«Благие намерения»

Благие намерения (fb2) - Благие намерения (пер. Аркадий Юрьевич Кабалкин) (Следствие ведет Ева Даллас - 50) 1409K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Нора Робертс

Нора Робертс Благие намерения

Nora Roberts

Obsession in Death

© Кабалкин А., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Беду, нахлынувшую вдруг, Не враг вам возвестит, а друг. Джонатан Свифт

Но Зло Добру лишь говорит: «Мой брат…»

Алджернон Чарльз Суинберн

Пролог

Убить оказалось проще, чем мне представлялось. И гораздо полезнее. Наконец-то у меня чувство, что сделано что-то важное, по-настоящему заслуживающее внимания. Вся моя прежняя жизнь состояла из настойчивой, упорной борьбы, но никто ни разу толком не оценил моих усилий, никто не разглядел, что собой представляю.

Могу сказать объективно и честно, что в этом новом и важном начинании труд мой с начала до конца был хорош, мне есть чем гордиться.

Многие недели — да что там, месяцы — ушли на планирование, отбор и проработку всех мельчайших подробностей, и все это время во мне росло нетерпение, даже раздражение собой.

Бывало, мной овладевало сомнение, случалось даже терять отвагу, погружаться в растерянность. Ничего не стоит разочароваться, когда некому оценить твои умения и усилия.

Зато сейчас я вижу, что в этот раз (возможно, все дело в многолетней подготовке) старания не пропали даром.

Мне и дальше не будет жаль потраченного времени: вся подготовка, все планирование скажутся на тех, чей черед наступит потом.

Неделями длились слежка за моей целью и изучение ее привычек. Пришлось вложиться в самую лучшую амуницию, часами прорабатывать все этапы операции — и вот налицо первый успех.

Стрелка на моих весах впервые качнулась в сторону равновесия. Сделан, полагаю, первый взнос в фонд моего друга и партнера.

Эта платиновая блондинка, эта сука, заслуживала смерти.

Не Шекспир ли говорил, что стоило бы поубивать всех стряпчих? Надо будет уточнить. Во всяком случае, моими трудами их стало на одного меньше: она больше не заработает ни цента своим подлым ремеслом. А самое главное, не сможет больше оскорблять и унижать человека, которым я восхищаюсь больше всех на свете. Человека, заслуживающего ее УВАЖЕНИЯ!

Мне досталась честь сыграть решающую роль в наказании порока, в торжестве справедливости во имя женщины, которая, в силу изъянов профессии, не способна сама вершить правосудие.

Я буду ее ангелом-мстителем, ее воином-защитником.

Скоро она узнает, что у нее есть покровитель, тот, кто внемлет гласу справедливости. Увидев мое послание, она догадается, что теперь у нее есть защита, что появился кто-то, кто ее понимает, кто питает к ней наивысшее уважение и восхищение. У меня этого не было никогда. Наша с ней связь так сильна, так прочна, что я часто читаю ее мысли. А может ли она читать мои?

Порой, поздно ночью, я чувствую ее присутствие рядом. Как иначе у меня родилось бы понимание, с чего начать, как поступить?

Я дорожу нашей духовной близостью. Глубиной, силой и древностью эта связь превосходит само время. В сущности, мы — единое целое, орел и решка одной монеты.

Нас соединяет смерть.

Вот и получено доказательство моих способностей. Впереди еще много дел, ибо список длинен. Но нынче вечером я без спешки, с наслаждением доверяю бумаге свои чувства. У меня заслуженный маленький праздник. Завтра я продолжу наводить справедливость.

Однажды пробьет час, и мы встретимся. В тот день она узнает, что у нее есть самый верный на свете друг.

То будет счастливейший день в моей жизни.

1

Ясное морозное утро на излете 2060 года лейтенант Ева Даллас встретила в роскошной спальне, стены которой поражали смелыми мазками густого пурпура вперемежку с кляксами зелени на стальном сером фоне. Снаружи вспыхивала, как в приступах непрекращающегося безумия, навязчивая реклама послерождественских распродаж, уличные торговцы без устали расхваливали поддельные наручные коммуникаторы и краденые сумочки толпам туристов, которые заполнили город в праздничную неделю.

Снаружи жизнь била ключом, но здесь, в шикарной, разноцветной, стильной спальне, она прекратилась.

Огромный букет белых лилий и багровых роз в высокой зеркальной вазе не заглушал запах смерти. Густой липкий аромат цветов ощущался отдельно, запах смерти отдельно.

На широкой кровати, где легко улеглись бы шестеро, лежало тело женщины, бывшей красавицы. Безупречность ее стиля была заметна даже сейчас. Все на ней к месту: и серебристые выходные брюки, и шелковая лавандовая блузка, и отменные маникюр и педикюр темно-красного цвета.

Ресницы в густой туши распахнуты, глаза с легким изумлением уставились в потолок.

Ее горло пересекал тонкий, как от бритвы, глубокий, до самого позвоночника, разрез. Успевшая застыть кровь испачкала пол, светло-серую простыню, светлые волосы убитой.

На блестящей крышке прикроватного столика стояло блюдце из граненого стекла, а в нем лежал язык убитой.

Но поразительнее всего, во всяком случае для Евы, была надпись над толстой спинкой кровати: четкими прописными буквами, черным по серой стене.

ЛЕЙТЕНАНТУ ЕВЕ ДАЛЛАС,

С ОГРОМНЫМ ВОСХИЩЕНИЕМ И ПОНИМАНИЕМ.

ЕЕ ЖИЗНЬ БЫЛА ЛОЖЬЮ;

ЕЕ СМЕРТЬ — НАША ПРАВДА.

ОНА НЕ ПРОЯВЛЯЛА К ВАМ УВАЖЕНИЯ,

ДУРНО О ВАС ОТЗЫВАЛАСЬ,

ПЫТАЛАСЬ НАЖИТЬСЯ НА ПРИНИЖЕНИИ ВСЕГО ТОГО, РАДИ ЧЕГО ВЫ ТРУДИТЕСЬ.

ДЛЯ МЕНЯ БЫЛО ЧЕСТЬЮ И УДОВОЛЬСТВИЕМ

УРАВНОВЕСИТЬ ВЕСЫ.

ПРАВОСУДИЕ СВЕРШИЛОСЬ.

ВАШ ИСТИННЫЙ И ВЕРНЫЙ ДРУГ.

Напарница Евы, детектив Пибоди, задохнулась от неожиданности.

— Ничего себе, Даллас! Ну и хрень!

Замечание Ева оставила без ответа. Повернувшись к полицейскому в форме, стоявшему в дверном проеме, она спросила:

— Кто нашел тело?

— Ее администратор. Вчера вечером потерпевшая не явилась на встречу, сегодня утром — на работу, где было запланировано совещание. Поэтому администратор, Сесил Хавершем, отправился сюда. Дозвониться не получилось, на звонки в дверь реакции не последовало. У него были ее коды и пароль: по его утверждению, в ее отсутствие он поливает здесь цветы и выполняет прочие обязанности. Войдя примерно в девять пятнадцать, он услышал включенный в спальне, как сейчас, телевизор и поспешил сюда. В девять девятнадцать поступил звонок на 911. Время совпадает.

— Где он?

— Здесь есть запирающаяся столовая, мы посадили его там.

— Пусть сидит. Мне нужны записи наружных и внутренних камер охраны здания. Пора начинать обследование места происшествия. Сперва займитесь этим этажом.

— Есть, сэр! — Он показал подбородком на надпись на стене. — Потерпевшая — ваша знакомая?

— У меня были с ней контакты. — Во избежание дальнейших вопросов Ева отвернулась.

Прежде чем войти в квартиру, они с Пибоди натянули перчатки. У двери спальни Ева включила запись. Она, высокая стройная шатенка с короткими непричесанными волосами, угловатым лицом и удлиненными карими глазами, смотревшими бесстрастно, как и положено копу, застыла над трупом.

Да, подумала она, у них были контакты, после которых она не испытывала к потерпевшей ни малейшего сочувствия. Выходит, последние дни года для них с Пибоди будут связаны с некогда могущественной адвокатшей, этические представления которой, как считала Ева, роднили ее с гремучей змеей.

— Начнем с установления личности, Пибоди. Следи, чтобы все происходило строго по закону.

Пибоди, кивнув, сняла и аккуратно сложила розовое кожаное пальто — рождественский подарок Евы. После этого она достала из рабочего чемоданчика идентификационный планшет. Не снимая с темноволосой головы розовую полосатую шапочку с помпоном, она приблизилась к телу.

— Идентификация произведена. Пострадавшая — Леанор Баствик, проживавшая по этому адресу.

— Причина смерти выглядит очевидной: удушение, вероятно, при помощи проволочной удавки. Судмедэксперт уточнит. Определи время смерти.

Пибоди достала из своего чемоданчика новый прибор и произнесла на диктофон:

— Время наступления смерти восемнадцать тридцать три.

— Следы борьбы отсутствуют, как и ранения, причиненные при сопротивлении, а также иные телесные повреждения. Внешних признаков взлома нет. Пострадавшая полностью одета, многочисленные ценные предметы остались на своих местах. Без признаков нападения с сексуальными намерениями или для грабежа. Целью было, похоже, именно убийство.

Пибоди подняла взгляд на надпись на стене.

— Выразительно!

— Да уж. Записи камер могут показать иное, но пока это выглядит так: пострадавшая открыла дверь человеку, которого знала или думала, что знает. Убийца либо сразу ее обездвижил — пусть судмедэксперты начнут с признаков интоксикации, проверят, есть ли на теле следы от разряда шокера или от иглы шприца, — либо сперва затащил сюда. В таких домах отличная звукоизоляция, так что она могла сколько угодно звать на помощь, надрываться — никто не услышал бы. Окна плотно закрыты.

— На запястьях и лодыжках отсутствуют следы связывания.

Теперь к телу приблизилась сама Ева. Она осмотрела голову, приподняла, проверила затылок.

— Повреждения от тяжелых предметов отсутствуют.

Она вынула из собственного чемоданчика специальные очки и присмотрелась получше.

— Ссадина, легкая контузия. Падение, возможно, удар головой. Обездвижена — введением медикаментов или оглушением — либо при открывании двери, либо уже внутри, если знала убийцу. Сюда он ее притащил или насильно привел. Постель даже не смята, подушки аккуратно подняты.

Приподняв одну руку убитой, она осмотрела пальцы, заглянула под ногти.

— Чисто, следы отсутствуют, ничто не говорит о том, что она вцепилась в убийцу. Когда тебя душат удавкой, ты обязательно сопротивляешься, а значит, она не могла.

Не снимая очков, Ева занялась стеклянным блюдцем с вырезанным языком.

— Выглядит аккуратно — не выдран и не отпилен. Вероятно, использовано тонкое острое лезвие. Не исключен скальпель. Какая болтовня без языка? — спросила она, обращаясь к самой себе. — Не можешь говорить — нельзя защищать преступников. Это такое дополнение, символ, памятный подарок.

— Тебе.

Ева внимательно изучила надпись и до поры до времени обложила льдом тревожащую мысль о ней.

— Так это читается. Мы с ней сталкивались лбами из-за Джесса Барроу пару лет назад, а также раньше, когда убили ее партнера. С ней было трудно иметь дело, но она просто делала свою работу — так, как она ее себе представляла.

Отвернувшись от трупа, Ева прошла в просторную, отлично оборудованную гардеробную.

— Она готовилась переодеваться. Черное платье, модные туфли, нижнее белье и украшения в тон, очень неплохие. Здесь ни к чему не прикасались. Она выложила наряд для вечерней встречи.

Теперь — в шикарную серебристо-белую ванную. Здесь на длинной полке стояла квадратная стеклянная ваза с пурпурными цветами — видимо, это был ее любимый оттенок.

— Полотенца на сушилке, халат на крючке рядом с душем, бокал вина, какая-то косметика для лица.

— Это маска.

— Не вижу никакой маски.

— Маска для лица, — объяснила Пибоди, хлопая себя по щекам для наглядности. — Между прочим, очень качественная. Раз здесь больше ничего нет, то она, похоже, собиралась намазать этим лицо, выпить вина, пока впитается, потом принять душ. А тут звонок в дверь.

— Хорошо. Идем дальше. Она готовится к встрече — проверим на ее домашнем компьютере, к какой. Хочет быть чистой и сияющей. Но кто-то звонит в дверь. — Выйдя из ванной, Ева продолжила: — Здесь ничего не тронуто. Включенный экран в спальне — компания или развлечение, пока она готовится к ужину. Здесь — а, возможно, в ванной или в гардеробной — она слышит звонок.

— А охрана на входе? — спохватилась Пибоди. — Как охрана пропустила убийцу?

— Узнаем, когда посмотрим запись камеры. Каким-то образом он проник в здание. Она идет ему открывать.

Ева представила, как это было: Баствик в своем шикарном домашнем облачении идет к двери. Смотрит сперва в «глазок»? Или на монитор?

Зачем хорошая охранная система, если ею не пользуешься? Нет, она ею воспользовалась, решила Ева. И, не увидев угрозы, отперла дверь.

— Он набрасывается на нее, — продолжила она. — Волочит или несет сюда.

— Может, она не возражает? — предположила Пибоди. — Вдруг они любовники?

— У нее встреча. Времени на секс нет. На ней ничего сексуального, раскраска не боевая. Он мог волочить ее силой, хотя не похоже. Никаких следов борьбы, все на своих местах.

Ева осмотрела ноги Баствик в серебристых шлепанцах.

— Каблуки не ободраны. Нет, он ее не тащил.

— Значит, нес. — Пибоди поджала губы и наморщила квадратное лицо, прикидывая расстояние от гостиной до спальни. — Если он вырубил ее только здесь, то должен был прилично пронести на руках. Зачем?

— Вот-вот, зачем? Признаков сексуального насилия нет. Может, потом он ее снова одел? Ладно, подождем, что скажет Моррис. Убийца кладет ее на кровать. Непохоже, чтобы он затыкал ей рот, но здесь слово за судмедэкспертами. Он убивает ее, пока она лежит без сознания. Быстро вырезает язык, чтобы что-то доказать, пишет свой текст, чтобы я узнала, какую услугу он мне оказал, и удаляется. Ладно, потолкуем с ее секретарем, а потом посмотрим записи. Хочу здесь со всем покончить, прежде чем мы вызовем чистильщиков.

Сесил Хавершем выглядел весьма официально, с оттенком щегольства. Короткие белые волосы, стрижка «под императора», в одном стиле с аккуратно подровненной бородкой. Костюм-тройка, стрелки на брючинах такой остроты, что об них впору порезаться до крови.

От него волнами расходилась удрученность пополам с раскаянием. Он сидел, прилежно сложив руки, на стуле с выгнутой спинкой у стола цвета алой губной помады.

Ева кивком отпустила полицейского, потом устроилась во главе стола. Пибоди уселась напротив свидетеля.

— Мистер Хавершем, я — лейтенант Даллас, это детектив Пибоди. Понимаю, сейчас тяжелый для вас момент.

— Я в полной растерянности. — В его выговоре слышалось что-то от акцента британской аристократии, хотя, как успела установить Ева, местом его рождения значился Толедо, штат Огайо.

— Давно вы работали на мисс Баствик?

— Я провел около двух лет в должности ее помощника. До этого я исполнял те же обязанности у мистера Вэнса Кольера из «Свен, Колбрек, Кольер энд Айвз».

— Каким образом вы у нее очутились?

— Она предложила мне это место с серьезным повышением зарплаты и различными бонусами. Для меня переход к уголовному праву от корпоративного и налогового был вдохновляющим.

— В качестве ее ассистента вы имели доступ к ее делам, клиентуре, общественным обязательствам?

— Да, разумеется. Мисс Баствик была очень занятой женщиной в профессиональном и личном отношении. Частично мои обязанности заключались в составлении для нее расписания, ведении календаря, заботе об эффективном распределении ее времени.

— Известен ли вам кто-нибудь, кто желал бы мисс Баствик зла?

— Как адвокат по уголовным делам она, естественно, наживала врагов: прокуроры, клиенты, считавшие, что она их подвела, что, конечно, полная неправда, а также некоторые лица со стороны обвинения. Даже полицейские. — Он посмотрел на Еву твердо, хотя немного расстроенно. — Видите ли, такова уж ее работа.

— Согласна. Кто среди них выделялся?

— Я сам задавал себе этот вопрос, пока сидел здесь и пытался все это переварить. Случались угрозы, не без этого. Мы вели особый файл, я с радостью вам его передам, если фирма позволит. Но чтобы кто-то выделялся в столь трагическом смысле? Нет. Мисс Баствик любила повторять, что если бы никто ей не угрожал и не называл бранными словами, то это означало бы, что она плохо работает. Полагаю, лейтенант, детектив, вы тоже часто оказываетесь в таком положении. Ваша работа сама создает вам врагов, особенно, как я считаю, если вы хорошо ее выполняете.

— С этим не поспоришь. — Ева откинулась на стуле. — Лучше расскажите, когда вы начали переживать за мисс Баствик и что в связи с этим предприняли.

— Я испугался, причем сильно, сегодня утром. Обычно я прихожу на работу в восемь пятнадцать. Так у меня остается время проверить сообщения и расписание на день, подготовить записи и документы для утренних встреч. Если мисс Баствик не едет в суд или не встречается с кем-то вне офиса с утра, то она появляется между половиной девятого и без четверти девять. Этим утром меня ждало сообщение от Ченса Уоррена и Зейна Квирка. Вчера в восемь вечера у мисс Баствик была назначена встреча с ними в ресторане «У Моники» на Парк-авеню. Сообщение пришло накануне вечером, в три минуты десятого. Клиенты были озадачены отсутствием мисс Баствик.

— То есть они, заждавшись, позвонили к вам в офис?

— Именно так. Мистер Уоррен сообщал о попытках дозвониться на карманный коммуникатор мисс Баствик по номеру, который она дала им как своим клиентам. Когда это не вышло, они стали звонить в офис и оставили сообщение.

Он подождал, откашлялся.

— Поскольку ей это совершенно не свойственно, я почувствовал беспокойство и попробовал связаться с мисс Баствик по коммуникатору, но безуспешно. Тогда я оставил на обоих ее номерах голосовое сообщение. После этого я позвонил мистеру Уоррену и узнал, что мисс Баствик так и не приехала в ресторан, поэтому они с мистером Квирком поужинали вдвоем и остались там до начала одиннадцатого.

Он опять сделал паузу и откашлялся.

— Принести вам воды, мистер Хавершем? — предложила Пибоди.

— Не хотелось бы вас беспокоить.

— Никакого беспокойства. Мы ценим ваше желание сотрудничать, — возразила Пибоди, вставая.

— Весьма вам признателен. — Он поправил узел галстука. — Сегодня утром я ждал мисс Баствик к восьми двадцати, так как по ее просьбе запланировал раннее совещание у нас в офисе. Она не приехала, поэтому я, передоговорившись с клиентом, снова позвонил на ее коммуникатор. Признаться, лейтенант… О, благодарю вас, детектив! — Он взял у Пибоди высокий стакан с водой, сделал аккуратный глоток и глубоко вздохнул.

— Повторяю: должен признаться, к этому времени я уже не находил себе места от тревоги. Я испугался, что мисс Баствик заболела или попала в аварию. Поэтому я решил поехать сюда на случай, если она больна и не может воспользоваться коммуникатором. Как я уже объяснял вашему сотруднику, я располагаю ее кодами, так как ухаживаю за ее цветами и занимаюсь другими ее делами, когда она в отъезде. Я звонил, она не открывала, поэтому я позволил себе воспользоваться ее кодами и вошел в квартиру. Понимаю, это можно счесть вторжением на территорию чужого жилища, но я был слишком обеспокоен.

— По-моему, это было разумно.

— Благодарю. — Он сделал еще один осторожный глоток. — Я окликнул ее, услышал голоса — уже через мгновение до меня дошло, что в спальне включен развлекательный экран, — окликнул снова. Сильно встревоженный ее молчанием, я поспешил прямо в спальню. Прежде чем войти, позвал еще раз, на случай, если ей нехорошо.

— Дверь была закрыта или открыта?

— Открыта. Я сразу ее увидел. Там было такое! Я вбежал туда с мыслью, что могу помочь. Перед кроватью я замер, сообразив, что помогать больше некому. Я был потрясен. Наверное, я закричал, хотя не уверен. Потом достал свой коммуникатор. Руки так дрожали, что я едва его не выронил. Позвонил 911. Оператор повела себя спокойно и сочувственно. Велела ни к чему не прикасаться и ждать полицию. Входя, я все-таки дотронулся до входной двери, потом прикоснулся к двери еще раз, впуская полицейских. К дверной ручке спальни я тоже мог притрагиваться, хотя точно не помню.

— Ничего страшного.

— Я видел надпись на стене. Но я не понимаю, что она означает.

— Есть ли среди собранных вами угроз обращенные ко мне? Кто-нибудь угрожал мне в связи с делом Джесса Барроу?

— Не припомню. Я поступил к ней на службу уже после этого дела, хотя знаком с ним.

— Чисто формальный вопрос: можете сказать нам, где вы были вчера вечером между пятью и восемью вечера?

— Где я был? — В этот раз он сделал большой глоток. — Значит, так. В пять минут шестого я покинул офис. Моя жена собиралась ужинать со своей сестрой, а я принимал у себя дома членов шахматного клуба — пришла моя очередь. Марион равнодушна к шахматам. Я был дома в пять двадцать и начал готовиться к ужину. Марион ушла примерно без четверти шесть. Сначала они с сестрой заглянули куда-то пропустить по рюмочке. Первый шахматист явился ровно в шесть. Мы перекусили и играли до… Кажется, на часах было половина десятого. Последний шахматист раскланялся около десяти, вскоре после возвращения Марион. В нашем клубе восемь членов, я могу предоставить все имена.

— Будьте так добры. Для порядка.

— Понимаю. Мисс Баствик была требовательной начальницей. Я предпочитаю таких, потому что сам всегда стараюсь добросовестно выполнять все задания. По-моему, мы друг другу очень подходили. Понимаю также, что кому-то было трудно с ней ладить. Я к их числу не принадлежал.

Впервые он отвел увлажнившиеся глаза. Ева молча позволила ему прийти в себя.

— Простите. Я еще не оправился от потрясения.

— Можете не спешить.

— Очень вам признателен. Нет, мне не было трудно с мисс Баствик. Даже будь это не так, я рассказал бы вам сегодня то же самое. Я сделаю все, чтобы помочь найти того, кто отнял у нее жизнь, вам достаточно только попросить.

— Вы и так нам помогаете, — сказала Пибоди. — Вот если бы вы вдобавок рассказали, как мисс Баствик ладила со своими партнерами и сотрудниками вашей фирмы.

— В общем, без трений не обходилось, а как иначе? Слишком сильна конкуренция. Но ее высоко ценили, уважали. Я… Извините, меня уже несколько раз вызывал мой собственный помощник. Ваш сотрудник просил меня не отвечать по коммуникатору, так что я его совсем выключил. А надо столько всего сделать, о стольком позаботиться.

— Еще одно, — сказала Ева. — Она работала сейчас с каким-нибудь крупным жареным делом?

— Полагаю, под это определение подходят Уоррен и Квирк. Их обвиняют в хищениях из их собственной финансово-консультационной фирмы и в подлоге. На следующей неделе дело передается в суд. Мисс Баствик была уверена, что добьется оправдания по всем обвинениям. Как вам известно, она всегда билась в судах насмерть.

— Мне ли этого не знать! Мы можем с кем-то связаться для вас, мистер Хавершем?

— Для меня? — Он непонимающе заморгал. — Нет-нет, благодарю. Я вернусь в офис и займусь необходимыми делами.

— Будем вам признательны за копии угроз.

— Да, я немедленно дам задание мистеру Стерну.

— Мы можем поручить кому-то из наших сотрудников отвезти вас в офис, — предложила Пибоди.

— Вы очень добры! Но это недалеко, я не прочь пройтись. Мне надо размяться и привести в порядок мысли.

Он встал, Ева тоже.

— Ее родные. Я только сейчас о них вспомнил. У нее остались родители и сестра. Родители живут в Палм-Бич, а сестра… — Он почесал затылок. — Вспомнил, сестра проживает с семьей в Восточном Вашингтоне. Связаться с ними?

— Мы сделаем это сами, — сказала Ева. — Вспомните что-то еще — сразу сообщите.

— Непременно. Хочу спросить — иначе мне не будет покоя: это произошло быстро?

— Полагаю, да.

— Надеюсь, она не мучилась.

Пибоди пошла его проводить, а Ева вернулась в гардеробную.

— Сладок почти до тошноты, — прокомментировала Пибоди, вернувшись. — Но, полагаю, он действительно высоко ее ценил.

— Вряд ли у него найдутся единомышленники, — сказала Ева. — Она была твердолобой, бессердечной и высокомерной. Не думаю, что у нее было много настоящих друзей, но знакомых, клиентов и партнеров наберется целая куча. Так я и думала: здесь сейф. Незаметно, чтобы его пытались вскрыть. Пусть наши мастера уточнят, так ли это. Нам потребуются ее страховщики и банкиры. Надо проверить версию, не сделана ли эта надпись просто для отвода глаз.

— Каких еще глаз?

— Иногда ты меня удивляешь, Пибоди.

Ева немного помассировала себе веки.

ВАШ ИСТИННЫЙ И ВЕРНЫЙ ДРУГ.

Последняя строчка послания навязчиво вертелась у нее в голове. Ей понадобилось усилие над собой, чтобы отвлечься. Временно.

— Нас ждет неприятная процедура. Придется оповестить родственников, а это повлечет утечки. Пусть ее секретарь предоставит нам все мыслимые копии: угроз, списков клиентуры, дел в разработке. Ее фирма будет издавать положенные недовольные звуки — возможно, громче, чем мы привыкли. У прессы начнется неумеренное слюноотделение, как только это послание перестанет быть тайной, что непременно произойдет.

— Кто ради тебя способен на убийство? — Дождавшись от Евы возмущенного взмаха руками, Пибоди уточнила: — Я хотела спросить: кто бы мог так отомстить за проявленную к тебе грубость или высокомерие?

— Никто не приходит в голову. Я стараюсь избегать контактов с людьми, склонными к убийству.

— Я не о конкретном имени, Даллас, а о типе личности, о категории. Это человек, которому ты помогла, которого спасла от беды. Или близкий того, кому ты помогла, кого спасла. Такая возможность тоже не исключена. Или другая: человек, следящий за твоей карьерой. Поклонник, что ли. Ты часто появляешься в СМИ, Даллас, нравится это тебе или нет. Понимаю, тебя от этого воротит. Но от факта не скроешься: ты раскрыла много крупных дел.

— Мы, а не я.

— Допустим. Но не я замужем за сногсшибательным красавчиком-ирландцем, у которого денег больше, чем у самого Всевышнего. И который такой же любимчик журналистов. Добавь к этому шум из-за дела Icove, книгу Надин, успех твоего видео.

— Обосраться! — От отчаяния и головной боли Ева запустила пальцы себе в волосы. — Как же меня это мучает! Но кое в чем ты права, надо копать в эту сторону. Кто-то возомнил себя моим должником и на этой почве свихнулся. Поклонник, решивший, что защитит меня тем, что совершит недоступный мне шаг. Станет убивать моих врагов или тех, кого сам ими сочтет. Черт, Пибоди, после того, как Барроу проиграл апелляцию больше года назад, я ни разу не вспоминала про Баствик!

Ева попятилась в спальню и опять прочитала послание на стене.

— Она не проявляла ко мне уважения, — пробормотала Ева. — Будем надеяться, что мотивом послужило не это: если составить список людей, отнесшихся ко мне неуважительно, им можно обмотать всю долбаную планету! Коп я или не коп?! «Ее жизнь была ложью, ее смерть — наша правда». Наша? У него есть напарник? Он что, меня имеет в виду — себя и меня?

— Тут видна сквозная тема. Это сделано ради тебя и ради справедливости. Баствик — адвокат по уголовным делам, ты — коп. Тут еще отдано должное грамматике. Точка с запятой! Многие ли знакомые нам убийцы воспользовались бы точкой с запятой?

— А что, дело говоришь! Ладно, мы еще займемся всем этим — коп, справедливость, неуважение, большая обширная картина. Но пока сосредоточимся на потерпевшей. Почему именно она? На виду, богатая, привлекательная, с кучей врагов.

— Прямо твой портрет! — тихо проговорила Пибоди. В ее темных глазах появилась мучительная тревога.

— Я небогата. Рорк — вот кто богач. Я, в отличие от нее, каждый день не наряжаюсь.

— Но все равно хорошо выглядишь.

— Ну, спасибо, Пибоди!

— Послушай, ты высокая, стройная, скуластая, зубами вообще можно залюбоваться. Вид что надо, в том числе в объективе. Еще ты крутая, работаешь копом, хотя кто тебе мешает просто красоваться, как одно из приобретений Рорка? Наверное, этому парню не чуждо вожделение. Таким способом он тебя добивается.

— Иди в задницу. — Еве стало неприятно это слушать. — Хватит фантазировать, лучше займемся записями камер. Пора вызывать чистильщиков и перевозку из морга. — Ева покосилась на труп. — Хватит ей здесь лежать.

— Этот убийца, — Пибоди показала подбородком на надпись на стене и взяла свое пальто. — И как его угораздило?!

2

Ева вставила в свой компьютер диск с записями внешней камеры наблюдения и, подумав, отмотала время на час назад по отношению к предполагаемому времени убийства.

«Убийца может быть жильцом этого дома, он также мог прийти когда угодно, но лучше заняться наиболее вероятным вариантом», — решила она.

Теперь она наблюдала, как люди входят и выходят. У многих были пакеты с покупками. Неужели людям никогда не надоест покупать? Куда девать столько барахла? Современники не переставали ее удивлять.

— Уже почти самое время, — подсказала Пибоди, глядя на монитор. — До убийства всего пятнадцать минут. Либо это жилец дома, либо…

— Внимание!

Ева и Пибоди уставились на посыльного или посыльную у панели сигнализации перед дверью.

— Включи-ка паузу! Гляди, он или она держит на плече здоровенную коробку, заслоняясь ею от объектива. Большое бурое пальто, бурые штаны, башмаки на шнурках, бурые перчатки, волосы убраны под темную лыжную шапочку, шея и подбородок закрыты шарфом. Даже расу не определить.

— На какую кнопку жмет, тоже не поймешь. Но даже без увеличения картинки можно предположить, что «он» пожаловал к потерпевшей. Телосложение крепкое.

— Такое впечатление может создавать пальто. Вот рост можно прикинуть. Входит. Переключаемся на внутреннюю камеру. Идет прямиком к лифту, — продолжила Ева через несколько секунд. — Знает о расположении камер. Не первый раз здесь или знаком с системой охраны. Держит свою коробку под правильным углом. Вошел в кабину. Ну-ка, что тут у нас? Руки. Небольшие. Может, мужские, а может, женские. Итак, имеем руки, ноги, рост. Уже какой-никакой материал для анализа. Проклятье! Выходит из кабины, поправляет коробку на плече, шагает прямо к двери потерпевшей.

— Она сама открыла ему — или ей — дверь, тут ты права. Гляди-ка, рука лезет в карман! Даллас!

— Вижу. Движения быстрые. Она открывает дверь. «Мисс Баствик, вам посылка. Тяжелая, мисс, позвольте, я внесу ее внутрь». Она шире открывает дверь и отходит назад, пропадая из объектива. Он входит, держа что-то в руке. Черт, опять не видно! Захлопывает дверь ногой. Чисто сработано, мать его! Или ее.

— Ты все правильно представляла, еще не посмотрев запись! — восхитилась Пибоди.

— Толку-то. Ей уже не помочь. — Ева промотала запись вперед, до того момента, когда дверь снова открылась, и стала смотреть дальше. — В общей сложности двадцать семь минут. Налицо осмотрительность и целеустремленность. Опять коробка на плече, лица не разглядишь.

— Но ты видела?

— Ты о чем?

— Какая пружинистая походка! Человеку очень хорошо, человек чуть ли не счастлив! При этом осторожничает и не забывает заслоняться от камеры по пути туда и обратно. Надо связаться с транспортной полицией, пусть проверят свою съемку. Вдруг убийца воспользовался метро? Или такси? При такой осторожности вряд ли он стал бы ловить такси прямо у дома, но уточнить не помешает.

После этого напарницы проверили домашний кабинет Баствик, подготовили ее электронику для отдела электронного расследования, изучили переписку на предмет подозрительных контактов.

Ева коротко переговорила с Доусоном, главным «чистильщиком».

— Сейчас прибудут специалисты-электронщики. Убийца на пути вверх и вниз воспользовался лифтом «В», поработайте с ним. Я распоряжусь, чтобы его отключили, пока вы там не закончите.

— Уже делаем. — Доусон направил на нее проницательный взгляд темных глаз из-под белого капюшона. — Мы не подведем, Даллас. У нас есть профессиональная гордость.

Изучив в ее присутствии надпись на стене, он сказал:

— Занятный способ заявить о себе!

Ева ушла из спальни и вместе с Пибоди покинула здание.

— Первый подход к штанге ничего не дал, — заговорила Пибоди. — Посыльного — посыльную? — никто не видел. Транспортная полиция еще изучает записи своих камер, но пока что безуспешно. Он, конечно, мог выбросить свою коробку.

— Вряд ли, она может снова ему понадобиться.

— Снова? — переспросила Пибоди, усаживаясь к Еве в машину, на пассажирское сиденье. — Думаешь, он будет продолжать?

— Похоже на то. Эта пружинистая походка, — Ева тронулась с места, — куча удовольствия, почему бы не повторить? Мы действуем по шаблону: изучаем знакомых обоих полов, бывших партнеров, коллег, клиентов потерпевшей.

— Джесс Барроу? Он мотает срок, а так он — лучший кандидат на то, чтобы поквитаться с тобой и с ней. Ты его посадила, она его не спасла.

— Он получил меньший срок, чем заслужил. Но его персона заслуживает внимания. А фирма? Сначала Фицхью, теперь Баствик: два убитых партнера за два года. Давай-ка вчитаемся в список угроз, которые она получала.

— Давай. А как насчет угроз тебе?

Ева, подъезжая к Главному управлению полиции, забарабанила пальцами по рулю.

— Мне никто не угрожал. Знаешь, в какую сторону надо смотреть? Письма поклонников — вот куда! Правда, лично я ничего такого не сохраняю.

— А я их берегу! Знаешь, какие миленькие приходили после того фильма про Icove? — Воспоминания вызвали у Пибоди румянец удовольствия. — Мое любимое — от двенадцатилетней девчонки, написавшей, что раньше хотела стать видеозвездой, а теперь мечтающей заделаться копом, как я. Разве не прелесть? У тебя таких, поди, куча до самого потолка.

— Не знаю. — Еву все это смущало, от таких разговоров она всегда принималась ерзать. — Те, что приходили в Главное, я сваливала на Киунга. Он же у нас главный по связи с прессой. Если через Голливуд, то я просила тамошних ребят избавить меня от этой ерунды. Я — коп, остальное побоку.

Пибоди немного подождала и ответила:

— У них все наверняка подшито.

Ева сдернула с руля руку и взъерошила себе волосы.

— Это точно. И ты права, придется все это читать и анализировать. Дай передохнуть.

Надо успокоиться, прийти в себя. Она утверждает, что первым делом она коп? Значит, и рассуждать должна как коп.

Отбросить эмоции, побороть тошноту, забыть про головную боль и приступить к своим профессиональным обязанностям.

— Обратимся к Мире, пусть посмотрит на это под своим психопатическим углом. Дальше — координация между Киунгом и Голливудом. Киунг умница, за ним не заржавеет, а психиатрия тем временем рассмотрит поведенческий аспект. Если бред на стене не дымовая завеса — вероятность невелика, но кое-какая все же имеется, — то это значит, что убийца непонятно когда и каким образом пытался со мной связаться, а может, и связывался. И теперь эта связь для него реальна. Это мы возложим на тех, кто знает, что искать.

— Ладно, я потереблю Киунга и свалю это на него. Его епархия, пусть вкалывает. Будут другие красные флажки — пройдемся и по ним, поглядим, куда они нас приведут.

— Верно мыслишь, Пибоди. Действуй! — Ева въехала в гараж Главного управления. — Давай пока не снимать с котелка крышку, но и ушами хлопать не будем. Я бегу к Уитни, — сказала она, поставив машину. — Командованию требуется полный рапорт, и как можно скорее. Ты тоже не теряй времени зря: напиши свой отчет и пошли по копии командиру и Мире.

— Ты тоже с ней поговори, — посоветовала Пибоди.

— Куда я денусь от нашего главного психолога? Но первым делом — Уитни. Пусть взвесит все «за» и «против» и решит, поручать ли это нам, мне. Если он решится, потребуется полное доверие.

— Об этом я не подумала, — вздохнула Пибоди. — А надо было!

Ева и Пибоди вошли в лифт.

— На тебе связь, на мне все остальное. Не медлить! Я займусь юристами и моргом.

Пибоди выскочила из лифта, Ева поехала дальше. В кабину набилось много полицейских и штатских.

Выбравшись из тесной кабины, Ева напомнила себе, что сейчас от нее потребуются четкость, обстоятельность и хладнокровие.

В приемной Уитни Ева сказала секретарю:

— Мне срочно надо к нему.

Женщина удивленно приподняла брови.

— Вы не записывались, лейтенант.

— Мне необходимо без промедления поговорить с майором Уитни.

Секретарь кивнула, не задавая вопросов, тронула свой наушник и тихо заговорила:

— Сэр, здесь лейтенант Даллас, просится к вам. Да, сэр, прямо сейчас. Конечно. — Новое прикосновение к наушнику. — Заходите, лейтенант.

— Благодарю. — Ева шагнула к высокой двойной двери, но на пороге обернулась. — Вы знакомы с секретарем доктора Миры?

— А как же! — Женщина улыбнулась. — Очень хорошо знакома.

— Ей бы у вас поучиться. — И Ева открыла дверь.

Начальник — крупный широкоплечий мужчина — сидел за массивным столом и говорил по настольному коммуникатору. Он жестом велел Еве сесть и подождать.

Она закрыла дверь и воспользовалась предоставленными ей секундами, чтобы сосредоточиться, отбросить ненужные эмоции.

Договорив, Уитни впился в нее карими глазами. Заделался крупным боссом, подумала Ева, но все равно остается прежним копом с улицы.

— Леанор Баствик?

— Так точно, сэр.

Он указал на кресло, но Ева осталась стоять по стойке «смирно».

— Я решила доложить вам о деле лично.

— Понятно.

Уитни выглядел отдохнувшим: широкая темная физиономия и коротко постриженные волосы, «перец и соль» — правда, соль уже преобладала над перцем. Отпуск явно пошел ему на пользу.

— Вам докладывали об убийстве? — начала Ева.

— Поскольку она была видным защитником, наше Управление регулярно с ней бодалось. Она была своим человеком для прессы. Следовательно, меня не могли не поставить в известность и не сообщить о вашей связи с делом. Что еще?

— Тело Баствик обнаружил ее ассистент Сесил Хавершем примерно в семь вечера, когда он, встревоженный ее отсутствием на запланированных встречах, явился в ее квартиру. В силу своих обязанностей Хавершем располагал ее кодами. Мы проверим его алиби на момент наступления смерти, но в данный момент он подозреваемым не является. Потерпевшую задушили, скорее всего, при помощи удавки, видимые следы борьбы и сексуального насилия на теле и вокруг него отсутствуют. Время смерти — вчера, в восемнадцать тридцать. Камеры зафиксировали человека, вошедшего в дом в качестве посыльного; он загораживал свое лицо от камер большой коробкой. Пол не установлен.

— Из этого вытекает, что он знал о расположении камер и разбирался в схеме здания.

— Так точно, сэр. Потерпевшая открыла ему дверь. Камеры показывают, как, входя, он запустил руку в правый карман. Ушел, унося принесенное, спустя примерно пятнадцать минут после проникновения в квартиру потерпевшей.

— Быстро сработано!

— Общее время пребывания в доме — менее получаса.

— Профессионал? — спросил Уитни, подавшись вперед.

— Похоже на то, сэр. Но это пока не установлено. В данный момент на месте преступления работают чистильщики, тело доставлено в морг. Я попросила заняться им главного судмедэксперта Морриса.

— Естественно. — Уитни развел ручищами. — Неизбежно внимание прессы, помнящей склонность потерпевшей обращаться к ней в интересах своих клиентов. В вашем рапорте ничто не побуждает закрыть дело для прессы. А вы, Даллас, как правило, не посещаете меня без вызова. В этот раз мне положено что-то узнать?

— Можно воспользоваться вашим экраном, сэр?

Он кивнул.

Еве пришлось немного повозиться — как же она ненавидит всю эту электронику! — но в конце концов она нашла, куда вставить диск и как включить воспроизведение.

На экране появилась надпись на стене над телом.

Уитни встал и обошел свой стол, не сводя взгляд с экрана.

— Когда вы в последний раз видели потерпевшую или говорили с ней?

— На провалившейся апелляции Джесса Барроу, год назад. С тех пор у меня не было дел с ее участием. Но мы время от времени попадались друг другу на глаза. Чаще это происходило во время следствия по делу Барроу и при расследовании убийства партнера потерпевшей, Фицхью. Коп и защитник — не больше и не меньше. Я ее недолюбливала — и как человека, и как юриста, но я многих недолюбливаю.

— Вы когда-нибудь желали ей смерти?

— Сэр!

— Просто так, в сердцах, лейтенант. — Его взгляд призывал ее к откровенности. — В пылу момента, так сказать, в беседе с кем-нибудь?

— Нет, сэр, такого не было. Другое дело — называть ее разными неуважительными именами: без этого, вероятно, не обходилось. Но дело в том, сэр, что нам с ней нечасто приходилось сталкиваться в суде. Если на то пошло, я чаще боролась с покойным Фицхью, чем с Баствик. У нас не было совместных дел, мы не встречались в обществе и никогда не разговаривали вне рамок следствия, за пределами суда. Легкость, с которой убийца проник к ней в квартиру, говорит о том, что он был знаком с Баствик гораздо лучше, чем я.

— Этого нельзя будет скрыть, — предупредил Уитни, кивнув на экран.

— Так точно, сэр, нельзя. Мы могли бы постараться, но убийца все равно не позволит. Зачем стараться, все это выписывать, если это не привлечет внимания и не заслужит благодарности?

Уитни вернулся в свое кресло.

— Нам обоим понятно, что было бы гораздо проще, если бы я поручил это дело другому следователю.

— Может, и проще, сэр, но я прошу вас этого не делать. Если убийца серьезно это написал, то убийство — услуга мне, наказание за проявленное ко мне неуважение. Отстранение меня от дела непременно будет воспринято как новое неуважение. Этот человек считает, что знает меня, но это ошибка, и она дает мне преимущество.

«Хладнокровнее!» — напомнила себе Ева.

— Пибоди координирует всю корреспонденцию, направляемую мне через Управление, и следит за последствиями дела Icove, книги и видео, связанного с людьми из Голливуда. Мы потребуем от доктора Миры назначения специалиста по поведению для анализа этой корреспонденции, если у нее самой не найдется на это времени. Вполне вероятно, что убийца уже пытался со мной связаться, причем неоднократно. У меня есть кое-какой опыт работы с фирмой потерпевшей при расследовании прошлого убийства — это тоже плюс.

Скорость и логика изложения должны на него подействовать.

— Два убийства в одной юридической фирме — подозрительное совпадение. Убийца был знаком со зданием, где проживала потерпевшая, точно знал, где установлены камеры и где расположена ее квартира, знал, что она дома, причем одна, иначе не выбрал бы это время. Все это предполагает инсайдерскую информацию или углубленное изучение.

— Да еще ваше имя на стене, Даллас.

— Вот именно, сэр. Он ищет моего внимания, сэр, иначе ничего не написал бы. Ну, так пусть получит! Очень вероятно, что он снова попытается на меня выйти. Невозможно отрицать, что это — мое имя на стене — имеет некоторый личный смысл. Но я надеюсь, сэр, что вы поверите моему слову: это мне не помешает.

Уитни сцепил пальцы под подбородком и уставился на Еву.

— Если бы я подыскивал вам замену, кому в вашем подразделении вы бы порекомендовали передать это дело?

Это был удар под дых, но она устояла и честно ответила:

— В своем подразделении я могу порекомендовать любого. Любой мой коллега займется расследованием со всем профессионализмом и упорством и доведет его до надлежащего завершения.

— Правильный ответ. Не забывайте об этом, я тоже не забуду. Я поговорю с Тибблом. А вы объясните Киунгу, как отразить нападение прессы, когда оно начнется, — а этого не избежать. Жду от вас верности слову, лейтенант. Если у вас возникнут серьезные помехи, доложите — и отойдите в сторону.

— Есть, сэр.

— Приступайте к работе.

— Спасибо, сэр.

Покидая кабинет начальника, Ева всеми силами пыталась унять ликование.

«Хладнокровнее! — сказала она себе еще раз. — Очередное дело — только и всего».

Но она не верила себе, потому что… не верила, и все. Никогда она не относилась к новому делу просто как к «очередному».

Она заторопилась прямиком в свой убойный отдел, не обращая внимания на ломоту в затылке. В отделе она немного постояла, собираясь с мыслями.

Нет, она нисколько не покривила душой.

Любой из них, кого ни возьми. Хоть Дженкинсон, пивший сейчас поганый кофе, хмуро глядя на свой экран, хоть Бакстер, болтаюший по коммуникатору, закинув на стол ноги в сверкающих штиблетах. Хоть Кармайкл и Сантьяго, о чем-то тихо спорившие, сдвинув головы.

Они еще не избавились от рождественских украшений: дурацкой кособокой елки, всяческой мишуры, символов самых разных верований: ангольской кукурузины, зубчатой миноры, Санта-Клауса — вылитого зомби.

На двери в буфет висела табличка, которую Ева, будь ее воля, никогда бы не сняла:

НЕВАЖНО, КАКОЙ ВЫ РАСЫ, ВЕРЫ, СЕКСУАЛЬНОЙ ОРИЕНТАЦИИ ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ, МЫ ЗАЩИЩАЕМ И СЛУЖИМ.

«Святая правда», — подумала она в тот момент, когда из двери вышел с чашкой дрянного кофе Рейнеке.

Она поспешила в свой закуток, где ее ждал приличный кофе. Ее посетила мысль, что, может быть, в буфете тоже стоило бы поставить кофейный автомат Рорка, чтобы ребята баловались нормальным кофе. Но тотчас отвергла эту мысль как недопустимо сентиментальную.

Зачем нарушать почтенную традицию потребления дряни и ворчания по сему поводу только из-за того, что ей приятно командовать славными копами! Так они лишатся возможности подворовывать из ее кофейной машины. Кто она такая, чтобы лишать их излюбленного развлечения?

Вместо того чтобы приступить к эпохальным преобразованиям, она заказала своей машине хороший кофе, села и принялась за дело.

Убитая заслуживает того, чтобы расследовать ее смерть по всем правилам. Сама Ева тоже предпочитает не нарушать порядок.

После того как она аккуратно заполнит журнал и оформит служебную доску, они с Пибоди начнут допросы в юридической фирме убитой, свяжутся с моргом, с Моррисом. Она станет лично подгонять чистильщиков и лаборантов.

А еще она выкроит время, чтобы выполнить приказание начальства и подключить к делу Киунга.

«Надин! — вспомнила она, рассеянно потирая затылок. — Надин Ферст — ас прямого репортажа и автор “The Icove Agenda” — книги, побившей рекорды продаж. Вот с кем надо переговорить!»

Обстоятельному человеку — а Ева убедилась, что убийца человек обстоятельный, — известно, что Надин и Ева близкие друзья. Через нее — публичную фигуру, известнейшего репортера — ничего не стоит добраться до ее подруги-копа.

А главное, стоит крышке, пока что плотно накрывающей кастрюльку с подробностями убийства, хотя бы немного сдвинуться — и Надин Ферст почует лакомство, как кошка мышку.

Разумнее не ждать, пока это произойдет, а самой возглавить процесс.

Соображая, как лучше это сделать, Ева услышала стук каблучков. Надин?! Легка на помине? Ева привстала, загораживая собой доску.

Но это оказалась Мира.

Ей не было присуще являться самой, вот так входить в ее кабинетик и плотно закрывать дверь.

— Куда сесть? — осведомилась Мира.

— Лучше сюда. — Ева, не скрывая удивления, указала на свое кресло.

— Нет, оно твое. — И Мира с кряхтеньем уселась в неудобное кресло для посетителя. — Ты умница, — начала она. — Коп, каких мало. То и другое означает, что тебе следовало бы передать это дело кому-нибудь другому.

— Согласна, я умница, — сказала Ева. — А уж коп какой! То и другое означает, что я ни за что не откажусь от этого расследования. Кто-то использовал меня для оправдания убийства.

— У тебя личная заинтересованность.

Ева села. Первым делом она восстановила дыхание, потом ответила:

— Так можно сказать про любого. — Не обратив внимания на недовольную гримасу Миры, она продолжила: — Убийство вообще принимаешь близко к сердцу. Но хороший коп умеет сохранять объективность даже в самых трудных условиях.

— Ева! — Мира властно подняла руку, давая понять, что категорически не согласна с услышанным.

Ева изобразила почтительность.

Мира этого заслуживает, подумала Ева, разглядывая ее безупречный, в красной, а не в своей обычной мягкой цветовой, гамме наряд. Волосы, похожие цветом и текстурой на соболий мех, уложены по-новому: обрамляют милое личико, отчего спокойный взгляд синих глаз приобрел дополнительную глубину.

Ева, правда, не исключила, что все дело в волнении.

Тем временем Мира как будто призвала себя к спокойствию: она постаралась сесть поудобнее, насколько позволяло отвратительное кресло, и положила одну великолепную ногу на другую.

— У убийцы есть к тебе что-то личное. Этот человек воображает себя — давай для простоты употреблять мужской род — твоим другом, хуже того, твоим защитником. Он нафантазировал себе какие-то отношения с тобой, и теперь, когда он ради тебя совершил убийство, они только углубились. Он сделал тебе подарок и ждет, что ты это оценишь.

— Придется его разочаровать.

— От разочарования он нанесет новый удар.

— Предположим, я откажусь от дела, решу, что оно недостойно моего времени и усилий. Что тогда? Что? Не совершит ли он новое убийство, не превзойдет ли себя, не выберет ли того, ради кого я уже не пожалею своего времен и сил?

Мира щелкнула себя по носку красной туфельки.

— Образцовый коп! — похвалила она. — Да, такое возможно. Ясно одно: он зациклен на тебе.

— Не скажу, что это ясно и для меня, но я этого не исключаю. Как и того, что все дело было в самой Баствик. Я должна делать свою работу, одобряешь ты меня или нет. Нам бы следовало задаться другим вопросом: почему он зациклился на мне? Почему нафантазировал себе эту дружбу? Как мне ее использовать, чтобы остановить его? Вот где мне нужна твоя помощь!

Мира вздохнула и посмотрела на Евину автокухню.

— Хочешь своего любимого чаю? Кажется, он у меня еще есть.

— Не отказалась бы. Уж очень ты меня огорчаешь.

Ева встала и запрограммировала чай.

— По-моему, это и есть недопустимо личный подход.

— Никуда не денешься, — сказала Мира и улыбнулась оглянувшейся на нее Еве. — Но хороший психиатр, совсем как хороший коп, умеет сохранять объективность. Этот человек идеализирует тебя, Ева, а это очень опасно.

— Почему? — спросила Ева, протягивая Мире чашку. — Я не про опасность. Почему он меня идеализирует?

— Ты — сильная женщина на опасной работе. У тебя яркая карьера.

— Мало ли женщин служит в полиции! — возразила Ева. — Многие в офицерских званиях.

— Добавлю, что многие твои дела попадают в фокус внимания прессы. Ты замужем за крупным, исключительно успешным и притом загадочным человеком, тоже привлекающим очень много внимания.

Пока они пили чай, Ева хмуро обдумывала услышанное.

— А тут еще популярная книга, героиня которой — ты. Не говоря об успешном фильме, расхваленном критиками, — продолжила Мира. — Ты рискуешь своей жизнью ради защиты и службы, хотя могла бы беззаботно путешествовать, вести богатую жизнь, наслаждаться привилегиями. Ты выбрала работу, трудишься, не жалея сил, идешь на смертельный риск ради торжества правосудия.

— Бурные аплодисменты! Убийство Баствик-то при чем? Зачем вообще кого-то убивать, раз я такая? Раз попросту делаю свою работу?

— По мнению убийцы, ты должна бороться за торжество правосудия по-другому, — сказала Мира. — Ты — идеал, профессиональные правила тебе только мешают. Этот человек желает сделать так, чтобы справедливость восторжествовала для тебя самой.

— А Баствик? Какое мне было дело до нее?

— Не тебе. В глазах этого человека она олицетворяла всех защитников, всех, с кем ты сражаешься. Всех, кто проявлял к тебе неуважение, кто не почитал тебя так, как он.

— Господи! — Ева покосилась на свою доску, на фотографии Леанор Баствик, живой и мертвой. — У нас с Баствик почти не было общих дел. Если что и было, то давно, целых два года назад.

— Он мог долго вынашивать свой план, все обдумывать, взвешивать. Может оказаться, что Баствик ляпнула что-то лишнее — на публику или приватно, но так, что ее подслушали, — и эти ее слова усилили отвращение этого человека. Пока только отвращение, не ярость.

Ева опять взглянула на свою доску.

— Баствик была видной персоной среди адвокатов. Это могло послужить причиной того, что его выбор пал на нее. Убийство хорошо спланировано, каждый шаг выверен, преступник ни на секунду не забывал о своей цели. Надеясь, кстати, что его преступление вызовет огласку. Если бы он действовал бескорыстно — а в своем послании он как будто пытается доказать именно это, — то не стал бы марать стену. — Она посмотрела на Миру в ожидании подтверждения своей правоты. — Так ведь? Если ты оказываешь кому-то услугу от души, то слава тебе ни к чему.

— Ни к чему — если от души. А тут ожидалась реакция. Твоя реакция.

— Убийце нужно мое внимание — это я понимаю. Не добьется — повысит ставки. А если добьется, все равно убьет опять. Это дело ему понравилось. К тому же, если кто-то становится объектом твоего внимания, за неимением чего-то еще, то тебе хочется множить дары. Хочется или нет?

— Верно, но одновременно хочется одобрения, похвалы, даже взаимности. Отклика — вот чего ему подавай.

— В любом случае, если только мы не ошибаемся и дело не в самой Баствик, то он еще не закончил. Если у меня не заберут дело, то у меня быстрее получится его остановить. Мне будет проще вычислить его следующую жертву.

— А вдруг следующая — ты? Вдруг ты его разочаруешь, вдруг он решит, что ты его предала? Идолов рано или поздно низвергают, Ева.

— В какой-то момент я неминуемо окажусь следующей.

Мира немного посидела молча, прихлебывая чай.

— Если бы он тебя просто дразнил, играл с тобой в прятки, я бы так не насторожилась. Но это не соревнование, а что-то вроде жертвоприношения. — Она вздохнула и отставила чашку. — Я сама буду анализировать корреспонденцию. Поищем рецидив, того, кто уже тебе писал или еще каким-то образом пытался на тебя выйти. Кого-то, кто воображает, что вы как-то связаны. Попробую вытянуть это из корреспонденции. Я прочла рапорт Пибоди без должного внимания, — продолжила Мира. — Но все равно поняла, что убийца отлично контролировал каждый свой шаг, был осторожен, заранее знал привычки потерпевшей, разбирался в том, как у нее работает система охраны. Значит, он либо изучал, преследовал ее, либо какое-то время находился с ней рядом. Тебя он тоже изучал. Он жаждет твоего внимания, но, конечно, не хочет, чтобы его остановили, тем более сцапали. «Ваш истинный и верный друг», — процитировала Мира. — Выходит, он в это верит и считает себя единственным, кто способен и желает за тебя вступиться. Рорку нужно быть осторожным.

— Рорку?

— Эта женщина повела себя с тобой неуважительно, а Рорк ее не покарал. Получается, он тебя недостоин.

— Думаешь, теперь он примется за Рорка?

— Не сразу, — ответила Мира, — но рано или поздно это произойдет. У него может возникнуть потребность убрать твоих близких, чтобы самому почувствовать себя ближе к тебе. Сейчас у него есть короткий список врагов. Но, поверь мне, он знает имена всех, кого ты любишь, с кем дружишь. Взять хотя бы твою напарницу…

Ева возмущенно привстала.

— Пибоди? Мои подчиненные? — Так далеко ее мысли не заходили. — Тогда я пас!

— Нет! — Мира помотала головой. — Права была ты, я ошиблась. Если ты откажешься от дела, его мотивы не изменятся, наоборот, он может повысить ставки. Теперь ты должна быть вдвойне осторожна в публичном пространстве: следи за своим языком, помни, что любое твое слово может попасть в прессу. Он будет цепляться за все, что ты говоришь, за любой жест. То, что он чувствует, как относится к твоим словам и делам, — это для него и есть правда. Ты не просто следователь, Ева, ты связана с потерпевшей не только у убийцы в голове. Ты для него — мишень.

— Я должна защитить людей вокруг меня, — сказала Ева, думая, среди остальных, и о самой Мире. — Так что вернусь-ка я к работе.

3

В юридической фирме стояла благоговейная тишина. Этого Ева не ожидала: она полагала, что после смерти одного из партнеров от рук того, кого этот партнер, возможно, когда-то представлял в суде, там должна царить суматоха.

Мельком глянув на ее жетон, женщина в дымчато-сером полосатом костюме, на острых красных каблучках, вышла к ней из-за стеклянных дверей.

— Здравствуйте, лейтенант, здравствуйте, детектив. Я Каролайн Дауд, секретарь мистера Стерна. Я провожу вас к нему.

— У вас тут нешумно, — заметила Ева, шествуя за ней из плюшевого серо-малинового вестибюля в высокий просторный коридор.

— Сами понимаете, как мы ошеломлены и подавлены. Смерть мисс Баствик всех нас шокировала. Это колоссальная потеря!

— Давно вы здесь работаете?

— Пятнадцать лет.

— Значит, вы всех здесь знаете.

Ведя Еву и Пибоди мимо закрытых дверей, Дауд бросила на них быстрый взгляд.

— У нас крупная фирма. Но вообще-то вы правы, я знаю всех.

— Вам приходит в голову кто-нибудь, кто желал бы Баствик смерти?

— Никто! Мисс Баствик пользовалась у нас всеобщим уважением, ее чрезвычайно ценили.

Она свернула в противоположную сторону от кабинета Баствик, насколько помнила по своему прошлому визиту сюда Ева.

— Вы ведь знали Фицхью?

— Безусловно. Знаю, вы — та, кто разоблачил его убийцу. Надеюсь, убийца мисс Баствик от вас тоже не скроется.

Она кивнула двоим, мужчине и женщине, увлеченно трудившимся за своими столами в большом открытом офисе. Потом постучала в массивную деревянную дверь.

— Лейтенант Даллас и детектив Пибоди, мистер Стерн, — объявила секретарь, распахнув обе створки двери.

Стерн стоял у окна со сцепленными за спиной руками и любовался головокружительным нью-йоркским видом.

— Входите. — Он обернулся и двинулся по толстому персидскому ковру навстречу гостям с гостеприимно протянутой рукой. — Аарон Стерн. Ужасный день. Ужасный! Что вам предложить? Чай? Кофе?

— Благодарим, ничего.

— Садитесь удобнее. — Он указал на диванный уголок, напомнивший Еве английский салон: изогнутые кресла, изящный столик, дорогой сервиз. В памяти возник кабинет Баствик: плавные изгибы, блеск, стекло.

— Спасибо, Каролайн. — Стерн уселся и сложил руки на коленях. Секретарша безмолвно попятилась и скрылась за дверью.

— Мы сочувствуем вашей утрате, мистер Стерн, — начала Пибоди.

— Конечно, эта утрата невосполнима. Леанор была не только моим партнером, но и близким другом.

Он казался Еве каким-то позолоченным: зимний загар богача, блестящие завитые волосы, глаза — и те блестят, как два золотых самородка. Красный галстук с прихотливым рисунком на фоне антрацитового костюма заставлял жмуриться.

Неплохо для зала суда, мелькнуло у Евы в голове.

— Когда вы в последний раз ее видели, говорили с ней? — спросила она.

— Вчера, на удаленной конференции. На этой неделе у нас свободное посещение, чтобы все могли сполна насладиться праздниками, но мы с Леанор все равно обсуждали текущие дела. В конференции участвовала Каролайн в качестве помощницы Леанор. Это было вчера утром, примерно в десять часов. Мы проработали около часа и договорились встретиться лично сегодня днем.

— Какие-нибудь неприятности с персоналом в офисе?

— Никаких.

— С клиентами?

— Леанор была чрезвычайно внимательна со своими клиентами, отличалась откровенным и реалистическим подходом. Как вам известно, лейтенант, своих клиентов она защищала почти яростно.

— Пылкость создает врагов. Как и попытки увести чужого сожителя. Как поживает Артур Фокс?

Она знала — навела справки, — что сожитель Фицхью, ненавидевший Баствик, год назад перебрался на Мауи. Но ей хотелось увидеть реакцию Стерна.

— По-моему, Артур теперь на Гавайях. Мы не общаемся. — Он шумно вдохнул носом. — Не считаете же вы, что Артур мог убить Леанор? Нет-нет! — Стен убежденно помотал головой. — Знаю, он недолюбливал Леанор, но вернуться в Нью-Йорк и совершить такое? Исключено.

— Порой люди способны на странные поступки. — Она тоже считала, что Фокс ни при чем, тем не менее поднажала: — Он никогда не угрожал Баствик?

— Он был раздавлен смертью Фица. Все мы тоже, конечно, но Артур особенно. Вы, разумеется, осведомлены об этом, как и я — о ваших беседах с Леанор в то время. Она сама мне рассказала. — Он развел руками. — Насколько мне известно, Артур решил забраться подальше и попробовать начать новую жизнь.

— После Фицхью она уже не пыталась соблазнять чужих мужей?

Стерн стиснул челюсти и процедил:

— Не имею ни малейшего понятия.

— А вас?

— У меня были с Леанор сугубо профессиональные отношения. Дружеские, конечно. Не было ни любви, ни секса.

— Баствик часто угрожали?

— Конечно, это особенность нашего ремесла. Сесил снабдит вас копиями дел, которые мы вели по всем случаям угроз — у нас это называлось «тревожная корреспонденция». У меня состоялся с ним углубленный разговор, поэтому мне известно о послании, найденном на месте преступления. Похоже, лейтенант, эта угроза исходит от какого-то вашего знакомого.

— Потенциально — от кого-то, знающего меня или обо мне, — уточнила Ева. — Не менее вероятно, что таким образом преступник пытается направить следствие по ложному пути, отвлекая его от более личных мотивов. Вы сказали о вашей близкой дружбе с убитой. Значит, вы много знали о ее личной жизни: общении, сексуальных контактах.

— Леанор была интересной и привлекательной женщиной. Ей нравилось мужское общество, но ничего серьезного я не замечал. Я разрешил Сесилу перечислить вам ее наиболее частых кавалеров и друзей. Поверьте, будь у меня малейшие основания считать, что это мог сделать кто-то из этих людей, я бы ничего от вас не скрыл.

— Вы лишились двоих партнеров за два года, мистер Стерн.

Его взгляд стал жестким.

— Партнеров, коллег, друзей. Предвосхищаю ваш вопрос: свои средства она завещала матери и сестре, а долю в компании — мне.

— Неплохой куш — целая компания.

— Сама Леанор — огромная утрата в личном и профессиональном отношении. Неминуем уход некоторых клиентов. Не избежать шумихи, отрицательной рекламы. У нас были планы пригласить третьего партнера, причем недавно мы сузили наш выбор всего до одного, ну, двоих кандидатов. Сесил сообщит вам их имена, хотя у обоих не было ни малейшего мотива.

— Вы можете сказать, где находились вчера между четырьмя и восемью часами вечера вы сами?

— Вчера я был в Юте, в Парк-Сити — потому нам и пришлось проводить «удаленную» конференцию. Мы с невестой праздновали там Рождество. Мы оба заядлые лыжники. Вернулись вчера вечером, в девять въехали в Нью-Йорк. Каролайн назовет вам наш отель и состав экипажа шаттла — мы воспользовались корпоративным бортом.

— Отлично. Не станем больше вас задерживать.

— Каролайн отведет вас к Сесилу. — Стерн поднялся. — Вот еще что. Леанор недолюбливала вас. Противоположную сторону она превращала в своих врагов. Это было частью ее имиджа. Но, не любя вас, лейтенант, она ценила ваши способности. Тот, кто ее убил, поступил дурно. Дурно, и все. Не знаю, значат ли что-то эти слова.

— Значение имеет одно: найти сделавшего это и отдать его под суд. Если вы хотите, чтобы свершилось правосудие, то вам лучше надеяться, чтобы у ее убийцы не оказалось адвоката ей под стать.

Он улыбнулся уголком рта.

— Будь у нее такая возможность, она стала бы защищать и собственного убийцу. Вот какой она была! Я вас провожу.

— По-моему, Стерн говорил откровенно, — сказала Пибоди на обратном пути. — Во всяком случае, в основном. Он был от нее не в восторге, но ценил как профессионала. Их личные отношения были вполне сердечными.

— Ты сделаешь из меня гордячку, Пибоди!

— Что так? — Пибоди ухмыльнулась и повела плечами под розовым пальто.

— Смотри, что я сумела разглядеть. Она бы и его попыталась соблазнить, как Фицхью, если бы видела в этом смысл. Ей хотелось выжать из человека максимум. Она была холодной и жесткой, очень жесткой. Но Стерн тоньше и не такой гордец, как Фицхью.

— Все указывает на то, что Фокс не покидал Мауи последние полгода. Я бы о нем и не вспомнила, если бы не твое указание его проверить.

— Поэтому я — лейтенант, а ты засиделась в детективах.

— Так в детективах и состарюсь. Вся моя отрада — волшебное розовое пальтишко. — Пибоди любовно погладила свой рукав.

— Хорош предмет любви — какое-то пальто! Проверка Фокса — рутинное дело: сделано и забыто. Он не псих, а тот, кто убил Баствик, смахивает на психа. И потом, он бы над ней поиздевался, заставил бы помучиться. Изуродовал бы лицо. А главное, он сделал бы все это еще два года назад, если бы действительно вознамерился убить. Я выясняла, знал ли Стерн, как Баствик окрутила его партнера. Он знал, но плевать на это хотел. Да, он ее недолюбливал. Но вот что такое профессионал! Она притягивала к себе все взгляды в суде и на экране. А он на этом наживался. Теперь он заграбастает ее долю, а она немалая.

Садясь в машину, Ева распорядилась:

— Проверь его алиби. Оно выглядит солидно, но мы должны быть уверены, что Стерна можно вычеркнуть из списка подозреваемых. После морга надо будет поговорить с кавалерами Баствик.

— Ты имеешь в виду ее сексуальных парнеров?

— По крайней мере, кое-кого из них. Некоторые окажутся геями, ну и что? Красавчик-гей — лучший друг женщины-профессионала.

— Лично у меня таких не водится, — сказала Пибоди с завистью. — Надо будет исправить это упущение. Хочу такого зверька!

— Ее кавалеров зверьками не назовешь. — Ева жалостливо взглянула на Пибоди. — Ты это серьезно?

— Так говорят.

— Дурацкое слово! На закадычного друга никто из них не тянет. Ты вспомни: «Истинный и верный друг». И квартиру ее вспомни, — продолжила Ева. — Все в ее собственном стиле. Как и офис. Она была не из тех, кто делится. У нее дома ничего не указывает на любовную связь, даже на желание таковую иметь. Скорее, она обходилась услугами профессионалов.

— И не должна была готовить по утрам завтрак, — подхватила Пибоди. — Действительно, очень на нее похоже. Грустно как-то.

— Иметь то, что хочешь, — это грустно?

— Грустно хотеть только платного секса, стильную квартиру и секретаря, который будет оплакивать тебя больше, чем кто-либо еще. Я проверила ее поездки. Она даже мать с сестрой на Рождество не навестила. Вообще не выбиралась из города. Сразу после праздника поспешила на работу. А потом умерла. Печально.

— Жила как хотела.

— От моей работы будет больше толку, если я немножко ее пожалею.

— Как хотела, так и жила, — повторила Ева. — А вот такой смерти мало кто хотел бы. Мне грустно от этого.

— Тут я готова с тобой согласиться.

Ева и Пибоди зашагали по белому тоннелю морга. Обе были готовы к встрече со скелетами: праздники всегда оборачивались пиршеством убийств, смертей от несчастных случаев и самостоятельного сведения счетов с жизнью.

Ева добралась до рабочей комнаты Морриса и, увидев его в иллюминаторе двери, толкнула створки.

Умерла Леанор Баствик в одиночестве, но здесь у нее появилась компания. Моррис склонился над мужским трупом. Лет 25, определила Ева на глазок.

— Не гнушаешься сверхурочными? — спросила Ева, и Моррис выпрямился, держа в руке скальпель.

— С твоей я уже закончил, этот — свежак. Бедняга отправил бывшей видео. Она клянется, что посмотрела его только сегодня утром. Это не исключено: известно, что на Рождество она обручилась с бывшим лучшим другом покойного. Наш неудачливый клиент заливал свое горе смесью дешевой текилы и запрещенных препаратов, а вчера в десять вечера сделал из простыни петлю и отправил чужой счастливой невесте видео, на которой рыдает и угрожает повеситься.

— Это будет ей уроком.

— Уверен, он рассуждал так же. Пока неясно, собирался ли он спрыгнуть с табурета или это вышло по неосторожности. Так или иначе, теперь он здесь.

И Моррис с улыбкой продолжил орудовать скальпелем. На нем были небесно-голубые брюки, серебристая рубашка, безупречно завязанный серо-голубой галстук — все это под прозрачным защитным халатом. На спину падала толстая черная коса.

— Как провела Рождество?

— Неплохо. Поймала преступника, открыла подарки, выпила хорошего шампанского. А ты?

— Навестил родителей, переночевал у них, потом отобедал с Гарнет ДеВинтер и ее очаровательной дочерью. Ребенок добавляет Рождеству пузырьков, твое шампанское и близко не текло! Как твоя родня, Пибоди? Говорят, ты ездила домой.

— Чудесно! Это настоящее волшебство — со всеми повидаться и на несколько часов нырнуть в хаос.

— Хорошо тебя понимаю. Шикарное пальто, честное слово!

— Знаю. — Пренебрегая предостережением Евы, Пибоди снова погладила свой рукав. — Это рождественский подарок моей чудо-напарницы и ее восхитительного спутника жизни.

— Не заставляй меня жалеть о содеянном, Пибоди, — прошипела Ева.

— Это лучшее Рождество в моей жизни!

— Лучше вернемся к нашим подопечным, — поспешно сказала Ева, чтобы у них не ушло полдня на обсуждение сливового пудинга или чего-то еще в этом роде. — Что скажешь? — Она указала подбородком на Леанор Баствик.

— Что до момента смерти она оставалась чрезвычайно здоровой женщиной. — Моррис перешел к соседнему столу. — Над ее лицом и фигурой трудились лучшие специалисты. Но без фанатизма, просто высококачественный тюнинг. Часа за четыре до смерти она полакомилась греческим йогуртом и фруктово-зерновой смесью.

— Вот теперь грусти, — сказала Ева, обращаясь к Пибоди.

— За полчаса до смерти она выпила полбокала вина — это как-то повеселее. Следы запрещенных препаратов отсутствуют, вообще не похоже, чтобы она их употребляла. Ранений, полученных при попытке обороняться, нет, признаков насильственного удержания и борьбы — тоже.

Он подал Еве очки с сильным увеличением.

— Видишь вот это? След от шокера, причина отсутствия ранения при самозащите.

— Да. Убийца достает шокер из правого кармана пальто и заходит в квартиру. Она пятится, пропуская его внутрь. Разряд с близкого расстояния, сильное напряжение. Отсюда такая отчетливость следа на коже.

— И несильный удар затылком. Она упала и несильно ударилась. После шокера так происходит чаще всего: человек как бы оседает, а не валится снопом.

— Сколько она весила?

Имея дело с Евой, Моррис привык автоматически переводить значения из метрической системы в американскую.

— Сто фунтов с небольшим.

— Немного. На ногах у нее были шлепанцы на низких каблуках. Каблуки поцарапаны не были, значит, он отнес ее в спальню на руках. В обмороке человек размякает. Скорее всего, он взвалил ее себе на плечо. Потом положил на кровать. Кровать осталась в аккуратном состоянии, ее одежда тоже.

— Ни сексуального насилия, ни признаков недавнего полового сношения.

— Еще один повод взгрустнуть, — пробормотала Пибоди.

— Тем меньше вероятность, что это был кто-то вроде бойфренда: бывший, отвергнутый любовник, — размышляла вслух Ева. — Такой не упустил бы шанса вступить в сношение или вложил бы в само убийство больше личного пыла.

— Она прошла стерилизацию, — сообщил Моррис. — Видимо, это был ее сознательный выбор. Чистая работа! Не похоже, чтобы она когда-то вынашивала ребенка. Она ухаживала за своим телом. Состояние мышц свидетельствует о регулярных упражнениях. Как я уже говорил, следов злоупотребления запрещенными препаратами и спиртным не обнаружено.

— Как она жила, понятно. А как умерла?

— Я согласен с вашим выводом, сделанным на месте преступления. Удушение. Прочная тонкая проволока, я бы назвал это рояльной струной. Удавка, наброшенная сзади.

Ева прищурилась.

— Сзади, а не лицом к лицу?

— Нет. Когда это делается сзади, есть больше упора. Угол раны говорит о том же. Убийца зашел сзади, усадил ее, накинул через голову проволоку, закрутил ее и стал тянуть. С изрядной силой, порвав ей глотку.

— Ясно. — Выводы Морриса не вызывали у Евы сомнений. Она обошла тело, запоминая услышанное. — Итак, ты кладешь ее на кровать. Пальто снял — не хочешь испачкать его кровью, в нем же потом выходить. Пальто громоздкое, а тебе нужна свобода движений. Перчатки не снимаешь — вернее, натягиваешь другие, тонкие или герметические. Возможно, на тебе защитная шапочка, герметических перчаток у тебя в коробке целый набор. Открываешь коробку, достаешь шапочку и перчатки, облачаешься, берешь свою удавку…

— Защитная шапочка и герметические перчатки — способ не оставить на кровати и на теле никаких волокон, — подсказала Пибоди.

— Верно. План составлен заранее, на продумывание деталей потрачено изрядное время. Наступает самый важный момент: ты залезаешь на кровать и придаешь бесчувственному телу сидячее положение, так тебе удобнее.

Обойдя тело, Ева встала у изголовья.

— Проволока тонкая и острая. Следовало бы заранее загнуть ее концы, чтобы было за что ухватиться и держать. Ты не собираешься причинять ей боль, тебе не нужно видеть, как наступает смерть — где тут личная неприязнь? Зачем видеть лицо, когда превращаешь человека в мертвый предмет? Достаточно ощущать, как врезается в тело проволока. О сексе речи нет, об удовольствии тоже — только о правосудии. Все происходит быстро.

Ты ничего не оставляешь на месте преступления. Проволока убирается в коробку — может, сначала в целлофановый пакет, но потом — в коробку. Ты кладешь труп на спину, поправляешь помявшуюся кровать. Аккуратность прежде всего. Смотришь ли ты на нее теперь?

Ева уставилась на лицо Баствик.

— Скорее всего, нет — еще нет. Самообладание на высоте, руки не трясутся. Задача пока не выполнена, надо еще сделать надпись. Надпись — вот что главное.

«Для тебя это тоже главное», — сказала Ева себе. Важно помнить, что Баствик была для убийцы не человеком, а вещью. Манекеном, частью инсталляции.

— Ты достаешь из коробки фломастер. Ты все предусмотрел. Ты точно знаешь, что хочешь сказать. Ты тренировался, у тебя все отрепетировано. Четкие заглавные буквы, ни намека на почерк, который помог бы тебя опознать. Ты все продумал.

Перчатки и шапочка кладутся в другой пакет и тоже убираются в коробку. Потом ты от них избавишься. Ты уже знаешь, где и как это произойдет. А вот теперь ты делаешь шаг назад и любуешься своей работой. Ты уже способен ее оценить. Ты сделал это, сделал так, как все себе представлял, так, как подготовился. Ты уже немного дрожишь — но это от удовольствия. Работа произведена отменно. Кто же знал, что это доставит столько радости?

Но медлить нельзя, иначе все пойдет насмарку. Пальто, перчатки, шарф, головной убор, коробка. Тебя тянет пуститься в пляс, засвистеть победную песенку. Ты улыбаешься — держу пари, ты загораживаешь коробкой свою улыбку до ушей, когда идешь к лифту, едешь вниз и уходишь. Все вместе заняло двадцать семь минут.

Ева кивнула самой себе, засунула руки в карманы и посмотрела на Морриса.

— Как впечатление?

— Прямо скрипка Страдивари! — похвалил он. — Рана на шее почти хирургической чистоты, что указывает на отсутствие колебаний. То, куда брызнула кровь, свидетельствует, что сначала она била вертикально, потом горизонтально. Сначала потерпевшая сидела, потом ее положили. Ее одежда в лаборатории, но при первичном осмотре мы не нашли ни волокон, ни волос — только ее собственные.

— Почти профессиональные действия: чисто, быстро, отстраненно. Если бы не надпись на стене — этакое коленце перед уходом, — то я бы сочла убийцу профессионалом. В любом случае он тщательно подготовился.

— А вдруг это коп? — пискнула Пибоди. — Самой противно такое предполагать, но ведь не исключается? Ты — уважаемый полицейский. Кстати, полицейские не больно привечают адвокатов. А эта всегда была на виду, настоящая акула оправдательной акватории. Копу ничего не стоит незаметно войти в здание и так же незаметно его покинуть. Ну, или хотя бы все это спланировать. Уверена, ты сама об этом подумала, — закончила Пибоди.

— Признаться, меня посетила такая мысль. Все упрощается, если у тебя полицейский шокер. Почему бы не перевести его на полный заряд, не приставить ей к горлу? Самый удобный способ убийства. Но в таком случае удавка фигурировала бы только для отвода глаз.

— А если это сбрендивший коп? — предположила Пибоди. — Надпись — свидетельство ненормальности.

— С этим не поспоришь. Что ж, спасибо, Моррис.

— И тебе, Даллас. Сделай мне одолжение: побереги себя. — Моррис поднял руки. — Сумасшедший есть сумасшедший.

— Это правда. Но на этот случай у меня есть волшебный плащ — слава богу, не розовый.

Уходя, она еще раз улыбнулась ему.

— Как наглядно ты все изобразила! — сказала Пибоди. Выйдя из тоннеля в декабрьскую слякоть, она сгорбилась и поглубже натянула на черные волосы шапочку. — Я представляла все почти так же, но благодаря тебе увидела подробности. Раньше я не думала про пальто и перчатки.

— Такой осторожный человек постарается избежать попадания крови потерпевшей на свое пальто. Ты и то сняла свое, прежде чем начать осматривать тело. А зачем ему кровь на перчатках или еще где-то? Коробка — это очень удобно: защищает от камер, скрывает все, что нужно скрыть, позволяет свободно войти и выйти. Подход сзади уменьшает вероятность знакомства потерпевшей с убийцей. Он выполнял задание. Вернее, это была миссия. То, что сначала он ее оглушил, указывает на решение двух задач: она не способна сопротивляться и ничего не чувствует. Даже надпись служит нескольким целям. Она сообщает мне, что меня кто-то ищет — кто-то не в своем уме, и при этом хвастается. Как все ловко!

— Теперь побеседуем с людьми, которые ее знали. Что-нибудь да вылезет.

Целых шесть бесед не дали ровным счетом ничего.

— У нас в списке еще пятеро. Давай не тратить на них время, — предложила Ева, виляя в транспортном потоке на пути в лабораторию. — Убедись, что их нет в городе. При необходимости можно будет пообщаться удаленно.

— Заметано. — Пибоди проверила свои записи. — Боюсь, нас не ждет ничего нового. Ты была права: друзей у нее толком не было. Настоящих друзей. Все горюют, все в шоке, но, Даллас, никто не знал ее настолько близко, чтобы испытать подлинные чувства. Это все равно что гибель шапочного знакомого, с которым перебросился парой фраз на вечеринке.

— Она сама выбрала такую жизнь. Как видно, жизнь исчерпывалась для нее работой, остальное побоку.

Еве стало не по себе: уж она-то знает, что значит этот выбор, эта жизнь. Знает, каково это на вкус.

— Умелое — вот как я бы назвала это убийство. Чистое и умелое, без капли страсти. Можно подумать, что она не имела значения для убийцы. Я — вот кто ему важен! Вот оно что, Пибоди, я поняла. — Ева не щелкнула пальцами, но была к этому близка. — Нам еще предстоит многое понять. Ее доля в активах компании достается Стерну, поэтому надо к нему приглядеться, изучить его финансы, личные отношения с потерпевшей. Может оказаться, что кому-то из ее партнеров по постели захотелось больше денег, он вышел из себя, а потом постарался, чтобы убийство получилось чистым. А может, это клиент, которого она не смогла оправдать: вышел из тюрьмы и решил поквитаться. Пусть Мира поработает с поступавшими ей угрозами.

— Обязательно.

— А мы ищем того, кто мог подбросить мне мертвого адвоката в качестве подарка на праздник.

Ева помолчала, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Судя по окружавшей их рекламе, сюжет рождественских распродаж успел смениться на новый: «Хватит старья, тратьте сбережения!»

Торговец с тележкой мазал горчицей соленые крендели для группы туристов. Все они, как один, в синих накидках и белых шапочках.

Загорелся «зеленый», и Ева тронулась с места. В голове у нее происходила напряженная работа.

— Переписка, мои собственные уголовные дела. Все это надо изучить. — Она перевела дух. — Копы. Коп, решивший, что у нее передо мной должок, и ненавидящий адвокатов.

— Таких набралось бы многовато. Здесь не просто должок, Даллас. Здесь, скорее, восхищение.

В этот раз Ева еле справилась с побуждением щелкнуть пальцами. Пибоди права.

— Почему Баствик, почему сейчас? И другие вопросы. Подарок к празднику — что-то в этом есть. Но все спланировано сильно загодя. Что же послужило спусковым крючком?

— Может, история с Icove, вся эта огласка? Для некоторых книга и фильм романтизировали тебя, как и твою работу.

— Вот именно. — Ева застряла позади смердящего макси-буса. — Очень романтично!

В лаборатории она направилась прямиком к заведующему Дику Беренски. Его называли «Дикхед», «тупая башка», из чего совершенно не следовало, правда, что он плохо выполнял свои обязанности: в своем деле он был большой дока.

— Мне нужно все, что ты нарыл.

Он поднял один длинный палец, не отрывая от микроскопа овальную голову, облепленную глянцевыми черными волосами.

— Ничего я толком не нарыл, поняла? — Он прицелился пальцем в нее и продолжил, не дав ей ответить. — Но и это результат. Ни волокна, ни отпечатков, ни ДНК. Все — только от хозяйки. Из этого следует, что она обходилась без компании. Или она заставляла всех своих гостей обматываться с ног до головы пленкой? Во всяком случае, убийца был защищен на сто процентов, прямо ходячий презерватив какой-то!

Он склонил голову набок, выгнув шею. Бородка, которую он с некоторых пор отращивал, понравилась Еве не больше, чем неделю назад.

— Чего тебе? — спросила она.

— Просто подумал, что ты принесла мне новогодний подарочек.

— Не доводи меня, Дикхед!

— Не буду. Мы все бросили ради твоего дела, а ведь в это время года мы тонем в срочных анализах. Харво сама подалась на место преступления: ей втемяшилось в голову, что чистильщики могли проглядеть какой-нибудь волосок. Лично я ломаю голову над орудием убийства. Весьма вероятно, что это пружинная сталь диаметром 0,02 дюйма. Рояльная проволока, закаленная высокоуглеродистая сталь. Очень похоже. Но если ты не сцапаешь парня с удавкой из рояльной струны в кармане, это не поможет. Мало ли где можно такую достать.

Он совершил полный оборот на вращающемся табурете.

— Зато мы можем сообщить производителя, сорт, модель и все что хочешь относительно фломастера, которым он начертал любовное послание к тебе.

Он указал на экран. Пибоди зашипела, Ева поглубже засунула руки в карманы.

— Стойкий штрих, тонкий кончик, «Коммон Санфорд». Стандартный черный цвет. — Он потянул на себя один из ящиков письменного стола. — Типа вот этого. Такой валяется в миллионах ящиков и продается в миллионах лавок, как и долбаная проволока. Наши специалисты по крови согласны с Моррисом: все было так, как он говорит. Потерпевшая сидела, удавку накинули сзади, потом ее уложили. Это все, Даллас. Хочешь больше — дай материал для работы.

— Ладно. — Ева приказала себе расслабиться, разжала кулаки и вынула руки из карманов. — Я поняла.

— Я знал потерпевшую, — бросил Беренски как ни в чем не бывало.

— Ну-ка, ну-ка…

— По судам. Мы же вечно даем там показания. Я всегда восхищался ее внешностью — а кто нет? Но хочешь знать мое мнение? Она была той еще стервой. Я часто с ней спорил — и побеждал. Это потому, что я хорошо работаю, — объяснил он гордо. — Мы тут не зря протираем штаны, вкалываем не хуже тебя. Поклонников твоей потерпевшей ты среди нас не найдешь.

Ева огляделась. Сплошь лабораторные столы, колбы, стеклянные стены. Куча народу, большинство в белых халатах поверх уличной одежды. В их возню с инструментами, приборами и компьютерами она давно отказалась вникать.

— Она трахнула кого-нибудь из твоих ребят?

— Я не спрашиваю своих ребят, с кем они спят. Обычно.

— Я про суд. Случалось ей опровергать чьи-нибудь показания, перечеркивать чей-нибудь труд?

— Наверное, не без этого. Она была профессионалом, голова у нее работала отлично, язык тоже. Она все могла перевернуть с ног на голову, сама знаешь.

«Мне ли этого не знать!» — подумала Ева.

— Бывало так, чтобы из-за нее суд признал показания твоих подчиненных недостоверными или ложными? Кто-нибудь чувствовал себя опозоренным по ее милости? Кто-нибудь ей угрожал, считал ее своим личным врагом?

Он так оскалил зубы, что их не смогли скрыть его усы.

— Уж не ищешь ли ты преступника здесь?

— Где я только его не ищу! Ты здесь главный, вот и давай, смотри свои записи, ломай голову. Мне нужен список всех, у кого бывали с ней нелады. Слишком чистенькое убийство, Дикхед. — С ним бывало непросто иметь дело, но он заслуживал уважения за то, как отстаивал своих. — Кто лучше спецов по вещдокам разбирается в том, как оставить место преступления без малейших улик?

— Это ты брось!

— Мне это нравится не больше, чем тебе, но никуда не денешься, придется через это пройти.

Она удрала, не позволив ему спорить, и его ругательства безвредно отскочили от ее спины. Но на самом деле Ева не торопилась. Она знала некоторых лаборантов и техников по именам, а кое-кого из них даже в лицо. Хотя большинство оставались для нее неразличимыми лабораторными тенями.

Вдруг кто-то из них воображает свои отношения с ней более чем формальным контактом между копом и «ботаником», влюбленным в лабораторную колбу?

4

Когда Ева вернулась в отдел расследования убийств, ее ждало сообщение от Фини. Пришлось идти к электронщикам, к своему бывшему напарнику, теперь — капитану, возглавлявшему этот отдел.

Через стеклянную стену она увидела, что он работает один. На нем была мятая рубашка цвета жидкого кофе с короткими рукавами. Его физиономию верного бассет-хаунда венчала рыжая некогда шевелюра, проигрывавшая бой седине.

Увидев ее, он кивнул, не думая изображать гостеприимство.

— Ну и головоломку ты нам подбросила!

— Разве ты не соскучился по сложному делу так же, как я? То-то я никак не могла найти подходящего слова. Спасибо! Именно «головоломка».

Он еще раз кивнул и шагнул к автокухне.

— Будешь шпинатный коктейль?

— Обойдусь. И постараюсь обходиться, пока буду жива.

— Тебе полезно, — упрямо сказал он, нажимая кнопки. — Держи! — Он протянул ей кофе.

— Ты ведь грозился шпинатом. — Аромат говорил сам за себя. — Пахнет кофе. Настоящим, как у Рорка.

— У меня есть связи. Ввожу программу «шпинатный коктейль». Никто из моих парней не станет пить такое даже под угрозой смерти. Их отпугивает все, в чем отсутствуют сахар и кофеин.

— Теперь понятно, как ты пролез в начальники.

— Правильно мыслишь.

Она покосилась на стену из экранов. Каждый показывал место преступления, снятое камерами наблюдения под разными углами.

— Что скажешь о нашем подозреваемом?

— Если он не на ходулях, то рост — пять футов десять дюймов. Обувь — городские ботинки, цвет каштановый, размер — унисекс, у этих — 39. Для женщины великоваты, для мужчины наоборот. Популярная универсальная модель. Ее носят многие посыльные. Хороши и удобны в носке, и цена что надо. На вид не новые.

— Действительно, скорее, ношеные.

— Вес подозреваемого не скажу, могу соврать. Определить, что на нем за перчатки, тоже не выходит. У меня выбор из трех моделей, все самые обычные, стандартные.

Он удобнее уселся на табурете.

— Вот тут в объектив попал краешек его левого виска. При увеличении и улучшении картинки компьютер затрудняется с расой: то ли белый, то ли полукровка. С полом тоже неясность: изображение дает недостаточно информации. Руки и ноги маловаты для мужчины, но не настолько, чтобы насторожиться. Рост великоват для женщины, но тоже не настораживает. Всего этого можно достичь искусственно.

Исключаем чернокожих, латиноамериканцев, азиатов. Остается рослая женщина, только размер ноги великоват, или мужчина с изящной ручкой и ножкой, белый или метис.

Возраст не определен. Правша — анализ почерка дает вероятность девяносто шесть процентов. На кнопки панели сигнализации давил пальцем правой руки, правой же доставал из кармана то, что мы называем шокером. Криминалисты из лаборатории говорят о той же вероятности.

— Что ж, это все-таки больше, чем было у меня, когда я туда вошла. Как там с коммуникаторами и компьютерами потерпевшей?

— На них я посадил Макнаба. — Молодого человека Пибоди. — Контакты с ее офисом, с клиентурой — ты все получишь, с матерью и сестрой на Рождество, с «Дискрешн» — агентством наемных компаньонов. Одного такого она заказала себе на Рождество.

— На дом?

— Нет, в номер отеля «Фор Сизонс». Номер заказала сама, заехала в сочельник, компаньон явился в полночь.

— Я этим займусь.

— Сейчас Макнаб проверяет весь ее арсенал: домашний и офисный компьютеры, планшеты, коммуникаторы. В день смерти у нее была удаленная конференция с партнером по фирме и с рядом сотрудников.

— Стерн говорит то же самое.

— После Рождества она мало общалась с родственниками и коллегами. Получила три видеописьма, рекламу на карманный коммуникатор, одно письмо на офисный коммуникатор от людей, с которыми у нее намечалась встреча в вечер убийства. Последнее привлекло особое внимание, но оно чистое. Макнаб сообщит, если будут зацепки. Так что на данную минуту у нас нет ниточек: никаких стычек, подозрительных контактов, даже ошибочных звонков.

Он отхлебнул кофе.

— Сама-то ты как, детка?

— Даже не знаю. Не успела об этом подумать. Что-то я не пойму, Фини. Никак не найду угол зрения. Она для меня ничего не значила. Она делала свое дело, я — свое. Мне не нравилось, как она работала, а она, наверное, могла сказать то же самое обо мне. Причину ее гибели надо искать в профессиональной сфере?

— Люди убивают по куче разных причин, Даллас. Кому это знать лучше, чем нам с тобой? Сядь-ка.

— Мне надо…

— Садись, тебе говорят. Я все еще старший по званию.

— Чтоб тебя! — Она села и надулась.

— Тебя кто-нибудь домогается? В личном смысле?

— Что?! — Она вскинула голову. Если бы она умела краснеть, то уподобилась бы свекле. — Нет, ты что?! Я избегаю таких ситуаций. И потом, у меня есть Рорк.

— Помнишь Вебстера?

— Отвяжись, Фини!

— Я не хочу сказать, что Вебстер еще не угомонился, тем более что он чаще витает в космических высях и связался на «Олимпе» с девчонкой-копом. Но в свое время он к тебе неровно дышал. Он полицейский, и хороший. Убийца из него никакой. Просто было дело. Слухами земля полнится. Кто-нибудь еще?

— Нет! — Ей хотелось немедленно сменить тему.

— А женщины? Тоже, знаешь ли, бывает, — Фини погрозил ей пальцем. — Может быть, ты сама не заметила или неверно восприняла.

— Мать-перемать! — Она вскочила, описала круг и снова уселась. — Нет. Я бы заметила.

— Пусть так. Может быть, кто-нибудь вился вокруг тебя больше, чем надо? Втирался в друзья, оказывал услуги? Ты его видишь — но смотришь сквозь него.

— Понимаю, — она уже много раз задавала себе те же вопросы. Но он прав, что спрашивает об этом, заставляет ее копаться в памяти и соображать. — Нет. Никто не приходит в голову. Мы расширяем поле поиска. Мира исследует переписку со своей, психиатрической точки зрения. Дикхед ищет в своей лаборатории кого-нибудь, кто мог бы затаить злобу против потерпевшей, завалившей его в суде.

— Интересная версия, — одобрил Фини.

— Я должна изучать ее, как любую другую потерпевшую. И про себя не забывать, пытаться увидеть то, что сначала проглядела. Надо поговорить с Надин. Помнишь Icove? Вдруг кто-то спрашивал ее обо мне? Вдруг здесь замешан другой коп, Фини?

Тот молча кивнул, снова приложившись к стаканчику с кофе.

— Тот, кто разбирается в работе на месте преступления, понимает важность вещдоков. Это по-настоящему чистое убийство. И ему это понравилось.

Фини опять кивнул.

— Понимаю. Он близок к тому, чтобы выйти сухим из воды. Как бы ему не захотелось снова испытать это чувство.

— План убийства Баствик вынашивали долго. Это дает нам время. Он не сразу предпримет новую попытку.

— Вероятно.

— Черт! — Она пружинисто встала и покачалась на носках. — Он умело нанес удар, почему бы не повторить? Система сработала безупречно. Все сводится к вопросу «когда». Если хочешь произвести впечатление на полицейского, расследующего убийства…

— …то изволь убивать. Не забивай себе этим голову. Мы проверим всю электронику. Ты будешь первой, кто узнает о результате — если он появится.

— Спасибо.

Решив как следует поразмыслить, она заперлась в своем кабинете.

Порядок прежде всего. С этой мыслью она уставилась на свою доску.

Ни подозреваемых, ни ниточек. Отсутствие выявленных связей между убийцей и жертвой. «Замешана» одна она. И мотив не выяснен — разве что мотив она сама.

Между ней и убийцей связи тоже как будто нет — но эта связь найдется. Даже если она существует только в мозгу убийцы.

Чистое, мастерское убийство. Ноль эмоций, не считая послания на стене. В нем эмоция, порыв. Это попытка достучаться.

Пибоди говорила о романтике. Не обязательно в романтичном смысле. Здесь дело не в сексе, не в потребности физического контакта. Здесь, пожалуй, идеализм.

Это напомнило ей про книгу и про фильм.

Она вызвала по коммуникатору Надин.

— Клянусь, это не я!

Всегда готовые к съемке светлые волосы Надин трепетали на ветру, зеленые, как у кошки, глаза спрятались под густой тушью ресниц.

Ева увидела отражение солнца от воды, услышала плеск волн, звуки музыки и смех. Осталось только понюхать экран — наверняка почуешь запах кокосового масла!

— Ты где?

— На пляже милого острова Невис, рядом с чудесной отрадой для глаз и для всего остального. Но он слишком молод, чтобы его показывать. Только утром здесь высадилась и, клянусь, не ответила бы на звонок и к компьютеру не подошла бы. Все, что мне нужно, — упоительный Маи Таи. Вернее, сразу несколько.

— Так у тебя отпуск?

— Несколько невероятных дней! Буду бездельничать, заниматься сексом и поглощать тропические напитки. А там у вас как? Холодрыга, толпы, шум! То ли дело здесь: меня обдувает теплый островной бриз, под ногами шуршит белый песочек, в руке бокал Маи Таи. Все, больше не хвастаюсь — короткая передышка. Что там у тебя?

— Ничего, подождет.

— Брось! — Надин со смехом перевернулась и знойно улыбнулась. — Бруно, милый, не принесешь еще один?

— Прямо так — Бруно?

— Сложен, как бог, в постели — викинг, к тому же — хотя два первые свойства делают все остальное несущественным — способен поддержать умный разговор. Ему двадцать восемь — или вот-вот стукнет. Утащила его из колыбельки — и намерена насладиться результатом этого разбоя. Так что там у тебя?

— Леанор Баствик.

— Снежная королева криминальной адвокатуры? — В следующую секунду брови Надин полезли на лоб. — Неужели склеила ласты?

— Да уж, уже не расклеить.

— Вот это новость! Ладно, коллеги свое дело знают. У меня секс с Бруно. Уже совсем скоро. — Она сняла золотистые солнечные очки, и ее взгляд стал привычно хитрым. — Расследование поручено тебе.

— Мне. Убийца оставил сообщение. Тоже мне.

— Тебе? — Надин села, убрала очки и спрятала самодовольную улыбку. — С угрозами?

— Нет. Только это строго между нами, Надин. Мы стараемся подольше не снимать крышку с…

— Заткнись. Между нами — значит между нами. Что за послание?

— Так сказать, письмо поклонника: дескать, он — или она? — убил Баствик за то, что она была со мной нелюбезна.

— Когда ты последний раз сталкивалась с Баствик? Как ее убили? Что говорится в послании? Когда?

— Не торопись, Надин. Я бы тебя попросила поработать над версией психопата, одержимого историей с Icove. Книгой, фильмом. Ты же получаешь почту.

— А как же, о том и о другом. Полно.

— Потом мы сравним твою и мою и попробуем найти того, кто связывался или пытался связаться с нами обеими. Такого, кто привлечет внимание Миры. Хорошо, если ты назначишь человека, который будет снабжать нас копиями. Только не объясняй, зачем и почему.

— Назначу. Хочу увидеть послание. Это останется строго между нами, Даллас. Вдруг оно что-то мне подскажет? Если связь существует, то его содержание и стиль могут помочь.

Не исключено, подумала Ева. На обещание Надин можно положиться.

— Все, договорились. Я тебе его пришлю. Только Бруно не показывай.

— Бруно я покажу кое-что другое. Я тебе почту, ты мне послание. И смотри, Даллас, поосторожнее там!

— Постараюсь.

Она собиралась снова заняться доской, но помешали шаги. Мужские, определила она, торопливые. Ева повернулась к двери.

— Что еще? — спросила она вместо ответа на стук.

В двери появился Киунг, ответственный за связь с прессой.

— Простите, что помешал, лейтенант.

— Ничего не поделаешь.

— Да, ничего. — Высокий и привлекательный Киунг, одет в отлично скроенный светло-серый костюм. С сомнением взглянув на Евино кресло для посетителей, он привалился бедром к краю ее стола. — Майор Уитни ввел меня в курс дела.

— Продолжайте.

— Я должен находиться в контакте с доктором Мирой на случай, если у нее появится что-то с точки зрения психологии, съедобное для публики. Кроме того, я только что общался с детективом Пибоди.

Тем лучше. Она напомнила себе, что он весьма сообразителен.

— Я боялась, что меня возьмут в оборот репортеры, но пока все тихо.

— Я распорядился, чтобы все вопросы прессы передавали мне.

Она прищурилась.

— У вас есть такие полномочия?

— Представьте, что да.

— Почему вы не всегда ими пользуетесь?

— Потому что в сутках только двадцать четыре часа. Бывает, мы прибегаем к «синему шлагбауму». — Так назывался полный запрет на общение с прессой. — Но когда потерпевшая так известна прессе, как Баствик, это только подстегнуло бы ее интерес. Сейчас наша линия такова: вы с Пибоди заняты расследованием, проверяете все возможности и не можете отвлекаться на заявления и интервью. Но скоро вы выйдете к журналистам, — добавил он, чтобы Ева не слишком радовалась. — Когда у вас появится, что им сообщить. А пока у нас стоит толстенный фильтр.

— Как долго вы надеетесь продержаться?

— Если повезет, то до завтра. Кто-нибудь обязательно проболтается: коп, какой-нибудь технарь, кто-то из обслуги. — Он изящно пожал плечами. — Сами соображайте, сколько у вас времени, пока в вас не вцепится пресса. А она вцепится, и крепко!

— Мне, что ли, этого не знать?

— Что вы ей тогда заявите?

Она набрала в легкие побольше воздуха.

— Все силы и средства Управления полиции города Нью-Йорка направлены на расследование убийства мисс Баствик. В качестве следователя, ведущего ее дело, я не пожалею сил для того, чтобы найти убийцу и передать его в руки правосудия.

— Они обязательно спросят, почему убийца письменно утверждал, что убил мисс Баствик ради вас.

— Если меня не прижмут, я попробую избежать ответа. Пусть думают, что все дело в ней, а не во мне.

— Отлично. А если вас прижмут?

— Будет паршиво. — Она понимала, что это вероятнее всего. — Я буду тщательно изучать эту тему. На этот вопрос требуется ответ, даже если виновный будет отвечать именно за смерть Леанор Баствик.

Киунг кивнул.

— Еще! — потребовал он.

— Чего им еще?! — Ева встала и начала кружить по крохотному кабинету. — Я не поддерживала личного знакомства с мисс Баствик, наше общение ограничивалось профессиональной сферой. Делая свою работу, выполняя свой долг, мы столкнулись в суде, разбиравшем дело Джесса Барроу. Полицейские и адвокаты часто оказываются по разные стороны, полицейские и убийцы — всегда. Я буду защищать интересы Леанор Баствик, как защищала бы интересы любого потерпевшего. Такова позиция всего нашего Управления. Повторяю, мы приложим все силы, чтобы добиться справедливого законного возмездия для убийцы мисс Баствик.

— Повторяйте это, как Отче наш. «Ни за чем не постоим, приложим все силы». Ни слова о послании на месте преступления, весь упор на другое послание — ваше собственное.

— Я понятия не имею, какого хрена убийца там это накалякал.

— Но намерены это выяснить.

— Это точно.

— Вот видите! — Он развел руками. — Излишне напоминать вам, что Рорк не должен оставаться за рамками происходящего. Его средства массовой информации тоже должны немедленно заняться этим делом.

— Действительно, это лишнее, — сказала она, думая: «Вот проклятье!» — Я об этом позабочусь.

— Хорошо. Если вам что-нибудь от меня понадобится, я в вашем распоряжении круглосуточно семь дней в неделю. Понимаю, лейтенант, я не участник расследования, но я должен как можно быстрее узнавать о новых посланиях вам от убийцы или от любого, кто станет выдавать себя за него.

— Я про вас не забуду.

Он выпрямился, шагнул к двери, но там помедлил.

— Даллас! Берегите себя.

Она посидела с нахмуренным лбом, потом оглядела свою каморку. Пора ехать домой, где ей никто не помешает работать, где можно посоветоваться с Рорком. Не хотелось делать это по коммуникатору или другим техническим способом.

К тому же, глянув на прибор на запястье, она поняла, что давно уже опаздывает.

Она собрала то немногое, что должна взять с собой, надела пальто.

Пибоди все еще сидела за своим рабочим столом в общем зале.

— Доработаешь дома. Скажи Макнабу, что мне нужно все, что у него есть. Я буду работать у себя.

— Схожу к электронщикам, попробую его найти. Остальные из списка в отъезде, путешествуют. В момент убийства Баствик никого из них в Нью-Йорке не было. Можешь подождать минутку? Мы договорились, что убийство Баствик имеет профессиональный вид. Вдруг кто-то из них или, скажем, Стерн, ее коллега, или кто-то из родни нанял убийцу? И велел ему оставить послание на стене.

— Тоже версия. Проверим ее с финансовой стороны, посмотрим, не бросится ли что-то в глаза. Бери все это на дом.

Отдав это распоряжение, Ева сама подала пример — отправилась домой.

Но по пути посетила место преступления.

Сломав печать, она прошла квартиру насквозь и достигла спальни Баствик. И там надолго застыла перед надписью на стене.

По дороге домой она не обращала внимания на светофоры, разметку и знаки, даже на пешеходов на «зебрах». Не слышала гудков, рева двигателей, для нее не существовало стены шума, мигания огней.

Мысленно она не покидала роковую спальню — изящную, стильную, неяркую, оформленную дорогими тканями.

Святилище Баствик? Или ей случалось там работать? Изучать в постели уголовные дела, выстраивать стратегии защиты, вдумываться в манеру соперника-обвинителя. Вчитываться в данные о свидетелях обвинения.

Эта женщина вроде бы предпочитала общению одиночество, но при этом была ловкой, решительной, целеустремленной, никогда не упускала возможности покрасоваться в лучах известности.

Без сомнения, она брала в свое святилище работу.

Знал ли ее убийца?

Ева все больше подозревала, что убийца и жертва не были друг другу чужими.

Он не просто знал о ее существовании, а тщательно ее изучал, подобно тому, как сама Баствик изучала фигурантов своих дел. Наблюдал за ней.

Должен был знать, знать без тени сомнения, что застанет ее дома одну.

Может, ему был доступен ее рабочий календарь?

Раз так, то они должны были работать вместе; не принадлежал ли убийца к вспомогательному персоналу юридической фирмы? Тогда это было что-то личное?

Но нет, личного она что-то не нащупывает.

К моменту въезда в ворота она уже решила, что дома погрузится в работу. Все начнет заново, на свежую голову. Вернется к самому началу.

Дом ослепительно сиял, напоминая вздымающиеся и опадающие волны серого камня, взметнувшиеся к небу башни и башенки, — и все это, затянутое густой зеленью, мерцало и переливалось. Она вспомнила, что только что минуло Рождество и что через несколько дней наступит Новый год.

А с ним — давно задуманный отдых, бегство в тепло. Выходя из машины и ежась на кусачем ветру, Ева замечталась о солнышке, о покое, о том, как они вдвоем будут нежиться на острове, окруженном синим океаном, на максимальном удалении от убийств и надоевших дел.

А пока…

В ее распоряжении пока что только бледная тень: ни пола, ни возраста, ни лица, только слабая догадка о расе. И один-единственный внятный мотив — она сама.

А раз так, синей воде, белым пляжам и безлюдью придется подождать.

В величественном холле света было не меньше, чем снаружи, — дань празднику. Взгляд Евы уперся в Соммерсета — как всегда, в траурно-черном облачении, и в неизменного кота у его ног.

Оба холодно наблюдали за ней.

— Оказывается, вы помните свой домашний адрес.

— Я решила слишком не задерживаться, а то вы уползли бы обратно к себе в гроб. Ничего у вас не вышло!

Кот, решив, наверное, что она обращается к нему, стал тереться о ее ноги, как толстая меховая лента.

— Жаль, что вы не вспомнили о необходимости предупредить о намечающемся опоздании, особенно в вечер, на который существовали определенные планы.

Она замерла на месте, не успев снять пальто.

— Что за планы?!

— Если бы вы удосужились заглянуть в ваш календарь — хотя о чем это я? — то знали бы, что у вас с Рорком намечено присутствие на благотворительном вечере в Карнеги-холл через… — Он выразительно посмотрел на прибор на своем запястье. — Через тридцать шесть минут.

— Срань. Срань. Срань. — Она в сердцах метнула пальто на вешалку и кинулась вверх по лестнице, но на полпути остановилась.

Как ни раздражал ее дворецкий, сейчас ей было не до своего раздражения, хотя оно достигло опасной точки.

— Вы ведь постоянно принимаете рассыльных?

— Безусловно.

— Пока я не отменю этого распоряжения, вы не открываете дверь никаким рассыльным. Не открываете ворота, если не ждете доставку и не проверили, что за компания или курьер просится в дом.

— Можно поинтересоваться, почему?

— Потому что мне не хочется всерьез хоронить тот гроб, в котором вы дрыхнете. Учтите, чтобы никаких исключений! — Договорив, она продолжила бег наверх, сопровождаемая приободрившимся котом.

Цель — спальня; на бегу она соображала, как за полчаса преобразиться из копа в жену Рорка.

Когда возникала необходимость появиться в свете, ей и тридцати дней бывало мало, чтобы что-то над собой сотворить. В этот раз она, конечно, была предупреждена именно за месяц. И конечно, забыла.

Карнеги-холл, сбор пожертвований в пользу… Какая, собственно, разница? Она в очередной раз села в лужу.

Ворвавшись в спальню, она застала мужа на завершающей стадии завязывания изящного черного галстука.

До чего же он хорош! Черные шелковые волосы, лицо, о каком дружно мечтали живописцы и ангелы. Синие глаза сводили ее с ума, от его полногубого точеного рта у нее подкашивались ноги. С такими скулами он грозил остаться красавчиком и после столетнего рубежа.

До полноты впечатления не хватало разве что смокинга. Никто, глядя на него, ни за что не догадался бы, что некогда он был голодным дублинским бездомным.

— Вот и ты. — Говор у его был отчетливо ирландским, улыбка тоже. Его завораживающие глаза встретились в зеркале с ее глазами.

— Прости, прости!

— Зачем? — Он шагнул к ней — оживший плакат, воплощение силы и обжигающей красоты. Взяв ее за подбородок, он провел большим пальцем по ямочке на нем и опустил голову, чтобы поцеловать ее в губы. — Небольшое опоздание — не преступление. В любом случае я отбил бы тебя у копа, который вздумал бы тебя оштрафовать.

— Ладно. Сейчас я… — «Что делать?» — испуганно мелькнуло у нее в голове. Что вообще можно исправить в такой ситуации?

— Платье, туфли, сумочка, соответствующая шубка ждут тебя у дверей гардеробной. Драгоценности — если ты не захочешь надеть что-то другое — в шкатулках на твоем комоде.

— Все понятно. — Добравшись до дивана, она упала на подушки. Галахад, метивший на постель, поменял траекторию движения и устроился рядом с ней.

— У меня ощущение, что для наших занятий сегодня вечером я избыточно одет, — сказал Рорк.

— Извини. Дай мне одну минуту. — Она закрыла лицо руками и постеснялась их убрать.

— Ева, — насмешливая снисходительность в его тоне сменилась озабоченностью. Подойдя, он присел рядом с ней. — Есть жертвы?

— Одна, Баствик. Леанор Баствик. Убита.

— Об этом передавали в новостях. Я предполагал, что без тебя теперь не обойдется и что ты опаздываешь именно по этой причине. Но ведь вы с ней были едва знакомы.

— Это не она. То есть она, конечно, — поправилась она. — Все дело во мне. Меня только сейчас разобрало. Раньше я сопротивлялась. Ничего не клеится.

— Что не клеится?

— Получается ерунда. Но разве это ново? Ты ведь помнишь много случаев, когда получалась ерунда.

— А ты нет. — И это его встревожило. — Давай выкладывай.

— Лучше я покажу. — Она достала свой компьютер и указала на настенный экран. — Давай ты, у тебя получится быстрее.

— Как скажешь.

Он пощелкал по клавишам, и экран зажегся. Появилась надпись, оставленная убийцей на месте преступления.

— Это написано на стене, над кроватью. Баствик удушили. Полностью одетую. Есть слабые ожоги от шокера. Вот и все признаки насилия. Ранения, полученные при сопротивлении, отсутствуют. Она…

— Погоди. — Он с непроницаемым видом перечитывал надпись. Она закрыла рот и застыла.

— Уитни видел это?

— Конечно. Я сразу пошла с этим к нему.

— Мира?

— Она тоже. Наш спец по связи с журналистами взял на себя прессу. Ты тоже предупреди своих. Когда это просочится, репортеры с цепи сорвутся.

Как же она это ненавидит! Она помассировала глаза, чтобы справиться с дурнотой.

— Ну, это несложно.

— Нам нужно отгородиться непреодолимой стеной от…

— Разберемся! — отрезал он. — Ты получала еще какие-нибудь послания от этого человека?

— Нет. То есть не знаю, — поправилась она. — Мира изучает переписку. Найдет что-нибудь — станем с этим работать. Мы занимаемся ее партнером по юридической фирме, личными знакомствами, возлюбленными, родственниками. Пока что ничего не нашли.

— И вряд ли найдете. Кто-нибудь слал тебе подарки, сувениры, оказывал знаки внимания?

— Нет, бог миловал. — Когда о том же спрашивал Фини, она смущалась, вопрос же Рорка вызвал у нее раздражение. — Слушай, кто здесь коп?

— Ты. Ты мой коп. Ты борешься за нее, таково твое ремесло. А я борюсь за тебя, потому что тебя сделали мишенью. Тебе подарили убийство. Жестокое, кровавое, как мертвая мышь, принесенная котом к твоим ногам.

Ева вопросительно взглянула на Галахада.

— Не этот кот, — успокоил ее Рорк. — Этот домашний, а тот дикарь. Его мишень — ты, — повторил он. — Рано или поздно он вцепится в тебя. Пойду переоденусь. Ты посвятишь меня в подробности.

— Не собираюсь отказываться от помощи: уж больно хороший из тебя помощник. Мне не помешает еще одна пара глаз, другая точка зрения. Только если ты вздумаешь психовать…

— Психовать?

Он встал, стянул с шеи галстук, снял пиджак. Ей стало грустно смотреть, как он вынимает из петлицы булавку — ее выдумка, подарок к Рождеству.

Ее свадебный букет, белые петунии в перламутре.

— С чего мне психовать? Подумаешь — жестокий убийца зациклился на моей жене!

— Это может быть и женщина, — предупредила его Ева. — Ты не забыл, что твоя жена — коп, расследующий убийства?

— Что не делает ее меньше моей. Этот мерзавец — или мерзавка, если тебя это больше устраивает, — утверждает, что он с тобой справедлив. Что ж, теперь расскажи мне, как ты провела день.

— Как? — Она вскочила. — Как ты после этого представляешь себе мой день? Опросы, версии, консультации, сочинение рапортов. Проклятая работа!

— Вот и я о том же. — Он присел на кровать, снял ботинки и носки. — Она мерзла, а ему было жарко. — Но с точки зрения убийцы, он сделал за тебя твою работу. Помог свершиться правосудию. Ты заслужила подарок, лейтенант. Но кому понравится, если его подарок останется неоцененным?

— Мне что, благодарить его?

— Ты могла бы передать расследование кому-то. Ты этого, конечно, не сделала — и не могла бы сделать, оставаясь собой. — Скрывшись в огромной гардеробной, он продолжил: — Представляю смятение убийцы! С одной стороны, ты занимаешься именно тем, что вызывает у него восхищение, а с другой, ему подавай твою благодарность за подарок!

— Наплевать мне на его смятение! Я делаю свою работу.

— Чем в конце концов превратишь его поклонение в злобу или в отчаяние. Думаю, то и другое грозит смертью. — Рорк вышел из гардеробной в джинсах и черном свитере. — Ты сама это знаешь и уже думаешь, как бы поторопить его с этим превращением. Потому что если его злоба или отчаяние не обрушатся на тебя одну, то подарок может быть преподнесен повторно.

— Откуда тебе знать его мысли, чувства, желания? — спросила она.

— Ты сводишь его с ума. И меня заодно.

Злость уступила место грусти.

— Он убивает ради меня, Рорк. От этого тошнит.

— Он — или она — убивает ради себя самого. — Рорк подошел к ней и взял в ладони ее лицо. — Ты — оправдание, отмазка. У тебя все получится, когда ты полностью с этим согласишься и перестанешь винить в этом — совсем перестанешь, слышишь, Ева? — невиновную.

Он наградил ее новым поцелуем.

— А теперь пойдем к тебе в кабинет. Там ты расскажешь мне подробности.

5

Рорк запрограммировал спагетти с фрикадельками — ее любимое блюдо, способное успокоить, и налил два больших бокала кьянти.

— Это повысит твою трудоспособность, — объяснил он.

Она стояла посредине своего кабинета и смотрела на выведенный на экран журнал, который только начала заполнять.

— Ешь и рассказывай с самого начала. Тебе же нужен свежий взгляд. Оригинальная точка зрения.

— Ладно. — Она вздохнула и подсела к нему за столик у окна. — Во-первых, прости, что забыла про сегодняшний вечер. Забыла, и все.

— Я сам сегодня закрутился. — Он отпил вина, изучая ее. — И тоже не вспомнил бы про вечер, если бы не напоминание Каро днем. Может, и вам, лейтенант, завести секретаря?

Она ткнула вилкой фрикадельку.

— И не говори, будто кто-то вроде Каро сможет что-то мне подсказывать. Я, вероятно, уже через два дня вцеплюсь бедняге в глотку и превращу его легкие в шотландскую волынку.

— Чтобы играть на чужих легких, требуются годы тренировки.

— Ничего, я способная ученица. Сегодняшний вечер благотворительный? Наверняка развернулась бы охота на твой бездонный карман.

— Стоимость билета тянет на два кармана. Да, мы сделали бы пожертвования.

— Я тоже хочу жертвовать. — Чувствуя свою вину и злясь на себя за это, она прицелилась вилкой в следующую фрикадельку, но потом решила предварить ее спагетти. — Скажи мне, сколько и куда.

— Плевое дело. Я думал примерно о пяти миллионах.

Она чуть не подавилась спагетти.

— У меня не настолько глубокий карман. Даже представить себе не могу такую сумму. Давай лучше ты.

— Уже. — Он потянулся к ней и стиснул ее ладонь. — Не бери в голову, Ева. Подумаешь, вечер в красивом платье!

— Но тебе-то нравится.

— Не спорю. Но вот это нравится мне еще больше: совместный ужин в спокойной обстановке. Некоторые не сочли бы убийство подобающей застольной темой, но мы к ним не принадлежим. Так что валяй. Только с самого начала.

Она еще не справилась со своим чувством вины, но, зная, что он прав, напомнила себе, до чего ей повезло.

— Кстати, о секретарях. Сегодня утром ее нашел секретарь, — начала Ева, решив ничего не пропускать.

— Неплохо бы взглянуть на записи камер. Наверняка ты их уже затребовала и проанализировала.

— Это работа Фини. Расовая принадлежность подозреваемого — это практически все, что нам о нем известно: белый или метис. Еще рост: если дело не в каблуках и не в подошвах, то в нем примерно пять футов десять дюймов. Ладони и ступни для мужчины изящные, но не слишком мелкие. Одежда? Обычная, ничего примечательного. Не ухватиться.

— Он был знаком со зданием.

Вот оно, истинное везение, подумала Ева: Рорк все быстро схватывает.

— А как же! Записи камер автоматически стираются каждые трое суток, так что отмотать далеко назад не получится, но… Праздники! — Обрадованная догадкой, Ева взмахнула рукой. — Вот что надо проверить. Конечно, убийца мог побывать в здании несколько месяцев назад, но неделю-другую назад наверняка снова туда заглянул, чтобы проверить, не произошло ли крупных изменений.

— План здания?

— Уже запросила. Из-за дурацких праздников все движется еле-еле.

— Не страшно. Подозреваемый — большой молодец, его так легко не поймать.

— Умение, профессионализм, хладнокровие.

— Думаешь, он профессионал?

— Это версия Пибоди. — Теперь, когда она могла высказаться о фактах, уликах, версиях, еда уже не застревала в горле. Но аппетит никак не просыпался. — Знакомый Баствик нанял профессионала, а тот использовал для отвода глаз меня. Орудие убийства уже известно, но от этого мало толку. Рояльную струну купить так же просто, как коричневые штаны. Язык выдран чисто, Морис не определяет никаких признаков колебаний. Очень символично.

Ева накрутила на вилку спагетти, потом повертела вилкой в противоположную сторону, не поднося ее ко рту.

— Что с ее электроникой?

— Этим занимается Макнаб. Пока ничего примечательного. Иными словами, у нее не было близких друзей. Ни возлюбленного, ни заметного желания таковым обзавестись. В свое время она соблазнила Фицхью, своего партнера, с тех пор он сыграл в ящик.

— Что-то такое припоминаю. У него был сожитель.

— Сожитель теперь на Гавайях, у него алиби. На ее попытки соблазнить кого-то еще указаний нет. Фицхью был человек влиятельный, поэтому там мог существовать мотив. После его смерти она оказалась наверху, теперь ей можно было не трепыхаться.

— Разве что ради развлечения, — предположил Рорк.

— Похоже, развлекалась она по-другому. Сняла на Рождество номер в отеле. У нее было трое наемных партнеров, которых она употребляла по принципу ротации. По части секса у нее имелась, как видно, четкая система.

— Безопасно, спокойно, штурвал в ее руках.

— Именно так. На Рождество она коротко переговорила по коммуникатору с родными. Никуда не ездила, в вечеринках, насколько нам известно, не участвовала. Жила в своем репертуаре — работала. Как хорошо я ее вижу! Раньше, глядясь в зеркало, я видела ее.

— Ничего подобного! — возмутился Рорк. — А Мэвис? Она долго была для тебя и семьей, и подругой. Фини тоже забыла? Он стал тебе не просто наставником или напарником. Он до сих пор заменяет тебе отца.

— Я их не искала, они сами на меня набрели.

— Но ты от них не отказывалась.

— Попробуй откажись от Мэвис, если она против! — Она хмуро уставилась на тарелку со спагетти. — Это как заткнуть тебя: дохлый номер.

— Выходит, ты наблюдаешь между собой и ею поверхностное сходство? Не спорю. Обе — волевые, успешные женщины, пусть по разные стороны барьера в суде, но обе по-своему служили закону. Привлекательные, умные, целеустремленные, по-своему одинокие. Вернее, ты была одинока раньше, а она свое одиночество только усугубляла.

— Теперь я уже не смогу жить без тебя — такова моя эволюция. Вдруг она тоже была кому-то небезразлична? — Ева опять намотала спагетти на вилку и машинально отправила ее себе в рот. — А она на этого воздыхателя — или воздыхательницу? — плевать хотела. Но… — Она покачала головой и потянулась за бокалом.

— В убийстве не заметно страсти.

— Ни малейшей. Когда предмет твоих домогательств упорно тебя отшивает, то ты отчаиваешься, бесишься, мстишь. А тут как-то не просматривается мотива. Все стрелки указывают на меня. В голове не укладывается.

— Другой коп, твой обожатель, ненавистник адвоката, упорно добивающегося освобождения преступников, которых ты удаляешь с наших улиц?

— Тоже версия. Но я с ней не согласна, Рорк. Это не может быть один из моих подчиненных. Я говорю так не только потому, что они мои, но и потому, что я знаю их всех как облупленных.

— Тут я с тобой соглашусь. Я тоже хорошо их знаю. Никто в твоем подразделении не стал бы таким способом отнимать чужую жизнь, тем более использовать тебя как оправдание.

— Среди них нет психов. А здесь явно потрудился псих.

— Штука в том, что ты работаешь не только со своими подчиненными. Есть еще полицейские, первыми появляющиеся на месте преступления, те, кто его охраняет, чистильщики. Может, это коп из другого отдела, чье расследование пересекалось с твоим? Кто-нибудь, кто с тобой консультировался, еще кто-то?

— Всех не перечислить, — пробормотала Ева.

— Мы еще не говорили о тех, кто обрабатывает данные, тем более о лаборантах.

— Сегодня я стояла в лаборатории и думала: все эти люди в белых халатах сумели бы обеспечить чистоту убийства и позаботиться, чтобы на месте преступления не осталось улик. Я с ними не знакома — во всяком случае, с большинством из них. Не говоря о чистильщиках, сотрудниках морга, техниках, вспомогательном персонале. Притом что убийца может оказаться просто сумасшедшим, прочитавшим книгу и посмотревшим фильм.

— Баствик-то при чем?

— Ни при чем.

— Тогда зачем было ее убивать?

— Сейчас попробую объяснить. — Ева откинулась на спинку стула, сжимая пальцами бокал. — Я потратила время на изучение ее интервью, взятых во время процесса Барроу. Она убеждала общественность, что я устроила вендетту, свожу личные счеты. Что я подвергала Барроу психическому давлению и скрываю это — тут она была права. Но у нее ничего не вышло. Если бы они разоблачили мое давление на Барроу, то им пришлось бы выяснять, зачем я это делала. Он придумал особую систему влияния на мозг, но против нее нашлось простое противоядие. Если бы выяснилось, что я давила на него из-за того, что он применял эту систему к нам, к тебе, то им пришлось бы приняться и за меня.

— Я причинил тебе боль, я принуждал тебя…

— Все это делал он, — перебила Ева Рорка. — Он использовал тебя, меня, Мэвис. Для удовольствия и для выгоды. За это он теперь отбывает срок. Он не убивал, но предоставил орудие убийства.

— Баствик не добилась его оправдания, — напомнил Рорк. — Мог бы он, находясь в тюрьме, найти способ отомстить вам обеим?

— Я выяснила условия его заключения. Они строгие, у него нет доступа к электронике, к деньгам. Он никому не может заплатить. Могу себе представить, что этот слюнявый трус ищет способ до меня добраться. Но Баствик? Очень вряд ли. Тем не менее я еще буду им заниматься, — продолжила Ева. — Им и ее фирмой. Проверю, есть ли тут связь. Вдруг кто-то из фирмы нанял профессионала?

— Надо хорошенько покопаться в их финансах.

— Вот ты и копайся.

— Есть, сэр! Что там с ее родными?

— Тоже придется разобраться, чтобы их исключить. Вопрос прежний: зачем? Может, сестра ненавидит сестру и решает ее убить или заказать ее убийство. Но зачем примешивать к этому меня? Будем действовать методом исключения.

— Хорошо. Дай мне список. Не терпится позабавиться.

Она кивнула, посмотрела на свой бокал и отодвинула его.

— Я велела Соммерсету не открывать ворота любым рассыльным, не предъявляющим документы. Дверь не открывать вообще никому. Может, подействуешь на него своим авторитетом?

— Обязательно. Только учти, ему вполне достаточно твоего. Думаешь, кто-то может неверно интерпретировать ваши отношения из-за ваших препирательств?

— Это означало бы, что убийца слишком много знает обо мне, о нас. Просто не хочу рисковать. Тебе тоже не помешает усилить охрану.

— Ты считаешь, что меня могут к тебе приревновать?

Она подняла глаза и выдержала его взгляд.

— Типа того.

— Раз в центре всего этого находишься ты, то жизненно важно позаботиться именно о твоей безопасности.

— Я — полицейский с жетоном и с оружием.

— Предположим, преступник — бывший коп. Но опыт-то при нем. Давай действовать так, как ты предлагаешь: рассматривать и исключать одного подозреваемого за другим. Всем остальным займемся потом.

— Все равно ты будешь опасаться за меня больше обычного. Но не забывай того, что я уже говорила: не думаю, что теперь смогла бы жить без тебя. — Она встала. — Я дам тебе список. Пора начинать.

Рорк удалился к себе в кабинет. Галахад развалился в Евином кресле и захрапел. Ева принялась за свой журнал.

Когда все было готово, она вставила в журнал и на доску собственную фотографию.

Лейтенант Ева Даллас, подумала она, разглядывая себя. Потенциальная жертва, потенциальный свидетель, потенциальный мотив.

Однажды она уже побывала жертвой, хватит. Свидетель? Неплохо, можно постараться. Мотив — вот отчего ее тошнит. Этому надо положить конец.

Система — лучший друг полицейского, напомнила она себе. На это весь ее расчет.

Она вышла в кухоньку и запрограммировала много крепкого черного кофе. Вернувшись за стол, открыла свои входящие письма. Ей написали Мира, Надин, Макнаб, Фини, Чер Рео.

Суровый прокурор в стильной оболочке, Рео не занималась делами Барроу и Фицхью, но Ева не сомневалась, что Уитни уже ввел прокуратуру в курс дела. Рео жаждала новостей, хотела спорить. В том числе на личные темы.

В отличие от Баствик, Ева не умела прерывать дружеские отношения.

«Твой истинный, верный друг», — думала она, глядя на снимок надписи на стене в своем журнале. Что это значит? Уж не считает ли убийца, что все прежние ее друзья — лицемеры?

«Я единственный, на кого ты можешь положиться, — мысленно продолжила она за убийцу. — Полюбуйся, что я ради тебя сделал!»

Она поняла обращение убийцы именно так.

Как ни тянуло ее сразу открыть сообщения Миры, начать следовало с возможных улик.

Фини. Ничего нового она в его письме не прочла, только полный отчет и статистическую вероятность по росту и по размеру обуви. Зато ему удалось идентифицировать коробку: обыкновенный материал вторичной переработки, форма квадратная, диаметр 24 дюйма, обмотана клейкой лентой.

Интереснее другое: он умудрился нащупать угол, с которого читалась надпись на коробке — имя и адрес пострадавшей, такими же печатными буквами, что и надпись на стене. Отправителем значилась юридическая фирма.

Это подлежит проверке и уточнению, но Ева заранее знала, что это тоже обманка. Кто бы ни спросил — пусть даже сама пострадавшая, — чем занят подозреваемый, тот ответил бы: «Доставляю посылку мисс Леанор Баствик из юридической фирмы «Баствик энд Стерн».

Ничего не было оставлено на волю случая. Осторожность прежде всего.

Ева перешла к сведениям от Макнаба.

Переписка потерпевшей не содержит ничего подозрительного: ни споров, ни угроз; вопросов, чем она будет занята в день гибели, и то нет. По коммуникатору она тоже не предоставляла подобной информации.

Макнаб изучил некоторые ее переговоры с клиентами, с прокуратурой, с работником самой юридической фирмы, проводившим внутренние расследования. Ева прочла все это в надежде нащупать хоть какую-то зацепку, но, как и Макнаб, ничего не нашла.

Информация в офисном компьютере потерпевшей прошла редактуру. Стерн не проявил услужливости, но Ева была к этому готова: он защищает интересы преступников или лиц, обвинявшихся в преступлениях.

На информацию в домашнем компьютере Баствик, касавшуюся отношений между адвокатом и клиентом, тоже наложили ограничения.

«Будем играть по этим правилам», — подумала Ева и позвонила Рео.

— Как поживаешь, Даллас?

— Бьюсь головой о стену, возведенную Стерном и фирмой «Баствик энд Стерн». Нам не разрешен неограниченный доступ к компьютерам Баствик, а это мешает следствию.

— Знаю. Отношения «адвокат — клиент» — это тебе не шутки.

Ева состроила гримасу экрану, с которого на нее смотрели обманчиво невинные синие глаза белокурой прокурорши.

— Брось, Рео, она мертва. Ее мог убить кто-то из клиентов.

— У тебя есть подозреваемый? Это кто-то из ее клиентов?

— Все они — подозреваемые.

— Даллас, если ты хочешь, чтобы я обошла правило, дай мне причину. Убедительную причину. Завтра я обязательно поговорю со Стерном и потребую внутреннего расследования.

— Блеск! Если он сам выдрал ей язык, то отдаст себя в руки правосудия.

— Даллас! — Рео всплеснула руками. — Видишь, на мне наручники! Но я все равно сделаю все, что смогу, пущу в ход доступные мне рычаги, где смогу, подтолкну. Скажи, ты, как следователь, веришь, что Баствик убил кто-то из ее клиентов?

— У меня недостаточно информации, чтобы верить или не верить. Но есть куча угроз, звучавших на протяжении многих лет.

— Пришли мне копию этого файла. Тут я смогу помочь.

— Кое-что я наскоро проверила. Я не работала ни по одному из дел, связанных с угрозами. Год назад угроза поступила по делу, которое вели Бакстер и Трухарт, пять лет назад — по делу Рейнеке, три с лишним года назад — Райнеке и Дженкинсона.

— Пометь эти дела.

— Все трое угрожавших мотают сроки. Приговор преступникам, пойманным Бакстером и Райнеке, Баствик переквалифицировала с убийства второй степени на убийство по неосторожности. Прокуратура была в курсе.

— Ладно.

— Последнее из перечисленных дел Баствик проиграла. Ее клиент отбывает пожизненный срок на Омеге. Я изучаю вариант, что кто-то пригласил наемного убийцу.

— Я тщательно изучу первые три дела. Хочу, чтобы ты знала, Даллас: я сделаю все, что смогу.

— Буду тебе признательна. Прощаюсь, дела!

Настало время Миры.

«Ева, — написала та, — шлю тебе список из пяти человек с их письмами тебе. Чтобы все это прочесть и проанализировать, потребуется несколько дней, но я уже решила, что эта пятерка заслуживает особого внимания. Только один из пятерых живет в Нью-Йорке, но все они писали тебе несколько раз, и их письма говорят о нездоровой привязанности. Трое мужчин и две женщины, возраст — от 28 до 69 лет.

Прошу немедленно сообщить мне, если ты найдешь что-то еще, вызывающее озабоченность.

Отдельно шлю тебе психологический портрет убийцы Леанор Баствик. Звони в любое время, обсудим. Завтра я рассчитываю прислать тебе новый список».

Ева перевела дух и налила себе еще кофе. А потом стала читать письма первого человека в списке.

Заглянувший Рорк застал ее расхаживающей по кабинету.

— Люди — психи, — сообщила она.

— Ты уже это говорила.

— Оказывается, они еще хуже, чем я думала. Я видела, что они могут делать друг с другом из-за грубого слова или потому, что кто-то, проснувшись утром, решает: забавно будет выпустить кое-кому кишки. Но это — насилие, а насилие я понимаю. Но откуда столько дури и психоза? Ладно, плевать! — решила она. — Ответа никто не знает.

Она потянулась за кофейником, но Рорк преградил ей путь.

— Хватит.

— Это я сама решу. Сейчас я хочу кофе.

— Будешь злоупотреблять — кофе не станет вообще. — Увидев в ее глазах опасный огонек, он зажмурился. — Хочешь кого-нибудь лягнуть? Как насчет меня? Только потом не жалуйся.

— Да пошел ты! — Она отвернулась и возобновила хождение по кабинету. — Забудь.

Чтобы устранить проблему, он отнес кофейник на кухню и вернулся с бутылкой воды.

— Пей!

Она презрительно отмахнулась и, не переставая расхаживать, показала на экран.

— Читай!

«Дорогая Ева,

понимаю, немногие зовут тебя Евой, но я думаю о тебе только так, иначе никогда не думалось. Всю жизнь меня угнетало отсутствие чего-то, то есть кого-то. Моя жизнь состояла из поиска, из приглашения людей в мою жизнь и изгнания их оттуда. Но все было не то. Ты же знаешь, о чем я, конечно, знаешь. Чувствую, у тебя все так же.

А потом ты предстала передо мной, пускай только на экране, и меня закружило ураганом чувств. Ты стояла на ступеньках Центрального управления полиции Нью-Йорка, такая пламенная, такая сильная, такая настоящая! Тут меня осенило: вот и ты. Наконец-то.

А ты меня почувствовала? Думаю, да. На одно мимолетное мгновение наши глаза встретились. Ты заглянула прямо в мое нутро, Ева. Знаю, ты это почувствовала.

У меня закружилась голова, но никогда раньше у меня не наступало такой полноты.

Мы бывали вместе раньше, раз за разом — но раньше. Снова и снова любили друг друга так, как любят немногие. Телепат это подтвердил. Нам суждено встретиться, быть вместе, жизнь за жизнью.

Знаю, мне надо запастись терпением. Я слежу за твоей жизнью, за твоей карьерой. Меня наполняет гордость за тебя! Понимаю, ты замужем — со мной такое тоже было, — и мне придется ждать, пока ты выйдешь из этих отношений. Это произойдет скоро, хотя каждый день без тебя — все равно что тысячелетие.

Остается только ждать.

Всегда с тобой сквозь время,

Морган».

— Ну, что ж, — пробормотал Рорк. — По крайней мере, он согласен терпеть, пока ты не дашь мне пинка.

— Она, — поправила Ева. — Морган Ларкин, сорокалетняя особа, мать восьмилетнего мальчика. Трижды разведена, все трое супругов были мужчинами. Системный аналитик из Колумбуса, Огайо. Ты впечатлен? Лучше убери с лица эту ухмылку.

— Извини. Моя жена получает любовные послания от трижды разведенной дамы, почтенной мамаши — разве не забавно?

— Еще как забавно — особенно если ознакомиться с остальными ее четырнадцатью писульками.

— Что ж, значит, она одна из подозреваемых. Говоришь, она живет в Огайо?

— И работает полный день. Имеет ребенка. Не видно, чтобы она моталась в Нью-Йорк, не считая одних длинных выходных в прошлом феврале. Ну, где ей нанять профессионала? Это первое письмо пришло почти три года назад — будет три года в марте. Я про него давно забыла. Наверное, прочла, закатила глаза и куда-то убрала. А надо бы хранить такие штуки на виду — по причинам, ставшим понятными только теперь. Помнится, через пару месяцев пришло еще одно письмо, но тогда мне уже помогала Пибоди, не знаю, как она с ним поступила. Мы не отвечали: инструкции не рекомендуют их поощрять.

Она села и наконец открыла бутылку с водой.

— Она приезжала в Нью-Йорк специально для встречи со мной, об этом есть в одном из писем. Она понимает, что я не могу быть с ней, прямо сейчас взять и бросить тебя, но ей все равно необходимо меня видеть, слушать мой голос и все такое прочее. Давай, мол, встретимся на сто втором этаже «Эмпайр-стейт-билдинг».

— «Незабываемый роман», — пробормотал Рорк. — Классический фильм с Кэрри Грантом, душещипательная любовная история.

— Она тоже ее вспоминает. В марте новое письмо, теперь уже немного сердитое: я разбила ей сердце и так далее. Так сказать, первая размолвка. Проходит два месяца, и она как ни в чем не бывало пишет опять, в этот раз распространяясь о нашей плотской любви и требуя, чтобы мы наконец зажили вместе.

Ева покатала холодную бутылочку у себя на лбу.

— Не представляю, чтобы это была она. Убийца Баствик тратил время здесь, изучал ее привычки, ориентируется в городе. Разбирается в профессии полицейского. А это просто…

— Огорчительно, — подсказал он, подойдя сзади и принявшись массировать ей плечи.

— Или взять мужчину шестидесяти девяти лет из Бока Ратон, Флорида, исправно пишущего мне раз в месяц после прочтения книги Надин. Началось все нормально: восхищение, благодарность за бдительность. Потом переход на личное и в конце концов предложение сбежать с ним вдвоем, чтобы плавать под парусом по океанам. Он бы чтил меня, как королеву! Слушай, я же вдвое моложе его, куда он лезет? Вот наглец!

К нему надо приглядеться, хотя преступных наклонностей за ним не замечено. Так, пару раз отдыхал в заведениях для страдающих эмоциональными расстройствами.

— Или парень из Англии, — продолжила Ева, распаляясь все больше. — Я посещаю его в грезах, где мы с ним скачем, как зайчики. Наша связь выше секса, она эмоциональная, психологическая. Кроме него, я никому не могу доверять. Вокруг меня бушуют темные силы. Закон глуп, он портит мою карму, поэтому наяву он помогает мне расследовать преступления. Там, у себя, он пытался поступить в полицию, но провалил психологический тест.

— Я в шоке.

— Я тоже. — Она помассировала себе глаза. — Другой воздыхатель — из Калифорнии. Сначала кажется нормальным, только слишком кипучим. Поклонник книги, фильма и мой. Тоже в своем роде борец с преступностью — так он утверждает. Жаждет со мной сотрудничать. А потом спать. Не против, если ты будешь у нас третьим.

У нее онемел затылок, мышцы напряглись, как канаты. Разминая ее шею и затылок большими пальцами, Рорк поинтересовался беззаботным голосом:

— В работе или в сексе?

— Там и там. Он человек без предрассудков. С моей помощью хотел бы переехать в Нью-Йорк и консультировать меня, уж он-то знает, как обойти громоздкую систему и заставить плохих парней отвечать перед законом. По его мнению, мне недостает восхищения и уважения, каких я заслуживаю. В своем последнем письме он пишет, что мне бы надо возглавить полицию Нью-Йорка. Очень за меня переживает.

— Поездки?

— Дважды бывал в Нью-Йорке, но не в последние полгода. Надо будет всеми ими заняться.

— Есть еще?

— Последний кандидат, присланный Мирой. Женщина, двадцать восемь лет, живет в Нью-Йорке, в Нижнем Вест-Сайде, юрист в фирме, специализация — семейное право. Писала восемь раз за год, с каждым разом все чаще. Знает, что мы станем лучшими подругами, если познакомимся. Она тоже выступает за пострадавших и за невиновных, так что мы похожи. Прошлым летом от нее ушел молодой человек, чему посвящено длинное письмо, смахивающее на рассказ: она рыдает у меня на плече, зная, что понять ее могу одна я. Ничего сексуального, скорее, она решила, что мы похожи на сестер, закадычных подруг, и рвется помочь мне так же, как я, по ее мнению, помогла ей. Благодаря мне она выстояла, смогла о себе позаботиться, нашла силы и отвагу. Господи!

— Что-то криминальное?

— Нет, ничего особенного. Арест за хранение запрещенных препаратов несколько лет назад. Жалобы соседей на нарушение тишины. Драки с парнями — без последствий. Что-то не вижу связи с Баствик. Где тут спусковой крючок? Она выходит сухой из воды, вообразила какие-то нездоровые, от начала до конца вымышленные отношения со мной, считает, что наши занятия похожи, часто обижается на юридическую систему, не обеспечивающую торжество справедливости. Вроде бы безобидная сумасшедшая, и все-таки…

Он нагнулся и поцеловал ее в затылок.

— Ты огорчена, потому что теперь понимаешь, что находишься в центре жизни незнакомых тебе людей, которых не хочешь знать. Ты всегда сторонишься сцены. Тебе подавай потерпевшего, преступника, выживших. Это твоя работа, твоя жизнь. Наша жизнь.

— Разве это неправильно?

— Как раз правильно. Просто теперь ты знаешь факт, с которым тебе придется считаться, чтобы исполнить свой долг.

— Дело не только в книге и в фильме. Хорошо бы все списать на это, на излишнее внимание, но ведь все началось раньше. Вот что сводит с ума!

Он что-то пробормотал в знак согласия и опять чмокнул ее в затылок.

— Ты разберешься, потому что ты — это ты, ты знаешь свое дело. Но ты не сказала того, что известно нам обоим: кое в чем виноват и я, часть внимания, прикованного к тебе, связана со мной.

— Я — это я, я делаю свое дело, но во многом замешан ты.

— Правильно. — Он уселся на край стола перед ней. — Мои люди тоже займутся перепиской. Мне тоже пишут, вот мы и сличим авторов — вдруг найдем пересечения? Теперь — финансы. То, что я успел просмотреть, не наводит на мысль о наемном убийце. У Стерна есть пара тайных счетов, но другого не приходилось ожидать. Подозрительных списаний и переводов средств не обнаружено.

— То, что есть, достаточно незаконно, чтобы использовать это как рычаг?

— Нет, слабовато. — Рорк покачал головой и хлебнул воды из ее бутылки. — Для чего тебе рычаг?

— Чтобы он предоставил мне всю переписку Баствик с клиентами. Сейчас этим занимается Рео. Если бы что-то было, Баствик сама завела бы дело об угрозах. Но то, что сейчас ее переписка заблокирована, сводит меня с ума.

— Отложи это на завтра, как и все остальное.

Она бы поспорила, если бы не знала, что уже сделала все, что можно было сделать за день, и теперь должна дождаться утра.

Выводя ее за руку из кабинета, Рорк взглянул на ее журнал, выведенный на экран. Его рассердила ее фотография. А в следующее мгновение он испытал приступ липкого страха.

6

Она знала, что это сон, смирилась, что будет его смотреть, еще до крепких объятий Рорка, прежде чем закрыть глаза.

Она плыла внутри своего сна, превратившись в голос, в образ, в воспоминание.

Вот они с Рорком в машине, остановившейся прямо на мостовой, набрасываются друг на друга, рвут друг на друге одежду, она изнывает от желания почувствовать его внутри себя, как будто от этого зависит ее выживание.

И оба не подозревают, что все происходящее, их безумное желание спариться, происходит по команде Барроу.

Теперь они на вечеринке, спрятались в глубоком стенном шкафу. Рорк уже наставил ей синяков и, прижав к стене, жестоко врывается в нее, обуреваемый диким, хищным желанием — все по той же самой команде.

— Тсс, это только сон.

В ее забытье проник голос Рорка, и она, услышав его, расслабилась, боль и унижение улетучились.

Вот во что их вверг Барроу. Вот кого защищала Баствик.

И если бы только это. Нет, гораздо, неизмеримо хуже!

Повесившийся Матиас, утонувший в собственной крови Фицхью. Девейн, раскинувшая руки и бросившаяся вниз с карниза «Таттлер Билдинг».

Свою власть над ними Барроу не использовал — это делал кто-то другой, но он ее создал. Ради денег, прибыли, власти.

Следующим чуть было не стал Рорк. Капкан уже был взведен, зерно самоуничтожения было готово для сева.

А защитницей злодея выступала Баствик.

«Я выполняю свою работу, вы — свою, ведь так, лейтенант?»

В переполненном зале суда, среди знакомых и незнакомых лиц встает со своего адвокатского места Баствик. На ней один из ее любимых костюмов — ярко-красный, отлично скроенный, туфли на высоченных каблуках, приковывающие взгляд. Попробуй, не обрати внимания на ее ноги! Аккуратный узел светлых волос на затылке, красивое спокойное лицо.

Ева сидит на свидетельском месте. Ее заливает бьющий в окно солнечный свет. У нее за спиной возвышается, как назло, статуя слепой Фемиды с наглой ухмылкой на лице.

«Я выполняю свою работу», — смиренно подтверждает Ева.

«Разве? Вы не выискиваете новый способ отомстить моему клиенту, Джессу Барроу?»

Взмах руки Баствик — и солнечный свет ударяет в Барроу. Он сидит перед пультом управления, нажимает на кнопки, двигает тумблеры.

«Привет, сладенькая!» — подмигавает он Еве.

«Не лезь в это сейчас, ты ни при чем, — сказала ему Ева и перенесла внимание на Баствик. — Я ищу вашего убийцу».

«Неужели? Зачем тогда тратить время на Джесса? Он в тюрьме, потому что вы выжали из него признание, сначала подвергнув насилию. Насилие применил ваш муж».

«Разве тебе не понравился секс, Даллас? — подал голос Джесс. — Если нет, я не виноват».

«Суды подтвердили виновность Барроу, — спокойно произнесла Ева. — Вы потерпели поражение. Исходите из этого».

«Теперь вы, значит, учите моего убийцу? Вы ненавидели меня так же сильно, как Джесса. Или даже сильнее».

«За то, что ты хладнокровная стерва, манипулятор, лгунья? Это не равно ненависти. В любом случае я буду делать свою работу».

«Что у вас за работа?»

«Защищать ньюйоркцев и служить им».

Баствик вцепилась руками в барьер под самым носом у Евы, тонкий длинный порез у нее на горле набряк кровью. Слепая Фемида у Евы за спиной насмешливо фыркнула.

«Я уберу убившего вас человека с улиц — вот что такое моя защита и служба. Я все сделаю ради того, чтобы выяснить, кто вас убил, и арестовать его».

«Мы и так уже знаем, кто меня убил. Любой здесь знает, кто виноват в моей смерти. Меня убила ты! — Баствик драматически поворачивается к присяжным. — Дамы и господа присяжные, меня убила лейтенант Ева Даллас!»

На скамье присяжных сидят знакомые Еве люди. Этих людей она помогла изобличить.

Реанн Отт — тот, кто применял программу Барроу, чтобы убивать; Уоверли, убивавший во имя прогресса медицины; Джулианна Дан. Последнюю Ева сажала дважды.

И другие, убивавшие ради наживы или острых ощущений, из ревности или алчности. А то и просто потому, что захотелось.

«Присяжные настроены против меня, — решает Ева, снова переводя глаза на Баствик. — Зря стараешься, адвокат, потому что, глядя на них, я вспоминаю смысл моего ремесла».

«Ты, — повторяет Баствик, видя равнодушный взгляд Евы. — Я погибла из-за тебя».

«Изъян этого спора в том, госпожа адвокат, что когда в отношении Джесса Барроу вершилось правосудие, я о вас не думала. Вы ровно ничего для меня не значили. Напрасно вы пытались выгородить этого мерзавца, мороча голову прессе и привлекая ее внимание ко мне».

«Так это я виновата? — Баствик провела рукой по своему горлу, и с ее пальцев закапала кровь. — Я?!»

«Нет, не вы. Но и не я. Виноват тот, кто накинул проволоку вам на шею. Я найду виновного и арестую его, это моя работа».

«Как же вы поступите потом? — Баствик подошла еще ближе. — Что сделаете, когда мой убийца перестанет вас боготворить и покусится на вашу жизнь?»

«То, чего потребует мой долг».

«Вы будете защищаться! Защищать саму себя, когда меня уже нельзя будет защитить. Не того, кто будет следующим в списке, не того, кто умрет во имя вас. Вы будете защищать саму себя, потому что дело появляется у вас только тогда, когда кого-нибудь убивают. Без убийцы вы — никто. Убийца — вот ваш единственный истинный друг. Я закончила изложение своей версии».

Ева вздрогнула и проснулась в крепких объятиях Рорка. В окне над их кроватью серел рассвет.

— Ты спала недолго и тревожно.

Она ответила на его объятия, впитывая его тепло, его запах.

— Как и ты.

— Можно поспать еще немножко. — Он ласково гладил ее по спине. — Попробуй уснуть.

Она покачала головой и уперлась лбом ему в плечо.

— Не смогу. Голова пухнет.

— Ты прямо как младенец, которому нужна пустышка. — Он поцеловал ее в висок. — Сейчас получишь. Все, что угодно, лишь бы ты урвала еще немного сна.

С него станется, подумала она. Этот человек, которому повинуется почти все, владелец поразительно крупной доли цивилизованного мира и еще более крупных долей нецивилизованного, мог вскочить на рассвете, чтобы раздобыть для нее соску.

— Лучше я урву немного тебя. — Она добралась губами до его подбородка. — А ты — меня.

Их губы встретились. Вот что ей требовалось! Губы к губам. Любовь к любви.

Она замерла, наслаждаясь его теплом, его железным телом.

Теперь ей нужен не сон, а сладостное забытье, путешествие, куда он увлекает ее, не дожидаясь просьб. С ним ей так просто перестать мучиться и обрести радость. Она знает, он не разожмет объятий.

Во сне она бормотала и металась, борясь с кошмарами. Теперь, чувствуя ее дрожь, он стал обнимать ее, сражаясь с ее ознобом.

И вот он дождался ее беззвучного призыва — о любви. Только его любовь может избавить ее от кошмаров.

Успокоительное «Рорк» действеннее любого другого снадобья, оно медленно исцеляет ее поцелуями, гонит плохие сны, холод, страшные тени и слепящий режущий свет.

Его ласки как легчайший пух и одновременно как обжигающие языки пламени. Ее храбрый воин, он всегда скрывает от нее собственные раны.

Она любит его так, что сама себе не верит. Она его избранница, его мускулистый коп — смекалистый, наблюдательный, наделенный сверхчувствительным сердцем.

Она раскрылась для него, снова стала восхитительным цветком с шипами, всегда вызывавшими в нем бурю противоречивых чувств.

Он вошел в нее, и она встретила его вздохом облегчения. Он пробормотал ее имя, она изогнулась, вбирая его в себя. Он нужен ей целиком.

Пока Ева билась под Рорком, радостно приветствуя наступление нового дня, бесполое с виду существо, прикидывавшееся посыльным, торопилось в мрачную, исписанную граффити берлогу в глубине зачумленного квартала, прозванного местными обитателями Квадратом.

Наркоманы всех сортов, люди-привидения и пропащие игроки не слоняются по улицам на зимней заре. Некоторых из них наверняка можно раскопать сейчас под землей, в облюбованном Ледо гадком притоне под названием «Геймтаун».

Обычно Ледо заползал в свою нору до восхода солнца. От «дури» у него сильно село зрение, и теперь бильярдист из него совсем никудышный. Максимум, на что он еще может рассчитывать, — перепихнуться по-быстрому с такой же, как он, пропащей за «траву» или за что-нибудь позабористее. Короче, наркоторговец, в былые времена оскорблявший Еву Даллас, даже нападавший на нее, теперь переживал трудные времена.

Но даже эти трудности теперь грозили смениться для него кое-чем неизмеримо худшим.

Снова коробка, хотя здесь прятаться не от кого. В таких местах обходились без камер безопасности и без считывателей отпечатков пальцев.

Входную дверь даже не удосужились запереть. Парочка спрятавшихся в тамбуре от холода уличных бродяг не шелохнулась, когда через них перешагивала фигура в толстом коричневом пальто.

От них так несло, что правильнее было бы очистить мир и от подобных им. Хотя зачем прекращать их жалкие жизни? В этом нет смысла, так не стяжать славы.

С каждой преодоленной ступенькой росло возбужденное предвкушение нового убийства. Знакомое чувство, само по себе рождавшее удовлетворение.

С этим чувством соседствовало осознание важности самой работы.

Все это подношения Еве, знаки дружбы. Человек, однажды ударивший ее по лицу, наконец-то получит по заслугам.

Прочь сомнения: Ева будет довольна, очень довольна, когда узнает, что общество избавилось наконец от двуногой слякоти по имени Ледо.

Защищать и служить!

Не обращая внимания на вонь мочи и блевотины, убийца ловко вскрыл жалкий замок.

Если Ледо окажется не один, если затащил к себе в постель какую-нибудь наркоманку или уличную торговку собственным телом, тем лучше: подношение получится сдвоенным.

В любом случае в этот раз Ева все увидит и поймет, она пошлет какой-нибудь сигнал в подтверждение того, что ценит преданность своего истинного друга.

Убийца беззвучно проник в убогую дыру и на всякий случай закрыл дверь на засов.

Слева донеслось мерное сопение. Тонкий луч фонарика нашарил Ледо, спавшего в одиночестве на тонком матрасе.

Довольный убийца поставил на пол свою коробку, вынул из кармана пальто шокер и взялся за дело.

Завтракать вместе с Рорком прямо в спальне очень приятно, если не учитывать его выбор блюда — овсянку. Если бы она добралась до автокухни первой, то они ели бы оладьи, но она задержалась в душе и теперь может винить только себя.

Галахад, проявивший к овсянке даже меньше интереса, чем Ева, растянулся на спинке дивана, свесив хвост, и стал таращить двуцветные глаза — уповая, наверное, на волшебное появление бекона.

Смирившись с неизбежным — при большом количестве коричневого сахара, меда и ягод можно уговорить себя, что она ест не овсянку, а что-то более аппетитное, — она пересказала Рорку свой сон.

— Видишь, твое подсознание сообразительнее тебя. Оно понимает, что ты не несешь ответственности за поступки того, кого тянет убивать.

— Я тоже не промах, — сказала она обиженно. — Меня беспокоили другие мысли. Баствик — промежуточное звено, дело не в ней самой. Мы должны проработать все версии, действовать строго по правилам, что и делаем. Но нам не найти ни мстительного партнера, ни оскорбленного брошенного возлюбленного. Хуже того, единственное, что позволит сместить фокус, — это еще одно мертвое тело с таким же обращенным ко мне посланием.

«Баствик права, — мелькнуло у Евы в голове. — Следующего мне не уберечь».

— Убийца — мой друг, — пробормотала она. — Так сказала она.

— Чушь собачья!

— Не скажи. Что такое моя работа, если разобраться? Преследование убийц. Никто никого не убьет — не будет работы. Холодная логика! Возможно, и убийца ею руководствуется.

— Допустим, это холодная логика, — уступил Рорк. — Холодная, но безумная.

— А убийца кто? Все совпадает. Фемида — статуя с завязанными глазами — помирала со смеху. Думаю, это потому, что мы с Баствик знали, как знает любой коп и любой юрист, что Фемида только и делает, что подглядывает из-под своей повязки.

Раз у нее нет выбора, пришлось клевать овсянку.

— Любопытно, — сказал он. Ему хотелось, чтобы ей перестали сниться кошмары. Ей давно требуется здоровый сон. — Ты будешь говорить с женщиной, написавшей тебе? Помнишь, помощница юриста?

— Хилли Деккер? А как же! Утром первым делом проверим ее. Она живет и работает неподалеку от нашего Управления. По пути на службу мы с Пибоди к ней заглянем.

— Это не сдвиг, но все-таки шаги в другую сторону. Сегодня Мира преподнесет тебе новых кандидатов.

— «Кандидаты»! — Ева прыснула. — Кандидаты в лучшие друзья лейтенанта Даллас! Неясно, откуда взялись мои нынешние друзья, но главное требование к ним понятно: психам с тягой к смертоубийству просьба не обращаться.

Она запихнула в себя еще овсянки и поняла, что переборщила.

— Поговори с Соммерсетом, ладно? Прежде чем купишь себе новый континент.

— Обязательно. — Чувствуя ее волнение, он погладил ее по бедру. — У меня намечена встреча с моей собственной прессой. Правда, это последнее, о чем тебе следует беспокоиться.

— Это точно. — Она встала, взяла портупею и надела ее поверх фиолетовой водолазки. — Сейчас я кое-что проверю, — сказала она, спрятав в карман серых брюк полицейский жетон и пристегнув к ремню пряжки подтяжек. — А потом за дело. Еще рано, мы с Пибоди постараемся поймать эту Деккер до того, как она уйдет на работу.

Взяв пиджак, она нахмурилась.

— Это не тот, который я вынула из шкафа.

— Не тот. Зато тот, какой надо.

Пиджак того же серого цвета, что ее брюки, а узкая полоска на нем подходит тоном к водолазке, поэтому она не стала сопротивляться. Потом вдруг прищурилась.

— Я не смахиваю на бухгалтершу?

— Ничего похожего! Хотя лично я ничего не имею против бухгалтерш. — Рорк встал и шагнул к ней. — Ты смахиваешь на хорошо одетого копа.

— Это настоящий — как называются такие штуки? — оксиморон. Исключение — Бакстер. Черт, надо еще поговорить с ним, с Рейнеке и с Дженкинсоном. — Не дождавшись от Рорка реакции на свои слова, она потерла переносицу. — И вообще со всеми. Ничего не поделаешь, неприятные беседы ждут всех до одного.

— У тебя отлично смазанный механизм. Детали механизма — прилежные копы.

— Просто хорошие. Ладно, я этим займусь.

— Главное, не забывай моего особенного, хорошо одетого копа. — Он наградил ее поцелуем.

В это мгновение подал сигнал коммуникатор Евы, сильно ее напугав.

— Даллас слушает.

— Примите сообщение. Лейтенанту Еве Даллас явиться по адресу авеню Би, дом 524, ячейка 311. Вероятно, убийство. Потерпевший опознан полицией как Ледо, имя на данный момент неизвестно. Доложено о наличии письменного обращения к лейтенанту Еве Даллас. Возможна связь с текущим расследованием.

— Принято. Вызовите детектива Делию Пибоди. Я уже еду.

— Подтверждено. Конец связи.

— Ледо… — Еву укололо чувство вины. — Ну, вот.

— Я поеду с тобой. Расскажешь по пути, кто это.

— Тебе необязательно.

— Я хочу. — Рорк крепко взял ее за плечи. — Потом я оставлю тебя в покое. Не хочешь учитывать естественное беспокойство мужа — считай, что это просто свежий взгляд и другой угол зрения.

— Согласна. Поведешь ты. Я пока проверю, чем Ледо занимался со времени нашей последней встречи.

Она сорвала с вешалки пальто, набросила его и недоверчиво уставилась на протянутый Рорком шарф — рождественский подарок, собственноручно связанный Пибоди.

— Там холодно, — напомнил Рорк.

— Ладно. — Обмотав шарфом шею, она метнулась к двери, радуясь, что Пибоди отдала предпочтение неярким цветам.

Она уже бежала к прогревающейся машине, когда он, догнав ее, ловко натянул ей на голову лыжную шапочку.

— Черная! Тебе идет.

Спорить, как и напоминать, что сам он без шапки, не было смысла. Она прыгнула на пассажирское сиденье и уткнулась в компьютер.

— Его звали Вендал — подумать только! Возраст — тридцать четыре года. Выглядел лет на десять старше — из-за злоупотребления химией и всем, что только можно придумать. После нашей с ним встречи он ненадолго садился за хранение наркоты. Был осужден на полгода, просидел четыре месяца, вышел под обещание завязать и лечиться. Держу пари, даже и не подумал этим заняться. Адвоката по тому делу ему выделили. Не вижу никакой связи с Баствик. Ее и не должно быть, разве что через меня.

— Расскажи мне о нем, — попросил Рорк, выезжая из ворот.

— Второстепенный — нет, для него это комплимент, третьестепенный наркоторговец и совсем пропащий наркоман. По нему можно было изучать вред «дури». Любил бильярд и неплохо играл, но это в прошлом, потому что «дурь» испортила ему зрение. Крыса из подземелья, завсегдатай «Геймтауна». Дубина, пустое место. Склонности к насилию не проявлял. Сбежать, спрятаться, обмануть — вот его промысел. Так, мелочь.

Она устало прикрыла глаза.

— Когда ты видела его в последний раз?

— Позапрошлой зимой, перед потерей жетона. Тогда я расследовала убийства бездомных.

Она вспомнила жюри присяжных из своего сна с участием Вейверли.

— Я затащила в подполье Пибоди — ох, и напугалась же она тогда!

— Теперь не напугалась бы.

— Теперь — нет. Я искала его там, потому что знала, что он якшался с одним из потерпевших — стариком Снуксом, пострадавшим за торговлю вялыми цветами.

Она мысленно перенеслась в подземелье, в мир отбросов и опасностей. В тоннели, где свирепствовало зловоние и обитали потерянные души.

— Я нашла его в «Геймтауне», у бильярдного стола. Один из партнеров не пожелал прерывать игру и полез на меня с кулаками. Пришлось отнять у Ледо кий и задать ему жару. Он был здоровенный, отразил атаку. Я врезала ему коленом в промежность. Забила «чужого», так сказать.

— Если убийца карает твоих обидчиков, то пострадать должен был, скорее, тот здоровяк.

— Я дралась любимым кием Ледо и сломала его об башку того козла. Тогда на меня накинулся сам Ледо, засветил мне в глаз. Ничего страшного, но звездопад из глаз был будь здоров.

— Ты его арестовала?

— Нет. Только припугнула арестом за нападение на сотрудника полиции и выжала из него все, что хотела. Он согласился стать информатором, но толку от него не было, он мог только бесить. Конченый болван!

— Все это должно фигурировать в твоих рапортах.

— Это точно. — Ева вздохнула. — Все там. Да и сам Ледо хорош: пытался улучшить свою репутацию среди ему подобных, хвастаясь, как наподдал стерве из полиции, оставил у нее на лице отметину. Он вполне мог болтать об этом в свою последнюю отсидку, да еще приукрасить историю.

Рорк ехал быстро, ловко лавируя между макси-бусами, рано выехавшими из дома горожанами, такси.

— Все сходится на тебе, это плюс.

— Не забудь, мы имеем дело с убийцей. Так что, скорее, минус.

— Выше голову! Это все болтовня. — Он снял руку с руля и погладил ее по плечу. — Ты справишься. Ты ищешь того, кто знал этих двух потерпевших и был осведомлен об их связи с тобой. Баствик выступала в прессе, с ней все просто. Со вторым потерпевшим сложнее.

— Снова приходится предположить, что это полицейский или юрист. Вряд ли на мне зациклился кто-то, знавший и Баствик, и Ледо. Трудно представить двух более непохожих людей, чем они. Полицейский, юрист, кто-то из судейских. Или, скажем, репортер.

Она задумчиво забарабанила пальцами по своему бедру.

— Мира считает, что он организован, умен, сдержан. Способен строить и осуществлять долговременные планы, избегает конфликтов. Ищет одобрения — по крайней мере, моего — и похвалы.

— Этот человек тебя идеализирует, — подхватил Рорк. — И способен в два счета тебя демонизировать.

— Согласна. Пойдешь со мной?

Тротуары Квадрата загромождали ржавые остовы машин. Все мало-мальски работающее с них уже сняли, а то, что осталось, густо расписали бранными словами, непристойными предложениями и порнографическими граффити.

Позади бывшего пикапа, давно оставшегося без колес и без дверей и превращенного в линялую ширму для отправления естественных потребностей, был припаркован внушительный черно-белый автомобиль полиции. На ступеньках лестницы, ведущей вниз, в ночлежку, устроились двое, страдавшие то ли бессонницей, то ли неизлечимой игроманией. Щеки у обоих раскрасневшиеся, глаза злющие.

Неподалеку стояли двое околоточных дроидов с присущими дроидам злобными рожами. Оба готовились прибегнуть к полицейским дубинкам.

— Лейтенант! — К вылезшей из машины Еве подошел один из них, задуманный конструкторами как чернокожий мужчина лет тридцати, с плечами шириной в Великую Китайскую стену. — Мы предназначены для сдерживания толп при возникновении необходимости и для наблюдения за официальным транспортом. Мы запрограммированы на специфические ситуации и культуру данного района.

— Вот и делайте свое дело. — Ева оглядела здание, темные окна, некоторые из которых были заколочены досками. — Рановато для беспорядков. — Она покосилась на бездельников на лестнице, один из которых почмокал губами, изображая адресованные ей поцелуи.

Дроид обернулся на хулигана, но Ева покачала головой:

— Я сама.

Она двинулась на обидчика, не обращая внимания на ветер, трепавший полы ее длинного кожаного пальто.

— Охота целоваться?

— Копу моих губ не дождаться! — Из-под набрякших век на нее уставились налитые кровью глаза, растянутые в улыбочке губы показали вопиющее пренебрежение гигиеной полости рта. — А вот член у меня о-го-го, в самый раз для твоего ротика.

Тощий приятель красноглазого по-девичьи захихикал.

— О-го-го, говоришь?

Он растопырил колени и похлопал себя по промежности.

— Ты таких не видывала, сучка.

Она склонила голову набок и улыбнулась.

— Чего я только не видала! Где доказательства?

Мистер Большой Член, здорово перебравший «дури», расстегнул ширинку и вывалил свое хозяйство, твердевшее на глазах. Ева подумала, что он вправе участвовать в первенстве чемпионов. Но это только облегчало ей задачу.

— Твой?

— Ты что, слепая и совсем безмозглая, сучка?

— Это так, для верности.

Она схватила его за член, радуясь, что надела перчатки, и крутанула. Похабник издал звук, похожий на свист закипающего чайника, его сосед вскочил и испуганно закудахтал.

Сжав пальцы свободной руки в кулак, Ева нанесла петуху-самозванцу удар в кадык — шея длинная, не промахнешься. Он задохнулся, схватился за горло, не устоял на ногах и рухнул на замусоренный тротуар.

Мистер Большой Член рухнул перед ней на колени, истошно визжа.

— Выбирай, — обратилась к нему Ева, повторив вращательное движение. — Я могу отправить в каталажку твой уродский отросток вместе с тобой и твоим кретином-дружком. Появление в непристойном виде в общественном месте, нападение на сотрудника полиции, хранение той дряни, которую мы найдем у вас, ублюдков, в карманах. Понял? Если да, кивни.

Он часто закивал, из его красных глаз полились слезы.

— Тем лучше. Второй вариант: застегнись, прежде чем к твоим преступлениям добавится загрязнение окружающей среды. Один кивок — согласие с первым вариантом, два — со вторым.

Он исполнил два аккуратных кивка.

— Тоже неплохо.

Она разжала пальцы. Оба пострадавших так закашлялись, что, показалось, вот-вот начнут выплевывать свои внутренние органы. Дожидаясь, пока они отдышатся, Ева стянула перчатки, вывернула их наизнанку и скомкала. Больше она их не наденет.

— Давно вы здесь ошиваетесь?

— Да пошла ты!

— Смотри, теперь я возьмусь за твои яйца, — весело предупредила тонкошеего Ева. — Я раздавлю их, как каштаны. Давно, спрашиваю?

— Хватит ее злить, Пик, уймись.

Тонкошеий с трудом встал на колени.

— Мы пришли просто так. Смотрим — копы. Я живу вот здесь. — Он указал на ночлежку внизу. — Мы ничего не сделали. И ничего не видели.

— Знаешь Ледо?

— А то как же. Он тоже здешний.

— Когда видел его последний раз?

— Вроде вчера. А может, позавчера. В «Геймтауне», что ли? Типа того.

Теперь она знает, где их найти, если приспичит. Она выпрямилась.

— Проваливайте. Чтобы духу вашего здесь не было!

Она отвернулась и зашагала прочь. Дроидам было очень весело — настолько, насколько дроиды способны веселиться. Рорк, небрежно привалившийся к своей машине, не отрывался от компьютера.

— Нам докладывать об инциденте, госпожа лейтенант? — спросил один из дроидов.

— Какой инцидент? — Она поманила Рорка и повернула к соседнему дому. — Не буду врать, это было то, что мне требовалось!

— Любому иногда нужно развлечься.

— Я отлично взбодрилась. — Входя в дом, она расправила плечи. — Эти перчатки — твой подарок?

— Скорее всего.

— Такие хорошие. Извини.

Решив, что выписывать самой себе штраф глупо, она бросила перчатки в кучу мусора под лестницей и стала подниматься. Тот, кто теперь ими воспользуется, вряд ли задастся вопросом об их прежнем применении.

7

Дверь открыла Пибоди.

— Как вы быстро! Я только что примчалась. Привет, Рорк. — Она попятилась, пропуская обоих. — Первым на место преступления прибыл полицейский Рейнхарт. В службу 911 позвонила соседка напротив, сейчас она у себя, с ней второй полицейский. Соседка утверждает, что, уходя на работу, увидела открытую дверь и заглянула сюда.

Пибоди указала на Ледо. Он лежал на тонком матрасе, залитом кровью и прочими физиологическими выделениями, думать о которых Еве совершенно не хотелось.

Полностью одет: линялая фуфайка, бесформенные черные штаны, толстые носки — некогда белые, а ныне непонятного цвета — с дырками, из которых торчали большие пальцы.

Рядом с трупом темная полушинель и два вытертых одеяла. Из груди трупа торчал деревянный обломок, толстый конец бильярдного кия.

Убитый выглядел тщедушным, с волосами, похожими на грязную солому, с красными веками — верный признак конченого торчка.

— Это Ледо, — сказала Ева и повернулась к полицейскому в форме. — Я слушаю.

— Звонок на 911 был принят в шесть шестнадцать. Мы с напарницей прибыли в шесть двадцать. Дом не охраняется, дверь в квартиру была отперта. Я опознал в убитом Ледо. — Коп в нахлобученной на седую шевелюру фуражке покосился на тело. — Я патрулирую этот район уже четыре года и знаю, кто это. Звонила Мисти Полински, соседка из квартиры напротив. Она молода, лейтенант, и сильно напугана. Успокоив ее, мы вызвали дроидов. Если бы оставили здесь свою машину без присмотра, то от нее мало что осталось бы.

— Хорошо. Приступайте к опросу жильцов. Вам понадобится помощь?

— С большинством я знаком, так что обойдусь. Внизу, в тамбуре между дверями, дрыхли двое бездомных. Пришлось хорошенько их тряхнуть, чтобы разбудить. Мы записали их имена, теперь они в приюте. Ничего не видели. Знаю я их, они здешние, их легко будет найти для разговора, если придется. Но они ни при чем.

Она кивнула, забрала у Рорка свой рабочий чемоданчик, натянула перчатки и подошла к телу.

Обычное дело, напомнила она себе. Процедура есть процедура. Она достала свои инструменты.

— Потерпевший опознан как Вендал Ледо, зарегистрированный по этому адресу. Время наступления смерти, — она взглянула на свой датчик, — шесть часов три минуты. Свидетельница едва не столкнулась с убийцей.

— Вот вторая половина кия, Даллас, — сказала Пибоди. — Тонкий конец.

— Похоже, он купил новый кий, — пробормотала Ева. — Он был бильярдистом. Я как-то раз сломала другой такой, а он от огорчения взял и врезал мне по физиономии толстым концом.

— Даллас, — начала Пибоди, но Ева покачала головой.

— Убийца наверняка знал это. Ледо пытался меня обмануть — в результате его язык оказался в стакане.

— Этого я еще не заметила. Сейчас уберу в пакет.

— Здесь холодно. Окна дырявые, отовсюду дует. Он возвращается — наверное, из «Геймтауна», снимает пальто, разувается, ложится прямо в одежде, накрывается этими лысыми одеялами. Интересно, что покажет анализ интоксикации. — Она приподняла красное веко трупа. — Не мог справиться с собой, употребил собственное варево. Наверняка припас его где-то здесь. Карманы пальто проверьте — там, наверное, тоже кое-что найдется. Возьми это на заметку, Пибоди.

— Гадость! — сказала Пибоди, однако послушно опустилась на корточки и стала разглядывать грязное пальто на полу.

— Помойка помойкой, — продолжила Ева. — Правила жизни Ледо нетрудно представить. Днем он обычно спал, а ночью оживал. В такую погоду он где-то ползал, перехватывал кое-какой еды, но основное его занятие было подпольным. Главное — заторчать. Потом бильярд. Если получалось выиграть, то можно разжиться выпивкой, жратвой, а то и быстренько перепихнуться. После восхода он возвращался домой и засыпал. А с наступлением ночи — снова за дело.

— Различные подозрительные вещества, — доложила Пибоди. — Маленькие прозрачные пакетики. Две связки ключей, сто шестьдесят три наличными, кредитные карты отсутствуют, пластик тоже, карманный коммуникатор, маленький открытый пакетик сырно-луковых соевых чипсов.

Ева опустилась на корточки рядом с ней.

— Гадость, а не жизнь. Ну, уж какая была.

— Замки вскрыты недавно, — сообщил Рорк. — Хотя замками это назвать трудно.

Ева кивнула.

— Убийца знал, что потерпевший вернется домой перед рассветом. Не вернется — можно его дождаться. Но скорее всего он застал бы его дома. В доме никакой охраны — заходи кто хочет. Но убийца наверняка позаботился об анонимности: одет посыльным, на плече коробка. Перешагнул через спящих бомжей и поднялся сюда. Вскрыл замки — какими бы дрянными они ни были, он их не взламывал, а сумел отпереть, значит, обладает навыком.

Мысленно она шла от этапа к этапу бок о бок с убийцей.

— Потерпевший дрыхнет без задних ног. В комнате темно: окна грязные, предрассветная темень, от уличных фонарей мало проку при такой-то грязи на стеклах. Он явился с фонарем.

Ева аккуратно приподняла край фуфайки и осмотрела торс убитого.

— Смотри-ка, след от шокера! Отрубившийся торчок — и все-таки шокер! Трусость или сострадание? Это надо обдумать. В любом случае потерпевший ничего не почувствовал.

Ева выпрямилась.

— Бильярдный кий всегда под рукой, он у него за плюшевого мишку. Сломать кий об колено — символично! Удар обломком по физиономии, по той стороне лица, по которой получила в свое время от потерпевшего я. Тоже символично, ведь легче было бы просто забить его кием до смерти.

— Преступник избегает излишней жестокости? — предположила Пибоди.

— Этого, а также лишней страсти и грязи. Забить человека до смерти — где здесь эффективность? Один удар — расплата, и обломок кия в грудь. Здесь требуется сила. — Она поднесла руку к обломку кия, торчавшему из груди. — Найти точку, надавить, налечь всей тяжестью. Похоже, так все и было. Он проткнул его насквозь. Вырезал язык — орудие лжи, а потом написал свое послание.

ЛЕЙТЕНАНТУ ЕВЕ ДАЛЛАС, С УВАЖЕНИЕМ И ВОСХИЩЕНИЕМ. ОН БЫЛ НАРЫВОМ НА ОБЩЕСТВЕ, ТОМ ОБЩЕСТВЕ, ЧТО МЕШАЕТ ВАМ СВОИМИ ПРАВИЛАМИ, ОХРАНЯЮЩИМИ НАРЫВЫ. НЕКОТОРЫЕ ПРАВИЛА МЕШАЮТ ПРАВОСУДИЮ. МЫ С ВАМИ ЗНАЕМ ЭТО.

ОН ПРОДАВАЛ СВОЮ ОТРАВУ ТЕМ, КТО ПЛЮЕТ НА ВСЕ ПРАВИЛА И ЖИВЕТ В СКВЕРНЕ. ОН ЛГАЛ ВАМ, ОН ПОДНЯЛ НА ВАС РУКУ. ОН ВАС БОЯЛСЯ, НО НЕ УВАЖАЛ. А ЭТИ ПРАВИЛА ПОЗВОЛЯЛИ ЕМУ ПРОДОЛЖАТЬ ЕГО НИКЧЕМНУЮ, ПАРАЗИТИЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ.

ЭТО — ПРАВОСУДИЕ, СВЕРШИВШЕЕСЯ РАДИ ОБЩЕСТВА, А ГЛАВНОЕ, ЛИЧНО ДЛЯ ВАС, ЕВА. ОТМЕТИНА, ОСТАВЛЕННАЯ ИМ У ВАС НА ЛИЦЕ, УЖЕ НЕ ВИДНА, А ТЕПЕРЬ ОСКОРБЛЕНИЕ ПОЛНОСТЬЮ ОТОМЩЕНО.

Я ВАШ ДРУГ. ЗНАЙТЕ, Я ВСЕГДА БУДУ ВАС ЗАЩИЩАТЬ, НЕ ПРОСЯ НИЧЕГО СВЕРХ ВАШЕЙ ДРУЖБЫ. Я ПОМОГУ ВАМ ВЕРШИТЬ ПРАВОСУДИЕ, ИСТИННОЕ ПРАВОСУДИЕ, КАРАЮЩЕЕ ВИНОВНЫХ. ЧИТАЯ ЭТО, ЗНАЙТЕ, ЧТО Я ДУМАЮ О ВАС КАЖДЫЙ ЧАС КАЖДОГО ДНЯ.

ВАШ ИСТИННЫЙ ДРУГ.

— Это письмо длиннее, — сказала Ева. — Клиент становится болтлив и… — Она надела специальные очки и подошла ближе. — У него дрожит рука. Нет прежней четкости и самообладания. Нужен анализ, но некоторые буквы стали темнее, линии толще, как будто он сильнее давит на фломастер. Больше нажима в моем имени, при болтовне о правосудии, отраве, уважении, истине.

Она сделала шаг назад и сдернула с лица очки.

— Все, теперь дело за чистильщиками.

Пибоди оглядела мерзкую дыру.

— Хвала богине чистоты и здоровья! — Она улыбнулась Рорку. — Помолимся матери-природе!

— И да услышит она нас!

— Вызывай чистильщиков и перевозку, — распорядилась Ева. — Звони Моррису, Мире, Уитни. Пусть электронщики проверят коммуникатор потерпевшего. Мы побеседуем со свидетельницей. Полиции никого не пускать на место преступления. — Она посмотрела на Рорка. — У тебя по горло дел.

— Ничего, подожду, пока ты закончишь здесь.

Она не стала спорить, вышла в коридор и постучала в дверь напротив.

Ей открыла могучая женщина-полицейский, уставившаяся на ее жетон.

— Лейтенант.

— Ваш напарник уже приступил к опросу жильцов. Сейчас прибудут чистильщики и фургон из морга. Охраняйте место преступления, Моралес.

— Слушаюсь, сэр. Свидетельница в шоке, но готова сотрудничать. Не думаю, что она что-то видела. Ее показания вызывают доверие.

— Сейчас проверим.

Ева вошла в квартиру — копию клетушки Ледо по размеру и планировке, но зато совсем не свинарник. У Мисти Полински имелся просиженный диван с покрывалом кричащей цветочной расцветки, вытертый ковер на чистом полу, прогоревший абажур с бахромой. Кто-то — возможно, она сама — изрисовал цветочками ящики глубокого комода.

В кухоньке помещалась только лоханка-раковина, миниатюрная автокухня и столик размером с пресс-папье — все чистенькое.

Сама Мисти сидела на своем цветастом диване, поджав колени, со щербатой чашкой в руках. Ее небесно-синяя челка была грубо подрезана. Несмотря на теплый безразмерный свитер, она заметно дрожала.

Размазанный грим не скрывал ее природную миловидность. Глаза красные — скорее, от слез, чем от «фанка», заключила Ева.

— Мисс Полински, я — лейтенант Даллас, это — детектив Пибоди, это — наш консультант. Как вы себя чувствуете?

— Паршиво. Полицейская Моралес советует пить чай, но помогает не очень. В жизни такого не видала! Такого, как Ледо там, — никогда!

Из ее глаз брызнули слезы — от шока, а не от горя, по Евиному предположению. Она присела на подлокотник.

— От такого зрелища любого скрутит в бараний рог. Вы хорошо знали Ледо?

— Не очень. Так, видела. Несколько раз обмолвились словечком. «Как дела?» и все такое.

— Вы у него бывали?

— Нет. Он меня приглашал, но я… Сами понимаете. — Она сгорбилась. — Я не захотела.

— Вы у него что-нибудь покупали?

— Я этим не занимаюсь. — Глаза Мисти округлились. — Богом клянусь! Можете меня проверить. Никаких наркотиков.

— Хорошо. — Во время разговора Ева проверяла показания свидетельницы на компьютере. — Сколько тебе лет, Мисти?

— Двадцать два.

— А на планете Земля?

Руки, сжимавшие чашку, задрожали.

— Я не вернусь. Меня не заставишь вернуться! По документам мне двадцать один.

— Куда ты не вернешься?

— Послушайте, я собиралась на работу. У меня ранняя утренняя смена в кафетерии на углу трижды в неделю. «Дэл» называется, хотя никого Дэла я там никогда не встречала. Пришлось позвонить и сказать, что задерживаюсь. Пит так разозлился.

— А по вечерам, четыре раза в неделю, ты работаешь в заведении «Свинг Ит».

Лицо Мисти под синими волосами покраснело.

— Это просто танец. Ничего другого. Танец, и все.

— Давно ты в Нью-Йорке?

— Полгода. Почти. Я просто собиралась на работу, офицер…

— Лейтенант.

— Лейтенант. Я шла на работу, а у него открыта дверь. Не надо было заглядывать, но дверь-то открыта, а райончик здесь тот еще, вот я на всякий случай и сунула туда нос — вдруг Ледо ограбили или еще что. А он лежит. И кровь!

— Ты вошла?

— НЕТ! — Она яростно помотала головой. — Сбежала и заперлась. Не знала, как быть, думала, сама окочурюсь. Хотела удрать на работу, притвориться, что ничего не видела. Но так же нельзя? Нельзя. Я вызвала полицию.

Раскрасневшееся личико перекосилось от гнева.

— Меня же не накажут за вызов полиции? За правильный поступок?

— Никто тебя не наказывает. Ты кого-нибудь видела, что-нибудь слышала до того, как заглянула к Ледо?

— Нет. Я говорила полицейской Моралес, что встала в пять сорок, как всегда, когда выхожу в утреннюю смену. Приняла душ. Вода здесь толком не нагревается, один шум. Собралась на работу. Вечером мне в клуб, я собрала сменную одежду, захватила шоколадку и колу — кофе я не люблю. Беру пальто и все прочее, выхожу. Было где-то шесть пятнадцать. Ну, и заглядываю к нему — дверь-то нараспашку.

— Ты видела кого-нибудь незнакомого?

— Не знаю. Иногда кто-то ночует на полу внизу. Я их не знаю, они никого не беспокоят. Да и ночь была холодная. Да, еще заходил клопомор.

— Клопомор?

— Тот, кто морит насекомых. Наверное, его вызвал комендант дома. Правда, когда я попросила его прислать такого работника сюда ко мне, он поднял меня на смех. Вот сволочь!

— Можешь описать клопомора? Пол, рост, телосложение, раса, возраст?

— Да не знаю я! — Она отхлебнула чаю и дунула на синюю челку. — Я решила, что это парень, хотя кто их разберет. Капюшон, маска, баллон, опрыскиватель. Я выглянула всего на секунду.

— Ты с ним говорила?

— Спросила в щелку, обработает ли он весь дом. Он вроде кивнул. Хорошо, думаю, а то спасу нет от тараканов. Я немного прибралась — нельзя же, чтобы человек застал у тебя беспорядок. Потом опять выглянула — а его след простыл. — Она грустно улыбнулась. — А тараканы — вот они.

— Ты заметила на нем бейджик с именем?

— Простите, нет.

— Придется тебе поработать с нашим полицейским художником.

Румянец сменился бледностью, она доела остаток помады с губ.

— Честно, ничего я не видела!

— Мало ли! Мы отвезем тебя к нам в Управление, художник поможет тебе вспомнить детали. Может, ты сама не догадываешься, что что-то запомнила.

— Вы меня не арестуете?

— Нет. — Ева съехала с подлокотника и подсела к Мисти. — Никто тебя не арестует. Никто тебя никуда не вернет. Тебе ничего не угрожает. Поможешь нам — я попробую выписать тебе пару сотен за содействие.

— Двести?!

— Ну да. Мы ценим помощь, Мисти. Ледо был паршивцем, он к тебе приставал.

— Это верно, но не липнул, как другие.

— Согласна. А потом его убили. Вдруг ты поможешь нам узнать, кто это сделал?

— Послушайте, я должна работать, платить за квартиру. Две сотни — это, конечно, неплохо, но мне нужна регулярная получка. Пит меня уволит, если я пропущу смену.

— Тебе нравится работать у Пита?

— Работа как работа. Я должна платить, иначе меня вышвырнут на улицу.

— Это точно. А жить здесь тебе нравится?

Впервые девушка позволила себе улыбнуться.

— Только слепая, глухая и больная на всю голову ответила бы «да». Но ничего другого у меня нет, и это лучше, чем то, что было у меня раньше.

Ева покосилась на Рорка.

— Я бы постаралась помочь тебе с приличным жильем. Ты могла бы там побыть, пока не найдешь работу лучше теперешней и жилье поприличнее этого.

— Только не в приют!

— Погоди, никто ни к чему тебя не принуждает. Просто потерпи минутку.

Она встала, жестом велела Пибоди посидеть с Мисти и поманила Рорка за собой в коридор.

— Ей всего семнадцать. Сбежала из Дейтона, штат Огайо, но никто ее не ищет. Результаты медицинских анализов указывают на физическое насилие. Отец сейчас в заключении — сел месяц назад за вооруженное нападение. Мать — наркоманка, кочует по тюрьмам. Знаю, приют для несовершеннолетних еще не готов. Она, конечно, не совсем годится для центра «Дохас», но, может, временно определить ее туда? В мае ей стукнет восемнадцать.

— Это я могу, если она сама не против. Там есть ее сверстницы.

Ева молча кивнула. Рорк поднял брови.

— Хочешь, чтобы я сам с ней поговорил?

— Сделай одолжение. Наши жетоны вызывают у нее не только уважение, но и страх. Уверена, люди без жетонов еще никогда ей не помогали. Ты мягко стелешь, тебя она не испугается.

— Уговорила. — Он легонько ткнул ее пальцем в живот. — Вот ведь мягкосердечность!

— Свидетелей надо беречь. Вдруг за ней вернется долбаный клопомор? У Янси выйдет хороший рисунок, если мне не придется ее спасать, сажая под замок.

— Я же не спорю! — Рорк нагнулся и успел ее поцеловать, прежде чем она увернулась. — Только дай мне минуту на подготовку.

После того как Рорк обо всем договорился, Ева вызвала еще один полицейский автомобиль, чтобы доставить Мисти в Управление, где с ней предстояло поработать детективу Янси — художнику, которому Ева доверяла больше всего.

— Она сама немного художница, — сказала Еве Пибоди, пряча в багажник их рабочие чемоданчики. — Все эти цветочки — ее работа, карандашный рисунок кошки на стене — тоже. Хорошо, что ты ее отсюда забираешь.

— Это ее решение. Поедет к Рорку.

— Тем более. Вот и чистильщики. И перевозка.

Ева подождала, пока машина чистильщиков затормозит, и обратилась к Доусону:

— Та же бригада?

— Как заказывали.

— Хорошо. Чем меньше посвященных, тем лучше. После обработки этой берлоги вам понадобится дезинфекция.

Доусон принял эти ее слова за шутку, но потом увидел, что она не думает шутить.

— Проклятье! — Он огорченно вздохнул. — Фиц, Лотти, Чарис! Нас ждет бомжатник. Готовьтесь к десерту — дезинфекции.

Бригада, выгружавшая свою амуницию и белые комбинезоны, дружно застонала.

— Я вызываю графолога, — сказала Ева.

Доусон поджал губы.

— Новое послание?

— Оно самое.

— Советую Джен Кобенчек. Она у нас лучшая.

— Спасибо за подсказку. Сэконимим время.

— Что с нами будет, если не заботиться друг о друге? — Доусон осмотрел свою бригаду. — Ныряем, братцы!

Ева села в машину.

— Только не говори, что теперь мы полезем под землю! — взмолилась Пибоди.

— Может, и не придется. Владелец «Геймтауна» — Кармине Ателли. Мы сталкивались с ним два года назад, когда искали Ледо. Он живет в «Гудзон Тауэрс».

— Шикарно!

— По сравнению с подпольем шикарно все, даже нора чумных крыс. — Ева влилась в поток. — Утром его еще можно застать дома. Не будем упускать удобную возможность. Только сперва остановимся еще в одном месте.

Еще не было девяти, поэтому Ева решила заглянуть к Хилли Деккер. Трехэтажный дом не отличался опрятностью, но сохранил собственное лицо среди соседних жилых домов и магазинов, упрямо цеплявшихся за принадлежность к среднему классу.

Внутри слегка попахивало буррито, который кто-то пережарил к завтраку. Стены первого этажа дрожали от могучего детского крика.

— Почему дети вечно так вопят? — спросила Ева. — Как от воткнутого им в ухо кинжала!

— А что еще им остается? — ответила Пибоди. — Когда им больно, хочется есть, когда их разозлили, единственный способ обратить на себя внимание — рев.

— По-моему, злость — их основное состояние.

Невыносимый звук несколько ослаб ко второму этажу, вернее, потонул в наглой болтовне: кто-то громко включил утреннее ток-шоу.

Ева забарабанила в дверь квартиры 2-А.

Камеры нет, заметила она, считывателя отпечатков тоже, только электронный «глазок» и крепкие замки.

— Я сейчас, миссис Миссенелли!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Хилли Деккер, обутая в левый полусапожок на высоком остром каблуке. Правый держала в руке. Черная юбка, голубая блузка, пиджак. В каштановой шевелюре несколько больших серебряных заколок, воткнутых наугад.

Ее глаза цвета киви чуть не вылезли из орбит.

— Вы не миссис Миссенелли! ГОСПОДИБОЖЕМОЙ!

Слова слились в один истерический вопль. Женщина уронила свой сапожок и запрыгала на месте.

— Господи! Вы Ева Даллас! Вы здесь. Здесь! ЗДЕСЬ!

— Нам надо с вами поговорить, мисс Деккер.

— Нет, сначала я вас обниму! — Хилли, вытянув руки, бросилась к Еве, и той пришлось принять оборонительную стойку.

— Нет! — решительно произнесла она.

— Конечно-конечно, простите. Объятия — это не для вас. Знаю, просто я на седьмом небе! Боже, у меня сейчас сердце выпрыгнет. Хотите потрогать? Нет? Извините. Боже мой!

Пибоди протиснулась в квартиру.

— Вы позволите нам войти, мисс Деккер?

— А как же! Милости прошу. Вас я тоже знаю: Пибоди! Вот ведь здорово — работать с Евой Даллас! Фантастическое везение!

— Я привыкла, что живу во сне. — Боясь, что Ева даст Хилли пинка, если та опять попытается броситься к ней на шею, Пибоди встала между ними. — Мы, пожалуй, присядем.

— Конечно, располагайтесь! Не обращайте внимания на кавардак. Это еще ничего, бывает и хуже. — Прыгая на одном каблуке, она взбила подушки. — Гораздо хуже! Вы не видели, как здесь все было при Люке. Это мой бывший. — Она расплылась в улыбке. — Помните, я вам о нем рассказывала.

— Сядьте! — приказала Ева.

— Хорошо. — Хилли села, как послушный щенок. Будь у нее хвост, он бы вертелся, как пропеллер. — Я готова из кожи выпрыгнуть, — она стала обмахиваться ладонью, моргая, как заведенная. — Я дала себе слово, что не разревусь, когда мы наконец встретимся, но где там! Это лучший день в моей жизни!

— Где вы были сегодня в шесть утра?

— Что? Спала. Сейчас я угощу вас кофе. Такого, который вы пьете, у меня нет, он мне не по карману, просто попробовала разок. Восторг! Но у меня есть пепси. Сейчас принесу.

— Сядьте! — повторила Ева вскочившей Хилли. — Вы были одна сегодня в шесть утра?

— Одна. После Люка мне никто не интересен. После нашего разрыва я спросила себя: «Как поступила бы Ева?» Такой подход мне помогает. И я решила: Ева успокоилась бы и стала просто жить. Я права?

Лучась радостью, она обняла за плечи саму себя.

— Я очень огорчалась, что вы мне не отвечаете, а вы сами пожаловали! Прямо сюда. Сколько раз, проходя мимо вашего Управления, я хотела набраться храбрости, войти и найти вас. Я знала: стоит нам заговорить, и мы подружимся. Мы станем как сестры.

— Где вы были двадцать седьмого декабря между пятью и семью вечера?

— Когда-когда?

— Два дня назад, — подсказала Пибоди. — Через два дня после Рождества.

— Действительно, что это я? Совсем мозги повылетали! Я была дома. Приходила в себя после Рождества. Пришлось побывать у родных. Три дня с родными! Кто такое вынесет? Наш офис на этой неделе закрыт, у меня был выходной. Сегодня я туда пойду, готовить документы для суда. А так бездельничала, смотрела экран. Давайте встретимся сегодня вечером и напьемся! «Синяя белка»! — крикнула она в припадке вдохновения. — Вы там еще бываете? Я туда пару раз заглядывала, но вас не заметила.

— Вы кого-нибудь видели, с кем-нибудь говорили?

— Когда?

— Двадцать седьмого, между пятью и семью.

— Нет. Или да? Не знаю. Разве теперь вспомнишь?

Ева подалась вперед.

— А вы постарайтесь.

— Постараюсь, если вам так нужно. Слышите? Вот теперь это миссис Миссенелли. Она с ума сойдет, когда вас увидит! Я ей все о вас рассказала.

Хилли помчалась открывать дверь. Ева крепко зажмурилась.

— Матерь Божья, — пробормотала она.

— Так и осталась в одном сапоге, — сказала Пибоди. — Нет уж, Даллас. Она кто угодно, только не наш умелый, хладнокровный, собранный убийца.

— Миссис Миссенелли и Тоби. — Сияющая Хилли появилась с пушистым белым котом огромных размеров на руках. Следом за ней вошла маленькая женщина с облепившими голову черными волосами. — А это сама Ева Даллас!

— Рада познакомиться, — смущенно пробормотала женщина.

— Невероятно, правда? Вы верите, что она здесь?

— Глазам своим не верю. Вы отнесете Тоби в кошачий салон, Хилли?

— Непременно, по дороге в суд. Мне надо в суд к десяти, я успею заглянуть в салон, — объяснила Хилли Еве. — Это как раз по пути. Хотите его подержать? У вас у самой кот.

— Нет, благодарю.

— Надо познакомить Тоби с Галахадом. Уверена, они подружатся. — Хилли пощекотала пушистого гиганта за ухом. — Мы тут вспоминали, как я проводила время через два дня после Рождества, миссис Миссенелли.

— Между пятью и семью часами вечера, — напомнила Ева. — Двадцать седьмого декабря. Кого вы видели, с кем говорили в этот промежуток времени?

— Не знаю.

— Вы встречались со мной. Господи Иисусе, Хилли, что у вас с головой? Не знаю, как вы вообще живете на свете! Ну и рассеянность! — Миссенелли уперлась руками в худые бока. — Я зашла к вам и спросила про Тоби и про салон. Как раз около шести вечера: мистер Миссенелли смотрел свое любимое шоу, а оно начинается в шесть. Вы были в пижаме — я еще ее похвалила.

— Это тетушкин подарок на Рождество.

— Вы держали бокал с вином и предложили мне составить вам компанию. Я терпеть не могу это шестичасовое шоу своего Миссенелли, поэтому согласилась. Вы уж не подведите меня с салоном. Буду очень вам признательна. Вы славная девочка, Хилли. — Миссенелли взглянула на Еву. — А в чем дело?

— Это так, для порядка, — сказала Ева.

— Да ладно вам! Это из-за убитой женщины-адвоката? Я слышала об убийстве в новостях.

— Баствик? — Хилли опять вытаращила глаза. — Леанор Баствик? Так вы здесь из-за этого убийства? Но, но, но… Я даже не была с ней знакома. Я думала, вы пришли со мной познакомиться и поговорить. Мы бы провели вместе время. А оказалось, я подозреваемая? Господи!

— Уже нет, — сказала Ева.

Хилли разрыдалась, миссис Миссенелли стала ее успокаивать, гневно косясь на гостей. Ева встала.

— Кажется, ты разбила Хилли сердце.

— Не остри, Пибоди. Мне и так стыдно.

К машине Ева возвратилась с острой головной болью.

— Говоришь, привыкла, что живешь во сне?

— День на день не приходится, — весело ответила Пибоди.

— Сны часто превращаются в кошмары, — предупредила ее Ева, нервно трогаясь с места.

8

Ева подъехала к роскошному двухбашенному комплексу на берегу Гудзона. Не желая иметь дело с надутым привратником, она включила полицейскую «мигалку» и вышла из машины с жетоном в руке.

Разодетый привратник — рубиновый фрак с серебряной оторочкой, серебристые штаны с красными лампасами — уставился на нее и на ничем не примечательный автомобиль.

— Это место для лимузинов, — важно сообщил он. — Мы заботимся о приличиях.

— Приличия? А расфуфыриваться, как кукла с девчачьей полки, прилично?

Он поиграл желваками.

— У нас есть подземная стоянка.

— Вот мой жетон, вот моя машина. Она будет стоять там, где я ее поставила.

— Извините, я не собирался вам мешать. Мой шурин служит в Квинсе.

— Молодец! Кармине Ателли.

Привратник сочувственно вздохнул.

— Западный пентхаус. Жетон не поможет, вам придется назвать себя, администрация позвонит мистеру Ателли и узнает, примет ли он вас. Он работает по ночам, а днем отсыпается.

— Ничего, я его разбужу.

Ева и Пибоди вошли в сверкающий холл с блестящими красными стенами и серебряными полами. Рядом с диванами высились черные вазы с цветами, сорванными, судя по их виду, на Венере.

Привратник указал Еве на столик с глянцевыми красными яблоками и гладким черным компьютером.

— Зарегистрируйтесь здесь, — сказал он. — В лифт вы сможете войти только с пропуском или после проверки.

Ева поднесла свой жетон к сканирующему устройству.

— Лейтенант Ева Даллас, детектив Делия Пибоди, Управление полиции Нью-Йорка.

«Ждите, идет проверка».

— Не включали бы вы это, — сказала она привратнику, но тот только усмехнулся, заставив Еву заподозрить, что карьера шурина в Квинсе ему совсем не дорога.

— Я не должен никого пропускать без разрешения жильца.

«Лейтенант Ева Даллас, детектив Делия Пибоди, проверка завершена. Просьба сообщить цель визита или назвать жильца, которого вы намерены посетить».

— Кармине Ателли, западный пентхаус.

«Просьба подождать ответа мистера Ателли. Цель визита?»

«В вашем холле два копа. Угадайте».

«Невозможно».

— Наверное, подземный бизнес приносит хороший доход, — сказала Пибоди привратнику, — раз Ателли живет в таком месте.

— Я не знаю. Не бывал там с шестнадцати лет, когда продулся.

Привратнику привалило работы: пришлось открывать дверь даме в синем пальто, с длинным разноцветным шарфом на шее, в шляпе с наушниками, в толстых варежках. Она вела на поводках трех тявкающих собачонок в клетчатых комбинезонах и в ботиночках — последняя деталь Еву удивила.

— Благодарю, Честер.

Она повела свою обутую тявкающую свору к лифтам. Собачонки заинтересовались Евой и Пибоди, и хозяйке пришлось призвать их к порядку.

— Простите, — сказала она, — они не кусаются.

Она вынула из кармана электронный пропуск и зачмокала, направляя троицу в кабину.

— Они обуты! — недоуменно проговорила Ева.

— Это чтобы не мерзли лапки, — объяснила Пибоди.

— Ничего себе! Кто шьет маленькие собачьи ботиночки? Кому такое вообще пришло в голову? И откуда хозяин знает, какой размер покупать? Сколько сразу возникает вопросов!

«Мистер Ателли примет вас. Ваш лифт — С. Приятного посещения и удачного дня».

Лифт плавно и бесшумно вознес их на уровень пентхауса и высадил в частный холл цвета голубиного крыла с двумя черными лакированными банкетками, между которыми на постаменте в форме обнаженной женщины была водружена крупна белая орхидея.

Противоположная стена представляла собой ниши с переливающимися сосудами и статуэтками, сплошь в виде женщин на разных стадиях обнажения.

В тот момент, когда Ева собралась нажать на звонок, дверь сама открылась, и перед полицейскими предстал Кармине в серых шелковых брюках и коротком черном халате поверх белой сорочки. Красивое волевое лицо обрамляли волны светлых позолоченных волос. Он улыбнулся и жестом пригласил гостей внутрь своего жилища. На пальце сверкнул крупный камень — того же серебристо-голубоватого оттенка, как и глаза.

— Какая неожиданная радость, леди!

— Не леди и не радость. Полиция и полицейская надобность.

— Это как посмотреть. Прошу, располагайтесь.

Гостиную с окнами вместо стен, уставленную карликовыми лимонными деревцами, заливал бледный зимний свет. Между низкими гелевыми диванами цвета морской волны и глубокими креслами в серую полоску стояли матовые никелированные столики. Красок добавляли картины — уже ожидаемые фемины в изысканных и рубленых позах, как подчеркнуто чувственные, так и беззаботно-пасторальные.

В тот момент, когда гостьи, повинуясь хозяину, сели, к ним спустилась по ступенькам живая женщина с длинными огненно-рыжими волосами, в белом распахнутом платьице, демонстрировавшем внушительную грудь и не маскировавшем того факта, что красавица обладает рыжей мастью от рождения.

Ее зеленые кошачьи глаза смотрели сонно, голос походил на урчание.

— Хочешь кофе, милый?

— Конечно. Я тебя разбудил?

— Не ты, а звонок. Джоси спит без задних ног.

— Когда я освобожусь, мы вдвоем попробуем ее поднять. — Он улыбнулся, подмигнул и хрипло усмехнулся вслед вальяжно удаляющейся рыжей кошке.

— Итак, лейтенант, детектив, — усевшись, он развел руками, — чем могу быть вам полезен?

— Во сколько вы вернулись домой этим утром, Кармине? — спросила Ева.

— Где-то в полшестого. Раньше обычного из-за приезда Джоси. Это моя хорошая подруга, — добавил он, — она провела несколько месяцев в Европе. Мы с ней и с Виви выпили здесь и легли спать. У меня дома что-то не так?

— Об этом мне ничего не известно. Вас навещал вчера Ледо?

— Да, мы играли в бильярд. С глазами у него беда, руки трясутся, но инстинкт все еще на высоте. Бросил бы ширяться — ему по-прежнему не было бы равных в обращении с кием.

Рыжая Виви прикатила серебристую тележку с кофе, и Кармине умолк.

— Угощайся, милый.

— Виви работает на частных шаттлах.

— С планеты и обратно, — объяснила Виви, подавая Кармине большую белую чашку и ложечку для перемешивания. — Какой кофе предпочитаете? — радушно обратилась она к Еве и к Пибоди.

— Черный, — ответила Ева.

— И мне, — сказала Пибоди. — Благодарю вас.

Обслужив всех, Виви спросила:

— Мне уйти?

— Как хотите, — сказала Ева и повернулась к Кармине. — У Ледо были неприятности — вчера или раньше?

— Ледо очень старается избегать неприятностей. Как почует приближение неприятности — стремглав убегает. «Фанк» и прочая дрянь — вот что его прикончит.

— Уже. Бильярдный кий.

— Что?! — Кармине посмотрел на Еву в тот момент, когда брал у Виви свой кофе. — Ледо мертв?

— С шести часов с минутами утра.

— Кто-то следил за ним по пути от моего дома до его дыры? Разве у него было что отнять? Надо проверить записи камер.

— Мне потребуется копия ваших записей.

Ева увидела во взгляде Кармине недовольство. Потом, выругавшись себе под нос, он встал и подошел к домашнему коммуникатору.

— Кто такой Ледо? — спросила Виви Еву.

— Мелкий наркоторговец и талантливый бильярдист. Теперь он в морге.

Виви покачала головой:

— Ума не приложу, зачем людям убивать друг друга. Жизнь и так коротка, правда? Сочувствую, Кармине, — обратилась она к подошедшему хозяину дома. — Вы дружили?

— Это громко сказано. Он был завсегдатаем «Геймтауна». Я велел отправить в ваше Управление съемку камер безопасности за эту ночь.

— Это то, что нужно.

— Если вы интересуетесь мной, то у меня алиби. Вот оно. — Он провел ладонью по голой ляжке Виви, присевшей на подлокотник рядом с ним. — Второе еще нежится в постели. Камеры покажут мое возвращение домой сегодня где-то в полшестого утра.

— Хорошо. Не слыхали, чтобы кто-то наводил о нем справки? Кто-нибудь новенький, вдруг пролезший к нему в друзья?

— У Ледо не было друзей. Были другие завсегдатаи, игравшие с ним. Он был поглощен своим бизнесом — чаще всего в тоннелях, чтобы не попасть в объективы камер. Не знаю никого, у кого был бы на него зуб. Всерьез — никого. Разве что женщины-игроки отшивали его за попытки ухаживаний, но все оставалось в рамках. Не могу представить, чтобы кто-то забил его до смерти бильярдным кием. Факт, что это произошло не здесь.

Ева сознательно не отреагировала на его предположение об избиении кием.

— Вы знаете, где он жил?

— В паре кварталов от «Геймтауна». Точно не знаю, но где-то близко. То ли он сам что-то об этом говорил, то ли кто-то еще. Он жил на Квадрате.

— Понятно. — Ева поставила свою чашку. — Спасибо за желание сотрудничать.

— У него есть родственники?

Ева уже вставала, но, удивленная вопросом, снова села.

— А что?

— Я возьму на себя расходы.

— С какой стати?

— Он был постоянным клиентом и привлекал посетителей. У него сохранялась репутация мастера кия, игроки специально стекались, чтобы с ним сразиться. Они покупали напитки, секс, играли в другие игры. Он был конченым торчком, но я ни разу не слышал, чтобы он причинил кому-то вред. Он не заслужил, чтобы его засунули в топку, как безымянного бродягу.

— У него есть мать, — сказала Пибоди, не отрывавшаяся от своего компьютера. — В Трентоне.

Кармине кивнул.

— Если ей не по карману оплатить его погребение, это сделаю я. Держите меня в курсе.

— Обязательно.

— Конченый торчок, но ведь совершенно безобидный, — пробормотал Кармине.

«Это самая лучшая эпитафия для Ледо», — подумала Ева, уходя.

Вернувшись в Управление, она затребовала совещательную комнату и созвала туда всех сотрудников отдела, которые на тот момент не находились на выезде или в суде.

Пока все собирались, она написала рапорт по делу Ледо и направила его Уитни и Мире, сопроводив соображениями, возникшими после посещения Хилли Деккер. Потом обновила свой журнал и надолго застыла, глядя на результат.

Затем она занялась чтением всех писем, отчего у нее только усугубилось ощущение, что она стала объектом чьего-то напряженного внимания.

Покончив с письмами, Ева добавила фотографии документов в пухнущее дело, а потом решила отыскать Янси. Вдруг Мисти Полински сумела сообщить что-то полезное?

Янси трудился на своем рабочем месте, деля время между компьютером и тетрадью с набросками. Курчавая грива добавляла привлекательности его и без того смазливому облику. Ева не раз наблюдала, как свидетельницы, заглядевшись на художника, забывали про свою взвинченность.

— Здорово, Даллас, у меня для тебя кое-что есть. Ты разминулась с Мисти. Рорк прислал ее в ускоренном порядке — я думал, ты в курсе.

— Да. Как она?

— Оказалась ничего, надо только втереться к ней в доверие. Смотри, что она нарисовала. — Он нашел карандашный набросок и показал ей. — Настоящий самородок.

Ева, хмурясь, уставилась на персонаж в чем-то среднем между комбинезоном чистильщика и скафандром астронавта.

— И это все?

— Почти. Как тебе вот это? — Он продемонстрировал собственный набросок.

— Плотное телосложение!

— Возможно. Но она утверждает, что этот клопомор — так она его величает — надел комбинезон поверх пальто. Из-под белого комбинезона торчали, по ее словам, ботинки — на своем рисунке она их закрыла. «Коричневые рабочие башмаки» — так она выразилась. Коричневые перчатки, как здесь, на рисунке. Это ей запомнилось — контраст между белизной и коричневым цветом. Рабочие ботинки, рабочие перчатки. Надвинутый белый капюшон. Еще она нарисовала эту коричневую лыжную шапочку. А также маску и защитные очки. Ей показалось, что клопомор был белым, но она не уверена.

— Она не видела его лица, — бросила Ева.

— Не видела, только очки, капюшон, маску. Когда она высунулась из двери, чтобы с ним поговорить, он отвернулся. Говорит, он сильный — легко обращался с крупным баллоном. Мы, правда, не знаем, был ли баллон полным и тяжелым.

— Такой комбинезон можно купить в любом хозяйственном, в лавке, торгующей красками, в магазине форменной одежды. То же самое касается маски и очков. Больше ничего не бросилось в глаза? Эмблема, название компании?

— Что бросилось в глаза, так именно отсутствие чего-либо подобного. Распылитель тоже можно легко приобрести. Например, мой дед опрыскивает из такого свои цветочки, чтобы отпугивать оленей.

— Что ж, попытка не пытка. Пришлешь мне готовый рисунок?

— Скоро получишь. Она очень старалась, Даллас. Но она мало что видела, а то, что видела, было закрыто с головы до ног.

«Кому интересен борец с насекомыми? — размышляла Ева, возвращаясь к себе в отдел. — А посыльный кому нужен? Люди видят форму, инвентарь, но не самого человека».

Разумно.

Еще разумнее убивать зимой, когда кутающийся человек не вызывает подозрения.

Проверив время, она решила идти прямо на совещание, но ее отвлекла Пибоди.

— Я сумела добраться до коменданта в доме Ледо. Он уже почти два года не вызывал никого морить насекомых.

— Мы и сами были близки к этому выводу.

— Да, достаточно было оглядеться и принюхаться. Я запросила информацию на Ледо, поговорила с его матерью. Ее сильнее всего беспокоило, почему это ее проблема. Она не видела сына уже лет пятнадцать. Разговор получился короткий — что толку? Связаться с Ателли?

Ева, помедлив, пожала плечами.

— Почему нет? Если ему охота достойно проводить Ледо в последний путь, зачем мешать? — Она еще раз проверила время. — Рапорта чистильщиков еще нет. Загляну-ка я в морг. Но первым делом брифинг.

— Что-нибудь подготовить?

— Готовить нечего. Мы не можем выпустить ориентировку на задержание неизвестного, одетого как борец с насекомыми или посыльный.

Решив, что подчиненным потребуется вся информация, она все-таки приготовила все, чем располагала. Когда они начали собираться, она уже вывела на экран свой журнал с фотографиями обоих потерпевших и мест преступления, с данными по времени, с рисунками Янси и с предполагаемым обликом убийцы, выдающего себя за посыльного.

Дженкинсон явился в красном галстуке в синенький и желтенький горошек — как же он замучил сослуживцев таким странным вкусом! — и с кругами вокруг глаз, свидетельствовавшими о сильном утомлении. Ева вспомнила, что он и Рейнеке расследуют двойное убийство: двоих подростков исполосовали ножами, чтобы отнять у них рождественские подарки — воздушные скейтборды.

— Дело движется? — спросила она.

— Транспортное управление предоставило записи камер со станции метро, где сошли потерпевшие. За ними увязалась какая-то троица. Сейчас мы стараемся опознать каждого из троих. Ничего, мы их схватим! — Он указал на экран. — Здесь с опознанием не больно разбежишься. Я был о Баствик невысокого мнения. Уж очень она старалась выставлять копов остолопами. Но и ты не промах: знала, с кем имела дело, и подготовилась. Имела право.

Нет, подумала Ева, не всякий коп — Дженкинсон. Не всякий умеет так подготовиться, чтобы его не выставили остолопом.

— Давайте покончим с этим, — обратилась она к собравшимся, — чтобы все могли вернуться к своим делам и продолжить ловить преступников. Первая потерпевшая: Баствик, Леанор. Почти все вы знаете, кто она такая, некоторые — на собственной шкуре. Но для тех, кто не знает…

Она перечислила необходимые подробности, рассказала об убийстве и о месте преступления, вывела на экран послание.

Кто-то что-то забубнил, у кого-то скрипнул стул. Большинство, как она заметила, изучая лица, уже что-то слышали. Однако крышка была закрыта так плотно, что картина во всей полноте вызвала удивление.

— Мы ждем утечек, и скоро, но я не хочу, чтобы их источником стала эта комната, мой отдел. Мы с Пибоди ведем это расследование на двух уровнях. Первый — это поиск того, у кого был мотив, средства и возможность убить Баствик. Второй — это поиск человека с мотивом, связанным со мной. Доктор Мира определяет неизвестного как организованного, умелого человека с самоконтролем. Убийца не оставил на месте следов, постарался предотвратить опознание. Мы считаем, что он долго изучал и преследовал Баствик, чтобы изучить ее правила и замашки.

— У людей, вроде Баствик, всегда куча врагов, — подал голос Бакстер. — Такие враги могут считать тебя другом.

— Именно по этим соображениям сейчас изучается поступающая для меня корреспонденция. Мы с Пибоди занимаемся теми ее авторами, которых Мира считает потенциальными подозреваемыми. Одновременно мы отслеживаем угрозы, поступавшие потерпевшей, ищем подозрительных авторов и сопоставляем их с моими.

Она повернулась и расширила изображение на экране, вставив фотографию Ледо.

— Второй потерпевший — Ледо Вендал, мелкий наркоторговец, подсевший на собственный товар.

— Вот дерьмо! Ледо! — Рейнеке подался вперед и чуть не утопил свой мятый галстук в чашке кофе. — Я брал его еще молокососом. Был болваном тогда и с возрастом не изменился. Таким же, видать, и помер. Не вижу связи с Баствик. Не представляю такого, как он, ее клиентом.

— Я тоже. Сейчас единственная ниточка между ними — я. Полюбуйтесь, это торчавший из груди Ледо обломок бильярдного кия. Мы ждем отчета чистильщиков с места преступления, хотя они вряд ли что-то обнаружат.

— Вы сами как-то раз пострадали от сломанного кия Ледо, — напомнила Кармайкл, пожимая плечами. — Помните, лейтенант, как вы явились сюда с фонарем под глазом? У Пибоди тогда был такой вид, словно она еле отбилась от уличной банды. Я тогда еще спросила, откуда такой фингал.

— Я не успела увернуться от удара, — сказала Ева. — Вот и огребла. С тех пор прошло два года. А вчера вечером его убили — якобы ради справедливости.

Она показала коллегам второе послание.

— Это уже назойливость, — пробормотал Бакстер, заставив Еву удивленно поднять брови. — Первый текст тоже больной, но хотя бы обстоятельный: правосудие, то да се, она тебя обидела и поплатилась за это. А здесь уже больше напора, требовательности.

— И желания признания, — тихо дополнил Сантьяго. — Вашего признания, Даллас. Если он его не получит, то убьет еще кого-нибудь, демонстрируя свою преданность. А если получит, то совершит новое убийство, потому что вы его вознаградили.

Она и сама пришла к тому же выводу. Куда ни кинь, всюду клин.

— В общем, отовсюду выпираешь ты, — сказал Дженкинсон. — Либо оскорблен он, либо ты, если Уитни тебя отстранит. Кто-нибудь тебя донимает, босс? Больше обычного?

— Нет. Я уже ходила по этому кругу. Больше всего шансов сулят письма и банальная полицейская работа: стучаться в двери, допрашивать, соображать, что могли бы нам рассказать сами потерпевшие.

Она помолчала и бросила на весы самую тяжелую гирю.

— Исходя из доступных фактов, неизвестный, вероятнее всего, служит в правоохранительных органах или в обслуге. Или хочет в них служить.

Никто не выбранился, не выразил возмущения. Все с горечью, молча приняли сказанное ею к сведению. Хороший, крепкий у нее все-таки отдел!

— Можно прикинуть, не писал ли письма кто-то из покушавшихся на копов, — сказал Сантьяго, глядя на Кармайкл.

— Точно, — сказала та. — Мы с Сантьяго возьмемся за это.

— А мы с Трухартом проверим отставных и отстраненных от службы полицейских. — Сказавший это Бакстер посмотрел на своего молодого помощника в форме.

— Валяйте.

— Лейтенант? — произнес Трухарт.

— Слушаю вас.

— Он упорно повторяет слово «правосудие». Что, если поискать по письмам того, кто не добился правосудия или остался при мнении, что с ним поступили несправедливо? Какой-то потерпевший или связанный с потерпевшим человек? Баствик состряпала оправдание подозреваемого или досудебную сделку. Возможно, Ледо сыграл при этом какую-то роль: продавал наркотики кому-то, вышедшему сухим из воды, потерпевшему или самому разыскиваемому. Вдруг наркотики сыграли роль в том, что разыскиваемый стал убивать?

— Он у меня мыслитель, — прокомментировал не без гордости Бакстер.

— Мы учитываем такую версию. Ты прав, что указал на нее, — сказала Ева Трухарту. — Но это все равно что искать свихнувшуюся иголку в куче других иголок. Учти, не в стоге сена! Я заказала перекрестный поиск человека, связанного с обоими потерпевшими. Пока что результат нулевой. Если связь существует, то крайне мутная.

— А мы ее все-таки поищем, — сказал Рейнеке, кивая Дженкинсону.

— Вы заняты собственным расследованием, — напомнила Ева.

— При всем уважении, босс, нам это не помешает, — возразил Дженкинсон. — Все здесь работают достаточно давно и могут долго стоять на одной ноге с одним закрытым глазом. Всем ведь понятно: если орудует коп или кто-то связанный с копом, то двух мертвецов, конечно, не оживить, но чем скорее мы положим этому конец, тем меньше грязи прилипнет к Управлению. Да и к вам, лейтенант.

— О своей грязи я позабочусь сама.

После недолгого молчания слово взял Рейнеке:

— Дженкинсону неудобно дважды вступать с вами в спор, поэтому его заменю я. Вы не правы, лейтенант.

Бакстер покачал головой.

— Хотите за это взяться? — обратился он к Рейнеке и к Дженкинсону. — Тогда будьте хитрее. Ты можешь сама разбираться со своей грязью, Даллас, но кто-то тем временем запачкает все Управление, всех нас. Мы все обязаны этому помешать. При этом, возможно, будет спасена чья-то жизнь, потому что нет никакой уверенности, что смертям пришел конец.

— Как я сам об этом не подумал! — пробормотал Дженкинсон. — Скользкий же ты тип, Бакстер!

Тот, глядя на Еву, ухмыльнулся.

— Да, я такой: скользкий и блестящий. Женщинам нравится!

— Ну, так действуйте, жонглеры, только осторожно. Сколько, кстати, тем двоим зарезанным пацанам, Дженкинсон?

Взгляд Дженкинсона сразу погас.

— Одному пятнадцать, другому восемнадцать. Братья.

— Они — твой приоритет.

— Кто же спорит, Даллас? Мы не уроним ни один из подброшенных мячиков.

— Пибоди, на тебе снабжение всех необходимыми данными.

— Слушаюсь, сэр.

— Если надо, свяжитесь с Фини и с Макнабом на темы электроники, с Мирой по ее профилю. В лаборатории обращайтесь только к Дикхеду. Крышка с котелка рано или поздно слетит, но только не под давлением изнутри нашего отдела. Необязательно говорить вам об этом, но я все равно скажу. Если к вам обратится пресса или вообще кто-нибудь, ответ возможен только один: вы ни при чем, все вопросы к лейтенанту Даллас. И последнее. Бакстер!

— Я весь внимание.

— Всю летящую грязь принимаю на себя я. За это мне и платят чуть-чуть больше, чем тебе. Тем не менее твоя помощь и твое желание ее предложить — это ко всем относится — заслуживают высочайшей оценки. Все свободны.

— Никому не позволим покушаться на нашего лейтенанта! — заявил Дженкинсон и первым покинул комнату.

— Очень мило! — сказала Пибоди. — Дженкинсон в своем репертуаре.

Ева наморщила нос.

— Не выношу пафос!

В двери появилась физиономия Трухарта, выражающая неисчерпаемое рвение.

— Прошу прощения, лейтенант, к вам Надин Ферст.

— Она здесь?

— Так точно, сэр. Бакстер прогнал ее от вашего кабинета, но она расположилась вместе со всеми нами. Мы не знали, как вы на нее прореагируете.

— У нас все, Пибоди?

— Все.

— Пришлите ее сюда, Трухарт.

— Слушаюсь, лейтенант.

— Ей положено находиться на Невисе или еще где-то, где пальмы и песочек, в обществе племенного производителя по кличке Бруно.

— Это тот, с развитым брюшным прессом? Она рассказывал мне про него у тебя на дне рождения.

— Да, пресс у него, похоже, что надо. Ладно, я с ней разберусь. А ты займись теми, чьи имена уже прислала Мира. Позаботься, чтобы у всех были данные, чтобы начать работу.

— Уже бегу.

Пибоди бросилась к двери, но оттуда как раз появилась Надин в сверкающих сапогах до колен, в облегающих черных брючках, в маково-красном свитере под распахнутым пиджаком, с меховой шубкой в руках.

— Тут у вас минус пять и вероятность пурги к вечеру. На острове в момент моего отлета было плюс двадцать восемь и ослепительное солнце. Твои копы не пускали меня даже с этим. — Она бросила на длинный стол красивую коробку. — Двойные шоколадные кексы, мечта копа.

Отвергнуть лакомство?! Неужели ее копы перерождаются на глазах?

— Пибоди, захвати это с собой и угости ребят. С ума они, что ли, посходили — отказываться от шоколада?

— Сначала я угощусь сама, а то они мне ничего не оставят. Мои любимые!

— Только что сделаны, может, еще теплые, — поддала жару Надин. — Приятного аппетита, Пибоди.

— Как провела Рождество, Надин?

— Недурно, а ты?

— Тоже. — Поймав укоризненный взгляд Евы, Пибоди схватила коробку. — Еще увидимся!

Надин бросила свою шубку на стол и водрузила рядом с ней полосатую, как зебра, сумку размером с контейнеровоз — рождественский подарок Евы.

— Тут варят нормальный кофе? — Она указала на автокухню.

— Нет.

— Паршиво.

— Где Бруно?

— Дуется. Не знаю, пришло ли время проявить вкус и найти подходящий подарок, который обозначит расставание. Он — чудесное развлечение, пока я решаю, что для меня важнее — продолжить развлекаться или поставить точку. Я еще настроена на развлечение. Но хватит про меня. Что у тебя нового?

— Ничего такого, из-за чего тебе стоило бы возвращаться.

Надин достала из своей огромной сумки-зебры папку.

— Здесь письма мне, связанные с книгой и с фильмом. Я уже все просмотрела и отсеяла тех, кто никак не может быть вовлечен: четырнадцатилетнего мальчишку, женщину, недавно отметившую свое столетие прыжком с парашюта, ученого, занимающегося алеутами. И еще некоторых. Я знаю в этом толк, Даллас.

— Все равно напрасно ты прервала свой отпускной секс и примчалась сюда.

— Хорошо сказано — «отпускной секс»! Признаться, это приятное занятие, но подруга важнее. А уж если она — отличный коп. Можешь поменять эти причины местами. Добавь еще одну — отличный сюжет! Он обязательно станет громкой сенсацией.

— Знаю.

— Давай поможем друг другу. Не это ли предназначение друзей? Не для этого ли созданы хорошие копы и ловкие репортеры? Расскажи мне все, что можешь, и я с этим поработаю. Пусть я и прервала свой отпускной секс, но официально я еще не на работе. Я одна, без команды.

Еве очень хотелось настоящего кофе, который ждал ее в кабинете, но вести туда Надин она не собиралась. Не в этот раз.

— У нас появился второй потерпевший.

— Второй? — Надин снова запустила руку в «зебру» и достала блокнот и карандаш. — Видишь? Никакой записи, только от руки. Мои каракули никто не прочтет. Имя?

— Вендал Ледо.

— Связь с Баствик?

— Неизвестно. Он был мельчайшим наркоторговцем. Жил и работал в Квадрате.

— На уважительном удалении от Баствик. Как его убили?

— Хороший репортер может выяснить это сам.

— Выясню. Связь с тобой — или предпочитаешь, чтобы я и это сама раскопала?

— Считай, что узнала это из случайного источника, не очень желавшего делиться сведениями. Однажды он врезал мне кием, который я перед этим сломала об голову другого козла.

— Ясно, легкие жизненные неурядицы. — Надин оторвалась от блокнота. — Не хочешь же ты сказать, что его убили за то, что он ударил тебя бильярдным кием?

— Типа того.

— Убийца не оставил нового послания?

— Оставил.

— Какое?

— Тебе достаточно знать, что оно в общих чертах повторяет первое.

— Я бы могла помочь, если бы… Подожди. — Она в очередной раз залезла в сумку и достала коммуникатор. — У меня стоит будильник. Только что сработал.

— Плевать.

— Расскажи мне, что сможешь, и скажи, что мне можно делать, а чего нельзя.

— Я не могу. — Прервавшись, Ева взяла собственный коммуникатор. — Это наш главный по связи с прессой, — объяснила она Надин. — Даллас, частный режим. — Слушая и давая короткие ответы, она стала ходить вдоль стола. — У меня Надин Ферст. Знаю. Никаких отклонений от плана. Тоже знаю. Ладно. Послушайте, Киунг, вы забыли, как я вас хвалила? Вот и себя похвалю: я не дура. Я ей скажу.

Она убрала коммуникатор в карман.

— Он позвонит тебе через две минуты и сообщит то, что можно. Назови его «безымянный источник в Управлении полиции Нью-Йорка».

— Годится.

— Можешь остаться здесь, если хочешь, а мне пора идти.

— Хорошо. Эй, не так быстро, Даллас!

Ева оглянулась.

— Что еще?

— Будь на стреме.

Ева заморгала.

— Что я слышу? Ты стоишь передо мной в лакированных сапогах, доходящих до промежности, щеголяешь с «зеброй» — и советуешь мне поберечься в таких выражениях?

— Бруно обожает военные триллеры и учит меня специфическим словечкам.

— Я знаю и не такие. «На стреме».

У нее почему-то полегчало на душе.

9

Не имея выбора, Ева согласилась провести днем пресс-конференцию. У нее еще осталось время, чтобы поработать, прежде чем Пибоди доложит о результатах работы с обновленным списком Миры.

— Мейсон Тобиас, — начала Пибоди, садясь вместе с ней в машину в гараже. — Двадцать шесть лет. Холост, женат не был, ни с кем не сожительствовал. Живет с матерью, сейчас работает посудомоем и рассыльным в «Шейкис Дайнер». Раньше был кладовщиком, помощником мусорщика, развозил пиццу от «Мидтаун Пицца», предыдущая должность — охранник в торговом центре. Задерживался за неоднократное проникновение на частную территорию, нарушение общественного порядка, хулиганство в Сети, сопротивление аресту. Был случай нападения, не получивший развития в суде. Против него вынесено два ограничительных судебных постановления.

— Срок не отбывал?

— Отбывал — на принудительных исправительных работах.

Еве посчастливилось заметить свободное парковочное местечко на уличном уровне, всего в одном квартале от дешевого блочного дома, где живет Тобиас.

— За насилие не привлекался, не считая того случая с нападением?

— Нет, зато сколько задержаний! А главное, — продолжила Пибоди, — пятнадцать писем тебе за истекающий год! И еще четыре за прошлый. Главная их тема — борьба на пару с тобой за торжество правосудия, наказание порока и нарушителей закона. Он считает, что ты и он — партнеры, он работает за кулисами, в тени — так он выражается, — исполняя роль твоего помощника.

Ева задумчиво подошла к подъезду и нажала кнопку рядом с фамилией «Тобиас».

— Кто там? — ответил резкий женский голос. — Быстрее, я опаздываю.

— Полиция Нью-Йорка.

— Вот черт!

Входная дверь приоткрылась. Ева распахнула ее пинком ноги, недоверчиво посмотрела на узкую лифтовую шахту и решила подняться пешком.

— Четыре этажа! — заныла Пибоди, по-детски сдвинув носки розовых ковбойских сапожек. — Это что, наказание за двойные шоколадные кексы?

— Тебе не вредно размяться.

— Вот еще! На завтрак у меня была только диетическая кола в наказание за миллионы тетиных сахарных пирожных на Рождество. Ну, еще за сливочный торт и за трюфели с имбирным шнапсом. Я уже думала, что никогда не остановлюсь! И чем же я закончила? — задала Пибоди риторический вопрос, поднимаясь по ступенькам. — Не устояла перед шоколадными кексами!

— Вот видишь! Кстати, а что такое трюфели?

— Сто миллионов калорий в одном кусочке! Но сегодня утром я взяла себя в руки. — Пибоди скрипнула зубами. — А чем все кончилось? Пением сирены, восхвалявшей кексы! Двадцать этажей — вот какой должна быть моя епитимья.

— Ты дождешься, что я стану гонять тебя вверх-вниз!

На четвертом этаже они увидели женщину в открытой двери квартиры. Ее короткие золотые волосы с ярко-зелеными кончиками стояли торчком. На ней был горчичный форменный костюм и белые туфли на толстой подошве.

— Вы копы? — спросила она. В следующую секунду, приглядевшись к Еве, она замерла. — Вот черт! Не к добру это.

— Миссис Тобиас?

— Да. Я вас знаю. Что он натворил? Что наделал Мейсон?

— А вы как думаете?

— Понятия не имею. — Она закрыла глаза, потом открыла — с обреченным видом. — Что бы он ни сделал, непременно с самыми добрыми намерениями. На самом деле он славный мальчик, просто ему не повезло. Вы не можете его арестовать. Не надо! Если его арестуете ВЫ, он не переживет.

— Почему?

— Он вас боготворит! Он мечтает вам подражать. Хочет быть, как вы и как его отец — каким его отец должен был быть. Его отец был полицейским. Как он нас колотил! В конце концов я не выдержала и сбежала. Он еще пару раз поднимал на меня руку, пока его напарник не нарушил субординацию и не вселил в него божий страх. После этого он уже почти не обращал на нас внимания, но не забывал внушать Мейсону, что он ничтожество, если не хуже. А потом вы его уволили.

— Кого я уволила?

— Моего бывшего, папашу Мейсона. С тех пор прошло уже почти два года. Роланд Тобиас, его командиром был капитан Рот. Тот, взяточник.

Как и многие другие. Хороший коп выживает редко, плохие часто процветают. Правда, Тобиаса Ева вспомнить не смогла.

— После того как все открылось, он наложил на себя руки. Это случилось летом. Не скажу, что я сильно опечалилась. Но как раз тогда Мейсон заговорил о вас, стал вам писать и все прочее.

Она оглянулась и нервно затеребила цепочку с крылатой феей у себя на шее.

— Знаю, лейтенант, он уже взрослый мужчина, но внутри он по-прежнему ребенок, напуганный тем, что не стал таким, как хотел его отец.

— Нам просто надо с ним поговорить.

— Даже не знаю, как он это воспримет. — Она отступила назад и потерла себе затылок. — Мейсон, выйди. К тебе пришли.

— Ко мне?

Он не вышел, а вывалился из короткого коридора. Ростом подходит, сразу определила Ева. Крепкое телосложение — и это годится. Почти по-военному короткая стрижка, волосы чуть светлее, чем у матери, лицо круглое, можно даже сказать, что некрасивое.

Большие карие глаза уставились на Еву. Он удовлетворенно кивнул.

— Я вас ждал. Вы заняты, пришлось подождать. Наверное, вы уже слышали?

— О чем?

— Как я вчера задержал того типа.

— О, Мейсон! — взмолилась его мать.

— Прости, мама. Куда деваться, кто-то должен был остановить мерзавца.

Ева убрала руку под пальто и для верности положила ладонь на рукоятку револьвера.

— Как вы остановили мерзавца, Мейсон?

— Погнался за ним, потом сбил с ног. Ну, и наподдал. Бить нельзя, — продолжил он, когда его мать села и накрыла руками голову. — Но он сопротивлялся, поэтому пришлось. Это я умею, читал, как это делается. Он делал женщине больно, она кричала и плакала.

Ева покосилась на Пибоди.

— Можно нам присесть? — спросила та как ни в чем не бывало. — Посидим, вы расскажете подробности. Для отчета.

— Вчера вечером я уже говорил с полицейским.

— Хорошо, а теперь для официального отчета.

— Хорошо. Приблизительно в два часа ночи, — он помедлил, морщась. — Знаю, мама, ты просила не выходить так поздно, но у меня возникло чувство, что нужно патрулировать, и я ему внял. Итак, приблизительно в два часа ночи, двигаясь пешком в западном направлении по авеню А, я заметил мужчину, напавшего на женщину. Он пытался похитить ее сумочку и, как я увидел, ударил ее прямо по лицу. Это нехорошо, лейтенант Даллас.

— Уж чего хорошего.

— Я крикнул: «Именем закона, прекратите!» Человек бросился бежать, я за ним. Я преследовал его целый квартал, затем сбил с ног. Он оказал сопротивление и прибег к грубым словам, поэтому я его лягнул. А та женщина вызвала полицию. После прибытия сотрудников Родса и Уиллиса я поговорил с ними, и они увезли мерзавца. Я проводил женщину по имени Черри Пай до дома и убедился, что ей ничего больше не угрожает. Это случилось здесь, неподалеку. — Он улыбнулся. — Это мое первое официальное задержание. Полицейский Уиллис меня похвалил.

— Вы ходили куда-нибудь после этого?

— Я пошел выпить кофе и заодно написал рапорт. Люблю составлять рапорты как можно раньше. Вы же знаете, как это бывает: надо писать рапорт по свежим следам, чтобы ничего не упустить.

— Правильно. Вы знакомы с Ледо?

— Да, с Ледо я знаком. Он торгует запрещенными препаратами и сам их употребляет. Я советовал ему прекратить, а то хуже будет, а он говорит: отвяжись, дебил, и все такое прочее. Я хочу его задержать, но он торгует в подполье, а туда я спускаться не хочу. Обещал маме не делать этого. Этому я не обучен.

— Тоже правильно, — одобрила Ева. — Не хочу, чтобы туда спускались необученные люди. А дома у Ледо вы бывали?

— Нет, сэр, госпожа лейтенант. Несколько раз наблюдал за его жилищем, но ни разу не видел, чтобы он торговал прямо там. Могу вас туда отвезти, если вы намерены его арестовать. Я буду счастлив и горд оказать вам помощь.

— Нет, арестовать его уже нельзя. Вчера вечером его убили.

Мейсон покачал головой, давая понять, что чего-то такого он ожидал.

— Он не чтил закон. Таких людей ждет печальный конец.

— Вчера, выйдя на патрулирование, вы не приближались к его дому?

— После задержания и составления рапорта я почувствовал сильную усталость, поэтому вернулся домой. По вашему заданию я мог бы патрулировать то место после работы в закусочной. Почему нет?

— Это лишнее, теперь уровень угрозы понизился. Как вы провели день двадцать седьмого декабря? Через день после Рождества?

— Пришлось выйти на работу — хотя что за работа в закусочной? Мама работает ежедневно, кроме воскресений, а я по понедельникам, вторникам, четвергам и субботам. Бывает, что и по пятницам. В тот день ей пришлось выйти утром и доработать до вечера, а я отрабатывал дневную и вечернюю смены.

Он посмотрел на мать, ожидая подтверждения.

— Все правильно, ты оттрубил две смены.

— Хорошо. Вы знакомы с Леанор Баствик?

— Она мертва. Я читаю все криминальные хроники и смотрю новости. Я знаю, кем она была, потому что она защищала Джесса Барроу, одного из ваших преступников. Я знаю всех ваших преступников. Я веду учет. У него было право на адвоката по закону.

— А вам, Мейсон, случается нарушать закон?

Он отвел взгляд и робко улыбнулся.

— Разве что чуть-чуть отклоняться. — Его улыбка стала широкой и заразительной. — Сами знаете, когда борешься с нарушителями, бывает всякое. Правосудие важнее небольшого отклонения. Хорошие полицейские разбираются, что к чему. Недаром вас наградили медалью Почета. Я был бы хорошим полицейским, не то что мой отец. Но моя мама говорит, что я единственный, кто у нее остался, и переживает за меня.

— Заботиться о матери не менее важно, чем задерживать правонарушителей, — сказала Пибоди.

— Я не спорю. — Он не сводил с Евы обнадеженного взгляда.

— Детектив Пибоди говорит дело. Но вообще-то, — она задумалась, как быть, — у вас и так неплохие возможности. У меня будет для вас задание.

— Настоящее? — Он покраснел, глаза радостно сверкнули. — Слушаюсь, сэр, госпожа лейтенант!

— Я хочу назначить вас наблюдателем. Здесь и в закусочной. Зарубите себе на носу, Мейсон: наблюдатель не раскрывает себя и не контактирует с правонарушителями. Наблюдение и фиксация — вот его задачи. В случае нарушения закона вы наблюдаете, фиксируете и докладываете. Понятно?

— Конечно, понятно, но…

— Ваши глаза и уши станут важными подспорьями для полицейских сектора и для меня. Мне бы хотелось на вас полагаться.

— Можете на меня рассчитывать, госпожа лейтенант. Я полностью в вашем распоряжении.

— Отлично. А пока мне нужны экземпляры всех ваших дел и рапортов.

— Сейчас принесу. — Он радостно убежал.

— Вы считаете, что он как-то замешан в этих убийствах? Я тоже слушала криминальный канал. Он бы никогда не сделал ничего подобного. Нет, это не Мейсон. Не он, и все!

— Я проверю его алиби на двадцать седьмое декабря и поговорю с полицейскими, произведшими задержание вчера вечером. Но я могу вам сказать, что в данный момент не считаю его связанным с расследуемыми нами преступлениями.

— Вы молодец, что дали ему задание: он будет горд, и на улицу соваться перестанет.

— Как насчет того, чтобы заинтересовать его чем-то другим?

— Думаете, я не пыталась? А вас он послушается — во всяком случае, я так думаю — и будет делать то, что вы ему велели: наблюдать, фиксировать и докладывать. Это большое облегчение!

— Похоже, у него склонность ко всем трем занятиям.

— А как же! Он никогда ничего не забывает. Хотя кое-что, вроде речей его папаши, ему бы лучше выкинуть из головы.

Прежде чем спрятать полученную от Мейсона папку в багажник, Ева потратила пару минут на ее изучение.

— Организованный, скрупулезный, разочарованный маньяк, — заключила она.

— К тому же честный, как кокер-спаниель. Эй, Даллас, ты же не думаешь, что он?..

— Нет, не думаю. Но наш долг все проверять. Мы скажем полицейским, патрулирующим этот сектор, глаз с него не спускать. Его отец был копом — продажным, но копом. Он жалеет, что сам не стал копом. Уверена, он кое-чему учился. Неглуп, сознается, что знал одного потерпевшего, а о другом слышал. Тут есть что проверить. — Она достала коммуникатор. — Уточни, как он работал в закусочной двадцать седьмого. Туда можно отправиться пешком, это всего в двух кварталах отсюда. Заработаешь еще шоколадок.

— Не говори таких слов! Даже от их звука у меня растет зад!

— Вот и прогуляйся. А я тем временем займусь полицейскими, арестовавшими грабителя вчера.

Ева оперлась о машину и попросила соединить ее с Родсом или Уиллисом. Следующие десять минут она мерзла, обсуждая происшедшее и Мейсона Тобиаса. Увидев возвращающуюся Пибоди, борющуюся с ветром, который раздувал полы ее розового пальто, она села в машину, включила печку и завела мотор.

— Алиби как алиби, — доложила Пибоди. — Ну, скажи, на кой нам черт такая долгая зима? Я принесла тебе «ветчинный карманчик».

— Это что еще такое?

— Фальшивая ветчина и немолочный продукт, прикидывающийся сыром, внутри вещества, похожего на хлеб. Свой я съела по пути — там калорий кот наплакал. Могло быть и хуже. А еще, — она вынула из кармана мятый пакетик, — соевые чипсы. Сама я их с некоторых пор не ем, ты знаешь, почему. Если хочешь, у меня их целых два.

— Ты хотела их просто подержать?

— Нет, съесть. Но не стану, потому что они твои. Человеку, у которого содержание жира в организме не превышает десяти процентов, запрещено подвергать сомнению мою логику. Слушай: он отработал свою смену до восьми вечера. Я опросила двух официанток, повара и менеджера. А ты поговорила с теми полицейскими?

— Да, с обоими, и оба считают поступок Мейсона вчера вечером — вернее, уже сегодня утром — адекватным. Они с ним знакомы и уже советовали ему не лезть не в свое дело. Однажды они задержали его за нарушение неприкосновенности частной собственности, когда он, преследуя заподозренного в правонарушении, вошел следом за ним в жилой дом. Черри Пай — стриптизерша. На нее напал посетитель из клуба, захотевший дарового развлечения и после ее отказа позарившийся на ее сумочку.

— В общем, Мейсон не тот, кого мы ищем.

— Похоже на то. — Влившись в поток машин, Ева посмотрела в зеркальце заднего вида. — Но меня насторожили его спокойствие и самообладание. Если отвлечься от впечатления, что он не способен на насильственное преступление, то он вполне отвечает профилю Миры.

После лаборатории — куда Ева заехала больше для очистки совести, чем в ожидании новостей, — их ждал морг.

Моррис катил по тоннелю тележку. Среди белых халатов он выделялся своим оранжево-красным костюмом. Так ярко он не одевался еще ни разу после смерти детектива Колтрейн, своей возлюбленной.

— Даллас, Пибоди. — Он указал на торговый автомат. — Угостить вас кошмарным кофезаменителем?

— Лучше не надо, благодарю.

— А вот этот «горячий шоколад» хотя бы отдаленно похож на горячий шоколад? — поинтересовалась Пибоди.

— Они дальние родственники.

— Я, пожалуй, рискну. Прощай, моя предновогодняя решимость соблюдать диету!

Она стала рыться в карманах, но Моррис ее остановил:

— Позвольте мне.

Он ввел свой код, и все трое уставились на вялую бежевую струйку, которая потекла в одноразовый биоразлагаемый стаканчик.

— Хотя бы теплый, — сказала Пибоди, взяв полный стаканчик. — Уже половина победы.

— Удачи! Итак, Ледо. — Моррис галантно пропустил их обеих в тоннель перед собой. — Если бы не насильственная смерть, он протянул бы в своем привычном режиме еще лет пять-шесть. Печень и почки серьезно повреждены из-за злоупотребления наркотиками. Зрение ослаблено по той же причине. Кости и зубы не получали надлежащих микроэлементов. Неудивительно, ведь его последняя трапеза состояла из жареной лапши и бурды, в которой было больше химии, чем ячменя. Потребляемая им отрава, — продолжил Моррис, преодолев двойные двери мертвецкой, — представляла собой коктейль из «фанка» и еще дюжины столь же вредоносных ингредиентов. В общем, убийца мог бы обойтись и без шокера: бедняга так нагрузился, что провалялся бы без чувств еще часиков шесть.

— Убийца был не в курсе, не наблюдал же он, как жертва нагружается. — Ева подошла к трупу и внимательно изучила отметины от шокера и глубокую рваную дыру от обломка кия. — В любом случае порядок есть порядок, нечего полагаться на авось. Тщательность, внимательность, осторожность.

— Удар в скулу был так силен, что не выдержала кость. Нанесен, скорее, сверху. Бивший стоял над упавшим и бил справа налево.

— Правша, как и в случае с Баствик.

— Скорее всего. Смертельный удар опять-таки наносился сверху вниз, вертикально, с большой силой. Кий был переломлен непосредственно перед этим.

— Да, в лаборатории утверждают то же самое.

— Я вынул из раны несколько щепок. Говорят, там опять было послание?

Ева молча кивнула. Моррис достал из холодильника баночку пепси.

— Спасибо, Моррис. У меня вопрос: кто-нибудь из ваших — санитары, врачи, водители, обслуживающий персонал — проявлял особенный интерес к моим расследованиям?

— Иногда ты ведешь заметные дела, которыми нельзя не интересоваться. Но, на мой взгляд, все остается в рамках. Не замечал, чтобы кто-то на тебя «подсел».

— Но вы же все обсуждаете, советуетесь, действуете сообща?

— Конечно. — Он взял банку, сам вскрыл и отдал ей. — У нас тяжелое ремесло. Мы якшаемся с полицейскими из убойного отдела, с врачами, констатирующими смерть, и так далее. Поэтому никогда нельзя исключать, что кто-нибудь из нас съедет с катушек и сам станет поставлять клиентуру для морга.

Именно этого Ева и боялась.

— Он неглуп и натренирован, Моррис. Большой ловкач. Но преувеличенного мнения о себе: воображает, что не оставляет никаких следов.

— А сам пишет на стенах.

— Именно. Эти слова — это то, что он думает, что чувствует, в них кроются его мотивы. Так что следов выше крыши. Мне надо всего-навсего научиться читать между строк.

Она сделала большой глоток и довольно зажмурилась.

— Ну, все, дальше у меня по программе выход к долбаной прессе.

— Удачи, дитя мое!

Она рассмеялась.

— Сам подумай: скользкая бездушная адвокатша с большим влиянием и жалкий торчок. Где связь?

Она стала кружить по моргу, ломая голову над собственным вопросом. Моррис перенес внимание на Пибоди:

— Как горячий шоколад?

— Бледная тень настоящего, но аромат навевает смутные воспоминания.

— Если вспомнить хронологию, — заговорила Ева, — мое тревожное знакомство с Баствик состоялось летом 2058 года, а моя последняя встреча с Ледо — в январе 2059-го. Получаем временной отрезок. Есть над чем поразмыслить. — Она засунула руки в карманы. — Только что толку? С начала 2059-го я с кем только не пересекалась! В распоряжении убийцы было целых два года.

— С Баствик ты, по крайней мере, не сходилась врукопашную, в отличие от Ледо, — сказала Пибоди. — Вдруг с точки зрения убийцы произошел подъем по преступной шкале?

— Может быть. Это тоже тема для размышлений. Но стычка с Ледо была случайной, надо искать что-то намеренное. — Она, закатив глаза, сделала еще глоток. — Сколько человек замахивалось на меня за последние два года? Сколько поносили меня последними словами, повышая степень словесного неуважения? Сколько норовили перейти от слов к делу? Нет, мы не найдем его, если будем пытаться предугадать его следующую жертву. — Она махнула рукой. — Слова, ход мысли — вот след, который он оставляет. И жертвы. — Она снова покосилась на Ледо. — Погребением Ледо изъявил желание заняться некто Кармине Ателли.

— Родственник?

— Нет, просто добрый самаритянин, как ни странно это звучит. Он свяжется с вами. — Она допила пепси и стала катать баночку между ладонями. — Как ты назовешь цвет этого костюма?

— Сердолик.

— А как называется животное, меняющее цвет?

— Ничего похожего: хамелеон.

— Пускай. Цвет мне нравится, хорошо, что ты его не меняешь. — Она ловким броском отправила банку в мусорный бак. — Не разучилась! — С этими словами она направилась к двери.

— Это точно, — сказал Моррис и повернулся к Ледо. — Это поможет ей найти того, кто расправился с тобой. Если убийца не знает об этом ее достоинстве, значит, он заблуждается, считая, что хорошо ее изучил.

В Управлении Ева успела получить короткое наставление от Киунга.

— Сама все знаю, — начала она, надеясь избежать поучений.

— Допустим. Но, как я вижу, вы раздражены, и это станет заметно еще до того, как они усилят ваше раздражение.

Признавая его правоту, она ответила:

— Я буду держать себя в руках. Сцепиться с идиотом-журналистом — все равно что повесить ему на спину мишень.

Киунг посерьезнел.

— Об этом я не подумал.

— А я подумала. — С этими словами Ева вошла в зал для брифингов.

Там немедленно включились камеры и диктофоны, кто стоял, сразу сели. «Полна коробочка», — подумала Ева.

— Леанор Баствик убита в своей квартире вечером двадцать седьмого декабря. Я веду следствие по этому делу вместе с напарницей, детективом Пибоди. Мы изучаем все версии. Наличествующие данные свидетельствуют, что неизвестный, переодевшись рассыльным, проник в жилище мисс Баствик, обездвижил ее ручным шокером и задушил. В качестве адвоката по уголовным делам мисс Баствик много лет получала угрозы. Мы занимаемся их изучением.

Некоторые стали выкрикивать вопросы, но Ева их игнорировала. Сначала ей нужно договорить.

— Сегодня рано утром убит в своей квартире Вендал Ледо. Он был известен как наркоторговец и как завсегдатай подпольного игорного заведения в районе под названием «Квадрат». Дом, где он жил, не был снабжен сигнализацией. Убийца, вскрыв нехитрые замки, проник в квартиру. Ледо тоже сначала оглушили, а потом закололи. Это дело тоже расследую я. Мы проверяем все версии. Судя по уликам, Леанор Баствик и Вендала Ледо убил один и тот же неизвестный.

Она разглядела в глубине зала Надин — все в том же наряде, но уже вооруженную камерой.

— Улики позволяют нам связать оба убийства. Сближает их и наличие посланий на месте обоих преступлений. Все улики, включая письменные послания, будут тщательно изучены и использованы для определения личности и задержания виновного в смерти Леанор Баствик и Вендала Ледо. Я не буду углубляться в подробности обнаруженных улик и ведущегося расследования. Вы сэкономите нам время, если будете помнить это, задавая вопросы. Прошу!

— Правда, что послания адресованы вам?

— Экономьте время! — ответила Ева. — Я не распространяюсь о подробностях.

— Правда, что у вас были стычки с обоими убитыми? Вы с ними враждовали?

— Это неправда. Я допрашивала мисс Баствик после убийства ее партнера по юридической фирме в рамках расследования дела. Впоследствии мисс Баствик представляла интересы Джесса Барроу, арестованного мною. Мистер Ледо занимался незаконным сбытом наркотиков и чаще вступал в конфликт с сотрудниками соответствующего отдела полиции Нью-Йорка, чем со мной. Я несколько раз допрашивала его как свидетеля или как человека, интересовавшего следствие.

— То есть вы знали обоих убитых.

— Знала. Еще я знаю вас — Флейк, кажется? И вас, — она стрельнула глазами влево. — Ньютон? Джексон? Я многих знаю: репортеров, юристов, преступников, правоохранителей.

— Разве послания не означают, что убийства совершены ради вас?

Намерение придерживаться канвы, разработанной вместе с Киунгом, пришлось отбросить.

— Ваши сведения неточны. На этом этапе расследования я не стану распространяться о подробностях и публично гадать о мотивах убийцы. Могу сказать только следующее. Мы имеем два трупа из-за сознательных и безжалостных действий неизвестного. Ведется расследование, и как сотрудник, возглавляющий его, я использую все возможности полиции Нью-Йорка для поимки человека, лишившего жизни двоих людей. Моя работа — изобличить и задержать виновного, после чего передать его в руки правосудия для законного наказания. И я намерена выполнить свою работу.

Она покинула возвышение и, не обращая внимания на все еще выкрикиваемые вопросы, вышла из зала.

— Вот и все, — сказала она Киунгу.

— Не совсем то, о чем мы договаривались, но все прошло гладко. Остальное я беру на себя.

Она кивнула.

— Сведения неточны. Он — или она — убивает не ради меня. Я — оправдание, а это совсем другое.

Нельзя этого забывать, сказала она себе. Если преступник нацелился на третью жертву, она бессильна его остановить.

10

Ева направилась прямо к Мире с решимостью сразить дракона прямо у ворот и с пользой провести следующие десять минут. Когда суровый секретарь психолога подняла палец, Ева оскалила зубы, готовая вцепиться ей в глотку.

— Позвольте хотя бы сообщить ей о вашем приходе! Через четверть часа у нее новая консультация, так что поторопитесь.

Удивленная и немного разочарованная из-за упущенного шанса сразиться, Ева разжала кулаки.

— Я ее не задержу.

— Доктор? — Секретарь тронула наушник у себя в ухе. — К вам лейтенант Даллас. Да, разумеется. Заходите, — разрешила она Еве.

— Спасибо. — У самой двери Ева оглянулась. — Что так?

— Мне приказано на протяжении вашего текущего расследования впускать вас, если у доктора нет других посетителей.

— Понятно, — ответила Ева и толкнула Мирину дверь.

Все в кабинете было устроено со вкусом, чистенько, заметно по-женски. Во всем проглядывала рука хозяйки. Синие кресла манили удобством, несколько семейных фотографий рождали доверие. Окна привычно занавешены, что не мешало пробиваться в кабинет зимнему свету. К нему ненавязчиво добавлялось искусственное освещение над строем цветущих растений в серых горшках необычной формы на подоконнике.

— Это что-то новенькое, — сказала Ева.

— Рождественский подарок дочери. Она сама слепила горшки и вырастила растения.

— Свет — тоже ее работа?

— Нет, зятя. Умная парочка! Чаю? Думаю, кофе с вас на сегодня хватит.

— Я бы все равно не отказалась. Я предупреждена, что надо поторапливаться.

— У меня есть целых пятнадцать минут, так что будем пить чай. Садитесь.

— Я слишком на взводе. Кажется, я разглядела систему — хронологическую.

Мира, двигаясь по кабинету, кивнула. Сегодня на ней были вишневые туфельки на высоком каблуке, белоснежный костюм и тройная нить мелких красных камешков на шее.

Как это возможно — заботиться с утра о соответствии туфель и ожерелья? Как вообще можно иметь ожерелье в тон туфлям? Что покупать сначала — туфли или ожерелье? Или это просто счастливое совпадение?

Еве захотелось задать Мире этот вопрос, но ей помешал страх, что ответ смутит ее не меньше, чем вопрос.

— Ваша последняя встреча с Ледо состоялась после первой встречи с Баствик, — начала Мира. — Потом были попытки Баствик дискредитировать вас в прессе при помощи апелляции Барроу. И все же… — Мира запрограммировала чай на двоих, подала Еве изящную чашечку на блюдце и села в одно из удобных кресел. — Убить Ледо было куда проще.

— С ним можно было бы расправиться тем же самым способом когда угодно. — Не умея обращаться с тонким фарфором, Ева отказалась от своих попыток и села. — Баствик требовала больше планирования, строгого графика. Почему бы не начать с Ледо? С ней я просто полаялась, а он поднял на меня руку. Явное нагнетание насилия.

— Правильно.

— Система пока что не вырисовывается, так мне кажется. По логике вещей, первым должен был стать Ледо: начинают с легкого. Но, вполне возможно, убийце было важно прикончить Баствик в праздничную неделю. У нее был облегченный рабочий график. Или у него? Но мне трудно все это вообразить, — призналась Ева. — Убийца думает, что проник мне в голову, но он ошибается. Это мне нужно проникнуть в его башку.

Мира, потягивая чай, скрестила стройные ножки. Со стороны могло показаться, что они беседуют о погоде или о том, как сочетать украшения и обувь.

— Чего он хочет?

— Главное — это убивать.

— Верно. Так тщательно спланированное и осуществленное убийство при отсутствии понятного материального выигрыша, самозащиты или личной заинтересованности указывает на страстное желание.

— Он убеждает себя, что делает это ради меня, желая сделать мне приятное, отомстить за меня, потому что мне самой месть недоступна в силу необходимости следовать правилам. Он заявляет мне, что для него этих правил не существует или что он намерен их нарушить. Он способен сделать то, что мне не под силу: бросить на весы людей, оскорбивших, по его мнению, меня и полицейский жетон, обходящих или нарушающих закон. Но все это предлоги. Люди придумывают много разных ложных предлогов, лишь бы убивать.

— Бывает и так, но этим руководит вера. Его послания — подобие манифеста, декларация о намерениях. Поэтому для него это причины, а не предлоги. В них нет эгоизма, а есть только ощущение своей правоты. Первая потерпевшая защищала обвиняемых, среди которых были настоящие виновные. Второй потерпевший регулярно и систематически нарушал закон.

— Система может быть и другой. Баствик защищала обвиняемых, Ледо совершал ненасильственные преступления. Следующим может стать уже автор насильственного преступления. Человек, которого я не смогла посадить или которого быстро освободили. Кто-то, не отбывший положенного срока или заключивший сделку с правосудием.

— Инстинкт подсказывает вам, что вы обязаны угадать следующую мишень, защитить этого человека. Но, Ева, это никому не по плечу. Возраст, раса, пол, социальное положение, работа — все это здесь неприменимо, потому что не имеет значения для преступника.

— Я должна попытаться. Он не станет ждать. Для него все оборачивается наилучшим образом. Теперь я обратила на него внимание, да еще в присутствии прессы.

— Да, я видела брифинг. Вы отказались подтвердить, что послания были обращены к вам.

— Я не хотела доставлять ему это удовольствие.

— Ваш отказ подтвердить эти сведения переносит внимание на жертв преступления и на само преступление. А ему подавай подтверждение, ему нужно, чтобы вы подтвердили не только сделанное им, но и то, что он вам писал. Он изнывает по сигналу от вас, который он мог бы истолковать как одобрение. Вы не можете его удовлетворить, дать ему понять, что он поступает правильно, следуя своим побуждениям.

— Не видать ему моего одобрения! Я буду скрывать информацию столько, сколько смогу.

Мира кивнула, смакуя чай.

— Кроме того, вы ясно дали понять, что будете выполнять свою работу.

— Конечно. Разве он ждет чего-то другого? Что я откажусь, понизив свой пьедестал?

Мира улыбнулась.

— Вы правы, он ждет, что вы будете его преследовать, это его вдохновляет. Что указывает не только на его уверенность в своих способностях, но и на глубокую веру, что цель преследования — найти его, повстречать, зацементировать отношения. Но он постарается, чтобы встреча состоялась на его условиях. Он оставляет послание, больше ничего. Каким вы его представляете, если судить по его словам?

— Я над этим работаю.

— Я продолжу снабжать вас самыми вероятными вариантами, но, думаю, вы ищете слишком осторожного, слишком организованного человека, который не подбросит вам имени, не подскажет легкого пути. Скорее всего, любая его связь с вами будет анонимной, с каким-нибудь кодовым именем, присланным с заблокированного адреса или подложного аккаунта.

— Я тоже к этому склоняюсь. Надо проверять и перепроверять, но принцип именно такой. Мои сотрудники занимаются этим в надежде сузить рамки поиска. Лабораторные крысы анализируют почерк, но многого я от них не жду. Следующий этап — анализ слов. Сопоставление посланий и писем. Сужение диапазона поиска рано или поздно произойдет. Хорошо бы не через несколько лет после конца света. Тем не менее я намерена начать уже сегодня вечером.

Она немного поколебалась и решилась — Мире можно доверять:

— Я ввела в курс дела Надин. Я говорила с ней не под запись. Она меня не подведет.

— Не подведет. И проведет полезные раскопки. Правда, я думала, что она в отъезде. На Невисе, кажется?

— Была. Уже вернулась. Примчалась на горяченькое.

— На горяченькое. А еще помочь подруге. Если она согласится поделиться со мной своей перепиской, то я включу ее в свой анализ.

— Я подскажу ей поделиться.

— Я буду отправлять вам новый материал, а вы отсеивайте ненужное. Ваш неизвестный живет один или с родителями, с приятелями, еще с кем-то, но проводит много времени без них. Способен удержаться на работе и даже выстроить карьеру, но не сохранить сильные, искренние отношения. Может иметь приятелей, скорее, коллег, сослуживцев, но почти или полностью отвергает социальное взаимодействие.

— Органы правопорядка, — подсказала Ева. — Думаю, он как-то с ними связан.

— Здесь он сталкивается с противоречием. То, что он идеализирует вас, говорит об уважении — а уважение для него главное — к закону, к полицейскому жетону. Одновременно он верит, что правила, которым подчиняются закон и общество, надо обходить, иначе не добиться торжества правосудия, победы законности.

Мира отставила свою чашку и наклонилась к Еве:

— Он организованный человек, Ева. Дотошный, старательный, умный, с низкой самооценкой в сочетании с комплексом геройства. Согласна, он сильно заинтересован работой полиции и системы правосудия, возможно, даже обладает соответствующим опытом, но при этом страдает глубоким недоверием к возможностям обеих.

— Копам случается выгорать, — сказала Ева. — То же самое иногда происходит с прокурорами, социальными работниками, специалистами по обработке места преступления — со всеми, кто сталкивается с тем же, что и мы, и порой — слишком часто — убеждается, что система не срабатывает.

— Вероятно, система и его в какой-то момент подвела, или его работа внутри этой системы не помогла торжеству правосудия. Пострадало его чувство совершенства. Помните, Ева, вы — больше, чем символ. Вы — идеал из плоти и крови, сдерживаемый только правилами системы. Он вам нужен. Когда он поймет, что вы не испытываете в нем потребности — а он это поймет, — то будет уже не мстить, а карать. Из ангела вы превратитесь в демона, причем мгновенно.

— Скорее бы! — сказала Ева, вставая.

— Но первой мишенью станете не вы.

Ева кивнула, хотя от этой мысли ей стало муторно.

— Я этого не допущу. Мы успеем его сцапать. Вы и мистер Мира тоже должны принять меры предосторожности.

— Да, мы в курсе.

— Окажете мне услугу?

— Обязательно.

— Обзаведитесь водителем — пока наш неизвестный на свободе. Таким, чтобы многое умел. Не заходите в наш гараж в одиночестве. Вдруг он здесь работает? Вдруг он — коп или кто-то из вспомогательного персонала? Не хотите же вы, чтобы здесь или у дома на вас набросились, стоит вам однажды выйти из машины? Прошу вас, избавьте меня хотя бы от этого страха!

— Избавлю. Мы с Денисом уже обсуждали это. Все равно я иногда вызываю водителя.

— Водитель должен быть обученным, — продолжила Ева. — Вы знаете, что нельзя открывать дверь неизвестным рассыльным, но мистер Мира может проявить оплошность.

— Не проявит, когда это настолько важно.

— Ну, хорошо. Спасибо. — Ева шагнула к двери. — Наверное, это произойдет уже сегодня вечером. Я о следующем убийстве. Я не смогу ему помешать.

— Вы не виноваты, Ева.

— Нет. Как не были виноваты скейтборды, когда их хозяев, двух мальчишек, зарезали по дороге из парка домой. Но скейтборды послужили мотивом. Вот и здесь то же самое. Не забудьте про водителя! — И она скрылась за дверью.

Ей хотелось действовать, лучше на улице. Кого-нибудь арестовать или надрать кому-нибудь задницу. Но вместо этого она опять заперлась у себя в кабинете, со своим журналом, записями и кофе, хотя Мира считала, что с кофе она перебарщивает.

Она размышляла об убийце, убийца — о ней.

Наконец-то у меня появился часик для себя. Евина пресс-конференция просмотрена трижды. Как здорово она выглядела! А какой уверенный тон! Она поставила на место этих гребаных репортеришек. Просто удивительно, как у нее получается их отбривать, не повышая голоса. У меня так никогда не выходило. Хоть кого-то суметь бы поставить на место! Но нет, это другие только и делали, что ставили меня на место, которое считали моим.

Ставили раньше.

Но почему она назвала вопрос неточным? Почему не ответила правдиво, прямо, почему не признала, что я ей пишу? Убийства посвящаются ей, а она не желает это признать.

Вот что огорчает! Ох, как это огорчительно! Как она этого не замечает?

У меня была мысль, что это будет удобный случай поговорить обо мне хотя бы немного. А она сказала только одно: «Да, на месте преступления оставлены послания для меня».

Не обязательно сообщать содержание, просто признала бы, дала почувствовать. Каким напряженным было ожидание ее сигнала! Хоть чего-нибудь. Чего угодно.

Пару раз у меня возникало ощущение, что она смотрит прямо на меня, пытается что-то сказать именно мне. Посмотрю еще разок, вдруг что-то пропущено? Вдруг я огорчаюсь без причины?

Она сказала, что выполнит свою работу, — может, тогда? Может, это предостережение мне, что ей придется меня поймать? Безусловно, она необыкновенный человек. По этой причине, среди многих других, я проявляю такую осторожность. Никто не сможет сказать, что она не сделала всего, что могла, больше, чем смог бы кто-либо еще.

Уж не советует ли она мне быть настороже? Надеюсь, так и есть. Мне необходимо в это верить.

Если это так, то можно считать, что мы наконец побеседовали. Настанет день, когда мы поговорим по-настоящему. Только мы вдвоем, больше никого. С вином. Откупорим бутылку, купленную специально для этого случая, — такую же, из которой она пила на той фотографии, сделанной в Италии.

Когда она ездила туда с ним.

Он больше не будет ей нужен, когда мы сможем наконец быть вместе, вместе работать. Мы будем говорить, говорить, говорить обо всем на свете, всем делиться.

Ей никто не будет нужен, только я. Надеюсь, она уже начинает это понимать. Надо дать ей понять это.

Знаю, надо ждать. Знаю, впереди работа, но, надеюсь, результат будет уже скоро.

Возможно, завтра вечером. Возможно, на сутки позже. Меня переполняет предвкушение, как я буду делать это для нее и для себя. Это все равно что открыть в себе врожденный талант скрипача или пейзажиста.

А у меня врожденный талант палача.

Скоро на свете останется меньше на одного козла, не обученного уважению. Как сказала бы Ева, «того и гляди, он меня укусит!».

Но мертвые не кусаются.

Ева долго изучала оба послания. Ключевые слова: ПРАВОСУДИЕ, УВАЖЕНИЕ, ДРУЗЬЯ. Самые повторяющиеся — или выделенные согласно выводам уважаемых лабораторных крыс — слова во втором, более длинном послании: УВАЖЕНИЕ, НЕУВАЖЕНИЕ, ОБЩЕСТВО, ДРУГ, ПРАВОСУДИЕ.

В письмах тоже следует искать повторы и выделение этих слов. Если убийца хочет что-то передать, то эти слова представляют собой важную часть его главной мысли.

Скорее всего, он употреблял их и раньше.

Она снова пригляделась к Мейсону. Несмотря на свое алиби, он был связан с копами. Но, даже откладывая в сторону его алиби, она пришла к выводу, что он не годится в подозреваемые. Против него восстает ее инстинкт, к тому же он не встраивается в профиль.

Он умнее, чем хочет казаться. Просматривая переданные им бумаги, она отметила его организованность. Но он совсем не осторожен и живет не один, вовсе не затворник.

Она нашла диск, помеченный «Ледо», и еще один — «Квадрат». Начала с Ледо, заглянула в нехитрый рапорт Мейсона, вернулась в его начало.

«Заметил рассыльного, двигавшегося пешком в западном направлении и остановившегося перед домом подозреваемого, прежде чем продолжить движение. Затем наблюдал за тем же рассыльным, перешедшим на южную сторону улицы и двинувшимся пешком в восточном направлении. Этот человек, видимо, не мог найти адрес. Достав коммуникатор, он — по моему мнению — произвел этим коммуникатором фотографирование.

Будучи слугой общества и хорошо зная район, я приблизился к рассыльному и обратился к нему. «Помочь вам найти адрес?» — спросил я его.

Он отвернулся, покрутил головой и ускоренным шагом продолжил движение в восточном направлении.

Я продолжил наблюдение за домом подозреваемого».

Ты его видел!

Ева схватила коммуникатор и нашла контакты Мейсона. На экране появилась его серьезная физиономия.

— Мейсон Тобиас на связи. Я могу говорить только минуту, потому что работаю, личные контакты мне запрещены.

— Я разберусь, Мейсон. Это лейтенант Даллас.

— Да, сэр, госпожа лейтенант! Я осуществляю доставку и могу говорить одну минуту.

— Отлично, Мейсон. Я читаю ваши рапорты, и…

Он буквально загорелся.

— Неужели? Вы читаете их сами?

— Да. Речь о том, который вы составили пятнадцатого декабря, когда наблюдали за домом Ледо.

— Это было до того, как вы не велели мне этого делать и сказали наблюдать изнутри.

— Да, до того. Вы пишете, что видели рассыльного, который как будто не мог найти адрес. Помните?

— У меня очень хорошая память.

— Вы пишете «рассыльный». Вы уверены, что это был мужчина?

— Это не совсем точно, госпожа лейтенант. Я только предположил. — Он заметно огорчился. — В мой отчет вкралась неточность.

— Ничего страшного. Вы видели лицо этого человека?

— Часть лица. На нем были коричневые брюки, коричневое пальто, лыжная шапочка, большие солнечные очки, тоже коричневый, но более светлый шарф, закрывавший нижнюю часть лица. Еще перчатки. Он нес упаковочную коробку.

Ева перевела дух и кивнула.

— Хорошо, Мейсон. Отлично сработано!

— Человек снял очки, чтобы — как мне показалось — сфотографировать здание на другой стороне улицы.

Ева затаила дыхание.

— Опишите то, что увидели.

— Смешанная раса, судя по оттенку кожи — цвета жидкого кофе. Шапочка была надвинута до бровей, но брови я увидел — они тоже были коричневые. Темно-коричневые. Я стоял недостаточно близко, чтобы увидеть его глаза — я имею в виду их цвет. Когда я приблизился, он опять надел очки. Нет, глаз я не видел, прошу прощения.

— Как насчет формы лица?

Физиономия Мейсона на экране сморщилось от напряжения мысли.

— Лицо, скорее, узкое. Рост я бы оценил примерно в пять футов десять дюймов. Весу в нем было фунтов полтораста. Этот человек представляет интерес, госпожа лейтенант?

— Да, я чрезвычайно заинтересована.

— Я мог бы вернуться к наблюдению.

— Я не даю вам разрешения на это, Мейсон. Но я бы хотела, чтобы вы поработали с нашим полицейским художником. Я вам его пришлю. Детектив Янси. Вы будете в закусочной?

— Мне надо разнести заказы, а потом мыть посуду.

— Это я улажу, Мейсон. Это официальное полицейское расследование. Доставьте заказы и возвращайтесь. Выполняйте свои обязанности. Детектив Янси сам к вам прибудет. С вашим боссом я договорюсь.

— Слушаюсь, сэр, госпожа лейтенант! Это и есть преступник?

— Он самый. Вы мне очень помогаете. Я прямо сейчас поговорю с вашим боссом. А вы доставляйте заказы.

— Есть, сэр, госпожа лейтенант. Мейсон Тобиас сеанс связи заканчивает.

Борясь со смехом — вот это везение! — Ева позвонила в закусочную и коротко, твердо и по существу переговорила с боссом Мейсона. После этого она снабдила добровольца координатами Янси.

Откинувшись в кресле, она уставилась на свою доску.

— Кажется, это прорыв, — пробормотала она. — Хотя не факт.

Мейсона Тобиаса ей подарила сама судьба. Он, конечно, тот еще зануда, зато исключительно наблюдателен и дотошен.

К тому же Пибоди права, по-щенячьи честен.

Записать его на учебную программу? Если он продолжит свое «патрулирование», то рано или поздно пострадает, а то и расстанется с жизнью.

Она отправила письмо службе связи с прессой, потом сделала себе пометку насчет Мейсона.

Взявшись за новый список имен, она, памятуя совет Миры, стала сопоставлять всех с профилем. Двоих сразу вычеркнула, потом поступила так же с жителем пригорода, проверив его переезды и график.

Двоих кандидатов она сочла возможными: один живет в самом городе, другой в Хобокене, но работает в Мидтауне. Пятиминутного разговора с его менеджером хватило, чтобы его вычеркнуть. Между 4.30 и 6 вечера в день убийства Баствик житель Хобокена совещался с самим менеджером и с двумя программистами, а потом до 7 вечера выпивал с коллегами.

Остался только 40-летний инструктор-криминалист. Ева воодушевилась. Рост, правда, всего 5 футов 8 дюймов, но он мог встать на каблуки. Меньше 148 фунтов веса, но что мешает внешнему уплотнению? Зато — кареглазый метис!

На ее вкус, синтаксис его писем расходится с синтаксисом посланий убийцы, но все остальное совпадает. Ее давно подмывало заняться делом, поэтому она радостно схватила пальто.

— Пибоди, поедешь со мной!

— Лейтенант! — Дженкинсон поймал ее в момент надевания пальто. — Мы их сцапали! Балбесы катались на скейтбордах. Двоих мы развели по разным комнатам и сейчас допрашиваем, а третий…

Он покосился на свой стол.

Третий, в наручниках, с наглой ухмылкой развалился в кресле.

— Сколько ему? Пятнадцать-шестнадцать?

— Двенадцать.

— Проклятье!

— А я о чем? Переросток, злобный, как гремучая змея. В это дело его вовлек старший брат — похоже на инициацию. Приходится ждать их бабку-опекуншу и адвоката по делам несовершеннолетних. Я отнял у него заточку длиной в шесть дюймов, всю в засохшей крови. Уверен, она принадлежит одному из них.

— Двенадцать лет, — шепотом повторила Ева.

Ей вспомнился Тико, несовершеннолетний антрепренер, само хитроумие и практичность.

У того тоже была только бабушка, которая не мешала ему быть самим собой, научив понятным правилам существования. Ему не грозила опасность очутиться в полицейском участке с изобличающей уликой — окровавленной заточкой.

Ей не давала покоя мысль: от чего зависит разница между одним пареньком, все делающим правильно, и другим, убившим ради дурацкого скейтборда?

— Этот не расколется, — проговорила она, наблюдая самодовольного молокососа. — Ему нравится здесь находиться, он воображает, что это превращает его в мужчину. Надеется отделаться легким испугом и запятнанной репутацией.

— Адвокат его выгородит, изобразит оступившимся младенцем, будет напирать на нежный возраст. Мол, несмышленыша втянули в нехорошее дело.

— Я бы тоже на это напирала. Если кровь на заточке принадлежит одному из убитых, обязательно покажите обвинителю их фотографии — живыми и мертвыми. Это может помешать досудебной сделке. Этого наглеца, может, и не захотят судить как взрослого, но попытаться стоит.

— Обязательно. Один из них уже дает слабину. Третий, — объяснил Дженкинсон, — сначала изображал крутого, но перед допросом затрясся. У него тоже заточка, только насухо вытертая, но лаборатория найдет следы. Ничего, расколется. А вот брат молокососа — крепкий орешек. Уже пять раз задерживался за уличные нападения, успел посидеть в колонии для несовершеннолетних. У него тоже была заточка, а еще новый наручный коммуникатор — как пить дать, срезанный с какого-нибудь простофили.

— Обработайте их хорошенько. Похвально, Дженкинсон. Прими мои поздравления. И Рейнеке передай.

— Передам. Он пока что прикладывает лед ко лбу. Один из троих сильно заехал ему локтем. Если бы не двое патрульных, помогавших при задержании, не обошлось бы без крови. — Он пожал плечами. — Та еще работенка!

— Это точно.

— Я насчет погибших братьев. Завтра прощальная служба.

— Сходи, заодно передохнешь. Это тоже часть нашей работы.

— Очень тебе признателен, Даллас.

Ева ускорила шаг, поманив за собой Пибоди.

— Я слыхала, они сцапали троицу, убившую мальчишек, — сказала та на бегу.

— Да, взяли с поличным.

На пути к лифту им встретилась женщина — усталая, как будто заблудившаяся. Взглянув на ее обувь, Ева предположила, что она уборщица или больничная медсестра, вынужденная проводить почти весь день на ногах.

— Простите, я ищу, — у нее дрожал подбородок, в глазах стояли слезы, — отдел расследования убийств, детективов Дженкинсона или Риника.

— Рейнеке, — поправила ее Ева. — Прямо и налево.

— Спасибо. — Она потащилась дальше, шагая с большим трудом, как будто ее придавливала неподъемная тяжесть.

Ева отвернулась и втиснулась в плотно забитый лифт.

— Видала? — спросила Пибоди. — Жалко человека! Видно, что она трудяга. Грамотная, вежливая речь. Из сил выбивается, растит двух внуков, поставив на ноги сына. А они вдруг выкидывают коленце: убивают сына другой матери ради игрушки и теперь проведут всю жизнь или большую ее часть в клетке.

— Спрашиваешь, как такое происходит? — хмуро бросила Ева. — Очень просто: некоторым нравится убивать. Иногда правильным оказывается самое простое объяснение.

— Наверное, — пробормотала Пибоди.

Еве собственное объяснение нравилось не больше, чем Пибоди. Мучаясь в лифте до самого гаража, она вспоминала затравленный взгляд несчастной бабушки убийц.

Посещение инструктора-криминалиста оказалось холостым выстрелом, и 20-минутный разговор с ним и со студенткой-старшекурсницей, которую он как раз оприходовал, когда они явились, привел Еву в сильное раздражение. Она с удовольствием наградила бы обоих полновесными пинками.

— Бывает, — сказала Пибоди, покидая вместе с ней запущенный таунхаус, где обитал Милтон Уэпп, любитель затаскивать в постель студенток и сочинитель книги, которую заранее мнил шедевром столетия. — Каков наглец! Надо же было додуматься: предложил нам составить компанию ему и его тощей брюнетке! Ты согласна, что секс стимулирует критическое мышление?

— Я согласна, что он наглец. И что тощая студентка — его алиби на вчерашний вечер. А вот без пяти минут выпускницу философского факультета, якобы охотно участвующую в сексе втроем, стоит проверить.

— И все это при том, что сам он — форменный урод!

— Что не обязательно мешает ему работать пневмомолотом в койке. Главное в другом: при ближайшем рассмотрении он подлежит отсеву. Помешан на сексе, а не на убийствах. Ищет секса под любым половиком и при этом воображает себя интеллектуалом и экспертом по вопросам преступности.

— А как тебе его главная фишка: что центральный персонаж его книги века списан с тебя?

С этим бы Ева еще смирилась, но она была уверена, что сексуальный маньяк не оторвется от студенток и не наберется сил закончить книгу.

— В этом я вижу объяснение одержимости, которая так и прет из его писем.

— Насколько я поняла, он вбил себе в голову, что, переспав с тобой, заделается твоим консультантом, убедит бросить Рорка и заживет с тобой на пару — ясное дело, за твои средства. Будете плодить крольчат и в перерывах раскрывать преступления. Это моя версия.

— Она недалека от действительности.

Что может быть тоскливее, чем незнакомцы, фантазирующие на твой счет всякую чушь и городящие вокруг этой чуши сценарии один дурнее другого?

— Поломай над этим голову, Пибоди. Проверь эту любительницу тройственных союзов, а также тех, с кем он якобы был во время убийства Баствик.

— Тех, кто присоединился к эмоционально-интеллектуально-физическому погружению — так он это назвал? Я бы назвала это просто оргией.

— И я. Все, еду домой, продолжу там. — Держи! — Ева сунула Пибоди деньги. — Возьмешь такси.

— Зачем? В двух кварталах отсюда станция подземки.

— Нет, бери такси. На улице холодает. Я не готова тратить свои сбережения на этого маньяка, так что пользуйся.

— Повезло! Спасибо.

Ева зашагала к машине.

— Если учинишь оргию с Макнабом, то пораньше, чтобы потом успеть выспаться. Завтра нас ждет очередной покойник. Никуда от этого не деться.

— Вдруг пронесет?

Ева покачала головой и бросила злой взгляд на окна придурка, в логове которого они зря потратили драгоценное время.

11

Доехав до дома, Ева немного посидела в машине, разглядывая рождественские причиндалы: елочки и свечки в окнах, разноцветные гирлянды, изумрудные веточки.

Не отрывая взгляд от этой вдохновляющей картины, она понесла в дом папки.

— Уж не предвещает ли ваше раннее возвращение домой целой и невредимой конца света? — осведомился язва Соммерсет.

Сбрасывая пальто, Ева бросила на него презрительный взгляд.

— Уж не свидетельствуют ли эти ваши речи о том, что в вас не больше жизни, чем в трупе, который я только что осматривала? Когда все это снимут? — Она взмахнула рукой, указывая на украшения.

— Традиция велит делать это на Богоявление.

— Что еще за чертовщина? Когда, я спрашиваю?

— Пятого января. Компания намерена удалить все украшения в ваше с Рорком отсутствие.

— Так-то лучше. — Не хватало, чтобы убийца, надеясь ее застать, затесался в бригаду!

Она вспомнила преподнесенный ей перед Рождеством сюрприз и схемы, которые демонстрировал ей Рорк.

— Когда начнут оборудовать зал додзё?

— Сразу после праздников.

— Второго января. — Лучше бы отложить всю эту возню: ей совершенно не хочется впускать в дом незнакомых людей.

— Не откладывайте ваши традиционные дела, — сказала она дворецкому, поднимаясь по лестнице. — Те, что требуют отлучек: покупки, посещение захоронений и других домов в обществе дружков-вурдалаков, что там у вас еще? Займитесь всем этим в предстоящие несколько дней.

— На сегодняшний вечер у меня в графике нарядиться призраком в одном доме неподалеку. Этого уже не отменить.

— И не надо. — Она оглянулась. — Я серьезно. — Вспомнив Надин, она чуть не прыснула. — Будьте на стреме.

Она направилась к себе в кабинет, обновила журнал и доску и приготовилась смотреть диски от Надин и Мейсона, а потом записать в блокнот подробности беседы с сексуальным маньяком.

Но все ее планы спутала головная боль. Собственное отражение в экране так ее взбесило, что она прошипела:

— Час безделья! Иначе я сорвусь.

Она побрела в спальню. Там на кровати разлегся кот. Увидев ее, он изобразил бдительное бодрствование, потянулся, мяукнул и стал с вежливым интересом наблюдать, как она переодевается в шорты и футболку, ищет спортивные тапочки.

Чтобы обуться, она присела на край кровати. Галахад тут же подставил для почесывания свой животик, ткнулся головой ей в бедро.

— Настроение хуже некуда, — пожаловалась она коту. — Глаза ни на что не глядят. — Она погладила Галахада и ткнула его пальцем в толстое брюшко. — Тебе тоже не мешало бы сбросить жирок.

Она вошла в лифт и поехала вниз, в спортивный зал.

Зал додзё предполагалось оборудовать по соседству, за звуконепроницаемыми дверями. Натуральные материалы, чистота и простота — все должно способствовать серьезному самоуглублению. К этому прилагалась расширенная голографическая функция.

А также собственный садик с фонтанчиком для медитаций. За бамбуковой ширмой была задумана кухня: холодильник, автокухня, раковина и так далее.

Рорк ничего не делает кое-как. Выходит, если она не поторопится с поимкой преступника, то претворение его замысла в жизнь придется перенести. Как этого избежать?

Почему все упирается в нее? Почему кровь обязательно должна хлынуть к ней в дом?

В таком настроении мысли примут еще и не такой поворот. Единственный доступный способ его побороть — хорошенько пропотеть.

В этом ей часто помогали голограммы. Обычно она выбирала пляж. Что может быть лучше бега по песочку? Но в этот раз она запрограммировала городские улицы, усеяла их препятствиями, повысила уровень сложности.

И бросилась бежать со всех ног под шум движущейся по тротуарам толпы. Она то толкала, то огибала пешеходов, задыхалась от вони хот-догов на тележках и от густого выхлопа. На перекрестке двое уличных воришек срезали сумочку с руки зазевавшейся женщины в майке с надписью I Heart New York. Ева, поднажав, поймала одного, защелкнула на нем наручники и погналась за вторым.

«Это что-то новенькое», — подумала она, радостно приняв вызов. Рорк не оставлял систему в покое, постоянно расширяя ее возможности. Вступив в рукопашную схватку со вторым вором, она поняла, что, совершенствуя программу, он заботится прежде всего о ней.

О, да, Рорк ничего не делает спустя рукава!

За полчаса она достигла максимума, какой могло выдержать ее сердце, вся взмокла и, главное, скрутила двоих виртуальных уличных воров.

Теперь — силовая гимнастика. Она принялась поднимать тяжести, наращивая вес. Потом приседала, отжималась, лягалась, качала пресс, мучила снаряды, беспощадно повышая нагрузку.

Головная боль сконцентрировалась в затылке. Это можно считать улучшением. Но улучшить настроение не удалось.

Убийца превратил ее не только в свой мотив, но и в жертву. Она не собирается, не может это терпеть. Именно сейчас он, возможно, изготавливается, чтобы поразить новую жертву, а она не может этого предотвратить.

Она вернула на место гири. Наконец-то она поняла, что ей нужно. Как она раньше не догадалась? Наверное, это потому, что сначала нужно было как следует размяться. И вот теперь до нее, потной, разгоряченной, дошло.

Она подошла к новому дроиду, спарринг-партнеру, и пригляделась к нему, натягивая легкие перчатки. Дроид оказался крупнее и мускулистее прежнего, лицо его выглядело так, слово он годами коллекционировал оплеухи: свернутый нос, шрамы вокруг глаз, рот кривится даже в выключенном состоянии.

Рорк в своем репертуаре, подумала она, оценив по достоинству его неповторимый стиль.

Она включила дроида.

— Готово. Выберите программу.

— У тебя есть имя?

— Меня называют «Дробилка», — ответил дроид таким голосом, словно его рот набит галькой.

— Что можешь предложить, Дробилка?

— У меня есть программы бокса, кунг-фу, карате, уличного боя, тхэквондо, борьбы.

— Показывай. Все! — приказала Ева.

Он тут же нанес ей удар в лицо. Она с трудом отразила нападение. Даже волна воздуха у уха произвела впечатление.

Она подобралась, встала в боевую стойку, свирепо улыбнулась.

— Ну, поехали.

Вернувшийся домой Рорк мечтал только о бокале вина и о часе покоя. Начав рабочий день с опозданием, он, нарушив свои планы, помчался в Трентон, на одно из своих предприятий, и потратил там время не самым полезным образом.

Но бунтовать против всего этого ему и в голову не пришло. Если бы ему хотелось лентяйничать, то следовало бы продавать собственность, а не приобретать еще и еще.

— Где ваш четвероногий компаньон? — спросил он Соммерсета.

— Наверху, с лейтенантом.

Рорк, снимавший пальто, приподнял бровь.

— Ева дома?

— Уже целый час. Вернулась невредимой, — добавил Соммерсет, не дожидаясь вопроса. — Похоже, ее беспокоят мои дела вне дома, а также, как я уже говорил, люди, которые могут здесь появиться.

— Вы смотрели пресс-конференцию?

— Конечно. — Соммерсет забрал у Рорка пальто и повесил в глубокий стенной шкаф, где уже висело Евино пальто. — Учитывая все это, я прихожу к заключению, что она преследует человека, вовлекшего ее в свои дела на личном уровне.

— Он — или она — оставляет на месте преступления послания для Евы. Она была немного связана с обоими жертвами. — Говоря, Рорк посмотрел на потолок. — Убийца утверждает, что он ее друг и что вершит истинное правосудие, карая людей, не выказавших ей уважения.

— Тогда все ясно. Я — логичнейший подозреваемый. Как известно вам и лейтенанту, — продолжил Соммерсет, видя, как Рорк навострил уши, — я на многое способен.

— Вам уже доставалось. Не хотелось бы, чтобы это повторилось. Занимайтесь своими делами.

— Лейтенант уже предложила мне то же самое. Не беспокойтесь. Я буду соблюдать осторожность. Надеюсь, вы тоже.

Зная, что разговор закончен, Рорк поднялся наверх. К его удивлению, в кабинете Евы не оказалось. Он подумал, что больше удивляться не придется: наверняка она лежит лицом вниз на кровати.

Но в спальне нашелся только кот, вытянувшийся во всю длину и стороживший дверь лифта. При приближении Рорка Галахад перевернулся на спину, подставив хозяину брюшко. Не пощекотать его значило бы изменить давней традиции.

— Уехала? — спросил Рорк, глядя туда же, куда и кот. — Вверх или вниз? — Он шагнул к домовому коммутатору.

— Где Ева?

«Ева в гимнастическом зале».

— Экран! — приказал Рорк.

Соммерсет доложил, что она вернулась домой невредимая. Откуда же синяк на скуле и разбитая в кровь губа? Ответ нашелся сразу: новенький дроид — он сам успел сразиться с ним один-единственный раз — как раз отпрянул, но все равно пропустил Евин удар ногой прямо в солнечное сплетение.

Дробилка — Рок предполагал, что кличка дроида должна позабавить Еву, — уже выглядел неважно. Его левый глаз заплыл, из уголка рта стекала струйка искусственной крови.

Потом дроид двинул Еву в плечо, да так сильно, что даже Рорк сморщился. В ответный удар она вложила всю силу и набранную инерцию, опрокинув дроида на спину.

Когда она стала с воодушевлением бить поверженного по лицу, Рорк недовольно засопел сквозь зубы.

— Ишь ты. — Он ослабил галстук и стал снимать костюм.

Она вышла из лифта вся в поту, застав его за надеванием свежей рубашки.

— Привет! Добро пожаловать.

— Как я погляжу, ты хорошо размялась.

— Да уж, — она потрогала распухшую губу. — Было очень нужно. Спасибо за нового спарринг-дроида.

— Ты не окончательно его вырубила?

— Кажется, он остался жив. Говорит, ему требуется диагностика внутренних органов. — Она, морщась, разминала плечо.

— А тебе?

— Мне тоже досталось по первое число. Он наставил мне синяков. Видишь, и губу разбил. Ты молодец, хорошее приобретение! Несколько его ударов застали меня врасплох.

— Это только прототип. Вернее, был.

— Наверное, я напрасно била его в лицо. В следующий раз не будешь приносить мне такие дорогие игрушки — все равно поломаю.

— Не лишай меня удовольствия. — Он открыл аптечку первой помощи. — Иди сюда! — поманил он ее, держа в руке ватный тампон.

— Мне надо в душ.

— Сначала это. — Он взял ее за подбородок и промокнул тампоном распухшую губу. — Ну, вот ты и задала жару дроиду. Тебе полегчало?

Она через силу улыбнулась и тут же скривилась от боли.

— Слегка. Неплохой способ завершить день.

Он приложил к ее щеке лед.

— Прижми. — Он еще раз промокнул ей губу тампоном. — Знаешь, с мастером Ву можно часок потренироваться голографически, раз нет времени на личную встречу.

Ева вспомнила мастера боевых искусств — это было частью рождественского подарка Рорка.

— Не то настроение. Захотелось вульгарной драки, кого-нибудь отметелить. Конечно, я предпочла бы Соммерсета, но от него после двух хороших ударов осталось бы мокрое место.

— Напрасно ты так в этом уверена.

Она пожала плечами — и тут же пожалела о слишком резком движении.

— Возможно. Тебя рядом не оказалось, вот и пришлось довольствоваться дроидом.

— Судя по состоянию дроида, мне очень повезло.

Она поморщилась — в этот раз не от физической боли.

— Ты видел?

— Краешком глаза. Подожди, сейчас тебе станет легче.

— Ничего, потерплю. — Она опасливо потрогала губу. — У дроида гелевые перчатки, смягчающие удары. Послушай, через несколько дней должны начать монтировать новый додзё, но…

— …но тебе будет не по себе, — продолжил он за нее, — если в доме появятся чужие люди. Успокойся. Я знаю каждого в бригаде, уже пообщался с прорабом и наказал ему никого не заменять, чтобы я успел всех проверить.

— Все равно.

— Люди, которые приступят к работе после первого января, должны получать зарплату. Хочешь, я дам тебе список и все сведения о них? Проверяй их сама, сколько влезет, доставь себе удовольствие.

— Разве твоей проверки недостаточно?

— Более чем достаточно. Но если тебе так спокойнее, можешь перепроверить.

— Так я и сделаю. И еще: потом мне понадобится твоя компьютерная лаборатория.

— Тебе?

Ева знала, что ее компьютерные навыки очень малы.

— Потенциально — нам обоим, но то, что я задумала, мне под силу выполнить самой. Только первым делом я в душ. — Направившись в сторону ванной комнаты, она оглянулась. — Можешь заглянуть, потрешь мне спину.

— Вот как это теперь называется!

— Я называю это завершающим терапевтическим аккордом, а еще — твоей удачей.

В ванной она стянула с себя футболку и шорты и вошла в огромный открытый душ. Струи запустила на полную мощь, температуру установила на 39 градусов.

Эдак она обожжет мужское достоинство, обреченно подумал Рорк, раздеваясь. Хотя мокрая, горячая, охочая жена — самое то!

Он увидел ее стройную худую спину с кровоподтеком в области правой почки. Еще один, но побледнее, отчетливо виднелся на левом бедре. То, как она двигала плечами, прежде чем поднять руки и откинуть назад мокрые волосы, свидетельствовало о боли.

Побитая до крови, испытывающая боль, думал он, но все равно полная желания!

— Ты не могла найти подходящего уличного воришку, чтобы поколотить его без вреда для себя? — спросил он, входя под душ позади нее.

— Зато я нашла их в голографической программе — целых двух. Хорошая программа!

— Я знал, что тебе понравится. — Как положено заботливому мужу, он набрал полную горсть жидкого мыла. — Между прочим, деревенская программа не хуже городской.

— Зачем она мне?

Он стал намыливать ей спину.

— Вдруг она поможет тебе избавиться от боязни коров?

— Мне достаточно с ними не сталкиваться. У них свое место, у меня свое.

— Представь, что психопат взял в заложники целое семейство и тебе необходимо проникнуть к ним в фермерский дом и скрутить его, прежде чем он подорвется вместе с заложниками.

Она заинтересованно наклонила голову.

— А где коровы?

— На лугу, который тебе придется пересечь, чтобы попасть в дом.

— Хитрец!

— Оказывается, риски, включенные в программы спортивных тренажеров, ведут к интенсификации их использования в гимнастических клубах и на дому. Со второго января мы запускаем новую линию — в этот день люди еще верят, что будут выполнять свои новогодние обещания.

— Хитрец, — повторила она, повернулась и обвила руками его шею. — А что обещаешь ты?

— Чаще принимать душ с женой. — Помня о ее повреждениях, он осторожно коснулся губами ее губ.

— Это ты брось. — Она схватила его за волосы, притянула к себе и впилась в его рот. — Я расправилась с Дробилкой, с тобой и подавно разделаюсь.

— Думаешь?

Если ей требуются сила и натиск — она их получит. Ему тоже нужно расслабиться: весь день он провел под впечатлением от послания на стене.

Он оторвал ее от пола, прижал к мокрой стене и с размаху вошел в нее.

— Господи! — Ее ладонь сползла с его плеча и уперлась в стену. — Ты меня удержишь?

Он рвался все глубже, заставляя ее стонать, потом кричать, запрокидывая голову. Ее длинные ноги обхватили его поясницу, дыхание вырывалось шумными толчками.

Внезапно она заглянула ему в глаза.

— Знаешь, что я сказала Дробилке? «Поехали!»

— Тогда держись! — Он легонько прикусил ее золотистое плечо, потом коснулся зубами ее горла. — Мне нужна свобода рук.

Она держалась, чем и где могла, пока он вколачивал ее в мокрую стену. Его руки, ласкавшие ее грудь и все тело, скользившие сверху вниз и снизу вверх, дарили ей небывалые, сумасшедшие ощущения. Это было именно то, что ей требовалось сейчас. И всегда.

Жар от тугих струй воды и валивший от него пар наполнили ее без остатка. Наконец-то забылись долгие часы, проведенные на холоде, среди крови, в окружении смерти.

Вместо всего этого она обрела страсть, сладостную боль, превращавшуюся в острое наслаждение.

От ее истошного крика содрогнулся кафельный потолок. Рорк был сейчас пленником своего собственного безумного желания, рабом своей бездонной любви. Она приводила его в неистовый восторг, сжимала его в тисках своего запаха, своего опьянения.

Потом она простонала его имя и обмякла, опустошая его.

Не выпуская друг друга, они сползли на пол, словно лишились костей, и привалились к стене. Он повернул голову и поцеловал ее горло, она ответила ему улыбкой.

— Вот что я называю душем!

— А я называю это везением. Ну, и душем тоже. Только я против такого крутого кипятка.

Несколько секунд назад он боялся, что уронит ее. В ушах у него все еще стоял ее крик. Вот он, истинный восторг!

— Или тебе все равно холодно? Давай-ка немного прикрутим.

— Не смей, убью! — Ей хотелось неистовствовать, но для этого ей сейчас было слишком хорошо. Все, на что ее хватило, — это сильнее к нему прижаться. — Хочу тебя.

— Опять? Женщины ненасытны. Дай мне хотя бы десять минут.

— Даже не думай. — Она с трудом приняла сидячее положение и уронила голову ему на плечо. Он погладил ее по спине — уже не страстно, а нежно.

— Ты просилась в компьютерную лабораторию?

— Ага. Я целый час прочищала себе мозги и теперь, боюсь, совсем их лишилась.

Он подал ей руку.

— Мы справимся, Ева.

— Куда мы денемся!

Чувствуя себя возвращенной к жизни — она предпочитала несильную боль после славного поединка и усталость после отличного секса выматывающей головной боли и раздражению, — Ева принесла диски в компьютерную лабораторию Рорка.

Рорк удивил ее и заставил нахмуриться: откупорил бутылку вина.

— Ты хотела пота и секса, — напомнил он ей. — А я, возвращаясь домой, мечтал о бокале вина. Ты свое получила.

Она ограничилась всего одним бокалом — по той же причине, по которой натянула рубашку и брюки, надела портупею с кобурой: хотела быть наготове при поступлении неминуемого вызова.

— Я работала с корреспонденцией — своей и Надин. Она уже прошла первый отбор, все, что можно было отсеять, отсеяно. Теперь мне требуются поиск и анализ с использованием писем и двух посланий убийцы.

— Ищем ключевые слова и фразы, сходство в синтаксисе и грамматике?

— Вот-вот. Материала много, но было бы гораздо больше, если бы не первичный отсев.

— Давай так, — начал он. — Я запущу сопоставление твоих писем и писем Надин. Совпадения найдутся, даже если не окажется одинаковых авторов или адресов. Еще один поиск будет сравнивать твои письма с посланиями, третий — письма Надин с посланиями. Предмет поиска — имена и адреса.

— Согласна. Получится мелкое сито.

— Запустить недолго. Но на сам поиск уйдет немало времени. Я выставлю автоматический режим, компьютер будет подавать сигналы, набирая, скажем, по десять потенциальных вариантов. Годится?

— Лучше по пять. Чем скорее подключусь я, тем лучше.

— Пять так пять.

— Один прогон я беру на себя. Я смогу! — Ее рассердил его насмешливый взгляд. — Да, мне потребуется в два раза больше времени, чем тебе, так что ты бери два других.

Она схватила диски с собственной перепиской, выбрала компьютер и приступила к делу.

Он быстро сделал свою часть работы и сидел, попивая вино, пока она билась над своей.

— Готово! — Она испытала такое облегчение, словно избежала столкновения в воздухе. Взъерошив волосы, она залпом осушила свой бокал.

— Ты бы проверил, вдруг я напортачила?

— Все в порядке, я за тобой следил. — Он потрепал ее по плечу. — Пусть машины делают свое дело: сколько на них ни таращься, они не прейдут на бег. Сейчас мы перекусим, и ты поведаешь мне о своих сегодняшних успехах.

— Скажешь тоже! Я должна была посвятить в курс дела свой отдел. Утечек не избежать, поэтому я решила их подготовить.

— Они и до тебя кое-что слышали, в частности домыслы и враки. Хорошо, что ты — именно ты — познакомила их с истинной картиной.

— Теперь они жонглируют — словечко Дженкинсона, — сопоставляя услышанное со своими прежними расследованиями.

— Правильно делают, — сказал Рорк. — Ты бы поступила так же, если бы им понадобилась твоя помощь. Они же не просто детективы и прочие сотрудники, сведенные в один отдел. Это твой боевой отряд, лейтенант.

— Вся эта история обрушилась на них, как снег на голову.

— Тоже правильно, — сказал Рорк.

За густым вкусным супом с хрустящими гренками Ева рассказывала Рорку, что к чему.

А тем временем одетый во все бурое невзрачный посыльный шел по выбранному адресу, с трудом заставляя себя не подпрыгивать от предвкушения, а волочить ноги.

Люди шмыгали мимо — кому какое дело? Избранный метод подтверждал свою гениальность. Гордость еще труднее скрыть, чем нетерпение.

Никто не видел подлинного человека, что раньше обижало, даже злило. А теперь превратилось в плюс, в полезный актив, даже в оружие.

Конечно, идти далеко и холодно, но что делать, когда пароль — осторожность! Когда дело будет сделано, останется только пройти тот же путь в противоположную сторону, сворачивая за угол, за второй, за третий.

Двигаться зигзагами, стараясь не попадать в объективы камер слежения.

Легкое появление — легкое отступление.

Зато посередине — предел мечтаний, всплеск эмоций, момент наивысшего вдохновения.

Может, не зря все так прославляют третий раз? Сейчас будет как раз третий раз, он и покажет Еве всю ценность, всю важность дружбы. Когда она опять предстанет перед камерами, в ее взгляде будут признание, сигнал. Взор ее будет полон тайного единения и одобрения.

Может, пусть в этот раз объект встретит свою участь в сознании? Заклеить рот, связать руки, слегка оглушить — но не вырубать?

Это будет новый опыт. В жизни многовато повторяемости, слишком часто приходится делать то, что нужно, на рассчитывая ни на какую награду.

Этот, третий, выслушает перечисление своих преступлений. А потом ледоруб, воткнутый в глаз, поразит его мозг.

Не язык, а глаз — хотя и язык у него препоганый. Снова символика. Ева обязательно это поймет и оценит. И подаст сигнал.

Правда, избыток движения может помешать точному поражению цели. Но оно того стоит. В этот, третий раз нельзя спешить. Вся прелесть в том, чтобы провести больше времени с человеком, который оскорблял, унижал, совершал насилие — словесное и физическое — в отношении женщины, стоящей выше его на сто голов.

Как и человек, который готовится поступить с ним по справедливости. Это человек неизмеримо выше его, совсем как Ева.

Как Ева.

Ева оценит эту медлительность, которую можно трактовать как зачитывание прав обреченному. Так процедура приобретет более официальный характер — не этого ли не хватало раньше, не этого ли хотелось Еве? Да, зачитать подобие «Миранды», совсем как Ева, перечислить нарушенные им законы, как делает она.

А потом совершить то, на что способен только истинный Евин друг и напарник.

Наказать виновного.

Этим вечером он засидится у себя в мастерской допоздна, он будет там один. Он не любит компанию, презирает людей, хоть и зарабатывает их увековечиванием.

Без спешки подкрасться к зданию. Работа есть работа — последняя за день доставка.

Убедиться, что магазинчик на первом этаже уже заперт. Отлично! Осмотреть трехуровневую парковку; камеры здесь только для вида, дети все равно их разбивают.

Торговая точка на втором этаже тоже закрыта — тем лучше.

А на третьем этаже из-за штор сочится свет. Там квартира, а он должен находиться у себя в мастерской, потому что не любит, когда его беспокоят, особенно не выносит шума на наружной лестнице.

Что ж, в этот раз его удивят особенной доставкой.

Вверх по лестнице. Подсмотреть за гостем некому. Башмаки бесшумно ступают по железным ступенькам, бурое пальто почти сливается со стеной. Тьма, хоть глаз выколи, случайные прохожие внизу торопятся из холода в тепло, в уют.

Ну, вот.

Звонок на третьем этаже. Закрыться коробкой — вдруг какая-то из камер все же исправна?

Осторожность и тщательность.

Снова нажать, долго не отпускать. Терпение, настойчивость. Работа есть работа, сделаешь — гуляй, как все остальные. Последняя доставка за день.

— Что за хрень?! — Дирк Хастингс рванул на себя стальную дверь. — Ты чего раззвенелся? Тупой осел!

Крупный плечистый мужчина с вытаращенными глазами цвета грязи. От него так и разит злостью.

Мерзкий хам! Ничего, скоро ты издохнешь.

— Извините, сэр. Вам посылка.

— Ты что, неграмотный? Для кого здесь написано: «Никаких долбаных посылок!»

— Простите. — Рука медленно, осторожно лезет в карман. — Внизу закрыто, а здесь пометка «срочно». Вы Дирк Хастингс?

— Да, чтоб я сдох!

Потерпи, уже скоро.

— Распишитесь, и я уйду. Ну и холодина!

— Найди себе работу в помещении.

Хастингс потянулся за коробкой, убийца посторонился и достал шокер. От электрического разряда глаза Хастингса чуть не вылезли из орбит, здоровенное тело пошатнулось и рухнуло.

Чем они крупнее, тем веселее, ха-ха.

Отлично.

Осталось только затащить его в мастерскую. В этот раз можно не спешить. Клейкой ленты полно. До чего крупный и сильный! Только не дать ему сползти вниз!

Убийца наклонился и подхватил бесчувственного Хастингса под мышки.

— Эй, Дирк, малыш! Что за шум? Слушай, у меня припасена бутылочка…

На площадку этажом выше вышла рослая полуголая блондинка. Ее нарисованный рот образцово округлился, потом она издала вопль.

Убийца в панике выпустил разряд из шокера, блондинка в ответ метнула в него бутылку «Пино нуар». Заряд прошел мимо, а бутылка разбилась о стену. Пока сыпались осколки и лилось вино, блондинка с криком и с прытью антилопы метнулась обратно, наверх.

— Я вызываю полицию! — крикнула она. — Беру коммуникатор и вызываю! У меня нож, вот такущий! Лучше бери ноги в руки, паскуда!

Убийца, полуслепой от слез разочарования, схватил свою коробку, окинул напоследок взглядом место своей неудачи и был таков.

12

Ева сидела за своим письменным столом и разглядывала последний набросок Янси. Мейсон, как и Мисти Полински, говорит об узком лице. Нижнюю часть лица по-прежнему скрывает шарф, но теперь видны нос, форма темных очков, даже верхняя губа.

Она согласилась с соображениями Янси. Если Мейсон не напутал — а Янси ему доверяет, — неизвестный, скорее, широкоротый и худощавый.

Это занятие показалось Еве похожим на собирание трудной головоломки при отсутствии большинства элементов.

Янси, прикинув процент вероятности, совместил два наброска. Теперь в распоряжении Евы появилось семь лиц. Узнаваемыми портретами это все равно не назовешь. Как она ни вглядывалась, определить, знакомо ли ей хотя бы одно лицо, невозможно.

Значит, с лицом пока надо повременить. Все внимание словам. Глянув на часы, она поняла, что тормошить Рорка еще рано. Поэтому она открыла первый рапорт Кармайкл и Сантьяго.

— Вот дерьмо! — Она еще раз заглянула в рапорт. — Дерьмо!!!

— Я как раз вовремя, — сказал Рорк, входя.

— За истекшие два года мне писали более двух тысяч человек, обращавшиеся в органы правопорядка и получавшие по разным причинам отказ.

— Ты удивлена?

— Вообще-то да. Во-первых, им что, заняться больше нечем? Примерно пятнадцать процентов из них воображали, что я способна им помочь. Ответ на первое изумление — простое «нет», на второе — с какой стати? Около девятисот писали мне больше одного раза, причем целых триста семьдесят три — это жители Нью-Йорка и окрестностей. Еще у меня семьдесят восемь предложений заняться сексом, девяносто трем снилось или казалось, что я с ними трахаюсь, а девять человек предлагали мне заключить брак.

— Секс с кем-либо, кроме меня, во сне или в ином измерении — основание для развода.

— В одном случае мы были стрекозками. Золотистыми стрекозками, совокуплявшимися на лету над морем цвета хорошего портвейна.

— Знаешь что? — Он присел на край ее стола. — Ты настоящая ЗНАМЕНИТОСТЬ.

У нее и без него грозила лопнуть голова.

— Ну, хорошо, публичная фигура, — уступил он. — Пусть фантазируют. В небольших количествах фантазии полезны для здоровья и помогают творчеству.

— Совокупляющиеся стрекозки, — повторила Ева.

— Чувствуешь, какой полет воображения? Можно рассказать тебе о моей переписке?

— Ты тоже получаешь такой бред? Конечно, получаешь! — сказала она, не дав ему ответить. — Наверное, тебе предлагают стрекозиный секс во всех измерениях.

— С животными и с мифологическими существами — таков стандарт. Популярным способом соблазнения и любимой сексуальной игрушкой выступает еда. Особо изобретательные сочетают одно с другим.

Она уставилась на его довольную физиономию.

— Будет время — почитай, развлечешься.

— Люди совсем долбанутые. Я выделила живущих неподалеку, а тех, кто сдвинут на сексе, отправила в конец. Секс здесь не на первом месте. Может, проверим их через мощности компьютерной лаборатории?

— Подождем еще полчасика, а потом… — начал Рорк.

При сигнале ее коммуникатора он осекся.

— Черт, это тебя, Даллас.

— Лейтенант Ева Даллас, прибыть по адресу 358, Сто восьмая стрит, четвертый уровень. Полиция на месте, расследует факт нападения.

— Нападение? — переспросила успевшая вскочить Ева. — Потерпевший жив?

— Потерпевший — Дирк Хастингс, несильные телесные повреждения. Вероятность связи с вашим текущим расследованием девяносто восемь целых три десятых процента.

— Вызовите детектива Делию Пибоди. — Отдавая приказание, Еыа отъехала от стола. — Я еду.

Не дав диспетчерской ответить, она отключила связь.

— Хастингс — болван-фотограф, псих, каких мало. Помнишь, я допрашивала его предпоследним летом?

— Рисует убийства. Между прочим, я недавно его вспоминал, — ответил Рорк, нагоняя ее на лестнице.

Она не спросила, поедет ли он с ней: задавать этот вопрос значило бы зря тратить его и свое время.

— Тогда выяснилось, что убийца недолго был его ассистентом. Он меняет их, как…

— Как ты — дроидов для спарринг-поединков? — подсказал Рорк, хватая оба пальто.

— Вроде того. В первую же встречу он полез на меня с кулаками, пришлось врезать ему по яйцам. Я, видите ли, помешала его творческому процессу. По его словам, вторглась на его территорию. Чего он только тогда про меня не наговорил!

Ветер чуть не сбил ее с ног, пальто вздыбилось, как парус. Машины рядом не оказалось, это ее взбесило.

— Я вызвал, сейчас будет. Потерпи — и надень это.

Она покорно взяла у него шарф.

— Он здоровенный мужик, — стала соображать Ева. — Может, его не взял шокер, может, взял, но не до конца. А может, мне лучше подождать с версиями.

Она прыгнула на пассажирское сиденье огромного внедорожника ружейно-серого окраса, прежде чем он полностью затормозил.

— Магазинчик на первом этаже, — вспомнила она. — На втором — офисы и что-то вроде портретной галереи, на третьем мастерская — там я его тогда оставила. А живет он на четвертом. Наверное, там все уже было закрыто — это не предположение, а чистая дедукция. Снаружи узкая железная лестница, похожая на пожарную. Лифта нет, надо ползти вверх в темноте. С улицы ничего не разглядишь. «Портография» — вот как он это называет!

— У фотографа, практически у «портографа» должна быть цепкая память на лица и на детали.

— Будем надеяться. Хотя не слишком, — ответила она.

Ждавший ее полицейский в форме распахнул дверь мастерской, когда Ева, чувствуя себя ящерицей на скале, преодолела последние железные ступеньки.

— Простите, лейтенант, Хастингс только что сообщил, что на улице тоже есть вход.

— Чего уж теперь.

— Он здорово грохнулся, госпожа лейтенант. Это произошло здесь, но мы подняли его в квартиру, чтобы здесь можно было поработать. Санитары со «Скорой» сказали, что с ним ничего страшного, но посоветовали пройти осмотр. Он отказался.

— Шокер?

— Он самый, плюс несильное сотрясение мозга от удара головой. Он не столько ушибся, сколько психует.

— Он всегда такой, — сказала Ева и полезла наверх.

Хастингс сидел на черном диване и пил из стакана неразбавленный виски.

На белых стенах не было его портретов. Наверное, он слишком устал таращиться на лица и не хотел, чтобы они таращились на него. Вместо них он развесил черно-белые изображения небоскребов, пустых скамеек, фасадов, проулков. При других обстоятельствах эта выставка могла бы показаться Еве привлекательной. Но при других обстоятельствах судьба не подарила бы ей живого свидетеля.

Или даже двоих: рядом с Хастингсом на диване примостилась длинноногая блондинка со сверкающими волосами длиной в добрую милю. Белый плюшевый халат был ей так велик, что возникало впечатление, что ее проглотил белый медведь.

Она пила бренди из огромного стакана.

Хастингс уставился на Еву маленькими глазками грязного цвета.

— Паршивые фараоны! — Он сделал большой глоток. — Что за проклятый у вас город? Стоит человеку устроиться поработать вечером дома, на него обязательно нападут!

— Что-то меня с некоторых пор не тянет в ваш дом. Кто вы такая? — обратилась она к блондинке.

— Матильда Зеблер. Я все видела.

Ева сделала паузу и приподняла брови.

— Заработались, Хастингс?

— Вам-то что? Когда хочу, тогда и работаю.

Что за ерунда? Убийца слишком осторожен, чтобы напасть на Хастингса в присутствии модели.

— Без ассистента, стилиста, мастера макияжа?

— Я обрабатывал изображения! Этим я всегда занимаюсь один.

— Но вы были не один.

К удивлению Евы, он по-девичьи зарделся.

— Я был в студии один, когда этот урод позвонил в дверь и набросился на меня. Надо было сразу спустить его с лестницы.

— Дирк! — Матильда погладила его по руке так нежно, что Ева поняла, что она пришла сюда не работать. — Врачи строго запретили тебе волноваться. У тебя и так нервы на взводе. Помни про давление.

Вместо того чтобы на нее наорать, Хастингс уставился в свой стакан с виски.

— Притащили с собой муженька? — сварливо обратился он к Еве. — А где крепышка с квадратным лицом? У нее еще была занятная прическа.

— Пибоди? Она сейчас будет. Мой муж — наш эксперт-консультант, он штатский. Начнем сначала, Хастингс.

— Не знаю, зачем вас вызвали. Знаете, как у меня сердце колотится?

— Я сама решаю, как мне работать. Вернемся к началу.

— Говорю же: я работал. — Он помассировал свой сияющий лысый череп, словно приводя в порядок мысли. — И тут звонит этот урод. Никто давно не лазает по этой лестнице, тем более никто в здравом уме не сделал бы этого в темноте. Ваш сраный город заставляет меня сохранять ее на случай пожара, что ли. Урод звонит и звонит. Ну, думаю, тут дело жизни и смерти, придется открыть.

Матильда прыснула в свой бокал и похлопала его по колену.

— Посылка, говорит. Какая еще, к чертям, посылка?! Все. Потом гляжу — Матильда уже наклоняется ко мне с кухонным ножом в одной руке, а другой хлещет меня по щекам. Потом санитары набежали, потом копы — столько суеты из-за одного меня!

Ева скосила глаза на Матильду.

— Мне надо было спуститься сюда безоружной? Я слышала, как он сбежал — загрохотал по ступенькам. Не оставлять же Дирка одного: вдруг тот урод вернется?

Я вызываю полицию, хватаю нож и дую вниз, сюда. Ну, и давай охаживать ему физиономию. — Она пихнула Хастингса локтем в живот. — Проверила ему пульс. В жизни мне не было так страшно: Дирк лежит, а над ним этот маньяк! Я швырнула в него бутылку «Пино нуар» — как раз с ней выглянула.

Вот откуда перед дверью в мастерскую разбитая бутылка и винная лужа, подумала Ева.

— Думаю, он хотел и меня оглушить. Когда я кидала бутылку, он как раз поднял шокер.

Дирк взял ее за руку. Его вечно сварливое лицо сейчас было перекошено от страха.

— Мне ты этого не рассказывала. Вот ужас, Матильда!

— Не тебе, полицейскому. Ты как раз орал на санитаров и на меня, чтобы оделась. Я была почти неодета, — радостно объяснила Матильда.

— Вы оба видели этого человека?

— Что за дурацкий вопрос? Мы не слепые, — пробурчал Хастингс. — Этот кретин сбирался меня обчистить, но ему пришлось уносить ноги. Это все. Теперь проваливайте!

— Дирк!

Укоризненный тон Матильды заставил его нехотя вздохнуть.

— Спасибо, что заглянули. Все, уезжайте. — Он улыбнулся, Матильда хихикнула.

— Матильда, я попрошу вас перейти в другую комнату с Рорком и описать ему человека, которого вы видели.

— Почему она должна уйти с ним? — взвился Хастингс.

— Потому что вы останетесь здесь и опишете человека, которого видели. Так вы не помешаете друг другу вспоминать. Станете спорить — займемся тем же самым в Управлении полиции. Помните?

— Я пострадал, а вы еще смеете мне угрожать? — Гнев у него вспыхивал с четверти оборота. Он вскочил.

— Дирк! — произнесла Матильда тоном, напомнившим Еве тренера по выносливости в полицейской академии.

Он еще побурлил, как вулкан перед извержением, пошипел и снова сел.

— Вырубили-то меня, — пробурчал он.

— А она пытается выяснить, кто это сделал и почему, — урезонила его Матильда.

— Кто, кто. Какой-то подонок, жалкий слизняк, возомнивший себя грабителем. Толку-то от ее выяснений.

— Если бы я считала это попыткой вооруженного ограбления, то разве приехала бы сюда? Я расследую убийства.

— Тут есть трупы? — Хастингс опять вскочил с вытаращенными глазами, но в этот раз снова сел уже без уговоров и покровительственно приобнял Матильду. — Думаете, меня хотели убить? За что?

— Сколько наберется людей, в которых вы что-то швыряли, кому грозили спустить шкуру, сварить в кислоте, вышвырнуть из окна? Хотя бы за время после нашей прошлой встречи?

— Я не веду учет.

— То-то. А вы что скажете, мисс Зеблер?

Матильда набрала в легкие воздуху.

— Вряд ли это ограбление. Как-то непохоже. Будь умником, Дирк. — Она сжала ладонями его сердитую физиономию и клюнула его в щеку. — Ради меня.

И она встала, опершись о поданную Рорком руку.

— Я в восторге от твоей работы, — сказал ей Дирк.

— Спасибо. Мы встретились-то всего пару раз.

На эту реплику уходящей вслед за Рорком Матильды Ева отреагировала взлетевшим на лоб бровями.

— Давно вы встречаетесь с Матильдой? — спросила она Хастингса, усевшись напротив него.

— Вас это не касается.

— Я не стала бы спрашивать, если бы это не имело значения. Давно? Двое уже отправились на тот свет, вам полагалось составить им компанию. Матильде повезло, могла и она пострадать.

— Дудки! Тому, кто вздумает к ней приблизиться, я глотку выдеру и башку продырявлю!

— Молодец! Советую все же ответить. Давно?

— Восемнадцать дней. Только не спрашивайте, зачем такой, как она, понадобился такой, как я.

— С такой рожей, как у вас, Дирк, и родной мамочке-то трудно понравиться. Понимаю, вы берете жизнерадостностью, открытостью и ослепительным шармом.

— Хватит хрень молоть! — Он попыхтел и продолжил: — Пусть это остается строго между нами. Если журналюги пронюхают, они ее затравят.

— Кто она?

Дирк привычно вытаращил глаза.

— Вы что, в пещере живете? Матильда — модель агентства «Юбер». Не только лицо, но и тело. Запустила собственную линию средств для волос и для лица, уже как разработчица. У нее есть голова на плечах. Она не дает себя в обиду. — Он покосился на бутылочные осколки на полу. — Я тоже не позволю, чтобы у нее были неприятности. Я на все пойду, если надо — оставлю от того, кто попытается меня убить, мокрое место, а потом подожгу — если загорится.

— Лучше приступайте к делу. Опишите этого человека.

Он закрыл глаза. Только сейчас Ева заметила его бледность, темные круги под глазами. После хорошего разряда шокера люди с трудом приходят в себя, у некоторых трясутся руки и долго восстанавливаются силы.

— Вам лучше помог бы протеиновый коктейль, а не спиртное, — сказала она.

— Чем советовать, лучше поцелуйте меня в задницу, — вяло огрызнулся он. — Примерно с вас ростом, ну, на дюйм-другой повыше. Бурое пальто, шарф тоже цвета говна. Шея обмотана, низ лица закрыт, бубнит в шарф. Так и хочется сорвать этот шарф и удавить ее им.

Ева напряглась.

— Ее?

— Так я думаю. Карие глаза почему-то показались мне женскими. Взгляд похож на ваш — вот сейчас, когда я на вас смотрю, на ум приходит это сравнение. Может, это последствие обморока, но так и хочется заменить ваши глазки теми. — Он помотал головой. — Мне шлея под хвост попала, в гневе еще не то померещится. Я же не готовился писать портрет какой-то засраной посыльной!

— Лица — ваше ремесло, — напомнила она, метя в его самолюбие.

— Это точно. Будьте снисходительны, мозги-то набекрень. — Он опять зажмурился. — Лицо узкое, нос тоже. Возраст где-то между тридцатью и тридцатью пятью. Плотная такая, но это, может, из-за пальто или что она там под него понапихала. Сама-то, скорее, пигалица. Низко надвинутая коричневая лыжная шапочка. Волос не разглядишь. Кожа хорошая, гладкая такая, говорю же, женская. Оттенок нежно-каштановый, кофе с молоком, только молока побольше. — Он открыл глаза. — Я это видел!

— Что видели? — выпалила Ева.

— Она сказала: распишитесь, что-то вроде этого. Я был так зол, что мог хребет ей переломить! Но я успел увидеть, прежде чем получил разряд, — он потер рукой грудь. — До чего больно! Жутко жжет! Я увидел это в ее глазах.

— Да что увидели-то?!

— Возбуждение.

Тут примчалась Пибоди, и Ева передала Хастингса ей. Потом вызвала чистильщиков, порадовавшись, что в этот раз обошлось без труповозки. Заглянула в кухню.

Рорк и Матильда уже перешли к другим темам: сбыт, рынки, реклама и все такое прочее.

— Мы заканчиваем, — сказала ей Ева. — Но все-таки поговорите со мной тоже. Как это было, что вы слышали и видели.

— Запросто!

Ева слушала, делая пометки. Выходило, что если бы график событий сдвинулся всего на минуту-другую, Хастингс сейчас не валялся бы на диване, смакуя виски.

— Признательна вам за сотрудничество. Если хотите, возвращайтесь к нему, мисс Зеблер.

— Большое спасибо. Скажите, если Дирку и вправду грозит опасность, то, может, нам временно уехать из Нью-Йорка? На следующей неделе у меня съемки в Австралии. Я могла бы забрать его с собой.

— Я попросила его поработать завтра с нашим полицейским художником. Надеюсь, вы тоже не откажетесь сделать это.

— Конечно!

— А потом езжайте, куда хотите. Только сообщите, как с вами связаться, вдруг понадобитесь.

— Никаких проблем. Этот человек действительно приходил, чтобы убить Дирка?

А эта пользуется мужским родом. Два очевидца, и один видел женщину, другой мужчину.

— Дирку очень повезло, что вы решили спуститься с бутылочкой красного и проявили завидное проворство.

— Австралия, — бросила Матильда и поспешила назад к Хастингсу.

Ева увидела Пибоди на верхней площадке и еле увернулась от носка ее сапога.

— Пибоди!

— Да!

— Живо в мастерскую! — Хастингсу она сказала: — Я договорюсь с нашим художником и вернусь к вам. Мы недолго у вас задержимся.

— Мы очень ценим, что вы так быстро примчались, — начала Матильда, укоризненно взглянув на Дирка.

— Да-да-да.

— Ты сейчас поешь суп, — донесся до уходящей Евы голос Матильды. — Приляг.

— Я почти закончил обработку, и…

— Не сейчас Дирк, милый.

— Как скажешь, Матильда.

От его покладистости у Евы глаза полезли на лоб. От любви у всех плавятся мозги, куда там шокеру!

В мастерской двое чистильщиков обрабатывали открытую дверь и порог, не обращая внимания на холод. Ничего они не найдут, подумала Ева, но процедура есть процедура.

Она посмотрела не бесформенное красное пятно на стене у двери. Хастингс с Матильдой везунчики: вместо хорошего красного вина здесь могла бы расплыться кровь.

— Надо будет оставить с ними полицейского, — сказала Ева Пибоди.

— Это сама Матильда!

— Я в курсе.

— Матильда! — повторила Пибоди. — Она — лицо десятилетия!

— Какого? Того, которому только исполняется год?

— Ну и что? Макнаб включил ее в свой список. Она затмила Лорили Касл, а та не вылезала из списка целых три года.

— Что у него за список?

— Тех, с кем можно было бы заняться сексом, если бы представилась возможность. У него случится обморок, когда я ему скажу. Не стану его осуждать. Я пользуюсь ее маской для волос.

— Зачем тебе маска для волос? Хочешь их спрятать — надень шляпу.

— Увлажняющая маска! Волшебная вещь, только натуральные компоненты! И она…

— Пибоди, Матильда интересует нас только потому, что оказалась здесь и, проявив прыть, не позволила неизвестному поразить мишень.

Ева прикинула расстояние от ступенек до залитой вином стены.

— У нее верная рука!

Уперев руки в бока, она прошлась по мастерской. На мониторах красовались изображения, которыми перед происшествием занимался Хастингс. Шторы задвинуты, свет включен.

— За Хастингсом ничего не стоит проследить, чтобы разобраться в его образе жизни, надо только проявить терпение и решительность. Сиди себе на парковке между домами и глазей. Можно побродить по магазинчику внизу и выяснить часы работы продавца. А если набраться храбрости, то даже подняться наверх и, притворившись, что хочешь заказать портрет, собрать всю информацию.

— Сегодня он работал допоздна, — предположила Пибоди. — Два вечера в неделю он трудится в одиночку. Сегодняшний вечер был посвящен обработке изображений. Но последние две недели Матильда проникала через боковую дверь и поднималась наверх. Так происходило два, три, даже четыре раза в неделю — когда как получится. Возможно, она что-то делает наверху, пока он корпит в мастерской. Может, она приносит готовую еду, и они вместе утоляют аппетит.

— Сегодня все так и было, — согласилась Ева. — Она устроила сексуальный ужин для двоих. А тут шум, крик, звук падения — это когда он грохнулся на пол. Она — вниз, с бутылкой в руках. Что же она видит? — Ева присела над пятнышком крови. — Вот здесь он крепко приложился головой. Матильда видит неизвестного. Тот — ее. Оба реагируют: он выпускает электроразряд, она швыряет бутылку, которая разбивается об стену. Остается восхищаться ее реакцией и меткостью. Держу пари, на буром пальтишке остались пятна от «Пино нуар». А неизвестный промазал. Точно он бьет только вблизи. То ли растяпа, то ли сплоховал от паники.

Трус.

Как того требуют правила, Ева пометила маркером пятнышко крови.

— Возьмете образец, — скомандовала она чистильщикам. — Проверим, принадлежит ли кровь потерпевшему. — Ева описала последний круг. — Неизвестный воображал, что без труда разделается с Хастингсом — человеком привычки, одиночкой и человеконенавистником. А тут — Матильда!

Она опять уставилась на залитую вином стену и на чистую стену напротив. Самое место для послания, подумала она. Здесь оно бы и красовалось. Рабочее место для Хастингса гораздо важнее жилища.

«Какая надпись встретила бы меня в этот раз?» — подумала Ева и повернулась к Пибоди.

— Его внешние камеры безопасности — ерунда, большинство неисправны, зато в магазинчике и в офисе они в порядке. Возьми их записи, посмотрим, что там. Пусть полицейские, уже имея рисунки, опросят завтра утром жильцов. Поговори завтра с обоими свидетелями: они будут спокойнее, и со второго захода могут появиться новые подробности.

Ева огляделась. Двое чистильщиков обстоятельно занимались своим делом. Приятная особенность — отсутствие бригады из морга. Можно считать, вечер удался.

— Здесь пока что все, — подытожила она.

В машине Ева проглядела свои заметки, кое-что подчеркнула и обвела.

— Это женщина! — объявила она.

Рорк посмотрел на нее.

— Матильда не сомневается, что это мужчина.

— Она была в десяти футах. Первым делом она увидела Хастингса на полу, что ее больше всего впечатлило. Она видела этого человека — крупного, во всем буром, с коробкой — и здоровенного типа, с которым спит, вспыльчивого, а теперь потерявшего сознание, а то и испустившего дух. То есть — мужчин. Нам не приходит в голову, что женщина может вломиться в чужой дом, тем более — повалить на пол Хастингса. Большинство женщин больше боятся мужчин, чем женщин.

— Думаешь, мужчина тоже не погнался бы за Матильдой?

— Необязательно. Трусость не зависит от пола, а мы имеем дело с трусом. Хастингс был рядом, лицом к лицу, и он увидел женщину. Лица он почти не разглядел, но почувствовал, что перед ним женщина. Кожа — он говорит, что у нее хорошая кожа.

Ева немного помолчала, задумчиво глядя на Рорка.

— У тебя тоже кожа что надо, но тебя не примешь за женщину.

— Благодарю.

— Он может ошибаться: он был взбешен, а от шокера могло помутиться в голове. Но я склонна доверять его инстинкту. Здесь нет сексуальной составляющей. Нет, женщина — в этом есть смысл.

— А, скажем, гомосексуалист с хорошей кожей?

— Черт! Не исключено. — Ева потерла себе висок, смущаясь, что ей самой это не пришло в голову. — Но зачем так стараться скрыть фигуру, а не только лицо? Может, я слишком тороплюсь, но попробую так: исключаем гетеросексуальных мужчин и всех моложе тридцати и старше сорока. Тех, кто не попадает в эти рамки, я передам кому-то еще.

— Ты не полагаешься только на инстинкт Хастингса.

— Нет. Она сильная, способная, хитроумная. Служит в органах правопорядка, во вспомогательных службах, или изучала наши материи, как религию. Живет одна. Выполняет ответственную работу. Делает то, чего от нее ждут, не привлекая внимания. Растворяется в толпе. Не имеет близких друзей, детей, конкретного возлюбленного.

— Она не повторит попытку убить Хастингса, — сказал Рорк. — Пока что.

— Пока что — не повторит. Но она терпелива и умеет ждать. Пережив эту неудачу, залечив этот шрам, она перегруппируется. Сейчас ей придется отложить Хастингса. Но через пару месяцев, а может, месяца через три-четыре, не больше, люди снова заживут спокойно, вернутся к своим привычкам. Вот чего она будет дожидаться.

Рорк остановился перед домом и повернулся к ней.

— Ты врезала Хастингсу в вашу прошлую встречу, потому что он сам на тебя замахнулся. Кому об этом известно?

— Там была натурщица, ассистент, стилист и…

— Кто из тех, кто знает, соответствует твоим новым, суженным параметрам?

— Не могу ответить. Надо будет поднять мой рапорт. Коп, лягнувший гражданского по яйцам, обязан подробно описать инцидент и привести достоверное основание своего поступка. Вдруг кто-то, ставший свидетелем, рассказал об увиденном кому-то еще?

— Ева! Каковы шансы, что кто-то сказал кому-то, связанному с кем-то, кто видел, как Ледо двинул тебя кием, или об этом разглагольствовал?

— Ни малейших шансов. — Она вылезла из машины. — Нет, этот человек имел доступ к моим рапортам. Я ЗНАЮ, что это так.

Она ринулась бы в дом, но Рорк удержал ее, затащил обратно в машину и лишил возможности выйти, как она ни сопротивлялась.

— Я в порядке!

— Нет. Откуда? — Он заглянул в ее лицо, озаренное праздничными огнями, перемигиваюшимися вокруг дома. — Много ли женщин от тридцати до сорока лет имеют доступ к твоим рапортам?

— Человек пять. Ну, десяток.

— У людей длинные языки.

— А полицейские — тоже люди, — согласилась она. — Болтовня за пивом, анекдот в раздевалке. Мало ли, кто на что натыкается, копаясь в документах? А уж о чем судачит технический персонал, уборщики. Любой из них мог проникнуть в мой кабинет и посмотреть мои файлы, хоть немного разбираясь в компьютерах и имея такое желание. У меня теперь не тот компьютер, что был во время истории с Барроу, да и старую информацию положено стирать, но…

— Вот именно: но! — подхватил Рорк. — Дверь в сарай поздновато запирать, но все равно пусть Фини или Макнаб защитят твой компьютер, чтобы в него стало труднее залезать. Не то я сам этим займусь.

— Или даже я сама, — буркнула она.

Он со смехом повел ее к дому.

— Этого мы постараемся не допустить.

— Давай посмотрим, что дал поиск по словам.

— Обязательно!

Ночью, пока Ева корпела за своим рабочим столом, и потом, когда Рорк отнес ее, полуспящую, в постель, убийце тоже было не до сна.

Никаких ошибок, никаких случайностей. Что же случилось? Непредсказуемое! Непредсказуемое может происходить, вот оно и произошло.

Хотя этого не должно было быть! Не должно, когда все делаешь правильно. Когда все тщательно изучаешь, планируешь, тренируешься.

Несправедливо. Неправильно.

Все должно было получиться легко и правильно. Все должно было осуществиться.

Третий раз задумывался как апофеоз, восторг!

Откуда вылезла эта женщина? Модель. Звезда. Узнаваемое лицо, созданное для того, чтобы восхищенно его домогаться! Чем она это заслужила — просто удачным ДНК?

Кто мог предположить, что такая вот Миранда снизойдет до такого урода — внутренне и внешне, — как Хастингс?

О вкусах не спорят. Как и о чувствах.

За все это пришлось поплатиться трясущимися в одинокой тишине руками.

Дрожала бы в похожей ситуации Ева?

Конечно, нет. Поэтому дрожь надо унять. Работа должна продолжаться.

Для успокоения предназначались свечи. Колеблющиеся язычки пламени осветили стену. Вся стена в фотографиях, рисунках, вырезках, героиня которых — Ева. Неизменно бдительная, всегда начеку.

В комнате стоял щит — копия Евиного журнала. Весь в лицах. Два из них жирно перечеркнуты красным.

Такой же жирный красный крест предполагалось поставить этим вечером на Хастингсе.

Рано или поздно это обязательно произойдет, только сперва ему придется помучиться. После сегодняшнего унижения это обязательно. Неудача ощущалась, как саднящая рана, как нестерпимый ожог.

Ничего, его еще настигнет неминуемое правосудие. Но прежде пострадают другие.

Других так много!

Возможно, пришло время осмелеть. Громче заявить о своей правоте.

Но первым делом — покаянное письмо. Сев, убийца излил свое сожаление, стыд и гнев в словах, обращенных к Еве.

13

Ева проснулась в начале шестого утра невыспавшаяся, измученная снами. То, что она лежала в постели одна, совсем ее не удивило. Она не включила свет, потому что мечтала поспать еще часок, хотя знала, что мечта не сбудется. Она привычно удивилась, как Рорк довольствуется таким коротким сном.

Заставив себя встать, она побрела к автокухне, чтобы оживить мозг и весь организм при помощи кофе. Мысль, что этим утром не придется посещать морг, придала ей бодрости.

Кофе и живой свидетель, даже два живых свидетеля, — многообещающее начало дня!

Для пущего оживления она уставилась на стоявшую в спальне рождественскую елку. Через несколько дней с ней придется проститься почти на целый год, поэтому надо успеть насладиться волшебным зрелищем. Для тепла она зажгла камин.

Она никак не могла — и полагала, что так и не сможет — справиться с изумлением, что живет в этом чудесном доме, где холодным зимним утром можно наслаждаться теплом камина.

И все благодаря любви необыкновенного человека.

Когда к ней присоединились Рорк и кот, она уже достала из гардероба одежду и сварила вторую чашку кофе. Рорк успел облачиться в свой костюм короля бизнеса — черный, в тончайшую серебристую полоску, под костюмом чернели рубашка и галстук с полосками в тон.

Он выглядел отдохнувшим, бодрым, очень эффектным — таким, что ей даже стало завидно.

— Я думал, ты проспишь дольше, — сказал он, целуя ее в нахмуренный лоб.

— Хоть ты и не дроид, неплохо бы разобраться в твоем внутреннем устройстве. После четырех часов сна неприлично выглядеть таким выспавшимся!

— Давняя привычка. Пробуждение раньше отца и Мэг было единственным способом избежать утренней взбучки. Почему ты еще не одета?

Она в ответ на его слова подумала, что для нее способом избежать отцовской взбучки — а то и чего похуже — был, наоборот, сон.

— А что?

— Сегодня ты снова сможешь появиться на экране, лучше быть при этом в одежде.

— Не желаю думать об одежде, когда…

— Тогда о ней подумаю я. — Он взял жакет и блузку, которые она приготовила. — Сюда подойдут брюки — насыщенного цвета карамели, классического покроя, по фигуре. Я этим займусь, а ты занимайся завтраком. Я проголодался.

Она бы вступила в спор, если бы сделка не передавала в ее руки завтрак. Значит, никакой овсянки!

Уже в классических, как раз по фигуре брюках насыщенного цвета карамели она подступила к автокухне.

Ей захотелось вафель, утопленных в сиропе. К ним она добавила ягодную смесь — он непременно выскажется насчет сбалансированности. Главное, она любит ягоды.

У нее готов полный поднос, у него — ее гардероб на сегодня: пиджак одного цвета с брюками, но в золотую полоску, хрустящая белая блузка, темно-зеленый жакет с кожаными коричневыми пуговицами.

Она одобрила его выбор, сочтя уместно скромным.

Появление подноса с едой заставило Галахада навострить уши, но стоило Рорку пригрозить ему пальцем, как он послушно задрал лапу и приступил к умыванию, как будто его намерения исчерпывались этой утренней процедурой.

Ева решила надеть бриллиантовый кулон, подаренный Рорком в подтверждение своего объяснения в любви. Наконец-то настал момент залить вафли сиропом.

— Лучше бы налила сироп в чашку и выпила, — прокомментировал он.

— Это разные вещи. За каким штурвалом ты постоял сегодня утром?

— Помнишь, я тебе рассказывал про деревню в Тоскане? Вроде бы получается.

— Ух ты! — На самом деле покупка им деревни в Италии оставила ее равнодушной. Он владеет целым островом, куда они отправятся, если и когда она поймает своего одержимого убийцу. Ему принадлежит львиная доля космического курорта. Все это всего лишь крошечная часть его огромной империи.

— Хорошо бы побывать там следующим летом, — продолжил Рорк, хрустя своими вафлями, с гораздно меньшим количеством сиропа. — Реставрация виллы приближается к завершению.

За окном то ли лило, то ли мело — смотреть в ту сторону и то было зябко. И у Евы не получилось представить лето, солнце, тепло. Хотя почему бы и нет? Вафли в сиропе, тепло от камина и мерцающая елка рождают веру в чудеса.

А что сейчас поделывает убийца? Этой мыслью Ева вернула себя в реальность. Спит? Позволяет ли ей работа — теперь Ева не сомневается, что это женщина, — проспать до рассвета, если только в такой темный зимний день позволительно заикаться о рассвете?

Снится ли ей кровь, как она снится Еве? Снятся ли ей мертвые вытаращенные глаза, в которых застыло осуждение?

— Поработаю-ка я утром дома, — решила Ева. — Так им не вытащить меня на экран. Мне бы пригодилась Пибоди, а также Макнаб, если Фини его отпустит. В лаборатории наверняка готовы результаты. Вместе с новыми данными они сузят поле поиска.

— Я пошлю за ними машину.

— Зачем? — Она искренне удивилась, даже рот разинула. — Пусть едут на метро.

— Ева! — Он указал на окно, на мокрую серую крупу, сыпавшуюся с неба.

— Пусть отмораживают задницы, копы они или нет? Ты их балуешь.

— Почему нет? Так они быстрее к тебе доберутся, не успев вымокнуть. — Он погладил ее по бедру. — Что тебя рассердило?

— Сны, — созналась она. — Гадкие сны. Про Ледо, играющего в бильярд обломком кия, другой обломок которого торчит у него в груди. Напоминание, что первой сломала кий я. И что он помог мне выйти на убийцу «крота» Снукса. Немного, но помог. Еще мне снилась Баствик: опять она размазывала меня в суде.

Ева покачала головой и отхлебнула кофе.

— Убийца тоже снилась. Похожая на меня. Это из-за Хастингса: он сказал, что у нас с ней похожие глаза. Мы сидим, пьем вино. Вернее, пьет она. Между нами на столе огромная пузырящаяся пицца. Прямо дружеская трапеза! И она объясняет свои поступки: сколько убийц, насильников, педофилов, мужей, избивающих жен, выпустила бы на свободу Баствик, останься она в живых! Сколько людей воровали, грабили, убивали бы, чтобы раздобыть денег на товар Ледо! Разве я не вижу, какое благо она несет? Защищать и служить! Правосудие! Уважение к закону и к людям, защищающим закон!

Она умолкла, но Рорк знал, что она еще не выговорилась, что собирается с силами.

— Я говорю: убивать — не значит служить закону. Она наклоняется над столом, и все — вино, пицца — превращается в кровь. Она глядит на меня и говорит, что я сделала то же самое. Я убила своего отца. Она говорит это с улыбкой, как будто мы с ней — мирно болтающие подружки.

Она снова передохнула.

— Во сне меня охватила паника. Она не может этого знать! Откуда? Я говорю: ты ничего об этом не знаешь, а она улыбается и твердит, что все знает. Все обо мне знает.

Рорк взял Евину руку и поцеловал, чтобы ее успокоить.

— Она ничего о тебе не знает.

— Чувство было такое, что знает. «Ты убила Ричарда Троя, — говорит, — потому что у него была потребность убивать. Ты, как и я, знаешь, что значит поступать как должно и наслаждаться этим».

— Брось, все это не стоит выеденного яйца.

— Знаю. — Она встала, чтобы побороть наваждение ходьбой. — Мне было восемь лет, и он снова и снова меня насиловал. Таким пьяным, что мог бы меня убить. Я боялась, что так и произойдет. Я подобрала с пола ножик и воткнула в него. Это не то же самое, что убить того, кто не представляет опасности — тебя, еще кого-то. Это вообще разные вселенные. — Она запустила пальцы себе в волосы и заставила себя сесть. — Вот что я знаю, — тихо закончила она.

Он, не выпуская ее руку, притянул ее к себе.

— Ты не веришь тому, что она наговорила в твоем сне, но думаешь, что во все это верит она сама — или поверила бы, если бы узнала.

— Да. Она думает, что это делает нас с ней похожими. Она видит нас похожими, а это закрепляет сходство. Ей необходимо демонстрировать мне свою правоту, создавать некое партнерство. Разборчивость ей ни к чему, но она все же выбирает тех, в ком видела враждебность ко мне, тех, кто так или иначе причинял мне боль, наносил обиду. С ее сумасшедшей точки зрения. Господи, да если коп проживет день без боли и обиды, значит, он в этот день уклонялся от своих обязанностей!

Она поковыряла вафли у себя на тарелке. Хоть и стыдно отправлять их в мусорное ведро, у нее уже пропал аппетит.

— Она спрашивала, не прочь ли я сама выбрать следующего.

— Она думает, что знает тебя, и это отчасти верно — и во снах, и в действительности. Но одновременно она страшно ошибается.

— Зато я ее не знаю — в этом и проблема. Кусочки — еще не целое. Но я с ней познакомлюсь, пазл сложится. Разбужу-ка я Пибоди! — решила она и встала из-за стола.

Вытащив напарницу из теплой постели, Ева направилась в компьютерную лабораторию и занялась обработкой очередной партии готовых результатов.

Ей уже виделась формирующаяся закономерность. Отправив результаты на свой компьютер, она перешла к себе в кабинет. Она уже решила, чем займет Макнаба, требовалось только разрешение Фини.

Через открытую дверь, соединяющую ее кабинет с кабинетом Рорка, она услышала, как он переговаривается по громкой связи. У его собеседницы был пришепетывающий французский выговор.

Послушав их всего минуту, Ева пришла к выводу, что их терминология для нее непостижима, на какой бы язык они ни перешли.

За своим столом она стала сопоставлять последние результаты с теми, которые обработала вечером, потом занялась вероятностным поиском. Поразмыслив, записала свои умозаключения и разослала их Уитни, Мире и Фини.

Пришло время для отобранных писем. Она начала с самых давних. Август 2059-го, до расследования Icove. Тогда она еще не приобрела известности. Об одержимости не могло быть речи.

«Дорогая лейтенант Даллас,

вы меня не знаете, зато я с некоторых пор слежу за вашей карьерой, вызывающей у меня большое уважение, даже восхищение. До сих пор мне не хватало храбрости к вам обратиться, но трагедия семьи Свишер и отвага молодой Никси сделали свое дело. Если сироте хватило сил докричаться, то почему я молчу?

Вы рисковали жизнью, чтобы добиться справедливости для Свишеров, как поступали раньше и будете поступать впредь. Вы вдохновляете меня трудиться во имя правосудия, рисковать, делать то, чего нельзя не делать.

Мне больно оттого, как часто те, кого вы защищаете, кому служите, отвечают вам неблагодарностью и неуважением. Мне слишком хорошо известно, что такое равнодушие.

И все же вы продолжаете выполнять свой долг, насколько позволяют ограничения системы. Системы, которая, как мы с вами знаем, часто оказывается неспособна покарать преступника по справедливости.

У меня ощущение, что я вас знаю, что у нас с вами много общих ценностей и целей, что мы могли бы подружиться. Знайте, я и дальше буду вас уважать, восхищаться вами, поддерживать вас. Границы закона часто бессмысленны, но моя дружба безгранична.

Скромный друг».

Немного выспренно, но без угроз. В рамках разумного. Тогдашняя пресса была полна всплесков сочувствия к Никси Свишер, пережившей нападение на дом и потерявшей в нем всех родных. Ева вспомнила, что эта волнующая история имела продолжение.

Все подобные письма она переправляла в службу связи с прессой. Но в данном случае, подумала она — и компьютер подтверждал ее подозрение, — это был, скорее, только первый контакт.

Выяснить, был ли ответ на это письмо. Возможно, тогда электронный адрес yourfriend@globallink.com еще действовал — не то что теперь.

Читая все новые письма, она почувствовала нарастающий напор. Правда, тревоги это еще не вызывало. Электронные адреса различались, но это ни у кого, в том числе и у нее, не вызывало тревоги.

После взрыва медиабомбы Icove осенью 59-го года она и подавно свалила всю подобную переписку на службу связи с прессой.

При появлении Рорка она подняла глаза.

— Кажется, я ее нашла. Не знаю, кто она и где ее искать, но уже ясно, когда она начала мне писать. Ее первое письмо сейчас на экране. В 59-м было еще три, в этом году — еще девять. Поиск по любым критериям приводит к ней. Один и тот же автор, разные адреса, но писал один и тот же человек.

— При разных адресах ты бы никогда не догадалась, — сказал Рорк.

— Вероятно, я их не читала — либо все, либо большую часть. Адреса-то разные, подписи тоже — не считая трех последних писем. В последних трех она нашла оптимальный вариант: «ваш истинный друг».

Ей захотелось кофе, и она встала, чтобы сварить себе еще, пока Рорк читает.

— Это писал один и тот же человек. Компьютер со мной согласен, вероятность 94,6 процента.

— Никси, — сказал Рорк. — Похоже, это стало спусковым крючком.

— Невинное беззащитное дитя теряет всю семью и ползает в крови своей матери. Впечатляет! Я говорила об этом прессе. О том, что она чемпион по выживанию, об ее отваге. Может, даже посетовала на отсутствие справедливости.

— Это было не сетование! — возразил Рорк. — Я огорчусь, если ты будешь в чем-то себя винить.

А она-то сама как огорчится!

— Придется связаться с Ричардом и Элизабет. — Друзья Рорка и ее (как она надеется), они стали для Никси приемными родителями. — Не думаю, что есть повод волноваться, но мне не хочется что-то проворонить. Им не помешает проявить осторожность.

— Я согласен с тобой и свяжусь с ними. Осторожность еще никогда никому не вредила.

— Я проверила все электронные адреса. Ни один больше не существует. Мы пороемся, запросим сервер, заставим их подергаться и попробуем раздобыть хотя какие-то сведения.

— А я поработаю с Макнабом, попробую вытащить сетевой адрес, пошевелю мозгами. У нас осмотрительный противник, но если мы найдем какие-то ниточки, то, возможно, сумеем сплести веревку.

— Мне будет кстати любая твоя помощь. Она пишет все интимнее. В третьем письме уже называет меня просто Даллас, к шестому скатывается к Еве. Ни угроз, ни разговоров об убийствах — так она себя сразу выдала бы. Все тоньше. В том письме, где она начала звать меня Евой, она рассуждала про адвокатов — не о Баствик, а об адвокатах вообще, вьющих гнездышки на крови, рушащих или пытающихся рушить всю мою работу, издевающихся над правосудием, изводящих хороших копов. Но об этом немного, больше о навязанных пределах системы, не дающих мне исполнять мой долг.

— А что о ней самой? Какие-нибудь личные подробности?

— Для этого она слишком осторожна. У нее с самого начала был план — тот, который она осуществляет сейчас. Но она говорит, что знает, каково это — расти без семьи, самой выгрызать себе место под солнцем. Не знать похвалы, уважения. Здесь есть несколько упоминаний невнимания, заброшенности. Она не говорит о системе приемных семей, не прибегает к кодовым словам, выдающим приемного ребенка. Но я не исключаю приемную семью, государственную школу, какое-то нетрадиционное воспитание. — Ева вздохнула. — Еще вариант: ненависть к своей семье, заставляющая притворяться, что родных вообще не существует.

Она села за стол.

— Честно говоря, от всего этого мурашки ползут по коже. Теперь жду, что она напишет: мол, надеюсь, вы хорошо отдохнули? Отлично выглядите! А как шикарно вы смотрелись на премьере! Горжусь тем, как вы пристрелили убийцу и тем самым закрыли дело. Мне бы чувствовать, когда за мной следят. А я ничего не почувствовала.

— Следить можно по Интернету, — сказал Рорк. — Если она из законников, то ты можешь часто с ней пересекаться.

— И при этом не замечать. Об этом она и скулит в своих письмах!

Он покачал головой:

— Все ты видишь! Это один из твоих талантов. Если поймешь, кто она, то узнаешь ее. Не по имени, так хотя бы внешне.

— А вдруг все еще хуже? — Ева засопела. — Последний контакт был сразу после «храмового» дела. Тогда она много наговорила. Слова девушки — думаю, это и есть спусковой крючок. Как бы с ней самой не случилась беда в детстве. Надо копать в этом направлении. Вдруг это, — Ева встала и обошла экран со своим журналом, — надругательство! Вдруг она это чувствует? Она меня изучала, читала про меня, смотрела, приспосабливала к собственным нуждам. Она может что-то чувствовать, потому что сама испытала что-то в этом роде. Девушки. Может быть. В этом что-то есть.

— Необязательно. Мы с тобой тоже в некотором смысле были знакомы.

— Ты назвал нас «двумя потерянными душами».

— И она такая же. Избрала убийства вместо службы закону или деньгам, в отличие от тебя и меня. Каждый делает свой выбор, отказываясь от роли жертвы. Твой выбор — хотя я считаю тебя прирожденным копом — был защищать жертв. Она выбрала то же самое, пусть в своем, извращенном виде. Она защищает жертв и тебя.

— Она множит число жертв. Но я понимаю твою мысль. Вот и они, — добавила Ева, услышав шум, свидетельствовавший о появлении Пибоди и Макнаба.

— Они захотят поесть.

— Чушь! — Сначала она отмахнулась, а потом вспомнила, что на часах всего семь утра.

Вошла ее напарница со своим помешанным на компьютерах возлюбленным.

— Что найдете на кухне, то и ешьте! — скомандовала Ева, не дав им опомниться. — Только живо!

— Мы сейчас! — отозвался Макнаб и потащил Пибоди на кухню. Перед этим он успел ослепить Еву россыпью звезд на своей кричащей синей рубашке, заправленной в не менее кричащие зеленые брюки.

— Я пойду доделаю то, что не доделал, а ты поработай с ними, — сказал Еве Рорк. — Потом я уделю вам час.

— Это то, что нужно. Что там за шепелявая француженка?

Сначала Рорк ее не понял, потом заулыбался.

— Ты о Козетте? Козетта Деверуа. Главный киберинженер парижского офиса.

— Что значит «киберинженер»? — Она махнула рукой. — Неважно, я все равно не пойму, и не надо, раз у меня есть ты. И он. — Она указала на Макнаба, вышедшего из кухни с тарелкой блинчиков.

— Как делишки?

— Дождемся, пока сюда притащится Пибоди, тогда и расскажу вам обоим.

— Я вообще-то про Рождество и прочие приятности.

— Хорошо. Все это уже в прошлом. У тебя рубашка на батарейках?

Он ухмыльнулся, не переставая пожирать блинчики. Симпатичный, умные зеленые глаза, светлые волосы, завязанные в длинный хвост. Только тощий.

— Нет, на тепле организма. Когда я бодр, звезды горят.

Он повернулся к входящей Пибоди, сверкнув серебряными кольцами в мочке одного уха. Пибоди принесла тарелку с яичницей, двумя ломтиками бекона и кусочком поджаренного хлеба без масла.

— Прости, что задержалась. Никак не могла сообразить, чего хочу и что мне можно. Вот это — компромисс. Бекон мне нельзя, и все же…

Но Еву больше заинтересовала не ее еда, а обувь. Розовые сапожки сменили сапоги до середины бедра — тоже розовые, но с мерцающей пушистой оторочкой цвета свежевыпавшего снега. Подошвы сапог в дюйм толщиной были ядовито-зелеными.

— В чем это ты явилась? — спросила Ева.

— Это моя волшебная обувь на случай снега, дождя и любой слякоти. Подарок моего друга на Рождество. — Она благодарно посмотрела на Макнаба. — Специальные, не скользящие на льду подметки. Сегодня это то, что надо: там настоящий каток!

— Разве сотрудницы отдела расследования убийств носят розовые сапоги с блестящей белой оторочкой?

— Эта носит, — ответил Макнаб, отвечая Пибоди таким же любящим взглядом.

— Господи!

В следующую секунду Ева одернула себя: что толку злиться? К тому же эти сапоги отлично подходят к розовому пальто. Она сама позволила Рорку переубедить ее насчет розового цвета — теперь приходится расхлебывать.

Сам Макнаб был обут в специально заказанные для него Рорком дутые клетчатые сапоги. В какой-то степени Ева сама поспособствовала безумному гардеробу этой парочки.

— Краткая ориентировка, — начала она. — Сейчас на экране то, что я считаю первым сообщением нашего неизвестного.

Розовая обувь и звездчатая рубашка не помешали Пибоди и Макнабу уставиться на экран взглядами профессионалов.

К тому моменту, когда они закончили свой завтрак и выпили Евин кофе, она успела познакомить их со своей текущей версией и отослать Макнаба в компьютерную лабораторию Рорка.

— Он прямо как ребенок в кондитерской лавке: спит и видит, как бы поработать у Рорка в лаборатории, — сказала Пибоди. — Они обязательно что-то найдут, если будет, что искать.

— Она умна и, можно сказать, задумывала все это с самого начала. Зачем посылать кому-то электронное письмо, если у адресата нет способа ответить?

— Чтобы заявить: «Вот она я». — Пибоди раскинула руки. — Только и всего. «Знай, я здесь! Подтверждение о получении излишне, мы же друзья!» Я так это воспринимаю.

— Неплохо!

— Это еще не все. У тебя нет сестер, поэтому ты, возможно, не улавливаешь этот тонкий пассивно-агрессивный напор. А я уловила это уже несколько раз. Что-то в таком роде: тебя сдерживают правила, система, поэтому тебе не довести дела до конца. Ты, дескать, миришься с чужим неуважением. Возможно, тебе приходится с этим мириться. Проклятые правила!

— Где она об этом пишет?

— Это подразумевается, — сказала Пибоди. — Например, здесь, — она просмотрела письма и нашла искомое.

«Не знаю, как вы допускаете вопиющее неуважение к вам. Я бы такого ни за что не снесла».

— Читается это так: зачем вы терпите? Вы должны защищаться. Раз вы этого не делаете, то придется мне.

— Ты читаешь между строк, — похвалила ее Ева.

— Да. Она повторяет это на разные лады. И твердит, как много между вами общего, какая ты сильная, храбрая и умная. Как ты важна.

— Ей хочется это чувствовать, отражать это, — подхватила Ева. Вспомнив свой сон и отражения во сне, она поняла, что тоже была близка к этому пониманию. — Если она коп, то в низком чине. Если во вспомогательной службе, то она профессионал, ее ценят, но ей недостает внимания.

— Или одобрения, — добавила Пибоди. — Ей его очень хочется. Может, она побаивается высовываться?

— Придется снова говорить с Мирой, — сказала Ева и посмотрела на часы. — Если бы она могла заглянуть сюда или я — к ней, прежде чем она приедет в Управление, то мы могли бы дополнить профиль. Начни проверку всех остальных полученных нами имен, Пибоди. Пока что ограничься женщинами.

— Вряд ли они теперь найдут ее в твоей корреспонденции.

— А вдруг она совершила оплошность? Хотя бы одну!

Ева села звонить Мире, но ей помешала входящая почта. Она хотела ее проигнорировать, но спохватилась и проверила адрес отправителя — вдруг он имеет отношение к расследованию?

dle#1@systemwide.com

Она открыла письмо, скопировала его и сказала в домашний коммуникатор:

— Мне пришло письмо. Пересылаю его тебе.

— Вижу, — ответил Рорк. — Отслеживаю.

Она начала молча читать письмо. Пибоди вскочила и тоже стала читать через ее плечо.

«Ева,

у меня не получилось. Это твой и мой провал. Надеюсь, ты сможешь меня простить. Знаю, ты меня простишь, но мне труднее простить себя. Он должен был умереть, его гадкие глаза должны были погаснуть.

Он должен умереть.

Ты спросишь, зачем такой женщине, как Матильда, этот мерзкий, жестокий человек? Есть слабые женщины, есть такие, которые почти просят о наказании, надругательстве, неуважении. Ее слабость спасла ему жизнь. Его спас мой просчет.

Знаю, ты видишь в нем что-то хорошее. Наверное, это сострадание. Или слабость? Не желаю таких мыслей. Неужели это твоя слабость, недостаток человека, которого я хочу считать совершенством? Не потому ли ты терпишь неуважение от таких недостойных людей? Не потому ли следуешь правилам, слишком часто защищающим виновных и пренебрегающим невиновными, пострадавшими?

Не хочу в это верить. Хочу верить, что твой бог — правосудие, как и мой. Хочу верить, что ты празднуешь вместе со мной смерть двоих людей, не только причинявших тебе вред, но и допускавших несправедливость и неуязвимость виновных.

Теперь я подозреваю, что это правда. Неужели ты все же одна из них, Ева? Призываешь к справедливости, а сама ее подрываешь?

Мы должны думать. Нам нужна уверенность. Мои убийства совершались для тебя, и вот теперь я сомневаюсь, достойна ли ты этого дара, моей дружбы и преданности — всего того, что ты публично отвергла.

Как мне больно слышать от тебя о моей «неточности»!

Кто кого подвел — я тебя, Ева, или ты меня? Мне надо это знать. Пока что я пытаюсь оставаться твоим истинным другом».

Пибоди положила руку Еве на плечо.

— Теперь она возьмется за тебя.

Ева медленно кивнула. Легкое чувство тошноты, не покидавшее ее после прочтения первого послания, неожиданно прошло.

— Наконец-то, чтоб ей пусто было!

14

— А она умна! До чего умна, — пробормотал Рорк.

Он работал со следом вручную, тогда как Макнаб, занявший другое рабочее место и запустивший автоматический поиск, в ожидании похлопывал себя по ляжкам.

— Кусачая, — согласился Макнаб. — И гибкая. Ударит и отскочит, ударит и отскочит. Выставила забор, а за ним стена.

— Да, вижу. Дальше — яма-ловушка.

— Не слови вирус! — предупредил Макнаб.

— Да ладно, что за детский сад! За кого она нас принимает? Мы не такие дураки. Видишь внизу «хвост дракона», Йен?

— Еще бы!

К ним ворвались Ева и Пибоди.

— Видели?!

— Тихо! — прикрикнул на них Рорк. Он сидел без пиджака, с закатанными рукавами рубашки, с откинутыми назад волосами — полная боевая готовность.

— Ей хочется поиграть! — Макнаб задвигал плечами, что было у него признаком наивысшей степени увлеченности рабочим процессом. — У меня высшие точки. А потом круто вниз.

Сновавшие по клавиатуре пальцы Рорка замерли. Он склонил голову набок.

— Ерунда, обманные движения. Я все стираю.

— Ты уверен?

— Вполне.

— О чем это они? — не выдержала Ева.

— Лучше не спрашивай. Ой! — Увидев, что экран Рорка опустел, Пибоди зажмурилась.

— Охренели? Вы ее потеряли! — крикнула Ева.

— Тихо! — повторил Рорк и опять забарабанил на клавиатуре, как пианист-виртуоз по клавишам. На одном экране появился какой-то безумный код, на другом — карта мира, по которой запрыгали дуги графиков.

— Подкладывай! — скомандовал Рорк.

— Глупышка! Но гениальная, — отозвался Макнаб. — Перехожу в ручной режим. Сворачиваю.

— Готово. Вот ты где! Мы тебя нашли, умница ты наша!

— Ставлю метку. — Макнаб посмотрел на Рорка безумными глазами и расплылся в широкой улыбке. — Ухватили ее в самый последний момент.

— Где она? — крикнула Ева.

Рорк вывел адрес на экран.

— Вот паршивка! Логово Ледо! Она послала это из конуры Ледо!

— Ее там больше нет, — предупредил Рорк. — Игра длилась больше двенадцати минут.

— Она отвесила мне пощечину, понимаешь? Показала, что может быть всюду, где только пожелает. Обиделась на меня за неблагодарность. Пибоди, за мной!

— Нет уж, мы поедем туда вчетвером. — Рорк вскочил с сердитым видом и опустил рукава рубашки. — У нее было время устроить перед отправкой письма ловушку. Логика требует осторожности.

Не просто логика, а правила безопасности. Ева и так собиралась вызвать полицию и оцепить дом. Но двое компьютерных гениев тоже не помешают.

— Тогда едем!

Рорк выбрал массивный внедорожник — и, как выяснилось, не зря. Все ветви деревьев покрылись инеем, отовсюду свисали сосульки, с которых срывались, как сверкающие алмазы, ледяные капли.

Машин из-за дрянной погоды было гораздо меньше обычного, но половина из тех, кто осмелился выехать, представляла больше опасности, чем весь арктический лед.

Машины сплошь и рядом скользили, их заносило, они теряли управление. На дистанции всего трех кварталов Рорку трижды пришлось взмывать вверх, чтобы избежать столкновения. Такси и седану последней модели повезло меньше: столкнувшись, они образовали поперек улицы идеальную букву Т.

Пешеходы, не вставшие на специальные подошвы, как у сапог Пибоди, поскальзывались так же лихо и падали снопами, растягиваясь на льду в не самых изящных позах.

Ева схватила свой сигналящий коммуникатор.

— Даллас слушает.

— Сотрудник-дроид Картер, госпожа лейтенант. Я на месте преступления с патрульным-дроидом Бейтсом. Полицейская печать на двери нарушена. Дверь закрыта, но не заперта.

— Не двигайтесь, Картер. Ищите источники тепла, ловушки, взрывчатку. На место преступления не заходить. Никого не впускать.

— Есть, госпожа лейтенант. Дежурный сотрудник Картер сеанс связи закончил.

— С парой дроидов она бы запросто справилась, — сказала Ева. — Но шуму было бы!

— Ее там нет, Ева.

Она покосилась на Рорка.

— Уже нет. Но она полезла туда не просто так. Она неспроста отправила письмо именно оттуда. Пусть почти ругательное — все равно.

Она принюхалась, почуяв шоколад, и, оглянувшись, увидела в руках у Пибоди и Макнаба дымящиеся чашки, выданные автокухней на заднем сиденье.

— Горячий шоколад, — объяснила довольная Пибоди. — Настоящий, не то что в морге, — добавила она с глупой улыбкой. — Хочешь?

Ева только фыркнула и отвернулась. В следующую секунду на перекресток вынесло боком крохотную машинку. Рорк успел среагировать и поднял свою машину в воздух. Внедорожник пролетел всего в паре дюймов над вращающейся крышей серебряной малютки.

Пибоди пролила себе на колени немного шоколада, но благоразумно промолчала.

Чтобы не думать о чуть было не случившейся аварии, Ева разослала новые данные Уитни, Мире и Фини, а потом стала изучать последние письма.

Какая резкая смена тона! Притом что начало — это извинения, признания, жалобы.

Ей не нравится каяться, не нравится сама мысль о неудаче. Отсюда поворот: это не моя, а твоя ошибка!

Когда Рорк затормозил перед домом Ледо, Ева выключила свой компьютер.

— Лучше включи все противоугонные и антивандальные примочки, — посоветовала она Рорку. — Такой дредноут привлечет здесь внимание даже в эту погоду.

— Оборудование стандартное, включается автоматически. Здесь скользко, как в гнезде угрей! — сказал он, выходя. — Осторожнее!

Последовав за ним, Ева признала его правоту.

— Здесь не убирают снег и не скалывают лед. Воображают, что это мера борьбы с преступностью.

— А как быть законопослушным людям, отправляющимся на работу или за пропитанием? — проворчал Макнаб, ежесекундно поскальзываясь в своих ультрамодных дутых сапогах. — Уж лучше коньки!

— Он в этом деле мастак, — прокомментировала Пибоди, уверенно шагая в своей противогололедной обуви. — Мы бывали на катках в Рокфеллер-центре и в Центральном парке. Ну и набила я там шишек!

— Мне больше нравится кататься на озерах и на реках.

Не обращая внимания на их болтовню, Ева рванула на себя незапертую входную дверь. Заходить в лифт она не стала, а ринулась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Два патрульных дроида — те же, с которыми она познакомилась два дня назад, — стояли по стойке «смирно».

— Внутри никакого движения, госпожа лейтенант. Мы усилили прием наших локаторов, но ничего не услышали. Вероятность, что единственные живые существа в квартире — насекомые и, возможно, грызуны, достигает девяносто шести целых и трех десятых процента. Ловушки также не обнаружены.

— Уверена, вы правы. — Но на всякий случай Ева достала свое оружие. — Ты — группа поддержки, — напомнила она Рорку и вместе с Пибоди вошла в квартиру.

Она не рассчитывала, что там их будет дожидаться Неизвестный, но наличие ловушек все же не исключала.

— Осторожно! — сказала она Пибоди. — Медленно проверяем безопасность.

— Здесь новое послание, Даллас.

— Вижу. Первым делом — безопасность. Она могла приготовить нам сюрприз.

Но они ничего не нашли, только грязь, пыль, засохшую кровь и ораву потревоженных тараканов.

— Макнаб, посылай дроидов по дому. Пусть начнут с этого этажа, с Мисти Полински. Вдруг она… Проклятье! — Она покосилась на Рорка. — Ты постарался устроить ее в «Дохас»?

— Вчера она приступила к новым обязанностям.

— Тебе зачтутся твои добрые дела. Запускайте дроидов!

Убрав оружие в кобуру, она уставилась на новое послание.

На этот раз буквы огромные, красные и неровные. «Бесится!» — решила Ева.

ЭТО ВАЖНО!

Я — ЭТО ВАЖНО!

ПОКАЖИ МНЕ, ЧТО ЭТО ВАЖНО, ИЛИ Я НЕ СМОГУ БЫТЬ ТВОИМ ИСТИННЫМ ДРУГОМ.

— Она выходит из себя. Хастингс ей не дался, руки коротки, и она уже взбешена. Так быстро, так просто! Всего одна ошибка — и она уже сама не своя.

— Похоже на…

Ева повернулась к Пибоди.

— На что похоже? Договаривай.

— Это какой-то шестой класс, тебе двенадцать лет, и ты зла на лучшую подругу. С ума сходишь! Не буду больше с тобой дружить, если ты не… — закончи сама.

— Попросту говоря, она у нас инфантильная?

— Да, но не только. Это стадия закипания гормонов, усиленной эмоциональности. Твоя связь с лучшей подругой очень сильна, ваш разрыв травматичнее, чем прерывание романтических отношений. Прямо вопрос жизни и смерти!

Еве все это незнакомо. То есть с гормонами она сталкивалась: смутно помнила скачки настроения, приступы злости, ненависти, потребность реветь без видимой причины. Но закадычной подруги у нее в период полового созревания не было. Она в ней не нуждалась, не желала такой тесной связи.

— Она порывает со мной?

— Скорее, предоставляет тебе шанс не дать ей с тобой порвать.

— Девичьи штучки, — встрял Макнаб. — Мальчишки просто отвешивают друг другу по паре тумаков и разъезжаются на своих бордах в разные стороны.

Пибоди бросила на него негодующий взгляд, но Еве «мальчишеский» подход показался гораздо разумнее.

— Я отправлю это послание Мире, пусть поломает над ним голову. Проверь-ка полицейскую печать. Как она ее нарушила?

— При помощи кода, наверное. — Макнаб достал из одного из многочисленных карманов своих лучезарных штанов мини-ридер и приложил к замку на печати. — Да, здесь код. Время ввода: сегодняшнее утро, 6 часов 17 минут. Сам код — 080-повтор-53-дельта-9. Проверяю обладателя. Черт, Даллас, это ваш код!

— Мой мастер-код при мне. — Ева продемонстрировала его Макнабу. — А код не мой. Проверяй, Макнаб. Надо с этим разобраться.

— Слушаюсь. — Он отсканировал Евин мастер-код. — 382-танго-01-альфа-0. Ничего похожего.

— Она раздобыла дубликат или чей-то мастер-код, — предположил Рорк. — То и другое нетрудно. Привесила к нему код и назвала его твоим.

— Код надо регистрировать, иначе он не сработает.

— Сотрудник правоохранительных органов должен разбираться в таких вещах, — сказал Рорк. — У нее есть голова на плечах.

— Она — продвинутая компьютерщица?

Макнаб пренебрежительно фыркнул.

— Кое-что она умеет, но мой десятилетний кузен Фергюс способен на то же самое. Я впечатлен тем, как она перенаправила свое письмо, но нам потребовалось всего четверть часа, чтобы ее разоблачить.

— Она хотела, чтобы мы примчались сюда, — сказала Ева.

— Так-то оно так. — Макнаб с несчастным видом засунул руки в карманы своего длинного красного пальто. — Теперь вы пожалуете к нашим электронщикам. Да, любой из них, даже самый желторотый, сварганил бы примерно то же самое. Но дело в том, что таких умельцев полно в любом отделе.

— Посмотрим. Не надо забывать, что я должна была получить ее письмо на работе или по дороге туда. Тогда возня длилась бы дольше четверти часа. Если бы я была в дороге, то гораздо дольше. Где бы я ни была — хоть на рабочем месте, хоть дома, — мне пришлось бы просить Фини, если бы он уже был на месте, а он запустил бы процесс поиска. Ей требовалось время, чтобы покинуть квартиру, дом, район, прежде чем я спохватилась бы и послала наряд.

Ева посмотрела на новое сообщение.

— Сердито и да, инфантильно. Но при этом прежняя собранность, осторожность, обстоятельность. Пибоди, давай узнаем, когда был зарегистрирован этот мастер-код, и отменим его моей властью.

— Может, лучше устроить так, чтобы при его следующем использовании ты получила мгновенное оповещение?

— Это можно, — заверил их Макнаб.

— Соблазнительно, — согласилась Ева. — Но вдруг она с его помощью проникнет в жилище очередной жертвы? Я получу оповещение, но, пока примчусь туда сама или пришлю полицейских, кто-то уже погибнет. — Она размышляла, расхаживая взад-вперед. — Как бы его аннулировать без ее ведома? Она попробует им воспользоваться, я получу сигнал — и никто не погибнет.

— Владелец обязательно получит оповещение об аннулировании, — возразил Макнаб.

— Всегда есть обходные пути, — вмешался Рорк.

— Тоже верно, — не стал спорить Макнаб.

— Вот и действуй! — распорядилась Ева. — Только чтобы об этом не узнал никто лишний. Фини не в счет, сам его уведомляй, Макнаб. Значит, мы четверо, Фини, Уитни, Мира. Это все. Никакой болтовни! Если она воспользуется кодом, он тут же будет стерт, а я сразу узнаю, где это произошло. Мне нужно знать место.

— Непростое дело. — Макнаб посмотрел на Рорка. — Не невозможное, конечно, но…

— Приступай! — распорядилась Ева, не дав ему продолжить. — С Уитни и Фини. Никакого обсуждения в Сети! Разве что придется поставить в известность еще кого-то из компьютерщиков. Снова опечатываем эту нору и работаем.

— Ты отдашь распоряжения вдвоем с Фини, — сказал Рорк Еве. — Я поеду отсюда прямиком в Управление. Я закажу машину, а ты возьмешь внедорожник.

— Решено. За дело!

Заняв Евино место в гараже Управления, Рорк взял Еву за руку.

— Мы сейчас, — сказал он Пибоди и Макнабу, и те деликатно покинули машину.

— Я тороплюсь, Рорк.

— Я понимаю. Но ты должна понять, что тебе надо глядеть в оба, причем не только на улице, но и здесь, в здании.

— Надо совсем свихнуться, чтобы наброситься на меня прямо в Управлении!

— Мы уверены, что имеем дело именно со свихнутой.

— Наброситься здесь — значит сглупить. Пока что она не совершала глупостей.

— Вот именно — пока что. Просто будь начеку, лейтенант.

— Честно говоря, последние двое суток я с подозрением слежу за всеми вокруг. Не волнуйся!

— Не могу. Но постараюсь. Держи!

Она посмотрела вниз, решив, что сейчас он сунет ей какое-нибудь запрещенное оружие или невиданное электрическое приспособление. Но он вместо этого сильно притянул ее к себе и наградил горячим властным поцелуем.

— Это на всякий случай, — сказал он, отпуская ее.

— Какой еще случай? — Прежде чем они разошлись, она успела сильно сжать его руку. — Может, подождешь здесь, пока за тобой приедут? — крикнула она ему вслед.

— Уже приехали. Береги себя, мой коп! Это и вас касается, — сказал он Пибоди и Макнабу и ушел в том самом холодном пальто, рождественском подарке Евы, поверх костюма хозяина мира.

— Поторопись к Фини! — приказала Макнабу Ева. — Введи его в курс дела — у него в кабинете, за закрытой дверью. Скажи, что я поднимусь, когда смогу. Или пусть сам спустится, если у него появятся срочные вопросы.

— Вот еще!

— И без лишней болтовни!

После этого напоминания Ева вошла в лифт и стала планировать последующие шаги.

Стоило ей появиться в убойном отделе, как ее отозвал в сторонку Бакстер.

— Появилось имя: бывший детектив Джина Тортелли. Она служила у капитана Рота и была разжалована в патрульные, не смогла смириться с унижением и теперь работает в частной детективной компании «Арсениал Инвестигейторс». Она тебе не писала, — добавил он, приветствуя кивком подошедшего Трухарта.

— Тогда какой в ней интерес?

— Очень просто: тебе писала ее мамаша.

— Мамаша?

— Тереза Тортелли. Не знаю, как насчет вашей матушки, босс, но моя никогда не употребляла таких цветистых выражений.

Ева подумала, что за ее матерью числилось кое-что похуже нецензурных слов. Кончилось это перерезанной глоткой.

— А твоя, Трухарт?

Тот от вопроса Бакстера слегка покраснел, потом ухмыльнулся.

— Не при мне.

— Она кляла тебя почем зря, Даллас, обвиняла в разжаловании дочери, в том, что она отказалась от службы вместе с пенсией и льготами.

— Думаешь, теперь мамаша принялась убивать, чтобы отомстить мне за неприятности нечистого на руку копа, которого сама вырастила?

— Нет, просто она невоздержанна на язык, и тебе при встрече с ней не поздоровилось бы. Не более того. Вряд ли бывшая взяточница пустилась в двойную игру.

Ева прищурилась, усиленно ворочая мозгами.

— Мать утверждает, что как коп ее дочь на голову выше тебя, — продолжил Бакстер, — и клянется это доказать. А бывшая взяточница думает: мамаша-то права, уж я задам этой стерве! Натравлю на нее прессу, изображу все так, будто она заставила сумасшедшую убивать, делая ей рекламу. Почему нет? Во всяком случае, это неплохо бы проверить.

— Есть еще одна, лейтенант, — подхватил Трухарт. — Полицейская Хильда Фармер. Бывшая. Писала вам раз шесть, до увольнения и после. Утверждает, что на службе пренебрегали ее возможностями, вытекавшими из того, что у нее…

— Не столько вытекавшими, хотя, может, и так, сколько болтавшимися, — помог молодому коллеге Бакстер. — Сиськи у нее, видите ли. Брось, Трухарт, лейтенанту уже доводилось слышать это словечко. Он у меня еще совсем зеленый. В общем, эта бедняга утверждает, что все мужчины и половина женщин в отделе либо ее домогались, либо третировали по сексуальным мотивам. За год она накатала восемь жалоб, ни одна из которых не имела последствий. В знак протеста она уволилась. Считает, что ты могла бы вмешаться, тогда она стала бы твоей помощницей, работала бы с тобой напрямую. В ее письмах много наших ключевых слов: правосудие, неуважение, друг.

— Теперь она разыскивает беглых должников и обвиняемых, — сказал Трухарт. — У нее самой рыльце в пушку: несколько случаев нападений и повреждения чужого имущества. Я могу прислать вам данные по обеим подозреваемым.

— Отличная работа! Я все проверю.

Пока она шла к себе, Дженкинсон снабдил ее еще двумя именами, Сантьяго — тремя.

Вырисовывался бесконечный рабочий день и бесконечная неделя.

У себя в кабинете, в жестком кресле для посетителя, она застала пьющую чай Миру.

— Хотелось первым делом с тобой переговорить, — объяснила Мира свое появление. — Ничего, что я налила себе чаю?

— Правильно сделала. — Ева первым делом захлопнула дверь, потом сварила себе кофе.

— Я не ожидала, что она проявит такое нетерпение, — начала Мира. — Насколько я понимаю, вы разыскиваете женщину или мужчину с женским образом мыслей. Резкий скачок настроения в ее сегодняшнем письме свидетельствует о внутренней борьбе. Неудача вчера вечером лишила ее самоуверенности, что, в свою очередь, подорвало ее доверие к тебе. Она тебя подвела, а ее эго так тесно связано с иллюзией личных отношений с тобой, что она решила, что это ты ее подвела.

— Пибоди назвала это инфантильностью двенадцатилетней девчонки.

— Она недалека от истины. Мы имеем дело с эмоционально незрелой личностью. Велика вероятность социальной несостоятельности. Она умна, опытна, жаждет внимания, но ей мешает робость. Выдуманные отношения с тобой дают ей ощущение связи. Теперь ей стыдно, она рассержена и напугана. Ее прежняя храбрость оказалась притворством, твоим отражением.

— В первом письме она упомянула Никси.

— Да, ребенка — невинного, травмированного, но выжившего. Еще она писала о найденных в храме останках. Это неспроста: она сама подверглась насилию или получила психическую травму примерно в том же возрасте. Будь рядом с ней ты, этого не случилось бы. Будь она сильной и храброй — тоже. Справедливость не восторжествовала — с ее точки зрения. А теперь время пришло. Она взялась за то, на что прежде была не способна, и воображает себя твоим другом и партнером. Неудача и осознание, что ты будешь ее преследовать — не только по служебной необходимости, а изо всех сил, — заставляют ее воображать тебя изменницей.

Мира закинула ногу на ногу. В этот раз она была в алом костюме и в серых туфлях на высоких каблуках.

— Она чувствует себя преданной. Отсюда внутренняя борьба. Вдвоем вы были отличной, дружной командой. Ты — публичное лицо, она — тень, доделывающая за тебя то, что ты сама сделать не можешь, и сражающаяся за твое доброе имя. Это было важно. — Мира указала на стену, словно там горели слова послания. — Как ей продолжать, если ты не ценишь ее усилия? Ты не можешь, а как смочь ей?

— Она прибегла к мастер-коду, чтобы снова проникнуть на место преступления. Она зарегистрировала его под моим именем.

— Потому что она видит тебя такой, какой ей самой хочется тебя видеть. Дружбы недостаточно, даже если она убедила себя, что дружба взаимная. Она не просто восхищается тобой, Ева. Она тебя жаждет. Подозреваю, что, оставаясь одна дома, она воображает себя тобой — отсюда множественное число первого лица в письме. Она делает то, что, как ей кажется, должна делать ты, а может, ведет с тобой разговоры. Поэтому она потратила так много времени на планирование убийств. У нее может быть твоя прическа или парик, копирующий твой стиль.

И еще. Теперь у нее есть оправдание, чтобы делать то, чего ей по-настоящему хочется. Она не может стать тобой, не уничтожив тебя. Вот куда ее теперь занесет.

— Рада это слышать, потому что, если она сосредоточится на мне, я с ней справлюсь. Случайная жертва — вот кого мне не защитить!

— Скорее всего, она пойдет одним из двух этих путей. Жаль, но я не могу сказать точно, каким именно. Она сомневается, и победитель в ее внутренней борьбе непредсказуем. Возможно, она займется следующим в своем списке, чтобы доказать себе свою силу и успокоиться. Или совершит назревший поворот, недаром она столько готовилась: нанесет удар по кому-то близкому тебе. По твоему другу. С ее точки зрения, ты предпочла этого человека ей, а это невозможно вынести. Этот человек не убивал ради тебя, не посвящал себя тебе. Она отнимет у тебя этого человека, чтобы доказать тебе, как ты ошибалась.

Ева напряглась всем телом.

— Мэвис.

— Я говорила с ней вчера вечером.

Ева облегченно перевела дух и села поудобнее.

— Я этим займусь.

— Она выступает на «Болл дроп» (быстрый спуск огромного светящегося шара по шесту на крыше одного из домов на Таймс-сквер в Нью-Йорке, знаменующий наступление Нового года. — Прим. перев.). Иначе ее увезли бы на несколько дней на солнышко. Теперь они будут начеку. Леонардо запросил для нее охрану, ту самую, которой она пользуется на гастролях и выступлениях.

— Отлично! Я знаю ее охранников, их отбирал Рорк.

— Леонардо позаботится о своих девочках, а Мэвис — о себе, — добавила Мира с улыбкой. — Она — самая давняя и ближайшая твоя подруга, то есть логичная цель. Но у тебя есть и другие друзья.

— Ты говорила, что ты и мистер Мира помните об опасности.

— Помним. Надин?

— Я говорила с ней, но поговорю еще и скажу все, что смогу. Еще Рео, Чарльз, Луиза. А моя напарница? Разве она не логичная цель?

— Логичная — рано или поздно. Но сначала в приоритете у нее будут гражданские.

— Слишком она трусит, чтобы посягнуть на копа.

— Сейчас — да. Трина?

— Трина — не друг. Ладно, ладно, — пошла Ева на попятную, видя удивление Миры. — Я велю Пибоди поговорить с ней. Если я займусь этим сама, она опять заведет свою песню про то, что мне нужно заняться своим лицом и фигурой. Нет у меня на нее времени. Господи, еще Моррис! В моем отделе служат полицейские, но Моррис-то штатский. Да, еще Крек. Хотя трудно себе представить, чтобы трусиха замахнулась на такого гиганта!

— И все-таки.

— Слишком много народу! Откуда столько набралось?

— Ты стала жить по-другому. Теперь твоя жизнь открыта. Это помогло тебе стать лучше как копу. На мой профессиональный взгляд, ты стала основательнее. Об этой женщине так не скажешь. Она не может избавиться от червя, пожирающего ее изнутри. Возможно, она годами подавляла это в себе. Как ни печально, она, наверное, думает, что раскрылась, потянувшись к тебе после расследования дела Свишеров.

— Она не оставила мне способов для ответа.

— Если бы ты ответила, она превратила бы твой ответ в свою реальность. Лейтенант Даллас стала просто Даллас, потом Евой, когда ее воображение — ее фантазия — превратилось для нее в реальность. Так между вами образуется связь. — Мира отставила пустую чашку. — Что бы она ни стала делать теперь, все уткнется только в тебя. Неважно, кем она тебя будет считать — врагом или другом. Убить тебя будет для нее совершенно необходимо. Трудный, но неизбежный выбор. Ты поймешь и будешь ею гордиться. А когда она убьет тебя…

— То и сама умрет, — догадалась Ева.

— Верный ответ. Кульминацией будет нерушимая связь, воплощение дружбы. Она, скорее, убьет тебя, чем смирится с тем, что ты ее подвела. А сама не сможет без тебя существовать.

— Она до меня не доберется.

— Она знает твои правила и привычки.

— Но не меня. Рорк прав: правила можно менять, а для защиты у меня есть целый отряд копов. А еще я, — она попыталась вспомнить определение Рорка, — бдительная.

— Очень на это надеюсь. — Мира встала и положила руку Еве на плечо. — Она молит о помощи.

— Сядет в камеру — там ей помогут.

— «Я имею значение», — повторила Мира. — Уж не считает ли она, что раньше была пустым местом? До тебя.

15

Ева изучила фамилии и данные, переданные подчиненными, прикинула вероятности и решила, что с двумя кандидатурами есть смысл разобраться.

Но начала она с людей из списка возможных целей — на случай, если неизвестная переориентируется. Первой в этом списке была Мэвис.

— Вы позвонили Мэвис Фристоун. Это Бенедикт Ментал.

— Привет, Бен! — сказала Ева, глядя в ясные глаза персонального охранника Мэвис. — Это Даллас.

— Привет, лейтенант. Мэвис репетирует.

— Вестимо. — До ее слуха доносился голос Мэвис, мелодично посылавшей всех куда подальше.

— Мы уже все знаем, — доложил Бен. — Леонардо и ребенок за кулисами. Их сторожит Громмет. Мы с них круглосуточно глаз не спускаем.

— Рада слышать.

— Если тебе надо с ней потолковать, она прервется.

«Возьмемся за руки, споем все вместе. Танцуем и кричим, сдаваться не хотим! Не слышу!»

— Это лозунги, чтобы завести публику, — объяснил Бен с улыбкой на суровой квадратной физиономии.

— Я слышу. Скажи ей о моем звонке. Я перезвоню позже. Будь начеку, Бен!

— Можешь во мне не сомневаться.

«Не буду», — подумала она, делая новый вызов.

Заглянув в отдел, чтобы вытащить Пибоди, она увидела, что Сантьяго торопливо натягивает пальто.

— Один пойман, — сказал он, жестом торопя Кармайкл. — Сбросился с крыши высокого дома на Вустер-авеню.

— Джампер?

— Сейчас выясним. Шевели булками, Кармайкл! — Ева недовольно прищурилась, но Сантьяго не испугался. — Она сама просила так ей говорить.

— Подтверждаю, — сказала Кармайкл. — Зато я не набрала ни фунта сверх нормы с самого Дня благодарения. Благодаря ему я намерена продержаться до конца года.

— Только не мотивируй ее слишком громко, — посоветовала Ева Сантьяго и повернулась к Пибоди. — Как насчет булок?

— Отлично! После Дня благодарения я набрала два фунта четыре унции, но это мой личный положительный рекорд. В прошлом году…

— Не видать тебе мотивации, если ты скажешь еще хоть слово о своей заднице!

Пибоди схватила свое пальто и заторопилась за Евой.

— А о заднице Кармайкл?

— Тоже нет!

— Я хотела ее похвалить. — Пибоди вытянула из кармана километровый красный шарф в зеленую полоску и начала обматывать им шею, как удавом боа-констриктором. — Куда едем?

— В «Арсениэл Инвестигейторс», мелкую частную детективную компанию на углу Тридцать четвертой стрит и Одиннадцатой авеню. Ищем бывшего детектива Джину Тортелли, одну из взяточниц, уволенных после чистки из-за капитана Рота. Она одна из двух оперативников в нашем списке.

— Она тебе писала?

— Точно не знаю. Ее мать — точно.

— Мать?

— Мать недовольна той ролью, которую я сыграла при разорении муравейника Рота.

— Что поделать, если его надо было разорить? — Говоря, Пибоди закончила обматываться шарфом, сложила остатки, и боа-констриктор вяло повис.

— С ее точки зрения, я — подлиза и изменница, последняя сволочь и безбожная сукина дочь, шакал, не ведающий привязанностей.

— МАТЬ все это наговорила?

— Разве то, что она рожала, запрещает ей браниться?

— Нет, но мать все-таки.

— Во второй раз эта мамаша разразилась письмом после того, как книга Надин попала в список бестселлеров. Там я — алчущая славы стерва с гноем в сердце, над которой вот-вот свершится справедливый суд. Каждый вечер она молится за то, чтобы мне досталось по заслугам, то есть чтобы я с воплями издохла в вечном адском пламени.

— Ничего себе! Мастерица слова!

— Любопытное чтение. Что, если дочь взялась материализовать материнские молитвы?

— Неизвестная маниакально стремится тебе в друзья и напарницы, а вовсе не мечтает предать твое гнойное сердце адскому пламени!

— Вдруг все эти слова о дружбе и партнерстве — пустая болтовня? Хитрая полицейская пустила нас по ложному следу! За дикой индюшкой, что называется.

— За диким гусем. «Дикая индюшка» — сорт виски.

— Кентуккийский бурбон, — подсказал полицейский в форме, едущий с ними в лифте. — Хорошая штука, только редкая. У меня в Лексингтоне родня. Мой дядя, бывало, после хорошей дозы «Дикой индюшки» кидался ловить диких гусей.

Под гогот других полицейских рассказчик покинул кабину на своем этаже.

— Гусь, индюшка — неважно, обе птицы странноватые. В посланиях я связана с двумя громкими убийствами, — продолжила Ева по пути в гараж. — Может, это расплата? Да, вероятность невелика, — перебила Ева Пибоди, попытавшуюся открыть рот. — Но письма матушки пышут безумной злобой. Дочь — проколовшаяся полицейская. Что, если и она сошла с ума на почве злобы?

В гараже она зашагала к большому внедорожнику.

— Закончим с ними — отправимся к бывшей полицейской Фармер. Не знаю, как она вообще сумела пройти проверку и получить жетон.

Ева пристегнулась и, представив себя водителем танка, задним ходом покинула стояночное место.

— Она одиночка. Неглупая — потому, наверное, и прошла проверку. Прошла двухмесячную подготовку и набрала высокие очки. Но в деле оказалась негодной. Если ей верить, то все, кто с ней сталкивался — мужчины, женщины, копы, подозреваемые, посторонние, — домогались ее сексуально. Пяти минут не проходило, чтобы она не подала очередную жалобу и не скулила, что никто ее не понимает, никто не желает с ней работать.

— Как несправедливо! — Пибоди закатила глаза.

— Несколько раз она письменно просила меня взять ее к себе помощницей. Учитывая ее опыт — восемь месяцев работы по розыску скрывающихся должников и подозреваемых, — она бы очень мне пригодилась.

— Похоже, она наш человек. Не подходит только сексуальная часть.

— Никак не подходит. Зато все остальное — еще как. В общем, злобная мамаша и эта перманентно подвергавшаяся домогательствам особа писали мне с действующих электронных адресов.

— Их еще надо отследить.

— Отслеживаем. Мэвис на репетиции. С ней Ментал и Громмет, Леонардо и Белла.

— Тогда за них можно не волноваться. Мы играли с ними в «рулетку доставки».

— Что это такое?

На улице уже таял снег, но Пибоди по-прежнему мерзла.

— Мэвис позвонила нам — мы как раз бездельничали. Мы согласились. Мы играли раз в два месяца — у них или у нас, благо мы живем в одном доме. Там была охрана, она попросила их остаться после выступления. Раскладываются буклеты служб доставки, ты закрываешь глаза и берешь один наугад. Приходится заказывать что-то из него, так делает каждый играющий. В итоге получается сумасшедшее разнообразие: тайская, китайская, итальянская, вегетарианская и всякая прочая кухня. Бену и Стиву тоже нравилось.

— Трина, — вспомнила Ева.

— Да, она тоже пару раз в этом участвовала.

— Я про то, что связаться с ней придется тебе. Я пас. Пусть побережется, пока все это не кончится. Только ограничься текстовым сообщением, а то вы зацепитесь языками и начнете болтать о прическах. В таких случаях меня так и подмывает тебе наподдать.

Пока Пибоди выполняла указание, Ева стала искать, где бы припарковаться вблизи приземистого тоскливого здания, где помещалась фирма «Арсениал Инвестигейторс». Махнув рукой — внедорожник так велик, что никуда не влезает, — она выбрала место на чудовищно дорогой частной парковке.

— Тридцать два пятьдесят в час! — Она засунула билетик в карман. — Хозяина этой обдираловки надо привлечь за мелкое мошенничество. К концу дня оно вырастет до крупного.

— Хотя бы ледяной дождь перестал!

Это не обрадовало Еву, потому что тащиться два с половиной квартала пешком все равно неприятно.

У дома разбили лагерь бездомные, выставившие напоказ свои разрешения. Один, такой лохматый блондин, что кажется, в его гриве запуталась молния, наигрывал что-то тоскливое на губной гармонике. Две проститутки в микроюбчонках и сетчатых чулках, судя по виду, только-только достигшие возраста легального промысла, тряслись от холода у подъезда. На углу дымилась тележка с хот-догами. Привалившийся к ней продавец от безделья лакомился своим товаром.

Ева ступила на узкую лестницу под указующим перстом с надписью:

«Арсениэл Инвестигейторс»

3-й этаж

На первом этаже разместились ломбард и салон гадалки мадам Курракус, офисы на втором ждали арендатора.

Забравшись на третий этаж, Ева и Пибоди позвонили в звонок сбоку от железной двери. Услышав зуммер, Ева толкнула дверь.

В приемной длинный стол с устаревшим центром связи, за которым орудовала неприветливая брюнетка. Здесь же находились два оранжевых пластмассовых кресла и торговый автомат, принимавший монеты и купюры.

Брюнетка, прервав работу, недовольно спросила гнусавым голосом, которым впору предупреждать корабли о рифах в ненастную погоду:

— Вам назначено?

— Теперь назначено, — сказала Ева, показывая жетон.

Брюнетка заерзала и запустила руку под стол. «Кнопка предупреждения о приходе копов», — догадалась Ева.

— Мистер Арсениэл отсутствует, он на расследовании. Можете оставить вашу контактную информацию.

— Мистер Арсениэл у себя в кабинете, закинул ноги на стол и чешет задницу. Неважно, мы пришли к Джине Тортелли.

— По какому делу? — прогнусавила брюнетка.

— Вас это не касается.

— Нельзя ли повежливее?

— Такая уж у меня работа. Раз мистера Арсениэла так пугают визиты копов, значит, у него есть на то причины. Я могу выяснить эти причины и превратить его жизнь в ад. Чтобы этого не произошло, вызовите Джину Тортелли.

— Минуточку. Ну, вы даете! — Она нажала кнопку бесшумной связи и взяла коммуникатор.

— Джина, тут две с жетонами хотят тебя видеть, а зачем, не говорят. Конечно. — Она разъединилась. — Сейчас явится. Можете пока присесть.

Ева покосилась на пластмассовые кресла, представила, чьи зады их грели, и отрицательно покачала головой.

Появилась Тортелли, настроенная на конфликт. Судя по данным, в ней было пять футов восемь дюймов, зашнурованные сапоги на каблуках добавляли еще пару дюймов. Светлые волосы заплетены в короткие дреды. Ева вспомнила, как Хастингс определил цвет кожи напавшей на него женщины: кофе с молоком, молока побольше.

Подходит!

Ее темные глаза сузились, потом, узнав Еву, она изобразила безразличие.

— Шарите по трущобам, лейтенант? — Евино звание она произнесла с подчеркнутым презрением.

— Работаю. Хотите говорить прямо здесь?

Тортелли уперлась одной рукой себе в бок, другой сделала нетерпеливый жест.

— Если вам есть что сказать — выкладывайте.

— Есть два трупа и одно нападение вчера вечером. Вы подходите под словесный портрет.

Тортелли засопела, но быстро взяла себя в руки.

— Ерунда. Я видела рисунок, который вы распространили. На него похожа половина жителей Нью-Йорка.

— Вы прослужили достаточно долго, чтобы знать, что мы даем прессе не все. Расскажите, где вы были двадцать седьмого декабря между семнадцатью и девятнадцатью часами.

— Я ничего вам не скажу без адвоката.

— Хорошо, свяжитесь с адвокатом, пусть едет к нам в Управление.

— Я никуда не должна с вами ехать.

— Хотите так — давайте. Мы побеседуем с вашей матерью.

— Идите на хрен! — крикнула Тортелли, стоило Еве шагнуть к двери. — Не смейте приближаться к моей матери.

— Еще как приближусь. Захочу — сядет в каталажку. Я могу обвинить ее в угрозах в адрес сотрудника полиции, киберхулиганстве и подвергнуть предварительному заключению по подозрению в вынашивании планов убийства.

— Что вы несете?

Ева молча достала свой коммуникатор и предъявила первое письмо от матери Тортелли.

От чтения воинственность Тортелли сняло как рукой.

— Ради бога, — она стала крутить цепочку с серебряным крестиком у себя на шее. — Ну, излил человек злость! С тех пор прошло уже почти два года!

— Есть еще, это только первое. Решайте, с кем мне говорить: с вами или с ней. Выбирайте.

— Мне кого-нибудь привести, Джина?

Тортелли покосилась на секретаря, как будто только сейчас вспомнила о ее присутствии.

— Нет-нет, все в порядке. Идемте, — позвала она Еву.

Ее кабинетик оказался еще меньше Евиного, со щелью вместо окна. На столе громоздилась такая же древность, как в приемной, зато здесь оказалось на зависть чисто и аккуратно.

— Поймите, у моей матери вспыльчивый характер. Я у нее единственная дочь. Я поговорю с ней об этом и скажу перестать. Сами знаете, у вас там дня не проходит, чтобы кто-нибудь не получил в свой адрес кучу дерьма.

— Отвечайте на мой вопрос.

— Через пару дней после Рождества? — Она повернулась к компьютеру и нашла календарь. — Я следила за одной женщиной. Муж говорит, что она его обманывает, и не ошибается. Я ходила за ней с двух часов двадцати минут дня до половины восьмого вечера, когда она сказала, что уходит, а я за ней проследила. Все это здесь, в моем рабочем дневнике.

— Это ВАШ дневник, Тортелли.

— Ну и что, что мой? Можете проверить мой коммуникатор, на нем теги от клиента. Объект вручил и получил рождественские подарки, потом отправился в отель «Лебедь» на Парк-авеню. Вошел в лифт. Мне повезло: там стеклянные кабины. Вышел на четырнадцатом этаже. Я поднялась туда и проверила, в каком номере в такую рань горит лампочка «занято». Нашла в тысяча четыреста восьмом. Все это есть в дневнике.

— Вас кто-нибудь видел? Вы с кем-нибудь говорили?

— Задача как раз в том, чтобы меня никто не увидел и не запомнил. Я два часа проторчала в лобби, наблюдая за лифтом. Она вышла не одна. Они трогательно простились и разошлись. Я не отставала от нее, пока она не скрылась за своей дверью. Прошлой ночью я тоже занималась ею: писала отчет, потому что опознала того, с кем она встречается. Это муж ее сестры.

— Блестяще!

— Но это не все! — Тортелли вскинула руку. — У меня есть чек из лобби-бара. Я брала две содовые. На чеке есть дата. У меня есть фотографии, на них отметки о времени. Я могу доказать, что я была там, где говорю. Отцепитесь от моей матери.

— А двадцать девятого декабря, между пятью и шестью утра?

— Дома, в постели, одна. Одна, потому что парень, с которым я прожила три года, ушел после того, как меня разжаловали. Моя жизнь была спущена в канализацию. Довольны? У меня такая дрянная работа, потому что на мне клеймо. Но я не застряну в канализации. Вот отдышусь — и открою собственное агентство. Отцепись от моей матери, черт побери! Что, получила свое? Я была полицейской в четвертом поколении. Через несколько лет я дослужилась бы до лейтенанта. А где я теперь? В дерьме!

— Раз ты в четвертом поколении, надо было иметь голову на плечах.

— Тебе легко говорить, ты замужем за деньгами.

Ева так врезала обоими кулаками по столу, что чуть его не проломила.

— Я десять лет прослужила, прежде чем с ним познакомилась! Думаешь, это из-за денег? Думаешь, для любого полицейского жетон — способ нажиться? Ты опозорила полицию!

— Ты не знаешь, что это такое. Ты вообще ничего не знаешь. Все это делали — понемножку, там и сям, у всех на виду. Куда это приведет? Представь, я каждый день рисковала жизнью. Думаешь, это легко? Думаешь, хотя бы день проходил без того, чтобы я не спросила себя, зачем я все это терплю? Я знала Таджа, знала!

Помянув погибшего копа, честного служаку, Тортелли задохнулась.

— Я совершенно не виновата в том, что с ним случилось. Ни капельки! Брала понемножку, и точка. Недаром меня просто разжаловали. Когда все выплыло наружу, я была честной со Службой внутренней безопасности, поэтому отделалась разжалованием. Но я не могла с этим жить, вот почему я сейчас в заднице.

У нее на глазах выступили слезы. Ева видела, как она разрывается между гневом и желанием разрыдаться.

— Думаешь, я виню во всем этом тебя? Ну, да, случается и так — в хорошие дни. А в плохие я видеть себя в зеркале не могу. Я никого не убивала. Не смей меня в это втягивать, не смей снова втравливать в это мою семью!

— Покажи чек из лобби-бара.

Тортелли схватила со стола папку и сунула Еве чек.

— Годится. — Ева отдала ей чек. — Подозрение снято.

— Всего-то пять-шесть тысяч долларов за пару лет, — сказала Тортелли вслед уходящим Еве и Пибоди. — Не больше шести «штук».

Ева оглянулась.

— Твой жетон стоил дороже. — Чтобы больше ничего не говорить, она ускорила шаг.

— Мне ее жалко.

Ева остановилась на лестнице, хотя холод побуждал, наоборот, перейти на бег, и обожгла Пибоди негодующим взглядом.

— Только не сталкивай меня с лестницы! Ты все правильно говорила. Все! Могла бы сказать больше, злее, и все равно осталась бы права. Я жалею ее потому, что она это знает и вынуждена с этим жить.

— Побереги свою жалость.

— Пойми, она была достойна жетона детектива, она бы далеко пошла. А она засунула все коту под хвост ради нескольких тысяч долларов.

— Увеличь сумму минимум вдвое. Она продолжает врать, чтобы оправдаться.

На улице Ева засунула руки поглубже в карманы, чтобы не засветить кому-нибудь промеж глаз. Ее напарница побоев не заслужила.

— Дело не в деньгах. Деньги никогда не стоят на первом месте. Дело в уверенности, что так и надо. На трупе находят деньги — как быть? Или коммуникатор, притом что пульс владельца уже не прощупывается. Зачем он ему? Забираем! Была мощная облава на нелегалов, я тоже в ней участвовала. Под шумок возникал соблазн кое-что урвать и потом загнать. А что, ты надрываешься, рискуешь своей задницей — разве ты не заслужила вознаграждение? Но стоит хоть разок дать слабину, прикарманить что-то с места преступления, залезть убитому в карман — и с тобой покончено. Оттого, что рядом с тобой такие же грязные копы, как ты, ты не станешь чище.

— Ей уже не осуществить свою мечту. Она обменяла ее на деньги. Неважно, сколько их — десятка или десять тысяч. — Пибоди огорченно втянула голову в плечи. — И она это понимает.

Теперь бездомный с губной гармошкой наигрывал бодрую мелодию. Еву удивило, как можно пребывать в приподнятом настроении в такую мерзкую погоду. Она шагнула к бедолаге, запустила руку в карман, где у нее хранилась мелочь на чаевые, не нашарила ничего, кроме 50-долларовоцй купюры, и присела рядом с ним, чтобы он увидел ее жетон, ее глаза.

— Купи себе поесть. Если потащишься в винный за углом, я тебе задницу надеру, понял? Нет! — Она остановила Пибоди, тоже полезшую в карман. — Хватит с него. Лучше отдай мне долг. Не забыла? Ты понял? — повторила она, снова обращаясь к бездомному.

— Спасибо за щедрость. — Он спрятал деньги под одежду.

— Купи еды! — приказала она.

Злясь на себя — с тем же успехом можно было просто сжечь 50 долларов, — она поспешила на стоянку-обдираловку.

— Теперь до получки я на мели, — пробормотала она и расплатилась за стоянку карточкой, чтобы приложить чек к отчету о расходах.

— Пора на обед. Только чтоб недорого.

Остановившись под одним из светофоров, Ева усмехнулась и ткнулась головой в руль.

— А ты была права насчет Тортелли. Коп в четвертом поколении шпионит за женщиной, сожительствующей с мужем сестры! Не иначе, вся эта семейка тонет в грязи. Она думает, что сама бросила тень на семейную традицию. Кому об этом знать, как не ей!

— Ты тоже правильно сказала, что ее жетон стоил дороже.

Сигнал светофора поменялся, и Ева поехала дальше.

— Не помню, чтобы мне когда-нибудь хотелось стать еще кем-нибудь — только копом. Когда я очнулась в больнице в Далласе, все было в тумане, я ничего не могла вспомнить. Можно и иначе сказать: все так остро вспоминалось, что больше всего хотелось забыться. Вокруг были копы. Я их боялась: он внушил мне, что они запрут меня в темной дыре с пауками. Но они были внимательны ко мне, как никто. Врачи и сестры тоже обо мне заботились, но я почему-то не считала, что они в силах все исправить, — в отличие от копов. Один из них принес мне плюшевого мишку. Я и забыла! Как я могла такое забыть?

Она покачала головой, выполняя поворот.

— Не помню, чтобы мне хотелось стать кем-нибудь еще — только копом, — повторила она. — Вот и Тортелли, думаю, мечтала стать копом. С той разницей, наверное, что она воображала это своим правом, считала, что вправе носить жетон. Поэтому не ценила его, пока не потеряла.

Не побоявшись нового поиска уличной стоянки и новой невероятно дорогой парковки, они поехали к Хильде Фармер, раньше служившей в 12-м участке. Она обитала на первом этаже дома в нескольких кварталах от офиса поручителя, где работала.

Ева нажала на кнопку звонка и увидела мигание камеры — недешевого прибора охраны. За дверью ойкнули, и Ева, откинув полу пальто, на всякий случай положила руку на рукоятку револьвера.

Сначала долго щелкали замки, потом дверь отворилась.

— Даллас! — воскликнула высокая стройная брюнетка. — Наконец-то! Привет, Пибоди, как поживаете? Заходите!

— Хильда Фармер? — Ева оглядела чистенькую комнатушку, превращенную в офис. Здесь не было громоздкого оборудования, только два компьютера и три экрана на стене. На одном экране красовалась фотография и данные некого Карлоса Монтойи, сурового мужчины с густыми усами и сердитым взглядом.

— Пытаюсь его сцапать, — начала объяснять Фармер, указав на экран. — На нем сломанный позвоночник. Нападение с намерением убить. Избил бейсбольной битой одного беднягу, который не смог полностью вернуть долг. По мне, такого нельзя было отпускать под залог, с другой стороны, я на таких кормлюсь. Садитесь, я сварю кофе. У меня есть ваш любимый сорт для особых случаев.

— Это лишнее.

— Как скажете. Это же с ума сойти: Баствик, Ледо, а потом нападение на фотографа! Болваны-журналисты пытаются связать все это с вами. Я буду рада помочь.

Она указала на стул и сама села на другой.

— Я мало что раскопала, просто два дня занималась другим делом. Вы все про меня знаете. Вы получали мои письма и в курсе готовности с вами работать.

— Вы больше не полицейская.

— Я восхищена тем, как вы обе боретесь с вопиющими проявлениями сексуальных домогательств в Управлении. Мне тоже досталось. Даже мой лейтенант приставал и делал непристойные предложения. «Пойди надавай кое-кому по яйцам» — разве можно приказать такое полицейскому-женщине? От намеков было некуда деваться. А ведь он был еще не худший.

— Подумать только! — пробормотала Ева.

— Вы знаете, как это бывает. Мне нравится моя работа. Если беглый попробует что-нибудь в этом роде, то сразу получит между ног. На полицейской службе себе такого не позволишь. Но я без всяких колебаний пошла бы служить к вам, Даллас. С тех пор как вы взяли к себе Пибоди напарницей, у вас нет помощника.

— Я дам вам мое резюме, — продолжила она, не давая Еве рта открыть. — Поговорите с Чарли. Чарли Кент — поручитель, мой босс. Он ничего, но я работаю дома, чтобы ему в голову не взбрело ничего лишнего.

— Потому что всех остальных приходится опасаться.

Фармер закатила глаза.

— Не знаю, что происходит с людьми! Но вернемся к главному, к нам с вами. Я хотела бы работать как штатская помощница, хотя можно попробовать вернуть меня на службу. Это неважно, главное, чтобы мы работали вместе. Только я была бы вам признательна, если бы вы не смотрели на мою грудь. Лицо выше. — И Фармер с улыбкой похлопала себя по щекам.

Ева, смотревшая ей в лицо, и только туда, слегка приподняла брови.

— Хорошо, значит, вы следите за моим теперешним расследованием.

— Как всегда. Из-за вас я поступила в полицию. Я просила место в Управлении, у вас, но мне отказали. В Управлении полно завистников, но я не роптала. Долг есть долг, сказала я себе. Но от домогательств не было отбоя. Думаю, это делалось намеренно, чтобы заставить меня уйти, прежде чем я переведусь к вам. Если вы хотите обсудить расследование, то кофе не помешает. Сейчас я возьму свои записи.

— Можно и без кофе, — ответила Ева. — Что касается расследования, то у меня есть пара вопросов, и можно будет закругляться.

— Я в вашем распоряжении — профессионально. — Фармер погрозила Еве пальцем.

— Раз вы в курсе расследования, мне бы хотелось узнать, где вы находились во время совершения обоих убийств и при нападении на Хастингса.

— Даллас, — Фармер тяжело вздохнула. — Позвольте вам объяснить. Моя личная жизнь — это ЛИЧНАЯ жизнь. Как бы тесно мы ни сотрудничали, в каких близких отношениях ни были бы, я не позволю пересечь рубеж ЛИЧНОГО. Понимаю, вы с Пибоди нарушаете эти правила. Я не одобряю свободные сексуальные отношения между детективом и ее непосредственной начальницей, но готова закрыть на это глаза.

— Что?! — вздрогнула Пибоди.

— Не беспокойтесь, я не стану узурпировать вашу… динамику, выражаясь учтиво. Мне это неинтересно. Никаких тройственных союзов.

— А я-то надеялась! Даже всяких штук накупила.

— Пибоди! — Голос Евы остался бесстрастным, хотя она из последних сил сдерживала смех. — Отложим в сторону любой секс.

— Совершенно с вами согласна! Итак…

— Итак, мне нужно знать, где вы находились в указанные отрезки времени. Это непосредственно связано с расследованием. Я не испытываю к вам никакого личного интереса. Если вам надо свериться с календарем, мы подождем.

— Вы намекаете, что я нахожусь под подозрением?

— Я намекаю, что вам следует рассказать, где вы были, чтобы мы перестали тратить время друг друга.

— Что ж, у меня все вот здесь. — Фармер похлопала себя по макушке. — Вечером двадцать седьмого я находилась в Майами, где выследила и задержала Джанет Бивер. В Нью-Йорк я вернулась вместе с ней на шаттле в восемь пятнадцать. В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое я подбиралась к Монтойе — увы, безрезультатно. Я ночевала в Пенсильвании, в мотеле «Мотор Корт-Лодж», у выезда номер 112 на трассу 68. Расходы я оплатила кредитной карточкой, как и завтрак в кафе в шесть утра двадцать девятого. Что касается последнего эпизода, то я находилась здесь, за работой, и заодно заказала пиццу — нестандартного размера, пеперони с грибами. Доставка в семь тридцать. Посыльной было лет восемнадцать, рост пять футов четыре дюйма, средней упитанности, волосы розовые, глаза зеленые. Пиццерия «Мамма миа», угол Тридцать третьей стрит и Седьмой авеню.

— Мы проверим. Это все. — Ева встала.

— Вижу, что я напрасно вами восхищалась и надеялась на вас.

— Верно. Вам нужна помощь, Фармер. Пора понять, что вы вовсе не неотразимая сексуальная приманка. А еще, — что-то заставило ее приобнять остолбеневшую Пибоди, — у моей напарницы лучше сиськи.

— Я буду жаловаться! — крикнула Фармер.

— Обязательно!

Ева уходила довольная: в кои-то веки удалось повеселиться, а не впасть в депрессию.

— Для очистки совести свяжемся с Чарли. Конечно, она не та, кто нам нужен.

— Она нужна всем.

— Человек придумал себе постоянную муку. — Ева решила пройтись, чтобы от холода прочистились мозги. — Она неглупа и хорошая компьютерщица, но слишком озабочена сексом. В «наших» убийствах ноль сексуальной составляющей, так что придется с ней проститься.

Ева остановилась у киоска на тротуаре.

— Кажется, на перекус я еще наскребу.

— Ты хочешь меня отвлечь. Твоя цель — пожирать глазами мою грудь.

— Как всегда, Пибоди. Как всегда.

16

К четырем часам дня Ева почувствовала, что перебрала все осмысленные варианты. Поразмыслив, она решила, что ее не устраивает ни один.

— Пибоди, арендуй «Голографию» в Управлении.

— Это что-то новенькое! — От удивления Пибоди вытаращила глаза. — Ты же не любительница ультрасовременных технологий!

— Несколько раз я пользовалась голограммами Рорка. Хочу проиграть все три сцены. Вдруг найдется что-то общее?

— Уже смотрю. Есть один-единственный кабинет, он освобождается через десять минут на сорок минут. Большой занят до восьми, второй опять на ремонте. Макнаб говорит, что там что-то принципиально не так. Уже заказываю. Есть две свободные кабинки.

Еве нужна всего одна, зато на полный сеанс, поэтому она поспешила и даже не пренебрегла лифтом, хотя как раз в это время, когда меняются смены — проработавшие с восьми до четырех сменяются пришедшими на смену с четырех до полуночи, — они забиты под завязку.

В секторе голограмм и виртуальной реальности было тихо и чисто. Никакой торговли. Вдоль коридоров висели предупреждения: еда и напитки здесь под запретом. Другие таблички напоминали, что все происходящее в кабинках записывается и подлежит просмотру. Таким способом ограничивалось их использование в личных целях: копам отбивали охоту просто так нежиться голышом на пляже или уединяться на пару с коллегой, посетителем или еще кем-нибудь.

Все эти правила можно, конечно, обойти: ходили слухи, что второй кабинет регулярно выходит из строя как раз из-за попыток помешать записи пляжного расслабления.

Но Ева так редко здесь появлялась, что ей не было до этого никакого дела.

Она вставила в приемную щель свой ключ-код и подождала сигнала.

«Лейтенант Ева Даллас, принято. Регистрация на сотрудника Делию Пибоди», — сообщила система.

Они вошли в пустое помещение с белыми стенами без окон, украшенное белыми цветами. Ева шагнула к настенному компьютеру, Пибоди заперла дверь. Ева ввела по порядку все три дела и наиболее вероятный вариант программы.

«Элементы приняты, идет анализ. Недостаток деталей внешности подозреваемых».

— Используйте наброски.

«Процесс координации. Загрузка данных».

— Я смотрела видеофильм про четырех обормотов, застрявших в «Голографии», — начала Пибоди. — Трое увязли в болоте посреди джунглей, четвертый засел в каком-то городском подвале. Пришлось взять топор и…

Оглядев белую комнату, Пибоди прикусила язык.

— Сейчас лучше о таком не вспоминать, а то тоже угодим в болото. Фильм назывался «Голо-ад». Скоро выйдет продолжение.

— Появится тип с топором — мочи его, — посоветовала Ева.

«Загрузка завершена, начало программы через десять секунд. У вас остается тридцать четыре минуты восемнадцать секунд. Три секунды, две, одна…»

Ева последовала за убийцей до двери дома Баствик. Она обратила внимание на декабрьские сумерки, на сгенерированные компьютером звуки городской улицы. Рука в перчатке нажала на звонок, дверь без труда открылась.

— Что она, по-твоему, чувствует? — спросила Ева, входя вместе с убийцей в лифт. — Если у нее это впервые — а у нас нет причин считать иначе, — то она должна нервничать. Она так легко передвигает коробку на своем плече, словно это заученная хореография.

— Никаких колебаний, — согласилась Пибоди. — Спешки тоже не видно.

— Всем своим видом она говорит: не обращайте внимания. Никто и не обратил. Но она же жаждет внимания! Это для нее важнее всего.

— Твоего.

— Да, для начала.

Баствик в своем завидном домашнем облачении открывает дверь. Ее губы шевелятся, компьютер предлагает озвучивание: «Хорошо. Поставьте на…»

Ее последние слова. Убийца вынимает из правого кармана шокер. Разряд в солнечное сплетение. Нервная система Баствик парализована, тело пробивает судорога, руки с безупречным маникюром обвисают, она оседает, валится на спину, стукается головой об пол. Глаза секунду-другую открыты, потом закатываются, веки захлопываются.

Согласно предложенному Евой сценарию, убийца с мультяшно-неразборчивыми чертами лица ставит свою коробку на стол, достает из левого кармана специальный резак и вскрывает коробку. Появляется банка герметизирующего геля и перчатки.

— Она заранее обработала гелем руки и ноги.

— Уборщики пришли в двадцать три часа, — напомнила Пибоди, сверившись со своими записями. — До этого, насколько нам известно, здесь никого не было. Чистильщики не нашли ничьих волос, волокон, отпечатков, кроме принадлежащих потерпевшей.

— Она проявила осторожность. Возможно, под головным убором у нее была специальная шапочка. Наверное, она опять включила сигнализацию — программа ничего не показывает, но это в ее стиле: ничего не оставлять на авось. Она должна была снять пальто: в нем слишком жарко и неудобно. Что было под ним, мы не знаем. Зачем нести ее в спальню? — спросила Ева, видя, как убийца в стиле пожарного, спасающего погорельца, тащит Баствик.

— Для удобства? — предположила Пибоди.

— Ей не жаль времени. Завидное спокойствие! Ну, и любопытство: что у Баствик за спальня? Кладет ее, переводит дух, возвращается за коробкой.

Наблюдая за убийством, Ева испытала приступ тошноты, когда ноги жертвы застучали по кровати. Глаза жертвы снова раскрылись и остекленели, из раны потекла кровь.

— Со спины. Пальто долой. Под пальто защитная одежда и гель на случай пятен крови, даже попадания волос потерпевшей. Потом ей пришлось сжечь все лишнее.

— Что на ней было: комбинезон санитара, работника морга, чистильщика?

— Типа того. Или маляра. Борца с насекомыми. Потом он выворачивается наизнанку и кладется в пакет, дальше — в коробку. Программа: пауза!

Картинка замерла, и Ева шагнула в нее, обходя убийцу с размытым лицом.

— Ты давно все спланировала, не упустив ни одной мелочи. Компьютер, время!

«Прошло двенадцать минут сорок пять секунд».

— А ведь надо было еще вынуть комбинезон из коробки, натянуть его, потом опять снять, запаковать, убрать в коробку.

«Средняя протяженность манипуляций с защитной одеждой — минута пятьдесят две секунды».

— Пересчитать с добавленным временем и продолжить программу.

— Мы давали ей двадцать семь минут от прихода до ухода, — сказала Пибоди.

— Именно! Пока что она использовала только половину этого времени. Добавим время на написание послания, — сказала Ева, наблюдая, как убийца выводит буквы. — Теперь убрать все в коробку, снова ее запечатать, надеть пальто и перчатки. Оглядеться — все ли в порядке. И смыться — почти вприпрыжку.

Наблюдая за убийцей, Ева дождалась, пока компьютер объявит о завершении первой стадии программы.

— Общее время?

«Двадцать минут десять секунд».

— Куда делись остальные семь минут? — спросила Пибоди.

«Ответ невозможен из-за нехватки данных».

— Тебя не спрашивают. Предположим, она предприняла обход квартиры. Эти хоромы того стоят! Предположим, она что-то прихватила — никто и не заметил.

— Не думаю. Скорее, ей потребовалось время, чтобы настроиться на убийство или прийти в себя после. Но она столько ждала и так счастлива, когда уходит! Писала она твердой рукой.

— Торжествовала?

— Нет. — Ева в задумчивости сделала еще один круг. — Это напрасная трата времени. Торжествовать можно потом, оказавшись в безопасности. Уверена, у нее в коробке был лазер и увеличительные очки. Она тщательно осмотрела кровать, разгладила ее в поисках случайного волоска. Сходила в гостиную, вернулась. Вот на что у нее ушло лишнее время.

— Машина, а не мозг. Аналитический склад ума.

— Но не без навязчивого невроза. Держу пари, что когда мы ее схватим, Мира найдет у нее кучу неврозов. Компьютер, начать вторую стадию.

В этот раз из-за отсутствия на месте преступления камер наблюдения невозможно было определить, сколько времени потратила убийца. Гораздо больше, чем в первый раз, предположила Ева: из-за неряшливой обстановки в логове у Ледо пришлось повозиться, проверяя, не осталось ли следов.

— Второй раз эмоциональнее. Само убийство того же типа.

Как и в первый раз, Пибоди отвернулась, чтобы не видеть, как убийца, пользуясь скальпелем, вырезает у трупа язык.

— Того же типа?

— В первом случае ей пришлось заходить со спины и сильно тянуть, чтобы проволока врезалась достаточно глубоко. Наверное, от усилия у нее дрожали руки. Чтобы всадить Ледо в грудь обломок кия, она должна была нагнуться, обхватить деревяшку обеими руками и надавить всей тяжестью. У нее была потребность все это ощутить, почувствовать ответственность, взять все под контроль. Но во второй раз она чуть-чуть расслабилась.

— Притом что у нее, наоборот, должно было быть больше уверенности.

— Ей уже знакомо это волнующее чувство, и это добавляет предвкушения на другом уровне. Это не просто долг — так она это ощущает, — но и удовольствие. Или по крайней мере удовлетворение. К тому же она добилась моего внимания, но это не совсем то, чего она хотела. Она хотела одобрения, — продолжила Ева, наблюдая, как убийца выводит буквы на грязной стене. — Хотела благодарности. Она уговаривает себя, что увидела все это на пресс-конференции. Что я подала ей соответствующий сигнал. Вот только мои слова — а слова имеют значение — оказались неправильными.

— Думаешь, она уже начинает видеть в тебе врага?

— Начала уже тогда, когда вышла радостная из квартиры Баствик. Потому что это стало ЕЕ делом. Так было всегда, но теперь она сама это увидела. Чего ОНА хочет, кто ОНА такая — к этому все свелось. Я — предлог. Важный, необходимый. Компьютер, последняя программа.

«Как занятно! — подумала Ева. — Когда наблюдаешь это в действии, происходит концентрация, уплотнение. К Хастингсу можно было подобраться самыми разными способами. Можно было бы выбрать вместо него кого-нибудь еще, более досягаемого, вроде Ледо. Но в Хастингсе было больше…»

— …риска, — закончила она свою мысль вслух. — Здесь она больше рискует — взять хотя бы карабканье по лестнице. Вот скажи, кто смотрит вверх?

— Туристы, иностранцы, — начала Пибоди. Ева с улыбкой оглянулась на нее.

— Бинго! Чужие только и делают, что задирают голову. Гляди, какое высоченное здание! Воздушный трамвай — зря мы на нем не проехались! Она пошла на риск. Риск не такой уж сильный: кто-то увидел бы просто человечка, тащащего вверх коробку.

— Поняла: в этом не было необходимости. Она сама этого захотела. Чтобы произвести на тебя впечатление?

— Может быть. И чтобы добавить адреналина. Теперь ей подавай его. Она звонит в дверь и ждет. Раз она изучала Хастингса, то знает, что с него станется послать ее куда подальше, не открыв дверь, но слишком уж ей хочется, чтобы он ее открыл. И она добивается своего. Услышав его брань, она почувствовала неожиданную волну приязни. Разряд он получил с более близкого расстояния, чем Баствик, поэтому сначала отпрянул, весь трясясь, а потом рухнул. Убийца ставит коробку на пол, начинает закрывать дверь, но тут по лестнице спускается Матильда. Полет бутылки с вином, электрический разряд, не попадающий в цель.

— Брызги вина попали на пальто — как же без этого?

— Вот оно! Два момента. Конец программы! — Ева повернулась к Пибоди. — Первый. Если она действительно изучала Хастингса, то почему не учла, что имеет дело с творческой личностью? У него могла быть поздняя фотосессия, почему бы ему не заставить натурщиков работать допоздна, пока он не добьется от них желаемого? Допустим, подружку и интимный ужин она исключала, но как не предусмотреть осложнений из-за его ветрености, требовательности, нестандартности? В общем, он — неудобная мишень.

— Зато видная. Если бы она с ним сладила — а это произошло бы, если бы не Матильда, — то это убийство затмило бы убийство Ледо, — сказала Пибоди. — Баствик и та оказалась бы на заднем плане. К тому же третье по счету убийство само по себе превращает ее в серийную убийцу. Успешный фотограф-художник — это тебе не подзаборный торчок.

— Да, убить еще одного наркомана значило бы разочаровать публику. Теперь второй момент: велика важность — полуодетая безоружная баба! Но она ее не преследует. Словом, она мыслит от сих до сих, не способна молниеносно изменить свой план. Матильда не вписывалась в этот план, поэтому убийце оставалось только спасаться бегством.

— Ты с самого начала назвала ее трусихой.

— Если бы только это.

Три реконструкции, запущенные подряд, добавили ясности.

— Первые два убийства прошли гладко. Как она задумала, так все и произошло. Ей нужны порядок и логика. Появление Матильды нарушило порядок. Оно было нелогичным.

— И она уже не знала, как поступить, — добавила Пибоди. — Инстинкт не подсказал, как действовать не по сценарию.

— Именно. Вместо того чтобы догнать полуодетую невооруженную женщину, прикончить ее и повторить прерванную попытку, она уносит ноги.

«Запрошенное время истекло. Просьба выйти из системы и покинуть помещение».

— Хорошо. Компьютер, отправить программу на мои домашний и служебный компьютеры. Лейтенант Ева Даллас.

— Она возвращается туда, где чувствует себя в безопасности, — продолжила Ева, покидая «Голографию». — Пытается успокоиться. Принимается писать мне письмо с извинением. Ах, Ева, я тебя подвела. Но случившееся не выходит у нее из головы. Все должно было получиться! Я должна была проявить больше благодарности. Кто виноват, раз она все так отлично подготовила? Она так мне доверяла, а что получила в ответ?

— Что из всего этого следует?

— Что она не коп. Или что была (или остается) совсем никудышным копом. Любой стоящий полицейский, проработавший хотя бы два дня, умеет ориентироваться по обстоятельствам. Копы преследуют, а не убегают. Ты вооружена, а твоя жертва нет? Какое может быть бегство? Нет, коп не убежит. Фанат, добровольный помощник — может быть. Кто-то, имеющий отношение к органам правопорядка, но не состоящий на действительной службе, — тоже.

— Если ты права, мне полегчает. Мне очень хочется, чтобы ты не ошибалась, особенно после…

— Разговора с Тортелли. — Ева видела свою напарницу насквозь. — У нас на пути электронный отдел. Хочется потолковать об этом с Фини, если он еще на месте. После этого я подброшу вас с Макнабом до дома.

— Серьезно?

— Мне это более-менее по пути, тем более если Мэвис дома. Кстати, узнай. Если она дома, мне хочется самой на нее взглянуть.

— Конечно. Вы с Рорком пойдете на «Болл дроп»?

— Куда мы денемся! Но при одном условии: если в предстоящие сутки нас обоих постигнет обширное помутнение мозгов. — Она нахмурилась. — А вы?

— Хотим — если отпустишь. Это, конечно, сумасшествие. В свой первый год службы в полиции я сдерживала толпу на Новый год — вспомнить страшно! Но было весело. Мэвис добыла для нас пропуска, по которым всюду пускают. Почувствуем себя персонами ВИП и потолкаемся со знаменитостями и музыкальными звездами.

— Лучше пусть с меня живьем спустят шкуру и запихают мне в рот, только не это!

— Фу!

— Согласна, отвратительно, зато близко к правде. — Ева свернула к отделу электронных расследований, но не стала пересекать границу этого ослепительно сверкающего мира.

Там никто не сидел смирно: кто-то пританцовывал стоя, кто-то подпрыгивал в кресле, хотя постороннее ухо не улавливало ритма. Все в отделе, кроме одного-единственного человека, были залиты пронзительным, ядовитым светом.

Этим единственным был Фини — помятый оазис здравомыслия в напрочь свихнутом окружении. Он стоял смирно — нет, и он притопывал на месте! — перед собственным сумасшедшим пультом и тыкал пальцем в разные кнопки, демонстрируя что-то двоим подчиненным.

Его отдел пропах сладкими напитками и фруктовой жвачкой. Некто в чем-то электрически-голубом, с копной зеленых волос, вертелся внутри виртуального куба и что-то верещал.

— Видишь? — сказала Ева. — Умножь это на пару миллионов — вот тебе и «Болл дроп».

— В этом все его волшебство!

— Вот как это делается! — крикнул Фини и ткнул обоими указательными пальцами в экран.

Женщина-детектив, стоявшая справа от Фини, потрясла в воздухе кулаками и крутанула задницей, обтянутой чем-то розовым в белую полоску.

— Заметано, капитан!

— Смотрите и учитесь, дети мои, смотрите и учитесь! — Фини отряхнул ладони. — Закругляйтесь. Можете производить арест. Хищение, налоговые нарушения, шантаж.

— Муха запуталась в паутине, босс. Спасибо.

Фини оглянулся, заметил Еву и кивнул ей и Пибоди.

— Есть минута? — спросила его Ева.

— Уже есть.

— Пибоди, проверь, где Макнаб. Созвонись с Мэвис. Пойдем к тебе в кабинет, Фини. Здесь мне плохо думается. Не знаю, как ты здесь выживаешь.

— Здесь улучшается мозговое кровообращение, — ответил он, уводя Еву. — Хотя иногда побаливает башка.

Он выудил из чашки у себя на столе два засахаренных орешка, сел и положил ноги на стол.

— Я проторчал там целый час. Здорово дать отдых ногам! Выкладывай.

— Ты успел познакомиться с новыми данными?

— Продолжай. Я в курсе.

— До нападения на Хастингса я думала, что мы ищем копа. Но разве коп сбежит от невооруженного свидетеля? Ты вооружен, свидетель — нет, жертва лежит. Надо догнать и вырубить свидетеля, а потом доделать дело.

— Кто у нас только не служит!

— Да, но, даже учитывая это, — в чем риск? Да еще когда в крови адреналин!

— Судя по рапорту, неизвестный выпустил только один электрический разряд. Ты права, наш сотрудник не успокоился бы, пока не положил бы все мишени.

— Вот именно! А тут всего одна попытка. Как это понять? Предположим, она промахнулась, потому что ее застали врасплох. Но расстояние-то — каких-то десять-двенадцать футов! Двоих первых она свалила с маленького расстояния, но Хастингс был еще ближе, под самым ее носом. Значит, мы имеем дело не просто с новенькой, а с настоящей мазилой. Понимаю, риск. Но свидетельница была буквально у нее под рукой. Она наверняка ее догнала бы. Какой коп не бросился бы вдогонку?

— Полицейских не учат теории вероятности. Но мы имеем дело не с патрульной, а, скорое, с канцелярской крысой. С кем-то из обслуги, или вообще со штатской.

— Или все сразу. Это кто-то из нашей системы, Фини. Если бы ты не читал мой рапорт о Ледо, то не знал бы, что однажды мы с ним сцепились.

Она тоже взяла несколько орешков и закружила по кабинету.

— Про Баствик все было известно. Та сама подчеркивала, что имела со мной проблемы, что у нас с ней вражда.

— Баствик стала первой.

— Ну да. Это было просто. Первый шаг. Убийство Ледо — более личное. Она говорит: «Я знаю, что было, и расплачиваюсь с ним за тебя». Это глубже, чем Баствик.

— Убить Ледо было проще, но убийство Баствик имеет более обобщенный смысл. Это территория Миры, но я тебя понимаю. После Ледо убийца стал многословнее, кривая поползла вверх. На обоих местах преступления чисто, как в гостиной у моей тетушки Кристалл: ни единого следа. Согласен, она как-то связана с правоохранителями, особенно учитывая, что ей известно многое, неизвестное публике.

— А потом Хастингс. Как ни странно, он мне симпатичен. Мы с ним лаялись, но я всегда его перебарывала. Более того, выкипев, он становился полезным. Я показывала ему фотографии потерпевших. Он помог нам опознать Герри Стивенсона. Но наша перебранка описана в рапорте.

— Кто читает рапорты? Мы имеем дело с напрямую вовлеченным человеком.

— Я провела стандартный поиск и ничего не получила. Может, копнуть поглубже?

— Можно попробовать. Только учти, с правильным доступом легко добраться до архива. Если ты умелец и сильно заинтересован, то можно залезть туда и пиратским способом. Она заинтересована и вполне технически подкована.

Ева присела на его стол.

— Ты кого-нибудь подозреваешь? Кто-нибудь из вашего технического персонала, новичок, из вспомогательного контингента? Вы же прибегаете к помощи внешних консультантов.

— Конечно, нам нужны умельцы. Знатоки из штатских. Чего далеко ходить: Рорк! — Он взъерошил себе волосы, и так стоящие дыбом. — Я пороюсь. Пока что никто не приходит в голову. Слушай, мои дети прибегают к помощи умельцев, с которыми я незнаком. Энтузиастка — вот кого мы ищем! Коп-энтузиаст, бдительная энтузиастка из штатских, твоя лучшая подруга, заразившаяся энтузиазмом.

— Разве что бывшая.

— Ну да, теперь вы в ссоре, — согласился Фини. — Теперь она для тебя — скулящая стерва.

— Такая не может числиться у меня даже в бывших подругах. Но вообще-то друзья меня тревожат. Не хочу тебя оскорбить…

— Лучше не надо. — Он поменял ноги. — Я старше тебя по званию.

— Ты был моим наставником, партнером. Ты… — Если она кого-то и называла про себя отцом, то только его. Но такая сентиментальность недопустима для них обоих. — Ты мой друг. Когда я пытаюсь рассуждать, как она, то спрашиваю: кто Еве дороже всего? Кого отпихнуть, чтобы занять при Даллас место закадычного друга? Первым делом в голову приходит Мэвис: самая давняя подруга и штатская при этом. Следующие — ты, Фини и еще Пибоди.

— А Рорк тебе не друг?

— До него ей не дотянуться. Не обижайся, у меня получилось неуклюже. Я хотела сказать, что он защищен. Чувствую, ей хватит ума не напасть на копа, но…

Он зачерпнул целую горсть орешков, откинулся в кресле и уставился на Еву.

— Старый коп, ас-программист, клерк? — Он забросил себе в рот орешек. — Легкая добыча?

— Это все в ее голове, Фини, а не в моей. «Старый». Ну, ты даешь!

— Я чувствую свои годы сильнее, чем раньше, но я не легкая добыча.

— Я это знаю, а она? Я тебе объясняю, как сама все это вижу, и прошу, чтобы ты соблюдал осторожность. Она набросится на дорогого мне человека. Если не в следующий раз, то скоро. Если я ее не остановлю.

— Пока что она действует хронологически. Представь, что ты тянешь кандидатуры из шляпы. Кто был бы следующим на очереди? Не из друзей.

— Черт, Фини, всех не сосчитать! — От одной этой мысли она закрыла ладонями лицо, прижала пальцы к глазам. — Господи, придется изучить все мои прошлые дела, начиная с дела Стивенсона.

— Можно и так, — согласился Фини. — Это значит похоронить себя недели на две. Или пусть Рорк загрузит их все и прокрутит в своей продвинутой компьютерной лаборатории. Предмет поиска — словесные или рукопашные стычки с людьми, в данный момент находящимися на свободе. Так мы отсортируем других копов. Она может, конечно, покуситься и на них, но штатские вероятнее. Тоже медленный способ, но гораздо быстрее, чем копание в уголовных делах последних двух лет. И глаза побережешь.

— Еще надо проверить вероятность того, что у меня уже имеется. Я бы заставила Рорка поторопиться. — Ева взбодрилась, поняв, как надо действовать. — Начну с глубины в полгода. Вероятность, временной фактор. Уже кое-что.

Она посмотрела на свой оживший коммуникатор.

— Киунг. Пресса жаждет новостей. Он предлагает сделать заявление, не отвечая на вопросы. Могло быть хуже.

Немного подумав, она написала в ответ: «Через 10 минут. Только короткое заявление. Мне надо работать».

Она убрала коммуникатор в карман и встала.

— Пошла разбираться. Если Макнаб свободен, я подброшу его и Пибоди домой, заодно загляну к Мэвис.

— Забирай его. Я тоже закругляюсь. Не бойся, я буду особенно осторожен со склонными к самоубийству женщинами, принимающими меня за легкую добычу.

— Молодец! Спасибо. — У двери Ева задержалась. — Ты не против побывать завтра вечером на «Болл дроп»?

— Буду не против. Если я к этому времени выживу из ума.

Она поблагодарила его улыбкой.

— Я того же мнения.

В зале для прессы она ознакомилась с подготовленным Киунгом заявлением и вышла к частоколу камер и микрофонов.

Тут же зазвучали вопросы. Она стала молча ждать, пока прекратится шум. Каменное молчание часто усмиряло подозреваемых и отказывающихся от сотрудничества свидетелей. С репортерами требуется больше терпения, но обычно и они в конце концов берутся за ум.

— Вопросы я игнорирую, так что не воруйте у меня время. Расследование убийств Леанор Баствик и Вендала Ледо находится в активной стадии.

— Есть новые улики?

— У вас есть подозреваемый?

— По нашему мнению, нападение на Дирка Хастингса вчера вечером совершил тот же человек, который виновен в смерти Баствик и Ледо. Мистер Хастингс получил телесные повреждения, но уже полностью здоров. Всем вам роздан новейший портрет подозреваемого, составленный со слов свидетелей, поэтому прошу воздержаться от вопросов, на которые я не намерена отвечать. Подозреваемому помешал гость мистера Хастингса, и он убежал. Личность свидетеля я не раскрою.

Новая лавина вопросов стала испытанием для ее терпения.

— Мы работаем со всеми уликами и со всеми версиями и продолжим делать это, пока подозреваемый не будет установлен и задержан. Добавлю, что все мое внимание посвящено подозреваемому.

Она выбрала одну камеру и продолжила, глядя в нее:

— Подозреваемый убил двух безоружных людей, сначала оглушив их. Мистер Хастингс тоже был не вооружен и оглушен. Разница заключалась в присутствии свидетеля, заставившего подозреваемого сбежать с места преступления вместо того, чтобы наброситься на человека, находившегося в сознании. Делайте ваши собственные выводы.

Она пренебрежительно отвернулась от репортеров и, не обращая внимания на бьющие ей в спину вопросы, скрылась.

— Вы чуть не объявили подозреваемого трусом, — сказал Киунг.

— Делайте ваши собственные выводы, — повторила она. — Пибоди, Макнаб! Поехали.

Ей необходимо повидаться с подругой, прежде чем возобновить преследование убийцы.

17

— Служба доставки всегда на месте, — сказал Макнаб, залезая во внедорожник следом за Пибоди и щипая ее за зад. — Как насчет чашечки кофе, Даллас?

Ева хотела отказаться из принципа, но передумала: надо побороть усталость.

— Давай.

Пока Макнаб возился с автокухней, она успела выехать из гаража.

— Рассказ Пибоди про вашу работу в «Голографии» меня вдохновил. Я побежал к Янси, и мы поиграли с голограммой нашего неизвестного. В нашем распоряжении были наброски Янси, записи камер, предположения о росте и все такое прочее.

Он протянул Еве стаканчик с кофе.

— Насчет телосложения мы поспорили, но согласились, что большая часть объема приходится на пальто, что бы она ни носила под ним. Учитывая соотношение длины рук и ног, размер обуви, ширину плеч и бедер, помня о нижнем белье, мы даем ей среднее значение роста между пятью футами восемью дюймами и пятью футами десятью дюймами. У нее должны быть кое-какие мускулы. Судя по вашей реконструкции, первую потерпевшую она не волокла, а несла на руках. Вес потерпевшей — пятьдесят восемь килограммов.

Он подал кофе Пибоди.

— С волосами и глазами еще сложнее: волос вообще не видно. Хастингс показывает, что глаза карие, но цвет глаз можно поменять. Мы повозились и решили, что волосы у нее короткие. Она, конечно, могла убрать их под шапочку, но проще и разумнее, даже нося чепчик, стричься коротко. Так меньше вероятности, что выпадет волосок.

Ева посмотрела на Макнаба в зеркало заднего вида: он наливал себе шипучку.

— А ты поработал головой!

— Задействовал серое вещество, лейтенант. — Он ухмыльнулся. — Мы сварганили несколько серий по пять изображений, в каждой есть что-то свое. Не бог весть что, но в следующий раз мы подкрадемся к ней вплотную. — Он отхлебнул из стакана. — Я закончил как раз перед тем, как меня позвала Пибоди. Файл отправлен на ваши компьютеры. Приедете домой — можете полюбоваться.

— Зачем ждать? — Они тащились еле-еле. — Может, посмотреть прямо здесь?

— Почему нет? — Зная ее, он расстегнул ремень безопасности и потянулся вперед. — Секундочку.

Он выглядел как третьеразрядный клоун, случайно угодивший на Северный полюс. Но, Ева знала, в своем деле он настоящий фокусник.

— Любуйтесь. Здесь я тоже включу — для Пибоди.

Ева переключила машину на автопилот. Она может доехать до Мэвис гораздо быстрее, но сейчас разумнее изучить результат сотрудничества Макнаба и Янси.

В первой серии фигурировала высокая, крепко сложенная женщина с завидной мускулатурой. Последнее бросалось в глаза, благо детективы нарядили свой персонаж в крохотное бикини в горошек.

— Нравится? — спросил Макнаб, увидев в зеркальце Евины глаза. — Хороший способ показать телосложение!

Ева пробормотала что-то неразборчивое. Стрижка у персонажа короткая, почти как у центуриона, волосы каштановые. Ориентируясь на описание Хастингса, они снабдили подозреваемую карими глазами, тонкими губами, прямым носом, округлым подбородком.

— Вы запускали распознавание внешности?

— Пытались, но при стандартных чертах лица получается несколько миллионов вариантов, а это все равно что ничего.

То, что их машина смахивает на танк, не делало движение в пробке быстрее. Ева вздохнула и перешла к следующему персонажу — постройнее, с сильными руками, с более светлыми волосами, с подрубленной челкой. В этот раз бикини золотое, со стальным отливом.

Третья оказалась еще массивнее, фигуристее, волосы торчком, квадратный подбородок, полная нижняя губа. В розовых стрингах в звездочках и минимальном лифчике в форме серебряной звезды.

— Тут есть опция смешивания и подгонки черт и элементов, — объяснил Макнаб.

— Как переодевание кукол, — сказала Пибоди. — Я обожала это в детстве!

— Только твои куколки не нападали друг на дружку с удавкой. А что, блестящая идея! — Макнаб не дал Пибоди ответить. — Куклы-убийцы-трансформеры! Надо подсказать Рорку, пусть поставит товар на поток!

— Я ему передам. Отличная работа, Макнаб! Еще не прорыв, но как мозговой штурм заслуживает самой высокой похвалы.

— Мы ковырялись всего один день.

Проигрывая увиденное в голове, Ева снова включила ручное управление. На парковку рядом с квартирой надеяться не приходится. Разве что случится чудо.

Именно оно и случилось, и Ева, мысленно ударив в ладонь кулаком, поспешно, чтобы никто ее не опередил, метнулась к освободившемуся месту.

— Разве мы поместимся? — спросила Пибоди. — Такой громадине здесь не втиснуться.

Стиснув зубы и прищурившись, Ева пробормотала:

— У меня втиснется.

Сначала она доверила деликатную процедуру парковки автопилоту, способному произвести необходимое маневрирование, а сама сосредоточилась на том, чтобы не реагировать на гудки водителей, возмущенных тем, что она преградила им дорогу.

«Выбранное парковочное место на 11,2 сантиметра короче необходимого стандарта при соблюдении расстояния спереди и сзади».

— Заткнись! — прошипела Ева и переключилась на ручное управление.

— Надо бы резко влево, — начал Макнаб, но прикусил язык, увидев ее гневный взгляд.

Она, правда, сделала именно то, что он посоветовал, потом подала назад, рванула вперед, снова назад. Особенно нетерпеливым на дороге она продемонстрировала средний палец.

Устав от дерганья, она взмыла в воздух, вывернула руль и под лепет Пибоди, смахивающий на испуганную молитву, мягко опустилась.

От машин впереди и сзади ее отделяло в лучшем случае по сантиметру-два.

— Бедный драндулет сзади! — сказал Макнаб. — У него нет вертикального хода. Ему ни за что не выбраться.

— Не мое дело. И вообще, я ненадолго.

Когда-то она жила в этом районе, населенном в основном работягами, с редкими вкраплениями более состоятельных жильцов, вроде Мэвис и Леонардо. Тут и там наблюдались признаки облагораживания среды, но знакомое кафе, маленький рынок, крохотный гастроном никуда не делись.

В витрине миниатюрного китайского заведения на другой стороне улицы по-прежнему висело объявление «требуется разносчик». Неужели они за все это время так и не…

Ева увидела ее в тот момент, когда макси-бус отъехал от остановки. Неся под мышкой коробку, она только что миновала заведение Мин И.

На ней были темные очки, но это не помешало Еве понять: она увидела, что попалась.

— Подозреваемая, северо-восток. Берем ее. Берем! — крикнула Ева, перепрыгивая через бампер драндулета и бросаясь за уже перешедшей на бег фигурой в мешковатом буром пальто.

Она нырнула в промежуток между такси и «мини», выбросила руку, как будто могла усилием воли остановить летевший на нее фургон. Между ней и беглянкой было уже полквартала, и расстояние ежесекундно увеличивалось. Какая бы фигура ни скрывалась под пальто, эта женщина умеет бегать.

Она не оглядывалась, не показывала Еве свой профиль, а только прибавляла скорость.

Кто-то крикнул, кто-то выругался, когда беглянка в буром пальто отпихнула женщину с портфелем и с продуктовой сумкой. Сразу несколько человек перешли на бег, чтобы поспособствовать поимке, и образовали толпу. Ева вильнула влево, чтобы не врезаться в нее, и чуть не сбила с ног парня с детской коляской.

Когда она обогнула его, бурое пальто уже пропало. Она оглядела улицу и обреченно выругалась себе под нос.

— Он чуть меня не повалил! — гневно крикнула женщина с порога маленького гриль-бара.

— Брось, Шерри, Нью-Йорк есть Нью-Йорк!

Ева протиснулась мимо возмущенного мужчины и бросилась в бар. Ей в нос ударила вонь жареного лука и пролитого пива, пол был липкий, столы шаткие, приборы со звоном летели на пол. Под крики посетителей она врезалась в дверь, ведшую в подсобку.

— Вы куда? — крикнул ей вслед бармен, но она уже рванула на себя двери одну за другой. Какой-то злосчастный официант, уступая ей дорогу, поскользнулся и упал вместе с подносом, залив все вокруг себя супом и развалив соскользнувший с тарелки сандвич.

Живая гора в грязном, некогда белом, фартуке, в сдвинутом набок белом берете, с рассерженными глазами, преградила Еве путь.

— Прочь из моей кухни!

Повар толкнул ее, и она, ступив в пролитый суп, чуть не грохнулась на пол.

— Полиция, чтоб тебя! — Она полезла за жетоном. — Отправлю твою тушу в Управление, если не перестанешь мне мешать!

— Туда! — Повар указал себе за спину и отпрянул с неожиданной ловкостью. — Чтобы духу твоего здесь не было!

Ева оттолкнула загородившую ей путь тележку, перелезла через гору кастрюль, бидонов и прочей всячины с полки, предусмотрительно опрокинутой на бегу убегающей подозреваемой.

К тому моменту, когда Ева добралась наконец до задней двери и вылетела наружу, беглянки след простыл.

— Вот сукина дочь! — Она выместила зло на урне, так сильно ее пнув, что прогнулся металл. — Сукина дочь! — повторила она присоединившемуся к ней Макнабу. — Я ее упустила.

Макнаб завертел головой в тщетной надежде увидеть хотя бы удаляющуюся спину. Потом, пытаясь отдышаться, нагнулся.

— Ну и бегаете вы, Даллас! Даже завидно.

— Она тоже.

— Пибоди вызвала подкрепление: пешие наряды, патрульные машины. Она побежала к Мэвис, проверить, как они там. Я догонял вас.

Все еще пыхтя, он достал коммуникатор.

— Упустили, — сказал он Пибоди. — Скоро будем.

— Поняла. Здесь все хорошо. Мне спуститься к вам?

Макнаб вопросительно взглянул на Еву, та покачала головой.

— Незачем.

— Сиди там. Мы скоро.

— Не догнала. Чуть не схватила, но чуть-чуть не в счет. Люди помешали, чтоб им пусто было!

— Я сперва не понял. — В двери выросла гора в грязном фартуке. — Какая-то беготня у меня на кухне — что, думаю, за черт? Она — сперва я принял ее за мужчину — опрокинула Тревора, как кеглю. Лоло говорит, у нее на затылке мотался узел волос размером с кулак. Ну, дела!

Стараясь держать себя в руках, Ева сделала шаг назад.

— Вы сами успели ее разглядеть?

— Ворвалась что ваш торнадо, уронила Тревора, бежала, хватая подносы и тележки и толкая их назад, разбрасывала кастрюли и посуду, все, что под руку попадалось. Разглядишь тут такого. Такую. Разве что со спины. Если бы я до нее дотянулся, она бы не сбежала.

— Могу себе представить! Мне надо поговорить с персоналом. Может, кто-то из них оказался глазастее.

— Не знаете, как она выглядит, и все равно гонитесь? Зачем?

— Как выглядит, не знаю, зато знаю, что она натворила. Вашему Тревору нужна медпомощь?

— Нет, о нем позаботится Лоло. Немного порезался, обжегся сковородкой. Повариха тоже обожглась, Стеф уронила себе на ногу кастрюлю и ушибла палец — так, ерунда. Зато сколько уборки! Когда вы ее поймаете, я вчиню иск.

— Не стану вас осуждать. Макнаб, за дело! На тебе посетители, на мне кухня.

Не потребовалось и десяти минут, чтобы выяснить, что никто не видел и не слышал ничего примечательного.

Лоло — старшая официантка и партнер человека-горы по имени Кейси — засуетилась, как курица в развороченном курятнике. Она оказалась внимательной телезрительницей.

— Это она убила женщину-адвоката, а потом наркомана. Я видела вас на экране. А тут она — все сносит на своем пути, устраивает у нас кавардак, опрокидывает малыша Тревора. Если бы Кейси знал, что это она, то догнал бы и повалил, можете не сомневаться. С Кейси шутки плохи, он служил в торговом флоте.

— Да ну?

— Ну да. Я-то ничего толком не видела, вы уж на меня не серчайте.

Она уперла руки в бока и огляделась. Худой парень мыл пол, еще двое наводили порядок на полках.

— Жаль, что мы не можем вам помочь. Оттого, что люди убивают друг друга, мне жить не хочется.

— Представляю.

Лоло улыбнулась, и в уголках ее рта появились ямочки.

— Тебе не мешало бы нарастить мясца. Кейси, дай-ка девочке с собой нашего лучшего супу. Что с того, что его вылили на кухонную раковину? Все за наш счет!

— Я очень вам благодарна, но нам нельзя принимать подарки.

Лоло махнула рукой.

— Это не потому, что ты коп, а потому, что кожа да кости. И пару кусков пирога! — распорядилась она. — Когда догонишь свою убийцу, тебе пригодится лишнее мясцо, иначе как ты ее скрутишь?

— Я правда не… Что за пирог?

— Хороший, можешь не сомневаться, — сказала Лоло с улыбкой.

Ева отпустила Макнаба, а сама задержалась, чтобы потолковать с полицейскими, которым предстоял обход квартала. Перед уходом она получила упаковку с супом, пирогом и чесночными палочками — добавлением от самого Кейси, сожалевшего, по его словам, что помешал ей.

Сначала она хотела убрать еду в багажник, но потом, сообразив, что так может про нее забыть, оставила коробку на пассажирском сиденье. Осталось только удостовериться, что включены все противоугонные и антивандальные приспособления.

Друзья ее ждали, поэтому она не стала звонить, а открыла дверь своим универсальным ключом.

Сколько раз она поднималась по этой лестнице, пока не познакомилась с Рорком? Не сосчитать! Однажды она на целых полчаса застряла в лифте и с тех пор им не пользовалась, даже когда еле таскала ноги.

Она подумала о счастливой совместной жизни Пибоди и Макнаба, о Мэвис и ее семье, не ведающих уныния. Не вздохнул ли весь этот дом с облегчением, когда она перестала вечер за вечером приносить сюда кровь и смерть?

Дурацкая мысль! Не иначе, результат разочарования, злости на саму себя за то, что упустила подозреваемую.

Она не задержится наверху: быстро проверит, все ли в порядке, распорядится об усилении бдительности и потащится со своим супом и дурным настроением домой. Там ее ждет верное средство от уныния — Рорк. Таковы правила их брака.

Она постучала в дверь. Дверь открылась, и в следующее мгновение она услышала крик. Рука потянулась за оружием. Ее остановил взрыв смеха.

— Что за черт?!

Леонардо — еще одна гора, только в модных тускло-золотистых брюках и в пиджаке до колен поверх черного свитера — встретил ее улыбкой.

— Мы предупредили Беллу, что ты придешь.

Малышка со всей доступной ей скоростью засеменила к гостье на коротких ножках, личико расплылось в улыбке, вьющиеся волосы напоминали солнечную корону. Казалось, она одета в радугу — такое впечатление производил ее комбинезон, придуманный, без сомнения, отцом. Ее башмачки представляли собой розовых пуделей.

— Дас! — сказала она и обняла Евины ноги.

— Привет! Отчего она всегда такая радостная? Чем вы ее кормите?

— Вся в мать!

— Дас, Дас, Дас! — Солнечная Белла задрала ручки.

Невероятное чувство — брать на руки ребенка. Ева всегда боялась ее уронить. Еще сильнее она волновалась, когда пухлые липкие ладошки трогали ее щеки, когда девочка заглядывала ей в глаза, когда щебетала что-то свое, невнятное.

— Прогнать бы ее лепет через переводчик, — предложила Ева. — Было бы интересно.

Белла запрокинула голову и расхохоталась, а потом прижалась липким ротиком к Евиным губам, издав громкий чмокающий звук.

— Сладкое! Вот причина твоего счастья: они пичкают тебя сладостями!

— Только на натуральной фруктовой основе, — поправил ее Леонардо. — Бен и Стив пошли пройтись, их стандартная дистанция — два квартала. Думаешь, она пожалует сюда? — Он ласково погладил огромной ручищей Беллу по кудрям.

— Это вряд ли. Скорее, она просто бродила вокруг, приглядывалась. Если Мэвис у нее в списке, то она не придет за ней в вашем присутствии. От безоружной женщины она и то сбежала, Леонардо. Знаю, у вас надежная охрана, но я все-таки хотела бы добавить к ней свою.

— Макнаб уже что-то нахимичил. Если у нас сработает сигнализация, будет слышно и у них.

— Неплохо. Он сегодня вообще молодец.

— Мэвис увела Пибоди к себе, показать ей свой костюм для «Болл дроп». Рад тебя видеть! — Он стиснул Еве руку и обласкал ее тревожным и благодарным взглядом. — Хорошо, что ты сторожишь моих девочек.

— Ты не забыл забрать…

«Ребенка», — мысленно закончила она, но Леонардо уже ушел.

Квартира утратила все признаки ее бывшего жилья: яркие ткани, цветастые подушки, горы кукол и игрушек — все это было ей чуждо.

Она решила, что может без опаски поставить девочку на пол. Все-таки та здесь обитает. Но тут Белла дернула за цепочку, едва выступавшую у Евы из-под рубашки, и вытянула бриллиант размером с детский кулачок.

— Аааа! — Ее глазки вспыхнули. — Ба-ба!

— А как же, мое.

Ева потянула бриллиант к себе, но Белла уперлась.

— Ба-ба! Дас! — Детские реснички затрепетали, ручкой, не цеплявшейся за цепочку, девочка погладила Еву по щеке. — Дас. — Это было сказано тоном соблазнительницы, вызвавшим у Евы смех.

— Даже не думай, детка. Я не отдам тебе камешек только потому, что ты красотка.

Трепещущие ресницы дитя не могли скрыть твердую решимость.

— Ба-ба, — прозвучало снова. Ева распознала в тоне Беллы угрозу.

— Серьезно? Ты мелкая, а я вооружена. Ба-ба моя, и точка.

Она стала опускать Беллу, но та не думала разжимать пальчики, державшие цепочку. Выбор у Евы невелик: либо силой разжать пухлые пальчики, либо опуститься на колени.

Она выбрала второе.

— Брось, не упирайся.

И тут Белла с улыбочкой — именно что коварной! — отправила бриллиант себе в рот.

Ева окаменела.

— Господи Иисусе!

Белла улыбнулась плотно сжатыми губами.

— Перестань! Выплюнь! Это несъедобно. Открой рот. Я серьезно. — От паники у Евы по спине ручьем побежал пот. Не хватало, чтобы малявка, еще не отпраздновавшая первого дня рождения, подавилась ее бриллиантом. — Вот черт! Выплюнь!

От отчаяния она уже была готова перевернуть проказницу вверх ногами и вытрясти из нее проклятый камень, но в этот момент в комнату влетела веселая Мэвис.

— Вот и твоя мама! Черт!

Мэвис недоуменно прищурилась.

— Я не виновата. — Господи, подумала она, так недолго самой помереть от страха. — Она попыталась съесть вот это. — Она показала обслюнявленный бриллиант. — Кому пришло в голову оставить нас одних?

— Ба-ба! — Белла попробовала отобрать у Евы бриллиант, пришлось убрать его из сферы досягаемости. Детский подбородок задрожал, в синих глазищах блеснули слезы.

— Это игрушка Даллас. — Мэвис взяла Беллу на руки, чтобы успокоить. Непонятно, как ей удается кружить по комнате в высоких красных сапогах — не иначе, помогают редкое проворство и чувство равновесия. — Сбегай за Беллиными игрушками. Покажи Даллас игрушки Беллы.

— Ба-ба! — Слезы моментально высохли, Белла попросилась на пол и заковыляла за своими игрушками.

— Она любит играть в переодевание. Я даю ей старую бижутерию. — Мэвис достала из кармашка упаковку салфеток и дала Еве. — Обычно она ничего не сует себе в рот, но твой камешек уж больно блестящий!

— Она умеет произносить слово «игрушка»?

— Оно среди ее любимых слов. — Мэвис оглянулась на лепет дочери.

— Все в порядке, Даллас? — спросила Пибоди.

— Да.

Мэвис тряхнула волосами — сегодня они были ярко-синие.

— Леонардо предлагает перебраться в отель, но…

— Вам и здесь хорошо. Даже лучше. Я бы сказала, что мы ее отпугнули. Теперь она дважды подумает, прежде чем на вас напасть. У вас хорошая охранная сигнализация, два копа на посту. Просто не оставайся одна, Мэвис, даже на несколько минут. — Тяжело вздохнув, Ева добавила: — Прости.

— Не смей извиняться! Передо мной — не смей. — Мэвис крепко обняла Еву. — Хочу вина. Давайте все выпьем вина.

— Все, кроме меня. Я не могу остаться. Но перед уходом надо кое-что проговорить. На втором месте после запрета оставаться одной стоит приказ не открывать дверь.

— На то существуют мониторы и все такое. Я знаю, как все это работает, недаром моя лучшая подруга служит в полиции.

— Я ее поймаю, Мэвис.

— Никто в этом не сомневается. — Мэвис оглянулась на спальню. — Ни одна живая душа!

— Макнаб почти закончил, — сообщил вошедший Леонардо.

— Тем лучше. Давайте еще раз повторим правила. Соблюдайте осторожность, но не беспокойтесь. Эти стены для нее непреодолимы.

— А кто беспокоится? Ты здесь таких видишь? — Мэвис постучала себя по лбу. — Видишь? Гладкий, как мой зад. Осторожности выше крыши. У нас есть для этого все основания. — Она поймала руку Леонардо и поцеловала. — Милый, не откупоришь бутылочку вина? Даллас отказалась, а мне бокальчик не помешает.

— Ты выполнишь все, что она тебе велит?

Мэвис дотронулась до сердца, поцеловала свою ладонь и приложила ее себе к губам.

— Даю клятвенное обещание, и пусть в случае его нарушения на меня обрушатся все муки ада!

— Тогда я открываю вино.

Когда он отошел, Мэвис сказала:

— Только не советуй мне отказаться от «Болл дроп». Я дала слово тебя слушаться, поэтому и здесь не ослушалась бы. Но очень не хотелось бы.

— Не посоветую. Там она к тебе не подберется. Она убегает, предпочитая безлюдье. Ты дала слово не оставаться одна. Ни на репетиции, ни на концерте, ни после. Никогда!

Мэвис снова дотронулась до сердца.

— Не останусь. У меня два гигантских-прегигантских повода остаться в живых. — Она посмотрела на Беллу и Пибоди с охапками игрушек в руках. — Вот один.

Белла вытянула ручки и исполнила пируэт манекенщицы, как его представляет годовалый ребенок.

— Ба-ба!

Она со сладкой улыбкой протянула Еве блестящий браслетик.

— Думаешь, я соглашусь на обмен? — Ева спрятала под рубашкой тщательно вытертый бриллиант и опустилась на корточки. — Должна тебя разочаровать, малышка: я слишком привыкла к своим вещам.

Но Белла не расплакалась, а обняла Еву за шею и что-то радостно пролепетала на своем языке. К Евиной щеке опять прижались липкие губы.

Ева осталась еще на двадцать минут, завороженная поведением Беллы: та залезла к ней на колени и смирно сидела на протяжении всего инструктирования родителей по поводу новых охранных кодов. Не исключалось, правда, и коварство: вдруг дитя замыслило снова завладеть бриллиантом, а то и привычно засунуть его в рот?

Уйдя, Ева еще раз внимательно оглядела улицу, потом задрала голову и посмотрела на окна Мэвис. В одном из окон красовалась красиво украшенная елка.

Мэвис не подкачает. Она много лет прожила на улице и сумеет за себя постоять. Появление семьи должно утроить ее природную осторожность.

Убедив себя в этом, Ева села в машину. Пора возвращаться домой. У нее тоже есть семья, и ей хочется туда, хочется съесть суп и пирог. Сначала нужно, правда, сообразить, как покинуть ловушку под названием «парковка».

18

Войдя в дом с пакетом из гриль-бара, Ева испытала приступ паники. Соммерсета — этого воплощения Смерти с косой, прикидывающегося символом гостеприимства, — нигде не было видно. Но, подойдя к домашнему переговорному устройству, она услышала приглушенные голоса. Ей вспомнилось прошлое ее похожее возвращение. В тот раз убийца сумел обмануть бдительность Соммерсета.

Она бесшумно переложила пакет в левую руку, правую опустила на рукоятку револьвера и шагнула к двери гостиной.

Соммерсет, само спокойствие, держал в руке бокал, а другой гладил разлегшегося у него на коленях кота. Напротив него сидела незнакомая Еве женщина, между ними мирно потрескивал камин.

— Лейтенант. — Соммерсет не перестал гладить кота, а всего лишь приподнял брови, уставившись на ее правую руку.

— Кто это? — спросила Ева, не снимая руку с рукоятки револьвера.

— Старая знакомая. Иванна, познакомьтесь: лейтенант Даллас. Лейтенант, Иванна Лиски.

— Я так много о вас слышала! — Иванна поставила свой бокал и величественно протянула руку — как королева, подставляющая для поцелуя свое кольцо, подумала Ева. — Очень рада знакомству.

Ева обратила внимание на ее выговор: как и в речи Соммерсета, в нем было что-то смутно восточноевропейское. Успокоившись, Ева опустила руку и обменялась с Иванной рукопожатием.

«Утонченно», — подумала Ева. Все в женщине отвечало этому определению. Очень светлые волосы уложены длинной волной вокруг кукольно-фарфорового лица. Светло-голубые глаза, бледно-розовые губы, изящные хрупкие черты лица. Приглядевшись, Ева предположила, что ей лет семьдесят.

— Я тоже рада. А вот я ничего о вас не слышала.

— Это все его скромность. — Иванна с музыкальным смехом посмотрела на Соммерсета. — Мы очень давние знакомые. Лоренс был моей первой любовью.

— Неужели? — Ева решила пощадить свою психику и не давать волю воображению.

— За первым мужчиной в жизни женщины всегда остается важное место. — Иванна приложила ладонь к груди, туда, где красовалась квадратная сапфировая брошь. — У вас чудесный дом. Я не была в Нью-Йорке много лет, все не получалось.

— Вы живете не здесь?

— Последние годы я живу в Париже, но сейчас здесь моя внучка, через неделю у нее свадьба. По этому случаю я и приехала, повидаюсь с близкими. — Она улыбнулась Соммерсету. — И со старыми друзьями.

— Что ж, желаю удачи. А мне уже пора.

— У вас важная работа, мы не можем вас задерживать. Полиция. В свое время… — игриво начала она, обращаясь к Соммерсету.

— Времена меняются.

— Никуда не денешься, как ни старайся их удержать. Надеюсь, мы еще увидимся, — сказала она Еве.

— Непременно. — Это было самое учтивое слово, пришедшее Еве на ум.

Оставив их с виски и воспоминаниями, она поднялась наверх.

Русская, украинка? А может, чешка? Так или иначе, ее голос навевает картины цыганских костров и ветхих замков в сумрачных ущельях. Трудно представить, что эта утонченная красавица с сапфиром на бледно-голубом платье нашла в костлявом Соммерсете с лицом, похожим на череп.

Ева отправилась к себе в кабинет с мыслью оставить еду из гриль-бара на кухне и засесть за доклад. Она предвкушала плодотворный мыслительный процесс.

Рорк сидел у себя, за своим письменным столом. Он был в свитере цвета ночного тумана. Его голубые глаза, от которых у нее замирало сердце, приветливо посмотрели на нее.

— Привет! Не знала, что ты дома.

— Недавно вернулся. Надо кое-что доделать. Что ты принесла?

— Ужин. — Она приподняла пакет. — Суп, хлебные палочки, пирог.

— Ты не теряла времени зря. Что за пирог?

— Говорят, хороший. Ты голоден?

— Если подумать, то, скорее, да.

— Я сейчас. Как насчет вина? Тот еще выдался денек!

— Что-то я не вижу свежей крови и синяков.

— Не в этом смысле, — отозвалась она уже из своего кабинета. — Хотя кровь могла пролиться. К счастью, не моя.

Глядя на экран со своим журналом, она нахмурилась.

— Не моя кровь, — повторила она. — Чужая.

Она отправилась в кухню с намерением проанализировать истекший день.

— У Соммерсета женщина.

— Не сомневаюсь. — Войдя в кухню следом за ней, Рорк развернул ее и поцеловал. — А сколько их было у него раньше!

— Не вздумай! — предупредила она его. — Я про женщину, сидящую внизу.

— Это Иванна. — Рорк направился к ней в кабинет, размышляя, какое вино открыть к ужину. — Пришла передо мной. Я поднялся больше для того, чтобы оставить их вдвоем, чем для работы.

Ева высунула голову из кухни.

— Зачем им быть вдвоем?

— Для воспоминаний. Кажется, они не виделись много лет.

— Ты ее знаешь?

— Знаю. Замечательная женщина!

— Зачем этой замечательной женщине Соммерсет?

Рорк выбрал крепкое мерло.

— Для воспоминаний. Они познакомились совсем молодыми. У них был пылкий и страстный роман.

Она не могла представить Соммерсета молодым и уж точно не хотела представлять его в пылу страсти.

— Потом она уехала в Киев — а может, в Москву. — Рорк пожал плечами. — Лет сорок-пятьдесят назад она была знаменитой танцовщицей, примой-балериной. Я видел записи ее выступлений — это потрясающе!

— Понимаю. — Ева вкатила тележку с ужином и с пирогом.

— Она гастролировала по всему миру и влюбилась в своего хореографа. У них родилось двое детей. — Он подал Еве бокал с вином. — Они были еще очень молоды, когда его убили. Это было в начале городских мятежей. Потом она выступала для богатых и привилегированных и жила той же жизнью, что и они. Или притворялась. Она сотрудничала с разведкой.

Ева заморгала, вспоминая это фарфоровое воплощение утонченности и изящества.

— Шпионка?

— Да, и очень успешная, если не врут книги. Она работала с Соммерсетом, когда он находился в Лондоне.

Ева попробовала суп, зачем-то вылитый в кухонную раковину гриль-бара, и сочла его вкусным.

— Он работал в медицине.

— Не только, как тебе хорошо известно. Он был женат, и они остались друзьями и земляками. Однажды его жене пришлось прятать ее детей. Когда родилась Марлена, она стала ее крестной. Мне рассказывали, что это Иванна не дала ему умереть от горя, когда он потерял жену.

Какая насыщенная жизнь, подумала Ева. Долгая и насыщенная. Времена меняются, как ни стараешься этому помешать.

— Впервые я встретил ее в Дублине, — продолжил Рорк, — уже после того, как меня подобрал Соммерсет. Таких изящных, воспитанных людей мне еще не приходилось видеть. И таких добрых. Она снова нашла его после убийства Марлены. Он бы сошел с ума от тоски, если бы не она.

Ева погладила Рорка по руке. Она знала, что жестокое убийство младшей дочери Соммерсета осталось незаживающей раной и в его сердце.

— Хорошо, что он был не один. Он и ты.

— Их роман возобновился.

— Пускай. — Она убрала руку. — Эта информация мне ни к чему.

— Теперь раз в несколько лет они стараются встречаться и… предаваться воспоминаниям.

Он улыбнулся ей, она закатила глаза.

— Ты не заставишь меня к ним спуститься.

— Как хочешь. В другой ситуации я был бы не против пригласить их на ужин. Тебе бы понравилось ее общество, поверь, она бы развлекла тебя рассказами из своей насыщенной жизни.

— На вид она очень хрупкая. Никогда бы не догадалась, что она участвовала в Городской войне. Хватило же у нее смелости!

— Для балета нужны сила и выносливость, не говоря об изяществе и таланте. А для шпионажа, особенно в военное время, — еще и несгибаемость. В общем, она бы тебе понравилась.

— Возможно, в следующий ее приезд, но не прямо сейчас, — она взяла свой бокал. — Сегодня я чуть не завершила нынешнее расследование. Не хватило каких-то десяти футов.

Рорк, потянувшись было за хлебной палочкой, удивленно застыл с повисшей над столом рукой.

— Ты ее нашла? А дальше что?

— Если бы я ее нашла, то сидела бы сейчас в Управлении и поджаривала ее тощую задницу. Нет, она от меня сбежала.

Ева поняла, что еще долго будет себя за это казнить.

— Я ее заметила. Она была в полном облачении, поэтому я не смогла разглядеть ее лучше, чем наши свидетели. Она шла по улице напротив дома Мэвис.

— Мэвис с семьей не пострадали?

— Целы и невредимы, их сторожат Ментал и Громмет.

— Тогда я за них спокоен, — сказал Рорк и дал ей половинку хлебной палочки.

— Макнаб так настроил сигнализацию, что если к Мэвис кто-нибудь попытается залезть, то сигнал раздастся и у него в квартире.

— Остроумно!

— Ага, сегодня у него вообще ума палатка.

— Палата.

— Какая разница?

— Идиома.

— Шмидиома! В общем, я ее увидела, но у нее была фора, потому что она тоже меня заметила. Мне пришлось сначала перебежать через улицу — чертовы пробки! — а потом гнаться за ней по тротуару, кишащему пешеходами. Она тоже быстроногая, — уважительно сказала Ева, впиваясь зубами в хлебную палочку. — Чего-чего, а этого у нее не отнимешь. Я уже подумала, что упустила ее, но она шмыгнула в паршивый ресторанишко. Из кухни донеслись шум и звон, я туда. Чуть-чуть не поймала! Надо же было повару — он размером с Эверест — попасться мне на пути! Мой жетон заставил его посторониться, но она успела сбежать. Наш выигрыш — суп и пирог: им стало стыдно, что они меня затормозили.

— Вкусный суп!

— Удивительно, учитывая, в каком неудобном месте ютится это заведение. Какая-то дыра в стене!

— Думаешь, если бы не ты, она бы сегодня набросилась на Мэвис?

— Нет, по-моему, она просто бродила по окрестностям, знакомилась с обстановкой. Возможно, она зашла бы в здание попробовать фальшивый мастер-код. Но этого не произошло, иначе мы скопировали бы информацию и среагировали бы на ее следующую попытку.

Она доела чудо-суп.

— Белла чуть не проглотила бриллиант. — Ева поерзала на стуле. — Взбрело же Леонардо в голову оставить меня с ребенком на руках! Кто в своем уме станет так рисковать?

— Удивительно! — поддакнул он с улыбкой.

— Я стою и ломаю голову, что мне с ней делать, а она вдруг вытягивает цепочку и засовывает камень себе в рот! Я не знала, как поступить. Думаю, она любит все блестящее. Игрушки на ее наречии — «ба-ба».

— Ничего, скоро Мэвис научит ее человеческому языку, — сказал со смехом Рорк.

— Я здорово перетрухнула. У нее был такой взгляд «Не даешь? Вот что у тебя на уме, тетушка?» Даже страшно: от горшка два вершка, а туда же!

Ева отодвинула пустую тарелку и решила не торопиться с пирогом.

— Все равно я рада, что там побывала. И не только потому, что спугнула нашу подозреваемую. Теперь я могу не беспокоиться за Мэвис: она под защитой.

— А остальные? За скольких человек ты собираешься переживать сегодня вечером?

— Я со всеми поговорила. Интуиция подсказывает, что если она собирается мне насолить, то теперь, когда Мэвис выпала из списка, у нее на примете Надин и Мира. Я займусь обеими: заставлю их никуда не выходить и соблюдать осторожность.

Она встала, чтобы размяться, и подошла к экрану со своим журналом.

— Куклы-убийцы-трансформеры.

— Извини?

— Макнаб предлагает тебе выпускать видеоигру. Они с Янси сделали сегодня серию любопытных набросков.

— Интересно. — Он задумчиво осушил свой бокал. — На такой товар действительно существует спрос.

— Они нарядили своих куколок в неприличное белье и в тонюсенькие бикини.

— А как же! Наверное, мне надо на это взглянуть.

— Соблазнился неприличным бельем?

— Оно тоже стоит внимания, но пока что важен сам замысел.

Она вывела на экран соответствующие изображения и стала изучать их вместе с ним. Он наклонил голову набок и усмехнулся.

— Придется добавить оружие. Топорик, алебарду, еще чего-нибудь. Пузырек с ядом.

— Что?!

— Прости, размечтался. Просто я заинтригован. Фигура. Про хрупкую забудь. У нее сложение взрослой женщиной. Она ведь умудрилась от тебя убежать!

— Вот уж дудки! — оскорбилась Ева. — У нее была фора — ширина улицы. Перебегая улицу, я увиливала от машин.

— Прими мои извинения. — Он подавил улыбку. — Все равно она шустрая. Сколько ты пробежала?

— Два с половиной квартала, не считая ресторана.

— Все равно она быстроногая и выносливая, неслась-то на предельной скорости. Скорее всего, она в хорошей форме.

— Бегать она умеет, — согласилась Ева и тут же вскинула голову. — Быстрая, подготовленная. Наверное, тренируется в каком-нибудь фитнес-центре. Я уверена, что убийство Баствик было спланировано по секундам. Она заранее знала, что перенесет ее в спальню, потому что хотела уложить на кровать. Черт!

— В чем дело?

— Я дура! На кровать. Она положила Баствик на кровать. Ледо тоже был убит в постели. — Она закружила по комнате. — Не знаю, что она собиралась сделать с Хастингсом. Разве такого затащишь наверх? Но в мастерской найдется много всякого, что сыграло бы роль кровати. Почему кровать? Почему ей надо, чтобы они лежали в кровати?

— Уязвимость? Сон, секс, недомогание. Обычно человек оказывается в постели по этим причинам. И становится уязвимым.

— Хорошо, хорошо, — она прицелилась в него пальцем. — Они беспомощны, полностью в ее власти. А еще все чисто и аккуратно. Она не оставляет жертв валяться на полу. Она вырезает языки — это какое-то заявление, — но больше никак не издевается над трупами. Аккуратистка. На кровати — это как в витрине. Прими подарок!

Она рассказала Рорку о голографической программе, о лишнем времени и о том, для чего убийца, по ее мнению, его использовала.

— Сегодня ты ее дразнила. На пресс-конференции.

— Нужно было вывести ее из равновесия. Думаю, я добилась своего. А потом еще погоня! Уверена, сейчас она не испытывает ко мне никакого дружелюбия.

— Хочешь, чтобы она переключилась на тебя? Я на твоем месте хотел бы того же. Но вряд ли она уже в следующий раз покусится на тебя.

— Вряд ли. Убить меня — значит все это прекратить. Она дарила мне подарки, а я их не оценила.

— Если считать, что два убийства были неоцененными подарками, то получается, что теперь она попытается что-то, наоборот, отнять.

— Ну да. Причем это «что-то» должно представлять для нее большую ценность. Первым делом я должна кое-кого предостеречь.

— А я скопирую программу трансформации. — На это ему понадобилась всего пара кликов. — Отправляю ее в лабораторию. Надо будет ее расширить.

— Для расследования или для игры?

Он улыбнулся и погладил кончиком пальца ямочку у нее на подбородке.

— Для того и для другого, лейтенант. Почему бы нам не отложить немного пирог и кофе?

— Я не против. У тебя найдется время? Фини предлагает еще одну версию — помешанная компьютерщица. — Она кратко изложила догадку Фини.

— Хорошо, я этим займусь. Только с этим придется покорпеть.

— Он это предвидел.

Оставшись одна, она занялась списком. Призывая близких ей людей к осторожности, она набиралась бодрости. Ей повезло: все, кому она позвонила, ночевали дома.

Впрочем, в такую паршивую ночь накануне Нового года и собаку на улицу не выгонишь!

Новогодняя ночь — вот самое опасное время! Многие из тех, кто ей небезразличен, проведут ее весело.

Она не ждет от убийцы прилюдного нападения. Зато какой удобный момент, чтобы проникнуть в пустое жилище намеченной жертвы и там затаиться?

Если в течение суток не удастся запереть подозреваемую в камеру, то придется установить наблюдение за домами и квартирами наиболее вероятных жертв.

Сегодня ты ведь тоже не будешь сидеть без дела? Прошлой ночью у тебя не вышло. Теперь надо наверстывать. Дважды тебе пришлось спасаться бегством, причем один раз — от твоей закадычной подруги. Так это назвала Мэвис? Сильный удар по твоему самолюбию! Тебе нужен, остро необходим успех!

Напряженно размышляя, Ева вывела на экран фотографии своих ближайших друзей.

Не Мэвис, решила Ева, разглядывая снимок, на котором у подруги были ватные розовые волосы и искрящиеся голубые глаза. Мэвис и ее семье пока еще мало что угрожает.

То же самое относится к Пибоди с Макнабом и к Фини — у того на фотографии был помятый вид и странный выбор цветовой гаммы: навозного цвета костюм и рубашка. Нападать на копа на данном этапе слишком опасно. С этой мыслью Ева включила в «безопасный» список всех сотрудников своего отдела.

А вот супруги Мира вызывают у нее головную боль. Мира слишком умна, чтобы проявить беспечность, тем не менее убийца очень даже может на них напасть. Даже не имея доступа к сайтам правоохранителей — а Ева не сомневается, что у убийцы этот доступ есть, — любой, читавший книгу Надин или видевший фильм, знает, что Ева Даллас и Шарлотта Мира связаны и лично, и профессионально.

К тому же Денис Мира ей небезразличен — правда, об этом никто не знает. Никто, за исключением его жены, смущенно напомнила себе Ева. Мира всегда знала.

Кто же устоит перед этим типом с невероятными добрыми глазами, всклокоченными волосами и отсутствующей улыбкой ангела, витающего в облаках?

Ева решила еще раз позвонить Мире и надавить на нее, учитывая, что теперь убийца может перестать выдавать себя за посыльного и просто вломиться, используя свой мастер-код.

Нет, ключ-код не сработает, вспомнила Ева и стала думать дальше.

Все то же самое относится к Надин. Вероятность высока: связь между Евой и Надин хорошо известна. Но Надин Ферст себе на уме, успокоила себя она, в ее здании новейшая система охраны, в квартире тоже. Тем не менее из памяти Евы не выходило похищение Надин два года назад, покушение на ее жизнь.

Надин тоже этого не забывает, решила Ева, и не допустит оплошности.

Рео? Не исключено. Если убийца знает личные и профессиональные подробности Евиной жизни, то она в курсе насчет Рео. Прокурорша умна, но ей недостает физической силы.

Моррис? Этот несравненно хитрее убийцы. Не пренебрегает безопасностью, хотя халатнее, чем следовало бы.

Луиза и Чарльз. С системой безопасности у них дома порядок, но работа, пациенты, клиенты. В клинику Луизы, где охрана — просто формальность, может зайти любой. Любой может записаться на прием к Чарльзу. Опять-таки высокая вероятность, но не сегодня, решила Ева. Разумнее попытать счастья в клинике или прикинуться клиенткой Чарльза. Опасность возрастает днем.

А если убийца выманит Луизу из дома под предлогом медицинской необходимости? Изобразит вызов в клинику или в ее передвижной лазарет?

Проклятье!

А Трина? Не то что подруга, скорее, колючка в заду, но все равно не чужой человек. На фотографии на голове у Трины пылала алая корона с золотистыми кончиками.

— Эта не сглупит, — пробормотала Ева.

Впрочем, Ева совсем недавно закрыла дело, причиной которого послужила именно глупость Трины.

Залп по электронной почте — вот что будет лучше всего! Никто не назовет это приступом занудства и никто не сможет сказать, что его не предупреждали.

Она принялась за дело, соображая, как избежать обвинений в немотивированном нытье.

Тем временем убийца тоже искала — и находила — словесное выражение своих мыслей.

Мне больно. Болит тело, сердце, душа. Это почти забытая боль. Дело не в синяках, которые обнаружились после возвращения домой, — эту боль удалось унять в теплой ванной. Непонятно, откуда они взялись, — наверное, от ударов коленями и локтями при бегстве сквозь уличную толпу или от столкновений с прилавками и с тележками в ресторане.

Она гналась за мной, как будто она охотник, а я дичь.

Когда она появилась перед домом Мэвис, у меня на одно мгновение — всего на одно — мелькнула мысль: «Наконец-то мы сможем поговорить с глазу на глаз, сядем, выпьем и будем долго обсуждать наше партнерство.

Наконец-то она мне скажет, что я для нее значу, какова моя важность для нее. А то ведь всегда, всегда, ВСЕГДА это говорю ей я».

Но уже в следующий момент мне стало ясно, что этому не бывать. Ее лицо выражало не одобрение, не дружбу. Это было лицо хищницы. Охотник — дичь.

С моей стороны было глупостью воображать, что она обо мне заботится, что уважает меня, что ценит все сделанное мной для нее.

Она такая же, как остальные. Хуже остальных.

У меня были для нее сбалансированные весы, мной совершено то, чего она втайне хотела, — знаю, она хотела, чтобы чаши этих весов застыли в равновесии, но когда дошло до дела, Мэвис оказалась для нее важнее меня.

Что сделала для Евы эта нелепая женщина?

Неужели — как мне ненавистна эта мысль! — слава и богатство для Евы важнее, чем правосудие? О человеке, чьей женой она стала, известно, что за свою жизнь он несчетное число раз нарушал законы, но у него хватает денег и власти, чтобы уходить от правосудия.

У Мэвис, с ее славой и состоянием, тоже темное прошлое.

Неужели Евой движет именно это?

Мне невыносимо в это верить.

И все же теперь меня точит сомнение.

Сегодня она красовалась перед камерами, не так ли? Смотрела сквозь них на меня, внутрь меня. Но не как друг, не как партнер. Нет, как человек, использующий мои труды в своих собственных целях. Способный уничтожить ту единственную, для которой ее интересы стоят выше всего остального.

Она потеряна для меня? Эта боль в сердце, этот шум в голове — симптомы потери. Это слишком знакомо, слишком невыразимо.

Я знаю, как теперь быть. Надо действовать уже этим вечером.

Она должна проиграть. Должна заплатить. Надо сбалансировать чаши весов.

Сблизимся ли мы друг с другом сильнее, когда она хоть немного почувствует, что я чувствую? Посмотрит ли она на меня наконец по-настоящему?

Молюсь, чтобы наши узы окрепли, молюсь, чтобы она в конце концов поняла, что нерушимость наших уз скрепит только смерть.

Убийца, как и Ева, вынесла на свой главный экран изображения. И стала изучать их одно за другим.

Делия Пибоди, Шарлотта Мира, Надин Ферст, Мэвис Файерстоун, Ли Моррис, Шер Рео, Чарльз Монро, Луиза ДиМатто, Райан Фини, Йен Макнаб, Джейми Лингстром, Лоренс Соммерсет. Рорк.

Друзья, партнеры, супруг.

Не пришло ли время Еве понять, что у нее ОДИН друг, ОДИН партнер? И, в сущности, один супруг? Все остальные только отвлекают ее, препятствуют единственной значительной связи.

До сих пор это можно было терпеть. Из соображений дружбы, приязни, альтруистического благородства.

Но истинная дружба — это правда, и Еве нужно узнать и принять правду. Поэтому все они будут устранены один за другим.

Сейчас настало время выбрать первого.

Достаточно загрузить файлы — и получишь исчерпывающие данные, смотри не хочу! Привычки, излюбленные места, прочие контакты, правила поведения, истории из жизни.

Глаза оттенка хорошего виски, такого же, как на бесчисленных фотографиях Евы на стенах, стали внимательно изучать информацию.

Проницательные, умные, безумные глаза.

Когда вошел Рорк, Ева сидела, закинув ноги на стол, с закрытыми глазами. Галахад лежал на столе и пристально смотрел на хозяйку.

Не спит, подумал Рорк. Думает.

Решив не прерывать ход ее мыслей, он отлучился на кухню, сварил кофе, отрезал большой кусок пирога. Решив наградить кота за верную караульную службу, он прихватил для него парочку кошачьих лакомств в форме мышек.

— Надин или Мира, — сказала Ева, не открывая глаз, когда он поставил перед ней чашку с кофе.

— Следующие цели?

— Это разумнее всего, причем Надин опережает Миру как вариант для ночного нападения. Она живет одна. Конечно, к ней всегда может кто-то прийти, но это подозреваемая способна отследить. После неудачи с Хастингсом она стала очень внимательной.

Ева открыла глаза и стала смотреть, как Галахад с легкостью заглатывает свои угощения. Рорк сообразил согнать его со стола, прежде чем подать пирог, иначе кот расправился бы и с ним.

— Проверь мою работу, — попросила Ева. — Я запустила поиск по базам данных Нью-Йоркского управления полиции. Копы, вспомогательный персонал, лаборатория, морг, все, кто работает на месте преступления, включая чистильщиков, приходящих туда после нас. Если это ничего не даст, я займусь их родственниками. Мало ли. Следующий ход — кандидаты на поступление в полицейскую академию, на должности в судебно-медицинской лаборатории, морге и так далее. Прямые линии мы уже проследили. Теперь, используя догадки Макнаба и Янси, я делаю вторую попытку.

— Пусти, — сказал он и поменялся с ней местами.

Изучив параметры поиска, изображения и все остальное, он сказал:

— Пойдет.

— Я рада. У меня столько времени на это ушло!

— Я внесу кое-какие уточнения. Они мало что изменят, но помогут.

Он прервал поиск, ввел новые данные и дал команду на возобновление программы. Ева тем временем пробовала пирог.

— У тебя более четкие изображения?

— Можно сказать и так. — Он вывел их на экран.

— Ишь ты!

При появлении первой картинки Ева закатила глаза. Он одел длинноногую особу с короткими мышино-бурыми волосами в черный кружевной бюстгальтер и в стринги. По его сигналу она двинулась по экрану, развязно виляя бедрами.

— Почему не поразвлечься? — Он развернул кресло и, прежде чем она догадалась о его намерениях, усадил ее себе на колени. — Даже при таких незначительных изменениях мне удалось подсчитать кое-какие соотношения. То, что ты видишь, — самый вероятный вариант.

— Ты действительно думаешь, что сумасшедшая убийца носит дешевое сексуальное белье?

— Если честно, я не понимаю, зачем женщинам носить что-то еще. Но это не главное. Какое бы белье она ни носила, перед тобой максимальное приближение по части ее фигуры, черт лица, цвета кожи и всего прочего.

— Волосы и глаза можно запросто поменять. На последней фотографии Мэвис в удостоверении личности у нее розовые волосы. Сегодня они у нее были голубые. Это как пример.

— Изменчивость Мэвис — большая редкость. Как бы твоя подозреваемая ни мудрила со своей внешностью, это ее естественная цветовая гамма.

Придерживая Еву за талию одной рукой, он другой рукой наколол на вилку кусок пирога.

— Вкусно! Особенно громких похвал, может, и не заслуживает, но все равно. Возможно, у нее не такие длинные ноги, но для женщины она рослая. Даже без каблуков в ней должно быть не меньше пяти футов восьми дюймов. Она быстро бегает — убежала от тебя, пусть при форе, как ты говоришь, но ты сама призналась, что она шустрая. Скорее всего, причина роста — длинные ноги. При такой скорости у нее вряд ли есть лишний вес. Она сильная, вероятно, с развитым торсом.

Рорку подвернулся Евин затылок, и он не смог удержаться, чтобы не поцеловать его.

— Правильно я понимаю, что она сливается с толпой? — спросил он.

— Наверное. На нее не обращают внимания. Очень может быть, что и на работе она незаметна. Умна — и недооценена, по крайней мере, по ее собственному мнению.

— Либо она скрывает свое настоящее телосложение, либо сама по себе худышка. Сильные изгибы фигуры привлекают внимание. Те, кого влечет к женщинам, обращают внимание на эти изгибы. Раз ты считаешь, что она одиночка и живет одна, значит, она обладает неброской фигурой.

— Потому что иначе ей не дали бы остаться незамеченной, — сделала она вывод.

— Давай прикинем: молодая одинокая женщина с броской фигурой. Как-то необычно, тебе не кажется? Выдающиеся груди впечатляют.

— Груди — не единственная причина женской привлекательности.

— Без сомнения, однако они высоко котируются. А наша подозреваемая вряд ли обладает визуальной броскостью. Лицо у нее, скорее всего, более-менее приятное. Настоящая красавица привлекает внимание не больше, чем уродина. Компьютер, изображение номер два.

«Принято. Вывод изображения номер два».

— Посмотрим. — Если бы Рорк ее не удерживал, она бы ушла.

Те же фигура, лицо, масть, волосы, но совсем другая одежда: серый костюм, тусклый и немного неряшливый. Дерзкая женщина в минимальном белье стала незаметной мышкой.

— На улице на такую два раза не взглянешь, — согласилась Ева. — Такая полностью сливается с фоном.

— Погоди. Компьютер, изображение номер три.

Теперь на женщине была объемистая бурая куртка, коричневые штаны, лыжная шапочка, ботинки.

— Да! — Она снова попыталась встать, но он ее не отпустил. — Перестань. Мне пора.

— Как насчет награды?

Она изогнулась и заглянула в его веселые шальные глаза.

— Тебя угостили пирогом.

— Пирог хорош, но работа-то попросту великолепная. Если я так говорю, значит, так оно и есть.

Спорить с этим было невозможно, поэтому она взяла его лицо в ладони, прижалась губами к его губам и позволила себе удовольствие от жаркого поцелуя.

— Так-то лучше, — сказал Рорк и отпустил ее.

— Я разошлю это свидетелям и всем из списка потенциальных жертв. Обыкновенное лицо, глазу не за что зацепиться, но если это изображение близко к оригиналу и если его запомнить, то вы ее узнаете. — Она повернулась к нему. — Можешь поставить рядом фигуру в полумраке, с шарфом на шее? То же самое, чтобы отличалось только это?

— Конечно.

Через несколько секунд на второй половинке экрана появился требуемый вариант.

— Уже лучше, уже ближе.

Ева закрыла глаза, восстанавливая в памяти момент, когда она посмотрела через улицу: то же расстояние, отъезжающий от остановки огромный автобус.

Убери автобус и все машины, приказала она себе. Оставь только ее. Ты и она, вы смотрите друг на друга. Она зафиксировала в мозгу это коротенькое мгновение и открыла глаза.

— Лицо пошире — узкое, но не настолько. Давай-ка, — она умолкла, видя, что он уже вносит исправления, — не так сильно, чуть-чуть. Уже лучше. Длинные ноги, тут ты прав. Пальто сегодня было до колен, но между голенищами сапог и краем пальто оставалось расстояние.

Она опять зажмурилась, вызывая мысленный образ. Погоня, но не в толпе, а в пустоте, в тишине. Стоп-кадр!

— Под мышкой она несла коробку. Не знаю, что в ней было, о весе судить не могу, но она неслась, как бэк с мячом к воротам. Другой рукой расталкивая встречных. — Ева показала жестами, как это происходило. — Толкалась, пихалась, орудовала локтями, но бег не замедляла ни на мгновение. Очень сосредоточенная! — Она открыла глаза. — Этот ресторан был ей знаком. Черт побери, это было не простое везение. Она мчалась именно туда, потому что, зная те места, понимала, что туда можно заскочить и через кухню выскочить с другой стороны. Она бывала там прежде.

— Когда изучала места обитания Мэвис?

— И это тоже. Но не только. Она знаток. Чтобы выследить Мэвис, это лишнее. Мы покажем наш рисунок владельцам и работникам. Вдруг кто-то ее узнает?

Она взяла свою чашку с кофе.

— Ты там жила, — напомнил ей Рорк. — В том самом доме, всего в паре кварталов от ресторанчика.

— Тогда его там не было, по крайней мере, этих людей я не помню. Она идет по моим следам. Это же мои старые места. Я почему там поселилась? Потому что оттуда рукой подать до Управления. До морга и до лаборатории — тоже.

— Почему бы и ей не поступить так же? — предположил Рорк. — Если она работает в одном из этих учреждений или хотела бы там работать, если она одержима тобой, то почему ей не поселиться там, где жила раньше ты? Ходить по тем же тротуарам, есть, пить, делать покупки, как ты?

— Она могла бы забежать в китайский ресторанчик, но это не то: там узко и нет выхода в проулок через заднюю дверь. Она могла бы продолжить бег, миновать следующий перекресток, где я могла сильнее отстать из-за транспорта. Но она без колебаний метнулась за угол. Она действовала целенаправленно.

Она села на стол.

— Действуй! Ты работаешь быстрее, чем я. Сузь спектр поиска. Проверим, найдется ли кто-то с такими приметами, живущий в радиусе, скажем, шести кварталов от моего прежнего дома.

— Это большая территория, — предупредил он, внося изменения. — Ждать быстрых результатов не приходится.

— Результаты уже неплохие. Я распечатаю картинку.

— Ты забыла про пирог.

19

Иногда стоит рискнуть. Хотя бы из принципа.

К одежде посыльного, сослужившей такую полезную службу, теперь требовались кое-какие дополнения. И тогда прежняя система сработает опять.

Простой бушлат. Не такой громоздкий, как бурый, покороче. Низко надвинутая морская фуражка с ушами и козырьком, из-под нее торчат короткие пряди темно-каштанового парика, приобретенного несколько месяцев назад за наличные. И не забыть о мерах предосторожности перед сниманием фуражки, прежде чем приступить к делу.

Придется обойтись без темных очков, но сойдет и козырек фуражки. Старые черные сапоги и свисающие на них толстые черные брюки.

Удачной находкой стал грим, из-за которого кожа лица стала гораздо темнее. Она нанесла его на слой шпаклевки, сделавшей заметно толще переносицу. Еще она скрыла зубы — очень неудобно! — и изменила форму рта, создав заметный глубокий прикус.

Это и запомнит случайный свидетель: темный цвет кожи, неверный прикус, короткие всклокоченные волосы каштанового оттенка.

А еще шарф в синюю и серую клетку, прикрывающий подбородок, синие перчатки, огромная, видавшая виды черная сумка курьера.

Она разглядывала себя в высоком трюмо, поворачиваясь то так, то эдак, не упуская ни одной детали. Сравнивая результат дюйм за дюймом с набросками, распространенными полицейским управлением.

Без каблуков она стала на пару дюймов ниже, но без бурого пальто выглядела уже не такой коренастой.

При виде курьера никто не вспомнит про посыльного.

Похоже на уход в подполье, подумалось ей. Ева оценит. Ева поймет, сколько потребовалось времени и усилий, чтобы выглядеть, как человек, который совершит то, что надлежит совершить.

Лучше ей не медлить с одобрительной оценкой.

Прежде чем надеть на плечо сумку курьера, она еще раз проверила ее содержимое. Запас герметика на всякий случай, защитный комбинезон, мощный фонарь для проверки места действия на отсутствие следов, пинцет — на тот маловероятный случай, если следы найдутся и их придется удалять, герметичные пакеты.

И зажим для языка — хотя в этот раз она задумала кое-что новенькое. Небольшое добавление. И послание иного рода.

Размышляя об этом, она достала тонкий острый скальпель в чехле.

Кое-что новенькое, мысленно повторила она и заулыбалась. Творческий подход!

Она спрятала скальпель и достала свежий маркер — альтернативу скальпелю. Она еще не была уверена, как поступит в этот раз. Не то что в первый — тогда она долго тренировалась. Теперь она надеялась на озарение, которое посетит ее, когда работа будет сделана.

В этот раз, закончив, она отправит послание Еве напрямую с одного из своих фальшивых аккаунтов.

«Ты оскорбила меня, — стала она сочинять про себя, — тем, что пренебрегла моей верностью, моей бескорыстной дружбой. Ты погналась за мной, как за вульгарным воришкой, за бешеной собакой, за преступником. Истинное правосудие требует равновесия, поэтому теперь настал мой черед причинить тебе боль, чтобы мы снова стали равны, чтобы поняли, что такое взаимоуважение.

Я совершала это ради тебя, потому что, боюсь, избыток внимания, власть и слава отвлекли тебя от твоего призвания.

Для службы правосудию надо быть чистой. Теперь я вижу, что ты не сможешь очиститься, пока виновник этой славы и внимания не будет уничтожен. Это для твоего же блага, Ева. Все, мною сделанное, и все, что еще будет сделано, отвечает моему душевному стремлению служить твоим лучшим интересам.

Остаюсь

твой единственный истинный друг».

Да, вот то, что необходимо сказать. Записать прямо сейчас, на свежую голову? От работы мутнеет в голове. Или, наоборот, мысли проясняются?

Лучше она подождет. Первым делом работа. На первом месте Ева.

Нежась во фланелевых штанах с пушистыми котятами — она надевала их, только когда оставалась одна, — Надин знакомилась с очередной порцией читательской почты. Двое помощников уже рассортировали ее на категории: ежедневная новостная программа «Сейчас», кино, книга, все вместе.

На экран перед ней были выведены без звука сразу несколько каналов новостей, играла негромкая музыка — без нее ее разморило бы. Увидев на экране что-то примечательное, она убирала музыку и включала звук.

Перед ней стоял кофейник с настоящим кофе, который она теперь могла себе позволить благодаря «The Icove Agenda». Иными словами, благодаря Даллас.

А можно сказать и так: спасибо «Icove» — или убившим их клонам.

Странно испытывать признательность к безумному ученому и его сыну-эгоисту; может, правильнее было бы радоваться, что они убиты?

Об этом она поразмыслит в другой раз. Втайне она не теряла надежды, что кто-то из клонов в конце концов свяжется с ней и согласится на разговор с глазу на глаз.

Разумеется, к ней постоянно обращались люди, выдававшие себя за клонов «Icove», но пока все они оказывались обманщиками. По ее мнению, все они тосковали по вниманию. Или попросту были психами.

Но ее не покидала надежда.

Каково это — знать, что тебя создали в секретной лаборатории, запрограммировали с определенной внешностью, с некими навыками, для конкретных целей?

Сколько их выжило, сколько живет теперь среди людей, храня свою тайну? Работает, спит, ест, занимается сексом…

А вдруг кто-то из этих клонов, исходя из искаженного чувства благодарности и причастности, и есть разыскиваемый Евой Даллас убийца? Как-то сомнительно. Сначала нужно получить письмо, совпадающее с письмом убийцы к Даллас.

Это было бы любопытным развитием сюжета, однако ей не хочется тратить все свое время и силы на историю с «Icove». Она ушла вперед. Лучше, думала она, зажигая травяную сигарету, чтобы вместе с дымком унеслось ее напряжение, работать над продолжением «Заговора «Красной лошади».

Название ее не очень устраивает. Не лучше ли «Наследие»? «Наследие «Красной лошади»? Так гораздо ближе к правде.

Переходя к очередному электронному письму, она дала себе слово обязательно об этом поразмыслить. Название, безусловно, очень важно, но главный залог успеха — сюжет. Массовые убийства как результат заблуждений. Вирус, созданный культовым вождем Городских войн и распространенный его внуком, властолюбивым соципатом.

Действительно, «Наследие» — самое то.

Ей необходимо вытянуть из Даллас больше подробностей, но для первоначального наброска их хватает. Еще час, не больше, возни с почтой — и она вернется к своей главной работе.

Было бы недурно дольше пожариться на солнышке или полюбоваться звездами, согреваясь островным ветром и ласками Бруно. Но работа прежде всего.

Вот что объединяет их с Даллас — трудовая этика, она же сдвинулась на работе. А также вера в правду и в справедливость. Это и спаяло их дружбу.

Поймет ли все это убийца? В этом Надин засомневалась. Подобно жертвам «Красной лошади», эта женщина питается иллюзиями.

Что за вирус ее поразил? Надин ломала над этим голову, выдыхая в потолок одну струйку дыма за другой. Детская травма, трагический роман? Или просто генетическое нарушение? Что-то одно, подумала она, или все сразу плюс еще дюжина причин. Безумие, как мелкое, так и крупное, может вызревать тысячью разных способов.

Внезапно компьютер выдал сообщение:

«Мисс Ферст,

М. Кэботт отправляет вам с курьером набор документов. Просьба обратиться непосредственно к м-ру Кэботту завтра после 8 утра после ознакомления с содержанием документов. До этого времени он останется недоступен.

Мистик Брэйди,

практикант Деллы Бондс».

Надин нахмурилась. Недоступен? Ее так и подмывало связаться со своим продюсером прямо сейчас. Предполагалось ведь, что она по-прежнему в отпуске.

С другой стороны, Бинг Кэботт не почесался бы, если бы речь шла о чем-то малозначительном. Значит, сначала надо посмотреть, что он ей прислал, а уж потом трепыхаться. Или позвонить самой Делле — она наверняка в курсе дела.

Взглянув на свои штаны с котятами, она решила, что не станет переодеваться ради какого-курьера. Чего требовало самоуважение — так это смыть ярко-красную суперувлажняющую маску. Жаль, маску можно было бы подержать еще часик.

Она зашаркала в ванную в пушистых синих тапочках — в них тоже не стоило никому показываться — и стала наполнять ванну теплой водой.

Вода нагревалась слишком медленно, зато у нее появилось время, чтобы оглядеться.

Устарело, решила она. Все ее жилище устарело, хотя пока она остается криминальным репортером, ее все здесь устраивает. Теперь ее финансовое положение укрепилось, впереди брезжит блестящая карьера, поэтому можно строить планы.

Она бы не рассталась с криминальной темой, если бы не внезапная тяга к писательству. Можно, конечно, совмещать одно с другим и заодно делать еженедельное шоу; с каждым из этих занятий она бы распрощалась только после кровавой битвы. Зато с этой квартирой она бы простилась без малейшей жалости.

Не вложить ли деньги в благородный старинный особняк, как поступили Луиза с Чарльзом? Или лучше современный пентхаус с убийственным видом? А как насчет креативного лофта в Виллидж? Бывший склад, где можно закатывать сумасшедшие приемы, — заманчиво!

Пока она размышляла, не переходя к действиям. Пока.

Но время решать и действовать уже настало. После 1 января она обратится к риелтору. Или к Рорку? Кто разбирается в недвижимости, как не человек, владеющий почти всем, что не движется?

Одно она знает точно: где бы она ни осела, там будет сногсшибательная ванная. И еще просторная гардеробная. Пора пожинать плоды упорного труда и удачи, подбросившей ей горячие сюжеты.

Посмотревшись в зеркало, она хотела было распустить волосы, завязанные в хвост, но решила, что курьер есть курьер: это не оператор с камерой, чтобы прихорашиваться к его приходу.

Раздался звонок, и она пошла к переговорному устройству в чем была.

«Спокойнее!» — призвала себя курьер. Нет, лучше напустить на себя скучающее выражение. Поздно, холодно, поскорее все закончить — и домой. Скука и нетерпение — но не спокойствие.

Она проверила, низко ли опущен козырек плоской фуражки, потом нащупала в кармане шокер.

Она поняла, что нервничает. Неудивительно: в этот раз все иначе. Хотя… Хотя… Нет, все, в сущности, как раньше.

Разве Надин Ферст не нажилась на смертях и преступлениях? Разве не извлекла из всего этого доход и славу? Разве на ее счету найдутся хоть какие-то полезные дела?

Ни одного!

Она попросту обрела известность, разбогатела, а еще помогла изгадить Евину чистоту.

Нет, разницы никакой. Истинная справедливость и истинная дружба подсказывают, что она заслужила свою участь не меньше Баствик и Ледо.

Успокаиваясь и не уступая побуждению позвонить еще раз, она стала ждать.

Когда из интеркома раздался голос Надин, она не забыла отвернуться и вдобавок загородить лицо коробкой.

— Надин Ферст?

— Да.

— У меня пакет от Кэботта, Канал-стрит, семьдесят пять.

— Покажите удостоверение.

К этому она подготовилась, хотя вопрос вызвал раздражение. Она вытащила специально заготовленное удостоверение личности, которое пропустил бы примитивный сканнер: она все проверила и на этот счет была спокойна.

Так и вышло. У нее радостно забилось сердце.

— Поднимайтесь.

Теперь удары сердца раздавались чуть ли не в самой глотке. Она даже глотать не могла, пока шла через маленький вестибюль и вызывала лифт.

Следом за ней в дом с громким гоготом влетели две девчонки-подростка, болтавшие о какой-то малопостижимой ерунде. Топая башмаками на толстых подошвах и болтая пухлыми помпонами на шапочках, они заполнили кабину лифта запахом сладкой жвачки и клубничного шампуня.

— Я сейчас описаюсь!

— А я-то! Фло-ло вообще лопнет со смеху. Но ее точно заперли дома. Вот бы она вышла!

— Я видела на улице ее мамашу. Кто же ее выпустит?

Она была готова их прибить. Перебить всех на свете визгливых девчонок с соломенными волосами и сияющими рожицами.

Оглушить обеих этих дурочек, перерезать им глотки, оставить валяться и вонять кровью пополам с клубникой.

Вот что происходит с девочками, забывающими об осторожности. С девочками, не ведающими уважения.

Они что, не видят ее?

У нее зазвенело в ушах, грудь заболела от напора крови. Помогло прикосновение к шокеру, пусть одними кончиками пальцев: давление сразу упало. Лифт ехал вверх, девчачьи голоса разрывали ей барабанные перепонки, и она уже стала вытягивать из кармана шокер.

Двери лифта разъехались, и девчонки вывалились наружу, хохоча, как гиены.

«Следуй плану! — напомнила она себе, злая на свои дрожащие пальцы. — Сосредоточься на Надин».

Но девчонки слишком ее взбесили, вызвали приступ злобы, отчаяния, даже тоски.

Сейчас же выбросить всех их из головы! Надо делать дело!

Вот сделает дело — и снова будет ей счастье.

Чтобы привести себя в чувство, она стала вспоминать Евино лицо и с облегчением поняла, что делает именно то, что нужно. Нужно Еве и ей самой. Во имя их дружбы.

Где-то в уголке ее сознания всегда теплился этот план, просто раньше безотчетно. Иначе она не потратила бы столько времени, столько усилий на изучение существующих трудностей и препятствий.

Их устранение — вот ключ к их партнерству, к их счастью. К их единению.

Как Еве понять, что она — ее ИСТИННЫЙ друг, если другие толкают ее в сторону?

Люди всегда только и занимались тем, что ее отпихивали.

Всю жизнь она чувствовала себя оттесненной, затолканной в угол, вечно ей твердили: будь умницей, помалкивай. Веди себя прилично.

Довольно!

Снова обретя твердость и сосредоточенность, она вышла из лифта, отворачиваясь от камер и опуская голову.

Пряча в кармане правую руку, левой она нажала на звонок. Больше Надин никогда не затмит ее в Евиных глазах.

Внутри Надин, читая последнее Евино письмо, закатила глаза. Подумать только, суровая полицейская, всегда готовая наградить тебя пинком, обернулась хлопотливой наседкой!

Последний вариант словесного портрета подозреваемой вызвал у нее интерес. Она уже продумывала свой специальный вечерний выпуск.

— Иду, иду! — отозвалась она на звонок. — Терпение!

Она подошла к двери, посмотрела в глазок, увидела краешек профиля под большой зимней шапкой и торчащие из-под нее лохмы.

Она уже потянулась к замкам, но тут в голове всплыло последнее Евино письмо.

Ни за что, ни при каких обстоятельствах не открывать дверь незнакомому человеку. Тому, кого не ждешь, тоже не открывать.

Подумаешь, курьер!

Но она уже смотрела на мир цепким полицейским взглядом Евы.

— Я вас слушаю, — сказала она в интерком.

— «Меркьюри Мессенджерс». Посылка для Надин Ферст.

— Дайте взглянуть. Поднесите к глазку.

— Да в чем дело, леди? — Она была готова и к этому: порылась в курьерской сумке и вытащила толстый пакет. — Надин Ферст от Бинга Коботта, Канал-стрит, семьдесят пять. Или вам не надо? Я и так перерабатываю.

Из-за Даллас она, того и гляди, выставит себя перебдевшей дурой. С этой мыслью Надин потянулась к замкам. Есть компромиссный вариант: оставить накинутой толстую цепочку и приоткрыть дверь совсем чуть-чуть, только чтобы забрать пакет от продюсера.

Она так и сделала: устроила в двери двухдюймовую щель. И из опасения еще раз заглянула в глазок.

— Вам надо расписаться, — раздалось из-за двери.

— Просуньте, — ответила она, теперь уже дрожа от страха.

Увидев в щели пакет, она, обозвав себя трусливой дурой, потянулась за ним — и отшатнулась при виде шокера.

От удара током озноб сменился волной жара, левая рука онемела. Она пошатнулась и навалилась на дверь. Стрелявший выпустил новый заряд и надавил на дверь со своей стороны.

Следующий заряд был выпущен по нисходящей траектории и угодил Надин в икру. Она рухнула на колени.

Она успокаивала себя: цепочка выдержит, она отползет от двери и на недосягаемом для шокера расстояния дотянется до коммуникатора и вызовет подмогу.

Но так ли надежна цепочка?

И почему ей так трудно шевелиться?

Ее тело содрогалось не только от страха, но и от последствий ударов током. Она подперла дверь спиной и подтянула ноги, чтобы не схлопотать новый разряд, даже вскользь, от которого она уже точно лишится чувств.

«Оружие! — сказала она себе, чувствуя, как трясется дверь, и боясь, что цепочка не выдержит и сорвется с крючка. — Иметь бы хоть какое-то оружие!»

Она в отчаянии запустила руку в карман своих дурацких штанов и нащупала там зажигалку, рождественский подарок Коботта. Надо же чем-то зажигать свои травяные цигарки.

Она щелкнула зажигалкой и, глядя на огонек, стала ждать следующего электрического разряда.

Когда он последовал, ей осталось только поднести горящую зажигалку к щели в двери.

Раздавшийся из-за двери вопль придал Надин храбрости и сил. Она навалилась на дверь всей своей тяжестью и, всхлипывая, сумела ее захлопнуть. Осталось защелкнуть замки — это удалось только с третьей попытки.

Когда она набралась смелости и снова прильнула к глазку, с той стороны уже никого не было.

Зажигалка выпала из дрожащих пальцев. Шаткой походкой она преодолела комнату, и, когда она снова рухнула на колени, в здоровой руке у нее уже был домашний коммуникатор.

— Даллас. Я работаю, Надин.

— Она была здесь, Даллас. У моей двери. Но ее уже нет.

— Ты цела?

— Мне досталось, но несильно. Пока что не пойму толком. Приезжай-ка ты сюда. Мне нужна помощь.

— Еду. Отправляю к тебе ближайшие наряды. Не открывай дверь, Надин, пока я не объясню, кому можно открыть. Поняла?

— Я все поняла с первого раза, потому и не погибла, а легко отделалась. Но ты поторопись, сможешь? Меня сейчас вырвет.

— Мы уже выезжаем. Поведет Рорк. Поговори со мной. Куда она тебя ранила?

Ей с трудом давался каждый вдох, болела грудь, как будто в нее давило что-то тяжелое и рваное. В животе перекатывалось что-то мерзкое, масляное.

Реакция на удар током, попыталась успокоить себя Надин.

— В руку, в ногу. В мягкие ткани. — Она попыталась усмехнуться, но получилось визгливо, она даже испугалась.

— Это и есть шок? Мне трудно дышать. Кажется, я сейчас отключусь. У нее были твои глаза.

— Что?!

— Твои глаза. Извини, я уже отключаюсь.

И она растянулась на полу, вцепившись в коммуникатор.

Рорк подрулил к дому Надин, но еще не затормозил, а Ева уже выскочила из машины. Прежде чем убежать, она указала Рорку пальцем на уже стоявшую во втором ряду черно-белую машину полиции.

Универсальный ключ позволил ей не задерживаться у дверей. Она предпочла бы лестницу, но лифтом быстрее. Она прыгнула в кабину и назвала этаж.

Надин, сидевшая в кресле цвета лепестков раздавленной розы и сжимавшая в руке стакан с водой, уже была окружена полицейскими. Еву она встретила кривой улыбкой.

— Только что очухалась. Какая ты шустрая!

— Тебе оказали медицинскую помощь?

Надин покрутила головой.

— Мисс Ферст отказалась от укола, — доложил один из полицейских. — Она в сознании, признаки серьезных телесных повреждений отсутствуют.

— Опиши ее! — потребовала Ева, уставившись на бледную Надин, хлопавшую расширенными глазами. Через минуту-другую ей все-таки понадобится медицинское вмешательство.

Надин глубоко вздохнула.

— Темная кожа, темная, коротко стриженная шатенка, из-под большой шапки с ушами торчали кончики волос. Я видела последние рисунки — не очень-то похоже. Заметный неправильный прикус, кривой нос. И глаза, Даллас. — Надин пришлось прерваться, чтобы хлебнуть воды — это останавливало головокружение. — Такого же цвета, как у тебя. Как нарочно! Вряд ли в ней есть пять футов десять дюймов. Она выше меня, но ниже тебя. Явно ниже, чем в прежней ориентировке. На ней бушлат, — продолжила вспоминать Надин. — Темный бушлат, темный шарф, шапка с ушами и с козырьком.

— Все слышали? — обратилась Ева к полицейским. — Приступайте к опросу соседей. И добудьте мне записи камер безопасности за вечер. Вперед!

Она придвинулась к Надин и, нагнувшись, заглянула ей в лицо. Все еще бледная, но бледность уже не такая мертвенная. Описание преступницы получилось у нее таким четким, что Ева отказалась от мысли передать Надин в лапы врачей против ее воли.

— Что еще за кошки у тебя на штанах?

— Не кошки, а котята. Штаны пижамные. По-моему, очень мило.

— Позорище!

— Как скажешь. — Надин потянулась к Еве, сжала ее руку и тяжело вздохнула. — Но мне они по душе.

— Пускай. Рассказывай, как все было. В подробностях.

— Я работала. Читала письма. Я… Здравствуй, Рорк.

Он, войдя, шагнул к ней, нагнулся, взял ее за подбородок. Потом кивнул и дотронулся губами до ее лба.

— Хочешь что-нибудь выпить?

— Не откажусь. У меня есть бутылка бурбона. В кухонном буфете слева, на верхней полке. Двойную дозу, без всего.

— Сейчас принесу.

— Надин!

— Извини. — Ей все еще была нужна Евина рука. — Поступило письмо, как будто от стажера из телекомпании: дескать, мой продюсер направил ко мне курьера с пакетом.

— Ты, надеюсь, удостоверилась, что это правда?

Надин поморщилась, услышав в Евином тоне недовольство и сарказм.

— Бинг часто общается со мной таким способом.

— И ты открыла долбаную дверь!

— Не совсем. — Она засопела. — Сейчас я понимаю, что была готова открыть, и страшно на себя зла. Открыла бы, если бы не твой мейл с приказом никому не открывать. Она позвонила в дверь как раз в тот момент, когда я читала этот мейл и закатывала глаза.

Она вытерла слезящиеся глаза.

— Ну и кретинка я! Ненавижу себя за глупость! Она правильно оттарабанила все имена: продюсера, ассистента продюсера, стажера, даже название курьерской компании, которой мы обычно пользуемся. Говорю же, Бинг то и дело что-нибудь присылает в неурочное время. Я потребовала, чтобы она показала свое удостоверение, она подчинилась, и сканер в здании не возражал. Она не соответствует описанию, Даллас: ниже, худее, видны волосы. Я уже собиралась открыть ей дверь, но вдруг представила, как ты на меня за это бранишься.

Надин снова вытерла слезы и подняла глаза на подошедшего с виски Рорка.

— Держи, милая. Опасность миновала.

— Почему «Icove» не клонировали тебя? Я бы нашла тебе применение. Прошу прощения, я сама не знаю, что несу! Эти удары током такие болезненные! Теперь я в этом разбираюсь. Даже удары вскользь!

— Ты открыла дверь, — повторила Ева.

— Да, но не сняла цепочку. Не сердись на меня, я сама себя кляну. Я придумала компромисс: открыла, но не совсем, просто чтобы забрать пакет от Бинга. Я велела ей показать мне пакет в глазок и, не снимая цепочку, просунуть его в щель.

Облегченно переведя дух, Надин пригубила виски.

— Она заколебалась, и это меня насторожило, а потом. Смотрю в глазок и вижу твои глаза, Даллас. Одного цвета с этим бурбоном. — Она сделала новый глоток, в этот раз большой.

— Мне надо было прислушаться к интуиции и сразу захлопнуть дверь, но она уже просунула в щель свой шокер, и разряд угодил мне в руку. Онемение все еще не прошло, дергает, но боль стала гораздо слабее. Она навалилась на дверь, просунула чертов шокер дальше и шарахнула мне в ногу. От этого я грохнулась.

Она поднесла стакан ко рту дрожащей рукой, потом усилием воли остановила дрожь пальцев.

— Не зря я планировала переехать в более безопасное место. Просто не успела разобраться, куда мне больше хочется. Не надо было тянуть с переездом: если бы не выдержала цепочка, то…

Она задержала дыхание, потом шумно выдохнула и сосредоточилась на мерном дыхании, чтобы прошло ощущение, что ей раздавили грудь.

— Я вспомнила про зажигалку в кармане — перед этим я выкурила две травяные сигаретки. В отпуске я могу себе это позволить. Ну, я ее и подпалила. Пламя обожгло ей кисть, а может, и руку повыше, точно не знаю. Она шарахнулась назад с криком, поэтому я знаю, что у нее ожог. После этого я захлопнула дверь, защелкнула замки и позвонила тебе.

— Какую руку тебе ударило разрядом?

Надин потерла себе левую руку.

— Теперь уже лучше.

Ева ущипнула Надин за правый бицепс. Та ойкнула.

— Разве «не открывай долбаную дверь» значит «открывай долбаную дверь, накинув бесполезную цепочку»?

Надин сузила глаза и сделал глоток побольше.

— Ты стерва. — Еще один медленный глоток. — Прости, но ты стерва. Притом, что ты права, а я кретинка и мне нет прощения. Все, переезжаю! Ищи мне новую конуру, — обратилась она к Рорку.

— Могу предложить тебе на выбор несколько вариантов, причем с радостью, но сперва сформулируй свои пожелания.

Ева скалила зубы, переводя взгляд с нее на него и обратно.

— Вы серьезно думаете, что болтовня про недвижимость важнее нынешней ситуации?

— Может, дашь ей успокоительного? — сказала Надин Рорку, указывая на отошедшую в сторону Еву. — Или сойдет двойная доза бурбона?

Рорк потрепал Надин по плечу.

— Она поменяла внешность и повадку, — сказала Ева. — Она проявляет гибкость. При первых признаках, что ее план рухнул, она не бросилась бежать. Она стала агрессивнее, готова на риск. И взбешена. У нее на счету уже две неудачи. Теперь она будет злобствовать. К тому же она пострадала. Ты не только не подохла, но и нанесла ей ранение.

— Принеси меня в жертву.

— Пошла ты! Лучше собирай манатки. Поживешь у нас, пока мы ее не сцапаем. Я поручу кому-нибудь из полицейских отвезти тебя к нам. Рорк, предупреди о Надин Соммерсета.

— Думаешь, убийца вернется сюда?

— Вероятность этого невелика, — ответила Ева. — Но сегодня вечером ей обязательно надо кого-нибудь пришить, поэтому тебе лучше не торчать здесь на случай, если она снова сюда пожалует.

— Мне тоже стало здесь неуютно. Спасибо. Только учти, если снова вздумаешь щипаться, я вызову полицию.

— Насмешила. Пошевеливайся! Ты должна отсюда убраться, пока я не… — Она схватила свой коммуникатор. — Сработал датчик Макнаба! Она применила свой мастер-код. Лейтенант Даллас слушает. Докладывайте.

— Все свободные наряды направлены по адресу Ладлоу, девятьсот шестьдесят три. Там попытка взлома. Подозревается женщина в темном бушлате, в темной шапке с ушами и с козырьком. Вооружена и опасна.

— Кто там живет? — спросила Надин. — Ты знаешь жильцов?

Ева уже собралась покачать головой, когда Рорк подсказал:

— Джейми. Это адрес его матери.

Он шагнул к двери, но Ева схватила его за руку.

— Это далеко. Копы будут там через считаные минуты. Ей к нему не проникнуть. Позвони ему и скажи сидеть на месте, взаперти. Я звоню его матери.

Джейми. О нем Ева как-то не подумала. Мальчишка, 20 лет, нет, даже моложе. Крестник Фини, протеже Рорка. Мечтает стать полицейским. Его мать — не друг и не враг, просто мать Джейми.

— Мисс Вожински? — Услышав сонный голос, Ева испытала облегчение. — Это Ева Даллас. Слушайте меня внимательно.

Глядя на Рорка, она кивнула, давая ему понять, что мать Джейми на связи.

— Ждите полицию. Когда приедут, пусть позвонят мне, прежде чем вы откроете им дверь. Вы меня поняли? Не открывайте дверь! К вам едет полиция.

— Я уже слышу сирены.

— Отлично. Оставайтесь на связи, пока они не приедут, чтобы я смогла проверить. Это всего минута-другая.

Рорку она сказала:

— Все в порядке.

— Я связался с Джейми, — доложил он. — Он у матери, приехал на пару дней погостить по случаю зимних каникул.

— Передай ему: если он откроет дверь до того, как я разрешу, жетона ему не видать.

Рорк приподнял брови.

— Он тебя слышит. Береги мать, Джейми. Это твоя задача.

Ева вернулась к переговорам с полицейскими.

После третьей осечки ей уже не вывернуться, подумала она.

20

Связавшись с Пибоди, Ева сказала:

— Тебе не обязательно в этом участвовать. О Надин позаботятся. В доме Джейми и его матери находятся копы.

— Нашлись заботливые! — возмутилась Надин. — Сама справлюсь!

— Закрой рот и пошевеливайся! Транспорт уже ждет.

— Мне надо кое-что собрать. — И Надин принялась складывать диски и бумаги в сумку таких размеров, что в ней легко уместился бы слоненок. Чемодан размером со штат Монтана уже был упакован и ждал у двери.

— Я могла бы допросить свидетелей, — предложила по коммуникатору Пибоди.

— Этим уже занимаются. Если тебе не спится, поработай удаленно. Пусть твой гений программирования повозится с уточнениями, внесенными Рорком. Если случится еще что-нибудь, я тебе сообщу.

— Но…

— Она сбежала, Пибоди. В этот раз нам ее не поймать. Ты можешь обзвонить больницы, пункты неотложной помощи, медицинские пункты. Вдруг у нее такой сильный ожог, что нужны медикаменты? Вдруг она рискнет обратиться к врачам? Начни со своего района. Предположим, что она живет неподалеку от моего прежнего адреса. Сообщай обо всем, что привлечет твое внимание, остальное — побоку. До завтра! — И Ева отключила связь.

— Что у вас? — обратилась она к подошедшему полицейскому.

— Двумя этажами ниже, в квартире семь двенадцать, я говорил с двумя девушками шестнадцати лет, Саванной Бокко и Тэа Росси. Они ехали с ней в лифте. — Он подал Еве два диска в пакетике для вещдоков. — Это записи камер перед подъездом и в лифте. В холле камеры нет.

— Хорошо. Побудьте здесь, пока не уберется мисс Фертс. Займитесь обзвоном местных центров неотложной помощи и клиник. У нее ожог правой кисти и запястья. Проверьте аптеки, торгующие средствами от ожогов и болеутоляющими.

— Слушаюсь.

— Надин!

— Иду, иду! — Она уже переоделась в черные обтягивающие брюки, сапоги, свитер, успела позаботиться о косметике и о прическе.

Ева силой вытолкала ее из квартиры.

— Позаботьтесь о ее безопасности, — приказала она полицейским, которым предстояло ехать с Надин. — Водворите ее на место и хорошенько заприте.

— Я ценю твое гостеприимство, — сказала Надин. — Хотя предложено оно грубовато.

— Выметайся!

Выгнав Надин, Ева повернулась к Рорку:

— Пойду побеседую с девушками. Боже, будь к нам милостив! Ты можешь заменить Пибоди, только не забывай дуться.

— Лучше я буду скрывать свои оскорбленные чувства. Зря ты ее отшила: она хочет помогать и быть в гуще событий.

— Она и так в гуще. А особых событий я не жду.

Он погладил ее по спине и произнес: «Седьмой этаж».

— Хорошо все-таки, что Надин не открыла свою, как ты выразилась, долбаную дверь.

Ева привалилась к стенке кабины.

— Если бы эта гадина точнее направила свой шокер в щели, Надин погибла бы. Цепочка ее не остановила бы. Камер вокруг нет, в соседних квартирках хорошая звукоизоляция. Ты заметил, что цепочка еле удержалась на штыре? Пара хороших пинков по двери — и она слетела бы к чертям.

— Здесь сработало «если бы», с которого ты начала.

— Главное то, что Надин не хватает мозгов. — Она вышла из лифта на седьмом этаже. — Я понимаю, как рассуждает наша подружка. Обычное дело, посылка от продюсера, о которой заранее сообщено письмом с работы. Она неглупа. Она может добраться до кого угодно. Луиза помчится на экстренный вызов. Мэвис любит принимать в своей гардеробной поздравления поклонников. Рео тоже может получить от курьера присланный боссом пакет. Опасность грозит всем. Она возбуждена, ей надо выплеснуть энергию, восторжествовать. Она будет сильно рисковать.

— Риск сопряжен с ошибками.

— Так-то оно так, только мне не хочется воспользоваться ее ошибкой уже после того, как она завалит кого-нибудь из моих друзей. — Она нажала на звонок у двери квартиры Бокко и поднесла к глазку свой жетон.

Дверь приоткрылась на пару дюймов, дальше не пускала цепочка. Еву так и подмывало врезать по двери ногой, чтобы проверить, на что годна эта мера защиты.

— Мистер Бокко? Я лейтенант нью-йоркской полиции Даллас, со мной штатский консультант. Мы хотели бы поговорить с Саванной и с Тэа Росси.

— Можно еще раз взглянуть на ваш жетон?

— Конечно. — Ева показала жетон через щель. Будь она сумасшедшей убийцей, ей бы ничего не стоило влепить Бокко в лоб разряд из шокера.

— Извините, мы немного нервничаем. — Он закрыл дверь, снял цепочку, распахнул дверь. Ушастая коротконогая собака сначала обнюхала обувь Евы, потом занялась Рорком. Наконец, она завиляла хвостом, да так, что в приветствии приняло участие все ее туловище.

Рорк не выдержал и, нагнувшись, погладил собаку, вызвав у нее новый приступ восторга.

— Полицейский Осгуд предупредил, что вы придете поговорить с девочками. — Хозяин дома попятился, приглашая их в гостиную, где царил живописный беспорядок и где перед окном вращалась мерцающая огоньками новогодняя елка.

— Хватит, Тинк, лежать!

Собака со вздохом плюхнулась на фиолетовую подушку, не переставая довольно повизгивать.

— Она уже старушка, но еще веселая. Я Ник Бокко, отец Саванны. Извините, у нас все еще кавардак после Рождества. — Он откинул со лба волосы и окинул красочный беспорядок недовольным взглядом. — До второго января школьники бездельничают. Второе число я обвел красным на всех календарях. Почти всю эту неделю я работаю дома.

Он осекся и потер ладонями лицо.

— Вы уж меня извините, я никак не могу опомниться: девочки ехали в лифте вместе с подозреваемой в убийстве!

— Это Осгуд назвал ее подозреваемой?

— Мог бы и не называть. Он показал мне рисунок, тот самый, который весь день не сходит с экрана. Это не паранойя: ясно же, что девочки вошли в лифт вместе с человеком, которого полиция с Рождества разыскивает по подозрению в двух убийствах. Полицейский сказал, что Надин почти не пострадала. Это так?

— Так, — подтвердила Ева. — Вы знакомы?

— Нет, просто я смотрю ее передачи. Не пропускаю программу «Сейчас» и слежу за ее репортажами. Так что она здесь присутствует — виртуально. — Он застенчиво улыбнулся. — Возникает чувство, что мы знакомы. В общем, я рад, что она спаслась. Ой, извините! Садитесь же! Хотите кофе? Предупреждаю, он плохой. В последний раз за покупками ходила Саванна, а она вечно выбирает всякую ерунду. По крайней мере кофе будет горячий.

— Ничего, не беспокойтесь. Где Саванна?

— У себя в комнате с Тэа, наверное, болтают по коммуникатору с Фло-ло. Так они прозвали свою подружку Флоренс Луизу. Та еще троица! — Он сцепил пальцы. — Я им задам!

— Ее мать не дома?

— Что? Нет, мы… мы не вместе. Она уехала на несколько недель со своим… Даже не знаю, кто он. Неважно. Я остался с Ванной. Тэа переехала к нам на несколько дней, потому что не захотела плыть с родителями в круиз. Сейчас я их позову. Что-то я разнервничался.

Он побрел в глубь квартиры, свернул влево и постучал в одну из дверей.

— Ванна? Иди сюда вместе с Тэа.

— ПАПА! У нас мегаважный разговор с Фло-ло!

— Сейчас же, Саванна. Вас требует полиция.

До слуха Евы донеслись удрученные вопли. Бокко, массируя себе глаза, вернулся к Еве и Рорку.

— Я специально снял звукоизоляцию в ее комнате. Вдруг им что-то понадобится? Теперь мирюсь с недостатками такой ситуации. Может, колы? Что-что, а колу Саванна приносит исправно.

— Это то, что надо, — согласилась Ева, чтобы хоть чем-то его занять.

Бокко удалился в кухню, а в гостиную явились, держась за руки, две девушки. У Саванны оливковая кожа, как у ее отца, такие же, как у него, каштановые волосы — правда, у нее нормальные пряди перемежались с фиолетовыми, его маленькая фигура.

У Тэа в ее 16 лет уже фигура сирены. Неужели родители позволяют ей принимать специальные препараты?

Обе миленькие. Ева никогда не понимала эту юную самоуверенную красоту. Обе в толстых цветастых носках, в мешковатых пижамных штанах и в ярких полосатых фуфайках.

— Вот это да! Настоящие Рорк и Даллас! Мы видели вас на экране миллион раз. Или два миллиона, Ванн? Мэтью Занк такая душка, хоть и женился на Марло Дурн. Она, конечно, ничего, но зачем это? Фу! Мы с катушек послетали!

— Тэа! — Бокко вернулся с двумя бокалами с колой и льдом. — Что за тарабарщину ты несешь?

— Папа! — прошептала Саванна. — Это же Рорк и Даллас! Не тупи! Вспомни «Icove»!

— Действительно. Как-то я оплошал. Я забыл, когда в последний раз был в видеозале. В свободное время я читаю книгу. Хотя книг здесь маловато.

— Над нами живет Надин Ферст, — сказала Саванна. — Я пару раз с ней болтала. Ее пытались убить. Мы ехали с ним в лифте. С убийцей! — объяснила Саванна драматическим тоном.

— С ней, — поправила ее Ева. Тэа победно улыбнулась Саванне.

— Говорила я тебе, что это женщина! Вся замотанная, но все равно я распознала в ней женщину. Прикинулась мужиком, вот тоска!

— Она вам что-нибудь сказала?

— Ни словечка. Мы помирали от смеха из-за Ризз. Она такая скучная, что даже смешно!

— Она посмотрела на нас, как треска.

— Как кто?

— Наверное, это значит «косо», — весело подсказал Рорк.

— Ага, вот так. — Саванна поджала губы и свела вместе брови. — Я еще подумала: да пошел ты! Вы же сами так говорите в фильме. Пошел ты, мистер, нам весело! Так, значит, это была женщина? Не в том дело, что теперь мы знаем, что она плохая, честно, не в том! Я такая стою и думаю: злобный же у нее вид! Наверное, она злилась на нас.

— Так и было.

— Я на нее особо не смотрела, больно надо! — Саванна изобразила озноб. — А Тэа говорит — это еще до того, как коп пришел, и все такое, Тэа говорит: этот, в лифте — мы еще не знали, что это она, — какой-то псих. Мол, если бы не я, она, Тэа, сбежала бы от него — от нее — куда подальше.

— Точно, — подтвердила Тэа.

— Тэа очень чуткая, — поддакнул Бокко.

— Мистер Би! Я вас попрошу!

— Ну, скажем, у тебя есть чувства и инстинкты.

— Так-то лучше. С головой-то у меня все в порядке. Просто у меня было неприятное чувство, и я рада была смыться. И потом, от нее странно пахло.

— Как? — насторожилась Ева.

— Я ничего не почуяла, — сказала Саванна. — Это у нашей Тэа чуткий носик.

— Запах был странный, — повторила Тэа и пожала плечами.

Чувствительная девушка-подросток, не желающая признаваться в своей чувствительности и отличаться от сверстниц! Как найти верные кнопки и как на них нажать?

— А у меня племянник с чутким слухом, — надавил Рорк на свою ирландскую родственную клавишу и сопроводил этот коварный ход очаровательной улыбкой.

Ева буквально услышала, как трепещут два юных сердечка.

— Скажешь что-нибудь за две комнаты от него, а он слышит каждое слово. Думаю, так же и с твоим носом, Тэа. Что это был, по-твоему, за запах?

— Как в школьном туалете после того, как кого-нибудь вырвет. Не то что она портила воздух, но все равно запах такой, что хотелось заткнуть нос.

— Фу! — Саванна махнула рукой и захихикала.

— Вспомнила: как после уборки в туалете. Ну, или как в больнице. Стерильность и химия.

— Уже лучше. Это полезная информация, — подбодрила ее Ева. — Что-нибудь еще? Какие-нибудь еще подробности?

Девушки дружно пожали плечами.

— Вы не видели ее раньше? В доме, на улице?

— Вряд ли. — Саванна посмотрела на Тэа, та покачала головой. — Она из тех, на кого во второй раз не взглянешь. Нам интереснее было болтать с Фло-ло про Ризз.

— Фло-ло никуда не пускают, — объяснил Бокка.

— Ничего, завтра уже выпустят, ее мать обещала. Можно нам на «Болл дроп», пап? Пожалуйста!

— Можно. Когда тебе исполнится двадцать один год.

— Ну, пап!!!

— Категорически нет. — Он улыбнулся улыбкой усталого снисходительного папаши. — Родители Тэа уже закрыли вопрос, так что это пустой разговор.

— Можно тогда Фло-ло у нас переночевать?

— Почему нет? — Бокко опять потер глаза. — Чем вас больше, тем веселее.

В лифте, ехавшем вниз, Ева пихнула Рорка локтем.

— У твоего ирландского племянника уши, как у двухголовой мыши.

— Слышала бы ты свой ирландский акцент, лейтенант!

— Твой тоже был не идеальный. Но, главное, трюк сработал.

— Она хочет быть, как все. Типично для ее возраста.

— Ну, не знаю. В ее возрасте мне как раз не хотелось быть, как все. Я считала дни, когда наконец вырвусь на свободу.

— А я в этом возрасте угонял машины, взламывал замки и шарил по карманам. Все люди разные, правда? — Он схватил и поцеловал ее руку.

— Она может сливаться с толпой, вести себя, как все, но она другая. И хочет быть другой.

— Полагаю, ты говоришь об убийце, а не о Тэа.

— Она хочет быть важной, особенной, заметной. — Выйдя на холод, она достала коммуникатор и нахмурилась. — Хочу проверить, как там Джейми и его мать.

— Лучше к ним съездить. Это не займет много времени.

— Необязательно, но можно. Одной заботой будет меньше. Запах, — проговорила она, садясь в машину. — Может, герметик? Облила себя с ног до головы герметиком?

— Да, у него химический запах, если у тебя чуткий нос, но когда убирают блевотину, герметиком не пользуются.

— Дезинфекция. Обработка пальто? Какое-то средство у нее в сумке? Антисептик? Запах был слабый, иначе вторая девчонка тоже его учуяла бы. Тут сработало не пятое, а шестое чувство, то, что подсказало, что в лифте женщина, причем злобная. При этом Саванна увидела только скучное мужиковатое существо, раздраженное их смехом.

Рорк повел машину, Ева стала разглядывать улицы.

— Ей больно, ей нужна врачебная помощь, но пока что нигде не отмечают появления пациентки с ее приметами. Она потрясена. Злость, боль, былой самоуверенности уже нет. Три неудачи за два дня! Что ей теперь делать? Забиться в свою нору и зализывать раны? Или искать способ восторжествовать?

— Если боль серьезная, то первым делом надо позаботиться о лечении.

— Возможно. Но злоба и жажда мести — неплохие болеутоляющие.

На главном жилом этаже в доме Джейми горел яркий свет, в окне дерзко красовалась новогодняя елка. В другом окне виден экран с красочным мельтешением.

Открывший дверь полицейский имел сконфуженный вид. Ева не удивилась: на экране в разгаре баскетбольный матч, второй полицейский поддерживает игроков криками, Джейми залихватски свистит.

— Мы решили его развлечь, — виновато объяснил полицейский в двери.

Джейми, молодой стройный блондин, еще больше вытянувшийся после их последней встречи, соскочил с дивана и властно заключил Еву в объятия. Это было сделано из снисхождения к двоим рядовым копам, которых лейтенант застала за едой и просмотром спортивных программ.

Так же Джейми обошелся с Рорком.

— Хорошо, что заглянули, — сказал он, откинув назад волосы. — Хотя это было необязательно. Мы тут сидим и в ус не дуем. Полицейская охрана — это хорошо, но чужие сюда все равно не попадут. Хотя маме так, конечно, спокойнее.

— Где она?

— Минут двадцать назад я все-таки уговорил ее лечь.

— Она сможет уснуть?

— Я дал ей успокоительного и затычки для ушей. — Он усмехнулся. — Хорошо, что в критический момент я оказался дома, хотя сюда все равно никто не проник бы. Сигнализация сработала бы даже от универсального ключа. Я сам так настроил систему, — стал он объяснять Рорку. — Она охватывает весь дом, реагирует на движение, перемещение веса, чувствительна к свету и так далее. Он тоньше вашей. Пока что это экспериментальный прототип. Я возился с ним вместе с вашими людьми в зимние каникулы, как обещал.

— Молодец!

Рорк оплачивал учебу Джейми в колледже в обмен на работу, так как считал парня многообещающим дарованием в электронике.

— Правда, есть одна загвоздка, — продолжил он, — о которой я раньше не подумал. Что будет, если использовать неподходящий мастер-код? Надо будет с этим повозиться. Если бы система сработала, то замкнулась бы вторая линия замков и прозвучала бы сирена. Но вы сами об этом позаботились.

— Как насчет камер? — спросила Ева.

— Все тут. — Он достал из кармана микродиск в запечатанном пакетике. — Я просмотрел запись. Лицо толком не разглядеть, но вам есть с чем поработать. Она щадит правую руку, а левая, с ключом, дрожит. Она дважды его засовывала и дважды била по двери кулаком. Это меня и насторожило — еще до вашего звонка маме. Я как раз работал, когда от прикосновения к двери сработал сигнал тревоги. Вообще-то я ждал друзей. Включаю камеру — никого. Что-нибудь выпьете? Мама собрала запасы на праздники. Чего тут только нет!

Ева видела это по убранству кофейного столика.

— Спасибо, ничего не нужно.

— Я уже собирался вниз, чтобы проверить систему, а тут ваш звонок матери. Слышу, она говорит, что чем-то напугана. Тут я смекнул, что надо как следует запереться и включить весь свет. Соседи могут быть недовольны, но если снова появятся желающие вломиться, это их отпугнет.

— Покажешь свою систему? — спросил Рорк.

— С удовольствием.

— Позже. — Ева подняла руку, останавливая двоих энтузиастов. — Я оставлю у вас полицейских, чтобы твоя мама чувствовала себя в безопасности. Могу даже добавить патруль, хотя к вам вряд ли снова наведаются гости. За сегодняшний вечер у нее целых две неудачи, так что новую попытку она не предпримет в месте, защищенном не хуже Пентагона.

— Целых две?

— Она рвалась к Надин.

— Надин? — Парень помрачнел. — Она в порядке? Не пострадала?

— Морально, но не физически. Теперь она в полной безопасности.

— Первыми жертвами были Баствик и Ледо, — сказал Джейми Еве. — Я слежу за расследованием. Баствик была с вами на ножах. Ледо вы пару раз приложили.

— Было дело.

Джейми кивнул. Его глаза уже не были вопиюще юными. Она увидела в нем копа, хотя Рорк считал его прирожденным компьютерщиком.

— Надин, теперь мы с мамой. Она переключилась на людей, которые вам небезразличны.

— Мы придерживаемся той же версии. Позаботьтесь о безопасности, не впускайте незнакомцев. Не вздумайте открыть дверь тем, кого не знаете. И чтобы никаких исключений! Даже полицейским, которым не дам добро я сама, не говоря о муниципальных рабочих, которым приспичит проверить утечку газа, или о каких-нибудь разносчиках.

— Понятно. Я не стану подвергать риску мать. Можете не сомневаться.

Она и не сомневалась: он хороший сын, единственная отрада своей матери. Но полицейские в доме все равно не помешают.

Домой Ева вернулась с чувством, что отсутствовала не один день. Ей нужно посидеть в своем кабинете как минимум час, чтобы все разложить по полочкам и прочистить себе мозги.

На столике в холле их ждал кубик с записью. Из него раздался голос Соммерсета:

«Мисс Ферст в своих любимых Золотых апартаментах. Я уговорил ее принять легкое успокоительное и позволить мне перевязать ей раненую руку и икру. Она твердила, что вы застанете ее за работой, но я считаю, что успокоительное нарушит этот ее план. Надеюсь, вы оба последуете ее примеру и посвятите ночь отдыху».

Ева небрежно повесила пальто на вешалку.

— Хорошо, что она уснула — если он, конечно, не ошибся. Не хочу сейчас с ней сталкиваться. У нее будут вопросы, которые я не желаю слышать.

Рорк повесил свое пальто поверх Евиного.

— Я проверю результаты поиска и запущу новый с учетом сегодняшних поправок.

— А мне надо посмотреть записи камер из домов Надин и Джейми.

— Мне тоже любопытно. Начнем с этого. — Он протянул руку. — Дай мне диски. А ты свари кофе. Но сначала одно условие.

— Не люблю условий.

— Жаль. Тем не менее мое условие таково: прежде чем лечь, ты примешь успокоительное. Ты бледная, Ева, ты утомлена морально и телесно. Заставить тебя не работать я не могу, лучше помочь. Но после этого ты примешь успокоительное.

— Только вместе с тобой.

— Договорились. — Шагая следом за ней в кабинет, он наградил ее шлепком. — Сворачивай в кухню, милая. Нам нужен кофе.

— Что еще за замашки?

— В самый раз в это время суток!

Но даже в этот поздний час ее ждала работа. Она сварила кофе и положила на тарелку печенье из своего секретного запаса. Увидев все это, Рорк удивленно приподнял брови.

— Похоже на любовь: ты делишься бисквитами!

— Печеньем! Бисквиты — это горячий хлеб, который мажут маслом или соусом. Не забывай, по какую сторону Атлантики ты живешь!

— Неважно, как это называется, главное, что вкусно! — Он взял и надкусил печенье. — Компьютер, первый диск!

Прихлебывая кофе, Ева смотрела, как их неизвестная подходит к двери Надин. Отворачивается, но уже не закрывается. Не прячет волосы. Записи звука снова не было, поэтому голоса она не услышала. А жаль.

— На одежде ничего заметного: ни ярлыков, ни эмблем, ни надписей. Но Надин права: в ней нет пяти футов десяти дюймов. Скорее, пять и восемь. Она знакома с домом. Знает, как встать, чтобы лицо не попало в камеру. Придется искать того, кто видел ее там. Кто-то ведь должен был ее увидеть!

— А вот и девочки! — Наслаждаясь кофе, Рорк разглядывал Саванну и Тэа. — Вот как выглядело их веселье!

Скорее, они смахивают на двух пьянчужек, подумала Ева, глядя, как две дурочки валятся друг на дружку, сияя глазами и безумно хохоча.

— Видишь ее руки? — спросила Ева. — Она сжимает кулаки! Злится. На девчонок? На жизнь? Девчонки раздражают: смеются, болтают. Они ее бесят. Господи, она лезет в карман! В правый. Рука действительно немного дрожит.

— Она с трудом держит себя в руках.

Девушки рванулись в открывшуюся дверь лифта. Тэа на бегу оглянулась.

— Этой Тэа хватило чутья, чтобы уловить что-то темное и опасное, — прокомментировал Рорк. — Для нее стало облегчением вырваться.

— А наша клиентка пытается расслабиться. Медленно сгибает и разгибает пальцы, восстанавливает дыхание, трясет руками.

При выходе подозреваемой из лифта Ева выругалась: отсутствие камер в коридоре сильно усложняет задачу.

— Промотай вперед. Посмотрим на нее на обратном пути.

— Компьютер, пропустить до нового появления объекта.

«Объект больше не появляется на записи камерой лифта, только на внешней камере».

— Запустить.

Подозреваемая пулей вылетела из двери. Ева увидела только ее спину, приподнятые плечи, придерживаемую правую руку.

— Еще раз, только медленно.

Верх головы, спина. Дрожь во всем теле, раненая правая рука.

— Тут ничем не разживешься. Переключи на камеру в доме Джейми.

Рорк так и сделал, а потом по-мальчишески улыбнулся, показывая на экран чашкой с кофе.

— Как тебе разрешение? Кристальная четкость! А ведь он собрал эту систему на коленке!

— Пусть четкость и кристальная, но подозреваемая умна и достаточно владеет собой, чтобы не показывать камере свое лицо. Проклятье! Но она ранена, это видно. Надин устроила ей проблему какой-то жалкой зажигалкой! Возможно, она останавливалась по пути, чтобы приложить лед или принять болеутоляющее. Откуда иначе взялся разрыв во времени?

— Вдруг она просто приходила в себя? — предположил Рорк.

— Тоже не исключено. Только она по-прежнему дрожит и пышет злобой. Останови кадр! Вот тут она теряет самообладание! Мастер-код не сработал, и ей худо. Лицо по-прежнему в тени, но хотя бы частично виднеется. Можешь улучшить изображение?

— Постараюсь. Но потребуется время.

— Назови свою цену.

— Я задешево не продаюсь. — Он обнял ее за талию и провел пальцем по ее ребрам.

— Возьмешь долговую расписку?

— Пожалуй.

— Мы увидели еще один ее кусочек, — сказала Ева. — Крохотный, но полезно и это. Она раскисла, а нам только этого и надо.

Она рыдала, не в силах остановиться. Все, чего она желала в этом мире, все ее надежды, мечты, потребности — все разлетается вдребезги.

Откуда такое невезение? Она все предусмотрела, была так осторожна, так терпелива. Все делала правильно. И все зря.

Больше у нее нет цели, пропал смысл, а вместе с ним радость.

Кожа у нее на кисти и выше сильно обожжена, боль такая, словно в руку вонзили сто раскаленных ножей.

С этим она может сладить, но что толку? Жизни-то пришел конец. Жизнь лишилась цели. Она выдумала себе фальшивое предназначение, раз единственный человек, который был ей небезразличен, оказался пустышкой.

Все вранье, подумала она. Сплошная ложь.

Она положит этому конец. Всем все равно — так всегда было, так и останется. Теперь у нее нет никого и ничего. Она знает, как поставить точку: умереть можно дюжиной способов. Остается выбрать один и погрузиться в окончательное забытье.

Пустая смерть после пустой жизни.

Она вскинула голову. На нее снова смотрела Ева. Ей послышался ее голос. Цель никуда не делась.

Утри сопли! Действуй! Ты знаешь, что делать. И всегда знала. Все остальное было игрой. У нас есть единственный способ быть партнерами, друзьями, быть вместе. У тебя хватит сил? Или ты по-прежнему трусишь?

— Не говори так! Не называй меня трусихой. Ради тебя я убивала. Посмотри, что она натворила!

Она поднесла к фотографии обожженную руку и увидела, что Ева презрительно кривит губы.

Ты зря потратила время на нее и на парня. Все дело в нас. Часы тикают. Шар вот-вот упадет. Год кончается, со старым пора кончать, дорогу новому.

В сердце опять затеплились лучики надежды.

— Вот чего ты хочешь!

Это должно случиться. Ты меня убедила. Ты сделаешь то, что лучше всего для нас. Пора начинать.

— Да, пора. Я знаю, что делать.

Не обращая внимания на боль, она встала и достала из шкафа свои доспехи.

У нее получится. Она знает, как ей быть.

Она знает, как все закончить. Чтобы было начало, требуется конец. Так затухает один год, чтобы взошел новый.

Вместе они кончатся и начнутся.

21

Ева проснулась в темноте. Лежать в объятиях Рорка было уютно. Она не видела, который час, но тело подсказывало, что уже утро. Раннее, возможно, даже мучительно раннее, но все же утро.

Она не могла вспомнить, когда рухнула в постель. Возможно, ее уложил Рорк: он подхватил ее, когда она, заработавшись, уже выпадала из кресла, и отнес в спальню.

Сейчас ей не давала покоя одна мысль: суженные параметры поиска сократили число потенциальных подозреваемых до двухсот с небольшим человек.

Тоже многовато, но все же лучше, чем несколько тысяч.

Она решила и эту цифру реально сократить, взявшись за дело с ясной головой.

Принципом сокращения будет опора на географию, на окрестности ее прежнего жилища. На этом настаивает ее инстинкт, а не внятные улики. Если отказаться от этого подхода, число подозреваемых опять вырастет до нескольких тысяч.

А если сузить географию до нескольких кварталов, то работать станет еще легче.

Она решила действовать по-всякому, передав часть контингента Пибоди. Кто-то в отделе должен взвалить на себя еще одну часть работы.

Надо привлечь к делу Миру: пусть оценит с точки зрения психики самых подходящих кандидатов, проверит степень вероятности. Избранных придется допросить ей самой.

И не забыть про список возможных жертв! Не пропустила ли она еще кого-нибудь, как вчера Джейми?

ДеВинтер? Судебно-медицинский антрополог не друг, но они работали вместе, тесно сотрудничая. Проклятье!

Доусон? Она тесно связана с главным чистильщиком, но только по работе, ничего личного. Если порыться, то придется включить в список Харво. А также Дикхеда.

Черт, неужели придется требовать крайней осмотрительности от всех, с кем она сотрудничала, консультировалась, просто когда-то общалась?

«Довожу до вашего сведения: в данный момент я токсична. Любой контакт со мной представляет смертельную опасность. Примите надлежащие меры предосторожности».

Брось, приказала она себе. Сосредоточься на самом рабочем процессе.

У убийцы потребность убивать. Кто ее следующая логичная цель? Определить, защитить, использовать определение для задержания подозреваемой.

Применить имеющиеся данные и улики. Мы располагаем профилем, вероятным, хоть и неполным описанием, представлением о навыках, мотивах, системе действий. Приложить все это к имеющимся потенциальным подозреваемым — и отловить эту гадину!

— Ты слишком напряженно ворочаешь мозгами для такого раннего времени.

Они лежали почти нос к носу.

— У тебя новая привычка?

— Ты о чем?

— Уже второй раз всего за одну неделю ты не приступаешь к покупке Солнечной системы до зари. Как выжить миру бизнеса и финансов, если ты валяешься в постели?

— Я решил выяснить это, перенеся видеоконференцию с пяти пятнадцати на более позднее время.

— Кто проводит конференции в пять пятнадцать утра?

— Люди, взаимодействующие с Прагой.

— Который сейчас час в Праге?

— Позже, чем здесь.

— А здесь?

— Почти полшестого. Очевидно, действие успокоительного прошло.

Она не помнила, как глотала микстуру.

— Что это было?

— Усыпляющее на пять часов. — Он налег на нее.

— Разве тебя приглашали?

— Я здесь живу, — напомнил он и поцеловал ее в губы. — Наступил последний день года. — Он заскользил губами по ее горлу, подбираясь к своему излюбленному местечку у нее под подбородком. — Мы завершим год надлежащим образом. Следующий год мы начнем после полуночи таким же способом.

— Ты давно это задумал?

— Считай это минутным озарением.

— Это твоя альтернатива Праге?

— Добри дэн, — сказал он по-чешски.

— Что?

— Доброе утро, — прошептал он. Поцелуй стал медленным и глубоким, его руки заскользили по ее телу.

Она надеялась завершить год арестом подозреваемой. Но такая альтернатива ее тоже устраивает.

Поэтому она стала нежно гладить его щеку, шелковые волосы, каменные мускулы спины.

Его тяжесть, радость и восторг, вкус встречи их языков расслабляли и одновременно стимулировали. Умные руки, знавшие ее секреты, не ведали устали, и в конце концов ее кожа запылала предвкушением. Кровь разогревалась и бежала все быстрее с каждой секундой.

В глубокой, сонной темноте, в последние часы года, завершавшегося кровью и смертью, радостью и негой, она обнимала того, кого подарила ей судьба. Мужчину, изменившего ВСЕ.

Бесконечное мгновение она удерживалась на сверкающем изгибе тихого блаженства, знания, принадлежности, обнимая его, прильнув к изгибу его горла.

— Я люблю тебя, Рорк. Люблю.

Слова угодили в середину его сердца, замерцали там, как свеча. Он вернул их ей по-ирландски, на языке своего сердца. И проник в нее, туда, где ему было самое место.

Она повернула голову и нашла губами его губы. Их пальцы встретились и переплелись.

Она приветственно поднималась вместе с ним и вместе с ним опадала, ловя ритм. Звучали нежные слова, торжествовал медленный ритм любви.

Они дарили друг другу мир в кровавом, жестоком мире, слишком хорошо известном обоим. Это был праздник двух душ — потерявшихся, а потом нашедших друг друга.

В предрассветной темноте она встала, приняла душ и оделась. Пока Рорк проводил свою перенесенную конференцию, она проверила выданные компьютером результаты. За то время, что они спали, нападало еще несколько имен.

Она стала изучать лица, данные, спрашивая себя, есть ли ей что вспомнить на их счет? Кого-то она мельком встречала. С кем-то ее путь пересекался, с кем-то она сотрудничала.

В одном-двух случаях она не согласилась с компьютером. Слишком светлый или слишком темный цвет лица, слишком юные годы. Но все же решила полностью не отвергать эти кандидатуры.

Уже утомленная неблагодарным трудом, без надежды на успех, она запрограммировала два отдельных поиска: один в ограниченном районе, другой со смещением на два квартала от него.

Потом, побаиваясь, что слишком полагается на удачу, она ввела в перечень еще один признак и приступила к проверке вероятности по текущим результатам.

Проверять кого-то конкретно еще рано, решила она, чувствуя, как кот трется головой о ее ногу.

— Поняла, поняла: тебе пора завтракать.

Она направилась было в кухню, но на полпути передумала. Некоторые правила достойны соблюдения, решила она и, сопровождаемая котом, вернулась в спальню.

Она не знала, сколько времени уйдет у Рорка на Прагу, но подозревала, учитывая успокоительное и изменение его графика, что в этот раз он будет не прочь обойтись без привычной овсянки.

— Ну и задачка! — пробормотала она, хмуро глядя на автокухню в спальне. — Ничего ирландского. Лучше какой-нибудь омлет. Но какой? — Она изучила список. — Испанский! Почему испанский, а не французский или итальянский? Кто знает, кому какое дело?

Приставания Галахада вызвали у нее смех. Пришлось начать с его корма. Она заставила его ждать, поэтому сжалилась и побаловала его блюдечком молока.

Она запрограммировала завтрак для двоих, и как раз вовремя: у нее за спиной возник Рорк.

— Как там Прага?

— Лучше не придумаешь. А тут еще ты, послушная жена, готовишь завтрак!

— А тут еще я, голодный коп, готовлю завтрак. Почему-то испанский омлет.

— Вот, значит, что нас ждет?

— Да, но почему? Лучше бы ирландский, там хоть картошка.

— Понятия не имею, почему, но заранее согласен. — Он привлек ее к себе. — Спасибо.

— Я не знала, сколько времени ты пробудешь в… Где эта Прага? В Чехии, что ли?

— Сегодня ты заслужила пятерку по географии.

— География играет важную роль. — Она подцепила вилкой ломтик бекона. — У меня предчувствие, что подозреваемая живет в моем бывшем районе.

— Логично.

— Может быть. Когда откроется тот гриль-бар, я туда наведаюсь. А пока я провожу альтернативный поиск: один строго по географическому признаку, второй в стороне, в нескольких кварталах.

— Теперь понятно, почему я слышал, как ты ругаешься.

— Устала от программирования. — Утренний сеанс кончился для нее головной болью. — Не знаю, как вы, компьютерные психи, с этим справляетесь.

— Судя по «психам», ты не из этого клуба.

— Мне там нечего делать. Сейчас я разглядываю фотографии кандидаток. Чувствуя себя свидетелем, перебирающим подозреваемых. Из этого клуба я тоже скоро сбегу. Никто пока что не бросается в глаза.

— Видимо, мы ищем ту, кого ты не очень хорошо знаешь и по жизни, и по работе.

— Согласна. Но у меня вот еще какая мысль: когда она явилась к Надин, у нее торчали волосы. Скорее всего, парик — зачем показывать собственные?

Рорк, с аппетитом завтракавший, кивнул.

— Это было бы оплошностью, что ей не свойственно.

— Цвет лица у нее как будто темнее, чем говорил Хастингс, а он вряд ли ошибся. Лица — его хлеб. Она сделала свое лицо светлее для него или темнее для Надин.

— Или не то и не другое. Все это вообще может оказаться гримом.

— Согласна. Что бы у нас ни получалось, даже если прибегнуть к волшебству и улучшить вчерашний удачный ракурс, есть опасность остаться с пустыми руками.

— В качестве почетного члена клуба психов вынужден заметить, что твои критерии поиска слишком широки. Поэтому ты получаешь слишком много кандидаток в относительно ограниченном пространстве, притом с тяжелейшим спектром изменчивости.

— В кои-то веки ты выражаешься понятным языком, — ответила она. — Чутье мне подсказывает, что вчера вечером она сильно налегла на грим. Похоже, она уже не так надеялась на свою легенду посыльной, на коробку на плече, прячущую ее лицо от камер и от встречных. Зачем стараться, когда можно изменить внешность? Хотя перебарщивать с этим она, наверное, не стала. При всей своей маниакальной дотошности.

Ева вспомнила про кофе, продолжая обдумывать свою версию.

— Вчера вечером она решилась частично показать лицо. Камерам и возможным свидетелям. При этом она не должна была походить на саму себя. Если она принадлежит к правоохранительным структурам, то понимает, как мы ведем поиск. Если даже нет — что вряд ли, — то ей хватает ума, чтобы прикинуть, что к чему.

— Это больше, чем упор на неразличимость в толпе, — сказал Рорк. — И больше, чем старание остаться незаметной для прохожих.

— Давай рассуждать дальше. Кожу легче сделать темнее, чем светлее. Думаю, в первых двух эпизодах она сохраняла ее естественный тон или немного затемняла. Вчера вечером она предстала темной шатенкой — значит, эту масть я исключаю. Свою-то она скрывает. Она явилась с глазами моего цвета — карими.

— Это не просто карие глаза, — перебил ее Рорк. — Это твои глаза, Ева. Она сделала это сознательно. Хочет смотреть на происходящее твоими глазами. Хочет, чтобы другие видели в ней тебя.

— Этим пусть займется Мира. — Ева ковырнула вилкой омлет. — Хотя ты, скорее, прав. Согласна, у нее не все дома. Мне остается придумать, как это использовать. Когда сцапаю ее, использую это на полную катушку. Но сначала нужно ее найти. У тебя есть время поиграть со вчерашним изображением?

— Я уже начал.

— Можешь улучшить то, что уже получил? Не знаю, как это у вас называется. Используй описание Хастингса. По-моему, у него самый цепкий взгляд. Подозреваемая должна быть ниже ростом и стройнее.

— Я уделю этому время.

Даже если придется отложить конференцию с Прагой и скупку Солнечной системы, подумала она. Он и так уделяет ей больше времени, чем она могла мечтать, — и в этот раз, и всегда.

— Когда у тебя кончится время, сможешь озадачить этим Фини? Мне пригодятся его глаз и опыт. А он пусть задействует Макнаба и Янси. Только пускай сначала сам повозится.

— Конечно.

— И еще одно…

— Может, мне записывать?

— Так запомнишь. Сделай мне одолжение, Рорк: будь сегодня особенно осторожен. Никуда не отлучайся сам. Пожалуйста! — попросила она, не дав ему возразить. — После вчерашнего вечера она может совсем свихнуться. Злобная сумасшедшая — как тебе такое сочетание? Если ей вздумается нанести мне самый чувствительный удар, то она набросится на тебя. Захвати оружие. Знаю, ты его не носишь, но это экстренный случай.

— Милая Ева! — Он нагнулся и поцеловал ее. — При мне всегда оружие, которое мне не полагается носить. Можешь за меня не беспокоиться.

— С таким же успехом я могла бы посоветовать тебе не беспокоиться обо мне.

— Справедливо. Позаботься о моем копе, а я позабочусь о твоей преступнице.

— Знаю я тебя! Ты нарушаешь закон всякий раз, когда высовываешь нос на улицу. Помни о самообороне.

Он потрепал ее по руке и стал доедать омлет.

Можно работать и дома. От этого было бы больше толку, но сегодня ей хотелось быть на виду. Поэтому она назначила Пибоди встречу в лаборатории.

Она забросала вопросами Дикхеда — так происходило всегда, а она не хотела изменять правилу на случай, если за ней наблюдают. Она многим демонстрировала рисунок подозреваемой, уточненный Рорком, в полном облачении.

Потом она пошла с рисунком к Харво и попросила эту волшебницу волосков и волокон поместить его на доску. После этого она поднялась наверх и нашла Гарнет ДеВинтер, возившуюся с чьими-то костными останками.

В этот раз Гарнет была в бирюзовом рабочем халате и в того же цвета туфлях на высоких каблуках. Она подняла специальные очки на лоб, а потом задвинула их еще выше, в гущу волос цвета жженого сахара, где они потерялись.

— Привет, Даллас, Пибоди. Я тут очень занята, так что если это не срочно.

— Узнаешь? — Ева сунула рисунок ей под самый нос.

— Вроде нет. Вид обыкновенный, нуждается в косметике. Хорошая костная структура, хороший потенциал, но нереализованный.

«Костная структура!» — повторила про себя Ева в некотором воодушевлении.

— Что ты можешь о ней сказать?

ДеВинтер посмотрела на кости у себя на столе и вздохнула.

— Дай посмотреть. — Она взяла рисунок и поднесла его к свету. — Составлено по словесному портрету, вымысел от начала до конца. Сразу видно, ей нужен стилист. Волосы не мешало бы покрасить.

— Это неважно.

— Если бы все красились, мир стал бы гораздо привлекательнее. — Она посмотрела поверх листка на Еву. — Это, часом, не твоя подозреваемая?

— Не исключено.

— Если считать, что здесь правильно переданы костная структура, овал лица и форма рта, то она полукровка, хотя я делаю этот вывод, скорее, по цвету кожи. Вот если бы раздобыть череп…

— Попытаюсь это организовать.

— Я бы не стала тебя за это осуждать. — Глядя на рисунок, ДеВинтер нахмурилась. — Не удивлюсь, если среди ее предков были греки. Могли наследить и турки, но давно. Разбавленная, как во многих из нас, Западная Европа, англосаксонская кровь. Фигура пропорциональная. Но это все гадания, на что еще можно рассчитывать, имея только рисунок?

— Хоть что-то! Возьми его себе, поглядывай иногда, покажи сотрудникам. Она и есть самая обычная, на такую второй раз не взглянешь. Но при этом сообразительная, старательная, хороший программист, терпеливая. Маниакальная организованность.

— Так можно охарактеризовать половину работающих здесь.

— Наверное, у нее нет друзей, — высказала Ева догадку. — Даже коллеги забывают о ней, когда идут выпить. Одинокая, без романтических связей. Знает наизусть все мои дела.

— Это уже сужает выбор. Здесь у нас атмосфера товарищества. Работа бывает гадкой, так что без товарищества никуда.

ДеВинтер еще раз вгляделась в рисунок.

— Никто не приходит в голову. Надо будет подумать. Правда, что вчера вечером она напала на Надин?

— Попыталась. Надин в порядке. — Благодаря успокоительному, которое влил в Надин Соммерсет, та еще спала, когда Ева уезжала из дома.

— Я плохо ее знаю, но она мне симпатична. Рада, что она осталась цела.

— Она в безопасности. Если кто-то придет тебе в голову, даже самый неожиданный вариант, дай знать. Мы с тобой плохо знакомы, но нам доводилось работать вместе. Она охотится на тех, кого я знаю. Так что будь начеку.

— Прискорбно!

— Ты не относишься к самым вероятным мишеням. Ты здесь недавно. Но все равно, прояви осторожность.

— С Новым годом! — спохватилась Пибоди, уходя.

— И вам того же!

— Заглянем к Доусону, — предложила Ева. — А потом в морг, к Моррису. — Шагая, она посмотрела на часы. — Гриль-бар будет закрыт еще несколько часов. Давай поработаем в Главном управлении. Вдруг нам повезет?

Стол у Доусона в два раза больше, чем у Евы. Увидев пробирки и баночки с насекомыми, кусочками костей, почвой, камешками, какой-то препарированной рыбой, она сообразила, что никогда раньше здесь не бывала.

Его рабочая доска была занята именами, топонимами, названиями задач, фотографиями экспертов и следователей, включая саму Еву. На широкой полке под светильником теснились странного вида растения.

Оторвавшись от микроскопа, Доусон проследил направление Евиного взгляда.

— Плотоядная флора. Мое хобби.

— Ты держишь в своем офисе растения-мясоеды?

— Мороз по коже! — сказала Пибоди, подойдя к полке.

— Дома для них нет места. Таков закон, продиктованный моей женой. Не бойтесь, людьми они не питаются. — Он широко улыбнулся. — Правда, я задумываю один гибрид…

— Надо будет арестовать тебя за содействие растительности, опасной для человеческой жизни. Узнаешь ее?

Она сунула ему рисунок.

— Это та, что убила Баствик и Ледо? Слыхал, вчера вечером она подбиралась к Надин Ферст. Слухами земля полнится. — Он отодвинул рисунок на расстояние вытянутой руки. — Никак не привыкну к ослабленному зрению. — Он прищурился. — Какая-то масса антител!

Ева повторила то, что говорила всем остальным: одинокая, обыкновенная, умная, организованная и так далее.

— Неумные, неорганизованные и неманьяки в моем коллективе не задерживаются. Я хорошо знаю своих подчиненных, Даллас. Это относится и к сотрудникам других отделов.

— Кто-нибудь проявлял интерес к моим расследованиям?

— Видишь эту доску? Тут у нас все до одного. Мы очень вдумчивые. Помнишь дело, по которому ты сотрудничала с ДеВинтер? В нем участвовали все. — Он медленно вращался в кресле, не испытывая никакого неудобства в обществе выпотрошенной рыбы и плотоядных растений. — Ты нашла останки дюжины детей? Я не работаю с людьми, которых такое оставляет равнодушными.

— Ты все-таки подумай, — попросила она. — Размести рисунок там, где его смогут видеть другие.

Там, где его увидела бы ОНА, если она здесь, мысленно добавила Ева.

Она была не здесь, не в морге, не в каком-нибудь отделе, не на месте преступления. Она взяла отгул, первый за два с лишним года. То, что она делала сейчас, самая важная в ее нынешней и всей последующей жизни работа, требовала времени. Ей нужно сосредоточиться.

Она терпела боль, не доверяя болеутоляющим. Просто смазала обожженную кисть мазью и тщательно перевязала.

Боль — пустяк, хотя с реакцией тела ничего нельзя поделать. У нее есть цель, перед которой отступает даже боль.

Но она уже дважды плакала. Куда деваться от сердечной боли? Куда деваться от страха, затмевающего даже цель? Но цель заставила ее собраться, высушила слезы.

Всему настанет конец. Это она знает и принимает. Жизнь циклична, она не возродится, если сначала не завершится.

Она положит ей конец. Это будет очищение, разрушение ради созидания.

Стараясь беречь правую кисть, она влезла в боевой жилет, который мастерила большую часть ночи. В нем будет удобно, несмотря на тяжесть взрывчатки.

Ее ждет работа, для которой предстоит проникнуть в Главное управление. Она продумала свой последующий маневр. «Остались считаные часы», — сказала она себе, поворачиваясь к зеркалу.

Теперь она стала ростом с Еву. Профессионально подвела глаза. Ей уже не нужны надоевшие контактные линзы.

Та часть ее жизни осталась позади.

Она сама покрасила волосы и осталась довольна. Короткие, грубые, каштановые с более светлыми прядями. В точности как у Евы. Согласно всем ее источникам, Ева не красилась. Повторить цвет ее волос было нелегко.

Больше года она тренировалась, развивала мышцы, сгоняла жир. Раньше, в прежней жизни, она была хрупкой, а теперь сделалась жилистой и сильной.

Как Ева.

Мы одно целое. Скоро ты это поймешь. За предательство надо платить. Правосудие должно свершиться. Ты не заплатишь, если не заплачу я. Увидишь, мы одно целое.

Она временно натянула темно-каштановый парик и вставила голубые линзы. В коробке для вещдоков лежало все, что ей потребуется.

Она надела пальто и подняла коробку. Перед уходом она оглянулась. Фотографии, оборудование, рабочая доска. Вся ее жизнь.

Больше она всего этого не увидит.

Она поняла, что сначала жила в коконе. Что постепенно преобразила это место.

Теперь она готова расправить крылья и взлететь.

22

Ева вошла в свой «аквариум» в Главном управлении.

— Всем внимание! Есть тяжелая работенка для всех, кто в данный момент не занят горячим расследованием. У кого есть время — слушайте!

— Мы, как обычно, бьем баклуши, лейтенант, — сказал Дженкинсон.

— Работа тяжелая, — повторила она. — Никого не хочу ни от чего отрывать. — Она указала кивком на самодельный плакат над буфетной. — Будем следовать нашему девизу. Для тех, кто свободен, у Пибоди есть нужная информация. — Она покосилась на пустой стол Бакстера. — Бакстер на выезде?

— Труп в Гринпис-Парк, — доложил Сантьяго. — Они с Трухартом только что выехали. Мы с Кармайкл тоже раскрыли вчера убийство. Жена наняла любовника для убийства мужа. Наверное, ее пугал развод. Бедняжка, ей выпали змеиные глаза.

— Как это?

— Ну, как при игре в кости, когда выпадает двойка. — Сантьяго показал два пальца. — Я всегда в поиске сочных метафор. В общем, мы свободны.

Кармайкл кивнула.

— Мы не прочь повозиться.

— Порадуй их, Пибоди, — распорядилась Ева и направилась к себе.

Теперь нужно изучить результаты узкого географического поиска. Поскольку в данном случае она доверяет своей интуиции, остается бросить кости и надеяться на удачу.

Почему «змеиные глаза»? Всего лишь точки на фишке. У змеи глаза не как точки, почему тогда?

«Прекрати!» — скомандовала она себе, сварила кофе и села.

Спустя час ее список сократился до пятидесяти шести человек. Она разбила их на две группы: в одну вошли люди с судимостями и вообще с малейшими проблемами с законом, в другую — без.

Логика подсказывала, что убийца должна была сталкиваться с законом. Инстинкт возражал, что в данном случае это не так. Пойдя на поводу у инстинкта, она осталась с сорока тремя фамилиями.

Она ненадолго закрыла глаза, размышляя.

Кто-то из сочувствующих силам правопорядка — почти несомненно.

Бывшая сотрудница правоохранительных органов, ушедшая в отставку или уволенная. Тоже не исключено.

На действительной службе? Возможно.

Последнее, подумала она, означает легкий доступ к уголовным делам. Неизвестная демонстрирует хорошие компьютерные навыки, из чего вытекает вероятность похищения данных.

Разберемся: сочувствующая, бывшая, теперешняя сотрудница.

Появление Пибоди сбило ее с мысли.

— Возможно, у меня кое-что появилось. Лорин Месснер. Можно? — Пибоди указала на Евин компьютер.

— Валяй. — Ева откинулась, подпуская Пибоди к компьютеру.

— Живет в Трайбека, вне интересующей нас зоны, но…

— Зона — всего лишь моя догадка.

— Вот, полюбуйся, — сказал Пибоди при появлении лица на мониторе.

— Что-то знакомое, — сказала Ева. — Немножко. Где-то я ее видела.

— Распознавание лиц едва ее подцепило, но фотографии с удостоверения уже девять месяцев, я проверила. С тех пор она могла осунуться. Волосы длинноваты, но кто мешал ей постричься? Шатенка, пять футов восемь дюймов, сто сорок два фунта. Судебный пристав — ты точно видела ее в суде. Ее отец служил в полиции, убит при исполнении три года назад. Мать живет в Нью-Мексико, родители были разведены. Раньше жила по одному адресу с отцом. Единственная дочь в семье.

— Пристав, — Ева представила Месснер в форме. — Вспомнила! Хорошо. Теряет отца-копа, вырастившего ее. Что стало с убийцей отца?

— Там было двое грабителей. Месснер погнался за ними, и один из них ударил его по голове битой, а потом бил в лицо ногами, когда он упал. Второй пошел на сделку с правосудием. Один отбывает срок на орбите, признавшийся получил два года за грабеж, у него это первая ходка, вышел через полтора.

— Есть от чего сдвинуться! — заметила Ева.

— Я кое-что раскопала. Она несколько раз несла службу в зале суда во время твоих показаний, Даллас. Была приставом на процессе Джесса Барроу.

— Весомо! Где она сейчас?

— В суде.

— Есть смысл с ней потолковать. Распечатай фото. Я пока что добью свой последний поиск на случай, если с ней выйдет облом. По пути заскочим в гриль-бар, вдруг ее там узнают? Ты молодец, Пибоди!

— Стараюсь.

Ева и Пибоди покидали Главное управление, а женщина, которую они разыскивали, как раз туда вошла.

Она была в приподнятом настроении. Полна решимости. Ощущала свою правоту. Сканер, приняв удостоверение ее коллеги, опознал имя и фамилию: Чарис Каннери.

Полезная мера предосторожности. Если поиск, который они запустили, выдаст ее настоящее имя, ее не найдут среди тех, кто прибыл в Управление.

Она прошла сканирование тела, пропустила через сканер свою коробку для вещдоков. Все чисто. Она умеет прятать от дежурной проверки сомнительные предметы.

Момент самый удобный. Охране, как и всем остальным, не терпится разбежаться по домам и начать праздновать. Официальное удостоверение не привлекло ничьего внимания.

Никто на нее даже не взглянул. Никто не знает, с кем имеет дело, всем невдомек, что она в шаге от бессмертия. Все произойдет так, как должно произойти, в этом храме закона и порядка.

Она поехала в лифте вниз, по привычке забившись в угол кабины. Женщина в красном платье болтала с коренастым копом в форме про планы на новогоднюю ночь.

У нее тоже есть планы. В этот раз — а он будет последним — она встретит Новый год не одна.

Выходя, она инстинктивно сгорбилась, чтобы, протискиваясь между пассажирами лифта, стать меньше. Но, вспомнив, зачем она здесь, выпрямилась, гордо расправила плечи.

Она заскочила в ближайший туалет, проверила все кабинки и стянула с головы парик — цвета волос Чарис. Вместе с линзами парик отправился в утилизатор мусора.

Глядя на себя в зеркало, она увидела Еву.

Рано, напомнила она себе. Она натянула черную шапочку, прятавшую почти все волосы, поправила шарф. Снова беря свою коробку, она уже почти не помнила собственного имени.

Дежурный коп ей знаком, но к этому она подготовилась. Он годится ей в отцы и дружелюбнее остальных. Он улыбнулся ей из-за своего щитка.

— Как дела?

— Все хорошо. — Сейчас ее снимают камеры, но это уже неважно. — Я должна оставить это и забрать коробки с полотенцами. Вот заказ.

Она протянула тщательно подделанный бланк и поднесла его к сканеру. Потом приложила к сканеру удостоверение.

— Заказ в порядке. А удостоверение не твое — ты же Лотти?

— Ой, не знаю, что вы там… — Она изобразила изумление. Это была отрепетированная сцена. — Надо же! Это не мое, а Чарис! А мое, видать, у нее. Мы как раз были рядом в раздевалке. Наверное, она по ошибке взяла мое.

Она подняла голову, заглянула ему в глаза.

— Какой ужас! Сегодня ее уже не будет: отпросилась, чтобы подготовиться к вечеринке. Что делать? Мне надо забрать полотенца для стирки.

— Ничего страшного. Заказ в норме, я тебя знаю. Проходи. Главное, свяжись с Чарис, поменяйтесь обратно.

— Спасибо. Обязательно!

Щелкнули замки, стеклянная дверь отъехала. Раз она напутала с удостоверениями, уместна краска стыда и раскаяния. Ошибка — какой ужас! Она ужасно огорчена. Возясь с коробкой, она уронила удостоверение.

Он милый человек, насколько мужчины вообще могут быть милы. Жаль, что придется причинить ему боль.

Он нагнулся за удостоверением, она тоже. Достав шокер, она всадила в него разряд.

— Я тебя не убью, — сказала она ему. — А могла бы, запросто. Мне бы так хотелось! Приятно знать, что это мне под силу. Но не буду. Ты расскажешь, какая я умная, какая ловкая. Как легко вошла. Пусть знают. Пора быть оцененной по достоинству.

Она связала его, заткнула рот кляпом и поставила свой таймер на звонок через полчаса. Потребуется еще один удар током, чтобы он провел в отключке все необходимое ей время.

Пока что она заблокировала двери и выключила у него на столе свет.

Пусть вещдоки подождут, пока снова откроются шкафчики.

Она знает, как работает система.

Забрав свою коробку, она при помощи удостоверения преодолела следующие двери. Там тоже камеры, но тот, кто за ними следит, сейчас лежит без сознания.

Как много всего, подумала она, глядя на длинные высокие полки. Сколько вещественных доказательств преступлений! Слишком многие так и не пригодятся, остынут и покроются пылью. Правосудие будет посрамлено.

Порок останется безнаказанным.

Она знает, что искать, потому что часто лазила по лестнице за нужными коробками и искала в них то, что требовалось.

Сняв жилет, она приступила к работе. Располагая необходимыми инструментами и обладая полезными навыками, собрать бомбу совсем несложно. Нехитрые вычисления помогут начинить жилет взрывчаткой и превратить в руины весь отдел расследования убийств.

Взглянув на фотографию, Лоло покачала головой.

— Никогда не видала! Я запоминаю всех, кто приходит сюда чаще одного раза. Придете три раза — я уже буду знать, где вам нравится сидеть, что вы будете пить. Вы съели суп?

— Да, спасибо, Вкусно! Пирог тоже. Может, она бывала здесь не в вашу смену?

Лоло фыркнула.

— Какое там! Я кручусь здесь почти круглые сутки. Покажите другим, но если она здесь и была, то не больше одного раза.

Реакция всех остальных в гриль-баре оказалась такой же. Полицейским пришлось ретироваться.

— Как тебе пирог? — спросила Пибоди.

— Отстань. Вдруг ей просто повезло? Заскочила сюда случайно — и сумела сбежать.

Но это маловероятно.

— Или она меняет внешность, — предположила Пибоди. — Что за пирог?

— Яблочный, — рассеянно отозвалась Ева. — Давай покажем ее еще в нескольких заведениях. Было бы неплохо, если бы удалось привязать ее к этому району.

Но официанты, продавцы, торговец с тележкой — все дали отрицательный ответ.

Пришлось отправиться в суд. Месснер обедала в столовой.

— Будь наготове, — приказала Ева Пибоди, приближаясь к подозреваемой. — Вдруг она бросится наутек? Лорин Месснер?

— Да, это я. Лейтенант Даллас? Разве вы будете выступать с показаниями?

Само приветствие, уверенность, расслабленная поза — все это подсказало Еве, что они на неверном пути. Но начатое надо довести до конца.

— Мы по другому поводу. Вы знали Баствик.

— В этом суде Баствик знали все. Такой искусный юрист! Жаль ее. — Месснер посмотрела на часы, напоминая, что у нее короткий обеденный перерыв. — Чем я могу вам помочь?

— Вы оказались в поле нашего внимания в ходе расследования.

— Я? Из-за Баствик? — Месснер хотела засмеяться, но быстро посерьезнела. — Вы серьезно?

— Совершенно. Облегчите задачу себе и нам: расскажите, где вы находились двадцать седьмого декабря между пятью и семью часами вечера.

— Запросто. Я была с друзьями в «Дисней Уорлд». У всех нас мало родных, вот мы и выкроили свободные деньки и покатили. Выехали рано утром двадцать четвертого и вернулись вечером двадцать седьмого. Были в Нью-Йорке как раз примерно в семь. Вели машину по очереди. Отметили возвращение ужином. Могу дать вам имена, контакты, название отеля, что хотите.

— Буду очень вам признательна. Только чтобы у меня не осталось вопросов. А как насчет утра двадцать девятого декабря, часов в шесть?

На оливковых щечках затрепетали два ярко-красных флага.

— Проклятье! Ужин, потом забег по клубам. Я кое с кем познакомилась и пригласила ее к себе. Она ушла в восемь утра. Послушайте, у меня ее имя и номер, но если ей позвонят копы и станут спрашивать про меня, это все испортит. Она мне понравилась.

— Теперь — про вечер двадцать восьмого числа, примерно в семь часов.

— Я водила ее ужинать в ресторан «Оливковая ветвь». Заказ столика был как раз на семь. У меня остался чек, у них все записано. Господи, лейтенант!

— Действуем методом исключения, Месснер. Проверяем первый и последний вариант, исключаем их и выбрасываем средний.

— Сделайте одолжение! Не пойму, как я привлекла ваше внимание!

— Пользуемся мелкой сетью и уделяем внимание буквально всему. Передайте контактную информацию детективу Пибоди. Кстати, Месснер, вы лишились отца. Примите мои соболезнования.

— Он был хорошим полицейским. И прекрасным отцом. Мама никак не придет в себя.

— Получился пшик, — пробормотала Пибоди, выходя из здания суда.

— Ее можно вычеркнуть — это уже кое-что. Алиби твердое, но ты все равно проверь.

За рулем она слушала вполуха, как Пибоди проверяет алиби Месснер.

Проверка пунктов неотложной помощи не принесла результатов. Первая по-настоящему многообещающая ниточка оборвалась, ничего не дав.

Ева решила, что убийца не успокоится. Другого пути у нее все равно нет. Не будет ли в этот раз ее замах еще сильнее, еще кровавее? Или после неудач, лишивших ее уверенности в себе, она свернет на другую тропинку? Будет действовать аккуратнее, довольствоваться скромным результатом? Опять ограничится мелочью, вроде Ледо, убить которого было все равно, что наступить на муравья?

— Я бы сделала не так.

— Что?

Ева покачала головой.

— Я бы в этот раз выбрала мишень покрупнее. Крикнула бы во весь голос. Она должна доказать свою состоятельность мне, самой себе. Я ее подвела? Оказалась не той, кем она меня воображала, кем хотела видеть? Она потратила столько времени, душу в меня вложила, а я? Конечно, она должна со мной поквитаться.

— Это значит прыгнуть выше головы. Судя по всему, она трусиха.

— Люди меняются.

И люди, и вещи. Как нам не хочется, чтобы они оставались неизменными.

— От Надин она убежала только после того, как ее подпалили. Теперь она раненый боец. Она не уползла прочь, а, эволюционировав, ринулась к Джейми, устроила, не переводя дыхания, новое покушение. Вся страсть, вся отвага при ней. Нет, теперь у нее на очереди я.

Ева въехала в гараж Управления.

— Продолжаем поиск. Займись следующей подходящей кандидатурой. Берем пять верхних результатов у каждого. Будем стрелять наугад, но другого выхода нет. Мы не ошибаемся, — продолжила она в лифте. — Я ее почти вижу.

— Если бы я затевала внушительный удар, то нанесла бы его сегодня вечером. На Таймс-сквер.

— Зачем? А, ну да, Новый год. «Болл дроп». — При мысли о Мэвис у нее свело живот. — Там полно охраны. Всюду люди, камеры. Хотя, если хочешь прославиться, это то, что нужно. Ты докажешь, что охрана перед тобой бессильна, что любые толпы и камеры тебе нипочем.

— Да, это подходит. На глазах у всего мира! Самоубийственная миссия.

— Это будет всем ударам удар, — пробормотала Ева, выходя из лифта. — Вдруг это именно то, чего ей недоставало? Все ею пренебрегают. Хотела вырасти в моих глазах — не вышло. Логика подсказывает, что в такой ситуации ей остается одно — приняться за меня. Только на «Болл дроп» меня не будет.

— И напрасно!

— Несколько миллионов человек, многие под мухой или под кайфом, несмотря на запрет, да еще мочатся где попало. Действительно, не попасть туда — большая потеря. Но она может думать, что я там буду. Мэвис в числе главных ведущих, а значит…

Входя в отдел, она обыгрывала в голове эту мысль.

Бакстер уже был на месте: он сидел с закрытыми глазами, закинув ноги на стол. Ева подошла к нему и спихнула со стола его ноги.

— Эй! Какого хрена? — Увидев ее, он сменил тон. — Нельзя, что ли, немного подремать перед ночным бдением?

— Хорошо, когда на работе можно бездельничать.

— Мы сцапали мерзавца. — Он указал пальцем на Трухарта. — Мой паренек строгает рапорт. Балбес накинулся на глупую молодую парочку в Гринпис-Парк. Они все ему отдают, все целы, балбес смывается. Молодая глупая парочка возвращается домой, трахается для успокоения нервишек и заявляет об ограблении. Оказывается, что найденный нами труп — их обидчик! Спасаясь бегством с неправедно нажитым, он под влиянием «дури» воображает себя птичкой, способной взмыть в воздух, падает и ударяется башкой о камень. Дело — вернее, дела — закрыто. При нем нашли их коммуникаторы и кредитки.

— Повезло! Теперь у тебя есть время покорпеть.

— Спасибо, порадовали, босс. Ниточка оборвалась?

— Типа того. Соберись: делу время, потехе час.

У себя в кабинете она выпила кофе, потом села за стол. За время ее отсутствия компьютер выдал еще несколько вариантов. Она изучила их один за другим вместе с сопровождающими данными.

Ей приглянулась Марти Фестер, сотрудница службы эксплуатации самого Главного управления. Не замужем, тридцать пять лет, проработала пять лет. Худое лицо, болезненный цвет лица, нетемная шатенка, глаза неярко-карие.

Уборщики имеют доступ к ее кабинету, машине, файлам. Они снуют по всему зданию и при желании могут во все совать нос.

Проблем с законом не имела, живет в трех кварталах от Мэвис, одна.

Хорошо, Марти, ты попадаешь в первую пятерку.

Проверив остальных, она с сожалением отвергла Зои Трембал из-за слишком веселого вида. Рыжие волосы можно, конечно, выкрасить в любой цвет радуги, но сами по себе они изначально делают человека заметным и приучают его быть на виду.

Нет, Зои, извини, подумала Ева.

А эта? Принята штатским консультантом в отдел обработки мест преступления, не доучившись в Полицейской академии. Не сказать, что сливается с толпой, хотя… Минуточку!

Она придвинулась к монитору и заглянула в глаза Лотти Робак.

— Я тебя знаю, — пробормотала Ева.

Бригада Доусона, обработка мест преступлений. Четыре года в должности лаборантки, последние два — техник-чистильщик. Незамужем, тридцать четыре года, адрес… Дом Мэвис!

Она подпрыгнула на месте.

Длинные мышиные волосы — таких дразнят помойными блондинками. Неважно, главное другое: Лотти зачесывает волосы назад, открывая узкое лицо. Рот тонкий, нос тоже, хорошая кожа — именно что «кофе с молоком», та самая хорошая костная структура, о которой толковала ДеВинтер. Бледные, светло-карие пустые глаза.

Мать скончалась, единственная сестра тоже — в один день с матерью.

Ева запросила подробности. Автомобильная авария по вине двух несовершеннолетних парней, приговор — заключение за непредумышленное убийство по причине неосторожной езды в пьяном виде, обоим убийцам было по пятнадцать лет. Один из двоих попал в больницу с множественными телесными повреждениями. Оба отбывали срок в исправительном заведении для несовершеннолетних, были заняты на общественных работах, освобождены досрочно — к восемнадцатилетию.

Погибшей сестре было двенадцать лет.

Ева оторвалась от текста и уставилась на фотографию.

— Ну, здравствуй, Лотти.

Доусон усердно работал с бумагами. Ему хотелось побыстрее со всем этим покончить и уехать домой. Он дал жене клятвенное обещание, что успеет к ее сестре.

Но люди упорно убивают друг друга, наплевав на все планы встречи Нового года. А у него не хватает двоих чистильщиков. Остается уповать на удачу: лишь бы в его смену не случилось новых убийств! Или новые трупы не были найдены до завтра, чтобы он успел отойти от неизбежного похмелья.

— Все, рубашка потерпевшего обработана и отправлена наверх, к Харво.

Доусон поднял глаза на Микки, одного из новеньких. Он предпочитал обойтись без лишних подробностей. Главное — покончить с бумажками.

— Откуда у вас портрет Лотти?

Доусон раздраженно оторвался от своих бумажек.

— Какой еще портрет?

— Лотти. Не совсем она, но похожа.

— Лотти? Лотти Робак?

— Она самая. Или ее близкая родственница.

Борясь с неприятным предчувствием, Доусон отъехал от стола и подошел к стене, где висел рисунок.

— По-моему, непохоже. Дай-ка мои очки! — Дожидаясь очков, он щурился, чуть ли не водя по рисунку носом.

— Чертовы глаза! Разве выкроишь время, чтобы… — Он схватил и нацепил очки. Перед глазами плыло, пришлось настраивать линзы.

Лотти? Так сразу не скажешь. Другие волосы, более округлый подбородок. Если вдобавок напялить на нее комбинезон чистильщика…

— Чтоб я сдох! — Он схватил свой карманный коммуникатор, который тут же запищал в его руке. Он хотел нажать игнор, но прочел имя звонящего.

— Даллас? Слушай, Даллас: это Лотти. Лотти Робак из моей бригады чистильщиков. На рисунке она.

— Уже знаю. Где она?

— Взяла отгул. Это впервые за… Даже не знаю. В общем, здесь ее нет. Господи, Даллас, она моя. Она из моих ребят!

— Проверь отметки о явке. Она точно не приходила? Свяжись с Беренски, с ДеВинтер, с начальниками всех отделов. Никому ничего не рассказывай, пока не последует иных распоряжений.

У себя в кабинете Ева, схватив пальто, выключила связь.

— Нашли! — крикнула она Пибоди, выбегая.

— Кого?

— Лотти Робак. Она чистильщица. Работает на месте преступления. Баствик, Ледо, Хастингс. Бакстер, Трухарт, поедете со мной. Наденьте жилеты. Полицейские Кармайкл, Ханниган — то же самое. Пибоди, звони Макнабу. Наблюдение за ее домом, прослушка. Войдем, только когда убедимся, что она там. А потом быстро и тихо возьмем.

Она хотела продолжить отдавать приказы, но ее остановило появление женщины — странной, размытой версии самой себя.

Ева выхватила оружие.

— Стой, где стоишь! Руки вверх! — крикнула она. Все полицейские вокруг последовали ее примеру: вытащили оружие.

— И не подумаю. — Левой рукой Лотти распахнула полупальто, показав начиненный взрывчаткой жилет. — В правой руке у меня кнопка взрывателя. Если выпустите в меня разряд, я успею ее нажать, и все мы погибнем. Прямо сейчас!

— Никаких смертей!

Лотти важно кивнула.

— Всем положить оружие и запереть изнутри двери отдела. Все до одной! Иначе я нажму кнопку. Мне никто больше не нужен. Я должна кое-что сообщить. Иначе — взрыв.

— Давай поговорим, — согласилась Ева. — Выпустим всех отсюда и потолкуем с глазу на глаз.

Глаза Лотти злобно сверкнули.

— Думаешь, я тупая? Все останутся здесь. Заприте двери. Прямо сейчас, иначе будет взрыв!

— Всем опустить оружие. Дженкинсон, закрой двери в коридор.

Эти двери никогда не закрывали, и одно это, по мысли Евы, должно будет всех насторожить. А если эта сумасшедшая все же устроит взрыв, двери сдержат взрывную волну, и за пределами убойного отдела не будет мертвецов.

Она медленно убрала свое оружие в кобуру.

— Хочешь поговорить здесь?

— Всем выключить и сложить на полу коммуникаторы и компьютеры. Оружие тоже. Всё на пол! Никто никуда не звонит и не пишет.

— Никаких проблем. — Ева оглянулась. Она хотела дать понять подчиненным, что никто не должен геройствовать.

— Коммуникаторы и компьютеры! — продублировала она приказ.

Отсутствовал Рейнеке. Перехватив взгляд Дженкинсона, Ева поняла, что он в буфетной.

— Никому не использовать средства связи!

Ева уже задрала руки, когда сработал ее карманный коммуникатор.

— Как мне быть? Сейчас главная — ты.

— Кто это? Мне надо знать, кто это.

Ева посмотрела на экран коммуникатора.

— Рорк. Я должна была связаться с ним десять минут назад и забыла.

— Ответь. Только коротко. Скажи, что занята. Попытаешься его предупредить — получишь взрыв.

— Привет, милый, — ответила Ева. — Прости, я забыла позвонить. Ты, наверное, волновался. Просто я была занята, дорогой. И сейчас занята.

Его синие смышленые глаза впились в ее глаза. Она видела, что он думает, прежде чем ответить.

— Понятно. Бывает. Я как раз еду в твою сторону. Думал заглянуть и предложить свою помощь.

— Мило с твоей стороны, но я тут застряла. Придется еще покопаться, чтобы все закончить. Сам знаешь, как мне хочется побывать сегодня на «Болл дроп».

— Мне тоже. Побываешь. Позаботься там о моем копе.

— Обязательно. До скорого, милый.

Отключив коммуникатор, она положила его на пол.

— Годится?

— Всем лечь на пол лицом вниз! Выполняйте! Всем, кроме тебя, — сказала Лотти Еве. — Всем остальным на пол!

— На пол, лицом вниз! Тут главная ты.

— Я знаю, как это бывает! Тебе меня не обмануть, я тебе не ГРАЖДАНСКАЯ!

— Я повторяю твои слова. Зачем мне тебя обманывать? Ты — одна из нас.

— Ты даже не знаешь, кто я.

— Как раз знаю. Лотти Робак, отдел работы на месте совершения преступлений, бригада чистильщиков. Мы сто раз работали вместе.

В глазах Лотти на мгновение мелькнуло удивление, а то и радость.

— Ты со мной ни разу словом не обмолвилась. Мне только и нужно было, что поговорить.

— Вот мы и говорим. Может, пройдем ко мне в кабинет? Там дверь с замком. Только я и ты, Лотти.

— Они тебе важнее, чем я.

Ее копы сплошь молодцы. Если кто-то из них шелохнется, всем настанет конец. Ева не хотела риска.

— Ты мне вовсе не безразлична, Лотти. У меня никогда не было такой подруги, как ты. Я только привыкаю к этому. Мне требовалось время, чтобы привыкнуть.

— Я делала то, что ты хотела. Баствик, Ледо. Ты этого хотела, но не оценила моего поступка. Ты назвала меня трусихой. Что, я похожа на трусиху?

— Брось, Лотти, ты сама говоришь, что знаешь, как все это бывает. Я должна произносить такие слова. Нельзя же было допустить, чтобы у меня отняли дело. А теперь нам надо придумать, как вывести тебя отсюда и поместить в безопасное место.

— Поздно.

— Необязательно. Мы можем придумать выход. Ты только посмотри на нас с тобой. Кто превосходит нас умом?

— Да, я умница.

— То-то и оно.

— Только недостаточно хорошенькая, недостаточно ласковая, недостаточно счастливая. Мне всегда для всех чего-то недоставало. Теперь этому пришел конец. А тебе чего не хватало?

Как же Еве хотелось, чтобы у нее в ухе был сейчас наушник, и голос Миры подсказывал ей, что говорить, как себя вести! Увы, приходится рассчитывать только на себя.

— Ты не дала мне шанса. Я ничего про тебя не знала, Лотти. Знала, конечно, что на работе тебе нет равных. Там ты блистала. Я зависела от тебя, от твоей работы, от твоей находчивости. Но я не знала, что с тобой происходит. Не знала, что тебе хочется со мной подружиться так же сильно, как этого хотелось мне.

— Врешь!

— Зачем мне врать? Все это в прошлом. Просто скажи мне, чего ты хочешь, разреши попытаться сделать это для тебя — так, как ты сама делала то, чего я хотела.

— Я думала, что смогу дождаться полуночи. Получилось бы символично. Но пришлось бы слишком долго ждать. Мне надо показать тебе, кто мы. Не просто, какие мы сейчас. Это тоже символично. Я думала: вот сделаю то, что ты хочешь, что тебе нужно, — и ты увидишь, поймешь. Но ты не поняла. Ты поступила со мной, просто как с лицом на доске, с именем из книги убийц.

— Мне нужно было тебя найти. — Шесть футов, определила Ева, шесть футов до кнопки. — Я должна была тебя найти, чтобы поговорить.

— Как хорошо было тебе помогать! Я была по-настоящему счастлива. Но и это оказалось ложью. Есть только один способ все исправить. Мы умрем вместе и станем напарницами. Семьей. Мы станем неразлучны.

— Как твои мать и сестра.

Лицо Лотти окаменело.

— Не говори о них. Они мертвы.

— Терять родных очень тяжело.

— Они были ко мне безразличны. Я была пустым местом. Они заботились только друг о друге. Они вместе умерли и всегда будут вместе. А я никогда никем не буду. С тобой я стану кем-то. Стану частью чего-то важного. Все произойдет быстро. Не хочу причинять тебе боль. Хотя ты и сделала мне больно.

— Сначала я хочу кое-что понять. Это будет справедливо. — По Евиной спине стекал пот. Она видела, что уболтать эту женщину не удастся. Разве что оттянуть неизбежное. — Справедливость и уважение, Лотти. Мы задолжали это друг другу.

23

Сначала Рорк прорвался через пробки в центре города, потом помчался по коридорам Управления. В голове у него билась единственная мысль: свести до минимума расстояние между ним и Евой.

Ему казалось, что с того момента, когда погас экран с лицом Евы, его сердце перестало биться.

Коридоры на подступах к убойному отделу были перекрыты, внутри баррикад кишели копы. Он бы разметал их всех, врезался бы в их гущу, как нож в масло, если бы не приказ Уитни не вставать у него на пути.

— Что там?

— Она моя. — Совершенно серый Доусон маниакально раскачивался на каблуках. — Лотти Робак. Из моих!

— На Робак жилет с взрывчаткой, в руке кнопка, — сообщил Рорку Уитни. Фини, Макнаб и Коллендер, приникшие к дверям, готовили подглядывающую и подслушивающую аппаратуру. — Она взяла в заложники весь отдел.

— Как она проникла сюда, обвесившись взрывчаткой? — начал Рорк, но тут же осекся. — Неважно. Дайте взглянуть на долбаные замки.

— Все дело в сигнале тревоги, — начал объяснять Фини. — Когда заперто изнутри, при попытке отпереть снаружи прозвучит сигнал. Мы не можем просто так туда ворваться.

— Рейнеке в буфетной, он на связи. Робак не знает, что он там. — Лицо Макнаба было мокрым от пота. — Даллас знает. Он сообщает нам, что там происходит.

— Держите меня в курсе, — сказал Рорк, берясь за дело.

— Она уложила лицом вниз всех, кроме Даллас. Даллас заставляет ее болтать, но Рейнеке боится, что время на исходе.

— Рейнеке описал сотрудникам отдела взрывчатых веществ ее жилет, — тихо сказал Фини. — Он даже сфотографировал его своим коммуникатором через щель в двери. Специалисты считают, что взрыв уничтожит все помещение.

— Значит, мы обязаны ее остановить. — Изображая спокойствие — так он боролся с липким страхом, — Рорк продолжил аккуратную работу. — Не позволю, чтобы она отняла у меня жену! Мне нужно больше света, вашу мать!

— Мы не сможем выдернуть ее оттуда. — Фини дотронулся до его руки. — Замки сломаем, но ее не выдернем.

— Ева сама об этом позаботится, — заверил Рорк его и себя заодно. — Эта Робак выдвинула условия?

— Она хочет умереть, — раздался за его спиной голос Миры. — Вместе с Евой. Хочет заключить с ней что-то вроде пакта о самоубийстве. Если туда затолкнут меня, я бы попробовала вступить с ней в переговоры, но это, боюсь, только заставит ее поторопиться. Лучше пусть это остается между ней и Евой.

— Готово! — доложил Макнаб, вытирая со лба пот. — Теперь их видно и слышно.

Рорк, бросив взгляд на монитор, увидел Еву и стоящую напротив нее женщину, попытавшуюся ее скопировать: те же волосы, те же глаза.

Ближе не подходит, подумал он и заставил себя отвернуться, унять сердцебиение и возобновить работу ради ее спасения.

— Она держится молодцом, — сказала Мира. — Сохраняет спокойствие, задает вопросы, обращается к ней по имени, удерживает контакт.

Рорк постарался во все это не вникать, позволяя себе одно — слышать Евин голос, не слова, а только голос. Перед ним стоит сложнейшая задача — отпереть самый важный во всей его жизни замок.

— Я могу сделать так, что мы — ты и я — выйдем отсюда, — сказала Ева. — Возьми заложницей меня — и все будет в порядке. Нас заберет с крыши вертолет, и мы полетим туда, куда ты скажешь. Ты и я, Лотти. Нам ведь ничего больше не нужно, правда? То единственное, что все выправит, что выровняет стрелку весов, мы совершим в полночь. Символика важна. Мы закончим под бой часов. Так мы все начнем сначала. Как ты и говорила.

— Нам некуда деваться. Это должно случиться здесь, в этом символ. Здесь наш истинный дом.

— По-настоящему важно одно: быть вместе, верно? Ты и я.

Это «ты и я» надо повторять неустанно, сказала себе Ева. Ты и я. Мы.

Наградой ей стала неуверенная, дрожащая улыбка.

— Ты боишься смерти?

— Я каждый день ношу жетон. Сама знаешь, что это такое. Но мы не должны ошибиться, Лотти. У меня не будет ощущения правоты, если мы заберем с собой всех этих славных копов. Это будет нехорошо.

Даже слабая улыбка померкла при новом приступе гнева.

— Они ничего не значат! Как ты не понимаешь? Она, что ли? — Она рванулась к Пибоди, палец на смертельной кнопке опасно задрожал. — Почему она важнее меня?

— Не важнее. — Инстинкт, показавшийся Еве глупым, побудил ее встать между Пибоди и Лотти. — Теперь мы с тобой напарницы, Лотти, но ее я учила и горжусь этим. Она отдала в руки правосудия много плохих людей. Не будем этого забывать. Нельзя забывать о справедливости, Лотти. Она в центре всего, верно? Баствик и Ледо получили по заслугам. Весы пришли в равновесие. А это снова заставит стрелку качнуться в неверную сторону.

— Нет. Ты должна от всего этого очиститься. Избавиться от людей, тянущих нас назад. Ты не хочешь этого видеть, но я тебе покажу. Когда это произойдет, ты будешь меня благодарить.

— А если не сработает? Помни об этом. Сниму-ка я пальто, что-то стало жарковато. — Подумай, — продолжила она, стягивая с себя пальто и делая движение, чтобы отбросить его в сторону и заодно подобраться ближе к ней. — Согласна, вероятность этого невелика, но риск все равно существует. Понимаю, ты уже рискнула — и как! — когда взяла и явилась сюда, в комнату, полную копов.

— Иначе было нельзя.

— Согласна, но это бесстрашный поступок. Ты все держишь под контролем. Никто из копов, находящихся здесь, даже пальцем не может шелохнуть, пока контроль у тебя. Но если бы кто-то из них сумел выстрелить, он сделал бы это прямо сейчас. Он уложил бы тебя на месте.

И она покачнулась, рассчитывая на Рейнеке.

Тот не подкачал — выпустил заряд. Прежде чем тело Лотти дернулось от удара током, Ева подпрыгнула.

Существовал один-единственный шанс — для нее, для ее напарницы, для всех ее копов.

Левой рукой она схватила Лотти за запястье и сжала его, как клещами. С мыслью о Рорке она вонзила большой палец правой руки в палец Лотти, висевший над кнопкой.

— Сюда! Сюда! Высадите дверь!

— На хрен дверь! — гаркнул Рорк, вламываясь в отдел.

— Хорошо сказано! — Бакстер, оказавшийся ближе всех, рухнул перед ней на колени. — Держите ее крепче, лейтенант.

— Стараюсь. — Ева зажмурилась, давя пальцем изо всех сил. — Она извивается подо мной, у меня аж рука вспотела. Если не боитесь взорваться, снимите меня с нее. Я контролирую гребаную кнопку. Снимите меня, пока она сама меня не стряхнула!

— Давай! — Рорк перехватил руку Лотти. — Держу! — сказал он, захлебываясь от сердцебиения.

— Пошел ты! — Дыши, приказала она себе, просто дыши! Не дай ей прикоснуться к кнопке, и все останутся живы. — Ты что, взломал мой любимый код?

— Давай потом, милая. Я все тебе расскажу.

— Сейчас мы разрядим это дерьмо, лейтенант.

Ева повернула голову и увидела начальника взрывного отдела.

— Аллилуйя! Пибоди, когда разведут контакты, проверьте состояние этой сумасшедшей и заприте ее в клетку. Нам с ней есть о чем поговорить.

— Пибоди немного занята, — сказал Рорк.

Ева оглянулась на свою напарницу и ее возлюбленного, чокнутого компьютерщика, поглощенных объятиями и поцелуями.

— Вот оно что!

— Готово. — Начальник взрывного отдела подал сигнал. — Выпускайте, лейтенант.

— Легко сказать.

Копы встретили ее ответ гоготом. Ее рука, зажатая между руками Лотти и Рорка, отказывалась двигаться. Пришлось разгибать себе пальцы один за другим.

Потом она отползла на коленях в сторону, удивляясь, что не может разогнуться. На то, чтобы осознать счастливое избавление и расслабиться, ей понадобилась минута-другая.

Только после этого она упала в объятия к Рорку.

— Я на посту.

— Жива!

Он прижался лбом к ее лбу и зашептал ей ирландские слова, которые переводил ей раньше и от которых она сгорела бы от стыда, если бы хоть кто-нибудь еще в комнате мог их понять.

— Хорошо. — Она еще немного подержала его руку. — И я тебя. — Выпрямившись, она первым делом повернулась к Рейнеке. — Отличный выстрел, детектив.

— Отличный прыжок, босс. А-а, к чертям!

К ее изумлению, он обхватил ее за талию и оторвал от пола, сжав в медвежьих объятиях.

— Ну, все, все, поставь на место!

— Всего-то отлучился за чашечкой говеного кофе — и застрял! Я там, все мои родные здесь. Нет, торчать взаперти — это не мое.

— Говеный кофе и несколько минут твоего одиночества спасли нас всех, так что, — она хлопнула его по плечу. — Классно сработано! Это ко всем относится. Потерпите еще пару минут. Спокойно! Обниму того, кто принесет мне кофе, хотя бы плохонького.

Колени у нее стали как желе. Сейчас ей больше всего на свете требовался стул. Но приходилось терпеть.

— Уберите ее отсюда! — приказал она, взглянув на Лотти. — Осмотрите и убедитесь, что она неопасна. Чтобы максимум через час она сидела в клетке! Мне не терпится разъять ее на части, раскурочить на мелкие кусочки!

— С Новым годом! — Пибоди, не стесняясь влажных глаз, подала ей кофе.

— Ага. Гадость! — И, отдав кофе Рорку, она бросилась напарнице на шею.

Чтобы прийти в себя, ей потребовалось время. Голова продолжала немного кружиться.

— Ты что-нибудь ела со времени завтрака? — спросил Рорк Еву, упавшую в свое кресло в кабинете.

— Нет, наверное.

Он со вздохом достал коммуникатор.

— Что ты делаешь?

— Заказываю пиццу — для твоего отдела, а также для взрывного. Не смей меня отговаривать! Я сам никак не отойду. Больше пяти минут я не мог справиться с этой паршивой дверью — и это после того, как с ней повозился сам Фини! И это когда там, за дверью, мою жену чуть не разнесло на куски!

Ей знаком этот страх, опустошающий душу ужас. Раз-другой ей доводилось испытать это чувство из-за него. Сейчас же в ее силах одно: помочь ему успокоиться.

— Я бы этого не допустила.

— Как?

— А вот так. Я бы не допустила, чтобы моими последними словами тебе остались сладенькие «До скорого, милый».

Он рассмеялся, а она откинулась в кресле и на одно блаженное мгновение закрыла глаза, чтобы услышать, как он заказывает двадцать пять (вот кошмар!) больших порций пиццы разных сортов.

Раздался стук каблучков, и она открыла глаза, ожидая Миру.

— Простите за вторжение.

— Моя смена еще не кончилась, — напомнила ей Ева.

— Чаю? — предложил Рорк, вставая.

— Господи, это то, что надо! Спасибо. Я сама, сидите.

— Мне приятно вам помочь. После этого я, пожалуй, уйду, чтобы вы поговорили наедине. У меня остались недоделанные дела. Я несколько внезапно сбежал с деловой встречи.

Он подал Мире чай, улыбнулся, нагнулся, чмокнул Еву в макушку и ненадолго замер.

— Советую поесть пиццу, прежде чем спешить к заключенной.

— Да, поесть мне не мешает.

Ева дождалась, пока Мира усядется в пыточное кресло.

— Ты скажешь, что она психованная, — это не новость! Еще ты скажешь, что она будет косить под душевнобольную. Но я не позволю, чтобы она провела всю свою психованную жизнь в клетке далеко в космосе.

— Ее пожизненно запрут в психиатрическую лечебницу.

— Сначала я с ней разберусь. Она угрожала моим людям. Она могла всех их убить. Взрыв пережил бы один Рейнеке, но и он лишился бы от этого рассудка.

Она ненадолго замолчала, прижала пальцы к глазам, чтобы унять вызванное шоком жжение.

— Все они были для нее пустым местом! Притом что она успела со всеми ними поработать при расследовании разных преступлений. Плевала она на них! А почему? Потому, что сдвинулась из-за меня?

Мира встала и поставила чай на столик перед Евой.

— Выпей это. — Не удержавшись, она погладила Еву по голове. — Ради меня.

— Я не… Хорошо. — И Ева осушила чашечку одним глотком. Как ни странно, ей сразу полегчало.

— Не только, — заговорила Мира. — Это не просто сдвиг. Она превратила тебя в своего идола, идеализировала тебя, это, конечно, болезнь. Потом ей захотелось тебя демонизировать, но это оказалось для нее неприемлемо. Уйдут годы на то, чтобы понять, как в ее сознании проросли такие семена.

— Гибель матери и сестры?

— Да. Я познакомилась с кое-какими данными о ней, пока ты контролировала ситуацию и сдерживала ее, проявляя смекалку, ум и невероятную отвагу.

— Я не смогла бы ее сдержать.

— Она прошла последний поворот и уже не могла вернуться назад. Но ты ее разговорила, развязала ей язык и тем самым выиграла время. Если бы ты не добралась до взрывателя, то…

— Иначе было нельзя. Там же были все мои люди, Мира. Все! Это мои близкие, моя семья, Рейнеке прав. Ради семьи делаешь все, что в твоих силах. Мне потребовалось некоторое время, чтобы это осознать.

— Время уходит на обзаведение семьей, а потом уже ничего не приходится осознавать. Хорошо, что я сейчас не там. Как это ни обидно для Пибоди, лучше, чтобы ее с вами не было. Только ты и Лотти.

— Ладно.

— Завтра я тоже с ней поговорю.

— Первого января?

— Это не терпит отлагательства. Денис все понимает. В этом смысле нам обеим, тебе и мне, повезло.

— Обходимся без змеиных глаз.

— Прости?

— Не обращай внимания, просто цветистая метафора.

Она подкрепилась пиццей, радуясь, что Уитни не покидает ее людей и ест вместе с ними. К ее удивлению, Пибоди не стала спорить насчет формата предстоящего допроса.

— Мира мне все объяснила. Я буду за вами наблюдать.

— А как же «Болл дроп»?

— Остается еще несколько часов. Хочется посмотреть. Это всем интересно!

Зайдя в комнату, прозванную у них «смотровой», чтобы взглянуть на заключенную, Ева убедилась, что, говоря обо «всех», Пибоди нисколько не преувеличила.

— Вам всем больше некуда деваться?

— Уберите ее, лейтенант, — сказал Дженкинсон. — Психованная стерва!

— У вас на галстуке соус от пиццы, детектив.

— Черт!

Фини дал Дженкинсону салфетку и похлопал Еву по плечу, как Ева раньше хлопала по плечу Рейнеке.

— Доделывай дела, детка, и все мы сделаем отсюда ноги.

Преступницу поймали со взрывчаткой, она практически призналась в убийствах. Тем не менее судам, адвокатам и психологам потребуются доказательства.

Ева вошла в комнату. Лотти сидела на табурете перед исцарапанным столом. Ее руки и ноги скованы наручниками.

— Лейтенант Ева Даллас, начало допроса Лотти Робак на предмет… много чего. Мисс Робак, вы обвиняетесь в противозаконном перемещении взрывчатых веществ, насильственном удержании людей, множественном покушении на убийство сотрудника полиции, опасном для жизни сотрудника полиции нападении. Кстати, Хэнкс с вахты в службе вещдоков в порядке. Этим список обвинений далеко не исчерпывается. Вы арестованы также по подозрению в двух убийствах первой степени, в двух покушениях на убийство, в еще одном намерении совершить убийство. Сейчас наши сотрудники обыскивают ваше жилище, изучают вашу электронику дома и на работе. Найденное ими может привести к предъявлению новых обвинений. Детектив Пибоди зачитала вам под запись ваши права, но я с радостью сделаю это еще раз.

— Я знаю мои права. Я знаю, что правильно, что нет.

— Тем лучше. — Ева села. — Вернемся назад, воспроизведем все в хронологическом порядке. Леанор Баствик.

— Она заслужила смерть. Ты сказала, что тебе это понятно, ты этого хотела. Она зарабатывала оправданием преступников. Ты рискуешь жизнью, чтобы останавливать людей, которым она своей болтовней снова добывает свободу. Она публично говорила о тебе ужасные вещи. Она не проявляла к тебе уважения.

— А ты проникла к ней в квартиру, прикинувшись посыльной, отправила ее в нокаут, перенесла в спальню и удушила рояльной струной. Вырезала язык.

— Это был символ.

— Что было символом?

— Отрезанный язык. Она зарабатывала ложью. Она лгала о тебе. Я была счастлива убить ее. Это доставило мне радость. Я люблю испытывать счастье.

— Итак, ты убила ее за ложь.

— За тебя! Ради справедливости. — Лотти ударила кулаками по столу. — Я так в тебе разочаровалась, Ева, так разочаровалась!

— Представляю. Объясни поподробнее. С начала до конца. Вдруг я что-то пропустила?

— Я долго об этом мечтала. Мечтала стать другой. Я думала, что ты другая. Я смотрела, как ты давала показания на процессе Барроу. На других процессах я сама давала показания и должна была сидеть и слушать, как Баствик и другие, вроде нее, пытаются исказить правду. Я стала за ней следить и вести журнал наблюдений.

— Ты ее преследовала?

— Она ни разу меня не заметила. Никто меня не замечал. Ни в суде, ни у нее на работе, ни в магазине, ни в доме. Я три раза изображала доставку к ней в дом, пока не приготовилась, и никто ничего не заметил.

— Ты практиковалась.

— Не хотелось ошибиться. И я не ошиблась. То же было с Ледо, Хастингсом, остальными. — Она улыбнулась. — Столько людей — и никто никогда меня не замечает. Никто. А тебя замечают. Я поменяла прическу. — Она дунула на клок волос у себя на лбу.

— Вижу.

— На работе последние несколько недель я носила парик, но дома, глядя в зеркало, видела тебя. И глаза. Приходилось носить контактные линзы, зато я смотрела твоими глазами. Я видела Баствик твоими глазами. Вот как мы близки, Ева. Это мы ее убили. Мы убили Баствик.

— Мы?

— Ты и я. Ты была внутри меня, ты была моей отвагой. Ты придавала мне смелости. Я была так тебе благодарна! Я написала на стене послание тебе. Почему ты не видишь, что я твой друг?

— Зачем ты положила Баствик на кровать?

— Для большей чистоты. Из уважения. То, что она сама не проявляла уважения, не значит, что мы должны опускаться до ее уровня. Приятно говорить с тобой вот так, с глазу на глаз — как я хотела.

— Идем дальше, Лотти.

После Баствик пришла очередь Ледо, потом Хастингса.

— У меня не вышло. Я хотела позвонить Доусону и отпроситься, сказавшись больной, но захотелось увидеть тебя тем вечером, у Хастингса. Хотелось понять, разочарована ли ты мной. И что я слышу? Ты говорила Пибоди неприятные вещи обо мне. И с экрана говорила гадости. Это меня обидело. Почему никто не замечает моих чувств?

— Твои мать с сестрой.

Она отвернулась.

— Не хочу о них говорить.

— Как хочешь. Просто я подумала, недоросли, убившие их, легко отделались.

— Потому что правосудия не существует. «Какое еще правосудие?! — кричал мой отец. — Нет никакого правосудия!» Как он рыдал! А еще он говорил: зато они умерли вместе. В конце они обрели друг друга и навсегда останутся вместе. Вдвоем. Меня они взять с собой не захотели. Я была ловкой! А красавицей, умницей, милашкой была моя сестра. Поэтому она ушла с матерью, а мне пришлось остаться.

— Ты выжила, — поправила ее Ева. Лотти скривила рот.

— Я получила остатки, как всегда. Мне осталась ответственность. Отец меня даже не видел. Меня никто не видел. Будь хорошей, Лотти. Веди себя хорошо, Лотти. Старательно учись, Лотти. Я всегда слушалась. Но никто не обращал внимания. Я могла бы пойти в копы, но он сказал: нет, ты слишком умная, стань ученой, будь хорошей. Я так и сделала, и что? Я все делала правильно, и что произошло?

— Что произошло, Лотти?

— Я делала все, что он хотел, а он снова женился! Ее дочь теперь красавица и умница. А меня они в упор не видели.

— Неуважительно с его стороны.

— Да, неуважительно. И неправильно. «Ах, Лотти, я десять лет прожил один…» — с отвращением передразнила она отца. — Так мне и сказал. Притом что я всегда была рядом. Как он мог быть один, когда рядом была я? Потом заболела моя бабушка, и началось: «Позаботься о ней, Лотти». Я заботилась — пять лет. А она все равно умерла. Взяла и умерла после пяти лет моих забот. Правда, оставила мне много денег, чтобы я смогла переехать в Нью-Йорк, учиться и тренироваться. И тут я увидела на экране тебя. Ты говорила о мертвых шлюхах — уважительно, но о шлюхах! Это было отвратительно. Но ты все равно добивалась для них справедливого суда. Можно мне баночку пепси? Ты тоже хлебни. — Она снова улыбнулась, ее глаза засияли. — Будем пить и беседовать.

— Конечно. — Ева встала. — Даллас, ухожу с допроса.

Прежде чем подойти к автомату, она остановилась передохнуть.

— Я принесу, — вызвался Рорк.

— Спасибо. Надо мной автомат посмеется, хотя я в таком настроении, что что-нибудь из него обязательно выколотила бы. Господи, Мира права: она совершенно свихнутая. Больная эгоистичная сучка. Мать погибла, сестра тоже, отец в трауре, но, наверное, делал все, что мог. А ей всего мало. Мозги на месте, руки тоже, но она вбила себе в башку, что никому не нужна, вместо того чтобы стать значительной в своих собственных глазах.

— Вот поэтому, хоть она и думает, что знает тебя, она никогда тебя не знала и не узнает. — Он протянул ей банки.

— Это продлится некоторое время. Я должна все из нее вытянуть под запись. Вдруг найдется сочувствующая душа, которая попытается ее оправдать? А ее надо отправить куда подальше.

— Согласен. Мы тут, под боком.

— Если одна из нас двоих отрубится, пусть в комнату зайдет кто-то из копов.

— Ясное дело.

Лотти встретила ее улыбкой. Ева опять включила запись.

— Как мило! Я рада, что ты меня остановила, иначе мы бы тут не сидели. Наверное, у меня был приступ уныния. Мне не нравится унывать. Однажды от уныния я наглоталась таблеток, но меня вырвало.

— Когда это было?

— В день свадьбы отца. Я и раньше хотела так поступить. Подмешать таблетки в еду ему и себе. Мы бы тоже вместе умерли и остались бы вместе. Но я испугалась. — Она глотнула пепси. — Все говорили на похоронах матери и сестры: почему ты не плачешь? Но я не хотела убиваться, не хотела, чтобы все на меня глазели и считали плохой. Я была хорошей.

— Ладно. Переходим к Ледо.

— Там был форменный свинарник! Не понимаю, как люди могут так жить. Мы с тобой видим много такого по работе, но я никак не привыкну. Мне нравится, что нас называют чистильщиками: мы действительно прибираемся. Это и есть наша задача, твоя и моя. После нас становится чище.

— Расскажи, как ты вычистила Ледо.

…Ева провела три часа, задавая вопросы, что-то комментируя, время от времени возвращаясь к сказанному раньше, но в основном слушая.

— Что ж, Лотти, теперь у нас есть все необходимое. Тебе предъявят обвинения в двух эпизодах убийства первой степени. Ты созналась в этих убийствах под запись, не воспользовавшись своим правом на участие адвоката.

— Мы больше не будем разговаривать?

— Уже поговорили.

— Но ты вернешься?

Ева встала. В голове у нее теснились злые мысли, но произносить их вслух не имело смысла.

— Тебя уведут, Лотти. Завтра с тобой поговорит доктор Мира.

— Доктор Мира тебе нравится.

Ева похолодела.

— Да. Она тоже была в твоем списке, Лотти?

— Настоящей дружбе мешают другие люди. Ты меня не видишь — мешают другие.

Ева уперлась ладонями в стол и наклонилась к ней.

— Дело не в других, Лотти. Мира, Мэвис, Надин, Пибоди совершенно ни при чем. Вот почему я в упор не вижу того, что ты хочешь мне показать.

— Не понимаю.

— Все просто. Тебя я вижу, Лотти. Отлично вижу. Но ты мне не нравишься. Даллас, уход с допроса. Конец записи.

Она вышла под вопль Лотти, навалилась спиной на дверь с другой стороны и ущипнула себя за нос, чтобы восстановить упавшее давление.

— Я увожу ее в камеру, — сказала Пибоди, подходя к ней в своих дурацких сапогах. Рядом с ней вышагивал, как приклеенный, верный Макнаб.

— Не ты, а мы, — поправил он ее.

— Мы.

— Уводите. А потом сматывайтесь. Оторвитесь на Таймс-сквер.

— Уж мы не подкачаем!

Еве тоже не терпелось покинуть Управление. Но сначала она должна составить протокол допроса.

На скамейке перед убойным отделом сидел Доусон.

— Я больше не мог этого видеть. Но прежде чем уйти, я хотел сказать. Господи, Даллас, до чего мне жаль!

— Ты не виноват, Доусон.

— Она из моей команды. Я с ней работал. Работал и не видел ее.

— Никто не видел ее так, как ей хотелось. Даже она сама. Не взваливай это на себя. Пусть с ней возятся Мира и толпа психиатров. Город кишит психами, Доусон.

— Эта влезла прямо ко мне в дом.

Ева оглянулась на свой отдел.

— И ко мне. Забудь!

Он перевел дух, издал смешок и кивнул.

— Ладно. Я пошел домой. Жена надерет мне задницу за опоздание.

— Не посмеет!

Она уселась у себя в кабинете и занялась протоколом.

— Это обязательно? — спросил с порога Рорк.

— Не хочу тянуть. Пусть это останется в уходящем году. Хочу выкинуть это из головы — не знаю, правда, получится ли. Я недолго. Так, вкратце, есть же запись.

— Тогда я посижу в отделе, выпью с твоими копами.

Она замерла.

— Как это «выпьешь»?

— Их смена кончилась уже два часа назад. Кое у кого — обойдемся без имен — нашлась бутылочка виски.

— Фини! — прошипела она.

— Я никого не называл. Не засиживайся, лейтенант. Я тоже хочу проветрить мозги.

Как она ни торопилась, протокол занял больше часа. Рорк успел вернуться к ней в кабинет и устроился в ужасном кресле со своим компьютером.

— Готово. Бежим!

— Как же я тебе благодарен! Всю задницу себе отсидел!

— Сколько вы выпили?

— Всего по рюмочке. Во славу боевого братства! Странно как-то, даже спустя столько лет жизни с тобой чокаться ирландским виски с оравой копов! Фини хотел с тобой покумекать.

— Зачем?

— Он потрясен до глубины души. Вы поужинаете или хотя бы хлебнете пивка.

— Я не против.

— Тебя же не тянет сейчас на Таймс-сквер?

— Нет! — крикнула она в непритворном ужасе. — Ни за что!

— Хвала богам! — Он перевел дух. — Когда мы вернемся домой, я тебе открою, чего мне хочется больше всего, — сказал он уже в гараже.

— Знаю, это то самое, чего тебе хочется всегда и везде.

— С этим все равно придется подождать по полуночи, как бы ты ни мечтала сократить ожидание. Новый год надо начинать с пожеланий удачи. Поэтому, вернувшись домой, я хочу напиться со своей женой. И полюбоваться на «Болл дроп» в домашнем уюте, под треск камина, в обществе кота. Плевать мы хотели на то, как безумствует за стенами нашего дома остальной мир!

— Мне тоже не мешает напиться, — согласилась она, садясь в машину. — Но не допьяна, а так, чуть-чуть. Самую малость.

— Это то, что доктор прописал, — поддакнул Рорк. — Мне нужна еще минута.

— Что случилось?

— А вот что!

Он обнял ее, чтобы почувствовать ее сердцебиение, ощутить аромат волос.

В этом вся его жизнь.

— Вот теперь хорошо! — пробормотал он. — Лучше не бывает!

— Как же мне было страшно! Обычно напугаться не успеваешь, это потом думаешь и удивляешься, но не в сам момент опасности. А там у меня хватило времени. Там же были все мои ребята, Рорк! Ну и перетрухнула я! Когда я прыгнула, когда Рейнеке выстрелил, у меня в голове сидела одна мысль: мои копы. А когда я перехватила взрыватель, то подумала о тебе. И дальше думала уже только о тебе.

Она погладила его по лицу.

— Только о тебе. Давай поскорее напьемся!

— Год почти кончился, вот-вот начнется новый. Ничего мне так не хочется, как оказаться дома с тобой.

На Таймс-сквер ликовали толпы, убийца проливала у себя в камере безутешные слезы, а они ехали домой и предвкушали счастливое опьянение.

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg