Родные в Питере гордились его успехами, но сам Максим Ильич чувствовал, что достоин большего.
После перевода на Маросейку он вновь задумался над квартирным вопросом: если раньше он добирался до работы за пять минут, то теперь на это уходило часа полтора, на то и два – как повезет. Домой он возвращался теперь тоже ближе к полуночи. Дочурки к тому времени уже посапывали в своей двухъярусной кроватке, а жена сонно просила ее не беспокоить. Часовник понял, что надо что-то менять и стал присматриваться к высотке на Яузе. Этот дом со шпилем маячил прямо за окном его нового кабинета, и в хорошую погоду дойти до него можно было всего за четверть часа.
Сталинский ампир нравился Максиму еще с детства, с тех самых пор, когда нянька водила его гулять по Московскому проспекту. Дома со шпилями и колоннами поражали его своей основательностью и устремлением вверх. Они подходили ему по духу. Правда, все дома с колоннами и со шпилями в его городе были какие-то приземистые – массивные, но не высокие. Они не соответствовали амбициям Максима Часовника, который был готов не только всю жизнь служить государству, но и стать самой высокой частью его пирамиды.
Подготовка к спецоперации заняла считанные минуты. Вынув из сейфа пистолет, капитан Часовник дал смс-ку жене, чтобы сегодня его не ждала. Нажимая кнопку «отправить», он вдруг подумал, что операция – это всегда риск, будь то поимка наркодилера или пластическая операция, которых его жена сделала две, а может быть, уже и три. Тяжело вздохнув, Часовник отключил мобильник. Обновленное лицо жены на смартфоне погасло.
«Интересно, а если меня вдруг убьют, она долго будет в трауре?» – промелькнула в его голове шальная мысль, и он тут же три раза сплюнул через плечо и постучал по столу. Капитан наркополиции с особой тщательностью застегнул бронежилет, надел подшлемник от Юдашкина, а затем и сам шлем, чем-то похожий на рыцарский.
Возле серой бетонной коробки уже урчали два автофургона.
Часовник бодро провел инструктаж личного состава:
– Ваша задача взять всю партию. Охрану блокировать. У всех посетителей проверить паспорта. Подозрительных задерживать до выяснения. По машинам!
Бойцы в камуфляже ловко запрыгнули в кузов. Инструктор помог забраться туда же здоровенной овчарке в наморднике.
– Поехали, – крикнул Максим водителю. – Улица Первой Революции, дом восемь.
– Есть, товарищ капитан! – козырнул контрактник.
Железные ворота медленно раскрылись. Операция началась.
Ехать до места назначения по московским меркам было совсем ничего – минут пятнадцать, не больше. Пытаясь представить все детали начавшейся спецоперации, наркополицейский вдруг почувствовал, что ему самому слегка нездоровится. Максим Ильич пытался думать о том, как лучше прочесать «Огонек», но почему-то вспоминал «Элизиум», где он сам расслаблялся позавчера.
Из этого элитного заведения он вернулся лишь под утро. По запаху, который нельзя было перебить никаким одеколоном, супруга сразу догадалась, что он пропадал не на службе. Она дулась на него, как мышь на крупу, а он вдохновенно врал про поимку особо опасного преступника.
«Эх, если бы не дочки! – с грустью подумал Часовник. – У меня бы этих ведущих был бы целый телевизор! Но семья есть семья. Как только получу выходной, надо сводить старшую в театр. Интересно, а идет ли в Москве «Щелкунчик»?
Пытаясь переключить мысли на начавшуюся операцию, он пытался представить те уголки клуба, где с наибольшей вероятностью хранят и сбывают наркотики: «Туалеты проверить в первую очередь, потом кухню».
Но при слове «кухня» мысли снова вернулись к последней разборке с женой. Он решил, наконец, объясниться с супругой, как только придет в себя и отоспится.
За окном, между тем, мелькали неоновые вывески ресторанов, кафе и прочих увеселительных заведений. Максим вдруг вспомнил свой первый год в столице. Тогда он работал, как каторжный – только семья и служба, никаких развлечений. Из родного Питера за ним бдительно приглядывали целых четверо родственников.
Все резко изменилось, когда ему на погоны упала четвертая звездочка. Отныне его мало заботила родственная бдительность. Поглядывая на старших товарищей по службе, молодой питерец стал выстраивать собственную жизненную стратегию.
В детстве он увлекался компьютерными стрелялками, но попав на реальную службу, потерял к виртуальным играм всякий интерес. Когда у тебя на боку пистолет Ярыгина, а в еженедельнике – три раза спортзал и два раза тир, то это снимает стресс лучше любого джойстика. Если же стресс все-таки накапливался, то Часовник предпочитал поверенные способы релаксации: баню, водку и женщин.
Жена, точно служебная собака, делала стойку, чуя запах алкоголя и парфюма. Она все больше устраивала истерики и даже грозилась написать ему на работу. Супруг, изголодавшийся по развлечениям, ринулся наверстывать упущенное с энтузиазмом неофита.
– Успокойся, дорогая, – не выдержал он позавчера. – Займись воспитанием детей, а не шопингом!
– Учи, Максим, это в последний раз! – огрызнулась супруга.
– Ах ты, б… – сорвался он на крик. – Да катись ты со своими подозрениями! Хоть до Питера! А о детях я сам позабочусь! Закон на моей стороне!
Телеведущая хлопнула дверью кухни так, что в ней задрожало стекло.
– Все, кажись, приехали! – прервал его невеселые мысли водитель. – Вот он, этот «Огонек», товарищ капитан.
Из окон клуба валил дым. Толпа ошарашенных посетителей с криками вываливалась на улицу через единственный выход. Люди поскальзывались на мраморных ступенях и падали не то от потери равновесия, не то от удушья. Издалека послышался нарастающий вой пожарной сирены. На часах руководителя спецоперации было одиннадцать двадцать.
38
За двадцать минут они с трудом обогнули площадь и выехали на бульвар, к большому офисному центру. В поздний час здесь светились лишь редкие окошки. Когда-то в одном из зданий находилось известное на всю Москву казино, но теперь неоновые вывески зазывали лишь в рестораны и кофейни.
– Куда едем? – спросил Анзор, припарковав машину у тротуара.
Мамцуров огляделся. «Хвоста» за ними не было. Видимо, никто из сотрудников еще не сообразил, что они вышли из горящего здания через заднюю дверь.
Когда в здании «Огонька» взвыла пожарная сигнализация, он понял, что его вот-вот примутся искать. Схватив чемодан, он велел Анзору уходить по-английски, не предупреждая даже начальника охраны. По пути к выходу ловкому секьюрити удалось отключить камеру наблюдения.
Сориентировавшись по навигатору, Мамцуров зачем-то спросил его:
– У тебя же есть запаска, да?
Анзор удивился:
– А зачем, шеф? Нормально едем! Куда дальше?
Тельману некогда было объяснять непонятливому родственнику, что запасное колесо нужно ему совсем не доля того, чтобы устроить шиномонтаж прямо под окнами бизнес-центра. Дерзкий план созрел в его голове в первые секунды пожара. Пока они добрались сюда, он лишь обдумал детали.
– У нас с тобой самое большое двадцать минут, – медленно произнес он. – Если будут спрашивать, где были, скажи, что возил меня в спортивный центр на массаж с… – Он посмотрел на мобильник, – с одиннадцати до двенадцати.
– Да, шеф, хорошо. В «Голден боди» ездили?
– Да. Поехали, но не доехали.
– А почему?
– А потому что мне позвонили из «Огонька» и сказали, что там начался пожар.
Анзор закивал понимающе. Мамцуров продолжал:
– Наша задача – спрятать товар там, где никто не станет его искать.
– Да! – обрадовался водитель.
Ему совсем не хотелось просто так расставаться с чемоданом, который стоил не меньше пятисот тысяч гринов.
– Тут налево будет парк. Когда остановишься, быстро доставай колесо и проколи его. Потом бери его и беги за мной. Смотри, чтобы нас никто не заметил! Поехали!
Анзор так и не понял, что именно задумал шеф.
Когда-то Тельмана Исмаиловича Мамцурова звали Мышу Мацаба. Он был родом из маленького горного селения, что раскинулось неподалеку от священного монастыря Новый Афон. В детстве ему казалось, что край его земли очень близко – надо лишь дойти до реки Бзыбь, которая несла свои бурные воды в Черное море. Там, за рекой, был уже другой мир – с высокими домами, торговыми улицами, широкими пляжами и женщинами, которые раздеваются почти догола. Мир Мышу Мацаба был совсем не похож на тот дальний мир. Он каждое утро помогал матери выгонять трех коров на пастбище, а вечером гнал их обратно. Только после этого мать кормила его ужином. Из молока они делали сыр, который продавали на базарчике возле монастыря. Там всегда было много туристов – скупых, но доверчивых. Еще мать он колол грецкие орехи, а мать делала из них длинные конфеты. «Чурчхела!» – вспомнил он название любимого лакомства и усмехнулся: как же давно это было!
– Откуда вы приехали? – спрашивал туристов Мышу.
Покупатели были из Ленинграда, Новгорода и других городов, но больше всего – из Москвы.
– Я когда вырасту, тоже в Москву поеду! – говорил им гордый абхазский юноша.
Туристы улыбались и фотографировались с ним на фоне горных вершин и связок чурчхелы.
Окончив школу, Мышу отправился в Гагру отрывать для себя новый мир. Дядя устроил его в автокомбинат, который обслуживал горсовет и другие учреждения.
– Ора! – сказал он племяннику. – Я тебя на престижную работу беру. Смотри, не подведи!
Юному горцу доверили мыть черные «Волги» и менять масло.
Осенью его забрали в советскую армию, и он сам попросился в танкисты. Его направили в Россию, почти в самую Москву. В девяносто первом, когда до приказа оставалось всего три месяца, им отдали приказ: срочно выдвинуться в город! Мышу обрадовался: вот повезло, Москву посмотрю!
Дело было летом, в августе. На улицах было полно народа, как в выходные на базаре. Люди мешали «Уралам» и БМП и даже бросали им какие-то тряпки на лобовую броню.
– Э, мужики, что происходит? – спрашивал Мышу русских парней –тезку Мишу-наводчика и Валю-командира.
Но мужики и сами ничего не понимали и лишь просили его ехать поаккуратнее. Мише-москвичу стало вдруг очень страшно, и он от страха чуть не наложил в штаны. Правда, может и не только от страха – им тогда не разрешали открывать люк, и они до одури надышались маслом и горючкой. Через два дня им велели возвращаться в дивизию, и Мышу расстроился: он так и не увидел Москву.
На родине дядька снова пристроил его в гараж, но теперь уже шофером:
– Поработай годик, а там снова тебя в Москву тебя отправим. Будешь учиться на юриста, а там устроим тебя в горсовет.
Он стал возить зампреда горсовета – маленького лысого мужчину, который совсем не говорил по-абхазски.
На следующий год родственники собрали ему пять тысяч рублей, и он стал собираться в Москву, но тут началась война – в самый разгар курортного сезона. Туристы больше не приезжали ни в Пицунду, ни в Новый Афон. Матери пришлось зарезать двух коров, так как сыр больше никто не покупал.
Мышу снова не понимал, что происходит. Даже на рынке его земляки разделились на врагов и друзей. Те, кто хвалили свой товар по-грузински, вдруг оказались врагами. Они защищали целостность и суверенитет нового независимого государства. Те, кто торговался по-абхазски, хотели больше независимости и вскоре взяли в руки автоматы. Это уже потом он догадался, что причина войны была не в свободе и независимости. Тогда никто не хотел уступать соседу ни рубля, ни лари. Никто ни с кем не хотел поделиться красотой гор и ущелий, чистотой рек и целебным воздухом.
После того, как соседи-грузины оказались сильнее, Мышу Мацабе был отрезан путь домой. Он навсегда остался в другом мире – чужом и жестоком.
Три дня назад ему попалось интересное объявление о продаже квартиры. Когда он поднялся на двадцать третий этаж, то увидел из окна звезды на кремлевских башнях. До него вдруг дошло, что за всю свою жизнь так и не увидел Москвы.
Тот высокий, как гора, дом напомнил ему горсовет в Гагре. В том здании до войны тоже были высокие белые колонны и массивные дубовые двери. Ах, как же ему хотелось самому выходить из них и важно садиться в черную «Волгу»! Тогда самому молодому шоферу из гаража горсовета казалось, что решать государственные очень просто: для этого достаточно получить персональное авто.
Когда началась война, он ворвался в здание с колоннами и убил своего начальника. Тогда он боролся за свободу и независимость, и для этого надо было убивать тех начальников, кто не говорил на его родном языке. Он не задумывался, почему среди его жертв оказалось много женщин. Учительницы, врачи, библиотекарши уже двадцать лет приходили к нему по ночам и не давали заснуть. Он сменил паспорт, но не мог сменить свои воспоминания. Он хотел вспоминать вершины, ущелья, реки и озера, а видел перед собой лишь кровь, слезы, трупы и разруху.
Посмотрев квартиру, он спустился в маленький дворик, спрятанный в тени высокого дома. На этом клочке московской земли были точь-в-точь такой же парапет, как на набережной в Гудауте. Тельман Исмаилович облокотился о перила и стал глядеть в дальнее прошлое.
В том санатории, где ему лечили искалеченную руку, была хорошенькая медсестричка. Он скрежетал зубами, когда она перевязывала его культю, но старался не показывать ей, как ему больно. Для нее он навсегда остался героем.
Через год она умерла от потери крови. К тому времени в городе, окончательно разрушенном бессмысленной войной, больше не было ни врачей, ни лекарств. Их дочку Мащико взяла к себе его мать. Он иногда писал им, но приехать так и не осмелился. Мащико, которую в Москве прозвали Миленой, так и не узнала, что он ей не дядя, а родной отец. Когда ей исполнилось восемнадцать, он вызвал ее в Москву. Сам он тогда сильно бедствовал, и не мог дать ей денег даже на жилье. А потом ей вдруг подвернулся этот майор…
– Потерпи, девочка моя! – умолял он дочь. – Поживи пока с ним. Только не рожай от него.
Она плакала, а он гладил дочь по гладким шелковистым волосам.
– Скоро ты будешь жить, как принцесса! – перекрестил он ее.
Те десять тысяч баксов, что он одолжил жениху Мащико, достались ему очень непросто. Вместе с тремя такими же, как и он, отчаявшимися мужчинами, они решили отжать бизнес у конкурента. Они похитили его десятилетнего сына и две недели держали в подвале старого дома. Коммерсант привез пятьдесят тысяч баксов лишь тогда, когда ему подкинули фалангу от мизинца. Пятую часть полученных средств они вложили в ремонт «Огонька». Своими страданиями и страхами он заслужил право вознести единственную дочь в роскошные покои на двадцать третьем этаже.
Три дня назад Мамцуров оставил продавцу задаток. Еще час назад он был уверен, что получит нужную сумму, реализовав чемодан в розницу. Московский шалбес с омерзительным хвостом на затылке обещал ждать не больше месяца.
– Пошли, – скомандовал однорукий босс и оглянувшись, точно хищник, устремился в темноту. Анзор еле поспевал за ним.
Пройдя метров пятьсот, мужчины увидели длинный пруд, который блестел в свете луны. Узкий водоем уходил куда-то к большим домам, силуэты которых виднелись вдали. Мамцуров показал жестами, что надо упаковать чемодан в пакет. Анзор, наконец, стал понимать, что происходит.
Шеф вынул из кармана пальто катушку скотча:
– Перематывай!
Телохранитель присел на корточки и стал заматывать сверток, точно ценную посылку.
– Осталось только адрес написать, – хмуро пошутил он.
– Смеяться потом будешь, – оборвал его Мамцуров. – А то тебе самому срок напишут.
Когда чемодан был привязан к запаске, босс снова скомандовал:
– Пошли на мост. Как только скомандую, бросай.
Два коротких всплеска раздались почти синхронно. В следующую секунду в кармане у Мамцурова зазвонил мобильник. Нажав кнопку ответа и услышав начальника смены, он изобразил крайнее удивление:
– Ора! Аклуб? Изалшом! Не может быть! Апхаста? Какой ущерб? Пожарные приехали? А еще кто? Я буду через десять минут!
Вода в пруду снова стала темной и безмятежной.
Сплюнув вниз, Мамцуров произнес по-абхазски:
– Теперь думать надо, как спасать товар. Запоминай место.
Анзор цокнул языком и тоже ответил на родном языке:
– Ора! Ты гений, дядя! Вытащим, как только все успокоится.
В ответ Мамцуров лишь махнул протезом. В его глазах сверкали слезы. Ночной клуб, который он арендовал на пять лет, принадлежал известному вору в законе. Тот никогда не поверит, что пожар произошел по вине посетителей, а если и поверит, то потребует ущерб с Мамцурова.
– Пошли, – приказал он. – Едем обратно. Там нас уже ждут. Уже почти двенадцать.
39
Инок добрался до колледжа лишь к полудню. С трудом передвигая костыли, он вошел в класс.
– А, это ты, Королев… – рассеянно произнесла Анна Петровна. – Проходи, садись. Долго же тебя не было.
Ее как будто совсем не удивило, что у него нога в гипсе.
– Я эт-то. Б-болел, – объяснил он и с удивлением оглядел аудиторию: шла уже вторая пара, а за партами сидело всего пятеро человек. Коршунов, Большова и вся компания отсутствовала в полном составе.
– Ну что ты стоишь, проходи уже! – прикрикнула Аннушка.
За прошедший месяц она сильно подурнела. Ее былая утонченность превратилась в самую настоящую худобу, а большие серые глаза чуть ли не выкатывались из орбит.
– Кто-нибудь знает, где Большова, Коршунов и все остальные? – с тревогой спросила учительница, но ей никто не ответил. – Они что, тоже все заболели? Или решили устроить себе выходной за мой счет?
В минувшую пятницу директор объявил педагогам, что не будет оплачивать занятия тем, на чьи уроки приходит меньше половины группы. На первом месте по пропускам стояла, разумеется, А.П. Брынцева.
– Да они в пятницу такой расслабон устроили, что теперь не скоро в себя придут, – раздался чей-то голос с задней парты.
Анна Петровна хотела спросить еще о чем-то, но тут дверь отворилась, и в аудиторию вошел директор в сопровождении сурового незнакомца. У него был здоровый цвет лица, а в глазах – ничего хорошего. Незнакомец по-хозяйски уселся за учительский стол и положил перед собой свою серую папочку. Не говоря ни слова, он молча оглядел присутствующих, после чего стал внимательно изучать классный журнал:
– Знакомые фамилии! – сказал он непонятно кому. – Коршунов, Большова, Коротков. Здравия желаю, товарищи студенты!
Пятеро тинейджеров нехотя вылезли из-за парт. Инок не успел подхватить костыли и остался сидеть на лавке.
– Вчера в вашем колледже произошло ЧП, – размеренно произнес незнакомец. – Можете садиться.
Тут слово взял директор:
– Ваши товарищи совершили серьезное правонарушение, можно сказать, преступление. Его расследуют правоохранительные органы и лично капитан Максим Ильич Часовник.
Аннушкины нездоровые глаза выкатились еще сильнее. Рассказ гостя из органов прозвучал, точно гром среди ясного неба. Закончив свое короткое повествование о пожаре в ночном клубе, он почему-то обратился именно к ней:
– А что вы можете сказать об этих студентах, а-а-а….
– Анна Петровна Брынцева, – услужливо подсказал Скрягин.
– Так что скажете? – глаза полицейского были цвета осеннего дождя.
– Я не могу ничего о них сказать, – пролепетала Аннушка. – Они так редко ходят!
– Вот и плохо, что не ходят! – возвысил голос офицер. – Ваши студенты устроили пожар в ночном клубе, а вы ничего про них не можете сказать?
– А кто именно устроил поджог, товарищ капитан? – осторожно осведомился Скрягин.
– По свидетельству Короткова и Карапетяна, поджог устроила Антонина Большова.
Студенты вжались в парты еще сильнее.
– А кстати, Василий Петрович, – с подозрением спросил он Скрягина, – вы не можете мне объяснить, как несовершеннолетние попали в ночной клуб и приобрели там наркотические средства и алкоголь?
– Никак нет, товарищ капитан, – четко ответил директор. – Не могу знать. Мы проводим большую воспитательную работу. Мы не направляем студентов в ночные клубы.
Инок заметил, что при этих словах он густо покраснел, а незнакомец недоверчиво покачал головой.
Тут с задней парты снова послышался взволнованный девичий голос:
– А где они сейчас?
– Кто где, – уклончиво ответил гость. – Кто в больнице, кто в СИЗО, а кто дома повязки меняет.
Инок вдруг почувствовал, что произошла чудовищная несправедливость, и от этого его лицо тоже пошло красными пятнами. В его ушах зазвенел взволнованный голос Большовой: «Идиоты! Да вы мизинца его не стоите!» Он вдруг понял, что это все из-за него: это он ввел в программу неверный алгоритм, и Мышиный Король оказался сильнее всех.
Не спрашивая разрешения у старших, он с трудом вылез из-за неудобной парты и заковылял к доске. Скрягин и следователь никак этого не ожидали.
– Я знаю, п-почему она это сделала! – отчетливо произнес Королев. – Коршунов х-хотел ее изн-насиловать.
– Вот как? – упитанный незнакомец недоверчиво оглядел странного дохляка на костылях. – А ты-то откуда знаешь?
Этот чудак с хвостом на затылке ему кого-то подозрительно напоминал.
Тщательно подбирая слова, Инок передал все, что слышал от Коршуна в «Забавинском». Слушая его сбивчивый рассказ, Аннушка краснела все больше и больше. От кого они научились ТАК унижать друг друга? Неужели все ее разговоры о добре, зле и нравственном выборе были для них лишь пустым звуком? Не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, она закрыла лицо ладонями и зарыдала навзрыд.
– Гражданка учительница! – оборвал ее следователь. – Возьмите себя в руки!
Скрягин с опаской поглядел на Королева. История принимала самый скверный оборот.
Инок же не чувствовал больше никаких эмоций – ни жалости к своей бывшей тайной возлюбленной, ни страха перед двумя суровыми начальниками, ни отвращения к происходящему. Единственное, чего ему сейчас хотелось, так это переписать игру, в которой Ведьмочка и Прекрасная Дама разили своих врагов не хуже всех остальных. Он вдруг понял, что не такие уж они и стервы. Так, просто жертвы собственных иллюзий.
Когда он закончил свой сбивчивый рассказ и снова сел за парту, гость поинтересовался:
– И чем же закончились твои отношения с Большовой?
– Я п-проболел четыре недели, – ответил Королев. – В-воспаление легких, с-сепсис и п-перелом.
Гость присвистнул от удивления:
– Ну ты и живучий, однако!
– А ты можешь это подтвердить? – спросил Скрягин.
Инок молча вынул справку из кармана и положил ее на учительский стол.
Минуты две следователь изучал медицинский документ, а затем обратился ко всем студентам:
– А вы, гражданка учительница, тоже можете подтвердить факт пари Большовой с Коршуновым?
Анна Петровна почувствовала, что ее сейчас ударят.
– Нет. Я не присутствовала, – сдавленно произнесла она. – Меня срочно вызвали в канцелярию.
– Ну, предположим, – задумчиво протянул следователь. – Но тебе, – он кивнул в сторону Инока, – да, да, тебе – придется повторить свои слова в качестве свидетеля. Я сейчас напишу тебе адрес, приедешь завтра в три часа.
Он достал из своей папочки лист бумаги, что-то там написал и протянул Иноку.
– Ну ладно, – он посмотрел он на часы. – Пора заканчивать воспитательные беседы.
В полной тишине мужчины вышли из аудитории. Опер без приглашения направился в директорский кабинет.
– А к вам, Василий Петрович, у меня будет еще пара вопросов. Вы знакомы с Мамцуровым? – прямо в лоб спросил Часовник.
Скрягин понял, что отпираться бесполезно:
– Да, мы вроде как-то встречались у общих знакомых.
– И у кого же? Когда конкретно?
Василию Петровичу ничего не оставалось, как рассказать про долг в десять тысяч долларов, который дальний родственник жены скостил ему месяц назад.
В глазах гостя загорелись желтые огоньки:
– Вот как? По нашим оперативным данным, за несколько минут до поджога в клуб привезли большую партию наркотиков. А в ходе пожара все сгорело – и у нас против Мамцурова теперь никаких улик. И знаете, почему? – понизив голос, поинтересовался он. – А все потому, что нам кто-то очень серьезно помешал. Вы меня хорошо понимаете, Василий Петрович?
Скрягин пожал плечами:
– А что я должен понимать, Максим Ильич? Что вы намекаете, будто это я хотел избавиться от кредитора? И что с этой целью подговорил своих студентов устроить пожар в центре Москвы? Ну и фантазия у вас! Прямо как у Гофмана.
– А откуда вы знаете Гофмана? – лицо капитана вытянулось. – Давайте отсюда поподробнее.
Скрягин хлопнул себя по ляжкам:
– Я вас не понимаю! Гофман – мой любимый писатель. Немец. Я его к слову вспомнил. У него в сказках разные чудеса происходят. Вот и вы мне сейчас про чудеса рассказываете.
Часовник смотрел на него, не мигая, минуты полторы, а потом достал из папочки два листка бумаги:
– Вот, подпишите здесь. А теперь тут. Это подписка о невыезде и повестка. Явитесь ко мне завтра в четыре часа. Адрес указан.
Скрягин почувствовал, что превращается в Щелкунчика. Его нижняя челюсть совершенно одеревенела.
Гость аккуратно застегнул папочку на «молнию» и встал из-за стола:
– Не смею больше задерживать.
Директор колледжа вдруг спохватился и, еле двигая языком, с трудом произнес:
– А как же этот, Королев? Он же объяснил вам, из-за чего Большова устроила поджог.
Гость уже взялся за дверную ручку:
– А-а, этот заика! Да забудьте вы про него! У этого подростка одни стрелялки на уме. А вот мы с вами, Василий Петрович, еще обязательно потолкуем по-взрослому. Сказочник вы наш!
40
Капитану Часовнику надо было возвращаться на Маросейку, чтобы доложить о допросе, но он не спешил на службу. Выйдя на улицу, он глубоко вздохнул и прищурил глаза от яркого света. В скверике возле Колледжа сферы обслуживания уже во всю хозяйничала весна: деревья и кусты покрылись нежной зеленью, грачи искали червей на свежевскопанной земле, гастарбайтеры красили урны, а ребятня каталась на самокатах. Где-то вдалеке сгущались тучи, но здесь, над маленьким сквериком, светило апрельское солнышко.
У Часовника вдруг зачесалось в носу – то ли от первой пыльцы, то ли от солнечного света, то ли от ядреной краски. Он достал не слишком чистый носовой платок и промокнул набежавшую слезинку. У него, здорового молодого мужчины, вдруг защемило сердце. Из его кармана выпал сложенный вчетверо листок, который он нашел в субботу на кухонном столе.
«Максим! Наш брак был большой ошибкой, которую пора исправить. Надеюсь, что ты не станешь возражать против развода. Мы уехали в Питер. Больше не звони мне. Я сама позабочусь о дочерях.»
Его бросила жена, и он только сейчас понял, что уже ничего нельзя исправить.
Сначала, когда он только прочел эту записку, ему захотелось первым же рейсом лететь в Питер, но так устал после спецоперации, что побоялся попасть в аварию. Мобильник жены не отвечал, и он решил сначала отоспаться, и лишь после этого воссоединиться с семьей.
Проспав три часа, он взглянул на сложившуюся ситуацию более трезво: сперва надо было нанять адвоката, а уж потом ехать в Питер. В понедельник утром капитан отправился на службу и совершенно выкинул свой семейный конфликт.
Еще утром он был полон уверенности в своей правоте, но услышав детский смех, понял, что он больше никогда не сможет сводить своих дочек в театр. Теперь он нужен был только своей секретарше, которая уже несколько раз звонила ему, напоминая о себе. Сгорбившись, точно одинокий пенсионер, капитан Часовник направился к своей «Мазде». Он старался думать только о поджоге ночного клуба со смешным названием «Огонек».
В пятницу они съездили туда впустую. Их опередили пожарники, которые залили весь зал ядовитой пеной, отчего собака потеряла нюх. Директор клуба примчался по первому его звонку и, как водится, был совершенно не в курсе. Часовник лично опрашивал задержанных всю ночь, но ни у кого из посетителей не было обнаружено наркотического опьянения. Обыкновенный алкоголь, и ничего больше. Единственными подозреваемыми оказались семнадцатилетние подростки, которые непонятно как проникли в заведение для взрослых. У некоторых в слюне оказались следы фенобарбитала, который в сочетании со спиртным чуть не отправил троих парней на тот свет. Загулявшихся тинейджеров поставили на учет и передали на поруки родителям. По свидетельству девиц, весь «культпоход» организовал некий Коршунов, которого ему задержать так и не удалось. Единственной совершеннолетней в этой компашке оказалась Антонина Большова, которую по его распоряжению отправили в СИЗО. Все подростки указывали на нее как на поджигательницу, и с этим предстояло разобраться.
Он со злостью сплюнул на землю. Чужие дети – эти подлые твари – разрушили тот прекрасный мир, который он строил для своих собственных дочерей. Да если б не этот поджог, он обязательно нашел бы то, за чем ехал! Он бы приехал домой победителем, поцеловал бы спящих дочек, через месяц получил бы «майора». На его погонах засветилась бы большая звезда – такая же красивая, как на шпиле знаменитой сталинской «высотки», а вскоре ему удалось бы привлечь Гофмана к ответственности и заставить его обменять недвижимость на свободу.
Сзади него раздался пронзительный гудок. Невезучий капитан резко обернулся. В двух шагах от него проехал мусоровоз.
«Мусор, мусор, мусоровоз…» – пробормотал Часовник, садясь в машину.
Эта запутанная история с поджогом «Огонька» вдруг напомнила ему старый американский фильм. Там были крутые парни из трущоб, красивые девушки, танцы, бабло, поджог и мусоровоз в конце.
«Кино, видео…. А ведь Гофман неспроста передал мне его! – продолжал размышлять он о поджоге. – Неужели это снова «деза»? А может, этот темнила уже сам распаковал чемодан?»
Эта неожиданная версия показалась капитану довольно логичной: информатор специально повел его по ложному следу, чтобы безопасно получить «товар»и реализовать его.
Часовник выжал сцепление так, что машина взвизгнула.
Едва за оперативным сотрудником закрылась дверь, директор колледжа совершенно позабыл о том, что планировал сделать сегодня утром. В пятницу вечером ему позвонили из больницы и предложили лечь на обследование. Точного результата анализа ему не сказали, но настойчиво предложили не откладывать. Но сегодня, едва он дозвонился врачу, в дверях его кабинета показался наркополицейский. Планы на день пришлось изменить. Теперь ему надо было срочно переговорить с Мамцуровым.
– Он не должен впутывать меня в это дело! – бормотал Скрягин, сбегая по лестнице. – Надо взять с собой Королева!
Он так торопился, что даже забыл закрыть свой кабинет.
Аннушка уже ничему не удивлялась, когда взволнованный начальник ворвался в класс и схватил хромого юношу за воротник.
– Ты должен меня спасти, – умоляюще зашептал директор. – Сейчас мы поедем к одному человеку, и ты повторишь ему все, что только что рассказал!
Иннокентий понял, что отпираться бесполезно и, опершись на костыли, заковылял к двери.
– Быстрее, быстрее! – подгонял его Скрягин. – Тут недалеко. Я тебя потом сам домой отвезу!
Инок устроился на заднем сидении директорского автомобиля.
– Понимаешь? Если Большовой пришьют умышленный поджог, то это верные пять лет! – услышал он точно во сне. – Мы должны успеть!
Инок ничего не понимал. Игра, которая вначале казалась ему такой стройной, вдруг вышла из-под контроля геймера. Ему было жаль, что Ведьмочка-Тонька не заморозила своих противников, а подожгла.
– Н-не н-надо было п-поджигать! – пробормотал он, но Скрягин не обратил внимания на его слова.
Он, казалось, был озабочен лишь тучами, которые постепенно заволокли все небо.
– Успеть бы до дождя! – тревожно воскликнул он.
Старая «Тойота», как и ее хозяин, давно уже требовала капитального ремонта. Скрягин не зря боялся дождя, от которого мог заглохнуть мотор.
Туча настигла их на Садовом кольце. Крупные капли забарабанили по крыше автомобиля, заплясали по асфальту. Машина, которая еле-еле ползла из-за плотного движения, стала задыхаться. С трудом преодолев километра три, Скрягин резко развернулся и съехал на Котельническую набережную.
Здесь было свободнее, но и ливень оказался сильнее. Машина помчалась в сторону моста, который был почти не виден за пеленой дождя. Стекла вмиг запотели, и чтобы разглядеть дорогу, пассажиру пришлось протирать окно ладонью. Прямо мимо них по курсу проплывал огромный серый дом.
– Ос-становите! – закричал юноша, но директор и не думал сбавлять скорость.
– Потерпи! – крикнул он. – Уже почти приехали. Там в туалет сходишь!
Инок вдруг понял, что больше ничего не может изменить. Дом, который остался позади, был похож на замок из его игры. В нем было двадцать три этажа и высокий шпиль сверху. Именно там прятался Мышиный Король, которого не мог найти ни один из персонажей, хотя все они были хитрые, безжалостные и, в общем, бесполезные. Переписать «стрелялку», которая уже целую неделю гуляла по Интернету, теперь было уже невозможно.
«Я обязательно сочиню новую игру! – решил создатель. – Это будет добрая сказка.»
Он улыбнулся своим мыслям и стал представлять сияющие горы и бирюзовое море, которых он никогда не видел.
И тут прямо перед автомобилем, точно из-под земли, возник неопознанный персонаж. Скрягин ударил по тормозам, и «Тойота» чуть не встала на дыбы. Пожилой персонаж женского пола как ни в чем не бывало перешел дорогу и растворился.
Потеряв сцепление, «Тойота» дернулась и пошла юзом под мост. Из-за его каменной опоры, словно в конце старого фильма, вдруг выехал рыжий мусоровоз и двинулся прямо наперерез белому автомобилю. «Праворулька» закрутилась и, перевернувшись, встала на правый бок.
Скрягин успел выскочить в последний момент. Последним, что видел Инок, была перевернутая реклама мотоцикла.
На следующий день Анна Петровна встретилась с Иосифом Светлым. Она сама позвонила поэту и назначила встречу возле театра на Таганке. У нее совершенно кончились деньги, и она надеялась получить долг со Светлого.
Гофман-Светлый явился на свидание небритый и какой-то необычайно бледный.
– Извини, – сразу сказал он. – Я сегодня никуда не пойду. У тебя что-нибудь случилось?
– Да, – кивнула головой Прекрасная дама. – Я уволилась с работы. Написала вчера заявление и положила его директору на стол. Не могу больше преподавать. Хватит.
– Зря ты так, – пожал плечами Иосиф. – Зарабатывать-то надо!
– Да, – снова кивнула головой она. – Конечно. А ты не хотел бы мне ничего вернуть?
Иосиф посмотрел на нее с удивлением. Он совершенно не помнил о долге.
– Нет, – снова пожал плечами он. – А разве я тебе что-то должен?
– Да, – в третий раз повторила настойчивая провинциалка. – А ты что, правда, ничего не помнишь?
Она легонько дотронулась когтистой лапкой до головы Светлого, и от этого прикосновения он вздрогнул и отшатнулся.
Вчера он всю ночь играл в новую игру, которую случайно нашел в Сети. Иосиф так и не понял, в ком из персонажей прятался Мышиный Король. Чем больше он водил мышкой по коврику, тем больше ему казалось, что семиглавый монстр сидит в каждом из семи героев. Воюя друг против друга, они, на самом деле, лишь укрепляли его власть. Под утро ему стало мерещиться, что непобедимый уродец – это он сам.
Едва он забылся тревожным сном, как зазвонил телефон. Он уж испугался, что это снова Часовник, но это была всего лишь Аннушка.
– А еще к нам вчера следователь приходил, – зачем-то сообщила она. – Представляешь, мои бывшие второкурсники опять устроили – на этот раз поджог в каком-то ночном клубе!
Светлый посмотрел на свою несостоявшуюся любовь. В ее холодных серых глазах стало пробиваться не то что-то московское, не то что-то мышиное. Теперь она тщательно зачесывала свои нежные локоны в хвост, отчего ее профиль стал казаться острым и даже хищным.
«Никакая она не провинциалка! – усмехнулся он про себя. – Косит под бедную овцу, а сама так и готова вцепиться зубами. Надо держаться от нее подальше.»
– Ты меня извини, я пойду, – просто сказал он. – А то дождь начинается, а я без зонта.
И они разошлись – он пошел домой, на Котельническую, а она – в противоположную сторону, к Покровскому монастырю.
Вскоре Иосиф вымок до нитки. Капли стекали ему за шиворот, падали на нос с козырька. В карманах его, как всегда, гулял ветер. Три дня назад, возвращаясь с секретной съемки, он неудачно подрезал какого-то туза, и чтобы замять дело, ему пришлось отдать последние деньги. Он не придал этому большого значения, ведь впереди у него была долгожданная сделка: на его квартиру, наконец-то, нашелся покупатель. Человек со странной фамилией «Мамцуров» обещал ему через месяц привезти полмиллиона зеленых денег, так что теперь поэт Светлый мог спокойно искать Мышиного Короля. Опытный геймер верил, что обязательно его найдет.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Мышиный Король», Ольга Михайловна Солнцева
Всего 0 комментариев