«Девушка Лаки»

Девушка Лаки (fb2) - Девушка Лаки (пер. Александр Викторович Бушуев) (Дюсе - 2) 1492K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тэми Хоуг

Тэми Хоуг Девушка ЛАки

Глава 1

– Что ты хочешь сделать, моя дорогая?

Серена Шеридан сделала глубокий вдох и попробовала объяснить еще раз:

– Хочу нанять проводника, который отвез бы меня на болота.

Старый Лоренс Готье расхохотался, как будто услышал забавную остроту или анекдот. Гомерический хохот разнесся по всему магазинчику, заглушая собой и музыку из радиоприемника на заставленной всякой всячиной полке за его спиной, и рев болельщиков, и кряхтенье борцов на экране стоявшего на прилавке телевизора. Сам Лоренс восседал на табурете позади прилавка, скрестив тощие ноги. Слегка ссутулившись и втянув голову в плечи, он всем своим видом чем-то напоминал цаплю. У старика было узкое, с крупным носом, лицо. Глаза – как две черные бусины. Кожа морщинистая и задубевшая от ветра и загара.

Неожиданно смех перешел в приступ кашля. Лоренс протянул руку за бумагой для самокрутки и покачал головой.

– А зачем тебе это нужно, красотка? Ты что, собралась половить лангустов? – С этими словами он вновь хохотнул и, не переставая качать головой, провел языком по краю папиросной бумаги.

Серена нервно пригладила лацканы безупречно выглаженного бледно-розового блейзера, который она надела в тон узкой юбке. Собственный наряд показался ей довольно легкомысленным, особенно в таком месте, как это, не говоря уже о самой просьбе.

– Нет, ловля лангустов и рыбы меня не интересует, – сказала она и обвела глазами магазин в надежде заметить что-то такое, что могло бы прийти ей на выручку.

Была середина дня, и, похоже, Лоренс был единственной персоной в этих грязноватых, тускло освещенных стенах магазинчика спортивных товаров, хотя время от времени откуда-то из-за его спины и раздавался какой-то грохот. По всей видимости, из комнаты, которая – в этом Серена почти не сомневалась – была еще грязней, чем сам магазинчик. А все потому, что за стенкой располагалась мастерская, где мужчины ходили в грязной обуви, пили пиво, безбожно врали, хвастаясь друг перед другом сомнительными подвигами, и пускали по кругу глянцевые журналы с раздетыми юными красотками на обложках.

Серена это знала, потому что когда-то в детстве тайком заглянула сюда. Она была упрямым ребенком, и когда ей не разрешили войти в магазин вместе с дедом, она прокралась в него тайком, спрятавшись внутри лодки, прикрытая куском брезента. Тогда ее словарный запас обогатился сочными выражениями, которые богобоязненная служанка затем попыталась вымыть из ее рта мылом.

– Я должна найти моего деда, мистер Готье, – сказала Серена. – Судя по всему, он уехал на болота порыбачить. И мне нужен кто-то, кто проводил бы меня к нему.

Лоренс, прищурившись, пристально посмотрел на нее и затем погрозил ей узловатым пальцем:

– Эй, ты та самая его внучка, что уехала в город, чтобы выучиться на врача? Верно я говорю?

– Да, это я.

– Да, да, точно! Кто же еще! – воскликнул старый Лоренс и усмехнулся каким-то своим воспоминаниям. – И ты ищешь своего деда?

– Да, и мне нужен кто-то, кто отвел бы меня к нему. Мне нужен проводник.

Лоренс покачал головой, как будто перед ним стоял милый, но не совсем умный ребенок.

–  Non, cherie [1], все местные проводники заняты до понедельника. Сейчас сюда на рыбалку столько народу едет, что только успевай поворачиваться. Кроме того, вряд ли найдется такой сумасшедший, кто согласился бы проводить тебя к старому Гиффу. Потому что стоит к нему приблизиться, как вмиг останешься без головы. Отстрелит, не успеешь и глазом моргнуть.

Зажав самокрутку между большим и указательным пальцем – европейский жест, который получился у него машинально, – Лоренс сделал глубокую затяжку. Не успел он выпустить дым, как от сигареты осталась всего лишь половина. Свободной рукой он потянулся и потрепал Серену по щеке.

– А, ma jolie fille [2], даже не надейся. Дураков, которые бы рискнули отправиться к Большому Гиффу, здесь нет.

Не успел он произнести эти слова, как в мастерской раздался какой-то грохот, за которым последовало смачное французское ругательство. Лоренс застыл на месте, не успев донести руку до оловянной пепельницы на прилавке, и в глазах его появился нехороший блеск, а углы рта скривила хитрая улыбка.

– Впрочем, возможно, кое-кто и найдется. Ты, главное, скажи мне, насколько срочно тебе туда нужно.

Серена сглотнула застрявший в горле комок – почему-то ею тотчас завладело дурное предчувствие – и, словно школьница, сложила перед собой руки. Нет, сейчас не тот момент, чтобы трусить.

– Срочно. Я обязана попасть к нему сегодня.

Лоренс слегка наклонил голову и пожал плечами, после чего по-французски крикнул через плечо:

– Этьен, иди-ка сюда!

Серена внутренне напряглась, с трудом представляя себе, что сейчас предстанет ее глазам. Одно она знала точно – это явно был не тот мужчина, что тотчас же вырос в дверном проеме. Его внезапное появление подействовало на нее сродни взрывной волне – во что она сама, кстати, раньше бы ни за что не поверила.

Ей как будто дали под дых. Широкие плечи, мощные бицепсы. Широкая грудь, голая, в бисеринках пота, мускулистый живот, загорелая кожа. Мощная грудная клетка, поросшая темным пушком, сужалась к талии, и темная дорожка волос уходила куда-то за пояс выцветших камуфляжных брюк, съехавших едва ли не на самые бедра.

Серена заставила себя оторвать глаза от его тела и посмотреть ему в лицо, и в следующий миг ее с головы до ног пронзила странная дрожь. Кожа на голове как будто сжалась, и по кончикам пальцев словно пробежал ток. Незнакомец смотрел на нее сонно, из-под полуопущенных век, огромными, немигающими глазами янтарного цвета – глазами, которые делали его похожим на пантеру. Лоб мощный и прямой, нос крупный, с легкой горбинкой. Но самый большой урон ее нервной системе нанес его рот – как будто вырезанный искусной рукой скульптора, а эти чувственные губы прекрасно смотрелись бы на элитной девушке по вызову.

Он смотрел на нее с легким презрением, отчего напрашивался вывод: женщины его интересовали только в постели. Серена почему-то была почти уверена, что в постель к нему они попадают с завидной регулярностью. Вытащив из-за уха сигарету, он вставил ее в уголок рта, закурил и что-то быстро сказал Лоренсу Готье на каджунском диалекте [3], совершенно непонятном для парижанина. Этот диалект почти был изгнан из луизианских школ несколько десятилетий назад. И хотя сейчас он благодаря моде на все каджунское постепенно возвращался, все равно мало кто говорил на нем в быту. Этот же человек говорил на нем так, как будто это был его родной язык.

Серена, чье детство прошло в так называемом французском треугольнике Луизианы, также знала по-каджунски пару слов и даже несколько фраз, однако незнакомец говорил слишком быстро, и она ничего не поняла, разве что приблизительно догадалась, о чем идет речь. А о чем шла речь, было видно по реакции старого Готье. Старик то смеялся, то кашлял, то хлопал своего приятеля по плечу.

Серена стояла, чувствуя, как ее щеки заливаются краской, тем более что незнакомец подошел к краю прилавка и оперся на него бедром, все время пожирая ее своими янтарными глазами.

Он лениво сделал очередную затяжку, выдохнул дым и снова выдал Готье какую-то остроту, отчего тот вновь расплылся в ухмылке. Пытаясь защититься от его высокомерия, Серена смерила его своим самым колючим взглядом.

– Извините, но в детстве меня учили, что крайне невежливо вести разговор в присутствии тех, кто не понимает чужого языка.

В ответ на эту ее реплику одна бровь незнакомца сардонически поплыла вверх, а уголок рта скривился в подобии улыбки. В глазах Серены это был классический тип, накачанный стероидами, но не ведающий хороших манер. Когда же он заговорил – негромко и с легкой хрипотцой, – предательские коленки тотчас же сделались ватными.

– Я сказал ему, что мне не понравится, если ты подаришь или продашь это место, – пояснил он, слегка грассируя на каджунский манер. – И потому не хотел бы иметь с тобой дела. Меня не интересуют американские дамочки.

Последнюю фразу он произнес так, будто вложил в нее все презрение, на какое только был способен. Серена вновь пригладила лацканы блейзера и гордо расправила плечи. Ее подбородок слегка дернулся на полдюйма вверх от воротника малиновой шелковой блузки.

– Спешу заверить вас, что вы мне тоже неинтересны.

Наглец оттолкнулся от прилавка и с грацией прирожденного атлета шагнул ей навстречу. Серена даже не сдвинулась с места. Она осталась стоять, чувствуя, как колотится в груди сердце. Ощущая на себе его буравящий взгляд, она машинально подняла руку и поправила прическу.

– По глазам вижу, что говоришь неправду, моя милая потаскушка.

Серена громко втянула в себя воздух и на секунду задержала дыхание, опасаясь, что в следующий миг взорвется от ярости. Убрав от волос руку, она сделала шаг назад.

– Я пришла сюда не для того, чтобы терпеть насмешки и оскорбления. Я пришла сюда в надежде найти проводника, мистер…

– Дюсе, – ответил он. – Этьен Дюсе. Но народ называет меня Лаки [4].

Серена смутно помнила Лаки Дюсе – они учились вместе в одной школе. Он был на пару классов ее старше – спортсмен, красавчик, одиночка с репутацией хулигана. Девчонки, которых интересовали исключительно парни, при одном только упоминании его имени были готовы грохнуться в обморок. Впрочем, ее собственные интересы тогда лежали в иной области, нежели представители сильного пола.

И вот теперь она смотрела на него, думая о том, что, какова бы ни была его репутация в те далекие годы, с тех пор он тщательно ее поддерживал. Потому что это был сущий дьявол во плоти. Чтобы нанять такого себе в проводники, нужно быть просто сумасшедшей. Но затем она подумала о Гиффорде. Нет, ей нужно непременно его увидеть, она должна что-то сделать, чтобы выяснить, что вынудило его покинуть Шансон-дю-Терр и поселиться среди болот, и главное, она непременно должна уговорить его вернуться домой. И хотя Гиффорд Шеридан любил изображать из себя человека железной воли, сейчас это был семидесятивосьмилетний старик, да еще с больным сердцем.

– Я Серена Шеридан, – сказала она самым деловым тоном, на какой была способна.

Лаки Дюсе растерянно заморгал. Серена заметила, как напрягся, а затем расслабился его подбородок.

– Я прекрасно знаю, кто ты такая, – произнес он с легким, как ей показалось, вызовом. Впрочем, наверно, это ей только показалось.

– Мистер Дюсе, я пришла сюда, потому что мне нужен проводник. Гиффорд Шеридан – мой дед. И мне нужен человек, который бы проводил меня до его охотничьего домика. Мистер Готье только что сообщил мне, что все хорошие проводники уже заняты, и потому остаетесь только вы. Скажите, вы не против выполнить эту работу?

Лаки шагнул назад и вновь навалился на прилавок. Лоренс выключил телевизор у себя за спиной, явно предпочтя поединку телевизионных борцов поединок живых. Теперь помещение наполнял лишь голос Айри Лежен, исполнявшей по радио песенку «Симпатичная блондинка». Как, однако, к месту! Лаки сделал глубокую затяжку, такую глубокую, что дым сигареты наверняка проник в самые дальние уголки легких, как будто это могло помочь ему избавиться от шевельнувшегося в глубине его естества чувства.

Когда он вышел из мастерской и увидел ее, ему показалось, что кто-то нанес удар прямо в солнечное сплетение. Шелби. Шок узнавания тотчас всколыхнул воспоминания и давно забытые чувства, подобно тому, как ил и мертвые ветки всплывают со дна вслед моторной лодке на болотах. Боль, ненависть, страх, эти чувства устроили в его сердце мощный водоворот. Боль и ненависть были старыми его спутниками. Страх утратить самообладание, которое, казалось, вот-вот изменит ему, ускользая из его хватки подобно мокрой веревке. Чувства накрыли его с головой, хотя он и пытался уверить себя, что никогда не испытывал их к этой женщине, ни раньше, ни сейчас. Потому что это была не она, а ее сестра, к которой у него никогда не лежала душа. И с которой он никогда не хотел иметь ничего общего. И сейчас тоже. Они были близнецы, ее сестра и эта женщина, возможно, и не во всем одинаковые, однако скроенные из одного и того же женского природного материала.

Он смотрел на женщину, стоявшую перед ним, пытаясь отбросить в сторону все личные чувства, стараясь сосредоточиться исключительно на ее внешних данных. Впрочем, сделать это было не так уж и трудно, потому что от ее красоты захватывало дух. Начиная от прекрасных золотистых волос, на французский манер слегка завитых внутрь на кончиках, и до бежевых туфель-лодочек она вся источала красоту и безупречный вкус.

Этьен негромко выругался, швырнул окурок на грязноватый деревянный пол и затоптал его мыском ботинка. Затем, не глядя, потянулся за прилавок и, вытащив оттуда бутылку виски, сделал большой глоток. Лоренс никак не прокомментировал его действия и даже предпочел отвернуться, хотя, как показалось Серене, неодобрительно качнул головой. Лаки тоже ощутил легкий укол в той части своей души, где, по идее, у него обитала совесть, и вернул бутылку на место.

Черт! Он проклинал Гиффорда Шеридана за то, что у того такая внучка, само воплощение неземной красоты. Он проклинал весь женский пол в целом и себя самого в частности. Будь у него хотя бы крупица здравого смысла, он бы отправил эту мисс Шеридан куда подальше. Можно подумать, у него нет собственных дел, а эти Шериданы пусть занимаются своими, если им так хочется.

Потому что это его жизнь – а он привык жить так, как ему хочется, в одиночку, – и не позволит вторгаться в нее никому, даже этой красотке. Ему никто не нужен. И еще меньше ему нужны неприятности, которые сейчас творятся на плантации Шериданов, в Шансон-дю-Терр, и напоминание о старой боли. Но Гифф до известной степени втянул его в эту историю, и теперь она стала и его историей тоже. Так есть ли ему смысл отказываться от небольшой роли в этой семейной драме?

Лаки мысленно отругал себя за такие мысли. Ведь, по большому счету, какое ему дело? Он всегда считал себя выше всякого сострадания, уверенный в том, что выжег в себе умение сострадать; что горький опыт научил его держаться в стороне от чужих проблем. И тем не менее эту проблему он ощущал как свою, а это, в свою очередь, означало, что он должен найти в себе силы, чтобы с ней справиться. И да поможет ему в этом господь.

Серена напоследок одарила его еще одним гневным взглядом и, развернувшись на каблуках, направилась к выходу из магазина. Лаки выругался себе под нос и, догнав ее, схватил за руку.

– И куда ты собралась, красотка? Я же не сказал, что отказываюсь.

Серена выразительно посмотрела на его большую грязную руку, взявшую, словно в клещи, ее предплечье, затем с вызовом ответила на его взгляд:

– А вдруг отказываюсь я, мистер Дюсе? Или вам это даже не приходило в голову?

– По-моему, у вас нет выбора. Потому что никто не возьмется провожать вас к старому Гиффу, – с этими словами он горько усмехнулся. – Если только он не выжил из ума.

– А вы, как я понимаю, выжили?

Лаки улыбнулся улыбкой крокодила и наклонился с ней, причем так низко, что его губы почти касались ее собственных.

– Угадали, – прошептал он. – Я готов на что угодно. Спросите здесь первого встречного, так ли это, и он подтвердит мои слова. Вам все скажут одно и то же: для него нет ничего невозможного. Нет ничего, на что бы он не был способен. Этот Лаки Дюсе, он совершенно спятил.

– Что ж, я по профессии психолог, – спокойно ответила Серена и сопроводила слова своей самой приторной улыбкой. – Так что, думаю, мы с вами поладим наилучшим образом. Как вы думаете?

Он выпустил ее руку, как будто она только что сказала, что больна проказой. Нагловатая улыбка вмиг исчезла с его лица, сменившись каменным выражением. В следующую секунду он повернулся и зашагал к боковой двери, которая оставалась открытой и вела прямо на веранду.

Серена постояла пару мгновений, пытаясь вернуть самообладание. Впрочем, взгляд ее был прикован к широкой спине Лаки Дюсе. Она как зачарованная смотрела ему вслед. Одновременно она ощущала на себе пристальный взгляд Лоренса Готье, однако даже не сдвинулась с места. Она была образованная, умная женщина, привыкшая гордиться своим умением в любой ситуации не терять головы. И вот теперь это умение явно дало трещину под напором энергии Лаки Дюсе, и это обстоятельство лично ей очень даже не нравилось. Он грубиян и наглец, вот он кто такой, а еще… Увы, любые слова, что приходили ей в голову, были бессильны выразить ее злость. И вообще, какая разница, как он выглядит. Да будь он хоть трижды красавец – неандерталец, вот кто он такой!

Впрочем, он же ее единственная надежда найти Гиффа. А сделать это ей необходимо. Кто-то ведь должен выяснить, что, собственно, происходит. Шелби утверждала, что якобы понятия не имеет, почему Гиффорд ни с того ни с сего бросил плантацию и переселился на болота. Вполне возможно, что причина проста: старику надоело, что Шелби и ее семейство путается у него под ногами, затеяв стройку прямо у него под носом. Впрочем, нельзя исключать и другие причины. Не слишком это похоже на деда – бросить все и уехать в самое горячее время года, а бразды правления плантацией передать управляющему.

Шелби, смущаясь, предположила, что Гиффорд выжил из ума. Серена же не могла представить себе деда, страдающего старческим слабоумием. В ее представлении его ум всегда был остр как бритва. С другой стороны, она не видела его какое-то время, так что кто знает… Работая в Чарльстоне, Серена не могла часто приезжать домой. И об этом приезде она мечтала давно, мечтала вернуться под крышу старого семейного гнезда, тем более сейчас, когда плантация расцвела во всей своей весенней красе. Увы, Шелби встретила ее на пороге с печальным известием, что Гиффорд ушел из дома и поселился в охотничьем домике на болотах. И живет там вот уже две недели. И две недели от него нет никаких вестей. Впрочем, Шелби ничего не предпринимала по этому поводу, а только жаловалась.

– А что, по-твоему, я должна была сделать? – спросила она. – Броситься за ним вдогонку? У меня ведь двое детей и муж плюс собственное дело, которое тоже требует моего внимания. А еще я председатель младшей лиги фонда по сбору консервов для голодающих крестьян Гватемалы! На моих плечах лежит такая ответственность! Я же не могу, бросив все, прыгнуть в лодку и отправиться на его поиски? К тому же вряд ли он станет меня слушать. Мейсон тоже ни за что туда не поедет. Ты же знаешь, как к нему относится старый Гиффорд. Так что у меня уже, можно сказать, опустились руки. Скажу честно, я не знаю, как уломать деда вернуться. А ты у нас психолог. Поезжай к нему и попробуй вставить ему на место мозги. Думаю, у тебя получится.

Поехать к деду. Это значит, поехать на болота. При одной только мысли об этом по коже забегали мурашки. Однако злости и упрямства ей было не занимать, и эти чувства мгновенно побороли в ней страх. Пылая яростью, Серена хлопнула дверью дома, чтобы отправиться на поиски проводника, стараясь при этом не думать о том, что ей страшно. Ей во что бы то ни стало нужно разыскать деда, а сделать это имелся лишь один способ. Ей придется отправиться в то самое место, страшнее которого для нее не было ничего на свете, и единственный человек, который может ее туда отвести, только что развернулся и ушел прочь.

В следующее мгновение она бросилась вдогонку Лаки Дюсе, неловко семеня в узкой юбке и в туфлях на высоких каблуках, которые явно не предназначались для того, чтобы ходить в них по грубому деревянному настилу. Стоило ей шагнуть на пристань, как в глаза тотчас ударило ослепительное полуденное солнце. В раскаленном воздухе висел удушливый запах стоячей воды и бензина. Лаки стоял рядом с открытой дверью мастерской.

– Мы еще не обсудили оплату, – сказала Серена. Ей и в голову не могло прийти, что он передумает. Она стояла, впившись взглядом в его мускулистую грудь, и из последних сил пыталась успокоить дыхание.

Он же посмотрел на нее сверху вниз с таким выражением, как будто она только что сказала какую-то гадость в адрес его матери.

– Мне не нужны ваши деньги, – презрительно бросил он в ответ.

Серена закатила глаза и всплеснула руками – мол, ну что я могу поделать!

– Прошу прощения, но мне почему-то подумалось, что вы были бы не прочь получить достойное вознаграждение за свои труды. Боже, как я ошиблась!

Лаки пропустил ее реплику мимо ушей. Не удостоив Серену ответом, он нагнулся, чтобы поднять тяжелую картонную коробку, набитую блестящими от машинного масла запчастями, одним движением поднял ее, словно она была весом с котенка, и, поставив на верстак, принялся перебирать содержимое. Всем своим видом он показывал своей собеседнице, что беседа окончена. Серена была готова взорваться от ярости.

– Ну почему вы так себя ведете? – не выдержала она.

Лаки обернулся к ней и одарил едва ли не змеиной улыбкой.

– Потому что мне так нравится. Потому что я такой. И мне казалось, что вы это уже поняли. Вы же умная женщина.

– Честно говоря, я просто поражена. Даже не ожидала, что вы готовы признать у женщины наличие ума. Мне почему-то казалось, что вы из тех мужчин, для которых женщины существуют лишь для одной-единственной цели.

– Я, кажется, сказал, что вы умная женщина, а не с какой целью вы для меня существуете. Я смогу узнать, на что вы годитесь, лишь когда вы будете голая лежать подо мной.

Серену словно обдало горячей волной. Впрочем, этот жар она тотчас списала на злость. Не может быть, чтобы жар этот был как-то связан с картиной, что тотчас возникла в ее голове: смятые простыни, сплетенные в страстных объятиях тела… Нет, только не с этим варваром! Серена решительно сложила на груди руки, как будто хотела отгородиться от него, и демонстративно обвела взглядом мастерскую, лишь бы не смотреть в глаза Лаки.

– Прошу меня извинить, просто я хочу удостовериться, не занесло ли меня случаем в каменный век. Вы случайно не собрались огреть меня по голове костью динозавра, мистер Конан-Варвар, чтобы, когда я потеряю сознание, затащить меня к себе в пещеру?

Лаки поднял палец, как будто грозил ей, и холодно посмотрел из-под насупленных бровей.

– А вы, я смотрю, за словом в карман не лезете, cherie.

С этими словами он шагнул ей навстречу, оттесняя ее к дверному косяку. Упершись руками в дверную раму выше ее головы, почти вплотную придвинулся к ней. Серена ощущала на щеке его дыхание, оно обдало ее смесью табака и виски.

– Я еще ни разу в жизни не взял женщину силой, – сказал он, и его голос прозвучал мягко и вкрадчиво, зато янтарные глаза, казалось, были готовы испепелить ее заживо. – У меня просто не было в этом необходимости.

Перед ним была дамочка из приличного общества, и он не желал иметь с ней ничего общего. Он уже один раз обжегся и потому не спешил повторять ошибку. Dieu [5], первый урок ему преподала ее родная сестра! Подвергнуть себя такому унижению второй раз – значит утратить последние капли разума и самоуважения.

И все же желание не отпускало его. Легкий, едва ощутимый аромат духов заставил его склониться еще ниже. Так низко, что он едва не уткнулся носом ей в плечо. Ему стоило немалых трудов побороть в себе желание прикоснуться губами чуть ниже ушной мочки и чуть выше строгого воротника ее малиновой блузки – там, где виднелась нежная кожа.

– Я наняла вас в качестве проводника, – процедила Серена сквозь зубы голосом, дрожащим от гнева и желания одновременно, – а не в качестве партнера по постельным утехам.

Ее слова моментально отрезвили его, за что он даже мысленно ее поблагодарил. Лаки тотчас отстранился и, засунув за пояс джинсов большой палец, расплылся в ухмылке.

– А почему бы и нет, красотка? Уверяю вас, вы бы не пожалели.

Серена смерила его полным отвращения взглядом и, вынырнув из-под его руки, отошла и встала в дальнем конце веранды. Лаки посмотрел в ее сторону: она застыла неподвижно, словно статуя. «Похоже, я оскорбил ее в лучших чувствах», – подумал он. Впрочем, оно даже к лучшему. Собственно говоря, на это он и рассчитывал. Чем большее расстояние возникнет между ним и женщиной по имени Серена Шеридан, тем лучше будет для них обоих. Мать наверняка спустила бы с него семь шкур за то, что он так по-хамски разговаривал с женщиной. Но дело было не в манерах. На карту поставлено нечто большее – его жизнь.

Схватив коробку с запчастями, он двинулся с ней вдоль причала и крикнул через плечо:

– Так вы идете со мной, chere, или нет? Времени у меня в обрез.

Серена резко обернулась, глядя изумленным взглядом, как он шагает по старому причалу. Ей впервые бросилось в глаза, что его волосы почти той же длины, что и у нее самой. Сразу она этого не заметила, потому что они были перехвачены на затылке куском кожаного шнурка. Пират. Вот кто он такой! И внешне, и в душе, если судить по манерам.

– Вы что, хотите отправиться туда прямо сейчас? – удивилась она, устремившись ему вдогонку.

Он даже не удостоил ее ответом. Неужели непонятно, что он готов отправиться на болота прямо сейчас. Семеня за ним следом, Серена мысленно прокляла и Лаки Дюсе, и туфли на шпильках. Если бы выдавали дипломы с отличием за хамство, этот нахал его точно бы удостоился. Более того, она бы лично пристегнула к его лацкану почетную медаль. Будь они сейчас в Чарльстоне, а не в этом захолустье, разве она позволила кому бы то ни было обращаться с собой так, как с ней обращается этот мерзавец? Слава богу, ей хватает самоуважения и здравого смысла и она не попалась на крючок, на какой частенько попадают другие женщины, наивно уверенные в том, что способны перевоспитать нахала. Но, увы, они не в Чарльстоне, они в Южной Луизиане, на границе болота Ачафалайя, одного из самых диких и враждебных человеку болот во всех Соединенных Штатах. А Лаки Дюсе не топ-менеджер в дорогом костюме и не строительный рабочий, которых она умела поставить на место всего одним колючим взглядом. Лаки – сам себе хозяин и не более цивилизован, нежели окружающие его болота и мангровые заросли.

Неожиданно один каблук застрял между досками причала. Да что там, он к тому же еще и сломался. Серена едва не свалилась с причала в темную вонючую воду. Проклятье сорвалось с ее губ само собой. И как тут не выругаться, когда приходится ковылять по доскам на одном каблуке, да еще и в узкой юбке. Слава богу, что в самый последний момент ей удалось сохранить равновесие и тем самым избежать окончательного позора.

Лаки остановился и обернулся на нее – якобы с оскорбленным видом.

– Как, мисс Серена, что вы себе позволяете? Что подумают по этому поводу дамочки из младшей лиги?

Серена прищурилась и смерила его полным ненависти взглядом, а затем, сняв с ноги загубленную лодочку, заковыляла дальше на одном каблуке. Впрочем, стоило поставить босую ногу на доски причала, как в ступню ей тотчас вонзилась заноза. Серене стоило немалых усилий не вскрикнуть от боли; более того, она даже попыталась убедить самое себя в том, что ей не больно. Стараясь изобразить хотя бы отдаленное подобие чувства собственного достоинства, девушка, хромая, увязалась следом за Лаки.

– Я не готова бросить вас прямо сейчас, мистер Дюсе, – сказала она ему. – Думаю, это произойдет не раньше чем завтра утром.

В ответ он лишь пожал плечами – мол, как вам будет угодно. Впрочем, лицо его озарилось хитрющей улыбкой.

– Даже не думай, красотка. Уж если ты собралась меня бросить, то лучше всего сделать это прямо сейчас.

Глава 2

Ситуация была тупиковая. Стоит ей заупрямиться – и, считай, она проиграла. Он никуда не поедет с ней. Если же уступить, то по ее гордости будет нанесен еще один, причем весьма болезненный, удар, а мистер Мачо, наоборот, заработает себе еще одно очко. Чтобы успокоиться и взять себя в руки, Серена даже набрала полную грудь горячего, горьковатого, с металлическим привкусом воздуха. Расправив плечи и гордо вскинув подбородок, она подняла, насколько то позволяли приличия, подол узкой юбки и смерила Лаки колючим взглядом.

Один уголок его рта тотчас изогнулся в усмешке, словно хвост у кота.

– В чем дело, cherie? Вы хотели бы командовать, вместо того чтобы слушаться других? Тогда я скажу вам вот что: я не мальчик на побегушках. Вам нужно в болота? Тогда залезайте в лодку. Хотите распоряжаться? Тогда идите, куда вам нужно, пешком.

Серена была готова поклясться, что слышит, как в ней закипает ярость. Но она лишь стиснула зубы и сделала все для того, чтобы не дать ей вырваться наружу. Впрочем, в эти минуты ей хотелось одного: высказать этому нахалу Лаки все, что она о нем думает. Что бы там ни значило ее имя, а означает оно спокойствие и невозмутимость, это внешнее ее спокойствие было сродни щиту, защитному механизму или камуфляжу. Всю свою жизнь Серена была вынуждена держать в узде присущие всем Шериданам вспыльчивость и упрямство. И вот теперь она пыталась подчинить первое второму. Этот человек делал все для того, чтобы вывести ее из себя, однако она упрямо отказывалась поддаться на его провокацию.

– Смотрю, вы сегодня не в духе, мистер Дюсе. Я бы даже дала вам приз за вашу вредность, – произнесла она с нарочитым спокойствием, как будто отпустила комментарий по поводу, скажем, погоды.

– Я привык быть первым во всем.

– Боже, как похвально.

– Так вы идете со мной или нет? – Он поставил свою коробку на доски пристани, а сам сел рядом и свесил ноги с настила.

– Я хочу по дороге заглянуть в Шансон-дю-Терр. Нужно забрать кое-что из вещей. Надеюсь, вы не будете возражать?

Он посмотрел в ее сторону, но ничего не сказал.

Серена нетерпеливо показала на собственный костюм.

– Боюсь, этот наряд вряд ли уместен для поездки на болота, что вы на это скажете?

Вместо ответа Лаки прищурился, что-то буркнул себе под нос и сел в лодку.

– Мне без разницы. Если надумали, садитесь. Я и так потерял вон сколько времени. Я уже не рад, что связался с вами. Не хватало мне еще водить вас за ручку.

Серена подошла ближе к краю пристани и посмотрела вниз. И в этот момент поняла, в какую авантюру ввязалась. Лодка Лаки была в длину не более двенадцати футов и формой напоминала гороховый стручок. Устойчивости в ней было не больше, чем у листка, упавшего на поверхность пруда.

К горлу тотчас подкатил комок и застрял, словно теннисный шарик. Господи, что с ней такое? Неужели она совершенно потеряла рассудок? Неужели она и впрямь собралась доверить свою жизнь человеку, с которым даже не села бы рядом в автобусе, не говоря уже о том, чтобы согласиться отправиться в болотные топи в лодчонке, которая надежна на воде не более, чем ее туфля со сломанным каблуком.

Болота. А ведь там может произойти что угодно. Сколько раз бывало, что люди отправлялись туда и не возвращались обратно…

По спине Серены пробежал холодок, ноги сделались ватными, руки задрожали. Но она лишь сильнее стиснула зубы и задержала дыхание. Почему-то все методики релаксации, которым она обучала своих пациентов, моментально вылетели у нее из головы. Впрочем, она уже забыла, когда ею в последний раз владел страх. И вот сейчас неожиданно для себя она ощутила, что близка к панике. Страх накатывал на нее и сотрясал каждую клеточку ее тела, сдавливал ей связки подобно застрявшему в горле крику, который рвался наружу, но никак не мог вырваться.

Лаки стоял в лодке с недовольным видом, не понимая, почему она тянет время. Неожиданно кровь отхлынула от ее лица, и раздражение сменилось чем-то таким, чему у нее не было названия. Окружающие привыкли считать Серену Шеридан хладнокровной особой, способной не потерять голову в любой ситуации. Лаки отметил про себя, что она держалась с ним храбрее некоторых мужчин. И вот теперь она была похожа на фарфоровую статуэтку, которая, не выдержав внутреннего давления, вдруг покрылась трещинами, грозя в любую минуту разлететься на тысячи осколков. Что-то в глубине его естества ответило ей сочувствием.

Лаки стиснул зубы – одновременно злясь на себя за это чувство и устремляясь в его объятия. Хотя он и привык считать свой характер твердым, как камень, вместе с тем он не мог позволить себе стоять, наблюдая, как она вот-вот расплачется. Себе он объяснил это тем, что ему просто неприятно иметь дело с женщиной на грани истерики. Кроме того, он уже решил, что самая безопасная для него тактика – постоянно ее подзуживать, чтобы она на него злилась. Ведь не секрет, что к змее, готовой на вас наброситься, вы не станете подходить слишком близко. Куда опаснее та, что, свернувшись колечком, мирно дремлет на пне, нежась в солнечных лучах. Близкое знакомство с такой может вам дорого обойтись.

– Вам не нравится моя лодка, cherie? – спросил он с явной издевкой в голосе.

– Видите ли… – Серена усилием воли заставила себя вернуться к действительности и, вместо того чтобы предаваться воспоминаниям, сосредоточиться на лодке и мужчине, что стоял перед ней, опираясь на длинный шест. – Это не совсем то, что я себе представляла. Скажите, у вас нет ничего… чуть больших размеров?

– Вы имеете в виду яхту? – спросил он с сарказмом. – Вынужден разочаровать вас, милочка, это вам не универмаг «Сакс» на Пятой авеню. Выбора моделей и размеров не держим. Так что берите то, что есть. Ну, так как, вы едете со мной или же я проведу остаток дня, глядя вам под юбку?

Если до этой минуты Серену бил озноб, то сейчас ее с ног до головы обдало жаром. Она прищурилась, сжала колени и плотно натянула на них юбку. Зажав в одной руке сумочку и туфлю без каблука, она неловко опустилась на доски причала и перекинула через край ноги. Очередная пакость не заставила себя ждать – колготки зацепились за шероховатые доски, и вдоль одной ноги тотчас протянулась длинная стрелка.

Серена посмотрела на пирогу, лениво покачивающуюся в черной стоячей воде, и на нее нахлынула новая волна опасений. Она вот уже полтора десятка лет не бывала на болотах. Впрочем, здесь даже на борту океанского лайнера она вряд ли бы чувствовала себя в безопасности. Что уж тогда говорить об этой утлой лодчонке! Ну почему у него нет хотя бы приличной моторки? Кто вообще в наши дни пользуется такими пирогами? Ну разве только такой оригинал, как Лаки Дюсе.

– Мне хватает моей пироги, – ответил Лаки, протягивая ей руку, чтобы помочь спуститься в лодку. – А вы, собственно, что думали? Что у меня на приколе стоит круизный лайнер на тот случай, если вдруг какой-нибудь красотке захочется сплавать туда, куда ей вообще-то плавать не следует?

Серена смерила его злющим взглядом.

– Нет, я всего лишь надеялась, что вы чуть больше цивилизованны, чем может показаться на первый взгляд.

В ответ на такие слова Лаки расхохотался, а его большие руки сомкнулись у нее на талии. Серена взвизгнула, но он, не обращая внимания на протест, оторвал ее от пристани и опустил в лодку. Та тотчас качнулась, но его широко расставленные ноги вернули ей равновесие. Серена же, оказавшись перед выбором, – гордость или безопасность, – предпочла второе и, выпустив из рук сумочку и загубленную туфлю, крепко вцепилась Лаки в бицепсы.

На какой-то миг она в буквальном смысле повисла на нем, как будто он был единственным во всем мире, кто мог спасти ее от разверзшейся перед ней адской бездны. Ее грудь оказалась прижатой к его груди, ее живот оказался на уровне его паха, а его огромные ладони легли ей на поясницу, прижимая ее еще крепче. Серена отметила про себя, что бедра у него твердые, как дуб. Близость мужского тела не замедлила произвести эффект. Ощущая первобытную дрожь, Серена смущенно подняла глаза.

Лаки ответил ей улыбкой, от которой даже у дьявола кожа пошла бы мурашками.

– О, вы не ошиблись; чего-чего, а цивилизованности во мне ни на грош. – Он нарочно произнес эту фразу вкрадчивым шепотом, от которого ее нервные окончания тотчас запели, словно камертон. – Скажите, вы намерены что-то с этим делать, cherie? Попытаетесь меня приручить?

Почему-то это предложение тотчас наполнило ее приятным волнением. Низ живота взорвался фейерверком ощущений. Серена тотчас мысленно отругала себя за подобные глупости. Любая женщина, возьмись она приручить Лаки Дюсе, навлекла бы на себя одни неприятности. И тем не менее, глядя на него, на этот волевой подбородок, на чувственный рот, она не могла побороть в себе трепет. Впрочем, уже в следующий миг она попыталась взять себя в руки и слегка оттолкнула его от себя. Лаки позволил ей отстраниться самое большее на дюйм, но сначала счел нужным признаться, что будь у него соответствующее настроение, то он мог бы сжимать ее в объятиях весь день.

– Приручить вас? – презрительно переспросила Серена и слегка выгнула бровь. – Может, вас лучше сразу кастрировать?

– Нет необходимости, – теперь уже он слегка оттолкнул ее, и Серена громко шлепнулась попкой на грубое деревянное сиденье. Лаки же переключил внимание на коробку с запчастями. – Я бы, леди, не притронулся к вам даже вот этим деревянным шестом.

– Уфф. Это первая приятная новость за весь день, – проворчала Серена, пытаясь подавить в себе разочарование. Что ни говори, а женщина в ней оскорбилась его словам. Тем не менее она удержалась и не стала сравнивать Лаки Дюсе с деревянным шестом.

Неожиданно ей сделалось жарко, и она принялась обмахиваться рукой, наблюдая за тем, как Лаки поднял с пристани коробку. Мышцы на его спине напряглись, перекатываясь валиками под гладкой, загорелой кожей. Ящик он поставил на носу лодки, после чего, перешагнув через единственное сиденье, переместился на корму. Он двигался в лодке как будто танцуя, и утлая пирога вновь заходила ходуном.

Серена впилась пальцами в край сиденья, машинально скользнув глазами туда, где на приколе неподалеку от них стояла, блестя боками, алюминиевая лодка. По сравнению с самодельной пирогой Лаки она казалась просто огромной, если не сказать просто роскошной. На задней палубе сидел толстый мужчина – в клетчатой рубашке и кепке с эмблемой нью-орлеанской футбольной команды – и дергал за веревку, стараясь завести мотор.

– Думаю, вам не помешало бы вернуться в двадцатый век, – сказала Серена и одарила Лаки нарочито сладкой улыбкой. – В наши дни, если вы не в курсе, люди пользуются моторами.

Лаки перевел взгляд на бензиновые пятна на поверхности воды. Толстый мужчина снова дернул веревку, и к ним добавились новые. Лаки нахмурился – брови при этом съехали едва ли не к самой переносице – и сказал:

– Но только не я.

Оттолкнувшись шестом от пристани, он развернул пирогу носом на юг.

Серена испуганно обернулась на него через плечо.

– Вообще-то Шансон-дю-Терр и рыбацкая хижина Гиффорда в противоположной стороне. И куда вы меня везете, мистер Дюсе?

Лаки смерил ее презрительным взглядом.

– У меня на болотах есть и свои дела, помимо вашей смазливой мордашки.

Судя по всему, это было все, что он хотел ей сказать. Потому что в следующий миг Лаки сделал каменное лицо, давая понять, что разговор окончен. Серена же мудро решила, что его лучше не раздражать новыми вопросами. В конце концов, пирога не такси, и она не вправе требовать от него пунктуальности. Если же учесть его характер, чудо уже то, что он вообще согласился ее подбросить к охотничьему домику деда.

Серена устремила взгляд вперед, пытаясь сосредоточить внимание на окружающей растительности, лишь бы только не видеть, как узкая пирога беззвучно скользит по черной воде. Сейчас они находились на южной окраине городка, и единственными домами вдоль берегов протоки были редкие лавчонки, торгующие рыболовными снастями, перемежавшиеся кое-где с убогими рубероидными лачугами на сваях, рядом с которыми примостились проржавевшие лодочные сараи из рифленой жести.

Неподалеку от берега, среди камышей, на тощих ногах стояла цапля и наблюдала за их лодкой. Серена пристально посмотрела на птицу, словно та была частью живописного полотна – грациозный силуэт цапли выделялся светлым пятном на фоне оранжевых цветков вьюнка и темно-зеленого папоротника. А еще чуть дальше из воды поднимались кусты черемухи, протягивая вверх, к ослепительно-синему небу, свои ветви, а дубы стряхивали с себя в воду сероватые ленты испанского мха.

Вскоре Серена поняла, куда они держат путь. Лаки подтянул лодку к берегу – вернее, к небольшому причалу, вдоль края которого тянулся ряд старых покрышек, густо облепленных морской уточкой. Чуть дальше из воды на сваях поднималась неказистая фанерная постройка, выкрашенная белой краской, правда, уже порядком облупившейся. Над галереей красовалась гордая вывеска, написанная на куске фанеры огромными красными буквами, «Москито Мутон». Рядом с ней, над вереницей закрытых ставнями окон, гвоздями были прибиты другие, размером поменьше и на кусках жести – реклама разных сортов пива. Хотя был еще только полдень, парковка была забита машинами, а из-за дверей доносилась музыка в стиле зайдеко, которую время от времени заглушали пьяные крики и взрывы хохота.

– Это бар? – ужаснулась Серена, отказываясь верить собственным глазам, и вопросительно посмотрела на Лаки, когда тот пришвартовался к берегу. – То есть, вместо того чтобы сразу отвезти меня к деду, вы решили заглянуть в бар?

– У меня здесь одно дело, – бросил он в ответ. – Оно не займет много времени. Подождите меня в лодке.

– Подождать вас?.. – Она не договорила, глядя, как он, не говоря больше ни слова, запрыгнул на причал и, даже не оглянувшись напоследок, направился в сторону бара. – Отлично.

Одному богу было известно, что у него за дело и как долго он там пробудет. Ей же ничего другого не остается, как сидеть и ждать его в этой дурацкой лодке. Полуденное солнце нещадно палило ей голову, сильная влажность делала жару совершенно невыносимой. Костюм из льна, мокрый от пота, прилип к ее телу, подобно увядшей орхидее. Похоже, после сегодняшнего приключения его не спасет уже никакая химчистка, подумала Серена, глядя, наморщив носик, на жирный отпечаток ладони чуть выше локтя.

Она мысленно отругала себя за то, что ввязалась в эту авантюру. А все Шелби, это она едва ли не с порога огорошила ее известием, что дед ушел жить на болота. И Серена тотчас бросилась на поиски проводника. Не сохрани она в душе старое чувство собственной ущербности, разве сейчас она сидела бы в этой лодке? Что мешало ей, прежде чем принимать скоропалительные решения, все как следует взвесить? Разве так она поступила бы в Чарльстоне?

Вот что может сделать с человеком возвращение домой. В Чарльстоне у нее была сложившаяся репутация, образ, который она тщательно создала среди знакомых, которых также выбирала по собственному вкусу. Но сейчас она дома, и стоило ей вернуться сюда, как она тотчас вновь стала внучкой Гиффорда Шеридана, родной сестрой Шелби Шеридан, бывшим капитаном школьного дискуссионного клуба. В ней тотчас заговорили прежние чувства и привычки. Они проснулись сами собой, словно призраки прошлого, и от образа современной, самостоятельной женщины вскоре ничего не осталось, он облетел, как прошлогодняя листва с дерева.

Кстати, это была одна из причин, почему она редко наведывалась домой, предпочитая оставаться той, кем она была в Чарльстоне, а именно хозяйкой собственной судьбы. Кем она никогда не ощущала себя здесь. Сама атмосфера этого места, казалось, выкручивала ей руки, оставляя в душе неприятный осадок неопределенности.

Это место, «Москито Мутон», – типичный тому пример; бар пользовался дурной славой в округе. В юности Серена была уверена в том, что завсегдатаи заведения – хулиганы и всякие темные личности, и ни одна уважающая себя девушка ни за что не переступит его порог. И вот теперь, сидя в пироге Лаки Дюсе, она с ужасом думала о том, что будет, если вдруг ее здесь увидит кто-нибудь из знакомых. В эти минуты она ощущала себя кем-то вроде школьницы, впервые прогуливающей уроки.

Но что поделаешь? Серена сложила на груди руки и со вздохом вспомнила свою уютную, милую квартирку в Чарльстоне. Светлая цветовая гамма, милое, типично женское убранство: диванные подушки, занавески, безделушки на полках. Прекрасный вид из окна на водную гладь. Во внутреннем дворике небольшой сад, и, что самое главное, как далеко оттуда до болот и Лаки Дюсе.

Стоило ему захлопнуть за собой дверь, как головы всех присутствующих повернулись в его сторону. Заведение было заполнено лишь наполовину, однако ближе к вечеру будет в буквальном смысле трещать по швам от наплыва посетителей. И, как правило, бар был рассадником разного рода неприятностей. В дальнем конце заведения, как обычно, резались в карты на деньги. У стойки толпились девицы, которые за пару баксов сделают для вас что угодно, а порой вообще денег не возьмут – обслужат, как говорится, за спорт. Отсюда посетители, как правило, перемещались на собачьи поединки, или на кулачные бои, или в бордель, или в иные злачные места, которым, по идее, больше не было места на благопристойном Юге.

Здесь обычно зависали браконьеры и проходимцы, чье прошлое было более темным, чем черная болотная вода. Но даже на их фоне Лаки Дюсе выделялся, как хищник на фоне прочих зверей. Мужчины обычно посматривали на него с опаской, женщины оказывали ему знаки внимания, но вот дружбу с ним никто водить не спешил.

Бармен, пожилой мужчина с коротко стриженной бородкой, которую уже тронула проседь, простонал и закатил глаза, как будто предвкушал неприятности. Взяв в руки тряпку, которой до этого натирал стойку, он промокнул ею пот на двойном подбородке – ни дать ни взять старая матрона, которая вот-вот упадет в обморок.

– Господи, Лаки, только тебя мне здесь не хватало! – запричитал он, однако подошел к другому концу стойки, где остановился нежданный гость. Его толстые, словно сосиски, пальцы судорожно сжимали полотенце в едва ли не молитвенном жесте. – Я тут едва успел залатать дыры, что остались с прошлого раза.

В ответ Лаки лишь пожал плечами и изобразил невинное лицо.

– А в чем, собственно, проблема, мистер Скитер? Почему это вдруг вы мне не рады? Я пришел к вам, чтобы пропустить рюмочку. Плесните мне немного виски, и все дела.

Бормоча себе под нос слова молитвы, Скитер отправился выполнять заказ. Пот блестел на его лысом черепе, подобно каплям воды на шаре для боулинга.

Взгляд Лаки тем временем переместился на Пу Перре. Внешне Пу чем-то напоминал водяную крысу – узкое, в оспинах лицо, тонкие, свисающие концами вниз усы. Он сидел в дальнем конце бара, увлеченно обсуждая что-то с судьей петушиных боев. Взяв за горлышко пивную бутылку, Лаки направился в его сторону и кончиками пальцев легонько постучал судью по плечу.

– Эй, приятель, если не ошибаюсь, мать уже звала тебя домой.

Судья посмотрел на Лаки и освободил место. Слегка испуганно посмотрев в последний раз на Перре, он переместился в ту часть бара, где разрешалось курить. Лаки уселся на табуретку и уперся пятками в хромированное кольцо.

– Как дела, Пу? А где Уилли? Небось в задней комнате жульничает за карточным столом? А ты сидишь здесь на всякий случай, чтобы свистнуть, если что? Верно я говорю, ты, хорек?

Перре бросил на него злобный взгляд, слегка отодвинул табурет, как пес, который боится, что сейчас получит пинок, и пробормотал под нос какое-то грязное ругательство.

– Увы, вынужден тебя разочаровать, дружок, это невозможно, – ответил Лаки, делая очередной глоток. – Ты хотя бы понимаешь, сколько полезных вещей ты мог бы узнать, задержись в школе дольше шестого класса? С тех пор ты только и знал, что до потери пульса занимался тем, что сейчас посоветовал мне.

Перре сделал обиженное лицо, но Лаки только усмехнулся и потянулся к пачке сигарет, лежавшей на барной стойке. Вытащив одну сигарету, он закурил и сделал глубокую затяжку. Неторопливо выпустив дым, пожал плечами и расплылся в заговорщицкой ухмылке.

– Как я понимаю, Уилли помогает тебе это делать?

Перре сощурил глаза, и те превратились в узкие щелочки.

– Ты ублюдок.

Лицо Лаки сделалось каменным. Нет, улыбка никуда не делась с него, однако к ней добавилось нечто неуловимое. В такие мгновения даже последние глупцы понимали: с ним лучше не связываться.

– Скажи это в присутствии моей матери, дружок, и я отрежу тебе язык, – произнес он елейным тоном. – Надеюсь, ты в курсе, что мои родители приличные люди?

– Как же, в курсе, – нехотя признал Перре и покачал головой на тонкой шее, чем тотчас напомнил грифа. Затем почесал сквозь грязную черную майку грудь, втянул носом воздух и решился нанести ответный удар. – Если они у тебя такие приличные, как ты говоришь, то почему у них родился такой ублюдок?

Лаки посмотрел Перре в глаза. В его собственных мелькнул нехороший огонек.

– Я подменыш, или ты не знал? Попал к ним прямо из ада.

Перре заерзал на табурете. По его глазам было видно, что такое признание его напугало. Перре был суеверен: рука его тотчас скользнула к десятицентовой монетке, которую он на шнурке носил на шее. Затем он отодвинул подальше пачку сигарет, чтобы до нее мог дотянуться Лаки, и, покосившись на собеседника, вытряхнул одну для себя.

– Что тебе нужно от меня, Дюсе?

Лаки не торопился с ответом. Вместо этого он встал и ногой отодвинул табурет, а сам облокотился на барную стойку. Сигарету он положил в пепельницу и, прежде чем повернуться к Перре, сделал очередной глоток пива и спокойно произнес:

– Последние две недели ты, вонючая вошь, водил носом в той части болот, где тебе нечего делать. Лично я бы тебе советовал держаться подальше от тех мест, если тебе дорого твое здоровье.

Перре скорчил гримасу и лишь пожал плечами:

– Мы живем в свободной стране, а ты, Дюсе, не хозяин болот. Они тебе не принадлежат.

Лаки изобразил удивление.

– Неужели? Мне, например, принадлежит этот нож, – сказал он, вытаскивая из ножен длинный охотничий клинок. В следующий миг он схватил Перре за перед черной майки и наклонился так низко, что тот едва не свалился с табурета. Широкое острое лезвие зловеще поблескивало прямо у него под носом. – И я в два счета могу искромсать тебя на приманку для аллигатора. Или ты не веришь?

Неожиданно разговоры вокруг них смолкли. На другом конце бара Скитер Мутон что-то пробормотал и перекрестился – cудя по всему, молил всевышнего, чтобы тот пощадил его заведение. Аккордеон Клифтона Шенье, что только что пел из динамиков музыкального автомата, неожиданно сделался совершенно ни к месту, как если бы в церкви вдруг начали исполнять регги.

– Послушай, Лаки, – взмолился Скитер, – прошу тебя, только не надо резать его прямо здесь. Иначе мне потом ни за что не отмыть с пола кровь!

Перре посерел и сглотнул комок, как будто в горле у него застрял камень. Его черные глазки-бусинки бегали от ножа к лицу Лаки и обратно.

В глубине бара послышался шум. В следующий миг дверь распахнулась, и в бар ввалилась группа мужчин. На их лицах читалась смесь интереса и недовольства. Первым шел Проныра Джин Уиллис. Когда-то Уиллис проворачивал свои черные дела на побережье, затем отмотал срок в тюрьме в Анголе. Это был рослый, крепко сбитый тип с пудовыми кулаками и красной, мясистой физиономией. Войдя, Уиллис двинулся прямиком к Лаки. Взгляд его не предвещал ничего хорошего.

Лаки отпустил Перре, схватил недопитую рюмку виски и запустил ею Уиллису в лицо. Тот взвыл и пару секунд вслепую размахивал кулачищами. Впрочем, Лаки не дал ему приблизиться к себе, предусмотрительно пнув его ногой в живот. Перре воспользовался возникшей суматохой, чтобы схватить со стойки бутылку пива своего обидчика. Взмах руки – и бутылка с грохотом разбилась о стойку. В руке у Перре осталось только зазубренное горлышко. Затем раздался истошный женский крик. Кто-то додумался выключить музыкальный автомат. В баре мгновенно установилась гробовая тишина. Впрочем, в следующее мгновение ее нарушил мужской голос:

– Довольно! Немедленно прекратите, или, честное слово, я кого-нибудь пристрелю, а потом скажу, что того требовали обстоятельства.

Перре опустил бутылочное горлышко и, словно крыса, кем он, впрочем, и был, юркнул в сторону. Уиллис лежал на полу и стонал, прижав руки к животу.

Лаки отступил назад, как будто ничего не случилось, глядя куда-то поверх плеча стража порядка, который вышел из карточной комнаты вместе с Уиллисом. Они были одноклассниками, Перри Дэвис и он, и Лаки на дух его не переносил еще со школьной скамьи. Лицо у Дэвиса было какое-то детское, пухлое и румяное, но больше всего в нем раздражала его напыщенность, которая с возрастом выросла до неимоверных размеров, особенно если учесть, что страж порядка из него был никакой.

Лаки взял из пепельницы сигарету и не спеша затянулся.

– Теперь мне понятно, агент Дэвис, что имели в виду, когда назвали ваш отдел Департаментом охраны природы и рыбных угодий. Карточную комнату, где вы проводите время, играя в бурре.

Дэвис смерил его холодным взглядом.

– То, чем я здесь занимаюсь, – это мое дело, и вас оно не касается, Дюсе.

– Неужели? Государственный служащий, получающий жалованье из денег налогоплательщиков, который предается азартным играм в рабочее время. И вы говорите, что это не мое дело?

– Какая вам разница. И вообще, я крайне сомневаюсь, что вы платите налоги, не говоря уже о том, что вы законопослушный гражданин.

Лаки усмехнулся:

– Вы правы, cher. Чего нет, того нет. Кстати, советовал бы вам об этом помнить.

– Вы угрожаете мне, Дюсе?

– Я? Господь с вами. Не в моих привычках кому-то угрожать. – Он посмотрел на начищенную медную бляху правоохранителя. – Мне это просто не нужно. Нет необходимости.

Было видно, как на скулах Дэвиса перекатываются желваки.

– Я тебя не боюсь, Дюсе.

Лаки расплылся в ухмылке:

– Тогда, выходит, люди говорят неправду? Ты такой же глупый, каким кажешься на первый взгляд.

Бледное лицо Дэвиса вспыхнуло румянцем, однако он ничего не сказал. Засунув пистолет обратно в кобуру, страж порядка обернулся, желая разогнать посетителей заведения, дабы они вновь занялись тем, чем были заняты до его появления в баре.

Тем временем Уиллис кряхтя поднялся на ноги. Впрочем, распрямиться ему не давала боль. Прижав руку к животу, он злобно глянул на Лаки:

– Ты еще у меня получишь, сукин сын. Это я тебе обещаю.

Лаки бросил на пол сигарету и потушил ее подошвой ботинка.

– Это точно. Буду ночами не спать, ожидая встречи с тобой, – произнес он с издевкой в голосе. – Ты, главное, держись подальше от моего болота.

С этими словами Лаки повернулся и шагнул к двери. Не успел он выйти на улицу, как сердце едва не выпрыгнуло у него из груди. Перед ним, прижав к груди сумочку, стояла Серена Шеридан, удивленно округлив глаза и открыв рот в немом ужасе. В деловом костюме, с аккуратной прической, она была похожа на школьную учительницу, которая впервые в жизни увидела голого мужчину.

Лаки негромко выругался. Этого еще ему не хватало. Как не хватало ему проблем с типами вроде Джина Уиллиса или Пу Перре. Бог свидетель, он не напрашивался в провожатые к Серене Шеридан. Какое ему дело до всех них? Почему он должен иметь с ними дело лишь потому, что они навязали ему себя, вторглись в его жизнь? А ведь он их об этом не просил. И вот теперь это все его жутко раздражало.

Серена окинула его взглядом, но ничего не сказала. Неожиданно для нее самой у нее не нашлось, что ему сказать. Любой, будь он даже наполовину недоумок, и тот сообразил бы, что с Лаки Дюсе лучше не связываться. Она же сразу этого не поняла, не увидела, насколько он может быть опасен. Почему-то тот факт, что он знаком с ее дедом, заслонил собой все, перевесил даже ее врожденную осмотрительность, и вот теперь она как будто прозрела и увидела его таким, каков он есть.

Это браконьер и хулиган. Такому, как он, ничего не стоит приставить к горлу человека нож или нахамить представителю власти. Ведь он фактически рассмеялся в лицо егерю. Одному богу известно, какие еще законы он может нарушить, даже не моргнув глазом.

– Серена? Серена Шеридан? – перед ними вырос Перри Дэвис. На лице его читалось недоумение, из чего нетрудно было понять, что он никак не ожидал увидеть ее здесь, тем более в обществе такого преступного типа. – Этот человек к вам пристает?

Серена тотчас посмотрела на Лаки. Похоже, это ее шанс от него избавиться. Это как кадр в фильме, когда зрители кричат героине, давай мол, беги, уноси ноги, пока не поздно. Увы, голос, как назло, изменил ей, и возможность была упущена.

– Отвали, Дэвис, – процедил сквозь зубы Лаки. – Эта дама со мной.

Похоже, Дэвиса он не убедил. Тем не менее, поскольку от Серены не поступило никаких протестов, страж порядка лишь пожал плечами и отошел.

– Вы знаете этого парня? – спросил Лаки, направляя ее к двери.

– Он знакомый нашей семьи.

Лаки фыркнул:

– В таком случае, дорогуша, я бы советовал вам лучше выбирать себе знакомых.

Серена едва не расхохоталась над его словами. Впрочем, она ничего не сказала и лишь покачала головой. Господи, что она забыла в таком месте, как это? И почему при первой же возможности не сделала от этого типа ноги?

– Кстати, я, кажется, велел вам оставаться в лодке, – раздраженно бросил Лаки, старательно избегая смотреть ей в глаза.

– Я так и делала. Сидела и ждала вас, пока сюда не подкатила подозрительная компания. Целый грузовик. Я была вынуждена предпочесть бар как меньшее зло. Решила, что отребье, которое находится внутри, будет поприличнее того, что снаружи.

– И теперь вы в этом не уверены?

Лаки распахнул перед ней дверь, и Серена шагнула вон из бара. Ее тотчас встретил дружный хор мужских голосов: свист и двусмысленные выкрики. Серена на миг закрыла глаза, страдальчески вздохнула и потерла виски. Нет, сегодня ей явно не везет.

Затем она услышала, как позади нее хлопнула дверь, и свист и пошлые шуточки стихли как по команде. Зато рядом с ней вырос Лаки и жестом собственника положил руку ей на талию. Впрочем, жест этот скорее означал, что она под его защитой, а вовсе не намек на близкие отношения. Он утешал и успокаивал. Серена удивленно подняла глаза. Лаки полным ярости взглядом посмотрел на компанию буровиков на крыльце перед входом в заведение.

– Вас разве не учили в детстве оказывать женщинам знаки уважения? – спросил он своим коронным елейным тоном, от которого по спине у Серены побежали мурашки.

Ответа на вопрос не последовало. Буровиков с нефтяных приисков запугать было трудно. Порой они специально нарывались на драку, лишь бы только помахать кулаками. Впрочем, сейчас они явно были не в настроении. Или же оказались мудрее, нежели Серена о них думала. Возможно, им уже доводилось встречать Лаки и его лучшего друга, мистера Острое Лезвие. А может, они просто растерялись, ломая голову, что забыла приличная женщина в обществе самого опасного человека во всей Южной Луизиане.

Серена повыше вскинула подбородок, собрала в кулак остатки самообладания и, сопровождаемая Лаки, с гордым видом спустилась вниз по ступенькам и зашагала через автостоянку.

– Я бы хотела вернуться домой, если вы не возражаете, – сказала она. – Вижу, что вы очень занятой человек, мистер Дюсе. Думаю, к Гиффорду я съезжу как-нибудь в другой раз.

Лаки остановился как вкопанный. Затем посмотрел на воду, поблескивающую в лучах полуденного солнца, и сделал долгий выдох.

Нет, это просто глупость с его стороны. Он ведь хотел от нее избавиться. Хотел, чтобы она подумала о нем плохо. По идее, он должен только радоваться тому, что она готова отказаться от своей затеи. Увы, он ничуть не обрадовался. Господи, он просто мазохист, вот кто он такой. С какой стати его должно волновать то, что о нем думает Серена Шеридан? Ее полный презрения взгляд? Тем более что и это чувство взаимно на все сто процентов. Да что там! На все сто десять! По идее, он должен смотреть на нее как на пустое место.

Что?

Неужели он возбудился? Это лишь инстинктивная реакция. Нет, конечно, он бы не отказался. Любой мужчина, если только он не импотент, не отказался бы. Потому что она была красива холодной, неземной красотой античной богини. И конечно же, это возбуждало. Господи, с каким наслаждением он проник бы в нее, погрузился бы в горячую плоть между этих длинных, стройных ног. С каким наслаждением гладил бы и целовал эти бедра, эту грудь. Увы, он давно усвоил горький урок, что красота обманчива и под нежными холмиками грудей вполне может биться холодное, жесткое сердце.

Ярость. Вот что владело им в данный момент, сказал он себе. Ярость. Злость. В конце концов, перед ним родная сестра Шелби. Можно даже сказать, перед ним сама Шелби, только с дипломом психолога. Боже мой, это просто какой-то кошмар…

А еще она внучка Гиффорда Шеридана. А он дал Гиффорду обещание. Стоило ему об этом вспомнить, как Лаки вновь сокрушенно вздохнул и негромко выругался по-французски себе под нос.

– Послушайте, – как можно спокойнее произнес он. – Я не знаю, что вы там увидели или услышали. Но уверяю вас, это не имеет никакого отношения к моему обещанию отвезти вас к старому Гиффорду. И я готов это сделать, причем доставлю вас туда в целости и сохранности. Обещаю, что не скормлю вас аллигаторам и не продам в рабство. Потому что Гиффорд мой друг.

Серена смотрела на него, не веря собственным глазам. На его высоких скулах выступил румянец. Он стоял перед ней, переминаясь с ноги на ногу, и отказывался посмотреть ей в глаза. Вид у него был сконфуженный и растерянный. А еще… он был чертовски симпатичный.

Господи, что с ней такое происходит? С какой стати она взяла, что он симпатичный? Симпатичными бывают щенки. Или бойскауты. А Лаки Дюсе – тигр-людоед. Вполне возможно, что на обед он поедает бойскаутов, на десерт лакомится щенками, а вместо зубочистки потом использует наивных блондинок-психологов, которые видят положительные качества там, где их нет. Ей вообще стоит выбросить его из головы, и чем скорее, тем лучше. По идее, она должна опасаться его. Но ей… почему-то не было страшно.

Похоже, здравомыслие потихоньку начало ей изменять. А все это место. Это дикое, почти первобытное место. Воздух здесь напоен дурманящими ароматами. Внутренний голос подсказывал ей, что этому типу доверия нет, потому что какое может быть доверие хищнику? От него в любой момент можно ждать какой угодно гадости. И все же у нее не нашлось сил оставить его.

– Я поражена, – призналась она наконец.

– Чем? – он пристально посмотрел ей в глаза. – Вас удивляет, что я не продам вас в рабство?

В уголках ее рта мелькнула улыбка.

– Тем, что у вас, оказывается, есть друг.

С этими словами Серена повернулась и зашагала к причалу.

Глава 3

«Проживи я хоть до ста лет, Шансон-дю-Терр все равно останется моим самым любимым местом на всей земле», – подумала Серена. Родовое гнездо дарило ей ощущение надежности и традиции. Шериданы жили на этой земле с того самого дня, как их далекий предок выиграл ее в карты в 1789 году. Возможно, она не стала бы здесь жить, но это было ее наследство.

Дом стоял в конце аллеи поросших мхом дубов, чьи широкие кроны сплелись ветвями, образовав над дорогой нечто вроде шатра. Сам дом был типичным креольским шато – то есть сочетанием французского провинциального и вест-индского стилей, с покатой крышей и широкими галереями, которые опоясывали его на обоих этажах.

На первый взгляд дом показался Серене точно таким, как и прежде, – приятным, приветливым, внушительным, без излишней внешней роскоши. Но стоило ей пару раз моргнуть, как воспоминания, застилавшие ей глаза, тотчас исчезли, и она увидела его как будто впервые. И тогда дом предстал ее взгляду таким, каким он был на самом деле.

Крыша нуждалась в срочном ремонте. Свое дело сделали весенние дожди. Кое-где отсутствовала черепица, а над западным крылом был наброшен кусок ярко-голубого брезента. Колонны верхней галереи следовало бы покрасить заново, балюстрада зияла дырами, отчего сам дом чем-то напоминал беззубый рот. Кирпичи первого этажа и деревянная обшивка верхнего были по-прежнему выкрашены в желтый цвет, однако за многие годы краска выцвела и теперь имела оттенок старого пергамента, утратив веселую солнечную желтизну ее детства.

Увы, память сохранила дом в его лучшем виде. Сейчас же, размышляла Серена, он скорее напоминал любимого дядюшку, который со времени их последней встречи успел из немолодого мужчины превратиться в дряхлого старика.

Прижав к груди туфли и сумочку, Серена зашагала босиком по широкой лужайке. Идти было неудобно, и она постоянно спотыкалась. В следующий миг дверь на втором этаже распахнулась, и на галерею, подобно беговым лошадкам из загона, выбежали ее племянница и племянник. Шестилетняя Лейси с криком бросилась вниз по широким ступеням – этакое очаровательное розовое облачко с золотистыми локонами. Вслед за ней – восьмилетний Джон Мейсон. В руках – жаба, на губах слегка злорадная улыбка.

– Джон Мейсон! Оставь сестру в покое! – донесся им в спину крик. Голос принадлежал Шелби Шеридан-Тэлбот, а в следующий миг на галерею выбежала и она сама.

Шелби была лишь на полдюйма ниже Серены и чуть-чуть полнее ее. В разрезе ее карих глаз имелось нечто неуловимо восточное, губы же, казалось, были вечно недовольно надуты. И тем не менее, несмотря на все эти различия, сестры были удивительно похожи друг на друга. В данную минуту Шелби, казалось, приготовилась произнести речь перед солидной аудиторией. Иначе зачем ей понадобилось облачаться в этот ярко-желтый костюм? Приталенный жакет, слегка расширяющийся на бедрах – считалось, что этот новомодный стиль подчеркивает женственность, – под жакетом изумрудно-зеленая блузка, воротник которой завязывался на горле пышным бантом, изящная юбка. На фоне сестры Серена почувствовала себя едва ли не оборванкой.

– О боже, Серена! – театрально воскликнула Шелби и взяла лицо сестры в свои ладони. Та успела обратить внимание на безукоризненный маникюр, кольцо с бриллиантом – господи, таким камнем вполне может подавиться кошка – и на огромный, изящной огранки топаз. – Что такое с тобой стряслось? У тебя такой вид, будто тебя ограбили или же тебя переехал грузовик. Или то и другое одновременно.

– Ничего страшного. – Серена направилась вверх по ступенькам крыльца.

Мысленно она пожалела о том, что не была в семье единственным ребенком. Потому что настроение Шелби было переменчивым, как погода: то солнечным, то буквально в следующее мгновение начиналась буря. В целом же сестра была глуповата и легкомысленна. Перепады ее настроения действовали на нервы и утомляли. А еще у нее была привычка говорить вещи, одновременно невинные и вызывающие, так что вести с ней разговор было делом крайне утомительным.

Серена проковыляла на галерею. Вид у нее был подавленный, и Шелби с брезгливой гримаской отступила назад, давая понять, что в ее намерения не входит прикасаться к сестре.

– Извини, Шелби, сегодня не самый лучший день в моей жизни, и у меня нет времени обсуждать с тобой его жуткие подробности, – сказала Серена. – Мне нужно переодеться, после чего я снова тебя покину. Кстати, ты не могла бы договориться, чтобы из города пригнали мою машину? Я оставила ее рядом с лавкой Готье.

Выражение лица Шелби мгновенно изменилось – испуг и озабоченность сменились чем-то вроде детского раздражения.

– Разумеется, Серена. Мне ведь больше нечем заняться, кроме как выполнять твои поручения! Боже мой, ты возвращаешься домой в таком виде, как будто побывала под колесами грузовика, пугаешь меня до потери сознания, и первое, что я слышу из твоих уст, – это приказ. В этом вся ты!

Серена, ничего не ответив, проковыляла мимо сестры. Она сильно сомневалась, что Шелби даже заметила ее отсутствие в доме. Потому что если ее что-то и заботило в жизни, так это дети, ее гардероб и ее роль в общественных делах округа. Последнее она воспринимала не как гражданский долг, а как нечто такое, что возвышало ее в глазах окружающих. В общем, хотя она и была хороша, ей не хватало глубины, как пруду с лилиями в японском саду.

Серена вошла в дом и зашагала по коридору. Ей было немного досадно, что у нее нет времени побродить по дому, в котором прошло ее детство. Не считая капитального ремонта, который он претерпел в начале девятнадцатого века, плюс таких более поздних нововведений, как канализация и электричество, дом сохранился практически в первозданном виде, несмотря на свой довольно солидный возраст. А еще он служил вместилищем множеству старинных вещей, увидев которые куратор любого музея издал бы вздох зависти. Впрочем, времени любоваться обшитыми кипарисовыми панелями стенами – местами выкрашенными в золотистые тона, местами прикрытыми выцветшими турецкими коврами – у Серены не было, хотя она и отметила про себя их отблеск на отполированных досках пола. Вместо этого она направилась прямиком к себе в спальню, где сегодня утром оставила чемоданы, прежде чем отправиться на поиски проводника.

– Уезжаешь, говоришь? – неожиданно спросила ее Шелби, как будто слова сестры только-только пробили стену ее раздражения. Она тотчас бросилась за ней вдогонку и, схватив за рукав, словно ребенок, который требует, чтобы мать обратила на него внимание, повторила вопрос: – Уезжаешь? Но куда?

– Хочу проведать Гиффорда.

– Как? Прямо сейчас?! – испуганно воскликнула Шелби и проследовала за Сереной в комнату. Войдя, она встала так, чтобы быть в поле зрения сестры, всем своим видом – для пущего эффекта она даже сложила в умоляющем жесте руки – изображая тревогу и недоумение по поводу столь странного желания. – Нет, ты не можешь взять и уехать прямо сейчас! Ты ведь только что приехала! У нас с тобой еще даже не было возможности поговорить! Я еще не успела рассказать тебе про новый дом, про то, как дети учатся в школе… А еще, похоже, все идет к тому, что торговая палата выдвинет мою кандидатуру на титул Деловая женщина года. Как же ты можешь вот так взять и прямо сейчас уехать?

Серена пропустила эту страстную речь мимо ушей. Вместо ответа она принялась переодеваться. Сняв с себя грязный костюм, бросила его на пол, а сама посмотрела на лежащий на кровати чемодан и тотчас нахмурилась. Господи, да ведь в нем нет ничего подходящего, в чем можно было бы отправиться на болота! И пусть в детстве она в джинсах и резиновых сапогах бегала по пятам за Гиффордом по плантациям сахарного тростника. Теперь она взрослая женщина, которой нужно соблюдать привычный имидж, и ей полагается совершенно другой гардероб. Кто-нибудь когда-нибудь видел дипломированного психолога в резиновых сапогах?

– А Одиль к тому же готовит ногу барашка! – продолжала тем временем Шелби. Она нервными кругами расхаживала по комнате, перелетая с места на место, подобно мотыльку, – то на миг задержится у окна, чтобы расправить кружевную занавеску, то подойдет к резному комоду, чтобы поправить букет в фарфоровой вазе. – Ты даже не представляешь, чего мне стоило ее уломать! Честное слово, она упряма, как ослица. С тех пор, как мы с Мейсоном поселились здесь, эта женщина все делает мне в пику. А знала бы ты, какой страх она наводит на детей! Не кажется странным, что они думают, будто она ведьма. Впрочем, не удивлюсь, если то, что она им рассказывает, действует на них словно злые чары. Потому что в этом вся она! Не понимаю, почему Гиффорд ее до сих пор не уволил?

– Полагаю, ему нравится с ней препираться, – с улыбкой ответила Серена, представив себе, как старая ворчунья Одиль спорит со старым ворчуном Гиффордом.

Одиль Фонтено была работящей как мул. Высокая, костлявая, угловатая. Глядя на нее, можно было подумать, что черная кожа, которой одарила ее природа, предназначалась кому-то гораздо ниже ростом. А вот глаза, яркие, словно газовые горелки, сверкали ультрамарином, как будто черпали энергию в силе ее характера. При всей своей вредности она была вдобавок и суеверна и терпеть не могла, когда ей перечили. Одиль пришла к ним в дом уже после того, как Серена и Шелби выпорхнули из родного гнезда, а Мей, женщина, которая помогала их растить, ушла на пенсию. Сейчас Одили, по идее, было за шестьдесят, однако, глядя на нее, в это верилось с трудом, а спросить ее в лоб никто не осмеливался.

Серена открыла чемодан и вытащила оттуда пару белых укороченных брючек и трикотажный топик в широкую красно-белую полоску. Быстрый взгляд в зеркало над комодом подтвердил ее худшие опасения – от тщательно уложенной прически ничего не осталось. Впрочем, сейчас ей было не до таких вещей, как прическа.

– Кстати, – сказала она, натягивая через голову топик, – брат Одили Пеппер – приятель Гиффорда.

Шелби тотчас прекратила переставлять безделушки на комоде и посмотрела на отражение сестры в зеркале.

– Ты сказала, что едешь за Гиффордом? Я правильно тебя поняла? Ты собираешься на болота?

Серена застегнула «молнию» на брюках и пристально посмотрела на сестру.

Щеки Шелби залились краской, которую был не в состоянии скрыть даже слой пудры. Испытывая неловкость, она поспешила отвести взгляд.

– Я даже не подумала сразу, что ты это серьезно. Господи, Серена, неужели ты и вправду собралась в эту глушь?

– А что, по-твоему, мне делать, Шелби? Сидеть и ждать у моря погоды в надежде, что все разрешится само собой?

Шелби повернулась и пристально посмотрела на сестру. Настроение ее менялось буквально на глазах.

– То есть ты хочешь сказать, что именно так я и делаю? Что я закрываю глаза на то, что происходит? – Она обиженно прищурилась и поджала губы. – Извини меня, Серена, если я не дотягиваю до твоих высоких принципов, но с меня хватает и собственных забот. И если Гиффорд решил, что ему нравится жить на болоте, в забытой богом, кишащей змеями глуши, то я не собираюсь все бросать и бежать туда за ним, чтобы уговорить вернуться домой.

– Тебе не придется этого делать, – устало ответила Серена. – Потому что за ним поеду я.

– Именно. – С этими словами Шелби шагнула к балконной двери, что открывалась на галерею. Чтобы чем-то себя занять, она нервно сжала рукой тонкий тюль занавески и, покомкав, отпустила. Затем обернулась и гордо тряхнула головой. – Представляю, как обрадуется Гифф, увидев, что ты переборола собственные страхи.

Серена одарила сестру пристальным взглядом, полным неприязни и обиды, однако демонстративно промолчала. Она ни разу не обсуждала с сестрой свой страх перед болотом и те обстоятельства, которые породили его. Это была слишком больная тема, и между сестрами давно уже имелся молчаливый уговор никогда ее не затрагивать. Это была своеобразная «ничейная земля», полная недомолвок и опасностей, по краю которой Шелби пыталась ходить, когда бывала не в настроении.

Серена подозревала, что сестра даже не догадывается, насколько взрывоопасна эта тема. И не потому, что Шелби была глупа, просто она привыкла не придавать особого значения тем вещам, что не были непосредственно связаны с ней самой. Зато все, что касалось ее, разрасталось до неимоверных размеров.

Надев на ноги красные парусиновые туфли, Серена захлопнула чемодан и решительно щелкнула замками. Сейчас ей некогда заниматься анализом личностных проблем сестры, даже если бы она этого очень захотела. Потому что ее ждет лодка.

– Мне пора, – сказала она, пытаясь не показывать своего раздражения. – Не могу точно сказать, когда я вернусь. Потому что, зная Гиффорда, могу застрять там на день или два.

С этими словами Серена перекинула через плечо дорожную сумку и сняла с кровати чемодан. Даже не взглянув на прощание на сестру, она вышла из комнаты и решительно направилась к входной двери.

– Серена, погоди! – растерянно крикнула ей вслед Шелби и бросилась за ней вдогонку.

– Мне некогда ждать. Лаки дал мне всего десять минут, и, если я сейчас не вернусь в лодку, он просто возьмет и уедет, чтобы показать мне, какая я непунктуальная.

– Лаки? – переспросила Шелби, и голос ее дрогнул. – Это что еще за Лаки?

– Лаки Дюсе, – ответила Серена, распахивая бедром входную дверь. – Он согласился отвезти меня к Гиффу.

Сестра моментально изменилась в лице и даже побледнела. Впрочем, Серена этого не видела, потому что смотрела в другую сторону.

– Боже, Серена! – выдохнула Шелби и едва ли не выбежала на галерею. – Неужели ты взяла его в проводники? Не может быть! Ты хотя бы представляешь, что о нем говорят люди?

– Отлично представляю.

– О боже! – в ужасе воскликнула Шелби. Одной рукой она принялась похлопывать себя по груди, другой – обмахиваться, словно веером. Со стороны могло показаться, что она вот-вот упадет в обморок, как то обычно делали великосветские красавицы в прежние времена. – Я даже не представляю себе, и как только его бедная мать способна смотреть людям в глаза. А ведь она такая милая женщина. Ее младшие дети порядочные люди, все с университетскими дипломами, но этот… этот Лаки, господи, да он же исчадие ада. От него одни неприятности. С тех пор как Лаки вернулся из армии, он поселился на этом жутком болоте и живет там, как дикий зверь. Поговаривают, что он слегка свихнулся.

– Что ж, в этом я даже готова с тобой согласиться, – ответила Серена, вспомнив собственные слова Лаки по этому поводу. – Но он единственный, кто согласился довезти меня к Гиффорду.

– Нет, ты ни в коем случае не должна этого делать. Кто знает, что он там себе позволит?

Серена вздохнула:

– Шелби, кто-то из нас двоих, ты или я, должен съездить к Гиффорду и поговорить с ним. Но поскольку ты этого делать не намерена и Лаки Дюсе единственный, кто ответил согласием, то выбора у меня нет.

Шелби надулась и, слегка выпятив нижнюю губу, обиженно похлопала ресницами.

– Я просто хотела сказать, что этого не одобряю. Только и всего.

– Твое неодобрение принято к сведению. А теперь мне пора. Извинись за меня перед Одиль.

– Смотри, будь осторожна.

Услышав слова предостережения, Серена на миг задержалась на последней ступеньке лестницы. Это был один из тех редких случаев, когда Шелби демонстрировала заботу о ней, что вызывало у Серены смешанные чувства. Хотя бы потому, что думать о других людях было не в привычках сестры. Шелби была легкомысленна и себялюбива, мелочна, а порой и просто жестока. Тем не менее время от времени на нее что-то находило, и тогда она демонстрировала заботу и привязанность, если не любовь, причем всякий раз преподносила это как своего рода благодеяние. Что, хотя по-своему и трогало, однако наводило на подозрения.

– Обещаю, – негромко ответила Серена.

Она, слегка прихрамывая, снова преодолела лужайку, правда, сейчас ей по ноге больно ударял чемодан, да и заноза, которая впилась ей в ступню, тоже давала о себе знать, а времени, чтобы ее вытащить, у нее не было. Серена посмотрела в сторону причала и попыталась выбросить Шелби из головы.

Сколько она себя помнила, люди постоянно твердили, мол, как ей повезло иметь сестру-близняшку, с которой они наверняка близки и хорошо понимают друг друга! Серена неизменно выслушивала эти слова со скептической улыбкой. Между ней и Шелби никогда не существовало никакой душевной привязанности. Не считая внешнего сходства, сестры были полными противоположностями. А из-за упрямства Шелби – еще и соперницами, причем с раннего детства. Серена подозревала, что сестра зла на нее за то, что она имела дерзость появиться на свет в один день с ней, как будто Серена сделала это нарочно, лишь бы только чем-то насолить ей, украсть ее единоличное право на день рождения. Серена, как могла, пыталась избегать соперничества, что только еще больше отдаляло ее от сестры. У каждой были свои интересы, свои мечты, и с каждым днем пропасть между ними лишь возрастала.

Серена всегда сожалела, что между ней и Шелби не было близости. Быть близнецом практически постороннему человеку – наверно, это даже хуже, чем быть единственным ребенком в семье. Увы, они были такие разные, каждая жила в своем мире, и эти миры не только не пересекались, но даже не соприкасались. Ни о каком взаимном понимании не могло быть и речи. Более того, иногда могло показаться, что они говорят на разных языках. Единственное, что связывало их, – кровное родство и этот фамильный особняк, Шансон-дю-Терр.

Да, их отношения были сложными. Будучи профессиональным психологом, Серена наверняка могла счесть их случай достойным изучения, будь на ее месте кто-то другой. Тогда бы она наверняка могла рассуждать об их отношениях с Шелби со всей объективностью. Увы, слишком личной была эта тема, столько болезненных воспоминаний накопилось в душе, которые, подобно побегам плюща, переплели жизни их обеих, что ей было страшно их сорвать – вдруг под ними окажется еще нечто более страшное, нечто мертвое и усохшее, подобно деревцу, заглушенному обступившими его зарослями. И что ей делать тогда? Тогда ей придется расстаться со всякой надеждой, которая – что греха таить – все еще жила в глубине ее души. Так что пусть уж лучше все останется таким, как есть, а ей следует просто меньше думать на эту тему.

Она уже подходила к причалу, когда мимо нее с визгом промчались племянница и племянник, как будто за ними гналась армия привидений. Они даже не замедлили бега, когда поравнялись с ней, спеша поскорее укрыться под спасительной крышей дома и материнским крылом. Лаки лениво стоял у причала, куря сигарету, и в уголках его рта играла злорадная улыбка. Серена с упреком посмотрела на него.

– Скажите, был хоть единственный случай в вашей жизни, когда вы никого не напугали? Вы можете потерпеть хотя бы десять минут?

– Ваши десять минут истекли пять минут назад. Скажите, что вам крупно повезло, что я вас дождался.

– Это ваше личное мнение, – проворчала Серена. – Так что вы им сказали? Вам должно быть стыдно. Разве можно так пугать маленьких детей?

Лаки закатил глаза и швырнул окурок в темную воду протоки.

– Они сами кого угодно напугают.

– На вашем месте я не стала бы делать таких заявлений, зная, что их мать где-то поблизости.

– О, ей я высказал бы вещи даже похуже, – пробормотал он себе под нос.

Серена одарила его вопросительным взглядом. Лицо Лаки на минуту сделалось похоже на холодную каменную маску. Как будто он захлопнул дверь, что вела в его сердце. А вот Серена решила, что непременно должна ее распахнуть.

– Вы знакомы с моей сестрой? – спросила она. Это было практически из области фантастики – как и ее намерение отправиться в глубь болот.

Лаки не ответил. Он никому не рассказывал о своих отношениях с Шелби Шеридан – ни брату, ни постороннему человеку, ни даже священнику. И уж тем более в его планы не входило делиться этой историей с ее родной сестрой. Потому что то, что между ними было, осталось в совершенно иной жизни, в ином месте. Ему было легче жить, зная, что душевные раны зарубцевались, даже если сама душа так и не исцелилась до конца. И ни за что на свете он не откроет ее, тем более перед этой женщиной. Мало того, что ей не повезло родиться сестрой Шелби, она к тому же еще и психолог. Не хватало ему, чтобы какая-то девчонка с дипломом психолога копалась в его душе!

Затем он обратил внимание на сумку и чемодан, которые она тащила к нему в лодку, а также на ее стильный наряд.

– И куда вы собрались, cherie? Небось решили, что вас ждет пятизвездочный отель?

В ответ Серена лишь одарила его высокомерным взглядом.

– К вашему сведению, мистер Дюсе, камуфляжные брюки и резиновые сапоги не являются частью моего гардероба. Возможно, вам в это трудно поверить, но я не привыкла проводить свое свободное время на болотах.

– Ну, в это я очень даже легко могу поверить. Ведь у вас на это просто нет времени – приемы, банкеты, концерты… Ясное дело, что при такой жизни не до болот.

– А зачем они мне? Разве им от меня что-то требуется? Они просто существуют сами по себе.

Ну, болотам недолго осталось существовать. Потому что последнее слово за твоей сестрой. Вот такие мысли промелькнули в голове у Лаки, хотя он и не высказал их вслух. Потому что сейчас перед ним стоит другая задача – в целости и сохранности доставить Серену Шеридан в хижину к старому Гиффорду, а заодно самому разведать обстановку. Нет, конечно, в одиночку болото ему не спасти. Более того, вопрос стоит ребром – сможет ли он спасти самого себя.

С другой стороны, какой смысл вступать в препирательства с Сереной Шеридан? Перед ним типичная горожанка, и ей нет никакого дела до того, что творится в их округе, даже если она сама родом из этих мест. Какое ей дело до того, что компания «Трайстар Кемиклз» вносит свой вклад в уничтожение тончайшей экосистемы, которую человеческая алчность вот уже несколько десятков лет ведет к гибели? Насколько он мог судить, ей это известно не хуже, чем другим, и к старому Гиффу она собралась лишь для того, чтобы уговорить его продать землю. Впрочем, чего еще можно ожидать от сестры Шелби, кроме обмана и предательства? Близнецы – они близнецы во всем.

Он еще раз окинул Серену придирчивым взглядом – казалось, будто она сошла со страницы модного журнала. Впрочем, ничего удивительного, ведь она родилась в семье, не стесненной в средствах, и с детства привыкла к дорогим вещам. И вполне естественно, что ей захочется иметь их еще больше. Потому что она типичная представительница своего класса – главное, чтобы лично мне было хорошо, а весь остальной мир пусть катится ко всем чертям. Вряд ли она захочет его выслушать. Для нее он лишь средство достичь своих целей… в очередной раз.

– Садитесь в лодку, – не слишком любезно велел он ей, чувствуя, как внутри закипает ярость.

Гордо вскинув подбородок, она сделала еще один шаг ему навстречу.

– Считаю своим долгом сказать вам, мистер Дюсе, что мы с вами ладили бы гораздо лучше, если бы вы прекратили командовать мной.

В свою очередь Лаки тоже сделал шаг и теперь стоял почти вплотную к ней, как будто пытался подавить ее и ростом, и рвущейся наружу злостью.

– А зачем мне с вами ладить? Или вам это не понятно, мисс Шеридан?

– Еще как понятно, – ответила Серена и, слегка откинув голову назад, посмотрела ему в глаза.

Пятиться от него она не стала. Но странное дело, он смотрел на нее, и его глазам не было никакого дела до того, что она олицетворяла собой все, что было ему чуждо и с чем он не желал иметь ничего общего. Равно как и его гормонам не было никакого дела до того, что она олицетворяла собой одни только неприятности, как будто ему не хватало своих проблем. На какой-то миг он наклонился к ней, и запах ее духов заставил его придвинуться еще ближе, а желание пронзило его тело вспышкой обжигающего пламени, которое вмиг испепелило всякий здравый смысл.

Его взгляд скользнул по ее лицу – тонко очерченным скулам и подбородку, по изящной линии бровей, нежным сочным губам. Боже, как ему хотелось в этот миг впиться в них поцелуем!.. Нет, это безумие.

Безумие.

При этой мысли его передернуло, и Лаки заставил себя отвести от нее глаза. Резко отвернулся, выдернул у нее из рук чемодан и шагнул вместе с ним в пирогу. Поставив ее вещи в носовую часть лодки рядом с остальным своим грузом, он вернулся на корму и взялся за шест. Руки его дрожали.

Боже милостивый, подумал Лаки, сжимая шест и глядя куда-то в сторону, пока Серена садилась в лодку. Чем раньше они доберутся до старого Гиффорда, тем лучше. Потому что зачем ему такие мучения? Лаки хотелось одного – чтобы его оставили в покое.

«В покое. Как же, как же! – прошептал в его голове насмешливый голос. – Можно подумать, ты знаешь, что такое покой». Мечта. Нечто такое, к чему он постоянно стремился и чего никогда не мог достичь. Нечто такое, что Серене Шеридан, похоже, давалось без всякого труда. Посмотреть на нее, так можно подумать, что перед вами сама безмятежность. Этакая королева, которая, садясь на скамейку пироги, вот-вот расправит вокруг себя пурпурную мантию. Лаки поймал себя на том, что завидует ей. Впрочем, если она такая же холодная, бездушная стерва, как и ее сестра, то чему удивляться? Таким, как она, полагается избегать таких вещей, как боль и страдание.

Лаки вздохнул и, оттолкнувшись шестом от причала, развернул пирогу вверх по течению протоки, прочь от цивилизации, в направлении дома. Да что там – дома! Прибежища и спасения, кипарисового болота, Байю-Нуар. Как он любил эту свою, ставшую ему родной, глушь! Устремляясь прочь, он даже не повернул голову на старый дом и потому не заметил, как на галерее мелькнуло ярко-желтое пятно.

Глава 4

Болото всегда поражало Серену своими размерами. Эта часть штата представляла собой настоящий лабиринт водных протоков. Некоторые были такими широкими, что, казалось, были готовы поглотить все на своем пути, другие же такими узкими, что их можно было принять на цепочку мелких лужиц, спрятанных среди плакучих ив и лесных зарослей. Насколько хватало глаз, вокруг были лишь вода и деревья, вечно воюющие друг с другом. Вода подмывала берега, отнимая у суши все новые и новые куски. Суша поднималась там, где отступала вода.

В таком месте, как это, ничего не стоило заблудиться и несколько дней блуждать по протокам, даже тогда, когда до места, куда вам было нужно, оставалось, что называется, рукой подать. Здешние тропы постоянно извивались и пересекались, то внезапно уводя назад, то резко сворачивая в сторону, и так до тех пор, пока человек полностью не утрачивал направление. Кроме того, здешние тени и освещенность искажали восприятие времени.

Людей в этой глуши почти не было. Даже те, для кого болото было источником существования, предпочитали комфорт и удобства цивилизации. Каждое утро они вторгались в эти девственные места на моторках, чтобы вечером вновь вернуться домой. На ночь здесь оставались лишь змеи, аллигаторы и… Лаки Дюсе.

От протоки, по которой скользила их пирога, подобно трещинкам на ветровом стекле, то и дело ответвлялись новые. Серене казалось, будто Лаки сворачивает туда-сюда наобум, то на восток, то на запад, то на юг, то на север. От Шансон-дю-Терр они отплыли всего полчаса назад, а у Серены уже сложилось впечатление, будто они заблудились. Страх парализовал ее, не давая запомнить маршрут. Она сидела на жестком сиденье, напряженно выпрямив спину и вцепившись в край доски, как будто приготовилась в любой момент получить удар.

– В чем дело, красотка? Или вы боитесь, что лодка потонет? – Для пущей выразительности Лаки слегка перенес вес, и пирога качнулась.

Серена тут же ощутила, как скудное содержимое ее желудка моментально подступило к горлу. Она сглотнула этот ком и попыталась сохранить обманчивое внешнее спокойствие, под которым затаился страх. Лишь бы он не понял, как мне страшно! Лишь бы он не понял, как мне страшно!

– Н-н-нет, конечно, – заикаясь, ответила Серена.

Лаки напрягся, как будто его оскорбили в лучших чувствах.

– Эта пирога набирает воду лишь во время дождя. Я построил ее собственными руками. Она пройдет где угодно.

– То есть вы зарабатываете на жизнь строительством лодок? Вы делаете пироги? – спросила Серена, глядя на сваленный на носу лодки груз. Там высилась груда мешков, мотков проволоки, рыболовных сетей и скрученная рулоном москитная сетка. Типичные снасти рыбака. Затем Серена вспомнила про нож Лаки и поправила себя. Не рыбака, а браконьера.

– Нет, – коротко ответил он по-французски.

– Тогда чем же вы занимаетесь? – повторила она свой вопрос и повернулась к нему лицом. Стоящий на носу лодки, он показался ей настоящим гигантом. Интересно, подумала она, что он ей ответит? Солжет или предпочтет шокировать правдой? Лаки не сделал ни того, ни другого.

– Занимаюсь тем, что мне нравится, – сказал он.

Серена вопросительно выгнула бровь.

– И что, в наши дни за это хорошо платят?

Лаки наклонил голову и отвернулся, так что теперь ей был виден его профиль.

–  Pas de bêtises, – пробормотал он по-французски. – Иногда за это не платят вообще.

Он с решительным видом воткнул шест в илистое дно и оттолкнулся. Пирога устремилась вперед, прорезая носом заросли водных гиацинтов. Нежные сиреневые соцветия подрагивали над плотным ковром темно-зеленых листьев. Затем последовал очередной поворот, и протока сделалась еще более узкой и темной. Взрезая носом зеленые пятна ряски, лодка скользила по черной воде, словно конькобежец по льду. Вскоре перед ними выросла череда плакучих ив, нависших над водной гладью по обоим берегам протоки.

Пирога нырнула в этот темный растительный тоннель, и у Серены перехватило дыхание. Отсутствие света, казалось, сдавливало ей горло. Тонкие ветви плакучих ив лизали ей кожу, словно змеиные языки.

Когда их лодка наконец вынырнула из тоннеля, в ней оказался еще один пассажир. У ног Серены, у самых мысков ее красных туфель, на дне пироги лежала, словно моток электрического кабеля, толстая черная змея. Серена попыталась закричать, но страх тисками сдавил ей горло, и она не издала даже писка. Она инстинктивно резко откинулась назад и подобрала под себя ноги, лишь бы только оказаться как можно дальше от ползучей твари. Пирога качнулась, и если бы Лаки не схватил ее, Серена точно полетела бы в воду.

Одной рукой он притянул ее к себе, а другой схватил змею и швырнул обратно в черную воду протоки.

– Это ведь всего лишь маленькая крысиная змейка, – презрительно бросил он своей спутнице.

Ноги были ватными, колени подгибались. Серена выскользнула из его объятий. Увы, ее тотчас передернуло, стоило увидеть, как змея, высунув из воды голову, черной извивающейся лентой поплыла к берегу. И все же ей меньше всего хотелось, чтобы этот человек догадался о ее страхах. И Серена заставила себя вновь сделать смелое лицо. Самоконтроль – лучший способ обороны.

– Извините, – сказала она с невозмутимым видом.

Но Лаки лишь недовольно посмотрел ей в затылок. Интересно, есть ли на свете нечто такое, что способно нарушить это непробиваемое спокойствие, чтобы оно дало хотя бы слабую трещинку? Еще пару секунд назад ему казалось, что еще миг – и ее самообладание разлетится мелкими осколками. Но нет, перед ним снова Мисс Само Спокойствие. А как она извинилась перед ним! Как будто издала за столом отрыжку. Сам он, на мгновение ощутив ее в своих объятиях, был готов взорваться от желания. И вот теперь она вновь сидит перед ним, холодная, словно мраморное изваяние.

Лаки чувствовал, как в нем закипает ярость. Ну почему она держит себя так, как будто ничего не случилось? И почему ему так хочется ее? Как он может стоять и с вожделением смотреть на нее, зная, что она сделала…

Или нет, зная, что сделала ее сестра.

Внезапно до него дошло, что с ним происходит, и он тотчас внутренне напрягся. Он видит в Серене Шелби. Глядя на нее, он дает выход застарелой ненависти, и вот теперь та рвется наружу, подобно пузырькам зловонного воздуха со дна пруда. Даже спустя годы эта ненависть по-прежнему жила в нем, ничуть не ослабевая. Разъедая душу, отравляя существование.

– Пора бы уже избавиться от этого прошлого, – пробормотал он себе под нос по-французски и мотнул головой, словно стряхивая с себя наваждение.

– Что вы сказали? – спросила Серена, оборачиваясь к нему.

– Я сказал, красотка, что, если вы рассчитываете задержаться на болотах, вам не помешало бы привыкнуть к змеям. В здешних местах обитают пятнадцать видов неядовитых змей и шесть видов ядовитых. Коралловые, щитомордники длиной с хороший хлыст и медноголовки толщиной с руку.

Серена зажмурилась, как будто это могло уберечь ее от его речей. Ее мозг тотчас воспользовался моментом, чтобы вытащить из закоулков сознания самые жуткие ее воспоминания – черная илистая вода, в которой совсем рядом с ней черные стреловидные головы и розоватые пасти, полные ядовитых зубов, которые вот-вот вопьются в ее тело.

Господи, о чем она думала, когда решила отправиться сюда? Боже, как она ненавидит это жуткое место! Болото наполняло ее первобытным ужасом. Серену даже передернуло при этой мысли. Она обвела глазами серые, похожие на призраков стволы огромных кипарисов, все в лохмотьях серого мха, впилась взглядом в непроходимые заросли, в глубине которых затаились зловещие тени. Брр, какое жуткое место!

В глазах защипало. Слезы. Серена по-прежнему цеплялась за остатки самообладания, лишь бы не показать виду, что ей страшно. Увы, с каждым мгновением это становилось делать все труднее и труднее. Самообладание ускользало от нее, как сквозь потные пальцы, которыми она тщетно пыталась его удержать. До сих пор это ей удавалось лишь благодаря природному упрямству, и вот теперь оказывается, что хваленая решительность предпочла ее покинуть, а ее место занял примитивный страх.

Думай, Серена, сказала она себе. Думай хоть о чем-нибудь.

Эта лодка такая маленькая…

– Передайте мне фляжку.

Голос Лаки вывел ее из задумчивости, и она даже вздрогнула. Впрочем, оно даже к лучшему, потому что тем самым он отвлек ее от малоприятных мыслей. Серена протянула ему фляжку, а сама повернулась чуть боком и, скривив губы, посмотрела на него.

– Пожалуйста, мисс Шеридан, – язвительно произнесла она с наигранной улыбкой. – Благодарю вас, мисс Шеридан. Всегда к вашим услугам, мистер Дюсе.

Лаки лишь театрально закатил глаза и, открутив крышку, сделал несколько жадных глотков. Он пил, и шейные мышцы напрягались в ритм глоткам.

– И что же такое вы пьете? – спросила Серена, пытаясь оторвать взгляд от его горла.

Лаки кончил пить и вытер тыльной стороной ладони рот.

– Воду, – солгал он.

Серена посмотрела на фляжку и машинально облизала губы. Лаки – злясь на самого себя за заботу о ней – тотчас сунул ей фляжку. Но куда больше его злило то обстоятельство, что тело мгновенно отреагировало на ее, в общем-то, вполне невинный жест.

Серена приняла у него фляжку и осторожно понюхала горлышко.

– Но ведь это не вода, это алкоголь! – с брезгливой гримасой воскликнула она.

Лаки одарил ее колючим взглядом.

– Когда-то была.

Серена фыркнула, мол, меня не проведешь.

– Вы пьете это как воду. Наверно, именно этим и объясняется ваш вспыльчивый нрав.

– Лично меня мой нрав вполне устраивает, – ощетинился Лаки.

– В таком случае вы, насколько я могу судить, находитесь в меньшинстве, которое состоит из одного человека.

С этими словами Серена вновь понюхала горлышко фляжки и в очередной раз сморщила носик.

– Так вы будете пить или вы боитесь, что подцепите что-нибудь, если станете пить из одной фляжки с таким типом, как я? – язвительно спросил Лаки.

Серена прищурилась и тоже сделала глоток – частично чтобы доказать ему, что он ошибается, частично в надежде, что алкоголь придаст ей мужества. Сидевший в ней профессиональный психолог моментально нахмурился. Можно подумать, алкоголь помог хотя бы однажды, хотя бы кому-то в решении проблем. Тем не менее Серена притворилась, будто не услышала этот внутренний голос. К тому же здесь она отнюдь не профессиональный психолог, а просто напуганная женщина. Нет, не просто напуганная, а скованная ужасом. И потому готова на что угодно, лишь бы только от него избавиться. Если она и совершила ошибку, вляпавшись в эту авантюру, то, по крайней мере, авантюра эта наполнила ее сочувствием к своим пациентам, страдавшим от разного рода фобий.

Как она и подозревала, жидкость во фляжке не имела ничего общего с напитками, которые можно увидеть на полках обычной винной лавки. Это был самогон, причем такой крепкий, что его вполне можно использовать в качестве растворителя для красок или кислоты для аккумулятора. Горло, а мгновение спустя и желудок обжег жидкий огонь. Впрочем, от него по телу тотчас разлилось приятное тепло.

Возможно, физическое влечение к этому негодяю – не более чем временное помешательство, успокоила себя Серена. Возможно, Лаки Дюсе, широкоплечий, с желтыми, как у пантеры, глазами и чувственным ртом куртизанки понадобился ее мозгу в качестве объекта внимания лишь для того, чтобы отвлечься от жуткого болота. Это было единственное разумное объяснение, что пришло ей на ум. Потому что, если забыть о его физической привлекательности, список его недостатков можно было перечислять до бесконечности. Он был груб, невоспитан, высокомерен, заносчив, имел дурной характер и к тому же злоупотреблял алкоголем. И никакой уважающей себя женщине никогда бы и в голову не пришло заводить роман с таким отталкивающим типом, как он, даже самый мимолетный.

Серена вновь окинула его взглядом с ног до головы. Нет, конечно, этому дьяволу не откажешь в физической привлекательности, но… ей это просто неинтересно. Не в ее привычках крутить постельные романы. Впрочем, если сказать честно, у нее уже давно не было никаких романов, ни серьезных, ни тем более постельных.

Потому что все ее время отнимали ее пациенты и волонтерская работа в психиатрической клинике в одном из беднейших районов Чарльстона. У нее были друзья и приятный круг общения, но никаких романтических отношений. Когда-то она успела побывать замужем за коллегой по профессии, однако брак этот оказался недолговечным и вскоре распался по причине отсутствия интереса друг к другу. Наверно, потому, что основан он был на дружбе, общих интересах и обыкновенной привычке. Чего в нем никогда не было, так это яркого физического влечения, которое нередко бывает главным скрепляющим элементом отношений между мужчиной и женщиной, удерживая их рядом, несмотря на различие вкусов и взглядов. А поскольку между ними никакой страсти не было, то неудивительно, что со временем они начали отдаляться друг от друга и через четыре года после свадьбы тихо и мирно развелись.

После развода в жизни Серены бывали другие мужчины, но ни один не располагал к длительным и серьезным отношениям. Из чего Серена сделала вывод, что просто для них не создана. Она оказалась не способна разжечь страсть в собственном муже. Впрочем, то же самое можно сказать и про него. Ей ни разу не довелось испытать потрясающего оргазма, о котором она слышала от других женщин. И потому сделала вывод, что в принципе не способна бурно реагировать на мужские ласки. Возможно, причина кроется в том, что она привыкла держать в узде свои чувства. И вот сейчас, глядя на Лаки Дюсе, она поняла, что, по всей видимости, была не права.

– Ну и как вам здесь, милочка? Нравится? – спросил ее Лаки, глядя в упор на нее своими янтарными глазами.

– Не очень, – призналась Серена, возвращая ему фляжку. Она слегка отвернулась от него, лишь бы он не заметил предательский румянец, который – а Серена в этом не сомневалась – начал заливать ее щеки.

– Неправда.

Скорее это была констатация факта, а не упрек. Лаки взял у нее из рук фляжку, при этом нарочно коснувшись ее пальцев. Серена моментально отдернула руку, чем вызвала у него легкий смешок.

Ей ничего не оставалось, как гордо вскинуть подбородок.

– Вы переоцениваете свою привлекательность, мистер Дюсе.

– О нет, cherie. Я просто привык называть вещи, которые вижу, своими именами.

– В таком случае вам следует в самое ближайшее время обратиться к глазному врачу. Уверяю вас, вам бы не помешали очки. Это уберегло бы десятки женщин от неудобств вашего общества.

Их взгляды встретились, словно перекрещенные мечи. Ее холодный, его – сверкающий. Серена мысленно поздравила себя с тем, что сумела разрешить потенциально опасную ситуацию. Лаки поздравил себя с тем, что сумел сдержать в узде гнев. Никто не хотел отвести взгляд первым. Казалось, даже воздух и тот был наэлектризован от этих взглядов.

На восточном берегу протоки из дремоты пробудился аллигатор и, проложив себе дорогу в густых зарослях папоротника, соскользнул в черную воду.

От неожиданности Серена вздрогнула и удивленно округлила глаза, в ужасе глядя на аллигатора. Тот улегся на мелководье среди камышей всего в нескольких футах от их пироги. Надо сказать, что интерес оказался взаимным, потому что аллигатор высунул голову из воды и тоже уставился на нее.

Лаки усмехнулся.

– Что вы, мой ангел, – сказал он по-французски, – он на вас не набросится. Если, конечно, вы сами не кинетесь за борт. Впрочем, я и сам не прочь вас туда выкинуть.

– Ничуть в этом не сомневаюсь – в том, что вы, как вы выразились, не прочь, – проворчала Серена, выхватывая у него фляжку, чтобы сделать очередной глоток ложной смелости.

«Интересно, Серена, насколько тебя хватит, чтобы и дальше подначивать этого типа». Перед ней был браконьер и выпивоха, и один господь ведает, кто еще. Лаки улыбнулся ей плотоядной улыбкой, отчего моментально стал похож на притаившегося в заводи аллигатора. Серену внутренне передернуло.

– Неудивительно, что старый Гиффорд предпочел поселиться в этой глуши, – сказал он, вновь берясь за шест. Легкое движение мускулистых бицепсов, и пирога вновь устремилась вперед. – Не понимаю, как он вообще жил с вашей семейкой под одной крышей, с вами и вашей сестрой.

Вцепившись обеими руками в край сиденья, Серена не сводила глаз с аллигатора.

– Кстати, считаю своим долгом сообщить вам, что мы с сестрой совершенно разные.

– Мне прекрасно известно, какова ваша сестра.

В голосе Лаки звучала такая ненависть, что Серена обернулась и посмотрела на него через плечо.

– Это откуда же? С трудом верится, что вы вращаетесь в одних и тех же кругах.

Лаки ничего не ответил. Дверь, которая, казалось, приоткрылась на узкую щелочку, захлопнулась вновь. Серена была готова поклясться, что слышала ее стук. Теперь Лаки с каменным лицом смотрел куда-то мимо Серены, как будто она вообще перестала существовать. Впрочем, его молчание подтолкнуло ее к собственным выводам.

Не иначе как Шелби позволила себе некое резкое публичное заявление относительно браконьеров или питейных заведений типа «Москито Мутон». Это в ее духе. Сестра – любительница произносить зажигательные речи, настраивая против себя тех, кого считает отбросами общества. Впрочем, эти ее непримиримые взгляды снискали себе одобрение и поддержку у лучшей части населения их округа, что, в свою очередь, льстило ее самолюбию.

Шелби обожала быть в центре внимания, обожала выслушивать хвалебные речи в свой адрес и ради этих вещей была готова на что угодно. Серена не удивилась бы, узнав, что ее сестра развернула кампанию против такой асоциальной личности, как Лаки Дюсе, потому что в ее глазах это давало ей дополнительные очки. То, что тем самым она навлекает на себя опасность, Шелби даже не приходило в голову.

Интересно, подумала Серена, отдает себе сестра отчет в том, что нажила себе врага в лице человека, который повсюду расхаживает с охотничьим ножом размером с добрый ятаган?

Они плыли дальше, каждый погрузившись в собственные мысли. Пирога скользила по изгибам протоки, окутанная полуденным зноем. Растительность становилась все гуще, тишина – еще более гнетущей. Нервы Серены были напряжены до предела. Казалось, достаточно квакнуть лягушке или прокричать цапле, как они тотчас лопнут, словно туго натянутая струна.

Чем дальше они углублялись в заросли, тем меньше становилось признаков присутствия здесь человека, которое, как правило, выдавало себя яркой полоской пластика, привязанной к ветви дерева, – в здешних краях так отмечали места ловли лангустов.

Лаки подгреб к одному такому месту, отмеченному красной ленточкой, привязанной к молодой иве, и приготовился вытаскивать сеть, что была погружена под ней в воду. Тонкая сетка буквально кишела лангустами. Всего у него в этом месте были расставлены четыре сетки. Лаки вытряхивал их содержимое в сетки из-под лука, которые до этого были сложены на носу пироги. Он занимался своим делом с таким видом, будто Серена – не более чем громоздкий груз, через который вечно приходится перешагивать. В свою очередь, Серена наблюдала за ним с интересом, хотя и не осмелилась спросить, чьи сети он опустошает – свои или чужие.

– Мы уже почти добрались? – спросила она, когда Лаки, закончив с сетями, вновь взялся за шест. Сначала их пирога плыла на север, затем свернула на восток.

– Почти. Вы сами поймете, когда мы будем у цели.

– Сомневаюсь. Я не была в этих местах уже много лет.

– Ничего. Вы сразу поймете, – повторил Лаки.

– И как же?

– Когда он начнет стрелять.

Серена поморщилась.

– Но ведь это же смех, да и только! Старый Лоренс сказал что-то вроде того, что, мол, тут в людей стреляют. Я прекрасно знаю, что характер у моего деда не подарок, но чтобы стрелять в людей? Это же полный абсурд. С какой стати ему это делать?

– Чтобы их отпугнуть.

– А зачем ему их отпугивать?

– Затем, чтобы они его оставили в покое.

Серена нетерпеливо тряхнула головой.

– Ничего не понимаю. Прежде всего это на Гиффорда совсем не похоже – взять вот так неожиданно, да и бросить плантацию. За ним такое ни разу не водилось, даже в сезон ловли раков.

– Значит, у него есть свои причины, – загадочно произнес Лаки.

Серена недоуменно посмотрела на него. Ей не понравилось, что этот человек в курсе их семейных дел. В некотором смысле он осведомлен даже лучше, чем она сама. Его слова заставили ее ощутить себя в некотором смысле чужой и также задуматься о том, что она была не слишком хорошей внучкой. Домой, чтобы проведать деда, она приезжала редко, за местными новостями не следила, да и звонила тоже не слишком часто. Список ее прегрешений можно было бы перечислять до бесконечности, что еще больше наполнило ее раскаянием. И все-таки она не удержалась и задала самый главный вопрос.

– И что же это за причины, мистер Дюсе? – спросила она у Лаки, пристально буравя его взглядом.

Его лицо осталось непроницаемой каменной маской.

– Спросите самого Гиффорда, если вам так интересно. Я не привык вмешиваться в чужие дела.

– Как, однако, разумно с вашей стороны! Ни о ком не заботиться, ни за кого не отвечать, кроме самого себя. В общем, никакой ответственности.

– Вы угадали.

– Тогда зачем вы взялись отвезти меня сюда, если, как я понимаю, мое общество вас тяготит?

Лаки окинул ее хмурым взглядом и даже насупил брови, отчего лицо его стало похоже на грозовую тучу. Когда же он заговорил, голос его звучал вкрадчиво и мягко.

– Я бы не советовал вам копаться в моих мозгах, мисс Шеридан.

Серена закатила глаза:

– Боже упаси! У меня и в мыслях не было этого делать. Уж лучше я свалюсь в змеиную яму.

Что, в общем, одно и то же, cherie, подумал про себя Лаки, однако не стал говорить этого вслух, зная, что она, как психолог, тотчас ухватится за эту фразу. Собственная жизнь вполне его устраивает. Правда, было бы куда лучше, если бы посторонние перестали совать в нее нос.

– Как же так получилось, что вы не в курсе, почему Гиффорд решил поселиться здесь? – спросил он, неожиданно переходя в наступление. – Или вы ни разу не говорили с дедом по телефону? Или вам наплевать, что здесь происходит? Может, вам безразличен даже ваш дом, Шансон-дю-Терр?

– Неужели вы надеетесь, что я стану отвечать на такие вопросы? – в свою очередь ощетинилась Серена, ухватившись за эту приманку, словно окунь за муху. – Разумеется, он мне не безразличен. Это ведь наше родовое гнездо!

– Тогда почему вы в нем не живете? – парировал Лаки, пожимая плечами.

– Где я живу, не ваше дело.

– Совершенно верно. Не мое. Равно как и не мое дело, что кто-то вознамерился явиться в эти места и бульдозерами сровнять их с землей. Не моя семья живет и работает здесь вот уже почти двести лет, если не больше.

Серена растерянно уставилась на него. Ощущение было такое, будто ее по груди стукнули тяжелым молотом.

– Что вы хотите сказать – сровнять с землей? О чем вы говорите?

– О Шансон-дю-Терр, моя милая. Ваша сестра собралась продать его компании «Трайстар Кемиклз».

– Но ведь это полная чушь! – воскликнула Серена и даже рассмеялась абсурдности этого заявления. – Сказать, что Шелби хочет продать Шансон-дю-Терр, – это примерно то же самое, что заявить, будто Скарлетт О’Хара хочет пустить с молотка свою любимую Тару. Вы просто не знаете мою сестру! Этого никогда не произойдет. Слышите, никогда!

Серена еще несколько минут продолжала усмехаться и качать головой, стараясь не обращать внимания на ту пугающую уверенность, что читалась в глазах Лаки. Своим взглядом он словно давал ей понять, что знает такие вещи, о существовании которых она даже не догадывается. Какая-то часть ее «я» с порога отметала такую возможность, другая – неожиданно прониклась дурными предчувствиями.

Впрочем, спорить на эту тему времени у нее не нашлось, потому что в следующий миг, стоило им обогнуть поворот протоки, как в тишине болот грохнул оглушительный выстрел. Кто-то стрелял в их пирогу.

Глава 5

На этот раз крик вырвался из горла Серены сам. Она тут же пригнулась и опустилась на колени на дно пироги. Заряд дроби угодил в протоку, взметнув прямо перед носом лодки фонтаны грязной воды и лохмотья кувшинок. Серена поспешно прикрыла голову руками. Первая ее мысль была о том, что они нарвались на хозяина сеток, возмущенного тем, что Лаки решил заняться в его угодьях браконьерством, и теперь по ним палит законный владелец лангустов, шевелящихся в сетках для лука в полуметре от ее носа. Сжавшись в комок, Серена ждала, что вот-вот грохнет второй выстрел. Интересно, подумалось ей, припрятано ли где-нибудь в лодке ружье? Оно уж точно пригодилось бы им для самообороны. Однако второго выстрела так и не последовало. Наступила тишина, и Серена в конце концов осмелилась поднять голову и посмотреть вперед.

На берегу, широко расставив ноги, стоял ее дед Гиффорд, сжимая в больших руках ружье, из ствола которого все еще курился дымок. Гифф был высок, подтянут и выглядел на десяток лет моложе своего возраста, который выдавала лишь белая, как снег, седая шевелюра. Как ни старался он зачесывать эту пышную гриву назад, непослушная прядь щегольским чубом всегда спадала на лоб. Широкий в плечах, мускулистый и поджарый, он, похоже, все еще способен завалить медведя. Выражение лица у него было свирепое – кустистые белые брови нахмурены, квадратный волевой подбородок выпячен вперед, как будто бросая вызов всему миру. Нос крупный и мясистый и вечно красный от постоянного пребывания под жгучим южным солнцем.

– Черт тебя побери, Лаки! – проревел он гулким баритоном, по громкости не уступавшим грохоту выстрела. – Я чуть было не принял тебя за этого ублюдка Берка!

– Это всего лишь я, – отозвался Лаки, и, отталкиваясь шестом, направил лодку к берегу с таким видом, как будто только грянувший выстрел нисколько его не смутил. – Пожалуй, ты меня все равно пристрелишь, когда увидишь, кого я тебе привез.

Серена встала с колен и, гордо расправив плечи, смерила Лаки колючим взглядом, после чего снова посмотрела на деда. Затем одной рукой убрала с лица растрепавшиеся волосы, а второй, чтобы не упасть, ухватилась за борт пироги. Стоило ей посмотреть на деда, как ее тотчас охватили противоречивые чувства. С одной стороны, она была благодарна ему – в конце концов, их с сестрой вырастил именно он. Но стрелять из дробовика по людям? Грохот выстрела все еще не стих в ее ушах, и адреналин взял верх над родственными чувствами. Возмущению ее не было предела.

Пирога приблизилась к побитому непогодой деревянному настилу на покосившихся сваях. Серена не стала дожидаться, когда лодка окончательно остановится, и выпрыгнула на дощатый причал. В спешке она сделала это крайне неуклюже и, чтобы не упасть, была вынуждена вцепиться в шаткие перила. Пирога тотчас подалась назад. Серена поскользнулась и больно ударилась о доски лодыжкой. К счастью, ей удалось сохранить равновесие и не свалиться в бурую прибрежную воду. Впрочем, без мелких неприятностей все равно не обошлось: она перепачкала безупречный до этого в своей белизне низ брюк, а также до крови ободрала ногу. Волосы, как назло, растрепались и непокорной волной упали на плечи. Прихрамывая, Серена тем не менее решительно зашагала к берегу.

– Черт тебя побери, Гиффорд, ты что, совсем спятил? Ты головой думаешь или задницей?

– О господи! Где ты, чертовка, набралась таких выражений?

– У тебя, у кого же еще! – парировала Серена. Она встала перед дедом, руки в боки, глядя на него с таким вызовом, на какой только была способна в эти минуты.

– Вот же дьявольщина! – пробормотал Гиффорд. – С этой чертовкой ни за что не сладить. – Разломив дробовик пополам, он вытащил патрон, который тут же сунул в нагрудный карман выцветшей рабочей рубашки. – Готов спорить на что угодно, в своем обожаемом Чарльстоне ты так не разговариваешь.

– Я сейчас не в Чарльстоне.

– Пока не в Чарльстоне, – фыркнул Гиффорд – Кстати, каким ветром тебя сюда занесло? – спросил он и, окинув внучку неодобрительным взглядом с головы до ног, нахмурил кустистые брови. – Вот уж не ожидал, что ты будешь рассекать по болотам в пироге.

– Это не я себе такое развлечение придумала, уж поверь мне, – ответила Серена, раздраженно покосившись на Лаки. – При желании я могла бы придумать массу куда более интересных способов приятно провести свободное время. Да и нашла бы для этого более приятную компанию.

– Она делает исключение для моего темперамента, – отозвался Лаки с сардонической улыбкой и, держа в руке сетку с лангустами, подошел к ним ближе.

– Помимо всего прочего, – пробормотала Серена.

Лаки остановился возле нее, бросил лангустов себе под ноги и, все так же буравя ее взглядом, закурил.

– Похоже, мне придется отвезти эту дамочку обратно в школу хороших манер, чтобы она могла снова пройти первый класс, – немного врастяжку произнес он и, откинув назад голову, выпустил в воздух тоненькую струйку дыма.

– Не верьте ему, мисс Рена, – раздался еще чей-то голос, и к ним подошел Пеппер Фонтено, сидевший до этого на складном садовом стуле; высокий и тощий, с такой же черной, как и у его сестры Одиль, кожей, но со светлыми глазами. Хотя он всю жизнь прожил бок о бок со сварливой сестрой, Пепперу каким-то чудом удалось сохранить миролюбивый характер. С его физиономии никогда не сходила широкая жизнерадостная улыбка. Она была своего рода его визитной карточкой, так же как и вылинявший, застиранный комбинезон. Он похлопал Лаки по плечу.

– При желании этот парень способен уговорить аллигатора расстаться с его шкурой. Он такой…

Серена вопросительно выгнула бровь.

– Странные, однако, у него желания.

– В обществе аллигатора мне явно было бы веселее, – недовольно процедил Лаки сквозь зубы.

Серену так и подмывало показать ему язык. Тем не менее она снова повернулась к деду.

– Ты мог хотя бы для приличия сказать, что рад видеть меня, – произнесла она с упреком в голосе. Сказать по правде, она была задета холодным приемом Гиффорда.

– Согласен, мог бы, если бы точно знал, что ты здесь делаешь.

– Что я здесь делаю?! – воскликнула она и сложила на груди руки. – Я здесь потому, что ты смотался сюда, не сказав никому ни слова. Я приехала погостить, и мне едва ли не с порога сообщают, что ты уехал из дома пару недель назад и от тебя с тех пор ни слуху, ни духу. Что мне оставалось думать? Воскликнуть: «Боже, как сильно я по нему соскучилась!» – и продолжать отдых? О господи, Гиффорд, мы ведь могли подумать что угодно. Например, что ты умер!

– Как видишь, я жив, – огрызнулся дед. – Если ты только за этим приехала сюда, то можешь спокойно возвращаться домой. Никакое наследство тебе пока не светит. Даже не надейся.

– Что за чушь ты мелешь?

– Такую чушь начинает молоть любой, когда ему стукнуло восемьдесят и у него есть пара неблагодарных внучек.

Гиффорд со щелчком вернул ствол дробовика на место, повернулся и зашагал прочь.

Ошеломленная, Серена продолжала стоять как вкопанная, глядя вслед деду, невозмутимо шагавшему к дому. Каждый раз, встречаясь с Гиффордом, она отчаянно хотела, чтобы он, как прежде, был ласков с ней, баловал и хвалил. И как же обидно было, когда Гифф не выказывал ни любви, ни понимания. А ведь стоило ей увидеть деда, как в ней снова оживала та самая девчушка, в которой он когда-то не чаял души.

Сейчас же она была взвинчена, сильно проголодалась и валилась с ног от усталости. Не говоря уже о том, что, как назло, испачкала одежду. А ведь как хотелось, чтобы дед, как когда-то прежде, обнял ее, и все тотчас стало бы как в годы ее детства! Чтобы она испуганно дрожала, а он успокоил бы ее, развеял все ее страхи. Увы, она давно уже не ребенок, а Гиффорд уже давным-давно не сочувствует ее ужасу перед болотами.

Когда она так и не поборола свой страх – а по мнению Гиффа, времени прошло уже достаточно, – его сочувствие превратилось сначала в легкое разочарование, а потом и откровенное неодобрение, и оно до сих пор в немалой степени отравляло их отношения. Дед считал ее трусихой. Как жаль, грустно подумала Серена, глядя ему вслед, что он так и не понял, какое это мужество с ее стороны приехать сейчас к нему в самое сердце болот!

– Да, что-то это не слишком похоже на встречу любящих родственников, – усмехнулся Лаки, как и она, провожая глазами Гиффорда.

Серена смерила его колючим взглядом.

– Не лезьте не в свое дело, мистер Дюсе! – холодно бросила она ему и, увязая туфлями во влажной, чавкающей земле, зашагала вслед за дедом к дому.

Дом представлял собой прямоугольное строение, обшитое просмоленной дранкой. Как то часто делалось в этих краях, стоял он на мощных кипарисовых сваях, поднятый на пару метров над землей, чтобы уберечься от неизбежных весенних паводков. Крыша была покрыта листами поржавевшей жести. Из нее под кривым углом торчала печная труба. Входная дверь выкрашена в ядовито-бирюзовый цвет, от которого было больно глазам. Занавесок на обоих окнах фасада Серена не заметила.

В этом доме никогда не было никаких «красивостей» – во всяком случае, ничего такого, что можно было бы считать украшательством, разве что висевшие на стенах в нескольких рядов оленьи рога. Серена сомневалась, что интерьер претерпел какие-то изменения с тех пор, как она приезжала сюда в последний раз. Это был типичный мужской бастион, где все эстетически привлекательное считалось «бабскими штучками». В качестве мебели Гиффорд, по всей видимости, продолжал пользоваться все той же допотопной рухлядью, которую даже двадцать лет назад не взяли бы даже в магазин Армии спасения. Пол в двух единственных комнатах, по всей видимости, по-прежнему покрыт все тем же жутким серым линолеумом, который как будто создан для того, чтобы служить вечно, и, к несчастью, вечно и служит.

Впрочем, в планы Серены не входило сию же минуту выяснить, так это или нет. Гиффорд не стал открывать дверь. Поднявшись на середину лесенки, он обернулся и сел на ступеньку. Дробовик при этом он положил на колени, всем своим видом давая понять, что явно не намерен пускать в дом кого бы то ни было. Серена замедлила шаг, и в следующий миг к ней бросились два охотничьих пса, два крапчато-голубых кунхаунда. Они стали запрыгивать на нее, оставляя на блузке следы грязных лап. Недовольно простонав – можно подумать, ей мало грязных брюк, – Серена отогнала псов прочь.

– Когда-то ты любила этих славных собачек, – проворчал Гиффорд и неодобрительно посмотрел на внучку. – Видать, таких пёсиков не слишком жалуют в Чарльстоне.

Серена шагнула к нижней ступеньке.

– Только не надо подначивать меня, Гифф. Прошу тебя, не начинай старую песню о том, как Чарльстон меня изменил.

– Но ведь так оно и есть, черт побери.

– Я пришла к тебе не для того, чтобы обсуждать с тобой эту чушь.

Гиффорд витиевато выругался.

– В наши дни невозможно обрести даже минутку покоя, – со вздохом добавил он, как будто обращаясь к целому миру. – Я перебрался сюда, чтобы отдохнуть от людей, а не для того, чтобы вести всякие сопливые разговоры.

Серена оставила без внимания этот демагогический протест и продолжала гнуть свою линию.

– Ты не просто скрылся тайком от всех, особенно в такое время года. Ты бесчестно всех нас бросил. На плантации сейчас уйма работы.

Старик пожал широкими плечами и посмотрел себе под ноги.

– У меня для этих целей есть Арно. Он управляющий, черт побери, так пусть себе и управляет! Уставшие от жизни старики вроде меня вполне имеют право уехать из дома на недельку и порыбачить.

– Как раз в то время, когда ты узнал, что я собралась приехать и немного погостить дома? – не обращая внимания на язвительный тон деда, спросила Серена. – С каких это пор ты превратился в уставшего от жизни старика?

– С тех пор, как понял, что у меня нет наследника, которому небезразлично все то, ради чего я горбатился всю свою жизнь. Вам же с сестрой на все наплевать!

– Ради бога, Гиффорд, перестань! О чем ты говоришь? – возмутилась Серена.

– Я говорю о тебе, которая укатила за тысячу миль от этих мест, и твоей сестре, готовой продать за жалкие гроши родовое гнездо. Вот о чем я говорю!

– Что за чушь ты несешь! С какой это стати Шелби понадобилось продавать Шансон-дю-Терр? – не на шутку разозлилась Серена. – Никогда в жизни не слышала ничего подобного. Это просто смехотворно! Она с самого детства вечно твердила о том, что хочет вырасти, выйти замуж и жить на плантации. Она ни разу даже не заикнулась о том, что хотела бы продать дом и землю!

– А вот это заявление говорит о том, насколько вы оторваны от собственной семьи, юная леди! – торжествующим тоном заявил старик.

– Я тебя умоляю, Гиффорд!.. – воскликнула Серена, однако тотчас же прикусила язык, опасаясь ляпнуть что-то такое, о чем потом придется пожалеть. Лучше для начала немного успокоиться и лишь затем продолжать разговор. Поджав губы, она принялась расхаживать у основания лестницы в надежде, что это поможет ей вернуть самообладание.

– Честно говоря, я не знаю, что и думать, – пробормотала Серена скорее себе самой, чем деду. – Одни говорят мне, что Шелби потеряла разум и хочет продать Шансон-дю-Терр. Сестра же уверяет меня, что ты совсем спятил…

– Спятил?! – Гиффорд ракетой взлетел со ступеньки и выпрямился во весь рост. Его морщинистое лицо приобрело нездоровый багровый оттенок. – О господи, да что она мелет! Ты сюда за этим приехала, Серена? Это что, визит профессионального психолога? Хочешь своими глазами увидеть, как старики впадают в маразм? Тогда можете присылать сюда этого засранца адвоката, ее муженька, чтобы он объявил меня недееспособным. У вас одно на уме – продать родовое гнездо и жить припеваючи на вырученные денежки! Но я этого не допущу! Даже не мечтайте!

Продолжая сжимать в одной руке дробовик, Гиффорд второй схватился за перила и, стиснув зубы, с усилием втянул в себя воздух. Серена испуганно бросилась вверх по лестнице. Казалось, ее собственное сердце не выдержит и вот-вот разорвется от ужаса.

– Гиффорд, ради бога, прошу тебя, пожалуйста, сядь!

Старик безропотно подчинился. Колени его подогнулись, и он шлепнулся задом на ту же самую ступеньку, на которой только что сидел. Он весь как будто обмяк: широкие плечи безвольно опустились, и он шумно втянул в себя воздух. Затем полез в нагрудный карман рубахи, видимо за таблетками. Вытащив вместо таблеток патрон от дробовика, он отшвырнул его в сторону.

Серена опустилась на колени. Ее била дрожь. Чтобы не закричать, она зажала ладонями рот. Впервые за свою жизнь она осознала, насколько стар ее дед и насколько смертны все люди. Гиффорд тем временем сунул под язык маленькую таблетку. Кровь отлила от его лица, и оно мгновенно сделалось серым. Прямо на глазах Серены дед словно состарился лет на двадцать. Его невероятно мощный внутренний огонь жизни дрогнул и ослаб, совсем как костер, который внезапно начинает угасать под порывом ураганного ветра.

– С тобой все в порядке, Гифф? – спросил Лаки с неподдельной тревогой в голосе. Только тогда Серена осознала, что он стоит у нее за спиной, на следующей ступеньке. Лаки наклонился, чтобы заглянуть старику в лицо, а заодно положил ему на плечо руку, как будто хотел успокоить.

Гиффорд смачно выругался. Из-под лестницы появилась голова Пеппера.

– Если он сыплет проклятьями, значит, с ним все в порядке, – ухмыльнулся он. – Вот когда Гифф перестанет ругаться, тогда спросите у него, жив он или умер.

– Пошел вон, засранец! – прорычал Гиффорд.

Пеппер хрипло рассмеялся и бросился отнимать у разыгравшихся собак сетку с лангустами, которую те пытались распотрошить.

У Серены отлегло от сердца. Не удержавшись, она протянула руку и осторожно взялась за колено деда, как будто желала удостовериться, что он жив.

– Тебе нужно прилечь, Гифф. Мы поговорим позже.

– Незачем мне ложиться! – огрызнулся старик. – Немного закружилась голова, только и всего. Да тут у любого голова пошла бы кругом, если бы с ним такое случилось. Да тут и впрямь недолго свихнуться. Не знаю даже, что и думать. Стоило мне заикнуться о продаже, как твоя сестрица, которая даже в самой преисподней не смогла бы продать воды со льдом, рада стараться. Бежит со всех ног и находит покупателя, мерзавка. А ты где? В Чарльстоне, сушишь себе мозги этой чертовой работой, как будто в Луизиане и без этого мало всяких чокнутых.

– Мы можем поговорить на эту тему, когда вернемся домой, – предложила Серена.

У нее накопилось не меньше сотни вопросов, на которые ей не терпелось получить ответ. Почему Шелби не позвонила ей сразу, как только Гиффорд уехал из дома? Почему сестра скрывала причину его отъезда? Почему Гиффорд заявил о желании продать поместье и почему Шелби согласилась с этим и даже нашла покупателя? Ощущая себя этакой Алисой в Стране чудес, Серена поднялась на ноги и вытерла с глаз слезы. Ответы на эти вопросы могут подождать. Сейчас не лучшее время донимать деда расспросами. Не дай бог, старика еще хватит инфаркт. Расспросы можно отложить на потом, когда они вернутся домой. А вот это желательно сделать как можно скорее. Серена оглянулась и бросила взгляд на причал. Лодка Гиффорда покачивалась на воде по другую сторону деревянного настила напротив пироги Лаки.

– Пеппер, почему ты не подготовишь лодку? Мы возвращаемся домой.

Пеппер отрицательно покачал головой и, как обычно, расплылся в улыбке.

– О нет, chère. Я еще хочу пожить. Спроси Гиффа сама, если хочешь. Он никуда не желает уезжать отсюда.

Серена перевела взгляд на деда:

– Гиффорд, прошу тебя. Ты не можешь здесь оставаться.

– Да нет же, черт побери, могу!

Серена повернулась к Лаки.

Тот пожал плечами, давая понять, что не желает участвовать в семейных склоках.

– Это свободная страна.

– Нет, такое просто в голове не укладывается! – сердито воскликнула Серена, дрожащей рукой убирая с лица волосы. – Черт возьми, Гиффорд, с тобой только что чуть не случился инфаркт. Ты не можешь оставаться здесь!

– Я могу делать все, что хочу, юная леди, – упрямо ответил старик, с явным усилием поднимаясь на ноги. Его слегка покачивало, однако он сумел ухватиться за перила и начал подниматься по лестнице. – Я не позволю ни тебе, ни твоей сестре вмешиваться в мою жизнь.

Серена бросила последний взгляд на Пеппера и Лаки, рассчитывая на их поддержку. Увы, понимания с их стороны она не встретила. Пеппер отвел глаза в сторону и принялся с нарочитым интересом разглядывать сетку с лангустами. В отличие от него, Лаки спокойно встретил ее взгляд, но ничего не ответил и ничего ей не предложил. Серена покачала головой:

– По-моему, вы все тут сошли с ума.

– В таком случае не лучше ли тебе вернуться в Чарльстон? По крайней мере, там тебе не придется беспокоиться за спятивших родственников, – холодно отозвался Гиффорд. – С глаз долой, из сердца вон, как говорится. Какое тебе дело до того, что здесь происходит.

Серена подняла руку, пытаясь остановить словесные излияния старика, а чтобы не расплакаться, поджала губы и энергично заморгала.

– Я не стану сейчас говорить с тобой на эту тему, Гиффорд. Не стану.

– Отлично. Тогда собирайся и ступай прочь отсюда. Оставь меня в покое.

– Никуда я не уйду, – заявила Серена. – Я останусь здесь до тех пор, пока не уговорю тебя вернуться домой.

– Черт тебя побери! Я не хочу, чтобы ты здесь оставалась! – рявкнул в ответ Гифф. – Лаки, отвези ее обратно в Шансон-дю-Терр!

Лаки отступил на шаг назад и нахмурился.

– С какой стати? Я вам что, паромщик? Даже не подумаю ее никуда отвозить. Уже темно, а у меня еще масса своих дел.

– Тогда пусть переночует в твоем доме, потому что здесь она больше не останется ни на минуту! – объявил Гиффорд. – Я сам перебрался сюда, чтобы оказаться как можно дальше от неблагодарных женщин!

– Переночевать у него?! – в ужасе произнесла Серена.

– Переночевать у меня? – чуть не поперхнулся Лаки.

Они оба посмотрели друг на друга с таким нескрываемым ужасом, который не ускользнул даже от Гиффорда. Старик удивленно поднял брови.

– Она не будет ночевать у меня, – твердо заявил Лаки. – Это абсолютно исключено. Абсолютно. Об этом не может быть и речи.

Его дом был его святилищем. Его личным пространством. Местом, в котором можно было залечивать душевные и телесные раны, находить желанный покой. Это было своего рода пристанище, последний бастион здравомыслия. Не хватало ему, чтобы в стенах этого дома появилась женщина, которую он безумно ненавидит, женщина, чье лицо невольно вызывает в его душе воспоминания о другом, так на него похожем, а также о боли и предательстве.

– Нет, нет, – пробормотал он себе под нос и встряхнул головой. – Sa c’est de la couyonade. Это курам на смех.

– Ты тоже меня считаешь придурком? – фыркнул Гиффорд. – О господи, да вы друг друга стоите. Два сапога пара. Вы можете сегодня вечером посидеть за чашкой кофе и сравнить ваши соображения о том, как лучше уходить от ответственности.

Лаки резко обернулся и, сделав три шага вперед, поводил пальцем перед носом Гиффорда.

– Ты слишком далеко заходишь, старик, – процедил он сквозь зубы. – Твоя плантация – не моя забота. Я тебе ничем не обязан.

– Верно, – саркастическим тоном согласился Гиффорд. Выходка Лаки нисколько не смутила его. Он был слишком стар, чтобы бояться скоротечности человеческой жизни. – Точно, ты никому ничем не обязан. Ты хозяин собственной судьбы. Молодец, Лаки. Ты сможешь гладить себя по спинке, после того как этот край превратится в пустыню и тут не останется ничего живого.

– Только не надо говорить со мной об ответственности, Гиффорд! – огрызнулся Лаки. – У тебя есть своя ответственность. И куда она тебя завела? Ты рыбачишь здесь и постреливаешь дробью в людей из «Трайстар». Думаешь, это чему-то поможет?

– У меня есть свой способ разрулить ситуацию.

– Ну, разумеется! – саркастически улыбнулся Лаки. – Никак ее не разруливая.

Серена шагнула вперед и встала между ними.

– Простите меня, могу я вставить хотя бы словечко в ваш разговор?

Спорщики одновременно нахмурились и в унисон решительно воскликнули:

– Нет!

Серена шагнула назад.

Лаки соскочил с лестницы и снова принялся беспокойно расхаживать у нижней ступеньки. Он хорошо знал Гиффорда; по степени упрямства мул по сравнению с этим стариком – не более чем невинная овечка. Если Гифф сказал, что не позволит Серене остаться ночевать у него, так оно и будет. Старикан оставит родную внучку ночевать на крыльце, а он даже глазом не моргнет. При этой мысли ему почему-то сделалось не по себе, а ведь еще недавно ему казалось, что он навсегда утратил способность к состраданию.

Бросив исподтишка взгляд на Серену, Лаки мысленно разразился витиеватым ругательством. Такая же гордячка и упрямица, как и ее дед. Было заметно, что она вот-вот расплачется от досады. Даже слепой и тот бы заметил, что она всем сердцем любит Гиффорда. А старый хрыч остался безнадежно глух к ее искреннему проявлению заботы о нем и тем самым оскорбил до глубины души. Серена была похожа на тепличный цветок, выброшенный за дверь в грозовую погоду, – грязный, засохший и жалкий.

И Гиффорд, как назло, уперся и требует, чтобы ее ноги здесь больше не было.

Черт побери!

С другой стороны, когда это она успела стать ему небезразлична? Можно подумать, ему есть до нее дело, мысленно заверял себя Лаки. Какая ему разница, как старый Гифф обходится с собственной внучкой? Насколько ему известно, она заслужила, чтобы старик выставил ее на ночь на крыльцо. Куда больше его заботили смягчающие обстоятельства – еще один пример того, как дела других людей постоянно вторгаются в его собственную жизнь. Эти болота были его миром. Он даже не мог представить себе, что когда-нибудь станет свидетелем их уничтожения.

Лаки вздохнул и машинально пригладил волосы. Что же делать? Было бы неплохо, если бы Гиффорд, пока еще не поздно, разобрался с «Трайстар». Ведь, не дай бог, случится что-то посерьезнее. Например, старик пристрелит Лена Берка или Шелби, если те продадут землю компании, у которой репутация экологического террориста. А это значит, что, хочет того Гиффорд или нет, ему все равно придется вернуться домой и вступить в бой с «Трайстар». Серена вознамерилась во что бы то ни стало вернуть старика домой, и лишь одним небесам известно, какую решительность она проявит, пытаясь убедить деда в своей правоте. Но как ей остаться с Гиффордом и избежать губительного влияния сестры? Что, в свою очередь, означает, что…

Нет, пропади оно все пропадом!

Лаки постарался рассмотреть возникшую дилемму под другим углом. Сколько времени потребуется Серене, чтобы уговорить Гиффорда вернуться домой? День или два. В крайнем случае три. В конце концов, какую порцию занудных увещеваний может вытерпеть человек? Кстати, ему нет необходимости оставаться вместе с ней в доме, если она будет вынуждена заночевать у него. Ему ничто не мешает провести это время на природе. Более того, будет чем заняться. И все же ему не по душе была мысль о том, что его вынуждают делать что-то такое, к чему у него не лежит душа.

Лаки резко остановился и повернулся к Гиффорду.

– Хорошо, – недовольно проговорил он. – Пусть ночует у меня. Так и быть, я пущу ее.

Гиффорд радостно ухмыльнулся.

У Серены от удивления отвисла челюсть.

Какое-то время все молчали. Напряжение было таким осязаемым, что его почувствовали даже собаки и начали скулить.

–  Пуститеменя? – чувствуя, как в ней закипает злость, спросила Серена. – Пуститеменя! – Ее голос сделался громче на несколько децибелов. Она встала руки в боки и с вызовом посмотрела на него, довольная тем, что стоит ступенькой выше. – Нет, я в ваших милостях не нуждаюсь! – Она повернулась к деду: – Я не останусь у этого человека! Я его совсем не знаю, а то, что мне о нем известно, не внушает особого доверия. Ради всего святого, Гиффорд, ты не заставишь меня переночевать у него! У тебя не хватит совести!

– Кто знает, чего я только могу ожидать, – ответил старик, приняв вид оскорбленной невинности. – Я всего лишь чокнутый старик, которому жить осталось с гулькин нос.

– Прекрати! – осадила его Серена. Глядя на деда в свете догорающего дня, она неожиданно поняла, что ей страшно. У Гиффорда было такое же выражение лица, как тогда, когда ей только исполнилось семнадцать и местный шериф за шиворот привел ее домой, застукав в компании двух одноклассниц, когда они распивали бутылку дешевого вина под трибунами футбольного стадиона.

Ее голос оборвался до шепота:

– Гиффорд!

Старик покачал головой:

– Даже не проси меня, Серена. Сейчас я так зол, что готов метать громы и молнии. Ты думала, что приедешь в эту глушь и в два счета уговоришь меня уехать отсюда только потому, что одеваешься в бутиках и работаешь в Чарльстоне. Ты ни черта не знаешь о том, что происходит здесь, да и не хочешь знать. Ты хочешь лишь, чтобы все стало как прежде, чтобы спокойно отдохнуть в родном доме. – Старик покачал головой и шумно выдохнул. К его лицу снова прилила кровь, в мгновение ока взлетев вверх от шеи, словно ртуть в столбике термометра. – Так что давай, красотка, топай отсюда. Тебе будет очень хорошо у Лаки.

Бросив ей эти слова, Гиффорд встал и начал подниматься по лестнице. Серена стояла как громом пораженная. У нее было такое ощущение, будто кто-то запустил ей камнем прямо в лоб. Что же, она получила по заслугам, разве не так? Гиффорд с присущей ему прямотой точно изложил суть вещей. Ей казалось, что стоит приехать сюда и просто поговорить с дедом, как все станет на свои места и мир обретет те очертания, которые лично ей кажутся единственно правильными. Эту самоуверенную, покровительственную манеру она унаследовала от деда. Более того, весьма успешно применяла такой прямолинейный подход в своей повседневной жизни в Чарльстоне. Вот только не следует забывать, что сейчас она не в Чарльстоне.

Черт бы побрал это место! Серена закрыла глаза и энергично потерла лицо, смазывая остатки макияжа.

– Простите, мисс Рена, – неожиданно подал голос Пеппер, поднявшись на ту же ступеньку, на которой стояла Серена. В руках у него была все та же сетка с лангустами. – Вы же знаете старого Гиффа. Если ему шлея под хвост попала, он становится просто неуправляемым. Но зла он вам не желает.

Серена без особого успеха попыталась выдавить улыбку.

– Может, все-таки ты отвезешь меня домой?

Обычно улыбчивый, Пеппер нахмурился. Таким она его никогда не видела.

– Не могу. У нас старая лодка, на ней опасно плыть. Того и гляди даст течь. Дайте мне пару дней, и я ее отремонтирую. Пусть Лаки вас отвезет.

Услышав от Пеппера такие слова, Серена окончательно упала духом: похоже, из ее намерений ничего не выйдет. Все-таки надо признать, что она ошиблась. Не все так просто. Похоже, здесь действительно творится нечто неладное. Нечто такое, что портит кровь и Гиффорду, и даже весельчаку Пепперу. Серена поняла это хотя бы по тому, как Пеппер предпринял очередную попытку придать лицу хмурое выражение и, шаркая ногами по истертым ступеням лестницы, начал подниматься наверх.

Зачем, ну скажите, зачем она поддалась влиянию момента и рванула сюда, совершенно не продумав, что будет делать дальше, не предусмотрев всех последствий разговора с дедом и не выяснив, что здесь происходит? Именно из-за самоуверенности и напрасной спешки она сейчас застряла в этой богом забытой дыре, где ей показал на дверь ее собственный дед! Оттолкнул от себя, отдал на милость человека, которого она совершенно не знает. Кто поручится, что может прийти ему в голову?

Она посмотрела на Лаки. Тот стоял внизу и с каким-то рассеянным видом почесывал за ухом одну из собак. Он перехватил ее взгляд. Впрочем, выражение его лица осталось непроницаемым. В длинных, чуть зловещих тенях, отбрасываемых светом заходящего солнца, великан-каджун показался ей настоящим головорезом.

– Садитесь в лодку, – негромко произнес он. – Похоже, мы с вами еще какое-то время будем неразлучны.

Глава 6

– Пойдемте, – произнес Лаки, кивнув в сторону пироги. – Завтра я отвезу вас обратно, и вы сможете весь день сколько вам угодно собачиться с Гиффордом… или капать ему на мозги.

Серена неохотно последовала за ним к кромке воды и, подойдя к берегу, посмотрела на дальний край протоки, поросший черным лесом. В свете догорающего дня лес этот показался ей огромной, непролазной чащобой. Ее вновь охватил безотчетный ужас.

– Я заплачу вам, сколько вы скажете, только, умоляю вас, отвезите меня домой.

Эти слова слетели с языка Серены раньше, чем она осознала, что говорит. Впрочем, идти на попятную поздно. Потому что это действительно так. При желании она могла бы добиться своего и остаться в доме вместе с Гиффордом и Пеппером. Однако сама мысль о том, что ей придется провести ночь с незнакомцем – опаснымнезнакомцем, – который увидит, что она боится… это было выше ее сил. В эти мгновения она была готова отдать ему ключи от своего «Мерседеса», лишь бы он согласился отвезти ее в цивилизованный мир. Мир, где можно хорошенько понежиться в горячей ванне, вкусно поесть, принять таблетку аспирина и выслушать объяснения сестры, причем не обязательно именно в таком порядке.

– Сколько скажу? – Лаки выгнул бровь и саркастически улыбнулся. – Весьма соблазнительно. Заманчиво. Но, увы, я не могу отвезти вас сегодня домой. У меня на вечер уже запланированы кое-какие дела.

Серена стиснула зубы и усилием воли заставила себя процедить единственное слово:

– Пожалуйста.

Лаки поднял со дна лодки ящик с запчастями для мотора и поставил его на скамью.

– Послушайте, ангелочек, – сказал он и, выпрямившись, встал руки в боки. – Готов поспорить, вы думаете, будто я горю желанием отвезти вас к себе домой, затащить в кровать и всю ночь до самого рассвета ублажать, но вы ошибаетесь, у меня имеются дела поважнее. Так что вам придется ограничиться одними фантазиями.

Серена смерила его взглядом, в котором читалось нескрываемое отвращение. На Лаки, однако, этот взгляд ничуть не подействовал, и он с бесстрастным видом оттолкнул пирогу от берега.

– Ну, давайте, милая. Поехали. Садитесь в лодку, иначе вам придется провести ночь под открытым небом вместе с собаками Гиффорда.

Оставался ли у нее выбор? Серена прекрасно знала собственного деда. Этот старый брюзга без малейших угрызений совести уляжется спать, а ее оставит на ночь у крыльца. Дед явно чем-то рассержен и вполне способен на такое, с позволения сказать, «гостеприимство». С другой стороны, сама мысль о том, что ей придется заночевать в одном доме с этим неотесанным каджуном, наводила на нее не меньший ужас, чем мысль о ночевке под открытым небом.

Вновь укутавшись в изрядно потрепанный плащ гордости, Серена высокомерно вскинула подбородок и, пройдя по деревянному настилу, спустилась в лодку. Через секунду они отплыли. Рукав реки заметно сузился, превратившись в коридор, огороженный с обеих сторон непролазным на вид лесом. Вскоре опустились сумерки, и окружающий мир приобрел причудливые очертания.

Серена сидела, из последних сил стараясь держать спину прямо и не расплакаться. Хотя, казалось бы, размолвка с Гиффордом закончилась и раздражение пошло на убыль, ее все равно не отпускала душевная боль. Она решилась приехать в эту глушь за дедом, чтобы отвезти его домой. Неужели ему это непонятно? Как он смеет упрекать ее в душевной черствости, как у него только язык повернулся заявить ей, что, мол, она думает лишь о наследстве?

Серена никогда не задумывалась над тем, что Гиффорд уже старик и, можно сказать, уже стоит одной ногой в могиле, что в скором будущем его не станет.

Гиффорд при смерти. Перед ее мысленным взором тотчас предстала картина: у нее на глазах старик багровеет и едва не теряет сознание. Нет, лучше об этом не думать. Потому что, если он умрет, так и не простив ее, она потом будет мучиться всю жизнь.

Почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы, Серена энергично заморгала. Только бы не расплакаться. Она никогда не станет лить слезы в присутствии Лаки Дюсе, не даст ему очередного повода насмехаться над ней. В любом случае сейчас она просто не имеет права разрыдаться, потому что если заплачет, то надолго. А ведь кто знает, что еще предстоит ей пережить, прежде чем наступит новый день.

Борясь с новой волной отчаяния, Серена подумала, что это вряд ли можно назвать радужной перспективой. Она и без того чувствовала себя так, будто ее сначала проволокли за волосы тысячу миль, а затем безжалостно расчленили на множество кусков. Ту Серену, которой она была еще вчера, теперь не узнать. Потому что от той Серены ничего не осталось, а все болото виновато и его обитатели, а также воспоминания, которые они у нее вызывали! Казалось, здесь она всего полдня, но устала так, как будто провела целую неделю. И все же она последними остатками сил цеплялась за те крохи достоинства, что еще оставались в ней, лишь бы только сдержать слезы.

Лаки стоял за спиной у Серены, и ему было видно, как подрагивают ее плечи, было слышно ее прерывистое дыхание. Все понятно, эта гордая и упрямая дамочка того гляди разревется. Неожиданно в глубине его души шевельнулась жалость, однако он поспешил подавить в себе это чувство.

Он по-прежнему считал ее холодной равнодушной стервой, хотя это давалось ему нелегко. Женщина, к которой он нанялся в проводники, была бездушной бизнес-леди, холеной красоткой в дорогом дизайнерском костюме, с идеальной, волосок к волоску, прической. Невзлюбить такую особу легче легкого. Однако холодная маска вскоре слетела с нее, как сухой лист с дерева, и все ее усилия напустить на себя невозмутимый вид уже больше не раздражали его, а скорее вызывали жалость. Вернее, вызывали бы, будь он чуть более чувствительным.

Серена неожиданно икнула, шмыгнула носом и принялась отмахиваться от полчищ москитов, непрестанно кружившихся над ее головой. В свою очередь, Лаки покрепче стиснул зубы, пытаясь унять прилив непривычного для него сочувствия.

– Ненавижу эти места, – бесхитростно сообщила Серена, то и дело шлепками сбивая с себя кровососущих паразитов. Москиты в спешном порядке перегруппировались для нового налета. Серена снова икнула и зашмыгала носом, готовая вот-вот разреветься, и дрожащим голосом добавила: – Я всегдаих ненавидела.

Вот так новость! Лаки нахмурился. Судьба этих болот ложится на плечи женщины, которая их ненавидит!

Он остановил пирогу и осторожно приблизился к Серене, стараясь при этом, чтобы она, доблестно сражаясь с москитами, ненароком не заехала ему рукой в пах. Взяв со дна лодки противомоскитную сетку, он набросил ее на свою пассажирку, как чехол на старое кресло.

– Теперь можете сидеть спокойно и не дергаться. Того гляди, вы перевернете лодку, и мы отправимся на ужин аллигаторам.

При упоминании аллигаторов Серена невольно вздрогнула, но искать глазами зловещих тварей в черной воде не стала.

– Спасибо за вашу заботу, – сухо поблагодарила она. – Но почему вас, полураздетого, москиты все-таки не кусают?

– Я им не по вкусу. Им нравятся ваши духи. У этих кровососущих изысканные городские вкусы. Не желаете захватить парочку москитов с собой в Чарльстон?

– Ради бога, увольте меня от ваших речей, – произнесла она, чувствуя в горле комок. – Зачем говорить о том, чего вы не знаете?

– Я знаю одно: Гиффу вы нужны здесь, – сказал Лаки, вновь вставая с шестом у нее за спиной. Пирога плавно заскользила вперед. – То есть если вам небезразлично ваше наследство. Хотя кто знает, вдруг оно вам и не нужно. Вы же говорите, что ненавидите эти места. Может, вам не терпится увидеть, как здешняя природа будет загублена и превратится в пустыню?

– Гиффорд ни за что этого не допустит.

– Гиффорд скоро лишится права даже слово пикнуть по этому делу, если только не возьмет ситуацию в свои руки. Он рассчитывает, что от него отстанут, пока он будет торчать здесь среди болот и палить в первого встречного, который только посмеет ступить на его землю. Особенно если этот первый встречный из компании «Трайстар».

– Из ваших слов можно заключить, будто он пытается уйти от проблемы, как страус, пряча голову в песок. Не было случая, чтобы Гиффорд Шеридан когда-либо в своей жизни уклонялся от борьбы.

– Но от этой схватки он почему-то уклоняется.

– Это смехотворно, то, что вы говорите, – нисколько не смутившись, заявила Серена. – Если он не хочет продавать свою землю компании «Трайстар», ему нужно просто ответить ей отказом, вот и все. Я не понимаю, в чем тут проблема.

– Знаете, красавица, я мог бы сказать, что вы просто не врубаетесь, – нарочито небрежно растягивая слова, произнес Лаки.

«Это точно, не врубаюсь, особенно в то, что вы за человек», – подумала Серена, придерживая край противомоскитной сетки. Этот Лаки – настоящий клубок противоречий. То он абсолютно равнодушен к ней, если не сказать откровенно груб, то вдруг проявляет заботу, набрасывает ей на плечи вот эту сетку, спасая от кровожадных москитов. То заявляет, что ему наплевать на дела посторонних людей, то вдруг заинтересованно комментирует сложившуюся ситуацию. Она не рискнула бы утверждать, что он страдает от избытка альтруизма, однако именно этот грубиян каджун избавил ее от необходимости ночевать под открытым небом, – если, конечно, им не двигали какие-то корыстные мотивы. Именно альтруизм или, если угодно, сострадание – вот единственный мотив, который угадывался в его поведении. Интересно, задумалась Серена, куда он ее везет? Что это за место? Разумеется, на шикарные апартаменты она не рассчитывает. Ее представление о логове браконьера, как правило, сводилось к пещере с разбросанными по всему полу шкурами животных. Она представила себе хибару со стенами из рубероида и грязным двором, заваленным всяким хламом, вроде неработающих электрогенераторов и баллонов из-под сжиженного газа. Наверняка там имеется и грубо сколоченный сарай, набитый всяческими браконьерскими штучками, где по стенам громоздятся полки со шкурами убитых животных и стоят ведра, в которых гниют протухшие потроха мускусных крыс. Жилище Лаки Дюсе навряд ли окажется опрятнее дома Гиффорда. Серена с трудом представляла себе, как ее спутник вешает на окна занавески. Скорее всего, стены он украшает разворотами из порножурналов, считая их произведениями искусства.

Они сделали поворот, и вскоре ее взгляду открылся аккуратный домик, стоящий на небольшом возвышении, расчищенном от деревьев, как будто в некоем подобии алькова, прорубленного в стене непролазного леса. В гаснущем свете дня его обшитые кипарисовыми досками стены отливали серебром. Возведенный на каменных сваях на топкой прибрежной земле, дом был построен в старинном луизианском стиле. Ступеньки крыльца вели на галерею, на которую выходили окна с закрытыми ставнями и входная дверь. С галереи по внешней лестнице можно было забраться на чердак, передняя часть которого выступала вперед, образуя нечто вроде козырька, – характерная черта старой каджунской архитектуры. Чердак поддерживали деревянные колонны, придававшие небольшому дому дополнительное изящество и легкость.

Сказать по правде, Серена была приятно удивлена, увидев посреди лесной глуши нечто столь симпатичное и цивилизованное. Однако ничто не явилось бы для нее бо€льшим сюрпризом, чем слова Лаки о том, что это и есть его жилище.

Перехватив из-под москитной сетки ее растерянный взгляд, он нахмурился:

– В чем дело? Или, как я понимаю, вы ожидали увидеть развалюху? С двором, по которому, ковыряясь в отбросах, разгуливают свиньи и куры, верно я говорю?

– Вот только не надо вкладывать мне в уста чужие слова! – огрызнулась Серена, не желая признать собственные нелестные мысли, хотя они были ему очевидны.

Уголок рта Лаки насмешливо приподнялся, и он из-под полуопущенных век впился взглядом в ее губы.

– А что бы вы предпочли?

Сердце Серены предательски забилось, а в голове невольно промелькнули весьма откровенные образы. Впрочем, они были тем единственным, что могло отвлечь ее от созерцания той части его тела, которая находилась на уровне ее глаз.

– Вы и вправду скупили весь рынок хамства или мне только кажется? – спросила она, злая и на него, и на саму себя.

– Я? – невинным тоном переспросил Лаки, дурашливо стукнув себя кулаком в грудь. – Нет. Я просто хорошо знаю, чего хотят женщины, только и всего.

– Неправда. Вы понятия не имеете о том, чего действительно хотят женщины, – отозвалась Серена, снимая с себя москитную сетку и отбрасывая ее в сторону. После чего царственным жестом подала руку Лаки и позволила ему провести себя на причал. Наконец ее ноги оказались на прочном деревянном помосте, и она одарила своего спутника довольной улыбкой. – Но если вы желаете проверить на себе вашу теорию, не позволяйте мне останавливать вас.

Лаки посмотрел ей вслед. Эта дамочка явно осталась довольна своей дерзкой шуткой. Серена слегка прихрамывала, но даже эта легкая хромота была бессильна отвлечь внимание Лаки от грациозного покачивания ее обтянутой белыми брючками попки. Может, он точно и не знает, чего хочет мисс Шеридан, но ему чертовски хорошо известно, чего хочет его собственное тело.

А ведь ему еще предстоит провести в ее обществе как минимум пару дней.

Лаки вытянул пирогу из воды и, оставив в ней чемодан и сетку с лангустами, последовал за своей спутницей. Кстати, пока он возился с лодкой, Серена уже успела подняться на галерею. Лаки был далеко не в восторге, что она оказалась здесь. Слишком многое его жилище было способно поведать о нем. Терпеть у себя под боком эту дамочку – нет уж, увольте, слишком близко она способна подобраться к его тайнам. Возможно, он и хочет ее физически, но никоим образом не желает при этом изливать ей душу. Он давно возвел вокруг своего внутреннего мира высокие стены, отгородился от вторжения посторонних. Нет, лучше бы она и дальше продолжала верить в то, что он живет как свинья в каком-нибудь заржавленном трейлере. Так оно было бы безопаснее.

– Очень даже мило, – вежливо прокомментировала Серена, пройдясь по галерее.

– Это всего лишь дом, – проворчал Лаки и рывком распахнул дверь. – Входите и устраивайтесь где-нибудь. Я сейчас вытащу из вашей ноги занозу. С этим делом тянуть нельзя, иначе можно ждать заражения и гангрены.

Серена растянула губы в некоем подобии улыбки.

– Вы такой любезный хозяин, – сказала она и вошла внутрь.

Внутреннее убранство дома поразило ее не меньше, чем его внешний вид. В доме имелись две большие комнаты, которые хорошо просматривались прямо с порога. Кухня, она же столовая, и спальня-гостиная. В обеих царила идеальная чистота. Никаких охотничьих сапог, никаких стопок засаленных порножурналов, куч грязного белья, груд липких кастрюль и сковородок с остатками присохшей пищи. Не заметил ее острый глаз и катышков пыли, и грязи на полу.

Лаки чиркнул спичкой и зажег пару керосиновых ламп, стоящих на обеденном столе, – комната тотчас наполнилась нежным неярким светом – затем, не говоря ни слова, вышел вон. Серена подтянула к себе кресло и села, все еще сраженная наповал увиденным. Интерьер был бесхитростно прост и аскетичен, словно в жилище монаха, и в то же время этот минималистский стиль делал дом истинным произведением искусства. Оштукатуренные стены были обшиты лакированными кипарисовыми панелями. Мебель оказалась тщательном отреставрированным антиквариатом – широкий обеденный стол кипарисового дерева, огромный французский стенной шкаф, кресла из дуба и дерева гикори с сиденьями, обтянутыми сыромятной кожей. На кухне по стенам были развешаны пучки сухих трав, а возле окна над раковиной – аккуратные связки чеснока и перца.

Судя по всему, Лаки не чурался таких благ цивилизации, как водопровод и холодильник, а вот электрический свет у него явно был не в чести. Еще одно свидетельство его противоречивой натуры. Серена почувствовала себя слегка неуютно при мысли о том, как мало она о нем знает. Ей было бы гораздо проще сразу невзлюбить обитателя жалкой лачуги, промышляющего браконьерством. Дом и его обстановка показали ей Лаки Дюсе в совершенно ином свете. Причем в таком, какой лично его раздражал не меньше, чем ее саму, если cудить по выражению его лица.

Лаки снова возник в комнате с аптечкой в руках. Не иначе как за ней он ходил в ванную. Поставив аптечку на стол, сел в стоящее рядом кресло и резким движением положил ногу Серены себе на колени. Стащив с нее туфлю, отшвырнул обувь в сторону и хмуро оглядел босую пятку. Для этого он даже поднял ее ступню на уровень глаз и резко дернул, поворачивая ближе к свету. Чтобы не свалиться, Серена вцепилась одной рукой в подлокотник кресла, другой – в край стола. Тем временем Лаки методично разглядывал вонзившуюся в ее ногу занозу.

– Вы такая же упертая, как и ваш дед. Это надо же, расхаживать полдня с занозой в ноге, – проворчал он, поигрывая пинцетом. – Espèsces du tête dure.

– Что это значит? Ой!

– Ну и упрямица вы.

– Ой! – Серена попыталась вырвать ногу.

– Сидите спокойно!

– Да вы настоящий садист!

– Хватит пищать!

– Ой!

– Вот она.

Лаки выдернул занозу, и Серене тотчас сделалось легче. Впрочем, уже в следующую секунду она зашипела от боли – это к ранке была приложена смоченная в спирте ватка. Из глаз Серены брызнули слезы.

– Ваши манеры оставляют желать лучшего, – бросила она своему спасителю.

Лаки насмешливо посмотрел на свою гостью.

– Но мои манеры в постели вас явно устроили бы, красотка. Я вам это обещаю.

Серена выдержала его гипнотический взгляд. Пальцы Лаки осторожно скользнули по ее щиколотке. Пульс мгновенно участился, а все мысли о боли мгновенно вылетели у нее из головы. В ней вспыхнул огонь желания, от которого ей тотчас же стало жарко. Это одновременно и возбуждало, и пугало. Такого с ней никогда еще не было. Тогда почему с этим человеком все иначе? Что случилось с ее здравым смыслом? Куда подевалось ее хваленое самообладание? Куда вмиг улетучилось?

Серена усилием воли заставила себя заговорить и с трудом узнала собственный голос:

– Это не обещание, это угроза.

Лаки отпустил ее ногу и медленно встал. Затем взялся за подлокотники кресла, на котором она сидела, и, приподняв его так, что оно опиралось лишь на задние ножки, подался вперед и заглянул ей в глаза.

– Вы так считаете? – прошептал он, приблизив свои губы к ее губам на расстояние всего нескольких сантиметров. – Так вы боитесь меня?

– Нет, – ответила Серена дрожащим голосом, полностью опровергавшим ее заявление. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и учащенно дышала, как будто пробежала не одну милю.

– Неужели вы не боитесь меня? – повторил он свой вопрос. Их по-прежнему разделяли считаные дюймы. – Тогда, видимо, вы боитесь вот этого.

Он придвинулся еще ближе к ней и прикоснулся губами к ее губам.

Серену обдало жаром. Огонь обжигал изнутри и грозил опалить снаружи, горячий и ослепительный, как пламя стоявших на столе ламп. Серена ойкнула, и в следующее мгновение Лаки прильнул к ее губам в жарком поцелуе. При этом он мысленно внушал себе, что лишь хочет изведать вкус ее губ, хотя на самом деле желал большего. Нет, всего один раз. Один раз ощутить этот вкус… Но одного раза будет недостаточно.

Ее губы были подобны шелку, смоченному в вине, – мягкие, сладкие, пьянящие. Его язык скользнул ей в рот и нащупал ее язык. Она тотчас ответила тем же, и от этого прикосновения ему стало еще жарче.

С губ Серены сорвался сдавленный стон, руки сами обхватили Лаки за шею. Тотчас закружилась голова, а тело, казалось, воспарило над землей. До нее не сразу дошло, что это Лаки приподнял ее с кресла, привлекая к себе, и сильными, мускулистыми руками крепко прижал к груди.

Затем его ладони скользнули ниже, к ее пояснице, и в следующий миг ей в живот уперлось мужское естество, твердое, как камень, и соблазнительное, как грех. С трудом отдавая себе отчет в том, что делает, она подавалась вперед, едва сдерживая рвущийся из груди крик. Лаки еще сильнее прижал ее к себе и вновь как можно глубже проник языком ей в рот.

Руки его тем временем скользнули еще ниже, поглаживая ей бедро, пока наконец не нащупали ягодицы. По-прежнему прижимая Серену к себе, он слегка ее приподнял. При этом она издала короткий сдавленный звук, как будто ей было страшно. Желание мощной волной захлестнуло его, накрыло с головой. Он отчаянно хотел ее. Хотел прямо сейчас… Он был готов овладеть ею где угодно: на столе или на полу. Это было настоящее безумие.

Безумие.

О, небеса, что же он делает?! Эта мысль пронзила ему мозг подобно реву полицейской сирены. Что же она с ним делает? Он с силой оттолкнул ее от себя обратно в кресло. Серена испуганно посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых одновременно читались и похоть, и страх. Ее волосы беспорядочно разметались по плечам. Губы, опухшие от поцелуя, дрожали. Она продолжала смотреть на него так, будто видела перед собой дикого, необузданного зверя.

Именно таким диким зверем он себя и ощущал в эти мгновения. Ибо как еще можно назвать того, кто потерял над собой контроль, оказался за пределами разума? Несколькими глубокими вздохами Лаки попытался успокоиться: запустил пальцы в волосы, опустил голову и закрыл глаза. Спокойствие. Вот что сейчас нужно.

Спокойствие. Он потерял контроль над самим собой и обстоятельствами.

Серена сглотнула и прижала руку к губам. Боже, как она это допустила? Этот человек ей даже не нравится. Однако в то мгновение, когда их губы встретились, внутри ее как будто что-то взорвалось и она отдалась во власть физического желания. Она не могла думать ни о чем другом, кроме прикосновения его губ, о том, какой у них вкус, о том, какие у него крепкие руки и сильное тело. Ее все еще не оставила дрожь, подобная частым толчкам после основного землетрясения. Боже мой, что с ней случилось, что она забыла обо всем на свете? Что стало с ее благоразумием, сдержанностью, самоконтролем, способностью хладнокровно анализировать свои и чужие поступки?

Ты хочешь его. Что тут анализировать.

Серена решительно встряхнула головой.

– Думаю, мне следовало остаться с собаками Гиффорда. Так было бы безопаснее, – пробормотала она себе под нос.

Глаза Лаки блеснули, хотя лицо его сохраняло бесстрастное выражение.

– Не волнуйтесь, в моем доме вам ничего не грозит. Я сейчас вас на время покину.

С этими словами он повернулся и стремительно вышел в соседнюю комнату. Затем хлопнула дверь, и Серена невольно вздрогнула.

Когда Лаки появился снова, на нем была черная футболка, обтягивавшая его торс, как вторая кожа, а на плече – кобура с массивным пистолетом, из которого, по мнению Серены, можно было свалить слона.

– Сейчас не охотничий сезон, – сказала она, не сразу осознав, что произнесла это вслух. Лаки моментально повернулся к ней и смерил вопросительным взглядом.

– Как раз этим я и собираюсь заняться, – загадочно произнес он и, вытащив пистолет, проверил, заряжено ли оружие. Обойма со щелчком плавно вошла в рукоятку. А в следующую секунду Лаки бесшумно, как тень, выскользнул за дверь и растворился в темноте.

По спине Серены пробежал холодок. Несмотря на жаркий вечер, ее на мгновение сковал ледяной страх. Усилием воли она заставила себя встать с кресла и, подойдя к двери, выглянула наружу.

Ночь была черной, как неостывшая смола, подсвеченная лишь узким серпиком луны. Вода возле берега напоминала гладкий лист стекла. Серене показалось, будто она мельком увидела, как Лаки, стоя в пироге с шестом в руках, гребет к кипарисовой рощице на другом берегу, однако в следующее мгновение видение исчезло.

– Да помогут мне небеса, – прошептала Серена, коснувшись кончиками пальцев нижней губы. – Во что же это я вляпалась?

Глава 7

Пирога бесшумно рассекала чернильно-черную поверхность воды. Редкие легкие всплески не заглушали шепота ночного ветерка. Среди темных силуэтов деревьев рваными облачками клубился туман. Воздух был густо насыщен ароматами, терпкими, как духи куртизанки, сладкими, почти осязаемыми: медуницы и жасмина, вербены и глицинии. К ним примешивался металлический запах речной воды и лежащей на дне подгнившей растительности. Неотделимы от запахов были и звуки – жужжание и стрекот насекомых, кваканье лягушек, уханье совы и хлопанье птичьих крыльев. Откуда-то издалека доносились рык аллигатора и писк нутрий. Ночные хищники вышли на охоту за своей добычей.

Лаки подвел лодку к нависшему над водой огромному дубу. Почву на этом участке берега вымыло водой, и кривые, узловатые корни образовали некое подобие пещеры, достаточно глубокой, чтобы в нее могла заплыть лодка. В результате получилось естественное укрытие, над которым зеленым шатром раскинулась крона растущего у самой кромки воды дерева. Ветви дуба поросли широкими лентами мха, что делало их похожими на изъеденные молью ветхие занавески. В общем, это было идеальное место для засады.

Из пачки, лежавшей в нагрудном кармане рубашки, Лаки выудил сигарету, прикурил и глубоко затянулся. Горящий кончик сигареты яркой точкой высвечивался в ночной темноте. Соприкоснувшись с поверхностью воды, спичка с шипением погасла. Им владело колоссальное внутреннее напряжение – оно в буквальном смысле гудело внутри его подобно перегруженным электричеством проводам. Одна из причин – дело, которое ему предстоит, однако в гораздо большей степени – сексуальный голод. Еще ни разу в жизни он так не хотел женщину, как сейчас. Ни разу. Даже в молодости, когда в нем неистово бурлили гормоны. Даже после того, как он провел год в тюрьме в Центральной Америке. Он никогда не хотел женщину больше, чем в этой ослепительной вспышке страсти хотел Серену Шеридан. Даже сейчас он все еще был возбужден.

Будь она проклята! Почему именно она? Из всех женщин на этой планете почему она? Разве такое возможно – смотреть на Серену и вспоминать двуличие Шелби, и все же хотеть ее?

Серена не Шелби. Это он прекрасно понимал. Шелби никогда не приехала бы к Гиффорду. Она ни за что не стала бы спорить со стариком. Потому что Шелби привыкла добиваться своего другими способами: кокетливым хлопаньем ресниц и капризным надуванием губ. Нет, в том, что касается характера, сестры были полной противоположностью. Шелби – воплощение притворства и наигранного, фальшивого обаяния. Серена – олицетворение прагматизма и дерзости. И все же зря он хочет ее. Она опасна, она угрожает его благоразумию. Она – живое напоминание о его прошлом, о той юношеской любви, из-за которой вся его жизнь пошла наперекосяк…

В свое время Лаки поддался чарам Шелби, увлекся ею – и потерял себя. Молодой и горячий, он учился на первом курсе Университета Юго-Западной Луизианы в Лафайетте. Тогда его переполняло желание покорить окружающий мир, доказать всем, на что он способен. Высокий, задумчивый молодой человек, на которого все посматривали с опаской, он мечтал стать первым представителем семейства Дюсе, который получит высшее образование. Он собирался стать биологом. Иметь Шелби Шеридан рядом с собой – и в своей постели – было еще одним предметом его гордости. В ту весну ему казалось, что весь мир у его ног. А затем все обернулось против него, и жизнь нанесла ему мощный удар, от которого он свалился в нокауте.

Оказалось, для Шелби он был лишь средством добиться того, что было в действительности предметом ее мечтаний. А предметом ее мечтаний был Джон Мейсон Тэлбот-четвертый. Тэлбота брак тогда нисколько не привлекал. Шелби приняла ухаживания Лаки лишь с той целью, чтобы пробудить в нем ревность. Простой, старый как мир прием. Тот факт, что она забеременела от Лаки, оказался легко устранимым неудобством, стоило Тэлботу надеть ей на палец обручальное кольцо.

Он до сих помнил тот привкус горечи. Хотя, если быть до конца откровенным, он любил не столько Шелби, сколько мысль об обладании ею. Бросив его, она нанесла по юношескому самолюбию болезненный удар. Когда он узнал, что она сделала аборт, то был поражен до глубины души. Шелби с поразительной легкостью растоптала его гордость и продолжила порхать по жизни так, как будто ничего не случилось. Что касается его самого, то боль и унижение вынудили его бросить учебу и развеяли в прах все его надежды и первоначальные помыслы.

В результате Лаки подался в армию, и жизнь направила его по тропе, которая привела его туда, где не было ни добра, ни зла, где имелись лишь задания и цели. В этом сером, безрадостном мире душа его начала как будто постепенно истончаться, по частичкам отрываться и ускользать от него.

С того времени прошло тринадцать лет, но ему до сих пор было стыдно вспоминать, как он по наивности поддался на лживые уловки хорошенькой темноглазой блондинки.

И вот теперь его душевному равновесию угрожает искушение в лице ее сестры.

Лаки выругался по-французски и отбросил в воду окурок. Господи, как будто ему и без нее забот не хватает! С какой стати ему снова расковыривать давно зажившие раны? А может, тут дело в другом? Может, он, впервые увидев Серену, возжаждал мести? Или он без особой нужды все усложняет? Вдруг это обычная похоть? Кто знает…

Черт побери, с похотью он справится в два счета. Это будет фантастический, сказочный секс. Он уже это понял. Понял в то самое мгновение, когда их губы соприкоснулись. И куда только подевалась ее хваленая сдержанность? Серена ответила на поцелуй со всем пылом страсти, которую она до этого скрывала за колючим сарказмом. Да, секс с Сереной Шеридан не будет для него особой проблемой. Мысль о том, что он может обладать сестрой Шелби, приятно возбуждала.

Главное, избежать примитивной эмоциональной привязанности. Надо надеяться, что ему хватит ума этого не допустить. Он не позволит Серене проникнуть ему в душу. Он никому этого не позволит. Даже собственным родственникам. Да и делиться ему практически нечем. Неудивительно, что он с бережливостью скряги охранял то, что осталось от его души.

Его мысли прервал далекий, приглушенный звук, похожий на рокот лодочного мотора. Лаки прислушался, стараясь точнее определить, откуда тот доносится. По всей видимости, не так уж и далеко, скорее всего, за соседним рукавом протоки, где от нее ответвляется приток – речушка без названия. Лаки мысленно похвалил себя за то, что выбрал для засады правильное место. Со зловещей улыбкой он извлек из сумки с походным снаряжением очки ночного видения и надел их. Затем накинул на себя противомоскитную сетку, вытащил из кобуры пистолет и приготовился ждать.

Серене никак не удавалось уснуть. Впрочем, она даже и не пыталась. Ее усталость была огромна, однако страх оказался еще сильнее. Она осталась одна. И неважно, что она находится в доме, а над головой у нее крепкая крыша, а не открытое небо. Она все еще на болотах, более того – одна. В обычной жизни Серена привыкла считать себя сильной, знающей, уверенной в своих силах личностью, способной справиться с любой проблемой, возникшей на ее пути. А вот со своим страхом она справиться не в состоянии. Хотя, казалось бы, прошло немало лет, воспоминания по-прежнему жили в ее сознании, безжалостные в своей яркости. И каждый звук, каждый образ, каждый запах еще больше обостряли их. В эти минуты она отдала бы полжизни за одну таблетку успокоительного. Всего одну. Ей нужно что-то такое, что притупило бы острые иголки, вонзающиеся прямо в нервные окончания.

– Возьми себя в руки, Серена, – пробормотала она вслух и, сложив на груди руки, принялась расхаживать по комнате. – Если бы тебя сейчас увидели твои пациенты, они сломя голову побежали бы к другому психологу.

Она приблизилась к двери. Со стороны галереи донесся непонятный звук. Серена испуганно вскрикнула и как ошпаренная отскочила от двери, больно ударившись коленом и большим пальцем ноги о ножку стола. От боли она еле слышно выругалась и, прихрамывая, обошла стол.

После ухода Лаки она долго расхаживала по комнате. Чтобы как-то отвлечься от неприятных мыслей, умылась в крошечной ванной комнате, нашла расческу и мало-мальски привела в порядок прическу. Войдя в кухню, соорудила бутерброд из толстого ломтя хлеба и арахисового масла. Жуя на ходу, Серена так и не решилась сесть. Возбуждение не отпускало ее. Аппетит отшибло начисто, но она знала, что если не поесть, то паранойя только усилится. Поэтому она все так же ходила по комнате и жевала, исследуя каждый дюйм первого этажа обиталища Лаки Дюсе.

Здесь не было ничего такого, что могло бы успокоить ее и избавить от страхов. Ни телевизора, ни радио, ни стереосистемы. Она, правда, заметила на кухонной полке портативную двустороннюю радиостанцию, принцип работы которой был ей непонятен. Она даже не могла развлечь себя перебиранием вещей в чемодане, потому что тот остался на улице.

Остается лишь надеться, что Лаки догадался вытащить ее вещи из лодки. Вряд ли браконьер захочет быть пойманным с чемоданом, в котором лежит шелковое нижнее белье и запас косметики. «Коллеги по ремеслу» вряд ли его поймут. Но даже если он и бросил ее вещи на причале, пользы от них сейчас никакой. Зачем ей посреди ночи наряды и макияж? Да и вокруг дома сейчас особо не погуляешь. В это время суток земля в буквальном смысле шевелится от всевозможной ползучей живности. Серена живо представила себе, как осторожно передвигает ноги, опасаясь наступить на змею или ящерицу, и ее тут же передернуло от омерзения.

– Прекрати! – вслух приказала она себе, чувствуя, как от страха к горлу подкатывает тошнота.

Снаружи откуда-то издалека донесся звук, похожий на выстрел. Бабах!Затем еще раз. Бабах!

Лаки.

– О господи! – прошептала Серена. Ресницы задрожали, и она поднесла к губам дрожащую руку. Неужели его застрелили? А что, если те, кто это сделал, прямо сейчас, через считаные минуты, ворвутся в дом?

Чувствуя, как гулко стучит в груди сердце, Серена бросилась к двери, пытаясь разглядеть за ней что-нибудь в непроглядной темноте ночи. Какое-то мгновение она слышала лишь шумный ток крови в ушах. Затем до ее слуха донеслось пронзительное кваканье лягушек. За ним последовал какой-то душераздирающий вопль. Не исключено, что это был крик растерзанного ночным хищником зверька или рыдание женщины, оказавшейся на грани истерики. Звук вспорол ночную тишину, как нож – шелковую ткань, и вновь стало тихо. Серена с трудом подавила слезы и, торопливо отойдя от двери, шагнула в следующую комнату.

Она снова принялась расхаживать туда-сюда, постепенно ускоряя шаг: от окна, мимо старого, обтянутого лошадиной шкурой дивана до кровати и обратно. Ранка на стопе больше не болела. Но лучше бы боль вернулась – тогда ей было бы о чем думать, и ее не мучил бы удушающий, липкий, перехватывающий горло страх.

Она попыталась думать о ситуации, сложившейся вокруг поместья, но из этого ничего не вышло: ряд фактов ей до сих пор неизвестен, и поэтому многое остается неясным. Кроме того, ей не давал покоя поцелуй Лаки, хотя она и пыталась выбросить его из головы. Не хотелось задумываться о последствиях мимолетной близости с человеком, которого все считали безумцем и который носит с собой оружие.

Неожиданно ее нога натолкнулась на нечто твердое, спрятанное под кроватью, и Серена свернула с нахоженного пути и подошла к окну. Здесь она обернулась и посмотрела на кровать. Ложе Лаки Дюсе, сделанное из красного дерева, имело балдахин и было украшено изящной резьбой. Плотный полог противомоскитной сетки был отдернут к изголовью кровати. Постель накрыта покрывалом с традиционным каджунским узором – коричневым, в темно-синюю полоску. Подумать только, на этой элегантной кровати по ночам покоится красивое обнаженное тело хозяина дома! Серена представила себе эту картину и устыдилась собственных мыслей. Боже, как можно вожделеть того, кто абсолютно не соответствует ее представлениям о том, каким должен быть современный мужчина?

Впрочем, он знала, что есть женщины, которые охотно подчиняются мужчинам. И были бы только счастливы валяться в ногах у такого красавчика, как Лаки Дюсе. Но она к числу таких дамочек не принадлежит. Потому что всегда была сторонницей идеи равенства полов. Лаки олицетворял собой мужской шовинизм. Она же не доверяла ему, не уважала его, да и, по большому счету, он не слишком-то ей нравился. Как же она могла хотеть его?

Ее взгляд вновь скользнул по кровати, и ее в очередной раз обдало жаркой волной желания.

Стараясь не думать о сексе, Серена опустилась на колени на плетеный коврик возле кровати и приподняла край покрывала. Под кроватью стояли несколько больших картонных коробок. Она потянулась было к тем из них, что находились к ней ближе других, но вовремя остановила себя, стоило кончикам ее пальцев коснуться картонного бока. Вдруг она обнаружит там что-то такое, о чем ей лучше не знать? Или вдруг она сможет найти внутри то, что послужит ей ключиком к пониманию истинной натуры Лаки Дюсе? В нерешительности прикусив губу, Серена все-таки потянула на себя ближайшую коробку. В следующее мгновение снаружи донесся странный скрежещущий звук.

Коробка оказалась доверху набита книгами.

– Боже, да кто бы мог подумать, что он умеет читать! – пробормотала Серена себе под нос.

Ее пальцы пробежали по корешкам томиков в картонных переплетах, разложенных аккуратными стопками. В основном это были университетские учебники по биологии. Помимо них, в коробке оказалось собрание сочинений Шекспира, несколько книг по истории искусств, а также старые книги на французском языке. Серена осторожно вытащила один из учебников и открыла. От книги слегка пахло плесенью и чем-то чуть сладковатым, а страницы слиплись. На обороте титула она прочитала сделанную от руки в правом углу надпись: «Этьен Дюсе, УЮЗЛ, 1979 год».

Университет. Она попыталась представить себе Лаки, шагающего по университетским коридорам в Лафайетте. Вот он заходит в аудиторию со стопкой книг в руках, садится на скамью лекционного зала. Увы, в ее воображении упрямо возникал Лаки в камуфляжных штанах, с голым торсом, взбирающийся на вышку с боевой винтовкой. Тем не менее он все-таки был студентом, причем студентом серьезным, о чем свидетельствуют эти книги. Тогда почему сейчас он зарабатывает себе на жизнь столь сомнительными способами?

Я на краю. И за себя не ручаюсь.

Он, как дикий зверь, живет на болоте с тех пор, как отслужил в армии. Говорят, будто он тронулся умом…

Каким ветром студента, изучавшего биологию и историю искусств, занесло в армию? И почему он затем ушел со службы? Что же случилось? Какие события превратили его в сурового отшельника, мрачного нелюдима?

Все еще пытаясь найти ответы на эти вопросы, Серена сунула книгу в коробку и снова затолкала картонный ящик под кровать. Затем присела на край постели и какое-то время размышляла, скользя взглядом по стенам комнаты в попытке разгадать загадку Лаки Дюсе.

Постепенно до нее дошло, как тихо вокруг. Когда же она это полностью осознала, тишина показалась ей абсолютной. Ночь, поначалу переполненная самыми разнообразными звуками, неожиданно погрузилась в безмолвие. Было в этом нечто жуткое.

Неожиданно Серена ощутила всю свою уязвимость. Попытайся кто-нибудь забраться в дом, входная дверь вряд ли станет для злоумышленника серьезным препятствием. Ей показалось, будто она услышала на галерее чьи-то шаги, однако звук был коротким и больше не повторился. И Серена подумала, что ошиблась. Страх, не отпускавший ее с самой первой минуты, вернулся с новой силой, обрушившись на нее со скоростью цунами. Нет, этой ночью опасность представляют не только ползучие гады, змеи и аллигаторы. Перед мысленным взором Серены возникли лица тех, с кем минувшим вечером Лаки схлестнулся в баре «Москито Мутон». Ей тотчас вспомнились лица этих людей, их угрозы.

Серена поспешно задула керосиновую лампу на прикроватном столике. Комната моментально погрузилась в темноту. Схватив массивный бронзовый подсвечник, она на цыпочках приблизилась к фасадной стене. У Лаки могут быть и другие враги, в этом нет никаких сомнений. Но в любом случае неважно, кто сейчас собрался свести с ним счеты. Лично она не горит желанием стать случайной жертвой чужих разборок.

Серена прижалась спиной к стене возле окна и напрягла слух. Ничего… Лишь какой-то непонятный короткий звук. Сжимая подсвечник побелевшими от напряжения пальцами, Серена крадучись приблизилась к двери.

Неожиданно чья-то сильная рука схватила ее сзади за горло.

Она даже не успела сделать вдох, как ее стремительно развернули и прижали к стене. Все та же рука зажала ей рот, и ее придавило крепкое и сильное мужское тело. Пальцы Серены разжались, и ее импровизированное оружие с грохотом упало на пол.

– Ты собралась оставить пару вмятин в моей голове, красотка?

Услышав знакомый голос, Серена обмякла и поползла спиной вниз по стене. Напряжение отпустило ее, сменившись дрожью испуга, вернее, ее остаточными явлениями. Лаки.

Он убрал руку от ее рта и насмешливо посмотрел на нее. Однако стоило Серене наброситься на него с кулаками, как улыбки его как не бывало.

– Мерзавец! Да как ты посмел?!

Лаки проворно схватил ее за руки, удерживая на расстоянии.

– Эй, успокойтесь!

– Я не успокоюсь! – взвизгнула Серена, пытаясь пнуть его в лодыжку, однако ее противник ловко увернулся, что разозлило ее еще больше. – Если бы вы только знали, как напугали меня, то… черт вас побери! – вскрикнула она, чувствуя, как по щекам заструились слезы, и еще несколько раз попыталась пнуть его в ногу. Наконец ей удалось, и она с радостью отметила, что ее противник взревел от боли. – Да вы понятия не имеете!..

В следующее мгновение силы оставили ее. Страх, неприятные воспоминания, стычка с Гиффордом, усталость, тщетность попыток ударить Лаки – все это как будто курьерским поездом врезалось в нее, сокрушая и давя. Она оставила попытки ударить Лаки. Его хватка ослабла, и Серена высвободила руки. Затем повернулась к двери и зарылась лицом в ладонях. Последний кирпичик стены ее самообладания раскрошился и рухнул.

Господи, что она здесь забыла? К чему ей ненужные волнения и страхи? У нее не было ни малейшего желания распутывать клубок семейных неурядиц. Пусть ими занимается кто-то другой… Она отказывается иметь с ними дело. Да еще… с таким человеком, как Лаки Дюсе.

Из глаз вопреки ее воле потекли слезы. Сил остановить их у нее не нашлось, и они крупными горошинами катились по щекам.

Лаки смотрел на нее, и на его лице застыло выражение, близкое к ужасу. Женские слезы неизменно приводили его в панику. Он мог поцеловать ее, мог с ледяным спокойствием наблюдать, как она злится, но слезы… Господи! Это ведь настоящие, а не притворные слезы, и она точно не хочет, чтобы он их видел. Она стояла к нему спиной. Плечи ее были напряжены. Было видно, что она тщетно пытается сдержать плач. Чувствуя свою полную беспомощность, Лаки уперся сжатыми кулаками себе в бока. Перед его мысленным взором вновь предстал ее образ – Серена Шеридан стоит на причале у лавки Готье. Ему вспомнилось, как кровь отлила от ее лица, стоило ей бросить взгляд на его пирогу. В том взгляде угадывалась некая внутренняя хрупкость, незащищенность. Вот и сейчас она выглядит точно так же. Словно в ее душе что-то хрустнуло, и окружающему миру предстала ее истинная суть.

Вопреки самому себе, Лаки не мог не проникнуться к ней сочувствием. Ибо по собственному опыту знал, что это такое, когда душевные силы оставляют тебя и твой внутренний мир наполняет темнота, словно волна холодных черных чернил. И неважно, сколько раз он говорил себе, что не станет в отношениях с ней заходить за рамки чистой физиологии, не допустит духовной привязанности. Неважно, сколько раз он убеждал себя в том, что она ему безразлична. Он не мог закрывать глаза на такие мучения.

– Послушайте… – сказал Лаки и, приблизившись к Серене, встал прямо у нее за спиной и положил ей на плечо руку. Когда же Серена дернула плечом, убирать ее не стал. – В чем дело, cherie? Неужели я вас так напугал? Честное слово, я не хотел. Просто я не люблю заходить через переднюю дверь. Знаете, это старая привычка, и она не раз спасала мне жизнь. Она и на этот раз избавила меня от изрядной шишки на голове, – добавил он и мыском ботинка подтолкнул валявшийся на полу подсвечник.

– Не в этом дело, – жалобно прошептала Серена и покачала головой, пытаясь сдержать слезы, которые, несмотря на все усилия, продолжали заливать ее лицо.

Она оставила всякие попытки цепляться за остатки гордости и была готова признать свое поражение. Потому что какой в этом смысл? Не лучше ли честно рассказать ему все? Может, если он выслушает ее, это поможет ей побороть живший в ее душе страх? Нет, конечно, возможно, после ее признания его отношение к ней изменится только к худшему, но какая ей, в принципе, разница? Что она при этом теряет? Кто он такой, чтобы судить ее?

– Все дело в этом месте. В этих болотах, – начала она и, смахнув с лица волосы, выглянула за дверь, в простирающуюся за ней темень. – Они до жути пугают меня.

– Поэтому вы и не вышли из дома, чтобы забрать свои вещи?

Серена кивнула:

– Наверное, вам это покажется странным, но я больше всего на свете боюсь выходить из дома в темноту.

– Почему? – спросил Лаки, делая шаг назад и убирая руку с ее плеча. – Скажите, почему вы так ненавидите эти места? Они кажутся вам чересчур грязными? Слишком дикими и первобытными? Они оскорбляют вашу утонченную натуру?

Он даже не пытался скрыть свой сарказм. Казалось, ей плеснули кислотой на обнаженный нерв. Серена резко развернулась и посмотрела ему в лицо, готовая испепелить его взглядом, хотя в глазах все еще стояли слезы.

– Прекратите! Я по горло сыта вашим извращенным снобизмом. Хватит унижать меня за то, что я предпочитаю жить в городе, имею постоянную работу и ношу аккуратную одежду. Вы же ничего не знаете обо мне! Вы понятия не имеете о том, почему я так ненавижу эти места!

– Тогда расскажите, – предложил он с плохо скрываемым вызовом. И в очередной раз мысленно попытался убедить себя в том, что она ему безразлична.

Серена облегченно вздохнула. Обхватив плечи руками, она вновь повернулась лицом к двери.

– Когда мне было семнадцать лет, я заблудилась в этих местах, – начала она, стараясь говорить как можно спокойнее. – Мы с сестрой и несколькими нашими друзьями приплыли сюда в лодке Гиффорда на пикник. Мы неплохо провели время на природе, затем устроились на поляне, чтобы перекусить. Я не знала, где мы находимся. Но парень, который управлял лодкой, уверял, что прекрасно ориентируется, и поэтому я не слишком переживала по этому поводу. Потом мы с Шелби поссорились. Из-за чего поссорились, я уже не помню. Потому что ссорились мы с ней постоянно – спорили по любому поводу, ругались из-за пустяков. Когда мы уже собрались возвращаться домой, я вспомнила, что забыла на поляне куртку, и пошла одна туда, чтобы ее забрать. Пока я ее искала, они уехали. Шелби уговорила парня, управлявшего лодкой, бросить меня там одну.

– Она оставила вас одну?! – произнес Лаки, чувствуя, как в нем закипает злость. – Вот стерва.

Серена небрежно взмахнула рукой, мол, что поделаешь.

– Это была лишь злая шутка. Сестра вряд ли подозревала, чем все обернется.

– Неужели? – не удержался от иронии Лаки.

– Нет, не подозревала. Конечно, не подозревала. Она просто надулась на меня и решила слегка попугать. Они уплыли на лодке, рассчитывая спустя какое-то время вернуться за мной, примерно через час, однако разразилась настоящая буря. Мир вокруг сразу же изменился. Небо, которое до этого было голубым, неожиданно сделалось черным, как ночью…

Перед мысленным взором Серены возникла картина того жуткого дня: облака, стремительно летящие над болотом под порывами ураганного ветра, серо-черные, со странными желтоватыми прожилками, похожие на цветной дым, поднимающийся в небо из сотни фабричных труб. Она хорошо помнила, как тогда, за считаные мгновения перед бурей, пах воздух. Не забыла она и оглушительные раскаты грома, и вспышки молний, распарывавших потемневшее небо.

– Затем пошел такой сильный и холодный дождь, что казалось, будто в землю вонзаются ледяные иглы. Гроза бушевала несколько часов, дождь лил не переставая. Даже когда гром и молнии прекратились, он все равно продолжал идти. Мне стало страшно. Я понимала, что никто не сможет спасти меня, никто не приплывет за мной на лодке в такую жуткую погоду. Я подумала, что, если бы мне показали правильное направление, я наверняка смогла бы найти обратную дорогу. Как выяснилось, я ошибалась.

Серена умолкла, не в силах продолжать рассказ о том, как ей было страшно идти вдоль бурных, как будто кипящих потоков, которые вели ее сначала в одном направлении, а потом вдруг в каком-то другом; как она бесчисленное количество раз была вынуждена сворачивать то в одну, то в другую сторону. При этом она не имела ни малейшего представления о том, идет ли в сторону дома или движется навстречу собственной гибели. Слова бессильны выразить тот ужас, который охватывал ее при мысли о необходимости провести ночь под открытым небом, причем в такую кошмарную непогоду, не имея ни пищи, ни теплой одежды, ни крыши над головой. Разве можно внятно и точно рассказать кому-то о том, что она чувствовала, сидя, сжавшись в комочек, на пне, когда к ней неумолимо подбиралась разбухавшая прямо на глазах темная вода, а вместе с водой подплыли три гадюки, вознамерившиеся найти прибежище от потопа на одном с ней пне.

Вместе с неприятными воспоминаниями вернулось и внутреннее напряжение. Как ни странно, оно принесло с собой фальшивое ощущение спокойствия, и Серена продолжила.

– Из того, что тогда со мной было, я запомнила далеко не все, – произнесла она дрожащим шепотом. – Я сознательно заблокировала в памяти самые страшные эпизоды. Помню только, что было холодно и сыро… и страшно. Я думала, что утону, захлебнусь в воде… меня била такая дрожь, что я была не в состоянии сделать и шагу. Помню выражение лица Гиффорда, когда он наконец нашел меня…

– Сколько вы там пробыли?

– Двое суток.

Лаки ругнулся себе под нос. Он вырос на здешних болотах, исходил их вдоль и поперек, часто рыбачил и охотился вместе с отцом и братьями, любил эти места и получал удовольствие от общения с дикой природой. Для него было сущим пустяком провести несколько дней подряд в этой глуши под открытым небом. Он знал здесь каждый уголок, каждое растение, каждое животное и насекомое. Но он легко представлял себе, что чувствовала девушка вроде Серены Шеридан в юном возрасте – хрупкая изнеженная горожанка, – оказавшись вдали от цивилизации во время грозы. Боже, какой ужас ей довелось пережить! Болото неприветливо встречает новичков. По-животному безжалостное, оно не прощает ошибок; это место природной красоты и природной жестокости. Серена же была абсолютно не готова к встрече с ним. И выжила разве что чудом.

А все Шелби. Это по ее вине Серена сейчас стоит перед ним в таком жалком виде, испуганно дрожа при воспоминаниях о пережитом в юности ужасе. Подумать только, она вот уже сколько лет мучается страхами по вине родной сестры! Более того, сестры-близняшки! Для Лаки это было уму непостижимо. Какие бы поступки он ни совершал в своей жизни, он никогда намеренно не причинял вреда другим людям, не говоря уже о своих близких. А вот Шелби оказалась способна на подлость. Впрочем, ей всегда было наплевать на тех, кому она делала больно, особенно тогда, когда ей хотелось добиться своего.

Он смотрел на Серену и чувствовал, как его душит ярость. Ярость и некое чувство, которое он упорно отказывался назвать желанием защитить. Она стояла, повернувшись к нему спиной, но он встал сбоку от нее, чтобы видеть ее лицо хотя бы в профиль. С распущенными волосами, без капли косметики, Серена показалась ему удивительно юной и на редкость печальной.

– Я пролежала в больнице целую неделю, – продолжила свой рассказ девушка. – С переохлаждением и змеиными укусами. Как видите, я так и не оправилась от этого потрясения. – Она усмехнулась, но в ее смешке Лаки не услышал веселья, лишь горечь, разочарование и стыд. Шмыгнув носом, Серена пожала плечами. – Теперь вы знаете мой постыдный секрет. Получается, что у спокойного, уравновешенного психолога есть фобия, с которой она не способна справиться.

Лаки закрыл глаза и осторожно обнял ее, понимая, как остро она сейчас нуждается в сочувствии и поддержке. Он понял это по ее голосу – и не мог не поддержать. Он прижал ее к себе, машинально отметив про себя, как превосходно она сложена.

Серена не стала противиться его объятию, хотя и была не вполне уверена, что значит это проявление неожиданной нежности со стороны сильного, сурового мужчины. Но отталкивать его не стала. Наоборот, слегка откинулась назад, прижимаясь спиной к его груди, дарившей ей ощущение безопасности. И неважно, что до этого они пикировались друг с другом, или то, что они абсолютно разные люди. В эти мгновения он был для нее мужчиной, предлагавшим сочувствие и поддержку, в которых она так остро нуждалась. Серена повернула голову и прижалась щекой к его груди, слыша, как ритмично бьется его сердце.

– Так вот почему вы не хотели плыть в моей пироге? – полушепотом спросил Лаки и прикоснулся щекой к ее макушке, даже не осознавая интимной нежности этого прикосновения.

– Мне не хотелось приезжать сюда.

– Почему же тогда вы приехали?

– Мне ничего другого не оставалось. Кто-то ведь должен был это сделать. Поговорить с Гиффордом. Попытаться его убедить.

– Но если вы так боитесь здешних болот, то почему не рассказали мне об этом раньше?

– Зачем? Чтобы дать вам еще один повод презирать меня? Нет уж, спасибо. По правде говоря, я не думаю, что мои страхи способны заинтересовать мужчину вроде вас.

– У всех нас есть свои страхи, cherie, – пробормотал Лаки, обращаясь скорее к самому себе.

Скептически изогнув бровь, Серена посмотрела на него через плечо.

– Даже у такого смельчака, как Лаки Дюсе?

Тот ничего не ответил. Одно дело, когда Серена Шеридан изливает перед ним душу, и совсем другое, если бы он задумал сделать то же самое. Образно выражаясь, он ни за что не впустит ее на свою территорию. Лаки немало хлебнул в этой жизни. Ему стоило немалых усилий вновь обрести душевный покой, и он не позволит какой-то дамочке-психиатру анатомировать его внутренний мир.

– А чего боитесь вы, Лаки? – прошептала Серена. В ее темных глазах мелькнул огонек любопытства. На ее щеках еще не успели высохнуть слезы, а сочные губы казались такими свежими и беззащитными.

– Ничего не боюсь, – прошептал он в ответ, поворачивая ее к себе лицом. – Ничего, – повторил он и, наклонившись, потянулся поцелуем к ее губам.

Он поцеловал как опытный любовник. Его язык со знанием дела скользнул ей в рот. Поцелуй его был сладко-соленым на вкус и чертовски приятным. Тотчас закружилась голова. Лаки погладил ее шелковистые волосы, затем его рука, скользнув ниже, прошлась по изящному изгибу бедер.

Он по-прежнему хотел ее, хотел с той самой минуты, когда оставил одну в доме. Огонь страсти немного ослаб, но не погас окончательно. Когда их губы соприкоснулись, а ее тело прижалось к его телу, он разгорелся с новой силой. В первый раз Лаки оттолкнул ее, но делать это на сей раз не собирался. Он хотел ее. Это было желание, более глубокое и более сложное, нежели примитивная похоть. Положив руку Серене на поясницу, Лаки еще плотнее прижал к себе ее бедра. Нащупав другой рукой край ее топика, он просунул под него руку и тотчас ощутил гладкий атлас ее кожи. Опытными пальцами расстегнул застежку бюстгальтера и взял в ладонь холмик груди. Его полнота оказалась для него приятным сюрпризом. От его прикосновения сосок моментально напрягся и отвердел, а сам он возбудился еще сильнее.

Отняв губы от ее губ, он принялся целовать ее в щеку и за ухом. Серена вздрогнула, чувствуя, как кончик его языка заскользил по ее коже, и продолжала дрожать, когда он прошептал ей:

– Я хочу целовать твою грудь. Хочу ощутить вкус твоей кожи. Хочу касаться губами твоих сосков.

Серена с трудом сдержала рвущийся из груди стон.

– Я хочу проникнуть в тебя. Хочу почувствовать, какая ты тугая, влажная и жаркая…

Стоило ей представить эту картину, как ее охватил приступ головокружения. Серена чувствовала, как у нее повышается температура – это сексуальное желание разожгло в ней внутренний огонь. Она прижималась к телу Лаки, и ее собственное уже не повиновалось разуму.

Он поцеловал ее в шею, слегка куснув зубами кожу. У Серены тотчас перехватило дыхание, и она невольно выгнула спину, чтобы ему было удобнее целовать ее. Лаки что-то бессвязно зашептал, а затем нежно поймал губами лепесток мочки уха.

– Нет, – задыхаясь, произнесла она. Это короткое слово прозвучало скорее как вопрос, а не как ответ. – Нет, – более решительно повторила она.

Лаки сжал ей большим и указательным пальцами сосок и легонько потянул. А затем чуть приподнял голову и посмотрел на нее с высоты своего роста потемневшими от страсти глазами.

– Да, cherie, – прошептал он.

Взгляд Серены скользнул по его губам. Глядя на них, она представила, как они будут целовать сосок, как его руки будут ласкать ее грудь.

– Нет, – еле слышно прошептала она. – Я вас почти не знаю.

– Ты знаешь, что я мужчина. Я знаю, что ты женщина. Что еще нам нужно знать?

– Но мы даже не нравимся друг другу.

– Сейчас ты мне нравишься, cherie, – прошептал он с хрипотцой в голосе и поцеловал в уголок рта. – J’aime te faire l’amour avec toi, – прошептал он по-французски. – Bien ma chère casse pas mon сoeur.

Он вполне мог сказать все, что угодно. Мог назвать ее уродиной, жабой, змеей, но слова, произнесенные на иностранном языке, слова, окрашенные жаркой страстью, сделали свое дело. Серена с ужасом чувствовала, как ее хваленый здравый смысл стремительно выхолащивается физическим желанием. Руки и ноги неожиданно обмякли. Она прижалась к Лаки. Ее обоняние тотчас уловило его запах – терпкий, жаркий и… типично мужской.

Он снова поцеловал ее в губы. Затем убрал руку с ее груди и легонько коснулся губами ее щеки, пощекотал мочку уха.

– Это все для тебя, мой ангел, – шепнул он ей на ухо. – Прошу тебя, не отталкивай меня.

От этих его слов ее снова накрыло жаркой волной. О боже, как же она хочет его! Хочет мужчину, которого практически не знает; с которым только что познакомилась и который останется для нее загадкой. Более того – мужчину, на клеточном уровне вселявшего в нее ужас.

Серена немного отстранилась, чтобы сделать глубокий вдох. Ее взгляд наткнулся на рукоятку полуавтоматического пистолета, торчащую из наплечной кобуры. Ее пульс мгновенно участился, став вдвое быстрее прежнего, стоило ей обратить внимание на его мощные бицепсы. На одном из них она заметила длинную ссадину длиной не менее пяти сантиметров, по краям которой запеклась кровь.

Боже, что она делает! Это ведь опасный человек. Преступник. Головорез, не знающий угрызений совести.

Терзаемая противоречивыми чувствами, Серена резко отстранилась.

– В чем дело?

– Ваша рука. Вот здесь, рядом с пистолетом, – сказала она. – Там у вас кровь. Вы поранились.

– Пустяки, – отмахнулся Лаки и снова потянулся к ней.

Серена отступила назад и сложила на груди руки, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Для кого как. Для меня – нет, не пустяки.

Он протянул руку и, дотронувшись до ее волос, потер между пальцами золотистый локон.

– Если я наложу себе повязку, вы ляжете со мной в постель?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я не занимаюсь сексом с мужчинами, которых едва знаю, – ответила Серена, пытаясь принять невозмутимый вид, и высокомерно вздернула подбородок.

Это не ускользнуло от взгляда Лаки. Его до глубины души задела та легкость, с какой она отвергла все еще клокотавшее в нем желание.

– Вы хотите сказать, что будете трахаться лишь в том случае, если вам на палец наденут обручальное кольцо? – резко спросил он.

– Я этого не говорила.

– Допустим. Но вы так думаете.

– Ничего я не думаю! – возразила Серена. – Просто я не верю в случайный секс. Я не ложусь в постель с мужчиной, который не желает даже установить с женщиной эмоциональную связь, понравиться ей, а хочет лишь воспользоваться подвернувшимся случаем. Вот что я имела в виду, – бросила она ему в лицо. – Вы же не станете утверждать, что любите меня?

– Даже не стану пытаться, – усмехнулся Лаки.

Теперь настала ее очередь обижаться. Его слова задели ее за живое, и она машинально стиснула зубы. Конечно же, он не собирался этого говорить – ни сейчас, ни вообще когда-нибудь. Ей тоже не хотелось, чтобы он их сказал.

– Тогда нет смысла дальше продолжать разговор.

– Не стоит лишь сейчас, в эту ночь, – сказал он и, пальцем приподняв ей подбородок, наклонился и с усмешкой поцеловал ее. – Спокойной вам ночи, chérie. Спите сладко, моя красавица.

С этими словами он подошел к входной двери и шагнул за порог. Серена не имела ни малейшего представления о том, куда он отправился, и попыталась внушить себе, что не желает этого знать. В любом случае она слишком устала, чтобы проявлять какой-то интерес. Она только что пережила эмоциональную бурю, и теперь каждая клеточка ее тела буквально молила о покое.

Стараясь даже не смотреть на кровать, Серена свернулась калачиком в углу дивана и попробовала не думать о Лаки Дюсе, о его желании, его страсти… о том, как он обнимал ее, когда она призналась ему в своих страхах…

Глава 8

Серена сидела в лодке, прикрывая ладонью глаза от жгучего утреннего солнца, чей огненный шар буквально выжег еще недавно висевшие над водой клочья тумана. До полудня было еще далеко, но жара уже невыносимо давила, как шуба в июльский день. На Серене была белая блузка-безрукавка и шорты цвета хаки. Но даже этот легкий летний наряд казался ей ненужным излишеством. Одежда неприятно липла к телу и навевала мысли о более уместном в этот час купальнике-бикини и безмятежном отдыхе на пляже.

Ее дискомфорт усугублялся также осознанием того, что рядом с ней стоял Лаки Дюсе. Серена ощущала на себе его тяжелый, неприязненный взгляд. Она даже выпрямила спину, давая ему понять, что его скверное настроение ей абсолютно безразлично.

Серена отправилась на его поиски в половине восьмого утра, желая поскорее вернуться к Гиффорду, отчасти потому, что не вполне доверяла самой себе, если им вдруг снова случится остаться наедине. После того, как он оставил ее, она проспала целых два часа. И эти два часа были полны эротических сновидений, в которых фигурировал Сами-Догадайтесь-Кто. Одного лишь воспоминания о них было достаточно, чтобы покраснеть до корней волос. Ей же очень не хотелось заниматься анализом того, что это могло значить.

Лаки Дюсе был ходячим олицетворением всех мыслимых пороков. Он преступник и наглец. Тот факт, что у него тело, способное посрамить античного красавца Адониса, даже не подлежал обсуждению. Она не имеет права вступать с ним в любовную связь. Серена мысленно повторяла это раз за разом, как мантру, и каждый раз ей казалось, что она наконец убедила себя. Увы, ее сознание выталкивало на поверхность воспоминание о том, с какой нежностью и заботой он обнял ее, когда она рассказала ему о том, как когда-то осталась одна на болоте и заблудилась. Боже, каким заботливым он был в те мгновения, каким нежным и сострадательным…

Утром же от того Лаки не осталось и следа. Обойдя галерею из одного конца в другой, она обнаружила там лишь троицу малышей-енотов, игравших на ступеньках лестницы. После чего решила заглянуть на чердак.

Оттуда навстречу ей неожиданно шагнул Лаки Дюсе. Как только она появилась на лестничной площадке, он резко захлопнул за собой дверь и крайне нелюбезно посмотрел на нее налитыми кровью глазами. Небритый, длинные волосы распущены и падают на плечи иссиня-черными волнами.

– Какого черта вы здесь забыли? – грубо спросил он охрипшим голосом, неприятным, как скрежет гравия. – Я не хочу, чтобы вы сюда заходили. Понятно?

– Почему? – спросила Серена, надменно выгнув бровь. – Вы прячете здесь трупы?

– Какое вам дело, что я здесь прячу? Нечего всяким дамочкам-психологам тут вынюхивать! Вам лучше многое не знать.

Его слова разбудили в ней любопытство. Что же все-таки он там хранит? Краденые вещи? Контрабандный алкоголь? Наркотики? Оружие? Да все что угодно он может прятать! Все перечисленное, как по отдельности, так и вместе взятое. Или даже что-то похуже.

– Мне абсолютно все равно, что вы там храните, мистер Дюсе, – заявила Серена, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более хладнокровно. – Я всего лишь хотела найти вас.

Лаки спустился на ступеньку ниже, и теперь их глаза находились на одном уровне. Смерив ее взглядом, одновременно нарочито брутальным и соблазнительным, он неожиданно потрепал ее по щеке. Теперь их лица отделяли друг от друга считаные сантиметры.

– Вы случайно не передумали, детка?

– Конечно, не передумала! – Состроив презрительную мину, Серена отклонилась назад и брезгливо помахала перед собой рукой. – Боже, вы пили спиртное!

– Верно, я неслабо набрался, – отозвался Лаки и, выпрямившись, отодвинулся от нее. – Вам тоже неплохо бы последовать моему примеру. Глядишь, сняли бы напряжение, чуток расслабились… Думаю, вам не помешало бы.

На этой отвратительной ноте он повернулся к ней спиной и стал спускаться вниз по лестнице, шумно ступая подкованными подметками по деревянным ступеням. Серена последовала за ним, стараясь держаться на почтительном расстоянии. Она так до конца и не разобралась в этом непонятном человеке. Каждую минуту он демонстрировал все новые и новые грани своей противоречивой натуры. Ее не на шутку тревожили те противоречивые чувства, которые Лаки пробуждал в ней. Впрочем, она тотчас напомнила себе, что чем раньше доберется до Гиффорда, тем быстрее избавится от Лаки Дюсе и тех странных чар, которыми он околдовал ее.

Пока она сидела за столом, с нетерпением ожидая отъезда, Лаки неторопливо занимался утренним туалетом – побрился, принял душ и вышел из ванны с голым торсом, в одних старых джинсах, выцветших едва ли не до белизны. Мокрые волосы были гладко зачесаны назад и перехвачены на лбу кожаным шнурком. Его правый бицепс был перевязан красной банданой, скрывавшей уродливый шрам, который Серена заметила прошлой ночью.

Взгляд Серены как магнитом был прикован к этой импровизированной повязке. Неожиданно ей стало нехорошо. Казалось, еще мгновение, и ее вырвет. Она попыталась убедить себя, что это в ней говорит отвращение к человеку, который зарабатывает себе на жизнь сомнительными способами. Однако, будучи честной перед собой, тотчас была вынуждена признать, что это не так. Скорее, причиной тому был страх, опасение за его жизнь. Ведь кто скажет, что могло случиться с ним, если бы пуля прошла выше и ранение оказалось сквозным. Он наверняка был бы мертв. Кто, скажите, в этой болотной глуши смог бы оказать ему квалифицированную медицинскую помощь? Нет, лучше об этом не думать, и Серена поспешила выбросить подобную мысль из головы. Если думать в этом направлении, непременно зайдешь в тупик, а там недалеко и до головной боли.

– Уверена, вы сейчас скажете мне, что другому парню пришлось еще хуже, – произнесла Серена, не сводя глаз с повязки на мощном бицепсе. Во всяком случае, это отвлекало взгляд от его широкой груди и плоского живота.

Лаки перехватил ее взгляд и с нарочитым удивлением посмотрел на повязку, как будто только сейчас ее заметил. Затем пристально посмотрел ей в глаза.

– Да. Верно. Начнем с того, что это был паршивый сукин сын. Поделом ему.

– Доктор не осматривал вас?

– Доктор – это вы, – отозвался он, доверительно понизив голос. Затем взялся за подлокотники кресла и наклонился к ней так близко, что она почувствовала на коже его дыхание. – Не желаете взглянуть?

– Нет, – поспешно пробормотала Серена, напрягшись и пытаясь противостоять жарким волнам желания, которое мгновенно обрушилось на нее с новой силой.

Она подпустила его недопустимо близко. Его тело посылало электрические разряды, от которых перегорали «контакты» ее здравого смысла; разряды, пробуждавшие в ней животные инстинкты, в обычной жизни надежно спрятанные за фасадом благопристойности. Ее ноздри уловили запах чистого, свежевымытого мужского тела, и она неожиданно задалась вопросом: каким будет на вкус его поцелуй, если сейчас от него пахнет не табаком, а зубной пастой?

– Не хотите? – спросил он, недоуменно выгнув черную бровь. – Скажите, какую именно часть моей души вы хотели бы исследовать, доктор Шеридан?

Память услужливо воскресила в сознании то, как он прижал ее руку к своему восставшему мужскому естеству. Серена невольно чертыхнулась и покраснела до корней волос.

– Скажите лишь слово, моя дорогая, – заявил Лаки. – Ваше слово – закон для меня.

Она заставила себя отвести от него глаза и процедила:

– Хочу, чтобы вы перестали тратить ваше бесценное время на тщетные попытки обольстить меня. Хочу, чтобы вы скорее отвезли меня к Гиффорду.

Лаки отвернулся от нее. Выражение его лица сделалось холодным и непроницаемым.

– Не переживайте, вы обязательно попадете к нему.

– Когда?

– Когда я буду готов отвезти вас туда.

С этими словами он вышел на заднее крыльцо, где поставил перед енотами миску с кошачьим кормом, бросив на Серену взгляд, который вынудил ее отпустить комментарий. Она стояла у черного хода, наблюдая, как разбойники-еноты расшалились у ног Лаки, как играют шнурками его ботинок, требуя к себе его внимания. Лаки с нарочитой строгостью прикрикнул на них по-французски, но прогонять не стал. Было видно, что он раздражен и… слегка сконфужен. Серена невольно ощутила в душе губительную слабость. А ведь она с самого утра старалась держаться с ним как можно чопорнее.

– Мне проще накормить их, чем разрешать им постоянно копаться в отбросах, только и всего, – как будто оправдываясь, пояснил Лаки. – Это не мои домашние животные.

Не успел он договорить эту фразу, как один из пушистых разбойников сел на задние лапы, пытаясь передними вцепиться ему в ногу.

– Тогда почему бы вам не пристрелить их? – спросила Серена. – Глядишь, обзавелись бы новыми шкурками, из которых могли бы сшить себе рубашку.

Лаки недовольно сощурился и еле удержался от язвительного комментария. Однако словесного поединка не произошло. Подбежал еще один енот, которого, скорее всего, привлекла яркая пуговица на джинсах хозяина. Лаки подался назад и шикнул на зверька. Маленький проказник сел и жалобно заскулил. Тогда Лаки нагнулся и почесал его за ухом.

Неожиданно для себя Серена прониклась умилением. Оказывается, у этого верзилы-браконьера есть слабое место – он любитель пушистых зверюшек. Впрочем, она тотчас напомнила себе, что даже Гитлер питал слабость к домашним животным, и предпочла вернуться обратно к столу.

Лишь после завтрака, состоявшего из жареных лангустов и бутылки пива, Лаки проявил готовность наведаться в гости в охотничий дом Гиффорда.

– Между прочим, у меня есть вещи поинтереснее, чем работа лодочника, – проворчал он, отталкивая шестом пирогу от берега.

Оглянувшись через плечо, Серена смерила его неприязненным взглядом.

– Знаете, я устала от ваших бесконечных жалоб. Если вы не хотите связываться со мной, то взяли бы да и оставили меня на крыльце перед дедовым домом. Зачем было везти меня сюда и переправлять обратно, если вы так заняты?

– А вам непременно нужно задавать этот вопрос?

– Мне кажется, что вы делаете это намеренно.

– Что именно?

– Постоянно отпускаете сексистские замечания, показываете, какой вы крутой мачо. Наверно, хотите меня разозлить. Всегда стараетесь уйти от темы разговора и переключиться на другую. К чему это делать? Неужели вы боитесь простого разговора с женщиной?

– Я ничего не боюсь, – ответил Лаки, отталкивая лодку шестом. – С какой стати мне вас бояться?

Наступило молчание – такое же плотное, как парной туман летнего утра.

На сей раз, когда они подплыли к дому Гиффорда Шеридана, никто не встретил их ружейным залпом. Устроившись на ступеньке крыльца, старик мирно подвязывал к крючкам искусственных мушек. Пеппер Фонтено сидел возле дома в ветхом бело-зеленом садовом кресле и перебирал разложенные на куске брезента запчасти к лодочному мотору. Из стоявшего на галерее радиоприемника доносились звуки залихватской каджунской мелодии.

– Слушай, Гифф, что с тобой стряслось? Патроны у тебя, что ли, закончились? – насмешливо осведомился Лаки, ловко подводя лодку к шаткому причалу.

Гиффорд встал со ступеньки, уперев в бока кулаки.

– Не хватало мне переводить хорошую дробь на тебя, Дюсе.

– А как же я? – спросила Серена. Не рискуя ступать на шаткий причал, она соскочила с кормы лодки прямо на берег и решительно направилась к нижней ступеньке крыльца.

Гиффорд смерил внучку долгим и не слишком любезным взглядом.

– Я думал, ты уже подъезжаешь к Чарльстону.

Серена проглотила обиду и спокойно встретила взгляд деда.

– Я же сказала тебе, что уеду отсюда только с тобой. Я хочу, чтобы ты вместе со мной вернулся в Шансон-дю-Терр.

– А я сказал тебе, что не вернусь туда. Ишь, раскомандовалась тут, вертихвостка! Я не посмотрю, что ты стала такая важная особа в своем городе. Можешь валить к себе домой, если торопишься, а потом возвращайся обратно в эти выходные.

Но Серена не собиралась так легко сдаваться. От Лаки не скрылось, как гордо она вскинула подбородок. Он мысленно обругал Гиффорда за упрямство, но тут же одернул себя, напомнив, что это не его дело. Опершись бедром о стойку перил, Лаки закурил четвертую за это утро сигарету.

Чувствовал он себя отвратительно. Даже при лучших обстоятельствах Лаки никогда не спал больше двух часов подряд из-за ночных кошмаров, однако прошлая ночь была в сто раз хуже всех прочих. Сон никак не приходил к нему, и его несколько часов подряд безжалостно терзали горькие воспоминания. И пока сознание не слишком успешно делало свое дело, подсознание напоминало ему о том, что причиной всех его проблем всякий раз была красивая женщина. Сначала Шелби Шеридан, затем Амалинда Рока, маленькая прекрасная гадюка, двуличность которой немало поспособствовала тому, что он угодил за решетку в одной из стран Центральной Америки.

В конце концов он оставил всякие попытки уснуть и попытался утопить скверное настроение и сексуальную неудовлетворенность в выпивке, однако в результате лишь наградил себя чудовищным похмельем. Сейчас голова нещадно гудела в такт пульсирующей боли в руке. Это ныла рана, которую ему нанес этот подонок Джин Уиллис.

– Вид у тебя, конечно, аховый, – заметил Гиффорд. Его голос утратил былую враждебность. Более того, в нем слышалась неподдельная озабоченность. Заметил старик и темные круги, залегшие под глазами внучки. – Неважно ты, детка, выглядишь, скажу я тебе.

– Может, они ночью черт знает чем занимались, – с усмешкой предположил Пеппер, от которого не ускользнуло мрачное выражение лиц Серены и Лаки. Гиффорд, глядя на них, задумчиво поднял седые кустистые брови.

Стоило ей вспомнить о том, что едва не произошло между ними минувшей ночью, как Серена почувствовала, что краснеет. И наверняка произошло бы, если бы не милость всевышнего и не «смит-и-вессон». Не посмотри она тогда на пистолет, вряд ли увидела бы раненую руку Лаки и не сразу бы вернулась в реальность. И тогда точно произошло бы то, отчего по праву следует густо краснеть. Стыдливо опустив голову, она обошла деда и поднялась по лестнице на галерею.

– Я бы выпила кофе. Ты по-прежнему варишь хороший крепкий кофе, Пеппер?

– Черный, как душа дьявола, и такой крепкий, что от него закудрявятся твои шикарные волосы, красавица, – ответил, сверкнув зубами, Пеппер.

– Звучит божественно, – отозвалась Серена, открывая входную дверь.

Гиффорд остался сидеть на ступеньке.

– Ну, что скажешь, Лаки? – спросил он. – Чем ты там занимался с моей девчушкой?

Лаки сдвинул на лоб солнечные очки и ответил ему колючим взглядом.

– Какое тебе до этого дело, старик? Ты ведь только и делаешь, что подначиваешь ее, а вчера едва не оставил ночевать под открытым небом.

– У меня были на то свои причины.

– Причины вроде тех, из-за которых ты торчишь здесь? – спросил Лаки и, покачав головой, добавил: – Да ладно тебе, не будь ты к ней таким строгим. Она ведь снова к тебе приехала, верно?

– Верно, приехала. Но, как приехала, так и уедет, – ответил Гиффорд. – Один шанс я ей дам. Ей же все равно, что тут у нас происходит. Никакого уважения к семье и нашим традициям.

– Интересно ты учишь ее уважению, – усмехнулся Лаки. – Предлагаешь ночевать возле болота под открытым небом. Тоже мне, любящий дед!

При одной только мысли о том, что Гиффорду известно о страхах Серены, Лаки неожиданно для себя разозлился. А снисходительный тон старика еще больше вывел его из себя. Лаки чертыхнулся, бросил окурок на землю и раздраженно затушил подошвой ботинка.

– Зря я тогда не послал вас всех подальше. Надоело слушать ваши препирательства. Мне ни к чему лишняя головная боль.

– Я слышал, что у тебя, братец, неприятности с Перре и этим уродом Уиллисом, – вступил в разговор Пеппер, покачиваясь на задних ножках садового кресла. На черном лице его глаза поблескивали, как два крупных аквамарина.

– Откуда ты знаешь? – нахмурился Лаки.

– Как откуда? Собственными ушами слышал. – Чернокожий старик усмехнулся собственной шутке, не обращая внимания на колючий взгляд собеседника.

– Ты бы лучше держал свои уши подальше от таких дел, а то их тебе, того гляди, отстрелят…

Не успел он договорить фразу, как дверь распахнулась, сопровождаемая хлопком, похожим на выстрел из игрушечного ружья. Серена прошла по небольшой галерее, пытаясь сосредоточить внимание на чашке кофе, над которой поднимался парок, а не на разговоре, который она слышала, пока была в комнате.

– Может, ты объяснишь нам всем, что происходит, Гиффорд? – спросила она, осторожно опускаясь на верхнюю ступеньку лестницы.

Дед посмотрел на нее и нахмурился.

– Ты кто такая, иностранный корреспондент, что ли? Ждешь, чтобы я дал тебе новую информацию? Не дождешься.

Серена шумно вдохнула. Она ощущала себя совершенно разбитой и не могла бы точно сказать, хватит ли у нее сил даже на то, чтобы поднести к губам этот дивный эликсир, который Пеппер готовил под видом кофе.

– Гиффорд, прошу тебя, ты уже достаточно ясно выразил свое мнение о моей жизни. Да, верно, я живу далеко от этих мест. Живу в большом городе. Но, знаешь, я не одна такая. Люди вырастают, переезжают, начинают новую жизнь…

– Тебе наплевать на семейные традиции!

– То есть я не раб привычек и традиций, ты это хочешь сказать? Я с большим уважением, я бы даже сказала с любовью, отношусь к истории Шансон-дю-Терр, но управлять плантацией в мои планы не входит. Вот Шелби, в отличие от меня, всегда хотела жить в родовом гнезде и продолжать традиции нашего рода. Моя карьера делается в другом месте. Но это вовсе не значит, что Шансон-дю-Терр или ты, Гиффорд, мне безразличны. Я люблю и тебя, и нашу дорогую плантацию, – сказала она совершенно искренне. – Ты этого признания от меня ждал? Ну, что, теперь ты доволен?

– Едва ли, – проворчал старик. И все же он сделал шаг вперед и сел с ней рядом. – Если тебе не безразлично наше поместье, дело никогда не дошло бы до этого.

– Что значит «этого»? Что ты имеешь в виду? Что происходит? Расскажи!

Гиффорд не стал торопиться с ответом, явно взвешивая, какую реакцию вызовут его слова. Серена не стала торопить его и сидела, спокойно попивая кофе. Наконец старик вздохнул и пригладил седые пряди.

– Кое-какие политиканы вбили в свои пустые головы, будто Мейсон Тэлбот обречен стать звездой на политическом небосклоне. Они хотят, чтобы в следующем году он пошел на выборы в легислатуру [6]штата. Этот поганец как будто специально создан, чтобы быть туда избранным: наш Мейсон и смазлив, и глуп. Идеальная марионетка в руках опытных кукловодов – нефтяных королей. Пусть его папаша и потерял в свое время состояние, но своих прошлых связей он не утратил. Готов спорить на что угодно, что старый Джон Тэлбот спит и видит, как его сынок в один прекрасный день переселится в губернаторский особняк.

– Значит, Мейсон баллотируется в легислатуру, – пробормотала Серена и озабоченно нахмурила брови. – Странно, но Шелби даже словом не обмолвилась об этом. Во всяком случае, я от нее ничего об этом не слышала.

– Сдается мне, в последнее время Шелби тебе о многом недоговаривает, – мрачно прокомментировал Лаки.

Серена бросила на него раздраженный взгляд и снова повернулась к деду.

– Не понимаю, какое отношение это имеет к Шансон-дю-Терр.

– А ты подумай, детка. Пошевели мозгами. Шелби очень хочется, чтобы ее муженек перебрался в Батон-Руж. Плантация им не нужна. То состояние, в котором сейчас находится поместье, требует огромной ответственности и огромных денежных вливаний. Но если я его продам и авансом оставлю Шелби в качестве наследства, то Мейсону хватит денег, чтобы заплатить за тот пост, о котором он денно и нощно мечтает.

В наши дни ни для кого не секрет, что реклама решает все. Если повсюду развесить плакаты с красивой мордашкой Мейсона, на билбордах и на автобусах, плюс к тому постоянно показывать по телевизору, никто никогда не узнает, что у него каша вместо мозгов.

Серена сочла нужным вступиться за своего деверя. Ей всегда нравился Мейсон. На вкус Гиффорда, муж ее сестры был слишком медлительным и, по ее собственному разумению, не слишком далек умом, но что у него нельзя было отнять, так это его доброе сердце.

– Не такой уж Мейсон и безголовый. Он окончил юридическую школу и, кстати, неплохо учился.

Гиффорд усмехнулся. Чем явно выразил не слишком высокое мнение об адвокатах.

– Разве я сказал, что он совсем безголовый? Он очень даже по-своему умен. Знает все юридические уловки и лазейки. Ты вот посмотри на эту собаку; она быстро может унюхать енота, но это не значит, что она сообразительна, как Эйнштейн.

Спорить со стариком было бесполезно, тем более что они уклонились от главной темы. Серена предприняла попытку направить разговор в нужное русло..

– Вчера ты сказал что-то вроде того, что Шелби задумала продать поместье. Зачем же тебе это делать, если ты не хочешь его лишиться?

От Серены не скрылось, что ее вопрос попал в цель. Гиффорд растерянно уставился себе под ноги, как будто не знал, что сказать. А когда заговорил, его голос был таким же неуверенным и смущенным, как у школьника, признавшегося в том, что прилепил жевательную резинку к учительскому стулу.

– Да я просто не хотел поднимать шум. Нам тут не везло – сахарный тростник поразило головней. Весной было слишком много дождей, затраты на производство выросли. Чертов налог на бензин продолжал расти и расти. Я эксперимента ради вечно жаловался Шелби на наши беды. Хотел проверить, смогу ли я пробудить у нее интерес к чему-то более серьезному, чем ремонт дома. В общем, как-то раз за ужином я возьми да ляпни: «О господи, неужели я буду тут вкалывать до самого своего последнего дня, а плантация в конечном итоге достанется чужому человеку? Так лучше уж я продам поместье и махну на Таити». Не успел я и глазом моргнуть, как она подослала ко мне какого-то типа из компании «Трайстар», который стал шнырять по усадьбе и все вынюхивать.

Серена слушала деда, нахмурив брови. С трудом верится, чтобы Шелби захотела продать Шансон-дю-Терр. Поместье для нее важно, пусть даже не по причине приверженности традициям рода. Оно всегда придавало им особый статус в глазах соседей – а такие вещи сестра ценила превыше всего. Если же она вознамерилась подняться ступенькой выше по социальной лестнице и ради осуществления этой цели задумала продать родовое гнездо, это совсем другое дело. Серена даже в мыслях не пыталась соперничать с деловым талантом Шелби.

– Но почему именно «Трайстар Кемиклз»? – спросила она.

Гиффорд устало пожал плечами:

– Не знаю. Наверно, семейство Мейсона с ними как-то связано. Иначе где бы она так быстро нашла покупателя? После нефтяного бума здешний рынок скукожился на корню. Начнем с того, что наша Шелби не способна продать даже снег эскимосам. Мейсон снимает для нее офис в центре города лишь затем, чтобы ублажить ее. Ты же знаешь, я ее люблю, твою сестрицу. Но у нее, сколько я ее помню, всегда ветер в голове. Наша Шелби лишь потому вдруг увлеклась недвижимостью, что для нее это возможность менять наряды, напускать на себя важный вид и ходить на заседания коммерческой палаты.

– Значит, ты не хочешь продавать землю, – задумчиво произнесла Серена, чувствуя себя неловко при упоминании о сестре. – Так скажи людям из «Трайстар», что ничего продавать не будешь, и дело с концом.

– Можно подумать, они станут меня слушать, – отозвался Гиффорд. – Этот чертов Берк упрямый, как питбуль. Для него главное – деньги. Так что если он вцепился в тебя зубами, то его никакими силами не отдерешь.

Серена посмотрела на деда колючим взглядом, которому научилась у него же.

– Гиффорд Шеридан, насколько я тебя знаю, ты никогда не уклонялся от схватки с противником.

Старик ответил ей таким же колючим взглядом и гордо вскинул подбородок.

– Я и не уклоняюсь, – ответил он.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Гиффорд вздернул подбородок чуть выше. Его лицо в эти минуты было таким же каменным и строгим, как скульптурные портреты американских президентов, высеченные в горе Рашмор.

– Мне бросили вызов, и я как надо, по-своему, отвечу на него.

Разговор зашел в тупик, вернувшись к тому, с чего начался. Серена на мгновение зажмурила глаза и, сосредоточившись на игле боли, пронзавшей голову, сделала глоток кофе в тщетной надежде, что кофеин хотя бы немного ее взбодрит. Увы, творение Пеппера едкой кислотой проникло в желудок, и ей сделалось даже жарче и неуютнее, чем до того.

От упрямства Гиффорда заболит любая, даже самая здоровая голова. Как и от взгляда Лаки Дюсе. Великан-каджун застыл у подножия лестницы, глядя на нее через дымчатые стекла солнечных очков, что также не способствовало душевному спокойствию. Впрочем, сними он эти свои чертовы очки, это еще больше усугубит ее страдания. Ничто так не будоражило Серену, как пронзительный взгляд этих красивых светло-карих глаз.

Неловкое молчание нарушил Пеппер, встав с кресла. Не говоря ни слова, он подошел к кромке воды. Постояв несколько мгновений, очевидно любуясь пейзажем, обернулся к Гиффорду и сказал:

– К нам гости. На моторке. Клапан у них, правда, стучит. Похоже, плохо отрегулирован.

Гиффорд чертыхнулся, вскочил на ноги и забежал в дом. Оттуда он вернулся с дробовиком. Переломив ствол, зарядил патроны и, сбежав по лестнице, выскочил во двор.

– Гиффорд! – крикнула Серена и, поставив чашку, бросилась вслед за дедом. – Гиффорд, ради бога, не надо! Не делай этого!

Прежде чем внучка вцепилась в него, старик успел произвести один выстрел. Заряд дроби поднял фонтаны воды прямо перед носом катера. До берега донесся усиленный мегафоном голос Перри Дэвиса:

– Черт бы тебя побрал, Гиффорд, убери оружие!

Старик опустил ружье, но не выпустил его из рук даже тогда, когда Серена попыталась вырвать у него дробовик. Она стиснула зубы, посчитала про себя до десяти и призвала на помощь свой опыт профессионального психолога. Увы, особого эффекта это не возымело. Она здорово рассердилась на деда, но, к сожалению, зная его, была вынуждена признать: любые доводы рассудка или приемы убеждения здесь бессильны.

Рокот мотора резко оборвался, и теперь катер покачивался на темной воде всего в паре метров от берега. За рулем стоял Перри Дэвис. Вид у него был недовольный, круглое детское лицо раскраснелось. Рядом с ним стоял крупный мужчина средних лет с одутловатым лицом и прилизанными назад черными волосами. На нем были темно-синие брюки и голубая рубашка в пятнах пота. На шее болтался полосатый галстук, узел которого по причине жары он стащил как можно ниже.

– Если ты и дальше будешь стрелять в людей, Гиффорд, я тебя арестую! – пригрозил Дэвис, выключая мегафон.

Лаки, который подошел к берегу и встал слева от Серены, саркастически усмехнулся:

– Что-то я не припомню ни одного арестованного. Зачем же начинать именно с Гиффорда?

Егерь недобро поджал губы. Было видно, что он готов сорваться.

– Могу начать и с тебя, Дюсе.

Лаки сдвинул очки ниже на нос и насмешливо улыбнулся Дэвису.

– Да ты что! Ты и твоя армия? Арестуете меня?

– Вот увидишь, Дюсе, ты у меня загремишь в кутузку. Это я тебе обещаю! – С этими словами егерь яростно ткнул пальцем в сторону Лаки. – Пора дать укорот таким распоясавшимся полоумным ублюдкам, как ты. Таких, как ты, народ недолго будет терпеть!

Серена едва ли не физически ощутила, как Лаки весь ощетинился. От него как будто исходили волны электрических разрядов. Он ничего не ответил егерю, но больше не спускал с него неприязненного взгляда. Хотя их разделяло несколько метров, Дэвис почувствовал опасность и, мудро решив не нагнетать обстановку, умолк. Под мнимым предлогом осмотреть мотор он отошел к корме и напустил на себя вид полнейшего равнодушия. Возникшее молчание первым нарушил Гиффорд:

– Берк, разворачивайся и мотай туда, откуда приехал!

Рослый техасец попытался изобразить на лице фальшивую улыбку.

– Не могу, приятель. Нам нужно обсудить важные дела.

– Мне нечего сказать тебе. Кроме тех слов, которые джентльмены в присутствии женщины обычно не произносят. Возвращайся к себе в Техас, пока я не насверлил в тебе дырок!

– Гиффорд, почему бы тебе не пригласить мистера Берка в дом? – предложила Серена, отчаянно пытаясь сохранить остатки хладнокровия. – Уверена, что все вопросы можно обсудить по-человечески, спокойно и уважительно.

Берк театрально пожал плечами:

– У юной леди светлая голова, Гиффорд. Я это всегда говорил. Не пора ли тебе прислушаться к ее словам?

До Серены только сейчас дошло, что представитель «Трайстар» принимает ее за Шелби. Исправить эту оплошность у нее не получилось.

– Не собираюсь я ни к кому прислушиваться! – выкрикнул Гиффорд. Его лицо прямо на глазах начало багроветь от шеи и выше. – Я еще, слава богу, в своем уме! И сам в состоянии принимать решения. Если и будут какие-то разговоры о деле, то только из ствола вот этого ружьишки! – добавил он, прикладывая ствол дробовика к плечу.

– Гиффорд! – с криком налетела на него Серена.

Старик потерял равновесие, и его палец задел спусковой крючок. Грянул оглушительный выстрел. Перед носовой частью катера взметнулись фонтаны воды. Берка и Дэвиса обдало дождем черной болотной жижи и крошевом посеченной дробью растительности. Оба поспешно пригнулись, ища спасение за бортом лодки, и прикрыли головы руками. Впрочем, через секунду, сыпля проклятиями, незваные гости вновь выпрямились во весь рост.

Берк гневно ткнул пальцем в сторону Гиффорда.

– Я это так просто не оставлю, Шеридан! Да ты просто рехнулся! Здесь достаточно свидетелей твоей выходки. Я скоро вернусь сюда вместе с шерифом. Ты не имеешь права стрелять в людей, которые хотят предложить тебе выгодную сделку!

– Пошел к черту! – прорычал старик и, сверля Берка свирепым взглядом, шагнул в воду. – Я уже давно сказал, что пора открыть сезон охоты на техасцев. Наш штат бог знает во что превратится, если мы пустим на нашу землю вас, грязных алчных паразитов!

Серена брезгливо посмотрела на бурую прибрежную воду, и ее передернуло от омерзения. Затем бросила взгляд на спину деда, когда тот шагнул вперед к катеру, и решилась войти в воду. Чувствуя, как туфли влипают в илистое дно, она усилием воли заставила себя сделать первый шаг. Затем второй, третий, пока не догнала деда. Схватив Гиффорда за петельку на поясе джинсов, она попыталась оттащить его обратно к берегу.

Лицо Берка сделалось пунцово-красным, глаза выкатились из орбит, как будто кто-то со всех сил дернул техасца за галстук и тем самым перекрыл ему кислород.

– Продолжай в том же духе, Шеридан! Давай, давай, говори дальше! Твои слова отлично прозвучат на судебном заседании, где будут решать вопрос о твоей дееспособности!

Гиффорд рванул было к лодке, но Лаки опередил его и осторожно положил руку ему на грудь.

–  C’est assez [7]. Возвращайся в дом , mon ami, – ровным тоном произнес он. – Успокойся. Пошли.

Старик какое-то время стоял на месте, затем стиснул зубы и еще крепче сжал старый дробовик. Стало тихо. Из радиоприемника на берегу доносилась залихватская каджунская мелодия « J’ai Ete au Zydeco».

– Гиффорд, прошу тебя! – прошептала Серена. Она стояла позади деда, прижимаясь щекой к его спине, и чувствовала, как ее ноги неумолимо засасывает илистое дно.

– Пойдем домой, Гифф! – позвал с берега Пеппер. – Да не связывайся ты с ним, он не стоит того!

Гиффорд выругался, развернулся и побрел к берегу. Пеппер что-то шепнул ему на ухо и, оживленно жестикулируя, вместе с ним направился к дому.

Взгляд Лаки остановился на Серене. Она стояла по колено в воде, бледная и напуганная. В эти минуты ее огромные глаза показались ему удивительно красивыми.

–  Foute ton quant d’ici, – пробормотал он. – Пойдемте отсюда, cherie. Я сам с ними разберусь.

Серена медленно побрела к берегу, чавкая подошвами по илистому дну и брезгливо морщась при каждом шаге.

Лаки же подошел ближе к лодке. Стоя по пояс в грязной воде, он едва ли не шепотом произнес:

– Так бизнес не делается, мсье Берк.

Вцепившись в борт катера, техасец подался вперед, не сводя с него глаз.

– Тогда скажи своему приятелю, сынок, чтобы стал уступчивее, – отозвался он полушепотом, как будто значимость темы требовала доверительного тона. – Знали бы вы, чего стоило моей компании выбрать это место. Если мы что-то решили, то так оно и будет.

– Это что, угроза?

– Нет, это констатация факта, сынок.

Лучше бы Берк не произносил этих слов. Его тон, его голос, его техасский акцент, его властные манеры – все это тотчас настроило Лаки против него. На какую-то долю секунды он мысленно перенесся в Центральную Америку. Помнится, там он получил приказ от другого техасца, подполковника, который использовал их группу для тайных операций в своих корыстных целях. Тот сукин сын подставил его, а сам вышел сухим из воды. То, что этот человек предатель, Лаки понял лишь после того, как провел целый год в тюремном аду. Воспоминания всплыли в его сознании, яркие и отчетливые, как будто это случилось не далее как вчера. Еще миг – и он уже не отвечал за свои действия.

– Знаешь, есть много таких вещей, в которых я совсем не уверен, – сказал он, обращаясь к Берку. На губах его играла едва заметная улыбка. – Но одно я знаю точно. – В мгновение ока улыбки как не бывало. Схватив техасца за галстук, Лаки резко дернул его на себя и притянул Берка так близко, что они едва не соприкасались носами. – Я точно не твой сын.

От неожиданности представитель «Трайстар» потерял равновесие и полетел за борт. Не успел он ответить своему обидчику, как уже барахтался в воде.

– Вам не следовало так сильно перегибаться через борт, мой друг. Так недолго и в воду упасть, и кто знает, какая тварь поджидает вас в этой жиже, – сказал Лаки и медленно побрел к берегу.

И как по мановению волшебной палочки в подтверждение его слов из прибрежных тростников вынырнула водяная змея.

Берк, чертыхаясь и неуклюже барахтаясь в черной воде, пытался забраться обратно в катер. Ему помог Дэвис – ухватив техасца за пояс брюк, он затащил его обратно. При этом Берк не переставал изрыгать угрозы в адрес Лаки.

– Ты у меня еще попляшешь, Дюсе! Я тебя когда-нибудь посажу за решетку! Твои дни на свободе сочтены!

Лаки состроил брезгливую гримасу и небрежно махнул рукой. Серена встретила его на берегу возмущенным взглядом. Впрочем, от Лаки не скрылось, что румянец вернулся на ее лицо.

– Неужели вы не в состоянии хотя бы к кому-то проявить уважение? – поинтересовалась она саркастическим тоном.

– Вообще-то да, – небрежно ответил каджун. – К моим родителям и к папе римскому. Лен Берк – не понтифик. Думаю, его вряд ли можно назвать добрым католиком.

С этими словами он снисходительно посмотрел на Серену. У них за спиной взревел лодочный мотор. Спустя какое-то время его рокот сделался тише, а по мере того, как катер удалялся прочь, постепенно стих.

– Теперь мне понятно, – неожиданно заявила Серена и остановилась. – В этих местах есть что-то такое, что сводит людей с ума. Честное слово, это выше моих сил. Гиффорд палит по людям из ружья. Вы… вы… – Она не смогла закончить предложения, задыхаясь от возмущения и гнева. От бессилия ей хотелось топнуть ногой. Похоже, практически все ускользало из-под ее контроля – и возникшая ситуация, и ее страхи, и ее страсть, и самообладание, и уж тем более человек, который вызвался быть ее проводником.

– Нет, это какой-то абсурд, – кипятилась она, расхаживая взад-вперед по берегу перед домом, обхватив себя за плечи руками. – Почему Шелби не позвонила мне? Почему ничего мне толком не объяснила?

– Послушайте, а что изменилось бы, если бы она вам все рассказала? – усмехнулся Лаки. – Вам не кажется, что ей хотелось провернуть эту сделку раньше, чем вы о ней узнаете, чтобы было поздно что-то изменить?

Серена украдкой бросила на него взгляд.

– Ради бога, перестаньте! Можно подумать, тут задуман какой-то хитроумный заговор!

– В том-то и дело, cherie, что это и есть хитроумный заговор, – отозвался Лаки и, прислонившись спиной к стволу дуба, достал пачку и вытащил сигарету. Впрочем, сунув ее в рот, он не спешил прикуривать.

– Не говорите глупостей! – оборвала его Серена. – Неужели вы хотите убедить меня в том, что Шелби вступила в сговор с людьми из «Трайстар», чтобы выжить деда из собственного дома?

Лаки пожал плечами.

–  C’est bien [8]. Вы сами все сказали. Значит, вам и так все понятно. Это была бы шикарная сделка. Ваша сестра получает неслабые комиссионные плюс свою долю наследства. Но главная фишка в том, что вместе со своим амбициозным муженьком Мейсоном Тэлботом, который так и рвется в политику, Шелби Шеридан принесет в город промышленные предприятия. А это новые рабочие места, они же – сущее спасение для депрессивной экономики этого края. Для года выборов нет ничего лучше кандидата-героя, спасителя экономики.

Серена подошла к нему ближе и приготовилась к спору.

– Что-то не то вы говорите. Во-первых, во всем теле Мейсона Тэлбота нет ни единой амбициозной косточки, даже самой крохотной. Так что никуда он не полезет. И вообще, будь он хоть чуточку медлительнее, кто-нибудь уже давно счел бы его за покойника.

– Вы же слышали слова своего деда, дорогая. Власти хотели бы видеть Тэлбота в законодательном собрании штата. Его папаша давно об этом мечтает. Шелби давно об этом мечтает. Вы думаете, Мейсон способен сказать «нет» всем этим людям?

– Послушать вас, моя сестра этакая леди Макбет. Зря вы мажете ее черной краской, она этого не заслуживает.

Лаки прекрасно знал, что на самом деле представляет собой ее сестра, но приводить в качестве доказательства личный опыт не стал, а использовал личный опыт Серены:

– Неужели? А вы не забыли о том, что рассказывали мне прошлой ночью? Как она когда-то бросила вас одну в незнакомом месте? Ее выходка могла стоить вам жизни.

– Это была случайность. Неудачная шутка.

– Да что вы говорите! Вы уверены? – спросил он, сверля ее взглядом.

Не выдержав его взгляда, Серена поспешила отвернуться. Этот наглец каджун разбередил ее душевные раны, пробудил ненужные воспоминания. Кроме того, никто так не радовался ее спасению, как Шелби. Сестра безудержно рыдала возле ее больничной койки, умоляла простить ее…

Серена пожала плечами, стряхивая с себя крупицы сомнений, а заодно попыталась выбросить из головы лишние мысли. Ее отношение к Шелби и без того сложное и неоднозначное. Не хватало, чтобы этот красавчик-каджун своими темными подозрениями окончательно его испортил.

– Перестаньте настраивать меня против сестры, – раздраженно сказала Серена. – Впрочем, если принять во внимание тот образ жизни, который вы ведете, я не удивлюсь, что вы страдаете паранойей. Короче, я отказываюсь вас слушать.

– У вас, психологов, если не ошибаюсь, для этого даже имеется специальное слово, верно? – спросил Лаки, приподняв бровь. – Отрицание?

– Можете думать, как вам угодно, – проворчала Серена и вновь принялась расхаживать взад-вперед. Походив по берегу, она бросила сердитый взгляд на домик Гиффорда. – Я не могу поверить словам деда. Он утверждает, что без посторонней помощи справится со всем этим. На самом же деле он пока не пошевелил даже пальцем. Наоборот, пытается все спихнуть на меня…

Неожиданно она умолкла. Осознание новой истины оглушило ее, как удар лбом о кирпичную стену. Ей стало ясно, для чего деду понадобился этот спектакль. С его помощью Гиффорд задумал переложить на нее заботы о плантации. Хочет, чтобы она, образно выражаясь, подхватила знамя борьбы и почувствовала сопричастность к семейной традиции, вспомнила о чувстве долга. Боже, и для этого он заманил ее на болото, место, которое вот уже пятнадцать лет вселяет в нее ужас!

– Ох уж этот старый лис, – пробормотала Серена. – Ох уж этот старый хитрец!

Гифф искусно манипулировал ею, как опытный шахматист, ловко поддающийся новичку. Возможности сделать обратный ход у нее нет. Ее втянули в эту игру, и теперь она, хочешь не хочешь, должна приложить все усилия к тому, чтобы разрешить неприятную ситуацию или же вновь потерять лицо в глазах Гиффорда. С одной стороны, она рискует навлечь на себя его гнев, с другой – ей невыносима сама мысль о том, что дед может когда-нибудь разочароваться в ней. Дед, этот старый «конокрад», ловко сыграл на ее слабостях и выиграл.

– Отвезите меня обратно, – неожиданно попросила Серена, поворачиваясь к Лаки. – Отвезите меня в Шансон-дю-Терр. Я хочу поговорить с Шелби. Я по мере моих возможностей постараюсь все уладить. Если Гиффорд думает, что способен сыграть на моих чувствах с тем расчетом, чтобы я застряла в этих краях навсегда, то он ошибается.

Глава 9

Лаки высадил ее возле своего дома, пообещав вернуться через час. После этого он отвезет ее в Шансон-дю-Терр. Проводив его глазами, пока тот не скрылся из виду, Серена вошла в дом. Здесь было прохладно и тихо. Один из енотов внимательно наблюдал за ней, опершись передними лапами о дверь. Стоило Серене приблизиться к нему, как он заскулил и убежал прочь, клацая коготками по деревянным половицам галереи. Это был тот самый звук, который так напугал ее прошлой ночью.

Поставив чемоданы перед входной дверью, она заглянула в кухню, открыла холодильник и соорудила себе сэндвич с ветчиной, стараясь не уронить ни крошки, чтобы не оставить следов. Справившись с этим нехитрым делом, она посмотрела на часы. Ждать еще предстоит минут сорок.

Не зная, чем себя занять, Серена задумалась над тем, что ждет ее в Шансон-дю-Терр. События последних часов с трудом укладывались в голове. Мейсон вознамерился баллотироваться в законодательное собрание. Шелби плетет интриги против Гиффорда. Само существование плантации под угрозой.

Лаки что-то сказал о бульдозерах. Компания «Трайстар» расчищает болота, чтобы освободить место для будущих лабораторий, офисов, заводских цехов и складских помещений. Сколь ни отдаленной была подобная перспектива, для Серены она стала сродни удару в самое уязвимое место. Плантация и старый дом немало повидали на своем веку. Стены дома помнят закат французского правления в Луизиане и золотой век штата перед Гражданской войной. Когда в эти края вторглись янки, они разбили на лужайке бивуак. Лестница до сих пор несет на себе следы, оставленные пьяным офицером-северянином, который пытался по ее ступеням верхом на лошади въехать в дом. Поместье пережило времена Реконструкции и Великой депрессии. Неужели оно сохранилось до наших дней лишь для того, чтобы пасть жертвой чьей-то алчности?

Нет, конечно же, нет. Хочется надеяться, что все удастся уладить и жизнь в Шансон-дю-Терр вновь войдет в обычное русло. Гиффорд будет и дальше верховодить здесь, исполняя ту роль, за которую взялся еще шестьдесят лет тому назад. Но что будет, когда Гиффорда не станет, Шелби уедет в Батон-Руж, а она, Серена, в Чарльстон? Что будет тогда?

– Нет, нет, ничего плохого не произойдет… – неуверенно пробормотала она, вставая из-за обеденного стола. Хитрец Гиффорд именно на это и рассчитывает: хочет пробудить в ней сентиментальные воспоминания о былом величии поместья и славном прошлом семейства Шериданов.

И Серена поспешила перевести мысли в иное русло. Главным предметом своих размышлений она избрала Лаки Дюсе. Для чего прошлась по обеим комнатам, пытаясь узнать по возможности больше о хозяине дома по тем вещам, которые здесь имелись, – своего рода психологический тест на восприятие с последующим анализом, сказала она себе, а не простое любопытство. Увы, ее попытка не увенчалась успехом. О Лаки она не узнала почти ничего нового. Повседневная обстановка, составленная из предметов антикварной мебели. Ничего фривольного, ничего личного, ничего такого, что могло бы поведать о его характере. Лишь уважение к доставшимся в наследство вещам и склонность к порядку. Никаких книг, журналов или фотографий, выложенных на всеобщее обозрение. Ничего личного. Стены голые; никаких картин или украшений. Тем не менее даже эти скромные открытия говорили о многом. Лаки – замкнутый человек, живущий в закрытом доме, где нет ничего такого, что напрямую говорило бы о нем. И все это сделано сознательно, как будто он скрывает от мира некую тайну.

Но почему? В чем причина? Вряд ли это природная скрытность. Это даже нечто большее, нежели хитроумный лабиринт стен, которые человек возвел вокруг себя для защиты от окружающего мира. Но для чего такому человеку, как Лаки, понадобилось отгораживаться от мира? От кого ему нужно прятаться? От кого защищаться? Он ведь на вид такой сильный, такой уверенный в себе. И вместе с тем в его натуре уживаются самые противоречивые черты. Например, доброта. Он приютил у себя енотов, оставшихся без матери, и подкармливает их. Он защитил ее от нападок Гиффорда. Поддержал в те минуты, когда ей было страшно.

Серена открыла дверь в столовую. Полки посудного шкафа были забиты лишь привычными предметами кухонной утвари. Серена разочарованно простонала и, помешкав секунду, открыла дверь, ведущую в другую комнату, которая, не считая антикварной мебели, была гола, как монашеская келья.

– Вот где хранятся сокровища – прошептала она, открывая дверцу массивного бельевого шкафа рядом с изножьем кровати.

Увы, она ошиблась. В левой части располагались полки, в правой – пространство для одежды на вешалках. В самом низу – три выдвижных ящика. В шкафу она увидела джинсы, брюки камуфляжной расцветки, футболки и армейскую форму с наградами на груди мундира. Ее заинтересовала форма, однако еще большее любопытство у нее вызвали небольшие полки слева. Здесь стояли фотографии в рамках. Семейство Дюсе, запечатленное в разные моменты жизни. Среди прочих оказалась свадебная виражированная фотография родителей – красивая улыбающаяся пара с любовью смотрит друг на друга. Был и видавший виды черно-белый снимок отца Лаки, сделанный на рыбалке. Тот стоял, положив руку на плечо долговязому мальчишке, с довольной улыбкой демонстрирующему улов. Помимо старых, имелись и относительно недавние фотографии членов семьи. Дети разного возраста были поразительно похожи друг на друга – и младенцы в крестильных платьицах, и школьники в строгих костюмах во время первого причастия со старательно зачесанными назад чубами.

Рассматривая семейный фотоархив, Серена немного расчувствовалась. Значит, у Лаки есть родные, и он их любит. Разве стал бы он помещать фотографии в рамки, не будь эти люди для него так дороги? Почему же он живет отдельно от них? Шелби как-то раз обмолвилась, что, мол, его родители достойные, уважаемые люди. Неужели Лаки чувствует себя недостойным их по причине того образа жизни, который сейчас ведет? Или, может, есть какая-то другая причина, вынудившая их отдалиться друг от друга?

Протянув руку, Серена дотронулась до фотографии, на которой Лаки был снят вместе с отцом, и кончиками пальцев провела по улыбающемуся лицу мальчишки, которым Лаки Дюсе был когда-то. Что же случилось с этим мальчишкой с тех пор? Куда подевалось озорство из его глаз? Что превратило его в угрюмого отшельника, каким его видит мир сегодня?

Желание разобраться в нем было гораздо глубже банального профессионального интереса. Серене хотелось узнать его секреты, хотелось предложить ему нечто такое, чего ему явно не хватает, – утешение, спокойствие, душевное тепло. Желание это было трудно назвать разумным, и оно не доставляло ей радости. Этот факт Серена даже не пыталась отрицать. Она просто стояла перед фотографиями, испытывая боль за него и за себя. Господи, лучше бы она никогда не покидала Чарльстон!

– Мама прислала шоколадный торт, печенье и два багета. Она испекла их сегодня утром. Я положил все это на стол в кухне, – раздался за ее спиной чей-то голос.

От неожиданности Серена вздрогнула и резко обернулась, прижав к груди руку, как будто пыталась удержать сердце, готовое выскочить из нее в любой момент. На пороге стоял тощий, как жердь, мальчишка лет тринадцати в коротковатых для его роста джинсах и футболке, надпись на которой извещала о том, что Бро Бридж – лучшая в мире столица лангустов. У мальчишки были темные глаза, которые, стоило ему ее увидеть, округлились от удивления.

– Так вы не Лаки! – выпалил он. – Но здесь, по идее, должен быть Лаки!

Как только мальчик понял, что обознался, его лицо покраснело, сделавшись того же цвета, что и повернутая козырьком назад кепка-бейсболка.

Серена рассмеялась, скорее от облегчения, чем от конфуза.

– Ты напугал меня, – призналась она, закрывая дверь шкафа. – Лаки сейчас нет дома. Он вернется через полчаса. Меня зовут Серена Шеридан.

– А я Уилл Гуидри, – представился мальчик и, неуверенно шагнув вперед, протянул руку для рукопожатия, однако неожиданно на полпути задержал ее в воздухе, разглядывая на предмет чистоты. По всей видимости, Уилл счел ладонь достаточно чистой, потому что протянул руку снова. У него был такой вид, будто он опасался, как бы его не ударило током.

– Рада познакомиться с тобой, Уилл, – произнесла Серена и, крепко пожав руку мальчика, тут же выпустила. – Подождешь, когда он вернется?

– Я… это… типа… ну, хорошо, – заикаясь ответил Уилл. Он засунул руки в карманы джинсов и, шаркнув огромными, не по размеру, кроссовками, принялся разглядывать их с таким видом, будто в данный момент это было самое увлекательное для него занятие. – Я просто оставил продукты. Мама говорит, что он ничего не возьмет… – Мальчик сделал гримасу и счел нужным уточнить: – То есть не возьмет денег за то, что отгоняет браконьеров от наших садков для ловли лангустов, но мама сказала, что должна тогда хотя бы испечь для него что-нибудь вкусненькое, потому что он живет здесь совсем один… – Мальчишка не договорил и снова моргнул, как будто его поправлял некий незримый суфлер. – То есть… я хотел сказать, жил один, пока не появились вы… но тогда, может быть, вы не… я хотел сказать… это может быть… черт!.. Я не то сказал…

Серена удивленно посмотрела на мальчика.

– Что ты сказал? Отгоняет браконьеров?

Мальчишка шаркнул ногами и пожал плечами. Затем посмотрел на свою собеседницу так, будто считал, что она немного не в себе.

– Ну, да. Он постоянно этим занимается.

– Но я думала… – Серена не договорила и поспешно закрыла рот.

Потому что поняла: Лаки нарочно вкладывал ей в голову такие мысли. Она же ограничилась всего одним взглядом – и тут же решила, что он изгой, человек вне закона, и позволила себе бездоказательно в это поверить. Нет, сегодня действительно такой день, когда она чувствует себя полной дурой.

– Знаете, у нас были неприятности, – мрачно произнес Уилл и почесал острый локоть. – Отец поехал на побережье искать работу, и мы с мамой и братишками остались здесь. Браконьеры решили, что наши садки станут для них легкой добычей, но Лаки показал им, что они ошибались.

– Лаки… – пробормотала Серена. Крутой парень Лаки Дюсе. Спаситель забавных зверушек, оставшихся без матери. Защитник беззащитных людей. Не браконьер, а охотник за браконьерами, грабящими женщину с детьми.

– Он добрый человек, – произнес Уилл. – Но вы, наверно, это и без меня знаете. – Поняв, что сказал лишнее, мальчишка густо залился краской. Он был в том возрасте, когда кажется, что в жизни все так или иначе связано с сексом, и любая оплошность равна катастрофе. – Я не то имел в виду… Понимаете, я…

– Я знаю, – задумчиво отозвалась Серена. Она все еще не пришла в себя от только что сделанного открытия и потому не слишком вникала в то, что говорил ее собеседник.

Если Лаки не браконьер, тогда почему он пытался убедить ее, будто занимается именно браконьерством? И откуда у него вражда с егерем? Может, они просто недолюбливают друг друга? Может, Лаки считает, что Перри Дэвис плохо выполняет свои обязанности? Причин может быть сколько угодно, и не все из них хороши. То, что Лаки не любитель незаконной охоты и рыбной ловли, вовсе не значит, что у него за душой нет других грешков. Не исключено, что он все-таки приторговывает контрабандным спиртным, запасы которого хранит в доме и не хочет показывать его ей.

– В любом случае мне пора, – сообщил мальчишка и, шагнув к выходу, добавил: – Я оставил еду на столе.

– Да, спасибо тебе. Уверена, что Лаки будет доволен, – сказала Серена и заставила себя улыбнуться. – Была рада познакомиться с тобой, Уилл.

Мальчишка снова покраснел и застенчиво улыбнулся в ответ.

– И я тоже. До свидания.

С этими словами он выскочил за дверь и потрусил на берег, где на черной воде протоки покачивалась лодка. Серена вышла на галерею и, когда он отчалил, помахала рукой. Даже с расстояния было заметно, как мальчишка в очередной раз покраснел до корней волос. Юность, как все-таки она прекрасна! Чувствуя невольное расположение к Уиллу, Серена покачала головой и задумалась. Интересно, каким был Лаки в этом возрасте?

Что тут думать? Разве такое просто представить? Нет, конечно, практически невозможно, коль она не смогла разгадать, каков этот великан-каджун в его нынешнем возрасте. Если он не браконьер, то кто же? Контрабандист? Торговец оружием с золотым сердцем?

Ее взгляд скользнул по крыльцу и лестнице, что вела наверх, в запретную комнату.

Какое вам дело, что я здесь прячу?.. Нечего всяким дамочкам-психологам тут вынюхивать!.. И вообще, как говорится, меньше знаешь, лучше спишь…

Потому что так безопаснее?

Серена уже поставила было ногу на ступеньку лестницы, однако тотчас остановилась, мысленно приказав себе «Стоп!». Что, собственно, ей нужно? Лучше понять его или найти оправдание тому прискорбному факту, что ее нестерпимо влечет к нему? Нет, не стоит вообще об этом думать. Опустив голову, Серена смотрела на собственные ноги, как будто те принадлежали не ей, а кому-то другому. Еще бы, ведь они вопреки ее воле поднимались все выше и выше по ступенькам лестницы. Рука потянулась к круглой дверной ручке и повернула ее. Дверь открылась внутрь. Серена была готова увидеть в комнате все, что угодно, но только не это. Даже в самых буйных фантазиях она не ожидала того, что предстало ее взгляду. Казалось, она морально готова ко всему – ящикам с оружием, упаковкам наркотиков, коробкам с крадеными вещами. Увы, она оказалась не готова к встрече с прекрасным, с произведениями искусства.

Чердачное помещение было уставлено картинами. Они выстроились вдоль стен, по две-три штуки в ряд. В самом центре просторной комнаты высился мольберт. Стоявшая на нем работа была не закончена.

Переступив порог, Серена с изумлением огляделась по сторонам. В отличие от первого этажа чердак не был перегорожен и являл собой одно просторное помещение, окна которого выходили на фронтон, а на северном краю крыши были устроены световые люки. Проникавший сквозь занавески свет, приглушенный и мягкий, падал на пол вытянутыми прямоугольниками. Возле стены стоял рабочий стол. Чего только на нем не было! И банки с кистями, и тюбики с краской, и блокноты для эскизов, и карандаши, и заляпанные пятнами краски тряпицы. Пол застелен куском брезента, поверх которого был установлен мольберт. В помещении стоял густой запах масляной краски и каких-то химикатов, по запаху похожих на дешевую парфюмерию.

Так вот каков главный секрет Лаки Дюсе! Он художник.

Стараясь не наступать на брезент, Серена осторожно обошла мольберт, чтобы получше разглядеть стоящие у стен картины. На всех до единой было изображено болото: лесные заросли и повисший над водой туман. Картины на редкость тонко передавали волшебную тишину природы, некое неуловимое ощущение ожидания. Это были прекрасные живописные работы, притягательные, удивительно красивые, исполненные гнетущего напряжения и мучительного чувства одиночества. Они были великолепны и одновременно слегка пугали.

Серена задержалась перед одной из них, на которой была изображена одинокая белая цапля. На фоне высоких серых стволов огромных кипарисов, увешанных фестонами мха, и плавающих среди них клочьев серого утреннего тумана величественная птица казалась маленькой и невзрачной. Серена стояла посреди душной комнаты, и ей казалось, будто картина затягивает ее в свое природное пространство и вот-вот проглотит целиком. Она едва ли не кожей ощущала промозглый холод тумана, ноздри щекотали прелые запахи болота. Казалось, будто она наяву слышит далекие крики невидимых птиц.

Все картины отличала одна общая особенность – они как будто тянули зрителя в самое сердце болот, в самую гущу терзавших художника мук. Это были талантливые, уникальные полотна.

– О, Лаки! – прошептала Серена, чувствуя, как к ней приходит мучительное переосмысление. Она закрыла глаза и зарылась лицом в ладони.

Именно этого он и страшился больше всего. Ему не хотелось, чтобы за фасадом грубоватой бравады она разглядела его ранимую суть. Но не потому, что он ее стыдился, а потому, что просто не любил, когда кто-то пытается заглянуть ему в душу. Эти же картины были слишком личными, слишком интимными. Лаки Дюсе не из той породы людей, что легко впускают окружающих в свой внутренний мир. Теперь ей это было предельно понятно. Чего она никогда не подозревала, так это того, что его внутреннее «я» окажется столь ранимым, столь исполненным душевными терзаниями и тоской.

Обхватив себя за плечи, как будто ей было зябко, Серена посмотрела на картину, изображавшую надвигающуюся грозу. Тревожное недоброе небо представляло собой беспорядочную серо-зелено-желтую массу, нависшую над спокойной водной гладью. На глаза невольно навернулись слезы.

Лаки постоянно давал ей понять, чтобы она не смела вторгаться в его жизнь, не смела проявлять излишнее любопытство. Он согласился лишь стать ее проводником, сдержанным и не слишком любезным, и скрепя сердце временно предоставил крышу над головой. Она же проявила излишнюю настойчивость, если не сказать беспардонность, объясняя свое любопытство профессиональным интересом. Уверив себя в том, что имеет право выяснить, в ладах он с законом или нет, она даже не заметила, как нарушила самое главное право человека – право на личную жизнь. Серена резко обернулась и шагнула к выходу. В следующий миг у нее перехватило дыхание: в дверном проеме, пристально на нее глядя, молча застыл Лаки. Он стоял неподвижно, однако Серена едва ли не кожей ощутила исходившее от него напряжение, которым было наэлектризовано окружавшее пространство. Она встретилась с ним взглядом, и глаза его сверкнули, словно молния, которая предвещает приближение бури.

– Простите, – прошептала Серена, чувствуя, что вся дрожит. – Мне не следовало заходить сюда.

– Верно, не следовало, – глухо отозвался Лаки. Его голос клокотал яростью.

Он не сводил с нее глаз, из последних сил пытаясь не сорваться, не выплеснуть скопившийся в душе гнев. То, чем он занимался здесь, в этой комнате, было его личным делом. Когда он вернулся из Центральной Америки, этот чердак стал для него своего рода святилищем, кельей, его утешением и его спасением. Он мог проводить здесь долгие часы, исцеляя душу, нанося мазки краски на холсты, пытаясь собрать воедино разум и чувства, избавиться от тяжкого груза пережитого, груза, который мучительно раздирал его сознание. Картины были самым интимным отражением его чувств: боли, от которой он был не в состоянии избавиться, страхов, в которых упорно не желал признаваться самому себе. Позволить кому-то постороннему видеть их было равносильно тому, как если бы он распахнул свою душу, обнажил ее и выставил на всеобщее обозрение. Это было немыслимо. И вот теперь случилось именно то, чего он так надеялся избежать, чего старался не допустить.

– Я не хотела вторгаться в вашу жизнь, – повторила Серена, ощущая себя полной идиоткой.

– Но именно это вы и сделали, – возразил Лаки. Он прошел в комнату и, не скрывая своего раздражения, принялся накрывать картины кусками материи. – Скажите, все психологи так поступают? Копаются в головах у людей, выуживают их тайны?

– Я просто хотела проверить, нет ли здесь какой-нибудь контрабанды. У меня есть право знать, что представляет собой человек, в чьем доме я оказалась, – ответила Серена, прекрасно понимая, насколько жалок, эгоистичен и лицемерен ее ответ.

Лаки резко обернулся и, схватив ее за руки, притянул к себе. Серена была вынуждена откинуть назад голову и посмотреть ему прямо в глаза.

– Здесь у вас нет никаких прав! – прорычал он. – Это не ваш дом. Это не светское общество, Шелби. Здесь не действуют никакие правила, кроме моих.

– Серена, – поправила она его дрожащими губами. Лаки растерянно посмотрел на нее. Ей показалось, будто в глазах его промелькнуло безумие, и ей впервые сделалось по-настоящему страшно. Не знаю даже, что и думать… Люди говорят, что он не сумасшедший… – Мое имя Серена, – еле слышно прошептала она, видя, как Лаки отчаянно пытается сдержаться, подавить в себе вспышку гнева.

В следующий миг он заморгал, как будто пелена слетела с его глаз, и он почувствовал, как к нему вновь возвращается разум. Еще мгновение назад клокотавшая в нем ярость постепенно пошла на убыль. До него дошел смысл ее слов. Он резко выпрямился и выпустил ее руки. Серена отшатнулась и наткнулась на мольберт. Тот покачнулся, а с ним и прикрепленная к нему картина.

– Я знаю, кто вы такая, – угрюмо произнес Лаки и, пригладив волосы, принялся расхаживать по комнате туда-сюда, как загнанный в клетку тигр. Взгляд его был устремлен в пол, хотя по-прежнему пылал яростью. А еще Серена заметила в его глазах… страх. – Черт вас побери! – бросил он ей, надрывно дыша, как будто ему не хватало воздуха.

Боже, как несправедлива к нему жизнь! Она ограбила его, лишила самого дорогого. Отняла молодость, доверие к людям. Похоже, у него остались лишь гордость и его внутренний мир. И вот теперь эта женщина, что стоит в его комнате и испуганно смотрит на него нежными карими глазами, готова лишить его того последнего, что у него есть. Нет, пусть даже не надеется! Он не желает впускать ее в свою жизнь. Ему не нужно напоминаний о прошлом, которые она невольно разбудила в нем. Не нужен огонь, который она разожгла в его крови, будь она проклята!

Серена неловко попыталась вернуть мольберту устойчивость. Она продолжала смотреть на Лаки и видела клокотавшую в нем бурю, видела, как он пытается эту бурю подавить, взять себя в руки. Ее страх понемногу пошел на убыль, сменившись другим чувством – непреодолимым желанием заговорить с ним.

– Лаки, я не хотела вторгаться в вашу личную жизнь, – проговорила она. – Простите меня, я виновата перед вами. Я была не права. Извините.

Он остановился и искоса посмотрел на нее. Его глаза показались ей похожими на расплавленное золото. На его смуглом лице возникла недобрая улыбка.

– Вы извиняетесь. Вы вторглись в мою жизнь, нарушили мое личное пространство, мое уединение, втянули меня в ваши семейные дрязги и теперь заявляете, что просите у меня прощения. Вы используете меня в своих интересах и приносите извинения. О, как трогательно! Как благовоспитанно! О господи, как это в духе сестер Шеридан!

Его слова обрушились на нее оглушительным грохотом литавр. Серена перехватила его взгляд и неожиданно как будто прозрела.

– Так вы хорошо знаете Шелби? – осторожно поинтересовалась она, опасаясь услышать его ответ, тем более что тот был предсказуем.

– Вполне, чтобы не пойматься на ту же удочку с ее сестрой.

Серена была не готова к уколу ревности, однако он тотчас пронзил ее сердце, стоило ей представить Шелби и Лаки вместе. В такое верилось с трудом. Увы, иного выбора у нее просто не оставалось.

– Я не Шелби, – заявила она, облачаясь в броню непробиваемого спокойствия. – Я совсем не такая, как она. Извините, если я сделала вам больно, но я не желаю платить за ее грехи.

– Забудьте, – пробормотал Лаки. – В любом случае это было давно.

Он отлично видел, что она готова засыпать его вопросами, однако, чтобы не дать ей такой возможности, вновь принялся расхаживать по комнате, тем самым давая понять, что не желает продолжать разговор.

– Так что же вы ожидали увидеть здесь, cherie? Контрабанду? Оружие? Наркотики?

– Вы вынудили меня принять вас за браконьера, – призналась Серена. – Но почему, Лаки? Почему вы хотели, чтобы я думала о вас хуже, чем вы есть на самом деле?

Чтобы ты держалась от меня подальше. Чтобы не вторгалась в мою личную жизнь. Чтобы, не дай бог, не прикоснулась к уязвимым местам. Он прижал руки к вискам, как будто пытался обуздать мысли, клокотавшие в его сознании, бросил взгляд в ее сторону, и из его горла вырвался крик бессильной ярости. Серена вздрогнула, но не сдвинулась с места, упрямо дожидаясь его ответа. Лаки бросился к ней. Казалось, еще мгновение, и он сорвется. Но нет, он замер в считаных сантиметрах от нее.

– Вы смотрите на меня и видите лишь плохое. Это потому, что я действительно такой, – продолжал он гнуть свою линию.

– Я видела то, что вы хотели, чтобы я увидела в вас. А не того, кто вы есть на самом деле.

– Нет, cherie, – с безмерной горечью в голосе ответил он. – Вы видели меня настоящего.

– Неправда! А это? – Серена указала на незаконченное полотно на мольберте. – Вы не хотели, чтобы я увидела эту картину. Но ведь в этом нет ничего дурного. Ваши картины прекрасны и трогательны. Почему вы прячете их от людей? Неужели они слишком много говорят о вас?

Яростно чертыхнувшись, Лаки сорвал с мольберта незаконченную работу и, как гигантскую тарелочку-фрисби, швырнул через всю комнату. Несчастная картина с грохотом ударилась о ножку рабочего стола. Подрамник на одной стороне раскололся пополам, холст треснул и разорвался.

– Краски и холст, только и всего, – презрительно прокомментировал Лаки. – Я просто коротаю время за этой мазней. Даже не пытайтесь ничего анализировать, доктор Шеридан. Не тратьте ваше драгоценное время, не ищите в этих штуках скрытых символов или метафор. Единственное, чего мне хочется в данный момент, – это прикоснуться к вам, – сказал он и рывком притянул ее к себе. – Именно так я и хочу прикоснуться к тебе, моя дорогая! – жарко прошептал он, проводя рукой по ее волосам, а затем по спине и бедрам. Его пальцы впились в нее грубо, без всякой нежности. – Я именно так хочу прикасаться к тебе. – Он поднял руку и сжал ее грудь. – Это все, что я могу тебе дать, и все, что позволю тебе получить.

Лаки наклонился к ее лицу и крепко поцеловал в губы.

Ей следовало оттолкнуть его. Здравый смысл подсказывал Серене, что нужно его оттолкнуть. Здравый смысл подсказывал ей, что, кем бы ни был Лаки Дюсе, браконьером или художником, он человек сложный и непонятный; человек, с которым ни в коем случае нельзя связывать свою судьбу. Которого следует остерегаться. Он сам честно предупредил ее об этом. Все, что ему нужно, – это физическое обладание, животный секс, и ничего более. Ему хочется лишь одного: удовлетворить плотское желание, продемонстрировать власть самца – и никакой романтики. Он хотел добиться своего грубо, не принимая в расчет ее чувства и желания. Он хотел ее, хотел вопреки собственной воле и разуму. Она тоже хотела его, и это повергало ее в смятение. Она была слишком умна, чтобы попасться в эту ловушку и уступить мужчине, который идет на поводу страстей. Она была слишком изысканна и рафинированна, чтобы хотеть варвара, и, главное, отдавала себе отчет в возможных последствиях.

Ей следовало оттолкнуть его, но она этого не сделала. Не смогла сделать. Ей были приятны его прикосновения, сладок его поцелуй. Он пробудил в ней инстинкт, который дремал в ней даже в годы ее замужества. В эти минуты ей хотелось утолить давний, ненасытный голод. Это пугало и одновременно возбуждало. И Серена сдалась, причем сдалась без боя. Как голос разума ни пытался убедить ее в том, что она совершает ошибку, ее женское «я» говорило, что она поступает правильно.

Ее женское начало, ранее не изведавшее истинной страсти, теперь яростно требовало своего и толкало дальше в объятия к этому мужчине, этому суровому воину с душой художника. Серена попыталась убедить себя в том, что он преступник. Но нет, преступником он не был. Скорее перед ней человек с потаенными страхами. Человек, который старательно прячет свою нежность, внутреннее одиночество и доброту под маской волка-одиночки, но который отчаянно нуждается в любви и ласке.

Серена не стала отталкивать его, а, напротив, прижалась к нему еще сильнее.

Чувствуя, что она отвечает на его поцелуй, Лаки как-то беспомощно простонал. Он явно этого не ждал. Он хотел оттолкнуть ее, напугать, вызвать у нее отвращение и, наконец, отдалиться от нее так, чтобы исключить любую возможность симпатии или душевной привязанности. Однако в то самое мгновение, как Серена оставила сопротивление, фактически так его и не начав, улетучился и его гнев. Острая тяга к ней океанской волной нахлынула на него и накрыла с головой. Ему хотелось прикасаться к ней, ощущать вкус ее кожи. Сжимать в объятиях. Он хотел без остатка раствориться в ней. Он понимал, что это безумие, но такое сладостное безумие, перед которым невозможно устоять.

Лаки немного отстранился и заглянул ей в глаза. То, что он увидел, было зеркальным отражением его собственной растерянности, желания и испуга, вызванного этим желанием.

– Я хочу тебя, – прошептал он, пытаясь распутать в собственной душе клубок противоречивых чувств. – Я хочу тебя, Серена.

– Я знаю.

Голос ее прозвучал еле слышно, легким шепотом сорвавшись с ее моментально вспухших от его поцелуя губ.

Ее коса расплелась и беспорядочно разметалась по плечам, отливая золотом в лучах падавшего в окно света. В эти мгновения она казалась ему олицетворением искушения, искушения, которому он не в силах противостоять.

– Прошлой ночью я кое на чем остановился, – напомнил он ей. – На этот раз, cherie, я не остановлюсь, пока не доведу дело до конца.

Серена почувствовала его возбуждение, его восставшую мужскую плоть, крепко прижатую к ее животу. Похоже, его слова – не пустые обещания. Впрочем, ее тоже пронзило первобытное желание, и она поняла: он хочет заявить на нее свои права так, как в каменном веке мужчина-охотник заявлял права на понравившуюся ему женщину. Лаки снова впился ей в губы жадным поцелуем. Взяв в ладони его лицо, Серена с не меньшей жадностью ответила на его поцелуй, как бы давая понять, что не намерена его останавливать.

Его язык скользнул ей в рот, и она почувствовала, как разум, логика и самоконтроль покидают ее, стремительно куда-то улетучиваются. От удовольствия, от близости его тела, от исходящей от него силы Серена едва не потеряла сознание. Она обняла Лаки за шею и в следующее мгновение ахнула от восторга: это ее мягкая женская грудь прижалась к твердой, как камень, мускулистой мужской.

Лаки одной рукой крепко прижал нижнюю часть ее тела к себе, а другой потянулся к шее, чтобы расстегнуть пуговицы на блузке. Сейчас для него важнее всего было прикоснуться к ее коже, видеть ее. Верхняя пуговица выскользнула из петельки, и он принялся расстегивать следующую. Одна за другой остальные пуговицы капитулировали, падая от его рывков на пол.

Осыпая поцелуями ей шею, он потянул с плеч Серены блузку. Его большие пальцы проникли под бретельки бюстгальтера и тотчас соскользнули ниже, увлекая за собой чашечки. В следующий миг ее грудь уже была открыта его прикосновениям, его взгляду, его неутолимому голоду поцелуев.

Он взял губами сосок и потянул. Серена вскрикнула и впилась пальцами в его шелковистые волосы. Чувствуя, как жар желания охватывает все ее естество, она прижимала его к себе, как будто пыталась раствориться в нем.

Они вместе опустились на колени на брезентовое покрывало, на котором раньше стоял мольберт. Серена капитулировала перед требовательным поцелуем, таким восхитительным, таким сладостным, дарившим ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Не менее восхитительным было и прикосновение мужской руки к холмику ее груди. Ее руки в это время беспорядочно и неутомимо скользили по его широким плечам, сжимая и разжимая ткань футболки.

На мгновение отстранившись, Лаки сорвал с себя футболку и, не отрывая от Серены глаз, швырнул на пол. Его взгляд был полон страсти и желания. Когда же она посмотрела на него, у нее перехватило дыхание – и от удивительно строгого выражения его лица, и от красоты сильного, мускулистого тела. Это тело являло собой мечту любого скульптора. В глазах Серены оно было воплощением мужской красоты, красоты самца, изголодавшегося, но не прирученного, нацеленного на исполнение своего единственного желания.

Когда же он снова схватил ее за руки, она удивленно ойкнула и сладостно простонала от его прикосновения. Их тела вновь соприкоснулись, мягкая женская кожа – с загорелой и крепкой мужской. Мужчина и женщина. Уже этих прикосновений хватило, чтобы по телу Серены пробежала дрожь предвкушения тех сладостных близких мгновений, когда он овладеет ею.

Лаки грубо и страстно поцеловал ее, еще крепче прижимая к себе, давая ей ощутить силу его желания, и принялся расстегивать пуговицы на ее шортах. Мешковатые шорты цвета хаки соскользнули по ногам на пол. Тогда он взялся за резинку трусиков и рывком сорвал с ее бедер окаймленный кружевами шелковый лоскуток. Серена снова застонала от удовольствия.

Лаки продолжал что-то нашептывать ей. Одной рукой он поглаживал ее обнаженное бедро и округлые, упругие ягодицы, а тем временем пальцы другой скользнули к кустику темно-русых волос внизу живота. И пока они исследовали ее влажную, горячую плоть, он снова принялся шептать ей на ухо слова страсти, восхищения и желания, слова на языке, который она не понимала.

Серена попыталась восстановить дыхание и прошептать в ответ его имя, но не сумела. Лаки ласкал ее властно, со знанием дела. Когда же его палец проник в ее святая святых, чтобы проверить ее готовность, Серена блаженно охнула. Ее бедра непроизвольно сжались, сдавливая его руку, приглашая его, беззвучно умоляя не останавливаться.

Лаки приподнял голову и посмотрел на нее сверху вниз. Глаза Серены были закрыты, губы слегка приоткрыты. Изогнув спину дугой, она подалась вперед. Золотистые волосы разметались по плечам, делая ее похожей на необузданного развратного ангела. Куда только подевались ее сдержанность, ее хваленое самообладание. Не осталось ничего и от былой изысканности и аристократической утонченности. Она была просто женщиной. Женщиной, которая хочет мужчину, и ее тело бесхитростно заявляло об этом, нисколько не скрывая всепоглощающего желания. Истекая влагой, Серена энергичными движениями отвечала на движения его руки.

Желание ураганом клокотало в нем, огнем выжигая разум и бешено пульсируя в паху. Никогда еще он так сильно не хотел женщину. Он желал ее каждой клеточкой тела и чувствовал, что она готова принять его. Ее тело молило, чтобы он поскорее овладел ею. Ноздри его затрепетали, как у жеребца, почувствовавшего кобылицу. Лаки ощущал пряный аромат ее духов и запах женской терпкой росы возбуждения. Он остановился и рванул «молнию» джинсов, чтобы высвободить рвущийся на свободу возбужденный и трепещущий от желания член. Серена потянулась к нему и сомкнула пальцы вокруг его боевого копья страсти, с восхищением отметив его завидную длину и размер. Она погладила его и снова взяла в пригоршню, затем стала ласкать его размеренными движениями вверх-вниз, постепенно все крепче и крепче сжимая. В ответ на ее ласки его член сделался еще больше. Когда же ее большой палец скользнул по его бархатистой головке, Лаки шумно втянул в себя воздух.

Прижавшись губами к его груди, Серена легонько лизнула кончиком языка его сосок, лишив Лаки последних остатков самообладания. С его губ сорвался стон обезумевшего от страсти животного. Он должен взять ее прямо сейчас, не медля ни секунды.

Лаки положил Серену на спину и лег на нее сверху, пытаясь проникнуть в нее полностью и одним рывком. Она вскрикнула и впилась ногтями в его спину. Ее тело напряглось.

– О небо! – простонал Лаки, опершись на локти, борясь с природным желанием погрузиться в жаркую и влажную пещеру ее тела. – Прими меня полностью, cherie, – взмолился он. – Прошу тебя, Серена! Полностью, всего меня!

– О, Лаки! – охнула она. – Не могу. Ты такой… слишком… большой…

– Тсс! – прошептал он, прикоснувшись губами к ее виску. – Просто расслабься, дорогая, не будь такой напряженной. Все будет хорошо, вот увидишь. Ты только расслабься, только и всего. Да, так правильно.

Она неуверенно поерзала под ним, принимая его в себя еще на один дюйм, затем сжала его копье лепестками своего бутона, чем вызвала в нем новый приступ наслаждения. Лаки из последних сил сдерживался, пытаясь обуздать клокотавшее в нем желание грубо вонзиться в нее, войти на всю длину своего фаллоса. Убрав прядь волос с ее щеки, он неторопливо поцеловал Серену, постепенно проникая в нее все глубже и глубже, чувствуя, как постепенно ее тело расслабляется, радостно принимая его.

– Да ты такая же крепкая, как сжатый кулак, – прошептал он, касаясь губами ее губ. Он пытался сдержаться и не форсировать события, давая ей возможность спокойнее, без всякого напряжения принять его. – Mon Dieu, неужели мужчины в Чарльстоне не знают, как нужно обращаться с такими красивыми женщинами?

Серена ничего не ответила ему, просто не смогла, и все. Она утратила дар речи и не могла сказать ему, что даже не помнит имени последнего мужчины, с которым спала, потому что оно стерлось из ее памяти. Сейчас все ее мысли были заняты только им. Она чувствовала только его: ощущала, как он проникает в нее, ласкает ее, целует. Она гладила его скользкую от пота мускулистую спину. Затем ее руки скользнули ниже и сжали его ягодицы, как будто она пыталась вдавить его в себя, одновременно поднимая бедра навстречу ему, чтобы он мог войти в нее как можно глубже.

Его большое тело крепко прижалось к ней и начало медленно двигаться, ритмично поднимаясь и опускаясь, набирая при каждом новом толчке силу и скорость. Серена дугой выгибалась под ним, стараясь, чтобы их движения совпадали по времени, устремляясь к чем-то такому, о чем она раньше даже не подозревала. Это было ни с чем не сравнимое ощущение. Она ни разу в жизни не испытывала ничего подобного. Возбуждение владело ею, нарастало с каждым мгновением, накапливалось в ней, отбрасывая прочь благоразумие и самоконтроль. Это одновременно пугало и было чертовски приятно. Ее словно уносило куда-то вдаль на гребне исполинской волны наслаждения.

Серена прильнула к Лаки, как будто он мог вернуть ее в реальный мир. Она крепко обняла его и обхватила ногами его стройные бедра. И все равно возбуждение продолжало нарастать, оно становилось более жарким и ослепительным в своей силе. Ей казалось, что ее тело вот-вот разлетится во все стороны миллионом сверкающих осколков.

– Лаки!

Лаки почувствовал, что она приближается к пику наслаждения, и услышал, как она выкрикнула его имя. В следующий миг его сознание затуманилось, и он взорвался в ней струей горячего семени. С хриплым стоном еще глубже погрузился в нее, на время утратив способность мыслить, способность понимать и ощущать что-либо, кроме пульсирующего контакта их тел. Эти мгновения были настолько сладки, настолько совершенны и неповторимы, что на мгновение горечь улетучилась из его души, и Лаки впервые за последнее время почувствовал себя чистым, легким, свободным от всего и умиротворенным. Он ухватился за это ощущение, как за спасательный круг, как можно крепче сжимая Серену в объятиях, словно пытался впитать в себя ту доброту, которую неожиданно для себя обнаружил в ней.

Реальность постепенно, как будто отдельными мазками картины, возвращалась к нему. Казалось, будто он выходит из пелены тумана на ровное ясное пространство.

Заляпанный краской кусок брезента. Ножки мольберта. Узкие полоски света, проникающие сквозь щелки в занавесках. Женщина под ним.

Он посмотрел на Серену, и в груди у него что-то болезненно сжалось. Она беззвучно плакала, отвернув голову в сторону. Слезы, одна за одной, выскальзывали из-под ресниц. Он сделал ей больно. Он чувствовал, как сильно она напряжена, и все же позволил себе отдаться во власть желания, пренебрегая всем остальным, и тем самым злоупотребил ее доверием. Боже, как же по-скотски он повел себя!

Он не раз говорил себе, что ему все безразлично, что ему ни до чего и ни до кого нет дела. Вид женских слез это опроверг. Его воспитали в духе уважения к женщинам. Несмотря на цинизм, укоренившийся в нем за последние годы, мысль о том, что мужчина способен сделать женщине больно, оскорбить ее или унизить, представлялась ему отвратительной. Стоило ему подумать о том, что он сделал больно Серене – храброй и гордой Серене Шеридан, чья аристократическая внешность скрывала за безупречным фасадом тайные страхи, – как эта мысль пронзила его в самое сердце, гораздо глубже и больнее, чем он был готов признаться самому себе.

Слегка дрожащей рукой он провел по ее волосам и коснулся виска.

– Серена. Прости меня…

– Не надо извиняться, – прошептала она. – Со мной все в порядке.

– Я сделал тебе больно. Я был слишком груб. Я…

– Нет. Просто со мной такого ни разу не бывало, – сказала она, сокрушив этим признанием его чувство вины.

До Лаки неожиданно дошел смысл этого бесхитростного признания.

– Никогда?

Серена повернула к нему голову и слабо улыбнулась.

– Никогда со мной не было ничего подобного. Я даже не представляла, что мне может быть так хорошо. В сексе я не слишком умелая.

Ничто не могло возбудить его сильнее, чем эти слова. Даже если бы она призналась ему в своей девственности. Ему было чертовски приятно осознавать, что раньше ни один мужчина не смог доставить ей такого удовольствия, как он. Ощущение собственной мужественности вспыхнуло в нем, и на этот раз он даже не стал пытаться подавить его или отрицать. Серена принадлежит ему, он чувствовал это на инстинктивном уровне. Она его женщина. Все еще оставаясь в ней, он вздрогнул, и ее тело тут же отозвалось на это движение, машинально сжав его еще крепче и не желая отпускать. Он снова посмотрел на нее, ощущая себя во власти чувств, которым он был не в состоянии дать определения. Серена ответила ему нежным взглядом. Губы ее слегка приоткрылись.

–  Ma jolie fille, – произнес он и, опустив голову, поцеловал ее в шею. – Может, это и был твой первый полет к небесам, но он точно не последний.

Глава 10

Он, наверное, уже в сотый раз видел этот сон. Он видел, как ползет по канализационному туннелю под личной тюрьмой самопровозглашенного генерала и наркобарона Хуана Рафаэля Рамоса, чувствуя, как задыхается от дыма. Слышал проникавшие даже сквозь каменные стены вопли пытаемых палачами узников, и ему казалось, что это кричат, обезумев от боли, человеческие души из какого-то другого измерения.

Он планировал побег с того дня, как пришел в сознание после первого допроса, учиненного людьми Рамоса. Он думал о побеге каждый раз, когда они пытали его, заставляя себя сосредоточиться на мысли на свободе, а не на адской боли, и в бесконечные часы в темной вонючей камере раз за разом обдумывал способы бегства. Сейчас конец туннеля был в буквальном смысле виден. Его пальцы вцепились в заржавевшую решетку и вытолкнули ее наружу. На другом его конце стояли освещенные ярким шаром света Рамос, Амалинда Рока и подполковник Ламберт.

Первым он набросился на Ламберта и убил его грубым металлическим прутом. Кровь фонтаном хлынула из его головы, как вода из пожарного гидранта. Она была теплой и липкой и достигала уровня его плеч. Он услышал женский смех и медленно повернулся. Двигаться быстрее в вязкой жидкости он не мог. Над ним нависла Амалинда. Ее волосы змеились вокруг нее, как трепещущие на ветру длинные узкие ленты.

В то мгновение, когда он узнал Амалинду, ее лицо тут же гротескно исказилось, превратившись в уродливую маску монстра с оскаленными клыками. Ее пальцы приняли форму змей, они обвились ему вокруг шеи, затягивая его голову в бурлящий кровавый водоворот, чтобы утащить за собой вниз, на самое дно. Он чувствовал, как они сдавливают ему горло, чувствовал боль в легких. Его тотчас охватила паника, грозя в любую минуту исторгнуть из его груди безумный вопль…

Судорожно хватая ртом воздух, Лаки рывком пробудился от кошмара и безумным взглядом огляделся по сторонам, пытаясь понять, что же давит ему на грудь. Прижав голову к его сердцу, рядом с ним в постели лежала женщина. Ее золотистые волосы шелковым покрывалом накрывали его смуглую кожу. Шелби. Нет, нет, сказал он себе, пытаясь противостоять горьким воспоминаниям. Не Шелби. Серена.

Ему потребовалось какое-то время, чтобы отделить реальность от ночного кошмара, понять, что за женщина лежит рядом с ним и где они сейчас находятся. Обрывки мыслей и чувств вихрились, подобно пыли, на дальних границах его сознания, и он старательно выбирал наиболее приятные из них и отчаянно пытался оттолкнуть прочь все остальные.

Серена. Безопасность. Дом.

Она подняла голову и, сонно моргнув, посмотрела на него. В ее глазах застыл немой вопрос. Лаки ничего не сказал ей. Он высвободился из-под нее и, встав с постели, как был, голым, шагнул к окну.

Его кожу покрывала холодная пленка застывшего пота. Волосы были влажными. Он почувствовал это, когда провел по ним рукой, убирая пряди со лба. Дрожь, охватившая его еще во сне, не унималась. Лаки дрожал, если не физически, то в глубине души. Сердце бешено стучало в груди. Он взялся за раму открытого окна, пытаясь глотнуть побольше свежего воздуха. Сейчас для него самое главное – суметь противостоять страху, который грозил захлестнуть его сознание. Грозил забиться ему в горло и задушить, перекрыв доступ кислорода. Лаки закашлялся и еще крепче впился пальцами в оконную раму, усилием воли пытаясь подавить в себе неожиданно подкравшуюся слабость.

Они были его старыми знакомыми – ночные кошмары и их последствия: дрожь и слепящая мерзость испуга. Как знать, сумеет ли он на этот раз изгнать из сознания темную пелену страха и горечь сожаления? Боже, как ему хотелось отдаться во власть целительного здорового сна, но, увы, этой ночью ему больше не уснуть. Сны были слишком ужасными, слишком яркими и похожими на реальность, слишком обольстительными в своем стремлении сбросить его в пучину безумия.

Он не уснет этой ночью еще и потому, что страшно боится осрамиться. Более сильный мужчина наверняка смог бы заснуть. Порядочного мужчину не стали бы по ночам терзать демоны прошлого. Его угнетала сама мысль о том, что Серена может стать свидетельницей его постыдных сонных криков и стонов, и он призвал на помощь глубинные источники ярости, лишь бы противостоять этим кошмарам.

Лежа в постели, Серена наблюдала за ним. Она не видела его лица, однако слабый лучик луны, проникавший через окно, омывал серебром его спину и плечи. Лаки стоял опустив голову. Каждая мышца его тела была напряжена и рельефно очерчена лунным светом. Серена не имела ни малейшего представления о том, что за кошмары мучили его во сне. Единственное, что она знала наверняка, – это то, что ей искренне хочется ему помочь. Хочется предложить ему все свои силы так же, как прошлой ночью она предложила ему всю себя. В куче одежды, валявшейся возле кровати, Серена нашла его футболку и за неимением лучшего натянула ее на себя. Футболка достигала ей середины бедер. Серена соскользнула с кровати и приблизилась к Лаки.

– Что-то случилось? – тихо спросила она. Какое-то мгновение ответом ей было молчание, и до ее слуха донеслись лишь звуки леса – кваканье лягушек, жужжание насекомых да далекое попискивание енота.

–  Rien, – ответил он наконец и нетерпеливо встряхнул головой, когда понял, что ответил ей по-французски. – Ничего.

Серена положила ему на плечо руку.

– Лаки…

– Ничего! – прорычал он, резко оборачиваясь к ней. Это была тактическая ошибка. Серена осталась на месте и смело заглянула ему в глаза. Она прочитала его мысли с той же легкостью, что и университетский преподаватель в разговоре со студентом-первокурсником. Лаки отвернулся и в очередной раз выглянул в окно. Когда он заговорил снова, голос его звучал намного спокойнее.

– К тебе это не имеет никакого отношения. Всего лишь неприятные воспоминания о пребывании в Центральной Америке.

– А что ты делал в Центральной Америке?

Его губы скривились в сардонической усмешке.

– Скажем так – я там не миссионерской деятельностью занимался.

– Служил в армии?

– Точно. Выполнял кое-какую работенку для Дяди Сэма.

– Ночные кошмары просто так, ни с того ни с сего, не снятся.

–  Pas de bêtises, – пробормотал он. – Я говорю совершенно серьезно.

– Если хочешь поговорить об этом, я могу выслушать тебя и помочь, – предложила Серена от всего сердца.

Лаки натужно усмехнулся.

– Ты не в состоянии помочь даже самой себе, – сказал он, удивившись намеренной жестокости своих слов. Впрочем, Серена пропустила его высказывание мимо ушей. Лаки напуган и уязвлен, так что не стоит удивляться, что он пускает в ход агрессию.

– Решать чужие проблемы всегда проще, чем свои.

– Это точно. Давай оставим эту тему, – буркнул Лаки.

Серена пожала плечами и сложила на груди руки. В его футболке она выглядела гораздо моложе своих тридцати, лет на девятнадцать. Волосы распущены, в лунном свете кожа смотрелась гладкой, почти мраморной. Лаки неожиданно испытал желание и непозволительную нежность к этой красивой женщине. Увы, это лишь усугубляло бремя всех других эмоций, которые и без того давили на него своей непомерной тяжестью. Интересно, хватит ему сил сбросить с себя этот груз, прежде чем тот раздавит его окончательно?

– Ну, хорошо, – уступила Серена и согласно кивнула. – Я лишь подумала, что…

– Что ты подумала? – не дал ей договорить Лаки. – Решила, что только потому, что я половину ночи провел в тебе, это дает тебе право влезть в мою голову и смотреть, что за змеи там копошатся? Думай, прежде чем говорить, ангел.

Серену так и подмывало вступить с ним в спор. В конце концов, разве у нее нет права на вопрос о том, что же так сильно мучает его во сне. Она хотела знать о нем все, хотела, чтобы он охотно делился с ней самым сокровенным, однако прекрасно понимала, что этого никогда не будет. Лаки был бы счастлив, если бы она и дальше пребывала в уверенности, что он преступник и закоренелый злодей.

Что ж, возможно, так было бы лучше и для нее самой. Тогда она держалась бы от него подальше, и ее представление о нем оставалось бы прежним. Серена обернулась и снова посмотрела на постель, в которой они совсем недавно лежали вместе. День сменился ночью. После того как они занялись любовью на чердаке, на жестком полу комнаты, заставленной картинами, они перебрались на старомодный матрас, набитый испанским мхом и ароматными душистыми травами. Теперь Лаки занимался любовью без спешки, нежно и умело, постепенно приближая ее к вершинам наслаждения, неведомым ей ранее. Ее тело все еще трепетало от возбуждения, а каждое нервное окончание гудело от осознания близости мужчины, что стоял сейчас возле нее.

– Только не пытайся ничего выдумывать, – пробормотал он, перехватив ее взгляд. – Это был всего лишь секс.

Губы Серены скривились в обиженной усмешке.

– Спасибо, что заставил меня почувствовать себя дешевкой, готовой забраться в постель к любому мужчине.

– Ничего личного.

– Я понимаю, – сухо ответила она. – Я всего лишь одна из многочисленных дешевок, встретившихся на твоем жизненном пути. Мне от этого сразу стало легче на душе. Ты знаешь, как польстить женщине, Лаки.

– Если ты хотела услышать сладенькую ложь, то не по адресу обратилась. Не на такого нарвалась.

Серена подумала о пленительной красоте его картин, но ничего не сказала. Ему не понравилось то, что она увидела их. И уж он вряд ли придет в восторг, если ей под заржавевшей броней наигранной грубости удастся разглядеть его истинную суть.

– Я просто пытаюсь быть честным с тобой, дорогая. Разве не этого всегда хотят психологи? Честности. Правдивых, без утайки, признаний.

Серена промолчала. Как бы ни было это ужасно, но этой ночью она предпочла бы, чтобы он ей солгал. В эмоциональном плане она чувствовала себя просто отвратительно – слишком многое случилось в ее жизни за последние два дня. Ей, конечно, было бы куда приятнее услышать от обнимающего ее мужчины, что она дорога ему больше жизни, даже если это беспардонная ложь. Впрочем, от Лаки этого никогда не дождешься. Не тот он человек. Он никогда никого не подпустит к себе на близкое расстояние, тем более с помощью лжи.

Она отошла в сторону. Отвыкшие от любовных утех, болезненно давали о себе знать те мышцы, о существовании которых она успела забыть. Серена приблизилась к двери и взглянула на простиравшуюся перед домом водную гладь. Страх, который напомнил о себе прошлой ночью, сегодня оставил ее в покое. Его вытеснили другие вещи – тревожные мысли о Гиффорде, Шелби и реальном, физическом присутствии Лаки Дюсе. Ее Лаки, героя и антигероя в одном лице. Ее возлюбленного.

У нее никогда не было любовника. Ей еще никогда не встречались мужчины вроде Лаки Дюсе – решительные, властные, грубые, волевые. Не удивительно, что у нее с трудом укладывалось в голове, как она оказалась в таком необычном месте в обществе такого необычного человека, как Лаки. Серена испытывала безумное желание посмотреть в зеркало и увидеть в нем себя прежнюю, какой она была всего пару дней назад.

– С тобой все в порядке? – неожиданно спросил Лаки и подошел к ней ближе.

Она почувствовала жар его тела и не смогла удержаться от желания прижаться к нему. Он молча обнял ее, даря ей то, чего ей недоставало в эти минуты, – душевное спокойствие.

Серена улыбнулась одним краешком рта.

– Конечно. Моя жизнь перевернулась с ног на голову. Разве я могу быть не в порядке?

– Ты могла уехать. Вернуться в Чарльстон. Оставить Гиффорда одного расхлебывать эту кашу.

– Нет. В отличие от тебя, у меня есть чувство долга. Я чувствую ответственность перед людьми. Пусть я и живу отдельно от них, но это не значит, что я могу вот так просто взять и отказаться от них. Я не могу бросить их в беде, во всяком случае, до тех пор, пока не решится это дело.

Ее голос звенел решительностью. Лаки даже удивился тому, как это только он мог спутать Серену с ее сестрой. Единственное, что есть у них общего, – это привлекательная наружность. Серене присуща твердость, некий прочный внутренний стержень и глубокий источник силы, к которому она прибегала снова и снова, невольно подталкиваемая Гиффордом и Шелби. Она была одновременно и хрупкой, и сильной, и это сочетание неожиданно тронуло его, хотя он ни за что никому не признался бы в этом. Ему было больно думать, что Серена утратит остатки невинности прежде, чем здесь все закончится. Больно до такой степени, что он даже не мог себе представить, что это способно его растрогать.

Ведомый сильным чувством самосохранения, он отвергал подобные эмоции как проявление слабости. То, что он чувствует в отношении Серены, – всего лишь физическое желание, похоть, не более того. Желание, которое кажется ему неутолимым. Оно снова шевельнулось в нем подобно вспыхнувшим углям костра, который можно сгрести в кучу, но невозможно потушить.

Он наклонил голову и коснулся губами ее щеки и виска.

– Ты будешь моей до того времени, как все закончится? – прошептал он, гладя ее тело.

Серена вздрогнула от прикосновения жарких рук и холодных слов. Никакого притворства, никакой фальшивой любви. Лишь смелая неприкрытая правда. Серена попыталась не принимать этого близко к сердцу. Лаки не из тех мужчин, кто способен предложить женщине долговременную связь. И если она тоже его хочет, с нее довольно того, чтобы рассматривать их отношения лишь как грандиозный секс, и все. Этакая небольшая любовная одиссея, о которой можно будет вспомнить позднее, когда она вернется в Чарльстон, в привычный разумный и размеренный мир, где можно восхищаться былым безрассудством.

В любом случае особого выбора у нее нет. Да, она просто хочет его и не требует для себя никаких условий. Сейчас ее тело ответило на его желание, ответило привычно, как будто у них был опыт близости, измеряемый неделями, а не часами. Ее тотчас бросило в жар, стоило его пальцам сжать ей соски сквозь ткань футболки. Затем она почувствовала спиной его эрекцию, и желание охватило ее с прежней силой. В следующее мгновение Лаки приподнял на ней футболку, и их обнаженные тела прижались друг к другу.

– Я никак не могу насытиться тобой, дорогая, – прошептал он, прикасаясь поцелуем к ее нежным сочным губам. – Я снова хочу тебя.

Серена уткнулась головой в его грудь.

– А я вряд ли готова к этому, – призналась она.

Лаки приподнял ей подбородок и немного откинул назад голову. В ее глазах он прочитал не отсутствие желания, а всего лишь смущение.

– У меня есть кое-что особое для подобных целей, – обольстительно улыбнулся он и коснулся губами ее щеки. – Возвращайся в постель; старина Лаки поцелует тебя там, где надо, и все поправит.

Они отправились в Шансон-дю-Терр, когда над водой все еще висел туман, напоминающий огромные бесформенные кучи хлопка. Окружающий мир навевал мысли о том, как земля могла выглядеть давным-давно, на заре времен, когда суша все еще остывала под водным покровом бескрайних океанских просторов. Казалось, что в любой момент из воды вынырнет голова динозавра.

Серене было легко представить себе, как они с Лаки, проскользнув в дыру в полотне времени, нырнули в доисторические эпохи и стали единственными мужчиной и женщиной на всей планете. Это был необычайно притягательный романтический образ, и Серена даже не пыталась прогнать его прочь.

Лаки шестом направлял лодку вперед, а она молча разглядывала окружающее пространство. Ей по-прежнему было неуютно в этой болотистой местности – и вряд ли когда-нибудь она сумеет избавиться от этого чувства, – однако ее отношение к этим краям немного изменилось после того, как на глаза ей попались сделанные кистью Лаки пейзажи. Сейчас она смотрела на все это немного другими глазами, пытаясь лучше понять и этот болотистый край, и этого мужчину.

И тот, и другой таили в себе немало загадок. И тот, и другой отличала некая тайна, одиночество, уединение. Неудивительно, что Лаки нашел себе пристанище именно здесь; эти огромные болота как будто понимали его. Серена задалась вопросом: сумеет ли она когда-нибудь до конца понять его, найти отгадку его тайн или же он так и останется не понятым ею?

Желание лучше узнать его по-прежнему не отпускало Серену. Ей хотелось знать, каким он был в детстве, почему бросил колледж, какие события посеяли в его душе семена цинизма. Эти вопросы были готовы в любую секунду сорваться с кончика ее языка, но Серена усилием воли заставляла себя молчать. С ее стороны было бы глупо побуждать Лаки к тому, чтобы их и без того непростые отношения запутались еще больше. Лаки решительно и недвусмысленно прочертил между ними границу: они могли дарить друг другу свои тела на время ее пребывания в его доме, пребывать в некоем подобии дружеских отношений, но не более того.

– О чем ты думаешь?

Серена вздрогнула от неожиданного вопроса и посмотрела на Лаки так, будто он застукал ее за чем-то постыдным.

– Ни о чем, – пробормотала она, ощущая себя последней лгуньей.

Лаки нахмурился, и она поспешила сменить тему, прежде чем он отпустит очередную колкость в ее адрес:

– Меня не прельщает перспектива решать проблемы Шансон-дю-Терр. В конце концов, я там не живу и вряд ли имею право вмешиваться в ваши дела.

Лаки оттолкнулся шестом, и лодка вновь скользнула вперед.

– Ты сама сказала, что у тебя нет выбора.

– Я знаю, но это не значит, что я от этого в восторге. Я чувствую себя как посторонняя, если стану вмешиваться. Шелби это точно не понравится.

– Есть вещи поважнее, чем чувства госпожи Шелби, – язвительно ответил Лаки. Серена повернулась на сиденье, чтобы лучше видеть его лицо. Лаки решительно выпятил подбородок. Взгляд его был прикован к какой-то точке вдали. Выражение лица оставалось непроницаемым.

– Скажи, в вашей семье тесные отношения? – неожиданно спросила она.

Лаки растерянно моргнул. Тесные ли были в его семье отношения? Да, были тесные, близкие, как шерстяные нити на домотканом каджунском ковре. За одним исключением… и этим исключением был он сам. После возвращения в Штаты Лаки держался от родных на расстоянии, отдалился от них, хотя знал, что тем самым обижает их. Они были хорошими людьми, его родители, его братья и сестры. Слишком хорошими, чтобы он хотя бы случайно замарал их своим бесславным жизненным опытом, своими проблемами. Он исправно навещал родителей, правда, не очень часто, а также время от времени виделся и с остальными родственниками, однако продолжал оставаться той одинокой ниточкой, что навсегда выскочила из полотна семейства Дюсе. Той самой, которая навеки остается нераспутанной, с горьким юмором подумал он.

–  Oui, – коротко ответил он. – Очень близкие.

– А мне не везло в жизни. Я не могу сказать, что мы с сестрой были близки. И то, что, скорее всего, произойдет с плантацией, вряд ли их укрепит.

– Как я уже сказал, дорогая, нам предстоит решить дела поважнее.

Он причалил к берегу, и Серена огляделась по сторонам. Они были в том месте, которое по праву можно было назвать самым сердцем здешних болот. Здесь при всем желании не найти даже малейших признаков цивилизации. На многие мили вокруг ничего, кроме черной воды и непролазных лесов. Лаки вопросительно посмотрел на Серену, и она в ответ лишь недоуменно подняла бровь.

– Хочу тебе кое-что показать, – пояснил он, затем ловко соскочил с пироги и подтащил ее к берегу. Серена упрямо не стала вставать со своего места, даже когда он предложил ей руку.

– Где же то самое, что ты хочешь показать мне? – спросила она. Голос выдавал ее самые худшие опасения.

– Там, дальше по тропинке, – ответил Лаки и указал в сторону леса.

Увы, Серена не увидела ничего, даже отдаленно похожего на тропинку. Перед ней простирались лишь густые заросли деревьев и кустарников. В ней моментально ожили былые страхи.

Лаки решительно взял ее за подбородок и повернул ее голову так, чтобы она смотрела на него, а не на лес.

– Не бойся, cherie, – прошептал он. – Ты ведь со мной. Теперь ты моя. Я не дам тебя в обиду.

Глядя в его суровое лицо, Серена на подсознательном уровне почувствовала, что между ними установилась прочная связь. И возникла она помимо ее воли или согласия в те восхитительные мгновения, когда они одновременно взлетали к вершинам наслаждения. Она стала женщиной Лаки Дюсе, готовой повиноваться ему во всем. Он защитит ее и будет обладать ею, как те мужчины, которые во все века защищали своих женщин.

– Ты веришь мне, дорогая?

– Да, – прошептала она и подумала про себя: всей моей жизнью, если не всем моим сердцем.

Она доверяла ему. Подобное было бы немыслимо всего пару дней назад. Она ни за что не поверила бы человеку столь необузданному и столь беспринципному; человеку, отвергающему власть и решающему проблемы насилием. Однако сейчас она знала, что Лаки совсем не такой, каким мог показаться с первого взгляда. Он был в чем-то подобен необработанному алмазу – твердый и темный снаружи, многогранный внутри.

Она приняла его руку и позволила помочь себе выбраться из лодки. Как только ее ноги коснулись земли, Лаки подхватил ее на руки и отнес в то место, которое хотел показать ей. Тропа, по которой он шагал, поросла папоротником и колючими кустами ежевики, петляя в самой чаще леса. Болото как будто старалось уничтожить все следы былого присутствия человека. Большую часть пути Серена вообще не видела никакой тропы. Но Лаки уверенно шел вперед, как будто в воскресный день прогуливался по главной городской улице. Он принес Серену на небольшую поляну на берегу очередного ручья. Поляну окружали заросли ежевики и магнолий. Последние густо наполняли воздух слегка удушливым ароматом. Противоположный берег ручья был испещрен белыми головками поповника и тунбергий. На фоне восходящего солнца неожиданно появились силуэты оленихи и двух оленят, пришедших на водопой. Лаки поставил Серену на землю, но из объятий выпускать не стал, чтобы она оставалась под защитой его сильных рук. Он показал на сплошной ковер водяных гиацинтов, протянувшийся от одного берега до другого.

– Эти штуки могут полностью задушить все болото, – тихо пояснил он. – За один только сезон такое растение способно произвести шестьдесят пять тысяч таких же особей. Они закрывают свет, и его лишаются те растения, которые находятся под ними. Они неизбежно гибнут. Исчезает и фитопланктон, которым кормятся рыбы, а с ним и сами рыбы. Погибают водоросли, которыми питаются утки. По этой причине утки улетают отсюда в другие места. Человек совершенно случайно занес сюда эти растения, и вот результат.

Лаки повернулся и указал на дальний берег. Там, среди зарослей рогоза, мелькнула голова какого-то животного, похожего на бобра.

– Это нутрия. В тридцатых годах их завезли в Луизиану, чтобы проверить, как они будут размножаться в этих местах. Часть из них затем ушла отсюда. Но в здешних топях нутрий осталось очень много, и они буквально выжирают здесь всю растительность. Уничтожают траву в тех местах, куда нефтяные компании не пускают охотников, которые ставят капканы. Когда исчезает трава, удерживающая и скрепляющая своими корнями почву болот, то эта самая почва размывается, сюда проникает соленая вода из Мексиканского залива и начинает отравлять все вокруг. И все это происходит из-за нутрий, которых человек когда-то опрометчиво завез в эти края.

Ты видишь все это, и тебе кажется, что ты находишься где-то на краю земли, – добавил он. – Но то, что предстает перед твоим взглядом, – это два примера неразумного вторжения человека в природу. Болото может показаться безжалостным и неуязвимым, но на самом деле оно удивительно хрупкое и ранимое. Оно представляет собой сложную систему сдержек и противовесов. Человек может уничтожить его в мгновение ока.

– Почему ты мне все это показываешь? – спросила Серена, заглядывая ему через плечо.

– Я просто хочу, чтобы ты поняла это, прежде чем вернешься домой и встретишься с Шелби, Тэлботом и людьми из «Трайстар». Дело не только в вашем поместье, дорогая, и не только в твоих отношениях с сестрой и дедом. Это целая экосистема, – ответил Лаки, продолжая разглядывать окружающее пространство, как будто стараясь запомнить его, прежде чем станет слишком поздно и этот дикий край исчезнет навсегда. – Уже сейчас болота медленно и верно погибают. Происходит засоление каналов, которые были построены для того, чтобы оградить от наводнения местные земледельческие фермы во время разливов Миссисипи. Однако прежде всего следует понять, что земля здесь с самого начала не была пригодна для земледелия. «Трайстар» задумала прорыть здесь свой собственный навигационный канал. Здесь существенно увеличится количество ила, и одному только богу известно, что тогда произойдет. О природе эти варвары совсем не думают. Список их преступлений против экологии будет длиной с твою красивую руку.

Серена внимательно слушала его, впитывая не только слова, но и те эмоции, которые стояли за ними. Сейчас она слушала не браконьера Лаки и не крутого дебошира. Это был даже не Лаки, а Этьен Дюсе, студент-биолог. Мальчишка, который вырос в этих местах.

– Тебе здесь нравится. Ты любишь этот край.

Лаки ответил не сразу, погрузившись в раздумья. Здешние болота были его домом, его пристанищем, его спасением. Чувства, которые он испытывал, находясь здесь, помогли ему залечить душевные раны, когда он отчаянно боролся за возможность сохранить разум и не скатиться в пучину безумия. Молчание затянулось, сделалось ощутимо тяжелым.

–  Oui, – наконец ответил он. – Я знаю, что ты ненавидишь его, но это главное место моей жизни.

Это признание тронуло Серену до глубины души, и она была готова расплакаться. Впервые Лаки в чем-то совершенно искренне ей признался, не пытаясь прикрыться грубостью.

Как ни пытался разум убедить ее в том, что это глупо, чувства заставили Серену жадно ухватиться за эту маленькую хрупкую надежду. Она повернулась лицом к Лаки и обняла его. Ей очень хотелось того, о чем она в эти мгновения не осмеливалась сказать вслух, пообещать, что приложит все силы, чтобы спасти этот уголок природы, независимо от того, как сильно он пугал ее, хотя бы для того, чтобы подарить Лаки нечто большее, нежели простое желание.

Глава 11

– Неужели ты ничего не сможешь сделать, Мейсон?

Шелби принялась мерить шагами небольшой кабинет, который ее муж занял для своих нужд, когда они перебрались в Шансон-дю-Терр. Это была, по сути дела, темная конура с обшитыми деревянными панелями стенами и дощатым полом, заставленная обтянутой кожей мебелью. У стен высились полки, уставленные пропахшими плесенью книгами. А со стен неодобрительными взглядами взирали портреты мужчин, написанные в прошлом веке. Шелби даже не удостоила их взглядом. Сложив на груди руки, она продолжала расхаживать по комнате, громко цокая каблучками.

Мейсон рассеянно оторвался от бумаг, разложенных перед ним на столе, и подвинул к переносице сидящие на кончике носа очки. Что помогло ему обратить внимание на новый красно-черный костюм супруги. В его глазах застыло ласковое, хотя и слегка глуповатое выражение.

– Я не совсем понимаю, чего ты хочешь от меня, дорогая.

Шелби недовольно посмотрела на мужа, нетерпеливо сверкнув глазами, и, подойдя ближе, положила на стол руки с идеально ухоженными ногтями. На одном из пальцев красовалось кольцо с бриллиантом.

– Ты знаешь, что сказал Берк. Он считает, что мы должны объявить Гиффорда недееспособным.

– Послушай, Шелби, – начал Мейсон и, снисходительно улыбнувшись, аккуратно положил руки на стопку бумаг, которые только что просматривал. – Я уже говорил тебе, что из этого ничего не выйдет, и объяснил почему. Во-первых, у людей может возникнуть вопрос: почему я объявил деда жены недееспособным и получил процент от сделки по продаже плантации? Так не пойдет, дорогая. Выборщикам это точно придется не по вкусу. Во-вторых, Серена никогда не согласится с таким вариантом.

– Серена! – Шелби, буквально выплюнула имя сестры, как будто оно было чем-то ядовитым, и снова принялась расхаживать по комнате. – Черт бы ее побрал! И зачем только она приехала именно тогда, когда у нас все стало так удачно складываться? Она испортит все мои планы. Это абсолютно в ее духе.

Мейсон с неодобрительной улыбкой посмотрел на супругу.

– Ну, не надо быть такой пессимисткой, моя рыбка. Серена вполне может во всем разобраться, если мы ей все толком расскажем.

– Вот увидишь, она обязательно станет на сторону Гиффорда, – возразила Шелби, поправив прядь волос, выбившуюся из идеальной – волосок к волоску – прически. – Я уверена, что дед наболтал ей всяких глупостей про меня. Да и Лаки Дюсе мог шепнуть то, чего ей не следовало бы знать.

– Да с какой стати он будет ей что-то говорить? Она всего лишь наняла его, чтобы он отвез ее на лодке к Гиффорду.

– Ну-у-у… – неуверенно протянула Шелби. – Потому что у него с головой не все порядке. Он совсем тронулся. Вот почему.

Мейсон покачал головой:

– Ты напрасно сердишься, заводишь себя по пустякам.

– Сердиться следует не мне, а кое-кому другому. Если мы в ближайшее время не соберем денег, то у нас будут большие проблемы, Мейсон. Тебе нужно оплачивать избирательную кампанию, да и новый дом тоже потребует кругленькой суммы.

– Продажей старого дома всех проблем все равно не решить.

Шелби резко остановилась и театрально прижала руку к груди. Глядя на нее, можно было подумать, будто слова мужа безжалостно ранили ее в самое сердце, словно кинжал.

– Я пытаюсь продать дом, Мейсон. Это не моя вина, что Лоутон в последнюю минуту дал задний ход. Я не виновата, что на рынке сейчас такая невыгодная конъюнктура.

– Верно, птичка, я знаю, ты ни в чем не виновата, – поспешил заверить ее супруг. – Конечно, нет. Я просто размышляю вслух, только и всего.

Больше он размышлять вслух не стал, вспомнив о том, что кредитная карточка жены подошла к лимиту еще до того, как она купила этот новый костюм. Его пронзила малоприятная мысль о том, что эти туфли-лодочки из красной кожи наверняка стоят безумно дорого, однако предпочел промолчать. Его прошлая попытка обуздать аппетиты супруги была встречена бурной истерикой.

– Я скажу тебе, чего бы я хотела больше всего на свете, – вкрадчивым шепотком произнесла Шелби, прибегнув к проверенному приему – капризному надуванию губок. – Я хотела бы быть единственным ребенком у родителей. И еще было бы здорово, если бы к Гиффорду снова вернулся рассудок. Вот чего я хотела бы.

– Ты все принимаешь слишком близко к сердцу, моя сладенькая, – проворковал в ответ Мейсон. – Все образуется, вот увидишь. Все будет хорошо, я нисколько в этом не сомневаюсь.

Раздался громкий стук в дверь, и в комнату шагнула Одиль Фонтено. Ее костлявая фигура казалась прямее обычного, а на лице, как всегда, читалось нескрываемое неудовольствие. Пышные волосы с сильной проседью были всклокочены, тонкие губы недобро поджаты. На Одиль было домашнее ситцевое платье с цветочным орнаментом, неким загадочным образом еще более усугублявшее ее мрачное настроение. Сидело оно на ней просторно, точнее, болталось, как на проволочной вешалке.

– Следует ждать, когда тебе разрешат войти, Одиль! – сердито бросила ей Шелби, не уверенная в том, что домоправительница не подслушивала под дверью. – У тебя варварские манеры. Будь я твоей хозяйкой, непременно уволила бы тебя за твою дерзость.

Одиль возмущенно фыркнула:

– Слава Всевышнему, что не вы моя хозяйка. Если бы я проработала на вас хоть день, то уж точно сошла бы с ума.

– Какая наглость! – моментально вспыхнула Шелби.

– Ты что-то хотела сообщить нам, Одиль? – поспешил вмешаться Мейсон, чтобы не доводить дело до скандала.

Одиль прищурилась и посмотрела сначала на Мейсона, затем на Шелби и снова на Мейсона.

– Мисс Рена вернулась, – не предвещающим ничего доброго тоном возвестила она, затем развернулась и, не ожидая разрешения, быстро шагнула за порог.

В следующую секунду в комнату вошла Серена. Оставив сумки на полу возле двери, она направилась прямо к сестре, намереваясь не мешкая задать ей несколько вопросов.

– Шелби, Мейсон, нам нужно серьезно поговорить! – заявила она.

– Серена! – поспешила принять встревоженный вид Шелби и бросилась к сестре, театрально раскинув руки с унизанными кольцами пальцами. – С тобой все в порядке? Мы так волновались за тебя! Ведь с тобой на болоте могло случиться все что угодно, тем более в обществе этого сумасшедшего! – Ее взгляд скользнул за спину Серены. – Разве Гиффорд не вернулся вместе с тобой?

– Нет, не вернулся.

Как и полагается светскому человеку, Мейсон проворно поднялся из-за стола и, сияя улыбкой, сделал шаг ей навстречу. Он был по-своему привлекателен, как и все мужчины семейства Тэлботов. Одетый в голубую рубашку, он излучал ауру добросердечия, которая моментально произвела на Серену умиротворяющий эффект. Мейсон встал рядом с ней, и она невольно улыбнулась.

– Серена, дорогая, как я рад снова видеть тебя! – произнес он, заключая ее в братские объятия, после чего, не отпуская, немного отстранился, чтобы лучше ее рассмотреть. – Извини, что не смог увидеться с тобой позавчера – столько дел навалилось! А потом Шелби мне сообщила, что ты уехала повидаться с Гиффордом. – Мейсон неодобрительно покачал головой. – Смею заметить, ты заставила нас изрядно поволноваться.

– Мне показалось, что Гиффорду требуется мое внимание, причем незамедлительно.

– Гиффорду – да. – Мейсон кивнул, и лицо его приняло трагическое выражение. – Шелби призналась мне, что не успела ввести тебя в курс дела. Ты уехала так стремительно, что…

– Насколько я помню, Шелби даже не пыталась мне что-либо объяснить, – сухо заметила Серена, буравя сестру взглядом.

Шелби мгновенно приняла вид оскорбленной невинности, который ранее не раз опробовала на муже.

– Но это же неправда, Серена! Я практически умоляла тебя остаться, чтобы все как следует обсудить!

– Ты сказала мне, что понятия не имеешь, почему Гиффорд перебрался в свой охотничий домик на болоте.

Мейсон, как опытный дипломат, поспешил вмешаться в разговор сестер на правах арбитра:

– Я думаю, Шелби имела в виду, что неожиданный поступок Гиффорда нас всех немного сбил с толку. Было непонятно, почему он вдруг взял и ушел из дома, вместо того чтобы остаться и все спокойно обсудить. Ситуация сложилась крайне запутанная, как ты могла догадаться.

– Да, я поняла это между выстрелами из дробовика, – съязвила Серена. – Может, мы все-таки присядем и поговорим обо всем? Давайте начнем с самого начала, – предложила она, направляясь к одному из массивных, обтянутых кожей кресел.

Мейсон посмотрел на часы и изобразил на лице виноватую улыбку.

– Боюсь, что не смогу сейчас составить вам компанию. У меня назначены встречи с парой клиентов. Я действительно тороплюсь, иначе рискую опоздать. – Он посмотрел на собственное отражение в стеклянных дверцах книжного шкафа, застегнул верхнюю пуговицу рубашки и потуже затянул узел галстука.

– Думаю, у нас будет подходящее время для разговоров сегодня вечером за ужином. Придет мистер Берк, а также адвокат Гиффорда. Мы решили, что Ламар мог бы повлиять на Гиффорда, если вдруг окажется, что тебе не удалось убедить его вернуться.

Серена нетерпеливо вздохнула. Она сгорала от нетерпения разобраться во всем прямо сейчас, не откладывая дела в долгий ящик. Чем скорее они все обсудят, тем лучше. Увы, судя по всему, никакого разговора сейчас не получится. Она посмотрела на деверя и искренне усомнилась в том, что его действительно ждет клиент. Мейсон еще раз виновато улыбнулся, чмокнул Шелби в щеку и вышел из комнаты. Серена мысленно отругала себя за излишнюю подозрительность. Ну почему ей всюду мерещится обман – даже там, где его нет! Тем более что Мейсон был неизменно с ней любезен.

– А у меня сегодня тысяча дел, – неожиданно объявила Шелби. Она подошла к столу и принялась укладывать бумаги в аккуратные стопки. – Харлен и Марси Стоун требуют моего внимания. Харлена переводят в Шотландию, ты только представь себе! Кроме того, у Джона Мейсона футбольный матч, а у Лейси урок музыки. Да, пока не забыла, мне еще нужно отдать распоряжения по поводу ужина. Я попросила Одиль приготовить королевское жаркое, но не уверена, что эта старая грымза сделает все так, как надо. Джон Мейсон не спал две ночи, после того, как она рассказала ему, что в его комнате обитает призрак мальчика, которого янки зверски убили во время Гражданской войны.

Серена снова опустилась в кресло и в изнеможении откинула голову на спинку, чувствуя, что кипящая ключом энергия сестры еще острее заставила ее ощутить собственную усталость.

Неожиданно Шелби прекратила суетливо перебирать бумаги и повернулась к Серене. На ее лице было написано выражение поистине материнской заботы.

– О господи, Серена. Ты выглядишь так, будто только-только вырвалась из лап смерти! – Шелби слегка сощурилась. – Что там с тобой стряслось?

– Ничего.

– Но ты ужасно выглядишь! Тебе непременно нужно принять ванну и хорошенько выспаться. Я скажу Одиль, чтобы та нарезала огурцов. Отличное средство, если хочешь избавиться от этих жутких кругов под глазами. Вот только боюсь, как бы эта фурия не набросилась на меня с ножом. С нее станется. Ума не приложу, зачем только Гиффорд держит ее в доме.

– Почему ты не сказала мне о том, что Мейсон будет баллотироваться в легислатуру штата? – неожиданно спросила Серена.

Лицо сестры приняло непроницаемое выражение.

– Потому что ты не дала мне такой возможности, вот почему. Ты ведь умчалась на болото прежде, чем я успела ввести тебя в курс дела. А теперь я спешу, у меня нет ни минуты свободного времени. Поговорим за ужином. – Лицо Шелби как будто вспыхнуло под слоем дорогой косметики. – Это так замечательно! Я так рада! – Она посмотрела на изящные часики, украшенные маленькими бриллиантами, и делано ойкнула. – Я уже опаздываю! Поговорим вечером.

– Всенепременно, – пробормотала Серена, слыша, как цокают по лестнице каблучки сестры.

Когда в доме снова стало тихо, она вспомнила о совете Шелби принять ванну и поспать. Ее сильно клонило в сон, и она, испугавшись, что уснет прямо в кресле, заставила себя встать и отправилась на поиски Джеймса Арно, управляющего плантацией.

Когда-то угодья плантации Шансон-дю-Терр составляли примерно десять тысяч акров, однако со временем их площадь сократилась до двух тысяч. Сначала самыми важными культурами, приносившими Шериданам главный доход, были индиго и рис. Индиго выращивали до сих пор на отдельных делянках, беспорядочно разбросанных по всей территории поместья. В начале девятнадцатого века пытались выращивать рис, место которого затем занял сахарный тростник. Сколько Серена себя помнила, половину земли занимал сахарный тростник, четверть – соя и еще одна четверть всегда оставалась под паром.

Сахарный тростник предполагал немалый риск, его выращивание было сродни азартной игре. Он был капризен в том, что касалось влажности или холодов, и склонен к болезням. Выбор дня для сбора урожая мог в равной степени обернуться удачей или величайшим несчастьем. Порой этот день оттягивали как могли, чтобы собрать тростник с наивысшим содержанием сахарозы, и тогда приходилось работать сутки напролет, чтобы как можно скорее собрать урожай. Когда наступали заморозки, сахарный тростник, не собранный вовремя, просто погибал.

Гиффорд всегда подчеркивал, что для их семьи сахарный тростник – главный источник богатства. Когда-то первый Шеридан выиграл Шансон-дю-Терр в карты, и поэтому казалось, что единственный способ получать доход от поместья – это играть в азартные игры с судьбой и природой.

Джеймса Арно Серена нашла в сарае для сельскохозяйственной техники. Управляющий стоял возле трактора и крыл его последними словами. Он сообщил ей, что дела на плантации обстоят далеко не самым лучшим образом и выхода из кризиса пока не видно. Арно был невысокого роста коренастым мужчиной лет сорока, темноволосым и темноглазым, что свидетельствовало о его каджунских корнях. Отличал его и соответствующий темперамент. Управляющим плантацией он был вот уже более десятка лет, с тех самых пор, как показал себя достойным доверия Гиффорда. Серена знала: ей Джеймс расскажет всю правду, хотя сама она не до конца понимала, какой суровой эта правда окажется.

Большая часть прошлогоднего урожая погибла из-за болезни растений. Урожай нынешнего года существенно пострадал от сильных весенних дождей на нескольких полях, где дренажная система по-прежнему оставалась неразрешимой проблемой. В результате возникла нехватка наличных денег для замены изношенного инвентаря, что, в свою очередь, вынудило их пойти на сокращение числа работников. Джеймс Арно считал, что для семидесятивосьмилетнего старика заниматься плантацией – нелегкая задача, и потому не раз заявлял, что не станет возражать, если Гиффорд действительно продаст поместье и переберется на Таити. Сейчас же для них самое главное – приток денег. Кроме того, следует переориентировать производство на новую культуру взамен сахарного тростника. По части денег дело обстояло скверно, но Гиффорд не хотел уступать ни на йоту.

После разговора с управляющим Серена ушла в еще более подавленном настроении, чем была. Даже если удастся заключить выгодную сделку с компанией «Трайстар», судьба плантации все равно останется в подвешенном состоянии. Она вернется в Чарльстон. Шелби и Мейсон переедут на жительство в Батон-Руж. Гиффорд останется здесь – старик, вынужденный коротать остаток своих дней в одиночку.

Засунув руки в карманы шортов, Серена шагала по усыпанной ракушечником дорожке, задумчиво разглядывая на ходу старые постройки, пекановый сад и дальнее поле с сахарным тростником, зеленевшее новыми всходами. Ей почему-то вспомнилось детство, резкий горько-сладкий запах сжигаемых старых листьев, витавший над плантацией во время уборки урожая, когда по полям, на которых копошились батраки, ползли комбайны, размерами напоминавшие динозавров. Время уборки урожая было одним из самых приятных детских воспоминаний. После долгого, жаркого, сонного лета с его бездельем всеми вновь овладевало возбуждение. Руки так и чесались поскорее взяться за работу.

«У меня было хорошее детство, и я провела его здесь», – подумала Серена, поднимаясь по ступенькам старого бельведера, высившегося за домом в дальней части сада. Радуясь тени, она опустилась на видавшую виды скамейку и, откинувшись на спинку, посмотрела на дом. Из задней двери в огромной соломенной шляпе вышла Одиль. На сгибе одной руки у нее висела корзина, в другой она держала садовые ножницы. С недовольным видом домоправительница направилась к клумбе весенних цветов. На углу за колонной дома прятался юный Джон Мейсон – проказник явно задумал до смерти напугать Лейси, которая сидела на траве и играла с куклами. Эта картинка вызвала у Серены воспоминания о жарких весенних днях и беззаботном детстве, проведенном здесь, в Шансон-дю-Терр.

Они с Шелби выросли в этих стенах. Другого дома они не знали. Родители поселились здесь сразу, как только поженились. Их отец, Роберт Шеридан, с ранних лет воспитывался в том духе, что после Гиффорда именно он, будучи единственным сыном, станет хозяином плантации. Серена в очередной раз подумала о том, что многое наверняка было бы сейчас по-другому, будь он жив. Увы, отец погиб в авиакатастрофе как раз в тот день, когда его дочерям-близняшкам исполнилось пятнадцать.

Матери они лишились десятью годами ранее. Серена почти не помнила маму, за исключением немногочисленных примет – красивая улыбка, тихий голос, ласковое прикосновение. Она помнила, как отец был буквально раздавлен горем, как тяжело переживал смерть жены. Ей было слышно, как он, запершись ото всех, безудержно рыдал в спальне, пока женщины из их церковной общины утешали присутствующих кусочками запеченного тунца и мармеладками. Отец больше так ни на ком и не женился, а значит, так и не обзавелся сыном, которому можно было бы передать бразды правления плантацией.

Что же это такое – сильно любить кого-то? Любить так, как будто смерть любимого человека равносильна смерти собственного сердца… Лично у нее это с трудом укладывалось в голове. Сама Серена никогда еще ни к кому не испытывала столь сильных чувств, более того, сомневалась, что вообще способна на них. На профессиональном поприще она сталкивалась с испорченными отношениями столь часто, что уже давно не верила в семейное счастье.

Мысли Серены вернулись к Лаки Дюсе. Впрочем, ничего удивительного. Она провела в его объятиях всего лишь одну долгую и страстную ночь. Но это вовсе не значит, что она видит в нем постоянного партнера. Интересно, а он любил когда-нибудь? Впрочем, он наверняка стал бы утверждать, что не способен на высокие чувства. В этом Серена была уверена на все сто. Ведь Лаки Дюсе делал все для того, чтобы никто не узнал, что за фасадом твердой, как гранит, грубоватой мужественности прячется нежная душа. Но почему? Не потому ли, что когда-то он обжегся в любви, получил душевную травму?

Он был знаком с Шелби и до известной степени был близок с ней. Каждый раз, стоило Серене подумать об этом, как ее охватывала ревность. Неужели они были любовниками? Неужели любили друг друга? Неужели именно Шелби подорвала в нем доверие к женщинам? При этой мысли Серена ощутила горьковатый привкус во рту. Кстати, чем не причина держаться подальше от Лаки Дюсе? И все же она сделала неразумный шаг и сблизилась с ним. Видела предупреждающие знаки и все-таки нырнула с головой в опасный омут.

Господи, и как только ее угораздило, со вздохом подумала Серена. Протянув руку, она отодрала от перил чешуйку засохшей краски и покачала головой. Девушка уехала из Чарльстона с мыслями о приятном отдыхе в родовом гнезде, а угодила в круговорот семейной драмы, совсем как в романе Джудит Крэнц.

Кстати, в свое время она уехала отсюда именно по этой причине. В Чарльстоне у нее не было никаких родственников и, соответственно, никаких семейных уз. Может, не стоит обвинять Шелби за ее неблаговидные делишки? Ведь не она сама, а сестра была вынуждена годами смотреть на старый семейный дом, задаваясь вечным вопросом: что станет с ним после того, как закончится двухсотлетний «век» Шериданов? Вдали от дома ей не было нужды переживать, что она не оправдала ожиданий Гиффорда. Не нужно наблюдать за тем, как он еще больше старится. Движимая редкими приступами ностальгии, она может приезжать сюда и уезжать, когда ей заблагорассудится, вместо того чтобы иметь дело с такими малоприятными вещами, как былые обиды и застарелые страхи.

«Ты при первой же подвернувшейся возможности улизнула из Луизианы, а теперь пытаешься наездами решать накопившиеся проблемы. Говорю тебе, ничего у тебя не выйдет. Даже не надейся».

Голос деда по-прежнему звучал у нее в ушах. Вот же старый нечестивец! Говоря эти слова, он точно знал, что они заденут ее за живое, и потому метил в самое больное место. И, главное, как ловко он манипулировал ею! И ей ничего не оставалось, кроме как взвалить на себя решение проблем, в противном случае она пала бы в его глазах еще ниже. Старик хитростью заманил ее в свои сети и поставил перед фактом: мол, давай, берись за дело, голубушка. И вот теперь она, вопреки собственному желанию, находится здесь и вынуждена заниматься малоприятными вопросами.

– Серена, ты наверняка еще не встречалась с мистером Берком из «Трайстар Кемиклз», – вкрадчиво произнес Мейсон, когда Серена вошла в комнату. Он шагнул к ней, улыбнулся и нежно взял под руку.

– Нет, официально нас не представляли друг другу, – отозвалась Серена, протягивая руку рослому мужчине в строгом костюме. – Боюсь, что вы тогда приняли меня за мою сестру, мистер Берк. Я – Серена Шеридан.

Берк скользнул по ней взглядом. Он, несомненно, отметил про себя ее стройную фигуру, которую выгодно подчеркивал безупречный крой светло-бежевого облегающего платья. Он пожал ей руку и улыбнулся.

– Господи, да кто бы мог подумать, что бывают две такие похожие красотки? Рад познакомиться, мисс Шеридан. На этот раз я не ошибся?

Говоря эти слова, он вопросительно посмотрел на Серену, как будто надеялся на взаимные чувства. Этот взгляд оставил у нее в душе неприятный осадок, однако она была вынуждена ответить.

– Нет, не ошиблись, – негромко сказала она и, высвободив руку, заставила себя улыбнуться. Тем временем взгляд Берка, словно радар, прошелся по ее груди.

– Простите меня, но что такое очаровательное создание вроде вас делало на этом болоте? – спросил он и развязно положил ей на плечо руку. Серена осторожно высвободилась, притворившись, что именно в данный момент ей нужно поправить прическу.

– Серена приехала из Чарльстона погостить у нас. Она пыталась убедить Гиффорда вернуться домой, чтобы мы всей семьей могли обсудить ваше предложение, – пояснил Мейсон.

– И?

– К несчастью, мне это не удалось, – ответила Серена. – Как вы, мистер Берк, уже наверняка поняли, мой дед иногда проявляет поразительное упрямство.

– Если хотите знать мое мнение, тут дело даже не в упрямстве, – бросил в ответ Берк. – У меня есть серьезные основания сомневаться в его разуме.

– Неужели? – удивленно подняла бровь Серена. – Разве вы психолог, мистер Берк?

– Нет…

– А я психолог, – произнесла она сдержанно, однако не допускающим возражений тоном. – Поэтому смею заверить вас, что, хотя Гиффорд и способен на необдуманные и вздорные поступки, он вполне отвечает за свое поведение.

Лицо Берка побагровело. Ноздри его раздулись, как у разъяренного быка. Было заметно, что он с трудом сдерживается, чтобы не дать выход злости. С ловкостью дипломата Мейсон поспешил упредить назревающий конфликт.

– Выпьешь что-нибудь, Серена?

– Да, джин с тоником, пожалуйста, – с улыбкой ответила она.

– Отлично, сейчас принесу. А вам, конечно же, виски, Лен, я угадал?

Нахмурившись, Берк последовал за Мейсоном к антикварному шкафу, служившему домашним баром. Серена поспешила воспользоваться коротким мигом одиночества и огляделась по сторонам. Комната выглядела как обычно – серо-коричневые стены с белым фризом, выцветшие восточные ковры на навощенном деревянном полу, плотные шторы из красной парчи на застекленных створчатых дверях, которые открывались на галерею. Мебель была слишком строгой и не располагала к уюту. В эту комнату Гиффорда можно было затащить только силой. По его словам, здесь он был вынужден принимать малоприятных гостей. Глядя на собравшихся, Серена подумала, что дед прав. Мейсон в накрахмаленной белой рубашке с галстуком и черных брюках был похож на молодого сенатора. Куда только подевалась его былая рассеянность? Он о чем-то болтал с Берком, щипчиками доставая из ведерка кубики льда. Раньше Серена никогда не задумывалась о том, что приятная внешность и хорошие манеры Мейсона сделают свое дело и он в скором времени станет успешным политиком.

В отличие от него Берк, несмотря на дорогой костюм, произвел на нее впечатление человека, который, образно говоря, не боится испачкать руки. Его окружает аура хищника, яростно вцепившегося в свое место под солнцем и не намеренного его никому уступать. На пальце у него Серена заметила пошлое кольцо с бриллиантом, а на булавке галстука-шнурка – камень бирюзы размером с булыжник. Техасец был похож на воина, щеголяющего добытыми в кровавых схватках трофеями.

Тогда, возле охотничьего домика деда, его поведение Серене не понравилось. Инстинкт подсказывал ей, что и сегодня вечером он поведет себя не лучше, тем не менее попыталась проявить объективность. Вульгарность, фанфаронство или сексизм – не самые страшные мужские пороки. И вообще, он имел полное право дать волю своему гневу, когда Гиффорд стрелял в него из дробовика. И все же ей не нравились прищуренные глаза техасца, его неприятные губы. Гиффорд утверждал, что этот человек привык, чтобы все плясали под его дудку, и не любит, когда ему отвечают отказом. Интересно, задумалась Серена, на что этот хищник готов пойти и через что перешагнуть ради достижения своих целей?

В следующее мгновение из коридора в гостиную вошла Шелби – в ослепительно нарядном женственном платье в темный цветочек, с квадратным кремовым кружевным воротничком и пышной юбкой. Волосы ее были уложены в старомодную прическу и перехвачены лентой небеленого полотна. В общем, сестра являла собой классический образец красавицы-южанки. Терпким облаком Шелби окружал аромат духов «Опиум».

– Мистер Берк! Как я рада вас видеть! – Она просияла в ослепительной улыбке и, подойдя ближе, протянула ему руку.

– Для меня тоже, как всегда, удовольствие видеть вас, миссис Тэлбот! – ответил Берк с той же интонацией, с которой только что разговаривал с Сереной.

Улыбка Шелби заметно потускнела, когда она бросила взгляд на сестру.

– Сейчас ты выглядишь чуть лучше, Серена. Не такой измученной, как накануне.

– Спасибо на добром слове, – ответила Серена и, взяв из рук Мейсона бокал, сделала глоток, чуть больше обычного наслаждаясь горечью джина. Эта компания у кого угодно вызовет желание напиться.

– Я была на кухне, проверяла, как там дела, – сообщила Шелби, похлопав ресницами. – У нас будет превосходная ветчина. Надеюсь, вам понравится, мистер Берк. Соус, который готовит для нее наша Одиль, просто пальчики оближешь!

– А как же королевское жаркое? Что с ним? – невинно поинтересовалась Серена.

Шелби бросила на нее мрачный взгляд.

– Как я и предполагала, из этой затеи ничего не вышло.

– Жаль.

– Ждем Ламара. Давайте начнем ужин, когда он придет, – предложил Мейсон, протягивая ей бокал с коктейлем.

Шелби надула губки и помешала трубочкой содержимое бокала.

– Он старый болван. Не понимаю, почему Гиффорд не откажется от его услуг. Поразительно, что дед не позволяет Мейсону вести свои дела.

– Видишь ли, Шелби, Ламар пробыл адвокатом твоего деда целую вечность, – заступился за Гиффорда Мейсон. – Я и не ожидал от него ничего другого.

– Но что подумают люди? – парировала Шелби, теребя жемчужную сережку. – Что он не доверяет родственнику? Надеюсь, это никак не повлияет на ход твоей избирательной кампании.

Мейсон ответил ей снисходительной улыбкой.

– Меня это нисколько не тревожит, дорогая. Тебя это тоже не должно беспокоить.

– Я думаю, что ваше обещание создать новые рабочие места перевесит любое возможное неудовольствие окружающих, миссис Тэлбот, – вступил в разговор Берк. – Оживление застойной экономической картины в результате появления новых промышленных предприятий даст старт долгой политической карьере вашего супруга.

– Мне кажется, вы кое о чем забыли, мистер Берк, – вкрадчиво обратилась к нему Серена. – Наш дед не желает продавать свою землю компании «Трайстар».

Берк вновь побагровел и прищурился. Шелби глазами метнула в сторону сестры молнии. Мейсон расплылся в широкой улыбке опытного политика и произнес:

– Мне показалось, я услышал мотор. Не иначе как это к дому подъезжает старый «Мерседес» Ламара.

Ламару Кэнфилду недавно стукнуло восемьдесят. Это был типичный джентльмен-южанин и такой же типичный адвокат старой закалки – невысокого роста, аккуратный, с огромными темными глазами и редкими седыми волосами, которые теперь росли только по бокам головы. Одет он был в щегольской синий костюм и накрахмаленную рубашку с полосатым галстуком-бабочкой. В руках он держал шляпу-панаму.

– Шелби! Как я рад снова видеть тебя! – воскликнул он и, входя в комнату с пружинистой грацией Фреда Астера, расплылся в улыбке. Взяв руку Серены, он галантно поцеловал ей пальцы.

– Я – Серена, мистер Кэнфилд, – поправила она его.

Старый адвокат немного отстранился и улыбнулся. В его глазах сверкнула искорка, которая в свое время покорила не одно женское сердце.

– Да, конечно, это ты, моя дорогая, – нисколько не смутился он. – Я рад, что ты приехала домой погостить. Хотя в последнее время ты не слишком часто балуешь нас приездами, – произнес он с укоризной в голосе и сокрушенно покачал головой.

Серена не смогла удержаться от ответной улыбки. Ламар ей всегда нравился. Он был галантен и обожал оказывать дамам знаки внимания. У него был голос профессионального продавца – бархатистый, по-театральному манерный и хорошо модулированный. Он производил впечатление обаятельного шарлатана, причем шарлатана с симпатичной хитринкой в глазах – верный признак того, что он не привык воспринимать ни себя, ни окружающих излишне серьезно.

– Нам, мужчинам, вдвойне посчастливилось оказаться в обществе двух очаровательных представительниц рода Шериданов, – с пафосом произнес он и, повернувшись к Шелби, отвесил ей галантный поклон. Та посмотрела на него с усталым раздражением. Комплимент адвоката оставил ее равнодушной. Ламар выпрямился и, повертев в руках шляпу, вновь обратился к Серене:

– Ты случайно не навсегда вернулась в наши края? Господь свидетель, здесь в избытке всяких извращенных умов. Думаю, ты бы не соскучилась.

– Нет, – с легкой неуверенностью в голосе ответила Серена. – Боюсь, я здесь ненадолго.

Ламар задумчиво посмотрел на нее и цокнул языком. К нему тут же приблизился Мейсон.

– Ламар, ты уже знаком с мистером Берком из компании «Трайстар». Надеюсь, ты не забыл его?

– Да… конечно. – Ламар мгновение помедлил с ответом: – Вы ведь, если я не ошибаюсь, из Техаса?

Берк холодно посмотрел на него, позвякивая кубиками льда в стакане виски.

В комнату проскользнула Одиль и, смерив присутствующих недовольным взглядом, сообщила, что ужин готов.

– Одиль, любовь моя! – воскликнул Ламар. – Ты, как всегда, очаровательна. Скажи мне, что я должен сделать, чтобы переманить тебя у Гиффорда?

Одиль фыркнула и сощурила глаза.

– Ничего, – сердито бросила она старому адвокату и удалилась.

– Наша Одиль, как всегда, поразительно красноречива, верно я говорю, Шелби? – произнес старый адвокат, беря Серену под руку.

Ужин был устроен в столовой, почти не изменившейся за последние сто лет. Все сели за массивный стол красного дерева, за которым в былые времена, еще до Гражданской войны, восседало не одно поколение плантаторов. Когда же разразилась война, столовое серебро было сложено в мешок и спрятано на дне колодца и потому не попало в алчные руки мародеров-янки. На стене висела картина с изображением одного из далеких предков – стоя на лужайке Шансон-дю-Терр, он держал под уздцы призовую лошадь. На бронзовой табличке под картиной стояла дата – 1799 год.

– Какой прелестный дом, – беспечно заметил Ламар, нарезая ветчину. – В нем столько величия! Он буквально дышит историей.

– Верно, – согласилась Серена. – Будет жалко, если его снесут.

– Есть вещи поважнее архитектуры, – заявил Мейсон. – Согласен, Шансон-дю-Терр – прекрасный старинный дом. Но разве благосостояние людей, живущих в этом краю, менее важно?

– Верное замечание, Мейсон, – похвалил Берк и посмотрел на Серену, сидевшую на другой стороне стола. – Вы ведь не живете здесь, мисс Шеридан. Возможно, вы не до конца понимаете, как тяжело ударил по людям нефтяной кризис. Люди сотнями уезжали из Лафайетта, а те, кто остался в южной Луизиане, столкнулись с безработицей. Новый завод компании «Трайстар» создаст двести пятьдесят рабочих мест. И это только начало. А в будущем это число значительно увеличится.

– Но во что это обойдется природе, мистер Берк? – спросила Серена. – Насколько я знаю, в этих краях у вашей компании довольно плохая репутация.

Стоило ей произнести эти слова, как Берка стало не узнать. Глаза сделались холодными и злыми. Он весь как будто ощетинился.

– Не знаю, откуда у вас подобная информация, но она просто не соответствует действительности. Это неправда. Никто никогда не обвинял «Трайстар» в загрязнении окружающей среды.

При слове «обвинял» Серена вопросительно выгнула бровь. «Трайстар» действительно не обвиняли в подобных нарушениях, но не потому, что компания не нарушала законов, а лишь потому, что дело никогда не доходило до суда. Интересно, как ей это удается? Каких трудов это стоит? Впрочем, если компания держит такого человека, как Лен Берк, Серена легко могла себе представить, каких акул-адвокатов она нанимает для того, чтобы безнаказанно нарушать законы по охране окружающей среды.

Она перевела взгляд на Мейсона. Судьба этой восходящей звезды на политическом небосклоне во многом зависит от «Трайстар». Интересно, он понимает, что им искусно манипулируют? «Трайстар» предлагает ему трамплин, с которого он начнет свой взлет. Прямо или косвенно, они будут его финансировать. Неужели ему никогда не приходило в голову, что в конечном итоге за это придется расплачиваться?

– Скажите, «Трайстар» и в самом деле намерена проложить навигационный канал, который приведет к последующему уничтожению здешних болот? – спросила Серена.

Берк хмыкнул и покачал головой:

– Для вас, как я понимаю, несколько акров бесполезной трясины, которая кишит ползучими гадами, дороже жизни и благосостояния людей, которые здесь живут?

– Это не бесполезная трясина. Болота нужны людям, – парировала она, вспомнив выражение лица Лаки в то утро, когда он показал ей болото. – Это экологическая система, к которой следует относиться с уважением.

Шелби изобразила смешок:

– О боже, от кого-кого, но от тебя, Серена, я не ожидала такое услышать. Насколько я помню, ты всегда ненавидела эти болота. Ты же перебралась в Чарльстон для того, чтобы оказаться подальше от этих мест.

Серена ответила сестре взглядом, полным гнева и обиды.

– Даже если это так, – произнесла она, – мы сильно забегаем вперед. Факт остается фактом: Гиффорд трепетно относится к плантации и семейным традициям. Он хочет, чтобы Шансон-дю-Терр сохранила прежний облик.

– Но каким образом? – спросила Шелби, кроша кусочек хлеба. – Или ты собираешься оставить Чарльстон, перебраться сюда и управлять плантацией?

– Конечно, нет.

– Тогда что ты предлагаешь? Будущее Мейсона – совсем в другом месте. Кто же тогда останется здесь и будет управлять домом?

– Шелби права, – поддержал ее Мейсон. – Даже если Гиффорд не станет сейчас продавать дом и землю, он просто оттянет неизбежное. Недалек тот день, когда он будет вынужден отойти от дел. В конце концов ему не останется ничего другого, как продать Шансон-дю-Терр. Принять предложение «Трайстар» – самое на данный момент разумное. Это очень щедрое предложение, и бо€льшую сумму вряд ли еще когда-нибудь удастся получить.

– Да этот дом разваливается буквально на глазах, – заметила Шелби. – Можно подумать, ты сама этого не видишь. Ему в срочном порядке нужен капитальный ремонт. Вот, например, ты только посмотри на потолок этой комнаты. Он в скором времени обрушится нам на головы.

Взгляды присутствующих как по команде устремились к массивной бронзовой люстре, свисавшей с просевшего, в грязновато-серых разводах и паутине трещин потолка. Казалось, достаточно разок потянуть за нее, чтобы люстра с треском полетела вниз.

– Есть и другие варианты, – заметила Серена, возвращая присутствующих к обсуждаемой теме. – Землю можно сдать в аренду. А что касается дома, то для него можно добиться статуса исторического памятника и получить деньги на его ремонт.

– Но есть ли в этом смысл? – спросил Мейсон. – Когда Гиффорд отойдет в мир иной, он завещает дом и землю в равных долях тебе и Шелби. А Шелби уже сказала, что не хочет жить здесь. Ты готова, Серена, выкупить у нее ее долю?

– В таком случае, дорогая, можешь хоть сейчас сбегать за чековой книжкой, – подхватила Шелби. – Лично я хочу жить сейчас, а не ждать, откладывая жизнь до лучших времен.

Серена укоризненно посмотрела на сестру.

– И куда только подевалась твоя хваленая приверженность традициям и делу сохранения исторического наследия? – ехидно осведомилась она, прикрывая сарказм ослепительной улыбкой. – Или заседаниям комитета мешают посещения косметолога?

Шелби с громким стуком положила вилку и, недовольно поджав губы, выпрямила спину.

– Только не надо говорить со мной о приверженности традициям, Серена! Ты сама живешь почти в тысяче миль отсюда. Ты сама…

– Дамы, прошу вас! – поспешил вмешаться в назревающую ссору Мейсон с наигранной мудростью библейского Соломона. – Давайте не будем переходить на личности. Лучше признаем, что ни одна из вас не собирается взвалить на себя управление плантацией. Так не лучше ли сосредоточить внимание на сделке с мистером Берком и подумать над тем, как уговорить Гиффорда? Мы можем выслушать твои соображения на этот счет, Ламар? Что скажешь?

Ламар, задремавший было над тарелкой с картофельным пюре, вздрогнул. Шелби возмущенно закатила глаза. Берк раздраженно хмыкнул. Одиль, подошедшая к столу с массивным соусником, острым локтем незаметно толкнула старого адвоката в плечо. Тот моментально проснулся и сконфуженно посмотрел на сидящих за столом. Затем его взгляд остановился на Серене.

– Очень вкусная еда, Шелби, – с улыбкой похвалил он. – Спасибо, что пригласила меня.

Серена еле слышно простонала. Если до этого у нее и были надежды на то, что она найдет в лице Ламара надежного союзника, то сейчас они окончательно и бесповоротно улетучились.

– В бизнесе нет места чувствам, – назидательно объявил Берк, накладывая себе на тарелку новую порцию нарезанной увесистыми ломтями ветчины. – В конце концов этот дом все равно будет продан. Вы просто окажетесь перед свершившимся фактом и возьмете деньги.

– Мы не примем такого решения, мистер Берк, – решительно заявила Серена.

Техасец смерил ее пристальным взглядом.

– Не примете?

– О чем вы говорите?

Берк пожал плечами и выразительно посмотрел в сторону Мейсона и Шелби.

– О том, что предложение «Трайстар» – вещь серьезная. Мы рассчитываем получить эту землю. Если вы хотите получить свою долю от продажи, то вам следует любыми способами убедить вашего деда в необходимости этой сделки. Повторяю, любыми способами.

В словах техасца прозвучала нескрываемая угроза. Серена откинулась на спинку стула и принялась наблюдать за Берком, который продолжал невозмутимо поглощать содержимое своей тарелки. Гиффорд прав – простой отказ ни за что не остановит этого безжалостного хищника. Интересно, подумала Серена, перехватив взгляд сестры, возможно ли раз и навсегда покончить с этим делом и что будет потом? Внутреннее чутье подсказывало ей, что им с Шелби вряд ли удастся сохранить добрые родственные отношения.

Глава 12

Серена переоделась в ночную рубашку. Ощущение было такое, будто она не спала по меньшей мере месяц. Ужин показался ей тяжким испытанием, изнурительной пыткой. Да и тревога нисколько не уменьшилась за последние несколько часов. Берк не намерен отступать. Ему нужно во что бы то ни стало купить Шансон-дю-Терр. Шелби и Мейсон по-прежнему готовы продать ему дом и землю. Сама она пока не решила для себя, как ей поступить.

Серена вздохнула с облегчением, когда наконец смогла удалиться в спальню, тихую и уютную. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как она перебралась в Чарльстон. Подобно другим частям дома, эта комната, похоже, обладала неким духом вечности, упорно сопротивляясь любым переменам. Стены все так же были обклеены кремовыми обоями с цветочным орнаментом. Ковер на полу хранил следы ног бесчисленных поколений семьи Шеридан. Кровать с кружевным пологом, как и век назад, дарила покой усталому телу. Обстановка спальни умиротворяла, Серене нравился царивший здесь дух постоянства. Она особенно остро ощущала его именно сейчас, когда на нее тяжким грузом давили усталость и неуверенность. Здесь, в мягком свете абажура на прикроватном столике, она, по крайней мере, могла на время сотаться наедине с собой.

Накинув шелковый халат и завязав пояс, она подошла к открытой двери, ведущей на галерею, и прислонилась к дверному косяку, как будто ее оставили последние силы. Ночь была темной и беззвездной. Воздух был густо напоен ароматами глицинии и жимолости и еще запахом дождя. Сколько женщин из семьи Шеридан стояли на этом самом месте и, вглядываясь в ночь, размышляли о будущем? Сколько их еще будет стоять здесь? Нисколько, если Лен Берк купит этот дом. А если все-таки не купит?

Негромкий стук в дверь оторвал Серену от печальных раздумий. Она обернулась и увидела, как в комнату просунула голову сестра.

– Можно войти?

Серена ответила на этот вопрос лишь усталым пожатием плеч. Она действительно устала. Перспектива неизбежного разговора с Шелби ее нисколько не обрадовала.

Шелби вошла в комнату, закрыла за собой дверь и, прислонившись к ней спиной, бросила на Серену неуверенный взгляд. Она успела снять туфли с высокими каблуками и распустить прическу, что тотчас сделало ее моложе и значительно привлекательнее. На пальцах по-прежнему поблескивали кольца, и Шелби нервными движениями покручивала одно из них, с крупным топазом.

– Я всего лишь пытаюсь быть практичной, – неожиданно мягко заявила она, и Серене показалось, будто сестра продолжает оборванный на середине разговор, вместо того чтобы, как и полагается, начать его заново. – Я думаю, ты это оценишь лучше других. Ты ведь сама у нас особа практичная.

– Дело не в практичности, – ответила Серена и, засунув руки в глубокие карманы халата, отошла от ведущей на галерею двери.

– Тогда в чем же, скажи на милость? Ради всего святого, Серена, подумай как следует! – настаивала Шелби. Она принялась короткими шагами расхаживать по спальне, то и дело без всякой необходимости поправляя попадавшиеся ей на пути вещи. – Дом и землю в конечном итоге все равно придется продавать. Сегодня у нас есть покупатель, который буквально на блюдечке предлагает нам деньги, и я скажу тебе, как человек, профессионально занимающийся недвижимостью: такие покупатели подворачиваются далеко не каждый день. От продажи плантации польза будет всем, но Гиффорд возражает против этой сделки из чисто стариковского упрямства!

– Он всю жизнь обрабатывал эту землю, – спокойно заметила Серена, по привычке выступая в роди адвоката дьявола. Впрочем, сейчас, видимо, так и надо. – И потому не хочет видеть, как ее уничтожают.

Шелби остановилась и искоса бросила взгляд на сестру. Ее настроение моментально изменилось. Если вначале она была настроена на деловой лад, то теперь раздражение взяло над ней верх.

– Он просто манипулирует тобой.

Серена не стала с этим спорить. В словах сестры была доля истины. К тому же она с неподдельным интересом наблюдала за тем, как Шелби стремительно, словно хамелеон окраску, меняет настроение, что одновременно и пугало, и зачаровывало. Нет, за этим явно что-то кроется. Нечто такое, в чем Серена боится признаться себе самой.

– Он такой, – продолжила Шелби, рассеянно переставляя вещи на прикроватном столике в соответствии с собственным видением порядка. – Он сейчас жутко гордится самим собой, сделав из нас заложниц наследства. Нет, Гифф просто упрямый своенравный старик.

– Ты отказалась бы от собственных детей ради чьего-то благосостояния? – неожиданно спросила Серена.

Шелби повернулась к ней, оскорбленная в лучших чувствах.

– Моих детей? Не говори глупости! Конечно, нет, но это не одно и то же!

– Но тут решать должен Гиффорд. Земля-то все-таки его в той же степени, что и наша. С какой стати он будет отказываться от нее?

Лицо Шелби побагровело. Пальцы сжались в кулаки.

– Потому что этого хотят все остальные! Потому что это все равно случится! Ради бога, ну почему он не хочет уступить?

– Потому что это Гиффорд.

– Но нужно же что-то делать, Серена! – воскликнула Шелби и вновь принялась мерить шагами комнату. – Он поступает неразумно, и из-за этого страдаем мы все. Я сказала тебе, что, по-моему, он выжил из ума, потому что уверена в этом. И не я одна так считаю.

Серена вспомнила неприкрытые угрозы Берка объявить Гиффорда недееспособным и нахмурилась. У нее едва не сорвалось с языка, что человека, умело манипулирующего другими людьми, нельзя назвать недееспособным. Но вслух она сказала совсем другое:

– Не думаю, что наш дед недееспособен, Шелби. Я даже не хочу об этом слышать.

– Поделом ему будет, – кисло произнесла Шелби.

Серену неприятно резанули слова сестры. Пусть в их отношениях с Шелби нет особого тепла, и все же с трудом верится, что самый близкий для нее человек, ее физическая копия, способна на такую душевную черствость. Серена с явной неприязнью посмотрела на сестру.

– Поверить не могу, что твоя алчность толкает тебя на такие некрасивые поступки.

Глаза Шелби блеснули безумным огнем. Серене даже показалось, будто она услышала, как, щелкнув, сгорел предохранитель самоконтроля.

– Алчность? Какая алчность? – выкрикнула Шелби и шагнула к ней. Ее щеки пошли красными пятнами. Тело зримо напряглось. – Да как ты смеешь обвинять меня в алчности? Из нас двоих это ты алчная особа! Ты и твой обожаемый Гиффорд! Вы – жадные эгоистичные создания! Я всего лишь хочу, чтобы всем было хорошо!

Верно, подумала Серена. Бизнес-леди года. Мейсон в легислатуре штата. Солидный банковский счет и нескончаемая благодарность тех, кто «наварился» на этой сделке. Разумеется, Серена не произнесла этого вслух. Она стояла молча, не сводя глаз с сестры, и чувствовала, как ее начинает мутить. Шелби принялась ходить взад-вперед вдоль кровати, от злости шумно пыхтя, как игрушечный паровоз.

– Что еще от тебя ожидать? – раздраженно бросила она Серене. – Ты в кои-то веки соизволила приехать сюда – и тотчас становишься на сторону Гиффа, чтобы угодить ему. А потом спокойно упорхнешь обратно в Чарльстон, и тебе наплевать на то, что ты поломала планы всех остальных. Ведь не тебе придется расхлебывать тут кашу. Ты здесь не живешь. Тебе ни до чего нет дела. Ты перекладываешь ответственность на других. Вот что ты делаешь!

– Зато тебе наплевать на Гиффорда, на наше родовое гнездо и на окружающую нас природу, – бросила в ответ Серена.

Она знала, что лучше было бы промолчать. Но, похоже, в данном случае ей никак не сохранить холодную голову, как то бывает при беседе с пациентом, обратившимся к ней, как к психологу, за советом. В общении с членами семьи трудно сохранять объективность. Единственное, что ей дано, – это дистанцироваться от них физически. Не успела она приехать сюда из Чарльстона, как у нее возникло ощущение, будто родственные отношения затягивают ее, словно зыбучий песок, и она с каждой минутой проваливается в них все глубже и глубже. Лично ей это казалось унизительным и, главное, отнимало последние силы. И вот теперь она оставила последние попытки сопротивляться, дав выход всему, что накопилось в душе.

– Можно подумать, ты не знаешь, какой урон нанесла нефтепереработка здешней природе! – с жаром воскликнула Серена. – Эти заводы загадили все, что могли, – и воду, и почву!

– Они накормили людей, дали им работу, помогли возродить города…

– …увеличили риск раковых заболеваний, уничтожили природу…

– Я тебя умоляю! – экзальтированно вскинула руки Шелби. – Только не начинай нести вздор, как эти придурки из Орегона, или где там они еще живут, которые вечно уговаривают лесорубов не пугать стуком топоров сов, а все потому, что у этих глупых птиц не хватает мозгов переселиться в другое место. И вот теперь ты заводишь ту же песню, причем о болоте, которое ты так ненавидишь!

Чувствуя, что вот-вот сорвется и перейдет на крик, Серена усилием воли заставила себя отступить от опасного края и, вздохнув, скрестила на груди руки.

– Даже если эти места мне не нравятся, это вовсе не значит, что я хочу, чтобы они были безнадежно загажены и здесь не осталось бы ничего живого. Знаешь, тут ведь еще живут и другие люди, которые как-то пытаются заработать себе на жизнь.

Шелби возмущенно фыркнула:

– Браконьеры и всякое отребье! Если хочешь знать мое мнение, то «Трайстар» окажет нам великую услугу, если поможет от них избавиться!

Серена театрально закатила глаза:

– Какой гуманный подход!

– Практичный, просто практичный, – парировала Шелби. Она заметно успокоилась и вновь натянула на себя личину здравомыслия. – Ко всему нужно подходить практично, Серена. Если ты не хочешь жить здесь, то почему бы тебе не встать на нашу сторону и быть с нами заодно? Так будет лучше для всех нас. Лучше для Гиффорда, если уж на то пошло. Ему семьдесят восемь, и у него проблемы с сердцем. – Для пущей убедительности Шелби сочла нужным развить тему под другим углом, пустив в ход такой козырь, как сострадание. – Ему будет незачем ходить по полям с сахарным тростником. Ему не придется волноваться из-за погоды, нашествия насекомых или цен на дизельное топливо и не спать по ночам, размышляя, доживет ли старенький трактор до следующего сезона. К чему ему все это на старости лет? Зачем ему думать о чем-то другом, кроме рыбалки с Пеппером и посиделках в баре за кружкой пива? В прошлом году он едва не разорился, – продолжила Шелби с выражением почти искренней озабоченности. – В этом году проблем не стало меньше, но он все равно продолжает заниматься плантацией. Что толку от его упрямства? Хватит изображать из себя плантатора. Если он не остепенится, это быстро сведет его в могилу. Ему же дана возможность достойно отойти от дел, нисколько не ущемляя при этом собственной гордости.

Серена оставила слова сестры без ответа. Аргументы Шелби звучали убедительно. В них определенно имелся здравый смысл. Возразить на них нечего – за исключением нежелания деда расставаться с Шансон-дю-Терр и судьбы здешней природы, здешней экосистемы, о которой ей рассказывал Лаки. Но идет ли это в сравнение с судьбой целого города? Неужели двухсотлетняя история родового гнезда Шериданов важнее двухсот пятидесяти новых рабочих мест? С другой стороны, стоят ли эти новые рабочие места того, чтобы ради них была уничтожена первобытная природа этих мест?

– Я не знаю, – пробормотала Серена, окончательно сбитая с толку.

Она устало опустилась на кровать и обвила рукой столбик. Затем посмотрела в зеркало, висевшее над туалетным столиком, как будто надеясь прочитать в нем ответ на мучающие ее вопросы. Казалось, будто ей на плечи давит бремя забот всего мира. Ей же хотелось одного: сбросить его с плеч и бежать отсюда. Увы, такой возможности у нее нет. Ей никак не уйти от Шансон-дю-Терр, как не уйти от долга перед дедом или сложных отношений с сестрой.

– Я не знаю, что мне делать, – прошептала она, чувствуя бесконечную опустошенность.

Отражение в зеркале раздвоилось: это Шелби опустилась на кровать рядом с ней. Серене подумалось, что сейчас они еще меньше похожи на близнецов, а все потому, что сама она – ей так казалось – выглядит в эти минуты просто ужасно. Нервотрепка последних дней сделала свое дело: у глаз залегли темные полукружья, лицо бледное, осунувшееся, усталое. Шелби благодаря дорогой косметике выглядела значительно лучше. По крайней мере, гораздо спокойнее и привлекательнее. Казалось, сестру ничто не тревожит и она ни за что не несет ответственности. Шелби всегда обладала удивительной способностью перекладывать вину на других и если и злилась, как сейчас, то все равно пребывала в уверенности, что в ее раздражении виноваты другие. Серена была готова спорить на что угодно, что даже сейчас, в эти непростые дни, сестра спит безмятежным сном младенца. Несмотря на все ее рассуждения об ответственности, сама ответственность стекала с Шелби, как с гуся вода.

– Господи, у тебя совершенно измученный вид, – заметила Шелби, делая удивленное лицо. Эта гримаска была призвана выразить якобы ее неподдельную заботу о сестре.

При этом она даже не повернулась к ней, а продолжала рассматривать отражение в зеркале, как будто впервые заметила их физическое сходство. Это было не слишком приятно, и Серена заставила себя встать и, вновь подойдя к двери, прислонилась спиной к косяку.

– Ты не рассказала мне, что была знакома с Лаки Дюсе, – негромко произнесла она, краем глаза наблюдая за сестрой и ее реакцией.

Шелби вздрогнула от неожиданности, и на ее лице, подобно бегущим по небу облакам, одно за другим стремительно сменились самые разные чувства.

– Что он сказал тебе? – осторожно поинтересовалась она.

– Ничего особенного, – ответила Серена.

Похоже, ответ этот ее успокоил. Шелби встала, поправила покрывало и расправила на себе платье.

– Я встречалась с ним, когда за мной ухаживал Мейсон. Хотела, чтобы мой будущий муж немного приревновал меня, – бесхитростно призналась она. – Это было давно. Я стараюсь не вспоминать эту историю. То есть… ради бога… ты посмотри, что с ним стало. Мне стыдно сегодня признаваться в том, что я когда-то была с ним знакома. Но почему ты спросила меня?

– Просто так.

– Боже мой, Серена! – на этот раз с неподдельной тревогой воскликнула Шелби. – У тебя случайно не роман с ним? Он опасный человек. Ты даже не представляешь, какие ужасы о нем рассказывают!

Серена как раз таки отлично представляла себе, что могут рассказывать о Лаки обычные люди. Глядя на него, они видят лишь то, к чему он нарочно их подталкивает, в том числе и «опасность», которую он якобы являет для окружающих. Интересно, а Шелби он пустил к себе в душу? Нет, скорее всего, нет.

При этой мысли ей почему-то сделалось радостно на сердце. И эта радость слегка пугала. Подобные мысли – опасная территория. Не слишком ли это самоуверенно с ее стороны надеяться, что она может стать той единственной женщиной, которую он – в отличие от ее родной сестры – впустит к себе в сердце? Нет, это просто глупо. У нее и без Лаки Дюсе хватает забот. Тем более что ему от нее не нужно ничего, кроме секса.

– Он обмолвился, что знает тебя, – сказала она. – Мне просто стало любопытно.

Шелби пожала плечами и направилась к двери.

– Ладно, все это пустяки, – произнесла она, сворачивая эту тему. Лаки Дюсе выполнил отведенную ему роль. Она получила от него то, что хотела. Все остальное было неважно. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Серена посмотрела вслед сестре. Ничего так и не прояснилось. Они прокатились очередной круг на карусели семейных отношений и вернулись туда, откуда начали.

Как только дверь за Шелби закрылась, Серена облегченно вздохнула. Но уже в следующую секунду кто-то схватил ее сзади, и она испуганно ойкнула. Чья-то сильная рука обхватила ее талию и рывком прижала к крепкому, как камень, телу. Другая рука зажала ей рот, заглушая рвущийся из горла крик.

– Приоделась ради меня, дорогая? – раздался голос Лаки, и его губы коснулись ее уха. Его левая рука принялась поглаживать ей скрытый шелком халата живот. – Вот только зачем? Все равно придется раздеться.

– Пошел ты знаешь куда! – возмутилась Серена, когда Лаки убрал руку от ее рта. Она попыталась развернуться, чтобы залепить ему пощечину, однако тот ловко удержал ее руки. – Господи, как ты меня напугал!

– Верно – согласился Лаки, погладив ее по шее. – Тебе следует меня бояться.

Он еще несколько раз повторил эту фразу, как будто хотел убедить ее в преступности своих намерений, но Серена не поддалась на его уловку и не спешила воспринимать угрозу всерьез. У нее была возможность заглянуть ему в душу, и теперь она отказывалась верить мифам. Она добровольно отдала свое сердце тому Лаки, что прятался за фасадом напускной грубости. Кто знает, возможно, она совершает ошибку, но ее неотступно преследовало желание помочь этому второму Лаки вырваться из плена, явить миру свое истинное – исполненное доброты – лицо.

Он же по-прежнему делает все для того, чтобы не подпустить ее слишком близко к своей душе. При этой мысли Серену охватывала злость – и на него, и на себя. Почему из всех мужчин на свете именно этот показался ей самым лучшим? Почему именно он завоевал ее сердце? Ведь еще несколько дней назад она была к нему совершенно равнодушна. Она и сейчас была не до конца уверена в том, нравится он ей или нет. А вот кое-что отрицать невозможно: она в него по уши влюблена. Нет, это просто невероятно, есть в этом некая дурацкая романтика, и, главное, это совершенно не в духе Серены Шеридан, обитающей в разумном и упорядоченном мире в Чарльстоне. «Но сейчас я не в Чарльстоне, – напомнила себе Серена, – и вообще я уже не та, какой была еще пару дней назад».

– Прекрати, – сказала она, и в ее голосе прозвучала усталость.

– Что прекратить? Это? – Лаки вновь потерся щетинистой щекой о ее кожу, вдыхая ее аромат. – Или это? – спросил он, и его рука скользнула по ее животу вниз.

Серена простонала от удовольствия. Оно нахлынуло на нее, как вода из запруды. Всего за одну ночь Лаки приучил ее тело автоматически реагировать на его прикосновения. Серену тотчас пронзило жгучее желание. Ей хотелось лишь одного: чтобы он накрыл ее своим сильным телом, хотелось впустить его в себя и любить каждой клеточкой своего естества. Однако Серена усилием воли отстранилась от него, отчаянно пытаясь сохранить остатки благоразумия.

Лаки усмехнулся и отпустил ее. Подойдя к туалетному столику, он взял в руки флакон духов, искоса продолжая наблюдать за Сереной в зеркало.

Девушка затянула пояс халатика и смерила возмущенным взглядом его отражение.

– Прекрати пугать меня, – повторила она.

– Неужели я тебя испугал? – дурашливо состроил удивленное лицо Лаки. – Я просто надеялся затащить тебя в постель.

– Ты знаешь, что я имела в виду.

Он пожал плечами и ничего не сказал, притворившись, что с увлечением рассматривает ее косметику. Серена чувствовала, как в ней закипает раздражение, однако решила не давать волю гневу, зная, что Лаки большой любитель провоцировать ее на резкие высказывания. Тем самым он удерживал ее на расстоянии.

– Что ты здесь делаешь? Надеюсь, сегодня ночью не собираешься устраивать охоту на браконьеров?

Не отрывая глаз от зеркала, каджун мрачно посмотрел на нее и взял в руки очередной флакон.

– Как прошел ужин? – спросил он, уходя от ответа на ее вопрос.

– Я узнала много полезного. Берк утверждает, что «Трайстар» никогда не обвиняли в нарушении законов об охране окружающей среды. По крайней мере, дело никогда не доходило до суда.

– Вот как? Так же, как никогда не обвиняли в подкупе государственных чиновников или вывозе запрещенных законом отходов на свалки, не имеющие лицензии. Так что твой Берк врет как сивый мерин.

– Судя по всему, они твердо решили заняться здесь строительством промышленных предприятий.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Они получат превосходное место в глуши под огромные площадки для будущих свалок, плюс обзаведутся амбициозным молодым политиком, который будет плясать под их дудку. – Лаки покачал головой, поглаживая деревянную щетку для волос. – С них станется.

Серена шагнула вперед и встала рядом с ним, не сводя глаз с его длинных пальцев художника, которые продолжали перебирать ее вещи на туалетном столике.

– Гиффорд сказал, что продавать землю не будет, и от своего слова не откажется. Берк ничего не сможет сделать. Деда нельзя заставить продать его собственность.

Не успела она закончить фразу, как ей вспомнилось выражение глаз техасца, когда за обеденным столом он заявил, что Гиффорда придется убедить в необходимости продажи. Ее поразила в нем непреклонная решимость добиваться своего, причем любыми средствами. Однако между ним и его заветной целью встал Гиффорд. На что он решится? На что будет готов пойти во имя достижения своих целей?

Серена заставила себя выбросить неприятные мысли из головы и, приблизившись к открытой двери, посмотрела на ночное небо, как будто надеялась прочитать на нем ответы на свои вопросы.

– Он говорит, что после строительства завода появятся двести пятьдесят рабочих мест, а потом, может быть, и больше.

– Это полная чушь, – возразил Лаки. – От силы сто. Остальные будут штатными сотрудниками компании. Что-то я не заметил, чтобы на улицах нашего городка болтались безработные химики или инженеры.

– И все же работу получат больше людей. Гиффорд просто не в состоянии дать ее такому количеству народа на плантации. Так что экономический рост, конечно, будет.

– Зато ущерб, нанесенный природе, будет катастрофическим.

Серена со вздохом потерла лоб, как будто пытаясь тем самым смягчить остроту проблемы.

– Увы, не все так просто, как я думала.

– Нет, все просто, – упрямо возразил Лаки. – Все до безобразия просто. Мир черно-белый. Плохие парни и хорошие парни.

Серена обернулась и заглянула ему в лицо.

– А какой ты, Лаки? Мне казалось, тебе наплевать на всех и вся. Ты говоришь мне, что ты плохой парень, а затем я узнаю, что ты совсем другой. Сначала ты заставил меня считать тебя подлым браконьером, а затем начинаешь агитировать меня, пугая ужасами о загрязнении природы. Какой же ты на самом деле?

– Поверь мне, дорогая, – уклончиво ответил он. – Ты не горишь желанием это узнать.

Серена встретила его слова не моргнув глазом.

– Я хочу знать о тебе все.

– Я тебя уже предупреждал, – возразил Лаки и многозначительно поднял палец. – Не пытайся даже заглянуть в мою голову. Тебе не понравится то, что ты в ней увидишь.

Серена пристально смотрела на него, стараясь запомнить выражение его лица. Ей показалось, будто в его глазах она заметила искорку неуверенности. Что это? За кого он опасается – за нее или за самого себя?

Она поймала себя на опасном желании протянуть руку и потрогать его, как будто это могло помочь ей прикоснуться к тайнам его души. Причем желание это явно выходило за рамки любопытства. Умная женщина наверняка старалась бы держаться от него подальше. Лаки прочертил между ними границу, а она в очередной раз, как последняя дурочка, перешла ее, в прямом и переносном смысле: шагнула ему навстречу, желая прикасаться к нему, намереваясь узнать о нем все.

– И что же я увижу в твоем сердце? – тихо спросила она, все больше и больше сокращая расстояние между ними.

– Ты увидишь, что его нет, – ответил он с непроницаемым выражением лица.

– Я не верю, – покачала головой Серена. – Ты помогаешь людям. – Она указала на повязку на его раненой руке. – Ты рискуешь собственной жизнью ради других.

– Только не надо делать из меня героя! – резко оборвал ее Лаки. – Мне платят за то, чем я занимаюсь.

– Чем платят? Багетами и печеньем?

– Это не афишируется. Люди входят в мою жизнь, потом я изгоняю их из нее. Вот и все. Самое главное, лично меня это устраивает, – упрямо стоял он на своем. Волнение изредка прорывалось хрипотцой в его голосе.

– И ты самого себя хочешь в этом убедить? Лаки, ты лжец.

– А вот это правда. – Он крепко взял Серену за обтянутые шелком плечи, словно физически хотел навязать ей свое мнение. Сердце стучало в ее груди как сумасшедшее. Он наклонился над ней, и глаза его блеснули легким безумием.

– Я не ангел, я дьявол во плоти, моя дорогая. Если у меня когда-то и было сердце, его давно уже вырвали из моей груди. Не надо искать во мне то, чего там нет.

Серена ничего не сказала, лишь провела рукой по его широкой груди, обтянутой черной футболкой. Оба молча смотрели в глаза друг другу. Обоим было слышно, как гулко стучит сердце в его груди – неоспоримое свидетельство того, что он лжет. Взволнованный стук сердца красноречивее любых слов.

С губ Лаки невольно слетел стон, верный знак раздражения или ярости. Неожиданно его охватил страх, и теперь он всеми силами пытался его побороть. Каждое усилие давалось ему с неимоверным трудом, сотрясало все его существо, подобно землетрясению. Злость на себя и на нее заклокотала в нем, и он встряхнул Серену.

– Мне плевать, веришь ты мне или нет, – бросил он ей. – Можешь искать объяснения в своих дурацких книжках по психологии, если тебе не жаль времени. Я пришел сюда не для того, чтобы ты меня анализировала, а для того, чтобы тебя трахнуть.

С этими словами он прижался к ее губам грубым поцелуем, как будто желая наказать ее, однако Серена ответила на него охотно, без всякого сопротивления и страха. Она была нежной и сладкой, буквально таяла в его объятиях, и его злость моментально улетучилась. Поцелуй утратил первоначальную грубость, и, когда губы Серены приоткрылись, с его губ невольно сорвался стон. Поцелуй сделался глубже, и Лаки почувствовал, что теряет связь с окружающим миром, погружаясь в сладостное блаженство. Сердце бешено стучало в груди. Он прижал Серену к себе, не в силах ответить на вопрос, кто она такая. Камень, который утащит его на дно, или ветка, за которую он ухватится и выберется из водоворота?

Ни то, ни другое, сказал он себе. Потому что это обыкновенная похоть, и ничего более. Серена не способна изменить его жизнь – ни сделать ему больно, ни излечить. Она способна лишь подарить ему удовольствие, а он, в свою очередь, – помочь ей на несколько часов забыть о ее заботах. Все очень просто. До ужаса примитивно. Черно-белый мир.

– Я хочу тебя, – прошептал он.

Его губы скользнули по ее виску, и он развернул ее лицом к зеркалу над туалетным столиком. Теперь Серена посмотрела на их отражение. Лаки, огромный, мускулистый, стоит за ее спиной и обнимает ее. Голова опущена, взгляд устремлен ей в глаза. Сама она – стройная и женственная в его тени. Золото и свет на фоне его темной фигуры. Она видела, как его пальцы развязывают пояс ее халатика, и даже не пошевелилась, когда тот соскользнул с ее плеч и упал на пол. На ней осталась лишь шелковая ночная рубашка с кружевами – не рубашка, а скорее полупрозрачное облачко тумана, обволакивающее ее тело.

Лаки провел руками вверх, нежно сжал холмики ее грудей, погладил ей живот и бедра. Затем, нагнувшись над ее плечом, легонько укусил ее и стянул зубами бретельку ночной рубашки. Серена видела в зеркале, как он покрывает поцелуями каждую клеточку ее тела. Она наклонила голову вбок, подставляя для поцелуев шею, и, как только его губы коснулись нежной кожи, сладостно простонала. Затем он подцепил вторую бретельку и потянул рубашку вниз, до уровня талии, обнажая ей грудь. Лаки не заставил себя ждать. Взяв в ладони ее груди, он слегка их приподнял и сжал. Его большие пальцы нежно гладили ее соски.

Серена ахнула от наслаждения. Он первый подарил ей эти сладостные ощущения. Не отрывая потемневших от страсти глаз от зеркального отражения, она наблюдала за тем, как большие загорелые руки Лаки ласкают ее грудь, как пальцы сжимают набухшие от желания соски. Это желание грозило испепелить ее, жаркое и мощное. Она тем острее ощущала его, наблюдая в зеркало за любовной игрой.

Рука Лаки скользнула вниз по ее животу, пока не нащупала выпуклость, где сходятся бедра. Серена откинулась назад, прижимаясь к нему, и раздвинула ноги, приглашая его проникнуть глубже. Лаки ласкал ее через шелковую ткань, скользя по самой нежной, самой чувствительной части ее тела. Затем ночная рубашка полетела на пол, и Серена сквозь дымку желания увидела, как его пальцы проникли в темный треугольник волос, и жаркая жажда желания сделалась еще нестерпимее. Лаки приподнял ее и еще крепче прижал к себе. Серена уткнулась лицом ему в плечо, в изнеможении наслаждаясь его прикосновениями.

– Смотри! – прошептал он. – Смотри! – повторил он голосом, обольстительным, как пение античных сирен. – Прошу тебя, только не отводи глаз, мой ангел!

Он продолжал смотреть в зеркало, и его палец продолжал ритмично ласкать Серену в такт ее надрывному дыханию. Она простонала и тоже начала двигаться в такт его руке, смутно осознавая, что теряет контроль и отдается во власть инстинктам. Лаки тем временем все ближе и ближе подводил ее к самому краю.

Задыхаясь, девушка шептала его имя, чувствуя, что ей не хватает воздуха. В зеркале она видела, как вздымается и опадает ее грудь. Рука Лаки продолжала дарить ей наслаждение. Он по-прежнему пристально наблюдал за ней, не иначе как получая от этого не меньшее наслаждение, чем и она. Серена не отрывала взгляда от его губ, чувственных, манящих, с которых слетало ее имя.

– Давай, милая, давай, давай, давай… – шептал он по-французски.

Экстаз обрушился на нее океанской волной, на мгновение лишив дыхания. Тело напряглось, и она была готова кричать от наслаждения, однако Лаки быстро повернул ее к себе лицом и прильнул к губам поцелуем. Он целовал ее жадно, по-варварски грубо, запустив свободную руку ей в волосы.

В следующее мгновение они оказались на кровати. Серена, ощущая спиной прохладу простыни, не сводила с него глаз. Лаки, стоя одной ногой на полу и положив колено другой на матрас, сорвал с себя футболку и отшвырнул в сторону. Еще миг – и он предстал перед ней во всей своей восхитительной наготе и восхитительной готовности к любовным играм. Накрыв ее крепким телом, он одним плавным и сильным рывком проник в нее.

Серена выгнулась под ним дугой, стараясь как можно глубже принять его в себя. А затем раз за разом отдавала ему свое тело, позволяя снова и снова проникать в него в волшебном ритме любви. Она радостно отзывалась на несокрушимую мощь его толчков, гладила мускулистую спину, вдыхала жаркий мускусный запах его тела, упивалась пряными поцелуями и все это время понимала, что ей страстно хочется чего-то большего.

Заглянув Лаки в глаза, она прочла в них муку и напряжение. Они не отпускали его в те мгновения, когда он дарил ей свое тело, но по-прежнему прятал душу. Серена была готова поклясться, что едва ли не физически ощущает ту ужасную борьбу, которая клокочет в нем, и невольно испытала жалость к этому странному, непонятному человеку. Впрочем, в такие мгновения рассудок не имеет права голоса. Сейчас она могла лишь одно: дарить ему свою любовь, как бы глупо это ни звучало. Дарить, несмотря ни на что. Дарить, зная, что ее любовь ему не нужна. Дарить, зная наверняка, что ее сердце будет разбито.

Она крепко обхватила Лаки и с отчаянием человека, борющегося за свою жизнь, прижалась щекой к его груди, чувствуя, как жажда любви окончательно сокрушает броню разума и логики. Она впервые в жизни влюбилась в мужчину, влюбилась бесповоротно и безнадежно. Лаки отправил ее в сладостно-пугающий полет к вершинам блаженства, и сейчас они вместе воспарили к ним, пусть даже на короткие мгновения. И Серена на какой-то ослепительный миг прониклась надеждой, что и он когда-нибудь полюбит ее.

Глава 13

Она была похожа на ангела. Красивые золотистые волосы разметались по подушке. Длинные ресницы напоминали изящный кружевной веер, розовые сочные губы слегка приоткрыты. Глядя на нее, Лаки испытал мучительную нежность. Он протянул было к ней руку, но вовремя себя остановил – его пальцы замерли всего в дюйме от ее лица.

Она была открытой и нежной, сильной и смелой – всего этого он давно уже не находил в женщинах. Если его что-то и привлекало в них, то только исключительно тело. Конечно, тело само по себе тоже было способно подарить ему наслаждение. Те минуты, когда был в ней, показались ему верхом блаженства. Серена отбросила холодность, отдавшись во власть безрассудной страсти, чем вырвала его из монотонной череды будней и заставила вновь ощутить жизнь в ее восхитительной полноте и яркости. Он мог бы брать ее по пять раз в день – и так и не насытиться любовью. Никогда еще он не испытывал такой неутолимой потребности в женщине, и никогда еще его желания не удовлетворялись с такой сладостной покорностью.

Он ни за что бы не поверил, что эта женщина, которую он впервые увидел в лавке Готье, сдержанная и спокойная, способна на такую страсть. Лаки криво усмехнулся, мысленно упрекнув себя в плохом знании женщин.

Серена оказалась отнюдь не холодной ледышкой. Скорее теплым, золотистым искушением. Растворяясь в ней, он воспарял к небесам, прекрасно зная, сколь скоротечны эти минуты блаженства. Она явно захочет от него большего. Того, что он не способен ей дать. Он не сможет подпустить ее близко к себе, тем более раскрыть перед ней душу. Ему становилось страшно при мысли, что она узнает – узнает то, что он делал, как жил, что видел. Заглянет в темноту, в которой обитает его душа, и вторгнется в его мысли. А еще его пугало то, что произойдет потом. Весь прошлый год он пытался собрать себя как личность, мучительно восстанавливая из тех оcколков, в которые превратилась его душа в жутком аду Рамоса. Теперь эти осколки пришли в движение, ударяясь друг о друга, готовые разлететься в разные стороны, как карточный домик под дуновением сильного ветра. Одно неверное движение, и все развалится.

Ему нужен привычный покой, одиночество, искусство. Только и всего. Он очистил собственный мир от всего лишнего, оставил лишь эти простые сущности, потому что все остальное просто не выносил. Не выносил человеческого общества, потому что присутствие посторонних людей его раздражало, ибо было подобно прикосновению холодного воздуха к обнаженному нерву. Так что фокус его бытия должен оставаться внутри, если он хочет сохранить себя как личность. Ему не нужна женщина, которая в силу своей профессии заглядывает людям в головы, выведывает сокровенные тайны, препарирует их, чтобы понять, что же именно их удручает, создает проблемы.

Стараясь не потревожить Серену, он неслышно выскользнул из постели, натянул джинсы и застегнул «молнию». Пуговицу на поясе он оставил незастегнутой. Затем выудил из карманчика футболки сигарету и, сунув ее в рот, прошел через всю комнату к застекленной створчатой двери, которая все это время оставалась открытой. Где-то вдали, словно аккомпанемент его настроению, прогрохотал гром. Лаки не отпускало ощущение, будто гроза вот-вот разразится не только за стенами дома, но и в нем самом.

То же самое касалось и Шансон-дю-Терр. Его почему-то не оставляло недоброе предчувствие. Оно возникло с самого начала, а теперь только усугубилось. Противоборствующие стороны сошлись в схватке и нещадно давили друг на друга. Что-то непременно должно произойти. Вытащив из кармана спички, Лаки прикурил и выпустил струйку дыма, размышляя о том, кто же из противников сломается первым.

Гиффорд Шеридан – старик сильный и упрямый, но все равно старик. Будь у него сын или внук, которому он мог передать дом и землю, положение дел было бы не столь серьезным. Однако в данном случае расклад не в его пользу, а значит, ни плантации, ни болотам не светит ничего хорошего. Гиффорду противостоят «Трайстар» и Лен Берк. Последний во многом напоминал Лаки его мучителя, полковника Ламберта, человека, ни в чем не знавшего границ, если он чего-то хотел. На что же готов пойти Лен Берк? А Шелби? Ради своих капризов она точно пойдет на что угодно. Уж что-что, а это Лаки знал хорошо.

Мейсон Тэлбот представлялся ему лишь жалкой пешкой, послушным орудием в руках «Трайстар» и Шелби. Уж слишком он бесхребетен и безынициативен, чтобы самостоятельно затеять что-то серьезное. Гиффорд вообще считает его не слишком далеким, даже слегка туповатым. Однако сбрасывать со счетов Мейсона тоже не стоит. Для него главное – попасть в законодательное собрание, а значит, он приложит все усилия к тому, чтобы убедить горожан в пользу грядущего экономического расцвета. После этого «Трайстар» вцепится в этот край своими алчными лапами, а сам Мейсон будет избран в легислатуру штата и вернется в Батон-Руж, где станет влиятельным лоббистом химической промышленности…

Взгляд Лаки вернулся к кровати и спящей Серене. Она беспокойно заворочалась и, что-то пробормотав во сне, протянула руку к той части кровати, где только что спал он. Лаки задумался. На эти хрупкие плечи легло тяжелое бремя забот, и если она решила поддержать деда, не станет ли это напрасной попыткой отсрочить неизбежное? Она ведь сама сказала, что никакие уловки Гиффорда не заставят ее вернуться сюда навсегда. Что же будет после того, как она уедет?

– Лаки! – шепотом позвала Серена, пробудившись ото сна.

Поморгав от яркого света, она села в постели и убрала с лица золотистые пряди. Наблюдая за ней, Лаки ничего не сказал, любуясь ее телом. Поймав на себе его взгляд, Серена поспешила прикрыть грудь простыней. Ее жест поразил его своей нелепостью – разве между ними ничего не было этой ночью? Так зачем же ей стыдиться его?

Серена поморгала, отгоняя ресницами сон.

– Что ты там делаешь?

– Курю, – угрюмо отозвался Лаки и, затянувшись, выпустил кольцо дыма. Серена нахмурилась и, встав с постели, завернулась в простыню, как античная гречанка в хитон.

– Ты слишком много куришь, – укоризненно сказала она, прошлепав босыми ногами по выцветшему от времени ковру. Затем, не дожидаясь приглашения, обняла его за талию и, прижавшись щекой к голой груди, закинула голову и заглянула ему в глаза. – Тебе надо бросить курить. Совсем. Это вредно для здоровья.

Лаки добродушно хмыкнул. Она сказала это со всей серьезностью, чем разбудила в нем странное чувство. Он не мог вспомнить, когда в последний раз задумывался о собственном здоровье. И не потому, что был уверен в собственном бессмертии, – просто ему было наплевать на здоровье. А все потому, что он давно для себя решил: в этой жизни терять ему нечего, да и самой жизни не слишком-то жаль. Помнится, вернувшись из Центральной Америки, он целую ночь смотрел в черный зрачок дула своей «беретты». Смерть могла прийти легко и быстро, для этого нужно было лишь засунуть в рот ствол и плавно нажать на спусковой крючок. Единственное, что удерживало его от этого шага, – мысль о родителях, правоверных католиках. Сведи он тогда счеты с жизнью, это стало бы для них страшным ударом. И позором для всей их семьи.

Он много лет прожил, имея за спиной неотлучного спутника по имени Смерть, и вот теперь Серена с серьезным видом предупреждает его о вреде курения.

– Что я сказала смешного? – спросила она с обидой в голосе.

– Ничего, – на этот раз без тени улыбки ответил Лаки. Не выпуская ее из объятий, он повернулся и раздавил окурок в фарфоровой чашке. – Довольна?

– Едва ли, – презрительно усмехнулась Серена. – Между прочим, это была любимая чайная чашка моей бабушки.

– Но ведь этот дом полон всякого хлама, разве не так? – спросил он. – Антиквариат, семейные драгоценности, распиханные по всем углам, верно?

– Верно, – согласилась Серена, скользнув взглядом по вещам, которые пережили не одно поколение Шериданов. – Знаешь, это настоящий микрокосм истории. Все это следует отреставрировать и открыть для посещений как музей.

– Нет, скорее его снесут, и тогда уже будет не до музеев.

Серена нахмурилась:

– Давай не будем говорить на эту тему, хорошо? Я так устала.

Лаки провел рукой по ее волосам и вновь ощутил прилив нежности. Боже, как ему хотелось избавить ее от неприятностей, защитить, остаться с ней на какое-то время. Увы, это невозможно. Он посмотрел на нее и понял, что ему давно пора закалить сердце, не давая волю чуждым его натуре сантиментам, однако не удержался и поцеловал. Вид у нее и впрямь усталый. Так что немного ласки не повредит.

Ее губы были сочными и нежными, они словно лепестки раскрылись для его поцелуя. Да что там! Она ответила на его поцелуй с такой жадностью, будто хотела опьянеть от хмеля любви. И столь же крепко прижалась к нему, как будто стремилась стать с ним единым целым. В эти минуты Лаки ощущал себя кем-то вроде ее защитника, хотя и попытался воспротивиться этому чувству. Как может он быть чьим-то спасителем, если не в состоянии спасти самого себя?

Подняв голову, он коснулся ее щеки и с горечью произнес:

– Извини, cherie. Я знаю, ты не хотела встревать в эти дрязги.

– Но ведь я не могу остаться в стороне, в конце концов, это и мой дом, с самого рождения, – ответила Серена и отстранилась от него, прижимая к груди простыню.

Войдя в круг света, отбрасываемого настольной лампой, девушка рассеянно пробежала пальцами по лежащим на столике вещам.

– Знаешь, это даже немного смешно, – продолжила она, пытаясь улыбнуться. – Когда-то я уехала отсюда потому, что решила, что судьбой мне определено жить в каком-то другом месте, и вообще я не смогу состояться как личность, если никуда не уеду отсюда. И вот сейчас я… – Она жестом обвела комнату, имея в виду не только ее, но и дом в целом. – И вот теперь я здесь. Говорят, домой вернуться невозможно. Но я, похоже, не в силах отсюда уйти.

– Если сестра добьется своего, у тебя вообще отпадет необходимость приезжать сюда, – сказал Лаки и в упор посмотрел на нее. – Неужели именно этого ты ждешь – сбросить с себя бремя ответственности?

Серена огляделась по сторонам, ощущая, как давят на нее величие и история старинного дома. Она устала сопротивляться. Плечи ее опустились, голова безвольно поникла. Она навеки будет связана с этим домом. И ни время, ни расстояние не способны разорвать эту связь. Это ее дом, он всегда был ее домом. Шансон-дю-Терр – это то место, откуда два века тому назад пошел их род, где он пустил свои корни.

– Нет, – еле слышно прошептала она.

Ей было страшно представить, как бульдозеры сносят старый дом. Страшно представить, что на его месте поселятся чужие люди. Страшно представить, что на их земле «Трайстар Кемиклз» построит нефтеперерабатывающий завод, а там, где сейчас простираются плантации сахарного тростника, появятся высокие проволочные ограждения. Нет, пусть уж лучше владельцами Шансон-дю-Терр остаются Шериданы, пусть эта земля навсегда останется ееземлей.

– Тогда готовься к борьбе, дорогая, – сказал Лаки. – Лен Берк собрался во что бы то ни стало завладеть вашей землей. Ради этого он готов на все и будет воевать с тобой, не гнушаясь любой подлостью. Вот увидишь, твоя сестра займет его сторону.

– Меня тревожит не Шелби.

Лаки бросил на нее настороженный взгляд.

– Не стоит ее недооценивать, Серена. Ты даже не представляешь себе, на что она способна.

В ответ Серена лишь пожала плечами, как будто стряхивая с себя и его слова, и те слабые сомнения, что поселились в ее душе за последние несколько дней. Шелби – особа легковесная и эгоистичная, но сказать, что она жестока – это уж слишком!

– Она моя сестра. Я знаю ее лучше, чем ты.

– А кто тогда бросил тебя одну? Разве не по ее вине ты натерпелась страху?

Удар пришелся точно в цель. Ее как будто ударило током в больное место, однако Серена упрямо встряхнула головой.

– Это старая история, и мы ее уже похоронили. Шелби не хотела причинить мне вред. Просто не в ее привычках думать о последствиях. Вот и тогда она не отдавала себе отчета в том, чем обернется ее дурацкая шутка.

Ты слишком высокого мнения о ней, дорогая, подумал Лаки, но говорить вслух ничего не стал. Он уже сделал для себя вывод, что Серена в упор не замечает коварства сестры. Да и какой человек способен подумать плохое о родном существе? Оставалось лишь надеяться, что она все поймет прежде, чем будет слишком поздно.

Взрыв прогремел незадолго до рассвета. От него содрогнулись окна и фундамент старого дома. Серена почувствовала запах дыма еще до того, как окончательно проснулась. Движимая инстинктом самосохранения, она выскользнула из постели, чувствуя, как в крови вскипает адреналин. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы окончательно стряхнуть с себя сон и осознать, где она находится и откуда предположительно исходит опасность. В комнате было темно, а до ее слуха доносились лишь далекие раскаты грома. Сначала Серена решила, что ее разбудила гроза, но в следующее мгновение вновь почувствовала запах дыма. Он проникал через открытую дверь, принесенный сильным порывом холодного ветра, возвещавшим скорую бурю.

Торопливо накинув на себя халат, Серена бросилась к открытой двери и, выскочив на галерею, выглянула во двор. Вдали полыхал огненный шар. Его языки лизали стену сарая с сельскохозяйственной техникой. Неожиданно тишину пронзили громкие крики, и она увидела непонятно откуда взявшиеся силуэты людей. Они четко вырисовывались на фоне пламени.

Кстати, а где же Лаки? Вспомнив о нем, Серена бросилась обратно в спальню, но там было пусто. Его отсутствие поразило девушку не меньше, чем только что прогремевший взрыв, однако времени размышлять о его исчезновении у нее не было.

Серена, не глядя, выхватила из шкафа первую попавшуюся одежду и, не позаботившись о нижнем белье, торопливо натянула ее на себя. Сунув ноги в матерчатые тапочки, она выскочила на галерею, сбежала вниз по лестнице и помчалась через весь сад в направлении полыхавшего сарая.

Их рабочие уже пытались потушить пожар из шлангов, но им никак не удавалось сбить огонь, который уже успел основательно разрушить здание. Джеймс Арно возбужденно метался посреди всеобщей суматохи, пытаясь перекричать треск пожара, чтобы рабочие поливали те части огромного деревянного здания, которые еще не успел охватить огонь.

– Что случилось? – спросила Серена, схватив его за руку, когда он пробегал мимо.

– Откуда я знаю, черт побери?! – рявкнул он в ответ. – Я услышал взрыв и прибежал сюда. Наверно, сарай загорелся от удара молнии. Мне известно лишь то, что там находится большая часть нашей техники и инвентаря. Если мы не сможем потушить пожар, то лишимся всего!

– Кто-нибудь уже вызвал пожарных?

– Пожарные уже едут сюда, и им неплохо бы поторопиться! Иначе все наши усилия пойдут псу под хвост, нам самим не справиться!

Джеймс пожал плечами и бросился помогать рабочим. Ощущая собственную беспомощность, Серена отступила назад и невольно зажмурила глаза. От яркого пламени лицу было горячо, хотя она и стояла на изрядном расстоянии от огня. В небе над ее головой сверкали белые зигзаги молний, раскатисто грохотал гром. Прорезаемые вспышками молний, грозовые облака в эти минуты казались особенно зловещими.

– Ну, давай, лей, дождик! – крикнула она.

Из дома выскочил Мейсон, одетый в пижаму, поверх которой был наброшен банный халат. Вид у него был довольно комичный: волосы всклокочены, очки криво сидят на переносице, на ногах начищенные ботинки без носков.

– Господи, какой ужас! – воскликнул он, затягивая пояс халата. В стеклах его очков зловеще плясали языки пламени. – Я вызвал пожарных, они уже едут.

– Я только что молила небеса, чтобы поскорее пошел дождь, – призналась Серена.

И действительно, не успела она сказать эти слова, как упали первые крупные капли дождя, и она подняла голову вверх. Мейсон не сводил глаз с огня. Пламя, словно голодный хищник, с ревом пожирало стены сарая и уже бушевало внутри.

– Там же машины. Остается лишь надеяться на то, что Гиффорд вовремя заплатил последний страховой взнос.

Дождь пошел сильнее. Где-то вдали послышался вой автомобильных сирен.

Мейсон взял Серену за руку:

– Давай уйдем отсюда, чтобы не мешать пожарным. Мы ничем не можем им помочь.

Серена нехотя попятилась. Мысли ее постоянно возвращались к Гиффорду, и она чувствовала себя беспомощной, не в силах избавиться от ощущения, что она его подвела. Нет, это, конечно, абсурд, и все равно Серена никак не могла подавить в себе это чувство, жившее в ней многие годы. Господи, как она только это допустила? Почему ничего не сделала, чтобы предотвратить пожар? Дождь теперь лил как из ведра, сильный и холодный. От него тотчас намокла шелковая блузка, которую она впопыхах натянула на себя. Струи били по голове и стекали по лицу, мешали видеть. И все же, даже несмотря на ливень, огненные языки все так же взлетали в ночное небо. Пожар не унимался, рокоча и выстреливая искрами, как будто смеялся над попытками матери-природы потушить его. Затем раздался грохот, и часть кровли провалилась внутрь, разлетевшись вверх и в стороны снопами ярких искр. Мейсон потянул Серену за руку.

– Пойдем, Серена! – крикнул он. – Нам тут нечего делать! Здесь становится опасно!

Он потащил ее за собой, но, пройдя несколько шагов, отпустил. На небе сверкнула молния. Оглушительно прогремел гром. Налетел сильный ветер. Под его порывом закачались верхушки деревьев, а языки пламени, которые только что устремились к нему, пригнулись к земле. Дождь заметно усилился и превратился в ливень, который вскоре погасил огонь. Первые пожарные машины подъехали к дому, когда тушить было уже почти нечего. Мейсон вновь потащил Серену за собой.

– Пусти меня! – огрызнулась она.

Не успели они сделать и пары шагов, как грохнул второй взрыв. Боковым зрением Серена заметила, как из поврежденной стены сарая вырвался огненный шар. На короткую долю секунды сознание зафиксировало происходящее словно в замедленной киносъемке – бегущие люди, вспышки огня, летящие во все стороны искры и обломки.

Позднее она вспомнила, что открыла рот, чтобы закричать, но не успела. Незримая сила взрыва толкнула ее в спину, и она, словно тряпичная кукла, полетела на землю. А рядом с ней – Мейсон. Казалось, что от удара сотряслась даже самая последняя косточка в ее теле. Затем сверху посыпался гравий, и в следующий миг ее поглотила тьма.

– Полная утрата имущества, – произнес оценщик убытков с таким трагизмом в голосе, как будто речь шла об утрате близкого человека.

Он застыл в дверях столовой с чашкой в руках – невысокого роста мужчина лет сорока пяти, с редеющими темными волосами и печальными глазами спаниеля. Его руки были в саже, по лбу протянулась широкая грязная полоса. Он прибыл практически одновременно с пожарными и вместе с соседями. Пожар – довольно редкое событие в этих местах и потому моментально привлекает к себе внимание большого числа народа. Любопытные спешат на пожарище поглазеть и предложить свою помощь. Ждать положенных двух недель страховой агент не стал. Вместо этого он примчался сюда вместе с толпой зевак, чтобы собственными глазами понаблюдать за тем, как стропила здания превратятся в угли.

– Полная утрата, – повторил он. – Здание и все, что было в нем, полностью уничтожено. Отдельные его части догорают.

– Круто! – восторженно воскликнул юный Джон Мейсон, вскакивая со своего места. – Хочу посмотреть!

Шелби бросила на сына укоризненный взгляд.

– Это исключено. Ты останешься здесь, Джон Мейсон. Ты только посмотри, что случилось с папой и тетей Сереной!

Серена многозначительно посмотрела на племянника. Она сидела в кресле, чувствуя, что все еще дрожит. В ушах стоял звон, а тело болело так, словно ее избили палкой. Руки, колени и подбородок были густо покрыты царапинами и ссадинами. Кроме того, огнем ей слегка опалило лицо. Принять душ она не успела. На ней была все та же шелковая блузка цвета фуксии и красные брюки.

Серена отдавала себе отчет в том, что представляет собой малоприглядное зрелище. Впрочем, Мейсон выглядел не намного лучше. Он сидел рядом с ней, рассеянно устремив взгляд в чашку кофе, – грязные волосы всклокочены, халат порван и весь в пятнах. По левой щеке протянулась длинная красная ссадина.

Серена представила себе, как они смотрятся со стороны. Вид у обоих был такой, будто их избили и оставили умирать под открытым небом. Тем не менее им крупно повезло. Два человека, участвовавшие в тушении пожара, в данное время находились в больнице, получив травмы при втором взрыве.

– Скажите, мистер Йорк, Гиффорд заплатил все взносы? – спросила она, не до конца уверенная в том, что делает, шепчет или говорит громким голосом. Ей до сих пор казалось, что в ушах у нее пробки.

Мистер Йорк смерил ее грустным взглядом спаниеля, которого обозвали паршивым псом и велели убираться прочь.

– Да, – неуверенным тоном ответил он. – Взносы были выплачены своевременно. С этим нет никаких проблем.

– Не следует ли тогда из ваших слов, что есть проблемы с чем-то другим?

– Э-э-э… видите ли… – замялся мистер Йорк и посмотрел себе под ноги. Его ботинки были испачканы грязью. – Боюсь, что да, кое-какие другие проблемы все-таки есть.

– О господи, умоляю вас! Расскажите, в чем дело! – вмешалась в разговор Шелби, наливая себе вторую чашку кофе.

Она сидела на месте Гиффорда во главе стола, красивая и подтянутая, в платье из зеленого шелка. Волосы были уложены в аккуратную прическу. Глядя на нее, можно было подумать, что не было никакого взрыва, никакого пожара, вообще ничего такого, что могло бы нарушить ее привычный распорядок дня.

Мистер Йорк сглотнул застрявший в горле комок.

– Видите ли, я только что побывал на месте пожара вместе с начальником пожарной команды. И знаете, практически нет никаких сомнений в том, что имел место поджог.

– Поджог?! – недоверчиво переспросила Серена, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Она даже встряхнула головой, как будто пыталась развеять собственные сомнения. – Нет. Виной всему удар молнии. От нее и начался пожар.

Лицо мистера Йорка приняло печальное выражение.

– Э-э-э… прошу прощения, мисс Шеридан. Боюсь, что это не так. Пожар возник не случайно. В этом не приходится сомневаться. Кстати, крайне небрежная работа, – продолжил он, радуясь подвернувшейся возможности поделиться с присутствующими профессиональными знаниями. – Возгорание началось в юго-западном углу сарая. От него огонь распространился во все стороны. Судя по сохранившимся головешкам, именно там возник мощный стремительный огонь, который и оставил следы на бетонном полу. Очевидно, кто-то расплескал там бензин или другое горючее вещество, после чего поджег. Судя по обгоревшим обломкам трактора, огонь возник именно таким образом. Отсюда напрашивается вывод, что кто-то умышленно его поджег, что и привело к взрыву и распространению огня по всему зданию.

Серена откинулась на спинку кресла, в ужасе прикрыв ладонью рот. Второй рукой она сжимала ребра: те острой болью давали о себе знать, стоило ей пошевелиться. Она посмотрела на то кресло, в котором вчера сидел в этой комнате Лен Берк. Он ел, пил вино и еще доказывал им, что Гиффорду в любом случае придется продать дом и землю.

– Надеюсь, вам понятно, что до тех пор, пока не закончится расследование, я, то есть моя компания, к сожалению, не сможет выплатить вам страховку, – с печалью в голосе сообщил мистер Йорк. Было видно, что он не любитель сообщать дурные новости. – Мне, право, жаль.

– Мистер Йорк, – вступил в разговор Мейсон, изобразив на лице жалкое подобие своей обычной улыбки профессионального политика. – Надеюсь, вы не думаете, что кто-то из членов нашей семьи причастен к этому злодеянию?

– Э-э-э… понимаете… я не уполномочен выносить какие-то суждения. Как и положено в таких случаях, будет проведено полное расследование.

– Но, мистер Йорк, – обратилась к нему Серена, пытаясь не думать о Берке. – Часть сельскохозяйственных машин необходимо заменить как можно быстрее. Что нам делать, если ваша компания не удовлетворит наш иск?

Йорк задумался. На его лице сменились самые разные оттенки чувств. Наконец он посмотрел Серене в глаза, и ей показалось, что он вот-вот расплачется.

– Не знаю, – честно признался страховщик. – Извините, но я действительно не знаю.

За этим последовал еще ряд вопросов, объяснений и извинений, после чего он ушел, чтобы еще раз осмотреть пожарище. Джон Мейсон увязался за ним.

– Какой несносный человек! – заявила Шелби и потянулась к принесенной Одиль корзинке с вафлями с таким видом, будто в эти минуты для нее не было дела важнее. – Стоит ли удивляться, что его жена закрутила интрижку с вице-президентом банка.

Серена смерила ее укоризненным взглядом.

– Шелби, ради всего святого, прошу тебя, нам нужно обсудить более важные вопросы!

– Дорогая, Серена права, – мягко произнес Мейсон.

– А что такое интрижка, мама? – спросила малышка Лейси, вопросительно глядя на мать.

Шелби расплылась в улыбке и погладила дочь по кудрявой белокурой головке.

– Это нечто такое, что делают глупые, нехорошие женщины. Не нужно забивать головку такими пустяками, детка.

– Зло, – с нажимом произнесла Одиль. Взяв пустой кофейник, она отошла от стола. Ее бирюзового цвета глаза как будто вспыхнули голубым пламенем. – Вот что пришло в этот дом. Зло. Да снизойдет на нас милость божия.

На этой зловещей ноте чернокожая служанка неодобрительно поджала губы и вышла из комнаты.

– О боже! – воскликнула Шелби. – Зачем только Гиффорд держит в доме эту женщину?

– Она ведьма, – беспечно заметила Лейси и потянулась за вафлями. Выудив одну из корзинки, она выбежала из комнаты и принялась громко звать брата.

Серена потерла виски и вздохнула.

– Значит, поджог. Это ваш мистер Берк послал Гиффорду предупреждение?

На мгновение в комнате стало тихо.

Первым пришел в себя Мейсон.

– Серена, уж не хочешь ли ты сказать, что во всем виноват мистер Берк? – произнес он с недоверчивым смешком. – Он – респектабельный бизнесмен, представитель уважаемой компании. Неужели ты считаешь его поджигателем?

Серена посмотрела сначала на него, затем на сестру.

– Если не он, тогда кто? Может, вы знаете это лучше меня?

– Так ты подозреваешь кого-то из нас? – спросил Мейсон, выгнув дугой бровь. – Послушай, Серена, ты слишком много времени проводишь со своими пациентами. Я не удивлюсь, если от общения с ними у тебя самой паранойя. Мы с Шелби в этот момент были в постели. Скажу честно, твои подозрения для меня оскорбительны. То, что мы настаиваем на продаже плантации, вовсе не значит, что пожар – наших рук дело.

– О боже, Серена, неужели ты о нас столь невысокого мнения? – поддержала мужа Шелби. Было видно, что самообладание дается ей с трудом. Шелби нервно помешивала в чашке сахар. На щеках проступили красные пятна. Губы поджались в тонкую линию. Казалось, она была готова испепелить сестру взглядом. Ее спокойствие испарялось, как утренний туман под лучами солнца. – Ты обвиняешь собственную сестру и ее мужа! Не знаю, что там случилось с тобой в Чарльстоне, но ты стала совсем чужой!

Серена прижала пальцы к вискам и сделала глубокий вдох. Она ощущала себя смертельно усталой. Похоже, ее умение общаться с людьми сейчас на нуле. И последние остатки сил из нее выпило общение с сестрой.

– Шелби, может, ты перестанешь устраивать тут театральные сцены? – процедила она сквозь зубы. – Я лишь сказала, что мистеру Берку выгоден этот пожар. Случившееся можно расценивать как предупреждение, а можно – как намеренное уничтожение машинного парка. В любом случае Гиффорд лишился денег, которых у него и без того негусто.

– Ты несешь полную околесицу, – возмущенно заявила Шелби. – Лично я считаю мистера Берка порядочным и обаятельным человеком.

У Серены не осталось сил даже для того, чтобы закатить глаза.

– Скорее всего, пожар не имеет никакого отношения к продаже имущества, – заметил Мейсон. – За долгие годы Гиффорд нажил здесь массу врагов. Например, месяц назад он уволил нескольких батраков. Представляю себе, какие сейчас по округе ходят разговоры. Мол, Гиффорд противится тому, что люди смогут получить работу. Вот кто-то и решил убедить его принять другое решение.

Не сводя глаз с Мейсона, Серена встала из-за стола.

– Интересную мысль ты высказал.

– Что ты собралась делать? – спросила Шелби, бросив на сестру подозрительный взгляд.

– Во-первых, приму горячий душ. Затем отправлюсь на болота и заставлю Гиффорда вернуться сюда. Если не захочет добровольно, сама приволоку его, даже если придется тащить его за волосы.

Конечно, сейчас предпочтительнее выспаться, подумала Серена. Но, увы, в данном ситуации она не может позволить себе такую роскошь, как сон. Сделав над собой усилие, она подошла к открытой двери и шагнула за порог.

Шелби посмотрела ей вслед. Дождавшись, когда шаги Серены стихли и внизу захлопнулась дверь, она повернулась к мужу.

– О, подумать только! – угрюмо воскликнула она. – Серена привезет Гиффорда сюда. Этого нам только не хватало! Черт бы ее побрал, зачем она только встряла в это дело?

Мейсон потянулся к корзинке с вафлями.

– Ни о чем не беспокойся, моя дорогая. Все будет хорошо. Гиффорд рано или поздно сбросит обороты. Когда он вернется и увидит, какой ущерб хозяйству нанес пожар, то поймет, что придется менять технику и инвентарь, и тогда… Тогда он сдастся.

– Я тоже надеюсь на это, Мейсон, – ответила Шелби. – Очень надеюсь.

Серена вошла в комнату, уверенная, что сейчас рухнет на кровать и разрыдается. Но нет, ничего подобного не произошло. Вместо этого она едва не наткнулась на Лаки. Он крепко схватил ее за плечи и, держа на расстоянии от себя, окинул взглядом с ног до головы.

– Господи, ты только посмотри на себя! С тобой все в порядке? – прошептал он.

– Со мной все в порядке, если не считать сердечного приступа, – съязвила она. – Слушай, наверное, это у тебя в крови – пугать людей? Может, тебя самого напугали в детстве и теперь ты отыгрываешься на других?

Лаки выругался себе под нос и отпустил ее, а сам принялся мерить шагами комнату. Было видно, что он возбужден, и чтобы хоть немного унять нервы, дрожащей рукой пригладил волосы и почесал затылок.

– Я слышал о пожаре. Слышал взрыв. Говорят, что несколько человек отвезли в больницу.

Серена едва удержалась от резкого ответа и молча продолжала наблюдать за ним. Лаки был напуган. Она видела это по его глазам, хотя он и пытался скрыть владевшие им чувства. Что же, это дает ей хотя бы слабую надежду. Приятно осознавать, что человек-скала, которому на всех наплевать, переживает из-за нее.

– Честное слово, со мной все в порядке, – негромко ответила она. И все же усталость взяла над ней верх. Колени ослабли, и Серена опустилась на табурет Викторианской эпохи. Сбросив с ног безнадежно испорченные туфельки, она взялась за пуговицы блузки. При этом Серена не сводила глаз с Лаки. Тот по-прежнему нервно расхаживал по комнате, не в состоянии успокоиться. – Скажи, где ты был?

– У меня возникли кое-какие дела.

– Странные, однако, у тебя часы работы.

– У меня вообще странная жизнь, – сухо произнес Лаки. – Надеюсь, ты уже это заметила.

Серена вопросительно выгнула бровь:

– Что именно? Что те, кто живут на болоте, ковыряют в зубах охотничьими ножами?

Она оставила без внимания его хмурый взгляд и принялась снимать блузку, однако резко остановилась, одновременно осознав две вещи. Во-первых, на ней нет нижнего белья. Во-вторых, Лаки не сводит с нее жадных глаз. Дело было даже не в ложной стыдливости. Просто где-то в глубине ее естества подняло голову безумное сочетание страха и возбуждения, которому было наплевать на ее попытки взять себя в руки. А еще чувству этому было наплевать, что оно толкает ее на скользкий путь, который прямиком ведет к разбитому сердцу. В общем, Серене стоило неимоверных усилий стряхнуть с себя это наваждение и, несмотря на боль в ногах, встать с табурета.

– Мне нужно принять душ, – сказала она, прижимая к груди блузку.

Лаки по-прежнему не сводил с нее глаз. Владевшую им тревогу он превратил в куда более понятное и привычное ощущение – похоть. Когда он услышал взрыв, то едва не сошел с ума от мысли, что с Сереной могло что-то случиться. Воображение рисовало жуткую картину – охваченная пламенем, она лежит под горящими обломками. И вот теперь Серена стоит перед ним – перепачканная сажей, усталая и напуганная, но все-таки живая и невредимая. Стоит и смотрит на него ясными, широко открытыми глазами.

Двумя широкими шагами он преодолел расстояние между ними и, заключив ее в объятия, с нежностью поцеловал каждую ссадину на ее лице.

– Мне нужно принять душ, – прошептала Серена, чувствуя на себе его горячее дыхание, когда его губы прикоснулись к ее шее. – Я должна поехать к Гиффорду, – добавила она и тут же ойкнула, потому что он нежно прикоснулся к ее груди. – Возьмешь меня?

Лаки поднял голову, и их взгляды встретились. Уголок его рта изогнулся в обольстительной улыбке.

– Конечно, дорогая, я возьму тебя. Возьму тебя всю, целиком.

Глава 14

– Поджог! Это же надо! – взорвался Гиффорд, и его морщинистое лицо моментально побагровело. – О боже, с ума можно сойти! Это просто немыслимо! Господи, куда катится этот мир? Люди потеряли уважение ко всему на свете!

Он отложил в сторону дробовик, чисткой которого занимался, и, встав с садового кресла, принялся возбужденно расхаживать туда-сюда. Собаки лежали на земле по обе стороны от кресла и испуганно наблюдали за странными перемещениями хозяина.

– Этот ублюдок Берк! Да я голову этому паршивцу оторву! Ему и этому придурку Клифтону Йорку, – добавил старик и потряс для убедительности указательным пальцем. – Этот хорек – тот еще типчик! Это же надо, отказывается выплачивать страховку!

Серена вспомнила скромного оценщика и прониклась к нему сочувствием.

– Мистер Йорк всего лишь делает свою работу.

– И обвиняет меня в том, будто я нарочно поджег собственное имущество, – с нажимом произнес Гиффорд. – Бог мой, да я предпочел бы есть землю, лишь бы не пасть столь низко! Ни один из Шериданов не позволял себе таких гнусностей, не считая разве что тех, кого пинком выгнали из семьи.

– Разумеется, – согласилась Серена. Скрестив на груди руки, она стояла перед дедом. Как назло, у нее предательски подкашивались колени, и она боялась, что упадет. Утренняя буря превратила и без того убогий дворик охотничьего домика в чавкающее болото. Сегодняшний приезд ознаменовался порчей еще одной пары обуви. Задержись она в этих местах еще на несколько дней, и ей придется разгуливать в домашних тапочках.

– Когда-то в этой стране были времена, когда честь что-то значила, – заявил Гиффорд, в равной степени задетый и подозрениями в свой адрес, и тем, что дотла сгорел его машинный парк. Он засунул большие пальцы рук за пояс джинсов и посмотрел на Серену так, будто именно она обесценила понятия чести во всей стране.

– А по-моему, тут нет ничего личного, – возразила та. – Все абсолютно ясно – без поджога не обошлось. Пока страховая компания не закончит расследование, денег она не выплатит.

Гиффорд презрительно фыркнул и гневно сверкнул глазами.

– Ага, пока они не закончат расследование! Это же надо! Даже слепой с одной извилиной в мозгу – и тот поймет, чьих это рук дело. Разумеется, Берка. Чертов техасец! В нашем штате следовало бы ввести въездные визы для этих засранцев!

– У Берка имеется твердое алиби, – неожиданно вмешался в разговор Лаки. – Он был в «Мутоне».

Серена повернулась к нему, не в силах скрыть удивления. Лаки стоял, прислонясь спиной к стволу огромного дуба. Небрежная поза, глаза сонные, полузакрытые. Он был похож на пантеру – сильную, грациозную, лениво ожидающую того мгновения, когда рядом пробежит ничего не подозревающий глупый олень.

– Откуда ты знаешь?

Он ответил ей непроницаемым взглядом и пожал плечами.

– Потому что я тоже был там, дорогая.

Ага, значит, он оставил ее в постели, а сам направился прямиком в бар. Серена с трудом подавила обиду. Впрочем, он ничем ей не обязан, торопливо напомнила она себе. Независимо от ее сердечного влечения, Лаки четко ограничил их отношения исключительно сексом. Она же согласилась с этим и теперь не имеет права сердиться на него или обижаться. Где это написано, что он должен был всю ночь оставаться у нее под боком?

Дела, так он ей сказал. Интересно, какие у него могут быть дела в «Мутоне», да еще глубокой ночью? Уж не такие ли, что и в тот день, когда она впервые побывала в этом баре? Неужели опять поножовщина?

– Конечно, у него есть алиби, – с явным отвращением в голосе отозвался Гиффорд. – Человек вроде Берка, становясь начальником, продолжает проворачивать грязные делишки, но, заняв высокий пост, просто нанимает исполнителей, всяких там негодяев. Эка невидаль – найти несколько мерзавцев из числа местных подонков, чтобы те устроили пожар. В наши дни народ всего за доллар готов пойти на любую подлость.

– К несчастью, никто ничего не видел, – сообщила Серена. – Тот, кто устроил поджог, или сумел скрыться до первого взрыва, или улизнул во время суматохи, а она не заставила себя ждать. Я как-то не подумала, что неплохо бы поискать машину, которая быстро скрылась с места происшествия.

– А если злоумышленники и не покидали места преступления? – задумчиво предположил Лаки.

Серена вздохнула и сдула со лба налипшие пряди. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Лаки, но не осмеливалась посмотреть ему в глаза. По пути к Гиффорду они уже поспорили на эту тему. Серена упорно отказывалась поверить, что Шелби причастна к поджогу. Как она ни старалась, но так и не смогла представить сестру с канистрами бензина в руках, как та под покровом ночи тайком крадется в сарай, чтобы устроить поджог и уничтожить технику. Впрочем, это вполне мог быть кто-то другой, нанятый специально для этой цели Берком. В чем-чем, а в этом Серена нисколько не сомневалась. С другой стороны, нельзя исключать и такое, что злоумышленником был посторонний человек, движимый бог знает каким мотивами. Никем не узнанный, он ловко растворился в толпе, пока они пытались потушить пожар.

– Нет смысла заниматься пустыми домыслами, – наконец сказала она. – Главное то, что дело выскальзывает у нас из рук. Тебе нужно вернуться, Гиффорд. Я тебя очень прошу.

Старик недоуменно поднял седые кустистые брови.

– Зачем? Чтобы ты со спокойной душой могла вернуться в свой Чарльстон?

Серена даже бровью не повела.

– Чтобы ты выполнил свои обязанности, – ответила она тихо.

– С какой стати я должен быть лучше тебя? – съязвил Гиффорд. – Черт побери, я твой прилежный ученик, детка. Я был сыт по горло общением с этой семейкой и потому уехал сюда.

– Перестань, дед! – оборвала его Серена, чувствуя, что вот-вот сорвется и накричит на него. Даже в лучших обстоятельствах ей было нелегко ладить с Гиффордом. Он точно знал, на каких струнах сыграть, чтобы разозлить ее, и это неизменно вызывало у нее праведный гнев. На этот раз она кое-как заставила себя сдержаться. – Прекрати перекладывать вину на меня, Гиффорд. Честное слово, я сыта этим по горло.

– Да неужели? Значит, ты все-таки возвращаешься в Чарльстон? – насмешливо спросил старик. – Бросишь своего старого деда одного разбираться с поджигателями и заговорщиками, которые окопались в нашем родовом гнезде, так, что ли?

– Я никуда не еду! – стиснув от обиды зубы, процедила Серена.

Гиффорд смерил ее тяжелым взглядом.

– Я тоже.

Несколько секунд дед и внучка упрямо глядели друг другу в глаза. Затем терпение Серены лопнуло, и она взорвалась, как вулкан. Пнув ногой садовое кресло, она разразилась абсолютно не женской фразой с обилием крепких выражений. Испуганные псы бросились прочь, ища спасение под стоявшим на сваях домиком.

– Черт тебя подери, Гиффорд! – крикнула Серена, сжимая кулаки. – Какой же ты все-таки упрямый осел!

– Это семейная черта!

– Только не заводи эту шарманку! – предупредила его внучка. – Я говорю абсолютно серьезно!

– Серена, детка, я сам знаю, насколько это серьезно, – сбавив тон, произнес Гиффорд без всякой нарочитой театральности. – Можно подумать, я не понимаю, что поставлено на карту. А вот понимаешь ли ты? Ты видишь во мне вздорного, упрямого старикашку. Думаешь, мне приятно доставлять вам лишние хлопоты? Пойми, я просто пытаюсь спасти хотя бы часть того, что сохранилось от нашего рода за два столетия.

– И делаешь это, сидя здесь, на болоте?

Гиффорд покачал головой. В его темных глазах читались одновременно и усталость, и нетерпение.

– Ну как ты не понимаешь? Господи, и какой тогда, скажи на милость, из тебя психолог? Куда подевались твои хваленые мозги? Я говорю не о временных мерах. Главное для меня, чтобы Шансон-дю-Терр не канула в небытие вместе со мной.

На сей раз Серена поверила в искренность его слов. Ей было отлично понятно, что имеет в виду дед.

– Ты не можешь заставить меня вернуться сюда, Гиффорд. Как бы ты ни давил на меня.

– Верно, – тихо согласился старик. – Но я могу сделать так, чтобы ты поняла, что произойдет, если ты бросишь дом на произвол судьбы. А ведь я могу отдать все в твои руки. Ты получишь власть римского цезаря, будешь решать вопросы жизни и смерти. Неужели ты допустишь, чтобы два века истории нашей семьи пошли прахом? Все зависит от тебя, Серена. Продавай или спасай. Третьего не дано.

Вот и все. Игра закончена, и новой не предвидится. Равно как и никаких недомолвок. Гифф положил к ее ногам самое дорогое, что у него есть. Но почему-то в эти минуты ей больше всего на свете хотелось развернуться и бежать прочь отсюда. Бежать без оглядки. Серена смотрела на Гиффорда, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. В эти мгновения она в равной степени и любила, и ненавидела его. Но, увы, права на бегство у нее нет. Дед слишком многое для нее значит. Ей была ненавистна даже мысль о том, что она подведет его, и тогда он по праву сможет считать ее трусихой и неудачницей.

Как психолог, она могла легко проанализировать любую свою мысль, поставить диагноз и посоветовать способы излечения. Однако, будучи женщиной и внучкой этого старого упрямца, она могла лишь смотреть ему в глаза, ощущая свою полную беспомощность. Увы, у нее не нашлось сил на то, чтобы отстраниться и посмотреть на происходящее глазами бесстрастного арбитра, нейтральной третьей стороны. Вместо того чтобы наблюдать за бурей с безопасного расстояния, она оказалась в самом ее эпицентре, и никакого способа достойно выбраться из нее просто нет.

– Задумайся об этом, – посоветовал Гиффорд. Его строгое лицо казалось высеченным из гранита. – А потом зайди в дом. Там тебя ждет одна вещь, о которой следует позаботиться прежде, чем ты вернешься обратно.

С этим словами старик негромко позвал собак и ушел. Серена осталась стоять на месте и сквозь слезы смотрела ему вслед, пытаясь сосредоточиться на дедовых шагах и клацанье собачьих когтей по деревянному настилу галереи. Ей было слышно, как хлопнула дверь. Заглушая крики птиц, из радиоприемника лилась песня в исполнении Марка Савоя [9], а она продолжала стоять, задумчиво глядя на грязную воду и заросли амариллиса на противоположном берегу и тщетно пытаясь собрать воедино те крохи гордости, что еще оставались в ней.

Все это время Лаки буквально пожирал ее глазами. Прежние чувства, которые он давно считал угасшими, в последние дни каким-то чудом воскресли в нем и вызывали мучительно-сладостную боль. Было бы и легче, и проще обойтись без них. Боже, и зачем только они ему? Он был зол на них за то, что они посягнули на его покой, разбередили ему душу. Лаки был зол на Серену за то, что она, сама того не подозревая, разбудила их. Он смотрел на нее и с трудом подавлял в себе злость. Смотрел и не мог отвести взгляд. Он как зачарованный смотрел на эту спокойную, уравновешенную женщину из Чарльстона, которая совсем недавно ворвалась в его жизнь, смотрел, чувствуя, как проникается симпатией к ней, состраданием, пониманием…

Он оторвался от дерева и, шагнув вперед, встал рядом с ней и обнял за плечи, как будто предлагал свою силу и помощь. А потом и вообще стал медленно покачивать в такт мелодии каджунского вальса, что доносилась из дома.

Серена прижалась к его плечу и зажмурила глаза, чтобы он не видел ее слез. Впрочем, две храбрые слезинки все-таки осмелились скатиться из-под ее ресниц и даже намочили ему футболку. Ей так хотелось разреветься, переложить ношу на его широкие плечи и попросить о помощи. Ведь помогает же он миссис Гуидри бороться с браконьерами. Или пусть он позаботится о ней, как заботится о малышах-енотах. Но она ни о чем его не попросила. Не смогла. К чему ему чужие проблемы, ему хватает своих собственных. Он терпеть не может, когда вмешиваются в его жизнь, а главное, ему не нужна любовь. Осознание этого делало его объятия одновременно и горькими, и сладостными. Это было тем обиднее, что сейчас ей как никогда нужен тот, на чье плечо она могла бы опереться.

Но вдруг он изменится, станет другим… Кто знает, вдруг он испытывает к ней гораздо более глубокие чувства, чем те, в которых готов признаться… Кто знает, вдруг, когда все уладится, он подпустит ее к себе ближе? Более того, разрешит ей помочь ему справиться с демонами, которые терзают его душу…

Ну-ну, мысленно одернула она себя. Размечталась.

Нет, она не заблуждалась относительно их отношений, не тешила себя иллюзиями. Вряд ли ее любовь что-то изменит в его жизни. Их просто свела злодейка-судьба, суровая жизненная необходимость и, когда все кончится, отдалит их друг от друга, разведет в разные стороны. Лаки вернется в свой дом, затерянный среди болот, а она…

– Пожалуй, стоит посмотреть, какой сюрприз припас для меня Гиффорд, – сказала Серена, сдержав слезы.

Она повернула к нему голову и заглянула в глаза. И в этот миг с предельной ясностью осознала, что каким-то непостижимым образом влюбилась в него. Всякий раз, когда эта мысль приходила ей в голову, у нее перехватывало дыхание, как будто ее ударили под дых. Этот сильный, суровый воин с глазами пантеры и чувственным ртом, темной душой и золотым сердцем завладел ее существом, чего не смог до него сделать ни один мужчина. И как обидно, что она ему не нужна.

В дверях охотничьего домика их встретил запах жареных пончиков и свежезаваренного кофе. Серена и Лаки вошли внутрь. По всей видимости, это Пеппер готовил на плите завтрак. Выйдя из дома, чернокожий старик поприветствовал Серену печальной улыбкой и ласково потрепал по плечу.

– Заходи в дом, мисс Рена. Думаю, ты не откажешься от чашечки кофе.

Серена попыталась улыбнуться.

– С удовольствием, Пеппер. Думаю, мне не помешает взбодриться. У меня такое ощущение, будто я не спала месяц.

– Бедная мисс Рена, – пробормотал Пеппер, бросив недобрый взгляд на Гиффорда. Тот сидел за обшарпанным садовым столиком, на котором лежал длинный почтовый конверт.

Серена подтащила к столу стул с хромированными ножками и опустилась на сиденье из потрескавшегося зеленого винила, кое-где заклеенного скотчем. Окно, возле которого сидел Гиффорд, выходило во двор. «Интересно, дед видел, как Лаки только что обнимал меня?» – подумала Серена и тут же поспешила отогнать эту мысль. Хотя она и любит деда, ей давно уже не шестнадцать лет, и она не обязана ни перед кем отчитываться за свое поведение. Даже если у нее отношения с мужчиной, который похож на пирата и ведет себя как пират, это целиком и полностью ее личное дело.

Она огляделась по сторонам. Лаки уселся на стул и вытащил из нагрудного кармана сигареты. Из глубины дома Пеппер продолжил свой монолог о недавнем улове лангустов. Впрочем, через пару минут он собственной персоной вышел из кухни с разномастными кружками и белым эмалированным кофейником. Собаки лежали на полу, глядя на Серену печальными глазами. Мебель в доме деда была старая, свезенная сюда доживать последние дни. Потертые кресла, из дыр клочьями торчит набивка. Стены голые, за исключением оленьих рогов и жутковатой оружейной полки, сделанной из костей передних ног того же оленя.

Дом Гиффорда неизменно наводил Серену на мысль, что именно так должен выглядеть барак в лагере для военнопленных: рубероидные стены, потертый линолеум на полу и полное отсутствие внутренних «удобств». За четверть века дом совсем не изменился. Все тот же пол, та же мебель, те же давно вышедшие из моды бытовые приборы, тот же набор продуктов на единственной полке над единственным кухонным шкафом, тот же самый старомодный радиоприемник, по которому сутки напролет крутят каджунскую музыку и рекламу гербицидов. Даже баночки с приправами на столе те же самые, что и много лет назад.

Гиффорд постучал ребром конверта по столешнице, отвлекая внимание Серены от полупустой бутылки с кетчупом. Это был обычный деловой конверт с обратным адресом, отпечатанным аккуратным черным шрифтом в левом верхнем углу: Ламар Кэнфилд, адвокат.

– Это тебе.

– Что это? – подозрительно осведомилась она, не испытывая ни малейшего желания брать письмо в руки. Ей в последнее время и без того хватает сюрпризов.

Гиффорд подтолкнул к ней конверт.

– Сама посмотри.

Серена перевела взгляд с деда на Лаки, который почему-то нахмурился, а затем снова на деда. Чувствуя, что совершает некий непоправимый поступок, она взяла конверт и вытащила из него сложенный в несколько раз лист бумаги. Документ оказался до смешного прост, несмотря на важность своего содержания. В общем, это была выданная на ее имя доверенность на ведение всех юридических дел Гиффорда Шеридана, включая обладание поместьем Шансон-дю-Терр. Под доверенностью стояла печать и подписи Ламара и Гиффорда. Составлена она была три недели назад. Чтобы придать документу полную юридическую силу, требовалась лишь подпись Серены.

Серена молча смотрела на лист бумаги, чувствуя, что ею в очередной раз манипулируют, заставляют делать то, чего ей абсолютно не хочется.

Ей в руки сама шла власть над домом. Власть, которой ей совершенно не хочется, но, похоже, иного выхода у нее нет. Ее первым импульсивным желанием было отшвырнуть доверенность прочь. Успокойся, мысленно приказала она себе. И она аккуратно сложила лист и вернула его обратно в конверт. Затем, не говоря ни слова, встала и вышла из комнаты.

– Почему ты не надавил на нее, Гифф? – поддел старика Лаки. – Было бы любопытно взглянуть, как она не выдержит и сломается.

– Она не сломается, – ответил старик и гордо выпятил подбородок. – Она из рода Шериданов.

– Ее сестра тоже.

Гиффорд презрительно хмыкнул, отвернулся и задумчиво почесал за ухом одну из собак.

Неодобрительно цокнув языком, Пеппер сел в кресло, которое только что освободила Серена.

– А по-моему, нечему удивляться, что ей не хочется здесь жить. Ты ведь вечно ее шпыняешь. Будь я на ее месте, я, пожалуй, тоже укатил бы в Чарльстон.

– Что же ты до сих пор не укатил? – сердито посмотрел на своего чернокожего друга старик.

– Потому что если бы я укатил, то кто бы стал слушать твое сквернословие, кроме Одиль, а она в один прекрасный день пристукнула бы тебя за богохульство.

– Эй, придержи язык. Тоже мне, умник нашелся!

Лаки потушил сигарету в жестяной пепельнице, стоявшей на столе, отодвинул кресло и встал.

– Ты неправильно поступаешь, старик, – хмуро произнес он. – Ох, как неправильно.

Он понимал, что это в нем говорит инстинкт, а не разум. Но Серена обиделась и расстроилась, и это пробудило в нем давно угасшее чувство – готовность защищать слабых и обиженных. Он сам был этому не рад, но, как говорится, ничего не попишешь.

– Я сделал то, что должен был сделать.

– И даже не подумал о том, как к этому отнесется Серена.

Гиффорд задумчиво поднял седую бровь:

– С каких это пор тебе стали небезразличны чувства других людей?

Лаки ничего не ответил. Ответ таился в его душе, но он не стал даже думать о нем. Он просто пристально посмотрел на Гиффорда и выскользнул за дверь.

Зажав под мышкой злополучный конверт и сложив на груди руки, Серена стояла на крыльце, задумчиво рассматривая водную гладь. Она выглядела бледной и осунувшейся, под глазами залегли темные круги. Ее усталый вид резко контрастировал с легкомысленным конским хвостиком, в который были собраны ее волосы. Лаки обнял ее за плечи и развернул к себе.

– Я не хочу возвращаться домой, – прошептала она.

– Я тебя ни в чем не виню, дорогая, – пробормотал Лаки, нежно поглаживая ей руку.

– Мы можем поехать к тебе?

– Конечно. Если хочешь.

– Я не могу так сразу возвращаться на плантацию.

Она закрыла глаза и прижалась лицом к его груди, в которой тотчас пробудилось какое-то теплое чувство.

– Я отвезу тебя, mon petite coeur [10], – прошептал он с нежностью в голосе и повел ее вниз по ступенькам к причалу, где на воде покачивалась его лодка.

Когда пирога причалила к деревянному настилу рядом с домом Лаки, ветер гнал по небу грозовые облака. Огромные и темные, они напоминали крашеные груды хлопка, которые неслись на север под раскаты далекого грома. Через минуту хлынет ливень, подумала Серена, глядя на небо. Ее прогноз не оправдался: через минуту выглянуло солнце. Какая неустойчивая погода в этих краях, подумала она, какая обманчивая и как она подходит к здешним болотам, сохранившимся в первозданном виде с доисторических времен. Впрочем, вскоре небо вновь затянули грозовые тучи, и стало тихо, как будто весь мир накрыло плотным одеялом. Деревья перестали шуметь листвой. Птицы смолкли.

Дождь полил, когда они проходили по двору, а когда вошли в дом, он уже вовсю барабанил по жестяной крыше. Серена потянулась к окну, чтобы закрыть от грозы, но Лаки ее остановил.

– Не надо, – сказал он и повел ее к кровати.

Она неуверенно посмотрела на него.

– Но ведь пол…

– Ничего страшного, половицы из кипариса, влага им не страшна.

Они раздели друг друга под аккомпанемент дождя и грозы, медленно и тихо, чувствуя обнаженной кожей дуновения прохладного ветра, залетавшего в окна.

– Я хочу тебя, – прошептала Серена, откинув голову на подушку и закрыв глаза. Казалось, усталость поселилась в ее теле подобно коварному вирусу. Если кто и поможет ей избавиться от этой напасти, то только Лаки – если не навсегда, то хотя бы на время. Боже, как ей хотелось раствориться в блаженстве слияния их тел, пусть даже всего на несколько мгновений!

– Я здесь, – ответил он.

Лаки прикоснулся к ее волосам, и они волной разметались по ее плечам. Серена ответила на его прикосновение вздохом и, привстав на цыпочки, в свою очередь развязала ремешок, перехватывавший его волосы в конский хвост, и запустила пальцы в роскошную черную гриву. Он обнял ее, прижал к себе и приник в поцелуе, а когда насытился, слегка отодвинул ее от себя.

– Иди сюда, cherie, – прошептал он, ложась на кровать, и потянул ее вслед за собой.

Серена какое-то мгновение смотрела на него как загипнотизированная. В ее глазах Лаки был необузданным дикарем, однако она протянула ему руку и, опустившись на кровать, позволила заключить себя в объятия, доверяя исходившей от него силе.

Они медленно занимались любовью под шелест дождя. Лаки взял на себя инициативу в любовных играх, дав Серене возможность расслабленно наслаждаться его ласками. Он продолжал целовать ее, уделяя особое внимание груди, и – как ей казалось – бесконечно долго целовал соски. Он покрывал поцелуями все ее тело, постепенно скользя губами все ниже и ниже – к животу, бедрам и коленям.

Скользнув руками ей под ягодицы, он слегка оторвал их от кровати. В следующий миг его губы и язык коснулись самого чувствительного места ее тела. Выгнув дугой спину, Серена испустила вздох блаженства. Ее волной накрыло желание, такое же безумное, как и бушевавшая за окном гроза, унося туда, где не было никого, кроме них двоих и этого мучительно-сладкого наслаждения, которое дарили ей его прикосновения.

Волны этого наслаждения все еще пульсировали в ней, когда Лаки накрыл ее своим сильным телом. В следующий миг он вошел в нее, и Серена вскрикнула, но не от боли, а в экстазе, чувствуя, как ее тело обволакивает его, принимая в самые глубины естества.

Лаки прильнул поцелуем к ее губам, и его язык скользнул ей в рот. Старая кровать отчаянно заскрипела под их телами. Снаружи грохотал гром, дождь неумолчно барабанил по крыше, но слух отказывался воспринимать звуки ночи, как будто все куда-то исчезло. Исчезло прошлое и настоящее, исчезли заботы по поводу судьбы Шансон-дю-Терр.

Единственное, о чем Лаки мог думать в эти минуты, – это о Серене, о ее нежном теле, которое она охотно предложила ему и теперь не желала его отпускать. Он мог думать лишь о том, что дарит ей наслаждение и сам испытывает при этом небывалое счастье.

Он двигался в ней ритмично, медленно, нежно, изо всех сил сдерживая оргазм. Ее дыхание с каждой секундой делалось все более частым. Просунув руку между их телами, он прикоснулся к самой нежной и чувствительной части ее естества. Серена тотчас выкрикнула его имя, унося его вместе с собой к вершинам блаженства. Его тело содрогнулось, и он наконец излился в нее фонтаном семени. Он сжимал ее в объятиях и думал о том, что ему никогда еще не было так хорошо.

Насытившись, Лаки откатился и лег на спину. Он устал физически, да и эмоционально также был изрядно измотан постоянным конфликтом между бушующей в нем страстью и стремлением ей противостоять.

Между тем гроза прекратилась. Гром изредка громыхал где-то на севере. Буря страстей тоже улеглась, и Серена лежала в объятиях Лаки, усталая и опустошенная. В эти минуты ей меньше всего хотелось думать о тревогах, о которых она на время забыла благодаря его ласкам. Тревогах, разбуженных в ее душе поступком Гиффорда, давлением, которое оказывал на нее дед, спорами о том, как следует поступить, размышлениями по поводу верности семейному долгу, воспоминаниями о пожаре. Лаки сдержал свое обещание на короткое время отвлечь ее от тягостных дум. Увы, с прежней силой они вернулись снова…

Слезы хлынули из ее глаз легко и быстро, как весенний дождь, и она даже не пыталась их скрыть или за них извиниться. Лаки все так же обнимал ее и гладил по волосам, то и дело касаясь губами ее виска. Он что-то шептал ей по-французски, что-то нежное и убаюкивающее. Это было именно то, в чем она отчаянно нуждалась. Спокойное понимание. Ласка. Нежное утешение. Утешение на уровне безмолвного понимания и сочувствия со стороны единомышленника.

И все же как болезненно сжалось ее сердце, стоило ей подумать о будущем. Все, что их сейчас связывает, скоротечно, временно и неустойчиво; это лишь короткий эпизод, вырванный из общего контекста их жизней. Все это напоминает теплицу, в которую цветы насильственно пересадили для того, чтобы они поскорее, за одну ночь, распустились. Чувства были обострены, время ускорено. Неужели они и увянут столь же быстро, как и появились на свет, подумала Серена.

Ответ был ей известен. И ответ этот выдавил из нее еще несколько слезинок и вынудил произнести несколько слов, хотя она и понимала, что произносить их не следует. Впрочем, ей с самого начала не следовало заходить слишком далеко в их отношениях. А теперь поздно что-то менять. Да она и не смогла бы изменить свои чувства к нему, даже если эти самые чувства лишь осложняют ей жизнь.

Серена обреченно вздохнула и еле слышно прошептала:

– Я тебя люблю.

Эти слова пронзили сердце Лаки, как лезвие ножа. Рука, гладившая ее волосы, замерла. Тело напряглось, как струна.

– Нет, – машинально произнес он.

Серена присела в постели и, натянув на грудь простыню, посмотрела на него.

– Нет? Что ты этим хочешь сказать. Не надо любить тебя или не надо говорить об этом вслух?

Лаки покачал головой и, соскользнув с постели, встал и потянулся за джинсами.

– Нет, – повторил он, застегивая «молнию». – Не надо говорить таких слов. Выброси их из головы.

Он принялся расхаживать по комнате, и Серена следила за ним взглядом, думая о том, какое колоссальное внутреннее напряжение выдают эти плечи, эта походка. Лаки опустил голову и прищурился. Волосы упали ему на лоб и почти скрыли от нее его лицо.

– Почему? – спросила она, стараясь не выдать волнения в голосе.

Он искоса посмотрел на нее.

– Потому что это неправда. Ты не можешь любить меня. Ты ведь меня совсем не знаешь. Это… – он указал на кровать. – Это всего лишь секс.

– Неправда, это не так. Для меня это не просто секс.

Его лицо как будто окаменело, в глазах застыла боль.

– А для меня да, – бросил ей Лаки, шагнув к кровати. – Или тебе не понятно? – язвительно добавил он. – Разве ты не это хотела услышать? С тобой прекрасно трахаться, только и всего.

Ей стало до боли обидно от этих его слов, но она поспешила напомнить себе, что сама напросилась на столь резкий ответ. Увы, ей от этого ничуть не легче. Даже осознание того, что и у него сейчас скверно на душе, не принесло никакого облегчения. Это была его линия обороны, и он намерен стоять на ней до горького конца.

Ну почему он отказывается поверить, что между ними может быть нечто большее, чем страсть? Почему он этого так боится? Почему не хочет подпустить ее к своей беззащитной, ранимой душе?

– Это всего лишь секс, – еле слышно повторил он, продолжая расхаживать туда-сюда возле кровати.

– Я не верю тебе.

– Твое дело. Мне все равно.

– Если тебе все равно, то почему ты так рассердился, когда я сказала, что люблю тебя?

Он остановился и посмотрел на нее. На его лице застыло выражение, которое наверняка испугало бы мужчину не робкого десятка.

– Не играй со мной в психологические игры, Серена.

Она не стала отвечать на эти слова, лишь пожала плечами и слегка вскинула подбородок. Будь у нее все в порядке со здравым смыслом, она не стала бы развивать эту тему. Но будь у нее все в порядке со здравым смыслом, она никогда не села бы к нему в лодку в тот день и не отправилась бы к Гиффорду.

– Я люблю тебя. Это то, что я чувствую. Мне нужно было сказать об этом. Я просто не понимаю, почему ты так расстроился, – сказала она в свое оправдание. – Я же не требую у тебя ответного признания.

Лаки презрительно усмехнулся.

– Нет, конечно, но ты наверняка рассчитывала услышать от меня нечто в этом роде.

Ей тотчас стало до боли обидно.

– Нет, не хотела, – тем не менее сказала она.

Лаки чертыхнулся по-французски и отвернулся к окну.

– Я не могу дать тебе то, чего ты от меня хочешь, Серена, – произнес он, оставив без внимания ее последние слова. – Во мне нет того, что тебе нужно.

– А я думаю, что есть. Ты просто не привык делиться с другими.

– Нет, – ответил он, глядя на дождь за окном. – Ничего в моей душе нет. Все, что было, давно перегорело. Я не тот мужчина, который тебе нужен.

– Откуда ты знаешь, какой мужчина мне нужен?

– Знаю точно, что не такой, как я.

– А если ты ошибаешься?

– Да что ты знаешь обо мне? – сорвался он на крик. – Ничего! Ты нарисовала вымышленный психологический портрет, сделала из меня героя, когда на самом деле я просто никто! Всего лишь утопающий, который, как за соломинку, хватается за последние крохи рассудка, всего лишь профессиональный киллер, который может сорваться и слететь в пропасть в мгновение ока. Во мне не осталось ничего, кроме ночных кошмаров. Ты этого хочешь? Ты мечтала о таком мужчине?

Его глаза, казалось, метали молнии, ноздри раздувались от ярости. Он наклонился к ней, и Серена внутренне съежилась.

– Хотите, доктор Шеридан, заглянуть в душу того, кого вы, по-вашему, любите? – жарко прошептал он. – Хотите узнать, отчего у меня так погано на душе? Я провел год в тюрьме одного наркобарона в Центральной Америке. Мой продажный начальник подставил меня и упек за решетку, потому что мне стало известно о его махинациях. Мы выполняли в этой стране одну тайную операцию из числа тех, о которых наше правительство не любит распространяться. Моей семье сообщили, что я погиб в результате несчастного случая во время огневой подготовки. А я целый год гнил в полной темноте в вонючей тюремной камере, где кишмя кишели крысы. Меня выводили из нее лишь для того, чтобы в очередной раз подвергнуть пыткам. Знаете, на что способен человеческий мозг, доктор Шеридан? Знаете, что с ним происходит? Что от него остается? – Лаки выпрямился и отошел от кровати. – Ничего. Ничего. Пустота. Мне нечего дать вам. Я живу для себя, живу один, и мне это нравится. Мне не нужна твоя помощь, и я не хочу твоей любви. Единственное, что мне нужно, – это твое тело.

С этими словами он отвернулся от нее и отошел к окну, чувствуя опустошенность, сравнимую по силе с физической усталостью.

Серена долго смотрела перед собой, пыталась осмыслить услышанное и терзалась обидой. Нет, не за себя, а за Лаки, молодого мужчину, которой любил свою семью, любил учебу; талантливого художника, который, однако, сам разрушал собственную жизнь. Ей было больно за него нынешнего – измученного призраками прошлого, напуганного, одинокого. Ей отчаянно захотелось прильнуть к нему, прижать к себе и приласкать. Впрочем, делать этого она не стала, знала наверняка, что он ее оттолкнет.

– Если ты хотел уверить меня в том, что ты всего лишь бессердечный негодяй, тогда почему в ту ночь ты не оставил меня на крыльце перед домом деда? – бросила она ему. Кстати, лучше бы он так и сделал.

– Ты права, – с ироничной усмешкой ответил он. – Зря я не оставил тебя стоять под дверью. Только не говори, дорогая, будто я силком потащил тебя за собой. Я с самого начала сказал тебе, как все будет.

– Верно, ты так и сказал, – согласилась Серена.

С самого начала это была ложь. Потому что с самого начала они были единым целым – и в страсти, и в ярости, и все было не так просто и не сводилось лишь к сексу. Никогда.

– Тогда оставить свои рассуждения при себе, – съязвил он. – Я не хочу их слышать. Мне не нужна твоя любовь.

Серена была на грани слез. Никогда еще она не встречала человека, которой бы так отчаянно нуждался в любви. Лаки удалился от людей, отгородился глухой стеной от всего мира. Спрятался в своем крошечном мирке посреди болот, чтобы залечить душевные раны, которые упорно не желали зарубцеваться. Ее глупое сердце изнывало от желания помочь ему. Ее женская суть стремилась стать той единственной, что навсегда изменит его мир. Однако профессиональный психолог Серена Шеридан понимала, что этого не случится, и точно знала почему. Увы, от этих мыслей ее настроение, и без того неважнецкое, испортилось окончательно.

Так, может, ни к чему плыть против течения, ни к чему бороться с тем, что неизбежно произойдет? Может, и впрямь лучше всего прервать отношения, пока те окончательно не зашли в тупик? Продолжать их бессмысленно, это все равно что биться головой о стену. Ее вряд ли устроит голый секс, даже если поначалу она не имела ничего против. К тому же лишь господу богу известно, с какими проблемами ей еще придется столкнуться. Так что, по-видимому, надо признать, что она встретила не того человека, не в том месте и не в то время.

Когда Серена потянулась за своими вещами, то увидела, что Лаки все так же стоит возле открытого окна. Нет, это просто удивительно, подумалось ей, что не тот человек может казаться… именно тем, кем нужно.

Лаки обернулся и вопросительно посмотрел на нее.

– И куда теперь?

Серена помедлила с ответом, застегивая блузку и раздумывая над тем, что же ей делать. Ответ напрашивался лишь один, самый важный в данный момент.

– В Шансон-дю-Терр.

Глава 15

Плыли долго. Сидя в лодке, Серена внимательно вглядывалась в окружающее пространство, вслушивалась в звуки болота. Наверно, это ее последняя поездка в край дикой природы – в край, который долгие годы неотвязно преследовал ее воображение. У нее не было ни малейшего желания хотя бы однажды вернуться к Гиффорду. Дед до предела усложнил и без того сложную ситуацию, и в следующий раз пусть сам приезжает к ней. А что касается других поводов для приезда сюда, то их вообще-то и нет, сказала себе Серена, борясь с желанием оглянуться на Лаки, стоявшего у нее за спиной в полный рост с шестом в руке.

Вместо этого она продолжила рассматривать болото, стараясь подавить в себе инстинктивный страх перед первобытной красотой этих мест, в которые так влюблен ее спутник. Дождь прекратился, и снова выглянуло солнце, превратив все вокруг в парную баню. Влажный воздух висел над водой. Капли влаги падали с кружевных фестонов испанского мха, которым густо поросли ветви деревьев. Серо-коричневую массу воды и болотной растительности в отдельных местах раскрашивали яркие пятна диких цветов. Интересно, есть у Лаки подобные пейзажи?

По негласному уговору оба играли в молчанку до тех пор, пока не показалась старая пристань Шансон-дю-Терр.

– И каковы твои планы? – тихо спросил Лаки, подводя лодку к причалу.

– Покончить со всем этим, – ответила Серена, не сводя глаз с огромного старого дома. – Дам Берку от ворот поворот. Займусь страховкой. Она положена нам в случае пожара.

– А потом?

Серена помедлила с ответом. Лодка наконец причалил к берегу:

– А разве тебе не все равно? – спросила она, поднимаясь с сиденья и поворачиваясь к нему лицом. – Ты ведь получил то, что хотел.

Лаки ничего не ответил, хотя внутри все кипело. Ему нет до этого никакого дела, приказал он себе. Серена вернется в Чарльстон, в свой привычный мир. Так стоит ли ему переживать из-за этого? Он останется в своем родном краю, и никто из Шериданов не посмеет потревожить его покой, войти в его размеренную жизнь.

Серена, даже не оглянувшись, сошла на берег и зашагала в сторону дома. Ну и пусть, подумал Лаки, стараясь не обращать внимания на то, как больно защемило в груди. Она не нужна ему. Не нужна, и все тут. Это конец их отношений.

Несколько раз энергично оттолкнувшись шестом, он направил пирогу на юг – самое время наведаться в «Мутон». Этим вечером он как следует наберется, а потом ударится в такой разгул, что чертям станет тошно.

Серена медленно пересекла двор. В глаза ей бросился белый «Кадиллак», припаркованный рядом с «БМВ» Шелби. Ага, не иначе как это к ним пожаловал Берк. Как сказал Гиффорд, этот тип цепок, как питбуль. И столь же «мил». Интересно, как же этот противный техасец воспримет ее решение? Явно без восторга.

Шелби тоже встретит ее без особого восторга. Сестра терпеть не может, когда мешают ее планам, особенно когда на карту поставлены ее амбиции. Продажа плантации для нее не более чем средство добиться своей цели – пропихнуть Мейсона в легислатуру штата, чтобы затем самой взойти на пьедестал общественного признания. Шелби вряд ли обрадуется, что ее лишат этого самого средства. И потом, не следует забывать об их давнем соперничестве. Гиффорд поставил на Серену как на свою любимицу, вручив ей в руки документ, который мог бы стать ключом к счастью Шелби.

Серена мысленно обругала Гиффорда: дед, будь он неладен, поставил родовое гнездо выше родственных чувств. Однако жребий брошен. Изменить что-то поздно. Хочешь не хочешь, а нужно идти дальше.

Все уже собрались в гостиной. Шелби красовалась в красном шелковом платье без рукавов с облегающим лифом и пышной юбкой. Волосы аккуратно уложены в слегка старомодный узел. Мейсон облачился в наряд начинающего политика – в черных брюках, кремовой рубашке и, разумеется, при галстуке. Берк щеголял в том же самом наряде, что и накануне, только без галстука-шнурка. Стоило Серене шагнуть в комнату, как все, словно по команде, повернули головы в ее сторону. Было видно, что никто из присутствующих не ожидал увидеть ее.

Шелби моментально нахмурилась.

– Господи, Серена, неужели у вас в Чарльстоне не принято переодеваться к обеду? Ты же выглядишь как чучело!

Серена посмотрела на свою помятую блузку и грязные шорты, которые действительно не мешало бы постирать и выгладить. Быстрый же взгляд в старинное зеркало в позолоченной раме убедил ее в том, что и прическа далека от идеальной.

– Да, я выгляжу как чучело. Извини, но я приехала сюда прямо от Гиффорда, – солгала она. Вообще-то она провела день в обществе Лаки, но это ее личное дело. – Извините меня, мистер Берк, что я предстала перед вами не в лучшем виде, – холодно добавила она. – Я страшно устала, и у меня не было времени отдохнуть и привести себя в порядок.

– Разве Гиффорд не вернулся вместе с тобой? – поинтересовался Мейсон, и брови его удивленно поехали вверх над оправой очков.

– Нет. Я приехала одна.

– Что он говорил о пожаре?

– Достаточно сказать, что он расстроился.

– И тем не менее не вернулся вместе с вами, чтобы все выяснить здесь, на месте? – хмуро осведомился Берк. Он жевал кончик сигары, и лицо его казалось похожим на бульдожье. – Чертовски странно, доложу я вам.

– Я не с вами разговариваю, – бестактно бросила ему Серена, слишком утомленная последними событиями, чтобы изображать гостеприимство.

Сказала – и с профессиональным интересом пронаблюдала за его реакцией. Нижняя челюсть техасца как будто окаменела, глаза превратились в злобные щелочки. Внутренний голос подсказывал ей, что перед ней ярый женоненавистник.

На румяной физиономии Мейсона застыл ужас. Он явно не ожидал от нее такой бестактности.

– Серена! Мистер Берк озабочен душевным здоровьем Гиффорда, только и всего!

– Я знаю, чем больше всего озабочен мистер Берк. Что касается душевного здоровья Гиффорда, то могу вас заверить, что оно в абсолютной норме.

– Дед ведет себя как ненормальный, – пробормотала Шелби и надула губы. Затем манерно вскинула руку, чтобы поправить золотую цепочку на шее, и унизанными кольцами пальцы сверкнули бриллиантами. – Старик постоянно водит нас за нос, всячески тянет с оформлением сделки. Мистер Берк – занятой человек, он не может ждать вечно.

– Мистеру Берку вообще нет необходимости тратить на нас свое драгоценное время, – парировала Серена и гордо вскинула руку с зажатым в ней белым конвертом. Присутствующая в комнате троица тотчас впилась в него взглядом. – Гиффорд доверил мне ведение его юридических дел. Я имею право решить это вопрос так, как сочту нужным.

Шелби охнула и театрально прижала руки к груди. Впрочем, Серену это не остановило. Она давно отвыкла обращать внимание на эти штучки.

– Я не считаю нужным продавать наши земли компании «Трайстар Кемиклз», мистер Берк, – продолжила Серена. – Мне очень жаль, что вы понапрасну потратили время.

Берк мгновенно побагровел. Вытащив изо рта сигару, он едва ли не ткнул ею Серене в лицо.

– Вы не посмеете! Видит бог, вы не посмеете!

– Думаю, суд меня поддержит. Скажу честно, я не хотела брать на себя ответственность за это решение. И тем не менее взяла.

– Я не верю! – процедил сквозь зубы техасец и повернулся к Мейсону. – Сделка была на мази, Тэлбот. Уломайте ее или навсегда забудьте про переезд в Батон-Руж!

Мейсон занервничал. Он повернулся к Серене и попытался изобразить улыбку.

– Серена, давай не будем спешить! Я уверен, ты просто не успела все толком обдумать, все хорошенько взвесить. В этом деле слишком многое поставлено на карту.

Серена спокойно встретила его умоляющий взгляд.

– Я знаю, что поставлено на карту, Мейсон. Пожалуй, я понимаю это даже лучше, чем ты.

– Слушай, ты! – внезапно оборвала ее Шелби, чем сразу привлекла к себе внимание присутствующих. Казалось, что она была готова испепелить сестру взглядом. Костяшки пальцев, сжимавших стакан с виски, побелели. Шелби решительно шагнула вперед. – Да ты хотя бы понимаешь, что делаешь? Что ты вообще знаешь о здешней жизни? Мы пытаемся сделать так, чтобы всем было хорошо!

– Ты пытаешься набить себе карман и купить Мейсону место в легислатуре штата, – сухо ответила Серена. – В моих силах не допустить продажу плантации ради твоей алчности. Дед наделил меня такой властью, и я этой властью воспользуюсь, Шелби. Видит бог, я этого не хотела, но у меня не остается другого выбора.

Шелби сделала еще один шаг вперед. Лицо ее пошло пятнами – от шеи и до корней волос.

– Ты – самоуверенная лицемерная стерва! – злобно прошипела она. – Да как ты посмела прискакать сюда и размахивать своим благочестием, как знаменем? И теперь еще учишь нас жить! Мы не звали тебя сюда!

– Верно, не звали, – согласилась Серена. Наверное, Лаки был прав, подумалось ей, когда утверждал, что сестра с мужем пытались провернуть сделку тайком от нее.

– Тогда почему ты влезла в это дело? Почему тебе не сиделось в твоем чистеньком, уютненьком кабинете в Чарльстоне? Зачем тебе понадобилось ехать сюда? Ведь обычно тебе нет до нас никакого дела!

– Извини, – прошептала Серена, чувствуя, как родственная связь с сестрой истончается с каждой секундой. Господи, она в самых страшных снах не предполагала, чем кончится ее приезд домой.

– Извини?! – взорвалась Шелби, делая еще шаг. – Извини?!

Еще миг, и она в сердцах швырнула на пол стакан с виски. Янтарная жидкость расплескалась по вытертому ковру. Шелби же шагнула вперед и обеими руками пихнула Серену. Та пошатнулась, но равновесия не потеряла. Защищаться она не стала – ни словесно, ни физически. От слов все равно никакой пользы – доводы рассудка не подействуют на сестру. В Шелби в буквальном смысле пылает ярость. Комната была наэлектризована этой яростью, как воздух перед грозой. Серена как зачарованная следила за тем, как эта гроза вот-вот разразится.

– Ты не видишь дальше собственного носа! – взвизгнула Шелби, и с каждым словом, выскакивающим у нее изо рта, ее голос поднимался ступенькой выше. – Тебе наплевать на Шансон-дю-Терр! Тебе всегда было наплевать! Ты только и делаешь, что заигрываешь с Гиффордом, чтобы он завещал тебе то, что по праву принадлежит мне! – Ее голос, добравшись до самых высот, сорвался на крик. – Ты только и делаешь, что пытаешься все испоганить! Будь ты проклята! Лучше бы ты никогда не родилась!

Серена стояла неподвижно. Она даже не попыталась прикрыть лицо, когда сестра залепила ей звонкую пощечину. Шелби развернулась и, всхлипывая, выбежала из комнаты. Серена же так и не сдвинулась с места. В эти мгновения ею владели самые противоречивые чувства. Но, самое грустное, она понимала, что Шелби как сестра потеряна для нее навсегда.

Берк и Мейсон переглянулись. Обоим было неприятно лицезреть вспышку женской ярости. Мейсон оправился первым и галантно предложил Серене белоснежный носовой платок. Серена взяла его и недоуменно посмотрела на зятя.

– У тебя в уголке рта кровь, – пояснил Мейсон, сконфуженно потупив взор.

Серена промокнула рот, но смотреть на платок не стала. Не хотела созерцать собственную кровь. Вместо этого она сосредоточила внимание на конверте, который по-прежнему держала в руках. Мелькнула мысль – догадывался ли Гиффорд, что он наделал, приняв такое решение?

– Серена, послушай, – вкрадчиво начал Мейсон. – Я понимаю, ты испытываешь к Шансон-дю-Терр сентиментальную привязанность, но я сам слышал, как ты не раз говорила, что не собираешься ради плантации менять свою жизнь. Мы здесь обсуждали необходимость продажи дома и земли. Это крайне важно – особенно сейчас, когда дела на плантации идут из рук вон плохо, да и рыночная конъюнктура неважная. А тут еще этот пожар…

– Да, кстати, – бесцеремонно перебил его Берк. – А что слышно про нанесенный пожаром ущерб? Хватит ли Гиффорду средств самостоятельно покрыть ущерб?

Серена подняла на техасца глаза:

– Мне кажется, мистер Берк, единственное, что может интересовать вас в связи с пожаром, так это будет ли в деле фигурировать ваше имя или нет.

Похоже, это неприкрытое обвинение ничуть не смутило представителя «Трайстар», что лишний раз убедило Серену в обоснованности ее подозрений.

– Когда начался пожар, я был далеко отсюда, – ответил Берк, глядя на горящий кончик сигары, и, на миг нахмурившись, продолжил: – У меня есть свидетели. А у вас ничего не выйдет, даже если вы и попытаетесь доказать обратное. – Он выразительно посмотрел на Серену и с чувством добавил: – У вас вообще ничего не выйдет.

Серена дугой выгнула бровь:

– Это угроза, мистер Берк?

– Это констатация факта, моя дорогая.

Серена сдержалась. Не хотела дать Берку возможность угадать ее следующий ход. Поэтому она отошла в сторону и сказала:

– Боюсь, мистер Берк, на сегодня с меня довольно вашего общества. У меня был трудный день. Мейсон вас проводит. А поскольку ваши дела здесь закончены, думаю, вам нет необходимости возвращаться в наши края. Спокойной ночи. – Она кивнула зятю. – Мейсон, проводи мистера Берка.

Ощущая на себе взгляды присутствующих, Серена вышла из комнаты.

– Что будете с этим делать, Тэлбот? – требовательно спросил техасец, буравя собеседника взглядом. – Если сорвете сделку, можете навсегда распрощаться с политической карьерой.

– Послушайте, Лен, – примирительным тоном воззвал к его благоразумию Мейсон и, улыбнувшись, налил ему виски. – Вот увидите, я сумею убедить Серену посмотреть на вещи разумно. Просто ей требуется время, чтобы все хорошенько обдумать, только и всего. Она клюнула на удочку Гиффорда, позволила манипулировать собой. Когда она это поймет и рассмотрит ситуацию под другим углом, то наверняка примет нашу сторону.

Берк смерил его колючим взглядом.

– Так было бы лучше для нее.

Шелби беспокойно расхаживала по спальне, которую только что сама же превратила в хаос. В приступе ярости она опрокинула все кресла, сорвала с кровати покрывало, выкинула из шкафа одежду и разбросала ее по всему полу. Теперь ей то и дело приходилось перешагивать через дизайнерские платья и костюмы, которые она редко надевала дважды. Когда же ей надоело перешагивать, она просто прошла по ним, топча каблуками.

– Будь она проклята! Ненавижу ее! – в ярости крикнула она и, схватив со столика флакон духов «Шанель», швырнула им в стену. Флакон разбился, оставив на обоях маслянистое пятно. Комнату мгновенно наполнил удушливый аромат духов. Мейсон нахохлился на краю кровати, сжав коленями сцепленные руки. Нахмурив брови и скорбно опустив уголки рта, он с тревогой наблюдал за разъяренной супругой. Шелби шагнула к нему с искаженным от злости лицом.

– Сделай же что-нибудь! – выкрикнула она, однако тотчас понизила голос до хриплого шепота: – Сделай что-нибудь, черт побери! Не сиди тут с дурацким видом, пока Серена камня на камне не оставит от всего, о чем я мечтала!

– Шелби, дорогая, прошу тебя, успокойся…

– Даже не проси! Тоже мне, затвердил: успокойся да успокойся! Если бы все тебя слушались, то давно превратились бы в каменные статуи! О каком спокойствии можно говорить? Сейчас время действовать! Нужно что-то делать! От этого зависит наше будущее!

– Я знаю, моя ягодка, – ответил Мейсон, задумчиво скользнув взглядом по дорогим нарядам, грудами разбросанным по всему полу.

– Конечно. Если бы твоя адвокатская практика приносила больше денег, а твои родители не профукали свое состояние на идиотской нефтяной афере, мы бы никогда не оказались по уши в этом дерьме!

Мейсон пробормотал что-то уклончивое.

– Боже, ну почему я не могу сделать вид, будто Серена здесь никогда не жила! – причитала Шелби, мечась по комнате, как тигрица в клетке. При этом пальцы нервно бегали по волосам, высвобождая шпильки, и те беззвучно падали на пол, на костюмы, платья, которые она продолжала топтать каблуками. – О, если бы только она исчезла отсюда! Тогда Гиффорд передал бы доверенность мне. Это мое будущее связано с этим домом, а не этой мерзавки Серены! Дед должен был завещать плантацию мне. Так нет, он отдал ее моей дражайшей сестрице, будь она неладна! Ей же не хватает мозгов понять, что делать с землей!

– Давай сейчас не будем нервничать, – негромко произнес Мейсон и, встав, протянул жене руку, приглашая подойти ближе. Шелби перешагнула розовый костюм с еще не отрезанным ценником, и Мейсон ее обнял. – Давай поговорим об этом завтра. Утро вчера мудренее, – добавил он и прижался губами к ее виску. – Все уладится, дорогая, вот увидишь.

– Да, – согласилась Шелби, неожиданно успокоившись, и прижалась к мужу. – Все уладится. Или я буду не я.

Глава 16

– Вас к телефону, мисс Рена! – объявила Одиль, войдя в столовую.

Шелби вздрогнула, вернувшись в реальность из грустных размышлений над тарелкой супа из лангустов.

– Честно тебе скажу, Одиль, вместо того, чтобы прерывать обед…

– Ничего страшного, – успокоила служанку Серена, поспешно вставая из-за стола. – Я уже поела.

Положив салфетку на тарелку, к которой едва прикоснулась, она повернулась к домоправительнице. От нее не скрылось, как та смерила Шелби неприязненным взглядом. – Я возьму трубку в холле, Одиль. Спасибо тебе.

Выйдя из столовой в холл, Серена вздохнула полной грудью, как будто вышла из барокамеры на чистый воздух. Никогда еще она так не радовалась возможности улизнуть из-за стола. У нее за спиной был тяжелый день. Она провела несколько часов в обществе следователя страховой компании и начальника пожарной команды, внимательно изучая обстоятельства пожара. Кроме того, пришлось осмотреть то, что осталось от сарая. Затем пару часов она просидела на телефоне, пытаясь взять в аренду сельскохозяйственную технику у соседних фермеров. Затем побывала в банке. В дополнение ко всем этим «прелестям», ей пришлось испытать на себе перепады настроения Шелби и вытерпеть дипломатичный напор Мейсона. Муж сестры задействовал разнообразный арсенал средств, стараясь убедить ее в необходимости продать землю.

Венцом всего стал ужин. Как сидевшие за столом могли проглотить хотя бы кусочек того, что лежало у них на тарелках, так и осталось для нее загадкой.

Неудивительно, что она несказанно обрадовалась возможности выйти из-за стола и даже была готова расцеловать Одиль за то, что та позвала ее к телефону.

Серена подошла к столику и взяла трубку, ожидая услышать голос кого-нибудь из соседей, с которыми разговаривала сегодня на предмет аренды сельхозтехники.

– Серена Шеридан слушает. Чем могу вам помочь?

– Все наоборот, – ответил глухой мужской голос. – Это я хочу вам помочь.

По спине Серены пробежал холодок. Рука непроизвольно сжала трубку еще крепче.

– Кто вы?

– Друг.

Голос был грубым и неприятным, отнюдь не голосом друга. И принадлежал постороннему человеку. Серена усилием воли подавила в себе страх и попыталась говорить как можно более спокойно и рассудительно.

– Послушайте, или вы назовете мне свое имя, или я повешу трубку.

– Разве вас не интересует информация о причастности Берка к пожару?

У нее тотчас екнуло сердце.

– Я вас слушаю, – ответила она, сглотнув комок.

– Через полчаса встретимся на краю плантации сахарного тростника, на том участке, что тянется вдоль края болота.

– А где-то в другом месте нельзя? – спросила Серена. Ее отнюдь не вдохновляла идея встречаться с незнакомым человеком где-то у черта на куличках. – Вы не можете прямо сейчас сообщить мне эти сведения?

– Это не телефонный разговор, леди, – нетерпеливо ответил незнакомец. – Так нужна вам информация или нет? Смотрите, в противном случае никакая страховка вам не светит.

Что делать? Скрепя сердце Серена согласилась на встречу. Она решила, что на всякий случай попросит Джеймса Арно проводить ее до места, а потом понаблюдать за ней откуда-нибудь из укрытия. Идти на дальнюю плантацию у нее не лежала душа, но искушение было слишком велико. Еще бы, ведь голос в трубке пообещал ей свидетельства причастности Берка к пожару. К тому же на карту поставлено будущее Шансон-дю-Терр. А оно зависит от того, удастся ей получить деньги по страховке или нет. Так что доказательства умышленного поджога лишними не будут. Теперь все зависит от нее.

Серена вышла из дома, не сказав никому ни слова о том, куда направляется. Она заглянула домой к Джеймсу Арно, но застала там лишь его дочь-школьницу, которая сообщила, что отец поехал в больницу навестить двух человек, получивших травмы во время пожара. Серена поблагодарила девочку и в раздумье вышла за порог. Может, стоит попросить кого-нибудь из работников проводить ее к условленному месту? С другой стороны, любой из них может быть сообщником Берка. Сначала Серена решила никуда не ходить и вернуться обратно, однако в конце концов убедила себя, что идти надо. Кто знает, вдруг таинственный осведомитель больше никогда не выйдет на связь?

А возмещение убытков нужно требовать, в этом нет никаких сомнений. Гиффорду на свои средства никогда не построить новый сарай, не говоря уже о покупке сельскохозяйственной техники.

Так что ее долг – помочь деду. Сделав глубокий вдох и расправив плечи, Серена решительной походкой зашагала к дальней плантации.

Когда через десять минут она оказалась в условленном месте, ее там никто не ждал. Остановившись у края делянки, она стала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Место, куда она пришла, ей не понравилось даже сейчас, в ясный день. Эта делянка располагалась не слишком далеко от дома и хозяйственных построек, но те не были отсюда видны, и потому казалось, что находишься в полной глуши. Зеленые побеги сахарного тростника были уже довольно высоки и росли особенно густо в южной части поля. На севере в земли Шериданов врезался узкий клин болота Байю-Нуар, отделяя эту делянку от других. Ощущение оторванности от мира усиливали ивы, в изобилии росшие вдоль края болота.

Даже в полдень это место навевало не самые приятные мысли. Сейчас же близится вечер, и огненный шар солнца уже начал клониться к горизонту. Скоро стемнеет, а она стоит здесь, между полем сахарного тростника и черным болотом, вслушиваясь в мелодичные трели дрозда.

В зарослях камыша послышался шорох, и Серена обернулась. Но нет, это всего лишь голубая цапля: нырнула в воду и поплыла прочь. Серена заставила себя сделать вдох и медленный выдох. Слава богу, что это не аллигатор и не змея.

И не таинственный незнакомец, назначивший ей встречу в этом жутком месте.

Серена нащупала в сумочке газовый баллончик. Его подарил ей бывший муж, когда она начала работать в психиатрической клинике. Не слишком романтический подарок, зато полезный. Клиника находилась в опасном районе, и ей иногда приходилось поздно возвращаться с работы. Пол очень волновался за нее, да ей и самой порой бывало страшно, однако до сих пор она так и не воспользовалась его подарком. Сейчас же она прикоснулась к нему лишь для того, чтобы успокоить нервы. Не похоже, чтобы ей пришлось им воспользоваться.

Она уже продумала вариант возможной ловушки и пришла к выводу, что это маловероятно. Берк не настолько глуп, чтобы затевать очередную подлость сразу после пожара. Ведь тогда следы приведут прямо к нему. И все же перестраховка не помешает.

Серена вздохнула и осмотрелась по сторонам, нет ли в траве змей, потому что змеи водились здесь в огромном количестве, охотясь на полевых мышей, которым приглянулись заросли сахарного тростника. И хотя они были не ядовиты, Серена отнюдь не горела желанием наступить на змею, будь это всего лишь безобидный ужик. Кроме того, на берегу болота можно в два счета наткнуться на мокасиновых щитомордников, по ночам выползающих на сушу, а также на обитателей леса – медноголовок. При мысли о змеях по ее спине пробежал холодок, к горлу непроизвольно подкатила тошнота. «Возьми себе в руки, – велела она себе. – Можно подумать, ты нужна змеям. С чего ты решила, что они сюда приползут? С какой стати?»

Неожиданно с северной стороны донесся рокот моторной лодки, а потом стих, как будто кто-то выключил мотор. Серена напрягла зрение, всматриваясь в заросли ив, чтобы увидеть лодку и приехавшего в ней человека. Бесполезно. Ничего не видно. В сгущавшихся сумерках очертания и цвета предметов сделались неясными, словно слегка размытыми.

Серена почему-то предполагала, что незнакомец придет пешком, причем той же тропой, что и она. Скорее всего, это будет кто-то из рабочих плантации. А встретиться здесь он предложил потому, что живет где-то по соседству или же просто не желает попадаться людям на глаза. Ей и в голову не могло прийти, что незнакомец приплывет на лодке, и она мысленно отругала за себя за недальновидность. По спине вновь пробежал неприятный холодок.

– Посмотри-ка сюда, Пу! – с ухмылкой произнес Джин Уиллис, раздвигая заросли тростника и ветви ивы, и шагнул на поляну. Пу Перре семенил рядом с ним, напоминая ручного горностая. Его усы нервно подергивались, как будто он принюхивался. – Да это же подружка Лаки Дюсе! Рад видеть вас здесь, мисс Шеридан.

Серена испуганно посмотрела на малоприятную парочку и сжала пальцами баллончик. Она узнала их – оба были в тот вечер в баре «Москито Мутон». И вряд ли когда-нибудь Серена забудет ту сцену: Лаки с ножом в руке, налетевший на него рыжеволосый верзила, коротышка, размахивающий бутылкой с отбитым донышком. Вполне возможно, это они устроили поджог по чьему-то заказу. За деньги эти подонки готовы не только продать информацию, но и пойти на любое преступление.

– Сколько вы хотите получить за нужные мне сведения? – спросила она, пытаясь говорить спокойно и по-деловому, не показывая виду, что напугана встречей с этими отвратительными типами.

– Слышишь, Пу? – издевательски ухмыльнулся Уиллис и придвинулся ближе. Огромного роста, он двигался с грацией медведя и, по-видимому, обладал медвежьей силой. Серена обратила внимание на его руки – мощные, с толстыми, как сосиски, пальцами. – Леди желает нам заплатить. Что-то не припомню, когда в последний раз какая-нибудь дамочка мне что-то давала. А ты, старина?

Спутник Уиллиса, очевидно, воспринял его слова как риторический вопрос. Он ничего не сказал, но Серена почувствовала на себе его взгляд – мерзкий, похотливый и скотский. Пу медленно приблизился к ней и, держа руки за спиной, встал справа от нее.

– Разве вы не за этим сюда пришли? – спросила Серена, пытаясь выиграть время. Она усилием воли заставила себя стоять ровно и спокойно, сжимая потной рукой газовый баллончик. – Разве не за деньгами?

Уиллис вновь ухмыльнулся. В голове Серены почему-то мелькнула мысль, что он и в детстве выглядел столь же омерзительно. Одна рыжая бровь изогнулась дугой, вторая сползла вниз над прищуренным глазом.

– Нет, мисс Серена. Нам уже заплатили, а кое-какую работенку мы готовы сделать бесплатно, – с гнусным смешком добавил он.

Они угрожающе двинулись на нее, и Серена невольно попятилась. Горло перехватил ужас.

– Я заплачу вам в два раза больше. – Она точно не знала, за что они получили деньги, однако надеялась, что, пообещав им вдвое большую сумму, обезопасит себя.

Пу бросил взгляд на Уиллиса, ожидая его реакции. Его спутник сделал вид, будто задумался над предложением, и даже состроил озабоченную физиономию. Примерно через минуту он покачал головой и вновь усмехнулся.

– Нет, не надо, – произнес он и поскреб щетину на подбородке. – Понимаете, леди, бонусы порой бывают даже лучше денег. Как ты считаешь, Пу?

Перре при упоминании собственного имени вздрогнул и, оторвав взгляд от Серены, посмотрел на Уиллиса.

– Господи, Уиллис, чего тянуть резину! – взвизгнул он, явно занервничав. – Зачем торчать здесь? Того гляди сюда явитcя этот сукин сын. И тогда нам с тобой хана!

– Если вы говорите про Лаки, то он будет здесь с минуты на минуту, – схитрила Серена. Может, такое известие не слишком напугает этих подонков, но все-таки это лучше, чем ничего.

Уиллис в очередной раз мерзко ухмыльнулся и шагнул ближе.

– Неплохая придумка, милашка, но я точно знаю, где сейчас Дюсе. Он в «Мутоне». Отдыхает в обществе бутылки виски и одной крашеной блондинки, у которой пневматические губы. Думаю, он появится здесь не скоро. Что ж, такая судьба. Он пропустит увлекательное зрелище.

Серену больно укололи слова о том, что Лаки сейчас с какой-то другой женщиной. Это на короткое мгновение отвлекло ее внимание, чем не преминул воспользоваться Джин Уиллис, уродливой лапищей схватив ее за левую руку.

Серена отреагировала стремительно: выхватив из сумочки газовый баллончик, она нажала кнопку, направив струю прямо в лицо нападавшему. Увы, у того была отличная реакция. Уиллис больно ударил ее по руке, и та онемела до самого локтя. Баллончик и сумочка отлетели в сторону и шлепнулись в воду. Однако струя газа все же попала Уиллису в левый глаз. Взревев, как раненый зверь, он выпустил Серену и отшатнулся.

Воспользовавшись моментом, она развернулась и бросилась наутек. Ей казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Давление резко подскочило, и от этого зашумело в ушах. Казалось, тело принадлежит не ей, а кому-то другому, тому, кто не до конца понимает, в какой опасности она оказалась. Ноги отказывались повиноваться. Легким отчаянно не хватало воздуха, и у нее не было голоса даже на то, чтобы позвать на помощь. То и дело спотыкаясь – туфли не были приспособлены для бега, – она устремилась к тропинке.

Она слышала, как за ее спиной Уиллис кроет последними словами своего сообщника:

– Лови ее, ты, чертов тупица! Скотина безмозглая!

Топот ног сделался громче.

Серена даже не надеялась уйти от погони. Тропинка казалась бесконечной; и главное, вокруг ни людей, ни человеческого жилья. Спастись можно было лишь двумя способами: или прыгнуть в черную болотную воду и переплыть на другой берег, или попытаться спрятаться в зарослях камыша. Во втором случае есть надежда выйти к той части плантации, где наверняка есть люди, но… Серена тотчас вспомнила про змей и не решилась углубляться в камыши. Доплыть до другого берега она тоже не сможет. Значит, выбора у нее нет. Услышав, что Перре догоняет ее, она метнулась влево, пытаясь укрыться среди зарослей сахарного тростника.

Перре бросился вслед за ней и, в прыжке толкнув ее плечом в спину, сбил с ног. Потеряв равновесие, Серена полетела на землю и больно ударилась всем телом. Ее преследователь навалился на нее, еще сильнее вжимая в грязную почву, лишая возможности что-либо видеть. А в следующее мгновение он надавил коленом ей между лопаток и заткнул рот банданой, концы которой затянул на затылке, не заботясь о том, что в узел попали ее волосы. От боли на глаза Серены навернулись слезы. Негодяй же завел руки ей за спину и крепко связал. От нехватки воздуха Серена закашлялась, но что еще хуже – поняла, что уже не сможет криком позвать на помощь. Бандана была вонючей. Насквозь пропахшая потом, она мешала не только дышать, но и глотать.

Перре поднялся и рывком поставил пленницу на ноги, ухватившись за узел на затылке, словно за лошадиные поводья. Не обращая внимания, что вместе с узлом прихватил и волосы, он туго натянул бандану и подтолкнул Серену в спину, вынуждая ее сделать шаг встречу Уиллису.

Рыжеволосый верзила хотя и поднялся с земли, однако стоял согнувшись пополам и прижимая ладонь к левому глазу. Здоровый глаз смотрел на Серену с такой злостью, что Серене невольно вспомнились слова инструктора на курсах самообороны, и она поняла всю их правоту: в иных случаях лучше пойти на поводу у нападающего, чем усугублять агрессию. Потому что она вряд ли могла себе представить, какие черные планы вынашивает в ее отношении Уиллис.

Серена попыталась устоять на месте, но Перре бесцеремонно подтолкнул ее вперед, и она не смогла воспротивиться его толчку. Уиллис с размаху ударил ее по лицу, и она рухнула на колени.

– Ах ты, сука! – прорычал он, не отнимая руки от поврежденного глаза. – Ты мне за это заплатишь. Ты еще пожалеешь, что родилась женщиной!

С этими словами он попробовал ударить ее ногой, но Серена успела уклониться и слегка привстать, поэтому удар пришелся не по виску, а по плечу. Ее тотчас пронзила острая боль, и она, не устояв, вновь упала лицом в грязь.

Перре в очередной раз воспользовался узлом банданы в качестве уздечки и поставил ее на ноги. Затем без всяких церемоний они вдвоем затолкнули пленницу в лодку – изрядно потрепанное алюминиевое корыто с массивным подвесным мотором. Серена невольно подумала, что, наверно, именно такими лодками пользуются здешние браконьеры. Даже сама ветхая моторка способна развить приличную скорость, позволяющую ей уйти от погони егерей или рейнджеров. Та, в которой она оказалась, была до самых бортов завалена капканами, рулонами брезента, пустыми бутылками из-под виски и мятыми пивными банками. Над ватерлинией виднелись несколько дыр, явно следы пуль. От лодки исходила тошнотворная вонь болотной воды и рыбы. Перре грубо усадил пленницу на кусок мокрого черного брезента, которым было прикрыто дно, завел мотор и направил лодку прочь от берега. Уиллис тем временем пытался промыть глаз содержимым пивной банки. Серена сидела на грязном брезенте, чувствуя, как из самых глубин души, грозя захлестнуть ее с головой, поднимается страх. Чем больше лодка удалялась от плантации, тем сильнее становился этот сковывающий ее ужас. Она попробовала было закричать, но крик застрял в горле, мешая дышать. Первая мысль была о том, чтобы сбежать, но куда убежишь, когда вокруг только лесная глушь и черная болотная вода.

О господи, они увозят ее в самое сердце болот! Леденящий душу ужас, который обычно охватывал ее при мысли об этой глухомани, удвоился, а затем утроился. Ей не нужно было объяснять, что такое потеряться посреди этой непролазной топи. Когда ее хватятся дома, искать ее будет бесполезно. Эти подонки, Уиллис и Перре, способны на любую мерзость. Никаких свидетелей не будет. Никто не услышит ее криков. Неожиданно будущее показалось Серене куда страшнее самых худших кошмаров.

Какие же приказания на ее счет получили эти мерзавцы? За что именно заплатил им Берк? За то, чтобы они ее запугали и вынудили продать землю? Чтобы она не мешала ему провернуть сделку с покупкой плантации? Использовать ее в качестве заложницы, чтобы завладеть имуществом Гиффорда? Все это с трудом укладывалось в голове. К тому же уж слишком велик риск, чтобы Берк и «Трайстар» отважились на такое. Остается лишь одно: Берк решил навсегда от нее избавиться.

От таких мыслей ей стало еще страшней. На глаза навернулись слезы, но Серена заставила себя сдержаться. Контроль. Держи себя в руках. Если хочешь выйти отсюда живой, нужно во что бы то ни стало сохранить ясную голову, попытаться хладнокровно придумать способ спасения.

Усилием воли Серена загнала страх в самый дальний угол сознания. Страх – главный враг благоразумия, напрасная трата времени и сил. Что толку кричать и дрожать от страха? Делу этим не поможешь. Лаки не спрыгнет в лодку с дерева и не спасет ее. Он сейчас в баре, пытается утопить в выпивке свои печали. Так что все предельно просто: она или спасется сама, или станет жертвой этой парочки головорезов. Третьего не дано.

Все еще дрожа, Серена заставила себя оглядеться по сторонам, чтобы запомнить хотя бы какие-то ориентиры. Главное, как следует сосредоточиться, потому что если ей повезет спастись, то все равно нужно будет найти обратную дорогу к плантации. Наверно, Лаки точно так же по известным ему приметам доставил ее к Гиффорду. Увы, сумерки сгущались с головокружительной быстротой, а лодка то и дело сворачивала из одной протоки в другую, так что запомнить маршрут было нелегко.

Они все больше и больше углублялись в болотную глушь, и со всех сторон их окружала черная вода. Перре сбросил скорость, чтобы обогнуть кипарисовую рощицу, и они поплыли медленнее. Уиллис развалился на одном из двух сидений, похожих на автомобильные кресла, прямо напротив Серены. Он перестал промывать глаз пивом и вместо этого принялся вливать его в себя.

При этом Уиллис таращился на ее грудь, и Серена едва ли не кожей ощущала на себя его сальный взгляд. Она попыталась не думать об этом, но липкий взгляд Уиллиса был таким же навязчивым, как и москиты, безжалостно кусавшие ей лицо и шею. На ее счастье, на ней была блузка с длинными рукавами и брюки. Зная, что в сумерках на нее непременно набросятся полчища москитов, она постаралась обезопасить себя от их укусов. А вот совет Лаки не пользоваться духами совершенно вылетел у нее из головы. Приняв душ, она нанесла на себя всего несколько капель – после долгого дня, который провела на месте пожарища, хотелось вновь почувствовать себя женщиной. Увы, перед тем, как выйти из дома, она не подумала их смыть.

Уиллис соскользнул с сиденья и опустился коленями на брезент. Серена испуганно посмотрела на его лицо. Левый глаз громилы почти полностью заплыл, отчего его и без того не слишком приятная физиономия стала еще омерзительней. От Уиллиса несло вонючим потом и пивом, которое он расплескал на рубашку. Похотливо глядя на нее, он задумчиво почесал подбородок и улыбнулся змеиной улыбкой.

– Этого каджунского ублюдка не напрасно зовут Лаки, – произнес он, обдав ее своим мерзким дыханием. – Повезло ему. Ты симпатичная бабенка.

Серена с трудом подавила желание отстраниться – такое животное, как Уиллис, лишь обрадуется ее страху – и заставила себя придать лицу бесстрастное выражение.

– И что же такая красотка, как ты, нашла в этом засранце? – спросил он и скользнул глазами по телу Серены, как будто на ней был написан ответ на его вопрос. Тонкие губы растянулись в ухмылке, а здоровый глаз на мгновение вспыхнул злорадством. – Готов спорить на что угодно, что член у него огромный, как у жеребца. Неужели приличным дамочкам вроде тебя только это и нужно? Нужен всего лишь мужик с «болтом», подходящим для этого самого дельца? Кто бы мог подумать!

Громила усмехнулся, посчитав отсутствие ответа за протест с ее стороны.

– Знаешь, – продолжил он, почесывая нижнюю челюсть, – когда я был в Анголе, то у меня в камере на стене висела фотка с изображением одной блондинки. Я каждую ночь представлял себя с ней. Она была ну очень похожа на тебя… Только совершенно голая.

Уиллис протянул руку к верхней пуговице блузки и движением большого и указательного пальцев легко ее расстегнул. Серена почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Между тем Уиллис расстегнул вторую пуговицу, а затем еще одну. Распахнув на ней блузку, он пожирал глазами ее грудь.

– Отлично, – прошептал он, наклоняясь к пленнице. Не спеша провел пальцем по краю кружевного бюстгальтера, затем сунул палец под ткань. – Хочу поскорее увидеть остальное.

Серену передернуло от омерзения, и это не ускользнуло от негодяя. Противно хохотнув, Уиллис положил руку ей на грудь и больно сжал.

– Привыкай, леди Серена, потому что мы со стариной Пу попользуем тебя по-всякому.

Серену едва не вырвало при мысли, что эти негодяи способны выполнить свою угрозу. У нее был опыт общения с жертвами изнасилований: слушая их признания, Серена неизменно удивлялась тому, как это бог допускает подобные зверства. Вот и сейчас в ее памяти всплыли жуткие подробности этих рассказов. Она посмотрела на черную воду за бортом лодки и подумала, что лучше утопиться, чем попасть в руки похотливых насильников.

Когда они наконец доплыли до места, Перре направил лодку к грубо сколоченному причалу и выключил мотор. Уиллис встал и, взяв переносной холодильник с пивом, зашагал к дому, оставив Серену на попечение своего прихлебателя. Взгляд Перре скользнул по распахнутой блузке. Он протянул было руку, желая облапить ей грудь, но тут же отдернул, услышав голос рыжего громилы.

– Подожди, сначала отведем ее в дом! – приказал тот. – Тут чертовы москиты жрут поедом!

Дом оказался заброшенным. По сути дела, это была жалкая лачуга на сваях со стенами, крытыми рубероидом. Совсем недавно именно таким представляла себе Серена жилище Лаки. Двор скорее походил на свалку и был завален пустыми бутылками, банками из-под пива и старыми автомобильными покрышками. Здесь же стоял и изъеденный ржавчиной допотопный холодильник с распахнутой дверцей. Неподалеку от дома в зарослях камыша торчал его собрат – покрытый пятнами ржавчины автомобиль неопределенного возраста.

Машина. Выходит, сюда по суше ведет какая-то дорога. Но что толку от дороги, если при побеге ей придется полагаться лишь на собственные ноги? Эти негодяи догонят ее в два счета. В таком случае единственная надежда на спасение – спрятаться от них где-нибудь в лесу.

Но как сбежать ночью, да еще со связанными руками и кляпом во рту? При мысли, что она окажется одна в глуши леса, Серене стало страшно. Она в свое время уже пережила этот ужас и все-таки осталась жива. А вот живой из лап этих негодяев ей, похоже, никак не уйти.

Уиллис вошел внутрь дома. Перре потащил ее туда же, держа за бандану, как за уздечку. Перре был невысок, ростом не выше ее, и, главное, весь какой-то анемичный и тощий. Внешность у него была несуразная – впалая грудь, ноги-спички, одежда грязная, давно не стиранная. По сравнению с Уиллисом этот хорек – слабак, зато необычайно проворен. Сумей она вырваться от него, она должна будет бежать со всех ног, если ей дорога жизнь.

Серена ускорила шаг. Ее мучитель больше не подталкивал ее, наоборот, сам зашагал быстрее.

– Торопишься, красотка? – с отвратительной ухмылкой спросил он, обнажив гнилые зубы. – Я тоже.

Воспользовавшись моментом, Серена правой ногой сделала Перре подножку. При этом сама она резко выпрямилась и отклонилась влево. В следующую секунду Перре, который только что довольно усмехался, чувствуя себя хозяином положения, уже лежал на земле, среди кучи старых покрышек и ржавых проволочных сеток.

Не теряя времени даром, Серена оглянулась, чтобы проверить, не поднялся ли ее мучитель, затем стрелой бросилась в лес. Она вслепую помчалась вперед, не разбирая пути, спотыкаясь, чудом не натыкаясь на стволы деревьев. Она бежала зигзагами, петляя то в одну сторону, то в другую, затем вновь устремлялась вперед. Ветки больно хлестали ее по лицу, рвали на ней одежду. Вокруг стояла темень. Вскоре она на бегу задела плечом дерево. Удар вынудил ее остановиться, и она согнулась пополам от резкой боли.

Серена обессиленно прижалась к стволу какого-то дерева. Болело все тело. Связанные за спиной руки онемели; ныло правое предплечье, по которому ее ударил Уиллис, чтобы выбить у нее газовый баллончик. Ощущение было такое, будто он огрел ее обухом топора. Левое плечо напоминало о себе пульсирующей болью – сначала к нему приложил руку Уиллис, а теперь она сама врезалась в дерево. Мышцы связанных рук сводило судорогой. Наверно, во всем теле не осталось такой клеточки, которой бы не было больно. Тем не менее надо радоваться, что ты жива и на свободе, подумала Серена. Во всяком случае, пока.

Дышать было тяжело, но завязанная узлом на затылке бандана после того, как Перре тянул за нее, слегка ослабла. Серена попыталась освободиться от мерзкой тряпки. Прижавшись лицом к стволу дерева, она попыталась сдвинуть бандану со рта. Жесткая кора наждаком обдирала кожу, но Серена не оставляла попыток. И те завершились успехом: бандана съехала вниз и повисла на шее, и Серена наконец смогла выплюнуть кляп. Затем она еще несколько раз сплюнула, чтобы побыстрее избавиться от противного вкуса во рту.

Что-то зашуршало в подлеске справа от нее. Серена моментально напрягла зрение, вглядываясь в темноту. Ей показалось, что она уловила какое-то движение, но не смогла понять, что это такое и откуда доносится звук. В ее голове вихрем закружились мысли одна страшнее другой. По ночам болото оживает, из своих нор вылезают разные охотники и их будущие жертвы…

– Это я, Господи! – прошептала она сквозь слезы. Сдерживаться больше не было сил.

Увы, в отличие от лесных обитателей, Серена лишена дара мимикрии, позволяющей животным сливаться с окружающим пространством. В своей белой блузке она будет видна издалека, как маяк в ночи.

Откуда-то сзади до ее слуха донесся треск веток. Напряженно прислушиваясь, Серена гадала, отправился Перре на ее поиски один или же к нему присоединился Уиллис. «Бежать», – решила она и в следующий миг сорвалась с места.

Боже, ну почему ее глаза не видят в темноте? И почему у нее не развязаны руки? Почему ей мешает страх? Если бы только Лаки был здесь!

Лаки… Увидит ли она его когда-нибудь? Глупо думать об этом сейчас, но знает ли он, как сильно она любит его? Впрочем, она сама осознала это в полной мере лишь сейчас.

Сейчас, когда на карту поставлена ее жизнь, она как будто взглянула на многие вещи другими глазами. Например, поймала себя на том, что обращается к Богу, давая ему обещания. Господи, если только я останусь жива, честное слово, я помирюсь с Шелби, прощу упрямого Гиффорда, буду больше заниматься благотворительностью и, главное, постараюсь достучаться до сердца Лаки. Обещаю!

Если она будет бежать, будет искать спасение, то непременно увидит его. Нужно обязательно в это верить. Если она будет бежать, то все будет хорошо. Она спасется. Берка поймают, и она снова увидит Лаки. Если будет бежать. Если уйдет от погони.

Она жадно хватала ртом ночной воздух, и ей казалось, что легкие обжигает огнем. Она больше ничего не слышала, кроме буханья крови в ушах и собственного надрывного дыхания. Вскоре у нее закружилась голова. Тяжелые, пряные запахи сырого леса забивали ей ноздри. Казалось, будто влажная почва, словно губка, сжимается и распрямляется под ее ногами. Серена полностью утратила ощущение пространства. Ей казалось, она находится где-то между бредом и истерикой и вот-вот потеряет сознание.

Девушка подумала, что если каким-то чудом доберется до дома Лаки, то сможет воспользоваться его радиопередатчиком и позвать на помощь. Или найдет там оружие. Однако до его дома она так и не добралась. Зацепившись за торчащий из земли корень, Серена полетела лицом вниз на грязную землю. А когда подняла голову, то увидела перед собой ботинки Джина Уиллиса.

Глава 17

– Давай, красавчик, сходим с тобой куда-нибудь, где нам с тобой никто не будет мешать.

Лаки раздраженным взглядом окинул блондинку, буквально прилипшую к его левому боку. Боже, у этой женщины никакого самоуважения и еще меньше – чувства самосохранения. Она подошла к нему тотчас же, стоило ему устроиться в углу «Мутона». Не иначе как эта особа или слишком упряма, или слишком глупа. В противном случае она наверняка обратила бы внимание на то, как посетители бара как по команде поспешили отодвинуться от него как можно дальше. И хотя – что греха таить – природа щедро наградила ее женскими прелестями, зато, словно в отместку, почти полностью обделила умом. Намеков эта красотка не понимала. И хотя Лаки всем своим видом пытался показать ей, что не нуждается в ее ласках, его демонстративное равнодушие, словно горох от стенки, отскакивало от ее глупости. Ей не хватало ума даже на то, чтобы обидеться.

Боже, и откуда на него свалилась эта дура? Он пришел сюда вовсе не для того, чтобы снять шлюху. Он пришел сюда, потому что у него чесались кулаки. Он пришел сюда напиться до бесчувствия, пришел в надежде, что какому-нибудь идиоту хватит ума зацепить его, и тогда он выплеснет на него свою злость. Ему хотелось одного: бить и крушить все вокруг себя, чем он занимался накануне и чем собирался заниматься и дальше, каждый вечер, пока накопившаяся в нем злость наконец не выйдет наружу.

А вот у блондинки, судя по всему, имелись на него свои виды.

Она прильнула к нему и откинула голову назад, демонстрируя во всей красе свой пышный бюст, который так и просился наружу из черного топика. Судя по его размерам, этот тесный топик предназначался для какой-нибудь двенадцатилетней худышки, потому что едва доходил ей до талии и постоянно съезжал вверх над заниженным поясом джинсов, сидевших на ней, как вторая кожа. Даже невооруженным глазом было видно, что под ним ничего нет. Похоже, эта особа считала, что бюстгальтер под тесным топиком – явное излишество. Веки ее были томно опущены – впрочем, причиной тому скорее был толстый слой ярко-голубых теней и густые накладные ресницы, давившие своим весом. Серебристые кукольные волосы – каштановые у самых корней – являли собой нечто невообразимое: взбитые в пугающую прическу и залитые сверху лаком, которого хватило бы, чтобы проделать в озоновом слое дыру размером с полштата. И в довершение ко всему в ушах красотки болтались серьги размером с приличную люстру каждая.

Лаки брезгливо поморщился и вздохнул. Эта женщина была воплощением вульгарности. От нее за милю несло дешевыми духами и табачным дымом, а судя по дыханию, ее излюбленным напитком был виски. Нет, по-своему она была даже хорошенькая – по крайней мере, для тех, кто любит дешевых раскрашенных женщин. Фигура у нее – чего уж говорить – тоже была классная и наверняка привлекала к себе похотливые мужские взгляды. Но Лаки ее сомнительные прелести оставили равнодушным. Если она что-то и разбудила в нем, то лишь раздражение. Честное слово, она произвела бы на него куда лучшее впечатление, будь у нее хотя бы капелька вкуса, будь она хотя бы отдаленно похожа на… Серену Шеридан. В общем, будь она не потаскухой, а приличной женщиной.

Лаки выругался по-французски и одним глотком допил остатки спиртного в рюмке. Впрочем, зачем ему понадобилась приличная женщина? Зачем ему она, тем более если ей нравилось трогать его старые болячки? От нее одни неприятности. Она никогда не оставит его в покое. Никогда не позволит ему сохранять эмоциональную дистанцию, без которой ему никак. Он ведь сказал ей, причем еще в самом начале, чего ей от него ждать, но она, наоборот, принялась копать еще глубже. Ей хотелось любви. Ему же хотелось держаться от нее как можно дальше. Конец истории.

Тогда почему он не может выбросить ее из головы? Почему ему не дает покоя вопрос, как ей удалось справиться с Берком и как у нее обстоят отношения с Шелби? Ну почему ему так хочется знать, исчерпала она свой запас мужества или нет? Вдруг ей требуется плечо, на которое она могла бы опереться?

Он снова выругался и, стряхнув с себя прилипчивую блондинку, потянулся за бутылкой виски, что стояла перед ним. Блондинка – ее имя влетело в одно ухо и вылетело в другое – откинулась со слегка обиженным видом и закурила.

– А ты упертый, – сказала она, выпуская к потолку струю сизого дыма. Она нарочно развернулась к нему в профиль, дабы ему в глаза бросался ее пышный бюст. – Одиночка.

Девица тряхнула плечами, и ее грудь колыхнулась в такт мелодии в каджунском стиле зайдеко, что рвалась наружу из музыкального автомата.

Лаки смерил ее насмешливым взглядом:

– А ты кто такая? Уж не дочка ли Эйнштейна?

Но она пропустила его колкость мимо ушей и лишь сменила одну соблазнительную позу на другую.

– Я люблю упертых. И не против небольшого приключения. Если ты понимаешь, о чем я.

– Понял с первого раза.

– Зна-а-а-чит… – протянула она и, слегка поерзав на своем табурете, одарила его ослепительной улыбкой. Ее тщательно выщипанные и подрисованные карандашом брови изобразили вопрос.

Лаки не успел ответить ей, потому что в следующую секунду к нему подкатил Скитер Мутон. Пододвинув к посетителю стул, он расположил на нем свои внушительные телеса и принялся тряпкой, которой только что вытирал барную стойку, промокать пот на лбу. Затем, словно полумесяц из-за туч, в гуще его бороды появилась улыбка. Впрочем, она так и осталась в его бороде, и ее свет не добрался дальше, до темных глаз бармена.

– Эй, Лаки, как дела?

Лаки проигнорировал приветствие, зато подлил себе виски.

– Скитер, ты снова за свое. Зачем ты разводишь виски?

Бармен театральным жестом прижал ладонь к груди. Его пухлая физиономия приняла оскорбленное выражение.

– Я? Mais non! Мадам Мутон, она ведет всю бухгалтерскую отчетность. Эта она разводит виски. И как у тебя язык повернулся обвинить меня в таком тяжком грехе, когда я сделал все для того, чтобы снабдить тебя информацией?

– Это какой такой информацией?

– О двух твоих приятелях.

У Лаки едва не сорвалось с языка сказать Мутону, что ему глубоко наплевать на эту сладкую парочку, Уиллиса и Перре, и что они там замышляют. Ему надоело махать кулаками в чужих драках. Отныне он строго придерживается принципа «моя хата с краю». Никаких принцесс в лапах у дракона. Никаких плантаций, которые требуется спасать. И пусть весь остальной мир катится к чертовой матери, он живет для самого себя.

Впрочем, Скитер даже не заметил, что он впал в задумчивость, и добавил:

– У них сегодня назначена встреча.

– С кем? – Впрочем, какая разница; а если он и поинтересовался, то лишь из любопытства, не более того. Лаки бросил взгляд через накуренное помещение – туда, где в углу Лен Берк о чем-то ожесточенно спорил с Перри Дагуа. – С ним?

Мутон покачал головой:

– Нет. С одним большим начальником с буровой, он тут ошивался уже какое-то время. А с ним еще двое. Но потом им позвонили, и они вышли, а когда вернулись, то улыбались, как аллигаторы, и принялись разбрасываться деньгами. Незадолго до того, как ты сюда пришел. А как увидели тебя, так тотчас выскользнули через боковую дверь.

– И что?

В ответ толстяк пожал плечами и закатил глаза. Затем, порывшись, вытащил из кармана фартука сложенную купюру и сунул ее Лаки под нос, как будто предлагал понюхать.

– Эту бумажку они даже оставили в качестве чаевых официантке. Туанетта показала ее мне, потому что ей ни разу не давали таких больших денег. Она едва в обморок не грохнулась. – Скитер презрительно фыркнул. – Двадцать долларов. Это надо же!

Лаки раздраженно посмотрел на двадцатидолларовую купюру. Та была новенькой и хрустящей. Такие обычно носит в бумажниках солидная публика. Насколько ему было известно, такое отребье, как Уиллис, таскало в карманах лишь замусоленные бумажки – под стать грязным делишкам, которые они проворачивали. И если Уиллис оставил официантке хрустящую двадцатидолларовую банкноту, то можно было только догадываться, откуда она взялась, и наверняка не одна. Судя по всему, ему в лапы приплыла изрядная сумма денег, иначе откуда такая не свойственная ему щедрость? Ведь ни для кого не секрет, что Джин Уиллис редкостный скупердяй.

– Туанетта утверждает, что у него их была целая пачка толщиной с хвост аллигатора. Лично я крайне сомневаюсь, что он заработал эти деньги продажей Библий. К тому же его не было здесь с той самой ночи, когда ты продырявил его лодку, чтобы он не крал у людей их лангустов. Кто-то платит ему немалые денежки… – Мутон пожал плечами и в очередной раз вытер потный лоб. – Сдается мне, здесь что-то нечисто. А ты что скажешь?

Лаки уставился на двадцатидолларовую банкноту и даже машинально потер ее между пальцами. По всей видимости, это был расчет за лесной пожар. Но если это так, то Уиллис и Перре были бы здесь, попивая разбавленный виски или играя в карты в задней комнате. Нет, это плата за что-то еще – нечто такое, чем они занимаются в данную минуту.

– Ты, часом, не в курсе, что они замышляли?

Скитер нахмурился и покачал головой:

– Одно могу сказать: ничего хорошего. Уиллис что-то там говорил, что у него свидание с одной дамочкой. Я тогда не придал значения его словам. Подумал, что он врет. Потому что какая женщина, если она в своем уме, станет с ним встречаться?

Шелби, сделал вывод Лаки. Серена права. Ее сестра вряд ли сама устроила бы пожар. Уж слишком грязная эта работа, слишком тяжелая. Шелби сочла бы ее ниже своего достоинства. А вот нанять кого-то, кто бы взялся за такую грязную работенку, – это всегда пожалуйста. И вот теперь она платила этим мерзавцам за что-то еще.

– Они выскользнули отсюда и направились к воде, – добавил Скитер и, качнув головой, усмехнулся. В глазах его мелькнул огонек. – Ты, приятель, тогда неплохо проветрил Уиллиса. Сдается мне, ему никогда не залатать всех тех дыр, что ты в нем оставил.

Блондинка, которая, на их счастье, в течение нескольких минут хранила молчание, услышав имя Уиллиса, встрепенулась и навострила уши. Она подалась вперед, ближе к Скитеру. При этом вся изогнулась, чтобы Лаки мог в очередной раз оценить размер ее бюста.

– Вы знаете Проныру Джина? Вот уж кто сукин сын, каких свет не видывал.

С этими словами блондинка откинула голову назад и хохотнула, вернее, заржала, как лошадь.

Лаки медленно повернул голову. В глазах его мелькнул нехороший блеск, который заставил не одного посетителя бара отодвинуться чуть подальше. Блондинка же лишь подмигнула ему и расплылась в улыбке.

– А ты откуда знаешь Уиллиса, chere? – вкрадчиво поинтересовался Лаки.

– Ну, я его знаю как облупленного, – ответила блондинка и, в очередной раз издав ржание, хлопнула Лаки по руке. – Это он отправил меня к тебе, красавчик. Сказал, что тебе наверняка нужна женщина, потому что твоя собственная собралась в далекое путешествие. – С этими словами она одарила его своей самой ослепительной улыбкой и положила руку ему на бедро. – Напомни мне потом, чтобы я не забыла его поблагодарить.

Внутри Лаки все окаменело. Он пробормотал по-французски молитву и, вцепившись пальцами в край столешницы, медленно, покачиваясь, словно пьяный, поднялся с места.

Глава 18

Моторка неслась по болоту со скоростью, которая не сулила ничего хорошего даже среди бела дня. Русло полно коряг и сломанных веток, стволы кипарисов скрыты высокой водой. Однако Лаки прибавил газу и, повернув руль сначала вправо, а затем влево, легко обогнул торчащее из воды бревно. Взгляд его был устремлен вперед, чтобы вовремя заметить очередное препятствие. Болото он знал как свои пять пальцев. Все, что ему было нужно, – это нарисовать в голове маршрут и успеть за считаные секунды увернуться от очередной коряги.

Из бара он выскочил, словно преследуемый дьяволом. Запрыгнув в пирогу, замешкался лишь на мгновенье, чтобы схватить сумку, после чего завел мотор и устремился вперед. Сейчас на нем были очки ночного видения, позволявшие более-менее четко видеть окружавшие его заросли, потому что скорость, на которой его моторка летела по протокам, превращала все вокруг в смазанное пятно. В кобуре была верная 9-миллиметровая «беретта». Лаки, пожалуй, предпочел бы ружье, но такового он в пироге не хранил, а времени, чтобы захватить его с собой, у него не было.

Как только разрозненные фрагменты сложились в его голове в цельную картину, он понял: дорога каждая секунда. То, что выяснилось в Шансон-дю-Терр, подтвердило его худшие опасения. Одиль видела, как Серена вышла из дома и направилась по дороге к дому Арно. В свою очередь, дочка Арно видела, как она пошла дальше, к протоке. В конце дороги, что тянулась вдоль воды лежала брошенная ею сумочка, а рядом – какая-то банка.

Значит, теперь она попала в лапы к Уиллису и Перре. Лаки казалось, что он представляет себе, куда уволокли ее эти двое. У Джина Уиллиса имелась на болоте хибара, где он держал своих боевых петухов. По идее, это было секретное место, и Уиллис наверняка уверен, что никому и в голову не придет искать Серену там. О том, что Лаки известно об этой его дыре, Уиллис как-то не задумывался. Равно как не сомневался он и в том, что Лаки клюнет на прелести пышногрудой блондинки. Так что эффект неожиданности на его стороне. Оставалось лишь надеяться, что Лаки не опоздает.

Стоило ему представить себе, как Уиллис и Перре тянут к Серене свои мерзкие лапы, как глаза ему застилала ярость. Ему стоило немалых усилий, чтобы выбросить эту картину из головы. Его душил гнев. Гнев мешал рассуждать трезво, мешал принимать взвешенные решения, грозя захлестнуть его с головой. Нет, даже самый праведный гнев лучше держать в узде. Вряд ли он чем-то поможет Серене, если ворвется к ней, подобно обезумевшему зверю.

Лаки задействовал все свои старые навыки и инстинкты, лишь бы обуздать клокотавшую в нем ярость, лишь бы взять себя в руки и выудить из закоулков души непробиваемое спокойствие. Потому что иначе он провалит это дело. Ему же во что бы то ни стало нужно провести моторку через болото. Он найдет Уиллиса и Перре. Он убьет их за то, что они прикасались к этой женщине.

Его женщине.

Потому что он любит Серену Шеридан. Раньше он пытался это отрицать. Но теперь, зная, что жизнь ее в опасности, взглянул на их отношения другими глазами. Чувства, которые он к ней испытывал, не сводились лишь к физическому желанию. Причем с самого начала. Увы, это открытие его мало обрадовало. Более того, наполнило его отчаянием. Ведь что он может предложить этой женщине? Ничего. Кто он такой? Физическая оболочка, которая разве что переходит из одного дня в другой. Разве может такой человек взять на себя ответственность, тем более ответственность за семью? Нет, ему ничего не нужно. Любовь – это обуза. Она ничего не изменит к лучшему.

В самый последний миг увернувшись от очередной коряги, Лаки негромко выругался. Любовь лишь мешала ему делать свое дело. Не прояви он осторожности, погубил бы и себя, и Серену.

Протока плавно сворачивала к востоку. Лаки уменьшил газ. Мотор с рева перешел на урчание, а потом и вообще умолк. Отсюда он пойдет пешком. Лаки подвел лодку как можно ближе к берегу, отключил мотор, вынул ключ зажигания и положил его в карман камуфляжных брюк. Лодку он привязал к плакучей иве, а сам прыгнул на берег.

Беззвучно, словно пума, каджун двинулся через лес. В голове тотчас всплыли воспоминания других его миссий. На какой-то миг его нос ощутил запах тропического леса, в ушах возник звук далекой перестрелки. Он чувствовал, что сознание изменяет ему, и усилием воли вернул себя к действительности. Если когда и был момент, когда ему требовалась ясность ума, так это сейчас. Вытащив из кобуры «беретту», он ощутил в руке знакомую тяжесть и двинулся через заросли.

Ночь была теплой и тихой, воздух напоен ароматами жимолости и влажной земли. Трели лягушек и жужжание насекомых сливались в один нестройный хор, который разносился над всем болотом. Лаки прислушался в надежде уловить другие звуки. Уиллис наверняка оставил Перре стоять на часах. Но нет, ночную тишину нарушали лишь обычные звуки леса. Никаких выстрелов. Никаких криков.

Последняя мысль отозвалась комком в горле. Mon Dieu, ему было страшно представить Серену в лапах этих мерзавцев, страшно представить, какие муки она вынуждена терпеть. Потому что эти двое – и Уиллис, и Перре – настоящие звери, жестокие, хитрые, гнусные. Боже, с каким удовольствием они станут ее запугивать – лишь потому, что такова их подлая натура. Зная же, что она его женщина, эти подонки не остановятся ни перед чем. Они заставят ее заплатить за все, что он сделал, чтобы воспрепятствовать их черным делам.

На какой-то миг Лаки словно наяву увидел: Серена, связанная по рукам и ногам, лицо перекошено ужасом, из горла рвется крик, слезы ручьями бегут по щекам. От этого зрелища у него помутилось в глазах, и он был вынужден сжать ладонями виски. Картина вновь вернулась во всей своей пугающей четкости, а с ней и страх за жизнь Серены.

Нет, Шелби за это поплатится! Эта мысль промелькнула в его голове и осела в темных закоулках сознания. Боже, пытаться избавиться от собственной сестры… Серена была ей только помехой, точно так же, как когда-то и его ребенок, преградой на пути к достижению ее черных целей. Стоило Лаки подумать об этом, как его с головой накрыла волна ненависти. Чтобы побороть ее, он был вынужден еще крепче стиснуть зубы. Сейчас не до эмоций. Сейчас для него самое главное – спокойствие, холодная голова и трезвый расчет.

Он остановился и на пару секунд прислонился к стволу дерева, давая телу возможность расслабиться. Затем сделал глубокий вздох и выбросил из головы все, кроме холодного, белого света.

Серена, шатаясь, вошла в дверь хижины и, как только Уиллис отпустил ее, тотчас рухнула на грязный линолеум. В хижине царил полумрак. Единственным источником света здесь был старый железный торшер в углу под растрескавшимся желтым абажуром. Комната была грязной и вся насквозь провоняла мышами и мочой. У одной стены стоял приземистый диван, из которого торчала набивка и пружины. Перед ним – кофейный столик, если так можно было назвать покрытую лаком грубую столешницу. В противоположном конце комнаты стояла проржавевшая железная кровать. Постельных принадлежностей на ней не было, лишь тонкий матрас, весь в каких-то подозрительных пятнах.

В общем, это было совсем не то место, в котором она мечтала бы оказаться, не говоря уже о том, чтобы умереть. Так подумала Серена, стараясь подняться хотя бы на колени. Машинально она обвела взглядом комнату в надежде обнаружить путь к спасению. Ага, здесь есть задняя дверь. Но стоило Уиллису шагнуть к ней, как дверь тотчас же оказалась ужасно далекой. Он наклонился, схватив ее за больную руку, рывком поднял с пола, толкнул на кровать и усмехнулся:

– Устраивайся поудобнее, красавица.

– Интересно, как я могу устроиться поудобней со связанными руками? – спросила Серена, превозмогая боль, и кое-как села на край матраса. – Почему бы вам меня не развязать? Я отдаю себе отчет в том, что я в ваших руках. И никуда от вас не убегу.

– Что верно, то верно, – согласился Уиллиc и наклонился над кофейным столиком. А когда вновь повернулся к ней, то в одной руке у него была бутылка виски, а в другой – револьвер. На губах его играла торжествующая ухмылка. – Убежать ты никуда не убежишь. А со связанными руками пистолет тоже держать не можешь и не сможешь выцарапать мне глаза, когда я решу слегка позабавиться с тобой. Так что, мисс Шеридан, даже не надейтесь. И вообще, в таком виде вы мне нравитесь даже больше.

С этими словами он сделал глоток из бутыли и, не обращая внимания, что виски течет у него по подбородку, шагнул к кровати. Серена не сводила с него глаз, пытаясь понять, насколько он пьян. По пути сюда Уиллис выпил несколько банок пива. Не исключено, что и до этого он тоже успел пропустить немало. Если его развезет, то ни в каких забавах принять участие он не сможет. Правда, еще есть Перре, а от него можно ждать чего угодно.

Этот застыл в дверях с пистолетом в руке и нервно хихикал, глядя, как Уиллис подходит к кровати. Почему-то Перре пугал Серену даже больше, чем Уиллис. Последний был жесток и расчетлив. А вот глаза Перре, когда он смотрел на нее, горели нехорошим огнем, из чего она сделала вывод, что этот тип находится на грани опасного безумия.

Уиллис сел рядом с ней и прижался бедром к ее бедру. Затем, упершись бутылкой в матрас, заставил себя сесть прямо и придвинул свою мерзкую физиономию почти к самому ее лицу. В ноздри ей тотчас ударила гремучая смесь – алкогольные пары и отвратительный кислый запах пота. Серена едва не поддалась желанию отпрянуть, однако мужественно стерпела исходившую от Уиллиса вонь. Главное – не потерять самообладания, не дать страху одержать верх. Тогда у нее еще есть шанс спастись. Стоит ей поддаться цепким лапам ужаса, как она пропала. Эта парочка моментально набросится на нее, как волки на ягненка.

– Видишь ли, если я тебя развяжу, – произнес Уиллис, почти касаясь губами ее губ, – ты можешь оказать мне сопротивление.

С этими словами он достал револьвер и медленно провел дулом ей по подбородку, затем по шее, все ниже и ниже. Окаменев от ужаса, Серена следила за его движениями. Наконец, скользнув по кружевному краю лифчика, холодное дуло уперлось ей в грудь. Ее тотчас всю передернуло, с головы до ног. Уиллис заметил это и гнусно осклабился.

– Как, нравится, леди Серена? – спросил он и погладил револьвером ей сосок. – Погоди, сейчас тебе понравится еще больше.

С этими словами он положил свой «тридцать восьмой» на кровать. Серена облегченно вздохнула. Увы, уже в следующий миг Уиллис грубо схватил ее за волосы и повалил на матрас. Обдав ее алкогольными парами, он склонился над ней, как какой-нибудь монстр из ужастика – губы искривлены в злобной усмешке, один глаз заплыл и не открывается. Издав низкий горловой звук, что-то вроде кудахтанья, Уиллис поднял над ней бутылку виски. Серена вся напряглась и даже зажмурила глаза, ожидая, что он ударит ее, но нет, никакого удара не последовало. Виски вылилось ей на грудь, намочив лифчик, и ручейками сбежало с боков. В нос ей ударил крепкий алкогольный дух.

Уиллис склонился над ней и, взяв сосок в рот, принялся сосать его сквозь тонкую ткань лифчика. Затем он просунул ей между бедер колено, развел ноги и всем своим весом навалился на нее сверху. Серене в живот уперся его набухший член.

К ее глазам тотчас подкатили предательские слезы. Она заморгала, пытаясь побороть их. Увы, все ее надежды на спасение были раздавлены тушей Джина Уиллиса. Наверно, у нее был шанс спастись, но она его упустила. Боже, даже в самом страшном сне она не могла бы представить себе, что в последние минуты на этой земле ей придется терпеть такое унижение. Как это горько – уйти из жизни, зная, что тебя изнасиловали…

Закрой глаза и думай об Англии, как говорили себе женщины Викторианской эпохи, вынужденные терпеть секс с нелюбимыми мужьями. Закрой глаза и думай о Лаки. Уиллис, жадно причмокивая, продолжал чавкать ее сосок, а его член тем временем все сильнее упирался ей в низ живота. Слезы обиды и унижения щипали ей глаза, и Серена, чтобы их побороть, до крови прикусила губу. В следующий миг ее всю передернуло от омерзения, а к горлу подкатился комок тошноты. Ощущение было такое, будто ее выкатали в дерьме.

– Эй, а кто сказал, что ты будешь первым? – подал от двери голос Перре, а в следующий миг он сам вырос позади Уиллиса. Его глаза с тяжелыми веками были прищурены, нижняя челюсть рассерженно дергалась из стороны в сторону, а вместе с ней и усы у него под носом. В руках у него по-прежнему был зажат пистолет, но нервное подергивание, похоже, передалось и его пальцам.

Уиллис оторвал голову от груди Серены, однако не удостоил своего сообщника даже взглядом.

–  Ясказал, что буду первым, – прорычал он. В голосе его слышалась угроза.

Серена приоткрыла глаза и теперь с интересом наблюдала за Перре. Тот вспыхнул, а его губы задергались, как будто он раздумывал, что сказать в ответ. Взгляд Перре был прикован к ее груди, отчего животный блеск в его глазах сделался еще сильнее.

– Ты же мне обещал, что первым дашь ее мне.

– Ага, как же. Держи карман шире, – буркнул Уиллис, вновь наваливаясь на Серену всем своим весом и игнорируя присутствие напарника.

– Неправда, обещал! – стоял на своем Перре. – Ты сказал, что дашь мне попробовать ее первым.

– Похоже, его обещания ничего не стоят, – подала голос Серена, чувствуя, как в ней вновь просыпается надежда. Сейчас ее единственным оружием было умение манипулировать сознанием других. Так почему бы ей не попробовать столкнуть этих двоих лбами? Тогда у нее появится пусть даже крошечный шанс уйти отсюда живой. Ведь даже самый крошечный шанс – это лучше, чем никакой.

– А ты помолчи! – злобно рявкнул на нее Уиллис.

– С какой стати я обязана вас слушать? – парировала Серена. – В конце концов, пистолет в руках у него.

– Верно, – тотчас же поддакнул Пу и погладил дуло своей пушки. – У меняв руках пистолет, а не у тебя. Слезай с нее. Я попользую ее первым.

– Иди в задницу!

– Эй, я могу и выстрелить, ты, ублюдок! – и Перре помахал пистолетом, как будто и впрямь собрался выполнить свою угрозу. Однако нажимать на спусковой крючок не стал, а просто ткнул сообщнику дулом в спину.

Уиллиc грязно выругался сквозь зубы.

– Ну, ладно, уговорил. Дай только мне встать.

Перре отступил и опустил пистолет. Уиллис медленно поднялся, поправил джинсы и одарил Перре злобным взглядом. Но уже в следующий миг с удивительной для его габаритов ловкостью выдернул пистолет из рук Перре и, схватившись за дуло, словно бейсбольной битой, замахнулся, норовя рукояткой ударить коротышку по голове. Правда, тот успел присесть, и удар пришелся мимо.

– Ты, безмозглый кусок говна! – крикнул Уиллис на своего напарника. – Ты даже не смог дотащить ее из лодки до дома, а теперь требуешь быть первым? Нет уж, дожидайся своей очереди и не возникай. Понял?

– Но ты сам мне сказал, что я буду первым! – не унимался Перре.

Серена наблюдала за их перепалкой. Они орали друг на друга, сыпали оскорблениями и угрозами, постепенно отодвигаясь от кровати все дальше и дальше на противоположный конец комнаты. Теперь между ней и входной дверью никого не было. Так, может, все-таки попытаться сбежать? Впрочем, вряд ли она убежит далеко, хотя кто знает? Возможно, вместо того чтобы броситься ей вдогонку, они предпочтут ее застрелить. С другой стороны, это даже лучше по сравнению с тем, что эти ублюдки задумали с ней сделать.

Серена подалась вперед, готовая в любую секунду броситься к выходу. Увы, Уиллис словно прочел ее мысли. Он резко развернулся и, окинув Серену злобным взглядом, направил дуло на дверь.

– Ну ладно, уговорил, – произнес он и помахал руками перед носом Перре, делая знак, чтобы тот заткнулся. – Давай кинем жребий.

Он порылся в карманах и извлек из них двадцатипятицентовик. Перре тотчас выхватил у него из рук монету, чтобы проверить, что она без подвохов, и ловким движением большого пальца подкинул ее в воздух.

Не желая упускать момент, Серена спрыгнула с кровати и метнулась к двери. Перре бросился вслед за ней. Монета так и не упала на пол. Потому что в следующий миг прогремел выстрел, и двадцатипятицентовик исчез, словно его и не было. Серена обернулась, и от неожиданности сердце едва не выскочило из груди: в дверях стоял Лаки. В камуфляжных брюках, черной футболке, перемазанный с ног до головы грязью, со зловещим черным пистолетом в руке, он показался ей олицетворением праведной ярости.

Перре взвизгнул, как будто увидел привидение, явившееся из самой преисподней. Обернувшись к двери, он потянулся за стоявшим возле стены дробовиком. Дуло пистолета в руках у Лаки слегка переместилось, и в следующий миг Пу уже орал от боли: пуля прошила ему плечо. Он пошатнулся, полетел головой вперед и рухнул на крыльцо, где остался лежать, поскуливая, словно раненый пес.

Уиллис подскочил к Серене и обвил ее рукой за шею. Под тяжестью его тела она потеряла равновесие и полетела на пол, увлекая за собой насильника. Они приземлились рядом с кроватью, сдвинув ее при этом с места. Не успела Серена и глазом моргнуть, как дуло «тридцать восьмого» в руке у Уиллиса уже смотрело на Лаки. Действуя на автомате, Серена из последних сил толкнула своего обидчика. Дуло дернулось вверх, пуля впилась в потолок, а на них сверху посыпалась штукатурка.

Вывернувшись из цепкой хватки Уиллиса, Серена поднялась с колен и метнулась к двери. В ушах стоял оглушающий грохот выстрелов и шумная пульсация крови в жилах. Она не слышала, как Уиллис пошевелился у нее за спиной, лишь почувствовала, как его лапища схватила ее за лодыжку и резко дернула. Падая, она успела обернуться через плечо: Уиллис бросился к ней. Дуло его пистолета было направлено ей в голову.

Все, что произошло дальше, запечатлелось в ее сознании словно кадры замедленной съемки, жутковатые в своей неестественной растянутости. Черное дуло приблизилось к ней почти вплотную, а позади него маячила гнусная физиономия Уиллиса, вся перекошенная от злости. Серена видела, как он открыл рот – наверное, что-то ей прокричал. Что именно, она не слышала. Затем откуда-то снова возник Лаки. Он на всей скорости налетел на Уиллиса, словно товарняк, и они сцепились на грязном линолеуме. В следующий миг пистолет вылетел из руки Уиллиса и, вращаясь словно юла, пролетел через весь пол.

Схватив противника за перед рубашки, Лаки рывком поднял его на ноги и бесцеремонно толкнул к стене. Пистолет он бросил, зато в руке его блеснул нож. Еще миг, и зловещее лезвие было приставлено к горлу Уиллиса.

Серене было видно, как подонка бьет мелкая дрожь. Лицо его посерело, на лбу выступили градины пота, которые, под тяжестью своего веса, затем покатились вниз по его щекам, словно вода по круглым бокам тыквы. Глядя выпученными глазами в лицо собственной смерти, он сдавленным шепотом помянул всех членов святого семейства.

– Ну, на твоем месте я бы не стал их звать себе в защитники, – съязвил Лаки и усмехнулся. Уголки губ скривила хищная улыбка, в желтых глазах мелькнул нехороший блеск. Он нежно погладил горло противника стальным лезвием. – Мне почему-то кажется, что на небесах твое имя давно уже занесли в черный список.

Уиллис судорожно сглотнул. Кадык дернулся, и на коже пролегла небольшая царапинка.

– Господи, Дюсе, я ведь безоружен, – прохрипел он. – Ты убийца.

Рука Лаки и его взгляд даже не дрогнули.

– Какая разница. Потому что от тебя мало что останется, и кто потом докажет, так это или нет. Ты прикасался к моей женщине, Уиллис. И за это ты поплатишься. Жаль, что времени у меня в обрез, а не то я растянул бы удовольствие.

– Лаки, – раздался у него за спиной голос Серены. Тихий и дрожащий, он задел лишь самый край его сознания, как будто доносился откуда-то из другого измерения. – Лаки, не надо.

Он обернулся и краем глаза заметил ее рядом с собой. Лицо и шея исцарапаны. Блузка порвана, в грязных пятнах, болтается расстегнутая. В уголке рта запеклась кровь, нижняя губа распухла. В глазах – прекрасных серых глазах – застыл ужас. Увиденное лишь наполнило Лаки удвоенной яростью.

– Этот подонок издевался над тобой, – процедил он сквозь зубы.

Серена ничего не ответила, опасаясь, что ее слова лишь подтолкнут его к безрассудным действиям. Ей было видно, как он из последних сил пытается сдержать рвущийся наружу гнев. Этот гнев сверкал в его глазах, дрожью пробегал по его мускулам, наполнял собой каждую клетку его тела.

Лаки вновь обернулся к Уиллису.

– Встретимся в аду, – вкрадчиво прошептал он. – Правда, сдается мне, ты попадешь туда гораздо раньше меня.

С этими словами он провел лезвием по коже противника. Из свежих порезов тотчас же показались капли крови и, словно, красные слезы, скатились вниз, Уиллису на грудь. Губы рыжеволосого громилы дрогнули, и он негромко проскулил.

Лаки уставился на свежую кровь – ее запах уже щекотал ему ноздри. В сознании тотчас пронесся вихрь лиц: полковник Ламберт, Амалинда Рока, Шелби. Он видел каждое с предельной отчетливостью – перекошенные, в красных каплях крови, обезумевшие глаза, раскрытые в дьявольском хохоте рты. Увидел он и другие картины: своих других врагов, другие схватки, другие смерти. Ему казалось, будто к краю его сознания подбирается нечто черное и липкое, грозя поглотить его целиком и унести неизвестно куда. Его пальцы еще сильнее сжали рукоятку ножа. Уиллис громко втянул в себя воздух.

– Лаки, не надо! – вновь донесся, словно откуда-то издалека, голос Серены. – Пусть с ним разбирается шериф. Не надо марать об него руки. Он того не стоит.

Она подошла ближе и умоляюще посмотрела на него. В глазах у нее застыли слезы.

– Прошу тебя, Лаки, – прошептала она. – Ты нужен мне. Я люблю тебя.

– Этот ублюдок сделал тебе больно, – возразил он, и каждое слово прозвучало с предельной четкостью. Он так и не оторвал глаз от лезвия ножа. Внутри его по-прежнему бушевала буря, грозя в любой момент разорвать его на части, а сознание застилала черная пелена. – Он сделал тебе больно.

– Не больнее, чем ты ему.

Нож еще глубже впился в шею Уиллиса. Тот издал сдавленный хрип, и по лезвию побежал новый ручеек крови. Лаки смотрел на него, словно загипнотизированный, с изумлением и ужасом. Предательская чернота подступила еще ближе. Боже, как он устал! Устал вечно с кем-то бороться. Наверно, было бы только лучше, если эта чернота поглотит его раз и навсегда.

Но сквозь нее вновь пробился голос Серены – тихо-тихо, как будто она проговорила эти слова внутри его головы:

– Сейчас мне ничего не грозит. Ты спас меня, Лаки, теперь спасай себя. Прошу тебя, не делай этого.

Какая-то часть его «я» жаждала по самую рукоятку вонзить нож в шею Уиллиса. Мысленным взором он уже видел реку крови, как она грозит с головой поглотить его самого – как то обычно бывало в его кошмарах. Кровь омоет его, накроет своей волной, и его больше не будет. Ничего не будет – ни новых драк, ни предательств, ни даже любви. Пальцы его дрогнули. Он чувствовал, как самообладание изменяет ему, как под тяжестью черноты оно уже начало давать трещины.

– Держись, – прошептала Серена. – Прошу тебя, держись.

Она смотрела на него полными слез глазами. Слезы, словно градины, скатывались по ее щекам, но она словно окаменела. Ей было страшно даже моргнуть – казалось, одно движение – и она навсегда потеряет его. Серена чувствовала, как внутри его копится ярость, что тело его напряглось, как натянутая до предела струна, что грозит вот-вот лопнуть. Взгляд его был прикован к Уиллису, но она сильно сомневалась, что в эти минуты он видит своего противника. Казалось, взгляд его был устремлен куда-то внутрь самого себя, что в эти минуты он видит нечто такое, чего страшится больше всего на свете. Нет, не с Уиллисом сейчас боролся он, а с самим собой, и эта борьба была куда ожесточеннее. И если он проиграет эту схватку, то будет потерян для нее навсегда. Серена в этом почти не сомневалась. Нет, какая-то часть ее «я» была бы только рада, если бы Джин Уиллис встретил свой конец. Увы, месть не стоила той цены, которую потом за нее пришлось бы заплатить.

– Держись, Лаки, – повторила она, черпая спокойствие в самых дальних уголках души. – Прошу тебя, не поддавайся…

– У меня нет сил, – прошептал он. Его взгляд, усталый и испуганный, был устремлен сквозь лицо Уиллиса.

– Я знаю, – ответила Серена и приблизилась к нему еще на полшага. – Я понимаю, ты устал, но ты гораздо сильнее, чем о себе думаешь. И гораздо лучше. И ты способен побороть искушение. Отойди от края. Прошу тебя, Лаки, ради меня, ради твоих родных, ради себя самого. Отойди. Ты это можешь. Я это точно знаю.

Лаки посмотрел на нож в своей руке, на капающую с него кровь. Казалось, он застыл на самом краю глубокой пропасти, и этот край крошится и осыпается у него под ногами. Эта пропасть безумия манила, притягивала: всего один шаг – и он в нее свалится. С другой стороны, Серена тихими, но твердыми словами умоляла его не делать этого – нет, не только словами. Умоляла своей любовью, которой ему так отчаянно недоставало, любовью, которой он никогда не сможет быть верен до конца. Он чувствовал, как его изнутри раздирают противоречивые желания, как они клокочут в нем, словно пар в чайнике, сотрясая каждую клеточку его тела. Казалось, еще мгновение – и он взорвется. И это страшное напряжение нарастало с каждой секундой.

Наконец, прорычав, словно раненый зверь, он убрал от горла нож и вонзил его в стену рядом с головой Уиллиса, а сам резко отстранился от него, как от зачумленного. Стоило ему отпустить противника, как тот без чувств рухнул на пол.

Покачиваясь на нетвердых ногах, Лаки отступил назад. Темнота отхлынула, а в следующий миг ему в глаза ударила ослепительная вспышка света. Он растерянно повернулся к Серене. Казалось, последние силы вот-вот оставят его, как будто кто-то открыл в его теле невидимый кран, и они устремились вон, превращая его в пустую оболочку.

Серена попыталась улыбнуться, несмотря на слезы, что ручьями катились по ее лицу.

– Я еще ни разу в жизни никому так не радовалась, – прошептала она.

Лаки смотрел на нее, и каждый синяк, каждый порез на ее теле отдавался болью в его собственном. Боже, будь у него дар исцелить ее! Ну почему он не может перенести ее назад в прошлое, защитить, уберечь от того, что ей выпало пережить… Ему много хотелось в данный момент – быть сильнее, быть крепче, быть тем, кто мог бы связать свое будущее с такой женщиной, как Серена Шеридан. Впрочем, ему достаточно уже того, что она жива. И, словно желая в этом удостовериться, он нежно привлек ее к себе и заключил в объятия.

– Слава богу, – прошептал он по-французски, касаясь губами ее волос. Его продолжала бить дрожь – напоминание о той внутренней битве, из которой он только что вышел победителем. Дыхание рвалось из груди, частое и поверхностное. А затем, сквозь барьер ресниц, проступили предательские слезы. Машинально он прижал Серену к себе еще сильнее, как будто пытался впитать ее каждой клеткой своего тела. – Я люблю тебя. Я люблю тебя, моя нежная возлюбленная, – прошептал Лаки по-французски.

Я люблю тебя… Серена прижалась щекой к его груди и дала волю слезам. Слезы эти были странной смесью радости, облегчения и запоздалого страха. Лаки любит ее. Она в безопасности. Он в безопасности. Вдвоем им не страшно смотреть в будущее. Впрочем, им еще предстоят многие испытания, предстоит разобраться в самых разных чувствах, в том числе тех, что она испытала сегодня. Сейчас, когда Лаки сжимал ее в своих крепких объятиях, они напомнили о себе с удвоенной силой.

– Мне еще ни разу не было так страшно, – прошептала она, уткнувшись носом ему в грудь, и расплакалась еще сильнее.

– Я знаю, я знаю, mon cherie. Но теперь все хорошо. Не переживай, тебе больше нечего бояться. – С этими словами он прикоснулся губами к ее виску, щеке, губам, и каждое такое прикосновение наполняло его трепетом. Он целовал ее и не мог насытиться, сжимал в объятиях и хотел сжимать еще сильнее, хотел как можно дольше вдыхать аромат ее духов. Дрожащей рукой он принялся вынимать из ее волос запутавшиеся в них травинки и прутики.

– Лаки?

–  Oui?

– Мне нравится, когда ты меня обнимаешь, – сказала Серена и слегка поерзала в его железной хватке. – Но не мог бы ты для начала меня развязать? Тогда я тоже могла бы тебя обнять.

Лаки резко отстранился и по-французски выругался себе под нос. Повернув Серену к себе спиной, он занялся веревками, которыми были связаны ее запястья. Наконец с путами было покончено. Серена даже вскрикнула от боли – это кровь хлынула в онемевшие пальцы. Затекшие плечи тяжело осели вперед, однако Серена решила, что сейчас радость куда важнее, чем боль, и потому на такие мелочи не стоит обращать внимание.

Вместе они занялись Уиллисом и Пу. Осмотр не занял много времени. Лаки затащил Перре назад в дом, и под его ворчание Серена быстро осмотрела рану и оказала Пу Перре первую помощь. Затем они связали обоих головорезов по рукам и ногам и привязали каждого к ножке кровати.

– А теперь давай уедем отсюда, – сказал Лаки, покончив с Уиллисом и его прихвостнем. Те сидели на полу, злобно следя за их действиями. – Я хочу успеть привезти сюда шерифа.

Серена кивнула. Сейчас, когда опасность миновала, она неожиданно ощутила себя развалиной – давало о себе знать то, через что она только что прошла. Тело ломило, голова кружилась, конечности не слушались. Похоже, Лаки понял это, угадал ее состояние. Не говоря ни слова, он поднял ее на руки и решительными шагами вынес из лачуги на воздух.

Каджун шагал молча, уверенно прокладывая себе путь среди зарослей. Серена обхватила его руками за шею и положила голову ему на плечо. Просто удивительно, как спокойно ее душе вместе с ним, причем не где-нибудь, а здесь, посреди болот, которых она привыкла страшиться. Впрочем, постепенно эта умиротворенность уступила место дурному предчувствию.

С того момента, как они вышли из хижины, Лаки не проронил ни слова. Серена была готова поклясться, что чувствует, как он отгородился от нее. Возможно, в какой-то момент чувства взяли над ним верх и он сказал, что любит ее. Однако что-то подсказывало ей, что, будь у него такая возможность, Лаки предпочел бы выскользнуть из ее объятий. Ведь он как-то раз заявил ей, что не нуждается в ее любви, что внутри у него пустота и ему нечего дать ей взамен. И теперь был неприятно удивлен, обнаружив, что, оказывается, способен любить, если не сказать, что убит наповал этим открытием.

Серена устало вздохнула. Хотя битва за ее жизнь закончилась победой, битва за ее сердце еще далека от своего завершения.

– Эй, да ведь это настоящая лодка! – негромко воскликнула она, пытаясь разрядить гнетущее напряжение, когда они вышли из леса к протоке, там, на черной воде, покачивалась моторка. – У нее даже есть мотор и все, что к нему полагается!

Лаки опустил ее через борт и поставил на ноги, после чего забрался в лодку сам и, нахмурив брови, вытащил из кармана ключ зажигания.

– Что ж, им тоже иногда находится применение, – буркнул он.

– Еще какое! Будь добр, поблагодари от моего имени ее владельца.

– Не могу.

– Это почему же?

– Потому что я ее украл.

– Что? – Серена прикрыла ладонью рот и тяжело опустилась на одно из пассажирских сидений. Страшно подумать, ведь ради нее Лаки пошел на преступление! Боже, какой сегодня долгий день… Ее страшно клонило в сон. Казалось, достаточно положить голову на подушку, как она проспит целый год. Увы, времени для такой роскоши у нее не было.

– А как ты узнал, что я у них? – поинтересовалась Серена, зябко обхватив себя за плечи. Сейчас, когда она сидела одна, ее потихоньку начала бить дрожь.

Лаки ответил ей лишь после того, как в одном из шкафчиков обнаружил одеяло и, обернув им ее плечи, аккуратно подоткнул другой конец под ноги.

– Они пытались меня отвлечь, но у средства отвлечения оказался слишком большой рот и слишком куцые мозги.

– И она была настолько глупа, что пыталась слизать позолоту с дверной ручки? – спросила Серена, даже не пытаясь скрыть свой сарказм.

– Я не стал этого выяснять. – Лаки приподнял ей подбородок и, насколько позволял лунный свет, заглянул в глаза. – А ты ревнуешь?

– Да, – честно призналась Серена.

Лаки ничего не ответил. Лишь повернулся и приготовился завести мотор.

– Нам придется рассказать шерифу и про Берка, – сказала Серена. Вести разговор на деловые темы показалось ей куда безопаснее, нежели блуждать по неизведанной территории их отношений. – Думаю, это он заплатил Уиллису и Перре, чтобы они…

– Нет. Он им денег не давал. По словам Скитера, Берк был в баре, когда Уиллис и Перре куда-то на пару отправились днем. – С этими словами Лаки повернулся к ней, сел, прижавшись спиной к панели управления, и скрестил на груди руки. Взгляд его глаз был серьезен. – Думаю, Серена, тебе лучше знать правду. Это сделала Шелби.

У девушки екнуло сердце.

– Неправда.

– Правда. Ты стояла у нее на пути, и она решила от тебя избавиться.

– Неправда, – упрямо повторила Серена и покачала головой.

Ей не хотелось даже думать на эту тему. Одно дело знать, что между ней и сестрой нет особой теплоты и привязанности, и совсем другое – признать, что родная сестра, более того, близнец, желала ее смерти. Серена прекрасно знала, что Шелби – особа взбалмошная, неуравновешенная. История с доверенностью – наглядное тому доказательство. И все же Серена отказывалась ему верить.

– А каким образом Шелби могла выйти на таких головорезов, как Уиллис и Перре? – спросила она. – Она ни за что не переступила бы порог такого сомнительного заведения, как «Мутон».

– А ей и не надо было этого делать. Достаточно было позвонить другу вашей семьи Перри Дэвису.

– Перри Дэвису? – Серена отказывалась верить собственным ушам. – Но ведь Перри…

– Законченный проходимец, – закончил за нее Лаки. – Он предается своей небольшой страсти – картишкам, на деньги, которые выкачивает из браконьеров. Ему не составило большого труда подыскать нужные кандидатуры для столь деликатного дела. Уверяю тебя, для него это раз плюнуть.

Серена наклонилась и потерла виски. События развивались чересчур стремительно, и это было выше ее сил. Всего за несколько дней весь ее упорядоченный мир перевернулся с ног на голову. И вот теперь Лаки говорит ей, будто тот, кому она всецело доверяла, – на самом деле преступник.

– А что мешало Берку использовать Перри в качестве посредника? – спросила она, поднимая голову. Вопрос этот сам родился из хаоса, царившего в ее голове. – Вряд ли ему хотелось, чтобы его имя было напрямую связано с этими типами. Так что если он лично и не встречался с ними, это еще ничего не значит. Он заплатил им за то, чтобы они устроили пожар. Он заплатил им за то, чтобы они похитили меня.

– Я так не думаю, дорогая, – ответил Лаки. – Но погоди, скоро мы это выясним.

Домой к Лаки они прибыли под утро. Серена плохо представляла, который час. Для нее ночь тянулась бесконечно. Плотно завернутая в одеяло, она сидела нахохлившись на пассажирском сиденье лодки, пока та прокладывала себе путь по протокам болота. Ни она, ни Лаки не проронили больше ни слова. Когда они наконец подъехали к причалу, каджун привязал лодку и внес Серену в дом.

Она даже не пыталась протестовать. Сказывался шок от того, что ей только что довелось пережить, не говоря уже о том, что все могло закончиться совершенно иначе. А еще ей, отнимая последние силы, не давал покоя вопрос: кто за всем этим стоит? Казалось, еще мгновение – и напряженные, как канаты, нервы лопнут, а она сама разлетится тысячами осколков. Так что объятия Лаки явились для нее своего рода лекарством – в данной ситуации, пожалуй, самым эффективным.

Он отнес ее в ванную и осторожно раздел. И пока он это делал, она не сводила глаз с его рук – рук художника, сильных и вместе с тем таких нежных, что она почти не чувствовала, как он снял с нее, словно увядшие лепестки, грязную, порванную блузку и пропитанный виски лифчик. Ей тотчас вспомнилось прикосновение других рук, вернее, омерзительных лап Уиллиса, и ее передернуло.

– Ты боишься меня, cherie? – негромко спросил Лаки.

Серена покачала головой:

– Нет. Просто… – По ее телу вновь пробежала дрожь омерзения, а к глазам подступили слезы. – Просто он прикасался ко мне… У меня такое ощущение, будто меня осквернили.

Лаки наклонился, губами нежно промокнул слезы, что стояли в ее глазах, и прошептал:

– Все в порядке, дорогая. Не переживай. Я тебе помогу.

Он наполнил теплой водой старомодную, на ножках, ванну и, взяв из аптечки бутылочку, капнул в нее каких-то таинственных ароматических масел. Как только вода была готова, он раздел Серену и осторожно посадил в ванну.

Ароматная вода показалась ей райским наслаждением; теплая и нежная, она ласкала кожу, снимала боль. Вместе с паром все помещение наполнилось приятными, слегка пьянящими ароматами. Они кружили голову, а главное, моментально заставили забыть омерзительный запах пота, алкоголя и страха. Серена закрыла глаза и расслабилась – наверно, впервые за несколько недель. Лаки склонился над ней, одной рукой обняв ее за плечи, другой – осторожно смывая грязь. Мягким лоскутком ткани он бережно вытер ей лицо, стараясь не сделать больно ушибам и поцарапанной коже. Его прикосновения наполняли Серену умиротворением. С предельной осторожностью он дотронулся до пореза в уголке ее рта, провел лоскутком вниз по шее, легким движением ополоснул грудь. Затем, нежно поцеловав ее в висок, несколько раз зачерпнул пригоршню теплой воды и полил ей кожу. Вода ароматным каскадом сбегала по ее телу, смывая грязь, успокаивая нервы, исцеляя боль.

Все это время Серена молчала, опасаясь произнести даже слово. Она позволила Лаки прикасаться к ней, и прикосновения эти помогали ей забыть то, что с ней только что произошло. Она не сопротивлялась – наоборот, всецело отдалась во власть его сильных и заботливых рук, всем своим существом впитывая его нежность, его любовь, и осторожно, словно боялась растерять, прятала как можно дальше в глубины души. Завтрашний день маячил на горизонте подобно грозовой туче, надвигающейся над болотом, и оттого эти нынешнее мгновения казались ей еще более трепетными и бесценными. Она наслаждалась каждым из них сполна, моля бога, чтобы они продлились как можно дольше.

Наконец вода остыла. Лаки вынул ее из ванны, вытер, завернул в сухое полотенце и, осторожно усадив, принялся расчесывать ее влажные волосы. Обработав самые болезненные ссадины каким-то загадочным маслом из аптечки, он отнес ее в постель и, бережно уложив ее, сам лег рядом. Его руки на ощупь нашли путь к ее талии, и Серена свернулась клубочком в его объятиях. Голову она положила ему на плечо, как будто оно предназначалось именно для этих целей.

– Лаки? – прошептала она.

– Тихо, cherie, – прошептал он в ответ. – Спи.

– Нет, я хочу тебя, – она приподняла голову и в неярком свете свечи на прикроватном столике заглянула ему в глаза. – Возьми меня, прошу тебя. Я хочу ощутить твое тело внутри себя. Поверь, мне тотчас станет легче. Пожалуйста.

Лаки в ответ пристально посмотрел ей в глаза – в них читалась мольба, видеть которую для него было мукой. Боже, как он любил ее! Он даже не догадывался, что способен на такие чувства! И вот теперь эта любовь пронзила его насквозь, наполнила собой каждую клетку его тела. От нее нестерпимо болели мышцы, болели кости, болела кровь. Лаки чувствовал ее у себя на языке. Серена. Он любил ее. И он не мог ей дать ничего другого, он мог хотя бы подарить ей самого себя: свое тело, свои прикосновения, свою нежность. И тогда эта боль отступит, оставит его.

– Прошу тебя, Лаки, – прошептала Серена.

Он перевернулся на бок и, опустив голову, поцеловал ее, пока руки гладили ее тело. Он не торопился и даже сам удивился собственному терпению, одаривая ее ласками со всей нежностью, на какую был способен и о которой даже не подозревал. Он гладил и целовал ее до бесконечности, пока Серена не взяла инициативу в свои руки и помогла ему войти в горячую плоть у нее между ног. Он скользнул туда, и у него тотчас перехватило дыхание. Боже, какое это наслаждение – ощущать себя с ней одним целым, какое блаженство! Его движения были медленными и нежными, он не спешил, как можно дольше оттягивая момент насыщения.

А когда тот наступил, остался в ней, прижимая ее к себе, гладя ей волосы, нежно касаясь губами ее виска и нашептывая ей что-то на ухо.

– Я люблю тебя, – прошептала она в ответ, прежде чем ее сморил сон.

Лаки посмотрел на нее. Пламя свечи дрогнуло и погасло, и их обоих обволокла темнота.

–  Je t’aime, mon coeur [11], – прошептал он в тишине ночи.

Глава 19

– Должен сказать, что я слегка озадачен этой переменой настроения, – протянул Ламар Кэнфилд, глядя на тех, кто пригласил его в Шансон-дю-Терр в столь неподходящий час. У нынешней молодежи никакого чувства приличия. В наши дни хорошие манеры больше не в моде. Будь это не так, разве пришло бы кому-нибудь в голову вызвать его в такую рань, когда еще нет и девяти утра.

Он посмотрел на молодую женщину в дорогом зеленом костюме и кремовой блузке, с невозмутимым видом сидевшую за массивным столом Гиффорда Шеридана. На шее – нитка жемчуга, золотистые волосы зачесаны назад и собраны в узел. Когда он вошел, уголки ее рта чуть приподнялись в сдержанной улыбке. Впрочем, сдержанность эта была явно фальшивой: женщина то и дело нервно крутила на пальце кольцо с крупным топазом.

– Все крайне просто, мистер Кэнфилд, – сказала она с напускным спокойствием. – Как вам известно, Гиффорд выдал на мое имя доверенность, которая дает мне право уладить дела так, как я сочту нужным. На сегодняшний день я изучила все возможные варианты и пришла к единственному выводу, что самое логичное решение – продать землю мистеру Берку.

Ламар поерзал в кресле и закинул одну ногу на другую. Кожаное кресло пискнуло и вздохнуло. Ламар на секунду поднял взгляд к потолку, на котором расплылось мокрое пятно, затем вновь посмотрел на свою собеседницу, как будто хотел что-то сказать. Он даже открыл рот, однако снова закрыл и нахмурился.

– В чем проблема, мистер Кэнфилд? – поинтересовался Лен Берк.

Он сидел точно в таком же кресле, что и престарелый адвокат, в трех футах от него. По его внешнему виду можно было предположить, что Берк мучается жестоким похмельем. Белки его глаз – вернее, то, что было видно от них в щелочках опухших глаз, – были налиты кровью. Зато цвет лица удивительным образом сочетался с зеленовато-коричневой сигарой, которую он так и не закурил.

Ламар посмотрел на него со снисходительным выражением, какое обычно оставлял для рядовых невежд.

– Это новое решение, мистер Берк, крайне для меня неожиданное и не может не настораживать. Еще буквально накануне мисс Шеридан даже слышать не хотела о том, чтобы поместье Шансон-дю-Терр попало к вам в руки.

Берк смерил его злобным взглядом.

– Что ж, она передумала. Женщинам это свойственно.

– Да-да, я передумала, мистер Кэнфилд, – поддакнула женщина за столом.

– Вижу, – невесело отозвался тот. Он подался вперед и пригладил лацканы пиджака. – Должен сказать, что тем самым вы крайне меня расстроили, Шелби.

– Серена, – поправила его сидевшая за столом женщина.

– Да-да, разумеется, Серена. Я знаю, чего пытался добиться ваш дед, возлагая на вас ответственность. Думаю, он будет сильно огорчен, – произнес он театральным тоном и в знак неодобрения покачал головой.

В глазах Шелби мелькнул нехороший огонек. Прежде чем заговорить вновь, она на секунду поджала губы.

– Что ж, пусть это станет для него уроком, если вам интересно мое мнение, – бросила она ему.

В этот момент счел нужным вмешаться Мейсон. Встав с места, он подошел к столу. Лицо его расплылось в невинной улыбке от уха до уха.

– Серена хочет сказать лишь то, Ламар, что если Гиффорд желает передать доверенность кому-то еще, то он должен нести ответственность за последствия такого решения.

– Аминь, – произнес Берк, вытаскивая откуда-то кожаный портфель размером с доброго теленка, благо что тот был сделан из коровьей кожи, и, щелкнув замками, открыл его. – Итак, мы можем заняться документами? Я уже составил договор. Разумеется, на тех условиях, которые мы с вами уже обсудили. Мне требуется лишь пара подписей, и мы можем считать это дело закрытым.

С этими словами он извлек толстую пачку бумаг, бегло пролистал ее и передал через стол на подпись.

– Признаюсь честно, лично я нахожу странным, что ваша сестра не сочла нужным присутствовать при столь ответственной сделке, – произнес Ламар с нескрываемым сарказмом, глядя, как женщина за столом взялась за перо. – В некотором роде это был бы момент ее торжества.

Ответом на его язвительное замечание стал колючий взгляд. Впрочем, женщина за столом никак не прокомментировала его слова.

– Боюсь, у Шелби сегодня недомогание. Она в постели, – ответил вместо нее Мейсон. – Мигрень. С ней такое часто бывает. Бедняжка, вы даже не представляете, как она страдает!

– По-моему, она это заслужила, – рассеянно ответил Ламар и с невинным видом посмотрел в глаза своей собеседницы. Та, казалось, вот-вот лопнет от возмущения. – Я имею в виду, дополнительный отдых. Разумеется, он ей не помешает.

Из нагрудного кармана пиджака Ламар извлек очки в проволочной оправе, такие же древние, как и он сам, нацепил их на нос и прищурился на лежавшую перед ним пачку документов. Царившее в комнате напряжение можно было почувствовать едва ли не кожей, тем более что оно нарастало с каждой секундой – быстрее даже, чем июльская жара. Увы, часы отсчитывали мгновения, но Ламар, похоже, не собирался брать в руки перо. Взгляд его был устремлен на подпись, и он что-то напевал себе под нос.

– Я хотел бы взглянуть на вашу подпись на доверенности, – он оторвал глаза от бумаги и мягко улыбнулся. – Пустая формальность. Но без нее нельзя.

– Разумеется. Доверенность при мне, – сидевшая за столом женщина подтолкнула к нему бумагу, а сама откинулась на спинку стула. Пальцы ее по-прежнему продолжали крутить кольцо с топазом.

Все так же напевая себе под нос, Ламар сличил обе подписи.

– Да-да, они совпадают.

– Еще бы им не совпадать, – огрызнулась Шелби.

– Ламар действует исключительно в интересах своих клиентов, – успокоил ее Мейсон.

Кэнфилд кивнул:

– Именно так, Серена.

– Я не… – она не договорила и процедила сквозь зубы: – Ну так как, мистер Кэнфилд? Не кажется ли вам, что нам стоит поторопиться? Мистер Берк крайне занятой человек. Думаю, он уже посматривает на часы.

– Совершенно верно, – поддакнул Берк. – Подпишите эти бумаги, а я, в свою очередь, выдам чек и свалю отсюда к чертовой бабушке. Вашей Луизианой я уже сыт по горло.

Услышав такие слова из уст техасца, старый южанин нахмурился.

– Спешу заверить вас, сэр, что это чувство взаимно. Однако я не выполню своего долга, если, как это полагается, не прочту документ от начала и до конца. И лишь потом поставлю под ним подпись.

На зеленоватой физиономии Берка выступил легкий румянец, который, однако, плохо сочетался с его налитыми кровью глазами. Шелби издала сдавленный звук, по всей видимости означавший нетерпение. Мейсон негромко прокашлялся и сложил пальцы домиком.

– Ну, если вы считаете это необходимым, Ламар…

Кэнфилд посмотрел на всю их компанию с деланым замешательством.

– Скажу честно, я не до конца уверен и хотел бы проконсультироваться с настоящей Сереной.

В следующий миг дверь распахнулась, и в комнату шагнули Серена и Лаки. Лица троих мошенников моментально сделались белыми как мел. Шелби впилась глазами в сестру и даже негромко ахнула от неожиданности.

– Серена, но ведь, по идее, ты должна была…

– Умереть? – подсказала та едва слышным шепотом. Говорить громче у нее не было сил. Как не было сил посмотреть в глаза родной сестре. И поэтому она сосредоточила взгляд на Берке, как будто этого пристального взгляда было достаточно, чтобы вырвать у него признание. От волнения сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Нет, за всем этим явно стоит Берк. Кто, как не он?

– Нет, – холодно произнесла Шелби. – Уехать и не мешать нам.

– Так сказал тебе мистер Берк? Что он нашел кого-то, кто согласился бы на время меня убрать?

– Понятия не имею, о чем вы, – грубо произнес Берк, поерзав в кожаном кресле. – Я никого не нанимал. Я вообще здесь ни при чем. Это все их затея, – и он ткнул сигарой в сторону Шелби и Мейсона.

– Я тем более в первый раз слышу, будто кто-то пытался кого-то убить! – с возмущенным видом сказала Шелби, нервно крутя пальцами левой руки нитку жемчуга у себя на шее. На бледном лице выступили красные пятна.

Серена резко развернулась к сестре, ощущая, как где-то в глубине ее естества шевельнулось дурное предчувствие. Боже, только не это… Не может быть…

Шелби на секунду остановила на ней взгляд, затем вновь отвела глаза.

– Я… я ничего не знаю, – пролепетала она.

– Неужели, Шелби?

Серена кожей чувствовала присутствие Лаки. Чувствовала, как исходящий от него гнев обжигает ей спину. Он вышел вперед и уверенным шагом направился к столу.

– Как, вы ничего не знаете о том, как Джин Уиллис и Пу Перре собирались похитить вашу сестру, вашу плоть и кровь, вашего близнеца, увезти ее в болота, изнасиловать и убить, а тело бросить в черный омут, где его никогда не найдут?

Свой вопрос он произнес на одном дыхании, и каждое слово клокотало яростью. С видом хозяина положения он положил руки на стол и подался вперед. Когда он заговорил снова, в голосе его звучал металл.

– Вам ничего об этом не известно, Шелби? В таком случае позвольте, я освежу вашу память.

Даже под слоем косметики было заметно, что Шелби Шеридан сделалась белой как мел. На фоне этой мертвенной бледности тонкий слой румян, которые она с такой тщательностью наложила на лицо, теперь казался мазками кроваво-красной краски. Глаза, казалось, от страха были готовы вылезти на лоб. Она вжалась в дедово кресло, как будто оно было способно защитить ее от стоявшего перед ней человека.

– Я… я понятия не имею, о чем вы, – повторила она дрогнувшим голосом. – Вы с ума сошли. Вы безумец. Все так говорят.

– Разумеется, моя дорогая, я безумец. Разве я это отрицаю? – вкрадчиво прошептал Лаки, наклоняясь ниже. – Поэтому один бог ведает, какова будет моя месть.

К глазам Шелби подступили слезы.

– Лаки, прекрати, – велела ему Серена. Ей было страшно, какие откровения могут за этим последовать. Потому что в душе она подозревала, что он прав. Сама мысль о том, что ее пыталась убить родная сестра, была подобна удару кинжалом в самое сердце. Ей же меньше всего нужны очередные душевные раны – с нее довольно тех испытаний, что выпали на ее долю в последние дни. Новых ей просто не вынести.

Лаки повернулся к ней. Лицо его было искажено яростью.

– Прекратить? – выкрикнул он. – Бог мой, но ведь она пыталась убить тебя!

– Нет! – взвизгнула Шелби и стукнула кулаками по столешнице. – Они должны были лишь временно устранить ее, и все. Скажи им, Мейсон! – обратилась она за поддержкой к мужу. – Ты ведь сказал, что мы просто временно уберем ее, чтобы она не мешала. Ты даже слова не произнес ни про какое убийство. Скажи им!

Казалось, время на несколько секунд остановилось – взгляды всех присутствующих обратились к Мейсону Тэлботу. Тот с отрешенным видом, засунув руки в карманы слегка помятых брюк, слегка покачивался на пятках.

– Послушай, дорогая, – устало произнес он, глядя на жену. – Как всегда, ты не подумала о последствиях. Что, по-твоему, должно было произойти, когда Серена вернется? Разумеется, она бы все испортила. Именно по этой причине она не должна была вернуться.

Шелби сидела как громом пораженная.

– Но ведь она моя сестра!

– Но ведь ты ее ненавидишь, – напомнил ей муж.

Шелби нахмурилась:

– В общем-то да, но все равно она моя сестра. И я не собиралась ее убивать. Как ты вообще додумался до такого? – укоризненно бросила она ему, как будто отчитывала маленького ребенка.

– Ты хотела, чтобы я попал в законодательное собрание, – произнес Мейсон, и в голосе его послышались нервные нотки. – Ты мечтала жить в Батон-Руже. Нам же это просто не по карману, особенно если учесть твою привычку сорить деньгами направо и налево. Добавь к этому новый дом, плюс старый, который еще не продан. Но ты ведь никогда не думаешь о таких вульгарных вещах, как деньги. Для тебя главное, чтобы все было по-твоему, причем неважно, какой ценой.

В следующее мгновение от его внешнего спокойствия ничего не осталось.

– Что, по-твоему, мне было делать? – едва не выкрикнул Мейсон и с мученическим видом уставился на жену. – Что я должен был предпринять, скажи, Шелби! Я просто посмотрел правде в глаза и понял: есть один-единственный способ для нас получить все, что мы хотим. Признайся, ты ведь постоянно подталкивала меня, постоянно дышала мне в затылок. Так что, скажи, я должен был сделать?

Похоже, до Шелби дошло, что натворили они с Мейсоном, и возможные последствия их интриг. Серена поняла это по тому, как сестра изменилась в лице, как глаза Шелби наполнились ужасом, как будто перед ее мысленном взором предстала некая жуткая картина. Мейсон прав, Шелби никогда не задумывалась о последствиях. Все, что она делала, диктовалось ее сиюминутными интересами; Шелби ни разу не задумывалась о том, чем это может для нее аукнуться в будущем. И вот теперь она сидела перед ней, словно маленькая девочка, которая умудрилась вляпаться в неприятности, – растерянная, обиженная, разочарованная.

Серена предпочла отвернуться, чтобы не видеть, как лицо сестры начало подергиваться. Отвернувшись от мужа, Шелби зарылась лицом в ладони и разрыдалась. К глазам Серены тоже подступили слезы.

– А как же Гиффорд? – спросил Лаки, буравя Мейсона взглядом.

Тот поправил съехавшие очки и попытался вернуть себе самообладание. Отвечал он равнодушно, как будто речь шла о приготовлениях к пикнику.

– Старик наверняка огорчился бы по поводу исчезновения Серены и потери плантации. Бедняга. На его месте я бы наложил на себя руки.

Серена слушала эти признания как громом пораженная. В какой-то момент ей едва не сделалось дурно, и она тряхнула головой, отгоняя от себя обморок. Боже, еще одна грань ее жизни оказалась разбита вдребезги. Мейсон. Спокойный. Рассудительный. Добрый. Мейсон Тэлбот – он всегда импонировал ей, и она привыкла ему доверять. И вот теперь этот человек заплатил за то, чтобы ее убили. Он позволил собственной жадности и любви к жене взять над собой верх, и они превратились в своего рода катализатор, который подтолкнул его к убийству.

– А пожар? – не унимался Лаки.

Мейсон втянул голову в плечи, которые тотчас поникли, как будто придавленные невидимым грузом.

– Я и так уже слишком многое сказал, причем не имея рядом с собой адвоката, – негромко произнес он.

– Ничего страшного, – послышался чей-то голос, и порог комнаты переступил шериф Холлингс, а с ним пара его помощников. – Я слышал все, что хотел услышать.

Серена, не веря собственным глазам, наблюдала, как представители правопорядка шагнули к заговорщикам. Еще секунда, и на запястьях всех троих щелкнули наручники. Мейсон не проронил ни слова. Шелби разрыдалась за столом, и шериф был вынужден помочь ей подняться со стула.

– Это все из-за тебя! – крикнула она Серене, когда всех троих выводили из комнаты. Лицо ее было все в слезах и туши для ресниц. От красивой, холодной маски ничего не осталось, ее сменила гримаса ненависти и внутренних терзаний. – Зачем ты вернулась? Ничего бы не было, если бы ты не вернулась!

Серена не нашлась, что сказать в ответ. Она как загипнотизированная смотрела на сестру и ощущала лишь душевную пустоту. Как жаль, что они с самого детства были почти чужими друг другу, далекие, как два полюса. Единственное, что теперь связывало их, – это взаимные обиды, жалость и горечь.

Лаки подошел к ней и осторожно обнял за талию, как будто предлагал в своем лице прочную опору. Они стояли рядом, глядя, как шериф с помощниками вывели троицу из комнаты.

– Вы имеете право ничего не говорить, – как и положено в таких случаях, сказал шериф своим подопечным, – потому что все, что вы скажете, может и будет использовано против вас во время судебного разбирательства.

Ламар медленно поднялся с кресла и почесал грудь.

– Пожалуй, я пойду и верну шерифу Холлингсу маленький микрофон, которым он меня снабдил. Просто удивительно, какая полезная техника есть сейчас у нашей полиции. – Он сочувственно посмотрел на Серену и морщинистой рукой потрепал ее по плечу. – Я, право, сочувствую вам во всем, что сегодня здесь довелось пережить. Подозреваю, какое это для вас потрясение!

– Да, – прошептала в ответ Серена. – Спасибо, что помогли, мистер Кэнфилд.

– Всегда к вашим услугам. Я всего лишь исполнял свой гражданский долг. И если вам вновь понадобится моя помощь, не стесняйтесь, звоните.

Кэнфилд закатил глаза и театрально вздохнул.

– Возможно, я и произвожу впечатление выжившего из ума старикашки, но, думаю, меня еще рано списывать в утиль.

С этими словами он развернулся и, держа в руке шляпу, с гордым видом удалился. Серена выдавила вымученную улыбку. Ей было слышно, как, выйдя в коридор, он обменялся парой слов с Одиль. После чего в доме установилась тишина.

Ощущая на себе взгляд Лаки, она подошла к окну и, стараясь не слушать звуки полицейских сирен, когда машины отъезжали от дома, бросила взгляд на лужайку. Чуть дальше между деревьями черной лентой извивалась протока. Небо являло собой лоскутное одеяло синевы и грозовых туч – такое же противоречивое, как и ее настроение.

Казалось, будто ее собственная жизнь оказалась в эпицентре урагана. И вот теперь все вокруг разбилось вдребезги – семья, самооценка, репутация, ощущение себя хозяйкой собственной судьбы. Все это лежало вокруг нее бесформенной грудой, и она не знала, с чего начать разбирать завалы. Она приехала сюда всего на несколько дней. И вместо долгожданного отдыха оказалась втянута в вихрь событий, окончательно и бесповоротно изменивших ее жизнь.

– И что теперь? – спросила Серена саму себя – и не узнала собственный голос. Она сама не поняла, зачем задала этот вопрос. Более того, не могла сказать, хочется ли ей услышать, что скажет в ответ Лаки.

– Будет судебное разбирательство, – произнес тот, специально выбрав самый приземленный ответ. – Им предъявят обвинения. Некоторых – по крайней мере, Берка и Шелби – выпустят под залог.

Серена обернулась к Лаки – тот сидел за столом, откинувшись в кресле, и, вертя в руках тяжелое пресс-папье, смотрел на нее в упор.

– Я бы никогда не заподозрила Мейсона, – прошептала она. – Никогда.

– Никто бы не заподозрил, – сказал Лаки и, положив пресс-папье и подойдя к ней, встал рядом. Лицо его было серьезным. – Никогда нельзя сказать, к чему способны подтолкнуть человека обстоятельства, – негромко произнес он. – Честное слово, Серена. Мне даже обидно за Шелби. У меня к ней есть собственные счеты, есть личные обиды. Но она твоя сестра, и я понимаю, как тебе больно.

Серена кивнула, чувствуя, как к глазам подкатились слезы.

– Я всегда переживала по поводу того, что мы с ней хотя и близнецы, но недостаточно близки. Если не сказать, совершенно чужие друг другу люди. И вот теперь, похоже, навсегда ими останемся. Нас всегда будет разделять то, что с нами случилось.

Рука Лаки скользнула ей вокруг талии. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Я сказал Холлингсу, что отведу его помощника туда, где мы оставили Уиллиса и Перре.

Серена кивнула, зябко потирая плечи, как будто хотела согреться. На ней была выцветшая хлопчатобумажная рубашка, которую она позаимствовала в гардеробе Лаки. Полы рубашки свисали ей почти до колен, а рукава были настолько длинны, что она была вынуждена закатать их четыре раза. Впрочем, мешковатая рубашка – сущие мелочи по сравнению с порванной шелковой блузой и связанными с ней воспоминаниями. Серена не могла смотреть без содрогания на сваленную грудой одежду. Тогда Лаки сгреб ее загубленный наряд в охапку, вынес во двор и сжег, после чего предложил ей свою рубашку и пару старых спортивных брюк.

– Думаю, мне стоит переодеться, – сказала Серена. – В любом случае я должна вернуть тебе рубашку.

– Можешь оставить ее себе.

Слова эти прозвучали вполне невинно, однако для Серены они стали сигналом тревоги. Она не сомневалась, что за ними последует. Потому что рано или поздно Лаки подведет черту. Скажет ей «прощай», а сам, даже не оглянувшись, отправится обратно на болота, оставив ее одну, с разбитым сердцем и старой синей рабочей рубашкой.

– В качестве сувенира? – сухо уточнила она, оглядываясь на него через плечо. – Чтобы при случае вытащить из ящика комода и предаваться воспоминаниям о тебе?

Лаки нахмурился и отступил назад.

– Серена, прекрати.

– Что я должна прекратить? – Она выгнула дугой бровь. – Прекратить думать о тебе? Выбросить тебя из головы? Притворяться, будто никогда не любила тебя? Ты этого от меня ждешь, Лаки? Делать вид, будто ты никогда не говорил мне, что любишь меня?

– Я с самого начала говорил тебе, чем все это для нас закончится.

Серена подняла руки, как будто отгораживаясь от его слов. Обида накатила на нее, словно штормовой вал, гулкими ударами отдаваясь в висках.

– Только попробуй сказать мне это снова. Честное слово, меня вырвет! Ни о чем мы с тобой не договаривались. Мне все равно, сколько мы были вместе – несколько дней или недель. Ведь то, что было между нами, не сводится к сексу. Это нечто гораздо большее. И ты сам это прекрасно знаешь!

– Я знаю одно: ничего из этого не выйдет, – ответил он, сопроводив свои слова полным ярости взглядом.

Серена в упор посмотрела на Лаки, ничуть не уступая ему в упрямстве.

– Это потому, что тебе так удобней.

Лаки резко развернулся. Было видно, что в нем клокочет злость. Он вскинул руки, как будто приготовится кого-то придушить. Эта женщина специально все осложняет! Она нарочно отказывается посмотреть правде в глаза, а правда эта говорит следующее: смирись и отойди в сторону. Но нет, ей необходимо разложить их на мелкие части, проанализировать и попытаться найти лекарство.

– Черт побери, Серена, ты ведь видела, что случилось там прошлой ночью, – натянуто произнес Лаки, уставившись куда-то в пол, как будто ему было стыдно заглянуть ей в глаза. – Неужели ты хотела бы себе такого мужа? Кто поручится, что в следующий раз я не сорвусь?

– Можешь не рассказывать. Я все видела, – мягко ответила Серена, мечтая лишь об одном: снова оказаться в его объятиях. – И я видела, как ты поборол себя. Ты спас мне жизнь. Я видела, как потом ты заботился обо мне, я присутствовала при том, я помню, как ты ласкал меня… Пойми, Лаки, то, что случилось с Уиллисом, никак не влияет на мою любовь к тебе. Более того, заставляет меня любить тебя еще сильнее.

Но Лаки упрямо тряхнул головой и принялся нервно расхаживать из угла в угол.

– Это не любовь. Это жалость. Я прекрасно понимаю, Серена, что ты видишь, когда смотришь на меня – полусумасшедшего авантюриста без гроша в кармане, который не в состоянии позаботиться о самом себе.

– Черт побери, Лаки Дюсе! – выкрикнула Серена и, подойдя к нему, схватила за пояс джинсов, не давая ему уйти. Лицо – все в царапинах и синяках – было перекошено гневом, глаза сверкали яростью. – Я была бы тебе благодарна, если бы ты перестал заниматься передергиванием моих чувств. Я не питаю к тебе никакой жалости. Это ты жалеешь сам себя. Ты гордый упрямец, тебе страшно подумать о том, что ты далек от совершенства, что у тебя, как и у всех, имеются недостатки и страхи. Да, ты подчас выводишь меня из себя, но я люблю тебя. Ты сильный, ты добрый, ты нежный, хотя и пытаешься казаться другим. А еще ты любишь меня. И даже не пытайся утверждать обратное.

Он понимал, как должен был поступить. Но не смог. Не смог посмотреть на это прекрасное, хотя и все в синяках, лицо и сказать, что не любит ее. Потому что любил, любил больше собственной жизни. Чего он не мог – так это дать ей то, что она заслуживала.

– Я не могу дать тебе ту жизнь, которой ты достойна.

– Я достойна иметь любимого мужчину.

– Я живу посреди болота, – упирался Лаки. – Я ненавижу людей. Мне везет, если я могу прожить день, не напившись. Какое будущее ждет тебя со мной? Что я могу предложить тебе, Серена?

Ее ответ был прост, но разил наповал:

– Твое сердце.

Лаки закрыл глаза, как будто ему было больно.

– Только не говори мне, что у тебя его нет. Тебе просто страшно с ним расстаться, – заявила Серена, чувствуя, как к глазам вновь подступают слезы, а в горле застрял комок. – Лаки, я прекрасно знаю, что такое страх, – прошептала она.

Он тряхнул головой и лишь сильнее стиснул зубы, отказываясь посмотреть ей в глаза.

– Да, – продолжала Серена и заглянула ему в глаза. В ее собственных читалась мольба. – Я знаю, что это такое. Знаю, как страх способен захватить человека в плен, сделать своим рабом. А еще я знаю, что могу помочь тебе его побороть, и не потому, что я дипломированный психолог, а как женщина, которая тебя любит.

– Мне нужно идти, – пробормотал Лаки, глядя куда-то в сторону. В эти минуты лицо его было похоже на каменную маску.

На плечи Серены тяжким грузом давило отчаяние. Этот упрямец не поддается ни на какие уговоры и, похоже, намерен вновь замкнуться в себе, отгородиться от нее стеной, запереть душу на все замки, как он это делал не раз в последние несколько дней, и любые уловки с ее стороны были бессильны сломить эту стену. Любовь – это все, что у нее оставалось. Лишь любовь способна стать тем ключиком, с помощью которого она сможет снять с него оковы прошлого.

– Ты ничего не добьешься тем, что будешь прятаться от окружающего мира, – сказала Серена с грустью в голосе. – Ты хороший человек, сильный, талантливый. Ты способен дать многое и мне, и другим людям, если только прекратишь бегать от самого себя.

– Отпусти меня, Серена, – негромко отозвался он. – Так будет лучше тебе самой.

Она отступила от него и гордо вскинула подбородок, как будто это могло помочь ей побороть слезы.

– Ты думаешь, что делаешь это ради меня? Какое, однако, благородство с твоей стороны. Только в него почему-то верится с трудом. Да и мне оно не нужно. Я хочу быть вместе с тобой. Вместе мы могли бы добиться гораздо большего, нежели ты готов мне дать. Как только ты примиришься с этим, тотчас скажи мне. Я буду ждать.

Лаки резко посмотрел в ее сторону.

– А разве ты не собираешься назад в Чарльстон?

– Нет.

Еще мгновение назад у Серены не было ответа на этот вопрос, и вот теперь он у нее есть – единственное и окончательное решение, потому что ничто другое ее не устраивало.

– На какое-то время мне, конечно, придется вернуться туда, чтобы уладить некоторые дела. Но только и всего. Мой дом – Шансон-дю-Терр. Здесь мои корни. Я не могу бросить его на произвол судьбы. Думаю, мне пора принять себя той, кто я такая, а не той, кем я пытаюсь казаться в Чарльстоне. Сколько можно трусить?.. Ты помог мне понять, где мое место, кто я на самом деле.

Сказав эти слова, она выразительно посмотрела на него и зашагала к двери.

В дверном проеме показалась голова помощника шерифа.

– Эй, Лаки, лодка уже ждет. Ты готов?

Серена остановилась на минуту в надежде услышать, что он скажет в ответ, как будто тем самым он ответил бы и на ее вопрос. Но Лаки медлил.

– Да, – произнес он наконец каким-то убитым голосом. – Думаю, нам пора.

Глава 20

– Серена, это ты? – раздался из глубин кабинета трубный глас Гиффорда.

Серена, с чемоданом в руке, остановилась рядом с открытой дверью.

– Да, Гифф, это я, – устало отозвалась она.

– Эй, мисс Рена! – обратился к ней дед, сидя в кожаном кресле, и даже поднял в приветственном жесте чашку кофе. – Я рад, что ты вернулась.

– Спасибо, дедушка.

Ей так хотелось сказать, что она рада своему возращению в родной дом, но в данный момент ею владела одна лишь усталость. Боже, с каким удовольствием она свернулась бы калачиком на восточном ковре между двумя псами и проспала бы целую неделю, а то и две-три. Оба пса подняли головы и вопросительно посмотрели на нее. Один даже негромко тявкнул, после чего лениво перевернулся на бок, как будто лай отнял у него последние силы.

Гиффорд отложил документы и вышел из-за стола ей навстречу. Вид у него был здоровый, бодрый и, как обычно, задиристый. На щеках играл легкий румянец. В глазах светились ум и проницательность. Седые волосы были всклокочены – старик явно не раз за утро причесывал их пятерней.

– Где тебя носило, черт побери? – потребовал он ответ. – Ты должна была вернуться два часа назад. Одиль ждала тебя к ужину и до самой последней минуты не накрывала на стол.

– Извини, дедушка. Мой рейс опоздал.

– А что, в Чарльстоне нет телефонов? – парировал Гиффорд со свойственным ему сарказмом и неодобрительно посмотрел на внучку. Затем, взяв у нее из рук чемоданы, зашагал с ними по коридору.

Серене осталось лишь, собрав последние силы, пуститься за ним следом. Деду уже почти восемьдесят, но по части энергии он даст ей фору на сто очков вперед. Просто поразительно!

Гиффорд остановился у дверей ее комнаты и поставил чемоданы на пол.

– Я уже было испугался, что своим ворчанием отбил у тебя всякое желание возвращаться сюда, – проворчал он, распрямляя спину, и посмотрел ей в глаза. Его собственные светились любовью и теплотой. Дед словно просил у нее прощения.

– Нет, – улыбнулась Серена. – Ничего ты не отбивал, старый ворчун. Да и я не из пугливых.

– Что верно, то верно, – согласился Гиффорд и гордо расправил плечи. – Еще бы, ведь ты носишь фамилию Шеридан! Иначе и быть не может.

Он вновь окинул ее пристальным взглядом и отрешенно вздохнул. Затем поднял старые, морщинистые руки и положил ей на плечи.

– Я рад, что ты вернулась, Серена. Знаю, это я втянул тебя в эту авантюру, но ведь тебе никто не мешал сказать «нет». И все же ты этого не сделала. Я рад.

Серена обхватила деда за талию и прижала к себе. То, что они пережили, коренным образом изменило их отношения, причем не в лучшую сторону; однако, когда все вновь вернулось на круги своя, самое главное в них осталось неизменным.

– Я люблю тебя, дед, – прошептала она, отстраняясь от него.

Гиффорд покраснел и уставился себе под ноги, как будто устыдившись столь откровенным признанием.

– Собираешься охотиться за этим великаном-каджуном? – ни с того ни с сего спросил он.

Этот неожиданный вопрос застал Серену врасплох – у нее не было даже мгновения на то, чтобы придумать правдоподобную отговорку. Вместо ответа она лишь покачала головой и перевела взгляд на пол, опасаясь посмотреть деду в глаза. Тот, с его проницательностью, сразу все поймет.

– В чем дело? Или ты считаешь, что он тебе не пара, потому что не носит дорогих костюмов, шелковых галстуков и не читает «Уолл-стрит джорнэл»?

Реплика деда вернула Серене боевой дух. Она гордо вскинула подбородок и сердито посмотрела на Гиффорда, однако мгновенно поняла: он в очередной раз подначивает ее, как то за ним водится.

– Неправда, и ты сам это прекрасно знаешь, – спокойно ответила она.

– Да, ему несладко пришлось. Но Лаки хороший парень, – ворчливо заметил Гиффорд.

– Я знаю. Может, в один прекрасный день он и сам это поймет. Я не могу заставить его в это поверить.

– Ты его любишь?

– Да.

Гиффорд нахмурился, и его кустистые брови сошлись на переносице.

– То есть он тебе нравится, но вести на него охоту ты не намерена.

– Дед, речь идет о человеческих отношениях, а не об охоте, – сухо возразила Серена. – Я же не могу явиться на болота, вооруженная ружьем, и силой заставить его переехать ко мне. Не в моей власти и не в моих силах притащить его сюда, в этот дом. И вообще, как можно заставить человека полюбить тебя? На Лаки давит груз прошлого. Есть вещи, с которыми он должен разобраться сам. А когда он разберется – при условии, что это произойдет, – может, тогда он поймет, что нам хорошо вместе.

– Что ж, хотелось бы надеяться, – смягчился Гиффорд и задумчиво потер подбородок. – Лично мне было бы неприятно думать, что это я подтолкнул тебя в его объятия, чтобы ты потом страдала. Хотя, если честно, я не прочь обзавестись правнуками.

– Гиффорд! – возмущенно воскликнула Серена и слегка зарделась.

Впрочем, старик даже бровью не повел. В его глазах не было и капли раскаяния.

– Смотрю, ты вся извелась. Стала тощая, как последний щенок в помете, – заметил он, окидывая ее глазами с ног до головы. – Надо сказать Одили, чтобы она тебя как следует подкормила.

Серена лишь покачала головой:

– Не надо ее попусту беспокоить. Я поужинала в самолете.

В ответ на ее реплику Гиффорд презрительно фыркнул и направился по коридору в сторону кухни.

– Тоже мне, в самолете… Ту дрянь, какой там потчуют, я не скормил бы даже собственным псам.

Серена проводила его взглядом. Одной из причин, вынудивших ее вернуться домой, была ее убежденность в том, что после всего случившегося Гиффорд нуждается в ее присутствии. К счастью, похоже, она заблуждалась. Старик в состоянии прекрасно позаботиться о самом себе. А чтобы не испортить с ним отношения, ей самой придется жить в постоянном напряжении.

Серена занесла чемоданы в комнату. Здесь она сбросила с ног туфли, сняла слегка помявшийся дорожный костюм, надела домашний халат и решила разобрать вещи, прежде чем ее свалит усталость.

Делала она это медленно и как-то совсем механически. Впрочем, в последнее время все ее движения были механическими. Она жила как будто на автопилоте. Без всякого энтузиазма занималась ежедневными вещами. Умом, тем более умом дипломированного психолога, она понимала: рано или поздно эта летаргия пройдет. А пока ей остается лишь пережить это время, день за днем действуя подобно автомату. Разумеется, ничего хорошего в этом нет, но это лучше, чем ничего. В более философские моменты Серена размышляла о том, добавит ли собственный опыт ей эмпатии в общении с пациентами – при условии, что те у нее будут.

Она вернулась в Чарльстон, чтобы завершить все незавершенные дела, перенаправить пациентов другим психотерапевтам, продать квартиру и попрощаться с друзьями. Все это ей удалось без особых хлопот. Завтра она поедет в Лафайетт и начнет присматривать себе офис. По идее, ей полагалось с радостью и уверенностью смотреть в будущее, но – увы. Вместо них ею владело оцепенение, притуплявшее все ее чувства.

Слишком многое произошло в ее жизни за столь короткое время. Неудивительно, что она, не выдержав столь колоссальной эмоциональной нагрузки, как будто впала в спячку. Это не что иное, как защитный механизм. Казалось, нервы ее оголены и любое прикосновение к ним вызывает нестерпимую боль. Способность чувствовать возвращалась к ней лишь поздно вечером, когда она, усталая и одинокая, лежала не сомкнув глаз и пыталась отогнать от себя тяжкие мысли. Вот тогда они вновь обрушивались на нее высоковольтным зарядом душевной боли, которая, отступив, оставляла после себя лишь пустоту.

С момента кульминации событий в Шансон-дю-Терр прошел месяц. Впрочем, еще предстояли судебные слушания. Предполагалось, что показания должны дать Мейсон, Уиллис, Перре и Перри Дэвис, который, по сути дела, выступал в качестве посредника между Мейсоном и обоими головорезами. А вот Лен Берк отделался лишь легким испугом. К сожалению, не нашлось веских доказательств его причастности к преступлению. Алчность – не повод для судебных обвинений. Шелби во всем созналась сама и, как участница заговора, получила условный срок. Взяв с собой детей, она переехала к родителям Мейсона в Лафайетт. Кстати, тем удалось собрать для сына сумму залога, и теперь они были заняты тем, что пытались найти для него самого лучшего адвоката, какого только можно купить за деньги. Город полнился слухами о том, какие тайные сделки проворачиваются для того, чтобы замять скандал, однако никаких официальных заявлений пока сделано не было.

Серена поймала себя на том, что все это ей, в сущности, неинтересно. Ее было все равно, какое преступники получат наказание, какая будет назначена сумма ущерба. Потому что никакие деньги не способны вернуть утраченное доверие, компенсировать разочарование в людях. Ей хотелось лишь одного – поскорее забыть эту историю и жить дальше.

Гиффорд вновь поселился в Шансон-дю-Терр как полновластный хозяин поместья, как будто ничего не случилось. А если и случилось, то давно перешло в область туманных воспоминаний. Он уже планировал строительство нового сарая для сельскохозяйственной техники, не говоря уже о более мелких ежедневных делах. С Джеймсом Арно они уже начали подумывать о том, а не сделать ли лангустов новым источником дохода, помимо сахарного тростника.

Как то бывает, жизнь постепенно вернулась в обычное русло. Раны со временем затянулись, оставляя после себя почти невидимые глазу шрамы – по крайней мере, заметные лишь тем, кто сам все пережил.

Серена положила в комод последнюю стопку белья и задвинула ящик, а когда подняла глаза, то встретилась взглядом с собственным отражением в любимом зеркале. Что самое поразительное, внешне она ничуть не изменилась – на нее смотрело то же лицо, что и до всей этой истории. Даже царапины и синяки, оставленные той ужасной ночью на болотах, и те зажили и исчезли навсегда. Ей же почему-то казалось, что недавние события должны были оставить на ее лице неизгладимый след, который был бы виден всему миру. Но нет, если она и носила какие-то шрамы, то только шрамы душевные.

Лаки тогда уехал вместе с помощником шерифа, и с тех пор они не виделись. Он так и не вернулся к ней. Серену это задело за живое. Ей казалось, что сердце ее разбито, причем навеки. Она даже подумывала о том, а не отправиться ли ей на болота, чтобы первой напомнить ему о себе, однако в конце концов отказалась от этой затеи. С одной стороны, ей не хотелось его терять. С другой – она отлично понимала, что навязывать ему себя не стоит. Пусть он сам примет решение. Разве может она принудить его любить себя? Принудить мечтать о совместном будущем? Он сам должен понять, что без нее его жизнь пуста. Понять, что прятаться от мира – бесполезно, это не ответ на вопросы, которые ставит перед людьми жизнь.

Впрочем, вскоре она поняла, что никаких решений он принимать не намерен.

Возможно, она в нем ошиблась. Возможно, он вообще никогда ее не любил. Возможно, их близость была лишь мимолетной страстью, подогретой обстоятельствами, в которых они оба оказались. Возможно, она была единственной, к кому он испытывал нечто большее, нежели обыкновенную похоть. Возможно, она была единственной, кто ощущал эту душевную пустоту.

Выдвинув ящик комода, Серена вытащила выцветшую рабочую рубашку и тотчас отругала себя. Вот это уже ни к чему. Нормальные люди так не поступают. Более того, разве это поможет ей залечить душевные раны? Внутренний голос подсказывал ей, что торопиться не стоит – время, лучший лекарь, сделает свое дело. И никакой из известных ей методов психотерапии не способен изменить тот факт, что она по-прежнему любит Лаки Дюсе и что ей больно его потерять. Никакие сеансы, никакие консультации не способны изменить тот факт, что ей не хватает его, особенно по вечерам, когда она валится с ног от усталости; и как было бы здорово, если бы она могла положить голову ему на плечо! И поэтому руки ее сами тянулись к комоду, чтобы извлечь оттуда старую рабочую рубашку. Серена была бессильна их остановить, когда они подносили мягкую ткань к щеке и она вдыхала ее запах.

Не проходило и часа, чтобы она не думала о Лаки. Ей постоянно не давал покоя вопрос: интересно, а что он сейчас делает? По-прежнему гоняется за браконьерами? Все ли с ним в порядке? Она не могла выбросить его из головы и постоянно рисовала мысленные картины. Вот он работает шестом в своей пироге, которая неспешно плывет по протокам болот. А может, сидит у себя в студии и в задумчивости смотрит на холст? Она просто не могла не думать о нем. Ей постоянно хотелось знать, что он делает в эти минуты и, самое главное, скучает ли он по ней.

Лаки поступил так, как считал единственно правильным, если не сказать благородным. То есть оставил ее. Что тем более смешно, если учесть, с каким упорством он старался доказать ей, что ничего хорошего собой не представляет. Иногда ее это злило, стоило ей задуматься о нем. Кто он такой? Кто вообще давал ему право решать, что хорошо для нее, а что плохо? Но чаще наполняло душу болью и тоской – ведь Лаки считал себя недостойным ее любви. Иногда же она говорила себе, что, может, он действительно знает, как лучше, и она должна постараться забыть о нем и жить дальше так, как жила раньше. Увы, ей не хватало мужества сказать себе такие слова, особенно по ночам, когда она лежала в постели, не в силах сомкнуть глаз.

Прижав к себе старую синюю рубашку, Серена закрыла глаза и вздохнула. Боль тотчас же проникла за защитный барьер, который она возвела вокруг себя. Через открытую балконную дверь в комнату проникали ароматы и звуки ночи, а вместе с ними и воспоминания о тех мгновениях, когда в этой самой комнате они с Лаки предавались любви.

Никакой другой мужчина не заставлял ее чувствовать то, что она чувствовала с ним. Никто другой, кроме него, не смог пробить защитный панцирь, чтобы извлечь из-за него настоящую женщину. Нет, это просто не укладывается в голове! По идее, Лаки – отнюдь не тот, в кого она могла влюбиться. Как вообще ей мог вскружить голову этот дикарь? Как так получилось, что она сходит по нему с ума? Такого просто не может быть. Увы, как она ни старалась, она не могла найти ясный и логический ответ на собственный вопрос. И все же все было именно так. Никакой другой мужчина не мог сделать то, что легко удавалось Лаки, – заставить трепетать каждую клеточку ее существа, наполнить ею сердце страстью и желанием. Более, того, Серена подозревала – а может, даже была в этом уверена, – что никогда и не сможет.

Это ты ради меня так нарядилась, красотка?

Эти слова проникли в ее сознание, словно дым, как туман, что поднималcя с болот. Серена смотрела на себя в зеркало, и на какой-то миг ей показалось, будто он стоит позади нее. Она была готова поклясться, что чувствует, как он пожирает ее глазами, как эти руки художника тянутся к ее плечам, чтобы прижать ее к себе. Она закрыла глаза и еще сильнее прижала к груди рубашку, мысленно рисуя себя в его объятиях.

– Серена?

От неожиданности сердце едва не выпрыгнуло из груди. Она тотчас обернулась на дверь.

– Шелби?

Серена не стала притворяться. Она действительно не ожидала увидеть сестру и не собиралась изображать по этому поводу особую радость. Они не виделись с того рокового дня, когда в последний раз встретились в кабинете Гиффорда. Серена, как ни пыталась, была бессильна заставить себя проявить инициативу. Шелби также не горела желанием ее видеть. Серене не давал покоя вопрос, сколько это еще продлится. И вот теперь, похоже, ответ нашелся сам собой.

– Мне можно войти? – спросила Шелби голосом совершенно постороннего человека.

– Разумеется, – ответила Серена, складывая на груди руки, в которых все еще была зажата рубашка Лаки.

– Я приехала забрать последние вещи, – пояснила Шелби, входя в комнату, и закрыла за собой дверью.

Серена не стала спорить, хотя ей и было прекрасно известно, что все вещи Шелби и Мейсона давно упакованы и отвезены в Лафайетт. Все-таки Шелби решилась первой сделать шаг к примирению. Но тогда зачем ей понадобились отговорки?

Серена молча наблюдала за тем, как сестра обошла комнату. Шелби была какая-то другая, притихшая. Она переходила от одной вещи к другой, то поправив абажур здесь, то разгладив салфетку там. Как всегда, одета она была безукоризненно. В этот вечер на ней было яркое летнее платье с пышной юбкой. Золотистые волосы зачесаны назад волосок к волоску и уложены на затылке в шиньон. Чего на ней не было – так это столь любимых ею украшений. Исключение составляло лишь обручальное кольцо.

Серена наблюдала за ней с каким-то отстраненным любопытством. Первый прилив чувств остыл и откатился назад, оставив после себя привычную уже пустоту. Кроме того, Серену терзало смутное подозрение, что в Шансон-дю-Терр сестру привели отнюдь не родственные чувства.

– Полагаю, ты все еще сердишься на меня, – сказала Шелби, и Серене послышались в ее голосе легкие нотки раздражения, как будто сестра считала, что сердиться она не имеет права. Впрочем, ее движения, то, как она то и дело бросала косые взгляды, все это говорило о том, что Шелби нервничает, не зная, какой ответ последует.

– Нет, – ответила Серена, наблюдая за ней в зеркало.

Шелби подняла глаза и нахмурилась.

– Серена – примерная девочка, – с упреком произнесла она. – Чего еще я могла ожидать? Прощайте всех, кто согрешит против вас.

– Я не сказала, что простила тебя. Я сказала, что не сержусь. Потому что, когда я думаю о тебе, никакого гнева я не чувствую.

– А что же ты чувствуешь?

Серена задумалась и, немного помолчав, ответила:

– Не знаю, есть ли этому название. Наверно, печаль или что-то в этом роде.

Их взгляды встретились в зеркале. Неожиданно Шелби погрустнела, и это не было притворством.

– Мы с тобой, хотя и сестры, все же никогда не были близки, – печально произнесла она.

– Да, боюсь, что так оно и было, – ответила Серена, покачав головой.

Шелби сделала несколько шагов ей навстречу, пока наконец они не оказались рядом – рядом, но не касаясь друг друга, столь похожие внешне и вместе с тем такие разные. Ее взгляд был устремлен в зеркало, где сейчас они отражались обе.

– Ну почему мы так похожи друг на друга и вместе с тем два совершенно разных человека? – прошептала она, как будто обращаясь с вопросом к себе самой.

Серена не спешила с ответом. Потому что легких ответов не существовало. Как психолог, она могла бы процитировать целый набор теорий на эту тему, однако, как сестра, понимала, что они ничего не стоят. Как сестра, она знала одно: они с Шелби стоят по разные стороны пропасти, такой широкой и глубокой, что перекинуть через нее мост практически невозможно. Вполне вероятно, в прошлом был некий момент, когда они могли протянуть друг другу руку, найти общий язык, но, увы, момент этот был бесповоротно упущен, и обе они прекрасно это знали.

– Честное слово, мне жаль, что все так получилось, – наконец выдавила Шелби. В глазах ее стояли слезы.

Эта фраза – наверно, это и есть то самое извинение, на какое Шелби только была способна, печально подумала Серена. За ними не стоит никакого раскаяния, никакого сожаления по поводу того, что произошло. Шелби была не из тех, кто готов признать свою вину. Она была как тот воришка, который сожалел, что попался на краже, а не о том, что совершил преступление. Ей просто было жаль, что все так получилось.

– Мне тоже, – печально откликнулась Серена, прекрасно понимая, что обе имеют в виду совершенно разные вещи.

Неожиданно черная бездна, царившая в ее душе, наполнилась самыми разными чувствами – как будто внутри ее прорвало плотину – и, как она сказала в ответ на первый вопрос Шелби, самым сильным из них была горечь. Да, внешне они похожи, но что бы там ни было между ними, теперь оно умерло, и ею владела лишь скорбь по потерянной душе.

– Честное слово, Серена, – прошептала Шелби, все еще глядя на их отражение в зеркале. – На тебя жутко смотреть.

– Ничего, все пройдет.

– Наверно, ты права, пройдет.

– А вы как?

– Ничего, как-нибудь справимся, – ответила Шелби, с вызовом вскинув подбородок, и отошла на шаг назад. Расстояние между ними увеличилось, а ее отражение в зеркале сделалось меньше. Когда она наконец дошла до двери и взялась за дверную ручку, Серена обрела голос.

– Шелби! – Их взгляды снова встретились. – Смотри, береги себя.

По щеке сестры скатилась одинокая слеза, губ коснулась слабая улыбка.

– Ты тоже.

Серена проводила сестру взглядом. Ощущение было такое, будто она теряет частичку самой себя – частичку, о существовании которой она раньше даже не догадывалась. Затем, валясь с ног от усталости, она заползла в постель, все так же прижимая к себе рубашку Лаки, свернулась калачиком и сделала то единственное, что у нее хорошо получалось в эти дни, – лила слезы до тех пор, пока сон не сморил ее.

Гиффорд неслышно проскользнул в комнату. Поставив на комод тарелку, он обошел кровать, чтобы взглянуть на спящую внучку. Серена то и дело всхлипывала во сне, а щеки ее все еще были мокрыми от слез. К груди она прижимала мужскую рабочую рубашку. Гиффорду тотчас вспомнилось, как в детстве она таскала за собой по дому старое желтое одеяло.

Ему вспомнился день, когда они хоронили ее мать. В тот вечер он так же проскользнул в детскую, чтобы проверить, как там спят его внучки. Роберту это даже не пришло в голову, так как он все еще был погружен в скорбь. Когда он вошел к ним в спальню, Серена лежала поверх одеяла. Она даже не сняла с себя черное бархатное платьице и белые колготки, в которых присутствовала на похоронах. На одной ноге – черная лакированная туфелька, вторая валяется рядом с кроватью. Тогда ее щеки тоже блестели от слез, и она прижимала к груди старое дырявое одеяло.

Он помнил это, как будто то было вчера, хотя сегодня груз прожитых лет давил на него с особой силой. С тех пор любовь к внучке ничуть не ослабела в его сердце – хотя Серена уже не девочка, а взрослая женщина, а жизнь сделала их отношения далеко не безоблачными. Он по-прежнему остро чувствовал ее боль, словно был с ней единым целым. Его собственные душевные муки по поводу того, что наделала Шелби, были тем острее, что он знал, какой болью все это отозвалось в сердце Серены. Видеть же ее страдания по поводу бегства Лаки было выше его сил. Того гляди у него самого не выдержит сердце.

Гиффорд понимал, что все эти годы был не слишком с ней ласков – если не сказать откровенно суров. Но что бы он ни делал, он делал это исключительно из любви к ней, и потому, глядя, как она мучается, он чувствовал, как его собственное сердце обливается кровью. Увы, не в его силах изменить то, что произошло между ними, равно как не может он убрать пропасть между ней и Шелби. Единственное, что он в состоянии сделать, – это вправить мозги этому наглецу каджуну. Более того, в данной ситуации это было бы очень даже кстати.

Осторожно, стараясь не разбудить Серену, он наклонился над ней и поправил одеяло. Затем, еще раз на прощание посмотрев на нее, медленно повернулся и старческой походкой вышел из комнаты. Проходя мимо комода, захватил тарелку с ужином и, прежде чем выйти за дверь, выключил свет.

Лаки в последний раз проверил веревку, привязанную к носу полузатопленной лодки, затем не торопясь вылез из воды на берег. День был жаркий, настоящее адское пекло. Несмотря на влажность, солнце нещадно палило обнаженную спину, которая уже давно из бронзовой сделалась темно-коричневой. Пот катился градом. Натянув на руки старые кожаные перчатки, он взялся за конец веревки, который до этого обмотал вокруг ствола огромного дерева. И хотя веревка резала руки даже сквозь перчатки, взялся за работу.

Он вот уже несколько недель очищал протоки от всякого хлама, трудясь в буквальном смысле от рассвета до заката. Уже очищены от мусора десятки мест, которые местные жители почему-то решили превратить в свалку. Чего только он не вытащил на свет божий! Старые холодильники, железные кровати, кухонные плиты, матрасы, велосипеды и шины. Работенка не из приятных, что тут скажешь, но ведь кто-то должен ее делать. И он ее делал, причем вкалывая до седьмого пота. К концу дня он валился с ног от усталости, и единственной его надеждой каждый вечер было урвать несколько часов сна.

Когда того требовала работа, он включал двигатель. Впрочем, делал это лишь в тех случаях, когда не хватало собственных сил, чтобы извлечь из воды какой-нибудь тяжелый предмет. А тяжелым предметом могло быть что угодно. Физические усилия проясняли голову, а главное, лишний раз убеждали в том, что если что-то и причиняет ему боль, то только натруженные мускулы.

Лаки взялся за веревку и постепенно натянул – до тех пор, пока не ощутил ее сопротивления. Тяжелая лодка упорно не желала показать из воды нос. Лаки напряг все мускулы до единого. От напряжения слегка потемнело в глазах, все мысли разом улетучились. По лбу, хотя он и повязал его платком, катились огромные градины пота, от которых щипало в глазах. Собрав в кулак последние силы, он подался назад. От усилий тотчас зашумело в ушах. Он даже не услышал рокот лодочного мотора. Саму лодку он заметил лишь тогда, когда та подрулила почти к самому берегу.

Заметив краем глаза Гиффорда, Лаки негромко простонал. Господи, ну почему его не желают оставить в покое? Мысленно сосредоточившись на деле, он поудобней взялся за веревку и снова потянул ее на себя. На этот раз ему удалось сдвинуть утопленную лодку с места, пусть немного, всего дюймов на шесть. Рокот мотора внезапно стих, однако Лаки продолжал делать свое дело, как будто не замечал присутствия Гиффорда Шеридана.

– Когда-то у меня был мул, который тоже тягал всякие тяжести, – произнес старик-южанин. – Он был посмышленее тебя, если хочешь знать мое мнение.

Лаки шумно втянул в себя воздух, поудобней ухватился за канат и потянул еще раз. От напряжения жилы на шее и плечах вздулись. Нос старой лодки подался вперед, и корма выскочила из липкой грязи. Еще пару минут, и допотопное корыто уже наполовину показалось из воды. Лишь тогда Лаки отпустил конец веревки и, подойдя к носовой части, слегка наклонил ее, чтобы вылить воду. Гиффорд все это время сидел, терпеливо наблюдая за его трудами из-под полей старой выцветшей шляпы.

– Эй, ты что здесь забыл? – буркнул Лаки, не отрывая глаз от работы. Он вытащил из лодки небольшой якорь и бросил его на берег. – Мне казалось, ты получил все, что хотел, старик.

– Какая тебе разница, получил я что хотел или нет? Можно подумать, я не знаю, что тебе на всех наплевать, кроме себя.

Лаки ничего не ответил, продолжая вычерпывать из лодки воду. И какая нелегкая принесла сюда этого старика? Можно подумать, ему не хватает в этой жизни неприятностей. И вот теперь вдобавок ко всем ним он вынужден терпеть старого зануду, который как пить дать явился сюда для того, чтобы устроить ему головомойку. Как будто он мальчишка и не отдает себе отчета в собственных действиях. А вот и нет. Он поступил так, как считал нужным.

– Ты разбил ей сердце, – произнес Гиффорд.

Лаки внутренне поморщился. Слова старика стеганули его, словно кнут по незажившей ране. Он попытался сосредоточиться на старом корыте, которое пытался вытащить из протоки, стоя по пояс в воде.

– Я не просил ее влюбляться в меня.

– Нет. Но она все равно влюбилась. Одному богу известно, что она в тебе нашла. Я вот смотрю на тебя и вижу лишь упрямого эгоиста, который наложил сам на себя наказание, как будто решил проверить, осталось ли что-то еще, за что нужно платить, или нет.

Пригвоздив Лаки взглядом проницательных глаз, Гиффорд пожал плечами и вздохнул.

– Черт тебя знает, может, тебе нравится терзать самого себя. Может, тебе нравится думать, что ты мог бы жениться на приличной женщине и прожить вместе с ней счастливую жизнь, но ты этого не сделал, потому что еще больше тебе нравится изводить себя. Да, видно, у католиков привычка такая – брать пример со своих мучеников.

Лаки смерил его свирепым взглядом, но старик даже бровью не повел. Он продолжал сидеть в лодке, слегка сутулясь и засунув большие руки между коленями. Со стороны можно было подумать, что он следит за поплавком. Лаки резко развернулся и, таща за собой старую лодку, направился к берегу. Лишь когда та лежала на берегу прогнившим днищем вверх, напоминая тушу выбросившегося на берег кита, он снова повернулся к Гиффорду:

– Так лучше для нас обоих.

Гиффорд презрительно фыркнул:

– Так проще для тебя самого.

– Какая разница, черт побери! – вспыхнул Лаки и со свирепым видом шагнул к носу лодки, в которой сидел старик. – Ты считаешь, это так просто, взять и уйти? Но скажи, какую жизнь я могу ей дать? Какой из меня муж, черт побери?

– Никакой, пока ты не возьмешь себя в руки. Но я не вижу ни малейших признаков того, что в ближайшее время на это можно рассчитывать, – с сарказмом бросил ему Гиффорд. – Так что я лучше вернусь домой и скажу Серене, что зря она вчера вечером лила слезы. Ты этого явно не стоишь.

Удар пришелся по цели. Даже более, нежели мог предположить Гиффорд. Лаки слышал про слезы его внучки. Однажды поздно вечером он пробрался на галерею Шансон-дю-Терр, чтобы тайком взглянуть на нее хотя бы одним глазом, потому что выносить одиночество было выше его сил. Осторожно заглянув в окно, он увидел Серену: свернувшись калачиком на кровати, она лила слезы на его старую рубашку, которую он ей оставил. Он сказал себе, что поступил правильно, что не заслуживает ее слез. Но видеть ее плачущей, слышать, как она всхлипывает, как шмыгает носом, – этого зрелища было довольно, чтобы его собственное сердце дало трещину.

– Я не могу дать ей то, что ей нужно, – упрямо сказал он, глядя себе под ноги.

– А что, по-твоему, ей нужно? Деньги? Богатый муж? Серена сама в состоянии себя обеспечить. Будь ей нужен богатый муж, она бы давно им обзавелась. Но ей нужно одно – твоя любовь. Если же ты на нее не способен, то бог свидетель, тебя можно лишь пожалеть.

– Она знает, что я ее люблю, – нехотя произнес в свою защиту Лаки.

– Тогда вернись к ней.

– Не могу.

Гиффорд выругался. Его терпение было на исходе.

– Черт тебя побери, но почему?! Назови причину!

Лаки пристально посмотрел на старика, и уголки его рта скривились в едва заметной усмешке.

– Не волнуйся, причина есть.

Старик стиснул зубы. Лицо его вспыхнуло. Казалось, он вот-вот накинется на этого наглеца с кулаками, однако он сдержался.

– Что ж, Лаки, – произнес он и, чтобы успокоиться, сделал глубокий вдох. – Видимо, в одиночестве жить среди болот тебе нравится больше. – Сказав эти слова, Гиффорд взялся за шнур мотора. – А за Серену не переживай. Она сильная. Как-нибудь справится. Ведь не зря она носит фамилию Шеридан.

В следующую секунду мотор фыркнул и гулко зарокотал. Лодка устремилась вперед, унося Гиффорда и оставляя за собой на поверхности протоки пенный след. Лаки остался стоять на берегу, не зная, что ему делать.

Тревожное чувство не оставляло до самого вечера, когда он наконец бросил работу до завтра, а сам отправился домой. Оно ничуть не уменьшилось к полночи, когда он сидел на полу в своей студии – пил и тупо глядел в лунном свете на собственные полотна. Последние несколько недель ему удавалось держать свои худшие порывы в узде… вернее, он делал вид, что не замечает их. Он пытался отгородиться от них, подобно страусу, зарывал голову в песок, пытался задвинуть их с глаз подальше, и вот теперь они вновь напомнили о себе, всплыли на поверхность, словно нефтяные разводы на воде проток. Они цеплялись к нему, вечно напоминали о своем присутствии. Обычно он искал спасения от них за мольбертом или, как сейчас, рассматривая собственные творения.

Впрочем, за кисть Лаки не брался уже давно. Он все надеялся обрести то душевное спокойствие, какое владело им по возвращении из Центральной Америки. Но тогда, когда он брался за кисть, когда наносил на холст смелые мазки, его внутреннее состояние не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал в объятиях Серены. Лишь в них он познал истинное душевное спокойствие, истинное умиротворение, какое до этого даже не надеялся обрести.

Надо сказать, что это открытие его ничуть не обрадовало. Утешение, какое он однажды обрел в этом месте, назад не вернуть. Он отверг то, что предлагала ему Серена, однако обрел не спокойствие духа, а душевные терзания, ощущение мучительного одиночества. Ощущение это было сродни тому, как если бы кто-то вживую вырвал из его тела какой-нибудь жизненно важный орган.

Всякий раз, отправляясь на болота, он думал о том безоглядном доверии, каким она дарила его здесь, в болотной глуши, – а ведь это был предмет ее самых мучительных страхов. Казалось, некая невидимая частичка ее по-прежнему обитала в его доме. Ложась спать, он всякий раз представлял ее с собой в постели, едва ли не кожей ощущая прикосновение ее тела. Стоило ему повернуться, как его обоняние тотчас ловило аромат ее духов. Он ощущал ее присутствие, но не мог прикоснуться к ней, не мог ее видеть, не мог заключить в объятия, не мог попросить ее изгнать из его сердца тьму.

– Будь ты проклята, Серена, – пробормотал он, поднимаясь на ноги.

Внутри его все кипело, и от этой пытки некуда было деться. Стиснув ладонями виски, он, как раненый зверь, метался перед мольбертом, чувствуя, как им овладевает паника. Нет, он может работать до седьмого пота, но это не освободит его от страданий. Они будут всякий раз поджидать удобный момент, чтобы вновь напомнить о себе с новой силой. Он может напиваться до бесчувствия, и все равно они проникнут к нему даже сквозь алкогольный туман.

Едва ли не рыдая от ярости, он схватил с мольберта незавершенную картину и с силой стукнул краем подрамника об пол. Подрамник треснул, словно зубочистка. Тогда он отшвырнул загубленное творение и, словно слепец, спотыкаясь, попятился от него.

– Будь ты проклята, Серена! – кричал Лаки, обращая свой гнев небесам. Он резко обернулся к рабочему столу и одним махом сбросил на пол все, что на нем стояло: баночки, тюбики с красками и кисти. С грохотом они раскатились в разные стороны. Он же продолжал истошно кричать, словно пытаясь с криком выплеснуть душевную боль:

– Будь ты проклята! Будь ты проклята!

Затем, шатаясь, Лаки на нетвердых ногах прошел через всю комнату. Он устал. Устал сражаться с самим собой. Дойдя до стены, Лаки медленно опустился на колени, на тот самый половик, на котором они впервые занимались с ней любовью. Еще никогда одиночество не давило на него с такой силой. Он запрокинул голову, тупо глядя на потолочное окно, в которое лился холодный лунный свет. Из уголков глаз покатились слезы. Они стекали по вискам назад, теряясь где-то в волосах.

В его планы не входило влюбляться в кого бы то ни было. Ему хотелось одного – чтобы его оставили в покое, чтобы никто не вторгался в его жизнь. И вот теперь он один, и ему хочется выть на луну от одиночества.

Если ад существует, то вот он здесь. И Гиффорду еще хватило дерзости обвинить его в том, будто он выбрал для себя самое простое решение!

Серена же назвала его трусом. Она заявила, будто ему жаль самого себя, что ему страшно дать их любви хотя бы один-единственный шанс.

Разумеется, страшно! Потому что он точно знает, что ничем хорошим для них обоих это не кончится. С него же до конца жизни хватит собственной боли. Новая ему ни к чему.

Но Серене сейчас тоже больно – больно, несмотря на его благородную жертву. Боже, еще никогда он не терпел такой агонии! Это было даже хуже того, на что были способны Рамос и его дружки, хотя бы потому, что она, казалось, длилась вечно, не желая отпускать его даже на самый короткий миг. Он тосковал по Серене, и эта тоска отдавалась в каждой клеточке его тела нестерпимой мукой. Ему было больно, потому что он хотел ее. Было больно от чувства вины перед ней. Ведь к чему кривить душой – она права.

Он трус. Ему было страшно вновь испытать нормальные человеческие чувства. Страшно подпустить Серену слишком близко к себе, страшно позволить ей заглянуть ему в душу, потому что одному богу известно, что она может там увидеть. Впрочем, в душу она ему все-таки заглянула и увидела все, что там было, – и плохое, и хорошее, – и это не отпугнуло ее. Она его любит.

Какой же он глупец, что отказался от такой женщины! Ведь только глупец мог навлечь на себя такие страдания.

Глупец, который оттолкнул от себя любимую женщину – якобы из благородных побуждений. Испуганный глупец, которого страшила сама мысль о любви. Глупец, которому нечего было ей предложить, кроме самого себя, потому что вся его жизнь была лишь голым существованием.

И что теперь?

Лаки долго смотрел на лежащую на полу картину. Бывшую картину, потому что холст смялся и теперь валялся на полу бесформенной кучей. Как ему поступить? Выбросить испорченное полотно или все же попытаться его восстановить? Вновь натянуть холст на подрамник и начать все заново?

Ответ сам собой родился в его голове, и в следующий миг на него снизошло умиротворение.

Если Серена заслуживает лучшего мужчину, чем он, что ему мешает стать лучше? Если он ничего не способен ей предложить, что мешает ему изменить себя? Потому что если он перед собой честен, то должен признать: жизни без нее он для себя не видит. Зачем превращать себя в заложника прошлого? В этакого вечного мученика? Может, хватит страданий? Прошлое отняло у него многое – молодость, надежды, семью. Так стоит ли приносить ему в жертву еще и Серену?

Не пора ли оставить старое позади и попытаться сделать первый шаг в будущее? Разумеется, путь ему предстоит долгий, прежде чем он вновь научится радоваться жизни. Но если не сделать этого первого шага, ничего не изменится, все останется по-прежнему. Но нужна ли ему такая жизнь? Стоит ли она того, чтобы так жить дальше?

Лаки медленно протянул руку за испорченным холстом и рывком встал на ноги.

Глава 21

Стоя на тротуаре, Серена разглядывала табличку на черной лакированной двери. «Галерея РИЧАРД» было выведено золотыми буквами на черном фоне. Старое трехэтажное здание из кирпича приютилось среди ему подобных, не единожды заботливо восстановленных за долгую их историю. Окна были забраны изысканными коваными решетками, за которыми алыми огоньками герани пестрели цветочные ящики. По стенам вился темно-зеленый плющ. На крыльце соседнего дома сидел какой-то человек и играл на саксофоне. Чуть дальше местные жители и туристы занимали столики в уличном кафе, собираясь поужинать. По улице проехала запряженная осликом повозка; возница с воодушевлением рассказывал пассажирам историю квартала. В общем, это был типичный нью-орлеанский летний вечер.

Номер дома соответствовал адресу во Французском квартале, что был указан в приглашении, которое она держала в руках. Тем не менее Серена замешкалась. Прошло четыре месяца с тех пор, как она видела Лаки в последний раз. До настоящего времени он не предпринял ни единой попытки связаться с ней, да и полученное приглашение посетить галерею вряд ли можно истолковать как личное. Судя по всему, ее просто включили в общий список тех, кому эти приглашения следует разослать. Весьма лестно.

Мимо нее прошла стайка туристов. Весело обмениваясь впечатлениями, они просто обошли ее с двух сторон, как вода огибает встретившийся ей на пути камень. Серена даже не сдвинулась с места. Она в очередной раз посмотрела на приглашение, как будто хотела вернуть ощущение, которое испытала, когда впервые вскрыла конверт, – радость, к которой примешивались нотки горечи. Ей было приятно осознавать, что Лаки сделал важный шаг, что он попытался направить свою жизнь в нормальное русло. И вместе с тем ей было горько оттого, что ее в эту свою новую жизнь он так и не включил.

Наверно, любовь к нему все еще таится в ее сердце. Она постепенно привыкла к жизни, в которой его нет, но чтобы совсем забыть? Такого, видимо, никогда не будет. Тем более что она носит под сердцем его ребенка.

Серена прикусила губу и посмотрела на дверь галереи. Весь путь до Нью-Орлеана она твердила себе, что едет туда исключительно ради Лаки, чтобы оказать ему моральную поддержку. Однако истина состояла в ином: она жаждала встречи с ним. Ей было интересно встретиться с ним на нейтральной территории, тем более что у нее есть для него известие. Она внушала себе, что просто сообщит ему, что он станет отцом, но при этом ничего не потребует. Она будет олицетворением самообладания и спокойствия, а затем, возможно, упадет в обморок.

– Так вы будете заходить внутрь или решили ограничиться изучением двери?

Услышав мужской голос, Серена вздрогнула от неожиданности, но, обернувшись, поняла, что это Дэвид Фаррелл. Дэвид настоял на том, чтобы сопровождать ее в поездке в Нью-Орлеан. Вот и сейчас этот симпатичный блондин смотрел на нее с доброй улыбкой и симпатией.

Серена познакомилась с Дэвидом и еще одним практикующим психологом из Лафайетта недавно, и они быстро подружились. Дэвид был прост в общении, хорошо понимал окружающих людей и обладал потрясающей интуицией. Уже после нескольких дней знакомства он завоевал доверие Серены, что было совершенно на нее не похоже. Уравновешенный и надежный, он умел располагать к себе людей, что в немалой степени способствовало его профессиональному росту, успеху и личной притягательности. В глазах незамужних женщин Лафайетта он был идеальной кандидатурой на роль мужа.

Дэвид настоял на том, что довезет ее в Нью-Орлеан и морально поддержит. И вот теперь он стоял рядом с ней, засунув руки в карманы брюк, и терпеливо дожидался ответа.

– Да, мы войдем внутрь, – наконец ответила она. – Я просто хотела убедиться, что это та самая галерея, только и всего.

Дэвид удивленно поднял брови и пробормотал нечто невнятное.

– Приберегите это для ваших пациентов, доктор Фаррелл, – сухо заметила Серена и вошла.

В галерее было чуть прохладно и светло. Белые стены служили хорошим фоном для картин, на которые искусно была направлена подсветка. Деревянные полы зала были отполированы до блеска. Зрителей собралось изрядное количество. Присутствующие восхищались живописными работами Лаки, оживленно переговаривались, попивали белое вино из высоких бокалов, закусывая бутербродиками-канапе. Из скрытых динамиков лились приглушенные звуки каджунской музыки.

Серена поймала себя на том, что скучает по дикому болотистому краю, и даже улыбнулась этой мысли. Сейчас она ведет ту же жизнь, что когда-то в Чарльстоне, и вдруг оказывается, ей не хватает галереи старого дома в Шансон-дю-Терр. Она тосковала по добродушной перебранке Гиффорда и Пеппера, по мелодии тустепа из старого радиоприемника.

Она плохо представляла себе Лаки в стенах модной галереи. Он слишком велик для них, слишком силен, слишком необуздан. Она начала пробираться сквозь толпу, ожидая, что увидит его в камуфляжных штанах и без рубашки.

– А он весьма талантлив, – прозвучал у нее за плечом голос Дэвида.

Они остановились возле пейзажа, изображавшего болотный край в лучах заходящего солнца. Серена посмотрела на картину и вспомнила тот день, когда они с Лаки занимались любовью рядом с его мольбертом.

– Верно, – согласилась она. – Он очень талантлив. Я рада, что он наконец сам это понял.

– Похоже, сегодня вечером это стало понятно многим людям. Мне кажется, в один прекрасный день этот ваш мистер Дюсе станет богатым человеком. Вы еще не виделись с ним?

– Пока нет.

– Хорошо, – сказал Дэвид и взял бокал вина с подноса проходившего мимо официанта. – Если что, шепните мне одно лишь слово, и я тут же растворюсь в толпе.

Внезапно Серена застыла на месте. Она была готова поклясться, что почувствовала на себе взгляд Лаки. Ощущение было такое, будто по ней ударил мощный луч прожектора. Она медленно обернулась. Их взгляды встретились, и у нее перехватило дыхание. Лаки посмотрел на нее так, будто она была последней женщиной на земле. Оставив без внимания двух владельцев галереи, с которыми до этого разговаривал, он решительно направился в ее сторону. Стоило ей увидеть, как он приближается к ней, как голова тотчас пошла кругом. Лаки двигался с грацией огромной дикой кошки, которой опасливо сторонятся даже наивные горожане.

Серена усилием воли подавила в себе желание броситься ему на шею. Вместо этого она криво улыбнулась ему и сказала:

– Боже, тебя заставили надеть рубашку. Небывалое зрелище.

Лаки нахмурился и потрогал галстук. Кстати, узел он уже успел расслабить. Сегодня каджун выглядел просто потрясающе: в бежевых льняных брюках, белой рубашке и коричневом шелковом галстуке. У него были все те же непокорные длинные волосы, но вместо простецкого шнурка сегодня они были перехвачены более приличной на вид узкой полоской кожи. Глядя на него, Серена испытала давно забытое волнение, хотя и была не вполне уверена в том, что видит перед собой прежнего Лаки. Сказать по правде, она бы предпочла, чтобы он предстал перед ней в своем повседневном наряде: футболке и камуфляжных штанах.

– Не думал, что ты придешь, – негромко произнес он. Его взгляд скользнул по стоящему рядом с ней мужчине, и он нахмурился.

– Конечно же, я пришла. Я же получила твое приглашение, – с легким упреком отозвалась Серена и в качестве доказательства показала конверт. – Я захватила с собой моего друга. Надеюсь, ты не против. Познакомься, это Дэвид Фаррелл. Дэвид, это Лаки Дюсе.

– Рад познакомиться, – произнес Дэвид и протянул руку.

Лаки ничего не ответил. От Серены не скрылось, как он внутренне весь напрягся.

Дэвид подавил улыбку и сделал шаг назад.

– Я, пожалуй, пройдусь, посмотрю картины. Вам, наверно, хочется пообщаться наедине, – сказал он и в мгновение ока растворился в толпе.

Серена повернулась к Лаки. Тот по-прежнему не сводил с нее пристального взгляда. Хотя с момента их последней встречи прошло несколько месяцев, Серена поймала себя на том, что ее тело подсознательно реагирует на его присутствие. Ее как будто обдало жаркой волной. Сердцебиение участилось. Казалось, каждая клеточка ее тела трепещет от возбуждения.

Игнорируя предательские сигналы, Серена с искренней теплотой посмотрела на Лаки.

– Прими мои поздравления. Знаю, это очень для тебя важно. Я рада твоему успеху.

Лаки ответил ей не сразу. Видеть перед собой Серену – боже, он уже перестал мечтать об этом. Он не спал ночами, думая о ней, однако не мог позволить себе просто отправиться на ее поиски, не то чтобы предложить ей совместное будущее. Сейчас он буквально пожирал ее глазами, любуясь золотом волос, румяными щеками, пухлыми губами, живыми карими глазами, решительным подбородком. Сегодня на ней был деловой костюм – темно-синяя юбка и свободного покроя двубортный блейзер, – который прекрасно подчеркивал ее фигуру. Увы, он поймал себя на том, что предпочел бы увидеть ее в своей старой синей рабочей рубашке. И с горечью подумал, что вряд ли когда-нибудь ее в ней увидит. Ведь сегодня она пришла в галерею вместе с так называемым «другом».

– Хорошо выглядишь, – похвалил он, пытаясь понять, почему она сегодня выглядит абсолютно другой, чем прежде.

– Ты тоже, – шепотом ответила Серена.

– Как поживает Гифф?

– Отлично.

О господи, подумал он, ему так много хочется сказать ей. Он же стоит, как полный придурок, и обменивается дежурными любезностями, как будто она посторонний для него человек. Может, после того, как он сполна налюбуется ею – если такое бывает! – нужные слова сами придут к нему. Но тогда необходимость в разговорах отпадет сама собой. Боже, как он хотел ее! Хотел обнять, прижать к себе. Ему хотелось вытащить шпильки из ее волос и запустить в них руку, ощутить их шелковистую массу. Хотелось оказаться с ней в постели, испытать блаженство, которое дарило ему слияние их тел, а потом не менее блаженное умиротворение, которое могла подарить ему только эта женщина.

Но она пришла с другим мужчиной…

Неожиданно кто-то ткнул пальцем ему в бицепс. Лаки обернулся и увидел владельца галереи Генри Ричарда. Это был худощавый, подтянутый мужчина лет сорока, на его вкус, излишне космополитичный. Лаки поспешил в очередной раз напомнить себе, как то делал на протяжении последних недель, что этот человек – владелец одной из лучших галерей города, а его невестка Даниэль приложила немало усилий к тому, чтобы их познакомить. Только благодарность по отношению к Даниэль удерживала его от желания послать Ричарда подальше. Впрочем, была еще одна причина: возможность показать Серене, что он готов начать новую жизнь. Ричард оставил без внимания его хмурый взгляд и кивком указал на экзотического вида особу рядом с собой.

– Ты непременно должен познакомиться с Аннис, Лаки, – проговорил он. – Она арт-критик из «Таймс».

– Неужели там, откуда ты родом, не учат хорошим манерам? – нарочито слащавым тоном спросил Лаки. – Я в данный момент разговариваю с мисс Шеридан.

Щеки Ричарда пошли красными пятнами. Критикесса с интересом посмотрела на Лаки.

Ричард шагнул ближе к восходящему светилу и шепнул ему на ухо:

– Аннис – очень влиятельная персона в художественном сообществе.

– Тогда ты можешь от всей души поцеловать ее в зад, – ответил ему Лаки. – У меня сейчас есть дела поважнее.

Серена деликатно покашляла.

– Лаки, я вижу, что ты в данный момент занят. Поговорим позже.

– Мы можем поговорить прямо сейчас, – сказал Лаки, сверкнув глазами. И, взяв за руку, повел ее к запасному выходу. – Пойдем отсюда. Мне здесь нечем дышать.

– Но твоя выставка!..

– Ничего с ней не случится. Она будет идти своим ходом.

– Лаки! – процедила Серена сквозь зубы, дабы не привлекать к ним внимания окружающих. – Эти люди пришли сюда, чтобы тебя увидеть.

Лаки пропустил ее упрек мимо ушей и двинулся дальше, решительно выставив вперед подбородок и нахмурив брови.

– Если они пришли ради моих картин – прекрасно. Если пришли ради бесплатной выпивки, я тоже не возражаю. Но если они пришли только для того, чтобы поглазеть на меня, то могут валить отсюда, я не выставочный экспонат.

Он тащил ее за собой к двери, и толпа посетителей испуганно расступалась в стороны. Миновав небольшую кухню и удивленные взгляды персонала, они вышли во двор, окруженный соседними зданиями.

В центре мелодично журчал фонтан, от которого во все стороны расходились мощенные камнем дорожки. Теплый вечерний воздух был напоен ароматами цветов, буйно разросшихся в крохотном дворике. Над городом сгустились сумерки, и во дворе уже зажглись бронзовые фонари.

– Тебе везет – в наши дни считается вполне естественным, что у художников должны быть дурные манеры. Людям это даже нравится, – сухо заметила Серена, когда Лаки подвел ее к скамейке в дальнем углу сада.

– Верно, меня ждет бешеный успех. Ты тоже так думаешь?

– Сенсация ждет наверняка. Кстати, у меня почему-то онемела рука. Не потому ли, что ты ее сжимаешь?

Лаки выругался по-французски и, как только они подошли к скамье из кованого железа, скрытой зарослями бугенвиллеи, отпустил ее руку.

– В такой толпе я чувствую себя не в своей тарелке, – признался он.

Серена ответила ему теплой улыбкой.

– Судя по всему, дела у тебя идут прекрасно.

– Стараюсь, – небрежно пожал плечами Лаки.

Серена с ужасом поймала себя на желании прикоснуться к нему. Боже, как ей хотелось обнять его, сказать, как она гордится им! Однако вместо этого она заставила себя опуститься на скамью. Последние месяцы он прекрасно жил без нее. Было видно, что он приложил немалые усилия, чтобы распрощаться с прошлым. Серена была искренне за него рада, но не могла позволить себе разделить с ним победу. Если она не хочет проблем на свою голову, ей лучше держаться от него как можно дальше, как в эмоциональном, так и физическом плане.

– С тобой все в порядке? – неожиданно задал он ей вопрос.

– Конечно, – ответила она, и в ее голосе прозвучала некая неуверенность. – Со мной все в порядке.

Конечно, если под этими словами иметь в виду душевную боль и одиночество. Она сказала бы ему правду, если бы не пообещала себе сохранить гордость.

Тишина сада окружила их как будто коконом. Тихо журчал фонтан. Со стороны домов доносились приглушенные звуки автомобильных гудков, чьи-то голоса, звуки джаза, лившиеся из какого-то окна.

Лаки ничего этого не слышал. Он стоял возле Серены, чувствуя себя неловко в новых тесных ботинках, думая о том, что упустил свой шанс и потерял ту единственную женщину, которую по-настоящему любил.

– Мне тебя недоставало, – неожиданно признался он.

Серена удивленно подняла на его глаза. Ей показалось, будто ее сердце остановилось. Наверно, она просто задержала дыхание.

– Мне чертовски тебя недоставало, Серена.

– Тогда почему же ты не приехал ко мне? – спросила она, с трудом выговаривая слова.

– Не мог. Скажи, что я мог бы тебе предложить? Тем более в том состоянии, в котором я тогда был.

– Я все равно любила тебя.

– Ты меня до сих пор любишь? – спросил Лаки и заглянул ей в глаза в ожидании ответа.

– Вот уже четыре месяца я пытаюсь перебороть это чувство.

– И как? Удалось?

Серена промолчала. Она смотрела на него в упор, чувствуя, что ненавидит его. Ненавидит за то, что он сделал с ней; за то, что сейчас он рушит те стены, которые ей за последнее время удалось возвести между ними; за то, что он лишил ее покоя и сна. Лаки нагнулся, уперся в скамью коленом и взялся обеими руками за спинку, лишь бы только она не смогла встать и уйти.

– Ты меня еще не разлюбила, Серена? – спросил он.

Она попыталась отвернуться от него, но Лаки приподнял ей подбородок и заставил посмотреть ему прямо в глаза.

– Нет, – прошептала Серена, и с ее ресниц скатилась одинокая слезинка, унося с собой последнюю ее надежду сохранить гордость. – Нет.

– Тогда какого черта ты делаешь здесь с другим мужчиной? – бросил он ей, и его голос звенел ревностью. Серена удивленно округлила глаза.

– Дэвид? Он просто мой друг и коллега. Мы вместе работаем.

– Так он не твой любовник?

– Нет! – раздраженно воскликнула Серена. – И вообще, это не твое дело!

Лаки отошел от нее и встал поодаль, засунув большие пальцы за пояс брюк. Лицо его было чернее тучи.

– Нет, дорогая. Это, черт побери, мое дело!

– Неужели? – язвительно спросила Серена и выгнула бровь. – С какой это стати?

– Потому что я тебя люблю! – воскликнул Лаки.

Окружающий мир на мгновение застыл.

Серена в немом изумлении посмотрела на него, не в силах что-то говорить или даже пошевелиться. Лаки смотрел на нее, и грудь его вздымалась от волнения.

– Я люблю тебя, – тихо повторил он, беря себя в руки.

Продолжая смотреть на него в упор, Серена медленно поднялась со скамьи.

– Я уже оставила всякую надежду встретиться с тобой. Я все ждала и ждала, когда же ты вернешься. – Она покачала головой, чувствуя, что слезы застилают ей взор. – Скажи это еще раз, – прошептала она, когда Лаки обнял ее. – Пожалуйста, скажи это еще раз.

– Я люблю тебя. – Каждое его слово перемежалось поцелуем в висок. – Je t’aime, ma cherie. Je t’aime.

Он прижал Серену к себе и, отыскав ее губы, прильнул к ним жадным поцелуем, как будто изголодался по ней за последние месяцы. Затем слегка отстранился и принялся осыпать поцелуями ее мокрые от слез щеки и ресницы.

– Не плачь, дорогая. Не плачь, – прошептал он. – Все хорошо.

Увы, слезы одержали над ней победу, и она расплакалась, не в силах совладать с приливом чувств. Прижавшись лицом к его сильному плечу, она рыдала, как будто со слезами хотела выплакать всю свою душевную муку. Ей была приятна исходящая от него сила, и она поблагодарила небеса за то, что они снова вместе.

– Будь моей женой, Серена, – прошептал Лаки. – Ты мне нужна. Я могу перевернуть свою жизнь на сто восемьдесят градусов, но она все равно будет ненужной для меня, если в ней не будет тебя. Будь моей женой.

Серена отняла голову от его плеча и заставила себя улыбнуться. Лаки – суровый, сильный и очень непростой. Жизнь с ним вряд ли будет безоблачно-легкой или скучной, а вот без него будет лишена всякого смысла. Она любила его без всяких причин, но разве любят за что-то? Разве это любовь? Она заглянула в глубь его души и увидела человека, достойного того, чтобы связать с ним свою судьбу.

– Стань моей женой, Серена! – повторил он.

– Я согласна, – прошептала она.

– Стань матерью моих детей!

– Да, я согласна, – произнесла она и улыбнулась еще шире. Затем взяла его руку и положила себе на живот.

Ей не нужно было ничего говорить. Лаки все прочитал в ее глазах. Он тотчас представил себе Серену, держащей на руках красивого темноволосого малыша, и его бросило в жар. В порыве нежности он еще крепче прижал ее к себе. Его жизнь, на которую совсем недавно он был готов махнуть рукой, неожиданно наполнилась смыслом. Он еще долго не выпускал Серену из объятий. Любовь, этот великий целитель, нахлынула на него порывом очистительного ветра, выметая последние остатки мрака из самых дальних уголков его души.

Затем, слегка отстранившись, он с озабоченным выражением на лице смахнул слезинки с ее щек.

– Не знаю, дорогая, какой из меня выйдет муж, – честно признался он. – Я слишком долго был одинок. Дольше, чем ты себе представляешь.

– Все будет хорошо, – успокоила его Серена и погладила по гладко выбритой щеке. – Одиночество больше тебе не грозит.

– Верно. Потому что у меня будешь ты.

– Да, я буду с тобой всегда.

От автора

Надеюсь, вы получили удовольствие, читая эту книгу, ничуть не меньшее, чем я, когда писала ее для вас. Мне хотелось создать яркую картину Южной Луизианы. Это удивительная часть Америки, с уникальной природой и неповторимой историей, а также с удивительной смесью культур. Я пыталась донести до читателя это культурное разнообразие – например, вкладывала в уста героя фразы на французском.

Диалект каджунов отличается от стандартного французского – точно так же, как английский Елизаветинской эпохи отличается от современного. Этот диалект развивался в изоляции от материнского языка и потому сохранил немало устаревших слов и фраз. Вместе с тем он обогатился за счет заимствований из других языков. Сам диалект представлен в наши дни несколькими поддиалектами, что неудивительно, поскольку на протяжении нескольких поколений он передавался из уст в уста, не имея письменной формы. Примерно шестьдесят процентов словаря каджунов совпадают со стандартным французским, сорок процентов – характерны только для этого диалекта.

Лишь недавно начались попытки сохранить этот уникальный диалект – составить его словарь, изучить грамматику, издать учебные пособия. Увы, эти попытки встретили яростное сопротивление. Разгорелись жаркие споры о том, какой диалект самый правильный, и даже зачем вообще нужно спасать этот умирающий язык. Есть немало тех, кто посматривает на него свысока, как на «испорченный французский». Лично для меня каджунский диалект – уникальная часть нашего культурного наследия, нечто такое, что заслуживает того, чтобы мы его сохранили.

Источником каджунских слов и фраз, которые я вложила в уста главного героя, стал разговорник под редакцией Гарри Джэнниса и Рэнделла Уотли, а также переводы на английский язык каджунских песен, которые можно услышать в исполнении группы « Beausoleil». Хочу выразить слова признательности артистам за то, что благодаря им каджунский язык все еще жив.

Примечания

1

Нет, дорогуша ( фр.).

(обратно)

2

Зд.: красотка ( фр.).

(обратно)

3

Каджуны – переселенцы из Франции, первоначально проживавшие в Канаде, а затем перебравшиеся в Луизиану. Обладают специфической культурой.

(обратно)

4

Лаки (англ. Lucky) – Счастливчик.

(обратно)

5

Боже ( фр.).

(обратно)

6

Легислатура – законодательный орган в ряде штатов США, в том числе и в Луизиане.

(обратно)

7

Довольно ( фр.).

(обратно)

8

Хорошо ( фр.).

(обратно)

9

Американский музыкант, уроженец Луизианы, создатель т. н. каджунского аккордеона.

(обратно)

10

Мое сердечко ( фр.).

(обратно)

11

Я люблю тебя, мое сердце ( фр.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

От автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg