«И корабль тонет…»

И корабль тонет… (fb2) - И корабль тонет… 1963K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Моисеевич Гурвич

Владимир Гурвич И корабль тонет…

1

– Какая красота! Ты разве видел что-нибудь подобное. Это же самый настоящий рай. Эдем. Только ради того, чтобы увидеть все это, стоило приехать сюда. Ну, скажи, Андрей разве я не прав? Поддержите меня, Ольга Анатольевна. – Суздальцев вытянул руку вперед, в сторону моря, которое сверкало всеми существующими в природе красками.

Ольга Анатольевна не без тревоги взглянула на мужа. Тот не то что ни разделял восторга Суздальцева, но был чересчур задумчивым. Правильно ли они поступили, что оказались здесь. Хотя продюсер прав, красота тут такая, что не верится собственным глазам. Но ведь это далеко не все, есть много других обстоятельств, которые могут оказаться важней.

Суздальцев сощурился и чертыхнулся про себя. Он знал Шаронова много лет, когда-то они были даже почти друзьями. По крайней мере, приятелями уж точно. Пока он не свихнулся или, как выражался сам Андрей, пошел своим путем. Вот и пришел в нищету. Но это нисколько не изменило его; теперь, когда ему предлагают такие бабки, он ведет себя так, словно ему всовывают ненужный товар. И самое чудное, что баба его ведет себя не лучше, тоже кривит губы. Будь его воля, с удовольствием бы отправил эту парочку первым же самолетом в их однокомнатную конуренку в Москву. Но приходится терпеть, такой шанс выпадает раз в жизни. И то далеко не у каждого. И как он должен себя вести с ними, тоскливо подумал Суздальцев.

– Между прочим, без денег и красоты бы не было, – продолжил Суздальцев. – Чтобы увидеть все это, надо выложить приличную сумму только на один перелет. Да и вообще, что можно сделать без них. Скажи, Андрей, только по честному, тебе известен хотя бы один замысел, который можно осуществить без денег?

– Не известен, – усмехнулся Шаронов. Он вдруг похлопал по плечу продюсера. – Я тебе благодарен, что ты привез меня сюда.

– Да я тут ни причем, – недоверчиво посмотрел на него Суздальцев. Внезапное изменение в тоне Шаронова вызвало у него недоверие. Черт его знает, что у того в мыслях. – Это Шаповалов тебя выбрал, оплатил наши поездки. Я лишь выступил между вами посредником.

– Не просто посредником, чтобы уговорить меня ты потратил из своей бесценной жизни полдня. Это большая жертва. А ведь каждая твоя минута стоит немалых денег. Ведь так? – насмешливо посмотрел на Суздальцева Шаронов.

Нет, добром с ним дело не кончится, пронзило предчувствие Суздальцева. Он еще не забыл, что выкинул Шаронов, когда они работали вместе в последний раз. Хотя вспоминать об этом не хочется. Если все же попробовать убедить Шаповалова произвести замену. Чем черт не шутит, если привести убедительные аргументы, может и согласиться. Тем более желающих занять место этого ненормального, сколько угодно. Да, надо непременно попробовать.

От этой мысли ему стало немного легче. Хуже, чем есть все равно не будет. Слава богу, что партнер Шаронова вроде парень нормальный, без тараканов в голове. Когда он, Суздальцев, сказал ему про проект, сколько ему за него отвалят монет, так согласился в туже секунду. Все тут же бросил и поехал сюда. Сразу видно нормального человека. Кажется, хоть с ним больших проблем не будет.

– Между прочим, ты абсолютно прав, мое время дорого стоит. А вот ты своим, как я погляжу, не дорожишь.

Суздальцев вдруг почувствовал, как у него стремительно нарастает желание поссориться с Шароновым. Однажды он доставит себе такое удовольствие, а пока для него это непозволительная роскошь. Наоборот, он должен быть максимально любезен с ним, иначе тот может отмочить такой коленец, что плакали все денежки. И Шаронова и его, Суздальцева. А ведь проект обещает быть едва ли не самым рекордным по размерам финансирования во всем отечественном кинематографе. Не говоря уж о том, что он сам, как продюсер, еще не достигал таких денежных высот. От одной мысли, сколько на этом можно заработать, дыхание останавливается. Если этот олух не помешает, бросил Суздальцев взгляд на Шаронова. Тот же задумчиво смотрел вдаль, и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на продюсера, словно его и не было рядом.

Внезапно Шаронов обернулся к Суздальцеву.

– А что ты знаешь о времени? – спросил он.

Суздальцев едва не чертыхнулся, худшие его опасения начинают сбываться. Он прекрасно помнил, когда пять лет назад Шаронов внезапно покинул проект, тем самым едва не сорвал его, он предварил свой уход похожими вопросами. Тогда он, Суздальцев, поначалу не обращал на них внимания; ну чудит мужик и пусть себе чудит. И лишь потом понял, что все это было не случайно, а выстраивалось в единую цепочку. Вот и сейчас он начинает точно также один к одному. Если бы только удалось убедить Шаповалова заменить его, в какой уже раз подумал он.

– Я думаю, что время это то, чем мы владеем. И что бездарнее всего используем, – раздраженно буркнул с явным намеком Суздальцев.

– А знаешь, я с тобой тут полностью согласен, – неожиданно улыбнулся Шаронов.

– И, слава богу. – Суздальцев даже ощутил некоторую радость – неужели они могут о чем-нибудь договориться.

– А как вам тут понравилось, Ольга Анатольевна? И вообще, весь этот антураж? – обратился Суздальцев к жене Шаронова. К нему пришла мысль, что можно попробовать перетянуть эту бабу на свою сторону. Как женщина она должна быть более практичной и более податливой.

– Мне тут очень понравилось, – отозвалась Ольга Анатольевна.

Слава Богу, снова обрадовался продюсер. Значит, все же есть надежда, что удастся обуздать ее муженька с помощью жены. Блаженная блаженная, но все же смекнула, в какое место попала и сколько здесь можно заработать.

Суздальцев внимательно посмотрел на женщину. А ведь лет двадцать тому назад она считалась одной из самых красивых молодых и подающих надежд актрис. Предложения сняться в кино ей сыпались как из рога изобилия. Но где теперь ее красота. Исчезла, как утренний туман. А уж про предложения и говорить не приходится, откуда им взяться. Да и какая она сейчас актриса, это все в далеком прошлом.

– Вот видите, значит, не напрасно сюда ехали. А ведь не хотели.

– Да я и сейчас не уверенна, что мы правильно сделали.

Суздальцев, в какой уже раз ощутил ярость. И как только высшие силы допускают, чтобы такие люди появлялись бы на свет божий.

– Это первые впечатления, – с улыбкой заверил он. – Подождите совсем немного, вам тут очень понравится. Шаповалов не случайно выбрал это место для начала путешествия. Оно настраивает на радостный лад. Вы только представите, вокруг острова океан. Куда не посмотришь, он повсюду. Разве это не замечательно! А какие пляжи! Золотой песочек. Можно понырять с аквалангом. Честно говоря, даже не предполагал, что когда-нибудь окажусь в таком райском месте.

Шаронов пожал плечами.

– Значит, судьба тебе тут побывать. Между прочим, у нас на даче тоже очень красиво. Верно, Оленька?

Ольга Анатольевна бросила быстрый взгляд на продюсера и едва заметно улыбнулась.

– Красота зависит от способности человека ее воспринимать. Она есть повсюду, но не все ее замечают, – заметила женщина.

Суздальцев благоразумно решил, что нет смысла реагировать на эту реплику. Лучше уж поберечь нервы. И вообще, если им придется все это время провести вместе на яхте, будет лучше для него, если он сведет общение с этой парочкой блаженных к минимуму. Правда, сделать на такой небольшой территории, будет не просто. Но надо постараться, иначе он может не выдержать и однажды взорваться, как граната.

Суздальцев посмотрел на часы. До назначенной встречи с Шаповаловым времени еще было достаточно, но больше любоваться окрестностями в кампании с этими людьми ему не хотелось.

– Пойдемте на яхту, – предложил он, – наш хозяин, как настоящий бизнесмен, не любит, когда опаздывают. Поэтому лучше прийти заранее.

Никто возражать не стал, и они стали спускаться с горы.

2

Марина кричала так громко, что ее вопли, казалось, были слышны на всем острове. Она всегда бурно кончала, иллюстрируя этот процесс громкими криками. Но на этот раз она явно превзошла все, что было раньше. И у Ромова даже закралось сомнение, не разыгрывает ли она перед ним спектакль. Он внимательно посмотрел ей в лицо; судя по его перекошенному выражению, вроде бы не похоже. Сам же он никак не мог по-настоящему сосредоточиться на сексе, он был бы совсем не против некоторое время им вообще не заниматься. Его сейчас волнуют совсем другие вещи. А секс может подождать некоторое время.

Марина в последний раз вскрикнула, в последний раз вздрогнула и без сил откинулась на подушку. Ромов покосился на нее и удобно вытянулся рядом на постели. Все, что произошло с ним за эти несколько дней, не то, что напоминала сказку, а было самой настоящей сказкой. Еще совсем недавно он сидел в своей тесной московской квартирке почти без гроша в кармане и мрачно смотрел в стену, не зная, что делать, так как работы не было уже несколько месяцев никакой. И перспективы были самые мрачные. А сейчас лежит в этом замечательном номере на берегу океана. А от суммы обещанного гонорара кружится голова сильней, чем от качки.

Он знает, как распорядиться полученными деньгами. Купит дом в похожем на это месте. Конечно, не такой роскошный, какие он видел здесь, а маленький, но уютный. И уберется надолго, а если получится, то и навсегда из этой гнусной страны. У него давно уже созрело это желание, но куда ж ехать без денег. Без них только и остается, как жить на Родине. А тут такой шанс. От одной мысли спирает дыхание.

Ромов снова посмотрел на девушку. А вот ее уж точно не возьмет. Там он найдет уж кого-нибудь поприличней. Они познакомились полгода назад, на съемках фильма, где Ромов входил в группу сценаристов, а Марина играла в каких-то микро эпизодиках. Она ему сразу понравилась, вернее, не она, а ее оттопырившая футболку грудь. То было самое настоящее сокровище, мимо которого он никак не мог пройти. И, разумеется, не прошел. Марина и не думала сопротивляться, днем они познакомились, а ночью оказались в одной постели. Ромов был уверен, что это приключение будет совсем коротким. Но прошло шесть месяцев, а они продолжают жить вместе после того, как через неделю после первой их совместной ночи она переехала в его квартиру. Вот только добра никак не удавалось наживать.

Для Ромова их совместное проживание представляло немалую загадку; когда он познакомился с Мариной, у него и в мыслях не было жить вместе с ней. А тискать ее груди можно было и без этого. Но она каким-то образом смогла вкрасться в его доверие, хотя ничего особенного для этого вроде бы и не делала. Он даже так и не понял, глупа она или умна; для того и для другого вывода у него было равное количество обоснований.

Впрочем, сейчас Марина занимала его мысли меньше всего, он даже хотел ехать сюда без нее. Но не хватило духу ей отказать, она так радовалась этой поездки, как ребенок долгожданной игрушке. Впрочем, пока он не сильно об этом жалеет, по крайней мере, будет не так скучно. А вроде бы кампания подбирается не из веселых. Хотя плевать. За такие бабки он бы согласился и среди могильщиков провести месяц другой.

Марина снова придвинулась к Ромову. Ее пышные груди легли на его руку.

– Не знаю, почему, но здесь какой-то особенный секс, Я в Москве так не кончала. А ты?

– И я тоже. – Это было неправда, но не признаваться же ей, что его волнует сейчас совсем другое.

– Натрахаемся вволю. Правда, Женечка?

Он покосился на нее. Неужели она ни о чем другом думать не может. Есть ситуации, когда надо сосредоточиться на чем-то одном и посвятить этому все свои силы. Нет, все же напрасно он взял с собой эту дуру, она будет ему мешать, отвлекать своей чепухой от главной задачи. Может, стоит ее хотя бы немножко вразумить?

– Послушай, девочка, ты должна кое-что вбить в свою красивую головку. Мы сюда приехали не отдыхать. По крайней мере, я уж точно. Мне предстоит большая работа. Такого заказа у меня еще не было. И нужно все подчинить его выполнению. И ты мне должна помогать. Понимаешь?

Марина внимательно посмотрела на Ромова.

– Не дура, понимаю, – вдруг непривычно серьезно проговорила она. – Слушай, а правда, что с нами будет сам Шаповалов?

– Конечно. На нем все и сосредоточено. Суздальцев сказал, что он то ли уже прилетел, то ли вот-вот прилетит.

– Я в Интернете читала про его состояние, у него целый миллиард долларов. Наверное, это здорово иметь такую уйму деньжищ.

– Даже иметь в десять раз меньше и то замечательно, – усмехнулся Ромов

Послышался стук в дверь. Марина вопросительно посмотрела на Ромова.

– Это Суздальцев. Больше не кому. К тому же он обещал прийти.

– Я оденусь.

Ромов махнул рукой.

– Да брось, что он женских сисек не видел. Бабник еще тот. Накройся одеялом и лежи спокойно. Входите, не заперто! – крикнул он.

В комнату вошел Суздальцев. Взгляд продюсера на несколько мгновений приклеился к девушке. Его глаза загорелись. И Ромов вдруг подумал, что, может быть, поступил опрометчиво, что не позволил Марине одеться. Впрочем, какая разница, ему следует думать совсем о другом. А Суздальцев пусть сколько угодно пялится на ее выпирающие из-под одеяла соски.

– Как вам здесь? – поинтересовался Суздальцев, не без усилия переведя взгляд на Ромова.

– Классно, – ответил он. – Всю жизнь тут бы провел.

– Всю жизнь не получится, – усмехнулся продюсер. – А вот месячишко или чуть больше с большой пользы для своего кармана провести можно, – похлопал он себя по брюкам. – И неожиданно сел на кровать, рядом с Мариной. – А тебе как здесь, детка? – спросил он ее.

– Лучшее место на земле.

– Где-то я тебя видел?

– Я снималась в сериале «Уйти и не вернуться».

– Ну, конечно, я же был его продюсером. Как же это я тебя пропустил? – Он уставился на ее голую грудь, которую обнажило соскользнувшее с молодой женщины одеяло.

Если рассудить по-хорошему, то самое время дать ему по морде, вяло подумал Ромов. Он продолжал лежать и наблюдать за Суздальцевым.

Суздальцев вдруг резко встал.

– Ладно, побеседовали приятно и пока хватит. Через полчаса хозяин просит к себе. Так сказать, на небольшой коктейль по случаю начала работы над сценарием. Ну, естественно с вами хочет познакомиться. – Он покосился на девушку. – Подругу твою тоже приглашает.

Марина захлопала в ладоши и от переполняющих ее эмоций вскочила с кровати, представ полностью обнаженной перед продюсером. Ромову показалось, что от охватившего его вожделению Суздальцев вот-вот набросится на нее. Ему вдруг стало интересно, чем завершится эта сцена?

Но ничего экстремального не последовало, Суздальцев справился с собой. Вместо того, чтобы наброситься на Марину, по его лицу вдруг поехала широкая улыбка.

– Ты хорошая, детка. Только не забудь набросить на себя чего-нибудь. Многого не обязательно, но так для вида. Жду вас через полчаса. – Суздальцев махнул рукой и вышел.

3

Шаповалов устроил прием на своей яхте. Огромное белоснежное строение слегка покачивалось возле пирса. Марина невольно замерла от восхищения, смотря на это чудо судостроения.

– Здесь может разместиться, наверное, сто человек, – выдохнула она.

Ромов ничего не ответил, он был подавлен. Такого он не ожидал увидеть. И сейчас его переполняла черная зависть. Ну почему у одних все, а у других ничего. Это же не просто не справедливо, это нарушение всех мировых законов.

Его вдруг охватило нечто сильно похожее на классовую ненависть. Никогда до этой минуты она его не посещала, а вот теперь завладела им, как своей законной добычей.

– Хочу такую яхту, – мечтательно проговорила Марина.

– А жопу от огурца не хочешь? – зло выплюнул из себя Ромов.

– Хам! – отреагировала на его выпад Марина.

Такая реакция удивила Ромова, он и раньше периодически ей хамил, причем, говорил и не такое. Но она благоразумно пропускала его слова мимо своих красивых ушек. А тут вдруг огрызнулась.

– Хватит глазеть, поднимайся, – сказал он.

Марина посмотрела на своего спутника.

– Ты просто завидуешь, – передернула она плечом и стала независимой походкой подниматься по трапу.

Их встретил стюард в такой же белоснежной, как и сама яхта, форме и попросил следовать за ним.

Помещение, в котором они оказались, раза в два превышала по площади комнату, в которую их поселили. Вдоль одной стены стоял длинный стол целиком заставленный снедью. К ним тут же подошел официант с подносом. Ромов взял первый же попавший напиток. Еще минуту назад он чувствовал сильный голод, но сейчас ему не хотелось ни есть, ни пить. Зависть перебила все желания.

Ромов, не отрываясь, смотрел на Шаповалова. До этого он видел его лишь на фотографиях в журналах и по телевидению. И почему-то представлял другим, гораздо более солидным. Перед ним же сейчас стоял человек невысокого, не дотягивающего даже до среднего роста, с приличным брюшком и гладкой лысиной посреди головы. Одет он был в шорты и футболку. И, как показалось Ромову, не первой свежести. Он держал за талию высокую, стройную и очень красивую девушку и что-то нашептывал ей на ухо.

К Ромову устремился Суздальцев. Он скептически посмотрел на его классический костюм с галстуком. Сам же он был в легких брюках и тенниске.

– Молодец, что не опоздал, – хлопнул он по плечу Ромова, но при этом посмотрел на Марину. – Пойдем, я тебя представлю боссу. – И детку – тоже, он любит такие формы.

Суздальцев двинулся к Шаповалову. Вслед за ним – Ромов и замыкала шествие Марина.

Суздальцев что-то негромко сказал миллиардеру, тот резво обернулся, и Ромов аж вздрогнул от изучающего взгляда Шаповалова. Он почувствовал такое волнение, которое не чувствовал во время самых важных экзаменов.

– Георгий Артемьевич, позвольте вам представить, – начало было Суздальцев, но Шаповалов нетерпеливо оборвал его взмахом руки.

– Помолчи, – бросил он продюсеру. Шаповалов подошел к сценаристу. – Кажется, вы Ромов.

– Евгений Вадимович, – представился Ромов.

Шаповалов вдруг повернулся к Марине.

– А это твоя подружка? – спросил он.

– Да, – подтвердил Ромов.

Шаповалов внимательно окинул девушку взглядом.

– Шикарные сиськи, тебе повезло. А вот у моей хуже. Алла, иди к нам, – позвал он девушку, которую только что обнимал. Алла подошла к ним. – Познакомьтесь, это моя подружка. Думаю, на ней жениться. Как она тебе? – посмотрел он на Ромова.

– Супер! – искренне ответил Ромов. Таких красавиц он в своей жизни, пожалуй, что и не встречал.

Шаповалов довольно засмеялся.

– Мне тоже нравится. Смотри, на чужой каравай рот не разевай. Это и тебя касается, – взглянул он на продюсера.

– Как можно, – сделал вид, что обиделся Суздальцев.

– Ну и дурак, и можно и нужно. Отнять у другого, то, что нравится тебе, самое правильное дело. Буду только рад, если вы, ребятушки, попробуете увести у меня это сокровище. – Неожиданно Шаповалов подмигнул Ромову. – Кое-что уже уяснил?

– Да, – не совсем уверенно проговорил тот, не совсем понимая, что тот имеет в виду.

Шаповалов с сомнением покачал головой.

– Вижу, пока не очень. Запомни, парень, я ничего случайно не говорю, ты должен ловить каждое мое слово. Это необходимо тебе для работы. Мне туфта не нужна, я всегда плачу только за хороший результат.

– Разумеется, как можно иначе, – проглотил слюну Ромов. Он снова ощутил сильное волнение. Угодить этого человеку будет не просто, понял он. – Я буду стараться.

– Это правильно, – одобрил Шаповалов. – Без старания ничего толком сделать нельзя. Но одного старания мало. Ты должен проникнуться материалом, научиться думать, как думаю я. Нет, гораздо лучше, иначе хорошего фильма не получится. Я в кино кое-что понимаю. Я прав, Дима?

– Абсолютно правы, – немедленно отозвался Суздальцев.

– Он вам разъяснит, он меня хорошо понимает, – похлопал Шаповалов продюсера по щеке. – Поэтому я его и нанял. Кстати, вы знакомы со своим будущим соавтором? – вдруг спросил он

Только сейчас Ромов вспомнил о том, что писать сценарий ему предстоит не одному, а в паре. Он посмотрел вокруг себя и увидел чету Шароновых. Удивительно, что он заметил их лишь сейчас. Они стояли в углу, и пили какой-то сок. Ромов внезапно поразился, до чего же они оба неприметные. Не упомяни о них Шаповалов, он бы долго их еще не обнаружил.

Ромов двинулся в сторону четы Шароновых, одновременно внимательно разглядывая мужчину. Было время, когда он им восхищался, мечтал познакомиться и даже подружиться. Его фильмам хотел подражать. Но когда Ромов сам начал писать сценарии, Шаронов куда-то исчез. И никто точно не мог сказать, что с ним и почему больше не работает для кино. Вернее, говорили разное: что он запил, что ударился в религию и даже ушел в монастырь, что повздорил с влиятельным лицом и дорога в искусство ему закрыта. Из этой череды слухов становилось ясно, что никто толком ничего о нем не ведает. А через некоторое время Ромов о Шаронове прочно забыл. И вот теперь эта неожиданная встреча.

Внешность Шаронова не произвела на Ромова сильного впечатления. Самое обычное лицо, никакой печати гениальности не просматривается. Другое дело супруга, чувствуется, что лет двадцать тому назад была красавицей. Правда, от былой красоты остался только слабый след, но и он производит какое-то магическое впечатление.

Ромов подошел к Шаронову.

– Здравствуйте, Андрей Васильевич! Нам с вами предстоит большая работа. Давайте знакомиться. Если вы не против, – сам, не зная, зачем и почему, добавил Ромов. Ему сильно не нравилось то, что он никак не может избавиться от робости в отношении этого человека. – Предлагаю выпить в честь знакомства.

Шаронов не отводил от Ромова внимательного взгляда, и тем самым еще больше вызывал в нем смущение.

– Полагаете, что совместная выпивка способна нас сблизить, – произнес он.

– Не знаю, но так принято, – растерянно пробормотал Ромов.

– Кем принято. Впрочем, не важно. Я не пью уже больше десяти лет. Поэтому давайте попробуем обойтись без алкоголя. Надеюсь, мы сможем без него и познакомиться. И лучше узнать друг друга. Как вы думаете? Кажется, вас зовут Евгений?

– Да, – подтвердил Ромов. – Давайте знакомиться без вина. – К ним подошла Марина. – А это моя подружка, Марина, – представил он.

Шароновы одновременно посмотрели на девушку, но никто из них ничего не сказал. Впрочем, Ромов почему-то был твердо уверен, что она им не понравилась. Он вдруг почувствовал острое жжение раздражения.

Но он ошибался. Внезапно лицо жены Шаронова расцвело в приветливой улыбке.

– Рада с вами познакомиться, Марина, – сказала она. – Надеюсь, мы с вами подружимся.

Девушка с некоторой настороженностью посмотрела на женщину. Она не совсем доверяла искренностью ее слов. Кажется, Ольга Анатольевна поняла ее состояние.

– Не беспокойтесь, у нас все получится. Иначе нам тут будет немного одиноко, У мужчин свои дела, а у нас должны быть свои.

– Это было бы здорово, – согласилась Марина.

– Все зависит только от нас.

– Мы такие разные, – вдруг проговорила Марина, и все одновременно посмотрели на нее, словно бы она произнесла нечто странное, не вписывающее в мизансцену.

Ромов вдруг подумал, что и он не ожидал от нее такого ответа. Так ли уж хорошо он знает женщину, которую почти ежедневно трахает вот уже полгода. Впрочем, вряд это для него важно.

Ольга Анатольевна положила свою руку ей на плечо.

– Разумеется, разные, тем интересней будет нам понять друг друга. Пока мужчины будут заняты делом, мы можем посвятить общению часть своего времени.

Шаронов подошел к Ромову.

– Нам надо будет с вами поговорить. Писать вдвоем сценарий всегда нелегко, а в данном случае речь идет о незнакомых людях. Извините, но сегодня я услышал о вас впервые.

– Я участвовал в написании сценариев к нескольким фильмам. Могу перечислить.

– Нет смысла, – покачал головой Шаронов, – я уже много лет не смотрю телевизор и не хожу в кино.

– Этого не может быть! – не поверил Ромов.

– Что тут невероятного?

– Я учился на ваших сценариях, по ним были сняты классные фильмы.

– Может быть, – задумчиво произнес Шаронов. – Но дело не в этом.

– Но тогда в чем же! Я не понимаю.

– Вряд ли это подходящее место для подобных разговоров.

– Как хотите, – с некоторой обидой проговорил Ромов. – И все же я никогда не понимал, почему вы бросили это занятие?

– Все очень просто. Человек занимается каким-то делом, пока видит смысл в своих занятиях. А когда он исчезает или возникает другой смысл, он перестаем им заниматься.

– Но у вас был настоящий успех. – Ромов хотел добавить и деньги, но в последний момент проглотил это слово.

– Был, – спокойно согласился Шаронов. – Но в какой-то момент он перестал меня интересовать. Я достиг этого рубежа. А какой смысл идти туда, где ты уже побывал. Как вы полагаете?

Ромов поймал на себе изучающий взгляд Шаронова. Этот разговор не слишком ему нравился.

– Тогда мне не совсем понятно, почему вы приняли приглашение… – Ромов повернул голову в сторону Шаповалова.

Несколько мгновений Шаронов молчал.

– Иногда у человека нет иного выхода. Подчиняться непреодолимым обстоятельствам – это тоже идти в правильном направлении. Хотя, разумеется, лучше, если они не возникают.

Ромов вдруг почувствовал, что разговор с каждой минутой напрягает его все больше и больше. Если такое начало сотрудничества, что будет дальше? Даже страшно предположить. Кто спорит, что Шаронов гений, но лучше было бы получить в напарники кого-нибудь попроще. Он знает немало ребят, которые неплохо бы справились с делом, но при этом с ними было бы несравненно легче. А этот вообще непонятно о чем говорит.

– Да, конечно, непреодолимые обстоятельства – вещь плохая, – пробормотал Ромов. Он не знал, что имеет в виду его собеседник, и не очень-то и хотел знать. Он думал, как ему себя вести в этой ситуации. С одной стороны Суздальцев, с другой Шаронов – два несовместимых между собой человека.

Но на этом его размышления завершились, к ним приблизился Шаповалов. За его спиной маячил Суздальцев, который не без беспокойства переводил взгляд с Шаронова на Ромова и в обратном направлении.

– Вижу, вы познакомились, – громко проговорил Шаповалов. По его виду было очевидно, что он изрядно пьян. Он положил им руки на плечи. Шаронов, хотя и мягко, но сделал шаг назад, и рука миллиардера, лишившись опоры, камнем упала вниз.

Тот посмотрел на него мутным взглядом.

– Нам предстоит большая работа, – произнес Шаповалов. – Это должен быть самый лучший фильм. Хотите, открою величайшую тайну. – Он поочередно посмотрел на сценаристов. – Я планирую выдвинуть этот фильм на Оскар. На меньшее я не согласен. И вы должны мне это обеспечить. Как?

В комнате повисла напряженная тишина. Все смотрели друг на друга и молчали. Только Суздальцев из-за спины Шаповалова делал Шаронову и Ромову какие-то знаки. Ромов пытался их понять, но не мог сообразить, что он должен сказать в ответ. На ум ничего не приходило, вернее, в голове пульсировала только одна мысль, что он так и не дождется своих денежек. Мало ли что взбредет в голову этому Шаповалову.

Шаповалов, не обращая внимания на Ромова, вдруг подошел к Шаронову.

– Я знаю, вы можете сделать то, что я хочу, Андрей Васильевич. Я вас очень прошу. Мне вот так нужен этот сраный Оскар, – провел он ребром ладонью по горлу.

– Извините, я не даю таких обещаний. Если это непременное условие, то я готов покинуть яхту прямо завтра утром.

– Андрей, – вдруг прозвучал голос жены Шаронова, – если это условие господина Шаповалова, ты должен с ним согласиться.

– С моей стороны это было бы крайне безответственно. К тому же не вижу в Оскаре ничего привлекательного. Среди награжденных им, не припомню ни одного приличного фильма,

– Причем, тут приличный или не приличный фильм, – проговорил Шаповалов. – Мне нужен Оскар, а уж за какой фильм – не важно. Хоть за самый плохой во Вселенной. – Он повернулся к Ольге Анатольевны. – Помогите мне, уговорите мужа. Я человек благодарный.

– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы добиться того, чего вы желаете, – заверила женщина.

– Вот это по-нашему! – одобрил Шаповалов. – Я хочу с вами выпить.

– Извините, но мы не пьем. Вы же не имеете в виду сок или чай.

Шаповалов с недоумением посмотрел на Шаронову.

– Совсем не пьете. В Америке у меня был знакомый мормон. Вы не принадлежите к их секте?

– Нет, к мормонам мы не имеем никакого отношения. Просто однажды решили, что не будем потреблять ничего из того, что вредит здоровью.

Шаповалов с сомнением покачал головой.

– А вот я потребляю все, что вредит здоровью. И чем сильнее вредит, тем больше потребляю. – Он обернулся к стоящему по-прежнему за его спиной Суздальцеву. – Плесни-ка мне, дорогой, – протянул он ему бокал.

Суздальцев подбежал к стойке, налил в бокал виски и вернулся к Шаповалову. Тот с нескрываемым удовольствием сделал большой глоток.

– Как можно не любить этот нектар? – с удивлением произнес он, любуясь бокалом с виски. – Внезапно он повернулся к Ромову. – А вы, молодой человек, надеюсь, выпьете со мной?

От волнения способность говорить внезапно исчезла у Ромова. Потребовалось несколько секунд, чтобы она восстановилась.

– С огромным удовольствием! – воскликнул он.

– Налей ему, – приказал Суздальцеву Шаповалов.

Суздальцев в прямом смысле застыл на месте.

– Я налью себе, – поспешно произнес Ромов.

– Я сказал: налей ему, – грозно повторил приказание Шаповалов.

Суздальцев снова бросился к стойке, плеснул в бокал виски и протянул его Ромову.

– Спасибо, – поблагодарил сценарист.

Суздальцев ошпарил его взглядом. И Ромов вдруг почувствовал, что просто так эта сцена ему не сойдет. Хотя он абсолютно ни в чем не виноват, наоборот, понимая, в какую ситуацию угодил продюсер, хотел обслужить себя сам.

Шаповалов поднес свой бокал к бокалу Ромова.

– Давай-ка, дорогой чокнемся. – Они чокнулись и выпили. – Ты-то обеспечишь мне Оскара? Только не ври. Как говорят в суде: говори правду и ничего кроме правды.

Ромов взглянул на миллиардера и вдруг ясно осознал, что тот совсем не шутит, для него это действительно важный вопрос.

– Я постараюсь изо всех сил.

– К черту твои старанья, стараются многие, а выходят у единиц. – Ты зачем мне его подсунул? – спросил Шаповалов у Суздальцева. – Никого лучше что ли не нашел?

– Он талантливый парень, – пробормотал продюсер.

Шаповалов снова отхлебнул из бокала.

– Какой же талантливый, на какого-то паршивого Оскара не может написать сценарий. Завтра найдешь мне другого.

– Где же я вам завтра найду, Георгий Артемьевич.

– Твое дело, если хочешь оставаться продюсером моего фильма.

Шаповалов шагнул вперед и внезапно чуть не упал. И только сейчас Ромов понял, что тот вдрызг пьян. С двух сторон к нему бросились Суздальцев и Алла. Все это время она молча стояла немного в стороне и наблюдала за происходящем. Вместе они повели, а точнее скорей потащили его к выходу.

Шаповалов немного упирался, но при этом позволял себя вести. Внезапно он оттолкнул своих сопровождающих.

– Мне нужен Оскар и вы мне его сделаете! – закричал он, стукнув себя кулаком по груди.

Движение оказалось для его состояния слишком резким, и он бы упал, если бы Суздальцев и Алла не успели его подхватить. Они увели его из кают-компании. На этот раз он не упирался.

– Думаю, на этом можем завершать наш вечер, – сказал Шаронов. – До свидания. Встретимся завтра, – сказал он Ромову.

– Встретимся, – уныло проговорил Ромов. – Мысль о том, что завтра утром его пребывание на острове может завершиться, вызывало у него отчаяние. – Пойдем, – кивнул он Марине. Взявшись за руки, они покинули яхту.

4

Шароновы спустились с корабля, и пошли по набережной. Давно стемнело, причем, темнота была такой плотной и густой, что на расстоянии в метр ничего нельзя было разглядеть. Даже море. Хотя оно и было совсем рядом, но не было видно; его присутствие выдавал лишь ритмичный плеск волн о берег.

Супруги молчали довольно долго, они медленно шли по тропинке, и казалось, что эта дорога может быть бесконечной.

– Ты мне ничего не желаешь сказать? – первой нарушила молчание Ольга Анатольевна.

– А разве ты не знаешь, что я хочу тебе сказать. К чему слова, если так все ясно.

– Нет, не ясно. – В ночной тиши ее голос прозвучал и слишком резко и слишком громко.

– Тогда ты права, есть причина для произнесения слов.

– Ты иногда бываешь невозможным человеком, – вздохнула женщина.

– Я знаю, но ты давно привыкла. Так что стоит ли об этом говорить? Говори о том, что у тебя на сердце.

– Ты хочешь завтра же отсюда уехать.

Шаронов слегка пожал плечами.

– А как ты думаешь, чего я еще могу хотеть. Когда я встал на путь, то сделал это не для того, чтобы с него сходить. И ты была уверенна в моей правоте. И все годы меня поддерживала, шла за мной.

– Ничего не изменилось, Андрюша, – тихо произнесла Ольга Анатольевна.

Шаронов посмотрел на нее.

– Тогда почему ты так напряжена?

– Потому что ты намерен все бросить.

– Мне давно не было так противно, как в этот вечер.

– Но ты же предполагал, когда сюда ехал, что тебя тут ждет.

– Не знаю, как-то за последние годы я отвык от таких представлений.

– Мы жили чересчур уединенно, – произнесла она. – Вернее, варились в собственной кампании.

– И вот вышли в свет, – усмехнулся Шаронов. – Хотя этот свет похуже любой тьмы.

– Послушай, если нам посылаются испытания, значит, это не просто так. Значит, настала пора пройти через них. Разве не ты много раз мне это повторял. Но сейчас, когда твои слова превратились в реальность, ты вдруг отступаешь. Разве не должны мы пройти все до конца. И ведь мы тут не случайны, наш мальчик…

– Если бы не он, я бы собрал чемодан и укатил домой, – прервал ее Шаронов.

– Ради него мы должны вытерпеть все. А я вижу, что ты к этому пока не готов.

Шаронов внезапно остановился.

– Да не готов, и это стало для меня большой неожиданностью. Мне-то казалось, что я приобрел ко всему подобному стойкий иммунитет. Когда уходишь так далеко в запределье, то возникает уверенность, что все земное, убогое, примитивное на тебя не влияет.

– А как оказалось? – с тревогой спросила жена.

– Я подвержен почти в той же степени влиянию низменного, как и прежде. Мы были уверены, что шли все эти годы вперед, а как выясняется, топтались на месте. Иногда мне, в самом деле, кажется, что в мире кроме иллюзии ничего не существует.

– Ты не прав, – порывисто произнесла Ольга Анатольевна.

– Не прав? В чем?

– В том, что все эти годы мы топтались на месте.

– Почему ты так уверенна?

– То, что ты сегодня испытал, это всего лишь первичная реакция на происходящее. Просто ты отвык от подобных эксцессов. Но вот увидишь, выдержка к тебе вернется. И ты убедишься, что эти годы прошли не впустую.

– Я предвижу большие сложности, конфликты.

– Наш мальчик, ради него… Помнишь, когда Суздальцев пришел к нам с этим предложением, то первая мысль, которая к нам пришла, – это посланник свыше.

– Первая мысль не всегда верная, – невольно улыбнулся Шаронов.

– А мне как раз кажется, что первая мысль самая верная.

– Вот видишь, у нас уже начались разногласия. Плохой признак.

– У тебя разыгралось воображение.

– Может быть, – задумчиво проговорил Шаронов.

– Ты не уедешь и сделаешь все, ради чего мы здесь? – спросила Ольга Анатольевна.

– Разве у нас есть выбор.

– Я рад, что ты так думаешь. Идем спать, уже пролетело полночи.

– Да, конечно, предчувствую, что завтра предстоит нелегкий день.

Они быстро направились в сторону виллы. Ольга Анатольевна шла и думала о том, что в ближайшем времени им предстоят нелегкие испытания.

5

Ромов вошел в комнату, взял со стола дорогой хрустальный графин и запустил его в стену. Графин рассыпался на мелкие осколки.

– Ты с ума сошел! – воскликнула Марина. – Зачем ты это сделал?

– Гори оно все синим пламенем. Ты слышала, этот боров намерен отправить меня завтра домой. – Ромов взял хрустальный бокал и отправил его по тому же, что и графин, маршруту. Бокал разбился о стену над кроватью и засыпал ее осколками.

– Идиот, как мы теперь будем спать? – закричала Марина. – Вся кровать в стекле.

– Поспим на полу, вон какой мягкий ковер. К тому же полночи уже прошло, осталось совсем чуть-чуть. А утром нас ужу тут не будет.

– Тебя просто заклинило на этой мысли.

– А тебя нет? – удивился Ромов. Он вдруг подумал, что Марина ведет себя как-то странно, не так, как по его представлению, должна себя вести.

– Мне тоже не хочется уезжать, но я привыкла к крутым поворотам в своей жизни.

– Когда же ты это успела?

– Тогда и успела.

– А почему не рассказывала?

– Не спрашивал, вот и не рассказывала. Зачем тебе это.

Она права, в самом деле, зачем, подумал Ромов. По крайней мере, сейчас уж точно не до нее. Будет желание, то как-нибудь потом расспросит.

– Ладно, – произнес Ромов, – спать нам негде, да и после всего этого цирка не заснуть, так что давай собирать сумки. Зря только их распаковали. – Внезапно Ромов снова взорвался. – Всегда ненавидел этих жирных котов! Они считают себя абсолютными хозяевами жизни. И им глубоко наплевать на всех, на весь мир. Они готовы засрать его своим дерьмом до самого верха. Иногда мне хочется взять пистолет и продырявить их толстые брюха. Ей богу жаль, что не представляю, где тут раздобыть оружие. Хотя бы пристрелил одного. Все равно, какой смысл возвращаться домой, приличной работы там все равно нет. А корячиться за гроши, с меня хватит.

Марина села на стул.

– Что же тогда ты намерен делать?

– Да откуда я знаю! – снова заорал Ромов. – Буду сутенером. Стану находить для тебя богатых клиентов, а деньги пополам. А что такого, я знаю людей, которые этим промышляет. И хорошо живут. По крайней мере, не сравнить с тем, как я. Ты согласна?

– Я приехала в Москву не для того, чтобы стать проституткой. Проституткой я могла быть и у себя дома.

– Ты приехала в Москву, чтобы стать великой актрисой.

– Вовсе нет, я трезво оцениваю свои возможности. А вот ты…

– Что я? – встрепенулся Ромов.

– Ты всегда витаешь в облаках. Надоело.

– Что значит, надоело? – изумился Ромов.

– А то значит, что я не поеду с тобой.

– Как так?

– Разве я не понятно сказала?

– То есть ты останешься тут.

– Ты правильно меня понял.

– Любопытно. – Ромову, в самом деле, стало любопытно. – И что ты тут будешь делать?

– Понятие не имею. Я только знаю одно: в любом месте можно найти для себя какое-нибудь дело.

– И какое?

– Да хотя бы полы мыть.

– Ты – полы, – захохотал Ромов.

– Когда я приехала в Москву, то первые полгода как раз и мыла полы. И, как видишь, ничего, не умерла. И все при мне осталось.

– Это точно, – согласился Ромов. С удивлением он вдруг обнаружил, что в нем закипает желание. Вроде бы ни к месту, да что делать, оно же не спрашивает, когда возникнуть. Он подошел к ней почти вплотную. – Значит, решила остаться?

– Решила, так что свою сумку собирай сам. Я тебе не помощница.

– Это глупо, что ты тут будешь делать. У тебя же и денег нет.

– Немного есть, я скопила.

– Не знал.

– Так что как-нибудь некоторое время протяну.

– А что будет, когда они кончатся?

– Жизнь что-нибудь пошлет. Я давно заметила: как только у меня кончаются деньги, сразу что-то возникает на горизонте. В последний раз ты возник. Я тогда без гроша сидела, не знала, чем заплатить за комнату. Хозяйка грозилась выселить.

– Вот значит, что бросило тебя в мои объятия, – пробормотал Ромов.

– Не только.

– Неужели еще что-то.

– Ты мне понравился.

– А если бы не понравился?

– Тогда бы не бросилась. Нашелся бы другой, который понравился. Кроме тебя ко мне еще тогда двое клеились.

– Но теперь, как я понимаю, наши пути расходятся.

– Получается, что так.

– Но напоследок надо хорошо потрахаться, чтобы надолго запомнилось.

– Нет настроения. К тому же тебе надо сумку собирать. А запомнишься, ты мне и так надолго. Пойду спать. Из-за тебя придется все постель перебирать, а то вопьется в тело осколок.

Марина встала и, не обращая взимания на Ромова, направилась к кровати.

6

Ромов проснулся оттого, что кто-то грубо тряс его за плечо. Он отрыл глаза и увидел нависающее над ним лицо Суздальцева.

– Ты чего это спишь в кресле? – удивился продюсер.

Ромов обвел глазами комнату. И сразу вспомнил все.

– Тут удобней, – буркнул он.

– О вкусах не спорят. А сумку собрал?

– Долго что ли. А что пора?

Суздальцев задумчиво посмотрел на него.

– В нашем деле никогда не знаешь, когда надо ее собирать. Вот что, любезный Евгений, я хочу тебе сказать. Я с этим олигархом уже месяц по миру кочую. И немного его изучил. Мужик капризный, привык, что все его желания исполняются. Но переменчивый, сегодня одно, завтра другое. Когда он проспится, попробую с ним переговорить. Замолвлю за тебя слово. Если, конечно, хочешь остаться.

– Хочу! – аж подался всем телом вперед Ромов.

Суздальцев усмехнулся. В отличие от Шаронова, если умеючи, то этим парнем управлять совсем легко. Как куклами-марионетками.

– Тогда помни, кто тебя сюда привез и кто тебе тут помогает.

– Я помню. Ты не беспокойся, я понимаю, как много ты для меня делаешь.

– Уверен, что понимаешь?

Ромов энергично закивал головой.

– Будем считать, что ты меня убедил. – Суздальцев оглянулся вокруг. Его взгляд упал на рассыпанные по полу осколки графина. – Вижу, у вас тут веселенькая была ночка.

– Мы немного повздорили, – признался Ромов.

– И где твоя красавица сейчас?

– Не знаю, – пожал плечами Ромов. – Где-нибудь на острове.

– Я понимаю, что не на льдине, – захохотал продюсер. Он вдруг подумал, что ссора этих голубков вполне может быть полезна ему. Эта Марина очень даже ничего. И почему бы ему не закрутить на время пребывания в плавании с ней роман. Он тут один оказался без женщины. И уже начинает испытывать по этой причине дискомфорт, который будет только усиливаться. Да и вообще Ромов еще не заработал на то, чтобы обладать такими красивыми женщинами. Пусть-ка сначала хорошо потрудится, а уж потом трахает подобных телок.

– Слушай, Дима, я тебя хочу спросить, эти разговоры про Оскара, серьезно?

Суздальцев несколько секунд молчал.

– Я и сам хотел бы знать. Он уже несколько раз заводил про Оскара разговор. Сначала думал, что это просто глупая блажь, но в последнее время он что-то стал часто повторяться. Я знаю, что в последнее время он много раз бывал в Голливуде. Там он эту заразу, наверное, и подхватил.

– Но ты же понимаешь…

– Понимаю, – резко прервал его Суздальцев. – Пусть говорит. Наша задача срубить бабки. А что будет дальше, нас не касается. Разве не так?

– Так. А если он не заплатит, если Оскара не получим.

Суздальцев раздумывал, говорить ему или не говорить. Пожалуй, стоит сказать, пусть зарубит на своем носу, где его место.

– Вот для того я и пригласил Шаронова. Если кто и может написать сценарий для Оскара, так это он. Теперь тебе все понятно.

– Не все. Тогда зачем пригласили меня?

– Это было его требование – два сценариста. Теперь все, наконец, понял.

– Теперь – да.

– Вот и прекрасно. – Суздальцев взглянул на часы. – Надеюсь, что он уже очухался. Пойду с ним поговорю. А ты жди результата.

Суздальцев вышел из комнаты. Вряд ли, Шаповалов, в самом деле, пробудился, после загула он отсыпается очень долго, думал продюсер. И когда он только успевает свои миллиарды зашибать. Или в его ситуации они уже сами в его карман плывут? Но если он еще дрыхнет, не поискать ли ему Марину. Вполне возможно, что после ссоры с Ромовым, она нуждается и в утешении и в покровителе.

7

Марина выскользнула из комнаты под аккомпанемент громкого храпа Ромова, который тот издавал со своего кресла. Из-за неудобной позы, он всю ночь громко храпел, доводя ее до исступления. У нее возникло желание ударить его, дабы прекратилось это давление на ее барабанные перепонки, из-за которого не могла заснуть.

Впрочем, храпел он иногда и раньше. Но, несмотря на сильное раздражение, ни разу она не высказывала ему свое неудовольствие. Это было бы слишком рискованно, ведь Ромов для нее был единственной ниточкой, способной вытащить ее из той пропасти, в которой она пребывала. Сначала, когда у них завязались отношения, она ощутила прилив надежды, ей казалось, что наконец-то она нашла того человека, который поможет реализовать ее чаяния. Но быстро поняла, что он сам пребывает в ненамного лучшей ситуации. И ему самому нужен кто-то, кто бы помог.

Марина бы бросила его, если бы не одно небольшое обстоятельство, в какой-то момент она почувствовала, что привязалась к нему. Очень скоро они зажили практически как семейная пара; так совершенно неожиданно у нее возник семейный очаг. Она даже начали готовить, чего раньше никогда не делала. Причем, это не только получалось хорошо, но сами кулинарные занятия, к ее большому удивлению, ей понравились. И она с удовольствием проводила время у плиты.

Все было бы, если не хорошо, то уж точно не плохо, если бы не одно обстоятельство, она не видела своего будущего. А не видела, потому что его было. Вернее, оно было, но таким безрадостным, что иногда ей хотелось просто выть. В последние месяцы они жили исключительно на те гроши, что она зарабатывала, снимаясь в массовках и малюсеньких эпизодах. Чтобы получить эти деньги, приходилось тащиться на съемочные площадки в любую погоду, пребывать там в ужасных, часто в антисанитарных, условиях, терпеть издевательства продюсеров и режиссеров, унижаться, прося, чтобы пригласили в следующий раз. Иногда ей хотелось все бросить. Но что делать дальше, она не представляла. О возвращение в свой маленький городок, где от скуки даже голуби улетали оттуда, не хотелось и думать. Хотя там ее ждала комфортабельная квартира, друзья и знакомые, пара парней, готовых в любую минуту жениться на первой красавице их района. А что потом, беспросветное существование, роль жены и матери при спивающемся муже, так как других мужей там почти нет. То, что это будет именно так, Марина не сомневалась; у всех ее замужних подруг судьба сложилась подобным образом. Именно от этой страшной участи и уехала однажды она всего лишь с двумя сумками в руках. С тех прошло уже несколько лет, но никаких обнадеживающих перемен жизнь ей так и не подарила.

Марина шла по набережной. Когда она сюда приехала, у нее и в мыслях не было ни ссориться, ни тем более уходить от Ромова. Наоборот, впервые за последнее время затеплилась надежда, что все скоро переменится. Но когда Шаповалов громогласно объявил, что собирается отправить его назад, что-то оборвалось в ней. Она ясно осознала, что ей снова ничего не светит. И предстоит вернуться к прежней тяжелой борьбе за существование. От одной этой мысли ее всю передернуло.

У нее не было никакого плана, она вообще не строила никогда никаких планов. И перед их ссорой, у нее не было намерений уйти от Ромова. Но когда случилось то, что случилось, то вдруг поняла, что давно ждала этого момента. Для нее наступила минута нового поворота на дороге жизни. Вот только куда поворачивать, она даже близко не представляет.

Впереди замаячил белоснежный корпус яхты. Она остановилась, наблюдая за тем, что на ней происходит. Но наблюдать было не зачем, так как на ней ничего не происходило. Марина не обнаружила на палубе ни одного человека, хотя время уже не такое и раннее. К тому же ей захотелось есть; утром у нее всегда просыпался самый сильный аппетит. Невольно она вспомнила о горе снеди, которая осталась в кают-компании. А что если тихонько туда пробраться и полакомиться.

Марина стала по трапу подниматься на палубу. Внезапно кто-то больно схватил ее за руку и завел за спину. От боли она завопила благим матом.

Ее руку не отпустили, но вернули на определенное природой место. Это позволило рассмотреть того, что держал ее. Это был парень почти двухметрового роста. Несмотря на жару, одет он был в темную рубашку и темные брюки. Под мышкой у него висела кобура с выглядывающим из нее револьвером.

– Ты куда, красавица? – поинтересовался парень.

Марина сообразила, что вероятней всего это охранник. Не может же такой человек, как Шаповалов, почивать без охраны. А по своему опыту она знает, что с этой публикой лучше не шутить, с юмором у них туговато. Она решила сказать правду.

– Хотела посмотреть, осталась ли еды от вчерашней вечеринки, – прояснила она.

Ее слова вызвали у охранника взрыв смеха.

– У нас еда не остается, ее тут же выбрасывают, – снисходительно пояснил он.

Марина представила, сколько же еды было выброшено. Да они с Женькой за неделю в два раза меньше съедали. Почему-то этот факт вызвал у нее прилив раздражения.

– Тебя что не кормят здесь? – спросил охранник.

– Не кормят, – огрызнулась Марина.

– По тебе не заметно, вот какие титьки, – хохотнул он, выказывая явное намерение провести их ревизию рукой.

Марина подалась назад, и снова закричала; мощная ладонь парня так сильно сжала ее запястье, что боль мгновенно пронзила все тело.

– Что тут, черт возьми, происходит?

Марина обернулась на голос; прямо на нее в одних трусах надвигался Шаповалов. То были именно трусы, а не плавки, самые обычные трусы, которые носят миллионы обычных людей.

– Да вот, задержал, – пояснил охранник. – Хотела попасть на яхту.

– И зачем она хотела попасть на яхту? – окинул ее взглядом Шаповалов.

– Сказала, что проголодалась и хотела поесть то, что вчера оставалось.

– Ба, да ты девочка голодная! – воскликнул миллиардер. – Он снова окинул Марину внимательным взглядом. – Скажи, чтобы ей принесли поесть, – бросил он охраннику. – Пойдем, дорогая, – обнял Шаповалов девушку за плечи.

Они вошли в ресторан, который всего несколько часов назад казалось был навечно забрызган вином, соком, усеян упавшими с тарелок кусками еды. Сейчас ничего этого не было и в помине, помещение сияло идеальной чистотой, словно тут потрудился целый отряд золушек.

Шаповалов плюхнулся на стул. Озаботиться тем, чтобы одеть на себя еще что-нибудь, он явно не собирался. Такое поведение мужчины Марине не нравилось. Тем более демонстрировать далеко не молодое, весьма обрюзгшее к тому же обильно волосатое тело, не стоило, никаких приятных эмоций этот стриптиз вызвать не мог. Но Марина прекрасно сознавала, что не она пишет сценарий того, что должно было сейчас произойти.

– Ты садись, – показал Шаповалов на стул. Марина немедленно выполнила его указание. – Значит, голодна?

– Да, – подтвердила она.

– А почему не поела на вилле со своим хахалем? Всем должны приносить еду в номера. Или вам не носят? К черту выставлю прислугу.

– Носят, – поспешила заверить Марина. – Но я ушла от него.

– От этого сценаришки.

– Да.

– И когда?

– Сегодня утром.

– С чего это вдруг?

– А надоело. Сколько можно, все одно и то же. Никакой перспективы. Думала, ему хотя бы тут повезет, а вы собираетесь его отправить домой.

– А ты домой не хочешь? Тогда что же ты намерена делать? У меня тут, девочка, не приют, а быть моим гостем рылом не вышла. У меня здесь до тебя на яхте премьер-министр гостил. Правда, маленькой, но все же целой страны. А у тебя, что за статус?

Марина ощутила небывалое волнение. Она сама не знала, почему, но интуиция подсказывала ей, что если сумеет найти сейчас правильную линию поведения, то это может круто повернуть всю ее судьбу. Она почти никогда не анализировала ситуацию, а просто подчинялась возникающему внутри нее импульсу. Вот и теперь решила поступить точно также. Хуже все равно не будут, хотя бы потому, что уже некуда. Не бросит же этот человек в трусах ее на съедение акулам. А все остальное она как-нибудь переживет.

– Подумаешь премьер-министр, – пренебрежительно дернула она плечом. – Их в мире столько, а я одна. Я думала, у вас тут бывает более приличная публика. Стыдно за вас.

Оба одновременно замерли. Шаповалов от удивления, вызванного ее наглостью, она – от испуганного ожидания его реакции на эту наглость. Марина понимала, что сейчас самое время позвать охранников и вышвырнуть ее с яхты, а заодно и с этого райского островка, куда она уже никогда не попадет.

– Смотри-ка, – произнес Шаповалов. В его голосе прозвучало что-то похожее на удовольствие. – Слушай, детка, то, что ты ушла от своего дружка, это понятно. А вот куда ты от него направилась?

Марина снова напряглась. У нее усиливалось чувство, что каждое ее слово становится на вес золота. Она должна ему ответить то, что он хочет от нее услышать. Только так она может на что-то рассчитывать.

– Не имею никакого представления, я просто ушла в никуда. Жизнь всегда куда-нибудь да выводит. Вот и решила посмотреть, куда приведет она меня на этот раз.

– И не страшно?

– Страшно немного, – призналась Марина.

– Да ты совсем, как я. Я тоже так поступал, шел в никуда. И видишь, докуда дошел. Как тебе моя поступь?

– Неплохо, – одобрила Марина.

В ресторан вошел стюард, неся на подносе завтрак.

– Ешь, – встал Шаповалов. – Распоряжусь, чтобы тебе выделили на яхте отдельную каюту. Мы еще поговорим. – Он быстро вышел из помещения.

Марина посмотрела на завтрак и почувствовала, что у нее начисто пропал аппетит.

8

Шаповалов с аппетитом поглощал завтрак. Поесть он всегда любил. Но долгое время это никак не отражалось на его габаритах, он сохранял природную стройность. Но с какого-то времени вдруг стал замечать, как стремительно расплывается его фигура. Чтобы остановить разрастание своего тела вширь, он посадил себя на диету. Но она его так досаждала, что вскоре он плюнул на нее, и с прежним пылом набросился на еду. В конце концов, при его деньгах можно позволить себе иметь выпуклый живот и жирную шею. Таких как он люди не любят в любом виде, и им завидуют; даже если у них будет внешность Аполлона и телосложение Геркулеса, они непременно найдут десятки изъянов. Так зачем же стараться держать себя в узде.

Дверь отворилась, и в комнату кошачьей походкой вошла Алла. Шаповалов посмотрел на нее. Вот кто ограничивает себя в еде. И, между прочим, правильно делает; если у него главный капитал – это его капиталы, то у нее – фигура. И ее надо беречь и дорожить, как ценным произведением искусства. И надо отдать должное этой цыпочке, как иногда в ласковое минуты называл он ее, она это не только отлично сознает, но и замечательно реализует в жизни. Они знакомы уже год, и за этот период он не заметил в ней ни малейших изменений. Лицо все такое же свежее, не кожа, а глянец, а на теле ни единой жировой складочки, словно бы все лишнее удаляет ножом.

Шаповалов вспомнил, как впервые ее увидел. Это было на показе мод в Париже. Едва она появилась на подиуме и прошла мимо него со своей кошачьей грацией, он понял, что хочет ее. Высокая – выше его на целую голову, стройная и при этом с большой грудью – редкое сочетание, которое в одно мгновение решило для него все. В тот же вечер он пригласил ее поужинать с ним.

Их беседа оказалась сугубо деловой. Алла сразу поняла его намерения и решила себя продать подороже. И весь вечер они обсуждали будущее соглашение, которое, если абстрагироваться от деталей – свелось к одному пункту – она предоставляет в его полное и безраздельное распоряжение свое великолепное тело, а он взамен обеспечивает ей роскошную жизнь. Встали они из-за стола очень довольные друг другом и спокойно разъехались по домам. В тот вечер ему даже не захотелось овладеть ей – больше грела сама мысль, что он теперь хозяин такого сокровища.

У Аллы был контракт с известным модельным агентством. Вначале его хозяин не хотел слышать об его разрыве – опытный взгляда Шаповалова не ошибся, мгновенно определив ценность этой девушки. А потому он предвидел такой оборот событий. Но когда его адвокат назвал сумму отступного, вопрос был урегулирован в одно мгновение.

И до сих пор у него не было причины жалеть о своем весьма дорогом приобретении. Алла оказалась не только замечательной любовницей, она была достаточно воспитана, образована, обладала хорошим вкусом, чтобы он мог показываться с ней в приличном обществе. Появление же с такой красавицей сразу же повышало его котировки, по крайней мере, у мужской половины. Эта женщина говорила о нем, о его возможностях больше, чем статьи в престижных журналах, которые стоили ему бешеных денег. Алла тоже стоила бешеных денег; тратить она их умела ничуть не хуже, чем перемещаться по подиуму. Но он не скупился; с его точки зрения она того заслужила. А коли так, пусть получит.

Но в последнее время Шаповалов кожей чувствовал, как что-то изменилось в ее поведении, в их отношениях. Внешне все шло, как и шло, но вот начинка их стало немножечко другой. Ему стала казаться, что Алла хочет чего-то большего, чем просто быть его подругой, даже, несмотря на умопомрачительные траты на нее. До сих пор они ни разу не обсуждали ее статус; его эта тема совершенно не интересовала, и он не собирался ничего менять, а Аллу, если и интересовала, то она не решалась ее поднимать. Но однажды она внезапно возникла. Правда, как и возникла, так быстро же исчезла. Но он запомнил этот мимолетный эпизод, потому что был уверен, что все произошло не случайно, а прорвалось затаенное.

Они находились в одной кампании, где Алла встретила свою знакомую по модельному агентству. В свое время ее тоже выкупил из этого рабства поклонник. Шаповалов неплохо знал его, хотя их бизнесы никогда не пересекались. И был не слишком высокого о нем мнения. Но он видел, как оказалась Алла неприятно поражена, когда узнала, что ее бывшая коллега по подиуму замужем за этим человеком.

В тот вечер у них состоялся разговор. Длился он не более двух минут, но такой раздраженной и злой Шаповалов Аллу еще не видел. Сказать ему напрямую то, что хотела, она не осмелилась, к тому же быстро взяла себя в руки и снова стала обычной. Но дело было сделано, Шаповалов уже знал, что на самом деле чувствует и о чем думает его подруга. Некоторое время он даже раздумывал над тем, а не отправить ли ее в отставку, дав приличного отступного. Но все же решил, что этот момент еще не пришел, сделать это он всегда успеет. К тому же он, пусть и без большой радости, но все же признавался себе, что до какой-то степени к ней привык. И хотя по его убеждению это вовсе не повод, чтобы не прогнать ее, пока этого не сделает. Но такая мысль поселилась в нем уже прочно, и оставалось ждать момента, когда она превратится в руководство к действию. Ему было даже любопытно, когда это произойдет.

– Я встретила на яхте эту девицу второго сценариста. Она ела. Что она тут делает?

Вопрос был задан абсолютно безучастным тоном, в нем даже не слышалось любопытства, но Шаповалов давно знал, что Алла хорошая актриса и умеет надевать на себя разные личины. Сейчас она играла роль человека, который интересуется вопросом исключительно ради чистой формальности. Но он был уверен, что дело обстоит совсем не так, и присутствие на корабле той девушки сильно интересует ее.

– Эту девушку зовут Мариной, – пояснил Шаповалов. – И она больше не девушка второго сценариста, сегодня утром она ушла от него. По крайней мере, так она мне сказала.

– Она встречалась с тобой?

Шаповалов заметил в ее глазах беспокойство.

– Что в этом особенного?

– Тебя желают видеть известные политики, бизнесмены, большие чиновники. Но далеко не всем им это удается. А эта девушка так легко к тебе пробралась.

Шаповалов усмехнулся, он подумал, что в словах подруги есть доля истины. В самом деле, этой Марине сказочно повезло. Но должно же в этом мире кому-то везти.

– Должно быть она везунчик.

Алла поменяла позу. Ее длинные голые ноги приблизились к его коротким волосатым и тоже голым ногам.

– И что ты решил?

– Ты о чем?

– Да о ней, – слегка поморщилась Алла.

– Что тебя так волнует этот вопрос?

– Совсем не волнует, – сделала вид, что обиделась Алла. – Но мы будем на яхте жить тесным кругом, надо же знать, насколько он тесен.

– Я разрешил ей здесь остаться. Пусть побудет.

– Зачем?

– Не знаю, – задумчиво произнес Шаповалов. – Посмотрим. Иногда вроде бы не нужный человек, а может пригодиться.

– Не представляю на что, – пожала плечами Алла.

– Да тебя просто заклинила на ней, – поддел ее Шаповалов.

– Вот еще. Но когда я не понимаю мотивы твоих поступков, мне хочется их выяснить. Вот, собственно, весь интерес.

Шаповалов улыбнулся. Как ловко она вывернулась, оказывается, ее интересует он, а не эта деваха. Все же в уме ей не откажешь. Наверное, это хорошо. Этот вопрос он задавал себе неоднократно, но к окончательному выводу так и не пришел. Иногда ум подруги вызывал у него опасение, иногда, наоборот, радовал.

– А вдруг я и сам не знаю мотивы своих поступков. В своей жизни я много раз поступал определенным образом и лишь через некоторое время понимал, зачем же я так сделал. И, между прочим, часто это были мои лучшие действия. А вот когда я долго чего-то готовил, обдумывал, то нередко совершал ошибки. Вот и с кино я точно также поступил, вдруг захотелось мне сделать фильм про себя, захотелось, чтобы он получил бы самый известный приз. Потому и собрал тут теплую кампанию.

– Я не в восторге от этой твоей идеи, – заметила Алла.

– Знаю, – кивнул головой Шаповалов. – Но в этом, как и в любом другом деле для меня важно, чтобы в восторге был бы я. Странно, что мне приходится тебе это говорить.

– Извини, больше не придется. – На миг девушка недовольно сжала губы, но тут же разжала их.

Но Шаповалов успел заметить эту мимолетную ее гримасу, и ему она не понравилась.

– Надеюсь, – тихо произнес он. Но Шаповалов не сомневался, что она прекрасно расслышала его слова. Расслышала и запомнила.

– Когда приезжает твой сын? – спросила Алла, чтобы перевести разговор на другую тему.

– Завтра. При последней встрече вы¸ кажется, не очень поладили.

– Он не простой мальчик.

– Он уже не мальчик, а юноша. Ему совсем скоро исполнится восемнадцать. Но ты права, он не простой. – Шаповалов задумался. – Но я надеюсь, вы сумеете найти общий язык.

– Постараюсь.

К Шаповалову пришла вдруг одна странная мысль. А что, можно попробовать. Впрочем, он еще об этом подумает.

– Ладно, иди, мне надо поработать. Встретимся позже.

Алла встала и молча вышла из каюты. Не настал ли момент для принятия решения, мелькнула у Шаповалова мысль?

9

Впрочем, уже через минуту он забыл об Алле. Несколько дней Шаповалов не занимался делами и сейчас решил, что пора уделить им некоторое время. В последнее время он заметил за собой одну черту – если раньше он мог работать чуть ли не по шестнадцать часов подряд, то с какого-то момента даже двух-трех часовой рабочий день стал казаться ему чрезмерным. Сначала он не придавал этому обстоятельству большого значения, но затем оно стало беспокоить его все сильней. Он попытался переломить ситуацию, заставлял себя надолго погружаться в работу. Но вскоре понял, что из этого ничего путного не выходит, былая работоспособность, благодаря которой он победил множество конкурентов, словно жена, покинула его. В какой-то момент что-то безвозвратно изменилось в нем; он слишком привык к роскошной жизни, и она его отучила от напряженного труда.

Но Шаповалов быстро решил, что нет смысла паниковать по этой причине; разве не для того, он работал как вол, чтобы однажды наступил момент, когда можно было бы безраздельно и безгранично наслаждаться результатами своего труда. За эти годы он накопил огромный опыт, знания. И разве они не полноценная замена трудолюбию. Он всегда был уверен, что жизнь устроена на редкость мудро, и одно замещает другое. Не все это понимают, а вот он знает. Потому-то и входит в первую сотню самых богатых людей на планете. До сих пор он помнит тот беспредельный восторг, когда впервые попал в этот заветный список. Он праздновал свое триумфальное вхождение в этот клуб недельным загулом, стоившим ему умопомрачительных средств. Но нисколько об этом не жалел, такое событие следует отмечать по-царски. Ведь если подумать, это огромное достижение; на земле топчутся более шести миллиардов человеческих существ, а он оказался среди первой сотни самых обеспеченных.

Шаповалов положил на колени ноутбук и стал внимательно изучать присланные ему письма и документы. И чем больше он это делал, тем меньше ему нравилось то, что он читал. В последнее время он предпринял ряд крупных вложений. Причем, когда их совершал, то понимал, что до конца не просчитал все риски. Раньше бы он непременно это сделал бы, но теперь не мог заставить себя анализировать ситуацию столь же всесторонне и интенсивно. К тому же он безотчетно верил, что судьба его хранит. Ведь до сих пор он не совершил ни одной крупной ошибки. Случались неудачи, потери, но на фоне выигрышных сделок они казались мошками по сравнению со слоном. И с некоторых пор он уповал не столько на анализ, сколько на не покидающую его удачу. А если она возьмет, да отвернется от него? Иногда у него даже возникала странная мысль надо бы успеть умереть раньше, чем это случится. Видеть, как тебя покидает фортуна – зрелище не для него. Он никогда не любил оружие, но однажды под влиянием внезапно возникшего импульса, приобрел пистолет. И с тех пор возил его собой. Кончать жизнь самоубийством он не собирался, он вообще не понимал, как на это решаются люди. Но мысль о том, что раз это делают другие, может сделать и он, периодически вспыхивала в сознание, внося в него некоторую сумятицу. И она мешала ему чувствовать себя счастливым, как он привык, на все сто процентов.

Шаповалов уже больше часа сидел за компьютером, ничего страшного за это время он не узнал, но дела на этот раз шли как-то вяло, словно застревали на кочках. И это не могло ему нравиться. Раздался стук в дверь, и Шаповалов не без удовольствия отложит ноутбук; есть повод, чтобы немножко отвлечься от неприятных и тревожных мыслей.

В каюту вошел Суздальцев. Особой симпатии Шаповалов к нему не испытывал. Он уважал его за деловую хватку, но с его точки зрения это был слишком мелкий человек. Его судьба – заискиваться всю жизнь перед сильными мира сего. Такие людишки нужны и полезны, но вот уважения не заслуживают. Им никогда не сотворить по-настоящему больших дел.

– Георгий Артемьевич, могу я с вами поговорить? – спросил продюсер. Голос его как всегда, когда он говорил с Шаповаловым, звучал заискивающе.

– А чего не можешь, садись и говори.

Суздальцев сел напротив Шаповалова.

– Я хотел с вами поговорить по поводу Ромова.

– Ромов? – наморщил лоб Шаповалов. – А это тот придурок, от которого ушла сегодня баба.

– Вы знаете об этом? – удивился Суздальцев.

– Она приходила ко мне. Просила оставить ее здесь?

– И что вы решили?

– А пусть остается, – пожал плечами миллиардер. – Тарелку супа пока еще я могу ей обеспечить.

Суздальцев коротко хихикнул, давая понять, что оценил юмор Шаповалова.

– А что вы решили по поводу ее бывшего бой-френда?

– А что я должен был решать? – снова наморщил лоб Шаповалов.

У Суздальцева мелькнула мысль о том, что он напрасно затеял этот разговор; тот уже забыл о своем желании выгнать его. Но теперь придется идти до конца.

– Вы хотели его отправить назад.

– Если хотел, надо отправить, – равнодушно оборонил Шаповалов.

– Это ваше окончательное решение?

– Не существует такого окончательного решения, которое невозможно изменить. Не мямли, говори, что хочешь сказать. Ухо за это я тебе не откошу.

– Я вас уверяю, Ромов талантливый сценарист. Я не случайно среди многих отобрал его. У него просто не было возможности по-настоящему проявить себя.

– И не будет. Возможность надо создавать самому. Я так всегда поступал. И вот видишь результат.

– Да, конечно… – Суздальцев почувствовал растерянность. Но таких, как вы, в мире единицы.

– Чепуха, таких, как я, полно. Я всего лишь был порасторопней других. Вот что, дорогой, скажи, какой у тебя интерес к этому Ромову? Только учти: надо либо врать, но так, чтобы ложь больше походила на правду, чем сама правда, либо говорить правду. Я всегда придерживаюсь этого правила. И оно меня почти никогда не подводило.

Суздальцев почувствовал раздражение. И кто его тянул за язык. Внезапно он решился последовать совету Шаповалова и сказать чистую правду.

– Вы правы, я не случайно пригласил его в ваш проект. В жизни очень полезны преданные тебе люди. А для этого нужно, чтобы они как можно сильней зависели бы от тебя.

Суздальцев не без тревоги ждал реакции Шаповалова на свои слова. Но тот молчал, и беспокойство продюсера росло с каждой минутой.

– Ты верно рассудил, – вдруг произнес Шаповалов. – Считай, что этот вопрос мы утрясли. Пусть твой Ромов остается. И вообще, пора начинать.

– Сценаристы готовы. – Чувство облегчения было таким сильным, что Суздальцев готов был пуститься в пляс. Он настолько осмелел, что решил затронуть еще более щекотливый вопрос – о Шаронове. – Я хотел бы с вами обсудить кандидатуру Шаронова, – сказал он.

Шаповалов вдруг резко поднял голову и в упор посмотрел на продюсера.

– В чем вопрос?

– Вы уверены, что он тот человек, который вам нужен? – Шаповалов продолжал все так же смотреть на Суздальцева, и тот снова ощутил неловкость. – С ним нелегко совладать, у него свои представления в отношении некоторых предметов. Не вызывает сомнений его большой талант, но…

– Шаронова не трогай, он будет работать над этим проектом. Я так решил с самого начала. Радуйся, что позволил тебе выбрать второго автора. Ты рад?

– Рад, – выдавил из себя Суздальцев. Он вдруг почувствовал себя таким униженным, каким не чувствовал очень давно.

– Вот и радуйся, что рад, – усмехнулся Шаповалов. – Если нет больше вопросов, иди. Сегодня начинаем, скажи своим сценаристам. Пусть будут готовы. И пусть все перебираются на жительство на яхту.

Суздальцев быстро встал, ему хотелось, как можно скорей покинуть каюту Шаповалова.

– Обязательно передам, – сказал он.

10

Алла медленно двигалась по палубе Ее взгляд внимательно фиксировал проплывающие мимо предметах. Внешне она выглядела как обычно, то есть великолепно – невероятно красивая женщина с ослепительной улыбкой. Но внутри царила совсем другая атмосфера. К перепадам настроений своего любовника она привыкла давно и научилась их отмечать, как барометр перемену погоды. И сам по себе состоявшийся разговор с Шаповаловым ее не сильно беспокоил. Случалось и не такое. А вот появление Марины – это уже плохой признак. Она обратила внимание на нее еще вчера, но, узнав, что она является подругой молодого сценариста, успокоилась. Вряд ли Шаповалов попытается отбить ее у него – он пригласил этого парня для работы и потому не станет, таким образом ему мешать. Но теперь ситуация резко изменилась, Марина ушла от сценариста. Что там у них случилось, ей нет до этого ни малейшего дела, зато есть дело до того, что Шаповалов вместо того, чтобы отправить ее восвояси, взял да и пригрел.

Алла почти не сомневалась, что эта бывшая подруга сценариста представляет для нее серьезную опасность. Если даже пока у Шаповалова нет на нее видов, они могут появиться в любой момент. Вчера она особенно ее не рассматривала, но ее опытному взгляду этого и не надо, чтобы понять, что эта особа более чем привлекательна. Она могла бы даже сделать карьеру в модельном бизнесе. Конечно, надо кое-что подправить, особенно в фигуре, сбросить с пяток килограммов. Но это все не так уж и сложно.

От Марины мысли Аллы снова переместились к Шаповалову. Они вместе уже год, но что изменилось в ее жизни? Внешне много чего, кого только она не повидала за этот период. Но едва ли не каждый день она вставала с мыслью – а не последний ли он? Ей стоило огромных усилий не выдавать себя, быть милой, нежной, ласковой – такой, какой ему она нравилась. Но эта постоянная необходимость угождать любым его капризам и прихотям приводила ее бешенство. Как и его пристрастие заниматься сексом в самых неподходящих местах. Пару раз их даже застукали, но он спокойно застегивал свою ширинку и оставлял ее одну под огнем насмешливых и презрительных взглядов. Легко представить, что думали о ней эти люди. А ведь она совсем не такая, она никогда не мечтала стать моделью, все получилось само собой. Ее случайно заметил один человек и предложил занятья этой работой. Некоторое время она даже отказывалась, но затем согласилась попробовать. А дальше колесо фортуны стало катиться только по ей одной известной тропинке. И вот докатилось до этого корабля, причалившего к этому острову. Но куда дальше лежит ее путь? Ей, Алле, надоело чувствовать себя наложницей. Она всегда желала иметь нормальную семью. Никто не знает, что ее дед был священником и исповедовал очень строгие моральные принципы. И иногда ей кажется, что какая-то его частица его характера передалась и ей.

Нет, она не собирается сдаваться, ей стоил огромных усилий этот год. И теперь отдать завоеванное кому-то? От одной этой мысли у нее закипает кровь. Она будет бороться. Она всегда боролась, с самого детства. Никто, смотря на это прелестное дитя, не подозревал, какой у нее твердый и решительный характер. Но при этом жизнь научила ее не идти напролом, для этого у нее слишком слабая стартовая позиция Она давно поняла, что на самом деле красота – вовсе не та сила, с которой можно бежать в наступление на любые редуты. Если мужчины чувствуют, что она их пленяет, они перестают реагировать на нее. Наоборот, стараются держаться подальше.

Алла вошла в кают-компанию. Она нисколько не удивилась, обнаружив в ней Марину. Так и должно быть, ведь она столько думала о ней. Девушка сидела в кресле и курила. Алла села рядом.

Какое-то время они молчали. Но это не было безучастным молчанием, едва обе молодые женщины оказались наедине друг друга, как тут же почувствовали напряжение. У обоих возникло желание уйти, но никто из них не сделал ни шагу, они продолжали сидеть на прежних местах.

Алла смотрела на Марину, та же делала вид, что не замечает, что рядом с ней находится другой человек. Марина продолжала курить, упрямо смотря прямо перед собой. Бывшая же модель думала о том, каким образом ей построить отношения с ней? Это был ее привычный образ мысли; знакомясь с новым человеком, она всегда размышляла на тему: как строить с ним отношения? С самого начала своего пребывания в модельном бизнесе она остро ощущала враждебность окружающего мира и что все люди, с которыми она встречается, ее враги. Если не реальные, то уж потенциальные точно. И, как ни странно, это представление оказывалось почти всегда верным. При этом Алла прекрасно понимала, что дело не в том, что она вызывает в других враждебные чувства, а в том, что в жизни господствует ожесточенная конкуренция, и все воспринимают друг друга в качестве соперников. И ничего другого нет и не предвидится в обозримой перспективе. Вот и в сидящей рядом с ней женщине Алла остро ощущала конкурента.

– Я слышала, вы поссорились со своим парнем, – решила начать Алла. Она сознательно выбрала эту тему, ей была интересна реакция Марины на ее слова.

Марина как раз кончила курить сигарету, затушила ее в пепельнице. И лишь после этого повернулась к автору вопроса. Несколько мгновений она рассматривала Аллу.

– Обычное дело, когда-нибудь должна же была я от него уйти. Вот и ушла.

– Наверное, это тяжело. – Алла изобразила сочувствие.

Марина вдруг удивилась тому, что все то время после разрыва с Евгением, почти не вспоминала о нем. И уж и точно не испытывала больших огорчений. Хотя еще недавно одна мысль о возможном расставании вызывала страх. Сейчас же скорей стало интересно, а что последует дальше? Марине вдруг захотелось поделиться с этими мыслями с Аллой. К тому же по возрасту они почти ровесники, она должна ее понять. В отличие от Аллы никакой настороженности по отношению к ней она не испытывала.

– Вовсе нет, это нормально.

– Нормально? – удивилась Алла.

– Ну да, пары всегда однажды расстаются. Вы разве ни с кем не расставались?

– Расставалась, но мне это не приносило радости. Скорей наоборот.

Марина на мгновение задумалась.

– Я тоже так думала, а теперь… Когда я была с Женей, то знала, что меня может ждать. И мне было скучновато.

– Скучновато?

– Да, – кивнула Марина. – Правда я только теперь это поняла, – улыбнулась девушка. – А теперь я снова стою перед чем-то неизвестным.

– Вас это привлекает?

– А вас?

Алла предпочла не отвечать на этот вопрос.

– Может, переедем на «ты», – предложила она.

– Нет проблем, – согласилась Марина. – Смешно нам выкать друг другу. А можно задать тебе вопрос? – вдруг слегка наклонилась она к ней.

– Конечно, задавай.

– А как тебе с ним? – почти шепотом произнесла Марина.

– Это настоящая большая работа, – призналась Алла. Ты много получаешь, но не бесплатно. Приходится много отдавать. Не знаю, понимаешь ли ты, что я имею в виду.

– Думаешь, я глупая, не могу понять такие вещи.

– Дело не в этом, это уникальный опыт. Им обладают совсем немного женщин на земле. После него уже больше ничего не страшно.

– Завидую тебе, я бы тоже хотела обладать таким опытом. Мне бы это пригодилось в жизни.

Алла мгновенно насторожилась. Нет, не напрасно она ощутила тревогу, как и не напрасно затеяла этот разговор. Пожалуй, будет совсем нелишним, если она попытается придать их отношениям конфиденциальный характер.

– Никто не знает, какой опыт на самом деле может пригодиться человеку в жизни.

– Да, конечно, но твой опыт самый полезный. Ведь все зависит от мужчины.

– И от женщины тоже, – снисходительно улыбнулась Алла.

– Ты права. Знаешь, ты намного умней меня. Я иногда кажусь себе такой дурочкой. Я не умею быть расчетливой, всегда чувства перевешивают.

Так ли это, невольно возникла у Аллы мысль.

– Ты преувеличиваешь.

– Вовсе нет! – живо воскликнула Марина. – А давай ты будешь моей наставницей. Я знаю, что старше тебя на несколько лет, но это не имеет никого значения. Я чувствую себя такой маленькой девочкой. Скажи, я тебя не напрягаю.

– Нисколько. По крайней мере, пока мы тут. Мне по большому счету здесь все равно делать нечего.

– Здорово! – обрадовалась Марина. – Значит, договорились.

– Договорились, – подтвердила Алла. – А пока я пойду, отдохну немного. Плохо переношу жару.

– А я обожаю, когда жарко. Пойду, позагораю и искупаюсь. А вот что делать буду потом, не представляю. Ну и ладно. Если хочешь, приходи.

– Я подумаю.

Алла помахала рукой и вышла из ресторана.

11

Суздальцев постучался в номер к Шароновым. Он поймал себя на том, что волнуется. Он вообще ощущал какое-то неясное беспокойство, общаясь с ним. Оно возникало даже на расстояние, тогда, когда он видел его издалека. У него тут же возникало трудно удержимое желание свернуть на другую тропинку. Он чувствовал себя крайне некомфортно оттого, что довольно долго ему придется контактировать с ним. Суздвльцев не любил многих людей – такова уж профессия и среда, в которой он вращался. Не меньше было тех, кто не любили его. Но он бы предпочел иметь дело с любым, пусть даже самым непримиримо настроенным в отношении к нему, чем с этим непонятным Шароновым. Никогда не предугадаешь его реакцию ни на что. А он, Суздвльцев, терпеть не может непредсказуемости.

Услышав приглашение войти, Суздальцев обреченно вздохнул и переступил порог так, словно вступил на вражескую территорию.

Супружеская пара сидела за столом перед включенным ноутбоком. Шаронов что-то быстро печатал.

– Андрей Васильевич, я вам не помешал? – совершенно неожиданно для себя осведомился Суздальцев. Еще десять секунд назад он не собирался ни о чем таком спрашивать.

– Совсем нет, я переписывался с единомышленниками.

Какой ужас он такой не один, у него есть единомышленники, подумал продюсер. Было бы замечательно, если бы судьба уберегла его от встречи с ними.

– Я пришел к вам по поручению Георгия Артемьевича. Через полчаса он просит вас к нему на яхту. Начинается работа.

– Я готов, – спокойно, почти безучастно проговорил Шаронов.

– Я в этом нисколько и не сомневался. Только могу я обратиться к вам с просьбой? – Помимо его воли голос Суздальцева прозвучал подобострастно.

– Разумеется, – неожиданно улыбнулся или оказался близок к этому состоянию Шаронов. – Вы же мое начальство.

– Ну, какое я вам начальство, считайте меня что-то вроде распорядителя работы.

– Пусть так, Спрашивайте.

– В общих чертах мы уже с вами об этом говорили. Но сейчас я бы хотел поговорить на эту тему конкретно. Хотя понимаю, это не самый приятный разговор.

– Не беспокойтесь, я к разным разговорам привык.

– Я прекрасно сознаю, что вы человек очень независимый¸ у вас есть собственные убеждения. Это замечательно, я всячески приветствую это. – Суздальцев заметил, как супруги при этих словах понимающе переглянулись. Он вновь ощутил, как нарастает в нем раздражение. Ну что за создания, почему бы им все же не быть обычными людьми. Это так удобно для окружающих. – Георгий Артемьевич не любит, когда ему возражают, особенно оспаривают его суждения. То есть, никто не требует беспрекословного поддакивания, можно ему возражать, но до определенных пределов. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Мы понимаем, – произнесла жена Шаронова.

– Я не собираюсь с ним спорить. Но и не намерен, как вы сказали, ему поддакивать, – произнес Шаронов. – Я собираюсь вести себя, как свободный человек. Я приехал сюда не для того, чтобы стать безмолвным рабом.

– Никто от вас этого и не требует, – пробормотал продюсер. Он живо представил, какие баталии развернутся совсем скоро и к чему они способны привести. Ему стало тревожно. Но как внушить этому упрямцу, как следует вести себя в этой ситуации, он не представлял. Суздальцев привык к тому, что сценаристы, как впрочем, и весь киношный люд, податливы, стараются сделать так, как им говорят. Они отлично сознают, что строптивость, неповиновение легко могут привести к изгнанию из кинорая. И никаких особых проблем раньше у него не возникало. А этот не желает пойти даже на самый маленький компромисс. А ведь ему по окончанию работы обещаны очень приличные деньги. Другой бы ради такого куша голым бы на яхте этого толстосума танцевал. – Хорошо, поступайте, как считаете нужным, – уныло пробормотал он. – Больше разговаривать с ним ему не хотелось. – Я пойду, предупрежу Ромова. А вы ровно через полчаса приходите на яхту. Шаповалов терпеть не может, когда опаздывают. К тому же пора туда совсем переселяться. Это распоряжение хозяина.

– Я не опоздаю, – заверил Шаронов. – Выполнение этого пункта он как раз имеет полное право требовать от нас.

Хоть что-то, уныло подумал Суздальцев.

12

Вид Шаповалова удивил всех, вместо уже ставших привычными шорт и футболки, на нем был строгий черный костюм, белая манишка и бабочка. Он выглядел так, словно бы собрался в дорогой и престижный клуб. Он поздоровался с каждым за руку и предложил садиться. Стол был уставлен напитками и фруктами. Но Ромов обратил внимание, что алкоголя не было.

Он сел и осмотрел каюту. Судя по всему это бы плавучий кабинет миллиардера, стоял письменный стол, на нем компьютер, на стене висела огромная панель телевизора. Были еще какие-то приборы, о назначение которых он не догадывался.

Внезапно Ромов почувствовал на себе чей-то взгляд. Только сейчас он обнаружил, что в кабинете находилась и Алла. Она сидела в уголочке, скромно одетая. Почему-то ее присутствие удивило его, ему казалось, что эта затея любовника не могла ее заинтересовать. Впрочем, какое ему до этого дело. Ему надо сосредоточиться на работе.

Но Ромов уже почувствовал, что это ему будет сделать не так уж и просто. Его взгляд упирался прямо в упругую грудь бывшей модели, а затем невольно перескакивал на ее длинные голые ноги. Его обожгла мысль, что этот толстый противный человечек имеет эту красавицу, где хочет, когда хочет и сколько хочет. И почувствовал, как наливается ядом зависти. А от него, Ромова, ушла его женщина, и теперь он вынужден жить как анахорет. И он Марину даже в чем-то понимает; что по большому счету он способен ей дать. Хотя это нисколько не уменьшает порции его злобы против нее. Интересно, где она?

– Все готовы начинать? – раздался вдруг голос хозяина яхты.

– Разумеется, Георгий Артемьевич. – тут же откликнулся Суздальцев. – Для того мы и здесь, чтобы работать.

– Вы готовы, Андрей Васильевич? – вдруг посмотрел Шаповалов на Шаронова.

– Готов, – кратко ответил он

– Замечательно, тогда начинаем.

Ромова обожгла обида, а об его готовности этот богатый индюк не поинтересовался. Почему-то он посмотрел на Аллу и увидел, что она тоже глядит на него. У него возникло подсознательное ощущение, что она проникла в его чувства. Если так, то ему совсем не хочется, чтобы это случилось. Ей совсем не обязательно знать что-то о них.

Шаповалов сел в кресло, положил ногу на ногу, но почти ту же вскочил. Было заметно, насколько он возбужден и взволнован.

– Я хочу, господа, чтобы вы поняли мой замысел. Это крайне важно, иначе ничего не получится. А я привык, что у меня всегда все получается. Я намерен создать фильм, который станет мировой сенсацией. Иначе, какой смысл что-то вообще делать. Вы согласны? – Он снова посмотрел на Шаронова.

– Полностью согласен, – поспешно произнес Ромов.

Шаповалов повернул к нему голову.

– Рад, что мои слова находят у вас понимание. А что думаете вы¸ Андрей Васильевич?

– Для меня успех не является критерием, – пожал плечами Шаронов.

– Вот как? – удивился миллиардер. – А что же тогда критерий?

– Внутреннее согласие с самим с собой.

– Безнадежный номер. Для человека оно не достижимо. Я это понял еще в молодости. Поэтому и добился успеха. Тот, кто ищет внутренней гармонии, обречен на пассивность. Меня никогда внутренняя жизнь по большему счету не интересовала. Зато внешняя всегда возбуждала. Чем больше любишь внешнюю жизнь, тем на большее способен. Мы должны жить здесь и сейчас. Уметь получать удовольствия, уметь наслаждаться всем, чем делаешь, всем, что посылает судьба, вот настоящая мудрость. Разве не так? – Шаповалов сначала одарил взглядом Ромова, словно бы проверяя его реакцию на свои слова, и лишь затем взглянул на Шаронова.

– Мне очень нравится то, что вы говорите, Георгий Артемьевич, – быстро произнес Ромов. – Если разобраться, все, что мы делаем в жизни, направлено на получение удовольствия. Другое дело, что далеко не у всех это получается. А у тех, у кого не получается, придумывают разные теории про то, что удовольствие – это примитивно.

Шаповалов довольно кивнул головой.

– Вот и я так полагаю. В этом и заключается главное отличие между людьми. А у вас другое мнение? – посмотрел Шаповалов на Шаронова?

– Я думаю, что все зависит от нашего сознания. Легче всего идти у него на поводу. Но это вовсе не означает, что в этом и заключается вся мудрость. Скорей наоборот, это самое простое, что можно придумать. Быть внешним человеком не так уж и сложно, их подавляющее большинство. Уйти к себе внутрь – это единственная задача, которую стоит того, чтобы ее попытаться решить.

Шаповалов остановился напротив Шаронова. Он был ниже его почти на полголовы и потому смотрел на него снизу вверх.

– Думаете, уважаемый Андрей Васильевич, я такой невежа и ничегошеньки про это не знаю. Ошибочка вышла, – довольно усмехнулся миллиардер. – И про это я тоже книги читал. Может, не так много, как вы. Хотел понять, а может, в самом деле, стоит спуститься туда. – Шаповалов сделал эффектную паузу. – Поверьте, не стоит, там нет, чего мы все ищем. Там вообще ничего нет. Я даже решил проверить этот свой вывод. Однажды бросил все, сел на самолет и отправился в Индию. Когда-нибудь я расскажу вам о своем путешествии. Сейчас же у нас другие задачи. Вы готовы их реализовывать?

– Для этого я здесь, – после короткой паузы произнес Шаронов.

Шаповалов откровенно усмехнулся.

– Вот и ладно. Я не случайно пригласил вас, я смотрел несколько фильмов по вашим сценариям. Я уверен, вы лучший сценарист мира.

– Когда-то и я так думал, – вдруг улыбнулся Шаронов.

– Это замечательно, что мы едины во мнении в этом вопросе. – Шаповалов вдруг пристально посмотрел на него. – А сейчас так не думаете?

– С какого-то момента этот вопрос перестал для меня иметь хоть какое-то значение.

– В этом и заключается ваша главная ошибка. Но об этом как-нибудь в другой раз. Теперь о том, чего же я все-таки хочу. – Шаповалов сел на стул, плеснул себе в стакан сока, недовольно посмотрел на него и все же выпил. – Я вовсе не намерен создавать чисто автобиографический фильм. Хотя моя биография должна лечь в основу его фабулы. Но я не настолько наивен, как вы, господа сценаристы, полагаете.

– Мы так не думаем, – поспешно подал голос Ромов.

– А мне, молодой человек, не интересует, что вы думаете. Думайте, что хотите, я не против. Хоть, что я самая последняя в мире сволочь. Меня это нисколько не смущает. К тому же может быть, так оно и есть. Но фильм должен быть о другом. – Шаповалов посмотрел на бокал в своей руке. – Да принесите, черт возьми, кто-нибудь коньяка! – раздраженно воскликнул он.

Так как стюардов не было, Алла вскочила со своего места и скрылась за дверью. Шаповалов молчал, он ждал, когда принесут алкоголь.

Через минуту появился стюард с подносом. Он налил коньяк и подал рюмку Шаповалову. Тот с наслаждением выпил.

– Я хочу, чтобы в первую очередь в своем сценарии вы выразили мой дух, дух неукротимого человека, который идет к своей цели сквозь все препятствия. Именно в этом духе и заключается вся сила, источник моей неудержимости. Как человек, можно сказать, из нищей семьи вошел в число ста богатейших людей мира. Я выбрал именно вас среди сценаристов, полагая, что вы способны справиться с этой задачей. Сейчас все делают экшн, мой фильм тоже будет наполнен действиями. Но за ними должен скрываться иной пласт. Так что можно в каком-то смысле сказать, что наши с вами представления, Андрей Васильевич, в чем-то сходятся. Вам понятна сверхзадача?

– Да, это очень интересная с точки зрения творческого замысла цель, – проговорил Ромов.

Шаповалов посмотрел на него и, как показалось Ромову, немного рассеянно кивнул головой.

– А вы что думаете на сей счет? – обратился миллиардер к Шаронову.

– Вы заказываете музыку, мы ее играем, – ответил Шаронов.

– Будем считать, что мы поняли друг друга, – усмехнулся Шаповалов. – Сейчас меня ждут другие дела. Но совсем скоро мы продолжим.

13

Шаповалов стянул с себя пиджак и бросил на пол. Туда же полетела и белоснежная рубашка с бабочкой. Следующими той же дорогой отправились брюки. Оставшись в трусах, он сел на стул и положил короткие волосатые ноги на другой стул.

– Принеси мне шорты и майку, – буркнул он, не оборачиваясь к Алле.

Девушка молча встала и вышла из комнаты. Когда она через пару минут возвратилась, то застала Шаповалова с рюмкой в руке. Только не хватало, чтобы он еще напился, неприязненно подумала она. Напивался Шаповалов не очень часто, но когда это случалось, то становился невыносимым. Мог ударить, оскорбить, даже выгнать. Протрезвев, никогда не просил прощения, а делал вид, что ничего не случилось.

Алла подошла к нему, положила на его колени одежду и села рядом. Она пыталась угадать его настроения и желания. Хотя за год, что она провела с ним, в этом искусстве она сильно продвинулась, но все же это удавалось ей не всегда. Вот и сейчас она почувствовала, что не знает его намерений.

Шаповалов встал, молча переоделся и снова занял прежнюю позицию. Алла решила, что возможно он ждет от нее определенных действий. Обычно он не церемонился, но она знала, что иногда ему хотелось, чтобы начинала она.

Алла положила свою ладонь, увенчанную длинными тонкими пальцами ему на грудь, несколько раз провела по густой и жесткой шерстке, затем стала спускаться ниже. Шаповалов словно сфинкс пребывал в полной неподвижности, и ее закололо раздражение. Так случалось всегда, когда она не понимала, что с ним творится и чего желает ее повелитель.

Внезапно Шаповалов сбросил с себя ее руку. Алла почувствовала обиду.

– Мне уйти?

Он впервые за несколько минут взглянул на нее.

– Нет.

– Что же тогда?

– Просто посиди рядом. Можешь говорить, о чем хочешь.

– Ты сегодня на редкость великодушен, – усмехнулась девушка.

– Великодушным я не бываю никогда, и ты это знаешь. Великодушие – путь к поражению. Хотя иногда хочется его проявить. А не могу.

– Я вижу, тебя что-то тревожит, – не без опасения произнесла Алла. Она не была уверенна, что эта тема придется ему по нраву.

Но неожиданно Шаповалов подтвердил ее предположение кивком головы. Это было непривычно, обычно, если он был чем-то обеспокоен, то старался этого не демонстрировать перед ней.

– Мне не нравится, как идут дела.

– И только. – Алла пренебрежительно махнула рукой. – У тебя столько дел, все не могут идти хорошо. Выправятся.

– Ты не понимаешь! – вдруг рявкнул на нее Шаповалов. – Повсюду дела идут отвратительно. Ты слышала о том, что в мире кризис.

– Но кризис уже не один месяц. И раньше ты так не волновался.

– Я не очень удачно вложил деньги. Вернее, даже очень удачно, если все было бы в порядке. Но сейчас все сильно изменилось. То, что было недавно хорошо, стало плохо.

– Но ведь еще ничего не потеряно. – Аллу нисколько не волновала судьба денег любовника. Но она поймала себя на том, что тоже испытывает сильное беспокойство. Правда, его причина была другая, чем у Шаповалова. Вот только какая, она понимала не совсем ясно. – Но если ты боишься потерь, зачем хочешь вложить деньги еще в кино? Я так и не поняла смысла твоей затеи.

– А зачем тебе понимать. – Шаповалов в очередной раз налил себе из бутылки. Но вместо того, чтобы пить, неподвижно уставился в бокал. – Я и сам точно не знаю.

– Как не знаешь? – изумилась Алла. Это заявление для ее уха прозвучало крайне странно, до сих пор она не сомневалась, что ее любовник всегда точно знает причину и результат своих действий. По крайней мере, ему это удалось ей прочно внушить.

– Я что не могу не знать. Все могут, а мне запрещено? – раздраженно буркнул Шаповалов.

– Не понимаю, почему ты сердишься.

– Я – тоже, – чуть спокойней проговорил он. Шаповалов вдруг закрыл глаза и откинулся на спинку стула.

Уж не заснул ли он? подумала Алла, всматриваясь в его лицо. И вдруг заметила то, чего не замечала до сих пор – в самое последнее время он сильно постарел. Стало больше на лице бороздок и морщин, кожа как-то посерела, под глазами мешки. Может, поговорить с его личным врачом, пусть обследует его всесторонне вне плана. Если обнаружится какая-нибудь страшная болезнь, что она делать будет? Этот самец ни разу не положил на ее счет ни доллара, хотя за все, что она делает для него, за то, как искусно его ублажает, давно заслужила в подарок небольшое состояние.

– Вдруг захотелось посмотреть на себя со стороны, – не размыкая веки, проговорил Шаповалов. – Потому и пригласил этого Шаронова. Что ты думаешь о нем?

– Я его совсем не знаю.

– Я спрашиваю, что ты думаешь о нем, а не о том, знаешь его или не знаешь. Будь добра, отвечай по существу, когда спрашиваю.

– Как скажешь. Вы с ним постоянно будете ссориться.

Шаповалов открыл глаза.

– Почему так думаешь?

– Он уверен в своей правоте на все сто процентов. Так мне показалось.

– Ну и что?

Алла пожала плечами.

– И он не собирается тебе подчиняться.

Какое-то время Шаповалов раздумывал.

– Да ты проницательней, чем я думал, – усмехнулся он. – Посмотрим, кто кого. Это даже интересно. А что второй?

– С ним у тебя не будет проблем.

Алла ждала реакции Шаповалова, но он молчал, словно собираясь с мыслями.

– Хочу минет, – вдруг произнес он и поднес ко рту бокал, который держал все это время.

14

Ромов прогуливался по палубе, как внезапно увидел через стекло сидящую в кают-компании Марину. Почему-то это стало для него такой неожиданностью, что он даже застыл на месте. Несколько секунд он глядел на нее, раздумывая, как поступить: пройти мимо, как будто не заметил или все же поговорить. В этот миг девушка повернула голову и увидела его. На ее лице не появилось никакого выражения; так смотрят на незнакомого человека, случайно попавшего в фокус зрения.

Ромов почувствовал обиду. Не раздумывая больше ни о чем, он вошел кают-компанию

Марина бегло взглянула на него и отвернулась. Ромов сел рядом с ней.

– Привет, – произнес он.

Она повернула в его сторону голову.

– Привет, – безучастно ответила она.

– Ты не уехала?

– А ты как думаешь, – откровенно насмешливо улыбнулась она.

– А собираешься уехать?

– Может, и собираюсь, а может, и нет. Тебе что за дело?

– Но мы же с тобой вроде бы не чужие, – неуверенно произнес Ромов. У него возникло желание вернуться к прежнему статус-кво. Без Марины ему тут будет скучно, а заменить ее некем.

– Чужие, – спокойно произнесла она.

– После того, что у нас было?

– То, что у нас было, и сделало нас чужими.

– Как-то грустно такое слышать.

– Не вижу ничего грустного.

– А я вижу.

Марина скосила на него глаза.

– Это твое дело. А я, если хочешь знать, рада, что освободилась от тебя

– Рада? – Ромову захотелось ударить ее по ярко накрашенному рту, изрыгающему такие обидные слова.

– А что мне светило с тобой. Сам подумай. Нельзя же долго жить без надежды.

– Какая же надежда появилась у тебя теперь?

– Появилась, а какая не знаю.

– Тебе не кажется, какая-то странная надежда, почти безнадежная.

– Какая уж есть, – пожала она плечами.

– Напрасно ты так относишься ко всему.

15

– Это как?

– Наплевательски. Надеешься, что все само как-то устроится. Напрасно. В этом мире само по себе ничего не происходит.

– Как знать, – задумчиво проговорила Марина. – Вот с тобой у меня точно ничего бы не произошло.

– Зачем же ты со мной жила?

– Сначала надеялась на что-то, потом, наверное, по инерции. Да и куда было идти.

– А сейчас есть?

– Сама не знаю. Но мне почему-то кажется, что есть.

– Ты принимаешь желаемое за действительное.

– Не исключено. У меня самой были такие мысли.

– Вот видишь, если разобраться, мы смотрим на ситуацию одинаково. Почему бы нам не провернуть пленку назад.

– Это как? – удивленно посмотрела на Ромова девушка.

– Будем снова жить вместе.

– Вот ты о чем. Нет, я уже ушла от тебя. И не хочу возвращаться.

– Пожалеешь, – зло прошипел Ромов.

– Посмотрим. Но даже это не повод для возвращения.

– Что же мы совсем чужие, будем проходить мимо, даже не разговаривая.

– Это уж как ты хочешь. Я готова с тобой разговаривать. Хотя не знаю, о чем и зачем. Все вроде бы сказано.

Ромов почувствовал, что лучший вариант продолжения разговора – это ретироваться отсюда как можно скорей. А то еще не выдержит и набросится в ярости на нее.

– Однажды ты увидишь, что совершила большую ошибку.

– Пусть тебя не волнуют мои ошибки. Что тебе до них

– Ладно, – решительно встал Ромов. – Наш разговор не окончен.

Несколько секунд он подождал, надеясь услышать ответ Марины, но она вдруг встала и сама направилась к выходу.

16

Марина лежала на пляже. Она только что вышла из моря и теперь подставляла тело под огненные языки солнца, которое быстро слизывало с ее тела капли воды. Дабы помочь ему в этом деле, она после небольшого колебания скинула лифчик. По близости никого не было, и Марина решила, что тем самым она не покоробит ничье нравственное чувство. К тому же она не совсем ясно представляла, чего здесь дозволено, а чего нет. Она уже понимала, что Шаповалов может позволить себе все, что угодно, хоть целыми днями голым расхаживать по палубам своего корабля. Но это отнюдь не означает, что и другие могут так себя вести. А так как ее положение в высшей степени неопределенное, то лучше не рисковать. И разыгрывать из себя паиньку.

Но сейчас по близости никого не было, и она с удовольствием освободилась от части одежды. Ей было неправдоподобно хорошо, разве могла она еще совсем недавно представить, что будет загорать на острове посреди океана за несколько тысяч километров от дома. А там сейчас поздняя осень, каждый день льют дожди, люди кутаются в пальто. А тут жара, яркое солнце на ослепительно голубом небе. Чем не настоящий рай. Еще неизвестно попадет ли она в него после смерти, а вот во время жизни, можно считать, она в нем точно побывало. И даже если ее отправят в скором будущем домой, все равно, она уже испытала удивительные ощущения. Но шестое чувство подсказывало ей, что ее приключения тут еще не завершены.

Теплое солнце почти усыпило ее, сознание отделилось от тела и повисло прямо над ней. Она и чувствовала, что происходит вокруг, и одновременно все отдалилось от нее на большое расстояние. Это было самое настоящее состояние блаженства, которое не хотелось прерывать.

Сознание вернулось в тело оттого, что кто-то грубо тряс ее за плечо. Она открыла глаза и обнаружила над собой одного из стюардов с яхты. И тут она вспомнила, что грудь ее ничем не прикрыта. Она вскочила на ноги и стала поспешно одевать лифчик.

– Вас зовет босс, – сообщил стюард. При этом его глаза плотоядно горели.

Пока она шла к яхте, в голове крутилась только одна мысль: зачем она понадобилась Шаповалову. Она знала за собой одну черту: она легко уносилась на ладье мечтаний. Вот и сейчас в ее воображение возникали картины одна привлекательней другой. Марина не очень доверяла своим фантазиям, но и удержаться от них не могла.

Шаповалов сидел в своем обычном наряде: в шортах и футболке. К Марине даже пришла мысль: а есть ли у него другая одежда. Впрочем, она понимала, насколько абсурдно это предположение.

Поведение Шаповалова привело ее почти что в ступор, ничего подобного она не ожидала. При виде девушки он резво вскочил со стула, подбежал к ней и по-дружески, а может даже и ласково – Марина до конца не разобрала – обнял ее за плечи.

Шаповалов посадил Марину в кресло, а сам сел напротив. При этом он заглянул ей в лицо.

– Ну, как ты тут, освоились? – поинтересовался он.

– Да я везде быстро осваиваюсь. – На всякий пожарный случай она решила отвечать по возможности неопределенней.

– Молодец! – похвалил он ее. – Я сразу почувствовал, что ты девушка хваткая. Я сам такой.

– Хваткая, но пока так ничего и не ухватила.

Шаповалов пристально посмотрел на нее.

– Если хваткая, однажды обязательно ухватишь. Только нельзя прозевать свой шанс. Я эту мыслишку рано уяснил. Просто так само в руки редко что лезет. А если лезет, то через некоторое время понимаешь, что это совсем не то.

– Вы прямо читаете по моей руке! – воскликнула Марина. – Именно со мной так и происходит. Вроде бы ухватила что надо, а потом выясняется – не то.

– Это ты про своего бывшего хахаля Ромова говоришь?

– С вами очень легко общаться, вы все понимаете с полуслова.

– А ты как думала, – довольно хмыкнул Шаповалов. – Внезапно лицо его резко изменилось, на него словно наползла тень. – Хочу, детка, дать тебе один шанс. Сколько тебе лет?

– Уже двадцать три, – грустно вздохнула Марина.

Шаповалов кивнул головой.

– Пойдет, столько мне как раз и надо.

– А для чего надо? – не без робости спросила девушка. Предчувствие того, что сейчас она услышит чего-то очень важное, словно высокая волна, захлестнуло ее.

Но Шаповалов вместо ответа молчал, он смотрел куда-то в сторону.

– Чего бы ты хотела получить от меня? – вдруг резким тоном спросил он.

От неожиданности Марина сначала вздрогнула, потом замерла почти в полной неподвижности.

– Говори, не тяни время.

– Квартиру в Москве. Однокомнатную, – сама не зная для чего, уточнила она.

– Это все?

– Роль, пусть не главную, но заметную в каком-нибудь фильме.

– Ты будешь это иметь, если справишься с моим заданием.

– Я справлюсь, – поспешно произнесла Марина. – А какое задание?

Шаповалов усмехнулся

– Мне нравится твоя готовность пойти на все. Тогда слушай. У меня есть сын Филипп. От его имени меня просто воротит, но так решила назвать его покойная мать.

– Она умерла?

Шаповалов едва заметно поморщился.

– Терпеть не могу, когда меня прерывают. Естественно умерла, коли я сказал, что покойная. Ему было тогда двенадцать лет. И с того времени он учился в разных закрытых школах. Мы виделись не очень часто. Вернее, редко. Сейчас он поступил в университет. Усекаешь, к чему я веду.

– Пока не очень, – призналась Марина.

– Наши отношения, мягко говоря, не очень хорошие. Но это было бы не столь уж и важно, у кого сейчас со своими детьми хорошее отношение. Вот у тебя с родителями как складывается.

– Не очень, – подыграла ему Марина.

– Видишь, не я один такой. Но я уже сказал, что это полбеды. А настоящая беда в другом, я не могу вообще его понять: чего он хочет, что намерен делать? Он живет в каком-то своем мире, куда мне доступа нет. Филипп очень странный парень.

– В чем же его странность?

– Парню восемнадцать лет, а я точно знаю, что он девственник. И что самое удивительное, у него не только не было женщин, но он и не стремится с ними сблизиться. Живет, как монах.

– И только в этом его странность?

– Разве этого мало. У меня в его возрасте было пять или шесть баб. Я вообще, не понимаю ход его мыслей, когда я с ни говорю, то у меня полное ощущение, что имею дело с марсианином. Он совершенно не интересуется моим бизнесом. А ведь он мой единственный наследник.

– А чем он интересуется?

– Я пытался узнать, но так и не смог. Он не захотел со мной разговаривать на эту тему. Я не знаю, что с ним делать, как найти к нему подход? Понимаешь?

– Понимаю, – кивнула Марина. – Но как я могу вам помочь?

– Как, говоришь, помочь. – Ты девка красивая и, как убедился, неглупая. На таких мужики западают. Сделай из Филиппа мужчину, чтобы он понял, как замечательно трахать женщину.

– Вы хотите, чтобы я… – изумились Марина.

– А ты хочешь квартирку и главную роль?

– Да, – тихо произнесла девушка.

– Другой возможности может и не быть.

– Я понимаю.

– Ты должна повести себя не только так, чтобы он тебя трахнул. Хотя это тоже очень важно. Ты должна постараться стать его другом, наперсником. Нужно, чтобы он раскрыл перед тобой душу. Чтобы я понял, что его занимает. А еще лучше вернуть его мозги к реальной жизни. Такой, какой мы тут все живем. А это будет не просто. Как думаешь, справишься?

– Я постараюсь.

– Да уж, постарайся, детка. Только еще одно: прежде чем ты к нему подойдешь, тебя осмотрит врач. Я должен быть уверен, что ему ничего не грозит и тебя можно спокойно трахать. Надеюсь, ты не возражаешь против осмотра?

Несколько мгновений Марина молчала. Внезапно ее лицо стало пунцовым.

– Я согласна, – скорей прошептала, чем произнесла она.

17

Шаповалов смотрел, как небольшой самолет идет на посадку. Вот он коснулся колесами земли, покатился по посадочной полосе и, наконец, остановился.

Шаповалов двинулся по летному полю к самолету. Сына он не видел более полугода. Но никакого прилива отеческих чувств сейчас не испытывал. Если что он и испытывал, то опасение, что добром их общение не кончится. Все последние разы, когда они оказывались вместе, ничего хорошего из этого не выходило. Нет, они не ссорились, но уж лучше бы ссорились. Между ними царило холодное и тотальное непонимание. Филипп мог находиться рядом с ним, но при этом за целый час не сказать отцу ни слова. Причем, сам он никогда первым не заговаривал, отвечал же на вопросы вежливо, но набором ничего не значащих выражений. Это доводило Шаповалова почти до исступления, но он понимал, что если даст волю своим чувствам, то окончательно и бесповоротно проиграет поединок. А он сознавал, что это может быть самый важный для него поединок, который обязан выиграть. При этом Шаповалов иногда ловил себя на странной мысли, что этот поединок важен для него не только потому, что в нем участвует сын, а имеет большое значение сам по себе, вне зависимости от того, кто стоит по ту сторону баррикады. Эта битва двух разных миров. Но к какому миру принадлежал Филипп, Шаповалов не представлял, хотя узнать и хотел и пытался. Но все попытки не увенчались успехом. Более того, он уже догадывался, что и не увенчается, Филипп не пустит его к себе. И единственный шанс попасть в эту заповедную зону – через другого человека.

Шаповалов подумал о Марине. Верно ли он поступил, что поручил эту ответственную миссию практически незнакомому ему человеку. Он даже не удосужился собрать о ней хоть каких-то сведений. Эта мысль пришла к нему совершенно спонтанно, когда он увидал ее утром на корабле. В конце концов, решил он, Филиппа все же природа создала мужчиной. И когда-то у него должны проснуться все присущие этому полу инстинкты. А если к тому же помочь им это сделать…

Мысли Шаповалов вдруг прервались, он увидел, как по трапу спустился Филипп и быстро пошел ему на встречу. Невольно он залюбовался сыном: среднего роста, тонкий, как тростиночка, с красивым смуглым лицом, на котором выделяются большие черные глаза. Он был копия своей матери, которая была настоящей красавицей. Парню повезло, что он пошел внешностью в нее; пошел бы в него, был бы таким же неприглядным. Да только что толку.

Шаповалов не очень уверенно направился навстречу сыну. И тем больше сокращалось между ними расстояние, тем сильней замедлялись его шаги.

Шаповалов остановился в метре от Филиппа. Его раздражало то, что он не знал, как себя вести даже в такой, казалось бы, простейшей ситуации: обнять ли сына, поцеловать ли, или ограничиться рукопожатием. Филипп же смотрел на отца точно так же, как бы смотрел на чужого человека. И даже не порывался поприветствовать его.

Шаповалов протянул ему руку, Филипп подал свою. Они обменялись рукопожатием. Затем Шаповалов сделал жест, отдаленно напоминающий объятия.

– Как добрался, Филипп? Перелет ведь был длительным, – поинтересовался отец.

– Все прошло нормально, – лаконично отозвался юноша.

Шаповалов знал, что других слов от него не дождется, даже если будет ждать целый год.

Они прошли к машине и сели рядом на заднее сиденье. Автомобиль помчался по петляющей, словно ленточка, узкой дороге. Шаповалов поймал себя на том, что не знает, о чем говорить с сыном. Но и молчание было в тягость. Чем больше они будут молчать, тем сильней будет нарастать между ними отчуждение. Ему просто необходимо начать разговор. О чем угодно.

– Ты занимаешься спортом? – поинтересовался Шаповалов первым, что пришло на ум.

Филипп с некоторым удивлением посмотрел на отца.

– Нет, меня не привлекает спорт.

– Странно, такого молодого человека спорт должен привлекать. Я в твоем возрасте обожал спорт, мог часами гонять мяч. Но тогда, что же тебя привлекает?

– Ничего, – спокойно, даже скорей безучастно ответил Филипп.

– Ничего! – не то удивился, не то возмутился Шаповалов. – Как это может быть. Ты нормальный здоровый парень, такого не бывает. Не хочешь мне говорить?

– Да нет, – слегка пожал плечами юноша, – у меня нет особых пристрастий. К тому же учеба занимает много времени.

– Значит, тебе нравится учиться.

– Я обязан это делать. Иначе, зачем поступал.

Шаповалов почувствовал раздражение. Он боялся, что оно перейдет в ярость. А он знал, что когда им овладевает этот зверь, он теряет над собой контроль.

– Но человек не может жить, если его ничего не интересует, если ему ничего не доставляет удовольствие. Это аномально! – Шаповалов пристально взглянул на сына, но его слова не произвели на того ни малейшего впечатления.

– Не знаю, я как-то не думал об этом, – проговорил Филипп.

– А если подумать.

– Но зачем. Я делаю то, что мне надо. Не понимаю твоих претензий.

«А если он, в самом деле, не понимает, о чем я говорю, – подумал Шаповалов. – Нет, этого не может быть, не идиот же Филипп, в конце концов. По-своему он даже умен. Только ум необычайно странный, понять который сумеет далеко не каждый. Но главное даже не это, а то, что с таким умом далеко не уйдешь. И уж точно ничего не наживешь, а только все растеряешь».

– У меня нет претензий. Просто я хочу знать, чем ты занимаешься, что тебя интересует, чего ты хочешь? Согласись, для отца это вполне естественные желания.

– Разумеется, я готов отвечать на твои вопросы.

– Тогда ответь, не появилась ли у тебя девушка? – Шаповалов с замиранием сердца ждал ответа.

– Не появилась, – прозвучал невозмутимый ответ.

– И ты не пытался?

– У меня не было на это времени. Все уходит на учебу.

– Ты так серьезно к этому относишься?

– Не знаю, просто не остается времени – и все.

– Я часто встречаю студентов. Никто не жалуется на нехватку времени. У всех хватает его на самые разные вещи.

– Наверное, это так. Но у меня получается по-другому.

– Разве ты менее способный, чем другие?

– Да нет.

– Тогда почему?

– Я не знаю, так получается.

Шаповалов понимал, что вместо этого разговора можно было и молчать, результат был бы тот же. Самое ужасное, что он даже не представляет, как прошибить эту железобетонную стену. А прошибить надо, ведь он наследник всего его богатства. И дал же ему бог сынка. Точь-в-точь, как его мать.

Шаповалов вспомнил свою жену, но усилием воли прогнал ее образ. Он старался, как можно меньше думать о своем браке. Если бы не его производное – сын, он бы постарался навсегда вычеркнуть эти годы супружества из памяти.

Шаповалов решил больше не допытываться о том, как живет сын. Все равно ничего тот ему не скажет.

– Надеюсь, Филипп, тут тебе понравится, – произнес Шаповалов. – Это прекраснейший остров. Увидишь мою яхту, судно замечательное. Мы совершим большой круиз. Ты не против?

– Нет, буду рад.

Хоть чему-то он рад, подумал Шаповалов.

– К тому же тут собралась любопытная кампания. Обещаю, скучно не будет.

– Мне не бывает скучно.

– Никогда? – слегка удивился Шаповалов. – А вот мне кажется, что вся моя жизнь посвящена борьбе со скукой. Коли так, тебе будет легче жить.

– Может быть. Не знаю.

– Конечно, не знаешь, тебе еще рано это знать. И чем позже узнаешь, тем лучше.

– Тебе видней.

– Да, мне видней, – пробормотал Шаповалов. – Я много перевидал на своем веку. И могу с тобой поделиться своим опытом. Поверь, он многого стоит.

– Я верю, но не хочу.

– Тебя не интересует мой опыт? – уколола Шаповалова обида.

– Да, папа, он мне вряд ли пригодится.

– Этого никто не знает наперед.

– Мне так кажется.

– Поверь, все еще десятки раз переменится. Сейчас тебе кажется одно, а через какое-то время все будет выглядеть по другому. Мой тебе совет: ничем и никогда не пренебрегай. То, чего не надо сегодня, понадобится завтра.

– Мне вполне достаточно того, что я имею.

Шаповалов откинулся на спинку кожаного сиденья. Он провел рукой по лбу и смахнул пара капелек пота. Такого напряжения, как во время этой поездки, он испытывал не часто. Хотя попадал в самые разные ситуации. Черт его знает, как с ним разговаривать, как вести себя. Одна надежда на эту деваху. Пообещать ей чего-нибудь еще? Нет, вполне довольно, за то, что она выпросила, будет рыть землю.

Впереди показался белоснежный корпус яхты, и Шаповалов с облегчением вздохнул. Можно немного передохнуть, заняться другими делами. Хотя они тоже совсем не радуют.

– Приехали, Филипп. Видишь, это и есть наша яхта. – Шаповалов сознательно выделил интонацией слово «наша», но Филипп никак не отреагировал на намек отца. Он лишь бросил беглый взгляд на корабль и отвернулся, рассматривая нависающие над морем горы. Зрелище было красивым, но Шаповалов предпочел, чтобы сын рассматривал бы кое-что другое.

18

– Рад сообщить, господа, что мы начинаем нашу работу. Надеюсь, вы прониклись моим замыслом. Теперь попробуем воплотить его в жизнь. Я долго думал, с чего начать. Я не слишком разбираюсь в кино, но я с раннего возраста любил смотреть фильмы. И люблю до сих пор. И мне кажется, что кое-какие представления у меня все же есть. Если они неправильны, то вы не стесняйтесь, поправляйте меня. Я хочу, чтобы в этом вопросе мы с вами были бы на равных. Дмитрий Борисович, вы уяснили, спорьте, опровергайте. Я открыт к дискуссии.

– Это очень замечательно с вашей стороны, – произнес Суздальцев. – Мы непременно воспользуемся такой возможностью, – посмотрел он по очереди на сценаристов.

Шаповалов тоже посмотрел на них. Ромов моментально ответил ему подобострастным взглядом, Шаронов же сидел с безучастным лицом. Его выражение напомнило ему выражение лица сына. К Шаповалову пришла вдруг странная мысль, что между этими людьми есть нечто общее. Он бы не хотел, чтобы его ощущение оказалось верным.

– Главная мысль моего фильма должна быть следующая: энергичный, инициативный человек способен добиться всего, для него нет непреодолимых преград. Именно такие люди соль земли, без них общество давно бы загнулось, превратилось бы в стоячее болото. Нас очень мало, но наше значение велико. Да мы не идеальны, у нас много недостатков, даже пороков. Но они искупаются тем, что мы делаем для человечества. Эта плата за наш вклад в его развитие. Более того, без нас оно не было бы таким, какое есть сейчас. Мир, черт возьми, не то, что не идеален, по своей сути он ужасен. Он мерзок, отвратителен, как этот графин водой, до краев наполнен жестокостью, а также тупостью и леностью подавляющего количества обитателей этой планеты. Они ничего не желают делать, но хотят все получать. Вот тот фон, на котором нам приходится работать. Не знаю, как вы его покажите, но он должен непременно присутствовать в фильме. Без этого, он не станет тем произведением, какое я хочу видеть. Что вы мне ответите господа? – Невольно взгляд Шаповалова уперся в Шаронова.

Тот тоже посмотрел на него.

– Мир таков, каким мы представляем его в своем сознании, – произнес Шаронов. – Если мы хотим его видеть отвратительным, отвратительным, он и будет.

– Вот как! – удивился Шаповалов. – Оказывается, это я все выдумал.

– Вовсе нет, вы это не выдумали. Но он такой, потому что вы его таким видите. Потому что вы хотите его видеть таковым.

– А вы таким его не видите?

– Нет.

– Мне кажется, этот спор слишком беспредметен, – поспешно вмешался Суздальцев. – Ваша позиция, Андрей Васильевич, нам ясна. Но у нас задача написать такой сценарий, какой хочет заказчик, а не решать мировоззренческие вопросы. Для этого существуют другие места.

– Не возражаю, я лишь ответил на поставленный вопрос, – согласился Шаронов.

– Но почему же, этот фильм как раз и должен ставить мировоззренческие вопросы, – возразил Шаповалов. – Но он должен быть также отражением моего жизненного опыта. Когда человек достиг уже таких лет, как я, и прошел такой жизненный путь, какой был у меня, он имеет право на то, чтобы предъявить миру свое понимание того, как он устроен и как следует себя вести в нем. Есть главный критерий – результат. Чтобы мы все делали без него. Сидели бы в пещерах. Разве не так?

– Согласен с вами, Георгий Артемьевич, – воскликнул Ромов.

– Я хочу вам немножко рассказать о себе. Тогда вы поймете тот путь, что я проделал. Я родился в небольшом городе на Севере, где полгода длится зима, а прохладное лето – не всегда и три месяца. В городе было всего одно нормальное предприятие, которое работало на войну. На нем и трудился мой папаша. Грузчиком. Его жизнь состояла из двух циклов: днем работал, вечером пил. У моей матери кроме меня, было еще двое детей. А папаша денег давал редко, так как все пропивал. Вот ей и приходилось заниматься, чем придется. Город весь жил небогато, а наша семья – практически в нищете. Иногда нам детям нечего было есть. В лучшем случае несколько картофелин. Угнетало ли меня это состояние? Как ни странно, ни тогда, ни сейчас у меня нет ответа на этот вопрос. С одной стороны я был полон ненависти к тому, что меня окружало. А вот с другой – мое положение вызывало у меня жгучее желание изменить его. Но самое странное то, что во мне постоянно жило ощущение, что мне это вполне по силам. Во дворе и в школе, где я учился, было много всякой шпаны. К ней можно было смело отнести половину подростков. Дрались чуть ли не каждый день. Но вот что я стал замечать: все проходило как-то неорганизованно. Возникали и распадались группы, а главное, все было до ужаса бестолково. По большому счету никто не знал, чем себя занять, все делалось ради скуки. Не помню, как ко мне пришла мысль: кто сумеет подчинить себя эту вольницу, организует ее¸ тот и будет всем верховодить. Мне было лет четырнадцать, но уже в этом возрасте я кое-что соображал. Вы видите, что ростом я не вышел, силенок мне тоже господь не выделил из своих запасов. Чем я мог завоевать корешей? Я ломал голову довольно долго. И однажды ко мне пришла мысль: чтобы стать предводителем, я должен указать цель. Просто так драться, нет никакого смысла, это успешно делают и без меня. Но если я выдвину целую программу, и она получит одобрение – вот тогда я на коне. И я стал думать над программой. Наш город, как и многие другие, был разбит на части. И в каждой части господствовала своя шпана. И пришельцев из других районов сильно избивали. Но делалось это совершенно бесцельно, так, полагалось, никакой выгоды это никому не приносило. И я понял, что если найду причину, зачем так следует поступать, то дело мое в шляпе.

– И вы ее нашли? – вставил в монолог Шаповалова реплику Суздальцев.

Шаповалов посмотрел на него, потом обвел глазами всех остальных.

– Если бы я тогда ее не нашел, не сидел бы здесь перед вами в своем нынешнем качестве. В нашем районе был рынок, небольшой, но довольно популярный. Торговать там мог любой, кому не лень. Туда съезжались окрестные крестьяне, были и горожане, которые продавали овощи со своих дачных участков. И вот однажды мы с матерью пошли покупать продукты. Денег было совсем мало, я до сих пор помню, что мы купили: пару килограммов картошки, немного моркови и кость с редкими наростами мяса. Из нее мать собиралась делать суп. Я смотрел на выставленную на прилавки снедь – и весь кипел от ярости. Ничего этого мне было недоступно. И тут меня озарило: а что если обложить этих торговцев данью. Они тут гребут бабки, а нам не на что купить пожрать. Надо отбирать у них деньги и на них же покупать у них еду. Меня просто затрясло от этой идеи. И буквально на следующий день я собрал с пяток своих приятелей и поведал им о своем плане. Никто его не поддержал, но это меня не остановило, другого я и не ожидал. Я стал настаивать, сказал, что на этом можно заработать. Это потом крышевание станет привычным делом для братков, а тогда об этом еще никто и не помышлял. Это была поистине революционная идея. Мне все же удалось уговорить дружков попробовать ее воплотить. И вскоре мы вышли на дело. Несколько дней перед этим я изучал обстановку, выбирал первых жертв. И вот однажды мы выследили их, когда они шли с рынка и окружили. Потребовали дань. Торговцы возмутились, но я предвидел их реакцию. Мы отняли у них деньги, вырученные за целый день. И пригрозили: если пожалуются, будет хуже. Я знал, что ограбленные нам люди сообщат о случившимся в милицию. Поэтому не стал раздавать деньги своим пацанам, они предназначались для другого. На следующий день в нашу хибару пришел милиционер. Настроен он был решительно. Но я выложил перед ним всю вчерашнюю добычу и сказал, что буду давать каждый месяц столько же, если он нам не будет мешать. Я жутко трусил, проворачивая эту комбинацию. Но она сработала, черт возьми! Он взял взятку. Так я купил первого стража порядка. Тогда я и отдаленно не представлял, сколько раз еще мне придется это делать.

За какой-то жалкий месяц мы обложили данью всю местную торговлю. Мы бы непременно загремели, если бы у нас не оказалось учителей. Для меня это стало поразительным открытием, которое принесло мне много пользы. Этими учителями стали милиционеры, они поведали нам, как сделать так, чтобы не попасться. И вскоре мы уже контролировали рынок, деньги полились к нам рекой. Тогда они мне казались огромными суммами, хотя сейчас понимаю, как они были ничтожны. Но и эти средства позволили нашей семье зажить по-другому, по крайней мере, не жить впроголодь. Я не только кормил всех домочадцев, у меня еще оставалось на карманные расходы. Ко мне стала стекаться окрестная шпана. Я был уже признанный авторитет и отбирал в свою команду строго. То, что мне подчинялись, приносило такое удовольствие, с которым я даже не знаю, что сравнить. Самый лучший секс против этого – ерунда, – посмотрел Шаповалов на Аллу.

– Чем же все это завершилось? – спросил Ромов.

– Эта эпопея продолжалась примерно два года, до окончания школы. Я скопил небольшой капиталец. Но главное, я приобрел бесценный опыт, теперь я знал, как следует мне действовать.

19

Сколько она себя помнила, никогда не отличалась стеснительностью. Раздеться перед мужчиной ей было так же легко, как и тогда, когда рядом никого не было. Но это обследование у врача вызвало в ней такой сильный прилив стыда, что Марине стоило больших трудов не сбежать из его кабинета. Прошло уже несколько часов, а она по-прежнему ощущала на своем теле руки доктора, которые по-хозяйски ощупывали ее.

Марина знала, что сын Шаповалова уже на яхте. Но пока не видела его. И она могла себе признаться, что побаивается встречи. Никогда еще она не выполняла подобных заданий. Сколько она себя помнила, ее всегда тянуло к мальчикам, потом к юношам, теперь вот к мужчинам. А вот женское общество никогда не привлекало, у нее среди девочек и подруг-то не было. А вот с противоположной частью человечества взаимопонимание всегда находила взаимопонимание. Разумеется, с ее любовными партнерами у нее возникали разные отношения, нередко они ссорились, бывало, что дело доходило до ненависти, до разрыва. Но Марина не видела в этом ничего особенного, наоборот, как человек практически мыслящий считала это вполне нормальным явлением, входящим составной частью в сложную матрицу отношения полов.

Но сейчас все было как-то иначе, и она испытывала растерянность. Ей хотелось пойти к Шаповалову и отказаться от поручения, но едва у нее вызревало такое намерение, как тут же вспоминала об обещанной награде. Даже и представить она не могла о таком счастье, как своя квартирка в Москве. Больше всего она ненавидела в своей жизни – бездомность, все могла терпеть, а вот это ощущение донимало ее до самой макушки. Когда некуда прислонить голову или, когда за такую возможность приходится отдавать почти все, что удается заработать каторжным трудом, то невольно пойдешь на все. Но даже сейчас она нисколько не жалеет, что разругалась с Ромовым; почему-то он необычайно легко отлетел от ее души и тела, как корка от затянувшейся ранки. Может, ничего страшного и не случится, ну познакомится она с этим сынком, соблазнит его, попробует наставить на путь истинный. Хотя сама имеет о нем крайне смутные представления. Надо бы поподробней расспросить Шаповалова, что он хочет, чтобы она внушила этому парню. А то еще внушит не то, что нужно, – и прощай ее однокомнатное гнездышко.

Марина сидела, точнее полулежала в шезлонге на палубе, солнце ласкало ее тело, покрывая кожу нежным коричневым загаром. Она знала, что этот цвет ей ужасно идет, делает почти что неотразимой. И потому до встречи с сыном Шаповалова хотела успеть приобрести шоколадный колер. Это станет дополнительным аргументом в ее битве за квартиру.

Жаркое солнце разморило ее, веки смежились, и Марина даже не заметила, как задремала. Она именно дремала, так как слышала раздававшиеся рядом звуки, но реакция на них блокировалось дремотой. Ей нравилось это пограничное состояние между явью и сном и не хотелось его ничем нарушать. И когда до нее донесся чей-то голос, то он не сразу проник в ее сознание.

Внезапно Марина поняла, что кто-то разговаривает рядом с ней. Усилием воли она открыла глаза. Возле ее шезлонга стоял юноша и обращался к ней с вопросом. У Марины бешено заколотилось сердце, у нее не было сомнений в том, что это он, сын Шаповалова.

– Извините, я не расслышала, что вы спросили? – произнесла она.

– Могу я тут тоже посидеть? – повторил юноша.

– Разумеется, буду только рада. А то одной скучновато.

– Спасибо. – Филипп устроился на соседнем шезлонге.

Марина постаралась по возможности не заметно разглядеть своего соседа. Одет он был в майку и шорты. Но не это заинтересовало девушку, а его лицо. Такого тонкого и нежного овала она никогда не видела. Человек с подобной внешностью не может быть обычным, невольно подумала она. А коли так, то это осложняет ее задачу. Было бы лучше, если он был бы самым обыкновенным парнем. А как найти подход вот к такому?

Марина понимала, что нельзя упускать момент и следует начать сближение. Вот только как? Она никогда не считала себя очень умной, но и глупой тоже не была. И сейчас напрягала свои мозги, стараясь найти те самые единственные слова, сказанные тем самым единственным тоном, который сразу установят между ними хотя бы тоненький мостик.

Она снова посмотрела на юношу. Он сидел в шезлонге и смотрел вдаль, туда, где линия горизонта, словно в любовном союзе, смыкала небо и море. Выражение его лица было странным, одновременно задумчивым и вдохновенным. Марина плохо понимала, что с ним происходит, но догадывалась, что он охвачен какими-то глубокими эмоциями. И очень вероятно, что это обычное его состояние. Да, с таким будет нелегко, обычные женские штучки, на которые она рассчитывала, вроде красивого загара могут и не сработать. И даже скорей всего не сработают. Тогда что сработает? Она не настолько изощренная и уж тем более у нее нет нужного опыта для общения с подобными экземплярами.

Ну, хватит, оборвала себя Марина. Так можно изводить себя бесконечно. Думай, не думай, а приступать к делу все равно придется. Единственно на что она может положиться, так это на свою интуицию. Какая никакая, она все же актриса. А эта профессия как раз и основана на ней.

Все, иду в бой, сказала себе девушка. И будь, что будет.

– Я могу часами смотреть на то, как небо сливается с морем. И самое странное, что в эти минуты не чувствую себя одинокой.

Филипп резко повернулся к ней. И Марина возликовала, так как по выражению его лица поняла, что ее первый выстрел угадил в цель.

– Вы чувствуете себя одинокой?

Марина сделала грустное лицо.

– Практически всегда.

На лице юноши отразилось недоверие.

– Мне казалось, что такие…

– Я понимаю, о чем вы. Но внешность – это только оболочка. А за ней может быть совсем другое содержание.

Филипп смотрел на Марину, теперь по его лицу нельзя было прочитать его мысли. Но она понимала, что он оценивает ситуацию. Вот только из каких критериев – это для нее пока оставалось загадкой.

Вопрос, который он задал, удивил и одновременно озадачил Марину.

– А вам не нравится быть одинокой?

Ей необходимо правильно ответить ему. И вообще, она чувствует себя, как на экзамене, один неверный ответ – и он завален.

– Не знаю, почему, мне хочется сказать вам то, что еще никому не говорила. Принято бояться одиночества, а мне оно нравится. Именно в этом состоянии я переживаю лучшие свои мгновения. Но мне страшно, что меня затянет этот омут, и я навсегда останусь одна. Я к этому еще не готова.

Марина откинулась на спинку и постаралась незаметно смахнуть пот со лба. Она явно превзошла саму себя, еще никогда она не проявляла столько ума. Вот если бы ее сейчас услышал Ромов, неожиданно возникла мысль. По большому счету он всегда считал ее дурочкой. Но дурочки не произносят такие вещи. Но главное было то, что Марина ясно видела, что ее послание не пролетело мимо сына Шаповалова, а нашло в нем отклик. И его слова это только подтвердили.

– Странно, но вы словно бы произнесли вслух мои мысли.

– Правда, – почти искренне обрадовалась Марина. Затем приняла задумчивое выражение. – Странно.

– Что странного? – мгновенно откликнулся юноша.

– Странно то, что я вам это сказала. Не могу понять, почему? Вы первый, кто это от меня услышал.

– Я этому очень рад.

– Рады? – удивилась Марина. – Но чему?

– То, что вы это чувствуете, то, что вы мне это сказали. Я когда я сюда ехал, то боялся, что мне будет тут тяжело.

– Но почему вы так думали?

Филипп отвернулся. Кажется, она напрасно задала этот вопрос, мысленно отметила девушка. Он пока не расположен посвящать ее в свои переживания.

– Есть вещи, которые не так просто объяснить, – вдруг услышала Марина.

– Я понимаю. Иногда, чтобы разобраться в некоторых вещах, надо затратить много сил и времени.

– Именно так! – Он снова повернулся к ней. – Я много думаю…

Марина ждала продолжения, но оно не последовало. Она поощрительно улыбнулась ему.

– Мне кажется, нам есть, что сказать друг другу, но мы не решаемся. Что не удивительно, если учитывать, что мы знакомы всего полчаса. Вернее, мы ведь даже не знакомы.

– В самом деле, – засмеялся юноша. – Меня зовут Филипп.

– А я Марина.

– Вот и познакомились, – улыбнулся он. – А можно вас спросить, что вы тут делаете?

– Вообще-то я загораю. Хотя понимаю, о чем вы. Я приехала сюда с одним из сценаристов.

– Вы его подружка? – В голосе Филиппа прозвучало разочарование.

– Была. Но мы поссорились в первый же день. И я приобрела независимый статус. Так что на данный момент я ничья подружка. И нисколько о том не жалею.

Да он явно обрадовался, услышав ее объяснения, отметила девушка. Какая она молодец, есть надежда, что успех ей будет сопутствовать и дальше. Она почувствовала прилив воодушевления. И все же странно, что от этого парня зависит, въедет ли она в свою квартиру или нет? Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал про эту маленькую деталь?

– Что же вы намерены делать? – поинтересовался Филипп.

– Ничего, жить, как получится. Не хочу думать. В данную минуту мне хорошо, Так зачем себе портить настроение мыслями о будущем. Оно полностью скрыто в тумане. Надеюсь, у меня есть немного времени, которое можно провести в удовольствии. Я знаю, что когда вернусь, мне предстоят тяжелые дни. Поэтому каждое счастливое мгновение, для меня на вес золота.

Марина шестым чувством поняла, что время завершать разговор. Кажется, ей удалось посеять семена в благодатную почву. И надо немного подождать, когда они дадут всходы. Она встала.

– Пойду в свою каюту, а то сгорю на этом пекле. И вы не сгорите. Хотя вам не страшно, у вас кожа смуглая. Рада знакомству.

– Поверьте, я тоже.

– Я верю, – улыбнулась Марина. – Скоро увидимся. – Она направилась к трапу. Она знала, что он смотрит ей вслед, но старалась, чтобы ее походка была бы как можно менее сексуальной. Пока это преждевременно.

20

Шаронов вернулся в каюту и сразу наткнулся на вопрошающий и одновременно тревожный взгляд жены. Он прошел к кровати и сел. Они молчали, но им и не надо было слов, чтобы понять мысли и состояние другого.

Ольга Анатольевна смотрела на мужа, и ей становилось все тревожней. Она слишком хорошо знала это его молчание: оно означает, что он уходит вглубь себя, куда даже ей проникнуть крайне трудно. На какой-то глубине сам собой возникает заслон, преодолеть которой редко удается. Этот заслон возникал не часто, но при каждом подобном случае появлялась сильная и безотчетная тревога, что она может потерять супруга. Каким образом это случится, она и сама точно не представляла; то было абсолютно иррациональное ощущение. Но от того еще более сильное. Она совершит ошибку, если оставит его один на один со своими мыслями и переживаниями. Сейчас ни в коем случае нельзя это делать.

Ольга Анатольевна села рядом с ним. Они посмотрели друг на друга.

– Не тревожься, – неожиданно улыбнулся Шаронов, – я не намерен сворачивать это дело. В какой-то степени мне даже стало интересно. То, что я сегодня услышал от него, навело меня на мысль, что наши с ним жизни имеют какую-то незримую связь. Они пересеклись не случайно. Я думал, что раз и навсегда избавился от этой мерзости. Но теперь вижу, насколько я далек от этой цели. Скажи, только честно, а так ли уж мы далеко продвинулись? И болезнь сына, не является ли она знаком того, что мы остались на том же месте, с которого, как нам казалось, отправились в дорогу?

– Болезнь сына тут ни причем, – покачала головой Ольга Анатольевна. – У него своя судьба. И ты знаешь, что мы должны спасти его. Мы столько говорили об этом.

– У меня нет сомнений в этом. Я думаю о другом.

– О чем же?

– Мне казалось, что я больше никогда не вернусь к этой мерзости. Но то, что я оказался здесь, не является ли признаком того, что мы так и не достигли точки невозврата. И вернулись туда, откуда так сильно хотели уйти.

– Нет, ты не прав. Это не возвращение, мы идем дальше. Вспомни, ты сам увлек меня на этот путь. Я пошла за тобой, потому что у тебя не было сомнений. А то, что ты был прав, свидетельствует то, что за это время тебе поверило немало людей.

– Это еще ни о чем не говорит. Кому только не верят люди. Часто они ищут не веру, а нечто такое, что позволит им успокоить мятеж своей души.

– Пусть даже так. Но ты не просто самозванец, за это время ты прошел длинный путь, ты учился у тех, кто встал на него раньше тебя. И это они нарекли тебя званием учителя. Что же послужило поводом для твоих сомнений?

– Самое удивительное, что не знаю. Они вдруг появились сами по себе. Словно возникли ниоткуда, как внезапно налетевший ветер. Это-то больше всего меня беспокоит.

– Раньше ты не боялся сомнений.

– Да, в последние годы, хотя они периодически и появлялись, они меня мало беспокоили. Я был уверен, что они пройдут сами по себе, как небольшая болячка. А сейчас я смотрю на Шаповалова, слушаю его…

– И что с тобой происходит?

– В том-то дело, не знаю. Все это время я ни с кем не вступал в поединок, это была моя принципиальная позиция. Истина познается не в спорах, а в постижение своей судьбы, в поисках взаимосвязи всего сущего. А когда я встречаюсь с Шаповаловым, то меня словно кто-то так и толкает вступить с ним в поединок. Приходится прилагать много усилий, чтобы удержаться от этого. И я не могу не думать, почему так происходит?

– И как ты считаешь?

Шаронов наморщил лоб.

– Что-то в этом есть судьбоносное. Как будто встретились две противоположные стихии. И сошлись в непримиримом противоборстве. Но при этом с самого начала оно проходит не на равных. Я вынужден ему подчиняться, играть по его правилам.

– Что делать, у нас нет иного выхода.

– Да, ты права.

– Послушай, а если привлечь на нашу сторону этого молодого человека?

– Ты имеешь в виду Ромова?

Ольга Анатолиевна кивнула головой

– Что ты думаешь о нем?

– Он на его стороне в любой ситуации. Ему откровенно нужны только деньги. До всего же остального нет никакого дела. Нам с ним еще предстоит столкнуться.

Ольга Анатольевна вздохнула.

– И с ним тоже.

– Но это столкновение как раз меня не очень волнует. Таким, как он, трудно вывести меня из себя. Я их перевидал сотни.

– Не знаю, – с сомнением проговорила Ольга Анатолиевна. – Мне кажется, он не так прост.

– Это не имеет значения. – Шаронов вдруг задумался. – Хотя отчасти ты может быть и права. Нам же писать вместе. И здесь у нас возникнет масса трений.

– Странно, что вас пригласили вместе для написания сценария.

– Мне тоже это показалось странным. Скорей всего это игры Суздальцева. Ромов ему нужен, чтобы держать руку на пульсе событий. Меня ему контролировать сложно, а Ромова – вполне по зубам. Что ж, посмотрим, что из этого выйдет.

21

Марина не знала, что их разговор с Филиппом велся под наблюдением Аллы. Она не слышала, о чем говорят эти двое, но по их жестам, выражением лица видела, что они нашли общий язык. И ей это не понравилось. Она не усматривала в этом сближение какой-то опасности для себя; даже если между этими двумя пробежит искорка, Шаповалов никогда не допустит, чтобы она превратилась в пламя. И все же эта встреча, и это общение пришлось ей не по нраву. Она вообще не понимала, почему ее любовник оставил эту девицу на судне. Когда она числилась в качестве подружки Ромова, ее присутствие имело свое законное основание. Но после того, как она по непонятной причине сделала ему ручкой, ее должны были отослать туда, откуда она приехала с первым же самолетом. Алла ведь отлично знала, крутой нрав Шаповалова, он отправлял восвояси и не таких людей. А тут какая-то то ли благотворительность, то ли мягкотелость.

А если она чего-то не знает, если все это заранее построено. Ей хорошо известно, что Шаповалов любитель подобных комбинаций. Она не раз становилась их свидетелями. Правда, до сих пор они не касались лично ее, но ведь ничего не вечно под луной. Между прочим, одно из любимых его выражений. И однажды он может что-то замыслить и против нее. С некоторых пор ее не отпускает ощущение, что этот момент близится.

Алла задумалась. Как-то все не складывается в единую цепочку. Если Шаповалов намерен избавиться от нее, то он просто однажды выбросит ее из своей жизни, как надоевшего котенка. Бросит ей какую-нибудь подачку – и иди на все четыре стороны. И если эта Марина все же не случайно появилась, то какая ей предназначена роль? Не понятно, а потому подозрительно и тревожно.

Мысль о том, чтобы поговорить об этом с Шаповаловым, у нее даже не возникло. Хотел бы сам сказал. А коли не говорит, значит и не скажет. Но пока эта Марина будет тут под боком, пока она не поймет, что та тут делает, спокойствия ей не видать. А что если попробовать что-то выведать у ее бывшего дружка. Вдруг он чего-нибудь знает или о чем-нибудь догадывается. Ей вообще стоит больше обращать внимания на всех приглашенных Шаповаловым. С самого начала ей не нравилась эта его затея. Жалуется на то, как плохо идут дела, а готов бабахнуть в этот проект кучу денег. За проведенный вместе год она хорошо изучила этого человека. Но иногда ей кажется, что не понимает его.

Алла зашла в свою роскошную каюту. Когда она стала любовницей, а по сути дела наложницей одного из самых богатых людей на планете, то среди заготовленных ею первых просьб, числилась покупка для нее квартиры. А еще лучше дома. Она даже выбрала ряд мест, где хотела бы поселиться. Каково же было ее потрясение, когда он объявил ей, что никакого постоянного жилья у них не будет, а жить они будут на яхте.

Она тогда проплакала целую ночь, расставаясь со своими мечтами. Жить на корабле казалось ей, во-первых, опасно, а во-вторых, совершенно не интересно. В ее представлении он был чем-то вроде передвижной тюрьмы.

Но быстро выяснилось, что в таком образе жизни есть свои прелести, мир открывался совсем с другой стороны. С борта судна он представлялся во многом иным, несравненно более подвижным и изменчивым. Но главное менялось к нему отношение; раньше она пыталась укорениться в нем, занять свою нишу. Теперь же ей нравилось, что она не связана ни с чем и ни с кем прочными нитями, не зависит от его капризов, ей не надо угождать ему. Она может смотреть на все со стороны, проплывая мимо его прихотей. И как только ей что-то надоедает или перестает нравиться, можно уплыть из этого места.

Так случалось уже ни раз, ей вдруг надоедало то место, где они находились. Она приходила к Шаповалову и просила отплыть. И что поражало Аллу; не было случая, чтобы он не выполнил ее просьбу. А ведь большинство других просьб он просто оставлял без ответа. Более того, не любил, когда она к нему с ними обращалась. Все, что он считал ей необходимым, он давал сам. Часто ей это не нравилось, но она вынуждена была делать вид, что в восторге и безмерно ему благодарна. В противном случае его реакция могла быть не предсказуемой. И ей ничего не оставалось делать, как быть постоянно бдительной.

Вот и сейчас бдительность диктовала ей необходимость предпринимать какие-то действия. Нельзя все пускать на самотек. Тем более после приезда сына. С момента, как она стала любовницей Шаповалова, она видела его пару раз. На ее счастье он жил далеко от них. Но и этого ей вполне хватило, чтобы ощутить, что этот мальчик никогда не будет на ее стороне. Он почти не замечал ее, вернее делал вид, что не замечает. А когда Алла ловила его взгляд, то ей становилось не по себе. В этих больших черных глазах таилось нечто совершенно непостижимое для нее. Да и вообще, он казался ей странным и непонятным, словно бы прилетел с другой планеты. Хотя почему у нее возникало такое впечатление, сказать не могла. Ведь они общались друг с другом очень мало. Да и само общение было самым обычным, можно сказать формальным.

Марина, Филипп. Каждый из них вызывал в ней тревогу, а если они сблизятся, то ее опасения приобретут совсем иной уровень. Этот возможный альянс ей совсем не по нраву.

Алла вошла каюту, села перед зеркалом. Какое-то время рассматривала себя, потом взялась за макияж. И лишь после того, как почувствовала, что довольна своим видом, снова вышла на палубу.

Алла постучалась. Никто не ответил. Она повторила попытку. Внезапно дверь резко открылась, и перед ней предстал Ромов. Судя по его виду, он спал и даже не успел пригладить волосы, которые, словно иглы ежа, торчали в разные стороны. Он с изумлением смотрел на свою гостью.

– Вы ко мне? – растерянно спросил Ромов.

– Если ты здесь живешь, то к тебе

– Проходите. Только не убрано.

– Выносило и не такое.

Ромов посторонился, и Алла двинулась в образовавшийся проход.

В каюте царил самый настоящий бардак, вещи валялись в полном беспорядке, включая мужские трусы. Алла слегка сморщила носик, она терпеть не могла не аккуратных мужчин, к которым относился и Шаповалов. И в первое время ей приходилось затрагивать немало сил, чтобы преодолеть свое отвращение. Он мог заниматься с ней любовью на грязных простынях, посреди раскиданной одежды. У нее же было врожденное стремление к чистоте.

Ромов поспешно подскочил к стулу и сбросил находящиеся на нем вещи. Алла села, Ромов устроился напротив и выжидающе посмотрел на нее.

Зачем она пришла к нему, Алла до конца не знала. Скорей всего она это сделала под влиянием импульса. По натуре она был человеком довольно рациональным, умеющим действовать на основе обдуманных планов и решений. Но это происходило тогда, когда она понимала, суть происходящих событий. Когда же, как вот сейчас она терялась в догадках, то поступала под влиянием возникших мыслей или чувств. И далеко не всегда они выводили ее на правильный путь. Вот и сейчас Алла была полна сомнениями. Но раз она уже здесь, то должна что-то для себя выяснить. Да и вообще, совсем нелишне установить с этим сценаристом контакт. Вряд ли от него будет много толку, но кто знает, что может пригодиться в будущем.

Ромов молчал, он явно ожидал, что его гостья первой начнет общение. Алла улыбнулась профессиональной улыбкой манекенщицы.

– Я подумала, раз мы с вами на одном корабле, было бы естественно познакомиться поближе.

Ее слова вызвали у него удивление

– Вы так считаете?

– А вы разве нет?

Алла почувствовала, как вдруг подобрался ее собеседник. Ее визит явно вызывал у него настороженность.

– Почему бы и нет, просто мне казалось… – Ромов замолчал.

– Что же тебе казалось, Женя?

– Что у нас слишком разные положения. – Эти слова дались Ромову с некоторым усилием.

– Разные положения, – нарочито удивленно пожала плечами Алла. – Разве это препятствие для общения. К тому же все так быстро меняется. Еще год назад я пребывала совсем в иной ситуации.

– Я слышал, – пробормотал Ромов.

– Все барьеры бессмысленны, – заявила Алла.

Ромов вдруг посмотрел на нее совсем другим взглядом. И в этом взгляде она впервые обнаружила мужской интерес.

– Коли так, то будем общаться, – уже гораздо веселей, но все еще с некоторым опасением произнес он

До чего же он зажат, подумала Алла. Она вспомнила себя годичной давности, между той, какой она была тогда и им сейчас, есть немало схожего. Этим и следует воспользоваться.

– Конечно, нам надо общаться. Мы же почти ровесники. Сколько тебе?

– Двадцать девять.

– А мне двадцать три. Это даже не разница. Мы с тобой тут самые молодые. Мне иногда даже не с кем по-настоящему и поговорить. У каждого возраста свои разговоры. Разве не так?

– Так. – Ромов о чем-то на секунду задумался. – Но мы тут молодые не одни.

– А кто же еще?

– Марина.

Алла обрадовалась про себя, разговор сам вырулил на тот маршрут, который был ей и нужен.

– Я и забыла про нее. Ты прав. Красивая девушка.

Ромов посмотрел на Аллу.

– По сравнению с вами, так себе.

Алла улыбнулась.

– Ты огорчен, что она ушла от тебя.

– Чего огорчаться. Таких полно.

Алла с некоторым сомнением покачала головой.

– Не говорит ли в тебе обида?

Ромов пренебрежительно махнул рукой.

– У нас давно шло к разрыву. Я ее и не хотел брать сюда. Но она упросила.

– Ты податливый?

Ромов ответил не сразу, и Алла поняла, что она попала в его болевое место.

– Есть немного, – признался он.

– А что она за человек?

– Кто?

– Твоя бывшая подружка.

– А вам зачем?

– Знаешь, давай называть друг друга на ты. И, кроме того, мне интересно узнать, почему вы расстались? Конечно, если тебе неприятны мои расспросы, то не надо говорить.

– Да что ты, все нормально, – поспешно произнес Ромов. – А почему расстались? Да обычное дело, каждый надеялся, что другой даст ему то, что сам не имеет. А этого, как и следовало ожидать, не случилось. Когда стало понятно, поссорились под первым же попавшим предлогом – и разбежались, как кролики.

– У кроликов тоже такие проблемы?

– Это я так, пошутил.

– Хороший у тебя юмор. Теперь мне понятно. Значит, она надеялась на тебя примерно как я на своего Шаповалова. – Алла специально произнесла эту фразу, она хотела увидеть его реакцию.

И увидела. Ромов даже слегка вздрогнул и снова настороженно взглянул на девушку. Он все еще боится, что она его провоцирует, мысленно отметила Алла.

– Тебе видней, – произнес он.

– Значит, ты считаешь, что твоя бывшая подружка ищет того, кто бы удовлетворил ее запросы.

– А что ей еще остается делать, у нее же ничего нет: ни кола, ни двора, ни профессии. Так, случайные заработки, ходит сниматься в массовках и в малюсеньких эпизодиках. Кого это может удовлетворить.

– А хочет она многого?

– Много не много, но хочет. Да и что остается делать; чем меньше у человека есть, тем большего он желает.

– Тут ты не прав, Женя, – усмехнулась Алла. – Как раз наоборот, чем больше у человека есть, тем больше он хочет иметь еще. Я это точно знаю, так как насмотрелась.

Ромов задумчиво посмотрел на нее.

– А знаешь, пожалуй, ты права. Но Марина точно многого не хочет.

– А что именно?

– Да все как обычно. Свою квартиру, хороших ролей. И понятно, много денег.

– И на что твоя пассия готова ради этого?

Ромов пожал плечами.

– Да кто ее знает, думаю, на все. Разве только кинжал в горло не воткнет.

– Хорошенькая же была у тебя подружка.

– Уж, какая была.

Скорей всего он если не врет, то сильно преувеличивает, отметила Алла. Марина оставляла у нее не такое хищное впечатление. И все же скорей всего в его словах много правды. У этой девицы просто нет иного выбора. А тут она оказалась в таком месте, где можно получить очень много. И даже все. Но если она заполучит все, у нее, Аллы, не будет ничего.

Алла снова улыбнулась Ромову одной из своих обворожительных улыбок.

– Давай заключим союз, помогать друг другу.

Ромов от изумления даже привстал.

– И каким образом?

– Не знаю, – беззаботно произнесла Алла, тоже вставая. – Жизнь покажет. Но если у тебя возникнут проблемы, ты можешь придти ко мне за помощью. А если возникнут у меня, обращусь к тебе. Не возражаешь?

– Нет, конечно. Только…

Но Алле больше не хотелось его слушать.

– Мне понравилось, как мы поболтали, – прервала она его. – Только, пожалуйста, не перепутай, когда мы на людях, будем обращаться друг друга на вы. Пока.

Алла махнула ему рукой и скрылась за дверью.

22

Настроение у Шаповалова было на самой нижней точки, давно он не испытывал ничего подобного. Только что позвонил вице-президент его компании, или, как любил он сам говорить его империи. Новости были плохие. Хотя Шаповалов, беря трубку, и не ожидал услышать ничего хорошего, все же у него была слабая надежда, что предчувствие обманет его.

Но оно, увы, не обмануло, такое вообще происходило крайне редко. Но то, что сообщил ему вице-президент, было даже хуже, чем он предполагал. По сути дела, сообщенная им новость означало, что он лишился этак миллионов пятьдесят, если не все семьдесят. Конечно, для него потеря такой суммы, значит не больше, чем выпадение клока волос из пышной шевелюры. Денег у него еще предостаточно. Но симптом-то тревожный. Давно с ним не случалось ничего подобного.

Шаповалов сидел в своей каюте, маленькими глоточками опустошал бокал с бренди. Ему не очень хотелось пить, но оставаться абсолютно трезвым, он опасался. Когда сознание слегка плывет, то как-то спокойней, ничего не кажется таким безнадежным и устрашающим. А когда голова ясная, как голубое небо, вдруг приходят такие неожиданные мысли, от которых становится не по себе. А неожиданных мыслей он никогда не любил, все должно быть под контролем. Тогда и чувствуешь себя уверенным.

Шаповалов ощущал, что даже бренди не помогало поднять настроение. Он и раньше терял немалые деньги, но гордился тем, что не впадал в отчаяние и тем паче в панику, быстро оправлялся, предпринимал энергичные меры. И зарабатывал еще больше. А вот сейчас он пребывает в какой-то непонятной растерянности, не может отделаться от ощущения, что не знает, что делать.

И еще это кино. Вовремя ли он затеял этот проект? Может, отправить всю эту кампанию домой – и одной заботой меньше. К тому же экономия. Если рассудить объективно, сейчас не время этим заниматься. В мире черт знает что творится. И у него в делах черная полоса.

Да, так бы он и поступил, если бы не Филипп. Ведь этот фильм он делает, в том числе и для него. А может, только для него. Если они не в состоянии найти общий язык в обычном общении, то может быть, это удастся сделать таким вот необычном образом? Если сын посмотрит картину про отца, и не просто картину, а настоящий шедевр, способный мощно воздействовать и на ум, и на душу, то есть надежда, что его взгляд на него может поменяться. А для него, Шаповалова, это сейчас важней любых денег.

Вот только действительно удастся ли сотворить шедевр? Эта мысль постоянно буравила его мозг. Как всегда он положился на свою интуицию, выбрал сценаристов и режиссера. Правда, режиссер сейчас занят на другом проекте, но он пока и не нужен. На данный момент главное написать такой текст, который позволит сделать настоящий фильм.

Вся надежда, разумеется, на этого Шаронова. Он, Шаповалов, мало что смыслит в киноискусстве, но те два фильма, сделанные по его сценарию, что он посмотрел, произвели на него сильное впечатление. До сих пор, когда он вспоминает о них, по коже прокатывается дрожь. Черт его знает, что в них такого, но раз они так воздействуют на сознание, значит, что-то в них есть. Но те картины сняты давно, а Шаронов уж много лет ничего для кино не пишет. Вдруг он растерял былое умение.

Шаповалов поспешно набрал номер телефона.

– Зайди немедленно ко мне, – сказал он в трубку.

Суздальцев примчался через минуту. Он так спешил, что некоторое время ни как не мог укротить дыхание.

– Что-то случилось, Георгий Артемьевич? – с тревогой спросил он.

– Всегда что-то случается, – буркнул Шаповалов. – На то она и есть жизнь.

– Вы правы. но…

– Да, ладно, успокойся. Я хочу кое о чем тебя расспросить.

Шаповалов увидел, что Суздальцев, в самом деле, успокоился, покрасневшее лицо приняло естественный оттенок.

– Слушаю вас.

– Хочу поговорить о Шаронове.

Шаповалов заметил, как тут же не то нахмурился, не то насторожился продюсер.

– Он вас не устраивает?

Почему-то интонация Суздальцева не понравилась Шаповалову.

– Это я и хочу выяснить.

– Но вы сами выбрали его.

– Я тебя ни в чем не обвиняю, так что можешь не волноваться. Я просто намерен выяснить для себя кое-какие детали. Когда я занимаюсь каким-то делом, то стараюсь знать о нем как можно больше. Иногда незнание незначительной подробности способно погубить весь проект.

– Вы совершенно правы, – поспешно проговорил Суздальцев. – В нашем деле точно также.

– Неужели? – насмешливо произнес Шаповалов. – Впрочем, коли так, это даже к лучшему. Будет легче понять меня.

– Но что вы желаете знать о нем?

– Мне не совсем понятна логика его поступков. А раз не понятна, это вызывает у меня беспокойство за конечный результат. Я видел его фильмы, это, пожалуй, лучшее, что я смотрел за многие годы. Его ждал успех, деньги. А он вдруг ушел, исчез из вашего мира. Я правильно излагаю?

– Абсолютно правильно. Его ждали успех и деньги, писать сценарии ему наперебой предлагали лучшие режиссеры и продюсеры. А он все отверг и исчез. Никто не знал точно, где он и чем занимается. Ходили разные слухи, один другого странней.

– И что за слухи?

– Что он руководит не то каким-то политическим движением, не то какой-то религиозной сектой, не то вообще ушел в бизнес.

– А как на самом деле?

Суздальцев несколько секунд молчал.

– После того, как вы попросили меня пригласить Шаронова, я, можно сказать, провел мини расследование. И попытался узнать, чем же он занимается, на самом деле.

– И чем? – От возникшего интереса Шаповалов даже приблизился на стуле к Суздальцеву.

– К сожалению, достоверную информацию не удалось получить.

– Ладно, гони не достоверную.

– Насколько я понял, он проповедует какое-то учение. Как сейчас модно, что-то связано с космосом. Обретение новых возможностей, расширение сознания и прочая подобная хренатень. Подробностей, узнать не удалось. Но если вы очень хотите, я попробую это сделать.

– Не надо. Если понадобится, я сам этим займусь. Ты вот что мне скажи: он действительно такой талантливый? И не исчез ли его талант за время простоя?

Суздальцев развел руками.

– На счет того, что был талантлив, даю руку на отсечение. А вот как сейчас, кто ж его знает. – Продюсер наклонился к Шаповалову. – Я даже на всякий пожарный хотел вам предложить его кем-нибудь заменить.

– Ты лучше объясни, почему он вдруг ушел?

На лицо продюсера вылезла недовольная гримаса. Но он постарался быстро его стереть.

– Когда это случилось, то на эту тему много у нас говорили. Многие полагали, что он просто свихнулся, некоторые уверяли, что ему кто-то очень хорошо заплатил. Ну и разные там еще суждения.

– А ты что думаешь?

Суздальцев вздохнул.

– Я работал с ним на двух картинах, но если честно, то никогда его по-настоящему не понимал. Я даже не очень удивился, когда все это случилось. Если мы начинали что-то обсуждать, он всегда высказывался не так, как другие. Но, думаю, если кто-то и способен написать такой сценарий, как вы хотите, то это Шаронов. Хотя кто его знает, какие изменения с ним случились. Я же сужу по тому, каким он был раньше.

– Ладно, я тебя понял. Иди, а я подумаю, что мне дальше делать.

23

– Итак, продолжим, друзья мои. Я скопил то, что называется в науке первоначальным капиталом. Но что с ним делать, не представлял. Вернее, это не совсем так. Я знал на что можно потратить деньги: на удовольствия, на вкусную жратву, хорошую одежду. И, разумеется, на женщин. За короткий срок я перетрахал кучу баб. Никогда в жизни у меня не было их столько, как тогда. И я вам скажу, такого кайфа, как в тот период, я не испытывал никогда. Даже падишах со своим гаремом так не наслаждался.

Город был нищий, и едва ли не любая женщина, если ее пригласить в ресторан, готова была лечь в постель. У меня были молоденькие, средненькие и даже пожилые, замужние и вдовы. И само понятно девушки, которых я пачками лишал невинности. Несколько раз я попадал в опасные истории, однажды один разгневанный муж всерьез стал готовить на меня покушение. И бог знает, чем бы все кончилось, если бы он не попросил помочь одного парня, который был в моей команде. Он мне и заложил его. Я решил надолго отбить охоту покушаться на мою священную особу. Вместе с ребятами изловил его. Мы так его избили, что он около месяца провел в больнице. Зато после этого я мог трахать его женушку на его глазах. Однажды я так и поступил, мне было интересно проследить за его реакцией. Правда, уговорить ее оказалось нелегким делом. Но деньги помогли. Заплатить пришлось немало, зато я сполна насладился результатом. Муж молча сидел и смотрел, как все происходит. Но даже не пошевелился. Урок пошел впрок не только ему, но и всем другим, желающим мне отомстить. Больше попыток наказать меня за блядство, не было.

Шаповалов замолчал, достали сигарету и закурил.

– Я действительно пустился во все тяжкие местного масштаба. До сих пор вспоминаю с наслаждением эту жизнь. Но одновременно во мне жила иная мысль. Я думал: ну, потрачу все деньги, поживу в свое удовольствие. А дальше-то что? Вы поймите: плохо образованный, из бедной семьи юноша, который до сих пор ни разу далеко не уезжал из своего города. Я почти ничего не знал об окружающим мире. Да и откуда, если я жил в городе, где чуть ли не все население знало одно занятие – беспробудно пить. Между прочим, я тоже активно этим занимался, как и все мои товарищи. У нас считалось нормальным вечерком, собравшись, вылакать по несколько бутылок водки и без счета – бутылок пива. А так как в деньгах недостатка не было, наши дозы увеличивались в геометрической прогрессии. Пару лет такой жизни – и превращение в хронического алкоголика мне было обеспечено.

Не могу сказать, что в тот период меня это сильно беспокоило; это было так привычно, что даже не было страшно. Но меня вдруг все чаще стали посещать другие мысли. У меня еще оставались кое-какие деньжата. Можно, конечно, их прокутить, что я успешно и делал. Но правильно ли я поступаю? Ведь есть и другие возможности. К тому же если ничего не делать, то они скоро кончатся. И снова нищета, серая жизнь? Но я уже понял, что возвращаться к прежнему мне совершенно не хочется. А коли так, значит, что надо срочно что-то придумать.

Я вдруг ясно понял: то, что я начал, нельзя прерывать, а нужно продолжать. Но как? Я не знал, что делать, требовалась новая идея. А где ее взять? Она пришла совершенно случайно, хотя скорей всего, появилась потому, что я ее искал.

Однажды я шел мимо рынка и увидел, как там разгружается фура с помидорами. Помидоров было очень много, их привезли откуда-то издалека. И меня осенило: мы обкладывали данью торговцев. А если обложить данью всю цепочку, начиная от завоза на базар продукции, базы, куда она складируется. Наши доходы возрастут в разы.

Я изложил эту идею своей команде. Я был уверен, что они его отвергнут, но это был почти настоящий бунт. Все просто обалдели от испуга, ведь речь шла ни об одном рынке, а о целом городе. Признаюсь, я тоже смутился и едва не пошел на попятную. Но мною вдруг овладело упрямство. Ко мне словно бы пришло озарение: если я проиграю эту партию, то уже никогда больше ничего не выиграю. И так останусь ни с чем в этом дерьме.

Теперь я понимаю, что это был один из самых важных моих поединков. Я бросился в такое наступление, что все даже оторопели. Дело дошло до настоящей драки. Одному самому большому маловеру я расквасил нос. И выбросил его из банды. Потом он просился в нее снова, но я его не принял. Но тогда я снова победил. Но это была победа над своими, а предстояла одержать вверх над целой отнюдь не маленькой системой.

Я сознавал, что битва будет не из легких. Так оно и получилось. Но я неплохо подготовился к ней, вооружил свою братию металлическими прутьями. И после этого началось. Мы ловили водителей на подъезде в город, требовали за въезд в него плату. Тогда такое было еще в новинку, и могу с гордостью заявить, что был пионером этого дела. Но шоферня поначалу была неуступчивая. И дело доходило до настоящих побоищ. Один из водителей угодил в больницу с множественными переломами. Только тогда эти ребята поверили, что это серьезно. И через какое-то время деньги снова потекли в наши карманы.

Но это было лишь полпобеды. Оставались базы, их тоже надо было обложить оброком. Для успеха дела пришлось скупить чуть ли не всю городскую милицию. Ребята ворчали, что бабки идут не туда, куда нужно, но я уже мог не обращать на них внимания. И делать то, что считал необходимым. Где-то через три-четыре месяца большая часть сбытовой сети города платила нам оброк. Разумеется, приходилось делиться со стражами порядка, некоторыми чиновниками. Но нам оставалось столько, что парни часто не знали, куда девать бабло. А вот меня уже деньги не так интересовали, я обнаружил, что заработал гораздо более важную вещь, чего не было у других, – авторитет. Обо мне, правда, шепотом заговорил чуть ли не весь город. Я гордый расхаживал по улицам иногда только для того, чтобы меня бы все видели. Я ловил на себе любопытные и все чаще испуганные взгляды, слышал за спиной шепот. Меня это сильней заводило, чем даже какая-нибудь девчонка. Я стал меньше им уделять внимания, так меня увлекло новое положение городского короля. Скажу вам, это стоит пережить хотя бы раз в жизни. И те, кто это не пережил, многое потеряли. А теперь, господа, меня ждут другие дела.

24

Шаповалов постучался в каюту сына. Дверь почти тотчас отворилась. Но когда Филипп увидел отца, на его лице мелькнуло выражение разочарования. Оно держалось всего одно мгновение, но не ускользнуло от взора Шаповалова. Его охватило чувство недоброжелательности, но он постарался его прогнать. Он понимал, что оно плохой советчик в отношениях с Филиппом. И все же, почему ему достался такой наследник, а не другой. Эта мысль приходила к нему неоднократно, но еще ни разу не нашла ответа.

– Хочу посмотреть, как ты устроился, – улыбаясь, произнес Шаповалов. – Конечно, если не возражаешь.

– Проходи, смотри, – ответил Филипп.

Шаповалов вошел в каюту. Разумеется, он пришел сюда вовсе не для того, чтобы проинспектировать, как устроился сын. Он не сомневался, что с этим все нормально. Стюарды на его судне свое дело прекрасно знают. Иначе и дня тут не проработают. Его волновало совсем другое.

– У тебя тут очень неплохо, – оценил Шаповалов. – Мне нравится, а тебе?

– Нравится, – своим обыденным голосом, почти лишенным интонаций, ответил сын.

Шаповалов решил по возможности не обращать внимания на этот тон.

– Знаешь, что я решил, завтра мы совершим морскую прогулку. Ты не видел этих мест. А они потрясающие. Тут такие острова, почти не тронутые, как говорят в этих случаях, цивилизацией. Тебе они понравятся. Мне кажется, ты вообще, мало путешествуешь, сидишь в своем кампусе и никуда не вылезаешь. Я прав?

Филипп пожал плечами.

– Мне там нравится. К тому же приходится много учиться.

– Никто же не спорит, что учиться надо, как следует. Но и об удовольствиях не забывать. А одно из самых больших удовольствий – это смена впечатлений. Я без этого не могу прожить и неделю, хочется увидеть нечто новое, оказаться в другом месте.

– Я не ты, – веско заметил Филипп.

Шаповалов ощутил что-то вроде легкого удара в грудь.

– Разумеется, все мы разные. Но и все похожи в чем-то друг на друга. Разве не так? Нам доставляет удовольствия одни и те же вещи.

Филипп с каким-то странным выражением посмотрел на отца.

– Не знаю, не уверен. По-моему, разные люди получают удовольствия от разных вещей

– Ты прав, но есть нечто, что нравится всем.

– И что же?

– Те же самые морские прогулки. Когда я первый раз поплыл на своем корабле, то кричал от восторга. Я стоял на носу и что-то пел, что-то орал.

– Это было, в самом деле? – с сомнением произнес Филипп.

– Ну, разумеется. Это отнюдь не преувеличение. Это была даже не яхта, а не очень большой катер. Ни какого сравнения с этой красавицей.

– Я читал: твоя яхта входит в десятку самых больших и красивых в мире, – вдруг проговорил Филипп.

Шаповалов настороженно и одновременно с надеждой взглянул на него. Неужели его проняло?

– Это так. Только почему моя яхта. Она в равной степени и твоя. Ты здесь такой же хозяин, как и я.

Филипп посмотрел на отца и отвел взгляд. Попробуем зайти с другого бока, подумал Шаповалов.

– Тебе надо непременно познакомиться с кем-нибудь. Хорошая кампания делает пребывание в любом месте привлекательным.

Шаповалову показалось, что лицо сына отразило какое-то оживление.

– Я познакомился, – сказал Филипп.

– Могу узнать, с кем?

– Конечно. Это молодая женщина. Ее зовут Марина.

Шаповалов внутренне напрягся. Сейчас он узнает, правильно ли он сделал ставку на нее?

– Знаю ее, симпатичная особа. А как тебе?

Филипп кивнул головой.

– Мне тоже так показалось. С ней легко общаться.

– У меня такое же впечатление. Хотя разговаривал с ней всего один раз. Если вы подружитесь, я буду только рад.

– Это так важно? – вдруг спросил Филипп.

Эта манера сына огорошивать неожиданными вопросами ему решительно не нравилась. Но придется с ней смириться. Или попытаться как-то ее изменить? Попробовать поговорить с Мариной, пусть она постарается воздействовать на него.

– Мне кажется, ты слишком замкнут. И это тебя самого тяготит.

Филипп молчал и при этом смотрел куда-то в сторону.

– Да, иногда, – вдруг признался он.

– Вот видишь! – сам не зная чему, обрадовался Шаповалов. – Если ты не станешь замыкаться в себе, ты проведешь прекрасные каникулы. Все зависит только от тебя.

– Я подумаю над твоими словами, – пообещал Филипп.

– Куда бы ты хотел, чтобы мы направились?

– Мне все равно. – Юноша чуть-чуть помолчал. – Ты же говоришь, что тут много прекрасных мест.

– Ты в этом убедишься. Только никому не говори. Это будет для всех сюрприз. Мы тихо тронемся ночью, когда все спят. А когда проснутся, то обнаружат, что уже в открытом море. Как тебе моя задумка?

– Мне бы она не понравилась.

Шаповалов помрачнел. Но даже из-за сына он не намерен менять своих решений.

– Ты увидишь, как это будет здорово. Обещаешь никому не говорить?

– Да, – после короткой паузы ответил Филипп.

25

Ромов всегда считал себя, если уж не наглым, то, по крайней мере, человеком далеко не стеснительным. Да и профессия и тот мир, в котором он вращался, не позволяла быть мягким и не решительным. Иначе, сомнут, как бумажный кулек, выбросят, как ненужную тряпку. С некоторыми излишне щепетильными его знакомыми все так и происходило. А ведь многие из них были не без способностей. Но не умели работать локтями, а когда нужно – и кулаками. Ромов считал, что он в этом искусстве тоже отнюдь не виртуоз, иначе бы давно был на высоте. Но все же кое-чего из этого арсенала у него получалось, благодаря чему кое-чего и добился, чем по праву гордился.

Но сейчас, стоя перед дверью в каюту Шаронова, он испытывал непонятное смущение. Этот человек вызывал в нем странные, не совсем понятные чувства. Когда-то он считал его своим кумиром. Но это было довольно давно, хотя теперь он понимает, что их остатки сохранились в нем, как реликтовое излучение во Вселенной. И все же дело заключалось не только в этом, было что-то еще, что вызывало у него какое-то особое почтение к нему. Хотя ясно сформулировать, что именно он не мог. Да особенно и не пытался. Но вот что точно он хотел, это признание значимости своей особы со стороны Шаронова. Но пока он даже по-настоящему его не замечает, хотя по первоначальному замыслу, который пока никем не отменен, сценарий должен стать их совместным детищем. Но при этом Шаронов не пытается установить с ним каких-то контактов, не то что творческих, но и даже человеческих. И это вызывало у Ромова острую обиду.

Но раз Шаронов не желает идти к горе, то он сам к ней пойдет. Хотя хотелось, чтобы это движение было бы обоюдным.

Ромов, наконец, осторожно и тихо постучал. Дверь отворила его жена.

– Евгений Вадимович, проходите, – без всякого удивления сказала она, словно ждала его визита.

Ромов прошел в каюту и сразу же нашел взглядом Шаронова. Тот сидел за компьютером и что-то изучал. Он быстро взглянул на вошедшего, но на его лице не появилось никакого выражения. И Ромов вновь ощутил прилив обиды.

– Садитесь, – приветливо произнесла Ольга Анатольевна. – Вы правильно сделали, что зашли. Нам надо получше узнать друг друга.

При этих словах Шаронов снова оторвал взгляд от компьютера, но посмотрел не на Ромова, а на жену.

– Я тоже так считаю. Поэтому и решил зайти, – произнес Ромов.

– И правильно поступили, – вдруг произнес Шаронов. Он встал из-за стола и пересел поближе к Ромову.

– Я хочу вам сказать, что восхищаюсь вашими сценариями, – произнес Ромов.

– Я их давно не пишу, – быстро ответил Шаронов.

– Я знаю. И очень сожалею.

– С какого-то момента это занятие перестало меня интересовать.

– Я кое-что слышал о вашей новой деятельности. Но все равно это потеря для нашего кинематографа.

– Вы так думаете?

– Убежден!

– А в убежден в обратном. Может, когда-то кино приносило пользу общества, но те времена остались в далеком прошлом. Сейчас же кино, как губка, вобрала в себя все недостатки, все пороки, всю убогость современного мира. И если оно чему-то способствует, то только одному – делает его еще хуже. И такому кино я не желаю служить. Поэтому и ушел. Такова моя позиция.

Ромов какое-то время молчал. Кроме глухого раздражения никаких иных эмоций слова Шаронова у него не вызвали. Легко ему говорить, в свое время он на этом деле заработал кучу денег, стал известным. А когда нет ни того, ни другого, что делать?

– Я понимаю вас, хотя не совсем разделяю ваше убеждение, – осторожно произнес Ромов. Что бы он не чувствовал Шаронову, но портить с ним отношения для него – это пока непозволительная роскошь – Мне кажется, у кино есть еще большой потенциал.

– Весь его потенциал давно израсходован. Хотя в каком-то смысле вы правы, у него есть потенциал стать еще хуже, – усмехнулся Шаронов.

– Боюсь, наш спор ни к чему не приведет.

– А я не собираюсь с вами спорить. Для меня это непреложная истина.

– Пусть так, – вздохнул Ромов. – Но нам выпала судьба работать над одним проектом. И надо как-то договориться об общих принципах.

– Вот тут я с вами согласен. И что вы предлагаете?

– Я полагал, что вы что-то предложите. У вас гораздо больше опыта.

– Боюсь, опыт тут ни при чем.

– Что же тогда?

– Мы должны выработать общий подход к сюжету. Иначе будет трудно совместно работать.

– Так я для этого и пришел.

– Прекрасно. У вас уже есть какие-то мысли?

Ромов почувствовал нерешительность. Мысли у него уже были, но он сильно сомневался, что они войдут в созвучие с мыслями Шаронова. Самое плохое, что может случиться, если между ними возникнет острый конфликт. Ему, Ромову, плевать на то, какой в конечном итоге появится сценарий. Главное, чтобы заплатили. Но и ложиться под Шаронова тоже не хочется. В конце концов, он не мальчик, и у него тоже есть кое-какие достижения, по его сценариям снято несколько фильмов. Да, они не имели успеха, но…

– Если у меня не возникало бы мыслей, меня бы не пригласили.

– Резонно, – согласился Шаронов, как-то странно смотря на своего собрата по профессии. – Поделитесь?

Ромов не сомневался: то, что он сейчас скажет, Шаронову не понравится. А что делать, не молчать же все это время.

– Это должен быть сценарий о человеке, который благодаря своему упорству, смелости, дерзости побеждает судьбу.

Шаронов внимательно посмотрел на Ромова.

– А вы уверенны, что побеждает?

– Но в этом нет сомнений, то, что мы находимся здесь, на этом корабле, разве не яркое тому доказательство?

– Для меня – нет.

Ромов уже не в первый раз за время разговора почувствовал смесь удивления и раздражения.

– Что же тогда, по-вашему, является мерилом успеха?

– А у успеха нет мерила.

Ромов едва не подскочил на стуле.

– Это как понимать?

– Это надо так понимать, что и успеха тоже нет. Любой успех – это на самом деле отложенное поражение.

«А в своем ли он уме?»– вдруг мелькнула у Ромова мысль. – Разве может нормальный человек на гребне успеха уйти в неизвестность, в нищету. Говорят, что он живет крайне убого».

– Что же в таком случае есть?

– По большому счету ничего нет.

– Ничего? И нас тоже?

Шаронов посмотрел на Ромова и отвел взгляд.

– Но это крайняя точка зрения. Давайте не будем ее обсуждать.

– Тогда какую точку зрения мы можем обсудить?

– Сложно сказать.

– И все же?

– Поиск гармонии с высшим разумом.

– Понятно, – произнес Ромов. Что-то подобное он и ожидал услышать. В свое время он даже интересовался такими вещами, но быстро остыл.

– Это, конечно, очень важно, но у нас тут сугубо земные задачи. Нам надо написать такой сценарий, чтобы угодить заказчику. Я не уверен, что в этом деле нам поможет высший разум. У него свои заботы.

– Поверьте, высший разум помогает в любом деле, даже в самом ничтожном. А уж в нашем и подавно.

– Пусть так, – решил не спорить Ромов. – Я совсем не против его помощи. Если она на благо. Но определить концепцию сценария придется все же нам. Я вам сказал, как я ее вижу.

– Я принял к сведению.

– Что, значит, приняли к сведению. – Ромов вдруг ясно осознал: еще минут десять подобного разговора, и он потеряет контроль над собой. – Нам нужно в самое ближайшее время начинать работать над текстом. И без взаимного согласия ничего путного не выйдет. – Он замолчал, чтобы перевести дыхание и тем самым немного успокоиться, затем продолжил: – Нас пригласили писать сценарий совместно. И я намерен принимать в этом деле равное участие. Если вы надеетесь оставить меня на задворках, то вы ошибаетесь.

– Вас беспокоит, что вы не получите гонорар в полном размере? – спокойно спросил Шаронов. – Не волнуйтесь, я не претендую на вашу долю.

Ромов почувствовал, как невольно краснеет.

– Дело не только в гонораре, – пробормотал он.

– В чем-то еще? – впервые с некоторым даже интересом посмотрел Шаронов на собрата по профессии.

– Мне интересна сама задача. Я рассказал о своей концепции, а вы о своей – нет.

– У меня она окончательно еще не оформилась, много разных нюансов.

– Но хоть что-то я могу услышать.

– Хоть что-то можете. С моей точки зрения это фильм о человеке, который чем дальше продвигался вперед к заветной цели, тем сильней затягивал на своей шее петлю. На самом деле это постоянная погоня за призраком. И он не понимает, что чем счастливей себе кажется, тем ближе к нему подходит несчастье и разочарование во всех своих проявлениях.

– Вы с ума сошли! – воскликнул Ромов. – Шаповалов ни за что не согласится с таким подходом.

– Как знать. В жизни случаются нередко такие перемены, которые еще совсем недавно казались абсолютно невозможными.

Внезапно Ромова словно озарило.

– Вы видите, что наши концепции совершенно непримиримы. Я предлагаю, каждому из нас писать самостоятельный сценарий. И пусть Шаповалов выбирает из них. А победитель получит весь гонорар.

– Интересная идея. Не боитесь проиграть?

– Борьба есть борьба. Каждый, кто ее начинает, надеется на выигрыш.

– Пожалуй, тут вы в какой-то степени правы. Остается лишь получить добро вашему предложению.

– Я сам погорю с Суздальцевым, – предложил Ромов.

– Как хотите.

– Тогда я пойду, – поднялся Ромов.

Молчавшая весь разговор Ольга Анатольевна проводила Ромова до двери. Затем вернулась к мужу и вопросительно посмотрела на него.

– Он мне не понравился, – сказал Шаронов.

– А если ты проиграешь. Ты думаешь о последствиях?

– Меня не отпускает чувство, что проиграем мы все.

26

К вечеру у Марины почему-то сильно разболелась голова. Она приняла таблетку, но толку от нее не было. Она лежала на кровати, и меньше всего на свете ей хотелось куда-то идти. Но идти придется, отец-олигарх, так почему-то она стала с какого-то момента про себя величать Шаповалова, затеял вечеринку. И проигнорировать ее она ну никак не могла. Тем более на ней скорей всего будет присутствовать Филипп. А ей надо как можно быстрей выполнить задание. Времени на это у нее совсем немного. И следует использовать каждую возможность.

Марина сделала над собой усилие и поднялась с кровати. Она села перед зеркалом и стала себя рассматривать. Красивая молодая женщина, на месте любого мужчины влюбилась бы в такую. Так что можно надеется, что и этот юноша окажется в плену ее чар в самое ближайшее время. Он просто не сможет оказать им достойного сопротивления.

Эти мысли немного взбодрили Марину. Надо произвести на Филиппа неизгладимое впечатление. А потому будет совсем не лишним продемонстрировать прелесть ее бюста. А он на ее счастье совсем не плох. Если быть беспристрастной, она не отказалась от того, чтобы он был бы и побольше. Но и то, чем наградила ее природа, очень даже хорошего качества. А коли так, то для усиления эффекта почему бы не показать пареньку кончики ее грудей. Для подобной демонстрации в свое время она купила специальную блузку. Но ни разу не одевала. И вот теперь вещь пригодилась.

Когда Марина вошла в кают-компанию, веселье было в самом разгаре. Если, конечно, это можно было назвать весельем. У большинства из присутствующих в разной степени было кислое выражение лица. У парочки Шароновых – это понятно, ей кажется, что другого настроения у них и не бывает. Но вот почему кислота разлита по физиономии Ромова. Все еще переживает их разрыв? Коли так, то странно, она полагала, что не в его характере долго мучаться из-за таких пустяков. Она-то, к примеру, уже совсем избавилась от подобных ощущений. Как будто бы и не было совместного полугодового житья. Ну да ладно, это его дело.

Марина поглядела на Филиппа. Он стоял в сторонке от всех и хмуро смотрел перед собой. Внезапно юноша поднял голову и посмотрел на нее. Ей показался в его взгляде призыв к ней.

Разумеется, она ответит на него. Но не сразу. Пусть-ка немного помучается, тогда будет сильней ценить ее внимание, наметила она тактику.

Из всех присутствующих весело было только двоим. Шаповалов и Суздальцев оживлено беседовали, разбавляя слова громким хохотом.

Марина подошла к бару и налила себе мартини с апельсинным соком. Это был ее любимый напиток, который она пила лишь в удачные для себя дни. А так как их было совсем немного, то и пробовала она его крайне редко.

Марина смаковала коктейль и украдкой посматривала на Филиппа. Судя по его виду, настроение у него ухудшалось с каждой минутой. Он тоже кидал в ее стороны взгляды, но подойти не решался.

Подожди немножко мальчик, я к тебе подойду, мысленно пообещала Марина. Вот только допью бокал.

Марина поставила бокал на поднос подбежавшего к ней стюарда. И двинулась по направлению к Филиппу. Но не дошла. Дорогу ей преградил Суздальцев. И слепой бы заметил, что он изрядно пьян. Даже походка у него была какая-то шаркающая.

Его взгляд уперся в ее вырез. Марине это не понравилось, вырез предназначался совсем не для него. И потому глазеть ему туда было совсем не обязательно.

– Какая ты, крошка, сегодня симпатичная, – проговорил Суздальцев, не спуская с нее выпученных глаз.

– Какая есть.

– Я вижу, какая ты есть, – вдруг хихикнул продюсер. – Поди скучновато-то одной, без мужика.

– Очень даже неплохо, – возразила Марина. Она попыталась обогнуть Суздальцева, но тот не позволил, снова загородил дорогу.

– Ни в жизнь не поверю, чтобы такой крали было бы хорошо без мужика. – Он придвинул к ней лицо, и в девушку ударил поток сивушного перегара.

Ей стало противно, хотелось, как можно скорей избавиться от общества этого пьяницы, но она не знала, как это сделать. Меньше всего у нее было желание поднимать шум и тем самым привлекать всеобщее внимание к этой отвратительной сцене.

– Это ваше дело верить или не верить, – сердито произнесла Марина.

– А давай проверим. Пойдем со мной в каюту, я там тебе покажу такую штучку…Бьюсь о заклад, таких ты еще не видела

Интонация, с которой были произнесены эти слова, не давали сомневаться, о какой штучке шла речь.

– Дайте мне пройти.

– Да куда ж тебе идти, тебя же никто не ждет. Пошли со мной, будем помнить этот вечер всю жизнь.

Внезапно Суздальцев довольно сильно и грубо схватил ее за руку и потянул за собой. Больше не сдерживаясь, Марина попыталась вырваться.

– Оставь меня, скотина! – воскликнула она.

Ее выкрик сразу же приковал всеобщее внимание к ним, но лишь распалил Суздальцева. Он еще сильней рванул ее на себя.

А дальше случилось то, что ожидали меньше всего. Стоящий до этой секунды неподвижно Филипп внезапно бросился на продюсера. Но силы были явно не равны, Суздальцев возвышался над Филиппом как скала над деревом. И без труда отбил его атаку легким движением руки.

Юноша оказался на полу, но тут же вскочил и, как петух, снова налетел на Суздальцева. И с тем же успехом, только на этот раз Филипп отлетел на несколько шагов подальше.

Суздальцев посмотрел на распростертого у его ног юноше. И только сейчас до него дошло, на кого он поднял руку. Он бросился поднимать Филиппа, но тот не позволил ему это сделать, сам вскочил на ноги и устремился к двери. Еще через пару секунд он исчез.

Продюсер протрезвел буквально за несколько мгновений. Про Марину он начисто забыл. Его взгляд, словно цепями, был неподвижно прикован к Шаповалову. Тот же молчал, он смотрел на дверь, через которую только что исчез его сын.

– Георгий Артемьевич, простите, меня дурака. Я не хотел, вы видели, он сам налетел. – Казалось, что Суздальцев сейчас рухнет перед Шаповаловым на колени.

Но Шаповалов не обращал на него внимания, словно бы его и не было тут. И это еще сильней пугало продюсера.

– Георгий Артемьевич, – снова запричитал Суздальцев. От страха у него дрожали не только губы, но и руки и ноги. – Это я виноват, я пойду просить у Филиппа прощение. Я готов на все. Я…

– Отдыхайте, господа, – вдруг прервал его Шаповалов. – Приятного вам всем вечера. А меня извините, мне нужно покинуть вас по срочному делу. Надеюсь, мое отсутствие не испортит ни у кого настроения.

Шаповалов быстрыми шагами вышел из кают-компании через туже самую дверь, через которую убежал Филипп.

27

Яхта отчалила от берега посреди ночи. Она тихо отошла от причала, и уже через несколько минут растворилась в плотной мгле. Обогнув остров, судно взяло курс в открытый океан.

Ночь была очень темная, ни единой звездочки. И небо и вода смыкались в одно пространство, образую полное единение. И потому визуально было трудно разобрать, плывет ли яхта по морю или летит по небу.

Шаповалов вышел из своей каюты, дошел до бака и сел в одно из расставленных там кресел. И стал смотреть на то, как двигается яхта в этой кромешной тьме. Сколько раз он вон так глядел с борта своего судна на то, как бороздит оно мировой океан. Обычно его охватывало радостное ощущение оттого, что и этот замечательный корабль, и даже сама водная стихия под днищем принадлежит ему, Шаповалову, мальчишке из бедной семьи из небольшого холодного городка. Когда-то даже поездка в областной центр казалось ему путешествием равным кругосветному. А уж о том, чтобы поехать дальше, даже мечтать было абсолютно бессмысленно. А теперь он может отправиться в любую часть света. И везде его встречают с радостью, потому что знают, что на этой яхте плывет один из самых богатых людей на планете. Только ради одного этого ощущения стоило пройти через все испытания, которые выпали на его долю, дабы добиться того, чего он достиг. А что еще по большому счету и нужно, частенько говорил он в такие минуты себе, все остальное – это ложь, которую выдумывают люди, дабы казаться лучше, значительней себе и другим. А вот он не нуждается в таком камуфляже, он честно признается, что потрафлять своему самолюбию – это и есть самое важное для него занятие.

Но сегодня, может быть, впервые за многие годы такие мысли в голове у него не появлялись. Он думал о сыне, о том, что едва ли не каждый его шаг непредсказуем для него. Вот он даже не знает, радоваться ли сегодняшнему поступку Филиппу или нет. С его точки зрения он нелеп и глуп. Заступиться за какую-то незнакомую девку, так может поступать только крайне неблагоразумный человек. Если уж за кого-то заступаться, то надо всегда знать, ради чего? Благородный душевный порыв – вещь, конечно, замечательная, но в мире так много людей, нуждающихся в заступничестве, в защите, что легко можно на это занятие растратить всю жизнь. О том, сколько же на свете бедолаг, он понял лишь тогда, когда разбогател, когда со всех сторон к нему посыпались просьбы, мольбы о помощи. Пришлось даже нанимать специально несколько человек, чтобы отвечать на все эти послания. Правда, не все их можно было отвергать скопом, периодически к нему приходили письма от важных или знаменитых персон, а то являлись и они сами с предложением поучаствовать в какой-нибудь очередной бессмысленной благотворительной акции. И приходилось заниматься этим ненужным ему делом, перечислять отнюдь немаленькие суммы, так как, учитывая размер его состояния, он не мог позволить себе отделываться ничтожными подачками.

А вот, судя по всему, Филипп не такой, он готов любому прийти на помощь, не думая о цене, которую придется уплатить за это удовольствие. Но так можно все спустить. Только начни, покажи всем, что ты такой бескорыстный и великодушный – и все тут же, как водоросли днище корабля, облепят тебя. Да, он тысячу раз прав, надо что-то с парнем делать, менять его представления о мире. Но одно приятно, что, несмотря на его субтильный вид, Филипп все же не хлюпик. И бросился на этого ширококостного верзилу. Не испугался ни разницы в росте, ни разнице в весе. Но так тоже нельзя, надо же соотносить свои возможности с реальной ситуацией.

Шаповалов почувствовал, что от наплыва непривычных мыслей у него слегка заболела голова. С собой по привычке он захватил бутылку коньяка. Он хотел бы уже налить его в бокал, как внезапно услышал цокот женских каблуков. Кто это еще тоже не спит, пронеслось у него.

Внезапно перед его глазами возник силуэт человека. Впервые мгновения в темноте он не мог определить, кто это. Силуэт, увидев его, замер на месте. И Шаповалов скорей почуял, чем узнал, кому он принадлежит.

– Это вы Марина? – сказал он в темноту.

– Да, я.

– Не спится?

– Нет.

– Тогда посидите со мной?

– А можно? – невольно вырвалось у девушки.

– Раз я приглашаю, значит, можно, – усмехнулся Шаповалов.

Марина сделала несколько робких шагов и оказалась рядом с ним. Он показал ей на шезлонг. Она села.

– Хотите выпить? – предложил Шаповалов.

– Не знаю, – ответила она.

Он понял, что она робеет, так как не ожидала его тут встретить. А это даже хорошо, что они тут оказались вместе в это время. Правда, если Алла вдруг проснется и станет бродить по кораблю, то будет недовольна, увидев их тут. Но это ее проблемы.

Шаповалов налил коньяк в бокал и подал Марине.

– Пейте, – сказал он.

– А вы?

– А я из горла. Не идти же за вторым бокалом. Пейте, – практически приказал он.

Марина послушно выпила, вслед за ней приложился к горлышку бутылки и Шаповалов.

– Почему вы не спите? – поинтересовался он.

– Не получается. Провалялась в постели два часа – и все бесполезно.

– Это из-за Филиппа? – вдруг спросил Шаповалов.

Марина молчала, ее мысли бегали в разные стороны, и ей никак не удавалось их собрать в один пучок.

– Не знаю, может быть, – пролепетала она. – Он так меня удивил.

– Не только вас, – буркнул Шаповалов и снова приложился к бутылке. – Вам налить?

– Как хотите?

– Как вы хотите? – недовольно проворчал Шаповалов.

– Тогда нет.

– Вот и ладненько, мне больше достанется. Что вы думаете, у вас с ним получится?

– Не знаю.

Шаповалов вдруг почувствовал раздражение; он понимал, что девушка права, еще рано говорить о чем-то конкретном. Но у него мало времени, его гнетет предчувствие, что события могут развиваться гораздо быстрей, чем он надеется.

– Надо чтобы получилось. И быстро.

– Я постараюсь.

– Мне не интересует, будете вы стараться или нет, мне нужен результат. Он должен смотреть на мир так, как я этого хочу. Это, конечно, благородно вступаться за обижаемых девушек, но и крайне неблагоразумно. Девушек много, а Филипп один. Он наследник большого дела, целой империи. И должен мыслить и вести себя соответственно. Вы понимаете?

– Понимаю.

Шаповалов замолчал.

– Эта тварь, Суздальцев, к вам приставал? – вдруг спросил он.

– Да, – чуть помедлила с ответом Марина.

Шаповалов резко повернулся к ней.

– Я всегда знал, что он свинья. Если хотите, чтобы его завтра же не было на яхте, его не будет.

У Марины даже замерло дыхание. Слегка утихшая жажда мести за пережитые унижения и испуг вспыхнула с новой силой. Она живо вообразила, как выпроваживают с корабля продюсера. Легко представить, что он будет при этом испытывать. От Ромова она знала, как много значит для Суздальцева этот проект. И сейчас достаточно одного ее слова, чтобы все его планы постиг бы полный крах.

Шаповалов почти в упор смотрел на Марину, и это мешало ей сосредоточиться. Уж не проверяет ли он ее, мелькнула мысль.

Она постаралась взять себя в руки и успокоиться.

– Не надо, – сказала она.

– Чего не надо?

– Никуда его отправлять. Пусть остается здесь.

Шаповалов откинулся на спинку шезлонга.

– Как скажите. Он остается. Но я не могу гарантировать, что он не захочет снова вами овладеть.

– Как-нибудь с ним справлюсь.

– Пусть будет по-вашему. Но второго такого шанса я вам не предоставлю.

– Я понимаю.

– Я вижу, вы все понимаете, – хмыкнул Шаповалов. – Похвальное качество. Пожалуй, пойду я спать.

Он встал и направился к палубе.

– А куда мы плывем? – вдруг догнал его вопрос.

Шаповалов остановился и повернулся к Марине.

– Вперед. Я всегда плыву только вперед. А когда плывешь вперед, так ли важно, куда. Если не идешь вперёд, значит идешь назад, потому что время тебя обгоняет. Так, сказал мне один человек очень давно. – Шаповалов вдруг замолчал, и у Марины возникло впечатление, что он погрузился не то в размышления, не то в воспоминания. – Спокойной ночи, – вдруг сказал он.

Шаповалов сделал несколько шагов и исчез в темноте.

28

Шаронов проснулся от легкой качки. Он посмотрел в иллюминатор и понял, что они находятся в плавании. Знакомого очертания берега не было видно, вместо него, сколько хватало взгляда, простиралась серая в этот утренний час водная пустыня.

Шаронов посмотрел на спящую на соседней кровати жену. Обычно они просыпались в одно время, но на этот раз он решил ее не будить. Его вдруг охватило желание побыть одному. Обычно комплекс утренних упражнений вот уже много лет они совершали вместе. Ему даже их делать не интересно без нее. Но сегодня впервые за длительный период у него вдруг возникло желание отделиться от своей верной спутницы, насладиться одиночеством.

Это удивило и даже немного напугало Шаронова. Он давно постиг истину, что в жизни нет ничего случайного. Если к человеку приходит какая-то мысль, кое-то чувство или ощущение, то нельзя отмахиваться от этого, как от нечто незначительного. Значит, настало время пережить что-то новое, войти в иной жизненный поток, отдалиться от прежнего существования. Именно так и случилось с ним однажды, когда он под влиянием одного, но мощного импульса перечеркнул, словно неудачное сочинение, всю свою прежнюю жизнь. Может, для него снова наступает такое же время. То, что он оказался на этом корабле, имеет какой-то свой отдельный от всех событий смысл – это он начинает понимать все отчетливей. И дело не только в болезни сына, есть и другие причины его тут появления. Правда, разгадать, какие именно, он пока не в состоянии. Иногда смутное даже не понимание, а предчувствие грядущего понимания мелькает у него. Хотя с другой стороны не исключено, что это ему только кажется. В последние дни он подметил в себе некую мнительность – качество, которое раньше в себе не замечал. Нет сомнений, что она возникла как результат раздвоенности. А раздвоенность в свою очередь возникла практически в тот момент, когда он поднялся по трапу на борт этой яхты. Еще ничего не произошло, а он тогда сразу ощутил, что находится в некой новой для себя зоне ответственности. Слишком долго он чувствовал себя комфортно, стал реже задавать себе вопросы, ему все меньше стали интересовать ответы. Да, однажды он встал на путь, но обычно сначала кажется, что он ведет к истине, но вдруг в какой-то момент понимаешь, что он завел в тупик. А он, Шаронов, как-то позабыл об этом, незаметно для себя пропитался, как скатерть пролитым соусом, самоуверенностью в собственную непогрешимость. Вот его и решили одернуть. Или тут кроется что-то другое…

Шаронов еще раз посмотрел на жену. Она по-прежнему спала, при этом лицо у нее было очень спокойным. Хотя это он и направил ее на путь, но иногда ему кажется, что она идет по нему уверенней его. У него периодически начинают шевелиться сомнения; раньше он легко их отгонял от себя, как пугливую кошку от своих ног, но сейчас к нему все настойчивее лезет мысль: не пора ли покинуть обжитую обитель духа и отправиться в новые странствия. Но, если быть честным с самим собой, не очень-то ему это и хочется; покидать привычное всегда и тяжело и неприятно. Но кто-то же его спрашивает, так ли он живет, все ли делает правильно? И не пора ли снова в дорогу? Вот только бы понять, куда идти?

Шаронов, стараясь не потревожить сон жены, тихо вышел из каюты. Он поднялся на бак; там стояли несколько шезлонгов. К одному из них была прислонена недопитая бутылка коньяка.

Он подошел к краю площадки и оперся о перила. Солнце уже находилось довольно высоко и быстро нагревало воздух, который сталкивался с идущей от моря прохладой. Возникший от этой встречи ветер приятно обдувал лицо.

Шаронов вознес руки вверх. Они словно антенны должны были улавливать энергию космоса и передавать в его тело, которое насыщалось ею, разносясь по всем клеточкам и органам организма.

Но смысл этого ритуала заключался не только в подпитке космической энергии. Вместе с нею в его сознания входил некий высший смысл. Его нельзя было выразить словами, не поддался он познанию и не обретал контуры через чувства. Но он все равно возникал, как смутная тень на картине. Он был выше привычных представлений, реакций, он не опирался ни на мысли, ни на ощущения, ни тем более на опыт, он вообще ни на что не опирался, он был невесом, но в нем заключалась такая многогранность, такая могучая объединяющая сила, открывающая доступ в неведомые миры, что гасил все накопленные за жизнь сомнения. Вернее, они отпадали сами как что-то абсолютно ненужное. Как становится ненужной кожура апельсина, после того, как его очистили.

Шаронову казалось, что эти минуты лучшие в его жизни, минуты, когда он полностью расстается с самим собой и сливается с высшей реальностью, становясь ее неразделимой частью. Эти ощущения длились обычно считанные мгновения, да и возникали далеко не всегда, но когда появлялись, все менялось в один миг.

Иногда Шаронов думал, а стоит ли этот миг всех тех жертв, усилий, которые он требует, чтобы возникла бы эта вспышка? Но эти мысли приходили до того мгновения, пока она не вспыхивала, и исчезали мгновенно, когда это происходило. Но когда все проходило, они начинали копошиться вновь. И тогда он понимал, как он еще далек от цели.

Шаронов стоял с поднятыми вверх руками в ожидании снисхождения на него благодати. Но она не снисходила, хотя он нуждался в ней сегодня, как никогда. В глубине души он знал, что так все и должно быть; благодать никогда не приходит по заказу, она рождается одновременно внутри и вне сознания. Только в этом случае она окутает тебя своим облаком. А сейчас его сознание явно не готово к такому рождению, оно снова, как и раньше, занято мелкими мыслями и чувствами. Их следует непременно прогнать. Но сделать это будет крайне сложно, незаметно для себя и вопреки своему желанию он погрузился в царящую вокруг него бессмысленную суету. Это было с его стороны ошибкой, но, как он понимает, ошибкой запрограммированной к которой двигался все последнее время. И снова подтвердился вечный закон: идем к одной цели¸ а приходим к другой.

Внезапно Шаронов почувствовал, что он тут не один. Он опустил руки и обернулся. В нескольких метрах от него стоял Филипп и внимательно наблюдал за ним.

Шаронов и сам не знал, почему вдруг тоже стал внимательно рассматривать юношу. Вечером, когда он увидел его впервые, занятый своими мыслями, мало обращал на него внимания. Теперь же он поразился тому, что он был не просто совершенно не похож на своего отца, а являлся его полной противоположностью. Шаповалов был невысок и коренаст, Филипп был его выше на полголовы и очень тонок. Лицо у Шаповалова было довольно грубой лепки, у Филиппа – тонким и одухотворенным. Этот антагонизм не случаен, невольно подумал Шаронов, это конфликт двух начал. И как он сразу не ощутил этого.

Филипп продолжал смотреть на Шаронова.

– Вы хотите что-то спросить? – поинтересовался он.

– Да, если позволите.

– Спрашивайте, о чем хотите.

Филипп нерешительно посмотрел на Шаронова.

– Зачем вы здесь?

Почему-то Шаронов полагал, что он спросит о чем-то ином.

– Чтобы заработать деньги.

– Я немного читал о вас. Мне казалось, что деньги вас не должны интересовать.

– В той или иной степени деньги интересуют всех, – слегка улыбнулся Шаронов. Ему показалось, что на лице юноши промелькнуло разочарование. – Вы ждали чего-то другого?

Филипп несколько мгновений молчал. Потом кивнул головой.

– Да.

– Но почему?

– Деньги не приносят ничего хорошего. Я думал, ваше учение отвергает их.

– Вы дважды не правы, Филипп. В деньгах не меньше божественного, чем во всем остальном. И наше учение деньги не отвергает, оно вообще ничего не отвергает. То, что отвергается, то признается главным. А для нас главного нет. Или точнее, для нас главное все и ничего. Вам понятно?

В глазах юноши что-то зажглось. Но что именно. Шаронов понять не мог.

– Может быть, – пробормотал он. – Мне казалось… – Но что ему казалось, он не договорил.

Шаронов решил, что сейчас не время это уточнять. У Филиппа явно свои представления о некоторых вещах. И не стоит его переубеждать. В переубеждении нет ничего хорошего; тот, кто легко поддается переубеждению, почти непременно поддастся еще много раз. Каждый должен идти к своей вере, не подталкиваемый никем и ничем в спину. Этого принципа он, Шаронов, придерживался неукоснительно.

– Не стоит настраивать себя ни против одной вещи, ни против даже одного человека, хотя иногда кажется, что для этого предостаточно оснований. Но чем их представляется больше, тем бдительней надо себя вести.

– Бдительней? – удивился юноша.

– Да. Не поддаваться на провокации своего сознания, не пускать в него недоброжелательных мыслей, как мы стараемся не пускать в организм болезнетворных микробов или вредных веществ.

– Но если человек подлец, негодяй?

– Тем более. Когда мы сталкиваемся с такими качествами человеческой породы, то они служат для нас оправданием для проявления недоброжелательства к этим людям. А это крайне опасно.

– Я не верю, что таких людей можно любить, – вдруг резко проговорил Филипп.

– Не их надо любить, а себя. А любовь к себе приходит тогда, когда человек ко всем доброжелателен, когда не подпитывается ненавистью ни к кому и ни к чему.

Филипп молчал, опустив голову вниз.

– Я не понимаю, как тогда себя вести, – вдруг пробормотал он. – Я знаю, что он плохой человек, он совершил нехороший поступок. Очень нехороший. И я должен к нему хорошо относиться?

Филипп явно говорит о конкретном человеке и можно догадаться, о ком именно, отметил Шаронов.

– То, что вы к нехорошему человеку не испытываете ненависти или гнева, не означает, что вы прощаете его плохие поступки, а то, что вы не уподобляетесь ему. Во всех ваших действиях и поступках ваша главная задача – сохранить незамутненность собственного сознания, не позволить проникнуть в него ничему отрицательному: ни мыслям, ни эмоциям, ни чувствам. И тогда и ваше отношение к такому человеку окажется более спокойным, сбалансированным. Я не случайно произнес это слово – сбалансированность. Это один из краеугольных камней того учения, которого я придерживаюсь.

Филипп молчал и смотрел себе под ноги, словно бы боялся взглянуть на Шаронова.

– Я плохо знаю и понимаю ваше учение – вдруг после довольно продолжительной паузы негромко произнес он.

– В этом нет ничего удивительного, – отреагировал Шаронов. – Если у вас не пропадет желания, то в удобное для вас время я могу вам рассказать о нем.

– Не пропадет, – сказал юноша.

– Приятно это слышать. Не стану скрывать, такое желание возникает у многих, но мало кто доводит его до реализации. Большинству подобные вещи кажутся ненужными, либо лишними, которые только мешают жить. А они действительно мешают жить. Вернее, мешают жить прежней жизнью, они требует ухода из нее. Я всегда предупреждаю людей о такой опасности, прежде чем они приступят к изучению пути.

– Меня это не пугает, – заверил Филипп.

– В таком случае милости просим. А сейчас, прошу извинить, мне надо возвращаться в каюту.

– Это вы меня извините, – вдруг весь залился краской Филипп. – Я вас задержал.

Шаронов остановил на нем взгляд. Действительно странный юноша, что-то в нем есть неординарное.

– Вам не зачем извиняться, – улыбнулся Шаронов. – Интуиция подсказывает мне, что эта беседа была полезной. Причем, обоюдно.

Филипп с некоторым сомнением посмотрел на него. Он явно не был в этом уверен.

29

Суздальцев вошел в каюту Ромова, когда тот завтракал. Продюсер был непривычно хмурым¸ вернее, даже не хмурым, а каким-то помятым. Если раньше он вел себя просто нагло, то сейчас нерешительно топтался у порога. Его вид чем-то напоминал побитую собаку.

Ромов бросил на него злорадный взгляд. Он хорошо понимал истоки этой метаморфозы, Суздальцев боится, что из-за вчерашней ссоры с Мариной и столкновением с отпрыском Шаповалова его выкинут с корабля. А ведь это, в самом деле, вполне реально. Но тогда и положение его, Ромова, может пошатнуться; ведь он тут исключительно благодаря Суздальцеву. Как он раньше не подумал о такой возможности. Так что вряд ли ему стоит радоваться неприятностям продюсера.

Чувство злорадства в отношении Суздальцева тут же испарилось, хочет он того или нет, но в этой ситуации ему лучше принимать сторону продюсера. Если, конечно, от него что-то зависит.

– Старик через полчаса призывает вас к себе, – бесцветным голосом сообщил Суздальцев. – Затем вдруг добавил нечто неожиданное: – Можно я тут у тебя недолго посижу.

– Разумеется, посиди. Могу даже поделиться завтраком, – щедро предложил Ромов.

Продюсер взглянул на еду.

– В рот ничего не лезет.

– Похмельный синдром, – предположил сценарист.

– Если бы. Черт знает, что я вчера натворил. Вроде бы и был не так уж и сильно пьян, а самообладание потерял.

– Да уж не без этого, – согласился Ромов, не совсем понимая, чего добивается от него Суздальцев.

– Я вот зашел поговорить о ней.

– О Марине? – немного удивился Ромов.

Суздальцев кивнул головой.

– Видишь ли, я сегодня утром был у Шаповалова. Он сказал, что я вел себя, как свинья. Как тебе это? Будто он ведет себя лучше. Впрочем, не это главное, он заявил мне, что моя судьба целиком зависит от нее.

– От Марины? – еще больше удивился Ромов.

– Он сказал, что если она потребует моей депортации с судна, я буду депортирован.

– Ну и дела! – Что-то оборвалось внутри Ромова, уже не в первый раз за такое короткое время к нему пришла мысль о примирение с Мариной.

– Да, дела странные, – согласился продюсер. – Получается, что твоя бывшая пассия в фаворе у него.

– И когда она успела? – пробормотал Ромов.

– Я тоже думаю, когда? И не только у него. Вот как Филипп бросился ее защищать. Деваха расторопная. Впрочем, это сейчас не главное. Ты все же знаешь ее лучше, как к ней подкатиться, чтобы она меня не отослала отсюда куда подальше?

Ромов задумался. Он столкнулся с задачкой, решение которой никак не мог найти. Он, в самом деле, прожил с ней ни один месяц, но уж никак не ожидал от нее такой прыти.

– Даже не знаю, что вам сказать, сами понимаете, я с ней в такую ситуацию не попадал.

– Но должен же быть к ней какой-то ключик. К каждой женщине его можно подобрать. А не мне говорить, как важен для меня этот проект. Ну, подумай, прошу тебя.

Ромов задумался в очередной раз. Суздальцев прав, у каждой женщины есть ключ, которым можно открыть замок ее сердца.

– Слушайте, – вдруг осенило его, – больше всего она мечтает о том, чтобы найти мужа с квартирой в Москве. Она мне все уши об этом прожужжала. Она долго надеялась, что я на ней женюсь. Но я же не идиот, чтобы жениться черт знает на ком. Не вам мне объяснять, одно дело трахать, а другое дело жениться.

– Ты мне предлагаешь попробовать закинуть эту удочку.

– А что, – пожал плечами Ромов. – Холостой, есть хата в Москве. Кое-какие деньжата имеются.

– Да какие там деньжата, – махнул рукой Суздальцев.

– Да, ладно, не прибедняйтесь, все равно не поверю.

– Ну, хорошо, кое-что есть. Но жениться…

– Кто ж говорит, что надо жениться. Всего лишь пообещать. А сбежать можно и из-под венца. Главное, добиться сейчас нужной цели.

– Думаешь, сработает?

– Должно сработать.

Суздальцев несколько мгновений раздумывал.

– Если другого выхода нет… – печально вздохнул он.

– Выход другой всегда есть, только не всегда его можно найти.

– Ты прав. Пообещать, не значит жениться.

– Слава богу, что это так. Иначе все бы мужики давно были бы женаты.

Суздальцев внезапно повеселел.

– Попробую. Может, даже на этой волне пересплю. Девка-то смачная. Ревновать не будешь.

– Я похож на ревнивца, – усмехнулся Ромов. И вдруг ясно осознал: если это и в самом деле это случится, приступов ревности ему не избежать. Вот уж чего он не ожидал, так не ожидал. Но об этом Суздальцева не стоит даже и заикаться.

30

Они снова собрались в просторной каюте Шаповалова.

– Готовы ли слушать продолжение? – спросил его хозяин. Он был то ли в возбужденном, то ли приподнятом состоянии, его глаза, которые обычно были затянуты тусклой поволокой, на этот раз необычайно блестели.

– Не только готовы, мы с нетерпением ждет продолжения. Это по-настоящему захватывающий рассказ, – воскликнул Суздальцев.

Но Шаповалов не отреагировал на его слова даже легким поворотом головы. Он смотрел на Шаронова.

– Что скажите, Андрей Васильевич?

– Я готов вас слушать.

– Но вам это интересно? Только в этом случае вы можете написать превосходный сценарий.

– Я еще не знаю, я стараюсь найти то, что поможет мне сделать сценарий.

Шаповалов окинул его долгим взглядом.

– Что ж, спасибо за откровенность. Окажите уж милость, найдите. Тогда я с вашего разрешения продолжу. Я чувствовал себя королем в городе, я учился в десятом классе, но при этом был самым богатым человеком на всю округу. И все знали об этом. Зато учителя не знали, как ко мне относиться, они меня и боялись, и мною восхищались, и ненавидели, и заискивались. Честно скажу, вел я себя нагло, делал что хотел, про то, чтобы учить уроки, так и речи не было. Я и без того был уверен, что мне поставят все высшие оценки. Один преподаватель как-то решил поиграть в принципиальность и поставил мне то, что я заслуживал, то бишь двойку. Это случилось прилюдно, перед всем классом. Вся школа буквально замерла и от страха и от любопытства, что за этим последует. Я тоже раздумывал, как мне поступить. Я подсознательно понимал, что от моего поступка будет зависеть не только мой авторитет, но и нечто иное. А вот скажите, господа сценаристы, о чем я думал в тот момент?

Мысль Ромова заметалась в поисках ответа. Он понимал, что если сумеет его найти, то его авторитет немедленно вырастет в глазах этого толстосума. Но все варианты, которые приходили ему в голову, он был вынужден отвергнуть, как неудовлетворительные.

– Вы думали о том, чтобы пойти ва-банк и максимально закрепить свой авторитет, – произнес Шаранов.

– Верно, – усмехнулся Шаповалов, – а как именно я поступил?

Шаронов на мгновение задумался.

– Вы пошли к директору и потребовали наказать принципиального учителя.

Неожиданно Шаповалов расхохотался.

– Вы правы, именно так я и поступил, я отправился к директору и потребовал уволить учителя. Видели бы вы его лицо, да и всю фигуру, он едва не упал в обморок. Он смотрел на меня так, как смотрит осужденный на своего палача. Я же был непреклонен, я заявил ему: если он не уберет преподавателя, то я уберу его. И он знал, что это мне по силам. Через несколько дней преподавателя в школе не стало. Более того, он поспешно уехал в соседний город. Препятствий кончить школу круглым отличником больше не было.

И тут произошло то, что однажды должно было произойти. Стоит ли говорить, что врагов у меня было пруд пруди. К тому же местная власть обеспокоилась, что у них появился такой сильный конкурент. И решила покончить со мной. Я же был уверен, что мне ничего не грозит, все, кто надо, были куплены и ни один раз. И в случае чего предупредят об опасности. Конечно, я тогда был еще наивным дурачком; это теперь я знаю, что всех не подкупишь хотя бы потому, что кого-то непременно перекупит кто-то другой, дав ему больше, чем ты. И он нанесет удар по тебе. Как бы то ни было, местное милицейское начальство решило завязать со мной. И вот однажды, когда мы собирали нашу законную дань, нас взяли с поличным. И я очутился в грязной и холодной камере с двумя уголовниками.

Я не сразу понял, что их посадили ко мне не случайно, они получили задание сделать мое пребывание тут невыносимым. Несколько дней длились беспрерывные издевательства, до сих пор удивляюсь, как я не повесился на двери. Совсем не исключаю, что именно этого как раз и добивались мои мучители.

Сначала я был полностью деморализован, меня избивали, насиловали, а я даже не пытался сопротивляться, так как против них я был бессилен. И в какой-то момент мне стало все безразлично. Моя жизнь превратилось в ничто, она потеряла всякую ценность в собственных глазах. А потому расстаться с ней было совсем не жалко. Даже хотелось это сделать.

Но после очередной порции издевательств, когда я униженный лежал на жестких нарах мучимый болью, что-то во мне пробудилось. Я вдруг ясно осознал, что если сейчас сломаюсь, то сломаюсь уже навсегда. И больше никогда не выпрямлюсь. В общем, когда через несколько дней за мной пришли, я был еще жив. Благодаря деньгам был нанят хороший адвокат аж из областного центра. Меня осудили всего лишь на год. Так я оказался в колонии.

– Вы были в колонии? – не удержался от удивления Ромов.

Шаповалов насмешливо взглянул на него.

– Был. И, между прочим, этим горжусь. Я уверен, что многие люди немало потеряли, не побывав там. Они так и не постигли крайне важных вещей. Если бы не тюрьма, то не уверен, плыли бы сейчас на этой яхте. Хотя мне не было еще восемнадцать лет, но почему-то я угодил в колонию для взрослых. Подозреваю, что кто-то постарался меня туда упрятать в качестве дополнительного наказания. Этот человек так и не узнал, что совершил для меня настоящее благодеяние. Там я познакомился с одним заключенным. Удивительно, но он вычислил меня, чуть ли не с первого дня. Уверен, это был настоящий гений, живи он в другой стране, то был бы одним из самых богатых людей на земле, его принимали бы президенты и короли, а не хамло из лагерного начальства. Впрочем, он был действительно богатым человеком, вот только не мог воспользоваться своим богатством. Он был тем, кого тогда называли цеховиком. Он организовал целую подпольную империю, куда входили десятки производств. Она работала десять лет. Но настали более жесткие времена – и однажды его загребли. Не помогли даже баснословные взятки. Срок он получил на полную катушку – пятнадцать лет. В колонии пользовался непререкаемым авторитетом. И не возьми он надо мной покровительства, может, я бы там не выжил. Удивительно, но он прекрасно знал всю мою подноготную Он начал с того, что указал на мои ошибки. А затем стал учить науке делать деньги. Именно он внушил мне на всю жизнь мысль, что умный человек тем и отличается от глупого, что способен извлекать деньги из любой ситуации. Он был уверен, что времена совсем скоро изменятся. И заниматься предпринимательством можно будет легально. Я только потом понял, что он не просто так давал мне уроки, а готовил меня в партнеры. Он был уже не молод, и здоровье оставляло желать лучшего. И ему нужен был человек, на которого он мог бы положиться после выхода из зоны. Его империя была уничтожена не вся, и он сильно беспокоился по поводу того, как ею управляют доверенные лица.

– Но чему же он вас научил? – поинтересовался Суздальцев.

– Он изменил мою психологию, все мои понятия о мире. Я был убежден, что все предельно просто, главное сколотить банду ребят и подчинить всех своей воли. Ну а кого подчинить невозможно, того надо просто купить или запугать. Вот, собственно, и все, что я понимал в этом деле. Он же стал мне читать целый курс по экономике, по финансам. Учил, как и когда надо вкладывать деньги, чтобы они принесли максимальную отдачу. Столько лет прошло после этого, я общался со многими большими бизнесменами, великими экономистами, включая лауреатов Нобелевской премии. А ничего более толковее так и не слышал. Я прямо сгорал от желания использовать эти сведения на практике. Я почему-то был твердо убежден, что у меня все получится. Он же, наоборот, внушал мне, что в нашем деле очень важно уметь ждать благоприятного момента. Точнее не просто ждать, а уметь его предугадывать. А для этого надо много знать, постоянно отслеживать события. И начать действовать именно в самый подходящий момент, так как в бизнесе побеждает тот, кто умеет опережать других хотя бы на полшага. Но именно он и снимает все сливки. А, сняв, желательно уйти в другую область, предоставив остальным слизывать остатки. И главное не жалеть о том, что приходится сниматься с насиженного места, уходить с отлаженных позиций. Чем больше будешь на них находиться, тем меньше получишь, так как приходится делить барыш со многими. Твое дело делать все время деньги, а не создавать долговременные бизнесы. Тогда можно заработать много и быстро.

Его лекциями я исписал несколько тетрадок. Слава богу, что их удалось сохранить. Они и сейчас со мной. Правда, признаюсь, я в них давненько не заглядывал. Может быть, и напрасно. Благодаря этим урокам срок заключения я перенес относительно легко. По крайней мере, я не чувствовал себя несчастным, мой учитель внушил мне мысль, что ничего страшного со мной не приключилось. Это не более чем эпизод, причем, важный и полезный в моей жизни. Придет время, когда я буду гордиться им. В этом вопросе он также оказался провидцем. Пожалуй, это все, что я хотел вам рассказать о своем пребывании в колонии. А все остальное сами додумайте.

31

Марина прошлась по нижней палубе, затем поднялась на верхнюю. Филиппа нигде не было, скорей всего он сидит в своей каюте. Но туда ей вход воспрещен. Пока воспрещен.

Марина от досады закусила губу. Дорог не то чтобы каждый день, а каждый час, а время уходит впустую. Не так-то легко соблазнить этого юнца, что-то в нем есть такое, что не вписывается в общую схему. Не случайно же его папаша так обеспокоен поведением сыночка.

Вместо Филиппа она неожиданно наткнулась на Суздальцева. Причем, наткнулась в прямом смысле, продюсер внезапно вынырнул из-за угла, и Марина почти уткнулась ему в грудь. Она едва успела в испуге отскочить.

Суздальцев заметил ее испуг. И мгновенно расплылся в улыбке.

– Я вас напугал, извините, честное слово не хотел.

– Ничего страшного, уже все прошло, – пробормотала Марина. Из всех находившихся на судне людей меньше всего ей хотелось общаться именно с ним. Даже с Ромовым она бы поговорила с гораздо большим удовольствием.

Чтобы избежать дальнейших контактов, Марина поспешно повернулась, чтобы уйти, но внезапно Суздальцев мягко, но решительно удержал ее за руку.

– Марина, прошу, не уходите. Мне надо непременно кое-что вам сказать.

Марина неохотно подчинилась.

– Что вам угодно? – холодно произнесла она.

Но такой прием не обескуражил продюсера.

– Я должен перед вами извиниться.

– Вовсе не обязательно, все это не имеет значения, – пробормотала девушка. Его извинения ее не интересовали, ей хотелось только поскорее отцепиться от него.

– Не могу с вами согласиться, дорогая Марина. Мне очень неприятен этот инцидент. Но я хочу, чтобы вы знали, это произошло не случайно.

– Это как? – удивилась Марина.

– Знаете поговорку: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Вы мне давно нравитесь. Да, да, – подтвердил Суздальцев в ответ на изумленный взгляд Марины, – я вас еще заметил на съемочной площадке. Но вы были с Ромовым, поэтому я ничего не предпринимал.

Марина действительно несколько раз сталкивалась с Суздальцевым во время съемок различных фильмов. Но до этой минуты была уверена, что он ее не замечал в толпе таких же участвующих в массовках людей. Неужели он не врет, думала сейчас она.

– И что из этого? – спросила Марина. Его слова вызывали в ней безотчетное недоверие.

– Как что из этого, теперь все иначе, вы свободны. И мы могли бы попробовать начать отношения. Понимаю, что ваше впечатление обо мне оказалось подпорченным. Но бывают случаи, когда человек теряет над собой контроль.

– И часто вы его теряете?

– Не скрою, всякое случается, – покаялся Суздальцев. – Но вы же знаете нашу среду. Увы, мы все ведем не самый праведный образ жизни.

Среду Марина знала и была полностью согласна с продюсером. Да и по большому счету вчера между ними ничего уж такого ужасного не произошло. Ну, выпил мужик, крыша поехала, стал приставать; в ее жизни были эпизоды и похлеще. Вот только одна загвоздка, никак она не может преодолеть недоверие к нему.

Кажется, Суздальцев это почувствовал.

– Марина, мы могли бы быть очень полезными друг другу.

– И каким же образом? – насторожилась она, опасаясь подвоха.

– Я знаю, вы хотите стать актрисой. И у вас есть для этого все предпосылки. И я бы мог вам поспособствовать в этом деле. – Он вдруг наклонился к ней так низко, что его лицо почти вплотную сблизилось с ее лицом. Она почувствовала на своей щеке его дыхание.

Чувствовать на себе его дыхание ей было не очень приятно, но в данный момент Марину все же больше волновал вопрос: говорит ли он серьезно, можно ли ему верить? Ведь он тоже, как и Шаповалов, предлагает ей то, к чему она так долго и безуспешно стремится.

Но ответить на эти самой себе поставленные вопросы она не успела. Внезапно перед ними вырос Филипп.

– Этот человек снова пристает к вам, Марина? – решительным тоном поинтересовался юноша.

Марина с некоторым недовольством взглянула на него. Появление Филиппа показалось ей некстати. Она бы предпочла продолжить разговор с продюсером, который приобрел неожиданно для нее интересный оборот.

– На этот раз нет, Филипп, – ответила она, – Дмитрий Борисович как раз извиняется передо мной за вчерашнее.

Филипп недоверчиво посмотрел на Суздальцева. И вдруг откровенно смутился.

– Извините, я ошибся. Я пойду, – пробормотал юноша. Его лицо мгновенно покраснело.

– Что вы, Филипп, – проговорил Суздальцев. – Оставайтесь, это мне надо идти. Мы с Мариной уже обо всем переговорили. Она приняла мои извинения, – пристально посмотрел он на девушку.

– Да, – с едва заметным сомнением подтвердила Марина. Она вдруг почувствовала, что не знает, что делать, на чем остановиться. Еще совсем недавно она не представляла, как дальше жить, впереди был лишь сплошной мрак. А теперь от открывающихся перспектив дух захватывает. Надо разобраться во всем спокойно, сказала она сама себе. Не всем обещаниям следует верить, но это не означает, что их нужно целиком отвергать.

– Мы еще с вами непременно поговорим, – улыбнулся ей на прощание Суздальцев и быстрым шагом пошел по палубе.

Марина невольно задержала на его фигуре взгляд. Ничего не скажешь, как мужчина он очень даже привлекателен: высокий, с широкой фигурой и при этом совсем не толстый. В нем было что-то от хищного самца. Такие типы всегда возбуждали ее особенно сильно. Она вдруг представили, как его руки блуждают по ее телу…

Марина постаралась изгнать из воображения ненужные в данный момент картины. Она повернулась и улыбнулась Филиппу. Тот смотрел на нее странным, непонятным ей взглядом.

– Спасибо вам за то, что заступаетесь за меня, – произнесла она.

– Он неприятный человек, я не люблю таких. – В интонации Филиппа прозвучали какие-то странные нотки, Марина посмотрела на него, но так ничего и не разобрала. Странный мальчик, в очередной раз констатировала она.

– Полагаю, он для меня не опасен, – сказала она. – Поэтому, если увидите нас снова вместе, то не думайте, что мне что-то угрожает.

– Вы собираетесь с ним проводить время?

– Вовсе нет, но мы на корабле, а здесь не так уж много места. Поэтому люди постоянно встречаются друг с другом.

– К сожалению, это так.

– Почему, к сожалению? – удивилась Марина. – Вы бы не хотели с кем-то тут встречаться?

– Вы угадали.

– Хотите, я еще угадаю?

– Попробуйте.

– Как ни странно, но это не Суздальцев.

Филипп посмотрел на свою собеседницу и опустил голову.

– Да, вы правы, – глуховато проговорил он. – Это другой человек.

Он имеет в виду отца, решила Марина.

– Мне кажется, не стоит концентрировать свое внимание на этом. Когда я начинаю думать о чем-нибудь неприятном, то у меня не ладятся никакие дела. И наоборот. Я давно это заметила.

Это было правдой, но только наполовину. Марина действительно давно обнаружила такую взаимосвязь, но она далеко не всегда действовала безотказно. Иногда Марина сознательно не думала ничего плохого, а дела как не ладились, так и продолжали не ладиться.

– Вы в этом уверенны? – пожалуй, даже излишне взволнованно произнес Филипп.

Марина мгновенно сообразила, какой ответ она должна дать.

– Я проверяла это много раз на своем опыте. И ни разу эта связь не давала сбоя.

Ее ответ погрузил Филиппа в задумчивость.

– Наверное, вы правы. Что-то подобное мне и самому казалось. Но это очень трудно.

– Трудно, – подтвердила Марина, – но возможно. Этому надо учиться.

– Вы научите? – одновременно с мольбой и надеждой посмотрел на нее Филипп.

Марина почувствовала растерянность. Ничему подобного она по-настоящему не умеет, ляпнула просто так. А теперь не может отказываться.

– Разумеется, попробую. Но это не так просто, может и не получиться.

– У меня получиться. Я почти уверен. Если я что-то по-настоящему хочу, у меня получается.

– Хорошо, в ближайшее время начнем. – Она говорили то, чего желал услышать от нее Филипп. Марина понимала: если хочет завоевать этого парня, другого выхода у нее нет. А там посмотрим, как пойдут дела.

32

Алла лежала в шезлонге и смотрела на пенящийся след за кормой. Она только что вышла из бассейна после долгого купания. Она всегда до безумия любила это занятие, могла часами проводить в воде. Но сегодня это делала скорей по привычке, ее ласковые прикосновения не доставляли привычного удовольствия. Тревога не только не ослабевала, а усиливалась в геометрической прогрессии. Теперь она уже почти не сомневалась, что их отношения с Шаповаловым дают все большую трещину. Такого еще не было. Она пришла к нему ночью, а он ее практически выгнал, грубо выставил за дверь, даже не поцеловав в щеку. Если он ее больше не хочет, то это начало конца. Проклятое путешествие, почему-то едва она услышала об этом странном его замысле – создать фильм по мотивам его жизни, то сразу же он ей решительно не понравился. Она даже сделала попытку отговорить Шаповалова, но тот грубо ее попросил не вмешиваться не в свое дело.

Он и раньше иногда был довольно груб с ней, и она к этому уже привыкла. Но в этот раз ее вдруг, словно острой стрелой, пронзило понимание, что тут что-то не так. Она невольно заступила за черту, куда ступать ей не положено. По большому счету ей было глубоко наплевать, чем тешит себя Шаповалов. Иногда она ловила себя на том, что он представляется ей большим ребенком, который играет в разные игры. Что из того, что они стоят десятки, сотни миллионов, сама суть явления от этого ничуть не меняется. Да она и сама была одной из таких дорогих игрушек. И вполне спокойно мирилась с этой ролью; другой ей все равно не дадут. Но что будет, если игрушка ему надоест?

Алла четко сознавала, их отношения держатся на фундаменте секса. Пока он испытывает к ней вожделение, ее положение не пошатнется. Но ей ли не знать, как непрочно это основание у мужчин; сегодня они сгорают от страсти, а завтра смотрят на женщину потухшими глазами, в которых всего лишь одна мысль: как бы от тебя избавиться побыстрей и подешевле. Столько ее подруг и знакомых погорели на этом; они были уверенны, что у них все в шоколаде, а потом выяснялось, что это не более чем иллюзия.

Вот и она боится, что у нее наступает такой момент. Сексом они занимаются все реже. Сначала она предположила, что это происходит по физиологической причине; все же он уже далеко не юноша. Она стала внимательно наблюдать за ним, анализировать его поведение в постели и в вне ее. И пришла к заключению: физиология тут ни причем, с ней у него более менее все в порядке. Дело в психологии, его страсть к ней начинает затухать. А что тут удивительного, за год он вполне мог ее удовлетворить. А вокруг столько других женщин, способных возбудить у него новый интерес. А ей так не хочется расставаться с этой жизнью, ей нечем ее заменить… В модельный бизнес ее больше не возьмут. Там на таких, как она, смотрят, как на выработавших свой ресурс лошадей, место которым на старой конюшне, которую никто не посещает. Да и самой ей уже не охота дефилировать по подиуму под обстрелом десятков жадных мужских глаз, норовящих проникнуть под платье. Ей это жутко нравилась, когда она только начинала свою карьеру манекенщицы, а сейчас ей хочется совсем иного: иметь свое гнездышко, солидный счет в банке, который никогда не истощится. И вот всего этого она может не только не добиться, но и лишиться того, что уже имеет. Нет, позволить себе этого она не может. Должен же быть выход из ситуации.

Алла курила уже третью или четвертую сигарету – она уже сама точно не могла сосчитать. Хотя обычно она не злоупотребляла курением, понимая, что оно не лучшим образом сказывается на ее облике. Но сейчас она не думала об этом, ее мысли были заняты совсем другим.

Внезапно она услышала сильный всплеск. Алла открыла глаза и повернула голову в сторону бассейна. В нем плескался один из сценаристов. Ромов, вспомнила она его фамилию.

У нее вдруг возникла странная мысль. Какое-то время она обдумывала ее. Кто знает, может быть, это ее единственный шанс. Даже странно, почему ей раньше не пришло это в голову. Ведь это так закономерно. Но только все сделать надо очень тонко и незаметно. Если Шаповалов заподозрит подлинный источник этой идеи и еще хуже догадается, какая цель ее преследуется, то для нее тогда уже действительно все кончится бесповоротно.

Алла еще раз посмотрела на Ромова. Годится ли он для выполнения ее замысла? Годился или не годится, а другой кандидатуры все равно нет. С Шароновым уж точно ничего не получится.

Ромов, отряхиваясь, как собака, вылез из бассейна. Алла внимательно осмотрела его фигуру. Этому парнишке неплохо бы позаниматься в тренажерном зале. На яхте есть и очень неплохой. Она гостит в нем подолгу. А вот он ни разу туда не заглянул. А ведь уже абрис животика обрисовывается. И грудь дряблая. У Шаповалова и то мышцы проглядывают. А у этого кроме густого волосяного покрова ничего нет.

Ромов смотрел на Аллу, но не решался сесть рядом с ней, несмотря на наличия рядом с девушкой свободного шезлонга. Алла приветливо улыбнулась ему.

– Садитесь рядом со мной, – предложила она.

Ромов сел с почти нескрываемой радостью.

– Спасибо, вы очень любезны, – поблагодарил он.

– Желаете что-нибудь выпить? – предложила Алла.

– А можно?

Алла не сдержала удивленный взгляд.

– Конечно. Тут все можно. – Она нажала на кнопку звонка. И буквально через полминуты перед ней стоял стюард.

– Что вам заказать? – поинтересовалась она у Ромова.

Тот немного замялся.

– Да, собственно, все равно, – не уверенно произнес он.

– Тогда будем пить то, что хочется мне, – решила Алла. – Принесите шоколадный ликер. Обожаю его¸ – пояснила она свой выбор Ромову.

– Мне тоже он нравится. – Это было не совсем так, он находил его чересчур приторным. Но сейчас он решил подыгрывать любовнице Шаповалова, его не оставляло ощущение, что она не только от скуки предложила ему посидеть рядом.

– Хорошо, когда у людей вкусы совпадают.

– Это действительно очень приятно, – согласился Ромов, не понимая, куда все же клонит эта красавица.

– А как вы думаете, у нас вкусы совпадают? – неожиданно спросила Алла.

Ромов удивленно взглянул на нее.

– Мы с вам находимся на разных социальных полюсах, поэтому в это как-то трудно поверить.

Алла слегка раздраженно пожала плечами.

– Это не более чем внешнее расхождение. А внутри мы можем быть очень похожи. Видите, оба с удовольствием пьем шоколадный ликер.

«Я без удовольствия, – мысленно возразил Ромов. – И вообще, чего ты добиваешься от меня, сказала бы прямым текстом». Но он не сомневался, что до прямого текста еще далеко.

– Этого недостаточно. – сказал он.

– Как знать. – Внезапно она засмеялась. – Я, конечно же, шучу. Мне вообще кажется, что вам ликер не нравится. Скажите честно.

– Нет, слишком сладкий.

– Зачем же тогда не возразили против моего заказа. Впрочем, и так все понятно.

«Понятно, зачем спрашивать», – недовольно подумал Ромов.

– Вы можете быть со мной совершенно по-простому, – проговорила она. – К тому же мой статус не определенный, по большому счету я тут не имею никаких прав. Он может прогнать меня в любой момент.

Оба напряженно молчали, каждый пытался оценить ситуацию.

– Но ведь пока не прогнал, – произнес Ромов.

– Раз сижу тут рядом с вами, попиваю бесплатно ликер, значит, еще не прогнал.

– Но почему думаете, что прогонит? – осмелел Ромов. Ему вдруг показалось, что она хочет, чтобы он задал подобный вопрос.

– Все отношения рано или поздно завершаются. Вы же расстались со своей девушкой. А раз приехали с ней сюда, значит, не предполагали этого делать.

– Вам не откажешь в логике. У меня действительно не было таких намерений. Все произошло спонтанно.

– Если у вас произошло спонтанно, то и у меня может произойти спонтанно. Чем мы отличаемся от вас?

– Довольно многим.

– Это все внешнее, – не согласилась Алла. – А если это соскрести, отличий почти не будет.

– Вам видней.

– А мне казалось, что как сценарист, вы должны это ясно представлять.

– Я и представляю. Я твердо знаю одно: кино и жизнь не имеют ничего общего.

– Совсем?

– Совсем.

– Тогда зачем нужно кино?

Ромов немного удивленно взглянул на Аллу.

– Именно для этого, для создания мира, в котором нет ничего общего с миром, в котором мы живем. Иначе кино никто бы не стал смотреть. Два таких отвратительных мира: один реальный, другой придуманный никто бы не выдержал.

– Да вы пессимист.

– Да нет, просто я реально смотрю на некоторые вещи, так как знаю их изнутри.

– Но тогда зачем вы взялись за эту работу. Ведь Георгий хочет как раз, чтобы фильм был бы скопирован с его жизни.

Ромов позволил себе снисходительно улыбнуться.

– Таким он внешне и будет.

– А внутренне.

– Это будет совсем другой человек и другая жизнь. По иному не было еще ни разу. И я так думаю, что не будет.

– Значит, Георгий напрасно все это затеял?

– Это уже не мне решать, – вдруг как-то подобрался Ромов.

Алла поняла, что он жалеет, что сказал лишнее.

– Вы можете быть со мной совершенно откровенными, – сказала она. – Я сама по себе.

Алла поймала его недоверчивый взгляд.

– Вам, конечно, виднее, – произнес он.

– Послушайте, Женя, вы же ведь не отказались от моей помощи. Георгий человек непредсказуемый, он может выгнать человека только потому, что ему не нравится, как у того пахнет изо рта. Эта не метафора, так на самом деле и было, он уволили своего заместителя по причине того, что ему надоело вдыхать исходящий из его рота противный аромат. А этот человек, между прочим, был один из его лучших сотрудников. Георгий сам мне говорил, что из-за этого увольнения он потерял большие бабки.

– И что вы хотите мне предложить?

– Взаимную поддержку.

– То, что вы мне помочь сможете, это я понимаю. Но я-то чем смогу вам помочь?

Алла задумалась, ее мучил вопрос, насколько она может позволить себе быть откровенный с этим сценаристом. Но кто может знать заранее.

– Я вам объясню, но только в том случае, если мы с вами заключим негласный союз.

– Я согласен. А как это будет выглядеть?

– Разумеется, мы не станем подписывать никакие бумаги, – улыбнулась Алла. – Просто мы сейчас заключим устный договор. Между приличными и честными людьми этого вполне достаточно. Разве не так?

– Вполне достаточно, – поспешно проговорил Ромов.

– Тогда будем считать, что союз заключен.

– Союз заключен, – подтвердил Ромов. – Но только я по-прежнему не представляю, чем могу быть вам полезен?

– Попробую объяснить. Я вам только что рассказала о человеке с плохим запахом. Это означает, что рядом с ним никому не гарантировано место. Теперь вы начинаете понимать?

– Вы опасаетесь за себя.

– Было бы странно, если бы не опасалась. Все может завершиться в один момент.

– Это-то вполне понятно, но не понятно, как я могу этому помешать?

– Я с вами поделюсь одной мыслью, как раз по вашей части. Почему бы вам не предложить Георгию такую идею: в картине должна быть важная женская роль. А раз в жизни она сейчас принадлежит мне, то я должна стать одной из главных героинь. А чтобы ее написать достоверно, вам, как сценаристам, требуется общение со мной.

Ромов с восхищением посмотрел на свою собеседницу.

– Это интересная идея!

– Мне тоже так показалось.

– Остается ему ее подбросить.

– Но как это сделать? – нахмурился Ромов.

– Это вы уже должны сами придумать. Если я буду вам помогать, Георгий заподозрит подвох. А на такие дела у него нюх, что надо.

Ромов испугался, что угодил в хитро расставленный капкан. Но выбора у него уже нет, если он откажется, кто знает, как поведет себя эта хищница. Намекнет своему толстосуму в постели, что сценарист Ромов ей неприятен, что у него плохо пахнет изо рта. И придется собирать ему манатки.

– Я попробую.

– Только не откладывайте, Женя.

– Сделаю, что могу.

Алла обольстительно улыбнулась, и у Ромова что-то дернулось внутри. Но об этом ему даже не стоит и мечтать, одернул он себя.

– Пойду, немного посплю, солнце сильно припекает. И вы не обгорите.

Ромов смотрел, как идет Алла своей профессиональной походкой манекенщицы и подумал, что ради такой женщине можно многим пожертвовать, пойти на сильный риск. Но дальше в этом направлении он не стал размышлять.

33

Ольга Анатольевна с тревогой смотрела на мужа. Прошел час, а он все лежал на кровати с открытыми глазами. И за все это время не произнес ни слова.

Но ее беспокоило даже не это, а то, что он менялся прямо на глазах. Из доброго, веселого, доброжелательного, каким он был еще недавно, он превращался в угрюмого молчуна. Эта метаморфоза была для нее совершенно неожиданна. И она вынуждена была признать, что оказалась не готова к ней. И не представляет, как остановить подобный поворот событий.

Может, они действительно совершили роковую ошибку, согласившись на это предложение? Всегда опасно идти вспять, и они недооценили эту угрозу. Но ведь они так поступили не просто так, сыну требуется их помощь. И иного способа ее оказать нет. И все же…

Ольга Анатольевна задумалась. К ней вдруг пришло осознание, что теперь многое зависит от нее. Все эти годы она следовала за мужем, подчас даже тогда, когда не во всем была с ним согласна. Но она не сомневалась в том, что он лучше знает, куда ее вести. Но сейчас ситуация резко меняется, в растерянности пребывает он сам. И ей надо что-то делать, чтобы не позволить ему упасть на дно этой пропасти. Потому что если это случится, он уже вряд ли оттуда поднимется. Это она чувствует. Оказалось, что у него не так уж много сил и уверенности в себе, что его внутренние состояние гораздо более хрупкое, чем она себе до сих пор представляла.

Ольга Анатольевна снова посмотрела на мужа; ничего не изменилось, он по-прежнему лежал на кровати и смотрел в потолок. Она подсела к нему и положила голову на грудь.

– Скажи, что все-таки с тобой? – попросила она.

Ольга Анатольевна почувствовала, как вздрогнул Шаронов всем телом.

– Как ты не понимаешь, он погружает меня в грязь. Я столько сил потратил, чтобы выбраться из нее. И вот я снова по уши в ней. А ведь это только начало, пока я лишь слушаю. А совсем скоро придется начинать все это описывать. И тогда мне уже точно не вылезти. Все, кто поверили мне, никогда этого не простят. И все, что чем я жил все эти годы, окажется бесполезным. А ты не хуже меня знаешь: дважды нельзя войти в одну воду. Пойми, это страшный человек, он решил вывернуть себя наизнанку. Но совсем не для того, чтобы очиститься, а чтобы стать еще грязней. В нем говорит лишь одна гордыня, он хвастается всеми мерзостями, которыми полна его жизнь. Он полагает, что они показывают его во всей красе. И он погружает нас по самую макушку в это вонючее болото. Когда он приступил к своему рассказу, то я даже не представлял, как отвык от всего подобного. Меня это мое состояние удивило. Но это означает, что я действительно удалился от всех них. И теперь пребываю в полной растерянности. Я не сумею написать тот сценарий, который ему нужен.

Шаронов замолчал, и Ольга Анатольевна увидела, что он вновь погрузился в свои переживания. И она вдруг ясно поняла: если сейчас не предпринять усилия, муж окончательно утонет в них. И затем его уже назад не вытащишь. Даже именем сына.

Всю их совместную жизнь она следовала за ним в точном соответствии поговорке: куда нитка, туда и иголка. Но сейчас она вдруг ясно осознала, что эта пора миновала. И инициативу в их отношениях должна взять она на себя. Слишком много стоит на кону. И для нее это перетягивает все остальное, какую бы ценность до недавнего времени это имело в ее глазах. И все же ей было трудно переступить невидимую черту, которую столько лет она считала естественной границей ее поведения.

Ольга Анатольевна вдруг резко встала.

– Сядь! – приказала она.

Ее тон был таким решительным и повелительным, что Шаронов мгновенно вышел из своего забвения и в самом деле сел на кровати.

– Вот что я тебе скажу, дорогой, – продолжила столь же решительно она. – Тебе кажется, что ты ушел далеко от этого греховного мира. Но, боюсь, ты сильно заблуждаешься. Ты по-прежнему находишься в нем. Потому что в тебе сейчас говорит исключительно эгоизм. Ты не желаешь ничем поскупиться, даже ради нашего сыночка. Тебе ли не знать, в каком он сейчас состоянии. И как сильно нуждается в нашей помощи. А ты не хочешь сделать над собой усилия и преодолеть свое негативное отношение к тому, что тут происходит. И это все, что ты достиг? Достижения проверяются в испытаниях, а не тогда, когда все идет как по маслу. А теперь слушай меня, твою жену и мать твоего сына. Ты сделаешь все, что от тебя требуется. Если хочешь, это мой тебе приказ. И я не желаю больше слушать твоих жалоб, как и не собираюсь тебя жалеть и сочувствовать. И если понадобится для дела, ты вернешься назад и погрузишься по уши в самую зловонную жижу. И не важно, к каким последствиям это приведет. Ты о них с этой минуты думать не будешь. Я тебе это запрещаю! – Она замолчала.

Во время этого монолога Шаронов молча смотрел на жену, но его лицо ничего не выражало. Внезапно он опустил голову и уставился в пол.

– Почему ты молчишь? Я требую от тебя немедленного ответа, – снова заговорила Ольга Анатольевна.

– Я никогда не думал, что ты будешь говорить со мной таким тоном, – тихо произнес он.

– Я тоже не думала. Но сейчас это не имеет значения. Ты напишешь сценарий. Я не отстану от тебя, так и знай.

– Столько лет мы с тобой прожили, а не предполагал в тебе таких качеств.

– Не ты ли постоянно твердишь, что человек просто обязан постоянно открывать в себе новые черты. Вот я и открыла. Необходимость заставила. И можешь быть уверен, я не отступлюсь.

– Наверное, ты права, во мне действительно заговорил эгоизм. А я и не заметил. И все же это очень тяжело.

– А разве не ты мне говорил, что когда с тобой случился духовный переворот, тебе было еще тяжелей. Что-то вроде перехода через высокую гору. Считай, что ты совершаешь новый переход. Ни ты, ни я, никто другой не знаем, куда он ведет.

Шаронов поднял голову и посмотрел на жену.

– Вот уж никогда не думал, что ты окажешься мудрей меня, – устало усмехнулся он.

– Разве так важно, кто и что из нас думает. Важно то, чтобы мы делали то, что должны в данный момент делать. Но мне надоело это бесплодное обсуждение, я жду от тебя ответа. Все остальное может подождать до лучших времен.

– А будут ли они?

– Меня сейчас это не беспокоит. Даже если они не наступят, для меня это ничего не меняет.

– Я сделаю все, что смогу, – сказал он.

34

Ромов заметил стоявшего на палубе Шаронова. Облокотившись о парапет, он смотрел, как разрезает днище яхты сплошную и плотную, словно холодец, массу воды. Ромов хотел поговорить с ним, точнее, он решил, что было бы полезно заручиться его согласием сделать Аллу важным персонажем будущего сценария. Нет никакой уверенности, что его, Ромова, послушает Шаповалов и согласится с таким вариантом. А вот если это предложит Шаронов, то шансы на успех возрастают многократно, он явно у Шаповалова в фаворе. Достаточно вспомнить, что когда он рассказывает свои истории, то почти непрерывно смотрит на Шаронова, а вот на него если и взглянет пару раз, то можно считать себя счастливым.

Ромов стоял в нескольких метрах от Шаронова, не решаясь преодолеть их. Он помнил, как нелюбезно общался Шаронов с ним. И сейчас испытывал смущение, опасаясь повторения приема. Его злила собственная нерешительность, но и побороть ее он был не в состоянии, хотя никто и никогда не считал его стеснительным. Наоборот, среди коллег и знакомых он скорее проходил под грифом наглого и напористого человека. Но вот в отношении Шаронова это явно не относилось, этот странный тип словно гипнотизировал его, в его присутствии наступал паралич и в мыслях, и в движении. И сейчас он даже приблизительно не представляет, сколько будет пребывать в таком неподвижном состоянии.

– Вы хотите со мной поговорить? – вдруг услышал он голос Шаронова. Он смотрел прямо ему глаза.

– Да, – не очень внятно проговорил Ромов. – До сих пор как-то не очень получалось.

Шаронов посмотрел на него и ничего не ответил. И Ромов снова подумал, что, кажется, все начинается сначала.

– Никогда не поздно ничего исправить, – вдруг снова услышал он. – Вставайте рядом, если вас устраивает это место для разговора.

– Вполне устраивает, – поспешно произнес Ромов. Он встал рядом с Шароновым.

– Я уже больше часа стою здесь и смотрю на море, – произнес Шаронов. – Вроде бы все одно и тоже, а наглядеться не могу. Считается, что однообразие утомляет. А вот это однообразие восхищает все больше и больше. Как думаете, почему так?

«Откуда мне знать, почему, – раздраженно подумал Ромов. – Я не романтик. И никогда им, слава богу, не буду. Это романтики путь дают на сей счет объяснения».

– Красота потому и есть красота, что не утомляет, а, наоборот, у нее такое свойство: чем больше ею любуешься, тем сильней она притягивает. Потому что она самодостаточна. – Этот маленький экспромт родился неожиданно для самого Ромова, он лишь до конца понял его смысл только тогда, когда произнес этот коротенький спич. Он даже почувствовал некоторую гордость за себя, он и не подозревал до этой минуты, что способен на такие перлы. И увидел, что не ошибся в своей оценке, заметив на себе удивленно-уважительный взгляд Шаронова.

– Очень меткое замечание, – согласился Шаронов. – Честно говоря, не ожидал от вас.

– Вы считаете меня бездарем? – вдруг отважился на вопрос Ромов.

– Вообще вы мне таким показались, – честно признался Шаронов. – Но совсем не исключено, что я ошибался.

– Мне хочется вам это доказать. – Голос Ромова прозвучал излишне взволнованно.

Шаронов снова внимательно посмотрел на него.

– А зачем вам нужно доказать это именно мне. Если уж кому-то что-то доказывать, так только себе.

– Не всегда, иногда нужно доказать человеку, который выше тебя. И если докажешь ему, можно считать, что и себе доказал.

– Любопытно. Вот уж не предполагал, что мы в некотором роде единомышленники. Последние десять лет я этим как раз и занимался. Доказывал ему, чтобы доказать себе.

– Кому ему?

Шаронов долго не отвечал, он думал о чем-то своем.

– Ему – Богу. Если кому-то и стоит чего-то доказывать, то в первую очередь Ему. А доказав Богу, уже другим можно ничего не доказывать. Вы понимаете меня?

Ромов не очень понимал своего собеседника, мысль Шаронова ускользала от него, как тень из рук ловца. Но это обстоятельство не слишком огорчало, его заботило совсем другое – как тактично подступить к теме, ради которой он подошел к Шаронову. Пока же он не представлял, как это сделать, их разговор, вопреки его желанию, принял уж чрезмерно отвлеченный характер. А он, Ромов, никогда не был большим любителем отвлеченных бесед.

– Я понимаю, – постарался Ромов ответить как можно уверенней. – Но сейчас нам нужно решать более мелкие задачи.

– В мире не бывает мелких задач, есть только мелкие люди, – пожал плечами Шаронов. – Они даже крупные задачи низводят до разряда ничтожных. По моему же убеждению, все задачи и все цели одинаково важны.

Ромов как это уже было, вновь ощутил прилив глухой ненависти к Шаронову. С ним невозможно ни о чем нормально говорить, он все стрелки переводит на небесный путь. А вот на него слово «Бог» тут же навевает смертельную скуку. Он-то и в церкви не был уже лет десять.

– Я с вами целиком согласен, – произнес Ромов. – Но, согласитесь и вы, если мы без конца будем с вами говорить о Боге, то не напишем сценарий. А ведь на сегодня и для меня и для вас это задача наипервейшая.

– Предположим, – после короткой паузы согласился Шаронов. – И что вы предлагаете?

Ромов вдруг почувствовал шестым чувством, как что-то изменилось в его собеседнике, что он настроился на другую волну. Почему случилось такое чудо, Ромов гадать даже не хотел. Но вот воспользоваться им, сам Бог велел.

– Обсудить некоторые моменты будущего сценария.

– У вас появились какие-то мысли?

Ромов кивнул головой.

– Не мне вам объяснять законы написания сценария. В нем по возможности все должно быть сбалансировано. Вы согласны?

Шаронов задумчиво поглядел на коллегу.

– И в чем вы усматриваете дисбаланс?

– Получается жуткий перекос в сторону мужской линии. А зрители этого не любят, кино такое искусство, где мужчины и женщины должны играть равные роли.

– Предположим, вы в чем-то правы, хотя это далеко не всегда. И как вы это видите?

– У меня были разные варианты, – соврал Ромов.

– И на каком вы остановились?

– На яхте плывет, назовем ее возлюбленная Шаповалова. Какой смысл что-то выдумывать, если есть реальный прообраз. Если соединить, точнее, пересечь эти две линии, то будет значительно интересней. Тем более мне кажется, что у этой Аллы довольно любопытная судьба.

– А это совсем неплохая идея, – одобрил Шаронов. – Только не уверен, что наш главный герой с ней согласится. Он хочет быть в этом фильме единоличным персонажем. Он вообще не из тех, кто соглашается хоть на какую-то конкуренцию. Даже на экране.

– Знаете, ко мне пришла точно такая же мысль.

– Но это мало что меняет, мы же оба понимаем, что это практически не реально.

– Да, сложная задача. Но ведь для успеха сценария ее нужно решить.

– У вас есть идея, как это сделать?

– Идеи нет. Но вот что я подумал, он вас очень уважает, считает одним из самых лучших в мире сценаристов. Что, кстати, так оно и есть.

– Вы сильно преувеличиваете.

– Нисколько! Я говорю искренне.

– Ладно, не будем спорить. Так о чем вы подумали?

– Если с таким предложением приду к нему я, девяносто девять шансов из ста, что он его отвергнет, а меня вдобавок выкинет из каюты. А если это предложите вы, то он может согласиться.

– Полагаете?

– Мне так кажется.

Шаронов снова посмотрел на бескрайнюю морскую даль.

– Я попробую, – пообещал он.

Ромов радостный шел в свою каюту. Он и не надеялся на такую скорую удачу. Даже непонятно, что случилось с этим Шароновым, он кардинально изменился во время их разговора. Вряд ли это произошло под влиянием его, Ромова, слов. Впрочем, какая разница, главное то, что он добился своего.

35

Алла знала, что Шаповалов не любил, когда она приходила к нему, когда он работал. И, чтобы его не нервировать, обычно старалась избегать таких посещений. Но сейчас ее одолевало такое сильное беспокойство, что ей было трудно подчинять свои поступки рациональным доводам. Она со страхом думала о том, что в любой момент может услышать слова о завершении их отношений. И ей хотелось немедленно убедиться, что они продолжаются.

Алла вошла в кабинет Шаповалова, когда тот разговаривал по телефону. Было заметно, как сильно он взволнован.

Шаповалов даже не посмотрел в ее сторону, и она была не уверенна, что он заметил ее появление. Она прислушалась к разговору, бизнесом Алла никогда не интересовалась, и сейчас слабо понимала смысл беседы. Но по интонации любовника чувствовала, что он сильно обеспокоен.

Шаповалов бросил телефон на стол, и какое-то время пребывал в полной неподвижности. Алле показалось, что его сознание путешествует далеко от этой каюты.

У нее вдруг возникло ощущение, что ее вмешательство в ситуацию не вызовет у Шаповалова протеста, кажется, это тот редкий случай, когда ему требуется сочувствие другого человека. Впрочем, до конца она не была уверенна, что поступает правильно.

Алла нежно провела ладонью по его руке. Шаповалов очнулся и с удивлением взглянул на девушку, словно бы только что ее увидел. Хотя, может быть, так оно и было.

– Что-то случилось? – постаралась, как можно участливей спросить она.

И едва не отшатнулась от него, увидев знакомый блеск недовольства в его глазах. Кажется, она совершила ошибку, мелькнула мысль. Но в следующее мгновение все изменилось, блеск в глазах погас. И Алла почувствовала, как расслабилось его тело. Он снова взглянул на нее, но уже совсем по-другому. Она даже засомневалась; уж не мерещится ли ей; он молча просит у нее сочувствия. Такого она себе и не могла вообразить. Надо быть предельно осторожной, решила она. Невозможно предугадать последствия ее здесь появления.

– Что ты спросила? – произнес Шаповалов.

– Мне показалось, что тебя расстроил телефонный разговор.

– Расстроил? – Он вдруг странно засмеялся. Затем резко оборвал смех. – Хотел бы я быть всего лишь расстроенным, когда тебя извещают, что в после того, как ты потерял 100 миллионов, ты лишился еще в полтора раза больше. И это далеко не конец, а скорей только начало. Так в каком ты думаешь, я состоянии.

К Алле пришла мысль, что она весьма своевременно заглянула к Шаповалову. Ему нужно с кем-то обсудить случившееся.

– Я понимаю, это сильный удар, – произнесла она.

Он вдруг вскочил с кресла и быстро и нервно заходил по каюте. Затем снова сел.

– Что бы можешь знать об ударах. Я выдержал в своей жизни десятки ударов, после некоторых был уверен, что уже не выживу, мне конец. Нет, это не удар, это совсем другое.

– Я не понимаю тебя, Жора, что же это такое в таком случае?

Шаповалов уставился взглядом куда-то мимо нее.

– Я и сам хотел бы это понять, – пробормотал он. Этого не может быть. Ты понимаешь, этого просто не может быть! – возвысил он голос.

– Значит, этого нет, – сказала она, обнимая Шаповалова.

Шаповалов повел себя непривычно, он не противился ее объятиям, но и никак на них не реагировал. Обычно в таких ситуациях он либо отталкивал ее, либо у них начинался сеанс бурного секса. Сейчас же не происходило ни того, ни другого. И Алла, понадеявшись на спасение с помощью секса, не знала, как себя вести.

– Это есть, – сказал он и мягко высвободился из ее объятий. – Неужели ты не видишь, как что-то произошло?

– Ты такой же, как всегда: уверенный, энергичный, – польстила Алла ему, хотя это была самая настоящая ложь.

– Я такой же, а мир другой. У тебя был период, когда ты понимала, что от тебя отворачивается удача?

– До встречи с тобой вся моя жизнь была таким периодом. – Алла совсем так не думала, но ей казалось, что сейчас, чтобы хотя бы немного его успокоить, нужно отвечать таким образом. И поняла, что катнула шар мимо лузы.

– Ты несешь чушь! – фыркнул он. Он вдруг как-то странно посмотрел на нее. – А ты уверенна, что наша встреча – это удача для тебя, а не совсем наоборот.

Алла похолодела. Неужели ее худшие предчувствия начинают сбываться.

– Ты можешь думать, что пожелаешь, но этот год лучший в моей жизни. До тебя у меня не так уж много было мужчин. Но ты лучший из них. Никто с тобой не может сравниться.

– Потому что самый богатый из них, – усмехнулся Шаповалов.

– Твое богатство ни при чем.

– Не ври, не люблю. Богатство всегда при чем. А если ты со мной не ради денег, значит, дура. А с дурами иметь дело опасно. В лучшем случае их можно трахнуть разок, а потом слинять.

Алла вдруг ощутила, как подгибаются ноги. Она совершила непоправимую глупость, зайдя к нему. Если она сейчас не пойдет ва-банк, ее уже ничто не спасет.

– Разумеется, меня всегда интересовали твои деньги. Они делают тебя невероятно привлекательным.

– А если у меня их не будет, что останется от моей привлекательности?

– Не знаю.

Рука Шаповалова скользнула ей под юбку, погладила трусики, но не задержалась, как обычно в этих заповедных местах, а проделала обратный путь.

– Хоть не соврала. Вернее, соврала, но не до конца. Пропади у меня деньги, сбежала бы в тот же день.

– Но кроме денег…

– Ничего нет кроме денег! – вдруг крикнул Шаповалов и больно сжал ее руку. – И когда нет денег, тоже ничего нет. Абсолютная пустота. Тебе понятно?

– Понятно, – прошептала Алла. – Ты делаешь мне больно.

– Учитывая сумму, которой я еще располагаю, можно потерпеть и не такое.

– Хорошо, я буду терпеть. – На глазах Аллы показались слезы.

Шаповалов взглянул на этот поток и отпустил руку.

– Прекрати плакать, – приказал он, – только мне твоих слез сейчас не хватает. У меня не то настроение, когда хочется утешать.

– Не буду плакать, – пообещала Алла, и ее глаза почти тут же высохли.

Шаповалов как-то странно посмотрел на нее.

– Ты боишься? – неожиданно спросил он.

Алла невольно вздрогнула.

– Нет, – поспешно произнесла она. – Вернее, да, я беспокоюсь за тебя. В последнее время ты сильно нервничаешь.

– Будешь тут нервным. – Шаповалов раздумывал, стоит ли говорить ей о том, что в последнее время у него все чаще болит сердце. И его личный врач посоветовал ему временно отойти от дел и лечь на обследование. Но сейчас он не может это себе позволить. Немного попозже. Он надеется, что прописанные таблетки пока сделают свое дело, все же это самые лучшие лекарства, что есть на сегодняшний день в мире. Одна цена говорит об этом!

Шаповалов решил пока ей ничего не сообщать о своей болезни. Хотя по какой причине он так поступал, ясного представления у него не было. Что изменится, если скажет.

– Ты слышала, что в мире самый серьезный финансовый кризис за последние десятилетия.

– Слышала. Но ты же справишься.

– Почему думаешь, что именно я справлюсь. Уже разорились люди побогаче меня.

– Ты из тех, кто не проигрывает. – Алла говорила почти наугад, даже не очень сознавая смысл своих слов, полностью доверившись интуиции.

– Таких не существует, – хмуро возразил Шаповалов. – Любой, даже самый удачливый человек когда-нибудь, да проигрывает.

– Любой, да, но не ты.

– Это с какого бодуна мне дана такая привилегия?

– Я это чувствую. Ты не такой, как все.

– С чего бы это вдруг, все такие, как все, а я не такой, как все.

– Я не могу объяснить…

– Не можешь, так и не говори, – резко прервал ее Шаповалов. – Странный затеяла ты разговор, так ты со мной еще ни говорила.

– Я просто пришла тебя проведать. А все остальное случилось само собой.

Он наклонился к ней и довольно грубо взял за подбородок. Впрочем, Аллу это не особенно покоробило, даже в самые нежные их минуты он вел себя далеко не нежно.

– А ну выкладывай все свои потайные мысли. Прекрасно знаешь, терпеть не могу, когда от меня что-то скрывают.

– У меня нет никаких потайных мыслей! – почти закричала Алла.

– Потайных мыслей нет только у идиотов. Ты может и дура, но уж точно не идиотка.

– Если считать в качестве потайных мыслей мое беспокойство о тебе, то тогда они есть.

Шаповалов отпустил ее подбородок.

– Дура, думаешь, выкрутилась. На такой мякине меня не проведешь. Иль полагаешь, я не знаю, чего ты боишься.

Алле стало так тревожно, что ей пришлось приложить максимум стараний, чтобы он не заметил бы ее внутреннего состояния. Мысль о том, что развязка может наступить в любой момент, обдавало ее тело арктическим холодом.

– Но чего я должна бояться? – пролепетала она.

– Чего все, того и ты, – безучастно бросил Шаповалов. – Ты уж точно не исключение.

– Я готова ко всему, – покорно склонила голову Алла.

– Ни к чему ты не готова. Уж я тебя всю знаю.

– Что же мне делать?

– Я тебя спрашиваю когда-либо, что мне делать, – усмехнулся Шаповалов. – Я всегда сам решаю, что делать. И тебе советую.

– Ты мужчина.

– Если хочешь знать, мужчинам трудней принимать решения. Женщинам гораздо легче прощают ошибки и слабости, а нас за них наказывают по полной программе. К тому же ты на тридцать лет меня моложе. И к тому же ты бедная. Сделаешь что-нибудь неправильно, такой же бедной и останешься. А если неправильно поступлю я, то из богача превращусь в бедняка. А ничего хуже в мире не существует, чем разорившийся богач. Самая жалкая из всех фигур. Теперь понимаешь свои преимущества?

– Понимаю, – пробормотала Алла.

– Видишь, тебе не о чем беспокоится. Разве только обо мне. – Шаповалов громко захохотал.

Аллу накрыла такая мощная волна ненависти к этому человеку, что ей понадобился весь неприкосновенный запас выдержки, чтобы не наброситься с кулаками на него.

– Я это и делаю, – сказала она.

– И напрасно, я это все равно не оценю. Я взял тебя, чтобы трахать, а не для того, чтобы ты изображала передо мной сестру милосердия. И пока мне этого будет хотеться, ты будешь плыть на этом корабле. Ты это от меня хотела услышать?

– Если тебе больше нечего мне сказать, то да.

– Вот и замечательно, всегда становится легче, когда все выясняешь. А сейчас иди, мне надо кое о чем покумекать.

Алла встала и вышла. Как ни странно, но Шаповалов оказался прав, она, в самом деле, чувствовала определенное облегчение. Правда, оставалось неясным, а когда у него пропадет желание ее трахать? И не пропало ли оно уже? Или совсем близко к пропаданию? Или еще хуже переметнулось к этой Марине? Но с ней она постарается справиться.

36

Филипп лежал в своей каюте и думал о Марине. Ее фигура очень ярко и натурально вырисовывалась на экране его воображения, он видел ее высокую зрелую грудь, не скрываемые шортами длинные стройные ноги. Юноша ощутил волнение и удивился этому обстоятельству. До сих пор ничего подобного с ним не происходило. Удивительно, что она вызывает у него подобную реакцию.

Что-то с ним происходит, что-то меняется в нем? задал он сам себе вопрос. И не смог на него ответить. В последнее время он ловит себя на том, что хуже понимает самого себя. Еще не так давно ему казалось, что он неплохо разбирается в себе, знает, чего хочет, чего не хочет, к чему стремится. Но едва он вступил на борт яхты, как прежняя ясность растворилась то ли в безбрежном океане, то ли в горячих лучах солнца. Он откликнулся на приглашение отца с единственным намерением заявить о своем полном разрыве с ним. И не только и может быть даже не столько из-за матери. Он рано ощутил отторжение от него; все, что тот говорил и делал, вызывало у него сначала неосознанное, затем и осознанное несогласие. Он отвергал этот жестокий мир, в котором жил отец, и который считал естественной средой обитания человека. Он же Филипп остро ощущал его враждебность к себе, всему своему существованию. Он не хотел видеть в других врагов; даже если они и не друзья, а соперники, это вовсе не означает, что необходимо вести с ними непримиримую борьбу.

Внутренне Филипп был убежден, что можно, если не со всеми, то со многими устанавливать вполне добрые отношения. Людям не обязательно конкурировать друг с другом; конкуренция рождает непримиримость и враждебность, совершенно ненужную и бессмысленную. И затем они уже не в состоянии ничего изменить и вынуждены до конца жизни подчиняться однажды выбранной позиции, нести эту ношу даже тогда, когда отпали все прежние причины для конфронтации. И он видел на примере отца, как овладевает им этот демон, делает жестоким и безжалостным.

В последнее время Филипп много размышляя над тем, кем он хочет стать. И, как и на другие вопросы, не находил ясного ответа. Иногда у него возникало странное желание стать общественным деятелем, организовать мощное движение. Какие цели и задачи оно должно ставить, он представлял смутно, но это должно быть нечто прямо противоположное тому, чем занимался и что отстаивал отец. Уж это он знал твердо. В университете он даже сделал попытку реализации своего проекта. И к его большому удивлению, нашел отклик. Оказалось, что не только он думает в этом же направлении, таких было не так уж и мало. И что самое удивительное, они были готовы его слушать и даже идти за ним. И тогда он вдруг понял, что ему по большому счету нечего им сказать. В голове кружился целый рой мыслей, но, несмотря на их обилие, они были невероятно рыхлыми, неустоявшимися. В каком-то смысле он и сам не знал, о чем же он думает, куда хочет двигаться. Все, что было внутри него, это не более чем неосознанный, хотя и сильный протест. И Филипп видел, что эта неопределенность разочаровывает его товарищей, задувает пламя вспыхнувшего у них энтузиазма.

Только тогда Филипп осознал, как же мало он знает и понимает. А ведь до этого момента считал себя эрудированным юношей; он всегда много читал, более того, это занятие являлось его настоящей страстью. Но, как выясняется, либо книги попадались ему не те, либо надо было читать значительно больше.

Хотя иногда вдруг возникало смутное ощущение, что дело совсем не в количестве прочитанных книг. Точнее, не только в них, можно читать вся жизнь запоем, а не продвинуться ни на шаг вперед. Есть еще нечто иное, что следует понимать, осознавать. Но пока в этом вопросе он никак не мог разобраться, все его попытки это сделать натыкались на невидимый барьер, который не удавалось преодолеть. Он все ясней понимал, что без посторонней помощи сделать это не удастся. Он стал искать людей, способных помочь, его внимание привлекли несколько преподавателей, показавшиеся ему более умными и чуткими, чем остальные.

Будучи от природы крайне застенчивым, Филиппу понадобились недюжинные усилия, дабы обратиться к первому из них за советом. Но то ли Филиппу не удалось объяснить, что же его беспокоит, то ли преподавателю было не до внутренних проблем студента, ничего путного из этой попытки не вышло. Неудача отбила желание повторить такую же попытку с другим профессором.

Вот тогда он почувствовал сильную горечь оттого, что рядом с ним нет по-настоящему близкого человека, которому можно поведать самое заветное и который сделать все от него зависящее, чтобы его понять и помочь. Матери нет в живых. А отец… О нем он не хотел и думать.

Его захлестнула с головой волна одиночества. Товарищи отошли от него, близких людей нет. Но как жить в полном человеческом вакууме? Однажды к нему пришла мысль: а если эта ситуация навсегда? Страшней мгновения он еще не переживал. Филипп всегда был довольно замкнутым, отделенный от других незримой стеной. Но в ту минуту он осознал, что вовсе не желает прожить свой век в замкнутом пространстве, он нуждается в общении ничуть не меньше, чем другие люди на земле.

Как жить с этим комплексом невыясненных вопросов, Филипп не знал. Он нуждался в участие не меньше, чем в разъяснении того, в чем испытывал сомнения. К тому же это его странное свойство… Но об этой стороне своей натуры он предпочитал не думать. Конечно, ничего из этого намерения не получалось, мысли приходили сами, не спрашивая разрешения. А, кроме того, он сейчас вдруг ощутил…

Да что же с ним такое творится, думал Филипп? Как жить, не зная ответы на сущностные вопросы. Они так его мучили, что он в первый же день пребывания на яхте, едва не отправился к отцу разговаривать на все эти темы. Разве не его обязанность разъяснить сыну темные, неясные стороны бытия, протягивать ему путеводные нити, которые выведут его на дорогу, по которой он сможет шагать спокойно и уверенно. Но желание поговорить с отцом быстро испарилась, он снова обнаружил тут Аллу, увидел все, что тут происходит. Эти странные люди, что они тут делают? Пишут сценарий о жизни отца? Неужели нет интересней темы? Разумеется, он, Филипп, прекрасно понимает, что это очередная блажь родителя, ему нравится заставлять людей танцевать под свою дудку, выставлять на показ свои пороки. Отец неоднократно ему говорил, что деньги позволяют человеку, который их имеет, делать с человеком, их немеющим, все, что угодно. Любую гадость, любое преступление. Такие высказывания поднимали в Филиппе волну возмущения. Хотелось доказать, что это не так. Но как это сделать, не представлял.

Филипп остро чувствовал, сколь необходима ему разрядка от внутреннего напряжения. В последнее время он сам себе напоминает сильно сжатую пружину. А даже с его коротким жизненным опытом становится понятным, что долго так существовать невозможно, он не выдержит такое состояние. Но самостоятельно из него выйти вряд ли не удастся, нужен кто-то, кто ему поможет.

Марина не знала, что за ней вот уже добрых полчаса наблюдают чьи-то внимательные глаза. Она сидела в шезлонге, и ее тело поглощало бесчисленное количество ультрафиолета. Филипп смотрел на нее, и в его воображение сами собой возникали различные картинки. Никогда раньше ничего с ним подобного не случалось, вернее, случалось, но при других обстоятельствах.

Преодолев нерешительность, Филипп вышел из-за своего укрытия. Марина, заслушав шум шагов, открыла глаза и взглянула на Филиппа. На ее губах, как по команде, появилась улыбка.

– Рада вас видеть, – медовым голосом проворковала Марина. И тут же одернула себя, она явно перестаралась. А еще считает себя хорошей актрисой. Да, с такой игрой, какую она только что продемонстрировала, надо гнать со всех съемочных площадок.

Но Филипп, кажется, не заметил ее переигровки.

– Вы, правду, рады меня видеть.

Марина решила пойти другим путем.

– Мне тут одиноко. А наше общение для меня очень приятно.

– Вы одиноки? – не совсем поверил юноша. – Но почему вы оказались здесь одинокими?

Марина решила, что если скажет ему правду, это пойдет ей на пользу.

– Я приехала сюда с Ромовым. Мы были с ним любовниками, некоторое время жили вместе. Вот он и взял меня с собой. И в первую же ночь поссорились.

Внезапно Филипп покраснел.

– А могу я спросить, почему? – после довольно продолжительной паузы поинтересовался он.

Марина поняла, что ответ на этот вопрос требуется более глубокий, чем формальное объяснение причины.

– Понимаете, когда мы жили вместе там, в Москве, все это выглядело как-то по-другому. У нас была не простая жизнь, почти без денег. И мы были нужны друг другу, поддерживали друг друга. А здесь благодаря вашему отцу мы оказались на всем готовом. И очень быстро выяснилось, что мы друг в друге не нуждаемся. И даже не очень-то и жить вместе хотим. Вот и случилось то, что случилось. Я ясно объяснила?

– Да, очень ясно. – Филипп снова покраснел. – И вы о нем не скучаете?

– Даже сама удивляюсь, как быстро его забыла. Словно бы кто-то стер в мозгу все воспоминания и чувства. А ведь еще не так давно мне даже казалось, что я его люблю. – Она выразительно посмотрела на юношу. – Мы так часто заблуждаемся относительно наших чувств.

– Наверное, вам видней, – осторожно проговорил Филипп. – А вот я сильно им подвержен. Иногда даже не знаю, что с ними делать, они мне не дают покоя.

– Это пройдет, с возрастом станете спокойней, рассудительней. Будете удивляться своей былой несдержанности. Так что наберитесь терпения.

– А если ничего не измениться. Бывает же такое?

– Не бывает, – уверенно возразила она. – Всегда все меняется.

– Мне так нравится, что вы так в этом твердо убеждены. Это и в меня вселяют уверенность.

Если бы он знал, что на самом деле, она ни в чем абсолютно не уверенна, подумала о себе Марина. Настолько не уверенна, что ей до чертиков странно играть эту роль. Но тем большая ее заслуга, если она с ней успешно справится.

– А вы не уверены?

– Меня одолевают сомнению практически во всем. Хотя может быть вам это не интересно?

– Мне очень интересно, – поспешно проговорила Марина. – Вы замечательный молодой человек. Красивый внешне и внутренне.

– Вы так считаете? – недоверчиво взглянул на нее Филипп.

– Неужели я похожа на старую лгунью, – засмеялась Марина.

– Ни на старую, ни на лгунью.

– А на кого? – кокетливо спросила она.

Марина видела, как собрался Филипп с духом.

– На молодую и очень красивую женщину.

– Так уж и очень.

– Очень.

«У меня появляется шанс выполнить задание. Неужели все же я буду жить в своей московской квартире, и сниматься в фильмах в хороших ролях». От открывающейся перспективе у Марины аж перехватило дыхание. Все теперь зависит от этого юноши. Ей нужно еще пару дней, от силы три, чтобы добиться требуемого результата. Вернее, результат нужен его отцу, а ей – совсем другое.

– Не стану скрывать, мне приятны ваши слова, Филипп.

– А можно вас попросить говорить мне «ты»?

– В том случае, если и вы будете мне тыкать.

– Мне неудобно.

– А ты попробуй. Пару раз скажешь – и неудобство испарится.

– Вы думаете?

– Скажи: ты думаешь?

– Ты думаешь? – слегка запинаясь, повторил он.

– Видишь, дело пошло. У нас с тобой большие перспективы, – немного загадочно произнесла Марина. – Она вдруг положила свою руку на его ладонь. – Скажи, что тебя беспокоит? Я же вижу.

Филипп опустил глаза.

– Я еще ни с кем об этом не говорил.

– Кто-то же должен быть первым. Разумеется, если ты мне не доверяешь, тогда и не начинай.

– Я доверяю, – поспешил опровергнуть Филипп.

Марина убрала руку с его ладони, откинулась на спинку шезлонга и закрыла глаза.

– Тогда можешь начинать.

– Я не люблю своего отца. Может быть, даже я его ненавижу. Меня это сильно пугает. Я не знаю, как с этим жить, как строить с ним отношения.

Филипп замолчал, ожидая ее реакции.

– А за что ты его так не любишь?

– Он уверен, что весь мир создан исключительно для удовлетворения его нужд. А то, что не способно их удовлетворять, он либо считает ненужным, либо полагает, что можно без всякого ущерба уничтожить.

Марина невольно подумала, что она в чем-то солидарна с отцом этого юноши, ей абсолютно наплевать на все, что не служит ее целям. А это как ни крути подавляющая часть мирозданья.

– Но может быть, потому что он так думает, он и добился многого.

– То, чего он добился, для меня не имеет никакой ценности.

Марине это заявление показалось невероятно глупым. Но она уже начинает понимать, что от этого уже не ребенка, но еще не мужчины можно ожидать все, что угодно. Не случайно же его отец попросил ее заняться Филиппом. Теперь ей становятся ясными эти причины.

– Для тебя не имеет значения, что твой отец входит в сотню самых богатых людей планеты?

– Нисколько, – хмуро произнес Филипп.

– Но тогда у тебя не было бы всего того, что ты имеешь, – обвела Марина взглядом яхту.

– Что ж из того, – пожал юноша плечами. – Подавляющее число людей не обладают таким богатством. И спокойно себе живут. А ты хотела бы все это иметь?

Марина посмотрела на него и вдруг ясно осознала, что нужно отвечать предельно искренне. Сейчас не следует ему подыгрывать, это можно сделать в другой раз.

– Очень хотела бы.

Филипп долго смотрел на нее, и Марина забеспокоилась: не совершила ли она роковой ошибки, сказав то, что думала. Может быть, он хотел от нее совсем другое услышать?

– Ты молодец, что сказала правду, – одобрил Филипп. – Ненавижу, когда врут. Ты часто врешь?

– Не часто, но случается.

– А почему лжешь?

Марина вздохнула про себя, эти расспросы ей, во-первых, не нравились, а, во-вторых, начали немного утомлять.

– Так получается. Иногда это единственный способ, чтобы чего-то получить или чтобы тебя не унизили.

– Я так мало о тебе знаю, – произнес Филипп.

– Ничего интересного.

– А мне интересно.

А он умеет быть упрямым, отметила Марина.

– Я актриса, вернее, это только я сама себя так называю. А на самом деле, никто меня таковой не считает. И правильно делают. Я снимаюсь в массовке, в лучшем случае в малюсеньких эпизодах, с двумя-тремя репликами. Вот, собственно, и все.

Филипп молчал, но Марина почти не сомневалась, что он думает о ней. Точнее, об ее несчастной судьбе. Эти мысли можно было легко прочесть на его лице.

– Но почему ты не можешь сниматься в больших ролях?

– Чтобы сниматься в больших ролях, нужны знакомства, протекции. А иногда просто везенье. А у меня нет ничего из этого списка. Поэтому до конца жизни я так и буду топтаться в передней киноиндустрии.

– А ты полагаешь, что хорошая актриса?

– Мне так кажется. Да и другие люди, в том числе режиссеры об этом мне говорили. Но не я одна такая, знаешь их сколько. На всех места просто не хватает. Пробиваются единицы.

Филипп в очередной замолчал, Марина же терпеливо ждала, что он скажет.

– Я тебе помогу. Не знаю, еще как, но постараюсь обязательно помочь, – неожиданно пообещал он.

– Стоит ли тратить на меня усилия, Филипп. Есть немало других сфер для приложения твоего таланта.

– Я сам решаю, что мне делать, куда направлять усилия. – Филипп вдруг вскочил с шезлонга и стремительно стал удаляться.

37

Шаронов постучался в дверь каюты Шаповалова.

– Входите, – услышал он недовольный голос хозяина яхты.

Шаронов заколебался: входить или не входить. Но толкнул дверь. Нет смысла что-то откладывать, даже если Шаповалов не в духе.

– Это вы? – Шаповалов и не пытался скрыть, что удивлен его визитом. – Не ожидал вас увидеть.

– Почему?

– Мне казалось, что вы стараетесь минимизировать наше общение.

– В общем, так оно и есть.

Шаповалов внимательно посмотрел на него.

– Что же вас привело в наши края?

– Я хотел поговорить с вами о сценарии?

– Вот как. А я грешным делом думал, что менее всего вас интересует на свете, как раз сценарий.

Шаронов пожал плечами.

– Вы недалеки от истины.

– Недалек?

– Вы попали прямо в нее, – усмехнулся Шаронов.

– Мне нравится, что вы честный. Но тогда не пойму ваш интерес.

– Я привык все, что делаю, делать добросовестно. И если должен написать сценарий, он должен получиться отличным. Даже если у меня нет желания его писать.

– Я понимаю, – кивнул Шаповалов. – Мне нравится ваше отношение к делу. И что же вас привело конкретно?

– Это мнение не только мое, но и второго сценариста. То, как развивается сценарий, вернее, то, как выстраивается ваш рассказ, он получается излишне односторонний. Зрителю такой фильм покажется несколько монотонным.

– Ладно, не тяните кота за хвост. Говорите, с чем пришли.

– Чтобы фильм получился сбалансированным, требуется сильная женская линия.

Шаронову показалось, что по лицу Шаповалова прокатилось выражение недовольства.

– У меня был иной замысел.

– Он никуда не исчезает, наоборот, становится более выпуклым.

– Вы так думаете? – с сомнением произнес Шаповалов.

– Поверьте моему опыту сценариста.

– Если бы не верил, не пригласил. И что вы думаете об этом реально?

– На яхте с нами плывет Алла. Мне кажется, она достаточный интересный типаж, чтобы послужить основой образа.

– Как-то не думал об этом. Но если вы считаете, что это пойдет на пользу, валяйте. Этот тот вопрос, ради которого вы ко мне пришли.

– В общем, да.

Шаповалов с сомнением покачал головой.

– Странно.

– Вас что-то удивляет в моем поведении?

– Именно удивляет. Я ждал, что вы придете ко мне, но совсем не с таким вопросом.

– Почему?

Шаповалов на мгновение задумался.

– Не знаю. Мне так казалось. Разве этого недостаточно.

– Не всегда.

– Пожалуй, вы правы.

– С вашего позволения я пойду, – проговорил Шаронов.

– Если у вас вопросов больше нет, то есть у меня. Не возражаете, если я их вам задам?

– Задавайте.

– Хочу понять, что происходит. Всегда понимал, а сейчас ни черта.

– Вы о чем?

– Об этой пакости – кризисе. Все летит к чертовой матери. За неделю я потерял больше, чем за десять лет. Еще недавно мне казалось, что такого не может быть никогда. Можете мне объяснить?

– Могу, только не уверен, что мои объяснения вас обрадуют.

– Это уж мне решать, радоваться или нет. Говорите.

– Кризис – это период великого перераспределения: власти, влияния. И разумеется денег. Он отбирает у тех, кто все это имел, и дает тем, кто стоит в очереди на получении. Особенно сурово он обходится с теми, кто полагали, что то, что им было дано, является пожизненной рентой. И никто этого их никогда не лишит.

– Вы полагаете, я могу лишиться всего?

– Это не я решаю. Но полагаю, что такое вполне может случиться. Ни вы первый, ни вы последний.

– Вы прямо меня обнадежили.

– Я предупреждал, что мои слова вам не понравятся.

– Да что вы заладили: не понравятся, не понравятся. Разве в этом дело. Как уберечься от вашего перераспределения?

– Тут я вам не советчик. Могу лишь сказать: готовьтесь к худшему. По крайней мере, это не помешает.

– Нет уж, увольте. Это значит признать свое поражение.

– На самом деле, это и есть настоящая победа.

– Для вас, но не для меня, – вдруг почти вплотную подошел к Шаронову Шаповалов. – Для меня все предельно однозначно: победа – это победа, поражение – это поражение. И я никогда не изменю этому принципу.

– Я вас не призываю изменять своим принципам, я лишь высказываю свою точку зрения.

– И вы полагаете, что с такой точкой зрения можно жить?

– Я же живу.

– А вы уверенны, что это жизнь?

– До сих пор сомнений не возникало. Просто жизнь многогранна, у нее есть такие грани, которые кажутся непривычными. Но они не просто реальны, они гораздо реальней, чем привычное большинству существование.

– Думаете, я никогда не слышал такие речи, – усмехнулся Шаповалов.

– Их многие слышали, но мало кто их воспринимает. Они проходят сквозь сознание, как солнечные лучи сквозь стекло.

Шаповалов отошел от Шаронова и сел в кресло.

– Не могу понять, что вами движет. Прежде чем пригласить вас писать сценарий, мои помощники составили на вас целое досье. Сначала все шло абсолютно нормально. И вдруг в одно мгновение все изменилось, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой. Я тогда даже подумал, что так не бывает. Либо это мистификация, либо помешательство.

– Я похож на сумасшедшего? – улыбнулся Шаронов.

Шаповалов бросил на него быстрый взгляд.

– Я видел немало сумасшедших. Не все они похожи на сумасшедших. Некоторых от нормальных не отличить. Но они сумасшедшие.

– Если вам так удобней, то будем считать, что я их тех сумасшедших, которые на них не похожи.

Шаповалов вдруг вскочил с кресла и нервно пронесся по каюте.

– Не могу я понять, что вами двигает. Не могу. А мне это не нравится. Вот смотрю на вас и виду ясно: вы такой же, как я, как все. Но при этом мыслите по-другому, поступаете по-другому. Такого не бывает.

– Бывает, хотя и редко, – возразил Шаронов.

– Но ведь до какого-то момента вы были такой же, как все. Значит, что-то произошло. – Шаповалов буравил Шаронова взглядом.

– Произошло, – подтвердил Шаронов.

– И что же?

– Я соприкоснулся с другой реальностью.

– Понимаю. – Указующий перст миллиардера показал вверх. – Вы побывали там.

– Где я был, точно не могу сказать. Может, там, – посмотрел Шаронов наверх, – может там, – посмотрел он вниз.

– Так там или там? – нетерпеливо спросил Шаповалов.

– Я же сказал, не знаю. Скорей всего ни там и ни там.

– Так не бывает, всегда есть точка, где мы находимся в данную минуту. Путь даже не на земле, – усмехнулся Шаповалов.

– Не думаю. Мой опыт свидетельствует о другом.

– Ну, хорошо, объясните, как все началось? Ведь должна же быть точка отсчета.

– Вот тут вы правы, точка отсчета есть. Все случилось для меня абсолютно неожиданно. Я был вполне здоровым человеком, почти никогда не жаловался за здоровье. И уж тем более на сердце. И вдруг совершенно неожиданно у меня возникает сердечный приступ. Жена вызывает «Скорую помощь», и она увозит меня в больницу. А там происходит остановка сердца. И тогда случилось нечто, о чем я даже, и помыслить не мог. И если меня бы спросили, то скорей бы сказал, что такого никогда быть не может. – Шаронов замолчал.

– Что же такого необычного, чего быть не может, но что произошло, с вами случилось? – спросил Шаповалов, не спуская с него глаз.

– Моя душа покинула тело.

– И как же она это сделала? – В голосе Шаповалова прозвучало насмешка, смешанная с недоверием.

Но Шаронов словно бы не обратил внимания на эту интонацию.

– Она вышла из макушки. Это было не слишком приятное ощущение, как будто вы освобождаетесь от одежды, которая вам мала. И через несколько мгновений я увидел себя сверху, лежащего без сознания. А вокруг меня суетились доктора, кажется, они делали прямой массаж сердца. Но в тот момент меня это интересовало менее всего. Меня, вернее мою душу, словно бы подхватил какой-то вихрь. Она вдруг стремительно понеслась вверх. И оказалась в каком-то туннеле.

– Все хором говорят о туннеле, это уже стало расхожим местом.

– Вы правы, насколько я понимаю, туннель – это обязательный элемент перехода из одного мира в другой. Я летел по нему, ощущая небывалую легкость. И по мере того, как углублялся все дальше, меня сопровождал все более ослепительный свет. Я вылетел из туннеля, как вылетает пробка из шампанского. И оказался около какой-то стены. Но эта стена не являлась сплошной, там были какие-то отверстия. Они словно бы предлагали выбрать себя. И вот в одно из них меня затянуло, как затягивает пыль в пылесос. Я пронесся через нее и очутился в совсем другом пространстве.

Шаронов в очередной раз замолчал. Молчал и Шаповалов. Он достал сигарету и закурил.

– Вы, наверное, понимаете, что мне жутко любопытно, что же случилось с вашей душой в этом пространстве? Кстати, а что из себя оно представляло?

– Это был открытый космос, непостижимо огромный. Меня отгораживала от него оболочка, в которой заключалась моя душа.

– Прямо космический корабль с космонавтами.

– Именно так, – кивнул головой Шаронов. – Только было одно важное отличие. Я очень явственно ощущал, как давит всей своей непомерной тяжестью на меня космос. И как с каждой минутой отделяющая мою душу от него оболочка становится все тоньше. И при этом я очень ясно понимал, что это все самым тесным образом было связано с моей прошлой жизнью. А мое спасение зависит от того, смогу ли я ее изменить. И как только я принял решение жить кардинально по-другому, как тут же стремительно понесся вниз. И снова вошел в тело через голову. Между прочим, это оказалось значительно трудней, чем выйти. Вроде бы даже получилось не сразу. Вот собственно на этом и завершилось то путешествие.

– Я так понимаю, самое важное случилось потом, – проговорил Шаповалов.

– Трудно сказать, что тут самое важное – задумчиво произнес Шаронов. – Но когда я вернулся в сознании на больничной койке, то это было возвращение уже в другое сознание. Я понимал: то, что со мной случилось, был то ли призыв, то ли требование пересмотреть всю мою жизнь. Когда я находился в тонкой оболочке, отделяющей меня от бесконечного, смертельно холодного космоса, то у меня возникло ощущение, что меня отпустили на землю с условием, если я кардинально изменюсь. Точнее, откажусь от прежнего существованию и начну новое. И когда буквально через несколько дней я вышел из больницы, изумив врачей моим стремительным выздоровлением, у меня не было сомнений, что возможность возвращения к тому, что было раньше, для меня закрыта.

– И вы легко расстались с той вашей жизнью?

– Как ни странно, не только легко, но почти без сожаления. Мне настолько все это стало неинтересным после того, что я пережил, что я забросил все сценарии, отказался от контрактов, даже заплатил неустойку. Но писать все эти глупейшие и плоские сюжеты больше был не в силах. Я слишком по-иному стал смотреть на мир. И в этот взгляд на кино, как и многое другое, уже не вписывалось в прежнюю действительность. Мне предстояло искать нечто принципиально иное.

– И нашли?

– И да, и нет.

– Это как же понимать?

– Поиск никогда не заканчивается, мы обречены на вечное движение. А любая остановка всего лишь передышка перед новым броском.

– Не слишком ли все это утомительно?

– Нет, это восхитительно.

– Что-то по вас это не заметно. Вы скорей выглядите разочарованным.

– Я вернулся в мир, из которого с радостью ушел. Это меня тяготит.

– У вас проблемы с сыном?

– Да.

– Я могу дать вам денег на его лечение. И вы уедете. Согласны?

– Нет.

– Почему? – изумился Шаповалов.

– Эти деньги ему не помогут.

– Да отчего же, деньги есть деньги, если они могут помочь, то обязательно помогут. А как они получены, не суть важно.

– Я знаю, эти деньги ему пользу не принесут. Я должен сделать то, что должен. Но как можно быстрей. Дорог каждый день. Только тогда сын с их помощью поправится. Все очень взаимосвязано.

– Нет, не понимаю я вас. Я предлагаю…

– Спасибо, но я знаю, что делаю.

– Как пожелаете. – Шаповалов на несколько мгновений замолчал. – Вы мне расскажите о своем движении?

– Разумеется. Это моя обязанность.

– Но не сейчас. Я немного устал. Наш разговор был для меня несколько тяжеловат. Но мы его непременно продолжим.

38

Филипп едва не столкнулся с быстро вышедшим из каюты отца Шароновым. Они улыбнулись друг друга, как старые друзья, и, не сказав ни слова, разошлись.

Филипп не без некоторой робости постучался в дверь.

– Кто там, черт возьми! Я занят! – раздался недовольный крик.

Филипп невольно отпрянул, но затем сделал решительный шаг вперед. Отправляясь сюда, он дал себе обещание не тушеваться перед отцом. Он всегда его боялся, сколько он помнил себя, начиная с самого маленького возраста, любое отцовское недовольство вызывало в нем настоящую панику. Повзрослев, он стал презирать себя за эту слабость, но преодолеть ее так и не смог. И, оказавшись на яхте, поставил перед собой цель избавиться от этого унизительного чувства.

Филипп резко отворил дверь, и его едва не сбил с ног налетевший на него отец.

– Я же просил не беспокоить меня! – заорал он. Но, обнаружив, что перед ним сын, замолчал. – Извини, Филипп, к тебе это не относится. Ты можешь у меня бывать в любое время. Рад, что ты зашел. Садись. Может, чего-нибудь хочешь выпить. Я распоряжусь.

Филипп сел.

– Спасибо папа, я пришел не за этим.

– Но одно другому не помешает. Знаешь, ты очень вовремя ко мне заглянул, – вдруг проговорил Шаповалов.

– Я заметил, – не сдержал иронии Филипп.

– Да, да, я понимаю. Но если бы ты знал, какие у меня неприятности. Мы потеряли с тобой сынок кругленькую сумму. Хочешь посмотреть? – Шаповалов взял со стола ноутбук.

– Нет, – резко ответил Филипп.

– Почему?

– Меня это не интересует.

Шаповалов вернул ноутбук на прежнее место.

– Хорошо, давай поговорим, что тебя интересует. Ты же не просто зашел меня навестить.

– Да, – подтвердил Филипп.

– Ну, так приступай.

Шаповалов вдруг заметил, что сын явно смущен. И, в самом деле, интересно, о чем он намерен вести речь?

– Я хочу поговорить об одном пассажире на яхте, – краснея, произнес Филипп.

– Пассажире или пассажирке?

– Пассажирке, – уточнил Филипп. – Ее зовут Марина Брюсова.

Шаповалов внимательно посмотрел на сына. Неужели его план, который он придумал без всякой надежды на успех, неожиданно начинает приносить плоды?

– Знаю ее. И что ты хочешь о ней сообщить?

– Так случайно получилось, что мы пару раз разговаривали. Она мне показалась хорошим человеком. Только пока ей никак не везет.

– Поверь, Филипп, это один из самых распространенных в мире недостатков. Миллиарды людей жалуются на хроническое невезение. Ты тоже однажды можешь оказаться подверженным этому недугу. Тебя это не беспокоит?

– Сейчас разговор не обо мне.

– Ты решил помочь этой даме?

– Мне показалось, что было бы справедливым это сделать.

– Я всегда опасаюсь разговоров о справедливости.

– Почему?

– Обычно их заводят неудачники. Как только они добиваются успеха, стремление к справедливости у них куда-то напрочь исчезает. Словно бы и не было.

– Со мной такого не случится.

Кажется, он радовался преждевременно, подумал Шаповалов. Пока в Филиппе ничего не изменилось.

– В жизни нельзя быть ни в чем уверенным. Особенно в твоем возрасте. Столько раз твои взгляды еще изменятся.

– Наверное, но не все. Но я пришел не для того, чтобы их обсуждать.

– Между прочим, это совсем нелишне. У меня богатый опыт, я многое могу тебя сказать, посоветовать.

– Спасибо, не надо. Могу я продолжать о Марине или мне уйти?

– Продолжай, – маскируя раздражение улыбкой, разрешил Шаповалов.

– Я знаю, папа, у тебя есть возможности в самых разных сферах. В том числе и в кино. А она хочет стать настоящей киноактрисой.

– И ты хочешь, чтобы я ей помог.

– Разве тебе трудно?

– Ты прав¸ у меня есть кое-какие связи в этом мире. Тот же Суздальцев. Но вот в чем загвоздка. Никто бесплатно ее снимать не станет. Может, она и очень талантливая, но абсолютно никому неизвестна. Если память мне не изменяет, она всего лишь несколько раз снималась в массовках.

– Да, она мне об этом говорила.

– Такая откровенность делает ей честь, но не меняет суть вопроса. А она состоит в следующем: чтобы добыть ей более или менее приличную роль нужно заплатить приличную сумму. Никто бесплатно ей ничего не предоставить, я эту публику знаю. Они за деньги удушатся.

– Но для тебя это совсем маленькие деньги.

– Маленькие, – подтвердил Шаповалов. – Но и маленькие деньги мне надо заработать. А чтобы это сделать, я тружусь день и ночь. Это вы тут отдыхаете, а я часами сижу за компьютером, веду переговоры, анализирую ситуацию, принимаю решения. Почему я должен тратить заработанные тяжелым трудом свои деньги, чтобы помочь какой-то Марине. Между прочим, здесь каждый мечтает о моей помощи. И почему я должен выделять именно Марину. Только потому, что она разжалобила моего сына. А завтра тебя разжалобит кто-то другой. Ты должен научиться преодолевать в себе эти мимолетные чувства. Ты мой наследник и должен вести себя, как богатый человек.

– А как он должен себя вести? – хмуро поинтересовался Филипп.

– Он должен уметь отказывать даже тем, кто ему симпатичен. Иначе однажды он останется без всего. А те, кому он помог, в трудную минуту не придут к нему на помощь. Я был свидетелем таких ситуаций множество раз. И это самое печальное из всех зрелищ.

– Ты в таком состоянии не окажешься.

– Постараюсь.

– Извини, папа, что отнял у тебя время.

– Ты не можешь отнять у меня время, оно принадлежит тебе. Как и все, что тут находится.

– Но при этом у меня нет денег, чтобы помочь человеку, – с горечью произнес Филипп.

– Ты можешь получить деньги.

– Как?

– Вместе со мной заниматься бизнесом. Ты должен их заработать. Я не подаю милостыню даже собственному сыну.

– Но бизнес меня не интересует.

– Я живу надеждой, что однажды все изменится. Подумай.

– Не обещаю. Мне надо идти.

Филипп вышел. К Шаповалову пришла удивившая его мысль: один за другим у него было два посетителя, на вид совершено разных. Но что-то между ними есть общее. И это никак не может его радовать.

39

– Я вышел из тюрьмы и вернулся в свой затюканный городок. В нем абсолютно ничего не изменилось, все та же серость и нищета, но изменился я. Я чувствовал, что за это время сильно поднаторел. Собственный опыт и уроки моего лагерного учителя позволили мне смотреть на мир по-другому. Вряд ли я мог четко выразить те перемены, что произошли во мне, я их скорей ощущал кожей, чем умом. Но от этого мое представление о том, что я обладаю и знаниями и умением, которых достаточно, чтобы подняться на другой уровень, не становилось слабей. Но понимал я и другое: в этом городке мне по большому счету делать нечего, все, что было можно, я тут взял. Да и вообще, нужно постоянно увеличивать масштабы своей деятельности. В противном случае возникнет момент, когда они начнут сокращаться. Это был один из тех уроков моего учителя, который я усвоил на всю жизнь.

Мои товарищи, подельники, члены моей банды – называйте, как вам больше нравится, встретили меня восторженно. Дела у них обстояли неважно, точнее, вообще никак. И это был, кстати, еще один важный урок, который преподнесла мне жизнь. Без лидера, без закоперщика загибается любое дело, везде нужен человек, способный двигать его вперед. Я еще раз утвердился во мнении, что как раз являюсь таким человеком. Это придало мне дополнительные силы. Потому что разговор предстоял сложный.

После того, как мы завершили славный гудеж по случаю моего возвращения на оставшиеся от прежнего промысла деньги, я приступил к обработке своих ребят. Дождавшись, когда они малость протрезвели, я заявил им, что нам пора брать ноги в руки и двигать из этого города. По простой причине, много тут не заработаешь. Пора вырываться на оперативный простор.

Все были поражены таким предложением, ребятки настроились на то, что с моим возвращением мы возобновим нашу славную деятельность. Более того, они просто сгорали от такого желания, так как пока я сидел, у них почти кончились все деньги. А они уже привыкли жить на широкую ногу. Но я твердо заявил, что не собираюсь тут задерживаться, и буквально через пару дней отчаливаю в областной центр. Кто хочет заработать настоящие, а не тутошние бабки, тот со мной. Кто не может оторвать задницу от родного унитаза, пусть остается. Но потом я никого не приму.

Разговор получился тогда жутко нервный, но, в конце концов, все кроме одного, согласились меня сопровождать. Я праздновал настоящий триумф, хотя не подал и виду, дабы не обидеть братву. Но самое главное для меня было даже не это, а то, что я еще раз убедился, что способен вести за собой людей.

Как я и говорил, через несколько дней мы сели в рейсовый автобус и отправились в областной центр. До сих пор хорошо помню свои мысли и чувства во время этой трехчасовой поездки по разбитой дороге. Я смотрел через окно на унылый плоский пейзаж и думал о том, что когда-нибудь непременно покину эти скучнейшие и неприветливые места. И буду жить там, где всегда тепло, где плещется ласковое море. Только надо ничего не бояться, смело браться за дела. Мой лагерный наставник постоянно вбивал в мою голову мысль, что для инициативного и энергичного человека нет никаких ограничений. Но только в том случае, если ты все время что-то ищешь, придумываешь. Голова должна быть постоянно в работе, как вентилятор в жару.

Меня охватило такое нетерпение, что хотелось выбежать из автобуса и побежать впереди него. Сомнений в том, что у меня все получится, не было никаких, это была уверенность, которую невозможно рационально объяснить. Она возникала где-то внутри меня и расползалась не только по всему телу, сознанию, но и проникала в тех, с кем я в тот момент был. И заражала их почти также сильно, как и меня.

Мы приехали в город, сняли небольшой домик и зажили общагою. Денег было мало, знакомств практически никаких, поэтому следовало спешить. Тем более мои кореша смотрели мне в рот, ожидая от меня каких-то сказочных предложений, которые мигом сделают их богатыми. А у меня в голове, как на зло, ни одной самой завалявшейся, самой паршивой идейки. Так прошло несколько дней, но ничего придумать не удалось. Я видел, что ребятки начинают терять терпение. Это был такой народец, когда ты ведешь их к светлому будущему, они за тебя горой, а как только возникает стопор в движении, готовы нож в спину воткнуть.

Как-то вечерком я вышел на улицу. Был сильный мороз, но я даже его не чувствовал; было не до того, я терял уверенность в себе. А ни вам объяснять, что без нее ни одно дело не сделать толково. Я шел без всякой цели по малознакомым улицам, пару раз куда-то свернул, пока не оказался в каком-то безлюдном темном переулке. Внезапно из-за угла на меня стала надвигаться какая-то фигура, в темноте я не мог разобрать ее пол, а потому малость струхнул, Этот город славился своим криминальным миром, так что могло случиться всякое. И случилось, но совсем другое. Ко мне подошла молоденькая девушка. По ее походке и выражению лица я сразу смекнул, что у нее за ремесло. Так оно и оказалось, она без долгих разговоров предложила снять себя. Женщины у меня уже не было больше неделю, а в тогдашнем моем-то возрасте и при моем темпераменте это испытание не для слабонервных. В тот момент у меня все горело ярким пламенем. Я согласился.

Она привела меня в какую-то неопрятную каморку. Там все и случилось. Впрочем, в тот момент сам секс меня почти перестал интересовать, меня вдруг осенило. И разделавшись поскорее с тем, зачем мы пришли и чем несказанно удивив таким поведением проститутку, я стал раскрашивать ее про то, как обстоят дела с этим промыслом в городе. Сначала она не хотела ничего говорить, пришлось уже раскошелиться не за телесные, а за информационные услуги.

В общем, рассказ порадовал меня, все обстояло даже хуже, чем я предполагал. Женщин никто не пас, каждая работала самостоятельно на свой страх и риск.

Вернулся домой под утро, все были встревожены моим отсутствием. Я им рассказал про свой план. И уже вечером мы стали претворять его в жизнь.

Вчерашнюю проститутку я нашел на том же месте. И тут же мы ее взяли в оборот – заставили показать нам коллег по ремеслу. Всего их тогда набралось штук пять или семь. В какой-то грязной комнате мы объявили им, что отныне они будут ударно работать под нашей крышей. Разумеется, эту новость они восприняли без энтузиазма, но мы легко подавили бунт.

В общем, за короткий срок мы преобразовали весь сектор продажи интимных услуг в городе. Сняли несколько квартир, превратили их в уютные гнездышки. Провели инструктаж с девушками, как надо ублажать клиента, позаботились о рекламе. И дело пошло. В городе не привыкли к такому сервису, и народ валом повалил. Пришлось даже завозить пару девушек из соседних селений. Между прочим, наш персонал быстро оценил преимущества новой системы, условия стали лучше, а заработки больше. Естественно мы тоже остались не в накладе. Но вскоре возникла другая проблема; всполошилась местная братва. Она вдруг прозрела, какой бизнес у нее увели пришельцы. И попытались его у нас отнять. Но я предусмотрел такой поворот событий. Так как у нас появились деньги, то однажды я пришел в отделение милиции, попросился на прием к его начальнику. Когда мы остались одни в кабинете, положил перед ним толстую пачку купюр. Он аж обомлел, но не оттого, что получал взятку, а оттого, что за всю свою милицейскую жизнь не видел сразу столько денег. С этого момента он был мой со всеми не только своими потрохами, но и потрохами всех своих милиционеров. И когда на нас наехали, то мы даже не пошевелили пальцами, все сделала наша доблестная милиция. Больше проблем с местными у нас не возникало.

Но возникла другая проблема. Я понимал, что одним видом бизнеса нельзя ограничиваться. Во-первых, не такие уж это были большие деньги. Во-вторых, нужно было заняться чем-то более серьезным, что могло бы стать основой моего будущего могущества. А я о нем задумывался все чаще, хотя сами мысли были крайне смутными и неопределенными. Но я понимал, что мне нужен настоящий капитал, а не те копейки, которые зарабатывал.

Я был уверен, что смогу найти очередное золотое дно. Однажды, не помню по какой причине, я оказался на небольшом рынке на окраине города. Я решил купить кое-какие продукты. И удивился тому, что цены здесь были довольно существенно меньше, чем в других местах. Еще не зная, зачем, я решил выяснить, почему так. Вместе со своими ребятами за пару дней мы поняли, в чем тут дело. Это был южный пригород, сюда привозили из других регионов страны фуры продовольствие. Здесь же оно и разгружалось. А затем развозилось по городу. Потому и было дешевле. Но никто на этом не выигрывал. А если взять развозку товаров в свои руки, а разницу класть в свой карман. Правда, уже существовали организации по доставке. Но то были неповоротливые государственные структуры. Отодвинуть их от этого занятия не представляло большого труда, они были только рады работать меньше. А деньги их по большому свету не интересовали, зарплата капала сама, как вода из крана.

На самом деле, все оказалось не так просто, как я первоначально думал. Кому-то пришлось пригрозить, кому-то дать взятку. Но через месяц значительную часть этих перевозок оказалась в наших руках. Чтобы не привлекать к себе внимание, мы даже снизили цены, и люди были нам благодарны. Они и не подозревали, куда текли их денежки.

Я не прогадал, дело оказалось прибыльным. Но тут возникла проблема с моими корешами. Денег у них стало много, их потянуло на роскошную жизнь. Все захотели купить в городе квартиры, машины. Ну а уж рестораны, всяческие увеселения – это присутствовало постоянно. Я же помнил предупреждение моего учителя: не высовываться. И в первую очередь в тех местах, где делаешь бабки. Если уж невмоготу как хочется гульнуть, сядь на самолет, приземлись за пару тысяч километров – и веселись на здоровье там, где тебя никто не знает.

Кое-кто из моих ребят это понял, но не все. Один из них, можно сказать, поднял настоящее восстание, захотелось жить как настоящий буржуа. Втайне от всех он приобрел хату. И решил туда переселиться на постоянное жительство.

Я быстро усек: свалит один, за ним остальные. У меня не было иного выхода, как только дать ему хороший урок. Я приказал трем парням под благовидным предлогом вывести его за город в лесочек и там как следует поутюжить. Но без последствий для здоровья.

Когда его привезли в лес, ему стукнуло в голову, что его хотят убить. А мы допустили ошибку, что заранее не обыскали его. Он достал нож и набросился на одного из ребят. Понятно, что и остальные извлекли свои лезвия. Кончилось это тем, что один был ранен, а он убит.

Когда мне доложили, что случилось, я был в ярости. Но ничего изменить уже не мог, разве только устроить ему пышные похороны. Его родителям мы перевели крупную сумму. И потом еще несколько лет пересылали деньги в размере его доли. А раненого, чтобы не привлекать к нему внимание, отвезли в другой город и там, его заштопали.

Но этим наш бизнес не ограничился. Я тогда осознал: чтобы быть на коне, он должен быть разноликим. Тем более возможностей было до черта. Летом мы отправились как-то на пикник в лес. Отъехали довольно далеко от города. А там грибов, ягод видимо невидимо. Я шел по тропинке и думал, что под ногами лежат миллионы, а в магазинах одни пустые полки. А тут товар, а надо-то всего лишь его поднять с земли. Понятно, ни я один был такой умный, работала потребкооперация. Но оставалось еще столько всего.

Я организовал работу, нанял женщин, стали закупать тару. Наш товар шел на ура. Тем более, я нашел пару специалистов, которые следили за его качеством. За лето сделали такой оборот, что я аж пришел от изумления; денег было столько, что даже не знал, где их хранить. Банков частных тогда не было. А не понесешь же такую сумму в сберкассу. Тут же вся милицейская братия на уши встанет. От успехов у меня закружилась голова, и я потерял реальное восприятие вещей. За что и был наказан. Пока достаточно, об этом поговорим в следующий раз.

40

– Хочу с тобой поговорить.

– Конечно, я к вашим услугам, Георгий Артемьевич.

– К услугам, – усмехнулся Шаповалов. – Значит, ты мой слуга. Никогда не доверял слугам. Самый предательский народ, в самый критический момент вонзят нож в спину. Между прочим, я их хорошо понимаю, кому хочется быть в услужении, всем хочется быть хозяином. Будь я слугой, тоже ненавидел бы своего хозяина.

– Меня можете не бояться, я вас не предам, – заверил Суздальцев.

– Не предашь, пока я плачу.

– Что-то у вас не очень хороший настрой.

– А с чего ему быть хорошим, знаешь, что в мире творится?

– Да, нелегкие времена.

– Нелегкие времена, говоришь. Были бы нелегкие времена, я бы на них плевал с высокой лестницы. Знаешь, сколько я пережил этих нелегких времен. А это совсем иное, такого кризиса в мире давно не случалось. Все к чертям летит.

– Я понимаю, – с тревогой посмотрел на Шаповалова Суздальцев. Его вдруг, как кинжалом, пронзила мысль, что сейчас этот с выпирающим брюхом боров объявит о прекращения проекта в связи с финансовыми трудностями. А для него, Суздальцева, это значит, что хоть вешайся. Никто не знает, что он в долгах, как в шелках. Ему еще надо погасить кредит за прошлый фильм. Он был уверен, что картина принесет хорошую прибыль, а вместо этого полный облом, одни убытки. Случались у него и раньше неудачи, но такой урон произошел впервые. И если Шаповалов сейчас скажет… Продюсер даже вздрогнул от охватившего его ужаса.

– Ты не можешь этого понимать, это могут понимать только те, у кого есть столько денег, сколько у меня.

– Я понимаю, – не совсем уже понимая, что он говорит, произнес Суздальцев.

– Я уже тебе сказал, что ты ничего не понимаешь, – раздраженно бросил Шаповалов. – Поэтому лучше молчи. Точнее, отвечай на мои вопросы.

– Как скажите.

– Хочу поговорить о Шаронове.

– О Шаронове? – удивился продюсер. – Но у нас уже был разговор о нем.

– Полагаешь, у меня проблемы с памятью?

– Нет, что вы! – почти закричал Суздальцев.

– Ты сегодня странный, – заметил Шаповалов. – Чего-то боишься?

– Почему вы думаете, что боюсь?

– А что еще может сделать тебя странным, – усмехнулся миллиардер. – Другой причины нет. Да и быть не может. Тебе нечего бояться. – Суздальцев не сдержал довольной улыбки. – Пока, – уточнил Шаповалов.

Улыбка продюсера, словно перегоревшая лампа, мгновенно погасла. Он играет со мной, как кошка с мышкой, с ненавистью подумал он.

– В каком плане вы хотите поговорить о Шаронове? – поинтересовался Суздальцев.

Шаповалов привычным движением сунул в рот сигарету.

– У нас тут был с ним разговор. Он мне рассказал, каким образом случилось с ним преображение? Что-то знаешь об этом?

– Ничего такого он мне не рассказывал. Да мы давно с ним не общались.

– Жаль.

– У вас возникли сомнения?

– Может быть. Я не могу ошибаться. Сейчас все мои вложения должны быть оправданы. А у меня такое ощущение, что он чересчур далеко находится от реального мира.

– Мне тоже иногда так кажется.

– Вот как, – усмехнулся Шаповалов. – На самом деле, мне глубоко плевать, где он находится. Хоть на Сириусе. В конечном итоге это его дело. Мне же нужны гарантии, что он хорошо сделает свою работу.

– Но ведь это вы выбрали его, – не без опасения напомнил Суздальцев.

– Полагаешь, что я об этом забыл. Но я исходил из того, каким он был период, когда писал свои замечательные сценарии. А что осталось от его таланта теперь, когда он где-то там побывал? Как проверить?

– Даже не представляю. Приступать к написанию сценария еще преждевременно, ваш рассказ в самом начале.

– Понимаю, не хуже тебя. Вот что о чем я подумал. А что если ставку сделать на этого Ромова. Мы его пригласили в качестве запасного игрока. А теперь поменять их местами. Что думаешь? – Шаповалов пристально посмотрел на продюсера.

– Замечательная идея! – воскликнул Суздальцев. На самом деле, он был в этом далеко не уверен. А точнее почти уверен в обратном.

– А ты уверен, что он справится? Насколько я понимаю, ничего стоящего он пока не сотворил.

– Вы правы, но не все зависит от него. Сценаристы люди подневольные, чаще всего пишут на заказ. А заказы увы… Но вот в его способностях я не сомневаюсь. К тоже же я вам уже говорил, успех фильма на девяносто процентов зависит от режиссера.

– Про режиссера мне известно не хуже тебе. Поговорим об его кандидатуре позднее, когда будем иметь готовый сценарий. Я дам ход проекту дальше, если он меня удовлетворит.

– Это ваше право.

– Безмерно рад, что ты признаешь его за мной, – усмехнулся Шаповалов. – Вот что я хочу тебе сказать: устроим конкурс сценариев. Тебе нужно будет поговорить с Ромовым, мы даже увеличим его гонорар. Передашь ему: в случае успеха к обусловленной сумме он получит еще пятьдесят процентов.

– Это его очень обрадует.

– Так надо радовать людей. У меня такое подозрение, что ты на этом никогда не специализировался. Ты из тех, кто любит загребать все себе. Впрочем, это очень даже полезное свойство. Так что поговори с этим Ромовым, но пусть он держит все в секрете. Предупреди: если Шаронов прознает, моя договоренность с Ромовым будет аннулирована. Сумеешь сделать все как надо?

– Не сомневайтесь, Георгий Артемьевич.

– И вот еще что, – задумчиво произнес Шаповалов. – Попробуй-ка все-таки прощупать Шаронова, что от него можно ожидать. Ты как-никак профессионал в этом деле, у тебя должна быть развита интуиция.

– Поверьте, она у меня, в самом деле, развита. И очень редко подводит.

– Вот и используй ее по полной программе. А я тоже попытаюсь прощупать Шаронова. Хотя не люблю людей из того мира, если живешь на земле, то и должен жить по законам этой жизни. Вот когда переселишься туда…

– Совершенно с вами согласен, ничего хорошего от этого не бывает.

– А в жизни вообще нет ничего хорошего, есть только приятное. А приятное редко совпадает с хорошим. Заруби себе это на носу. А теперь иди, сейчас у меня другие дела.

41

Суздальцев решил не откладывать дело в долгий ящик и сразу же направился к каюте Ромова. И пока он шел, то раздумывал, какую выгоду он может получить от смены приоритета. Он будет дураком, если передаст Ромову дословно то, что говорил ему Шаповалов. Вернее, все это он ему и скажет, но тут важна интерпретация. Немного сместить акценты, поменять причину и следствие – и ситуация, как алмаз, заигрывает другими гранями. А он не может себе позволить действовать без выгоды для себя, он все меньше и меньше доверяет Шаповалову. Он становится каким-то не то странным, не то не понятным. Зачем-то притащил сюда своего отпрыска, с которым почти не общается. А этот парень, ему, Суздальцеву, решительно не нравится. Прямая противоположность отцу; если тот пример классического дьявола, то Филипп – ангела. Но вот что лучше – это еще большой вопрос. А теперь у него вдруг проснулся интерес к Шаронову. И еще неизвестно, чем он завершится.

Суздальцев задумался. Неужели у Шаповалова действительно неважно обстоят дела? С этим чертовым экономическим кризисом все идет кувырком. Почти весь кинобизнес остановился, никто денег ни на что не дает, даже на самые проходные проекты. Вот он и ухватился за этого самовлюбленного осла, который решил, что настолько велик, что про его мерзости можно изготовить великий фильм. И почему такие идиоты становятся такими богатыми. До чего же все-таки несправедливо устроен мир. Если рассудить, зачем этому Шаповалову деньги. Тратит их немеренно на разврат. А ведь столько можно сделать полезного. Он, Суздальцев, давно мечтает создать свою хорошую киностудию, делать свои, а не продюсировать чужие фильмы. Как ему надоело работать на других дядей, угождать всяким придуркам и сволочим. Каждый мнит себя гением, единственным и неповторимым. А если присмотреться – даже просто обычного нормального человека редко встретишь, повсюду одно дерьмо, которое, как известно, плавает на поверхности.

Вот и человек, к которому он идет, если разобраться тоже дерьмо. Хорошего сценария ему никогда не написать; не тот калибр. И что ему, Суздальцеву, делать, когда придет время выкладывать перед покупателем товар на прилавок? Один способ спасения – любой ценой внушить Шаповалову, что это стоящая вещь, именно то, чего он хотел получить. Если постараться, это вполне может выйти. В конце концов, этот осел ничего не смыслит ни в сценариях, ни в кино. А если найти хорошего режиссера, то он их любого дерьма сделает конфетку. И даже если не конфетку, то вполне сносное пирожное. У него есть на примете парочка таких не признанных гениев. Они за небольшую плату согласятся на все. И на этом тоже можно кое-что поиметь.

Суздальцев вдруг почувствовал прилив радости. Оказывается, если все по-умному сделать, то вполне реально выгодно обтяпать это дельце. А он уж почти впал в отчаяние. Вот что значит все хорошо продумать. Теперь можно приступать и к разговору с Ромовым.

Суздальцев много повидал на своем веку киношной братии, а потому сразу определил, что Ромов пребывает в депрессии. Взгляд то ли пустой, то ли отрешенный – разницу понять сложно, волосы всколочены, как после сна, а на столе наполовину опорожненная бутылка виски, зато дыхание так и разит перегаром. Продюсер поморщился. Он и сам бывал в таком и даже хуже состоянии, но не любил когда кто-то оказывался в нем. С таким человеком ни о чем путным не договориться.

Суздальцев даже подумал, не перенести ли общение с Ромовым на другое, более благоприятное с точки зрения состояния сценариста время. Но хозяин каюты неожиданно обрадовался появлению продюсера и вцепился в него, как клещ.

– Дима, здорово, что заглянули ко мне. Выпьете со мной?

Пить Суздальцеву не хотелось, но он быстро смекнул, что для успеха разговора это совсем даже не помешает.

– Конечно, выпью, Женя, тем более есть и хороший повод.

Ромов недоверчиво посмотрел на него.

– Какой еще может тут повод?

– Не спеши, скоро узнаешь, – загадочно улыбнулся Суздальцев. – А у тебя что-то настроение не на высоте.

– Какая к черту высота. Мне вообще не понятно, зачем я тут нахожусь и что делаю. Сижу как на помойке, слушаю излияния этого олигарха. А он даже на меня внимания не обращает. Я тут как статист при гениальном сценаристе. В общем, тоска.

– Ты прав, положение твое незавидное, – согласился Суздальцев. – Более того, признаю, что частично виноват в этом я. Я же тебя втравил в этот проект.

Ромов с изумлением взглянул на продюсера.

– Что это с вами такое приключилось? Вам всегда было наплевать на всех, кроме самого себя.

– Ты не прав, ты не достаточно хорошо меня знаешь.

– Так сделайте милость, просветите, – насмешливо проговорил Ромов. Он налил виски в бокал и выпил одним глотком.

– Я всегда с сочувствием относился к тебе, да и не только тебе.

– Как-то это было не очень заметно.

– Ты прав, – кивнул Суздальцев головой. – Но не мне говорить, какой жестокий мир, в котором мы с тобой вращаемся. Чаще всего у меня не было поля для маневра, я был вынужден поступать так, как поступал.

Ромов искоса взглянул на Суздальцева, пытаясь понять, насколько можно верить словам своего собеседника.

– У вас репутация одного из самых жестких продюсеров.

– Для меня это не новость, но это вовсе не черта моего характера. По-другому не добиться успеха. Но мне всегда хотелось как-то компенсировать это мое качество. Вот только случай пока не выпадал.

– И что он выпал?

– Выпал, – изобразил радостную улыбку Суздальцев.

– И в чем же это выражается?

– Я только что общался с Шаповаловым. У нас с ним получился не простой разговор. Он выразил некоторое сомнение в возможностях Шаронова справиться с поставленной задачей.

Ромов напрягся.

– Вроде бы он был уверен в нем.

– Уверен, но тот сам испортил о себе впечатление. Стал слишком много говорить на свои излюбленные темы. И это-то вызвало недоверие Шаповалова. И тогда я понял, что это мой шанс. Вернее, твой.

– И что дальше? – все еще недоверчиво спросил Ромов.

– Я и сказал ему, что коль Шаронов вызывает недоверие, то почему бы не увеличить в проекте твою роль. Сценарист он, то есть ты, способный, просто до сих пор не было возможности по-настоящему проявить себя. Я правильно сказал? – пристально посмотрел Суздальцев на Ромова.

– Именно так оно и есть, – подтвердил Ромов. – И что Шаповалов?

– Сначала он встретил мои слова недоверчиво, но я его сумел убедить дать тебе шанс.

– И в чем же он будет выражаться?

– Мы договорились, что ты будешь делать вид, что работаешь с Шароновым в прежнем режиме, а сам одновременно в тайне от него будешь писать собственный вариант сценария. А чтобы тебя не смущала двойная нагрузка, он по моему предложению согласился увеличить твой гонорар на пятьдесят процентов.

– Это правда? – Ромов от радости даже привстал.

– Сомневаешься в моих словах?

– Нет. Спасибо вам. Никогда не забуду того, что вы сделали.

Суздальцев снова взглянул на сценариста и обнаружил, что тот явно растроган. Произошло ли это под влиянием алкоголя или по другой причине, сейчас для продюсера значения не имело.

– За спасибо, конечно, спасибо, но сыт им не будешь.

– Что же вы хотите? – удивился Ромов.

– В общем немного. Понимаешь, Женечка, я в трудном положении, в долгах, как в шелках. Вот если бы в знак благодарности ты мне немного помог. Впрочем, я не настаиваю, это дело сугубо добровольное.

– Да я готов помочь. Но в чем конкретно?

Суздальцев сделал паузу и набрал в рот воздуха, как перед прыжком в воду.

– Их тех пятидесяти процентов половину отдал бы мне. По-моему, это совсем немного за то, что я для тебя сделал.

– Да, конечно, – упавшим голосом согласился Ромов.

– Вот и хорошо, что договорились, – сделал вид, что не замечает огорчения Ромова Суздальцев. – Смотри, не подведи меня. Ты должен накатать суперсценарий. Справишься?

Ромов не очень уверенно кивнул головой.

– Мы с тобой еще такие дела сотворим, – пообещал продюсер. – Давай выпьем за успех нашего безнадежного дела, как любят выражаться у нас в кино. – Суздальцев сам разлил остатки виски по бокалам. Они выпили. – Ну, все, я пошел. – Суздальцев потрепал Ромова по плечу. – Все будет хорошо.

Продюсер вышел из каюты. Несколько мгновений Ромов пьяным взглядом смотрел ему вслед.

– Сволочь! – вдруг пробормотал он

42

Весь день погода была отличной, с чистого голубого неба ярко светило солнце, яхта легко и резво скользила по плоской, словно шахматная доска, морской равнине. Но к вечеру все стало быстро меняться, сизые тучи грозно нависли над судном, а море вздыбилось хребтами волн.

Яхту раскачивало из стороны в сторону, и она напоминала идущего по дороге пьяного, потоки воды заливали палубы.

Марина чувствовала и невыносимый страх, и постоянные позывы к рвоте. Еще ни разу в жизни она не попадала в шторм, да и не могла попасть, так как это было первое ее морское путешествие. До сих пор она наслаждалась им, ничего прекраснее она еще не переживала. Но сейчас все было с точностью наоборот, она переживала самые ужасные минуты в жизни. У нее не было даже мужества смотреть в иллюминатор, вид несущихся с ревом прямо на нее водяных валов вызывали ужас. Как и их удары по корпусу. Марине казалось, что после каждой такой атаки яхта непременно должна перевернуться и отправиться на дно. И то, что она еще была на поверхности, казалось ей настоящим чудом. Как может такая хрупкая посудина устоять против разгула могучей стихии. Это противоречит всем законам природы. По крайней мере, в ее понимании.

Шторм, без всякого сомнения, усиливался, вещи носились по каюте, словно к каждой был приделан моторчик. Марина случайно взглянула в иллюминатор и закричала от ужаса: на яхту надвигалась гигантская волна. Это была самая настоящая великая китайская стена воды. То, что у судна не было ни малейшего шанса уцелеть, девушка больше не сомневалась.

Страх смерти пронзил все ее существо. Ничего подобного она еще не испытывала. Марина вжалась в пол, и в этот момент корабль потряс могучий удар. Что-то упало и сильно ударило Марину, но ее сознание лишь на мгновение зафиксировало боль, которая тут же исчезла. Да и какая может быть боль у погибающего человека, которому осталось жить считанные секунды.

В ожидании смерти Марина что-то орала, но ей самой почти не было слышно собственного голоса; рычанье шторма поглощало все другие звуки. Прошла то ли вечность, то ли несколько секунд, но Марина оставалась все еще живой. Она даже осмелела до того, что снова взглянула в иллюминатор. Но вместо морского дна увидела все тоже бушующее море.

Она вдруг пожалела, что яхта не утонула; в таком случае все было бы уже кончено. Она бы покоилась на морском дне и ничего бы не ощущала. А так весь этот ужас продолжается. И конца ему не видно.

Очередная волна ударила в корпус, яхта накренилась. Марина завыла, как раненный зверь. У нее не было больше сил переживать весь этот кошмар в одиночку, нужно непременно кого-то найти. Так ей станет легче выдержать это испытание. А также смерть, которая ждет ее уже совсем скоро.

Марина поползла к двери, не без труда ее открыла и вывалилась в коридор. Попыталась было встать, но ударившая по яхте очередная волна толкнула молодую женщину к противоположной стенке. На этот раз сознание не погасило резкую боль в плече. Марина завыла и снова опустилась на пол.

Сейчас ей не надо было ничего: ни квартиру в Москве, ни главную роль в фильме, весь спектр ее желаний сконцентрировался в одной точке – только бы выбраться из этого ада.

Вместе с очередной водной атакой, к горлу подступила тошнота. Сама не зная для чего, Марина попыталась в очередной раз подняться. Мощный удар сотряс яхту и бросил Марину на стену на этот раз головой. И все действительно померкло в глазах.

Марина лежала на полу в коридоре без сознания, но в полной отключке не находилась. Что-то смутное доходило до нее. Правда, происходит ли это на самом деле или ей что-то мерещатся, определить она была не в состоянии. Подхватил ли ее кто-то на руки, или ей это кажется, она не знала. Впрочем, ей было все равно, что происходит с ней, гораздо было важней, что она больше не испытывала ни страха, ни тошнотворных позывов.

Суздальцев принес Марину в свою каюту и положил на кровать. От удара затылком о стену была рассечена кожа, и немного крови запеклось на волосах. Он внимательно оглядел ее на предмет того, не надо ли позвать доктора. Но ему показалось, что ничего ужасного с женщиной не случилось, и она скоро придет в себя.

Сам же Суздальцев чувствовал себя отлично, ему давно было известно, что у него идеальный вестибулярный аппарат. И никакой шторм не принесет ему никаких беспокойств. Разве что существует опасность пойти ко дну. Но он надеялся на плавучесть судна, так как знал, что яхта была построена в одной из самых лучших верфей мира. И для нее это далеко не первое подобное испытание.

Марина застонала. Суздальцев внимательно посмотрел на нее. Внезапно им овладела похоть. Короткая юбка молодой женщины задралась, обнажив почти целиком ноги. Он даже видел кончики ажурных трусиков. Грудь соблазнительно торчала из плотно облегающей майки.

Суздальцев взял бутылку с водой, набрал ее в рот и прыснул на лицо женщины. Как ни странно, но это средство подействовало почти моментально, Марина открыла глаза. Несколько мгновений она с удивлением взирала на продюсера, потом обвела глазами каюту.

Она слегка приподнялась и тут же поморщилась

– Болит? – участливо спросил Суздальцев.

– Немного. А как я тут оказалась?

– Ударилась о стену и потеряла сознание, – пояснил Суздальцев. – Я вышел из каюты и увидел тебя. Взял на руки и принес к себе.

– Спасибо вам, – поблагодарила Марина. – Я очень испугалась шторма. Была такая страшная волна.

– Судно устойчивое, – успокоил ее Суздальцев.

– Вы думаете, мы не утонем?

– Мне кажется, шторм стал чуть потише. Таких ударов волн уже нет.

– Это было бы здорово! Это самые ужасные минуты, что я пережила. Нет ничего страшнее шторма.

– Не бойся, все будет хорошо.

– Вы уверены?

– Уверен. Хочешь выпить?

Марина нерешительно посмотрела на Суздальцева.

– А у меня не выплеснется все наружу?

– Наоборот, будут только лучше. Вот увидишь.

– Хорошо, давайте.

Суздальцев разлил водку по рюмкам.

– А чего ты мне выкаешь, говори ты. А чтобы было бы легче перейти, давай на брудершафт.

Марина не без колебания кивнула головой. Она не была уверенна в целесообразности этого мероприятия. Но и возражать не было сил.

Их руки переплелись, они выпили водку и поцеловались. Губы Суздальцева буквально вцепились в ее губы, а его язык настойчиво стал проникать ей в рот.

Марина хотела оттолкнуть продюсера, но внезапно очередная волна обрушилась на яхту. Марина почувствовала, как из живота к горлу подступила противная волна. Без сил она откинулась на подушку.

Суздальцев навалился на нее всей массой своего большого и тяжелого тела. Сопротивляться у нее не было ни сил, ни желания, ей вдруг стало совершенно все равно, что сейчас произойдет. Продюсер уже хозяйничал на ее груди, срывал с нее одежду.

Марину удивило то, что когда он в нее вошел, она ощутила прилив удовольствия; ей казалось, что после всего пережитого, она утратила всякую чувствительность. Она быстро поняла, что как любовник продюсер едва ли не по всем параметрам превосходит ее предыдущего партнера – Ромова. Она вдруг обняла Суздальцева за шею и прижалась к нему всем телом. А еще через несколько секунд расслабленно рухнула на постель – ей казалось, что оргазм разнес все ее внутренности.

Они кончили почти одновременно. Суздальцев лежал рядом и искоса посматривал на Марину. Она же к своему удивлению ощущала, что хотя по-прежнему за иллюминатором завывает шторм, былого страха больше не испытывает. Зато вдруг дала о себе знать присущая ей осторожность.

– Мне надо вернуться к себе, – сказала она.

Эта идея не вызвала у Суздальцева возражения.

– Тебя проводить?

– Нет, я дойду сама. – Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-либо увидел бы их вместе.

Марина стала поспешно одеваться. О том, что только что произошло, она почти не думала, на эту тему она поразмышляет в более спокойной обстановке.

Марина оделась, направилась к выходу. У двери остановилась, но поймала себя на том, что не знает, что сказать на прощание. Вместо слов она помахала рукой и вышла из каюты.

43

Марина сделала несколько шагов по коридору и остановилась, как вкопанная. Прямо перед ней стоял Филипп и смотрел на нее в упор. Марина испугалась даже раньше, чем осознала, что ничего хорошего в этой неожиданной встрече нет.

– Что ты тут делаешь? – пролепетала она.

– Я шел к тебе спросить, не нужна ли помощь? – ответил юноша. – Но тебя не оказалось в каюте.

– Я упала в коридоре, и меня отнес к себе Суздальцев, – снова пролепетала Марина. Она никак не могла понять, как следует себя вести в такой щекотливой ситуации. Напротив нее в коридоре висело зеркало, и оно отразила ее растерзанный вид. Юбка съехала вниз, кофта была лишь наполовину заправлена и наполовину застегнута, волосы так растрепаны, словно бы их никогда не причесывали. А на шее ярко выделялось багровое пятно засоса. Даже такой сексуально необстрелянный юноша, как Филипп, легко мог догадаться, чем она только что занималась в каюте продюсера. И, судя по его взгляду, он об этом догадывался.

Пауза длилась до тех пор, пока очередной вал не качнул яхту, и Марина, не удержавшись, полетела прямо на юношу. Вместе они оказались на полу, внизу Филипп, на нем Марина.

Они лежали в положении сэндвича, и никто из них не делал попытку его изменить. Под влиянием удара очередной волны, яхты наклонилась, и Марина невольно скатилась с юноши. Не без труда она встала и протянула руку, чтобы помочь подняться Филиппу. После секундного колебания он взял ее и встал вслед за молодой женщиной.

Теперь они, также молча, как только что лежали, стояли напротив друг друга.

– Будем молчать? – спросила Марина.

Лицо юноши отразило нерешительность, и она поняла, что ей следует брать инициативу в собственные руки. Как она сейчас поступить, так и будет.

– Пойдем ко мне, посидим в каюте.

Теперь лицо Филиппа отразило сомнение, но Марина решила не обращать на эти колебания внимания. Она двинулась в свою каюту, Филипп последовал за ней.

Она посадили юношу на стул, а сама забралась с ногами на кровать. Она понимала, что следовало бы привести себя в порядок: принять душ, сменить одежду, но в присутствии гостя об этом не могло быть и речи.

– Я так боюсь шторма, – призналась Марина, не спуская глаз с Филиппа. – Минутами мне казалось, что я этого не переживу.

– А мне не страшно, – решительно заявил Филипп.

– Разве может быть не страшно, когда разыгралась такая стихия? – удивилась Марина.

– Если бояться смерти, то да.

– А разве ее можно не бояться? – еще больше удивилась Марина.

– Можно. Еще неизвестно, что страшней: жизнь или смерть?

– Вот как? – в очередной раз удивилась Мария. – А я всегда была уверенна, что смерть это страшно, а жизнь прекрасна. Хотя прекрасного в ней, по правде говоря, мало.

– Ты не права, – уверенно произнес Филипп. – Ты просто так привыкла думать. Все так привыкают думать, потому что такие мысли возникают с самого раннего детства.

– А у тебя они разве не возникали?

– Возникали. Но я заставил себя изменить сознание. После смерти мы продолжаем жизнь, только в ином качестве. И я почти уверен, что это качество гораздо лучше чем то, в каком мы пребываем сейчас.

– Ты говоришь очень странные вещи. Я, конечно, тоже думаю, что со смертью тела жизнь не кончается. Но никто не сказал, что там лучше. Было бы лучше, нас не посылали бы сюда. От добра добра не ищут.

Последний аргумент так поразил Филиппа, что он на несколько мгновений даже оцепенел. Но сдаваться на милость победителя не хотел.

Он опустил вниз голову и стал смотреть в пол.

– Это все не так, – вдруг глухо произнес он.

– А как?

– Нас посылают сюда, чтобы очиститься.

Марине вдруг стало смешно.

– Здесь, очиститься? Да это самое загрязненное место во всей Вселенной. Это клоака, понимаешь, здесь царит сплошь разврат. Во всем.

Филипп вдруг резко поднял голову.

– И ты развратничаешь?

Марина поняла, что допустила оплошность. Нельзя говорить все, что думаешь, особенно такому чувствительному парню. А теперь попробуй-ка, выкрутись.

– Я стараюсь этим не заниматься, Филипп, – произнесла Марина, сознавая, как неубедительно звучат ее слова.

– И там, в каюте, у Суздальцева, тоже. – Фамилия Суздальцева далась ему с трудом.

Марина поняла, что ложь лишь усугубит ситуацию, может окончательно разорвать возникший между ними контакт.

– Филипп, – дотронулась она до его руки, – так получилось. Я была сама не своя, я плохо переношу качку.

– Хочешь сказать, что он овладел тобой насильно? – Кулаки у юноши невольно сжались.

И снова шестое чувство подсказало Марине, что сейчас не тот случай, когда надо врать. Правда, реабилитирует в глазах Филиппа ее лучше, чем ложь.

– Не совсем. Я была очень слабой, плохо понимала, что происходит, все плыло перед глазами. Мною владели странные ощущения, я даже не в состоянии их описать. И когда он стал меня целовать, обнимать, меня словно бы затопила какая-то теплая волна. Все смешалось в моем подсознании, я даже точно не понимала, что происходит. То ли меня ласкают, то ли это снова от этой ужасной качки внизу живота поднимается противная волна. – Марина вдруг заметила, что щеки Филиппа стали вдруг бурыми. – Я не слишком подробно рассказываю? – вдруг спросила она.

– Твой рассказ меня совсем не смущает, – проговорил юноша.

Но Марина видела, что это совсем не так и решила свернуть свое повествование, до минимума сократив количество красочных подробностей.

– В общем, все произошло так быстро, что я по-настоящему ничего не ощутила. У меня возникло чувство, как будто я отделилась от своего тела. И все, что с ним происходило, происходило как бы не со мной. И как только я снова обрела саму себя, я тут же выбежала из его каюты. Я очень сожалею о том, что случилось.

Марина замолчала, и между ними повисла очередная пауза. Молодая женщина не без опасения ждала своего приговора.

– Я вовсе не собираюсь придавать этому эпизоду какое-то значение, – вдруг решительно произнес Филипп. – Если обращать внимание на такие мелочи, жить будет просто невозможно. Хотя, не скрою, мне жаль, что ты так поступила. Мне даже это неприятно. – Филипп замолчал и сглотнул слюну.

Неожиданно для себя Марине стало искреннее жалко юношу, по своему опыту она знала, что в его возрасте такие истории воспринимаются куда острей, чем когда человек становится старше. Она осторожно обняла его за плечи. В первую секунду Филипп обмяк под ее руками, но почти тут же резко выпрямился.

– Не надо, – сказал он. – Я в порядке, со мной абсолютно ничего не происходит.

– Прости.

Филипп внезапно поднялся со стула.

– Я рад, что и с тобой все в порядке. Когда я шел к тебе, то только это и хотел узнать. В любом случае между нами ничего не изменилось.

– Я рада.

Филипп перевел взгляд на иллюминатор.

– Кажется, буря уже не такая сильная, – заметил он.

– Мне тоже так показалось.

– Тогда я точно могу идти.

Филипп быстро вышел из каюты. Марина с облегчением вздохнула, эта встреча стоило ей много нервов. Но теперь, слова богу, можно немного заняться собой. Почему-то она уже не чувствовала никакого страха перед грозной стихией.

44

Шторм окончательно затих где-то к середине ночи. Утро встречало просыпающих людей ясным небом и спокойным морем. Было трудно представить, что всего несколько часов назад по этим безбрежным просторам носились могучие водяные горы, которые, словно фигуры на доске, легко перемещались на большие расстояния.

Шаповалов казался необычно оживленным, его глаза блестели, а с губах не сползала улыбка.

– Как вам, господа, стихия? Не правда ли замечательно. – От охватившегося его воодушевления он даже вскочил с кресла. – А как тебе Филипп? – обернулся Шаповалов к сыну. Это ведь твой первый шторм?

– Я почти все время спал, – ответил юноша.

– Спал? – удивился отец. – А я всю ночь не сомкнул глаза. Уснул только под утро. Разве можно пропустить такое незабываемое зрелище. Вот господа сценаристы, уверен, меня поймут.

– Эта была фантастическая картина, – первым отозвался Ромов. – Только страшная. Несколько раз мне казалось, что все кончено. И сценарий мы уже никогда не напишем.

– С вами все ясно, молодой человек. Вам никогда не постичь величие природной стихии. А меня шторм просто завораживает. Впрочем, когда я попал в него первый раз, то пережил нечто подобное. Думал, из этой заварушки уже не выбраться. Но когда все же выбрался, то понял, что ничего прекрасней и величественней не видел. Да и не увижу. С тех пор я жду шторма прямо-таки с вожделением, словно красивую женщину. Нет, даже и сильней. Не всякая женщина вызовет такие сильные ощущения. А какое на вас впечатление произвел шторм, Андрей Васильевич?

– Я был захвачен им. Со мной случилось нечто необычное, почти как тогда. Вы помните, я вам рассказывал.

Шаповалов подскочил к Шаронову и внимательно осмотрел его.

– Неужели? И что вы чувствовали?

– Ощущение полета. Особенно при ударах волн.

– Вам не было страшно? – продолжал допытываться Шаповалов.

– Не знаю, – не уверенно ответил Шаронов. – Скорей всего нет. Было любопытно, чем это кончится.

– Что именно?

– То, что происходило вокруг меня, со мной. Я стоял на границе одного мира…

– Вы мне об этом расскажите чуть позже, – перебил его Шаповалов. – Я хочу продолжить наш рассказ. Как раз фон получился очень удачным. Помните, на чем я завершил?

– Отлично помним, – поспешил ответить за всех Суздальцев.

Шаповалов недовольно взглянул на него, эта реплика предназначалась не для продюсера.

– Мы отлично все помним, к тому же записываем все на диктофон – сказал Ромов.

– В таком случае, поехали. Наши дела шли так хорошо, что я забыл про совет моего наставника: никогда не терять бдительность. И чем лучше дела, тем сильней нужно ее проявлять. Если бы я стал перечислять все, что мы тогда делали, ушло бы чересчур много времени. Да к тому же половину я уже забыл. Надо сказать, что при всем том у нас хватило мозгов, чтобы не афишировать наше богатство. Когда хотели покутить, садились на самолет и улетали далеко. Впрочем, об этом я, кажется, уже говорил.

Но ведь и другие не спали. И внимательно наблюдали за нашей бурной деятельностью. И не просто наблюдали, а жутко завидовали. Мы же оттерли от самых прибыльных мест другие группы. А они вовсе не собирались ни с этим мириться, ни прощать нам этого. Против нас был организован настоящий заговор. Местный криминалитет сговорился с милицией, кое-какими чинушами. И вся эта братия решали нас обчистить. И не просто обчистить, а по полной программе. Ничего нам не оставить. Тогда мы снова столкнулись с довольно не простой задачкой, денег было много, а где хранить? Частных банков не было. А в сберкассу такую сумму не понесешь. Да и не очень мы доверяли этой лавочки, там вполне могли присвоить наши денежки по решению суда. Поэтому приходилось хранить заработанное в потайных местах. И наши враги знали про них. Вернее, где эти шкатулки находятся, они не ведали, но то, что они где-то есть, не сомневались. Надо отдать должное этими ребяткам, они все сделали, как по нотам. Видно долго готовились. Ни один день следили за каждым из нас, выясняли, кто и по каким стежкам-дорожкам ходит. А мы, дурачье, ни о чем не догадывались. Был назначен день х. И нас почти одновременно всех загребли.

Помню, я выходил тогда из кино с девчонкой. У меня был с ней роман, даже жениться подумывал. Понятно, что о моих подлинных занятиях она ничего не знала, сама же она готовилась стать учительницей. И родители у нее в школе преподавали. Я даже познакомился с ними. Очень интеллигентная и очень бедная семья. Так вот, меня загребли прямо на ее глазах; пару парней грубо схватили и затолкали в машину.

Шаповалов замолчал, налил в бокал вина, закурил сигарету.

– Хотите знать, что было дальше? – спросил он между двумя глотками вина.

– Вы прекрасный рассказчик, – произнес Ромов. – Вас можно слушать много часов подряд, как хороших артистов разговорного жанра.

– Будто бы, – насмешливо произнес Шаповалов, пыхнув в его сторону клубом сизого дыма. – Я-то был всегда убежден, что отличаюсь косноязычием. В какой-то момент даже преподавателя красноречия нанял, чтобы подправил речь. Дорого отдал за это удовольствие, но, как видите, результат налицо. Ладно, не будем отвлекаться. – Шаповалов решительно затушил недокуренную сигарету. – Меня привезли в какой-то подвал, бросили на холодный и грязный цементный пол. Окружили какие-то парни, их зверские рожи не оставляли сомнений, какая участь меня может ждать. Их предводителя я знал, это был местный криминальный авторитет, он славился своей жестокостью. Он предложил мне альтернативу: либо я отдам все деньги до копейки и в двадцать четыре часа смоюсь из города, либо меня закатают в асфальт. Как раз недавно по телевидению шел итальянский сериал про мафию, я так понимаю, оттуда он и позаимствовал эту, надо сказать, прогрессивную идею.

Отдавать заработанные напряженным трудом жутко не хотелось. Я молчал, в голове без остановки крутились шарниры в поисках выхода. Но ничего придумать я не мог. Да и что можно было придумать, этих головорезов было никак не меньше десятка, они были вооружены ножами, битами, а у меня в кармане кроме носового платка – ничего.

Я так углубился в свои невеселые думы, что и не заметил, как они приступили к экзекуции – стали пинать меня ногами. Били не сильно, но снайперски, каждый удар достигал цели. А цель почему-то они выбрали самую уязвимую – пах. Полчаса таких упражнений – я уж точно перестал бы быть мужчиной.

Я рассказал обо всех тайниках, которые мне были известны. Для конспирации каждый из нас знал лишь о части спрятанных деньгах. Но так как в тот вечер были повязаны все из моей группы и все раскололись, то наши враги стали обладателями полной информации о сокровищах Али-бабы и сорока разбойников.

Меня освободили только под вечер следующего дня. Все это время я провел в тесном подвале и ко мне никто не заходил. Не кормили, ни поили, я сидел рядом с собственными испражнениями. Надежда выбраться из этой заварушки живым таяла, как мартовский снег. На их месте я бы не стал себя выпускать, зачем нужен враг на свободе. Гораздо надежней сгноить меня тут.

Прощаться с жизнь в двадцать один год – занятие, я вам скажу, не из самых приятных. Да еще умереть таким во способом, от истощения. В этом темном склепе можно провести пару недель, пока не окочуришься. Смерть, которую не пожелаешь и злейшему врагу.

До сих пор не понимаю до конца, почему они меня отпустили. Решили не брать грех на душу? Правда сомневаюсь, что у них кроме тел были и души. В общем, в один момент дверь отворилась, и на пороге появились мои тюремщики. По их виду было заметно, что они всем довольны, Они подтвердили, что все наши деньги отныне стали их деньгами.

Меня выволокли из подвала и бросили на землю. И перед тем, как удалиться, в том числе пинками, напомнили, чтобы я в городе долго не задерживался. Я вернулся к себе домой. Там меня уже ждали все наши. По их виду я понял, что с ними произошло тоже, что и со мной. Мы снова стали нищими бродягами. И нам надо было удирать отсюда, как можно скорей. Мы едва наскребли деньги на билеты. Но перед тем, как уехать, произошло важное событие, каждый из нас решил идти своей дорогой. Не знаю почему, никто не пожелал следовать за мной, а я не стал настаивать. Наверное, эпоха нашего сотрудничества прошла.

На следующее утро самолет, в котором я находился, взял курс на Москву.

45

Ромов лежал на кровати и смотрел в потолок. Он уже выкурил не меньше пяти сигарет, и мысль о новой вызвало мгновенное отторжение. Но чем еще занять себя он не представлял. Читать не хотелось, купаться в бассейне – тоже, смотреть на однообразный, как стены казармы, морской пейзаж, опостылело. Часами пялишься на морскую равнину и при этом глазу не за что зацепиться. Какую он совершил глупость, что поссорился с Мариной. Позанимались бы они сейчас сексом или побранились – все веселей. А теперь ее не вернешь, она даже и смотреть в его сторону не желает, сплелась с этим юным богачом. Даже странно, что он в ней нашел, к его услугам самые красивые девушки мира, только помани пальчиком. Как бы он, Ромов, тоже хотел бы так жить. Но что судьбой не дано, то не дано. И нет смысла жаловаться на нее; даже если ему крупно повезет, у него все равно не будет и сотой доли тех денег, что есть у этого юнца. Спросить что ли как-нибудь у Шаронова, почему все так в мире несправедливо, он же дружит с высшими силами, пускай они ему растолкуют. С другой стороны вряд ли что-то это изменит, ему важны не объяснения, а конкретные результаты. А он сильно сомневается в том, что они появятся от этого демарша.

Раздался стук в дверь. Ромов поморщился – никого видеть сейчас ему не хотелось. Скорей всего это Суздальцев, а с ним ему меньше всего хочется общаться. Но и не открыть он не может себе позволить.

Ромов соскочил с кровати, отворил дверь – и обомлел. Перед ним стоял Шаронов. Вот уж в чем он был уверен, так в том, что тот никогда к нему сам не зайдет.

– Вы ко мне? Заходите, Андрей Васильевич. Очень рад, что решили заглянуть.

– Я вам не помешал?

– Что вы, я ничем особым не был занят. Так, размышлял про сценарий.

– Вот по этому поводу я к вам и заглянул. – Шаронов зашел в каюту и остановился. – Как вы тут живете, у вас так накурено.

– Простите, вообще-то я не так много и курю. Но сейчас случай особый, курение помогает творческому процессу, – на ходу стал сочинять, сам не зная зачем, Ромов. – Вот я и разошелся. Сейчас открою иллюминатор – и все быстро развеется.

Ромов устремился к иллюминатору и открыл его. Ему было неудобно перед собой за свое поведение, но все это происходило помимо него. Кто-то таинственный заставлял его так поступать. И сопротивляться не было никаких сил.

Шаронов опустился на стул, Ромов сел напротив него.

– Есть ли у вас какие-то мысли по поводу сценария? – спросил Шаронов.

Ромов лихорадочно искал ответ, четких мыслей на сей счет на данный момент у него не было. По большому счету он только еще собирался заняться его обдумыванием.

– Я думаю, это не так все просто, учитывая поставленные перед нами задачи.

Шаронов уловил его состояние.

– Задачи действительно поставлены сложные. Но разрешимые. Если поразмыслить, в них нет ничего принципиально сложного.

– Вы полагаете? – вздохнул Ромов. – А мне, четно говоря, они показались далеко не самыми простыми.

– В чем-то вы правы, рассказ нашего друга чрезвычайно тривиален. Хотя он свято убежден в обратном. И сделать из него что-то необычное не так-то просто.

– Вот видите, вы тоже так считаете, – обрадовался Ромов.

– Я вам так не сказал, – усмехнулся Шаронов. – В институте нас специально учили: взять самый обычный, можно даже сказать, примитивный сюжет, и сделать из него нечто оригинальное – в этом и заключается подлинное мастерство.

– Да, да, я тоже это проходил. Вот только поможет ли это нам?

– Мы могли бы организовать нечто вроде соревнования, – неожиданно произнес Шаронов.

Ромов почувствовал испуг, не узнал ли он каким-то образом про его договоренность с Суздальцевым. Тот вполне мог стравить их, для продюсера это может быть выгодным ходом.

– Вы полагаете, что это целесообразно? – пристально взглянул на Шаронова Ромов.

– Такие вещи всегда идут на пользу дела. Но сейчас не та ситуация.

Ромов ощутил некоторое облегчение. Кажется, в их тайну с Суздальцевым Шаронов не посвящен. Хотя, как поведет он тогда, когда наступит конец всей этой истории, и придет момент выбирать сценарий? Но об этом лучше пока не думать.

– Я с вами полностью согласен, – произнес Ромов.

– Я так и предполагал. Я решил, что нет смысла дожидаться конца повествования нашего героя. И кое-что набросал. А коль вы определены в мои соавторы, пришел вам показать. Почитайте, выскажите свои соображения. Можете что-то сразу исправлять. Затем обсудим.

– Конечно, буду рад, – пробормотал Ромов. К такому повороту событий он не был готов.

Шаронов вручил ему флешку.

– Считайте, что это и ваш текст. Поэтому ведите себя с ним по-хозяйски. Когда завершите работу, скажите. Обсудим.

Шаронов встал и направился к выходу.

Едва закрылась за ним дверь, Ромов бросился к компьютеру, вставил флешку и погрузился в текст. Читал, не отрываясь, пока не дошел до конца. Закрыл файл и несколько секунд бессмысленно смотрел на монитор. Затем лег на кровать и закурил.

Ничего не изменилось, Шаронов остался Шароновым – одним из лучших сценаристов страны. А может быть и мира. Это он, Ромов, понял едва ли не с первой страницы. Не исключено, что он, Ромов, не очень замечательный автор, но все же он достаточно владеет профессией, чтобы отличить туфту от настоящего произведения. А Шаронов, черт бы его дери, сразу сумел повернуть дело так, что становится жутко интересно и одновременно глубоко. Как ему только это удается. И в прошлых фильмах у него это замечательно получалось. Не случайно же люди балдеют на его картинах, выходят из зала сами не свои. Он, Ромов, прекрасно помнит свои впечатления от первого фильма Шаронова, дня три ходил под впечатлением увиденного. Ему тогда было лет шестнадцать, он был довольно циничным парнем. А тут проняло, что называется, до костей.

Сигарета незаметно сгорела до конца и обожгла пальцы Ромова. Он тут же закурил другую. Все это, конечно, замечательно, если продолжить сценарий в том же духе, то можно замахнуться и на пальмовую ветвь в Каннах, и на Оскар в Голливуде. Но что же в таком случае делать ему, Ромову? Он же должен переплюнуть сценарий Шаронова, иначе ему обещанных денег не видать, как собственных ушей. А как тут к черту переплюнешь, он же не совсем идиот, чтобы не понимать, до такого уровня ему не подняться. Хоть миллиард обещай. Если не дано, ничего не поделаешь. Но как же хочется получить деньги, аж сил нет. В принципе после того, как Шаронов начал писать, продолжить в том же духе уже не так и трудно. Он бы сумел. Но как это сделать, Шаронов же не станет молчать.

Да, задачка. Когда Суздальцев увидит этот шароновский вариант и сравнит его с тем, что представит он, то будет сильно недоволен. А от Суздальцева зависит, получит ли он деньги. Надо бы что-то предпринять, вот только что? В голове ни одного способа решения вопроса. Да и какие могут быть способы?

Ромов сунул в рот новую сигарету и едва не выплюнул ее – такой горькой она ему показалось. Вот и на душе у него такая же горечь.

46

Последний разговор с Филиппом никак не выходил из головы Шаповалова. Вроде бы ничего особенного, молодой парень решил походатайствовать за понравившеюся ему девку, вполне естественно. Но что-то во всем этом было настораживающее. Хотя они мало проводят время вместе, все же он немного знает сына. И даже не столько знает, сколько чувствует. А Филипп, судя по некоторым признакам, настроен чрезмерно серьезно. Если ему что-то втемяшит в голову, он может упорно добиваться свой цели, сколько не бессмысленно она была. Так уже было в ряде случаев. Это с виду он совсем мягкий, застенчивый, даже в чем-то не от мира сего. А если как следует поковыряться, можно наткнуться и на гранитные плиты. Ему, Шаповалова, давно уже кажется, что он в отношении с ним, постоянно и безрезультатно бьется о них головой.

Шаповалова не отпускало ощущение, что надо каким-то образом подправить ход событий. Он вовсе не намерен отказываться от своего плана, более того, реакция Филиппа убедительно свидетельствовала о том, что он выбрал верную стратегию. Эта девица сумела задеть и весьма чувствительно, по крайней мере, некоторые струны души сына. Но вот подкорректировать ситуация совсем не лишне. Будет весьма неприятно, если эта Марина вообразит о себе не той, кем она есть на самом деле. В своей жизни он много раз сталкивался с подобными случаями. И не помнит, чтобы хоть один из них кончился бы благополучно. Каждый должен знать свой шесток – это одно из самых неукоснительных правил, которое он твердо усвоил. И когда кто-то об этом забывает, надо указать ему на допущенную ошибку. И даже если еще ничего подобного не случилось, то профилактическую работу будет совсем нелишне провести. Не надо ждать, когда положение выйдет из-под контроля.

Шаповалов не стал приглашать Марину в свою каюту, подумав, что на пленере разговор пройдет более содержательно и будет не столь неприятным. Он уже раньше приметил, что она любит проводить время возле бассейна в шезлонге. У этой девицы какая-то нездоровая страсть к загоранию, она может часами неподвижно, словно мумия, лежать под солнцем. Ему это занятие всегда казалось бессмысленной потерей времени. Еще он терпеть не мог осматривать достопримечательности; посетив многие сотни городов, он почти никогда не бродил по заповедным туристическим тропам, щелкая фотоаппаратом и водя вокруг себя кинокамерой. Шикарные отели, деловые центры, боулинг-клубы, рестораны – вот что заслуживает самого пристального внимания.

Марина не то сидела с закрытыми глазами, не то действительно спала. Шаповалов пристроился рядом и беспрепятственно рассматривал молодое тело. Его наготу лишь едва прикрывали две полоски бикини.

Шаповалов вдруг словно бы впервые увидел молодую женщину. Ба, да у нее потрясающая грудь! воскликнула его мысль. Пожалуй, красивей, чем у Аллы, хотя ему всегда казалось, что грудь бывшей манекенщицы можно выставлять в качестве эталона. Но этот эталон, что сейчас перед его глазами, будет получше.

Шаповалов переменил позу, и шезлонг под его телом протяжно заскрипел. Марина открыла глаза, и они тут же расширились не то от удивления, не от испуга.

– Георгий Артемьевич, извините, я вас не заметила! – воскликнула она.

– Это ты меня извини, что я тебя потревожил, – галантно произнес Шаповалов. – Захотелось искупаться.

Минуту назад такого желания у него еще не было. Но сейчас ему, в самом деле, захотелось окунуться. Он быстро сбросил с себя шорты и бултыхнулся в воду. Немного поплавав для вида, выбрался из бассейна и снова занял место рядом с Мариной.

Несколько минут они хранили молчание. Марина кожей ощущала исходящее от Шаповалова напряжение. Она вдруг отчетливо осознала, что боится этого человека, боится не умом, а каким-то идущим из глубины чувством, которому нет и, наверное, никогда не отыщется рациональное объяснение. И дело даже заключалось не в том, что он одним мановением мизинца способен вышвырнуть ее, как котенка, с этого судна без копейки в кармане; даже не будь у него такой возможности, ничего бы не изменилось. Этот страх коренится в каких-то глубинных слоях ее психики, которые она не в состоянии даже в самой малой степени контролировать.

Шаповалов же думал совсем о другом. Он размышлял над тем, стоит ли затащить эту телку в каюту и там трахнуть по полной программе. Но он понимал, что делать этого не следует, может к чертям полететь его замысел. Как-нибудь потом, когда все кончится. На кону лежит слишком много фишек, и ему не следует рисковать.

Необходимость подавлять желание вызывало раздражение против Марины. Шаповалов понимал, что она в данном случае ни в чем не виновата, но он терпеть не мог, когда приходилось себя в чем-то ограничивать, Это тут же порождало внутри него целый каскад негативных эмоций. Разве не для того он потом и кровью заработал столько денег, чтобы беспрепятственно удовлетворять все свои хотелки.

Шаповалов внезапно ударил рукой по подлокотнику шезлонга. Марина едва не подпрыгнула от испуга. Он же наклонился к ней.

– Слушай, девочка, если получила задание, не думай, что получила и индульгенции.

– Какую индульгенцию, я вас не понимаю, Георгий Артемьевич, – пробормотала она.

– Не выношу, когда люди делают вид, что не понимают, о чем идет речь, если они при этом все понимают.

– Но я действительно не понимаю.

– Тогда сейчас поймешь. – В голосе Шаповалова зазвучала угроза. – Я тебя предупреждал: не зарываться.

– Я все делаю, как вы сказали, – пролепетала она.

– Ты должна соблазнить его, не более того.

– Этим я занимаюсь.

– Меня не устраивает, если он будет испытывать к тебе какие-то чувства.

– Поверьте, я очень хорошо это понимаю. Но я не могу контролировать его чувства; когда мужчина сближается с женщиной, они возникают у него неизбежно.

– Чушь собачья! – презрительно воскликнул Шаповалов. – Если к каждой женщине, с которой сближается мужчина, у него будут возникать чувства, то никаких чувств не хватит. Это должен быть просто элементарный трах. Ты поняла?

– Поняла, – не сразу отозвалась Марина. – Но, как вы говорите, элементарного траха не получится.

– Это еще почему? – изумился Шаповалов.

– Потому что Филипп не простой мальчик. Мне ли вам это объяснять. Если я попытаюсь его элементарно соблазнить, может получиться только хуже. Я его оттолкну.

Шаповалов почувствовал правоту своей собеседницы. Но сдаваться мешало не прошедшее до сих пор раздражение.

– Я вижу, ты становишься специалистом по моему сыну.

– Но вы же сами этого хотели. – Марина по-прежнему испытывала страх перед Шаповаловым, но и не сопротивляться его несправедливым нападкам на нее тоже не могла. Иначе он окончательно раздавит ее.

– Ты должна вести дело так, чтобы у него не возникали бы к тебе никакие чувства. Особенно жалости. Путь даже влюбится в тебя, но не жалеет. У него эта самая чувствительная струна.

– Я постараюсь.

– Уж постарайся, если хочешь получить свой гонорар. И еще дорогая, если у тебя даже возникают тень мысли его окрутить, выбрось ее немедленно из головы. И как можно подальше. Иначе тебе это может сильно навредить.

– Ничего подобного у меня в мыслях нет! – пылко заверила его Марина.

– Не вешай лапшу мне на уши, у такой, как ты, такие мысли не могут не быть. Главное не давать им хода.

– Я сделаю все, как надо, – заверила Марина.

– Надеюсь, – буркнул Шаповалов. Он был крайне недоволен этим разговором. Он провел его не лучшим образом. И по сути дела ничего не добился. Потому что точно не знает, чего же он все-таки добивался.

Шаповалов встал, и, не прощаясь, быстро пошел по палубе. И вдруг остановился: внезапно перед ним, словно из-под земли выросла Алла.

– Я вижу, ты тут приятно проводишь время, – сказала она, улыбаясь.

– Идем, – схватил он ее за локоть и потащил за собой.

47

Алла не сопротивлялась¸ она покорно следовала за ним. Шаповалов протащил ее через всю яхту, мимо супругов Шароновых, мимо Ромова, мимо членов экипажа. Притащив в свою каюту, бросил любовницу на диван.

Алла взглянула на Шаповалова, его лицо перекосилось от ярости.

– Ты следишь за мной! – крикнул он.

– Совсем нет, я оказалась там случайно, – возразила Алла, вся сжимаясь от страха.

– Не делай из меня идиота! Ты знаешь, я терпеть этого не могу. Как и то, когда за мной следят. Я тебя взял вовсе не для этого. Ты начала забываться, дорогая.

Алла лихорадочно соображала, как вести себя? Она знала, что нельзя позволить ему втемяшить эту мысль в голову. Иначе затем ее оттуда никакими ухищрениями не выковырять.

– Прости меня, но это я от любви. Я ревную тебя, вот и не нахожу себе места. Я знаю, что поступаю неправильно. Но иногда нам так трудно контролировать свои поступки.

Шаповалов сел рядом с Аллой и сжал ее лицо с двух сторон ладонями.

– Девочка, не надо играть со мной. Меньше всего в жизни я верю разговорам про любовь бедных девушек к богатым дядям, которые старше их на целое поколение, да к тому же уродливы. Мне не известно еще ни одного случая, когда такая любовь длилась и после того, как кончались деньги. И твое чувство испарится в туже минуту, когда они испарятся у меня. Так что не надо меня обманывать. Поверь, тебе это не пойдет на пользу. Сколько мы с тобой?

– Год. Даже уже больше.

– Скажи-ка, как время летит, – усмехнулся Шаповалов. – Даже странно, что ты у меня задержалась. Других я отправлял восвояси гораздо раньше. Не пойму и что я в тебе нашел. – Он внимательно осмотрел девушку, по-хозяйски провел рукой по плечам, груди, животу, погладил коленки. – Да, тут есть, где разгуляться.

– Разве мы с тобой не замечательные любовники? – слегка осмелела Алла. – У нас так все прекрасно в постели.

– И поэтому ты решила шпионить за мной, – усмехнулся он.

– Это была моей ошибкой. Грустно, что ты совсем не веришь в мои чувства. А я не знаю, как их доказать.

– А ты хочешь их доказать?

– Конечно! – с жаром воскликнула Алла.

Шаповалов задумался.

– Ладно, есть один способ.

– Какой! – обрадовалась Алла.

– Прыгнешь с верхней палубы в море. Тогда поверю, что ты меня любишь.

– Прыгнуть с верхней палубы в море? – не поверила девушка. – Ты с ума сошел.

– Сошел не сошел, но это для тебя единственный способ доказать свою неземную любовь.

– Но разве нет других?

– Меня устраивает только этот.

Алла отвела от него взгляд, чтобы он не обнаружил пылающую в ее глазах ненависть. Ясно, что он издевается над ней.

– Но ты же знаешь, что я боюсь высоты. Я никогда не прыгала в воду. Да и плаваю не очень.

– Причем, без спасательного жилета, – невозмутимо уточнил условия прыжка Шаповалов.

– Хочешь, чтобы я утонула?

– Хочу дать тебе шанс доказать твою ко мне любовь.

– Но так любящие люди не поступают.

Шаповалов удивлено посмотрел на нее.

– Я разве тебе когда-нибудь говорил о своей любви. Что-то не припомню.

– Ты очень жесток.

– Меня не интересует мнение людей, у которых денег меньше, чем у меня. И уж тем более тех, у кого их вообще нет.

– У тебя в голове одни деньги.

– А у тебя, как я погляжу, геометрические задачки. Ты мне говорила, что в школе была отличницей по математике.

– Какое это имеет отношение к тому, что происходит сейчас?

– Никакого, – согласился Шаповалов. – Просто вспомнил. У тебя нет желания заняться преподаванием этого крайне нужного предмета. Я тебя очень даже представляю в образе учительницы.

– У меня нет диплома.

– Дипломы сейчас покупают. Если, разумеется, есть на что. У тебя есть?

– Ты отлично знаешь, что нет. Ты мне никогда не давал денег.

– Зачем тебе деньги, ты живешь на всем готовым. Так сказать: все включено. Но путевка в райскую жизнь тоже чего-то стоит.

– Чего же?

Шаповалов удивлено поднял бровь.

– Я ж сказал, купания в море.

– Ты это говоришь не серьезно.

– Вот что дорогая, мне надоело тебя убеждать. Хочешь продлить путевку, прыгай. Не хочешь, иди к себе в каюту.

– А что будет, если я пойду в каюту?

– Увидишь. И скоро.

Алла набрала в грудь воздуха. Она уже не сомневалась, как должна поступить. Выбора у нее нет. На Шаповалова нашло упрямство, справиться с которым не существует в мире средств.

– Хорошо, я прыгну.

– Прямо сейчас, – поставил он условие.

– Прямо сейчас, – покорно согласилась Алла.

Шаповалов вдруг резво вскочил с места.

– Идем!

Шаповалов, словно боясь, что она передумает, грубо тащил ее за собой за руку. Как на зло, все были на палубе и с изумлением таращились на эту странную пару. Алла поймала удивленный взгляд Марины и аж заскрипела от злости зубами.

Наконец, кончился ее крестный путь. Шаповалов отпустил девушку.

– Вставай на парапет и прыгай, – приказал он.

Все собрались неподалеку от них. Алла забралась на парапет. «Господи, помоги мне» – мысленно взмолилась она.

– Что вы делаете? – воскликнул Шаронов и двинулся в направлении Аллы.

– Не подходите! – закричал Шаповалов. – Прыгай! – уже адресовал он крик Алле.

Алла зажмурила глаза и бросилась в бездну. Ей повезло, она вошла в воду ногами. Плавать она все же умела, хотя и плохо, И сейчас попыталась выбраться на поверхность. Когда она вдохнула глоток свежего воздуха, у нее возникло чувство, что она снова родилась.

Рядом с ней шлепнулся спасательный круг. Алла схватила его и только после этого успокоилась. Она прыгнула и не погибла. И этому старому хрычу придется с этим считаться. Можно себе представить, как он огорчен, что она не утонула. Теперь же самое время взять реванш.

48

Шаронов ходил взад-вперед по каюте, жена с беспокойством наблюдала за ним. Это движение маятника происходило уже довольно долго, и она знала, что все это время муж напряженно размышляет. Знала она и о чем он думает. Она тоже думала на эту тему, но ее беспокоили те выводы, к которым он может прийти. Вернее, последствия этих выводов.

Наконец он остановился и сел.

– Ты понимаешь, что произошло? – спросил Шаронов.

– Не все, но в целом понятно.

– И ты считаешь, что мы должны делать вид, что ничего особенного не случилось?

Ольга Анатольевна почувствовала, что вопрос мужа поставил ее в сложное положение. Бывают обстоятельства, когда стремление быть честной входит в противоречие с интересами человека. А ей во что бы то ни стало надо удержать его от опрометчивых поступков.

– Но можно ли вмешиваться во все мерзкое, что творится в мире. Андрюша?

– Даже если принять твою точку зрения, то она не работает. Мы плывем все на одном корабле. Причем, в данном случае в самом конкретном смысле. Что бы ты почувствовала, если бы она утонула?

– Это крайней маловероятно, ее непременно спасли.

– Будем высчитывать вероятность?

– Иногда это полезно.

– А я считаю, что всегда вредно. Даже если есть одна сотая процента вероятности, нужно сделать так, чтобы этого события не случилось.

– Тогда жизнь бы остановилась. Мир так не может двигаться.

– Откуда нам это известно. Да и двигаемся ли мы?

– Сейчас не время обсуждать этот вопрос.

– Тогда какой вопрос сейчас стоит обсудить?

Ольга Анатольевна грустно вздохнула. У них не часто случались дискуссии, но она не помнит ни одной, когда бы вышла из нее победителем. В этом искусстве он на голову выше ее.

– Я не знаю. Но мы должны добиться своих целей. Для нас это жизненно важно. Причем, в прямом смысле этого слова. А потому считаю, что это не подлежит обсуждению.

Шаронов посмотрел на жену.

– Не будь этих целей, разве бы я так себя вел. И все-таки я должен с ним поговорить.

– С Шаповаловым?

– А с кем тут еще говорить. Странная ситуация на этом судне.

– В чем ты усматриваешь странность?

– Как будто это модель Вселенной, а управляет ею Бог.

– Шаповалов – Бог?

– В каком-то смысле. В пределах этого корабля он имеет неограниченные полномочия. И может творить все, что ему заблагорассудится. А мы практически ничего не можем ему противопоставить. Мы покорны, как овечки пастуху. Нет, я должен с ним поговорить.

– О чем? – снова встревожилась Ольга Анатольевна.

– Точно еще не знаю. – Шаронов вдруг как-то странно усмехнулся. – О чем люди говорят с Богом?

– Каждый о своем.

– Разумеется. Но можно выделить нечто общее, каждый хочет понять свое место по отношению к Нему. Является ли он Его любимцем или наоборот, Его изгоем.

– Но причем тут Шаповалов? Мне кажется, ты все слишком преувеличиваешь. Он всего лишь зазнавшийся, давно потерявший всякое представление о совести и чести толстосум.

– Если все было бы так просто, я бы не стал даже думать о нем. Он считает себя властелином мира или одним из властелинов мира. Это не просто гордыня или глупое заблуждение, это принципиальная позиция. Мир должен быть таким, каким он видит его. И ничего другого не должно существовать. А все люди обязаны подчиняться устанавливаемым им и таким, как он, правилам. А если кто-то не согласен, он должен быть покорен или сломлен. И это вовсе не слова, он так жил всю жизнь и намерен продолжать жить. И главное, ему удавалось до сих пор так жить!

– Андрюша, все это, наверное, так и есть. Но что тут нового, такие, как он, были всегда, во все исторические эпохи. Не понимаю, что тебя так возмущает.

– А мне казалось, что тебе не надо это объяснять.

– Видишь, ты преувеличивал мое понимание.

– Разумеется, ты права, он совершенно не оригинален. Такие были всегда и долго еще будут. Но до сих пор они находились где-то в стороне от нас, мы плыли по разным морям и рекам. А на этот раз оказались в одном водоеме. И мы не можем разойтись, как корабли при встрече. Не для этого мы оба тут находимся, нас сознательно соединили.

– Но что ты намерен делать, вступить с ним в борьбу?

– В борьбу? – задумчиво проговорил Шаронов. – Нет, это не борьба, борьба ведет лишь к ожесточению, она отбрасывает каждого из борцов еще дальше друг от друга. Это должно быть нечто иное. Он должен увидеть альтернативу. Так, как это однажды увидел я.

– Ты забываешь, в каких обстоятельствах ты ее увидел, что ты тогда пережил. С ним же ничего подобного не происходило.

– Ты права, то, что случилось со мной, вряд ли с ним случится. Но я чувствую, он сейчас переживает очень сложный момент. Не знаю, заметила ты или нет, но рушится все то здание, что он воздвигал на протяжении всей жизни. Он еще не понимает, что он жаждет новой истины, новой опоры. Потому и затеял этот фильм.

– Ты хочешь ему предложить новую истину? – грустно проговорила Ольга Анатольевна.

– Больше тут некому это сделать.

– Он отвергнет ее.

– Поначалу ему будет казаться, что он ее отвергает. Но она проникнет в него через брешь, которая в нем образовалась. И станет постепенно многое менять. Этот процесс до определенного времени будет для него незаметен, но однажды он вдруг обнаружит, как что-то в нем переменилось, что он смотрит на мир уже несколько иначе.

– Это может произойти очень не скоро.

Шаронов покачал головой.

– Никто не может предугадать, как скоро. Все может произойти быстро. А может не хватить и жизни. Я понимаю, чего ты опасаешься. Не беспокойся, я не стану его ни осуждать, ни попрекать. Я зайду с другой стороны. И знаешь, мне кажется, совсем скоро, буквально с минуты на минуту он сам меня попросит об этом. Он вынужден искать выход из положения. А прежние рецепты уже не помогают.

49

Алла заперлась в каюте, ей никого не хотелось видеть. Впрочем, никто к ней и не рвался. Она предполагала, что придет Шаповалов, но он не являлся. Она никогда не сомневалась, что ему плевать на нее. Но раньше он играл в предупредительность, иногда ей даже казалось, что ему нравится ее общество не только в постели. Бывало, хотя и не часто, что их беседы продолжались по несколько часов. Обычно это случалось у них после секса, когда на него расслабленного и удовлетворенного нападало желание поговорить.

Шаповалову вообще почему-то больше нравилось разговаривать ночью. Он мог ложиться чуть ли не под утро, именно тогда прилетел к нему сон. А пока он был еще от него далеко, у Шаповалова прорезалась, как у ребенка зубы, небывалая жажда общения, которая почти полностью отсутствовала в дневные часы.

Нельзя сказать, что их беседы были наполнены чем-то значительным, преимущественно они перемывали косточки своим знакомым, партнерам по бизнесу. Но для Аллы главное было в другом, она видела, что в эти минуты ему с ней хорошо, ему приятно ее общество. А как и чем это достигается, дело второстепенное.

Но последнее ночное бдение было уже давно, с некоторых пор Шаповалов замкнулся. Это произошло тогда, когда кризис взошел на свой пик. Шаповалов за считанные дни резко переменился, а она сразу не заметила этой перемены. Вернее, заметила, но не предала значение, посчитала это очередной зигзаг в его настроении. А их у него всегда было много.

Но дни шли за днями, а настроение не менялось. Наоборот, становилось мрачней. А то, что сегодня случилось, явилось апофеозом такого состояния духа. Она понимает, что у него неприятности, но почему он должен возмещать их на ней. И это скорей всего далеко не предел, за то время, что она с ним, плохо ли хорошо, но изучила его. А потому почти не сомневается, что этим дело не исчерпывается; если уж он закусил удила, то будем кусать их и дальше. А она для него идеальный мальчик для битья. Он хитрый, все предусмотрел, так построил их отношения, что она осталась без всего. На ее банковском счете даже доллара нет. Сколько раз просила его положить на ее имя деньги в банк, но он так это не сделал.

Алла едва не задохнулась от охватившей ее ярости. Как он смеет так к ней относиться? Она бросила все, поверила его посулам, а в результате самая нищая на всем белом свете. Выгонит он ее, то у нее останется всего два варианта и оба одинаково отвратительные – либо на панель, либо на паперть.

Сильнейшее желание отомстить ему едва не разрывало ее на части. Но она никак не могла придумать, каким образом это сделать. Задачка, в самом деле, была не из простых, нанести ему удар, но так, чтобы Шаповалов не подозревал, с какой стороны он последовал. Иначе она в туже секунду окажется вне корабля. Она даже не исключает, что он может ее взять да выкинуть в море. Если он заставил ее прыгнуть с парапета, то почему не совершит и такой поступок. Спасибо, если даст спасательный круг. Ей ли не знать, как он может быть жесток с людьми, ни раз наблюдала, как он безжалостно с ними расправляется.

Внезапно ее осенило, она знает, как отомстить ему и не подставить себя. Конечно, надо соблюдать осторожность, но риск есть в любом деле. А если она это не сделает, то вся изведется. Внутри у нее так все и пылает от желания мести.

Алла вскочила с кровати, прошла в ванную. Следующие полчаса ее жизни были посвящены уничтожению следов расстройства на лице и возвращение ему его прежней красоты. Затем она натянула облегающие шорты, майку, из которой боевито выпирали груди, и вышла из каюты.

Алла постучалась в дверь к Ромову. Сценарист пребывал в своем обычном меланхоличном настроении. Она поняла это по выражению его лица, которое, впрочем, при виде гости, сменилось на изумленное. Он явно не ожидал ее появления в своей каюте.

– Ты меня пустишь? – поинтересовалась Алла, так как она уже минуту стояла на пороге.

– Конечно, проходи. Я так рад.

Но Алла видела, что он скорей не рад, а озабочен.

В его каюте ей не понравилось. Каждый день здесь убирает стюард, а у него все ровно не опрятно. На полу горки пепла, как после извержение вулкана, вещи разбросаны в беспорядке, словно бы пришел приказ о срочной эвакуации. Да и сам он какой-то помятый. Спал что ли.

– Мне кажется, я тебя разбудила, – решила проверить она свою гипотезу.

– Вовсе нет, я работал.

Но компьютер не был включен, зато постель смята. Она всегда отличалась наблюдательностью и не сомневалась в сделанном выводе.

– Ты должен утереть всем нос, – наобум сказала она и увидела, что попала в точку. Ромов вдруг как-то напрягся и подозрительно посмотрел на нее. Но ей было сейчас не до его загадок. – Ты же хочешь, чтобы договор был бы реализован.

– Я уже немало для этого сделал.

– Мне это известно. Вот я и пришла тебя поблагодарить. Я даже не ожидала. Ты просто чудо! – обольстительно улыбнулась Алла.

Ромов выдавил ответную улыбку.

– Мне просто повезло. – Ромов настороженно смотрел на Аллу. Он явно не понимал смысл происходящего.

– Везет настойчивым и умелым. Шаповалов часто это повторяет.

– Ему видней. Он много достиг.

– И ты достигнешь, я это кожей чувствую.

– Моя кожа этого не чувствует.

– Твоя кожа… – Алла вдруг наклонилась к нему и провела рукой по лицу и шее. – У тебя прекрасная кожа. Знаешь, очень трудно найти мужчину по-настоящему с хорошей кожей.

– Кожа, как кожа, – не согласился Ромов.

– Поверь, я знаю, что говорю, Женечка. – Я дотрагивалась до разных мужских кож. Твоя самая лучшая.

– Пусть даже так, что из этого?

– А ты не понимаешь. Видел бы ты, какая кожа у Шаповалова. Старая, мятая, вся в складках. Не люблю кожные складки, они говорят о старости и о запущенности.

– У всех они когда-то появляются.

– Сколько еще лет пройдет, – пренебрежительно произнесла Алла. – А если ухаживать за кожей как следует, то это может наступить еще намного позже.

– Я учту твой совет.

– Конечно, учти, дорогой, – проворковала Алла.

– Я не понимаю…

– Что-то ты не похож на непонятливого. В твоих сценариях герой давно бы все понял.

– А что я должен понять?

– Зачем к тебе пришла женщина, да еще так наряженная. Как ты думаешь, какой должна быть следующая сцена?

Ромов молчал и смотрел на Аллу.

– Кино и жизнь – две большие разницы.

– Это я уже от тебя слышала. Но бывают случаи, когда они вдруг сливаются в одно. – Алла одним движением пересела на колени Ромова и заключила его шею в кольцо своих рук.

– Не надо, я очень прошу, не надо, – взмолился Ромов.

– Тебя хочет одна из самых красивых женщин планеты, а ты не желаешь.

– Дело в другом.

– Только в этом.

– Я не могу, пожалуйста, пересядь.

– Пересяду, после того, как ты меня трахнешь.

– Нет!

– А я говорю, да!

– Зачем тебе это нужно?

– Я хочу тебя, ты что не понимаешь?

– Не верю.

– Мне плевать, веришь ты или нет. Но ты меня сейчас трахнешь. Иначе я скажу папе, что ты пытался меня изнасиловать. И тебя выбросят отсюда прямо в море, к акулам. Шаповалову раз плюнуть это сделать. Начинай. – Алла стала быстро, со сноровкой профессиональной модели, расстегивать свою одежду. И через несколько мгновений предстала перед Ромова голой. – Ты по-прежнему меня не хочешь?

Ромов чтобы не наливаться вожделением, попытался отвернуться, но Алла обхватила руками его щеки и прижалась ртом к его губам. Затем стала быстро снимать со сценариста брюки.

Еще никогда Ромов с такой ненавистью к партнерше не занимался любовью. Им владел панический страх, что сейчас постучатся в дверь.

Алла не стала даже дожидаться оргазма, едва его член вошел в нее, она тут же выскользнула из-под Ромова и стала одеваться. Он, ничего не понимая, наблюдал за ней.

– Спасибо, я довольна тобой. Ты супер мужчина. Надеюсь, ты сам сумеешь кончить без моей помощи, – равнодушно бросила она и вышла из каюты.

50

– Мне никогда не нравилась эта Алла, но как поступил с ней отец, это омерзительно. Такие люди, как он не имеют право на существование. Ты согласна со мной?

Взгляд Филиппа сверкал, он требовательно и выжидающе смотрел на Марину, словно не сомневаясь в ее ответе. Она же не знала, как поступить. Она была солидарна с Филиппом, но и осуждать его отца не могла. Наоборот, в ее задачу входит восстановление репутации Шаповалова в глазах сына. Но попробуй это сделать, коль он делает все, чтобы ее лишь испортить еще сильней. Если же она станет на его сторону, это способно оттолкнуть от нее Филиппа. А этот мальчик быстро принимает решения. В этом она уже убедилась.

– Понимаешь, Филипп, мы не знаем всех обстоятельств того, что случилось. Иногда они бывают очень необычными.

– Чего тут необычного, отец в своем репертуаре, решил продемонстрировать перед всеми свою неограниченную власть. И выбрал ее. Какая бы она не была, но она не заслужила, чтобы так с ней обращались.

Какой он, однако, думала Марина. Этим двум людям никогда друг друга не понять. Внезапно к ней пришла странная мысль: а каким был бы мужем Филипп? Счастлива будет женщина, которой он достанется. И дело даже не в наследстве, а в том представление о жизни, которое у него складывается. Вот только сумеет ли он его сохранить? Многие захотят его разрушать. Вот и она должна делать все от себя зависящее, чтобы это случилось.

А если плюнуть на все условия отца и занять сторону сына. Рассказать ему о задании Шаповалова. Нет, это сделать она не осмелится. Просто больше не нужно пытаться переделать Филиппа, наоборот, надо способствовать развитию лучших черт его характера.

Марина так ушла в свои мысли, что даже закрыла глаза. Она чувствовала, что находится на пути к решению, но как трудно преодолеть последний и самый сложный участок дороги.

– Что с тобой, тебе плохо? – услышала она участливый голос Филиппа.

Марина поспешно открыла глаза.

– Нет, все в порядке. Я просто задумалась.

– Могу знать, о чем?

– Конечно, – не без колебаний проговорила Марина. – Мне кажется, ты все же несправедлив к отцу.

– Это все, о чем ты думала? – разочарованно произнес Филипп.

– Разве этого мало, по-моему, это главное.

– Это второстепенное, – уверенно произнес юноша. – Мое отношение к отцу не имеет никакого значения. Он сам по себе, я сам по себе.

– Ты с ума сошел! – мгновенно встревожилась Марина. – Он твой отец. Ты единственный наследник его дела. Вы должны помириться.

Внезапно Марина перехватила подозрительный взгляд Филиппа.

– Ты меня уговариваешь?

– Вовсе нет, – поспешила она опровергнуть его утверждение. – Просто я подумала: если у меня был бы такой отец, я не вела бы себя, как ты.

– Даже если бы он вытворял то, что вытворяет.

Марина уже далеко не в первый раз ощутила, что снова загнала себя в ловушку. Ей хотелось прекратить этот разговор, но как это сделать?

– Поверь, Филипп, я много насмотрелась. Есть люди гораздо хуже его.

– Могу представить, но разве можно оправдывать свои пороки тем, что у других они еще порочней.

– Нет, конечно, но…

Марина замолчала; хоть убейте, но она не знает, что говорить. Может, попробовать подойти к нему с другой стороны. Она давно обдумывала: не пора ли ей извлечь из чехла свое главное оружие. Если бы не эта дурацкая история с Суздальцевым, которая смешала все карты, она бы ни в чем не сомневалась. Но сейчас у нее, кажется, не остается выбора, иначе Филипп окончательно положит ее на лопатки. В их словесных поединках перевес на его стороне.

Марина вдруг улыбнулась и ласково провела рукой по его волосам.

– Давай забудем про них всех. Мы никогда их не переделаем. Главная задача в жизни – быть счастливым. Разве ты этого не хочешь?

– Хочу. – Голос Филиппа прозвучал неуверенно, но Марина не обратила на его интонацию внимания. Главное, она добилась желаемого ответа. – Марина обняла юношу за шею и прижала к своей груди. По многократно проверенному опыту она знала, что этот жест еще не оставил равнодушным ни одного мужчину. – Хочешь, я тебе подарю минуты огромной радости, – прошептала она.

Филипп ничего не ответил, только вздрогнул. И она приняла этот жест за согласие. И еще сильней прижала его голову к своей груди. Она хотела, чтобы он как можно сильней ощутил прикосновение к ней, ее соблазнительную упругость.

Филипп уткнулся в ее грудь, и сквозь футболку она ощутила его губы рядом с соском. Марина слегка переменила позу с тем, чтобы он попал бы ему точно в рот.

Маневр удался, и Марина почувствовала, как он через одежду заглотнул ее сосок. Внезапно Филипп буквально вскочил со стула и отбежал от нее на несколько шагов.

– Нет, я не могу! – закричал он и выбежал из каюты.

51

Ромов слушал Шаповалова, но в голове неслись собственные мысли. Он спал с любовницей этого миллиардера. Одного из самых богатых людей на земле. Этот факт вызывал в нем странные ощущения, какую-то рыхлую смесь из гордости, тщеславия и сильного страха. Если Шаповалов прознает про это обстоятельство, ему не сдобровать. Ладно, что уж придется проститься с деньгами – это полбеды, но ведь дело может для него кончиться гораздо хуже. Эта богатая скотина не только способна на все, она может себе все и позволить. Подумаешь, если пропадает в океанских просторах какой-то никому неизвестный сценарист; ни одна собака в мире не заинтересуется его исчезновением. Так что Шаповалов, коли захочет с ним расправиться, мало чем рискует.

При одном воспоминании об Алле у Ромова невольно сжимались кулаки, а дыхание перехватывало. Ясно, как день, что она им воспользовалась, как собачкой, чтобы отомстить любовнику за унижение. А на него, Ромова, ей абсолютно наплевать. Даже не стала кончать, ей было вполне достаточно самого факта измены ему. Будь его воля, он бы нашел способ, как отомстить этой суке, чтобы она навсегда пожалела о своем поступке. Но в данных обстоятельствах ему лучше всего даже не думать об этом, а как можно поглубже засунуть внутрь себя обиду, чтобы она не мешала ему жить.

Ромов сделал над собой усилие и вернул сознание в каюту. В его голове снова зазвучал голос Шаповалова.

– … из всех вариантов я выбрал Москву. Я понимал, что только там крутятся настоящие деньги и делаются настоящие дела. А то, чем занимался раньше, была лишь полезная тренировка. До сих пор ясно, как сейчас помню день моего прилета в столицу. Была зима, холод стоял жуткий, воздух аж звенел. В городе меня не ждала ни одна душа, среди восьми или девяти миллионов жителей у меня не было ни одного знакомого. Что я имел? Совсем немного денег, то, что удалось сберечь от тотального грабежа. При строжайшей экономии их могло хватить на пару месяцев. Вот, собственно, и все. Не было у меня и никаких идей, как мне тут выжить.

Я стоял на привокзальной площади и думал, куда поехать. Наглые до беспредела московские таксисты буквально атаковали меня. Но это раньше я только и ездил на такси, теперь же мне предстояло надолго забыть об этом виде транспорта.

Я сел в первый попавший автобус, идущий в город. Я даже не стал выяснять, куда я на нем приеду. Какая к черту разница, если ехать некуда.

Как я сказал, было жутко холодно, я шел по улице, чувствуя, что замерзаю, как суслик. Я вошел в подъезд какого-то дома и прислонился к батарее. Меня охватило самое настоящее блаженство. И, кажется, впервые в жизни ко мне пришла мысль о том, как мало надо человеку для счастья. Раньше я был убежден в обратном, для счастья нужно очень и очень много. Но когда тебе холодно и некуда идти, то теплый подъезд становится тем местом, где тебе лучше, чем во дворце.

В этом подъезде я и заночевал, сел на цементный пол прислонился к стене и заснул. На мое счастье меня никто оттуда не турнул. И утром я вышел вполне выспавшимся. А тут и погода изменилось, пошел снежок, потеплело. Я даже немного повеселел.

Зашел в какую-то забегаловку и долго там сидел. Позавтракав, я купил бутылку пива. И пока, не торопясь, сосал ее, то обдумывал план дальнейших действий. Ничего путного в голову мне не пришло. Зато я четко уяснил две простые вещи: срочно нужно найти жилье, пусть самое плохенькое. И столь же срочно устроиться на работу, пусть самую грязную и тяжелую. Но чтобы покорить этот город, требуется база. Даже такая убогая.

Жилье я нашел на следующий день, по объявлению на фонарном столбе. Я снял даже не комнату, а угол, его мне сдал один алкоголик. В своей небольшой и ужасно грязной однокомнатной конуре, он отгородил мне ее часть. От своих щедрот он также выделил мне кроме кровати еще стул и тумбочку на трех ножках. Но при этом вполне устойчивую. Зато это было сказочно дешевое жилье. Хозяина интересовала плата лишь в объеме необходимой для ежедневной выпивки.

Вообще, этого московского пьянчугу я вспоминаю с благодарностью. Кто знает, как бы сложилась без его помощи моя жизнь. Надо же было найти работу, а то было время, когда без прописки в Москве нельзя было никуда устроиться. Первым делом спрашивали, есть ли у меня она. Как будто от этого зависело, как я стану трудиться. Целую неделю я провел безрезультатно. И начал уже испытывать отчаяние. И как-то за бутылкой водки поделился с хозяином своего угла моей маленькой проблемкой. Он-то и подсказал мне, куда мне надо держать путь.

Так я попал на овощную базу. Там прописку не спрашивали, зато работы было выше крыши, приходилось заниматься всем подряд: и выгрузкой, и сортировкой, и засолкой, и уборкой, и строительством. Что начальство скажет, то и делаешь. Возражения не принимались, не хочешь, иди с миром, желающих занять твое место много. Но больше в этот рай уже не попадешь. Эксплуатировали по-черному, повсюду был еще социализм, а там настоящий капитализм. Тех, кто всем этим заправлял, я так и не видел, но по их действиям догадывался, что это какие-то братки. Как они пробрались в руководство этим объектом, я так и не узнал. Впрочем, меня волновало только одно: удержаться на этом месте. Вот я и пахал. Сказали, сделал. И снова иду за заданием. Коллеги, если можно так выразиться про эту пьянь, смотрели на меня, как на идиота. Пару раз даже хотели проучить, но я вырывался. Зато за мои старания меня сделали что-то вроде бригадиром, правда, больше платить не стали. Но мне было на это плевать, трешкой больше, трешкой меньше, какая разница. После таких денег, что у меня были, все это казалось смешными суммами.

Удивительно, но так проскочил целый год, я не делал никаких попыток вырваться из этой кабалы. Я даже почти не размышлял над тем, что делать дальше. Хотя не для того же я приехал в стольный град, чтобы батрачить на овощной базе. Но меня радовало то, что есть теплый угол и хоть какая-то зарплата. Я словно бы чего-то ждал. Раньше я не интересовался политикой, мне было плевать на власть, я ее глубоко презирал. Но сейчас я стал уделять этому вопросу немало внимания. Вечером к изумлению, моего хозяина, вместо того, чтобы куда-то идти веселиться, я садился смотреть телевизор. Причем, меня интересовали политические передачи так сильно, что когда он продал телевизор ради бутылки, я на следующий день пошел в магазин и купил новый. Уже свой.

Разумеется, мне было нелегко. Я привык атаманить, привык распоряжаться людьми, ссорить деньгами. А тут приходилось угождать едва ли не любому на базе, от кладовщика до директора, экономить каждую копейку. Я привык шикарно одеваться, а тут ходил в самом дешевом. К тому же нас нагло обкрадывали, не редки были случаи, когда за работу обещали одни деньги, а давали гораздо меньше. Ясно было, как день, что наши кровные элементарно присваивались местной мафией.

Однажды нам поручили особенно тяжелую работу, а заплатили, вопреки обещанию, совсем мало. И я не выдержал, стал агитировать ребят качать свои права. Меня отправили разбираться к руководству. А когда я вышел из кабинета, на меня вдруг налетели несколько ребят.

Более или менее оклемался я только через две недели. Удивительно, но мне позволили вернуться на базу. Видно решили, что после преподанного урока я буду покорным. Так оно и было, я понял: если хочу уйти отсюда живым, то единственным способ это сделать – найти себе другое применение.

Легко сказать, нужно же было не просто сменить место, а найти такое место, которое изменит жизнь. А что батрачить на овощной базе, что на каком-нибудь заводе – разницы никакой. Хотя платили немного, но благодаря жесткой экономии кое-какие бабки все же скопил. Я был уверен, что рано или поздно они мне пригодятся. И нужно сберегать каждый рубль. Я был таким экономным, что за целый год у меня не было ни одной женщины. Я слишком хорошо знал: если свяжешься с какой-нибудь бабой, она, даже не желая того, вытрясет из тебя все, что имеешь. А то и в долги залезешь. А ведь я был молодым парнем. У меня сейчас все горит, а уж можете представить, какой там был пожар в те годы. Но я твердо понимал: нельзя так рисковать. А удовлетворять себя можно и самому. Не лучший способ, но иногда очень даже полезный. Так что рекомендую.

А тут как раз началась шумиха с кооперативным движением. То, что совсем недавно было нельзя, стало неожиданно можно. Я как будто бы весь подобрался. Денег было в обрез, но я понимал, надо вложить их с толком. Хоть остайся без копейки, хоть ходи без трусов, но все должно пойти в дело. Однажды я возвращался домой и обнаружил рядом с домом продуктовую палатку. Вчера ее не было, а сегодня, как в сказке, появилась. Я подошел к ней, внимательно все рассмотрел, сделал какую-то копеечную покупку. И когда я вошел в квартиру, где жил, то для себя решил: это то, с чего я снова начну.

Так как прописки у меня не было, я уговорил своего хозяина оформить все на себя. Было это не сложно, стоило мне всего лишь одной распитой с ним бутылки водки. На следующий день я ушел с проклятой базы и стал рыскать по городу в поиске мест для палатки. И однажды нашел именно то, что мне хотелось. С одной стороны это была довольно большая пустая площадка, с другой, рядом располагались несколько предприятий. И народ проходил мимо по этой два раза в сутки территории: утром и вечером.

Мой компаньон подал документы, получил разрешение. И я начал действовать. Денег едва хватило на покупку палатки и на то, чтобы завести туда товар. Я сам написал договор о собственном найме в качестве продавца.

До сих пор помню во всех деталях первый день, как я стал торговать. Девушка перед первой брачной ночи так не волнуется, как волновался я. А вдруг все прогорит в течение нескольких дней. Ведь я вложил все до копейки. Если никто не будет у меня покупать товар, я разорюсь очень быстро.

Но дела пошли. Правда, давали они большим трудом. Я «сова», больше всего на свете люблю поздно вставать. А тут каждый день приходилось подниматься не свет ни заря. Работяги шли очень рано в первую смену и покупали у меня всякую ерунду, преимущественно сигареты. Чтобы приучить их к себе, я держал на некоторые ходовые товары максимально низкие цены. Иногда даже себе в убыток. Но я был уверен, что придет время – и это окупится. Есть случаи, когда деньги надо зарабатывать постепенно, а есть – когда одним броском. То был первый случай. Я пахал с утра до вечера, питался преимущественно всухомятку. Потом пришлось довольно долго лечить желудок, но тогда я об этом думал меньше всего, Я был счастлив, что я начал собственное дело. Ну а то, что было тяжеловато, меня не очень смущало. Меня не отпускало предчувствие, что все только начинается.

52

Алла гадала, придет ли Шаповалов к ней ночью? Если придет, значит, у нее есть шансы еще задержаться возле него. Если нет, то скорей всего для нее эта этап жизни подходит к завершению. Вечер сменила ночь, очень темная, без единой светлой точки на небе. Яхта почти беззвучно скользила то ли по воздуху, то ли по воде разобрать в этой кромешной тьме было невозможно.

Алла знала, что Шаповалов может долго не спать, иногда он ложился тогда, когда многие люди уже вставали. А потому мог прийти к ней в середине ночи или даже под утро. И ей приходилось стоически бороться со сном; в отличие от него она была «жаворонком» и ее начинало клонить на боковую очень рано.

Но сегодня сна не было ни в одном глазу, из организма его вытесняло нервное напряжение. Ее не отпускала мысль, что эта ночь для нее решающая. И утром может быть все уже по-другому. Она то и дело поглядывала на часы, стрелки бодро бежали по циферблату, унося вместе со своим бегом и остатки ее надежды на благополучный исход. Разве она не заслужила его, она же прыгнула в воду. А ведь когда посмотрела вниз, то едва не умерла от страха; так было высоко. Но преодолела же испуг, сделала то, что этот садист потребовал от нее. Как бы она была счастлива, если однажды сумела бы ему отомстить. Но об этом не стоит и думать, ей сейчас не до того. Хотя не думать о мести она тоже не может.

Алла в какой уже раз посмотрела на часы. Если Шаповалов не заявится в ближайший час, шансов, что он вообще придет, почти никаких. Мерзавец, попользовался ею, как вещью, а когда она приелась, как вещь собирается выбросить. А она ничего не может изменить. Она абсолютно бессильна, как связанная жертва в руках палача.

Алла вдруг достала колоду и стала гадать. Этому искусству научила ее мать, и она неплохо умела это делать. Подруги, когда они у нее еще были, часто просили ее с помощью карт заглянуть в книгу судьбы.

Но раскинуть пасьянс Алла не успела, внезапно раздался стук в дверь. Алла поспешно спрятала карты и бросилась открывать. Но вместо Шаповалова на пороге каюты стоял Филипп.

Алла с изумлением уставилась на него, его визит она ожидала меньше всего. Если бы сейчас пришел папа Римский, она бы не так удивилась. Ей было хорошо известно, что юноша не испытывает к ней симпатию. И она старалась по возможности свести их контакты к минимуму. Ей казалось, что такой же тактике придерживался и он.

Филипп выглядел откровенно смущенным.

– Извините, что вас побеспокоил, Алла. Но я увидел свет и решил постучать.

– Ничего страшного, я не спала. Заходи.

– Спасибо.

Филипп прошел в каюту и с интересом огляделся.

– Как у вас здорово! – искренне сказал он.

– Я сама выбирала обстановку, – ответила польщенная Алла. Его комплемент был ей приятен, вот только никак она не могла понять, зачем он заявился, да еще в столь поздний час. Не для того же, чтобы полюбоваться на ее мебель.

– Мне надо кое-что вам сказать, – вдруг проговорил Филипп. Его лицо внезапно окрасилось в морковный цвет.

– Я тебя слушаю, Филипп, – постаралась, как можно мягче произнести Алла. – Может, присядешь.

– Если вы не против.

– Буду только рада.

Филипп сел в кресло, но вместо того, чтобы начать речь, уставился в пол. Алла терпеливо ждала. Вряд ли он зашел к ней случайно на огонек, он действительно хочет сказать ей нечто важное.

– Я должен перед вами извиниться, – вдруг произнес Филипп.

– За что? – удивилась Алла.

– За кого, – поправил юноша. – За отца. Он отвратительно поступил по отношению к вам, Алла

Алла молчала, она не представляла, как следует реагировать на этот демарш. Ничего подобного от Филиппа она не ожидала.

– Спасибо, я тебе очень благодарна за твои слова, – наконец сказала она.

– Вопрос не в вашей благодарности, – глухо проговорил Филипп. – Мне стыдно за отца. То, как он поступает, омерзительно.

Алла пристально посмотрела на своего позднего гостя.

– Не слишком ли резкие слова ты выбираешь для своего отца?

– А разве это имеет значение, важен поступок, а не то, кто его совершил. То, что этим человеком оказался мой отец, ничего не меняет.

– И все-таки…

– Нет, – прервал ее Филипп. – Никто не может быть игрушкой для другого человека. Вы достойны уважения. А он никого не уважает. Я полностью на вашей стороне.

– Но ведь тебе не нравятся наши отношения.

– То, что он заставил вас сделать, не имеет к этому никакого отношения. Не знаю, имею ли я на это право, и примите ли вы мои извинения, но я хочу извиниться за него.

Алла вдруг почувствовала, что растрогана – чувство, которое посещало ее до этой минуты всего несколько раз в жизни. Да и то очень давно.

– Спасибо, Филипп. Позволь, я тебя поцелую.

Алла встала, быстро подошла к юноше и поцеловала его в щеку. Внезапно дверь отворилась, и в каюту вошел Шаповалов. Увиденная сцена привела его в изумление.

53

Алла почувствовала, как мгновенно вся похолодела. Без сил она опустилась на стул. Филипп молча смотрел на отца, явно не ожидая его появления. Шаповалов же переводил взгляд с молодой женщины на сына, пытаясь понять, что тут происходило до его прихода.

– Вот вы значит, чем тут занимаетесь, – наконец произнес он свой вердикт.

– Ты не правильно все понял, – не без труда разомкнула губы Алла.

– А как это можно еще понимать? Вы целуетесь. Во всем мире это имеет однозначную трактовку. Или я ошибаюсь? – едко поинтересовался он

Алла смотрела на него, не зная, какие аргументы найти в свое оправдание. По-видимому, на этот раз для нее действительно все кончилось. И зачем только этот отпрыск пришел к ней. Совесть заела. А какое ей дело до его совести. Ему захотелось облегчить свои душевные страдания, а отдуваться придется ей. Так у богатых всегда, они виноваты, а страдают бедные и бесправные.

– Папа, она ни в чем не виновата, – вдруг проговорил Филипп.

Шаповалов бросил на него яростный взгляд.

– Молчи! Тебе никто слова не давал. С тобой мы поговорим поздней. А сейчас я хочу поговорить с этой особой. А ты уйди.

– Никуда я не уйду.

– Это как понимать? Или я вам действительно помешал, остановил вас на самом интересном месте.

– Георгий, клянусь, ничего подобного у нас и близко не было, – проговорила Алла.

– С тобой мы побеседуем тогда, когда Филипп уйдет.

– Я сказал, что не уйду.

– Я тебя вышвырну, – вскипел Шаповалов.

– Попробуй.

Алла с ужасом увидела, что сын и отец готовы вцепиться друг в друга.

Но Шаповалову удалось сделать над собой усилие и усмирить свой гнев. Было заметно, как он сбросил напряжение. Он удобно сел в кресло, положил ногу на ногу и достал сигарету.

Какое-то время он молча курил, и это помогло ему еще больше успокоиться.

– Я хочу знать, что тут происходит? Что делает мой дорогой сын у моей не менее дорогой любовнице? Учтите при изобретении правдоподобной версии то, что я видел собственными глазами, как вы целуетесь. Давайте будете отвечать по старшинству. Алла, что успела придумать ты?

– Георгий, это совсем не то, о чем ты думаешь.

– Это я уже слышал, это не оригинально.

– Клянусь, это так.

– Ты же знаешь, никогда не верил клятвам. Люди клянутся для того, чтобы получше соврать. Твой ответ меня не удовлетворил. А от него много зависит. Или ты полагаешь, что я допущу, что моя любовница будет мне изменять. Да еще с сыном. А вот Филиппа могу поздравить, у тебя, как и у меня, отменный вкус. Запомни, сынок, ничто так хорошо не характеризует мужчину, как то, каких женщин он выбирает. Ты меня по-настоящему порадовал. Впервые в жизни. Спасибо. – Шаповалов вдруг встал и направился к сыну, разводя руками, чтобы обнять его.

Филипп тоже вскочил со своего места и поспешно сделал несколько шагов назад.

– Никаких любовных отношений у меня с ней нет! – закричал он. – И не будет!

Шаповалов замер на месте.

– Вот как. Что же тогда есть?

– Ничего нет, – срывающимся голосом проговорил Филипп.

– Я застаю тебя посреди ночи в каюте женщины, она тебя целует. Это называется – ничего нет.

– Я пришел к ней совсем по другой причине.

– Любопытно, какая же причина могла тебя к ней привести? Да еще посреди ночи.

Филипп молчал, не решаясь сказать.

Шаповалов развел руками.

– В таком случае придется мне разобраться с твоей партнершей, – повернулся он к Алле. – И прямо сейчас, при тебе. В конце концов, это семейное дело. Тебе будет полезно послушать.

– Нет! – снова закричал Филипп.

– Да! – возразил Шаповалов.

– Я пришел, чтобы извиниться перед Аллой, – произнес Филипп.

– Извиниться? – удивленно посмотрел на него отец. – В чем же ты успел перед ней провиниться. Вы же почти не встречаетесь.

– Я извинялся не за себя. Я извинялся за тебя.

– За меня? Не припомню, чтобы я давал бы тебе такие полномочия. И в чем же моя вина?

– Ты еще спрашиваешь.

– Потому что не знаю.

– Разве не ты заставил ее прыгнуть в море.

– Это был ее выбор. Подтверди, Алла.

– Да, Филипп, я могла выбирать.

– Я знаю, между веревкой и пулей.

Шаповалов с интересом посмотрел на сына.

– Какой замечательный образ. Между прочим, это тоже выбор, такой же, как и любой другой.

– Это омерзительный поступок.

– Не тебе меня судить.

– А почему я не могу тебя судить. Я совершеннолетний.

– Еще нет.

– Через два дня.

– В таком случае тебе пора научиться поступать, как мужчина.

– Это не мужской поступок.

Шаповалов молчал, молчали и все остальные участники сцены.

– Так меня простила Алла? – вдруг спросил Шаповалов.

– Ты ни в чем не виноват передо мной, – поспешно произнесла она.

– Не все придерживаются такого мнения. Иди, Филипп спать.

Филипп, не смотря ни на кого, вышел из каюты. Шаповалов и Алла остались одни.

– Он сказал правду? – задал вопрос Шаповалов.

– Да, – подтвердила Алла.

– Ты тоже ложись спать, – произнес Шаповалов и вышел вслед за сыном.

54

Шаповалов проснулся утром с головной болью. Вернее, она его и разбудила. Он приподнялся с кровати – и вдруг упал снова на нее от полоснувший по его мозгам резью. Несколько минут он лежал неподвижно, проверяя, что с ним происходит. Но вроде все было нормально. Он снова приподнялся и с тем же эффектом. Точнее, болевой шок оказался еще сильней.

Шаповалов застонал одновременно от злости и боли. До недавнего времени здоровье его никогда не подводило, наоборот, выручало, ведь периодами на его организм ложились огромные нагрузки. И всегда он с ними справлялся. И ни разу не болела голова, сегодня это историческое событие случилось впервые. И потому сильно встревожило Шаповалова. Неужели он начинает сдавать, как раз тогда, когда ему как никогда надо много сил, чтобы справиться с навалившимися на него напастями. А они с каждым днем нарастают подобно катящейся вниз лавине. Он даже боится открывать электронную почту или звонить в свой офис, так как всякий раз получает сообщения одно хуже другого. Теперь он-то понимает, как неосторожно вел себя в последнее время, какие допустил непростительные для столь опытного бизнесмена ошибки. И во многом они связаны с этим человеком… Зачем только он тогда принял его, разрешил говорить. Ему он показался чем-то похожим на самого себя лет тридцать назад. Этим он его и подкупил. Как он мог так поступить, как довериться ему. Хочется кричать и биться в истерике. Да что толку.

Шаповалов попытался в очередной раз приподняться. И в очередной раз его свалила резь в голове. Да что это с ним, неужели начало конца? А почему и нет. Когда-то же должно это случиться.

Шаповалов решил, что пока не будет вставать, а просто полежит, расслабится. И боль, может быть, как непрошенный гость, уйдет.

Он лег, закрыл глаза. Мысли сами собой перескочили к Филиппу. Он почувствовал, как вновь наполняется яростью. Как посмел этот негодяй пойти к Алле и просить за него прощение. Нашел у кого, у какой-то девки, которую он Шаповалов, трахает за разные подачки. Дурак, вместо того, чтобы стать плечом к плечу с отцом, быть верным помощником ему особенно в такие трудные времена, он черт знает чем занимается. Решил поиграть в благородство. И что Филипп сделает с его состоянием, со всей его империей, которую он, Шаповалов, создавал столько лет? Пустит по ветру. Он живет в каком-то своем мире, из которого его необходимо срочно вытаскивать. Хоть за шкирку. И чего эта Марина телится. Надо ее поторопить. Пусть немедленно ложится под него. А если он заупрямится, то пусть заставляет хоть силой. Поймет что такое женщина, может, мозги и прочистятся. Захочет попробовать весь чувственный мир на зубок. А то живет, как отшельник, слава богу, пока не в пещере или в ските. Он непременно поговорит с этой девкой, вот только голова пройдет.

Чтобы справиться с головной болью, понадобилось осушить полбутылки коньяка. Шаповалов знал, что ему нужно покончить с выпивкой. Но отказаться от такого удовольствия был не в силах. Да и зачем? Если жить, но не получать радостей от жизни, то зачем жить?

Он обильно позавтракал и почувствовал себя лучше. Набрал телефон каюты Марины. И едва услышал ее голос, приказал зайти к нему и бросил трубку.

Марина с тревогой вошла в его каюту, по его тону в телефонном разговоре она поняла, что у Шаповалова отвратительное настроение. Так оно и было. Он даже не стал с ней здороваться, а сразу же огорошил вопросом:

– Ты когда начнешь трахаться с моим ненаглядным сынком?

Марина замерла, как вкопанная, не зная, что ответить.

– Я тебя не для того позвал, чтобы ты тут молчала, как сыч.

– Я стараюсь, – пролепетала девушка.

– К черту мне твои старанья, мне результат нужен. Ты должна сделать из него другого человека. Не умеешь, так и скажи.

Марина посмотрела на Шаповалова. Никогда он так отвратительно не выглядел, остатки волос всколочены, он даже не счел нужным их причесать, кожа на лице серая, как плохая туалетная бумага, под глазами отечные мешки. Да он не здоров! сделала она вывод.

– Поймите, Филипп тонкий и очень впечатлительный юноша. С ним надо обходиться деликатно, иначе он больше ко мне не подойдет. А на это требуется время.

– Нет времени! Пока ты телишься, он черт знает, что еще отмочит. Я думал, ты девка ушлая, все умеешь, прошла сквозь огонь и воду. Надо довести его до такой кондиции, чтобы он до самой последней клеточки понял, как это здорово трахать бабу. Ничего с этим сравниться не может.

– Но что это изменит? – робко спросила Марина.

– Да все изменит! – неожиданно закричал Шаповалов. – Все изменит, дура! Если он поймет, как это здорово, то неизбежно заинтересуется и другими сторонами жизни. Человек должен балдеть от грубых удовольствий, а не от просмотра картин в музеи. Тогда он начинает ценить деньги и все, что с ними связано. Потому что знает, что они позволят ему получать эти удовольствия снова и снова. Теперь понимаешь, что от тебя надо. Чем грубей, тем лучше.

– Теперь понимаю, – пролепетала Марина.

– Вот и замечательно. – Шаповалов слегка успокоился. – На все про все даю два денечка. Не получится, забудь про наш уговор. Хочешь что-то сказать?

– Да. То есть, нет.

– И правильно, чего тут еще говорить. Дело надо делать. Иди. А я малость полежу. – Голос Шаповалова как-то непривычно дрогнул. Он вдруг ощутил учащенное сердцебиение. Ну и денек, подумал он.

Марина быстро взглянула на него, почувствовал что-то неладное. Но ей было не до его самочувствия, она хотела только одного – побыстрей убраться отсюда. И почти бегом вылетела из каюты.

55

Суздальцев испытывал все большую тревогу, его не отпускало ощущение, что что-то происходит с Шаповаловым. Он изменился буквально за пару дней. Потяжелел, обрюзг, взгляд приобрел тусклость. Продюсера беспокоила мысль, что Шаповалов способен отказаться от проекта. А в нынешней ситуации, где найти другого инвестора. Надо раскручивать этого во что бы то ни стало. До тех пор, пока он жив.

Погруженный в свои невеселые мысли Суздальцев шел по палубе, когда в него едва не врезалась Марина. Вид у нее был обеспокоенный, как будто за ней кто-то гнался.

Суздальцев схватил ее за руку.

– Ты куда, милая? – игриво спросил он. Один вид этой девицы тут же запускал в нем механизм сильного вожделения.

Марина выдернула руку.

– Не трогайте меня, по крайней мере, на людях. Очень вас прошу.

– А не на людях?

Марина посмотрела на него, но ничего не сказала. Она поймала себя на том, что этот мужчина одинаково ее влечет к себе и отталкивает от себя. Такого с ней раньше не случалось, было или одно или другое. А тут совершено не понятно, как себя вести.

– Чего молчишь? – нетерпеливо спросил Суздальцев.

– Мне сейчас не до того, – вырвалось у Марины.

– А до чего?

Марина невольно прикусила губку, она поняла, что сболтнула лишнее.

– Просто так.

– Просто так ничего не бывает, – резонно возразил продюсер. – Давай детка колись. Откуда ты бежишь вся такая расстроенная? Уж не от Шаповалова? – наполовину наугад, наполовину, по подсказке интуиции, поинтересовался он.

Марина поняла, что врать глупо.

– Да.

– И чем же он тебя так расстроил?

– Угрожал высадить с яхты.

– За что?

– Самой непонятно, ничего такого не делала.

– Он выглядит нормально?

– Если бы, весь отечный.

– Черт! – Сексуальное желание, словно дым от сигареты, почти мгновенно растаяло. На Суздальцева дохнул холодный ветер опасности. Надо срочно выяснить, что происходит с этим денежным мешком. Иначе он не успокоится. – Я пойду по делам, потом как-нибудь встретимся, – проговорил он. – . Ты же хочешь сниматься.

Марина проводила Суздальцева недовольным взглядом. Им всем надо только одно. Сколько раз ей придется себя продавать, прежде чем она обретет хоть какую-то независимость. И обретет ли?

Суздальцев постучал в каюту Шаповалова. Пока он шел, то придумал предлог для визита: хочет поговорить о сценарии Ромова. Кстати, надо узнать у сценариста, как продвигается работа?

Марина не солгала, Шаповалов, в самом деле, выглядел нездорово. Он встретил продюсера как-то безучастно. Правда, это несколько диссонировало с произнесенными им словами:

– Молодец, что заглянул на мой огонек. А я хотел сам тебя звать.

– Я это почувствовал, Георгий Артемьевич, – льстиво улыбнулся Суздальцев.

– Не слишком ли много собралось здесь чувствительных, – проговорил Шаповалов. – Это становится подозрительным.

Суздальцев понял, что Шаповалов имеет в виду Марину. Напрасно он затронул эту тему.

– Я если и чувствительный, то совсем по-другому, – сказал продюсер.

– Ладно, не важно, – махнул рукой Шаповалов. – Я тут кое-что прикинул. Кризис усиливается. Я понес кое-какие потери. Не то, чтобы большие, но все же. Ты понимаешь, о чем я гутарю?

– Да. То есть не совсем.

– Я решил пересмотреть бюджет картины, сам понимаешь в сторону сокращения. Знаю, новость не из приятных, сам ей не рад. А что делать? Этот мерзкий кризис никого не щадит. Я тебе дам новую общую смету, а ты прикинь, где и на чем можно сэкономить. И скажи сценаристам, пусть утихомирят свою фантазию, меньше всяких дорогостоящих сцен, разных там эффектов. А то если не ставить им ограничения, они такое нарисуют. – Шаповалов вдруг сосредоточенно замолчал. – Ты обещал мне показать начало сценария Ромова.

Суздальцев похолодел.

– Непременно покажу, уверен, первые сцены он уже написал.

– Вот и хорошо. Первые сцены самые важные, многие уходят из кинотеатров, если они им не нравятся. Помнится, я сам так делал. А теперь иди, хочу отдохнуть.

56

Суздальцев почти бегом перемещался по яхте. Он так спешил, что даже не постучался в каюту Ромова. Тот лежал на кровати и курил. Продюсер резко остановился рядом с ним.

– Тебе что больше нечего делать, как ничего не делать. Тут черт знает, что творится, а ты лежишь себе спокойненько, как покойник в могиле.

Ромов посмотрел на Суздальцева и сел на кровати.

– Покойники не курят, – глубоко затягиваясь, возразил он.

– Очень глубокое замечание, – съязвил Суздальцев. – А что ты скажешь на то, что скоро все мы останемся без штанов?

– В каком смысле?

– В прямом. – Суздальцев кивнул на небрежно висящие на стуле мятые брюки. – У тебя не будет даже этих портков.

– Ничего не понимаю, можешь толком объяснить? – раздраженно буркнул Ромов, снова затягиваюсь.

– Да выкини ты к чертовой матери сигарету! – закричал продюсер. – Дышать нечем. Шаповалов хочет свернуть проект. Я это шеей чувствую.

– Как значит свернуть? Почему? – растеряно пробормотал Ромов.

– Насколько я понял, этот старый козел из-за кризиса понес большие потери. Не знаю уж куда он вложил свои капиталы, но он сильно обеспокоен происходящим. Вот и решил сэкономить.

– И что он сказал, что закрывает проект?

– Пока нет, пока он только урезает бюджет. И просил передать господам сценаристам, чтобы те, то есть вы, воздержались от написания денежно затратных сцен. Но я животом чувствую, это лишь начало. Сначала просит экономить, потом закрывает вообще. А если это случится, то для всех плывущих на этом проклятом корыте, настанут очень плохие времена. Нужно так его заинтересовать, чтобы отбить у него подобные мысли. Требуется суперсценарий. Есть у тебя хоть что-то?

Ромов молчал, не зная, что сказать. Не говорить же, что он так еще не написал ни строчки. Все собирался и все откладывал.

– Чего молчишь, как немой! Я тебя спрашиваю русским языком, есть что показать? Мы с тобой, о чем договаривались, помнишь? Или ты все это время провалялся на кровати? Я для тебя, идиота, такие выгодные условия выбил, а ты.

– Подожди, есть кое-что. Я просто не был уверен, что это то, что надо. Думал еще поработать. Но коли такая ситуация, то сейчас дам. Только отпечатаю.

Ромов поспешно спрыгнул с кровати и включил компьютер. Через несколько минут протянул стопку листов Суздальцеву.

Тот жадно взял листки.

– Пойду читать. Молодец, что не подвел. – Он потрепал Ромова по щеке и вышел из каюты.

Ромов поспешно сунул сигарету в рот. Несколько раз подряд жадно затянулся. Затем затушил ее и лег на кровать. Будь, что будет, подумал он.

57

Марина лихорадочно думала, как ей поступить. Мысли приходили самые разные, начиная от того, чтобы пойти к Шаповалову и отказаться от этой почетной миссии, до того, чтобы рассказать о задании отца Филиппу. А вместе они найдут какой-нибудь выход. Но все эти проекты были абсолютно нереализуемые, они возникали скорей от отчаяния. И даже если она переспит с юношей, изменится ли Филипп настолько, чтобы это удовлетворило бы его папушу? На сей счет у нее были большие сомнения. Но что она в таком случае может сделать в такой патовой ситуации?

К ней пришла странная мысль – посоветоваться с Шароновым. Конечно, говорить все как есть, она не собирается, она же не дура. Хотя по большому счету себя умной никогда не считала. Умные разве так живут, разве снимаются в эпизодах за копейки. Она видела настоящих артистов, некоторые были не старше ее, а какие гонорары гребут! Ей и за год столько не заработать, сколько некоторым платят за один съемочный день. Иногда, получив свои жалкие гроши, она находила укромный уголок – чтобы никто ее не обнаружил – и ударялась в слезы. Она оплакивала свою несчастную судьбу, до которой никому нет дела. Скольким людям помогают, за них просят, их продвигают. А ею никто не интересуется. Был период, когда она верила, что Ромов как-то ей поможет. Да что теперь говорить, нашла на кого уповать.

Марина знала, где Шаронов часто находится на этой яхте. Часто он сидит в кают-компании и что-то обдумывает. Ей давно хотелось с ним поговорить, просто так, ни о чем, вернее, о жизни, что почти одно и тоже. Ей казалось, что она может от него услышать нечто важное для себя, какой-то совет, способный изменить ее убогое существование. Хотя какой именно, не представляла даже отдаленно. Сейчас же у нее был конкретный интерес. В конце концов, должен же существовать в мире один человек, к которому она может обратиться за помощью.

Шаронов действительно сидел в кают-компании за ноутбуком. Но на ее счастье он ничего не писал. Марине показалось, что он выглядит отрешенным, поглощенным своими глубокими размышлениями. А то, что его размышления всегда были глубоки, она не сомневалась. Кто еще, как не он, способен действительно мыслить, всем другим на яхте этого просто не дано. Разве только Филиппу, но он еще совсем юн. А вот когда вырастет, то может, сравняется с Шароновым. Или даже опередит.

Интересно, будет ли он чрез много лет вспоминать это путешествие, ее, Марину. Она уже тогда будет не молодой, потеряет немалую долю своей привлекательности. Ей вдруг стало грустно; чтобы ни произошло, она всегда останется на задворках. Такой уж ее удел. Ей часто кажется, что как бы она не трепыхалась, ей все равно ничего не светит. И всю жизнь проведет так, как сейчас.

Она села рядом с Шароновым.

– Я вам не помешаю, Андрей Васильевич?

– Нет, Марина, не помешаете. Может, даже поможете.

– Я вам помогу? – искренне удивилась девушка. – Это вы мне можете помочь, а я-то чем? Я так мало знаю.

– Дело не в знание, многие, чем больше узнают, тем меньше понимают.

– Я что-то вас не пойму. Я всегда была уверен в обратном.

– Это только так представляется. А на самом деле, наоборот. Знания открывают ворота к незнанию. Чем больше знаешь, тем меньше знаешь. Самое ценное знание – это знание своего незнания.

– Ничего не понимаю, я запуталась. Наверное, я просто дура.

– Совсем нет. Все очень просто. Каждое новое знание всегда открывает целый пласт того, чего мы еще не познали, не постигли. И чем больше узнаем, тем становится обширней область неизведанного. Когда-то люди были убеждены, что вот-вот им удастся все узнать. И создавали научные теории, религии в надежде раз и навсегда закрыть вопрос. А их становилось все больше. Многие страшно боятся открытых систем, им так и хочется втиснуть себя в закрытую наглухо со всех сторон камеру. В ней им комфортно и безопасно. И чтобы там оставаться на какие только ухищрения и преступления не идут.

– Нет, все же я вас не совсем понимаю. Хотя что-то начинает слабо, на горизонте проясняться. – Марина подумала о Филиппе. А вдруг это и есть ключ к нему. Хотя пока не ясно, каким образом им пользоваться. – Но что же нам, простым людям, делать в таком случае?

Шаронов улыбнулся. Кажется, она впервые видела улыбку на его лице.

– Ничего особенного, жить с пониманием этой истины. Ничего не брать на веру, не позволять себя обманывать тем¸ кто обещает, что приведет вас к истине. А за это попросит совсем чуть-чуть – отдать ему вашу свободу. До сих пор в мире это был самый распространенный товарообмен. И самый вредный. Свою свободу нельзя отдавать ни за какие посулы. Даже за самые щедрые. Это понятно?

– Это понятно, – вздохнула про себя Марина. – Сколько раз она пыталась продать свою свободу. Но никто еще не дал за нее хорошую цену. Но Филиппу эти слова должны прийтись по душе, они могут стать тем аргументом, который их сблизит. И не просто сблизит…

– Ты еще хотела что-то спросить? – добрался до нее голос Шаронова.

– Нет, ничего, – встрепенулась Марина. – Спасибо вам, вы очень мне помогли.

– Помог? – теперь удивился Шаронов. – Но чем?

– Пока точно не знаю, – улыбнулась Марина. – Но может быть, скоро узнаю.

58

Суздальцев несколько раз прочитал сценарий. Нет, это не может быть, потому что не может быть никогда. А между тем, это есть. Кто бы мог подумать, что Ромов способен так написать. Это хорошо, нет, это даже не хорошо, это по-настоящему здорово! С таким материалом вполне можно идти к Шаповалову и требовать у него все, что тот наобещал. И если Ромов и дальше так будет работать, фильм на самом деле может получиться отличным. Присудят ли ему Оскара, это один Бог знает, но то, что картину ждет успех в прокате, а значит, и хороший доход, за это уже он, Суздальцев, может поручиться.

Суздальцев почувствовал прилив энергии. В последнее время он стал терять уверенность в успехе проекта. Во-первых, если быть честным, он далеко не был в восторге от расказни заказчика. Ничего нового Шаповалов не говорил, обо всем этом писалось сотни, если не тысячи раз. Да и фильмов немало поставили. У всех этих нуворишей схожие истории, все они якобы проявляли чудеса героизма и смекалки в погоне за богатством. Хотя давно известно, какими методами его заработали почти все. Но даже если принять все повествование за чистую монету, в любом случае уровень новизны самый минимальный. Зритель давно накормлен и перекормлен этими блюдами. А ведь ему подавай на тарелке все время новые кулинарные изыски. А где ж их взять в таких количествах? Кино становится все более однотипным и монотонным. Иногда он ловит себя на том, что абсолютно неважно какой смотреть фильм, можно начать просматривать один, на середине перейти на другой, а завершить киносеанс третьим. И вполне нарисуется цельная картинка – так все похоже. Пару раз он делал такие эксперименты. Результат был именно таким.

Впрочем, было бы неправильно говорить, что этот опыт его сильно обескуражил. В кино его в первую очередь интересовало не киноискусство, а кинопродукция. Далеко не каждая высокохудожественная картина окупалась, не говоря уж о прибыли, а какая-то дребедень могла озолотить ее создателей. На такие казусы он нагляделся, и они давно не вызывали никакого удивления. Да и есть ли вообще смысл пытаться создавать шедевры, если их способны оценить единицы. А толпе нужно зрелище, И чем грубей и примитивней, тем с большим энтузиазмом оно его воспринимает. Так что даже нет смысла и пытаться подняться на какой-то уровень.

Суздальцев давно пришел к твердому убеждению, что кино – это вообще искусство примитивное для примитивов или приматов, как любил выражаться он. И эта тенденция лишь усиливается до такой степени, что становится почти безальтернативной. А коли так, стоит ли трепыхаться, непонятно чего и непонятно кому доказывать, что ты не осел. Никто это не оценит. Кино – это всего лишь способ обеспечить обеспеченную жизнь.

Мысли Суздальцева снова вернулись к сценарию и его автору. Если он способен писать на таком уровне, то надо его использовать по полной программе. И в первую очередь заставить на той же волне закончить свое творение. Оно непременно понравится Шаповалова – или он, Суздальцев, вообще ничего не понимает в своем деле. И, кроме того, ему до чертиков хочется утереть нос Шаронову. Если будет принят вариант Ромова, то для него это станет большим потрясением. Он же мнит себя непревзойденным гением.

Но это только начало, на самом деле, у него, Суздальцева, обширные планы. Но прежде надо поговорить с новоявленным самородком.

Суздальцев направился было уже к выходу из каюты, но внезапно остановился. Как-то уж больно странно все получается, ничего толкового не писал – и вдруг на тебе, выдал на гора. Что это с ним произошло, с небес спустился ангел и нашептал ему все на ухо?

А с другой стороны искусство на то и искусство, чтобы хотя бы изредка происходили подобные сюрпризы. Он сам был свидетелем пары подобных случаев, когда люди, от которых никто не ждал, вдруг делали замечательные фильмы. Как это получалось, остается загадкой. Но в кино всегда есть зона неожиданного творческого взлета. Долгие годы человек делает неприметные вещи, а в это время в нем незаметно копится потенциал. И однажды он выходит наружу, как медведь после зимней спячки из своей норы. Может быть, это и есть как раз такое чудо? В конце концов, в полных бездарностях Ромов тоже никогда не числился, просто априори считалось, что звезд с неба не хватает. А вот поди-ка допрыгнул до светил.

Суздальцев вошел в каюту Ромова. Но если в предыдущий раз его покоробил царящий в нем бедлам, то сейчас не обратил на него внимания. Сам Ромов пребывал в прежней позиции, лежал на кровати и курил.

Суздальцев сел рядом с ним и похлопал по плечу.

– Прочитал. Молодец. Это как раз то, что надо. Честно скажу, не ожидал. Прими, брат, мои поздравления.

Ромов так резко сел на кровати, что Суздальцев даже невольно отпрянул.

– Ты чего? С тобой все в порядке? – обеспокоился продюсер.

Ромов молчал.

– Ты меня слышишь?

– Не глухой, – отозвался сценарист.

– Тогда понял, что я тебе сказал: мне понравилось начало сценария. Здорово!

– Старался, – пробормотал Ромов.

– Заметно. С этим материалом уже можно идти к Шаповалову. Но это только самая завязь, нужно продолжать в том же духе. Сумеешь?

Ромов посмотрел на продюсера и кивнул головой.

– Попробую.

– К черту, попробую! – вдруг разозлился Суздальцев. – Надо не пробовать, а делать. У меня большие планы на тебя.

Ромов вопросительно взглянул на Суздальцева. Продюсер положил ему руку на плечо.

– Мне до жути надоело работать на других, я давно замыслил открыть свою киностудию. Если наш проект удастся, я заработаю достаточно, чтобы реализовать задуманное. А ты будешь в студии сценаристом, будем делать фильмы по твоим сценариям. Если станешь писать на таком же уровне, нас ждет слава и деньги. Большая слава и большие деньги. Ну, как понял задачу момента. – Суздальцев замолчал и окинул взглядом Ромова. – Что-то ты какой-то вялый. Не заболел?

– Со мной все нормально.

– И прекрасно. Тогда хватит лодырничать, давай приступай к работе. Времени мало, каждая минутка дорога. Могу я на тебя рассчитывать?

– Да, – отозвался Ромов.

– Вот и отлично. Ты садись, твори, я отправлюсь к Шаповалову. Пусть увидит, что я правильно выбрал сценариста. В самое ближайшее время жду новых эпизодов. Только одна просьба, не кури ты так много. В таком дымище даже самая светлая голова перестает работать.

59

Только что ушел врач, он тщательно обследовал его, используя самые новейшие приборы. На закупку их было потрачено уйму денег. Но Шаповалов об этих расходах не жалел. Зато в результате на яхте появился прекрасный диагностический кабинет, которому мог бы позавидовать самый крутой медицинский центр. На всем можно экономить, но только не на здоровье, скупость в этом вопросе рано или поздно обойдется крайне дорого. А для него это вопрос жизни и смерти. Он сам чувствует, как ослабел в последнее время. Слишком уж сладкую жизнь вел, а она, как известно, до добра не доводит. Он это всегда знал, но, поди, откажись, когда столько соблазнов, и каждый доступен. Бери, не хочу. Вот и приходиться расплачиваться и не только деньгами, но и болячками, количество которые увеличивается в геометрической прогрессии.

Врач посоветовал остановить этот вояж и лечь подлечиться в больницу. Но он пока не собирается это делать, лечиться можно и тут, а морские путешествия действуют на него благотворно. Причина его недуга в другом. И если он ляжет на больничную койку, для него ничего не изменится. Он так вляпался, как никогда еще. И чем дальше разворачивается лента событий, тем ясней он видит всю цепочку своих роковых ошибок.

Шаповалов вернулся в каюту и с остервенением включил ноутбук. Никогда он так много не сидел за этой проклятой машинкой, а результата никакого. Пытаешься что-то делать, отдаешь команды – и все без толку. Он увяз по самую макушку. И все теперь только и ждут его краха. Он сам видел несколько материалов в Интернете, в которых вполне профессионально, со знанием дела обсуждалось его положение. И откуда им столько всего известно. К счастью, пока далеко не все, иначе бы такое началось…

Шаповалов представил заголовки – и сразу что-то напряглось в груди. Боль была сначала слабая, но она разрасталась и охватывала все новые участки. Шаповалов хотел позвать врача, но передумал. Он лег на кровать и закрыл глаза. Так он уже делал неоднократно, и каждый раз через какое-то время все успокаивалось. И он был уверен, что и сейчас все закончится благополучно. Его время еще не пришло.

Он в очередной раз оказался прав, напряжение в грудной клетке стало ослабевать. И все же однажды непременно все закончится по-другому. Очень долго он вообще не думал о смерти, даже когда она ему смотрела в глаза. Но он не мог поверить в такой финал, он был чересчур увлечен жизнью. Но с некоторых пор все стало меняться, эта тема то и дело выносилась на стремнину его мысленного потока. И чем чаще это случалось, тем крепла в нем уверенность, что происходит это не случайно; его словно бы подготавливают к неизбежному переходу. Иногда его охватывает такой панический страх, что он не знает, куда от него спрятаться. А как можно спрятаться оттого, что внутри тебя? Этот вопрос все чаще звучал в голове. Но никакого ответа он на него не находил. Но ведь должны же быть способы и для такой защиты, умные люди просто обязаны найти решения. Раньше все это его не волновало, к подобным вещам он относился пренебрежительно. Но сейчас, особенно, когда он чувствует себя плохо, все предстает по-иному. Правда, когда хорошее самочувствие возвращается, он тут же выкидывает всю эту чушь из извилин. Вернее, они сами очищаются от нее без всякого усилия с его стороны. И пока снова не станет плохо, он почти не думает на эту тему.

Но теперь его все чаще охватывает чувство, что все в прошлом. Проклятый кризис все изменил в его жизни, он безжалостно разрушает все созданное им. И не только у него однако. Несколько его знакомых уже покончили собой. Один из них – сегодня утром. Информацию об этом он отыскал в Интернете. А ведь когда-то был успешным бизнесменом. Не таким успешным, как он, Шаповалов, в сотню самых богатых людей мира, несмотря на титанические усилия, так и ее попал. Но дела проворачивал солидные. И вот за каких-то полгода от его бизнеса ничего не осталось. Вернее, осталось долги на громадную сумму. Вот он и предпочел вместо того, чтобы их погашать, отправиться в мир иной, куда кредиторам доступа нет. А кто бы мог подумать, что так случится. Помнится, года полтора назад они обсуждали эту тему, так, чисто теоретически. Тогда только раздались первые позывные катастрофы. Много смеялись, каждый был уверен, что с ним ничего подобного не приключится, так как оба уверенно стоят на ногах. И через час он, Шаповалов, напрочь забыл про разговор. А вот сегодня после того, как прочел сообщение, та беседа внезапно всплыла в памяти едва ли не дословно. Даже интонации звучат в ушах.

Утихшая было боль в груди, снова зашевелилась. Он напрасно стал думать и вспоминать обо всех этих мерзких делах. Была бы его воля, выбросил бы ноутбук в набегающую волну в качестве подарка океану. Когда он входит в Интернет, у него сразу возникает учащенное сердцебиение. И не удивительно, так как уже не помнит, когда читал в последний раз что-то хорошее. Везде одно и то же: все падает, компании разорятся, рынки скукоживаются. Он бы наплевал на все эти мерзости, если бы они напрямую не касалось его. Самое ужасное в том, что он сам полез в петлю. Никто его туда не тянул. Вернее, тянул, но ведь он мог и не пойти. Мало ли он получал заманчивых предложений, от которых отказывался. И почти всегда был прав, через некоторое время они завершались большим пшиком. А вот когда следовало бы проявить максимальную предусмотрительность, поступил как последний лох.

Негативная энергия от последней мысли мгновенно передалась в грудь. От сильной боли он упал на кровать и закрыл глаза. А ведь он вполне мог сейчас отдать концы. Слава богу, что на этот раз обошлось, вот только этот приступ подбросил в его душу еще одну порцию страха. Теперь он очень зримо представляет, как все это может произойти.

Шаповалов вдруг задумался. Мысли были непривычные, но коли они уж забрели в его голову, значит стоят того, чтобы к ним, по крайней мере, отнестись со вниманием. Он всегда так делал, не отвергал ничего с порога. Никогда не знаешь, что в конечном счете принести пользу. Такое в жизни с ним случалось не раз; вроде бы приходила в голову какая-нибудь глупость. А потом оказывалось, что это именно то, что нужно.

Почему его мысли так упорно вращаются вокруг Шаронова? Не нравится ему этот человек в отличие от его сценариев. Но, насколько он понимает, их писал совсем другой Шаронов, от которого осталось в нынешнем не так уж и много. Вот уж во что Шаповалов никогда не верил, так это в то, что человек способен меняться. Каким был от рождения, таким оставался и в день смерти. Просто то, что было изначально в нем заложено, то и развивалось. А все разговоры о преобразовании личности, вызывали всегда усмешку. Еще ни разу он не встречал никого, кто бы кардинально переменился. Все это сказки для взрослых. И все же…

Не будет вреда, если он поговорит с Шароновым. Все равно больше не с кем. Не с Аллой же? Шаповалов даже усмехнулся. Вот уж что не способствует сближению людей, так это траханье. Вроде бы между мужчиной и женщиной исчезает все расстояние, они становятся одним целом. А едва эта целостность исчезает, вся отчужденность между ними снова выплывает на поверхность, причем, с новой силой. Впрочем, о чем он сейчас думает, до этого ли ему. Надо найти хоть какую-то новую точку опоры, иначе он чувствует, что может в любой момент рухнуть. Ни его психика, ни его организм уже не справляются с психологической нагрузкой. А она растет с каждым днем, так как с каждым днем ситуация ухудшается. Решено он поговорит с Шароновым. И прямо сейчас.

Шаповалов рассматривал сценариста так, словно бы видел его впервые. И что он за птица, самая обычная внешность. Разве только глаза какие-то странные, не поймешь, что за выражение в них. Он вдруг поймал себя на том, что не знает, как подступиться к теме. Да и саму тему он представляет весьма смутно. То ли хочет говорить о жизни, то ли хочет говорить о смерти, то ли еще о чем-то. Шаповалов всегда терпеть не мог неразбериху в мыслях, старался как можно скорей от нее избавиться, он любил ясность и определенность. Но сейчас, судя по всему, она прочно засела в его голове. Хотя чему удивляться, учитывая, в какую он попал ситуацию.

– Я так понимаю, вы хотите поговорить о сценарии, Георгий Артемьевич, – первым произнес Шаронов.

– О сценарии. Пожалуй, вы правы. Только о другом сценарии.

– О другом? – удивился Шаронов.

– А что тут странного, в мире может быть много сценариев, – пробормотал Шаповалов. – Наша жизнь, чем не сценарий. Как вы думаете, его кто-то пишет?

– Вы хотите это знать?

– А почему я должен не хотеть это знать. Я что не живу в этом мире. Еще как живу! А каждый день столько всего происходит. Даже странно, как это все вмещается в одни сутки.

– Время безмерно, оно способно вместить массу всего. Мы даже близко не представляем тот объем событий и информации…

– Об этом я догадываюсь. – перебил Шаронова Шаповалов. – Могу вам задать вопрос не по теме?

– Разумеется. Любой, в пределах разумного.

– В пределах разумного, – усмехнулся Шаповалов. – Знать бы, где и в чем эти пределы. Вы знаете?

– Пытаясь их понять.

Шаповалов кивнул головой.

– И правильно. Пределы разумного мне всегда казались очень ясными. Но любая ясность бывает до поры до времени. А дальше вдруг что-то происходит такое… – Шаповалов задумался. – Хочу спросить, почему вы все бросили?

– Вас действительно это интересует?

– Стал бы просто так спрашивать, делать мне больше нечего! Только не надо снова рассказывать про ваше путешествие в иной мир. Должны же быть причины в этом мире.

– Хорошо, постараюсь ответить, так, как вы хотите. С какого-то момента меня стало преследовать сильнейшее недовольство тем, что делал.

– Несмотря на успех и деньги?

– В том-то и дело. Я долго сам не мог в это поверить. Мои сценарии были нарасхват, за них предлагались очень солидные суммы. Меня ожидала перспектива стать богатым человеком. Не таким, как вы, но вполне обеспеченным.

– И вы отказались, как вы сказали, от такой перспективы.

– Как видите. Я долго сомневался, но зов становился все сильней. И я не мог ему противостоять.

– Но что же вас все-таки побудило так круто повернуть руль?

– Наверное, много всего.

– Терпеть не могу таких ответов.

– Хорошо, отвечу иначе. То, что я делал, вызывало во мне сильное разочарование. Меня заставляли угождать вкусам толпы. И чем больше заставляли, тем больше меня это мучило. Нарастало ощущение совершения предательства. Это чувство буквально изматывало меня. В какой-то момент я окончательно понял, что так жизнь не в состоянии.

– Неужто так было невмоготу?

– Когда это чувство тебя преследует постоянно, то рано или поздно над всем начинает преобладать одно желание: избавиться от него. А избавиться можно только одним способом – начать новую жизнь. И однажды я начал.

– И не жалко было положения, денег, что зарабатывали.

– Когда я стал завершать прежнюю жизнь, то мне иногда казалось, что я лечу в пропасть. Но прошло буквально неделю, и я уже ни о чем не жалел. В том числе и о деньгах.

– Не могу поверить, расстаться с бабой не проблема, уехать навсегда из страны, где родился, раз плюнуть. Но расстаться с возможностью зарабатывать хорошие деньги… – Шаповалов замолчал. – Такого представить не могу. Да лучше утопиться. Ничего так ненавижу, как бедность.

Шаронов пожал плечами.

– Не собираюсь вас ни в чем убеждать, я только отвечаю на ваши вопросы. Вы попросили мне рассказать, я рассказываю.

Шаповалов задумчиво посмотрел на Шаронова, затем слегка дотронулся до его плеча.

– Извините, может, вы и правы. Д а в общем не об этом хотел поговорить.

Теперь настал черед Шаронова внимательно взглянуть на своего собеседника.

– О чем же?

Шаповалов откинулся на спинку дивана.

– Не знаю.

– Извините, я вас не совсем понял.

– Знаю, что не поняли. Я и сам мало что понимаю. Только не уходите. Я сейчас попытаюсь что-нибудь сказать. Может быть, выпьем.

– Я почти не пью.

– Я знаю, но я прошу. Уважьте старика.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Шаронов.

Это обрадовало Шаповалова. Он резво встал, прошел к бару, налил две рюмочки коньяка.

– Выпьем за здоровье.

Шаронов снова удивленно посмотрел на него.

– Удивляет мой тост?

– Пожалуй.

– Я час назад чуть не умер.

– С вами было плохо?

– Когда бывает хорошо, не умирают, – усмехнулся Шаповалов.

– Но что случилось?

– Сердце.

– А врач?

– Причем тут врач, – резко оборвал Шаронова Шаповалов. – Вам ли не знать, сколько человеку отмерено, столько он и протянет. И никакой медицинский светила не поможет. Разве не так?

– В общем, так, – не очень уверенно согласился Шаронов. Он подумал о сыне.

– Хорошо, что мы хоть в чем-то отыскали согласие. Но я бы хотел все же понять… – Шаповалов замолчал, молчал и Шапронов. – Я бы хотел все же понять, во что вы верите? Вот я до последней минуты верил только в себя. И не верил ни в бога, ни в черта, ни в одно правительство. Я их всех воспринимал скорей как врагов. Они мне по-разному, но мешали делать то, чего я желал.

– Что же изменилось?

Шаповалов тяжело вздохнул.

– Самому интересно знать. Но что-то изменилось. Иначе бы вас не допытывал. Начинайте говорить. Терпеть не могу, когда резину тянут.

– Не буду, но все не так просто, есть вещи, которые не легко понять. Вернее, понять легко, но пользы от понимания чаще всего крайне мало.

– Что так? – удивился Шаповалов.

– Потому что это надо не только понять, но и принять.

– Хорошо, – не без раздражения пробормотал Шаповалов. – Я постараюсь. Только начинайте, черт возьми!

– Когда я ушел из мира, в котором жил, то оказался в полном вакууме. Мною владела сильная жажда, но я совершенно не представлял, чем ее утолить. Кидался в разные учения, которые случайно попадались мне. Но всякий раз возникло острое ощущение, что это все не то. Мною владело отчаяние, я не знал, что делать. От одного берега отплыл, а к другому не пристал. Я стал думать о самоубийстве, так как не видел света впереди туннеля.

– Раз вы живы, значит, увидели, – резко перебил Шаронова Шаповалов. – Меня не волнуют ваши поиски и переживания, меня интересует их конечный итог.

– Переходим к итогу. В тот самый момент, когда… Ах, да, извините, вам это не нужно. Я встретил человека. Учителя.

– Еще скажите: гуру, – насмешливо произнес Шаповалов. – Что было дальше?

– Я поверил в его учение и стал его адептом. Хотя это все же не совсем то слово, я многое в нем изменил, добавил. Это стало причиной наших разногласий.

– Они меня не интересуют. Давайте про учение.

– В формировании нашей реальности главную роль определяют: Материя, Намерение и Сознание. Современная наука открыла электромагнитную природу человека. Из квантовой физики известно, что основа электромагнитного поля – это свет. Фотоны света обеспечивают связь между частицами электромагнитного поля. Сами же элементарные частицы существуют вне времени и пространства. Их поведение описывают невидимую реальность – всемирную пространственную решетку, связывающее абсолютно все. Элементарные частицы разумны, умеют чувствовать. Наши пять физических чувств ограничивают наше представление о Вселенной и высших измерений, но они могут быть доступны нам, так как электромагнитное поле человека многомерно. Но для этого нужно расширять свое сознание. Один из необходимых механизмов – это намерение, которое связывает нас с гиперпространством. Наше намерение создает движение энергии, и ее направление через межпространственные порталы, а наше сознание пронизывает все слои Вселенной. Электромагнитное поле человека осуществляет связь между нашим физическим и тонкими телами, а также позволяет вносить изменения посредством резонансных настроек. Мы всегда искали источники исцеления, действующие на клеточную структуру ДНК, и сегодня у нас есть возможность с помощью электромагнитных методов вносить изменения в структуру своей ДНК и открыть путь к постижению природной мудрости. Подобно тому, как физическая анатомия состоит из многих систем – мышечной, скелетной, эндокринной, так и энергетическая анатомия, состоит из многих систем. Одной из них является система чакр, известная по древним духовным и метафизическим текстам. В энергетическую анатомию человека входят также ментальное, эфирное и эмоциональное тела, о чем пишут многие современные духовные мыслители. Объединить же энергетические структуры с различной геометрией в нашей магнитной природе способна специальная техника.

Шаповалов не спускал с рассказчика изумленных глаз.

– И это и есть ваше учение?

– Да, это ключ к новым возможностям, к новому восприятию мира. Вы и не представляете, как кардинально оно отличается от привычного. Я же говорил: одно дело понять, другое дело проникнуть в глубинный смысл услышанного. Первая моя реакция была точно такой, как сейчас ваша,

– Нет, это не то, что мне нужно, – энергично замотал головой, словно лошадь, Шаповалов, не слушая Шаронова. – Меня другое беспокоит. – Он поднял голову и посмотрел на него. – Что будет со мной после…

– После чего?

– После смерти! Разве не понятно! – закричал Шаповалов. – Куда я там попаду, если куда-нибудь попаду?

– Вот вы о чем.

– Что говорит ваша теория? Или ничего не говорит?

– Моя теория говорит о том, что рай или ад – понятие условные. Человек с обыденным сознанием живет в некой информационно-энергетической оболочке. Она чем-то напоминает зеркальную комнату. Вы получаете определенного уровня и содержанию сигналы, насыщаете их своим содержанием и отражаете. А они, пройдя некоторую трансформацию, снова направляются вам. И так без конца, этот поток абсолютно непрерывен. Не постигнув учения, личность не в состоянии вырваться из этой тюремной камеры.

– Вот оно как, – задумчиво протянул Шаповалов. – А вот эту часть, пожалуй, как вы говорите, я постигаю. Что-то подобное мне и самому казалось. Правда, я никогда не считал это чем-то ужасным. Наоборот, это позволяет человеку концентрироваться на своем деле. Разве не так?

– Вы в чем-то тут правы, но эта самая концентрация становится барьером для перехода на другой уровень. Ни на что другое подобный человек уже не способен. Вначале такая сосредоточенность на чем-то одном приносит результат, но зачем она же становится препятствием для дальнейшего движения вперед. А тот результат начинает тяготить. И чем дальше, тем сильней.

– Нет, вы меня никогда не поймете, – махнул рукой Шаповалов. – Давайте про рай и про ад.

– Рай и ад – не более чем наши представления. После кончины человек попадает в то поле, в каком он прожил земную жизнь.

– Получается, что ничего не меняется? – В голосе Шаповалова прозвучала надежда.

– И да и нет.

– Сначала давайте про «да».

– Перейдя туда, он не постигает ничего принципиального нового, его умственные и нравственные качества сохраняются в прежнем виде.

– Что же тогда «нет»?

– Человека мучит неудовлетворенность. То, чего он тут любил, или то, чего ему хотелось, но не получилось, требует воплощения при отсутствии возможностей. Это и ест тот ад, куда попадают люди. Это приносит безумные страдания.

– Что же тогда рай? И как туда взять билет?

– Если вы открываете в себе новые возможности, то они устраняют прежние желания. И тогда там вас ничего не беспокоит, вы наслаждаетесь состоянием блаженства. И вам не надо возвращаться на землю, вновь облачаться в плоть и кровь.

– Я ожидал худшего.

– Полагаю, вы не до конца прониклись перспективой того, что вас ждет.

– А если я пойду по вашему пути, все для меня будет иначе?

– Только пойти недостаточно, нужно еще дойти. А это долгий путь. Я по нему иду уже много лет, но еще очень далек от конечной станции.

– Полагаете, что не успею? – бросил Шаповалов на Шаронова острый взгляд. – Только честно.

– Полагаю.

– Н дойду, значит, не дойду. Я вас понял. Хотя и не постиг.

– Больше вопросов у вас нет?

– А черт его знает. Но задавать не хочется. Надоело говорить на эту тему.

60

– Вы помните, что в те годы творилось в стране. Все останавливалось или сразу рушилось, полки магазинов пустели, словно бы шла большая война, хотя не было и маленькой. Народ зверел прямо на глазах, люди гонялись по всему городу за самым обычным шмотьем. И чем хуже становилось, тем сильней я радовался. Я все больше проникался убеждением, что снова наступают мои времена. Этот режим себя исчерпывает, а, следовательно, уже совсем скоро он позовет для спасения новых людей, коль прежние сделать ничегошеньки не могут. А новые люди – это как раз такие, как я. Такова логика истории, а против нее не попрешь, даже если очень хочется.

Конечно, я не знал, как будут развиваться события, но на всякий случай предпринимал кое-какие меры. Удалось установить связи с местными чиновниками, от которых зависел мой бизнес. Но меня интересовал не столько он сам, так как я за него не боялся, а новые возможности, которые рано или поздно откроются.

Рассказчик замолчал, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Слушатели тоже молчали. Ромов внимательно рассматривал Шаповалова, поражаюсь тому, как стремительно ухудшается его внешний вид. Под глазами большие, явно не здорового происхождения, мешки, кожа лица серая, как плохая бумага, глаза потухшие. Да и в голосе нет былого напора и энергии, такое ощущение, что он звучит скорей по инерции. Что же такое с ним происходит?

Вид Шаповалова все больше его тревожил, так как подтверждал правоту Суздальцева. Сам-то хозяин яхты его нисколько не интересовал, но если с ним что-то нехорошее случится, прощай все обещанное. Вот пусть выплатит все до копеечки, а потом может и окочуриться.

Хотя с другой стороны, это был бы выход из безвыходного положения, вдруг метнулась мысль в противоположную сторону. Что ему делать со сценарием, ума не приложить. Если вскроется плагиат, а он непременно вскроется, ему, Ромову, не поздоровится. Большая вероятность, что его с позором отсюда вытурят. И так плохо и так не лучше.

Зазвучавший вновь голос Шаповалова оторвал Ромова от своих горестных размышлений.

– Меня давно теребила одна мысль: как бы сделать так, чтобы я особенно не надрывался, а надрывались бы другие, а я бы главным образом стриг купоны. И однажды решил приступить к действиям. Благодаря связям, сумел договориться об аренде земельного участка вокруг моей палатки. Благо в свое время я выбрал пустое место. В районе я наклеил объявления, что сдаю место для торговли. Не прошла и неделя, как у меня уже было несколько арендаторов. Тогда я стал клеить новые объявления: там-то открыт рынок, любые товары по дешевым ценам. Конечно, это была наглая ложь, цены были не такие уж дешевые. Но надо же привлекать покупателей. И они пошли, сначала совсем немного, затем все больше и больше. Вскоре я отдал в аренду и свою родимую палаточку. А сам занялся организацией торговли. Я понимал, чтобы мое предприятие процветало, нужно создавать каналы доставки. Причем, по низким ценам, это быстро привлечет целое море народу. Но требовался солидный оборотный капитал, нужны были связи на таможне.

Я собрал своих торговцев и поставил им, можно сказать, ультиматум: организуем нечто вроде компании, естественно, под моим чутким руководством, будем закупать товар за границей. Большая часть не согласилась, и я тут же разорвал с ними договоры аренды. Но об этом не слишком печалился; у меня было ощущение, что я избавляюсь от балласта. Треть пошла на мои условия; то были самые продвинутые и оборотистые. С ними я и создал нечто вроде кооператива, мы объединили часть наших капиталов. С этими деньгами я отправился в свой первый заграничный вояж. За несколько месяцев удалось найти места для закупок дешевых товаров и каналы поставок их в страну. Уже тогда таможенники за деньги были готовы сделать для вас все, что угодно. А когда в Москве и да и во всем огромном государстве царил один сплошной дефицит всего и вся, на моем небольшом рынке можно было купить почти все. И недорого. Правда, скоро стали появляться, как грибы после дождя, другие рынки. Но за тот период, что мы были в гордом одиночестве, успели словить хороший куш. К тому же завоевали неплохую репутацию. Мне пришла в голову простая мысль: наших людей, привыкших к хамскому обслуживанию, следует поразить прямо в сердце не просто вежливым обслуживанием, а настоящим сервисом. Я отыскал в городе человека, который знал, что это такое. Он стал учить продавцов на рынке. Видели ли бы вы, как они этому сопротивлялись, как будто он собирался заразить их страшной болезнью. Но когда буквально через месяц после начала этих уроков, у нас прибавилось посетителей примерно на треть, возникла очередь из желающих у него позаниматься.

Но как обычно долго дела идти хорошо не могут. Я давно вывел простую формулу: если все нормально, жди неприятностей, если все замечательно, жди беды. И она пришла в виде нескольких наглых и тупых парней. Вы уже догадались, что это были представители местной братвы. Они решили нас крышевать, а за это потребовали более чем солидный куш. Тогда это явление еще находилось в самом зародыше, это потом через пару лет вся страна разделились на два лагеря: те, кто крышуют, и те, кого крышуют.

Я уже имел дело с такой публикой. И немного знал, как с ней обращаться. Это меня и спасло. Я выторговал у них пару деньков. Но едва они ушли, тут же собрал торговцев, объяснил им ситуацию. И попросил: если они знают толковых, крепких ребят, которые за деньги готовы нас защищать, пусть немедленно посылают ко мне. Иначе нас будут грабить и грабить без конца. Лучше уж платить зарплату своим, чем дань чужим.

В нищей стране отыскать таких парней было не так уж сложно. И к моменту прихода братвы за данью, ее уже ждала целая команда бравых бойцов. Те никак не ожидали сопротивления и быстро вылетели с рынка. У некоторых из них кровища обильно капала на землю. Я понимал, что на этом дело не кончится, на этом оно только начинается. И приготовился к отражению атаки. И она последовала причем, привлечены были немалые силы. Но и я за эти дни укрепился, к тому же с помощью хороших подношений нейтрализовал милицию. Это развязало нам руки. Я решил дать им урок на долгий срок. Убитых не было, но кое-кто из братвы еще долго лечился. Больше эта героическая молодежь нас не трогала.

Но меня уже волновала другая тема, я вдруг ясно осознал, что наступает период больших дел и больших битв. Вот-вот начнется великий передел собственности. И вверх одержит в ней тот, кто будет лучше подготовлен. Это означает, что мне нужна команда из самых разных людей: от головорезов до юристов. Головорезы у меня уже есть; всех, кто доблестно проявил себя, я взял на работу, положив неплохой по тем временам оклад. Честно скажу, такие расходы были для меня весьма накладны, но как иначе удержать ценные кадры. Только так, а самому ужаться. И ждать, когда наступят времена, ради которых я и пошел на такие жертвы. Ждать пришлось не так уж и долго.

Шаповалов замолчал, по привычке сунул в рот сигарету, но тут же вынул ее.

– Хотел рассказать и об этом, но что-то малость притомился. Так что уж потерпите до следующего раза.

61

Филипп почти ворвался в каюту Марины. Вид у него был такой, словно бы он с кем-то только что подрался. Лицо раскраснелось, волосы всколочены, глаз горят, словно прожекторы. Девушка вскочила от беспокойства, ей пришло на ум, не было ли у него стычки с Суздальцевым.

– Ты ни с кем не подрался? – спросила она.

– Мне надоело слушать разглагольствования отца про свои бесконечные подвиги. Я устал от этого. Думаешь, он впервые все это рассказывает? Когда я был поменьше, он однажды попытался мне начать излагать эти мемуары. Но у меня уже тогда они вызывали отторжение. Хотя я не очень много понимал. А сейчас я вообще не могу все это слушать. Ничего так ненавижу, как бизнес. А его бизнес втройне.

– Но благодаря своему бизнесу, он заработал столько денег. Поверь, с возрастом это пройдет.

Филипп с каким-то странным выражением взглянул на Марину.

– Если однажды я почувствую, что это проходит, я пущу себе пулю в лоб. Или как-нибудь по-другому сведу счеты с жизнью. – Филипп огляделся по сторонам, словно бы проверяя, не слышат ли кто-нибудь их посторонний. Но в каюте они были одни. – Я давно об этом думаю, – тихо произнес он. – У меня есть идея; если мне не понравится, как складывается моя жизнь, я завершу ее по собственному желанию. Глупо ждать, когда это сделает за тебя природа. Я хочу сам все для себя решать.

– Ты с ума сошел, что ты говоришь! – Марина почувствовала, что испугалась по-настоящему, она нисколько не сомневалась, что он не шутит, а всерьез обдумывает эту идею.

– А что тут такого, – нарочито невозмутимо пожал плечам Филипп. – Много людей так поступают. У меня был друг, но не друг, а приятель. Он мне эту мысль и подал.

– И что с ним случилось? – с нарастающей тревогой спросила Марина.

– Он выбросился из окна.

– Насмерть?!

– Разумеется, это был седьмой этаж. У него был идея: с седьмого этажа на седьмое небо. Не правда ли, здорово?

– Лучше не бывает. Но ты же не собираешься…

– Как знать. Это может случиться внезапно. У приятеля это произошло из-за любви, от него ушла его девушка. Вот он и решил не жить без нее.

– Но у тебя же с этим делом все хорошо, – пристально посмотрела на него Марина.

Филипп вместо ответа вдруг стал смотреть в сторону. По его лицу Марина не могла ничего прочесть. А неизвестность только усиливала тревогу.

Марина мягко взяла его за руку. Он ее не отнял, и это обнадежило девушку, что все еще может завершиться благополучно. И для Филиппа. И для нее. Лучшего момента не найти, чтобы сделать то, что требует от нее его отец.

Марина вплотную подошла к юноше. Ее мозг работал, как часы. Когда-то ее соблазнил один парень, теперь настал ее черед соблазнять. Ее грудь касалась его груди, и она видела, что это самое легкое, начальное соприкосновение тел не оставило его безучастным. Дыхание Филиппа участилось, он снова покраснел. Только на этот раз его краснота явилась не результатом раздражения, а совсем иных чувств.

Она сделала еще шажок вперед. И теперь ее грудь уже уперлось всей своей приличной массой в его грудь. Еще ни разу этот маневр не оставлял ни одного мужчину равнодушным.

Она хотела поцеловать его в губы. Но не успела, внезапно Филипп резко отскочил от нее. При этом выражение его лица было таким странным, что Марина снова забеспокоилась. Черт знает, как общаться с этим отпрыском; когда все вроде бы на мази, он вдруг начинает вести себя непостижимо.

Может, он просто испугался, у совсем молоденьких юношей такое случается, их влечет к женщине, но они пугаются своей неопытности. И задача женщины растопить этот лед неопытности, помочь справиться с нерешительностью и застенчивостью.

Марина двинулась к Филиппу. И остановилась, пораженная выражением его лица. Таким его она еще не видела. Оно было искажено сильным страхом, словно бы она собиралась не заняться с ним любовью, а его убить.

– Ну что ты, милый, – пробормотала она, – я не причиню тебе ничего плохого. Я доставлю тебе огромное удовольствие. Хочешь?

Теперь выражение лица Филиппа сделалось каким-то загнанным. Он смотрел на нее с отчаянием обреченного. И Марина никак не могла определить, что же с ним такое творится и что она делает не так? В ее жизни было пару мужчин, у которых она была первой женщиной. Те тоже вели себя стеснительно, скованно, но при этом никакого страха, никакой паники не испытывали. Это нормально, когда люди занимаются этим впервые, то они в той или иной степени зажаты. Но секс тем и хорош, что дарует человеку освобождение. Но то, что происходило сейчас, никак не укладывалось в границах ее предыдущего опыта.

Так как на свой вопрос она не получили ни положительного, ни отрицательного ответа, Марина решила сделать еще одну попытку. Она попыталась снова приблизиться к юноше. И ей показалось, что это удалось, ее выступающую вперед грудь своим острием снова коснулась его груди. Но едва это случилось, как Филипп вдруг так резко ее оттолкнул, что Марина отлетела к противоположной стене, споткнулась о стул и с шумом упала на пол. Филипп же устремился к выходу. Еще через пару мгновений дверь захлопнулась.

Марина сидела на полу и смотрела на дверь, за которой только что скрылся ее гость. Ее охватило такое отчаяние, что на глазах даже показались слезы. Ей не удалось выполнить задание, а значит, она ничего не получит от Шаповалова. Но ведь она не виновата, она действовала абсолютно верно. Что же теперь делать?

62

Ольга Анатольевна нашла мужа на носу яхты. Он смотрел, как разрезает она волну, разделяя сплошное поле воде на две пенные дорожки. Несколько секунд она наблюдала за ним. К ней вдруг пришла испугавшая ее мысль: а не является ли ошибкой вся их так называемая жизнь, как иногда именовал ее Шаронов? Правильно ли они сделали, что встали на этот путь? Чем, в сущности, плохо обычное существование, если оно опирается на здоровое моральное основание, если в нем нет места лжи, лицемерию, предательству, стяжательству? Если оно одухотворено подлинным творчеством? А теперь они ушли от всего этого куда-то в даль. Но только есть ли у них уверенность в том, что им известно, где они сейчас находятся и куда направляются? Они много с ним говорили об истине. Но ей иногда кажется, что эти разговоры не приближают к ней. А может и отдаляют. Никто точно этого не знает. Они движутся по какой-то траектории, и это движение принимают за единственно верное направление. Но где хоть какая-то гарантия, что это именно так, а не иначе. Все это не более, чем их представление об этом, еще одна очередная иллюзия, которые столь обильно насылаются на человечество.

Ольга Анатольевна резко мотнула головой, как бы пытаясь выбросить эти мысли из головы. Удивительно, что они всплыли именно в тот момент, когда у нее большое горе. Как такое могло случиться, не понятно. Раньше ничего подобного с ней не случалась, она всегда была целостной натурой. Нет, то, о чем она размышляла минуту назад, все это пустое и ненужное, На самом деле, у нее нет сомнений в правильности сделанного ими выбора.

Ольга Анатольевна подошла к мужу. Тот обернулся к ней. И ей показалось, что он был недоволен тем, что его побеспокоили.

– Оля, посмотри как красиво, меня так завораживает это зрелище, – показал он на пенный след.

Но она даже не взглянула.

– Я только что получила письмо по электронной почте.

– От кого? – сразу же насторожился он.

– От лечащего врача сына. Он пишет, что негативный процесс ускорился. И нужно торопиться с операцией. Чем раньше ее сделают, тем больше шансов на положительный исход.

– Но у нас же нет нужной суммы.

– Скажи это болезни, пусть приостановит свое развитие до того момента, когда у нас появятся деньги.

– Что же ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты чаще вспоминал, что ты отец.

– Я этого никогда не забываю.

– Тогда докажи.

– Я должен это доказывать?

– К сожалению, да. Ты понимаешь, что если мы не будем ничего делать, мы можем потерять сына.

– Я все время думаю об этом.

– Что толку думать, если ничего при этом не меняется.

– Но я не знаю, где достать эти проклятые деньги.

Эту фразу она не собиралась произносить, ее даже не было у нее в голове, по крайней мере, ей так казалось. Но она сорвалась с ее губ, как срывается камень с края ущелья.

– Если бы не ушел со своей работы, продолжал бы писать сценарии, у нас была бы такая сумма.

Она увидела, как вздрогнул всем телом муж, а его лицо мгновенно побледнело.

– Видишь, чтобы заработать, я вернулся.

– И где деньги? – почти грубо спросила она.

– Ты никогда так со мной не разговаривала.

– У нас никогда не умирал сын.

– Мы делаем все, что в наших силах. Плывем на этом проклятом корабле.

– Сыну нужен конкретный результат, а не наши усилия.

– Но для всего нужно время. Я готов работать и день и ночь.

– А если у нас уже не осталось ни дня, ни ночи, то, как в таком случае поступать?

Шаронов молчал, на его лице отразилась мука. Но в Ольги Анатольевне впервые не шевельнулось сочувствие к супругу, мысленно она перенеслась к сыну, в санаторий. Она знала, что он там окружен максимальной заботой; чтобы это произошло, они отдали все деньги, которые у них имелись. И все же она должна в такой момент быть рядом с ним. Но не может; если она оставит мужа здесь одного, то у нее нет никакой уверенности, что он сделает все, что надо. Для него – эта работа сродни настоящей каторге. И она опасается, что он не сумеет себя переселить.

Ольга Анатольевна почувствовала, как сильно устала от этой двойственности, оттого, что ее душа вынуждена разрываться между двумя самыми близкими и дорогими ей мужчинами. Как долго у нее хватит сил выдерживать такое напряжение?

Прошло несколько минут, а муж продолжал молчать. Ее вдруг подхватил вихрь раздражения.

– Я так понимаю, Андрей, у тебя нет ответа на этот вопрос.

Шаронов посмотрел на жену и отвернулся.

– А у тебя он есть?

– Представь себе.

Шаронов снова посмотрел на жену, в его глазах засветилось удивление.

– И что же ты предлагаешь?

– Иди немедленно к Шаповалову, покажи ему, что ты уже написал. Скажи, что скоро закончишь всю работу. Объясни состояние сына. Хоть на колени бросайся перед ним, но умоли ему заплатить тебе авансом. Нам нужны деньги сейчас, а не тогда, когда…

– Я не смогу упасть перед ним на колени, – тихо произнес Шаронов.

– Если понадобится, сможешь. Вспомни, что на кону. Ты пойдешь?

– Да, – после едва уловимой паузы согласился Шаронов.

Ольга Анатольевна почувствовал небольшое облегчение. В глубине души она боялась, что муж может не то, что не упасть перед Шаповаловым на колени, но и вообще отказаться просить у него деньги. Она знала, что в своей жизни Андрей ни разу ни у кого не просил оплатить ему еще не сделанную работу.

– Тогда подготовь то, что надо для этой встречи, и иди, – сказала она.

Ольга Анатольевна смотрела вслед мужу. Он шел понурый, сгорбившийся, опустив вниз голову. И она снова поймала себя на том, что не испытывает к нему жалости. По большому счету она все также не понимала, что же с ней происходит.

63

Шаронов сидел за компьютером и тупо смотрел на светящийся монитор. Внутри была непривычная и какая-то бездонная пустота. Он был рад, что жены не было в каюте, ему сейчас более всего хотелось побыть одному. И даже не для того, чтобы попытаться осмыслить происходящее, а для того, чтобы преодолеть в себе отторжение от всего того, что тут происходит.

Чтобы помочь себе, Шаронов попытался вызвать на экран памяти лицо сына. Таким, каким он видел его при последней встрече, за несколько дней до отъезда сюда. Почему именно его мальчик был наказан этой тяжелой болезнью? Таким вопросом он задавался неоднократно. И всякий раз получал разные ответы. Но ни один из них не давал того понимания, которое бы принесло облегчения. Когда-то он твердо верил в то, что в мире царит благое начало, которое рано или поздно непременно одерживает вверх. И именно ради него, ради того, чтобы направлять людей на этот светлый путь, он порвал с прежней жизнью, вступил на новую, абсолютно неизвестную стезю. Но болезнь и даже смерть человека – разве проявление мировой благости? Сомнения и раньше бороздили его сознание, но он искал им объяснения в необходимости вечного и непрерывного обновления. Эта та жертва, которую приносит человечество на алтарь мирозданья. Ведь все в нем подвержено переменам, ничего не сохраняется неизменным, все течет и видоизменяется. Таков закон и люди подчиняются ему так же, как и все остальное во Вселенной. Но когда болезнь настигла сына, стала все чаще появляться у него мысль, а не слишком ли этот закон суров и непреклонен. И чем сильней развивался недуг, чем этот рефрен звучал все настойчивей.

А сейчас Шаронов поймал себя на том, что не знает ни о чем думать, ни что делать. Нужно искать выход из финансового и из духовного тупика. А ведь за ним стоят люди, которые поверили в него, пошли по его стопам. Которые видят в нем наставника, гуру. А какой он к черту гуру, одна видимость, еще недавно ему казалось, что он знает и понимает много. А сейчас – почти ничего.

Усилием воли Шаронов отбросил все эти размышления. Сейчас от них никакой пользы, только вред. Ему нужно спасать сына, а спасение зависит от Шаповалова. Точнее, от его денег. Как все несправедливо устроено в мире, одни не знают, куда девать деньги, а другие умирают из-за их отсутствия. И как же трудно в таком мировом порядке найти логику и смысл!

Шаронов распечатал то, что он успел написать. Надо было работать больше, даже несмотря на нежелание это делать. Но теперь ничего не изменишь. Положив листки в папку, он вышел из каюты.

Вид Шаповалова сразу же не понравился Шаронову. Ему показалось, что миллиардер пребывал в приличном подпитии. Он встретил сценариста таким мутным взглядом, что если бы не насущная необходимость переговорить с ним, Шаронов тут же ушел от него.

– У вас ко мне срочное дело? – негостеприимно буркнул Шаповалов.

– Георгий Артемьевич, я вижу, что пришел не во время, но совсем ненадолго. У меня, в самом деле, очень срочное дело.

– Излагайте, – даже не повернув в его сторону голову, произнес Шаповалов. Он смотрел через иллюминатор на волны, которые, разыгравшись, словно шаловливые кутята, покачивали корабль. – Боюсь, будет шторм, – словно бы сам с собой проговорил он. – Ну и черт с ним, это даже к лучшему.

Шаронов молчал, не зная, слушает ли его Шаповалов, или погружен в собственные мысли.

– Я вам сказал: говорите! – вдруг почти закричал Шаповалов. – Вы отнимаете у меня время. Не знаю, во сколько вы оцениваете собственное время, но каждая моя минута стоит тысячи долларов.

– О деньгах я и хотел с вами говорить.

– Так говорите, черт возьми!

– Наверное, вам известно, что у меня есть сын, который серьезно болен. По этой причине я и принял приглашение снова написать сценарий.

– Что-то слышал. И что из этого следует?

– Мы получили сообщение, что его состояние ухудшилось.

– Значит, плохо лечат врачи, – пожал плечами Шаповалов. – С ними это случается. Зато деньги тянуть хорошо умеют.

– Чтобы его вылечить, нужны средства, большие средства.

– Так заплатите.

– У нас нет таких денег.

Последняя реплика неожиданно пробудила интерес Шаповалов к разговору. Он поднял голову и почти в упор уставился на Шаронова.

– И почему же нет у вас таких денег? – язвительно поинтересовался он.

– Вам известна моя история, я прекратил заниматься прежней деятельностью ради пути.

– Вот значит как. Ради пути вы ушли с работы, где вам хорошо платили. Но теперь, когда вам вдруг понадобились деньги, то выясняется, что ваш путь ни черта негоден. Я правильно все сформулировал?

Шаронов все сильней ощущал, как растет напряжение внутри. Он не мог с ним соглашаться, но и боялся не соглашаться, это увеличивало вероятность получения отказа.

– Не совсем, – проклиная себя за неуверенность, возразил Шаронов. – Не всегда все можно оценивать в деньгах.

– Глупости! – фыркнул Шаповалов. – Эти слова всегда произносят те, у кого нет денег. Что им еще остается делать. Только убедить себя и других, что в мире существуют более важные ценности. Но только почему-то они не могут объяснить, почему на деньги приобретаются в том числе и эти более важные ценности.

– Не всегда.

– Что-то не припомню ни одного исключения из правила. А я много раз проверял его на практике. Что вы мне скажите на это?

– Это долгий разговор.

– Вы спешите?

– Нет.

Шаповалов подошел к бару и достал большую бутылку виски.

– Давайте с вами, Андрей Васильевич, выпьем, поговорим про деньги и про ваш путь.

– Извините, но я не пью.

– Совсем?

– Совсем.

– Напрасно. Даже благодетели в человеке должно быть в меру. – Шаповалов налил себе в бокал. – Не хотите выпить за здоровье вашего сына?

– Это ему не поможет.

– А что поможет?

– Вот об этом я и пришел поговорить. По контракту за сценарий вы должны заплатить мне определенную сумму.

Шаповалов вылил в себя виски.

– Не беспокойтесь, я всегда выполняю свои обязательства.

– Нисколько не сомневаюсь. Но деньги нам на лечение нужны прямо сейчас.

Шаповалов после принятие дозы виски взглянул на Шаронова еще более мутным взглядом.

– Повторяю, я всегда выполняю свои обязательства. Будет сценарий, будут деньги. Никаких изменений тут быть не должно.

– Но речь идет о жизни и смерти моего сына.

– А когда вы вступали на эту свою лыжню, вы думали, что может возникнуть такая ситуация.

– Не думал, – признался Шаронов.

– А если бы подумали, пошли?

– Не знаю.

– А я знаю. Человек всегда думает только о себе.

– Наверное, вы правы. Но мы с вами не договорили.

– О чем?

– О деньгах.

– Будет сценарий, будут деньги, ничего другого предложить не могу. Я не собираюсь платить за воздух.

– Но вы же знаете мои возможности.

– Все это было в прежней жизни. А сейчас мне нужно удостовериться…

– Но мой сын!

– Раньше надо было о нем думать. Можно идти куда угодно, хоть в монахи, хоть в пустынники, но прежде скопи капитал. А не скопил, работай, пока не скопишь. На данный момент могу предложить только бутылку виски.

– Спасибо, не надо.

– Между прочим, немалых денег стоит, коллекционный экземпляр.

– Боюсь, этого не хватит, чтобы вылечить сына, – хмуро ответил Шаронов.

Шаповалов широко развел руками.

– Все, чем могу. У нас с вами работа, а не благотворительность. Прошу не путать. Если нет больше тем для разговора, то я вас больше не задерживаю.

Шаронов, не прощаясь, направился к двери. Его остановил голос Шаповалова.

– А что у вас в папке?

– Начало сценария.

– Оставьте, я почитаю. Может, мне так понравится, что чего-нибудь и выдам.

Шаронов положил папку на стол и быстро вышел.

63

Марина металась по каюте. Неожиданное фиаско с Филиппом подкосило ее. Что дальше ей делать, как поступить? Она была уверена в успехе, его ей обещали глаза юноши. В тот момент она вдруг сама испытала сильное к нему влечение. Ей так захотелось его обнять, прижать к себе, почувствовать, как его губы вживаются в ее грудь. Она едва не начала срывать с себя одежду. Продлись эта сцена еще пару минут, так бы и поступила. И как бы она выглядела. Слава богу, что этого не случилось. Она давно, а скорей никогда не отличалась стеснительностью, но этого позора долго бы не забыла.

Марина вдруг задумалась над поразившим ее вопросом: а как она относится к Филиппу без учета полученного от его отца задания? Он заставил ее задуматься довольно надолго. Но приходящие в голову мысли доставляли мало радости. И что ей делать со всем этим, что в ней происходит? Она вообще теперь не представляет, как вести себя с Филиппом и как вообще будут складываться их отношения. Но главное, что делать с заданием? Отказаться?

Эта мысль, словно барабанная дробь, стучала в голове все настойчивей. О последствиях такого отказала лучше и не думать. Но она же не виновата, что все так складывается. Для нее и так все явилось полной неожиданностью.

Марина решила пойти к Филиппу и поговорить с ним. Но что она ему скажет? Нет, это не выход. Самое лучшее это уехать отсюда. Вернуться к прежнему существованию, снять конуренку в Москве, за гроши сниматься в эпизодах. И может, когда-то и повезет, например, Суздальцев предложит приличную роль. Хотя, если быть честной сама с собой, на это надежда слабая, такой, как она, он способен пообещать с три короба, лишь бы добиться своего. А он уже добился, так что может просто плюнуть на нее и больше не париться. Такие ситуации уже случались в ее жизни, все эти люди смотрели на нее, как на легкую добычу.

Ну и пусть смотрят, значит, такая ей уготована судьба. Марине вдруг стало так жалко себя, что из глаз выкатилось несколько крупных алмазов слезинок. Но какая бы не была у нее судьба, это ее судьба. А пытаться схватить ее за хвост, безнадежная задача. Она только напрасно теряет время и силы. Все, что происходит на этой яхте, не имеет к ней ровно никакого отношения. Она напрасно не уехала отсюда сразу, как ее выгнал Ромов. Понятно, потянул за собой соблазн сорвать куш. Да только где же он?

Марина удивлялась самой себе. Никогда еще у нее не было таких странных мыслей, как будто их воспроизводит не она, а какой-то совсем иной человек. А может так оно в каком-то смысле и есть. У нее возникло желание спросить об этом Шаронова; про такие вещи он должен многое знать. Но она отложила этот разговор на потом, ему сейчас не до нее. Да и кому-то до нее когда-либо было дело? Так уж сложилась ее жизнь, что она по большому счету всегда одна. Бывали периоды, когда ей начинало казаться, что ее одиночеству наступил конец. Но потом неизменно убеждалась, что это не более чем очередная иллюзия. Хотя с другой стороны эти иллюзии были самыми лучшими моментами. Но и расплачиваться за них приходилось тяжело. Тогда зачем она тут, надо как можно быстрей отсюда уехать. А еще лучше немедленно.

Марина подбежала к зеркалу, достала косметику и стала, как говорила она в таких случаях, превращаться в красивую женщину. Зачем она сейчас это делала, она сама не знала, в ней работала какая-то программа, заставляющая поступать ее определенным образом. Затем извлекла из гардероба самый обольстительный свой наряд. Долго смотрела на себя, словно бы привыкая к новому облику. А она сейчас необычайно привлекательна, отметила Марина.

Ей не хотелось, чтобы ее кто-либо видел. Так и случилось, был уже вечер и все спрятались по своим каютам. Она постучалась к Шаповалову. Она даже не подумала, что он уже мог спать.

Но Шаповалов не спал. Он отворил дверь, и долго смотрел на позднюю гостью. При этом у него было такое удивленное выражение лица, словно он никак не мог вспомнить, кто перед ним.

– Ты ко мне? – вдруг спросил он.

– К вам, Георгий Артемьевич.

– А зачем?

– Мне надо с вами поговорить.

– Хочешь денег?

– Наоборот.

– Наоборот, – изумился Шаповалов. – Разве такое бывает. Но коли так, входи. Интересно будет послушать.

Марина вошла в каюту. И сразу же заметила на столе на половину опорожненную бутылку. Как она сразу не почувствовала, что он пьян. Иначе бы ушла. А теперь уже поздно.

– Садись, – показал Шаповалов ей на кресло. Марина села, он же пристально стал разглядывать молодую женщину. – Да ты красавица, – констатировал он. Его глаза вдруг засветились такой откровенной похотью, что Марине тут же снова захотелось убежать. Но она не решилась.

Шаповалов устроился у ее ног. Его глаза были на уровне ее голых коленей. Невольно она поправила короткую юбку. Надо было одеть брюки, подумала она.

– Не молчи, говори. Сгораю от нетерпения узнать, почему тебе не нужны деньги.

– Это не совсем так, – робко произнесла Марина. Она проклинала себя, что пришла сюда, если уж было и делать это, то днем.

– А как?

– Я бы хотела получить деньги, но я не могу выполнить ваше задание.

Шаповалов уставился на нее мутными глазами.

– С чего это вдруг, дорогуша? Ты и не можешь. Не верю.

Обращение «дорогуша» не понравилось Марине, но она решила не обращать на это внимания. Мало ли что можно услышать от далеко не трезвого мужчины.

– Я не могу соблазнить вашего сына.

– А пробовала?

– Да.

– И что? – Шаповалов даже не скрывал своего любопытства.

– У меня не получилось.

– Чтобы у такой красотке, да не получилось. Ни за что не поверю. А ну давай во всех деталях.

Это предложение не понравилось Марине.

– Зачем это вам?

– Если говорю, значит, рассказывай, – сердито цыкнул на нее Шаповалов.

– Я не хочу в деталях.

– А как хочешь?

– Как я уже сказала, я пыталась соблазнить Филиппа, все делала, как надо. Но ничего не вышло.

– Ты мне надоела, лепечешь одно и то же. – Он посмотрел на нее, затем взял бутылку, налил из нее в рюмку и преподнес Марине. – Пей.

– Не хочу, – замотала она головой.

– Пей, говорю! – закричал Шаповалов.

Марина невольно вздрогнула, взяла из его рук рюмку и покорно выпила.

– Теперь рассказывай.

– Я хочу уехать отсюда, – быстро сказала Марина.

– Куда?

– Домой.

– Но у тебя же нет дома.

– Не важно, сниму квартиру, буду сниматься.

– В массовках?

Марина кивнула головой.

– И это все на что ты способна?

– Не знаю, но я так решила.

– А мне плевать, как ты решила, – вдруг злобно прошипел Шаповалов. – Будет так, как решил я. Уедешь, когда я скажу.

– Я свободный человек!

Шаповалов неожиданно едко рассмеялся.

– Свободный человек тот, кто имеет деньги. А тот, у кого их нет, пожизненный раб. Раб тех, у кого они есть. – Он взял ее за подбородок и повернул лицо к себе. – Ты мой раб, запомни это. По крайней мере, до тех пор, пока у меня есть деньги. – Шаповалов вылил остатки виски в свою рюмку и осушил ее. – Ты будешь делать то, что я тебе говорю. Мне нужно, чтобы ты сделала из него мужчину. И ты сделаешь. Мало ли какая у него была в тот раз блажь, против такой красатули он не устоит. Уж поверь мне, детка, я мужчин знаю. Одни твои грудки чего стоят, вона как торчат.

Внезапно Шаповалов схватил Марину за грудь и стал тискать ее, а его губы хищно впились в ее рот.

Марина почувствовала полную растерянность, она не знала, как поступить. Насыщенное перегаром дыхание Шаповалова вызывало отвращение почти до тошноты.

Шаповалов же явно не собирался останавливаться на достигнутом, и энергично зашарил уже под юбкой.

Дальнейшие действия Марины происходили сами собой, без ее участия, точнее без участия ее сознания. Она резко оттолкнула Шаповалова, он налетел на стул и упал лицом вниз. Но ей было не до него, она даже не нагнулась, чтобы убедиться, нуждается ли он в помощи, а устремилась к двери.

Она вылетела из каюты и едва не сбила с ног Аллу. Та в последний момент успела отпрянуть, и Марина, словно метеор, промчалась мимо нее.

Алла проводила ее взглядом, а затем поспешно вошла в каюту.

64

Шаповалов лежал на полу лицом вниз. Алла бросилась к нему, подняла голову. По щекам была размазана кровь. Так этому сатиру и надо, удовлетворенно подумала она. С каким бы удовольствием она ему врезала по его мерзкой физиономии.

– С тобой все в порядке? – театрально взволнованно воскликнула она.

Шаповалов разлепил глаза.

– Где эта сучка?

– Убеждала. Она ничего тебе не повредила, Жора?

– Не знаю. – Он попытался сесть. – Вроде нет. А ты что тут делаешь?

– Я пришла к тебе и вижу, что ты лежишь.

– Не помню, чтобы тебя звал.

– Я беспокоюсь о твоем здоровье.

– Не неси чушь, плевать тебе на мое здоровье. Чего сидишь, помоги встать!

Алла, мобилизовав свои силы, обхватила Шаповалова руками и помогла ему сесть, а точнее упасть на диван.

– Я позову врача, – сказала она.

– Не надо врача! Ничего страшного, расквасил нос. В моей жизни мне его квасили десятки раз.

Алла села рядом с ним, достала платок и стала вытирать его лицо.

– Какая мерзавка, мне она с самого начала не приглянулась, – прокомментировала Алла. – Будет для всех лучше, если ты вышвырнешь ее отсюда. Я тебе не хотела говорить, она и к Филиппу клеится.

– Не твое дело, – пробурчал Шаповалов. – Без твоих советов решу, что с ней делать. Нравится тебе или нет, она останется на яхте столько времени, сколько мне это нужно. А будешь зудеть, вместо нее улетишь далеко далеко.

Такой прямо угрозы от Шаповалова она еще не слышала. Где-то внутри нее полыхнул факел ненависти к Марине.

– Как скажешь, тебе видней, – внешне покорно произнесла она.

Шаповалов посмотрел на нее и вдруг сморщился.

– А она ничуть не хуже тебя, – вдруг произнес он. – Груди у нее даже лучше, я проверял. Дура, вместо артисточки, ей надо было податься в модели. Многим бы утерла нос. Может, даже тебе.

– Тебе лучше знать.

– Да уж кое-что в таких делах кумекаю. Сколько дней будет все это заживать?

Алла внимательно стала рассматривать его лицо.

– Да, уж два дня не меньше, – оценил она.

– Черт! Этого только не хватало. Хотя с другой стороны, какая разница, с какой рожей тут находиться. Не Букингемский дворец. Иди, я спать буду.

– Может, мне остаться. Я тихо посижу.

– Сказал, иди. Ты на роль няни никак не годишься. Ни один режиссер тебя бы в ней не снял. У тебя в жизни другое предназначение, – усмехнулся он. – И не входи ко мне, пока я тебя не позвал.

Алла направилась к двери. Перед тем, как выйти, бросила взгляд на Шаповалова, который лежал на диване с закрытыми глазами. Его пораненное лицо выглядело крайне непривлекательно. Кулаки бывшей модели невольно сжались.

65

Шаповалов пригласил собраться в кают-компании непривычно рано. Ромов с большим трудом продирался сквозь плотную пелену сна, так как лег после обильных возлияний в полном одиночестве поздно в надежде, что сможет спать до полудня. Он ощущал холодную ненависть к виновнику своего ранено пробуждения. Ему до ужаса надоели его россказни, а их придется выслушивать еще долго. Как и плыть неизвестно куда на этой посудине. А так хочется сойти на берег, почувствовать под подошвами твердую землю. К тому же он начинает звереть без бабы; Марина ушла, а то, что было с Аллой, не в счет. Это и сексом при всем желании назвать нельзя, что-то странное и непонятное. Как, впрочем, и все, что тут творится.

Ромов несколько секунд смотрел на свое опухшее лицо, такого отвращения к своей персоне он давно ни испытывал. Хотя были моменты, когда он не нравился самому себе, но ничего похожего на то, что он чувствует сейчас. А если убить этого Шаповалова, вдруг забрела в голову безумная мысль. Но что он в таком случае получит? Ничего. Нет, придется терпеть.

Все уже собрались, причем, с одинаково хмурыми лицами. Ромов почему-то взглянул на Шаронова и невольно поразился; тот сидел с таким мрачным выражением, словно на него обрушилась вся мировая скорбь.

Но и виновник раннего сбора выглядел не лучше. Ромов изумился тому, как может быстро постареть человек, буквально за несколько дней пройти путь от бодрого и здорового к старому и больному.

Именно таким смотрелся Шаповалов. Он сильно обрюзг, цвет лица был серым, а под глазами еще сильнее отвисли мешки. К тому же по каким-то неуловимым признаком Ромов почувствовал, что миллиардер, несмотря на ранний час, изрядно пьян. По крайней мере, жесты у него были чересчур резкими, как у человека, который плохо контролирует свое тело.

– Извините, что созвал вас так рано, – хриплым голосом произнес Шаповалов. – Но нам надо быстрей все завершать. Время дорого. Поэтому прошу сценаристов ускорить свою работу. Не исключено, что скоро тут появится режиссер, я веду переговоры с рядом кандидатов.

– Георгий Артемьевич, но вы ничего не говорили мне об этом, – подал встревоженный голос Суздальцев. – У меня есть несколько кандидатур, я хотел обсудить их с вами.

– Обсудим, – даже не повернув головы в сторону продюсера, пообещал Шаповалов. – А сейчас извольте меня слушать, – требовательно произнес он. – Довольно быстро я превратился в крутого бизнесмена местного масштаба. Ко мне регулярно заезжало даже районное начальство. Понятно, что я делал им богатые подарки. Однажды я шел мимо какой-то кафешки, на дверях которой красовалась надпись: продается недорого. Сам не зная, для чего, я зашел внутрь. Это был самый настоящий хлев, там ошивалась всякая бездомная и другая шпана. Кроме водки и пива тут ничего не пили, закусывали же протухшими продуктами. Чтобы понять, что это именно так, достаточно было хоть раз потянуть носом. Ко мне пришла идея приспособить этот гадюшник для собственных нужд. Например, кормить тут всяких важных шишек, а заодно обделывать с ними дела. Эти парни – это я уже понял – просто обожают любую дармовщину.

Кафе я купил действительно дешево, выбросил на помойку все, что там было, и приобрел самое лучшее из мебели и оборудования, сделал ремонт. И вскоре пригласил туда очередного визитера. За вкусным и для него само собой разумеется, бесплатным обедом я обо всем с ним договорился.

Я не собирался превращать кафе в доходный бизнес. Но неожиданно оно получило популярность, и деньги полились в мой карман. Но я понимал, что это все мелочь, хотя и она греет душу. Я искал что-то серьезное, что позволит сделать настоящий рывок. Меня постоянно одолевало ощущение, что вот-вот откроется новое и широкое окно возможностей. И нужно не пропустить момент. Вот только что это за окно и где оно откроется я, не мог определить.

Однажды меня попросил встретиться один местный чиновник. Мы с ним неплохо ладили. Обходились мне это недешево, зато благосклонность властей была обеспечена. Само собой разумеется, что мы встретились в моем кафе. И по его виду я сразу понял, что у него важный разговор. Так оно и вышло. Тогда только что вышел закон, разрешающий создание коммерческих банков. Этот чинуша мне предложил его создать. Я был поражен предложением, ни о чем подобном я не думал. Я сказал ему, что понятие не имею, как устроен банк и как вести в нем дела. Уж лучше бордель, тут я кое в чем разбираюсь.

Но мой собеседник успокоил меня, нужных людей они мне дадут. Но у меня и денег совсем немного, возразил я. Деньги не проблема, я их получу столько, сколько нужно. И даже больше. Есть люди, заинтересованные в том, чтобы вложить их в мой банк. Только теперь я допер, в чем тут дело. Чинуши, набрав взятки, решили пристроить свои капиталы. А так как сами открывать банк право не имели, то захотели воспользоваться мной. А почему, собственно, нет, прикинул я, получу солидные деньги. А уж что с ними делать, как-нибудь решу. Научусь и банковскому делу; бизнес он везде бизнес. Так я и стал банкиром.

В банковском деле я ничего не понимал, но вскоре я его стал чувствовать изнутри. В основе своем оно совсем не сложное, это такой же бизнес, как и любой другой. Только товар специфический, даешь деньги и получаешь деньги. В общем, кругом одни деньги. А с ними я всегда дружил.

Мои учредители дали мне человечка, формально моего заместителя, а на самом деле для того, чтобы вершить все дела. Пока я присматривался к новому бизнесу, я в его работу не вмешивался. Но я поставил перед собой цель: в рекордно короткие сроки овладеть профессией банкира. Даже чего я никогда не любил – за книжки сел. И до этого и после я в основном учился у жизни, да верил в свою интуицию. Втайне от всех нашел одного опытного банковского специалиста и стал брать у него уроки. И через какое-то время почувствовал, что вполне могу взять в свои руки бразды правления. До этого момента мой заместитель чувствовал себя хозяином в банке, он даже не советовался со мной по поводу принимаемых решений. Я был свадебным генералом. Но однажды я пришел в банк, сел в своем кабинете и вызвал его. Предварительно я подготовил ряд решений, делал это тщательно и долго. И потребовал от него их выполнение.

Тот наотрез отказался, но этого мне только было и надо. Приказ об его увольнении я тоже заранее подготовил. И тут же обнародовал. Для него это был такой удар, что мне показалось, что он едва не лишился чувств. И сразу он помчался к своим покровителям. А те тут же вызвали меня так сказать на ковер.

Но не тут-то было. Эти ребята еще не знали, что я в тот день, подобно одному решительному парню, перешел Рубикон, я стал другим человек, я стал банкиром. А банкир, господа, это звучит гордо, так, кажется, сказал ваш коллега. А они подкатились ко мне, как прежней пешке, хотя я был уже королем. Поведи они себя иначе, и я бы поступил с ними иначе. Но они сами во всем виноваты.

Мы встретились в моем кафе, впервые эти ребята пришли в полном составе, то ли трое, то ли четверо. И потребовали от меня вернуть ситуацию назад. Я им спокойненько объяснил, что отныне парадом командовать стану я. А беспокоиться им нечего, их деньги я не только сохраню, но и приумножу. Я действительно так собирался поступить. Когда они поняли, что я непреклонен, решили воздействовать на меня силой. В кафе ворвалось несколько парней, но я был готов к такому развитию событий. А потому пришел со своей охраной.

Драка получилась знатная, с обеих сторон по несколько человек угодили в больницу. Но я вышвырнул этих чинуш из кафе. И одновременно из бизнеса. А на правах победителя присвоил их деньги. Они сами по своей глупости их профукали. Я считаю, что поступил совершенно правильно. К тому же эти все капиталы были нажиты ими нечестно, взятки да откаты.

Мой банк был далеко не самый крупный, но и не самый маленький. В общем, прочный середнячок. Ко мне стали приходить известные и влиятельные люди: директора заводов, ученые, политики, популярные артисты. Понятно, что вопрос у всех был один: не дадите ли денег? Какие-то только проекты не предлагалась; научная фантастика да и только. Разумеется, я им всем вежливо отказывал. Но было и кое-что толковое, обычно я такие идеи записывал. И некоторые из них в том или ином виде реализовал.

Но сейчас хочу сказать не о том. Я вдруг почувствовал сильное желание приподнять свой статус, сколько можно быть всего лишь обычным мелким бизнесменом. Теперь у меня другое положение. Пора вливаться в тесные ряды элиты, потеснить этих ребят плечом, чтобы встать рядом с ними в одну шеренгу.

Легко сказать, трудно сделать. Никто меня в эту самую элиту пускать не хотел. В этом я потом убеждался ни раз; там всегда мало места. И любого пришельца принимают негостеприимно. Чтобы туда попасть, требовался нестандартный ход. Осенило меня случайно. В газете я прочитал, что местные власти по причине нехватки средств решили прекратить финансировать довольно известный театр. Вопрос стоит об его закрытии. А если мне его купить?

Тогда театры еще не продавались, но с помощью знакомых, некоторой суммы денег мне удалось пробить нужное решение. Разумеется, в качестве эксперимента и исключения.

Честно говоря, театральным искусством я никогда не интересовался; если и был в театре, то не больше чем два-три раза. У меня были более важные на земле для меня дела. Но тут я решил блеснуть. Мною задумывалась громкая пиар-акция, и я не должен был промахнуться. Несколько недель я, как рядовой зритель, никем не узнанный ходил на спектакли, читал рецензии, заочно знакомился с актерами. И кое в чем поднаторел. И когда предстал перед труппой, то могу с гордостью сказать, что произвел на них вполне благоприятное впечатление. Эти артисты и артисточки со страхом ждали моего появления, как вершителя их судеб. Они ожидали увидеть невежественного мужлана. А увидели… Перед встречей я несколько раз беседовал с известным театральным критиком. Само собой не бесплатно, но деньги не пропали зря, он меня поднакачал. И когда я выдал все, что он мне поведал во время наших уроков, у этой публики глаза на лоб повылазили. Видели бы вы их лица. Они и не подозревали, что весь этот текст мне был нужен для одного раза. И через несколько дней я уже почти ничего не мог вспомнить.

Я объявил о важных решениях: театр сохраняем, артистам прибавляем зарплату, репетируем несколько новых пьес, выезжаем на гастроли по стране. А потом махнем и за границу. В общем, я расписал такие радужные перспективы, что к концу встречи меня все готовы были целовать в любые места, которые я бы предложил им на выбор. Разумеется, я не собирался все это выполнять, никаких денег на это бы не хватило, В лучшем случае по минимуму. Мне нужен был пиар. Я же не случайно пригласил кучу журналистов. И получил сполна, что хотел. На следующий день все газеты, радиостанции, телеканалы буквально захлебывались от восторга. Я и сам не ожидал такого эффекта, меня дружно провозгласили новым Савой… Черт забыл, кто подскажет?

– Мамонтовым, – подсказал Суздальцев.

– Кажется, что-то вроде этого. В общем, я стал знаменитым на всю страну, в течение нескольких недель дал с десяток интервью, обо мне было опубликовано масса всего. В основном всякого вздора. Но меня это мало беспокоило, было важно то, что мое имя постоянно упоминалось. Через полгода я театр продал, без выгоды, но свои затраты окупил. После этого он вскоре закрылся, покупателей интересовало не искусство, а помещение. Артисты оказались на улице. Мне передавали, как они меня костерили. И я их хорошо понимал: всегда обидно, когда обманывают доверие. Меня это не шибко расстраивало, со всех сторон это была удачная операция. Отныне мой статус стал иным, я вошел совсем в другой круг людей.

Правда, в связи с разгоном театра стали обо мне говорить всякое, но меня это уже не сильно волновало. Дело-то было сделано, а победителя даже если и судят, то совсем не так, как побежденного. К тому же мне было не до наветов, мне предстояли напряженные дни.

66

У Аллы уже не оставалось сомнений, что эта сучка метит на ее место. А вот она явно просчиталась, принимая ее за дурочку. На самом же деле это хитрая бестия, знает, как привлечь к себе мужчину, как сильней разжечь в нем желание. Не легла сразу под этого старого хрыча, решила показать характер. Все тонко рассчитала, Шаповалов непременно заведется. Он не смирится с тем, что получил отказ. И чем он решительней, тем большую цену он будет готов за нее заплатить. За то время, что они вместе, она неплохо его изучила. И практически не сомневается, что так оно и будет. Это же означает одно, ее, Аллу, вышвырнут отсюда без всякой жалости. Шаповалов это чувство не знакомо, у него все подчинено исключительно удовлетворению собственных прихотей.

Что-то она должна предпринять, чтобы избавиться от соперницы. Причем, срочно. Дорога каждая минута. Эти двое могут поладить в любой момент. И тогда она будет лишней на корабле. Но что, что же делать?

Сначала Алла металась по каюте, но вскоре ей стало в ней тесно, и она вышла на палубу. День был жаркий, обычно в такую погоду она наслаждалась горячим солнцем, которое так красиво окрашивало ее кожу в коричневый цвет, купалась в бассейне. Но сейчас ей было не до подобных приятных процедур. Нужно было немедленно найти решение, а оно не находилось.

Внезапно Алла налетела на Ромова. С тех пор, как у них было что-то отдаленно напоминающий секс, они не общались друг с другом. Но, увидев сценариста, ее, словно молния, ударила мысль.

– Женя, – почти пропела она, – так рада тебя видеть.

Ромов с недоверием уставился на нее. Большого удовольствия оттого, что лицезрит Аллу, он не испытывал. У него до сих пор не прошла на нее обида.

– С чего это вдруг? – буркнул он.

– Ты на меня обижен? – сделала она круглыми от притворного удивления глаза. Алла прекрасно понимала его чувства. Но разве она могла тогда предвидеть, что он может ей понадобиться еще раз. Правда, для других целей.

– Какая разница.

– Извини, если обидела. – Алла поцеловала Ромова в щеку. – Я знаю, иногда я веду себя не правильно. И потом переживаю от этого.

– Неужели? – не стал скрывать недоверия Ромов.

– Я бы хотела с тобою поговорить.

– О чем?

– Это конфиденциально. Пойдем к тебе в каюту. Очень прошу. – Алла обворожительно улыбнулась улыбкой, которой ее обучали в модельном агентстве. Она знала, что это грозное оружие, еще ни один мужчина против него не мог устоять. А уж этот слизняк и подавно.

Алла не ошиблась в своих расчетах, что-то изменилось в лице Ромова.

– Ну, хорошо, пойдем.

На этот раз Алла вложила в секс все свое профессиональное умение и шарм куртизанки. Ромов стонал от страсти и восторга, она тоже стонала, но с ее стороны это было только игрой. Она не испытывали ни то что оргазма, даже небольшого удовольствия. И не потому, что Ромов являлся плохим любовником, как раз по этой части он был мастак, мог дать немало очков вперед многим мужчинам, которых Алла знала. Просто ей было сейчас не до того, ее занимали совсем другие мысли и чувства.

Они расслабленно лежали, приходя в себя после бурной концовки. Ромов уже совсем другими глазами смотрел на Аллу, это был взгляд восторженного мужчины, только что пережившего самые восхитительные минуты в жизни. Алла же мысленно хвалила себя за хорошо проделанную предварительную работу. Но теперь предстоит сделать не только самое сложное, но и самое опасное. Черт знает этого сценариста, как он воспримет ее предложение.

Она повернулась к нему так, чтобы он мог бы видеть все ее прекрасное тело. Это должно было стать постоянным и дополнительным аргументом.

– Тебе понравилось, милый? – проворковала Алла.

– Не то слово, ты лучшая любовница. А у меня их было немало.

– Даже лучше Марины?

Ромов сморщился, словно проглотил что-то кислое.

– Она тебе в подметки не годится.

– Будто бы. А мне кажется, она даже очень ничего. Это в тебе говорит обида.

Ромов с некоторым подозрением посмотрел на Аллу.

– Тебе-то что до этого.

– Ты же ее ненавидишь. Разве я не права.

– Даже если и так, кому какая разница. Или у тебя на нее тоже зуб?

– Не было бы, не начинала разговор.

Ромов приподнялся и навис над Аллой.

– К чему ты клонишь?

Алла поняла, что настал самый ответственный момент.

– На нее глаз положил Шаповалов.

– На нее, – не поверил Ромов. – Чушь собачья.

– Совсем не чушь. Он пытался ею овладеть. Я сама была свидетелем.

– Что, при тебе?

– А что тут странного, этого сатиру на все наплевать. Он считает, что раз у него деньги, ему все позволено. Хотя ты прав, на этот раз это было не при мне. Она вылетела из его каюты, едва не сбив меня с ног. А когда я вошла к нему, то увидела его лежащим на полу. Она его оттолкнула.

– Значит, ничего не было.

– Не было, так будет. Или ты полагаешь, что она устоит против его миллиарда. А я его знаю, если он что-то втешил себе в голову, то непременно добьется. Он не терпит поражения. Вот увидишь, не сегодня, так завтра он ее получит.

– Ты боишься, что в этом случае он даст тебе отставку?

– Наконец допер.

– Но я-то чем могу тебе помочь?

– Устрани ее – и я заплачу тебе миллион долларов. – Никакого миллиона у Аллы и в помине не было, в ее кошельке было всего сто долларов. Остальные деньги были у нее на карточке, но она принадлежала Шаповалову. Она могла тратить с нее деньги в магазине, но не могла снять с нее ничего, так как не знала пина. Ей даже было неизвестно, сколько денег на этом счету. Но сейчас ее это не слишком беспокоило; когда придет минута расплата, она как-нибудь выкрутится.

– Каким образом устранить? – отпрянул от нее Ромов.

– А каким хочешь.

– Ты что мне предлагаешь…

– А почему бы и нет. Или ты хочешь, чтобы она стала бы новой его фавориткой, купалась бы в роскоши, а мы бы нищенствовали.

– Но у тебя же миллион долларов.

– Они у меня, пока он меня не выгнал. А как выгонит, так сразу же обнулит мой счет. Дело надо сделать, пока этого не случилось. Иначе мы останемся без денег.

– И как я, по-твоему, это должен сделать?

– Ты же сценарист, придумай.

– Нет, ты сошла с ума. Ты же предлагаешь мне совершить… – Ромов не решился выговорить последнее слово.

– За миллион долларов, дорогой.

– Хоть за пять миллионов, – мрачно произнес он. – Я больше не хочу иметь с тобой никаких контактов.

– Значит, отказываешься. – Алла вскочила с постели и несколько раз прошлась обнаженной по каюте. – Только учти, другого случая разбогатеть тебе не представится.

– Это еще почему?

– А ты не знаешь, сценарист, – насмешливо скривила губы Алла.

– Если спрашиваю, значит, нет.

– А пора бы знать. Такие, как ты, предназначены жить в нищете.

– Это почему?

– Если до сих пор не понял, значит, дурак. Ты слишком посредственен, так посредственен, что от тебя даже ушла эта самка Марина. И ты зря надеешься, что тут что-то заработаешь. Я знаю Шаповалова, таким, как ты, он никогда ничего не заплатит.

– Кому же он заплатит?

– Шаронову заплатит. Он таких уважает. А ты для него пустое место. Я даю тебе шанс за несколько минут работы. Так что подумай своими телячьими мозгами.

Алла стала быстро одеваться. На Ромова она больше не смотрела. Он же, наоборот, не спускал с нее глаз, словно ожидая, что она что-то еще скажет или сделает.

Но она больше не промолвила ни слова. Толкнула дверь каюты и вышла.

67

По курсу яхты возник остров. Такое уже случалось и раньше, но всякий раз она проплывала мимо земли. Однако на этот раз судно направилось прямиков в порт. И причалило к пирсу.

Все столпились на палубе в ожидании дальнейших событий. Бесконечное плавание в разной степени, но утомило всех. И все жаждали сойти на берег, на котором приютился красивый город, известный своими историческими местами и достопримечательностями. Но команды пока никакой не поступало, никто не знал, как долго они тут пробудут. Это состояние неопределенности постепенно порождало всеобщее раздражение. Тем более минуты шли за минутой, яхта продолжала стоять у причала. Но трап пока так и не был подан. Все опасались одного, что они в любой момент снова отчалят от берега.

Зато пока они стояли на палубе, на берегу стал собираться местный люд. Все с нескрываемым интересом рассматривали огромный белоснежный корабль. На фоне других судов он выделялся, подобно слону среди прочей живности.

Внезапно появился Шаповалов. Без всякого выражения он оглядел собравшихся на палубе пассажиров своей яхты.

– Мы простоим на этом прекрасном острове, как минимум, до вечера, – объявил он. – Можете отправляться гулять. Каждому из вас на расходы я дарю небольшую сумму. У каждого она своя. Но на день хватит всем. Счастливой вам прогулки.

Яхта опустела за считанные минуты. Народ гурьбой спустился по трапу. И, не сговариваясь, почти тут же все разбрелись. Все друг друга изрядно надоели, а потому каждый желал провести этот день отдельно от других.

Впрочем, не все отделились друг от друга. Ромов, сам точно не зная зачем, последовал за Мариной. Он шел на почтенном расстоянии от нее, так как не хотел, чтобы она заметила за собой слежку. Но и старался не терять из вида. Он так сильно был поглощен этим занятием, что даже не сразу поинтересовался содержимым врученного Шаповаловым конверта. Он открыл его и скривился; там всего было двести долларов. Не разгуляешься. Вот бы узнать, сколько получили другие? Марина?

Марина же не спеша гуляла по улицам города. Древнее рыбацкое поселение разрослось в довольно крупный центр, застроенный сохранившимися со Средних Веков домами. Они были все ухоженными, при этом каждый был неповторим. Этой картиной внезапно воскресшей истории можно было любоваться до бесконечности.

Что Марина и делала. Она то и дело щелкала фотоаппаратом, сохраняя в нем очередной живописный вид. У Ромова тоже был фотоаппарат, но он ни разу им не воспользовался; в данный момент ни сам город, ни его съемки его нисколько не интересовали. Его мысли были поглощены другим; с тех пор, как Алла сделала ему свое невероятное предложение, ни о чем другом он думать не мог.

Марина вошла в большой магазин и стала разглядывать товары. Что-то ей понравилось, и она решила сделать покупку. Молодая женщина достала конверт, который ей вручил Шаповалов. И Ромов успел заметить, что пачка ее купюр на порядок толще, чем у него.

Он ощутил прилив самой черной зависти и ненависти к ней. За что это ей такая честь? Только за то, что переспала с этим противным стариком. Каким иным еще способом она могла заработать столько деньжищ.

Ромов уже не меньше двух часов таскался за Мариной. Он и сам не понимал до конца, зачем так это делает. Плюнул бы на все, посидел где-нибудь в тени. А то расхаживай по этому пеклу словно грешник по сковородке. Но как будто бы какая-то сила держала его на поводке. Он никак не мог оторваться от бывшей любовнице.

Марина же к его ярости вела себя как настоящая туристка. Он и понятие не имел об этом ее увлечении. Она разглядывала чуть не каждый дом, без конца доставала фотоаппарат. И шла дальше к новому объекту, которых тут, как песчинок на пляже, было просто не счесть, Если так и дальше будет продолжаться, то он, в конце концов, не выдержит этого туристического марафона.

Дорога внезапно пошла круто вверх. Но это не остановило дотошную туристку. Марина отважно направилась по ней. Ромов посмотрел вдаль и увидел на вершине небольшой горы старинную крепость. Вот значит, куда ее несет, с ненавистью отметил он.

Дождавшись, когда Марина поднимется достаточно высоко, он последовал за ней. Подниматься по наклонной плоскости было тяжело. А он и без того устал. А потому отставал от нее все больше.

Марина маячила где-то впереди, выше была видна крепость, еще выше висело ослепительное, раскаленное до бела солнце. Ромов уже плелся, ничего не соображая. В голове не было ни одной мысли. Ужасно хотелось пить, но он пожалел денег на воду. И теперь его язык напоминал бесплодную треснувшую почву во время засухи.

Ромов поднял голову и обнаружил, что потерял Марину из вида. Зато крепость заметно приблизилась. Собрав последние силы, он поспешил наверх в надежде, что можно купить воды. А Марине в тот момент он не думал.

Но никакой воды в крепости не было и в помине. Там вообще ничего не было. Она представляла собой пустую площадку, по контору которой сохранились старинные стены.

Ромов подошел к краю площадки и заглянул в отверстие кладки; сразу же за стеной начинался крутой обрыв, внизу шумело море, из которого, словно зубы, торчали камни и скалы.

Внезапно Ромов услышал за спиной чьи-то шаги. Он резко обернулся и увидел Аллу. Ее появление вызвало сильное удивление: она-то что тут делает?

Любовница Шаповалова не заметила сценариста, так как смотрела совсем в другую сторону. Ромов тоже посмотрел в том же направлении. В метрах двести от него стояла Марина, она залезла на самую верхнюю точку крепости. Там располагалась что-то вроде смотровой площадки, за ней – сразу же обрыв.

Марина стояла спиной к ним и упоенно снимала. Алла быстро шла по направлению к ней, но при этом двигалась как-то странно. Ромов к своему изумлению обнаружил, что она зачем-то сняла туфли. И вдруг его мозг пронзила догадка – простая и естественная: Алла не хочет, чтобы Марина услышала ее шаги. Она замыслила с ней тут расправиться.

Он решил, что не станет вмешиваться в трагическую сцену, которая может вот-вот разыграться. Он будет лишь молчаливым и немым свидетелем. Алла уже приблизилась к Марине, а та все также снимала открывающийся с этой точки изумительный вид.

Взглянув на лицо Аллы, у Ромова окончательно отпали сомнения по поводу ее намерений. Ну и пусть, это далеко не самый худший вариант. Только после того, как все случится, надо отсюда незаметно исчезнуть, его не должен видеть ни один человек. И, судя по всему, у него будет на это время.

Алла почти вплотную подошла к Марине, та же по-прежнему не замечала ее. Оставалось всего несколько мгновений… Достаточно одного сильного толчка, и она полетит вниз прямо на ощетинившиеся острые камни.

Внезапно что-то попала под голые ноги Аллы, та невольно вскрикнула. Марина стремительно обернулась. Любовница Шаповалов устремилась на нее, но столкнуть Марину с небольшого пятачка земли вниз, ей не удалось. Ее враг ловко сумел уклониться от удара в грудь, и отбежать от края.

Между женщинами завязалась борьба. Силы были примерно равны, но Марина была немного проворней. Она сумела оттолкнуть от себя своего врага, и помчалась вниз, по тропинке, ведущей прочь из крепости. Алла же упала своим прекрасным лицом на острые камни. Когда она встала, то Ромов увидел несколько кровавых ссадин на нем.

И только сейчас Алла заметила, что эту сцену наблюдал третий человек. Ромов, поняв, что обнаружен, направился к ней.

Алла достала из сумочки зеркало и с ужасом смотрела на себя.

– Ты видишь, что со мной сделала эта сука! – закричала она.

Ромов хотел заметить, что перед этим Алла хотела ее убить, но промолчал. Чего говорить, когда и так все ясно.

68

Шаповалов несколько часов безвылазно совещался со своим вице-президентом. Тот прилетел на остров на одномоторном легком самолете. И долго не мог отойти после этого опасного путешествия. И едва они закончили разговор, сразу же улетел на том же аэроплане на материк.

Шаповалов сидел понурый в лучшем номере лучшей гостинице на острове. Впервые к нему пришла мысль о том, что на этот раз ему не удастся выкарабкаться. Слишком много он понаделал ошибок. Теперь он видит их отчетливо, вот только мало что можно исправить. Если вкладываешь все свое состояние в сверхрисковые бумаги и активы, то и ждать можно всего, что угодно. А все потому, что ему жутко захотелось заработать в кратчайший срок еще один миллиард. И переместиться в списке богатейших людей планеты на более престижное, чем последнее место. А чем, собственно, плохо ему было и на последнем. Очень даже хорошая позиция. Сидел бы на ней и кайфовал. Нет, захотелось со свиным рылом в калашний ряд. Еще бы, он же считал себя умудренным жизнью бизнесменом, чуть ли не застрахованным от любых ошибок. А все оказалось с точностью до наоборот. Замечательный финал фильма, только совсем не такой, какой он предполагал. Зато получается круг, с чего начал, тем и кончил. В этом есть своя закономерность. Только есть одно громадное отличие, тогда он был молод, полон сил, здоров, как бык. А сейчас пожилой и больной. И на новый рывок энергии уже нет. Сколько раз он начинал с нуля, но наступает момент, когда хочется только продолжать успешно начатое. Или уже все бросить.

Шаповалову вдруг нестерпимо захотелось выбраться из этого номера. Сколько он их перевидал, от грязных, набитых насекомыми, с плохо много раз стираным бельем, до самых роскошных почти с футбольное поле. Не наступило ли у него пресыщение?

Шаповалов вышел из отеля, пошел по городу. Он давно ходил с охраной, но на этот раз она по его приказу осталась на яхте. И сейчас он испытывал странное чувство. Он уже много лет не передвигался по улице, как самый обычный прохожий. Обычно он смотрел на них из окошка лимузина и испытывал гордость, что отделен от этих людей незримой, но такой прочной стеной. Он по одну от нее сторону, они – по другую.

Эта обыденная людская клейкая серая масса, из которой он однажды выдернул себя, как он еще недавно надеялся, навсегда, пребывала все в том же состоянии. И всем, кто в ней находится, лишь остается смотреть на его торжественный выезд. Иногда он совершал его без всякой цели. Точнее, цель была, еще раз ощутить это различие. И ради него никаких усилий и жертв не жалко.

Но сейчас он шагал как самый обычный человек из толпы. Никто его не узнавал на этом острове, кто-то его толкнул и даже не извинился. Шаповалов было возмутился, но тут же успокоился. Он должен быстро привыкнуть к новой своей роли. Совсем не исключено, что скоро он будет совершать подобные прогулки регулярно. Не он первый, не он последний. Вот только этот аргумент может ли смягчить его падение?

Внезапно он увидел Филиппа, он шел вместе с супругами Шароновыми. Эта кампанию ему не понравилась, тем более сын о чем-то активно разговаривал с бывшим сценаристом. Причем, они так были увлечены беседой, что не обращали внимания на красоты города.

Чему хорошему может научить его Шаронов, угрюмо подумал Шаповалов. Мальчику предстоит не простая жизнь, может быть, даже придется начинать с нуля. А для этого требуются совсем иные навыки, чем те, которые способен ему привить этот предводитель непонятной секты. У него возникло сильное желание разлучить Филиппа со своими спутниками, но он переломил себя. На реакцию этого семейства ему плевать, но сыну это вмешательство не понравится. Придется воздержаться.

Шаповалов двинулся вслед за кампанией. Он думал о том, что они бы сильно удивились, если бы обнаружили, что он один, без охраны, следует за ними. С каждой минутой Филипп становился все оживленней, он уже не просто разговаривал, а размахивал руками. Шаповалов увидел, как всю троица остановилась и стала смеяться. Затем они прошествовали дальше.

Шаповалов еще ни разу не видел таким своего сына. Обычно он застенчивый, иногда даже угрюмый, не слишком разговорчивы, скрытный. Именно такой образ прочно засел в его сознании. А теперь выясняется, что он совсем другой – общительный, веселый. Даже странно, что он сошелся именно с этой парой, чем они могли его привлечь? У них совсем разные интересы. Или ему это только так кажется?

Шароновы и Филипп зашли в кафе и сел за столик у окна. Шаповалов нашел укромное место на другой стороне улицы и стал наблюдать за ними. Им принесли кофе. По их лицам он чувствовал, что разговор приобрел серьезный характер. Филипп сделался вдруг хмурым, он что-то стал быстро, и как показалось Шаповалову, резко говорить. Ольга Анатольевна взяла его за руку и, судя по жесту, попыталась успокоить. Но Филипп не успокаивался, а наоборот, становился с каждой секундой еще боле взвинченным.

Что его так могло завести? подумал Шаповалов. И вдруг его осенило, ну, конечно, как он сразу не догадался, разговор зашел за столиком в кафе о нем. И разговор не самый приятный. Что еще способно вызвать у Филиппа подобную реакцию?

Ему захотелось ворваться в кафе и нарушить эту идиллию. Не этим людям говорить о нем. Но он сдержал себя. Такой поступок вызовет у Филиппа негативное к нему отношение. А у них и так взаимопонимание практически на нуле. Придется терпеть. Но Шароновым за то, что они настраивают сына против отца это так не пройдет. Даже если напрямую они ничего не говорят негативного о нем, само содержание их речей направлено против него, против того, чем занимался всю жизнь. Если бы не сценарий, выставил парочку немедленно с яхты.

Шаповалов решил, что больше не станет следить за ними. К тому же не может он тут стоять целый час. А они пока не собираются покидать кафе. К тому же самое важное он уже увидел. И это его совсем не порадовало. А ведь жизнь у сына будет не такой облачной, как он предполагал еще совсем недавно. А он об этом пока ничего не знает. А когда узнает, как будет реагировать? Уже в скором времени он вынужден будет ему рассказать обо всем.

69

Шаповалов был в ярости. Он только что прочел начало сценария Шаронова, сверил с началом сценария Ромова. Два варианта совпали почти до запятой. Кто-то из них двоих занимается плагиатом. И он почти не сомневается, кто именно.

Суздальцев слушал разъяренного Шаповалова и тоже наливался гневом. Этот Ромов настоящий дебил, на что он рассчитывал, когда подсовывал текст Шаронова. Но и он, Суздальцев, последний дурак раз поверил Ромову, что это он сотворил. Знал же, что тот на такое не способен, всю жизнь писал посредственные сценарии, а тут неожиданно выдал такое. Как так можно было проколоться. А теперь гадай, чем кончится вся эта отвратительная история?

– Я вас спрашиваю, Дмитрий Борисович, как такое могло получиться? Я вас бесплатно катаю на одной из лучших в мире яхт, кормлю до отвала, паю. Для чего? Чтобы вы меня элементарно обманывали? Я никогда и никого не прощаю, если со мной играют в нечестные игры. Вам понятно?

– Не могу понять, как это произошло, – синими от волнения губами проговорил продюсер. – Я этого негодяя своими руками удавлю, – сжал он кулаки. Им действительно владело такое желание.

Шаповалов недоверчиво посмотрел на него.

– Хотите сказать, что вы тут ни причем?

– Своей матерью клянусь, я ничего об это мне знал.

– А ваша мать жива?

– Жива и вполне бодрая.

– И сколько ей?

– Семьдесят два, – сообщил Суздальцев слегка удивленный этим неожиданным интересом.

– Живет отдельно от вас?

– У нее своя квартира. Я помогаю ей, каждый месяц даю денег.

Шаповалов молчал.

– Пусть они оба придут, – вдруг сказал он. – Сходите за ними.

Первым пришел Ромов. Суздальцев, приглашая его к Шаповалову, не стал ему ничего говорить. Пусть уж хозяин выскажет ему все, что тот о нем думает. А он, Суздальцев, посмотрит, как будут развиваться события. Пока же они развиваются далеко не по самому лучшему сценарию.

Шаповалов посмотрел на вошедшего молодого сценариста, ничего не сказал, только показал рукой на стул. Тот сел и с опаской посмотрел на миллиардера. Никто не произнес ни слова в течение нескольких минут, пока не появился Шаронов.

Шаповалов мгновенно ожил. Он положил перед собой две тоненькие папочки со сценариями.

– Вот, какая любопытнейшая ситуация, господа. Видите две папки. В них сценарии. Одни написал наш молодой, подающий большие надежды сценарист. А другой – известный и маститый автор, правда, давно расставшийся со своим ремеслом. И надо же случиться такому чуду, что оба варианта совпали тютельку в тютельку. А ведь вы их, насколько я знаю, писали по отдельности. Как такое могло произойти с точки зрения космоса, Андрей Васильевич? У вас есть версия?

Шаронов резко встал.

– Могу я посмотреть на сценарии?

– Сделайте одолжение.

Пару минут Шаронов внимательно читал, затем положил оба текста на стол.

– Что скажите? – поинтересовался Шаповалов.

Шаронов пожал плечами.

– Есть хорошее начало сценария. Надо работать дальше.

– Но ведь этот молодой человек каким-то образом украл его у вас.

– Меня не беспокоит проблема авторства. Я давно перешагнул этот рубеж. Я хочу написать как можно скорей сценарий и получить деньги. А кто будет номинальным автором текста, меня не волнует. В силу этого у меня претензий к коллеге нет.

– А у меня есть, – произнес Шаповалов. Он резко повернулся к Ромову. – Мне глубоко наплевать, что вы своровали сценарий. Все, в конечном счете, воруют друг у друга. И если ваш напарник не имеет к вам претензий, это его личное дело. Считайте, что с ним вам повезло. А вот со мной не очень. Я не столь гуманный человек, не прощаю, когда меня обманывают. Так что о наших прежних договоренностей можете благополучно забыть. Я решу, как с вами поступить. А сейчас катитесь к черту, у меня нет желания смотреть на вашу физиономию.

Ромов встал. Он был очень бледным. Ни на кого не глядя, вышел из каюты.

Шаповалов перевел взгляд на Шаронова.

– Вы, в самом деле, простили его?

– Я же уже сказал. Это не тот вопрос, который меня хоть как-то волнует.

– А если бы он весь ваш сценарий выдал за свой, получил бы признание, славу, деньги. Неужели и тогда вам было бы наплевать. Никогда не поверю. И он не поверит, – ткнул пальцем Шаповалов в сторону Суздальцева.

– Когда-то для меня это все имело большое значение. В молодости я был очень амбициозен. Хотел всего того, что вы перечислили: славы, денег, творческого успеха. Но потом во мне произошел перелом. Для меня все это потеряло всякое значение. Я проникся осознанием ничтожности всего этого. Так что не вижу темы для дальнейшего разговора. Если это все, то я с вашего разрешения вас покину.

Шаповалов кивнул головой.

– Разумеется.

Шаповалов и Суздальцев остались одни. Несколько мгновений они молчали.

– Хотите выгнать Ромова? – спросил Суздальцев.

– А кто будет писать сценарий. Не начинать же все сначала, он уже слышал большую часть моих воспоминаний. Выгонять его не буду, но гонорар ему заплачу самый минимальный. Такой, какой он получает на студии. Скажите ему об этом. Нам надо спешить. А то вместо дела занимаемся черт знает чем.

70

Суздальцев ворвался в каюту Ромова и, не говоря ни слова, заехал ему кулаком в ухо. Удар был столь сильным, что отбросил сценариста на несколько метров. Хотя ему было больно, он не сделал даже слабой попытки ответить тем же. Вместо этого вдруг сел на пол и уставился глазами перед собой.

– Идиот! Понимаешь, что ты все испортил! – заорал продюсер. – Такой куш сорвался. Такого дурня, как ты, к таким делам и на сто километров нельзя подпускать.

– Он меня выгнал?

Суздальцев несколько мгновений молчал. Будь его воля, вот он бы выгнал к чертовой матери этого придурка непременно.

– Нет, он разрешил тебе продолжать проект. Вот только твой гонорар сокращается аж в пять раза. Можешь посчитать, что получишь. А ведь мог заработать хорошие бабки, жить и не тужить. И меня подставил. Запомни, вернемся домой, на меня не рассчитывай. Я тебя ни в одни свой проект не возьму. Выкручивайся, как хочешь, раз дурак.

Внезапно Ромов резко встал.

– Может, я и дурак, а сам-то кто.

– Это как понимать, – изумился Суздальцев.

– Как будто тебе неизвестно, что я сроду такие тексты не писал.

– Бывает же у людей взлет вдохновения, – пробормотал продюсер.

– Не до такой же степени, – усмехнулся Ромов. – Как видишь, не я один виноват.

Суздальцев в ярости схватил его за ворот тенниски.

– Запомни, дружище, хотя твой гонорарчик и ужался, все равно половину отдашь мне за то, что я тебя сюда притащил. Ну а кто из нас глупей, жизнь покажет. Посмотрим, куда ты сумеешь пристроить свои говеные сценарии. Я сделаю все, чтобы этого не случилось. О моих возможностях на сей счет тебе известно не понаслышке.

Суздальцев толкнул Ромова на кровать, а сам вышел из каюты.

71

– В тот период я в первый раз женился, на приме моего театра. Если быть честным я взял ее почти силой, эта женщина сводила меня с ума. При одном только взгляде на нее я загорался как свеча. Она же не обращала на меня никакого внимания, по крайней мере, как на мужчину. Скорей даже выказывала презрение к моей неотесанности. Это вызывало во мне бешенство, которое я тщательно скрывал. Наоборот, стал следить за собой, одевался только в самую престижную фирму, старался выглядеть настоящим денди. Но ничего не помогало, по большему счету я был для нее пустым местом.

Я дал себе слово, что она станет моею. Здесь речь шла уже не только и даже не столько о чувствах, сколько о престиже в собственных глазах. Я должен был ее добиться, это входило в мою стратегию победы.

Времена были тяжелые, в том числе и для артистов. По городу бродили толпы этой братии в поисках работы. Этим я и решил воспользоваться. Однажды я вызвал несколько ведущих актеров, включая и мою потенциальную пассию. И объявил: число зрителей постоянно сокращается, это означает, что театр публике не нравится. Следовательно, надо менять репертуар и состав труппы. Нужны другие артисты. На самом деле, сокращение зрителей было вызвано другой причиной, у людей не было денег на билеты, что я отлично сознавал. Но я выполнял задуманный план.

Что тут поднялось, все тут же смекнули, чем им это всем грозит. Потерять работу легко, а где найти другую. Я видел по ее взгляду, что она впервые смотрит на меня иначе, уже не как на пустое место. И когда после совещания я пригласил ее в кафе, чтобы поговорить о будущем, она согласилась.

В кафе я решил ошеломить ее бурным натиском. Так прямо и заявил: если она хочет остаться в театре, быть в нем на первых ролях, то должна пойти на мои условия. А мои условия жесткие: она соглашается стать моей женой.

Мое предложение ошеломило ее, она предполагала, что речь пойдет об обычной любовной связи; пару раз переспит со мной ради великой цели – спасения искусства, получит от меня обещанный комплект благ – и мы благополучно разойдемся. Но у меня в голове прочно засела мысль: только жена. Это сразу же поднимало мой статус.

Актриса с возмущением отказалась, к тому же у нее был муж, которому она обещала пожаловаться. Но про мужа я знал все, тоже артист, только в другом театре, на вторых позициях, получает гроши. Я встал и сказал, чтобы она искала новую работу, на что даю ей две недели.

Хотя у меня не было особых дел в театре, но я специально приходил туда, когда и она там была. Это мне сообщал один человек, которому я платил за услуги. Мы постоянно сталкивались, я показывал на часы – и расходились. Но прежде, чем это происходило, она успевала бросить на меня презрительный взгляд. Однажды она все же попыталась со мной поговорить. Я не возражал. Она стала доказывать, что мое предложение бессмысленно, что она меня не только не любит, но и презирает, что у нас нет ничего общего, ну и всякое другое в том же духе. Я ответил, что знаю все это без нее, но для меня это не имеет значения. И повторил предложение. Точнее, угрозу. И напомнил, что до дня x осталось всего трое суток.

Мне было жутко любопытно, как она поступит. На самом деле, если бы она мне отказала, я бы никуда ее вместе с коллегами не выбросил. В конце концов, я не зверь. Но хотелось знать, чем кончится эта затея. Кроме того, я, в самом деле, хотел сделать ее своей женой. Жизнь с такой женщиной мне представлялось что-то вроде сказки.

Я приехал в театр, в лучшем своем костюме – настоящий жених. Сел в своем кабинете и стал ждать. Почему-то я был уверен, что она вот-вот придет. И ведь пришла. Хотя я не был ни актером, ни драматургом, но тоже разыграл свой маленький спектакль. Едва она появилась, я взял со стола листок бумаги, на котором было что-то напечатано, и спросил: подписывать ли приказ об их увольнении. Она едва не грохнулась на пол, но устояла. Снова попыталась меня переубедить. Но я сделал вид, что не слушаю, положил бумагу перед собой, демонстративно медленно достал из кармана ручку. Затем поставил на листке свою подпись. После чего поднял на женщину глаза, в которых была грусть, и произнес заранее заготовленный короткий текст. В нем я выражал сожаление по поводу того, что мы не достигли согласия, и желал ей удачи на другом месте. Потом она мне говорила, что я сыграл эту сцену столь убедительно, что я нее не возникло и тени подозрения, что все это не более, чем игра. Актриса вдруг так побледнела, что мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Я не шевельнулся. А она не упала, потому что это была тоже игра. И когда она убедилась, что на меня ее уловки не действует, тут же успокоилась. И совершенно спокойным тоном сказал, что согласна на все мои условия.

Мы прожили, кажется, три года. Самое поразительное, не так уж и плохо, а временами хорошо. Я был не ее тип мужчины, но при этом нравился ей. Или точнее, я был ей интересен. К тому же наше материальное благосостояние возрастало, и у нее не было причины жаловаться на него. Мы разошлись спокойно и мирно, исчерпав наш брак, как колодец с водой. Но я много почерпнул от совместной с ней жизни, до какой-то степени стал другим человеком. Не говоря уж о том, что приобрел большие знакомства в сфере искусства. К чему так стремился. Самое интересное то, что она вернулась к своему мужу, как будто бы вышла на некоторое время из дома и снова возвратилась домой.

72

Марина слушала очередную главу из жизни Шаповалова, а в голове вертелась, словно бесконечная карусель, только одна мысль: говорить ли ему о происшествии в древней крепости? И если она даже скажет, поверит ли он ей?

Марина посматривала на Аллу; та сидела очень прямо на стуле с невозмутимым видом, словно королева на троне. Да она и напоминала королевскую особу, это точенное, удивительно красивое лицо, абсолютно прямая спина, словно луч сквозь занавеску проходящий сквозь человека взгляд. Кто может представить, что она способна на такие поступки? Ей, Марине, до нее ой как далеко. И при этом Алла ненавидит ее до такой степени, что готова убить, так как с некоторых пор видит в ней реальную соперницу в борьбе за вакансию любовницы Шаповалова. Как эту надменную девицу убедить, что она не собирается ей становиться? Иначе она может повторить свою попытку, которая может оказаться более успешной.

Марина уже в какой раз подумала, с каким бы удовольствие улетела бы отсюда. И не надо обещанных денег, ролей и квартиры, все это может ей обойтись чересчур дорого. К тому же с Филиппом у нее ничего не получается путного, в последний момент он всегда увиливает. И она не знает, как это изменить.

Вместе со всеми она вышла из каюты, так ничего и не решив. Мимо нее совершенно спокойно прошествовала Алла, не только не взглянув на нее, но, даже не повернув в ее сторону головы. И от этого Марине стало только страшней. Если эта женщина так хорошо владеет собой, то, что она еще может придумать, чтобы избавиться от соперницы? Ей срочно нужен кто-то, кто может стать ее защитником.

Марина быстро прошла в свою каюту и заперла дверь на все засовы и замки. Затем закрыла крышкой иллюминатор. На всякий случай, хуже не будет, решила она.

Чтобы успокоиться, Марина выпила виски и закурила. Кто же ее способен защитить от Аллы? Ромов? На него рассчитывать не приходится, он смертельно обижен на нее за уход, К тому же он трус, боится и Шаповалова и Суздальцева. Да и Аллу скорей всего – тоже. Суздальцев? Он против Шаповалова, а значит и Аллы ни за что не пойдет. А то, что он спал с ней, для него значения не имеет, подумаешь, какая важность. Просто удовлетворил разовую похоть. Ради нее он не станет ничем рисковать. Вот Шаронов мог бы ей помочь, но она не может его просить. У него такие проблемы с сыном. А тут еще она. Получается, она совсем беззащитна.

Чтобы как-то справиться с нахлынувшими чувствами, Марина в очередной раз решила хлебнуть виски. Но выпить не успела, так как в дверь постучали. От испуга она так вздрогнула, что пролила часть напитка на брюки. А если это по ее душу. Никогда ей еще не было так страшно. У нее всегда было живое воображение. И сейчас она необычайно ярко представила картину собственного убийства. Нет, она ни за что не откроет.

Стук повторился. И сколько раз он звучал, столько раз она вздрагивала. Марина смотрела на дверь, как загипнотизированная, не зная, что предпринять. В голове не было ни одной мысли. Внезапно к ней пришла одна идея: она отворит сейчас иллюминатор и бросится в море. Плавает она неплохо, продержится на воде несколько часов. А там ее кто-нибудь подберет. Ни одна же яхта Шаповалова бороздит просторы мирового океана.

Марина поставила бокал с виски и двинулась к иллюминатору. И поняла, что не протиснется в отверстие. Что же в таком случае делать, как спастись?

Вновь в дверь постучали. Марина обернулась. «Хотите меня убить, не получится. Я буду сопротивляться до самого последнего момента».

– Марина, что с тобой, открой дверь, – услышала голос Филиппа.

Марина почувствовала огромное облегчение и бросилась отворять дверь.

– Почему так долго не открывала? – спросил юноша, подозрительно смотря на Марину.

– Я спала, – брякнула она первое, что пришло в голову.

Филипп взглянул на идеально заправленную стюардом постель, на которой не было ни одной складочки. Затем перевел взгляд на открытый иллюминатор.

– Ты странно выглядишь. Какая-то взъерошенная.

– Не обращай внимания, все в порядке. Я сейчас приведу себя в нормальный вид. А ты посиди.

Марина скрылась в ванной комнате. Подошла к зеркалу. Филипп прав, вид ужасный. Вернее, ужасны глаза, они до краев наполнены страхом. Даже странно, что он этого не разглядел.

Марина вдруг поняла, что не знает, как изгнать из глаз страх. Он еще долго из них не уйдет. По крайней мере, до тех пор, пока она не покинет этот проклятый корабль.

Она вдруг встрепенулась: а зачем пришел Филипп? Может, и он что-то против нее замышляет? Марина постаралась отбросить эту мысль подальше от себя. Причесала волосы, чиркнула помадой по губам. Все равно выглядит не важно, но все же немного лучше.

Филипп встретил ее нетерпеливым взглядом. Только сейчас она заметила, что он выглядит как-то взбудоражено: волосы плохо причесаны, ни лице, словно слайд-шоу, то появляется, то возникает непонятная улыбка. У него-то что могло случиться, подумала она?

Марина постаралась переключить свое внимание с себя на юношу. Она села рядом с ним и взяла за руку.

– А с тобой все в порядке?

– Я должен с тобой поговорить. Это очень важно.

– Ты знаешь, я всегда готова тебя выслушать.

– Это не то, о чем ты думаешь.

– Ничего я не думаю, даже не представляю, о чем пойдет речь.

– Правда? – недоверчиво взглянул Филипп на нее.

– Ты мне не веришь? – разыграла обиду Марину.

Филипп опустил голову.

– Я об этом ни с кем еще не говорил.

– Я рада, если буду первой.

Юноша кивнул.

– Ты должна это знать.

– Если скажешь, буду знать.

– Понимаешь, мне кажется, что я не такой, как все.

– Что ты имеешь в виду?

– Юношам моего возраста нравятся девушки. Да?

– Без всякого сомнения.

– А меня всегда тянуло к юношам. А к девушкам – нет.

Марина аж приподнялась с места, затем снова быстро села.

– Тебе нравятся мужчины? – решила уточнить она.

– В том-то и дело. Ты мне очень нравишься, но не так, как нравятся девушки юношам.

Вот это сюрприз, охнула внутри Марина. Такого поворота событий она совершенно не ожидала. Все, что угодно, только не это. И что она должна делать, что говорить?

– Я понимаю, – не уверенно произнесла она. – Такое случается. И не так-то уж и редко. У меня были такие знакомые. Ребята, как ребята.

– Мне так обидно, что я тебя не хочу. Ты такая красивая и хорошая.

– Ничего страшного, люди с такой ориентацией нормально живут. Так что не беспокойся. А твой отец знает?

– Я скрывал это от него, он терпеть не может такие вещи. Они его выводят из себя

– Но однажды придется ему открыться.

– Нет, я хочу, чтобы это осталось моей тайной от него.

– Но ее будет трудно сохранить, рано или поздно у тебя появится возлюбленная, то есть, я хотела сказать возлюбленный.

Филипп опустил голову.

– Если он узнает, то лишит меня наследства.

– Ты уверен?

Филипп кивнул головой.

– Однажды мы говорили на эту тему. Разумеется, не обо мне. Но он тогда именно так и сказал, что ни за что бы не сделал своим наследником гомосексуалиста.

– Но ты уверен, что если речь пойдет о тебе, он так и поступит?

– Уверен. Ты не знаешь его. Он очень упрямый.

– Тебе видней. И все же что же ты намерен делать?

Филипп не отвечал долго, он смотрел куда-то мимо нее. Марина почувствовала беспокойство: что он задумал?

– Я решил жениться. Завтра мне исполняется восемнадцать. Имею полное право.

– Но если тебя не интересуют женщины…

– Я решил жениться на тебе.

– На мне?! Ту с ума сошел.

– Вовсе нет. Я все обдумал.

– Что же ты обдумал?

– Я женюсь на тебе, и все будут думать, что у нас нормальный брак и я нормальный мужчина. Ты же будешь свободной, можешь делать, что захочешь, встречаться с кем пожелаешь. Я обещаю, что тебе будет со мной хорошо.

– А ты не подумал, что я гораздо старше тебя.

– Всего на восемь лет.

– Это много.

– Совсем нет, я знаю браки, когда жена старше мужа гораздо значительней.

– Все равно то, что ты предлагаешь, это глупо.

– У тебя будут деньги, много денег.

Марина смотрела на Филиппа: а если, в самом деле, согласиться. Если будут деньги, будет и все остальное…

– Если захочешь, сможешь сниматься в кино. Я не против, – продолжил агитацию Филипп.

– Твой отец не согласиться, чтобы ты женился бы на мне.

– Согласится.

– Откуда такая уверенность?

– Не важно. На следующий день после того, как мне исполнится восемнадцать, я сообщу ему об этом. А его реакция для меня не важна. Главное, чтобы ты согласилась.

Если она согласится, его отец сотрет ее в порошок. Ну и пусть стирает, другого такого шанса в жизни все равно не будет, пронеслась метеором в голове Марианн мысль.

– Согласна.

Филипп вдруг сорвался с места и заключил Марину в объятия.

– У меня будет жена! – закричал он.

73

Шаронов уже несколько часов подряд, без перерыва писал сценарий. Если в первые полчаса дело шло туго, то затем мысль буквально понеслась вперед со скоростью ракеты. Пальцы даже не успевали за ней. Но самое поразительное заключалось в другом, с каждой новой минутой ему все больше нравился сам процесс. А он же твердо был уверен, что раз и навсегда покончил с сочинительством, как с абсолютно бессмысленным занятием. И никакого желания вновь заняться этим делом не испытывал много лет. А оказалось все совсем не так, к нему, как блудный сын к отцу, вернулось вдохновение. И полностью им овладело. Совсем как тогда… Что же получается, что ничего по сути дела в нем не изменилось, он остался прежним. Его прежнее я не то где-то дремала, не то скрывалась от него в укромном местечке, ожидая подходящего момента, чтобы громко заявить о себе. Но что ему в таком случае делать? Как дальше жить?

Шаронов оторвался от компьютера и повернулся к жене. И понял, что все это время она наблюдала за ним. А он так был поглощен своим занятием, что даже не обращал на нее внимания. Интересно, что она думает обо всем?

– Ты видела? – спросил он.

– Видела, – ответила Ольга Анатольевна.

– И что ты об этом думаешь?

– А ты?

– Пока не знаю, что думать.

– Может быть, боишься думать?

Шаронов посмотрел на нее и отвернулся.

– Есть немного.

– Скажи, что с тобой сейчас случилось?

– Но ты же все поняла.

Ольга Анатольевна покачала головой.

– Я могу ошибаться.

– Что касается меня, ты никогда не ошибаешься. Мне даже кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сам себя.

– Тебя это беспокоит, обижает?

– Наоборот, хорошо иметь рядом собой такого человека. Можно задавать вопросы о себе, получать ценную информацию, исчерпывающие ответы. Да и много всего другого.

– Что же ты хочешь узнать именно сейчас?

– Многое.

Ольга Анатольевна покачала головой.

– Нет, ты сейчас хочешь узнать одно.

– Но это одно вбирает многое.

– Пожалуй.

– Так что же именно?

– Я наблюдала за тобой. Ты был точно таким же, как десять лет назад. То же самое выражение лица, та же лихорадочность при написании текста, невозможность оторваться от сочинительства.

– И каков диагноз болезни?

– Пока точно не знаю.

– А предварительный?

– Нам надо поговорить. – В ее голосе одновременно прозвучал и вопрос и утверждение.

– Давай попробуем.

– Раньше мы не пробовали, а просто говорили. Потому что всегда получалось.

– Все меняется. Разве это не главный закон жизни.

Шаронов задумчиво смотрел перед собой.

– Раньше бы я без раздумья согласился с тобой. А сейчас у меня вдруг появились сомнения.

– Каков же тогда, по-твоему, главный закон?

– Не знаю, но у меня вдруг возникли опасения, что главный закон в том, что ничего в жизни по существу не меняется. А все перемены обман и самообман. Мы всегда приходим к тому, от чего уходим.

– Ты сейчас это понял?

Что-то в тоне жены удивило Шаронова, и он пристально посмотрел на нее.

– Хочешь сказать, что ты поняла это давно.

Лицо Ольге Анатольевны отразило нерешительность.

– Ты уверен, что нам следует об этом говорить?

– Мне кажется, это неожиданно стало самой важной темой.

– Возможно, – не совсем уверенно согласилась она.

– Я жду.

– Чего?

– Твоих признаний.

– Мне всегда казалось твоей большой ошибкой, что ты бросил писать сценарии, ушел из кино и занялся только этой деятельностью.

– Но ты же знаешь причины!

– Конечно, знаю.

– Я не мог, это был переворот.

– Некоторое время я тоже так думала.

– А как ты стала думать потом?

– Я много размышляла над тем, что тогда с тобой произошло.

– И каков результат?

– Ты находился за пределами нашего мира считанные минуты. Потом вернулся и началась обычная жизнь.

– Ты не права, это было уже другая жизнь.

– Может быть. По крайней мере, тебе так казалось. Но я смотрела на тебя и думала: а правильно ли ты поступил, порвав с прошлым. Почему ты так твердо уверился в том, что там ты увидел истину, а здесь ее нет. Ты ведь находился в том измерении считанные мгновения. Мог ли ты действительно разобраться в происходящем. Если здесь мы часто принимаем воображаемое за действительное, почему тоже самое не могло произойти и там. И еще о чем я думаю давно: тебе дан большой дар, твои фильмы посмотрели миллионы людей. Уверен ли ты, что твоя нынешняя миссионерская деятельность важней написания сценариев? Разве это тоже не миссионерство?

– Я никогда не думал об этом под таким углом.

– Я знаю, и у меня это немного удивляло.

– Но тогда объясни, если ты все это давно поняла, почему молчала, почему помогала во всех моих начинаниях?

– Ты не понимаешь?

– Раз спрашиваю, – пожал плечами Шаронов.

– Я твою жена, я тебя любила и люблю. Поэтому иду за тобой, куда бы ты меня не повел.

– Но если ты видела, что я иду, как ты считала, не туда.

– Это были всего лишь мои мысли, я далеко не была в них уверенна. А, вот в чем была уверенна, что в тот период ты не стал бы слушать меня. У тебя-то не было никаких сомнений в правильности своего выбора.

– У меня и сейчас их нет.

– Ты уверен?

Шаронов помолчал.

– Мне так хочется думать, – признался он. – Если это была ошибка, представляешь, сколько лет и сил растрачено напрасно. Об этом даже страшно помыслить.

– Но ты же всегда говорил, что Бог появляется в душе человека тогда, когда он предельно честен с самим собой.

– До чего же много мы говорим всего. – Он встал и прошелся по каюте. – Но всегда ли понимаем, какую ответственность взваливаем на себя за свои слова? Честно говоря, не знаю, что мне сейчас делать. Наши соратники спрашивают, когда мы вернемся. Им требуется учитель, наставник, руководитель. А что я им скажу? Что у меня появились сомнения в том, что я проповедовал. Только теперь я понял, какой это груз, когда за тобой идут люди. Я не распоряжаюсь самим собой. Все это время стремился к свободе, а получил что-то совсем иное.

Ольга Анатольевна ласково положила ему руку на плечо.

– Я понимаю, тебе сейчас трудно. Но я буду с тобой. Мы преодолеем и этот кризис. Лишь бы с сыночком все было бы хорошо. Это самое главное. А люди тебя поймут.

– А если не поймут.

– Ты должен действовать так, как считаешь нужным.

– Иногда это самое трудное из всех возможных поступков.

74

Плагиат в том или ином виде в их среде был делом распространенным. Ромов знал немало случаев, когда одни сценаристы использовали, а то и крали сюжеты у других. Даже у него однажды своровали целый эпизод. Он с удивлением увидел его в фильме, правда, заметно переделанный. Но узнать его было ему не трудно.

Он не стал поднимать крик, во-первых, знал, что будет только хуже. Скандалистов нигде не любят, а у него не такое положение, чтобы позволять себе роскошь вести себя подобным образом. А во-вторых, это все равно почти нереально доказать; эпизод переделан, имена изменены. А схожесть в искусстве вовсе не редкость. Даже классики использовали уже существующие сюжеты.

Но Ромов прекрасно отдавал себе отчет, что в данном случае все совсем иначе, плагиат был полным. Как и установленный его виновник. Если эта история всплывет наружу, его репутация будет погублена надолго, если не навсегда. А чем он будет зарабатывать на жизнь? Теперь его судьба в руках Суздальцева и Шаронова. Почему-то он был почти уверен, что с Суздальцевым как-то, но договориться удастся. Ему достаточно что-то пообещать, и он согласится держать язык за зубами. Правда, что именно обещать, Ромов пока не представлял. Гонорара ему теперь не видать, как собственных ушей. Поэтому придется идти на любые условия Суздальцева.

А вот как поступить с Шароновым, Ромов не представлял. Хотя тот и сказал, что его вопрос плагиата не интересует, это вовсе не гарантия того, что он не предаст его огласке. Предлагать же ему что-либо абсолютно бессмысленно, ему нужны только деньги для лечения сына. На все же остальное материальное ему глубоко наплевать.

Была еще одна причина, мучавшая Ромова; ему было очень стыдно перед Шароновым за свой поступок. И самое скверное, ничем не удавалось заглушить это чувство. Даже целая бутыль виски не помогла. В пьяном виде оно лишь усиливалось, становилось таким острым, что Ромов не находил себе места. Он не понимал, что такое с ним творится, в своей жизни он совершил не так уж и мало некрасивых поступков. И совестью до сих пор не мучился, считал, что подобные вещи укладываются в пределы дозволенного. Но с этим чертовым магом или гуру – не поймешь, кто он, все не так. От него идет какая-то странная энергия, даже если он ничего не говорит. Достаточно ему просто находится рядом, и он, Ромов явственно ее ощущает. И это отнюдь его не радует. Он предпочитает обычных людей, от которых знаешь, что можно ожидать, к которым можно найти подход. А в данном случае ничего не понятно. И это раздражает и угнетает.

Попробовать с ним переговорить? Идея неплохая, вот только о чем? От дальнейшей работы над проектом, он, Ромов, все же не отстранен. Значит, формальный повод для разговора есть. Тогда надо попробовать, иначе он не успокоится.

Ромов обошел всю яхту, но Шаронова нигде не обнаружил. Значит, он в каюте. Идти туда ему не хотелось, придется общаться не только с ним, но и с его женушкой. А она вызывало в нем непонятное чувство¸ которое он не мог даже выразить словами. Чем-то она напоминала ему мать, которую он всегда немного боялся. Но не потому что она была чрезмерно строгой, а потому что олицетворяла некую силу, которая была выше его. И все же он должен себя преодолеть.

Шароновы явно Ромова не ждали. Они даже не особенно скрывали своего удивления его появлением. Он почувствовал раздражение, могли бы сделать вид, что ему, если и не рады, то вполне нормально относятся к его визиту. Ну да ладно, одно к одному.

– Я пришел с вами объясниться, – объявил Ромов.

– На счет чего? – поинтересовался Шаронов.

Ромову показалось, что его мысли заняты чем-то другим.

– Эта история…

– Да нет никакой истории. Не беспокойтесь.

– Нет, я должен вам все разъяснить.

– Что именно?

– Я чувствую себя очень виноватым. Мне очень неприятно, что все так произошло. Но вас сценарий мне показался очень хорошим. И я не утерпел. До сих пор не понимаю, как у меня так получилось. Уверяю вас, ничего подобного раньше со мной не случалось.

– Мы верим вам, – вмешалась в мужской разговор Ольга Анатольевна.

– Это правда?

– У нас нет причин вас обманывать, – сказала женщина.

– Я же вам уже говорил, что не придаю этому обстоятельству никакого значения, – снова заверил Шаронов.

– Да я помню, и я за это вам очень признателен. Но могу обратиться с просьбой.

– Конечно.

– Никому про это не рассказывать. Это вы меня простили. А другие только обрадуются, узнав про этот случай.

– Никому рассказывать и не собирался, – пожал плечами Шаронов. – Я написал еще несколько эпизодов сценария. Хотите почитать?

– Конечно, хочу. Все, что вы пишите, это замечательно, – решил Ромов, что лесть не помешает. И понял, что ошибся. Шаронов разгадал его маневр.

– Послушайте, Евгений Вадимович, я, в самом деле, не придаю значения этому эпизоду. Я вообще придерживаюсь мнения, что человеку не принадлежит ничего, в том числе и созданные им произведения.

– Кому же тогда они принадлежат? – удивился Ромов.

– Никому. Вернее, тому, кто является единственным автором всего и вся. Мы лишь посредники, мы лишь воспроизводим то, что он нам поручает воспроизвести. Поэтому вопросы плагиата, воровства произведений мне представляются необоснованными.

– Но тогда получается, что и гонорары никто не имеет права получать, все они должны отправляться прямиком туда… – посмотрел на потолок Ромов.

– Именно так. Это обстоятельство и стало одной из главных причин, почему я перестал заниматься творчеством. Я посчитал неэтичным получать деньги за то, что мне по большому счету не принадлежит.

Ромов чуть не свалился со стула, такого заявления он не ожидал даже от Шаронова. Он, в самом деле, не совсем нормальный. Иначе как это еще можно назвать?

– Но вы же сейчас согласились…

– В силу экстренных обстоятельств. Не будь их, поверьте, я бы не стал этого делать.

– Я верю, – пробормотал Ромов.

– Я вовсе не агитирую вас перейти в мою веру.

– Честно говоря, мне было бы затруднительно отказаться от гонораров. Других источников существования у меня нет.

– Их всегда можно найти, – вставила Ольга Анатольевна. – Андрей некоторое время после того, как перестал писать сценарии, работал дворником. И ничего страшного ни с ним, ни с семьей не случилось. Опуститься вниз бывает морально тяжелей, чем подняться наверх. И те, кто не в состоянии сделать последнее, стараются любыми путями удержаться на прежнем уровне. Ради этого подчас готовы на самые ужасные и мерзкие поступки. Я всегда уважаю тех, кто сознательно опускается на более низкую социальную ступень.

Ромов с трудом сдержал вдруг закипевшее раздражение. Тоже мне учителя праведности; если им так приспичило, пусть опускаются на самое дно. А вот он хочет ровно наоборот, с него подняться, как можно выше. Ему с Шароновым никогда не будет по пути.

– Раз у нас зашел такой откровенный разговор, то я скажу то, что мне хотелось вам раньше это сказать, – проговорил Шаронов. – Вы уверенны, что занимаетесь своим делом?

– Вы считаете, что я безнадежен?

– Я так не сказал. Но я не уверен, что у вас есть подлинный талант. Умение – да, но талант. Это совсем другая категория. Есть ли смысл всю жизнь провести в ожидании славы и денег? Пока не поздно, надо отыскать другую стезю.

– Дворницкую.

– Не исключено. По крайней мере, на первом этапе.

– А что на втором?

– Я не провидец. В любом случае все зависит от вас. Но иногда надо дать себе время, чтобы оглядеться, понять, для чего ты предназначен.

– Я так понимаю, вы огляделись, держа метлу в руках, и поняли.

– Примерно так все и было, – проговорил Шаронов. Но Ромову показалось, что в его интонацию вкралась неискренность.

Он все врет, подумал Ромов. Хочет, чтобы я поддался его уговорам. Не дождется. Я разбогатею, чего бы это мне не стоило. А он свои проповеди пусть проповедует среди других. Главное сейчас же то, что можно быть спокойным, он не станет распространяться об этой истории. А на все остальное наплевать.

75

Шаповалов смотрел на лежащую рядом обнаженную женщину и не чувствовал ни малейшего прилива вожделения. Он и сам не знал, зачем попросил Аллу провести с ним ночь. Если еще недавно при одной мысли о ней у него разгорался внутри костер, то сейчас там царил полнейший холод. Все, это конец их связи, как только они причалят к какому-нибудь берегу, он отправил ее восвояси в большой мир. Не пропадет, такие красивые сучки всегда в цене. Пристанет к другому толстосуму. Даже, несмотря на кризис, их сохранилось немало. Он и так потратил на нее большие деньги. Как бы они пригодились при его нынешних обстоятельствах. А стоило ли она таких затрат? Еще недавно ему казалось, что да, а теперь – нет. Как все быстро меняется, вчера он был уверен в одном, сейчас – совсем в другом. Где же тогда, черт возьми, истина? У Шаронова что ли поинтересоваться? А ну его к лешему, он опять начнет свою канитель. Даже если он прав, ему, Шаповалову, от этого нисколько не легче. У него своя правда нисколько не похожая на его правду. И кто прав, а кто ошибается, не имеет значения, важно лишь то, кто какой правдой живет, кому какая правда служит. А одной правды на всех все равно нет. А если все же и есть, то так далеко или высоко, что никому до нее не дотянуться.

Шаповалов настолько углубился в свои мысли, что напрочь забыл про находящуюся рядом Аллу. Она ожидала от него ласк, а вместо этого он словно бревно лежит. И непонятно, то ли заснул, то ли думает о чем-то своем.

Ей стало совсем тревожно, раньше он так себя не вел. Надо во что бы то ни стало расшевелить его, напомнить ему всю неземную сладость ее ласк.

Алла положила руку партнера на свою обнаженную грудь и вплотную придвинулась к нему. Но никакой реакции с его стороны не последовало, она даже не поняла, ощущает ли он что-то или нет?

Ее рука заскользила по его паху. Этот маневр подействовал на Шаповалова, но совсем не так, как она того ожидала. Он вдруг отодвинулся и сел на кровати. Несколько секунд пребывал в неподвижности, затем потянулся за сигаретами.

Алла окончательно поняла: сегодня секса у них не предвидится. Само по себе это обстоятельство ее мало волнует, но вот что будет дальше, не конец ли это всему – беспокоит более чем серьезно?

– Дай и мне сигарету, – попросила она.

Шаповалов протянул сигарету, но зажигалку к ней не поднес. Пришлось Алле дотягиваться до стола и прикуривать самой.

– Извини, что-то я сегодня не в форме, – буркнул Шаповалов. – В моем возрасте это случается.

– Не припомню, чтобы это случалось раньше.

– Все бывает в первый раз. Чего тут тебя удивляет. Обычное дело у мужчины, не встает. У тебя таких что ли не было?

– Представь себе, не было.

– Да что ты, не может быть.

– Как видишь, может.

– Дело в другом. – Алла не была уверена, что правильно делать, что говорит на эту тему, но и терпеть в себе эти слова, было невмоготу. – Ты меня больше не хочешь. Я тебя больше не возбуждаю.

Шаповалов покосился на девушку.

– А коли и так, что в этом особенного. Женщина как блюдо, если им лакомиться каждый день, то однажды его уже не захочется.

– Вот как! Ты насытился.

Шаповалов молчал. Он думал о том, права она или все же не совсем права? А вдруг ему захочется ее скоро? Не принимает ли он решение под влияние сиюминутных чувств?

В его воображении внезапно возникла Марина, а вместе с изображением возникло и желание. Вот ее он точно хочет. А чему тут удивляться, он всегда был полигамным; долго в одну лузу шары гонять никогда не умел. Хотелось искать другие лузы. И даже в такой ситуации, как сейчас, он ничуть не изменился.

Последнее обстоятельство слегка обрадовало Шаповалова. По крайней мере, с потенцией все в порядке. А то он начал беспокоиться. Ко всем прочим потерям лишиться еще и этого… Это было бы слишком.

Он снова покосился на Аллу. И его поразило то, до какой же степени он к ней равнодушен. Все же вместе провели больше года, он ею овладевал бессчетное число раз. И никакого сближения между ними. Да и она в той же диспозиции, все, что ей надо от него, деньги и еще раз деньги. А случись у него, к примеру, сердечный приступ, ей будет на это наплевать. Он даже не уверен, станет ли она ему помогать, особенно если будет знать, что скоро покинет это судно. Скорей всего просто безучастно выйдет, оставив его умирать.

Ну и черт с ней, при первой же оказией отправит ее туда, откуда однажды взял. Он помнит, что в одну из первых встреч пообещал ей это. Вот и выполнит, пока у него еще есть такая возможность.

Только сейчас до Шаповалова дошло, что давно не слышит голос Аллы. Он повернул в ее сторону голову – и оторопел: по ее щекам бесшумно катился целый водопад слез. Шаповалов не только ни разу не видел ее плачущей, он даже вообразить себе не мог ее в таком состоянии. Это было нечто немыслимое, как снег в Сахаре, она всегда была образцом хорошего настроения, уверенности в себе.

– Что с тобой? – спросил он, хотя желания разбираться в ее настроение не было никакого. На все есть своя причина, но ему ее совсем не обязательно знать. У него своих неприятностей невпроворот.

– Разве для тебя это имеет значение?

Шаповалов удивился тому, что она поняла ход его мыслей. Обычно он был резок и прям с людьми, от которых хотел избавиться. Он давно уяснил себе простую истину, что лучше не затягивать процесс расставания, а быстро, одним движением ножа обрезать соединяющую пуповину. Да, иногда это бывает сделать тяжело. Но после того, как это сделано, почти мгновенно наступает облегчение. Но сейчас он смотрел на Аллу и никак не решался произнести нужные слова.

– Мне кажется, ты просто устала. Некоторых такое долгое плавание сильно утомляет. А ты за этот год много плавала. Тебе надо отдохнуть от моря.

– На берегу? – пристально посмотрела на него Алла.

– Если хочешь.

– А что хочешь ты?

Вопрос вызвал у Шаповалова затруднение.

– Я тебе говорил, у меня трудный период.

– И я тебе мешаю?

– По-моему, этого я не говорил. Но я сейчас не способен быть таким, как был раньше.

– Со мной?

Шаповалов почувствовал раздражение. Он ее жалеет, не говорит то, что хочет сказать, а она лезет напролом.

– Как видишь, и с тобой.

– А еще с кем?

– Тебе перечислить всех поименно? – Невольно его голос прозвучал сердито.

Алла сжалась.

– Не надо. Это я виновата, я бываю чрезмерно назойливая. Просто в последнее время мне не хватает тебя.

– Видишь же, я очень занят.

– Вижу, – как-то странно произнесла она. – Ты и сейчас очень занят.

Алла встала и начала неторопливо, словно чего-то ожидая, одеваться. Шаповалов смотрел на нее, а думал про Марину. С каждой минутой ему все сильней хотелось заняться с ней сексом. И как он ее не разглядел с первого же дня. Давно бы сделал наложницей. И Алла ему не помеха. Пусть только пикнет.

– Мне, в самом деле, надо поработать.

– Ночью? Раньше в это время суток ты занимался совсем другим.

– Я уже тебе объяснил.

– Да, конечно. – Алла предстала перед ним одетой. – Пойду, подышу воздухом. Пока. – Она как ни в чем не бывало, чмокнула Шаповалова в щеку.

Он посмотрел ей вслед. Напрасно он все же ее пожалел. Но в любом случае это ненадолго. Скоро он от нее избавится, как от надоевшей вещи.

76

Было совсем раннее утро, когда Шаповалов созвал всех на очередной свой рассказ. Причем, так рано они еще не собирались. Море было покрыто серой дымкой, из-за чего волны едва проглядывали внизу. Солнце только начало свое ежедневное восхождение и бледным овалом висело где-то далеко на востоке.

Все были недовольны и раздражены столь ранним подъемом, все понимали, что никакой необходимости в этом нет, а что такое поведение является не чем иным, как проявлением самоуправства.

Если у всех вид был сонный, то Шаповалов выглядел бодрым, как после долгого и здорового сна. Он с нескрываемым насмешливым интересом наблюдал, как медленно заполняют люди кают-компанию. Его взгляд чуть дольше задержался на Марине. Но никто этого не заметил. Даже она, так как у нее слипались глаза. Сейчас она испытывала самую настоящую ненависть по отношению к разбудившему ее человека. Она всю жизнь люто ненавидела раннее пробуждение. Если это случалось, то весь день шел насмарку, она словно больная, была вялой и сонной.

– Начнем, – произнес Шаповалов, дымя сигаретой. – Вижу, дорогие мои, не все выспались. Кто желает продолжить сон, не стесняйтесь, идите досыпать. Зато буду знать, кому мой рассказ не интересен.

Все посмотрели друг на друга, но никто не двинулся с места.

– Я так и предполагал, – насмешливо проговорил Шаповалов, – мои рассказы интересней самых ярких снов. Тем более, я готов поведать сегодня очень важный эпизод. Помните, когда началась приватизация, все бросились все делить, отнимать друг у друга все, что только можно. Стоит ли говорить, что я тоже включился в это увлекательное соревнование. Я сразу усек, что эта решающая для меня минута, главная битва всей жизни. Может быть, я к ней как раз и готовился все предыдущие годы. И важно было не промахнуться.

Я забросил все дела, прекратил всякие отношения с женщинами, почти перестал ходить на тусовки и сходняки. Я твердо решил, что брошу на это дело все капиталы, что есть и что смогу собрать. Выгребу все до копейки. Стал, как и многие, пачками скупать ваучеры, хотя еще не знал, как их применить.

Я лихорадочно изучал выставленные на приватизацию предприятия. Однажды мне на глаза можно сказать случайно попалась аналитическая записка. В ней говорилось о том, что на ближайшие годы прогнозируется повышенный спрос на алюминий. Об алюминии я ничего не знал, кроме того, что это металл и из него, кажется, делают самолеты и пивные банки. Но записке поверил, она выглядела убедительно, ее составили заслуживающие уважения эксперты с чинами и званиями. И уже на следующий день я твердо решил: мне нужен алюминиевый завод.

Я стал тщательно изучать, что имеется в продаже? И быстро нашел то, что мне надо. Правда, комбинат находился у черта на куличках, но он в отличие от других таких заводов был современный, с хорошим оборудованием.

Я отправился на комбинат. Условия приватизации были таковы, что у меня денег не хватало даже наполовину. Но это была всего лишь одна беда, другая заключалась в том, что у меня были серьезные конкуренты. И, как я быстро смекнул, они уже обошли меня на повороте. Я навел справки и понял, что противники не только и даже не столько серьезные, сколько опасные ребята. Одна группировка представляла местную власть, другая – бандитский клан. И никто не обирался уступать. Самое плохое, что для могло случиться, если обе команды объединятся против меня.

Я знал, что жутко рискую, я был практически беззащитен; со мной было всего несколько помощников и охранников. И я знал, что в случае чего они меня не защищат. Для этого им, как минимум, понадобился батальон. А где его взять?

Я решил пойти ва-банк. И сам объединиться с кем-то против другого, пока они не объединились против меня. Я выбрал бандитов, так как местные чинуши не желали подпускать к алюминьемому лакомству чужаков. Я нашел предводителя бандитской группы и предложил ему союз. На что он мне не без резона возразил: зачем ему нужен союз со мной, когда он может прямо сейчас устранить конкурента, то бишь меня. И по его лицу я понял, это отнюдь не шутка, он действительно раздумывает над таким вариантом. Моя жизнь висела на волоске. И только от меня зависело, сумею ли я ее сохранить или она в любую минуту сорвется и покатится вниз.

Не могу сказать, что обладаю большим ораторским даром, сами видите, насколько ваш покорный слуга косноязычный. Но в тот день я многократно превзошел себя, во мне проснулся великий оратор. Мы проговорили без перерыва часа три. Спастись помогло и то, что я сидел в тюрьме. Узнав об этом, он сразу стал ко мне по-другому относиться, признав за своего. Мне удалось убедить его заключить со мной союз, внушить, что без моего содействия ему тут ничего не светит. Самое удивительное, что во многом так оно и было, по отдельности местную мафию мы бы не одолели. Мы разделили сферу деятельности, он и его люди будут в случае необходимости применять силу, а я задействую московские связи. Вообще-то особых связей, полезных для этого дела, у меня в Москве не было. Но я внушил своему компаньону, что обладаю такими нужными знакомствами. Мне ничего не оставалось делать, как доказывать на практике, что это так. Тем более он пригрозил, что если я брешу, пощады ждать не надо.

Я помчался в Москву. Я не знал, что делать, но я знал, что обязательно что-то сделаю. В спину мне дул такой сильный ветер, что почти сбивал с ног. Я носился по городу, подчас сам не зная, куда направлялся. Прощупав все возможности, я понял, что другого выхода нет, как идти напролом. Мне удалось узнать, кто курировал в министерстве этот вопрос. К этому человеку я и отправился.

Видимо Бог помогал мне тогда, так как пробиться к нему уже было равносильно чуду. Но оно случилось. Я оказался в его кабинете. Аргумент убедить его помочь мне у меня был один, я изложил ему суть дела, а затем положил перед ним портфель. Я думал, он будет возмущаться, хотя бы для вида протестовать. Но он спокойненько раскрыл его, пересчитал деньги. А затем заявил: наши противники дали больше. Я понял его намек и пообещал на следующий день вручить еще больше, чем они.

Вернулся я назад с нужными документами. Но то была победа в Москве, а здесь все шло своим чередом. Нужно было закрепить успех на местном уровне. Я быстро въехал в ситуацию, и понял, что появился очень вовремя. Близилась решающая битва за комбинат. И он достанется тому, у кого окажется больше сил. Я сказал своему партнеру, чтобы он немедленно подтягивал сюда своих братков. Речь идет буквально на часы. Видели бы вы этот десант, никогда не забуду это красочное зрелище. Из нескольких вертолетов вышла пара десятков типичных уголовников. Их руки были сплошь в татуировках, пиджаки оттопыривались от спрятанных под ними автоматов. Эту армию мы сразу же бросили в бой. Обезоружили охрану, которая, впрочем, не сопротивлялась, заняли все стратегические объекты завода.

Помню, как долго я ходил по комбинату, не веря, что отныне все это огромное богатство принадлежит мне. В это действительно было трудно поверить, голова кружилась от открывающихся заоблачных перспектив. В воображении я себя уже видел настоящим богачем. Удивительная вещь, первое, что мне пришло в голову, это то, что когда у меня будет много денег, куплю себе яхту. Как видите, я воплотил в реальность ту мечту.

Наши противники поняли, что опоздали. И сразу бросились отбивать комбинат. Сил у них было не меньше, чем у нас, под свои знамена они призвали весь местный уголовный мир вместе с местной милицией. До сих пор ясно помню, как они на нас надвигались. Я понял, что если мы не отстоим свою собственность, то не только лишимся ее, но они и нас в живых не оставят. Зачем им нужны такие соперники и свидетели.

До этого момента я ни разу не держал автомат в руках. И вообще, признаюсь, побаивался оружия. Но в тот момент мною овладела решительность, я должен был защитить свои владения и самого себя. Я попросил одного из братков дать мне оружие и научить пользоваться им.

Это был настоящий бой, он длился не меньше часа. С обоих сторон были убитые и раненые. Но мы своих позиций не сдали. Завод остался за нами. Я до сих пор не ведаю, убил ли я кого-нибудь, ранил ли, могу лишь сказать, что посылал очереди в сторону врагов, пока не кончились патроны в диске. Несколько раз пули взрыхляли землю совсем рядом со мной. Но в горячке боя я не испытывал страха. Это потом, когда все успокоилось, стало так страшно, что у меня возник ужасный понос, который не проходил почти неделю.

А вскоре я стал генеральным директором комбината, а мой партнер-бандит – председателем правления. А дальше началась уже следующая история.

77

К полудню разыгралась очередная буря, правда не очень сильная. Яхта раскачивалась на волнах, как маятник. Марине снова стало плохо, она лежала на кровати, позывные к рвоте поступали из низа живота каждые несколько минут.

В дверь постучали. У Марины едва хватило сил доползти до двери и отворить ее. На пороге стоял Суздальцев. Она вздрогнула, вот уж кого ей совсем не хотелось видеть. Не спрашивая разрешение, он переступил через порог и закрыл дверь на ключ.

Марина отскочила назад. Его намерение ясней, чем текст на бумаге, читались на лице.

– Нет! – воскликнула она. – Прошу, не надо.

– А почему не надо, сниматься, что ли не хочешь, детка.

– Не хочу!

Это восклицание так удивило продюсера, что даже приостановило его продвижение.

– Как не хочешь? Что же ты хочешь?

– Ничего. Уехать отсюда.

– Без всего?

– Да.

– Что это вдруг с тобой?

– Надоело. Я устала от воды, которая повсюду. Меня уже начинает она бесить.

– Ты права, вода надоела. Этот богатей помешан на морских путешествиях. Плавает то туда, то сюда. Словно от чего-то бежит. Я так думаю, он однажды свихнется на этом. Или потонет. Только надеюсь, это будет после того, как каждый из нас получит то, что он обещал.

– Это его личное дело плавать, – пробормотала Марина. Она вдруг подумала о Филиппе, как бы он воспринял это обстоятельство?

– Да, ладно, черт с ним, – снова возобновил свое движение по направлению к Марине Суздальцев. – У нас с тобой сейчас другие дела. Ведь правда же, – подмигнул он ей.

– Не подходите, ну прошу вас. У меня сейчас нет ни малейшего желания.

– Нет, так будет. Или не веришь в мои возможности. Вспомни, как это было в тот раз, сначала тоже не было желания, а затем прямо визжала от восторга.

– Я не визжала… И то было тогда, а сейчас – не хочу.

– Сказал, захочешь. – Продюсер грубо схватил Марину за руку и притянул к себе.

Внезапно раздался стук в дверь. Оба одновременно замерли и одновременно посмотрели в одном направлении.

– Я открою, – поспешно вырвалась из крепких рук Суздальцева Марина.

Она впустила Филиппа. Юноша с изумлением посмотрел на продюсера.

– Что он тут делает? – враждебно поинтересовался Филипп.

– Пришел кое о чем меня спросить, – быстро ответила Марина.

– И о чем? – даже не стал маскировать подозрение Филипп.

– Он предлагает мне главную роль в новом своем проекте. Подтвердите, Дмитрий Борисович, это так?

– Так.

– И что за проект? – снова спросил Филипп.

– Новый сериал, я его давно хочу запустить в производство. Да только денег не хватает. А сейчас получим – и начнем.

– Как называется?

Суздальцев быстро посмотрел на Марину.

– Чужой муж. – Это была правда, Суздальцев давно намеревался начать снимать сериал с таким названием, но кризис лишил его финансирования. Само собой, разумеется, об участие Марины до этой минуты речи не шло.

– А ты согласна? – спросил Марину Филипп.

– Конечно, я давно мечтала принять участие в его съемках. А тут, как выясняется, сразу главная роль, – посмотрела Марина на продюсера.

– Хорошо, я буду держать ситуацию на контроле, решительно произнес Филипп.

Марина не без удивления наблюдала за Филиппом, таким она еще его не видела.

– А сейчас, – продолжил юноша, – я прошу вас уйти. Я хочу поговорить с Мариной.

Суздальцев бросил на него далеко не самый любезный взгляд и быстро вышел. Филипп сел в кресло.

– Я кое-что должен сказать тебе, – проговорил он.

Раздался стук в дверь. От неожиданности Марина вздрогнула.

– Кто это? – удивленно спросил Филипп.

– Не знаю. – Почему-то Марина почувствовала сильное раздражение. Что за паломничество к ней сегодня.

Она в очередной раз отворила дверь и от изумления невольно сделала шагов назад. Перед ней стоял Шаповалов.

Он вошел в каюту и тоже замер от удивления, увидев сидящего сына.

– Отец, зачем ты пришел?

– Это я хочу тебя об этом спросить, – буркнул Шаповалов.

– А я догадываюсь! – В голосе Филиппа прозвучал вызов.

– Не твое дело.

Филипп вскочил. Они стояли друг против друга и мерили друг друга взглядами, как борцы перед схваткой. Марина вдруг испугалась, что отец и сын подерутся прямо в ее каюте. Из-за нее.

Следующая фраза вырвалась у нее помимо воли и вне контроля со стороны сознания.

– Прошу вас, уйдите, Так будет лучше.

Оба мужчины, как по команде, посмотрели на нее – и о чудо, послушно направились к выходу. Марина проводила их изумленным взглядом, а когда они вышли, закрыла дверь на замок. Затем почти без сил рухнула в кресло. И вдруг с удивлением обнаружила, что, несмотря на непрекращающуюся качку, не ощущает больше ни малейшей тошноты.

78

Отец и сын, не сговариваясь, быстро прошли в огромную каюту Шаповалова. Только там они остановились и снова посмотрели друг на друга.

– Что ты делал у этой женщины? – спросил Шаповалов.

– Ты имеешь в виду Марину?

– Какая разница как ее зовут.

– А для тебя есть разница, как зовут тебя?

Шаповалов удивленно взглянул на Филиппа; он и раньше говорил с ним дерзко, но сейчас ему показались, что в голосе сына присутствуют какие-то новые интонации.

– Сравниваешь меня с ней?

– А разве нельзя сравнить? По-моему, даже очень можно.

– И в чью же пользу сравнение?

– А ты как думаешь?

– Послушай, мальчик, ты не забываешь, что говоришь все же с родным отцом.

– А ты помнишь, какой сегодня день?

– Еще бы, твое день рождение.

– Сегодня я стал совершеннолетним. А значит свободным.

– Совершеннолетним, да, но вот свободным. Спроси у Шаронова, он тебе ответит о том, что до этого еще так далеко.

– Я не буду ничего у него спрашивать, Я сам определю для себя свободу.

– Вот как! – Шаповаловым владели странные чувства, он хотел, но не мог понять, что же происходит с парнем. – И как же ты ее определяешь?

– Очень просто. Отныне я ни от кого не завишу. И сам решаю, что мне делать.

– Отлично! Если ты еще скажешь, на что собираешься жить.

– У меня есть кое-какие деньги.

– Ты хотел сказать, дорогой, у тебя есть кое-какие мои деньги.

– Не беспокойся, я тебе их со временем возвращу. Я хочу вернуть тебе все деньги, которые ты потратил на меня, начиная с моего рождения.

– Это будет нелегко, сумма немалая, пусть небольшое, но состояние. Не уверен, что успею дожить до этого счастливого момента. Или тебя это не беспокоит, тебе главное выполнить обещанное. А деньги можно принести и на могилу.

– Не волнуйся, я успею. По крайней мере, постараюсь. А сейчас я бы хотел все же узнать, зачем ты приходил к Марине?

– Я перед той не обязан отчитываться. В отличие от тебя я уже давно совершеннолетний. И тоже свободный.

Филипп упрямо посмотрел на отца.

– Я собираюсь жениться на этой женщине.

От неожиданности Шаповалов рухнул в кресло.

– Что ты собираешься делать?

– Жениться, – повторил Филипп.

– Зачем?

– Зачем ты женился, затем женюсь и я.

– Ты с ума сошел, кто ты и кто она. Ты что не понимаешь, что вы на разных полюсах социального мира.

– Меня это обстоятельство совершенно не волнует.

– Зато меня волнует. Даже думать об этом не смей. – Внезапно выражение лица Шаповалова резко переменилось. – Это она внушила тебе эту креативную мысль?

– Я сам так решил.

– Ни о каком браке с ней не может быть и речи. Выкинь эти глупые мысли из головы.

– Мысли может быть и глупые, но выкидывать их не собираюсь. Зато хочу кое о чем тебя, отец, предупредить. Так как она вот-вот станет моей официальной невестой, забудь о ней. Она не станет для тебя новой Аллой. Об этом я позабочусь. Пока. Встретимся на моем дне рождения.

79

Шаповалов не знал, как поступить. Он хотел немедленно встретиться с Мариной. Но угроза сына останавливала его, он совершенно не представлял, как тот поступит, если застукает его с этой девицей. Филипп стал совсем каким-то другим, гораздо более смелым и решительным. И неизвестно, что этот отрок способен выкинуть.

Шаповалова преследовало ощущение, что сын на протяжении многих лет обманывал его, притворялся совсем другим. А вот теперь явил свое истинное лицо. И как он должен себя отныне вести с ним?

Шаповалова раздражало то, что он пасовал перед этим сопляком. Но с другой стороны не вступать же с ним в открытое противоборство из-за бабы. Вот будет для всего мира потеха. Но и допустить этого нелепого брака тоже никак нельзя. Эта хитрая девица воспользовалась полученным поручением и окрутила его…

При мысли о Марине Шаповалов закипал, как чайник. Он бы разорвал ее собственными руками. Еще совсем недавно он хотел ей предложить стать его официальной любовницей. Но теперь об этом она может только мечтать, как мечтает грешник о недостижимом рае. А вот желание ее поиметь не проходило.

Шаповалов все думал о том, как бы незаметно встретиться с Мариной. Но придумать никак не мог. В каюту постучался стюард, чтобы прибраться. Внезапно его осенило.

Просьба Шаповалова повергла стюарда в изумление. Но он быстро справился с этим чувством. И исчез из каюты.

Позвонил он через полчаса и сообщил, что Марина ждет его в каюте для персонала. Шаповалов вышел в коридор, убедился, что никто его не видит. И только после этого, словно вор, стал красться в нужном направлении.

Шаповалов ворвался в каюту и грубо схватил Марину за руку.

– Ты что, гадина, делаешь?

– Пустите, мне больно!

– Ах, тебе еще и больно». – Он что есть силы дернул ее за кисть.

От боли Марина вскрикнула и вдруг уперлась свободной рукой ему в грудь и толкнула его. То ли от силы толчка, то ли от неожиданности, но Шаповалов упал.

Марина смотрела на поверженного миллиардера и от испуга даже закрыла ладонями лицо. Она не сомневалась, что этот поступок он ей не простит. А его месть может быть ужасной.

– Чего, дура, застыла. Помоги встать! – заорал он.

Марина бросилась к нему и стала помогать вставать.

– Простите, я не хотела, – запричитала она.

Шаповалов как-то грузно встал и сел в кресло. После чего исподлобья посмотрел на молодую женщину.

– Ты за все ответишь, – пригрозил он. – Ты еще не знаешь, каким я могу быть жестоким.

– Простите. – Марина была готова броситься перед ним на колени.

– Иди сюда.

Марина приблизилась. Шаповалов взял ее за подбородок и внимательно посмотрел на нее.

– Зачем, ты блядь, окрутила Филиппа?

– Я не окрутила. Это он сам все решил. К тому же вы сами просили.

– Чего я тебя просил. Сделать его мужчиной, мужиком. А не своим женихом.

– Как это понимать? – сделалось удивленным лицо Марины. Она решила, что не должна признаваться, что ей известно об этом намерении Филиппа.

– Ты что совсем несмышленыш. Не понимаешь простых слов. Филипп замыслил на тебе жениться. Без тебя тут дело не обошлось.

– Но я ничего не знала об этом. Ни о чем подобном между нами речь не шла.

– Врешь! За лоха меня принимаешь.

– Как вы могли такое подумать, Георгий Артемьевич! – испуганно воскликнула Марина.

– Очень даже подумал. Меня многие пытаются провести. Ни тебе подобные. Знаешь, где они? – выразительно произнес он. – Вот и ты там будешь.

Марина вздрогнула. Сомнений, что это были отнюдь не пустые угрозы, у нее не было. С самого первого дня знакомства этот человек вызывал у нее безотчетный страх. Ей все время хотелось держаться от него подальше. А получилось наоборот, жизнь постоянно кидала ее к нему. Марина пожалела, что не проявила настойчивость и не покинула раньше яхту. Так хотелось хотя бы что-то заработать. Вот и заработала.

– Я ни в чем не виновата. – Марина вот-вот готова была заплакать. – Я делала все, как вы просили. А если он решил что-то по-своему, я тут ни причем. Я Филиппа ни о чем не просила.

– Просила, не просила, но раз так случилось, значит виновата. Что я теперь должен делать, свадьбу играть. Он же еще дурак, что ему в голову придет, то он и хочет сделать. Но ты-то девка прожженная, должна понимать, что к чему. Должна знать свое место.

– Я знаю.

– Знала бы, не было бы у нас сейчас такого разговора. Скажи уж честно, захотелось прикарманить моего сынка?

– Да нет же, нет, чем хотите, клянусь! Вы правильно сказали, я свое место знаю. Он мне не пара. Я даже и помыслить такое не могла.

– И что я теперь должен делать, скажи на милость?

– Если он попросит моей руки, я ему откажу.

– Попробовала бы не отказать, – усмехнулся Шаповалов. – А вот мне отказать ты не можешь. Ясно тебе?

– Ясно, – пробормотала Марина.

– Сейчас посмотрим, насколько ясно. – Шаповалов вдруг резко вскочил со стула и потащил ее к кровати. Затем толкнул девушку на нее. – Ты все усекла, что от тебя требуется?

Марина расширенными глазами смотрела на Шаповалова. Затем медленно кивнула головой.

– Тебе надо себя реабилитировать, – проговорил он, расстегивая брюки.

80

Все собрались в кают-компании. По середине был накрыт стол, возле каждого места располагалась табличка с фамилией того, кто должен тут сидеть.

Марина зашла последней, когда все уже расположились на своих местах. Глазами она нашла табличку со своим именем, она была на противоположном от главных действующих лиц конце стола. Стараясь по возможности не привлекать к себе внимания, она заняла свой «законный» стул.

Едва она села, поднялся Шаповалов. Марина внимательно рассматривала его, выглядел он плохо, лицо одутловатое. Ее мать была медсестрой, и она, Марина, знала, что оно приобретает такой вид, когда плохо работает сердце. Хотя еще несколько часов назад про него было трудно такое, сказать скорей, наоборот, для мужчины его лет он проявил завидную неутомимость. При других обстоятельствах она могла бы получить массу удовольствия. Но в тот момент все ее отвечающие за него центры были блокированы страхом. Она просто лежала на постели и позволяла делать с собой все, что хотел ее то ли насильник, то ли партнер. Впрочем, так ли это сейчас важно.

– Друзья, – как показалось Марине, не совсем трезвым голосом проговорил Шаповалов. – У меня сегодня один из самых счастливых дней в жизни. Моему единственному дитяти исполняется восемнадцать лет. Отныне он полноправный гражданин этого бедлама, то бишь мира. Честно вам скажу, я сильно волнуюсь, как он сумеет в нем ужиться, найти свое место. Конечно, он начинает не с нуля и даже с не десятки. Кое-какая база у него есть. – Шаповалов сделал паузу, и за это короткое время успел посмотреть на каждого из присутствующих. Его взгляд скользнул и по Марине, и она невольно вздрогнула, хотя сейчас он был лишен по отношению к ней всяких эмоций. – Чего скрывать, мы с Филиппом далеко не всегда находим общий язык. Но стоит ли этому пугаться? Уверен, что нет. Разногласия – это нормально, из них складывается все многообразие мира. Думали бы все одинаково, он был бы скучен, как много раз показанный фильм. Ничего не должно повторяться, но все – возобновляться, сказал однажды мне кто-то, судя по всему, не самый глупый человек. Ты мой наследник. И я очень надеюсь, что ты приумножишь мое дело. Помни, для твоего отца это крайне важно. И это не зависит от того, буду ли я жив или уже буду лежать придавленный могильной плитой. Смерть… – Шаповалов задумался и в упор посмотрел на Шаронова. – Раньше я полагал, что смерть – это конец всему. А теперь почти уверен, что никакого конца нет ни в чем. Есть только бесконечное продолжение. А жутко жаль, когда усилия человека оказываются тщетными, развеиваются, словно пепел. – Он в очередной раз замолк. – В общем, мой дорогой сын, я надеюсь на тебя. И прими в подарок – теперь Шаповалов сделал эффектную паузу, все затаили дыхание. – Прими в подарок эту яхту. Она станет полностью твоей, когда мы кончим это замечательное путешествие. А теперь предлагаю всем выпить.

Марина не спускала глаз с Филиппа. От неожиданности он даже вздрогнул и стал смотреть на отца, словно бы не веря его словам. Затем резко поднялся и обнял Шаповалова. Она увидела, как промелькнула на его лице торжествующая улыбка. И поняла, для него это шанс перетянуть сына на свою сторону. Только по этой причине этот ужасный человек сделал такой сверхщедрый дар. И, кажется, достиг того, чего хотел. По крайней мере, она еще не видела такого Филиппа, не видела, чтобы он был бы так откровенно доволен или даже счастлив.

Марине вдруг стало грустно; как все же легко купить человека. Трудно найти хотя бы одного представителя рода людского, кто бы не продавался. Главное дать ему свою цену. Вот и Филипп, она верила, что его разногласия с отцом носят принципиальный характер, что это столкновение двух непохожих взглядов на жизнь. А получается, что все это только на поверхности. А если копнуть глубже, никакого различия.

После Шаповалова все стали по очереди поздравлять юношу. Она подошла последней; ей вообще не хотелось его ничего ему говорить, но уклониться от этой миссии было неудобно.

Удивительно, но Филипп мгновенно уловил ее состояние. Она стала произносить дежурные слова, но он ее прервал.

– Думаешь, что-то изменилось, – прошептал он. – Я решил и на тебе женюсь. Отец подарил яхту, чтобы я отказался от этого намерения, но этого не случится.

У Марины душа стремительно покатилась в пятки. Даже, несмотря на то, что между ними произошло сегодня днем, Шаповалов ее убьет, если она не отговорит Филиппа от этой безумной затеи.

– Мы поговорим об этом чуть позже, – тихо сказала Марина. – Но только непременно. Обещаешь?

Филипп посмотрел на нее и кивнул головой.

– Раз хочешь, поговорим. Только это ничего не изменит, я уже все решил. – Он о чем-то задумался. – Мы можем жить на этой яхте. Правда, тут здорово!

– Здорово, – ответила Марина, придерживаясь противоположного мнения.

– Мы побываем повсюду. Высадим этих господ, а сами останемся одни.

– Ты с ума сошел!

– Вовсе нет. Отцу можно, а мне нельзя.

– Мне надоело плавать, я хочу на сушу. Я не создана для моря.

– Тебе действительно тут не нравится?

– Я же сказала. Я хочу вернуться к себе домой и заниматься тем, чем занималась раньше.

– Но ты сама говорила, что жила в нищете, – удивился Филипп.

– Мне стала нравиться моя нищенская жизнь.

Юноша пристально посмотрел на Марину.

– Я тебя понимаю, о чем ты. – Но, поверь, так не будет, – схватил он ее за руку. – У нас все будет по-другому, мы заживем совсем не такой жизнью, как отец. Ты веришь мне?

Марина молчала. Она не думала, верит ли она Филиппу или не верит, она думала совсем о другом. Всю жизнь, как путник в пустыне о воде, она мечтала разбогатеть. А сейчас, когда появляется такой шанс, никого желания не испытывает. Ей, в самом деле, хочется вернуться в Москву, продолжить прежнее существование. Она не понимает, что с ней творится, но что-то явно происходит. Скорей всего она окончательно поняла, что это не ее мир. И нечего в нем ей делать. Кроме унижения она от него не будет ничего получать. И даже Филипп скорей всего со временем изменится. Он повзрослеет, и будет походить на отца. А она станет обузой, от которой ему захочется избавиться. И что тогда ей делать?

– Послушай, Филипп, давай все это обсудим как-нибудь позже. Сейчас у меня нет настроения. Да и вообще спешка в таких вопросах опасна.

– Я уже все решил! – вновь гордо заявил он.

У Марины что-то оборвалось внутри. Его не переспоришь, он сильно изменился буквально за несколько дней. И она не может понять до конца, что же с ним произошло и чем это кончится?

И еще этот старый сатир – Шаповалов. Она взглянула на него. Чего он от нее добивается? Или уже всего добился? Если Филипп будет настаивать на своем, что тот, в конце концов, предпримет? Она уже поняла, что у него мстительный и жестокий характер. И если он ее всерьез возненавидит, его ничего не остановит. Она тысяча раз права, самый лучший вариант для нее в этой ситуации исчезнуть отсюда как можно быстрей. Вот только как это сделать?

81

– Едва я стал хозяином, а точнее одним из хозяев комбината, мною сразу же овладела желание избавиться от братков. И не то, что меня смущало, что мои совладельцы – самые настоящие уголовники. Тогда это было повсеместно, но мне до жути хотелось стать единоличным владельцем. К тому же их вмешательство ни к чему хорошего не вело, эта братия безжалостно высасывала из завода все соки. Причем, у них даже мысли не возникало, что в него что-то надо и вкладывать. Я понимал, что долго предприятие в таком режиме не протянет, его надо спасать. Но как?

Предложил их предводителю продать мне за хорошую цену свою долю, но тот наотрез отказался. И правильно сделал, выжимая соки из комбината, он бы получил больше. Что оставалось делать, только одно выживать их силой.

Я долго мучился перед принятием решения; легко сказать, да трудно сделать. Ведь предстояло иметь дело с самым настоящим, пусть и небольшим, но войском, разве танков и авиации не было. А я никакими силами не обладал. Да и времени тоже, нужно было принимать меры, как можно скорей. Думал я долго и много. Я знал, что эти ребята отлично умеют грабить и убивать людей, но в экономике не смыслят ни черта. Этим и решил воспользоваться.

Однажды я пришел к своему совладельцу и сказал, что положение на комбинате тяжелое, срочно нужны деньги для вложения в обновление оборудования. Иначе через месяц завод встанет. Я нисколько не сомневался, что денег он дать на такие «глупости» не захочет. Скорей удавится. И оказался прав, как только он услышал о необходимости вложений, так весь перекосился. Но я поспешил его успокоить, сказал, что никаких капиталов я у него не прошу. Мы поступим иначе, сделаем дополнительную эмиссию акций и таким образом выручим нужные средства. Он тут же повеселел и без проволочек подписал все нужные документы.

Мы выпустили допэмиссию. Но я заранее сговорился с брокерскими конторами, и они скупили все эти акции. А чтобы никто на них больше не покушался, был распространен слух, что комбинат почти что загибается. И почти все эти акции достались мне. А так как эмиссия была большой, то я почти стал единоличным владельцем. И на компаньона можно было теперь не обращать внимания. Но я понимал, что так просто от него не отделаюсь, не тот он человек, который сдается без боя. И плевать ему на все законы, он всю свою жизнь построил на том, чтобы их нарушать. Вот я и решил на этом его подловить.

Комбинация, затеянная мною, была самая простая. Хотя и рискованная. Но к риску я уже привык. В тот момент правительство немного очухалось и объявило борьбу преступникам. Я решил воспользоваться ситуацией. Так как я был владельцем крупного завода, мне было не сложно попасть на прием к губернатору. Я объяснил ему положение дел. Сказал, что честный бизнесмен, но мне угрожает криминалитет. И прошу защитить меня от него. А чтобы придать моим аргументам больший вес, заявил, что готов внести приличный взнос в реализацию социальных программ губернатора. Когда я назвал сумму, тот сразу же согласился мне помочь.

Мой компаньон, узнав о том, что больше он не хозяин на заводе, поступил точно в соответствии с моими прогнозами. Собрав банду, он двинулся отвоевать собственность. Он решил нанести внезапный удар. Но он не знал, что я перекупил одного из его людей. Он-то мне сообщил о попытке захвата. А я сообщил губернатору.

Засада была устроена по всем правилам военной науки. Бандитов впустили на территорию комбината, окружили, заставили сдать оружие. И отвезли туда, где для них было более подходящее место. Больше они мне не мешали.

82

Марина едва ли не силой затащила Филиппа к себе в каюту, перехватив его на пути к отцу. Он неохотно ей подчинился, всем своим видом показывая, что не желает с ней говорить. Она вдруг почувствовал самую настоящую злость, никто тут не считают ее за человека. Каждый лишь норовить попользоваться ею, от Суздальцева до Шаповалова. Вот даже Филипп полагает, что властен решать ее судьбу без ее согласия, словно она всего лишь заводная кукла. Ну, сейчас он от нее получит за всех.

Марина схватила его за руку.

– Что ты задумал, выкладывай немедленно!

– Я же тебе уже говорил, – удивленно произнес он.

– Что ты говорил? Повтори, язык не отсохнет.

– Мы поженимся в самое ближайшее время.

– Ты окончательно спятил. Я не собираюсь становиться твой женой. Что мы будем с тобой делать?

– А что делают все супруги, то же самое будем делать и мы.

– Супруги вместе живут, детей рожают.

– И мы родим.

– Да ты еще сам ребенок. И вообще, хватит нести чушь, ни о каком браке между нами речи быть не может.

– Я знаю, в чем дело, ты боишься отца.

У Марины вдруг прошла мигом злость, зато ей вдруг захотелось заплакать.

– Никого и ничего я не боюсь. Но есть вещи, которые делать нельзя.

– Почему?

– Потому что они бессмысленны. Все равно, что есть бумагу.

– Ты получишь все, что захочешь. Разве это бессмысленно?

– Я ничего не хочу, слышишь, ничего. Вернее, хочу, убраться отсюда поскорее. Я устала от этого плаванья, устала оттого, что здесь происходит. Я теперь сто лет не поеду на море, не сяду ни на одно судно. С меня достаточно.

– Не хочешь на море, будем жить на суше.

– Зачем тебе все это надо, объясни?

– Ты мне нравишься, и я хочу на тебе жениться. Поверь, у нас все будет замечательно.

Может, огреть его сейчас всей правдой, прикинула Марина. Нет, пока она на это не решится. Но если так пойдет дело, не исключено, что придется это сделать.

– Я верю, – пробормотала Марина. – Но и ты мне поверь, мы с тобой не подходящая пара. Ты поступаешь под влиянием момента. Пройдет совсем немного времени – и ты сильно пожалеешь об этом.

– Не беспокойся, не пожалею. Я иду к отцу сказать, что мы окончательно решили пожениться, ты дала согласие.

Марина решительно встала у двери.

– Я тебя не пущу.

– Ну не глупи. Ты же не можешь так стоять целый день. Я знаю, что ты хочешь этого не меньше меня. Пожалуйста, пусти.

Что-то вдруг оборвалось в ней, и она почувствовала, что не в силах более сопротивляться.

– Делай, что хочешь, но знай, что будет только хуже.

Филипп впервые поцеловал Марину в губы. Причем, сделал это по-хозяйски.

– Не беспокойся, все будет хорошо. Представляю, как отец воспримет эту новость, – неожиданно засмеялся он.

83

Алла нервно курила, пепельница была вся забита окурками, и следующий пришлось бросить прямо на стол. Она и бросила его, даже не затушив. Но это ее беспокоило меньше всего в мире, если сгорит эта проклятая яхта вместе со всеми ее обитателями, она будет только рада. Правда, в таком случае, ее ждет общий со всеми конец. А вот этого она не хочет.

Алла поспешно затушила окурок и даже слегка обожглась. Она грубо выругалась, но не столько от боли, сколько от злости; что она ни делает в последнее время, все неудачно. Теперь у нее нет больше сомнений, что дни ее сочтены, а ее место в постели займет эта мерзкая тварь Марина. И как она так ловко смогла к нему подобраться, что он польстился на ее сомнительные прелести. Но что об этом голову ломать, этого уже не изменишь. Вопрос в другом, а что можно изменить, если что-то можно еще изменить?

Алла лукавила перед собой, она знала и что можно изменить и как можно изменить. Но не так-то просто на это решиться. А решиться надо, это хотя и слабенький, но шанс. Иначе же для нее все пропало. Это как игра в рулетку; одно время она сильно ей увлеклась, ставила помногу и помногу проигрывала. И, кажется, ни разу так и не выиграла. Но ей было глубоко наплевать, ведь деньги уплывали не ее, а Шаповалова. Сперва он терпел, а потом в резкой форме запретил посещать казино. Она хандрила целый месяц; так уже прочно втянулась в этой занятие и готова была разорвать на части своего любовника. Потом правда успокоилась, но метка в душе осталась. А главное она поняла про себя нечто важное, она из тех, кто однажды готовы рискнуть по принципу: все или ничего. И вот этот момент настал.

В пачке осталась последняя сигарета, Алла достала и закурила. Во рту было противно, но она не обращала на это внимания. Неприятный вкус пройдет, а вот все остальное останется, если она ничего не предпримет. Но правильно ли все она рассчитала? На ту ли цифру поставила? А есть ли у нее другие возможности? На этом проклятом корабле выбор совсем не велик. Как же ей опротивели все эти лица, ей давно хочется запустить в каждое из них чем-нибудь тяжелым.

Она сейчас докурит и пойдет. Алла смотрела, как уменьшается сигарета, и ее все сильнее захватывало ощущение, что вместе с ее исчезновением, превращением в бесплотный сизый дым на нее неумолимо надвигается нечто роковое, чего она даже если захочет, но не сможет избежать.

Она курила до тех пор, пока сигарета не обожгла пальцы. Алла затушила ее и вышла из каюты. Хотя на море был штиль, ее почему-то покачивало.

Не стучась, толкнула дверь в каюту. Ромов сидел за столом и хлестал водку. Был он плохо побрит, из одежды только трусы. Он обернулся на звук, посмотрел на Аллу, но никак не выразил своего отношения к этому непрошенному вторжению в его владения. Вместо этого стал снова наливать водку в стакан.

Алла решительно подошла к столу и отбросила бутылку. Та упала на пол и разлилась.

– Ты чего? – недовольно проговорил Ромов.

– Ничего. Ты пьян, что ли?

– Трезв, как стеклышко.

Алла подозрительно посмотрела на него.

– Ты так скоро совсем алкашом заделаешься, – сказала она.

– Тебе что за дело? – хмуро пробурчал Ромов.

– Противно смотреть. Дура, с тобой спала. Думал мужик, а ты хуже бабы.

– Ты что ругаться сюда пришла?

– Делать мне больше нечего. Хотела поговорить с тобой, как с человеком. Да видать не судьба.

– О чем? – мгновенно насторожился сценарист.

– О разном. К примеру, как тебе разбогатеть. Или ты уже забыл про наш уговор?

Ромов посмотрел на Аллу и вдруг потянулся за брюками. Она молча смотрела, как он облачался в мятые штаны.

– Какой уговор? – хмуро поинтересовался он, закончив одевание.

– Сделаешь, что хочу, получишь миллион долларов. Или тебе они уже не нужны?

Ромов молча смотрел куда-то мимо Аллы.

– Ты меня слышишь?! – крикнула она, разозленная его молчанием.

– Я не могу убить.

– А миллион долларов хочешь?

Миллион долларов Ромов хотел, что и показал кивком головы.

– А как-то иначе нельзя?

– Было бы можно, не предлагала.

– Я много думал об этом. У меня не получится. Я не представляю, как это надо делать.

– Ты же сценарист, придумай. Это станет твоим лучшим сценарием. И самым высоко оплачиваемым, – добавила Алла. – Только время совсем мало, нужно спешить. Все должно выглядеть как несчастный случай.

– Я понимаю.

– Значит, берешься? Ты уже один раз обещал, а она все живехенькая.

Ромов снова стал смотреть мимо нее. Наконец он пробормотал:

– Я никого не убивал.

– Ты и миллиона долларов не получал. Как сделаешь, сразу они твои. – Алла вдруг испугалась, что он попросит ее показать эти деньги. Но к Ромову такая мысль в голову не пришла. – Мы договорились?

Сценарист посмотрел на молодую женщину и неуверенно кивнул головой.

84

– Папа, мне нужно с тобой поговорить.

Шаповалов медленно, словно бы делая это с трудом, повернул голову к сыну. Он снова чувствовал себя неважно, сердце щемило, отдаваясь куда-то в лопатку. Как же быстро прогрессирует его болезнь. У него отец тоже умер от сердечного приступа всего за пару минут. И ему было ровно столько, сколько сейчас… Черт возьми, почему он раньше к нему не приходила эта совсем простая мысль.

– Папа, мне нужно с тобой поговорить.

– Прямо сейчас?

– Именно так.

– Что за спешность? Жениться что ли собрался? – Шаповалов произнес эти слова в шутку, сейчас он совсем об этом не думал, его беспокоили совсем другие вопросы.

– Об этом я и хочу поговорить.

Голос Филиппа звучал серьезно и сам он был очень серьезный. Кажется, это правда. Вот дурак!

– И на ком собираешься жениться?

– На Марине.

– Ну, конечно же, на ком еще. – Шаповалов почувствовал едва ли не ярость. Только этого ему сейчас не хватало.

– Ты в своем уме?

– А разве женятся только те, кто теряют рассудок.

– В данном случае это налицо.

Филипп слегка пожал плечами.

– Я, в общем, пришел, чтобы просто тебя проинформировать.

– А как я отношусь к такому браку, тебя не волнует?

– Волнует. Но любое твое отношение не может повлиять на мое решение.

Шаповалов подумал, что ему непременно следует соблюдать спокойствие. Но как его отговорить, не может же он сказать ему, что сам наметил ее на вакансии своей любовницы. И уже трахнул разок ее.

– Послушай, ты должен понимать некоторые вещи.

– Я все понимаю, – заверил Филипп.

– Ни черта не понимаешь! – вспылил Шаповалов. – Ты наследник большого состояния, а она нищая. Можно сказать, побирушка. Она вообще никто, из нее даже актриса не вышла.

– Теперь выйдет, она талантливая.

– Откуда тебе известно?

– Я вижу.

– Ты ничего не можешь видеть, у тебя нет ни знаний, ни опыта. Успокойся, у тебя в жизни будет столько женщин, сколько ты захочешь. И еще ровно столько же. Начнешь и не кончишь.

– Я все сказал. – Филипп направился к двери. Шаповалов, на миг, забыв про боль в груди, едва ли не прыжком преградил ему путь.

– Я не разрешаю тебе вступать в этот брак. Он абсолютно бессмысленен. Уже через полгода ты это поймешь.

– Вот через полгода и посмотрим.

– Нет, так долго мы ждать не будем. Решим все сейчас. – Несмотря на решительный вид, Шаповалов был растерян, он не знал, что ему делать в такой ситуации. Вот бы сказать ему правду о том, что он совсем недавно имел эту девку, снова подумал он. Нет, если он это сделает, то раз и навсегда похоронит свои отношения с сыном. Так что придется молчать. Остается надеяться, что и она тоже будет это делать. Он схватил его за руку. – Я запрещаю тебе жениться на ней.

– Я совершеннолетний.

– Это ничего не меняет.

– Это меняет абсолютно все.

Филипп прав, вдруг подумал Шаповалов. Он не может ему воспрепятствовать. Но и позволить ему жениться на ней не может. Как же поступить?

– У меня к тебе просьба, – произнес сын. – Пристань к какому-нибудь берегу, мы поженимся в первой же мэрии. Очень прошу.

Филипп вышел. Шаповалов не без труда добрался до дивана и повалился на него.

85

Шаронов закончил очередной эпизод сценария и вышел из каюты. На палубе он нашел стул, сел и стал смотреть на безбрежное море. Неподалеку он заметил стайку дельфинов, которая плыла параллельным курсом. Их похожие на торпеда тела выпрыгивали из воды и тут же снова погружались в изумрудную поверхность.

До чего же грациозные животные, они созданы, как еще одна попытка творца приблизить свои создания к совершенству. Но не более того. Лишь человек совершенен, но он совершенен как конечный продукт, он же все еще пребывает на первоначальной, самой дикой стадии своего развития. И нет признаков на то, что он движется в заданном направлении. Вот и его, Шаронова, судьба ярко доказывает правоту этого тезиса. Столько лет он шел по пути, соблазнил по дороге многих других, а сейчас почти в одно мгновение это перестало его интересовать. Значит, прожитые годы оказались бесполезными.

Мысли Шаронова ненадолго перенеслись к жене. То, что еще совсем недавно ему казалось невероятным, за гранью возможного, случилось, он чувствует, как наступило между ними охлаждение. Она не может простить ему отступничество. Но разве это отступничество, он не виноват, что снова вернулся к тому, с чего когда-то начал. Ему все сильней хочется заняться творчеством. У него созрел замысел фильма, это может стать картиной века. Он ощущает, что ему по плечу создать подобный сценарий. Это будет рассказ о нем самом, о проделанной им сложной духовной работе. О заблуждениях и ошибках, о редких прозрениях, о любви к Богу через любовь к земной женщине. Он просто обязан передать свой внутренний опыт другим. И даже не для предостережения, в это как раз он совсем не верит, а для того, чтобы люди сумели бы оценить еще один жизненный маршрут и сверить со своим.

Как хочется, чтобы поскорее завершилось бы это вязкое путешествие. Если бы не сын, он бы бросился прямо сейчас в волны и поплыл к ближайшему берегу. Тем более, ничем не рискует, в случае чего дельфины спасут. Странный выбирает Шаповалов маршрут для своего круиза, они все время курсируют вдали земли. В какой-то момент даже возникает чувство, что кроме воды ничего нет. Почему он так неохотно входит в порты? Словно бы чего-то боится.

Но больше размышлять о владельце яхты Шаронову не хотелось. Мысль снова перенеслась к замыслу фильма. А был ли его уход из кино в совсем другой мир именно походом за столь недостающим опытом? А сейчас обогащенный новым сознанием он возвращается на прежнюю стезю, но уже во многом другим человеком. Раньше он был просто талантливым сценаристом. Профессионалов его уровня немного, но они есть. А сейчас он готов вернуться в профессию совсем с другим багажом, с совершенно новым мировоззрением. Нет, эти годы были не напрасны, он многим обогатился, хотя и не стал тем, кем намеревался стать первоначально. Еще вчера, даже пару часов назад это его беспокоило, даже не пугало, а сейчас радует. Как все быстро в мире, в человеке может кардинально перемениться. Ни одну точку зрения, ни одну позицию или стезю нельзя считать устоявшейся. Теперь он это понимает как никогда ясно. Для истинно творческого человека не может быть никаких границ, ничего данного навеки вечные. Только люди с ограниченным мышлением могут полагать, что вышли на магистральный путь, который ведет к конечному и абсолютному. А на самом деле, это всего лишь духовная лень, стремление не познать истину, а успокоиться, найти под ногами твердое дно жизни. Нельзя, нельзя ни на чем останавливаться, лучше идти по бесконечному кругу, чем причалить на вечную стоянку к какой-то пристани, какой бы привлекательной она не казалась. Вот эту мысль он и должен передать в новой картине, в картине о вечном круге человеческого поиска.

Если так рассудить, то мы все давно уже остановились, отказались от поиска, довольствуемся тем, что уже нашли. И в самом деле, чего желать? Мы сыты, одеты, пребываем в тепле, нас развлекают всеми возможными и невозможными способами. Никогда цивилизация не находилась в такой степени благополучия. Но это глубокая ошибка, одно из самых порочных заблуждений человека, нас всех поджидает невиданный по силе кризис. Мы закостенели в развитии, обросли жиром, как откармливаемый для рождественского стола гусь. И пока еще не поздно нужно бить во все колокола, пробуждать прочно застывшее, словно желе, сознание. А лучше искусства, лучше кино для этих целей не придумано. Теперь он понимает, что то, как он пытался действовать, было крайне неэффективно, за все эти годы удалось привлечь всего несколько десятков последователей Что они способны сделать, что изменить? Их голос никто не слышит и никогда не услышит. А вот фильм совсем другое, его могут посмотреть миллионы. И даже миллиарды. Разумеется, лишь в случае, если он будет подлинным шедевром.

Была бы его волю, он бы начал работать над фильмом немедленно. Но он лишен такой возможности. Этот Шаповалов думает поразить мир своим опытом. И он даже не представляет, насколько он мелок и ничтожен, как мало несет в себе содержания. Но выбора нет, придется продолжать начатое. И все же о картине он поговорит. Прямо сейчас.

По лицу Суздальцева Шаронов понял, что продюсер не рад, что его побеспокоили. Уж не спал ли он? По крайней мере, лицо довольно мятое. Как после хорошей попойки или крепкого сна.

Но Шаронову не показалось, что продюсер был не трезв. Поэтом он решил не откладывать разговор. При всех своих многочисленных недостатков, а то и пороков, Суздальцев обладает одним несомненным достоинством: он умеет схватывать перспективную мысль. А если она привлекала его внимание, то начнет, словно бурлак, всеми силами тянуть ее, словно баржу по реке, вперед.

Суздальцев, в самом деле, слушал внимательно, не перебивая, но без всякого выражения на лице. Вернее оно было, но совершенно бесстрастное, как у сфинкса.

– Я всегда знал, что ты очень талантлив, может, даже гениален, – без всякого энтузиазма произнес он. – Ты прав, картина может получиться что надо.

– Ты возьмешься за этот проект? – с надеждой спросил Шаронов.

– Если когда-нибудь решу, что пора сводить счеты с жизнью.

– Не понимаю, ты же сам только что сказал, что картина может получиться.

– Идея хорошая, а замысел хуже некуда.

– Ничего не понимаю.

– Это потому что слишком долго жил на небесах, отбился от нашей грешной жизни. Раньше бы ты меня понял с первого слова.

– Так, объясни.

– А чего объяснять и так понятно. Под такой проект никто не даст денег. Мы живем не в том мире, когда финансируются подобные фильмы. Люди и слышать ни о чем подобном не желают. А многие даже вообще не поймут, о чем идет речь.

– Я не думаю, что все такие тупые.

– Причем тут тупые, с тупыми я дело не имею. – Суздальцев замолчал. – Сегодня людям глубоко плевать на все это. Они заняты только собой, только своими удовольствиями или проблемами. Меня любой инвестор пошлет куда подальше, если я заявлюсь к нему с таким предложением. Не говорю уж, что такая картина никогда не окупится. Я даже денег на это искать не буду. А если совершу глупость и начну, то прощай моя репутация. Лучше пораскинь мозгами о чем-нибудь более реальном. Под твое имя можно выбить реальные деньги.

– Что-то вроде очередного сериала про любовь и измену.

– Вечно актуальная тема, – согласился Суздальцев. – Хочешь, открою формула успеха фильма?

– Любопытно.

– Он должен быть одновременно простым и талантливым. Понимаешь, о чем я.

– Наверное.

– Сделаешь такое.

– Нет. Уже делал. Не вижу смысла.

– Смысла нет, зато будут деньги. А когда есть деньги, то и смысла не надо. Нет лучшего лекарства против него, чем купюры. И чем их больше, тем сильней оно действует.

Шаронов несколько мгновений размышлял над словами продюсера.

– Вот против этого тезиса я бы и хотел сделать фильм.

Неожиданно Суздальцев расхохотался.

– Ты хочешь получить деньги на фильм у тех, у кого эта мысль является кредо. Да они если их и дадут, то только для этого, чтобы такая картина никогда бы не появилась.

– Посмотрим. Я обращусь к Шаповалову.

– Могу заключить с тобой пари, что он пошлет тебя подальше.

– Я бы заключил. Но мне слишком нужны деньги. Но я все равно к нему обращусь.

86

Мысль о том, чтобы он должен убить Марину, без конца буравила голову Ромова. Ни о чем ином думать он не мог. Он даже не обдумывал планы, как это осуществить, так как был не в состоянии это делать, его мыслительный процесс был блокирован страхом неизбежного. И пока он не знал, как снять эту блокаду.

Ромов бесцельно слонялся по яхте. Он пару дней не брился, и его странный вид вызывал у всех, кто попадался ему на встречу, удивление. Но он не обращал на это внимания. В конце концов, всегда можно сослаться на нездоровье. Несколько раз он порывался пойти к Алле и заявить, что отказывается от этого плана. Но вспомнил об обещанном миллионе, и это тут же останавливал его. В какой-то момент к нему пришла поразившая его мысль, что есть способ избавиться от этого наваждения – покончить жизнь самоубийством. Некоторое время он обдумывал ее, и чем больше это делал, тем более привлекательней она ему казалась. Вот сейчас он подойдет к перилам, перепрыгнет через них и полетит в морскую пучину.

Несколько минут он стоял на самом краю палубы, оставалось сделать всего лишь одно движение – и начался бы его полет то ли к смерти, то ли к освобождению. Но так ничего и не произошло, он вдруг резко отодвинулся назад, а затем быстро направился в свою каюту.

Но долго там пребывать он не смог, после того, как он осушил целую бутылку коньяка, его снова потянуло наружу. Ромов вышел на палубу и наткнулся на Марину. То ли от неожиданности, то ли страха, то ли от того и другого одновременно, он застыл на месте и вперил в нее свой взгляд.

Марина хотела молча пройти мимо, но его странный вид заставил ее остановиться.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

«Разве может с человеком быть все в порядке, если он должен убить другого человека» – мысленно возразил он.

– А что у меня может быть не в порядке? – уже вслух буркнул он.

– Мало ли. С тобой всякое бывало. Думаешь, не помню.

– Думаю, – утвердительно кивнул головой Ромов. Почему он так сказал, он не знал. Да и не пытался понять.

– Да, – удивилась Марина. – Впрочем, это твое дело. Если у тебя все нормально, я пойду.

Марина направилась по палубе.

– Подожди! – крикнул он ей вслед.

Она остановилась.

– Что тебе еще?

Ромов лихорадочно соображал, какую назвать причину, почему он ее остановил. Он ведь не представляет, зачем это сделал.

– Хочу с тобой поговорить.

– О чем? – пожала плечами Марина. – У нас уже все обговорено.

– Все никогда не бывает обговорено, – возразил сценарист.

– Вот как? И что же еще не обговорено?

– Я скучаю по тебе, – произнес Ромов первое, что пришло на ум.

– Просто у тебя здесь нет женщины. Закончим плавание, быстро найдешь. И больше обо мне не вспомнишь.

– Напрасно так думаешь.

– А то я тебе не знаю.

– Мы долго были вместе.

– Не так уж и долго. Да и какое это имеет значение.

– Имеет, – упрямо произнес Ромов.

– Если для тебя имеет, то это твое дело. Меня это не волнует. Ты для меня теперь господин никто.

Ромов внезапно ощутил, как прилипла ненависти к горлу. Он даже почувствовал, что задыхается. А ведь, в самом деле, эта мразь, это ничтожество его бросила. А он никак на это не отреагировал, проглотил обиду, как дольку апельсина.

Ромов внезапно почувствовал облегчение, появилась реальная зацепка для убийства. Теперь он понимал, что его так мучило, не было личного мотива для этого. А теперь он появился. Вернее, он был и до этой минуты, но не в активированном состоянии. А сейчас это случилось, да еще с такой силой. Его просто переполняет злоба и ненависть.

– Что с тобой? Ты словно бы переменился? – что-то почувствовала Марина.

– Все нормально, – почти весело произнес Ромов. – Сегодня очень хороший день.

– Хороший, – удивленно посмотрела на него Марина.

– Ты, наверное, идешь в бассейн.

– Да.

– И правильно, в такую жару только и купаться.

Ромов вдруг понял, как убьет ее. Он утопит Марину. Случайно она может удариться о стенку бассейна, потеряет сознание и захлебнется. Делов-то всего на несколько минут. Только надо выждать момент, когда никого не будет поблизости.

– Вот я и купаюсь, – ответила она, не спуская с него глаз.

– Тебе надо чаще купаться, это так приятно, – произнес он, и, не прощаясь, направился по палубе.

87

Шаповалов почти без сил сидел в кресле. Все последние дни он вел долгие переговоры с сотрудниками своей компании, со своими агентами. Но никакой пользы они не приносили. Только отбирали у него все новые порции сил и энергии. Он все сильней ощущал, что наступает развязка, кризис захватывает все новые территории, идет в глубь и в ширь, при этом безжалостен, как палач. От приходящих сообщений хотелось выть. То, что вчера казалось абсолютно невозможным, теперь становилось ужасной реальностью. А тут еще Филипп со своей девкой. От воспоминаний о недавнем разговоре с сыном им вновь овладела ярость. Не зная, куда ее излить, Шаповалов схватил бутылку с виски и швырнул ее в дверь. Бутылка распалась на мелкие осколки, а ее содержимое превратилось в лужу на полу.

Внезапно у него возникло странное желание – полизать эту лужу. В молодости ему нравилось эпатировать окружающих экстравагантными поступками. Иногда он вытворял такое, что многие полагали, что он не совсем нормален. Но Шаповалов знал, что с этим у него все в порядке, таким необычным образом он демонстрировал миру свою свободу, независимость от чужих суждений и взглядов, презрение к окружающим. Но сейчас в этом желание заключалось нечто иное, не до конца ему понятное. Он склонялся к тому, что это был скорей способ самоунижения. Он ощущал острую ненависть к себе, им владело сильное желание самонаказания. И одновременно – не менее сильная ненависть к окружающим. Он пришел к тому с чего начинал, к мысли о том, что весь мир – его враги. И ничего иного быть не может. Он так устроен, каждый человек изначально враждебен другому человеку. А если это так, разве можно чего-то хорошего ожидать в жизни.

Шаповалов снова вспомнил сына. Разве его отношения с ним не доказывают эту истину. Даже им, двум близким людям не под силу любить друг друга, что уж говорить о других. И дело не в этой дурехе Марине, просто каждого интересует только он сам. И если разобраться, родственные связи не имеют никакого значения. Наоборот, именно среди родственников царит самая сильная неприязнь.

Шаповалов опустился на колени и стал лакать виски. И в самом деле, что за дурацкие предрассудки, что нельзя пить растекшееся по полу алкоголь. Он абсолютно точно такой же, как и в хрустальном бокале. Сколько же у людей глупейших ни чем не обоснованных представлений.

Шаповалов как можно удобней разлегся на полу. Он лежал и смотрел на потолок, иногда поворачивался на живот и лакал виски. Он вдруг почувствовал, как спало с него напряжение. Он не тешил себя надеждами, что это надолго, но сейчас можно расслабиться. А о том, что будет в ближайшее время, можно пока не думать. Особенно если почаще макать губы в этот растекшийся по полу божественный нектар.

Шаповалов не сразу понял, что кто-то стучится в дверь. Но он и не подумал вставать. Пусть видят таким, какой он сейчас. Ему глубоко наплевать, что о нем кто-то подумает.

Он крикнул, чтобы входили. Послышались шаги, Шаповалов поднял глаза и чертыхнулся. Это был едва ли не единственный экземпляр человеческого рода, который Шаповалов не хотел, чтобы он застал бы его в таком положении. Но теперь уже поздно, остается лишь плюнуть на это обстоятельство.

Шаронов изумленно застыл на месте.

– Что с вами, вам плохо?

– Мне отлично. Видите, пью виски. Не желаете присоединиться?

– Нет, спасибо.

– Напрасно. – Шаповалов демонстративно лизнул лужу. – Отличный виски. Если бы вы знали, Андрей Васильевич, сколько стоит эта разбившаяся бутылка, ей богу присоединились бы.

– Некоторые вещи лучше не знать, – хмуро отозвался Шаронов.

Шаповалов неохотно встал и плюхнулся в кресло.

– Вы правы, есть масса вещей, которых лучше не знать. Но их-то и узнаешь в первую очередь. У вас так бывает?

– Бывает.

– Нет ничего противней, чем жизнь в этом мире. Вы правильно поступаете, что уходите из него куда-то туда, – посмотрел вверх Шаповалов.

– Не совсем.

– Что значит не совсем. Вы мне все уши прожужжали про другой мир, про то, как там замечательно и нам всем строем надо туда.

– Кое-что изменилось?

– Изменилось?

– Да, – подтвердил Шаронов. – Я вдруг ощутил, что вновь хочу вернуться к прежней жизни. Я вдруг понял, что ее не завершил, что преждевременно ушел в другой мир. Нельзя уходить туда раньше, чем закончишь все тут дела. Они все равно тебя настигнут в какой-то момент и вернут назад.

– Вы, в самом деле, так думаете?

– Иначе бы не говорил.

Шаповалов молча смотрел куда-то в сторону, и Шаронову показалось, что он забыл об его присутствии. И вдруг пожалел, что пришел сюда, этому человеку нет дела до его идей и проектов. Он всю жизнь занят только собой, а все, что его окружает, нисколько не волнует.

– Зачем вы пришли, у вас ко мне дело? – вдруг произнес Шаповалов. – Хотите, угадаю? Понадобились деньги.

– Да, – признался Шаронов.

– Ко мне приходит только за деньгами. На что?

– Хочу снять фильм.

– О чем?

– О своем пути. Это будет хороший фильм, вы не прогадаете, окупите вложения. Я сделаю превосходный сценарий. Я чувствую, что созрел для этого.

– А я нет. Меня не интересует ваш путь. Ничего хорошего в нем не вижу. Куда не пойдешь, везде одна и та же мерзость. Я не дам вам денег на это. Никогда. – Шаповалов внезапно вскочил с кресла, подбежал к сценаристу и сунул ему прямо в лицо кукиш. – Это вы видели? Ишь размечтался, о своей жизни делать фильм на мои деньги. Ты их заработай, а потом трать, на что хочешь.

– Извините, что помешал вам, – произнес Шаронов и направился к двери.

– Думаешь, кому-нибудь нужен твой опыт, плевать люди хотели на него. Им совсем другое подавай, – крикнул ему вслед Шаповалов. – Будешь работать на меня – получишь деньги. И никак иначе. Это у меня много разных планов. Понял?

Шаронов остановился на пороге.

– Я выполню свои обязательства, но больше по вашему заказу не напишу ни строчки. Еще раз извините. – Он закрыл дверь.

– Посмотрим, ты еще приползешь ко мне, – пробормотал Шаповалов.

88

Шаронов вернулся в свою каюту. Он сел за стол, включил компьютер, но работать не начал. Вместо этого молча уставился в монитор.

– Что-то случилось? – спросила Ольга Анатольевна, подходя к нему.

Он посмотрел на жену.

– Ты собираешься меня бросать? – вдруг произнес он.

Вопрос не удивил женщину, она селя рядом.

– Не знаю, все слишком неожиданно. Я не успеваю осознавать, что со мной происходит.

– Но это дело времени. Я знаю тебя, ты быстро во всем ориентируешься.

– Мне тоже так казалось. Но сейчас другое дело, я была уверенна, что мы до конца жизни проживем вместе.

– И умрем в один день.

– По крайней мере, близко по срокам, – едва заметно улыбнулась Ольга Анатольевна.

– Но теперь у тебя другие планы, по крайней мере, в отношении смерти?

Ольга Анатольевна какое-то время молчала. И Шаронов вдруг подумал, что такой жену он еще не видел. Перед ним был другой человек. Хотя в чем эти перемены, пока у него не было ясного представления.

– Не только в отношении смерти, но и жизни тоже.

– Вот как! Я могу узнать о них.

– Не знаю. Точнее, я не уверенна, что об этом следует говорить именно сейчас.

– А когда?

– Когда ситуация окончательно прояснится.

– Нет уж, давай сейчас. Определенность всегда предпочтительней определенности.

– Если ты настаиваешь. Вот о чем я подумала. Если ты больше не желаешь руководить движением, то это делать могла бы я.

– Ты? – удивился Шаронов.

– А что тебя поражает. Я, как и ты, в нем с самого начала, многие вещи происходили по моей инициативе. Другое дело, ты полагал, что все исходит от тебя, а я в крайней случае развиваю твои идеи.

– Разве не так?

– Не совсем так, ты был иногда невнимателен. Я выдвинула немало собственных идей. Согласна, в русле твоих, но я дополняла и развивала твои мысли, которые ты затем выдавал за свои, даже не подозревая, кто их подлинный автор.

– Обвиняешь меня в плагиаторстве.

– Я совсем не о том.

– О чем же тогда?

– О том, что движение было нашим совместным детищем.

– Раньше на соавторство ты не покушалась.

– А раньше ты не собирался отказываться от всего того, что создавалось нашими усилиями с таким напряжением. Это было не только твоей жизнью, но и моей. И я не хочу ее бросать, я хочу все продолжить.

– Что же хочешь ты от меня?

– Ты должен официально провозгласить меня своим преемником. Иначе найдутся немало тех, кто станут оспаривать мое руководство.

– Тебе так хочется поруководить?

– Дело не в этом.

– А мне кажется в этом.

– Хорошо, в том числе и в этом. Я ощущаю в себе силы. Что в этом плохого? Долгое время я их сдерживала, отдавая пальму первенство тебе. Но теперь все изменилось.

Шаронов пожал плечами.

– А вот я не уверен, что что-то изменилось.

– Ты не желаешь признать очевидного.

– Может, это и так. Я просто не ожидал подобного развития событий. Я вообще сейчас не знаю, что делать. Я просил деньги у нашего миллиардера на новый фильм, что я замыслил. Он наотрез отказал.

– А ты ожидал другого?

– Как ни странно, мне казалось, что мы сможем договориться.

– С такими, как он, ни о чем невозможно договориться.

– Вижу.

– Так что ты решил?

– Мне надо подумать. До конца плавания у нас есть время.

– Пойми, Андрюша, в любом случае ты не сможешь больше нас вести. Ты потерял веру. Не знаю, почему так произошло, но это факт.

Шаронов снова кивнул головой. Он думал о том, что так трудно определить, когда человек теряет веру, а когда ее обретает. Но еще трудней отличить одно от другого.

– Я обязательно тебе скажу о своем решении, – произнес он.

89

Филипп сидел у Марины уже два часа. И она не знала, как себя вести. Все было более, чем странно. Они не занимались любовью, а просто обнимали и гладили друг друга, как маленькие дети. Марина же боялась, что в любой момент может заявиться Шаповалов. От одной этой мысли у нее начиналась дрожь в коленях. Как бы она хотела остаться одной, она все сильней ощущала себя игрушкой в чужих руках. Даже в таких нежных и любящих, как у Филиппа. И вообще странный парень и странные отношения. Если они все же поженятся, как она должна себя вести, учитывая его влечение к мужчинам. В такой ситуации она еще не была. Должна ли она считать это изменой? Впрочем, сейчас ее больше волнует другое: как выбраться из всей этой заварушки? Кажется, она вызывает здесь у всех разную, но сильную реакцию. Например, у той же Аллы, она недавно на нее так посмотрела, что мурашки забегали по коже. Неужели она что-то пронюхала про то, чтобы было между ней и Шаповаловым. Если это так, то, судя по этой девице, без последствий Алла это обстоятельство не оставит. Она, Марина, уже знает, насколько мстительна эта особа. Когда она ее видит, то кожей ощущает, как идут от нее враждебные импульсы. Эта женщина пойдет на все. А тут еще Ромов как-то странно себя ведет, тоже чего-то от нее хочет, чего-то добивается. А если присовокупить еще и Суздальцева…

– Ты чем-то обеспокоена? – спросил Филипп.

– Мне кажется, все ополчились на меня.

– Ты об отце?

– Я ему не нравлюсь.

– Главное, чтобы ты нравилась мне.

– Но он очень могущественный. Разве ты не понимаешь, он может стереть меня в порошок.

– Тогда он будет иметь дело со мной.

– Ты слишком самонадеянный, К тому же не только твой отец.

– А кто? – встрепенулся Филипп.

Марина заколебалась: говорить или не говорить. А почему бы и не сказать, все равно она ходит по лезвию ножа. Так что хуже скорей всего не будет.

– Меня беспокоит Алла.

– Алла? – удивился юноша. – А что она?

– Не знаю, просто беспокоит. Я чувствую, что она враждебна ко мне. Мне кажется, она очень злая.

– Не могу точно сказать, я очень мало общался с ней. Хотя она мне никогда не нравилась. Ты права, что-то в ней есть жесткое. Я с ней поговорю.

– Не надо, прошу тебя, – испугалась Марина. – И что ты ей скажешь? Она же ничего мне плохого не сделала. – Об эпизоде в крепости Марине не решилась рассказывать.

– Не беспокойся, найду, что ей сказать. А еще тебя кто беспокоит?

– Зачем тебе это знать?

– Я буду тебя защищать. Говори, я чувствую, что беспокоят.

Марина заколебалась.

– Да, нет, больше никто и ничего. И вообще, это все ерунда. Напрасно я затеяла разговор на эту тему. Умоляю, ни с кем, ни о чем не говори. Мало ли что мне покажется.

– Нет, ты права, что не все хорошо к тебе тут относятся. Отец, в самом деле, настроен против тебя. Но я ему не позволю ничего сделать. А что касается Аллы, пусть только попробует дотронуться до тебя пальцем. Я сегодня же с ней побеседую. Как выйду от тебя, к ней и пойду.

– Будет лучше для всех, если я просто отсюда исчезну. Лучше поговори с отцом, пусть меня заберут с яхты.

– Он не согласится. Я знаю его, пока все не пройдет как ему нужно, он не остановится.

– Что же делать?

– Я же тебе сказал: буду тебя защищать.

Марина смотрела на Филиппа и опасалась, что его попытки ее защитить могут навлечь на нее дополнительную опасность. И не придется ли ей тогда защищать саму себя? А заодно, может быть и его. Это ему кажется, что он такой смелый и решительный, а в реальности он хрупок и уязвим. И зачем только Шаповалов дал ей тогда это поручение. Она даже не может признаться в нем Филиппу. Как он на него отреагирует? Не поссориться ли окончательно с отцом? А это неизбежно ударит и по ней. Шаповалов будет убежден, что все случилось по ее вине. И никому нет дела, что она лишь бесправная жертва.

– Хорошо, поступай, как знаешь, – произнесла она. Ей вдруг нестерпимо захотелось остаться одной и поплакать. А она даже не может это сделать при Филиппе, он тут же начнет расспросы, затем станет утешать. И еще больше проникнется желанием ее оберегать. Он прямо на этом помешан.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – пообещал Филипп и вышел из каюты.

Марина подошла к двери и заперла ее на ключ.

90

Филии решительно постучался в каюту Аллы. Она почти сразу же отворила дверь и замерла от неожиданности – этого гостя она явно не ждала.

– Это ты, Филипп. Ты что-то хочешь? – растерянно спросила она.

– Поговорить с вами.

Алла настороженно взглянула на него.

– Проходи.

Алла стояла за его спиной и внимательно наблюдала за ним. Ему даже показалось, что ее грудь слегка задевает его. Он резко обернулся.

– Я бы хотел с вами поговорить.

– Давай поговорим, – обольстительно улыбнулась она. – А о чем?

Филипп молчал, он вдруг почувствовал что-то вроде робости. Халат едва прикрывал тело молодой женщины, не оставляя домыслов, что под ним другой одежды нет.

Кажется, она почувствовал замешательство Филиппа.

– Может, ты что-нибудь выпьешь? – предложила она.

– Нет, спасибо. Я не любитель крепких напитков.

– Можно совсем не крепкий. Есть вкусный сладкий ликер. Почти как сок.

– Я же сказал, что не пью.

– Ну, хорошо, хорошо, тогда хотя бы сядь.

Филипп опустился на мягкий диван. Алла примостилась рядом, но их все же разделяла полоска материи.

– Мы так мало общаемся, Филипп.

– А зачем нам общаться? – быстро проговорил он.

– Но мы все же плывем на одном корабле. И вообще, мы на одном корабле, даже тогда, когда не плывем на этой яхте. Ты, Филипп, согласен?

– Не уверен. Может, мы плывем и на одном корабле, но разными курсами.

– Напрасно ты так говоришь, – покачала она головой и снова нежно улыбнулась. Но ее глаза стали очень колючими.

– Совсем не напрасно. Нам никогда не будет по пути.

– Кто может знать заранее, – снова улыбнулась Алла.

– Я знаю.

– Как ты уверен в себе. В твоем возрасте не стоит так себя вести.

– А как мне вести в своем возрасте?

Алла едва заметно приблизилась к Филиппу.

– Ты еще такой молодой, тебе следует испытать в полной мере все радости жизни. Поверь, они стоят того, чтобы посвятить им и ни один год.

– И что это за радости жизни?

– Их немало. Я могла бы показать все.

– Так уж и все? – недоверчиво посмотрел на нее Филипп.

– Именно все. Ни больше, ни меньше. Доверься мне и не пожалеешь.

– Интересно. И с чего начнем?

Алла еще чуть-чуть приблизилась к молодому человеку.

– А с чего бы ты хотел начать?

– Еще не решил.

– А если я помогу с выбором?

Филии снова покосился на Аллу.

– Попробуйте.

– Ты не пожалеешь. – Внезапно Алла вскочила с дивана, подбежала к двери и закрыла ее на замок. – Это чтобы нам никто бы не помешал, – пояснила она.

Теперь Алла села почти вплотную с Филиппом. Она так приблизила к нему свое лицо, что ее губы почти касались его губ.

– Скажи, у тебя были женщины?

– Это так важно.

– В общем, нет, но от этого кое-что зависит.

– Предположим, не было.

– Я так и предполагала. Ты же еще совсем юн.

– Мне восемнадцать.

– Я помню. Самый подходящий возраст, чтобы познать женщину. Поверь, милый мальчик, для мужчины – это наивысшее счастье.

– Я верю.

– Но верить мало, надо попробовать.

Филии слегка отодвинулся.

– Когда-нибудь попробую.

– Зачем же откладывать, все можно сделать сейчас.

– Это как?

– Я проведу тебя по всем лабиринтам высшего наслаждения. Поверь, я знаю, как в него войти и как из него выйти, чтобы не затеряться в нем.

– И как же это будет выглядеть?

– Сейчас увидишь. Закрой глаза.

Филипп закрыл глаза и вдруг ощутил на своих губах поцелуй Аллы. Он резко вскочил.

– Вот значит вы какая! А мой отец. Или вы совсем не против и со мной и с ним. Так сказать, решили взять нас на семейный подряд.

Алла смотрела на него и кусала губы.

– Глупенький, – пробормотала она. – Я хотела тебе помочь.

– Не нуждаюсь в вашей помощи. Я пришел сюда не за этим.

– Зачем же ты пришел!

– Чтобы предупредить вас.

– Предупредить? И о чем же?

– Чтобы вы никому не делали зла на этом корабле.

Алла невольно побледнела.

– Кого ты имеешь в виду?

Несколько мгновений Филипп колебался – называть ли конкретное имя.

– Не важно, я имею в виду всех до одного. И знайте, я умею мстить.

«Я – тоже, – мысленно ответила ему Алла. – Посмотрим¸ кто лучше умеет».

– Но я ничего и ни против кого ничего не замышляю, – сказала она.

– Я предупредил. На всякий случай.

Она правильно поступила, что поручила это дело Ромову, подумала Алла. Надо попросить его ускорить то, что они задумали. Времени уже нет.

– Это меня, на самом деле, все хотят обидеть, – пожаловалась Алла.

– Не забывайте, что я вам сказал.

Алла с ненавистью посмотрела ему вслед. Она была уверена, что это глупенький, несмышленый паренек, а он оказывается тоже опасен. Жаль, что некому поручить убрать и его.

91

Всех не отпускало ощущение, что Шаповалов говорит об одном, а его мысли заняты чем-то иным. Он то и дело останавливался, о чем-то ненадолго задумывался и снова продолжал.

– В какой-то момент мне стало скучно заниматься только бизнесом, все шло как-то само собой. Денег становилось больше, я прикупал различные компании, иногда удачно, иногда не очень. Но это меня не слишком беспокоило, я уже уверенно сидел на коне, и отдельные неудачи быстро компенсировались удачами. Обо мне постепенно узнавали, но как-то мало, статьи появлялись редко и преимущественно какие-то невнятные. А в этом время имена многих бизнесменов, в том числе и тех, которые начали бизнес позже меня, и чьи успехи уступали моим, гремели по всей стране.

У меня возникло желание тоже прославиться, мне хотелось, чтобы меня узнавали, приглашали в телепередачи, интересовались моим мнением по разным вопросам. Тем более, я полагал, что разбираюсь во многих вещах не хуже, а то и лучше многих. Конечно, можно было купить такую популярность за деньги, платить за приглашения, за интервью, за заказные статьи. Я даже выделил на эти цели специальный бюджет. Но вовремя остановился. Я понял, что польза от этого залпа будет минимальной, нужно реальное дело, которое сделает меня популярным, увеличит мой общественный вес в соответствии с моим размером капитала. К тому же многое в стране меня перестало устраивать, беспредел был полнейший, чиновники, бандюки, различие между которыми часто было трудно выявить, осаждали как вражескую крепость. Я не успевал отбиваться от одних, как тут же появлялись другие. Нормально работать было невозможно. Я часто встречался с иностранными бизнесменами и черной завистью завидовал из жизни.

Я решил образовать партию. Партий возникало много, сначала я даже намеревался примкнуть к одной из них. Но вовремя одумался. Во-первых, ни одна мне не нравилась, во-вторых, я понимал, что буду на вторых, а то и на десятых ролях. А я собирался играть первую скрипку, даже в том случае, если не знал нот. Вот и решил создать свое политическое движение. Я понимал, что денег это потребует немеренно, но меня это не очень смущало; я был уверен, что уж их-то заработаю.

Я решил играть по-крупному. Я знал, что в этой стране можно купить все и всех. А раз так, то так и надо поступать. Времени было мало, а сделать надо было много. Я сразу же приступил к активной работе. Составил список людей, которых бы хотел привлечь в партию, нашел толковых функционеров – молодых циников, готовых за деньги служить любой идеи и любому человеку. Я понимал, что это не самый подходящий для этих целей народ, но других, способных что-то толково сделать, я не нашел. Но главную работу собирался выполнить сам.

Программу партии я заказал одному академическому институту. Они написали ее все по высшему разряду, такой документ было не стыдно показывать, где угодно. С ним стал обходить разных именитых персон, агитируя вступить в мою организацию. Разумеется, я вел себя очень корректно, ничего напрямую не предлагал, а лишь делился планами. А подспудно выспрашивал про их нужды и намекал на возможность помочь с деньгами. И если сначала большинство моих собеседников принимали меня холодно, то после этих слов их отношение ко мне менялось. Понятно, не все соглашались со мной сотрудничать, но я на это и не рассчитывал. Но несколько известных персон вступили в мою партию, что сразу же подогрело к ней всеобщий интерес. Через какое-то время меня уже стали более или менее регулярно приглашать на телевидение, журналисты стали брать комментарии. Я вдруг осознал, что на самом деле стать известным политиком не столь уж сложно, конечно, если иметь соответствующие финансовые ресурсы и хорошо разработанный бизнес-план. К тому же я решил сделать ставку на резкую критику властей, что всегда приветствуется. А причин их критиковать было столько, что можно это было делать с вечера до утра и с утра до вечера. На этом-то я и погорел.

Я был новичок на политической кухне страны. И многого не знал. Мне по наивности казалось, что у нас какая не какая, а все же демократия. Или что-то близко к ней. И я, как гражданин, имею право на политическую деятельность, свободно выражать свои взгляды. Предстояли выборы в парламент, я развил бешеную активность. Я решил, что лучшего момента для выхода на широкую политическую арену не придумаешь. Мои посланцы колесили по всей стране, созывали митинги, выступали на собраниях. Я требовал от них, чтобы они не только поносили власть, но предлагали что-то позитивное. Я позиционировал себя как альтернатива нынешнему руководству, призывал к переменам. Но при этом избегал любого экстремизма. Мне казалась, что моя позиция беспроигрышная, никто ко мне не может придраться. Опросы общественного мнения позволяли надеяться, что моя партия может провести в палату несколько депутатов.

И тут вдруг началось. Сначала я даже не понял, что происходит. Появились почти одновременно несколько статей, направленных против меня. Их авторы изрядно покопались в моей славной биографии и выволокли на свет божий разные из нее факты. Почему-то только негативные. А дальше случилось вообще нечто невообразимое, несколько газет, радиостанций и телеканалов синхронно перестали принимать у меня деньги, закрыв тем самым доступ к ним. Это уже был четкий сигнал, что против меня началась масштабная и скоординированная кампания.

Но я не придал ей большого значения; мало ли у меня политических конкурентов; ни я один в этой замечательной стране обладаю деньгами. Наоборот, я даже обрадовался; если началась моя травля, значит, меня считают серьезным противником. И я с еще большим рвением продолжил избирательную кампанию. Мне вдруг жутко захотелось стать известным политиком, выступать с думской трибуны. У меня даже появились всерьез мысли и надежды, что в этой стране можно реально что-то изменить к лучшему. Во мне пробудилось стремление сбросить с себя груз прошлого; сколько можно ползти по грязи, почему-то не зажить честно и другим помогать следовать моему примеру. Мне хотелось приносить реальную пользу, содействовать становлению нормальных цивилизованных отношений. Я даже намеревался заказать подготовку целой программы реформ. И готов был выделять для этих целей немалые средства, хотя создание партии и все, что с этим связано, обошлось мне в копеечку. Представляете, какие благородные мысли роились у меня в голове. Я до сих пор уверен, что если бы у меня все получилось, я был бы избран в парламент, то стал бы претворять свои задумки в жизнь.

Но я, как последний осел, забыл в какой стране живу, что здесь никому не нужны благие порывы. Их вырывают с корнем, как сорняки на грядке, тут котируется только угодничество, подлость, жадность, тут никому нет дела до национальных интересов. Хотя все без конца о них кукарекают. Внезапно на мою компанию налетели стаи проверяющих, начали дотошно копаться в моих делах. Только тогда до меня стало доходить, что положение-то у меня аховое, что дана команда меня преследовать. Я стал лихорадочно размышлять, как остановить этот маховик. Но было уже поздно, эти ребята уже разошлись на всю катушку.

Я кинулся к разным людям, в разные кабинеты, но везде получал отлуп. Я окончательно убедился, что команда последовала с самого верха, меня там по-настоящему испугались. Еще недавно это бы меня сильно порадовало, но сейчас было уже не до того, надо было спасть бизнес. Да и самому спасаться.

Но там решили разделаться не только с моей компанией, но и с мной. Не успел и глазом моргнуть, как оказался в камере предварительного заключения. Чего на меня только не навешали: уклонение от уплаты налогов, незаконные валютные операции, припомнили вооруженный захват комбината. Я сейчас и не помню все пункты обвинения.

Но все это было мелочи по сравнению с тем, что они решили сделать со мной. Поместили меня в камеру с отъявленными уголовниками, к тому же на одну полку приходилось не меньше двоих заключенных. Я сразу же стал объектом всеобщего внимания, еще бы миллионер, руководитель партии – и на нарах. Издевались надо мной по полной программе. До сих пор не знаю, было ли дано этим подонкам такое задание или они это делали по собственной инициативе. Но эти дни до сих пор вспоминаю с ужасом. А ведь я уже прошел тюремную школу и считал себя человеком закаленным. Но оказалось, что прежний опыт ничего не стоит.

Через пару дней я был готов на все. И когда меня привели снова к следователю, он это понял со своего первого опытного взгляда. Без предисловий он мне объяснил, что если я хочу выйти из тюрьмы, сохранить свою компанию, то должен обещать раз и навсегда прекратить свою политическую деятельность, всенародно объявить о роспуске партии. Ну и заплатить кое-какую сумму. Когда он назвал ее величину, то первый мой импульс был вернуться на нары. Может, я так бы и сделал, если в его взгляде не прочел свой приговор. А он был прост: откажусь, живым мне отсюда не выбраться, милые соседи по камере меня либо прирежут, либо придушат, либо еще как-нибудь оприходуют.

Пришлось согласиться на все условия. Меня перевели в другую камеру, где никто ко мне не приставал, а еще через несколько дней я вышел на свободу. Если, конечно, в этой стране можно вообще говорить о свободе. Я был сломлен, у меня было такое чувство, что мне уже лет семьдесят и пора на вечный покой. Для реабилитации мне пришлось на месяц поселиться в санатории. На свое восстановление денег не пожалел, так как понимал, что если не сумею преодолеть ужасную депрессию, то кончу жизнь самоубийством. Такие мыслишки меня посещали чуть ли не каждый божий день.

Но я не напрасно угрохал на лечение такие большие бабки, через месяц вполне очухался. И мог мыслить и действовать логично и последовательно. Конечно, мне придется выполнить свои обязательства и отдать этим тварям значительную часть своего капитала. Но это последнее, что они получат. Я решил, что в своей родной стране мне нет места. Я не буду работать на этих палачей. Я переведу свой бизнес за границу. А раз им не нужны такие, как я, пусть тонут в своем дерме.

Я начал ликвидацию своих дел в России. И через полгода уехал из нее навсегда. И больше ни разу моя нога не переступала границу этой страны. И, надеюсь, что не переступит. Я веду бизнес по всему миру, но только не там. И какие бы ко мне не поступали самые выгодные предложения оттуда, я всегда говорил и говорю: нет.

Ну вот, вы выслушали еще одну страничку из моей жизни.

92

Алла вышла вместе со всеми из кают-компании и постаралась, как бы невзначай оказаться рядом с Ромовым.

– Зайди ко мне, только незаметно, – прошептала она.

Через полчаса Ромов проскользнул в каюту Аллы. Та встретила его хмуро.

– Ну, что у тебя. Говори.

– Готовлюсь.

– Сколько можно готовиться, – налетела она на сценариста. – Время не ждет, нужно кончить дело очень быстро. Ты понимаешь, что мы можем все потерять.

– А ты понимаешь, что я не наемный убийца, – огрызнулся Ромов. – Думаешь легко на этом чертовом корабле совершить такое.

– Послушай, это необходимо и тебе и мне, – сменила она тон на более спокойный. – Сам знаешь, больше шансов заработать миллион у тебя не будет. И тебе это известно не хуже меня.

Ромов смотрел на Аллу, он был с ней согласен, таких денег заработать ему больше не представится. Она права и в другом, нельзя упускать такой шанс. Их путешествие может завершиться в любую минуту, достаточно посмотреть на Шаповалова, он ужасно выглядит, с ним может все, что угодно случиться. И тогда прощай денежки.

Алла по его виду поняла, что он проникся ее тревогой. Такого сильного презрения к нему она еще не чувствовала. Она давно поняла, что как сценарист он полный нуль, да и как мужчина ее нисколечко не привлекал. Он из тех пустых людей, которые вертятся под ногами, пыжатся всю жизнь. И уходят из нее по большому счету с тем же результатом, что и пришли. Если его поймают и осудят, ей будет его не жалко.

– Я могу рассчитывать, что все скоро кончится? – ласково положила она руку на его плечо.

– Я постараюсь.

– Ты решил, что сделаешь с деньгами?

Ромов мгновенно оживился. И Алла поняла, что на эту тему он думает денно и нощно.

– Куплю виллу где-нибудь на берегу океана. Плюну на все это кино, не буду ничего делать. Целыми днями стану смотреть на приливы и отливы, купаться в теплых волнах, кататься на серфинге, объедаться фруктами. Да мало ли еще. С деньгами можно найти много прекрасных занятий.

– Ты правильно все решил, – одобрила Алла. – К черту всех этих ослов. Нужно ни от кого не зависеть. Нет ничего лучше этого. Ради такой цели можно пойти на очень многое.

– Ты бы пошла?

– А разве не заметно. Думаешь, приятно ходить в любовницах этого живодера. Теперь возомнил себя великим, хочет, чтобы весь мир смотрел про него кино. Даже не представляешь, сколько унижений я от него пережила. Но я все стерплю, лишь стать однажды независимой. Бедным людям в этом мире крайне трудно, им приходится сносить издевательства богатых, презрение сильных мира сего.

– Ты права.

– Значит, сделаешь это? – заглянула Алла в лицо Ромова.

– Да. Я пойду.

– Иди.

Алла проводила сценариста из каюты.

– Он должен это сделать, он должен это сделать, – как заклинание повторила она.

Ромов сидел на палубе и грелся под лучами солнца. Сейчас в Москве осень, холодно, мерзко, грязно, дождь противно хлещет целый день, а тут яркое жаркое солнышко, теплое море, весело выпрыгивающие из воды дельфины. Те, у кого есть деньги, могут до конца своих дней жить в этом раю. А такие нищие, как он, вынуждены прозябать, терпеть стужу и слякоть. И массу других противных вещей. И еще облизываться, как кот на сметану, смотря, как другие живут. А он еще никогда так близко не подходил к черте, за которой расположен рай. И всего-то надо убить эту бесполезную, никому не нужную сучку. Конечно, неприятно, зато потом все окупится. Скорей бы уж сделать дело и освободиться от этого груза.

Ромов ждал вечера. Эти дни он следил за Мариной и обнаружил, что она каждый раз перед сном ходит купаться в бассейн. В этой время обычно поблизости никого нет. Причем, она не входит в него, а прыгает с небольшой вышки. Это как раз то, что надо. Другой возможности может и не быть. Значит, все должно случиться сегодня.

Ромов вернулся в каюту и лег на кровать. Хотелось заснуть, но он опасался, что нервное напряжение не позволит. Но неожиданно быстро погрузился в сон.

Он проснулся, когда уже стало темнеть. Чтобы взбодрится, принял душ. Его удивляло собственное спокойствие: проспал несколько часов, теперь наслаждается теплой водой. Сейчас закажет ужин и с аппетитом поест.

Ромов голым вышел из душевой, подошел к бару, отворил дверцу. Но в последний миг пить не стал; сегодня ему как никогда нужна ясная, трезвая голова. О Марине он старался не думать; надо гнать любую мысль, способную пробудить сентиментальность.

Уже почти совсем стемнело, когда он вышел из номера. Только бы она не изменила своей привычке, заклинал Ромов. Он пробрался к бассейну и занял удобную позицию для наблюдения.

Марина появилась быстро, Ромов даже не успел выкурить до конца сигарету. Он поспешно ее затушил и огляделся; вокруг никого не было. Теперь все зависит только от него, точнее от его решительных действий.

Марина быстро скинула одежду и осталась в купальнике. По разработанному Ромовым сценарию он должен быть одетым.

Она поднялась на вышку и замерла перед прыжком. Ну, давай, прыгни в последний раз, мысленно призвал он ее. И, словно бы услышав его призыв, ее тело полетело вниз.

Послушался плеск воды. Ромов бросился к бассейну и прыгнул в него. И сразу же поплыл к Марине.

Он схватил ее за шею и стал слегка душить. Он не собирался убивать ее таким образом, он немало написал всяких детективных сценариев и понимал, что любая экспертиза легко установит факт удушья. А значит, выдать смерть Марины за несчастный случай не удастся. Ему лишь надо было, чтобы она потеряла способность к сопротивлению.

Под своими руками он ощутил, как затрепыхалось женское тело. Он стал тащить Марину к краю бассейна, чтобы ударить ее голову об стенку. И тем самым сымитировать несчастный случай. Он полагал, что она уже без сознания, и слегка ослабил хватку. Внезапно Марина, что есть силы рванулась вперед и освободилась из его рук.

– Ты что делаешь, негодяй?! – закричала она.

– Я тебя, дура, спасаю, ты же тонула! – тоже заорал он.

– Какой к чертовой матери тонула! Здесь глубина меньше полтора метра.

– Мне так показалось.

– Ты душил меня, гад. Я едва сознание не потеряла.

– Я схватил тебя, чтобы вытащить.

– Врешь ты все.

– Да нужна ты мне, никогда не стану тебя больше спасать. Тони сколько хочешь.

Ромов, весь мокрый, выбрался из бассейна. Марина не спускала с него недоверчивого взгляда. Оставляя на своем пути лужи и ручейки, он быстро направился в свою каюту.

93

Дождавшись, когда Ромов скроется, Марина выбралась из бассейна, схватила со стула одежду и бросилась вниз. Она рванула ручку двери каюты Филиппа, та оказалась закрыта. Тогда Марина стала барабанить по ней.

Филипп отворил дверь, и Марина почти упала на его руки. Он втащил ее в каюту и посадил в кресло.

– Что с тобой? Что-то случилось?

Марина несколько мгновений неподвижно смотрела на него, она была не в силах выговорить ни слова.

– Меня, кажется, хотели убить, – вдруг выдавила она.

– Как убить? Кто?

– Ромов. Хотел задушить в бассейне.

– Ты уверенна?

Марина кивнула головой.

– Не знаю, мне так показалось.

– Как все было?

Марина стала рассказывать.

– Ромов так сжал мне горло, что еще полминуты, и он бы меня задушил. Это чудо, что я спаслась. Так никто не спасает, как это делал он. Да и зачем спасать в мелком бассейне. К тому же ему отлично известно, что я хорошо плаваю. Мы с ним несколько раз в Москве ходили на пляж.

Филипп нервно заходил по каюте.

– Но зачем ему понадобилось тебя убивать?

– Не знаю, не могу понять. Может быть, месть за прошлое, – не уверенно предположила Марина.

Филипп с сомнением посмотрел на нее.

– Вряд ли. Тут что-то другое. Ничего, мы сейчас выясним.

– Как ты выяснишь? Не надо, я прошу.

– А вот так. – Филии как-то странно посмотрел на нее. – Смотри, что у меня есть. – Он подошел к сейфу, набрал код, открыл дверцу и что-то из него достал.

Марина приблизилась к Филиппу и увидела, что он держит пистолет.

– Откуда он у тебя? – изумилась она.

– Приобрел на всякий случай. Он мне поможет разобраться с этим сценаристом. Он все сейчас выложит.

– Прошу не надо ничего выяснять, – взмолилась Марина.

– Хочешь, чтобы он тебя убил со второй попытки. Подожди. Я скоро приду.

Не посмотрев на Марину, Филипп вышел из каюты.

Филипп постучался в дверь Ромова. Едва тот ее открыл, то, не спрашивая разрешения, шагнул в каюту. Сценарист не попытался ему противодействовать. Вид у него был жалкий, он даже не снял мокрую одежду, которая прилипла к телу, а слипшиеся волосы висели, как сосульки.

Филипп достал пистолет, Ромов вздрогнул, но это была его единственная реакция на появление оружия. Он казался совершенно безучастным, равнодушным ко всему окружающему.

– Вы мне сейчас все расскажите, – грозно проговорил Филипп.

– О чем? – бесцветным голосом спросил Ромов.

– Почему вы хотели убить Марину?

– Я не хотел, – пробормотал Ромов.

– А кто хотел? – наугад поинтересовался Филипп. Так как Ромов молчал, Филипп ткнул ему пистолетом в живот. – Говорите. Пистолет заряжен.

Внезапно Ромов рухнул на пол. В испуге Филипп даже отпрыгнул от него, но, увидев, что сценарист не собирается на него нападать, снова приблизился.

– Я спрашиваю вас, кто хотел? – снова наставил он пистолет на Ромова.

– Она.

– Кто она?

Ромов молчал.

– Отвечайте! Я могу и выстрелить.

– Алла, – пробормотал сценарист.

– Алла? Но зачем?

– Откуда я знаю! – вдруг закричал сценарист. – Если вас интересует, спросите у нее.

– Она вам что-то пообещала.

– Миллион долларов.

Филипп засмеялся.

– Она врала, я точно знаю, отец не дает ей наличных. У нее и близко таких денег нет. У нее вообще нет денег.

– Как нет? – встрепенулся Ромов. – Значит, я напрасно…

– Значит, напрасно, – подтвердил Филипп. – Она просто вас использовала. Она мне всегда казалась мерзавкой. А вы попались, как последний дурак. – Филипп спрятал пистолет в карман. – Но все равно, я вам это не прощу.

94

Филипп ворвался в каюту отца и замер на месте. Шаповалов лежал на диване, держась рукой за сердце.

– Тебе плохо, отец? – спросил юноша. – Я позову врача.

– Не надо, – сел на диван Шаповалов и стал смотреть в компьютер, словно бы позабыв о присутствии сына. Но это было не так. – Взгляни.

– На что?

– Вот на это. – В голосе Шаповалова прорвалась злость.

Филипп посмотрел, он увидел таблицы, густо заполненные цифрами.

– Что это?

– Тебе пора бы знать. Это котировки.

– Меня они не интересует. Я не хочу этим заниматься.

– Я вот тоже не хочу, а вынужден. Такого падения не было много лет. Ты понимаешь, что это значит.

– Акции упали в цене.

– И что?

Шаповалов снова уставился в монитор, словно забыл о присутствии в каюте сына. Зачем Филиппу говорить, что его отец сегодня потерял половину состояния. Его миллиард, которым он еще недавно владел, стремительно тает, как забредший в теплые широты айсберг.

– Зачем ты пришел? – вдруг спросил Шаповалов.

– Я должен тебе кое-что рассказать.

– Раздумал жениться?

– Это, в самом деле, связано с Мариной, но только совсем в другом ракурсе. Ее пытались убить.

Шаповалов посмотрел на сына. Но к его удивлению, Филипп не заметил, что это заявление произвело на отца уж очень сильное впечатление. Вместо этого Шаповалов налил себе в бокал коньяк.

– Кто и зачем?

– Ромов хотел задушить Марину. А предложила ему это сделать… – Филипп сделал паузу.

– Хочешь сказать Алла?

– Да. Ты знал?

– Нет, конечно, но догадаться не трудно. Больше желать ее смерти некому. Кстати, она жива?

– Ей удалось вырваться из рук Ромова.

– И что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Как что? – изумился Филипп. – Ты все так и оставишь?

– У меня на яхте нет тюрьмы. И суд тут не предусмотрен. К тому же у тебя есть доказательства?

– Мне Ромов сам признался.

– Ты записал его признания?

– Нет, – растерянно произнес Филипп.

– А если он откажется их повторить.

– Не откажется.

– Если у него есть хоть капля ума, откажется. А капля есть. Хотя и не больше.

– Выходит, все так и останется?

Шаповалов снова отхлебнул из бокала. Он о чем-то напряженно думал. Но Филиппа не оставляло ощущение, что совсем не о том, о чем он ему только что рассказал.

– Ты прав, с Аллой действительно пора кончать, – вдруг встрепенулся Шаповалов. – Ты правильно сделал, что мне все рассказал.

– А Ромов?

– А что Ромов?

– Но ведь он едва не задушил Марину.

– Одной Мариной больше, одной меньше, какая разница. К тому же он больше не повторит своих попыток. Я не судья. И тебе не советую брать на себя его обязанности. Забудь об этом. В таких вопросах самое мерзкое – это огласка.

– Вот чего ты боишься.

– Придет время – и ты будешь бояться. Извини. Мне сейчас надо заняться более насущными делами. Мы еще это как-нибудь обсудим. Хотя лучше больше никогда не вспоминать эту историю.

95

Шаповалов сидел в прострации, в голове не было ни единой мысли, словно они по команде разом сбежали от него. И вообще такого равнодушия ко всему и ко всем у него еще никогда не было. И это он, который до самозабвения всегда любил жизнь, неоднократно ставивший ее на кон и всегда в конечном счете выигрывавший партию. Его жизнелюбию завидовали, восхищались, ненавидели, потому что своих противников он побеждал ни столько умом, хитростью и даже ни столько деньгами, сколько этой своей неумной и неукротимой жизненной жаждой. Она сокрушала многие, казалось бы, непреодолимые препятствия, позволяла невозможное превращать в возможное. И вот все это куда-то исчезло. Ничего не осталось, только пепел от сгоревшего дома.

Взгляд Шаповалова упал на компьютер. Наконец-то у него проснулось хоть какое-то желание – разбить эту мерзкую машину в дребезги. Какие пакости она ему еще принесет? Казалось все, что возможно в этом плане, она уже сделала. Но он знает, что это только начало.

Какой уже раз за эти дни Шаповалов вспоминал слова Шаронова о том, что кризис помимо всего прочего – это способ перераспределения богатства. И он почти физически видит картину, как его богатство уплывает в другие руки. А компьютер демонстрирует очень наглядно, как это происходит.

Шаповалов усилием воли заставил себя мысленно вернуться к разговору с сыном. Когда он слушал его, то почти все время думал о другом. И потому то, что сообщил Филипп, не вызвало в нем почти никаких ответных эмоций. Но сейчас к своей радости он почувствовал, как наполняется яростью. Значит, еще не все в нем атрофировалось, значит, еще тлеет надежда на то, что у него есть силы, чтобы бороться. По крайней мере, сейчас он сделает то, что давно назрело, он освободится от надоевшей любовницы. К тому же она становится опасной. Он всегда подозревал, что Алла, если ее припереть к стенке, способна на весьма экстраординарные поступки. Но то, что она попытается убить чужими руками свою соперницу, этого он не ожидал. Она зашла слишком далеко. Тем лучше, она сама сделала свой решающий ход. Сейчас он с него ответит.

Шаповалов решил самому пойти в каюту Аллы, что делал крайне редко, обычно она приходил к нему. От неожиданности она растерялась, и впервые секунды даже не знала, что сказать, а лишь смотрела на него настороженными глазами.

– Что-то, дорогая, ты меня плохо встречаешь, – произнес он.

Алла вскочила и стала усаживать Шаповалова.

– Я так рада, что ты заглянул ко мне, – произнесла она и попыталась сесть ему на колени.

Но Шаповалов остановил ее жестом.

– Чуть позже. Пока же налей, что я люблю. Еще не забыла?

– Разве я когда-нибудь забуду.

– Всякое в жизни случается, – усмехнулся Шаповалов, принимая от нее бокал с бренди. – Нет ничего ненадежней, чем отношения людей. Сегодня они трахаются так, что не оторвешь друг от друга, а завтра готовы вонзить кинжал в спины друг друга.

– Ты это о чем?

– Разве я не понятно выражаюсь.

– Понятно, – протянула Алла, – только не понятно, к чему это.

– Тебе не понятно, а я грешным делом думал, что и это понятно. – Шаповалов выпил до дна бокал и посмотрел в глаза любовницы. – Знал всегда, что ты сучка, но чтобы настолько… Честно скажу, не ожидал.

– О чем это ты? – встревожилась Алла, не спуская глаз с Шаповалова.

– Зачем ты хотела убить Марину?

– Я, убить Марину?!

Шаповалов махнул рукой.

– Налей еще.

Алла дрожащими руками снова наполнила его бокал.

– Ромов во всем сознался. – Шаповалов вдруг громко и долго захохотал, Алла смотрела на него широко открытыми почти безумными глазами. – Оказывается, ты соблазнила его тем, что обещала дать за убийство целый миллион зеленых. Где ж ты их собиралась взять, дорогая? Насколько я знаю, на твоем счету абсолютная пустота.

– Это потому что ты жадный, – огрызнулась Алла.

– Я не жадный, я истратил на тебя небольшое, но состояние. Просто я с самого начала знал, что нельзя давать таким, как ты, деньги. Ты их не используешь во благо. Я так понял, ты подтверждаешь, что науськивала этого сценариста убить Марину.

Алла молчала.

– Все ясно, – усмехнулся Шаповалов. – На этом наши отношения объявляю закрытыми.

– Ненавижу тебя, всегда ненавидела, – процедила сквозь зубы Алла.

– Всегда это подозревал. Мне даже это нравилось, будоражило кровь. Трахать женщину, которую тебя ненавидит, это дорого стоит. За что тебя и ценил.

– Что ты собираешься сделать?

– Что делать? – Шаповалов задумался. Внезапно его лицо озарилось странной, недоброй улыбкой. – Не знаю, как сейчас, но раньше у моряков был такой замечательный обычай: совершивших преступление на корабле высаживали на лодке в открытом море и оставляли один на один со своей судьбой.

– Уж не хочешь ли ты поступить так со мной? – встревожено произнесла Аллы.

– А что мне мешает так сделать. Не бойся, ты получишь запас воды и пищи. Авось спасешься. Я тебе сообщу, когда это случится.

Шаповалов встал, намереваясь покинуть каюту.

– Сволочь, мерзавец, негодяй! – полетело ему вслед.

Шаповалов на мгновение остановился.

– Меня это никогда не смущало. Меня всегда волновало только одно: выйду ли я победителем или нет. А остальное не имеет значение. Будь готова отправиться в плавание в любую минуту. Прощай, дорогая, счастливого путешествия.

96

Алла металась по каюте. Ее распирало желание всех убить: Шаповалова, Ромова, Марину, да и остальных заодно тоже. Будь в ее власти, она бы никого не пощадила. Все они жалкие ничтожества, им не место на этой земле. Но смерть ждет не их, а ее, она нисколько не сомневается, что ее бывший любовник выполнит свое обещание, отправит ее одну на лодке. А она точно знает, что в этой части океана полно акул. От мысли о том, что ее может постигнуть, Алла едва не лишилась сознания. Ужас заполнил ее до краев, парализовав буквально все в ней.

Алла поспешно достала бутылку коньяка, налила полный стакан и трясущимися руками поднесла ко рту. Она должна что-то придумать для своего спасения. Только одна она не справится. Но кто ей может помочь?

Ее мысль сама собой остановилась на Шаронове. Как и чем он мог ей помочь, Алла представляла смутно. Единственное, что он может в этой ситуации, – уговорить Шаповалова отменить свое ужасное решение. Если у кого-то есть шанс это сделать, то только у него. Алла поспешно оделась и выскочила из каюты.

Дверь открыла ей Ольга Анатольевна. Эта женщина не понравилась Алле с первого взгляда, но сейчас она выдавила на лице любезную улыбку. Вернее, это ей так казалось, на самом деле это была самая настоящая гримаса.

Ольга Анатольевна с удивлением взглянула на нежданную гостю.

– Я к Андрею Васильевичу, – хрипло проговорила Алла. От волнения у нее неожиданно сел голос.

– Проходите, – пригласила Ольга Анатольевна.

Алла вошла в каюту и едва не упала; в последний момент ее успел подхватить Шаронов. Он аккуратно посадил ее в кресло.

– Вам плохо? – заглянул он ей лицо.

Алла кивнула головой и закрыла лицо руками.

– Вызвать врача?

Алла отрицательно замотала головой.

– Только вы можете меня спасти, – прохрипела она.

– Что-то случилось?

– Да и очень ужасное. Это самый отвратительный произвол!

Шаронов с некоторым замешательством снова посмотрел на Аллу.

– Извините, но я не в курсе того, о чем вы говорите.

– Шаповалов хочет высадить меня в океане на лодке и оставить одну. А там акулы.

– Это правда? – почти в один голос воскликнули супруги.

– Именно так все и есть.

– Но почему он принял такое решение? – спросил Шаронов.

Алла замялась. В порыве отчаяния она почему-то не подумала, что придется рассказать про ее преступный замысел.

– Могу я с вами поговорить наедине, – попросила она.

Ольга Анатольевна встала.

– Я вас оставлю, тем более давно хотела прогуляться по палубе.

Они остались одни. Алла понимала, что лгать бесполезно, Шаронов сможет ей помочь лишь в том случае, если будет знать правду.

Шаронов слушал молча, за то время, что рассказывала Аллы, он не то что не проронил ни слова, но даже ни разу не пошевелился.

– Я знаю, что поступила ужасно, но я не знала, что мне делать. Я была в отчаянии, все рушилось. В конце концов, никто не пострадал. А этот старый вампир обрекает меня на верную смерть. Здесь столько акул! Я их ужасно боюсь.

Алла замолчала и с робкой надеждой посмотрела на Шаронова.

– Не стану вам ничего говорить по поводу вашего поступка, вы и так все понимаете. Но не могу не спросить, почему пришли именно ко мне? Мы с вами почти и не общались.

Алла опустила вниз голову.

– Мне трудно ответить, просто в какой-то момент показалось, что вы единственный из всех, кто на яхте, у кого может возникнуть желание мне помочь. Я точно знаю, что другие не пошевелят и пальцем. Только порадуются, когда узнают, что мне предстоит.

– Не исключено, – пробормотал Шаронов и замолчал.

Они сидели напротив друг друга. Алла с нетерпением ждала, когда он снова заговорит, но Шаронов упорно продолжал молчать. Он явно был погружен в свои мысли. И Алла, несмотря на все свое нетерпение, опасалась прервать их течение.

Прошло уже минут пять, а ничего не менялось. Шаронов все также сидел неподвижно, словно изваяние. Терпеть эту пытку у Аллы не было больше сил.

– Мы так и дальше будем молча сидеть? – От охватившего ее раздражения ее слова прозвучали довольно грубо.

Шаронов словно бы очнулся.

– Да, тут вы правы, сидеть в такой ситуации бессмысленно. Чего бы вы ни натворили, он не имеет права так поступать с вами.

– Об этом я и говорю! – обрадовалась Алла.

– Но что я могу сделать?

– Я не знаю, – растерянно пробормотала Алла. – Я умоляю, помогите мне.

– Но как?

– Но вы же мужчина, вы глава целого движения. Вы просто обязаны помогать людям.

– Ваши представления о нашем движении несколько отвлечены. Мы не ставим задачу помогать преступникам избегать наказания.

– Но разве я преступник?

– А как это еще можно назвать.

Алла почувствовала отчаяние, рушилась ее последняя надежда хоть на какой-то благоприятный исход. В таком случае, какой смысл ей его щадить, она выскажет ему все, что думает о нем.

– Я вижу, вы из тех, кто много говорит о спасение человечества, но не хочет и пальцем пошевелить для спасения одного человека. Чего тогда стоят все ваши проповеди. Вы обыкновенный лгун. Не случайно, я всегда терпеть не могла ходить в церковь, никогда не верила священникам. Они произносят много красивых фраз, но это не более чем упаковка, а внутри нее ничего нет. И вы такой же, как и они, много говорите, но ничего не делаете.

Алла вскочила с кресла и устремилась к двери.

– Постойте! – крикнул Шаронов.

Алла на всем ходу остановилась и с вновь обретенной надеждой посмотрела на него.

– Я поговорю с Шаповаловым. Но при одном условии, если вы разрешите пересказать наш разговор моей жене.

Алла стояла в нерешительности. Эта женщина никакой симпатии в ней не возбуждала. И ей не хотелось, чтобы она узнала бы обо всем. Но и выхода другого у нее нет.

– Хорошо, делайте, как знаете. Но нужно с ним поговорить, как можно скорей. Он в любую минуту может отдать приказ спустить меня в лодке.

– Обещаю вам, что постараюсь поговорить с ним как можно быстрей.

– Даже не представляете, как я вам благодарна.

– Дело не в вашей благодарности, я это делаю не ради нее.

– Я понимаю. И все же, – пробормотала Алла, – я вам очень признательна. Люди так равнодушны друг к другу, убивать будут, никто не поможет. Так грабители убили мою подругу, днем в парке, было много народа. Она кричала, но никто не помог. А когда прибежали полицейские, она была мертва.

– Так бывает, – согласился он. – Мы все заложники эгоизма.

– Я буду с нетерпением ждать от вас известий, – сказала Алла, выходя из каюты.

97

Ольга Анатольевна стремительно ходила по каюте.

– Ты, в самом деле, намерен ей помочь?

– Она поступила ужасно. Но и смотреть, как ее отправят одну в лодке в открытый океан, не могу. Она не заслужила такого наказания?

– А какого она заслужила?

– Не знаю, это не мне решать. Но и не ему. Он считает себя тут Богом, которому все дозволено. Но в том-то и дело, что Бог так отнюдь не считает, он строго следует собственным установленным правилам и законам. И ненавидит произвол.

– Ты прямо вещаешь, как его пресс-секретарь, – засмеялась она. – Не уверена, что Бог во всем бы с тобой согласился.

– Пусть так, но даже если Бог допускает не справедливость, мы должны исправлять его ошибки. Как знать, может быть, именно ради этого Он нас и создал.

Теперь Ольга Анатольевна уже внимательно и без улыбки посмотрела на мужа.

– Не много ли ты на себя берешь? Ты ведь даже отказался от руководства движением.

– Причем тут это. Мой отказ не изменил мое отношение к жизни. Я собираюсь делать то же самое, что и делал, только другими средствами.

– И все же я бы не стала вмешиваться в это дело. Хотя бы из-за сына. Надеюсь, даже, несмотря на свои принципы, он для тебя важней, чем экс-любовница Шаповалова.

– Вопрос не в ней, а во всем том, что тут происходит.

– А что тут происходит?

– Мы все на яхте, попали в полную зависимость от одного человека. Причем, далеко не самого лучшего. Он воспринимает нас в качество своих заложников.

– У каждого на то были свои основания стать на какое-то время его заложником. Мы с тобой пошли на это сознательно с единственной целью помочь сыну. Ради этого я готова и не на такое.

– Я – тоже. Но не это не отменяет всего остального. Предлагаешь безучастно смотреть, как он будет творить произвол?

– В любом случае она заслужила наказание.

– Наказания, но не произвол.

– Еще совсем недавно, ты не был таким упрямым.

– Мне самому так кажется, что я был немного другим. Но что-то во мне сдвинулось за время этой поездки.

– Делай, как знаешь, но с одним условием.

– Каким? – пристально взглянул Шаронов на жену.

– Ты не должен навредить сыну.

– Хорошо, я буду исходить из этого принципа.

98

– О чем, о чем хотите со мной поговорить?

– Об Алле.

– Об Алле? А какое вам, собственно, до нее дело. Это моя женщина. А у вас, если я ничего не путаю, есть своя женщина. И она плывет вместе с вами. Не много ли вам нужно женщин, дорогой?

– Алла приходила ко мне и все рассказала.

Шаповалов подозрительно взглянула на Шаронова.

– Что рассказала вам это сучка?

– Про историю с Мариной. И про ваше решение отправить ее одну в лодке.

Шаповалов молчал и смотрел куда-то мимо Шаронова.

– Не думал, что она пойдет кому-то жаловаться, – вдруг пробормотал он.

– Она не жаловалась, она просила защиты.

– У вас?

– Раз пришла ко мне, следовательно, у меня.

– И вы пришли ее защищать?

– Не совсем.

– Так в чем смысл вашего визита? – удивился Шаповалов.

– Я обязан заявить, что вы не имеете права так поступать. Никто не давал вам право судить людей.

– А я не привык дожидаться, когда мне что-то дадут, включая права. Я всегда их брал сам.

– И потому уверены, что можете распоряжаться чужими судьбами, как собственным банковским счетом.

– Вы забыли, что она преступница.

– Я все хорошо помню, но не вам выносить приговор.

– На этом судне пока хозяин я. И все, кто тут плывет, в полном моем распоряжении. Включая и вас, Андрей Васильевич. Советую, не забывать об этом ни минуты.

– Я не ваш раб.

– А это с какой стороны посмотреть, – засмеялся Шаповалов. – Какие у вас есть возможности мне противостоять. Никаких. Экипаж выполнит любой мой приказ. Для этого я ему достаточно плачу.

– Вы мне отвратительны. Больше всего ненавижу тех, кому доставляет радость насилие над личностью.

– Боюсь, что в этом случае придется возненавидеть всех живущих на земле людей. Различие лишь в том, что совсем немногие могут себе это позволить. Не скрою, мне всегда доставляла радость то, что у меня есть такая возможность.

– Это свидетельствует о вашей убогости.

– Да хоть о шизофрении. Мне на это глубоко наплевать. В отличие от вас я ни от кого не завишу. А вот вы вынуждены терпеть меня в надежде получить от меня деньги. И я могу сделать с вами все, что захочу. А ваши проповеди на меня не действуют. Что вы на это скажите?

– Скажу, что с вами говорить бесполезно. Вы закостенели в своих представлениях.

– Так и не говорите, никто вас не принуждает. Идите и занимайтесь тем делом, ради которого вы тут.

– Я бы так и поступил, если бы не Алла.

Шаповалов сморщился, как от зубной боли.

– Далась вам это Алла. Обычная корыстная и похотливая сучка.

– Она человек. Она может стать другой.

– Она – другой? Не смешите. Скорее уж я стану другим.

– Вам не дано это знать.

Шаповалов как-то безнадежно махнул рукой.

– Этот разговор можно вести бесконечно.

– Согласен. Хочу только предупредить, что сделаю все, что в моих силах, дабы воспрепятствовать вашему намерению.

Внезапно что-то изменилось в лице Шаповалова.

– Хотите, я предоставлю вам шанс помочь Алле?

– Разумеется.

– Я предлагаю отправиться вместе с ней на лодке. Если соглашаетесь, то уже на следующий день на ваш счет перевожу обещанные мною деньги. И ваш сын будет спасен.

– А как же великий сценарий?

Шаповалов вдруг сморщился.

– Часть вы уже написали, остальное завершит ваш коллега. Ему это по силам?

– Не уверен?

– Ничего, он постарается. И вообще, это не ваша забота. Что ответите на мое предложение?

– Я действительно получу деньги на следующий день.

– Сомневаетесь в моих словах?

– Нет, – после короткого колебания произнес Шаронов.

– Тогда жду ответа.

– Согласен.

Несколько мгновений Шаповалов не отрывал от него взгляда.

– Не ожидал. Сегодня вас устроит?

– Чем раньше отплытие, тем раньше получу деньги.

– У вас очень деловой подход. Из вас бы получился хороший бизнесмен.

– Не думаю.

– А я думаю. И вы подумайте, если доплывете живым. Идите, готовьтесь. Сегодня отплытие. Да, Аллу предупредите. Не хочется еще раз выдерживать ее истерику.

99

Первым делом Шаронов сообщил предложение Шаповалова жене. Ее реакция удивила его. Такого спокойствия он не ожидал. Она долго смотрела на него и молчала.

– Твое решение окончательное? – вдруг спросила она.

– Да.

– Я буду молиться за тебя.

Шаронов неожиданно ощутил обиду. Столько лет они прожили вместе, столько всего пережили, а сейчас она так спокойно относится к самому опасному предприятию в его жизни, словно он собирается отправиться на курорт.

Ольга Анатольевна догадалась об его чувствах.

– Ты удивлен моим спокойствием?

– Если быть до конца честным, то да.

– Я и сама отчасти этим удивлена. Но много лет подряд ты приучал меня спокойно смотреть на все, что происходит в жизни, видеть во всем глубокий смысл. Не всегда мне это удавалось, особенно, когда заболел сын. Может быть, и я усматривала в его болезни глубокий смысл, но вот быть спокойной никак не могла. Но сейчас, когда шансы на его спасение резко повышаются, я вижу в происходящем некую внутреннюю осмысленность. А коли так, остается только смириться с судьбой. И надеется на благоприятный исход. Да и чтобы изменил мой плач, мои мольбы остаться. Я же знаю: раз ты решил, ты так и поступишь.

Шаронов кивнул головой.

– Как-то неожиданно для меня ты стала очень мудрой. А я не могу отделаться от ощущения, что у меня мудрости поубавилось. Ты действительно достойна возглавить наше движение. Даже если я затеряюсь где-то в океане, ничего не пропадет. Не думаю, что стоит об этом уж слишком жалеть. Ты мне обещаешь.

– Я постараюсь, – после короткой паузы произнесла Ольга Анатольевна. – Иди к Алле, она нуждается в сильном утешении.

100

Едва Шаронов перешагнул ее каюту, Алла с таким нетерпением бросилась к нему, что едва не сшибла с ног.

– Ну что, вы были у него?

– Я разговаривал с ним меньше часа назад.

– Что он решил?

– Постарайтесь быть спокойной.

Алла посмотрела на Шаронова и стала сползать на пол.

– Все не так ужасно, как вы думаете, – сказал он.

Она недоверчиво посмотрела на него снизу.

– Что же не так ужасно? – не без труда разлепила она губы.

Шаронов тоже сел на пол рядом с ней.

– Мы поплывем с вами вместе. – По выражению ее лица он понял, что до нее с первого раза не дошел смысл его слов.

– Что значит вместе?

– Поплывем на лодке. Шаповалов не согласился отказаться от своего намерения отправить вас в плавание. Но чтобы вам было не так страшно, он предложил мне разделить с вами это путешествие. Я согласился.

Алла от изумления вылупила на него глаза. Внезапно она захохотала. Но хохот продолжался совсем недолго, ему на смену пришел гнев.

– Вы издеваетесь надо мной! – закричала она. – Хотите, чтобы я поверила в эту ахинею, что вы поплывете со мной.

– Это правда. Уже сегодня мы с вами окажется одни в океане.

– Как сегодня? Когда?

– Очень скоро. Собирайте вещи, которые возьмете с собой.

– Боже мой, я погибла, – завыла она. – Это моя смерть. – Внезапно она уставилась на Шаронова. – Вы действительно поплывете со мной?

– Поверьте, это не шутка.

– И вы спасете меня?

– Нам будет нелегко, но мы станем помогать друг другу.

Алла вскочила на ноги и заметалась по каюте.

– Но я не знаю, что взять. Подскажите. Я никогда не плавала на лодке.

– Возьмите как можно больше кремов от загара. Неизвестно, сколько времени нам придется провести под палящим солнцем.

– Обязательно. А еще что?

– Лекарства, прежде всего от желудка. Вряд ли наш рацион будет разнообразным.

– Что еще?

– Не знаю, подумайте сами.

– Я подумаю. – Алла металась по каюте, не останавливаясь ни на секунды. – Думаете, мы сумеем добраться до берега? У нас есть шанс?

– Нас может подобрать корабль, – попытался успокоить ее Шаронов.

– Как-то я об этом не подумала. В океане ведь всегда много кораблей.

– Но все же не исключено, что несколько дней нам придется провести в лодке.

Алла вдруг бросилась к Шаронову и крепко обняла его.

– Я все для вас сделаю, все, что попросите. Только спасите.

– Алла, я постараюсь сделать все, что смогу для вашего спасения без всяких жертв с вашей стороны. Мне ничего не надо.

Алла резко отодвинулась от него.

– Тогда зачем вы плывете? – подозрительно посмотрела она на Шаронова.

– Так ли это для вас важно. Мы плывем вместе, вот собственно и все. И ничего от вас я не требую. – Шаронов поднялся с пола. – У нас в запасе мало времени. А я еще тоже не собирался. Еще раз подумайте что взять. В таком походе каждая вещь может стать решающей.

101

Отплытие было назначено на четыре часа дня. Каким-то образом об этом узнали все пассажиры яхты. Для всех это стало настоящим шоком.

Филипп бросился к отцу.

– Это правда? – спросил он.

– Что правда? – невозмутимо переспросил Шаповалов.

– Что ты отправляешь в лодке Аллу и Шаронова.

– Да. А тебе что-то не нравится?

– Но ведь они могут погибнуть.

– Все люди смертны. Ты знаешь, сколько раз я мог погибнуть в своей жизни? Как минимум раза три. Не понимаю, что тебя так беспокоит?

– Меня не беспокоит, меня возмущает твой поступок.

– Но почему, мой мальчик. Разве Алла не заслужила наказания? А что касается ее спутника, то он добровольно выразил желание к ней присоединиться. За это я ему перечисляю его гонорар. И он поможет больному сыну. Так что Шаронов и, как я думаю, его жена, вполне довольны таким решением. Видишь, у тебя нет причины для возмущения. Наоборот, я даже проявил гуманизм. Если Алла спасется, то освободится от наказания за свой поступок.

– А если нет?

– Значит, такова воля небес.

– Ты мог просто ее отпустить на все четыре стороны.

– Она не заслужила такого снисхождения. И тебе не советую так поступать. Мой опыт учит: это никогда не заканчивается хорошо. Люди отнюдь не проникаются за это благодарностью, гораздо чаще их охватывает желание отомстить. Тебе это важно знать, так как подобные ошибки крайне опасны.

– Я никогда не стану так поступать, – заверил Филипп.

– Что ж, это твое право, но, боюсь, когда-нибудь ты вспомнишь наш разговор. И мое предостережение. Если ты думаешь, что люди понимают язык доброты, то это самое большое твое заблуждение. Однажды один человек в тюрьме сказал мне, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным. Тогда я не слишком ему поверил, но потом много раз убеждался в его правоте. Давай на этом закончим. Я вижу, что сейчас ты все равно меня не поймешь.

102

Когда Суздальцев узнал об этой новости, у него возникло ощущение, что кто-то ударил его со всего размаха в пах. Он даже на миг согнулся пополам, как при сильной боли. Ему уже некоторое время не нравилось поведение Шаповалова, а тут он такое отчебучил. И главное не понятно, что все это значит? Ясно, как день, без Шаронова проект обречен на неуспех. А он отправляет его в открытый океан.

То, что Шаронов принял такое решение, его нисколько не удивляет, он был всегда не от мира сего. Жил по каким-то своим правилам, никогда нельзя было твердо знать, что он еще выкинет. Но Шаповалов ему как раз казался совершенно предсказуемым. Да, за свою жизнь он совершил немало удивительных, даже неожиданных поступков. Но по большому счету все они укладывались в некие рамки, преследовали четкие цели. До самого последнего времени. Но если все сорвется, то он, Суздальцев окажется в очень непростом положении. Если не сказать в отчаянном. Что же ему делать, черт возьми? Пока не поздно, надо идти к этому чертову миллиардеру. Если есть шанс остановить эту глупость, надо им воспользоваться. А дальше хоть трава не расти.

Суздальцев сразу почувствовал, что Шаповалов совсем ему не рад. Обычно он сразу предлагал что-нибудь выпить, но сейчас даже не подумал сделать это. Впрочем, продюсеру было сейчас не до выпивки.

– Вижу, ты уже слышал, – проворчал Шаповалов.

– Слышал. И я в ужасе.

– Что так?

– Вы еще спрашиваете. Что мы будем делать без Шаронова?

Шаповалов не отвечал. Он развалился на диване какой-то безразличный ко всему. И у Суздальцева возникло ощущение, что тому все равно, что происходит вокруг. Хоть мир сейчас расколется пополам.

– Что тебя так беспокоит? – вдруг без всякой интонации поинтересовался Шаповалов.

– Вы еще спрашиваете? – возмутился Суздальцев. – Если Шаронова не будет, кто напишет сценарий.

– А для чего второй сценарист, ты же сам его привел.

– Это был запасной вариант, на крайний случай.

– Вот он и пришел крайний случай. Видишь, как ты разумно поступил. – Глаза Шаповалова насмешливо блеснули, но тут же потухли.

– Да, конечно, но этот крайний случай мы сами создаем.

– Я создаю, – скорректировал Шаповалов. – Не забывайся.

– Да, конечно. Но я не понимаю, зачем подкапываться под собственный проект.

– И не поймешь.

– Если вы не объясните.

– А зачем тебе мои объяснения. Я все равно своего решения не изменю. Тебе остается его только принять.

– Но это безумие!

– Все в этом мире безумие. Или ты еще на сей счет не уразумел?

– Уразумел. Но зачем его увеличивать?

– А может, мой проект как раз и работал на его увеличение.

– Это был хороший, интересный проект.

– Ты так считаешь искренне?

– Разумеется.

– Врешь ты все. Кроме денег тут никого и ничего не интересует. Кому нужна моя жизнь.

– Она очень поучительна. Миллионы людей будут смотреть этот фильм.

– Да, фильм… – протянул Шаповалов и посмотрел на часы. – Уже совсем скоро отплытие.

– Умоляю, остановите это безумство. Пусть Алла плывет одна.

– И тебе ее не жалко?

– Она заслужила наказание.

– Интересно, ты с ней спал?

– Как можно! Я же знал, что эта ваша женщина.

– Можно подумать, что тебя это бы остановило.

– Я знаю законы гостеприимства.

Шаповалов как-то безразлично махнул рукой.

– Плевать тебе на все в мире законы гостеприимства. – Теперь в глазах Шаповалова зажегся интерес. – Ладно, уж скажи, трахал ее или нет? Мы с ней этим делом тут почти не занимались, а она без этого жить не может.

– Чем хотите, клянусь, у нас абсолютно ничего не было.

– Жаль. Если бы трахал, было бы интересней. А с кем-нибудь трахался?

– Да с кем же еще тут трахаться?

– Прав, выбор не велик. Остается Марина.

– Ничего не было и с ней.

– Как же ты без женщин? Я ладно, уже не молодой. А ты в самом сочном возрасте.

– Терплю.

– Смотри-ка, какой терпеливый.

– Георгий Артемьевич, последний раз прошу, не отпускайте Шаронова.

– Все, разговор окончен, – жестко проговорил Шаповалов. – Они отплывают. У тебя есть еще возможность помахать им ручкой. Идем на палубу. Зрелище обещает быть трогательным. Как кинематографист ты должен его оценить.

103

Все собрались на палубе. Никто ни с кем не разговаривал, все лишь наблюдали за происходящим. Алла и Шаранов стояли перед шлюпкой, в которую загружали припасы. Оба они выглядели спокойными, даже Алла. Она больше не устраивала истерик, стояла неподвижно, ни на кого не смотря.

К ним подошел Шаповалов. Он внимательно взглянул на каждого из отплывающих, причем, гораздо большего внимания он удостоил Шаронова, а не свою недавнюю любовницу.

– Я распорядился, чтобы вам положили в шлюпку пятидневный запас воды и еды. Если будете экономить, хватит и на семь дней. Ну а там, как судьба решит. Если станете грести целыми днями, то сможете доплыть до ближайшего острова. Конечно, в том случае, если верно выберете направление. Или какой-нибудь корабль подберет. – Шаповалов замолчал. – Как вы думаете, высшие силы станут вам помогать? – обратился он к Шаронову.

– Если сочтут необходимым.

– А от чего это зависит?

– Мир вечно стремится к равновесию. Если наше спасение будет способствовать его обретению, мы останемся в живых.

– Любопытная теория, – хмыкнул Шаповалов. – Значит, в любом случае ваше путешествие пройдет не без пользы для мира. Теперь я окончательно спокоен¸ любой его исход будет оправдан. Ну, все, не будем затягивать проводы, а то еще заплачем. Садитесь в посудину, сейчас будем ее спускать на воду.

Шаповалов отошел в сторону, Алле он не только не сказал ни единого слова, но больше ни разу на нее не посмотрел.

Шаронов первым шагнул в шлюпку, подал руку и помог забраться в нее своей спутнице. Он сел на скамейку, вслед за ним уселась и Алла.

Шаронов посмотрел на жену и помахал ей рукой. В каюте они договорились, что больше никаких прощаний у них не будет. Но договорились они не только об этом, но еще и о том, что если Шаронов останется в живых, то по возвращению в Москву они разведутся.

Это решение возникло совершенно спонтанно, до этого момента у них не возникало разговоров о разводе. И если бы Шаронову сказали еще пару дней назад, что такое возможно, он бы не поверил.

Но оказалось, что оба были готовы к такому исходу. Шаронов видел, что жена восприняла его вполне спокойно. Да и сам он не испытывал никаких потрясений, только удивление, что так внезапно исчезла их долгая и сильная любовь. А были ли она? невольно залез в голову вопрос. Но раздумывать над ним, не было времени. Это вполне можно будет сделать в лодке, вот там-то его будет, хоть отбавляй.

Шаронов поймал себя на том, что его на самом деле эта проблема мало волнует. У него вдруг пробудилось сильное желание начать новую жизнь. Третью по счету. Две предыдущих он, судя по всему, исчерпал. Может быть, эта причина отчасти и обусловило его желание сесть в шлюпку. Ему понадобилось нечто экстремальное, чтобы совершить переход с одной жизненной орбиты на другую.

Невольно Шаронов подумал, что наши поступки обусловлены таким количеством и набором причин, что разобраться в них так же сложно, как распутать сильно запутанный клубок ниток.

Заработали лебедки, опуская шлюпку вниз. Несколько секунд она плавно спускалась, пока не легла на воду. Океан слегка штормил, и лодку сразу же подбросило вверх.

– Счастливого плавания! – помахал рукой Шаповалов. И отдал приказ капитану яхты, чтобы она начало бы движение.

Яхта стала быстро удаляться от шлюпки. И через несколько минут она заметно сократилась в размерах. Океан подбросил ее еще пару раз, затем расстояние настолько увеличилось, что она исчезла из вида.

Все то время, пока яхта удалялась от шлюпки, Шаповалов не спускал с нее глаз. По напряженному его лицу можно было догадаться, что он о чем-то размышляет. И лишь тогда, когда невольные путешественники скрылись из виду, он покинул палубу. За ним последовали и все остальные.

104

Ольга Анатольевна вошла в каюту, огляделась, словно не понимая, где она находится. Все было привычно, вещи лежали на прежних местах. Ее взгляд упал на соседнюю кровать. Сердце сжалось, но это длилось какое-то мгновение. Внезапно она поняла, что это не более чем дань прошлому. На самом же деле она спокойна и даже радостна. Все эти долгие годы она находилась в тени мужа, по сути дела выполняла при нем подсобную и черновую работу. Сначала ей это нравилось, нет, даже не нравилось, она была счастлива быть рядом с таким талантливым, необычным человеком. Это продолжалось долго, пока в какой-то момент совершенно неожиданно для себя ощутила, что начинается тяготиться таким положением, что ей тоже хочется играть сольную партию. Тогда эти чувства она поспешила запрятать как можно дальше. Но она о них не забыла, они были постоянно с ней. И вот сейчас свершилось то, о чем мечтала.

Ею вдруг овладела жажда деятельности, она так долго находилась в не активированном состоянии, что сейчас готова была брызнуть мощным фонтаном. Только как ее применить на этом корабле. Вот как только она вернется в Москву, то немедленно возьмет бразды правления движением. Его давно пора обновить, привлечь новых членов, развить основные положения. Муж в последнее время уделял этим вопросом, по ее мнению, недостаточное внимание. И этому есть объяснение, он уже начинал подсознательно тяготиться своей ролью. Несмотря на свое восхищение им, она всегда считала, что ему не достает целеустремленности, его периодически бросает из стороны в сторону. Вот и снова случился очередной бросок. Когда он сообщил ей о принятом решении, то она почти не удивилась, от него всегда можно было ожидать подобного поступка.

И все же никогда она не предполагала, что их семейная жизнь завершится столь внезапно, ей вообще казалось, что они доживут вместе до самого конца. И умрут в один день. По крайней мере, такое завершение их совместного проживания ее нисколько бы не удивило. Но сейчас эти представления ей казались несерьезными; в самом деле, почему они должны умирать так синхронно. Они разные люди, каждый со своей судьбой. Какое-то время шли по жизни вместе, но настал момент, когда их пути разошлись.

Ольга Анатольевна представила мужа, плывущего в шлюпке. Что-то странное вдруг произошло, образ ярко вспыхнул и почти сразу же погас, превратился в тусклый контур. Это знак расставания, даже если для Андрея это почти одиночное плавание завершится удачно, им не быть вместе. Этот этап жизни для них завершился.

Раздавшийся стук в дверь прервал ее мысли. Ольга Анатольевна отворила ее и увидела Марину.

– Я не помешала? – робко спросила она.

Внезапно Ольга Анатольевна обрадовалась, а вот и объект для ее деятельности. Из всех плывущих на корабле, Марина самая подходящая.

– Нет, я рада, что вы зашли.

– Мне показалось, что вам сейчас грустно. Вот решила проведать.

– Правильно поступили, – несколько уклончиво ответила Ольга Анатольевна. Она решила, что нет никого смысла начинать беседу о своем душевном состоянии.

Женщины расположились напротив друг друга.

– Знаете, я не слишком много общалась с Андреем Васильевичем, но я всегда была уверенна, что он необыкновенный человек. Таких здесь больше нет. Да и не только здесь. И его поступок только это доказывает. Вы можете гордиться своим мужем.

– Я горжусь. Я прекрасно знаю, что он за человек. – Ольга Анатольевна пристально посмотрела на свою собеседницу. – Но он не сразу стал таким, это был путь, долгий и не простой.

– Я понимаю, – не очень уверенно произнесла Марина.

– Позвольте мне вам возразить, полагаю, что вы еще по большому счету ничего не понимаете.

– Наверное, вы правы, – согласилась Марина.

– Видите ли, отправляясь в это опасное плавание, Андрей Васильевич передал полномочия по руководству нашим движением мне. И он просил меня поговорить с вами. – Это была ложь, но Ольга Анатольевна решила, что это ложь из разряда лжи во спасение.

– Он так сказал?

– Да.

– И о чем он хотел со мной поговорить?

– Это непросто ответить. Не знаю, готовы ли вы к такому разговору.

– Я тоже не знаю, за последнее время столько всего произошло. Мне кажется, что-то во мне переменилось. Хотя трудно понять, что именно.

– Я бы могла вам помочь это понять, – мягко произнесла Ольга Анатольевна.

– Вы думаете? – с сомнением проговорила Марина.

– Могла бы попытаться помочь, – внесла коррективы Ольга Анатольевна.

– Даже не знаю.

– Вы чего-то опасаетесь?

– Я чувствую растерянность, я не знаю, что мне делать, как поступать. Сердце и разум говорят мне разные вещи.

– Такое часто случается. Не беспокойтесь, именно с этой целью и создавалось наше движение. Не вы одни в таком положении, таких людей много. И наша задача привести в единении душу и телу, покончить с этим действительно трагическим разделением.

– И получается?

Ольга Анатольевна сделала многозначительную паузу.

– Разумеется. В нашем движении сотни людей. Не скажу, что у всех, но у значительной части меняется мировоззрение, исчезает дуализм души и тела.

– Дуализм?

– Это то самое, на что вы только что жаловались.

– Я поняла.

– Но сразу должна предупредить, это не простой путь. Он требует от человека концентрации всех его сил и возможностей, подчас даже отречение от некоторых привычных представлений. По сути дела, начинается новая жизнь. Вы готовы?

Марина задумалась.

– Все так неожиданно. Я только чувствую, что нуждаюсь в чьем-то руководстве. Я вам могу признаться, что много раз думала, что ваш муж мог бы стать для меня таким человеком. Но я не решалась поговорить с ним об этом. Но я совсем не знаю, что это за путь.

– Разумеется, вы и не можете знать. Но это долгий разговор, его есть смысл начинать, когда ваше решение хотя бы немножечко окрепнет.

Марина пристально посмотрела на Ольгу Анатольевну.

– Знаете, за время плавания со мной столько всего приключилось. Такое чувство, что прожила несколько жизней. То, что предлагает мне Филипп, это грандиозно, я могу стать женой одного из самых богатых юношей мира. Даже в самых смелых мечтах и подумать о таком не смела.

– Но вы чувствуете, что не желаете этого брака?

Марина кивнула головой.

– Я сама этому удивляюсь и не могу понять себя. Но это так, все внутри противится во мне. Хотя Филипп во всех отношениях очень милый мальчик.

– Да, я понимаю, вы именно в таком состоянии, когда люди и приходят к нам. Я попытаюсь коротко объяснить, что с вами происходит. Не возражаете?

– Буду только рада.

– У каждого из нас есть свой магистральный путь. И есть множество путей, которые нам предлагает жизнь в зависимости от обстоятельств. Иногда эти пути кажутся нам привлекательными, обещающими исполнение наших желаний. Но если они не совпадают с магистральной дорогой, то рано или поздно человека охватывает разочарование и пустота. Прежние, столь привлекательные ценности кажутся ненужными и обременительными, пьющие из нас только живительные соки. А жизнь представляется скучной и ненужной. Такое случается со многими. И то, что вы сейчас чувствуете дискомфорт, это на самом деле посланный вам свыше сигнал, что вы совершаете ошибку. Не пренебрегайте им, не надейтесь, что он исчезнет, раствориться в буднях, что его поглотит богатство или что-то еще. Это самое плохое, что может произойти, так как однажды он напомнит о себе с новой силой. И сумеете ли вы выдержать это напоминание – это большой вопрос. Многие ломаются. Пока не поздно, задумайтесь.

– Большое спасибо за ваши слова, – горячо произнесла Марина. – То, что вы сказали, для меня очень важно. Я непременно подумаю.

– Вот и славно, – ласково улыбнулась ей Ольга Анатольевна.

– Я пойду, – встала Марина.

– Конечно, спасибо вам за сочувствие. Вы единственная, кто навестили меня.

Андрей так и не смог ее завербовать, а ей это почти удалось с первого раза, с удовлетворением думала Ольга Анатольевна после ухода гостьи. Она была права, когда хотела взять руководство движением в свои руки. А Марина от нее не уйдет, в этом она уверенна почти на сто процентов.

105

Ромов ничего не понимал, почему вместе с Аллой в изгнание отправлен Шаронов, не имеющий к этой истории никакого касательства? И вообще, что из того, что происходит, ничего понять невозможно. Почему наказана только Алла, а он помилован, что будет со сценарием после отплытия Шаронова? Перед тем, как покинуть яхту, Шаронов на минутку заглянул к нему и передал флешку со всем, что им написано. Но ведь до конца работы еще далеко, и он, Ромов, не понимает, что ему делать. Ему одному не справиться с этой задачей.

Некоторое время Ромов ждал, что кто-то придет к нему и прояснит ситуацию. Но никто не приходил, и у него возникло ощущение, что он никому тут больше не нужен. В конце концов, ему на это плевать, это плавание у него уже в печенках сидит. Но ему не все равно, заплатят ли деньги? А интуиция все настойчиво подсказывала, что он может крупно пролететь. И высадиться на берег таким же нищим, как сел на эту чертову яхту.

Уже был поздний вечер, когда он решил попытаться хоть что-нибудь выяснить. Разумеется, к Шаповалову он не пойдет, но раз в эту авантюру его втянул Суздальцев, то он и должен объяснить, что же его ждет.

Ромов шел по палубе, вокруг не было ни души. Невольно он то и дело бросал взгляды на водную гладь и думал о том, что где-то там плывет Шаронов. А если его уже нет в живых? Несмотря на разлитое в воздухе тепло, по телу пробежался озноб. А ведь именно он, Ромов, должен находиться на его месте, посреди этих волн. Как бы он себя чувствовал на шлюпке?

Суздальцев лежал на кровати, это Ромов определил по смятой постели. Продюсер отворил ему дверь и снова лег, не проронив ни слова. Рядом на столе стояла бутылка бренди.

Ромов сел на стул. Некоторое время мужчины молчали, Суздальцев не проявлял никакого интереса к гостю, а Ромовым вдруг овладела непривычная робость. И он никак не решался заговорить.

– Долго будешь еще молчать? – вдруг грубо прервал молчание Суздальцев. – Можешь хлебнуть для смелости.

Ромов решил воспользоваться разрешением и налил полный стакан.

– Я не понимаю, что тут происходит, – произнес он.

Суздальцев покосился на него. И по блеску его глаз Ромов понял, что продюсер изрядно пьян.

– Думаешь, я понимаю. – Суздальцев вдруг не без труда сел на кровати. – Со стариком что-то творится неладное.

– Он больше не желает снимать фильм?

Вместо ответа Суздальцев налил из бутылки.

– Я спрашивал его об этом, но он ничего не сказал.

– Но он отправил Шаронова.

– Он сказал, что закончишь все ты. – Продюсер пристально взглянул на сценариста. – Струсил? Вижу, что струсил, – сам же ответил на свой вопрос. – Знаешь, что не справишься. Потому что знаешь, что бездарен. Ведь так?

Ромов молчал. Суздальцев посмотрел на него, усмехнулся, налил бренди в два стакана и один подал Ромову.

– Пей, – сказал продюсер. – Хуже не будет, хотя лучше будет тоже вряд ли.

Ромов послушно выпил и вопросительно посмотрел на Суздальцева.

– Да не волнуйся ты так, забей на этот сценарий.

– Я что-то не совсем вас понимаю.

– Интуиция у меня развита. А она мне говорит, что нашему миллиардеру на фильм уже наплевать. То ли пропал интерес, то ли просто не до него.

– Но почему?

– Я так думаю, чего-то он нахимичил, и дела у него под наклон покатились. А может, еще какие есть причины, один сынок чего стоит.

– Да, малыш еще тот.

– Вот-вот, дорогой. – Суздальцев вдруг рассмеялся. – Как это ты Мариночку чуть не удохал.

Ромов решил за благо в очередной раз ответить молчанием.

– Да, ладно, все же обошлось. А вот обойдется ли это?

– Что это? – не понял Ромов.

Суздальцев придвинулся к сценаристу.

– Будет ли он делать фильм или не будет, это вопрос, конечно, интересный. Но меня больше беспокоит другое, получим ли мы обещанные им денежки. Сдается мне, что вполне можем и не пролететь.

– Вы это всерьез?

– Такими вещами, дружище, не шутят.

– Что же делать?

– Меня спрашиваешь?

– А кого же?

– Выпьем еще. – Суздальцев снова налил.

Ромов почувствовал, что изрядно пьян. И это ему не очень нравилось.

– Значит, спрашиваешь меня, что делать?

– Ну, да, – не очень твердо кивнул головой Ромов.

– Мы будем последними лохами, если он нас высадит на берег и ни черта не заплатит.

– Но что мы можем сделать?

– У него в кабинете полно денег. Я видел целые пачки.

Что-то щелкнуло внутри Ромова.

– Что из этого?

– А ты не понимаешь?

Ромов снова молчал.

– Если он нас кинет, нужно улучить момент, пробраться в кабинет и взять деньги, которые мы честно заработали.

– Вы предлагаете это сделать мне?

– Согласись, это лучше, чем убийство,

– Ни за что, хватит с меня.

Внезапно Суздальцев сгреб Ромова за ворот рубашки и бросил на кровать.

– Будешь делать то, что я тебе скажу. – Продюсер навалился на сценариста всем своим немалым весом. – Так ты согласен? – Ромов не издал ни звука. Суздальцев надавил еще сильней. Его руки, словно клещи, сжали горло сценариста. – А сейчас?

– Да, – прохрипел Ромов.

– Так-то лучше, – произнес Суздальцев, слезая с Ромова. – Иди, потом покумекаем, что и как.

106

Филипп никак не мог успокоиться и носился по каюте. Марина смотрела на него, но думала о своем. О разговоре с Ольгой Анатольевной. Он не выходил из ее головы. Почему ей вдруг стало все не интересно, то, к чему она стремилась все то время, что она себя помнит, потеряло почти всякое значение. Внезапно она вспомнила свою тетю, родную мать сестры. Она была вполне благополучным человеком, кажется, работала завучем в школе. Но внезапно ушла в монастырь. Этот поступок наделал в их семье много шума, никто не понимал его причин, ее осуждали, намекали на умственное помутнение. Только мать отнеслась к этому совсем по другому, что сильно удивило Марину. Она долго пребывала в задумчивости, то и дело подносила к глазам фотография новой послушницы. И у Марины даже создалось впечатление, что она не только понимает причины, но и в какой-то степени одобряет такой неожиданный поворот в судьбе своей близкой родственницы.

Этот эпизод из своего детства Марина давно забыла, но сейчас он неожиданно воскрес в ее памяти. И она поняла, что это произошло отнюдь не случайно. Что же ей делать?

– Я намерен, когда мы завершим это плавание, подать на отца в суд. Он не имел право так поступать. Ты согласна?

– Не знаю. – Этот вопрос занимал Марину в последнюю очередь.

Филипп удивленно посмотрел на нее.

– Разве ты не хочешь, чтобы виновников покушения на тебя осудили по-настоящему? На самом деле, отец воспользовался этим делом, чтобы избавиться от надоевшей подруги. А Ромову он абсолютно ничего не сделал, ходит себе совершенно спокойно, как будто ни в чем не виноват. Это означает только одно: ему наплевать на то, что тебя чуть не убили. Он решает исключительно свои дела.

– Ну и пусть.

– Что значит пусть? – Филипп даже замер на месте.

– Я не хочу, чтобы ты подавал на отца в суд. А с Ромовым я сама разберусь.

– Ты странно себя ведешь. Не могу понять, как ты будешь с ним разбираться?

– Еще не знаю, но прошу, успокойся. Я почему-то уверенна, что их путешествие завершится благополучно.

– Как ты можешь знать?

Марина едва заметно пожала плечами.

– Иногда люди чего-то знают, а вот, как и почему они этого не знают.

– Я ненавижу произвол во всех его проявлениях. А для отца – это совершенно нормально.

– Его уже не изменишь. Лучше помирись с ним. Ваше противостояние бесполезно.

– Ты как-то странно заговорила.

– Ты думаешь. – Марина задумалась. – Может быть. Я хочу пойти прямо сейчас к Ромову.

– Зачем? – изумился Филипп.

– Нам надо объясниться.

– Но о чем ты собралась с ним говорить?

– Я же сказала, еще не знаю. Посмотрим.

– Я с тобой.

Марина отрицательно покачала головой.

– Нет, я сама. Это нисколечко не опасно.

Марина поспешно вышла из каюты, ей было не просто находиться там вместе с Филиппом. Она вдруг поймала себя на том, что не знает, о чем и как с ним говорить. Они словно поют одну мелодию в разной тональности.

Ромов, увидев Марину, даже оторопел. После своей попытки ее убить, он старался обходить бывшую любовницу стороной.

– Можно войти? – спросила Марина.

Ромов посторонился и пропустил Марину. Она внимательно осмотрела каюту и невольно сморщила носик; когда они жили вместе, такого беспорядка тут не было. А сейчас даже сесть негде.

Марина не без труда примостилась на краешке стула, на котором высилась целая горка одежды. Ромов все также стоял неподвижно и даже не сделал попытку ее убрать.

– Зачем ты пришла? – вдруг спросил он.

– Захотелось поговорить.

– О чем?

– Не знаю.

Глаза Ромова расширись от возмущения.

– Это как понимать?

– Не сердись, ладно. Я попытаюсь объяснить. Сначала себе самой, потом – тебе. Точнее, одновременно.

Ромов пристально посмотрел на Марину, уж не издевается ли она над ним.

– И как будешь объяснять?

– Ты не должен меня бояться. Ведь ты это делал не со зла. Я знаю, ты не так уж плохо ко мне относишься. Это было что-то вроде помутнение рассудка. Ведь так?

Ромов не совсем уверенно кивнул головой, он никак не мог понять, куда она клонит. И зачем вообще пришла?

– Вот видишь, я так и думала. Просто деньги помутнили твои мозги. Я же помню, как много мы беседовали о них, это была бесконечная тема. Мы могли о ней говорить с утра до вечера.

– Потому что их никогда не было.

– Не думаю. Если бы они у нас были, мы все равно беспрерывно говорили бы о них. Это такая навязчивая идея. Я тоже еще недавно думала, что постоянно думаю о деньгах, потому что их нет. Но тут о них думают и говорят все: и те, у кого они есть и те, у кого их нет. И только Андрей Васильевич о них не думал. Вернее, он думал, но исключительно из-за сына. А не болей он, то вообще не обращал бы на них внимания.

– Он не похож на всех нас, у него все по-другому.

– У нас тоже может все быть по-другому.

– Это как?

– Так как у них.

На лице Ромова промелькнула презрительная ухмылка.

– Ты записалась в их веру?

– Нет, – смутилась Марина. – Я вот думаю… – Она вдруг замолчала.

– И о чем думаешь? – поинтересовался Ромов, не дождавшись продолжения.

– Если бы я знала о чем, – вздохнула Марина.

– Д а о чем тебе думать, ты будешь скоро богатой дамой.

– Да, может быть, – пробормотала Марина. – Но я пришла, чтобы сказать тебе совсем другое. Я не хочу, чтобы ты думал, что я тебя ненавижу или отношусь как-то в этом духе.

– А что я должен думать? – слегка насмешливо произнес Ромов.

– Считай, что я тебя простила, и между нами нет никакой вражды.

– Ты это серьезно? – недоверчиво посмотрел на нее Ромов.

– Да. Я вижу по тому, что происходит на яхте, ненависть бесплодна. Она только все уничтожает. Сначала я хотела тебя просто убить. Но потом что-то случилось во мне. Ты же сценарист, ты должен хорошо представлять такие вещи.

– Я представляю, – не очень уверенно произнес сценарист.

– Тогда ты меня должен понимать. Нужно гасить возникающую в душе злобу. Любыми путями. Иначе она начинает размножаться с бешеной быстротой.

– Непременно, – пробормотал Ромов. Не издевается ли она над ним, подумал он. Откуда у этой дуры могли возникнуть подобные мысли.

– Ты мне не доверяешь?

– Как-то все неожиданно.

Марина, соглашаясь, кивнула головой.

– Для меня самой это все как откровение. Не было таких мыслей в голове, а в какой-то момент они полились, как водопад. Я сама до конца не все понимаю. Но это не так уж и важно, когда-нибудь же пойму. Как полагаешь?

– Поймешь непременно.

– Вот и я надеюсь. Так что не беспокойся, с моей стороны тебе ничего не угрожает. Я этому так рада. Это не так-то просто преодолеть в себе такие чувства. Но у меня вроде бы получается. – Марина подошла к Ромову и слегка коснулись губами его губ. – Ну, все я пошла.

Марина помахала ему рукой и вышла из каюты.

107

Почему-то всех немного удивило то обстоятельство, что Шаповалов снова созвал всех в кают-компанию для своего очередного рассказа. Обычно Ромов старался садиться немного поодаль от рассказчика, понимая, что не он тут главный. Но теперь в отсутствии Шаронова все надежды возлагаются на него. Поэтому он уверенно занял место рядом с главным действующим лицом. К тому же им снова овладела творческая лихорадка. Перед тем, как прийти сюда, он просмотрел врученные ему перед отплытием Шароновым материалы. И снова поразился его мастерству. Дан же человеку талант, и ему, Ромову, так хочется, хотя бы не превзойти, но, по крайней мере, быть не хуже. Неужели прав Суздальцев, что ему этого никогда не достичь?

Ромов бросил на продюсера враждебный взгляд. Сияет, как самовар¸ легко догадаться почему. Снова стал надеяться, что Шаповалов все же реализует свой проект. И ему обломятся немалые деньги.

Ромов поймал себя на том, что был бы только рад, если бы с проектом ничего не вышло. И Суздальцев остался бы с носом. Правда, тогда бы и он пролетел, а этого ужасно не хотелось. Вот и попробуй примирить эти два непримиримых желания. Внезапно Ромов подумал о Марине, так сильно она его изумила, что он до сих пор не может успокоиться.

Ромов покосился на нее, она сидела рядом с Ольгой Анатольевной, и они о чем-то тихо переговаривались. Кажется, эти женщины подружились. Вот уж никогда не ожидал, что легкомысленная и недалекая Марина найдет что-то общее с этой строгой дамой, к которой лишний раз и подойти-то боязно. Воистину ничего нельзя предугадать заранее, жизнь, как игра в рулетку, никогда не знаешь, на какой цифре остановится шар.

Мысли Ромова прервал Шаповалов. Прежде чем заговорить, он обвел собравшихся тяжелым взглядом.

– Я решил, что сегодня будет мое последнее выступление. О моем пребывании и деятельности за границей написано десятки статей. Я с самого начала их стал собирать, для сценария там достаточно материала. В том числе и скандального и личного. Всегда поражался, откуда журналисты черпают так много конфиденциальных сведений. Но я хочу рассказать о том, о чем еще газеты и журналы пока не написали. Но все по порядку. Для меня переезд на Запад был в чем-то сродни началу моему занятию предпринимательством, когда я совсем юный делал первые деньги. Конечно, сейчас было многое по-другому, у меня был немалый опыт, куча денег, какая никакая, но репутация. Но при этом я плохо представлял, как заниматься бизнесом в тамошних условиях. У нас все было понятно, кругом бандюки, что в кабинетах чиновников, что среди бизнесменов. А уж про всяких там братков и говорить нет смысла. А здесь все внешне жутко благопристойно, взятку ни-ни, никто тебя не заказывает. Как работать в такой ненормальной обстановке? Но главное, где найти поле для применения своих талантов? Предложений сразу же последовало много, да только как в них разобраться? А тут еще наши диссиденты лезут с политикой. Но я их сразу отшил.

Купил себе небольшой особнячок в районе, где селились наши толстосумы. И решил не торопиться. Я был уверен, что дело само приплывет в руки. Если есть деньги, то способы их применения всегда отыщутся.

Я решил заняться финансовыми операциями; то, чем практически не занимался в России. Но, во-первых, мне импонировали люди, которые ими занимались, мне они казались ужасно умными, знающими нечто такое, чего мне и таким, как я, было недоступно. А во-вторых, полагал, что это самый краткий путь к богатству. А разбогатеть хотелось сильно, чтобы занять подобающее место в общество, мне следовало, как минимум удвоить свое состояние. Иначе до конца своих дней буду чувствовать себя изгоем.

А теперь я хочу открыть тайну, которую еще никому не открывал. И до которой на мое счастье не докопались вездесущие журналисты. Я понимал, что в силу своего невежества я обречен на неудачу. Чтобы заработать хорошие деньги, мне нужен был консультант. И даже не консультант, этого явно не достаточно для успеха, нужен был человек, который стал бы моим вторым я в финансовом мире. Я довольно долго искал его, читал деловую прессу, вернее, переводы, который мне делал нанятый мною переводчик, смотрел телепередачи. И, наконец, обнаружил такого специалиста. Он был чем-то сродни мне, такой же авантюрист, только на западный манер. И несравненно более образованный. Он был одним из руководителей банка, правда, пребывал не на первых ролях. К тому же и банк испытывал большие трудности во многом по причине слишком смелой политике этого парня. И ему грозили неприятности. Но именно это меня привлекло больше всего.

Я встретился с ним в тот момент, когда его дела обстояли совсем плохо, ему грозило не только разорение, но даже судебное преследование, так как вспыли кое-какие махинации. Прежде чем идти с ним на разговор, я внимательно изучил его операции. У него явно присутствовало воображение и нестандартность мышления. А именно это мне и надо было.

Когда мы встретились, и я сделал ему свое предложение, то какое-то время он смотрел на меня как на ненормального. Но я и не ждал другой реакции, и довольно спокойно расстался с ним. Почему-то я был уверен, что мы еще договоримся, ход событий неминуемо принесет нас друг к другу.

И через месяц мы действительно обо всем договорились. Он становился моим вторым я, только тайным. Все будут думать, что это я совершаю разные хитроумные операции, покупаю и продаю бумаги, основываю фонды. На самом деле, я лишь буду реализовывать его предложения. За это я обязуюсь ему щедро платить, но его имя нигде и никогда не будет фигурировать. Он погружается в неизвестность. Его задача сделать известным меня, создать мне репутацию, если не финансового гения, то человека, обладающего большой интуицией и немалым умением в этой сфере. И, само собой, разумеется, приумножить мои капиталы.

Шаповалов замолчал, воспоминания явно унесли его с яхты совсем в другие места. Его лицо изменилось, на нем появилось та уверенность и настойчивость, которые являлись его фирменным выражением. И которое исчезло в последнее время.

– Я уже сказал, что не стану рассказывать об этом долгом периоде моей жизни. Вы многое прочтете в журнальной подборке. Интуиция снова меня не подвела, этот парень оказался очень способным. Как оказалось в последствие, способным на все. За несколько лет я действительно получил известность как крупный финансовый игрок. Кто-то меня ругал самими последними словами, кто-то наоборот, славословил. Но могу честно признаться, что львиная доля успеха принадлежала ему, Без него ничего бы не случилось. Я достаточно быстро осознал, что финансы – это не моя стезя. Не то, что я в них совсем не разбирался, но у меня не хватало мозгов придумать выгодную комбинацию. Я мыслил чересчур прямолинейно.

За это время мы заработали, или точнее формально я заработал много денег. Меньше, чем бы хотелось, но вполне прилично. Я щедро платил своему консультанту. Сначала это его вполне устраивало, но с какого-то момента ему захотелось получать не только деньги, но и причитающую по праву славу. У нас начались разногласия, хотя далеко они не заходили; по крайней мере, всякий раз удавалось их гасить. Я понимал его чувства, но я тоже ничего не мог изменить. Не мог же я громогласно на весь мир объявить, что мои успехи вовсе не мои, что другой человек все делает за меня. А я лишь пожимаю плоды его работы. От моей репутации остались бы одни рожки да ножки. Приходилось увеличивать его гонорары, иногда отдавать почти весь выигрыш. Но это помогало все меньше.

Год назад произошло знаменательное событие, я впервые попал в список ста богатейших людей мира. Правда, оказался на самой последней, сотой позиции. Но для меня это был большой праздник. Я – нищий паренек из затерянного в снегах и болотах городка, которого все презирали, поднялся на такую недосягаемую высоту. Таких, как я в мире богатеев, всего одна сотня. Было от чего закружиться голове.

Шаповалов снова замолчал. Внезапно он резко встрепенулся.

– В общем, настал момент, когда и деньги не помогали, этот человек твердо решил уйти. Мне же хотелось денег все больше и больше, я мечтал переместиться в этой сотне хотя бы ближе к середине. Он знал о моих стремлениях. И предложил вариант: он сделает мне еще один миллиард, но после этого уйдет раз и навсегда. Я согласился.

Теперь я знаю: это была его месть. Тонко и тщательно продуманная. Он так не смог мне простить, что я заставлял его пребывать в безвестности столько времени. И тем самым разрушил его карьеру. Я убежден, что он ни раз все просчитал, так как это делал всегда. Разве только еще тщательней. Он убедил вложить почти все мои деньги в один фонд. Риск был велик, но и соблазн – тоже. Я пытался определить, есть ли тут какой-то подвох. Не то, что я что-то заподозрил, но на сердце было неспокойно – уж больно многим я сразу рисковал.

Теперь-то я уверен, что он понимал, что кризис вот-вот грянет. Он всегда умел заранее просчитывать такие вещи, у него на такие дела был прямо звериный нюх. Однажды он спас много моих денег от биржевого краха, вынул их с фондового рынка буквально за пару дней до того, как он обвалился. Но то было в другие времена, а сейчас его интересовало не спасение моих капиталов, а их уничтожение. Он задумал оставить меня ни с чем. До самого последнего времени я не подозревал, насколько этот человек был мстительным. И вот теперь он решил рассчитаться со мной за то, что я лишил его известности.

Я решил, что вы должны это знать: к нынешнему моменту я потерял половину своего состояния. И очень сильно опасаюсь, что самое худшее еще впереди. Этот парень выбрал для вложения самые рискованные, самые уязвимые активы. Когда рынок был на подъеме, они росли быстрей других, но когда он непрерывно валится, так как сейчас, они пикируют вниз с бешеной скоростью. У меня нет сомнений, что он заранее все спрогнозировал. А я ничего не могу сделать; если стану продавать эти активы, то это вызовет еще более стремительный обвал на них цен. И я потеряю еще больше. Мне остается только ждать, как сложится ситуация. Но по всем предсказаниям, дно еще не нащупано, до нее падать и падать. И что останется от моих денег, не представляю. Вернее, представляю, но думать об этом не хочется. Таков итог всего моего долгого и трудного пути. Ждать еще совсем недолго, все может произойти в любую секунду. Вот, собственно, и все, господа. Желаю всем удачи!

Шаповалов встал и какой-то непривычной для себя шаркающей походкой пошел к двери. Все молча проводили его глазами, как провожают покойника в последний путь. Никто не произнес ни слова.

108

– Все, кино кончилось!

– Почему вы так думаете?

– А я не думаю, я это чувствую всеми клетками моего тела. А их у меня совсем немало. Я самого начала подозревал, что добром эта затея не кончится. Эти чертовы толстосумы делают лишь то, что им выгодно, они нас используют до того момента, когда мы им нужны, а затем безжалостно выкидывают, как ненужную салфетку. И плевать им на все собственные обещания. Они же выше их, они выше всего! Ненавижу этих сволочей.

Суздальцев уже полчаса никак не мог остановиться, он бегал по каюте Ромова и постоянно что-то выкрикивал. Он сам пришел к нему с полупустой бутылкой в руках. Но эмоции так сильно переполняли продюсера, что даже изрядная доля алкоголя не в состоянии была его успокоить.

– Но может еще есть надежда? – вставил между выкриками Суздальцева реплику Ромов.

– Не будь идиотом, никаких надежд не осталось. Мы ни черта не получим. Ему не до нас, ты же слышал. Боже, сколько же времени без всякого толку мы тут все провели. Меня в Москве ждут важные дела, а я все бросил и плаваю тут, как последний болван. А что я буду делать, когда вернусь без денег. Как буду погашать долги? У тебя есть долги?

– Нет. Но и денег – тоже.

– Тебе лучше. А у меня денег нет, а долгов куча. Меня ждет банкротство. А то и хуже, придет судебный приступ и опишет все имущество. Вплоть до трусов. В чем я буду ходить? Шаронову повезло, Шаповалов перевел ему то, что обещал.

– Но мы даже не знаем, жив ли он?

Суздальцев остановился и внимательно взглянул на сценариста.

– Зато знаем, что мы оба живы.

– И что из этого?

– Если он не желает давать нам деньги, мы должны их взять сами.

– И каким же образом? Украсть у него деньги из кабинета. Но они же в сейфе, нам его не открыть.

– Сам знаю, – буркнул Суздальцев. – Есть у меня один план. Я в последние дни много думал, Ничего другого в голову не пришло. Значит, этот вариант единственный. А коли так, его надо осуществить.

– И что за план? – подозрительно посмотрел на него Ромов.

– План такой. – Суздальцев достал из кармана небольшой пистолет и положил на стол. – Взял на всякий случай из дома, вдруг пригодится. А теперь слушай. У старика баб было полно, а сына всего одного настрогал. Хотя отношения у них не очень, но все-таки наследник. А значит, он им дорожит. Мы берем в заложники Филиппа, садимся все вместе в шлюпку, требуем денег и отчаливаем.

– Но это безумие! Мы даже не знаем, куда плыть, где берег?

– Берег не далеко.

– Откуда вы знаете?

– Я сегодня подслушал разговор капитана со своим помощником. Мы примерно в тридцати милях от большого острова. Расстояние совсем небольшое. Дня за два можно преодолеть.

– Я на это не пойду.

– Дурак! – схватил Суздальцев Ромова за руку. – Раскинь мозгами. Другого способа заработать крупную сумму у тебя не будет. Ты бездарь, ты никогда не напишешь хорошего сценария. Хочешь всю жизнь провести в нищете. Если все сделать по-умному, опасность минимальная. Зато уплывем отсюда с миллионом.

– С миллионом? – изумился Ромов.

– Меньше требовать не стоит. Докажи, что ты мужчина, а не хлюпик. Или тебе нравится твоя жизнь?

– Нет.

– Один раз у тебя не получилось, получится во второй. Я уверен. Соглашайся. Будешь всю жизнь меня благодарить.

– Я согласен.

109

– Знаешь, а я даже рад, что так все получается.

– Чему ты рад? – не поняла Марина.

– Тому, что отец больше не такой богатый.

– И что в этом хорошего?

– Он больше не будет так себя вести, станет более человечным. Даже когда я был совсем маленьким, то уже чувствовал, как что-то с ним не в порядке. А когда повзрослел понял, что все дело в деньгах, они застилают ему и ум, и чувства. Мама умерла, потому что не могла перенести этот ужас.

– Ты мне никогда не рассказывал, что случилось с твоей матерью?

Филипп посмотрел на Марину.

– Ты хочешь это знать?

– Если воспоминания приносят тебе сильную боль, то не надо.

– Сначала, да, приносили, но теперь я немного успокоился. Не знаю, почему, но она очень любила отца, считала его необычным человеком. Но он уделял ей мало внимания, я точно знаю, изменял с другими женщинами, занимался бизнесом. Она это все видела и сильно страдала. Она была из тех, кого называют однолюбами. Мне кажется, что я тоже в нее пошел. – Филипп замолчал. – По крайней мере, если я привяжусь к человеку, то это надолго.

– Я это уже поняла, – негромко произнесла Марина. – А что было дальше?

– Настало время, когда они почти перестали общаться. Это началось тогда, когда отец приобрел эту чертову яхту. Почти все время он плавал на ней. А мама оставалась в нашем доме. А на этой яхте непременно находилась очередная папина фаворитки. Думаешь, Алла первая?

– Не думаю.

– Я и половины их не знаю. Зато я много раз заставал маму в слезах. А однажды я нашел ее в бассейне. Она утонула.

– Это был несчастный случай?

Филипп ответил после долгой паузы.

– Это так и осталось невыясненным. В крови мамы нашли большую дозу алкоголя. Хотя она редко пила. Произошел ли несчастный случай или она покончила с собой, уже никто и никогда не узнает. Никакой предсмертной записке не обнаружили. Но в любом случае ее убили деньги отца. После ее смерти я целый год не хотел его видеть.

– Ты ему это не простил?

– Не знаю. Может, сейчас что-то изменится. Но меня больше интересуешь ты, а не он. Ты стала какая-то другая. Общаешься с Ольгой Анатольевной. Я вас уж несколько раз видел вместе.

– Она замечательная женщина. Я много узнаю благодаря нее. Раньше о некоторых вещах я никогда не думала.

– Например.

– Почему я такая, а не другая, в чем смысл моих желаний и куда они меня ведут. Я была совсем слепая.

– А теперь?

– Тоже, но начинаю прозревать. И мне это нравится. Не знаю, поймешь ли ты меня, но появилась цель в жизни.

– Но это же замечательно! Такой ты мне еще больше нравишься.

Марина покачала головой.

– Послушай, Филипп, я еще в самом начале пути. Я должна оглядеться, осмотреться, многое осознать заново. И мне не следует принимать никаких решений.

Филипп пристально посмотрел на Марину.

– Это твое мнение?

– Так мне советует Ольга Анатольевна. Но я и сама тоже это чувствую. Может то, о чем я буду думать через год, кардинально будет отличаться от того, о чем я думаю сейчас. Мне нужно время.

– Значит, ты не выйдешь за меня замуж, я тебя правильно понял?

Марина опустила голову вниз.

– Да, ты правильно понял. Это не значит, что я не выйду за тебя никогда, может быть потом, если мы так решим.

– Когда потом, через год?

– Может быть. – Марина положила руку ему на плечо. – Не огорчайся, ты же совсем молод. Я даже не совсем понимаю, зачем ты хочешь сейчас жениться. Заверши хотя бы учебу. Сейчас, когда ты понял, что тебя интересуют женщины не меньше, чем мужчины, тебе будет легче.

– Я хочу, чтобы ты стала бы моей женой, – упрямо проговорил Филипп.

– Поверь, это желание пройдет. Просто мы сейчас на этом корабле, как в замкнутом пространстве¸ и ты никого больше не видишь, и… – Марина замолчала, заметив, как быстро побледнело лицо Филиппа.

– Я не хочу этого слушать! Ты не могла так со мной поступить, – вскричал он и выскочил из каюты.

110

Вот и свершилось. Шаповалов чувствовал себя таким слабым и безвольным, что у него даже закралось подозрение: а не разбил ли его паралич? Впрочем, если бы разбил, он бы ничуть о том не жалел. Жизнь кончилась, он потерял все. Или почти все. От былого богатства остались крохи.

Он уже, наверное, в сотый раз перечитал сообщения информационного агентства. Котировки фонда упали так низко, что можно считать его банкротом, а его ценные бумаги самым настоящим мусором, место которых в корзине. Но в этой же корзине отныне лежит все его состояние.

Что ему делать? Застрелиться? Хорошая мысль. Это очень достойный конец для человека его ранга. Немало крупных предпринимателей, разорившись, принимали решения оборвать свою жизнь. И если он пойдет по их стопам, то окажется не в самой плохой кампании. Чтобы снова подняться на вверх, у него не хватит ни сил, ни здоровья, а жить в качестве обыкновенного обывателя не для него. Он давно и навсегда отвык от такого жалкого существования.

Шаповалов достал из сейфа пистолет, внимательно его осмотрел. Он приобрел его несколько лет назад, но так ни разу не сделал из него выстрела. Даже по учебным целям. Но, как говорил один известный человек: если ружье висит на стене в первом акте, то в последнем должно непременно выстрелить. А сейчас как раз наступил последний акт его жизни.

Шаповалов положил пистолет перед собой на стол и стал внимательно его разглядывать. Он был заряжен, и Шаповалов вдруг очень зримо представил, как вылетит из этого отполированного черного ствола маленький цилиндрик и вонзится в его голову, разметав там все. Кровь и мозги, смешавшись в ужасный коктейль, забрызгают эту дорогую, сделанную на заказ, мебель, растекутся по ковру, а он будет лежать на нем со снесенным черепом посреди этого месива.

От омерзения, отвращения и страха его всего передернуло. Нет, если уж умирать, то каким-то иным способом. Может, судьба поможет ему в этом, пошлет другую смерть. Она часто выручала его при обстоятельствах, когда ему казалось, что выхода больше нет. И вдруг происходило нечто такое, что в корне меняло ситуацию. Не случайно он всегда считал себя везунчиком.

Для него вопрос не в том, чтобы умереть, а в том, как умереть. От этого многое зависит. Есть страшные варианты смерти, на которые решаются немногие. Пустить пулю в висок или в сердце? По крайней мере, он не чувствует себе такого мужества. Хотя с другой стороны, у него никогда не было панического страха перед старухой с косой. Он ни раз оказывался на границе между двумя мирами. И всегда вел себя вполне адекватно, принимал верные решения, не суетился, не метался беспорядочно по пространству жизни. Он умел сохранять ясную голову. Но тогда была другая ситуация, тогда пусть слабо, но тлела надежда. А теперь ее костер окончательно угас. И это самое ужасное, а вовсе не сама смерть. Как жить без нее, абсолютно непонятно, до этого момента она всегда была с ним. Не всегда оправдывала все ожидания, но в целом не подводила.

Шаповалов вдруг подумал, что единственный человек, который мог бы сказать ему нечто утешительное, обнадеживающее – Шаронов. Но он сам отправил его в опасное плавание. Причем, без всякой цели и задачи, пришла просто блажь. А теперь вот и не с кем поговорить. Правда, осталась его супруга, но она с самого начала не внушала ему большой симпатии. И он так и не проникся доверием к этой женщине. А сейчас уже поздно проникаться.

А этот Шаронов, в самом деле, что-то мог бы ему посоветовать. Когда он, Шаповалов, с ним говорил, то у него постоянно было ощущение, что тот знает нечто такое, чего не знает, не понимает он. Поэтому-то ему и хотелось с ним общаться и одновременно хотелось избегать разговоров. Вот по-настоящему и не поговорили, так, отдельными фрагментами. Но что теперь о том сожалеть, потерянного не вернешь. Шаронов уже далеко. Если, вообще жив.

Боль ударила в сердце так сильно, что Шаповалов едва не закричал. Он было хотел тут же позвать своего личного врача, но передумал. Надоело лечиться, слушать советы, принимать бесконечные лекарства. Фармацевтические компании неплохо на нем заработали. Путь на этот раз все идет так, как идет. Смерь от разрыва сердца совсем не плохой вариант. Так что стоит подождать, что будет дальше.

Шаповалов лег на диван, прикрыл глаза и стал ждать. Но боль, словно шторм на море, как внезапно пришла, так же внезапно и ушла. И он понял, что на этот раз ему не суждено умереть. Он медленно снова сел, налил немного коньяка. Это даже полезно для сердца.

После порции коньяка, ему стало даже лучше. Он решил выйти на палубу, так как в каюте было душно. Он добрел до кормы и сел в кресло.

Шаповалов смотрел на простирающее вокруг море. Когда он стал богатым, им овладела настоящая страсть к путешествиям. Хотелось заглянуть во все уголки земли. Даже собирался в экспедицию к Южному полюсу. И лишь в последний миг передумал. Вместо этого купил яхту. И с тех пор она стала его настоящим домом. А тот, что находился на суше, не более чем временным пристанищем. Может, поэтому и мать Филиппа так печально завершила свои дни, ей казалась, что она брошена и никому не нужна. И в какой-то степени так оно и было. В какой-то момент он вдруг понял, что нет никакого смысла прикипать к одной женщины, ведь их так много на свете. А вот океан он гораздо притягательней, он дарит нечто такое, что не способна дать ни одна дама. Он дарит свободу. А они ее похищают. И он выбрал его. И ни разу не пожалел.

Но теперь его не радует и свобода. Что она означает? Его мысль снова устремилась к Шаронову, Шаповалов не сомневался, что он дал бы ему исчерпывающий ответ. А вот он сам ответить не может, только чувствует, что свобода закрылась от него непроницаемым занавесом.

Да, он не может жить без определенных вещей. Деньги были для него не просто деньгами, а высшим смыслом. И он в отличие от многих из тех, кому удалось разбогатеть, никогда не стеснялся этому обстоятельству. Наоборот, гордился. Он такой, какой есть и другим уже не бывать.

Он вдруг понял: если он уж хочет погибнуть, то только одним способом: над его головой, словно занавес, должны сомкнуться морские волны. Он никогда не любил ходить на кладбища, посещать могилы даже близких людей. Ни разу не был на могилах родителей, своей жены – матери Филиппа. Нет ничего бессмысленней этих захоронений. И ему не хочется, чтобы где-то на земле было бы и его последнее пристанище. Только бесполезная трата денег. Если он кому-то был и нужен, то только живым. И по большому счету на свете нет ни одного человека, кто бы стал бы навещать этот акрополь.

Увы, сейчас он не готов к прыжку за борт. Он вообще не знает, к чему он готов. И в этом-то его и главная беда.

Он услышал чьи-то шаги. Шаповалов повернул голову и увидел приближающегося Суздальцева. И по его непривычно одновременно хмурому и решительному виду понял, что предстоит не самый приятный разговор. Что ж, продюсер имеет на него право.

Не спрашивая разрешения, Суздальцев тяжело опустился на соседний стул. Шаповалов покосился на него, но ничего не сказал. Он решил, что первым ни за что не начнет разговор, даже если им придется тут просидеть до ссудного дня.

Но именно на это и надеялся продюсер, он посматривал на Шаповалова, который не обращал на него ни малейшего внимания, словно бы его тут и не было. Он смотрел на пенящиеся за кормой волны, и, казалось, был целиком поглощен собственными мыслями.

– Я хотел бы с вами поговорить, Георгий Артемьевич, – не выдержал Суздальцев.

Шаповалов нехотя повернул голову в его сторону.

– Говорите, вам никто не мешает.

– Если я вас правильно понял, вы отказываетесь от продолжения проекта.

– Ситуация резко изменилась, Дмитрий Борисович.

– Для вас она, может быть, и изменилась, но не для нас.

– Вы говорите от имени мировой общественности? – насмешливо поинтересовался Шаповалов.

– Я знал, что вам нельзя верить. Ни вам, ни остальным из вашей братии, – хмуро произнес продюсер.

– Зачем тогда доверяли?

– А что еще остается, коли у вас деньги.

– Ничего, – согласился Шаповалов. Внезапно он резко повернулся к Суздальцеву. – А правда, что в мире нет ничего притягательней денег. Даже женщины не могут с ними сравняться? Как вы считаете?

Суздальцев несколько мгновений молчал.

– Да.

– На этом пламени мы все и горим.

– Меня сейчас не интересуют теоретические споры.

– А что вас интересует?

– Деньги.

– Так я и думал, – пробормотал Шаповалов. – Как мало в мире разнообразия. А согласитесь, эффектный мог бы получиться финал у картины.

– Плевать на картину! – вдруг завопил продюсер. – Я хочу получить свои деньги и тут же покинуть эту проклятую яхту. Я выполнил все свои перед вами обязательства. И вы обязаны мне заплатить, как договаривались. Не хотите снимать фильм – это ваше дело. Мне абсолютно все равно.

– Хотите, я вам дам тысячу долларов отступного, Дмитрий Борисович? – миролюбиво предложил Шаповалов.

– Засуньте их себе в задницу! – снова не сдержался Суздальцев. – Я требую всю сумму.

– Вы на моей яхте и ничего требовать тут не можете. Я здесь хозяин.

– Все может поменяться, – сквозь зубы процедил продюсер.

Шаповалов посмотрел ему в глаза.

– Вот как! И каким же образом?

Суздальцев отвернулся, поняв, что сболтнул лишнего.

– Извините за несдержанность, разумеется, вы тут абсолютный властелин.

– Властелин, – повторил Шаповалов. – Слово-то какое замечательное. Так вот, будучи властелином, я оглашаю свое решение. Проект мною закрывается, никого кино снимать не будем. Все мои гости, как только мы причалим к берегу, а это случится уже совсем скоро, получат от меня по две тысячи долларов. А также всем будут оплачены билеты домой. На сим, Дмитрий Борисович, мы вполне можем завершить наш разговор.

– Что мне делать с вашими дерьмовыми двумя тысячами. У меня один долгов почти на сто тысяч. Как я их буду отдавать?

– Принцип, которым я неукоснительно следую много лет: я не решаю чужих проблем. Вы получите лишь то, что я сказал.

Суздальцев сделал судорожное движение, и Шаповалову показалось, что продюсер сейчас его ударит. Но до удара дело не дошло, он сумел укротить свой порыв.

– Вы мерзкий, противный тип, старый неудачник! – почти торжественно провозгласил Суздальцев.

Шаповалов кивнул головой.

– Я бы мог многое вам еще добавить к этому списку, но к чему загружать вашу память. Скоро наше плавание завершится, и мы благополучно расстанемся. Думайте об этом, и вам станет легче. А сейчас вы уж извините, но я хочу посидеть тут один.

111

Было поздно, Шаповалов лежал в постели. Но сон не шел. Он смотрел в темноту, и в голову невольно лезли мысли о том, что когда он будет лежать в могиле, где бы она ни была, он будет со всех сторон окутан таким же непроницаемым мраком.

Внезапно он услышал легкий стук в дверь. Ему стало тревожно, с какого-то момента он не мог отделаться от ощущения грозящей ему опасности. Когда точно и по какой причине оно возникло, он не знал, это как-то прошло мимо сознания. Но быстро и прочно закрепилось в нем.

Конечно, это была глупость; кто мог угрожать ему на его же яхте? Весь экипаж прошел проверку, он всегда платил им всем хорошую зарплату. До последнего момента так был уверен в своей безопасности, что даже отказался от услуг телохранителей. Так чего же он боится? Да и вообще смешно: с одной стороны желает смерти, а с другой трясется от страха перед ней.

Шаповалов достал из ящика стола пистолет и направился к двери. Резко отворил ее, дуло оружия уткнулось в живот стоящему на пороге человеку. Шаповалова вздохнул с облегчением, узнав Филиппа. Хотя бывает, что сыновья приходят убивать отцов. Но вряд ли этот как раз такой случай.

– Папа, что с тобой? – с изумлением спросил Филипп. – Ты чего-то боишься?

– Просто расшалились нервы, Ты ко мне? Проходи. Только не будем зажигать света. Мне приятней находиться в темноте.

Шаповалов лег на кровать, Филипп сел рядом в кресло.

– Почему не спишь? – спросил отец.

– Не могу заснуть.

– Что так?

– Я думал, как ты сейчас.

– Вот как! – удивился Шаповалов. – Не предполагал, что тебя заботит мое состояние.

– Я тоже так думал. Но сейчас мне вдруг захотелось прийти к тебе.

– Стало жалко?

– Не знаю. Просто я вдруг почувствовал, что ты уязвим, как и все. Я всегда ощущал барьер между нами. А теперь то ли его не стало, то ли он стал меньше. Мне кажется, мама одобрила бы мое поведение.

Шаповалов взглянул на сына, но его силуэт лишь угадывался во тьме, а выражение лица было не разобрать. Он подумал, что впервые за столько лет Филиппа заговорил о матери. До сего момента он упрямо обходил эту тему, как будто бы этой женщины никогда не существовало на свете.

– Я тоже так думаю, Филипп, – мягко произнес Шаповалов.

– Я знаю, как тебе сейчас тяжело.

– Ты прав, но ведь это и твои потери.

– Меня никогда не волновали твои деньги.

– Что ж, тебе повезло. Но сейчас их почти не осталось. Твой отец проиграл. Тебе должно это нравиться.

– Нет, – прозвучал из темноты голос Филиппа.

– Нет? – удивился Шаповалов.

– Я сегодня впервые почувствовал, что ты мой отец, а я твой сын.

– Когда-то это должно было случиться, – пробормотал Шаповалов.

– Не обязательно, – возразил Филипп.

– Ты прав, – согласился Шаповалов. – Может, для этого действительно стоило потерять почти миллиард.

– Ты действительно так думаешь? – Голос юноши дрогнул.

Шаповалов ответил не сразу.

– Не знаю, еще не решил. Мне надо свыкнуться с новой реальностью. Я так привык чувствовать себя богатым человеком, что мне будет трудно приспособиться к новому состоянию.

– Но ведь когда-то же ты был бедным?

– Это было так давно, что уже почти и не помню. – Шаповалов снова замолчал. – Но я рад…

– Чему ты рад, папа? – спросил Филипп, не дождавшись конца фразы.

– Что в наших отношениях что-то стало меняться.

– Ты, в самом деле, так думаешь?

– Иди ко мне, – позвал Шаповалов.

Филипп, не колеблясь, сел на кровать к отцу.

– Я знаю, я был тебе плохим отцом. Мы почти и не виделись. Сначала ты жил с матерью, потом учился в закрытых школах. А я мало думал о тебе, мои мысли были заняты совсем другим.

– Я знаю, у тебя было много дел.

– Это меня не оправдывает. Есть вещи, которые имеют первостепенное значение.

– Но ведь и я не стремился к тебе.

– Да, я это всегда живо ощущал. В период твоего детства мы так и не нашли дорогу друг к другу. Да и не искали. Но ведь сейчас все может быть по-иному. – Шаповалов впервые за многие годы прижал к себе сына.

– Почему бы и нет. Я готов, – ответил Филипп.

– Для меня все это неожиданно. Я готовился к долгой борьбе.

– Но это глупо! – негромко воскликнул Филипп.

– Я всегда был глупым человеком. Это деньги делали меня умным. И не только меня. Я давно заметил: то, что вещает богатый человек, воспринимается окружающими как нечто глубокое и меткое, а если то же самое говорит бедняк, его считают дураком. И я часто пользовался такой возможностью. Уж не знаю, хорошо или плохо, что ты скорей всего не познаешь власти денег. Ни что так не меняет человека, как она.

– Папа, зачем нам говорить сейчас об этом.

Шаповалов на несколько мгновений замолчал.

– Ты прав, сейчас эта не та тема. А какая та, я не могу на ней сосредоточиться.

– Я вдруг понял, что хочу, чтобы у нас была с тобой семья. Маленькая, но семья. Отец и сын.

– Отец и сын, – повторил Шаповалов. – А ведь и в правду звучит замечательно. Хотя чуток непривычно. Но я привыкну. – В голосе Шаповалова скорей прозвучал вопрос, нежели утверждение.

– Обязательно привыкнешь. Я уже почти привык.

– Правда?

– Ведь у нас никого больше нет.

– А Марина?

– Она не желает стать моей женой.

– Думаю, по этой причине не стоит сильно расстраиваться. Поверь мне. Филипп, это всего лишь юношеское увлечение. Оно быстро возникает, но и быстро проходит.

– Не надо, папа.

– Хорошо, не буду. Ты сам разберешься в этом вопросе.

– Спасибо.

– За что? – удивился Шаповалов.

– За проявленное понимание.

– Я готов помогать тебе во всем, в чем смогу.

– Спасибо. Однажды мне непременно понадобится твоя помощь.

– Теперь у нас все будет по-другому, – заверил Шаповалов. Внезапно к нему пришла мысль, что тема самоубийства с этого момента становится для него не актуальной. У него есть цель для чего жить.

– Да, папа. Хотя еще недавно я в это совсем не верил. Что-то вдруг резко изменилось. Я даже не очень представляю что.

– И не важно, что конкретно изменилось, важно, что изменилось. Я чувствую себя по-другому, словно бы с плеч скатилась тяжесть.

– И мне стало гораздо легче.

Шаповалов снова привлек к себе сына.

– Мы хорошо поговорили. А сейчас иди спать. Завтра все будет по-другому.

– Да, иду спать. – Филипп быстро вскочил на ноги. – Завтра мы снова поговорим.

– Обязательно.

Шаповалов закрыл за сыном дверь. А может, в самом деле, деньги не главное, мелькнула мысль. Если он во время этого плавания обретет сына, то это сторицей компенсирует все неприятности, что с ним произошли за это время.

112

Суздальцев ворвался в каюту Ромова. Сценарист лежал на кровати и безучастно смотрел в потолок. При появлении продюсера он лишь скосил на него глаза, но не сделал ни одного движения.

Суздальцев подскочил к нему и дернул за руку.

– Что ты лежишь, как бревно!

– А что я должен делать?

– Я разговаривал с этим мерзким старикашкой.

– С Шаповаловым, – уточнил Ромов.

– А на яхте есть другие мерзкие старикашки? Знаешь, сколько он решил заплатить всем нам? Не угадаешь. По две тысячи долларов.

Ромова словно сдуло с кровати.

– Не врете?

– Поди сам и спроси, коль не веришь.

Ромов молчал. Он взял в руки пузатую бутылку, плеснул себе в грязный стакан и быстро выпил.

– Что же нам делать? – спросил он и снова потянулся к пузатой бутылке.

Суздальцев выбил ее из его рук, и она покатилась по полу, оставляя за собой коричневые лужицы.

– Прекращай надираться. Сейчас не то время. Вот если все получится, тогда пей сколько влезет.

– А что должно получиться?

– Ты что идиот, – прошипел Суздальцев. – Мы же с тобой все обговорили.

Ромов посмотрел на лежащую на полу бутылку.

– А может черт с этими деньгами.

– Нет, ты и в правду идиот. Где ты еще их срубишь. Не хочешь со мной, сделаю все один. Будешь потом со своими двумя тысчонками смотреть, как я шикую, и облизываться. Трусы ничего другого не достойны. Можешь пить свою бутылку. – Суздальцев поднял ее с пола и торжественно, словно кубок, вручил Ромову. На дне оставалось жидкости еще на одну хорошую порцию. – Счастливо оставаться. – Продюсер двинулся к двери.

– Подождите! – остановил его Ромов. – Я не отказываюсь от нашего плана. А когда будем его реализовывать.

Суздальцев повернулся к нему.

– Завтра утром. Времени откладывать нет. Плавание вот-вот завершится. Ты готов?

Ромов кивнул головой.

– Тогда вот что. С этого момента ни одной капли. И не волнуйся особенно, все будет нормально. Ложись спать, а утром встань пораньше. Я к тебе зайду, все окончательно обсудим на трезвую голову. Ну, пока.

Суздальцев потрепал Ромова по щеке и вышел.

113

Суздальцев и Ромов уже довольно долго прохаживались на палубе. План у них был самый простой, но реализовать они его никак не могли по одной причине: Филипп не появлялся. Обычно он постоянно находился на свежем воздухе, однако сейчас, как на зло, его все не было. С каждой минутой Ромов нервничал все сильней, и Суздальцев вынужден был успокаивать его. Но он и сам был на взводе. Но понимал, что показывать свое взвинченное состояние нельзя, иначе сценарист окончательно потеряет выдержку. И придется его отправить восвояси. А он нужен ему, одному не добраться до побережья.

– Давай перенесем все на завтра, – прошептал Ромов.

– Успокойся, завтра ничего не изменится. Он скоро выйдет. Наверное, спит. Баловался до утра с твоей телкой, вот теперь и отдыхает. Я чувствую, он вот-вот появится. Наберись чуток терпения. Раньше начнем, раньше и кончим.

Ромов промолчал, у него было ощущение, что он совершенно не контролирует себя. Его несет какой-то поток, а куда принесет, неизвестно. Ему в равной степени хотелось, чтобы Филипп немедленно появился и чтобы он не появлялся совсем. Ромов завидовал своему партнеру. Суздальцев всегда славился решительностью, и сейчас он верен себе. А вот он этим качеством никогда не обладал.

Они сделали очередной круг по яхте. Кажется, десятый или двенадцатый. Если во время следующего этого кругосветного путешествия им не встретится Филипп, он уйдет в свою каюту, решил Ромов. И Суздальцев его не остановит.

– Давай немного отдохнем, а потом снова пойдем по кругу, – предложил Суздальцев.

Ромов не возражал. Они сели на шезлонги.

– Знаешь, какая ко мне пришла идейка, – вдруг произнес продюсер. – Если все закончится благополучно, почему бы тебе не написать сценарий.

– Сценарий? О чем? – удивился неожиданной теме Ромов.

– О нашем плавании. Разве мало тут произошло всяких событий. И типажи интересные. Покажем Шаповалова во всей своей красе, только не в той, в какой он хотел себя продемонстрировать миру. Кое-что можно досочинить, ты же творческая натура, тебе и карты в руки.

– Как-то не думал об этом, – без большого энтузиазма отозвался Ромов.

– Вот и раскинь мозгами. А денег на такое кино найдем. У Шаповалова много недоброжелателей, они дадут бабки, чтобы окончательно его скомпрометировать. Как я раньше об этом не подумал.

– А может тогда не стоит все это затевать? – с надеждой спорил Ромов.

– Одно к другому отношение не имеет. Пока мы все это сделаем, ноги протянем. Не знаю, как тебе, а мне деньги требуются до зарезу сейчас. Иначе ничего не будет, в том числе и этого проекта. Так что сиди и жди, когда появится его отпрыск. Помни, все надо делать очень быстро, не дать ему шанса вырваться.

– Я помню.

– Я тоже вот так бы плавал всю жизнь, – вдруг мечтательно проговорил Суздальцев. – Думаешь, приятно иметь дело с этим киношным муравейником. За год можно не встретить ни одного приличного человека. Зато амбиций столько, что хоть половником черпай. В общем, смрадное болото. А что делать, раз нет бабла. Этот Шаповалов в одном прав: счастье – это жить так, как тебе хочется. А для этого нужно всего три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. Вот тебе хочется жить так, как сам желаешь?

– Только об этом и мечтаю, – сознался Ромов.

– Вот и я о том. Сам видишь, нет у нас другого выхода. Плюнь на все запреты, их на хлеб не намажешь, в кассу магазина не представишь. А вот если у тебя солидный счетец в банке, все выглядит совершенно иначе.

– Это так, – согласился Ромов.

– Тогда пойдем снова в нашу кругосветку.

Они сделали несколько шагов и, как по команде, замерли на месте. Им навстречу шагал Филипп. Занятый своими мыслями, он бросил на них рассеянный взгляд, кивнул в знак приветствия головой и пошел дальше.

Они проводили его взглядами.

– Готов? – спросил Суздальцев.

Ромов переполнился таким волнением, что лишь смог кивнуть головой.

– Тогда вперед. Доставай свой нож.

Ромов поспешно извлек из кармана нож. По знаку продюсера они устремились к молодому человеку. Подбежали к нему с двух сторон. Суздальцев ткнул ему пистолетом в бок, Ромов поднес тесак к горлу.

– Ты захвачен в заложники! – почти торжественно провозгласил Суздальцев.

– Что? – изумился Филипп. – Это что такая игра?

– Это не игра. Ты взят в заложники. – Ромов решил, что он не должен отставать от своего партнера по операции.

– Но зачем?

– Ты что идиот, не знаешь, зачем берут заложников. Бабки будем требовать за тебя у папаши, пока у него они еще остались, – популярно объяснил Суздальцев. – Идем!

– Куда?

– Куда надо, туда и идем.

Все вместе они спустились на нижнюю палубу и наткнулись на Марину. От изумления у нее полезли глаза на лоб.

– Что тут происходит? – спросила она.

– Эти идиоты говорят, что взяли меня в заложники, – пояснил Филипп.

– Женя, что тут происходит? Что вы задумали? – спросила она.

– Не твое дело, – грубо проговорил Суздальцев. – Иди-ка к Шаповалову и попроси прийти его сюда. А мы подождем. И быстро! – прикрикнул он, видя, что Марина колеблется.

Марина помчалась по палубе в сторону каюты Шаповалова.

– Напрасно вы это затеяли? – произнес Филипп.

– Не твое дело, – цыкнул на него Суздальцев. – Думаешь, только у тебя должны быть деньги. Твой папаша отказывается нам платить обещанное. Он сам виноват, что нам пришлось так поступить.

– Хотите, я попрошу у него, чтобы он вам заплатил. Отпустите, и я прямо сейчас пойду к нему. Обещаю, он мне не откажет.

– За дураков нас считаешь. Знаем мы этого старого хрыча. За деньги удушится. Это единственный шанс получить с него гонорар.

– И сколько вы хотите?

– Миллиончик нас устроит.

– Отпустите, он даст вам его!

– Отпустим, когда даст.

Филипп вдруг внимательно и очень серьезно взглянул на продюсера.

– А если вдруг не даст, что вы тогда сделаете со мной?

– Ты что не знаешь, как в таком случае поступают с заложником. Прости, но нам придется тебя убить. – Для большей убедительности своих слов Суздальцев приставил пистолет к животу Филиппа.

– Нет, вы точно сошли с ума, – произнес он.

– Тебе то что, убить мы тебя в любом состоянии сумеем, что в нормальном, что нет.

– Что тут происходит? – прозвучал резкий голос.

Все обернулись на него. В метрах десяти от них стоял Шаповалов, сзади него – Марина.

– Мы взяли в заложники вашего сына, – пояснил Суздальцев. – Если хотите получить его живым и невредимым, дайте нам один миллион долларов. И мы тот час же его вам вернем.

– Отпустите сына, Дмитрий Борисович, и я обещаю, что забуду этот эпизод.

– Только в обмен на деньги. – Суздальцев намеренно продемонстрировал свой пистолет.

– Где же я их вам возьму?

– Не смешите, у миллиардера нет с загашнике какого-то паршивого миллиона.

– Я уже не миллиардер, и вы это знаете.

– Откуда мне знать, может вы это рассказали специально, чтобы нам не платить. Так что бегите за кошельком.

Шаповалов внезапно рассмеялся.

– Вы полагаете, я ношу такие деньги в своем кармане.

– Не в кармане, так в сейфе.

– В сейфе всего пятьдесят тысяч долларов. Вы берете их и отпускаете Филиппа.

Суздальцев едко рассмеялся.

– Слышь, Женька, он нас за лохов держит. Ради пятидесяти тысяч стали бы мы так рисковать. Миллион и ни цента меньше.

– Вам олухам только что сказано, у меня нет тут миллиона наличными.

– Нет, так нет, – внешне спокойно согласился продюсер. – В таком случае мы забираем вашего сыночка и поплывем к берегу. А вы пока организуйте нам получения денешек.

– Я могу их перевести на ваш счет?

– Ни я, ни Евгений не сможем это проверить. По крайней мере, до тех пор, пока не доберемся до банкомата.

– Я должен подумать.

– Думайте, но не больше десяти минут. А пока на всякий случай прикажите, пусть нам в шлюпку как можно больше положат провизии и воды. Мало ли сколько продлится путешествие.

Шаповалов молча смотрел на Суздальцева и ощущал, как возвращается в к нему вроде бы уже подзабытое чувство неукротимой ярости. Именно оно владело им тогда, когда он отбивал атаку бандитов на свой комбинат. Невольно он сжал в кармане рукоятку пистолета. Ему вдруг нестерпимо захотелось принять бой, как он это делал, не задумываясь ни об опасности, ни о возможных последствиях в молодости. Эти ничтожества не представляют, кому бросили вызов. И если он не накажет их, то будет глубоко себя презирать.

– Хорошо, – примирительно сказал Шаповалов, – в шлюпку мы вам доставим все необходимое. Но не лучше все же договориться. Зачем так рисковать?

– А нам ничего другого не остается после того, как вы нагло обманули нас, – возразил Суздальцев.

– Возьмите полсотни тысяч баксов. Это хорошая сумма.

– Засуньте себе ее в зад!

Шаповалов с большим трудом подавил вспышку ярости.

– Будьте благоразумны, – произнес он, прикидывая, какую занять позицию, чтобы наверняка продырявить череп этого подонка.

– Мы вполне благоразумны, иначе бы потребовали вдвое больше.

– Да вы просто ангелы, – насмешливо скривил губы Шаповалов.

Суздальцев ответил громким и грубым смехом.

– Очень меткое наблюдение.

Шаповалов уже выбрал удобное место и начал передислокацию. Для успеха задуманного надо усыпить их бдительность.

– А ты, сынок, что думаешь? – спросил он.

– Папа, если можешь, отдай им, что они просят.

– Но у меня нет тут таких денег, Филипп.

Внезапно, не дойдя пару метров до выбранной позиции, Шаповалов остановился. Резкая боль расколола грудь пополам. Такого, кажется, с ним еще не было.

Он вдруг испугался, что не успеет выполнить задуманного и последний бой так и не состоится. А он не может допустить, чтобы это случилось, он должен не только довести его до конца, но и выиграть. Поэтому надо спешить, он даже не может себе позволить сделать еще несколько шагов, чтобы добраться до выбранной им позиции.

Шаповалов скосил взгляд на продюсера, тот в свою очередь не спускал с него глаз. Сейчас, сейчас ты получишь то, что заслужил всей своей убогой жизнью, мысленно пообещал ему Шаповалов.

Все это время он держал руку в кармане, сжимая рукоятку пистолета. Теперь оставалось только его быстро достать и выстрелить. Он должен во что бы то ни стало опередить Суздальцева.

Сердце продолжало ныть, но Шаповалов старался не обращать на это внимание. Он сейчас выстрелит, а потом скажет своему врачу, что готов лечь на любую операцию. Пусть делают, что считают нужным. Хоть пересаживают все органы, что у него есть.

Шаповалов что есть силы, сжал пистолет. Ну вот, настал решающий момент. Он сделал резкое движение рукой вверх, и в этот миг сильнейшая боль, словно автоматная очередь, прошила грудь насквозь. Он пошатнулся и повалился вперед, почти к ногам Суздальцева.

Филипп, оттолкнув Ромова, бросился к отцу. Суздальцев не стал ему мешать.

– Папа, папа! – закричал Филипп.

Но Шаповалов никак не реагировал на его крики. Он лежал совершенно безжизненный, его лицо было непривычно синим.

– Врача! Где врач? – в свою очередь завопила Марина.

Врач уже спешил к своему пациенту. Схватив его за запястье, стал щупать пульс, затем приложил уху к груди. Поднял голову и сказал:

– Он умер.

14.02.2010 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg