«Рокировка судьбы»

Рокировка судьбы (fb2) - Рокировка судьбы 1164K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Николаевна Глебова

Ирина Глебова Рокировка судьбы

Елена

– А Найда у тебя щенная, – сказала Мария Ананьевна сегодня днём.

Елена вышла погулять с собакой, и соседка тоже как раз выгуливала своих мосек. Елена подошла, поздоровалась, они заговорили. Собачки Марии Ананьевны – две то ли болонки, то ли терьерчики и одна французская бульдожка, – сновали рядом с ними, Найда же, как всегда, бегала по двору большими кругами. Услышав эту неожиданную фразу, Елена растерялась.

– Ну что вы! – возразила неуверенно. – Ей ведь десять лет. Этого не может быть…

– Может, может, – авторитетно закивала соседка. – У меня глаз намётанный, не сомневайся!

Она и правда знала все ветеринарные тонкости. Фанатично любила собак, жалела их, подбирали бродячих и потерянных. Ещё недавно у неё жили пятеро зверьков, но один кобелёк не перенёс чумки, а второй, с ампутированной ножкой, которую хозяйка каждый день заботливо перевязывала, умер от старости. Елена очень уважала сердобольную соседку, сама не раз с трудом сдерживала себя от желания взять какого-нибудь уличного пёсика. Всё-таки сдерживалась: хватит одной Найды, её бы прокормить…

Найда подбежала, ткнулась носом ей в ладонь и вновь умчалась. Десять лет собаке, а движения грациозны, красивы! Что ж, такая порода, охотничья: длинноногая, длинномордая, длинноухая, коричневая с мраморным крапом. Господи, неужели и вправду беременна?

Лет семь назад, когда молоденькая Найда стала занимать на собачьих выставках призовые места, получать медали, ей в клубе подобрали жениха – той же породы, с отличной родословной. Встреча состоялась по всем правилам: опытный кинолог высчитал нужные дни, сам сводил собак три дня подряд, для верности результата. Но, увы, результата не оказалось: Найда не забеременела. Тогда её осмотрели клубные ветеринары и вынесли вердикт: собака бесплодна. Что ж, бывает – и у людей, и у собак. А Елена так даже обрадовалась, ей как-то страшновато было: появится куча щенков, целыми днями пищать будут, ползать по квартире, пачкать… Но особенно боялась за Найду: как она, бедненькая, рожать будет. И за себя – ведь это ей самой придётся помогать своей собаке, принимать новорожденных! Но все проблемы сами собой отпали. А через время женщина поняла, что отпали и другие проблемы: Найду на выставках стали оттирать в задние ряды, о медалях уже речь не шла, а иногда даже в клубе «забывали» сообщить Елене об очередной выставке. Она поняла: поскольку её собака не может производить элитных щенков, то и рейтинг Найды становится всё ниже и ниже. Елена сама перестала водить Найду в клуб и на выставки. Оказалось, так даже лучше, спокойнее. Да разве она любит свою собаку за какие-то призы? Глупости! Ей нужен просто друг, живое любимое существо рядом. Ведь она осталась сейчас совсем одна…

Дома Елена внимательно осмотрела Найду. Собака доверчиво лежала на спине, смешно разбросав в стороны свои длиннющие лапы, умильно смотрела на хозяйку. Да, похоже, соседка не ошиблась! Елена ласково прижала к себе эту красавицу.

– Ну ты даёшь, старушка! Надо же, от породистого кобеля рожать не захотела, а теперь пожалуйста! И кто же этот неотразимый кавалер? На кого твои щенки будут похожи?

Женщина давно заметила за собой, что дома постоянно разговаривает с собакой. Ну и ничего страшного! Ведь не сама с собой… А Найда словно понимала: била во всю обрубком хвоста, тянулась к ней мордою, пытаясь лизнуть.

– Не оправдывайся, не оправдывайся! – смеялась Елена, уворачиваясь. – Что уж теперь, будем рожать. Это ты мне вместо внуков решила преподнести!

С мужем она разошлась давно, когда дочь Танюша была маленькой. Тот уехал в другой город, там у него семья, дети… Совсем чужой человек. А Татьяна пять лет назад вышла замуж за выпускника военной авиационной академии, молодого офицера. Год они прожили здесь, а потом Игорь получил назначение на Дальний Восток, в какой-то элитный и засекреченный авиаотряд. Молодая семья уехала, Елена и радовалась за дочь, и переживала. Ведь так далеко от неё Таня, и у Игоря опасная профессия… Словно чуяла неизбежность беды. Через три года там, на Дальнем Востоке, Игорь умер. И не в самолёте разбился, не при испытаниях погиб, а просто утром делал зарядку, наклонился за гантелями, и упал без сознания. Так и не очнулся: оторвался в сосуде маленький тромб, перекрыл доступ крови к мозгу… В двадцать шесть лет дочь осталась вдовой. В свой родной город, к матери, возвращаться не захотела, живёт в том военном городке, преподаёт детям музыку.

А вот сама Елена уже не преподаёт, год назад ушла на пенсию. Если честно, то её, как говорится, «ушли». И это было особенно обидно, ведь со своей родной музыкальной школой она пережила самые трудные годы! Разгар «перестройки», когда и зарплату месяцами не выдавали, и учеников в школе почти не осталось: интеллигентные семьи не имели денег на оплату учёбы, а новоявленные богачи относились к музыке с презрением. Многие учителя уволились, но Елена и несколько других энтузиастов не сдавались, не бросили тех немногих ребятишек, которые продолжали ходить, учить сольфеджио, играть гаммы, петь в хоре… И вот дождались! Времена как-то незаметно поменялись, многие люди стали лучше жить, а нувориши сообразили, что классическое образование их детей – это тоже капитал. Пошёл такой наплыв учеников, что школа, которую ещё недавно собирались закрывать, теперь работала чуть ли не в три смены. С утра до вечера вокруг красивого двухэтажного особняка в центре города хорошо слышимой аурой витала музыка. К теперь уже стабильной и повысившейся зарплате прибавлялись доплаты за организацию концертов, репетиции ансамблей, дополнительные занятия.

Всё, казалось бы, хорошо, но вот атмосфера в учительском, давно сложившемся содружестве, как-то незаметно тоже поменялась. Бессменная двадцать лет директриса, принципиальная, но всегда одинаково справедливая ко всем, вдруг стала неуравновешенной. То истерично требовательной и раздражённой, то сусально приветливой, даже угодливой. Её стали привозить и увозить на машинах родители богатых учеников, что в прежние времена было просто недопустимо. На конкурсы и концерты она своим распоряжением выдвигала часто не лучших учеников, а тех, с кем ездила в машинах. В школе появились новые учителя, и это было закономерно. Вот только Елена скоро поняла, что многим новым – особенно из молодых, – ещё самим нужно учиться и профессии, и педагогике. Но это всё были чьи-то протеже, о чём директриса говорила не стесняясь, а гордясь. Что ж, какое время, такие и песни, это давно известно. Сама Елена продолжала работать как всегда, с полной самоотдачей, учеников не выбирала, как некоторые из её новых коллег, готовила тех ребят, которых ей направляли. Сдерживала себя, молчала. Но после одного инцидента, когда на международный конкурс юных пианистов в Прагу направили не её ученицу, прошедшую все предварительные отборы, а девочку очень средних успехов, не выдержала. Пришла к директрисе, – ведь двадцать же лет вместе, до недавнего времени такими подругами были! – высказала всё, что накипело. А та ей ответила сухим, прямо царапающим слух голосом:

– Вы, Елена Владиславовна, по выслуге лет уже достигли пенсионного возраста? И здоровье у вас не очень хорошее, вижу, и сейчас давление подскочило… Вам надо отдыхать, лечиться. Подумайте об этом. Тем более что сейчас у нас в школе учителей много, и ещё просятся. У нас очень хороший рейтинг! А вас проводим с почестями…

Елене и правда тогда ещё не исполнилось и пятидесяти, о пенсии она совершенно не думала. Традиционно многие учителя музыки продолжали работать до настоящей старости, и всегда ценились. Елена хотела напомнить директрисе, что та старше её лет на семь. Но глянула на мелированные в два цвета волосы той, густую косметику на лице, на туфли с длиннющими шпильками-гвоздиками, на которых женщине – невооружённым глазом заметно, – так трудно удерживать полное тело, ощутила витающее облако сладковатых духов, и пожалела свою коллегу. А через недолгое время и правда подала заявление об уходе. Стала жить на пенсию. И оказалось, как часто бывало в её жизни, что так даже лучше.

Она стала вновь читать запоем. С молодости была большой любительницей книг, но последние годы так не хватало времени! И вот она с удовольствием перечитывает прежде любимые книги из своей библиотеки. Самые разные: Лескова, Тургенева, Томаса Гарди, Ирвина Шоу, Шекспира и Бомарше. Стала покупать на книжном рынке, вдобавок к тем, что у неё были, книги Агаты Кристи – всегда любила психологический детектив этой писательницы и её постоянных героев Пуаро, мисс Марпл. Обнаружила новые книги Дафны Дю Морье, тоже купила, хотя стоили те не дёшево. Но Елена занималась частным образом с двумя учениками, и это был приличный довесок к её пенсии. А ещё неожиданно для себя пристрастилась смотреть телевизор, к которому раньше относилась скептически-равнодушно. Но не бесконечные сериалы, а аналитические, публицистические программы, каналы «Культура», «Ностальгия», «Наше кино». Вообщем, жизнь на пенсии оказалась интересной, насыщенной, Елена даже начала вновь сочинять музыку, чего не делала уже очень давно. А главное – теперь она всё время была со своей Найдой.

Много лет собака практически не оставалась одна дома – на час-два, самое больше. Танюша шла в музыкальное училище с утра, а Елена – после полудня, и вскоре после ухода матери возвращалась дочь. Так же происходило и во время учёбы Тани в консерватории. Потом, когда дочь вышла замуж и уехала, для собаки наступили непривычные, трудные времена. Именно в эти годы Елене работать приходилось так интенсивно, что Найда часто сидела взаперти с утра до вечера. Когда же Елена бегом бежала домой уже затемно, с первого этажа слышала, как скулит и бьётся о двери учуявшая её Найда. Теперь всё поменялось. Хозяйка и собака не расставались, даже в магазин ходили вместе. Один из Елениных учеников жил здесь, в их дворе, и сам приходил к ней на занятия. К другой, – девочке, – Елена ездила. Вернее, её возили на машине – туда, к богатому коттеджу родителей ученицы, и обратно. Так что Найда особенно и не успевала соскучиться.

Из-за Найды Елена всё никак не могла собраться поехать к дочери. Правда, Татьяна её и не звала. Даже о смерти Игоря сообщила матери письмом, когда того уже похоронили и отметили девять дней. Письмо это было такое сдержанное и сухое, что у Елене сердце заболело. Не от обиды, нет! От жалости к дочери, своей девочке, которая и росла всегда неподступно-самостоятельной, ранимо-закрытой, словно боялась опеки матери. От этого Елена так редко говорила ей ласковые слова, старалась вести себя с дочерью как с подругой, равной себе. Боялась, что вырвавшаяся её нежность натолкнётся на Танюшкино колючее, уязвимое неприятие. И теперь она понимала: дочь всё так же боится увидеть материнскую жалость, нежность, ласку. Как будто этими чувствами можно обидеть! Господи, до чего же упрямая у неё девочка, всё «Сама, сама…»! Жаль, что у них с Игорем не успел родиться ребёнок, может быть тогда бы Таня поняла материнское сердце… Впрочем, она совсем ещё молода, пройдёт время, вновь полюбит, выйдет замуж… Так мечтала Елена, но, зная дочь, допускала и другое: останется Татьяна верна своему умершему мужу на всю жизнь! Она ведь у неё девочка верующая и с Игорем венчалась. А для таких, крепких в вере, венчание – оно и на жизнь, и на смерть…

Не включая свет, Елена подошла к окну, отодвинула штору. Последнее время она полюбила подолгу смотреть на свой двор вот так, поздним вечером. Освещённый двумя мощными фонарями, он был весь как на ладони. А сегодня ещё ярко светила полная Луна, так что на деревьях просматривались даже тоненькие веточки! Сейчас, в октябре, листья частично пооблетели, и полуобнажившиеся ветки в серебряном лунном сиянии – словно плетённое кружево…

Сердце у женщины томительно замирало: это был двор её детства, юности, зрелого возраста. И сейчас, когда наступило время преклонных лет, она, глядя на огромные, выросшие на её глазах тополя, на детскую площадку и футбольное поле, на группки кустов и скамейки под ними, на деревянный стол под самым большим деревом-дубом, думала: это всё тоже частичка её жизни… Сейчас двор пуст, только у дальней полуразвалившейся беседки тусуется молодёжь, иногда долетает смех да мигают фонариками мобильные телефоны. А ещё впереди, над крышами домов, вспыхивают, разбегаясь лучами, разноцветные лампочки. Это всю ночь работает иллюминация на крыше недавно выстроенного супермаркета. Красиво – словно никогда не гаснущий фейерверк! Тихо нынче во дворе, редко-редко пройдёт запоздалый жилец, вспыхивая огоньком сигареты, или подъедет к подъезду машина. А днём здесь полно детворы…

Тут Елена внезапно вспомнила. Месяц назад она болела. Был конец сентября, но жара стояла летняя. А в такую погоду болезнь долго не проходит, словно консервируется. В конце-концов обычная простуда окончилась сильнейшей ангиной. От высокой температуры кружилась голова, но выводить-то собаку надо! И она, трясясь от озноба, тащилась с Найдой ненадолго во двор. Поэтому, когда прибежали двое мальчишек с просьбой: «Елена Владиславовна, дайте нам Найду погулять!» – она обрадовалась. Хотя раньше отказывала, говорила: «Нет, мальчики, собака – это очень ответственно. Лучше я сама с ней выйду, а там – играйте сколько хотите». Но в этот раз дала им радостно прыгающую Найду, смотрела в окно, как ребята и собака вместе бегали по двору. А потом сама попросила:

– Приходите ещё, я ведь болею, а ей нужно гулять.

И ребята несколько дней сами выводили Найду, подолгу играли с ней. Но, наверное, и отвлекались на свои собственные игры, зная, что Найда со двора никуда не уйдёт. Видимо тогда и произошла встреча с неотразимым кавалером! Точно, у Найды как раз в те дни была течка. Но Елена, зная, что собака бесплодна, никогда этого не боялась, и потом: последние два года этот процесс протекал быстро и почти незаметно – собака старела.

Женщина вернулась в комнату, села в кресло. И тут же Найда подошла, положила голову ей на колени, стала смотреть в глаза, словно спрашивая: «Что же ты грустишь, всё ведь так хорошо!» Елена не выдержала, рассмеялась, чмокнув свою любимицу в нос, и не успела увернуться – собака лизнула её прямо в губы.

Гладя собаку по бархатистой шерсти, Елена медленно, словно удивляясь, произнесла:

– Десять лет мы с тобой вместе… Это же надо! Десять лет!

Откинувшись на спинку кресла, она стала вспоминать в подробностях, как Найда появилась в их семье. Это были приятные воспоминания.

Фрам

В тот летний день Елена возвращалась домой через парк. Она любила это место, ведь дом её был рядом, а значит всё детство и молодость прошли здесь. Другие ребята только по выходным приезжали сюда покататься на самых лучших аттракционах, на детской железной дороге, на канатке, в городок юных пожарников, в детскую обсерваторию, а она могла прибегать хоть каждый день. Это был Центральный городской парк. Правда, так он стал называться недавно, много десятилетий он был Парком культуры и отдыха имени Горького. В то время, с весны до осени, работали в парке несколько открытых сцен: выступали артисты, устраивались концерты, викторины, праздничные гуляния, играл духовой оркестр. Слава Богу, Танюшиному детству это тоже досталось! Сколько было детских и спортивных площадок, столиков для шахмат и шашек – не сосчитать. И, конечно, большой комплекс аттракционов: колесо обозрения, американские горки, цепные карусели, виражные самолёты…

Аттракционы есть и сейчас, их стало даже больше, называются «Луна-парк», стоят дорого – это теперь чья-то частная собственность. А концертов, лекций, встреч нет и в помине, деревянные сцены гниют, ряды скамеек давно растащили. Зато появилось много маленьких кафе, пивных, ресторанчиков, залов игровых автоматов. Гуляния тоже устраиваются – дважды в год, весною и осенью, местный пивзавод организовывает «День пива». Надо признать, таких массовых сборищ в прежние времена Елена не видала! Молодёжь съезжается даже из пригородов, выйти в этот день в парк невозможно. И оттого, что сквозь толпу не протолкнёшься, и оттого, что все через чур весёлые и шумные! Милиции много, но драк, стихийно возникающих, ещё больше. Всё завершается фейерверком, да очень красивым. Но ведь раньше салюты устраивали только на площадях города, а не там, где деревья, птицы… Сколько статей писалось о вреде фейерверков природе, но кому до этого сейчас есть дело! После такого веселья ещё неделю парк чистят: он весь усеян битым стеклом, мусором, обломанными ветками, трава вытоптана. И, что поразительно, собирается гора утерянной обуви… О детях тоже «не забывают». Года три назад большую часть парка, у самого входа, огородили гофрированным забором, повесили табличку: «Здесь будет Диснейленд». Многие родители и дети радовались: пусть дорого, на всё-таки интересно… Построили двухэтажный стеклянный дворец – пиццерия с казино. И, словно в насмешку, рядом малюсенький пятачок с двумя качелями и горкой.

Елена как раз выходила из боковой аллеи к этому месту, когда из кустов крупными прыжками выбежал пёс и стал прямо перед ней. Она опасалась незнакомых собак, но у этого чудесного красавца вид был настолько весёлый и добродушный, что она не испугалась даже на минуту. По логике, следом за ухоженным, с красивым ошейником зверем должен был появиться хозяин. Но никто к ним не торопился, не слышно было и окликающего голоса. Пёс недолго рассматривал женщину, подошёл, ткнулся лбом ей в ноги, потом сел и поднял переднюю лапу, протягивая ей. Елена невольно засмеялась.

– Ну, привет, – сказала, взяла и потрясла лапу. – Ты чей? Кто с тобой гуляет?

Пёс радостно взвизгнул в ответ и закружился вокруг неё волчком. Потом снова сел рядом, у левой ноги, подняв морду и глядя ей прямо в глаза.

– Ты хороший, – Елена погладила собаку. – Ну, беги, ищи хозяина. Он тебя тоже, наверное, ищет. Или она…

Сама попыталась пойти дальше. Пёс тут же, с готовностью, двинулся рядом, немного забегая вперёд и весело кивая ей головой. Пришлось снова остановиться.

– Неужели ты потерялся? Хорошо, хорошо, пойдём вместе, поищем твоего хозяина.

Минут сорок они вместе ходили по парку. В середине будничного дня здесь было малолюдно. И, увы, никто не метался по аллеям в поисках утерянного друга, никто не выкрикивал собачью кличку, как Елена ни прислушивалась. Уже совершенно стало ясно, что собака и вправду потерялась, а она всё никак не могла повернуться и уйти из парка. Оставить его… Впрочем, он, скорее всего, и не позволил бы ей уйти, бежал бы следом. Хотя, кто знает! Елена уже поняла, что пёс хорошо выученный, послушный. Он всё время ходил рядом, а потом, в какой-то момент, осторожно взял из её рук сумочку. Она растерялась, отпустила, и он понёс её в зубах. Когда Елена наконец села на скамью, положил сумочку рядом с ней, а сам опустил свою голову женщине на колени. Гладя его короткую, блестящую, словно бархатную шерсть, она стала рассуждать вслух, словно советуясь с ним:

– Как же ты, такой умница, мог потеряться? Или тебя бросили? Завезли подальше и оставили? Сейчас всего можно ожидать от людей. Может, почему-то стал ненужным, мешать… А, может, твой хозяин обнищал, не может тебя прокормить… Да нет, не похоже! Вон ты какой ухоженный, наверное дорогими шампунями мытый. И по всему видно, очень породистый. И ошейник на тебе дорогой… – Она потрогала крупную, серебристого цвета цепь. – Жаль, что не кожаный, могли бы на нём быть твои координаты: кличка, телефон, адрес… И какой ты сам красивый, я никогда собак такой породы не видела!

Она потрепала его мягкие висячие уши цвета чёрного шоколада, такого же, как и вся симпатичная морда пса, и шея. А дальше, всё его крепко сбитое тело, короткий купированный хвост и стройные длинные ноги были словно мраморные – белые с мелким чёрным крапом. Такой же мраморный аккуратный треугольник выделялся, как нарисованный, на коричневой шее.

Конечно, она возьмёт его с собой, что же делать, раз так случилось. И, призналась Елена себе, она уже полюбила этого найдёныша. Даже страх новых забот отступил. Ведь Танюшка всё своё детство просила: «Собачку, собачку!». А она, мать, отвечала: «Что ты, собака столько времени и усилий требует! Раза три подолгу с ней гулять, готовить, кормить, убирать, учить… Ни за что!» А теперь вот, пожалуйста, сама приведёт собаку в дом! Господи, как же рада будет дочь!..

Несомненно, пёс был не только хорошо обученный, но и сам по себе умный. Как только они зашли в квартиру, он остановился у порога, стал смотреть на Елену.

– Ты хочешь, чтоб я тебе здесь постелила, в коридоре?

Она быстренько нашла старое, ещё Танюшкино детское одеяльце, разложила его как раз в подходящем закутке под вешалкой, похлопала ладонью:

– Ну, иди сюда! У твоих хозяев твоё место тоже, наверное, было в коридоре. Смотри, как здесь уютно, иди!

Но пёс вдруг фыркнул явно насмешливо, и гордо прошествовал к двери ванной комнаты. Лапой ловко открыл её, и когда удивлённая Елена побежала следом, он уже запрыгнул в ванную и стоял там, тыча носом в свисающий шланг душа.

Что уж тут было не понять! Конечно, такой пёс не мог жить в коридоре, как дворняжка. Но прежде чем он шёл в комнаты, ему, видимо, всегда мыли лапы…

Когда вернувшаяся из школы Танюша зашла в комнату, она ахнула. На диване вальяжно лежал, элегантно скрестив перед собой длинные лапы, красавец-пёс. Девочка тут же бросилась к нему, обхватила за шею, прижалась… А потом так же восторженно обняла мать.

– Мамочка, это наша собачка? Ой, как хорошо! Спасибо!

Прошло много лет, но Елена никогда не забывала тот выплеск эмоции, то счастье на лице, в глазах, в голосе дочери. Ведь Танечка очень редко проявляла свои чувства, особенно вот так – нараспашку. Но всё-таки девочка у неё всегда была доброй, чувствительной, и поняла, когда Елена объяснила ей: потерянную собаку наверное ищут, любят, переживают. Таня согласилась, надо попробовать отыскать хозяев. Но в утешение ей мать пообещала: если никто не найдётся, пёс останется у них навсегда.

Таня хотела придумать имя, но Елена отговорила.

– Оно у него есть, просто мы этого не знаем. Если всё решится так, что он станет жить у нас, тогда ты назовёшь его, как захочешь, придётся ему привыкать к новой кличке. А пока будем звать его «Дружок», хорошо?

– Нет, давай он будет «Найдёныш»! Ты ведь нашла его!

И девочка снова обхватила руками шею собаки, прижалась к его коричневой морде:

– Какой ты хороший, Найдёныш!

На следующий день, на работе, Елена попросила машинистку Надю отпечатать объявление. Предварительно они обговорили его. Надя посоветовала:

– Ты не описывай подробно собаку, а то любой может позвонить и сказать: это моя! Ведь ты сама говоришь, что породистая, а такие дорого стоят.

– Нет, нет, я буду подробно расспрашивать! А напишем коротко: «В центральном парке найдена собака охотничьей породы». И мой телефон. Знаешь, Наденька, я не знаю, что за порода, похоже редкая, но что охотничья – это точно. Уши висячие и ноги длинные… А если кто позвонит, пусть сам опишет собаку, да скажет, какой на нём ошейник.

Надя резво отстучала под копирку несколько экземпляров и посоветовала ещё:

– Ты, Елена, обязательно вознаграждение потребуй! Судя по всему, те люди не бедные, пусть отблагодарят тебя.

По дороге домой Елена приклеила объявления на столбах, деревьях и заборах парка. Звонки были – три. Мужчина искал овчарку, две женщины – лохматых собачек неопределённой породы. К концу недели звонки прекратились, хотя объявления висели на своих местах. Таня, замирающая вначале при каждом звонке, веселела с каждым днём. Она теперь бежала из школы домой ни на что не отвлекаясь, вела Найдёныша гулять, кормила его тем же, что ела сама – супом, кашей, творогом, колбасой. Потом садилась делать уроки, и пёс ложился рядом с её столом, в кресло, внимательно склонив голову, слушал. А Таня вслух читала ему условия задачек, стихи, историю, географию. А когда играла на пианино, Найдёныш клал голову на вытянутые лапы, шумно вздыхал, а временами тихонько подвывал, словно подпевал… Идиллия, и только!

Потому Елена не стала говорить дочери, что вновь дала объявление о собаке, на этот раз на областной телевизионный канал, несколько раз в день запускающий целые рекламные блоки. Девочка гуляла с Найдёнышем, когда она включила телевизор, чтобы убедиться – её объявление в эфире. Да, так оно и было: короткий текст о найденной в центральном парке собаке. Она ещё успела пожалеть, не слишком ли скупо дала сведения, потому что подобных объявлений было сразу несколько. Но тут раздался звонок. Мужской голос, приятный, сдержанный, спросил:

– Я только что видел объявление… Это вы нашли охотничью собаку?

Елена не ожидала такой быстрой реакции, растерялась и сначала просто кивнула. Потом спохватилась, быстро сказала:

– Да, нашла, в центральном парке.

– Когда?

– Неделю назад.

Она назвала число. Голос мужчины явно оживился.

– А как она выглядит?

Тут уже Елена веско, несколько менторским тоном ответила:

– Если вы потеряли собаку, опишите вы её.

– Да, да! – Быстро согласился незнакомый собеседник. – Вы совершенно правы… Значит так: это мальчик, молодой, общительный и добрый. Породы курцхаар.

– Я не знаю, что это за порода, – растерялась Елена. – Как он выглядит?

Но она уже начала волноваться, предчувствуя… Мужчина на том конце провода тоже явно волновался. Он начал рассказывать:

– Это крупный пёс, но не такой, как дог, поменьше. Поджарый, длинноногий. Уши висячие, но не слишком длинные, хвост купирован. Голова и шея коричневые, остальное тело – в мелкую коричневую, почти чёрную крошку… Что ещё?.. Да, белый, в такую же крошку, треугольник на шее.

Он замолчал, Елена тоже молчала. Она уже поняла: это – хозяин Найдёныша. Но всё-таки спросила:

– А что он умеет делать? Сумочку носит?

– Милая вы моя! – Воскликнул мужчина вместо ответа. – Как я вам благодарен! Конечно же это Фрам! Вы подведите его к телефону, я позову, и вы убедитесь, что это он!

– Его сейчас нет, дочка с ним гуляет во дворе. Но они скоро вернуться, я вам перезвоню, дайте свой телефон.

– Пожалуйста, сразу же! – Попросил мужчина и продиктовал номер.

Елена выглянула в окно. Таня уже подозвала Найдёныша, он послушно подбежал, давая взять себя на поводок. Сейчас они придут, она скажет дочери… Как же ребёнок будет огорчён! Она и сама немного затосковала. Но согревала мысль о том, что у этого милого пса хороший хозяин, он любит его, волнуется, и голос у него такой приятный…

Пока Елена рассказывала дочери о звонке и набирала номер телефона, девочка стояла, крепко сжав губы и всем своим видом выражая скептицизм: ерунда, это очередная ошибка и сейчас это выяснится! Из трубки, поднесённой к уху Найдёныша, раздался громкий, хорошо ими тоже слышимый голос:

– Фрам, мальчик, ты узнаешь меня? Ну-ка, сделай «Ап»!

Пёс в ту же минуту завертелся волчком, залаял и заскулил одновременно, а потом стал в стойку, полуприсев на задние лапы, насторожив уши и красиво подняв правую переднюю лапу. Всё было ясно. И когда мужчина радостно воскликнул в трубку:

– Это он, вы видите! Он сейчас в стойке?

Елена кивнула в ответ и лишь потом, сообразив, ответила:

– Да, стоит, лапку поднял.

Она продиктовала адрес, и через полчаса хозяин Фрама приехал на машине, привёз бутылку хорошего вина, коробку конфет, мясной и рыбной нарезки. По тем ещё скудно денежным временам Елена и Таня таких дорогих продуктов и не пробовали. Голос этого человека оказался не обманчивым, внешне он тоже был очень приятным: невысокий, спортивно-худощавый, с копной густых седых волос и аккуратной тоже седой бородкой. Он выглядел моложаво, но скоро Елена поняла, что Альберту Васильевичу явно за шестьдесят. И восхитилась его энергии и жизнелюбию. Даже Таня, ждавшая напряжённо и недобро, быстро оттаяла под взглядом его весёлых ласковых глаз… Да и разве мог быть у такого прекрасного, доброго пса другой хозяин!

Альберт Васильевич сразу же рассказал, как Фрам потерялся.

– Он ходит рядом со мной без поводка, слушается отлично. Мы погуляли с ним, как всегда, в небольшом скверике недалеко от дома, и уже возвращались. Я свернул купить сигарет к будке около трамвайной остановки. Как раз подошёл трамвай, пятый номер, стал, открыл двери. Я купил сигарет, повернулся – Фрама нет. Первое что, со страхом глянул на рельсы! Трамвай уже ушёл, набирал скорость, но рельсы были, слава Богу, пусты. Тогда я стал звать его. Он ведь быстроногий, бегает, как молния! Я вернулся в сквер, там искал, потом побежал к дому, думаю: Фрам дорогу знает, вдруг уже там… В общем, искал часа два, всё вокруг обходил. Побыл немного дома, снова пошёл искать. Ночь не спал, всё к двери подходил, открывал, смотрел: казалось, Фрам вернулся, скулит под дверью… На другой день дал объявления в разные газеты и на телевидение.

– Надо же, а я не догадалась объявления о розыске посмотреть! – воскликнула Елена. – Сама объявления развешивала в парке… Да, а как же он в парке Горького оказался?

– Знаете, когда я увидел ваше объявление в рекламном блоке, я просто сердцем почуял, что это Фрам! Хотя оно и было очень скупым, говорилось только, что пёс охотничий. И что найден в центральном парке. Вот тогда я и вычислил, как всё случилось. Трамвай! Пока я покупал сигареты, он запрыгнул в трамвай, двери закрылись, трамвай поехал, я оглянулся – Фрама нет! А пятый номер ходит ведь до центрального парка?

– Да, здесь у него конечная остановка, круг.

– Вот, вот. Все люди стали выходить, и он вышел.

– Побежал по парку и встретил маму! – подхватила Танюша. И спросила удивлённо. – А зачем он в трамвай прыгнул?

– А это давай мы у него спросим, – засмеялся Альберт Васильевич. – Что скажешь, Фрам-путешественник?

Фрам, смирно сидевший у его колен, радостно заколотил обрубком хвоста по полу. Потом, поймав ревнивый Танин взгляд, подошёл к ней, положил голову на колени. Елена поразилась, насколько красноречивые – счастливо-извиняющиеся – глаза были у этого пса! Она просто поверила, что понимает его мысли: «Прости, девочка, ты очень хорошая, но это мой хозяин, я люблю его больше всех и пойду с ним…»

Тогда, от Альберта Васильевича, мать и дочь узнали, как называется такая порода. Курцхаар!

– В некоторых зарубежных справочниках говорится ещё «короткошёрстный немецкий пойнтер». Но я предпочитаю это название – курцхаар. В переводе с немецкого: короткий волос. Ведь и правда, Танечка, у него шёрстка, как бархат или плюш.

Они вместе погладили Фрама, и Таня спросила:

– А вы с ним ходите на охоту?

– По-настоящему пока ещё нет. Он ведь молодой, всего год от роду. Но вот уже полгода я его специально обучаю, дрессирую. Знаете, есть собаки очень красивые, или, как мы говорим: «безукоризненного экстерьера». Но это в основном выставочные собаки, лауреаты выставок. А есть победители полевых испытаний, или, попросту, отличные охотники. А Фрам у нас сочетает и то, и другое! Он очень красив – по всем выставочным меркам. В то же время у него прекрасные задатки охотника, полученные от его родителей – отличных рабочих собак. Мы с ним вот уже два месяца выезжаем за город, в лес, в поле, но без ружья. Так положено.

– И что же вы там делаете? – Елене тоже было интересно.

– Учу Фрама быть настоящим компаньоном. Например, замереть, сделав стойку, если наткнулся на зайца, а не мчаться за ним.

– Почему?

Альберт Васильевич засмеялся.

– Даже такая быстроногая легавая может легко упустить зайца. А если всё же загоняет, то в азарте погони схватит и разорвёт его… Нет, Фрам должен стойкой дать мне понять: «Здесь заяц!» Зайчишка с перепугу на первое время тоже замирает, это даёт охотнику возможность обойти его с другой стороны. Когда же заяц рванётся, он обязательно побежит в сторону от собаки, а значит – прямо на охотника.

– Да, такого добиться не просто!

– Верно, – согласился с Еленой Альберт Васильевич. – Но Фрам умница, у него уже многое получается. Он аккуратно берёт и приносит мне дичь, правда, ещё не настоящую. Имитацию, но очень похожую. Из воды тоже достает, плавает отлично. Он хорошо работает в поиске, а этого тоже не просто добиться от собаки… В общем, когда в августе откроется сезон охоты, Фрам уже будет готов к своему первому настоящему выходу.

Вскоре они стали прощаться. Альберт Васильевич сам попросил взять вознаграждение.

– Елена Владиславовна, Танечка, вы и представить не можете, как вы меня осчастливили! Ведь Фрам мог попасть совсем в другие руки, даже представит страшно! И вы целую неделю его кормили, ухаживали…

Он протянул Елене купюру: она всего один раз видела такую – пятьдесят долларов. Огромные деньги! Но почувствовала, как жаром стыда обдало лицо, сказала сразу охрипшим голосом:

– Не обижайте, Альберт Васильевич! Мы ведь его полюбили, Фрама-Найдёныша…

Он посмотрел ей в глаза, понял, опустил руку.

– Хорошо, – сказал. – Я поступлю по-другому. Сейчас Фрам очень молод, но года через два мы подыщем ему невесту… В общем, Танечка, когда Фрам станет папой, ты возьмёшь его щенка?

– Ой, да, да, хочу!

Таня запрыгала и захлопала в ладоши.

– Вот и отлично, – сказал Альберт Васильевич. – Ждите. Я не забуду.

Найда

Машина мчалась по широкой трассе что называется с ветерком… Недавно Елене пришлось ехать по этой же дороге на маршрутном такси, и дважды они надолго застревали в «пробках». Десять лет назад об автомобильных пробках приходилось слышать только в зарубежных новостях. Потому автомобиль катил быстро, легко. Мать и дочь сидели рядом, сзади водителя, Таня была в приподнятом, радостном настроении. Именно она взяла трубку, когда позвонил Альберт Васильевич, спросил, помнит ли она его, и сказал: «Щенок ждёт свою юную хозяйку! Вы с мамой не передумали?»

Он прислал за ними своего зятя, и теперь этот мужчина лет сорока по имени Виталий вёз их в один из городских микрорайонов. По пути он рассказал, что у Фрама от его подруги, такой же красивой и именитой курцхаарочки, родилось шесть щенков. У владельцев породистых собак есть правило: хозяин кобеля получает двух щенков из помёта. Это его вознаграждение: такие элитные собачки очень дорого стоят. Их появление планируется заранее, потому и очередь на них «выстраивается» заранее. Причём, приезжают люди из других городов, даже стран. Но Альберт Васильевич сразу сказал, что продаст только одного щенка, второй – это подарок.

Таня рядом с Еленой глубоко вздохнула, и мать подумала, что девочка всю дорогу сдерживала, таила дыхание, боясь поверить. И вот только сейчас… Сама Елена за минувшие два года уже и перестала думать о собаке, вновь вернулась к давнему мнению: собака в доме ни к чему, без неё спокойнее. Время шло, и она совсем уже уверилась, что симпатичный хозяин Найдёныша о них забыл. Это тогда он поддался порыву чувств… Да и к лучшему! Но когда Таня протянула ей трубку, и она узнала звучащий голос, вдруг разволновалась. От радости! Ведь как хорошо, что люди, которым поверил, оправдывают твою веру. И от этого светлого чувства ей сразу захотелось поскорее взять чудесную маленькую собачку, несомненно очень похожую на Фрама. Да, жили они ещё скудно, но всё-таки чуть получше. Таня даже стипендию получала в музучилище. Она уже взрослая девочка, почти девушка, помощница. Так что заботы о собаке не будут в тягость…

Таня с Виталием как раз говорили о собаках.

– Да, – отвечал тот девочке, – у меня тоже есть пёс.

– Курцхаар?

– Нет. – Мужчина полуобернулся, улыбнулся ей. – Французский эпаньёль, есть такая порода, тоже охотничья.

– А какой он?

– Не такой элегантный, как курц, но тоже очень красивый. Среднего размера, длинноногий, длинноухий, чёрно-белый, шерсть такая, словно ему сделали крупную завивку.

– Какой хорошенький! Мы его увидим?

– Нет, он отсюда далеко. Остался дома, в Канаде…

Елена слушала невнимательно, немного отвлеклась на свои мысли. Потому не сразу поняла, о чём говорит Виталий и почему Таня воскликнула:

– Как жаль!

Встрепенувшись, спросила:

– А что такое?

– Мы забираем отца с собой в Канаду, – повторил Виталий. – Мы сами там давно живём: я с женой – дочерью Альберта, – и два наших сына. Мальчики подросли, им такой дед, как Альберт, очень нужен. Он долго упорствовал, оставался здесь один. Ну, не совсем – друзей у него много. Но мы – его единственная семья. А он хоть и молодцом держится, всё-таки стареет… Вот, наконец согласился. Документы уже почти все оформили, через месяц уедем.

Альберт Васильевич и Фрам их встречали вместе. Елена смутилась, когда Таня, даже не поздоровавшись, кинулась к Найдёнышу, обняла его за шею. Но Альберт Васильевич, пожимая ей руку, тихонько сказал:

– Ничего, так и надо…

Потом он поцеловал девочку в щёку, воскликнул:

– Да вы просто красавица, юная леди! Это тебе, Танечка?..

– Семнадцать, – подсказала Елена. – Она уже готовиться в консерваторию поступать.

В это время комнатная дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель, тонко и весело потявкивая, выкатились два щенка. Елена и Таня одновременно ахнули: до чего же они были хороши! Ещё по дороге Виталий сказал, что щенки – девочка и мальчик, и что можно выбрать любого. Таня тут же заявила: «Мальчика!» Конечно, ей хотелось второго Фрама. И теперь она мгновенно подхватила на руки одного из щенков – точную копию стоящего рядом Фрама-отца. Коричневая головка с висячими шелковистыми и тоже коричневыми ушками, и мраморное тельце. Даже мраморный треугольничек на шоколадной шейке был точно такой же! Второй щенок был немного другой окраски: почти весь коричневый, только бока и ноги крапчатые.

– Вот этого! – сказала Таня восторженно, а потом, спохватившись, добавила, – Если можно?

– Отлично, – кивнул Альберт Васильевич. – Это прекрасная девочка.

– Девочка?

Голос у Тани растерянно дрогнул, но щенка она не отпустила. Она полюбила его с первого мгновения, как только прижала к себе. Он сразу же стал её, только её!..

– Значит, девочка, – кивнула она. – А имя у неё уже есть?

– Пойдёмте в комнату, – пригласил хозяин. – Я вам всё расскажу.

Стол уже был накрыт: стояла бутылка красного вина, нарезанные колбаса, копчености, даже бутерброды с икрой. Альберт Васильевич спросил, можно ли налить Тане: вино полусладкое, хорошее, лёгкое… Елена разрешила немного. После первого тоста он дал им полную инструкцию. Для маленькой собачки уже были выправлены все документы, где указана её родословная в пяти поколениях. И её имя.

– Элизабет-Надин-Белльфонтэн, дочь Надин-Шарлотты-Берилл и Фрама-Блисси-1-Дюка. Надин – это имя матери нашей малышки. Оно обязательно повторяется вторым в именах всех её детей. Так положено породистым элитным собакам. Но вы можете звать её, как сами захотите. Например, Бетти, по первому имени, или Белла – по третьему.

Танюша промолчала, но по чуть сдвинутым бровям дочери Елена догадалась, что та уже выбрала имя своей собаке. Однако почему-то не сказала, утаила.

Альберт передал им все документы и листочек бумаги, где был записан какой-то адрес.

– Это очень хороший клуб собаководства, недалеко от вас. Вы пойдёте туда со всеми документами, щенка зарегистрируют и включат во все обязательные программы. Она вас прославит, вот увидите. И материально поддержит.

– Но мы не охотники и вряд ли ими станем, – сказала Елена.

Альберт Васильевич засмеялся.

– Знаю, знаю. Что ж, для собак этой породы существуют два вида состязаний, я вам когда-то уже говорил. Одни становятся лауреатами выставок, другие – победителями полевых испытаний. Значит, ваша Элизабет станет участвовать в выставках. Это тоже хорошо. А вы будете с ней побольше гулять, у вас рядом такой прекрасный лесопарковый массив. Но главное, вы её будете любить, я в этом нисколько не сомневаюсь. Для собаки ведь это самое главное.

Таня вдруг спросила:

– А там, куда вы уезжаете, в Канаде, Фрам будет охотиться? Там есть где?

Ответил Виталий, успел первым. Они уже пили чай, и он сидел с ними за столом. Елене показалось, что ответил поспешно, словно продолжая какой-то прежний, им не известный разговор или спор.

– В Канаде охота очень популярна! А Фрама с нетерпением ждут в самом элитном клубе. И его хозяина, конечно, тоже. Там есть места просто первозданных лесов. Причём природа та же самая, что здесь. Знаете такую бардовскую песню: «Над Канадой небо синее, меж берёз дожди косые. Так похоже на Россию…»

– Только всё же не Россия, – закончил Альберт Васильевич.

…Десять лет назад всё это происходило, а вот стала Елена вспоминать, и такие припомнились подробности, детали… Как щенок, опущенный Таней на пол, первый раз побежал по квартире, очень ловко – со второго раза, – запрыгнул на диван и сел в такой же позе, как когда-то сидел Фрам. Только взрослый пёс выглядел элегантно, а этот – забавно.

– Как же ты её решила назвать? – спросила дочку Елена.

– Найда! – ответила Таня очень решительно, словно боялась возражений. – У неё ведь второе имя Надин? И потом – она дочка Найдёныша. Значит Найда.

* * *

Какая она была забавная, эта маленькая Найда! А теперь у неё самой скоро появятся щенки. Они тоже, конечно, будут и весёлыми, и игривыми. Но вот врождённые охотничьи инстинкты, сохранятся ли они у них? Найда ими обладала. Елена прекрасно помнила ту единственную настоящую «охоту» своей собаки.

Однажды ей позвонила сокурсница по консерватории.

– Ленка, у нашей Доры Семёновны скоро юбилей, 80 лет! Представляешь!

Дора Семёновна была ведущий преподаватель их курса. Маленькая, худенькая, энергичная и острая на язык, строгая и требовательная. И очень любимая всеми студентами. Сокурсница рассказала, что Дора Семёновна теперь живёт на очень скромную пенсию, сама отметить свой юбилей не может. Но Миша Гутников, тоже их студент, а нынче довольно обеспеченный предприниматель, предложил собраться у него на даче, поздравить старушку, погулять. Да и просто встретиться – все давно не виделись. Курс у них был небольшой, некоторые ребята разъехались по другим городам и странам, так что соберутся человек десять. Елена с радостью согласилась.

Михаил повёз Дору Семёновну к себе на дачу на машине, прихватив ещё двух однокурсниц – помогать готовить, накрывать столы. Остальные семь человек встретились на пригородной платформе, поехали электричкой до станции Введенки, а там через посёлок, поле и лесопосадку пошли к даче: один из их парней знал дорогу.

Шли по негустой лесной посадке, вдоль берега реки, веселились, болтали. У Елены и само по себе настроение было отличным: словно вернулась молодость. А ещё она радовалась, что взяла с собой собаку. Найда просто вырвалась на свободу! Носилась между деревьями петляя, как заяц, выбегала в поле и мчалась огромными прыжками настолько красиво, что друзья охали, а кто-то восторженно сказал:

– Как в кино!

Забегала мимоходом в воду, плескалась, фыркала, выскакивала на берег, отряхиваясь и повизгивая от удовольствия. А в одно место – заболоченное и поросшее камышом, – нырнула надолго. Вся компания остановилась, поджидая собаку, но та почему-то долго не выходила, доносилось сильное шуршание травы и плеск. Елена вдруг испугалась:

– Может, она увязла в болоте? Надо ей помочь!

Но один из ребят, Виктор, уверенно покачал головой:

– Тихо, не мешай ей! Она охотится!

Шуршание и возня стали сильными, близкими, и вдруг из осоки прямо на них выскочила огромная рыжая ондатра. Это потом тот же Виктор сказал им, что это водяная крыса-ондатра, тогда сразу ни Елена, никто другой зверя не узнали. Только вскрикнули от неожиданности… Сразу за ондатрой выпрыгнула Найда. Она вертелась вокруг своей добычи так ловко, что ондатра не могла уйти ни вправо, ни влево – только вперёд, прямо под ноги стоящей группки людей. При этом собака не лаяла, не визжала: молча делала своё дело – умело, профессионально! Ну прямо бери добычу, вот вам она! Правда, такого зверя голыми руками не возьмёшь… Виктор потянулся за толстым суком, но тут женщины испугано закричали, заверещали, Елена ухватила Найду за поводок, оттащила. В общем, дали ондатре уйти.

– Эх, – сказал с досадой Виктор, – какой прекрасный мех отпустили! А главное, собаку обидели!

Елена тащила Найду на поводке: та всё рвалась вернуться к камышам, скулила. И потом весь этот день и ещё несколько следующих демонстративно игнорировала подлизывающуюся к ней Елену: отворачивала голову, а то вообще вставала и уходила, не давая себя ласкать. И правда, обиделась! Долго не мог успокоиться и Виктор. Уже и пиршество было в разгаре, и разговоры шли совсем о другом, но как только его взгляд падал на Найду, он тут же с упрёком выговаривал Елене:

– Какая собака! Каких кровей! Это же надо – без натаски и обучения так охотиться! Почуяла зверя, выследила, профессионально загнала… Эх! А ты её в «дивантерьера» превратила!

Наверное, он был прав, но ведь сколько других пород собак просто живут в городских семьях, а не «работают» по своему назначению: сторожевые, бойцовские, ищейки… А врождённые инстинкты у Найды и в самом деле были превосходные. Хотя бы ловля летающей тарелки… Давно, когда Танечке было лет шесть, Елена купила ей красный, из толстой эластичной пластмассы диск – «летающую тарелку». Одно лето они играли им, бросали друг другу, ловили. На следующее лето увлеклись бадминтоном, а о тарелке больше не вспоминали. Она осталась лежать на антресолях вместе с другими невостребованными детскими игрушками. А потом Елена увидела в одном американском фильме, как такую точно тарелку ловит собака: хозяин бросает, тарелка летит, планируя, а охотничья собака бежит и ловко, в красивом прыжке, хватает зубами тарелку ещё в воздухе. Она даже запомнила, что тарелка называлась «фрисби». И подумала: «Вот здорово! Может и у Найды так получится?» В фильме собака была другой породы, сеттер, но ведь тоже охотничья…

Она достала тарелку, смыла с неё вековую пыль и взяла, когда повела собаку гулять. Годовалая Найда была весёлым, неугомонным подростком, бегала, прыгала вокруг хозяйки, словно чуяла, что ей приготовлена новая забава. Елена примерилась: отлично, рука помнила нужное движение. Тарелка полетела, планируя почти так же, как в том фильме. И Найда рванула следом, нагнала, взлетела в воздух, вытянув гибкое длинное тело, и поймала тарелку! Да не просто поймала: развернулась, побежала к хозяйке, держа «фрисби» в зубах, и отдала той прямо в руки! Елена охнула от восторга. И не только она: рядом раздались вопли восхищения, и несколько ребят, играющих в этот летний день во дворе, подбежали к ним… С этого первого броска началась целая эпопея верной дружбы Найды и Елены с дворовой детворой.

Ребята

Ноябрь стоял слякотный, но довольно тёплый. Гуляя с Найдой, Елена уже не давала ей подолгу бегать, всё больше водила на поводке. Старалась выводить её в такое время, когда не гуляли другие собаки. Найда ведь дружила со всеми, очень любила играть, особенно с резвой боксёршей Демой и красавцем чёрным терьером Флэшем. Они подолгу бегали друг за другом, прыгали. Но теперь ей этого не стоило делать. Так же, как и ловить «фрисби». Все ребята во дворе знали: Найде нельзя бросать тарелку, потому что она ждёт щенков. От этой новости детвора была в восторге, кое-кто уже уговаривал родителей взять щеночка, когда он родится…

За последний месяц Елена почитала специальную литературу по беременности и щенности собак. Да и Мария Ананьевна много ценного ей рассказала. И отговорила вызывать ветеринара для принятия родов.

– Знаешь, сколько на дом вызвать его стоит? Ого! Да ещё на такси его сюда привези, обратно отправь. У тебя деньги лишние, что ли?

– Нет, – покачала головой Елена, – лишних не водится. Но ведь такое серьёзное дело! Не дай Бог что с Найдой… Я откладывала на поездку к Тане…

– Вот и съездишь к дочери, – решительно отрезала соседка. – А мы с тобой и сами роды примем, не велика наука.

– Я боюсь, – откровенно призналась Елена.

– Да ты мне будешь только помогать, я всё сама сделаю. Знаешь, сколько при мне щенков родилось? То-то… А ветеринар, даже если ты договоришься с каким, он ведь сидеть заранее у тебя не станет. А когда позвонишь – пока соберётся, приедет, может и опоздать. А я рядышком, в соседнем подъезде. Как время подойдёт, при тебе буду.

Так и решили.

Елена приблизительно высчитала время, когда Найда должна рожать. Оно приближалось. Однажды утром она увидела, что собака лежит на диване, раскинув лапы, и, скуля, смотрит на свой большой живот. А живот шевелится – ходит ходуном! Елена – к телефону!

– Мария Ананьевна, щенки шевелятся!

Соседка тотчас пришла, посмотрела, кивнула:

– Всё, дня через три родит. Ты эти дни не давай ей никакого мяса, нельзя. Приготовь сменные подстилки, салфетки, йод, ножницы, нитки – чтоб всё было под рукой. Будет часто проситься на двор. Выводи. И следи: как только живот опустится, Найда начнёт скулить, место себе искать, рыть лапами – зови меня.

Боялась не только Елена, но и собака тоже. Две последние ночи просилась к хозяйке в кровать. Она пускала, прижимала горячее тельце к себе, гладила, приговаривая:

– Всё будет хорошо, малышка, скоро деток своих увидишь, оближешь, накормишь…

Роды начались вечером. Мария Ананьевна сразу пришла, некоторое время посидела с Еленой, устраивая стонущую Найду. Однако через время собака успокоилась и даже заснула.

– Я что, ошиблась?

– Не ошиблась, всё верно. Но собаки, как женщины: одна быстро рожает, другая долго. Молоденькие девчонки знаешь, как «отстреливаются»? Только успевают их до роддома довезти! А старородящая и по двое суток ходит, мучается. Вот и Найда у тебя вроде такой. Может, и несколько часов будет маяться.

– Что же делать?

– А ничего. Ждать. Спит сейчас, вот и хорошо. Я побегу пока, своих оглоедиков мохнатых накормлю да выведу. Потом снова приду. Не переживай!

Елена осталась одна, села в кресло рядом с Найдой, включила ночник, взяла книгу. Но не читалось. Собака спала на специально приготовленной подстилке, тихонько потявкивая во сне. Что-то ей снилось… Женщина и не заметила, как стала вспоминать…

В её детстве двор был многолюдный, дружный. Район называли «престижным центром», однако люди обитали здесь достаточно простые. Неподалёку располагались два небольших предприятия: чулочная фабрика и один засекреченный завод. Однако все знали, что там изготавливают какие-то особенные детали для военных самолётов. Потому в домах, образующих двор, жили в основном те, кто там работал. Инженеры, мастера, техники, рабочие… Тёплыми вечерами мужчины играли в домино за столом под дубом – уже тогда большим. Женщины выбивали дорожки, развешивали на верёвках бельё, обсуждали житейские проблемы, громко учили уму-разуму детей – своих и чужих. Ходили друг к другу на праздники и дни рождения, занимали до получки деньги, из ближайшего детсадика часто приводили не только своего ребёнка, а и нескольких соседских. Детвора – её было много, – играли все вместе, не разделяясь на компании. Ну, может, иногда, на мальчиков и девочек. Мальчишки гоняли на самокатах и велосипедах, если обладатели этих редких машин не жадничали. Девочки расстилали под густыми кустами коврики и играли в дочки-матери. А вот в казаки-разбойники, догонялки и выбивалки носились все вместе…

Таким остался в памяти Елены двор её детства. Тогда она была со всеми и такой, как все. Но уже классу к шестому отошла от дворовых игр: занятия в музыкальной школе занимали всё свободное время. А если его немного оставалось – увлечённо читала книжки. К окончанию музыкального училища и поступлению в консерваторию она уже почти никого и не знала во дворе. А тем более в поздние, новые времена. Ровесники разъехались. Немногие, кто разбогател – в дальние страны или элитные коттеджи. Те, кто обнищал, – продавали квартиры, покупали себе жильё поскромнее, на окраинах города. В их комнаты, делая хорошие ремонты, вселялись другие, незнакомые люди. У подъездов стояли автомобили: в основном, правда, отечественные, но попадались и крутые иномарки. Фабрика и завод много лет не работали, и люди устраивались, как могли. В основном, челночничали: возили товар из других мест и перепродавали на ближайшем рынке. И хотя год назад заработала и фабрика, и завод, купленные новыми владельцами, мало кто вернулся туда: люди привыкли к «рыночным» отношениям, к «рыночной» жизни.

Проходя через двор, Елена иногда припоминала во встречной располневшей женщине «Люду» или «Зину», здоровалась. А иногда какой-нибудь хмельной, обрюзгший и седой мужчина окликал весело: «Ленок, не узнаешь, что ли?» И она в самом деле узнавала – с трудом, – задиристого мальчишку, с которым лазила по деревьям и который ей даже нравился… Стариков, которые сейчас почти не сидели на лавочках у подъездов – так, очень редко, – она не узнавала совсем. А ведь это были родители её друзей детства.

В самые трудные годы дети почти исчезли со двора. Одно время Тане даже не с кем было играть. Правда, она особенно и не была «девочкой улицы»: как и мама, занималась музыкой, читала книжки. Но когда дочка уже была девушкой, Елена заметила, что ребят стало больше. Как-то шла в воскресный день через двор и обратила внимание: вокруг бегают мальчишки и девчонки лет от пяти до десяти. Именно эта детвора и подбежала к ней, когда она первый раз бросила Найде летающую тарелку.

Человек семь-восемь обступили женщину и собаку, а голубоглазый мальчишка лет десяти громко закричал:

– Вот здорово! А можно я брошу?

– И я, и я!.. – тут же стали просить другие дети.

– Хорошо. Только по очереди. Ты, Даня, первый.

Этого голубоглазого, с волосами золотисто-пшеничного цвета она единственного знала по имени. Потому что с утра до вечера под окнами раздавался такой же громкий голос его бабушки. «Даня, домой!» – звала она. Или: «Даня, не бегай!», «Даня, не лазь!», «Даня, не трогай!» А мальчишка домой не спешил, с дерева слезать не торопился, бегал, падал, сдирал колени и снова бегал. Теперь же Елена положила ему в ладонь пластмассовую тарелку, показала, как держать, как размахиваться. Даня бросил, тарелка полетела криво, пошла к земле ребром, но Найда, умница, всё равно схватила её зубами на лету. Дети закричали восхищённо, стали один за другим бросать. Играли целый час. Кто-то ушёл, но подходили другие ребята. Всем было интересно, и Елене тоже. А Найде так даже полезно. Ведь ей необходимо во время прогулок много бегать. А тут ребята так её загоняли, как никогда самой Елене не удавалось.

С того дня и пошло. Елена выходила с собакой во двор, а там их уже поджидала довольно большая компания. Каждый хотел бросать тарелку первым, потому она вспомнила считалочку из своего детства: «На золотом крыльце сидели…» Выходило по справедливости. Поначалу ребята так вошли в азарт, что – то один, то другой – стали прибегать к её квартире, звонить и спрашивать: «А Найда выйдет гулять?» Словно Найда была их подружкой! Пришлось Елене провести с ними беседу, объяснить, что они ей мешают делать взрослые дела, что с собакой она выходит гулять тогда, когда это нужно по расписанию… Ребята-школьники сразу стали звать её по имени-отчеству, но были малыши по шести-семи лет. Те поначалу говорили «тётя Лена». Она не возражала, но вскоре и они, подражая старшим, привыкли к «Елене Владиславовне», хотя не так легко это было произнести.

Кончились летние каникулы, теперь бросание тарелки продолжалось в основном по выходным дням. Но потом пришло время слякоти и холодов, игра прекратилась. Но не прервалась дружба Елены с ребятами. Когда она шла через двор, сразу несколько голосов окликали её:

– Елена Владиславовна, здравствуйте!

И она отвечала, обязательно называя детей по именам:

– Здравствуй, Анечка… Здравствуй, Миша… Здравствуй, Даня… Здравствуй, Олег… Здравствуй, Диана… Здравствуй, Ираклий… Здравствуй, Павлик…

Ребята подбегали, рассказывали:

– А мы сегодня контрольную писали!.. А у нас спортивные соревнования были!.. А я теперь на танцы хожу…

Девочки, да и младшие мальчики брали её за руку, провожали к подъезду, ждали, когда она выйдет с Найдой. Гладили собаку, угощали её печеньем, ещё чем-то… С Еленой стали здороваться родители детей, их бабушки и дедушки. За полгода она узнала многих людей во дворе, а её, казалось, знают все.

Когда пришла весна, наступили тёплые сухие дни, вновь стала летать над спортивной площадкой тарелка, которую Найда всё чаще и чаще брала в прыжке на лету. Потому что многие ребята бросали «фрисби» уже очень умело. А когда наступили вновь летние каникулы, Елена предложила своим юным друзьям:

– Давайте устроим настоящее соревнование? Определим чемпиона по бросанию тарелки!

Дети были в восторге. Два мальчика, Остап и Антон, занимались в спортивных школах – хоккеем и футболом. Вместе они разработали правила, составили список «спортсменов». Желающих набралось больше 20 человек. Пришлось разбить их на две возрастные группы – старшую и младшую. Каждому участнику давалось две попытки, в каждой попытке – по десять бросков. Каждый удачный бросок, при котором Найда поймает тарелку на лету, не дав ей упасть, – очко. Те, кто наберут больше очков, выйдут в финал. Таких будет по три человека из каждой группы…

Соревнования шли целое лето. Найда хоть и была неутомима, всё же Елена позволяла собаке за одно гуляние ловить только по две попытки. Некоторые ребята уезжали отдыхать с родителями, надо было дождаться их возвращения. Некоторые, начав бросать неудачно, прекращали попытки, пропускали несколько дней, готовились. Елена завела блокнот и всё чётко отмечала. В конце-концов все ребята использовали свои попытки, были подсчитаны очки, выявлены финалисты. Определили время финальных соревнований: воскресенье в середине августа. День выдался отличный, солнечный и безветренный. Собрались болельщики из тех ребят, кто до финала не дошёл, пришло много родителей. Каждый удачный бросок вызывал вопли восторга и хлопки. Чемпионами в обеих группах стали девочки – Диана и Аня. Вторые и третьи места у старших завоевали Остап и Даня, у младших – Миша и Владик. Всем было весело, радостно, а Найду просто закормили сладостями. Елена объявила: завтра, у себя дома, она устраивает банкет в честь победителей, впрочем, приглашаются и другие участники соревнования…

С этого банкета всё и пошло: у неё дома стихийно организовался дворовой детский клуб. Ребята, конечно, готовы были бегать к ней каждый день, потому ей пришлось чётко их ограничить. Дважды в каждые из каникул – осенние, зимние, весенние. Летом чаще. Исключения делались для ненастных воскресных дней. Бывало, в сильные морозы или нудный холодный дождь кто-нибудь из детей звонил ей в дверь:

– Елена Владиславовна, можно к вам, порисовать?..

– Хорошо, – говорила она, – кто там ещё из ребят есть, зови…

Елена купила полтора десятка альбомов для рисования, разноцветных маркеров, и дети – старшие и младшие, – охотно рисовали, рассевшись у неё за столом, у крышки пианино, на диване. Найда обязательно втискивалась на диван между ними, клала кому-то голову на колени. Она тоже любила всех этих девчонок и мальчишек.

Татьяна, смеясь, прозвала мать «пионервожатой». Елена и сама удивлялась такому повороту в своей жизни. Она, конечно, всегда занималась с детьми, но это были индивидуальные занятия – с каждым ребёнком отдельно и конкретно музыкой. Здесь же – совсем другое. Никто из этих ребят не ходил в музыкальную школу, и она не воспринималась ими как учительница. Только как старший друг. Этим и хороши были их отношения. Дети рассказывали ей буквально всё. Например, как папа, который с ними уже не живёт, колотил в дверь, ругался – хотел забрать к себе дочку, а мама вызвала милицию, и милиционеры приехали, надели на папу наручники… Или о том, как мама дружит с соседкой, а та пьяница, у неё забрали ребёнка в детдом, а мама от неё приходит тоже выпившая… Или что папа теперь уже не работает на рынке грузчиком, потому что поссорился со своим хозяином-негром, дал тому в морду и теперь ищет новую работу…

С удивлением Елена осознала, что процентов семьдесят ребят их двора имеют неполные семьи. Чьи-то родители в разводе, кто-то вообще не знает своих отцов от рождения, у нескольких ребят папы умерли. Девочка Аня весело сообщила, что у неё уже третий папа. «И все Сергеи!» – добавила с гордостью. А одного парнишку, Артёмку, отец и бабушка отсудили у матери, та уехала совсем из города, и два года мальчик её не видел. Антон жил у бабушки с дедушкой, родители были на заработках в Польше …

Были во дворе и другие дети, которых возили в престижные школы на иномарках. Две девочки и один мальчик постоянно гуляли с гувернантками. Но, что интересно, играла на улице вся детвора вместе, без сословного различия – и «богатые», и «бедные». Гоняли по площадке мяч, катались на качелях, бегали в прятки и догонялки или просто сидели в беседке, болтали. И, конечно, бросали Найде тарелку. Эти ухоженные дети тоже подбегали к Елене здороваться, тоже о чём-то ей рассказывали. Вот только к ней домой они не ходили – видимо, их не пускали родители. Впрочем, поначалу далеко не всем детям разрешали бывать у неё. И Елена прекрасно понимала родителей: время шло странное, неспокойное, наружу повылазили разные сектанты, извращенцы, многие из которых нацеливались именно на детей. Родители опасались: какая-то женщина ни с того ни с сего завлекает к себе ребят… Она сама говорила таким детям: «Раз не пускают, значит так надо. Слушайся маму и папу». Но теперь таких опасений у жителей двора не осталось – всё-таки уже девять лет детвора бегала к ней в гости. Третье поколение. Первые её друзья, вырастая, ходили к ней реже, потом совсем престали – появились другие интересы. Но им на смену подросли другие мальчишки и девчонки.

Елена сама привыкла к этому общению, к этой дружбе. Ведь, когда всё началось, Таня уже училась в консерватории, была сильно загружена занятиями. Со второго курса стала принимать участие в различных концертах и конкурсах. На четвёртом курсе выиграла международный конкурс пианистов во Франции, получила грант на продолжение обучения в Парижской консерватории. Год Татьяна прожила в Париже. Сначала ей помогли устроиться жить в одну французскую семью, но очень скоро она познакомилась с четой русских, потомков первых эмигрантов. Пожилые супруги жили одни в своём доме и сами предложили Танечке перебраться к ним. Она полюбила этих людей, а они полюбили её. Супруги были глубоко верующие, Таня стала ходить с ними в православную церковь, приняла крещение. Ведь, как и многие её сверстники, она не была крещена в детстве – в то время большинству родителей просто не приходило в голову совершать подобный обряд.

Тане предлагали продолжить учёбу во Франции, звали выступать в одном довольно известном оркестре. Но в родном городе её уже ждал Игорь – тогда ещё курсант-авиатор. Девушка вернулась, закончила консерваторию у себя дома и тогда же, на последнем курсе, вышла замуж. А потом уехала… Сейчас в том далёком военном городке она преподаёт детям не только музыку, но и французский язык – свободно им владеет…

А здесь, у Елены, тоже дети и свои игры. Со временем она стала специально подбирать для ребят интересные задания. Переставляя буквы, переделать одно слово в другое, разгадывать весёлые рифмованные метаграммы, забавные арифметические задачки. Хорошо, среди Таниных детских книг сохранились несколько с подобными играми, да ещё у коллег кое-что нашлось. Однажды Елена, вспомнив любимую забаву своей студенческой компании, загадала ребятам простенькую логическую задачку: «Человек живёт на 16-м этаже. Утром он спускается на лифте сразу вниз, но вечером, возвращаясь, иногда едет до своего 16-го этажа, а иногда – только до 8-го. Почему?» По условию игры можно задавать такие вопросы, на которые ведущий отвечает только «да» и «нет» и, таким образом, постепенно воссоздавать картину и разгадать задачку. Ребятам понравилось необыкновенно. Елена стала к каждому их приходу готовит по 3–4 таких задачки. Поначалу хватало того, что помнила сама. Потом обзвонила бывших однокурсников, заставила вспоминать их. Но скоро и этот источник иссяк. Кто-то ей подсказал: есть в Интернете специальный сайд с логическими задачками. Но компьютера у Елены не было – он ей был не нужен. И она стала придумывать задачки сама. Тут на помощь пришёл один из любимых её писателей – О.Генри. Его рассказы имели такие парадоксальные концовки, что из них получались прекрасные задачки. Например, из рассказа «Последний лист»: «Художник нарисовал листик, и девушка не умерла. Почему?». Эти «огенриевские» задачки были особенно интересны: разгадывая их, ребята словно сами сочиняли целую историю.

Последнее время, когда она ушла на пенсию, Елена увлеклась театрализованными сценками-загадками. И здесь ей тоже помогала любимая писательница Агата Кристи. Потому что ребятам интереснее всего было разгадывать какое-нибудь загадочное преступление. Под режиссурой Елены Владиславовны, они изображали проницательных комиссаров полиции, родственников и друзей жертвы, среди которых, конечно же, притаился коварный преступник…

Из музыкальных игр она позаимствовала из телепередач популярную «Отгадай мелодию». Наигрывала ребятам самые известные мелодии – песенные и классические, – они отгадывали. Правда, здесь дело шло туго: современных, особо популярных хитов не знала она, классику и давние детские песни почти не знали дети. Но она всё равно каждый раз немного играла им – самые красивые отрывки из опер, балетов, симфоний, рассказывала их истории. Этим и ограничивалась – боялась, как бы родители не заподозрили, что она «вербует» себе учеников в музыкальную школу. Ребята, конечно, просились поиграть на пианино, и Елена каждого желающего научила набирать по клавишам одним пальцем две строчки из «Жили у бабуси…» и две строчки из «Маленькой ёлочке…» Да они и сами большего не хотели. Вот только одна девочка, Тоня, которая начала к ней ходить в этот последний год, от пианино просто не отлипала. Да и сама Елена сразу поняла, что у девочки явные музыкальные способности… С этой девочкой произошёл не так давно неприятный случай.

Среди дня Елене резко зазвонили в дверь, и сразу несколько мальчишек наперебой стали говорить:

– Елена Владиславовна, Тоньку только что в супере поймали, охранники повели к директору, говорят, в милицию сдадут! Она пять штук киндерсюрпризов украла!

– Так, – Елена быстро втащила ребят в коридор, закрыла двери. – Давайте сначала, спокойно и внятно.

«Супером» дети прозывали большой магазин, супермаркет, расположенный рядом, прямо через двор. «Киндерсюрпризами» назывались забавные шоколадки, сделанные в виде яйца с пластмассовыми игрушками внутри. А дело, как выяснилось из уже подробного рассказа, было так. Тоня сама позвала трёх приятелей: «Пошли в супер, что-нибудь стащим!» Ребята пошли, но перед входом забоялись и стали отговаривать девочку: «Не надо, там кругом камеры следят!» Но она заявила: «Я тогда сама пойду и на всех киндерсюрпризов возьму!» Тоня с потоком людей пошла и скрылась в лабиринтах прилавков, а пацаны остались у турникетов ждать. Видели, как она пыталась пройти мимо кассы, показывая пустые руки, но как запищал какой-то датчик, и у девочки из карманов стали вынимать сладости, промаркированные специальными электронными штрихкодами…

Елена начала было надевать пальто, чтобы идти выручать девочку, но ребята сказали: туда уже пошла Тонина мама, ей позвонили. Дима, один из парнишек, сказал осуждающе:

– Эта Тонька и раньше воровала в супере сырки разные, шоколадки. Я с ней больше дружить не буду!

– Интересно, – протянула Елена, – а вот если бы Тоня и на этот раз не попалась, вынесла бы киндерсюрпризы, вы бы их взяли? Она ведь для всех брала? Так?

– Да… – ребята переглянулись растерянно.

– Значит, она рисковала, чтоб угостить вас всех, а вы спокойненько ждали. И если бы всё сошло, с радостью лопали бы эти «сюрпризы»! Да или нет?

– Ну да, – откровенно сказал Антоша, – ели бы, конечно.

– А раз девочка попалась, так она уже плохая, а вы хорошие. А вот я думаю, что вы виноваты не меньше. И если узнаю, что кто-то из вас дразнит её или, не дай Бог, обзывает «воровкой» – ноги этого человека у меня не будет!

Тоня пару недель вообще не появлялась во дворе – была наказана. А когда стала вновь гулять, ребята встретили её так, словно ничего не случилось. А вот Елена в эти же дни наткнулась в городской газете на статью со статистикой воровства в супермаркетах. Больше всего подворовывала именно детвора. Тащили сладости. Да и как избежать искушения, когда вокруг на прилавках просто россыпью лежат такие доступные, вкусные, в красивых обёртках мелкие штучки, легко умещающиеся в карман! Кажется – одно ловкое движение, никто не заметит… Особенно разбегаются глаза у детей, которым эти сладости достаются редко. А Тоня была из такой семьи. Она как-то похвасталась Елене Владиславовне:

– Меня мама родила, когда ей было шестнадцать лет!

Елена прикинула: если девочке девять, то маме всего-то двадцать пять лет! Она и правда выглядела юно: худенькая стройная блондинка с тонкими чертами лица, вот только курила и говорила хрипловатым голосом. Работала всё там же – на вещевом рынке реализатором. То есть, стояла за прилавком, продавая какие-нибудь куртки, джинсы или свитера. А, значит, уходила рано, возвращалась поздно, перекусывала всухомятку, тягала тяжести, зимой мёрзла и, по всей видимости, «согревалась» не только чаем, но и чем-то покрепче… Отца своего Тоня не знала, но её маму часто привозил вечерами один и тот же мужчина на авто. Возможно, хозяин и любовник в одном лице. Правда, никогда не ночевал. Часто стоя у окна и глядя во двор, Елена видела, как этот человек уже по темноте выходил из подъезда и уезжал. «Вот и хорошо, – думала она. – Там девочка растёт, да прехорошенькая. Кто их знает, этих толстосумов, думающих, что им всё позволено…»

Елена решила непременно поговорить о музыкальных способностях с мамой Тони. И однажды, когда они встретились во дворе, и молодая женщина с ней поздоровалась, Елена её остановила. Казалось, разговор будет сложным, но нет.

– Мне Тонька уже всю голову проела: «Хочу играть на пианино!» Я тоже девчонкой пела очень хорошо и даже с одной учительницей вокалом занималась. Прочили мне всякое, да я дурой оказалась… Теперь уж не пою.

Засмеялась хриплым голосом.

– Что ж, так бывает, – кивнула Елена. – Таланты, не реализовавшиеся у родителей, могут ещё сильнее проявиться у детей. Вы, Светлана, подумайте: может быть музыкальное образование – путь для Тони в другую жизнь, лучшую. Конечно, в музыкальной школе учиться дороговато…

– Тут вся музыка и кончается, – резковато бросила собеседница. – Прокормить девчонку и одеть я в состоянии, зарабатываю. А что другое – не потяну.

– Есть один вариант, при котором Тоня может учиться совершенно бесплатно, и в очень хорошем месте. В консерватории… Я не шучу: студенты, начиная с третьего курса, проходят педагогическую практику. Им нужны ученики, которые приходят к ним в классы консерватории. Моя дочь тоже проходила такую практику, поэтому я знаю.

– И что, за это не платят? – недоверчиво спросила Светлана.

– Нет. Но занимаются с детьми по-настоящему, не хуже, чем в музыкальной школе. А то и лучше! Ведь курируют все уроки преподаватели консерватории – контролируют своих студентов, подсказывают им. А это – профессора, заслуженные артисты… Если вы захотите, я узнаю?..

– Спасибо, конечно. Узнайте… Вот только пианино – оно, наверное, дорого стоит?

Тут уже Елена улыбнулась невесело:

– Ошибаетесь! Вполне приличный инструмент отечественных фабрик можно сейчас купить за бесценок. Есть люди, которые уезжают, переезжают, а инструмент им становится просто не нужен.

Не откладывая дело в долгий ящик, Елена сходила к профессору Смоляку, бывшему преподавателю Татьяны, и тот сразу же определил Тоню к своей студентке-четверокурснице. Вот уже месяц девочка занимается музыкой. С инструментом вопрос разрешился совсем просто. На рынке, где работала Тонина мама, кто-то подсказал ей: соседи уезжают в Германию, отдают пианино бесплатно, нужно только самим вывезти его да поскорее… Елена видела, как привезли пианино «Лира» одесской фабрики на грузовой фуре, среди мужчин, заносивших его в подъезд, был и тот, провожающий Светлану на машине…

Найда, которая до сих пор дремала, изредка потявкивая, вдруг завозилась, быстро задёргала всеми четырьмя лапами и завыла. Елена вскочила.

– Господи, детка! Как же я о тебе забыла! Задумалась, тоже мне…

Она в ту же секунду так отчётливо вспомнила свой стон при первой настоящей потуге, когда рождалась Танечка. Стон, который был так похож на вот этот собачий вой – так же исполненный боли, страха и чего-то глубинно-неведомого! Елена схватила телефонную трубку, стала лихорадочно тыкать пальцем в кнопки, не сразу попадая. Наконец зазвучали гудки, и она, сама того не замечая, просила:

– Ну, скорее же! Бери трубку! Найдочка, детка, потерпи, сейчас, сейчас!

Наконец Мария Ананьевна отозвалась и тут же одёрнула Елену:

– Не паникуй! Я буду через две минуты.

Щенки

Елена принесла таз с тёплой кипячёной водой, Мария Ананьевна быстро вымыла собаке живот мылом. Обтирая Найду полотенцем, приговаривала:

– Умница ты наша! Как хорошо, что шёрстка у тебя короткая, хвостик купированный! Ничего не помешает нашим щеночкам родиться. Скоро, скоро…

Не прошло и пятнадцати минут, как из широко раскрывшейся промежности просто-таки выскочил на подстилку маленький скользкий комочек. Щенок. Елена только рот успела открыть:

– Ой!

А Мария Ананьевна уже подхватила его, голосом маститого хирурга приказала:

– Ножницы!

Ловко разрезала то, что оказалось пузырём, тряпочкой вытерла новорожденного, другой салфеткой ловко промокнула ему пасть и ноздри, потом перерезала пуповину и подложила Найде под живот, к соску.

– Смотри, какой живчик, уже ухватил, сосёт! Кобелёк. Ну, теперь передохнём минут двадцать, это точно.

Соседка ополоснула в тазике руки, вытерла тем полотенцем, которым обтирала собаке живот. Кивнула Елене:

– Садись, а то, небось, ноги дрожат. Неужто так страшно?

– Да нет… – Елена с блаженной улыбкой смотрела на щенка. – Очень даже здорово. И вы ловко так и спокойно всё делали… Какой он хорошенький!

– Ты отдыхай. – Мария Ананьевна вздохнула, сама расслабляясь в кресле. – Мы не знаем, сколько там таких красавчиков, может до самого утра провозимся.

До утра возиться не пришлось. С промежутком в двадцать-тридцать минут родились ещё два щенка. Елена, как заправский ассистент, подавала «инструмент»: ножницы, салфетки, марлю, воду, да принимала и считала плаценту. Мария Ананьевна сказала: для того, чтоб не забыть последний послед в матке собаки. Впрочем, много считать не пришлось: после третьего щенка Найда стала совершенно спокойной, начала активно облизывать малышей, удобно пристраивать их под собой. Мария Ананьевна ощупала живот собаки, сказала уверенно:

– Все здесь! Отстрелялась Найдочка. Два кобелька и сучка – просто красота!

Дня через три уже было совершенно ясно: все щенки – копия Найды. Коричневые головки с чудесными висячими ушками, крапчатые мраморные тельца, длинные лапки и даже мраморный треугольничек на коричневой шейке – у всех троих! У них были такие славные хвостики, что Елена даже не хотела их купировать. Но Мария Ананьевна решительно сказала:

– Надо!

– Но ведь они же не чистопородные, значит соблюдать правила экстерьера не обязательно. Жалко…

– Во-первых, – возразила соседка, – им сейчас совершенно не будет больно, всё равно, что ногти обрезать. А во-вторых, ты посмотри на них! Ну вылитые твои хаары!

– Курцхаары…

– Точно. Скажешь, что чистопородные, любой поверит. А значит, хорошо их пристроишь. Я сама хвостики обрежу, мне приходилось.

Елена, глядя на ещё слепых, но уже очень шустрых щенков, протянула немного даже разочаровано:

– Я думала по их внешности догадаться, кто же папаша. А там даже намёка нет.

– Значит, какой-то дворняга, – уверенно заявила Мария Ананьевна. – Если бы Флэш или колли Цезарь, обязательно проявилась бы его порода хотя бы в одном щенке. Порода всегда своё берёт. А у дворняг столько намешано, что всё слабое, размытое. Вот порода Найды и забила все папашины признаки. Похоже, один-то кавалер у неё был, и гуляла она с ним всего разочек.

Елена поняла, что имеет ввиду соседка. Как-никак, не один год водила Найду в собачий клуб, знала кое-какие тонкости вязки. Знала, что собака может беременеть сразу от нескольких кобелей, оттого и щенков рождается много, часто – очень разные…

Но малыши Найды были настоящие близнецы. Правда, месяцам к полутора небольшое различие обнаружилось. Заметно это было только Елене и только потому, что она очень внимательно приглядывалась к щенкам. У двух братцев ножки были чуть короче, чем у их сестрички. У той лапы длинные, стройные – настоящий стандарт, как у самой Найды. «Фотомодель», – не раз думала, глядя на неё Елена. А мальчишки, пусть еле заметно, но всё же в этом плане подкачали – видимо именно здесь сказалась наследственность их неизвестного папаши. Зато их лапы были мощнее, крепче. И вообще этих двоих совершенно невозможно было различить. Только по характеру. Первый – смелый, настырный, если слышал шум, сразу мчался в ту сторону. Второй также очень любопытный, но осторожный, словно бы рассудительный. Прежде чем что-то делать, поднимет головку и смотрит вопросительно в глаза хозяйке… Елена так их и назвала про себя – «Первый» и «Второй». Но не вслух. Она рассудила: у щенков будут свои хозяева, которые дадут им имена. Зачем сейчас приучать малышей к кличкам, от которых потом им трудно будет отвыкнуть. Просто говорила: «Мой хороший», «Вот умничка», «Иди сюда, Малыш»… А девочку называла «Малышкой».

Как она и предполагала, её друзья – дворовые ребята, – почти каждый хотел взять щенка. Но у некоторых собаки уже были, у других – кошки. Родители тех, у кого животных в доме не было, просто их не хотели. К Елене подошла на улице бабушка одного мальчика, стала рассказывать:

– У нас квартирка маленькая, одна комната да вторая, из кухни переделанная – платку газовую вынесли в коридор! Я с Женечкой, да дочка с мужем, и ещё один ребёнок только что родился, три месяца. Куда нам ещё собаку! А Женя просит, прямо в слёзы: хочу щенка Найдиного! Вы уж, Елена Владиславовна, голубушка, отговорите его!

И ещё одна мама девочки Кристины просто взмолилась:

– Елена Владиславовна, скажите Кристинке, что щенки уже обещаны кому-то! Мы ведь в коммуналке живём, с соседкой не ладим – такая мегера, я её просто боюсь. Если возьмём собачку, она нас со свету сживёт. Да и я весь день на работе, а дочка в школьной продлёнке…

После таких просьб Елена стала побаиваться: как бы родители не подумали, что она навязывает детям своих щенков. Мама Кристины подсказала ей выход. И она объявила ребятам: у щеночков уже есть хозяева – её друзья и коллеги по бывшей работе. Просто малыши ещё очень маленькие, Найда их пока что кормит. Вот будет им месяца по три, и они разъедутся в свои новые семьи. И это, кстати, было лишь частично неправдой. Малышку уже и в самом деле ждала её будущая хозяйка – Татьяна. Елена не сообщала дочери о беременности Найды. Боялась: вдруг что не так – какой это будет удар для Тани! Ей и без того хватает горя… Когда же щенки родились, она выждала ещё две недели, потом позвонила в далёкий военный городок.

– Мамочка, – ответила ей Таня, – это просто чудо! Это мне знак не отчаиваться! Господи, я так счастлива!

Елена, слыша радостный, звенящий голос дочери, вспомнила Танюшу маленькой девочкой, впервые увидевшей Найдёныша. Казалось, там, на другом конце страны, Таня запрыгает и захлопает в ладоши…

– Ты говоришь, их трое? И одна девочка? Похожа на Найду?

– Да, Танечка! Они все похожи, но девочка – точная копия.

– Мама, мама, я хочу эту малышку! Привези её мне!

Голос у Тани дрогнул, стал более глубоким, грудным, когда она, после небольшой паузы, добавила:

– Я по тебе соскучилась… Приезжай ко мне, мамочка. Так хочу тебя видеть…

– Мы приедем втроём. Я, Найда и твоя собачка. Вот потеплеет, и приедем.

Елена звонила дочке утром, и потом весь день ходила счастливая, взбудораженная. На глаза то наворачивались слёзы, то от воспоминаний вырывался смех. Она ласкала Найду, щенков, приговаривала:

– Скоро, скоро поедем!

Теперь она точно знала: в апреле, когда и в самом деле потеплеет, они поедут к дочери на Дальний Восток. С Найдой и Малышкой. Но к этому времени Первого и Второго нужно будет пристроить в хорошие руки, к хорошим хозяевам…

Всезнающая Мария Ананьевна Елене не раз говорила:

– Ты не продешеви. Вон они у тебя какие породистые. Кому будешь продавать – хорошие деньги проси. Тебе ехать в дальний край, лишними не окажутся. А то можешь перекупщикам продать щенков, те их быстро пристроят, да ещё с хорошим наваром для себя. Но и тебе заплатят, и не нужно будет самой хлопотать.

Елена не возражала соседке, но сама даже и не думала обращаться к перекупщикам. Ещё чего! Ей нужно видеть тех людей, у которых станут жить щенки. А то ведь она сама себя изведёт разными страшными мыслями!

– Что ты тянешь? – восклицала Мария Ананьевна. – Твоим уже два месяца, самое время их продавать. Больших-то щенков труднее пристроить, охотников меньше!

Но Елена и в самом деле тянула. Чудные маленькие кобельки так радовались ей, так ласкались! Жалко было расставаться, жалко было забирать их у Найды. Да и морозы стояли на дворе. Разве можно их, таких маленьких и короткошёрстных, выносить в такую погоду на улицу!

Елена уже для себя решила: щенков она станет продавать сама. Скорее всего – людям незнакомым. Так получается. Из бывших своих коллег она сохранила дружбу лишь с тремя преподавателями музыки, у них всех были свои домашние любимцы. У одного её ученика – рыбки и попугайчики, собака в этой компании лишняя. В богатом особняке её второй ученицы, в огороженном вольере бегало три собаки – два ротвейлера и алабай. Куда в такую грозную компанию стройного курцхаара, даже если бы хозяева и захотели!

К середине марта сильно потеплело, а в конце месяца зацвели абрикосы – одно деревце стояло прямо под окном. Елена поняла: подошло время прощаться со щенками. Им было уже почти по четыре месяца. Да и к Тане пора ехать – дочка уже сама два раза звонила: «Мамочка, когда же?..»

Сначала Елена хотела выйти со щенками на «птичий рынок». Но он располагался далеко от дома, потому она отправилась туда на разведку. И правильно сделала. Сам-то рынок ей понравился, особенно его цивилизованная часть. Там стояли крытые стеклянные павильоны, большие вольеры для самых разных птиц – от волнистых попугайчиков до фазанов и павлинов. В аквариумах плавали рыбки, в террариумах чего только не было: змеи, лягушки, черепахи, небольшие крокодилы. Грызуны самые разные. Увидела Елена и горностая, и миниатюрную домашнюю свинку.

Там, где кончались павильоны, начинался стихийный рынок: столики, лотки, стоящие прямо на земле клетки, банки с рыбками, легковые машины с открытыми багажниками, из которых выглядывали самые разные собаки, картонные ящики тоже с собаками и кошками… Елена, изображая покупательницу, ходила, расспрашивала, смотрела. И увидела, как выживают «натуральных» продавцов – то есть тех, кто вынес сюда своих собственных щенков или котят. Сначала напрямую подходят перекупщики – а это именно у них машины, набитые живностью. Если не договариваются, через короткое время подскакивает бойкий парнишка, хватает одного из нескольких зверьков, и убегает. Хозяин кричит, но никто вдогонку не пускается. И снова появляется перекупщик. Приходится человеку согласиться или уйти с рынка…

Через два дня после этого похода Елена собралась. День стоял прекрасный: была суббота, солнце светило так ярко и уже по-настоящему жарко! Апрель. «Это хорошо, – подумала она, – малыши не замёрзнут». Она покормила всех троих щенков, потом поймала разбежавшихся по квартире мальчишек, поднесла их к Найде.

– Прощайся, мамочка.

Найда лизнула в мордочку одного, другого – словно поняла.

– Не бойся, я постараюсь, чтоб им было хорошо, – пообещала женщина собаке.

Положила Первого и Второго в специально купленную корзину с крышкой, на тёплую подстилку, и пошла, оставив Найду с Малышкой. Она уже знала, где станет со щенками. Поехала трамваем в один из микрорайонов – давно обжитой и многолюдный. Вышла на оживлённом перекрёстке. Здесь была и остановка троллейбуса, и трамвая, и широкая трасса. Рядом расположился импровизированный базарчик: бабушки продавали морковку, тыкву, фасоль… У троллейбусной остановки работало несколько киосков: продавали сигареты, минеральную воду, хлеб, шоколадки, всякую мелочь. Здесь же был открытый лоток с газетами. Недалеко от него Елена и разложила складную скамеечку, поставила на неё корзину, откинула крышку.

Люди сразу стали останавливаться – настолько милыми и весёлыми были щенки. Они резвились в корзине, время от времени высовывая мордочки, любопытно поглядывая вокруг. Они ведь первый раз вышли на белый свет и, как Елене показалось, он им очень понравился. «Дай Бог, чтоб так и было, – мысленно молилась она. – Чтоб всё для этих малышей сложилось хорошо!» Сердце у неё ныло, мучило чувство вины перед этими маленькими собачками. Словно она предаёт своих родных детей, продаёт их! Понимала, что это не так, что не может оставить щенков себе, и всё-таки… Разглядывая подходивших людей, она мысленно давала себе слово: «Отдам только тому, кто по-настоящему понравится».

Оказывается, никто из подходивших не знал такую породу – курцхаар. Двенадцать лет назад Елена сама поразилась утончённому и совершенно ей не знакомому виду Фрама. Сколько лет прошло, а эта порода продолжала оставаться редкой. Тем, кто останавливался и спрашивал, Елена охотно рассказывала о курцхаарах: «Охотники, очень быстроногие, добродушные, весёлые, умные, совершенно не агрессивные к людям…» Предупреждала: «Это не защитник, но прекрасный друг…» Люди слушали, умилялись щенкам и отходили. Одна девочка воскликнула:

– Ой, какие хорошенькие! Можно, я поглажу?

Елена конечно разрешила. Ребёнок, казалось, не мог оторвать ладошку от щенка. Смотрела просящими глазами на маму. Молодой женщине, похоже, и самой нравились щенки, но она стала тихонько оттягивать дочку за руку, говорить полушёпотом:

– Алечка, мы не можем… Ты же знаешь, как папа болеет…

После этого Елена стала думать: а, может, уйти, вернуться домой и попробовать всё-таки поискать щенкам пристанище у знакомых?.. Но в эту минуту у края тротуара остановилась красивая машина-иномарка, из неё вышел молодой мужчина, нажал пульт электронного замка и торопливо пошёл к сигаретному киоску – как раз мимо скамеечки и корзины со щенками. Мимоходом глянул и вдруг резко остановился. Смотрел некоторое время не отрываясь на резвившихся малышей, потом поднял взгляд на Елену.

– Это курцхаары? – спросил так, словно был очень удивлён.

Она улыбнулась:

– Вы первый, кто узнал породу.

Мужчина присел на корточки, стал гладить щенков. Потом спросил, причём голос его дрогнул, словно он волновался:

– Вы их продаёте?

– Продам… тому, кто мне понравится.

У неё сильно колотилось сердце: она поняла, что это настоящий покупатель.

– Продайте мне одного, – попросил он. – Я не обижу.

– Какого вы хотите? Выбирайте.

Мужчина взял на руки одного, потом другого. Оба радостно визжали и старались его лизнуть. Он засмеялся:

– Они же совершенно одинаковые!

Но Елена знала, что это не так. И протянула ему Второго. Тот прижал кобелька к себе, и Второй всё-таки дотянулся, лизнул своего нового хозяина в щёку.

– Сколько мне вам заплатить? – спросил мужчина, продолжая радостно улыбаться.

– … Я не знаю, – растерялась она. Ведь и в самом деле до сих пор не решила, сколько же надо запрашивать.

Мужчина полез во внутренний карман кожаной куртки, достал купюру.

– Возьмите. Этого хватит?

Это были 50 долларов. Много лет назад Альберт Васильевич предлагал ей за Фрама точно такую же сумму. Тогда, правда, они ценились больше. Но и сейчас это были значительные деньги, Елена такого не ожидала. Сказала неловко:

– Это, наверное, много… Хочу вас предупредить: щенок не совсем… чистопородный. Нет-нет, мама у него очень именитая, призёр разных конкурсов, имеет много медалей…

– Вот и отлично, – оборвал её мужчина, не дослушав. – Если нужно будет, я ему выправлю документы. Но, честно говоря, беру не для выставок: сыну. Он хотел именно такого… курцхаара…

Елена, чувствуя, что покупатель сейчас уйдёт, стала торопливо объяснять:

– Он уже привит от чумки и энтерита, и антиглистный курс прошёл. Вот, возьмите справки. А от бешенства рано было прививку делать, ему ещё и четырёх месяцев нет. И вот – возьмите мой телефон. Мало ли что… Звоните.

Она протянула заранее заготовленную бумажку. А потом со смешанным чувством грусти и радости смотрела, как её малыш, её Второй исчез за затемнёнными окнами красивой машины – она теперь рассмотрела, что это серебристая «Субару». Она последнее время стала разбираться в эмблемах иномарок. Её возили к ученику на Тойоте, но в той семье была ещё одна машина – Фольксваген. Елена запомнила эти названия и соответствующие им эмблемы. Стала приглядываться к проезжающим мимо автомобилям: трилистник – Мицубиси, золотистый крест – Шевроле, молния в круге – Опель, ромб – Рено, лев на задних лапах – Пежо, четыре переплетённых кольца – Ауди… Но особенно ей понравились звёзды в круге: большая и пять маленьких. Такие машины назывались Субару. То есть, созвездие Плеяды. И встречался этот знак гораздо реже других. Но машина нового хозяина Второго была именно этой, её любимой марки. Она как раз отъехала, свернула на близком перекрёстке и скрылась…

Только сейчас Елена призналась себе: нет, не случайно она отдала этому покупателю именно Второго – более спокойного, уступчивого и робкого из двух. Ему в большей степени, чем Первому, нужна опека и защита. И, судя по всему, он это получит в полной мере… Елена вспомнила покупателя: лет тридцати с небольшим, спортивный, подтянутый, волосы хорошо подстрижены, тёмные глаза приветливы, улыбка обаятельная. Одежда его выглядела элегантно, а, значит, не дёшево: чёрные брюки, светлый свитер под кожаной курткой. Запах дорогого мужского одеколона всё ещё витал в воздухе. И, конечно, машина – из самых лучших. Ясно, что Второй попал если не в богатую, то в очень обеспеченную семью. Вот и отлично.

Женщина глянула на часы. Прошло всего полчаса, как она здесь. Теперь, оставшийся один, Первый не хотел сидеть в корзине. Елена сама присела на скамеечку, взяла щенка на руки. Она привыкла разговаривать с Найдой, и привычку эту перенесла на щенков. Стала гладить, приговаривая:

– Ничего, малыш, всё хорошо! Видишь, как твоему братцу повезло, будет он теперь ездить на машине со звёздочками. Может, ему имя дадут Атлант, например, или Орион. Если, конечно, его хозяин знает, что такое Плеяды…

– Как вы интересно рассказываете!

Елена подняла глаза. Рядом стоял мужчина и, улыбаясь, протягивал её пластиковый стаканчик с дымящимся кофе.

– Возьмите. Я вот принёс из пиццерии для Марины и Зои, а Марина, оказывается, сегодня одна. Подумал – может вы хотите?

Елена поняла, что этот человек говорит о продавщице газет: полная, ярко накрашенная брюнетка стояла недалеко и пила из такого же стаканчика. Тут же, в ряду киосков, был один с надписью «Пицца».

– Спасибо…

Она хотела отказаться, но улыбка у незнакомца была такая мягкая, приветливая, он смотрел просто, словно был с ней давно знаком – как с этой газетчицей или с бабушкой, продающей семечки… И Елена неожиданно улыбнулась в ответ. Ей и правда захотелось хлебнуть горяченького, да и запах у кофе казался приятным. В конце концов, почему бы и нет? Она даже почувствовала себя частью инфраструктуры этого импровизированного базарчика.

– Хорошо. Сколько я вам должна?

– А я вас угощаю. Берите, берите! И давайте я подержу пока вашего красавца.

Он забрал у неё Первого, и тот, конечно, тут же лизнул незнакомца в щёку, слегка заросшую седоватой щетиной.

– Какой ты красивый, ловкий… – Тот гладил щенка, не слишком уклоняясь. – Охотник? – Поднял глаза на Елену.

– Да, это охотничья порода.

Она понемногу отхлёбывала кофе уже стоя, чтоб удобнее было разговаривать. Стала рассказывать, что такое курцхаар, увлеклась, вспомнила историю с ондатрой – чтобы проиллюстрировать врождённые охотничьи инстинкты породы. А потом даже не заметила, как рассказала о Найде, о неизвестном папаше щенков. Этот незнакомый человек настолько располагал к себе, так хорошо слушал, да и сам говорил что-то весёлое, интересное… Минут через десять они уже вместе над чем-то смеялись. Щенок притих у мужчины на руках, прижался к нему всем тельцем, как к родному, и придрёмывал.

Елена теперь уже хорошо рассмотрела своего собеседника. Он, видимо, был старше неё. Сухощавое, обветренное лицо, не густые, но без залысин и с заметной сединой волосы. Высокий, худой, но без ощущения немощности. Наоборот – подтянутый, крепкий. Одет скромно – о такой одежде говорят: «Секонд-хенд». Однако всё аккуратное, чистое.

– Чудное существо! – сказал мужчина.

И Елена заметила, что он непроизвольно чуть сильнее прижал к себе спящего щенка. Словно не хотел отдавать. И вдруг она сказала:

– Хотите взять его себе? Может, у вас внуки есть? Он таким прекрасным другом им будет…

Она предложила это неожиданно для самой себя, но тут же поняла, что не жалеет. Что-то было в этом человеке такое притягательное, надёжное. На какой-то миг показалось – знакомое… Он тоже не ожидал, но не смутился. Просто задумался, пристально глядя на неё. После паузы ответил:

– Может, и есть… внуки… Но я живу один. А друг – он и мне нужен. Если вы не шутите – я возьму его себе. Куплю, конечно.

– Нет, нет, – начала было Елена, но он поднял ладонь, останавливая её.

– Примета есть такая: собаку или кошку надо обязательно купить, иначе не приживётся.

– Тогда за чисто символическую плату, – кивнула Елена.

Мужчина достал купюру в сто рублей.

– Это, конечно, немного…

– Очень хорошо!

Она взяла у него из рук деньги, и, так же, как предыдущему покупателю, стала рассказывать о прививках, о том, что щенок уже самостоятельный, всё ест. Дала и листочек со своим телефоном. Сказала:

– Если вдруг что-то не сложится, я, конечно же, возьму его обратно.

– Об этом даже не думайте, – улыбнулся ей незнакомец. – Этот пёсик теперь мой. Навсегда.

Он ушёл в арку ближайшего многоэтажного дома, прижимая к себе так и не проснувшегося Первого. А к Елене подошла продавщица газет Марина: она, обслуживая своих покупателей, всё это время поглядывала в сторону говоривших. Может быть, Елена показалась ей расстроенной, потому что она приветливо сказала:

– Вы не переживайте. Это очень хороший человек. Он здесь живёт недалеко, все его знают, уважают. Если взял собачку, значит будет заботиться.

– Спасибо, – улыбнулась Елена. – Я это тоже поняла.

Она села в трамвай, держа в руках пустую корзину. Было печально, немного щемило сердце. Но, вспомнила она: «Печаль моя светла». Всё будет хорошо, она и в самом деле «пристроила» щенков в хорошие руки. Вот только сейчас ей пришло в голову: жаль, не спросила имён ни у молодого владельца Субару, ни у пожилого незнакомца, угостившего её кофе…

Антоний

Жулик играл в футбол с мальчишками. Вернее, это они играли с ним в мяч. Бегали по полю, пасовали друг другу, стараясь увернуться от Жульки. Но это было трудно. Он, ловкий, быстрый как молния, кидался бесстрашно в ноги, лапами и головой выбивал мяч, подхватывал зубами и мчался с ним кругами по полю. И вся орава футболистов с гиканьем и смехом неслась следом. Пёс внезапно останавливался и бросал мяч, позволяя забрать и снова повести в игру. Становился в стойку, подняв лапу, смотрел, склонив голову, выжидая. И в какой-то миг вновь бросался в борьбу. Он и на лету прекрасно ловил мяч, прямо в воздухе. Мальчишки пытались научить его стоять в воротах, уговаривали: «Жулька, ты же непробиваемый вратарь будешь!» Но он хотел только бегать. Ещё бы, с такими длинными лапами!

Антоний сидел прямо на траве у площадки, смотрел с наслаждением. Красив был его пёс. Не щенок, но ещё и не взрослый – такой же подросток, как эти пацаны. Восемь месяцев исполнилось Жулику, он знал точно: на листике, который дала ему женщина, написан был даже день рождения. В этом дворе были породистые собаки: пудель Дэзи, боксёр Оскар, кокер-спаниель Лада, доберман Дэн. Жулик со всеми дружил, а их хозяева не раз говорили:

– Ну, Антоний, и собака у тебя! Хоть на выставку веди.

Хотя прекрасно понимали, что он этого делать не станет. Все ведь знали, что, не смотря ни на что, официальный статус Антония – бомж.

Пёс подбежал к хозяину, ткнулся мордой в ладони, лизнул и вновь умчался играть. В этом он был неутомим. Тем более, что дни стояли прекрасные. Август словно и не собирался вспоминать о приближении осени. Обычно раз в неделю проливал быстрый ливень, и вновь наступала жара…

Антоний часто вспоминал ту женщину, у которой купил щенка. Всё ему казалось: он мог знать её раньше, в какие-то прежние годы, и если очень постарается, напряжётся – вспомнит… Впрочем, такое с ним случалось не раз. То один, то другой человек смутно кого-то напоминал, он пытался вспомнить, но нет, не получалось. Скорее всего, эта женщина не уходила из памяти потому, что была очень красивой. Да, не молода. Но у девушек и молодых женщин просто не могло быть такого всепонимающего выражения лица, такой светлой и, одновременно печальной улыбки. Молодые просто не умеют смотреть так просто и прямо, без стеснения и кокетства. И глаза у неё – он не мог забыть лучистый взгляд и прозрачную их глубину. Да и выглядела она моложе своих лет: густые вьющиеся волосы над чистым лбом, гладкая кожа, стройная фигура…

Антоний усмехнулся: если бы кто подслушал его мысли, наверное решил, что он философ. А, может, так и есть? Он не знает о себе ничего. Но, помимо прочего, он просто очень любит читать и читает много.

Он мог бы позвонить ей. На бумажке с данными щенка был и телефон, и имя. Елена – такое прекрасное имя… Но он не станет этого делать. Вопросов к ней у него нет, а сообщить, что с Жуликом всё в порядке… Она может подумать, что он навязывается, хочет продолжить знакомство. Нет, это совершенно неудобно, да и ни к чему. Он хорошо разбирался в людях, сразу видел, что за человек, что собой представляет. Жизнь научила… И эта прекрасная женщина – она и правда открытая, добрая. Но Антоний сразу почувствовал – нет, не простая. Очень интеллигентная, а, значит, образованная. Или учительница, или артистка. Да, почему-то он так подумал: взгляд, улыбка, а, главное, голос. Он у неё был глубокий, с переливами… как у певиц. Такой женщине он будет не интересен. Потому что и сам о себе ничего не знает.

Да, вот уже шесть лет, как он живёт, словно вышедший из пустоты, из небытия. Что ж, это и в самом деле так – из небытия. Вот так очнулся посреди улицы – неизвестно какой, посреди города – неизвестно какого. Стоял, глядел на идущих мимо людей, проносившиеся авто, на цветущие каштаны… Знал, что вот это – люди, это – машины, и даже о каштанах знал. А вот кто он сам, откуда появился, зачем, куда должен идти, что делать… Нет, этого не знал…

– Толик! – закричали из одного окна. – Домой!

И тут же из другого:

– Славка, обедать!

Мальчишки стали разбегаться, и Жулик – вот умничка, – понял: игра окончена. Подбежал к хозяину, лёг рядом, быстро дыша, отдыхая.

– Вот-вот, отдохни, дружок. Посидим ещё, – сказал, гладя собаку, Антоний.

Ненароком вспомнив себя в момент «второго рождения», он вдруг захотел вспомнить всё – все прошедшие шесть лет.

Ему хватило нескольких дней, чтоб совершенно осознать свой статус – бомж. И чётко сказать себе: да, я человек без места жительства. Да, я человек, не помнящий о себе ничего. Но я – человек! И дать себе слово, что никогда не будет он похож на тех грязных, оборванных, вонючих существ, лазящих по мусорным бакам, пьющих вечерами в подвалах, дерущихся в кровь и зло матерящихся.

На нём с самого начала была хорошая одежда: новые брюки и крепкие полуботинки, чистая футболка, свитер и куртка. Ища себе ночлег на парковых скамьях, в беседках или даже на траве, он выбирал чистые места, а утром тщательно вычищал одежду.

Довольно скоро он узнал, что при церквях есть склады одежд, которую приносят прихожане. Там же, худо-бедно, но можно и что-то поесть. Есть и приюты, где можно переночевать. Правда, попасть туда не просто: среди бездомных сложилась своя мафия, заправлявшая в таких местах. Потому он держался особняком, с себе подобными дружбу не сводил.

Поразительно, но он очень многое знал и помнил. И страну, в которой родился, и то, что теперь её нет – распалась на страны-республики. Что была война с фашистами, и Афганистан, и Чечня. Названия городов, рек, имена писателей и книги. Да что там: любую вещь, травинку, деревья… Вот только о себе не помнил ничего. Совсем ничего. Чёрная спираль, уходящая глубже, глубже, глубже в пустоту, начинала кружить его, голову всё туже сжимал обруч боли, однажды он упал без сознания. После этого перестал пытаться вспомнить.

Поначалу была мысль обратиться в милицию: вдруг его разыскивают родственники? А если не родственники, а именно милиция разыскивает его? Но боялся он даже не милиции, а того, что может оказаться – своего криминального прошлого. Вдруг он преступник? Душа, сердце, вся его сущность отказывалась принимать это! Но… вдруг? А если – убийца? Тогда лучше не жить. Шла вторая половина 90-х годов, и он видел, как вся жизнь вокруг крепко опутана злом и беспомощностью, обманом и покорностью, мелким мошенничеством и организованным, неумолимым бандитизмом.

Мысль о криминале возникла не на пустом месте. На руке у него была татуировка. Странная татуировка, непонятная ему. Сделана красиво, профессионально, чётко. Непонятные рисунки и знаки, плавно изгибаясь и переплетаясь, складывали загадочный узор. Ясно, что это был какой-то символ. Но какой? Что означал? Однажды он рискнул показать татуировку одному человеку – встретился на пути уголовник, не раз отбывавший сроки. Соприкоснулись их судьбы ненадолго, и разошлись. Но отношения сложились нормальные, уважительные, и он спросил, что может означать рисунок… Приятель долго смотрел, потом мотнул головой:

– Такого не видал. Знаю, что у наших самых главных – бугров – тайные знаки выжигают на теле. Не удивлюсь, если ты из этих… Вот эта завитуха вроде что-то музыкальное. Намёк, что ты заказываешь музыку? Неужто совсем ничего не помнишь?

Он медленно отрицательно покачал головой.

– Ну, коли вспомнишь, не забудь: я тебя ни в чём не подставил, подсоблял… А ведь догадался, что ты не из простых!

И правда, этот человек не раз говорил ему: «Повадки у тебя авторитетные».

Хорошо, что эта татуировка сделана была высоко, на предплечье левой руки. А он даже в летнюю жару не ходил в майке. Никто и не знал больше о непонятном рисунке.

Бесполезно было гадать. Трудно было жить и без имени. При случае, он называл любые приходившие в голову. Но через полгода скитаний всё-таки выбрал одно.

Однажды, в большом городе, он увидел в витрине магазина работающий телевизор. Три человека стояли и смотрели какой-то фильм, другие проходили или останавливались ненадолго. Кто-то сказал: «Знахаря показывают…» Он тоже остановился: не спешил никуда, да и любопытно было. И очень скоро понял, что перед ним разворачивается история, похожая на его судьбу. Главный герой ничего о себе не помнил, даже имя. Но вот он тайком взял чужой паспорт и стал называться Антонием.

Чужой паспорт взять ему было неоткуда, а воровать или грабить – нет, это он и представить не мог. Может, когда-то он что-то подобное и делал, но сейчас он был совсем другим человеком. И он просто решил: пусть я тоже буду Антонием…

Иногда, изредка, ему снилась мелодия, которую, казалось, он вот-вот узнает. Но, проснувшись, Антоний не мог её вспомнить, просто знал – снилась музыка. Оставалось грустное чувство чего-то потерянного, хорошего…

Все шесть лет скитаний без документов, жилья, без памяти Антоний старался работать. Грузчиком, сторожем на вещевых рынках, строителем. На подсобных рабочих различных частных строек был особый спрос. Как-то сразу стали много строить – особняки, склады, дачи. Он соглашался на любую работу, хотя платили ему мало, особенно узнав, что нет документов. Но Антоний никогда не вступал в споры, всем был доволен. Два лета он жил на дачных участках, где строили дома. Однажды провёл на даче зиму – не у того хозяина, где строил, а у соседа, с которым подружился. Тот сам предложил: «Живи зиму, печка есть, топи. И мне будет спокойнее». Да, дачи периодически обворовывали осенью и зимой, когда они пустовали. Дом был маленький, в одну комнату и коридор, зато легко отапливался, а дрова Антоний рубил в близком лесу. Всё бы хорошо, но далеко было до посёлка с магазином, да и снегу намело – не пройти. И деньги, заработанные на стройке, кончились. Вот и пришлось уйти уже в феврале.

Приходилось Антонию жить и на чердаках, и в подвалах, деля этот кров с другими бездомными. Но, ведя себя с этими людьми дружески, он всё равно держался особняком. Он не пил даже пиво, был всегда опрятно одет, по утрам чистил зубы. Он знал, как легко и быстро можно опуститься и никогда не отступал от данного себе слова «остаться человеком». Бывало, пытались его задеть, высмеять или даже вызвать на ссору. Но он умел коротко оборвать задиру, успокоить пьяного, просто свернуть разговор в сторону. И лишь однажды дошло до кулаков. Вернее, до одного удара кулаком. Антоний и сам не понял, как так случилось: от, казалось, несильного его удара, без замаха, в челюсть, его обидчик свалился на пол без сознания. Не хотел он этого, рука сама распрямилась, как пружина. Когда упавшего привели в чувство, один из свидетелей спросил:

– Ты что, боксом занимался?

– Не знаю, – угрюмо ответил Антоний.

Сам себе он уже дал слово больше не применять силу, только в исключительном случае. А этот случай был совсем не такой, можно было бы по-другому разойтись.

Исключительный случай представился не скоро. Но когда это произошло, жизнь Антония изменилась.

Антоний (Продолжение)

За шесть лет Антоний много ездил по стране. Слова «без определённого места жительства» тревожили его. И эта неясная тревога вдруг заставляла бросать привычное и даже полюбившееся место, и ехать – куда-то, зачем-то, к чему-то… Он всё время думал: вот попаду в какой-то город, узнаю знакомые улицы, или дом, и всё вспомню! Необъяснимо, но Антоний был убеждён, что он – городской житель.

Ездил он электричками. Сделал открытие: электричками можно объездить всю страну, из одного конца в другой. Пути этих незамысловатых составов постоянно где-то скрещивались, пересекались, сходились и расходились. Часто удавалось ездить бесплатно: контролёры или вообще не проходили по вагонам, или шли мимо него, считая обычным пенсионером. Антоний не знал своего возраста, но думал, что ему меньше шестидесяти. Стариком, во всяком случае, он не выглядел. Однако не возражал, когда его принимали за пенсионера. Не возражал и тогда, когда билет, всё же, требовали купить.

Он любил полупустые электрички, потому никогда не отправлялся в путь по выходным дням. Садился один у окна и смотрел на убегающие в наступающее прошлое дома городских окраин, огороды, сараи, болотистые водоёмы. Всё это незаметно перетекало в лесопосадки, во всё быстрее мелькающие маленькие платформы. У некоторых из них состав тормозил на пару минут, и вновь ритмично стучали колёса, тянулись сосновые боры, сменялись берёзовыми рощами, густыми кустарниками. Иногда среди этих зарослей мелькал деревянный крест в оградке – чья-то могила. И Антоний сильнее приникал к окну, понимая, что сейчас появится полустанок с домиком путевого обходчика. А иногда, на мгновение расступившись, лесополоса открывала уходящую вглубь широкую тропу. И тогда вдруг томительно сжималось сердце, путнику чудилось – он сам идёт по этой тропе туда, где его ждут…

Зимой попадались в электричках отапливаемые вагоны. Тогда Антоний отогревался, блаженствуя. Выходить из такой электрички не хотелось. Но здесь он был не волен над собой: в какой-то момент поездки внезапно появлялось чувство нетерпения. Особенно когда вновь начинали мелькать городские окраины, но теперь уже не уходя в прошлое, а предвещая новое будущее – может быть, особенное… И Антоний выходил на перрон вокзала, оглядываясь: вдруг увидит знакомые места, узнает…

Вот так, на исходе зимы, он оказался в этом городе. Красивая вокзальная площадь и прямая, широкая улица от неё заставили сердце Антония забиться сильнее. Утро уже наступило, но было рано, заснеженной улицей ещё никто не шёл, проехал первый троллейбус. Видимо, близко был центр города, Антоний догадался по солидным, красивым зданиям. Скоро он вышел к большому городскому парку и проспекту, где машин и людей было уже значительно больше. И чувство того, что всё это ему знакомо, тоже усиливалось.

Он не обольщался: не раз за шесть лет он испытывал подобное. Казалось, этот дом видел, этот поворот знаком, по этому бульвару проходил… И всё-таки сейчас чувство было особенно пронзительным. Один раз поел и погрелся в недорогом кафе типа пирожковой, второй – в чебуречной на рынке. Там же, на рынке, нашёл небольшой приработок, порубив топором говяжьи туши в мясном ряду. И решил остаться в этом городе подольше, присмотреться.

На одной из улиц он сел в трамвай, ехал, всматриваясь в жилые кварталы и многоэтажные дома большого микрорайона. Сошёл на остановке, где стояла стекляшка мини-кафе, такая же маленькая пиццерия и лоток с газетами. Сразу начинался длинный, на целый квартал, шестнадцатиэтажный дом с несколькими арками. В ту, что была напротив остановки, он вошёл. Там стояли ещё дома, но уже другие, попроще – пятиэтажки. Он побродил между ними, и один дом ему приглянулся особенно. Понравился двор с детской площадкой, футбольным полем, старыми вязами и тополями, скамейками. Двери подъездов закрывались железными дверьми с замками, но на одном подъезде дверь болталась, замок был сломан. Его и присмотрел себе Антоний. Уже темнело, но он решил дождаться более позднего часа.

Скоро двор совсем опустел. Он освещался одним лишь фонарём на столбе, в другом конце. Но от снега и полной луны был светел настолько, что просвечивало кружево веток на деревьях. Прохожих уже не было, а в подъезд давно никто не входил. Антоний зашёл, насколько мог прикрыл за собой дверь, стал подниматься на верхний этаж. Выщербленные ступени, лестничные площадки были пыльными, затоптанными, заваленными окурками, бумагой, даже картофельными очистками в одном месте. Здесь явно давно перестали убирать. Впрочем, как и везде: профессия уборщиков подъездов, похоже, была упразднена навсегда. Антоний знал, что кое-где жильцы скидывались и сами нанимали человека для уборки. Но это случалось не часто.

Пятый этаж был последним жилым, но ещё один лестничный пролёт вёл выше. На этой последней площадке имелась одна дверь, запертая на висячий замок. Это был ход на чердак и крышу – Антоний и выбрал этот дом, зная по прежнему опыту о существовании нежилого этажа. Здесь, в углу, был брошен истрёпанный веник, стояло пластмассовое ведро с тряпкой. Видимо, с тех забытых времён, когда подъезд всё-таки убирали.

Антоний сначала тщательно вымел эту площадку, потом пошёл с веником ниже, до первого этажа. Набил на улице ведро снегом, поставил под батарею парового отопления. Наличие таких батарей он тоже с самого начала предполагал, и они были на всех этажах. Снег быстро растаял, и так, поменяв его трижды, Антоний вымыл весь подъезд. Вся уборка заняла час времени, а потом он лёг там, на чердачной площадке, и заснул. У подъезда поднял кусок старой фанеры, постелил на неё пальто, получилось вполне удобно…

Покидал своё жилище Антоний рано утром, возвращался поздно, каждый раз проходил с веником по этажам. На третий день кто-то из жильцов догадался о «постояльце». Вернувшись на ночлег, Антоний увидел вместо фанеры не новый, но крепкий каремат, на котором лежало старенькое тёплое одеяло. А на следующую ночь его ждала кастрюлька с гречневой кашей и двумя котлетами.

В благодарность за доброе отношение, он за неделю вымыл и панели в подъезде, и окна. Стёкла были такими грязными и запылёнными, что свет с трудом пробивался сквозь них. Но в то солнечное утро подъезд преобразился: чистый, ярко освещённый, праздничный. Вечером на «своей» площадке Антоний увидел тумбочку, стул, тарелку с пирогами, термос с чаем. Похоже, о нём уже знали все жильцы подъезда. А через день состоялось личное знакомство.

Как всегда, дождавшись позднего часа, Антоний шёл к подъезду. Но понял, что идущий впереди мужчина направляется туда же. Приостановился подождать минут десять – пусть зайдёт в квартиру. Но когда за жильцом захлопнулась дверь, он сразу услышал вскрик, шум. В два прыжка оказался у подъезда и увидел, как двое парней грабят мужчину. Здесь, в цокольном этаже, они, похоже, пили: валялась пустая водочная бутылка, пивные банки. А тут подвернулся запоздалый жилец! Один парень зажимал мужчине рот, второй рылся в отобранной сумке. Через пару минут один за другим парни вывалились из подъезда прямо в снег и рванули прочь.

Утром Антонию не дали уйти незаметно. Несколько человек – мужчины и женщины, – поднялись к нему знакомиться. А вечером он уже переехал с верхнего этажа в цокольный. Там, в уютном закутке, поставили диван, тумбочку, два стула, прибили навесной шкафчик и вешалку для одежды. Жильцы решили: ежемесячно сбрасываться по небольшой сумме с каждой квартиры за уборку и охрану подъезда.

Скоро Антоний знал всех по именам, кто из какой квартиры, кто когда возвращается домой с работы или учёбы. Девушку-студентку, учившуюся на вечернем отделении, он выходил встречать на улицу. Ребята-школьники, выбегая погулять, отдавали ему ключи: «чтоб не потерять». На подъездной двери поставили новый замок, но никто не хотел расставаться с таким сторожем, как Антоний. Более того, по просьбе жильцов двух соседних подъездов, он убирал и там, эта работа тоже оплачивалась. Иногда Антоний днём уходил поработать на ближайший рынок – там его тоже знали.

Всё было бы хорошо, если б не одно обстоятельство. В этом доме жил управляющий жилищно-коммунальным хозяйством района. До него быстро дошёл слух, что поселился в соседнем подъезде человек без документов – бродяга, бомж. Ночует в подъезде, как в собственной квартире! Конечно, за Антония заступались, хвалили его, уверяли, что он приличный и хороший человек, но начальник стоял на своём. Единственно в чём он уступил просьбам жильцов, это согласился потерпеть до конца месяца присутствие «проходимца»: пусть подыщет себе пристанище.

– Антоний, поговорите с ним, – советовали ему. – Вячеслав Васильевич неплохой человек. Он думает, вы бродяга, а ведь даже словом с вами не перемолвился. Послушает вас и поймёт – вы не такой…

Антоний улыбался и качал головой:

– Нет. Он чиновник, для них главное инструкция, правило. Да и ответственности боится, в случае чего… Я его понимаю.

Он, конечно же, не искал себе пристанище, знал по опыту бродяжьей жизни, что оно отыщется в нужное время. Один из жильцов подъезда пообещал поговорить со знакомым владельцем складом насчёт места охранника. Может, что получится…

Почти месяц прожил Антоний в подъезде, февраль уже перевалил за половину, снег подтаивал. Антоний по привычке просыпался рано, выходил на улицу, ещё сонную и пустынную. И каждый раз видел мальчика лет двенадцати на футбольном поле. Худенький, в куртке и вязаной шапочке, он бегал по площадке, потом делал разные упражнения, отжимался на турнике, снова бегал. Антоний сразу понял, что мальчик не из тех крепких, накачанных парнишек, занимающихся спортом профессионально. Скорее, даже болезненный. Тем более он нравился Антонию своим упорством. Однажды он видел его днём, с другими ребятами, услышал, как позвали: «Олег»…

Три дня назад, наблюдая ещё в утренних сумерках за тренировкой Олега, Антоний вдруг увидел тёмную мужскую фигуру, прильнувшую к трансформаторной будке у футбольного поля. Мог бы не увидеть, но человек этот чуть шагнул из-за глухого угла каменного строения, и снова скрылся там. Но за эти несколько мгновений Антоний уловил его взгляд, не отрывающийся от мальчика. Олег как раз пробежал мимо этого места, совсем рядом. На краю поля сделал несколько дыхательных упражнений и помчался домой. Антоний перевёл взгляд на трансформатор, но там движения не было. Медленно, словно прогуливаясь, он прошёл через двор – нет, у будки было пусто.

Три следующих утра он специально выходил из подъезда, смотрел. Но мальчик спокойно тренировался, никто за ним не наблюдал. Антоний успокоился: скорее всего, это был случайный утренний прохожий. Может, зашёл за угол будки оправиться, вот и выглядывал осторожно.

В то утро Антоний вышел из подъезда и прошёл немного вперёд, к скамейке у кустов. Если бы сел – спиной к спортивной площадке, – ничего бы не увидел. Но он немного постоял, глядя на бегущего по кругу Олежку, дыша воздухом, в котором уже не было мороза, а появились весенние запахи. «Хорошо здесь, – подумал. – Хорошие люди, хороший двор. Жаль, надо уходить…» И в этот момент он увидел там же, за трансформатором, лёгкое движение тени, угадал тёмную фигуру. Мальчик бежал прямо туда, был уже рядом.

Бесшумно, немедля ни секунды, скользнул Антоний за кустами к деревянной фигуре доктора Айболита на детской площадке. Оттуда к трансформаторной будке – три прыжка… Он опоздал совсем чуть-чуть: у мальчика широким ремнём было перехвачено горло, руки хватали воздух, но колени подогнулись, и он висел на руках приземистого, согнувшегося над ребёнком человека. Человека-тени, потому что всё происходило совершенно бесшумно. Но и Антоний был бесшумен. Лишь в последний момент мужчина дёрнул головой, пытаясь оглянуться – не успел. Ребром ладони Антоний ударил его под самый подбородок, чуть правее. Тот упал неживым бревном, а Антоний второй рукой уже держал падающего мальчика. Сорвал с его шеи ремень, однако Олег, закатив глаза, хрипел – не мог сделать вдоха. Антоний не сильно, но резко, открытой ладонью, ударил его в солнечное сплетение. Со всхлипом втянув воздух, мальчик открыл глаза и глубоко задышал. Он с ужасом смотрел на Антония, но тот, повернув его за плечи, показал на лежавшего бандита.

– Беги быстро домой, Олежка, – сказал напористо. – Зови родителей, и пусть позвонят в милицию.

Мальчик сначала пошёл нетвёрдо, потом побежал. Антоний поднял ремень, перехватил им запястья преступника, связал шнурки обоих ботинок. Уже бежали к ним трое мужчин, впереди – без шапки, в наброшенном на футболку пальто, мчался Вячеслав Васильевич. Олег оказался его сыном.

Вечером следующего дня управляющий жилищно-коммунальным хозяйством зашёл в подъезд, где обитал Антоний. Присел рядом с ним на диван, долго молчал, сглатывая слюну, потом сказал:

– Пойдёмте со мной. Прошу…

Они прошли два подъезда, вошли в третий, над входом в который висела табличка «Тренажёрный клуб». По нескольким ступенькам спустились в полуподвальное помещение. Здесь оказался красиво отремонтированный, ярко освещённый зал с самыми разными приспособлениями для тренировки тела. Почти на всех занимались мужчины, женщины в спортивных костюмах, большей частью молодые. Два тренера ходили между тренажёрами, играла музыка.

Вячеслав Васильевич в зал заходить не стал. По коридору, мимо комнаты-раздевалки, он провёл Антония ещё в одну комнату. Она была полностью оборудована, чтоб в ней жить. Столик с электрической плиткой и электрочайником, подвесной шкаф для посуды, умывальник, диван, стол у окна, кресло и стул. На тумбочке – небольшой телевизор.

– Это для вас, – сказал Вячеслав Васильевич, глядя Антонию в глаза. – Я не могу официально оформить вас на работу, нужны документы. Но я договорился со своим родственником: оформлю его. Ему будет идти стаж, а зарплату получаете вы. Не очень большую, но приличную. Будете убирать это помещение вечерами, после закрытия. И те три подъезда, которые сейчас убираете. Если, конечно, вы согласитесь?

– Я согласен, благодарю вас, – кивнул Антоний. – Но такая хорошая комната! Сколько за неё я буду платить?

Управляющий широко улыбнулся, вздохнул явно с облегчением.

– Платить не надо. Всё помещение полностью оплачивает арендатор, владелец тренажёрного зала. Мы с ним договорились. Туалет – напротив вашей комнаты, два шкафчика в раздевалке можете занять своими вещами. Там же, в раздевалке, есть душевая.

– Не знаю, что сказать, – покачал головой Антоний.

– Не надо ничего говорить! И благодарить не вы должны, а я вас. Знаете, тот мерзавец оказался насильником, он уже давно был в розыске. Троих детей изнасиловал и убил. Олежка должен был стать следующим… Если бы не вы…

Губы у Вячеслава Васильевича задрожали, он не сдержался, всхлипнул, отёр ладонью глаза.

– Сын у меня один, единственный, родился поздно, нам с женой уже под сорок было. Здоровьем слабенький, много болел. Но очень упорный! Сказал: буду каждое утро на свежем воздухе тренироваться. И ни дня не пропускал. А теперь мы с женой даже не знаем, пускать ли его? Боимся.

– А он сам? – спросил Антоний. – Боится?

– Нет! – воскликнул управляющий. – Вот характер какой! Не боится.

– Пусть занимается, – кивнул Антоний. – Я пригляжу.

– Антоний!

Вячеслав Васильевич крепко взял его за руку, тряхнул. Хотел что-то сказать, но лишь мотнул головой и пошёл из комнаты. У двери оглянулся:

– Располагайтесь.

Тренажёрный зал работал с восьми утра до восьми вечера. В первое время Антоний старался уйти до открытия и вернуться перед закрытием. Тем более, что всегда находил себе дела во дворе, в подъездах. Его, похоже, знал весь двор – и взрослые, и детвора. Он помогал жильцам вскапывать палисадники, сажать цветы и молодые деревья. Переезжали – выносил-заносил мебель, вставлял новые замки, красил – всё это он умел ещё со времён работы на стройках. Вскоре он знал уже и тренеров, и спортсменов своего зала, его тоже воспринимали, как своего.

Когда уходил последний из персонала, Антоний мыл до блеска зал, раздевалку, холл, специальным раствором протирал тренажёры. Потом шёл в душевую. Но прежде, полчаса, сам занимался на тренажёрах. Напрягая руки, ноги, качая пресс, он чувствовал силу и упругость мышц, ширину плеч, гибкость суставов. И думал… Вот тогда, в подъезде, он вышвырнул двух совсем не хилых парней-грабителей – сам не понял, как у него это получилось. И теперь, с мальчиком Олегом… Это же ведь он какие-то приёмы использовал! Он, Антоний, не знал их, но его руки и ноги знали, всё сделали мгновенно, механически. Откуда у него это умение? Где приобрёл эти навыки? Как раньше, в той, забытой жизни, использовал их? Во благо? Во зло?..

Михаил

Только сейчас, через два года после гибели Людмилы, чёрная тоска отпустила сердце и разум Михаила. Не то, чтоб совсем ушла: рассеялась по светлым и грустным воспоминаниям, возвращалась печальной памятью. Перестала давить тяжким камнем безысходной невозвратности и гипотетической вины. Всё ему казалось – будь он в машине с женой и сыном, пусть даже не за рулём, а рядом, ничего бы не случилось.

Легче стало ещё и оттого, что Саша поздоровел. Он навсегда будет хромать, но это, если вспомнить о том, что было и что ему пророчили, – самое маленькое зло.

Чёрная тоска вошла в жизнь Михаила с первых же минут, как ему сообщили о катастрофе. Но даже друзья и сослуживцы не догадывались об этом, глядя на только что овдовевшего Чаренцова – собранного, сосредоточенного, по-деловому распоряжавшегося устройством похорон своей жены, организацией поминок. Многое предполагали: и то, что не любил её, и что имел на стороне пассию, и что эгоист, и что немного тронулся умом… И лишь директор банка, который самолично пришёл на похороны, заметил проницательно своему сотруднику:

– Вы словно сжатый кулак. Хорошо ли это? Отпустите немного себя, легче будет.

– Спасибо, – ответил Михаил. – Легче будет, когда-нибудь…

Он не мог расслабиться, а это случилось бы, дай он горю выплеснуться наружу. Десятилетний сын лежал в больнице, в реанимации. Уже было известно, что он выживет, но… Обе ноги мальчика оказались передавлены, переломаны во многих местах. Самое лучшее, что сулили ему врачи – всю жизнь на костылях, да и то с трудом. «Нет!» – сказал себе Михаил. А значит не было у него права на депрессию, на переживания – это лишило бы его сил. Энергично и напористо он делал всё, чтоб поставить сына на ноги. Сколько за два года Саша перенёс тяжёлых операций, сколько поменял больниц, клиник, медицинских центров уже и сосчитать трудно. Михаил городился сыном: мальчик всё переносил стойко, без капризов, слёз, если и стонал, то по ночам, в забытьи. В самые тяжёлые моменты Михаил просиживал часами у постели сына. А часто, когда Саша ещё не отошёл от наркоза или, измученный, спал, отец сидел рядом и вспоминал… Вот тогда он не сдерживал свои чувства. Потому что спокойствие и деловитость – то, каким он был внешне, на людях, – давалась ему не просто.

С Людмилой они встретились в институте, и сразу же, на первом курсе, влюбились друг в друга. На втором поженились, а когда учились на третьем – родился сын. Им было по двадцать лет, всего-то, но и Миша, и Люда радовались ребёнку. И родителями стали отменными. Так же, как и отменными специалистами в экономике. Оба работали в одном банке, только в разных отделах.

Сослуживцы говорили: «Прекрасная пара». Так оно и было. Они не уставали друг от друга ни дома, ни на работе, их сын рос любимым, счастливым ребёнком. Обоих на работе ценили. У Чаренцовых была отличная трёхкомнатная квартира в центре города, машина. Но они запланировали: года через два купят свой дом – современный коттедж, двух или трёхэтажный, с большим двором, фруктовым садом, спортивной площадкой, клумбами, аллеями, вольерой для собаки. Саша очень хотел «собачку», вот тогда она у него и появится.

Авария случилась среди дня, в воскресенье. Людмила повезла Сашу на тренировку в бассейн, Михаил остался дома у компьютера, закончить срочную работу. Они пересекали перекрёсток, дождавшись зелёного света, как сбоку вылетел на тяжёлом джипе пьяный угонщик, за которым, сигналя, мчались две милицейские машины…

Вскоре после похорон Людмилы директор банка вызвал Чаренцова к себе, сказал:

– Я сочувствую вам, но не подумайте, что моё решение вызвано этим. Я и раньше видел, что вы инициативный и знающий специалист. А теперь ещё понял: целеустремлённый и несгибаемый человек. Возглавите отдел эксклюзивных вкладов, назначение я уже подписал.

Что говорить – Михаил мечтал об этом, но не думал, что случится так скоро. Ему было тридцать лет, и уже – начальник такого мощного банковского подразделения. Это был отдел частных, крупных и долгосрочных вкладов. Здесь было много завещанных вкладов, исполнение которых произойдёт через долгие годы. А проценты шли большие, плюс ещё и экспоненциальный рост – начисление процентов на проценты. Такие вклады не лежат просто так, они вкладываются в ценные бумаги, в акции промышленных, добывающих, военных компаний всего мира. Михаил, как руководитель отдела, должен был лично решать: насколько стабильны эти компании, выгодна ли прибыль… За два прошедших года он ни разу не ошибся. А значит – способствовал росту банковского капитала. И был за это достойно вознаграждён. И официальной зарплатой, и гонорарами за проведённые крупные денежные операции, за каждый трансферт – движение денег на счетах.

Вот тогда и сумел Михаил сделать то, о чём мечтали они с Людмилой: построить дом. Один из акционеров его банка был директором завода сборных жилых конструкций. Там делали дома, которые привозили на место уже готовыми – заходи и живи. Причём, не какие-то щитовые домики, а капитальные строения. Под них заранее готовили фундамент, а потом везли мощными специальными машинами две, три или четыре части дома, устанавливали, соединяя эти части. Честно говоря, Михаил был поражён: полы, потолки, обои, шпалеры, плитка, сантехника, система отопления – всё было не просто уже в наличии, но и в идеальном состоянии. За три дня дом собрали, подключили к системе городской канализации и электричества.

Это был двухэтажный красивый коттедж, и очень удобный. Кухня-студия переходила в просторную гостиную, приподнятую на подиум, коридор вёл ещё к трём комнатам – гостевой, детской и спальне. Здесь же, на первом этаже, располагалась и туалетная комната с ванной-джакузи. Деревянная лестница выводила на второй этаж к небольшому спортзалу, кабинету, ещё одной спальне с выходом в ванную, а также – комнату-библиотеку и комнату-гардеробную. С улицы был пристроен гараж и бойлерная с целой системой, регулирующей отопление.

Ещё месяц бригада рабочих обустраивала двор: укладывала плитками аллеи, ставила фонари, скамейки, разбивала клумбы, сажала уже взрослые фруктовые деревья и декоративные – можжевельники, самшит, спирею, розы. Был построен и небольшой щитовой дом на две комнаты. Каждая из них имела отдельный вход и кухню. Предполагалось, что в одной будет жить садовник, в другой – женщина, которая станет готовить, убирать дом.

В конце марта, когда весна наступила уже неотвратимо, Михаил с Сашей переехали в свой дом. Домоправительница уже работала, садовника ещё не было. Отец и сын сами поливали клумбы, подкапывали деревья – по выходным. Как ни был занят Михаил на работе, он установил незыблемое правило: выходные дни он всегда свободен для сына. У Саши теперь не было матери, а, значит, как никогда ему нужен отец. Михаил это не просто понимал – знал по себе. Он сам, тоже в десять лет, остался без отца. Его отец тоже погиб.

Отец Михаила, Александр Чаренцов, был офицером. Боевым офицером. Мама говорила: «Война была его стихией, он из боевых конфликтов не вылазил». Они и познакомились-то на войне, в 1969 году, во время израильско-египетского конфликта. Советские воинские части негласно принимали в нём участие, на стороне Египта. Двадцатитрёхлетний старший лейтенант Чаренцов был там ранен, а мать Михаила – молоденькая медсестра, – выхаживала его в госпитале. Они поженились, в 70-м году родился Михаил.

Он и правда редко видел отца, тот постоянно был в каких-то своих командировках. Возвращался ненадолго, привозил сыну подарки, и вновь исчезал. Михаил помнит, как радовался фильмоскопу, устроенному словно маленький телевизор. Они с отцом с увлечением смотрели диафильмы – свёрнутые трубочкой киноленты из пластмассовых белых коробочек. Папа сказал тогда, что это ещё его диафильмы, из его детства… Это было последнее воспоминание об отце. В этом же году началась война в Афганистане, подполковник Чаренцов ушёл воевать и через год погиб.

Мама очень скоро после этого вышла замуж. Она к тому времени окончила медицинский институт, была молода и красива, работала врачом в элитной по тому времени больнице – обкомовской. А Борис Андреевич был, как раз, обкомовским работником. И стал, как когда-то отец, её пациентом, а вскоре – и мужем.

Борис Андреевич был инструктором обкома партии в экономических вопросах. Но уже через год его перевели работать в крупный промышленный центр, тоже в обком – секретарём экономического отдела. По-сути, он стал руководителем всей экономики области и города. В этот город они и переехали всей семьёй.

Борис Андреевич стал для Миши прекрасным отцом, хотя мальчик никогда не называл его «папой». И он поддерживал пасынка в этом, говорил: «Помни отца». Сам увеличил фотографию Чаренцова, вставил в рамку и повесил в комнате Миши. На снимке отец был молодым, ещё лейтенантом, смеялся, сдвинув фуражку набекрень. Мама сказала, что другой хорошей фотографии у неё нет: отец не любил сниматься, да и некогда ему было. А Мише фото очень нравилось, оно и сейчас висит у него в кабинете.

Вот только детскую мечту пасынка стать военным Борис Андреевич решительно пресёк. Он рассказывал ему о своей работе – очень интересно рассказывал. А когда Михаил заканчивал школу, категорически посоветовал:

– Поступай в Университет, на экономический факультет. Выбери отделение «Финансы и кредит». Думаешь скучно? Нет, дорогой, ошибаешься! Банковское дело не просто интересное – захватывающее. А какие перспективы, даже передать трудно. Ещё несколько лет, и ты сам в этом убедишься. И будешь мне благодарен.

Шли восьмидесятые годы, вторая половина. Уже стали появляться, наряду с государственными, и частные банки. Михаил послушался отчима, и в самом деле никогда не пожалел.

Сразу, когда Михаил и Людмила поженились, мать и Борис Андреевич уехали жить в Америку. К тому времени у отчима уже там были партнёры по совместному бизнесу. Ему оставили трёхкомнатную квартиру в центре города. перезванивались, позже стали общаться по Интернету, посылать фотографии электронной почтой. Но личных встреч не было, у всех была своя жизнь.

Борис Андреевич предлагал материальную помощь для лечения Саши, звал в Америку, в специальную клинику. Но Михаил отказался: он справлялся сам, и медицина была задействована самая лучшая. Через два года Саша ходил – и не на костылях. Да, он всю жизнь будет прихрамывать, но и отец, и сын считали это ерундой. Сейчас Саша хромал ещё сильно. Но после переезда в свой дом мальчик заметно повеселел. А когда у него появился щенок – всё свободное время стал проводить с ним на улице. Михаила просто захлёстывала радость, когда он видел, что сын почти бегает!

Саша

Когда Саша был маленький, он верил, что мама сильно болеет, но выздоровеет и вернётся к нему. Он ведь и сам долго болел после того, как чужая машина… Он сидел на переднем сидении, рядом с мамой, пристёгнутый ремнём. Пока они стояли на перекрёстке, он рассказывал ей, как Валерка боится прыгать с тумбочки в воду. Сам Саша прыгал уже со второй площадки вышки, а тот постоит-постоит на тумбочке, а потом сядет на неё, ноги опустит в воду, и – бултых!.. Они с мамой смеялись, когда она тронула с места и медленно повела машину на зелёный свет. Саша как раз повернулся к ней и увидел летящее с её стороны, прямо на них, чёрное страшное пятно…

Очнулся он в больнице и ещё не знал, что прошло три дня. Папа сидел рядом и низко наклонился к нему, чтоб понять – о чём сын спрашивает. И ответил тихо:

– Мама тоже, как и ты, не может ходить. Она придёт к тебе… потом…

Потому он и верил: мама болеет. Но это было давно, два года назад. Сейчас он взрослый и знает: мама умерла. Он выжил в той автокатастрофе, а она погибла. И он никогда её больше не увидит. Хотя те люди, которые верят в Бога, думают по-другому. Папа избегает разговаривать на эту тему. Но есть бабушка – мамина мама. Она не часто, но приезжает к ним, и тогда говорит ему:

– Сашенька, мама смотрит на тебя оттуда, с неба, и радуется.

Но почему-то по щекам бабушки текут слёзы.

Хорошо уметь ходить! Раньше Саша об этом совершенно не думал. Хотя не только ходил – бегал, прыгал, плавал. Он уже классно плавал, его даже отобрали в спортивную группу, готовили к соревнованиям. Но он не жалел, честное слово, совсем не жалел. Потому что ходил! Только папа знает, сколько дней и ночей он лежал, сцепив зубы, стараясь забыть о непроходящей боли в ногах, стараясь не смотреть на свои ноги. Потому что тогда уходила вера.

К десяти годам Саша уже хорошо читал, но не очень это дело любил. Но за два года болезни пристрастился к книгам. Жюля Верна, Майн Рида, Фенимора Купера читал запоем. Однажды папа принёс ему книгу австралийского писателя Алана Маршалла «Я умею прыгать через лужи». Папа ничего не сказал об этой книге, и Саша начал читать, не зная, о чём она. Но оторваться уже не мог. Потому что автор писал о себе – о мальчике Алане, который мечтал стать, как и его отец, смелым объездчиком диких лошадей. Но заболел детским параличом – так тогда называли полиомиелит, – и стал инвалидом. Мускулы на его ногах ссохлись, сухожилия стянулись так, что ноги согнулись в коленках и уже не могли разогнуться. Он перенёс тяжёлую операцию, но после неё стал передвигаться на костылях. Сначала всё время падал, но потом даже дрался с мальчишками, даже ходил на охоту за кроликами с другом Джо и охотничьими собаками. А ещё Алан лазил по деревьям, хотя мог это делать только с помощью рук. Он хотел делать всё то, что делают другие мальчишки. Он даже научился плавать, сам, без всякой помощи. Но особенно счастлив был, когда прогарцевал перед отцом верхом на пони: он учился этому тайком больше года.

То ли так совпало, то ли силы мальчика взбудоражила, разбудила эта книга, но именно тогда, после очередной операции, Саша впервые встал и сделал первые шаги на костылях.

Два школьных года Саша продолжал учиться в своём классе, но, конечно, не в школе. Учителя приходили к нему домой. Приходили и одноклассники. Девочки забегали ненадолго, быстро начинали скучать и уходили. Мальчишки задерживались дольше. Особенно друг Максим. Они вместе играли в шашки, в игры на приставке к телевизору. Саша пересказывал Максу книги. Тот читать не любил, но слушал с увлечением – Саша отлично рассказывал.

Как раз на весенних каникулах, в марте, Саша с отцом переехали в новый дом. Здесь он стал много ходить, гулять по двору. Старался всё чаще без костылей, сильно хромая. Однако с каждым днём чувствовал, что ноги крепнут, шаг становится твёрже. Папа сказал, что в сентябре он снова будет ходить в школу: возить туда и обратно отец, конечно, станет на машине, но там, в школе, он будет как все ребята. В его новом доме ещё никто из друзей не бывал. Он, конечно, стоял далеко от школы, от старого двора, но – в черте города, в этот коттеджный посёлок ходили троллейбусы и маршрутки. Саша скучал, но старался не обижаться, всё-таки конец учебного года, скоро экзамены…

Когда он с отцом собирал вещи для переезда, нашлось множество неожиданных и приятных штучек. Давно потерянные маленькие шахматы с точёными костяными фигурками: на лошадках всадники, офицеры с саблями. И набор оловянных солдатиков, с которыми Саша любил играть лет в шесть. Сняли с антресолей коробку с каким-то странным маленьким телевизором и множеством белых круглых коробочек. Папа объяснил Саше, что такое фильмоскоп и пообещал уже в новом доме показать ему диафильмы.

– Конечно, по сравнению с телевизором и тем более с компьютером это тебе покажется смешно, – сказал он сыну. – Но всё-таки посмотрим. Когда-то я был таким, как ты, и мой отец показывал эти диафильмы. И проектор он мне подарил.

– Дедушка Александр? – воскликнул Саша. – Я хочу! Давай посмотрим!

И через неделю после переезда они включили фильмоскоп. Михаил не задержался в этот вечер на работе, чтоб побыть с сыном. Перебирая пластмассовые коробочки и называя фильмы: «Девочка ищет отца», «Отряд Трубачёва сражается», «Райкины пленники», – он вдруг остановился:

– Давай, Сашок, посмотрим вот этот диафильм. «Джульбарс». Помню, как я смотрел его с отцом.

И они посмотрели старый советский фильм, производства ещё 1935 года. Там были пограничники и их верный пёс, овчарка Джульбарс. И шпионы, и их помощники, затаившиеся басмачи, и красивая девушка Пэри. Когда Джульбарс выслеживает банду басмачей в горах, ползёт на брюхе в высокой траве, между верблюдами, распутывает зубами верёвки на руках дедушки Шо-Мурада и Пэри, а потом, зажав в зубах тюбетейку девушки, бежит за помощью к пограничникам, Михаил поймал себя на том, что читает текст очень эмоционально. И Саша волновался, дышал с напряжением и даже приговаривал:

– Джульбарс, Джульбарс, ну давай!..

Утром, когда они вместе завтракали, Саша сказал отцу:

– Папа, у нас теперь дом большой, и двор. А можно, чтоб была уже собака?

– Какую ты хочешь? Овчарку? – спросил Михаил, понимая, что просьба связана со вчерашним фильмом.

– Нет, – оживился сразу мальчик. – Овчарка классная собака. Но я хочу другую. Я видел по телевизору, в программе «Энимал планет». Там об охотничьих собаках рассказывали. И эта была самая лучшая. Курцхаар называется.

– Охотничья? – пожал плечами Михаил. – Но мы с тобой на охоту не ходим.

– Ну и что, папа! А вот у твоего одного друга есть бернская овчарка – это пастушья порода. Разве она у него пасёт овец?

Михаил засмеялся одновременно с сыном. Пошёл к компьютеру и быстро нашёл в Интернете, среди собачьих пород, курцхаара.

– Вот видишь, какая красивая! – воскликнул из-за его плеча сын.

Да, пёс был хорошо. Поджарый, длинноногий, с коричнево-шоколадной симпатичной мордой, висячими небольшими ушами. Короткая шерсть на вид казалась бархатной, необычной раскраски. Михаил таких собак никогда не видел.

– А ещё они добрые, преданные, а бегают – никто не догонит!

«Да, – подумал Михаил, – бегают… А, может, и нужно Саше, чтоб за кем-то хотелось бегать?»

В этот же день он узнал адрес клуба охотничьего собаководства, но зайти времени не было. На второй день – тоже. А на третий, возвращаясь домой, он остановил машину у табачного киоска – купить сигареты. И просто замер: из корзинки весело выглядывали два щенка. Курцхаары! Он не поверил такому совпадению, но женщина, державшая корзину, подтвердила – да, курцхаары. Симпатичная, интеллигентная женщина, она сразу предупредила его – щенки не чистокровные, хотя их мать очень родовита. Но Михаилу было всё равно. Щенки были такие чудные, глаз не оторвать. А если мать их породиста, есть документы, то он сумеет выправить и малышу нужный паспорт. Хотя о выставках и смотрах он думал меньше всего. Его сыну пёсик нужен не для этого. Саша хочет друга, а Михаил хочет, чтоб сын побольше гулял, двигался. А главное – он представил, как уже сейчас, через полчаса Саша увидит маленького курцхаара, как засветятся счастьем глаза его мальчика…

Автоматические ворота пропустили машину и медленно закрылись следом. Авто поехало по подъездной аллее к дому. Саша уже стоял на веранде. Он, наверное, увидел на камере, что приехал отец. Сошёл, держась за перила, с крыльца, и медленно пошёл, припадая на обе ноги, машине навстречу. Тогда Михаил остановился и открыл дверь. Щенок выпрыгнул, стал, растопырив длинные ноги, и вдруг, взвизгнув, помчался к мальчику. Подпрыгнул, и Саша поймал его. Стоял и смеялся, потому что щенок радостно облизывал подбородок, щёки, нос мальчика. А потом они оба побежали к Михаилу, который вышел из машины и смотрел на них. Да, побежали оба, и Саша тоже! Неуклюже, сам того не замечая, он бежал. Михаил сжал зубы, чтоб сын не понял, что ему хочется плакать.

– Ну, и как ты его назовёшь? – спросил у Саши.

И тот, со счастливой улыбкой, сияющими глазами, ответил сразу, как будто давно решил:

– Джульбарс!

Честно говоря, Михаил почти ожидал этого. Он хотел было заметить, что имя отличное, но не очень подходит изящной, словно с картинки, охотничьей собаке. Но Саша, как будто подслушав его мысли, тут же добавил:

– Я буду звать его Барсиком!

– Отлично, – тут же согласился Михаил. – Очень подходящее имя.

У щенка были полностью шоколадного цвета голова и уши, но всё тело и ноги – пятнистые, коричнево-белые. Аналогия с барсом просматривалась.

– Барсик! – позвал Саша, и щенок тут же прыгнул двумя лапами ему на грудь.

Жулька

В своём дворе Жулик был хорош со всеми. Но безоговорочно дружил лишь с детьми и собаками. Мальчишки и девчонки обожали его, приносили для него пакетики с сухариками, кукурузными палочками, мивиной. Девочки всё норовили надеть на него цепочки, бусики, а один мальчик – колокольчик. С этим колокольчиком Жулька побегал немного, чтоб порадовать друга, а потом стряхнул с шеи.

Взрослых жителей своего двора Жулька знал всех, был к ним доброжелательно спокоен. Выделял только хозяев собак – это тоже были друзья. Им, как и детям, можно было его гладить, угощать. Другим не позволял, только если рядом был Антоний и говорил: «Можно». Потом, оставшись наедине, хозяин гладил его, смеялся, приговаривая:

– Ты, дружок, породы не агрессивной, но не простецкой. Благородный, одним словом…

Все, кто не жил в «своём» дворе, были для Жулика чужие. Они тоже, наверное, были хорошие существа, и пёс никогда ни на кого не лаял, тем более не бросался. Просто обходил стороной, не подходил, когда звали. Не раз, бывало, кто-то, проходя через двор, восхищался:

– Надо же, какой красавец! Возьми…

И что-то протягивал, угощая. Но Жулик спокойно и равнодушно убегал в сторону.

С чужими псами, забегавшими во двор, он тоже не задирался первый. Но если пришелец начинал лаять, пугать ребят, Жулька мчался на него с таким грозным видом, так звонко лаял, что непременно прогонял наглеца. Однажды один такой пришлый крупный пёс кинулся на него. Но Жулик, сначала помчавшись прочь по кругу, вдруг мгновенно, не замедляя скорости, бросился назад и цапнул врага за ухо. Тот завизжал от боли и неожиданности, и удрал. Он, конечно, не знал, что курцхаары могут на полном ходу, без остановки, разворачиваться. Именно это позволяет им догонять петляющего зайца.

Зайцев во дворе не было, но были кошки. Однако Жулик точно знал: кошка – это не дичь. За кошкой можно погнаться, конечно, если она убегает, почему бы не размяться. Но стоять под деревом, куда она забралась, ни к чему. А вот если кошка не боится, не бежит, а выгибает спину и шипит – лучше отойти подальше, не связываться.

Вот голуби – да, другое дело! Их много, они живут под крышами домов, гуляют по двору стаями. И хотя Жулик не мог бы объяснить, что такое «дичь» и откуда это понятие ему известно, всё же он точно знал: голуби – это дичь!

Наверное, и птицы это тоже знали. Завидев издали бегающего курцхаара, они шумно взлетали, убираясь подальше. Но иногда, увлечённые насыпанными для них крошками булок, подпускали довольно близко. Тогда, в какой-то момент, замерев на месте, Жулик делал стойку: тело его вытягивалось в струнку, напрягалось, глаза загорались, а передняя лапка поднималась и замирала на весу. В такие моменты Антоний, любуясь своим псом, говорил восхищённо:

– Охотник! Джульбарс!

«Джульбарс» – это было полное имя Жульки. Ещё когда Антоний нёс щенка, только что приобретённого, от остановки в свой двор, у него в уме само собой возникло это имя. Он точно знал, что за последние шесть лет никогда его не слышал. Значит это отголосок памяти его прежней, неизвестной жизни? Если так, значит тем более надо назвать щенка этим именем.

Поначалу он сам сокращённо называл пёсика Джулик. Но очень скоро дети во дворе стали говорить попросту: Жулик, Жулька.

Антоний и Жулька редко выходили со своего двора. Антоний всегда находил здесь работу, продуктовый магазин – прямо в доме, недалеко, на троллейбусной остановке пиццерия, разные киоски, там же газетный лоток, где ему всегда оставляли одну из городских газет. Однако последнее время, когда Жулька подрос, хозяин стал ходить гулять с ним в парк. Теперь его псу надо было гораздо больше двигаться. Как сказал ему один знаток охотничьих пород – «выбегиваться». А парк был недалеко, надо только пройти несколько дворов, пересечь широкую трассу, и уже начинались первые аллеи, высокие деревья, густой кустарник.

Дальше, за парком, протекала городская речка, но к ней невозможно было подойти. Обширной полосой вдоль неё протянулся район частных домов. Или, как говорили люди, «элитный коттеджный посёлок». Ругались: «Эти богачи приватизировали речку!» И верно: раньше по берегу было множество небольших диких пляжиков, заполненных летом отдыхающим народом. Теперь открыт был лишь один официальный благоустроенный пляж. Платный и довольно далеко расположенный.

Но Антония и Жульку это не волновало. Они заходили в парк, а там, погуляв немного с псом, Антоний садился на скамью, читал газету. Жулик галопом уносился, время от времени появлялся-показывался хозяину, и снова убегал. Антоний даже не пытался ходить за ним: пёс наматывал по парку огромные круги. Так продолжалось больше часа, потом Жулька прибегал, тыкался мордой в колени хозяину, тяжело дышал, свесив влажный язык.

– Выбегался? – спрашивал Антоний. – Ну, пошли домой.

Антоний не знал, а у Жульки были свои любимые маршруты в парке. Небольшой овражек с пологими склонами, по которым пёс съезжал вниз на своих длинных лапах, как на лыжах, а потом в три прыжка поднимался вверх. И так повторял раз двадцать, словно тренировался. Заброшенная летняя эстрада с рядами старых, покосившихся скамеек. Между ними Жулька ловко сновал, как в лабиринтах. Большая светлая поляна с редко стоящими толстостволыми деревьями. На ветках там обитали вороны, которые, завидев его, поднимали гвалт. А одна, всегда одна и та же, ещё норовила спикировать на пса. Он делал вид, что пугается, прижимался к траве, а потом мгновенно подпрыгивал высоко. Но старую ворону обмануть было трудно, она слишком низко не опускалась.

Напоследок Жулька забегал на площадку, где стояли столики, за ними сидели люди, в большинстве старики, и двигали по столикам какие-то фигурки. Это был уголок для любителей шахмат, и сюда в самом деле приходили в основном пенсионеры, брали в будочке шахматные доски и устраивали долгие сражения. Здесь с Жуликом не так давно случилось одно происшествие.

Пожилые шахматисты привыкли к тому, что почти ежедневно, приблизительно в одно время, к ним прибегает этот красавчик пёс.

– А вот и ты, Дружок, – говорил кто-нибудь. – Иди сюда, я тебе угощение принёс.

Жулик поначалу не брал печенье или кусочки колбасы, но потом стал воспринимать стариков, как друзей. Стал подходить и аккуратно, одними губами, принимать угощение из рук. И позволять себя гладить. Но долго не задерживался – отбегал, оглядывался на прощание, и мчался дальше. Шахматисты, конечно, догадывались, что где-то неподалёку его ожидает хозяин.

В тот день Жулька выскочил из кустов на площадку шахматистов – а делал он это бесшумно, – и увидел… двое стариков за крайним столом увлеклись игрой, кожаная сумка-планшет одного из них висела на спинке скамьи. Проходивший мимо парень, вертлявый, с бегающим взглядом, ловко, мимоходом, сдёрнул её, завёл руку за спину… Он сделал это очень быстро, незаметно, но Жулька, ещё более стремительно и неслышно, оказался за его спиной. И когда тот повернулся, чтобы скрыться, пёс коротко, но внушительно сказал:

– Гав!

Сумка выпала из рук вора, он не удержался от крика и кинулся прочь. А Жулик стоял рядом с сумкой, весело поглядывал на суетящихся и восторженных стариков.

Антоний не узнал об этом подвиге своего Джульбарса. Но почему-то именно в этот день, гладя Жульку и коснувшись рукой его ошейника, подумал: «Надо купить ему новый ошейник. Хороший».

Тот ошейник, который носил Жулька, подарил хозяин одной из собак их двора. Ещё два месяца назад он был впору, но пёс рос и мужал. Теперь он был для него слишком тонок, да и дырки новые пришлось проделать вручную. «Не годится, – решил Антоний. – Такому псу нужен красивый, крепкий ошейник. Под стать породе».

Накануне Антоний как раз получил свою зарплату и не стал откладывать покупку. Он вспомнил: через две троллейбусные остановки есть магазин, который называется «Домашний любимец» – товары для животных. Утром туда и пошёл.

Это был большой магазин, с несколькими отделами. Антоний прошёл мимо птичьих клеток, аквариумного зала, свернул в арку, над которой красовалась симпатичная собачья морда. Чего тут только не было! Огромные пакеты с сухим кормом, одежда – жилетки, плащи для собак, башмачки, – игрушки, красивые спальные подстилки, блестящие миски, ошейники, поводки.

«Здесь, наверное, всё дорого» – запоздало догадался Антоний. Он вспомнил, что на одном из близких рынков видел будочку «Зоомагазин», наверное нужно было идти туда. Замешкался, оглядываясь. Кроме него в отделе был только мальчик, и этот мальчик как раз рассматривал ошейник. Застегнул, кивнул головой:

– Да, как раз подойдёт.

Антоний понял: парнишка прикидывал, сойдётся ли на шее его собаки. И машинально отметил, что как раз такой подошёл бы и Жулику. Кожаный, не очень широкий, но видно, что мощный. И красивый: по краям прошит бордовой нитью, по кругу – несколько ромбов белого металла и, впечатанная в кожу, такая же белая металлическая табличка. Продавщица именно про неё говорила мальчику:

– Вот здесь можно выгравировать имя твоей собаки и ваш телефон. Если вдруг потеряется, вам позвонят. Здесь недалеко есть мастерская, можешь сразу сделать гравировку.

Мальчик кивнул и достал кошелёк. Антоний увидел купюры, которые он протянул. Что ж, дороговато… Но, в конце концов, он может себе это позволить. Очень уж ему понравился ошейник.

Мальчик с покупкой в руке пошёл к выходу. Пока он стоял, ничего не было заметно, но теперь он шёл, сильно хромая, припадая на обе ноги. Антоний с жалостью смотрел ему вслед. Такой симпатичный парнишка, ясный взгляд, густая шапка хорошо подстриженных волос… У него есть собака, это уже хорошо, это – верный друг…

– Я бы хотел такой же ошейник, какой купил мальчик, – сказал он продавщице.

Она кивнула:

– Вам повезло, ещё один такой остался.

– И поводок к нему…

Барсик

Летом Михаил собирался повезти сына к морю, но Саша отказался. Сказал, что ему очень нравится новый дом, что здесь отлично и весело с Барсиком. Он и правда полюбил гулять в саду, на дальней поляне вместе с отцом соорудил шалаш-вигвам, тир для стрельбы из лука. Была рядом и спортивная площадка с тренажёрами и батутом. Охотно приезжали погостить и погулять два-три школьных приятеля, но потом остался только Максим, остальные разъехались на каникулы. Но Михаил подозревал, что Саша не хочет на море ещё и потому, что представляет, как будет сидеть на берегу, на пляже, и тоскливо смотреть на волны… Он не настаивал: видел, что сын весел, доволен, постоянно чем-то занят. И всегда с ним его Барсик.

В начале августа Саша поехал с отцом на корпоративный пикник. В сосновом бору, на пологом песчаном берегу загородной речки, предприимчивые люди построили городок: десяток симпатичных деревянных домиков для летнего отдыха. Комната-гостиная внизу, комната-спальня на втором этаже, большая веранда с уголком-кухней. Такой домик можно было снять на день, два, неделю, месяц. Руководство банка арендовало все десять домов на три дня – приехали сотрудники с семьями, привезли провизию, надувные лодки, воздушных змеев для детей, волейбол, бадминтон…

В первый день взрослые устраивались, ходили друг к другу в гости, восхищались природой, коллективно обедали, купались в реке. Дети запустили нескольких ярких воздушных драконов и долго увлечённо бегали за ними. У Саши лучше всех получалось держать змея на одном месте – так, чтоб он не летел вперёд, а поднимался по воздушным потокам всё выше и выше. Когда же в конце концов змей начинал уходить вперёд, мальчик отдавал управление другим ребятам, сам же медленно шёл следом. Барсик мчался за весёлой группой, но неизменно возвращался к хозяину.

Барсик с первых же минут стал всеобщим любимцем. И сам он – ласковый, доверчивый, – тут же откликался на зов, подбегал и ко взрослым, и к детям. «Какой красавчик!» – постоянно слышалось, причём не только от женщин, но и от мужчин. Один из них, крупный, громкоголосый папа девочки Анжелы заявил, что он знаток охотничьих собак, что порода курцхаар – это легавые, лучше всего с ними ходить на уток и на зайца.

– Портите собаку таких кровей! – восклицал то ли всерьёз, то ли в шутку. – Он же у вас дивантерьер! А ему надо охотиться. Курцы загоняют зайца так, что тот падает, а подстреленной утке не дадут уйти, из любого водоёма достанут. Пловцы, между прочим, отличные. Что это он у вас на берегу всё бегает, в воду не идёт?

Компания как раз расположилась на пляже. Детвора плескалась, Саша сидел в стороне от воды. Барсик – рядом с ним. Мальчики и девочки поначалу звали его, но он не шёл. Саша тоже не шёл в воду, боялся. Он помнил, как герой полюбившейся ему книги, мальчик Алан научился плавать. Но он это делал наедине, никто не видел. А тут полно ребят… Саша ещё и стеснялся того, что может оказаться смешным.

Михаил, честно говоря, надеялся втайне, что сын захочет войти в реку, поплавать – конечно же, вместе с ним. Но Саша молча сидел и, казалось, спокойно наблюдал за барахтающейся, плавающей, брызгающейся детворой. Отец не знал, что мальчику много раз снился бассейн, и там, во сне, он плавал, нырял, прыгал с вышки. И просыпался в слезах. Он не мог заставить себя войти в воду: представлял, как ноги откажут, он начнёт тонуть, кричать, а все будут смотреть на него…

– Для охотничьих собак победа на обычных выставках – так, ерунда, не показатель, – продолжал уверенно мужчина. – Главные испытания для них устраивают на природе, как говорится, «в поле». Кто там себя лучше покажет, тот и чемпион… Сколько вашему красавцу?

– Восемь месяцев, – ответил Саша.

– Во, как раз таких и начинают выводить «в поле». А что, Мишель, давай испытаем? Занесём в воду подальше и отпустим. Вот увидишь, как он ловко почешет к берегу!

Михаил уже наплавался, сидел рядом с сыном, высыхал на солнце. Ему самому стало любопытно. Он глянул на сына – Саша нерешительно пожал плечами.

Михаил поднялся:

– Барсик, ко мне!

Взял собаку на руки и вместе с Борисом, знатоком охотничьих собак, пошёл к реке. Барсик доверчиво лизнул его в лицо. Но как только они вошли в воду, пёс закрутил головой, жалобно завизжал и стал вырываться.

– Давай, давай, – подбадривал Борис, подталкивая Михаила в спину. – Глубже заходи.

Визг Барсика перешёл в вой, и такой страх слышался в этих звуках, что Саша, как пружина, подскочил на ноги. Он сделал два быстрых неуклюжих шага и упал на колени.

– Не надо! – отчаянно закричал он. – Папа, не надо!

Михаил резко повернулся и выбежал на берег, пустив на песок Барсика. Тот мгновенно бросился к Саше, запрыгал рядом, и мальчик, не вставая с колен, обнял его.

– Ну ладно, – пробормотал огорчённый Борис, – как знаете. Чего бояться?

Это понимал только Михаил. В Сашином крике он почувствовал тот страх перед водой, какой мальчик уловил в собачьем вое.

На следующий день Саша спустился к воде, сел недалеко на песке. Михаил порадовался. Он боялся, что после вчерашнего случая сын к реке не подойдёт. Готовя вместе с другими мужчинами шашлыки для всей компании, он поглядывал на Сашу, на Барсика, который то подбегал к мальчику, то двумя прыжками взбирался на пригорок, где дымил мангал. Стоял прекрасный жаркий день, мужчины были обнажены по пояс, кто в плавках, кто в шортах. Женщины, помогавшие им, в купальниках. Но в основном женщины и дети не вылезали из реки: чуть дальше, на пляже, стоял несмолкающий смех, крики. Только Саша сидел в стороне, поближе к отцу.

Михаил заметил, что Борис, управляясь у мангала, поглядывает на собаку. Барсик сбегал к детям на пляж, вновь навестил его, Михаила, потом сел у ног Саши, положил голову на колени мальчику. «Если Борис попробует спуститься к Саше и Барсику, я это пресеку», – подумал Михаил жёстко. Не понравились ему быстрые взгляды коллеги в сторону сына и пса. И всё же он упустил момент – просто не ожидал такого. Борис поднял небольшую толстую палку, примерился вроде помешать ею угли в мангале, но вдруг шагнул к краю пригорка.

– Барс, возьми! – крикнул громко.

И размашисто швырнул палку в реку. Она, кружась, полетела и громко шлёпнулась о воду довольно далеко от берега. В тот же миг Барсик, коротко взлаяв, кинулся в реку и поплыл к палке. Ту сносило течением, и пёс, тоже попав в водоворот, закружился на месте, колотя по воде лапами.

– Барсик! – отчаянно закричал Саша.

И Михаил даже не понял, как сын оказался в воде и уже плыл. Мальчик сидел на берегу в одних шортах и босиком, отец, как и сын, был тоже босиком и в шортах. Одним махом он спрыгнул с пригорка и влетел в воду может быть на полминуты позже сына.

Лишь на мгновение страх ударил его в сердце. Но почти сразу он понял, что Саша плывёт уверенно и даже легко. А Барсик уже направляется им навстречу с палкой в зубах. В два взмаха догнав сына, Михаил проговорил спокойно:

– Порядок, Саша. Плывёшь отлично. И Барсик наш молодец.

Когда они выходили на берег – Михаил слегка поддерживал Сашу, – Борис стоял на пригорке, уперев руки в бока. Но как только Барсик положил палку к ногам мальчика и затряс головой, разбрызгивая воду, он громко захлопал и радостно загрохотал:

– Я же говорил – отличный рабочий пёс! Хотите, сосватаю его на охоту со своим приятелем?..

Через три дня отец и сын съездили в бассейн, к тренеру, у которого Саша раньше занимался. Мальчик уверенно проплыл по длинной дорожке туда и обратно. И тренер сказал:

– О соревнованиях речь пока не пойдёт, но на тренировки будешь ходить в свою группу. Начнём с сентября.

А дома Саша попросил отца:

– Я хочу ходить гулять с Барсиком в парк, это же не далеко. Можно? Здесь, по двору, ему уже скучно бегать, он ведь вырос, уже не щенок. Как сказал тот дяденька? Рабочий пёс!

Они оба засмеялись, и Михаил кивнул:

– Хорошо. Ты уже вполне самостоятельный человек. Вот только надо купить Джульбарсу новый ошейник.

– Точно! – обрадовался Саша. – Я и сам хотел попросить. Этот какой-то несерьёзный, щенячий.

– Завтра поеду на работу и подброшу тебя к магазину. Здесь недалеко есть один хороший зоомаркет.

Утром они так и сделали. Михаил высадил Сашу у входа в магазин, сказал:

– Выбери сам ошейник, какой понравится.

И уехал дальше. Саша пошёл выбирать. Может быть потому, что было ещё рано, магазин пустовал. Так, несколько покупателей в отделе птиц и земноводных. А там, где товары для собак, вообще никого. Саша побродил в ряду собачьих нарядов, подумал о том, что впереди осень и зима. «Может, купить Барсику вот этот чёрный жилет? А что, осенью он непромокаемый, как плащ, а для зимы есть подкладка. Здорово, тёплая, клетчатая, с воротником. И застёгивается легко, на липучках…»

– Тебе помочь, мальчик? Что-то выбрать хочешь?

Саша улыбнулся продавщице.

– Да, спасибо. Мне ошейник для собаки нужен.

«Жилет тоже куплю, но позже, – решил он. – За два месяца Барсик ещё подрастёт, тогда подберу по размеру».

– Это здесь.

Женщина показала ему за поворотом целый стеллаж, где висело множество самых разных ошейников и поводков.

– Я выберу, – кивнул он, и продавщица вернулась за прилавок.

Саша сразу обратил внимание именно на этот ошейник – красивый и сдержанно-элегантный. Как раз для серьёзного пса, мальчика. А то ведь есть точно «девчачьи» ошейники – с цветочками, бантиками. Цвет кожи оттенялся тёмно-красной прошивкой, металлическими вставками. И специальная пластинка имелась, Саша сразу понял – для гравировки данных пса. Он снял ошейник и подошёл к прилавку.

– Это очень хороший ошейник, – похвалила выбор продавщица. – Итальянское производство, натуральная кожа. У тебя какая собака.

– Курцхаар.

– Чудесная порода! Сильные, ловкие собаки. Нужен именно такой, мощный ошейник. А как по размеру? Можешь прикинуть?

Саша застегнул ошейник на среднее отверстие, посмотрел так и этак, представляя шею Барсика. Кивнул:

– Да, как раз подойдёт.

Домой он возвращался пешком. Такое расстояние его уже не утомляло.

Елена

Двое суток в поезде многие считают утомительными. Но Елене поездка давалась легко, даже радостно. Можно было лететь самолётом, Таня даже уговаривала её, говорила, что и достать, и оплатить билеты им помогут. Но Елена отказалась. Неизвестно, как перенесёт полёт Найда. Ведь лететь собака может лишь в багажном отделении. Боже упаси! Будет всю дорогу выть, метаться – такой стресс!

А поездом – милое дело. Во-первых, ей начальство военного городка организовало билет в вагон СВ, причём оплатило оба места. Так что ехали они с Найдой, как королевы. А в долгой дороге и остановки часто бывают долгими. Елена брала Найду на поводок, гуляла с ней, выходя за перронную платформу, собака успевала сделать все свои дела.

В пути, в удобном отдельном вагоне она много читала. Но ещё больше смотрела в окно. Найда, привыкшая дома лежать не на полу, а в кресле или на диване, здесь тоже устраивалась на своей законной полке, под монотонный стук колёс всё больше дремала. Но иногда, опираясь лапами о столик, тоже смотрела в окно. Тогда Елена разговаривала с ней.

– Видишь, – говорила, поглаживая собаку, – вон вдалеке сопки. Как расцвечены красиво – зелёные, жёлтые, красные, оранжевые… Цвета осени. Сейчас ведь август. Мы с тобой тоже гуляли по таким сопкам, с Танечкой и твоей малышкой Лейлой. Красивое имя ей Таня дала.

Собака слушала, но скоро уставала, вновь ложилась подремать – заметно постарела Найда. А Елена ещё долго смотрела в вагонной окно. Её поражали самые простые, обыденные картины. Промелькнувшие на маленькой платформе грибники с корзинами и коробами, женщина, ведущая девочку за руку по тропинке, уходящей в деревню за лесопосадкой, грузовик у закрытого шлагбаума и стоящий рядом шофёр с сигаретой… Широкие поля, засеянные и просто заросшие травами, большие и малые реки, по мостам которых грохотал поезд, люди, машущие руками с палубы небольшого парохода… Всё это было так странно и трогательно: она видела фрагменты чьих-то жизней, мгновения судеб, которые внезапно пересекались с её судьбой! Словно большая симфония, из которой выхвачены музыкальные фразы и картинки… Странно, ведь и в городе, просто идя по улице, она тоже видит незнакомых людей, наблюдает какие-то сцены. Но ничего подобного ей не приходит в голову, она остаётся равнодушной. А вот сейчас, у окна поезда… Это, конечно же, магия пути, колдовство мелькающей перед глазами жизни, завораживающая музыка перестука колёс.

Время, проведённое у дочери, было прекрасно. Как хорошо, что она решилась на эту поездку. Городок военного гарнизона оказался уютным миром, где все друг друга хотя бы немного, но знали. Двухэтажные дома, школа, детский сад, офицерский клуб, три магазина… Он весь помещался в долине между двумя громадными сопками, к нему вела хорошая трасса, примыкал военный аэродром. На улице мужчины в штатском, конечно, встречались, но всё-таки это была вотчина офицеров-лётчиков.

Таню, её дочь, здесь, похоже, знали все. Она была директором музыкальной школы. Единственной в городе. Да и создана была эта школа именно для Татьяны. Пять лет назад она приехала сюда с мужем. И скоро весь город знал: молоденькая жена старшего лейтенанта Игоря Вьюжникова – музыкантша, пианистка, окончила консерваторию. А через пару недель подполковник, непосредственный начальник Игоря, спросил её: не могла ли она обучать игре на пианино его сынишку.

– Конечно же, – обрадовалась Таня. – Но… просто учиться играть на фортепиано мало. Есть ещё такие предметы, как сольфеджио, история музыки, вокал, хоровое пение… Хорошо бы открыть музыкальную школу! Наверное есть здесь и другие одарённые дети?

В офицерском клубе работало несколько кружков и студий для взрослых и ребят, была библиотека. По распоряжению начальника гарнизона здесь и была открыта музыкальная школа. Три комнаты – три класса: фортепиано, сольфеджио, хорового пения. Школьная учительница пения руководила хором. А ещё две женщины, жёны офицеров, занимались с детьми на инструменте. Одна окончила музыкальную школу, вторая тоже когда-то училась играть. Татьяна с ними хорошо проработала, заставила многое вспомнить. Сама тоже вела уроки игры и сольфеджио. Хотя и была она моложе своих «коллег», но именно её назначили директором. Консерватория есть консерватория.

Елена боялась, что дочь осталась замкнутой и отстранённой. Особенно после смерти мужа. Молодая одинокая вдова… Но в первые же дни убедилась, что всё не так. К счастью. У Танюши здесь было много друзей. И родители учеников, и офицеры, помнящие Игоря, их жёны, и самые разные люди. На улице с ней постоянно здоровались, кто-то подходил с вопросами, и Елена с удивлением поняла, что её девочку не только здесь любят, но и уважают. Через неделю после приезда пришёл посыльный от начальника гарнизона: Татьяну Леонидовну и её маму, Елену Владиславовну, приглашали на банкет в штабное кафе. Они пришли и узнали, что банкет даётся в честь её, Елены, приезда.

Это было очень трогательно. Елена по-настоящему разволновалась: надо же, такое внимание и уважение! Она и сама по-новому посмотрела на Танечку. Увидела не просто свою девочку, свою дочь: красивую молодую женщину – умную, элегантную, весёлую и открытую. Легко и свободно общающуюся с высокими военными чинами.

Было весело, интересно. Некоторые офицеры пришли с жёнами, скоро Елена со всеми женщинами перезнакомилась, многое узнала о жизни военного городка, много добрых слов услышала о своей дочери. Между прочим, и о том, что есть офицеры – отличные ребята, – которым она очень нравится.

Елена и сама заметила, как на Таню поглядывает один майор – симпатичный, серьёзный, лет под сорок. Несколько раз он приглашал Таню танцевать, она не отказывала, и он, бережно ведя её в вальсе или танго, что-то говорил ей, и смуглое лицо его полыхало румянцем. Таня улыбалась, отвечала односложно.

Впрочем, и сама Елена не была обделена вниманием. Особенным, мужским. За ней, не скрывая, ухаживал полковник – приблизительно её ровесник. Это был очень приятный человек крепкого телосложения, подтянутый, с сединой, о которой принято говорить «благородная», с обаятельной улыбкой. Он оказался опытным танцором и «ангажировал» её на весь вечер, почти никому не уступая. Она так давно не танцевала, но в его уверенных объятиях легко и радостно вспомнила все движения в первом же их танце – «Офицерском вальсе».

Ну и, конечно же, женщины ей всё рассказали о нём: вдовец, взрослый сын служит в столице, в Генштабе, а Василий Петрович – прекрасный человек, всё в доме делает своими руками, в прошлом – отменный лётчик, ас, да и сейчас нередко садится за штурвал, обучая молодых…

Начальник гарнизона, произнося тост, предложил Елене Владиславовне остаться здесь, в городке.

– Расширим нашу музыкальную школу, – сказал он. – А то и откроем свою филармонию!

– Что ж, я подумаю!

Елена подняла свой бокал, и все потянулись чокнуться с ней.

В Танину квартиру они вернулись поздно, на машине начальника гарнизона. Спать не хотелось, настроение было приподнятое, возбуждённое. Обе собаки, Найда и маленькая Лейла, бросились к ним, радостно повизгивая. Таня схватила свою малышку на руки, упала на диван, играя. Она казалась такой счастливой и открытой, что Елена рискнула, спросила:

– Как хорошо, Танечка! Я вижу, как тебя здесь любят. А кое-кто и влюблён… Скажи, тебе никто не нравится? Может, кто-то тронул твоё сердце?

Дочь молчала, улыбаясь. А когда мать подсела к ней на диван, положила ей на плечо голову. Елена прикоснулась губами к Танюшиным волосам:

– Здесь так много военных. Лётчиков…

– Знаешь, мамочка, – ответила Таня, – после смерти Игоря я думала: никогда никого не полюблю. Никто с ним не сравнится… Но время прошло, и я поняла: нельзя любить мёртвого, как живого. Я ведь не Игоря сейчас люблю – его нет уже на свете. Я люблю память о нём, а это совсем другое. Я-то живу! А значит, и чувства мои живут… Я могу полюбить другого человека. Могу. Но никого ещё не люблю.

Она засмеялась, потому что Лейла стала лизать ей лицо. Потом, так же смеясь, сказала:

– Ну, влюбляются в меня, да! Так ровесники мои и те, кто постарше, все женаты. А я никогда не стану разбивать семью. Вот, майор Воловик – красивый, умный. Ты видела. Говорит, что любит меня так, что готов развестись с женой. Глупости! Я, может, и полюбила бы его, будь он свободен. Но есть в моём сердце какой-то клапан, который автоматически перекрывает доступ чувствам, как только слышится: «Женат!» Правда, я себя не заставляю, не принуждаю – само собой всё проходит.

Наверное, Тане и самой хотелось выговориться. Вряд ли она с кем-то ещё стала бы говорить на эту тему. Елена молчала, просто боялась неуместной репликой заставить дочь замкнуться. Но, похоже, Таня переросла возраст скрытности.

– Ходит за мной один лейтенант. Я вижу: он и правда сильно влюблён. Не женат! – Она засмеялась, лукаво взглянула на мать. – Молодой совсем, двадцать четыре года. Он думает, что пять лет разницы между нами это ерунда.

– Да ты и выглядишь на пять, если не больше лет моложе! – не удержалась Елена.

– Вот, вот. Он тоже так говорит. И не понимает, что дело не в том, как я выгляжу. Совсем мальчишка. У меня к нему ну ни грамма женского чувства. Скорее, как к младшему братишке… Я, мамочка, знаю… Не могу тебе объяснить, но откуда-то знаю: если полюблю – такого, как сама. То есть, человека, пережившего утрату своего самого близкого, дорогого…

Больше двух месяцев жила Елена рядом с дочерью в военном лётном городке. Привыкла к рёву взлетающих самолётов, видела, как меняются сопки, гуляла по ним с Таней, собирая морошку, голубику, грибы. Приняла участие в концерте учеников музыкальной школы, сама играла и пела. Пела Елена русские романсы, свои самые любимые: «Я ехала домой, я думала о вас», «Утро туманное, утро седое», «Сияла ночь, луной был полон сад», «Ты помнишь ли…», «Отцвели уж давно хризантемы в саду»… Пела, и словно возвращалась в молодость. Было время, когда эти романсы она пела на больших концертах в городской филармонии, в прессе писали о её прекрасном голосе, шли передачи по телевидению. Ей прочили большое будущее, большую известность. Но она вышла замуж… Не раз Елена с горечью думала: «Зачем мужчины добиваются любви Жар Птицы? Чтоб потом из неё сделать Курицу?» Бывший муж тоже был музыкантом, скрипачом. Он восхищался ею, был влюблён так сильно и отчаянно, что тронул её сердце. А потом перекрыл ей все пути к творчеству, совершенству, выступлениям. Что это было? Ревность к её таланту? Комплексы собственной неполноценности? Или просто мещанское понимание роли женщины – кухня, ребёнок, дом…

Впрочем, всё это было давно и давно прошло. На сцене Клуба офицеров в военном городке Елена пела романсы и чувствовала, как силён и красив её голос, как красива и счастлива она сама. И видела отражение и подтверждение этого в глазах многих мужчин, сидевших в зале. Особенно в глазах полковника.

…Две собаки – тоже мать и дочь, постоянно были с Еленой и Таней. Но подходило время их разлучить. И вот теперь Елена едет в поезде с Найдой, а Таня с Лейлой остались там, у себя. Но они договорились: через год теперь уже дочь приедет к матери в свой родной город. Таня призналась, что очень хочет вновь войти в свою квартиру, повидать друзей, учителей…

Поезд без остановки проскочил небольшую станцию, мелькнуло вокзальное здание, дома населённого пункта, потянулись поля. Елена оторвалась от окна, полулегла на полке, взяла книгу. Но читать не стала. То ли оттого, что последнее время вокруг было так много военных, то ли «Офицерский вальс» всколыхнул забытое, то ли упоминание дочери о молодом лейтенанте… Но к ней пришли воспоминания, давно её не посещавшие. О её первой и единственной в жизни любви. Да, сейчас, по прошествии многих лет, даже десятилетий, она знала точно. Тогда, в свои семнадцать лет она полюбила так, что этого чувства ей хватило на всю оставшуюся жизнь. И что с того, что встреч было всего три! С молодым лейтенантом. Саша, Саня… С ним она не танцевала «Офицерский вальс». Ему она его играла.

Леночка и Саня

На перекрёстке было безлюдно. Но зато стояла собака. Хотела перейти дорогу и не решалась: машины проносились одна за другой. Лена сразу поняла это, потому что небольшая мохнатая собачонка вертела головой, словно кого-то выискивала. Как только девушка подошла к перекрёстку, собака радостно завиляла хвостом, успокоилась и стала рядом с ней. Подняла мордочку – умные глаза смотрели на человека, словно ожидая приказа.

– Ты привыкла переходить дорогу вместе с людьми? – догадалась Лена. – Умничка. Вот сейчас загорится наш свет, и мы с тобой пойдём.

На светофоре загорелся зелёный огонёк, и девушка кивнула собаке:

– Ну, пошли!

Но она и её спутница не успели шагнуть. Крепкая рука резко опустилась Лене на плечо, вторая схватила собаку за загривок. И в тот же миг, с воем и громыхающей музыкой, молнией чиркнул мимо автомобиль. Пролетел почти у самого бордюра, так, что Лена задохнулась от вихря горячего воздуха и бензиновых паров.

– Ай-я-яй, девушка, – покачал головой высокий парень в офицерской форме. – Себя чуть не загубили и животное тоже.

– Но ведь был зелёный свет, – пролепетала Лена.

У неё ещё сильно колотилось сердце и дрожали ноги. Молодой человек её плечо отпустил, а собаку продолжал держать, но уже просто на руках.

– Есть лихачи, которым закон не писан, – сказал, презрительно покривив губы. – Так что впредь не только на светофор смотрите, но и на дорогу… Ваша собака?

– Нет. Но ей тоже нужно на другую сторону.

Офицер улыбнулся, и лицо его сразу из строгого взрослого стало совершенно юным, мальчишеским.

– Теперь мне уже деваться некуда, надо перевести вас. Ну вот, опять зелёный. Пошли.

Он, не отпуская собачку, покровительственно взял Лену за руку. Ей тоже стало смешно, и она пошла за ним, как маленькая девочка, за ручку, радостно улыбаясь. На другой стороне он поставил собаку на землю, и та сразу целенаправленно рванула в ближайший двор.

Её руку офицер – а Лена уже поняла, что он старший лейтенант, – не отпустил.

– Вас опасно оставлять без присмотра, – сказал он и сделал паузу, вопросительно склонив на бок голову.

– Елена, – представилась она, поняв его вопрос.

– Это самое прекрасное на свете имя, – сказал лейтенант, и лицо девушки мгновенно вспыхнуло от радости и смущения. – Но я буду называть тебя Леночка, хорошо?

– А как мне тебя называть?

Он браво щёлкнул каблуками:

– Александр. Впрочем, просто Саша.

– Саша… – протянула Леночка. – А если «Саня»? Можно я тебя так буду звать?

Года три назад Леночка прочитала книгу «Два капитана». Ей очень понравился главный герой, и особенно то, как его называли. Саня. Звучало непривычно, ласково. Она даже решила тогда: если у неё будет друг по имени Саша, она станет звать его Саней. Но, увы, все более-менее знакомые мальчики носили другие имена. И вот наконец-то! Этот молодой офицер, который спас ей жизнь. Да, да, девушка хорошо осознавала: если бы не его рука – она бы шагнула на проезжую часть и не спаслась бы от мчащейся бешенной машины. Чувство благодарности переполняло её. Но сильнее было другое, почти сразу появившееся чувство родства, близости, радостной лёгкости общения. Как будто они знали друг друга давным-давно. Вот потому она сразу и вспомнила – «Саня».

– Именно так меня зовёт мама с самого рождения! Как ты догадалась?

Они оба засмеялись, и он спросил:

– Куда идём?

– Я иду в музыкальную школу.

Сначала Саня не понял, решил, что Лена занимается в обычной музыкалке. И удивился: её заканчивают ещё в детском возрасте. Может, Леночка поздно поступила туда? Девушка объяснила. Её школа – необычная, единственная в городе. Это одиннадцатилетка, где одарённые дети – а их туда строго отбирают, – учатся одновременно и по программе средней школы, и музыкальной, включая курс училища. Леночка пришла сюда после четвёртого класса обычной школы и третьего класса музыкальной. Пошла в пятый класс и за год догнала пианистов-пятиклассников. После этой школы ребята поступали в консерваторию без экзаменов, просто успешно сдав свои выпускные. В том, что Леночка Залужная поступит в консерваторию, никто из её учителей не сомневался. И ей предстояло это уже совсем скоро – она заканчивала одиннадцатый класс…

Саня огорчённо сказал:

– Эх, жаль! У меня три дня свободных от службы. Я так надеялся, что ты просто гуляешь.

– Вот так, с нотной папкой в руках?

– А давай я тебя проэкзаменую. Ты мне споёшь…

– Это не вокал, – засмеялась она. – Сольфеджио.

И бесшабашно махнула рукой:

– Ладно, не пойду! Сегодня всё равно последний день перед подготовкой к экзаменам, какие там занятия! Одни разговоры, да о завтрашнем субботнике напомнят.

Лейтенант обрадовался, снова взял Леночку за руку, шутливо оглянулся вокруг:

– Где наша собачонка? Убежала. А мы куда пойдём? Веди ты, я в вашем городе новичок.

Они пошли дальше по улице, вышли на широкий красивый проспект прямо к зданию кинотеатра. На большой афише перед входом красовалась развесёлая физиономия артиста Юрия Никулина, перед собой он держал руку в белом гипсе, было написано название «Бриллиантовая рука».

– В кино не пойдём, – решительно сказал Саня.

– И не надо. Очень хороший фильм, весёлый, но я его смотрела позавчера.

– Я тоже видел уже. Но вовсе не поэтому.

Он посмотрел на девушку долгим взглядом, явно ожидая вопроса. Леночка зарделась, почти догадываясь, что он скажет, и всё же спросила:

– А почему?

– Два часа сидеть в темноте и тебя не видеть… Нет, я своё время попусту тратить не собираюсь!

Она порадовалась, что надела именно сегодня новую, только пошитую в ателье юбку, очень красивую: серебристо-серую, плиссированную, чуть выше колен. И туфельки на небольшом каблучке. А ещё лиловую водолазку. Закрывая за ней двери, мама сказала:

– Ты сегодня такая красивая. Взрослая девушка.

Лена махнула ей на ходу рукой:

– Весна, мамочка, конец мая! И последний день занятий.

А теперь лейтенант Саня не отрывал от неё взгляда, и Леночка в самом деле, впервые в жизни, чувствовала себя красивой и взрослой. Но это её нисколько не напрягало, с этим парнем было легко и просто.

– Смотри, сколько людей. – Леночка оглянулась на кассы кинотеатра. – Даже на дневной сеанс.

– Фильм и в самом деле отличный. – Саня рассмеялся. – И песни забавные! Про зайцев, помнишь? И как этот здоровяк в ресторане говорит Гоше: «Приезжайте к нам в Магадан».

Теперь они смеялись вместе.

– А какие фильмы тебе больше всего нравятся? – спросил Саня.

– Ну конечно музыкальные! «Мистер Икс» с Георгом Отсом…

– Знаю, видел, – подхватил лейтенант и даже пропел: – Устал я греться у чужого огня…

– А что, – похвалила Леночка. – Не плохо… Ещё, конечно же, «Большой вальс». И «Звуки музыки», просто чудесный фильм!

– О «Большом вальсе» слышал, хотя и не видел. А этот второй, даже названия незнакомое, – признался парень.

– «Большой вальс» – это американский фильм о композиторе Иоганне Штраусе. Его ещё до войны показывали, мои папа и мама тогда смотрели. А потом его лет на двадцать почему-то забыли. И вот недавно снова пустили на экран… А «Звуки музыки» тоже зарубежный фильм, его сняли совсем недавно и у нас ещё и не показывали по кинотеатрам. Но нам в школе его крутили… А ещё я индийские фильмы люблю, с Раджем Капуром.

– И я тоже, – обрадовался Саня. – «Господин четыреста двадцать» и «Бродяга». Раза по три смотрел. «Абара я-а…» – снова запел и подёргал головой влево-вправо, очень ловко.

– Браво! – Леночка захлопала в ладоши. – Но знаешь, серьёзные фильмы я тоже люблю. «Весна на Заречной улице», «Доживём до понедельника», «713-й просит посадки». Ой, знаешь, я вспомнила. В детстве ещё смотрела один фильм о войне. «Девочка ищет отца». Так вдруг захотелось пересмотреть!

– А я тоже с детства люблю один фильм. «Джульбарс». Видела? Вот я даже пограничником долго хотел стать. – Засмеялся, похлопал себя по нашивке с пересечёнными дулами пушек. – А стал артиллеристом.

– «Артиллеристы, Сталин дал приказ, – пропела Леночка. – Артиллеристы, зовёт Отчизна нас…»

– Ты сталинистка?! – воскликнул Саня, изобразив на лице гримасу ужаса.

Лена помолчала, а потом сама взяла его за руку и повела на какую-то боковую улицу. Там стоял ряд пятиэтажных домов явно довоенной постройки.

– Смотри.

Она показала на боковую, без окон, стену одного дома. Там была какая-то надпись – на всю ширину, по красному кирпичу. Но эта надпись не читалась, была густо замалёвана чёрной краской.

– Что это? – спросил он.

– Когда наш город освобождали от фашистов, первые наши солдаты вошли как раз с этой стороны. И написали на стене… Ты прочти, прочти!

Саня вгляделся. Сквозь чёрную краску всё-таки проступали белые буквы. И он к своему удивлению сумел прочесть:

– «Бьём фашистского гада! За Родину, за Сталина».

– Думаешь, они это писали под дулами автоматов? – спросила девушка. – Как ни замазывай, как ни черни, а слова всё равно видны…

Она отвернулась, потому что лейтенант смотрел на неё с восхищением. Сказал:

– А ты серьёзная девушка. Не обижайся на мою шутку. Мой отец говорил ну почти точно, как ты! Он на фронте был командиром артиллерийского расчёта, и под Сталинградом воевал, и всю Европу прошёл – Венгрию, Румынию, Югославию. Рассказывал, как приходилось выкатывать орудия прямо в поле, и бить по танкам прямой наводкой. И в самые тяжёлые минуты, давая залп, кричали: «За Родину, за Сталина!» «Никто не заставлял нас этого делать» – так он мне говорил.

В городском парке, на открытой веранде кафе, они ели мороженое, пили коктейли. Саня долго убеждал девушку, что вино «Изабелла» очень лёгкое, не креплённое, и что его в коктейле совсем немного.

– А какое название, Леночка! «Первая встреча» – специально для нас!

Наконец он заказал для них этот коктейль, и Леночка призналась, что он ей очень нравится. А Саня рассказывал о военном училище, которое окончил, о том, что на год потом его оставили в адъюнктуре, и вот теперь он получил назначение в воинскую часть и уже два месяца служит здесь, в городе.

– А сколько тебе лет? – спросила Леночка.

И Саня, тяжко вздохнув, промолвил:

– О, я уже старый. Мне двадцать три…

«На шесть лет старше меня, – подумала она. – И правда, взрослый… Офицер…»

Но глянула на открытое мальчишеское лицо Сани и засмеялась. Наверное всё-таки вино в коктейле слегка опьянило её: никогда Лена в своей жизни не была так беспричинно счастлива, так много смеялась и чувствовала себя невероятно красивой. А, может быть, и не вино всему виной было? Разве когда-нибудь взрослый парень, да ещё офицер, брал её за руку? Смотрел на неё восхищённым взглядом? Не хотел расставаться, удерживал и удерживал, хотя уже вечерело? Да ещё такой чудесный, тёплый, почти летний день…

Правда, к вечеру стало прохладно, да и домой давно надо было вернуться. Саня проводил её, но во двор они не вошли.

– Вот мой дом, но дальше – не надо.

– Увидят соседки-старушки, мама с папой из окошка, – понимающе кивнул лейтенант. – А где твоё окно?

– Не покажу! – решительно мотнула головой Леночка.

– Правильно. А то буду стоять под окном всю ночь. А утром, когда ты выйдешь…

– А утром я пойду в школу на субботник, – подхватила девушка. – Завтра занятий уже нет, и мы будем убирать школьный двор, свои классы.

– Субботник! – хлопнул в ладоши Саня. – Это же любимое моё занятие, ходить на субботники! Честное слово, не буду лишним!

– Конечно не будешь, – обрадовалась Лена. – Нам даже говорили: приводите родственников, друзей. Приходи, конечно! К девяти часам утра.

– А где твоя школа?

– Мы до неё немного не дошли, свернули к кинотеатру. А если пройдёшь по улице дальше, то прямо и выйдешь на неё. Красивый трёхэтажный старинный особняк с колоннами – не ошибёшься.

Саня

В десять минут десятого старший лейтенант браво взбежал по высоким мраморным ступеням, на минуту задержался на площадке между белыми колоннами… Вчера вечером, когда он вернулся в часть и проходил мимо здания штаба, оттуда как раз вышел полковник, его начальник. Саня вытянулся, отдавая честь, тот вгляделся.

– А-а, старший лейтенант Чаренцов. Как провели свой выходной день?

– Отлично, товарищ полковник!

Саня произнёс это с таким залихватским подъёмом, что полковник улыбнулся.

– Что ж, оставшиеся два свободных дня погуляйте так же «отлично».

– Постараюсь, товарищ полковник!

Полковник пошёл к машине, ожидавшей его, старший лейтенант – в офицерское общежитие. Он не сомневался, что и завтра, и послезавтра будет так же счастлив, как сегодня. Неожиданно счастлив.

Два месяца назад, прибыв в этот город и эту часть, он наконец-то начал настоящую командирскую службу. Обучал солдат работать на зенитно-ракетных комплексах С-75. А месяц назад на полигон поступило новое вооружение: ПЗРК «Стрела-2» и С-125, способные поражать цели даже на малых высотах. На днях проходили показательные стрельбы, и его взвод оказался на высоте – лучшие результаты. Генерал, возглавлявший военную комиссию на стрельбах, поздравил его, сказал:

– Мне известно, старший лейтенант Чаренцов, что вы, как адъюнкт, специализировались именно на этих новых комплексах. Вижу, освоили отлично. А с установкой «Шилка» имели дело?

– Счетверенная самоходная установка с радарным наведением ЗСУ-23-4 «Шилка» тоже входила в тему моего обучения, – отчеканил Чаренцов.

– Это хорошо, – протянул генерал. Обернулся к начальнику воинской части. – Надо дать офицеру хорошо отдохнуть.

После этого Саня и получил три дня вольных. И не сомневался, что оставшиеся два дня проведёт так же здорово, как и первый. И, может быть, много-много других дней…

Он распахнул тяжёлую дубовую, с резными узорами дверь, вошёл в вестибюль музыкальной школы. Просторный, залитый солнечным светом зал переходил в длинный коридор и лестницу на верхние этажи. Как раз там, словно перегораживая вход в коридор и на лестницу, стоял стол, сидела дежурная. Саня бодро подошёл, козырнул:

– Прибыл на уборочные работы!

Женщина преклонных лет сняла очки и с ответной иронией спросила:

– Однако! И чей же вы родственник?

Леночка в разговоре упоминала, что в её школе, в каждом потоке, всего по одному классу. Но вот фамилию свою не называла, а он не догадался спросить. Потому он, стараясь говорить уверенно, выпалил:

– Елены из одиннадцатого класса.

– И кто же?

– Брат… двоюродный.

Женщина засмеялась.

– А если в одиннадцатом классе не одна Елена? Может, определите поточнее? – Но не стала долго смущать его. – Чего там, кузену не обязательно знать фамилию кузины. Не так ли, гусар?

– Артиллерист, – поправил он гордо, тронув пальцем нашивку.

– Поднимайтесь на второй этаж, – кивнула дежурная. – Они там все в полном сборе. И Еленочка тоже.

Юные музыканты убирали класс. Музыкантш, то есть девочек, было заметно больше, чем парней. Саня сразу впрягся в работу – переворачивал парты, двигал шкафы, выносил мусор. Но при этом, ловко и непринуждённо, оказывался именно возле Леночки. Когда она мыла окно, он толок ей мел, сминал газеты и приносил воду. Когда она наводила порядок в шкафах – подавал ей стопки книг. В одном шкафу она наткнулась на рулоны старых стенных газет. Их развернули, все ребята сбежались, стали смотреть, читать, вспоминать. Пару раз в заметках упоминалась Леночка: один раз серьёзно, о том, что выиграла республиканский конкурс пианистов. Вторая заметка – весёлое поздравление с днём рождения, с рисунком, на котором, даже в шарже, она была красавицей. Так Саня узнал её фамилию – Залужная, и день рождения – 18 апреля.

Все девочки, Леночкины одноклассницы, были весёлые, симпатичные, умненькие. Появление молодого офицера вызвало радостное удивление у них, а когда он представился: «Александр, кузен Елены», – одна девушка со смехом захлопала в ладоши, вторая воскликнула:

– Ну, Ленка, ну тихоня! Ты даёшь!

Он легко вписался в их компанию, но постоянно ловил на себе взгляды девчонок, ответно улыбался им, если звали – подходил, помогал. Но сам не отрывал взгляда от Леночки. Она была лучше всех. Да что там «лучше»! Она была единственной…

Саня замечал, что то одна, то другая девчонки, улучив момент, пытаются выспросить Леночку о нём. Но Леночка загадочно говорила что-то неопределённое или шутила. Ему это очень нравилось. Нравилось и то, что при других девочках она называла его, как и все, «Саша». И лишь когда рядом никого не оказывалось, говорила «Саня». Словно это была их тайна. И очень нравилась ему Леночка в спортивном костюме, который был на ней. Вчера она выглядела такой женственной и хрупкой, сегодня – стройной, ловкой и гибкой.

В час дня все пошли в школьную столовую, там «работников» покормили и напоили чаем. Потом убирали школьный двор. Вскапывали деревья, сгребали мусор, красили скамейки. Когда перешли на спортивную площадку, все развеселились. Девочки с разбега прыгали в длину в песок, бегали по дорожкам наперегонки, мальчики стали отжиматься на турнике. И, конечно, кто-то из девушек сказал:

– А что же наш доблестный офицер не покажет высший пилотаж?

– Я не лётчик, – хотел отшутиться Саня.

Но девчонки стали громко просить, и он, сбросив китель, в одной майке подошёл к турнику. Честное слово, он думал раза три отжаться, чтоб отстали. Но глянул на Леночку: она не отрывала смущённо-восхищённого взгляда от его широких плеч и накачанных бицепсов. И тогда, не удержавшись, он показал «класс»: перевороты в воздухе, переброски на руках и, наконец, «солнце»… Когда спрыгнул и потянулся за кителем, ещё минуту стояла тишина. Потом кто-то первый захлопал, все закричали «браво!» и «брависсимо!»

Честно говоря, Саня совсем забыл, что он в школе особенной, спецмузыкальной. Обычные старшеклассники: мальчишки спорят о футбольных командах, девчонки, не скрывая, наблюдают за ним и Леночкой, перешёптываются, кто-то иронизирует, кто-то строит ему глазки… Но вот, когда уже директор школы подошёл к ним, поблагодарил за ударную работу и дал отбой, разошлись не все. Группа девушек, и Леночка тоже, побежали в музыкальный класс. Конечно же, он тоже пошёл с ними. И понял, наконец, какие они все необыкновенные и талантливые. В классе стояло сразу два инструмента – пианино и концертный рояль. Девочки стали играть: и по одной, и на двух инструментах одновременно, и даже в четыре руки на каждом! Специально для Александра они называли произведение и автора: Шопен, Моцарт, Рахманинов, Гендель, Вивальди… Впервые в жизни Саня подумал: «До чего же это красиво, классическая музыка…»

Потом девочки пели. Они пели «Чёрного кота», «Ландыши», «А у нас во дворе». А потом стали петь романсы, и тут солировала Леночка. И Саня понял почему. Её голос был так же прекрасен, как она сама. Он всегда был равнодушен к народным песням, но вот Леночка запела «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан», и у него перехватило дыхание.

Лена пела, и сама себе аккомпанировала, девочки стояли вокруг рояля и негромко слаженно подпевали. И вдруг на последнем аккорде девушка бросила лукавый взгляд на офицера, ударила по клавишам и запела:

– Снова туда, где море огней, снова туда с тоскою моей…

Саня широко улыбнулся и подхватил припев:

– Устал я греться у чужого огня, о, где же сердце, что полюбит меня…

Девчонки с восторгом захлопали, а он картинно протянул руку партнёрше, и так, держась за руки, они раскланялись перед публикой.

В этот раз Саня тоже не был допущен во двор дома Леночки. Но она показала ему своё окно на третьем этаже. А потом, когда зажгла в комнате свет, отодвинула штору и помахала ему рукой. И показала жестом: «Всё. Иди». Когда штора вновь закрылась, он быстро просчитал в каком месте находится квартира, вошёл в арку, определил – второй подъезд. На подъезде висела табличка: «с кв. 15 до кв. 35». «Двадцать первая квартира» – точно высчитал Саня, и только после этого ушёл.

Назавтра у него и Леночки должно было состояться настоящее свидание. Первое! Случайную встречу и работу в школе нельзя ведь считать свиданием. А теперь она назначила ему встречу – у входа в городской парк, в 12 часов дня.

– В девять у меня начнётся первый экзамен, – сказала ему Леночки. – Не беспокойся, я быстро сдам. К двенадцати освобожусь…

Уже в половине двенадцатого Саня стоял на месте встречи. Он подумал: «А вдруг она раньше освободиться и придёт…» Нет, он не мог допустить, чтоб Леночка ждала его. В руке он держал букет крупных садовых ромашек. Когда-то, собираясь на свидание с одной девушкой, он хотел купить цветы, но представил, как будет стоять с этим букетом, а прохожие смотреть на его дурацкий вид, – и не купил. Теперь же, ловя улыбки людей, он счастливо улыбался в ответ, крепко и уверенно держа свой букет.

Без десяти двенадцать он увидел лёгкую фигурку девушки. Она шла вприпрыжку, размахивая большой нотной папкой. Саня быстро пошёл ей навстречу.

– Я так и знала, что ты уже здесь, – сказала Леночка.

Спрятала лицо в ромашки, глядя сквозь лепестки радостными глазами. Огромными, серыми, хрустально-прозрачными, оттенёнными длинными тёмными ресницами. На ней была красивая шёлковая блузка, голубая, которая так шла и к её глазам, и к пушистым светло-русым волосам. «Самая красивая, – мелькнула у Сани мысль. – Нет никого красивее…»

– Как экзамен? – спросил он, скрывая волнение. – Я, конечно, не сомневаюсь…

– И правильно, – засмеялась она. – История музыки такой интересный предмет. Да ещё вопросы мне попались хорошие. «Музыкальное искусство Западной Европы 19-го века» Это же сплошной романтизм! Причём, весь девятнадцатый век. Если в литературе и живописи романтизм почти иссяк к середине века, то в музыке и двадцатый чуток прихватил. Началось с Шуберта, Вебера, Паганини, Россини, потом – Шопен, Лист, Вагнер, Верди…

– А я никого не знаю, только о Паганини слышал, вроде скрипач такой необычный, на одной струне играл, – повинился Саня. – Полный неуч в музыкальном плане. Но я наверстаю с твоей помощью!

Они уже шли по центральной аллее парка, к большому фонтану. Саня нёс её папку, Леночка – букет.

– Всё тебе знать и не нужно…

– Вот спасибо!

– Но самые лучшие вещи: Бетховена «Лунную сонату», «К Элизе», Моцарта «Маленькую серенаду» и «Реквием», Грига «Песню Сольвейг», «Прелюдию» Рахманинова, «Сентиментальный вальс» Чайковского, Шуберта «Серенаду» и «Аве Мария», Листа «Грёзы любви», Паганини «Компанеллу», «Сказки Венского леса» Штрауса, «Рондо-Каприччиозо» Мендельсона, ноктюрны Шопена – это обязательно. Хотя бы! Я ведь много ещё могу называть.

– Всё буду узнавать с первых звуков! – пламенно пообещал Саня. – А что ещё у тебя в билете было?

– Второй вопрос попался вообще прелесть! Жизнь и творчество Фредерика Шопена. Да одну только историю любви его и Авроры Дюпен можно рассказывать целый час!

– Она тоже музыкант? Композитор?

И, увидев, как широко раскрылись глаза девушки, Саня махнул рукой:

– Ладно, ладно, понял. Ошибся.

– А имя Жорж Санд тебе что-то говорит?

– Писательница такая французская, мужской псевдоним себе взяла… А – догадался, – так это она и есть, Аврора?

– Логическое мышление у тебя развито, – похвалила Леночка. – А ты читал «Консуэло»? Это самая известная книга Жорж Санд.

– Нет, не читал, – покаянно опустил голову Саня. – Я всё больше Джека Лондона, Дюма… Но прочту, если ты советуешь.

– Правда, правда! Это такая интересная книга! Я, когда её читала, оторваться не могла. Однажды засиделась часов до двух ночи. Как раз самый таинственный и жутковатый эпизод – это, правда, уже не в «Консуэле», а в «Графине Рудольштадской», второй книге, продолжении… Консуэло идёт с факелом по длинному подземному коридору к гробу своего мужа… Я просто представила, что это я иду: в длинном серебристом блестящем платье, рука с поднятым факелом дрожит, тени на каменной кладке стен мечутся, сердце то колотится, то замирает… И вдруг папа заглядывает в комнату, говорит: «Ты почему не спишь?» Я вскрикнула и со стула упала – я на нём на коленках стояла!

Леночка звонко рассмеялась, и он тоже.

– Значит, на пятёрку сдала экзамен?

– Конечно, – пожала девушка плечами. – Я вообще отличница.

– Ну а есть отличники хотят? Или только знаниями питаются? Надо твою первую пятёрку отметить хорошим обедом.

За разговором Леночка не заметила, что Саня подвёл её к кафе под названием «Дубки». Вокруг симпатичного здания и правда росли стройные молодые деревья-дубы. Они зашли, и девушка сразу поняла, что это кафе ресторанного типа.

– Ой, – сказала она. – Я никогда ещё не была в ресторане.

– Ресторан, это когда ты приходишь сюда вечером, – со знанием дела пояснил офицер. – Когда здесь музыка, веселье, шум, брызги шампанского. Это всё у нас ещё впереди. Но шампанское можно и сейчас. Как ты?

Зал был уютный, но полупустой, столики можно было выбирать. Леночка хотела сесть у окна, но Саня повёл её к другому столику, где полумрак освещался приятно-таинственным светом бра. Тут же подошёл официант, положил перед ними меню. Они выбрали салат, красную рыбу сёмгу, солянку и жаркое «по-охотничьи» в горшочках. Хлеб им принесли поджаренный, а ещё – шампанское. Саня хотел заказать бутылку, но Леночка воскликнула:

– Нет, нет, немножко!

И им принесли по бокалу очень вкусного, красноватого мускатного шампанского.

Вкусным было вообще всё. А главное, Леночка чувствовала себя здесь так просто, словно бывать в ресторанах для неё обычное дело. Это потому, что рядом был Саня.

О чём они говорили? Ей потом даже было трудно вспомнить. Обо всём. А потом катались на цепной карусели, колесе обозрения, качелях-лодочках. Взлетали высоко, но ей совершенно не было страшно.

И просто гуляли по аллеям. Свернули на одну боковую, совершенно пустынную, сели на скамейку. И вдруг наступила тишина. Они оба молчали. И не потому, что не было что сказать: звенящая пауза-ожидание, словно вот-вот что-то произойдёт… Рука парня лежала на скамье рядом с её ладонью. Она видела, как подрагивают его пальцы, не решаясь прикоснуться к ней. Да, он уже брал её за руку, когда переводил через дорогу. Но то было совсем другое. Теперь прикосновение их рук – уже не действие. Чувство. Они оба это понимали. Он не решался, не знал хочет ли она этого, будет ли ей приятно. И тогда Леночка сама взяла Саню за руку. Положила ладошку на его сильную ладонь, и парень тут же сжал её, переплетя их пальцы. В тот же миг, одновременно, их качнуло друг к другу. Его губы прижались к её губам, тёмные густые волосы офицера перемешались со светлыми волнистыми волосами девушки.

Они целовались молча, долго, не замечая ничего вокруг. На минуту отрывались друг от друга, не отводя взглядов, и вновь искали губами губы. Первые робкие прикосновения сменились бесконечными, до головокружения. Но вот Леночка отстранилась и произнесла хрипловатым от волнения и утомления голосом:

– Как хорошо, что нет и никогда уже не будет войны!

Он сразу понял, что она хотела сказать.

– Да, – произнёс, – я знаю, ты бы ждала меня и дождалась бы. Но войны нет, и мы просто не расстанемся.

Он крепко сжимал её плечи, и Леночка кивнула:

– Да.

– Это никогда не кончится?

Он заглянул ей в глаза. И она кивнула:

– Да.

– Я люблю тебя!

Леночка молчала, и он вдруг испугался.

– Не думай, я первый раз… Я никому никогда этого не говорил.

Она смотрела ему в глаза не отрываясь. Потом её губы дрогнули:

– И никому не скажешь. Я тоже тебя люблю и буду любить всегда.

Весь день они гуляли только в парке. Им и не хотелось никуда уходить. Здесь было всё: и людные места, и совершенно уединённые аллеи и уголки, аттракционы и канатная дорога, и кафе с открытой верандой, где они ели мороженое и пили сок. Там, сидя за столиком, Александр машинально начал листать нотную папку, которую носил, а теперь положил на столик. Рассматривая неведомые ему знаки, он вдруг спросил:

– А можно нотами изобразить нас с тобой? Вроде бы символически? Так, чтоб только мы могли понять?

– Нотными знаками, – поправила Леночка. – Интересная мысль… Ну, вот так, например.

Она достала из папки простую тетрадку, нашла в конце чистый листок, лёгким движением нарисовала на бумаге скрипичный ключ – Саня узнал эту фигуру.

– Это я. Такая же изящная, красивая…

Она повела линию дальше, дорисовав полукруг с удлинённым краем.

– А это что?

– Это басовый ключ. Это ты – уверенный, сильный…

Он вдруг понял, что оба знака образовали одну фигуру – сердце. И сказал дрогнувшим голосом:

– О, где же сердце, что полюбит меня… Вот оно!

– Точно! – обрадовалась чему-то Леночка. – Ещё и мистер Икс!

Она быстро нарисовала ещё одну фигуру, спросила:

– На что похоже?

– На маску, – сразу понял он. – Маска мистера Икс? В которой ему судьба быть всегда? Это тоже какой-то ключ?

– Да. В разных ситуациях – баритоновый, сопрановый… Правда, его изображают вертикально, но я нарисовала горизонтально. Так он и правда похож на маску… Хочешь, эти три ключа будут нашим тайным знаком?

– И никто не догадается, только мы… Дай мне этот рисунок!

Леночка хотела вырвать листик из тетрадки, но спохватилась:

– Ой, тогда выпадет и другой листок, а у меня там конспект. Саня, я тебе потом, дома, это перерисую, ещё красивее! Ладно?

И они пошли бродить по парку дальше. В какой-то момент оказались около летнего кинотеатра, одновременно служащего и концертным залом. В будний день он не работал, дверь была закрыта, забор высок. Но Леночка сказала:

– Мы здесь когда-то выступали с музыкальной программой. Там, сзади, есть дверь на сцену. Мы тогда пришли раньше, стояли ждали администраторшу. Она пришла, сказала: «Ой, девочки, надо было посильнее дёрнуть замок, он здесь для видимости висит». Пойдём, дёрнем? Там на сцене пианино стоит, я тебе поиграю.

И они дёрнули замок, зашли на сцену. Леночка села к инструменту, задумалась на минутку, а потом торжественно объявила:

– Офицерский вальс!

Заиграла и тихо, проникновенно запела:

– Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука…

Саня стоял за спинкой стула, обнимал её за плечи, целовал волосы. Когда девушка спела последние слова: «В этом зале пустом мы танцуем вдвоём, так скажите хоть слово, сам не знаю о чём» – он поднял её на ноги, сказал, глядя в глаза и обнимая:

– Я знаю, тебе только семнадцать. Мы подождём год, а потом поженимся. Ты будешь уже студенткой, учиться в консерватории. Не бойся, я сделаю всё, чтоб ты училась без проблем.

– А если тебя пошлют служить куда-нибудь далеко? – лукаво спросила Леночка.

Но Саня решительно помотал головой:

– Почему меня должны посылать? Нет! Я ведь только получил назначение, и меня здесь ценят, честное слово! И знаешь, мне, когда после адъюнктуры сюда прислали, прямым текстом сказали: «Года два-три послужишь, и получишь направление в военную академию». А это, скорее всего, Москва. Для тебя это ведь тоже хорошо?

– Ещё бы! – воскликнула Леночка. Приложила пальчик к его губам, потянувшимся к ней, и добавила серьёзно: – Я поеду за тобой повсюду. И в Москву, и в какой-нибудь маленький городок.

Убрала пальчик…

Ещё днём Леночка позвонила из будки телефон-автомата маме на работу. Сказала как сдала экзамен, добавила:

– Мы гуляем в парке.

Мама не уточнила кто это «мы», решила, конечно, что дочь с одноклассниками отмечает сдачу первого экзамена. Сказала лишь: «Только не допоздна, пожалуйста».

Парк был совсем близко от её дома. Когда сумерки заметно сгустились, Леночка и Саня подошли к дому.

– Давай я пойду с тобой, познакомлюсь с родителями?

– Нет-нет, – со смехом сказала девушка. – Ты забыл? Мне ещё только семнадцать! Не торопись, я должна их хотя бы чуток подготовить к такому визиту. Испугаются ведь!..

С трудом оторвались они друг от друга. Леночка уже сделала шаг, второй, а Саня всё ещё сжимал её пальцы, не отпускал…

Она дала ему свой домашний телефон. Три отпускных дня закончились, он не знал теперь, когда будет свободен.

– Я не смогу тебе часто звонить, – сказал он. – Скорее всего, вновь уеду на полигон со своими ребятами. Но как только освобожусь… Будешь ждать?

– Буду ждать…

Елена стояла в коридоре вагона, у слегка приоткрытого окна. Там, словно следуя за поездом, тянулись широкие открытые пространства – поля, полосы лесов, изгибы рек. Но взгляд женщины был затуманен, пришедшие воспоминания взволновали её, в купе стало душно, и она вышла сюда. Дорогие купе спального вагона почти все пустовали, потому и в коридоре её никто не тревожил. Она тихо, почти мысленно напевала романс:

– Я ехала домой, я думала о вас, тревожно мысль моя и путалась, и рвалась…

И вдруг подумала: «А где же у меня рисунок ключей? Приеду, найду…» Так вдруг захотелось увидеть сердце из скрипичного и басового ключа и «маску» мистера Икс.

Она ждала Саню три года. Конечно, она сдавала экзамены, поступала в консерваторию, заканчивала первый, второй, третий курсы, выступала на концертах, побеждала в конкурсах, солировала в филармонии… Но всё время ждала его.

Сначала было очень трудно. Каждый телефонный звонок, каждый звонок в двери – и Леночка срывалась с места, бежала. Каждый вечер в своей комнате она простаивала подолгу у окна. Если слышала, что хлопнула дверь подъезда, быстро выходила в коридор и с замирающим сердцем слушала шаги поднимающегося человека. Вот он прошёл второй этаж, идёт на третий… Дыхание почти останавливалось, но нет – поднимается дальше, выше…

Сколько таких дней и вечеров прошло, не счесть. Родители не знали о Сане, но, конечно, догадывались, что дочь влюблена. Однако Леночка была такой напряжённой, как сжатая пружина, что они боялись расспрашивать.

Девочки из класса, которые, как и она, поступили в консерваторию, первое время вспоминали молодого офицера, спрашивали. Она не говорила ничего определённого, но девчонки – они ведь такие проницательные, когда дело касается чувств. Кто-то ей сочувствовал, кто-то иронизировал: офицеры всегда влюблялись в певичек и балерин, но ненадолго…

Саня, спросив «Будешь ждать?», исчез бесследно и навсегда. Она не знала ни его фамилии, ни места его службы. Со временем боль бесполезного ожидания перестала быть острой, стала томительным воспоминанием. Позже, уже взрослой женщиной, Елена думала: «Он ведь был человеком военным. Вдруг какой-то секретный приказ, особенное задание?» Думать думала, но всё же это предположение казалось ей нереальным, книжно-трагидийным. И потом – не было ведь войны. Но тогда, в юности, ей, девчонке, даже и это не приходило в голову. Скорее обидное: «Молодой офицер приятно провёл три свободных дня. Наверное, у него была другая, взрослая девушка, для серьёзных отношений…»

А рядом все эти годы был Леонид. Учился на последнем курсе консерватории, а влюбился в неё, первокурсницу. Помогал, поддерживал, приглашал в концертные поездки, организатором которых часто был именно он. Восхищался ею. Когда уже стал играть в труппе скрипачей филармонии, организовал ей там прослушивание…

Ей было двадцать лет, когда она дала согласие стать женой Леонида – на третье его предложение. К этому времени она уже перестала ждать, надеяться на несбыточное и несбывшееся.

Александр

В ночь после свидания Саня заснул счастливым. Он любил и совершенно в этом не сомневался. За свои двадцать три года он дважды был влюблён. Один раз – в одноклассницу, второй – в девушку, с которой познакомился на танцах. Одноклассница не обращала на него внимания, а через несколько лет, когда он был курсантом-третьекурсником, увидела его в форме и неожиданно сама предложила встречаться. Саня понимал, что он уже не тот долговязый подросток, но и она была не та хорошенькая девчонка-воображуля. Да, она стала интересной девушкой, но ему, почему-то, интересной не показалась.

Девушка с танцевальной площадке была готова на всё, чтобы быть с ним, стать его женой. Но как-то быстро они друг к другу остыли и спокойно расстались.

Всё это было не то, не то! Совсем не то, что сейчас Саня испытывал к Леночке. Засыпая, он думал, что его чувства – это даже не страсть, а нежность. Держать её за руку, целовать её губы, смотреть ей в глаза, слушать её голос и смех, улыбаться в ответ на её милую улыбку – вот всё, что он хотел. Другого ещё нельзя было, не время. И Саня готов был ждать, даже год! Он любил Леночку.

Рано утром старшего лейтенанта Чаренцова вызвали к начальнику гарнизона. Полковник сказал коротко, отрывисто:

– Назовите трёх лучших бойцов вашего пускового расчёта.

Выслушав фамилии, кивнул:

– Через полчаса вместе с ними вы поедете на аэродром. Вас ждёт длительная командировка. Задание секретное, о сути его узнаете в Генеральном штабе, в Москве. Никому ни слова. Вашим родителям всё, что можно и нужно, мы сообщим сами.

– Товарищ полковник, – голос у Александра дрогнул, – один телефонный звонок! Разрешите?

– Исключено.

– Но я не скажу ничего конкретного! Просто…

– Старший лейтенант! Вы давали присягу?

– Так точно!

Чаренцов вытянулся в струнку.

– Выполняйте приказ!

Когда старший лейтенант, отдав честь и чётко развернувшись на каблуках, вышел, полковник вздохнул. Ясное дело, девушке хотел позвонить парнишка. Жаль, конечно, но нельзя. Нельзя…

Он сказал бы Леночке только: «Срочно уезжаю. Жди» – и поехал бы с лёгким сердцем. А то ведь что она о нём станет думать? Но Чаренцов и в самом деле давал присягу. И всё же, всё же была мысль, но не было возможности: выйти за территорию части не мог, а все телефоны в части – под охраной.

Через полчаса штабной автобус с офицером и тремя рядовыми выехал в аэропорт, там их уже ждал самолёт спецрейса.

В Москве Александр провёл два дня тоже в закрытом военном городке Генерального штаба. Его группа была далеко не единственной: из разных частей собрали, в основном, артиллеристов-зенитчиков, но были также и лётчики, и военные переводчики, и советники. Высшее руководство Министерства обороны провело с ними несколько встреч и бесед. Напомнили о войне между Египтом и Израилем двухлетней давности. Тогда Израиль, ведя захватническую политику, силой овладел Синайским полуостровом вплоть до восточного берега Суэцкого канала, а также Западным берегом реки Иордан и Голанскими высотами. То есть, исконными территориями Объединённой Арабской Республики. Армия обороны Израиля – Цахал – оснащена современным вооружением, в том числе американскими боевыми самолётами «Фантом». Потому Египет и потерпел поражение. В 1967 году, после той войны, Совет безопасности ООН принял резолюцию: приобретение территорий силой неприемлемо. Израиль должен отступить с оккупированных территорий. Но Израиль до сих пор нагло игнорирует эту резолюцию, и Египет начал освободительную войну. Теперь эта дружественная нам страна не одинока. Советское правительство приняло решение помочь правительству Гамаль Абдель Насера. Ну и, надо понимать, что помимо дружественных связей, близости идеологий, у СССР есть и другие интересы в этой стране. Эксплуатация Суэцкого канала, стратегические объекты, поставки нефти…

Офицеры и солдаты войск ПВО будут исполнять свой воинский и интернациональный долг в Египте, в районе военных действий. Выбраны лучшие расчёты, проверенные офицеры. Но… официально Советский Союз не принимает участие в этой войне, потому соблюдается режим особой секретности…

Каждое слово, сказанное здесь, в Генеральном штабе, Александр воспринимал как неоспоримую истину. Иначе и быть не могло. Он был взволнован и горд – именно он выбран из многих офицеров, ему доверяло начальство, ему доверяла Родина. И ещё: его будоражила мысль о войне, военных действиях. Ведь он, старший лейтенант Чаренцов, не раз с сожалением думал, что никогда о нём не скажут: «боевой офицер». А теперь вот так неожиданно повернулось! И когда Леночка играла «Офицерский вальс» и пела: «Утро зовёт завтра в поход…» – он тоже думал об этом, о том, что боевые походы, увы, остались в прошлом. Леночка сказала: «Как хорошо, что нет войны». Всего два дня назад сказала, и как вдруг всё изменилось! Да, она не знает почему он исчез, не звонит ей. Но она не станет думать о нём плохо, дождётся его. Он вернётся боевым офицером, может быть даже с боевой наградой. И она узнает…

Советские артиллерийские батареи разместились вдоль всего Суэцкого канала. Израильская армия располагалась совсем недалеко, в оптические приборы можно было видеть людей, технику, строения. Но аэродромы, с которых шли налёты истребителей «Фантом», находились вне видимости и досягаемости. Однако, сами «Фантомы» сбивать было возможно. Теоретически. Практически это удалось не сразу. «Фантомы» налетали группами, проносились низко, страшно воя, бомбили и обстреливали позиции египетских войск и советские пусковые установки. Эти самолёты казались неуязвимыми – и в самом деле фантомами, призраками.

Советским офицерам и солдатам было особенно тяжело. В чужой стране, на чужой войне, они не могли быть даже сами собой. Все бойцы дивизии, где воевал Чаренцов, носили чужую форму без знаков различия, не имели документов. Трудно переносился непривычный климат: изматывала сильнейшая жара при низкой влажности, сводили с ума песчаные бури. И злость от бессилия перед ежедневными налётами истребителей врага.

Первый «Фантом» был сбит не пусковым расчётом Чаренцова, но его товарищами, в его дивизии. Это случилось в конце июня. А через пять дней запылал и врезался в землю ещё один израильский «неуловимый призрак». И – как прорвало! Два самолёта сбил пусковой расчёт Александра Чаренцова, а через три дня произошёл тот, незабываемый для него, бой.

Похоже, это была попытка стереть с лица земли советскую ракетно-зенитную группировку. Наверняка израильские военные знали, что имеют дело не с беспомощной армией Египта, которую два года назад они разбили за шесть дней. На дивизион, в составе которого служил пусковой расчёт старшего лейтенанта Чаренцова, были брошены мощные силы. Шесть групп «Фантомов», по четыре истребителя в каждой, налетали одна за другой, не давая передышки. Но и ракетчики были уже не те неопытные, знавшие только учебные стрельбы. Зенитные комплексы С-75 и С-125 били не в «молоко» – два «Фантома» вспыхнули факелами. Но один снаряд истребителя угодил в антенный пост – главный координационный пункт дивизиона. Ракеты, что называется, «ослепли».

– Командир, – закричал один из бойцов расчёта, – что делать? Сейчас они нас раздолбают к чёртовой матери!

– Ваня, ребята! – крикнул Александр. – Слушайте меня, смотрите на руки!

С воем заходила на пусковой расчёт новая группа «Фантомов». Чаренцов в несколько прыжков оказался на открытой площадке, откуда был виден всем пусковым расчётам. «Папа, ты прав!» – воскликнул он мысленно.

Как-то, ещё курсантом, он приехал на каникулы домой, они с отцом сидели, попивали домашней терновки, отец вспоминал войну. И рассказал, между прочим, как направлял снаряды на фашистские танки, голосом диктуя координаты для залпа.

– Нам этого не нужно делать, – сказал тогда Александр. – Знал бы ты, какая сейчас техника координации, сплошная электроника.

– А самим определять координаты, значит, уже не учат?

– Учат, – ответил сын. – Да только ни к чему это.

Но отец обрадовался, сказал:

– Не зарекайся. Может пригодиться.

И вот теперь, стоя на открытой площадке между ракетно-зенитными орудиями, Александр стал выкрикивать координаты приближающихся целей. Залп, ещё залп! Запылал один «Фантом», с воем, накренясь, ушёл в свою сторону ещё один, подбитый. Сквозь грохот и взрывы ребята каким-то чудом слышали его голос, ракеты уходили в небо.

– Ура! – закричал он, когда огнём полоснул ещё один истребитель.

В этот миг Александру казалось, что это от его вскинутых рук, от его полыхающего взгляда рвануло вверх пламя, лизнуло крылья вражеского самолёта и взорвалось огненным столбом. Всё в нём самом полыхало: сердце горело неистовством, кровь кипела, счастье захлёстывало горячей волной…

Через много лет Чаренцов прочёл у Пушкина:

«Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъярённом океане, Средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском урагане, И в дуновении Чумы. Всё, всё, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья — Бессмертья, может быть, залог! И счастлив тот, кто средь волненья Их обретать и ведать мог».

И вспомнил тот бой и свою сумасшедшую корректировку голосом. Тогда он впервые испытал чувство «упоения в бою», потом это стало для него жизненной необходимостью…

– Ура! – закричал Александр, увидев пылающий «Фантом». И в это время земля рванула у него из-под ног, швырнула вверх, потом разверзлась бездной. Грохота он не слышал, хотя это был взрыв невероятной мощности. Снаряд «Фантома» попал в пусковую установку в тот момент, когда её перезаряжали и давали ракетный залп. Погиб весь пусковой расчёт старшего лейтенанта Чаренцова. Сам он, накрытый взрывной волной и изрешеченный осколками, тоже поначалу показался неживым.

Только в госпитале, когда Александр окончательно пришёл в себя, и стало ясно, что он выживет, он узнал, что все его ребята отправились домой… в гробах. Ваня и Николай – в Белоруссию, Павло – на Украину, Анзор – в Грузию, Виктор – в Тульскую область…

Госпиталь находился в Каире. Все медики-специалисты были советскими. Александра оперировали – и не один раз, – известные московские хирург и нейрохирург. Через неделю после последней операции, когда Чаренцова перевели из реанимации в общую палату на троих человек, нейрохирург минут на пятнадцать присел рядом с ним, поговорил. И сказал напоследок:

– У тебя, старший лейтенант, богатырское здоровье. С такой контузией и такими ранениями в голову люди не выживают. А если выживают – это ещё хуже, потому что становятся идиотами. Нет, это не грубое слово, а медицинский термин. Поражённый мозг лишает их памяти, разума, осознания самих себя. Смерть лучше. Но тебя, мой дорогой, чаша сия миновала.

Приложил ладонь к плотно забинтованной голове парня, добавил чуть дрогнувшим голосом:

– Очень рад, что всё именно так. Ты смелый человек. Выздоравливай.

А на следующий день в палату вошёл командир дивизиона подполковник Колокольников и ещё один человек в штатском. Александр сразу понял – офицер и довольно высокого ранга. Инстинктивно дёрнулся подняться, но мгновенно боль резанула по глазам. А подполковник тут же прижал его плечи к подушке:

– Что ты, парень, не глупи! Лежи. – И пошутил. – Это мы теперь постоим перед тобой навытяжку. Пользуйся, когда ещё придётся.

Потом подполковник уже более официальным тоном сказал ему, что он, Александр Чаренцов, проявил в бою находчивость, смелость, личное, истинно офицерское мужество. Благодаря его действиям сбиты три израильских истребителя. Министром обороны подписан приказ о присвоении старшему лейтенанту Чаренцову очередного звания «капитан» досрочно.

Подполковник оглянулся на офицера в штатском, и тот продолжил спокойным голосом, но с особенными проникновенными интонациями:

– Высшее руководство страны оценивает ваш поступок, как подвиг. Сродни подвигам командиров и бойцов в Великую Отечественную войну. Сродни подвигу Александра Матросова. Страна должна знать своих героев, но, увы, пока об этом приходится молчать. Рад сообщить вам, капитан Чаренцов, что вы награждены боевым орденом Красной Звезды…

Александр поправлялся медленно, но, как сказал хирург, «уверенно». С головы сняли повязку. На гладко выбритом черепе жутковато смотрелся большой шрам.

– Ничего, – утешил врач. – Со временем зарубцуется, хотя и будет заметным. Но волосы закроют, шевелюра-то у тебя густая, сам перед операцией сбривал, знаю.

Да, доктора госпиталя были все из Союза, а младший медперсонал – местные, арабы. Улыбчивые, услужливые, все говорили по-русски, кто лучше, кто хуже. Но среди медсестёр и лаборантов попадались и свои, советские. К тяжелораненному больному Чаренцову была приставлена личная медсестра, как раз такая русская девушка Марина. Александр всегда с нетерпением ждал её, и она не заставляла его подолгу скучать. Симпатичная, всегда улыбчивая, со звонким смехом и ласковым голосом, Марина была ещё и опытным медиком.

В родном городе Ростове-на-Дону она окончила медицинское училище, год поработала в больнице, попробовала поступить в мединститут. Не прошла. А девушкой она была практичной, смекалистой – решила зайти «с другой стороны». Подала заявку на работу за границей, и почти сразу получила назначение в санитарную часть при советском военном гарнизоне в Венгрии. Два года успешно работала там, набираясь опыта, получила звание сержанта. Была уверенна – ещё год работы, и ей обеспечено от Министерства обороны направление на учёбу. Тогда перед ней будут открыты двери любого медицинского ВУЗа страны, без всяких конкурсов. И вдруг – неожиданное предложение: поехать работать в Египет, в военный госпиталь Каира.

Марина не отказалась. Во-первых, её шанс на дальнейшую карьеру упрочивался. Во-вторых – очень же интересно! Как раз недавно она прочитала книгу польского писателя Болеслава Пруса «Фараон», которая ей очень понравилась. И вдруг она сама увидит Египет, пирамиды, Нил. Когда ещё такое случится? Конечно же она согласилась. Да и знала – в Венгрии, в её воинской части, об этом поговаривали, – между Египтом и Израилем скоро начнётся война. А значит, будут раненные, она там нужна…

Всё это Марина рассказала Александру. Рассказала, просиживая подолгу около его койки. И когда он лежал под капельницей, и после уколов или перевязок, и когда кормила его из ложечки. Да и просто так, в свободное время.

А свободное время у неё было: для того, чтоб выхаживать раненного офицера, медсестру Марину Пыжову освободили от многих других обычных обязанностей. Александр уже начинал подниматься – она была рядом. И он первые шаги делал, опираясь на плечо или руку девушки. Но ещё сильно утомлялся, приходилось ложиться в постель. Однажды сказал с сожалением:

– Даже читать не могу, совсем инвалид.

У него из-за контузии и ранения в голову болели глаза, их нельзя было утомлять. Стремительно наклонившись, Марина легонько поцеловала его в щёку, сказала:

– Это пройдёт. Доктор говорит, что твоё богатырское здоровье всё переборет. А читать я тебе буду. Знаешь, я всегда вела школьные концерты, учителя говорили, что я прекрасный декламатор.

Марина стала приносить ему газеты, журналы «Огонёк», «Смену», читать статьи, рассказы, стихи. Однажды принесла два номера журнала «Москва» – 11-й за 66-й год и 1-й за 67-й.

– Мне наш врач дал, сказал, что здесь напечатан какой-то необыкновенный роман «Мастер и Маргарита». Вроде как запрещён был, и только первый раз напечатан. Да и то, попробуй достань! За ним весь персонал госпиталя в очереди стоит. Но я выцарапала, специально для тебя.

Журналы и правда были основательно «зачитаны». Марина стала читать Александру вслух. Поначалу хотела раз в день, вечерами. Но скоро Александр стал просить каждую свободную минуту, когда Марина появлялась рядом:

– Почитай.

Часто во время чтения его охватывала непонятная тоска и нетерпение – скорее узнать, что там дальше… Когда Марина дочитала до конца и закрыла журнал, он помолчал, глядя рассеянным взглядом куда-то в окно, потом тихо проговорил:

– Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… Как это сказано! И Воланд, и Иешуа, я почти поверил, что они есть… А ты, Марина, веришь в бога?

Девушка неопределённо пожала плечами:

– Вообще-то нет. Я же комсомолка. Но я тебе скажу… Среди медиком многие верят. В церковь не ходят, конечно, а вот верят.

– А я хочу пойти в церковь. – Он посмотрел на неё долго и пристально. – Раза два бывал, конечно, но так, вроде экскурсии, из любопытства. А теперь не так хочу!

– И пойди, – воскликнула она. – Выздоровеешь, домой вернёшься, и пойди. И даже свечку поставь, да. Все говорят, что ты чудом в живых остался.

– Чудом… Послушай, а Ершалаим, это же Иерусалим? Совсем отсюда рядом. Я бы хотел там побывать. Да только невозможно…

Теперь, каждый раз ненадолго прощаясь, Марина целовала его в щёку. А однажды он, глядя на её ловкую гибкую фигурку, идущую к двери, сказал благодарно и восхищённо:

– Ты такая красивая!

Марина повернулась, вновь подошла и поцеловала его в губы. Это был не стремительный поцелуй, как прежние – их губы словно не хотели расставаться.

Как раз в это время Александр остался в палате один, двоих ребят выписали. После первого поцелуя их встречи стали другими – мучительно ожидаемыми, томительными, радостными. Чтение больше не шло, постоянно прерывалось объятиями и поцелуями. Когда они выходили гулять в сквер при госпитале, искали уединённые места.

А потом произошло то, что и ожидалось, о чём каждый из них конечно же думал. После долгих, головокружительных поцелуев, которые, казалось, невозможно прервать, Марина вдруг быстро пошла к двери, достала из кармана халата ключ и заперла её. Она знала, что в это время ни врачи, ни нянечки сюда не зайдут. Подошла и скользнула к нему в постель, под одеяло. Причём Александр даже не заметил, как упал с её тела белый халат.

Когда Марина со щелчком повернула ключ в двери, Александр понял, что сейчас будет. Тяжело дыша, сквозь туманную пелену он видел, как она приближалась, и вдруг ощутил её горячее тело рядом, её грудь под своими пальцами, а её горячую ладонь у себя на животе. И застонал от боли – от другой боли, сладкой и желанной.

Весь персонал госпиталя знал о любви раненного геройского офицера и преданной, выходившей его медсестры. Такое не скроешь. Догадывались ли о близких отношениях между ними? Возможно. В палату к Александру уже подселили одного раненного египтянина, но Марина всегда находила возможность для их тайных встреч. Она чаще, чем нужно, оставалась на ночные дежурства, и в её распоряжении оказывалась комната для медперсонала. Когда же дежурила днём, всегда знала, какой кабинет или амбулатория свободны. Александр уже вполне прилично ходил, он вообще быстро шёл на поправку.

Незадолго до выписки он уже знал, что в свою часть не вернётся. Война продолжалась, и счёт сбитым советскими ракетами «Фантомов» шёл на десятки. Надо было обучать владеть новой ракетно-зенитной техникой египетских офицеров и солдат – к комплексам С-75 и С-125 добавились только что прибывшие «Стрела-2» и «Шилка». Капитан Чаренцов направлялся на учебный полигон, устроенный недалеко от Каира, командиром-инструктором. Александр принял это назначение как данность. После тяжёлого ранения иного быть не могло. Но никогда он не забывал того всплеска сильнейших эмоций при отмашке и команде «Залп!», при виде пылающего, ревущего, штопором ввинчивающегося в землю вражеского самолёта… «Ничего, – говорил он сам себе, – всё ещё будет! Я ведь боевой офицер».

На последнем осмотре хирург, пожимая ему руку, слегка задержал ладонь, сказал, помедлив:

– Со временем ты поправишься окончательно. Но, к сожалению, на сто процентов гарантировать, что последствий не будет, не могу. С этой точки зрения твой выбор спутницы жизни очень правильный. Жена и одновременно медсестра – прекрасно.

Увидев, что Александр смутился, врач спокойно пожал плечами:

– Надеюсь, я не бестактен? Разве я ошибся?

– Нет, – твёрдо ответил Александр.

Он уже справился с чувством неловкости. И сам себя мысленно отругал: «Какого чёрта я тяну с предложением? Все знают, все уверены… Разве я не уверен? Подло!»

А доктор, похлопав его по плечу, добавил:

– Марина Пыжова хорошая девушка и прекрасный специалист.

– Очень хорошая, – сказал Александр. – Мне повезло…

Его поселили в одной из гостиниц Каира, каждое утро спецавтомобиль отвозил его на полигон, вечером возвращал. Теперь Марина старалась избегать ночных дежурств и все ночи проводила с Александром. Номер у него был одноместный, но оборудованный кухней и всеми удобствами. А большая комната могла превращаться в две маленьких раздвижной, на роликах, стеной. Александру очень это нравилось, он такого ещё не видел. А Марина говорила, что в Венгрии такие стены и раздвижные двери даже в обычных домах делают.

По утрам на кухне она готовила ему лёгкие вкусные завтраки, вечерами – обильные ужины. Когда же у него были выходные дни, они обычно ходили в гостиничный ресторан. Каждый день Александр думал о том, что вот, они уже живут как бы семейной жизнью. А он всё не делает Марине предложение. Она не заговаривает об этом, и он молчит. Но это недостойно советского офицера! И потом – он же любит её. Она такая красивая, умная, весёлая, ему с ней так хорошо, когда они наедине… И потом, Марина выходила его, столько сил отдала, чтоб поставить на ноги. «Завтра, – говорил он сам себе, – завтра я сделаю ей предложение». И не мог понять, что же его удерживает.

Тот день – он хорошо это запомнил, – был прекрасный, солнечный и тёплый. Выходной, а значит не надо ехать на полигон. И Марина свободна от дежурства. Они позволили себе долгое утро в постели – и страстное, и расслабленно-томительное, когда просто лежали рядом, болтали о том, о сём. Марина вдруг замолчала надолго, и взгляд её, обращённый на него, был задумчивым, вопросительным, что ли. Александр понял это по-своему, потянулся к ней с улыбкой. Но она положила ему ладонь на грудь, отстраняя, и сказала:

– Саша, я беременна…

Странно, но он не ожидал этого, хотя вместе они были уже третий месяц. Быстро подавил свою растерянность: не дай бог Марина не так поймёт, обидится. Мелькнула мысль: «Ну вот, всё правильно, пора жениться».

Ласково и быстро поцеловал её в губы, спросил деловито:

– И как давно?

Её глаза радостно засветились, она обхватила его плечи, прижалась:

– Ты рад, Сашенька? Правда? Шесть недель уже.

– Полтора месяца, – высчитал он. – Почему так долго не говорила? Не хватало ещё, чтоб на свадьбе ты была с большим животом!

– Это как понимать? Ты мне делаешь предложение?

– Конечно. Я и так с этим делом затянул, ты уж прости. – И, положив ей руку на грудь, спросил, дрогнувшим от внезапного желания голосом. – Так ты принимаешь моё предложение?

Она потянулась к нему всем телом – отвечать не было необходимости. Но в последний момент Александр вдруг замер, спросил тревожно:

– А это не вредно? Теперь? Для тебя… и для малыша? Учти, мне нужен сильный, умный и здоровый сын!

– Ты его получишь, – засмеялась Марина. – На таких сроках интимные отношения даже полезны, есть такое мнение. Это уже когда месяцев шесть-семь будет… Ещё не скоро.

Потом они гуляли по городу, по улицам, заполненным большими и маленькими магазинчиками, лавочками, лотками. Накупили разных сладостей и фруктов, красивые восточные шаровары и шаль Марине, яркую летнюю рубашку ему. Продавцы безошибочно узнавали в них советских, говорили Александру «рус солдат», хотя он и был в штатском. Были очень приветливы.

Остановились у витрины ювелирного магазина, и Марина сказала:

– Зайдём. Знаешь, здесь золото очень дешёвое. В Союзе раза в три дороже. Обязательно надо отовариться.

Это оказалось в самом деле так. И Александр купил два обручальных кольца, ей и себе, перстенёк с аметистом Марине.

– Свадебный подарок!

– Я тоже тебе сделаю, – кивнула она.

И купила ему перстень с печаткой и крупную цепочку. Он попытался возразить:

– Да я же никогда этого носить не стану!

Она со смехом ответила:

– Не зарекайся. И потом, это хорошее вложение денег, в золото.

Черноусый продавец уложил все футляры в красивый пакет, улыбаясь и кланяясь, проводил их до выхода.

На следующий день Александр сообщил начальству о своём намерении жениться. Из военной комендатуры доложили об этом в Советское посольство, там не стали долго тянуть: через две недели Александра и Марину расписали, в кафе при посольстве организовали небольшую свадебную вечеринку, куда пришли офицеры – советские и египетские, врачи и сотрудники госпиталя.

Было весело, играл небольшой вокально-инструментальный ансамбль: пианист, гитарист, флейтист, пел певец. Все музыканты были свои ребята, из Союза. Они тихо играли знакомые, любимые всеми мелодии во время застолья, уменьшая звук до минимума, когда произносились тосты. Но вот начались танцы.

– Первый танец специально для жениха и невесты, – объявил певец.

Александр и Марина вышли на площадку. Он щёлкнул каблуками, вытянув руку, она склонила головку, чуть присела, вложила свою ладонь в его. Наверняка многие в этот миг подумали: «Красивая пара!» Высокий, с неизгладимой военной выправкой, хотя и в отличном тёмно-сером костюме жених, и стройная, лёгкая, чуть выше его плеча невеста: волосы уложены в красивую причёску, белое платье слегка закрывает колени и открывает стройные ножки в туфельках-лодочках…

Музыканты взяли первые аккорды, певец запел проникновенным тенором:

– Ночь коротка, спят облака…

– «Офицерский вальс»! – восхищённо воскликнула Марина. – Для нас. Для тебя…

Что-то случилось. Что-то щёлкнуло в голове у Александра, щёлкнуло так больно! Словно виски насквозь пробило электрическим разрядом. Или молнией. Исчез зал, ушли в непроницаемый туман все люди, смех, голоса. Он стоял на дощатом полу полукруглой сцены летнего кинотеатра, у старенького пианино, и Леночка, быстро пробегая пальчиками по клавишам, пела, глядя на него весёлыми счастливыми глазами:

– Ночь коротка, спят облака…

Почему он ни разу не вспомнил её после того, как очнулся в больнице? Почему! Разве может такое быть – тяжёлая волна, накатившая на берег памяти и смывшая все рисунки, следы…

Александр, тяжело дыша, поднял взгляд на женщину, растерянно стоявшую напротив – чужую женщину в белом платье. Марина, его жена… Его ребёнок… Его свадьба, вокруг друзья, хорошие люди, много сделавшие для него. Они стоят, смотрят на него и Марину, хлопают… Ах, да, танец «Офицерский вальс».

Превозмогая боль и красный туман головокружения, он повёл жену под ритм музыки. Марина почувствовала неладное, спросила тревожно:

– Что такое, Саша? Что-то случилось?

Он молчал, пока не кончился танец, просто не мог говорить. Через силу улыбался, раскланиваясь, потом сказал тихо:

– Очень болит голова. Я выйду, а ты оставайся. Не надо людей тревожить, пусть веселятся.

Он ушёл в соседнюю маленькую комнату, сел там в кресло. Вскоре заглянул хирург, который оперировал его. Сел рядом, взял запястье, посчитал пульс, спросил о симптомах.

– Ничего, – сказал Александр. – Голова заболела, закружилась, но уже лучше, проходит.

– Что ж, – кивнул доктор, – рецидивы ещё возможны некоторое время. Особенно после сильных волнений, возбуждений. Даже таких радостных, как свадьба. – И добавил бодро: – Тебе повезло, парень. Всю жизнь будешь под присмотром не просто любящей жены, но и отличного медика.

В эту ночь Александр лёг спать отдельно, разделив номер раздвижной перегородкой на две комнаты. Марина согласилась беспрекословно.

– Да, дорогой, отдыхай. – Пошутила: – Вот она, наша первая брачная ночь. Ничего, не огорчайся, их у нас ещё ой сколько будет!

Он засыпал, словно проваливался в тёмную бездну. И ему снился сон. Он видел уходящий в темноту каменный свод подземелья. По нему шла Леночка в длинном серебристом платье. Платье мерцало и переливалось в свете факела, который девушка держала в руках. Её нежное лицо было сосредоточенно и тоже освещено пламенем. Она шла, выхватывая огнём кусочки темноты, которые тут же вновь сгущались за её спиной… Александр знал, куда она идёт. Там, впереди, лежал он. Сам он знал, что жив и лежит на больничной койке. Но те, кто его положили в подземный каменный альков, думали, что он мёртв и находится в гробу. Но Леночка этому не верит, она тоже знает, что он жив, и если дойдёт… Но перед ней развилка: повороты влево и вправо. «Прямо, – кричит он. – Леночка, иди прямо!» Но кричит он мысленно, вслух не может, потому что он… мёртв?.. И она поворачивает в боковой коридор, свет факела и мерцание серебристого платья удаляются. «Леночка! – кричит он. – Леночка!» Но лишь откуда-то издалека звучит музыка и приглушённый голос певца Георга Отса поёт: «О, где же сердце, что полюбит меня…»

Александр проснулся среди ночи, лицо было мокрое. Он провёл ладонью по щеке и понял: впервые в жизни он плакал во сне.

Марина

Да, многое Марина рассказала о себе Александру там, в госпитале, когда почти не отходила от его больничной койки. Многое, но не всё. Это было бы глупо. Только доверчивые дурочки выбалтывают парню всю свою подноготную, наивно полагая, что он – навсегда её половинка, что секретов между ними быть не должно, и что он обязательно её поймёт. Или те, которые влюблены до потери сознания.

Наивной дурочкой, может быть, Марина и была когда-то, но нет, не теперь. Не была она и безотчётно влюблена, хотя, конечно, Александр ей очень нравился. Ещё бы: высокий, стройный, проницательный взгляд карих глаз из-под бровей вразлёт, чёткий рисунок губ, твёрдый подбородок. Ещё в госпитале, когда его волосы стали отрастать, она увидела, что они густые, чуть волнистые, а сейчас у него хоть и аккуратно подстриженная, но шикарная тёмная шевелюра. Да, он внешне ей очень нравился, но были у Чаренцова и другие, привлекательные для неё качества.

Не стала Марина говорить Александру, что у неё давно была цель – выйти замуж за офицера. Лет с шестнадцати, когда она уже училась в медицинском училище, она стала ходить с двумя подружками на танцы в Дом офицеров – в её городе были два военных училища и какие-то воинские части. Марине очень нравилась военная форма на парнях, и потом, она знала, что офицеров государство обеспечивает квартирами, зарплата у них хорошая. Слышала, что многие жёны офицеров могут даже и не работать, жить в своё удовольствие. Ну да, бывает, что офицеров засылают служить в глухомань. Но ведь и за границу тоже посылают, в соцстраны. Нужно только правильно выбрать того, кто станет мужем.

На танцах её чаще всего приглашали курсанты. Она весело и с удовольствием танцевала со всеми, но на свидание соглашалась только со старшекурсниками. Молодые офицеры, увы, почти всегда приходили уже с девушками, а то и с жёнами. Вот Марина резонно и рассудила: старшекурсник через год тоже станет офицером, можно подождать.

Но как-то всё не складывалось. Дольше всего – три месяца, – она встречалась с одним парнем. Ему она очень нравилась, но сама быстро разочаровалась: книг читать не любит, анекдоты рассказывает пошлые, целуется, сильно прикусывая зубами. Конечно, она хотела замуж за военного, но ведь не просто так, а по любви. Любви почему-то всё не получалось. Она уже закончила училище, работала медсестрой в больнице, на курсантов больше не смотрела. Теперь ей нужен был только офицер. А тут как раз от военкомата в больницу поступила заявка: нужны кадры медицинского персонала для работы за границей, при советских военных частях в Венгрии, Германской Демократической республике, Чехословакии. Марина тут же подала заявление и, к своей огромной радости, прошла конкурс. Её направили в Венгрию, в военный гарнизон под городом Балатоналмади. Подруги, провожавшие её, говорили: «Ну, Маринка, ну, счастливица! Венгрия – это самая лучшая из соцстран. И уж там точно выскочишь за офицерика! Им с местными крутить любовь не разрешается, а наших девчонок там мало». Марина и сама была уверена – без мужа оттуда не вернётся.

Ей сразу понравился этот небольшой курортный городок на берегу озера Балатон. Она приехала сюда в феврале, когда улицы и пляжи были сонными, пустынными, но всё равно красивыми. А уже через два месяца зазеленели заросшие лесами, кустарником и виноградниками холмы вокруг города, гостиницы, пансионаты, магазины и кафе стали наполняться людьми – приезжающими туристами. Военный гарнизон располагался близко за городом. Санчасть, куда определили работать Марину, по сути была небольшой, хорошо оборудованной поликлиникой с палатой стационара. Три врача: хирург-травматолог, терапевт и стоматолог, три медсестры. Этого вполне было достаточно для оказания помощи при болезнях. Очень редко случались серьёзные проблемы – например, требовалась срочная операция. Тогда больного отправляли в городскую больницу или, даже, везли в Будапешт – тут пути-то на машине было чуть больше часа.

Марине сразу стали оказывать знаки внимания несколько офицеров. Но все они были женаты, при жёнах, живших тут же, в военном городке. И дальше лёгкого флирта никто не шёл. А единственный холостяк, капитан Боков, совершенно не нравился ей.

Работа в санчасти не была обременительной. В выходные дни Марина ходила в город, гуляла в скверах, с удовольствием заходила в небольшие магазинчики, где улыбчивые и услужливые продавцы, все хотя бы немного говорившие по-русски, непременно благодарили её за покупки. Её шкаф уже был набит чудесными платьями, кофточками, брючными костюмами, нижним бельём, туфельками, парой зимних сапог. «Приданного – выше крыши, а жениха всё нет» – думала она иногда, перебирая вещи. Впрочем, слишком не переживала, была уверена в себе. Уже то, что повидала заграничную жизнь – и то хорошо.

Любила Марина сидеть в небольших кафе, пить кофе со сливками или глиссе, с пирожными, орешками, разноцветными шариками мороженого. Поначалу её сильно удивляла манера венгров расплачиваться раздельно. Придёт в кафе, например, пара – парень и девушка, – посидят, поедят, а потом каждый достаёт кошелёк и платит официанту сам за себя. Надо же! Однажды Марина видела даже семью: отец, мать и двое их детей-подростков, брат и сестра. Так весело и дружно сидели, обедали, а подошёл официант – все, даже мальчик и девочка, расплатились каждый за себя. Но потом она к этому привыкла и уже не обращала внимания.

Однажды было у неё приключение с венгерскими парнями. Марина ходила на пляж у Балатона, платный, но очень красивый, благоустроенный. Не раз видела она плавающие яхты под яркими парусами и знала, что дальше по берегу есть яхт-клуб. Она всегда любовалась яхтами, а те всегда плавали поодаль. Но в тот день одна яхта причалила к пляжу, прямо рядом с ней – её шезлонг стоял у самой воды. Два парня в шортах, с загорелыми обнажёнными торсами, спрыгнули с борта, уселись тут же на песок. Легко и сразу познакомились, их звали Лаци и Фери. Миловидный, с белозубой улыбкой Фери сразу понравился ей. Марина подумала, что ему, стройному, гибкому, с копной густых волос, нежными чертами лица, очень подходит такое имя. Лаци тоже был ловок и строен, но мощнее, коренастее, с простоватым, слегка веснущатым лицом. Они неплохо говорили по-русски, но Марина этому не удивилась. Она уже знала, что в городе русский язык знают почти все: советская воинская часть, советские специалисты на заводах, группы советских туристов, да и в школе учат.

Ребята предложили ей прокатиться на яхте, и она обрадовалась. Давно мечтала об этом. И, прихватив сумку с вещами, опираясь на руку Лаци, запрыгнула на борт.

Чудесная получилась прогулка! Солнце, брызги, двое весёлых спутников, которые ловко управляли парусом, перебрасывая брус от одного борта к другому и предупреждая её: «Пригни голову!»

Через час Лаци спросил:

– Отвезти тебя на пляж? Или пойдём погуляем? Здесь, на горе, есть хорошее кафе «Керекеш», не была?

Марина с радостью согласилась.

Фери ласково улыбался ей, и она уже почти была влюблена в этого красавчика, успела даже чуть ли не план выработать. А что, почему бы не выйти замуж за венгра? Венгрия социалистическая, почти советская, это можно. Останется жить в Венгрии, ей здесь ужасно нравится. А какой щелчок по носу получит Василий, капитан Дробников!

Капитан Дробников вот уже три месяца был её любовником. Он оказался смелее и активнее других офицеров, хотя, как и они, был женат. Но, во-первых, у него не было детей, хотя с женой жил уже пять лет. Во-вторых, он и правда сильно влюбился в Марину. После их первой ночи – а это была ночь её дежурства в санчасти, а его – в штабе, капитан, окрылённый, сказал, что разведётся с женой. Но не так сразу, надо «подготовить почву». А пока, чтоб не было скандала, их связь следует скрывать. Пока…

Марине тоже скандал был не нужен. Но сейчас она уже понимала, что «готовит почву» Дробников очень осторожно…

С Лаци и Фери было легко и весело, словно с давними друзьями. Они шли красивой улицей, уходящей вверх по склону, между красивыми домами-коттеджами, с зелёными выкошенными лужайками, ровными рядами плодовых деревьев и виноградника. И очутились на вершине холма, с которого открывался чудесный вид на Балатон. Прямо перед ними была веранда со столиками у входа в кафе. Над дверью висело большое деревянной колесо от телеги.

– Керекеш, – сказал Лаци, указывая на него. – Колесо.

Они вкусно и сытно поели куриный пёркёльт, картофельные пончики, салат из баклажанов, а потом ещё и творожные блинчики с горячим шоколадным соусом, кофе со сливками. Рассказали друг другу о себе. Оба парня оказались студентами, учились вместе в Будапеште. Приехали на каникулы подработать именно сюда, потому что Фери местный, здесь живут его родители. Фери устроился официантом в ресторане при туристической гостинице, Лаци – механиком в яхт-клубе. Её профессия медсестры вызвала большое одобрение: «О, медик, это престижно!»

Марина, конечно, почти сразу поняла, что нравится она именно Лаци. Он не сводил с неё глаз, расспрашивал, смеялся каждой шутке, говорил комплименты, протягивал руку, чтоб подсадить, поддержать… Фери просто мило улыбался, кивал, что-то отвечал, но – никаких знаков внимания. Марина немного расстроилась вначале, а потом сказала сама себе: «Ну и пусть! Лаци отличный парень, тоже очень симпатичный. Умный. И уж точно серьёзнее. Механиком работает, а не каким-то официантом».

К официантам у неё давно было несколько брезгливое отношение. Хотя здесь всё по-другому: в кафе и ресторанах работали не девушки и женщины, как в её родном городе, а почти одни молодые ребята. Элегантные, улыбчивые, ловко снующие между столиками с уймой тарелок на сгибах рук, без всяких подносов. Симбиоз танцора и жонглёра. И чаевые они не брали, потому что чаевые вписывались совершенно официально прямо в счёт. Да, но всё же само слово «официант» не нравилось Марине. Конечно, хорошо было бы с красавчиком Фери жить в этом чудесном городе, у Балатона. Но ведь и Будапешт – это здорово! А Лаци родом как раз из столицы.

Стало смеркаться, и они пошли обратно, уже вниз, по той же улице. Теперь у каждого дома светили красивые фонари. Около одних ажурных ворот, как раз под фонарём, ребята остановились.

– Зайдём в гости? – предложил Лаци. – Это дом Фери. Родителей его нет, уехали в Австрию. Мы никому не помешаем. И нам тоже не помешают.

Мгновение Марина колебалась. Понимала, что последует дальше. Но очень хотелось посмотреть, как живут венгры, и коттедж этот такой красивый. Подумала: «Если не захочу, ничего не будет». Глянула на приветливые лица таких симпатичных ребят, и с усмешкой подкорректировала: «А, может, и захочу…»

Большая прихожая, встроенные в стены шкафы, экзотические цветы в вазонах. Гостиная с камином, стрельчатыми окнами, шикарными шторами, и снова кругом цветы, мягкие диваны-уголки. Огромная ванная комната, вся в плитке, и сама ванна – почти бассейн. Туалет как-то не принято было показывать, но ребята так непосредственно распахнули его перед ней, и девушка охнула: красиво, всё блестит, куча всяких приспособлений, приятный запах… Спальня внизу, спальня на втором этаже, небольшой спортивный зал, опять же душевая и туалет…

Прямо из гостиной был выход в уютную кухню. Там они посидели, ещё немного выпили токайского вина, посмотрели подвешенный чуть ли не к потолку телевизор: шла какая-то комедия, парни смеялись и переводили для Марины реплики.

Марине было хорошо, интересно, но чуть заметная дрожь напряжения не оставляла её. Вдруг она подумала: «Боже мой, а если они хотят оба со мной?..» Она вспомнила рассказ подруги ещё давно, в её родном городе. Два знакомых инженера пригласили трёх девушек на пикник, на дачу. А там разделись оба, и голые вышли к ним с предложением: давайте, девчонки, все вместе «пообщаемся». Групповуха! Девушки, конечно, убежали. Но если и у нас, в Союзе, такое может быть, то за границей – подавно. Она не раз слышала, что здесь хоть и соцстрана, но нравы очень вольные, распушенные.

Не успела Марина по-настоящему испугаться, как Фери встал, сказал:

– Мне завтра рано на работу, пойду спать. Развлекайтесь.

И Лаци развлекал Марину в спальне на шикарной кровати, при свете ночника, где-то с полчаса. Он был очень ласков, приятно целовался, умело гладил её тело, всё время улыбался. Она уже стонала от нетерпения, задыхалась, когда он повернул её к себе спиной, да так ловко, что она сразу очутилась на коленях и локтях, взял в ладони её груди и, наконец, сделал то, чего теперь она ужасно хотела. Она испытала, почти сразу, сильную вспышку восторга. Но так и не поняла, испытал ли Лаци такое же удовлетворение? Он недолго лежал рядом с ней почти спокойно, потом шепнул:

– Ты прелесть. Отдыхай, спи.

Встал и вышел из спальни.

Какое-то время, в сладкой полудрёме, Марина думала о том, что Василий, конечно, её любит, а Лаци – неизвестно ещё. Что Вася более страстный, а Лаци – нежный и… умелый, что ли? И вот она с иностранцем… Но это свой иностранец. И если выйдет замуж за Лаци, будет жить в Будапеште. А что Вася? А ничего! Не торопится с женой разводиться, ну и пусть…

Так она незаметно заснула, проснулась – ночник в комнате всё так же светил, часы на стене показывали половину третьего ночи. В постели она была одна. Удивилась: «Где же Лаци? А, наверное у них принято спать раздельно». Вспомнила, что здесь, на первом этаже, есть и вторая спальня. И туалет…

Ей захотелось в туалет. Марина пошла по коридору, как раз мимо второй спальни. Дверь была неплотно закрыта, пробивался свет ночника. И она заглянула, подумав: «А вот сейчас пойду и лягу с ним рядом».

Но на кровати рядом с Лаци лежал Фери. Парни спали, вольно раскинувшись на широком ложе: Лаци – обнажённый, лёжа на животе, Фери – на боку, прикрытый простынёй. Марина смотрела на эту картину с недоумением, потом пошла к туалету. На обратном пути вновь заглянула, пожала плечами и пошла к себе. Лежала и думала: «Может, Лаци не хотел меня тревожить, а спать ему больше негде? Нет, на втором этаже есть ещё одна спальня… Или они заболтались и уснули незаметно? А, может, Фери боится спать один, бывает же такое?..» И вновь уснула.

Утром Лаци сварил ей и Фери по чашечке кофе, сделал гренки с сыром. Ребята были такие же приветливые, весёлые. Марина не стала говорить о том, что видела ночью, неудобно было – подглядывала всё-таки. Потом она уехала с Фери на мотоцикле – ей тоже нужно было рано на работу. Лаци не торопился, проводил их, помахал от ворот рукой. О новой встрече речь не шла, но Марина подумала: он знает, где она работает, найдёт.

Фери высадил её у поворота к военному городку и умчался к высотному зданию гостиницы, хорошо видному издалека. А Марина побежала в дом, где у неё, как и у других гражданских работников гарнизона, была своя комната. Правда, туалет, душ и кухню она делила ещё с одной жилицей, своей лучшей подругой. И очень надеялась, что Раиса уже встала, но ещё не ушла.

И точно – в душевой Раиска умывалась и причёсывалась. Так же, как и Марина, она работала по найму, но не в санчасти. Рая окончила институт советской торговли и заведовала гарнизонным магазином: и продукты, и промтовары, и книги-канцелярия – всё под одной крышей. Хотя она и была старше Марины на пять лет, но они быстро и крепко подружились. Марина доверяла ей всё, как старшей сестре. Вот и теперь, на восклицание: «Ну и где же ты, подруга, ночку провела?» Марина ей тут же всё и рассказала, в подробностях. И, конечно, о том, что её поразило и чего она понять не могла: Лаци и Фери, спящие в одной постели. Раиса всплеснула руками:

– Ну, Мариша, тебя угораздило! Что же тут не понять? Мальчики-то, похоже, гомики!

Марина задохнулась, её мгновенно бросило в жар. Картина, которую она видела буквально несколько часов назад, тут же встала перед глазами: спящий голый Лаци и рядом, наполовину прикрытый, но тоже наверняка голый Фери… Конечно, она слышала о гомосексуалистах, правда, никогда не видела. Но…

– Раечка, – воскликнула она с надеждой, – он ведь был со мной, как нормальный мужчина. Нет, не может быть!

– Может, ещё как, – кивнула Рая. – Ты, Марина, медичка, а таких вещей не знаешь. Есть уроды, которые и с женщинами, и с мужиками сношаются. Разнообразие, понимаешь, любят.

Марина приложила ладони к щекам – лицо у неё горело. Раиса обняла девушку за плечи, повела в комнату. Там села рядом на кровать:

– Да, подруга, приключеньице. Да не переживай ты! Считай, что тоже для разнообразия попробовала. И забудь этого Лаци.

– Уже забыла! – Марина с силой сжала зубы. – Раечка, ты ведь никому ничего не скажешь?

– Обижаешь! – мотнула головой Раиса. – Считай, что я ничего не слышала. Всё, мне пора бежать.

И всё-таки несколько дней Марина сильно переживала, ходила, как заторможенная. Всё думала: зачем так сразу согласилась остаться, почему не догадалась, увидев такое? Теперь ей казалось, что могла догадаться и раньше, по улыбкам, которыми парни обменивались, по тому, как Фери, ещё на яхте, обхватил Лаци за талию, а потом на холме у кафе «Керекеш» Лаци обнял Фери за плечи. Теперь она всё это явственно вспоминала, ругала себя. Ну формальная дурочка!

Восстановить душевное равновесие помогали встречи с капитаном Дробниковым. Как же ей теперь нравилось, что Вася такой традиционно-обычный в постели, что в самый страстный момент он бормочет глупые нежности, а потом они ещё долго болтают и, если он не торопится уйти, он засыпает, прижавшись к её спине всем телом и положив ногу на её бедро…

Поначалу Марина боялась, что Лаци и Фери станут её разыскивать. Если от ворот гарнизона доносился треск мотоцикла – вздрагивала. Перестала ходить на пляж, по городу шла с оглядкой, почти не сидела в кафе. Но её не искали, и она их не встречала. К тому же, хотя и стояла летняя погода, но заканчивался сентябрь, и она подумала: они уехали в Будапешт, ведь уже начинаются занятия в институте. И успокоилась. И как раз тогда-то обнаружила, что беременна.

– Ну вот и всё, подруга, – сказала ей с весёлой решительностью Раиса. – Твой Василий жаловался тебе, что жена у него больна и детей иметь не может?

– Ну да, – кивнула Марина. – Он оттого и тянет с разводом, жалеет её.

– Не только от этого, – усмехнулась Рая. – И начальства боится, и партийный он, а партком тоже разводы не любит. Но теперь другое дело! Ребёнок! – Она подняла палец, словно кому-то погрозила. – Тут всем ситуация будет ясна. Семья – это не муж и жена, а непременно ещё и дети. Ребёнка без отца не оставят, дадут добро на развод. Да ещё и поторопят с женитьбой, чтоб дитё законное родилось. Беги, радуй своего капитана, он счастлив будет.

Марина вздохнула. Она сидела в маленьком кабинете, в магазине, пила чай. Сюда, к Раисе, она первой прибежала. С новостью.

– Тут такое дело… – протянула и запнулась. – А вдруг ребёнок не Василия?

– Не поняла… – но, ещё не окончив фразы, Раиса охнула. – Да ты что! А сроки?

Марина невесело усмехнулась. Той единственной ночи с Лаци предшествовала ночь с Василием, да и потом, почти сразу, с ним же. А срок как раз от тех дней.

– Так. – Раиса подумала и хлопнула ладонью о стол. – Вероятность забеременеть от венгра – один процент. А от Василия – девяносто девять. Но даже если… Он ведь ничего не знает?

– Никто не знает, кроме тебя.

– И не надо ему знать. Пусть радуется ребёнку.

– Нет, Раечка, я так не могу. – Глаза у Марины были печальные, но голос решительный. – Обмануть человека, заставить его растить, может быть, чужого ребёнка…

Марина представила: из-за её подлого вранья советский офицер носит на руках, целует, любит и считает своим ребёнка какого-то венгерского гомосексуалиста! Её передёрнуло от омерзения.

Она сделала аборт. Тяжело перенесла его, порвала связь с капитаном Дробниковым. А тут, как манна небесная, – предложение уехать работать в Египет, в госпиталь Каира.

Чаренцовы

Александра – Сашу, – Марина полюбила сразу. Сначала – как героя. Все в госпитале знали, как Чаренцов был ранен, восхищались им. Когда ещё неизвестно было, выживет молодой офицер или нет, у неё к нему была нежная жалость. Она ассистировала при операции, а потом хирург сказал:

– Ты, Марина, будешь у него личной медсестрой. Выходи парня, он того стоит.

Когда стало ясно, что Чаренцов будет жить, а он, к тому же, стал стремительно набирать силы, Марина увлеклась им уже просто как хорошим и красивым парнем. И решила: «Будет мой, никому не отдам». Это оказалось не трудно, потому что Александр сначала был сильно зависим от неё, а потом сильно привязался. Марина была уверена – полюбил её. Ничего плохого не видела она в том, что, помимо влюблённости, был у неё и расчёт. Женщина просто обязана заботиться о будущей семье! Чаренцов в двадцать три года – капитан, герой, орденоносец. Ясно, что ему широкая дорожка стелется по службе. Наверняка пошлют учиться в военную академию, в Москву. А там, даже если придётся немного покочевать, круг на Москве и замкнётся. Может, она ещё будет совсем не старой женщиной, а уже – генеральшей…

Александру и в самом деле предложили учёбу в военной академии. Но он отказался: «Я боевой офицер». Ни жена, ни товарищи, ни старшие командиры не смогли его уговорить: «После академии ты будешь ещё более боевым!» Он сказал, как отрезал: «У меня уже есть хорошее военное образование. А остальное я буду изучать на практике».

До начала 71-го года Александр, Марина и их родившийся сынишка Миша оставались в Египте. Александр продолжал обучать египетских офицеров работать на новейших зенитно-ракетных комплексах. В марте Чаренцовы вернулись в Союз, в гарнизон одного из небольших городов. Там Александр получил хорошую квартиру и должность. Но в Главный штаб уже пошёл от него рапорт: как офицер, имеющий опыт и боевой, и интернациональный, Чаренцов просил направить его туда, где этот опыт может пригодиться. Он знал, что советские военные «советники» действуют во многих горячих точках мира. В странах Африки, Азии, Латинской Америки шли национально-освободительные войны. И капитан Чаренцов, хлебнувший однажды незабываемое чувство «упоения в бою», пропал на военных тропах джунглей, саванн, пампасов…

Жена и сын почти не видели его. Они были хорошо обеспечены: повышенная зарплата мужа перечислялась на сберкнижку Марины, она пользовалась спецмагазином для офицеров высшего состава.

Марина видела мужа в короткие, всегда внезапные его появления, узнавала, что он уже майор, потом – подполковник. Скупо рассказывал он, что был во Вьетнаме, или в Анголе в составе кубинского отряда под именем Диего Родригеса.

– Разве там нужны артиллеристы-зенитчики? – спрашивала Марина.

– Там все нужны, – отвечал он. – Впрочем, я давно уже и десантник, и пластун, и снайпер…

Дважды ей сообщали о его тяжёлых ранениях, но через время он ненадолго появлялся, подтянутый, резкий в движениях, словно высушенный экзотическими ветрами.

– Он бессмертный, – говорила Марина подругам. – Ему любые ранения нипочём.

За эти годы она окончила медицинский институт, специализировалась в кардиологии. Мише было уже девять лет, он рос в постоянном ожидании отца-героя и в восторженных воспоминаниях о коротких встречах с ним.

В 1979 году подполковник Чаренцов с первыми советскими частями вошёл в Афганистан. В апреле 80-го года Марина получила сообщение, что её муж, вместе со всем отрядом, погиб при выполнении боевого задания в горах под городом Газни. Тела погибших вывезти не удалось.

В то время Марина уже заведовала отделением кардиологии в обкомовской больнице. Секретарь обкома Борис Андреевич Полозов наблюдался у неё – сердце пошаливало. Он не скрывал, что Марина ему очень нравится. А она… Поразительно, но при своей такой семейной жизни, Марина оставалась верна мужу. Хотя не раз могла бы иметь любовников. Что-то удерживало её: сынишка, а, может, какие-то давние воспоминания. Но не любовь к Александру – её уже не было. Как не было и его любви к ней…

Любовь у Александра прошла как-то мгновенно. Марина в это поверила не сразу. Но куда было деваться? И женской интуицией она поняла: что-то случилось именно на свадьбе. Оттуда идёт отсчёт его внезапного и необъяснимого охлаждения. А он ведь любил её, она не ошибалась. В госпитале у них была настоящая душевная близость, ещё до физической близости. А уж когда это случилось, Александр просто был неутомим и неистов. А после дня свадьбы – ну как отрезало! У них того, что называется «супружеская жизнь», практически не стало. Александр под разными предлогами избегал близости. Хотя иногда, с каким-то отчаянием и необузданностью, он брал её. Это случалось редко, обычно в его короткие появления между «боевыми командировками». И это был уже другой мужчина, не её Саша…

Не сразу, через годы, когда Марина была уже опытным медиком, она предположила… Там, на свадьбе, Александр что-то вспомнил. Кого-то. Скорее всего девушку, другую девушку, которую любил. И забыл после своей контузии. Он ведь вообще чудом выжил. Хирург, оперировавший его, потом ещё долго не переставал удивляться: выздоровел, даже без всяких осложнений! А они, видимо, были, эти осложнения: избирательная потеря памяти.

Марина даже рассказала об этом сыну, когда Михаил уже был студентом и собирался жениться на Людмиле. У них тогда такой душевный, откровенный разговор получился, и она не удержалась: рассказала Мише, что его погибший отец её не любил. Похоже, всю жизнь любил другую женщину. И сделал в честь неё у себя на руке татуировку. Спросила:

– Ты видел когда-нибудь?

Нет, Михаил тогда, мальчиком, ни разу этого не видел.

– Ну конечно, – усмехнулась Марина, – он скрывал. Специально наколол у самого плеча, никогда не ходил просто в майке. Небольшой такой рисунок, красивый, в два цвета – лиловый и красный, но не яркие, приглушённые. Я толком не разглядела, полумрак был, а там фигуры замысловато переплетались. Но мне показалось – что-то вроде маски, нотного знака, сердца… Он тогда, в семьдесят третьем, приехал из Вьетнама, я увидела наколку и спросила. А он сквозь зубы ответил: «Воспоминания молодости». Я, дурочка, стала было расспрашивать, что это означает. Он встал с постели, надел футболку с рукавами, бросил: «Тебе не понять», и ушёл спать в другую комнату, к тебе… Это какой-то шифр, наверное та женщина его понимает. Дай Бог! У меня всё хорошо сложилось, пусть и у него…

Эта последняя странная реплика матери заставила Михаила вдруг подумать: «А, может, отец жив?» Но это было нелепо. Конечно, маму разволновали воспоминания, она мысленно вернулась в то время. И Михаил почти сразу забыл эту свою догадку.

Александр и в самом деле сделал татуировку в Ханое, в мастерской мастера Ли Чанга. Худенький пожилой художник-татуировщик пользовался популярностью у военных. А когда один коллега показал Чаренцову сделанное под лопаткой изображение летящего дракона – чёткое, изящное, с прорисовкой деталей, в два цвета, – Александр вдруг решился. У него перед глазами как-то сразу возник этот рисунок, он словно услышал голос Леночки: «Хочешь, эти три ключа будут нашим тайным знаком? Скрипичный, басовый и баритоновый – сердце и маска…»

«Никто не поймёт, только она!» – подумал он с тоской.

Он хорошо говорил по-французски, и потому сумел описать сюжет Ли Чангу. Да ещё набросал на бумаге рисунок. И попросил: «Надо сделать так, чтоб сердце и маска – понятно, а их каких знаков – трудно понять». И мастер сделал ему чудесную татуировку на руке, чуть пониже левого плеча.

Александр оказался во Вьетнаме в декабре 72-го года, и сразу включился в поединок противовоздушной обороны Вьетнама и военно-воздушных сил США. Эту операцию американцы назвали «Лайнбеккер-2»: несколько дней шла массированная, «ковровая» бомбардировка Ханоя, порта Хайфона, всех промышленных и стратегических объектов. 700 боевых самолётов, стратегические бомбардировщики «Летающая крепость» В-52… «Двенадцать огненных дней и ночей» – так потом вьетнамцы назвали этот почти непрекращающийся бой. И Чаренцов был в самом центре его, у родных зенитно-ракетных комплексов С-75. И в том, что американцы потерпели поражение, его заслуга тоже была. 30 декабря операцию остановили, а через месяц было подписано Парижское соглашение о прекращении бомбардировок ДРВ и выводе войск из Вьетнама. Ненадолго уехав в отпуск, домой, он вернулся в Индокитай ещё на два года, уже в другом качестве – военного советника Патриотического фронта Лаоса. Воевал вместе с вооружёнными отрядами «Патет Лао» до 1975 года, вместе с ними вошёл в столицу – Вьентьян. А через два месяца уже был в Анголе с кубинскими добровольческими отрядами. Там, у вооружённых сил Народной Республики Анголы тоже были зенитные и миномётные батареи. Потом наступило время Афганистана…

Борис Андреевич Полозов был вдовцом, старше Марины на восемь лет. Умный, хороший человек, он сразу располагал к себе. И Марина, в первый же вечер, проведённый с ним в ресторане, рассказала ему всё о своей семейной жизни.

– Марина, вы должны разойтись с мужем, – сказал он, положив ладонь на её руку и крепко сжав пальцы. – Жить с нелюбимым и нелюбящим человеком аморально. А я вас люблю и буду любить всегда. Верите?

Заливаясь краской от счастья, с глазами, полными слёз, она кивнула, не находя слов. Борис поднёс её руку к губам.

– Вы знаете, у меня нет детей. Миша станет мне сыном. Вот поедем вместе в санаторий, там поймём – подходим ли мы с ним друг к другу.

В красивом загородном месте, в сосновом бору находился санаторий обкома партии. Марина с Мишей и Борис Андреевич взяли туда путёвки, конечно же врозь, но на один заезд. И Миша так сильно привязался к «дяде Боре», живущему на их этаже, через два номера. С мамой и дядей Борей они вместе ходили на лыжах, катались на коньках по залитому льду вокруг наряженной ёлки, а через неделю вместе встречали Новый год в большом банкетном зале – с музыкой, танцами, весёлыми викторинами. А Дедом Морозом был как раз дядя Боря, и он сразу выбрал себе в помощники Мишу.

После санатория Борис Андреевич стал приходить в гости к Марине и Мише, всегда с подарками. Мальчик радостно встречал его, долго не хотел отпускать. А если Борис засиживался допоздна, он укладывал Мишу спать, рассказывая ему интересные истории. Сам же никогда не оставался ночевать у Марины. Интимные их встречи проходили на его квартире. Они с Мариной решили: пока Александр в Афганистане, о разводе речь не пойдёт.

– Война там не на один год, – сказал Борис. – Столько мы ждать не станем. Но вот когда он вернётся хотя бы ненадолго, в отпуск, поговорим. Думаю, он поймёт.

Через три месяца, в апреле, пришло известие о гибели Александра. В военкомате Марине передали кое-что из вещей и орден Красного Знамени, которым подполковник Чаренцов был награждён посмертно.

Миша тяжело пережил смерть отца. Долгое время просыпался по ночам и плакал. Отказался петь в школьном хоре: у него был хороший голос, он солировал. Но мальчик не мог заставить себя петь весёлые детские песни.

Борис Андреевич всё время был рядом, помогал, поддерживал. Вызвал к себе в обком руководителя школьного хора, предложил ввести в репертуар военную песню из гайдаровского фильма «Судьба барабанщика» – «Эх, горною кручей, на бой неминучий, красный отряд идёт». Когда 9 мая, на городском концерте для ветеранов, ребята спели её, солист Миша Чаренцов заставил зал долго аплодировать…

В июле Борис Андреевич пригласил Марину с сыном поехать вместе с ним к морю, в Пицунду, в санаторий ЦК партии и газеты «Известия». Но перед этим он поговорил с Мишей.

– Я человек одинокий, – сказал, посадив мальчика рядом с собой. – Очень привязался к тебе, твоей маме. Знаю, как вам сейчас трудно, и хочу быть всегда с вами, помогать вам.

Десятилетний Миша посмотрел ему прямо в глаза, спросил:

– Вы хотите жениться на маме?

Борис Андреевич ответил дрогнувшим голосом:

– Да, очень хочу. Как ты на это смотришь?

Миша помолчал, тихо ответил:

– Раз папы уже нет, то вы самый лучший… – И тут же быстро, тревожно сказал: – Но я не стану называть вас «папой»!

– Ну конечно же, Миша! Папа у тебя всегда был и всегда будет один. Офицер, герой!

И Миша заплакал, крепко и доверчиво прижавшись к мужчине.

На море они уехали уже одной семьёй: Марина и Борис расписались. Она стала Полозова, но Мише фамилию не поменяли, он остался Чаренцовым.

Через год на работе у Марины раздался междугородний телефонный звонок. Хорошо, что трубку взяла она сама. Звонил Александр. Он сказал, что жив, что находится в Ташкенте, в госпитале.

– Давай поедем вместе, – предложил ей Борис. – Объяснимся. Я уверен, он поймёт.

– Поймёт, конечно. Но поеду я сама… Борис, сделай мне командировку в ташкентский кардиоцентр. Не хочу, чтоб кто-нибудь пока знал. Кто знает, как повернётся.

Александр встретил Марину на крыльце госпиталя. Он всегда был худощав, но сейчас… Она увидела запавшие щёки, коротко стриженные, с заметной сединой волосы, огромные от этой необыкновенной худобы глаза, и заплакала. Он обнял её за плечи, повёл в госпитальный сад, на уединённую скамейку. Разговор неожиданно для Марины получился душевный и открытый, как между очень близкими людьми. Она попросила:

– Расскажи…

И он сразу же сказал:

– Был в плену, бежал…

А потом уже подробнее. Поисково-диверсионная группа, которой он командовал, всего два дня как закрепилась на одном горном плацдарме – оттуда хорошо просматривалась главная тропа, по которой передвигались отряды душманов. Готовили им засаду, оказались сами в засаде. Ребята как раз садились ужинать, один из бойцов, по прозвищу Паша-повар, надел поверх формы белую куртку и стал разогревать кашу на сухом, без дыма, огне. Тут их и обстреляли из переносных миномётов почти в упор, потому что охрану сняли бесшумно. Как он, Чаренцов, выжил в этом аду, необъяснимо…

– Тебе это всегда удавалось, – вставила Марина.

Александр улыбнулся одними губами, продолжил. Духи, зная бойцов-шурави, не сразу вошли на плацдарм. За эти минуты Чаренцов сумел снять с убитого Паши-повара белую куртку, надеть на себя. А форма у них у всех была одинаковая, без погон.

– Я разыграл тронутого умом повара.

– Поверили?

– Наверное, хорошо играл. К тому же, перед ними был человек не слишком молодой, а когда окружили, поставили на колени и стали пинать, кто-то заметил сквозь волосы шрам на голове. Кинжалами обрили ту часть головы… Сама знаешь, шрам большой, внушительный. Поверили. Я был ранен в плечо, заставили самого себя перевязать, потащили за собой. А всех наших убитых ребят снесли в одно место, навалили друг на друга, облили бензином и подожгли… Знаешь, они меня спрашивали – где Чарен? Это я у них такое прозвище получил. Ну я и указал на одного своего бойца, которому полголовы снесло, не опознать… Жил в их деревне, там постоянно базировались вооружённые отряды, группы. Готовил, убирал, за скотиной ходил. У них своеобразное отношение к сумасшедшим, вроде как у нас когда-то к юродивым. Но всё же за мной строго присматривали. Лишь со временем, привыкнув и уже не сомневаясь, ослабили внимание. Вот тогда и ушёл. Хорошо, к этому времени подготовился, исподволь разузнал дорогу, расположение наших частей, едой запасся…

– Я рада, – сказала Марина и провела ладонью по ёжику его волос. – Но, Саша, я вышла замуж.

– Нормально. – Он кивнул. – Давно надо было дать тебе развод. Но ты об этом не заговаривала, а я… Считал не этичным, что ли, тебе предлагать.

– Просто я не встречала раньше такого человека, как мой муж… Борис.

– А как Миша? Он ладит с ним? Но ведь он будет рад…

– Нет! – резко оборвала его Марина, поняв, о чём хочет сказать Александр. – Я как раз об этом и хотела с тобой поговорить. Попросить тебя. Не воскресай для Миши. Прошу тебя, умоляю! Он так тяжело пережил твою смерть, если бы ты знал! Сейчас он почти оправился. Ты для него – герой. Борис эту мысль в нём просто культивирует. Он и Миша – большие друзья, полное взаимопонимание. И вот, он узнает, что ты жив. Конечно, будет счастлив. Но ведь захочет, чтоб мы снова стали одной семьёй! Бориса возненавидит, а, может, и меня. Господи, это такой стресс для мальчика! Такой слом характера. И чем обернётся потом – неизвестно.

Александр молчал, слушая её. Марина остановилась, перевела дыхание, успокоилась. Посмотрела ему в глаза, покачала головой:

– И ещё… Ты везучий, смерть тебя обходит. Но ты ведь сам её ищешь, правда ведь? Снова уйдёшь на войну. И однажды тебя убьют. Может такое быть?

– С большой вероятностью.

– А Мише что? Снова переживать твою смерть?

Марина смотрела на него, ожидая ответа, и вдруг не удержалась. Коснулась ладонью его руки у левого плеча:

– Это из-за неё ты в самое пекло лезешь? Это женщина? Твоя любовь?

Там, где Марина коснулась, под рубашкой, была татуировка. Александр глухо ответил:

– Этой женщины для меня не существует…

Когда он, с женой и маленьким сыном вернулся из Египта в Союз, два года сдерживал себя изо всех сил. Потом всё-таки навёл справки о Леночке. Он ведь знал и фамилию её, и адрес. Узнал, что она вышла замуж, только что родила дочь, её муж, как и она, музыкант. И понял, что Леночка для него навсегда потеряна…

– Ты не во всём права, Марина, – сказал, и взял её за руку. – Но я соглашусь с тобой. Не стану осложнять вашу жизнь. Пусть для Миши всё останется, как есть. Главное, он помнит и любит меня.

Александр вернулся в Афганистан и был там до конца, до 89-го года. Только его уже не называли по фамилии, только по позывным. Потому что задания он выполнял особенные, из тех, о которых не писали в прессе. Так что для афганцев легендарный Чарен тоже остался мёртвым.

Окончилась афганская эпопея, но для Чаренцова война продолжалась: в Нагорном Карабахе, Абхазии, Боснии – как обычно, под чужими именами. А потом началась война в Чечне.

Александр был там с первых дней, с декабря 1994 года. Попадал под обстрел у Долинского, вступал в Грозный при первом штурме и был среди тех, кто захватывал Президентский дворец, выбивал боевиков Шамиля Басаева из Черноречья. Потом начались затяжные бои в равнинных районах, в селе Самашки вновь пришлось схлестнуться с боевиками Басаева. В апреле 96-го, с колонной мотострелкового полка, Чаренцов направлялся в Шатой через Аргунское ущелье. Он ехал в головной машине. У села Ярышмарды их ждала засада боевиков полевого командира Хаттаба. Именно головная машина была подбита первой. А потом ещё несколько часов шёл жестокий бой, не всех убитых и раненных смогли вынести. И некогда было устанавливать личности, размещали в ближайшие медицинские пункты, потом – везли самолётами в Союз. Трое неопознанных бойцов не приходили в себя, находясь между жизнью и смертью. Александр Чаренцов был среди них. Но сам ничего не знал, не чувствовал – находился в тяжёлой коме.

Джульбарсы

Теперь, когда Саша не боялся плавать, Михаил вновь стал думать о поездке к морю, в Крым, Египет, на Кипр – куда бы сын захотел. Но тут уже врачи запретили: сейчас смена климата, долгие переезды мальчику противопоказаны. У него началось быстрое и явное улучшение, это надо было проследить, зафиксировать. «На следующий год конечно, и даже обязательно, – сказал Михаилу профессор, ведущий Сашу. – А сейчас создайте мальчику спокойную, благоприятную обстановку в привычном для него окружении».

И Саша с удовольствием играл с Барсиком в своём дворе. А последнее время пристрастился ходить с ним в близкий парк. Стояли прекрасные дни. В середине августа уже не было изнуряющей жары, но очень тепло и солнечно. Саша много ходил, но всё же необходимо было давать ногам отдых, и он присаживался по нескольку раз. Поначалу совсем ненадолго, потому что Барсик убегал, и он беспокоился – вставал, шёл за ним. Но скоро понял, что пёс надолго не исчезает, бегает поблизости и постоянно возвращается к нему. Тогда Саша облюбовал скамейку на одной из боковых тихих аллей, рядом с красиво раскрашенным деревянным ларьком. Оттуда так вкусно пахло жареной выпечкой – приятная женщина в белом халате прямо там пекла и сама продавала пирожки, присыпанные сахарной пудрой пончики.

Саша, в первый же раз как присел на эту скамейку, купил у неё два пирожка и четыре пончика – пополам себе и Барсику. Это умилило продавщицу. А Барсик ей понравился прямо необыкновенно. Она сказала, что её зовут тётя Вера, спросила имя у Саши.

– А как же зовут твоего красивого пёсика?

– Барсик, – ответил он. – А полное имя Джульбарс.

– Джульбарс, – воскликнула она. – Как красиво! – И тут же позвала: – Джульбарс, иди сюда, я тебя ещё угощу.

Она дала ему пирожок с мясом, который Барсик с удовольствием уплёл. Саша никогда не учил его: «Не бери у чужих, не подходи к чужим». Он считал, раз собака не бывает одна, всегда с ним, с хозяином, то опасности нет. Потому Барсик был не только доброжелателен ко всем людям, но и доверчив.

Теперь Саша, погуляв, садился на скамейку у ларька тёти Веры, Барсик убегал, возвращался, снова убегал. Когда он возвращался очередной раз, хозяйка ларька уже ему приготавливала угощение. Звала:

– Джульбарс, иди, возьми!

А Саше говорила:

– Да ты не переживай. У меня всегда случается неудачная выпечка, или подгорели, или скособочились. Людям продавать неудобно, а Джульбарсу в самый раз.

Саша при тёте Вере тоже звал свою собаку Джульбарсом – раз ей это так нравилось.

В этот день Саша и Барсик пришли в парк позже обычного. Конечно, никто для их прогулок специального времени не устанавливал, но чаще всего они гуляли с одиннадцати до двенадцати часов, потом отправлялись в обратный путь, домой. А тут папа не поехал утром на работу, сидел дома у компьютера, а Саше предложил:

– Хочешь подброшу до парка? Я поеду часов в двенадцать.

Вот они и ждали его. Михаил высадил их у входа, Саша с Барсиком ещё полчаса гуляли, потом свернули на любимую аллею. У тёти Веры Саша взял Барсику два пончика, которые тот мгновенно проглотил и умчался.

– Прибежит, – сказала продавщица, – я ему пирожок с мясом дам.

Саша купил свою порцию пончиков и сел на скамейку. Он не брал с собой книгу – и так много читал. Здесь, в парке, ему хотелось просто сидеть, смотреть на людей, птиц, деревья и цветы, разговаривать с тётей Верой, думать о чём-нибудь…

Он не успел ещё съесть пончики, как Барсик вернулся. Выскочил из-за кустов, перепрыгнул с разбега цветочный газон, и замер, не подбегая.

– Ну вот, – сказала тётя Вера, – примчался за пирожком. Иди, Джульбарсик, иди, возьми.

Обычно Барсик подбегал и, в прыжке ловко брал у неё из руки угощение. Но теперь пёс стоял, не двигаясь.

– Надо же, застеснялся, – засмеялась продавщица. – Дай ему, Саша.

Саша взял пирожок и позвал:

– Джульбарс, иди ко мне.

Жулик стоял всё ещё в нерешительности. И женщина, и мальчик были ему незнакомы, но нравились. Особенно мальчик. Именно от него исходил тот запах, который заманил его сюда.

В своих путешествиях по парку Жулик сюда ещё не забегал. Это была противоположная, отдалённая часть от той, куда они заходили с Антонием. Там, недалеко от входа, Антоний садился на скамью, а Жулик убегал гулять по уже привычным местам, знакомому маршруту. Но сегодня, на одном из перекрёстков тропинок, он вдруг остановился. Он уловил запах. Очень лёгкий, отдалённый, но ведь у него был нюх охотничьей собаки. И запах показался ему почему-то знакомым, приятным и даже родным. Он побежал по следу этого запаха. И вот теперь от мальчика, сидящего на скамейке и зовущего его по имени – «Джульбарс», – этот запах шёл очень сильно.

Пёс медленно подошёл к мальчику и обнюхал его брюки. Запах от них был такой хороший, что Жулик взял и потёрся об эти ноги.

– Ты чего? – засмеялся мальчик, обхватил пса за шею, потеребил.

И Жулик почему-то с радостью позволил ему это сделать. А потом взял у него из рук пирожок с мясом и с этим пирожком рванул в кусты. А вслед ему нёсся весёлый смех женщины и мальчика, а мальчик ещё крикнул:

– Гуляй!

Барсик обычно не убегал далеко от аллеи, где оставались хозяин и эта хорошая женщина с пончиками и пирожками. Бегал кругами по полянам, между деревьями, появлялся им на глаза, опять убегал. Однако в этот раз, в одном месте, он с недоумением остановился. Привычная тропинка поворачивала к своей аллее. Но от другой, пересекающей её, шёл запах! Такой чудесный, такой привлекательный запах, что Барсику захотелось узнать – откуда он, что означает? Он уже довольно долго бегал, потому нерешительно повернул голову в знакомую сторону: не пора ли показаться хозяину? Но запах манил, и он, уже крупными прыжками, помчался в сторону незнакомую.

Антоний читал газету, когда услышал шорох листьев под быстрыми лапами. Недалеко, на аллее, показался Жулька, остановился, не подходя. Антоний сложил газету, снял очки.

– В чём дело? – спросил. – Что ты там стал? Иди ко мне… Джульбарс.

Конечно, он хотел сказать привычное «Жулик». Но как раз мимо, по аллее, шёл профессорского вида мужчина, с красивой тростью, в шляпе. И Антоний словно его глазами, со стороны, увидел стоящего у стройного, высокого тополя красивого курцхаара – такого же стройного, изящного, как статуэтка. Назвать такого пса Жуликом просто не повернулся язык.

Барсик услышал, как незнакомый мужчина позвал его. Именно от этого мужчины шёл притягательный запах. И он доверчиво, не раздумывая, в несколько прыжков оказался рядом. Положил передние лапы на колени человека, лизнул в наклонившееся к нему лицо.

– Ты мой хороший! – засмеялся Антоний.

Погладил шелковистую, шоколадного цвета голову пса, коснулся пальцами красивого ошейника, подумал: «Хорошо, что я купил ему такой. Очень идёт…»

– Ты что-то рано вернулся, – сказал ему. – Время ещё есть, беги, гуляй.

И Барсик тут же развернулся, умчался вглубь парка – пора было показаться на глаза хозяину. Он уже приближался к повороту на знакомую тропинку, когда ему навстречу выбежал другой пёс. Конечно, здесь, в парке, Барсику доводилось встречаться и даже играть с другими собаками. Но этого он никогда не видел… Или видел?

Барсик остановился растеряно. Жулька тоже застыл. Но эта пауза была короткой. Они тут же подошли друг к другу, обнюхались. Понимали ли они, что похожи друг на друга, просто неразличимы? Вряд ли. Но вот запах… В памяти Барсика вдруг возникли смутные воспоминания: он, маленький, и ещё двое точно таких же щенков, копошатся в корзине, пытаются вылезти, пищат. Но вот – о, счастье, – к ним идёт… Да, да, Жулик, вдыхая родной запах, видел смутную картину. Давно, когда у него ещё не было хозяина, была самая прекрасная, та, что лежала рядом в корзине, поила их молоком, облизывала ласковым языком. А ещё была женщина, которая брала его, и вот этого, стоящего напротив пса, и ещё одного, брала на руки, называла их… как же она их называла?..

Издалека раздался свист. Жулик покрутил головой, а Барсик встрепенулся. Это свистел Саша, он так часто подзывал его. И, последний раз потеревшись головой о голову брата, он помчался на зов хозяина.

Жулик посмотрел ему вслед и, не торопясь, побежал в свою сторону – туда, где ожидал его хозяин.

Если бы знакомые Жулика шахматисты могли наблюдать эту сцену, они бы сказали: «Рокировка». Но они этого не видели.

Встретились братцы ещё один раз, и теперь уже вместе побегали. Жулик привёл Барсика к своему любимому оврагу, и они порезвились, вперегонки то сбегая вниз, то поднимаясь по склонам. Потом помчались в обратную сторону, и тогда Барсик вновь услышал призывной свист. Он оглянулся, словно звал Жулика за собой, и припустил к хозяину. Жулик побежал следом, однако не выскочил на газон, остановился в кустах. И увидел, как Барсик ткнулся мальчику в колени, запрыгал вокруг. «Значит, это его хозяин – понял Жулик. – Вот почему от него так хорошо пахнет…»

А через два дня после этого произошёл случай.

В парке выгуливали многих собак, но, обычно, утром и вечером. И всё же, гуляя в дневное время, Саша и Барсик успели познакомиться с девочкой-колли, весёлым кокер-спаниелем и маленьким, но не очень приветливым терьером. Впрочем, и с ним Барсик быстро подружился. Потому, когда Саша, идя следом за убежавшим вперёд псом, увидел того в компании двух красавцев борзых, он нисколько не обеспокоился. И засмотрелся на их игру. У Барсика было стройное, поджарое тело, длинные ноги, он летал по поляне высокими долгими прыжками, ловко лавируя между стволами деревьев. Но борзые были крупнее, ещё более поджарые, почти плоские, с высоченными ногами и маленькими длинномордыми головами, о которых так и хотелось сказать «аристократические». Они неслись по обе стороны от Барсика, словно охватывая его кольцом, а он вдруг резко тормозил, и когда борзые по инерции проскакивали вперёд, бежал с радостным лаем, теперь уже сам их догоняя.

На вот борзые, упорные и сосредоточенные, не издавшие ни одного звука, уже плотно взяли его в тиски. Похоже было, что Барсик испугался: он внезапно лёг, прижавшись к земле. У Саши тоже ёкнуло сердце. Но в этот момент его умница-пёс просто взвился в воздух – как пружина, без разбега, – перелетел через одну борзую собаку и вновь пустился по поляне, между деревьями, совершая круг. А борзые, чуть помешкав, стали вновь, с той же тактикой, брать его в кольцо.

Недалеко стояла женщина, хозяйка этих двух собак, и Саша быстро, как мог, подошёл к ней.

– Остановите их, – почти крикнул он. – Они же его загоняют, как зайца!

– Ты ошибаешься, мальчик, – сказала она. Но тут же резко два раза хлопнула в ладоши и позвала: – Король, Принцесса! Даун!

Борзые тут же прекратили бег и улеглись на землю. Женщина и Саша подошли к ним и Барсику, которые крутился волчком рядом. Хозяйка борзых, немножко снисходительно, но ласково, стала объяснять:

– Король и Принцесса очень опытные рабочие собаки. Четыре года мы с ними выезжаем на охоту. Они хорошо знают, что такое дичь. Собака для них не дичь, ты зря испугался. Просто они так играют, по-другому не умеют. А почему мы вас раньше не видели?

– Мы с Барсиком недавно стали здесь гулять.

Саше было уже неловко за свой испуг, он гладил борзых, которые смирно стояли рядом.

– Какие они красивые. И как быстро бегают! Я думал, Барсика никто догнать не может.

– Да, – согласилась женщина. – Легавые – одни из самых быстроногих. Как раз только борзые и могут их обогнать. А из легавых курцхаары, – она тоже погладила Барсика, – вот такие, как твой, особенно уникальны.

– Правда? – обрадовался Саша. – А чем?

– Никакая другая собака не может, развив огромную скорость, вдруг резко, мгновенно остановиться. И так же мгновенно менять направление бега. Борзая догнать курца может, а вот поймать – это проблема. Да ты и сам только что видел.

Саша с увлечением слушал хозяйку борзых и не замечал, что к их разговору прислушиваются ещё два человека. Парни в джинсах и неброских футболках с самого начала наблюдали за игрой собак. Не отрывали глаз от Барсика и странно переглядывались, когда пёс ловко обманывал, обыгрывал борзых. В такой момент один сказал другому:

– Такому экземпляру Босс был бы рад.

– Точно, – сплюнул сквозь зубы второй. – Ещё и премию бы отвалил.

«Экземпляры» – так называл собак, которых эти двое доставляли на базу, владелец этой базы Босс. «Хороший экземпляр» – говорил. Или: «Ладно, сгодится». Или: «Паршивый экземпляр». От его оценок зависела и оплата доставальщиков. Всего один раз Босс особенно был доволен и заплатил сверху ещё и премию.

Хозяйка борзых потрепала по холке Барсика, улыбнулась Саше:

– Он у тебя очень доверчив.

– Да, – Саша тоже заулыбался. – Он такой хороший, добрый. Я знаю, что никого не обидит, не укусит.

Она кивнула.

– Это вообще особенность охотничьих собак. Они не агрессивны к людям, и потому – не защитники, не охранники. Хотя бывают исключения…

Она взяла на поводки своих собак, собираясь уходить. Саша сказал:

– Мы гуляем каждый день в такое время. Вы завтра будете здесь?

– У нас начинается охотничий сезон, – ответила она, словно извиняясь. – Как раз завтра уезжаем на сборы. Но ничего, не огорчайся, через неделю-полторы вернёмся. Вот тогда наши охотники и побегают. Твоему молоденькому курцу надо хорошо выбегиваться, а с моими это легко делать.

Она ушла, уводя стройных, горделивых Короля и Принцессу. Саша с Барсиком тоже направились к выходу. Ни женщина, ни мальчик так и не обратили внимание на курящих недалеко парней. Те же слышали каждое слово.

– Значит так, – сказал один, явно старший в этой связке. – Завтра и берём псину. Дело плёвое! Хромой пацан и дурачок… Как там баба говорила? Курц, во! Подманим, подбежит и огрызаться не будет. Замётано, готовь машину.

Догхантеры

Мотор пару раз чихнул, но потом заурчал нормально, завёлся. Артём выключил машину, вылез, кивнул удовлетворённо:

– Нормально, не подведёт. Ты, Кот, давай, протри окна, пожуём и поедем.

Костя принёс из дома пшикалку для мойки стёкол, стал тщательно протирать. А Тёха уже раскладывал на сколоченном из досок столике нарезанную колбасу, хлеб, огурцы, притащил закипевший электрочайник и банку растворимого кофе. Когда они, вечером, будут здесь ужинать, поставят водку или коньяк, но перед делом пить нельзя. Босс это строго запрещал, да они и сами понимали.

Босс мужик суровый, и бизнес у него крутой. И вся эта территория, огороженная забором, его собственность. Надо же, пацаном Тёха здесь бывал, и вот теперь оказался.

Конечно, совсем о другом Тёма мечтал, да и основания к тому были. Дом, в котором жила семья Артёма, стоял рядом с большим стадионом. Заводским стадионом. И завод когда-то был большим, как говорил дед – «мощным». Дед там много лет проработал, отец тоже начинал, кажется «фрезеровщиком»… Надо же, слово какое, Артём его с трудом произносил. Но это было давно, теперь завода нет. В прямом смысле нет – снесли подчистую. Тёма смутно припоминает красивую заводскую проходную, административный корпус, много других строений за каменным забором, высокие трубы. А теперь там пустырь. Одно время торчали ещё железные рёбра-каркасы бывших цехов, но и их убрали. Говорят, торговый и развлекательный центр строить станут. А чего – здорово! Всякие кафешки, казино, тренажёрные клубы, магазины… Он, Тёха, теперь пристроился к хорошему делу, денежки появляться стали. Глядишь, и ему от этого развлекательного центра чего перепадёт.

А вот стадион заводской уцелел, и даже процветает. Нашёлся какой-то богатый меценат, деньги вложил, футбольную команду купил, реконструкцию на стадионе провёл. А при футбольной команде создал юношескую команду, способных к спорту пацанов отбирал. Артём три года ходил в неё, был в большом фаворе у тренера, играл в серьёзных матчах и готовился перейти во взрослый состав. Уже почти светило ему чудесное будущее: блеснёт в нескольких матчах, возьмут в высшую лигу, потом какой-то заграничный клуб его купит, миллионы долларов получать станет… Как раз девять классов окончил, в техникум автодорожный поступил – тренер постарался, устроил. Если бы экзамены сдавал, точно бы не прошёл: в школе когда было учиться? Тренеровки, выезды, матчи… Да и в техникуме появлялся не часто, хотя копаться в моторах машины или, там, мотоцикла, любил – у деда была машина, у приятеля мотоцикл, так Тёха охотно помогал.

Когда «вылетел» из юношеской футбольной команды, так вскоре и из техникума попёрли. В команде появился другой тренер, у него – другие фавориты, начались склоки, интриги, Артёма перестали ставить на игры, он психовал, ругался, и новый тренер от него просто избавился. А в техникуме первую же настоящую сессию завалил, ни одного экзамена не сдал, раньше-то ему зачёты автоматом ставили. Хорошо хоть успел водительские права получить.

Дед машину вот уже несколько лет как не водил – руки тряслись от пьянок. У него был «жигуль» ещё с советских времён. Тогда Тёмин дед знатным токарем на заводе был. Когда завода не стало, а на пенсию всё труднее и труднее было жить, знание металла пригодилось. Дед собирал и сдавал на приёмные пункты всякий железный лом. В разрушенных пустых домах выламывал батареи отопительные, всякие трубы, на заброшенных детских площадках – разломанные качели, турники. Дед сколотил «ударную бригаду» из трёх человек, вот вместе и работали. А потом вместе и «обмывали» добычу. Бабушка Артёма сильно болела ногами – они у неё были опухшие, посиневшие, с трофическими язвами. Лечила своими домашними средствами, потому что на врачей и лекарства денег не было. С трудом передвигалась по комнате, а на улицу совсем не выходила.

Артём любил их обоих, он с восьми лет жил с ними. Как раз, когда он пошёл в школу, всё в стране началось ломаться, разваливаться, заодно и его семья развалилась. Отец ушёл к другой женщине, но мать не унывала, у неё тоже был любовник. Они быстренько создали новые семьи, тут же пошли дети. Артёму места не оказалось ни в материнской новой семье, ни в отцовской, он остался с дедом и бабушкой. Надо было как-то зарабатывать деньги – учиться после техникума он не собирался, не его это дело. Да и зачем, бизнесом и так можно было заниматься. Сколько историй он слышал о том, как кто-то, на пустом месте, заработал большие бабки. И он тут же сообразил себе «бизнес»: попросил у деда машину. Тот не возражал, потому что сам уже давно за руль не садился – почти всегда был выпивший. Артём подремонтировал жигуль, это он умел. Не потому, что научился в техникуме, а просто с детства пропадал с дедом в гараже, помогал, копался в моторе. Гаража давно уже не было, продали, и машина стояла просто на улице, припаркованная у подъезда.

Ему казалось: частное такси – клёвое дело! Вози пассажиров и клади денежки себе в карман. Казалось одно, оказалось другое. Все людные точки – вокзал, автостанция, рестораны, ночные клубы, – застолбили или таксомоторные фирмы, или частники, объединённые в «профсоюз». Чтоб в него попасть, большие деньги надо заплатить, да и потом с каждой ездки отстёгивать тем, кто крышевал «профсоюз». Не было у Артёма ни больших денег, ни желания делиться выручкой. Он попробовал ловить пассажиров на перроне, у вагонов, но пока вёл к своей припаркованной подальше машине, «коллеги» перехватывали. А потом парня просто крепко побили. Подбирать голосующих людей на трассах получалось слабо, бензина тратилось больше, чем зарабатывалось. Стал подъезжать к больницам. Рассудил так: привезут больного на «скорой», а потом родственникам, что его сопровождали, надо домой добираться. Они расстроены, идти на общественный транспорт не хочется. Или выпишут больного – опять же, вот и машина кстати, подвезёт. Артём большие деньги не загадывал, и его выдумка часто срабатывала.

Так Артём подрабатывал почти год, а потом встретил Босса. В тот день, весной, он поставил машину у ворот большого больничного комплекса: неотложная хирургия, институт сердечно-сосудистых заболеваний, роддом, какие-то ещё корпуса… Но дело не шло, клиентов не было. Мимо медленно проехала машина, чёрный «Лексус». Артём, скучающий у своего «жигулёнка», засмотрелся на красивый лимузин. А тот вдруг остановился, из него вышел молодой, рослый, стильно одетый мужик, направился к Артёму. У того сердце «ёкнуло»: подумал, что кто-то из «профсоюза» его здесь приметил. А подошедший спросил весело:

– Бомбишь? И как?..

Именно эта непонятная, но весёлая заинтересованность успокоила Артёма. Подстраиваясь под юмор, ответил:

– На бензин хватает.

Мужчина, не скрывая, оглядывал и «жигуль», и «бомбилу».

– Клёвая у тебя тачка. От деда досталась?

– Точно, от него! – засмеялся Артём. Он уже уловил: похоже, незнакомцу от него что-то надо. – Дед говорит: «Старый конь борозды не портит», так что работает, не подводит. Сам и ремонтирую…

Мужчина кивнул. Перед ним стоял крепкий, явно спортивный парень, похоже – смышлёный. Ясно, что зарабатывает гроши. А ему как раз нужен такой работник, и с машиной. Даже хорошо, что машина старая, неприметная, но на ходу…

– Могу предложить работу. Бабки будут неплохие.

– А чего делать? На тачке?

Босс усмехнулся.

– Машина тоже будет нужна, как подручное средство. Если в принципе согласен, тогда будем говорить конкретно.

– Согласен, – кивнул Тёма.

А чего раздумывать, если зовут и деньги обещают.

– Тогда садись за руль и пристраивайся ко мне в хвост. Поедем, покажу на месте.

Они проехали городской лесопарковый массив, переходящий в уже загородный лес, свернули с широкого шоссе. Когда покатили по узкой асфальтированной дороге между елями и дубами, Артём завертел головой, припоминая. Над аркой деревянных ворот не было давней надписи, но Артём узнал место. За «Лексусом» он проехал по аллее к массивному трёхэтажному зданию, здесь машины остановились. Тёха подскочил к своему нанимателю, громко затараторил:

– Это же мой лагерь, ну… пионерский! Я сюда ездил пацаном! От нашего завода. У меня там предки работали, вот брали мне путёвку.

– Ты пионером был? – поднял бровь Босс.

– Не-е, – покривился Артём. – Не успел, просто лагерь так называли, а я сюда ездил. Здесь у нас столовка была, и зал большой, спектакли всякие ставили, концерты.

– Что ж, – усмехнулся Босс, – было заводское, стало моё. И в этом здании у меня тоже будет ресторан. Всё будет, скоро. Но пока я бизнес только разворачиваю, вот и тебе дело найдётся.

– А какое дело? – нетерпеливо спросил Артём.

Он уже понял, что перед ним очень крутой человек. Надо же, весь бывший пионерлагерь скупил! Что же здесь будет?

– Где у вас спортивная площадка была, помнишь? – вместо ответа спросил Босс.

Артём махнул рукой в сторону.

– Ну пойдём, покажу.

За пустыми корпусами, где раньше летом обитала детвора, на месте волейбольной площадки и турников, высился новенький ангар – деревянный, обшитый красивым пластиком. Ангар был большим, и Тёма подумал с удивлением: «Самолёт там, что ли?» Но нет: внутри ангара была площадка типа манежа, обнесённая высокой и прочной проволочной сеткой. Вокруг, тоже как в цирке, стояли полированные скамейки в два яруса.

– А что это? – растерянно спросил парень, оборачиваясь к хозяину…

Босс называл Артёма и Костю «догхантерами» – образованным человеком был Босс. Охотники за собаками – это и в самом деле было то, чем занимались парни. На территории бывшего пионерлагеря устраивались собачьи бои, и нужен был «подручный материал» для тренировок и для разогрева бойцов перед поединками.

Почти полгода Артём работал на Босса и не переставал восхищаться тем, как тот разворачивал свой бизнес. Два двухэтажных кирпичных корпуса, где когда-то располагались жилые палаты для ребят, были переделаны в гостиницы. Сюда на неделю, а то и на две приезжали хозяева именитых бойцовских собак, из разных городов. Приезжали игроки – те, кто делал большие ставки. Вот они жили теперь там, гуляли по ухоженным аллеям, играли на двух кортах в большой теннис, пока тренеры занимались их собаками. Пионерская столовая тоже функционировала: ресторан, кегельбан, бильярд, несколько комнат для игры в покер, вист… Деревянные домики, которые в «пионерские» времена также заселяли ребята, превратились в вольеры для собак-бойцов. А для тех, которых вылавливали Тёха и Кот, существовал загон с клетками в длинном сарае, на задворках. Рядом находился и кирпичный небольшой дом – бывшая дворницкая. Её Босс отдал Артёму и Косте. Так было удобно, ведь пойманных ими собак они же и кормили, они же и хоронили.

С самого начала, когда Босс разъяснил Артёму, чем тот станет заниматься, сказал:

– Один не справишься. Найди себе помощника.

И Тёма сразу подумал о Косте. И обрадовался. Ему очень хотелось работать на Босса – тут светили реальные деньги. Но и страх был: вдруг не справится. Отлавливать собак – это же не простое дело. Попробуй её подмани, схвати, свяжи, да желательно чтоб никто не видел. Собака просто не дастся, и лаять, и визжать станет, и покусать может. И потом, он собак любил, жалко… А вот у Кости даже прозвище во дворе было: Кот-живодёр. «Кот» не только потому, что Костя. Но и потому, что любил ловить котов, издеваться над ними, за лапы тягать, на верёвке за шею. Люди отбирали у него зверей, ругали его, жаловались матери, особенно после того, как на помойке нашли дохлого кота, изрезанного. Никто не сомневался, что это работа Кости. Многие говорили: «Ничего с ним не поделать, он же дебил».

Он и в самом деле в свои восемнадцать лет был во многом, как ребёнок. Вопросы задавал дурацкие, наивные, учился еле-еле, да и не окончил школу, даже читал с трудом. Но внешне никто бы об этом не догадался: Костя был красивым парнишкой. Большие тёмные глаза, смуглое лицо с правильными чертами, густые волосы. Отец у него был то ли кавказец, то ли араб – неизвестно точно. Спортом он не занимался, но целыми днями бегал по двору, лазил по деревьям, гонял в футбол с другими ребятами, потому был сильным, ловким. Так, по жизни, был совсем не злым, наоборот – приветливым, готовым помочь. Женщинам сумки тяжёлые заносил в подъезд по собственной инициативе, всегда со всеми здоровался. Вот только накатывали на него приступы жестокости, когда видел беззащитных животных. По весне во дворе, на высоких деревьях, вили гнёзда сороки – много их развелось в городе последнее время. Сорочата учились летать, подпархивая на нижние ветки, падая. Костя мог вдруг броситься к упавшему сорочонку, ловко поймать и в один миг стукнуть птенца о дерево или камень. А потом стоять, растерянно слушая, как его ругают…

Артём знал, что Костя толком ничем не занимается, ходит со своим дедушкой утром по дворам, бутылки собирает. Вот и позвал того себе в компаньоны, строго приказав никому не говорить, чем занимаются. Теперь, со временем, Артём и сам научился подманивать собаку, набрасывать на неё брезентовую накидку, заматывать верёвкой-намордником пасть. Но так ловко, как это делал Кот, у него всё равно не получалось. К тому собаки шли сами, как загипнотизированные. Тот начинал с ними играть, бегать, бросать палки, давал с руки еду, гладил. А потом ловко скручивал верёвками пасть и лапы. Ценный компаньон был Костя, что и говорить.

Парни почти что переселились в этот дом: ночевали здесь, готовили себе еду, здесь же стояла машина. Артём сказал деду и бабушке, что работает шофёром у одного бизнесмена, и живёт за городом, в имении хозяина. Они порадовались за него – внук нашёл себе дело и зарабатывает деньги. Он даже поместил бабушку на неделю в больницу, оплатил лечение. Её чем-то прокололи, прокапали капельницей, она стала выходить на улицу, и была просто счастлива. Мамаша Кости тоже не особо интересовалась, чем тот занимается. Пристроился, зарабатывает – и хорошо.

Собачьи бои проходили каждую неделю. Но это были так называемые короткие бои с небольшими ставками, так – по 300–500 долларов. И бойцовских собак привозили в основном местные или из ближайших городов. Сводили обычно собак одной породы. Тёха и Кот научились различать алабаев, ротвейлеров, стафорширов, питбулей, кавказских овчарок. Сучки дрались редко – они обычно стараются сразу победить соперницу, бой заканчивается быстро. Вот кобели, те красуются, показывают свою стать и силу, между ними поединки иногда и по сорок минут длятся.

На короткие бои собиралось много людей и, как понимали «догхантеры», Босс получал очень приличную выручку. Но главным событием были, конечно, элитные бои. Они проходили приблизительно раз в месяц и становились настоящим праздником. Обе гостиницы заполнялись, потому что с породистыми бойцами ехали хозяева из самых разных городов, даже из других стран – Польши, Прибалтики, Германии. И ставки тут прыгали за десятки тысяч долларов. Аллеи и площадки бывшего пионерлагеря заполняли шикарные иномарки, всё городское начальство было здесь – и милицейское, и прокурорское, и торговые воротилы, и большой бизнес. С собаками дня два занимались тренеры – Босс их называл «хендлеры». Вот тогда и нужны были им «спарринг-партнёры» – те самые бродячие псы, которых вылавливали Тёха и Кот. Кто выдерживал десять минут, а кто – и полчаса.

Перед днём поединка бойцов не кормили – они должны были быть голодными и злыми, жаждать крови. И вновь, перед тем, как свести двух чемпионов, опять же для разогрева каждому, минут на пять, выпускали дворнягу.

«Догхантеры» уже хорошо знали, что от них требуется. Маленькие шавки не нужны были. И, что интересно, их среди бродячих псов попадалось немного. В основном, дворняги как раз подходили под стандарт: среднего размера и крупные, длинноногие, худые. Их пару дней подкармливали, прежде чем выпустить к бойцам на растерзание. А потом, мёртвых или издыхающих, отдавали Артёму и Косте. Парни отволакивали псов в холодный подвал при сарае с клетками, а когда набиралось три-четыре тела – вывозили в багажнике машины за город: они присмотрели заброшенный пустырь-свалку на окружной дороге. Босс строго приказал тела закапывать, но Тёха и Кот не надрывались. Просто закидывали разным мусором, пока сходило.

Поначалу Артёму было жаль этих бедняг, от вида истерзанных тел мутило. Он вообще любил собак. Но Босс платил-не скупился, а парням внушал, что они нужным делом занимаются.

– Бродяжек этих столько развелось, что санитарная служба города не справляется. Жалоб много, покусанные люди, дети… А вы помогаете, очищаете город. Здесь собака два-три дня прилично ест и счастлива. А потом – испытывает азарт драки, это же в природе пса! Погибает с пользой. На улице тоже ведь сдохнет, да только мучиться будет долго.

Артём скоро привык, а Костя – тот с самого начала не заморачивался. И полюбили парни смотреть на бои, у них было своё место, в стороне от «трибун» именитых гостей. Ставки они не делали – Босс не позволял, да и откуда такие деньги! Но Артём выбирал себе фаворита и болел за него. Азарт, который переполнял в такие моменты, напоминал то бешенное пульсирование крови, которое он испытывал на футбольном поле, когда, поймав мяч, вёл его к воротам противника и знал – забьёт, забьёт, забьёт!.. Костя, который вообще во всём признавал Артёма лидером, был с ним всегда солидарен, болел за того же пса.

Бойцы на ринге дрались, раздирая друг друга в клочья, пока не падали без сил. Причём, победитель обычно не разжимал зубы, вцепившись во врага, даже если был без сознания. Приходилось специальными рычагами раздвигать ему челюсти. Редко бывало такое, чтоб хозяин одного из псов вдруг с криком поднимал руку. Это он просил остановить поединок, признавая свой досрочный проигрыш. Значит, сильно жалел собаку, жалел больше проигранных денег, не хотел, чтоб она погибла. Потому что играющие до последнего и проигравшие псы, почти всегда издыхали. Они могли быть ещё живы, но ветеринар, работавший на Босса, сразу определял – проживёт не больше суток. Если вердикт был именно такой, хозяин часто даже не забирал пса. И беднягу тоже отдавали Артёму и Косте. Разница были лишь в том, что за бойцовскую собаку хозяин платил деньги на приличное погребение. И Тёха с Котом отвозили умершего на городское кладбище животных, там его закапывали или в отдельной могиле, или в общей – скотомогильнике: в зависимости от оплаты.

Кот закончил мыть стёкла, подсел рядом с приятелем к самодельному столу. Надо подкрепиться перед делом, хотя, как он понимал, там заморочек не будет, всё просто. Вот только…

– Тёха, а Босс не заругает?

Артём скривился, понимая, что беспокоит подельника. У Босса было строгое требование: никакого криминала! Ещё в самом начале он сказал Артёму:

– Мой бизнес не из тех, которые афишируются. Есть хорошие покровители, но… Никаких столкновений с законом не потерплю. На вас не должно быть жалоб. Хозяйских собак не трогать. Бывает, конечно, что псина потерялась, тогда смотрите. Только осторожно.

Они и в самом деле дважды приводили таких потерянных – породистых, но грязных, исхудалых. Ризеншнауцера и боксёра. И проблем с ними не было. Как раз наоборот: дважды им пришлось отступить от дворняг. Один раз присмотрели крупную, сильную, даже упитанную собаку около одного из рынков. Кот подманил пса, Артём подошёл помочь, но тут откуда ни возьмись тётка, торговавшая на лотке какой-то мелочью, заорала: «А ну, брось животную!» И тут же ещё две здоровые бабы подбежали, их чуть не побили, а собаку стали гладить, сюсюкать… Второй раз хотели отловить собаку в одном дворе, у мусорных баков, и опять же, старуха появилась с кульком объедков, подозвала пса кормить. Да дворничиха подошла, тоже стала причитать: «Полкан, Полкан…», а на них поглядывать с подозрением. Пришлось уйти…

– Не психуй. Этот курц, сам видел как мотается, хромому пацану за ним не угнаться. Вот и подловим так, что никто не увидит. А Боссу скажем – бесхозный был, потерянный. Ошейник с него снимем.

Костя тут же забыл свои опасения, сказал радостно:

– Посмотрим тренировку. Завтра, что ли?

– Точно.

Артём кивнул. Именно с завтрашнего дня станут съезжаться гости с собаками на большие бои. И тренировать псов-бойцов должны были начать завтра. Вот уж этот ловкий курц погоняет любого чемпиона стафордшира! Надо посмотреть, обязательно. И Босс будет доволен.

Прихлёбывая кофе, Тёха с ухмылкой спросил:

– А чё, правда ты свою сеструху трахнул?

У Кота была сестра Карина, на три года старше. Тоже красивая девчонка, с копной густых волнистых волос. Кокетничала со всеми мальчишками во дворе, со всеми перецеловалась. Но больше, чем просто тискать себя, не позволяла – мамаша у них с Костей была строгая.

Костя, затягиваясь сигаретой, лениво махнул рукой:

– Та не-е, болтают. Мамка не дала, отругала.

– Значит, хотел всё-таки?

– Ну. А чего она в одних трусах по дому ходит? Мама её тоже за волосы оттягала, накричала: «Чего голая разгуливаешь, не заметила, что брат уже вырос!»

Костя весело засмеялся, вспоминая. Потом добавил:

– Так она уже замуж вышла, теперь с нами не живёт.

– Что-то я не помню, чтоб во дворе свадьбу гуляли, – удивился Артём.

– Так она без свадьбы. Мама нашла ей на рынке, где сама работает, одного азербайджанца богатого. Вот Каринка к нему пошла жить. На машине теперь ездит, одевается красиво, довольная…

Парни быстро собрали всё со стола, пошли к машине. Пора было ехать.

Рокировка

На крышу дома ставили флюгер – это было так интересно. У рабочих снаряжение, как у альпинистов: верёвки, на которых они ловко скользили вверх-вниз, крюки, специальные страховочные пояса. Тяжёлый кованый флюгер казался таким большим, но когда его установили, и он завертелся от небольшого ветерка, сразу показался лёгким, элегантным. Напоминал одновременно старинную стрелу и перо птицы.

Саша наблюдал всю работу от начала до конца, вот и задержался с прогулкой в парк. Но и отец тоже из-за этого оставался дома, потому снова подвёз сына и Барсика к парку. Они, как всегда, погуляли по аллеям и газонам, потом свернули к ларьку тёти Веры. Но деревянный домик оказался пуст, окошко закрыто. Саша огорчённо подумал, что, может быть, тётя Вера заболела. «Я бы мог её навестить, если б знал, где живёт. Нужно спросить у неё телефон…»

Он всё-таки присел на знакомую скамейку передохнуть. Барсик сновал рядом, поглядывая на хозяина. Ждал команду.

– Ну ладно уж, – сказал Саша. – Гуляй!

Пёс радостно взвизгнул, крутнулся на месте, и, одним прыжком перескочив цветочный газон, скрылся в кустах.

Саша полюбил этот парк, в дневные часы малолюдный, спокойный. У него здесь проявились новые знакомые, и он охотно общался с этими людьми. За время болезни он отвык от общения – отец, да врачи, да вот ещё друг Максим. А в сентябре – в школу, там будет много ребят, и мальчик этого немного побаивался. Хотя и очень хотел. Он и сейчас, сидя на скамейке, думал о том, появятся ли у него новые друзья в классе, чем он будет заниматься на переменах? А на уроках физкультуры? Может, не стоит освобождаться? Весь сентябрь ещё будет тёплый, – по телевизору говорили, – значит физкультурой заниматься ребята станут на улице, вот и он с ними…

Барсик всё где-то бегает, надо пойти, найти его. Саша вспомнил поляну, где вчера его пёс играл с русскими борзыми. Наверное туда и побежал сегодня. И он пошёл в ту сторону, потихоньку насвистывая.

Всё интересное в газете было прочитано, Антоний отложил её на скамью, глянул на часы. Эту прекрасную вещицу он приобрёл не так давно, в той части городского рынка, которая называлась «толкучка» или «барахолка». Люди выносили и продавали недорого самые разные вещи, в основном свои: одежду, обувь, посуду, книги, игрушки… Вот там, у одной старушки, на расстеленной прямо на земле клеёнке между вилок, ложек, горшочков с домашними цветами, тапочками и босоножками, Антоний увидел часы. Он давно хотел купить себе часы, и именно механические. Сейчас многие носили кварцевые или электронные, на батарейках. А тут – механические, на потёртом ремешке, не новые, но солидные. Он взял их посмотреть, и бабушка сразу стала рассказывать, что это часы покойного мужа, который был офицером, воевал на фронте, и потом ещё долго служил. Часы ему подарило командование на юбилей, они так и называются «Командирские».

– Они идут, не сомневайся, лучше всяких новых! Муж говорил, что это знатная марка Восток, в СССР сделаны.

Антоний купил – старушка цену небольшую просила, – и не пожалел. Ремешок заменил, тоже кожаный, но новый, добротный. И сейчас полюбовался чёрным циферблатом с белыми цифрами, красной секундной стрелкой. Вместо цифры «12» – звёздочка, вместо тройки – окошко, где устанавливается дата. На семнадцати камнях. Очень нравились ему эти часы, особенно надпись «Командирские». И шли они, соответственно – чётко, без сбоя. Сейчас показывали уже почти три часа дня.

Да, загулял сегодня Жулик, и не прибегал уже давно. Сходить, поискать, что ли? Но тут Антоний как раз и увидел своего пса. Однажды, не так давно, Жулька уже останавливался именно там, у высокого тополя. И тоже не подбежал сразу, а словно выжидал. Антоний вспомнил как он застеснялся назвать пса привычным именем. Засмеялся и позвал так, как тогда:

– Джульбарс, иди ко мне! Ну?

Жулик подбежал, положил морду на колено. Он дышал быстро, резко, и хозяин, поглаживая его голову, приговаривал:

– Что, набегался? Ничего, ничего, отдышись. Вот и славно, пойдём домой.

Пристегнул поводок, встал. Они пошли к выходу из парка, но Жулик шёл медленно, постоянно оглядывался, тормозил.

– Ну кого ты там потерял, – ласково укорял его Антоний. – Вот следующий раз я с тобой пойду гулять, посмотрю, куда ты бегаешь, что делаешь, с кем играешь. Покажешь мне?

Жулик тихонечко взвизгнул, вновь оглядываясь, и Антоний впервые подумал: «А ведь он уже взрослый! Может, подружку себе нашёл? Точно, надо самому с ним гулять, а не только сидеть и читать…»

Вместе они зашли в свою комнату. И тренеры, и те, кто приходил заниматься на тренажёрах, Жулика любили. И сейчас, по пути, двое погладили его мимоходом. Время было пса покормить, потом Антоний собирался выпустить его во двор. Он положил в миску каши, покрошил сардельку. Аппетит у Жулика был превосходный, он любил всё и уминал еду за пару минут. Теперь же он стоял посреди комнаты, смотрел странным растерянным взглядом.

– Ты чего? – удивился хозяин. – Ешь давай.

Жулик подошёл к миске, понюхал, и лёг рядом, положив голову на вытянутые лапы. Антоний забеспокоился. Его любимец никогда не болел, всегда был бодр, весел. Но… всё ведь когда-то случается впервые. А вдруг?

Антоний сел на диван, задумался. Он уже успел потрогать нос Жулика – тот был холодный и влажный. Всё-таки хороший признак. Но если до завтра ничего не изменится, надо будет пойти с ним в лечебницу для животных. Такая ветлечебница под названием «Доктор Айболит» была недалеко, там Жулику ещё весной делали прививку от бешенства. Что ж, решил Антоний, сегодня пусть Жулька побудет дома, не надо ему больше идти на улицу. Да он, наверное, и сам не пойдёт…

– Ладно, дружок, – сказал Антоний, – лежи где хочешь. Мне тоже надо поесть.

В это время в дверь постучали, и один из тренеров, заглянув, сказал:

– Антоний, вас к телефону.

Телефон тренажёрного клуба стоял на стойке администратора. Антонию иногда звонили: жилицы дома то просили прийти помочь с ремонтом, то предлагали какую-то работу. Антоний никогда не отказывался, потому с готовностью сказал в телефонную трубку:

– Я слушаю. Кто это?

После небольшой паузы незнакомый мужской голос произнёс странную фразу:

– Если ты хочешь получить обратно целеньким и здоровым своего хромого пацана и курца Джульбарса, слушай внимательно и не дёргайся. Готов?

В первое мгновение Антоний решил, что звонок случайный, и чуть не произнёс: «Простите, вы ошиблись номером». Но ведь прозвучало «курц Джульбарс»! И голос, хотя и хриплый, и наглый, но какой-то срывающийся… Несколько секунд хватило Антонию унять тревожно рванувшееся сердце и спокойно сказать:

– Да, готов. Слушаю внимательно.

– Молодец, мужик! – нервно хохотнули на том конце провода. – Значит так, с пацаном и собакой будет всё нормально, только сделай, как скажу. Ты уже понял? Выкуп за них заплатишь!

Антоний уже понял, что с ним говорит не взрослый мужчина, а молодой парень. Волнуется, накручивает себя для храбрости. Это хорошо, хорошо…

– Заплачу, – ответил твёрдо. – Сколько?

– Не боись! – уже более раскованно, переставая нарочно хрипеть, воскликнул собеседник. – Много не запросим. Двадцать тысяч баксов отсчитаешь, и обмен состоится. Ну как?

Антоний помолчал, словно обдумывал. Кое-какие мысли уже крутились в голове. Сказал:

– Согласен. Когда и где?

– Приятно иметь дело с деловым человеком, сразу видно – банкир! – теперь уже совсем весело воскликнул говоривший. – Сегодня можешь? И гляди, чтоб никаких ментов, а то посылкой потом всех получишь, по частям!

– Зачем нам милиция, сами всё решим, – сказал Антоний.

– Ну гляди! Мы проверим… Значит слушай и запоминай…

Положив трубку, Антоний медленно пошёл к своей комнате. На полпути остановился. Быстрым калейдоскопом вращались в уме неясные мысли, воспоминания… Два щенка в корзине, молодой мужчина смеётся: «Да они же одинаковые!» Говорит: «Для сына…» Мальчик, сильно хромая, идёт к выходу из магазина, в руке – ошейник для пса. Он, Антоний, говорит продавщице: «Мне такой же ошейник»…

Пёс лежал в той же позе, у миски. Повёл глазами в сторону вошедшего, и снова замер. Антоний сел рядом с ним, погладил, задержал руку на ошейнике, потом быстро отстегнул его. Тогда же, сразу после покупки ошейника, он на рынке, у знакомого гравёра, сделал надпись на металлической пластине: «Джульбарс», и строчкой ниже – телефон клуба. Точно так же было написано и здесь: «Джульбарс», строчкой ниже – телефон. Но гравировка совсем не такая, другая. И номер телефона не его…

Картинка калейдоскопа сложилась! Весной он и незнакомый мужчина купили двух щенков, очень похожих… На миг вспомнилась женщина – хозяйка щенков: её чудесная улыбка, глубокие серые глаза, голос… Но он мотнул головой: сейчас не о том! Тот мужчина выбрал щенка первым, сказал, что берёт в подарок сыну. А потом, в зоомагазине, Антоний видел мальчика с больными ногами, купил точно такой же ошейник, как тот мальчик. Этот магазин недалеко и от дома, где живёт сейчас он сам, и от парка, где гуляет с Жуликом. Наверное, и мальчик тоже живёт где-то близко. И ходит со своим псом гулять в этот же парк. А по телефону бандит сказал ему: «Хромой пацан». Так что же, этот хромой мальчик – тот самый сын, которому мужчина купил первого щенка? И теперь с ним – Жулька? «Курц Джульбарс» – так сказал хрипящий в телефоне голос. Конечно, на ошейнике написана кличка и тоже телефон. Телефон этого тренажёрного клуба. И так же как сам он, Антоний, не догадывался, что с ним чужой пёс, мальчик думает, что с ним – его Джульбарс…

Антоний опять погладил лежащего пса, легонько потрепал за уши.

– Значит, ты тоже Джульбарс? Вот так совпадение… И как же зовёт тебя твой хозяин? Уж конечно не Жуликом. А как? Джульбарс… Барс? Барсик, что ли?

Пёс вскочил, завизжал, закрутился волчком. Антоний засмеялся.

– Угадал! Это хорошо, что ты не болен, просто тоскуешь и не понимаешь, что случилось. Ну, ничего. Разберёмся, исправим. Ну, иди, иди ко мне, вместе подумаем, что делать.

…Быстро, за пятнадцать минут, Антоний всё продумал. Он мог бы и сам свой план выполнить. Но это будет неправильно. И о мальчике родители станут беспокоиться, поднимут тревогу, пойдут в милицию. Антоний подумал, что, если он в своих предположениях не ошибся, то отец мальчика – молодой, крепкий, спортивный мужчина, таким он его запомнил. Надо действовать с ним вместе, это и справедливо, и надёжнее.

Держа в руке снятый ошейник, Антоний пошёл в тренажёрный зал, окликнул того тренера, который позвал его к телефону.

– Сергей, а тот, кто мне звонил, он что, меня по имени назвал?

– Нет, – ответил накаченный парень в спортивном трико. – Сказал: «Мне нужен хозяин курцхаара Джульбарса». А кто у нас хозяин Жульки? Ясное дело! Вот я и позвал.

Это был последний штрих, который хотел знать Антоний. Он вернулся в холл, стал набирать номер из гравировки на ошейнике. И, услышав женский голос, сказал почти так же:

– Добрый день. Можно мне поговорить с хозяином курцхаара Джульбарса?

– Саша и Барсик ещё гуляют, – ответила женщина, судя по голосу – пожилая. – Но скоро должны вернуться.

– А… с отцом Саши можно поговорить? – осторожно спросил Антоний.

– Михаил Александрович на работе, – услужливо пояснила женщина. И тут же предложила: – Дать вам его рабочий телефон?

– Да, пожалуйста, я записываю.

Она продиктовала и добавила:

– Это прямо в его кабинете.

Антоний положил трубку, подумал, что это, скорей всего, не мать мальчика: отец-то у него молодой. Доверчивая, даже не спросила, кто говорит. Может, им часто звонят, или приняла его за знакомого. И о мальчике ещё пока не беспокоится… Надо звонить этому Михаилу Александровичу, надо.

После второго звонка трубку сняли. Приятный голос, на этот раз точно молодой и энергичный, сказал:

– Слушаю вас…

– Михаил Александрович, не удивляйтесь… – Антоний сделал небольшую паузу. – Помните, как вы купили вашу собаку? В апреле, на троллейбусной остановке, у одной женщины?

– Помню, конечно. – Собеседник всё-таки удивился. – А в чём дело?

– В том, что щенков было двое. Помните?

– Конечно, – голос у Михаила Александровича потеплел. – И очень похожих.

– Вот в этом всё и дело, – подхватил Антоний. – Я хозяин второго щенка, взял его у этой женщины сразу за вами. Я вас видел тогда. Слышал, что вы покупаете собаку сыну. А теперь так получилось, что наши курцхаары перепутались. Ваш пёсик у меня, а мой – у вашего сына. Их ведь и в самом деле не различить.

Михаил Александрович рассмеялся.

– Вот так история! А где же… А, наверное вы со своим тоже в парке гуляете?

– Именно.

– Ничего, это мы поправим. Произведём обратный обмен.

– Не всё так просто… – медленно произнёс Антоний. – Вы только не пугайтесь. Похоже, ваш сын и мой пёс попали в плохую историю. Их похитили и требуют выкуп. Мне уже звонили эти люди. На ошейнике моей собаки, так же, как и на ошейнике вашей, есть телефон. Вот мне и позвонили. Но они убеждены, что звонили отцу мальчика. То есть, вам…

Антоний ждал, когда Михаил Александрович осознает услышанное. Наконец молчание прервалось.

– Я сейчас приеду к вам, – твёрдо сказал ему мужчина. – Говорите адрес.

– Это правильно. Я расскажу вам всё подробно, и мы решим, как действовать.

Антоний, диктуя свой адрес, радовался в душе молниеносной реакции Михаила Александровича. Похоже, помощник у него будет толковый.

– У вас та же машина, что и весной? Серебристая?

– Да.

– Тогда я вас узнаю, встречу. И вы меня узнаете: я буду с собакой.

Охотники и жертвы

В какой-то момент всё пошло не так. А поначалу показалось – везёт. Тёха даже сказал вслух:

– Гляди, псина сама нас нашла! Везуха!

По пути они решили заглянуть сразу на ту поляну, где накануне видели мальчишку с собакой. Потому заехали машиной в одну из близких боковых аллей, вышли, прихватив пакет с мясными обрезками, специальные верёвки. Прошли немного, и увидели на выстриженном зелёном газоне того самого пса. Курц стоял, вытянувшись в струнку, подняв одну лапу, и не отрывал взгляда от крупной чёрной птицы, которая тоже замерла там же, на газоне. Но вот птица сдвинулась в сторону, отпрыгнула неуклюже, и собака тут же подалась к ней. И вновь оба замерли, снова курцхаар стоял в стойке с поднятой лапой.

– Охотится, – прошептал возбуждённо над ухом Кот. – У грача крыло подранено, сейчас этот его сцапает!

– Он охотится, и ты не зевай! – толкнул Костю Артём.

И в самом деле – такая была ситуация подходящая! Ни единой души вокруг, и у собаки всё внимание на птицу. Этот курц на них даже не посмотрел, что значит охотничий инстинкт!

Костя продвинулся дальше, за спину собаки, ловко разматывая верёвку с петлёй на конце. Потом стремительно прыгнул, набрасывая эту петлю. Тёха на мгновение почти восхитился: как здорово Кот наловчился псин ловить! Но тут же бросился ему на помощь, хватая задние лапы собаки, подсекая её. Обычно Костя успевал сразу замотать верёвкой пасть, но этот пёс, вертлявый, как юла, не давался, визжал, лаял, и даже хватанул Артёма за запястье. Хорошо тот был в специальных кожаных перчатках, но зубы почувствовал и выругался.

– Тащим к машине! – заорал Артём. – Быстрее!

Это было правильно: на вой собаки могли прибежать люди, а машина – вот она, рядом, за кустами. Подхватив вдвоём пса, кое как обмотанного верёвкой, они побежали. И тут прямо на них вышел мальчишка. Стал на дороге, выпучил глаза, закричал:

– Барсик! Не трогайте его! Отдайте!

У Артёма не выдержали нервы.

– Заткни ему рот! – закричал он Коту.

Перехватил удобнее пса и побежал, обходя мальчишку. Кот уже держал того, ладонью зажимая рот, и даже тащил в сторону. Но в это время собака, ещё раз тяпнув Тёху за перчатку, невероятным образом вывернулась и помчалась… Но не наутёк, а к пацану, своему хозяину. Артём рванулся следом, и тут понял, что Кот запихивает мальчишку в машину, а собака прыгает с лаем на Кота, на дверь машины, а на шее у неё всё ещё болтается верёвка. Не раздумывая, машинально, он поймал конец верёвки, дёрнул резко, опрокидывая зверя, и в лихорадочной панике затолкал того на заднее сидение, где уже были Кот и мальчишка.

Всё произошло очень быстро, почти бездумно – как-то само собой. Артём увидел, что по соседней аллее идут, озабоченно оглядываясь, мужчина и женщина, а вдалеке появился ещё парень. Захлопнув дверь машины, он мгновенно влез на переднее сидение, включил зажигание, дал газ и погнал машину прочь.

Уже выскочив из парка и поворачивая на трассу, полуобернулся и закричал, чувствуя, как злость закипает в крови:

– Ты дебил! Зачем сюда пацана затащил!

– Так он же орал, – испуганно промычал Кот. – Не дал бы собаку поймать.

– На кой нам теперь псина вместе с пацаном! Босс узнает, сразу выгонит.

Костя уже не зажимал мальчишке рот, но его полусогнутая рука крепко стискивала тому горло. Теперь он растерянно опустил руку, и мальчик сразу же захрипел, закашлялся. Артём опять оглянулся, бросив быстрый взгляд на пленника.

– Может, вытолкнуть его из машины, пусть идёт?.. – И сам себе возразил. – Нет, он наши лица запомнил, и машину.

– А давай его туда… на свалку? – подобострастно подсказал Кот.

Тёха, грязно выругавшись, резко свернул в переулок и затормозил.

– Нет, ты конченный дебил! Это же расстрельная статья, мы на всю жизнь сядем. И так по твоей милости влипли. Даже если ничего пацану не сделаем и отпустим, это уже называется «похищение ребёнка». Босс первый нас сдаст, ему криминал не нужен.

Костя растерянно поморгал, не зная, что придумать. Очень ему хотелось оправдаться, исправить положение. Проговорил неуверенно:

– Ну, если мы украли ребёнка, так, может, выкуп за него попросить?

Тёха помолчал. Потом повернулся всем корпусом, посмотрел на мальчишку. Тот сидел испуганный, сжавшийся в комок, но рука мальчика при этом поглаживала собаку. Обмотанный верёвкой, пёс лежал рядом с ним на сидении, уткнувшись перевязанной мордой в колени хозяина. Костя подобострастно заглядывал приятелю в глаза, и Артём вдруг подумал: «Не такой уж он дебил…» Спросил мальчишку:

– Кто твои родители? Ну, где работают?

– Папа работает в банке, – тихо, всё ещё хрипло ответил тот.

– Давай выйдем, – сказал Тёха Коту, и добавил, перегнувшись и сильно ткнув мальчика кулаком в грудь: – Только рыпнись! Мы тебя будем видеть.

– Я сразу твою псину придушу, вот так, – добавил Кот, и, взяв верёвку за концы, показал, как затянет её на горле собаки.

Мальчик обхватил руками пса и замотал головой.

– Ну, гляди…

Костя следом за Артёмом вышел из машины, а тот вновь с удивлением подумал: «Надо же, какой психиатр… Или психолог?»

Саша очень испугался за Барсика, и теперь сидел, крепко того обнимая. У собаки были связаны задние и передние лапы, крепко обмотаны челюсти. По его телу пробегала дрожь, словно било током, он не мог дышать открытой пастью, только через ноздри, и Саше казалось – его Барсик задыхается! Он гладил собаку и приговаривал:

– Потерпи, потерпи… Зачем ты ко мне побежал? Надо было убегать! Ты не мог, я знаю, ты меня не бросил. Я что-то придумаю, вот увидишь, и папа нас найдёт, выручит…

Мальчик до сих пор не мог осознать, как всё получилось. Барсик всё не прибегал, ему надоело сидеть на скамейке, и он пошёл искать пса. В ту сторону, куда тот, скорее всего, мог побежать. И когда уже был недалеко, услышал лай, визг, сразу подумал: «Барсик»!» Сам не заметил, как побежал и увидел… Зачем они схватили Барсика? Эти два здоровых взрослых парня? Хотели украсть? А потом один бросился на него…

Саша посмотрел в окно. Эти двое стояли близко, шагах в трёх, о чём-то говорили. Мелькнула мысль: открыть окно и закричать! Он покрутил ручку, но стекло не опускалось. И дверь машины была заблокирована. Да и не успеет он, эти всё время поглядывают в его сторону. И людей в переулке почти нет, машина мимо проехала всего одна.

Кот всё ждал, что скажет Тёха, но тот молчал, странно поглядывал то на него, то на мальчишку в машине. Потом шагнул почти вплотную, почти прошептал:

– Значит, так и сделаем, будем просить выкуп за пацана и собаку. Слышал, папаша у него банкир! Отвалит денег за будь здоров…

– Миллион! – воскликнул возбуждённо Костя.

– Ну и дурак, – осадил его Артём. – Наглеть не надо, а то в милицию побежит.

– А сколько будем просить?

– Я подумаю, – сказал Артём.

Хотя сам уже решил, что назовёт двадцать тысяч долларов. Зачем Коту знать, ему хватит и тысячи, будет балдеть от счастья. А он себе квартиру купит и, может быть, свой бизнес заведёт.

Костя вдруг спросил:

– А собаку зачем отдавать? Мы ж её для Босса ловили, для тренировок. Ты говорил, Босс за такую премию отвалит.

– Не дури, – стукнул его по плечу Артём. – Мы столько у папаши банкира возьмём, что на премию плевать. А без собаки не получится, сам видишь, как пацан в неё вцепился. Он без этого курца не пойдёт, крик поднимет. На кой нам это? Разве кто-то знает, что мы псину поймали? Там у нас для тренировок других хватает, ты же знаешь, сам ловил. А этого курца, считай, что и не было.

– Хорошо, – тут же согласился Кот. – Вон, смотри, будка с телефоном, давай я пацана сейчас на телефон расколю, и позвоним.

– Нечего здесь торчать, – рассердился Артём. – Вдруг чего случится неожиданного… Поехали, отвезём добычу к себе, там всё ещё раз прикинем и будем действовать.

Они поехали. Когда Кот снова сел на заднее сидение рядом с мальчиком, тот попросил его:

– Пожалуйста, развяжите Барсику морду. Он же дышать не может!

– Ещё чего, – хохотнул Кот. – Залает или цапнет меня.

– Нет, – голос у мальчика дрожал явно не от страха, от жалости к собаке. – Он никогда не лает, если я рядом с ним. И не кусается.

Артём обернулся, посмотрел на мальчишку и пса. Потом кивнул Косте:

– Ослабь ему верёвку, чтоб язык мог высунуть. У них язык, как вентилятор, я читал. А то и правда задохнётся. А вот тебе, пацан, глаза завяжем.

Саша понял: эти двое не хотят, чтоб он видел, куда его с Барсиком везут. Тот парень, который сидел с ним рядом, пошарил за сидением, нашёл пыльную тряпку и, не стряхивая её, завязал плотно глаза мальчику. Но Саша уже заметил, что они выехали на трассу, которая ещё шла вдоль реки, но скоро повернёт в сторону выезда из города. Он с папой дважды ездил по ней в другой город, где его тоже лечили. И теперь, сидя в этой воняющей бензином машине, с завязанными глазами, Саша молчал, гладил своего бедного пса, и мысленно отсчитывал минуты – по шестьдесят секунд, – считал повороты. Может, пригодится…

В нужном месте Артём повернул на грунтовую дорогу, ведущую к бывшему пионерлагерю. Но проехал совсем немного и повернул ещё раз, теперь уже по бездорожью запетлял между деревьями. Трясло сильно, но вперёд продвигались.

– Ты чего? – не понял Кот. – Ворота же там, впереди!

– Ты хочешь, чтоб охранник увидел, что мы пацана везём? И доложил Боссу?

– А-а, – сообразил Костя. – Точно, нельзя. Сбоку подъедем.

В том конце большой территории бывшего пионерлагеря, где стоял отданный им флигель и сарай с пойманными собаками, ограда не была обновлена. Капитальный каменный забор сюда ещё не дотянулся, оставалась старая проволочная сетка. Сразу за их домом она была порвана и отогнута. В этот пролом они иногда ходили собирать в лес грибы, бегали окунуться в речку – так получалось близко, всего делов сбежать по обрыву. Теперь Артём подъехал почти вплотную к дыре, крепко держа, протолкнул мальчишку, Кот втащил собаку. Никто их не видел, и это было отлично, это предвещало удачу операции. Тёха так и подумал: «Проверну операцию, всё получится!»

В доме он сразу открыл кладовку для пленников. Это была маленькая комната, где у них лежал всякий хлам для уборки, мытья машины, какие-то доски. Было одно узенькое окно под самым потолком, правда потолок низкий.

– Принеси им воды, – скомандовал Артём. – И пацану, и собаке.

С пасти пса сняли верёвку: теперь, если он даже станет лаять, не страшно – в соседнем сарае собаки постоянно выли и тявкали. Но пришлось развязать ему и лапы, потому что лёжа пить воду он не мог.

– А куда он денется, – сказал Кот, разматывая верёвки. – От меня не убежит. Да и не бросит хозяина, ты же видел. Гляди, на нём ошейник классный! Даже имя написано и телефон!

– Сними, – кивнул Тёха, – дай сюда. Джульбарс, во как! И телефончик имеется. Это хорошо, пацан мог бы и соврать, а тут всё точно.

Мальчик сразу стал гладить жадно лакающего воду своего Джульбарса.

– Может им чего пожрать дать? – спросил Кот.

Но Артём помотал головой. Он хотел решить дело очень быстро, сегодня же. Нечего затягивать, вдруг их тут кто обнаружит. Костя был спокоен, на то он и дебил. А вот Артём чувствовал, что волнуется, что колотит его внутренняя незаметная дрожь…

– Свяжи пацану руки, – приказал он.

– Зачем? – удивился Костя, и повторил: – Куда он денется? До окошка влезть не на чем, а так не допрыгнет, хромой ведь. А если доберётся, то не просунется.

Окошко под потолком и в самом деле было очень узким. И всё же Артём повторил:

– Свяжи. Сзади свяжи, так надёжнее.

Глядя, как Кот ловко скручивает тонкие запястья мальчика, Артём раздумчиво протянул:

– Может, рот ему залепит? Скотчем?

Саша быстро сказал:

– Не надо! У меня астма, я ртом должен дышать, а то задохнусь. Могу и умереть…

Астмы у него не было, он придумал это мгновенно. Старший из парней посмотрел на него пристально, потом хмыкнул:

– Надо же, совсем калека! И ноги, и дыхалка… – Обернулся ко второму, добавил: – Таких убогих родители как раз сильно любят. Это хорошо… Но гляди, не вздумай орать! Никто тебя здесь не услышит, только мы, а тогда точно пасть залепим.

Они вышли, заперев дверь кладовки на ключ. И хотя сил у мальчишки-калеки вряд ли хватит сломать даже фанерную дверь, эта была из старых – деревянная, толстая, прочно притёртая. Присели у своего самодельного стола.

– Значит так, – проговорил Артём. – Встречу этому папику-банкиру надо назначить попозже, когда стемнеет. Но не ночью.

– А деньги он достанет так быстро? – засомневался Костя.

– Ну, несколько часов мы ему на это дадим. У таких всегда под рукой есть кругленькая сумма. Или у себя в банке возьмёт. – Артём вспомнил, что не собирается делиться с Котом по-настоящему, потому быстро добавил: – Я не стану заламывать ему много, а то ещё сорвётся с крючка. Так, чтобы и нам хорошо было, и ему не трудно. И сделать всё надо сегодня.

– А если он сегодня не сможет?

Артём понимал, что Кот правильный вопрос задал, но его взяла злость. Втянул его, по своей дурости, в такое опасное дело, а теперь умничает! Скрипнув зубами, процедил:

– Сможет, будет стараться. Я скажу – убьём пацана и собаку… Надо сегодня это закончить, завтра уже народ начнёт съезжаться! Забыл – завтра тренировки с собаками начинаются? Машин понаедет, хозяева с псинами, шофёры, секретари всякие. Опасно мальчишку здесь держать. И кто нам позволит дома сидеть? На подхвате будем, как всегда. Опасно, всяко может случиться. Так что сегодня всё и закончим.

Он задумался, Костя молча смотрел на приятеля, ждал. Наконец Артём проговорил:

– Стрелку надо назначить здесь, поблизости. Деньги увидим, пересчитаем, тогда я останусь с папашей, а ты сходишь и приведёшь пацана и собаку. Обменяемся, сядем в машину и рванём в другую сторону, чтоб он видел, куда мы поехали.

– Это для чего? – удивился Костя.

– А чтоб не догадался, что мы тут где-то рядом работаем. Мало ли где мы пацана держали! Может, прямо в лесу, в шалаше каком-то.

– Здорово! Ну, у тебя и голова!

– А то!.. Давай прикинем, где стрелку забивать? Чтоб место глухое было, и чтоб отсюда близко… Придумал! Лыжная база подойдёт.

Строение, которое все называли «Лыжной базой», и правда располагалось не далеко. Всегда проходили мимо, когда собирали грибы. От их дома, через дыру в сетке, минут десять ходьбы. Зимой там можно было взять напрокат лыжи и покататься по лесу, по проложенным лыжным трассам. Летом же было безлюдно, окна забраны решёткой, двери крепко заперты, само здание не охранялось, потому что лыжи увозили до зимы. Но рядом стояли несколько столов со скамейками – для отдыха лыжников, и от трассы туда вела хорошая дорога. По выходным дням в том уголке можно было увидеть людей – и грибников, и просто приехавших в лес отдохнуть. Но в будний день, да ещё вечером никого там не будет.

Всё, теперь можно звонить. Артём взял ошейник и пошёл к двухэтажному зданию, бывшей дирекции лагеря, а теперь офису Босса. На крыльце, на стуле, сидел и курил охранник. Только он и был здесь, Артём знал. Босс со своим секретарём прибудет завтра. В гостиницах работали уборщики, в столовую завозили продукты – там было оживлённо, а здесь – тишина. Но и те люди скоро разъедутся, и лишь с утра появятся горничные, повара, официанты… Нет, надо всё закончить сегодня, обязательно!

Медленно подходя к офису, Артём мысленно повторял придуманные фразы. Он не то, чтобы трусил, но… А вдруг этот мужик испугается, запаникует, и вправду побежит в милицию? Но в тех зарубежных фильмах, которые он любил смотреть, ловкие ребята грабили банки или требовали выкупы, и всё им удавалось. Они становились богатыми. Они были к своим жертвам даже добры. А разве он и Кот обидели пацана? Вон, даже рот ему не залепили, и собаку развязали. Точно, как в тех кинушках. Значит и остальное получится, обязательно!

Он поздоровался с охранником, сказал:

– Я позвоню домой, ладно? Бабка у меня что-то захворала, узнаю, как она.

Охранник махнул рукой, затягиваясь сигаретой:

– Ключ сам возьми, на стенде.

Телефон стоял в приёмной Босса. Артём оставил двери распахнутыми, чтоб видеть пустой коридор. Хотя был уверен: никто не подойдёт, не услышит. Он вдруг подумал, что забыл спросить у мальчишки имя его отца. Но возвращаться не стоило – объясняй потом охраннику. Ничего, он выкрутился, и всё получилось! Он говорил жёстко, нарочно грубо и хрипло. Но когда на том конце провода мужчина согласился со всем, что он от него потребовал, от радости у Артёма голос дрогнул, он сам не заметил, как перестал притворяться. Назад летел, как на крыльях.

– Всё на мази, Котяра! – воскликнул радостно. – Сегодня мы с тобой разбогатеем! Давай, расставляй закусон и пузырь достань, где он там у нас припрятан? Обмоем это дело. Но немного, для куражу. Я папаше-банкиру на семь часов назначил стрелку, значит у нас ещё почти четыре часа. Подскочим туда пораньше, разведаем… Я всё продумал. Сам я на поляне у лыжной базы останусь, а ты на машине выедешь на трассу, станешь в стороне, на обочине, в моторе копаться будешь, как будто поломка. И ждать. Как увидишь, что с дороги свернула машина, так оглядишься – нет ли за ней ментовского хвоста. И поедешь следом.

– А если он не на машине? – спросил Костя. – Так, пешком придёт?

– Ну и дурак, – хохотнул Тёха. – Ты бы слышал, как он сразу согласился бабки отвалить! Значит, они у него под рукой. А такие пешком не ходят. Вот увидишь – клёвая иномарка прикатит.

Все следующие три часа бравые догхантеры сидели за своим самодельным столом, ели и пили, развалясь на траве самозабвенно мечтали о своей богатой будущей жизни, хвастались друг перед другом тем, как всё здорово и ловко получилось. Правда, пили они в самом деле немного: Тёха лишь дважды налил каждому по трети стакана. Но вот он глянул на свои наручные часы, скомандовал:

– Всё, Кот, пора. Пошли, пацана проведаем.

Артём щёлкнул выключателем, загорелась лампочка под потолком, осветила кладовку. Мальчик сидел на брошенном на пол старом одеяле, прислонясь к стене, пёс лежал с ним рядом. Но тут же вскочил на ноги, как только открылась дверь. Мальчик не мог удержать его связанными руками, только испуганно приказал:

– Барсик, нельзя! Сидеть!

Пёс не сел, но остался на месте, склонив голову, внимательно следил за вошедшими.

– Так-то лучше, – сказал Артём. – Пусть слушается тебя, а то опять скрутим его… Ладно, не бойся. Скоро отвезём тебя твоему папаше, он оказался мужиком покладистым. Любит тебя?

Мальчик молчал, глядя на них. Артём кивнул Косте:

– Рот ему придётся всё-таки заткнуть. Надёжнее будет.

– Я задохнусь, – опять попытался сказать Саша.

– А мы не скотчем, а вот так.

Артём вытащил из коробки какое-то полотенце, оторвал полосу, скрутил жгутом.

– Псину придержи, – сказал Коту, и, вставив жгут мальчику в рот, завязал на затылке. – Так ты сможешь ртом дышать, а кричать не получится. Да и не долго. Может, уже через час покатишь домой.

Они вышли, заперли двери и погасили свет.

– Ничего, – сказал Артём, – посидят в темноте. А то ещё кто-нибудь увидит, что у нас горит, захочет в гости наведаться.

Сразу стало темно. Но уже через две-три минуты Саша начал всё различать, из окошка пробивался лёгкий сумеречный свет. На улице какое-то время раздавались голоса, звуки, потом стало тихо.

«Ушли» – понял мальчик.

Он догадался, что эти двое украли его и Барсика, чтоб потребовать выкуп, чтоб папа дал им денег. Нет, тут же поправил себя Саша, Барсика они украли не для этого. Когда они ехали в машине, те два бандита всё время болтали, и он из их разговора кое-что понял. Барсика хотят свести с бойцовскими собаками, чтоб они на нём тренировались! Саша знал, что главные бойцовские породы – это бультерьеры и питбули. Очень злые и сильные собаки, куда там с ними курцхаару тягаться, хотя и ловкому. Они его просто растерзают! Он без Барсика откажется уходить, но разве его послушаются? Запихнут в машину и увезут. И сможет ли папа что-то сделать?

Всё то время, пока бандиты сидели во дворе, мальчик упорно растягивал верёвку на руках: сжимал и разжимал кулаки, вертел кистями. Терпения ему хватало, и к боли не привыкать. Верёвка уже не так врезалась в кожу, он мог даже разводить немного ладони. Хорошо, что уходя, они не проверили его руки.

Если бы Саша мог встать, он бы попытался найти обо что перетереть или перерезать верёвку – жестянку, железку, камень. Но без опоры на руки для него подняться было невозможно. Если бы Барсик мог ему помочь, что-то отыскать и притащить! И тут Саша впервые подумал о том, что у собаки острые, крепкие зубы.

– Барсик, Барсик, иди сюда!

Он хотел так позвать, но только лишь замычал через противный жгут.

Но пёс, лакавший из жестянки воду, обернулся, подошёл, лёг рядом. Саша, поёрзав по полу, развернулся к нему спиной, ткнул связанными кистями в морду. Жулик сразу же схватил свисающий конец верёвки.

Мальчишки во дворе часто играли с ним именно так: водили перед мордой концом верёвки или тряпки, а когда он хватал – со смехом вырывали у него. А Жулик не отпускал, держал крепко и, мотая головой, тянул верёвку к себе. И перетягивал-таки, а то и просто разрывал.

Этот мальчик, которого вместе с ним схватили и заперли в тёмной комнате, называл его почему-то другим именем. Но имя это Жулику было знакомо. Он помнил, что так звал мальчик другого пса – его друга и брата. Теперь мальчик просил его о помощи. Жулик понимал – с ним не играют, а просят помочь. И он стал изо всех сил тянуть конец верёвки, мотая головой и тихо рыча. Но верёвка не рвалась, тогда он стал грызть её зубами там, где был узел. Мальчик всё время что-то пытался сказать, Жулик чувствовал, что хвалит его. И вдруг издал радостный возглас.

Несколько раз прокрутив кистями, Саша стряхнул перегрызанную верёвку. Тут же стянул с лица жгут, обхватил за шею пса и, смеясь, поцеловал его в нос. И Жулик радостно лизнул мальчика в губы.

– Ты у меня такой умный, просто обалдеть! – Саша, опираясь руками сначала о пол, потом о какой-то поломанный табурет, поднялся на ноги. – Ты очень умный, а значит найдёшь дорогу домой.

Мальчик пошёл по кладовке, высматривая и щупая руками разные вещи. Подтащил к стене ящик, сломанный табурет, прикинул: да, до окошка уже можно дотянуться. Конечно, в это узенькое окошко он сам никак не пролезет, даже если бы сумел к нему добраться. Но Барсик это сделает легко!

– Иди сюда, Барсик, – позвал Саша. – Мне нужно будет тебя поднять. Я постараюсь, а ты мне поможешь.

Жулик смотрел, как мальчик взбирается на собранные им вещи: сначала коленями, потом, держась руками за стену, с трудом поднимается, разгибая ноги. Дотянулся одной рукой до края окошка, вцепился. И приказал:

– Ко мне!

Пёс легко вспрыгнул на ящик, стал на задние лапы и почти невесомо положил передние Саше на грудь. Чуть наклонившись, мальчик свободной рукой обхватил собаку за живот, слегка приподнял… Видно было, что это даётся ему тяжело, потому Жулик спружинил и тоже достал лапами до края окна. Саша изо всех сил толкнул его вперёд, выдохнув:

– Прыгай, Барсик, беги! Беги домой, к папе!

Пёс резко оттолкнулся задними лапами от груди мальчика и исчез – выпрыгнул. Саша чуть не упал, но успел ухватиться за край окна и второй рукой. Задохнулся от напряжения и от радости: получилось! И так ещё какое-то время стоял, выравнивая дыхание и тихо шепча:

– Беги, Барсик, беги…

Жулик легко приземлился на свои длинные лапы и тут же помчался вокруг дома. Со стороны другого, стоящего в стороне дома, иногда доносилось повизгивание и лай, но здесь всё было тихо, пусто. Жулик ещё два раза оббежал дом, ненадолго остановившись и подняв лапу. Потом обнюхал всё кругом и, наконец, выбрал место. Он лёг в кустах так, чтоб была видна запертая дверь дома и площадка около. Всё это проделал бесшумно, как и положено охотнику. Он не собирался никуда убегать. Он знал, чувствовал, что те два мерзких человека, которые схватили его и мальчика, связали, привезли сюда, эти двое вернутся. Ему нужно было охранять мальчика от них. А ещё он был совершенно уверен, что Антоний найдёт его. Обязательно придёт сюда, ведь хозяин никогда не оставлял его одного.

И Жулик спокойно лежал, ждал, чутко прислушиваясь, вглядываясь в уже сильно сгустившиеся сумерки.

Антоний и Михаил

Машина ещё только выворачивала из арки во двор, а Джульбарс уже узнал, залаял, радостно подвизгивая, стал рваться вперёд. Когда дверца авто распахнулась, Антоний отстегнул повод от ошейника, и пёс помчался к Михаилу. Так вместе они и подошли к стоящему на крыльце у подъезда высокому человеку – пожилому, но крепкому, излучающему необъяснимую внутреннюю силу. Михаил это сразу почувствовал, так же, как и полное доверие к тому, кто назвал себя Антонием.

– Зайдём ко мне, – сразу сказал тот. – Поговорим спокойно.

Михаил на минуту удивился, войдя в тренажёрный зал, а потом – в маленькую жилую комнату, но мысли его были о другом.

– Что они потребовали? – спросил он сразу. – Кто это? И как это случилось?

– Они хотят двадцать тысяч долларов… Подождите, я расскажу вам. Кто они и сколько их не знаю. Но я ведь говорил с одним. Это не подросток, но и по голосу, и по уму ненамного лучше. Пытался говорить грубо, пугать, но волновался и выдавал себя. Он не знает вас, а то бы назвал по имени, и телефон знал бы ваш. А он звонил мне, то есть, по телефону на ошейнике.

– И что это значит? – Михаил сжал голову руками. – Господи, только этого Саше не хватало!

– Вашего сына зовут Саша? Он хромает?

– Они что, сказали вам об этом? – удивился Михаил.

– Сказали, – кивнул Антоний. – Но я и сам знаю. Так получилось, что я видел Сашу… не сейчас, раньше. Мы вместе покупали ошейники для собак, одинаковые. А значит это вот что, во всяком случае я так думаю. Мальчик и собака оказались у них случайно, может быть даже неожиданно для этих людей. Вряд ли их больше двух-трёх. Встречу они назначили в семь вечера, место назвали: «Лыжная база» по Западному шоссе, не доезжая щита «Хозяйство Рассвет». Знаете, где это?

– Знаю, – кивнул Михаил, – не раз мимо проезжал. И базу знаю.

Он сидел на краю дивана, гладил пристроившегося рядом Барсика. Не спускал глаз с Антония. Вдруг воскликнул:

– В милицию надо сообщить! Наверное…

Антоний тоже погладил собаку, мягко, успокаивающе заглянул в глаза Михаилу, сказал:

– Это ваш сын, вы, конечно, делай так, как считаете правильным. Но послушайте, что я думаю… Времени у нас немного, а милиция начнёт перепроверять, суетиться, куда-то докладывать, ждать указаний. И спугнёт этих похитителей. Поверьте, мы с вами сами с ними справимся. Я просто уверен, они дураки, раз решились на такое без подготовки… Вот что, Михаил Александрович…

– Просто Михаил, – оборвал его собеседник. – Вы же мне своего отчества не сказали.

Антоний чуть улыбнулся, кивнул.

– Если вы, Михаил, знаете то место, может припомните, что там находится поблизости?

– Зачем?

– Да вот есть у меня догадка… Эту лыжную базу они назвали потому, что сами с мальчиком находятся где-то рядом. С собой брать Сашу побоятся, захотят убедиться, что нет ловушки, что деньги им привезли. Только потом вернут наших пленников… Что там может быть рядом?

– Там совсем близко бывший пионерлагерь. Когда-то и я, кажется два раза, отдыхал там летом. – Михаил слегка улыбнулся. – Я ведь был пионером. И что сейчас там, я знаю. Замдиректора моего банка большой любитель бойцовских собак. От него знаю, что лагерь куплен и переделан для устройства собачьих боёв. Владельца тоже знаю, он клиент нашего банка. Молодой, хваткий, из нуворишей, но образованный, приятный человек. На криминал, да ещё на такой… Нет, не пойдёт.

– А вот те, кто у него работают, могут, – быстро сказал Антоний. – Значит, собачьи бои устраиваются? Приходилось и мне слышать, что собак этих, для боёв которые, тренируют на дворнягах. Так, может, выкрасть собирались собаку? А, Михаил? А Саша подвернулся, стал защищать своего Барсика?

Пёс, услышав своё имя, повернул голову к Антонию, и тот потрепал его за уши так, как делал это Жулику.

Михаил тяжело перевёл дыхание, проговорил сквозь стиснутые зубы:

– Глупо, глупо…

– Да, глупо, – согласился Антоний. – Но вот такие, молодые и глупые, могут натворить ещё больше глупостей. Если испугаются, почувствуют, что загнаны в угол. Это надо учитывать. Сейчас они уверены, что всё получилось, и не станут вредить вашему сыну. Они готовы на обмен, им представляется, что всё пройдёт легко – я постарался в этом убедить того, с кем говорил.

Он заглянул Михаилу в глаза, повторил ещё раз:

– Не стоит вмешивать милицию. Справимся сами. Если согласны, давайте поедем, сориентируемся на местности. До встречи ещё три часа, не думаю, что они появятся там так рано. Тем более, если мы правы, и они где-то близко от места.

В машине, пристально глядя на дорогу, Михаил проговорил медленно, с удивлением:

– Странно получается… Мы с вами купили одновременно щенков, вы с моим сыном одновременно купили ошейники, одинаковые… И в одном и том же парке гуляли с собаками. Какие необычные совпадения!

– Это ещё не всё, – сказал Антоний. – Вы не спросили, как зовут моего пёсика… Его зовут Джульбарс. Только я называю его Жулькой.

Михаил на мгновение резко повернулся, встретил взгляд Антония, молча покачал головой. А Антоний, теперь уже сам несколько удивлённо добавил:

– Я понял… Как минимум два раза я и сам принимал вашего Барсика за своего Жульку. Он вёл себя странно… Я звал его «Джульбарс», и он подходил ко мне…

Во дворе коттеджа им навстречу вышла пожилая женщина, встревоженно сказала Михаилу, что Саша ещё не ввернулся с прогулки.

– Я знаю, где он, – успокоил Михаил её. – Антонина Петровна, возьмите Барсика, пусть с вами побудет.

Он ушёл в дом, Антоний вышел из машины, огляделся. Ему понравился большой красивый особняк и то, как устроена территория вокруг. За годы скитаний ему приходилось видеть настоящие имения современных богачей, целые парки вокруг них. Здесь было гораздо скромнее, но всё сделано с любовью. И, видимо, не так давно: деревья и кусты ещё молодые. Антоний сразу прикинул, что в одном дальнем месте можно разбить прудик, а дорожку, проложенную плитами зигзагом между клумбами, лучше заасфальтировать. Мальчику с больными ногами – он вспомнил паренька, идущего к выходу из зоомагазина, – хорошо бы начать кататься на роликовых коньках как раз по такой трассе…

Михаил был в доме не больше десяти минут, уже поспешно шёл к машине.

– Я собрал деньги, какие были под рукой, – сказал, показывая Антонию кожаный чемоданчик-дипломат. – Такой суммы не нашлось, но вот…

Он откинул крышку, и Антоний увидел разные купюры – и пачками, и просто так, доллары, но не только.

– Сойдёт, – кивнул он. – Не сомневаюсь, у них глаза разбегутся, если придётся это показать. Бдительность потеряют. Но, думаю, всё же не понадобится. Поехали.

Немного дальше щита «Хозяйство Рассвет», по трассе, располагалась остановка пригородных автобусов. Она стихийно обросла лотками-магазинчиками и даже маленьким кафе. Там Михаил оставил машину, припарковал её в глубине, незаметно с трассы. Они купили баклажку пива и несколько пирожков, и пешком пошли к «Лыжной базе». Похитители, конечно, в лицо отца мальчика не знали, и даже если будут там, то два мужика, свернувших к столикам и пьющих пиво, вряд ли их насторожат. Но Антоний был уверен, что так рано похитители не появится. Как раз, когда они подходили к «Лыжной базе», им навстречу оттуда шла компания ребят и девушек. Больше у столиков никого не было, пусто.

На всякий случай Антоний и Михаил присели, разлили в пластиковые стаканчики пиво. Антоний заметил, что Михаил сильно нервничает, хотя старается этого не показывать. И всё же в какой-то момент не выдержал, сказал:

– Может, напрасно мы так? Сами?

Антоний положил ладонь на сжатую в кулак руку молодого мужчины.

– Вы не можете не переживать, Михаил, как же иначе… Но я даю вам слово, всё будет хорошо. Я не могу вам объяснить, но я это чувствую.

И Михаил успокоился. Он тоже почувствовал необъяснимую уверенность в этом незнакомом человеке. Незнакомом? Но почему его так притягивает и взгляд, и голос того, кто назвал себя странным именем «Антоний»? Почему такое доверие к нему даже в такой трагической ситуации, когда речь о жизни Саши? Нет, даже не доверие, а вера…

Антоний убедился, что поблизости нет никого. Быстро обошёл небольшой домик базы, осмотрел ближайшие кусты. Сказал:

– Делаем так. Я остаюсь здесь, найду укромное место, меня не увидят. Вы возвращайтесь к машине, и через… – посмотрел на часы, – полтора часа заезжайте сюда. Да, раньше, не к семи, и к половине седьмого. Это естественно: вы волнуетесь, приедете раньше. Выйдите из машины с чемоданчиком. А там разберёмся.

Михаил тяжело перевёл дыхание:

– А если и мне остаться? Так ведь вернее. Спрячемся, станет ждать?

– Может, так и правильно, – согласился Антоний. – Но не будем рисковать. Кто знает, как обернётся. Они ждут богатого папу на машине. Может даже выведали у Саши, что за машина. Пусть увидят, успокоятся.

Когда Михаил ушёл, Антоний ещё раз огляделся, теперь уже с конкретной целью. И остановил взгляд на большом дереве на углу домика лыжной базы. Это был дуб, не столетний, конечно, но мощный, с развесистой густой кроной. Он стоял очень удачно – и у дома, и совсем рядом со столиками. Антоний посидел ещё минут пять, чутко прислушиваясь, убрал в кусты бутыль с пивом и стаканчики. Пора было занимать позицию: если те, кто украл мальчика, не совсем дураки, они появятся здесь раньше назначенного времени. Подстрахуются. Правда, уже опоздают.

Нижние ветви дуба свисали довольно низко. Подпрыгнув, Антоний вцепился в шершавую кору, спружинил и, одновременно, «побежал» ногами по стволу. Он уже не удивлялся тому, как это получилось у него ловко, легко. Что толку гадать?

Он поднялся ещё на одну ветку, толстую, удобную, а, главное, – совершенно закрытую другими мелкими ветвями с густой листвой. Здесь его невозможно увидеть, у него же прекрасный обзор.

Антоний думал о своём Жульке. Если и в самом деле охотились за собакой, чтоб бросить его бойцовским псам? И уже сделали это? Конечно, Жулька ловкий и боевой, но перед такими монстрами он беззащитен…Накатила волна гнева, но Антоний быстро справился с собой. Нет, мысленно сказал себе, времени прошло немного, и не стали бы говорить эти мерзавцы о «курце», если бы уже отдали его на растерзание, речь шла бы только о мальчике.

Как ни странно, время шло незаметно. Думая о разных вещах, Антоний каждую секунду был настороже, вслушивался, смотрел сквозь листву в сторону дороги. И услышал, как приближается человек… скорее двое, но с другой стороны, из лесопосадки. Уловил, что стараются идти тихо, но шуму производят всё равно много. И вот они вышли – да, именно двое.

Два крепких парня крадучись появились сбоку, из кустов, тревожно оглядели поляну.

– Никого нет, – сказал один радостно.

– Заткнись! – злым полушёпотом оборвал его второй. – Пошли, сядем.

Они тоже поставили на стол две жестянки с пивом, и Антоний усмехнулся: «Конспираторы». Он был уверен, что это те самые люди, которых он ждёт. Но убедиться всё-таки следовало. И они его не разочаровали.

– Здорово ты придумал, – первый щёлкнул крышкой и сделал глоток, – вроде мы тут просто отдыхаем.

– Вроде отдыхаем, понял! – Второй не был так беспечен, явно нервничал. – А то ты сейчас выдуешь всю банку. Дебил! Лучше пошарь вон в тех кустах, а я дом обойду.

Первый не обиделся, с готовностью вскочил, и они пошли на разведку. Но уже минут через пять снова сошлись у стола. Второй тоже заметно повеселел.

– Нет никого, – сказал. – Верное дело, не стал папаша-банкир ментовку звать, напугал я его. Через час притащит нам денежку! Ладно, подождём.

Он тоже открыл банку, сделал глоток. Антоний, глядя на них сверху, покачал головой: это было ещё глупее, чем он себе представлял. Сколько этим двоим годков-то? Восемнадцать-двадцать, не больше, а ума как у подростков, а то и меньше. Пойти на похищение ребёнка, позвонить, требуя выкуп, явиться вот так запросто, и радоваться, что дело выгорело… Ему даже стало жаль этих двоих. Но за шесть лет, которые он прожил среди самых разных, в основном неблагополучных людей, он видел многое. И хорошо представлял, какими непредсказуемо жестокими могут оказаться такие глупцы, если их загнать в угол… Впрочем, с этими двумя он легко справится, надо только выждать момент.

Антоний стал полегоньку, бесшумно передвигаться к краю ветки – тот тянулся к углу дома. Нужно будет постараться незаметно спрыгнуть на землю… В это время тот из парней, которого Антоний мысленно назвал «старшой», встал и, буркнув: «Пойду отолью», направился как раз к дому, к этому самому углу. Антоний порадовался: тот, который оставался – «дебил» – сидел, во-первых, спиной к дереву, во-вторых, был гораздо спокойнее.

Ширинку расстегнуть «старшому» Антоний не дал – пожалел ставить дурака в ещё более дурацкое положение. Прямо с ветки он прыгнул за спину парня, одной рукой зажал рот, второй ударил сбоку по шее. И тут же, в два шага, оттащил за угол. Тот, кто остался за столом, всё-таки что-то услышал, но пока сообразил и обернулся, уже ничего не увидел. Успокоился, хлебнул из банки.

Положив безвольное тело на землю, Антоний увидел, что джинсы его жертвы намокают на глазах. Поморщился: надо было дать этому всё же оправиться.

До стола – прыжков пять. «Дебил» стал поворачиваться, когда Антоний был рядом.

– Тихо, – сказал он, заламывая парню руку. – Это я так, слегка. Будешь дёргаться, сделаю сильно больно.

– Ой, ё-ёй, дяденька! – заверещал тот тонким детским голоском. – Я ничего не сделал, пустите!

– Где мальчик и собака? – спросил прямо в его перепуганное и перекошенное лицо Антоний.

И тот сразу, с готовностью зачастил:

– Здесь, совсем близко, за десять минут дойдём, я покажу! Мы им плохого не сделали, только руки связали и рот… того, заткнули. Это Тёха приказал, я не хотел!

– Их кто-то охраняет?

– Не-е, мы их заперли там, в доме.

Держа руку, завёрнутую за спину, Антоний повёл перепуганного парня за угол дома. Увидев неподвижно лежащего своего Тёху, тот стал широко открытым ртом ловить воздух, еле выговорил:

– Он мёртвый?

– Живой твой Тёха. И ты будешь жив, если поведёшь меня к мальчику… Собаку бойцам не отдали?

«Дебил» сразу понял, о чём речь, отчаянно замотал головой.

– Нет, только завтра хотели. А потом Тёха сказал: «Отдадим вместе с пацаном за большие бабки».

Ноющая тревога наконец-то отпустила сердце Антония. Он развернул своего пленника лицом к стенке дома, заставил опереться о неё руками, отступив на два шага и расставив ноги. Потом, постоянно поглядывая на это застывшее изваяние, он размотал спрятанную под рубахой верёвку, связал лежащему без сознания Тёхе ноги и опущенные вниз кисти рук. Подумал – не заткнуть ли рот? – но решил этого не делать. Кричать вряд ли тот станет, даже если очнётся до его возвращения.

Антоний уже несколько минут назад решил: нечего ребёнку переживать страх лишнее даже несколько минут. Михаил подъедет минут через сорок… Даже если и через полчаса – он успеет. Спросил:

– Ключи у кого?

И «дебил» с готовностью, не оборачиваясь, закивал:

– У меня, в кармане.

Этому Антоний тоже быстро связал кисти рук за спиной, конец верёвки взял в руку.

– Веди. Тихо и быстро.

Этот парень, хоть и связанный, но шёл ловко, уверенно. Наверное он по пути успокоился, а, может, был, как догадался Антоний, просто умственно недалёкий. В какой-то момент он оглянулся на ходу, спросил с любопытством:

– А вы что, папа этого пацана… ну, мальчика? Что-то староваты.

– Я его дедушка, – хмыкнул Антоний. – Не болтай. Скоро уже?

– А вот дырка, и дом наш.

В лёгких сумерках Антоний увидел впереди сетку ограждения, разорванную в одном месте. И в ту же минуту раздался звонкий, отчаянный лай, длинным прыжком из этой дыры рванул к ним стройный длинноногий силуэт. Жулька!

С лаем, переходящим в радостный визг, пёс кинулся к хозяину, высоко прыгнул ему на грудь, норовя лизнуть в лицо, но тут же развернулся и вцепился в штанину парня, с рычанием стал мотать головой, разрывая ткань.

– Хватит, Жулька, нельзя! – прикрикнул Антоний, но тот не слушал.

А «дебил» тоже подвывал от страха. В это время раздался приглушённый детский крик:

– Барсик! Барсик!

Антоний понял: мальчик услышал лай и визг пса, испугался за него.

– Рядом, Жулька! – повысил голос, и тот наконец послушался. А пленнику приказал: – Давай быстро к дому! В каком кармане ключи?

Он открыл входную дверь, а потом и двери кладовки. Сразу увидел мальчика – не связанного, без кляпа. Тут же всё оценил и понял, и с непонятной гордостью подумал: «Какой молодец! Сумел себя освободить и собаку выпустить… Точно, вон через то окошко…»

– Выходи, Саша, – сказал он мальчику, – я за тобой.

Втолкнул «дебила» в кладовку:

– Теперь ты тут посиди. Твой Тёха тебя выпустит, жди его.

Курцхаар мотался от Антония к Саше, визжа и прыгая то на одного, то на другого. Мальчик казался растерянным, и Антоний поспешил успокоить его:

– Сейчас подъедет на машине твой папа, в одно место, здесь рядом. Мы туда с тобой пойдём. Я тебя понесу.

– Я сам пойду…

Антоний ласково улыбнулся, обнял его за плечи.

– Нет… Ты много всего пережил, и дорога здесь плохая, кочки, сучья. Да и темнеет уже. А нам надо быстро. – Он присел перед мальчиком на корточки. – Цепляйся за меня, как рюкзачок.

И Саша обхватил руками шею Антония, ногами его грудь. Мужчина легко поднялся, пошёл вперёд, следя, чтоб ветви деревьев не задевали мальчика. Пёс бежал рядом.

Антоний ждал, что Саша станет расспрашивать, кто он, как его нашёл, почему папа не с ним… Но мальчик вдруг спросил:

– А почему вы называете Барсика так странно? Жулька?

Антоний быстро оглянулся на него, улыбнулся.

– Он ведь у тебя Джульбарс?

– Да.

– Вот я и решил, что сокращённо Джулька. Или просто Жулька.

Раздвинув последние кусты, Антоний вышел на поляну перед домиком Лыжной базы. Осторожно посадил Сашу на скамью и быстро направился за угол. Похититель по имени Тёха лежал на месте, но только уже блымал глазами. Похоже, он очнулся совсем недавно и никак не мог осознать, что же с ним такое. Увидев Антония, заёрзал в панике всем телом.

– Спокойно, – приказал ему Антоний. – Полежи ещё немного, только тихо. Сейчас решим твою судьбу.

Он уже услышал шум приближающегося автомобиля.

Серебристый «Субару» затормозил, дверца только открылась, а Саша, с криком «Папа!», уже спрыгнул со скамьи. С удивлением и восхищением Антоний смотрел, как мальчик, одновременно неуклюже и быстро, кинулся к Михаилу. Крепко прижимая к себе сына, Михаил с упрёком смотрел на подошедшего Антония. Тот весело пожал плечами:

– Так получилось. Зачем было затягивать? Да и похитители эти… Вон там один лежит связанный, пойдём, разберёмся с ним.

Они пошли «решать судьбу» пленника. Тёха молча переводил взгляд с одного мужчины на другого, потом на мальчика. Лежащий на земле, испуганный, он казался жалким подростком.

– Папа, – сказал Саша, – они ловили Барсика, а меня не хотели. Этот, – кивнул на Тёху, – даже ругал того, кто меня в машину затащил.

– А потом? – спросил Михаил.

– А потом тот сказал, что давай выкуп попросим за ребёнка.

– Ты испугался?

– Испугался, да. И за Барсика. Они его сильно связали.

– А тебя? – Михаил тревожно провёл руками по голове и плечам сына. – Тебя не били?

– Нет! Они, когда нас привезли в дом какой-то, воды дали, даже есть хотели дать. А связали уже когда уходили, и рот мне заткнули.

– Между прочим, – вмешался Антоний, – сын у вас, Михаил, героический мальчишка. Когда я его нашёл, он уже сумел развязаться и даже собаку в окошко вытолкнуть. Ты ведь его в окошко выпустил?

– Да, – кивнул Саша. – А руки мне Барсик помог развязать.

Джульбарс крутился между ног всех троих, то радостно повизгивая, то рыча на лежащего Тёху.

– Хорошо, – сказал Антоний, обращаясь тоже к лежащему. – Мы не станем сдавать тебя милиции. Но твоему начальнику всё расскажем. Пусть он думает, что с вами делать. Согласны, Михаил?

– Да, так будет правильно. – Михаил долгим взглядом посмотрел на похитителя, покачал головой. – Я сам расскажу ему обо всём.

Михаил и Саша пошли к машине, Антоний развязал узлы верёвки, подтянул Тёху к дереву, прислонил спиной. Сказал:

– Давай уже, приходи в себя. И на всю жизнь запомни этот урок. Пока мы не уехали – сиди. Потом пойдёшь и откроешь своего приятеля.

Он сунул Тёхе в руку ключи от дома, пошёл к машине.

Саша усаживался на заднее сидение, хлопнул ладонью рядом:

– Барсик, ко мне!

И Жулька ловко запрыгнул к нему, словно всю жизнь ездил в автомобилях.

Антоний сел рядом с Михаилом, и они переглянулись. Наверное, подумали об одном и том же: как удивится Саша через несколько минут, когда в своём дворе увидит ещё одного Барсика.

Елена и Михаил

Антоний просыпался раньше всех, ранним утром. Так привык за последние годы. Энергично приводил себя в порядок и выходил на крыльцо дома, в котором жил вот уже две недели. Следом выбегал Жулик и мчался длинными прыжками по большому двору, между деревьями, клумбами, разминаясь после ночи. Антоний шёл на спортивную площадку в дальнем конце двора, делал там зарядку, несколько упражнений на тренажёрах. Жулик к этому времени, набегавшись, усаживался у высокого крыльца коттеджа – ждал своего дружка и братца Барсика.

Вскоре со своей стороны дома, из своей комнаты появлялась Антонина Петровна – домоправительница Чаренцовых, шла в коттедж готовить завтрак. Но ещё до завтрака на улицу выходил Саша вместе с Барсиком, оба курцхаара минуты три прыгали, кружили вокруг него, потом уносились вместе, заливаясь лаем. Антоний тоже к этому времени подходил к крыльцу, приветствуя мальчика, потому что знал – Саша этого ждёт. Они оба смеялись, глядя на собак, и чувствовали радость не только от этого, но и потому, что были рядом друг с другом.

В тот вечер, когда Антоний и Михаил освободили мальчика и собаку, они долго разговаривали, сидя в кухне-студии Чаренцовых. Есть от возбуждения не хотелось, они пили чай, и Антоний, по просьбе Михаила, рассказывал о себе – то, что помнил. А потом Михаил сразу и предложил ему:

– Переезжайте жить к нам! Сейчас пойдём в сад, я покажу… Там есть дом, в нём – отличная комната со всеми удобствами. В одной половине дома живёт Антонина Петровна, но вторая комната совершенно изолированная, со своим входом. Мне бы очень хотелось, чтоб вы там поселились…

Антоний задумался. Ему было жаль уже устоявшегося своего быта, людей большого дома, ставших его друзьями, детвору своего двора, привычную комнату и тренажёрного зала. Но он уже знал, что эти два человека – отец и сын, – одиноки, что Саша так много пережил в своей короткой жизни. Но главное – за этот день они стали ему родными – по-другому он не мог назвать своё чувство. И видел, что тоже им стал близок. Сейчас Саша, совершенно ошалелый от радости, играл во дворе с двумя братцами-курцхаарами: они слышали из окна его вопли: «Барсик, Жулька, Джульбарсы, ко мне!» Как теперь разлучить мальчика с одним из этих Джульбарсов?

Видя, что Антоний колеблется, Михаил добавил:

– И Саша будет очень рад.

Антоний улыбнулся, кивнул:

– Хорошо. Я найду себе здесь работу, буду вам помощником, не сомневайтесь. Двор большой, здесь и садовник нужен, и строитель, и просто дворник. А мне это всё знакомо, я даже кое-что на взгляд уже прикинул. Вот только… – Антоний пристально посмотрел на Михаила, – вы поняли, что я о себе ничего не знаю? Вдруг в моей жизни было что-то нехорошее. Вы понимаете, о чём я?

– В то, что вы преступник, не верю, – твёрдо ответил Михаил. – Думаю, напрасно вы опасаетесь обратиться в службу розыска людей. Может, сделаем это вместе?

– Я пока не готов, – отказался Антоний. – Может, через время… А сейчас, Михаил, попрошу вас не упоминать обо мне, когда станете рассказывать историю с похищением. Особенно если дело дойдёт до милиции. Но если и нет, то даже человеку, у которого эти два балбеса работают, тоже не надо. Можно ведь сказать, что вам помог незнакомец, случайно оказавшийся на том месте! Помог, а потом ушёл… И ещё прошу, спросите обо мне там, где я сейчас живу, в том дворе. Ведь вы меня совсем не знаете, мы знакомы несколько часов. А там я прожил полгода. – Пошутил: – Это вместо рекомендательного письма.

Михаил мог бы сказать, что за эти несколько часов Антоний спас его сына, что все удивительные совпадения, которые их привели друг к другу, не могут быть просто так… Но он не стал возражать, понял, что для Антония это важно. И на следующий день съездил, побеседовал с людьми и в тренажёрном зале, и во дворе. Зауважал Антония ещё сильнее. Домой они вернулись вместе, прихватив небольшую сумку с вещами нового «садовника».

Теперь закончился август, шла вторая неделя сентября. Саша ходил в школу: отец отвозил его утром на машине, но возвращался он сам, на маршрутном такси. Антоний знал расписание уроков и выходил встречать Сашу на трассу, к остановке. Собак оставлял во дворе: эти два неугомонных приятеля могли разыграться, выскочить на дорогу. И они ждали у запертых ворот, начиная хором лаять, как только Саша и Антоний поворачивали на свою улицу.

Ещё не начались тренировки в бассейне, но в октябре Саша начнёт ходить и туда. Антоний договорился, что станет провожать мальчика и возвращаться с ним в те дни, когда Михаил не сможет этого делать.

С первых дней так повелось, что отец и сын вечерами ужинали на улице, в деревянной большой беседке, поставленной за домом, на зелёной лужайке с клумбами. Первая половина сентября была всё ещё продолжением лета, может только не стояла палящая августовская жара, но даже вечера были очень тёплыми. Почти всегда они звали Антония, и он охотно присоединялся, даже приносил с собой то жареную с луком картошку, то сырники собственного изготовления. Саша рассказывал о школе и ребятах, что-то вспоминал Михаил, но чаще они просили Антония – у него было много интересных историй и о себе, и о тех людях, с которыми последние годы приходилось сталкиваться. Не всё, конечно, он рассказывал из своего шестилетнего опыта скитаний: многое не стоило слышать мальчику. Правда, Саша обычно с ними не долго сидел – поев и немного поболтав, уходил играть с собаками.

В один из таких вечеров, когда Михаил и Антоний уже пили чай, а на аллеях и перед беседкой горели фонари, как-то само собой вспомнилась женщина, продавшая им щенков.

– Вот бы она удивилась, что два её малыша нашли друг друга, – сказал Антоний. – Была бы рада… Очень приятная женщина.

– Да, – согласился Михаил, – интеллигентная, приятная. Впрочем, я её плохо помню, больше смотрел на щенков. И записочку с её телефоном давно не видел, потерялась наверное.

– А у меня есть, – сказал Антоний, и голос его странно дрогнул, Михаил заметил это. – Я её как раз хорошо запомнил. Она, когда вы уехали, так интересно рассказывала о названии вашей машины. Созвездие какое-то.

– Плеяды, – кивнул Михаил. – Субару, это созвездие Плеяд, или их ещё называют Стожары.

– Да, так она и говорила.

Михаил бросил быстрый внимательный взгляд на Антоний, чуть улыбнулся.

– А вы не звонили ей?

– Хотел несколько раз. Так, сказать, что с собакой всё в порядке. Ей, может быть, это интересно. Но не стал, неловко было.

Эта женщина не просто запомнилась Антонию, – догадался Михаил. – Она ему понравилась. А что если?..

– Давайте позвоним ей! – воскликнул он. – Вот сейчас как раз хороший повод – пусть узнает историю нашей встречи, и щенков повидает, сразу двоих. А?

Антоний оживился, глаза у него заблестели.

– У неё ведь есть мать наших Джульбарсов. Пусть встретятся. Но только позвоните вы, я найду бумажку с телефоном.

Утром, провожая отца и сына в школу, Антоний протянул записку, такую же, какая была когда-то и у Михаила. И тот не стал тянуть со звонком: позвонил днём из своего рабочего кабинета. Женщины могло не оказаться дома, но она была, и когда Михаил спросил: «Елена Владиславовна?», ответила: «Да, это я».

– Меня зовут Михаил, – представился он, – я хозяин щенка, которого купил у вас.

– Что-то случилось? – голос женщины стал тревожным, и Михаил поторопился успокоить:

– С ним всё в порядке, не беспокойтесь.

– Вы подъезжали на машине? – уточнила женщина. – И говорили, что собачку для сына берёте?

Её голос звучал мягко и как-то особенно проникновенно. Михаил невольно улыбнулся, отвечая:

– Да, это был я.

– А малыш… щенок? Он, наверное, вырос? Бегает много…

– Бегает, да. И не один, с братцем своим вперегонки.

– С каким братцем? – не поняла женщина.

Михаил засмеялся, сказал:

– Со своим братцем, вторым вашим щенком. Так получилось, что они сейчас вместе. Хотите узнать? История и правда интересная.

Женщина охнула, после короткой паузы воскликнула:

– Конечно хочу! Давайте встретимся!

– Я заеду к вам сегодня, часов в шесть вечера. Это можно? – спросил он.

– Буду вас очень ждать! – Её голос был радостный и возбуждённый. – Записывайте адрес.

Как только Михаил увидел Елену Владиславовну, сразу вспомнил слова Антония. И согласился: «Да, приятная. И не только – красивая. А глаза какие молодые, лучистые…»

Он привёз с собой коробку конфет и упаковку воздушных пирожных. Ужинать отказался, они пили чай. Михаил рассказал ей о необычных совпадениях в именах собак, в том, что водили их гулять в один парк, о том, как произошла путаница с Джульбарсами и похищение мальчика. И как Антоний спас его сына. Он не стал рассказывать историю Антония – захочет, расскажет сам. Просто сказал, что теперь они живут все вместе, Антоний стал у них садовником. И оба молодых курцхаара теперь тоже живут вместе.

– Боже мой, – Елена Владиславовна смотрела на Михаила со странной улыбкой. – Когда-то давно я нашла собаку, в награду за что получила свою Найду, а теперь вот её сыновья так необычно встретились… Всё с самого начала начиналось необычно… И этот мужчина, Антоний, я ведь его помню, как и вас. Он мне тогда сразу показался хорошим, достойным человеком. Я бы хотела увидеть и его, и щенков, и вашего сынишку. Ему, наверное, весело бегать за двумя курцхаарами сразу. Заматывают они его?

– Мой сын с ними играет всё свободное время, – кивнул Михаил. – Вот только сильно бегать не может. Он получил тяжёлые травмы ног после автокатастрофы… И лишился матери… Моя жена погибла.

После паузы Елена Владиславовна ласково положила свою ладонь на руку Михаила, сказала проникновенно:

– Это большое горе. Я могу вас понять. Моя дочь немного моложе вас, и она тоже осталась вдовой. А у них ещё и детей не было. Теперь она одна. Не совсем одна, конечно, друзей у неё много…

И Елена рассказала своему гостю о поездке в далёкий военный городок, о Тане, её музыкальной школе, о том, как её уважают и любят там. Вдруг вспомнила:

– У Найды ведь трое щенков родились. Так что у ваших Джульбарсов есть сестричка. Теперь она там, у Тани. Сейчас покажу!

Она вышла в соседнюю комнату, а Михаил стал гладить Найду, которая всё это время лежала на диване между хозяйкой и ним, а теперь положила голову ему на колени.

– Ты очень славная, – сказал он ей. – Скоро увидишь своих малышей.

Елена вернула с фотографией в рамке.

– Это я сама снимала, когда мы с Таней и Лейлочкой гуляли в сопках.

И протянула фото Михаилу.

Елена Владиславовна сказала, что её дочери двадцать девять лет, но с фотографии смотрела совсем юная девушка. Светлые волосы растрепались на ветру, брюки подчёркивали стройную фигуру, куртка нараспашку, спортивные кеды. Склонившись, она обнимала собаку, ну очень похожую на Барсика и Жульку. Мшистые валуны, в густой траве какие-то ягоды… Михаил не мог оторвать взгляда от лица девушки: она улыбалась, но в серых глазах была такая бездонная глубина, а в изгибе губ – почти неуловимая печаль.

– Я была у неё долго, три месяца, – сказала Елена, потому что её гость всё ещё смотрел на фото. – А вот, уже снова скучаю. Но ничего, Танечка обещала сама приехать следующим летом. А она такая, раз обещала – сделает.

Наконец Михаил вернул фотографию, и она не унесла её, поставили на столе.

– Завтра выходной день, – сказал он. – Я дома, и сын мой тоже. Антоний всегда с нами. Может быть, не станем откладывать ваш визит?

– Конечно, я и сама хочу поскорее увидеть наших щенков! И всех вас, конечно же!

Елена рассмеялась.

– В таком случае я заеду за вами к часу дня. Вам так удобно?

Так они и договорились. Можно было прощаться, но Михаилу было здесь так хорошо. В комнате стояло пианино, и он попросил хозяйку сыграть.

– Знаете, я когда-то, в школьные годы, неплохо пел, даже солировал в хоре. Хотел научиться играть, да как-то не пришлось.

Елена играла Шопена, Михаил слушал, смотрел на её склонённую голову, но думал о девушке… молодой женщине по имени Татьяна. Она ведь тоже музыкант, наверняка играет так же прекрасно, как её мать… Приедет летом…

Когда Елена проводила гостя, прилегла на диван, и Найда тут же пристроилась под боком. Гладя собаку, она думала. Какая интересная, необычная история её собак! Хотя, всё и начиналось-то необычно. А этот молодой мужчина – умный, очень приятный и, судя по всему, просто хороший человек. А вот, одинок, с сыном-инвалидом. Как печально…

Она вдруг вспомнила слова дочери о том, что её судьбу разделит лишь тот, кто поймёт её печаль, кто испытал ту же боль… А Михаил всё посматривал на фотографию Тани, оставшуюся на столе. Всё время, пока они говорили, украдкой бросал взгляды…

Чаренцовы

После завтрака Михаил с сыном и Антонием включили распылители, которые поливали альпийскую лужайку и клумбы, потом из шланга полили кусты роз. Саша и Антоний пошли в дом, в библиотеку: Антоний подбирал там себе книги, много и охотно читал. А Михаил стал собираться – скоро нужно было ехать за Еленой Владиславовной. Он не сказал ни Антонию, ни Саше, что сегодня у них будет гостья. Хотел сделать им сюрприз. Вернее, сначала он думал о сюрпризе для Антония, но потом решил и сыну не говорить. Сашу женщина, может, и не очень заинтересует, но ведь с ней приедет Найда – мать его любимых Джульбарсов. Вот это и станет мальчику сюрпризом.

– Папа, – Саша заглянул к нему в кабинет, – мы с Антонием хотим повести собак погулять в парк. Ты разрешишь?

Со дня памятного происшествия о прогулках в парке никто не заговаривал. Сначала было не до того, потом начались занятия в школе…

Михаил вместе с сыном вышел на веранду, там, у крыльца, уже стоял Антоний, держа в руке два поводка, Барсик и Жулька крутились рядом.

– Не страшно будет? – спросил Михаил.

Саша довольно ловко, держась за перила, спустился по ступенькам, стал рядом, почти прижался к Антонию.

– Сам я, наверное, побоялся бы, – сказал честно, – но мы же вместе. С Антонием не страшно.

И посмотрел на своего старшего друга восхищённым взглядом.

– Погода хорошая, – улыбнулся Антоний. – Может быть, последние такие тёплые деньки. Прогноз обещает дожди с той неделе.

– Я как раз еду… по делам, – сказал Михаил. – Подвезу вас до парка.

И подумал: «Так даже лучше! Они вернутся, а мы с Еленой Владиславовной и Найдой встретим их…»

По дороге, в машине, Саша оживлённо говорил:

– Я тебя, Антоний, с тётей Верой познакомлю. У неё такие классные пирожки и пончики! И Барсику очень нравятся, с мясом. И Жулику тоже, мы ведь один раз ему давали, а сами думали, что это Барсик…

Мальчик в первые дни называл Антония на «вы», но потом как-то незаметно и естественно перешёл на «ты». Они сразу стали друзьями.

У входа в парк Михаил высадил эту весёлую компанию, покатил дальше.

В гости к своим новым, таким неожиданным знакомым, Елена решила надеть серебристое платье. Нет, сначала она хотела одеться так, как обычно на занятия с учениками: костюм или платье – спокойных тонов, элегантное. Но потом вдруг, неожиданно для себя, достала это концертное платье. Она была в нём там, у дочери, в военном городке. Именно в нём она играла и пела романсы на концерте в Доме офицеров. Тогда она вновь, через много лет, снова испытала то, что называла «радость сцены». Вновь надев это платье, она чувствовала себя молодой, стройной, красивой. И видела, что не ошибается: так на неё смотрели мужчины в офицерских формах.

Давным-давно это платье пошили ей в специальном ателье для артистов, ещё когда она была студенткой консерватории и начинала петь в филармонии. Платье было из ткани одновременно плотной и лёгкой, прошитой серебряными нитями, в свете рамп совершенно волшебно переливалось, делая из неё, Леночки, то ли фею, то ли принцессу. Оно было длинным, до пола, в расходящихся складках, пуговицы – как бриллианты, воротничок стойкой, но с небольшим декольте. Пока Елена выступала, она почти всегда была в этом наряде. Потом, через годы, она его перешила. К тому времени она уже не была по девичьи стройна, слегка располнела в бёдрах. Но в талии, плечах, груди всё осталось то же. Елена укоротила платье и распустила одну складку на юбке. Несмотря на то, что платью было много лет, оно неизменно вызывало восхищение, так же, как и она сама в нём. Пока работала в музыкальной школе, надевала его на вечера, на концерты учеников. Вот и в поездку к Тане взяла с собой, как чувствовала…

Елена даже в молодые годы не была склонна к тому, чтоб самой от себя скрывать мотивы своих поступков. Объяснять их чем-то другим, оправдывать, стесняться… А уж теперь и подавно этого не делала. Потому сразу призналась: да, ей хочется выглядеть особенно хорошо перед мужчиной, который купил у неё второго щенка. Который сразу запомнился, понравился ей. Она ведь все минувшие месяцы вспоминала о нём. Не могла объяснить этого, но что-то притягивало её память к высокой фигуре, мягкому, проницательному взгляду, доброжелательному голосу. Что-то пробуждало в ней… И когда Михаил рассказал о том, как этот человек, Антоний, спас его сына, в ней появилась странная радостная гордость: вот же, не ошиблась она! Вся история казалась необычной, а значит и человек этот тоже не простой.

В дальней поездке к дочери Елена немного похудела. И платье сидело на ней отлично. А ещё – причёска… Последние годы она гладко зачёсывала длинные волосы на прямой пробор и собирала их в классический пучок. Но в первый же день приезда к дочери, Таня раскритиковала «это сооружение», сама отвела мать в парикмахерскую, и Елене сделали стрижку «каре».

– Ну вот, – воскликнула тогда дочь, – сразу стало видно, что у тебя густые, волнистые волосы. Просто чудесно! Ты, мамочка, сразу лет на десять помолодела.

Сейчас Елена двумя заколками-гребешками подобрала волосы на висках, и сама себе понравилась, глядя в зеркало… Что ж, скоро приедет Михаил.

Всю дорогу от дома Елены до коттеджа Чаренцовых Михаил посматривал в зеркало над рулём. Сидящая на заднем сидении женщина этого не замечала, она смотрела в окно, чему-то легонько улыбаясь. А он, бросая на неё взгляд, не переставал удивляться.

Женщина на троллейбусной остановке, у которой он купил щенка, была приятной, с добрым взглядом и голосом, но простой, обычной. Хозяйка квартиры, в которой она принимала его вчера, и которую он уже знал по имени, была умной, тонкой натурой, прекрасным музыкантом, и да – привлекательной пожилой женщиной. Но сейчас в его машине ехала необыкновенно красивая и обаятельная женщина, которую уже никто не рискнул бы назвать пожилой.

Когда машина въехала во двор дома через автоматически открывшиеся ворота, Елена сразу стала оглядываться, а, выйдя следом за Михаилом, спросила:

– Где же малыши?

Найда выпрыгнула следом за ней, и, принюхиваясь, легонько потрусила по двору.

– Они со своими хозяевами пошли погулять в парк, скоро вернутся. – Михаил кивнул на собаку. – Она их чует, видите? Интересно, а понимает, что это запах её сыновей?

Он провёл гостью по двору, а потом – в дом. Найда всё время бежала рядом, и в дом зашла следом. После дальней поездки она не хотела расставаться с хозяйкой, даже по квартире ходила за ней следом – из комнаты на кухню, в ванную, на балкон.

В прихожей Елена, осматриваясь, спросила:

– А где Джульбарсы спят?

– Барсик здесь, – указал Михаил.

Под деревянной лестницей, ведущей на второй этаж, был уютный уголок, где стояло широкое кожаное мягкое кресло.

– А Жулька ночует с хозяином, в том доме, где живёт Антоний. Иногда днём он забегает с Барсиком сюда, и они оба укладываются в кресло. Знаете, как забавно: прижмутся друг к другу, длинными лапами переплетутся. Словно двухголовое, восьмилапое существо, очень симпатичное. Но это только днём, на ночь Жулик сюда никогда не приходит, не бросает хозяина.

Они прошли в кухню-студию, Михаил включил кофейный аппарат, подвинул Елене вазочки с фруктами, печеньем, орешками. Они успели выпить по чашечке, когда со двора донёсся звонкий лай, и почти сразу в дом вошёл мальчик. Он явно не ожидал увидеть гостью, но сразу заулыбался, подошёл, здороваясь. Елена с болью увидела, как он припадает на обе ноги. Но и порадовалась: всё-таки не так сильно он хромал, как ей представлялось после рассказа Михаила.

А Саша вдруг увидел Найду, лежащую у дивана, возле ног Елены.

– Ой, это кто?

Найда тут же встала, подошла к мальчику, прижалась к его ногам и, высоко задрав голову, посмотрела на него. Она уже плоховато видела, но по голосу всегда узнавала, что перед ней ребёнок. А детей она просто обожала.

– Это собака Елены Владиславовны. Познакомься, сынок.

Саша стал перед Найдой на колени, обнял её за голову, только тогда поднял весёлый взгляд, кивнул и сказал:

– Меня зовут Саша.

– А её – Найда, – улыбнулась ему в ответ Елена. – Она тебе никого не напоминает?

– Может быть, она сестра Барсика и Жульки? – Но вдруг Саша догадался. – Нет! Она же совсем взрослая! Это их мама?

Елена тоже присела рядом с ними, обняла Сашу за плечи:

– Ты молодец, догадался. Но сестричка у твоих пёсиков тоже есть. Лейла. Следующим летом ты точно её увидишь, сейчас она далеко.

– И тогда вся семья будет в сборе! – восторженно воскликнул мальчик.

Теперь они смеялись все вместе, и Михаил с ними.

– Пойдёмте на улицу, – заторопился Саша. – Пусть они свою маму скорее увидят! И Антоний тоже.

– Да, – подхватил Михаил, – пора всем перезнакомиться.

Только они вышли на веранду, как по ступенькам к ним взлетели два совершенно одинаковых пса-подростка. И тут же бросились к Найде, чуть не сбив её с ног. Но вдруг одновременно завизжали, как маленькие щенки, стали тыкаться ей в бока, живот, голову. А потом все трое побежали во двор, Саша заторопился следом.

– Боже мой, – растроганно выдохнула Елена, – какие красавцы! Но я даже не успела их погладить!

– Успеете ещё, – сказал Михаил. – Пойдёмте, познакомлю вас с Антонием. Он, наверное, к себе пошёл.

Войдя во двор и спустив Жулика с поводка, Антоний сказал Саше:

– Жарко, пойду ополоснусь.

Мальчик тоже отпустил Барсика, кивнул:

– Папа уже вернулся, вон машина стоит.

И направился к дому.

Антоний завернул за угол, обошёл розарий, спортивную площадку, и по аллее из можжевеловых кустов вышел к своему дому. С той стороны, где было крыльцо в его комнату, он соорудил импровизированный душ. Душевая кабина была и в доме, но это – для зимнего времени. А пока тепло, он любил обливаться водой на улице. И теперь, сняв рубаху и стянув через голову майку, он окатил себя водой из гибкого шланга, подсоединённого к высокой железной бочке, куда насосом закачивалась вода. На конце шланга был поставлен распылитель, потому Антоний и называл это душем. За день в бочке вода прогревалась и была не ледяная, а приятной комнатной температуры.

И он, не торопясь, в своё удовольствие, обливал разгорячённое прогулкой тело. В это время, неторопливо обогнув розовые кусты, прудик и спортивную площадку, к его дому вышли Михаил и Елена.

Антоний, обнажённый по пояс, вытирал волосы полотенцем. Он стоял к ним в полуоборот, и Елена сразу увидела на его предплечье – левом, – рисунок. Красивый, чёткий, в два цвета – лиловый и красный. Рисунок был сделан замысловато, но взглядом музыканта она сразу прочла его: скрипичный ключ, басовый и баритоновый, повёрнутый так, что изображал маску. Никто кроме неё и ещё одного человека не мог соединить эти нотные знаки вот так, никто другой не мог знать этот шифр – сердце и маска мистера Икса. Совсем недавно, вернувшись из поездки, после своих вагонных воспоминаний, она нашла старую школьную тетрадь с этим своим рисунком. Вот таким же, как татуировка на плече…

Тот, кого называли Антонием, медленно повернул голову к ней, их глаза встретились. Сначала нерешительно она произнесла, словно спросила:

– Александр?

И когда его глаза зажглись странным светом, а губы искривились то ли от радости, то ли от боли, она уже громко, не сдерживаясь, воскликнула:

– Саня!

Антоний энергично вытер грудь, спину, плечи, стал просушивать полотенцем волосы. Он слышал лай и радостное повизгивание псов – те бегали где-то по двору. Вдруг ему показалось, что в эти два голоса вплетается третий, более хриплый. Он удивлённо повернул голову.

По аллее из можжевелового кустарника к нему шла Леночка. В серебристом платье, как во сне, который он видел…

Антоний ещё не понял, откуда пришло к нему это имя? Когда и какой он видел сон? Воспоминания, возвращаясь, чиркнули, как молния, но ещё не осветили его разум. И в это время Леночка позвала его:

– Саня!

Михаил шёл позади Елены Владиславовны, и когда она так странно повела себя, остановился. Он тоже увидел рисунок на руке Антония, у левого плеча. И подумал непроизвольно: «Красивая татуировка». Но почти сразу разглядел нотный знак. Это был скрипичный ключ, который другим изгибом переходил в изображение сердца. А рядом что-то, напоминающее узкую карнавальную маску… И сами собой выплыли в памяти слова матери: «Наколка у самого плеча… Рисунок в два цвета – лиловый и красный… Фигуры замысловато переплетаются, что-то вроде маски, нотного знака, сердца…» Антоний ничего о себе не помнит. А у отца была контузия в молодости, и тоже потеря памяти…

В этот момент Елена Владиславовна произнесла: «Александр?» Всё сложилось! Да, да, мать говорила: «Он любил какую-то девушку, забыл её от контузии, а потом вспомнил. Эта татуировка – шифр, который поймёт лишь она…»

Она поняла и узнала… Но может ли это быть? Невероятно! Михаил закрыл глаза и представил портрет молодого лейтенанта – портрет, который видит каждый день у себя в кабинете. Открыл и глянул на Антония. Годы сильно меняют человека, иногда неузнаваемо. Но если знать, кто перед тобой, время может отступить, дать увидеть давний, молодой облик… Михаил узнал своего отца – офицера-героя. И то, как Антоний повёл себя во время похищения Саши, и как спас мальчика в своём дворе… Нет, не Антоний – Александр Чаренцов!

Женщина в серебристом платье медленно, не отрывая взгляда, шла к застывшему мужчине. Михаил быстро, почти бегом вернулся к дому. Там, на лужайке Саша играл сразу с тремя курцхаарами. Не сдерживая волнение, улыбаясь, Михаил обнял его за плечи:

– Сынок, иди скорей к Антонию. Иди к нему! Он твой дед!

– Почему ты так говоришь, папа? Дедушка ведь погиб?

– Значит не погиб! И он тоже, как и ты, Александр Чаренцов.

Саша молчал, осознавая услышанное. Но детский ум воспринимает невероятные вещи проще и доверчивее, чем взрослый. Мальчик вдруг улыбнулся и сказал странную фразу:

– Так вот почему Жулик тоже Джульбарс!

Михаил понял его сразу. Крепко обняв сына, воскликнул:

– Молодец. Это последняя точка!

Леночка и Саня, держась за руки, смотрели друг на друга. И обернулись одновременно навстречу почти бегущему к ним мальчику. Мужчина подхватил его на руки, поднял, прижал к себе. Саша, обнимая его за шею, захлёбываясь восторгом, проговорил:

– Ты мой дедушка! Мы оба Александры Чаренцовы!

Три красивые длинноногие собаки бегали вокруг людей. Они чувствовали, что всё у всех хорошо. И тоже радовались, что нашли друг друга.

Конец.

Оглавление

Елена

Фрам

Найда

Ребята

Щенки

Антоний

Антоний (Продолжение)

Михаил

Саша

Жулька

Барсик

Елена

Леночка и Саня

Саня

Александр

Марина

Чаренцовы

Джульбарсы

Догхантеры

Рокировка

Охотники и жертвы

Антоний и Михаил

Елена и Михаил

Чаренцовы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg