«Алое на черном»

Алое на черном (fb2) - Алое на черном [сборник] (Алое на черном) 2516K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Татьяна Владимировна Корсакова

Татьяна Корсакова Алое на черном (сборник)

© Корсакова Т., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Самая темная ночь

Андрею Вельниковскому

Дэн

Лето не удалось. Да что там – не удалось, оно обещало стать самым бездарно проведенным летом за всю Дэнову жизнь! Вместо черноморской вольницы под крылом у любимой тетушки ему предстояло целых три месяца промаяться в богадельне, которая официально именовалась элитным спортивно-патриотическим лагерем для сложных подростков.

До недавнего времени Дэн был самым обычным шестнадцатилетним парнем, не имел никаких проблем, занимался спортом, увлекался игрой на гитаре и после окончания школы собирался поступать в радиотехнический институт, но одна-единственная октябрьская ночь изменила всю его жизнь, положила конец всем мечтам и планам…

Он возвращался домой с тренировки. Ничего особенного, самая обычная субботняя тренировка по карате, просто закончившаяся чуть позже обычного. До дома всего ничего, каких-то три квартала: знакомые дворы, не раз хоженные дорожки. Тем октябрьским вечером было как-то по-особенному темно. Узкую кленовую аллею освещало лишь два фонаря: первый горел в самом начале, второй – в конце. Если идти быстро, то на освещенную улицу можно выйти всего за пару минут, а там уже люди, огни витрин, машины – обычная вечерняя жизнь обычного города.

Дэн не спешил. В шестнадцать лет легко быть бесстрашным. Особенно когда всего через месяц тебе предстоит аттестация на первый дан, когда заветный черный пояс уже практически у тебя в руках, а впереди – турнир на Кубок города и есть все шансы победить. В наушниках играла «Металлика», Дэн шагал, в такт музыке покачивая головой, не вглядываясь в темноту и не стремясь к маячащему в конце аллеи фонарю. Жизнь была прекрасна, а обещала стать еще прекраснее!

Они вышли из темноты – три одинаковые безмолвные тени. Вышли и преградили Дэну дорогу. Рослые, крепко сбитые, с неразличимыми во тьме лицами. Люди-тени. То, что они по его душу, Дэн понял сразу, но, даже когда понял, не испугался. В крови еще бурлил не растраченный во время тренировки адреналин, подначивал, подталкивал вперед. Нет, он не собирался ввязываться в драку, но и убегать, трусливо поджав хвост, тоже не собирался. Парень вытащил наушники, поудобнее пристроил на плече рюкзак.

– Вам чего? – Голос спокойный и миролюбивый. Все, как учил их тренер. «Никогда не показывай врагу свой страх».

Дэн не боялся и не был уверен, что перед ним враги. Может быть, всего лишь небольшое препятствие?..

Плохо, очень плохо, что в этот момент на ум ему не пришел еще один тезис тренера: «Не стоит недооценивать противника».

Он недооценил. Их было всего трое, и выглядели они если и не безобидно, то, уж во всяком случае, не слишком страшно. С тремя он справится без проблем.

– Эй, братуха! Не найдется прикурить? – К Дэну шагнул один из троицы, самый высокий, самый плечистый. – Сигаретки вот закончились, как назло.

Щелкнула зажигалка, и оранжевый огонек вырвал из темноты угловатое, покрытое оспинами лицо. Лицо это было известно любому пацану в их районе. Даже сопливые малыши знали, кто такой Рябой. Дэн тоже знал, но раньше жизнь никогда не сводила его, спортсмена и отличника, с главарем местной шпаны. Не сводила, а теперь вот, похоже, свела.

– Не курю. – Дэн сдернул с плеча рюкзак, аккуратно поставил на землю, чуть в стороне, чтобы не путался под ногами, если вдруг придется вступать в бой.

– Курить – здоровью вредить! Так, что ли, спортсмен? – Рябой пнул рюкзак, парни заржали.

Дэн отступил на шаг назад, освобождая место для маневров.

– Ну, нет сигарет так нет! – Рябой пожал плечами, сделал шаг к Дэну, сокращая расстояние до не слишком комфортного. Его дружки двинулись следом.

Дэн не мог видеть в темноте, но был уверен, что они улыбаются, недобро, по-шакальи.

– Ты ж у нас спортсмен, каратист, мастер спорта и прочий Шаолинь… – Рябой снова щелкнул зажигалкой, прикурил.

Встреча получалась неслучайной. Предводитель дворовой шпаны никак не мог знать про карате и «прочий Шаолинь», если только по какой-то причине не узнавал заранее. Если только поджидал на этой темной аллее именно его, Дэна Киреева.

– Что тебе нужно? – Надежда на то, что все еще можно решить миром, истаяла, как апрельский снег.

– Смотрите, братухи, и парниша-то понятливый! Сразу просек, что к чему! – Красный сигаретный огонек описал в темноте дугу. Наверное, Рябой взмахнул рукой. – А вот хотя бы твой плеер, Шаолинь! Это ж не по-пацански, что у тебя есть плеер, а у нас нет!

«Выходить из сложной ситуации нужно малой кровью». Интересно, подаренный отцом на шестнадцатилетие плеер – это малая кровь? И где гарантия, что, как только он отдаст плеер, Дэна оставят в покое?

«Сначала нужно думать и только потом действовать». Дэн подумал.

– Пошел к черту! – Получилось невежливо, зато конкретно. Если эти трое в курсе про карате и «прочий Шаолинь», то вряд ли рискнут сунуться. Они дебилы, но ведь не сумасшедшие.

– Вот что-то подсказывало мне, что этим все и закончится. – Рябой вроде бы даже вздохнул и, кажется, отступил на шаг. – Злые нынче пошли спортсмены. И сигареты с собой не носят, плеером поделиться с товарищами не желают. – В его голосе слышалось разочарование. – Ну да ладно, мы не гордые, мы и без плеера обойдемся. Расступись, братва! Дай пройти надежде отечественного спорта!

Подчиняясь команде, маячившие за спиной Рябого тени и в самом деле расступились. Дипломатия победила агрессию!

Нет, так сказал бы не тренер, а отец. Отцу Дэн верил даже больше, чем тренеру.

– Ничего, бывает. – Дэн потянулся за рюкзаком.

… Удар пришелся на незащищенный затылок в тот самый момент, когда парень поднимал рюкзак с земли. Страшный удар, вышибающий из головы все мысли, кроме одной – не стоит недооценивать противника… Дэн просчитался, их было не трое, а четверо. Четвертый прятался в темноте за Дэновой спиной, прятался и выжидал подходящий момент…

…Дэна нашел обеспокоенный его долгим отсутствием отец. К тому моменту парень был уже избит до полусмерти. Отличнику, спортсмену, без пяти минут обладателю первого дана по карате хватило одного-единственного подлого удара в спину, чтобы отключиться и стать беспомощнее пятилетнего малыша. Его избивали железной арматурой. Окровавленные прутья валялись здесь же, на темной аллее. Сотрясение мозга, разрыв селезенки, внутреннее кровотечение и сломанные в нескольких местах руки.

«Против лома нет приема». Этот тезис не принадлежал ни отцу, ни тренеру, но оказался самым действенным из всех…

Дэн пришел в себя, когда его грузили в «Скорую», сквозь кровавую пелену увидел испуганное лицо отца, попытался улыбнуться. Улыбка не получилась, из рассеченной губы тут же пошла кровь, наполняя рот горько-соленым.

– Как ты, сынок? Кто это сделал? Ты видел? – Отец говорил спокойно, но Дэн знал цену этому спокойствию.

Он не стал отвечать, устало прикрыл глаза. Ему нужно было подумать, хорошенько подумать, прежде чем дать правильный ответ.

Подумать тоже не получилось, стоило только сомкнуть веки, как вслед за темнотой снова пришло спасительное беспамятство.

В следующий раз в сознание Дэн пришел уже в палате интенсивной терапии после операции по удалению селезенки, ликвидации внутреннего кровотечения и наложения металлических пластин на раздробленные кости. Впереди его ждал долгий и нелегкий курс реабилитации, а за дверями реанимационной палаты – следователь. Следователю он не сказал ничего.

«Мужчина должен сам решать свои проблемы». Это было его личное, дорогой ценой доставшееся кредо. Дэн разберется сам, как только сможет встать на ноги, а пока ему нужно подумать.

Думать было тяжело. Мысли скользили, расплывались бесформенными кляксами, не желая складываться в четкую картинку. На него, без пяти минут обладателя черного пояса по карате, напали, его избили и искалечили. Одно только это вышибало из глаз злые слезы. Не боль, не собственная беспомощность, а вот этот неоспоримый факт. Против лома нет приема… Или просто он сам далеко не такой хороший спортсмен, как ему казалось… Мысли эти были беспощадные, они лишали Дэна сна и покоя. Но имелось и еще кое-что. Нападение было запланировано, в этом он не сомневался. Оставалось понять, кому это понадобилось.

Плеер, который чисто теоретически мог послужить причиной конфликта, нашли на аллее. Он был разбит и не подлежал восстановлению. Дэн тоже оказался разбит, и с восстановлением у него тоже имелись проблемы. Он уже не попадал ни на аттестацию, ни на турнир. И даже сами занятия карате теперь были для него под большим вопросом.

Тренер пришел к Дэну сразу, как только врачи разрешили посещения, придвинул к больничной койке стул, заглянул в лицо:

– Ты видел, кто это сделал? – задал он вопрос, который в эти дни Дэну задавали неоднократно.

В голосе его звучало недоумение. «Как же ты так подставился, Киреев?!» – слышалось в его голосе. Неправильно понял ситуацию, недооценил противника. И не важно, что Дэн спортсмен, а не боец спецназа. Важно, что свой, возможно, самый важный в жизни бой он проиграл, даже не вступив в него.

Так и не дождавшись ответа, тренер встал, посмотрел на Дэна сверху вниз, сказал после долгого молчания:

– Ты справишься с этим, я знаю.

Дэн попытался улыбнуться, осторожно, самыми уголками разбитых губ. Да, он справится. Он решит все свои проблемы. Нужно лишь время.

– Только не наломай дров. – Тренер рассматривал что-то невидимое в углу Дэновой палаты. – Сначала все хорошенько взвесь и только потом сделай.

Непременно! Он теперь только тем и занимается, что взвешивает все «за» и «против».

Дэн выздоравливал быстро. «Заживает, как на собаке», – шутил лечащий врач. «Молодой организм», – ободряюще улыбался отец.

Да, молодость делала свое дело, но помогала Дэну не она, а граничащая с одержимостью злость. Встать на ноги, научиться владеть непослушными руками, вырваться наконец из душных больничных стен.

Его калечили продуманно и целенаправленно. Для банального грабежа хватило бы одного, самого первого удара, а ему переломали руки. Сломали бы и ноги, но, наверное, им не хватило сил. Или времени.

Неоправданная жестокость. Была бы неоправданной, если бы эти четверо не знали, с кем имеют дело, если бы не поджидали именно его…

Дэн вышел из больницы уже зимой. Морозный, пахнущий выхлопными газами воздух казался ему упоительным. И даже ноющая боль в не слишком удачно сросшейся руке не могла лишить его решимости.

На тренировку он пришел в первых числах марта. К тому времени самое важное в его жизни соревнование уже было позади. Чемпионский титул достался Вадику Ильюшкину, другу и вечному сопернику. Дэну не повезло, и Вадик не упустил свой шанс. Уже не второй, а заслуженный лидер, потому что самый первый тренировочный бой показал, что шанс стать чемпионом Дэн Киреев потерял навсегда. Одна-единственная октябрьская ночь сломала не только его кости. Что-то непоправимо сломалось у него в голове, превратив спорт в неважное и ненужное, подменив цели и ориентиры. Подтверждение своим мыслям он увидел во взгляде тренера.

Нет, Дэн не ушел из спорта. Наоборот, он продолжал тренироваться с пугающим остервенением, не обращая внимания на робкие попытки родителей перенаправить бушующую в нем энергию в более мирное русло.

…Рябого он встретил сырым апрельским вечером на той самой аллее. Вся разница в том, что Рябой на этот раз был без свиты, а Дэн научился вести бой по его правилам.

Свалить Рябого оказалось до скучного легко. Без своих дружков, без прутов арматуры, с одним лишь свинцовым кастетом он был жалок. Жалок до такой степени, что ярость, вот уже который месяц бушующая в Дэновом сердце, вдруг утихла. Он не стал калечить Рябого. Он просто впечатал поверженного врага в землю и задал один-единственный вопрос – кто?

Рябой заговорил сразу, наверное, скудным своим умом догадался, что лучше сказать правду. А может, увидел на дне Дэновых глаз злобного демона, который родился стылой октябрьской ночью, в тот самый момент, когда сам Дэн болтался между жизнью и смертью.

Ответ лежал на поверхности, но все равно шокировал. Вадик Ильюшкин, друг и вечный соперник, заплатил Рябому за то, чтобы фаворит и главный претендент на чемпионский титул не просто сошел с дистанции, а остался инвалидом…

Все-таки Дэн набил Рябому морду и пообещал, что с этого дня будет присматривать за ним. Наверное, рожденный стылой октябрьской ночью демон снова взглянул на мир Дэновыми глазами, потому что Рябой заклацал зубами, затрясся в мелком ознобе и стал молить о пощаде. Значит, поверил. Это хорошо, может, теперь он поостережется нападать на беззащитных людей.

Вадик Ильюшкин, некогда друг и соперник, а теперь подлец и предатель, понял все, стоило только им столкнуться на заднем дворе спорткомплекса. Понял, но, в отличие от Рябого, не испугался. Теперь уже он, а не Дэн, являлся чемпионом и главным фаворитом. За его спиной не было месяцев, проведенных на больничной койке, бессонных, наполненных болью ночей и мучительной реабилитации. Впрочем, как и не было за его спиной и той сокрушающей все преграды ярости, которая превращала романтика и идеалиста Дэна Киреева в холодного и расчетливого бойца.

Это был честный бой. По крайней мере в самом начале, пока Вадик Ильюшкин еще считал себя неуязвимым. Он понял свою ошибку быстро, он всегда отличался сообразительностью и хорошей реакцией, поэтому, едва начавшись, схватка перешла в совершенно иную стадию.

– Не на жизнь, а на смерть! – подначивал родившийся стылой октябрьской ночью демон. – Убей ты, а иначе убьют тебя!

Дэн не знал, не успевал думать, чем закончится этот бой. Лишь с мрачным удовлетворением отмечал, что очередной удар достигал цели. «Не нужно недооценивать противника». Все, он больше не станет недооценивать…

Вадик Ильюшкин уже был повержен, когда в бой вмешался третий.

Победить тренера нелегко, но Дэну почти удалось. До тех пор, пока мощный удар в корпус не отшвырнул его на несколько метров, впечатав в кирпичную стену. Но даже когда от боли сбилось дыхание, а перед глазами поплыл кровавый туман, Дэн не собирался сдаваться.

– Киреев, остановись! – Тренер увернулся от удара. – Остановись, пока не наделал еще больших глупостей! Ну, слышишь ты меня?!

Способность соображать вернулась к Дэну не сразу, лишь после того, как тренер еще раз впечатал его в стену, заглянул в ничего не видящие глаза, еще раз проорал:

– Киреев, не валяй дурака!

– Да… – Дэн медленно сполз спиной по стене, уселся у ног тренера. Его трясло так же, как еще недавно трясло Рябого.

– Дурак ты, Киреев! Ты ж все испортил, ты ж карьеру свою спортивную загубил. Ты же смотри, как все получилось… нельзя же вот так, сплеча… – Тренер смотрел на него сверху вниз, и непонятно было, чего в его словах больше, досады или жалости. – Зачем же вот так?..

Он не ответил зачем, он смотрел на поверженного врага, но сжимавшие сердце тиски так и не разжались.

Им досталось обоим. Перелом носа и множественные ушибы у Вадика Ильюшкина. Повторное сотрясение мозга и до кости рассеченная бровь у Дэна. Можно считать, что после вмешательства тренера бой закончился ничьей. О том, что случилось бы, не будь этого вмешательства, Дэну думать не хотелось. С мрачной сосредоточенностью он смотрел на поскуливающего от боли Вадика, рукавом олимпийки вытирал заливающую глаз кровь и не думал ни о чем. В том месте, где положено биться сердцу, Дэн чувствовал лишь звенящую пустоту.

– Ты хоть понимаешь, чем тебе это грозит? – рядом присел тренер, протянул носовой платок. – Что на тебя, черт возьми, нашло, Киреев?!

– Он знает что! – Дэн мотнул головой в сторону Ильюшкина. Голова тут же предательски закружилась.

Тренеру не требовалось ничего объяснять, он прожил достаточно длинную жизнь, большая часть которой была отдана спорту. Он прекрасно знал цену победам и поражениям, знал, как иногда сходят с дистанции фавориты и кто за этим стоит.

– Дурак, – снова сказал тренер и сжал кулаки. – А если тебя посадят? Ты думал об этом?

Он не думал. То есть он думал о сотне вещей, но упустил из виду самую важную, самую очевидную.

– Так я и знал. – Тренер кивнул. – Ты должен был кому-нибудь рассказать. Ты должен был прийти ко мне…

Да, он должен был кому-нибудь рассказать, но тогда это оказалось бы не по-мужски, а он хотел разобраться со всем сам.

На задний двор спорткомплекса въехала вызванная тренером «Скорая». Дэн попытался встать на ноги, но голова снова закружилась, пришлось опереться на руку подоспевшего фельдшера.

– Что тут у вас? – Врач, немолодой, усталого вида дядька, рассматривал разбитую морду Ильюшкина.

– Ничего… – Из-за сломанного носа голос Ильюшкина сделался гнусавым. – Упал.

– Упал, значит. – Врач покачал седеющей головой, перевел взгляд на тренера. – Вы «Скорую» вызывали?

– Я.

– Выходит, у них тут ничего особенного, только физии расквашены? Упали, выходит? Один глазом упал, другой носом…

Дэн не дослушал, его вырвало прямо на ботинки фельдшера. Тот чертыхнулся, а врач продолжил:

– И сотрясение мозга у этого, – он кивнул на шатающегося от слабости и головокружения Дэна, – тоже само собой приключилось?

Прежде чем ответить, тренер испытывающе посмотрел на Ильюшкина. Что там такое было в его взгляде, Дэн не знал, только бывший друг вдруг заговорил быстро и сбивчиво, сплевывая на землю кровь:

– Все нормально. Мы тренировались…

– Тренировались они. – Врач удивленно приподнял брови, снова посмотрел на тренера. – Да у вас тут, как я посмотрю, не спорткомплекс, а гладиаторская арена! И часто ваши воспитанники так тренируются?

Голова кружилась, и картинка перед глазами была нечеткой, но, превозмогая тошноту, Дэн решил вмешаться.

– Мы сами, тренер ничего не знал, он нас разнимал.

– Сами, – пробубнил Ильюшкин и бросил на него полный ненависти взгляд. – Мы поссорились, и вот…

– Они поссорились! – Врач развернул Дэна лицом к себе, посветил невесть откуда взявшимся фонариком сначала в один глаз, потом в другой. – Поссорились до сотрясения мозга и перелома носа? Это что же у вас за ссоры такие? Вот молодежь пошла, чуть что не так, сразу морду друг другу бить! Ну да ладно, не мое это дело, кому надо, те разберутся. А вы, – он посмотрел на тренера осуждающе, – уж примите меры! Сдается мне, ваши воспитанники опасны. Таких на улицу без намордников выпускать нельзя.

– Приму, – с мрачной решительностью пообещал тренер, и Дэн с неотвратимой ясностью понял, что с этого самого момента дорога в клуб ему заказана.

– Ну, гладиаторы, чего расселись?! Давайте грузитесь в «Скорую»! – велел врач и еще раз неодобрительно покачал головой.

Можно сказать, Дэну повезло. Если бы родители Ильюшкина заявили в полицию, последствия могли оказаться очень серьезными, но они не заявили. Дэн был почти уверен, что это Вадик их отговорил, но отнюдь не из-за раскаяния. Причина была проще и банальнее. Если бы делу дали ход, всплыла бы и осенняя история. Ни Рябой, ни его дружки молчать не стали бы, а у отца Дэна имелось достаточно сил и влияния, чтобы заставить следствие докопаться наконец до правды и найти зачинщика, если не сказать заказчика.

Все закончилось тем, что спустя несколько недель Ильюшкин-старший явился в квартиру Дэновых родителей с требованием денег за моральные и физические страдания. Отец денег дал без лишних разговоров, но, как только за незваным гостем захлопнулась дверь, посмотрел на Дэна:

– Ты по-прежнему не хочешь мне ничего рассказать?

– Нет, прости.

Наверное, нужно было рассказать, поделиться своей болью с самыми близкими и родными людьми, но он не смог. Побоялся лишний раз расстраивать маму. Побоялся, что интеллигентный и до кончиков ногтей правильный отец не поймет и не примет того, что Дэн сделал. Или хуже того, разочаруется в нем окончательно.

– В таком случае нам с мамой есть что тебе сказать, сынок. – Отец поправил очки, тяжело вздохнул. – Мы думаем, что твоя агрессия может быть опасна. В первую очередь для тебя самого. Наверное, нам стоит обратиться к психологу.

– Мне не нужен психолог.

Он уже со всем разобрался, все для себя решил. Зачем ворошить то, что уже утратило актуальность?

– Не нужен? – Отец кивнул, приобнял за плечи встревоженную маму. Голос его звучал тихо, но решительно. – Мы предвидели такой ответ, и поэтому у нас есть запасной вариант. Дэн, я имел беседу с твоим тренером. Он тоже обеспокоен происходящим. Настолько, что предложил нам один вариант. – Отец сделал паузу, ободряюще посмотрел на маму, а потом сказал: – Этим летом ты не поедешь на море, сынок.

Мама вздохнула, хотела возразить, но отец предупреждающе поднял руку и повторил:

– Этим летом ты не поедешь на море, ты поедешь в спортивно-патриотический лагерь.

– В какой лагерь? – переспросил Дэн. Словосочетание «спортивно-патриотический» ему сразу не понравилось. От него веяло муштрой и скукой.

– Понимаю, звучит не слишком воодушевляюще. – На лице отца появилась и тут же исчезла робкая улыбка. – Но на самом деле все не так плохо. Я наводил справки, лагерь работает три года, и у его создателей отличная репутация. А какие там места! Там изумительные места!

– Где – там? – Дэн уже смирился с решением родителей. Он бы смирился с любым их решением, даже с психологической консультацией, потому что чувствовал себя виноватым, но ему хотелось знать наверняка, в какой дыре придется провести лето.

– В Макеевке, – сказал отец таким тоном, как будто это все объясняло.

– Денис, – мама высвободилась из объятий отца, присела рядом с Дэном, взяла его за руку, – это в двухстах километрах от нас. Чудесная деревушка, в чудесном месте.

– Деревушка?..

– Разумеется, тебе не придется жить в деревне, – снова заговорил отец. – Под лагерь переоборудована старинная графская усадьба. Это в нескольких километрах от Макеевки. В усадьбе есть все необходимое для нормальной жизни и отдыха: четырехместные комнаты, спортивный зал, библиотека, кинотеатр. Я знаю, о чем говорю, я видел все это своими глазами.

– Папа ездил в Макеевку на прошлой неделе, как только твой тренер предложил такой вариант, – поддержала отца мама. – Лагерь очень хороший.

– И чем он отличается от обычного летнего лагеря? – спросил Дэн.

– Дисциплиной, – сказал отец жестко. – Меня заверили, что воспитанникам уделяют максимум внимания, ваше время будет расписано по минутам, и вы не сможете…

– Заниматься всякой ерундой, – закончил за него Дэн.

– Да. Ты уже достаточно взрослый, скоро тебе исполнится семнадцать. Денис, мы с мамой очень надеемся, что ты нас поймешь. Недавние события заставляют нас принимать непопулярные меры, но мы делаем это исключительно ради твоего блага.

– Я понимаю. – Дэн обнял маму, поцеловал ее в щеку. – Когда нужно ехать в этот замечательный лагерь?

Родители переглянулись, в их взглядах читалось облегчение.

– В первых числах июня, – сказал отец. – Нам позвонят.

Вот так он и оказался у черта на рогах в спортивно-патриотическом лагере с совершенно неспортивным и непатриотичным названием «Волки и вепри». Здесь, в окружении незнакомых пацанов, должно было проходить самое скучное в его жизни лето.

Если бы только родители Дэна знали, чем оно закончится, то не раздумывая отправили бы сына на море к тетке…

Гальяно

– Приехали! – сообщил водитель автобуса и ударил по тормозам.

Озверевший от долгого безделья Вася Гальянов, уже год как сокративший плебейское Гальянов на аристократическое и страстное Гальяно, вслед за сопровождающим их группу парнем выскочил наружу, несколько раз присел, разминая затекшие ноги, и только потом осмотрелся.

Автобус остановился в центре заасфальтированной площадки перед приземистым, по всему видать, недавно отремонтированным двухэтажным особняком. Дом опирался на четыре здоровенные колонны. К центральному входу вела выложенная фигурной плиткой дорожка, по бокам от нее буйным цветом колосились клумбы, пахло сырой землей и свежескошенной травой. Источник запахов Гальяно идентифицировал сразу: слева от входа в особняк, прямо посреди заросшего отцветающими одуванчиками газона, стояла газонокосилка, справа на точно таком же одуванчиковом газоне работала закрепленная на воткнутом в землю колышке поливалка. В струях воды переливалась радуга. По бокам от центрального здания располагались два одинаковых одноэтажных флигеля.

Рассматривать поместье, в котором им всем предстояло провести целое лето, было интересно, но внимание Гальяно привлекло нечто куда более любопытное. К автобусу летящей походкой приближалась девушка! Она была хороша особенной, по-голливудски яркой красотой. Изящные формы, вьющиеся белокурые волосы, легкомысленный сарафан, белый в красный горошек, и умопомрачительной длины загорелые ноги незнакомки заставили падкое до красоты сердце Гальяно биться в два раза быстрее.

– Мэрилин Монро, – прошептал он, улыбаясь совершенно идиотской улыбкой.

Пожалуй, нужно сказать мамке спасибо за ту решительность и напористость, с которой она выбивала для единственной кровиночки путевку в этот суперэлитный и супердорогой лагерь. В НИИ, где она работала, пришла лишь одна такая чудесная путевка, и поехать отдыхать должен был не сынок рядовой лаборантки, а отпрыск куда более важной персоны, но надо знать мамку! Ради Гальяно она была готова совершить невозможное, а тут такая мелочь – всего лишь какая-то путевка! А он еще сопротивлялся, не хотел ехать. Дурак! Вот не поехал бы и не увидел Мэрилин Монро!

– Ну, наконец-то! – Мэрилин улыбнулась белозубой улыбкой сразу всем прибывшим, посмотрела на Гальяно так, что его бедное сердце едва не остановилось. Ах, как она на него посмотрела! Наверное, сразу поняла, что он особенный, что в настоящей красоте разбирается получше взрослых мужиков.

– Здрасте! – Он хотел отвесить прекрасной незнакомке галантный поклон, может, даже приложиться в поцелуе к изящной ручке, но растерялся так, что вместо этого выдал лишь пошлое «здрасте».

– Привет! – Мэрилин снова улыбнулась, но теперь уже персонально Гальяно, а потом проскользнула мимо, обдав ароматом сладко-цветочных духов, и – о, ужас! – расцеловалась с сопровождающим их группу парнем.

– Как добрались? – Она смотрела на сопровождающего незабудково-синими глазами, а душу Гальяно до самых краев наполняла жгучая ревность.

– Привет, Леночка! – Парень обнял Мэрилин, которая оказалась и не Мэрилин вовсе, а обыкновенной Леночкой, за загорелые плечи. – Да нормально доехали! Что тут ехать-то! Разве что проголодались немного с дороги. Эй, архаровцы, мы проголодались? – Он обернулся к вывалившимся из автобуса пацанам.

– Ага, кушать хочется! – сообщил стоящий ближе всех к Гальяно толстяк.

Гальяно окинул толстяка презрительным взглядом. Переваливающееся через ремень джинсов пузо, круглое лицо, румяные, точно свеклой нарисованные щеки, поросячьи глазки, второй подбородок и кучерявая башка. Да, такому только о хавчике и думать! Ну да и ладно, одним конкурентом в борьбе за сердце ветреной Мэрилин меньше. Гальяно посмотрел на пацанов, которым на долгие три месяца предстояло стать его боевыми товарищами, оценивающе сощурился.

По всему выходило, что конкурентов у него не так уж и много, но несколько человек запросто могли доставить ему определенные хлопоты. Во-первых, сопровождающий, он же командир их отряда, он же Суворов Максим Дмитриевич. Гальяно не хотелось вспоминать имя конкурента, но оно вот как-то само собой всплыло в памяти. Суворов, пожалуй, мог стать самой большой проблемой Гальяно. Высокий, атлетически сложенный, смазливый и оттого невероятно наглый. Конечно, наглый! А иначе посмел бы он вот с такой фамильярностью обнимать Мэрилин!

Конкурентом номер два Гальяно назначил высокого блондина, тоже смазливого, тоже атлетически сложенного, только более тонкокостного, более изящного. Конкурента номер два звали Дэн Киреев, в автобусе он сидел на соседнем сиденье и всю дорогу до лагеря равнодушно смотрел в окно, а на попытки Гальяно завести разговор реагировал лишь односложными фразами. Самодовольный выскочка! Чертовски опасный самодовольный выскочка. Женщины любят таких вот пустоголовых красавчиков с волевым подбородком и надменным взглядом серых глаз. Но Мэрилин – не обычная женщина, она наверняка так же умна, как и красива. Она примет правильное решение, когда придет время делать выбор.

Взгляд Гальяно устремился еще на одного, слава богу, последнего конкурента. Этот тоже был высок и хорош собой. Возможно, чуть менее высок и чуть менее хорош, чем блондинистый выскочка, но зато у него имелся один существенный козырь – обаяние! Конкурент номер три, Гальяно не запомнил его фамилию, но точно помнил, что зовут его старомодным именем Матвей, оказался чертовски обаятельным парнем, и улыбка у него была шикарная, и прищур, и даже – вот незадача! – ямочки на щеках. Пожалуй, этот третий – самый опасный, потому что использует тот же арсенал обольщения, что и он сам, а это плохо, черт побери!

Изучая потенциальных соперников, Гальяно так увлекся, что не сразу сообразил, что жизнь не стоит на месте. Пацаны похватали брошенные прямо на землю сумки, нестройной командой побрели вслед за Суворовым и Мэрилин. Шустрее всех оказался толстяк с двойным подбородком и свекольными щеками. Он резво трусил рядом с Мэрилин и даже смел задавать ей какие-то вопросы. Еще один соперник?..

Гальяно возмущенно мотнул головой, закинул на плечо дорожную сумку и, ловко лавируя в толпе, уже через пару секунд поравнялся с красавицей.

– …А питание пятиразовое? – бубнил толстяк, откусывая от шоколадного батончика.

– Конечно, Степочка, пятиразовое! – Мэрилин называла толстяка Степочкой и смотрела ласково, как на родного. – И на случай, если ты проголодаешься, всегда можно заглянуть на кухню. Я тебе потом покажу, где у нас что.

– Да ты полгода можешь жить на подкожном жире! – Гальяно ввинтился между Мэрилин и толстяком. – Степочка, зачем тебе пятиразовое питание?

– А не твое дело, прыщавый.

Толстяк посмотрел на него сверху вниз, совершенно беззлобно, как на надоедливое насекомое, сунул в пасть остатки батончика, а Гальяно с ужасом понял, что заливается краской. Эта неповоротливая стокилограммовая туша умудрилась ударить его по самому больному. Да, Гальяно был чертовски хорош, чертовски умен и чертовски обаятелен, но юношеские прыщи с некоторых пор путали ему все карты. Что он только с ними не делал! Как только не боролся! Но всякий раз проигрывал… А теперь вот прямо перед Мэрилин его опозорил самый ничтожный из людей, какой-то Степочка…

– Мальчики, не ссорьтесь! – Мэрилин улыбнулась, легонько коснулась плеча Гальяно. – Разве можно ссориться в такой отличный день?!

Вблизи она была еще прекраснее, а сходство с Мэрилин Монро еще невероятнее. Гальяно перестал дышать, всего на мгновение накрыл вмиг вспотевшей ладонью ее ускользающие пальчики, сказал срывающимся на фальцет голосом:

– Миледи, вы прекрасны!

– Миледи? – Мэрилин иронично вскинула брови, посмотрела на него с интересом. – И кто это у нас такой романтичный?

– Позвольте представиться – Гальяно! – Он прижал ладонь к сердцу, поклонился.

– Гальяно? – Мэрилин продолжала улыбаться. – Это тот, который Джон?

– Нет, это тот, который Василий, – бесцеремонно вмешался в их диалог Суворов, конкурент номер один. – Эй, архаровец, ты ж по паспорту, чай, Василий? – Он посмотрел на Гальяно поверх белокурой головки Мэрилин. – Или у тебя еще нет паспорта? Что-то я запамятовал.

– У меня есть паспорт! Мало того, через месяц мне исполнится семнадцать, – сказал Гальяно со сдержанным достоинством. Конкурент номер один немедленно был переименован во врага номер один.

– Да ты что? – удивился враг номер один и по-хозяйски обнял Мэрилин за талию. – А с виду больше тринадцати и не дашь.

– Так у вас, видно, не только память плохая, но и зрение. – Гальяно в раздражении мотнул головой. – Оно и не удивительно! В ваши-то преклонные годы!

Врагу номер один было под тридцать. Старик, самый настоящий старик. Прекрасной Мэрилин нужен мужчина покрепче и помоложе. Такой, как он – Гальяно!

Странное дело, но враг номер один даже не обиделся, вместо этого он расхохотался громким издевательским смехом.

– Слышала, Ленок, меня уже в старики записали! Вот какая нынче пошла молодая поросль – дерзкая и самоуверенная. Это ничего. – Он вдруг перестал смеяться, посмотрел на Гальяно в упор. – Тебе, Василий, еще не раз придется продемонстрировать свою крутость и доблесть. Это я тебе гарантирую.

Гальяно, не привыкший к тому, что последнее слово остается за кем-то другим, уже собрался сказать что-нибудь особенно дерзкое и язвительное, но в это самое время двери особняка приветственно распахнулись, а на крыльцо выкатилась невысокая, невероятно тучная женщина в белом халате.

– Приехали, оглоеды! – сказала она зычным, никак не вяжущимся с ее округлыми формами басом. – А ты, Ленка, говорила, что рано обед готовить! Чем бы я сейчас эту ораву кормила, если бы тебя послушала?!

– Софья Ивановна! – Загорелых щек Мэрилин коснулся легкий румянец. – Потише, прошу вас! И не Ленка, а Елена Викторовна, – добавила она почти шепотом.

– Ить от горшка два вершка, а уже Викторовна! – буркнула тетка, к которой Гальяно сразу же испытал приступ антипатии, но голос все же понизила. – Обед мы сготовили. Горячее все. – Она командирским взглядом обвела замерших у подножья лестницы пацанов, а потом добавила: – Это ж половина только приехала.

– Второй отряд будет ближе к вечеру, автобус уже отправили, – сообщил Суворов.

– И тоже небось одни мальчишки! – Тетка покачала головой. – Снова как в прошлом году!

– Спортивно-патриотический лагерь! – сказал Суворов со значением. – Тут программа и нагрузки. Какие девушки?

– Да что ж вы нас на пороге держите?! – возмутилась Мэрилин и в возмущении даже притопнула ножкой. – Дети устали с дороги!

Дети! Гальяно обиженно поморщился. Какие ж они дети, когда им скоро по семнадцать лет!

– А и то правда – дети голодные! – Тетка попятилась к двери, не пойми кому замахала рукой, а потом велела: – Так пускай хоть сумки свои побросают и приходят в столовую. А я пока распоряжусь, чтобы Лидка на столы накрыла. Начальнику-то сообщить? – спросила она почти шепотом.

– Сама сообщу! – Мэрилин раздраженно дернула плечом, протиснулась мимо поварихи в дверь.

Гальяно шагнул следом. Сердце вдруг снова забилось в два раза чаще, на лбу выступил холодный пот. Чтобы переступить порог этого дома, ему пришлось сделать над собой усилие. Даже странно…

Матвей

Им досталась комната в левом флигеле, не большая, не маленькая, вполне достаточная, чтобы в ней свободно разместились четыре кровати с прикроватными тумбочками, шкаф, письменный стол и два стула. Матвей швырнул рюкзак на одну из коек, обвел изучающим взглядом своих соседей.

На койку слева от распахнутого окна присел высокий светловолосый парень. За всю дорогу от города до лагеря он едва ли произнес несколько слов, зато у второго соседа, долговязого, прыщавого и патлатого, рот не закрывался ни на минуту.

– А ничего так! – Патлатый по пояс высунулся в окно, обозрел окрестности. – Вид вполне себе! Природа! – добавил он и воздел глаза к небу.

Насчет вида из окна Матвей был с ним полностью согласен. За флигелем, насколько хватало взгляда, расстилался парк, а ветки старой липы едва не касались подоконника. И в самом деле, красота. Вполне возможно, что родители зря волновались, и в этом богом забытом медвежьем углу Матвею будет очень даже неплохо. Надо написать им письмо, успокоить.

Отец Матвея, инженер-строитель, получил назначение в Ливию всего пару месяцев назад. Назначение это стало для семьи полной неожиданностью. Если младшую сестру еще можно было взять с собой, то срывать Матвея, которому предстоял последний год обучения в гимназии, казалось нецелесообразным. На семейном совете решили, что в Ливию вместе с отцом поедут мама и сестра, а Матвей год до поступления в институт поживет у тети. Тетя была готова приютить его сразу же, но на том же семейном совете постановили, что лето Матвей проведет вот в этом элитном лагере. Конечно, предварительно родители поинтересовались мнением сына. Матвей не возражал. Больше того, он был рад уехать из душного города в деревенскую глушь. В его жизни начался период, который отец с усмешкой называл лирическим. Пережитая в начале года первая и, как это часто бывает, несчастная любовь до сих пор нет-нет да и давала о себе знать неприятным сосущим чувством под ложечкой. Даже странно: любовь, кажется, уже прошла, а вот это мерзкое чувство осталось.

– Как-то скромненько для элитного заведения. – Краснощекий толстяк в непомерно широких джинсах со вздохом опустился на единственную свободную кровать. Пружины тут же угрожающе заскрипели под его весом.

– Так это ж спортивный лагерь, а не институт благородных девиц, – хмыкнул патлатый и тут же с мечтательной улыбкой добавил: – Хотя от благородных девиц я бы не отказался.

– Так вроде есть одна девица. – Толстяк достал из рюкзака завернутый в фольгу сверток, развернул, положил на стол, сказал: – Угощайтесь!

По комнате тут же поплыл аромат жареной курицы. У Матвея заурчало в животе.

– Обед же через пять минут, – буркнул патлатый, но воспользоваться щедрым предложением не преминул. – Тебя как, кстати, зовут?

– Степан Тучников, – пробубнил толстяк с набитым ртом, – но друзья зовут меня Тучей.

– Туча, значит. – Патлатый окинул его критическим взглядом, а потом кивнул. – Тебе подходит. А меня можете называть Гальяно. Это тоже для друзей. – Он перевел вопросительный взгляд на молчавшего все это время блондина.

– Дэн Киреев, – отрекомендовался тот.

– А для друзей? – вскинул брови Гальяно.

– У меня нет друзей. – Блондин встал и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты.

– Сложный случай! – прокомментировал Гальяно и всем корпусом развернулся к Матвею.

– Матвей Плахов. Для друзей просто Матвей.

– Давай к столу! Туча угощает! – Гальяно махнул рукой, словно это не Туча угощал честную компанию, а он сам.

Матвей уже шагнул к столу, когда дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась рыжая лохматая голова.

– Чего расселись? – Пацаненку было лет девять, но вел он себя не по возрасту нагло, зыркал хитрыми глазами по углам комнаты, морщил конопатый нос.

– А ты что за явление природы? – спросил Гальяно, вгрызаясь в куриное крылышко.

– Я не явление природы, я Василий! – обиделся пацаненок. – Я здесь все знаю, – добавил со значением.

– Василий? Тезка, значит. – Гальяно вытер жирные руки о край расстеленной на столе газеты, спросил заговорщицки шепотом: – А скажи-ка нам, Василий, где в этой глуши можно купить сигареты?

– В деревне, – пацаненок хитро сощурился, – только вас туда одних все равно не пустят.

– А кого пустят?

– Меня! Я где хочу, там и хожу. Десять процентов сверху – и сигареты у тебя в кармане!

– Ты смотри, какая молодежь предприимчивая пошла! – восхитился Гальяно.

Матвей согласно кивнул. Сам он на заре «лирического периода» увлекся сигаретами, не так чтобы очень серьезно, но с охотки мог выкурить одну или две, поэтому поднятый Гальяно вопрос показался ему актуальным.

– Ну так то ж дело хозяйское! – Парнишка развел руками. – Не хотите, не надо! Я тогда вам и ключ от калитки в аренду не сдам, и дорогу на речку не покажу.

– Ну, допустим, дорогу к реке мы и сами как-нибудь найдем, – усмехнулся Матвей, – а вот про калитку и сигареты интересно.

– На воротах у нас охрана, никого без разрешения начальника за территорию не выпускают, – принялся объяснять Василий. – Наверное, с охраной тоже можно договориться, но со мной сотрудничать всяко выгоднее.

– Это почему? – спросил Туча, аккуратно заворачивая в фольгу недоеденную курицу.

– Потому что охранникам нужно платить каждый раз, а у меня абонемент. В заборе есть одна калиточка… – Василий перешел на шепот. – Она в парке, в таком месте, где никто не сторожит. Так вот за ключ от этой калиточки я хочу тысячу рублей.

– С каждого?! – возмутился Гальяно.

– Со всех! Я же не барыга какой! Вы подумайте, у вас еще много времени, чтобы подумать. Я тут на территории живу, как надумаетесь, найдете.

Ответить они ничего не успели, из коридора послышался женский голос:

– Васька, паразит! Ты куда подевался? Велено ж было на обед людей звать!

– Мамка моя! – всполошился Василий и тут же добавил: – Чего расселись?! Есть идите! Не слыхали, что ли?

– Лихо! – только и смог сказать Матвей, когда за парнишкой захлопнулась дверь.

– Что-то мне не нравятся эти заборы и охранники, – проворчал Гальяно. – Еще б автоматчиков на вышки – и будет настоящая зона.

– А что ты думал? – вдруг неожиданно серьезно спросил Туча. – Зона и есть. Только элитная, – добавил с мрачной улыбкой.

Дэн

В лагере Дэну не понравилось с первой минуты, стоило только выйти из автобуса, стоило только увидеть высоченный трехметровый забор и отремонтированный особняк. Было во всем этом что-то неправильное и тревожное, словно они оказались не в лагере, а в замаскированной под элитный лагерь тюрьме. Если бы Дэн не дал слово родителям… Но мужчина всегда держит слово, на то он и мужчина.

В соседи ему достались трое. По крайней мере одного из них, тощего, прыщавого пацана с не в меру длинными волосами и таким же не в меру длинным языком, Денис уже не любил. Остальные пока ничем особенным себя не проявили, и в своем отношении к ним Дэн еще не определился. По большому счету, единственное, что его волновало, это возможность оставаться самому по себе и не принимать участия ни в каких командных играх. Наверное, в спортивно-патриотическом лагере с совершенно неспортивным и непатриотическим названием «Волки и вепри» это будет непросто.

До обеда еще оставалось пара минут, и Дэн решил осмотреть территорию. Флигель представлял собой небольшое одноэтажное здание, состоящее из шести одинаковых комнат и длинного коридора. В начале коридора, ближе к выходу, имелась еще одна комната. Сквозь щель в неплотно прикрытой двери Дэн увидел Суворова. Значит, без присмотра их ночью не оставят. В дальнем конце коридора был туалет и душевая. Дэн заглянул туда лишь мельком и уже через минуту оказался на крыльце.

С крыльца хорошо просматривался и главный корпус, и еще один флигель, отведенный, по всей вероятности, для второго, еще не прибывшего отряда. Пока Дэн осматривался, мимо него прошмыгнул невысокий рыжий паренек. По возрасту он не годился в воспитанники лагеря и, скорее всего, был сыном кого-то из персонала.

Дэн спрыгнул с крыльца, сорвал и сунул в рот травинку, сделал несколько шагов по ведущей к главному корпусу дорожке. Он успел дойти до центрального корпуса и уже собирался обойти особняк с обратной стороны, когда услышал рев мотора. На асфальтированную площадку перед домом въехал «Мерседес» с тонированными стеклами. Водительская дверца распахнулась, и из автомобиля вышел средних лет мужчина с уже наметившейся лысиной. Он обвел особняк и пристройки изучающим взглядом, а потом помог выбраться из машины изящной блондинке.

Женщина была красивой и холеной, держала спину прямо, на окружающий мир смотрела со смесью удивления и легкой брезгливости. Несколько секунд они о чем-то переговаривались, а потом мужчина коротко кивнул и распахнул заднюю дверцу. Наверное, тот, кто сидел внутри, не слишком стремился наружу, потому что прошло достаточно много времени, прежде чем потерявший терпение мужчина заглянул в салон и сказал что-то резкое. Блондинка слегка поморщилась, и во взгляде ее прибавилось брезгливости. Дэн, которого помимо воли заинтересовала происходящая у машины пантомима, прислонился плечом к гипсовой колонне. Любопытно, кто же там такой строптивый?

Долго ждать не пришлось. Мужчина отступил на шаг, и из машины показалась сначала одна обутая в грязную кроссовку нога, затем другая. Ноги были худые, с расцарапанными коленками. Вслед за ногами появился край ярко-розового платья, а потом и сама обладательница расцарапанных коленок.

Она оказалась странной. «Странная» – самый подходящий эпитет для девчонки, одетой в тонкий сарафан и грубые кроссовки, сжимающей в одной руке какую-то книгу, а в другой – небольшой рюкзак. У нее было лицо, которое невозможно запомнить с первого раза. Возможно, из-за длинной косой челки, занавешивающей один глаз и спадающей до самого подбородка. Второй глаз, ярко-синий, густо обведенный черным, смотрел на мир с настороженным равнодушием. Дэну, который оказался частью мира, тоже достался по-рыбьи стылый взгляд. Остроту этого взгляда не смогло притупить даже разделяющее их расстояние. Девчонка смотрела на Дениса недолго, доли секунды хватило, чтобы по спине поползли мурашки. Дэн сразу, в то же самое мгновение, понял, что у нее есть свой собственный персональный демон, и демон этот не расслабляется ни на секунду…

– Детка, подожди нас с папой. Мы скоро.

Блондинка, которая оказалась матерью этого нескладного, злобного существа, попыталась погладить девчонку по голове. Но та дернула плечом, отступила на шаг, прямо по земле волоча за собой рюкзак. Блондинка не расстроилась и не удивилась, наверное, привыкла. Она лишь пожала плечами и многозначительно посмотрела на своего спутника. Тот хотел было что-то сказать, а потом досадливо махнул рукой, направился прямо к Дэну:

– Эй, парень, не подскажешь, где тут у вас начальник лагеря?

Дэн не знал, поэтому в ответ лишь отрицательно мотнул головой.

– Детка, мы с папой надеемся, ты не наделаешь глупостей? – Женщина разговаривала со своей дочкой, как с умственно отсталой. Она смотрела на девчонку, а та уставилась на кружащих высоко в небе ворон. В этот момент сама девчонка была похожа на ворону, нелепую ворону, обряженную в дурацкий розовый сарафан.

– Думаю, стоит начать отсюда. – Мужчина распахнул перед блондинкой дверь. Женщина благодарно улыбнулась в ответ. – Административная часть, скорее всего, где-то на первом этаже, потому что… – договорить он не успел.

– Рита! Ритка!!! – послышался громкий женский голос. – А мы вас только к завтрашнему утру ждали!

От флигеля к ним торопливо шла крупная рыжеволосая тетка. Ее круглое лицо расплылось в радостной и одновременно настороженной улыбке.

– Здравствуй, Лида! – Блондинка тоже улыбнулась, уголки аккуратно накрашенного рта дрогнули и словно нехотя поползли вверх. – Да вот никак у нас не получается завтра! Билеты на самолет уже на руках, вылет сегодня вечером. – Она говорила, а ее накрашенные бледно-розовым лаком ногти впивались в руку мужчины с такой силой, что тот поморщился.

– Добрый день, – процедил он с плохо скрываемой досадой. – Вы очень кстати.

– Здравствуйте, Игорь Дмитриевич! – Тетка рассеянно провела рукой по повязанным косынкой волосам, улыбнулась на сей раз совсем уж робко. Она так и стояла, не дойдя до них несколько метров, смотрела на мужчину во все глаза и улыбалась.

– Лида, а мы вот… привезли нашу девочку, – нарушила неловкое молчание блондинка и кивнула на безучастно стоящую в центре одуванчикового газона девчонку. – Детка, скажи тете Лиде «здравствуйте», – добавила она строго.

Деточка, которой по виду было не меньше пятнадцати, но к которой родная мать обращалась как к пятилетней, ничего не ответила, развернулась к родителям и тете Лиде спиной. Бретелька розового сарафана сползла, обнажая плечо и острую, как крыло ласточки, лопатку.

– Видишь, Лидочка, какой у нас сложный случай? – Блондинка досадливо покачала головой. – Справитесь?

– Так а чего же не справимся? – Тетка бросила быстрый взгляд на Дэна, сказала строго: – А ты что это тут стоишь? В столовку иди! Обед уже стынет.

Дэн понятия не имел, где тут у них столовая, но согласно кивнул. Быть свидетелем чужих и, по всей вероятности, не слишком приятных разговоров ему не хотелось.

– Столовка по коридору и направо! – проинструктировала тетка и, взмахнув не слишком чистым кухонным полотенцем, указала направление.

Прежде чем захлопнуть за собой дверь, Дэн бросил еще один взгляд в сторону девчонки. Она сидела по-турецки прямо посреди газона, перед ней лежала раскрытая книга. Сложный случай, что правда, то правда…

Туча

Родители развелись в марте. Для Степки известие о разводе не стало неожиданностью. Вот уже несколько лет он ждал и боялся, что случится что-то подобное. Дождался…

Мама ушла в январе, сразу после Нового года. Степка в мельчайших подробностях помнил день, который стал началом конца. Он уже лежал в кровати, и под подушкой у него имелась упаковка шоколадного печенья. Он не был уверен, что съест печенье этой ночью, но тот факт, что оно есть, грел душу. Мама вошла в комнату в тот самый момент, когда Степка размышлял над тем, что скажут родители, если узнают, что за последние два месяца его вес увеличился еще на пять килограммов.

Мама, наверное, расстроится. Она никогда не говорила об этом вслух, но Степка знал – она, хрупкая и изящная, очень известная и очень популярная, стесняется появляться на публике в его обществе. Ни в одном интервью, а Степка прочел все, что сумел найти, она ни единым словом не обмолвилась о том, что у нее есть сын. И не потому, что само его существование указывало на ее далеко не девичий возраст, а потому, что стеснялась его неуклюжести и невероятной тучности. Сто один килограмм в неполных шестнадцать…

А отец разозлится. Его злило все, что было связано со Степкой. И тучность, и неуклюжесть, и бесхребетность. Особенно бесхребетность…

– Доброй ночи, сынок. – Мама присела на край его кровати, посмотрела внимательно и, как показалось Степке, виновато.

– Здравствуй, мам! – Ему хотелось, чтобы она поцеловала его в щеку или, на худой конец, погладила по волосам, а она просто смотрела. – Что-то случилось, мам?

В желудке вдруг заныло.

– Нет, все в порядке, я просто зашла, чтобы… – Мама не договорила, достала из кармана шелкового халата бумажный пакет, положила на прикроватную тумбочку. – Ты уже такой большой, Степа.

Да, он большой. И с каждым месяцем его становится все больше.

– Меня не было с тобой в этот Новый год.

Да, ее не было с ним в этот Новый год. И в прошлый, и в позапрошлый. Он почти привык.

– Все нормально, мам.

– Это тебе. – Она кивнула на пакет. – Подарок.

– Спасибо, мам!

У него тоже был для нее подарок. Резная деревянная рамка для фотографий, которую он сделал своими собственными руками. Но, чтобы достать ее с полки, нужно было выбраться из-под одеяла, а у него столько лишних килограммов. Маме будет неприятно. Лучше завтра или сегодня ночью. Можно пробраться в мамину спальню и оставить рамку на тумбочке, чтобы мама увидела ее утром.

– Мне нужно уехать, сынок. – Вместо того чтобы погладить его, мама погладила край его одеяла.

– Да, я понимаю.

Она часто уезжала. Вся ее жизнь состояла из концертов и гастролей. Его мама была звездой!

– Насовсем, – сказала она и еще раз погладила его одеяло. – Я должна уехать насовсем. Мы с твоим папой больше не можем жить вместе.

Степка хотел спросить – а как же он? Но мама предвосхитила вопрос:

– Ты останешься с отцом. У меня же гастроли… Так будет лучше для всех.

Степка не знал, кто эти «все», которым станет лучше, когда мама уедет насовсем, но сосущее чувство в желудке вдруг стало нестерпимым.

– Будь хорошим мальчиком, Степа! – Мама встала, подумала о чем-то, а потом сказала: – Да, с папой тебе будет лучше.

За мамой уже давно захлопнулась дверь, а он все сидел, глядя прямо перед собой. Ему нужно было подумать, понять, как жить дальше. Про прощальный подарок мамы он вспомнил только спустя двадцать минут, дрожащими от волнения руками вскрыл пакет, а потом очень долго рассматривал его содержимое…

Когда Степка раздирал упаковку из-под шоколадного печенья, руки больше не дрожали, что-то не то было с его глазами. Глаза щипало, и окружающие предметы расплывались, теряли четкость. И боль в желудке не прошла, даже когда от печенья остались лишь рассыпанные по простыне колючие крошки. Степка еще раз посмотрел на мамин подарок, шмыгнул носом и засунул пакет под матрас.

– Не будь слизнем! – Это первое, что он услышал от отца следующим утром за завтраком. – Не смей раскисать только потому, что эта сучка от нас сбежала!

«Этой сучкой» он называл свою жену и маму Степки. Наверное, нужно было что-то сказать, заступиться, но Степка промолчал. Он старательно пережевывал кажущуюся безвкусной отбивную и смотрел на отца ничего не выражающим взглядом.

– Ничего, ничего, сын! – Было непонятно, кого тот утешает: себя или Степку. – Мы же с тобой мужики! Теперь у нас с тобой все пойдет по-другому! Я из тебя сделаю человека, можешь не сомневаться!

Отец не обманул, он никогда не бросал слов на ветер. Он принялся делать из Степки человека в тот самый день. Инструктор по фитнесу, личный диетолог, пробежки по утрам, заплывы в бассейне по вечерам, прыжки со скакалкой, отжимания. Все это Степка ненавидел лютой ненавистью, от упражнений, забегов и заплывов уклонялся, как умел, здоровую пищу заедал шоколадным печеньем и купленными в ближайшем «Макдоналдсе» хот-догами. За два месяца его вес увеличился еще на три килограмма, а отец почти потерял надежду на то, что из бесхребетного сына можно сделать настоящего мужика. В марте Степку оставили наконец в покое, а в конце мая отец вдруг позвал его в свой кабинет.

– Вот! – Он положил перед Степкой какую-то бумажку.

– Что это? – Брать бумажку в руки Степа не спешил.

– Это твой пропуск в мужской клуб, путевка в спортивно-патриотический лагерь. Ты поедешь туда на все лето. Возражения? – Отец посмотрел на него поверх очков.

У Степки не было возражений. Спортивно-патриотический лагерь не изменит в его тусклой жизни ровным счетом ничего.

– Тогда готовься! Я надеюсь, после возвращения твоя талия станет как минимум на двадцать сантиметров меньше.

Вот такое отеческое напутствие.

Уже в дороге, сидя в пахнущем бензином автобусе и разглядывая пролетающие за окном пейзажи, Степка вдруг подумал, что, возможно, лагерь – это не зло, а новый этап. Надо только постараться быть дружелюбным с теми, с кем сведет его судьба.

Судьба свела его с тремя ребятами. Первый из которых, длинноволосый, прыщавый и не в меру самоуверенный, Степке сразу же не понравился. Прыщавый был немногим симпатичнее его самого, но вел себя, как хозяин жизни, и представился не банальным «Вася», а пижонским прозвищем «Гальяно». Прозвище Степке не понравилось, зато понравилась идея. Можно и самому назваться как-то по-особенному.

– Друзья называют меня Тучей.

Он соврал дважды. У него никогда не было друзей, а те, кто снисходил до общения с ним, называли его в лучшем случае Жиртрестом. Наверное, и здесь, в компании этих поджарых, удачливых и довольных жизнью ребят, этот номер не пройдет.

Удивительно, но к его на ходу придуманному прозвищу отнеслись как к должному. А Гальяно, который уже не казался Степке-Туче таким уж противным, даже сказал, что прозвище ему подходит. Спортивного вида блондин, который назвался Дэном и сразу заявил, что не нуждается в друзьях, отнесся к Степке равнодушно, но не враждебно, а третий из их компании, Матвей Плахов, даже ободряюще улыбнулся, и где-то глубоко в Степкиной душе родилась надежда, что все у него будет хорошо.

Гальяно

Столовка располагалась в главном здании, куда они шли по дорожке, мимо припаркованного у входа черного «мерса», мимо сидящего посреди газона пугала.

У пугала были острые плечи, черные волосы, разбитые коленки. Пугало нарядилось в розовый сарафан и сидело по-турецки. В руках оно держало какой-то талмуд и не обращало на происходящее вокруг никакого внимания.

– Это еще что за чудо? – Гальяно даже замедлил шаг, чтобы рассмотреть сидящую на земле девчонку.

– А говорили, что лагерь только для мужиков, – пробубнил Туча.

– Может, из местных? – предположил Матвей.

– Господи! – Гальяно воздел очи к небу. – Если все местные такие страшные, то мы тут загнемся от тоски.

Вообще-то загибаться от тоски он не собирался, в памяти были свежи воспоминания о Мэрилин, но можно ведь немного поворчать.

– Эй, красавица! Ты чья будешь? – во все горло заорал он, обращаясь к девчонке.

Ответом ему стала тишина. Девчонка даже голову не подняла от своей книжки.

– Странная какая-то, – снова пробубнил Туча и потрусил к крыльцу.

– Да не трогай ты ее. – Матвей похлопал Гальяно по плечу и направился вслед за Тучей.

– Может, слабоумная? – предположил Гальяно, пожимая плечами.

Он уже собирался уходить, когда девчонка зыркнула в его сторону. Между лопатками точно впилась стрела, таким острым был у нее взгляд. Да ну ее!

В столовую он вошел в числе самых последних, плюхнулся на пустующее место между Матвеем и Тучей, огляделся. В столовой, просторной комнате с высоким лепным потолком, столы стояли в два ряда. Пять с одной, пять с другой стороны. Первый ряд уже был занят пацанами из их отряда, а второй пока пустовал. За их столиком сидело четверо. Белобрысый красавчик, похоже, опередил их всех, потому что его тарелка была уже наполовину пуста. У окна чуть особняком располагался стол для сотрудников лагеря. За ним сейчас сидели Мэрилин и Суворов. Сердце Гальяно сжалось от ревности.

Они уже взялись за вилки, когда в столовую вошел одетый в элегантный льняной костюм дядечка. Дядечка был из породы интеллигентов, носил аккуратную бородку и очки в тонкой оправе. Он улыбался приветливой и никому конкретно не адресованной улыбкой.

Дядечка остановился аккурат напротив их стола, подождал немного, пока утихнет гомон, а потом заговорил негромко, но как-то по-особенному проникновенно:

– Дорогие друзья! Мы рады приветствовать вас в нашем лагере!

– Начальник, – буркнул Туча. – Сто пудов – начальник.

– Меня зовут Антон Венедиктович Шаповалов, и я начальник этого лагеря. Лагеря, в котором ни один из вас не будет скучать, где каждый найдет занятие по душе. – Начальник откашлялся, обвел присутствующих изучающим взглядом, продолжил: – Вы здесь пока еще не в полном составе. К вечеру должны приехать ребята из второго отряда, но у вас есть существенное преимущество – вы первыми узнаете правила игры.

– Что еще за игры такие? – Гальяно посмотрел на Матвея.

Тот в ответ лишь пожал плечами.

– Жизнь без соревнования пресна и неинтересна! – Начальник поднял вверх указательный палец. – Ничто так не стимулирует личные достижения, как победы противника.

При этих словах на равнодушном лице Дэна Киреева мелькнула и тут же исчезла тень неодобрения. Заметивший это Гальяно удивленно приподнял брови.

– Лбами сталкивать будут, – буркнул Туча, засовывая в рот кусок котлеты. – В «Зарницу» будем играть.

– Похоже на то. – Матвей согласно кивнул.

– Именно по этой причине вас разделили на два отряда. Отряд волков и отряд вепрей, – продолжил начальник.

– Боже, какой кошмар! – Гальяно страдальчески поморщился. – Волки и вепри! Мама дорогая…

– Интересно, а мы в каком отряде? – Туча подался вперед.

– Ты в отряде бегемотов, – фыркнул Гальяно, но под тяжелым взглядом Киреева осекся.

– А ты в отряде бабуинов, – огрызнулся Туча и сунул в рот оставшийся кусок котлеты.

– Право называться волками вы можете заслужить! – Начальник бросил быстрый взгляд на их столик. – Сегодня вы отдыхаете, набираетесь сил, а завтра вас ждет первое испытание. И не спрашивайте, что это будет! – Он улыбнулся, глаза за стеклами очков хитро блеснули. – Узнаете утром.

Начальник несколько секунд помолчал, дожидаясь, когда воспитанники усвоят полученную информацию, а потом добавил:

– Ребята, чтобы в будущем у нас с вами не возникало недоразумений, хочу сразу предупредить. Разумеется, у вас будет некоторая степень свободы, но лишь в пределах лагеря. Выходить за ворота вы сможете только по специальным пропускам или в сопровождении взрослых. Дисциплина – вот залог нашего с вами успешного сотрудничества. Дисциплина и взаимное уважение.

– Ага, а еще долбаная конкуренция и командный дух, – проворчал Гальяно себе под нос. Прошло всего каких-то несколько часов, а суперэлитный и суперклевый лагерь больше не казался ему таким уж привлекательным местом. Волки и вепри – с ума сойти!

Начальник еще что-то говорил, но Гальяно его не слушал, краем глаза наблюдал, как милуются Суворов и Мэрилин. Суворов поглаживал Мэрилин по тонким пальчикам, шептал что-то на ушко, а она кивала и улыбалась. Пожалуй, остальных конкурентов можно не принимать в расчет, но вот этот самовлюбленный павлин еще доставит хлопот. Гальяно расстроенно покачал головой, посмотрел в окно.

Снаружи происходило кое-что интересное. Девчонка в розовом сарафане по-прежнему сидела посреди газона, но на сей раз ее окружали сразу четверо взрослых. Рыжую тетку в белом халате Гальяно уже видел, это она звала их на обед. Крупный мужик в синем рабочем комбинезоне, скорее всего, тоже работал в лагере, а вот двое других казались неместными и, если судить по крутому «мерсу», весьма небедными. Лысый представительный мужик что-то говорил рабочему, тот согласно кивал в ответ, то и дело бросая озадаченные взгляды на девчонку. Стройная блондинка с осиной талией нервно гарцевала рядом с лысым. Гальяно не мог видеть ее лица, но чувствовал, что блондинка очень взволнована. Она тоже что-то говорила, только не рабочему, а девчонке. Или не говорила, а уговаривала? Да, скорее всего, уговаривала, причем, если судить по мрачному лицу лысого, без особого успеха. Рядом в нескольких метрах вертелся рыжий пацаненок, тот самый, который предлагал им сигареты и ключ от калитки. Гальяно решил, что тетка в халате и дядька в комбинезоне его родители.

– Чего сидишь? Остынет все! – Туча ткнул Гальяно в бок.

– Кто про что, а вшивый про баню! – Гальяно многозначительно посмотрел на опустевшую тарелку Тучи.

– Сам ты вшивый, – проворчал Туча и потянулся за стаканом с компотом. – Просто невкусно потом будет.

– А и ладно! У тебя ж еще курица осталась. Ее ж доесть нужно, чтобы добро не пропало. Поделишься с товарищем?

Туча посмотрел на него долгим взглядом, а потом улыбнулся и кивнул. Странноватый, конечно, перец, но, в общем-то, неплохой. По крайней мере не жадный. И до Мэрилин ему никакого дела нет…

А происходящие во дворе события тем временем перешли в новую фазу. Лысому удалось-таки поднять девчонку с земли. Она вырывалась, бестолково дергала тонкими ручками, дрыгала ногами и от всего этого была похожа на ожившую марионетку. Надо сказать, кукловод не особо церемонился. Когда девчонка попыталась его лягнуть, с силой отвесил ей оплеуху. Наверное, это было больно, потому что девчонка перестала вырываться, прижала ладонь к лицу. Тетенька в халате испуганно всплеснула руками, обхватила девчонку за плечи, точно защищая. Блондинка покачала головой, сказала что-то сначала лысому, потом тетеньке. Мужик в комбинезоне стоял с мрачным лицом, засунув руки глубоко в карманы. Рыжий пацаненок куда-то исчез.

Гальяно перевел дыхание, отвернулся от окна. Оказалось, что за происходящей во дворе пантомимой очень пристально наблюдает еще один человек. Дэн Киреев смотрел в окно невидящим взглядом. Его брови сошлись на переносице, а кулаки он сжимал с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Похоже, творящийся снаружи беспредел ему тоже не нравился. Заметив, что за ним наблюдают, Киреев отвернулся от окна и уставился в тарелку, но кулаки так и не разжал.

Гальяно гордился своей наблюдательностью и особым чутьем на людей. В Кирееве странностей было больше чем достаточно. Даже улыбчивый и с виду простодушный Туча казался шкатулкой с двойным дном. Пожалуй, самым нормальным из их четверки, не считая самого Гальяно, был Матвей. Впрочем, любой человек имеет право на маленькую придурь, и если эта придурь не выходит за рамки, тогда все о’кей! А вот девчонок бить нельзя! Это уже не придурь, а скотство. Даже если девчонка похожа на огородное пугало и, вполне вероятно, немного не в себе.

Матвей

Автобус со вторым отрядом приехал ближе к вечеру. Матвей с ребятами к этому времени уже успел изучить территорию. Территория была большой, если не сказать огромной. Кто бы раньше ни жил в этом поместье, в средствах он явно не нуждался, потому что, помимо главного здания и двух флигелей, в усадьбе имелись еще хозпостройки и маленький гостевой домик, в котором жил Василий со своими родителями. Сзади к дому примыкал парк, старый, но ухоженный. В парке имелись скамейки, фонари и даже на удивление чистая беседка. От внешнего мира парк, как и весь лагерь, отделял высокий кирпичный забор. Забор этот прерывался лишь в двух местах: на въезде, где имелась будка охранника, и в глубине парка, где в самом укромном уголке обнаружилась запертая на висячий замок калитка. Сквозь прутья калитки была видна дорожка, убегающая в глубь окружающего поместье леса. Если судить по ширине, то пользовались дорожкой нечасто.

– Приплыли! – Гальяно подергал за калитку, попытался вскарабкаться вверх по прутьям, но едва не свалился. – Концлагерь какой-то! – сказал с досадой и, вытащив из кармана джинсов сигареты, закурил. – Будете? – Он кивнул на пачку.

– Спасибо, в другой раз. – Матвей тоже подергал калитку. Не то чтобы ему так уж хотелось оказаться на той стороне, просто стало любопытно.

Дэн отказался от сигарет, молча мотнув головой. Он вообще был самым неразговорчивым из них, и ни разу за день знакомства Матвей не видел, чтобы Дэн улыбался.

– А я, пожалуй, закурю! – Туча потянулся за сигаретой, рука его заметно подрагивала.

– Уверен? – спросил Гальяно, но зажигалкой все-таки щелкнул.

– Угу, – пробормотал Туча, прикуривая.

Он закашлялся в тот самый момент, когда погасла зажигалка, а его вечно румяное лицо вдруг нездорово посинело.

– Вот дурак, – прокомментировал ситуацию Дэн. – Зачем тебе?

– Не умеешь – не берись! – Гальяно выхватил у Тучи сигарету, аккуратно загасил о стену, сунул обратно в пачку. – Потом докурю. Неизвестно еще, как здесь все сложится.

– Тебе же сказали, за десять процентов комиссионных все добудут, – усмехнулся Матвей, хлопая по спине не прекращающего кашлять Тучу.

– А для постоянных клиентов у меня еще и скидки имеются, – раздалось вдруг совсем рядом, и из-за куста шиповника высунулась рыжая голова Василия.

– Шпионишь, малый? – пригрозил ему пальцем Гальяно.

– Не шпионю, а держу ситуацию под контролем. – Пацаненок выбрался из кустов и теперь косил на них хитрым глазом.

– Контролер выискался! – Гальяно глубоко, по-взрослому, затянулся.

Переставший, наконец, кашлять Туча посмотрел на него со смесью зависти и восхищения.

– Ну и как, есть за этим забором что-нибудь достойное нашего внимания? – поинтересовался Матвей.

– Стольник – и калитка откроется! – Пацаненок выудил из кармана штанов ключ, помахал им у Матвея под носом.

– А не слишком ли жирно? – недобро сощурился Гальяно. – Это теперь ты каждый раз с нас по стольнику будешь драть, чтобы калитку открыть?

– Стольник – это не за калитку, это за экскурсию, – сказал Василий. – А за ключик – тысяча! Я ж говорил.

– А ты, тезка, как я посмотрю, барыга! – Гальяно загасил сигарету, спросил с угрозой: – А если мы ключик у тебя просто так заберем, без денег?

– Оно-то можно. – Мальчишка, похоже, нисколько не испугался. – Только у бати моего этих замков знаешь сколько? Ему замок поменять – раз плюнуть.

– Давай пока начнем с экскурсии, а там уже разберемся. – Дэн сунул парнишке сотню.

– Вот это серьезный разговор! Вот это я понимаю! – Василий деловито загремел замком. – Прошу! – Он распахнул калитку.

С той стороны, на воле, оказалось красиво. То есть в самом лагере тоже было неплохо, но здесь, в напоенном ароматом нагретой солнцем смолы лесу, ощущалось какое-то особое приволье.

– С чего начнем? – спросил Василий.

– А что тут интересного? – Гальяно надвинул на лоб кепку.

– Речка есть. Тут недалеко.

– Класс! Голосую за речку! – Матвей поднял вверх руку.

Дэн посмотрел на безоблачное, уже чуть розовеющее у горизонта небо, кивнул.

– А нас не хватятся? – опасливо поинтересовался Туча.

– Два часа у вас точно есть, – успокоил его мальчишка. – Если что, скажете, что в парке гуляли. Кстати, деревня вон там! – Он мотнул головой в сторону бегущей параллельно забору дорожке. – Пойдете по ней, не заблудитесь. Только если вас вдруг поймают, я вас знать не знаю, – добавил строго.

– Да пойдем уже, экскурсовод! – сказал Гальяно и нетерпеливо потрусил по убегающей в лес тропинке.

Они прошли метров триста, и Василий остановился у развилки. Собственно говоря, развилкой это место можно было назвать с очень большой натяжкой, просто от одной тропинки ответвлялась другая, едва заметная.

– А там что? – спросил Дэн.

– А там Чудова гарь! – Мальчишка выпучил глаза и одновременно попытался нахмуриться. – Страшное место! Я вас туда не поведу ни за какие деньги!

– Так уж и ни за какие? – усомнился Матвей.

– Ну, если только за очень большие, да и то только дорогу покажу.

– Дорогу мы и сами видим, – хмыкнул Гальяно. – Так что денежки можем сэкономить.

– А что за гарь такая? – спросил Туча и поежился.

– Страшное место! – Парнишка помотал рыжей головой. – Наши туда никогда не ходят.

– Так чем оно страшное-то? – Помимо воли Матвей заинтересовался этой еще не рассказанной историей.

– Там люди мрут, – сказал Василий очень серьезно. – А если не мрут, так пропадают с концами.

– Бермудский треугольник, – усмехнулся Гальяно, которого, по всему видать, гораздо больше интересовала речка, чем какая-то гарь.

– Че? – переспросил Василий.

– А ниче! Веди нас к пляжу! С гарью твоей потом разбираться будем.

– Откуда название такое странное? – спросил Матвей.

– Так там гарь и есть. Самая настоящая гарь. – Мальчишка пожал плечами. – Уже почти сто лет не растет на том месте ни травинки! Ну, пойдемте же! А то и в самом деле купаться будет некогда!

До речки добирались в молчании, даже болтливый Гальяно точно воды в рот набрал. Василий резво трусил по тропинке, остальные гуськом шли следом.

О приближении воды они узнали по запаху. Возле рек всегда пахнет по-особенному: сырым песком, осокой и еще чем-то неуловимым.

– Почти пришли! – Василий замер перед соскальзывающей с обрыва тропинкой. Тропинка извивалась между зарослями дикой малины, огибала торчащие из земли корни. – Вон там река! Только тут, смотрите, осторожно, не переломайте ноги! – Василий бросил на них снисходительный взгляд и с гиканьем помчался вниз.

Следом сорвался Гальяно, тоже с гиканьем. Дэн спускался молча. Туча опасливо косился по сторонам, по тропинке шел по-крабьи, боком. Матвей замыкал процессию.

Место, куда привел их Василий, оказалось по-особенному красивым и тихим. Здесь река усмиряла свой стремительный бег и образовывала затон. Дальний берег был крутым и обрывистым, а на их стороне имелся даже небольшой песчаный пляж.

– Эх, красота! – во все горло проорал Гальяно, сбрасывая с себя одежду.

– Не ори ты так! – шикнул на него Туча, пальцами ног осторожно пробуя воду. – Прохладная, – сказал с сомнением и отступил на шаг.

– Разойдись, народ! – Не обращая внимания на брюзжание Тучи, Гальяно сиганул в реку. Веер брызг окатил их всех. Спастись удалось только предусмотрительному и юркому Василию. – Уф, хорошо! – зафыркал Гальяно, выныривая на поверхность.

– Вы только это… далеко не заплывайте, – предупредил Василий. – Тут глубоко очень, и ключи холодные бьют. Если от холода судорогой прихватит, можно и не выплыть.

– Уже были прецеденты? – спросил Матвей, стаскивая джинсы.

– Чего? – переспросил Василий.

– Тонул уже здесь кто-нибудь? – уточнил Дэн.

В отличие от Гальяно и Матвея, он раздеваться не спешил, в раздумьях стоял на берегу.

– Училка молодая утонула. Давно, правда, почти тринадцать лет назад. Как раз в самую темную ночь и утонула, – сказал Василий зловещим шепотом.

– Самая темная ночь? – Дэн удивленно приподнял брови. – Это еще что такое?

– Я плохо знаю. – Василий беззаботно пожал плечами. – Это Турист про самую темную ночь рассказывал. Когда наступает самая темная ночь, непременно кто-нибудь в округе умирает. Чаще девки молодые, но бывает, что и старые мужики.

– А в обычные ночи, значит, у вас тут никто не умирает? – усмехнулся Дэн.

– И в обычные умирают! – Мальчишка обиженно насупился. – Только в обычные ночи люди сами по себе мрут, а в самую темную ночь непременно перед смертью на Чудову гарь приходят.

– Зачем? – спросил Матвей.

– А никто не знает. Может, зовет их кто, а может, так чего.

– И что там, на этой вашей гари?

– Убивает их нечистая сила! – сообщил Василий зловещим шепотом.

– И училку? – спросил Дэн.

– И училку!

– Не сходится, сам же только что рассказывал, что училка в затоне утонула.

– В затоне! Да только перед тем она на Чудовой гари побывала!

– А откуда такая уверенность? – Стоявший в сторонке Туча подошел к ним, вытянул от любопытства шею.

– А на платье потом следы сажи нашли. И под ногтями тоже. Вот! Значит, она точно на гари была перед тем, как потопнуть.

– Так, может, и не сама потопла? – Туча поежился, с тревогой посмотрел на плещущегося в воде Гальяно. – Может, утопил кто?

– Может, и утопил, – сказал парнишка серьезно. – Я у Туриста спрашивал, только он не ответил ничего.

– Что-то я купаться раздумал. – Туча сунул руки в карманы своих безразмерных штанов.

– Думаешь, она до сих пор там? – усмехнулся Матвей, кивая в сторону затона. – Ждет, когда ты в воду зайдешь, чтобы за пятку схватить?

– Выловили ее! – авторитетно заявил Василий. – Нет там никого, кроме жаб да этого вашего! – Он посмотрел на Гальяно.

– Эй, что у вас там за совещание? – Гальяно увидел, что за ним наблюдают, замахал руками. – Идите ко мне! Водичка – класс!

– Что-то не хочется. – Туча попятился.

– А я, пожалуй, окунусь! – Матвей снял наручные часы, сунул их в карман джинсов. – Ты со мной? – Он вопросительно посмотрел на Дэна.

Всего на мгновение, на какую-то долю секунды, лицо Дэна сделалось растерянным, а потом он решительно кивнул, потянул за ворот футболки.

Его тело с развитой мускулатурой и непривычно смуглой для блондина кожей было бы идеальным, если бы не послеоперационный рубец. Матвей точно знал, что рубец послеоперационный, у отца имелся такой же после операции на желудке. А вот что случилось с Дэном, в его-то возрасте? Он не стал спрашивать и пялиться на рубец тоже не стал. Понятно, почему Дэн не спешил раздеваться. Наверное, стеснялся своего исполосованного живота. Интересно, шрамы у него на руках появились одновременно с этим рубцом?

– Круто! Ты прямо как гладиатор – весь в шрамах! – В отличие от Матвея, Василий смотрел на Дэна во все глаза. – Мне про гладиаторов Турист рассказывал.

– Точно, как гладиатор. – Дэн вдруг улыбнулся. – А кто такой Турист, который знает и про гарь, и про гладиаторов?

– А Турист – он Турист и есть! Тут неподалеку живет. Летом живет, а осенью в город съезжает. Его вообще-то дядей Сашей звать, но он такой клевый! – В глазах парнишки зажегся огонек обожания. – Он все-все умеет! Настоящий турист!

– Да елки-моталки! – донесся до них возмущенный рев Гальяно. – Вы сегодня вообще купаться собираетесь?

– Идем! – Дэн взъерошил и без того дыбом стоящие Васины вихры, направился к воде.

Матвей обернулся к Туче.

– Ты как – заплывешь?

– Я уже заплыл! – Туча вдруг с отчаянной решимостью задрал майку, демонстрируя переваливающееся через ремень пузо. – Жиром заплыл. Видишь? – сказал злым шепотом.

– И что теперь? – Матвей пожал плечами. – Из-за такой ерунды лишать себя удовольствия?

– Он засмеет. – Туча не сводил взгляда с плещущегося в реке Гальяно.

– Не засмеет, – сказал Матвей с непонятно откуда взявшейся уверенностью. – Он нормальный пацан. Пойдем окунемся!

Туча долго молчал, а потом кивнул, принялся стаскивать майку.

В прохладную, несмотря на жару, воду он рухнул под одобрительное улюлюканье Гальяно. Сквозь сноп разлетающихся во все стороны брызг Матвей успел заметить белозубую улыбку Дэна, вторую за несколько минут. Все-таки это лето обязательно должно стать особенным!

Туча

Никто из них не смеялся! То есть они все смеялись, но не над ним, а просто из-за того, что побег из лагеря удался, что вода клевая, а жизнь прекрасная. Даже язвительный, тощий, как вобла, Гальяно словно и не замечал Степиной необъятной тучности, а если и замечал, то не придавал этому никакого значения. А надменный и на первый взгляд ко всему равнодушный Дэн Киреев, эта прекрасная помесь Аполлона с гладиатором, даже по-дружески похлопал Степу по плечу. А Матвей, навалившись сзади, попытался его слегка притопить, но не зло, а тоже по-дружески. Туче достаточно было дернуть плечом, чтобы Матвей сам с головой ушел под воду. Он вынырнул, фыркая и отплевываясь, и, кажется, посмотрел на Тучу с уважением.

– Да ты настоящий вепрь! – В голосе Гальяно послышалась зависть. – Здоровенный!

Да, он был здоровенный. Высокий, метр восемьдесят пять, но при этом необъятный, под завязку нашпигованный взлелеянными родителями комплексами. Даже силы, которую дала ему природа, он стеснялся так же, как и своей слоновьей неуклюжести. Но здесь, рядом с этими ребятами, оказывается, можно не стесняться и не думать ни о чем, кроме того, что вода классная, о том, что, возможно, – Господи, сделай так! – это лето окажется не таким уж плохим, как виделось.

Обратно в лагерь возвращались почти бегом. Времени до ужина оставалось в обрез. Над головами назойливо кружилась непонятно откуда взявшаяся мошкара, а с мокрых волос за шиворот стекала вода. Они были голодными и возбужденными из-за открывающихся перед ними перспектив.

– Волосы повытирайте! – велел Василий, запирая за ними заветную калитку. – И про собственный ключ подумайте. – Он хитро сощурился. – Видите, как хорошо, когда есть ключ!

– Ах ты коммерсант! – сказал Гальяно беззлобно и подмигнул Туче. – Что, пацаны, придется, наверное, раскошелиться на золотой ключик!

Все согласно закивали. Туча тоже кивнул.

У них едва хватило времени, чтобы незамеченными прошмыгнуть во флигель и привести себя в порядок. Туча как раз заканчивал вытирать голову, когда в комнату заглянул командир, обвел их подозрительным взглядом и спросил:

– Где болтались, архаровцы?

– В парке! Изучали территорию. – Лицо Гальяно расплылось в не слишком приветливой улыбке. – Скука тут у вас смертная, – добавил он ехидно.

– Скука, говоришь? – Суворов нахмурился, а потом усмехнулся. – Посмотрим, что ты завтра запоешь, Гальянов! А теперь быстро в столовую! Отряд вас четверых ждать не будет.

Перед главным корпусом на том самом месте, где еще утром стоял черный «Мерседес», сейчас возвышался двухъярусный автобус. Значит, приехали наконец ребята из второго отряда, те самые, которым предстояло стать их соперниками в никому не нужной битве за никому не нужную победу. Но теперь, когда он больше не был неудачником Степкой Тучниковым, а переродился в Тучу, когда рядом были если не друзья, то уж точно нормальные ребята, он не боялся никаких битв и никаких соперников.

На газоне среди желтых головок одуванчиков вдруг что-то блеснуло. Туча сначала замедлил шаг, а потом и вовсе присел на корточки, разглядывая находку. В траве, обернувшись серебряной цепью вокруг пука одуванчиков, лежал маленький ключик. Простенький, незатейливый и одновременно такой притягательный, что у Тучи задрожали руки. Ключик не просто выбросили. Какой дурак добровольно расстанется с такой удивительной вещицей?! Его потеряли. Оборванная у самой застежки цепочка подтверждала эту версию. Туча даже догадывался, кому может принадлежать ключик, вот только твердой уверенности, что он вернет пропажу хозяйке, у него не было.

Туча как раз раздумывал, как поступить с находкой, когда над головой вдруг раздался до боли, до сердечной дрожи знакомый голос:

– Ба! Кого я вижу! Жиртрест, а тебя каким ветром сюда занесло?

Туча вздрогнул, испуганно зажмурился. Крепко-крепко, до рези в глазах. Нет, этому лету не суждено стать самым прекрасным. Это лето не будет даже сносным, потому что теперь оно безнадежно отравлено…

Юрик Измайлов, главный мучитель и персональный кошмар Степана Тучникова, не должен был оказаться в этом лагере ни при каких обстоятельствах. Юрику Измайлову, сыну очень состоятельных и очень влиятельных родителей, самое место на каком-нибудь крутом заграничном курорте, а не в этой российской глуши.

– Эй, ты чего молчишь? Чего не здороваешься? – Не сильный, но унизительный пинок под зад швырнул Тучу носом в одуванчики, серебряный ключик снова едва не упал в траву. – Ну, поздоровайся со старым приятелем, Жиртрест!

Над головой, слева и справа, послышался издевательский смех. Его персональный кошмар обзавелся дружками, такими же злыми и жестокими, такими же ядовитыми.

– Привет, Юра. – Степка нашел в себе силы встать на колени, но вот дальше было никак: ноги дрожали и не слушались. – Рад тебя видеть.

Он не был рад, он боялся и ненавидел одновременно. Еще пару секунд назад мягкие и пушистые одуванчики впились в кожу терновыми колючками.

– А уж как я рад, ты и представить себе не можешь! – Измайлов взирал на него с презрительным удивлением, сдвинув на лоб солнцезащитные очки. Его дружки, их было трое, тоже смотрели и многозначительно улыбались. – А мы боялись, что нам будет здесь скучно. – Измайлов сплюнул, и Туча снова испуганно зажмурился, точно ожидал не плевка, а полновесного удара.

Как же он ненавидел себя в этот момент! Едва ли не сильнее, чем Юрика Измайлова. Ненавидел и не находил в себе сил даже встать с колен. Наверное, теперь он так и умрет на этом поросшем одуванчиками газоне…

– Это что еще за клоун? – Голос, по-девчоночьи визгливый, был ему незнаком.

– А это, Лютик, мой одноклассник! Прикинь, с какими уродами приходится учиться?

– Не повезло, старик, – сочувственно продребезжал Лютик.

Туча отважился приоткрыть глаза, чтобы через густой частокол ресниц рассмотреть своих мучителей.

Наверное, Лютик – это вот этот высокий, похожий на жердь парень с пирсингом в брови. Из всей четверки он кажется самым безопасным. Остальные страшнее в разы. Два амбала, рослые и плечистые, низколобые, короткостриженые, с массивными челюстями и бычьими шеями, смотрели на Тучу с одинаково ленивым выражением одинаковых же лиц. Братья. Братья или и вовсе близнецы. Он не рассматривал, ему было страшно рассматривать…

– А вот вы, братишки, точно зря переживали из-за боксерской груши. – Измайлов, такой же самоуверенный и такой же красивый, как Дэн Киреев, но куда более опасный, присел перед Тучей на корточки, и тот перестал дышать. О том, что он все еще жив, напоминал лишь больно врезающийся в ладонь серебряный ключик. – Вот вам и груша, братишки! Большая, жирная груша. Вы можете начать тренироваться прямо сегодня. Ты ведь не возражаешь, Жиртрест?

– …Вообще-то, возражает! – раздался вдруг знакомый и до боли родной голос. – И пошли бы вы отсюда подобру-поздорову!..

Гальяно

То, что Туча куда-то подевался, они обнаружили, уже усаживаясь за стол. Это было странно, потому что еда для Тучи – святое. Гальяно, с младых ногтей привыкший держать ситуацию под контролем, завертел головой. Тучу он увидел сразу, стоило только посмотреть в окно.

Туча стоял на коленях посреди газона, его окружали четверо. Два совершенно одинаковых бритоголовых бугая, похожих на гопоту, которой полным-полно было в том районе, где прошло детство Гальяно. На фоне этих двоих третий казался сущим дистрофиком из-за высокого роста и непомерной худобы. Дистрофик перекатывался с пяток на носки, и тощее его тело телепалось из стороны в сторону. Четвертый, Гальяно сразу и безошибочно определил в нем лидера, присев на корточки, что-то говорил Туче. Происходящее за окном не нравилось Гальяно так же сильно, как и дневной инцидент с похожей на пугало девчонкой. А может, не нравилось даже еще сильнее, потому что девчонку он знать не знал, а Тучу после недавней вылазки за территорию признавал своим. И не в его правилах было оставлять своих в беде. Даже численный перевес противника не мог его остановить! Молча ткнув локтем в бок Дэна и кивнув на окно, он торопливо выбрался из-за стола, по пути к двери бросил быстрый взгляд на кокетничающую с Суворовым Мэрилин, нахмурился, но отвлекаться не стал.

Тучу собирались бить. Если не прямо сейчас, то в недалеком будущем точно. Закаленный в горниле уличных боев Гальяно такие вещи чувствовал шкурой. Тучу собирались бить, а Туча не был готов давать сдачи.

– …Вот вам и груша, братишки! – Ладно скроенный, одетый в дорогущие шмотки брюнет белозубо улыбался бритоголовым качкам. – Большая, жирная груша. Вы можете начать тренироваться прямо сегодня. Ты же не возражаешь, Жиртрест?

– Вообще-то, возражает! – От накатившей вдруг злости стало больно дышать. – И пошли бы вы отсюда подобру-поздорову!

– А это что за прыщ такой? – Брюнет перестал улыбаться, удивленно приподнял брови. – Это твоя подружка? А, Жиртрест? – Он ткнул Тучу кулаком в плечо, и тот покачнулся.

– Туча, ты чего там ползаешь? А ну, вставай! – велел Гальяно. – Не хрен ползать перед всякими козлами!

– Кто это тут козел?! – по-девчоночьи тонко взвизгнул дистрофик. – Юрик, ты видишь? На нас наезжают!

– Вижу, Лютик, не слепой. – Брюнет, которого, оказывается, звали до банального простым именем Юрик, еще раз пнул безмолвного Тучу и всем корпусом развернулся к Гальяно. Братишки-качки тоже развернулись, с ленивой значимостью поигрывая бицепсами.

Не то чтобы Гальяно струхнул, но на какое-то мгновение ему стало не по себе, а потом на плечо легла горячая ладонь и над ухом послышался спокойный голос Дэна:

– Ребята, какие-то проблемы?

– У нас? – Юрик и дистрофик обменялись многозначительными взглядами. – У нас никаких, а вот вы, похоже, нарываетесь.

– Мы не нарываемся. – По левую руку от приободрившегося Гальяно встал Матвей. Этот, в отличие от невозмутимого Дэна, рвался в бой. – Мы пришли за своим другом. Туча, – он повысил голос, – иди сюда! Что ты там потерял?

Туча попытался встать, но Юрик пинком свалил его обратно на газон.

– Лежи, Жиртрест! Мы с тобой еще не закончили.

Туча покорно замер, в его голубых глазах блеснули слезы. Гальяно мысленно чертыхнулся. Разве ж можно позволять вот так над собой издеваться?!

– Степан, иди сюда! – Дэн шагнул вперед.

В этот самый момент один из качков с неожиданной стремительностью выбросил вперед кулак. Если бы Дэн не увернулся, перелома носа было бы не миновать, но Киреев увернулся с грациозной легкостью, словно ждал подлого выпада. И от второго удара тоже увернулся, и от третьего…

Гальяно, затаив дыхание, ждал, когда же Киреев ударит сам. Ведь очевидно же, что чем-то он там, таким-этаким, владеет, каким-то единоборством. Но, вопреки ожиданиям, Дэн атаковать не спешил. Гальяно разочарованно вздохнул и ринулся в бой. Хватит уже танцев!

От первого удара он ушел, а вот от второго не успел. И ладно бы достал его кто-то из качков, так нет же! Дистрофик, которого, казалось, шатает от ветра, извернулся, взмахнул тонкой, как плеть, рукой и засветил Гальяно прямо в глаз с такой силой, что посыпались искры.

– Ах ты, говнюк! – Гальяно не стал церемониться, коленом пнул дистрофика в пах. Тот взвыл и сложился пополам. Один готов!

Он обвел поле боя здоровым глазом. Матвей дрался с Юриком, никто из них не издавал ни единого звука. Туча, похоже, наконец-то пришел в себя и пытался встать на ноги. Дэн волчком вертелся между братишками, бить не бил, но на себя внимание отвлекал. Хоть какая-то польза от этой ламбады…

– А ну, стоп! Разойдись, я кому сказал!

Голос Суворова раздался над самым ухом, а суворовская волосатая лапища больно и крепко ухватила Гальяно за шиворот. Он попытался вывернуться, но не тут-то было: Суворов держал крепко. Юрика и Матвея разнимал какой-то незнакомый мужик, наверное, командир второго отряда. Киреев и братишки продолжали кружиться в своем странном танце. А к лужайке от главного корпуса бежала Мэрилин. Поверх сарафана она набросила белый медицинский халат, такой же короткий и такой же тонюсенький, как сарафан. Медсестра – вот кто его Мэрилин! Не какая-то глупая вожатая, а медсестра! А может, и вовсе врач…

Гальяно приосанился настолько, насколько позволяла железная хватка Суворова, приготовился с достоинством принять первую медицинскую помощь из рук прелестной Мэрилин, но Мэрилин бросилась не к нему, а к Туче.

– Степан, с тобой все в порядке? – Она с тревогой осматривала его залитое слезами лицо, зачем-то ощупывала плечи и руки.

Туча ничего не отвечал, лишь тупо мотал башкой. Вот дурак…

– Киреев, прекрати! – рявкнул над ухом Суворов.

В ответ на окрик Дэн замер, и один из братишек его все-таки достал. Удар был такой силы, что сбил Дэна с ног. Гальяно застонал так, словно это ему самому только что чуть не сломали челюсть. Суворов вполголоса выругался, заорал на второго мужика:

– Чуев, да уйми ты своих отморозков!

Чуев, который одной рукой держал Юрика, а второй Матвея, тоже выругался, рявкнул во все горло:

– Голиковы, брэк! Брэк, я сказал! Или вы хотите первым же рейсом вернуться домой?

Братишки Голиковы домой не хотели. Наверное, поэтому один из них, уже занесший над Дэном обутую в тяжелый ботинок ногу, замешкался. А вот Дэн на сей раз тормозить не стал, какой-то совершенно немыслимой подсечкой свалил качка на землю.

– Твоя очередь, Максим Дмитриевич! – усмехнулся Чуев и огладил сальным взглядом коленки Мэрилин.

– А ну, разошлись! – Лицо Суворова налилось нездоровым багрянцем, хватка стальных пальцев сначала ослабела, а потом вообще исчезла. Гальяно вздохнул полной грудью, наблюдая, как командир бросился между уже успевшим встать на ноги Киреевым и кружащими вокруг него братишками.

Бой явно закончился ничьей, и смекнувший это Гальяно со страдальческим видом направился к Мэрилин. Для пущей убедительности одной рукой он прикрывал подбитый глаз, а вторую прижимал к совершенно здоровому боку и даже весьма реалистично припадал на левую ногу. Доковыляв до Мэрилин, которая все еще хлопотала над ко всему безразличным Тучей, он со сдержанным стоном опустился прямо на газон. Конечно, первую помощь всегда сначала оказывают тем, кто слабее, но вот ведь он – пострадавший за правое дело боец…

Мэрилин на стон отреагировала мгновенно, обернулась, посмотрела встревоженно.

– Болит? – спросила, опускаясь перед Гальяно на колени и накрывая пальчиками его прижатую к глазу руку.

– Немного, – сказал он с мужественной сдержанностью.

– А где еще болит?

– Тут. – Он похлопал себя по ребрам. – И нога, кажется…

– В медпункт! – заявила Мэрилин решительно и растерянно одновременно. – Тебя нужно осмотреть.

Конечно, его нужно осмотреть! Осмотреть, выслушать сердце, посчитать пульс, измерить давление и температуру, погладить больное место или даже поцеловать. От ярких и обжигающе реалистичных фантазий Гальяно бросило в жар, но устремленный на него пристальный взгляд Суворова мгновенно остудил душевный порыв. Да, борьба за сердце прекрасной Мэрилин пойдет нешуточная!

Дэн

В отсутствие уведенного в медпункт Гальяно за столом царила непривычная тишина. После выволочки, полученной от Суворова, их наконец отпустили в столовую.

– И что это было? – нарушил тишину Матвей и внимательно посмотрел на Тучу.

Тот понуро сидел над полной тарелкой и, кажется, не думал прикасаться к еде. Под взглядом Матвея он испуганно втянул голову в плечи. Дэн невольно поморщился. Ну нельзя же быть такой размазней!

– Ты их знаешь? – спросил он.

– Только одного, – решился заговорить Туча. – Юрик Измайлов – мой одноклассник. Я не думал, что он сюда приедет, а он приехал. И эти трое с ним…

– Тебя травили в школе? – Дэн не стал ходить вокруг да около. Точку в этом мерзком деле нужно было поставить прямо сейчас.

Туча молча кивнул, на его щеках полыхнул румянец, а лежащие на столе руки задрожали.

– Ясно. – Дэн многозначительно посмотрел на Матвея, тот ободряюще улыбнулся.

– И друзей у тебя, я так понимаю, никогда не было?

Туча долго разглядывал свои пухлые, в царапинах руки, а потом сказал едва различимым шепотом:

– Нет.

– Теперь есть. – Дэн похлопал его по плечу.

– И в обиду мы тебя не дадим, – добавил Матвей. – Не знаю, как остальным, а мне не нравится, когда моего друга используют вместо боксерской груши.

– Мне тоже не нравится. – Дэн коснулся ссадины на щеке, слегка поморщился, но не от боли, а от досады. Сегодня он позволил себя обыграть, допустил промашку, отвлекшись на голос Суворова. За то и поплатился.

Вообще-то, из этого поединка он мог выйти победителем почти сразу. Братья-близнецы были крепкими, тренированными, владели азами рукопашного боя, но у них не имелось и десятой части его стремительности и его злости. Именно злость, рвущаяся вперед, точно цепной пес, заставляла его держать себя в руках. Злость и демон, поселившийся в его душе стылой октябрьской ночью. Дэн никогда больше не станет драться с теми, кто слабее. Никогда не даст демону второго шанса. Отныне только он контролирует ситуацию. А ссадина – это ерунда, до свадьбы заживет.

– Спасибо! – У Тучи теперь дрожали не только руки, но и губы. – Спасибо вам большое, пацаны!

– Не за что, – усмехнулся Матвей. – И не нас благодари, а Гальяно. Это он заметил, что ты влип.

– Ему сильно досталось? – Лицо Тучи сделалось виноватым.

– Не сильнее, чем остальным. – Матвей подмигнул Дэну.

– Но он же в медпункте.

– Он в медпункте не потому, что он смертельно ранен, а потому, что наша медсестра – красотка! – Матвей широко улыбнулся. – Похоже, Гальяно – еще тот сердцеед!

– То есть ничего страшного? – Туча робко улыбнулся.

– С Гальяно точно все в порядке. Меня больше волнуешь ты. – Матвей вдруг сделался серьезным.

Договорить он не успел, потому что прямо в тарелку Тучи шлепнулся скатанный из хлебного мякиша снаряд. Туча испуганно вздрогнул. За соседним «вражеским» столом заржали.

– А меня волнует вот это. – Дэн неспешно выбрался из-за стола, прихватив с собой тарелку с ужином Тучи, спросил, глядя прямо ему в глаза: – Будешь это есть?

Туча отчаянно замотал головой, скосил взгляд на «вражеский» столик.

– Хорошо. – Так же неспешно Дэн подошел к Юрику и вывернул содержимое тарелки ему на голову. Дожидаться реакции не стал, вернулся на свое место под возбужденное улюлюканье свидетелей инцидента и под ленивые аплодисменты Матвея.

– Никому не позволяй издеваться над собой. Ты понимаешь, Туча?

Туча ничего не ответил, его сжатые в кулаки пальцы больше не дрожали.

– У тебя же силища о-го-го! – Матвей по-дружески ткнул его локтем в бок. – Мне бы такую силищу!

– Киреев, встаньте, пожалуйста! – послышался над их головами не громкий, но властный голос. Еще не обернувшись, Дэн уже знал, кому он принадлежит.

Начальник лагеря рассматривал его, слегка прищурив светло-серые глаза, рассеянно поигрывая черной щегольской тростью. Раньше трости, кажется, не было.

– Вы второй раз за день нарушили установленные правила. – Голос начальника оказался совершенно лишен каких бы то ни было интонаций, а взгляд не выражал ровным счетом ничего. – Учитывая некоторые обстоятельства вашего личного дела, я вынужден принять меры.

– Антон Венедиктович, а может, дадим парню еще один шанс? – Стоящий за спиной Шаповалова Суворов состроил зверскую рожу и погрозил Дэну кулаком. – А я уж проведу беседу, растолкую, что к чему.

– Разумеется, вы проведете беседу, Максим Дмитриевич. – Начальник не сводил взгляда с Дэна. – Но здравый смысл и жизненный опыт подсказывают мне, что с такими упрямыми молодыми людьми одними лишь беседами не обойдешься. На первый раз, думаю, двух часов будет достаточно. Вы готовы ответить за свой проступок, молодой человек?

Вместо ответа Дэн равнодушно пожал плечами. Какое еще наказание мог придумать для него этот на первый взгляд совершенно безобидный дядька?! Начистить картошки на весь лагерь? Отдраить до блеска сортиры? Что бы там ни было, Дэн переживет.

– В таком случае, Максим Дмитриевич, проводите провинившегося в карцер.

Карцер? Надо же! Странно даже не то, что в элитном спортивном лагере имеется такое дикое место, как карцер. Странно, с каким скрытым, но все же прорывающимся наружу удовольствием произнес это мрачное слово начальник.

– Допрыгался, Киреев, – прошептал ему на ухо Суворов. – В первый же день умудрился вляпаться…

Они уже направлялись к двери, когда повисшую в столовой тишину нарушил громкий голос.

– Стойте! – Туча торопливо выбрался из-за стола, подошел к Дэну. – Это из-за меня все началось. – Его полные щеки покрывал лихорадочный румянец, но выглядел он очень решительно. – Сажайте и меня в карцер!

Начальник, уже собиравшийся уходить, обернулся, посмотрел на Тучу поверх очков, после недолгих раздумий сказал:

– Как вам будет угодно!

Туча торжествующе вздернул подбородок, пристроился рядом с Дэном, готовый идти хоть в карцер, хоть на край света. Киреев бросил быстрый взгляд на порывавшегося что-то сказать Матвея, предупреждающе покачал головой. Хватит с него мучеников, а то, глядишь, в карцере и места не хватит всем желающим.

– До полуночи! – заявил вдруг Шаповалов. – Ваше наказание продлится до полуночи.

Да хоть до следующего утра! Дэн ободряюще улыбнулся Туче, тот улыбнулся в ответ.

Уже на выходе из столовой их маленькая процессия столкнулась с Гальяно, живым и невредимым, сияющим, как начищенный пятак.

– А что это? – начал было он, но, напоровшись на мрачный взгляд Суворова, замолчал.

Во дворе по случаю ужина было пустынно. Дэн кожей чувствовал направленные им в спину взгляды оставшихся в столовой ребят.

Вслед за Суворовым они с Тучей понуро брели по огибающей главный корпус дорожке, когда из-за угла на них вылетело и едва не сбило с ног что-то верткое и черное. Верткое и черное при ближайшем рассмотрении оказалось той самой девчонкой, которую утром привезли на «мерсе». Только вот выглядела она несколько иначе.

Вместо нелепого розового сарафана на ней были рваные черные джинсы и черная же футболка с задорно скалящимся черепом. На ногах – старые кроссовки, одну половину лица по-прежнему занавешивала косая челка, а подведенный черным ярко-синий глаз смотрел на мир все с той же злостью. Только теперь к злости, кажется, примешивалось отчаяние.

Девчонка летела со скоростью пули, по касательной задев Дэна, она развернула его вокруг собственной оси, а сама рухнула на дорожку.

– Осторожнее! – Дэн протянул руку, чтобы помочь ей встать, но вместо ожидаемой благодарности получил хлесткий, как удар плети, взгляд. Игнорируя протянутую руку, девчонка вскочила на ноги и бросилась бежать.

– Сумасшедший дом! – буркнул себе под нос Суворов, а потом велел: – Что встали, архаровцы! Вперед, в карцер!

Перед тем как свернуть за угол, Дэн обернулся. Девчонка стояла на коленях посреди одуванчикового газона, а исходящее от нее отчаяние чувствовалось даже на расстоянии.

– Топай! – Суворов легонько подтолкнул его в спину. – Нашел кем любоваться.

Карцер располагался за главным корпусом на территории хозпостроек и представлял собой поросший травой и лопухами холм. Холм таращился на мир крошечным незастекленным оконцем, протиснуться в которое могла разве что кошка.

– Пришли. – Суворов остановился перед невысокой, но с виду на удивление надежной дверью, загремел ключами. Дверь открылась с противным скрипом. Наверное, карцером не пользовались с прошлого лета.

– Я первый, вы следом! – Суворов щелкнул карманным фонариком, нырнул в пахнущую плесенью и сыростью утробу холма. Дэн, согнувшись в три погибели, протиснулся в узкую дверь, за его спиной тоскливо вздохнул Туча.

Вниз вела крутая земляная лестница. Дэн насчитал тринадцать ступеней. Лестница заканчивалась небольшим, заставленным пустыми деревянными ящиками и заваленным мешками с картошкой погребом, похожим на колодец. Земляные стены, несмотря на непривычную для июня жару, сочились холодом и сыростью. Вот он какой – карцер!

– Ну, архаровцы, как вам? – Суворов обвел их будущую темницу задумчивым взглядом.

– Нормально. – Дэн опустился на один из ящиков.

Туча аккуратно присел на мешок с картошкой.

– Нормально ему. – Суворов вздохнул так же, как всего мгновение назад вздыхал Туча. – Тут, между прочим, холод и слизняки. И электричества нет. – Он поднял глаза к вентиляционному окошку. – Окно специально не стеклили, чтобы не позадыхались.

– Очень человечно! – Дэн попытался вытянуть перед собой ноги, но из-за нагромождения ящиков у него ничего не получилось.

– А если вдруг в туалет?.. – застенчиво поинтересовался Туча.

– Вот вам туалет! – Суворов кивнул на старое жестяное ведро. – Антон Венедиктович сказал: до полуночи. – Он посветил фонариком сначала в лицо Туче, потом в лицо Дэну. – Но если будете сидеть тихо, выпущу раньше. Уяснили?

– Уяснили.

По голосу командира было слышно, что идея с карцером не вызывала в его душе одобрения, но приказ есть приказ.

– Если вдруг что – орите! – сказал он после небольших раздумий. – Только не без дела, а то оставлю куковать до утра.

Суворов еще немного постоял, а потом махнул рукой и выбрался из погреба. Лязгнул замок, они остались вдвоем.

Туча

Всего за один день жизнь встала с ног на голову. Или наоборот? Туча еще не определился. Всего за один день он, всегда старавшийся оставаться в тени, обрел лютых врагов и, что гораздо важнее, настоящих друзей. Впервые в жизни за него заступились не приставленные отцом телохранители, а такие же, как он сам, ребята. Впервые в жизни он совершил поступок, отважился привлечь к себе внимание, принял по-настоящему мужское решение.

– Ты как? – спросил Дэн, когда за командиром закрылась дверь.

– Я нормально, – сказал он и улыбнулся.

– Не обязательно было.

– Нет, обязательно.

– Ну, как знаешь.

Дэн встал на ноги. Огляделся.

– Надо тут слегка прибраться. Освободить место для комфортного арестантского существования. Поможешь?

– Помогу.

Полчаса они занимались уборкой. Ящики придвинули к той стене, в которой было вентиляционное окошко, выстроили в несколько рядов, чтобы получились ступеньки. С мешками пришлось повозиться, мешки оказались тяжелыми. Вот тут и пригодилась дремлющая в необъятном Тучином теле сила. С мешками он справился сам, отмахнувшись от помощи Дэна. Хотел хоть как-то отблагодарить, дать понять, что он ценит то, что для него сделали.

Работали молча. Дэн вообще больше молчал, чем говорил, но его молчание Тучу совсем не напрягало. Оно было того совершенно особенного сорта, когда слова не нужны. Дружеское молчание – вот!

Из картофельных мешков в центре погреба соорудили что-то вроде топчана, сверху набросили найденную тут же рогожу. Получилось не слишком роскошно, но теперь ребята могли не только сидеть, свободно вытянув ноги, но даже лежать. Ни для каких других маневров в погребе больше не оставалось места.

– А неплохо! – Дэн растянулся на лежаке, закинул руки за голову. – Еще бы покушать, – добавил мечтательно.

Туча, который во время генеральной уборки о еде совсем не думал, согласно закивал. Желудок тут же жалобно взвыл. Ничего, за чудеса, случившиеся сегодня в его жизни, он готов отказаться от любой, даже самой вкусной еды.

– Ты как сюда попал? – Дэн перевалился на бок, подпер рукой голову, посмотрел на Тучу. – Я имею в виду этот лагерь.

– Отец отправил. – Туча пожал плечами. – Сказал, что здесь из меня сделают настоящего мужика.

– Если так и дальше пойдет, то сделают запросто. Элитный лагерь для трудных подростков. Ты трудный подросток, Туча?

– Не знаю. – Он снова пожал плечами. – В каком-то смысле. А ты?

– Я да, в каком-то смысле. Мне, наверное, дисциплина на пользу. – Дэн надолго замолчал, уставившись на прислоненные к земляной стене сломанные напольные часы. Часы были высокими, под два метра, массивными и очень старыми. На побуревшем от времени циферблате кое-где еще виднелась позолота, часовая стрелка погнулась, а дверка, прикрывающая механизм – или что там должно быть внутри напольных часов, – покосилась. На дверце был вырезан вепрь, грозный и внушающий уважение своей силой и свирепостью. Туче вдруг стало очень жаль эти старые, раскуроченные часы. Он любил старинные вещи, чувствовал их красоту и особенность. Дверку можно попытаться починить, циферблат отреставрировать, корпус ошкурить и заново покрыть лаком. Как быть с механизмом, который наверняка давно пришел в негодность, Степа не знал, но уже мысленно прикидывал, с какой стороны лучше взяться за реставрацию.

– Интересно, наших родителей информировали о том, что к их чадам будут применяться такие вот исключительные меры? – снова заговорил Дэн.

– Моего отца информировали точно. – Туча не удержался, подобрался к часам, смахнул со стрелок густую паутину.

Дэн не стал спрашивать, откуда такая уверенность, а Степка не стал объяснять, еще раз коснулся погнутой часовой стрелки, чихнул от пыли. Хорошие часы: живые, с историей…

Время тянулось медленно. Наверное, в заточении оно всегда течет по-особенному неспешно. За окошком сгустились сумерки, в погребе стало совсем темно, и Туча подумал, что, доведись ему оказаться в этом месте одному, без Дэна, он бы непременно сошел с ума от страха. Но с Дэном было совсем не страшно, даже в почти кромешной темноте. Просто немного маетно.

Чтобы отвлечься, он достал из кармана ключик, осторожно пробежался пальцами по его контуру. Ключик тоже был старинный и имел свою историю, как сломанные часы. Откуда Туча это знал, ему самому было неясно. Просто знал, и все тут. Именно это особенное знание не позволяло ему расстаться с ключом, вернуть его законной хозяйке.

А она ведь его искала. Та, похожая на маленькую вертлявую галку девчонка. В памяти Тучи не осталось четкого образа, только изменчивый, неуловимый силуэт.

– Эй, вы там еще живы? – Тишину нарушил громкий голос Гальяно, а сочащийся из вентиляционного окошка мутный лунный свет на мгновение померк. Наверное, Гальяно просунул в окошко голову.

– Живы! – подал голос Дэн, и по тихому шуршанию Туча понял, что он встал с лежака.

– Ну, и как там в неволе? – А это уже голос Матвея. – Мучительно?

– Терпимо, только вот все бока себе отлежали и есть охота.

– Так мы потому и пришли. Черт, не видно ничего! Матюха, посвети!

Вверху, под потолком, вспыхнул огонек зажигалки, освещая сосредоточенное лицо Гальяно.

– Да, не номер люкс! – Огонек на мгновение погас, а потом снова зажегся. – Киреев, ну-ка лезь сюда. Мы вам хавчик принесли. Туча, курочку твою, и, ты уж нас прости, пошмонал я твои стратегические запасы, нашел печенье и шоколадку.

– Хорошо, что пошмонал! – Туча улыбнулся, погладил себя по пустому животу. – Кушать очень хочется.

– Будет тебе «кушать». Киреев, ну что ты там? Пошевеливайся!

– Уже! – Дэн проверил крепость ящиков и проворно взобрался вверх по импровизированной лестнице. – Давай курочку!

– Ни тебе «мерси, дорогой друг», ни тебе «счастлив видеть». – Гальяно снова погасил зажигалку, а через мгновение в окошко просунулась рука с зажатым в ней свертком.

Дэн поймал сверток, перебросил его Туче. Удивительно, но даже в темноте у Тучи получилось сверток не уронить.

– Мерси, дорогой друг! – сказал Дэн весело. – Ну, как там на воле?

– Да уж получше, чем в этих фашистских застенках. Я вот подумал, может, у Василия прикупить ключ и от погреба? – раздалось с той стороны.

– Думаешь, пригодится?

– Думаю, не повредит. Чует мое сердце, не в последний раз вы в этом каземате.

– Даже если так, то ключ погоды не сделает, – вмешался в разговор Матвей. – Попалят.

– Да кто ж тебя попалит? – возразил Гальяно.

– Да мало ли кто! Проще пару часов здесь отсидеть, чем потом с Шаповаловым разбираться. Я тут навел справки: начальник наш только с виду гуманист, а на самом деле тот еще диктатор. Его даже Суворов боится.

– И не пожалуется на этого садиста никто, – буркнул Гальяно. – Я вот как мамке расскажу, будет ему и диктатура, и военный трибунал.

– Лагерь забыл какой? – не сдавался Матвей. – Лагерь спортивно-патриотический. Повышение боевого духа, выживание в условиях, близких к экстремальным. У них даже вот этот ваш карцер в договоре прописан. Ни к чему не подкопаешься. Да ладно вам! Может, и не попадет никто больше в этот застенок. Чего раньше времени нервничать?

– Я не нервничаю, я просчитываю варианты развития событий. А насчет ключа я с Васькой все-таки потолкую. Может, у него вообще этого ключа нет, тогда и разговаривать не о чем.

При слове «ключ» Туча покрепче сжал свой собственный ключ, вздохнул.

– А еще будет нужно фонарик купить, – продолжал просчитывать варианты Гальяно. – Чтобы не сидеть тут в темноте, как сычи. Ладно, пойдем мы, пока нас Суворов не хватился, а вы хавайте! Завтра денек обещают жаркий, будем сражаться за звание волков. Или вепрей? – В темноте снова вспыхнул огонек зажигалки. – Вам что больше нравится?

– Мне все равно. – Дэн спрыгнул с ящиков.

– А тебе, Туча?

– И мне все равно. – Туча зашелестел оберткой.

– А мне вот волки как-то симпатичнее, чем какие-то свинки, – сказал Гальяно задумчиво.

– Вепри – это не какие-то свинки. Это тоже в некотором роде хищники. И очень опасные, – сообщил Матвей.

– И откуда ты такой ученый выискался?! Волки, вепри… Спать пошли, ученый! А то мы с тобой завтра будем и не волками, и не вепрями, а сурками. Все, пацаны, скорейшего освобождения!

– Спасибо за ужин! – Дэн на ощупь пробрался к Туче и, уже добравшись, сообразил: – Черт, надо было зажигалку попросить, а то не видно ничего.

– Разберемся, – успокоил его Туча, вкладывая в протянутую ладонь ломоть хлеба с лежащим на нем куском курицы. – Приятного аппетита.

Никогда раньше еда не казалась ему такой вкусной. Никогда раньше наказание не вызывало у него улыбку. Чудеса!

То, что снаружи за запертой дверью кто-то есть, первым почувствовал Дэн, предупреждающе коснулся руки Тучи, едва слышно велел:

– Тихо.

Туча замер, даже жевать перестал. Дэн бесшумно встал с лежака, так же бесшумно поднялся по земляной лестнице, остановился у двери. Долгие мгновения казалось, что ничего не происходит, что им все померещилось; Туча уже начал успокаиваться и даже откусил от шоколадки, когда дверь вздрогнула от удара. Может, недостаточно сильно, но достаточно громко в сонной ночной тишине. Туча тоже вздрогнул, едва не подавился.

– Эй, кто там? – Голос Дэна совсем не изменился, точно он и не испугался вовсе. А может, и не испугался.

Ответом ему стал еще один удар в дверь и сердитое, ну точно змеиное шипение, а всего через мгновение льющийся из окошка свет померк. Кто-то смотрел на них сверху… Туче с перепугу даже почудилось, что в темноте сверкнули по-кошачьи два глаза. А еще ему казалось, и чувство это было столь же сильным, сколь и иррациональным, что странный ночной гость смотрит именно на него.

– Что тебе нужно? – Он, как и Дэн, старался быть бесстрашным, но получалось плохо, футболка вдруг взмокла, прилипла к спине. – Эй, ты чего молчишь?

В отличие от него, Дэн больше не задавал вопросов, бесшумной и едва различимой тенью он пересек погреб, принялся карабкаться вверх по ящикам.

«Не надо!» – хотелось заорать Туче, но голос вдруг пропал, пересох, как пересыхает ручей жарким летом. Остался только липкий страх и уверенность, что там, за окошком, притаилась опасность. Наверное, он бы все-таки нашел в себе силы закричать, но в тот самый момент, как его пересушенные страхом легкие стали наполняться воздухом, а Дэн оказался на самой верхней, самой шаткой «ступеньке», распахнулась дверь, и темноту погреба прочертил яркий луч фонарика.

– Эй, Киреев, ты что там делаешь? – послышался раздраженный голос Суворова. – А ну-ка слезай, пока шею не свернул! Что, удрать надумали, архаровцы?! – спросил он, спускаясь по лестнице. – Так пустое! Это окошко для вентиляции, а не для побегов. Я же вам, кажется, объяснял.

– Не собирались мы убегать! – Дэн спрыгнул едва ли не с самой высокой «ступеньки», замер напротив командира.

– А баррикады тогда зачем нагородили?

– Чтобы воздухом дышать.

– Чтобы воздухом дышать! – передразнил Суворов. – Не надышались еще воздухом! Ну ничего, завтра надышитесь. Я вам гарантирую! А теперь марш отсюда, чтобы глаза мои вас не видели! Завтра подъем в шесть утра.

Снаружи было привольно, дневной зной сменила ночная прохлада. Туча огляделся в поисках недавнего гостя, никого не заметил и вздохнул наконец полной грудью.

– Это наверняка наши «дружки», – шепнул на ухо Дэн. – Приходили проведать.

Нет, Туча с сомнением покачал головой. Конечно, он боялся Юрика Измайлова и его друзей-отморозков, но страх, пережитый им в погребе, был особенным, никак не связанным с обычными проблемами. Только вот как объяснить это рациональному и бесстрашному Дэну?! И надо ли объяснять?..

Они уже подходили к флигелю, когда небо далеко над лесом озарилось светом.

– Что это? – Дэн замер, запрокинул голову, разглядывая творящееся светопреставление.

– Это? – Суворов тоже остановился, нахмурился. – Наверное, молния.

– Непохоже. И грома нет.

– Может, прожектором кто-то светит? – предположил Туча. – Ну, как на праздниках…

И в самом деле было похоже, что свет бьет столбом прямо из лесных зарослей, рассыпаясь в небе на мириады едва различимых лучиков. Только вот мерещилось в этом свете что-то странное, не похожее ни на что ранее виденное. Свет переливался всеми оттенками зеленого, опалесцировал, как любимый абсент отца. И при этом он не имел плотности, походил на сильно сгустившийся, рвущийся к ночному небу столб зеленого тумана.

– Может, и прожектором, – согласился Суворов, но хмуриться не перестал. – А что это мы стоим? – спросил он строго. – Топаем к корпусу, пока не рассвело.

Они были уже на крыльце флигеля, когда Туча почувствовал, что за ними наблюдают. Кто-то крался за ними от самого погреба. Ночной гость?

– Давай, Тучников! – Суворов легонько подтолкнул его в спину, сказав в который уже раз: – Завтра вставать рано.

Окна флигеля были черны, только в комнате командира тусклым оранжевым светом горел ночник.

– В туалет, и спать! – велел Суворов, замирая посреди полутемного коридора. Видно, так и будет стоять, пока они не улягутся. Наблюдатель…

Матвей и Гальяно уже спали. Вошедшие поняли это по заливистому, с переливами, сопению.

– Видел? – спросил Дэн, кивая на окно.

Ночное небо было уже привычно черным, с россыпью ярких звезд и серпиком зарождающейся луны. Никакого намека на недавнее светопреставление. Но Туча сразу понял, о чем Дэн спрашивает.

– Видел. – Он кивнул, через ворот стащил с себя майку. – Как думаешь, что это было?

– Не знаю. Странное что-то.

– НЛО?

– А черт его знает! Может, и правда прожектор какой. Я примерно представляю, где это, можем глянуть на досуге.

Туче не хотелось искать источник этого странного света, сердце чуяло неладное, а кожа между лопатками до сих пор горела от чужого, полного ненависти взгляда.

– За нами следили. Ты заметил? – спросил он шепотом.

– Нет. – Дэн мотнул головой, забрался под одеяло.

– А мне вот показалось…

– Может, отморозки эти?

– Может…

– Давай спать, Туча, а то ведь и в самом деле завтра будем как вареные.

Дэн уснул почти сразу, а к Туче сон все не шел. Он лежал на спине, уставившись в черный провал окна. В какой-то момент ему начало казаться, что там, за окном, кто-то стоит. Стоит и смотрит…

Туча всхлипнул, с головой накрылся одеялом. Под жарким шерстяным одеялом до него и добрался неспокойный, полный тревожных видений сон.

Гальяно

– Архаровцы, подъем! – Зычный рев, казалось, раздавался над самым ухом.

Гальяно попытался спрятаться от рева под подушкой.

– Подъем, я сказал! – Сначала подушка, а за ней и одеяло спланировали на пол.

Гальяно тихо ругнулся, сел в кровати, замотал головой, прогоняя сон, и только потом разлепил глаза.

Посреди комнаты, уперев в бока кулаки, стоял Суворов, выряженный в щегольской спортивный костюм. На его бычьей шее болтался свисток.

– Давай-давай, Гальянов, пошевеливайся! Тучников, я кому сказал – подъем?! Берите пример с товарищей.

Гальяно перевел затуманенный взгляд с командира сначала на уже полностью одетого Киреева, потом на почти полностью одетого Матвея, выразительно застонал и ощупал заплывший после вчерашней битвы глаз.

– Через пятнадцать минут все должны быть в столовой! – велел Суворов, убираясь наконец из их комнаты. – Киреев, ты за старшего! – послышалось уже из коридора.

– Ну что, мужики, поборемся за гордое звание волков? – поинтересовался Гальяно, натягивая штаны.

– А есть другие варианты? – усмехнулся Матвей, доставая из тумбочки пасту и зубную щетку. – Вас во сколько вчера выпустили? – Он обернулся к Дэну.

– Почти в полночь, вы спали уже.

– Вот Суворов, шаповаловский прихвостень! – проворчал Гальяно. – Мог бы и пораньше.

– Мы вчера видели кое-что странное. – Туча натянул штаны и футболку, вопросительно посмотрел на Дэна. Тот кивнул. – В небе над лесом сноп света. Как НЛО, – добавил он шепотом.

– Так уж и НЛО! – усомнился Гальяно, которому вдруг стало обидно, что сам он «кое-что интересное» проспал.

– Может, и не НЛО, но точно что-то странное, – поддержал Тучу Дэн. – Как будто где-то в лесу спрятан источник света.

– Как прожектор? – уточнил Матвей. – А тут в округе часом никаких военных баз нет?

– Нет, – уверенно сказал Туча. – Мой отец наводил справки. Здесь экологически чистая зона, практически заповедник. И свет для прожектора какой-то странный – зеленый.

– Зеленый? – Гальяно приподнял одну бровь.

– Ага! И не яркий, а какой-то рассеянный.

– Круто! Надо будет этот зеленый фонарик поискать! А то, может, и в самом деле инопланетяне? Вдруг у них тут база?

– Сам ты инопланетянин! – похлопал его по плечу Матвей. – Сначала у местных нужно порасспрашивать, информацию собрать.

– Вот любит наш Мотя информацию собирать! – Гальяно попытался разлепить заплывший глаз, ничего не вышло. – Просто Шерлок Холмс какой-то!

– А по уху за Мотю? – ласково поинтересовался Матвей.

– Хватит, – положил конец их вялой перебранке Киреев. – Давайте умываться и в столовку!

– Один сыщик, другой командир, – буркнул Гальяно и полез в тумбочку за пастой.

В столовой царила непривычная тишина, нарушаемая лишь ленивым бряцаньем ложек по тарелкам. Воспитанники спортивно-патриотического лагеря не выспались и оттого вели себя нетипично смирно. Даже над «вражеским» столиком висела мрачная тишина. Лишь дистрофик время от времени бросал на Гальяно многозначительные и полные ненависти взгляды.

Когда их выстроили на площадке перед главным корпусом, было уже без двадцати минут семь. Два отряда по двадцать человек в каждом, построившись в две шеренги, стояли друг против друга, а по образованному ими коридору неспешно прохаживался, чуть припадая на левую ногу, начальник лагеря Шаповалов. Одет он был в камуфляж и выглядел в нем до комичного нелепо, как решивший поиграть в войнушку библиотекарь. Во главе каждой из колонн стояли командиры. В отличие от самодовольно ухмыляющегося Чуева, Суворов был мрачен. Гальяно его понимал. Даже на не слишком профессиональный взгляд, силы были неравны. В их отряде худо-бедно спортивными и подготовленными были только Матвей и Киреев. Себя Гальяно оценивал с изрядной долей скепсиса и понимал, что одолеть противника он сможет только лишь хитростью и изворотливостью, но никак не силой. Про Тучу и вовсе нечего говорить. Сила у него, конечно, имелась, да только в бесполезности этой силы они все могли убедиться вчерашним вечером.

Соперники же выглядели куда более убедительно. Два брата-акробата, не люди, а машины для дробления костей. Измайлов, тот еще попрыгунчик. Еще парочка довольно спортивных ребят. И нет такого балласта, как Туча. Про балласт Гальяно подумал без злобы, просто констатировал неутешительный факт.

От невеселых мыслей его отвлекло появление Мэрилин. Мэрилин выглядела невыспавшейся, то и дело зевала, прикрывая рот ладошкой, зябко куталась в наброшенную поверх медицинского халата вязаную кофту. Но даже в таком виде она была прекрасна! Гальяно прикрыл здоровый глаз, вспоминая приятное завершение прошлого дня. Кожа до сих пор хранила воспоминания о ласковых пальчиках Мэрилин, а в волосах запутался нежно-цветочный аромат ее духов. Мэрилин была внимательна, старательна и профессиональна. И пусть она никак не реагировала на оказываемые знаки внимания – все еще впереди. У них впереди еще целое лето, и рано или поздно – лучше, конечно, рано! – она упадет в его мужественные объятья.

– Хватит лыбиться, – послышался над ухом ехидный голос Матвея. – Она даже не смотрит в нашу сторону.

– Не смотрит – посмотрит! – парировал он. – И не в нашу, а в мою!

– Разговорчики, – тихо, но грозно сказал Суворов. Лицо его мрачнело с каждой секундой. Даже появление Мэрилин не смогло вернуть ему хорошее расположение духа.

– Все на месте! – Окинув шеренги внимательным взглядом, Шаповалов наконец начал инструктаж.

Инструктаж был скучный и путаный. Из всего сказанного Гальяно уяснил только одно: чтобы завоевать право называться волками, им предстоит пережить немало испытаний, в честном бою доказать свою мужественность и состоятельность.

– Так что делать-то нужно? – спросил он шепотом у Матвея.

В ответ тот лишь недоуменно пожал плечами – время покажет.

Доказывать состоятельность и бороться за звание им, оказывается, предстояло за территорией лагеря. Уже одно это радовало и позволяло надеяться на какое-никакое разнообразие.

Выходили через главные ворота. Там же, у ворот, к ним присоединились два охранника. Одеты они были так же, как и Шаповалов, – в камуфляж, вид имели бравый и слегка презрительный. Один держал за ошейник огромного волкодава.

– А эти откуда взялись? – удивился Киреев.

– Из частного охранного предприятия, – с неожиданной уверенностью заявил Туча. – Комплимент от спонсора. Лагерь хоть и элитный, но места кругом глухие.

– Мне б такого спонсора, – фыркнул Гальяно, наблюдая, как ветреная Мэрилин кокетничает с одним из охранников. – Они, что же, теперь за нами в лес попрутся?

– Попрутся, наверное. – Туча пожал плечами. – Они же охранники.

– Откуда ты такой осведомленный взялся? – Гальяно не сводил взгляда с Мэрилин.

Туча ничего не ответил.

До места, переоборудованной под учебный полигон поляны, добирались пешком больше часа. Только Шаповалов не мучил свой дряхлый организм никому не нужными тренировками, промчался мимо лениво бредущей по проселку колонны на крутом внедорожнике. Из открытых окон джипа лилась классическая музыка, а на заднем сиденье Гальяно успел разглядеть Мэрилин. Сердце тут же кольнула ревность. Старый пень, а туда же – за красавицами ударять!

К тому времени, как они вышли наконец к полигону, солнце уже палило вовсю. Лето в этом году по всем прогнозам обещало быть жарким. Это хорошо, Гальяно любил жару и терпеть не мог холод.

Непосредственно к соревнованиям приступили в девять утра, после еще одной напутственной речи Шаповалова. Гальяно, которому не терпелось ринуться в бой, слушал невнимательно, вполуха, лениво отмахиваясь от кружащей над головой мошкары.

Первую часть соревнования они позорно продули. Полоса препятствий, состоящая из хитрых веревочных ловушек и сетей, вертикальной дощатой стены в два человеческих роста и канатной переправы через рукотворный, заполненный грязной жижей ров, оказалась по зубам далеко не всем. Туча застрял у подножья стенки, вскарабкаться по которой даже не пытался, а сам Гальяно позорно свалился с канатной переправы, прямо в ров с водой. Его падение сопровождалось радостным ржанием врагов.

Еще трое из их отряда, включая отчаявшегося преодолеть преграду Тучу, так и не дошли до финала. Позор! Настоящий позор…

Но и вражеский отряд тоже нес потери! Дистрофик сначала запутался в веревочной ловушке, телепался в ней, как нескладная, длиннолапая паучина, а потом срезался на том же месте, где и Гальяно. Теперь их, мокрых, с ног до головы покрытых коркой грязи, было двое. Уже не скучно!

Еще двое из стана врага справились с заданием из рук вон плохо, но до финиша дошли все, как это ни печально.

После полосы препятствий сделали двадцатиминутный перерыв, а потом начался второй этап – эстафета. Надо сказать, на эстафете Гальяно отличился. Он летел, как ветер, он был ловок и изворотлив. Может быть, им бы даже удалось вырвать победу из рук врага, если бы принявший у него эстафету Туча не оступился и не упал в самый ответственный момент. За что он там зацепился на совершенно ровном месте, Гальяно так и не понял, заметил лишь, как огромная туша со всей дури рухнула на землю, поднимая в воздух столб пыли, а потом все вокруг заорали, заулюлюкали. Больше остальных старался ненавистный дистрофик. Гальяно не утерпел, запустил в него сосновой шишкой. Не промазал, попал прямо в лоб, за что тут же получил подзатыльник от Суворова, не сильный и не обидный. По лицу командира было видно, что он и сам не прочь съездить по ухмыляющейся роже вражеского предводителя Чуева.

Когда Туча наконец прихромал к ним, его круглое, перепачканное пылью лицо было в подозрительных мокрых разводах.

– Все нормально, Туча! – Дэн успокаивающе похлопал его по плечу. – Мы им еще покажем.

– Ага, мы им еще покажем, только с этого самого момента мы – отряд поросят! – Гальяно взъерошил пропитанные грязью, уже успевшие высохнуть волосы.

– Не поросят, а вепрей, – поправил Матвей, устало опускаясь прямо на траву.

– Хрен редьки не слаще!

– Так ведь… – Было видно, что Туча из последних сил борется с подступающими слезами. Гальяно его понимал, ему и самому хотелось плакать от обиды. Опростоволосился, упал в грязь лицом. Причем в самом буквальном смысле. А Мэрилин, наверное, все видела. Видела его унизительное поражение… – Так ведь есть еще один этап, – выдавил из себя Туча.

– А смысл? – Гальяно пожал плечами. – Мы продули уже! Понимаешь? Третий этап нам теперь что мертвому припарки.

– Ну что, облажались, архаровцы? – к ним подошел Суворов.

– Силы неравны, – озвучил общее мнение Матвей. – Так несправедливо.

– А кто говорит, что война – это справедливо? – Суворов присел рядом с Матвеем, зажал в зубах сорванную травинку. – Это война, архаровцы. А вы облажались. Считайте, убили вас.

– Это не война. – Дэн говорил спокойно и уверенно. – Это даже не жизнь, а так… игра. И вепрь – это далеко не поросенок. Лично я согласен быть вепрем. Какие проблемы?!

Прежде чем заговорить, Суворов окинул Дэна внимательным взглядом, покачал головой.

– У тебя, значит, Киреев, никаких проблем? Ты, значит, жизнь от игры четко отличаешь?

– Стараюсь, по крайней мере. – Дэн смотрел командиру прямо в глаза, взгляда не отводил, и было в нем что-то такое, от чего Гальяно лишний раз уверился, Дэн Киреев – крепкий орешек.

Наверное, Суворов тоже это понял, потому что махнул рукой, сказал устало:

– Последнее задание осталось – ориентирование на местности. Тут уж не сила и не выносливость, тут уже исключительно наблюдательность. И везение, – добавил он, немного помолчав. – Впрочем, вам везение без надобности, как я посмотрю. – Он с какой-то отчаянной злостью выплюнул измочаленную крепкими зубами травинку, растер носком кроссовки. В этот самый момент Гальянов понял, что Суворов, самоуверенный и наглый, на самом деле недалеко от них ушел, что он такой же пацан, как и они, только на десять лет старше.

– Ну, от везения только дураки отказываются, – сказал Гальяно и улыбнулся Суворову. – Мы еще повоюем, Максим Дмитриевич. Вепри знаете какие боевые?!

– Архаровцы, – повторил Суворов строго, но в глазах его плясали озорные искры. – Ладно, хоть тут не ударьте в грязь лицом, найдите вы этот ножик!

Третий этап был одновременно прост и сложен. От них больше не требовалось носиться сломя голову и преодолевать препятствия. Нужно было на ограниченном участке леса за ограниченный промежуток времени найти старый, бог весть кому принадлежавший, но отчего-то невероятно ценный нож. Гальяно оружие не интересовало вовсе, он лишь мельком бросил взгляд на нож с пожелтевшей костяной ручкой. На ручке грубо, но узнаваемо был вырезан вепрь. Это уже даже неоригинально… А вот Туча совершенно неожиданно ножом заинтересовался, даже попросил у Шаповалова разрешения подержать этот старый хлам в руках. Странное дело, но Шаповалов разрешил, и Туча долгую минуту разглядывал нож с каким-то совершенно непонятным благоговением.

– С историей, что ли, ножик? – Гальяно устал наблюдать за Тучей, перевел взгляд на Суворова.

– С историей. – Тот кивнул. – Вроде бы даже принадлежит кому-то из прежних владельцев усадьбы.

– Да ну?! – Гальяно еще раз, уже с большим интересом, взглянул на нож. – И что с ним стало? С прежним владельцем?

– Что может случиться с дворянином в лихие революционные годы? Убили владельца, ясное дело.

Да, история получалась совсем неромантичной. Смотреть на нож, некогда принадлежавший убиенному графу, расхотелось.

– А насколько это оправданно? – вдруг спросил молчавший до этого Дэн.

– Что оправданно? – приподнял брови Суворов.

– Насколько оправданно то, что холодное оружие доверяют детям?

– А ты ребенок, Киреев? – Суворов криво усмехнулся.

– Я – нет. – Дэн покачал головой.

– Ну вот, сам и ответил на свой вопрос. Вы не дети, вы воспитанники спортивно-патриотического лагеря. Вы должны знать, как выглядит настоящее оружие. – Суворов вдруг повысил голос. – Тучников, хватит медитировать! Труба зовет!

Труба завела их в самую лесную чащу. Кругом вековые сосны да буйный подлесок, такой густой, что на несколько метров вперед уже ничего не видно.

– Участок полтора на полтора километра. Времени у вас два часа, – инструктировал Суворов, рассеянно поигрывая спортивным свистком. – Нож спрятан в жестяной ящик, размеры у ящика примерно вот такие. – Он развел руки, демонстрируя примерные размеры.

– Как бы не заблудиться. – Гальяно окинул критическим взглядом окружающие их дебри. – Это ж настоящие джунгли!

– Не заблудитесь, – усмехнулся Суворов. – Участок поиска по периметру обнесен веревкой с сигнальными флажками. Ваша задача – не забредать за ограждение.

– А если случится что? – осторожно поинтересовался Туча. – Ну, мало ли что, – добавил он со смущенной улыбкой.

– А если что – орите! – отрезал Суворов. – Мы тут поблизости, за периметром. Услышим и сразу же придем на помощь. Только что с вами может случиться? Смотрите под ноги, не ловите ворон. Ящик с ножом немаленький, в землю его никто не зарывал. Все на поверхности, надо только быть собранными и внимательными.

Неподалеку, где-то справа, запел горн, залаяла собака.

– Время пришло, удачи! – Суворов прощально взмахнул рукой и скрылся в подлеске.

– Наконец-то! – Гальяно вытащил из кармана сигарету, чиркнул спичкой и уселся на ствол поваленного дерева. – Перекур, братцы-поросята!

– Ты ж во рву искупался! – Матвей удивленно посмотрел на сигарету.

– Ага, искупался. – Гальяно кивнул. – И намочил всю пачку, а эту, – он взмахнул сигаретой, – я стрельнул у одного из наших, для расслабления мозгов.

– Не рано ли расслабился? – усмехнулся Дэн. – Нам еще нож в этом буреломе искать.

– А смысл? – Гальяно пожал плечами. – Все равно же проиграли. Чего пыжиться?

– Вы как хотите, а я буду его искать! – Туча сжал кулаки и нахмурился. – Последний бой, – добавил мрачно.

– Последний бой – он трудный самый, – пропел Гальяно. – Дэн правильно сказал там, на полигоне, это – всего лишь игра, братцы-поросята. Какая разница, кто найдет этот ржавый нож?

– Он не ржавый! – Туча мотнул головой, щеки его пошли багровыми пятнами. – Он настоящий, с историей. Вы как хотите, а я пошел!

Несколько секунд он постоял, точно прислушиваясь, а потом, как самый настоящий вепрь, ломанулся через подлесок.

– Сумасшедший дом! – Гальяно воздел очи к небу, а потом хитро сощурился, посмотрел на Дэна. – Слушай, а где вы этот ваш зеленый свет видели? Не здесь часом? Может, это тоже часть генерального плана нашего чокнутого Шаповалова? Закопал где-нибудь в лесу прожектор…

– А еще закопал провода или электрогенератор. – Дэн смахнул с влажного лба челку. – Неразумно.

– Ага, зеленые человечки куда разумнее! – Гальяно спрыгнул с дерева, старательно загасил сигарету. – Ладно, пойдем нашего следопыта искать, пока он не заблудился. Последний бой, понимаешь ли…

Гальяно точно в воду глядел. Во-первых, Тучу они потеряли. Упертый товарищ словно сквозь землю провалился. Во-вторых, в подлеске свирепствовали комары, гудели над головой, как эскадрилья бомбардировщиков. Было и в-третьих…

«В-третьих» случилось через час безрезультатных поисков то ли пропавшего Тучи, то ли спрятанного графского ножа. Первым неладное заподозрил Матвей; он остановился под старой сосной, прислушался.

– Слышите? – спросил шепотом.

– Что? – Гальяно тоже остановился.

– Тихо, – мрачно сказал Дэн.

– Вот именно – тихо! – Матвей кивнул. – Вообще ни звука.

А ведь он был прав! Ну, почти прав. Кроме шелеста ветра в листве, не было слышно ровным счетом ничего: ни птиц, ни кузнечиков, даже ненавистные комары куда-то подевались.

– Я тут подумал. – Матвей взъерошил волосы. – Мы же болтаемся по лесу уже больше часа.

– Ну? – Гальяно наморщил лоб, пытаясь понять, куда он клонит.

– Полтора на полтора километра! – Дэн, похоже, соображал быстрее. – Мы прошли уже больше двух километров, а до сих пор не увидели ограждения.

– И никого из наших не встретили! – До него наконец дошло.

В самом начале, сразу после ухода Суворова, они отчетливо слышали, как поблизости перекликаются, смеются и переругиваются остальные ребята. Их же много было: сорок человек на ничтожный клочок леса! Они бы непременно встретили кого-нибудь из своего или «вражеского» отряда. А вот не встретили…

– Думаешь, заблудились? – Матвей посмотрел на Дэна.

– Похоже на то.

– А как же флажки, про которые говорил Суворов? Как же огражденная территория?

Нет, Гальяно не испугался. Чего бояться? Это же не тайга, а вполне цивилизованный лес. Да и ушли они, скорее всего, не так уж и далеко. Найдут их, сто процентов! Гораздо сильнее он беспокоился за Тучу. Этот даром что почти двухметрового роста, а на самом деле телок телком. Вот встретят его снова измайловские отморозки – и пиши пропало.

– С флажками непонятно пока, но то, что мы за них вышли, – это факт.

– И что дальше? – Гальяно пожалел, что стрельнул не две сигареты, а всего лишь одну. Курить захотелось очень сильно, почти невыносимо.

– Найдем Тучу и будем выбираться, – сказал Дэн с мрачной решительностью.

– А может, разумнее остаться на месте и дождаться, пока нас найдут? – спросил Матвей.

– Ага, а в это время кто-нибудь другой найдет Тучу, – фыркнул Гальяно. – Нет уж, братья-поросята, давайте двигаться дальше! В конце концов, не наша вина, что они хреново обозначили этот свой периметр.

– И куда пойдем? – спросил Дэн, осматривая окружающий их со всех сторон лес.

– А куда глаза глядят, туда и пойдем! – Гальяно легкомысленно махнул рукой. – Найду Тучу, лично ему накостыляю! Выискался следопыт на наши головы!

Так они и шли куда глаза глядят. Сначала еще как-то пытались ориентироваться по солнцу, но очень скоро солнце спряталось за тяжелые тучи. И откуда что взялось посреди ясного дня?!

– Портится погодка-то, – констатировал очевидное Гальяно.

– Гроза собирается, – кивнул Матвей. – Сейчас как ливанет!

– Плохо, если ливанет, вымокнем до нитки, – проворчал Гальяно. – С меня на сегодня водных процедур достаточно. Ну, где же этот следопыт?! – Он сложил ладони рупором, заорал во все горло: – Туча! Туча, ау!!!

Ответило ему лишь эхо, да, кажется, где-то вдалеке громыхнул гром. В сгустившихся, ну точно вечерних, сумерках они бродили по лесу еще часа полтора. Лес казался зачарованным, притихшим, словно притаившимся в ожидании чего-то нехорошего.

– Как будто леший водит! – Гальяно сплюнул себе под ноги. – Теперь уже точно заблудились.

Матвей посмотрел на часы, сказал:

– Нас наверняка уже ищут. И знаете что, все-таки я бы предложил остаться тут. Неизвестно, как далеко мы забрели.

– Согласен! – Дэн кивнул. – Надо только поискать какое-то укрытие на случай грозы.

– Под деревом прятаться нельзя, – со знанием дела сказал Гальяно. – В дерево молния первым делом…

Договорить он не успел, так и замер с открытым ртом, вглядываясь в клубящуюся над подлеском мглу. Было в ней что-то неправильное, она будто бы подсвечивалась изнутри. Кстати, зеленым светом подсвечивалась.

– Чего? – Матвей толкнул приятеля локтем в бок, проследил за его взглядом и удивленно присвистнул. – Эй, Дэн, – позвал он шепотом, – а не про этот ли огонек вы рассказывали?

Подсвеченная зеленым мгла на глазах начала уплотняться, и уже через секунду в небо забил сноп бледно-зеленого света.

– Похоже на то. – Дэн кивнул. – Только ночью поярче все это было.

– И что теперь? – так же, как Матвей, шепотом спросил Гальяно.

– Может, посмотрим? – Дэн не сводил взгляда с подлеска.

– А вдруг там радиация? – Гальяно втянул голову в плечи. – Видишь, как светится?

– Радиация не светится, дурень! – Матвей снова ткнул его локтем в бок.

– Или газ? – предположил Дэн.

– Газ над болотом, а тут лес.

– Остаются зеленые человечки. – Гальяно поежился. Не то чтобы он так уж верил в НЛО, но уж больно странным было происходящее.

– Сам ты зеленый человечек, – усмехнулся Дэн. – Я, наверное, схожу гляну, – добавил он после недолгих раздумий.

– Как-то стремно. – Гальяно зажмурился, точно это могло помочь принять правильное решение.

– Эй, есть там кто живой?! – во весь голос заорал Матвей.

На возмущенное шиканье Гальяно он не обратил никакого внимания, лишь развел руками – надо же с чего-то начинать!

– Надо делать ноги! – Гальяно завороженно наблюдал, как подлесок заходил ходуном, словно там, в зарослях, орудовал медведь. А может, и в самом деле медведь? Кто ж их знает, эти заповедные леса!

– Да, по ходу, надо сматываться! – Матвей испуганно шмыгнул носом.

– Поздно, – мрачно и обреченно сказал Дэн.

В этот самый момент кусты раздвинулись и на полянку вывалился Туча.

– Пацаны… – Вид у него был ошалелый, подбородок мелко подрагивал, и необъятное пузо ходило ходуном, так часто и глубоко он дышал.

– Туча, где тебя черти носили?! – От облегчения и радости у Гальяно едва не подкосились коленки.

– Носили… – Туча провел ладонями по лицу, и на мгновение Гальяно показалось, что от рук его исходит ровное зеленое свечение. – П-пацаны, там такое… – От волнения, а может, и от страха он начал заикаться, а голос его сделался тонким, как у девчонки.

– Что там? – Дэн шагнул к Туче, двумя руками обхватил его запястья. На лице Киреева появилось и тут же исчезло недоуменное выражение.

– Я не понимаю. – Туча замотал головой. – Посмотрите сами.

Это было неразумно – лезть в чертовы заросли и смотреть на ту хрень, которая заставила Тучу дрожать и заикаться. Черт возьми, это была очень плохая идея! Но что не сделаешь ради друзей?! Особенно когда один из них уже чешет к подлеску.

– Дэн, я с тобой! – прохрипел Гальяно и на полусогнутых, непослушных ногах двинулся следом.

До подлеска оставалось каких-то несколько метров, когда где-то в лесной чаще послышался заливистый собачий лай. От сердца отлегло. Их искали и нашли! Слава тебе господи! А со всякими зелеными человечками пусть разбираются взрослые. На то ведь они и взрослые!

– Слышь, Дэн? Наши, похоже, идут! – сказал он громко и весело.

Но Дэн ничего не ответил. Дэн, мгновенно подобравшийся и превратившийся в готовую выстрелить пружину, смотрел совсем в другую сторону, туда, где на границе подлеска точно из-под земли выросла высокая сутулая фигура. В озаряемом зелеными сполохами сумраке незнакомец казался самым настоящим монстром. А может, не казался, а был им?..

Монстр кутался в армейский брезентовый плащ, лицо его скрывал низко надвинутый капюшон, но Гальяно, который и не видел-то толком ничего, шкурой почувствовал – перед ними не обычный человек, не охотник и не грибник, перед ними кто-то особенный и… неправильный.

– Здрасте! – сказал он как можно решительнее. – А мы вот заблудились. Не подскажете, как выйти к деревне?

Собачий лай слышался все ближе, и это придавало смелости.

– Эй, мужик, я к тебе обращаюсь! – заорал Гальяно уже во весь голос, не обращая внимания на мертвой хваткой вцепившегося в его руку Тучу.

Незнакомец, похоже, его не слышал. Или слышал, но не обращал внимания. Медленно-медленно он протянул вперед руку, и его длинный, костлявый палец указал прямо на Тучу. Туча всхлипнул и, кажется, стал даже ниже ростом от страха. Гальяно его понимал – он и сам боялся.

Совершенно непонятно, чем бы закончилось это безмолвное противостояние, если бы ветер, невероятно сильный и невероятно холодный, не закружил между деревьями, не задул, точно свечу, зеленый свет, не сдернул с головы незнакомца капюшон.

Он оказался страшен! Страшнее самого страшного монстра, потому что у него не было лица. На уродливой, сплошь состоящей из рубцов и язв маске нечеловеческим огнем полыхали глаза. Когда незнакомец всего лишь мазнул по нему своим огненным взглядом, Гальяно едва не упал, так плохо ему вдруг стало.

А потом из темноты черной стремительной тенью вылетел волкодав, тот самый, которого охранник все время держал на поводке. Подоспела-таки подмога…

Волкодав проскочил мимо Гальяно и Тучи, мягко приземлился на лапы и с грозным рыком направился к монстру. Хорошая собачка, умная…

Пес, натасканный и подготовленный для таких вот захватов, собирался впиться в руку незнакомцу, но вместо того, чтобы в последнем прыжке взмыть в воздух и защелкнуть мощные челюсти на костлявой лапе монстра, вдруг заскулил, припал к земле, а потом волчком закружился на месте.

…А монстр исчез. Еще мгновение назад пялился на них своими страшными зенками и раз – растворился в опустившейся на лес темноте.

А еще через мгновение на полянку выскочил тот самый охранник-чоповец, который еще утром флиртовал с Мэрилин. В руке он держал пистолет. Точно-точно, самый настоящий ствол! Он обвел их испуганную компанию быстрым и цепким взглядом, глянул на беснующегося пса и только потом спросил:

– Что у вас тут?

Туча

– …Что у вас тут? Парень, ты меня слышишь? – Кто-то тряс его за плечи, бил по лицу. – Эй, с тобой все в порядке?

Туча сидел на земле. Когда ноги перестали его держать, он не помнил, и не мог даже сказать, все ли с ним в порядке. Определенно, что-то было не так, но голова отказывалась думать, и язык точно прилип к нёбу.

То существо… тот человек смотрел на него так, словно знал все его тайны. И взгляд его выжег в сердце Тучи черную дыру. Наверное, он бы умер, не выдержал этого страшного взгляда, если бы все вдруг не закончилось.

– Да в порядке с ним все, шок просто. – Голос Гальяно Степа узнал сразу, и голос этот выдернул наконец его из оцепенения. – Тут мужик только что был. Страшный такой. Видели?

– Не видел. – Охранник, а это его бесцеремонные пальцы только что ощупывали Тучу, отрицательно мотнул головой, бросил встревоженный взгляд на лежащего на земле пса. – Грей как-то странно себя ведет. А ведь служебная собака, ко всему привычная, всему обученная. Может, зверя какого почуял?

– Не зверя. Это он его испугался. – Гальяно махнул рукой в сторону подлеска.

– Кого?

– Да мужика этого!

– А не примерещился вам мужик, парни?! Вы ж больше трех часов по лесу болтались. Мало ли? Насилу мы с Греем вас отыскали.

– А как отыскали? – тут же поинтересовался Матвей.

– Да вот по этому! – Охранник вытащил из заплечной сумки что-то странное, покрытое грязью.

– Мастерка моя, – сообщил Гальяно. – Я ее снял после того, как во рву искупался.

– Повезло, что снял. А то б пришлось нам вас до ночи искать, а может, и ночью. Места тут – черт ногу сломит! Вы зачем через ограждение перелезли? – спросил он строго. – У вас мозги есть или нет? Велено же было за флажки не заходить!

– А мы и не заходили! – Гальяно развел руками. – Не видели мы флажков!

– Так уж и не видели? – По мрачному лицу охранника было видно, что он им не верит. Ни про незнакомца, ни про исчезнувшие флажки не верит.

– Свет вы тоже не видели? – спросил молчавший до этого Дэн.

– Свет? – Охранник пожал плечами. – Молнию, что ли?

– Нет, другой свет, зеленый!

– Не видел я ничего, а вы не выдумывайте, парни! Сначала флажки, потом мужик какой-то, теперь вот зеленый свет! Наказания вам не избежать, так и знайте!

Они молча переглянулись. Во взгляде Гальяно были удивление и обида, но возражать охраннику он не стал. Понял, наверное, что бесполезно.

– Ну что, будем выбираться? – Охранник посмотрел на пса, велел: – Грей, ко мне!

Пес вяло дернул хвостом, но на ноги все-таки встал. Его лапы тряслись так же сильно, как еще недавно тряслись Тучины поджилки.

– А как выбираться будем? – поинтересовался Матвей.

– По компасу. Как же иначе? – Охранник достал из нагрудного кармана компас, положил себе на ладонь.

Туча затаил дыхание. Если все, что здесь произошло, результат какой-то природной аномалии, компас обязательно отреагирует.

Компас не отреагировал, стрелка вела себя совершенно нормально. Значит, нет никакой природной аномалии. А что же тогда это было?..

Туча сунул руку в карман штанов, нащупал прохладный металл ключика.

На душе сразу стало легче и светлее. Хорошо, что в этой суете он его не потерял. Было бы надежнее повесить ключ на шею, но тогда ведь его все увидят. И девчонка тоже увидит. Нет, пусть уж лучше так, в кармане. А отдать ключ он не готов. Не готов, и все тут!

Пока Туча размышлял над собственной непорядочностью, охранник включил рацию и доложил:

– Отбой тревоги! Я их нашел. Нет, нормально, все целы и невредимы. Выбираемся, я на связи.

Из леса вышли на удивление быстро. Прошло всего каких-то пятнадцать минут, и набрели на ту самую развилку, которую видели во время похода к реке. Дальше дело пошло веселее, даже пес, кажется, наконец ожил. Первые капли первой в этом году грозы застали их у лагерного забора.

В лагере их уже ждали. В тесную сторожку охранника набилось столько народу, что не развернуться. Шаповалов с мрачным и не предвещающим ничего хорошего лицом сидел за обшарпанным столом, рядом на стуле пристроилась медсестра. Вид у нее был испуганный, словно это она сама заблудилась в лесу посреди грозы. Суворов метался по комнате, как тигр в клетке, и, даже когда они, промокшие до нитки и продрогшие до костей, переступили порог сторожки, он не успокоился. На лице начальника читалось бешенство пополам с облегчением.

– А вот и наши бегуны! – Шаповалов расцепил сплетенные в замок пальцы, побарабанил ими по столу. – На что вы рассчитывали, молодые люди? Думали, как партизаны, лесами-болотами добираться к своим? – Он говорил спокойно, но левый глаз за стеклами очков заметно подергивался.

– А мы никуда не бежали. – Гальяно клацнул зубами, просительно посмотрел на Суворова.

– А, что же, позвольте узнать, вы делали за ограждением? – спросил Шаповалов.

– Не было никакого ограждения, – поддержал Гальяно Матвей. – Мы шли, искали этот ваш нож, а потом вдруг поняли, что заблудились.

– Да что же вы врете! – Суворов стукнул кулаком по подоконнику, виновато улыбнулся в ответ на неодобрительное хмыканье Шаповалова. – Мы с ним, – быстрый взгляд на безучастного охранника, – проверили все. По периметру обошли. Все там в порядке, все на месте.

В подтверждение его слов охранник кивнул. Гальяно с Матвеем обменялись удивленными взглядами. Дэн с отсутствующим видом смотрел в окно. Туча тоже посмотрел и вздрогнул. С той стороны, в сплошной пелене дождя, угадывался хрупкий девичий силуэт. Он не мог видеть ее лица, но шкурой чувствовал, что она на него смотрит, и ни ливень, ни холод, ни грязное оконное стекло ей не помеха. В этот самый момент Туча понял – девчонка знает, что ключ у него. Это она следила за ним с той самой первой ночи. Удивительно, но даже этот факт не мог заставить его расстаться с ключом. Не сейчас. Может быть, чуть позже…

– Да не собирались мы никуда бежать! – Гальяно наконец пришел в себя и обрел дар речи. – Да вы что? Моя мамка знаете сколько сил потратила, чтобы путевку в этот ваш лагерь выбить?! Зачем мне сбегать?

– Хорошо, – Шаповалов кивнул, – допустим, бежать вы никуда не собирались, что все это, – он развел руками, – лишь последствия вашего легкомыслия и нежелания шагать в ногу с остальными, но вы, надеюсь, понимаете, какой чудовищный проступок совершили?

Они закивали, все четверо. То, что их исчезновение вызвало настоящий переполох, каждый прекрасно осознавал. Как и то, что наказание неминуемо. За таким человеком, как Шаповалов, не заржавеет.

Туча скосил взгляд на окно – девчонка исчезла. А может, ее и не было? Привиделась?

– Карцер! – коротко и веско сказал Шаповалов, вставая из-за стола. – На четыре часа всех!

– Антон Венедиктович! – вдруг заговорила молчавшая до этого медсестра, и на щеках ее полыхнул румянец. – Ну какой карцер?! Что вы такое говорите? Дети голодные, холодные! Их осмотреть нужно, накормить, в конце концов, а уже потом наказывать.

Туча заметил, как при слове «дети» болезненно поморщился Гальяно. Да уж, этот ребенком себя наверняка давно уже не считает.

Прежде чем ответить, Шаповалов долго молчал.

– Ну хорошо, – сказал он наконец. – Сегодня эта бравая четверка в вашем распоряжении, Леночка, но завтра сразу после завтрака эти господа отправятся в карцер! Я своих решений не меняю. А теперь предлагаю всем заняться делами. – Он, прихрамывая и опираясь на зонт-трость, вышел из сторожки.

– Ну? – Суворов обвел их мрачным взглядом. – Чего стоим? Марш в свою комнату переодеваться!

– А в медпункт? – Гальяно с надеждой посмотрел на медсестру.

– А зачем? – удивилась она.

– Как же – зачем?! А если мы простудимся?

– Вот когда простудитесь, тогда и приходите! – Она улыбнулась, но не сникшему Гальяно, а Суворову, сказала кокетливо: – Максим Дмитриевич, вы не проводите девушку в медпункт?

Гальяно громко, со свистом, втянул в себя воздух, бросил на Суворова испепеляющий взгляд, на который тот никак не отреагировал. Похоже, вожатый и в самом деле был очень зол.

– Провожу. – Суворов кивнул Леночке и тут же добавил, обращаясь уже к ним: – Обед через полчаса, так что поторопитесь. Никто вам отдельно стол накрывать не станет.

Они были уже в дверях, когда он снова их окликнул:

– Эй, архаровцы!

– Что? – за всех отозвался мрачный, как туча, Гальяно.

– Вы там, когда по лесу скакали, наш трофей часом не нашли?

– Какой трофей? – спросил Матвей.

– Нож.

– Нет. – Они ответили все вместе, в унисон, а Туча даже покивал головой.

– А разве вы не знаете, где его спрятали? – Матвей рассеянно пробежался пятерней по мокрым волосам.

– Я-то знаю, да вот только ящик пустой. Ящик есть, а ножа нет! Странно, не находите?

Они переглянулись: сначала Матвей с Дэном, потом Дэн с Гальяно, и уже все трое посмотрели на Тучу. В их глазах он видел одно и то же: нож мог взять тот страшный человек.

– А что это за гляделки? – тут же насторожился Суворов. – Что это вы там скрываете?

– Максим Дмитриевич. – Леночка коснулась его руки.

– Подожди, Лена! – сказал он нетерпеливо. – Ну, архаровцы, выкладывайте все как на духу!

– Мы видели кое-кого в лесу, – после недолгих раздумий заговорил Гальяно. – Мужика такого страшного, сущего урода! Даже я струхнул, такой он жуткий.

При упоминании урода переглянулись уже Суворов с Леночкой, и во взглядах их было понимание. Неужели догадались, о ком речь?

Туча подался вперед, в нетерпении вытянул шею. Его страшный кошмар вот-вот должен был обрести имя.

– Вы знаете, кто это был? – спросил Матвей.

– Догадываюсь. – Суворов вопросительно посмотрел на охранника.

– Я никого не видел. – Тот правильно понял не произнесенный вслух вопрос. – Пацаны говорили что-то такое, но я не видел ничего.

– Совсем ничего? – Голос Суворова сделался вдруг нетерпеливым и настойчивым.

– Мы свет видели! – опередил охранника Дэн. – Точно такой же, как вчера ночью.

– Был свет? – Суворов казался озадаченным.

Охранник отрицательно мотнул головой – тоже не видел.

– Что же это за свет такой? – спросил Гальяно.

– Да так. – Суворов пожал плечами. – Местная достопримечательность – блуждающий огонь.

– Огнем там вообще не пахло. – Охранник снова с сомнением покачал головой.

– Там горелым пахло! – неожиданно для себя сказал Туча. Запах этот, отвратительный, ужасный, кажется, до сих пор цеплялся за одежду и волосы. Даже ливень не смог смыть его окончательно.

– Это тебе, парень, с перепугу показалось. – Охранник снисходительно улыбнулся. – Ты ж, наверное, в настоящем лесу впервые в жизни оказался!

Туча не стал спорить. Зачем спорить с дураками?

– А что за мужик нам попался? – встрял Гальяно.

– А почему ты думаешь, что после того, что вы сегодня устроили, я стану перед вами отчитываться? – вопросом на вопрос ответил Суворов и тут же добавил: – Идите уже! И чтобы без фокусов мне.

Дэн

К тому времени, как они вышли из будки охранника, ливень кончился, умытое небо сияло бирюзой, и казалось, что все, что случилось с ними в лесу, было всего лишь сном, не слишком приятным, но уже закончившимся. Дэн на мгновение замер на крыльце, осмотрелся. Он ее видел, ту странную, похожую на птичку девчонку. Она стояла прямо под проливным дождем и, казалось, пыталась увидеть, что происходит в сторожке. А потом, стоило лишь на мгновение отвлечься, девочка исчезла, растворилась в пелене дождя. Что-то было в ней… что-то такое, что зацепило и не отпускало, заставляло мыслями возвращаться к ней снова и снова. А он ведь даже лица ее не рассмотрел толком…

– Хватит медитировать! – Вышедший следом Гальяно толкнул его в спину. – Слышал, что нам воевода сказал? Кормить персонально нас никто не станет, а кушать очень хочется. – Он спрыгнул с крыльца, обернулся. – Туча, ты кушать хочешь?

Туча глянул на него удивленно, замотал головой. После случившегося в лесу он вел себя странно, все время о чем-то размышлял. Надо будет поговорить с ним о том, что же он все-таки видел. Ясно ведь, видел что-то необычное!

– Что, совсем есть не хочется? – удивился Гальяно.

– Не хочется. – Туча пожал плечами.

– Ты меня пугаешь!

– Это из-за стресса, – авторитетно заявил Матвей.

– Я от стресса, наоборот, есть хочу! – сообщил Гальяно и припустил по дорожке, ведущей к флигелю.

Переодевались быстро, по-военному. Только Туча все возился в своем углу, перетряхивал рюкзак, тяжело вздыхал, из комнаты вышел последним, несмотря на понукание Гальяно. Вышел, но направился не в столовую, а в душевую. Через неплотно прикрытую дверь Дэн видел, как он с непонятным остервенением трет намыленные руки, а потом с головой ныряет под струю воды. Может, и в самом деле стресс?..

В столовую они пришли вовремя, даже несмотря на возню Тучи. Взгляды всех присутствующих тут же устремились в их сторону, послышался возбужденный гул.

– Мы сегодня, похоже, герои дня, – хмыкнул Гальяно и картинно помахал рукой. Со стороны «вражеского» лагеря тут же донеслось презрительное ржание.

– Как прогулочка, свиньи? – не оборачиваясь, хихикнул дистрофик. – Искупались в грязи?

Дэн замер над дистрофиком, аккуратно сжал сзади его тонкую цыплячью шею, сказал с ледяной усмешкой:

– Мы не свиньи, мы вепри.

Дистрофик захрипел, попытался вырваться.

– Лучше быть вепрем, чем волком-дистрофиком, – мстительно, на весь зал сообщил Гальяно.

– Пусти! – Дистрофик захрипел и начал синеть.

Дэн разжал пальцы.

– А у вас, говорят, веревочка развязалась? – Измайлов смотрел только на Дэна и подло лыбился.

– Какая веревочка? – Он собирался идти к своему столу, но замер.

– А такая веревочка, с флажками, которую вы почему-то не заметили.

Значит, веревочка с флажками! Вот теперь все встало на свои места.

Эти уроды просто отвязали веревку, а потом, когда Дэн с ребятами вышли за периметр, привязали обратно. Вот такая подлая и изощренная месть. И расчет их тоже понятен: за самоволку по голове никто не погладит.

– Мы с тобой еще поговорим. – Дэн растянул губы в улыбке. – Про веревочку с флажками…

– Видел я, как ты разговариваешь! – Измайлов откинулся на спинку стула, презрительно поморщился. – Ты, по ходу, бальными танцами занимался. Так вальсируешь, так вальсируешь! Скажи, Виталик?! – Он ткнул локтем флегматичного близнеца.

– Я не Виталик, я Вадик, – пробубнил тот.

– Не важно! – Измайлов пренебрежительно махнул рукой. – Важно, что вот этому танцору ни с одним из нас не справиться. Ну если только с Лютиком. – Он покровительственно похлопал по плечу притихшего задохлика.

– А в репу за танцора? – Гальяно выпятил нижнюю губу, смотрел на врага с вызовом.

– Не обращай внимания. – Дэн пожал плечами.

– Как же не обращать, когда они тебя… – Гальяно перешел на едва различимый шепот.

– Ерунда это все, есть пошли.

Это и в самом деле было ерундой. Дэн знал цену своим противникам и знал цену себе. Неужели приятель этого не понимает?

– Зря ты меня увел! – Гальяно плюхнулся на стул, сжал кулаки. – Я бы им рожи подрихтовал! Они б у меня увидели небо в алмазах!

– А что там с ограждением? – прервал тираду Гальяно Матвей.

– Это они отвязали веревки. – Дэн едва заметно кивнул в сторону «вражеского» столика.

– Вот уроды! – снова вспыхнул Гальяно.

– Может, Суворову рассказать? – Туча без энтузиазма рассматривал содержимое своей тарелки.

– А смысл? – Дэн пожал плечами. – Даже если Суворов нам поверит, то доказательств все равно никаких нет.

– Значит, война! – заключил Гальяно.

– Будет видно, – рассудительно заметил Матвей. Из их компании, пожалуй, только он один не спешил с выводами.

– Ладно, давайте обедать. – Дэн придвинул к себе тарелку с супом, понаблюдал, как Туча с отсутствующим видом жует котлету, и дал себе слово обязательно расспросить его о том, что случилось в лесу.

После обеда было построение. Снова две шеренги, снова разгуливающий по образованному ими коридору Шаповалов, только на сей раз не в камуфляже, а в светлых брюках и рубахе. Построение началось с поздравительной речи и вручения победителям бронзовой статуэтки волка. Мрачному и задумчивому Суворову досталась фигурка кабана, мало походившего на грозного лесного хищника. Отдельным пунктом шел разбор «ужасного происшествия», случившегося в отряде вепрей. Все тут же снова посмотрели в их сторону, кто-то с сочувствием, а кто-то и с нескрываемым злорадством. Про исчезновение ножа не было сказано ни слова. Нет, не так! Шаповалов сказал, но совсем не то, что от него ожидали.

– К сожалению, задание третьего тура так и осталось невыполненным, но это не беда, потому что лидер уже определился.

Волки одобрительно загудели. Вепри подавленно молчали. А Дэн думал над тем, что слишком уж странно, слишком неправильно начинается это лето. Но, черт возьми, интересно!

– Ну, рассказывай, Туча! Сил уже нет терпеть! – Гальяно щелкнул зажигалкой, закурил.

После построения у них выдалось свободное время аж до самого ужина. Волков в качестве поощрения Чуев повел на речку купаться, а вепри разбрелись по территории. Они вчетвером сидели в дальнем уголке парка, прямо на уже высохшем после недавней грозы газоне. Гальяно, получивший наконец от расторопного Васьки сигареты, дымил, как паровоз.

– Что рассказывать? – Туча сидел, сцепив пальцы в замок.

– Что ты там видел? Что это был за свет?

– Не знаю. Там все так быстро произошло, я не понял толком…

– Рассказывай, что понял! – в один голос потребовали Гальяно и Матвей.

– Ты, кстати, странно как-то себя вел, – заметил Гальяно. – Ломанулся через бурелом, что тот медведь.

– Вепрь, – мрачно уточнил Дэн, не сводя взгляда с Тучи.

– Не важно, то, что он от нас слинял, остается фактом. Получается, это из-за него мы за ограждение вышли.

– Я не хотел. – Туча втянул голову в плечи. – Честное слово, оно как-то само вышло.

– Ладно, само так само! – Матвей легонько толкнул Гальяно, намекая, что хватит уже обличительных речей. – Что там было?

– Я шел, – начал Туча нерешительно. – Шел и думал, как найти нож. Мне казалось, я его обязательно найду.

– Мы тебя звали, – ввернул Гальяно.

– Я не слышал. Я задумался, наверное. Со мной так иногда бывает: задумываюсь и не замечаю ничего вокруг.

– И что там с огнем? – Гальяно закурил вторую сигарету. Дэн, равнодушный к никотину, неодобрительно поморщился. – И название какое прикольное – блуждающий огонь!

Прежде чем заговорить, Туча огляделся по сторонам, словно кому-то могли быть интересны их разговоры.

– Я вышел на поляну. Ну, ту, где вы меня нашли. Уже темнеть начало, я даже, помню, удивился, что так темно вокруг, подумал – может, вечер наступил, а я и не заметил. А потом запахло горелым.

– Горелым? – Дэн сам был на той поляне и помнил, что ничем особенным там не пахло. Но помнил он и другое: с какой тщательностью Туча отмывал руки.

– Горелым, – повторил Туча. – Такой гадкий запах, как на пожарище, только еще противнее. Как будто мясом паленым… – Он замолчал, а его круглое лицо вдруг на глазах побледнело, покрылось бисеринками пота.

– Эй, ты чего? – Дэн осторожно коснулся его плеча. – Тебе плохо?

– Нет. – Туча сделал глубокий вдох, замотал головой. – Уже проходит, – сказал со страдальческой улыбкой.

– А я вот не чувствовал там никакого запаха. – Гальяно помахал рукой, разгоняя сигаретный дым. – А у меня нюх как у собаки.

– Был запах! – сказал Туча с отчаянием. – Мне кажется, от меня до сих пор пахнет. Или не пахнет? – Он вопросительно посмотрел на Дэна.

– Нет, наверное, ты его смыл.

– А собака тоже ведь что-то почуяла, – заговорил Матвей. – Может, как раз запах?

– Собака почуяла это чудище лесное, – замотал головой Гальяно. – Там такая рожа – кто угодно испугается.

– Подождите, пусть он говорит. – Дэн посмотрел на Тучу. – Что дальше было? Откуда шел свет?

– Из-под земли, – сказал тот, не задумываясь. – Свет шел из-под земли. Я сначала подумал, что там, в кустах, что-то спрятано. Вы же сами говорили про прожектор… Вот я и решил, что это что-то обычное.

– А это необычное? – спросил Гальяно громким шепотом.

– Да. – Туча кивнул. – Свет сначала был слабый, едва различимый. Я даже не испугался почти, полез в кусты, чтобы посмотреть.

– А там?

– А там ничего. То есть не совсем ничего, но непонятное что-то. – Туча закусил губу, надолго задумался. Остальные не торопили, терпеливо ждали. – Не знаю даже, как лучше объяснить, – заговорил он наконец. – Вы, наверное, решите, что я свихнулся.

– Не решим, – успокоил его Гальяно. – Мы же и сами кое-что видели.

– Хорошо. – Туча снова глубоко вдохнул, а когда заговорил, лицо его приняло отсутствующее выражение. – Вот представьте, что земля в лесу – это не земля, а вода. Ну, как в озере. И представьте, что на дне этого озера лежит что-то большое. Лежит и светится. Вот прямо у вас под ногами. Можно такое представить?

Они согласно закивали.

– Хорошо. Вот лежит это что-то и светится, но не слишком сильно, потому что очень глубоко, а потом начинает подниматься на поверхность… – Туча замолчал.

– Ну? – подстегнул его нетерпеливый Гальяно.

– Ну и вот… – Туча выдохнул, словно сдулся. – Вот так оно было. Я стоял, а оно поднималось, прямо из-под земли, и светилось все сильнее и сильнее. Мне даже начало казаться, что у меня под ногами земля шевелится. Я проваливаться начал… запах этот… – Туча снова побледнел, схватился за горло, словно ему не хватало кислорода. – Я испугался. Понимаете? Испугался, что или эта штука поднимется на поверхность, или я сам туда… А потом я услышал вас и убежал.

Минуту все сидели молча, обдумывали услышанное.

– Интересное кино! – заговорил наконец Гальяно. – Вот тебе и зеленые человечки! Слушайте! – Он хлопнул себя по лбу. – А вдруг там и в самом деле НЛО под землей. Ну, как в «Томминокерах»?

– Гальяно, какие «Томминокеры»?! – Матвей посмотрел на него с жалостью. – Это ж тебе не штат Мэн.

– Нет, там другое, – с неожиданной решимостью сказал Туча. – Большое, но не огромное. Наверное, вот такой длины. – Он раскинул в стороны руки. – Или даже чуть больше. Что-то длинное, но не слишком широкое. Мне так показалось, – добавил он с неуверенной улыбкой.

Гальяно уже хотел было что-то спросить, но Матвей вдруг приложил палец к губам, кивнул в сторону кустов.

– Там кто-то есть, – сказал он одними губами.

Дэн посмотрел на кусты, но ничего особенного не заметил.

– Уверен? – спросил он так же шепотом.

В ответ Матвей лишь пожал плечами.

– А вот мы сейчас проверим! – уже не таясь, заорал Гальяно и сиганул в кусты.

Остальные ринулись следом.

Если Матвею и показалось, если их и в самом деле кто-то подслушивал, то этот кто-то уже успел смыться, раствориться в старом парке, не оставив после себя и следа. Они замерли в растерянности, осмотрелись. В десяти метрах от них орудовал садовыми ножницами коренастый дядька в синем рабочем комбинезоне. Наверняка еще один подсобный рабочий или, может, садовник. Дядька не смотрел в их сторону, напевал что-то себе под нос, у ног его лежал ковер из срезанных веток. Увидев, что за ним наблюдают, он сбил на затылок бейсболку, приветственно взмахнул рукой.

– Вы не заблудились часом, парни? – спросил с хитрым прищуром. – Начальник меня все ругает, что парк недостаточно окультурен, что джунгли настоящие. А как же можно окультуривать такую красоту? – Дядька взмахнул садовыми ножницами.

– Не, мы не заблудились! – Гальяно покачал головой. – Мы тут это… базарили.

– Базарили? – Мужик усмехнулся. – А чего ж на речку с остальными не пошли?

– Так не заслужили.

– Ага, вепри, значит! Не повезло вам, ребятки. У начальника в любимчиках всегда волки, уже который год подряд. Для него сила и выносливость на первом месте. А еще дисциплина. Дисциплина у нас тут почти армейская, даром что лагерь для подростков. – Он замолчал, а потом нахмурился, точно что-то вспомнив. – Четверо! – сказал со значением. – А Максим как раз только что четверых своих архаровцев искал. Тех, которые сегодня в лесу отличились. Не вас случайно?

– Да кто ж его знает?! – Гальяно хитро усмехнулся, незаметно ткнул Дэна в бок: мол, имей в виду – Суворов ошивался поблизости.

– Значит, вас. – Садовник кивнул, сказал уже другим, серьезным тоном: – А что вы непоседливые такие? У нас лес неспокойный, всякое случиться может.

– И что «всякое»? – тут же поинтересовался Матвей.

– А разное! Глухие места. Заблудишься, дай бог, через день к людям выйдешь. Думаете, дисциплина – это так, для красного словца? Правила специально для таких, как вы, неуемных, придуманы, чтоб не лазили где попало. Лихих людей нынче развелось.

– А мы одного такого сегодня как раз и видели – лихого, – понизил голос Гальяно. – Как раз в лесу.

– Лихого, говорите? – Садовник нахмурился.

– Уродливого такого, почти без лица, – уточнил Матвей.

– Уродливого, без лица… Так это вы, парни, с Лешаком повстречались. Он наш, местный. Вместо лесника у нас. А что, сильно испугались?

– Да уж испугались, – сообщил Гальяно доверительным шепотом. – А вы бы не испугались, если бы на вас из лесу такое страшилище вышло?

– И я бы испугался. – Садовник кивнул, стрельнул взглядом на торчащую из кармана Гальяно пачку сигарет, спросил: – Сигареткой не угостишь? А то я сегодня под ливень попал, вымокли мои папиросы, а до магазина еще неизвестно когда доберусь.

– Угощайтесь! – Гальяно протянул ему пачку, щелкнул зажигалкой, помогая прикурить. – Вас, кстати, как зовут?

– Артем Ильич я. Хотите, зовите просто Ильичом, не обижусь.

– Ильич, а что это за Лешак? Откуда взялось страшилище такое?

– Заинтересовал он вас, салажата? – Садовник выпустил облачко дыма, поскреб заросший щетиной подбородок. – Оно и понятно, Лешак – дед колоритный. Я и сам, признаюсь, не сразу привык, что он такой… Ну, не красавец, одним словом. А отчего, я не знаю. Да и никто толком не знает. Он же старый уже, старше многих в деревне. Я всегда его таким помню. Слышал, это с детства у него с лицом, травма какая-то или ожог. Но сам он никогда не рассказывает про себя, он и не говорит-то почти ничего. Может, и отвык уже в этой своей глуши. Так вы, выходит, видели его сегодня? – спросил он без всякого перехода.

– Ага. – Гальяно кивнул. – Когда заблудились.

– И что же он не помог вам выбраться?

– Какое там! – Узнав, что страшилище из леса никакой не монстр, а самый обычный человек, пусть и с придурью, Гальяно заметно приободрился. Даже поникший Туча, кажется, повеселел. – Бросил нас на произвол судьбы, а перед этим еще и напугал до полусмерти рожей своей кривой.

– Я ж говорю, странный он. – Ильич пожал плечами. – И раньше-то нелюдимым был, а как с его внучкой беда приключилась, совсем с ума сдвинулся. Но он не буйный, вы не думайте.

– А что за беда? – спросил Дэн, всматриваясь в просвет между деревьями. Там мелькал какой-то смутный силуэт, только вот рассмотреть, кто это, никак не удавалось.

– Утонула. За каким-то лешим пошла ночью на затон купаться и потопла. Там ее дед утром и нашел.

– Это учительница, что ли? – удивился Матвей.

– Она самая. А вы откуда про Лизку узнали? – пришел черед Ильича удивляться. – И недели еще у нас не прожили, а уже всюду успели носы сунуть. Вы про Лизку особо не расспрашивайте, не любят у нас это дело вспоминать. А Лешак, если услышит, что вы его внучкой интересуетесь, озвереет. – Садовник замолчал, глубоко затянулся.

Неизвестно, что бы еще такое интересное он бы им рассказал, если бы на парковой дорожке не появился Шаповалов собственной персоной.

– Прогуливаетесь, молодые люди? – От его цепкого взгляда Дэну стало не по себе, а Гальяно, наверное, мысленно перекрестился, что пачка сигарет до сих пор у Ильича.

– Наслаждаемся дивными видами! – Киреев широко улыбнулся. – Чудесные у вас здесь места! Чудесные!

Похоже, в искренность его восторгов Шаповалов не поверил, скривил тонкие губы в подозрительной усмешке, процедил сквозь зубы:

– Да уж, почудеснее, чем в лесу. Только я бы вам посоветовал далеко от дома не забредать, у вас ведь прослеживается нездоровая тенденция. Весь ваш отряд уже давно в сборе, Максим Дмитриевич волейбол организует, а вы, как всегда, особняком.

– А мы вот как раз и идем играть в волейбол. – Гальяно продолжал улыбаться. – Нам Ильич передал, что командир нас ищет.

– Так и есть, – кивнул садовник, пряча недокуренную сигарету за спиной, как пойманный с поличным школьник. – Я как раз парней инструктировал, чтобы не лазили куда попало.

Шаповалов посмотрел на него долгим, с прищуром взглядом, спросил со змеиной усмешкой:

– А разве в ваши обязанности входит инструктаж?

– Никак нет, я просто подумал…

– Вам не нужно думать, любезный. Для этого у меня имеются специально обученные люди, а от вас требуется совсем иное. – Начальник указал тростью на те самые кусты, за которыми ребята прятались всего несколько минут назад. – Это вот что за безобразие? Сколько мне еще вам напоминать, что парк нужно содержать в надлежащем состоянии?!

– Сегодня же! Непременно все сделаю, Антон Венедиктович!

– А вы что стоите, молодые люди? – Шаповалов покачал головой. – Не заставляйте меня пожалеть, что я отсрочил ваше наказание.

– Уже идем. – Гальяно бросил тоскливый взгляд на оставшиеся у Ильича сигареты, дернул за рукав Тучу. – Все, нас уже нет!

Дэн уходил последним. Наверное, он единственный заметил тот полный ненависти взгляд, которым провожал Шаповалова садовник.

Гальяно

– Елки-метелки! Вторая пачка сигарет за день! – простонал Гальяно, когда они отошли на безопасное расстояние от Шаповалова. – Что за невезуха такая!

– Это судьба, дорогой друг. – Матвей ехидно улыбнулся. – Сама судьба дает тебе знать, что пора бросать курить.

– Не, к черту судьбу! И хорошие манеры тоже к черту! Я вечерком Ильича найду и сигареты экспроприирую. Нечего бедного ребенка обирать.

– Дети сигареты не курят, – усмехнулся Дэн, а потом сказал: – Кто ж нас подслушивал?

– Да кто угодно! – Гальяно развел руками. – Тут ведь и в самом деле сплошные джунгли. Да хоть тот же Шаповалов. А что? Я бы не удивился, с этого гестаповца станется! Шастает, подслушивает, а потом всех в карцер!

– Еще садовник и Суворов могли, – сказал Дэн задумчиво.

– А зачем им? – удивился Гальяно.

– А остальным зачем?

– Еще вон она могла, – сказал Матвей шепотом и скосил взгляд на ближайшую к ним дорожку.

Там, прислонившись спиной к старой липе, стояла девчонка, та самая, которую привезли в лагерь прошлым утром. Одета она, несмотря на жару, была во все черное, руки прятала в карманах драных джинсов, а на мир смотрела со смесью настороженности и ненависти. Или не на мир, а на них?.. Интересно, что она вообще здесь делает, эта ненормальная?

– Эта могла. – Гальяно кивнул. Девчонка вызывала в нем почти такое же раздражение, как Шаповалов и Суворов. – Вон как глазюками зыркает! Мымра!

– Что ей надо? – буркнул Матвей. – У меня такое чувство, что она за нами следит. Сегодня у будки охранника ошивалась.

– А вот мы сейчас узнаем. – Гальяно нацепил на лицо приветливую улыбку, замахал рукой. – Эй, красавица! Не желаете ли познакомиться с четырьмя очень положительными молодыми людьми?

Конечно, с «красавицей» он сильно покривил душой: девица не тянула даже на хорошенькую. Панкушка-малолетка…

– Да не бойтесь вы нас! Мы не кусаемся!

Ему-то самому такая страхолюдина без надобности, у него есть, ну или скоро будет Мэрилин. Но вот тому же Туче подружка не помешает. Ну и что, что страшненькая?! Надо же парню с чего-то начинать! Вон он и смотрит на нее как-то по-особенному страстно: глаза выпучил, дышит через раз. Может, и получится у этих несмышленых что-нибудь.

Вот так, размышляя над судьбой товарища и вынашивая далекоидущие планы, Гальяно и шагнул на газон, отделяющий его от девчонки. Может, ее прелестной нимфой обозвать? Девушки любят красивые сравнения…

Включить свое обаяние на полную катушку Гальяно не успел – разгадав его маневры, девчонка дала стрекача. Вот, кажется, только стояла под деревом, и бац – нет ее! Шустрая, как белка или как птичка. Ага, птичка, не самая красивая, но верткая. Не повезло Туче, сорвалось знакомство с прекрасной дамой. Но ничего, у них еще все лето впереди.

– Дикая какая-то. – Матвей недоуменно пожал плечами. – Может, умственно отсталая?

Гальяно уже хотел было согласиться, но бросил взгляд на мрачного Тучу и прикусил язык. Кто их поймет, этих влюбленных…

– Ты не переживай, друг! – Он похлопал Тучу по плечу. – Мы ее еще отловим и обязательно с ней познакомимся.

Туча посмотрел на него с отчаянием и злостью.

– Не хочу я с ней знакомиться, – сказал сквозь стиснутые зубы. – Отвали!

Вот как его, бедного, зацепило! Отрицание любви – классическая болезнь новичков.

– Ну, не хочешь, и не надо! – Гальяно предпочел согласиться, чем убить уйму времени на доказательство обратного. Лучше при случае расспросить Ваську, что это за птичка такая залетная.

К волейбольной площадке они вышли, когда игра уже была в разгаре. Суворов встретил появление ребят недобрым взглядом, но допытываться, где они пропадали, не стал, лишь досадливо махнул рукой. К игре они присоединились сами, по собственной инициативе. Только Туча отказался, присел на скамейку, о чем-то задумался. Да, подкосило его лесное происшествие! А вот интересно, что на самом деле он там видел? Что-то большое, поднимающееся из-под земли… Придумает же такое! Может, грибочками какими закусил, пока играл в следопыта?

В волейбол резались до полдника. Как раз к полднику вернулись с речки волки, ехидные и довольные. Гальяно смотрел на их наглые рожи, и в душе его зрел план.

Они валялись на койках в своей комнате, маялись от не по-июньски жаркого зноя. Туча, кажется, задремал. Во сне он вздрагивал и смешно гримасничал, наверное, заново переживал события минувшего дня.

– Эх, скукотища! – сказал Гальяно, ни к кому конкретно не обращаясь. – Скукотища и жарища, – добавил многозначительно.

– Чует мое сердце, есть у тебя какое-то предложение. – Матвей отложил книгу, которую пытался читать, сел в кровати.

Дэн приоткрыл один глаз, Туча заворочался и что-то пробормотал.

– Я вот думаю о несправедливости. – Гальяно решил зайти издалека. – Почему это одним можно на речку, а другим нельзя?

– И? – Дэн открыл второй глаз, приподнялся на локте.

– И в связи с этой чудовищной несправедливостью предлагаю всем дружно скинуться по двести пятьдесят рублей.

– Ключик будем покупать? – понимающе усмехнулся Матвей.

При слове «ключик» спящий Туча дернулся, рывком сел в кровати, испуганно заморгал.

– А вот и наша спящая красавица проснулась! – обрадовался Гальяно. – Туча, давай раскошеливайся. Пойдем у Васьки ключик покупать!

– Какой ключик? – ошалело переспросил Туча.

– От воли! Вот какой! Что нам тут маяться, когда за забором столько всего интересного?!

– На речку пойдем? – спросил Туча одновременно испуганно и радостно.

– Пойдем. – Гальяно кивнул. – Если вы не зажмете денежки, а я найду Ваську.

Конечно, тысяча рублей за какой-то ржавый ключ – это сущая обдираловка, и у Гальяно сердце кровью обливалось из-за такой вынужденной расточительности, но ведь нужно же им как-то разнообразить свой быт!

Он вышел из флигеля, огляделся по сторонам. Васька мог шляться где угодно, но Гальяно решил попытать счастья в домике его родителей.

Интуиция не подвела. Юный коммерсант сидел на крыльце, перочинным ножиком очищал от коры ветку дерева.

– Рогатку делаю, – сказал он, глядя на Гальяно снизу вверх. – А ты по делу или как?

– По делу. – Гальяно присел с ним рядом, вытащил тысячу. – Я за ключом.

Васька с обезьяньим проворством выхватил деньги, спрятал в карман шортов, велел:

– Жди, я сейчас.

Его не было довольно долго. Гальяно уже успел пожалеть о своей доверчивости, когда дверь домика распахнулась.

– Вот! – Парнишка сунул ему в руку ключ. – Только вам четверым даю, эксклюзивно. – Ишь слова какие знает, коммерсант хренов! – Если узнаю, что сдаете в аренду, расскажу бате, он замок поменяет.

– Ну ты барыга! – сказал Гальяно с восхищением. – Деньги из воздуха делаешь.

– Жизнь такая. – Парнишка пожал плечами и тут же поинтересовался: – Вы, говорят, заблудились сегодня?

– Не заблудились, а так… прогулялись по вашему лесу.

– И далеко прогулялись?

– А вот почти до той развилки, что ты нам показывал. Юродивого вашего видели.

– Кого?! – Васька непонимающе выпучил глаза.

– Лешака. Слыхал о таком?

– А кто ж о нем не слыхал? Испугались небось?

– Чего нам пугаться? Тоже еще! – Отчего-то говорить правду Ваське не хотелось.

– А я бы испугался, – сказал парнишка очень серьезно. – Он реально страшный, и вот тут, – он постучал пальцем по виску, – у него не все в порядке.

– Из-за внучки, которая утонула?

– И из-за внучки тоже.

– А отчего еще?

– От гари. Он ближе всех к гари живет, а там такое место…

– Какое?

– Бесовское! Так мамка моя говорит. А он живет и не боится, а это значит, что и сам он того…

– Чего – того?

– Бесноватый. Я вот ничего в этой жизни не боюсь, а Чудовой гари боюсь. И Лешака боюсь, – сказал Васька доверительным шепотом. Лицо его при этом было очень серьезным.

Гальяно кивнул. Надо при случае обязательно глянуть, что там за гарь такая. Любопытно же.

– Ладно, пошел я. – Он спрыгнул с крыльца, собрался было уходить, но вспомнил, что не расспросил Ваську еще кое о чем. – Слушай, тезка, а что это за девчонка у вас живет?

– Ксанка, что ли? – Васька взъерошил волосы. – Так это типа родственница. Дальняя, – добавил он. – Мамкиной троюродной сестры дочка. Мамина сеструха с мужем на лето куда-то за границу свалили, а Ксанку нам оставили.

– А что ж с собой не взяли?

– А откуда ж я знаю? Не взяли и не взяли. Ты же видел, какие они и какая она. Пугало огородное. Может, постеснялись такое за границу везти. Сеструха мамкина сказала, что у Ксанки с головой не все в порядке. Типа, она чокнутая, но не буйная.

– Так зачем твои родители взяли эту чокнутую? – Гальяно расстроился. Да, пролетает Туча. Зачем же ему ненормальная?!

– Из жалости. Мамка у меня знаешь какая жалостливая! А еще из-за денег. За Ксанку предки большие деньги заплатили, она столько и не стоит. И начальнику на лапу тоже дали, чтобы разрешил ей на территории жить. Наверное, хорошо дали, если разрешил.

– Все-то ты про всех знаешь! – восхитился Гальяно.

– А я наблюдательный! Я когда вырасту, в полицию пойду. Или лучше в бизнес! Бизнесменам больше платят.

Гальяно мысленно подивился такому разбросу в приоритетах, но возражать не стал, спросил только на прощание:

– Слушай, а эта ваша Ксанка не немая случайно?

– Не знаю. – Парнишка пожал плечами. – Сеструха мамкина про это ничего не говорила. Может, и немая. С нами она не разговаривает.

Глухонемая идиотка… Гальяно вздохнул. Да, не повезло Туче.

Он огибал домик по периметру, когда заметил, как колыхнулась занавеска ближайшего к крыльцу окна. Похоже, их с Васькой разговор кто-то подслушивал…

Дэн

До затона добрались без происшествий. Заминка вышла только на развилке: Гальяно непременно хотелось посмотреть на Чудову гарь, а Туча зеленел и покрывался холодным потом от одного лишь упоминания гари. Дэну и самому было любопытно, что там за гарь такая, но, во-первых, время шло, а, во-вторых, Туче сегодня и без того хватило впечатлений.

– Давайте в другой раз, – предложил рассудительный Матвей. – Гарь от нас никуда не убежит, а вот вечернее построение, – он посмотрел на часы, – через два с половиной часа.

Туча облегченно закивал, и даже Гальяно, похоже, смирился.

К вечеру зной наконец спал, и от реки веяло приятной прохладой. Подстегиваемые близостью воды, они раздевались на ходу: торопливо стягивали футболки, сбрасывали шорты и шлепанцы. Первым в реку бултыхнулся Гальяно, следом – Матвей и Дэн. Туча возился дольше всех, аккуратно складывал одежду, зачем-то придавил шорты подобранным тут же, на берегу, камнем. Зачем при полном безветрии нужны такие манипуляции, Дэн не понимал, но решил не задавать вопросов. Аккуратность – это еще не самая большая странность.

Туча заходил в реку осторожно, мелкими шажками, вздрагивая от холода и оглядываясь по сторонам.

– Да скорее ты! – Гальяно хлопнул ладонями по воде. Веер брызг окатил Тучу с головой, и он с грозным ревом, уже не обращая внимания на холод, тараном вошел в реку.

Гальяно усмехнулся, нырнул, секунд через тридцать вынырнул позади кружащего на одном месте Тучи, с воинственным кличем навалился сзади. Через мгновение к этой куча-мала присоединились Матвей с Дэном. В воде Туча оказался куда проворнее, чем на суше, и силой своей распорядился неожиданно умело: одной рукой он поймал Гальяно, второй – Матвея, встряхнул, как котят. Была бы у Тучи третья рука, досталось бы и Дэну, а так, считай, повезло.

Время на реке шло быстро, не шло даже, а летело. Вода смывала дневные хлопоты, растворяла страхи. Они уже посинели от холода, но и не думали выходить на берег. И не вышли бы, наверное, в ближайшие полчаса, если бы Гальяно вдруг не заорал дурным голосом:

– Эй! Эй, ты что там делаешь?!

Девчонка сидела на корточках перед одеждой Тучи, и было очевидно, что всего за мгновение до этого она шарила по его карманам. Услышав окрик, девочка вскочила на ноги, бросилась бежать.

– Держи ворюгу! – Гальяно выскочил на берег первым, метнулся в кусты вслед за девчонкой. Вскоре из кустов послышался его возмущенный рев и ругань.

Дэн выбрался из воды вторым, краем глаза успел заметить, как Туча бежит к своим вещам, торопливо осматривает карманы штанов. На его лице читался страх пополам с отчаянием. Матвей, едва не налетев на Тучу, ломанулся в кусты то ли помогать Гальяно, то ли спасать от его гнева девчонку. Возня в кустах продолжалась несколько минут, а потом на берег кубарем выкатился злой и растерянный Матвей. На его левом плече алели глубокие царапины.

– Чокнутая! – сообщил он Дэну, прижимая руку к плечу. – Дерется, как кошка. Наверное…

Договорить он не успел, кусты затрещали, а ругань усилилась. Гальяно выбирался из кустов спиной, спина его, кстати, тоже была расцарапана то ли ветками, то ли девчонкиными ногтями. Саму девчонку он тащил за собой на буксире, едва успевая уворачиваться от пинков и затрещин.

– Дура ненормальная! – орал он во все горло.

В отличие от Гальяно, девчонка сражалась молча, но с неожиданной для ее тщедушного тела силой и отчаянием. Она брыкалась, царапалась и кусалась, но не проронила при этом ни одного слова. Дэн, вышедший, наконец из ступора, бросился разнимать дерущихся и тут же получил удар в живот обутой в старую кроссовку ногой. Кажется, девчонка собиралась драться со всеми сразу, и остановить это безобразие можно было только одним способом – отпустить ее. Потому что по-другому никак. Эта не сдастся, эта пойдет до конца, даже если ей придется умереть в бою. Вот такая она… отчаянная.

– Гальяно, пусти ее! – заорал Дэн.

– Сбежит! – задыхаясь, проорал в ответ Гальяно. – Да успокойся ты, ненормальная! Не собираемся мы тебя бить, только заберем…

Они были у самой реки; кто из них поскользнулся на мокром песке, Дэн не заметил, успел увидеть только, как Гальяно, взмахнув руками, рухнул в воду. Девчонка полетела за ним, Дэн бросился следом, просто затем, чтобы удержать разбушевавшегося Гальяно и дать этой несчастной возможность убежать.

Она не убежала. Она вышла на берег и тут, на берегу, упала коленями в песок. Мокрые волосы оплетали ее хрупкие плечи, точно водоросли, а лицо побелело. Дэн мог бы подумать, что от страха, но знал – от ярости. Взгляд ее ярко-синих глаз задел его лишь по касательной, но даже этого хватило, чтобы дыхание сбилось так, словно ему только что дали под дых. А потом она крепко зажмурилась, замотала головой. От мокрых волос во все стороны полетели брызги. Гальяно перестал наконец вырываться, и Дэн ослабил хватку.

Она стояла так, зажмурившись, наверное, целую вечность. Дэн видел, как медленно высыпается песок из ее сжатых кулаков, как с волос стекает за пазуху струйка воды, как бешено бьется на тонкой шее голубая жилка, как подрагивают длинные ресницы и уголки плотно сжатых губ. Видел, и с каждым мгновением на душе становилось все гаже и гаже. Наверное, не ему одному. Гальяно с видом испуганным и вместе с тем растерянным подошел к девчонке, хотел было коснуться ее плеча, но передумал, отдернул руку.

– Ксанка, – сказал шепотом. – Эй, Ксанка, ты чего? Мы же не хотели… Честное слово! Мы ж думали, ты украла…

Она открыла глаза, разжала кулаки, посмотрела на свои перепачканные песком ладони, по щеке ее скатилась слеза. Не было больше ни злости, ни сметающей все на своем пути ярости. От всего того, что делало ее непобедимой, не осталось и следа. Осталась девочка, жалкая и хрупкая, едва ли достающая макушкой до плеча любому из них. И в глазах ее пополам со слезами плескалось отчаяние. Длилось это всего секунду, а потом Ксанка – оказывается, ее зовут Ксанка – вытерла слезы, поднялась на ноги. На виднеющиеся в прорехах джинсов коленки налипли песчинки, а мокрая майка облегала тело, еще сильнее подчеркивала ее худобу, но она не обращала на это внимания, как не обращала внимания и на обступивших ее парней. Ксанка – теперь, когда Дэн знал ее имя, думать о ней как о незнакомой девчонке не получалось – смотрела только себе под ноги, сосредоточенно смотрела, точно пыталась что-то найти.

Она металась по берегу, всматривалась в речную воду, шарила ладошками в траве, верно, и в самом деле что-то искала. Вот только что?.. Матвей и Гальяно ходили за ней как привязанные, тоже всматривались, тоже искали не пойми что. И только Туча, уже полностью одетый, с безучастным видом стоял у самой кромки воды.

– Что ты ищешь хоть? А, Ксанка?

Гальяно надоели эти бессмысленные поиски, он поймал девчонку за запястье, но она со злостью выдернула руку, решительно заправила за ухо мокрую прядь волос, направилась к Туче.

Они стояли друг против друга: маленькая, как птичка, Ксанка и огромный Туча. Она всматривалась в его лицо, для этого ей пришлось запрокинуть голову. Всматривалась долго, словно пыталась прочесть его мысли, и под ее взглядом Туча вроде бы становился меньше ростом.

А потом она ушла. Вот так же, не говоря ни слова, побрела прочь от реки. Маленькая, насквозь мокрая девочка, потерявшая что-то непонятное, но невероятно важное. Она ушла, а они еще долго смотрели ей вслед, не решаясь ни окликнуть, ни остановить. Что-то было в ней такое… Что-то сильное, несопоставимое с ее почти детской хрупкостью.

В лагерь возвращались в полном молчании. Даже Гальяно держал язык за зубами, лишь изредка бросал задумчивые взгляды на поникшего Тучу. Они успели как раз к вечернему построению, их долгое отсутствие так и осталось незамеченным.

Ночью Дэн проснулся от странных звуков. Выпутываясь из сетей сна, он не сразу понял, что это такое, а когда понял, почти не удивился. Туча плакал, накрывшись с головой одеялом, но одеяло не могло заглушить его отчаянных рыданий. Какое-то время Дэн размышлял, стоит ли ему вмешиваться в чужие проблемы, а потом все-таки решился.

– Туча, – позвал он громким шепотом.

Туча затих, затаился под одеялом. Дэн сел на кровати, спустил на пол босые ноги.

– Ты чего плачешь?

– Тебе послышалось, – донеслось из-под одеяла.

– Возможно. – Он посмотрел в окно. Снаружи была настоящая деревенская ночь, непроглядная, подсвеченная лишь одинокой луной. – А еще, возможно, я знаю, почему тебе так хреново. Это из-за Ксанки, той девочки? Правда?

Туча не отвечал очень долго, прятался от Дэна и от всего мира под одеялом. Дэн ждал. Спать расхотелось.

– Мы можем поговорить? – Туча наконец выбрался из-под одеяла, сел в кровати. Железные пружины тихо скрипнули.

– Мы уже разговариваем. – Дэн пожал плечами.

– Не здесь. – Туча посмотрел на спящих Матвея и Гальяно. – Может быть, на улице?

– Дверь закрыта. Я сам видел, как Суворов запирал ее на ключ.

– А если через окно? – робко предложил Туча.

– Можно и через окно, если хочешь.

– Хочу!

Они сидели на скамейке неподалеку от флигеля и молча смотрели на небо. Дэн не спешил задавать вопросы, а Туча не спешил изливать душу.

– Я вор, – сказал наконец Туча. Сказал, как в прорубь нырнул, даже поежился. – Я тряпка и вор. Я нашел его на газоне… Ну тогда, когда Измайлов в первый раз… – Он снова замолчал. – Ключ на цепочке. Очень красивый, очень… особенный. Есть особенные вещи. Понимаешь? – Он бросил на Дэна быстрый взгляд.

– Наверное. – Дэн кивнул.

– Я чувствую, когда вещь особенная. Мне иногда ее даже в руки брать не нужно, чтобы это понять. А если возьму в руки, тогда все…

– Ключ ты в руки взял.

– Да. Я с первой секунды знал, что это ее ключ, что это она потеряла. Я даже уговаривал себя, что скоро верну его ей. Но ключ особенный, а с особенными вещами бывает очень тяжело расстаться.

– Она видела, как ты нашел ее ключ?

– Нет, не думаю. Но она сразу поняла. Мне кажется, она тоже особенная.

С этим Дэн был готов согласиться. Ксанка – как же ее по-настоящему зовут? – не была ни умственно отсталой, ни ненормальной. Она просто являлась не такой, как все, – была особенной. И особенность эта слишком бросалась в глаза.

– Она не за нами следила, она за тобой следила, Туча. – В его голосе не было упрека, только лишь констатация факта. – Она ждала, что ты сам вернешь ей ключ.

– Я не смог, – сказал Туча шепотом.

– И она это поняла. В твоих вещах там, на речке, она искала свой ключ. Так?

Туча кивнул.

– И нашла?

– У меня его больше нет.

– У нее тоже. – Дэн хорошо запомнил ее взгляд: смесь ненависти, отчаяния и безысходности. – Она его уронила где-то на берегу. Может, в траву, может, в песок, а может, и вовсе в воду. Она потеряла свою особенную вещь, Туча. Из-за нас потеряла.

– Из-за меня. – Туча встал со скамейки. – Она так на меня смотрела, Дэн. Я думал, у меня сердце остановится. У нее очень необычные глаза, они меняют цвет. – Он снова замолчал, а потом спросил с неприкрытым отчаянием: – Что мне делать, Дэн? Мне так стыдно! Наверное, никогда в жизни мне не было так стыдно.

– Я не знаю. – Дэн покачал головой. – Пока не знаю, но мы что-нибудь придумаем.

– Поищем этот ключ? – В голосе Тучи слышалась зарождающаяся надежда.

– Поищем.

– Я найду! – сказал Туча решительно. – Я умею находить особенные вещи, – добавил едва слышно. – Я найду и верну ей ее ключ.

– Да, но прежде мы должны перед ней извиниться. Мы обидели ее вчера, Туча. Она девушка, а мы с ней…

– Я понимаю… я извинюсь. Обязательно! И спасибо тебе.

– Мне за что?

– За то, что выслушал. Меня раньше никто не слушал. Я говорил, а меня не слушали.

Дэн усмехнулся. Его личная история была зеркальным отражением истории Тучи. Его готовы были выслушать, а он не находил правильных слов.

Они уже собирались уходить, когда далеко над лесом в ночное небо взметнулся сноп зеленого света.

– Блуждающий огонь, – сказал Дэн задумчиво.

– Снова горелым запахло, – вздохнул Туча.

– Ты запомнил то место?

– Нет. Но я, наверное, найду его. По запаху…

– Давай позже.

С этого момента у них появились приоритеты. Сначала нужно было найти особенную вещь особенной девочки Ксанки.

Матвей

Утро выдалось туманным. Туман полз от реки, продирался через лес, серой ватой укутывал флигель. Просыпаться в такое утро – сущее наказание. Особенно когда громкий рев Суворова «Архаровцы, подъем!» разрывает барабанные перепонки, заставляет с головой укрыться одеялом.

Не помогло. Суворов не церемонился, с деловитым злорадством сдергивал с них одеяла, продолжал орать во всю свою луженую глотку:

– Киреев, Плахов, Гальянов, Тучников! Подъем! Вас ждут великие дела!

Последняя фраза про великие дела прозвучала с какой-то особенной издевкой. Какие могут быть великие дела в сыром погребе?!

Продолжая орать, Суворов настежь распахнул окно, впуская в комнату пахнущий рекой туман. Матвей сел, зябко поежился, потянулся за одеждой.

– А великие дела когда начнутся? – зевая во весь рот, поинтересовался Гальяно.

– Сразу после завтрака. Но вы не расслабляйтесь, перед завтраком нам еще предстоит двухкилометровая пробежка.

– Мама дорогая! – простонал Гальяно. – Мама, забери меня обратно.

– Пробежка только сегодня? – осторожно уточнил Туча.

– Пробежка каждый день, вне зависимости от капризов погоды. И не нойте! Спорт еще никому не повредил! Все, умываемся, оправляемся и через десять минут встречаемся у ворот!

Когда они, сонные, кое-как умытые, злые на весь мир, выстроились в две шеренги перед запертыми воротами, было десять минут восьмого. Такая рань! Там же, у ворот, выяснилось, что совершать ежедневную утреннюю пробежку предстоит лишь отряду вепрей, а волки могут спокойно дрыхнуть до восьми часов. По всему выходило, что опечаленный вчерашним поражением Суворов решил взять судьбу в свои мускулистые руки, сделать из них, слабаков и хлюпиков, настоящих мужиков. Вот такой их ждал кошмар…

По знаку Суворова охранник распахнул ворота, смерил процессию насмешливым взглядом.

– Далеко? – спросил с ленивым любопытством.

– Да нет, тут, поблизости. Пробежимся по лесочку, поприседаем, поотжимаемся – и обратно.

– Поприседаем, поотжимаемся, – процедил сквозь стиснутые зубы Гальяно. – Садюга!

– Гальянов, тебя что-то не устраивает? – усмехнулся Суворов. По глазам было видно – про садюгу он услышал.

– Меня все не устраивает! – огрызнулся Гальяно. – Я на всякие пробежки не подписывался.

– Ты, может, и не подписывался, а вот твоя мать подписалась. Ее автограф имеется в соответствующей графе договора. Все, архаровцы, за мной! – Суворов сорвался с места, бодро потрусил по дорожке.

Вот, казалось бы, что такое два километра?! Но когда бежать эти два километра приходится ранним утром, когда кругом туман и сырость, а непроснувшийся организм мечтает только о теплой постели, все отдаленные плюсы меркнут перед очевидными минусами.

Дыхание сбилось уже на десятой минуте, и ноги то и дело цеплялись за торчащие из земли корни. Слева стонал и причитал Гальяно. Справа мрачно сопел Туча. Туче с его весом было, наверное, тяжелее всех, но он молчал, не жаловался. И только Дэн, похоже, чувствовал себя прекрасно, стрелой летел за Суворовым, а была бы возможность, и обогнал бы!

До небольшой полянки они добежали уже почти обессиленные. Туча со вздохом облегчения рухнул в траву. Гальяно стоял, упершись ладонями в бедра, дышал часто и со свистом. Остальные ребята выглядели не лучше. Кроме Дэна, разумеется. Суворов окинул их полудохлую, задыхающуюся компанию критическим взглядом.

– Эх, дети каменных джунглей! Сплошные задохлики. Тучников, не лежи на сырой земле, еще застудишь себе что-нибудь!

Туча со страдальческим выражением лица поднялся на ноги, но тут же привалился спиной к стволу ближайшего дерева.

– Киреев, а ты молоток! – Суворов похлопал его по плечу. – Занимался чем-то?

– Карате, – сказал Дэн так тихо, что стоявший рядом Матвей едва расслышал.

Надо же – карате! Другой бы уже хвастал направо и налево, а этот молчит, как будто стесняется.

– Черный пояс уже есть? – Суворов смотрел на Дэна с внимательным любопытством.

– Нет. – Он мотнул головой и отвернулся, давая понять, что разговор закончен.

Суворов все понял правильно, лишних вопросов задавать не стал, вместо этого дунул в свисток, призывая обессиленных подопечных к вниманию.

– А теперь, архаровцы, быстренько отжимаемся и бежим обратно в лагерь.

– Так это уже четыре километра получается! – взвыл Гальяно. – А говорили ж, только два.

– Все правильно. – Суворов и бровью не повел. – Два туда, два обратно. Или ты, Гальянов, рассчитывал, что обратно тебя на руках понесут? Все, отставить разговоры! Упал – отжался!

В лагерь возвращались на дрожащих от усталости ногах, потные и злые.

– Просто инвалидная команда какая-то! – усмехнулся охранник, пропуская их на территорию.

– Ничего-ничего, – пообещал Суворов, – я из этих инвалидов скоро людей сделаю! Дай только срок. А теперь, архаровцы, в душ и завтракать!

Наверное, четырехкилометровая пробежка по свежему воздуху сделала свое дело: никогда раньше Матвей не ел с таким аппетитом. Никогда раньше обычная овсянка не казалась ему такой вкусной.

– Вот садюга! – Гальяно брякнул ложкой об тарелку, покосился на столик для сотрудников. – Он же нас извести решил! Все болит, устал, как собака!

– Скоро отдохнешь, – пообещал ему Дэн. – За четыре часа в карцере можно и отоспаться, и все бока себе отлежать.

– На чем отлежать?

– Сам увидишь, недолго осталось ждать.

Суворов с Шаповаловым подошли к их столику сразу после завтрака.

– Готовы, архаровцы? – спросил командир мрачно.

– Всегда готовы! – отсалютовал Гальяно. – Готовы понести наказание.

– Понесете, можете не сомневаться. – Начальник улыбался своей змеиной усмешкой. – Я прослежу, – добавил многозначительно. – Уводите, Максим Дмитриевич!

– Четыре часа? – Суворов глянул на наручные часы.

– Да, думаю, этого будет достаточно.

Они выходили из главного корпуса, когда увидели Ксанку. Она шла, почти бежала к воротам, на плече ее болтался рюкзак. Если Ксанка их и заметила, то предпочла проигнорировать, даже голову не повернула в их сторону. Она остановилась лишь у ворот, да и то на пару секунд, пока охранник не распахнул перед ней маленькую калитку. Вот оно, оказывается, что! Ксанке, как и Василию, разрешено покидать территорию в любое время. Повезло! За девчонкой наблюдал не только Матвей, Дэн и Туча проводили ее долгими взглядами, а потом переглянулись.

– Везет же некоторым, – буркнул Гальяно. – Кому карцер, а кому воля вольная.

– Хочешь пожаловаться начальнику лагеря? – усмехнулся Суворов.

– Боже упаси! – Гальяно перекрестился. – Уж лучше неволя!

– То-то же!

На заднем дворе было безлюдно. Как успел заметить Матвей, погреб располагался в весьма уединенном месте, за кирпичным сараем, вдали от посторонних глаз. Еще бы, такое позорище – карцер в элитном лагере! Интересно, как он называется в договоре? Наверняка не карцер.

Суворов возился с дверью долго. У Матвея была возможность рассмотреть ее во всех деталях. Для такого малозначительного объекта, как погреб, дверь была на удивление массивной и добротной: тяжелой, дубовой, окованной медными лентами, с наглухо законопаченными и для надежности просмоленными щелями. Такая дверь запросто могла охранять вход в какой-нибудь бункер.

Наконец Суворов справился с замком, отступил на шаг.

– Милости прошу! Как говорится: в тесноте, да не в обиде!

Первым шагнул на убегающие вниз ступени Дэн, следом Гальяно и Туча. Матвей замыкал процессию. Снизу дохнуло сыростью, запахло землей.

– Через четыре часа выпущу! – За спиной громко хлопнула дверь, отсекая яркий дневной свет.

Матвей зажмурился, привыкая к смене освещения, осторожно, придерживаясь за земляную стену, спустился в погреб.

– Да, точно не номер люкс. – Гальяно присел на импровизированный лежак из мешков с картошкой. – Темнотища, духотища!

С тем, что здесь темно и душно, Матвей готов был согласиться. На самом деле погреб больше походил на колодец в два человеческих роста глубиной и с примерно трехметровым диаметром. Вчетвером они могли разместиться в нем едва-едва.

– Да, света явно маловато, – сказал Матвей, рассматривая вентиляционное окошко под самым потолком.

– Мне и воздуха маловато, – вздохнул Туча, осторожно присаживаясь рядом с Гальяно.

– Ты хоть тут не вздумай курить! – Матвей посмотрел на подозрительно топорщащийся карман Гальяно. – Вентиляция здесь и в самом деле хреновая.

– А я и не собирался! – Гальяно приподнялся на локте, обвел погреб хозяйским взглядом. – У меня и сигарет нет, так и не забрал у Ильича.

– А в кармане что?

– А в кармане то, что спасет нас от скуки! – С видом фокусника он извлек на свет божий колоду карт. – Господа, во что предпочитаете сразиться?

Выбор пал на «очко», минут двадцать ушло на то, чтобы объяснить Туче правила игры, а потом Гальяно раздал карты. Играли долго, увлеченно, позабыв и про погреб, и про наказание. Матвей лишь изредка поглядывал на часы, отмечая оставшееся время.

Игра была в самом разгаре, проигрывающий Гальяно кипятился, пытался мухлевать, но был пойман Дэном с поличным. Они как раз вяло переругивались, когда льющийся из окошка скудный свет на мгновение померк, а потом в самый центр лежака, разметав во все стороны карты, упало что-то черное. Прошло несколько секунд, прежде чем они поняли, что это такое.

Мертвая ворона таращилась на них мутными глазами, раскинув в стороны переломанные крылья, а сверху доносилось громкое ржание.

– Эй, свиньи! Как вам подарочек? – По голосу, визгливому и тонкому, как у девчонки, они сразу поняли, кто там вверху.

– Ах ты, морда дистрофичная! – Гальяно брезгливо, двумя пальцами, взял ворону за крыло, принялся взбираться вверх по ящикам. – Я тебе сейчас покажу подарочек!

Он был уже на самой вершине пирамиды из ящиков и примерялся, как бы половчее вышвырнуть ворону вон, когда в вентиляционное окошко просунулась мускулистая лапа, слепо пошарила в пространстве и, обнаружив лицо Гальяно, сделала резкий выпад. Если бы у Гальяно имелась надежная опора, он бы, наверное, удержался, но опоры не было, и он, взмахнув руками, рухнул вниз, прямо на лежак из картофельных мешков. Приземление нельзя было назвать мягким, Гальяно взвыл от боли, а Матвей с Дэном едва увернулись от летящих в них ящиков. Они увернулись, а вот Туче не повезло, острый край ящика до крови распорол его руку от плеча до локтя. Хорошо еще, что только руку, потому что ящик летел Туче прямо в лицо. От куда более серьезных увечий его спасла неожиданно быстрая реакция и недюжинная сила. Будь на его месте любой другой, дело бы непременно закончилось переломом. И уже самой последней, перекатываясь с ящика на ящик, вниз упала многострадальная ворона.

– Что, свиньи, получили?! – В окошке появилась рожа одного из близнецов, наверняка того самого, который столкнул Гальяно. – Будете знать, как…

Он бы, наверное, говорил еще долго, если бы вдруг не взвыл от боли.

– Глаз-алмаз! – сказал Гальяно, мстительно усмехаясь.

– Это ты его? – спросил Дэн.

– А чем? – удивился Матвей.

– Вот этим. – Гальяно поддел ногой рассыпавшийся по полу картофель. – Хотел вороной, но решил, что у картошки убойная сила больше.

– Молодец! – Дэн похлопал его по плечу, и Гальяно тут же громко ойкнул.

– Больно?

– До свадьбы заживет, но законный повод наведаться в медпункт у меня есть. – Он морщился и улыбался одновременно.

– Кто про что, а вшивый про баню! – Матвей по мешкам с картошкой перебрался к Туче.

Туча сидел, прижавшись спиной к стене, баюкал пораненную руку.

– Покажи-ка!

Рана была довольно глубокой, кровоточила, заливая красным фирменную футболку Тучи. Матвей посмотрел на часы: до конца наказания оставалось еще сорок минут. Так, глядишь, Туча, чего доброго, кровью истечет. И ведь не поделаешь ничего!

– Ну, что там? – К ним перебрался Дэн, внимательно осмотрел сначала Тучину руку, потом футболку, сказал задумчиво: – Майке уже, наверное, все равно хана, а руку надо перевязать. Рвем?

Туча молча кивнул.

Дэн перевязал рану быстро и ловко, может, не хуже медсестры Леночки.

– Свалили уроды! – Гальяно, запрокинув голову, всматривался в виднеющийся в окошке клочок неба. – Вы как хотите, пацаны, а я это безобразие терпеть не намерен.

– И что ты предлагаешь? – поинтересовался Матвей.

– Стенка на стенку мы с этими волчарами вряд ли справимся, – после недолгих раздумий заключил Гальяно. – Предлагаю отлавливать по одному.

– А если они нас… по одному? – Туча рассматривал свою забинтованную руку, на лице его читалась обреченность и покорность судьбе.

– А мы не будем ходить по одному! Мы же банда! С этими упырями нужно их же методами.

– С волками жить – по-волчьи выть, – усмехнулся Матвей. – Ладно, разберемся, нам бы пока выбраться на свет божий.

Дверь на волю отворилась, когда прошло ровно четыре часа, Суворов был пунктуален.

– Все, архаровцы, выходим!

Снаружи солнце светило уже вовсю. Матвей даже зажмурился, а когда открыл глаза, встретился с изумленным взглядом командира.

– А что это с тобой, Тучников? Что с рукой?

– А это на него ящик упал, – сообщил Гальяно, прижимая ладонь к боку и страдальчески морщась.

– А с тобой что?

– А я с ящика упал. – Гальяно задрал футболку, полюбовался наливающимся фиолетовым кровоподтеком.

– Какой ящик? – Суворов отодвинул Гальяно от двери, спустился в погреб.

Матвей одарил друга мрачным взглядом. Ну зачем было трепаться про ящики?!

– Черт бы вас побрал! – донесся до них приглушенный голос Суворова. – Что вы тут творили, архаровцы?!

Когда он выбрался из погреба, выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Тучников и Гальянов, в медпункт! А вы, – он ткнул пальцем в грудь Матвею, – займетесь общественно полезным трудом! Прямо сейчас!

Следующие полчаса Матвей с Дэном пахали, как проклятые, перетаскивая ящики из погреба в сарай, поминая недобрым словом болтливого Гальяно. Суворов наблюдал за ними, развалившись на завалинке, рассеянно поигрывая свистком. День удался…

Дэн

Когда они, мокрые от пота и уставшие, как черти, добрались наконец до своей комнаты, Гальяно с Тучей были уже там. Туча приветствовал их мрачным кивком. Рука его была аккуратно перебинтована, а из-под кровати выглядывала порванная, уже ни на что не годная футболка.

– Что так долго? – Лицо Гальяно светилось от счастья. Наверное, поход в медпункт увенчался успехом и закончился тотальным медицинским осмотром.

– Да так. – Дэн сдернул с себя насквозь промокшую майку, рухнул на кровать. – Развлекались с Матвеем перетаскиванием ящиков из погреба в сарай.

– Чтобы с них, не дай бог, не свалился еще какой-нибудь болтливый идиот, – буркнул Матвей, падая на соседнюю кровать. – Ну что, Гальянушка, жизнь удалась? – поинтересовался он сварливо.

– А то ж! – На «идиота» Гальяно не обиделся, а на страдания друзей и вовсе не обратил внимания. Вместо этого он задрал футболку, демонстрируя перемазанный йодом бок. – Какие у нее ручки! Вся боль прошла, как только она до меня дотронулась! Конечно, Туче повезло больше: ему на перевязки каждый день ходить, – добавил он с завистью.

– Да уж, повезло! – Туча махнул рукой. – Болит, зараза!

– Так, а что там с ящиками? – Гальяно умел с поразительной легкостью менять тему разговора.

– А ничего там с ящиками, – усмехнулся Дэн. – Нет больше в наших апартаментах мебели.

– А часы? – вдруг спросил Туча. – Те старые, поломанные. – Он говорил с такой запальчивостью, что Дэн сразу понял: часы для Тучи тоже особенная вещь.

– На месте твои часы, – успокоил его Матвей. – Не хватало нам еще эту двухметровую бандуру двигать. Это ж не часы, а настоящий шкаф!

– Хорошо. – Туча, казалось, вздохнул с облегчением и бросил на Дэна быстрый взгляд. – Они клевые.

– Клевые. – Дэн согласно кивнул.

Во время обеда обошлось практически без эксцессов, если не считать короткой перепалки с волками да излишнего внимания начальника лагеря к руке Тучи.

– Тучников, что с твоей рукой? – Шаповалов хмурился, круглые очки сползли на кончик носа.

– Ничего особенного, просто поцарапался немного. Об кусты. – В отличие от Гальяно, Туча оказался осмотрительнее.

– Лазят где попало, архаровцы! – Суворов соврал – даже глазом не моргнул. – Что с них взять, с пацанов?

– А я садовнику сколько раз говорил, что кусты нужно вовремя обрезать! – Шаповалов мрачнел на глазах.

– Так я об обрезанные и поцарапался. – Не привыкший врать Туча густо покраснел. – Думал, пролезу, а не пролез, – добавил он почти шепотом.

– Тучников! – Шаповалов воздел очи к лепному потолку. – Зачем же тебе лазить по кустам?! Тебе разве заняться больше нечем?

– Есть. Мне есть чем заняться. – Туча энергично закивал. – Это я так… нечаянно.

– За нечаянно бьют отчаянно. – Шаповалов улыбался им отеческой улыбкой, но взгляд его оставался по-змеиному немигающим и беспристрастным. – И знаете что? Коль уж вы сами не в состоянии распорядиться с умом своим временем и энергией, придется вам в этом помочь.

Они, все четверо, переглянулись в ожидании какой-нибудь очередной пакости.

– Максим Дмитриевич, а давно ли в библиотеке делалась генеральная уборка? – Шаповалов перевел взгляд на Суворова.

– С прошлого года не делалась, кажется.

– Ай-ай-ай! Какое досадное упущение! Ну ничего. – Тонких губ директора коснулась недобрая улыбка. – Силами этих юношей мы непременно все исправим. Вы ведь согласны, молодые люди?

Гальяно порывался что-то возразить, но Дэн пнул его под столом ногой. Раз уж решили все делать вместе, так и в библиотеку пойдут вместе.

– Конечно, мы согласны! – На лету все схватывающий Матвей широко улыбнулся. – Будем рады помочь.

– Похвально! – Шаповалов глянул на часы, сказал задумчиво: – Сроку вам от обеда до полдника, этого должно хватить.

– Да что ж это за непруха такая! – Гальяно рухнул в обитое вытертым плюшем кресло, и в воздух тут же взметнулось облачко пыли.

Дэн принюхался. Ему нравилось, как пахнет в библиотеке. Старая бумага, клей, пыль – история, превратившаяся в запах. И страданий Гальяно он не разделял. Отбывать повинность в библиотеке было куда интереснее, чем в карцере. Особенно в такой библиотеке! Здесь вперемешку с относительно новыми книгами стояли тома, обтянутые кожей, с золотым тиснением и вензелями. Дэн взял в руку одну такую книгу, осторожно перелистнул хрупкие страницы, улыбнулся, увидев экслибрис.

Крупный вепрь, внушающий страх и уважение своим грозным видом, рвался вперед, словно пытался вырваться за границы экслибриса, а над ним лаконично, без всяких завитушек и вензелей было выведено: «Книга из личной библиотеки графа Андрея Шаповалова». Из увиденного можно было сделать сразу два вывода. Во-первых, вепрь – для этого старого поместья зверь не случайный, что сошел он прямиком с фамильного герба графа Шаповалова, который, по всему видать, был некогда хозяином здешних земель. А во-вторых, что начальник лагеря, похоже, имеет богатую родословную. Если, конечно, он не однофамилец прежних хозяев поместья.

Дэн провел пальцами по экслибрису, подумал рассеянно, какую ценность, историческую и материальную, могут представлять все эти старинные фолианты. Разве ж можно хранить их вот так небрежно, отдавать в неловкие руки первого встречного?!

Однако, справедливости ради, далеко не все книги хранились так беспечно, на открытых пыльных стеллажах. В библиотеке, помимо всего прочего, имелся современный шкаф-витрина с до блеска начищенной стеклянной дверью и встроенной подсветкой. Просто, увлекшись открывшимся богатством, Дэн не сразу его заметил.

Дверца шкафа была заперта на ключ, а книги стояли аккуратными стройными рядами. В самом центре, обложкой к зрителю, располагался явно современный, нагло поблескивающий глянцем и позолотой альбом. Чувствовалось, что денег на его создание не пожалели. Дэн прижался лбом к стеклу, чтобы лучше разглядеть название, а разглядев, удивленно присвистнул. «История благородного рода Шаповаловых» – вот такое было название у этой, похожей на альбом, книги. На обложке красовался старинный, возможно, еще дореволюционный снимок поместья, а автором значился не кто иной, как Антон Венедиктович Шаповалов. И название, и авторство, и то, с какой бережностью хранилась эта книга, подтверждали догадку номер два. Вполне вероятно, что начальник лагеря и в самом деле отпрыск старинного рода, аристократ и самый настоящий граф, которому не терпится поведать миру о своем благородном происхождении. Но в таком случае отчего он отдает предпочтение не фамильному гербу с вепрем, а волчьей атрибутике? Додумать эту мысль до конца Дэну не дали.

– А ну, отойди оттудова! – послышался за его спиной женский голос. – И не лапай шкаф! А то одни лапают, а другим оттирать!

Разглядывая книги, он не заметил, как в библиотеку вошла Лидия, Васькина мама. Вид у нее был недовольный и усталый одновременно, в руке – наполненное мыльной водой ведро. Она была похожа на сына и бледной веснушчатой кожей, и рыжими волосами, но взгляд ее голубых глаз казался тусклым, равнодушным ко всему вокруг.

– Мадам, позвольте вам помочь! – Гальяно выбрался из кресла, выхватил у изумленной женщины ведро. – Мадам, вы пришли вызволить нас из этой пыльной темницы? Желаете прибраться здесь вместо нас?

– Скажешь тоже – вместо вас! – Лидия улыбнулась, и лицо ее помолодело сразу лет на десять. – Антон Венедиктович мне велел убраться в его шкафу, а все остальное, – она обвела взглядом библиотеку, – ваше.

– Ах, какая досада! – Гальяно картинно вздохнул, прижал свободную руку к груди. – Мадам, вы разбили мне сердце!

– Балабол! – Лидия легонько перетянула его полотенцем. – Это ты, что ли, к моему Ваське вчера заходил?

– Я.

– Смотри мне, – она погрозила ему пальцем, – не учи мальчишку дурному. Васька у меня хороший, только бестолковый немного.

– Мадам, да разве ж я могу?! – Гальяно поставил ведро перед книжным шкафом, отвесил Лидии поклон.

– Как есть балабол, – хмыкнула она, а потом сказала: – Какая же я вам мадам? Зовите меня по-простому – тетей Лидой.

– Тетя Лида. – Дэн оттер Гальяно в сторону, кивнул на шкаф. – А что это за книги?

– Эти-то? – Она близоруко сощурилась, пошарила в кармане передника, достала связку ключей. Дверца распахнулась, и стеллаж залил яркий электрический свет. – Вот эту, – она взяла в руки хищно поблескивающий позолотой альбом, – написал сам хозяин.

– Хозяин? – удивился Дэн.

– Антон Венедиктович. Он же тут всему хозяин! – Тетя Лида осторожно погладила глянцевую обложку. – Он же самый настоящий граф, последний из рода Шаповаловых.

– И здесь все принадлежит ему? – к разговору подключился Матвей. Туча не вмешивался, с отсутствующим видом стоял перед самым дальним стеллажом.

– Пока еще нет. – Тетя Лида понизила голос до шепота. – Пока он только арендатор, или как его там… Но он собирает документы, в архивах иногда целыми днями просиживает. Вот книгу даже написал.

– А можно взглянуть? – попросил Дэн.

– Только осторожно, видите, как он ее бережет.

Дэн взял книгу, перевернул титульный лист, удивленно приподнял брови. Здесь тоже имелся экслибрис, только вместо вепря с него скалился волк, а надпись, идущая сверху, гласила: «Из личной библиотеки графа Антона Венедиктовича Шаповалова».

– Вот и волк нашелся, – пробормотал он себе под нос.

– И этот тоже он написал? – Гальяно, не дожидаясь разрешения, цапнул с полки один из талмудов.

– Осторожно! – всплеснула руками тетя Лида, но Гальяно уже было не остановить; он, высунув от усердия язык, принялся листать книгу.

– Не, эта старая, – заключил парень наконец и ткнул пальцем в первую страницу. – Здесь, кстати, тоже картинка.

Дэн заглянул через его плечо и увидел еще один, третий за этот день экслибрис. С этого тоже скалился волк, но владельцем был указан уже граф Игнат Шаповалов.

– Давай-ка сюда! Нечего! – Тетя Лида отобрала у него книгу, полотенцем смахнула с нее пыль. – Пусти козла в огород, – сказала она ворчливо. – Это прадеда хозяйского книги, старого графа.

– А те чьи ж тогда? – спросил Дэн, указывая на открытые стеллажи.

– А почем мне знать? Тоже, видать, семейные, только мне вот за этими велено приглядывать. А вы не стойте! Берите тряпки и шуруйте пыль с полок стирать! Книги только сначала поснимайте, а потом уж… – Она склонилась над ведром, одну за другой принялась вылавливать одинаковые, сделанные из махрового полотенца тряпки. Не хватило только Туче.

– Тебе, наверное, повязку мочить нельзя. – Матвей кивнул на его перебинтованную руку.

В ответ Туча флегматично пожал плечами.

– Мочить повязку, может, и нельзя, а вот снимать книги с полок можно, – заявил Гальяно. – Давай, Туча, полезай на табурет! Начнем по науке – с верхних полок.

Идея оказалась не самой удачной. Они поняли это почти сразу, как только Туча взгромоздился на табурет. Табурет не выдержал его веса, и Туча с громким воплем рухнул на пол. Со стеллажа, за который он пытался хвататься во время падения, посыпались книги, да и сам шкаф угрожающе зашатался. Дэн едва успел удержать его от падения, но на торце одной из массивных полок, наверное, от сотрясения, а может, и от старости, образовалась большая трещина.

– Ну вот, теперь можно протирать. – Гальяно осмотрел опустевшие полки. – Туча, ты живой?

– Живой. – Туча встал на ноги, потер ушибленную поясницу, удивленно посмотрел на развороченный табурет. – Надо было на стул становиться, – сказал рассеянно и принялся собирать с пола книги.

– Какие же из вас помощники?! – вздохнула тетя Лида. – Вы вредители, а не помощники! – Она покачала головой, махнула на них полотенцем и принялась стирать пыль с полок шаповаловского шкафа.

Расторопная тетя Лида управилась быстро, а вот они провозились до самого полдника. У Дэна все это время не шли из головы разные экслибрисы. Там вепрь, тут волк… Странно и любопытно.

Суворов заглянул в библиотеку перед самым полдником, обвел взглядом стеллажи и ровные ряды книг.

– Управились, я смотрю, – сказал миролюбиво.

– Как видите! – Гальяно пожал плечами и тут же спросил: – А правда, что начальник лагеря из этих?

– Из каких «этих», Гальянов?

– Из графьев. Тех, кто хозяйничал здесь до революции.

По лицу Суворова промелькнула тень. Он улыбнулся, но улыбка получилась какая-то безрадостная.

– Можно и так сказать.

– А кто такие Андрей Шаповалов и Игнат Шаповалов? – спросил Дэн.

– В книжки заглянули, любопытные? – Суворов сощурился.

– Заглянули.

– Это братья, сыновья очень известного в свое время промышленника графа Владимира Шаповалова. Игнат – старший, Андрей – младший. Игнат пропал без вести еще до революции. Кажется, уехал учиться за границу, с тех пор о нем не было никаких вестей.

– А Андрей?

– А Андрей остался в России, после смерти отца унаследовал семейный бизнес и все состояние. Он жил с семьей в поместье до самой революции.

– И что с ним стало? – спросил Гальяно.

– Граф Андрей Владимирович Шаповалов и его супруга погибли от рук красноармейцев, а их малолетний сын пропал. Считается, что его успел вывезти за границу доверенный человек графа. – Суворов замолчал, взгляд его упал на остатки поломанного табурета, и голос из задумчивого стал строгим. – А это еще что такое?

– Это я. – Туча выступил вперед. – Хотел стереть пыль с верхних полок, и вот…

– За что мне такое наказание?! – простонал Суворов. – Архаровцы, если и дальше так пойдет, вы не оставите от лагеря камня на камне.

Туча уже хотел было начать извиняться, но командир устало махнул рукой:

– Идите есть!

Дэн выходил из библиотеки последним, обернувшись в дверях, он заметил, что Суворов с задумчивым видом осматривает стеллажи.

Гальяно

После полдника решили смотаться на речку. Инициатором, как всегда, выступил Гальяно. Они спускались к затону, неспешно обсуждая увиденные в библиотеке книги и экслибрисы. Вернее, обсуждали Дэн с Матвеем, Туча задумчиво молчал, а Гальяно, в который уже раз за этот долгий день, вспоминал ласковые пальчики Мэрилин. «Гальянов, вы настоящее торнадо!» – сказала она, смазывая йодом его синяки и ссадины. Йод был пекучий, но Гальяно, стиснув зубы, молчал, даже пытался улыбаться. Она сравнила его с торнадо, а торнадо – это ого какая силища!

На берегу, обхватив руками острые коленки, сидела Ксанка.

– Привет! – Гальяно помахал ей рукой. На ответные реверансы он не рассчитывал, но ведь вежливость еще никто не отменял.

Ясное дело, она проигнорировала его приветствие, так же как проигнорировала Матвея и Дэна. Лишь только на покрасневшем до бурачного цвета Туче задержала взгляд ярко-синих, совершенно неуместных на ее бесцветном лице глаз.

– А ты тоже купаться? Или так просто – природой полюбоваться? – Краем глаза Гальяно заметил торчащий из рюкзака уголок белого альбомного листа с каким-то карандашным наброском. Значит, девочка что-то рисует, а это – обнадеживающий фактор. Рисует – значит, не совсем дурочка. – А вода как, теплая? – Он присел рядом, улыбнулся широко и обаятельно, чтобы она сразу поняла – они ей не враги, а то, что случилось вчера, всего лишь досадное недоразумение.

Ксанка скользнула равнодушным взглядом по его лицу, не говоря ни слова, вскочила на ноги, потянулась за своим рюкзачком. Дэн ее опередил, поднял рюкзак, протянул Ксанке. В отличие от Гальяно, он не улыбался, но в его взгляде, направленном на девчонку, было что-то такое… особенное. Гальяно с детства умел отличать обычные взгляды от особенных. Вот такой у него был дар. Ксанка забрала рюкзак молча, лишь, кажется, едва заметно кивнула, то ли благодарно, то ли раздраженно. Кто ж ее поймет?!

Она уходила с затона неторопливо, словно ждала, что они ее окликнут, предложат остаться. Гальяно уже открыл было рот, чтобы предложить Ксанке окунуться с ними, но на плечо легла ладонь Дэна.

– Не трогай ее, – сказал он со странной мрачностью.

– Дело хозяйское. – Гальяно кивнул, украдкой глянул на Тучу. Тот смотрел на уходящую Ксанку, и на лице у него читалось облегчение пополам с отчаянием.

Гальяно вздохнул, мысленно обозвал Дэна и Тучу дураками и принялся стаскивать с себя одежду. Все сомнения и невеселые мысли отступали перед восхитительной перспективой окунуться наконец в прохладную воду.

Оказалось, что купаться на реку пришел только он один. Дэн лишь торопливо окунулся и почти сразу выбрался на берег, а Туча так и вовсе не стал раздеваться. То, что эти двое ищут оброненное Ксанкой, Гальяно понял сразу. А иначе зачем бы Дэну шарить в кустах, а Туче – в прибрежной траве? Что же она такое потеряла?.. Ведь невозможно искать не пойми что!

– Вам помочь? – Наблюдавший за происходящим Матвей тоже выбрался из воды.

– Помоги! – послышалось из кустов.

– А что искать-то?

– Маленький ключик на серебряной цепочке.

– Ее? – спросил Гальяно, хотя уже знал ответ.

– Ее.

– Ну и как мы найдем здесь маленький ключик?

– Найдем! – с неожиданной решимостью сказал Туча.

Он стоял у самой кромки воды, ноздри его раздувались так, словно он к чему-то принюхивался. Ну точно ищейка…

– Он где-то здесь, – сказал Туча и шагнул в воду.

– Откуда ты знаешь? – удивился Гальяно.

– Знаю. – Туча не смотрел в его сторону, Туча всматривался в воду.

– Нырять собрался? – подошедший Матвей положил руку ему на плечо. – Тебе нельзя, у тебя же повязка. Еще инфекцию какую занесешь.

Туча растерянно глянул на забинтованную руку, попятился от реки.

– Он здесь, – сказал, обращаясь только к Дэну. – Где-то на дне.

– Если он там, то мы его найдем. – Дэн вошел в воду, обернулся к Туче. – Здесь искать?

– Да. – Тот кивнул.

– Обалдеть! – Гальяно с сомнением покачал головой. Идея выглядела абсурдной. Ксанка могла потерять свою побрякушку где угодно. Но Дэну, казалось, туманных предсказаний Тучи было достаточно. Набрав полные легкие воздуха, он с головой ушел под воду.

Они ныряли больше часа, сначала по очереди, а потом и все вместе. Но как же можно найти иголку в стоге сена! Гальяно, задыхаясь от бесконечных ныряний и усталости, выбрался на берег, посмотрел на лежащие поверх одежды наручные часы. Время близилось к ужину, пора уходить.

– Все, баста! – сказал он решительно. – Нет тут ничего! А если и есть, то мы ни хрена не найдем.

Следом, клацая зубами от холода, на берег выбрался Матвей. Дэн все еще колебался.

– Выходи, Киреев! – позвал Гальяно. – Ясно же, что это дохлый номер!

Дэн посмотрел на Тучу, сказал устало:

– Мы еще завтра поищем. Хорошо?

– Он там! – Туча упрямо мотнул головой и шагнул к воде.

Несколько секунд он стоял неподвижно, с закрытыми глазами, а потом, не обращая внимания на повязку, пошарил рукой по дну. Матвей с Гальяно растерянно переглянулись. Дэн молча наблюдал за происходящим.

– Туча, не дури! – Гальяно решил положить конец этому безобразию. – Выходи!

Удивительно, но Туча послушался, выпрямился, шагнул из воды на берег. Лицо его освещала торжествующая улыбка. Туча разжал кулак – на его ладони что-то блеснуло. Гальяно присмотрелся и восхищенно присвистнул.

Это был ключик! Маленький серебряный ключик на тонкой цепочке. Они искали его битый час, а Туче понадобилось лишь опустить в воду руку. Чудеса!

– Это он? – спросил Дэн, разглядывая ключик.

– Да. – Туча кивнул. – Я его нашел. Понимаешь?

– А ты и в самом деле следопыт! – В голосе Матвея послышался намек на зависть. – Как тебе удалось?

– Не знаю. – Туча пожал плечами. – Просто иногда я чувствую.

– Ладно! Нашли – и слава богу! – Гальяно снова глянул на часы. – Полчаса до ужина. Пойдем уже!

Они гуськом шли по лесной тропинке, до развилки оставалось несколько десятков метров, когда Туча, счастливо улыбавшийся всю дорогу, вдруг заволновался, принялся оглядываться по сторонам.

– Ты чего? – Дэн замедлил шаг, и идущий следом Гальяно, замешкавшись, налетел на него.

– Опять… – Туча побледнел.

– Что – опять?

– Горелым пахнет. Вы не чувствуете? – Туча обвел их напуганным и одновременно требовательным взглядом. – Не чувствуете? – повторил шепотом.

Гальяно принюхался: пахло лесом, травами и нагретой за день сосновой смолой. Ничего такого, о чем говорил Туча.

– И следит за нами кто-то. – Туча говорил едва слышно.

– Да кто за нами может следить? – Гальяно осмотрелся. – Ксанка?

– Нет. – Туча бледнел на глазах, кровь отхлынула не только от щек, но и от губ, теперь они были синюшными, как у покойника. От этих ассоциаций Гальяно поежился. – Это он. Вот он… – Туча смотрел куда-то поверх его плеча.

Медленно, очень медленно, Гальяно обернулся – в нескольких метрах от них стоял лесной монстр.

Нет! Никакой он не монстр! Обыкновенный старик, только уродливый. Сейчас, когда света от заходящего солнца еще хватало, можно было разглядеть его как следует. Брезентовый плащ, выгоревший, вылинявший, не пойми зачем нужный в такую жару. Запыленные кирзовые сапоги с налипшей к подошве иглицей. Все это Гальяно видел с отчаянной ясностью, видел и никак не решался поднять взгляд на лицо старика. От этой неожиданной трусости ему стало вдруг невыносимо противно, и Гальяно решился.

У него не было лица. Правой половины не было точно. Уродливая бурая маска, словно с него по живому содрали кожу, оставив обнаженными мышцы и сухожилия. И в прорезях этой страшной маски – синие пронзительные глаза, от взгляда которых дыхание сбивается, а сердце перестает биться. Только взгляд на вторую, почти нормальную, почти человеческую половину этого лица вернул Гальяно способность соображать более или менее ясно. Не маска! Не заживо содранная кожа! Ожог! Этот странный старик потерял свое лицо в огне. Лицо и руку… Правая рука такая же страшная, покрытая уродливыми послеожоговыми рубцами. Теперь все понятно, и от этого уже не так жутко.

– Эй, вам чего? – Он хотел крикнуть громко, но вместо крика получился какой-то жалкий писк.

Старик шагнул им навстречу. Согнутый годами, он по-прежнему казался по-медвежьи сильным, способным любого из них придушить голыми руками.

– Ты! – Не обращая внимания на Гальяно, он указал на Тучу. – Зачем ты его взял? Зачем ты вообще сюда явился?

Туча вздрогнул, испуганно попятился.

– Я не понимаю… – Он пытался говорить, но из горла его вместо слов вырывался придушенный кашель, как будто он и в самом деле надышался дымом. – Не понимаю… о чем вы…

– Убирайтесь! – Глаза старика яростно сверкнули. – Убирайтесь, пока еще не поздно!

– Дед! Мы и правда не понимаем, о чем ты! – К Гальяно вернулась наконец способность говорить. – Мы ничего не трогали. Мы даже не местные, мы оттуда, из лагеря. – Он махнул рукой в сторону поместья.

– Меченые… – Рот старика искривила невеселая усмешка. – Вы все теперь меченые, огнем клейменные. Сейчас не уйдете, потом она вас не отпустит… Она любит таких вот…

– Кто – она? – спросил Дэн. – Его голос, в отличие от голоса Гальяно, звучал спокойно, даже с нотками любопытства.

– Гарь! – сказал старик, как выплюнул, развернулся, медленно похромал прочь.

А они так и остались стоять, напуганные, ничего не понимающие. Тишину нарушало лишь сиплое дыхание Тучи, кажется, ему до сих пор не хватало воздуха.

– Сумасшедший! – первым заговорил Гальяно. – Вы что-нибудь поняли, пацаны? Сто пудов, сумасшедший! Хорошо еще, если не буйный. Меченые! – Он брезгливо сплюнул себе под ноги, пытаясь избавиться от кислого вкуса во рту. – А на тебя, Туча, он чего ополчился?

Вместо ответа Туча замотал головой, по глазам было видно – он тоже ничего не понимает. Не понимает, но боится…

– Да, странный дед, с приветом. – Матвей вытер выступившую на лбу испарину. – А что у него с лицом?

– Ожог, – сказал Дэн. – Очень глубокий ожог.

– Может, уже пойдем? – Гальяно с опаской посмотрел в ту сторону, куда ушел старик. Кстати, направлялся он прямиком к гари. И серое на его сапогах – это, вполне возможно, не пыль, а пепел…

Матвей

К вечеру зной спал, но оставаться в душной комнате не было никаких сил. Они расположились на уже облюбованной лужайке на прихваченном из комнаты покрывале. Гальяно, уже успевший получить от Василия сигареты, закурил. Матвей наблюдал за ним с завистью. После встречи в лесу ему тоже хотелось курить. Оказывается, случаются стрессы посильнее любовных терзаний.

– Я считаю, нам нужно туда наведаться, – сказал Гальяно, всматриваясь в крону старой липы, под которой они сидели.

– Куда? – спросил Дэн.

– На гарь. Надо же хоть посмотреть, что за место такое.

– Плохое это место, – буркнул Туча. – Что на него смотреть?

– Ты старика испугался, что ли? – Гальяно выдохнул тонкую струйку дыма, усмехнулся снисходительно.

Ишь, улыбается, а еще час назад сам чуть не обделался от страха. Матвей закрыл глаза, ему не хотелось ни разговаривать про Чудову гарь, ни уж тем более ходить на нее. В душе росло и крепло смутное беспокойство, избавиться от которого не было никаких сил.

– Испугался, – сказал Туча. – Мы все его испугались. В нем есть что-то…

– Неправильное, – закончил Дэн.

– Что там неправильного? – вскинул брови Гальяно. – Самый обыкновенный сумасшедший! Нес какую-то ахинею, про какую-то гарь.

– Не только про гарь. – Туча перешел на шепот. – Он еще говорил про то, что она нас пометила.

– Классический бред! – Гальяно взмахнул рукой.

– И про то, что я нашел вещь, которую не нужно было находить, – гнул свое Туча.

– И какую такую вещь ты нашел? – Гальяно загасил сигарету. – Блуждающий огонь? Так ты ж сам сказал, что не видел ничего конкретного, просто свет из-под земли.

– Не знаю. – Туча растерянно моргнул. – Я много всякого нахожу.

– Ключик, например, – вспомнил их недавнее ныряние Матвей.

– Нет, ключик – не вариант, – замотал головой Гальяно. – Вещица, конечно, симпатичная, но какое отношение она имеет к Чудовой гари и всему остальному?

– Я еще кое-что нашел, – сказал Туча после долгого молчания.

– Что?! – спросили они в один голос.

– В библиотеке, когда на меня посыпались книги. Помните?

Они в нетерпении закивали головами.

– Там в стеллаже был тайник. То есть это я так думаю, что тайник, потому что в нем было кое-что спрятано.

– Какой тайник? – спросил Матвей.

– Что спрятано? – Дэн, до этого момента совершенно спокойный, вдруг начал проявлять нетерпение.

– Тайник. – Туча посмотрел на Матвея. – Там полки такие толстые, в торце сантиметров десять, не меньше. Я сначала подумал, что это просто трещина. Ну от удара или от старости. Хотел посмотреть, как можно назад приделать, а оказалось, что это не трещина, что панелька эта торцевая вынимается, а внутри – тайник.

– А в тайнике что? – Глаза Гальяно загорелись алчным огнем. Небось уже нафантазировал себе бесценных сокровищ, спрятанных в библиотеке.

Матвею и самому было интересно, что же такое откопал Туча. Ведь тайники создаются не просто так.

– А в тайнике вот это. – Из-за пояса штанов Туча вытащил какую-то книжицу, положил ее в центр покрывала.

– Книжка? – Гальяно разочарованно вздохнул.

– Это не книжка. – Дэн взял находку в руки, раскрыл. – Это дневник.

– Чей дневник? – Матвей подсел поближе, заглянул Дэну через плечо.

Это и в самом деле был дневник. Местами потертая кожаная обложка, пожелтевшие от времени, но все еще плотные страницы, исписанные крупным, порывистым почерком, а на первой странице – от руки нарисованный, готовый ринуться в атаку вепрь, точная копия того, что на экслибрисе.

– Это дневник графа Шаповалова. – Дэн пробежался пальцами по рисунку.

– Которого из двух? – уточнил Гальяно.

– Андрея, – сказал Дэн уверенно. – На его экслибрисе нарисован вепрь, а на экслибрисе его брата – волк.

– Странно как-то. – Матвей в задумчивости взъерошил волосы. – Фамилия одна, а экслибрисы разные.

– Да, странно. – Дэн перевернул страницу, сказал задумчиво: – Может, ответ здесь. Туча, ты уже читал?

– Когда? – Тот пожал плечами. – Я же все время был с вами.

– В таком случае предлагаю не откладывать дело в долгий ящик! – Гальяно поерзал, устраиваясь поудобнее. – Читай, Киреев, что там этот граф написал!

Дневник графа Андрея Шаповалова. 1908 год

Завтра идем с Игнатом в ночное! Отец долго не хотел отпускать, но Игнат его уговорил. Есть у него такой особенный дар – влиять на людей. Вот и отец, со мной строгий и несгибаемый, с Игнатом становится мягким, как воск, соглашается со всем. Пусть не сразу, но соглашается. Два дня всего понадобилось, чтобы категоричное отцовское «нет» превратилось сначала в осторожное «я подумаю», а потом и в долгожданное «ваша взяла!».

– Шкурой за мальчишек отвечаешь, Степка! – Отец смотрел на старшего конюха и хмурил густые брови так, словно и в самом деле собирался спустить с ни в чем не повинного Степки шкуру.

Степка кивал, мял в руках картуз, заверял отца, что ничего страшного с «их сиятельствами» не приключится. Что ж с ними может приключиться?! Места кругом тихие, лихих людей не водится, а работу свою он знает.

Помню, Игнат взглянул на меня насмешливо, сощурил свои синие глаза так, что сразу стало ясно – не будет у несчастного Степки спокойной ночи, брат задумал что-то эдакое. Он всегда был горазд на придумки. Куда мне до него!

– Шкурой отвечаешь! – еще раз пригрозил отец, но хмуриться перестал, смотрел на нас с Игнатом задумчиво и лишь самую малость встревоженно. – Выросли-то как пострелята! – Он потрепал по волосам сначала Игната, как старшего, потом меня, как младшего. – Восемнадцатый год одному, семнадцатый – другому. Летит время… – В глазах отца, мужественного и несгибаемого, блеснула слеза.

Я знал, о чем он подумал. Меланхолию и тоску отец позволял себе лишь при воспоминаниях о нашей покойной матушке.

Мама ушла от нас ранней весной после долгой и несправедливо мучительной болезни. Добрейшая, чудеснейшая, в жизни ничего плохого никому не сделавшая и не пожелавшая, мама умирала в адовых муках. Сам я видел лишь малую толику тех мук. В последние недели перед смертью мама была уже так слаба, что, считай, не приходила в сознание. Нас с Игнатом к ней не пускали, берегли то ли ее, то ли нас от лишней боли. Только вот уши нам заткнуть никто не мог, и я слушал. Обрывки тихого разговора отца с доктором Зосимом Павловичем, встревоженное перешептывание челяди. Слово за слово складывалась страшная картина маминого угасания. И фоном – всеобщая беспомощность, неспособность не то чтобы излечить, избавить от страданий. Вот тогда от кормилицы я в первый раз и услышал про ведьмака.

Нет, кормилица называла этого загадочного человека уважительно – знахарем, ведьмаком его называл отец. Он, человек образованный и просвещенный, даже слышать не желал про «какого-то грязного мужика, возомнившего себя эскулапом». И в категоричности его мне чудилось что-то странное, слышалась какая-то застарелая боль. А может, все это мне лишь только чудилось? Потому как не было у меня той особенной прозорливости, которой отличался Игнат, мой старший брат.

Мы не были с ним похожи ни в чем. Он высокий, широкоплечий, со смоляными вьющимися волосами и глазами такими синими, что ни одна девица не могла пройти мимо такой красоты. Застывали, точно параличом разбитые, ахали, наливались румянцем. Игнат был красив особенной, тревожащей дамские сердца красотой. Он знал это и умело пользовался. Отчасти этим и был обусловлен его дар убеждения. Попробуй отказать, когда тебя просит сам ступивший с небес Аполлон.

А я… Я был самый обыкновенный. Был и есть. Невысок, Игнату по плечо, русоволос, бледнокож, темноглаз. Кормилица говорит, что я – копия матушки. Врет, наверное, по доброте душевной не хочет обижать, сравнивая с Игнатом. Мама была красавицей, нет во мне и сотой доли от ее обаяния.

Нет, я не жалуюсь! Не жалуюсь и не виню никого в том, что от родителей мне не досталось только самое лучшее, просто пытаюсь познать себя, научиться видеть мир в тех же ярких красках и мельчайших деталях, в которых видит его Игнат. Может, оттого и присматриваюсь к людям с излишней внимательностью, может, оттого отец в шутку и называет меня философом.

Как бы там ни было, но, когда кормилица, уже в который раз, завела разговор о знахаре, я успел разглядеть тень мучительных сомнений, коснувшуюся отцовского лица. И сомнения эти были связаны не с тем, что он вверит жизнь любимой супруги в руки безграмотного мужика, а с чем-то куда более глубоким. Вот только, чтобы проникнуть на такие глубины, моей прозорливости не хватало.

И все-таки он появился в нашем доме. Человек, которого отец не любил и не признавал за лекаря. Я хорошо запомнил тот день. Это был последний день маминой жизни.

Он пришел незваным, не побоялся гнева графа Шаповалова. Высокий, крепкий мужик, еще не старый, но уже полностью седой, отличающийся какой-то особенной, несвойственной простолюдинам статью, спокойный и уверенный. Он пришел, как к себе домой, лишь на мгновение замер перед утратившим дар речи отцом, кивнул сдержанно, не по-холуйски.

– Она хочет меня видеть! – Гость посмотрел на свои мозолистые ладони, точно держал в них что-то дивное, недоступное чужим взглядам. – Я долго ждал, что ты одумаешься.

Он смел смотреть отцу в глаза и разговаривать с ним как с равным. Он смел, а отец не посмел его остановить, лишь устало и безнадежно махнул рукой, отвернулся к окну. К странному гостю бросилась кормилица, засуетилась, запричитала. Мужик коснулся ладонью ее головы, и она вдруг успокоилась, замолчала. Так они и шли молча: впереди кормилица, а следом он. Его тяжелые шаги еще долго были слышны в глубине дома, а потом хлопнула дверь, и все стихло.

Его не было долго. Я устал ждать, но ни за что не хотел пропустить его появление. В душе еще теплилась надежда на чудо, на то, что этому необразованному мужику удастся то, что не удавалось медицинским светилам.

Чуда, увы, не случилось, а что случилось, я до сих пор вспоминаю с недоумением и страхом. Знахарь появился в комнате внезапно, точно подкрался на легких кошачьих лапах, бросил на меня быстрый взгляд, велел:

– Выйди-ка!

Я не посмел ослушаться. Наверное, в том проявилась моя слабохарактерность. Игнат ни за что не позволил бы холопу разговаривать вот так… Но я не Игнат, я послушался приказа, отданного мне холопом. Единственное, на что я отважился, это на то, чтобы обернуться.

Знахарь придвинул к столу стул, уселся напротив безучастного ко всему отца. Что было дальше, я не знаю, тяжелая дверь захлопнулась, отсекая все звуки.

В людской рыдала, вытирая лицо уголком платка, кормилица. Значит, не помог маме этот… знахарь.

– Все, Андрюшенька. – Кормилица громко всхлипнула.

– Умерла?.. – Сердце оборвалось, полетело куда-то вниз.

Она ничего не ответила, точно и не услышала моего вопроса.

– Если он ей не помог, никто больше не поможет… Он сказал – сегодня. Уже сегодня, Андрюшенька. – Кормилица вскочила, закружилась по комнате. – Велел травку заварить, сказал, с травкой она уйдет легко, без мучений. Я вот воду кипячу…

– Кто он? – Любопытство постыдное, неуместное жило во мне рядом с горем. И я ничего не мог с этим поделать.

– Он – Лешак. – Кормилица утерла мокрое от слез лицо. – А как зовут, не помню уже. Хозяйка знает… Росли они вместе, Лешак с твоей матушкой. Вот как брат с сестрой, почитай, росли. А потом, как выросли… – Кормилица не договорила, глянула испуганно. – Пустое это, Андрюшенька. Что там раньше было, не моего ума дело, только она его ждала, умирать не хотела, пока не свидятся, а барин…

Я ровным счетом ничего не понял из этого путаного рассказа. Лишь одно уяснил для себя: матушка и этот странный мужик знакомы с детства, и чувства их связывают теплые, почти родственные, такие, как меня с братом. И пусть они из разных сословий, для истинной дружбы это никакая не помеха.

– Пойду я. – Кормилица посмотрела на меня красными, опухшими от слез глазами. – Он обещал, что поможет травка… Пойду я, Андрюшенька.

Сил оставаться в доме у меня не было, вслед за кормилицей я вышел из людской и едва не столкнулся со знахарем. Он шел, а вслед ему неслись проклятья отца. Никогда раньше я не слышал из уст отца таких страшных слов. Знахарь замедлил шаг, застыл напротив меня, заглянул в глаза.

– Берегись, барчонок! – сказал с угрозой. – Теперь смерть за тобой ходить станет.

Он говорил, а его черные колдовские глаза прожигали в моей душе дыру, разливались ядом по жилам.

– Уйди! – Я толкнул его что есть силы, но он даже не шелохнулся, лишь усмехнулся в усы.

– Никто сначала не верит, а как поверит – уже и поздно. По сторонам гляди, барчонок. Взгляд у тебя цепкий, может, и убережешься.

Сказал и ушел, тяжело протопал к двери. На секунду я ослеп от яркого солнечного света, а потом постыдно, совсем не по-мужски, расплакался.

К ночи матушка умерла. Ушла легко, с улыбкой на губах, как и обещал знахарь. Я успел попрощаться, зашел в ее спальню вслед за отцом, застыл перед кроватью, вглядываясь в родные, до неузнаваемости изменившиеся черты. Мама открыла глаза, посмотрела на меня ясным взглядом, таким покойным, как будто и не было тяжелой болезни.

– Андрюшенька… совсем взрослый стал. – Она посмотрела на отца, сказала с непонятной мне требовательностью: – Володя, ты обещаешь?

Отец долго ничего не отвечал, на нас с матушкой не смотрел, не сводил взгляда с иконы.

– Я много терпела, Володенька. – Голос мамы шелестел опавшей листвой. – За столько лет слова дурного не сказала, пришло время и тебе проявить уважение. Про меня можешь не думать. Привыкла я… Про Андрея подумай, вспомни, у которого из них больше прав… – Говорить ей было тяжело, на лбу и щеках выступила испарина, а ясный взгляд полыхнул весенними зарницами.

– Андрей, выйди! – Отец обернулся ко мне. Вид у него был измученный.

– Нет! Пусть останется. – Матушка попыталась сесть, но в бессилии упала на подушки. – Поклянись, Володя! При нем поклянись!

Отец… никогда раньше я не видел его таким раздавленным, тяжело опустился на колени, взял в руку матушкину ладонь, сказал едва слышно:

– Клянусь. Все, что ты просила, сделаю. Виноват я перед тобой, душа моя. Простишь?..

– Уже простила. – Мама прикрыла глаза, на бледных губах ее играла улыбка.

Она так и умерла с улыбкой. Мне хотелось думать, что этот странный прощальный разговор сделал ее счастливой.

А Игнат с матушкой проститься не успел. Я искал его повсюду, но так и не нашел. Игнат остался верен себе, он никогда не показывал своих чувств посторонним, все переживал в себе. Оттого, наверное, казался холодным и надменным. Но я-то знал, какой он на самом деле. Я – его брат!

Уже сколько месяцев прошло с маминой смерти, а тот разговор, та непонятная клятва до сих пор не идут у меня из головы. И поговорить не с кем. Отец молчит, словно и не было ничего, а спросить у него я никак не решаюсь. Да и ответит ли он?

Рассказать бы Игнату. Раньше у меня не было тайн от брата, а теперь вот…

И не понял ведь ничего из того разговора, а сердцем чувствую – не меня одного он касался. Хоть и не сказано было об Игнате ни слова, а и его отцовская клятва не минет.

Думаю об этом каждый день, пытаюсь понять, вспоминаю, как оно было раньше, как мы жили до маминой болезни. И чем больше думаю, тем сильнее утверждаюсь в мысли, что родители относились к нам с братом по-разному. Отец всегда выделял Игната. Первенец, старший сын, Игнат даже внешне был похож на отца больше, чем я. И по характеру такой же отчаянный и решительный.

А мама… Любила ли меня мама больше, чем Игната? Не знаю. Помнится, когда болели мы, ночами просиживала у наших кроватей, играла с обоими, сказки читала двоим сразу. Но бывало, в ее взгляде, направленном на Игната, видел я не материнскую радость, а душевную боль. А на меня она смотрела по-другому. Не объясню, как, потому что и сам не понимаю. Но не было в ее взгляде ни тоски, ни боли, лишь одна светлая радость.

Характером я пошел тоже в маму: мягкий, нерешительный, грубым мальчишеским забавам предпочитающий рисование и музицирование. Кисейная барышня… Так отец однажды сказал про меня своему приятелю и деловому партнеру Льву Семеновичу Боголюбову. Сказал не со злом, а с легкой досадой, и тут же принялся хвалиться успехами Игната.

И сколько их еще было, таких моментов! Только раньше я их не замечал, а сейчас память услужливо предъявляла мне давние, почти забытые воспоминания, заставляет задуматься.

Решено! В ночном поговорю с Игнатом. Нет сил носить в себе это все. Может, брат объяснит то, до чего мне своим умом никак не дойти…

Матвей

– …Может, брат объяснит то, до чего мне своим умом никак не дойти, – прочел Дэн и посмотрел на часы.

– А что там объяснять?! – удивился Гальяно. – Папашки, они все такие, любят сильных и наглых. А хлюпиков и сморкачей типа этого Андрюшеньки никто не любит. – Он говорил, а в голосе его отчетливо слышалась затаенная обида..

– Да, хлюпиков и сморкачей никто не любит, – вздохнул Туча, и они с Гальяно переглянулись.

– Ну, правда же, детский сад какой-то! – Гальяно с неприязнью посмотрел на дневник. – Пацану семнадцать лет, считай, наш ровесник, а в голове у него сплошной романтический бред! Ах, маменька! Ах, братец! Тьфу!

– Про знахаря интересно, – сказал Дэн задумчиво. – Его Лешаком звали, совсем как нашего лесного дядьку.

– Думаешь, это он? – Туча испуганно выпучил глаза.

– Ты дурак, что ли?! – Гальяно повертел пальцем у виска. – Это ж ему тогда под двести лет должно быть, а наше страшилище хоть и древнее, но не настолько же!

Они так увлеклись спором, что не заметили, как на лужайке появился Суворов.

– Эй, архаровцы, вы специально прячетесь так, что искать вас приходится с собаками? – спросил он, бросил быстрый взгляд на лежащий посреди покрывала дневник и нахмурился. – А кто вам разрешил покрывало в парк тащить? Кто потом его за вас от грязи отстирывать будет?

– Так мы же аккуратно, только на травку, – сказал Матвей, наблюдая, как Дэн осторожно прикрывает дневник бейсболкой.

– Начальнику лагеря рассказывайте про свое «аккуратно». – Суворов продолжал хмуриться. – Еще раз застану за порчей казенного имущества, будете на весь лагерь картошку чистить. Уяснили?

Они молча закивали в ответ.

– Армия какая-то, – буркнул себе под нос Гальяно.

Если Суворов его и услышал, то виду не подал, развернулся, пошагал в сторону главного корпуса.

Дэн натянул на голову бейсболку, дневник сунул за пазуху. Туча хотел было что-то сказать, но, видно, передумал, едва заметно пожал плечами.

После отбоя, вместо того чтобы улечься спать, они снова взялись за чтение дневника, но особо в этом деле не преуспели. В комнату заглянул Суворов, сказал строго:

– Гасите свет, архаровцы! Завтра подъем и пробежка, если вы вдруг забыли.

Не дожидаясь ответа, командир щелкнул выключателем, и комната погрузилась в темноту.

– Спать, я сказал! – послышалось уже из коридора.

– А и правда спать охота, – зевая, сказал Гальяно. – Ведь этот упырь не шутит, поднимет завтра ни свет ни заря, а Андрюшка этот от нас никуда не денется.

– Конечно, не денется, – хмыкнул Матвей. – Он же мертвый уже давным-давно.

Туча что-то буркнул то ли одобрительное, то ли протестующее, с ним не поймешь.

– Слушайте, а вы Ксанке ключик отдали? – спросил Гальяно, зевая во весь рот.

– Не видели мы ее сегодня больше, – послышался из темноты голос Тучи.

– А что ее видеть-то?! Она же с Васькой в одном доме живет. Ваське можно было отдать, чтобы вернул.

– Сам отдам! – сказал Туча неожиданно резко.

– Ну, сам так сам, – не стал спорить Гальяно. – Просто столько нервотрепки было из-за этого ключика, а вы так и не отдали.

– Завтра отдадим, – положил конец разговорам Дэн. Вроде бы и сказал спокойно, а его сразу все послушались. И как у него так получается?

Раздумывать над этим феноменом Матвей долго не стал, как-то незаметно и плавно погрузился в глубокий сон.

Утро началось так же внезапно и так же гадко, как и в прошлый раз: с громкого рева Суворова «Архаровцы, подъем!». Одевались и умывались на автопилоте, а окончательно проснулись лишь у ворот.

– Снова на пробежку? – усмехнулся охранник, тот самый, который нашел их в лесу.

– Отныне каждый день! – Суворов улыбался так, как будто не было в его жизни большей радости, чем пробежка в семь утра. – За мной, архаровцы!

Бежать по извилистой лесной дорожке было не слишком удобно, но где-то на середине пути Матвей вдруг осознал, что получает удовольствие. Проснувшийся и взбодрившийся организм рвался в бой, жаждал и отжиманий, и приседаний – всего того, что еще вчера казалось каторгой.

– Не отставать! Быстро-быстро! – подбадривал их Суворов. – У меня сегодня изменения в программе.

– Небось пресс качать заставит, – задыхаясь, простонал Гальяно.

Оказалось, он ошибался, изменения в программе были куда интереснее. Командир назвал это азами рукопашного боя.

– Покажу вам кое-что, неразумным. Для самообороны пригодится. Не дай бог, конечно! Но в нашей жизни всякое бывает. Киреев, шаг вперед!

Выбранный в спарринг-партнеры Киреев криво усмехнулся, вышел на середину полянки.

– Нападай! – велел Суворов.

– Как?

– А как хочешь, так и нападай! Ты же вроде как занимался.

– Вроде как. – Дэн кивнул.

– Ну, так покажи, на что способен. И не стесняйся, можешь бить в полную силу. Нападай!

Дэн напал. Если нападение было проведено по всем правилам и в полную силу, то хреновый из него нападающий, потому что уже через мгновение Дэн оказался впечатан в землю.

– Вот примерно так! – Суворов помог ему встать на ноги, улыбнулся снисходительно и покровительственно одновременно. – А теперь то же самое, но в замедленном темпе. Готов?

Дэн молча кивнул и через мгновение снова оказался на земле. Как-то не очень получалось у командира в замедленном темпе, но красиво, ничего не скажешь.

Бросок отрабатывали несколько раз, до тех пор, пока пацанам не стало более или менее понятно.

– Ну, кто следующий? – Суворов весело сощурился.

– Можно я? – Туча робко поднял руку.

– Ты? – Суворов окинул его оценивающим взглядом, а потом сказал: – Ну, давай попробуем!

Завалить Тучу оказалось куда сложнее, чем Дэна. Он стоял насмерть, крепко-накрепко упершись в землю ногами, но Суворову все-таки удалось. Громко ойкнув, Туча рухнул на землю, но разлеживаться не стал, с неожиданным для его комплекции проворством вскочил на ноги, буром попер на противника.

– Ай, молодца! – только и успел сказать тот перед тем, как завалить Тучу во второй раз. – А теперь давай-ка наоборот!

– То есть вы нападаете, а я защищаюсь? – уточнил Туча, отряхивая штаны от травы и иглицы.

– Да, я нападаю. Ты же запомнил движения?

– Кажется.

– Ну, так вперед!

Матвей никогда не видел, как нападает носорог, но слышал, что происходит это быстро и страшно. Туча был похож на носорога, и у него получилось!

– Ох, Тучников, знал бы, что ты такой способный ученик, попросил бы действовать вполсилы, – проворчал Суворов, вставая с земли и потирая ушибленную поясницу. – Силища у тебя богатырская.

– Извините, Максим Дмитриевич! – Туча покраснел от смущения. – Не рассчитал.

– Плохо, что не рассчитал! В этом деле расчет далеко не на последнем месте. Вот если бы ты так об землю хряснул не меня, а Гальянова, перебил бы хребет – сто процентов! Так что осторожнее.

– А что сразу Гальянов? – буркнул Гальяно. – Я, может быть, всем наваляю одной левой!

Комментировать это смелое заявление Матвей не стал, лишь едва заметно улыбнулся.

Время разминки закончилось неожиданно быстро. Испытать на себе опыт и проворство Суворова довелось каждому. В лагерь возвращались в отличном настроении, ежедневные утренние пробежки уже не казались им повинностью.

Завтракали с аппетитом, энергично орудуя ложками. Только Туча жевал медленно, то и дело бросая взгляды в окно. Может быть, высматривал Ксанку. Дэн тоже выглядел сосредоточенным, на болтовню Гальяно не реагировал, думал о чем-то своем. За «вражеским» столиком царила непривычная тишина. Не к добру это…

– Предлагаю продолжить наши литературные чтения! – сказал Гальяно, когда с завтраком было покончено. – Очень, понимаешь ли, интересно, как у них там, у графьев!

Приступить к литературным чтениям у них тем утром так и не получилось. Суворовым было предложено другое, не менее увлекательное занятие.

– Ну что, архаровцы, искупаемся?! – Командир был непривычно добр и весел, и радостный его настрой изрядно нервировал Гальяно.

– Искупаемся! – сразу за всех ответил Матвей.

На речку шли другой дорогой. Оно и неудивительно, принимая во внимание тот факт, что выходили они не через запасную калитку, а через центральные ворота. С ними увязался Василий. Вот кому хорошо: может разгуливать где хочет! Василия тут же подозвал к себе Гальяно. Несколько минут они о чем-то разговаривали вполголоса, а потом мальчишка рванул в начало колонны.

– Нет у его батяни ключей от карцера, – сказал Гальяно шепотом. – Все ключи у Шаповалова. Так что увы-увы! А фонарик я заказал. Скинемся на фонарик?

– Скинемся, – снова за всех ответил Матвей. Дэн с Тучей по-прежнему были погружены в какие-то свои думы.

Река появилась неожиданно; сосновый лес оборвался у самого пляжа.

– Значит, слушаем инструктаж, архаровцы, – сказал Суворов. – По пляжу не разбредаться, в воду без моего разрешения не заходить, раненым и поцарапанным, – он многозначительно посмотрел на Тучу с Гальяно, – водные процедуры заменяю на прием солнечных ванн.

– Я уже не раненый! – возмутился Гальяно.

– Да? А вот Елена Викторовна не далее как вчера убеждала меня, что ты, Гальянов, едва ли не смертельно ранен и что раны твои боевые ни в коем случае нельзя мочить во избежание их инфицирования. Или ты ставишь под сомнение компетентность Елены Викторовны? – Суворов хитро сощурился.

– Ничего я никуда не ставлю! – проворчал Гальяно и отвернулся, но уже через мгновение лицо его просияло.

На дорожке, ведущей к пляжу, появилась та самая Елена Викторовна. На ней был цветастый сарафан и соломенная шляпка, а на плече висела пляжная сумка. Медсестра помахала им рукой. Ну, может быть, не им все, а конкретно Суворову, но Гальяно расценил, что этот жест адресован именно ему, радостно помахал в ответ. Наблюдавший за ним Суворов снисходительно усмехнулся, сказал:

– В воду не лезьте, пока не разрешу.

Не вслушиваясь в недовольный ропот, он шагнул навстречу Елене Викторовне.

Пляж оказался небольшим. Отряд, состоящий из двадцати человек, разместился на нем едва-едва. Медсестра расположилась чуть поодаль, расстелила на траве полосатое полотенце, сбросила сарафан и, оставшись в розовом купальнике, запрокинула лицо к солнцу. Гальяно восхищенно вздохнул. Да что там Гальяно! На медсестру глазели все.

Поболтав с ней пару минут, Суворов направился обратно, на ходу стаскивая с себя тенниску.

– Купаться, архаровцы! – разрешил он и, сбросив на песок спортивные штаны, первым шагнул в реку.

Пацаны с радостными воплями ринулись следом. На берегу остались лишь «раненые и поцарапанные» Туча с Гальяно. Но даже из этой не слишком выигрышной ситуации хитроумный Гальяно сумел извлечь пользу. Матвей с улыбкой наблюдал за тем, как он оказался рядом с медсестрой, присел на край полосатого полотенца, сказал что-то такое, от чего та звонко рассмеялась.

– Наш пострел везде поспел, – прокомментировал Дэн, с головой уходя под воду.

– И не говори! – Матвей нырнул следом.

Купались совсем недолго, только-только вошли во вкус, как Суворов велел выходить на берег. Сам он выбрался последним, по головам, как цыплят, пересчитал подопечных, а потом неспешной походкой, поигрывая загорелыми тренированными бицепсами, направился к увлеченно болтающим Гальяно и Елене Викторовне. Выглядел вожатый хорошо, не в пример лучше и мужественнее тощего Гальяно. Наверное, эту очевидную разницу заметила и медсестра, потому что, коротко кивнув Гальяно, она протянула руку Суворову. Так, взявшись за руки, они и дошли до кромки воды. Медсестра ежилась, не желала заходить в реку, и тогда Суворов подхватил ее на руки. Наблюдавший за ними Гальяно посерел лицом и отвернулся. По всему выходило, что этот раунд он проиграл. Он вернулся к ним мрачный и злой, пошарил в карманах джинсов, спросил:

– Прогуляемся, Матюха? Курить охота, спасу нет!

Матвей бросил взгляд на резвящуюся в воде парочку, кивнул.

– Давай прогуляемся!

Гулять решили в сторону затона. По прикидкам Матвея, он должен был находиться где-то недалеко.

– Вот урод! – процедил сквозь зубы Гальяно, имея в виду явно не затон и доставая из кармана сигареты. – Будешь?

– Нет. – Матвей мотнул головой, добавил осторожно: – Мне кажется, у них роман.

– Когда он мог случиться, этот роман? За два дня? – Гальяно щелкнул зажигалкой, присел на торчащую из воды корягу.

– Может, и раньше, в прошлом сезоне. – Матвей пристроился рядом.

– Ерунда! Даже если что-то и было, то уже кончается! Ты посмотри на него и на меня!

– Да. – Матвей сочувственно кивнул. Он уже посмотрел и сделал выводы.

– Я молодой, полный сил! Со мной интересно! – Гальяно взмахнул рукой. – А он? Какой-то неотесанный качок! Дай бог, если окончил физкультурный факультет в каком-нибудь занюханном педе! У них нет ничего общего, понимаешь?

Матвей осторожно кивнул, рассуждая над тем: благо или наказание завышенная самооценка. Хорошо, отвечать ему ничего не пришлось, потому что в этот самый момент из прибрежных кустов к воде вышел незнакомец. Было ему хорошо за сорок. Наголо бритый, несмотря на начало лета, дочерна загорелый, высокий, коренастый, с военной выправкой. На принадлежность незнакомца к когорте военных намекали и камуфляжные штаны, хотя с таким же успехом он мог быть и охотником, и рыбаком. В руке мужчина держал авоську, в которой что-то позвякивало.

– Из зверинца, что ли? – спросил мужик вместо приветствия.

– Из какого еще зверинца? – Гальяно глубоко затянулся.

– Из лагеря. – Мужик улыбнулся, блеснув крепкими белыми зубами.

– А почему из зверинца? – спросил Матвей.

– Так в деревне ваш лагерь все зверинцем зовут. Волки и вепри – чем не зверинец?!

– А вас как зовут? – Объяснение Матвею понравилось. «Волки и вепри» и в самом деле не лучшее название для лагеря.

– Можете звать дядей Сашей. – Мужик протянул широкую ладонь. Рукопожатие у него было таким крепким, что Матвей невольно поморщился от боли, а Гальяно так даже ойкнул.

– Турист, что ли? – спросил он с неприветливой мрачностью.

– Васятка рассказал? – Дядя Саша присел на корточки у самой кромки воды, авоську поставил рядом.

– Он самый. Сказал, вы живете у реки, – улыбнулся Матвей.

– Поправочка: не у реки, а на реке. Хотите, покажу?

– А чего не посмотреть! – Гальяно загасил сигарету. – Мы – мужчины свободные.

Дядя Саша бросил на него цепкий взгляд, едва заметно усмехнулся.

– Ну, пойдемте тогда, свободные мужчины! – Он легко, по-мальчишески вскочил на ноги, пошагал вдоль берега. – Здесь недалеко совсем.

Идти и в самом деле пришлось всего несколько минут, до тех пор, пока из-за прибрежных зарослей не показалась корма лениво покачивающегося на волнах дебаркадера. Дебаркадер был небольшой, метров восемь в длину и метра три в ширину, с облезлой, со следами ржавчины надстройкой и такими же облезлыми боками. На натянутых над палубой веревках болталась камуфляжная куртка и вязанка мелкой рыбешки. «К пиву, наверное», – подумал Матвей, вспоминая, как многозначительно позвякивало в авоське у их нового знакомого.

– Вот тут я и живу! – Дядя Саша шагнул на сходни, соединяющие дебаркадер с берегом, поманил ребят за собой. – Да не бойтесь вы, свободные мужчины, я не кусаюсь.

– А кто боится?! – возмутился Гальяно и решительно ступил на сходни.

Вблизи временное пристанище Туриста выглядело презентабельнее, чем с берега. Кругом царил идеальный порядок, на палубе не было ни соринки.

– А как тут можно жить? – оглядев дебаркадер, поинтересовался Гальяно.

– Нормально можно жить. – Дядя Саша пристроил авоську на сколоченный из досок стол, кивнул на тянущуюся вдоль левого борта лавку. – Присаживайтесь, ребята. Вас, кстати, как зовут? А то вы не представились. – Он улыбнулся, в уголках его голубых глаз появились лучики морщин.

Они отрекомендовались, уселись на лавку.

– А спать где же? – спросил пытливый Гальяно.

– А вон! – Дядя Саша кивнул на открытый люк. – У меня там вполне комфортабельная каюта. Не шикарная, конечно, но минимальные удобства имеются.

– А там что? – Матвей махнул рукой в сторону рубки.

– А там все: и кухня, и кают-компания.

– Без электричества, наверное, тоскливо здесь, – предположил Гальяно.

– Почему же без электричества?! – удивился дядя Саша. – Я же человек цивилизованный, у меня электрогенератор имеется.

– Здорово! – восхитился Матвей. Вот бы где он с удовольствием провел лето – на этом старом, переоборудованном в плавучий дом дебаркадере.

– Чем же мне вас угостить, гости дорогие? – Турист обвел свое хозяйство задумчивым взглядом. – Пиво не предлагаю, малы вы еще для пива.

При этих словах Гальяно скептически хмыкнул.

– А вот рыбки вяленой отсыплю! – Дядя Саша снял с веревки вязанку таранки, скрутил кулек из лежащей на столе газеты, положил в него рыбешек пятнадцать, не меньше, протянул Гальяно, спросил многозначительно:

– В самоволку ушли?

Ответить они не успели, потому что из прибрежных кустов, как черт из табакерки, выскочил Суворов.

– Плахов, Гальянов! Это что за номер?! – заорал он. – Это с какого перепугу я вас по всему берегу искать должен?! Велено было в воду без моего разрешения не заходить!

– А мы и не заходили, – огрызнулся Гальяно, прижимая к груди кулек с таранкой.

– Доброго дня, Максим Дмитриевич! – Дядя Саша приветственно взмахнул рукой.

– Приветствую, Александр Кузьмич! – Суворов ступил на сходни. – Это ты моих архаровцев сманил? – Голос его стал почти прежним, от недавнего брюзжания не осталось и следа. Было видно, что с Туристом они давно знакомы.

– Можно и так сказать. – Дядя Саша усмехнулся. – Только не сманил, а пригласил в гости. Хорошие ведь ребята! Зря ты на них кричишь.

– Да эти хорошие вот где у меня уже! – Ребром ладони Суворов чиркнул себя по горлу. – Шаповалов не успевает им дисциплинарные взыскания выписывать, они в карцер скоро жить переедут! Смотри! – Он спрыгнул на палубу, ткнул пальцем в Гальяно. – Видел, какой красавец одноглазый?! В первый же день отличился!

– А пусть не лезут! – буркнул Гальяно, отворачиваясь.

– А их таких четверо у меня. – Суворов подошел к столу, со значением посмотрел на торчащее из авоськи горлышко пивной бутылки.

– Это не их ли на днях в лесу искали? – Турист неуловимо быстрым движением сорвал с горлышка пробку. Матвею показалось, что без всяких приспособлений – голыми руками. – Угощайся. – Он протянул бутылку Суворову.

Тот вздохнул, замешкался, а потом все-таки взял пиво, сделал большой, жадный глоток.

– Этих самых, – сказал с мрачной усмешкой. – Вот что мне с вами делать? – Он посмотрел сначала на Гальяно, потом на Матвея. Взгляд у вожатого был не злой, возможно, немного усталый, и Матвей окончательно уверился, что их командир – нормальный мужик, просто работа у него такая…

– Максим Дмитриевич, мы ведь не нарочно. – Он дипломатично улыбнулся.

– Ага, мы нечаянно, – поддакнул Гальяно.

– За нечаянно бьют отчаянно! – Суворов сделал еще один глоток, посмотрел на дядю Сашу, сказал задумчиво: – И ведь время такое начинается… Я бы вообще этот лагерь закрыл к чертовой матери. Видел уже? А, Кузьмич?

– Да почти каждую ночь. – Дядя Саша откупорил вторую бутылку, теперь уже точно голыми руками.

– И что ты об этом думаешь? – спросил Суворов.

– А что думать? Время покажет. Может, и пронесет на сей раз.

– Время-то покажет, только вот мне каково за этими попрыгунчикам бегать? Я же отвечаю за них, Кузьмич.

– Ну, допустим, не ты один. Шаповалов ваш тоже в курсе.

– Шаповалов… Фома неверующий ваш Шаповалов! – Суворов посмотрел в их сторону, нахмурился. – А вы что уши развесили?

– Это вы про блуждающий огонь сейчас говорили? – с жадным любопытством спросил Гальяно.

– Ишь, и это уже знают! – усмехнулся Турист. – И когда только успели!

– Так мы его своими собственными глазами видели! – Гальяно приосанился.

– Ночью над лесом?

– Да нет, днем в лесу. В тот самый день, когда заблудились. Сначала огонь этот зеленый, а потом деда.

– Днем, говоришь, видели? – Дядя Саша казался удивленным. – И далеко?

– Да метров с десяти. Он из кустов шел. Свет, я имею в виду.

– А первым кто заметил? – спросил Турист, отхлебывая из бутылки.

– Туча. Степка Тучников, он первый. А потом дед пришел. Ну этот, который обгорелый. И все исчезло. А что за свет-то? – Гальяно переводил взгляд с Суворова на дядю Сашу.

– Аномалия местная, я же рассказывал, – ответил Суворов, но как-то слишком уж поспешно. – Место запомнили? – спросил чуть погодя.

– Надо в лес сходить. – Гальяно пожал плечами. Матвей видел – товарищ не спешит делиться информацией. Оно и понятно, взамен им пока ничего интересного не рассказали.

– Покажете, если что? – Суворов все еще хмурился, но в глазах его уже зажегся азартный огонь.

– А зачем вам? – вопросом на вопрос ответил Гальяно.

– Просто любопытно.

– Туча это место точно найдет, – опередил друга Матвей. – У него талант.

– Какой еще талант? – удивился дядя Саша.

– Он умеет находить потерянные вещи.

– Блуждающий огонь – это не вещь! – Гальяно больно ткнул его локтем в бок. Жест этот Матвей понял без слов – не болтай лишнего. Но у него уже был готов план!

– Только Туча без нас в лес не пойдет, – сказал он, всматриваясь в бегущую за бортом волну. – А нас же из лагеря никуда не выпускают, нас же наказывают постоянно.

– Далеко отсюда? – Суворов слушал очень внимательно.

– Не могу точно сказать. – Матвей пожал плечами.

– Да ты, Плахов, никак меня шантажировать удумал? – Суворов понимающе усмехнулся.

– Что вы, Максим Дмитриевич! Нам просто и самим очень интересно, что за огонь такой странный. Вы же нам не рассказываете ничего. – Он улыбнулся кроткой, но многозначительной улыбкой.

Вот теперь пусть эти двое подумают, погадают, что ребятам известно, а они подождут. Информация в обмен на информацию. Так, чтобы всем сразу стало хорошо и интересно. Надо же узнать, что здесь на самом деле творится. А вдруг в самую темную ночь на охоту выходит опасный маньяк. Или вдруг этот странный зеленый свет как-то по-особенному действует на человеческую психику. Может, это и не свет вовсе, а газ! Галлюциноген какой-нибудь природный. В то, что где-то в лесу спрятана база инопланетян, Матвей не особо верил, но и такую, почти фантастическую возможность не исключал. В любом случае разгадать эту загадку при поддержке Суворова будет проще. А чем еще заниматься в лагере все лето?! Не строевой же подготовкой, честное слово!

– Так что это за огонь? – уже в который раз спросил Гальяно. – И как он связан с Чудовой гарью?

– Они и про гарь уже знают! – Дядя Саша многозначительно посмотрел на Суворова. – Может, расскажем парням самую популярную здешнюю сказку? – Он подмигнул Гальяно.

– Времени нет, я и так отряд на Леночку оставил. Давай вечером! А, Александр Кузьмич? У нас как раз вечером большой костер намечается.

– В лесу?

– Да в каком лесу?! В парке! Приходи, расскажешь парням сказочку. Ты так рассказываешь – заслушаешься! А потом по пивку можем. – Суворов с сожалением поставил недопитую бутылку на стол.

– Ну, если по пивку. – Дядя Саша улыбнулся. – Только смотри, чтобы твои архаровцы после моей сказочки вообще не передумали в лес ходить.

– Не передумают, не бойтесь. – Гальяно с вызовом вздернул подбородок.

– А чего мне бояться? Это же не я блуждающий огонь посреди бела дня видел, – сказал Турист, и в голосе его Матвею почудились зловещие нотки.

Туча

Гальяно и Матвей вернулись вместе с Суворовым. Вид у них был загадочный. Особенно у Гальяно. Да и Суворов не выглядел сердитым, а ведь уходил на их поиски злее черта.

– Вы где были? – Туча дернул Матвея за руку.

– В гостях у Туриста. Помнишь, Васька про него рассказывал? Мировой мужик оказался, таранки нам отсыпал. – Парень кивнул на кулек из газеты, который Гальяно бережно прижимал к пузу. – Он на дебаркадере живет. Представляешь?

Туча не представлял, но охотно верил, что это круто. И даже пожалел, что не оказался с ребятами на этом дебаркадере в гостях у мирового мужика со смешным прозвищем Турист.

– Странно, что Суворов вас не утопил, – присоединился к их разговору Дэн.

– А грозился? – Гальяно приподнял брови.

– Грозился.

– Теперь не утопит, – загадочно улыбнулся Матвей. – Теперь мы с ним в деле.

– В каком еще деле? – насторожился Дэн.

– А в таком деле, что наш Пинкертон, – Гальяно ткнул Матвея локтем в бок, – надумал разобраться со всеми местными аномалиями сразу: с огнями, гарью и прочей ерундой.

– А Суворов тут при чем?

– А Суворову все это тоже, оказывается, интересно, и знает он не в пример больше нашего. Он и дядя Саша Турист. Знать-то они знают, но без нашей помощи обойтись не могут.

– И какой им от нас прок? – Дэн бросил быстрый взгляд на отдающего распоряжения Суворова.

– Мы же этот блуждающий огонь вблизи видели, – сказал Гальяно заговорщицким шепотом.

– И место можем показать, – поддакнул Матвей.

– Так прямо и можем? Я вот, к примеру, не помню, где это.

– Ты, может, и не помнишь, а вот он… – Матвей и Гальяно уставились на Тучу. – Ты же сможешь найти то место? А, Туча?

В ушах вдруг зашумело, а в нос шибанул мерзко-сладкий запах гари. Тучу замутило. Да, он найдет то место, по запаху найдет. Только вот нужно ли?! Как же они не могут понять, какое гиблое то место!

– Не знаю. Не уверен… – Он даже попятился от этих сумасшедших.

– Все ты знаешь! – прищурил здоровый глаз Гальяно. – Сам же хвалился, что можешь любую вещь отыскать.

– Я не хвалился…

– Но ключик за раз нашел!

– Подождите! – остановил их перепалку Дэн. – А нам-то какой прок от этой сделки?

Гальяно с Матвеем переглянулись.

– Интересно же, – сказал Гальяно не слишком уверенно.

– Дядя Саша Турист обещал нам сегодня вечером рассказать, что это за огонь такой, – поддержал его Матвей. – И самая темная ночь должна этим летом наступить. А в самую темную ночь здесь всегда что-то страшное происходит. Убийства, самоубийства… Вы же помните, что Васька рассказывал про училку, которая в затоне утонула.

– И? – Дэн смотрел на него внимательно, не мигая.

– А вдруг мы убийцу поймаем! – выдохнул Матвей.

– Не понимаю, какая тут связь, – пожал плечами Дэн. – Гарь, блуждающий огонь, утопленницы, убийства – дикость какая-то!

– Вот именно, дикость! А про то, какая между всем этим связь, нам сегодня Турист с Суворовым и расскажут. Или тебе плевать? – Матвей выглядел расстроенным. – Отжимания, приседания, соревнования, карцер… Все лето так?! А тут реальная история, и мы в эпицентре!

– Мне не плевать, – сказал Дэн. – Мне просто не хочется, чтобы вы наломали дров из-за этой своей реальной истории.

Ах, как же Туча был с ним согласен! С каждым его разумным и рациональным словом! Эти двое просто не понимают, не чувствуют, во что впутываются…

– Так в том-то и дело, что теперь мы будем не одни! – вступился за Матвея Гальяно. – Ты просто еще не видел дядю Сашу. Мужик, в натуре, непростой. Может, даже из бывших спецназовцев.

– Эй, архаровцы, а вам отдельное приглашение нужно? – донесся до них голос Суворова. – Топаем в лагерь, пока на обед не опоздали.

– После обеда все обсудим, – предложил Дэн, натягивая футболку, и Туча снова с ним согласился.

На обед был красный борщ и отбивные с картофельным пюре – все то, от чего в прошлой жизни Туче невозможно было отказаться. Но в последнее время с его аппетитом творилось что-то странное. Аппетит отсутствовал напрочь. Нельзя сказать, что этот факт Тучу совсем не радовал, но все равно как-то непривычно. Вдруг это какая-то болезнь? Может, он подцепил что-то там, в лесу?..

Из-за стола он встал самым первым, отчасти из-за того, что наелся, а отчасти из-за того, что увидел кое-кого за окном. Ксанка с непременным своим рюкзачком спешила куда-то в сторону парка. А он так и не отдал ей ключ…

Туча шагал по парковой дорожке и корил себя за то, что в глубине души надеется не найти Ксанку и с чистой совестью оставить у себя ключик еще на один день.

Ксанка сидела на скамейке, на коленях у нее лежал планшет с приколотым к нему альбомным листом. Она наблюдала за невесть откуда взявшейся белкой, а рука ее, казалось, жила своей собственной жизнью, превращая белку настоящую в белку нарисованную. И эта нарисованная белка тоже была почти как настоящая.

– Привет. – Туча осторожно присел рядом.

Ксанка вздрогнула, и он уже подумал, что она снова бросится наутек, но девчонка не тронулась с места, лишь прикрыла ладошкой нарисованную белку.

– Красиво. – Туча улыбнулся. – У тебя здорово получается.

Ксанка ничего не ответила, да он и не ждал ответа. Взгляд ее из испуганного сделался пытливым.

– Я извиниться хотел. – Начать разговор было нелегко, но он себя заставил. – За то, что взял тогда без спроса…

Она стремительно встала со скамейки, точно птичка вспорхнула, сунула в рюкзак планшет. Ей неинтересны были его извинения…

– Ксанка, подожди! – Туча разжал вспотевшую от волнения ладонь. – Вот, я его нашел! Я хочу отдать…

Ксанка, уже готовая уйти, замерла, развернулась к нему всем корпусом, синие глаза ее радостно блеснули.

– Прости меня, пожалуйста. – Туча рассматривал ключ на своей ладони и боролся с желанием сжать кулак, не отдавать никому эту удивительную вещицу.

Ладони коснулись тонкие прохладные пальцы. Мгновение – и заветный ключик оказался на шее у Ксанки. Наверное, Степка первым и единственным во всем лагере увидел, как она улыбается. У нее была ясная, совершенно не вяжущаяся с ее мрачным образом улыбка. И в синих глазах вдруг зажегся такой яркий свет, как будто она получила самое ценное из того, что есть на земле. В этот самый момент из сердца Тучи окончательно ушла тоска по утраченному ключику. Теперь он точно знал, что поступил правильно.

– Спасибо. – У нее был звонкий, ну точно серебряный голосок.

– Не за что. Так ты меня простила?

Она ничего не ответила, лишь коротко кивнула и упорхнула. Маленькая счастливая птичка. Туча еще долго смотрел в том направлении, в котором исчезла Ксанка, а потом улыбнулся, пошагал к флигелю.

– Где ты был? – набросился на него Гальяно, стоило лишь переступить порог комнаты. – Мы тут дневник читать собрались, а тебя где-то черти носят!

– Я отдал! – Туча смотрел только на Дэна.

– Молодец! – Дэн ободряюще улыбнулся.

– Ключик отдал? – уточнил Матвей.

– Да.

– А она что?

– Сказала спасибо.

– То есть разговаривать она умеет. – Гальяно удовлетворенно кивнул.

– Умеет.

– И не слабоумная?

– Сам ты слабоумный! – обиделся за Ксанку Туча. – Ты бы видел, как она красиво рисует!

– А ты, значит, видел? – отчего-то заулыбался Гальяно.

– Я видел.

– Ну, я рад за вас, дети мои!

Что имел в виду этот балабол, Туча так и не понял, пожал плечами, подошел к своей кровати.

– Доставай уже дневник! – нетерпеливо сказал Матвей. – Интересно, что там дальше.

Дэн вытащил из-под матраса дневник, внимательно осмотрел со всех сторон, раскрыл на нужной странице…

Дневник графа Андрея Шаповалова. 1908 год

Поговорить с братом я решил в ночном. Для такого разговора и время, и место самые подходящие. Ночью все видится в особенном свете, раскрывается теневая суть вещей. Ночью, когда не видишь лица собеседника, легче заговорить о том, что тревожит и не дает покоя днем.

Табун был небольшой, всего девять лошадей. Оттого, наверное, Степка и не взял других помощников. На нас, графских сыновей, надежда у него была небольшая. Лишь бы под ногами не мешались. Он нам так и сказал:

– Сиятельства, отдыхайте, дышите вольным воздухом, а к лошадям не лезьте. С лошадьми я уж сам как-нибудь. Хватит, что за вами вот еще присматривать теперь.

Ишь каким орлом стал наш Степка! Точно это и не он ломал шапку в отцовском кабинете, точно не у него поджилки тряслись под грозным хозяйским взглядом. Но то в барском доме, а здесь, на вольной воле, он сам себе господин и перечить ему – себе дороже. В следующий раз заартачится и вообще в ночное не возьмет.

Потому я и промолчал, а вот отчего промолчал Игнат, не знаю. Верно, задумал какую-то забаву. Это хорошо, забавам я тоже рад, только вот поговорить нам с Игнатом нужно непременно. Нет сил уже ждать.

Решился я лишь глубокой ночью, когда, поужинав соленым салом и печенной в костре картошкой, Степан завалился на боковую. Не знаю, можно ли ему спать, да только мне это на руку. Рассказ мой не для посторонних ушей.

Мы лежали с братом на берегу реки перед догорающим костром. Ночную тишину нарушал только храп Степана да сонное пофыркивание лошадей. В свете луны ровная гладь затона была похожа на черное зеркало. Я хотел искупаться еще вечером, но Степан не пустил.

– Тебе жить надоело, барин? Удумал в ведьмином затоне на ночь глядя купаться? – Он перекрестился, с опаской посмотрел в сторону реки.

Надо же – ведьмин затон! Придумают же такое.

– А почему нельзя здесь купаться? – Игнат смотрел на Степку с внимательным прищуром, и тот не выдержал, отвел глаза.

– И почему затон так называется? – не утерпел я.

Степка, похоже, уже и не рад был, что завел этот разговор, но, если уж мы с Игнатом что-то решили, нас не переупрямить.

– Рассказывай! – велел Игнат, подходя к самой кромке воды и всматриваясь в ее темные глубины. – Все рассказывай, без утайки! – Взгляд у него был мрачный. Никогда раньше я не видел у него такого взгляда.

– Дело давнее. – Степка вздохнул, точно нехотя подошел к воде. – Ведьма у нас жила. Не в деревне, а там. – Он махнул рукой в сторону леса. – Красивая была, аж жуть. Красивая и злая. С бабами оно завсегда так: ежели красивая, так непременно ведьма. – Он снова вздохнул.

– Дальше что? – потребовал Игнат, бросая в затон камень. Вода проглотила камень с жадным чавканьем, и мне отчего-то сделалось не по себе.

– Боялись ее наши-то. Боялись, но за помощью приходили. Ей без разницы было, добро али зло творить, ведьме. И с того света могла человека достать, и в могилу свести. Но красивая… – Степка замолчал. – Как придет, бывало, в деревню, ни один мужик не удержится, чтобы не оглянуться.

– Ты ее видел? – спросил Игнат.

– Видел. – На некрасивом лице Степки появилась мечтательная улыбка. – Кожа смуглая, глаза черные, волосы тоже черные.

– Как у цыган? – спросил я.

– Нет. – Степка замотал головой. – Среди цыганок, конечно, красавицы встречаются, но там просто все, а тут ведьмовская краса, особенная. Один раз взглянешь – и никогда больше не забудешь.

По всему было видно, что Степка и не смог забыть ту ведьму, вон как глаза горят, когда ее вспоминает.

– Она купалась здесь, в этом затоне. – Голос его упал до шепота. – Никогда не боялась, что подсмотрит кто-то. Человеческие законы для нее ничего не значили.

– А ты подсматривал, Степан? – Я спросил и почувствовал, как щеки мои заливает стыдливый румянец.

– Был грех. – Степка кивнул. – Я ж молодой тогда был, несмышленый, а она такая… – Он замолчал, а когда снова заговорил, голос его изменился. – Ведьмовской знак я видел. У любой ведьмы есть такой знак.

– Что за знак? – подался вперед Игнат.

– Родимое пятно. Особенное такое, точно лист клевера. И у нее оно было, аккурат в том месте, где спина переходит… – Он запнулся, похлопал себя по пояснице. – Вот тут он у нее был, ведьмовской знак.

Не верил я в его рассказ и в ведьму-красавицу тоже не верил, но слушать все равно было интересно.

– Что с ней стало? – Игнат поднял с земли еще один камень, взвесил на ладони.

– Утопили, – сказал Степан коротко. – Вот в этом затоне и утопили.

– Кто? – ахнул я, дивясь такому повороту событий.

– Бабы. Приревновали они ее к своим мужикам. Не знаю, за дело или без. – В голосе Степки слышалась жалость. – Кто ж теперь правду скажет?! Убили и концы в воду. В каждой бабе есть что-то от ведьмы… – добавил он задумчиво.

– А дальше что было? – Игнат разглядывал камень на своей ладони. Камень формой тоже был похож на лист клевера. Ведьмовской знак…

– А дальше те бабы, что ведьму топили, сами в этом затоне потопли, одна за другой. И лета не прошло, как их мужики овдовели.

– Что ж они тут делали? – В горле вдруг пересохло. – Далеко ж от деревни.

– Никто не знает. – Степка пожал плечами. – Они среди ночи сюда приходили, а находили их уже на следующий день.

– Это она их звала, – сказал Игнат с непонятной меланхолией и швырнул камень в воду. – Звала, а потом топила. Так ведь? – Он посмотрел на Степку.

– Всякое говорят, барин. – Тот перекрестился. – Может, и звала. Ведьмовская месть – она же страшная, ей даже смерть не помеха. Ладно! – Он вздохнул, развернулся спиной к реке. – Некогда мне тут… А вы в воду не лезьте, от греха подальше.

– Она же не всех подряд убивала! – крикнул ему вслед Игнат. – Только врагов!

– А кто ж знает, кого она врагом посчитает? – не оборачиваясь, сказал Степка.

Вечером, в лучах закатного солнца история эта казалась больше сказочной, чем страшной, а под покровом ночи мне отчего-то сделалось не по себе. Не оттого, что я поверил в историю про ведьму, просто место было уж больно уединенное, а ночь уж больно темная. Ведьмовская…

Чтобы не думать, не пугаться еще больше, я и решился поговорить о том, что давно меня мучило, рассказал брату все как есть, слово в слово пересказал разговор отца и покойной матушки.

Игнат молчал очень долго. Костер почти догорел, и я не видел его лица. Думал, вдруг уснул, но разбудить не решался.

– Не любила она меня. – В темноте голос Игната был похож на шипение догорающих углей. – Никогда не любила. Я с детства это знал, чувствовал.

И хотел бы я сказать, что он ошибается, но не мог, тоже чувствовал…

– А отец? – только и спросил.

– А отец? Отец любит, наверное. Не знаю…

– Любит! – сказал я с уверенностью. – Ты же первенец, старший сын.

– Старший сын, – эхом отозвался Игнат, и снова наступила долгая тишина.

Я лежал на спине, закинув руки за голову, и всматривался в ночное небо. Даже в россыпи звезд мне виделся трилистник, ведьмовской знак. Не получилось у нас с братом разговора. Игнат знал не больше меня. Или знал, но отчего-то не хотел об этом говорить.

Я уже почти заснул, когда услышал над ухом его громкий шепот:

– Поверил про ведьму, Андрей?

– Нет. – И ведь не соврал почти. Кто ж в наш просвещенный век верит в колдовство и глупые мужицкие сказки?!

– И не испугался, значит?

– Нисколечко.

– Тогда давай в затоне искупаемся. Смотри, какая ночь теплая! Что ж лежать-то без дела?

Не хотел я купаться в затоне. Самому себе еще мог признаться, что рассказ Степана меня напугал, но вот как признаться в таком Игнату? Он ведь никого никогда не боялся. Ему вообще страх неведом.

– Ты со мной, брат? – Игнат уже раздевался. Он смотрел на меня сверху вниз, и в темноте мне казалось, что глаза его отсвечивают желтым. Как у волка…

– Я не боюсь!

А даже если и боюсь, то за братом пойду хоть на край света. Что мне какой-то ведьмин затон!

Вода была холодной, куда холоднее, чем казалось вечером.

– Ключи тут на дне, вот и холодно, – сказал Игнат и бесстрашно нырнул в воду.

Нырнул и исчез в кромешной ночной темноте, будто утонул. Горло мое сдавили тиски страха. Только на сей раз не за себя я боялся, а за брата. Игнат плавает лучше меня, случись с ним что – я не помогу. Мне бы самому на воде удержаться.

Время шло, с затона не доносилось ни звука, ни всплеска. Я уже почти решился закричать, разбудить Степана, когда Игнат вынырнул у противоположного берега. Я его не увидел, сначала услышал всплеск, а потом тихий голос:

– Ну, что же ты, Андрей! Плыви ко мне! Нет тут ни ведьм, ни русалок.

За братом на край света… Я ринулся вперед, не раздумывая, не оставляя себе возможности одуматься и испугаться. Я почти смирился с колючим холодом воды. Надо двигаться, плыть вперед, чтобы согреться.

Где же Игнат? Ни зги не видать. И луна скрылась за тучами. Как же теперь в темноте?

– Игнат, ты где? – осторожно, стараясь не сорваться на крик, позвал я. – Игнат!

Молчание. Кошки-мышки – с детских лет любимая забава моего брата. Но разве же место? И разве же время?

– Глупо это, Игнат! – Я хотел, чтобы получилось зло, а вышло жалко. – Все, я выхожу!

Я бы, наверное, и вышел, если бы не этот звук. Вода у противоположного берега забурлила.

На мгновение мне показалось, что затон вот-вот превратится в кипящий котел и я сварюсь в этом котле, как маленькая глупая рыбка. А потом я услышал слабый крик, и от страха не сразу понял, что кричит Игнат…

Брат бился в воде, точно пойманный в невидимую сеть. Вот откуда это странное бурление. Из-за тучи на мгновение показалась луна, и в эти мгновения я успел заметить, как он машет руками, как с головой уходит под воду…

Игнат тонул. Или не тонул, а сражался с тем, кто пытался утащить его на дно затона…

Я не стал раздумывать, я забыл даже о том, что плохо плаваю. Я ринулся вперед, спасать своего брата.

…Как же страшно, когда остаешься один на один с темнотой! Когда знаешь, что под тобой бездна, и в бездне этой притаился кто-то ужасный. Мышцы цепенеют уже не от холода, а от этого парализующего страха.

– Игнат! Где ты? – Я заорал громко, во все горло, силясь отогнать и страх, и темноту. – Я плыву к тебе, брат!

Доплыл ли я до противоположного берега? Не знаю. Знаю только, что выдохся от этой бессмысленной борьбы с собственным страхом. А мне еще Игната спасать…

Босых ног коснулось что-то холодное. Я подумал – водоросли. А потом на лодыжках сомкнулись крепкие пальцы, дернули вниз, утаскивая на дно. Не врал Степка про ведьму…

Я закричал, в горло хлынула вода, выдавливая из легких остатки жизни. Как же я хотел жить в тот миг! Я сражался с невидимым противником со звериной яростью. Я даже сумел на секунду вырваться из его мертвой хватки и вместе с речной водой хлебнуть упоительно сладкого воздуха. А потом ведьма накинулась на меня сзади, вцепилась в плечи, снова поволокла в свое мертвое царство. Теперь уже навсегда, потому что сил на борьбу у меня уже не осталось. И сам не спасся, и брата не уберег…

Смерть моя была холодной. Холодная темнота вокруг, холодные ведьмины объятья. И только в груди – разрывающий легкие огонь.

…Я был почти мертв, когда в волосы мои вцепился кто-то крепкий и злой, потащил вверх, туда, где воздух и жизнь. Да только поздно, смерть уже не выпустит меня из своих когтистых лап.

Холодно…

И темно…

И обидно до слез…

– …Барин, да пусти ж ты меня к нему! Дай я сам, ба-а-а-рин!

В этом испуганном визгливом крике я сразу узнал голос Степана.

– Говорил же, не лезьте в затон! А вы что?! Хозяин с меня шкуру за вас спустит! А ну как не очнется Андрей Владимирович-то?

– Очнется! – В голосе Игната – дрожь, то ли от холода, то ли от страха. Нет, от холода, страх моему брату неведом.

Да не о том я! Живой Игнат! Живой, Пресвятая Богородица! И я живой, наверное…

Хотел заговорить, успокоить их, но вместо слов из горла вырвался кашель пополам с речной водой. Я кашлял долго, до слез, до боли в груди, а кто-то сердобольный лупил меня по спине, помогая избавиться от остатков воды и ужаса.

– Ты как, брат? – Игнат сидел на корточках, с его мокрых волос стекала вода, а кожу серебрила снова выглянувшая из-за туч луна. Глаза его были почти черными от расширившихся зрачков, а зубы выбивали барабанную дробь.

– Очнулся барин! Ой, святые угодники! Что ж вы делаете со мной, огольцы?! – Рядом с Игнатом появился Степан в мокрой одежде, тоже дрожащий. – Какой бес вас в воду погнал?

Ответить мы не успели, Степана было не остановить.

– Уберег Господь неразумных! Я ж крепко сплю, а тут точно в бок кто толкнул: вставай, Степка, беда пришла! – Он клацнул зубами, перекрестился, принялся стаскивать с себя одежду. – Вскочил, не понимаю, что я, где я, а только слышу, в затоне кто-то барахтается. И не видать ничего. Хоть глаз выколи, тьма такая. И жуть… аж до костей. – Степан снова перекрестился. – Я сразу понял, что это она вас приманила. Ведьма! Ей такие мальцы в радость. Скучно ей одной-то.

– Это ты меня вытащил, Степан? – Я благодарно кивнул Игнату, набросившему мне на плечи одеяло. – Тебя благодарить?

– Благодарить? – Степан замер, посмотрел на меня как-то странно, а потом зачастил: – А не надо меня благодарить, Андрей Владимирович! Самая лучшая благодарность мне будет, если вы папеньке своему ничего не расскажете. Он же шкуру… шкуру с меня… – Конюх не договорил, отчаянно махнул рукой.

– Мы не скажем, – ответил за меня Игнат. – Не переживай, Степка, теперь это наша тайна. Согласен, Андрей?

Я кивнул. Хватит отцу горя, не станем рассказывать.

– Спасибо! Спасибо, сиятельство! – Степка кинулся было целовать Игнату руки, да тот отмахнулся.

– Костер разведи, – велел устало. – Согреться бы.

– Это мы мигом! Это запросто! – Степан засуетился возле уже почти погасшего костра.

– Ты ее видел? – спросил я у присевшего рядом Игната.

– Нет. – Тот покачал головой. – А ты?

– Только чувствовал.

– Страшно было?

– Страшно. А тебе?

– И мне…

С той ночи мы про ведьму больше не разговаривали, но думали о ней каждый день. Игнат тоже думал, я точно знаю. Я научился читать в сердце своего брата.

Дэн

Он едва успел прочесть последнюю строчку, когда дверь в их комнату распахнулась. На пороге стоял садовник Ильич.

– Не спите, ребятки? – Он сдернул с головы кепку, рукавом рубашки стер испарину с загорелого лица. – Уф, жарища-то!

– Не спим, Ильич. – Дэн сунул дневник под подушку.

– Это хорошо, что не спите! Начальник велел мне дров для вечернего костра нарубить, а меня радикулит скрутил, будь он неладен. Помощники нужны. Не откажете старому человеку? – Он хитро сощурился.

– Да какой же ты, Ильич, старый человек! – усмехнулся Гальяно. – Ты мужчина в расцвете сил. Вот еще б не дымил, как паровоз, – добавил многозначительно.

– Намек понял! – Садовник кивнул, сунул руку в один из многочисленных карманов комбинезона, вытащил запечатанную пачку сигарет, протянул Гальяно. – Спасибо, парень, выручил!

– Не за что. – Гальяно заграбастал сигареты. – Так где дрова собирать? В парке?

– В парке нечего собирать. Те ветки, что я срезал, еще сырые, а нам сухостой нужен.

– В лес пойдем? – догадался Матвей.

– В лес.

– А отпустят? – спросил Туча осторожно.

– А кого мы спрашивать будем? – Садовник взвесил на ладони связку ключей. – Через запасной выход выйдем. Так удобнее, крюк делать не придется. У Максима Дмитриевича я вас отпросил, а Шаповалову и знать не нужно.

– Не любите вы его, как я погляжу, – усмехнулся Дэн.

– А за что его любить? Это ж не человек! Диктатор! Думает, раз фамилия у него графская, так он тут всему хозяин. А еще посмотреть нужно, что за фамилия и кто хозяин.

– Напутано что-то с графьями, – поддакнул Гальяно. – Там вепри, тут волки.

– А откуда знаете? – удивился Ильич.

– В библиотеке прибирались, видели.

– Вот что я вам скажу. – Ильич выбил из пачки сигарету и незажженной сунул в рот. – Один только из братьев настоящий граф, а другой так… пришей кобыле хвост.

– И кто же из них настоящий? – спросил Дэн.

– А вот не скажу! Догадайтесь сами! Вы, как я погляжу, парни пытливые, разумные. Так вы поможете мне? Или другого кого искать?

– Поможем! – Дэн встал с кровати.

– Ну так вперед! Времени у нас немного. Калитка запасная знаете где?

Они молча закивали.

– Тогда там и встречаемся через пять минут. Пойду за топором схожу.

В лесу жара ощущалась не так сильно. Если бы не комары, было бы вообще хорошо. Ильич шел, прихрамывая, иногда хватаясь за поясницу и чертыхаясь. Небольшой топорик он засунул за ремень комбинезона.

– Ты бы в медпункт сходил к медсестре, – сказал Гальяно с жалостью. – Она б тебе укол какой обезболивающий поставила.

– Боюсь я уколов! – отмахнулся Ильич. – Само как-нибудь… не впервой.

Так, в разговорах, они миновали развилку, и уже там Дэн понял, куда они держат путь. Не один он заметил. Туча побледнел, принялся с тревогой вертеть головой и, кажется, даже принюхиваться.

– А куда это ты нас ведешь, Ильич? – мучивший их всех вопрос задал Гальяно.

– Тут недалеко сухостой. – Садовник замедлил шаг. – Нарубим в одном месте, чтобы по всему лесу не бегать. Что-то не так, парни? – Он посмотрел на них с удивлением.

– Мы к Чудовой гари идем? – спросил Туча дрогнувшим голосом.

– К ней. – Ильич усмехнулся. – Что, уже наслушались баек про проклятое место? – спросил весело.

– Наслушались. – Туча бледнел на глазах. Дэну его состояние совсем не нравилось.

– Не бойтесь, парни, мы на саму гарь не пойдем. Да вот мы уже почти и пришли! Вон там сухостой.

– А кто это боится? – возмутился Гальяно. – Мы блуждающий огонь вон как тебя видели. Что нам какая-то гарь?!

– Блуждающий огонь, говоришь? – Ильич чиркнул спичкой, прикурил. – И какой он, блуждающий огонь?

– Обыкновенный, зеленый. – Гальяно поймал предупреждающий взгляд Дэна и прикусил язык. Вот ведь болтун…

– Здесь неподалеку видели? – Ильич затянулся сигаретой, протянул открытую пачку Гальяно, но тот отказался.

– А бог его знает, где видели! – Он пожал плечами. – Это ж лес – все деревья одинаковые!

– Да, городским с непривычки все одинаковым кажется. – Ильич вытащил из-за пояса топор, взвесил в ладони.

Дэну, который наблюдал за Тучей, показалось, что тот сейчас грохнется в обморок. Да что это с ним?!

– Ну, давайте приступать к делу! Кто рубить будет? – Ильич посмотрел на Дэна. – Попробуешь, парень?

Киреев согласно кивнул, взял топор.

– Деревца вокруг гари больные и тонкие. Два замаха – и готово! Я бы и сам, да спина… – говорил Ильич, продираясь через чахлый молодняк.

– А правда, что на самой гари ничего не растет уже сто лет? – спросил Матвей.

– Не скажу, сколько точно лет, но не растет, это факт.

– Глянуть бы хоть одним глазком, – сказал Гальяно мечтательно.

– Так у тебя только одним глазком и получится! – ухмыльнулся Матвей.

– Сначала работа, а уж потом экскурсии, – обернулся к ним Ильич. Он пнул ногой тонкую, лишенную листвы березку, поманил Дэна. – Вот эту руби, парень!

Они рубили сухостой почти час. Сначала Дэн, а потом и Матвей с Гальяно. Туча сидел на старом пне, баюкал забинтованную руку. Вид у него был несчастный, со щек окончательно слетел румянец, ноздри раздувались, а уголки губ подрагивали.

– Ты в порядке? – Дэн присел рядом.

– Воняет, – сказал Туча шепотом. – Ты не чувствуешь?

– Нет.

– Повезло. – Степка больше ничего не сказал, зажал ладони между коленями, уставился прямо перед собой.

Наконец четыре увесистые вязанки дров были готовы. Дэн мечтал только о прохладном душе и глотке воды, но Гальяно не терпелось взглянуть на Чудову гарь.

– Покажешь, Ильич? – Он хвостом ходил за садовником.

– А не боишься? Место ж, говорят, бесовское.

– Так уж и бесовское? – Голос Гальяно дрогнул.

– Днем-то еще ничего, а по ночам тут всякое творится.

– Так сейчас же день. – Гальяно вопросительно взглянул на Дэна и Матвея.

– Ну, пойдем. – Ильич кивнул.

– А сами-то не боитесь? – спросил Дэн.

– А чего мне бояться? – удивился тот. – Я, парень, ни в бога, ни в черта не верю. Я только в себя верю. А что людишки говорят… так надо ж и им языки почесать. Идемте уж! Покажу вам нашу достопримечательность.

Они были готовы ко всему, но того, что открылось перед ними через десять минут, не ожидал никто.

Окруженный старыми елями, почти идеально круглой формы участок выжженной, превратившейся в жирную золу земли.

Дэн прикинул, получалось метров шесть в диаметре. И в самом центре – дерево, мертвое, обгорелое, с искореженными ветвями, но все еще крепкое, как скелет доисторического монстра. На мертвом дереве ни единого листочка, а вокруг ни травинки – гарь, самая настоящая гарь! Словно огонь полыхал здесь не сто лет назад, а прошлой ночью. Дэн принюхался – в воздухе чувствовался едва уловимый, сладковатый запах горелого. Или показалось?

– Интересное кино! – отмер Гальяно, перешагнул через невидимую границу, притопнул. В воздух тут же взметнулось серое облачко.

– Уходи оттуда, Гальяно! – Туча закашлялся, замахал рукой. На глазах его выступили слезы.

– А странно ведь! – Гальяно шагнул обратно на буро-зеленый ковер иглицы, отряхнул джинсы. – Как будто пожар совсем недавно был. Может, кто-то из местных забавляется? А что? Разумно ведь! – Он уставился на Ильича. – Наверняка среди ваших есть такой шутник. Обливает этот пятачок бензином, поджигает – вот вам и вечная гарь!

– Я с тобой согласен, парень. – Ильич кивнул. – Я вам даже больше скажу: блуждающий огонь именно здесь и приключается. Может, реактив какой-то в огонь подсыпают. Вот тебе и необычный цвет.

– Нет. – Гальяно замотал головой. – Блуждающий огонь больше похож на туман. Из земли туман. Понимаешь? И видели мы его точно не здесь.

– Жалко. – Ильич пожал широкими плечами. – Еще одна версия разбита в пух и прах. Но в том, что поджигание кто-то специально устраивает, я верю.

– Почему же граница такая четкая? – спросил Матвей. – Если бы поджог был, огонь бы перекинулся дальше, а тут ничего. Да и кому нужны такие вот забавы?

– А тому нужны, кто не хочет, чтобы в лес посторонние ходили. – Ильич загадочно усмехнулся. – Это здесь сухостой, взгляд остановить не на чем, а дальше в лесу знаете какие деревья?! Дубы! Вековые красавцы! Загляденье!

– И какая связь? – Дэн наблюдал, как тяжело, словно после долгой пробежки, дышит Туча. Хорошо хоть, кашлять перестал.

– Прямая связь. – Ильич снова закурил. Гальяно и Матвей последовали его примеру. – Вот как раз те вековые деревья сейчас потихонечку и вырубают. По бумагам они идут как сухостой, а на самом деле – здоровые дубы. Вот его ровесники. – Он мотнул головой в сторону обгорелого, похожего на скелет дерева. – Шабашит в лесу бригада не из местных, потому что местные эту часть леса за версту обходят. Рубят лес, прикрываются всяким мракобесием, а денежки начальник лесхоза и наш Шаповалов между собой делят.

– Шаповалов-то здесь при чем? – удивился Матвей.

– Притом, что аристократа-мецената он из себя строит только три месяца в году, когда лагерь работает. Ему, думаете, вы нужны? Нет, ему охота на поместье лапу наложить. Чтобы хоть в аренду, но получить шаповаловское имущество. А на самом деле он тот еще барыга. Мебельная фабрика у него тут, в райцентре. И мебель они там делают не абы какую, столы-табуретки, а элитную, из массива. А потом весь этот эксклюзив за границу идет. Вот и смекайте, парни, какие там деньги и кому выгодно, чтобы людишки по лесу не болтались.

– Пойдемте уже! – не выдержал Туча. – Сил моих больше нет.

– А что такое? – всполошился Ильич. – Ты часом не астматик?

– Воняет здесь, – сказал Туча и поморщился.

– Не чувствую ничего. – Садовник пожал плечами, но все же велел: – Давайте-ка и в самом деле вертаться. Мне еще костер разводить. Придумают же…

Обратно к лагерю шли медленно, вязанки хвороста весили немало. Под конец выдохлись все, кроме Тучи. У Тучи будто открылось второе дыхание. Или он просто торопился уйти как можно дальше от Чудовой гари.

– А откуда название такое – Чудова гарь? – отмахиваясь от комаров, спросил Гальяно.

– Давняя история и не слишком красивая. Здесь не особо любят ее вспоминать.

– Расскажи, Ильич! – попросил Гальяно. – А то тут все только и знают, что туман напускать. Ты первый, кто по-человечески все объяснил про вырубку эту…

– А про вырубку я вам ничего не рассказывал, – усмехнулся в усы Ильич. – Откуда узнали, не моя забота.

– Ясно. – Гальяно кивнул. – Так что там за история? Когда началась?

– В тысяча девятьсот восемнадцатом началась, после революции. Здешний граф, Андрей Шаповалов, идейный был, вместо того чтобы с семьей за границу свалить от греха подальше, остался в поместье. На что надеялся, не знаю. Говорю же, дурак был идейный. Какое-то время ему с семьей еще как-то удавалось тихонько жить, никому глаза не мозолить, а потом все изменилось. Экспроприация… Налетели красноармейцы, точно воронье. Граф-то небедный человек был, да и имение сами видели какое. Может, не все отдал, может, припрятал что-то от советской власти, только комиссар, тот, что во главе отряда был, лютовал, говорят, сильно. Графа до смерти замордовал, над графиней поглумился. Говорят, она позора не вынесла, на себя руки наложила. Только барчонок спасся, говорят, его граф с верным человеком загодя за границу переправил. Хватило ума…

– Что ж за упырь такой этот комиссар? – сквозь зубы процедил Дэн.

– А вот самый настоящий упырь и был. Страшный человек, лютый! Его и враги, и друзья одинаково боялись. Но не зря говорят, каждому по заслугам воздастся. И дня не прошло, как графа с графиней загубил, а тут и сам пропал. Ушел в лес на ночь глядя, и с концами. Хватились его не сразу, только через день. Привыкли, видать, что он себе на уме. Хватились, стали сначала деревню, потом лес прочесывать и нашли… – Ильич сделал многозначительную паузу.

– Не томи! – выдохнул Гальяно.

– Нашли на том самом месте, где ты полчаса назад выплясывал. Привязанного к дубу, сожженного до костей. Значит, поквитался кто-то из местных с негодяем.

– Поделом, – буркнул Матвей.

– В тот вечер, как нашли, снять с дерева не смогли, – продолжил Ильич. – Не знаю, правда или нет, только рассказывают, что лето очень жаркое было, вот как нынешнее. Земля вокруг дерева еще дымилась, а тушить нечем. Да и чего уж теперь? Мертвому же все едино. Решили оставить его на дереве до утра, чтобы уж окончательно остыл, а сами ушли в поместье пить и мародерствовать. Я ж говорю, не любили его, боялись…

– А утром что? – спросил Туча, который до этого момента, казалось не проявлял к рассказу никакого интереса.

– А утром он исчез, – сказал Ильич зловещим шепотом.

– Кто? – так же шепотом спросил Гальяно.

– Мертвец. Лиходей этот. Не знаю, искали его или плюнули и совсем не искали, только с тех самых пор Чудова гарь стала пользоваться у местных дурной славой.

– Так почему она Чудова? – Матвей шлепнул себя по щеке, прибив здоровенного комара.

– Комиссара-лиходея так звали.

– Как?

– Чудо. Понятно, что это не фамилия была, а прозвище, вот гарь теперь Чудова и есть.

– А с огнем что? – спросил Дэн. – С гарью все более или менее понятно, но при чем тут огонь и почему он появляется только раз в тринадцать лет?

– Не знаю. – Ильич загасил сигарету. – Что знал, то рассказал, а новые небылицы мне придумывать без надобности. Может, и не связан огонь с гарью. Может, и нет его на самом деле. Может, это все шаповаловские уловки. С этого очкастого станется.

– Не уловки это, – буркнул Туча, половчее пристраивая на плече вязанку с хворостом. – Свет прямо из-под земли идет… поднимается, как со дна. Я знаю…

– С какого еще дна? – удивился Ильич.

– Показалось тебе все. – Матвей, переглянувшись с Дэном, легонько дернул Тучу за рукав. – Ты тогда в таком состоянии был. Мы ж заблудились. Может, от стресса?..

– Я видел! – упрямо повторил Туча. – И это не шаповаловские проделки. Там пахло так же мерзко. Горелым пахло, как на пожарище. И раз говорят, что не нужно там ходить, значит, и не нужно! – добавил он и, не оглядываясь, пошагал вперед.

– Впечатлительный больно, – хмыкнул Ильич, всматриваясь в розовеющее небо. – Знал бы, не брал с собой в лес, а то разнервничался! Сразу видно, горожанин. Дикой природы не видел.

Дэн кивнул, хотя в глубине души был с садовником не согласен. Да, с Тучей в последнее время творилось что-то неладное, но вот что послужило тому причиной? Они ведь и сами видели блуждающий огонь. Пусть не так близко, но видели! И так до сих пор и не пришли к единому мнению, что это могло быть. Наверное, разумнее всего дождаться вечера и выслушать версию Суворова. А еще лучше – прочесть до конца дневник графа Шаповалова, не так там и много, в том дневнике.

Похоже, их долгое отсутствие так и осталось незамеченным. Встретившийся им по дороге к флигелю Суворов лишь окинул ребят рассеянным взглядом и помчался куда-то по своим делам. Времени, оставшегося до ужина, хватило только на то, чтобы принять душ и переодеться. Обсудить увиденное в лесу они не успели.

Костер разложили в парке на просторной лужайке, которую со всех сторон обступали старые липы. В центре в целях пожарной безопасности была выкопана неглубокая яма, рядом лежали нарубленные в лесу дрова, но разведением огня занимался не Ильич, а отец Васьки. Парнишка крутился поблизости, подавал отцу то спички, то старые газеты, то тонкие прутики.

К девяти вечера костер полыхал уже в полную силу, тянулся оранжевыми языками к темнеющему небу, сыпал искрами. Чуев, командир волков, принес хлеб и куски колбасы. Он нанизывал их на деревянные прутики, поджаривал на костре и раздавал своим подопечным. Волки уничтожали стратегические запасы с космической скоростью, злорадно поглядывали на не то чтобы голодных, но опечаленных такой несправедливостью вепрей. Когда у костра наконец появился Суворов, блюдо с хлебом и колбасой опустело.

– Что пригорюнились, архаровцы? – Вожатый снял с плеча гитару, уселся на бревно, ударил по струнам. – Чего сидите как на похоронах?

– А чему радоваться, когда эти бандерлоги, – Гальяно кивнул на волков, – поели всю колбасу и даже хлеба не оставили!

– Да ты что? Поели всю колбасу?! – Суворов посмотрел на него со снисходительной улыбкой. – Ай, какая жалость! А вы, выходит, за ужином не наелись?

– Выходит, так, – огрызнулся Гальяно.

– Ну, это непорядок. Это мы сейчас исправим. – Суворов снова ударил по струнам, всматриваясь в темноту, велел: – Заноси!

В ту же секунду в освещенный костром круг шагнул Васька с кастрюлей, доверху наполненной запеченной в мундире картошкой. Следом из темноты вынырнул крупный лысый мужик в тельняшке – Турист, как понял Дэн, – и тоже не с пустыми руками. От большой миски, которую он с нежностью прижимал к груди, доносился упоительный аромат жареного мяса.

– Привет, вепри! – Он кивнул им всем сразу, аккуратно поставил кастрюлю на приспособленный под столик пень, из болтающегося за плечом рюкзака достал одноразовые пластиковые тарелки. – Голодные небось, а?

Они загалдели все сразу, восторженными воплями заглушая обиженный рев волков. Гальяно вскочил на ноги, выхватил у Василия тазик, с профессиональной сноровкой принялся раскладывать картошку и шашлыки по тарелкам.

– Ну, дядя Саша! Ну, удружил! – Он бросил на Туриста полный обожания взгляд.

– Да ладно тебе! – Тот пожал плечами. – Это не моя, это командира вашего идея. Говорит: «А давай-ка нажарим моим архаровцам шашлыка!» А мне что? Я человек свободный, было бы что жарить!

– За мясо я с вас завтра деньги стрясу, – предупредил Суворов, с удовольствием впиваясь крепкими зубами в кусок шашлыка. – Это ж мне никакой зарплаты не хватит, чтобы прокормить такую пропасть народу. Согласны, архаровцы?

Все тут же закивали в ответ. Вечер из скучной принудиловки постепенно превращался в весьма приятное мероприятие. И даже кислые морды волков во главе с их предводителем Чуевым не могли испортить им настроение.

Дэн не знал, была ли в том вина или злой умысел Туриста и Суворова, только с их приходом пацаны окончательно разделились на два если не враждующих, то уж точно недружественных лагеря, отмежеванных рвущимся к вечернему небу костром. Чем там занимался Чуев со своими волками, вепрям было неинтересно. Оказалось, что не только шашлык, но и гитара помогает прекрасно скоротать вечерок. Сначала под гитару пел Суворов, пел что-то веселое, незатейливое, что-то такое, чему помимо воли хотелось подпевать. Потом пели все вместе, орали на весь лагерь «Перемен требуют наши сердца» и много еще чего, а потом к вепрям присоединилась медсестра Леночка, и за гитарой потянулся Гальяно. У него оказался сильный и приятный голос, но что он пел! Боже, как же порой глупы бывают влюбленные!

«Ланфрен-ланфра… лан-тати-та… лети в мой сад, голубка…»

Гальяно терзал гитару и бросал такие страстные взгляды на медсестру, что ни у кого не осталось сомнений, кого именно он призывает в свой сад. Леночка смущенно улыбалась, дядя Саша усмехался, а Суворов хмурился, но как-то беззлобно. Похоже, ничто не могло разрушить светлую ауру этого июньского вечера.

Ксанку Дэн заметил, когда вошедший в раж Гальяно в последний раз ударил по струнам. Она стояла за пределами освещенного костром круга, прижавшись спиной к стволу липы. Дэн не видел ее лица, но ему казалось, девушка к чему-то прислушивается. К наивному «ланфрен-ланфра» или к чему-то слышному только ей одной? Туча сказал, что вернул ей ключ. Сказал, что она его даже поблагодарила. И что-то он еще говорил про рисунок. Она рисует, когда ее никто не видит, когда никто не может ей помешать. Каково ей одной в этом полном парней лагере? Почему она так решительно и так упрямо уходит в глухую оборону, стоит только проявить к ней хоть малейший интерес? И почему родители бросили ее в этой глуши вместо того, чтобы забрать с собой на отдых? Что такого страшного могла сотворить эта хрупкая девчушка, что от нее отвернулась даже родная мать?

Наверное, он смотрел на нее слишком долго и слишком пристально. Наверное, она почувствовала этот жгучий интерес, потому что в то самое мгновение, когда Суворов отобрал у вошедшего в раж Гальяно гитару, Ксанка передернула плечами, точно освобождаясь от чего-то невидимого, и исчезла в темноте. Дэн вздохнул. Он уже завидовал Туче, которому удалось с ней поговорить.

Пока вепри ели шашлык, закусывали его купленными у деревенской бабки молодыми огурчиками и пели песни под гитару, в стане волков началось движение. Сначала куда-то исчез Чуев. Следом по парку разбрелась добрая половина отряда. А оставшиеся волки осторожно, один за одним, подсаживались поближе к костру, поближе к вепрям. И это было похоже на безмолвное братание. Во «вражеском» отряде встречались и нормальные ребята, и если бы не странная политика Шаповалова, волки и вепри могли бы существовать вполне себе мирно.

На часах было без пяти одиннадцать. Оставшиеся у костра уже успели побрататься по-настоящему и по-братски же разделить недоеденный шашлык. Гитару отложили в сторону, и у догорающего костра текла неспешная беседа.

Не то чтобы Дэн что-то почувствовал, когда, не предупредив друзей, отошел от костра. Просто в какой-то момент ему захотелось побыть одному, остаться наедине со своими мыслями. Он неспешно брел по парковой дорожке, и вдруг со стороны хозпостроек донеслись странные звуки. А может, и не странные вовсе, просто неожиданные в этой сонной тишине.

Дэн замер, прислушался. Голосов было два, одинаково низких, одинаково злых, с одинаковыми скотскими нотками. Братья Голиковы, уроды и дегенераты, то ли ссорились, то ли что-то обсуждали. Дэн уже хотел пройти мимо, когда услышал не то всхлип, не то стон, а следом возмущенный рев:

– Она меня укусила! Эта дебилка меня за руку цапнула!

– Тихо, не ори. – Точно такой же голос, но осторожный, приглушенный. – За глотку ее хватай, чтобы не дотянулась. Сейчас я ей покажу, как кусаться…

Кулаки сжались, и зубы скрипнули от ярости, а в душе уже начал просыпаться его собственный персональный демон. Дэн тенью скользил в темноте и сам не знал, чего боится больше: спугнуть этих сволочей или окончательно разбудить демона.

Перед освещенным одиноким фонарем сараем было светло. Достаточно светло, чтобы увидеть все в деталях.

Порванная на плече черная майка, испуганно скалящийся нарисованный на ней череп, крепко-крепко зажмуренные глаза девушки… Ксанка стояла на коленях, как тогда, на пляже. Только на пляже ее никто не держал, а здесь… Огромная лапища одного из близнецов сжимала сзади тонкую Ксанкину шею, с силой вдавливала в грязную землю обтянутые джинсами коленки. Второй близнец стоял напротив, стальная бляха на его ремне оказалась как раз напротив Ксанкиного лица. Наверное, если бы девушка открыла глаза, то увидела бы в ней свое отражение. Но она не открывала глаза, она занавесилась от близнецов и мира длинной челкой и шептала что-то неразборчивое. Молитву?..

Дэн опоздал, упустил момент, когда рука близнеца взлетела в воздух. От тяжелой пощечины Ксанкина голова дернулась, откинулась назад, а Дэнов демон окончательно проснулся. Больше Киреев не медлил. Не медлил и не думал, что нарушает самому себе данный зарок. Близнецы не ожидали нападения, а он не дал им ни единой возможности подготовиться. К черту честные игры! С волками жить – по-волчьи выть. Его ли это мысли, или это демон нашептывал их ему на ухо, Дэну было все равно.

Первый близнец улетел в темноту, отброшенный ударом ноги. Второй, как щитом, попытался прикрыться Ксанкой, но она, маленькая и хрупкая, оглушенная болью, не собиралась становиться живым щитом. Удар локтем под дых, конечно, не смог свалить такую тушу, но все же на мгновение дезориентировал. Этого мгновения Ксанке хватило, чтобы вырваться, а Дэну – чтобы нанести удар.

Дальше он уже дрался безо всяких правил. Один против двух озверевших амбалов, неуклюжих, медлительных, но все равно значительно превосходящих его силой. Он сражался не за правое дело и не за честь прекрасной дамы, он дрался потому, что вскипающая в сердце ярость требовала выхода. Остановить ее было гораздо сложнее, чем близнецов. И Дэн бил, крушил все на своем пути…

– Хватит! Не надо! – На руке повисло что-то легкое, как пушинка.

Дэн отмахнулся не глядя, пушинка отлетела в сторону с тихим стоном. Этого стона, едва различимого, хватило, чтобы Дэн пришел в себя. Близнецы корчились у его ног. Что с ними, он не знал и не желал знать, он искал глазами Ксанку.

Ксанка сидела на земле, прижавшись спиной к стене сарая, обеими руками сжимая голову. Вот она – его пушинка…

– Больно? – Он упал перед ней на колени, отвел в сторону челку, заглянул в лицо.

Глаза, как черные дыры из-за огромных, во всю радужку, зрачков, тонкая струйка крови из уголка рта. И улыбка, тревожная, больше похожая на гримасу.

– Это я тебя? – Он коснулся ее подбородка. Ксанка дернулась, ударилась затылком о стену.

Не нужно было ее трогать, она не терпела никаких телесных контактов. Это становилось ясно по ее настороженному взгляду, но Дэн не мог по-другому, ему нужно было знать, все ли с ней в порядке.

Ее волосы были мягкими, гораздо мягче, чем казалось на первый взгляд.

– Я только посмотрю. Вдруг сотрясение… – Дэн говорил шепотом, боялся спугнуть неосторожным словом, неловким движением.

– Нет. – Ксанка снова попыталась мотнуть головой, поморщилась. – Все в порядке.

– Точно?

– Руку убери.

Он отдернул ладонь, точно обжегся.

– Прости, я не заметил, что это ты.

– Я поняла.

– Хорошо, что ты меня остановила. – Дэн бросил быстрый взгляд на уползающих в темноту близнецов. – На меня иногда находит.

– Да.

Что означало это лаконичное «да», он не понял. Да, она согласна с тем, что поступила правильно? Да, она считает, что он ненормальный?

– Хорошо, что ты их остановил. – Ксанка улыбнулась. Из-за разбитой губы ее улыбка получилась кривоватой. – На меня тоже иногда находит.

Теперь улыбнулся он. Ксанка говорила так, словно Дэн только что спас близнецов от еще больших неприятностей. Словно, не появись он вовремя, братьям Голиковым пришлось бы несладко. Маленькая самонадеянная нахалка.

– Я Дэн. – Он протянул ей ладонь.

– Я в курсе. – Она рассматривала его руку долго и внимательно, а потом протянула свою. – Спасибо тебе, Дэн.

Он осторожно сжал тонкие пальчики.

– Не за что. Таких уродов нужно учить. Давай я тебе помогу.

От помощи она отказалась, резво вскочила на ноги, со стоном коснулась виска.

– Может, в медпункт?

– Не нужно. – Одной рукой придерживаясь за стену сарая, второй Ксанка пыталась удержать горловину порванной майки.

Дэн стянул с себя олимпийку, набросил ей на плечи.

– Мне не холодно.

– Я знаю.

– И я не стесняюсь.

– Конечно.

– И вообще, не нужно было вмешиваться, я бы сама…

Что сама, она не договорила, замолчала, глядя в темноту поверх Дэновой головы. Лицо ее застыло бледной маской. Живыми на этом лице-маске оставались только глаза. Дэн обернулся, подсознательно он уже знал, что увидит в ночном небе.

– Это блуждающий огонь. – Он взял Ксанку за руку. Она, кажется, даже не почувствовала его прикосновения. – Местная природная аномалия. Не бойся.

– Я не боюсь. – Ксанка передернула плечами. – С чего ты взял?

Это было очевидно, так же очевидно, как то, что она не любит прикосновений. В глазах ее был страх и еще что-то… Дэн бы сказал, что это узнавание.

– Да, я заметил, ты бесстрашная.

– А ты врун. – Девушка больше не смотрела на небо, но на него она тоже не смотрела.

– Тебя не хватятся? Ночь ведь уже. – С ней было тяжело, но просто уйти он не мог.

– Кто? – Ксанка удивленно приподняла брови.

– Родственники.

– Нет у меня никого. Ясно? Я сама по себе. – В голосе ее была злость пополам с горечью.

– Так не бывает.

– А ты много знаешь про то, как бывает?

Она ждала ответа, а Дэн молчал, взгляд его был прикован к ее шее, к тому месту, где за вырез порванной футболки ныряла серебряная цепочка. Цепочка светилась бледно-зеленым светом. Свет этот просачивался сквозь прореху в майке, и было очевидно, что исходит он от ключа. Ксанка проследила за его взглядом, молча накрыла ключ ладошкой.

– Чего уставился? – спросила зло.

– Он светится.

– Тебе показалось.

– Он светится тем же светом, что и огонь в лесу.

– Тебе показалось! Понял?

Ксанка, толкнув его в грудь, исчезла в темноте. Дэн догнал ее быстро, заступил дорогу.

– Что тебе от меня нужно? – В окружившей их темноте он не видел ее лица, слышал лишь сбивающееся от злости дыхание.

– Я тебя провожу.

– Я ничего не боюсь.

– Знаю. Я просто провожу тебя до дома.

– У меня нет дома.

– Значит, я провожу тебя, куда захочешь.

Она ничего не ответила, лишь возмущенно фыркнула. Наверное, это было согласие. Во всяком случае, Дэн так решил.

У дома Василия горел фонарь, но окна оказались темны. Похоже, Ксанку и в самом деле никто не ждал. Они остановились у крыльца, не зная, как расстаться, что сказать друг другу на прощание. Неловкое молчание затянулось, поэтому, когда Ксанка заговорила, Дэн вздохнул с облегчением.

– Что это за огонь? – Она кивнула в сторону леса. – Почему он блуждающий? Почему светит так странно? Расскажи! – не попросила, а потребовала, точно была уверена, что он не посмеет ей отказать.

– Зачем тебе?

– Нужно.

Она долго молчала, куталась в его олимпийку, а потом спросила уже совсем другим, каким-то несчастным голосом:

– Скажи, ты знаешь про этот огонь хоть что-нибудь?

В этот момент Дэну стало очевидно, что движет ею не праздное любопытство. В ней, как в Туче, чувствовалась какая-то неправильность, что-то такое, что не дано понять простому человеку.

– Я его видел, – сказал Дэн.

– Так, как сегодня?

– Нет, в лесу, гораздо ближе.

– И ты помнишь место?

Который уже человек спрашивает, помнит ли он место.

– Не знаю.

– Я хочу посмотреть. Ты возьмешь меня с собой? – Она сжала его руку, привстала на цыпочки, заглянула в глаза.

– Возьму. – Дэн кивнул, и она вздохнула с облегчением. – Если ты объяснишь, зачем тебе это нужно.

– Мне нужно. – Ксанка упрямо вздернула подбородок.

– Тогда объясни.

Она молчала очень долго, решение давалось ей тяжело. Дэн ждал, рассматривал ее лицо. Глубокие тени, скупые световые мазки. Сейчас, слепленное из света и тени, оно казалось не красивым даже, а совершенным.

– Хорошо. – Ксанка кивнула, и магия тут же исчезла. – Только не сегодня, я расскажу тебе завтра. Расскажу и покажу.

Голос ее поблек, словно выцвел. Довериться первому встречному тяжело, особенно если ты привык не доверять никому.

– Спасибо. – Она протянула ему олимпийку.

– Был рад помочь.

Ксанка глянула на него удивленно. Не поверила?

– Я зайду за тобой завтра. Хорошо?

– Нет, я сама тебя найду.

Дэн смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Вот и все. Даже «до свидания» не сказала…

Дневник графа Андрея Шаповалова. 1908 год

Лето пролетело незаметно. Мы с Игнатом и оглянуться не успели, как наступил сентябрь. Случившееся на ведьмином затоне мы больше не обсуждали и данное Степану обещание сдержали – отец так ничего и не узнал о той страшной ночи. Да, сказать по правде, отцу было не до нас. Он и в поместье появлялся лишь наездами. Дела требовали его почти неотлучного присутствия в городе, а мы с Игнатом скучному городу предпочитали деревенскую вольницу.

Тот день выдался мрачным и пасмурным. Небо с раннего утра грозилось пролиться дождем. Будь моя воля, я бы остался дома, но Игнату в последнее время дома не сиделось. Он уходил куда-то на заре, а возвращался только ближе к ночи. Пользовался долгим отсутствием отца. Меня он с собой никогда не звал, и это было обидно, но я не задавал вопросов. Расспрашивать брата бесполезно, захочет – сам расскажет.

Игнату захотелось доверить мне свою тайну промозглым сентябрьским утром, и я не посмел отказаться. Сердце чуяло: в лесу нас ждет что-то необычное. Настоящее приключение. Мы уходили из дома под покровом сизых рассветных сумерек, никем не замеченные, никем не остановленные. По лесу шли молча, в голове моей роились тысяча вопросов, но я терпеливо ждал, когда Игнат расскажет все сам. Я встревожился, только лишь когда лес сделался совсем уж мрачным и непролазным. Но Игнат шел уверенно, будто знал дорогу. Верно, и знал, потому что, когда из-за густого ельника показалась покосившаяся избушка, ничуть не удивился.

Здесь, в ельнике, оказалось особенно темно и мрачно. Неба не было видно вовсе, а с разлапистых веток на голову сыпалась холодная роса.

– Что это? – Я остановился на границе небольшой поляны, вход на которую охраняла избушка. В самом центре поляны, возвышаясь над остальными деревьями, рос старый дуб. Земля под ним была перерыта.

– Кабаны желуди искали. – Игнат сделал шаг к дубу, под его ногами что-то громко хрустнуло. – Здесь много кабанов развелось.

Да, отец тоже говорил, что от вепрей в последнее время проходу нет.

– Волки нужны! Вот что, – сказал Игнат задумчиво. – Без волков лес – не лес.

Я кивнул, спорить не стал. Игнату всегда нравились волки…

– А дом чей? – Я кивнул на избушку.

– А дом ее, – сказал Игнат очень тихо.

– Ее?! – Мне не нужно было уточнять, о ком говорит брат. О ней, о ведьме-утопленнице…

В животе холодным клубком заворочался страх. Зачем нужно было приходить в это гиблое место? Зачем приводить сюда меня?

– Не бойся. – Игнат читал меня, как раскрытую книгу.

– Я не боюсь, – соврал я.

– Они хотели все сжечь. – Не дожидаясь меня, Игнат направился к избушке. – Хотели, чтобы даже следа не осталось.

– Кто?

– Мужики. Но она не позволила.

– Как? Она же мертвая была к тому времени. – Страху моему уже стало тесно в животе, он растекался по жилам, холодил губы и кончики пальцев.

– Мертвая и не позволила. Она же особенная. Ведьма! – Игнат обернулся, посмотрел на меня в упор. – Зачарованное это место. Ее место.

– А мы? Мы как же? – Затылка словно коснулось чужое дыхание, я вздрогнул, но оборачиваться не стал. Почудилось.

– А мы гости.

– Она нас едва не утопила! – Я старался изо всех сил, но голос сорвался на крик. – Она убить нас хотела!

Крик мой, испуганный и жалкий, запутался в еловых лапах, далеко не улетел. Но его все равно услышали. Откуда-то из самого сердца леса мне ответил протяжный вой.

– Волки. – Игнат улыбнулся. – Пришла их пора.

Он толкнул покосившуюся дверку, и та с тихим скрипом отворилась.

Внутри было темно, пахло сыростью. Я старался не показывать страх, с какой-то отчаянной бравадой пнул ногой валяющийся на полу горшок. По избушке прокатилось тревожное эхо, осело в свисающих с потолка космах паутины.

– Раньше тут красиво было. – Игнат присел на почерневшую от времени лавку. – Говорят, вместо ельника березы росли.

Я вспомнил обступающие поляну ели. Непохоже, что еще не так давно здесь был березняк.

– Не веришь? А хоть у кормилицы спроси. Она точно знает.

– Зачем мы здесь? – Я не хотел расспрашивать об этом жутком месте, я хотел уйти отсюда поскорее.

– Интересно. – Игнат пожал плечами. – Разве нет?

– Нет.

– Тогда смотри, что я здесь нашел! – Брат полез за пазуху, вытащил нож с костяной ручкой. – Смотри!

Нож был старый, но с острым, как бритва, лезвием. На костяной ручке красовался застывший в прыжке волк.

– Это ее нож. Понимаешь? Тут все вокруг ее: и нож, и лес, и волки…

Ответом Игнату стал протяжный волчий вой. Я вздрогнул, выглянул в затянутое паутиной оконце. Снаружи клубилась мгла, будто не утро сейчас, а глубокая ночь.

– Давай уходить, брат.

– Боишься?

– Боюсь.

– А ты не бойся. Со мной тебе нечего бояться. – Игнат сунул нож за пазуху. – Впрочем, тут и смотреть больше не на что. Что интересное было, я все забрал.

Как же можно забирать?! Это же ее, ведьмы, вещи! А она не любит…

Порывом ветра распахнуло дверь, ударило о стену избушки, сорвало с петель. Я зажмурился. Нельзя здесь брать ничего! Как же он не понимает?! Гиблое место и вещи гиблые.

– Буря начинается. – Голос Игната был спокоен. – Пойдем, Андрей, еще что-то покажу. Тут недалеко.

Я не сразу понял, что этот засыпанный иглицей холмик – могила. На могиле должен быть крест…

– Здесь она. – Игнат присел на корточки, ласково коснулся сырой земли. – Здесь, а не в реке. Понимаешь? – Он смотрел на меня, и глаза у него были как у старика.

– Нет. – Я и в самом деле не понимал. Не хотел ничего понимать. Я хотел домой.

– В освященной земле не похоронили. Она же ведьма. – Игнат всмотрелся в наползающую со стороны ельника черноту. – Бросили там, на берегу… Только один человек сжалился. Спасти не сумел, но могилу выкопал. Знаешь, что за человек?

– Нет. – Тьма казалась живым существом. И тьма, и весь этот черный лес. – Пойдем уже, Игнат!

– Сейчас пойдем. – Брат встал на ноги, и в этот самый момент там, где поляна перетекала в непроглядный лес, послышался треск. – Уходи… – Голос Игната упал до шепота.

– Что там? – Я не мог пошевелиться от страха. Ноги мои врастали в жирную землю, точно корни дерева.

– Вепрь. Волки его загнали. Ты беги, Андрей, а я тут… – В руке Игната блеснул ведьмин нож. – Беги! – закричал он уже в полный голос.

Я знал, что такое загнанный вепрь, насколько он может быть опасен для того, кто окажется у него на пути. Слышал однажды рассказ отца.

Волки… вепри… ведьма… Голова моя пошла кругом, в ушах звенел крик Игната: «Беги! Спасайся!» И я побежал… трусливо бросил брата одного. У него есть нож! Заговоренный ведьмин нож…

…Лес не хотел меня отпускать, еловые лапы цеплялись за волосы, корни хватали за ноги, но я боролся отчаянно и решительно. Страх был отныне моим помощником и союзником. Я бежал, не разбирая дороги, не оглядываясь, руками раздирая окружающую меня тьму.

А позади, близко-близко, слышалось чье-то хриплое дыхание. Звериное? Человеческое? Нечеловеческое?.. Меня загоняли, как того вепря. Только у вепря были бивни и ярость, а у меня – лишь страх…

Земля ушла из-под ног внезапно. Падение, боль в боку и благословенное беспамятство…

Я очнулся от холода. Капли дождя падали мне на лицо, стекали по щекам и шее. Черное небо разразилось наконец злым осенним дождем. Я попытался подняться, но не смог, лишь закричал в голос, едва не ослепнув от раздиравшей левый бок боли. Дно ямы, в которую я угодил, щетинилось остро заточенными, похожими на пики кольями. Волчья яма… Ловушка для Каина, предавшего своего брата. Удивительно, что я был до сих пор жив, что тело мое не нанизано, как бабочка на булавку, на эти беспощадные колья. Рукой я коснулся разорванного бока, пальцы тут же сделались липкими от крови. Левая нога была вывернута странно, неестественно. Я – та же бабочка, беспомощная и глупая. Мне никогда не выбраться из ямы самостоятельно. Если только Игнат не найдет меня. Если только он еще жив…

Сначала я кричал, звал на помощь. Ответом мне был лишь шелест дождя и протяжный волчий вой. Яма наполнялась водой. Если дождь не прекратится, я, наверное, просто захлебнусь. Или умру от боли, пытаясь пошевелиться.

Я не заметил, когда серый день перетек в черную ночь. Может, оттого, что временами впадал в беспамятство. Голос давно охрип, и я больше никого не звал. На спасение я тоже уже не рассчитывал. Я готовился умереть, и мне было уже почти не страшно. Холодный сентябрьский дождь вымыл из меня страх, оставив только боль.

К утру дождь перестал. Лежа в холодной жиже на дне волчьей ямы, я смотрел в ясное небо. Боль тоже ушла, на ее место пришла обреченность. Я с особенной ясностью понимал, что никто меня не найдет, что утыканная кольями яма станет моей могилой.

Свет померк, заслоненный кем-то или чем-то. Мне уже было неинтересно, я уже видел другой, куда более яркий свет.

– Эй, барчонок? Живой? – Голос сиплый, знакомый и незнакомый одновременно. – Как же тебя угораздило?

Я не стал отвечать, у меня больше не было ни сил, ни интереса. Мир мой снова начал погружаться в спасительную черноту. Когда груди моей коснулся конец пеньковой веревки, я провалился в забытье.

…Темнота укутывала меня со всех сторон, то дышала жаром, то холодила февральской стужей, проливалась в горло полынной горечью, терзала, не давала покоя.

Когда я в следующий раз разлепил веки, над головой моей не было неба. Над ней медленно колыхались пуки засушенных трав. Лежать было покойно и почти не больно, только дышалось отчего-то тяжело, со свистом.

– Очнулся, барчонок? – Голос слышен, но хозяина голоса не видать. – А я уже думал, что не получится у меня с тобой ничего. Который день в беспамятстве между небом и землей.

Я хотел спросить, где я, поблагодарить за спасение, но вместо слов из горла вырвался клекот, в бок словно вонзилась раскаленная кочерга.

– На-ка выпей! – Рука, грубая, заскорузлая, а в ней – дымящаяся чашка. – Ты пей, барчонок. Не бойся, не отравлю.

Я выпил, поморщился от знакомой горечи, прикрыл глаза. Хотел только передохнуть, но тотчас провалился в сон.

В следующий раз я увидел не только засушенную траву, заскорузлую руку и глиняную чашку. В следующий раз я увидел лицо своего спасителя. Густые седые волосы, борода до самых глаз. Лешак…

Он почти не разговаривал со мной в те дни. Отпаивал отварами, менял повязки, проверял, надежно ли примотаны к поломанной ноге полосы бересты, иногда шептал что-то на непонятном языке. Я тоже молчал. Волчья яма научила меня терпению.

Лешак заговорил, только когда я уже мог сидеть в кровати.

– Рассказывай, барчонок, – велел он, придвигая поближе колченогий табурет.

– Меня Андреем звать. – Отчего-то в тот момент мне казалось это важным.

– Ну, Андреем так Андреем. – Лешак пожал плечами и, кажется, улыбнулся в усы. А ведь он был совсем еще не старым, не старше отца. Стариком мужчина казался из-за бороды и ранней седины. – Как ты в волчью яму угодил?

Я рассказал ему все как есть, без утайки, и только потом отважился спросить про брата.

– Жив. – Лицо Лешака потемнело, а в глазах появился недобрый блеск. – А вот тебя за живого уже никто не держит. Понесло тебя со страху в волчий лес, там ям этих тьма.

Игнат жив! А больше мне ничего и не надо.

– Тебя в лесу искали, в реке. Решили, что утонул. А ты вишь какой живучий оказался! Я и не верил, что выживешь. – Лешак коснулся моей обернутой берестой ноги. – Заживает хорошо, только все равно хромать будешь.

– А ты? Почему не сказал никому, что я жив?

– Говорил же, не верил, что выживешь. А теперь-то уж чего? Вот встанешь на ноги, сам все и расскажешь.

Когда я в первый раз вышел из избы Лешака, в лесу уже лежал снег, и от этого все вокруг было белым-бело.

– На-ка! – Лешак набросил мне на плечи тулуп, сунул в руки посох. – Не хочу я тебя по новой лечить, неугомонного. Подыши чуток и возвращайся. Рано тебе еще моционы устраивать.

А он оказался совсем не злым, не таким, каким показался в тот, самый первый раз. Не злым и не глупым. Слишком не глупым для необразованного мужика. В его избе были книги: старые, написанные на латыни, и новые, печатные, такие же, как в библиотеке отца. Ему нравилось читать по вечерам, лицо его в эти моменты становилось безмятежным и радостным. Одним таким вечером я и спросил, откуда он знал мою маму.

Лешак долго молчал, смотрел на пламя свечи. Я уже решил, что не ответит.

– Дружили мы с ней, с младенчества вместе росли. Я ей как брат был, а она мне… – Он опять замолчал, и это его мучительное молчание сказало мне больше слов. – Замуж ее отдали за твоего отца. Не нужно было, но сделанного не воротишь. Она ко мне первому пришла, рассказать про сватовство, светилась вся от счастья. А я глупый. Молодые всегда глупые. Уехал, чтобы не видеть, не мешать, не мучиться. Считай, сбежал. Вот сейчас думаю, может, если бы остался, по-другому бы все вышло…

Свеча потрескивала, вспыхивала огнем, отбрасывая на задумчивое лицо Лешака беспокойные тени.

Он любил мою маму, этот странный мужик. Да и мужик ли? Речь у него грамотная, библиотека вон. Кормилица сказала, знахарь…

– Ты доктором был? – Догадка опалила, точно огнем.

– А какая теперь разница, барчонок? – Лешак резко встал, отошел к окну, сказал, не глядя в мою сторону: – Ты очень на нее похож. Те же глаза, та же улыбка. Если бы не был так похож, не знаю… – Он не договорил, но я и так все понял. Матушка меня спасла, руками Лешака вытащила из волчьей ямы.

– Ты про опасность что-то говорил. – Я подбросил в печь березовых поленьев. – Когда к нам в дом приходил.

– А тебе мало опасности? – Лешак обернулся, лицо его озарилось недобрым светом. – Сколько раз ты по краю ходил?

Сколько раз?.. В горло будто хлынула холодная речная вода. И бок заныл…

– Смерть за тобой тенью ходит. Человек к тени быстро привыкает, перестает бояться. А ты бойся, Андрей! Страх – твой наипервейший помощник. И на тень оглядываться не забывай. Глядишь, и поймешь что-то для себя.

Я не понял. Когда Лешак говорил вот так, загадками, я ничего не понимал, но, странное дело, верил каждому его слову и на собственную тень нет-нет да и оглядывался.

Он отпустил меня к Рождеству. Вывел из леса на опушку, обнял тепло, по-отцовски.

– Дальше ты уже сам, Андрей. И помни, что я тебе говорил про тень. Оглядывайся, присматривайся.

– Спасибо. – На глаза навернулись непрошеные слезы.

– Иди уж! – Лешак нахмурился. – Дорогу ты ко мне знаешь. Понадоблюсь – приходи.

Он еще долго стоял на опушке, провожая меня взглядом. Загадочный отшельник, знахарь, мой второй отец…

В родимый дом я вошел неузнанный. Стариковский посох, хромота, чужая одежда, заросшее бородой чужое лицо.

В людской не было никого, кроме кормилицы. Сухонькая, седая, она, казалось, постарела на десяток лет.

– Ну, здравствуй! – Ноги вдруг перестали слушаться, я обессиленно опустился на лавку.

Женщина всматривалась в мое лицо выцветшими, подслеповатыми глазами, а потом с всхлипом бросилась на шею. Узнала!

Отец тоже узнал меня не сразу. Сжал в крепких объятьях, отстранился так же, как и кормилица, всматриваясь в мое лицо.

– Живой, – не сказал, а выдохнул. – Живой, слава тебе, Господи…

Он тоже изменился. Наверное, мое долгое отсутствие, моя мнимая смерть подрубили внутри у него какую-то важную подпорку, то, на чем некогда держалась его богатырская сила. Силы больше не осталось, на ее место пришла детская растерянность. Отец расспрашивал меня, заглядывал в лицо, слушал, кивая в такт каждому слову, то хмурился, то улыбался, требуя от прислуги сразу же и накрыть на стол, и вишневой наливочки, и баньки. Даже известие о том, кто стал моим спасителем, он, кажется, принял без прежней нетерпимости.

Я пил, ел, рассказывал свою невероятную историю, а сам все прислушивался, когда же наконец раздадутся в коридоре стремительные шаги Игната. Я ждал, а спросить у отца отчего-то не решался.

Смеркалось, когда наш по-мужски неспешный разговор нарушил задорный перезвон бубенцов. Я видел в окно, как к дому подлетела тройка, как в нетерпении гарцевали на месте белоснежные кони в то время, как одетый в волчью шубу возница помогал сойти с саней какой-то даме. Возницу я узнал сразу, по богатырской стати, по порывистой лихости. Игнат!

Грохот распахнувшейся и тут же захлопнувшейся двери, решительные шаги, дробный перестук каблучков. Сердце мое замерло в ожидании.

– И вовсе не страшно! Кто сказал, что я боялась, Игнат?! – Звонкий девичий голосок, нежный, как пение птиц.

Она и в гостиную впорхнула, как птичка: изящная, порывистая. Маленькая райская птичка посреди лютой зимы.

Следом вошел Игнат. Вошел и замер на пороге. Он признал меня сразу, ему даже не пришлось всматриваться в мое лицо. Он был моим братом! Он меня чувствовал так же хорошо, как и я его.

– Андрей! – В крепких объятьях брата я едва не задохнулся. – Живой! Я знал, что не мог ты вот так умереть. Искал тебя. Веришь? Каждый день по лесу рыскал, что тот волк.

В боку, уже зажившем, но нет-нет да и напоминающем болью о встрече с волчьей ямой, кольнуло. Я поморщился. Игнат тут же разжал объятия, отстранился.

– Ранен? – спросил участливо.

– Пустяки! – Я улыбнулся.

– Андрюша?! – Голосок-колокольчик бесцеремонно и дерзко вторгся в наш разговор. Райская птичка, на ходу сдергивая перчатки и меховую шапку, в мгновение ока оказалась напротив меня, посмотрела снизу вверх.

Я узнал ее! Зоенька Боголюбова, отцовская крестница и наша подруга детства. Сколько же я ее не видел? Год? Два? Но разве ж может человек измениться вот так, до неузнаваемости?! Из смешной девчонки с тонкими, кое-как заплетенными косичками превратиться в такую красавицу. Зоя смотрела на меня, взгляд ее лучился радостью, а я стоял чурбан чурбаном, как дикарь, как необразованный мужик. Да и кто я в ее глазах?! В мужицкой одежде, косматый, бородатый – дикарь и есть…

– Боже мой, какая радость! Игнат, это же чудо! – На мою руку легла ее ладонь, и в этот момент я вспомнил наконец о хороших манерах.

– Здравствуй, Зоя! – Ее пальчики были холодными с мороза, но губы мои обжигали, точно огнем.

– Да к чему же этот официоз?! – Зоя засмеялась звонко и радостно, привстала на цыпочки и поцеловала меня в заросшую щетиной щеку. Меня, дикого лесного человека!

От нее пахло морозом и фиалкой. Дивный этот аромат навсегда врезался в мою память. Образ той, что одним лишь легким касанием навсегда изменила мою жизнь, до смерти будет ассоциироваться у меня с фиалкой.

Дэн

Когда Дэн возвращался к себе, костер уже не горел, а на дворе не было видно ни единой живой души. Из-за Ксанки он забыл о предстоящем разговоре с Суворовым и дядей Сашей. Интересно, состоялся ли разговор?

Из-под двери командира пробивалась тонкая полоска света; Дэн бесшумно прошел к своей комнате.

– Явился! Где тебя черти носили? – Гальяно был неприветлив и мрачен. Наверное, разговор не принес ничего хорошего.

– Было одно дело. – Дэн опустился на свою кровать.

– Дневник у тебя? – спросил Туча странным голосом.

– Графский? Так он тут, под… – Дэн приподнял матрас и замолчал. Дневника не было.

– Значит, не у тебя, – констатировал Матвей. – Мы тут уже все обыскали.

– Сперли! – Гальяно выругался. – Пока мы там шашлыки ели, кто-то здесь пошарил.

– Еще что-то пропало? – Дэн оглядел комнату.

– Похоже, только дневник.

– И на кого думаете? – Пропажа была не слишком серьезной, но странной. Кому могли понадобиться эти старые записи? И уж если понадобились, то что в них было такого важного?

– А на кого думать? – развел руками Гальяно.

– Да на кого угодно! – вскинулся Матвей. – Начиная с измайловских бандерлогов и заканчивая Шаповаловым. Комната-то не запирается! Ты ж сам видишь, какие у нас тут порядки: за территорию ни-ни, а на территории что хочешь, то и делай. Я вот думаю, неспроста это все. Значит, в этом дневнике было что-то важное. Эх, не дочитали!

– Я думаю, это Суворов, – сказал Гальяно. – Вспомните, он видел дневник.

– Не обязательно, – возразил Матвей. – Нас могли подслушать. Нас ведь кто-то подслушивал тогда, в парке.

– Ильич?

– Не исключено, но тоже не факт. Народу тогда в парке ошивалось много.

– Бандерлоги отпадают, – сказал Гальяно с сожалением. – Бандерлоги были в тот день с Чуевым на речке.

– О том, что мы взяли дневник, мог знать тот, кто положил его в тайник, – заметил Дэн. – В таком случае ни подглядывать, ни подслушивать не надо, достаточно знать, кто был в библиотеке.

– Шаповалов? – выдохнул Гальяно.

– Не знаю. Да и что сейчас гадать? Вы насчет гари с Суворовым разговаривали?

– Разговаривали. – В голосе Гальяно не слышалось оптимизма. – Про гарь они нам с дядей Сашей ничего нового не сказали. От Ильича мы, может, и больше узнали.

– А как насчет блуждающего огня?

– Вот тут уже интереснее. Дядя Саша говорит, во время Великой Отечественной тут отряд фрицев квартировал.

– Где – тут? – уточнил Дэн.

– В поместье. Странный какой-то отряд, тихий. В том смысле, что местных почти не трогали, все больше по лесу шарили, землю копали. Сечешь?

– Нет.

– Искали они что-то в лесу.

– Что?

– А кто ж знает! Суворов про Ананбере какое-то говорил.

– Аненербе, – поправил его Матвей. – Это контора такая была у фрицев полунаучная, полумистическая. Они даже вход в Шамбалу искали.

– Думаешь, вход в Шамбалу здесь, в нашем лесу? – усмехнулся Дэн, которому вся эта история уже начала казаться полной фантасмагорией.

– При чем тут Шамбала?! – отмахнулся Гальяно. – Мало ли что можно было искать! Да что угодно! Может, вход в катакомбы какие-нибудь древние или вообще клад!

– Ага, прямо сразу клад.

– Ну не знаю. – Гальяно развел руками. – Что-то же немцы в лесу искали. Что-то такое, к чему не привлекали даже местное население. Дядя Саша сказал, есть свидетельства очевидцев, которые рассказывали, что видели, как фашисты что-то копали в лесу. Только свидетелей тех немного, люди в лес ходить боялись, потому что расстреливали их на месте без суда и следствия. Во какая секретность!

Дэн кивнул, история приобретала неожиданный оборот.

– Но даже не это важно. – Гальяно выглянул в окно, а потом понизил голос до шепота: – То, что наших людей эти гады не щадили, понятно. Мало того, они и своих не пожалели. Заперли солдат в казарме, облили бензином и подожгли. Это уже в сорок третьем было, наши как раз наступали.

– Кто поджег?

– Главный фашист и прихвостень его из местных.

– А может, все-таки партизаны?

– Не было в этих местах активного партизанского движения. В том-то и дело! Суворов сказал, отряд квартировал в графской конюшне: двери есть, окон нету. Двери снаружи подперли чем-то, стены облили бензином, и все дела. Никто не спасся. Да что там солдаты! Офицеры немецкие тоже все погибли. Их тут в поместье человек пять было, не считая главного фрица.

– И этих сожгли?

– Нет, этих, похоже, отравили. Пожар ночью случился, ясное дело, его никто тушить не спешил. Что произошло, только утром поняли, когда прислуга из местных заглянула в дом. Все фрицы мертвые за накрытым столом. Значит, отравили их.

– Прислуга и отравила!

– Нет, дядя Саша говорит, двоих недосчитались, командира Ульриха фон Витте и того упыря из наших, который при нем был вроде ординарца.

– И как упыря звали?

– Ефим Соловьев. Одноглазый он был, калека. Потому на фронт и не забрали, оставили в тылу Родину защищать, а он вот как защищал, сразу к немцам переметнулся.

– Он тебе еще не все рассказал, – невесело усмехнулся Матвей. – Командира фашистского, этого фон Витте, потом аккурат на Чудовой гари нашли, задушенного и на дереве повешенного.

– Думаешь, это Соловьев его? – спросил Дэн.

– Не исключено.

– Ладно, предположим, все друг друга перебили, чтобы сохранить какую-то страшную тайну. Что за тайна-то?

– А вот это нам с Суворовым и предстоит выяснить!

– Нам с Суворовым? – Дэн удивленно приподнял брови.

– Сдается мне, – Матвей взъерошил волосы, – что Суворов с Туристом нам далеко не все рассказали, придержали кое-что для себя.

– Ничего, – вмешался Гальяно, – нам тоже есть что придержать. Без нас они блуждающий огонь не найдут.

– Кстати, странно, что огонь этот загорается только раз в тринадцать лет. Кто его зажигает и зачем? – Матвей посмотрел на Тучу, как будто у того был ответ на его вопрос.

Туча ничего не ответил.

– Может быть, какой-то механизм срабатывает, – предположил Гальяно. – Ну, типа таймера. Раз в тринадцать лет срабатывает механизм, включается маячок.

– А люди, которые пропадают и погибают в самую темную ночь, здесь каким боком? – спросил вдруг Туча. Из всех четверых только он был настроен скептично, если не сказать агрессивно.

– Не знаю, может быть, ловушки какие-то срабатывают в это время.

– Или у блуждающего огня есть хранитель, – тихо сказал Дэн.

– Если так, то хранителю этому должно быть сто лет в обед, – отмахнулся Гальяно, но тут же замолчал, задумался. – Считаешь, это Лешак? – спросил шепотом.

– Не знаю. – Дэн и в самом деле не знал. Слишком странной, слишком запутанной получалась эта история.

– Ладно, не важно это сейчас. Мне вот думается, а что, если фрицы нашли то, что искали? Нашли и перепрятали, ну или там не успели с собой забрать. Вдруг там, в лесу, есть какой-то тайник или подземный бункер. Они ж землю копали, может, не только искали, но и строили что-нибудь. – Гальяно обернулся к Туче, спросил: – А ты что скажешь? Похожа была та штука на вход в бункер? Или на туннель какой светящийся?

– Не знаю я. – Туча отвечал с неохотой, словно даже воспоминания причиняли ему боль.

– Или лифт! – не унимался Гальяно. – Точно – лифт! Ты же сам говорил, что там поднималось что-то из-под земли. Все понятно! Там шахта, а в шахте – лифт!

Туча ничего не ответил, отвернулся к стене. Похоже, предположения Гальяно его не впечатлили.

– И когда мы туда пойдем? – спросил Дэн, вспоминая данное Ксанке обещание. Можно ли брать ее с собой в такое странное место? Нет, пожалуй, лучше сначала без нее.

– Суворов сказал, завтра. – Матвей прихлопнул залетевшего в комнату комара, прикрыл окно. – Утром он нам даст выспаться, отменит пробежку, а в обед нас ждут великие дела.

Матвей ошибся. Утром почти всех их ждала инфекционная больница. Первому стало плохо Туче, следом в туалет побежал Гальяно, Матвея накрыло уже под утро. Здоровым и полным сил из их маленькой компании остался только Дэн.

Причина выяснилась довольно быстро. Заболели только те, кто прошлым вечером угощались купленными у деревенской бабушки огурчиками, как раз в то время, когда Дэн уже ушел от костра. Больше остальных досталось Суворову. Помимо физических страданий, он испытывал еще и угрызения совести за отравленных бабкиными огурцами подопечных. Медсестра Леночка сначала пыталась спасти отряд активированным углем и промыванием желудков, но скоро расписалась в своей беспомощности и, несмотря на протесты Шаповалова, принялась звонить в район. К обеду от их отряда осталась только четверть, остальных увезли в инфекционную больницу.

Остаток дня Шаповалов провел в телефонных переговорах с родителями, больницей и начальством, а ближе к вечеру страсти улеглись. В возникшей суматохе на разбитые морды близнецов обратил внимание разве что Чуев. Наверное, близнецы так и не назвали имя своего обидчика, потому что Дэна не вызвали ни на разговор к Чуеву, ни на ковер к Шаповалову.

Ксанку он не видел целый день и уже начал переживать, а не попробовала ли и она злополучных огурчиков, когда в комнату, непривычно пустую в отсутствие друзей, заглянул Василий.

– Тебе встречу назначили, – сказал он чуть удивленно. – Прикинь, всю неделю молчала как рыба, а тут подходит и говорит: «Позови мне этого блондина из отряда вепрей».

Надо же, «этого блондина»! Дэн усмехнулся.

Наверное, Василий расценил его улыбку по-своему, потому что добавил:

– Я так и думал, что ты не в курсе ее планов. Пойти сказать, чтобы отвалила?

– Где она меня ждет?

– В парке у калитки. – Василий шмыгнул носом. – Стесняется, наверное, при всех. Ты ж вон какой, а она вон какая… – закончил он свою мысль.

– Спасибо, что передал. – Дэн встал с кровати.

– Стольник. – Мальчишка хитро сощурился.

– За что?

– За то, что позвал. Она же мне типа родственница, я с нее денег взять не могу. Да и что с нее взять?!

– А без денег совсем никак? Вот просто так, от чистого сердца, не получается?

– Без денег никак. Деньги мне до зарезу нужны.

Когда речь заходила о финансах, Василий становился не по-детски серьезным и непреклонным. Дэн кивнул, протянул ему деньги, вышел из комнаты.

Ксанка и в самом деле ждала его у потайной калитки. Она сидела на траве, на коленях ее лежал потрепанный блокнот для рисования. На девушке опять были джинсы и черная футболка, не та, порванная, но очень на нее похожая. Странная манера одеваться…

– Привет! – Дэн присел рядом. – Ты как?

– Я нормально. – Она раздраженно передернула плечом, накрыла узкой ладошкой свой блокнот. – Здесь мои детские рисунки, – сказала после долгой паузы.

– Любишь рисовать?

– Я не о том. – Ксанка раскрыла альбом. – Посмотри, вот это я нарисовала в пять лет.

Рисунок был сделан неловкой детской рукой, но узнаваемый, черт возьми! Темно-зеленые елки, редкие, кривые – лес. А над лесом – ночное небо, заштрихованная темно-синим половина листа. И ярко-зеленым столбом в небе – блуждающий огонь…

– Ты видела его раньше? – спросил Дэн, разглядывая рисунок.

– Нет… не знаю. Мы жили в Москве. Я родилась там. Но иногда мне кажется, что я что-то помню из того, что вижу здесь.

– Поместье?

– Нет. – Она покачала головой. – Лес и реку. То место, где вы любите купаться. Я не знаю, как такое может быть, но вот тут, – Ксанка приложила ладошку к сердцу, – неспокойно. Понимаешь?

Он не понимал. Пока он не понимал ровным счетом ничего.

– Это как дежавю, это место, этот огонь и вот это… – Ксанка перевернула страницу, и Дэн увидел Лешака.

Это был Лешак, каким бы запомнил его пятилетний ребенок, неузнаваемый и узнаваемый одновременно. Рисунок дышал страхом, это чувствовалось даже сейчас, спустя годы.

– Он снился мне почти каждую ночь, лет до девяти. Не знаю, чего он от меня хотел, но он страшный человек. Монстр… – Ксанка помолчала, собираясь с мыслями. – Я пыталась расспрашивать родителей, но они только злились. Особенно отец. А мама говорила, что у меня слишком живое воображение, что это пройдет. А это не проходит! – Девушка захлопнула блокнот, сказала шепотом: – Я видела его. Не во сне, а на самом деле. Мельком, в лесу. Он не заметил меня, я это точно знаю, но он как будто что-то почувствовал. Я убежала…

Непостижимая девочка! Боится Лешака до дрожи и в то же время продолжает бродить в одиночку по лесу.

– Ты покажешь мне то место? – спросила Ксанка, пряча блокнот в рюкзак.

– Нет. – Дэн покачал головой. – Без Тучи я его не найду, а Тучу увезли в больницу.

Она ничего не сказала, встала, забросила на плечо рюкзак, собираясь уходить.

– Подожди! – Дэн поймал ее за руку. – Если хочешь, я покажу тебе Чудову гарь.

Зачем он это сказал? Зачем вообще ему была нужна эта странная, неправильная девчонка, под самую завязку нафаршированная проблемами и комплексами?! Дэн не знал, просто чувствовал: Ксанка – одно из звеньев в той загадочной цепи событий, которую они взялись распутывать. Вполне возможно, что не самое последнее звено…

– Пойдем, – сказала она и посмотрела на калитку. – У тебя же есть ключ?

По лесу шли быстро, времени до вечернего построения оставалось не так и много, нужно было спешить. Дэн попробовал забрать у Ксанки рюкзак, но она отмахнулась от его помощи раздраженно и удивленно одновременно. Он не стал настаивать.

О том, что гарь уже близко, стало ясно по чахлому и больному подлеску.

– Скоро? – Ксанка казалась бледнее обычного.

– Уже почти пришли. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Со мной все в порядке.

То, что с ней далеко не все в порядке, Дэн понял, когда они добрались до границы между живым лесом и выжженной землей. Ксанка немигающим взглядом смотрела на черный остов сгоревшего дерева, шептала что-то непонятное, а потом шагнула вперед…

Она шла, и от каждого ее шага в воздух поднималось сизое облачко пепла. Дэн мог видеть только ее напряженную спину и сжатые в кулаки руки. Он видел, как Ксанка замерла напротив дерева, а потом вдруг начала медленно оседать на землю.

Дэн не успел ее подхватить. Когда дело касалось Ксанки, его реакция безнадежно запаздывала. Она лежала на спине, и в ее широко открытых невидящих глазах плясало зеленое пламя. Точно такое же пламя выбивалось из-под ворота майки.

Это было тяжело, вынести ее за пределы очерченного огнем круга. Легкая, как пушинка, в обычной жизни, сейчас Ксанка, казалось, весила едва ли не больше его самого. Ноги не слушались, а в голове шумело. И этот запах… Пожарище, сгоревшая до кости человеческая плоть, смерть страшная, в муках… В какой-то по-настоящему страшный момент Дэну показалось, что он тоже горит, прогорает до кости, обугливается, превращается в сизый пепел… Страх подстегнул его, заставил совершить почти невероятное. Он вышел за пределы гари сам и вынес Ксанку. Он нес ее на руках еще метров двести, не останавливаясь, не оглядываясь, нес до тех пор, пока не исчез окутывающий ее зеленый свет. А потом без сил упал на мягкую, присыпанную прошлогодней иглицей землю.

Ксанкины глаза были закрыты, а лицо – безмятежно. Он бы решил, что она спит, если бы не был уверен, что это глубокий обморок. Гарь заманила ее и не желала отпускать. Наверное, и не отпустила бы, если бы не он.

Дэн осторожно коснулся перепачканной сажей щеки. Ксанка открыла глаза, синие, бездонные, как сентябрьское небо.

– Он ушел? – спросила севшим голосом.

– Кто?

– Тот человек. Лешак. – Она попыталась сесть.

– Здесь не было никого, кроме нас с тобой, Ксанка.

– Ты называешь меня так странно…

– Не нравится? Скажи, как тебя называть.

– Нет, нравится, просто странно.

– С тобой все в порядке?

– Да, кажется. В голове только шумит, и этот запах… Дэн, ты тоже его чувствуешь?

Он чувствовал. Волнами накатывающая тошнота не давала забыть. Вот что имел в виду Туча…

– Скоро река. Давай окунемся, – предложил он, помогая Ксанке встать на ноги. – Ты можешь идти?

– Могу.

Купались по очереди. Пока Ксанка смывала с кожи и волос пепел, Дэн сидел спиной к реке, размышлял над увиденным. То, что случилось на гари, было ненормально. Хуже того, оно было аномально. Аномально и одновременно невероятно притягательно. Если бы не этот запах…

– Я все. – Ксанка стояла за его спиной, уже полностью одетая, с мокрыми волосами.

– Как ты себя чувствуешь? – уже в который раз спросил Дэн, стаскивая с себя футболку.

– Лучше, но ненамного. Одежду тоже нужно будет стирать.

Ксанка рассматривала его исполосованный шрамами живот внимательно, беззастенчиво, а он не чувствовал неловкости от ее взгляда, одно только неожиданное щекотное чувство где-то в районе солнечного сплетения.

– Отвернись, – попросил он, стаскивая джинсы.

Она послушно отвернулась, сунула руки в карманы.

Вода была прохладной, но Дэну все равно недоставало холода. Тело горело огнем, никак не могло остыть после Чудовой гари. Или он себя обманывает, и всему виной Ксанкин взгляд? Сколько ей лет? Есть хоть пятнадцать?

Когда Дэн выбрался на берег, Ксанка сидела по-турецки, что-то рисовала в своем блокноте. При его приближении она захлопнула блокнот, сунула обратно в рюкзак.

– Ты как? – спросила, не оборачиваясь.

– Терпимо. Идем в лагерь?

– Идем.

Какое-то время они шли молча, а потом Дэн решился на разговор:

– Что с тобой случилось там, на гари? Ты отключилась…

– Да, наверное. – Ксанка кивнула. – Сначала меня точно позвал кто-то. Знаешь, это такой зов, которому невозможно противиться. А потом… – Она зажмурилась. – Я снова видела его, этого человека.

– Лешака?

– Да. Он был такой… жуткий, тянул ко мне руки. Одна рука обожженная, как и половина лица, и… – Она снова замолчала.

– И что? – спросил Дэн осторожно.

– Дальше все, провал. А потом уже ты. – Она робко улыбнулась. – Хорошо, что ты был рядом, – добавила едва слышно.

– Тебе не стоит больше туда ходить. – Дэн взял в руку ее ладонь. – Скажи, я могу тебя кое о чем спросить?

Девушка кивнула.

– Откуда у тебя этот ключ? Там, на гари, когда ты отключилась, он опять светился.

– Не знаю. – Ксанка накрыла ключ ладонью, словно защищая. – Он всегда был со мной, сколько я себя помню.

– Подарок родителей?

– Не знаю. – Она казалась растерянной. – Они не дарили мне ничего такого… бесполезного. Только если я сама просила.

Не дарили ничего бесполезного… Дэн подумал о своих родителях, о том, что с самого первого дня чувствовал их любовь и поддержку. Неужели бывает по-другому?

Бывает! Он видел это своими собственными глазами. Ничего удивительного в том, что она такая… дикая.

– Блуждающий огонь, – нарушила молчание Ксанка. – Ты ведь видел его вблизи. На что он похож?

– На зеленый туман. Туча говорит, словно что-то поднимается из-под земли. Что-то большое и светящееся. И Туча тоже чувствовал этот запах… – Дэн поморщился. – Вчера на гари и тот раз, когда нашел блуждающий огонь.

Они не успели договорить. У распахнутой калитки в нетерпении пританцовывал Василий.

– Построение через пять минут! Где вас носит?

– Мы уже пришли. – Дэн посторонился, пропуская Ксанку вперед.

– А тебя мамка искала, ужинать звала.

Ксанка ничего не ответила, растворилась в густой парковой тени, словно ее и не было.

– Ты с ней, что ли, того?.. – Василий выпучил глаза. – Ты с ней на затон ходил купаться?

– Ходил. – Дэн собственным ключом запер калитку, провел пятерней по почти высохшим волосам. – Пойдем, сам же говорил, построение через пять минут!

Дневник графа Андрея Шаповалова. 1909 год

С того памятного зимнего вечера жизнь моя переменилась. Я и не подозревал, что в сердце моем есть место еще для кого-то, кроме Игната. Оказывается, есть! Я понял это не сразу. Мне понадобились бессонные ночи и дни, полные мучительных раздумий. Зоя несомненно благоволила ко мне, но кого она видела перед собой: друга детства, почти брата, или беззаветно влюбленного мужчину?

Я возмужал, раздался в плечах, месяцы общения с Лешаком разбудили во мне доселе дремавшие силы. Незаметно для самого себя я стал взрослым, таким же взрослым, как Игнат.

С Игнатом мы теперь виделись мало. Он учился в университете, жил в нашем городском доме, а в поместье появлялся только наездами. Городская жизнь изменила его до неузнаваемости, словно кто-то невидимый накинул узду на его буйный нрав. Галантный, щегольской, ироничный и насмешливый – светский лев. И лишь в деревне, отбросив условности, он ненадолго становился собой прежним, моим любимым братом. Так же, как и прежде, он надолго уходил из дома. Так же, как и прежде, я не знал, куда он уходит и что делает.

Я тоже уходил. По едва приметной тропке шел к дому Лешака, часы проводил за разговорами с ним, набираясь знаний и мудрости. Об этих моих визитах не знала ни единая живая душа. Игнату было неинтересно, а отцу стало бы больно, прознай он, что я поддерживаю отношения со своим спасителем.

Зоя появлялась у нас почти каждый день. Удивительная девушка! Красивая и умная, хрупкая и одновременно сильная. В ней было все то, чего так недоставало мне. Я рисовал ее тонкий профиль всякий раз, когда ко мне в руки попадало перо. Даже на страницах этого дневника живет ее портрет. Не слишком удачный, бесталанный, но с частичкой моей души.

Зоя призналась мне в своих чувствах первой. Сделала то, что должен был сделать я, мужчина. Она рассказывала о своей любви и смотрела мне в глаза, ее тонкие пальчики подрагивали в моей ладони. Удивительная. Не такая, как все. Любимая.

Я поцеловал ее сразу, как только с губ ее сорвалось последнее уже неважное слово. Наконец-то я поступил, как мужчина. В то время мне так казалось… Вот так я, наивный, видел проявление мужественности. Глупый мальчишка. В молодости все глупы и оттого счастливы.

Отцы наши известие о том, что мы с Зоей хотим пожениться, приняли благосклонно. Давние друзья и деловые партнеры, в этом союзе они видели и обоюдную финансовую выгоду, однако наша с Зоей юность удерживала их от поспешных решений. Венчание отложили на год, но мы не стали горевать. Что такое год, когда впереди целая жизнь?! Ослепленный любовью, я тогда и подумать не мог, что о Зое, моей Зое, может мечтать еще один человек.

Игнат приехал в поместье на летние каникулы. С его возвращением наш тандем превратился в трио. На первых порах меня даже радовала эта новообретенная братская привязанность. Непростительно долго я не желал замечать, как при появлении Игната с лица Зои сходит румянец, а взгляд делается задумчивым и самопогруженным, как она избегает оставаться с ним наедине.

Горькая правда открылась внезапно, сорвала с глаз пелену. Мы были в парке, как обычно, втроем, когда отец позвал меня по какому-то делу. Зоя хотела было пойти со мной, но Игнат поймал ее за руку, увлек веселой шуткой. Мой брат умел быть обходительным с женщинами.

Я возвращался в парк, когда навстречу мне выбежала Зоя. Глаза ее были влажными от слез, а лицо… Никогда раньше я не видел отчаяния на ее лице. В мои объятия она бросилась, словно ища спасения. От кого, господи?!

– Быстро ты, брат. – Игнат улыбался иронично и снисходительно, на щеке его алел след от пощечины…

Стреляться мы решили на рассвете у ведьминого затона. Место выбрал Игнат, а я не возражал. Я все думал, как могло случиться, что судьба столкнула нас вот так, словно смертельных врагов. А еще я знал, что никогда не смогу выстрелить в родного брата.

Туман полз от воды, оседал росой на стволах пистолетов.

– Так даже интереснее, в тумане! Что скажешь, Андрей? – В голосе Игната слышался знакомый кураж. Мой брат не боялся умереть, а вот боялся ли он пролить чужую кровь?

Я ничего не ответил. Меня бил озноб, и я не знал, что тому было причиной: туман или страх.

– Она ведь всего лишь баба, Андрей! – Голос Игната таял в сизом мареве. – Все это из-за бабы?!

– Я люблю ее, слышишь?!

Ответом мне стал смех и, кажется, щелчок взводимого курка.

Топот копыт я услышал одновременно с выстрелом. Левую руку обожгло точно огнем. Белая рубаха окрасилась алым. Игнат смог…

– Стоять! Не сметь!

На берег, взрезая туман мощной грудью, вылетел черный жеребец. Отец спрыгнул на землю. Я не видел его лица – только лишь тонущий в тумане силуэт.

– Вы что удумали?! Игнат! Андрей! Брат на брата!..

– Прости! – Игнат, опередив отца, упал передо мной на колени. – Прости меня, брат.

Говорить было тяжело то ли от боли, то ли от душивших меня слез.

– Я люблю ее, понимаешь? Больше жизни люблю.

– И больше меня? – Глаза Игната полыхали синим. Два сапфира на похожем на маску лице.

– Да. – Вот я и сказал правду. Брату врать нельзя.

– Волчата! – Отец дернул Игната за плечо, отшвырнул в сторону. – Брат на брата… Что удумали?..

– Ты прав. – Игнат говорил спокойно. – Только не волчата, а волки. Один из нас точно волк.

– Я не волк. – Я попытался сесть и застонал от боли.

– Ты и не можешь им быть. Волками становятся только избранные. Правда, отец?

– Вы братья, – сказал отец, и столько боли было в его голосе, что сердце мое сжалось. – В вас течет моя кровь. Вставай, Андрей. – Он помог мне подняться. – Я отвезу тебя домой, Зосим Павлович осмотрит твою рану. А ты, – он обернулся к Игнату, – ты уедешь. Сегодня же!

– Твоя воля для меня – закон. – Игнат отвесил шутовской поклон, коснулся моего плеча, сказал шепотом: – Еще увидимся, брат.

Игнат сдержал слово, данное отцу, к тому времени, когда мы вернулись домой, его уже не было. Он не появлялся в поместье больше полугода. Из города о нем долетали лишь обрывочные слухи. Слухам этим я внимал с жадным интересом. Я тосковал, на душе было неспокойно, и даже предстоящая свадьба не могла развеять мою печаль.

Игнат появился так же внезапно, как и исчез, вошел в отчий дом с привычной порывистостью и только лишь в гостиной замер в нерешительности. Зоя играла на фортепиано; она сидела спиной к двери, но, верно, что-то почувствовала, потому что руки ее, взметнувшиеся было вверх, упали на клавиатуру мертвыми птицами, а позвоночник натянулся струной.

– Ну, здравствуй, брат! – Игнат шагнул мне навстречу. – Зоя, счастлив видеть тебя!

Она не ответила, даже головы не повернула. Игнат горько усмехнулся, кивнул.

– А я ненадолго. Можно сказать, проездом. Уезжаю за границу. Буду учиться в Берлине инженерному делу. Вот зашел попрощаться и… – он запнулся, – попросить прощения. Зоя, ты меня слышишь?

– Слышу. – Тонкие пальчики пробежались по клавишам, под потолком повисло похожее на стон эхо. Зоя так и не обернулась.

– Вы женитесь, я знаю. – По ковру Игнат шел бесшумно, на мягких волчьих лапах. Шел к Зое, а я не мог даже пошевелиться. – У меня есть подарок для тебя. Скромная безделушка, ничего особенного. – Его пальцы коснулись напряженного Зоиного затылка, заскользили по шее.

Опомнившись, я шагнул к ним, но не успел. Белоснежную Зоину шею обвивала серебряная цепочка, на которой висел похожий на листок клевера ключик. Ведьмин знак…

Зоины пальцы коснулись цепочки, погладили ключик.

– Как красиво! – На губах ее играла мечтательная улыбка, а в глазах заклубился туман, такой густой, что за ним не было видно даже зрачков. Зоя – моя Зоя! – смотрела на Игната так, как раньше смотрела только на меня.

– Я знал, что он тебе понравится. – А Игнат смотрел только на меня. И столько всего было в его взгляде…

Не знаю, чем бы все закончилось, если бы в гостиную не вошел отец.

– Ты?

– Я.

– Надолго?

– Нет, только до свадьбы брата. Я ведь могу остаться до свадьбы?

Я не хотел, чтобы он оставался, не желал видеть пьяный ведьмовской туман в Зоиных глазах. Я уже был готов сказать нет, когда отец вдруг сказал:

– До свадьбы можешь остаться, но затем… – Он подошел к Игнату вплотную. – Помнишь наш уговор, сын?

– Такое не забыть. – Губы Игната скривились в горькой усмешке. – Сделаю, как ты велел, отец, – добавил он с многозначительностью. – Зоя, сыграй нам что-нибудь! – Он дотронулся до Зоиного обнаженного плеча, и она послушно кивнула, прежде чем коснуться клавиш, тронула треклятый ключ.

Руки мои дрожали от желания разорвать цепь, стряхнуть с Зои морок. Я не успел…

– Что это? – Голос отца сделался хриплым, едва слышным. Он тоже смотрел на ключ.

– Занятная безделица, правда? – Игнат отошел к окну, всмотрелся в сгущающиеся сумерки. – С историей. – Он обернулся и подмигнул отцу: – Я люблю истории.

Эти двое разговаривали так, словно знали что-то мне неведомое. Ни в голосах их, ни во взглядах не было тепла. Фортепиано рыдало. Зоя мечтательно улыбалась, ведьмовской туман выплеснулся из ее глаз, затопил комнату…

Дэн

Ночевать одному в комнате было непривычно. Дэн и сам не понял, когда он успел привязаться к этим троим. Ведь с самого первого дня решил, что они для него всего лишь случайные попутчики. Решил, а потом взял и привязался!

Что там говорил Лешак про гарь? Что она их пометила? Может, и пометила, связала крепко-накрепко, точно братьев. С Ксанкой она его тоже связала прочными дымными узами. Дэну казалось, он знает про нее все и одновременно ничего. Он даже лицо ее не мог вспомнить, как ни старался. Но стоило только снова ее увидеть, и кажется, что они никогда не расставались. Странно… Этим летом вся его жизнь, похоже, состоит из странностей, страшных, непонятных, увлекательных.

Дэн уснул ближе к полуночи, решив, что завтра непременно пригласит Ксанку на затон. Что еще делать в этом наполовину вымершем лагере?

Утро началось непривычно неспешно и несуетно. Да и кому суетиться, если Суворов с ребятами в больнице? В столовой тоже было непривычно тихо и малолюдно, даже избежавшие массового отравления волки в отсутствие противника вели себя нетипично смирно. Только за «вражеским» столиком царило оживление. Измайлов с дистрофиком о чем-то спорили вполголоса, а близнецы многозначительно поглядывали на Дэна. Наверняка вынашивали новый коварный план.

После завтрака Чуев по приказу Шаповалова устроил какие-то вялые соревнования, интереса к которым не проявили ни вепри, ни волки. А после обеда каждый наконец получил свободное время.

К домику Василия Дэн направился после полдника. Время от полдника до ужина было самым подходящим для самоволки. На подступах его обогнала «Скорая». Наверное, у кого-то в лагере приключилось запоздалое отравление. Оказалось, Дэн ошибся, «Скорая» замерла у домика Василия. Ксанка?.. Сердце сжалось и заныло от недоброго предчувствия. Они не виделись со вчерашнего вечера. За целый день могло случиться все, что угодно.

Дэн в нерешительности стоял перед домом, когда на крыльцо вслед за врачом вышел отец Василия. Вид у него был потерянный, он слушал доктора, кивал, мял в пальцах незажженную сигарету. Через минуту из дома выскочил Василий, взъерошенный, с красными от слез глазами. Не было видно только тети Лиды.

– Ей стало плохо, – послышался за спиной тихий голос, и Дэн вздрогнул от неожиданности. Ксанка стояла, прислонившись к дереву, скрестив на груди руки. – Еще утром жаловалась на сердце. У нее очень больное сердце. Знаешь?

– А сейчас она как? – На Ксанку было невозможно злиться, ее просто нужно воспринимать такой, какая она есть.

– Кардиограмму сняли, укол сделали. – Ксанка пожала плечами. – Мне кажется, получше, но я не врач. Врач ей в больницу предлагал ехать, но она отказалась.

Отец Васьки тем временем распрощался с доктором, и «Скорая» тронулась с места. Мужчина присел на ступеньку крыльца, зажатая в его зубах сигарета так и осталась незажженной.

– А ты зачем здесь? – спросила Ксанка вроде бы равнодушно.

– Я за тобой. Давай искупаемся.

– Ты и я? – Она разглядывала его с ленивым интересом.

– Да.

– А не боишься?

– Чего? – Он уже подумал, будто она упрекает его в трусости из-за того, что он не хочет отвести ее к блуждающему огню. Дэн даже почти обиделся.

– Я же вот такая! – Она похлопала себя по торчащим из прорех джинсов коленкам. – Я же чокнутая, а встречаться с чокнутыми опасно для репутации.

– Дура ты, а не чокнутая, – сказал Дэн беззлобно. – Разве нормальные парни обращают внимание на такую ерунду?

– А ты нормальный парень? – Она улыбнулась уголками губ.

– Хотелось бы думать. Так мы идем?

Ксанка колебалась всего мгновение, а потом кивнула.

– Мы идем!

Выходили уже привычным путем, через потайную калитку. Пока шли к реке, разговаривали о всяких пустяках, про гарь не вспоминали. Лишь проходя развилку, Ксанка вздрогнула, оглянулась по сторонам.

– Ты здесь его видела?

Дэну не нужно было называть имя, она поняла его без слов.

– Да. – Ксанка коснулась висящего на шее ключика.

– Не бойся.

– Я не боюсь!

Вот такая она – бесстрашная. Давно нужно было это понять.

Несмотря на аномально жаркое лето, вода в затоне была холодной, наверное, из-за бьющих со дна ключей. Ксанка зашла в реку первой; Дэн замешкался на берегу, а когда наконец подошел к воде, девушка уже плескалась на самой середине реки, там, где, по его прикидкам, глубина была метров шесть, там, где, если верить дневнику графа Шаповалова, на него напала ведьма-утопленница. А потом там же утонула школьная учительница, внучка Лешака… Дэн поплыл навстречу Ксанке. Не то чтобы спасать, просто подстраховать на всякий случай.

Ее не нужно было подстраховывать, она хорошо плавала, но все равно устала раньше его. Дэн еще плавал, когда Ксанка выбралась на берег и растянулась на траве. Выходить из воды не хотелось, да и время еще позволяло. Дэн набрал полные легкие воздуха, нырнул. А когда вынырнул, Ксанки на берегу не оказалось… Он видел ее одежду и рюкзак, но девушки нигде не было. Нет, он не испугался, но в душе шевельнулось недоброе чувство.

На берегу царила тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад. Из Ксанкиного рюкзака торчал угол блокнота для набросков. Дэн присел на корточки, вытащил блокнот.

С самой первой страницы на него смотрел Лешак. Мрачный, загадочный, уродливый до безобразия. Как она его рисовала, по свежей памяти или по детским воспоминаниям, Дэн не знал.

На второй странице был пес. Пес улыбался Дэну почти человеческой улыбкой.

На третьей – набросок ключа, того самого, что висел у Ксанки на шее. Ключ был похож на листок клевера; Дэн только сейчас это заметил.

А на четвертой странице Киреева ждал сюрприз. Его собственное лицо. Дэн разглядывал рисунок долго и сосредоточенно, в голове его роились тысячи мыслей. А потом мыслей вдруг не стало, их вытеснила яркая вспышка и боль в затылке.

…Сознание возвращалось неторопливо. Вместе с ним возвращалась боль в голове и отчего-то в плечах. В уши вползли голоса:

– Живой хоть? Ты, Виталик, ему череп не того?

– Живой. Что ему станется?

– А кровища тогда откуда? Виталик, ты что, совсем тупой?! За каким хреном было так лупить?

– А он какого хрена? Ты видел, как он нас с братаном?

Этих двоих Дэн узнал сразу, даже сквозь пелену боли. Измайлов и один из близнецов.

– Хорошо, что мы его связали, а то очень уж он шустрый. – А это визгливый дистрофик.

Похоже, вся команда в сборе. А он с раскалывающейся головой и связанными руками. А Ксанка… Дэн открыл глаза.

Все та же река, только уже не затон, потому что течение быстрое, а берег обрывистый, и на самом краю – цепляющаяся корнями за землю старая ива. Голой спиной Дэн чувствовал ее шершавую кору, упирался затылком в нагретый солнцем ствол.

– Очухался, пацаны! – Из медленно рассеивающегося тумана выплыла рожа дистрофика. – Че зыришь, каратист?! Допрыгался?!

Ксанка стояла на коленях, так же, как позапрошлой ночью. И так же, как позапрошлой ночью, ее держал сзади за шею один из близнецов. Лицо девушки было спокойным, если не сказать отрешенным, и Дэну вдруг подумалось, что это очень плохо.

– Отпустите ее! – Голос был хриплый, с присвистом. – Отпустите, и поговорим.

– Поговорим! – К нему шагнул ухмыляющийся Измайлов. – Сначала с тобой поговорим, а потом с твоей долбанутой подружкой.

Туча оказался прав – их достали поодиночке. А он снова подставился. В который уже раз потерял бдительность.

– Ксанка? – Дэн не смотрел на этих уродов, он смотрел только на нее, на ту, которая по его вине оказалась в таком диком положении.

– Я нормально. – Она попыталась улыбнуться. Получилось не слишком хорошо. – Они напали сзади, я не успела тебя предупредить.

– Как это трогательно! – Измайлов наотмашь ударил Ксанку по лицу.

Она дернулась, зашипела не то от боли, не то от злости. Дэн рванулся вперед. Кожаный ремень больно впился в связанные запястья. Бесполезно. Так ничего не добиться.

– Все хорошо. – Ксанка смотрела на него снизу вверх, из разбитой губы сочилась струйка крови.

Она ошибалась… Все было очень плохо. Дэн понимал это как никогда ясно. Он выдержит и издевательства, и боль, но что станет с ней?..

– Скотина. – Он смотрел в мутные, пьяные от вседозволенности глаза Измайлова. – Тебе не сойдет это с рук.

Получилось глупо, жалко и беспомощно. Пустые слова… Или не пустые? Дэн еще раз проверил крепость своих пут. Руки связаны, но ноги-то свободны. Если все правильно рассчитать, то одного из них он точно вырубит. Хотя бы одного…

– Юрик, дай я! – Один из близнецов шагнул вперед, на его звероподобном лице блуждала мечтательная улыбка. – Сейчас он у меня запоет…

Еще один шаг. Осталось совсем чуть-чуть. Дэн ударил двумя ногами сразу. Плечевые суставы пронзила боль, мышцы пресса сковало от напряжения, но оно того стоило. Удар пришелся в солнечное сплетение. Близнец взвыл и рухнул на колени. Минус один. Этот вернется в строй теперь не скоро, а остальные сто раз подумают, прежде чем сунуться.

Закричала Ксанка, громким и отчаянным криком останавливая Дэново сердце. Дурак! Зачем им рисковать с ним, пусть связанным, но все еще опасным, когда есть она, совершенно беспомощная! Второй близнец стоял соляной статуей, глаза его были белыми от бешенства, а лапы стискивали тонкую Ксанкину шею до тех пор, пока крик не перешел в хрип, а лицо не посинело.

– Валик, ша! – Измайлов взмахнул рукой, и лапы близнеца разжались. Ксанка закашляла, задышала тяжело, со свистом. – Ты ее чуть не придушил, идиот! – сказал Измайлов и перевел взгляд на Дэна. – А ты у нас, значит, крутой парень? Да, Киреев?

Дэн ничего не ответил, он смотрел на Ксанку. Близнец ее больше не держал. Наверное, она даже смогла бы убежать. Ей нужно только захотеть. Она же быстрая, как ртуть.

Ксанка не захотела. Или просто не поняла, что путь к спасению свободен. А потом стало поздно, близнец схватил ее за волосы, дернул вверх, поднимая с колен.

– Значит, крутой! А что ты скажешь на это? – Измайлов стоял вне досягаемости, в руке он держал похожую на посох палку. – Думал, самый умный?

Удар пришелся в живот. Дэн успел сгруппироваться, но боль от этого едва ли стала меньше…

– Умный в гору не пойдет и под удар не подставится. – Улыбка, быстрый выпад и снова боль, невыносимая, отключающая волю и сознание.

Колени подогнулись, но боль, теперь уже в вывернутых плечевых суставах, не дала упасть. Дэн уперся ногами в землю, посмотрел на Ксанку. Она стояла, зажмурившись, что-то шептала.

Девушка открыла глаза в тот момент, когда Дэн встретил еще один удар палкой. На сей раз не под дых, а в грудь. Хрен редьки не слаще…

Теперь Дэн видел все словно сквозь мутное стекло. Мир замедлился, делаясь вдруг неправильно-отстраненным.

Вот Измайлов замахивается. Палка описывает в воздухе дугу, но в самый последний момент меняет траекторию, летит не вперед, навстречу Дэну, а назад, за голову Измайлова. И Измайлов тоже летит, заваливается на спину, скользит по траве к обрыву. Рот его раскрыт в немом крике – или Дэн просто ничего не слышит? – в глазах ужас. Последний взмах руками, а потом сытое чавканье воды где-то внизу…

Близнец, тот, что держал Ксанку, медленно, словно нехотя, разжимает пальцы, тоже пятится к обрыву. У ног его вьется маленький смерч, с корнем вырывает траву, поднимает в воздух мелкие ветки. Мгновение близнец балансирует на краю, а потом с воем падает. Дэнова лица касаются горячие пальцы, синие Ксанкины глаза близко-близко. В них – арктический холод, а губы шепчут что-то непонятное. За ее спиной – дистрофик, испуганный, растерянный, готовый на все: и кинуться в бой, и броситься наутек. Нужно предупредить…

Дэн опоздал со своим предупреждением. Мир снова ускорился, стал почти нормальным. В мире этом появился новый персонаж…

Дядя Саша Турист вырос словно из-под земли. Или из-под воды? Всего за каких-то несколько секунд он успел развязать Дэна, сказать что-то успокаивающее Ксанке, отвесить подзатыльник дистрофику, осмотреть корчащегося на земле близнеца, сломать об колено палку.

– Что у вас тут, ребятки? – Дядя Саша переводил взгляд с Дэна на Ксанку. – Это что еще за игры? Девочка, кто тебя так? – Он хотел коснуться Ксанкиного подбородка, но она раздраженно дернула головой.

– Все нормально… это так просто. – К Дэну вернулась возможность не только слышать, но и говорить. – Недоразумение.

– Недоразумение? – Турист мрачнел с каждой минутой. – И которое из этих недоразумений тебя так отделало, сынок? – Он легонько толкнул Дэна в грудь, и тот застонал от боли. – Ну! Этот? Или этот? – Турист обернулся сначала к дистрофику, потом к близнецу.

Тем временем на берег, чертыхаясь и отплевываясь, выбрались Измайлов со вторым близнецом.

– Как водичка? – мрачно поинтересовался Турист, разглядывая их мокрую одежду.

Эти двое его, казалось, даже не услышали. Вид у них был пришибленный, зубы выбивали барабанную дробь.

– Имейте в виду, шакалята, я вас запомнил! – сказал дядя Саша многозначительно.

Он немного оттаял, только лишь когда измайловские отморозки убрались восвояси и на берегу они остались втроем.

– Почему не в лагере? – спросил Турист у Дэна.

– Да так…

– Ясно – самоволка.

– Ну, а ты, красавица? – Взгляд, направленный на Ксанку, потеплел. – Не замерзла без одежды-то?

Ксанка ничего не ответила, лишь равнодушно передернула плечом.

– Значит, будете молчать, как партизаны. – Турист кивнул. – Ну, дело хозяйское. Только на будущее послушайтесь доброго совета – не шляйтесь по лесу. Особенно ты, девочка. – Он глянул на Ксанку, а потом словно между прочим спросил: – Шаповалова вашего ставить в известность о случившемся?

– Нет, – вместо Дэна ответила Ксанка.

– Ага, самоволка! Понимаю. Где одежда ваша, купальщики? Девчонка посинела вся от холода.

К затону они вышли всего через минуту – оказалось, он совсем близко, – молча оделись, собрали свои вещи.

– Проводить до лагеря? – спросил Турист.

– Не нужно. – Дэн потянулся за Ксанкиным рюкзаком, но она его опередила.

– Ну, как хотите. Только помните, что я вам сказал. Нечего вам делать в лесу.

– Уже поняли. Спасибо. – Дэн взял Ксанку за руку. – Пойдем мы.

Турист еще долго смотрел им вслед, а потом развернулся, пошагал вдоль берега.

– Прости меня. – Дэн начал разговор первым. Должен был начать, потому что им с Ксанкой многое предстояло обсудить.

– За что? – Она замедлила шаг, но в его сторону не посмотрела.

– Это все из-за меня. – Как же сложно найти правильные слова. – Если бы ты со мной не пошла, ничего бы не случилось.

Ксанка остановилась резко, как вкопанная, коснулась сначала его груди, потом живота.

– Больно?

– Нет. – Он дотронулся до ее подбородка, осторожно, словно она была сделана из хрусталя. – А тебе?

– И мне не больно. Они сволочи, Дэн. Не нужно о них вспоминать.

Да, она права, он не станет вспоминать этих гадов, лучше он будет вот так смотреть в ее синие-синие глаза. Наверное, если смотреть достаточно долго, можно увидеть в них свое отражение.

– Видишь, какая я? – Ксанкины губы скривились в горькой усмешке.

– Вижу.

– Ненормальная. Чокнутая…

– Ты необычная и…

– И?..

– И красивая…

У их первого поцелуя был горько-соленый вкус крови. Он был осторожный и целомудренный, отчаянный и неожиданный для обоих, он был правильный и особенный.

– Я сумасшедшая. – Ксанка дышала тяжело, отводила взгляд. – Ты просто не понимаешь, какой опасной я могу быть.

– Для кого опасной? – Он видел созданный ею маленький смерч. Наверное, она могла сделать и что-то большее.

– Для всех. – Ксанка уткнулась лбом ему в грудь. – Когда это случается, мне трудно остановиться. Я тебе расскажу, ты должен знать.

– Расскажи. – Ее волосы почти высохли. Прикасаться к ним оказалось приятно.

– У меня был друг, один-единственный, самый верный. Его звали Джейк. Я так его назвала. Золотистый ретривер, настоящий красавец, очень умный, очень добрый. Это случилось зимой, мы гуляли с Джейком в парке, недалеко от реки, он убежал от меня. А потом я услышала выстрелы. Четыре выстрела. Я знаю, я считала. – Ксанка всхлипнула. – Когда я нашла Джейка, он был еще жив. Знаешь, какой у него был взгляд? Он понимал, что умирает, а я остаюсь совсем одна. Он прощался со мной. Этих двоих я увидела через полчаса на льду, они уже зачехлили винтовки, но я знала, что именно они убили моего Джейка. Я себя не контролировала, бросилась на них с кулаками, что-то кричала, проклинала их.

– А они?

– А они смеялись. Один из них ударил меня по лицу, сказал, что таких, как я, тоже нужно отстреливать, велел убираться. Знаешь, что я сделала? – Ксанка заглянула ему в глаза.

– Что?

– Я выбралась на берег, а потом растопила лед.

– Какой лед?

– Под ними. Я просто сильно-сильно захотела, чтобы эти гады провалились под лед. Есть такие желания, от которых становится больно вот здесь. – Она коснулась пальчиками его груди, в том месте, где билось сердце. – Лед начал плавиться на глазах, они ушли под воду, а я стояла и смотрела.

– Они утонули? – В том месте, которого касалась Ксанка, вдруг стало нестерпимо холодно.

– Нет, я позвала на помощь. Но ты не представляешь, как мне хотелось оставить их там, в воде! Я нелюдь, чудовище!

– Но ты ведь не оставила. – Дэн коснулся губами ее виска.

– Ты слишком добр ко мне. Ты и твои друзья. Я не привыкла к такому. Мои родители…

– Ты им рассказала?

– Нет, они узнали сами. Не так давно… Я провинилась, отец меня ударил. Он бил меня и раньше, но так сильно – никогда. Я не всегда могу это контролировать. Если мне угрожает опасность, я отвечаю…

– Что ты сделала?

– Почти то же самое, что с палкой. Я метнула в него ножом. То есть нож сам полетел. Он воткнулся отцу в руку. Было очень много крови…

– Поэтому ты здесь? Они боятся оставаться с тобой?

– Отец кричал, что я чокнутая психопатка, что у меня порченая кровь и мое место в психушке. Знаешь, он уже показывал меня психиатру, в прошлом году возил в НИИ психиатрии. Мне даже выставили какой-то диагноз, наверное, не слишком серьезный, если я до сих пор не в дурдоме. – Она невесело усмехнулась, а потом продолжила: – Мама отца как-то уговорила, предложила компромиссный вариант: они улетают за границу, я остаюсь жить у тетки.

Компромиссный вариант! Бросить дочку одну в такой сложной ситуации. Господи, что же у нее за родители?!

– Я почти научилась этим управлять. – Ксанка говорила очень тихо. – Если крепко-крепко зажмуриться, если читать про себя сто двадцать седьмой сонет Шекспира…

– Почему сто двадцать седьмой сонет? – Дэн улыбнулся.

– Не знаю. Просто он мне нравится. Я однажды попробовала, и у меня получилось.

– Тогда, на реке? Когда ты потеряла свой ключ?

– Да. Я боялась вам навредить. Вы нравились мне. Ты нравился…

– Ты мне тоже нравишься. Очень… – Он не кривил душой. Впервые в жизни девушка нравилась ему так сильно и так отчаянно, что перехватывало дыхание.

Она долго всматривалась в его лицо, а потом впилась в губы поцелуем, отчаянным, совсем не детским, совсем не целомудренным. И то, что они сделали потом, не являлось целомудренным, но было необходимо им, как воздух. Их взрослая жизнь родилась под сенью старого леса, на прохладной, присыпанной иглицей земле. Она была отчаянно восхитительной, с горько-соленым вкусом нежданного и запретного счастья. С дымными смерчами, развевающими Ксанкины волосы, с яркими вспышками радости от взаимного узнавания. Кто бы мог подумать, что так бывает…

… У калитки их ждал сюрприз. Вернее, сразу три сюрприза. Прямо на траве сидели Гальяно, Матвей и Туча, живые и, по всему видать, здоровые. Появление Дэна и Ксанки они встретили радостными воплями, даже Туча смущенно улыбался. Дэн почувствовал, как напряглась Ксанка, покрепче сжал ее руку. Эти ребята – его друзья, и они должны знать.

– Моцион совершали? – Гальяно вскочил на ноги, отвесил Ксанке поклон.

– Купаться ходили. – Дэн пожал протянутую руку, похлопал Матвея по плечу, улыбнулся Туче. – А вы, как я посмотрю, уже в строю!

– Банальное отравление! – усмехнулся Матвей. – Клизмы, капельницы, промывание желудка – и вот мы уже как новенькие! Соскучился, друг?

– Не то слово! – И снова Дэн не покривил душой, этим троим он был рад просто несказанно. – Суворова тоже отпустили?

– Задержали, – не без злорадства сказал Гальяно. – Наверное, больше всех слопал огурцов. Пару дней можем спать спокойно. А вы, я гляжу, подружились? – Он многозначительно улыбнулся.

– Даже больше, – сказал Дэн очень серьезно.

– Ага, значит, к четырем мушкетерам присоединилась Миледи!

– Лучше уж Констанция, – буркнул Туча. – Миледи – та еще стерва. – Он бросил быстрый взгляд на Ксанку и густо покраснел.

– А Констанцию убили, – хмыкнул Гальяно. – Кстати, вы снова попали в переделку? – Он внимательно всмотрелся в Ксанкино лицо. – Нашу прекрасную леди кто-то посмел обидеть?

– Леди сама кого хочешь обидит, – фыркнула Ксанка.

– Столкнулись у реки с бандерлогами.

– Во блин! – Гальяно хлопнул себя по коленкам. – И как?

– Как видишь, живы, но проблемы были.

– Не сомневаюсь, что проблемы были. Эти гады даже девушек бьют. – Гальяно бросил извиняющийся взгляд на Ксанку.

– А как они вообще оказались за территорией? – спросил Матвей.

– Это я им дал ключ! – Из-за старой липы выступил Василий. Вид у него был виноватый и решительный одновременно.

Туча

Почему-то Туча совсем не удивился тому, что сказал Василий. При его-то любви к деньгам сохранять верность одному клиенту!

– Продал ключ этим волчарам?! – Гальяно покачал головой. – Да ты Брут!

– Я не Брут! Они сказали, что только искупаются. Они мне две тысячи дали.

– Понимаю, две тысячи – это сила. – Гальяно сплюнул себе под ноги. – За две тысячи можно и сподличать!

– Ничего ты не понимаешь! – В голосе Василия слышались слезы. – Мне деньги до зарезу нужны! Если потребуется, я еще и не то сделаю!

– Бизнес планируешь начать? Бизнесмен хренов!

– Он не для себя, – сказала молчавшая до этого Ксанка. – Тебе деньги для мамы нужны? Для операции, да?

Василий ничего не ответил, лишь зло шмыгнул носом.

– Не понял, что за операция? – Гальяно переглянулся с Матвеем.

– На сердце, – заговорил наконец парнишка. – Ей врачи два месяца дают без операции. Операция дорогая, мы на нее уже пять лет с папкой деньги собираем. Думали, получится еще один кредит взять, но папке больше не дают. А она умирает! Понимаете?! Моя мамка умирает, а денег нет… – Он отвернулся, плечи его дрожали от едва сдерживаемых рыданий.

– Сколько вам не хватает? – спросил Туча.

– Очень много, – сказал Василий, не оборачиваясь. – Шесть тысяч. Долларов…

– Да, – Гальяно казался растерянным, – даже если мы все скинемся, то получатся слезы.

– Не надо скидываться, – сказал Туча. – Подождите, я сейчас.

Это место он помнил очень хорошо. Прикрытая ветками и мхом дыра в основании забора. В дыре как раз помещался перемотанный скотчем сверток.

Туча разорвал скотч, развернул целлофан. Ему не нужно было пересчитывать лежащие внутри деньги. Десять тысяч долларов ровно. Вот и пригодился мамин подарок…

Он спрятал деньги за пазуху, из тайника в заборе достал еще одну вещь, повертел в руках, сунул за пояс штанов.

Впервые в своей никчемной жизни Туча чувствовал себя настоящим волшебником. Впервые окружающие смотрели на него, как на волшебника. Особенно Василий, недоверчиво и жадно прижимающий к груди сверток с будущим для его больной мамы. Остальные улыбались растерянно и удивленно, ободряюще хлопали Тучу по спине, что-то говорили, он не слышал. Он был счастлив, а счастье делало его беспечным и глухим.

Суворова не выпустили из больницы ни на следующий день, ни через три дня. Наверное, болезнь у него оказалась какая-то особенно тяжелая. Или не болезнь, а личные проблемы?.. Как бы то ни было, но в лагерь он вернулся лишь через неделю, здоровый, бодрый, сияющий, как начищенный пятак. За это время в их размеренной жизни многое успело измениться. Васину маму увезли в областной центр на операцию, сам Вася отправился с нею, но перед самым отъездом успел встретиться с Тучей.

– Вот. – Мальчишка протянул ему ключ. – Батя сменил замок на калитке. Теперь ключ только у вас. А этим волчарам я деньги вернул. И тебе верну, только не сразу. Хорошо? Когда заработаю.

– Мне не надо. – Туча разглядывал ключ у себя на ладони. – Главное, чтобы деньги пригодились.

– Они пригодились! – Вася шмыгнул носом, убежал, не прощаясь.

Дэн каждую свободную минуту проводил с Ксанкой. Даже купаться на затон они теперь ходили вдвоем. Матвей сказал, что у них чувство, и в голосе его послышалось что-то смутно похожее на зависть. Туче тоже было немного завидно, иногда он даже представлял себя на месте Дэна, но картинка получалась неяркая и неубедительная.

Гальяно тоже с головой ушел в «чувства». В отсутствие главного конкурента он мобилизовал все ресурсы, чтобы покорить медсестру Леночку. Бегал по росе за полевыми цветами, которые раскладывал на ее подоконнике, по вечерам пел серенады под ее окнами, подбрасывал записки с любовными стихами. Леночка его ухаживания принимала с благосклонной снисходительностью, но Туча видел – любит она только Суворова.

Сам же Туча продолжал начатое неделю назад. Ел он мало, двигался много, по ночам выбирался через окно в парк, устраивал пробежку, отрабатывал показанные Дэном приемы. Зачем ему все это было нужно, он не знал, к спортивным высотам не рвался, за сердце прекрасной дамы не сражался. Просто появилась такая вот внутренняя потребность. Наверное, от всего этого он худел, худел ощутимо. На потерю сантиметров и килограммов указывал ремень, застегивать который приходилось все туже и туже.

А еще Туча думал. Вынашивал, переваривал ту тайну, обладателем которой стал. Иногда ему хотелось рассказать все друзьям, но он молчал, потому что знал: тайна эта неминуемо приведет их всех к Чудовой гари, а оказаться там еще раз он боялся.

За Ксанку он тоже боялся, потому что она тоже являлась частью тайны. Степка не знал этого наверняка, но ощущал своим особым чутьем. Самая темная ночь, которая неумолимо приближалась – он тоже это чувствовал, – потребует новую жертву. Туча не хотел думать, что жертвой может стать именно Ксанка, эта необыкновенная, непостижимая девочка. Никто из них не должен стать жертвой, но для этого нужно молчать и держаться как можно дальше от Чудовой гари…

Дневник графа Андрея Шаповалова. 1909 год

Игнат жил в поместье. Как же тяжело мне было его присутствие! Между нами словно выросла невидимая стена. Я знал причину этой отчужденности, видел ее каждый день на Зоиной шее, улавливал ее отражение в Зоиных глазах. Она переменилась после этого ведьмовского подарка: то горько плакала, то смеялась без причины, пряталась ото всех и, я боялся себе в том признаться, искала взглядом Игната. Брат был непривычно сдержан, безупречен. Настолько безупречен, что иногда мне казалось, что я все выдумал, что в нашей жизни ничего не изменилось.

Иллюзии мои рухнули за неделю до свадьбы, в тот день, когда случай ли, Бог ли привел меня к ведьминому затону. Сначала я увидел Орлика, любимого Зоиного жеребца, потом небрежно брошенные на траву шляпу и перчатки, а потом и саму Зою… Она медленно-медленно входила в реку. Удумала купаться? В платье?..

Я пришел в себя, только лишь когда Зоя исчезла под водой, на ходу сбрасывая сапоги, бросился в затон.

Она не желала, чтобы я ее спасал. Она кричала и отбивалась. В черных глазах ее было безумие. Я вынес ее на берег, без сил упал на траву.

– Зоенька, что же ты делаешь?

Она лежала с закрытыми глазами, ни живая ни мертвая. Кожа ее была смертельно бледной.

– Больно. – Тонкие пальчики коснулись ключа. – Вот здесь больно, Андрюша. Зачем ты пришел? Второй раз я не решусь… Умереть не смогла и жить не сумею… – Из-под длинных ресниц выкатилась слезинка.

– Зоя…

– Молчи! Не говори ничего! – Она открыла глаза, черные-черные, как южная ночь. – Я скажу… не могу больше молчать. Больно…

Зоя говорила, и с каждым сказанным словом мир мой погружался во тьму. Я верил и не верил одновременно. Не желал верить…

– Я сама к нему пришла, Андрюша… – Зоины пальцы слепо шарили по траве. – Он не звал и не хотел даже, а я все равно пришла… Как продажная женщина… Он так и сказал. И улыбался все время, а я… – Она разрыдалась.

Я знал, что она сделала, знал теперь причину ее отчаяния и желания умереть. В сердце моем образовалась гулкая пустота, мысли сделались путаными.

– Ты любишь его? – только и смог спросить.

– Нет! – Зоя ответила, не задумываясь, словно одна только эта мысль была ей невыносима. – Я его боюсь… – сказала и закрыла глаза, затаилась.

– Ты не виновата. – Я коснулся губами ее виска. – Слышишь, Зоя? Ничего не было.

– Было…

– Это не ты была. Морок…

– Морок, – эхом повторила она, и пальцы ее нашарили ключ.

– Сними его. Выбрось! Утопи в реке! – Я ненавидел этот ключ, точно он был живым существом.

– Не могу. – Зоя заглянула мне в глаза. – Я пробовала – не могу. Мне плохо без него, словно воздуха не хватает… И мир блекнет: ни красок, ни запахов, ни звуков. Мертвое все вокруг. И я мертвая… Веришь, Андрей?

Я верил, как верил я и в то, что без Зои мне не жить.

– Я уеду. – Она разгладила складки мокрого платья. – Не нужна я тебе теперь… такая.

– Нужна! – Я поймал ее за запястье, крепко сжал. – Ты мне нужна, Зоя. Без тебя мой мир блекнет.

Мы долго сидели на берегу, Зоино платье успело высохнуть. В тот день я принял очень важное решение. Наверное, тогда я по-настоящему стал взрослым.

Игната дома не оказалось. Слуги сказали: ушел на заре. Я знал, куда он направился, знал и не собирался отступать. Я должен с ним поговорить. Мне важно понять, что же стало с братской любовью.

Я быстро нашел заповедную поляну, Лешак научил меня ориентироваться в лесу. Здесь ничего не изменилось. Разве что ели стали чуть выше, а избушка чуть ниже. Игнат ждал меня. Он сидел под сенью старого дуба, на лице его лежали глубокие тени, а глаза были закрыты.

– Пришел, – сказал он, не открывая глаз. – Я ждал тебя. Знал, что рано или поздно придешь.

– Зачем все это? – У меня была тысяча вопросов, но я спросил: – Зачем все это?

– Садись. – Игнат похлопал по траве перед собой. – Нас ждет долгий разговор, брат.

Я послушно опустился на землю, всмотрелся в невозмутимое лицо брата.

– Она тебе рассказала? – Его губы дрогнули в презрительной улыбке.

– Я сам узнал.

– И каково это, брат? Каково узнать, что ты не первый, что то, что принадлежит тебе по праву, больше не твое?

– Ничего не изменилось.

– Да? – Игнат открыл глаза.

– Я люблю ее. Тебе не понять, что это значит.

На ветку дуба присел ворон, закаркал хрипло и сварливо. Игнат запрокинул лицо к небу, улыбнулся.

– Ты прав, брат. Тому, кого никогда не любили, трудно понять, что есть любовь.

– Тебя любили! Я, отец, мама…

– Мама? – Игнат смотрел прямо мне в душу. – Почему ты такой наивный, Андрей? Или глупый?! – Он взмахнул рукой, и ворон взмыл в небо. – Ты единственный не знаешь того, что знает, кажется, целый мир.

– Что я не знаю?

– Я расскажу. – Он кивнул. – Только давай с самого начала, чтобы ты понял, что мною движет.

– Рассказывай! – В затылке заломило от этого его взгляда, а еще от предчувствия чего-то страшного, необратимого. Но я пришел, чтобы узнать…

– Она была настоящей красавицей, Степка не соврал, – заговорил Игнат, я не сразу понял, о ком он. – Многие ее добивались, многие готовы были бросить к ее ногам весь мир. А она любила одного-единственного. Молодого, красивого, знатного. Он тоже говорил, что любит, и она поверила. Женщины так доверчивы. Наверное, им было хорошо вместе, наверное, он думал, что так будет всегда. – Пальцы Игната впились в траву, выдрали клок. – Но так не бывает! В тот день, когда она родила сына, он женился на другой.

Игнат говорил, а я отказывался верить, до последнего надеялся, что это всего лишь сказка.

– Когда ребенку исполнился год, его мать утопили в затоне. Утопили за то, чего она никогда не делала, а ее мертвое тело бросили на берегу…

– Погоди! – Я стер со лба испарину. – Погоди, Игнат, ты говоришь…

– Я говорю о том, как жесток и несправедлив мир! Его не было в поместье, когда это случилось, он вернулся из города только через день.

– Наш отец?..

– Да, наш с тобой отец. Он похоронил ее здесь, в лесу, а когда собирался уходить, услышал детский плач… Я похож на него, верно? Уже тогда я был на него похож, и он не посмел загубить еще одну невинную душу. Его власти и силы хватило на то, чтобы объявить меня сыном и заткнуть рты недоброжелателям и сплетникам. И даже мать, твоя мать, приняла меня. Но любила ли она меня, Андрей? Ты знаешь ответ на этот вопрос. Я стал лишним, ненужным, бастардом…

Все это было неправдой! Мама – возможно, да, но отец никогда не делал между нами различий. Больше того, отец всегда выделял именно Игната.

– Как ты узнал? – спросил я, вместо того чтобы ввязываться в бесполезный спор.

– Она мне рассказала. – Игнат кивнул в сторону избушки. – Моя настоящая мама. Она пришла ко мне во сне, в день моего шестнадцатилетия. Я ей не поверил. Не захотел верить. Согласись, лучше быть графом, чем ведьминым сыном! А потом она привела меня сюда, к своей могиле.

Игнат говорил, а я видел не взрослого мужчину, а маленького потерявшегося мальчика. Мне было жаль его. Искренне жаль.

– Готов слушать дальше? – Он улыбался загадочно и многозначительно.

Я кивнул.

– Она учила меня. Кое-что рассказывала, являясь ко мне во снах, но в основном по книгам. У нее было много книг, я все забрал себе. Я был нерадивым учеником ровно до тех пор, пока не подслушал разговор твоей матери и моего отца. Она хотела, чтобы все досталось законному наследнику, а не бастарду. Нет, мне тоже должны были перепасть какие-то крохи, но львиная доля предназначалась тебе, брат. Обидно, правда? Обидно и несправедливо! Я был вынужден защищаться…

Странная болезнь мамы, странные слова Лешака, тревога и неверие в глазах отца…

– Это ты? – Я тоже отказывался верить.

– Я. – Игнат кивнул. – Травы бывают разные, некоторые из них очень ядовиты.

– Она умирала в муках! – Перед моими глазами поплыл кровавый туман.

– Да, я был нерадивым учеником и плохим сыном. Сейчас я бы мог подарить ей легкую смерть. В конце концов, она меня вырастила, я ценю это.

– Она была твоей матерью!

– Нет, она была ТВОЕЙ матерью! – Игнат отмахнулся от моих слов с небрежной легкостью. – Моя мать лежит здесь. – Он посмотрел в сторону скрытой елями могилы. – И я – ее примерный сын! Смотри! – Он дернул ворот рубахи, и под его левой ключицей я увидел родимое пятно в виде листа клевера. Ведьмовской знак… – Я набираюсь сил, оно темнеет. Это неизбежно, я знаю. У каждого свой путь, мы его не выбираем.

– Врешь! – закричал я. – Ты мог отказаться, пойти другим путем!

– Я пытался. Когда эта женщина, твоя мать, умерла, я решил, что с меня достаточно, но она сама виновата. Зачем она вырвала у отца ту клятву?!

– Какую клятву?

– А ты не только наивен, но еще и глуп, Андрей. Ты же сам мне о ней рассказал. В ночном, помнишь? Я сразу понял, о чем она просила перед смертью. Именно ее алчность вложила в мои руки орудие мести.

– Не было никакой утопленницы. – Я прикрыл глаза, вспоминая ту страшную ночь. – Это ведь ты пытался меня утопить!

– Я. – На лице Игната промелькнуло и тут же исчезло не то сожаление, не то раскаяние. – Но Степка тебя спас, и, знаешь, я даже обрадовался, что не стал братоубийцей.

Он говорил страшные вещи, но поверить в них было еще страшнее.

– Я хотел лишь справедливости. – Голос Игната упал до шепота. – Мы же братья, а раз так, все у нас должно быть поровну, по справедливости, но отец позвал к себе нотариуса, и я понял, что по справедливости ждать нечего.

– Волчья яма…

– Мне помогали волки. – Игнат достал из-за пазухи уже знакомый мне нож с вырезанной на рукояти фигуркой волка. – К тому времени я уже почти научился ими управлять. Вот с его помощью. Если бы ты не угодил в яму, они бы тебя разорвали. Мне не пришлось бы ничего делать самому. Видишь, как изящно?

– Но я снова выжил.

– Да, ты снова выжил. Мало того, ты снова отнял у меня то, что было уже почти моим.

– Зою.

– Она красивая. Даже сейчас, ненужная, она все равно красивая. Наверное, я бы смог ее полюбить, если бы не ты. – Глаза Игната заволокло туманом, и в тумане этом я видел синие молнии.

– Видишь, каким я стал? – Он горько усмехнулся, погладил нож.

– Вижу.

– Чудовище. Но даже у чудовища может быть сердце. – Большим пальцем брат коснулся кончика ножа, на коже тут же выступила капля черной крови. – Держи! – Он протянул мне нож. – У тебя еще есть шанс все исправить. Убей меня!

Нож был свинцово тяжел. Волк свирепо скалился, так и норовил укусить. Сумасшествие…

– Я доверяю тебе, брат. Жизнь моя в твоей власти. Я сам себе вынес приговор, тебе осталось лишь его исполнить.

Я не заметил, когда в лесу стало темно. В ветвях елей тревожно выл ветер, ему вторили волки, Игнатовы друзья и свита. И сам он тоже был похож на волка, смертельно опасного… Жизнь его теперь в моих руках… нож острый… никто никогда не узнает…

– Нет! – Я выронил нож. – Не могу… Уходи. Игнат! Уходи и никогда больше не возвращайся!

– Подумай. – Он поднял нож. – Второй возможности остановить меня у тебя уже не будет.

– Уходи! – Я силился перекричать ветер и волчий вой.

Игнат медленно встал, сунул нож за пазуху.

– Я убью вас всех. Ты не оставил мне выбора, брат. Я вернусь, и ты пожалеешь об этом дне.

Он уходил, не оборачиваясь, а я смотрел ему вслед и думал, что жизнь моя никогда больше не станет прежней. По щекам моим катились горькие слезы…

Туча

Тот день должен был стать особенным, он расцветал в Тучиной душе тревогой и недобрыми предчувствиями. Что-то должно случиться. Если не прямо сейчас, то ночью. Что-то, чего невозможно избежать.

Отражение собственного страха Туча видел в синих Ксанкиных глазах. Она по-прежнему почти не разговаривала с ними, только с Дэном, но Туче не требовались слова. Ксанка так же, как и он сам, ждала и боялась. Туча попробовал поговорить с ней, утром специально пришел к Васькиному дому, ждал, караулил…

– …Тебе чего? – Она вышла не из двери, а из-за старой липы. Наверное, тоже караулила.

– Поговорить. – В обществе Ксанки он всегда терялся, становился совсем неуклюжим.

– Говори. – Она сорвала травинку, сунула в рот.

– Ты это тоже чувствуешь?

– Что? – Ксанка смотрела на него снизу вверх, лицо ее было безмятежным.

– Самая темная ночь…

– …Приближается.

– Да. Тебе нужно уехать.

– Зачем?

Туча не знал. Догадки и смутные подозрения – вот единственное, что у него было. Догадки – это не аргумент.

– Паучок. – Он коснулся Ксанкиных волос. – Запутался… Я сниму? Можно?

Она замерла, точно в ожидании чего-то страшного. Испугалась паука? Или его прикосновения?

Ее волосы были мягкими, как у новорожденного, в том месте, где они спускались на шею, оставалась бледная полоска незагорелой кожи. Осторожно, боясь вздохнуть, Туча коснулся Ксанкиной шеи, отвел в сторону волосы. Родимое пятно в виде трилистника оказалось едва заметно, но оно было…

– Все, убрал! – Туча взмахнул рукой, точно стряхивая что-то мерзкое.

– Спасибо. – Ксанка смотрела на что-то за его спиной.

Туча обернулся и встретился с внимательным Дэновым взглядом.

– Паучок… вот, – сказал он и покраснел.

– Я понял. – Дэн кивнул, улыбнулся Ксанке и спросил: – Пойдем купаться?

Она смотрела на Дэна, и синие глаза ее радостно сияли. Туча вздохнул, отступил на шаг, сказал вместо прощания:

– Ты подумай.

– Подумаю, – пообещала Ксанка, но было совершенно ясно, что мысли ее не с ним.

Суворов нашел его после обеда. Туче показалось, что командир специально ждал, когда он останется один.

– Тучников, как дела? – Суворов улыбался, но во взгляде его была озабоченность.

– Нормально.

– Прогуляться не желаешь?

– Куда? – Он уже понял куда, и по спине тут же заструился ручеек липкого пота.

– Покажешь мне то место? – Суворов понизил голос до шепота.

– Какое?

– Не старайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле, покажи место, где ты видел блуждающий огонь.

Ручеек превратился в реку, рубашка моментально прилипла к спине.

– Боишься? – Суворов сощурился.

Да, он боялся, но вместо того, чтобы признаться в этом, сказал совсем другое:

– Вы хотите прямо сейчас?

– Да, пока есть время.

– Хорошо.

Они шли по опаленному, измученному яростным солнцем лесу: Туча впереди, Суворов следом. Шли молча, ни разговаривать, ни отвечать на вопросы Туче не хотелось. Он вдыхал жаркий смолистый воздух и боялся почувствовать запах гари. Запаха не было. Не то чтобы он совсем успокоился, но сердце стало биться размереннее.

– Здесь. – Туча остановился посреди уже знакомой ему полянки и принюхался. Ничего!

– Прямо здесь? – Суворов обвел полянку задумчивым взглядом.

– В кустах. – Туча кивнул в сторону подлеска. – Там такой пятачок три на три метра. Только я туда с вами не пойду. – И плевать, что Суворов посчитает его слабаком. Он и есть слабак.

– Не хочешь и не надо. – Командир ободряюще улыбнулся. – Сейчас я взгляну одним глазком, и будем возвращаться.

Суворов отсутствовал пару минут, из подлеска он вынырнул так внезапно, что Туча испуганно вздрогнул.

– Все, Тучников! Можем возвращаться. – Он выглядел довольным и озадаченным одновременно.

– Нашли то, что искали? – Хотелось пить, язык сделался сухим и шершавым.

– Не знаю. – Командир пожал могучими плечами.

– А что там? Вход в подземный бункер?

– Не знаю, Тучников, но надеюсь, скоро я с этой историей разберусь. Ты только никому не рассказывай, что водил меня сюда. Договорились? – Он посмотрел внимательно и, Туче показалось, немного заискивающе.

– Военная тайна? – Степка смахнул выступивший на лбу пот, подумал, а не рассказать ли Суворову о своих подозрениях, но удержался.

– Вроде того.

– А когда она должна случиться?

– Кто? – Суворов слушал невнимательно, думал о чем-то своем.

– Самая темная ночь.

– Да по-разному случается. Недели через две, я думаю. – Соврал и глазом не моргнул. Надо же так уметь.

С Ксанкой они столкнулись у ворот лагеря. Суворов посторонился, пропуская ее вперед. Туча замер, к горлу подкатила волна тошноты. От Ксанки пахло гарью. И на кроссовках ее был серый налет то ли пыли, то ли пепла… Она посмотрела на Тучу затуманенным взглядом, и от взгляда этого стало совсем плохо. В небе полыхало солнце, но он знал – самая темная ночь уже началась…

Матвей

Это был день исчезновений. Сначала куда-то пропал Туча, потом Ксанка. Если Тучу почти не искали, минуты уединения в последнее время у него случались довольно часто, то в поисках Ксанки Дэн прочесал весь парк.

Ксанку с Дэном связывали странные отношения. Если бы дело было только в любви, Матвей бы понял и не удивился, но там чувствовалось что-то гораздо большее. Дэн за нее боялся, прикасался к ней так, словно она была сделана из хрусталя, провожал полным тревоги взглядом, не находил места, когда Ксанка надолго исчезала.

А она исчезала. Уходила куда-то в полном одиночестве и никому не рассказывала, где была. Даже Дэну. Дэн злился, глаза его заволакивало мутной пеленой подозрений. Ревновал? Может, и так. Кто разберет этих влюбленных…

Гальяно тоже не находил себе места. Возвращение Суворова положило конец его надеждам. Он все еще пытался завоевать сердце своей прекрасной Мэрилин, но теперь она отвергала его ухаживания резко и категорично. От этого Гальяно сделался раздражительным и непривычно молчаливым, курил сигарету за сигаретой, страдал демонстративно и назойливо.

А Матвею просто было скучно. Некоторое разнообразие в их унылое существование внесла разборка с измайловскими бандерлогами, которая случилась в день возвращения из больницы. Вот тогда Матвей и увидел, как может драться Дэн Киреев, как он изменяется почти до неузнаваемости во время боя. Им почти не пришлось ему помогать, бандерлоги обратились в бегство почти сразу. С тех пор они обходили их стороной, не задирали никого, даже Тучу. Может, устали от собственных подлых уловок. А может, просто боялись за свои шкуры.

Как бы то ни было, но в жизни наступил полный штиль. Теперь, когда они были вроде бы и вместе, но все равно порознь, Матвею, как никогда, хотелось вырваться на волю из душных стен лагеря. И даже блуждающий огонь, с каждой ночью разгорающийся все ярче и ярче, больше не дразнил воображение. Оказывается, даже чудо может надоесть. Единственными яркими моментами в их унылом существовании являлись вылазки на дебаркадер к дяде Саше. Во время таких вылазок оживал даже Гальяно.

Этим вечером они тоже собирались в гости к Туристу. Все, кроме Тучи. Туча был привычно мрачен и сосредоточен, то и дело поглядывал на неожиданно рано начавшее темнеть небо. Может, предчувствовал рождающуюся где-то далеко за лесом грозу.

Вечер не задался с самого начала. Ксанка опять пропала, и Дэна, уверенного в себе и по-спартански спокойного Дэна, охватило не волнение даже, а настоящая паника. Он рыскал по лагерю и все порывался выйти за территорию, но Матвей с Гальяно его не пускали. До вечернего построения оставалось каких-то пять минут.

А на построении их поджидал неприятный сюрприз. Толкнув уже набившую оскомину речь про патриотизм и дисциплину, Шаповалов вдруг заговорил совершенно о другом.

– Поступил сигнал. – Стекла шаповаловских очков недобро блеснули. – Поступил сигнал о злостном нарушении дисциплины. – Он, как шпагой, взмахнул тростью. – Киреев, Тучников, Гальянов, Плахов! Выйти из строя!

– Приплыли, – буркнул Гальяно, делая шаг вперед.

– Мне стало известно, что вы без разрешения покидаете территорию лагеря. – В тихом голосе Шаповалова шипели сотни змей. – Что используете вы для этого ключ от запасной калитки, который украли у сотрудника лагеря.

Со стороны волков тут же послышался удивленный ропот, вепри недоуменно переглядывались.

– Сдали, бандерлоги вонючие, – сквозь зубы процедил Гальяно.

– Где ключ? – Шаповалов улыбался, ну точно отец родной. – Предупреждаю, если вы не отдадите ключ добровольно, то мы с Максимом Дмитриевичем будем вынуждены провести тщательнейшее и пристрастнейшее расследование. Так ведь, Максим Дмитриевич?

Суворов смерил их мрачным взглядом, кивнул.

– Обыск учинят, – шепнул Матвей.

– Гальяно, отдай им ключ, – так же шепотом велел Туча. Вид у него был одновременно решительный и испуганный.

Гальяно вздохнул, сунул руку в карман джинсов. Через мгновение на его ладони появился ключ от заветной калитки.

– Замечательно! – Шаповалов удовлетворенно кивнул. – Думаю, нет нужды напоминать вам о целесообразности наказания? – Последнее слово он произнес так, как будто пробовал его на вкус.

– Карцер, – сказал Гальяно.

– Я Ксанку не нашел… – Дэн сжал кулаки.

– Главное, что не обыскали, – выдохнул Туча.

– Как-нибудь выкрутимся, – подбодрил товарищей Матвей.

– На всю ночь! – подвел черту Шаповалов.

На лице Суворова промелькнула довольная улыбка. Или Матвею это только показалось?

В карцере было привычно темно и привычно душно.

– Допрыгались, архаровцы. – Суворов не стал спускаться, остался на верхней ступеньке. – Ничего, посидите, подумаете над своим поведением. Иногда полезно подумать.

Он уже собрался уходить, когда, что-то вспомнив, вытащил из кармана куртки фонарик.

– Это вам, чтобы не боялись в темноте. – Фонарик упал на лежак из картофельных мешков.

Хлопнула дверь, лязгнул замок, и они остались почти в кромешной темноте.

– Да, попали. – Матвей нашарил в темноте фонарик.

– Самая темная ночь, – сказал Туча шепотом.

– Что? – В голосе Дэна слышалось отчаяние. – Что ты сказал?!

– Самая темная ночь наступит сегодня. – Туча вздохнул, опустился на мешки.

– Откуда ты знаешь? – спросил Матвей, включая фонарик и направляя луч света в лицо Туче.

– Убери! – Туча махнул рукой. – Я не уверен, но у меня такое чувство…

– Особенное, – закончил за него Дэн.

– Да. И еще я сегодня показал Суворову то место, где мы видели блуждающий огонь. Только, мне кажется, там больше ничего нет.

– Это он! – Гальяно хлопнул себя по коленям. – Пацаны, это Суворов нас сдал! Смотрите, как все складно получается: мы на всю ночь заперты в карцере, под ногами не путаемся, а он сейчас прихватит лопаточку и по холодку в лес, искать то, что должны были найти мы! Ну где, скажите на милость, справедливость?! – Он достал из кармана сигарету, закурил.

– Не дыми, – Дэн поморщился, – тут и так дышать нечем.

– У меня нервы! – отмахнулся Гальяно. – Развели нас, братцы, как малых детей! Туча, ты зачем ему без нас то место показал? Надо же было баш на баш, а не так вот бескорыстно.

Туча ничего не ответил, лишь пожал плечами.

– И что теперь будет? – Матвей пристроил фонарик в щель между мешками с картошкой так, чтобы тот освещал их лежак.

– Всякое, – фыркнул Гальяно. – Люди в эту ночь мрут. Тянет их к Чудовой гари, понимаешь ли, точно магнитом, а потом они мрут…

– Ксанка… – сказал Дэн таким незнакомым голосом, что если бы Матвей не видел, как шевелятся его губы, то подумал бы, что говорит кто-то другой. – Ее тоже к гари тянет. И там с ней происходит странное…

– Что странное? – В мертвенном свете фонарика лицо Тучи было похоже на гипсовую маску.

– Это было похоже на транс. Она отключилась, как только переступила границу гари.

– Я тоже ее переступал, и ничего со мной не случилось, – усмехнулся Гальяно. – Может, она просто впечатлительная очень? Наслушалась страшилок про гарь, вот ее и повело.

– У нее были видения. – Дэн зажал голову в ладонях, как в тисках. – Там, на гари. И у меня тоже. Когда я пытался ее вынести за пределы гари, мне показалось, что я горю.

– В фигуральном смысле? – уточнил Гальяно.

– В буквальном. Горю заживо. По-твоему, я тоже впечатлительный?

– Ты – нет. Ты – мистер невозмутимость. – Гальяно загасил сигарету. – Но мне все равно кажется, что всему должно быть разумное объяснение.

– Ага, летающие тарелки выглядят убедительнее, – поддел его Матвей.

– А хоть бы и летающие тарелки! – обиделся Гальяно.

– Сколько раз она ходила на гарь? – спросил Туча.

– Со мной только однажды. – Дэн рывком встал, взбежал вверх по лестнице, подергал за ручку, с досадой пнул дверь ногой.

– А без тебя? – осторожно поинтересовался Матвей. То ли от сигаретного дыма, то ли от дурного предчувствия стало тяжело дышать.

– Не знаю. – Дэн присел на верхней ступеньке. – Она уходила куда-то, я спрашивал, а она… У нее был такой взгляд, как будто она…

– Ничего не помнит, – закончил за него Туча.

– Да. Если бы я мог находиться рядом с ней постоянно.

– В нашем положении это затруднительно. – Матвей вытер выступивший на лбу пот. Все-таки это лето аномально жаркое, даже под землей, в погребе, духотища.

– Она ходила на гарь сегодня днем, – сказал Туча бесцветным голосом.

– Откуда ты знаешь? – Дэн спустился вниз, присел на топчан.

– Я ее видел, когда возвращался с Суворовым из лесу. Мне кажется, она меня даже не узнала.

– А вечером я не смог ее найти! – Дэн ударил кулаком в сочащуюся сыростью стену.

– Не факт, что она в лесу, – попытался успокоить его Матвей.

– Думаю, она в лесу, – сказал Туча шепотом. – Они все сегодня придут в лес.

– Кто – все? – спросил Гальяно, стаскивая с себя футболку.

– Все, кто хоть что-то знает про гарь.

– Ксанка ничего не знает про гарь! – прорычал Дэн.

– Зато гарь знает про нее. Я думаю, это еще хуже.

– Слушай! – Дэн схватил Тучу за ворот футболки, затрещала ткань. – Откуда ты такой умный?!

– Я не понимаю. – Туча мягко и совершенно без усилий разжал пальцы Дэна. – Я просто знаю, и все. Нам не следовало ходить на гарь. Тот старик, Лешак, был прав. Теперь она нас не отпустит.

– Мне нужно выбраться отсюда. – Дэн словно и не услышал того, что сказал Туча. – Если Ксанка там, то и я должен быть возле нее.

– И как ты собираешься это сделать? – Краем снятой футболки Гальяно стер с лица пот. – Уф, духотища! Дверь здесь как в сейфе, а через вентиляционное окошко не пролезу даже я. – Он запрокинул голову к потолку. – Был бы тут Васька, он бы проскочил… – Гальяно не договорил, взял в руку фонарик, направил луч света вверх. – Вот теперь нам, похоже, полный капец, – сказал он вдруг упавшим голосом.

Матвей проследил за его взглядом – вентиляционного окошка больше не было.

– Заколотили чем-то? – спросил удивленно.

– Не заколотили, а заткнули! – Луч света пошарил по стене, подтверждая догадку Гальяно. В вентиляционное окно был намертво вбит деревянный брус. – Замуровали… – Гальяно глубоко вздохнул.

– Как замуровали? – испуганно спросил Туча.

– Вот тебе и духота. – Гальяно словно и не услышал вопроса. – Духота, потому что притока воздуха больше нет. – Он оглядел погреб, наверняка прикидывая, сколько кислорода осталось в этой мышеловке и насколько его хватит четырем человекам. – До утра не дотянем… Ну, Суворов! Ну, гадина! Решил избавляться, так уж наверняка…

– Подождите, а дверь! – Туча тяжело встал, поднялся по лестнице.

– Дохлый номер! – Матвей очень хорошо помнил эту дверь, плотно подогнанную, с законопаченными и просмоленными щелями. – Попались мы, ребята…

– И ничего мы не попались! Сейчас мы этот кляп вытолкнем! – Гальяно снова осмотрелся, застонал. – Черт, черт, черт! Вот зачем он нас заставил ящики вынести! Знал, гад! Туча, а Туча, иди-ка сюда! Если я к тебе на плечи вскарабкаюсь…

– Не выйдет. – Под ложечкой засосало. – Тут глубина метра четыре, а вы же не акробаты. Да и брус этот, я думаю, он не голыми руками забивал. Не получится…

Молчавший все это время Дэн снова поднялся по лестнице, изо всей силы ударил ногой в дверь. Звук получился едва слышный. И даже если они начнут орать в четыре голоса, им еще очень повезет, если снаружи их кто-нибудь услышит. Такая звукоизоляция, черт ее возьми! И дверь открывается вовнутрь, ни вышибить, ни с петель снять. Попались…

Дэн еще раз врезал ногой по двери, к нему присоединился Туча, следом во всю силу легких заорал Гальяно. Матвей посветил на часы – десять. В лагере объявлен отбой. Погреб находится на заднем дворе, в таком глухом месте, куда и днем-то не каждый день заглядывают. «Не тратьте силы! – хотелось ему закричать. – Не тратьте силы и кислород…» Вместо этого он в отчаянии опустился на топчан, принялся считать в уме.

Три часа… Им осталось три часа плюс-минус двадцать минут. И это в том случае, если вести себя осмотрительно, не тратить кислород понапрасну… Гальяно прав, их в самом деле замуровали, похоронили заживо. Если не случится чуда, завтра утром найдут их бездыханные тела…

Дневник графа Андрея Шаповалова. 1910 год

Игнат ушел из нашей жизни. Я думал, он, как и собирался, уехал за границу. Пусть бы…

Мы обвенчались с Зоей в тихой деревенской церквушке. В подвенечном платье она казалась так прекрасна, что даже нездоровая бледность не могла омрачить ее ангельской красоты. Я был почти счастлив. Почти… Слова Игната едкой кислотой разливались по венам, отравляли кровь и жизнь.

О том, что Зоя ждет ребенка, я узнал спустя месяц после венчания. Чей то был ребенок, мой или Игната, я не ведал, но уже готов был любить его, как родного.

Беременность оказалась тяжелой. Зоя чахла на глазах, рос только ее живот.

– В город! В больницу! – Зосим Павлович хмурил густые брови, смотрел встревоженно. – Расположение плода неправильное, а супруга ваша, Андрей Владимирович, ослаблена беременностью. Повлияйте на нее, уговорите!

Уговоры не помогали. Зоя наотрез отказывалась уезжать из поместья. Ей казалось, что здесь она черпает какие-то мифические силы, что ребенку нашему суждено родиться только здесь.

Роды начались задолго до срока. Целый день я слушал доносящиеся из Зоиной спальни стоны, заглядывал в глаза то мрачному Зосиму Павловичу, то встревоженной кормилице. Доктору отвечать на мои вопросы было некогда, при Зое он находился почти неотлучно, но по лицу его я видел – с каждым часом надежды все меньше.

– Андрюшенька! – Кормилица повисла на моей руке, зашептала торопливо и жарко: – Лешака нужно звать! Если он не поможет, никто боле не поможет. Я знаю. Сколько уже повидала на своем веку…

Лешак пришел сам, и звать не пришлось. Словно почувствовал что-то. А может, и почувствовал. Вошел по-хозяйски, кивнул отцу, обнял меня, попросил у кормилицы горячей воды вымыть руки и, не говоря больше ни слова, скрылся за дверями Зоиной спальни.

В ту ночь время остановилось, и жизнь моя остановилась вместе с ним. Из Зоиной комнаты больше не доносилось ни звука, и это тягостное безмолвие казалось мне недобрым знаком. Когда пропели первые петухи, я совершенно обессилел от волнения. Может, оттого и не сразу понял, что это за новый звук разбудил тревожную тишину дома.

– Все, – выдохнул отец и перекрестился. – Все, Андрей.

Детский плач становился все громче, все настойчивее. Колени мои подкосились.

Первым в гостиную вышел Зосим Павлович, на лице его было облегчение вкупе с непомерным удивлением.

– Что?! – Я бросился ему навстречу.

– Невероятно! – Руки доктора дрожали. – Этот человек, ваш знахарь, сотворил почти невозможное. Я думал, ребенок не выживет. Он родился мертвым… Но, видимо, не все тайны бытия нам ведомы… – Он не договорил, посторонился, пропуская вперед Лешака.

Никогда раньше я не видел, как Лешак улыбается, не знал, какой светлой и благостной может быть его улыбка. На руках он держал запеленатого в одеяльце младенца.

– Сын, – сказал, протягивая мне ребенка.

– А Зоя? – Прижимая к груди драгоценный сверток, я обернулся к двери.

– Спит. Она очень устала, Андрей. Пусть отдохнет.

Лешак ушел, не прощаясь, не дожидаясь благодарности и награды. В радостной суете я даже не заметил, когда это случилось. Муж и отец – какие чудесные слова!

Радость моя недолго оставалась безмятежной. Ровно до тех пор, пока я не увидел родимое пятно в форме трилистника на запястье нашего с Зоей сына. Ведьмин знак…

– …Не о том думаешь, Андрей! – Лешак отпаивал меня чаем из лесных трав, угощал диким медом. – Если любишь этого мальчика, значит, твой он сын. Каким воспитаешь, таким он и станет. А я помогу, если позволишь.

Я слушал и верил, что в наших силах побороть злой рок. О том, что Игнат тоже рос, окруженный любовью и заботой, я старался не думать. Мой сын никогда не повторит его судьбу. Я не позволю!

…Отец погиб, когда Сашеньке, нашему с Зоей сыночку, исполнилось три месяца. Погиб дикой, мученической смертью, от волчьих клыков. Возвращался поздним вечером после игры в преферанс со старинными приятелями, да только так до дома и не добрался. Наутро мужики нашли его растерзанное тело рядом с трупом его любимого жеребца. Снег вокруг был залит кровью. И от алой этой кляксы во все стороны расходились волчьи следы. Было ли то несчастным случаем или свершившейся угрозой Игната, я не знал. После гибели отца я даже погоревать не успел: семейное дело не терпело отлагательств и заминок, непосильным бременем легло на мои плечи.

Я справлюсь! Отец справлялся, и я смогу. Я, граф Андрей Шаповалов, клянусь до последних дней служить своему предназначению. У меня нет иного выбора. Но, прежде чем начать новую жизнь, я должен расплатиться со старым долгом…

Ведьмина избушка занялась сразу. Языки огня жадно лизнули старые стены, перекинулись на прогнившую крышу, потянулись к еловым лапам, но не достали, снова накинулись на избушку.

Я стоял на пепелище, полной грудью вдыхая запах пожарища. Если вдруг черная кровь проснется в моем сыне, ему некуда будет прийти.

К старому дубу выскочила вдруг стайка маленьких вепрей. Добрый знак. Вепри всегда нравились мне больше волков…

Матвей

Чуда не случилось. Часы показывали полночь, дышать становилось с каждой минутой тяжелее, голова кружилась, мысли путались, в ушах набатом стучал пульс. Дэн сидел, прислонившись спиной к двери. Матвей не мог видеть его лица и поэтому даже не был уверен, в сознании ли он. В тщетной попытке открыть дверь Дэн потратил энергии больше, чем они все, вместе взятые. Он угомонился только полчаса назад, после тихого, неразличимого для остальных разговора с Тучей.

Сейчас Туча лежал рядом с Матвеем на топчане, Матвей слышал его шумное дыхание. Похоже, Туча был самым спокойным из их четверки.

Гальяно сидел на земляном полу, прислонившись спиной к старым напольным часам. Сначала он строил планы спасения, затем по очереди проклинал Суворова, Шаповалова, Лешака и гарь, потом убивался, что приходится умирать в расцвете сил, и лишь совсем недавно затих. Может, задремал.

– Не могу! – Гальяно со злостью стукнулся затылком о дверцу часов, часы отозвались гулким эхом. – До чего же обидно! До чего же глупо все! – Он пошарил в кармане штанов, вытащил пачку сигарет. – Умирать так с музыкой!

В темноте погреба вспыхнул слабый огонек зажигалки.

– Ты сдурел?! – Матвей рывком сел. В голове тут же закружилось и задребезжало. – Кислород…

– Минутой раньше, минутой позже. Какая разница? – Гальяно поднес зажигалку к сигарете. – Хочешь курнуть напоследок?

Матвей ничего не ответил, он не отрываясь смотрел на огонь. Пламя вело себя странно, плясало и извивалось, как будто…

– Сквозняк, – сказал он шепотом. – Гальяно, смотри – сквозняк!

Они обступили Гальяно все четверо, даже Дэн спустился с лестницы. Они смотрели на робкий огонек, и в головах их роились тысячи мыслей.

– Где-то есть приток воздуха, – выдохнул Дэн.

– Где? – Матвей уже в который раз обвел взглядом погреб. – Где?!

– Пустите! – Туча шагнул к часам, в руке у него был фонарик.

– Сквозняк нам погоды не сделает. – Гальяно безнадежно махнул рукой, огонек вздрогнул и погас.

– Если есть сквозняк, значит… – Туча замолчал, прикрыл глаза. Матвей хотел спросить, что все это значит, но на плечо предупреждающе легла рука Дэна.

– Не мешай, – сказал он одними губами.

Туча осторожно, точно лаская, коснулся полированной дверцы, пробежался пальцами по трещинкам в лаке, вдохнул-выдохнул, потянул дверку на себя. Деревянное нутро часов было темно, пусто и затянуто паутиной.

– Гальяно, зажги огонь! – Голос Тучи звучал едва различимо.

Друг послушно щелкнул зажигалкой, и огонь заплясал бодро и радостно.

– Это где-то здесь! – Костяшками пальцев Туча принялся простукивать заднюю стенку часов. Звук получался звонкий. – Там пусто! Слышите? Пусто и сквозняк!

Опустившись на колени, сантиметр за сантиметром он осмотрел внутренности часов.

– Быстрее! – Голова кружилась с каждой секундой все сильнее, в глазах двоилось. Обидно будет умереть вот так, почти на самом выходе из ловушки. Если, конечно, он есть, этот выход.

– Нашел! – донеслось из часового нутра, что-то тихо щелкнуло, заскрипели давно не смазываемые петли, и стоящий на четвереньках Туча вдруг исчез из поля зрения. – Здесь лаз!

В лицо дохнуло затхлым, пахнущим сыростью и гнилью воздухом. Воздухом!

– Туча! Туча, дай я тебя расцелую! – Гальяно, ошалевший то ли от гипоксии, то ли от нежданной радости, ринулся в образовавшийся проход.

Дэн с Матвеем переглянулись.

– Давай. – Матвей кивнул на часы. – Ты первый, я за тобой.

Проход оказался узким, передвигаться по нему можно было, только лишь согнувшись в три погибели. И даже тогда макушки Матвея касались свисающие с земляного потолка похожие на гигантских дождевых червей корни. Раз корни, значит, подземный ход идет под парком, наверное, не слишком глубоко. Знать бы еще, куда он их выведет. Да куда бы не вывел! Смерть от удушья им больше не грозит, и это самое главное!

В темноте время, казалось, остановилось. Шли долго. Полчаса, не меньше. Впереди слышались приглушенные голоса Гальяно и Тучи, иногда Матвею даже удавалось поймать свет фонарика, и тогда жизнь становилась почти прекрасной.

Дэн остановился внезапно. В кромешной подземной тьме Матвей едва в него не врезался.

– Кажется, пришли.

– Куда?

– Сейчас узнаем.

Очень скоро проход, и без того неширокий, превратился в настоящую кроличью нору. Теперь им приходилось ползти по-пластунски. Наконец ноздри защекотал запах хвои, воздух сделался свежим, а в их кроличью нору проникли звуки ночного леса. Матвей сделал последний рывок, выполз из-под земли на поверхность, в изнеможении упал на спину, разглядывая черное-черное, растерявшее звезды небо.

– Где это мы? – послышался голос Гальяно. Снова щелкнула зажигалка, в темноте заметался красный огонек зажженной сигареты.

– Дай мне! – Матвей наугад протянул руку.

– Держи, друг! – На ладонь легла пачка сигарет. – А ты, Туча, настоящий поисковик! И ты, Матюха, тоже молодец! Я бы никогда не додумался… – Гальяно вдруг всхлипнул, добавил взволнованно: – Простите, мужики, нервы стали ни к черту.

– Не у тебя одного. – Матвей закурил, огляделся. – У кого-нибудь есть догадки, где мы?

– Туча? – послышался голос Дэна. – Ты можешь вывести нас к Чудовой гари?

– Зачем? – Темнота заворочалась, застонала, превращаясь в массивную фигуру Тучи. – Суворов пошел не туда.

– А Ксанка пошла туда! – Дэн шагнул к Туче.

– Я не могу. – Тот замотал головой. – Я не могу туда снова. Это гиблое место. Как же ты не понимаешь?!

– Я понимаю, но Ксанка пошла к гари!

– Сегодня самая темная ночь! – Туча сорвался на крик. – Сегодня опасно даже в лесу, а на гари смертельно опасно! Это такие силы… мы для них пушинки… – Он со свистом втянул в себя воздух. Матвею показалось, что у Степки снова начался приступ удушья. – Я не отведу вас к гари, – сказал он, отдышавшись. – Я покажу направление. Хорошо?

– Хорошо. – Дэн кивнул. – А сам останешься здесь?

– Нет. Наверное, нет…

– Ксанке может угрожать не только гарь, – сказал Матвей после недолгих раздумий. – Наверняка Суворов знает, что она с нами, что она тоже ходит в лес. А мы уже имели счастье убедиться, как он поступает с ненужными свидетелями.

– И что ты предлагаешь? – спросил Гальяно, жадно затягиваясь сигаретой.

– Я предлагаю разделиться. – Ему самому не нравился этот план, но другого способа быстро найти Ксанку он не знал. – Мы с Тучей пойдем на поляну, где видели блуждающий огонь, а ты с Дэном – на гарь.

– Я пойду один. – В голосе Дэна слышалось нетерпение. – Идите втроем.

– Нет. – Гальяно загасил сигарету. – Матюха прав: нам нужно разделиться. И именно я должен пойти с тобой. Ты сам рассказывал, что гарь на тебя как-то по-особенному действует, а мне хоть бы что. Если вдруг ты отключишься, я буду на подхвате.

– Я не отключусь, – сказал Дэн, но в голосе его не прозвучало уверенности.

– Береженого и бог бережет! – Гальяно не думал сдаваться. – Туча, куда нам надо идти?

– Туда! – Туча махнул рукой вправо. – Гарь там.

– А нам? – спросил Матвей.

– А нам прямо. Я думаю, здесь недалеко.

– Запах слышишь?

– Нет, просто знаю.

– Еще неизвестно, где опаснее: на гари или с этим упырем Суворовым, – хмыкнул Гальяно.

– Мы справимся, – сказал Матвей и почти поверил в свои слова.

– Я и один могу. – Туча рассматривал свои широкие ладони, голос у него был решительный.

– Кстати, – Гальяно поднял вверх указательный палец, – что-то не видно никакого огня, ни блуждающего, ни стационарного. Почти месяц светил, а тут на тебе!

– Самая темная ночь. – Туча пожал плечами.

– Надоело уже. – Гальяно закурил еще одну сигарету. – То гарь, то блуждающий огонь, то зеленые человечки…

– Пойдем. – Дэн тронул его за плечо. – Надо спешить.

– А встречаемся где? – спросил Гальяно. – Я в этой тьме обратно дорогу точно не найду.

– А не факт, что по темноте управимся. Вы там смотрите, мужики, осторожнее! – Матвей пожал Дэну руку, похлопал по плечу Гальяно.

– И вы не нарывайтесь. Если Ксанки с этим упырем не окажется, на рожон не лезьте. А лучше вообще на глаза ему не показывайтесь.

Они еще немного постояли в молчании, а потом разошлись в разные стороны.

Туча

Было темно и тихо. От этого лес казался мертвым или заколдованным. Вперед они продвигались почти на ощупь: Туча шел впереди, Матвей следом.

– Ты уверен, что мы движемся в правильном направлении? – в который уже раз спросил Матвей.

– Уверен, – в который уже раз ответил Туча.

Он знал, что поляна совсем близко, чувствовал особенным своим чутьем. Он даже почти не боялся, разве что самую малость. Эта ночь подарила ему бесстрашие.

На полянку они вышли через пару минут. Здесь оказалось светлее, чем в лесу, несмотря на то что небо по-прежнему было черным-черно. Возможно, их глаза просто привыкли к темноте.

– Никого? – Матвей достал из-за пазухи фонарик, коснулся руки Тучи.

– Не включай пока, – сказал он шепотом, до рези в глазах всматриваясь в черную стену подлеска.

– Мне кажется, его там нет. – Матвей тоже говорил шепотом.

– Сейчас проверим. – Туча сделал глубокий вдох, решительно направился к подлеску.

Эта странная ночь подарила ему не только бесстрашие, но еще и почти звериную ловкость. Он шел по мягкому ковру из прошлогодней листвы бесшумно и уверенно, как тигр. Во всяком случае, так ему хотелось думать. И с каждым шагом росла уверенность, что им с Матвеем нет нужды прятаться, что там, куда они идут, нет ничего опасного.

Он не ошибся. В последнее время он ошибался все реже и реже.

– Включи фонарик, Матвей.

Через мгновение темноту вспорол тусклый луч света.

– Батарейки садятся, – пробормотал Матвей, встряхивая фонарик. – Ну, что там?

Туча молчал, он наблюдал за скользящим по рыхлой земле пятном света.

– Он копал здесь. Видишь?

– Вижу. – Матвей кивнул. – Не хило, я тебе скажу, он тут поработал! Интересно, нашел то, что искал?

– Дай-ка! – Туча забрал фонарик, присел на корточки, коснулся чуть влажной, свежевскопанной земли.

– Что там? – Матвей присел рядом.

– Не знаю, не понимаю пока…

– Так, может, пойдем? Если тут и было что-то, то Суворов его уже давно выкопал. Выкопал и забрал.

Выкопал и забрал…

Тьма навалилась со всех сторон, густая, не позволяющая дышать полной грудью. Фонарик выпал из рук, почти полностью провалившись в рыхлую землю. Тучу затошнило. В нос шибанул запах крови…

Он упал на колени, голыми руками принялся разрывать землю.

– Туча, ты чего? – Голос Матвея доносился словно издалека. – Что ты делаешь?

Он не понимал, что делает, знал только, что нужно торопиться. Возможно, они еще успеют…

– Посвети мне!

Матвей светил, а Туча продолжал копать. Наконец рука коснулась чего-то твердого, из земли появился носок кроссовки. Белой мужской кроссовки, а он боялся, что кроссовка окажется черной, женской…

– Туча, там человек! – Голос Матвея охрип, как будто ему в горло попала лесная земля.

Неправильно они копают, копать нужно с другой стороны, с той, где не ноги, а голова.

– Кто это? – Матвей отшвырнул фонарик, принялся помогать.

Ему не пришлось отвечать, через мгновение они увидели залитое кровью мужское лицо.

– Суворов?.. – Руки Матвея дрожали. – Туча, это же он?!

– Да.

Не рой другому яму… Кому рыл яму Суворов, прежде чем сам оказался на ее дне? Что он тут искал? И кто нашел его?

Прикасаться к грязному, с потеками запекшейся крови лицу было страшно, но Туча себя заставил. Под его дрожащими пальцами бился пульс чужой жизни. Тот, кто похоронил Суворова в этой лесной могиле, даже не озаботился узнать, жив он еще или нет. Не рой другому яму…

Вдвоем с Матвеем они вытащили Суворова из осыпающейся желтым песком воронки, уложили на землю. Матвей, уже оправившийся от шока, ощупал голову вожатого.

– У него рана, – сказал парень, разглядывая свои окровавленные руки. – Глубокая, до кости. А может, и вообще до мозга. Его кто-то ударил по голове… чем-то тяжелым… – Матвей вытер руки о траву. – Туча, как он до сих пор жив?

– Не знаю. Его нужно перевязать. – Туча оторвал лоскут от своей не слишком чистой майки. – Перевязать, а потом отнести в лагерь.

– До лагеря далеко. – Матвей забрал лоскут, принялся обматывать им голову Суворова. – Лучше на дебаркадер к Туристу, у него наверняка есть лекарства. Он вообще мужик бывалый. Только вот как донести?

– Донесу. – Туча взвалил Суворова на плечо. – Как-нибудь донесу, только бы живым…

Они выбирались из кустов, когда где-то далеко в небо взметнулся столб зеленого света.

– Начинается, – простонал Матвей, поудобнее перехватывая уже едва работающий фонарик.

Гальяно

Гальяно уже не один раз пожалел, что фонарик остался у Матвея и Тучи. Им с Дэном он был нужнее, потому что у Тучи чутье и особый дар, а у них только смутно обозначенное направление. А темень вокруг – хоть глаз выколи! Непонятно, как они до сих пор не переломали себе ноги в этом буреломе.

Дэн шел молча, на все попытки завести разговор не реагировал. Наверное, его тоже вело какое-то особенное чутье, потому что двигался он решительно, не останавливаясь. Гальяно едва за ним поспевал. Он взмолился о передышке как раз в тот момент, когда небо над лесом озарилось зеленым светом. Вот он и появился – блуждающий огонь!

– Как думаешь, где это? – Гальяно спросил без особой надежды на ответ, но Дэн вдруг остановился, всмотрелся в небо.

– Мне кажется, это где-то возле гари. Давай быстрее!

– Конечно, быстрее, – Гальяно застонал, прибавил шагу, – а до этого мы просто прогуливались, да?

Дэн не ответил, скорее всего, он его даже не услышал.

А огонь тем временем исчез, чтобы через несколько минут появиться уже совсем в другом месте. Вот потому он блуждающий, что возникает в разных местах. Или это два разных огня?

– Видишь, что творится? – Гальяно посмотрел в небо. – Он не остается на одном месте.

– Вижу. – Дэн кивнул, а потом вдруг сказал: – Ксанкин ключ светится точно таким же светом.

– В каком смысле светится?

– В прямом. Когда появляется блуждающий огонь, ключ тоже начинает светиться.

– А какая тут связь?

– Не знаю, но она точно есть.

– Лучше бы не было, честное слово! Не нравится мне все это. Хватит уже и того, что какой-то гад нас едва не убил. И этому мерзавцу моя Мэрилин доверила свое сердце!

Мысли о Мэрилин отогнали страх и, кажется, темноту. Или светлее стало оттого, что лес поредел, здоровые деревья уступили место чахлому молодняку?

– Уже близко, – сказал Дэн.

Гальяно и сам видел, что уже близко, уговаривал себя не дрейфить, быть настоящим мужиком.

Блуждающий огонь загорелся прямо перед ними, призрачным зеленым светом осветил подлесок. Или не светом, а туманом? Точно таким, какой они уже видели однажды. Туман просачивался сквозь тонкие деревца, выплескивался им под ноги, окрашивал все зеленым. Деревья расступились внезапно, испуганно застыли на краю лесной поляны. Дэн с Гальяно тоже застыли.

Гарь жила особенной ночной жизнью. В подсвеченном бьющим из-под земли светом воздухе вертелись сотни крошечных смерчей, пахло дымом и пеплом, дышать даже за пределами гари было тяжело. Что творилось в эпицентре, Гальяно даже боялся себе представить. Наверное, из-за этого пепельно-туманного марева он не сразу увидел Ксанку.

Хрупкая девичья фигурка была едва различима. От них с Дэном ее укрывали набирающие силу пепельные смерчи. Она и сама находилась в центре такого смерча. Беспомощная пушинка, попавшая в невидимые сети. Именно сети, потому что носки ее кроссовок не касались земли, а руки были раскинуты в стороны, словно для полета.

– Ксанка! – Голос Дэна потонул в нарастающем гуле. Ксанка поднялась над землей еще на несколько сантиметров.

В этот момент Гальяно понял, что тоже орет, истошно и надрывно, как маленький ребенок. Орет от первобытного ужаса и собственной беспомощности. Паника накрыла его душной, пыльной волной, глаза защипало, легкие заполнились мертвым, выгоревшим воздухом. Но даже в этом полуобморочном состоянии Гальяно смог заметить, как Дэн переступил границу гари.

Он двигался медленно, словно каждый шаг давался ему с большим трудом. А может, так оно и было. Кто знает, по каким законам живет это чертово место? Когда Дэн добрался наконец до обгоревшего дерева, Ксанку от земли отделяло уже больше метра. Она парила в воздухе, словно была наполнена гелием или тем неведомым светом, что вырывался из-под земли. Вместе со светом, прямо под Ксанкиными ногами, из-под земли поднималось что-то прямоугольное, похожее на узкий и длинный ящик. Космический корабль? Лифт секретной лаборатории?

Мысли путались, сбивались в стайки, чтобы тут же испариться из его головы. Глупые, лишенные смысла и логики мысли…

Ладони Дэна сомкнулись на Ксанкиных лодыжках, потянули вниз, и в ту же секунду девушка упала на землю, как будто из нее выпустили весь гелий. Или что там из нее выпустили… Дэн рухнул на колени, обхватил Ксанку за плечи. Наверное, он что-то кричал. Даже наверняка, но Гальяно ничего не слышал. В этом абсентово-зеленом мире он мог только видеть.

Вот Дэн встает на ноги, Ксанку он держит на руках, прижимает к себе, словно баюкает. Вот один из бесчисленных смерчей вьется у его ног, невидимыми путами связывая лодыжки, мешая двигаться. Дэн идет медленно, очень медленно. Шаг – остановка. Шаг – остановка… Падает, поднимается, снова падает и почти сразу же встает. Снова идет, решительно, уперто, с каждой секундой все быстрее! Вот только идет он не к границе гари, а по кругу, увлекаемый самым большим, самым коварным смерчем.

Картинка похожа на хрустальный шар. Встряхни такой, и хрустальный мир погрузится в метель из серебристых блесток. Только здесь вместо блесток зеленые смерчи, и шар встряхивает совсем не детская рука. Этот мир закольцован, в нем все по кругу, из него не выбраться живым никогда-никогда… Дэн заблудился…

Последняя мысль отрезвила, вырвала Гальяно из лап транса. Дэн заблудился, а он здесь на что?!

Когда Гальяно переступал невидимую границу, отделяющую гарь от леса, ноги его дрожали. Да что там ноги – внутри у него тоже все дрожало, трепетало и переворачивалось. Воздух вокруг загустел, превратился в липкую, пахнущую дымом карамель, вокруг ног закружился пепельный смерч. Гальяно зажмурился, вдыхая этот неправильный воздух, прислушиваясь к миру и к себе самому.

Ничего страшного с ним не случилось. Ровным счетом ничего! В пределах гари он мог существовать вполне осознанно и автономно. Гальяно открыл глаза, дернул ногой, отгоняя особо назойливый смерч, сделал шаг, потом еще один.

В дымно-пепельном мире видимость оказалась минимальной. Как зимой в метель. Только зимой холодно, а сейчас жарко. Но не так жарко, как рассказывал Дэн, терпимо.

Раздирая руками зеленое марево, отмахиваясь от настырных смерчей, почти по колено увязая в невесть откуда взявшемся слое пепла, Гальяно шел вперед, присматривался, прислушивался, принюхивался даже. Бог знает, сколько он бродил в этом похожем на хрустальный шар мире, пока не увидел наконец Дэна и Ксанку. Они лежали под обгоревшим деревом, точно снегом почти полностью заметенные пеплом, неподвижные.

– Ребята! – Гальяно рухнул на колени, коснулся сначала горячего Дэнова лба, потом ледяного Ксанкиного. – Эй, вы чего?!

Дэн открыл глаза, и от сердца сразу отлегло. Жив!

– Забери ее отсюда. – Дэнова рука нашарила Ксанкину ладошку, сжала.

– А ты? Я вас двоих не дотащу! – В висках бился пульс, глаза заливало соленым потом.

Дэн смотрел на него невидящим взглядом, и Гальяно не понимал, слышит ли он его.

– Ксанку спаси.

Слышит…

– Спасу. Раз велено спасать, так куда ж я денусь!.. Я сейчас, я быстренько… – Он приподнял Ксанку за плечи, с ужасом и отвращением взглянул на корень, змеей обвивающий ее шею. – Только распутаю…

Корень не желал распутываться, словно живой, он цеплялся за Ксанкины волосы, оплетал запястья Гальяно. Мама дорогая, как же теперь?..

Из кармана выпало что-то маленькое. Зажигалка. Эх, сюда бы огнемет! Но раз уж ничего более подходящего нет…

В тот момент, когда огонь лизнул корень, карамельный воздух содрогнулся от нечеловеческого воя. Земля тоже содрогнулась, завибрировала, принимая назад похожие на змей корни. С Ксанкиной шеи слетела и исчезла под слоем пепла зеленая искра.

– Сначала ее вытащу, потом тебя! – Гальяно подхватил Ксанку на руки. – Ты меня только дождись. Ладно?

Ему никто не ответил; глаза Дэна были закрыты.

К границе гари Гальяно бежал бегом. Во всяком случае, ему так казалось. Наверное, Дэну тоже казалось, что он выбрал правильный путь, когда гарь водила его по кругу. Но Гальяно другой! На него эти заморочки не действуют!

За пределами «хрустального шара» было темно и тихо. Самая темная ночь… Гальяно положил Ксанку на землю, отбросил с бледного лица длинную челку, всматриваясь в невозмутимые, почти каменные черты. На всякий случай приложился ухом к груди, прислушиваясь к редким ударам сердца. Жива, и слава богу. Потом разберутся, что и как, а сейчас обратно, в пепельную зиму, искать Дэна!

Второй раз было уже легче. Каким-то немыслимым образом Гальяно научился ориентироваться на вражеской территории.

Дэн уже не лежал, он сидел, прислонившись спиной к остову мертвого дерева. Гальяно испугался, что сейчас снова увидит похожие на змей корни, нашарил зажигалку.

Обошлось! Ни корней, ни змей! И Дэн, кажется, в сознании.

– Где Ксанка?

– В безопасности. И не благодари! В ноги будешь падать потом, когда выберемся из этой дыры. – Он нес какую-то околесицу и не мог остановиться. Так было проще, это помогало не думать и не бояться. – А пока давай-ка я тебе помогу!

Дэна не держали ноги. Это было плохо, но еще хуже то, что весил он куда больше Ксанки. Нести его на себе у Гальяно не получалось, приходилось тащить волоком, оставляя в пепле глубокую борозду, похожую на след гигантского полоза. Про полоза думать не хотелось, и Гальяно запел во всю силу своих легких:

– А по лесам бродят санитары. Они нас будут подбирать. Эге-ге-гей, сестра, лезь ко мне на нары. И будем воевать…[1]

А вот так им всем! И фашистам, и лешакам, и зеленым человечкам! Гальяно так просто не возьмешь. И друга он в обиду не даст.

Гарь не хотела их отпускать: морочила, сыпала в глаза пеплом, по рукам и ногам связывала зелеными смерчами, вздыбливалась, проваливалась, но все равно сдалась, выплюнула их с Дэном с мерзким чавкающим звуком.

– Что, подавилась, падла?! – Гальяно погрозил гари кулаком, а потом без сил свалился на землю. Что-то странное приключилось с его телом. Тело не слушалось даже простейших команд. Сколько же они пробыли в этом чертовом «хрустальном шаре»? Он так и не узнал. Сил не хватило даже на то, чтобы поднести к глазам часы. Рядом тяжело, как после марафона, дышал Дэн. Дышит – это хорошо, это значит, не зря Гальяно рисковал своей драгоценной шкурой. Эх, жаль, что Мэрилин никогда не узнает, какой геройский поступок он совершил! А если даже и узнает, то ведь все равно не поверит…

Дремота накатывала мягкими волнами, оглаживала, убаюкивала, уговаривала хоть на минуточку закрыть глаза.

– Ксанка! – Отчаянный крик разрушил волшебство. – Гальяно, где она? Где ты ее оставил?!

Он не знал точно, где оставил девушку, знал только, что за пределами гари. Нужно лишь встать и обойти гарь по периметру. Только вот где взять силы на такой подвиг?

– Где-то здесь. – Гальяно заставил себя сесть и осмотреться.

Дэн был уже на ногах. Он стоял, пошатываясь, одной рукой придерживаясь за чахлую осинку. Гальяно помнил эту осинку, именно возле нее он оставил Ксанку.

– Может, ушла? – Его голосу недоставало уверенности, и Дэн это почувствовал.

– Или ее забрали…

– Кто?

– Не знаю. – Дэн сжал кулаки, сказал едва слышно: – Гальяно, нам нужно идти, ночь еще не закончилась.

Когда они шагнули под сень старых елей, Гальяно обернулся. Блуждающий огонь исчез, и Чудова гарь погрузилась в непроглядную тьму, словно кто-то выключил невидимый рубильник. Скорее бы уже кончилась эта самая темная ночь!

Туча

Тащить на себе Суворова было тяжело. Накачанный, крепкий, он весил, наверное, целый центнер. Но Туча переживал не о том, он волновался, что несет свою ношу недостаточно бережно, что раненая голова Суворова мотается из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. А по-другому у него никак не получалось, руки уставали слишком быстро.

– Давай я тебе помогу, – предложил Матвей.

Он давно порывался помочь, но как же им маневрировать вдвоем в этой почти кромешной темноте? Нет, лучше он как-нибудь сам. Тем более что уже недалеко, рекой пахнет.

А блуждающий огонь вспыхивал то с одной стороны, то с другой. Туче казалось, что он следит за ними, крадется следом. С каждой новой вспышкой все отчетливее становился запах гари, щекотал ноздри, вышибал из глаз слезы. А лес заполнялся светящимся зеленым туманом, и было непонятно, что хуже: туман или темнота.

– Мама дорогая. – Матвей тяжело вздохнул, спросил с надеждой: – Туча, скоро мы выберемся к реке?

– Скоро. – Он поудобнее перехватил бесчувственного Суворова, всмотрелся в тонущий в тумане подлесок.

Тень была едва различима. Если бы не туман, Туча ничего бы не заметил. Но туман странным образом обострял не только обоняние, но и зрение. И Туча увидел…

Это был Лешак. Высокий, сутулый, он крался по лесу, как тать. Крался не один, а с ношей, почти такой же, как у Тучи. То, что там, с Лешаком, Ксанка, Туча понял сразу. Просто ярко и четко, как картинку, увидел их обоих. Старика, несущего на плече девочку… Вот они и сбываются, самые плохие, самые бредовые опасения.

Никогда Туча не был смелым. Да что там смелым – он был трусом, самым обыкновенным, среднестатистическим. Он боялся Юрика Измайлова и его бандерлогов, боялся леса, блуждающего огня и Чудовой гари. Он почти терял сознание от одной только мысли, что в его жизнь может войти хоть частичка того зла, что пустило корни в этом лесу. Но сейчас, наблюдая за растворяющимся в темноте Лешаком, он вдруг почувствовал не просто решимость, а какую-то отчаянную злость.

– Побудь здесь! – Он бережно положил на землю Суворова. – Мне нужно…

– Ты куда? – В голосе Матвея слышалось недоумение, он не видел и не чувствовал того, что видел и чувствовал Туча, а на объяснения не оставалось времени.

– Ты только никуда не уходи, я найду тебя сам…

Он бежал по ночному лесу, и в душе его просыпался дикий зверь. Ловкий, опасный, знающий, как выжить самому и как победить врага. Вепрь! Туча чувствовал себя вепрем! Точно таким же, что был вырезан на костяной рукояти старого ножа.

Нож удобно лег в ладонь, приветствуя нового хозяина. Еще одна особенная вещь, с которой он не смог расстаться.

…Чтобы найти жестяной ящик с трофеем, ему тогда понадобилось не больше десяти минут. Нож был прекрасен, и отдать его Туча просто не смог. Особенная вещь до поры до времени заняла свое место в тайнике. Похоже, время пришло.

Лешак двигался с неожиданным для старика проворством, но вепрь, которым стал сейчас Туча, догнал его без труда.

– Стой! – От его крика туман вздрогнул, испуганно припал к земле. Туман был живым, теперь Туча знал это наверняка.

Старик замер, медленно развернулся.

– Что тебе нужно? – Выглянувшая из-за облаков луна огладила мертвенным светом безобразное лицо, пролила серебро на Ксанкины волосы.

– Отпусти ее! Слышишь?! – Все ушло, и злость, и бравада, стоило только заглянуть в эти полыхающие синим пламенем глаза, а зажатый в ладони нож, казалось, нагрелся от жадного нетерпения.

– Нашелся… – Лешак не смотрел на него, он смотрел на нож, Туче казалось – любовался. – Уйди с дороги, глупый мальчишка. Не становись у меня на пути…

Он бы ушел, бежал бы без оглядки, если бы на плече старика беспомощной куклой не висела Ксанка. Ее волосы казались седыми не от лунного света, они были припорошены пеплом. Дэн не ошибся, Ксанку заманила гарь. Заманила, чтобы передать в лапы этому монстру…

– Я уйду. – Собственный голос казался тонким, беспомощно-детским. – Уйду, но только вместе с ней.

Лешак смотрел на него долго, не мигая, и под его мертвым взглядом ноги врастали в землю, пускали корни, словно Туча был деревом. Странно и страшно… А старик так ничего больше и не сказал, развернулся к Туче спиной, перебросил Ксанку на другое плечо. Он уходил, уносил с собой Ксанку, а Туча не мог даже пошевелиться.

Нож напомнил о себе острой болью. Из вспоротой ладони черной струйкой полилась кровь. Туча замахнулся, почти не целясь, не задумываясь, что делает. Отпущенный на волю нож полетел вслед Лешаку, но не долетел, напоровшись на невидимую преграду, упал к обутым в кирзовые сапоги ногам. Старик обернулся, погрозил Туче кулаком, поднял с земли нож, сунул в карман.

Скрежет и скрип Туча услышал в тот самый момент, когда Лешак исчез в тумане. Что его спасло, реакция или счастливый случай, Степка не знал, просто дернулся в сторону, кубарем покатился по земле. А рядом со стоном рухнула сосна, еще не старая, крепкая, с корнем вывернутая из земли неведомой силой. По лицу хлестнула колючая ветка, и лицо вдруг онемело, сделалось словно чужим. Боли не было. Или боль эта оказалась ничтожна по сравнению с болью в придавленной, размолотой рухнувшим деревом ноге. И мысль, что на месте ноги мог оказаться его позвоночник, не утешала нисколько. Размазывая по лицу кровь и слезы, Туча закричал. От боли, от обиды…

Матвей

Звук напоминал едва слышный шепот. Сначала шепот, а потом скрежет и стон развороченной земли. Лицо Матвея обдало ветром, волосы на затылке зашевелились от недоброго предчувствия. Застонал Суворов. Наверное, это был хороший знак, наверное, нужно спешить. Но Матвей медлил, он всматривался в темноту, решая, как же лучше поступить. Там, впереди, Туча, здесь – раненый Суворов. Кому из этих двоих нужна немедленная помощь? Тишину нарушил полный боли и отчаяния крик. Матвей принял решение…

Туча был почти неразличим за ветвями с корнем вывороченной из земли сосны. О том, что друг где-то рядом, свидетельствовало шумное дыхание и злые всхлипы. Живой. Сейчас это самое главное, а с остальным они как-нибудь справятся.

– Туча, это я! Ты меня слышишь?

– Матвей, я здесь. – Сосновая лапа вздрогнула. – Меня придавило… а он ушел. Я пробовал задержать, я даже ножом в него швырнул, а он вот так…

– Кто? – Слова Тучи были похожи на бред. А может, это и был бред.

– Лешак. У него Ксанка.

Вот, значит, как. Ксанка у Лешака. Суворов смертельно ранен и заживо похоронен, Туча придавлен деревом, Дэн и Гальяно неизвестно где… Самая темная ночь в разгаре…

– Я тебе сейчас помогу. – Матвей поднырнул под колючую лапу, обеими руками ухватился за шершавый, вкусно пахнущий смолой ствол. – На счет «три» я поднимаю, ты отползаешь. Ну же! Раз. Два. Три!

От напряжения заломило спину, жилы на руках вздулись так, что казалось, еще чуть-чуть, и они лопнут, в голове зашумело. Он уже почти отчаялся, когда дерево наконец поддалось. Туча перекатился со спины на живот, застонал от боли. Теряя остатки сил, Матвей разжал руки.

– Ты как? – Он посветил фонариком в залитое кровью лицо Тучи. Его левая щека была распорота от виска до уголка рта, и от этого казалось, что парень недобро улыбается.

– Нормально, но нога, наверное, сломана. – Туча дышал тяжело, говорил медленно и не слишком разборчиво. – Ксанка у него, слышишь? Она была на гари, а теперь она у него. И сегодня самая темная ночь.

– Ты думаешь, он ее убьет? – В животе заворочался клубок скользких, холодных змей.

– Да, все они, эти женщины и девушки, жертвы. Он приносит их в жертву, мне кажется…

– И что теперь? – Змеи расползались во все стороны, оплетали руки, ноги и позвоночник. Никогда еще Матвею не было так страшно. Даже тогда, когда он медленно умирал от удушья в погребе.

– Где Суворов?

– Здесь неподалеку, я оставил его, когда понял, что с тобой что-то случилось. Как я дотащу до реки вас обоих?

– Не надо нас. – Туча прикрыл глаза. – Иди один. Но с Лешаком ты не справишься, даже не пытайся. Я попытался, и видишь, как оно… Он к затону пошел, я почти уверен. Здесь два таких места: гарь и затон. Ты беги к Туристу, вдруг он сможет помочь, а сам не суйся… – Голос Тучи становился все тише и тише. В какой-то момент Матвей испугался, что он сейчас отключится, но друг снова заговорил, торопливо, глотая окончания: – Я думаю, он внучку свою тоже убил, утопил в затоне. Он плохой человек, очень плохой… Беги, Матвей, только осторожно. Я бы тоже, но ты же видишь… Я за Суворовым присмотрю, за нас не переживай. Беги!

Никогда раньше Матвей так не бегал. Он мчался в тумане, не обращая внимания ни на заполняющие лес звуки, ни на вспыхивающий то тут, то там блуждающий огонь. До реки оставалось уже совсем чуть-чуть, когда тишину самой темной ночи нарушили выстрелы…

Дэн

Они не сразу поняли, что это за звуки. Самой темной ночью мир воспринимался искаженно.

– Стреляли, да? – Гальяно схватил Дэна за руку.

Да, в лесу стреляли! Или не в лесу, а у реки. Как тут понять?..

– Бежим! – Дэн сорвался с места.

Он бежал, не разбирая дороги, не оглядываясь, не обращая внимания на тяжелую хмельную слабость. В лесу стреляли, и где-то там Ксанка… Он не может опоздать, хотя бы однажды он должен успеть вовремя.

Лес пологим обрывом соскользнул к реке. Из-за тучи вынырнула луна, мутным светом заливая берег затона.

Их было двое: один стоял, второй лежал на самой границе песка и воды. Стоял Турист, лежал Лешак. Он был мертв, Дэн понял это сразу, еще до того, как увидел пистолет в руке Туриста. Самая темная ночь получила еще одну жертву. Слава богу, ею стала не Ксанка…

– Убили?.. – Гальяно взъерошил волосы, в воздух взметнулось облачко пепла. – Лешака убили, Дэн! – Он орал так громко, словно их с Дэном разделяло огромное расстояние.

– Эй, вы что там делаете? – Рукой, в которой был зажат пистолет, Турист стер со лба пот, сказал устало: – Что ж вам неймется-то?

– Это у вас ствол, да? – Голос Гальяно враз упал до шепота. – Это вы стреляли?

– Я стрелял. Спускайтесь.

Дэна не нужно было звать дважды, Гальяно замешкался, испуганно глядя на оружие.

– Не бойтесь. – Турист махнул рукой, устало опустился на землю, почти упал. Левую руку с разбитыми костяшками он прижимал к боку, на котором, закрашивая черным сине-белые полосы тельняшки, растекалось кровавое пятно. Одежда его была насквозь мокрой. – Все нормально, все закончилось. – Он прикрыл глаза, но почти сразу же открыл, наверное, побоялся отключиться.

– У вас кровь… – Гальяно перевел взгляд с Туриста на лежащий на влажном песке нож. Залитое кровью лезвие, костяная рукоять с вырезанным на ней вепрем. Вот и нашлась пропажа…

– Пустяки. – Турист улыбнулся, но на лице его не было и тени радости. Непросто убить человека, даже такого страшного, как Лешак… – Рана поверхностная.

– Надо перевязать. – Гальяно обернулся к Дэну. Тот кивнул.

В этот момент он думал не о поверхностной ране Туриста и не о смертельных ранах Лешака, он думал о Ксанке, и в душе поднималось тяжелое, удушливое чувство.

– Где Ксанка? – Губы вдруг онемели, и слова получились невнятными.

Турист ответил не сразу, посмотрел снизу вверх пристальным взглядом, пошатываясь, встал на ноги.

– Сынок… – Его голос тоже был невнятным, а рука, которую он положил Дэну на плечо, дрожала. – Мужайся, сынок.

– Нет! – Дэн стряхнул руку, отступил на шаг. Он не хочет мужаться и ничего не хочет слышать. Он не должен был опоздать. – Где она?!

– Она там. – Турист кивнул в сторону затона. – Прости, парень, но я не успел.

– Как это? – Голос Гальяно долетал словно издалека. – Как это – она там? Купается?..

Турист покачал головой, снова опустился на землю. Он говорил, глядя на мертвого Лешака, как будто рассказывал свою страшную историю не им, а ему одному.

– Мне не спалось. Сложно уснуть в самую темную ночь… Я услышал крик, когда вышел покурить. Сначала крик, потом плеск… – Турист пошарил в кармане штанов, достал мокрую пачку сигарет, посмотрел на нее удивленно, отшвырнул в сторону.

Гальяно протянул свою пачку, щелкнул зажигалкой, помогая прикурить. Этот молчаливый ритуал отнял остатки сил.

– Что дальше?! – Дэн кричал так же, как кричал до этого Гальяно. Как будто можно перекричать отчаяние.

Прежде чем ответить, Турист сделал жадную затяжку.

– Старик… у него невероятная силища. Он просто держал девочку под водой. Не знаю, как долго. Думаю, долго… Я опоздал.

– Где она?! – Как можно вот так сидеть и рассуждать, сумел бы он помочь или нет?! Как вообще можно сидеть, когда Ксанке нужна помощь?! – Где Ксанка?!

– На дне, – сказал Турист, глядя прямо Дэну в глаза. – Водолазы найдут тело, я уверен.

– Тело?..

– Здесь течение. Если не в затоне, то ниже по реке.

Дальше Дэн не слушал, стаскивал футболку, сбрасывал кроссовки…

– Дэн, ты чего? – В голосе Гальяно – паника. Наверное, думает, что он сошел с ума. А он не сошел, он просто хочет найти Ксанку. Нельзя ей на дне…

Вода холодная, как в проруби. И темно, хоть глаз выколи. На поверхности темно, в глубине темно. А в легких – огонь, и дышать нечем, но останавливаться нельзя, потому что можно опоздать. Он не может опоздать, он обещал…

– Дэн! Дэн, хватит! – Голос знакомый, но неузнаваемый. – Дэн, ты ей уже не поможешь…

Не поможет… Обещал и не защитил…

– Уйди! – Стряхнуть чужие настырные руки и с головой нырнуть под воду. В омут с головой. Вот оно, значит, как…

…Его вытащили на берег силой, как рыбу. Если бы холодная вода не отняла силы, он бы справился, но сил не осталось даже на боль.

Киреев лежал на спине, глядя в черное небо, и сердце его тоже наполнялось чернотой. Он не сдержал слово, опоздал…

– Дэн? – Кто-то присел рядом, осторожно коснулся плеча. – Дэн, ты меня слышишь?

Он слышал и даже понимал, только ответить не получалось.

– Дэн, все закончилось. Не надо так… – Матвей, внимательный, сосредоточенный, в любой момент готовый скрутить, не пустить обратно в реку к Ксанке…

Все закончилось… Восходящее солнце окрасило горизонт розовым, прогоняя самую темную ночь. Все закончилось, и Ксанки больше нет.

Он плакал. Выл в голос, глядя на разгорающийся рассвет. Кто сказал, что мужчины не плачут? Плачут, когда больно, когда душа превратилась в пепелище…

Ночной лес тих, словно напуган этой бесовской ночью. Если бы не блуждающий огонь, неуловимый и недосягаемый, и тьма была бы кромешной.

Все впустую. Кругом вранье. Нет ничего! А если и есть, то в руки не дается, не признает за хозяина, манит призрачными надеждами и тут же исчезает. Морок…

Лопата с каждой минутой тяжелеет от бесполезной работы, а надежда все никак не оставляет, не желает мириться с доводами разума.

Нет ничего! Все сказка, вымысел! Надо уходить. Зачем ждать рассвета? Только вот гарь манит. Опять ведь обманет, потому что все давно проверено-перепроверено, чертов пепел просеян едва ли не через сито вот этими самыми руками. Пустые надежды, глупые, а ноги не слушаются, несут к проклятому месту.

Черные ели расступаются с недовольным скрипом, колючие лапы зло царапают затылок, не желают пускать. И ноги по колено в пепле. Шаг – облачко. Шаг – облачко. Только посмотреть, одним глазком взглянуть на чудо, обернувшееся пустышкой, мороком.

Идти тяжело из-за пепла. Откуда его здесь столько? Откуда он вообще берется?!

Не важно! Сейчас, на излете этой подлой ночи, уже все не важно, но идти нужно до конца, чтобы не в чем было себя упрекнуть.

Мертвое дерево черной громадиной. Растопырило обгорелые ветви, как для объятий. А из-под пепельного пласта зеленым лучиком пробивается надежда. Свет слишком слабый для блуждающего огня, но в самый раз для одной маленькой занятной штучки.

Сердце стучит набатом, и руки дрожат от радостного предчувствия. Только бы не ошибиться, не обмануться в который уже раз.

Серебряный ключик огнем обжигает ладонь, не признает, не желает себе другого хозяина. Да только не ему решать! Сжать руку крепко-крепко, до боли, любоваться просачивающимся сквозь пальцы ведьмовским светом.

Вот она – гарь! Вот самая темная ночь! Вот ключ! Дальше что? Ждать? Искать? Как оно будет? И будет ли?..

Закрыть глаза, прислушаться. К себе, к лесу. Не спешить, дождаться знамения. Оно должно быть. Как же по-другому!

Тяжело. В голове – гул, колени дрожат, ключ жалит зеленым огнем, и земля ходуном…

Земля ходуном! Начинается!

Открывать глаза страшно, но надо. Столько всего пройдено, столько грехов за душой. Чего уж теперь бояться?

И вот оно, чудо! Там, где все копано-перекопано, с металлоискателем пройдено, свет из-под земли. Поднимается все ближе и ближе, светит все ярче и ярче. Блуждающий огонь под самыми ногами, тянется к серебряному ключику, чувствует нетерпение нового хозяина.

Ждать нет никаких сил. Лопата вонзается в землю, подпрыгивает в руках от нетерпения, как живая. Стук гулкий, как в запертую дверь. Вот он и нашелся, сам в руки пришел. Значит, не сказки, значит, правда все. И награда за терпение вот она, прямо под ногами.

Не сундук, как думалось. Хуже и страшнее.

Гроб… Грубый, почерневший от времени, но все еще крепкий, словно сделанный на века. А может, и на века. Кто же знает, как оно…

Поддеть крышку лопатой, приналечь. Тяжело, и сердце стучит гулко от натуги, а руки дрожат мелкой дрожью. Еще чуть-чуть, самую малость…

Крышка падает, поднимая в воздух столб пепла, набрасывает на лицо серую кисею, и то, что видится сквозь эту кисею, страшно…

Золото, самоцветы, кубки, шкатулки-шкатулочки – много всего, почти до самых краев, а на всем этом богатстве немым стражем – человечий скелет. Черные от золы кости, когтями скрюченные пальцы, череп скалится недоброй ухмылкой, наблюдает провалами глазниц, выжидает, хватит ли решимости покуситься на его богатства.

Небо у горизонта едва светлеет. Скоро придет конец этой ночи. Не все ее переживут, но так всегда было… Самая темная ночь требует жертв. Он тоже принес жертву, и не одну, чтобы наверняка, чтобы у того, кто хозяин всему этому, не возникло сомнений в его преданности. Чтобы был он щедр и милостив.

А под ногами снова дрожит, и домовина медленно врастает в рыхлую землю, уходит вместе с богатством и охраняющим ее стражем. Еще на тринадцать лет уходит… Нужно спешить!

Уже не страшась, горстями загребая монеты и драгоценности, рассовывая по карманам, высыпая за пазуху вперемешку с человеческими костями, вслед за домовиной по пояс врастая в землю… А сияние бриллиантов выжигает душу. Остановиться нужно, а сил нет…

Череп продолжает скалиться, в провалах глазниц сапфирами вспыхивает синее бесовское пламя.

– Иди ко мне, человечек… Иди вместо меня!

Все, довольно! Еще одна горсть – и можно выбираться из разверстой пасти могилы. Жизнь дороже. Жизнь долгая, через тринадцать лет будет еще одна колдовская ночь…

Ветер, откуда взялся ветер? Крышка гроба поднимается в воздух, чугунной тяжестью падает на руку с зажатыми в ней бриллиантами. Боль бешеной собакой вгрызается в разбитые пальцы, вырывает из горла крик.

Бежать! Бежать, пока ухмыляющийся монстр не утащил с собой в преисподнюю.

Земля под ногами шевелится, проседает, и корни мертвого дерева змеями обвивают лодыжки, не пускают. Острие лопаты рубит их на две части, которые тут же чернеют, на глазах просыпаются пеплом. Морок. Наваждение…

Вырваться удалось в самый последний момент, когда не осталось ни сил, ни надежды. Могила схлопнулась с голодным чавканьем, и землю над ней тут же припорошило пеплом.

Вот и все. Ищи-свищи! Гоняйся за зачарованным кладом еще тринадцать лет. Пусть другие гоняются, те, кто не знает самую главную тайну. Те, у кого нет ключа.

Набитые сокровищами карманы приятно тяжелы. Надолго их хватит? Да, может, и на всю жизнь. Но зарекаться не нужно, через тринадцать лет самая черная ночь повторится, и вслед за блуждающим огнем где-нибудь из-под земли вынырнет полный золота гроб.

Надо спешить. Эх, жаль, в темноте не разглядеть, сколько богатства просыпалось на землю, а к утру ничего не останется, гарь заберет себе свое. Жаль, но плата невелика.

Рука ноет. Наверное, пальцы сломаны. Но это тоже небольшая плата за право знать тайну. Ночь на излете, а дел еще много. Уходить лучше не оглядываясь. Хоть и хочется обернуться так сильно, что аж в затылке свербит. Страшно. Страшно взглянуть в синие глаза того, кто даже после смерти всему здесь хозяин. Один раз получилось обхитрить судьбу, а нужно ли рисковать во второй раз?

Времени для раздумий достаточно. И денег тоже достаточно. Впервые в жизни. Кто бы думал, что все получится, что сказка обернется былью!

Матвей

Вслед за самой темной ночью закончилось и лето. Уже на рассвете зарядил холодный мелкий дождь, и стало понятно, что это надолго. Но им было не до капризов погоды. Тем утром они, то вдвоем с Гальяно, то по очереди, стерегли Дэна, не оставляли его одного ни на минуту.

А Дэн, кажется, не замечал ничего: ни того, что эта проклятая ночь наконец закончилась, ни резко переменившейся погоды, ни мертвого, припорошенного речным песком Лешака, ни высыпавших на берег незнакомых людей. Он смотрел в мутные воды затона и плакал. Или это были не слезы, а капли дождя? Матвей не знал.

Вызванная кем-то «Скорая» увезла в город Тучу и Суворова. И еще долго над просыпающимся лесом раздавался тревожный рев сирены, от которого сердце испуганно сжималось и вздрагивало.

Турист от немедленной госпитализации отказался. Единственное, позволил врачу перебинтовать травмированную руку и рану в боку.

– Ерунда все это… – Он невесело улыбался и так же, как Дэн, смотрел в воду, словно отсюда, с берега, пытался разглядеть на его дне Ксанку.

Он встрепенулся, только лишь когда полный мужичок в фетровой шляпе и мятом плаще отвел его в сторонку для приватной беседы. Они разговаривали, стоя под зонтом, заслоняясь им, как щитом, от дождя и посторонних взглядов. Дядя Саша что-то объяснял, кивал то на мертвого Лешака, то на затон. Мужичок слушал очень внимательно. Вода с зонта стекала ему за шиворот, но он, кажется, этого не замечал.

– Это следак, да? – Рядом с Матвеем присел на корточки насквозь мокрый Гальяно.

– Похоже на то. – Матвей бросил быстрый взгляд на безучастного к происходящему Дэна.

– Надо бы решить, что будем рассказывать, – сказал Гальяно шепотом.

– А что решать? Про то, как мы из погреба выбрались, нас в любом случае спросят.

– Про подземный ход расскажем?

– А как иначе?

– А про гарь?

– А что про нее рассказывать? – Матвей пожал плечами. Он ведь так до сих пор не узнал, что Дэн с Гальяно видели на гари.

– Знаешь, – Гальяно на секунду задумался, – не стоит, наверное, про гарь особо распространяться. – Он тронул Киреева за плечо. – Дэн, слышишь? Давай не будем про гарь. Да? Не поверят же. Еще, чего доброго, в психушку упекут. Давай скажем, что мы Ксанку там искали и не нашли…

– Хорошо. – Дэн кивнул. Взгляд у него был такой, что Матвею сделалось не по себе. Уж лучше бы он плакал, чем вот так…

– Мы ей уже не поможем, – сказал Гальяно шепотом и уставился на свои перепачканные в грязи колени.

– Не поможем. – Дэн снова кивнул, резко встал, направился к лежащему на берегу телу.

– Эй, парень, сюда нельзя! – Дорогу ему заступил один из экспертов, но Дэн не обратил на него никакого внимания.

– Не надо, пойдем отсюда. – Матвей замер перед телом Лешака.

Смерть его изменила. Обезображенное лицо больше не казалось ужасным. Старик смотрел в затянутое серыми тучами небо и, кажется, улыбался. В его сжатом кулаке виднелся клочок черной ткани. Точно из такой ткани была сшита Ксанкина майка. Матвей вздохнул, отвел взгляд, но перед тем, как отвернуться, заметил еще кое-что. На припорошенном песком запястье старика бурым клеймом выделялось родимое пятно в виде трилистника. Где-то он такое уже видел. Или слышал…

– Она не сделала ему ничего плохого. – Дэн говорил, ни к кому конкретно не обращаясь. – Она никому не сделала ничего плохого, а он ее убил… За что?

У Матвея не имелось ответа на этот вопрос, как не было у него ответов и на десятки других вопросов.

– Следствие разберется. – Получилось по-казенному сухо, словно он разговаривал не с другом, а с незнакомым человеком. – Он, наверное, сумасшедший. Даже наверняка. Туча думает, что свою внучку он тоже убил. Утопил так же, как… – Матвей осекся, в беспомощной ярости сжал кулаки.

– Я обещал, что никогда не оставлю ее одну. – Дэн закрыл глаза, лицо его оставалось пугающе безмятежным. – Она мне доверяла. Ты же понимаешь, как ей было сложно кому-то довериться…

– Ты не виноват. Ты сделал все, что мог.

– Значит, не все. Я не имел права опаздывать. Я виноват.

– Это не ты, это он. Понимаешь? – Матвей в отчаянии встряхнул Дэна за плечи. – Ты не виноват!

– Что ж вы мокнете под дождем? – послышалось за их спинами, а над головами раскрылся старый, кое-где протертый почти до дыр зонт.

Оперативник, тот самый, что всего лишь минуту назад разговаривал с дядей Сашей, смотрел на них участливо и в то же время внимательно.

– Старший следователь Иван Петрович Васютин, – представился он. – Поедем-ка в лагерь, поговорим в тепле.

У него был мягкий, успокаивающий голос, но Матвей знал – мягкость эта обманчивая. Такому человеку лучше рассказать всю правду. Ну, или почти всю правду.

Они разговаривали в кабинете Шаповалова.

– Предварительная беседа, – сказал следователь Васютин своим обманчиво мягким голосом и смахнул капли дождя с полей старомодной фетровой шляпы. – Ну, рассказывайте, ребята, что у вас тут творится!

И они рассказали. Вернее, рассказывали Матвей и Гальяно, а Дэн смотрел прямо перед собой, и в серых глазах его отражалась темная гладь ведьминого затона.

– Значит, вентиляционное окошко в погребе кто-то умышленно забил? – Васютин выбивал пальцами дробь на антикварном столе Шаповалова. На полировке от его пальцев оставались некрасивые следы. – Интересненько. Посмотрим, проверим. А потайной ход вы, значит, нашли случайно. Так сказать, в порыве отчаяния?

– Так и было. – Гальяно кивнул.

– И кто, по-вашему, мог это сделать?

– Мы думали, что наш командир Суворов, но на него самого напали… Так что теперь даже и не знаю. – Гальяно пожал плечами.

– Как он? – спросил Матвей. – Вы в курсе?

– До больницы довезли живым, сейчас оперируют. Врачи никаких прогнозов пока не делают. Если выживет, будет на веки вашим должником. А, кстати, почему вы решили, что именно он пытался вас убить? Зачем ему это было нужно? – Рукавом пиджака Васютин протер полировку, полюбовался результатом и только лишь потом обвел ребят внимательным взглядом.

– Суворов хотел, чтобы Туча, то есть Степан Тучников, показал ему место, где мы видели блуждающий огонь, – сказал Гальяно не слишком охотно. – Вы слыхали про блуждающий огонь? – Он с тоской посмотрел на лежащий перед следователем портсигар, сглотнул.

– Слышал кое-что. – Васютин проследил за его взглядом, раскрыл портсигар, который вместо сигарет был наполнен разноцветными леденцами. – Угощайся! – Он протянул портсигар Гальяно. – Бросаю курить, понимаешь ли. Сам бросаю и тебе советую.

Гальяно разочарованно вздохнул, помотал головой.

– Так вы, значит, этот самый блуждающий огонь видели? – Васютин сунул в рот один леденец.

– Видели.

– И командир ваш тоже пожелал посмотреть?

– Да.

– Почему же не днем, а ночью? И зачем ему запирать вас в погребе?

– Потому что прошлая ночь была не обычной. Это была самая темная ночь, – опередил Гальяно Матвей. – Вам, наверное, местные больше нашего расскажут про эту ночь.

– Ну, больше вашего – это вряд ли. – Следователь сосредоточенно перемалывал леденец крепкими, желтыми от никотина зубами. – А что за ночь такая особенная?

– Она случается раз в тринадцать лет, и никогда… – Матвей скосил взгляд на Дэна. – И никогда не обходится без жертв…

– Да, интересненько. Посмотрим, разберемся. – Васютин кивал в такт каждому сказанному слову. – И чем еще она примечательна, эта самая темная ночь?

– Мы не знаем, – сказал Матвей. – Суворов рассказывал, что в сорок третьем немцы что-то искали в здешнем лесу. Или, наоборот, прятали. Наверное, Суворов думал, что это как-то связано с блуждающим огнем. Но только ведь это не он нас пытался убить, его же самого…

– Разберемся, – в который уже раз сказал следователь и в который уже раз кивнул. – Вы мне другое разъясните, как вы в лесу очутились.

– Мы же уже рассказывали, что через подземный ход.

– А почему в лагерь не вернулись?

– Из-за Ксанки, – сказал Гальяно тихо, почти шепотом. – Дэн ее в лагере вечером не нашел, вот мы и подумали, что она могла в лес пойти.

– Ночью?

– Ночью.

– И были прецеденты? – Васютин не сводил взгляда с Дэна, наверное, ждал его реакции.

Гальяно порывался что-то сказать, но Матвей пнул его под столом ногой.

– Понимаю! – Следователь хлопнул ладонью по столу. – Но и вы меня поймите. Чтобы разобраться в том, что произошло, мне нужно знать все.

– И вы разберетесь? – впервые за время беседы заговорил Дэн. Голос его звучал глухо.

– Приложу максимум усилий.

– Ксанка иногда уходила на Чудову гарь.

– Ночью?

– Нет, днем, но эта ночь была особенной.

– Самая темная ночь. Понимаю. И вы решили, что девочку нужно искать на этой вашей гари?

– Да.

– Мы разделились, – поддержал Дэна Матвей. – Дэн с Гальяно пошли к гари, а мы с Тучей – на то место, где видели блуждающий огонь.

– Решили, что Суворов может быть там? – догадался следователь.

– Да.

– Вы ведь очень рисковали, молодые люди. Думаю, в погребе вас запирали для вашего же блага.

– Начальнику лагеря понравится ваша версия. – Матвей невесело усмехнулся. – Он большой поклонник дисциплины.

– Дисциплина еще никому не навредила, – сказал Васютин назидательно. – Но мы немного отклонились от темы. Вы разделились и?..

– И мы с Тучей нашли Суворова, а Дэн с Гальяно не нашли никого, – сказал Матвей, возможно, излишне поспешно.

– Что же привело вас к затону? – Следователь ему поверил. Или сделал вид, что поверил.

– Мы решили, что командира проще дотащить до дебаркадера дяди Саши, чем до лагеря, – сказал Матвей.

– А мы услышали выстрелы. – Гальяно передернул плечами, как от холода. – Когда мы добежали до затона, все уже было кончено.

– Все кончено, – повторил Дэн, глядя прямо перед собой.

Дэн

Лето закончилось. И парк, и поместье, и лес подернулись серой пеленой мелкого, как пыль, дождя. Дэн не замечал ничего вокруг, он думал лишь о том, что Ксанку до сих пор не нашли, и мысли эти выхолаживали все внутри, не позволяли ни думать, ни чувствовать в полную силу.

Вместе с Васютиным ребята спустились в погреб, осмотрели внутренности старых часов. Вернее, это Васютин осматривал, а они молча сидели на топчане из мешков с картошкой.

– Значит, говорите, с вентиляцией были проблемы? – Следователь посмотрел на окошко.

Если проблемы и были, то их кто-то уже успел решить, сквозь окошко в погреб просачивался тусклый свет.

– Там брус деревянный был вбит. – Гальяно достал сигареты, повертел в руках и сунул обратно. – Он его вытащил, наверное. Нужно поблизости поискать.

– Кто вытащил?

– Не знаю. – Гальяно пожал плечами. – Тот, кто пытался нас убить.

– Суворов в коме. – Следователь погладил резную дверцу часов. – Красивая штука, – сказал задумчиво.

– Значит, это был не он, – предположил Матвей.

– Или у него имелся пособник, – сказал Гальяно тихо.

– Или убить нас пытался не Суворов, а Лешак. – Ненавистное имя огнем опалило голосовые связки, в нос шибанул запах гари.

Как же он его ненавидел! Кто бы знал! Если бы старик остался жив, Дэн бы, наверное, придушил его своими собственными руками. Но старик умер, Турист всадил в него всю обойму, не оставив Дэну ни единого шанса.

– Такой вариант тоже не исключен. – Васютин кивнул. – Посмотрим, разберемся.

Это его «посмотрим-разберемся» доводило до зубовного скрежета, но Дэн терпел, потому что только от Васютина зависело, узнают ли они хоть что-нибудь.

– А как он попал на территорию? – спросил Гальяно.

– А как вы попадали за территорию? – развел руками следователь. – Я смотрю, дисциплина у вас в лагере только формальность, а на деле полный бардак. Все успели отличиться. – Он обвел их задумчивым взглядом, сказал уже оскомину набившее: – Посмотрим, разберемся.

В подземный ход Васютин их не пустил. И сам не полез. Отдал распоряжение какому-то молодому пареньку из следственной группы. Уже выбравшись из погреба, еще раз внимательно осмотрел вентиляционное окошко.

– А ведь вы правду говорите, парни. – В голосе его слышалось удивление. – Видно, что клин вбивали, вот и следы есть.

– А зачем нам вас обманывать? – обиделся Гальяно.

– Зачем? – Васютин сунул в рот леденец. – А затем, что каждому человеку есть что скрывать. Уж больно складно вы все рассказываете. Складно да ладно. Вот только все ли? – Он хитро сощурился.

Взгляд его выдержал только Дэн, Матвей отвернулся, Гальяно пошел багровыми пятнами.

– Что еще вы мне не рассказали, парни? Я ведь все равно узнаю. Работа у меня такая – узнавать правду.

– Вы бы лучше узнали, откуда у Туриста пистолет, – буркнул Гальяно.

– Уже узнал. С этим все в порядке. Мы отклонились от темы, что еще вы видели прошлой ночью?

– Ничего, – ответил за всех Дэн.

Зачем рассказывать про гарь и необычные Ксанкины способности? Кому это теперь нужно? Сердце сжалось, дыхание сбилось. Чтобы взять себя в руки, Дэну пришлось крепко-крепко зажмуриться. Ксанки больше нет, и виноват в этом только он один.

– Вот оно как. – Васютин огладил поля своей дурацкой шляпы. – Только ведь я еще не всех из вашей дружной компании опросил. Есть еще Степан Тучников, который лишь чудом не погиб под упавшим деревом. Тоже странность, я вам доложу, бури никакой не было, а дерево вот взяло и рухнуло прямо на вашего товарища. Посмотрим, что он мне расскажет, совпадет ли его версия с вашей.

Очень скоро выяснилось, что на показания Тучи Васютин надеялся зря. Ребята как раз подходили к главному корпусу, когда в ворота въехал кортеж, состоящий из «шестисотого» «мерса» и двух джипов.

– Это еще кто у нас? – Васютин замедлил шаг, с интересом уставился на вышедшего из «Мерседеса» мужчину.

Тот был высок, статен и… узнаваем. Его холеное, породистое лицо Дэн едва ли не каждый день видел в телевизоре. Лидер какой-то там партии, политик, бизнесмен, меценат и по совместительству, Дэн только сейчас это понял, отец Тучи.

– Может, однофамилец? – Матвей не сводил взгляда с приближающейся процессии.

– Таких совпадений не бывает. – Гальяно покачал головой. – И ведь этот конспиратор даже словом не обмолвился, кто у него папаша.

– А чей это папа? – Васютин держал ухо востро, не выпускал ситуацию из-под контроля.

– Это Степана Тучникова отец, – сказал Матвей и тут же добавил: – Наверное…

– Удивительный поворот событий. – Следователь неодобрительно покачал головой. – Только политиканов мне в этом деле не хватало, – едва слышно буркнул себе под нос и решительным шагом направился наперерез процессии.

Решительность его пресекли два мужика в черных костюмах, мягко, но настойчиво оттерли от Тучникова-старшего. Чем закончилось это противостояние, Дэн не узнал, шагнул на убегающую в глубь парка дорожку.

Сейчас ему хотелось только одного – остаться наедине со своим горем, выплеснуть наконец наружу переполняющую сердце боль. Избавиться хоть от сотой ее части. Хотелось плакать, как в детстве, но слез не оставалось. Боль была, пустота была, а слез не было.

Ксанка… Сейчас, когда ее не стало, он вдруг с ужасом понял, что не может вспомнить ее лица. Рваные джинсы, острые коленки, косая челка до подбородка. Все… Лица не было, словно воспоминания умерли вместе с Ксанкой. Дэн прижался спиной к липе, зажмурился, пытаясь вспомнить, какой же она была. Ничего не вышло, он не смог сберечь даже такую малость.

Слезы, горькие и злые, хлынули из глаз, горло сдавила невидимая лапа. Дэн опустился на землю, тут же, у старой липы, обхватил голову руками.

Его слезы были недолгими, пересохли, как ручей жарким летом. По щекам теперь стекали дождевые капли, холодными ручейками ныряли за ворот олимпийки.

Решение пришло неожиданно. Глупое и, наверное, противозаконное решение. Ксанки больше нет, но память о ней он не отдаст никому. Нужно только поторопиться.

Дверь гостевого домика оказалась не заперта, не пришлось ничего предпринимать, достаточно было лишь нажать на дверную ручку.

Комнату Ксанки он нашел сразу. Маленькая, неуютная, безликая. Аккуратно заправленная кровать, прикроватная тумбочка, узкий платяной шкаф. На полке в шкафу – стопка одежды. Две пары джинсов, футболки, вытянутый свитер и розовый сарафан, тот самый, в котором Дэн увидел Ксанку в первый раз. Больше ничего. Наверное, Ксанка забрала рюкзак с собой, может быть, он лежит сейчас где-то в лесу или на дне реки…

Книгу Дэн заметил, уже когда собирался уходить. Ее потрепанный угол выглядывал из-под подушки. «Сонеты Шекспира»… А между страницами – хрупкой закладкой засушенный полевой цветок, его подарок. Взгляд заскользил по строчкам…

Прекрасным не считался черный цвет, Когда на свете красоту ценили…[2]

Вот он какой, любимый сонет Ксанки. Вот что она читала, когда боялась причинить им боль.

Дэн коснулся хрупких, как крылья бабочки, полупрозрачных лепестков, аккуратно закрыл книгу. Все, теперь у него есть память. Может быть, когда-нибудь ему даже удастся вспомнить Ксанкино лицо…

Матвей

Это были тяжелые дни. Дни, которые врезались в память щемящим чувством беспомощности, серой пеленой дождя и дурными вестями.

Они теряли друзей… Сначала ушла Ксанка. Потом отец, олигарх и политик, увез Тучу. Увез прямо из больницы, не дав возможности попрощаться с остальными, не позволив Васютину даже близко подойти к дверям больничной палаты. И Васютин, тот самый, который обещал со всем разобраться, сдался без боя. В деле стало одним свидетелем меньше.

Суворов после экстренной операции по-прежнему оставался в коме. Свидетель из него тоже был никудышный. Или он и не свидетель, а жертва? Еще одна жертва самой темной ночи.

Медсестра Леночка часами просиживала под дверями реанимационного отделения, непременно хотела оказаться рядом, когда Максим Дмитриевич придет в себя. От ее по-голливудски яркой красоты не осталось и следа. Горе состарило ее на десяток лет. Самая темная ночь взяла себе еще одну маленькую жертву.

Гальяно ходил по лагерю как зачумленный, пытался вырваться за ворота, чтобы поговорить с Леночкой, что-то ей объяснить. Но его не пускал сменивший уехавших вслед за Тучниковым чопопвцев Ильич. Ильич слушал, сочувственно кивал, но службу свою нес исправно.

А потайную калитку и вовсе заварили намертво по приказу Шаповалова. Ему тоже досталось: вслед за следователем в поместье наведалось начальство из города и встревоженные родители. По округе поползли слухи, что лагерь закрывают навсегда. Наверное, слухи эти имели под собой почву, потому что по стремительно пустеющему поместью Шаповалов бродил мрачной тенью, от недавней его бравады и щегольского лоска не осталось и следа.

Тело Ксанки нашли на второй день, ниже по течению, но узнали они об этом слишком поздно, лишь перед самым отъездом из лагеря.

– Нашли и опознали. – Васютин нервно гремел набитым леденцами портсигаром, и было очевидно, что курить ему хочется невыносимо сильно.

– Где она? – Дэн заговорил впервые за эти бесконечно долгие дни. Все свободное время он проводил за чтением сонетов Шекспира. Где он их взял, Матвей не знал, но догадывался, поэтому не мешал, не приставал с жалостью и утешениями. Каждый борется с горем как умеет.

– Вернулись из-за границы ее родители, опознали тело девочки и увезли. – Васютин открыл и тут же снова закрыл портсигар. Несколько леденцов разноцветными стекляшками упали на землю.

– Куда они ее увезли? Я должен знать. – Дэн говорил тихо, выражение его лица было пугающе спокойно.

– Они просили никому не рассказывать.

– Я должен знать! Я видеть ее должен! – От кажущегося спокойствия не осталось и следа. Казалось, еще чуть-чуть, и Дэн схватит Васютина за грудки.

– В Москву. Это все, что я знаю. Мать девочки очень плакала. Наверное, они были близки.

– Они не были близки. Из близких у Ксанки был только я… А вы не дали мне с ней даже попрощаться…

– Думаешь, это наказание? – Васютин смотрел на него с жалостью. – Это не наказание, парень, это милость. Не нужно тебе этого видеть, страшно это…

– Мне уже не страшно. – Дэн сжал кулаки. – Мне больно. Понимаете?

– Понимаю. – Следователь кивнул. – Я сейчас, наверное, скажу кощунственную вещь, но для тебя же лучше, что ты запомнил свою девочку такой, какой она была, а не такой, какой стала.

– Я ее вообще не помню, – сказал Дэн шепотом, и лицо его покрылось смертельной бледностью. – Я думал, если еще раз ее увижу…

– Ты вспомнишь. – Васютин положил пухлую ладонь ему на плечо. – Тебе просто нужно время. Я расскажу вам, чем закончилось это дело. Позвоню и расскажу. Если хотите.

Утром следующего дня они простились. Всю ночь ребята провели без сна, сидя на крыльце флигеля, всматриваясь в черное ночное небо, почти не разговаривая, но понимая друг друга без слов. Самая темная ночь сплотила их так крепко, как это только возможно в их неполные семнадцать лет. Матвею хотелось думать, что серебряная ниточка, связавшая их судьбы, не порвется никогда.

Следователь не обманул. Он позвонил по оставленному Матвеем телефону ровно через три месяца.

– Дело закрыто, – сказал в трубку своим обманчиво мягким голосом.

– Это Лешак? – Дэн знал ответ, но все равно спросил.

– Да.

– Почему?

– Кто же поймет сумасшедшего?! – Матвей почти увидел, как Васютин пожимает округлыми плечами.

– А тринадцать лет назад? Это ведь он убил свою внучку?

– Вполне вероятно, но уже недоказуемо. Но есть у меня и хорошая новость: командир ваш вышел из комы и идет на поправку. К сожалению, после травмы он ничего не помнит, но это уже не важно. В кустах у дома старика нашли окровавленную лопату со следами крови Суворова, а в доме среди документов… – Он вдруг осекся, а потом сказал совсем не то, что собирался. Во всяком случае, Матвею так показалось. – Кстати, на часах, тех, что в погребе, тоже обнаружились отпечатки Лешака. Он бывал там и, не исключено, знал про подземный ход. Думаю, убить вас пытался именно он.

– А Турист? Как дела у него?

Турист уехал, не прощаясь, исчез из их жизни, точно его и не было. Наверное, в этом не было ничего необычного, но избавиться от странного чувства неправильности Матвей никак не мог.

Васютин ответил не сразу, а когда заговорил, в голосе его слышались сомнения.

– Не знаю. Все показания он дал, следствию помог. В сложившейся ситуации претензий к нему никаких. Это ведь все равно что бешеного зверя убить, если ты меня понимаешь.

– А пистолет? Откуда у него пистолет? Насколько это нормально?

– Не знаю, насколько это нормально, не мне судить, но разрешение на ношение оружия у него есть, это мы проверили в первую очередь. – В трубке повисла неловкая пауза, а потом Васютин сказал: – Ну, вот и все, парень. Я свое обещание сдержал, а вы смотрите там, не ввязывайтесь больше ни в какие истории. Нехорошо это…

– Не будем, – пообещал Матвей, с горечью думая, что нет больше никаких «мы». Теперь каждый из них сам по себе, и неизвестно, когда они встретятся в следующий раз и встретятся ли вообще. Самая темная ночь их соединила, и она же их развела…

В трюме дебаркадера пахло вяленой рыбой и отчего-то сеном. Старые ступеньки тихо постанывали под его ногами, разбитая в кровь рука болела едва ли не сильнее раны на боку. Но все это мелочи, могло быть и хуже. Гораздо хуже. Если бы следователю, этому с виду безобидному, но далеко не глупому человечку, пришло в голову обыскать дебаркадер, проблем было бы в разы больше. Их и без того много, придется подключать все имеющиеся резервы, чтобы замять это дело. Резервов у него достаточно, но хоть в этот раз хотелось бы обойтись малой кровью. Крови за свою жизнь он и так пролил немало, сторицей оплатил доставшееся ему чудо.

В трюме было темно и тихо, только лишь через разбитый иллюминатор просачивались невнятные звуки засыпающей реки. Он отсутствовал долго, и это очень плохо, но по-другому никак не получалось. Слишком много дел, слишком много забот. Самая темная ночь – это время, когда все идет неправильно, не по плану. Он убедился в этом на собственной шкуре.

Из дальнего угла донесся шорох. Наплевав на безопасность, он включил карманный фонарик.

Девочка сидела на ворохе старых одеял. Яростный взгляд из-под длинной челки. Крепко-накрепко связанные руки и ноги. Заклеенный скотчем рот. Запекшаяся на щеке кровь. Рана резаная, кажется, не слишком глубокая, но кто ее знает… Вынужденная жестокость…

Вся его жизнь подчинялась жесткому регламенту, но теперь все будет по-другому.

– Прости, что я так долго. Пришло время поговорить, – сказал он, отдирая от лица девочки скотч…

Продолжение следует

Час перед рассветом

Дэн

После унылой прохлады Хельсинки московский зной казался просто тропическим. Нагретый солнцем асфальт плавился под колесами машины, словно карамель. Над ним клубилось зыбкое марево, отчего дорога казалась политой маслом. Дэн полной грудью вдохнул сладкий дым отечества, включил климат-контроль и едва ли не на полную мощность врубил «Апокалиптику».

Он устал, чертовски устал. Он работал как каторжный, без выходных и проходных последние несколько лет. Работал на износ, не жалея ни себя, ни подчиненных, по кирпичику строя свою маленькую империю. А вчера в Хельсинки он подписал контракт, который позволит если не расслабиться, то хотя бы перевести дух, расширить производство, доукомплектовать штат и даже – о, чудо! – смотаться наконец куда-нибудь в далекие края на отдых. Может быть, в Индию. Или на Большой Барьерный риф…

В кармане, пытаясь заглушить «Апокалиптику», заиграл мобильный. «А по лесам бродят санитары!..»

Дэн улыбнулся, выключил музыку, плечом прижал к уху трубку. Только один человек имел такие специфические позывные. Человек, с которым он не виделся уже почти тринадцать лет, но тем не менее продолжал поддерживать связь.

– Рад тебя слышать, Гальяно!

– А видеть? – донеслось из трубки. – Где тебя носит, Киреев? Приглашаешь товарища в гости, а сам сваливаешь неизвестно в какие дали!

– А ты где? – Дэн бросил быстрый взгляд на спидометр.

Да, он приглашал Гальяно в гости. Каждый год, а то и чаще. Но никак не рассчитывал, что друг приедет вот так, без предварительного звонка.

– А я тут, прямо перед твоей бронированной дверью. Сижу, понимаешь ли, на ступеньках, тоскую. Ты-то сам где? Ты хоть в Москве сейчас, Киреев?

Дэн снова глянул на спидометр, прибавил газу, спросил:

– Еще час на ступеньках посидишь? Я уже лечу!

– Еще час посижу. Куда ж я денусь? А ты откуда летишь, сокол сизокрылый?

– Из Хельсинки.

– Границу хоть перелетел?

– Перелетел, не переживай. Там, в квартале от дома, кафе есть хорошее, можешь подождать с комфортом.

– Да ладно, мне и на лестнице хорошо. Соседки у тебя красивые, длинноногие такие соседки. Настоящие столичные штучки. Ходят вверх-вниз, волнуют сердце провинциального хлопца.

Насколько Дэн помнил, сердце провинциального хлопца вот уже больше года было занято прекрасной дамой с говорящим именем Любовь, но… горбатого могила исправит.

– Все, не скучай, скоро буду! – бросил он в трубку и отключил связь.

Гальяно приехал! На душе вдруг стало тепло и тревожно одновременно. Воскресли воспоминания, которые до сих пор, по прошествии тринадцати лет, причиняли ему почти физическую боль, раз за разом возвращая в прошлое: на берег ведьминого затона, в самую темную ночь, к мертвой Ксанке, с которой тогда, тринадцать лет назад, ему не позволили даже попрощаться…

Им сказали, что она утонула в затоне той проклятой ночью, что тело ее достали из реки через сутки. Их не позвали на опознание, это не понадобилось: Ксанку опознали вернувшиеся с отдыха родители и сразу увезли хоронить в Москву. Дэн не знает главного – где ее могила, куда можно прийти, чтобы сказать, как сильно ему ее не хватает. Не хватает даже сейчас…

Он искал Ксанку даже после смерти девушки, пытался реанимировать в сердце ее образ, вспомнить ее лицо. Почти пять лет его тогдашней жизни превратились в череду надгробий, припорошенных увядшими цветами могил, склепов и колумбариев.

Дэн искал Ксанкину могилу. Методично, с пугающей родителей настойчивостью осматривал кладбище за кладбищем. Единственное, что у него было, это фамилия – Пашутина. Вот та скупая информация, которой поделился с ним следователь Васютин. Дэн начал со столичных кладбищ, через два года перешел на подмосковные…

Их оказалось десятки – женщин, девушек и девочек с фамилией Пашутина. Но среди них не было ни одной Ксении, ни одной Оксаны… После каждой такой вылазки на кладбище Дэн заболевал, замыкался в себе, терял надежду, но проходило время, и он снова принимался за поиски.

Эти граничащие с сумасшествием поиски длились до тех пор, пока с инсультом не слег отец, до тех пор пока мама, пряча слезы, не сказала, что пришло время подумать и о живых. И Дэн сдался, оставил надежду найти могилу Ксанки. Почти оставил… Всего одно кладбище в месяц, в три месяца, в полгода. Из года в год…

А жизнь его тем временем понемногу налаживалась. В его жизни появилась учеба в университете, потом стажировка за границей, потом начатый еще отцом бизнес. В его жизни появились новые друзья и новые девушки, хрупкие, синеглазые, черноволосые, похожие на Ксанку. Наверное, похожие, потому что Дэн так и не смог вспомнить ее лицо. Прошлое почти отпустило.

Он женился на одной из таких черноволосых, синеглазых, без любви, под мягким нажимом мамы, не теряющей надежды увидеть внуков. Из затеи с женитьбой не вышло ничего хорошего. Дэн понимал это еще тогда, но особенно остро осознал теперь, когда перед отлетом в Хельсинки подал заявление о разводе. Его жена не удивилась и не расстроилась. Она была хорошей и славной, наверное, в чем-то она даже походила на Ксанку, но она не была его судьбой ни тогда, ни сейчас. Все эти годы они оставались чужими друг другу, оба мучились, оба задыхались в тисках нелюбви. Как Дэн ни старался, а прошлое его не отпустило.

И вот сегодня прошлое приехало из пыльного провинциального городка, уселось на ступеньках перед его дверью и жаждет встречи. Он тоже жаждет. Честное слово! Отчего же тогда так больно и откуда в кондиционированном воздухе салона горький запах гари?

Запарковаться во дворе удалось только чудом. Дэн втиснул свой внедорожник между соседским «жигуленком» и заползшей передними колесами на газон маршруткой. Вверх по лестнице он поднимался почти бегом, не обращая внимания на тяжесть болтающейся на плече дорожной сумки. Звонкий девичий смех и вкрадчивый мужской баритон он услышал почти сразу.

– …Вы поразительно, просто невероятно проницательны, – щебетала Машенька, соседка из квартиры напротив. – Не понимаю, просто ума не приложу, как вы догадались! Я никому об этом не рассказывала, я об этом даже и не вспоминаю.

– Интуиция, Мари! Интуиция, помноженная на богатый жизненный опыт. – Голос Гальяно был полон сдержанного достоинства и еще чего-то такого, отчего Дэну и самому захотелось поверить и в интуицию, и в богатый жизненный опыт. – Если бы вы только знали, сколько всего мне довелось пережить, Мари! Если бы только могли поверить…

Прерывать такой занимательный разговор Дэну было неловко, но, во-первых, Гальяно приехал в гости к нему, а не к Машеньке, во-вторых, у Машеньки имелся ухажер, который давно и настойчиво метил на роль мужа, а в-третьих, у Гальяно была его огнегривая Любаша, поэтому Дэн деликатно кашлянул и сообщил:

– Ну, вот я и прилетел! Здорово, старик. Здравствуйте, Маша.

Соседка Машенька зыркнула на него недобрым глазом, кивнула вежливо, но не слишком приветливо и, не сводя зачарованного взгляда с Гальяно, попятилась к своей полуприкрытой двери. «Мы еще увидимся» – читалось в ее взгляде.

– Мы непременно еще увидимся! – пообещал Гальяно и всем корпусом развернулся к Дэну. – Прилетел, сокол мой ясный! Не прошло и полгода!

Они не виделись тринадцать лет, и если к изменившемуся голосу Гальяно за эти годы Дэн успел привыкнуть, то метаморфозы, произошедшие с внешностью друга, заставили его на время потерять дар речи.

Пижон! Вот первое, что пришло на ум. Провинциальный хлопец Вася Гальянов выглядел едва ли не бо́льшим москвичом, чем он сам. Щегольские, начищенные туфли, узкие джинсы, стильный пиджак и белоснежная, до хруста накрахмаленная сорочка. Как вся эта красота пережила ночь в поезде, Дэн не имел ни малейшего представления. Но факт оставался фактом – Гальяно был свеж и ясен как новорожденный день и держался с достоинством английского лорда. От того нескладного прыщавого парня, которого Дэн знал много лет назад, не осталось ничего, кроме длинных, стянутых в хвост волос. Дорогой парфюм, наглый взгляд, обаятельная ухмылка, трехдневная щетина, уголок шелкового платка в кармане пиджака… Пижон!

Они разглядывали друг друга долго и внимательно, словно знакомились по новой. На лице Гальяно отразились сначала удивление, потом узнавание, потом радость, а потом с громким воплем «братуха!» он кинулся обниматься.

Их приветствие было по-мальчишески бурным и несдержанным. Крепкие мужские объятия растопили тонкий лед разделявших их лет.

– Как здорово, что ты приехал! – сказал Дэн, подхватывая с пола чемодан Гальяно.

– Да, здорово, что я приехал! – Гальяно широко улыбнулся и стрельнул взглядом на дверь, за которой, Дэн был в этом абсолютно уверен, притаилась соседка Машенька. – Ну, показывай мне свою берлогу!

Они сидели на кухне за наскоро накрытым столом, пили шотландский виски, закусывали найденными в недрах Дэнова холодильника ветчиной и сыром, курили привезенные Гальяно тонкие кубинские сигары.

– Так говоришь, расходитесь полюбовно? – Гальяно, довольный, сытый и слегка пьяный, покусывал кончик сигары и был в этот момент похож на потомка дона Карлеоне.

– Полюбовно. – Дэн разлил по стаканам оставшийся виски. – Давно нужно было, да все духу не хватало. Ни у меня, ни у нее. А теперь вот… У нее новая любовь, планы на будущее.

– А у тебя?

– И у меня планы. Только больше деловые, расширяю производство.

– А со спортом, что же, завязал?

– Перешел из профессиональной лиги в любительскую. Тренажерный зал, и тот от случая к случаю. Времени нет, Гальяно. Почти ни на что нет времени.

– А по тебе и не скажешь. – Гальяно отхлебнул виски. – Выглядишь молодцом. Я же надеялся, что краше меня теперь никого не сыскать, а ты меня переплюнул, черт побери! Ну точно скандинавский бог! – добавил он не без зависти.

– Так уж и бог, – отмахнулся Дэн. Виски растекался по телу жаркой волной, заставлял позабыть и о проблемах, и о накопившейся усталости. – Сам-то как? Как твоя Любаша?

– Любаша… – Гальяно враз помрачнел, – а Любаша уже не наша! – сказал с несвойственной ему горечью. – Променяла меня на колбасного короля. Представляешь – колбасного! Ладно бы на нефтяного или, на худой конец, алюминиевого, а то ведь на сосиски и сервелат променяла. Ей, видите ли, со мной тяжело. Я, видите ли, слишком сложно устроен, и вообще мы с ней не пара. Год были парой, а теперь вот не пара! А я ведь из-за нее… – Гальяно воздел очи к потолку… – Братуха, я ведь ради нее всем пожертвовал. За год ни одной интрижки, даже смотреть на других женщин не смел, от греха подальше.

– От греха подальше? – усмехнулся Дэн.

– Соблазны, искушения, – вздохнул Гальяно. – Ах, как меня искушали! Ты бы видел, какие львицы ко мне ластились. А она меня на сервелат… на венские сосиски…

– Любишь ее? – спросил Дэн.

– А вот и не знаю, – сказал Гальяно растерянно. – Год жизни с человеком под одной крышей, практически как муж и жена. Понимаешь? За один день такое не забудешь, но… – Он хлопнул ладонью по столу с такой силой, что в бокалах звякнули кубики льда. – Но я стараюсь. Вот в Москву выбрался, чтобы развеяться. Осточертело все! Бросил дела, и вперед, в пампасы!

– А занимался чем?

Насколько знал Дэн, занятия Гальяно были так же удивительны и многогранны, как и его натура. Еще год назад он числился совладельцем тату-салона, а параллельно оказывал населению – кто бы мог подумать! – магические услуги. А что увлекло друга на сей раз, Дэн даже не брался предположить.

– Психоаналитик! – сообщил Гальяно и одним махом осушил свой бокал. – Собственный кабинет, широкая практика, авторитет и определенный вес в профессиональных кругах, – добавил он не без гордости.

– А магический салон?

– Завязал. – Гальяно вдруг сделался серьезным. – Знаешь, старик, довелось тут недавно столкнуться с такими вещами… Вот типа того, что с нами тогда приключились. – Он посмотрел на Дэна внимательно и настороженно, словно ждал насмешек и осуждения. – Чертовщина такая, врагу не пожелаешь. Оно как поперло…

– Что? – спросил Дэн.

– Вот это самое – ненормальное. То есть даже паранормальное. Я сейчас скажу… ты не смейся только.

– Я не смеюсь.

– Это хорошо, думал бы, что станешь смеяться, ни за что бы не рассказал. – Гальяно немного помолчал, а потом сказал шепотом: – Я, похоже, медиум.

– Кто ты? – не понял Дэн.

– Медиум. Ну, медиумы – это типа такие странные ребята, которые умеют общаться с душами умерших. Спиритические сеансы и все такое…

– И ты умеешь? – Сердце вдруг забилось так часто, что стало тяжело дышать. – Умеешь, Гальяно?!

– Однажды вызвал на свою голову. – Гальяно кивнул. – Прикинь, ведь думал, что ваньку валяю, положа руку на сердце, просто разводил клиенток на бабки. Как в детстве, знаешь? – Он закрыл глаза и заговорил загробным голосом: – Дух Петра Первого, приди! Дух Петра Первого, взываю к тебе!

– И?..

– И он пришел!

– Дух Петра Первого?

– Нет, другого перца, но тоже, я тебе скажу, одиозного мужика. Это долгая история, братуха, я до сих пор от нее отойти не могу. Кто б рассказал, не поверил бы, что такое вообще бывает. Я же циник прожженный, циник и лирик. А тут оказывается, еще и медиум. – Гальяно устало пожал плечами. – Были у меня кое-какие таланты, не без того. В человеческой, а особенно дамской, психологии я всегда хорошо разбирался. Ты же помнишь.

Дэн кивнул.

– И на местности я ориентируюсь неплохо. Не знаю, как объяснить… Ну вот нужно мне из пункта А в пункт Б кратчайшей дорогой, и я найду именно эту самую кратчайшую дорогу. Без карт и компаса найду, понимаешь? Навигатор у меня в башке, как у перелетных птиц. Необычное, конечно, качество, но хотя бы полезное. А способности медиума…

– Бесполезные? – спросил Дэн, прислушиваясь к бестолковому трепыханию своего сердца.

– Страшные, я бы сказал. На свиданку к тебе ведь приходит не девочка-ромашка, а трехсотлетний хмырь с кучей комплексов.

– А если позвать девочку-ромашку? – Вот он и задал мучивший его все эти бесконечно долгие мгновения вопрос.

– Ксанку? – Гальяно понял его с полуслова, устало потер глаза. – Ты ее так и не забыл?

– Не могу. Вспомнить ее не могу, и забыть никак не получается. Поможешь? – Теперь уже Дэн смотрел на Гальяно так, словно боялся осуждения и насмешек. Кому-нибудь другому и не сказал бы такое никогда.

– Я не знаю. Честное слово, старик, не знаю. У меня и получилось-то только один раз. Случайно, можно сказать, получилось. Он, тот призрак, сам на меня вышел, наверное. Собственно говоря, он не со мной связаться хотел, а с клиенткой моей.

– Может быть, она тоже захочет, – сказал Дэн едва слышно.

Гальяно долго молчал, что-то обдумывал, что-то взвешивал, а потом кивнул.

– Я попробую. Мне только кое-что прикупить нужно. Ну, свечи там, хрустальный шар… Они, может, и не нужны, но в тот раз так было: свечи, шар… Есть в вашей Москве что-то подобное?

– Найдем.

– Тогда попробую, но не обещаю ничего. Не умею я процессом управлять, до сих пор не понимаю, как это работает.

– Ты просто попробуй, – попросил Дэн, залпом допивая свой виски.

Гальяно

Он боялся, что встреча не получится. Одно дело – предаваться воспоминаниям по телефону, и совсем другое – сойтись вот так, лицом к лицу. Хорошо, что опасения оказались напрасными.

Дэн почти не изменился. Та же стать, та же нордическая красота, только не по-юношески хрупкая, а по-мужски основательная, тот же отстраненный взгляд серых глаз. Зачем такому какой-то провинциальный друг? Что у них может быть общего? Припорошенные пеплом, почти забытые воспоминания? А он, дурак, приперся в Москву без приглашения, даже без предварительного звонка, как будто его здесь ждут… Это все из-за Любаши! Из-за ее вероломства и коварства. Потерял голову и чувство собственного достоинства, рванул куда глаза глядят, чтобы только подальше от нее. Фактически сбежал…

Дэн рассматривал его внимательно и удивленно, а закончив осмотр, улыбнулся, и все сразу стало на свои места, исчезли неловкость и неуверенность. Дэн не изменился! Вот он – его друг, практически брат! Человек, к которому можно явиться в любое время дня и ночи – просто так, без приглашения.

Им понадобилась лишь пара бокалов виски, чтобы подойти к той границе, которую ни один из них старался не пересекать в одиночку.

– Ты поможешь мне? – спросил Дэн, глядя Гальяно прямо в глаза. – Ты попробуешь?

Он верил! Верил в то, во что сам Гальяно до сих пор боялся поверить – в его сверхспособности, то ли дар, то ли проклятье, позволяющее приоткрывать двери, которые лучше оставлять закрытыми. А еще Дэн не успокоился. Столько лет прошло, а Ксанка его так и не отпустила. Разве можно хранить верность одной-единственной женщине так долго? Мертвой женщине… И нужно ли? Вот правильный вопрос.

– Я не знаю, как это работает. – Гальяно не хотел давать ложные обещания, не хотел поощрять несбыточные надежды. – Но если ты уверен, я попробую.

– Я уверен, – сказал Дэн, и на лице его застыло отчаянное и одновременно решительное выражение. – Гальяно, я до сих пор не нашел ее могилу…

Он до сих пор не нашел могилу! Господи ты боже мой…

– Ты все еще ее ищешь?

– Да. Уже не так настойчиво, как десять лет назад, но ищу. – Дэн достал из кухонного шкафчика бутылку коньяка, спросил: – Кроме этих твоих магических атрибутов, свечей, хрустального шара, тебе еще что-нибудь нужно?

Гальяно с грустью посмотрел на коньяк, а потом кивнул и сказал:

– Да, мне нужно протрезветь и, наверное, слегка отдохнуть с дороги. Я ночь без сна… – добавил он виновато.

– Да, я понимаю. – Дэн вернул бутылку обратно в шкафчик. – Отдыхай пока, а вечером… – он запнулся, – а вечером мы попробуем. Да?

– Попробуем.

Ну что он еще мог сказать?! Он уже все сказал, предупредил о последствиях, сознался в своей некомпетентности.

– Я постелю тебе на диване в гостиной.

– А сам? Ты ведь тоже с дороги, – спохватился Гальяно.

– Ерунда, я уже привык.

Наверное, виной тому был выпитый виски, но Гальяно отключился, как только его голова коснулась подушки. Ему снилась Любаша. Любаша умоляла его вернуться, а он обещал подумать.

Когда Гальяно открыл глаза, за окном уже сгущались сумерки, настенные часы показывали, что проспал он без малого полдня.

– Эй! Эй, есть кто живой?! – Он сел на диване, потряс головой, прогоняя остатки сна и воспоминания о вероломной Любаше.

Дэн вошел в гостиную сразу, как будто ждал, когда Гальяно проснется.

– Отдохнул?

– Отдохнул. – Гальяно потянулся, еще раз глянул в окно. – Слушай, нам, наверное, нужно спешить, чтобы успеть до закрытия прошвырнуться по магическим лавкам. Свечи купить, думаю, не проблема, а вот с хрустальным шаром могут возникнуть определенные сложности. Вещица специфическая, сам понимаешь.

– А я уже. – Дэн улыбнулся. Гальяно показалось, что виновато.

– Что – уже?

– Все купил. Заказал через Интернет. Уже и доставили.

– Показывай! – велел Гальяно, вскакивая на ноги.

Рабочий стол Дэна был завален спиритическими атрибутами, отчего кабинет стал похож на магический салон. Одних только разнокалиберных шаров Гальяно насчитал пять штук.

– Круто! – Он взвесил в руке самый большой и, по всей видимости, самый дорогой шар.

– Чтобы уже наверняка. – Дэн пожал плечами. – Сойдет?

– Более чем.

– А свечи?

– Со свечами тоже полный порядок, только…

– Только?..

– Только я не берусь ничего обещать.

– Я понимаю. – Дэн кивнул. – Ты хотя бы попытайся.

Они устроились тут же, в кабинете: Гальяно за столом, Дэн в кресле напротив. Оба чувствовали неловкость и нерешительность.

– Я готов. – Дэн положил руки на подлокотники кресла, глубоко вздохнул. – От меня что-то нужно?

– Только твое желание ее увидеть. Можешь представить себе ее… – Гальяно запнулся, а потом сказал: – Достаточно только желания, остальное я попробую сделать сам.

У него ничего не получалось. Свечи горели ровно и безмятежно, а в хрустальном шаре не отражалось ничего, кроме их пламени. И бормотание Гальяно «Ксанка, приди! Ксанка, мы призываем тебя» казалось бредом сумасшедшего. Так и есть – бред! Взрослые тридцатилетние мужики, а занимаются какой-то ерундой. Кто бы их сейчас увидел…

Дэн смотрел прямо перед собой, лицо его окаменело и не выражало ровным счетом ничего, будто бормотание Гальяно ввело его в транс.

– Ерунда это все! – Гальяно сдался.

– Ничего? – спросил Дэн, и пальцы его с силой сжали подлокотники кресла.

– Если и были у меня какие-то таланты, то, похоже, все вышли. – Гальяно пожал плечами.

– И не чувствуешь ничего? Ничего особенного?

– Нет. – Он задул ближайшую свечу, потянулся за хрустальным шаром. – Прости, братан, но, похоже…

Слова застряли в горле, а руки, сжимающие шар, налились чугунной тяжестью. Там, в хрустальной сердцевине шара, он вдруг увидел не отражение свечей и не свою вытянутую физиономию, он увидел другой мир. В этом мире было неспокойно, в нем бушевали смерчи и шел снег. Или не снег, а пепел?.. Зеленые вспышки, корявый силуэт мертвого дерева и парящая в воздухе тонкая девичья фигурка. Он надеялся увидеть будущее, а хрустальный шар показал ему прошлое. Сердце заныло от недоброго предчувствия, а картинка тем временем изменилась. Гальяно больше не видел Ксанку, он видел сгорбленную спину мужчины. Мужчина опирался на черенок лопаты, вся его поза выражала нетерпеливое ожидание пополам со страхом, вот только лица не было видно. Почти у самых его ног из-под земли пробивался зеленый свет. Он становился все ярче и ярче, заполняя собою весь маленький хрустальный мирок, грозясь выплеснуться наружу, разрывая твердый лесной дерн, выталкивая на поверхность что-то большое.

– Гальяно! – Голос Дэна доносился издалека, из совершенно другого мира. – Гальяно, ты в порядке?

Нельзя отвлекаться, нужно смотреть очень внимательно. Смотреть и запоминать. Когда-то давным-давно они с Дэном тоже были там, внутри наполненного пеплом хрустального шара…

…Земля вздрогнула и изрыгнула из своих недр длинный ящик. Нет, не ящик… Сердце замерло, а потом испуганно затрепыхалось в горле. Гроб! Старый, почерневший от времени гроб, почти до самых краев заполненный золотом и драгоценностями, а сверху – самым надежным, самым верным стражем – мертвое тело. Черные лохмотья, черные кости, черные провалы глазниц, а в глазницах оживает, разгорается синее пламя, острыми иглами впивается в кожу, высасывает силы и жизнь.

«Иди ко мне, человечек. Иди вместо меня!»

И он уже готов. Вот прямо сейчас шагнуть в хрустальный мир, по самые локти засунуть руки в россыпь золота и самоцветов, заменить черного стража на веки вечные. Сейчас-сейчас…

– …Гальяно! – Кто-то раздражающе настырный мешает смотреть и слушать, отвлекает. – Гальяно, что с тобой?!

И оплеуха, одновременно сильная и оскорбительная, вышибающая из головы все мысли и желания, разрушающая хрупкий хрустальный мир.

Гальяно пришел в себя, когда хрустальный шар взорвался у него в руках, просыпался на стол тысячей осколков.

– Мама дорогая! – Он откинулся на спинку кресла, вытер выступивший на лбу пот и только потом посмотрел на стоящего по ту сторону стола Дэна.

– Ты что-то видел? – Дэн был не бледный даже, а серый. – Ты ее видел?!

Прежде чем ответить, Гальяно смахнул со стола осколки, закурил.

– Видел. – Он кивнул. – Там, в шаре… Как в тот раз… на гари, в самую темную ночь. – Это был не призрак, это было видение, как воспоминание о прошлом. Понимаешь?

Дэн молча кивнул, выбил из лежащей на столе пачки сигарету, тоже закурил.

– Воспоминания? Только лишь? – В его голосе слышалось отчаяние.

– Не только. – Гальяно сглотнул колючий ком. – Там был мужик. Я видел его со спины и не могу сказать точно, кто он такой. У него была лопата, и это точно не Лешак.

– Почему?

– Лешак выше и крупнее.

Дэн смотрел в черный провал окна, слушать про мужика с лопатой ему было неинтересно, он хотел слушать только про Ксанку.

– А еще я, кажется, знаю, что там под землей. – Дым от их с Дэном сигарет не спешил развеиваться, сплетался полупрозрачными жгутами, превращался в мертвое дерево, то самое дерево с Чудовой гари.

– Что? – спросил Дэн, не отводя взгляда от окна, не обращая внимания на призрачное дерево.

– Там гроб, заполненный драгоценностями, золотом, украшениями. Под завязку почти заполненный. – Руки дрожали, сотканное из дыма дерево пошло рабью, растаяло в полумраке кабинета.

– Гроб?..

– Помнишь, Туча рассказывал, как видел, что из-под земли поднимается что-то большое и длинное? Он видел этот гроб, я в этом почти уверен. Но это еще не все. – Гальяно затянулся глубоко, до боли в легких. – Там в гробу – покойник. Обгоревший, почерневший… Я видел его, как тебя сейчас, и он меня тоже видел, разговаривал со мной.

– Как разговаривал? – Лицо Дэна было сосредоточенным.

– Зазывал в гости, предлагал сменить его на боевом посту.

– На каком боевом посту?

– Он сторожит это золото. Это его золото! Понимаешь?

– Это он тебе сказал?

– Это я сам знаю. Бывает так: знаешь, но не можешь объяснить откуда.

– И кто он?

– Понятия не имею. – Гальяно пожал плечами. – Он забыл представиться.

– Обгорелый, почерневший…

– Мне так показалось.

– Чудо?

– Тот, кого сожгли в лесу в восемнадцатом? – Свободной рукой Гальяно помассировал переносицу. – Тот, чье тело так и не нашли?

– Похоже на то. – Дэн кивнул.

– Даже очень похоже, и понятно становится кое-что.

– Что?

– Что немцы искали в сорок третьем. Зачем Суворов ходил в лес. Вот за этим чертовым гробом! Вернее, не за гробом, а за тем, что в нем хранится. Клад они искали!

– А откуда там вообще клад?

– Да мало ли откуда! Граф Шаповалов, прежний владелец усадьбы, был очень состоятельным человеком. Это раз. Красноармейцы до него могли еще кого-нибудь потрясти. Это два. Может, граф сам богатство припрятал от греха подальше, а может, Чудо не захотел делиться награбленным с советской властью.

– Так сильно не захотел, что сам в гроб улегся? – усмехнулся Дэн. – И зачем в гроб? Странно…

– А в этом деле все странно, с самого первого дня. И гроб, мне кажется, еще не самая большая странность. Про гарь и блуждающий огонь мы ведь так ничего и не поняли. И про Ксанку… – Гальяно бросил на друга быстрый взгляд. – Почему-то ведь ее тянуло к гари, кто-то тянул…

– Да, не поняли. – Дэн загасил сигарету, и только сейчас до Гальяно дошло, что друг его курит. Сначала сигару, теперь вот сигарету. – А про мужика что можешь еще сказать? – спросил он. – Кто, по-твоему, это мог быть?

– Не знаю. – Гальяно развел руками. – Кто угодно. Со спины не разобрать. Но, сдается мне, мужик этот знал, что делал. Он ждал, когда гроб поднимется на поверхность.

– А он поднялся?

– Да. Именно так, как и описывал Туча. Вот такой прикольный мобильный гроб.

– И этот мужик получил то, что хотел? Драгоценности, я имею в виду.

– Не знаю. Я не увидел, чем там дело кончилось. Когда покойничек на меня зыркнул и заговорил, мне как-то не до того стало. Меня другое интересует. Откуда у мужика лопата, и что это вообще за лопата.

– Думаешь, это он мог напасть на Суворова?.. Думаешь, это та самая лопата, которой его искалечили той ночью?

– Не знаю. Помнишь, окровавленную лопату нашли у дома Лешака, и все улики тогда были против него, но все равно как-то подозрительно. Никто ведь даже не догадывался, что в той истории мог быть еще один фигурант.

– Сообщник Лешака?

– Может, сообщник, а может, и нет. Эх, не увидел я его лица…

– А Ксанка? – уже в который раз спросил Дэн. – Что она делала в твоем видении? Какой она была?

– Какой? Такой же, как раньше. Она парила над гарью. Помнишь, как в ту ночь? Старик, ты пойми, – Гальяно подался вперед, – это не спиритический сеанс. Я не видел ее дух или призрак, это была картинка из прошлого. Словно чьи-то воспоминания.

– Чьи?

– Не знаю я! – Сколько раз за этот вечер Гальяно уже отвечал «я не знаю». Почти на каждый Дэнов вопрос, кажется. – Прибраться нужно. – Он обвел взглядом осколки хрустального шара. – Где у тебя веник?

Вдвоем они убрались за пару минут.

– Хочешь есть? – Дэн глянул на часы.

– Не откажусь.

– Готовить уже нет никаких сил, но зато у меня имеется на примете отличный ресторан. Поехали?

Предложение Гальяно принял с энтузиазмом. После спиритического сеанса оставаться дома не хотелось, хотелось развеяться и чего-нибудь кулинарно-изысканного. В конце концов, он приехал в столицу именно затем, чтобы развеяться.

Ресторан Гальяно понравился. Небольшой, уютный, «только для своих». «Своих» в этот вечер оказалось полно, как показалось Гальяно, в зале негде было яблоку упасть. Но Дэн перекинулся парой фраз с метрдотелем, и свободный столик организовался самым чудесным образом в самом чудесном месте, уединенном, но с видом на маленькую сцену, на которой настраивал инструменты джазовый оркестр.

– Ты тут ВИП-персона, – улыбнулся Гальяно, любуясь до хруста накрахмаленными, белоснежными салфетками.

– Я тут один из инвесторов. – Дэн приветливо кивнул проходившей мимо их столика барышне с умопомрачительным декольте. Барышня улыбнулась в ответ, задержала на Гальяно заинтересованный взгляд. Ему хотелось думать, что заинтересованный. – Инвестор и товарищ шеф-повара. – Дэн раскрыл меню, спросил: – Ну, чего желает дорогой гость?

Дорогой гость желал всего и побольше, но взгляд его тут же запутался во множестве незнакомых и непривычных русскому глазу названий.

– Мяса хочу, – сказал он наконец. – Вкусного мяса, – уточнил на всякий случай. – А еще какого-нибудь салатика и выпить.

– Посыл ясен. – Дэн кивнул, подозвал официанта.

Уже через пару минут перед Гальяно дымилась тарелка с запеченным мясом, если верить аромату, очень вкусным мясом, а в пузатых бокалах плескался коньяк.

– Эх, хорошо у вас тут в столицах! – заключил Гальяно, пригубив коньяк. – Чувствуется особенное биение жизни.

– А у вас биение жизни какое-то другое? – усмехнулся Дэн.

– У нас его вообще нет. Рутина, болото, тоска…

– Так, может, останешься? Толковые ребята везде нужны. Тем более с твоими талантами. – Дэн посмотрел на него многозначительно, во взгляде его была тоска, наверное, вспомнил о неудавшемся спиритическом сеансе.

– Может, и останусь. Вот возьму и в самом деле останусь! Понаеду к вам, столичным! Я ж не дурак вроде бы. Руки, ноги, голова – все при мне.

Здесь, в уютном ресторане, под аккомпанемент джазовой музыки все казалось легким и возможным, прошлое отступало, а будущее манило удивительными перспективами.

Вечер тек неспешно, приятели расслабились, размякли от хорошего коньяка и отличной кухни. Идиллию нарушил официант. Он возник перед их столиком с подносом в руках. На подносе лежало два одинаковых конверта.

– Просили передать. – Официант бережно, точно хрустальную вазу, поставил поднос на середину стола.

– Нам? – удивился Гальяно.

– Вам. – Официант кивнул.

Конверты были необычные, из черной, шелковистой на ощупь бумаги, с золотым тиснением и самыми настоящими сургучными печатями.

– Господину В. Гальянову, – прочел Гальяно.

– И господину Д. Кирееву, – подхватил Дэн, с интересом разглядывая конверты.

– Это любовная записка от шеф-повара? Крутой у вас тут сервис!

– Это не от шеф-повара. – Дэн вскрыл адресованный ему конверт, углубился в чтение. С каждой секундой выражение его лица становилось все более сосредоточенным.

– Ну, что там? – спросил Гальяно. Открывать свой конверт ему вдруг расхотелось.

– Прочти. – Дэн отложил письмо, разлил по бокалам коньяк.

– Что-то серьезное? – Гальяно взломал сургучную печать.

– Как минимум необычное.

– Вот только необычностей нам и не хватало для полного счастья, – буркнул он и развернул письмо.

Гальяно прочел раз, потом другой, вдохнул, выдохнул, поверх письма посмотрел на Дэна, наблюдавшего за его реакцией.

Письмо было предельно коротким, предельно вежливым и предельно информативным. Некий Алекс Книт, делопроизводитель Степана Владимировича Тучникова, от лица своего шефа приглашал их провести несколько недель в некоем загородном поместье «Волки и вепри». Дальше шел адрес поместья – как будто они могли его забыть! – и контактные телефоны делопроизводителя. По всей вероятности, даже со старыми друзьями господин Тучников нынче предпочитал общаться исключительно через секретаря. Что поделать, у богатых свои причуды.

Туча, или, как значилось в письме, Степан Владимирович Тучников, был не просто богат, а очень богат. Гальяно своими собственными глазами видел его фамилию в списке миллионеров Форбс, и не на последней строчке, надо добавить. Туча унаследовал свою империю от отошедшего от дел по причине болезни отца. Поговаривали, что унаследованное Степан удвоил, а то и утроил, что был он не просто богат, но еще хитер и ловок. Это их-то Туча! А еще был он замкнут, избегал прессы и публики, вел уединенный образ жизни где-то на собственном острове посреди Средиземного моря.

Туча был единственный из их четверки, кто после расставания так больше и не вышел на связь. Ладно раньше, в дикие девяностые! Но сейчас, в просветленный двадцать первый век, когда миром правит Интернет… Гальяно специально завел странички в самых популярных соцсетях в надежде, что когда-нибудь блудный Туча все-таки объявится.

И он объявился! Вот таким старомодным, но не лишенным изящества образом. Туча, олигарх, чудак и, по слухам, мизантроп, приглашал их в гости. И не куда-нибудь на остров в Средиземном море, а в их прошлое…

– Как тебе ход конем? – Гальяно залпом выпил свой коньяк. – Тебя, я так понимаю, тоже в гости приглашают?

– Приглашают. – Дэн побарабанил пальцами по письму, а потом спросил у ошивающегося поблизости официанта: – Вы видели, кто передал эти конверты?

– Видел. – Официант кивнул.

– Можете его описать?

– Я могу его вам даже показать. Вон тот молодой человек. – Он мотнул головой в сторону барной стойки. Там спиной к ним сидел какой-то тип. Точно почувствовав направленные на него взгляды, он обернулся, приветственно взмахнул рукой.

– Просто какой-то вечер чудес! – Гальяно торопливо встал из-за стола. – Дэн, ты видишь, что это за перец нам машет?!

– Вижу! – Дэн улыбался от уха до уха.

А тип тем временем отклеился от барной стойки и неспешным шагом направился к их столику.

– Ну, привет, друг! – Он заключил обалдевшего Гальяно в крепкие мужские объятия. – Дэн, рад тебя видеть, старик!

– Матюха! – заорал Гальяно на весь ресторан. – Матюха, каким шальным ветром тебя сюда занесло?

Он отстранился, пропуская к Матвею Дэна, с жадным любопытством отмечая, каким стал третий из их славной четверки.

Матвей почти не изменился. Только лишь возмужал. Так ведь все они возмужали, черт побери! Не безусые юнцы, чай!

– Сейчас все расскажу. – Матвей уселся на услужливо придвинутый официантом стул. – Налейте-ка мне чего-нибудь покрепче за встречу!

Матвей

Алена улетела на стажировку в Канаду. Аж на три месяца улетела, оставив Матвея сиротинушкой. Без любимой жены и жизнь была не в жизнь, и наступившее лето уже не казалось таким долгожданным и привлекательным. Видя хандру мужа, Алена даже пыталась отказаться от стажировки, но Матвей не позволил. Он как никто другой знал, что значит для нее профессия. Кардиохирург – шутка ли! Отличный, между прочим, кардиохирург! А заграничные курсы под ногами не валяются. Сегодня откажешься, завтра могут и не предложить. Вот так он Алене и сказал, собственноручно помог упаковать чемоданы, лично отвез в аэропорт, всю дорогу шутил и веселил поникшую Алену и, только оставшись один, дал волю чувствам – захандрил.

В пустой квартире без любимой жены было одиноко и даже как-то неуютно, в офисе – душно и малолюдно. Лето и свалившаяся на город небывалая жара разогнали всех клиентов, и теперь на работу в офис Матвей ходил скорее по инерции, чем по долгу службы.

Тот пятничный день тянулся особенно долго. Матвей уже собирался закрыть контору и с баночкой холодного пива завалиться на диван перед телевизором, когда стоящий на его рабочем столе ноутбук тихо пискнул, извещая о новом электронном письме. Адрес отправителя был Матвею незнаком, и какое-то время он раздумывал, отправить ли письмо в папку «спам», прочесть прямо сейчас или уже после выходных. Любопытство взяло верх над ленью. Любопытство и данное Алене честное слово.

Идея завести сайт, рекламирующий услуги его маленького детективного агентства, принадлежала именно Алене. Она свято верила, что будущее за высокими технологиями и что тратить деньги нужно не только на закупку новейшего «шпионского» оборудования, но и на рекламу агентства на просторах Всемирной паутины.

Сайт работал уже три месяца, но от этого клиентов не становилось больше, на контактный адрес большей частью слали всякий рекламный мусор, от которого сам Матвей или его секретарь Люся избавлялись в начале каждого рабочего дня. Если бы не данное Алене обещание, Матвей бы уже давно забросил это дело, но Алена верила в успех их затеи, и он каждое утро исправно заглядывал на стильную и весьма симпатичную страничку собственного полудохлого сайта.

– Спам, – сказал Матвей полувопросительно и кликнул по мигающей в углу монитора иконке с изображением конверта.

Это письмо не было спамом. Мало того, в этом письме имелось весьма соблазнительное предложение. Некий Алекс Книт, секретарь клиента, пожелавшего сохранить инкогнито, предлагал господину Плахову работу по розыску двух человек. Аванс за работу был обещан весьма солидный и в случае удачного выполнения заказа у Матвея появлялись все шансы сделать наконец ремонт в их с Аленой «двушке». Смущал его лишь один-единственный момент: в случае согласия аванс ему надлежало снять с некоего виртуального счета, опять-таки анонимного и не опознаваемого. Однажды Матвей уже принял подобного рода предложение. Не то чтобы он сильно пожалел о тогдашнем своем решении, ведь благодаря этому в его жизни появилась Алена, но случившееся с ними год назад до сих пор вспоминал с дрожью в сердце. И вот опять непонятный счет, анонимный наниматель.

Матвей шкурой чуял: на письмо нужно отвечать быстро, возможно, даже сиюминутно, а впереди выходные и практически никаких планов на жизнь. Была не была!

Он был осторожен и дипломатичен, наводящие вопросы задавал корректно и предельно тактично, но в то же время настойчиво. Играть вслепую в не пойми какую игру отказывался, но был готов к переговорам. Матвей несколько раз перечитал свой ответ, кликнул на «отправить» и откинулся на спинку кресла. Выключать ноутбук он не спешил. Мало ли, вдруг анонимный заказчик выйдет на связь.

Интуиция не подвела. Ноут призывно пискнул уже через двадцать минут. На сей раз письмо оказалось совсем коротким, по сути оно состояло из одного-единственного предложения. «Вас хочет нанять Степан Владимирович Тучников». Вот каким был ответ.

Матвей со свистом втянул в себя воздух, задумчиво взъерошил волосы. Туча! Его хочет нанять на работу Туча! Вот такие удивительные дела!

Он не стал отвечать тем же днем, решил обмозговать все на выходных. Матвей знал, каким человеком стал Туча, не единожды читал о нем в газетах и Интернете. Единственный из их четверки, кто ушел, не прощаясь, кто не вышел на связь ни спустя год, ни спустя десять лет. Хотя нет, отчего же?! Вот он и вышел. Даже собирается предложить ему, Матвею, какую-то работу. Сказать по правде, первым желанием было послать Тучу с его приобретенным снобизмом и миллиардами куда подальше, может, вообще не отвечать на письмо. Ведь когда-то они были друзьями, столько пережили вместе, пуд соли съели, а теперь что же? Теперь единственное, на что способен Туча, это на сухое, отдающее казенщиной письмо. Да и то написанное не собственной рукой, а рукой секретаря. Обидно. Чертовски обидно, если уж начистоту.

Рабочий почтовый ящик Матвей следующий раз отрыл только ночью. И ведь не собирался вовсе. С какой это стати заниматься делами посреди выходного дня?! Но вот дернул черт.

В ящике было одно-единственное письмо, все от того же Александра Книта. Секретарь Тучи извинялся за то, что господин Тучников не может связаться с господином Плаховым лично по причине перенесенной тяжелой операции, но передает привет и настоятельно просит не отказываться от предложения, потому как дело, которое он собирается расследовать, весьма важное и касается событий тринадцатилетней давности.

События тринадцатилетней давности… Под ложечкой засосало, а открытое по случаю выходного пиво вдруг начало немилосердно горчить. Не хотел он ничего знать про события тринадцатилетней давности. Его бы воля, он бы забыл даже то, что знал. Но Туча просит о помощи, пусть даже таким слишком уж формальным способом, но ведь просит же. Деньги предлагает приличные… Впрочем, деньги – это ерунда. Нет, они, конечно, никому не помешают, но брать деньги у друга, пусть даже и такого чудного, как Туча, он не станет.

Матвей открыл еще одну банку пива и включил Скайп. Они общались с Аленой по Скайпу каждый божий день. Так обоим было проще пережить расставание, так обоим казалось, что разделяют их не моря-океаны, а всего несколько километров. Алена про ту давнюю историю знала если не все, то почти все. Как-то так получилось, что Матвей рассказал ей то, что не рассказывал больше ни единой живой душе.

– И что ты решил? – Жена была встревожена, но Матвей чувствовал, что она поддержит его при любом раскладе.

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Наверное, соглашусь.

– Самая темная ночь должна наступить этим летом. – Алена не спрашивала, она констатировала факт, и Матвей вдруг пожалел, что рассказал ей об их давних приключениях. Нет, не потому что не доверял, просто теперь она станет переживать, волноваться. А зачем же ей волноваться за него?! У нее поводов для переживаний и так хватает. Заграничная стажировка как-никак.

– Я думаю, ты должен согласиться. – Алена улыбнулась с экрана ноутбука. – Та история ведь не закончена. Правильно?

Матвей молча кивнул. Так и есть, теперь, уже будучи взрослым и умудренным некоторым жизненным опытом, он понимал, не все так гладко и разумно, как рассказал ему тринадцать лет назад следователь Васютин. У него не раз возникали вопросы, на которые, как бы он ни врал самому себе, до сих пор хотелось получить ответы.

Кем на самом деле был Турист? Почему той ночью в руках у него оказалось оружие? Почему показаниям его следствие поверило так быстро и безоговорочно? И самое главное, почему им не позволили проститься с Ксанкой? Пусть Васютину и не нужно было их присутствие на опознании, но этот неплохой и незлой в принципе мужик запросто мог организовать им последнюю встречу. Мог, но не стал… Пощадил их чувства? Или причина в чем-то другом?

Вопросов было много, ответов на них у Матвея не было, а тут такой шанс. И Алена не возражает. Кажется, не возражает. Если не брать во внимание этот тревожный блеск в ее глазах и настороженную складочку между бровями. Да, она волнуется, но она знает его лучше остальных. Знает этот его непрекращающийся зуд и жажду приключений.

– Волноваться незачем, – сказал он и тоже улыбнулся. – Я большой, хорошо подготовленный мальчик, у меня даже есть пушка.

– Я знаю, но ты все равно поаккуратнее там, и про меня не забывай, я всегда на связи. Каждый день, – сказала Алена строго.

– Уяснил, только, знаешь, там глухомань. Во всяком случае, была раньше. Вдруг проблемы какие с Интернетом. Вдруг нет вообще никакого Интернета.

– Это у олигарха-то нет Интернета? – Алена недоверчиво усмехнулась.

– Не забывай, Туча не простой олигарх, а если верить слухам, еще и большой чудак. Он вон вообще на необитаемом острове живет уже который год. Так что с него станется. Если вдруг не выйду на связь, не переживай.

– Буду, – сказала Алена. – Буду переживать. И, знаешь что, если на связь ты не будешь выходить долго, я к тебе прилечу. Плюну на стажировку и прилечу. – Она погрозила Матвею пальчиком, и он подумал, что ведь и в самом деле прилетит. Так что придется олигарху Туче все-таки раскошелиться на какой-никакой Интернет.

Они проговорили с Аленой больше часа, а потом Матвей уселся сочинять письмо Алексу Книту.

Дэн

Они просидели в ресторане до глубокой ночи, а потом всей нетрезвой и шумной командой завалились спать к Дэну. Матвей пытался было вернуться в отель, но Дэн его не пустил. Еще чего не хватало: в кои-то веки собрались все вместе, какой, к чертовой бабушке, отель!

Той душной июньской ночью его терзали самые разные, самые противоречивые чувства, от острой мальчишеской радости до смутной тревоги и ожидания чего-то неизбежного. Туча – молодец! Пусть все эти годы он и держался особняком, пусть не давал о себе знать, но ведь это именно он решил собрать их всех вместе, вернуть в прошлое. Им понадобилось напиться до чертиков, чтобы признаться друг другу и самим себе, что все эти годы самая темная ночь не отпускала никого из них, что она оставила в сердце каждого незаживающую рану, загадала вопросы, на которые до боли, до зубовного скрежета хотелось получить ответы.

Выехали утром следующего дня. Решили не откладывать дело в долгий ящик, а нагрянуть к старому товарищу вот так, нежданно-негаданно. Еще не пришедшие в себя от недавней попойки, с гудящими от похмелья головами, но полные решимости и азарта. Ехали двумя машинами: Дэновой и Матвеевой. Всю дорогу Гальяно кочевал из одного автомобиля в другой, развлекая их профессиональными байками и легким трепом. Привал решили сделать, когда до места оставалось меньше сотни километров. В трубке у ехавшего впереди Дэна раздался бодрый голос Гальяно:

– Перекур, старик!

Дэн свернул на проселок, заглушил мотор. Из запыленной «Ауди» выдрались Матвей с Гальяно.

– Эх, лепота! – Гальяно потянулся до хруста в суставах, запрокинул лицо к блеклому от полуденного зноя небу. – Раздолье!

Даже после попойки и всего нескольких часов сна выглядел словно английский денди, свежо и щеголевато: гладко выбритый, благоухающий дорогим одеколоном. Пижон!

– Я вот все думаю, – в глазах его зажегся уже знакомый Дэну азартный огонек, – Туча наш – тот еще затейник! Тихой сапой ишь чего удумал: собрать всю банду в одном месте, в том самом месте.

– В то самое время, – добавил Матвей многозначительно.

– Думаешь, он узнал что-то новое? – Сердце снова заныло, кольнуло глупой надеждой на несбыточное.

А почему, собственно, несбыточное? Туча богат, у него практически неограниченные ресурсы и, возможно, доступ к информации, до которой простому смертному не добраться никогда. Может, он знает… Может быть, расскажет, где искать Ксанку… Ксанкину могилу…

– Не исключено, – вместо Гальяно сказал Матвей. – Вы же знаете Тучу, он такой… молчит-молчит, а потом как вытворит что-нибудь. Не верю, что он все забыл. Да и непохоже, что забыл, коль уж мы здесь и в карманах у нас приглашения на бал. Он что-то задумал, это факт.

– А мы готовы? – Гальяно протянул им с Матвеем полупустую пачку сигарет. – А, вепри, тряхнем стариной?!

– Мы подготовились. – Матвей приподнял рубаху, продемонстрировав кобуру с пистолетом. – Мы уже не те мальчишки, что были раньше, научились кое-чему. – Он вытащил одну сигарету, передал пачку Дэну.

– Круто! – Гальяно восхищенно присвистнул, потянулся за пистолетом, но получил по рукам и обиженно фыркнул. – Не очень-то и хотелось, мистер Шерлок Холмс.

– Это не игрушка – боевой ствол. – Матвей усмехнулся, одернул рубаху.

– Боевой ствол! Какие мы крутые! Ничего-ничего, Мотя! У меня свое собственное оружие. Может, еще и покруче твоего будет. У кого вот тут, – он постучал себя пальцем по виску, – не опилки, тому пушки не нужны.

– А ухо отстрелить за Мотю? – Матвей сделал вид, что снова тянется к кобуре.

– Боюсь я тебя, – отмахнулся Гальяно и тут же спросил: – Интересно, а что сейчас в усадьбе? Кто-нибудь узнавал?

– Ничего. – Дэн закурил. – Заброшена уже больше десяти лет. После того случая, – он затянулся и зажмурился от сжимающей сердце боли, – после того случая лагерь закрыли. Шаповалова, директора, кажется, даже пытались привлечь к уголовной ответственности за халатность, но потом все замяли.

– Шаповалов этот – хитрый жук, – кивнул Гальяно. – Неудивительно, что выкрутился. Хотя я бы лично его поприжал, порасспрашивал о том о сем.

– Усадьбу взяли в аренду год назад, отреставрировали, довели до ума, – сказал Матвей. – Угадайте кто?

– А здесь и медиумом не нужно быть. – Гальяно пожал плечами. – Кто у нас тут всемогущий?

– Туча? – уточнил Дэн, хотя уже знал ответ.

– Он самый. Я как узнал, что он вернулся в наши палестины, специально проверил по своим каналам. – Матвей кивнул. – Хотел фотографии в Интернете нарыть, но ничего не нашел. Есть только снимки почти пятнадцатилетней давности, а нового ничего.

– Шифруется наш олигарх. Интересно, с чего бы это?

– Скоро узнаем. – Дэн погасил сигарету. – Ну что, по коням?

– Все ж таки не променяю я вольную волю на вашу столичную суету! – Гальяно обвел окружающий их лес влюбленным взглядом. – По коням!

В Макеевке за минувшие тринадцать лет почти ничего не изменилось, разве что посреди деревни вырос новый продуктовый магазин с пластиковыми окнами, кондиционером и крышей из синей металлочерепицы. Жизнь в деревне текла неспешная, размеренная. Старики чинно сидели в теньке на лавочках. По дороге, поднимая столбы пыли, гоняли на великах дочерна загорелые мальчишки. Дремали на заборах разномастные коты, с возмущенным квохтаньем выпархивали прямо из-под колес бестолковые куры. Объезжая пересекающий дорогу выводок гусей, Дэн думал о том, что не отдыхал уже много лет и что запросто мог бы прожить все лето в Макеевке, гоняя наперегонки с местными пацанами, купаясь в реке, отовариваясь пивом в магазине под синей крышей. Мог бы, если бы каждая избушка, каждый изгиб дороги, каждый куст не напоминали ему о том, что произошло здесь много лет назад. Если бы впереди, за поворотом, их не ждало некогда позаброшенное, а теперь заново отреставрированное и заселенное поместье с нелепым названием «Волки и вепри».

Подъезжали, как и в юности, к центральному входу.

– А заборчик-то наш олигарх поменял, – сообщил Гальяно, умостившийся на пассажирском сиденье в Дэновой машине.

Забор и в самом деле поменяли. Он и раньше-то был не низкий, а сейчас поражал воображение своей неприступностью и понатыканными по периметру камерами наблюдения. Ворота тоже поставили новые, массивные, раздвижные.

– Да, охраняет неприкосновенность арендованного жилища Туча очень хорошо, – усмехнулся Дэн.

– Я слышал, он нынче любит уединение, – поддакнул Гальяно. – Остров прикупил, от папарацци скрывается. Может, посигналить?

– Зачем? Нас и так видят. – Он указал на камеру наблюдения.

– Неприступная крепость какая-то! – Гальяно пожал плечами, едва не по пояс высунулся из машины, заорал: – Эй, есть кто живой?! Отпирай ворота!

– Да угомонись ты! – Дэн дернул его за рукав. – Сейчас откроют.

Глаз видеокамеры изучал их довольно долго, Гальяно успел закурить и почти полностью выкурить сигарету, а потом стальные ворота бесшумно разъехались, пропуская их на территорию поместья. На крыльце переоборудованной, оснащенной пультом наблюдения сторожки стоял детина в камуфляже. Детина смотрел на них с подозрительным прищуром – того и гляди потребует показать документы. Не потребовал, лишь приветственно махнул рукой и скрылся в сторожке, а Дэн направил автомобиль в сторону дома.

Несмотря на то что забора и будки охранника коснулись глобальные изменения, с домом и флигелями Туча обошелся максимально бережно. Если и была проведена реставрация, то очень деликатная, почти незаметная глазу. Даже цветы на клумбах, кажется, колосились те же самые. Дэн глянул на заросшую одуванчиками лужайку, и сердце снова сжалось от боли. Всего на мгновение, на какую-то долю секунды, ему показалось, что посреди лужайки он видит Ксанку. Показалось…

На территории поместья было подозрительно тихо, за все время Дэн не увидел ни единой живой души. Он, конечно, не рассчитывал, что усадьба под завязку населена жильцами, но царящая вокруг тишина давила на уши и вселяла в сердце тревогу.

– Как-то малолюдно у них тут, – сказал Гальяно и выпрыгнул из машины. – Но в целом ничего почти не изменилось. Скажи, братан!

Дэн кивнул в ответ и тоже выбрался из машины. От припаркованной рядом «Ауди» к ним уже спешил Матвей.

– Мне кажется или нам здесь не рады? – Гальяно обвел взглядом пустой двор. – Где фанфары? Где хлеб-соль?

– Мы же только завтра должны были приехать, – напомнил Матвей. – Нас просто еще не ждут.

Он ошибся – их ждали. Дверь особняка распахнулась, и на крыльцо вышла девушка в строгом, почти мужского кроя брючном костюме. Была она миниатюрная, элегантная, стильная и… холодная как айсберг. Во всяком случае, Дэну так показалось. Пока незнакомка приближалась к ним неспешным шагом, он успел ее рассмотреть и еще раз утвердиться в правильности первого впечатления. Аккуратные черты некрупного лица, карие глаза, тронутая золотистым, явно нездешним загаром кожа, прямая челка, белые волосы до плеч. Или не белые, а выбеленные, кто ж разберет этих женщин? Блондинка смотрела прямо ему в глаза, по-мужски, внимательно и чуть настороженно, на ее почти идеальном лице не было и тени улыбки.

– Добрый день. – Дэн решил, что нужно брать инициативу в свои руки. Он даже улыбнулся незнакомке. – А мы…

– Я знаю. – Она кивнула, накрашенные бледно-розовой помадой губы растянулись в напряженной и какой-то неискренней улыбке. – Вы – гости Степана. – В ее хрипловатом голосе слышался едва уловимый акцент. Дэн не мог понять, какой именно, но в том, что барышня не из здешних краев, был почти уверен.

– Мы должны были приехать только завтра, – поддержал Дэна Матвей, – но вот так получилось. – Он развел руками. – Не удержались, явились раньше. Меня зовут Матвей Плахов. – Он кивнул незнакомке.

– Очень приятно. – Она протянула Матвею руку. На тонком запястье блеснули изящные часики. – Степан сказал, что вы скорее всего приедете именно сегодня, поэтому у меня все готово. Я Алекс, Алекс Книт. Это я вела с вами переписку.

Вот те раз! Дэн посмотрел на девушку с возрастающим интересом. Они-то думали, что Алекс Книт – это мужчина, а тут такая нордическая пава.

– Алекс – это Александра? – вперед выступил Гальяно. Он сиял как начищенный пятак, а своей элегантностью грозился затмить всех в радиусе ста километров. Даже вот эту паву. – Должен признать, у Тучи, то есть у Степана, хороший вкус, если в качестве секретаря он выбрал такую… – он склонился перед барышней в галантном поклоне, – такую красавицу. Я – Василий Гальянов, но для вас, Алекс, я просто Гальяно.

– Рада встрече, Гальяно. – Взгляд барышни потеплел, а улыбка сделалась не вымученно-вышколенной, а чуть более искренней. – Вы совершенно правы, мое полное имя Александра, но друзья и близкие зовут меня Алекс.

– И я могу? – Гальяно хитро сощурился. – Могу рассчитывать на то, что меня примут в эту когорту избранных?

Вот ведь жук! Дэн постарался скрыть усмешку. Похоже, сердечные раны их друг Гальяно залечит очень скоро. Вполне вероятно, что не без помощи этой иностранки с почти безупречным русским.

– Вы уже в этой когорте. – Алекс кивнула. – Друзья Степана – мои друзья. – Она вопросительно посмотрела на Дэна. – Господин Киреев, я правильно понимаю?

– Рад знакомству, Алекс. – В отличие от Гальяно, Дэн не стал лобызать протянутую руку, лишь осторожно коснулся тоненьких наманикюренных пальчиков. Вопреки ожиданиям, рукопожатие у субтильной Алекс оказалось крепким, почти мужским. – Надеюсь, мы вас не слишком затрудним?

– Нисколько. – Она покачала головой. – Как я уже говорила, у меня все готово к вашему приезду. Я даже не поехала с остальными, чтобы встретить вас. – По фарфоровому личику Алекс пробежала тень.

– Позвольте спросить, а куда уехали остальные? – Матвей многозначительно посмотрел сначала на Дэна, потом на вмиг посерьезневшего Гальяно.

– В город, на поминки. – Алекс говорила сухо, точно зачитывала вырезку из газетной статьи. – Сегодня сорок дней с момента смерти давнего знакомого Степана. Они познакомились здесь, в поместье. Думаю, вы тоже должны его знать. – Она замолчала, посмотрела на них выжидающе.

– О ком вы, Алекс? – Матвей на правах частного детектива взял бразды разговора в свои руки.

– О Максиме Суворове. Степан рассказывал, что когда-то давно он был у вас воспитателем.

– Командиром, – машинально поправил ее Гальяно. – Суворов был командиром отряда вепрей, нашего отряда. Что с ним случилось? Несчастный случай? Он ведь еще молодой был. Или последствия травмы? – Теперь уже Гальяно обвел их с Матвеем встревоженным взглядом.

– Максима убили. – Алекс сказала это так спокойно и так равнодушно, точно и в самом деле цитировала им заметку из газеты. Заметку или некролог…

Дэну вдруг захотелось встряхнуть эту нордическую куклу за хрупкие плечи, заорать что-нибудь злое и грубое. Человека убили, а она стоит тут разряженная, стильная, с этим своим дурацким иностранным акцентом…

– Как убили? Кто? – в один голос спросили Матвей и Гальяно.

– Я не знаю. – Она пожала плечами. – Идет следствие. Степан тоже подключился. Наверное, он рассчитывает и на вашу помощь, господин Плахов. Вы же частный детектив.

– Зовите меня Матвеем, не нужно официоза. Если Туче… если Степану нужна наша помощь, мы поможем. Ведь так же, ребята? – Он обернулся, посмотрел на них вопросительно.

Дэн ограничился кивком. А что еще говорить, когда и так все ясно? Туча позвал их в поместье не за тем, чтобы предаваться воспоминаниям, в усадьбе произошло еще одно убийство. Или не в усадьбе?..

– Где нашли тело? – спросил он, почти с отвращением всматриваясь в вежливо-равнодушное лицо Алекс.

– Возле Чудовой гари. Если вам это о чем-нибудь говорит. – Наверное, она почувствовала его неприязнь, потому что мгновенно подобралась, как кошка, готовая к прыжку. Кошка, которой наступили на хвост, на ее белый, пушистый хвост…

– Нам говорит. – Дэн кивнул. Сказать по правде, он ожидал такой ответ.

– Самая темная ночь, – мрачно сказал Гальяно.

– Простите? – Алекс удивленно приподняла бровь.

– Скоро начнется самая темная ночь, – сказал Дэн максимально вежливо. – Степан вам ничего про нее не рассказывал?

– Нет.

– А вы полюбопытствуйте.

– У меня нет привычки задавать боссу лишние вопросы. Все, что мне нужно, я узнаю сама, – сказала Алекс со значением и тут же радушно улыбнулась: – Что же я держу вас на пороге?! Позвольте, я покажу вам ваши комнаты, а потом распоряжусь насчет обеда.

Она развернулась на каблуках и, не дожидаясь, пока они двинутся следом, пошагала в сторону флигеля. Того самого флигеля, в котором они жили тринадцать лет назад.

– Ох, чует мое сердце недоброе, – проворчал Гальяно. – Ох, и аукнется нам еще эта история.

– Аукнется, – согласился Дэн. – Тут и к бабке не ходи. Но убит Суворов, и если Туче нужна наша помощь, мы ему поможем.

– Поможем. – В голосе друга послышалось что-то такое… Странное. Не неуверенность и не страх перед неизвестностью, а какая-то прозрачная, несвойственная легкомысленному Гальяно тоска. – Интересно, кого мы тут еще встретим из старых знакомых.

Вот и причина его тоски. Неужели прекрасная Мэрилин до сих пор тревожит сердце этого отпетого ловеласа? Первая любовь… Ему ли не знать, какой крепкой, какой горькой может она быть…

Снаружи флигель казался прежним, но внутри был полностью перепланирован. Теперь в нем имелось три просторных, комфортабельных комнаты со всеми удобствами и что-то вроде гостиной в том конце здания, где раньше располагались душевые. Похоже, Туча заранее готовился к их приезду. Дэн был почти уверен, что он готовился. Еще до гибели Суворова… В таком случае позвал он их по какой-то другой причине.

– А круто тут! – Гальяно толкнул ближайшую к ним дверь, шагнул в просторную комнату. – Чур, это моя! Мы же именно здесь раньше жили, если не ошибаюсь. Вон и липа наша. – Он кивнул в сторону распахнутого настежь окна.

– Наша, – согласился с ним Дэн и обернулся к застывшей за их спинами Алекс. Она наблюдала за ними со смесью удивления и интереса. Ну конечно, откуда иностранной паве понять, что они чувствуют, вернувшись в это место. Да и стоит ли ее за это винить? – Мы жили здесь когда-то давно, – пояснил он.

– Ностальгия, я понимаю. – Она вежливо улыбнулась.

– Не ностальгия, – в их разговор вмешался Матвей, – гораздо большее.

– Наверное. – Алекс не стала спорить, бросила быстрый взгляд на наручные часы. – Вы пока обустраивайтесь, осматривайтесь, а через полчаса подходите к главному корпусу, я распоряжусь, чтобы тетя Лида накрыла вам в общей столовой.

– Тетя Лида? Та самая, что ли? – просиял Гальяно.

– Не знаю, та самая или нет, – Алекс развела руками, – но работает она в поместье уже много лет.

– У нее еще сын есть, тезка мой, тоже Василием зовут.

– Значит, она самая.

– И как самочувствие тети Лиды? – поинтересовался Матвей.

– Кое-какие проблемы есть, конечно, но в целом все хорошо.

– Вот и славно, что все хорошо. Приятно слышать, что хоть у кого-то в этом доме все хорошо.

– Хоть у кого-то? – Алекс вопросительно приподняла бровь. – Смею вас заверить, все обитатели поместья довольны и счастливы.

– Особенно Суворов, – не удержался Дэн от сарказма.

– Максим не жил в поместье. – Алекс посмотрела на него строго и, кажется, с укором. – Степан нанял его охранником, он работал сутки через двое. Они с женой жили в городе.

– С женой? – спросил Гальяно, и голос его предательски дрогнул.

– С Еленой. Наверное, ее вы тоже должны помнить, Степан говорил, что когда-то она работала здесь медсестрой.

– А сейчас кем же она работает? – Гальяно задумчиво смотрел в окно.

– Врачом в городской поликлинике и пару раз в неделю приезжает в поместье по просьбе Степана.

– У Степана проблемы со здоровьем? – поинтересовался Матвей. – Вы писали, что он перенес операцию.

– Нога. Старая травма. Раньше она его не беспокоила, но последний год вернулись боли, пришлось делать операцию. Ничего серьезного, но нужна реабилитация, а Лена – реабилитолог, она очень хороший доктор. Массаж, лечебная физкультура, физиотерапия – все в ее власти. Степан рассказывал, что она выбрала такую специализацию, чтобы помочь Максиму… – Алекс осеклась. – Чтобы помочь своему мужу восстановиться после травмы. Когда с ним случилось то несчастье, Лена как раз перешла на пятый курс мединститута.

– Так она теперь, выходит, Степку на ноги ставит? – спросил Гальяно. – Приезжает два раза в неделю?

– Раньше было так, а сейчас, после этой трагедии, Степан настоял, чтобы Лена взяла отпуск и поселилась в усадьбе. Так для всех будет лучше: Степан под врачебным присмотром и Лена с близкими людьми. Вы простите, у меня еще дела. – Алекс виновато улыбнулась. – Думаю, Степан вам сам все расскажет, когда вернется из города.

Она была уже у двери, когда ее окликнул Матвей:

– Скажите, Алекс, а в этом доме есть Интернет?

– Конечно. – Казалось, ее удивил этот вопрос. – И в центральном здании, и в вашем флигеле. Если возникнет такая необходимость, я предоставлю вам самый современный компьютер.

– Спасибо, мне не нужен самый современный компьютер. – Матвей застенчиво улыбнулся. – Мне нужна лишь возможность выхода в Интернет. Моя жена сейчас в Канаде, Скайп придется очень кстати.

– Понимаю. – Алекс кивнула. – Это очень важно, чтобы у близких людей была возможность пообщаться.

– А вы сами откуда? – неожиданно для себя спросил Дэн.

– Я выросла в Бостоне. Мои родители эмигрировали в Штаты, когда я была еще ребенком. А почему вы спрашиваете, Дэн?

– У вас нездешний акцент. Он едва заметен, он все же он есть.

– Да, от некоторых вещей сложно избавиться. – Алекс пожала плечами и вышла из комнаты.

Гальяно

Гальяно подошел к настежь распахнутому окну, пристроился с сигаретой на подоконнике, рассеянно обвел взглядом старый парк.

Мэрилин здесь. Мэрилин здесь, и она замужем. Была замужем, а теперь вот вдова… Как все сложно и как странно! Он думал, что забыл, что изжил из своего сердца то давнее, пахнущее росой и луговыми травами чувство. Он думал, что забыл Мэрилин почти в тот самый момент, как шагнул за ворота поместья. Она ему даже не снилась. Если только пару раз. А стоило этой красотке Алекс упомянуть имя Мэрилин, как в душе что-то всколыхнулось, заволновалось, а потом затопило Гальяно с головой. Волна смешанных и не до конца ему самому понятных чувств вымыла из памяти даже образ коварной Любаши, точно и не было ее в его жизни. Любаши не было, а вот Мэрилин…

– Ну, идем?! – в комнату без стука заглянул Матвей, за его спиной маячил Дэн.

– Идем! – Гальяно загасил сигарету, спрыгнул с подоконника. – Про Ваську забыли спросить, – сказал он, выходя за дверь. – Интересно, стал он крутым бизнесменом, как планировал?

– Сейчас спросим у тети Лиды, – сказал Дэн и знакомым жестом провел пятерней по волосам.

Жест этот означал растерянность и настороженность. Гальяно не нужно было быть профессиональным психологом, чтобы это понять. Они все стремились вернуться в прошлое, стремились и боялись одновременно. Как шестнадцатилетние пацаны…

После сумрачной прохлады флигеля на улице было невыносимо ярко и так же невыносимо жарко, Гальяно мысленно порадовался, что ограничился одной лишь белоснежной сорочкой и отказался от пиджака. С легкой завистью он глянул на одетых в простые джинсы и футболки друзей, но тут же себя одернул. Сегодня ему предстояла встреча с Мэрилин. Он просто обязан быть неотразим.

Они как раз подходили к главному зданию, когда стальные ворота пришли в движение, один за другим пропуская на территорию поместья два автомобиля. Из самого первого, громадного черного «Лендровера» вышел незнакомый Гальяно мужик, невысокий, коренастый, с простоватым лицом. Обогнув автомобиль, он распахнул заднюю дверцу, помогая выбраться невысокой рыжеволосой девушке. На ней было маленькое черное платье, слишком маленькое, на взыскательный вкус Гальяно, но, что уж там, выгодно подчеркивающее и идеальную фигурку, и впечатляющую длину ног. Вокруг шеи рыжеволосой незнакомки был небрежно обмотан газовый черный шарф. Наверное, она сняла его с головы, когда закончилась официальная церемония. Или не сняла, а нетерпеливо сдернула. Все движения девушки были нетерпеливыми и раздраженными, точно ей до смерти надоел салон автомобиля и хочется поскорее на волю, на свежий воздух.

Вслед за рыжеволосой, опираясь на трость, из машины выбрался очень высокий мужчина в ладно сидящем, дорогом костюме. В этом поджаром, не имеющем ни грамма лишнего веса гиганте Гальяно далеко не сразу признал Тучу.

Туча изменился больше всех из их компании. Туча изменился почти до неузнаваемости. Из неуклюжего увальня превратившись в этакого… нет, не красавца, для красавца у него были не слишком правильные, чересчур крупные черты лица, да и шрам на щеке не придавал ему изящества, но, черт побери, все перемены, случившиеся с Тучей, явно пошли ему на пользу. Даже хромота, даже шрам – последствия самой темной ночи, даже граничащая с заторможенностью неспешность движений работали на его новый имидж как нельзя лучше. Туча наклонился к рыжеволосой, что-то сказал ей на ухо, а потом медленно, всем корпусом, развернулся в их сторону.

Гальяно затаил дыхание. Одно дело – встретиться с Дэном, который ему почти как брат, или с Матюхой, над которым время вообще не поработало, и совсем другое – с тем незнакомцем, в которого превратился Туча.

Туча смотрел на них немигающим, чуть близоруким взглядом, на его крупном, асимметричном из-за шрама лице не отражалось никаких чувств, и Гальяно вдруг сделалось нестерпимо обидно, что эта встреча не сложилась, что старый друг изменился не только внешне, но и внутренне. Захотелось схватить нераспакованную еще сумку и свалить отсюда куда глаза глядят. Но через мгновение все изменилось. Нет, Туча не расплылся в улыбке, не помахал им приветственно рукой. Вместо этого он отмахнулся от недовольно брюзжащей рыжеволосой девицы и, тяжело припадая на больную ногу, пошагал им навстречу.

– Вот и ладушки, – выдохнул Гальяно с облегчением, – а то я уже было подумал, зазнался наш олигарх.

– Приехали? – Туча замер в метре от них, теперь на лице его читалась радость пополам с нерешительностью. – Ребята, вы приехали, – добавил он и наконец-то улыбнулся.

– А как же мы могли не приехать, когда ты нам приглашения выслал такие красивенькие, такие официальненькие, в черненьких конвертиках, с сургучными печатями! – буркнул Гальяно, заключая Тучу в дружеские объятия. – По-человечески, что ли, не мог написать: «Друганы, страшно соскучился, жажду вас видеть!»

– Я соскучился, – Туча кивнул, – и жажду вас видеть. Вы не представляете, как я вам рад. – Он говорил тихо, так, чтобы никто из его людей не услышал, не уличил большого босса в душевной слабости, но глаза его светились самой настоящей радостью, такую ни с чем не спутаешь.

– Привет, старик! – Матвей дружески похлопал Тучу по плечу. – А вот и мы.

– Это хорошо. – Туча продолжал улыбаться. – Вы даже не представляете, как это хорошо. Как здорово, что вы все приехали. – Он внимательно посмотрел на Дэна. – Я боялся, что за тринадцать лет…

– За тринадцать лет ничего не изменилось. – Дэн шагнул вперед, протянул Туче руку. – Мы не изменились, – добавил он, и Гальяно вдруг захотелось спросить Тучу, а изменился ли он сам.

– Я рад. – Туча стоял в их плотном кольце, здоровенный, тренированный мужик в дорогом костюме, но они сейчас видели перед собой добродушного, немного трусоватого, но ради друзей готового на все Степку Тучникова. На душе потеплело. Теперь все правильно, теперь, когда они все вместе, все у них получится, все будет хорошо.

Туча что-то еще говорил, отвечал на вопросы Матвея и Дэна, но Гальяно не слушал, Гальяно наблюдал, как из второй машины, представительской «Ауди», выбирается рыжеволосый парень.

Васька! Ваську он узнал сразу, несмотря на то, что за эти тринадцать лет тот из сопливого пацана успел вымахать в высокого, совсем уже взрослого парня. На Ваське тоже был черный костюм, но сидел он на нем как-то неловко, чуть кособоко, и галстук сполз набок. Было очевидно, что к костюмам парень не привык. Он торопливо, едва ли не бегом, обошел машину, распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья.

Она почти не изменилась, его Мэрилин. Гальяно хватило одного лишь взгляда, чтобы это понять. Даже траурное черное платье, даже солнцезащитные очки на пол-лица и складочки в уголках губ, эти атрибуты скорби, не портили ее красоту. Мэрилин оперлась на Васину руку, благодарно кивнула в ответ. Она не смотрела по сторонам. Гальяно показалось, что она вообще ничего не видит, не хочет видеть. Замерла возле машины, обхватив себя за плечи, словно замерзла. А может, и замерзла. Когда уходят близкие люди, мир делается холоднее…

Гальяно уже хотел сорваться с места, броситься к Мэрилин, когда к ней подошла незнакомая черноволосая девушка. Миниатюрная, все какая-то нескладная, в мешковатой одежде, в немодных очках и с учительской гулькой на голове – типичная серая мышка. Девушка сделала то, что собирался сделать Гальяно, она обняла Мэрилин за плечи, что-то шепнула на ухо. Та кивнула в ответ, подняла наконец голову. Увидела ли она их? Узнала ли? Проклятые черные очки мешали понять. Гальяно видел ее неподвижное лицо, но не видел глаз, а глаза – это главное. Зеркало души и все такое…

– Лена! – Туча обернулся, посмотрел на Мэрилин долгим, тревожным взглядом. – Лена, посмотри, кто к нам приехал!

Она шла медленно, с выпрямленной спиной, даже в горе не теряя ни шарма, ни стати. Серая мышка трусила следом. Глаза за дымчатыми стеклами очков смотрели настороженно и чуть испуганно.

– Добрый день, ребята. – Подойдя к ним, Мэрилин сняла очки. Она даже нашла в себе силы улыбнуться. – Как хорошо, что вы приехали!

Может быть, Гальяно это только показалось, но на нем она задержала взгляд чуть дольше, чем на остальных. Вспомнила? Узнала?

С Мэрилин они здоровались теплее и душевнее, чем с Тучиной секретаршей. Мэрилин – из той, прошлой жизни, она своя, и она тоже стала жертвой самой темной ночи. Только он, дурак такой, возможно, впервые в жизни не нашел нужных слов, растерялся.

– Ребята, позвольте вам представить Лесю. – Туча легонько приобнял серую мышку за щуплые плечики.

– Очень приятно, – пискнула серая мышка Леся и сделала попытку спрятаться за широкую Тучину спину, но тот не позволил.

– Леся работает на меня, – сказал он и, словно смутившись, торопливо добавил: – То есть она приехала в поместье по моему приглашению. Она историк и архивариус в одном лице, помогает мне разобраться с кое-какой документацией.

– Документацией, касающейся усадьбы? – спросил Дэн.

– И усадьбы в том числе. – Туча кивнул. – Всего, что имеет отношение к этому месту. Понимаете?

– Ты тоже хочешь понять? – Дэн смотрел на Тучу как-то по-особенному.

Гальяно помнил эту их игру в гляделки еще с прошлой жизни. Этих двоих связывало что-то большее, чем дружба, они понимали друг друга лучше, чем остальные. Не то чтобы Гальяно ревновал – им с Матюхой тоже было что вспомнить и обсудить, – просто констатировал факт.

– А ты?

– И я.

– И мы тоже, если вас интересует наше мнение, – усмехнулся Матвей.

– Нас интересует не только ваше мнение, но и твои профессиональные навыки. – Туча кивнул.

– У меня тоже кое-какие навыки имеются. – Гальяно бросил быстрый взгляд на безучастную Мэрилин.

– Я знаю. Алекс собрала на вас полное досье.

– Алекс собрала досье? – Он не удержался от иронии.

Во взгляде Матвея тоже читалось раздражение. Гальяно его понимал: какая-то сопливая девчонка собирала досье на них, асов и профессионалов. Да они сами могли собрать досье на кого угодно!

– Не нужно было собирать досье. Тебе достаточно было просто позвонить нам и спросить, мы бы сами тебе все рассказали. – В голосе Дэна не слышалось раздражения, только лишь констатация факта, но Туча вдруг смутился, лицо его пошло красными пятнами, как в далекой юности, и Гальяно вдруг отчетливо понял – всемогущий и таинственный олигарх Степан Тучников просто стеснялся позвонить им, старым друзьям.

– Ну ты, братан, даешь! – Он похлопал Тучу по плечу. – Я ж даже страничку в Одноклассниках завел, чтобы ты меня нашел. В Одноклассниках, на Фейсбуке и в других чертовых соцсетях.

– Я не знаю, как пользоваться этими чертовыми соцсетями. – В голосе Тучи слышалось облегчение. – Но я очень рад, что вы все здесь.

Он хотел еще что-то сказать, но ему помешали.

– Степа! – У рыжеволосой был на редкость противный и капризный голос. Он сводил на нет все остальные ее прелести. – Степа, ты не хочешь представить меня своим друзьям? – Она раздраженно притопнула ножкой, не забыв при этом бросить неприязненный взгляд на мышку Лесю и улыбнуться всем присутствующим мужикам сразу. Улыбка, кстати, у нее была ничего – очень милая.

– Конечно. – Туча вдруг засуетился, чуть отодвинулся от мышки Леси, обнял рыжеволосую за талию. – Ребята, познакомьтесь, это Ангелина, моя… – Он запнулся.

– Невеста, – безапелляционным тоном закончила за него Ангелина. – И пожалуйста, зовите меня просто Линой. Или Ангелом. – Наверное, Гальяно показалось, но она ему подмигнула. Вот ведь оторва! Какой из нее ангел! Угораздило же бедного Тучу.

На лице Матвея читались точно такие же чувства, но он быстро взял себя в руки. Туча ничего не заметил. Дэн улыбался Ангелу-Лине вежливо-равнодушной улыбкой. Примерно так же он приветствовал до этого Алекс.

– Степа, машину в гараж ставить или поедешь еще куда? – Василий подошел к ним незаметно, хитро зыркнул из-под рыжей кудрявой челки, улыбнулся во все тридцать два зуба. – Привет, мужики!

– Ну, здорово, коммерсант ты наш! – Гальяно заключил парня в отеческие объятия. – Вымахал-то как!

– Мамка хорошо кормит. Попробуй тут не вымахать.

– Ты остался здесь? Не уехал?

– Учусь в области на последнем курсе финансово-экономического, а на лето к родителям на побывку приехал. Степану вот помогаю по мелочи. – Василий посмотрел на Тучу почти с обожанием.

– Не по мелочи, не скромничай, Василий, – усмехнулся тот. – Башковитый парень, после учебы думаю его к себе на работу взять. Мне нужны вот такие, башковитые.

– Башковитые всем нужны. – Гальяно кивнул, посмотрел украдкой на Мэрилин. Она снова надела очки, и теперь было не понять, куда она смотрит и о чем думает. Но здесь, на жаре, в плотном черном платье ей явно было тяжело. Пора бы Туче приглашать всю честную компанию в дом.

Точно подслушав его мысли, Туча виновато улыбнулся, сказал, обращаясь исключительно к дамам:

– Девушки, вы идите в дом. Жарко здесь. А мы с ребятами следом…

Мэрилин направилась к дому, словно ждала команды, мышка Леся послушно потрусила следом, и только Ангел-Ангелина строптиво фыркнула, прежде чем неспешной походкой продефилировала к крыльцу. Да, попал Туча. Точно попал…

Они еще немного постояли на самом солнцепеке, разговаривая обо всем сразу, а потом Туча сказал извиняющимся тоном:

– Ребята, вы идите пока в столовую перекусите, а у меня еще есть неотложные дела. Вечером встретимся и все обсудим. Хорошо? – Он смотрел на них так, словно боялся, что они не останутся до вечера, и Гальяно снова почувствовал неловкость и за себя, и за товарища. Все-таки тринадцать лет давали о себе знать.

– Договорились. – Дэн кивнул. – Встретимся вечером и все обсудим. Нам ведь есть что обсудить. Да, Туча?

Тот ничего не ответил, но по глазам стало ясно – разговор их ждет не из легких.

Туча

Как же он ждал этой встречи! Ждал и боялся одновременно. Он всегда стоял особняком, даже в их тесном мире на четверых он далеко не всегда чувствовал себя комфортно, а после того, что сделал отец, после того, как своей единоличной волей обрезал все связывавшие их нити, Туче казалось, что его забыли. Или если не забыли, то поминают недобрым словом, потому что он оказался слабаком, он единственный из них не дошел самой темной ночью до конца, не остановил Лешака, не спас Ксанку, не утешал Дэна. В то время, когда они втроем переживали свое горе и свое взросление, он валялся на больничной койке сначала в райцентре, а потом в дорогущей московской клинике. Поломанная нога болела невыносимо, и загноившаяся рана на щеке ныла и дергалась, но Туча был рад этой боли, принимал ее как наказание за слабость и трусость, за свое неумение идти до самого конца. Может быть, поэтому ни колено, ни рану так и не удалось залечить до конца. На щеке остался некрасивый шрам, а колено, несмотря на ряд проведенных операций, продолжало беспокоить, отзывалось ноющей болью на малейшие нагрузки и смену погоды.

А еще Туча стремительно худел. Он не отказывался от еды сознательно. Все происходило само собой. Процесс, начавшийся еще в лагере, продолжился уже дома, на радость отцу и к мрачному удовлетворению самого Тучи. Как-то незаметно для себя из зала для лечебно-восстановительной физкультуры он переместился в тренажерный зал, а ровно через год набил морду Юрке Измайлову. Набил за дело, хотя теперь уже не мог вспомнить, за какое. После самой темной ночи многие вещи, которые раньше пугали и ставили в тупик, стали казаться Туче мелкими и незначительными. Юрка тоже стал мелким и незначительным. Обыкновенный пакостник, о которого даже руки марать не хочется.

Из-за проблем со здоровьем и постоянных вояжей по больницам школу Туча окончил на год позже остальных. Отец, не оставлявший надежду увидеть сына в роли политика, уже застолбил ему место в МГИМО, но тот решил иначе. Он поступил в Кембриджский университет на факультет истории искусств и науки. Сейчас уже не важно, чего это ему стоило и какую битву пришлось выстоять в борьбе за право решать самому, но неожиданно для Степана, да и, наверное, для себя самого отец вдруг сдался.

– Хочешь быть самостоятельным, будь! – Он смотрел на Тучу с уже давно привычным снисходительным прищуром. – Только коль уж так, то до самого конца. Денег я тебе дам только на первое время, а дальше, извини! Свобода так просто не дается.

Степка знал, что свобода так просто не дается, поэтому не испугался. Выжил, адаптировался, приспособился. Начал подрабатывать сначала в маленькой реставрационной мастерской, потом в антикварном магазине, а потом, уже к самом концу обучения, открыл свой собственный магазинчик «особенных вещей».

Его дар находить и видеть особенные вещи с каждым прожитым годом становился все сильнее. Так под слоем никому не интересной бездарной мазни он безо всяких подручных средств смог рассмотреть шедевр Ван Дейка, а в старой, покрытой паутиной трещин, пылящейся на свалке развалюхе увидеть двухсотлетний шкаф из мореного дуба. Вещи открывали ему свою природу, разговаривали с ним, с готовностью отдавались в его с каждым годом становящиеся все более ловкими и умелыми руки. Благодаря этому дару на родину Туча вернулся если не богатым, то весьма состоятельным и независимым человеком. Теперь, когда Степан точно знал, чего хочет, он мог жить в свое удовольствие, не оглядываясь на отца. И он жил так почти пять лет, приумножая своими собственными руками созданное богатство, радуясь своей тихой и незаметной жизни, почти не общаясь с отцом.

Так было до тех пор, пока отец не заболел. Он приехал к Туче сам, чего никогда раньше не делал. Все еще моложавый и статный, но в каждой черточке его лица уже притаился страх.

– Я болен, – сказал отец, усаживаясь в привезенное из Лондона антикварное кресло и закуривая сигару. Раньше он никогда не курил, берег здоровье.

Туча не хотел ничего слышать про болезнь отца, но приготовился слушать.

– Ты займешь мое место.

– Нет.

– Ты займешь мое место, хочется тебе того или нет! – Отец хмурился.

– У меня свой бизнес.

– Уже нет, я оформил завещание. Теперь у тебя не только твой, но и наш бизнес.

– Чем ты болен? – Ему до последнего хотелось верить, что все это очередной родительский шантаж, что нет никакой болезни, а есть неизживное желание отца вернуть паршивую овцу обратно в стадо.

– Болезнь Альцгеймера. Знаешь, что это такое?

Он знал. Кто же не знает? Но увязать этот страшный диагноз с отцом никак не получалось.

– Я уже прошел все необходимые обследования. Никакой ошибки. Через несколько лет я превращусь в пускающую слюни развалину. Мы должны спешить, Степан. Я многому обязан тебя научить.

Он хотел сказать «нет», но произнес «да», наступил на горло собственной песне, начал учиться тому, чему желал научить его отец.

Это тоже оказалось легко. Особое видение вещей помогало ему принимать верные решения, делать правильные вложения, улучшать то, что можно улучшить, приумножать то, что можно приумножить. Отец ничего не говорил, но был доволен его успехами. Туча видел это в становящиеся все более редкими минуты просветления. К тому моменту, когда светлых минут не осталось вовсе, он уже был готов ко всему, что касалось бизнеса. Единственное, к чему он так и не смог подготовиться, это к общению с людьми. Люди его не интересовали. Или не так: люди интересовали его в гораздо меньшей степени, чем особенные вещи. За годы взросления и становления Туча так и не нажил ни одного друга, не обзавелся подружкой. С девушками было особенно сложно. Он их боялся: до холодного пота, до дрожи в коленках. Даже тех, которые сами стремились к общению. Особенно тех, кто стремился к общению.

Мнения о себе и своей внешности Туча был самого критичного, толстый трусливый мальчик никуда не делся, спрятался за броню тренированного тела, притаился. Мальчик этот был не только трусливый, но и саркастичный. Такие, как он, девушкам неинтересны. Девушкам интересны только его деньги. А нужны ли ему такие девушки? Нет!

Наверное, из-за этой своей нелюдимости и неконтактности Туча и прослыл чудаком и мизантропом. В делах бизнеса он был матерым волком. Или нет, не так. В делах бизнеса он был матерым вепрем, хитрым, изворотливым, нападающим без предупреждения, идущим напролом. А с женщинами все оказалось в разы сложнее…

Так было до тех пор, пока в его жизни не появилась Ангелина. С ней все стало по-другому. Туча и поверить не мог, что так бывает. А когда поверил, сознательно и безжалостно придушил в себе скептика, принялся холить и лелеять робкий росток надежды на то, что и у него все может сложиться как у нормальных людей.

Тогда же, за несколько месяцев до встречи с Алекс и за полгода до знакомства с Линой, Туча взял в аренду старинную усадьбу в русской глубинке, ту самую усадьбу, воспоминания о которой не оставляли его вот уже больше десяти лет. Зачем? Он не мог ответить на этот вопрос даже самому себе. Возможно, потому, что именно там он начал меняться, словно змея сбросил старую шкуру, чтобы переродиться в совершенно другое существо. Может, из-за того, что именно там он узнал, что такое настоящая дружба, а может, из-за дневника графа Шаповалова. Того самого дневника, что пропал так некстати, загадал загадки, но не оставил ответов.

Ответы знал только он, Туча. Только он один из их четверки прочел дневник от первого до последнего слова, сидя у распахнутого настежь окна, в слабом лунном свете вглядываясь в торопливые строчки, пытаясь все запомнить, ничего не забыть.

То, что было в том дневнике, показалось ему чудовищным. Братская любовь, братская ненависть, предательство и вероломство. Все это, все эти человеческие страдания и страсти были связаны с одним-единственным местом, с Чудовой гарью. Еще тогда, задолго до смерти красного комиссара со странным и нелепым именем Чудо, это место уже было гиблым, забирало в плен души, отпуская на волю пустые, бездушные оболочки. Это место ненавидело все живое, оно было квинтэссенцией черного, незамутненного зла. А ребята, все они: и Матвей, и Гальяно, и Дэн, особенно Дэн, – они бы пошли туда непременно, чтобы сгинуть или превратиться в бездушных монстров. Таких, каким стал старший из двух братьев – Игнат Шаповалов.

Решение спрятать дневник родилось на рассвете. У Тучи уже имелся тайник – глубокая щель в основании забора, достаточно вместительная, чтобы в нее влезли и дневник, и пачка денег, последний мамин подарок.

Ребята расстроились. Все, но Дэн больше остальных. Дэн отчего-то особенно остро реагировал на все, что было связано с гарью. Или не с гарью, а с Ксанкой? Сейчас, по прошествии лет, Туча точно знал – гарь и Ксанка связаны, а тогда он мог только лишь догадываться, строить предположения, не имеющие под собой никакой базы.

Хотя отчего же?! Кое-что уже тогда Туча знал наверняка. Ксанка – одна из рода Шаповаловых. Доказательство тому – родимое пятно в виде трилистника. Ведьмин знак… А еще карандашный набросок на полях дневника, портрет Зои Шаповаловой. Ксанка была почти точной ее копией, и то, что девушку так тянуло к гари, не случайно. Игната Шаповалова тоже влекло это место, непреодолимо влекло. Так же как влекло его к Зое, невесте его родного брата Андрея.

Отношения между братьями, сложные, замешенные на любви и ненависти, завораживали и пугали одновременно. Туча часто думал, а способен ли он сам на ту жертвенность и человеколюбие, которые проявил Андрей. Смог бы он простить женщину, изменившую ему с родным братом, а потом растить чужого ребенка, как родного, зная, чей это сын, зная, какая черная кровь течет в его жилах. И ведь не просто растить, а любить всем сердцем, до последнего надеясь, что мужняя и отцовская любовь огнем выжгут уже пустившее корни зло. Туча думал об этом, но так и не мог определить границы своего человеколюбия. Ему всегда было проще апеллировать к логике, а не к чувствам. Его друзьями и помощниками стали не люди, а вещи. С вещами было проще и понятнее, даже с необычными, особенными вещами.

Ксанкин ключ в виде трилистника как раз являлся такой необычной вещью. После прочтения дневника Туча знал, кому этот талисман принадлежал раньше. Зоя Шаповалова, омороченная Игнатом, несчастная, неспособная расстаться с проклятым подарком. Ксанке тоже было тяжело расстаться с ключом. Туча знал это очень хорошо, на собственной шкуре испытал его дьявольскую силу.

Тогда, много лет назад, он сделал все, что было в его силах, чтобы защитить друзей. Он спрятал дневник и надеялся, что на этом все закончится.

Не закончилось. Зря старался…

Самая темная ночь все равно наступила, и Чудова гарь забрала еще одну жертву. А он, Туча, так и не смог никому помочь, не умел отговорить, переубедить, не сумел остановить Лешака и уберечь Ксанку. Он даже не смог попрощаться с друзьями. Сначала не позволил отец, а потом… Какое-то время Туча пытался убедить себя, что все это не важно, что не было никакой дружбы, а только обстоятельства, объединившие их, сплотившие вокруг Ксанки. Но шли годы, а горькое, пахнущее гарью чувство не отпускало. Хуже того, оно пускало корни и все глубже прорастало в неспокойной Тучиной душе, мешая отдаваться любимому делу, не позволяя жить.

А дневник так и остался в тайнике, и не было дня, чтобы Туча не вспоминал о нем, не думал о том, что, возможно, дневник уже уничтожен. Ему хотелось прочесть записи Андрея Шаповалова еще раз, не торопливо, при свете луны, а медленно и вдумчиво, вглядываясь в каждое слово, ища скрытый смысл. Возможно, он уловил суть, но упустил детали. Возможно, детали – это и есть самое главное. Возможно, именно в них ответы на мучающие его вопросы.

Дом на небольшом острове посреди Средиземного моря Туча купил почти сразу, как только вступил в права наследования. Маленькое убежище, позволяющее им с отцом скрыться от назойливых журналистов, неприступная крепость, отдельная вселенная. Странное дело, но именно там, на острове, он все чаще думал о поместье графа Шаповалова. Он даже навел справки и узнал, что дом и что, пожалуй, еще важнее, забор до сих пор находятся в хорошем состоянии. В относительно хорошем, потому что без хозяина даже особенные вещи могут заболеть и испортиться, а что уж говорить об обычном доме!

Усадьбу в Макеевке Туча взял в аренду два года назад, но вернуться в Россию смог только лишь после смерти отца. Весь перелет до Москвы он думал, как оно будет, что он почувствует, когда перешагнет порог старого дома. Внутри ворочалось какое-то странное, щекотное чувство, которое, наверное, было всего лишь нетерпением.

Дом умирал. Туча понял это, стоило только открыть вырезанную в воротах заржавевшую скрипучую калитку. Покосившаяся сторожка, поросший бурьяном двор, покрытые сетью трещин, тронутые плесенью стены, заросли чертополоха там, где когда-то был газон из одуванчиков.

Туча не пошел сразу в дом, он двинулся вдоль забора, присматриваясь, вспоминая. Тайник Степан нашел без труда, не понадобились даже воспоминания, его вело то самое щекотное чувство. Дневник оказался там, где Туча его и оставил, с ним, завернутым в полиэтиленовый пакет, ничего не случилось. Вот он и вернулся в свое прошлое…

Погреб, в котором раньше находился карцер, внешне никак не изменился – все тот же поросший лебедой холм с крошечным вентиляционным окошком. Туча не удержался, не обращая внимания на белоснежные брюки, встал на колени, заглянул внутрь. Внутри было темно и сыро, в нос шибанул почти забытый запах гнили. Туча вздохнул, поднялся с коленей. Нога отозвалась острой болью, напоминая о том, что ползать на коленях ему категорически противопоказано.

Прежде чем зайти в дом, он заглянул в флигель, посидел на своей кровати, прислушиваясь к жалобному стону пружин, посмотрел в затянутое густой паутиной окно. На этом окне когда-то любил сидеть Гальяно. Через него они с Дэном выбирались по ночам в парк для тренировок. На мгновение ему показалось, что все это происходило не в прошлой жизни, а вчера. Сердце защемило от чувства утраты чего-то важного, жизненно необходимого.

Обеденный зал был пуст, гулкое эхо шагов заполошно металось под высоким потолком. Странно, раньше эха не было. Были голоса, звон посуды, бряцанье ложек. Была жизнь…

– Что вы здесь делаете?!

Задумавшись, Туча не сразу заметил, что в доме он больше не один. На пороге, придерживаясь рукой о дверной косяк, стоял немолодой уже мужчина. Льняной, чуть помятый щегольской костюм, шляпа, очки в круглой оправе, как у Леннона или как у Берии. Сравнение с Берией подходило этому человеку больше. Антон Венедиктович Шаповалов, последний представитель древнего рода, сверлил Тучу подозрительным взглядом.

– Добрый день! – Он шагнул навстречу бывшему начальнику и идейному вдохновителю лагеря для трудных подростков. – Я здесь осматриваюсь.

– С какой такой стати, позвольте полюбопытствовать? На каких основаниях?

– На правах нового владельца. – Туча выдавил из себя вежливую улыбку. – А вы не узнаете меня, Антон Венедиктович?

Шаповалов осматривал его долго, с ног до головы ощупывал недоверчивым взглядом.

– Мы знакомы? – Воинственности в его голосе поубавилось.

– Я Степан Тучников, вы должны меня помнить.

– Степан? Степа! – Шаповалов шагнул к Туче так порывисто, что тот на всякий случай попятился. – А я смотрю, машина незнакомая у ворот и калитка нараспашку. Тут же уже много лет никого, с тех самых пор… – Он запнулся. – Ну, ты помнишь, наверное.

– Я помню. – Туча кивнул.

– Заглянул проверить, все ли в порядке. Душа у меня болит за поместье. Вот что они сделали, эти бюрократы?! Какой-то нелепый несчастный случай – и все! Все закрыли, уничтожили. Сколько я жалоб написал, сколько петиций. Ты не представляешь, Степан. – Шаповалов говорил пылко, торопливо. – Каждый год пытался добиться правды. Дом ведь без хозяина пропадает, всему присмотр нужен. Мне все время отказывали, а полгода назад сказали, что есть уже у поместья хозяин. Значит, это ты?

– Значит, я.

– Зачем? Зачем тебе эта развалина?! Я же читал, ты богат, по заграницам все больше…

– Ностальгия.

– И у тебя ностальгия? – Шаповалов невесело усмехнулся. – Значит, правильно я вас тогда воспитывал, если ты до сих пор помнишь, если приехал и купил поместье.

Воспитывал… Казарменная муштра и заплесневелый карцер – вот единственное, что Туча помнил из «воспитания», но спорить не стал. Зачем?

– А что же не появлялся так долго? – Его молчание Шаповалов принял за согласие. – Целый год потерян. Тут капитальный ремонт нужен, реставрация.

– Будет, – сказал Туча неожиданно для самого себя. – И ремонт будет, и реставрация. Я позабочусь.

– Хорошо. – Шаповалов кивнул. – Хорошо, что это ты хозяин. Ты будешь бережно, с уважением. Я тебя знаю. Это ведь не просто дом, для меня это родовое гнездо.

Вот и началась песня про родовое гнездо. Скучно, а с другой стороны, Шаповалов и раньше относился к поместью с особенной трепетностью. А у него бизнес и хронический цейтнот.

– Антон Венедиктович, у меня к вам деловое предложение.

– Слушаю! – Шаповалов подобрался, в глазах его зажегся огонек интереса.

– Мне нужен человек, который все здесь знает, который любит поместье. Я не смогу бывать здесь слишком часто, а ремонтно-восстановительные работы кто-то должен контролировать. Вы не согласитесь стать смотрителем усадьбы? Или управляющим, как вам будет угодно.

Он согласился сразу, не раздумывая ни секунды. Туче показалось, что даже финансовая сторона вопроса его практически не волновала. Наверно, не предложи он Шаповалову ни копейки за его услуги, тот все равно бы согласился.

Шаповалов оказался хорошим управляющим, въедливым, рачительным и очень обязательным. Сроки реставрации укладывались в график, каждую неделю на стол к Туче ложился подробнейший финансовый отчет. Ни разу ему не пришлось пожалеть о том своем спонтанном решении. Шаповалов был отвратительным человеком, но великолепным хозяйственником. Без его помощи ремонт в поместье затянулся бы на годы, потому что в жизни Тучи появилась Ангелина и на какое-то время ностальгия ушла на второй план. Даже дневник Андрея Шаповалова он прочел не сразу, а только лишь спустя месяцы, когда душевные волнения улеглись, а в личной жизни наступило хотя бы подобие первоначального спокойствия.

Первые признаки неминуемо надвигающейся бури появились год назад. Тучу начал преследовать запах, тот самый ненавистный запах гари. Он будил его посреди душной средиземноморской ночи, чудился в аромате Ангелининых духов, невидимыми когтями разрывал грудную клетку, удавкой захлестывался на шее и тянул, тянул обратно в Макеевку.

Туча сопротивлялся сколько мог, а когда наконец понял, что эта битва бессмысленна, попросил Алекс собрать сведения о Гальяно, Матвее и Дэне. Возвратиться в поместье они должны все вместе. Почему-то Туча был в этом абсолютно уверен. Алекс обещала помочь, а если за дело бралась Алекс, то дело это можно сразу считать сделанным. Вот такая чудесная была у нее особенность.

Конечно, правильнее и разумнее стало бы связаться с ребятами самому, но Туча не мог. Вот просто не мог снять трубку и сказать: «Привет, друг! Давно не виделись. Давай встретимся!» Прятался за вечную свою загруженность, прикрывался предстоящей операцией, откладывал, откладывал… Наверное, просто боялся, что старые друзья его не вспомнят. А если и вспомнят, то сделают вид, что не узнали, или и вовсе откажутся от встречи, потому что он предатель, он бросил их в самую темную ночь, не помог Дэну, не уберег Ксанку. Зачем он им такой?

Алекс взялась за дело со свойственной ей решительностью. Уже через пару недель на столе перед Тучей лежало досье на каждого из их четверки. Он перелистывал страницы, вчитывался в сухие, лишенные эмоций строчки, всматривался в знакомые, но все равно изменившиеся почти до неузнаваемости лица. У каждого из них имелась своя собственная налаженная жизнь, двое из них, Дэн и Матвей, были женаты, Гальяно тоже уже целый год встречался с девушкой, а он собирался все испортить, затянуть обратно в их страшное, одно на четверых, прошлое. Они не согласятся…

Они согласились, и Туча вдруг почувствовал одновременно и безмерное облегчение, и необъяснимую тревогу. Теперь он знал наверняка – самая темная ночь в их жизни неминуемо повторится…

Матвей

Обедали в том самом зале, который служил в лагере столовой, только вместо маленьких столиков здесь теперь стоял один огромный, неимоверной длины стол, сервированный как для встречи английской королевы. Да и интерьер изменился в лучшую сторону или, как подозревал Матвей, вернулся к своему первозданному состоянию. Словно в противовес этой пугающей роскоши еда была самой обыкновенной, без изысков, но все равно невероятно вкусной.

Тетя Лида, мама Василия, встретила их как родных: обняла, расцеловала, а потом долго всматривалась в их смущенные таким теплым приемом лица. Сама она почти не изменилась, разве что в рыжих волосах появились седые пряди.

– Я же вас тогда и не поблагодарила, мальчики, – сказала тетя Лида, когда они расправились с обедом и приступили к десерту. – Степана поблагодарила, а вас…

– А нас не за что, теть Лид! – Гальяно чмокнул женщину в щеку. Она смутилась, замахала руками. – Вы нам лучше расскажите, как оно тут.

– А как… – Женщина опустилась на свободный стул. – Хорошо было. До недавнего времени. Степан, видели, как все отстроил! Краше прежнего стало. Работу местным дал, меня вот с мужем обратно в поместье взял, повариху нашу, садовника, девочек-горничных из деревни, Леночку, Максима… – Она замолчала, уголком передника промокнула выступившие на глазах слезы.

– Как он погиб? Что говорят? – не удержался от вопроса Матвей. В конце концов, они все здесь не просто так, нужно начинать действовать, собирать информацию.

Прежде чем ответить, тетя Лида посмотрела на дверь обеденного зала, точно боялась, что их разговор могут подслушать.

– Бедная Лена, – сказала она, разглаживая на коленях передник. – Больше десяти лет мучилась, а теперь вот такое…

– Почему она десять лет мучилась? – спросил Гальяно, методично скручивая в трубочку льняную салфетку.

– Из-за Максима и мучилась, из-за болезни его.

– А он болел? – Гальяно оторвался от салфетки. – Туча, то есть Степан, его охранником взял, а это ведь работа не для больных.

– Ну как болел… – Тетя Лида казалась растерянной. – У него же травма какая была! В коме несколько недель пролежал, а как вышел, точно подменили.

– Амнезия? – спросил Матвей.

– Амнезия – это так, мелочи. Может, это даже и хорошо, что Максим все забыл. Что там хорошего вспоминать? Вы бы видели Лену! Как она переживала! Жила в больнице, почернела вся от волнений. А как Максим с того света, считай, вернулся, расцвела. Только ненадолго. – Тетя Лида вздохнула.

– Почему? – Лицо Гальяно сделалось напряженно-сосредоточенным.

– Потому что Максим очень сильно изменился. Вы его помните, хороший ведь был парень, правильный, добрый, а стал точно бесноватый. Лена говорит, что это все последствие травмы мозга. Оно и понятно все про травму, только тяжело с ним стало. Лена его и по врачам возила, и сама лечила. Она же доктор у нас. А толку – чуть, с каждым годом все хуже и хуже. Максим начал к бутылке прикладываться. Сначала не часто, по праздникам, а потом ему уже и повод не нужен стал, в запои уходил на недели. На работе его сначала жалели, а потом жалеть перестали и уволили. Кому ж нужен такой работник?! Он еще больше запил, теперь уже вроде как с горя. А потом начал Лену бить…

Краем глаза Матвей заметил, как побледнел Гальяно, с какой силой сжал край столешницы.

– Она, ясное дело, никому не жаловалась, не рассказывала, как ей живется, да только шила в мешке не утаишь и не всякий синяк запудришь.

– У них есть дети? – спросил Гальяно, и Матвей не узнал его голос.

– Не дал бог. Или наоборот – миловал. – Тетя Лида покачала головой. – Грех такое говорить, но даже я советовала Лене развестись. Что ж это за жизнь такая собачья?! А она жалела его, все прощала, надеялась, что он изменится. Он, правда, и изменился. Год назад примерно. Когда Степан поместье отстроил. Он тогда им обоим работу предложил: и Лене, и Максиму. Лене – своим личным врачом, а Максиму – охранником. Только сначала к какому-то московскому профессору отвез, чтобы тот его от пьянства закодировал. Сказал: «Я в вас, Максим Дмитриевич, должен быть уверен. Мне алкаши в доме не нужны».

– Получилось? – спросил Матвей.

– Получилось. – Тетя Лида кивнула. – После профессора этого Максима как семь бабок отходили: бросил пить совсем, ни капли в рот не брал и работал старательно. Степан уже подумывал его на другую, более ответственную должность перевести. Он ведь образованный был, толковый.

– И что помешало? – Гальяно смотрел в окно, лицо его ровным счетом ничего не выражало.

– Сорвался Максим. Где-то за неделю до своей смерти.

– Снова запил?

– Не знаю, не буду врать. Знаю только, что опять стал каким-то шалым, с поста уходил, в лесу часами пропадал.

– Где в лесу? – впервые за весь разговор подал голос Дэн.

– А кто ж его знает! – Тетя Лида развела руками. – Может, и на гари. – Она понизила голос до шепота. – Как-то пришел весь перепачканный, как в пыли.

– В пепле, – с мрачной уверенностью сказал Дэн.

Тетя Лида ничего не ответила, только кивнула в ответ.

– Как он погиб? – нарушил Матвей затянувшуюся паузу.

– Убили. – Тетя Лида со свистом втянула в себя воздух, нашарила в кармане передника пузырек с лекарством, проглотила сразу две таблетки. – Ушел в лес и не вернулся. Лена сразу бросилась к Степану. Тот отрядил людей на поиски. Тело нашли уже утром, в нескольких метрах от Чудовой гари, с проломленной головой… – Тетя Лида всхлипнула. – Следователь сказал, что его ударили чем-то тяжелым, и не один раз, как тогда, а били долго, чтобы уж наверняка…

– Убийцу не нашли? – Все-таки неспроста Туча собрал их всех в поместье. Все повторяется…

– Нет. Ищут, стараются, но пока ничего. Следователь, тот самый, что вел дело о смерти Ксанки… – На этих словах тетя Лида расплакалась, уже не таясь. – До сих пор себе простить не могу, что девочку не уберегла. С камнем на сердце живу. С ним просыпаюсь, с ним спать ложусь.

– А ее родители? – В глазах Дэна зажегся лихорадочный огонь.

– Я не знаю. – Тетя Лида покачала головой. – Они уехали сразу после смерти Ксанки, а куда, мне не сказали. Я их понимаю, единственный ребенок, такое горе… А я не виновата, оставила девочку без присмотра…

– Тетя Лида, вы знаете, где ее могила? – Дэн говорил очень тихо, едва слышно.

– Нет. – Женщина покачала головой, вытерла слезы. – Ничего не знаю. Это наказание мне. Нам всем наказание. – Она снова посмотрела на дверь, а потом шепотом сказала: – Зря вы приехали, миленькие. Плохое это место, и время плохое. – Она резко встала, словно опасалась дальнейших расспросов, улыбнулась им всем виноватой улыбкой и вышла из зала.

Какое-то время они сидели молча, обдумывали услышанное, делали выводы, принимали решения.

– Я остаюсь, – первым заговорил Гальяно. – Надо наконец разобраться во всей этой чертовщине.

– Я тоже. – Дэн вопросительно посмотрел на Матвея.

– Ну, а мне сам бог велел. – Он пожал плечами. – Я же вроде как детектив.

– И еще у тебя есть пушка, – усмехнулся Гальяно.

– Что-то мне подсказывает, что от пушки здесь будет мало толку. – Дэн встал из-за стола. – Пойдем прогуляемся?

Несмотря на полуденный зной, в парке было прохладно. Они уселись прямо на траву, на облюбованной еще в стародавние времена полянке, закурили.

– Ну, когда пойдем? – спросил Гальяно, глубоко затягиваясь сигаретой.

– Куда? – Матвей щурился на свет, пробивающийся сквозь ветви старой липы.

– По местам боевой славы. – Гальяно не сводил с Дэна внимательного взгляда. – Ты с нами, братан?

– С вами. – Дэн кивнул.

– К затону сходим?

– Сходим.

– А потом к гари?

– А потом к гари.

– Так идем?

– Идем!

Они, не сговариваясь, встали, так же, не сговариваясь, направились к потайной калитке и, лишь недоуменно разглядывая запертый замок, разом вспомнили, что все изменилось. Они больше не шестнадцатилетние подростки, им теперь не нужно выбираться за территорию лагеря тайком.

– Во, даем! – Гальяно нервно хихикнул. – Вот они, последствия шаповаловской муштры! До сих пор помним.

Через главные ворота они прошли совершенно беспрепятственно. Да и кто бы стал препятствовать им, взрослым, тридцатилетним мужикам?!

Наверное, старой лесной тропинкой сейчас пользовались нечасто, потому что в пожухлой от зноя траве она была едва различима. Шли молча, прислушиваясь к окружающей их настороженной тишине, вглядываясь в непролазные заросли кустарника, а на затоне желание поболтать и вовсе пропало.

Дэн долго стоял на берегу, вглядываясь в темную, почти черную воду. Матвей и Гальяно ему не мешали, терпеливо ждали.

– Здесь почти нет течения, – сказал Дэн, ни к кому конкретно не обращаясь. – Почему тогда Ксанку нашли не здесь? Как ее могло унести течением, которого нет?

– Может, оно придонное? Течение, я имею в виду. – Гальяно швырнул в затон камень, черная вода пошла рябью, а потом снова превратилась в неподвижное зеркало.

– Проверим? – предложил Матвей, уже готовый стянуть с себя тенниску.

– В другой раз. – Дэн покачал головой, точно прогоняя наваждение. – Вечер скоро, давайте заглянем на гарь до темноты.

– Правильное решение!

Матвей был согласен с ним всем сердцем. Соваться на Чудову гарь ночью ему совсем не хотелось. Гиблое место… С недавних пор, после визита в глухую белорусскую деревеньку, со всех сторон окруженную болотом, он знал толк в гиблых местах, научился относиться к ним с опаской и уважением. Вдруг нестерпимо сильно захотелось позвонить Алене, просто услышать ее голос, убедиться, что с ней все хорошо. Бывают такие мгновения, когда ценность и хрупкость жизни осознается особенно остро. Вот как сейчас.

К гари шли почти наугад, полагаясь только на особенное чутье Гальяно, в душе надеясь, что чутье это не подведет. Над лесом медленно, но неуклонно сгущались тучи, в воздухе запахло надвигающейся грозой.

– У меня просто непрекращающееся дежавю, – буркнул Гальяно, прихлопывая на шее комара.

– Все повторяется, – согласился с ним Матвей.

– Нет, все начинается сначала. – Дэн прислонился плечом к хлипкой березке, осмотрелся.

Лес мельчал, вековые сосны уступали место мрачным елям и искореженным невидимой, но неминуемой силой подлеску.

– Уже скоро. – Гальяно принюхался. – Чувствуете? Запахло гарью.

Он был прав, к едва уловимому запаху надвигающейся грозы примешивался еще один, далеко не такой безобидный запах, а мгла вокруг становилась все плотнее, все осязаемее.

– Ну, вот мы и пришли! – Гальяно замер на самой границе между зеленым травяным ковром и мертвой выгоревшей землей, встревоженно взглянул на Дэна: – Ты, братан, только туда не суйся, а то мало ли что.

Дэн ничего не ответил, он, не отрываясь, смотрел на черное дерево в самом центре гари.

– Что-то блуждающего огня нигде не видно. – Гальяно осторожно перешагнул границу, замер, прислушиваясь к своим ощущениям, а потом так же осторожно вернулся обратно. – Ничего! На меня эта штука, похоже, не действует. – Он стряхнул пепел с брюк, присел на корточки, высматривая что-то на земле.

– Что там? – спросил Дэн.

– Да ничего, удивляюсь, что граница четкая. Вот как такое может быть?

Ответить ему никто не успел, сзади, со стороны подлеска, послышался шорох. Матвей потянулся к кобуре, изо всех сил пытаясь придушить поднимающуюся в душе панику. Его рациональный, не склонный к фантазиям мозг был почти уверен, что вот сейчас из кустов к ним шагнет Лешак. Обгоревший, страшный, уже тринадцать лет как мертвый…

– Ребята, это я! – Подлесок вздрогнул, выпуская на поляну Тучу. Запыхавшийся, бледный, он смотрел на них с легким укором и, кажется, с досадой.

– Уф! – выдохнул Гальяно. – Предупреждать же нужно! А то мы тут все нервные, у некоторых даже ствол имеется. – Он кивнул на Матвея.

– Вы меня тоже не предупредили, что пойдете к гари. – Туча взмахнул выступившую на лбу испарину.

– Да мы же только осмотреться, – сказал Гальяно. – Пока светло.

– Пока светло… – Туча посмотрел на затянутое небо, сделал глубокий вдох, медленно выдохнул.

– Как ты себя чувствуешь? – Дэн шагнул к нему навстречу.

– Воняет. – Туча бросил в сторону гари полный ненависти и отчаяния взгляд. – Но терпеть можно.

– Извини, что не позвали тебя с собой. У тебя был тяжелый день и дел полно, а мы в самом деле только оглядеться.

– Тут опасно. – Туча говорил спокойно, но лицо его оставалось напряженным.

– Нам ли не знать, – усмехнулся Дэн.

– Я о другом. Того, кто убил Суворова, так и не нашли. Он может прятаться где-то поблизости.

– Не думаю. – Дэн покачал головой. – Если эта сволочь и решила затаиться, то не здесь, а среди людей. Лешак давно мертв, Туча.

– Я знаю. Лешак мертв, но кто-то подхватил упавшее знамя.

– Имитатор? – спросил Матвей, оглядываясь по сторонам.

Сказать по правде, место для бесед они выбрали не самое удачное. Тринадцать лет назад Лешак попытался убить Суворова, а сейчас его грязное дело довел до конца какой-то сумасшедший последователь.

– Лешак не нападал на Суворова, – сказал Туча, но Матвей его не услышал…

Посреди подлеска за спиной Тучи стоял парнишка. Белая рубашка, темные брюки, черноволосая кудрявая голова.

– А этот что здесь делает? – Матвей нахмурился. – Эй, парень! Далековато ты от дома забрел!

Мальчишка вздрогнул, попятился.

– Ты чего это, Матюха? – шепотом спросил Гальяно. – Какой такой парень? Где?

Где? Да вот же он! Всего в каких-то пяти метрах. Рубашка выделяется белым пятном, как можно не заметить?!

– Матвей, там никого нет. – Дэн смотрел прямо на мальчика.

– Или все-таки есть? – все так же шепотом спросил Гальяно.

– Сейчас проверим.

Матвей потянулся было к кобуре, но передумал, решительным шагом направился к пацану. Тот не стал дожидаться, дал стрекача. Белая рубашка замелькала между черных стволов как маячок. Матвей двинулся следом. Он шел, всматриваясь в серое предгрозовое марево, кожей чувствуя обступающий со всех сторон холод, уже понимая, почему больше никто, кроме него, не видит мальчика. Мальчик был мертв…

– Подожди! – Матвей взмахнул рукой. – Не бойся, мы тебя не обидим!

Смешно. Что они могут сделать мертвому ребенку!

А мальчик его услышал, замер, тревожно глядя на приближающегося Матвея. Невысокий, худенький, лет десяти-одиннадцати, черноволосый, ясноглазый.

– Ты хочешь мне что-то сказать?

Мальчик ничего не ответил, присел на корточки, кончиками пальцев коснулся припорошенной иглицей земли.

– Кто там? – послышался за спиной встревоженный голос Гальяно. – Матюха, это Суворов?

– Нет, это не Суворов. – Медленно, стараясь не упустить мальчика из виду, он обернулся к Гальяно. – Это ребенок. Мне кажется…

Договорить он не успел – мальчик исчез, растворился в темноте, словно его и не было.

– Ты тоже их видишь? – к нему подошел Дэн и Туча.

– Кого?

– Призраков.

– Иногда.

– Нашего полку прибыло! – Гальяно похлопал его по плечу. – Нас, таких ненормальных, теперь двое. Только вот я не вижу никакого мальчика.

– Он уже ушел. Мне кажется, он хотел мне что-то сказать… Или показать. Вот тут он стоял.

В небе громыхнуло, на лицо упала тяжелая дождевая капля. Темнота сделалась почти ночной.

– Даже если показать, то мы ничего не увидим без фонарика. – Гальяно присел на корточки на том самом месте, где только что сидел мальчик. – Черт, холодно!

Да, холодно. Когда они приходят, всегда холодно. Со Ставром тоже так было…

– Ничего тут нет. – Гальяно коснулся земли. – Может быть, он здесь похоронен, этот мальчик? – Он посмотрел на них снизу вверх. – Предлагаю пометить чем-нибудь это место, а завтра вернуться поутру, потому что сегодня бесполезно. Сейчас как ливанет!

– Подожди. – Туча включил подсветку мобильного, выступил вперед, замер, к чему-то прислушиваясь, опустился на колени рядом с Гальяно, пошарил рукой по земле.

Где-то далеко послышался волчий вой. Они переглянулись – откуда здесь взяться волкам?

– Вы тоже это слышали? – спросил Гальяно, ни к кому конкретно не оборачиваясь.

– Этого только не хватало. – Матвей снова взялся за пистолет.

В ту же секунду, заглушая волчий вой, загремели раскаты грома, и небо разразилось не по-летнему холодным, невероятной силы ливнем. В воцарившемся хаосе они вмиг перестали видеть и слышать. Из всех имеющихся чувств у них осталось только осязание. Кто-то схватил Матвея за руку, голосом Гальяно заорал на ухо, стараясь перекричать гром:

– Что-то мне не нравится все это! Надо уходить!

Точно в подтверждение его слов ближайшее к ним дерево вспыхнуло, словно факел, освещая поляну тревожным красным светом. Молния! А молния в лесу – это не шутки. Гальяно прав, нужно уносить ноги.

– Уходим! – Дэн бросился к неподвижно стоящему на коленях Туче, потряс за плечо. – Ты слышишь? Нужно уходить отсюда!

Медленно, как в трансе, Туча поднялся на ноги. В синеватом свете мобильника лицо его казалось мертвенно-бледным, взгляд – отсутствующим.

– Да двигайтесь вы! – Гальяно рванул вперед, едва не сшибив Матвея с ног. – Сваливаем, пока весь этот чертов лес не превратился в пепелище!

Снова громыхнуло с такой силой, что заложило уши, к красному свету пожара прибавился неоново-белый свет от бьющих в землю молний. Их не пришлось просить дважды. Жить хотелось каждому. Они неслись по утопающему в потоках воды лесу, падали, поднимались, вздрагивали от громовых раскатов, каждый на свой лад проклиная грозу и Чудову гарь. Ливень стих, когда они, промокшие до нитки, выбрались к ведьминому затону и, не сговариваясь, рухнули на землю. В тот момент Матвею казалось, что силы покинули его навсегда.

– Ничего себе прогулочка, – задыхаясь, прохрипел Гальяно. – Давненько я так не бегал.

– Черт, вот как специально нас из лесу вытурили. – Матвей со злостью ударил кулаком по земле.

– Может, и специально. – Дэн сел, посмотрел на медленно светлеющее небо. – Видите?!

Небо над лесом все еще клубилось темными тучами, щерилось редкими молниями. Там, среди этой круговерти, столб бьющего снизу светло-зеленого цвета был едва различим. Но им хватило и этого, чтобы понять – очень скоро в их жизнь снова ворвется самая темная ночь.

– Ну, другого мы, в принципе, и не ожидали. – Гальяно похлопал себя по карманам, достал насквозь промокшую пачку сигарет. – Курить нечего, а хочется.

– Пойдемте уже домой. – Туча говорил с закрытыми глазами. Наверное, не хотел видеть блуждающий огонь, подтверждение их самых плохих предчувствий. – У меня есть и сигареты, и сигары, и алкоголь на любой вкус. И дамы, наверное, уже волнуются.

– Ну, если сигареты, алкоголь на любой вкус и взволнованные дамы! – Гальяно резво вскочил на ноги, с тоской посмотрел на свою безнадежно испачканную одежду, поморщился.

– Нам нужно все обсудить, – сказал Дэн, не сводя взгляда с блуждающего огня.

– Вот дома, в тепле, все и обсудим! – подвел черту Матвей.

Разговор им предстоял долгий. К примеру, ему очень хотелось узнать, почему Туча считает, что тринадцать лет назад на Суворова напал не Лешак. А еще отчего Гальяно догадался, что он может видеть мертвых, и почему ни Туча, ни Дэн совсем не удивились. И про мальчика ему тоже хотелось узнать. Что за мальчик? Откуда? Зачем приходил? Пока сплошные вопросы и ни одного ответа, но кое-что можно будет выяснить уже этим вечером.

Дэн

Вернуться в поместье незамеченными им не удалось. Туча был прав – дамы волновались. Дамы поджидали их уже на подступах к дому. Стоило только подойти к воротам, как из будки охранника вслед за удалым молодцом в камуфляже выскочила Ангелина. Вид у нее был больше рассерженный, чем взволнованный.

– Степа! – Она уперлась указательным пальцем в грудь Тучи. – Степа, где ты был?! Такая гроза, в доме выбило пробки, пришлось зажигать свечи.

– Да, надо позаботиться о запасном генераторе. – Туча хотел было обнять Ангелину за плечи, но передумал. Наверное, побоялся испачкать ее одежду.

– Какой, к черту, генератор! Если тут у нас выбило пробки, то могу себе представить, что творилось в лесу. Светопреставление! – Ангелина раздраженно топнула ногой. – Степа, ты что, дурак? – вдруг спросила она.

– Почему дурак? – Туча начал покрываться нездоровым румянцем.

– Потому что только конченый дурак может гулять в грозу по лесу!

– Ангел мой, а с чего ты решила, что мы гуляли по лесу? – Гальяно попытался взять удар на себя, но у него ничего не вышло.

– Я не твой ангел, – отчеканила Ангелина. – Я вон его ангел. – Она снова ткнула Тучу пальцем в грудь. – Машины ваши все на месте, а вас нету. Что еще я должна была подумать?!

– Все нормально. – Туча снова попытался обнять девушку за плечи и снова в последний момент убрал руку. Точно обжегся.

– Я, между прочим, волновалась, – сказала Ангелина уже спокойно. – У меня, если хотите знать, одноклассника вот так убило. Пошел в лес во время грозы, спрятался под деревом, а его молнией…

– Мы не прятались под деревом, – сказал Туча растерянно.

– Да, вы копали траншеи! – Ангелина бросила брезгливый взгляд на бурую от грязи рубашку Гальяно.

Тот в ответ виновато пожал плечами.

– Непредвиденные обстоятельства, мой ангел!

– Я уже говорила, я не твой ангел, – фыркнула она и, посчитав разговор исчерпанным, направилась к дому.

Шла она неспешно, выверенно покачивая бедрами, аккуратно обходя оставшиеся после дождя лужи. Наверное, ждала, что Туча бросится ее догонять. Туча хотел, по лицу было видно, но не стал. Вздохнул, посмотрел на них чуть смущенно.

– Вообще-то она хорошая, – сказал шепотом, – только вот такая… темпераментная.

– Была у меня одна такая темпераментная, – хмыкнул Гальяно. – Тоже, кстати, рыжая.

– И что? – спросил Туча с вежливым интересом.

– Променяла меня на колбасного короля. Не верь рыжим, друг мой Туча. Обманут!

– Ангелина не променяет меня на колбасного короля, – сказал Туча после недолгих раздумий.

– Да, в твоем случае колбасный король – это слишком мелко. Скажи, а есть кто-то круче и богаче тебя?

– Есть, но таких очень мало.

– Смелое заявление, – усмехнулся Гальяно, но развивать дальше эту тему не стал.

Они уже почти подошли к дому, когда из-за липы вынырнула закутанная в шаль фигурка.

– Степан! – Леся, а это была именно она, говорила едва слышно, почти шепотом. – Степан, с вами все хорошо? Я, то есть все мы волновались. Такая страшная гроза.

Она замерла перед ними, маленькая, хрупкая, смешная в этой своей шали и немодных очках.

– Все в порядке, Леся. – Степан улыбнулся успокаивающе и даже немного покровительственно. – Самое страшное, что с нами приключилось, это вот вымокли до нитки.

– Да, я вижу. – Леся поежилась. – Глупо было думать… Вы меня извините… – Она попятилась, наступила на бордюр и едва не упала. Дэн подхватил ее за талию, прижал к себе.

У нее были синие глаза. Не такие синие, как у Ксанки, но тоже необыкновенно красивые. Или он просто забыл, какие на самом деле были у Ксанки глаза.

– Осторожнее, скользко. – Он старался не смотреть в лицо Леси, не мог себя заставить.

– Спасибо, я такая неловкая. – Она улыбнулась самыми уголками губ, высвободилась из его объятий. Шаль соскользнула с ее плеч и наверняка упала бы на землю, если бы Дэн ее не подхватил.

– Я пойду. – Леся забрала шаль, прижала к груди. – Рада, что с вами все хорошо.

Несколько минут Дэн наблюдал, как она торопливо, почти бегом, идет по аллее в сторону, противоположную от дома, и только потом обернулся, посмотрел на дом. В окне второго этажа дрогнула штора. Тот, кто наблюдал за ними сверху, пожелал остаться незамеченным. Интересно, чья там комната?

– Никогда не поверю, что серые мышки в твоем вкусе, – шепнул ему на ухо Гальяно.

– Она не серая мышка, она просто странная.

– Да, они тут все странные, ни одной нормальной женщины… – Гальяно запнулся, изменился в лице.

Дэн проследил за его взглядом: на крыльце, прислонившись плечом к колонне, стояла Лена. Выглядела она точно так же, как в момент их первой встречи, только черных очков больше не было.

– Вы были в лесу? – Она не стала говорить о грозе и своих переживаниях, она спросила о самом важном.

– Да. – Туча остановился напротив. – Ребята решили прогуляться.

– Вы были на том месте?

– Да.

– Я видела блуждающий огонь. Максим говорил, что скоро все повторится, что зло вернется.

– Лена… – Туча успокаивающе коснулся ее руки.

– Оно вернулось. – В ее глазах блеснули слезы. – Эта сволочь взялась за старое.

– Мы найдем его, Лена, – сказал Гальяно. – Обещаю, мы с ним разберемся.

Она невесело улыбнулась и ничего не сказала, лишь кивнула в ответ, а потом снова посмотрела на Тучу.

– Степан, а где ваша трость? Вам еще рано…

Туча растерянно посмотрел сначала на свои пустые руки, а потом на больную ногу.

– Потерял, кажется. Был такой дождь, мы побежали…

– А бегать вам вообще противопоказано. Вы с ума сошли! – Волнение вернуло лицу Лены краски, сделало похожей на ту Леночку, которую они знали раньше. – Степан, я должна вас осмотреть.

– Лена, со мной все в полном порядке. Давайте завтра.

– Сегодня! – сказала она твердо, и Дэн подумал, как же изменили ее эти годы, в какую сильную женщину превратили. Ксанка тоже могла бы стать вот такой же: красивой, уверенной в себе, если бы он сдержал свое обещание.

Думать об этом было тяжело, и Дэн привычно заставил себя не думать, вслед за остальными вошел в дом.

– Я уже могу распорядиться насчет ужина?

Задумавшись, он не сразу заметил стоящую посреди холла Алекс. В отличие от Лены, она переоделась, теперь на ней было легкое трикотажное платье, целомудренное, с высоким воротом, но каким-то невероятным образом удачно подчеркивающее все то, что нужно было подчеркнуть. Дэну подумалось, что Туче удалось собрать под своей крышей разных и одновременно таких похожих между собой женщин: невысоких, стройных, изящных.

– Давайте через полчаса. – Туча осмотрел свою перепачканную одежду. – Нам еще нужно привести себя в порядок.

– Хорошо погуляли? – Алекс не улыбалась, взгляд ее карих глаз оставался холодным.

– Как видите. – Дэн пробежался пятерней по влажным волосам. – Гроза началась очень некстати.

– Гроза всегда случается очень некстати. – Алекс наконец улыбнулась. Улыбка получилась человеческой, почти нормальной. – Я слышала, в здешних местах такое явление не редкость. Я бы посоветовала вам брать с собой на прогулку зонт.

– Всенепременно! – Ему не нравился этот пустой, никому не нужный разговор. Хотелось принять горячий душ и переодеться наконец в сухую одежду.

– Вы вымокли. – Алекс словно читала его мысли. – Не смею вас задерживать. Пойду распоряжусь насчет ужина. Ужин накрывать в столовой? – Она вопросительно посмотрела на Тучу.

– Лучше в каминном зале. Нас будет немного, только свои. И, Алекс, распорядись, пожалуйста, чтобы разожгли камин.

Она молча кивнула, направилась к выходу из холла. В музейной тишине дома раздался звонкий перестук каблучков.

– Не знал, что здесь есть каминный зал, – сказал Гальяно и огляделся, словно надеялся найти камин прямо в холле.

– Имеется. Рядом с библиотекой. Правда, камин пришлось полностью восстанавливать, дымоход был завален строительным мусором. Но оно того стоило. Ну, ребята, через полчаса я вас жду! – Степан махнул рукой и направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Только сейчас Дэн заметил, как сильно он припадает на больную ногу. Похоже, Лена права и прогулка по лесу не пошла Туче на пользу.

Полчаса, отведенные на сборы, едва-едва хватило, чтобы вымыться, высушить волосы, побриться и переодеться в сухую одежду. Дэн как раз натягивал водолазку, когда в комнату, привычно не стучась, заглянул Гальяно.

– Готов?

– Кажется. – Дэн окинул товарища оценивающим взглядом.

Гальяно выглядел так, словно собирался не на дружеский ужин, а, как минимум, на званый бал. Костюм-тройка, шелковый шейный платок, дорогой одеколон и даже какой-то не поддающийся идентификации цветок в петлице. Пижон!

– Вперед?! – Вслед за Гальяно в комнату просочился Матвей. Этот, как и сам Дэн, был одет в джинсы и тонкий свитер.

Не то чтобы они опоздали, но оказались в каминном зале не в числе первых. Во главе массивного стола, как и положено хозяину, восседал Туча. Он, как и Гальяно, был одет в ладно скроенный костюм, но обошелся без шейного платка и цветка в петлице. По правую руку от Тучи сидела Ангелина. Вид у нее был раздраженный, унизанные кольцами пальчики нервно барабанили по столешнице. Слева заняла место Алекс. На их появление она отреагировала вежливым кивком и почти тут же отвернулась к камину, в котором полыхало жаркое пламя. Рядом с Алекс расположилась Лена. Вид у нее был сосредоточенно-безучастный, между бровями пролегла горькая морщинка. Завидев Лену, Гальяно украдкой поправил цветок в петлице, уселся на стоящий рядом стул.

– Добрый вечер, – сказал шепотом.

– Добрый. – Лена выдавила из себя улыбку.

Матвей занял место рядом с Ангелиной, приглашающе кивнул Дэну на соседний стул.

– Разрешите? – Дверь приоткрылась, впуская в каминный зал Лесю. Одежда на ней была та же, что и полчаса назад, отсутствовала только шаль, а в руках девушка держала какую-то изрядно потрепанную книгу. – Я не опоздала?

– Вы вовремя! – Туча встал. Дэн заметил, как на его лице появилась и тут же исчезла гримаса боли. – Проходите, прошу вас!

За спиной вмиг подобравшейся Ангелины он подошел к свободному стулу, помог смутившейся Лесе присесть к столу.

– Благодарю. – Она улыбнулась сначала Туче, а потом и всем присутствующим. Бережно положила рядом с собой книгу.

Ангелина саркастически хмыкнула, вроде бы и не громко, но так, что все услышали. Леся вздрогнула, коснулась потертой обложки.

– Там что-то интересное? – спросил Дэн, кивая на книгу.

– Очень, – сказала девушка серьезно. – Это фотоальбом Шаповаловых. Его только что доставил курьер. Я не понимаю, как Степану это удается. Я несколько недель билась с областным краеведческим музеем за одну лишь возможность покопаться в их запасниках, а ему хватило единственного звонка, и вот – альбом уже у меня. Знаете, – она перешла на шепот, – мне даже как-то боязно его открывать.

– Почему? – Будь его воля, Дэн приступил бы к изучению фотоальбома прямо сейчас, за обеденным столом.

– Понимаете, я уже знакома с каждым из них, с каждым из семьи Шаповаловых. Я знаю их истории, знаю, как сложились их судьбы. Они мне уже как родные. Я представляю себе их лица, голоса, жесты.

– Боитесь, что ожидаемое совпадет с действительностью?

– Что-то вроде того. – Она кивнула. – Это как знакомство через Интернет. Представляешь себе человека, додумываешь то, что не можешь увидеть, а при очной встрече оказывается, что он совсем другой, не такой. Понимаете?

– В общих чертах. А вы давно знакомы со Степаном?

– Несколько месяцев. Я по образованию историк, сама родом из этих мест. Мне всегда было интересно прошлое, сколько себя помню. А у поместья такая богатая история, столько тайн. Не знаю, рассказывал ли вам Степан, но одним из условий, на которых он получил усадьбу Шаповаловых в аренду, была организация в доме экспозиции. Когда-то Антон Венедиктович Шаповалов предпринимал шаги в этом направлении, но у него не было связей и финансовых возможностей Степана.

– А кому нужна эта экспозиция? – спросил Дэн, украдкой наблюдая, как Гальяно пытается развлечь Лену.

– Начистоту? – Леся подняла на него ясные, небесно-голубые глаза. – Никому. Но отделу культуры нужен план и нужна галочка об исполнении этого плана, а еще требуется щедрый спонсор, такой, как Степан. Вот так. – Она с нежностью погладила альбом. – Степану был необходим консультант, а у меня есть знания и желание расставить все точки над «i».

– И много этих точек?

– Думаю, достаточно, у генеалогического древа Шаповаловых глубокие корни. Жаль только, что ветви обрезаны, в истории рода много темных пятен и неразгаданных загадок.

Она говорила запальчиво, торопливо, а он изучал ее лицо: нескладное, скорее интересное, чем красивое, лицо, которого он никогда раньше не видел, но которое отчего-то все равно казалось узнаваемым.

– Вы любите разгадывать загадки, Леся?

– Что, простите? – Она замолчала, растерянно поправила очки.

– Вы любите загадки?

– Да, – сказала она, не задумываясь. – Я очень люблю загадки. А вы?

– А я не очень.

– Может быть, это оттого, что ни на одну загадку вам не удалось найти ответа?

А она была проницательной, эта маленькая серая мышка, она знала о нем едва ли не больше, чем он сам.

Ответить Дэн не успел, потому что в этот самый момент двери снова распахнулись и в каминный зал вошли двое мужчин: молодой и постарше. В младшем Дэн без труда признал Васю, а вот лицо старшего, одутловатое, вислощекое, с мешками под глазами, показалось ему смутно знакомым.

– А вот и мы! – Вася приветственно взмахнул рукой. – Степа, извини, что задержались. Дождем дорогу размыло – просто жуть! Знал бы, взял не «аудюху», а джип.

– Приветствую честную компанию! – Мужчина церемонно поклонился, сверкнув намечающейся лысиной.

– Добрый вечер, Иван Петрович! – Туча снова встал из-за стола. – Спасибо, что приняли мое приглашение.

– Попробуй не принять, когда такой уговорщик приехал. – Мужчина подмигнул Васе, пожал руку Степану, обвел присутствующих цепким взглядом.

Вот этот взгляд Дэн и узнал! Васютин! Тот самый следователь, который занимался делом Ксанки и который теперь расследует убийство Суворова. Вот почему так напряглась Лена. Вот почему встрепенулся и расплылся в улыбке Матвей. Именно Матвей общался с Васютиным больше и дольше остальных. Именно с ним следователь поддерживал связь, когда все они уехали из поместья.

– И вы здесь! – Казалось, Васютин, совсем не удивился, когда Туча представил их троих. Может быть, Вася успел рассказать по дороге, а может, память у следователя Васютина была профессиональной. – Как твои дела, парень? – Он крепко пожал Дэнову руку.

– Все хорошо. Спасибо.

– Это хорошо, когда все хорошо. – Васютин кивнул. – Я смотрю, ты как был немногословным, так и остался. Хорошее качество для мужчины, только вот нам, служителям Фемиды, работать с такими немногословными ой как тяжело.

– Скажите, есть что-то новое по делу? – В возникшей тишине голос Лены прозвучал неожиданно громко и резко.

– Мы работаем, Елена Сергеевна. Делаем, так сказать, все возможное.

– Все возможное… – Лена горько усмехнулась. Сидящая рядом Алекс успокаивающе сжала ее ладонь, и даже на недовольном лице Ангелины появилось что-то вроде сочувствия.

– Ну что же вы стоите, Иван Петрович?! Прошу! – Туча указал на свободный стул рядом с Дэном.

Васютин благодарно кивнул, неловко, бочком протиснулся к своему месту.

– Все уже собрались? – спросила Ангелина громким шепотом. – Сколько можно?

– Одну минуту. – Туча посмотрел на медленно открывающуюся дверь.

– Добрый вечер, господа и дамы! Прошу простить за опоздание. После грозы дороги стали ни к черту.

Вот это был сюрприз так сюрприз! В зал вошел не кто иной, как Антон Венедиктович Шаповалов. Сюрприз, надо сказать, получился не из приятных. Бывший начальник лагеря был последним человеком на земле, которого Дэну хотелось бы видеть. Сказать по правде, будь его воля, он и руки бы не подал Шаповалову. И не за то, что он их когда-то третировал, нет. Дэн не мог простить ему один-единственный вечер. Не запри Шаповалов их тогда в карцере, все могло бы сложиться по-другому. Ксанка не осталась бы одна в самую темную ночь…

На лицах Матвея и Гальяно читались схожие чувства. Наверное, Шаповалов почувствовал витающее в воздухе напряжение, потому что ограничился лишь сухим приветственным кивком и, не дожидаясь официального приглашения, уселся на свободный стул между Василием и следователем.

Разговор за ужином не клеился. Слишком разные собрались за столом люди. Напряженную атмосферу не могли разрядить ни робкие попытки Тучи, ни легкий треп Гальяно. Осознание того, что убийца Суворова до сих пор на свободе, висело над их головами дамокловым мечом, мешало наслаждаться встречей и едой. Васютин и Шаповалов обменивались настороженно-неприязненными взглядами. Гальяно был полностью поглощен тем, чтобы заставить Лену отвлечься от тяжелых мыслей. Леся рассеянно поглаживала альбом. Алекс неотрывно смотрела на пляшущий в камине огонь. Ангелина откровенно скучала, и только Вася со свойственным молодости аппетитом уплетал жаркое.

– А у нас в районе ЧП, – вдруг неожиданно громко сказал Васютин.

– Еще одно убийство? – Лена уронила вилку. Та с противным бряцаньем упала на тарелку.

– Ну, до этого, слава богу, дело не дошло. – Васютин промокнул салфеткой губы. – Волки!

– Что – волки? – шепотом спросила Леся. На ее бледных щеках вдруг вспыхнул яркий румянец.

– Зарегистрирован случай нападения волков на человека. Старик из местных пошел в лес по грибы. Собирал себе грибочки, никого не трогал, а тут раз – волк из кустов! Старик говорит, здоровый такой волчище, матерый. Хорошо, дед оказался крепкий, не из робкого десятка, кое-как палкой отбился. Но порвал его волк изрядно, крови много потерял, пока из лесу на дорогу выбрался. Хорошо, что председатель как раз по той дороге домой на обед ехал, подобрал, отвез в больницу. Еле спасли деда.

– Странно, что волк на человека напал, – сказал Матвей. – Может быть, бешеный?

– А мне вот другое удивительно: в этих местах волков отродясь не водилось, – покачал головой Шаповалов.

– Вы не правы! – Леся крепко сжала альбом, как будто боялась, что его могут отнять. – Граф Владимир Шаповалов погиб оттого, что его насмерть загрызли волки. В городском архиве этому факту имеется документальное подтверждение. На Андрея Шаповалова, его сына и последнего хозяина поместья, в юные годы тоже напала волчья стая. Жив он остался только чудом.

Дэн смотрел на Лесю со все возрастающим удивлением. Столько новой информации! Похоже, она и в самом деле всерьез интересовалась историей этого края.

– Да и вам ли утверждать, что не было в этих краях волков! – Леся посмотрела на Шаповалова с легким упреком. – Ведь даже на вашем экслибрисе изображен волк, и название поместья говорит само за себя.

– Говорит, но ничего не доказывает! – Шаповалов в раздражении махнул рукой. – Просто кто-то из моих предков решил сделать волка своим тотемным знаком, только и всего.

– Один из ваших предков погиб от волчьих клыков, – сказала Леся мягко. – Это ли не доказательство?

Шаповалов ничего не ответил, его холеное лицо выражало брезгливое недоверие, но крыть было нечем. Леся оперировала не домыслами, а фактами. К слову, очень любопытными фактами.

– А в следующий раз волки появились в здешних местах в тысяча девятьсот восемнадцатом, пришли вслед за отрядом красноармейцев. В лес тогда боялись сунуться не только местные жители, но и солдаты. Есть документальное подтверждение того, что Чудо, пропавшего красного командира, свои искать стали не сразу, а только лишь спустя сутки. Боялись соваться в лес.

– Вот вы, Олеся Павловна, вроде бы образованная барышня, – снисходительно улыбнулся Шаповалов. – Вроде бы и диплом у вас какой-никакой имеется, а гляди ж ты – подменяете исторические факты какими-то деревенскими байками. Смешно, честное слово!

– Вам смешно? – Леся посмотрела на него поверх очков. – А мне вот совсем не смешно. Летом восемнадцатого года всего за несколько недель волки убили восемь человек из местных и четырех красноармейцев. Мне кажется, статистика впечатляющая и ужасающая. Особенно если принять во внимание тот факт, что год был не голодный, в лесу хватало живности, а волки нападают на человека только в самом крайнем случае.

– И о чем это говорит? – спросил Дэн.

– Я не знаю. – Леся пожала плечами. – Я просто перечисляю вам факты.

– И что там было дальше? – поинтересовался Матвей. – Чем закончилась эта история с волками?

– Они ушли. Сразу после смерти Чудо нападения на людей прекратились.

– Дрессированные они были, что ли, эти волки? – удивился Гальяно.

– Я допускаю, что можно приручить и натаскать одного волка, но чтобы целую стаю! – Туча слушал Лесю очень внимательно, и в глазах у него было что-то такое… Особенное, как будто он уже знал эту волчью историю. А может, и знал, ведь Леся работала на него.

– Считаете, этот Чудо-командир каким-то образом управлял волками? – Гальяно недоверчиво улыбнулся.

– Не знаю, – Леся покачала головой, – я не мистик, я историк.

– А сейчас что же? – спросил Матвей. – Чудо давно уже на том свете. Откуда волки?

– Ну, мало ли откуда волки! – Васютин наколол на вилку маринованный грибочек, полюбовался, сунул в рот. – Единичный случай. Может, забрел какой одиночка.

– Не одиночка, – покачал головой Вася. – В лесу точно появилась стая. Макеевские слышали волчий вой, и неоднократно.

– Мы тоже сегодня слышали, – Гальяно ослабил шейный платок, – сразу перед грозой. Это выходит, нам с вами, ребята, сегодня крупно повезло. Могли нарваться на что-нибудь пострашнее грозы.

– Вы ходили в лес? – Шаповалов удивленно приподнял брови.

Васютин ничего не сказал, но взгляд его из лениво-расслабленного сделался очень внимательным.

– Да так, решили прогуляться.

– Мне думалось, что прогулка тринадцатилетней давности должна была вас образумить, – сказал Шаповалов вкрадчиво.

– Это вы про тот случай, когда по вашей вине мы едва не задохнулись в погребе? – спросил Дэн не менее вкрадчиво. Не удержался…

– Это я про тот случай, когда в лесу погибла оставшаяся без присмотра взрослых девочка, – процедил Шаповалов. – Я, молодой человек, нес за вас ответственность. Да, мне приходилось принимать непопулярные меры, но, прошу заметить, никто из моих подопечных тогда не погиб!

– Максим едва не погиб, – сказала Лена очень тихо.

– Максим Дмитриевич, земля ему пухом, был взрослым человеком и сам отвечал за свои необдуманные поступки. Я вам даже больше скажу, Леночка, именно он заразил ребят этим никому не нужным, если не сказать опасным, романтизмом. Поощрял всякие глупости, самовольно покидал территорию лагеря в то время, когда должен был присматривать за вверенным ему отрядом. Я понимаю, о мертвых либо хорошо, либо никак, но даже сейчас…

– Хватит! – Лена резко встала. – Степан, спасибо за ужин, но я, пожалуй, пойду. Голова разболелась.

– Я провожу. – Гальяно встал следом.

После ухода Лены и Гальяно за столом воцарилась неловкая тишина.

– Антон Венедиктович, ну зачем же вы так? – сказал Туча с мягким укором. – У Лены горе, а вы…

– А я, получается, единственный, кто осмелился сказать правду. – Шаповалов отшвырнул измятую салфетку. – И тогда, и, если не ошибаюсь, сейчас Максим Дмитриевич пренебрег своими профессиональными обязанностями, подставил под удар не только себя, но и окружающих. Конечно, то, что он погиб такой дикой и такой нелепой смертью, очень прискорбно, но в сложившихся обстоятельствах винить нужно только его самого.

– Винить нужно ту сволочь, которая его убила, – отчеканил Дэн, – а нападать на несчастную женщину подло!

– Ну, знаете ли! – Шаповалов встал так поспешно, что если бы Васютин не придержал его стул, тот бы непременно упал. – Я вижу, в этом некогда таком гостеприимном доме мне больше совсем не рады. Посему разрешите откланяться. И вот еще что, Степан Владимирович, – он снизу вверх посмотрел на выбирающегося из-за стола Тучу, – я служил поместью верой и правдой, не корысти ради, а исключительно по зову сердца, но вижу, что в моей поддержке и в моих дружеских советах больше нет нужды. У вас появились новые советчики… – Он выдержал драматическую паузу. – Давайте считать, что наш договор аннулирован.

– Антон Венедиктович… – Если Туча и пытался его остановить, то не слишком энергично.

– Всего хорошего! – Шаповалов картинно взмахнул рукой и не менее картинно хлопнул дверью.

– Боже, сколько пафоса! – фыркнула Ангелина. – Ну и хорошо, что он ушел. Неприятный тип, скользкий.

– Туча, а о каком договоре он тут говорил? – спросил Матвей.

– Шаповалов помогал мне реставрировать поместье. По сути, он был управляющим.

– Странный выбор. – Матвей нахмурился.

– Оптимальный выбор. – Туча покачал головой. – Никто не знает и не любит этот дом так, как он. Видите камин? Если бы не Шаповалов и не Леся, которая раздобыла в архиве чертежи и старые интерьерные снимки, этой красоты бы не было.

– Я согласна. – Леся кивнула. – В реставрационные работы Шаповалов вкладывал всю душу. Он, конечно, тяжелый человек, но это не умаляет его вклад в восстановление дома.

– Ерунда все это! – Ангелина откинулась на спинку стула. – Думаешь, Степа, он ради тебя так старается? Да он спит и видит, как захапать поместье себе.

– Это невозможно. Существуют документы, а ты знаешь, у меня очень хорошие юристы, – покачал головой Туча.

– Все равно, я не стала бы так безоглядно доверять тем, кто проявляет к дому такой необоснованно повышенный интерес! – Ангелина бросила на Лесю многозначительный взгляд, в ответ та едва заметно передернула плечами. – И не забывай, что он тебе сделал.

– Лично мне он ничего не сделал, – сказал Туча, устало опускаясь на стул. – К тому же я давно научился разделять бизнес и личное.

– Ой ли! Вот прямо так и научился?

Если Туча и понял намек, то виду не подал, лишь виновато улыбнулся Лесе.

– Предлагаю вернуться к нашим баранам, то есть волкам! – Васютин, привлекая всеобщее внимание, постучал вилкой по краю бокала, раздался мелодичный звон. – Господа-товарищи, у меня к вам убедительная просьба. Пока ведется следствие, пока не найден преступник, а по округе рыщут волки, предлагаю всем проявить благоразумие и воздержаться от походов в лес. Как говорится, для вашего же блага и от греха подальше. – Он посмотрел на них по-отечески строго, задержал взгляд на Дэне.

– Ничего не могу вам обещать, Иван Петрович. – Почему-то врать этому усталому, битому жизнью человеку не хотелось.

– Я так и думал. – Васютин вздохнул. – В таком случае хотя бы проявите осторожность. Не суйтесь… Сами знаете куда. И без вас хлопот хватает. А теперь вынужден вас покинуть. Время позднее, а у меня завтра еще дел по горло.

– Иван Петрович, я вас отвезу. – По знаку Тучи Вася вскочил из-за стола. – Домчу до дома за три секунды.

– За три секунды не надо, – усмехнулся Васютин. – Я хоть и преклонного возраста гражданин, но жизнь мне моя все еще дорога. Ну, всего доброго, мальчики и девочки! – Он церемонно поклонился, направился к двери.

– Иван Петрович! – Дэн тоже встал. – На пару слов, если можно.

– Приятно осознавать себя таким популярным. – Васютин замер у двери. – Василий, ты подожди меня у машины, будь ласков, а мы тут погутарим.

Из каминного зала они вышли вместе, остановились на подъездной дорожке, закурили.

– Ну-с, слушаю вас, молодой человек! – Васютин с наслаждением затянулся сигаретой. – Вы же не о погоде желаете со мной поговорить.

– Не о погоде. – Дэн мотнул головой. – Я хотел поговорить с вами о Ксанке.

– Ксанке? Странно вы ее как-то называете. Смешное имя… Так что вас интересует? Денис, если не ошибаюсь?

– Вы же тогда вели ее дело.

– Вел. – Васютин нахмурился. – Тринадцать лет прошло, а до сих пор все помню.

– Что помните?

– Помню, как злился тогда. Надавили на меня сверху. – Он поднял вверх указательный палец. – Сплошная суматоха и форс-мажор! Опознание, вскрытие… – Он покосился на Дэна. – Все так торопливо, суматошно.

– Нас не позвали тогда на опознание.

– А зачем? Родители девочки прилетели из-за границы, тело при мне опознавали. Все чин чином.

– Ошибка исключена?

– Парень, ты слышал, что я сказал? Родители девочку опознали. Считаешь, этого недостаточно?

Дэн не знал, что ответить. Кажется, давно уже смирился, что Ксанки больше нет, а вот зудит что-то внутри, не дает покоя.

– А форс-мажор? – спросил он. – Вы что-то говорили про форс-мажор.

– Дело получилось резонансное. Из области понаехали всякие. – Васютин поморщился, как от зубной боли. – Эксперта нашего к телу даже не подпустили, с результатами вскрытия я уже постфактум ознакомился, когда тело девочки забрали родители. Ничего нового в тех результатах не было – смерть в результате утопления. Старик держал ее под водой, пока она не захлебнулась. Эй, парень, с тобой все в порядке?

– Все нормально. – Дэн мотнул головой, прогоняя поднимающийся перед глазами кровавый туман.

– Ты женат, Денис? – Голос следователя едва прорывался сквозь этот туман.

– Был, сейчас в разводе.

– А дети?

– Детей нет. Я еще спросить хотел, куда ее увезли, где похоронили?

– Не знаю. – Васютин развел руками. – Говорю же, быстро тогда как-то все случилось, бестолково. Против Лешака, старика этого чокнутого, все улики. Показания свидетелей опять же… Раскрыли преступление по горячим следам за несколько дней. Помню, мне тогда еще премию повышенную выписали, начальство по головке погладило: «Ай, молодца, Васютин!» Да только неспокойно было вот тут. – Он ткнул себя пальцем в грудь. – Вроде бы и складно все, а сомнения гложут. Видать, не зря. Смотри, как оно сейчас-то обернулось. Старик тот давно в сырой земле, а Суворова вашего кто-то того… И что примечательно, случилось это накануне сам знаешь какого события.

– Вы про самую темную ночь?

– Про нее, будь она неладна. – Васютин сплюнул себе под ноги. – Чертовщина какая-то. Я же ходил на эту Чудову гарь, еще тогда, тринадцать лет назад, хотел лично проверить.

– Проверили?

– Еще как! Там гари той… переплюнуть можно. Зашел, осмотрелся, под деревом этим примечательным постоял. На все про все ушло от силы пять минут. И знаешь, что интересно? Зашел я на гарь в девять утра, а вышел в восемь вечера. Вот тебе и пять минут! Аномальная зона… Все хотел спецов из области позвать, чтобы с аппаратурой, чтобы измерили все и задокументировали, да вот только опасаюсь. Волки! Не хватало еще, чтобы от этих тварей зубастых невинные люди пострадали. Ну, ты все спросил, что хотел? – Васютин швырнул догоревшую до фильтра сигарету в урну.

– Все.

– Тогда моя очередь задавать вопросы.

– Спрашивайте.

– Где ты был в день убийства Суворова?

– Я?.. Вы меня подозреваете?

– Я, мил-человек, всех подозреваю, даже самого себя. И проверю каждого из вас, можешь не сомневаться.

– Проверяйте. – Дэн пожал плечами. – Я неделю как вернулся из Финляндии, в паспорте имеются соответствующие отметки.

– Это хорошо. – Васютин похлопал его по плечу. – Одним подозреваемым меньше, но в лес все равно не суйся, а то знаешь, как бывает? От подозреваемого до потерпевшего иногда один шаг. – Он кивнул на прощание, направился к ожидающей у ворот машины.

– Иван Петрович! Последний вопрос.

– Ну?

– На Ксанке был медальон в виде трилистника?

Васютин задумался всего на мгновение, а потом уверенно сказал:

– Не было никакого медальона, ни во время осмотра тела, ни в описи вещей. А что за медальон такой? Может, цепочка порвалась в лесу или там, на затоне. Если вещица маленькая, могла и потеряться.

– Могла. Спасибо вам, Иван Петрович.

– Да не за что. Помни, что я тебе говорил. Не занимайся с дружками своими самодеятельностью. И этому вашему сыщику передай, чтобы не перебегал дорогу официальной власти, а то я ведь про свои симпатии вмиг забуду.

Вот такой он, следователь Васютин. С виду простак и чудак, но копает под всех без исключения, алиби интересуется. Пусть копает! Дэн посмотрел на звездное небо, направился обратно к дому.

Туча

Нога ныла даже после изрядной дозы обезболивающего, видимо, сказывался бег с препятствиями по пересеченной местности. А когда бежал, ничего не болело, наверное, было не до того.

Когда Туча понял, что ребята отправились наЧудову гарь без него, то сначала немного расстроился, но очень скоро обида уступила место беспокойству и совершенно иррациональному чувству страха из-за того, что самая темная ночь может повториться внезапно, возможно, даже сегодня, а его снова не окажется рядом с друзьями. Этот страх оказался сильнее страха перед гарью, и Туча решился. Им повезло, ничего плохого в лесу не случилось, но за право чувствовать себя частью команды сейчас приходится расплачиваться болью.

А ужин не задался с самого начала. С первых минут все пошло наперекосяк, гости начали разбредаться один за другим.

– Скучно тут у вас, мальчики! – Ангелина обвела взглядом пустующие стулья. – Пойду я, пожалуй.

Он не хотел, чтобы она уходила, хотел, чтобы хоть один раз проявила интерес к тому, что происходит в поместье и в его жизни, но не стал задерживать. Ангелина, она такая – легкомысленный, своевольный ангел.

Ангелина была похожа на его маму роскошной рыжей шевелюрой, взбалмошным характером и даже жестами. Он подметил это еще тогда, во время их самой первой встречи. Это было больно и сладко одновременно, как редкие встречи с мамой. Туче понадобилось почти десять лет, чтобы смириться и простить предательство, но любовь к матери всегда жила в его сердце.

Они встретились в Каннах на премьерном показе фильма, в котором мама снялась в главной роли. Туча смотрел этот фильм на предпремьерном показе для узкого круга. Мама была хороша. Туча и представить себе не мог, что она, посредственная, в общем-то, певица, может оказаться такой талантливой актрисой. Фактурной, самобытной, неподражаемой, как писали о ней критики. Наверное, поэтому, а может, оттого, что он безумно соскучился, Туча и принял приглашение мамы и прилетел в Канны.

В жизни она была еще более фактурной, самобытной и… неподражаемой. Годы стерли с нее дешевую вульгарную позолоту, добавили элегантности и шарма. Он и мама проговорили больше трех часов кряду. Никогда раньше Туча не общался с мамой так долго и так… по-родственному.

– Я горжусь тобой, мой мальчик, – сказала она, целуя его на прощание, – и скорблю из-за того, что упустила момент, когда ты из мальчика превратился в настоящего мужчину. Прости.

Он не знал, кто разговаривал с ним в тот момент, гениальная актриса или осознавшая свои ошибки мать, но сердце было готово разорваться от любви.

– Мы ведь теперь будем чаще видеться, сынок? – Мама смотрела на него снизу вверх, и улыбка ее была тревожной.

– Конечно, мы будем чаще видеться. – Он бережно поправил выбившийся из высокой маминой прически локон. На большее его сыновней ласки не хватило…

Вслед за Ангелиной, поинтересовавшись предварительно, не нужна ли ему ее помощь, каминный зал покинула Алекс. И только Леся не спешила уходить, рассеянно барабанила пальцами по альбому, с которым не расставалась целый вечер.

– Это то, о чем я думаю? – Туча кивнул на альбом.

Леся улыбнулась.

– Я думала, мы посмотрим его вместе. – Это прозвучало так по-особенному, что Туча мысленно порадовался, что рядом нет Ангелины.

– Альбом семьи Шаповаловых, – объяснил он Матвею. – Вытребовал его для экспозиции. Хочешь взглянуть?

Конечно, Матвей хотел. Можно было даже не спрашивать. Они подсели поближе к Лесе, отодвинули в сторонку тарелки и столовые приборы, с детским нетерпением уставились на альбом. Леся вдохнула, выдохнула, перевернула первую страницу.

На выцветшей от времени фотографии были изображены четверо. Статный мужчина с густыми усами и бакенбардами обнимал за плечи невысокую светловолосую женщину. Мужчина широко улыбался, а женщина смотрела в объектив настороженно.

– Это граф Владимир Шаповалов и его жена, – прокомментировала Леся, – а это их сыновья – Андрей и Игнат.

Мальчики-подростки оказались непохожи, как день и ночь. Андрей, хрупкий, светловолосый, светлоглазый, был точной копией своей матери, а Игнат… Высокий, широкоплечий, с роскошной копной смоляных волос, волевой линией подбородка и пронзительным взглядом. Наверное, он тоже был похож на свою мать, ту, что утонула в затоне.

Еще на трех фото все те же лица, но в других ракурсах и интерьерах. Дальше каждый из них по отдельности. Счастливая семья. Во всяком случае, на первый взгляд, но Туча читал дневник Андрея Шаповалова и знал правду.

С тысяча девятьсот девятого года со снимков исчез Игнат, словно его и не было. Именно тогда между братьями произошла размолвка.

– А это кто? – Леся перевернула страницу, сощурилась, всматриваясь в необычный, отличный от остальных снимок.

Если прежние фотографии были торжественно-постановочные, то эту, казалось, сделали внезапно для запечатленных на ней людей. Невысокий русоволосый парень в очках и с аккуратной бородкой с увлечением слушал крупного мужчину, одетого по-мужицки просто. Мужчина стоял к снимавшему вполоборота, поэтому лицо его было видно не слишком хорошо. Длинные волосы, борода, густые брови – вот, пожалуй, и все.

– Старец какой-то? – предположил Матвей, рассматривая снимок.

Догадка озарила внезапно.

– Это Лешак. Помнишь, Андрей Шаповалов писал о нем в своем дневнике?

– Думаешь? – Матвей придвинул альбом к себе поближе. – В таком случае это совсем другой Лешак, на того старика, что убил Ксанку, этот совсем не похож. Опять же, люди столько не живут. Это два разных человека! Кстати, было бы неплохо узнать, как звали Лешака. Туча, ты можешь спросить у Васютина?

– Уже. Сохранились кое-какие записи. Его настоящее имя Дмитрий Серов. Точной даты рождения нет, но родился он точно еще до революции.

– Тоже старый был дед. – Матвей присвистнул. – Но крепкий, зараза. И что он за человек? Что про него известно?

– Почти ничего. – Туча пожал плечами. – Жил в лесу, охотился, грибы, ягоды собирал. Чудаковатый, странноватый, дикий…

– Ну, дикий не дикий, а внучку вырастил и высшее образование дал, – возразил Матвей.

– Это ты про ту учительницу, что утонула в затоне?

А ведь он правильно мыслит, его пытливый друг-детектив. Чтобы понять Лешака, нужно узнать, каким он был человеком, что им двигало.

– Простите, что я вмешиваюсь, – сказала Леся с виноватой улыбкой, – но какое отношение имеет Дмитрий Серов к семье Шаповаловых? Это ведь никак не связано с экспозицией. – Она смотрела прямо Туче в глаза. – Это связано с той убитой девочкой, с Ксанкой. Я ведь права?

Туча вздохнул. Ему нравились умные женщины, но временами с ними было очень тяжело, гораздо тяжелее, чем с Ангелиной.

Умную женщину не используешь вслепую. Она либо начнет задавать вопросы, как Леся, либо докопается до нужной информации сама, как Алекс.

– Да, вы правы. – В сложившейся ситуации он решил, что врать неразумно. – В этом деле у нас имеется еще один, свой собственный интерес.

– И то, что скоро наступит самая темная ночь, тоже является частью вашего интереса?

– Вы необыкновенно осведомленная девушка, – улыбнулся Матвей.

– Во-первых, я родом из этих мест. – Леся говорила с какой-то отчаянной бравадой, словно они ее в чем-то обвиняли. – Во-вторых, я историк, а в-третьих, я всегда довожу до конца дела, за которые берусь.

– В этом мы с вами похожи. – Матвей бросил на Тучу быстрый взгляд, явно предлагая ему самому решать, в какие тайны можно посвятить Лесю.

Да, он решит, только не сейчас, а после разговора с Дэном.

– Я очень ценю вашу помощь, – сказал он вполне искренне. – Просто есть вещи, в которых мы сами не до конца уверены.

– Понимаю. – Леся кивнула, перевернула страницу.

На следующем фото была запечатлена молодая семейная пара. В мужчине Туча без труда узнал повзрослевшего Андрея Шаповалова, а вот женщина… Женщина оказалась невероятно похожа на Ксанку. Такая же миниатюрная, скуластая, черноволосая, с таким же точно настороженным взглядом. На руках она держала упитанного карапуза лет трех-четырех.

– Я так понимаю, это Андрей и Зоя Шаповаловы, – прокомментировала снимок Леся.

Туча почувствовал, как Матвей пнул его под столом ногой. Безусловно, он тоже заметил поразительное сходство графини с Ксанкой.

– А мальчик – это Александр, их единственный сын.

На следующем фото был все тот же карапуз, только сидел он на коленях у Лешака. Знахарь смотрел в объектив с внимательным прищуром, а его большие руки сжимали малыша с отеческой бережностью.

– Снова он. – Матвей постучал пальцем по снимку. – Получается, что Лешак был вхож в дом и дружен с Андреем Шаповаловым. Ведь не просто так граф доверил ему своего ребенка.

Да, Лешак был вхож в дом и дружен с Андреем Шаповаловым. Туча знал это из дневника графа, но знания свои решил пока не озвучивать.

– Я покопаюсь в архивах, – пообещала Леся. – Но, думаю, вы правы, Лешак был при молодом графе кем-то вроде гувернера. Давайте смотреть дальше, в альбоме осталось совсем мало фотографий.

Фотографий было и в самом деле немного: Андрей Шаповалов в своем кабинете за работой, Зоя Шаповалова за вышивкой.

– Погодите! – Матвей остановил Лесю, готовую перевернуть страницу. – Туча, смотри!

Он уже и сам заметил на шее графини медальон в виде трилистника. Тот самый медальон, который каким-то непостижимым образом оказался у Ксанки.

– Странное украшение. – Леся поправила очки. – Слишком простое для женщины, которая могла позволить себе любую дамскую прихоть.

– Могла, но не позволила, – сказал Туча тихо.

– Смотрим дальше? – Леся подняла на него взгляд.

– Да.

На самом последнем снимке был запечатлен мальчик лет десяти в строгом костюме с не по-детски серьезным выражением лица. Снимок датировался апрелем тысяча девятьсот восемнадцатого года.

– А это Саша Шаповалов накануне трагических событий восемнадцатого года. Через два месяца его семью уничтожат, он останется последним в роду.

– Можно? – Матвей снова придвинул к себе альбом, долго и очень пристально всматривался в лицо мальчика. – И что с ним стало? – спросил наконец.

– Кто-то из верных графу людей спас его и вывез за границу, предположительно во Францию.

– Это проверенная информация?

– Странный вопрос. – Леся посмотрела на него с удивлением. – Думаю, подробности лучше узнать у Антона Венедиктовича, ведь именно он является потомком Александра.

– Не уверен, что Антон Венедиктович захочет делиться с нами подробностями своей биографии. – Туча покачал головой. – Но логично предположить, что мальчику удалось спастись.

Матвей хотел было еще что-то спросить, но в этот момент в комнату вошли Дэн и Гальяно.

– Как там Лена? – вежливо поинтересовалась Леся.

– Устала, расстроена. – Гальяно пожал плечами. – Мы немного поговорили, и она ушла к себе.

– Мне, наверное, тоже уже пора. – Леся встала из-за стола.

– Я провожу. – Туча встал следом. – Ребята, я скоро.

Они шли по освещенной фонарями дорожке в сторону «девичьего» флигеля. Раньше там жили «волки», но теперь флигель стал женским царством. Леся, Алекс, Лена… Только Ангелина жила с ним в главном доме.

В окне комнаты Алекс горел тусклый свет ночника. Туча знал, она никогда не ложится раньше полуночи, хотя встает с петухами. Окна Лениной комнаты были черны, наверное, и в самом деле уже легла.

Они остановились перед крыльцом флигеля, когда Леся вдруг сказала:

– Степан, а вы не заметили одну странность?

– Какую?

– В фамильном альбоме не было ни одной фотографии взрослого Игната Шаповалова. И в исторических документах я ни разу не видела упоминания его имени. Такое чувство, что кто-то постарался уничтожить даже память о нем. А ведь у него тоже могли быть дети. И запросто может так статься, что Антон Венедиктович не единственный из ныне живущих потомков.

А ведь она права! Если отсутствие фотографии можно объяснить неприязнью между братьями, то отсутствие каких бы то ни было упоминаний об Игнате Шаповалове наводит на размышления.

– Леся, – Туча осторожно коснулся руки девушки, – я должен вам что-то сказать.

– Слушаю вас. – В темноте ее голос звучал как-то по-особенному, и на мгновение Туча забыл, о чем думал.

– Есть кое-какие документы…

Договорить он не успел, в ночной тишине раздался приглушенный волчий вой. Леся вздрогнула, испуганно обхватила себя за плечи.

– Не бойтесь, это в лесу. Здесь, на территории поместья, вам ничто не угрожает.

– Да, я понимаю. – Она улыбнулась, шагнула к крыльцу. – Я, наверное, пойду.

– Конечно. – Туча смутился, отступил на шаг. – У нас еще будет время поговорить.

Обратно к дому он шел быстрым шагом, не обращая внимания на усилившуюся боль в ноге.

Дэн

– Мне кажется, или Туча выбрал не ту женщину? – сказал Гальяно, наблюдая, как Туча с Лесей неспешно идут по парковой дорожке. – Ангелина ему совершенно не подходит. Это я вам как дипломированный психолог говорю.

Матвей скептически хмыкнул, устало потер глаза. Вид у него был растерянный, как тогда, на гари, во время встречи с призраком мальчика. После сеанса спиритизма Дэн уже ничему не удивлялся. Вполне вероятно, что тринадцать лет назад гарь как-то по-особенному на них повлияла.

– Не хотите взглянуть? – Матвей кивнул на лежащий на столе альбом.

Дэн хотел с той самой минуты, когда увидел альбом в первый раз.

– Нашли что-нибудь интересное? – Гальяно отклеился от настежь распахнутого окна, пристроился рядом с Дэном.

– Скорее, странное. Да вы сами посмотрите.

…Со старого снимка на Дэна смотрела Ксанка. Именно так она могла бы выглядеть, если бы жила в прошлом веке. Дышать вдруг стало тяжело, а от дыма Гальяновой сигареты защипало глаза.

– Видишь? – спросил Матвей, из-за его плеча разглядывая снимок.

Он видел. Мало того, теперь он еще и вспомнил! Вот такой она была! Почти такой…

– Сходство просто фантастическое, – сказал Гальяно. – Такое сходство может быть только в одном случае.

– Если Ксанка была одной из Шаповаловых, – закончил за него Дэн. – Но как такое может быть, у Андрея Шаповалова был только один ребенок.

– Это если официально. – Гальяно задумчиво поскреб подбородок. – А если предположить, что у графа имелись внебрачные дети?

– Или предположить, что дети были не только у Андрея Шаповалова, но и у его брата Игната, – сказал Матвей и указал на самую первую фотографию. – Сходство, конечно, не такое поразительное, но смотрите, Ксанка похожа на Игната гораздо больше, чем на Андрея. И помните, в своем дневнике Андрей упоминал необычный синий цвет глаз своего брата. Выводы, конечно, скоропалительные, принимая во внимание тот факт, что Зоя была замужем за младшим братом, а не за старшим.

– Адюльтер? – предположил Гальяно. – Постыдная семейная тайна. Только вот внебрачный ребенок случился не у графа, а у графини.

Он хотел еще что-то сказать, но в этот самый момент откуда-то со стороны леса донесся тоскливый волчий вой.

– Блуждающего огня нам мало, – буркнул Гальяно. – Нам для полного счастья еще волков не хватало.

– Не отвлекайтесь! – Матвей перевернул страницу, ткнул пальцем еще в одно фото: – Вот это сын Андрея и Зои.

– Тот самый мальчик, которому удалось спастись? – Гальяно прищурился. – Я, конечно, не генетик, но не кажется ли вам, други мои, что вот этот парень – точная копия вот этого? – Он положил рядом детский снимок Игната Шаповалова. – Не хочется бросать тень на репутацию графини, но выводы напрашиваются очевидные. Уже в те времена нравы были ни к черту. Графиня изменяла мужу с деверем.

– Это не совсем так. – Увлекшись, они не заметили, как вернулся Туча. – А точнее, совсем не так. – Прихрамывая, он подошел к столу, положил рядом с альбомом книгу в потертом кожаном переплете. – Вот здесь есть ответы на некоторые вопросы.

– Это же… – Матвей с недоверием взял книгу в руки.

– Да, это дневник Андрея Шаповалова. – Туча тяжело опустился в придвинутое к камину кресло, прикрыл глаза.

– Но откуда?

– Потом. Читай! Там не так и много.

Туча оказался прав: на прочтение дневника ушло совсем мало времени. Гораздо больше им понадобилось, чтобы осмыслить услышанное.

– Ничего себе история! – сказал наконец Гальяно. – Это ж получается, что из-за Игната все началось. Волки, ножик, ключ в виде трилистника…

– Гари тогда не было. – Дэн покачал головой.

– Гари не было, но место уже тогда было с вывертом, – возразил Матвей. – Не просто же так матушка Игната его выбрала. Да и самого Игната туда влекло.

– Думаешь, зов крови? – Гальяно привычно уселся на подоконник, закурил.

– Или место силы для таких, как Игнат Шаповалов. – Матвей присел рядом.

– Ксанку тоже тянуло на это место. – Туча пошевелил догорающие угли, пламя в камине вспыхнуло с новой силой, отбросив на его сосредоточенное лицо красные сполохи.

– Мы уже почти решили, что Ксанка была одной из них. – Матвей бросил на Дэна настороженный взгляд.

– Особенной, – уточнил Гальяно.

– Да, она была особенной. – Дэн кивнул.

Теперь, когда Ксанки больше нет, отрицать этот факт бессмысленно. Да и зачем? Каждый из присутствующих в этой комнате в той или иной степени тоже особенный. Никого не нужно убеждать в том, что невозможное возможно.

– Мы чего-то не знаем? – спросил Гальяно с интересом.

– Она могла управлять вещами. Не в обычном состоянии, а только когда злилась или чего-то сильно боялась.

– Телекинез… Круто! – Гальяно присвистнул, но тут же виновато улыбнулся. – Тогда, наверное, и левитация… Помнишь, там, на гари?

Он помнил. Как он мог такое забыть?

– Там она не сама, наверное. Это все гарь.

Туча слушал их диалог с сосредоточенным вниманием, на лбу его пролегла глубокая морщинка.

– Гарь изменила каждого из нас, – сказал Матвей. – Думаю, самое время с этим разобраться. – Он ткнул Гальяно локтем в бок. – Рассказывай!

– А что рассказывать? – Тот пожал плечами. – Я в некотором роде медиум. Иногда, если быть до конца честным, только однажды, мне удалось призвать призрака. – Он поежился. – А еще я неплохо ориентируюсь, в любом месте и в любое время могу безошибочно определить правильное направление. Ну и самое главное, я чертовски обаятельный. Твоя очередь, Туча!

– Моя? – Туча растерянно моргнул. – Я чувствую предметы, всегда точно знаю, какая вещь заурядная, а какая особенная. Если вы понимаете, о чем я.

Они все трое синхронно кивнули.

– И ты отличный поисковик, – подвел черту Матвей.

– А ты? – Туча посмотрел на него с жадным, каким-то мальчишеским интересом.

– А я, как Гальяно, могу видеть мертвых. Только ко мне они приходят сами, без приглашения.

– Как сегодня? – спросил Дэн.

– Да. – Матвей перелистал альбом, выложил на стол одну фотографию. – Вот этого мальчика я видел сегодня в лесу.

– Сашу Шаповалова? – Гальяно удивленно присвистнул. – Но как такое возможно? Ведь всем известно, что маленького графа тайно вывезли во Францию.

– Похоже, не вывезли.

– В таком случае можно считать, что род Шаповаловых пресекся еще в восемнадцатом году, – сказал Гальяно и тут же спросил: – А кто же в таком случае наш любезный Антон Венедиктович? Чей он потомок?

– И чей потомок Ксанка? – сказал Дэн, разглядывая снимок графини.

– Вывод напрашивается очевидный. – Матвей замолчал, настороженно прислушался, крадучись подошел к окну.

– Что? – шепотом спросил Гальяно, вглядываясь в темноту.

– Показалось, наверное.

– Ну, показалось – не показалось, а береженого и бог бережет. – Гальяно закрыл окно. – Так какой вы сделали вывод, мистер Шерлок?

– А такой, доктор Ватсон, – Матвей усмехнулся, – что прервалась только одна ветвь рода. У Игната Шаповалова остались наследники.

– Если я правильно понял, то Саша и был биологическим сыном Игната, – сказал Гальяно, – а ты только что утверждал, что видел его призрак. Парень умер в десять лет, у него просто не могло остаться потомков.

– Значит, был еще один ребенок, – вмешался в их диалог Туча. – Леся как раз сегодня говорила, что ей кажется странным, что о судьбе Игната нет никакой информации. Думаю, нужно копать в этом направлении.

– Ты ей доверяешь? – спросил Матвей.

– У меня нет оснований ей не доверять. Она специалист в своей области, а нам нужна информация. Я уверен, что есть связь между Игнатом, Ксанкой и Антоном Венедиктовичем. Вот только не могу понять какая.

– Значит, нужно копать под дражайшего Антона Венедиктовича, – заключил Матвей. – Займусь этим в самое ближайшее время.

– Копай! – Туча осушил свой бокал, в упор посмотрел на Дэна. – Мы не выяснили еще один вопрос, – сказал тихо.

Дэн усмехнулся. Не нужно было обладать даром предвидения, чтобы понять, куда он клонит.

– У меня нет никаких способностей. Я не умею находить потерянные вещи, на незнакомой местности ориентируюсь только с компасом или с навигатором, и я не вижу призраков.

– То есть совсем-совсем ничего экстраординарного? – Казалось, Гальяно ему не поверил.

– Ничего.

– Ну, хоть один нормальный человек в нашей компании суперменов! – Гальяно ободряюще похлопал его по плечу. – Не переживай, братан, суперменам живется несладко!

– Спасибо, утешил. – Дэн улыбнулся. – А то я уже начал было комплексовать.

Они просидели перед погасшим камином почти всю ночь, как в юности, обсуждая план дальнейших действий, прокручивая все возможные варианты. Ближе к рассвету уже изрядно захмелевший Туча покаялся в том, что тринадцать лет назад украл дневник. Его поругали, особенно усердствовал охочий до фактов Матвей, а потом простили. И уже на рассвете, когда в каминный зал заглянули робкие солнечные лучи, Туча отозвал Дэна в сторонку.

– Я должен тебе что-то сказать. Вернее, показать.

– Еще не все? – Почему-то Дэн совсем не удивился.

– Нет. Думаю, это должно быть у тебя. – На ладонь Дэна лег медальон в виде трилистника. Ксанкин медальон…

– Откуда? – В предрассветном сумраке ему показалось, что медальон светится зеленым. Только показалось…

– Я нашел его сегодня в лесу, на том самом месте, где Матвей видел мальчика. Наверное, он хотел, чтобы мы нашли медальон. Наверное, это важно.

Да, это было важно! Дэн не сомневался в этом ни секунды. Это было так же важно, как зачитанный до дыр томик Шекспира, как пожелтевшая от времени фотография женщины, которой больше нет и которая так похожа на Ксанку. Это память, которую отняли у него тринадцать лет назад.

– Спасибо, Туча! – Он, не раздумывая, надел медальон на шею. – Ты даже представить себе не можешь, что для меня это значит.

– Не могу. – Туча грустно улыбнулся. – Я даже не знаю, правильно ли поступил, отдав тебе медальон.

Александр. 1918 год

Они с дедом были в лесу, когда налетела свора. Свора – это дед их так назвал, а Саня согласился. Конный отряд до зубов вооруженных бандитов. Не солдат, а именно бандитов, грязных и шальных, внушающих страх пополам с отвращением. Сколько их точно было, Саня не знал, насчитал с полсотни и сбился со счету. Из своры выделялся один. Саня как-то сразу понял, что этот рослый черноволосый мужчина, гарцующий на горячем вороном скакуне, самый главный. По пронзительно внимательному взгляду, по аккуратной одежде, по небрежно засунутой за пояс нагайке с инкрустированной рукоятью, по испуганно-почтительным взглядам, которые бросали на него остальные.

Свора кралась по лесу в полной тишине, даже лошади не всхрапывали, лишь едва слышно поскрипывали колеса доверху груженной телеги. Телегу охраняли сразу четверо, похожие на своего предводителя, шалые, страшные.

– Это они, дед? – Сердце трепыхалось с такой силой, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. – Это красные?

– Это звери, Санька. – Дед смотрел вслед удаляющейся своре, и на его лице читалась тревога. – Нет, они хуже зверей.

– Они же в Макеевку идут! – Только сейчас до Саньки дошло. – Дед, они же к нам!

– Тихо! – На лицо легла шершавая, пахнущая табаком и полынью ладонь, заглушила рвущийся из горла крик. – Не поможем мы им сейчас ничем, даже предупредить не сможем. Пойдем!

Дед тащил его в глубь леса силой, почти волоком. Саня упирался, брыкался, но голоса не подавал, хорошо помнил взгляд красного командира.

В печке тихо потрескивали дрова, в чугунке томились щи, на припечке скворчала яичница. Саня любил простую, но неизменно вкусную еду деда, но сейчас есть совсем не хотелось.

– Давай-ка, Саня, к столу! – Дед заговорил впервые за несколько часов. – Незачем в окно пялиться, нет там ничего.

Дед был неправ, из окна был виден кусочек красного, подсвеченного не только закатным светом, но и огнем пожарища неба.

– Макеевка горит. – Саня отошел от окна. – Дед, они деревню подожгли!

– Не всю. – Дед поставил на стол сковороду с яичницей. – Пару хат сожгли для острастки.

– А наш дом?

– Нет, дом они не тронут. Они, Санька, звери, но не дураки. Да ты не горюй, – он потрепал Саню по вихрастой голове, – выручим мы твоих родителей. Веришь?

Саня верил, дед никогда его не обманывал, обращался с ним, как со взрослым. И отец с мамой деду доверяли, как самим себе.

Может, от данного дедом обещания, а может, в силу возраста к Сане вернулся аппетит. Яичницу он умолол всю, без остатка, запил душистым травяным чаем.

– Я пойду, ты чтобы из дому ни ногой. К утру вернусь…

Голос деда доносился словно издалека, становился все тише и тише. Какое-то время Саня еще боролся с тяжелой, как ватное одеяло, дремой, а потом провалился в глубокий сон.

Он проснулся от пробивающегося в избушку яркого света. Рассвет уже давно наступил, а дед так и не вернулся. Сердце сжалось от страха и дурного предчувствия. Саня как был, босиком, выскочил из хаты.

В лесу было непривычно тихо. Так тихо бывает перед грозой, но сейчас небо было совершенно чистым, если не считать поднимающегося над пожарищем столба дыма. Первым желанием было заорать во все горло, позвать деда, позвать хоть кого-нибудь, но здравый смысл взял верх над страхом. Кричать нельзя ни в коем случае, нужно отправляться на поиски. Если дед не вернулся, значит, с ним что-то случилось. Хотя что может случиться с дедом в лесу, который ему как дом родной?!

Леса Саня не боялся, дед многому его научил: как ориентироваться, как передвигаться почти бесшумно, как выжить, случись вдруг заблудиться. Но совсем в одиночестве он остался впервые. Наверное, от этого в коленках чувствовалась предательская дрожь, когда он, крадучись, пробирался через подлесок.

Деда Саня нашел там же, в подлеске, совсем близко от дома. Уткнувшийся лицом в землю, в окровавленной рубахе, он казался мертвым. Чтобы не закричать от страха и отчаяния, Саня до боли прикусил ладонь. Он долго не мог заставить себя подойти к телу, а потом решился: осторожно перевернул деда на спину, коснулся пальцами перепачканной землей и кровью щеки.

– Дед… Деда?! – От густого запаха крови замутило. Саня сделал глубокий вдох, прижался ухом к дедовой груди.

Сердце билось тихо, едва уловимо. Но оно билось! Живой!

Ему повезло, что дом был близко. Тащить деда приходилось волоком, изо всех сил упираясь пятками в землю, обливаясь потом, отгоняя слетевшихся на запах крови мух.

Дед учил его многому, почти всему, что знал сам. Саня умел останавливать кровотечение, где травами, а где и простенькими заговорами. Сейчас заговоры не помогали… Он заметался по хате, разжигая почти погасший в печи огонь, бросая в глиняный горшок целебные травы, стаскивая с деда одежду, обмывая теплой водой рваные раны.

На деда напали звери. Может быть, даже волки. Хотя волков в лесу не видели больше десяти лет. Не было, а теперь вот пришли… Сначала стая двуногих, а потом четырехлапых…

Сложнее всего оказалось положить деда на сбитый из досок топчан, но у Сани получилось. Дед лежал тихо, как мертвый, и только когда Саня попытался напоить его отваром, закашлялся. Наверное, это был хороший знак.

Дедовы раны Саня обработал мазью из травы сушеницы, обмотал чистыми тряпицами, самую глубокую и опасную, на правом боку, зашил портняжной иглой. Было страшно, руки дрожали так, что завязать узлы получилось не с первого раза, но он старался изо всех сил. Он сделал все, что от него зависело. Оставалось ждать и надеяться, что раны не загноятся, что у деда не случится лихорадки и к вечеру он придет в себя.

Ночь подкралась незаметно, накинула на окошко черное покрывало, а дед так и не очнулся. Саня проверил повязки, заварил свежего отвара, подкинул в печку дров. Поужинал щами, присел на краю лежака. Сон не шел, мысли в голову лезли одна страшнее другой, не давали покоя. Что там в Макеевке? Что с родителями? Что будет, если дед умрет?

Протяжный волчий вой раздался совсем рядом. Саня испуганно вздрогнул, на цыпочках подошел к окну. Волки были рядом, рыскали вокруг избушки, зыркали из темноты желтыми глазами, караулили…

Волки ушли на рассвете, и только тогда измученный Саня пристроился на топчане рядом с дедом.

Наверное, он проспал до самого обеда, потому что, когда проснулся, избушку заливало ярким светом полуденное солнце. Первым делом он потрогал дедов лоб. Горячий! И рана на боку отекла, налилась багрянцем. Значит, не помог отвар, значит, придется идти за гарь-травой в плохое место.

Дед брал Саню с собой в то место только лишь однажды, да и то затем, чтобы объяснить, что оно опасно. Саня ничего особенного тогда не почувствовал. Пока дед собирал гарь-траву, он сидел под старым дубом, сквозь ветви наблюдал за плывущими по небу облаками, а потом, уже на обратном пути, спросил, что же там такого страшного.

– Гиблое место, черное. – Дед мял в руках гарь-траву, хмурился. – Когда-то давно здесь жила ведьма.

Про ведьму было интересно, но совсем не страшно.

– А что за травка? – Саня понюхал колючий, пахнущий пожарищем пук гарь-травы.

– Удивительная травка, с того света может человека достать. Жаль только, что растет только здесь.

С того света достать… Это Саня запомнил хорошо, еще вчера хотел деду гарь-траву заварить, но не нашел. Значит, придется идти в плохое место. Тут недалеко совсем, если бегом, то можно за час обернуться.

– Я скоро. – Он укрыл деда старым овчинным тулупом, шмыгнул за дверь.

В лесу было так же непривычно тихо, как и вчера. Саня поежился, огляделся по сторонам. Волки ушли. Ему очень хотелось так думать, потому что сделанная из молодого дубка рогатина – от волков не защита.

Никогда раньше Саня так быстро не бегал. Он не бежал, а летел по лесу. Домчался до плохого места, отдышался, осмотрелся в поисках гарь-травы, заметил серые, точно припорошенные пеплом листочки, радостно улыбнулся.

Он рвал гарь-траву обеими руками, засовывал за пазуху, торопился, а когда за спиной послышались голоса, едва успел юркнуть в кусты.

На поляну выехали два всадника. Первого, высокого, черноволосого, Саня узнал сразу, а второго, малорослого, коренастого, с затянутым бельмом глазом, видел впервые. Всадники спешились у дуба, огляделись. Одноглазый испуганно ежился, видно, чувствовал неправильность этого места, а его хозяин улыбался так, как будто вернулся в родной дом.

– Жди здесь! – велел он одноглазому и направился к краю поляны, к тем самым кустам, за которыми прятался Саня.

Сердце испуганно замерло, волосы на затылке встали дыбом. Откуда-то Саня знал, что этот статный, явно не мужицкого происхождения человек стократ опаснее самого лютого волка.

Мужчина остановился под старой елью, когда до полумертвого от страха Сани оставалось совсем ничего. Мгновение он всматривался в лесную чащу, а потом встал на колени, сметая с едва заметного холмика иглицу и старые листья.

– Уже скоро. Все будет так, как ты хотела, мама, – сказал шепотом.

Он еще немного постоял перед могилой – теперь Саня точно знал, что это могила, – а потом решительным шагом направился к одноглазому. Тот, как и было велено, не сходил с места. На лице его была гремучая смесь из ужаса, подобострастия и любопытства.

– Все? – спросил он так тихо, что Саня едва расслышал.

– Не все, но скоро. – Черноволосый рассеянно поигрывал нагайкой, посматривал на сгущающиеся над лесом облака.

– Он так ничего и не рассказал, ни про драгоценности, ни про мальчишку.

– Скажет, всему свой срок. А не скажет… – Черноволосый взмахнул рукой, нагайка со свистом рассекла воздух.

– А графиня?

– Ее не трогать! Чтобы ни один волос не упал с ее головы! Ты слышишь, Ефимка?! – Синие глаза грозно сверкнули.

– Так ясное дело! – Одноглазый попятился. – Не трогать, только зачем она тебе? Ты ж, кажись, на Аленку, горничную ейную, глаз положил.

– А не твое собачье дело. – Черноволосый криво усмехнулся. – Делай, что велено, а то без второго глаза останешься. – Он говорил так, что сразу становилось ясно – не шутит.

Одноглазый Ефимка все понял правильно, мелко, по-козлиному, затряс головой.

– И своим скажи, чтобы в лес не совались. Моим волкам без разниц, кому глотки рвать.

– Уже сказал. – Одноглазый снова кивнул, посмотрел на хозяина с жадным любопытством. – Чудо, я спросить хочу… – Он застыл в подобострастном ожидании.

– Спрашивай.

– Как ты с ними управляешься, с волками?

– Как? – Черноволосый, которого звали странным именем Чудо, вытащил из-за голенища сапога нож. Саня вытянул шею, чтобы разглядеть нож получше, но почти ничего не увидел. – А вот с помощью этого.

– Нож?.. – В голосе Ефимки слышалось разочарование.

– Это смотря для кого. Видишь, на рукояти волк?

– Ну?

– Вот и думай. Да ты глазом не зыркай, нож этот не всякому в руки дастся, и волки не всякому служить станут. Смотри! – Чудо замахнулся, нож по самую рукоять вошел в ствол дуба. – Попробуй-ка достать.

Ефимка был хоть и коротышкой, но кряжистым и с виду очень сильным, но вытащить нож из дерева так и не смог.

– Крепко засел, – сказал он, стирая со лба пот. – Не выходит.

– Не выходит, значит. – Чудо прокачал головой. – Ну-ка, отойди!

От дерева его отделяло метров пять, не меньше, но подходить он не спешил, вместо этого протянул вперед руку.

Что случилось потом, Саня не понял. Только что нож торчал из ствола, и вот он уже в руке у Чуда. Сам прилетел…

– Батюшки! – Ефимка прижимал руку к щеке, между его растопыренных пальцев стекали ручейки крови.

– Я же велел отойти. – Чудо сунул нож обратно в сапог. – Понимаешь теперь, кому служишь? – Не дождавшись ответа, он вскочил в седло. – Держись меня, Ефимка! Со мной не пропадешь, а задумаешь предать…

– Ни за что! – Ефимка схватил вороного за стремя, хотел поцеловать пыльный хозяйский сапог, но Чудо не позволил, натянул удила. Вороной взмыл на дыбы. Ефимка рухнул в траву.

Эти двое уже давно убрались восвояси, а Саня все не решался выбраться из своего укрытия, вспоминал и обдумывал увиденное и услышанное. Особенно страшно было вспоминать про нож. У него самого имелся похожий, острый, как бритва, с вырезанным на костяной рукояти вепрем – подарок деда на десятилетие. Но его нож был обыкновенный, а этот, волчий, какой-то зачарованный. Надо расспросить у деда, когда он придет в себя. Дед точно должен знать.

Добравшись до избушки, Саня первым делом осмотрел дедовы раны, потрогал горячий, как припечек, лоб, а потом достал из печи котелок с кипятком, бросил в воду щедрую щепоть гарь-травы, пообедал щами, пока готовился отвар, поменял повязки, смазал раны мазью, до самой бороды укрыл деда тулупом.

Трава настоялась ближе к вечеру, и Саня медленно, по каплям, принялся вливать в деда горький, пахнущий дымом отвар.

Ночью снова приходили волки, пугали Саню тоскливым воем, заглядывали в окошко. Уснул он опять только под утро, перед тем как провалиться в сон, успел с радостью заметить, что жар у деда спал.

Матвей

Утро следующего дня выдалось жарким и душным. Это лето грозило побить все температурные рекорды. Матвей потянулся, настежь распахнул окно, сощурился от ослепительного солнца и едва не оглох от рева газонокосилки. Газонокосилкой управлял кряжистый дядька в синем рабочем комбинезоне и защитных очках на пол-лица.

– Ильич? Эй, Ильич! – Матвей замахал руками, привлекая к себе внимание.

Рабочий выключил газонокосилку, сдернул с лица очки. Матвей не ошибся – перед ним был их давний знакомый, еще в лагере работавший садовником.

– Разбудил я вас? – Ильич виновато улыбнулся. – Простите, не знал, что к Степану гости приехали.

– Ильич, это же я – Матвей! – Он перемахнул через подоконник, приземлился на свежескошенный газон. – Не помнишь меня?

Тот вспомнил, улыбка из виноватой сделалась радостной.

– Вот это новость! – Ильич стащил перчатку, пожал протянутую руку, чуть поморщился. – Артроз, чтоб его! Сначала спина, а теперь вот суставы прихватывают. А ты, я смотрю, орел! Надолго к нам?

– В отпуск! – Матвей пожал плечами.

– Один или полным составом?

– Все приехали: и Гальяно, и Дэн. Степка позвал, и мы приехали.

– Вот и меня Степка, то есть Степан Владимирович позвал. – Ильич достал из кармана комбинезона сигареты, закурил. – Десять лет по земле мотался, искал лучшей доли, а под старость на родину потянуло. Вернулся, а тут такие перемены.

– В лучшую сторону?

– Если ты о поместье, то да.

– А если в глобальных масштабах?

Ильич всегда был хорошим источником информации. Грех не воспользоваться.

– А если в глобальном, то про убийство Суворова ты уже наверняка знаешь. – Ильич нахмурился. – И про волков, и про то, что в лесу снова блуждающий огонь появился. Вы ж не просто в гости приехали. Вы же разобраться хотите.

– Ничего-то от тебя не скроешь, – усмехнулся Матвей.

– Так ведь у меня и глаза, и уши, и мозги, слава богу, есть. Думаю, Суворов тоже разобраться хотел, а оно вот как вышло… Вы бы поостереглись в лес ходить. Помнится, вам уже однажды досталось на орехи.

– Ну, так то когда было?! – сказал Матвей беспечно. – Мы уже большие мальчики.

– Суворов тоже был большой мальчик. – Ильич глубоко затянулся. – Ладно, – он похлопал Матвея по плечу, – еще увидимся! А пока, извини, мне работать нужно. Мымра эта заграничная еще похлеще Шаповалова будет, даром что девка.

– Это ты про Алекс?

– Про нее. Все под контролем держит, все видит. Ну, бывай! – Он махнул рукой, врубил газонокосилку.

Матвей постоял секунду в раздумьях, заглянул сначала в окно Гальяновой комнаты, потом – Дэновой. Ни одного, ни второго на месте не оказалось. Ранние пташки.

Он неспешно брел к главному корпусу, когда увидел входящего в ворота Дэна. Если судить по темным пятнам от пота на футболке, тот возвращался с утренней пробежки. А если судить по мокрым волосам, то после пробежки Дэн купался в реке. Или в затоне, что вероятнее.

– Решил тряхнуть стариной? – Матвей пожал протянутую руку.

– Теряю форму. – Краем футболки Дэн вытер влажный лоб. В этот самый момент Матвей и увидел на его груди до боли знакомый медальон. Он мог поклясться, что еще вчера медальона не было.

– И где ты его взял? – Он не стал уточнять, о чем речь, Дэн и без слов все понял.

– Вчера вечером мне дал его Туча.

– А Туча где его взял?

– В лесу, на том самом месте, где ты видел призрак мальчика. Как думаешь, это простое совпадение? – Дэн осторожно коснулся медальона, одернул футболку.

– Я думаю, что таких совпадений не бывает. Мальчик хотел, чтобы мы нашли медальон.

– Зачем? – Дэн смотрел на него очень внимательно.

– Не знаю, но собираюсь выяснить в самое ближайшее время.

– Я с тобой! – И снова друг понял его без слов. – Давай после завтрака.

– Туча и Гальяно с нами?

– Туча рано утром уехал по делам в город, а Гальяно дежурит под окнами Лены. Думаю, мы справимся без них.

Они ушли в лес сразу после завтрака, оставив «на хозяйстве» непривычно сосредоточенного Гальяно, уже на выходе из поместья столкнулись с Алекс. Несмотря на жару, одета она была по-официальному строго.

– На прогулку? – Алекс окинула их подозрительным взглядом, как будто они были ее подчиненными, а не гостями ее босса.

– Хотим искупаться, – соврал Матвей, – не беспокойтесь за нас.

– Я не беспокоюсь. – Она улыбнулась, но как-то неискренне. – В лесу – волки, – сказала после небольшой паузы.

– Мы в курсе. – Дэн вежливо кивнул, обошел Алекс по большой дуге, направился к воротам.

– Я обязана была вам напомнить. – Она равнодушно пожала плечами.

В лесу оказалось чуть менее душно, чем в поместье. Если бы не мошкара, было бы и вовсе хорошо. Они шли неспешно, надеясь на смутное, не до конца сформулированное предчувствие.

– Я сегодня купался в затоне, – сказал Дэн после долгого молчания. – Там нет течения: ни поверхностного, ни придонного. Понимаешь?

Матвей понимал. Если нет течения, то как тело Ксанки оказалось в другом месте? Почему ее не нашли в затоне?

– А вчера я разговаривал с Васютиным, и он дал понять, что на следствие оказывалось давление. Странно, да?

– Не знаю. – Матвей пожал плечами. – Дело было резонансное: Ксанку убили, нас едва не убили, Суворова искалечили. Вполне вероятно, что на него давили, форсировали, так сказать, процесс.

– А зачем? Убийцу вычислили сразу, его даже искать не пришлось. Что там было форсировать? Почему нас не пустили на опознание?

– А зачем мы были нужны, если тело опознали родители? Может, они и надавили? Они запросто могли подключить кого-нибудь из Москвы.

– Могли. – Дэн кивнул, но по лицу его было видно, что с этой версией он не согласен. – А Турист, главный свидетель? О нем тоже ничего не известно. Мы ведь даже фамилии его не знаем.

– Спроси у Васютина при случае. Не думаю, что это государственная тайна.

– Спрошу. – Дэн остановился, всем корпусом развернулся к Матвею. – Знаешь, меня не отпускает странное чувство. Мне все время кажется, что вот сейчас я увижу Ксанку. Умом понимаю, что это невозможно, а вот тут, – он похлопал себя по груди, – как-то по-особенному неспокойно. Столько времени прошло, а меня не отпускает. Я с женой развожусь из-за того, что она ревновала меня к мертвой девушке.

– Беспричинно ревновала?

– Нет! Я тебе даже больше скажу, если бы Туча нас не позвал, я бы сам сюда приехал, чтобы разобраться.

– Тише… – Матвей тронул друга за руку, сказал шепотом: – Он здесь.

Мальчик сидел на корточках перед поваленным деревом, ножом с костяной ручкой в виде вепря вырезал что-то на коре. Словно почувствовав их присутствие, медленно обернулся, поманил Матвея пальцем. Если раньше у Матвея и были какие-то сомнения, то сейчас их не осталось: при жизни мальчика звали Сашей Шаповаловым, и он едва ли дожил до своего десятилетия. А еще он хотел им что-то сказать.

Дэн вдруг смертельно побледнел, стиснул в кулаке медальон. Матвею показалось, что сквозь его крепко сжатые пальцы пробивается зеленый свет.

– Ты в порядке? – спросил он шепотом.

– Да. Спроси у него, где Ксанкина могила. Он ведь должен знать, да? Они же все знают… Или он может с ней связаться, передать ей, что… – Дэн не договорил, болезненно поморщился.

– Я попробую. – Матвей шагнул к мальчику. – Саша? Тебя ведь Сашей зовут, да? Мы ищем девочку…

Мальчишка не дал ему договорить, нетерпеливо махнул рукой, может, разозлился.

– Что? – тихо спросил Дэн.

– Ничего, – сказал Матвей, глядя на место, где еще секунду назад видел призрака. – Он ушел.

– Ушел? – В голосе Дэна слышалось разочарование. – Но ведь зачем-то же он приходил!

– Сейчас узнаем. – Матвей присел перед поваленным деревом.

На зеленой от мха коре был вырезан простенький рисунок: волны и кораблик на них.

– Видишь? – спросил он Дэна.

– Нет. А должен что-то видеть? – Дэн присел рядом.

– Здесь изображение кораблика.

– Думаешь, это послание?

– Не знаю. – Матвей потер глаза. – Но мертвые просто так не приходят. Ему что-то от нас нужно…

Договорить он не успел, тишину леса нарушил отчаянный женский крик.

– Это у затона!

Дэн сорвался с места. Матвей бросился следом.

Крик повторился, когда они были уже рядом с затоном, а потом громыхнул выстрел, и наступила оглушительная тишина. В тишине этой было что-то противоестественное.

– У тебя ствол с собой? – шепотом спросил Дэн. – Доставай, он нам пригодится.

Матвей уже и сам это видел. Ярко полыхавшее до этого солнце закатилось за невесть откуда взявшуюся тучу, лес в мгновение ока затянуло сизой мглой. Мгла эта полнилась жизнью, распадалась на серые тени, угрожающе порыкивала.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. – Матвей снял пистолет с предохранителя, прицелился в ближайшего волка. – Как думаешь, их много?

– Думаю, тебе стоит сделать предупредительный выстрел. – Дэн поднял с земли палку, взвесил в руке.

Волк припал к земле, приготовился к прыжку. Похоже, предупредительным выстрелом не обойтись. Матвей нажал на курок – волк коротко взвизгнул, упал на брюхо. Но праздновать победу было рано, его место заняли сразу два зверя. И, судя по всему, настроены они были решительно. Матвей прицелился, один за другим прозвучали два выстрела, на землю рухнули еще два серых тела.

– Плохо дело, – послышался рядом голос Дэна. – Матюха, их тут тьма…

Матвей уже и сам видел, что их тут тьма. Волки вели себя странно, если не сказать, безрассудно – лезли прямо под пули. Как будто их кто-то подначивал. Вот и еще один приготовился нападать. Матвей снова прицелился, но нажать на курок не успел… Его опередили.

Выстрелы раздавались один за другим, стреляли явно не из пистолета.

– Ложись! – крикнул Матвей, падая на землю.

Дэн рухнул рядом.

Теперь они оказались между двух огней: с одной стороны – волки, с другой – невидимый стрелок. И неизвестно, что хуже…

Наверное, им повезло, потому что волки вдруг, словно очнувшись, бросились врассыпную.

– Эй, кто там палит?! – заорал Матвей. – Хватит стрелять! Здесь люди, между прочим!

Еще не стихло эхо от его голоса, как на поляну вышел одетый в камуфляж мужчина с охотничьим ружьем наперевес. Наверное, из-за этого охотничьего антуража они не сразу признали в своем спасителе Антона Венедиктовича Шаповалова.

– Все в порядке! Можете вставать! – Голос его звучал громко и азартно. – Я прогнал волков!

– Слышишь, он прогнал волков! – Матвей ткнул Дэна локтем в бок, неторопливо поднялся с земли. – Какой добрый дяденька!

– Я бы на вашем месте не ерничал, а сказал спасибо. – Шаповалов присел перед застреленным волком, коснулся свалявшейся шерсти. – Много бы вы сделали со своей игрушкой? – Он насмешливо посмотрел на ствол, который Матвей сжимал в руке.

– Спасибо, – буркнул Матвей, с неохотой признавая, что Шаповалов прав.

– Будем считать, что мы квиты. – Шаповалов встал на ноги.

– А кто кричал? – спросил Дэн, всматриваясь в лесную чащу.

– Ангелина. – Шаповалов пожал плечами. – Пошла купаться на затон, а из лесу – волки! Представляете, из лесу к воде! Разумеется, она испугалась. Думаю, барышне просто сказочно повезло, что я проезжал мимо и принял меры.

– Проезжали мимо? – Дэн подозрительно сощурился.

– А вы всегда с ружьем ездите? – поддержал друга Матвей.

– Отвечаю по порядку. – Шаповалов снисходительно улыбнулся. – Мимо затона я проезжаю практически каждый день, потому что неподалеку у меня имеется лесопилка. А ружье я вожу с собой с тех пор, как в лесу появились волки, в целях самообороны. И, предвосхищая следующий вопрос, у меня имеется лицензия на ношение оружия. Кстати, если не возражаете, я бы взял одного из волков в качестве охотничьего трофея.

Они не возражали, мертвые волки были им без надобности.

– Ну, предлагаю вернуться к нашей прекрасной даме! – Шаповалов приосанился.

– Интересно, когда Васютин предупреждал про волков, его кто-нибудь слушал? – нахмурился Дэн.

– А вот пойдем и спросим, как наша Красная Шапочка пережила встречу с волками, – предложил Матвей.

Красная Шапочка вела себя смирно, поджав коленки, сидела на берегу, клацала зубами от страха.

– Они ушли? – спросила, глядя только на Шаповалова.

– Ушли. – Он успокаивающе улыбнулся, галантно накинул свою охотничью куртку на обнаженные плечи Ангелины.

Барышня галантность не оценила, сбросила куртку, не обращая внимания на присутствующих, принялась натягивать шорты и топ прямо на мокрый купальник.

– А что это ты тут делала одна? – вежливо поинтересовался Матвей.

– А что я могла тут делать? Купалась! – огрызнулась Ангелина. – Только из воды вышла, а тут они… – Она испуганно передернула плечами.

– Хорошо, что я мимо проезжал, – ввернул Шаповалов.

– Ага. – Ангелина не удостоила его даже взглядом. – Домой меня отвезете? – спросила капризно. – Степка меня убьет, если узнает.

– Он узнает, – с иезуитской улыбкой пообещал Матвей. – А нечего шастать по лесу, когда кругом волки!

– Я отвезу, – сказал Шаповалов. – Вот только вместе с молодыми людьми погружу волка в багажник.

– Волка… Мерзость какая! – Ангелина демонстративно отошла от них подальше. – Грузите уже быстрее своего волка!

На погрузку охотничьего трофея в багажник, а Ангелину в салон респектабельного внедорожника ушло совсем мало времени. Через пару минут Матвей с Дэном остались на берегу затона одни.

Александр. 1918 год

Саню разбудил стон. Еще не до конца проснувшись, он сел на топчане, потер глаза, прогоняя остатки сна.

– Да не прыгай ты, заполошный. – Голос деда звучал хрипло, едва слышно. – Прости, разбудил тебя.

Дед сидел, спиной опираясь на скрученный валиком тулуп, лицо его было желтым, губы запеклись, а на рубахе проступало красное пятно.

– Деда! – Саня с ревом бросился к нему на шею. – Очнулся!

– Тише, пострел! – Дед поморщился, задрал рубаху, долго изучал рану.

– Ты, что ли, меня штопал? – спросил строго.

– Я.

– Молодец, все правильно сделал. Мази только многовато, преет рана под повязкой-то. Пить подай-ка.

Саня спрыгнул с топчана, метнулся к горшку с отваром.

– Вот! – протянул деду чашку.

Дед сделал глоток, нахмурился.

– Гарь-трава? Я же не велел.

– Ты умирал, – сказал Саня твердо, по-мужски. – Я не мог допустить.

– Он не мог допустить! – Дед ласково потрепал его по волосам. – Такой же, как твой отец, опора рода. А что, у нас из съестного что-нибудь осталось? – спросил он, пряча в усах улыбку. – Есть хочу, аки зверь.

– Это волки тебя, да? – Саня поставил пустую чашку на стол, взялся за ухват, чтобы вытащить из печи котелок со щами.

– Волки. Напали тати со всех сторон. Не дошел я до Макеевки. А ты, неслух, видать, за мной пошел?

– Пошел. – Саня плеснул щей в глиняную миску, сказал, присаживаясь на край лежака: – Дед, я вчера, когда был в том месте, кое-кого видел и кое-что слышал.

– Рассказывай.

Он рассказал все, без утайки, и уже приготовился задавать вопросы, но дед отставил миску с недоеденными щами, устало махнул рукой – не сейчас.

– Подай-ка мне вон ту книгу, – сказал после долгого молчания. – Вон ту, в черном переплете.

Книга в черном переплете была особенной. Дед не то что читать ее не разрешал, даже в руки брать. Как-то Саня ослушался, пролистал запретную книгу, но так ничего и не понял. Написана она была каким-то непонятным языком, Саня решил, что латинским. А картинки в той книжке были страшные, такие, что неделю снились ему потом в кошмарах.

Дед пролистал книгу, ткнул пальцем в одну из картинок, спросил строго:

– Такой нож ты видел у того человека?

Саня посмотрел: нож был красивый, с тонким лезвием и рукоятью в виде застывшего в прыжке волка.

– Не знаю, далеко было, – сказал он и тут же спросил: – Дед, а в той могиле ведьма лежит? А если она ведьма, то значит Чудо – ведьмин сын? А как он может с ней мертвой разговаривать? Мертвые же на небе.

– Какие на небе, а какие и в аду, – сказал дед рассеянно.

– Они драгоценности какие-то искали. Чудо сказал, что мой папа знает, где они спрятаны, но молчит. А зачем он молчит, дед? Пусть бы рассказал! Они б тогда забрали драгоценности и убрались восвояси. – Саня говорил и все никак не мог остановиться. – А маму он велел даже пальцем не трогать. Это же хорошо, правда? И не похож он на мужика. Ты же сам видел, какой он. Может, дворянин? Может, слово «честь» для него не пустой звук?

– Нет, Санька, – дед покачал головой, – у этого человека нет ни чести, ни совести, ни жалости. Доверять ему нельзя, и надеяться на его снисхождение тоже нельзя. Не думал я, что он вернется.

– Дед, а ты знаешь его?

– Знал когда-то. А тебе знать этого зверя незачем. Я с ним сам разберусь, только на ноги встану. Подай-ка мне еще отвара…

Слова деда не давали Сане покоя. Думать он мог лишь о том, что отец с мамой в плену у этого страшного человека. А дед поправлялся очень медленно, только на третий день начал ходить по хате, а на четвертый выходить на двор. На пятый день Саня решился, дождался, когда дед заснет, сунул за пояс нож с вепрем, дедов подарок, бесшумно выскользнул за дверь.

Дорогу к дому он мог бы найти с закрытыми глазами, даже несмотря на то, что не было в лесу никакой специальной тропки. Дед, да и он сам, всегда ходили разными путями, не оставляя за собой следов. Для чего это нужно, Саня не знал, но привычно следовал раз и навсегда заведенному порядку.

Макеевка осталась в стороне, но ветер доносил до него едва уловимый запах пожарища. Через дыру в заборе, замаскированную зарослями лопуха, Саня пробрался в парк. В парке было тихо, почти так же тихо, как и в лесу, но откуда-то со стороны заднего двора доносился гул голосов.

Сане удалось подобраться очень близко, спрятаться за пустыми бочками рядом с погребом. Из своего укрытия он видел все как на ладони, видел и слышал.

Задний двор перегородили телегами, превратив в подобие арены. Испуганные дворовые, бабы и ребятишки столпились на границе арены. Особняком, в любимом отцовском кресле, окруженный своей верной сворой, сидел Чудо. На коленях у него ерзала и вертела по сторонам головой Аленка, мамина горничная. Платье на ней было тоже мамино, красивое, расшитое жемчугом. Аленка то и дело поглаживала жемчужные бусинки, мечтательно улыбалась. Чудо обнимал ее за талию, что-то нашептывал в пунцовое ушко.

Отца Саня признал не сразу. Да и можно ли было признать в этом измученном, избитом до полусмерти, привязанном к колесу телеги человеке его отца?!

Звери! Ироды!

Кровь прилила к лицу, громко застучала в висках.

– Ну, так где твой щенок прячется? – Чудо спихнул с коленей Аленку, подошел к отцу. – Думаешь, не найду?

Отец не ответил, лишь устало прикрыл глаза.

– Про семейные деньги уже не спрашиваю. – Чудо говорил так тихо, что Саня скорее догадывался, чем слышал. – То, что мне причитается, я и сам возьму, дорогой братец. И знаешь, кто мне в этом поможет?

– Зою не трогай! Заклинаю! – Голос отца был слабый, как у старика.

– Не трону. Будет жить твоя Зоя. Только вот обещать, что жизнь эта будет лучше смерти, не могу. – Чудо достал из-за голенища волчий нож, повертел в руках. – Помнишь, брат, наш давний разговор? Помнишь, как я давал тебе шанс? Зря ты тогда отказался, нынче я совсем другой человек, сантименты мне чужды.

– Ты не человек, Игнат. – Отец открыл глаза, во взгляде его была жалость. – Ты чудовище.

– А пускай и так! – Чудо усмехнулся. – Тебе об этом уже тревожиться не нужно. Пришло мое время! Таким, как я, сейчас раздолье! А об фамильных ценностях можешь не волноваться, Зоя мне все рассказала, чтобы тебя больше не мучил. Глупые вы людишки, смешные! Вами так легко управлять. Ради несуществующей любви готовы собой жертвовать.

– Отпусти Зою, тебе же только золото нужно. – Отец подался вперед, окровавленные веревки впились в истерзанную плоть.

– Не только. Ошибаешься, брат. – Чудо покачал головой. – А Зою я отпущу, вот только захочет ли она от меня уходить. Подарок мой, смотрю, так и не сняла.

– Какая же ты сволочь, Игнат. – Отец пытался встать с колен, но веревки не позволяли.

– И мальчонку вашего я найду. Найду, но убивать не стану, воспитаю, как родного. Будет он таким, как я, про вас, родных родителей, даже и не вспомнит. И до Лешака доберусь. Что, думаешь, я не знаю про твоего лесного дружка? Найду, дай только срок. Шкуру с живого сдеру на глазах у твоего щенка. Пусть учится.

– Не смей! – Слабый голос отца потонул в хохоте Чудо.

– Эй, народ! – Он обвел дворовых тяжелым взглядом, от которого бабы и мужики испуганно втянули головы в плечи, а малыши заревели в голос. – Нет больше барского ига, а есть власть рабочих и крестьян! И тот, кто все эти годы проливал пролетарскую кровь, сегодня прольет свою!

Волчий нож блеснул на солнце, а в следующее мгновение из разрезанного горла отца хлынула алая кровь.

– Папка! – Саня вмиг забыл об осторожности, почти оглохнув от обрушившегося на него безумия, с ножом бросился на Чудо.

И успел, и добежал, увернувшись от кинувшегося на перехват Ефимки, и даже полоснул ножом человека, который и не человек вовсе. Да только вот не убил…

– А вот и щенок! – Нож упал на пыльную землю, а в вывернутой руке молнией вспыхнула боль. – Сам пришел. – Чудо разглядывал его почти с доброжелательным интересом, на сочащуюся кровью щеку не обращал внимания.

Подоспевший Ефимка сбил Саню с ног, вцепился сзади в волосы с такой силой, что из глаз хлынули слезы.

– Вот оно, значит, как. – Рукоятью нагайки Чудо коснулся Саниного подбородка. – А ведь я должен был догадаться… Ефимка, пусти!

– Чудо, он же тебя убить хотел!

– Это? – Он коснулся порезанной щеки, поддел носком сапога Санин нож. – Меня таким не убьешь. Слышишь, щенок?!

Он говорил, а за его спиной захлебывался кровью Санин папа, и помочь ему Саня никак не мог. Близкая смерть уже набросила мутную кисею на голубые папины глаза. Саня заплакал… Ненавидел себя за слабость, но не мог остановиться.

– Что с ним делать? – Ефимка толкнул его в спину, швырнул на пропитанную отцовской кровью землю. – Может, тоже того?..

– В погреб! – велел Чудо. – И часового приставь. Да проследи, чтобы не напился часовой. За мальчишку отвечаете головой, он мне нужен живым.

– Зачем? Прирезать – и дело с концом. Я считаю… – Одноглазый Ефимка не договорил, рухнул на землю, сбитый невероятной силы ударом.

– Тебе незачем считать, – сказал Чудо ласково. – Тебе нужно делать, что велят…

Дэн

Идея родилась внезапно, во время погрузки волка в багажник. Дэна как молнией ударило, смысл послания вдруг стал почти ясен. Кораблик на волнах… В окрестностях был только один кораблик. По крайней мере, тринадцать лет назад…

Дебаркадер стоял на прежнем месте. Лишенный человеческого внимания, с облупившейся краской и проржавевшими бортами, он был похож на «Летучего голландца».

Дэн осторожно ступил на кое-где прогнившие сходни. Матвей шагнул следом.

– Думаешь, он хотел, чтобы мы пришли сюда? – спросил удивленно.

– Не знаю, давай просто взглянем. – Дэн спрыгнул на палубу, осмотрелся.

На палубе не было ничего, достойного их внимания. Сломанные скамьи и мусор не в счет. В рубке тоже не оказалось ничего интересного, но здесь Дэн задержался подольше, внимательно изучая стены. Что искал, он и сам не мог сказать, но внутренний голос велел быть настороже, чтобы не пропустить что-нибудь действительно важное.

Люк, ведущий в трюм, проржавел. Дэну пришлось приложить усилия, чтобы его открыть. По железной лестнице они с Матвеем спустились вниз.

В трюме было темно, света, проникающего в мутные, затянутые паутиной иллюминаторы, один из которых был разбит и щерился осколками стекла, едва хватало, чтобы осмотреться. Если когда-то это мрачное место и служило Туристу кают-компанией, то вкусы у него были явно спартанские. Из мебели в трюме имелся лишь сбитый из сосновых досок лежак с прогнившим от сырости тюфяком да колченогий стул. Дэн присел на край лежака, потер виски. По всему выходило, что они пошли по ложному следу…

– Что это? – Матвей носком кроссовка поддел лист старой газеты, присел на корточки, присмотрелся. – Дэн, видишь эти пятна? Похоже, это кровь.

Кровь была и на тюфяке. Если, конечно, бурые пятна – это кровь, а не что-то другое. И появиться они могли в любое время, да хоть на прошлой неделе, но сердце забилось вдруг отчаянно быстро. Дэн вскочил на ноги, сдернул тюфяк на пол и перестал дышать…

На досках лежака чем-то очень похожим на кровь с детской старательностью было выведено «127», только им с Ксанкой понятное число. Сто двадцать седьмой сонет Шекспира – вот что это означало! Любимый Ксанкин сонет, тот, который Дэн за эти годы выучил наизусть. Ксанка была в этом трюме, лежала на этой самодельной кровати, оставила ему послание, написанное кровью. Она ждала, что он станет ее искать и найдет, а он даже не попытался…

– Что это? – Матвей растерянно взъерошил волосы.

– Это написала Ксанка.

– И что это значит?

– Это сто двадцать седьмой сонет Шекспира, ее любимый сонет. Она была в этом чертовом трюме, надеялась, что я ее найду. Ее саму или вот это послание…

– Даже если это так, то что она делала на дебаркадере? Это же территория Туриста.

– Территория Туриста… – повторил Дэн, прислушиваясь к шуму в висках.

– И кровь, значит, тоже ее. Ничего не понимаю.

– Нам нужно поговорить с Васютиным. – Дэн еще раз посмотрел на оставленное тринадцать лет назад послание, направился к выходу. – Заскочим в поместье, возьмем фотоальбом.

– Зачем? – спросил Матвей.

– По дороге объясню.

В поместье возникла заминка. Альбом хранился у Леси, а Леси нигде не было видно. Зато Гальяно, взбудораженный рассказом про волков, болтал без умолку, убивался, что не оказался рядом в тяжелую для них годину. Туча большей частью отмалчивался, наверное, переживал за Ангелину или злился на нее за то, что она проигнорировала предупреждение Васютина. Шаповалов в поместье не остался, вежливо отклонил предложение пообедать, с достоинством удалился. Даже не стал выслушивать благодарности. Все были так поглощены случившимся в лесу, что не поинтересовались, зачем Дэну в город.

Леся появилась, когда они уже потеряли терпение, мышкой прошмыгнула в приоткрытые ворота. Значит, тоже, наплевав на предупреждения и инструкции, выходила за территорию. Ох уж эти женщины…

– Леся! – Дэн окликнул девушку, когда она была уже у главного корпуса. – Леся, можно вас на минутку?

Она испуганно замерла, точно раздумывая, стоит ли откликаться на его зов, а потом решительно тряхнула головой, направилась в их сторону. В джинсах и маечке она больше не выглядела библиотечной мышью. Вполне себе современная девчонка.

– В лесу опасно, – сказал Дэн, пытаясь за стеклами очков поймать Лесин взгляд. – Вы не забыли про волков?

– Не забыла. – Она улыбнулась. – Только я не была в лесу, я ходила в Макеевку. Директор тамошней школы просил помочь ему с подготовкой экспозиции, посвященной Великой Отечественной войне. Так вышло, что я единственный знакомый ему историк.

Леся говорила запальчиво и страстно, так, как всегда говорила о любимой работе, но Дэн знал – она врет. Или не говорит всей правды. Доказательством тому был пепел, забившийся за отвороты Лесиных брючек. Леся была на Чудовой гари. Да что же их всех туда тянет?!

– А вы меня искали? – Она поправила болтающуюся на плече объемную торбу.

– Искали. – Он кивнул. – Нам нужен фотоальбом.

– Могу я спросить зачем?

– Хотим показать Васютину, уточнить кое-что.

– Вы едете в город? – Леся, кажется, обрадовалась. – Возьмите меня с собой, пожалуйста! Мне нужно в районный архив. Это для школьной экспозиции. Вас ведь не затруднит.

Затруднит… Им с Матвеем есть что обсудить без посторонних ушей, а вот причин отказать Лесе в такой маленькой просьбе нет.

– Мы будем только рады. – Дэн нашел в себе силы улыбнуться.

– В таком случае я быстро! Переоденусь и возьму альбом. – Леся почти бегом направилась к флигелю.

Ее не было и в самом деле недолго. По случаю выезда в город она переоделась в короткое льняное платье, еще больше подчеркивающее ее почти детскую хрупкость. И в дороге она вела себя тихо, не приставала с расспросами, молча смотрела в окно. В некотором смысле Леся была идеальной женщиной.

Архив располагался на окраине города. Они высадили Лесю у обшарпанного крыльца, сами направились в центр на встречу со старшим следователем Васютиным.

– …Не понимаю, что вы от меня хотите! – Васютин сдернул с носа очки, отложил в сторону снимок графини Шаповаловой, который разглядывал целых пять минут.

– Та девочка, которую тринадцать лет назад достали из реки, была похожа на эту женщину? – спросил Дэн.

– В каком смысле похожа?

– Скажем, как мать и дочь. Ксанка была почти точной копией вот этой женщины. – Дэн постучал пальцем по снимку. – Разумеется, с поправкой на возраст, одежду и прическу.

– Ничего общего. – Васютин покачал головой. – Даже с учетом всех возможных поправок, та девочка не имела ничего общего с этой женщиной.

– Вот дела! – Матвей удивленно присвистнул, а Дэн снова почувствовал, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

– Ну, я жду объяснений! – потребовал Васютин.

– Это была не Ксанка. – Каждое сказанное слово наполняло его жизнь особым смыслом, воскрешало умершую много лет назад надежду.

– То есть как это не Ксанка? – Из кармана рубашки Васютин достал не слишком чистый носовой платок, протер блестящую от пота лысину. – Попрошу объяснить!

На объяснения ушло полчаса. Дэн старался быть максимально убедительным, и, кажется, Васютин начинал ему верить.

– Вещи вы рассказываете прелюбопытные, – сказал он наконец. – Дебаркадер мы тогда не осматривали. Да и ни к чему это было. Девочку к тому времени уже нашли, с убийцей определились.

– С чьих слов? – спросил Дэн. – Со слов Туриста? А вдруг он соврал, пустил вас по ложному следу в то самое время, когда Ксанка была заперта в трюме дебаркадера. И почему вы так безоговорочно ему поверили?

– У меня были на то основания, парень.

– Какие? Подозрительный тип, ведущий жизнь отшельника, но при этом имеющий разрешение на ношение оружия. Кто он такой на самом деле?

– Слишком много вопросов. – Васютин покачал головой, а потом строго сказал: – В этом кабинете вопросы задаю я. Или вы забыли?

– Мне казалось, вы были заинтересованы в раскрытии этого дела. Вас ведь тоже многое в нем не устраивало. Или я ошибался?

– Ты не ошибался, но про Туриста я вам ничего не расскажу. И даже не потому, что не хочу. Просто не могу. Подписка о неразглашении, понимаете?

– Он из спецслужб, что ли? – спросил молчавший все это время Матвей. – А иначе с чего бы такая секретность?

– Я вам ничего не говорил. Думайте, что хотите.

– Хорошо, – Дэн кивнул, – давайте исходить из имеющихся фактов. Ксанка была на дебаркадере той ночью.

– И где доказательства?

– Она оставила мне записку.

– Записку?! Какой-то набор цифр… Ну, парень, извини… – Васютин развел руками.

– Там кровь в трюме!

– Кровь может принадлежать кому угодно, хоть самому Туристу.

– Можно провести генетическую экспертизу, – сказал Матвей.

– Ишь ты какой! Генетическую экспертизу! И с чем будем сравнивать? Тела нет. А даже если бы и было, кто мне разрешит эксгумацию?! Нет образцов.

– Я найду образцы, – пообещал Дэн. – После Ксанкиной смерти… после ее исчезновения никто не забирал ее вещи, если они еще целы, у нас будет с чем сравнивать. Волосы подойдут?

– У нас тут не Москва. – Васютин нахмурился. – Нет у нас лаборатории такого уровня, да еще чтобы быстро, а не через два месяца.

– Лабораторию я организую, – пообещал Матвей. – Это не проблема.

– Хорошо, ну, допустим, совпадут эти ваши результаты! – Васютин хлопнул ладонями по столу. – Дальше что? Что вы докажете?

– Вы сами сказали, что девушка, которую достали из реки, не похожа на эту женщину. – Дэн кивнул на снимок графини Шаповаловой. – Значит, это была не Ксанка. Вполне вероятно, что ее похитили. Турист похитил!

– Ага, и подбросил следствию другое тело, которое, позволь тебе напомнить, опознали родители девочки.

– Тело нашли не сразу, у него было время все подготовить. Если он не простой обыватель, если сумел надавить на следствие и остаться в стороне, значит, мог организовать и такую подмену.

– А родители?! Родители, по-твоему, ослепли во время опознания? Как можно не признать родное дитя?!

– Не знаю. Я знаю только одно, они не любили Ксанку, она им была не нужна. Если бы им заплатили или запугали…

– Не мудри! – оборвал его Васютин. – Я следователь прокуратуры, а не сказочник! – Из ящика стола он вытащил сигареты, закурил. – Хотите делать экспертизу – делайте! Но пока у меня не будет конкретных доказательств, я пальцем не шелохну. Есть мне чем заниматься, понимаешь ли! У меня вон висяк и волки бродят по околотку, людей на части рвут! Идите уже. – Он устало махнул рукой. – Мне работать нужно.

– Ну, что будем делать? – спросил Матвей, когда они уселись в машину.

– Я позвоню Василию, узнаю про Ксанкины вещи, а потом смотаемся на дебаркадер, возьмем образцы крови. – Дэн сжал руль, зажмурился, сказал с закрытыми глазами: – Понимаешь, мне не важно, что думает Васютин, и на следствие его мне наплевать. Мне нужно самому во всем разобраться.

– Я тебе помогу, старик. – В голосе Матвея слышался оптимизм. – Если Ксанка жива, мы ее найдем. Давай заедем за Лесей.

Леся в нетерпении пританцовывала на крыльце архива, выглядела она возбужденной.

– А я узнала кое-что! – сказала, устраиваясь на пассажирском сиденье.

– Не сейчас, – оборвал ее Дэн. – Леся, простите, но мне нужно сделать один звонок.

Он безрезультатно пытался дозвониться Васе всю дорогу до архива, но не терял надежды, что парень снимет наконец трубку. На сей раз ему повезло: мало того, что Вася ответил, он был в поместье и знал, где хранятся Ксанкины вещи.

– Еще раз прошу прощения. – Дэн виновато улыбнулся Лесе. – Нужно было решить один очень важный вопрос, но теперь мы вас слушаем.

Даже если она и обиделась, то виду не подала. Удивительная девушка!

– Я узнала про Дмитрия Серова.

– Лешака?!

– Да, искала в архиве информацию о жителях Макеевки, принимавших участие в Великой Отечественной войне, и наткнулась на знакомую фамилию.

– Лешак воевал? – удивился Матвей.

– Не только воевал, но и был награжден боевыми медалями и орденами. Он демобилизовался в сорок третьем после тяжелой контузии.

Информация и в самом деле была интересной. Бывший фронтовик, герой войны, никак не ассоциировался с образом полусумасшедшего отшельника-маньяка. Да и был ли он маньяком?.. Еще пару часов назад Дэн не раздумывая ответил бы – да, но теперь…

Вася уже ждал их возле будки охранника.

– Я посмотрел, все вещи на месте, – сказал он вместо приветствия.

– Где?

– В погребе. Батя их туда снес. Ну, когда стало ясно, что они уже не понадобятся… – Вася смущенно улыбнулся.

В погребе оказалось почти просторно: ни мешков с картошкой, ни ящиков, не было даже старых часов, которые стояли тут раньше, а лаз, ведущий в подземный ход, был заколочен досками.

– Часы Степан отреставрировал и забрал к себе в кабинет, – пояснил Вася, выдвигая в центр погреба картонную коробку. – Вот тут Ксанкины вещи. Ты не думай, что мы их выбросили. Просто мы же съехали тогда из поместья, а где было их хранить?

– Все нормально! – Дэн похлопал его по плечу. – Ты иди, дальше мы уже сами.

…Ксанкины вещи: джинсы, футболки, дурацкий розовый сарафан, кисти, краски, кое-где тронутый плесенью альбом для набросков – целая жизнь в картонной коробке. Но Дэн искал не это. Дэн искал то, что на сухом протокольном языке называлось генетическим материалом. И нашел! Несколько черных волосков, запутавшихся в зубьях массажной расчески.

– Отлично! – Матвей аккуратно упаковал щетку в пластиковый пакет. – Теперь на дебаркадер?!

Пожар они увидели еще издалека. Дебаркадер горел. Красные языки пламени вырывались из люков, слизывали с бортов остатки краски.

– Приплыли! – Матвей выругался.

– Думаешь, это тоже случайность? – спросил Дэн, всматриваясь в огонь.

– Думаю, кто-то очень не хотел, чтобы мы докопались до правды. Теперь у нас нет образцов…

– Это лишнее доказательство того, что Ксанка жива. – Дэн подобрал с земли камешек, швырнул в воду. – Была жива, – добавил едва слышно.

Гальяно

Лене нужно было в город, и Гальяно взялся ее отвезти, не пустил за руль. Конечно, с этим нехитрым делом мог справиться и Василий, но ему хотелось самому. Права у него при себе имелись, а машин в гараже у Тучи целый автопарк. Выбирай любую!

Туча выслушал его просьбу не слишком внимательно, рассеянно кивнул. После утреннего происшествия с волками он находился в крайнем раздражении. Дэн с Матвеем уехали в город еще раньше, за какой такой надобностью, Гальяно не мог вспомнить, может, просто решили прокатиться.

Гальяно допускал мысль, что это только показалось, но когда он, смущенно поигрывая ключами от Тучиного «Мерседеса», предложил Лене свою помощь, она обрадовалась. Наверняка это был добрый знак. Нет, он не станет форсировать события, но и от своего не отступится. Мужик он или не мужик, в конце концов?!

Он болтал почти всю дорогу до города, развлекал Лену легкомысленным трепом, где-то на глубинном интуитивном уровне понимая, что ей сейчас нужно не утешение и жалость, а вот такая простая и незатейливая болтовня. И он встал на верный путь, потому что скованная и напряженная Лена начала оттаивать, из-под маски железной леди выглянула беззаботная девчонка, которую он когда-то задаривал полевыми цветами.

Эта иллюзия нормальной жизни разрушилась в одночасье, когда Лена заговорила о своем муже.

– Вы же не просто так приехали, да? – Она коснулась ледяными пальчиками его запястья. – Это из-за того, что случилось здесь тем летом, из-за того, что все повторяется?

– Мы разберемся, – пообещал Гальяно, глядя прямо перед собой. – Обещаю тебе, мы со всем разберемся.

Впервые он обратился к Лене неформально, на «ты», но она, кажется, этого даже не заметила.

– Я тоже разберусь, – сказала она едва слышно. – Я никому не рассказывала… Знаешь, это очень тяжело и страшно – держать все в себе. Сначала просто больно, потом не хочется верить, а потом приходит прозрение. Ты ведь психолог, правда?

Он молча кивнул. Пусть так, пусть сначала Лена будет видеть в нем психолога, а не влюбленного мужчину. Всему свое время.

– Наверное, ты хороший специалист. – Она улыбнулась уголками губ. – В тебе есть что-то… что-то такое… С тобой легко и почти не больно. И хочется рассказать. Можно? – Она посмотрела на него с мольбой.

– Я слушаю. – Нужно было сказать что-то другое, но он не нашел слов.

– Чем больше я думаю о том, что произошло, тем больше мне кажется, что убийца среди нас. Он кто-то из местных.

– Почему?

– Я никому об этом не рассказывала, но мне кажется, что незадолго до смерти к Максиму вернулась память. Это сложно сформулировать, последние несколько лет наш брак был формальностью, но что-то все равно осталось, что-то на уровне интуиции. Еще в молодости он был одержим историей поместья, считал, что где-то в лесу спрятан графский клад. Он кое-что рассказывал мне тогда, но я была молодой и влюбленной, слушала, но не слышала, не придавала значения словам. – Лена немного помолчала. – А после этого несчастья, после травмы ему все стало неинтересно. Погасла какая-то внутренняя лампадка, если ты понимаешь, о чем я.

Гальяно кивнул, он понимал.

– Так продолжалось больше десяти лет, а этой весной лампадка снова зажглась. Максим стал словно одержимый: лес, гарь, затон, блуждающий огонь… Он хотел говорить только об этом. Говорил, что очень скоро мы разбогатеем, потому что он кое-что вспомнил, потому что у него есть тайна, за которую кое-кто заплатит очень большие деньги.

– Ты думаешь, он вспомнил того, кто на него напал, и собирался его шантажировать?

– Да. – Лена сжала кулаки. – И этот кто-то принял меры. Последнее время мне не дает покоя одна мысль, возможно, эта сволочь где-то рядом, возможно, он ходит и потешается над нами, а может быть, замышляет новое убийство. Я всматриваюсь в лица и гадаю, он – не он. Это страшно, это сводит меня с ума. Но теперь я тебе рассказала, и мне стало легче. – Лена невесело улыбнулась. – Наверное, ты очень хороший психолог.

Гальяно ударил по тормозам, развернулся к Лене всем корпусом.

– С тобой ничего не случится, обещаю! И не потому, что я хороший психолог, а потому…

Сказать «я тебя люблю» не хватило смелости, но, кажется, Лена поняла его без слов. На ее бледных щеках зажегся румянец, а в глазах появилось что-то такое… Обнадеживающее.

Обратно в поместье они вернулись ближе к вечеру. Этот день стал самым сложным и самым радостным в жизни Гальяно. После того разговора в машине, после его невысказанного признания что-то неуловимо изменилось в их отношениях. Вот только Гальяно никак не мог понять, в худшую или лучшую сторону.

Он проводил Лену до крыльца «девичьего» флигеля, но к себе не пошел. Захотелось побыть одному, все хорошенько обдумать, а лучшим уголком для уединения в поместье был и оставался парк.

Гальяно уже почти дошел до их секретного места, когда услышал женские голоса.

– …и ты уберешься отсюда немедленно, исчезнешь с глаз долой! – Это раздраженное, на грани истерики контральто, без сомнения, принадлежало Ангелине. – Ты думаешь, если Степка слепой, то и остальные тоже слепые? Думаешь, я не вижу, как ты на него смотришь?

– Степан – мой босс. – А это Алекс, по-нордически спокойная и несокрушимая.

Все понятно, две девочки не поделили одного мальчика. Иногда такое случается. Можно считать, Туче повезло, обе девочки очень даже ничего, только вот стервы еще те.

– Вот и не забывай, что он твой босс! А еще лучше, собирай манатки и сваливай, пока я не рассказала Степке, что ты роешься в его бумагах. Шпионить за боссом тоже входит в твои профессиональные обязанности?

– Я не шпионила.

– Да ладно! Меня тебе не обмануть. И в лес ты шастаешь, как на работу. Сегодня утром я тебя видела. А ты думала, что я не заметила?

А вот про шпионские замашки Алекс и про походы в лес – это уже интересно.

– Ангелина, – Гальяно показалось, что в голосе Алекс послышались просительные нотки, – ты все неправильно поняла.

– Я все правильно поняла. Возможно, кто-то и считает меня дурочкой, но поверь, я далеко не дурочка.

– Я это знаю.

– А раз знаешь, не стой у меня на пути!

– Нет, и ты ничего не расскажешь Степану. Ты никому ничего не расскажешь. – В тихом голосе Алекс звенел булат.

– И что же меня остановит?

– Щукинское театральное училище или светлая память Станиславского. Выбирай, что ближе твоему сердцу. А может быть, один фестиваль или одна знаменательная встреча, после которой ты спешным порядком из брюнетки перекрасилась в рыжую…

– А ты, оказывается, та еще стерва. Я должна была догадаться, что при таких талантах ты многое можешь.

– Если бы я была стервой, досье на тебя уже лежало бы у Степана на столе. Я просто хочу, чтобы ты не вмешивалась в мои дела.

– Я люблю Степку…

– Возможно, так оно и есть. Тебе станет легче, если я скажу, что тоже его люблю?

– Нет, черт возьми! Мне не станет легче! Мне станет легче, когда ты и эта очкастая мымра свалите отсюда!

– На данном этапе это невозможно.

– Тогда хотя бы постарайся держаться подальше от Степки. Он мой, уяснила?

– Уяснила.

– Послушай, Алекс. – Теперь уже в голосе Ангелины слышались просительные нотки. – Ну зачем он тебе, а? В поместье столько интересных мужиков. Ну выбери себе кого-нибудь.

– Я подумаю.

Гальяно представил, как Алекс думает над тем, как прибрать к рукам одного из них, и усмехнулся. Матвей женат, у самого Гальяно есть Лена, а Дэн до сих пор влюблен в девушку, которой больше нет. Такой расклад не оставляет хищнице Алекс ни единого шанса. А вот присмотреться к ней повнимательнее все-таки стоит.

Александр. 1918 год

В погребе было сыро, пахло сгнившей картошкой. Сброшенный вниз Саня кубарем скатился по земляной лестнице, больно стукнулся о край старой бочки. Он плакал от горя и беспомощности столько, сколько хватило сил. Перед крепко зажмуренными глазами проходила вереница лиц: отец, мама, дед, Аленка, одноглазый Ефимка, Чудо… Чудо не оставлял его в покое даже в стылом сумраке погреба. Он называл отца братом… А отец знал его имя… Про то, что у отца был старший брат, Саня знал. Дед рассказывал, что тот пропал без вести еще до Саниного рождения, а отец с мамой никогда не упоминали его имени, точно его и не было вовсе. Во всей этой скрытности была какая-то тайна. Но разве же он мог предположить, что тайна окажется такой страшной! Что его родной дядя станет братоубийцей, как Каин…

Когда в Санину темницу заглянули розовые закатные лучи, слезы высохли. Он больше не плакал, чутко прислушивался к тому, что происходило снаружи. В вентиляционное окошко залетали обрывки фраз, скрип плохо смазанных колес, всхрапывание лошадей. Саня оглядел погреб. Добраться до окошка можно было, только лишь вскарабкавшись на пирамиду из дубовых бочек. Конструкция получалась шаткой, поломанные напольные часы выглядели надежнее, но сдвинуть их с места у Сани не получилось. К счастью, бочки оказались крепкими, и Санин вес выдержали. Он привстал на цыпочки, выглянул в окошко.

На заднем дворе стояла запряженная гнедой кобылой телега. Чем она была нагружена, разглядеть не получалось из-за накинутой сверху рогожи. У телеги дежурили два красноармейца, туда-сюда сновал ненавистный Ефимка. Похоже, что телега готовится к отправке, и Сане казалось, что он знает, что спрятано под рогожей.

От стояния на цыпочках ноги свело судорогой, и Саня уже собрался спускаться, когда увидел Чудо…

Под руку с ним шла мама. Шла медленно, пошатываясь, словно пьяная. Ее густые волосы были распущены, и Сане никак не удавалось увидеть ее лицо.

– Мама! Мамочка! – закричал он, из последних сил цепляясь руками за край оконца.

Мама не остановилась, лишь медленно повернула голову в его сторону. Взгляд у нее был пустой, как у фарфоровой немецкой куклы, что жила на каминной полке в гостиной…

Чудо лишь на мгновение замедлил шаг, заговорщицки подмигнул Сане, помог маме взобраться на телегу, сам лихо взлетел в седло.

– Куда вы ее?! Мама!

Пирамида из бочек зашаталась, Саня рухнул на земляной пол…

Ночь наступила внезапно, точно кто-то закрыл окошко черной заслонкой. В погребе воцарилась кромешная тьма. Саня лежал на спине, прислушиваясь к суетливой мышиной возне. Мысли в голове роились испуганные и бестолковые, ушибленный бок болел.

Этот звук отличался от остальных. Не то шорох, не то скрежет слышался где-то совсем рядом. Саня вскочил на ноги, закусил губу, чтобы не закричать от боли в боку. Звук шел из недр старых часов. Едва Саня коснулся резной дверцы, как темноту прорезала тонкая полоса света. Свет был неяркий, красноватый, как от лучины.

– Санька, ты здесь? – Голос деда доносился, словно из ниоткуда. – Не бойся, это я.

Дверца часов бесшумно распахнулась, и в неровном свете факела он увидел деда.

– Живой! Слава тебе, господи! – Дед обнял Саню за плечи, прижал к себе. – Что ж ты за неслух такой?!

– Дед, он убил отца. – Саня всхлипнул. – Я пытался, но ничего не смог сделать… А маму куда-то увез…

– Давно увез? – Дед успокаивающе гладил его по волосам.

– Не знаю, сегодня вечером. Наверное, не очень давно… Посадил на телегу, я думаю, там драгоценности… Он хочет перевезти их в другое место… – Саня захлебывался слезами. – Зачем ему моя мама, дед?!

– Тише. – Дед подтолкнул его к образовавшемуся проходу. – Пойдем, Санька, мало времени у нас. По пути все расскажешь.

Они шли по самому настоящему подземному ходу, и на какое-то мгновение от удивления Саня позабыл о своем горе.

– Это Андрей, твой отец, построил, – сказал дед, словно прочтя его мысли. – Как чувствовал, что когда-нибудь пригодится. Хорошо, что тебя в погребе заперли, а не в сарае. Дольше бы пришлось провозиться.

Когда они наконец выбрались на поверхность, в лесу царила глухая, беспросветная ночь. Дед замер, прислушиваясь.

– Туда! – сказал, крепко ухватив Саню за руку. – К ведьме он пошел, к матери своей. Плохо это. Очень плохо. Хоть бы успеть…

По лесу шли медленно. Саня видел, дед еще не оправился от ран и держится из последних сил. До плохого места осталось совсем ничего, когда тишину нарушил топот копыт. Не успели они нырнуть в кусты, как мимо, выбивая из прожаренной солнцем земли столбы пыли, промчалась лошадь с седоком. Ефимка! Летел он так, будто за ним гналась стая чертей, нещадно стегая лошадку плетью.

– Скоро уже. – Дед вышел из укрытия, сказал строго: – Санька, об одном тебя прошу, что бы ты ни увидел, что бы тебе ни примерещилось, оставайся в стороне. Я все сделаю сам. Ясно тебе?

Саня молча кивнул, в душе надеясь, что дед точно знает, что нужно делать.

Луна показалась из-за туч в тот самый момент, когда они вышли на лесную полянку. Увидев растерзанные тела двух красноармейцев, Саня почти не испугался, испугался он другого… В темноте, то тут, то там, зажигались желтые огоньки… Волки медленно, но неуклонно брали их в плотное кольцо.

– Вот и все, Санька, – сказал дед устало. – Ты прости меня, внучек…

Волки подошли близко, так близко, что Саня чувствовал смрадный запах, доносившийся из их щерящихся пастей, видел каждую ворсину на впалых боках, мог протянуть руку и коснуться поблескивающих в лунном свете клыков.

Уже скоро… Саня зажмурился…

Волки медлили. Грозный рык вдруг перешел в заискивающее, почти собачье поскуливание. Саня открыл глаза. Волки, все как один, припали к земле, на брюхах отползали от них с дедом, образуя живой коридор из своих тел.

– Чувствуют, твари… – В голосе деда слышалось облегчение пополам с безмерным удивлением.

– Что они чувствуют? – спросил Саня шепотом.

– Власть над собой чувствуют. Пойдем, не тронут они нас, не бойся.

– Подожди, дед.

Саня застыл над мертвым красноармейцем, прислушиваясь к непонятному, но настойчивому чувству, рождающемуся где-то глубоко внутри, присел на корточки, пошарил рукой по земле.

Нож, дедов подарок, сам лег в ладонь, будто ждал своего законного хозяина. Будто звал. Нашелся!

– Так всегда бывает. – На плечо легла тяжелая дедова ладонь. – Они особенные, всегда возвращаются к тем, кому служат. Пойдем, нет времени.

Саня сунул нож за пазуху, уже не обращая внимания на волков, побрел за дедом.

Странный зеленый свет он увидел первым. Свет рвался в ночное небо, окутывал старые ели густым туманом.

– Теперь тихо! – велел дед. – И не бойся ничего.

Он не будет бояться. Он уже взрослый, а коленки дрожат не от страха, а от слабости…

На поляне было светло как днем. Свет шел от какого-то длинного ящика, доверху заполненного золотом. Саня не сразу понял, что это гроб. И даже когда понял, испуганно отказывался верить. Рядом с гробом, на краю разрытой могилы, лежал скелет в истлевших черных лохмотьях. Ведьма…

На затылок успокаивающе легла дедова ладонь. Усилием воли Саня отвел взгляд от мертвой ведьмы, посмотрел вверх, туда, где в зеленом мареве над землей парила его мама. Распущенные волосы, босые ноги, закрытые глаза. Спящая… Омороченная… Только бы живая!

– Живая, – шепнул на ухо дед. – Дай мне свой нож.

Расставаться с ножом не хотелось, но Саня послушно вложил костяную рукоять в протянутую руку.

Чудо стоял перед старым дубом, спиной к ним. Казалось, он молился, только вот слова молитвы были непонятные, как записи в черной дедовой книге. Каждое последующее слово звучало громче предыдущего, с каждым словом мама поднималась все выше над землей, а в мертвых глазницах ведьмы вспыхивал синий огонь.

– Пора! – Дед перекрестился, со всей силы швырнул нож.

Нож растаял в темноте, чтобы уже через мгновение по самую рукоять войти в спину Чуда.

Чудо не упал, как упал бы любой на его месте, медленно обернулся, полыхающими синим глазами заглянул прямо в Санину душу. Бьющий из гроба свет померк, мама упала на землю. Саня бросился было к ней, но дед не пустил.

– Потом! Помоги мне!

Он подходил к упавшему на колени Чуду, как к смертельно раненному, но все еще очень опасному зверю, на ходу разматывая обернутую вокруг пояса колодезную цепь. Одно неуловимо быстрое движение – и цепь удавкой захлестнулась на Чудовой шее. Дед затянул петлю, Чудо захрипел.

– Держи крепко! – В руки Сане легли концы цепи. – Я сейчас.

Саня и глазом моргнуть не успел, как Чудо оказался привязан к дереву.

– А теперь уходи! – велел дед. – Не нужно тебе это видеть. – Из старого кожаного кисета он высыпал на ладонь какой-то серый порошок.

– Думаешь, одолел меня, Лешак? – Глаза Чуда светились недобрым светом, а улыбка была похожа на оскал. – Думаешь, за тобой правда?

– Думаю, что Андрей зря тебя тогда отпустил. – Дед сыпанул порошок под ноги Чуду. – Ты не человек, и никогда им не был.

– А ты прав – я не человек! – Чудо вытянул шею, всматриваясь во что-то за их спинами. Лицо его окаменело, живыми на нем оставались только глаза.

Привязанная на краю поляны лошадка вдруг испуганно заржала, попыталась взвиться на дыбы, а потом, оборвав привязь, вместе с телегой рванула вперед, прямо на лежащую на земле маму…

Отчаянный Санин крик заглушил хохот Чуда и волчий вой…

…Мама умерла. Не требовалось быть знахарем, чтобы это понять. Лошадиные копыта и тяжелые колеса сделали то, что не успел сделать Чудо.

Дед оттащил кричащего и вырывающегося Саню от тела матери, коснулся ее окровавленного виска, обернулся к Чуду.

– Это ты! – В голосе его слышались громовые раскаты.

– Это я! – Чудо осклабился. – Я мог дать ей вечную жизнь, а теперь она сгниет в земле!

– Вечную жизнь?! – Дед встал с колен, подошел к дереву. – Зое? Или вон ей?! – Он кивнул на груду истлевших костей.

– Она моя мать!

– Видишь этого мальчика? – Дед с жалостью посмотрел на плачущего Саню. – У него тоже были отец и мать, а теперь, погань, он сирота!

Больше дед ничего не сказал, решительным шагом направился к разрытой могиле, высыпал остатки порошка на старые кости, высек искру. Вспыхнул ярко-белый огонь, жадно заплясал по мертвому телу, пожирая остатки плоти. От идущего откуда-то из самых недр земли женского вопля у Саньки подкосились колени. Он упал, зажал уши руками, зажмурился. Ведьма умирала во второй раз, теперь уже навсегда… Он не хотел ни видеть, ни слышать…

Еще один вопль донесся от старого дерева. Саня знал, что сделал дед, и не собирался его останавливать. Жалеть можно человека, но не дьявола…

Яркий свет проникал даже сквозь плотно зарытые веки. Свет и еще… голос…

– Сашенька, сыночек мой…

Мама! Его мамочка жива! Саня вскочил на ноги, открыл глаза и закричал от ужаса. Там, у дуба, объятая пламенем, связанная и беспомощная, извивалась его мама.

– Сашенька, помоги мне! – Она тянула к нему руки, а платье ее тем временем превращалось в огненный цветок.

Дед стоял неподалеку, отвернувшись лицом к лесу. Дед убивал его маму!

– Саша…

– Я иду, мамочка! Я тебя спасу!

…Огонь ласковый. И боли нет… Мамины руки тоже ласковые, а медальон-ключик светится зеленой искрой.

– Возьми себе. – Мама улыбается, протягивает ключик. – На память.

Медальон ныряет за ворот рубахи, и Сане вдруг становится нестерпимо больно. Белый огонь перескакивает с маминых волос на его руки, впивается в шею и щеку.

– Мой мальчик… мой…

Мамино лицо меняется. Теперь к груди его прижимает объятый пламенем Чудо.

– Береги ключик…

Дышать нечем, а от боли хочется умереть…

– Санька! Внучек! – Голос деда доносится издалека. – Что ж ты наделал?!

Смерть уже совсем рядом. Ему, наверное, пора… Скорее бы уже, а то сил больше нет терпеть…

Туча

События в поместье происходили с такой стремительностью, что Туча, привыкший все держать под контролем, растерялся. Утром на Ангелину напали волки. Когда он узнал об этом, в груди сделалось больно и пусто. От одной только мысли, что с ней могло что-нибудь случиться, становилось трудно дышать. Какой бы взбалмошной ни была Ангелина, в его сердце она занимала очень большое место. Надо обязательно с ней поговорить, рассказать, как она ему дорога. Кажется, такая малость – сказать «я тебя люблю», а никак не выходит…

Потрясением номер два стал рассказ Дэна и Матвея. Ксанка жива! Верить в это хотелось всем сердцем и так же, всем сердцем, не хотелось верить, что к ее исчезновению причастен дядя Саша Турист. То, что о Туристе нет никакой информации, не беда. У них есть фотографии с того самого пикника, после которого половина лагеря загремела в инфекционную больницу. На этих снимках наверняка отыщется и Турист. Остальное – дело техники. Алекс может достать луну с неба, нужно только попросить. Он попросит сегодня же вечером. Деньги – ерунда, за информацию нужно платить не скупясь, и он готов платить.

Потрясением номер три стала неожиданная просьба Лены.

Пикник?.. Еще вчера поминки, а сегодня уже пикник… Конечно, это хорошо, что она так быстро пришла в себя, но все равно странно. А с другой стороны, пусть лучше все-все соберутся вечером на пикнике, чем снова разбредутся по лесу. Впервые в жизни Туча пожалел, что у него нет тех полномочий, которые были когда-то у начальника лагеря, что он не может вот просто так взять и запереть ворота. Кстати, Шаповалова тоже нужно пригласить. Что ни говори, вчера вышло очень некрасиво, а сегодня, если бы не он, с Ангелиной могло бы случиться непоправимое. Но сначала надо поговорить с Алекс.

Снимок, на котором был изображен Турист, был черно-белым, но достаточно четким. Конечно, не бог весть что, но для начала сгодится.

Алекс рассматривала снимок очень долго и внимательно, а потом спросила:

– Какая именно информация тебя интересует?

– Любая. Все, что сможешь узнать и, по возможности, в максимально короткие сроки.

– Сделаю, что смогу. – Она сунула фото в свой ежедневник, помедлила, не торопясь уходить. – Степан, ты ведь знаешь, что творится в лесу. Ангелина и твои друзья сегодня едва не погибли.

– Я уже поговорил с Ангелиной. Она обещала больше не покидать территорию поместья без сопровождения.

– А Матвей и Дэн? Степан, я понимаю, тобой движут самые лучшие чувства, но здесь становится опасно. Для всех… Волки, непойманный убийца. Может, было бы лучше на время уехать из поместья? Пригласи друзей на свой остров.

Он бы и рад был пригласить друзей на остров, он уже тысячу раз пожалел, что взялся реанимировать прошлое в этом темном месте, но теперь уже ничего не изменить. Друзья откажутся уезжать, потому что каждая последующая ночь темнее предыдущей, и очень скоро наступит самая темная ночь. Интуиция, которая подводила Тучу очень редко, нашептывала, что самую темную ночь они должны встретить все вместе. Вот только как объяснить это Алекс?

– Я подумаю, – соврал он, и она сразу поняла, что он соврал, улыбнулась понимающе.

– Пойду распоряжусь насчет костра и мангала. Информация, – Алекс побарабанила пальчиками по ежедневнику, – будет у тебя завтра к обеду.

К вечеру жара спала, дышать стало легче, не было больше надобности прятаться в кондиционированной прохладе помещений. На пикник пришли все приглашенные, даже Шаповалов. Расположились на бревнах перед разведенным Ильичом костром, почти как в детстве. Ильич, сменивший рабочий комбинезон на поварской фартук, колдовал у мангала, от которого доносился умопомрачительный аромат. Все было хорошо и благостно, Туча почти расслабился, когда в звонком вечернем воздухе вдруг повисло напряжение. Он не сразу понял, после какой именно фразы оно возникло.

– Лена, ты уверена? – спросил Матвей, прутиком шевеля красные от жара угли.

– Я это знаю. – Температура в парке была комфортной, но Лена ежилась, как от холода. – Незадолго до убийства к Максиму вернулась память. Он рассказывал мне странные вещи, тогда мне казалось, что он не в себе, но сейчас… – Она обвела присутствующих внимательным взглядом, – сейчас я думаю, что в том, что он говорил, был смысл.

– А что он говорил? – Матвей отбросил прутик, в нетерпении подался вперед, как гончая, взявшая след.

– О том, что все не так, как кажется на первый взгляд, что теперь все встало на свои места, нужно лишь правильно воспользоваться ситуацией.

– Он вспомнил, кто на него напал, – подвел черту Дэн.

– Думаю, что так. Максим говорил, что случившееся можно обернуть на пользу… ему и мне, если правильно распорядиться информацией… Он оставил записи, зашифрованные… Я в них уже почти разобралась, еще чуть-чуть, и я буду знать наверняка, кто убийца. Слышишь меня, Степа? Уже завтра я скажу тебе, кто убил Максима и пытался убить вас.

Туча со свистом втянул в себя воздух. В эту самую секунду до него дошло, что Лена затеяла ловлю на живца, добровольно решила стать приманкой для убийцы. Отражение своих мыслей он увидел в расширенных зрачках Гальяно, в глазах Матвея тоже зажегся азартный огонек.

Где-то далеко в лесу послышался волчий вой, и разговор перешел на волков. Пленэр исчерпал себя ближе к десяти вечера. Следуя знаку Алекс, Ильич принялся разбирать мангал, охнул, схватился за поясницу. Пришлось едва ли не силой тащить его в дом, уговаривать сделать укол обезболивающего. Ильич отказывался, пытался убедить их, что обойдется народными средствами, но Лена настояла на уколе. Охающего и ахающего Ильича отправили отдыхать, а Туча с Матвеем взялись приводить полянку в порядок.

– Ты понял, что сегодня произошло? – спросил Матвей, оглядываясь по сторонам.

– Понял. Лена совершила очень большую глупость. Теперь она в опасности. – Принесенным ведром воды Туча залил костер.

– Гальяно не отходит от нее ни на шаг. Будь его воля, он бы остался ночевать на ее коврике. Или не на коврике. – Матвей усмехнулся. – Сейчас ей точно ничего не грозит, а у нас появился реальный шанс поймать эту сволочь.

– На живца… – сказал Туча мрачно.

– Пусть даже так. Мы присмотрим за ней, с ней не случится ничего плохого. Тем более мне кажется, я его уже вычислил.

– И кто это? – Туча аккуратно поставил ведро на землю.

– Понимаешь, мне все время не давала покоя одна мысль. Если Саша Шаповалов умер еще в детстве, то чей тогда потомок наш Антон Венедиктович? Начал копать, навел кое-какие справки, и знаешь, что выяснил?

– Что Антон Венедиктович никакой не Шаповалов?

– Вот тут как раз все по-честному. Шаповалов он и есть. Да только кровей он не дворянских, а рабоче-крестьянских. Была раньше в России такая удивительная штука: частенько дворяне давали фамилии хозяев. Знаешь, чьим на самом деле потомком оказался наш Антон Венедиктович?

– Чьим?

– Помнишь, в дневнике Андрея Шаповалова упоминался конюх Степан? Так вот фамилия его была Шаповалов, и стал он предком нашего лжеграфа. Так что мошенник наш любезный Антон Венедиктович. – Матвей помолчал, а потом добавил: – Или убийца…

– А зачем ему? – спросил Туча.

– Вот поймаем и узнаем зачем.

– Надо Гальяно сказать.

– И Лене. Вот ведь жучило! Туча, это же получается, что это он нас тогда в погребе запер. Сначала нас, а потом Суворова, чтобы не путались под ногами. Что же там такое в этом лесу?!

– Там что-то спрятано, что-то очень ценное.

– Думаешь, в том ящике, что ты тогда видел?

Туча молча кивнул.

– Значит, клад, – сделал вывод Матвей. – Все беды из-за денег… Пойдем, найдем остальных, посовещаемся.

Александр. 1918 год

Мертвых тоже мучает боль. Теперь Саня знал это наверняка. Боль не давала покоя, лишь изредка отступала, и тогда Саня проваливался в черное безвременье. А иногда смерть старалась быть ласковой, гладила по голове, по лицу и рукам. И от этих ее ласк боль снова просыпалась, терзала Саню с удвоенной силой.

Он понял, что не умер, когда однажды боль отступила, прихватив с собой темноту. После ее ухода к Сане вернулись чувства. Не все, но некоторые. Теперь он мог слышать, мог чувствовать дымную горечь гарь-травы. Мир, его окружавший, кажется, пропах гарью насквозь, как пропахла ею Санина обгоревшая кожа. Теперь он знал, откуда берется боль. Она рождается на кончиках обожженных пальцев, юркой змейкой взбирается по руке на шею и щеку, замирает на мгновение, а потом скатывается по хребту к ногам.

– Очнулся? – Деда Саня сначала услышал, а увидел еще не скоро из-за пропитанной гарь-травой повязки на глазах, которую дед запрещал снимать.

Саня хотел ответить, но в горле было сухо и колко. Получился сдавленный хрип.

– Сейчас. Вот выпей! – Он уже почти привык ко вкусу гарь-травы, наверное, в жилах его теперь вместо крови тек настоянный на ней отвар. – Напугал ты меня, малец! Сколько недель без памяти, не живой и не мертвый. Но ничего! Раз очнулся, на поправку быстро пойдешь, можешь не сомневаться. Ты поспи пока, а я тебе покушать сготовлю.

Вот такой и была его новая жизнь. Состояла она из сна, наваристых бульонов и горечи гарь-травы. Многим позже добавились разговоры. Говорил дед, а Саня все больше слушал.

– …А Зою, маму твою, я похоронил рядом с Андреем. Ты не думай, им там хорошо, спокойно. Они у ангела под крылом, все вместе. И запомни, Саня, ты теперь не Александр Шаповалов, ты теперь Митя Серов – мой внучатый племянник из Москвы. Добирался ко мне пешим ходом, попал в лесной пожар, там и обгорел. А пожары у нас сейчас частые, лето на исходе, а жара все никак не спадет. Вот так… Осень скоро, внучек… Долго ты в себя приходил. Красные в поместье обосновались, но больше уже не лютуют. Не с чего им лютовать. Я пустил слух, что тебя отца твоего доверенный человек спас и за границу вывез. Кажется, поверили. Искать тебя точно не станут, не до того им теперь. Они теперь новую жизнь строят. А волки из лесу ушли, безопасно стало. Вот поправишься, за грибами с тобой пойдем…

Дед говорил о многом, но молчал о главном – о Чуде. А Саня долго не решался спросить. Все ждал, когда можно будет снять повязку, хотел видеть дедовы глаза, когда тот станет рассказывать…

– Красавцем ты, Митя, – дед теперь называл его только новым именем, привыкал сам, приучал Саню, – уже не будешь, но для мужика красота не главное. Ты ж не кисейная барышня, правда? – Он говорил и неспешно разматывал повязку. – Я за глаза твои сильно переживал, но видеть ты будешь, обещаю. Только больно от света с непривычки станет, но это не беда.

Саня разглядывал свое до неузнаваемости обезображенное лицо с равнодушным спокойствием. Да, красавцем ему больше никогда не быть… Кончиками пальцев он коснулся медальона-ключика.

– Хотел выбросить, да не смог. – На дедовом лице пролегли глубокие тени. – Может, сам снимешь?

– Нет.

– Я так и думал. – Он покачал головой. – Плохо это, но, боюсь, от нас с тобой не зависит.

– Пойдем. – Саня решительно встал с лежака, пол под ногами качнулся. – Хочу посмотреть.

– Рано тебе, слабый ты еще.

– Пойдем!

Дед не стал спорить, лишь покивал в такт каким-то своим мыслям.

…Лес изменился. Теперь это было по-настоящему плохое место, Саня чувствовал зло каждой клеточкой своего тела. Обуглившееся, без единого листочка дерево, толстый слой золы под ногами и невыносимая вонь сгоревшей плоти.

– Где он?

Дед долго не хотел отвечать, все думал о чем-то, а потом сказал:

– Когда ты в огонь кинулся, я тебя насилу обратно вытащил. Думал, что не спасу… Отнес тебя домой, раны промыл, повязки наложил, отвар из гарь-травы в тебя влил, а потом вернулся за Зоей… Она быстро умерла, Митя… Не мучилась совсем, я знаю.

– А он?

– А он мучился. Такие, как он, долго умирают. Но огонь, Митя, это самая страшная и самая очистительная сила. – Дед говорил громко, уверенно, но в голосе его все равно слышалась тень сомнения. – Маму твою я на рассвете похоронил, тебя проведал и снова на гарь вернулся.

– Зачем?

– Закопал гроб с драгоценностями.

– Зачем, дед?!

– А затем, Митя, что это твое будущее. Даст бог, власть босяцкая надолго не задержится, ты себе свое тогда и вернешь.

– А с ним что? – Его не интересовало золото, его интересовал только Чудо.

– Он сгорел, до косточек сгорел. Нет его больше.

– Его ты тоже?..

– Нет…

– И где же он?

– Не знаю. Наверное, свои забрали, зарыли где-нибудь под елью, как бешеную собаку. Поделом!

– Он не вернется больше?

– Нет. – И снова не было в дедовом голосе уверенности, как будто знал он что-то такое, о чем не хотел рассказывать.

– Я на кладбище хочу сходить, – Саня растер в пальцах жирную золу, – к родителям.

– Сходим. – Дед погладил его по голове. – Днем в деревне показываться опасно, ближе к ночи сходим.

– А нож? – Саня только сейчас вспомнил о дедовом подарке.

– Не знаю. – Дед покачал головой. – Тогда не до него было, а теперь уже не найдешь. Наверное, кто-то из солдат подобрал. Да ты не переживай, Митя, твое к тебе вернется.

– Мое ко мне вернется. – Саня вытер черные от золы руки о штаны, посмотрел на наливающееся грозой небо, сказал: – Тянет меня сюда. Знаю, что место плохое, а поделать с собой ничего не могу.

– Это пройдет. – Дед тоже не сводил взгляда с темнеющего неба. – Я надеюсь, – добавил едва слышно.

Дэн

Смутное беспокойство Дэн почувствовал, когда пикник подходил к концу. Тревожное и одновременно нетерпеливое чувство не давало вдохнуть полной грудью, точно арканом тянуло в лес. Там, в лесу, он знал это наверняка, рождался и набирался сил блуждающий огонь. Ключик в виде трилистника тоже набирался сил, Дэн кожей чувствовал его вибрацию. Он ушел в тот момент, когда остальные хлопотали над скрученным радикулитом Ильичом, никем не замеченный, растворился в сгущающихся сумерках.

Да, это было безрассудно – идти в лес на ночь глядя безоружным, но в тот момент Дэн не думал о здравом смысле, он шел, подчиняясь неведомой силе, всматриваясь в прорехи между деревьями, пытаясь отыскать блуждающий огонь. И чем дальше он углублялся в лес, тем ярче и настойчивее светился ключик в виде трилистника. Если повезет, сегодня Дэн увидит то, что вот уже сколько лет прячется под землей, то странное и длинное, что когда-то видел Туча. Может, это и вправду гроб, каким он являлся в видении Гальяно.

В лесу было еще довольно светло, не темнее, чем осенним пасмурным днем; он только посмотрит и сразу же вернется обратно.

Угрожающий волчий рык послышался за спиной в тот самый момент, когда Дэн уже почти решился повернуть назад. Волк стоял всего в нескольких метрах от него: здоровый, матерый, приготовившийся к прыжку. Медленно, стараясь не делать лишних движений, Дэн вытащил из-за пояса кухонный нож, которым Ильич разделывал мясо для шашлыка. Если волк один, то у человека, возможно, есть шанс…

Зверь напал внезапно, без предупреждения и объявления войны. Взвился в воздух, сшиб Дэна с ног. Заваливаясь на спину, Дэн успел выставить вперед нож, без особой надежды, просто инстинктивно. Ему повезло – удар попал в цель. Он и дальше бил, не задумываясь, не анализируя, не целясь – до тех пор, пока мертвое волчье тело не упало рядом. Из этого боя он вышел победителем, отделался сущим пустяком – рваной раной на левом предплечье. Пошатываясь от навалившейся вдруг усталости, Дэн поднялся на ноги, вытер о траву окровавленный нож. Нужно уходить, хватит никому не нужного безрассудства.

…Уйти не получилось: волки окружали его плотным кольцом, бесшумными тенями скользили между деревьев. Победа оказалась временной. И в том, что случится через пару минут, некого винить, кроме него самого. А он так и не нашел Ксанку…

В тот момент, когда Дэн готовился принять свой самый последний бой, что-то изменилось. Волки враз потеряли к нему интерес, по-собачьи покорно припали к земле, а потом, словно повинуясь неслышимому зову, растворились в темноте. Дэн перевел дух, краем футболки вытер мокрое от пота и волчьей крови лицо и рванул с места.

Наверное, так быстро он не бегал даже в юности. Оказывается, страх – самый лучший допинг. Дэн остановился лишь у ворот поместья, чтобы отдышаться и хоть немного привести себя в порядок. Наверное, придется делать прививку от бешенства, но это потом, а пока стоит обработать рану и кое над чем хорошенько поразмышлять.

В ворота он вошел прогулочным шагом, беззаботно насвистывая, приветливо кивнул охраннику, но к дому не пошел, присел на корточки в парке под старой липой, закурил.

Кто-то натравил на него волков. Это кажется невероятным, но это факт. Кто-то их сначала натравил, а потом отозвал, как дрессированных псов. Акт устрашения – вот что это было. Не суйтесь в лес! Не мешайте! Кому? Или чему? И кто он, этот невидимка, способный управлять волками?

Сигарета догорела до самого фильтра, когда Дэн увидел торопливо идущую по дорожке Лесю. Она шла со стороны парка. Прогуливалась? Дэн загасил сигарету, поднялся на ноги, прошел до потайной калитки.

Замок на ней был аккуратно спилен. Теперь войти и выйти из поместья мог любой. Или любая… Еще один повод для раздумий…

Остаться незамеченным не получилось. Дэн шарил в холодильнике в поисках початой бутылки водки, чтобы обработать рану, когда в кухне зажегся свет.

– Вы голодны? – На пороге стояла Алекс.

– Я уже ухожу. – Дэн достал бутылку виски, захлопнул холодильник.

– Что с вашей рукой? – Алекс вошла в кухню.

– Поцарапался.

– Эта царапина выглядит очень серьезно, я обработаю вашу рану. – Она говорила спокойно, почти равнодушно. Так, словно оказание первой медицинской помощи входило в круг ее профессиональных обязанностей.

Все необходимое для перевязки, перекись и бинты, нашлось тут же, на кухне. Надо признать, с задачей Алекс справилась не хуже профессиональной медсестры.

– Вам не стоит ходить в лес, – сказала она, завязывая узел на повязке. – Сегодня вы отделались царапиной, но все могло быть гораздо хуже. Волки – очень непредсказуемые животные.

Она говорила, не глядя на Дэна, но в ее тихом голосе ему слышалась угроза.

– Я приму ваш совет к сведению. – Он вежливо улыбнулся. – Спасибо за перевязку.

– Не за что. – Алекс спрятала перекись обратно в шкафчик, сказала, не оборачиваясь: – В здешнем лесу творятся страшные дела. Мне кажется, волки – лишь малое зло из имеющихся. Если вы понимаете, о чем я…

– Я не уеду отсюда, пока не разделаюсь.

– С чем?

– Со всем! – Получилось чуть грубее, чем он хотел, но уж как есть…

– Суворов тоже так говорил. И где он теперь?

– Алекс, вы мне угрожаете?

– Я?! – Она обернулась, посмотрела на Дэна удивленно. – Я просто вас предупреждаю. Должен же хоть кто-то вас предупредить. Вам еще нужна моя помощь?

– Нет, спасибо. Дальше я как-нибудь сам.

– В таком случае я пошла.

– Спокойной ночи, Алекс.

– Спокойной ночи, Дэн.

Идти к остальным не хотелось. Как не хотелось возвращаться и к себе в комнату. Дэн прихватил так и не использованную бутылку виски, поднялся в библиотеку. В коридоре он повстречал Лесю, шарахнувшуюся от него, как от огня.

– Леся. – Дэн поймал девушку за руку. – Что вы делаете здесь одна в такое время?

– Я была в библиотеке, просматривала кое-какие документы. Извините, я задумалась. Не ожидала здесь кого-нибудь увидеть. – Она посмотрела сначала на его забинтованную руку, потом на бутылку виски. – С вами все в порядке, Дэн?

– В полном! – соврал он. Хорошо, что в коридоре плохое освещение, а футболка на нем черная, не видно следов крови. Не хочется пугать Лесю еще больше. – Всего хорошего!

– Всего хорошего.

Дэн шел, затылком чувствуя ее внимательный взгляд. Еще одна загадочная девушка…

Оказавшись в библиотеке, он уселся в то самое антикварное кресло, которое когда-то давно так впечатлило Гальяно. Кресло оказалось неожиданно удобным, располагающим к отдыху и размышлениям. На венском столике по правую руку от Дэна лежала какая-то книжица, рядом с ней он аккуратно поставил бутылку с виски, запоздало пожалев, что не прихватил с собой бокал. Возвращаться не хотелось, значит, придется пить виски прямо из горла.

Виски оказался отличный, ноющую боль в руке заглушил почти сразу, подарил уставшему за этот бесконечный день видимость покоя. В блаженной расслабленности Дэн нашарил книгу, раскрыл в месте, отмеченном закладкой…

Прекрасным не считался черный цвет…

Тот, кто сидел до него в этом кресле, читал сонеты Шекспира. Мало того, он читал сто двадцать седьмой сонет…

Дэн зажмурился, помотал головой, прогоняя остатки хмеля, повертел томик в руках, пролистал страницы. На первой из них обнаружился экслибрис в виде вепря. Когда-то давно сборник принадлежал Андрею Шаповалову. А кого книга заинтересовала сейчас? Дэн знал только одного человека, для которого сто двадцать седьмой сонет значил очень много. Ксанка…

В то, что тринадцать лет назад Ксанка осталась жива, он поверил сам и почти убедил в этом остальных, но этот удивительный день подбросил ему еще одну загадку в виде потертого томика шекспировских сонетов. Ксанка здесь, в поместье?.. Но как такое может быть? Как он мог ее не узнать? Вывод напрашивался один-единственный: Ксанка по какой-то причине изменила внешность…

Никто из них не знает, даже представить себе не может, что случилось с ней в самую темную ночь, куда она пропала и какой стала. Если предположить, что она жива – а она жива! – то могла ли она вернуться в поместье спустя столько лет?

Дэн знал Ксанку лучше других. Да, она могла вернуться! Чтобы так же, как и они, разобраться с тем, что тогда случилось. Но почему она прячется? Почему не откроется ему? Черт! Почему она молчала все эти годы?! Не потому ли, что он не сдержал обещание, оставил ее одну в самую темную ночь?..

От этой убийственно-правильной мысли стало вдруг больно дышать. Почти так же больно, как в тот момент, когда он узнал, что Ксанки больше нет…

Но она есть! Она где-то совсем рядом. Наблюдает за ним со стороны. Она здесь, и он ее найдет! И поговорит, даже если она не захочет его слушать. Он должен попросить прощения, попытаться все объяснить…

А пока надо думать! Ксанка была маленькой и хрупкой. Изменить можно все, что угодно, кроме роста. Девушек из обслуги можно исключить сразу, все они рослые и крепкосбитые. Остается… Остается проверить всех жительниц Макеевки и окрестных дач. Сущие пустяки…

Стоп! Посторонняя женщина не сможет проникнуть на охраняемую территорию поместья, а если даже и проникнет, то не станет разгуливать по дому с томиком Шекспира под мышкой. А кто станет? Тот, кто и в поместье, и в доме считается своим! Дэн знал трех таких женщин, и ни одна из них не имела с Ксанкой ничего общего…

Леся. Маленькая, черноволосая, синеглазая, умная и пытливая, остро заинтересованная в истории рода Шаповаловых. Она была похожа на Ксанку только ростом и телосложением – не лицом. Но если предположить, что Ксанка сделала пластическую операцию?.. Опять же, именно Леся была в библиотеке до него. Она сказала, что работала, но могла ведь и соврать…

Ангелина. Тоже миниатюрная, светлоглазая, с крашенными в рыжий цвет волосами. Дэн точно знал, что волосы крашеные, видел отросшие темные корни. Взбалмошная, капризная, легкомысленная, по крайней мере, кажется такой. Но что, если все это лишь маска? На нее нападали волки. Это могло быть простым совпадением, а могло что-то значить. Гальяно думает, что у Ангелины есть какая-то тайна, которую она хочет сохранить в секрете от Тучи. Что это за тайна?

От мысли, что Ксанка, преобразившись в Ангелину, стала девушкой Тучи, во рту вдруг сделалось горько, захотелось курить. Дэн вытащил из кармана сигареты, подошел к настежь распахнутому окну. На аллее в тусклом свете фонарей мелькнула и тут же скрылась из виду тонкая девичья фигурка…

Алекс. Нордическая красавица с иностранным акцентом: беловолосая, кареглазая, никак не подходящая под описание Ксанки. Цвет глаз можно откорректировать линзами, можно даже научиться говорить с акцентом. Но как можно изменить волосы с черных на белые, чтобы не осталось даже намека на прежний цвет? Никак! Даже у рыжей Ангелины видны темные корни, а цвет волос Алекс абсолютно ровный, как у блондинки, решившей подкорректировать оттенок. И это точно не парик, он видел Алекс и с распущенными волосами, и со строгим пучком.

Было и еще кое-что гораздо более важное, раз и навсегда вычеркивающее Алекс из его и без того короткого списка. Когда она обрабатывала его рану, Дэн кое-что заметил: пепельно-серые шерстинки на ее черной водолазке. Точно такими же шерстинками была усыпана его собственная одежда. Волчья шерсть – вот что это было!

Все они, и Леся, и Ангелина, и Алекс, имели свои тайны, но только у Алекс тайны были особенно опасными. Только она одна открыто ему угрожала, только она могла натравить на него волков. Как? Хороший вопрос. Он разберется! Теперь он просто обязан во всем разобраться. Кем бы ни стала за эти годы Ксанка, какую бы маску ни примерила, он все равно ее найдет.

В небо над лесом взметнулся столб зеленого света – еще одно доказательство того, что самая темная ночь наступит очень скоро…

Дмитрий. 1927 год

Митя пришел к затону ранехонько, чуть свет. Деду сказал, что отправился на рыбалку, даже удочку с собой прихватил. Если дед и удивился такой внезапной страсти, то виду не подал, спросил только, далеко ли. И Митя соврал, наверное, впервые в жизни. Сам не понял, отчего так вышло, что про затон он даже и не заикнулся.

…Над рекой стелился туман, а вода оказалась молочно-теплой. На затоне Митя был один. Пока один.

Она приходила почти каждое утро. Маленькая, хрупкая, с толстой, туго заплетенной косой. На ходу сбрасывала с себя одежду, все до последнего, с разбегу бросалась в черную воду, ныряла, плескалась, как самая настоящая русалка, а потом еще долго сидела на берегу, всматриваясь во что-то только ей одной видимое на речном дне. А Митя, задыхаясь от стыда, любопытства и еще какого-то жгучего, непонятного чувства, наблюдал за ней из лесу.

Ее звали Машей, и жила она неподалеку в покосившейся избушке вместе с бабкой. Бабка гнала лучший в округе самогон, и у речной избушки вечно толклись макеевские мужики. Эти же мужики собирались у реки после тяжелого трудового дня, пили самогонку, травили байки. Митю особо не привечали, но и не гнали. Может, признавали за своего, а может, боялись дедова гнева. Хотя Митя и без деда себя в обиду не дал бы. К восемнадцати годам он вымахал под два метра ростом и силу имел недюжинную.

Первый раз Митя увидел Машу, когда пришел к старухе за самогоном для дедовых настоек. В отличие от многих, Маша смотрела на него с доброжелательным любопытством. Его уродство не вызывало в ней ни страха, ни омерзения. И к первому, и ко второму Митя уже привык, а вот к тому, как смотрела на него Маша, оказался не готов. В тот раз они не обменялись ни словечком, старуха сунула в руки Мити бутыль самогона и вытолкала за дверь. А через неделю он увидел Машу на затоне и неожиданно для деда полюбил рыбалку…

Сегодня она задерживалась. Появилась, когда Митя уже собирался уходить. Привычно порывисто сбросила одежду, «щучкой» вошла в воду. Митя вытер выступившую на лбу испарину, крепко зажмурился. Это было некрасиво и непорядочно, скорее всего, это было даже подло, но поделать с собой он ничего не мог, к затону его тянула почти такая же неведомая сила, что привязала его к гари. В последний раз – решил Митя и открыл глаза.

Маши нигде не было видно, в черной воде отражалось низкое небо, ее одежда лежала на берегу…

Он не думал о морали, когда, на ходу сбрасывая ботинки и рубаху, скатывался вниз к реке. Он думал лишь о том, что может не успеть и Маша больше никогда не придет купаться на затон…

Он успел, ухватил сначала за косу, затем за руку, потянул со дна наверх, к солнцу и воздуху, вынес на берег, укутал своей рубахой. И все… Что делать дальше, он не знал…

Маша очнулась сама, забилась в кашле, закричала протяжно и испуганно, распахнула глаза. Она рассматривала его долго и внимательно, как будто видела в первый раз, а потом всхлипнула и уткнулась макушкой ему в грудь. От ее мокрых волос пахло ромашкой и липой. Митя затаил дыхание, боясь спугнуть это хрупкое мгновение почти сбывшейся мечты.

– Я хорошо плаваю! – У нее оказался по-детски звонкий голосок. – А тут судорога! Вот здесь. – Она коснулась ладошкой узкой щиколотки. – Больно-больно! И воздух кончился. Я думала – все… А потом ты…

Машины глаза были зеленые-зеленые, как вода затона в солнечный день, и смотрела она на Митю восхищенно, как на героя.

– Если бы не ты, я бы утонула. А мне нельзя, у меня бабка больная. Ей без меня никак… Ты же Митя, да? Знахаря племянник?

Он молча кивнул, заговорить с этой по-детски наивной и не по-детски красивой русалкой не хватало сил.

– У тебя глаза красивые. Синие-синие! Как васильки. – Маша куталась в его рубаху, плечи ее под Митиными ладонями мелко подрагивали.

– Тебе, наверное, нужно одеться? – Митя чувствовал, как заливается краской смущения. – Я отвернусь.

Не дожидаясь ответа, он резко встал, отошел к воде, подставил свежему ветру разгоряченное лицо.

– Ты вымок весь, – послышалось за спиной, совсем близко.

– Не беда! Солнце взойдет – обсохну, – сказал он, не решаясь обернуться.

– А я люблю раннее утро, когда людей еще нет. – Маша, уже полностью одетая, встала рядом. – Знаешь, мне иногда хочется жить в лесу. Вот как ты.

Невысокая, она не доставала ему даже до плеча, смотрела снизу вверх пытливо и требовательно, наверно, ждала, что он ответит.

– Одному не всегда хорошо, – сказал Митя и почти не покривил душой. – Иногда хочется, чтобы рядом был кто-то еще.

– Кто? – С ее косы капала вода, оставляя на сарафане темные дорожки.

– Не знаю. – Он и в самом деле не знал, не мог разобраться с тем, что творилось в душе.

– Ты славный! – Маша привстала на цыпочки, коснулась Митиной щеки робким поцелуем. – Это за спасение, – добавила она с улыбкой.

Никто не называл его славным, никто не смотрел вот так, по-особенному, никто не целовал даже из благодарности.

– Погоди. – Он легонько сжал ее запястье. – Я сейчас!

Кувшинки росли у противоположного берега. Митя доплыл до них в мгновение ока, рвал упругие стебли и ужасался собственной смелости. Разве можно удержать русалку кувшинками?..

– Это мне? – Маша смотрела на цветы в его руках не то испуганно, не то недоуменно.

– Если хочешь… – Он уже сам себе казался дураком.

– Хочу! – Прежде, чем забрать цветы, она легонько коснулась его руки. – Мне никто и никогда…

– Это обычные кувшинки…

– Это не обычные кувшинки! – Она замотала головой, прижала цветы к груди. – Я прихожу на затон каждое утро.

Он едва не ответил: «Я знаю». Удержался в последнее мгновение.

– Если хочешь, можешь тоже сюда приходить.

Не дожидаясь ответа, Маша сорвалась с места, стрелой помчалась вдоль берега.

– Я приду, – сказал Митя в пустоту. – Обязательно приду.

Гальяно

Всю ночь Гальяно провел под окнами «девичьего» флигеля. Почти всю ночь… Окно Лениной комнаты бесшумно распахнулось, когда он уже почти уснул на боевом посту.

– Ты тут? – Лена не могла видеть его в кромешной темноте, но почему-то была уверена, что он здесь.

– Вот решил прогуляться, – шепотом сказал Гальяно, подходя к окну. – Почему ты не спишь?

– Не могу. Ты же тоже не спишь.

– В дозоре спать не положено. – Он подтянулся на руках, уселся на подоконник. – Кто-то же должен охранять прекрасную даму от страшного дракона.

– И ты охраняешь? – Он по-прежнему почти ничего не видел в темноте, но чувствовал легкий запах ее духов.

– Я охраняю. Я же не виноват, что прекрасная дама оказалась такой безрассудной, что привлекла к себе внимание дракона! Теперь мне придется его убить…

– Рыцарь… – Щеки коснулись горячие пальцы. Сначала пальцы, потом губы. Гальяно замер, перестал дышать, чтобы не спугнуть это мимолетное, хрупкое счастье. – Ты можешь войти. Нет нужды спать на улице.

– Я не хочу спать.

– Я тоже…

Счастье сделало его безрассудно-пьяным, но даже в этом состоянии Гальяно услышал, как сначала тихонько хлопнула входная дверь флигеля, а потом едва слышно заскрипели половицы в коридоре. Кто-то из Лениных соседок возвращался с ночной прогулки. Интересно, кто? Где-то слева скрипнули дверные петли. Дело оставалось за малым – узнать, кто живет в той комнате. Но это уже утром, а сейчас ему есть чем заняться…

Той ночью он так и не уснул. Ни он, ни Лена. Рассвет наступил предательски быстро, вполз сизым туманом в распахнутое настежь окно.

– Тебе пора. – Лена потерлась щекой о его плечо. – Видишь – утро. Прекрасной даме уже не страшно.

– Я понимаю. – Гальяно зарылся носом в пахнущие цветами Ленины волосы. – Прекрасную даму нельзя дискредитировать.

Она не сказала ни «да», ни «нет», лишь виновато улыбнулась в ответ. Гальяно почти не расстроился. Всего несколько часов назад он даже не надеялся, что проведет с Леной ночь. Всему свое время, он подождет.

– Я сейчас. – Гальяно натянул джинсы, на цыпочках вышел в коридор, присел на корточки у порога соседей двери, дотронулся пальцами до чего-то похожего на серый порошок. Или пепел…

– Кто живет за стенкой? – спросил он у Лены, вернувшись обратно в комнату.

– Алекс.

Алекс… Почему-то он почти не удивился.

– Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили? – Гальяно не спешил уходить.

– Да, я буду сидеть в своей комнате и никуда не выйду.

– Мы присмотрим за тобой и Шаповаловым. Не бойся.

– Думаешь, это он? – Лена погладила его по небритой щеке.

– Почти уверен. Мне кажется, он попытается выманить тебя из дому. Обещай, что не станешь ничего предпринимать, не посоветовавшись со мной.

– Обещаю.

– Ну, я не прощаюсь! – Гальяно не удержался, поцеловал Лену в губы, спрыгнул из окна в укутанный туманом парк.

Теперь, когда ночь была уже позади, спать хотелось нестерпимо. Надо разбудить Матвея, пусть подежурит у «девичьего» флигеля пару часов, пока он подремлет.

Матвей проснулся по-солдатски быстро и так же быстро схватился за ствол.

– Спокойно, стрелок! – Гальяно испуганно отшатнулся от окна. – Свои! Можно войти?

На разъяснение ситуации понадобилось всего несколько минут.

– Короче, Алекс эта – мутная девица, – сказал Гальяно, зевая во весь рот. – За Тучей шпионит, наЧудову гарь по ночам бегает. Конечно, на маньяка она не тянет, но присмотреть за ней все же стоит.

– Присмотрю, – пообещал Матвей, через окно выбираясь в парк. – За всеми присмотрю. Можешь не сомневаться.

…Его разбудил телефонный звонок. Гальяно рывком сел, потер глаза, наручные часы показывали половину девятого утра. Пора вставать.

Звонила Лена. Сердце вздрогнуло радостно и испуганно одновременно.

– Лена, все в порядке? – Гальяно старался говорить спокойно.

– Он мне только что позвонил, просил, чтобы я приехала.

– Шаповалов?

– Да. Говорит, что прихватило сердце, говорит, что опасается садиться за руль.

– Лена, это точно он! – Гальяно заметался по комнате, одеваясь. – Потяни время, скажи, что ты не в поместье, а в городе. Скажи, что сможешь приехать только через час. Я сейчас переговорю с Матвеем, он смотается к дому Шаповалова, разведает обстановку и вообще подстрахует.

– Он просил никому не рассказывать, сказал, что болячки – это очень интимно, что он не хочет, чтобы его считали больным и жалели. – Голос Лены звенел от напряжения.

– Вот скотина! – Гальяно сжал кулаки. – Ничего, мы ему покажем «интимно»! Лен, ты только из комнаты пока никуда не выходи, я переговорю с ребятами и приду к тебе. Не бойся, он ничего тебе не сделает.

– Я не боюсь! – Он не мог видеть ее лица, но знал, Лена сейчас улыбается. – Ты береги себя, хорошо?

– Я?! Непременно! Что может со мной случиться?! Охота на коварных драконов – мое маленькое хобби. Все, жди! Я скоро приду!

Матвей выслушал Гальяно без лишних слов, коротко кивнул.

– Ну, я тогда поехал, – сказал, многозначительно поглаживая спрятанный под футболкой ствол. – Если что, я на связи.

– Ты осторожнее там, – предупредил Гальяно на всякий случай.

– Не учи ученого. – Матвей усмехнулся. – Иди к Туче с Дэном, скажи, что упырь наш объявился.

– Уже! – Гальяно прощально махнул рукой, неспешной походкой направился к главному зданию.

На одуванчиковом газоне стрекотала газонокосилка, которой управлял Ильич.

– Как спина? – заорал Гальяно, стараясь перекричать рев газонокосилки.

Ильич отключил агрегат, потер поясницу.

– Ноет, зараза, но не так сильно. Жить можно.

– Ты бы отлежался.

– А траву ты за меня покосишь? – Ильич хитро усмехнулся.

– Может, в другой раз.

– То-то и оно! В другой раз тут уже не газонокосилка, а комбайн понадобится. Иди уж, помощник!

Поднимаясь на второй этаж, Гальяно еще раз позвонил Лене, убедился, что с ней все в порядке и в запасе у них есть еще целый час.

Тучу с Дэном он нашел в кабинете, оба они склонились над включенным ноутбуком.

– Шаповалов звонил Лене, просил ее приехать! – сказал Гальяно, не здороваясь. – Матвей уже поехал к его дому. Лена тянет время. А что это вы там разглядываете?

– Смотри! – Туча уступил ему место перед ноутбуком, на экране которого было выведено фото.

Залитая солнцем больничная палата, мудреная аппаратура, провода, трубочки. На высокой кровати – оплетенный этими самыми проводами и трубочками мужчина, почти старик. Смотрит в объектив, улыбается усталой улыбкой, которая превращает его безбровое, лишенное ресниц лицо в гротескную маску. Смутно знакомую маску…

– Это Турист. – Туча поймал его удивленный взгляд. – В Мюнхенской онкологической клинике.

– Болеет?

– Болел. Умер два года назад от лимфосаркомы. Это последнее его прижизненное фото. А это история болезни. – Туча щелкнул мышкой, и на экране появились сканы медицинской документации на немецком языке. – Александр Фролов, – прочел Туча. – Скромный российский пенсионер, последние десять лет проживавший в тихом баварском городке.

– Так уж и скромный? – усомнился Гальяно. – У скромного российского пенсионера денег хватит только на шесть соток и сбитый из фанеры домик, а не на безбедную старость в тихом баварском городке. Кстати, он точно умер?

– Точно. – Туча еще раз кликнул мышкой, и на экране появилось серое надгробие с выбитой на нем именем, датой рождения и датой смерти.

– А откуда информация? – Гальяно уселся в удобное Тучино кресло. – Погоди, дай догадаюсь! Алекс в клювике принесла?

– Она. – Туча кивнул. – Всего за одну ночь проделала титаническую работу.

– Это точно, – Гальяно усмехнулся, – всего за одну ночь она нашла бесполезную, тупиковую по своей сути информацию и успела смотаться наЧудову гарь.

– Откуда ты знаешь? – подался вперед Дэн.

– Видел, как она возвращалась, а утром нашел следы пепла у ее порога. Не кажется ли вам, други мои, сей факт странным и подозрительным?

– Я верю Алекс! – сказал Туча с каким-то детским иррациональным упрямством. – Она еще ни разу меня не подвела.

– Может, и так, – Гальяно кивнул, – но твоя безупречная Алекс ведет двойную игру. Да что уж там! Все женщины, живущие в этом доме, ведут двойную игру. Кроме Лены, конечно.

– И Ангелина? – Туча потер больное колено, поморщился. По лицу его было видно, что правда ему не нужна.

– Не хочу тебя расстраивать, старик, но обе твои девочки, и Алекс, и Ангелина, что-то скрывают. Вполне вероятно, что причина банальна и барышни просто не поделили завидного кавалера и поэтому относятся друг к другу, мягко говоря, не слишком благожелательно. Но может статься, что дело гораздо серьезнее. Извини. – Гальяно виновато посмотрел на Тучу. – Платон мне друг, но истина дороже. Думаю, после того как мы возьмем этого гада Шаповалова, девушками нужно заняться вплотную. Если, конечно, ты захочешь…

– А что не так с Лесей? – спросил Дэн.

– Она врет. А еще играет какую-то роль. Не спрашивай, откуда я это знаю, считай профессиональным чутьем. Образ серой мышки – это всего лишь маска. Точно такая же маска, как образ идеального секретаря и, прости, Туча, образ идеальной подружки миллионера.

– Ангелина не идеальная, – буркнул Туча.

– Вот именно! Она просто выбрала себе характерную роль, я бы даже сказал, сериальную. Взбалмошная невеста олигарха. Туча, как, кстати, ты с ними познакомился, со всеми тремя?

– Алекс я нанял по рекомендации старинного приятеля отца. Рекомендации эти, кстати, были блестящими.

– Леся?

– Когда стало понятно, что поместье мне отдадут только в обмен на определенные финансовые вливания в культуру края, я стал искать специалиста, готового взять на себя заботы по подготовке экспозиции. Навел справки в краеведческом музее, мне посоветовали Лесю, как перспективную и очень ответственную. Я уже упоминал, что она помогала Шаповалову восстанавливать дом, находила старые чертежи, описания и фотографии интерьера. Это она узнала, что в доме есть камин, и настояла на его реставрации. Не понимаю, о какой двойной игре может идти речь в данном случае!

– Хорошо, теперь Ангел-Ангелина! Где ты ее нашел?

– Здесь, – сказал Туча с неохотой.

– Прямо в поместье? – уточнил Гальяно.

– В райцентре, в отделе культуры. Мы встретились с ней в очереди. То есть Ангелина была в очереди, а я так… без очереди.

– Ясно, как спонсор, меценат и просто дорогой друг, – кивнул Гальяно. – Такому можно и без очереди. Кстати, а что она делала в отделе культуры?

– Не знаю. – Туча растерянно пожал плечами. – Я не спросил. То есть она говорила что-то такое про фольклорный фестиваль. Ангелина – хореограф. Наверное, она приехала на фестиваль…

– Наверное?! – Гальяно не верил своим ушам. – Туча, ты меня убиваешь! Ты, такой крутой и серьезный парень, даже не удосужился проверить подноготную своей подружки?!

– Не удосужился! – Туча нахмурился. – Сначала все казалось мимолетным и несерьезным. Не роман даже, а так… Интрижка. А потом… – Он замолчал.

– А потом вдруг все стало слишком серьезно, – с непонятной мрачностью закончил за него Дэн.

– Да. – Туча кивнул. – Это все равно, как если бы ты захотел проверить подноготную Ксанки, а Гальяно – Лены. Это низко, мне кажется. И, как бы там ни было, ни Ангелина, ни Алекс, ни Леся не имеют никакого отношения к событиям тринадцатилетней давности.

– Не уверен в этом, – сказал Дэн, глядя в окно. – У меня есть основания думать, что одна из них – Ксанка.

– Что?! – Гальяно даже присвистнул от неожиданности. – Слушай, братан, я всегда на твоей стороне, но тебе самому не кажется это заявление бредом?

– Кажется. – Дэн кивнул. – У меня даже нет никаких доказательств, но я почти уверен, что Ксанка одна из них.

– А почему в таком случае она шифруется? – Гальяно никак не мог заставить себя поверить. – Почему она не бросилась тебе на шею сразу, как только увидела? Я же помню, как у вас с ней было. Такое так просто не проходит…

– Я оставил ее одну.

– Ты не был виноват.

– Я поклялся ее защищать и оставил одну!

– Дэн, ты глухой?! – Гальяно перешел на крик. – Мы же сами едва не погибли той ночью! Ты ни в чем не виноват! А если Ксанка так думает, то она последняя дура!

Какое-то мгновение Гальяно казалось, что Дэн ему врежет. Не врезал, устало покачал головой, а потом сказал уже другим, сосредоточенным тоном:

– Давайте сейчас решим, что делать с Леной и Шаповаловым.

Словно в ответ на его слова включился мобильный Гальяно. Звонил Матвей, чтобы сказать, что он на месте, что видит Шаповалова через открытое окно.

– Что он делает?

– Лежит на диване, изображает больного. Я заберусь внутрь, это будет несложно, спрячусь где-нибудь в доме, чтобы прикрыть Лену, если что. Не звоните мне больше, я пошел!

– Матвей собирается влезть в дом Шаповалова, – сказал Гальяно, отключая телефон. – Говорит, что Шаповалов на месте, ждет Лену.

– А как действовать нам? – Глаза Тучи зажглись азартным огнем.

– Я поеду с Леной, – сказал Гальяно, не раздумывая. – Спрячусь в салоне или, на худой конец, в багажнике. А вы езжайте следом на Дэновой машине. Подстрахуете.

По разочарованному взгляду Тучи было ясно, что он не хочет подстраховывать, а хочет на передовую, но это было дело Гальяно, и решение он принимал сам.

На улице уже царил африканский зной, на свежескошенном газоне лениво стрекотали сверчки, работала поливалка.

– Не стоит нам всем светиться, – сказал Гальяно, доставая мобильный. – Сейчас скажу, чтобы Лена выходила. Господи, как же мне не нравится эта идея! Но что уж теперь…

Мобильный Лены не отвечал. В животе вдруг стало холодно и пусто.

– Что? – спросил Туча встревоженно.

– Не берет трубку… Я пошел! – Он со всех ног бросился к флигелю.

Комната Лены была закрыта изнутри, пришлось обегать здание. Потерявший голову от беспокойства, Гальяно едва не налетел на бесхозную газонокосилку, перемахнул через подоконник, отчаянно надеясь, что Лена просто где-нибудь в ванной и не слышит звонок телефона.

Зря надеялся… Комната была пуста. Никогда раньше Гальяно не соображал так быстро. Никогда раньше мысли не складывались в такую убийственно стройную картинку.

Лена ушла. Раз дверь закрыта изнутри, значит, она ушла через окно. Зачем? Почему ничего не сказала? Вывод напрашивался один-единственный. Лена ушла не сама. Кто-то подозвал ее к окну, а дальше… Что случилось дальше, думать не хотелось. Матвей только что звонил и сказал, что Шаповалов на месте. А это значит, что они просчитались, убийца не Шаповалов, а кто-то другой. Кто-то, кто может беспрепятственно проникать в поместье, кто-то, кого все видят, но не замечают. Кто может подойти к Лениному окну и, к примеру, попросить таблеточку обезболивающего от прострела в пояснице. Кто, как и они все, был вчера на пикнике…

Ильич!

Сердце билось с такой силой, что Гальяно слышал, как оно колотится об ребра. Этот грохот мешал сосредоточиться и принять правильное решение. Ильич не спрячет Лену в поместье, не спрячет и не убьет. Он слишком хитрый и осторожный, чтобы оставлять следы. Он думает, что Лена действовала в одиночку. У него есть возможность сделать все аккуратно, за пределами поместья, в лесу…

Эту мысль Гальяно додумывал, уже спрыгивая с подоконника.

– Что?! – из-за угла появились Туча и Дэн.

– Мы ошиблись, это не Шаповалов. Это Ильич! – У него не было времени объяснять, но друзьям не требовались никакие объяснения.

– Он ее?.. – Туча бледнел на глазах.

– Он ее похитил! – сказал Гальяно твердо. – Лена жива, и мы ее найдем. Нам нужно в лес. Я почти уверен, он собирается инсценировать еще одно нападение маньяка. Да что там, он и есть маньяк!

– Он не смог бы пройти незамеченным мимо охраны, а тем более провести Лену. – Туча покачал головой. – Подземный ход я приказал заколотить…

– Кто-то срезал замок на потайной калитке, – сказал Дэн, внимательно оглядывая парк. – Идем?

– Секунду! – Гальяно крепко зажмурился. Он всегда безошибочно угадывал направление, никогда не терялся даже в незнакомых местах. Нужно только сосредоточиться.

…Картинка была ясной, как фотографический снимок. Гарь, скрюченная женская фигурка между корней мертвого дерева. Живая! Гальяно знал это наверняка. Чувствовал. Ильич, непривычно суетливый, с сигаретой в искореженной артритом руке… Свивающийся удавкой сигаретный дым и удавка настоящая, переброшенная через обгорелую ветвь… В ноздри шибанул запах гари, стало тяжело дышать. Гальяно сложился пополам, зашелся в кашле.

– Они на гари! – сказал, пытаясь побороть с каждым мгновением нарастающую панику. – Что вы стоите?! Он собирается ее убить!

Никогда-никогда Гальяно не бегал так быстро, даже тогда, когда опасность угрожала его собственной жизни. Никогда-никогда он не был так близок к отчаянию. Сердце хотело верить в чудо, но разум понимал – они не успеют…

Туча отстал на середине пути, схватился за травмированную ногу, с досадой махнул рукой – дальше без меня. Гальяно этого не заметил, скорее почувствовал.

Дэн мчался рядом, сосредоточенный, отстраненный, кто-то из них просто обязан был оставаться отстраненным. Гальяно не мог…

…Их опередили. Серо-черное пятно гари было взято в оцепление волками. Кольцо из волчьих тел медленно сжималось, окружая мертвое дерево и людей под ним непробиваемой стеной. Пустую петлю раскачивал невесть откуда взявшийся ветер. Бесчувственная Лена лежала на земле, а Ильич жался спиной к дереву, матерясь и чертыхаясь, отмахивался от волков деревянной рогатиной.

– Пришли! – Он увидел их с Дэном, взмахнул рогатиной, целясь в ближайшего волка. – Догадались, значит, ребятишки! Ну что ж… – Еще один взмах рогатиной. – Милости просим! Прошу в нашу теплую компанию!

– Что ты с ней сделал? – Гальяно переступил границу гари. Волки не обратили на него никакого внимания.

– Ничего. Не успел, как видишь. – Ильич ткнул одного из волков палкой. Тот увернулся, оскалился. – Только какая теперь разница?! Все равно подыхать! Всем нам подыхать! Эти твари никого не отпустят! Они его верные слуги. Дневная стража… Я должен был догадаться. – Ильич зашелся страшным, похожим на клекот смехом. – За все нужно платить. Видать, пришло мое время. – Он отшвырнул рогатину, сделал шаг навстречу волкам. – А вы тоже за кладом? Будет вам клад… Вот только, попомните мои слова, плату он с вас возьмет страшную. Душой будете расплачиваться, ребятки! Вот как я…

Ильич вдруг рухнул на колени, обхватил голову руками. В воздух взмыло облачко пепла.

– Вот и все, – сказал он едва слышно. – Может, оно и к лучшему. Я готов платить.

Гальяно уже бросился было вперед, но Дэн крепко сжал его руку.

– Подожди, – шепнул он одними губами.

Волки вели себя странно, не спешили нападать на людей, словно ждали команды. Ждали и, наверное, получили, потому что всего через мгновение на гари остались одни только люди. Волки ушли. Дальше Гальяно с Дэном действовали синхронно: Дэн бросился к Ильичу, Гальяно – к Лене. Упал на колени, прижался ухом к груди, затаил дыхание, а потом едва не расплакался от облегчения. Жива!

Дмитрий, 1928 год

Это была очень тихая и очень светлая свадьба. В старой деревенской церкви не было никого, кроме священника, жениха с невестой, Митиного деда и Машиной бабки. Ласковое майское солнце заглядывало в узкие оконца, золотило Машину косу, заставляло Митю счастливо жмуриться.

Они поселились в избушке у реки с уже совсем немощной, слегшей сразу после свадьбы старушкой. Первое время деревенские мужики по старой привычке еще захаживали за самогоном, но Митя их быстро отвадил.

Машина бабушка умерла в июне, ушла тихо, без мучений, и старая избушка начала ветшать на глазах, словно не желала жить без хозяйки. Митя решил строить новый дом, когда Маша сказала, что ждет ребенка. Времени у него оставалось восемь месяцев. Дед помог, и они успели. Дочка Анютка родилась уже в новом доме, и Митина жизнь сделалась вдвойне счастливее, вдвойне радостнее.

Дэн

Лена пришла в себя сразу, как только Гальяно вынес ее за пределы гари, всхлипнула, испуганно забилась в его объятиях, а потом затихла, обвила шею спасителя руками, зашептала на ухо что-то жарко и страстно. Дэн отвернулся, чтобы не завидовать чужому счастью. Ему тоже было чем заняться.

Ильич не сопротивлялся. Дэну казалось, что после встречи с волками тот тронулся умом: все бормотал что-то про проклятую душу и неминуемую расплату, заглядывал Дэну в глаза, как будто искал понимания или снисхождения. Как же не похож был этот затравленный человек ни на добродушного садовника, ни на расчетливого убийцу, державшего в страхе всю округу! Наверное, нужно позвонить Васютину, но сначала они поговорят с этой сволочью сами. Может быть, он что-нибудь знает о Ксанке…

Тучу они встретили на обратном пути. Он брел им навстречу, опираясь на самодельный посох. Вид у Степана был растерянный и виноватый.

– Все нормально! – Гальяно кивнул ему ободряюще. – Видишь, мы успели!

Да, они успели! И было непонятно, кого за это благодарить: удачу, нерешительность Ильича или волков…

– Лена, как ты? – Туча осторожно коснулся Лениной руки.

– Уже все отлично. – Она улыбалась очень бодро для женщины, которую едва не убили. – Как твоя нога?

– До свадьбы заживет.

– Это хорошо, но все равно я тебя осмотрю.

– Обязательно. – Туча подошел к стреноженному Ильичу, заглянул ему в лицо. – Это ты? И тогда, и сейчас? Зачем?..

– А ты хочешь знать? – Ильич сощурился.

– Хочу.

– Ну, раз хочешь, парень, так я расскажу. Мне терять нечего. Не вы до меня доберетесь, так он… – Ильич испуганно обернулся. – Закурить дадите? – просительно, почти заискивающе посмотрел на Дэна.

– Кури. – Дэн протянул ему пачку.

– Хорошие вы ребята. – Ильич глубоко, с наслаждением затянулся. – Нравитесь вы мне.

– И тринадцать лет назад нравились, когда ты нас в погребе подыхать оставил? – Гальяно обнял Лену за плечи.

– И тогда. – Ильич кивнул. – Поражаюсь я вам. Сколько всего пережили, с гарью этой треклятой не однажды столкнулись, а не скурвились. Или он до вас просто еще не добрался?

– Кто?

– Чудо! Тот, кто до сих пор тут всем заправляет.

– Тот, кто в гробу с золотом? – спросил Гальяно, и Дэн тут же вспомнил спиритический сеанс. Вот, значит, кого видел тогда друг: Ильича и Чудо.

– И про золото знаете. – Ильич удовлетворенно кивнул, как будто обрадовался. – Не зря, выходит, я тогда решил от вас, щенков, избавиться. Хоть и жалко было, но шкурой чувствовал – жди от вас неприятностей. Вот… не ошибся.

– А Максима вы за что убили? – Голос Лены дрожал. – Он ведь всегда хорошо к вам относился.

– Так и я к нему хорошо относился! Кто ж виноват, что он дотошный такой?! И ты, голуба моя, туда же!

– Я тебе сейчас! – Гальяно дернулся было к Ильичу, но Лена вцепилась в его руку.

– Хватит, – сказал Туча вроде бы и спокойно, но так, что всем стало ясно, шутить он не намерен. – Рассказывай все, что знаешь.

– Все, что знаю? – Ильич задумался. – А вот сдается мне, я не больше вашего знаю. Ну да ладно… Кто такой Чудо, вы знаете?

– Красный командир, – сказал Туча, едва заметно поморщившись.

– Красный – это точно. Потому что весь в людской крови. – Ильич усмехнулся. – А настоящее его имя Игнат Шаповалов. Слышали небось?

– Слышали. – Дэн тоже закурил, руки отчего-то подрагивали.

– Я ж говорю, вы не меньше моего знаете. Бывший граф, красный командир, ведьмин сын, ведьмак… – Ильич обвел их пристальным взглядом. – Что, и это знаете? А про Ефима Соловьева что-нибудь слыхали?

– Правая рука Чудо, фашистский прихвостень, – процедил Гальяно.

– А еще мой дед, – подвел черту Ильич.

– Это от него ты узнал про клад?

– От отца, а он от деда. Только отцу эти сказки оказались без надобности, а я слушал и запоминал. Дед был для Чудо верным псом. Это ведь он его в гробу с золотом похоронил. Исполнил, можно сказать, последнюю хозяйскую волю.

– Золото семьи Шаповаловых? – спросил Туча.

– Не только, много там и награбленного было.

– А почему в гробу? – Туча побледнел, дыхание его сделалось шумным и прерывистым, как когда-то давно, когда он впервые увидел поднимающийся из земли блуждающий огонь.

– А почем мне знать? – Ильич пожал плечами. – У мертвых свои причуды.

– Самая темная ночь – одна из таких причуд? – Сигаретный дым драл горло, Дэн морщился, но продолжал курить.

– Раз в тринадцать лет гроб с золотом поднимается на поверхность, и мертвец попадает в мир живых. Раз в тринадцать лет можно разжиться золотишком на всю оставшуюся жизнь, вот только никто не знает, когда и чем придется платить.

– Ты разжился? – спросил Дэн.

– Да. Когда-то дед мой перекопал гарь и лес вокруг вдоль и поперек. Он и место точное знал, и отцу про то место рассказал, а потом и немцам в сорок третьем. А вот все никак не выходило до золота добраться. Не знал, оказывается, что без ключика поиски эти – пустое дело.

– Без какого ключика? – Дэн загасил сигарету.

– А того, который болтался на шее у твоей полоумной подружки.

Дэн давно научился не поддаваться на провокации, не терять контроль, а сейчас вот потерял, схватил Ильича за горло, сжал.

– Что тебе известно о Ксанке? Откуда у тебя ее медальон? Говори!

– Дэн, ты его сейчас придушишь! – Голос Тучи доносился издалека. – Отпусти!

Он с трудом разжал онемевшие пальцы. Ильич схватился за горло, захрипел.

– Ничего мне про нее не известно! Откуда мне знать? А про ключик слышал от отца. Дед ему рассказывал, что были у Чудо две необычные вещи: нож с рукоятью в виде волка и медальон-ключик. А зачем, почему, отец не знал или не запомнил. Бабку мою после дедовой смерти репрессировали как жену врага народа, а отца – в детдом. Не до сказок ему оказалось, ребятишки, жизнь у него была не сахар! А я с детства был любопытный, чудился мне в этих сказках тайный смысл. Уже когда вырос, занялся историей здешних мест вплотную. Сопоставил факты, отделил, так сказать, зерна от плевел.

– Как у тебя оказался Ксанкин ключ? – Дэн не сводил взгляда с Ильича.

– Не поверишь – нашел! Прямо посреди гари той самой ночью и нашел. И как только ключик ко мне попал, все сразу стало на свои места. Гроб с золотом сам ко мне вынырнул, прямо из-под земли. Вот как оно, оказывается… – Он покачал головой. – А ты, парень, неправильные вопросы задаешь. Я бы на твоем месте поинтересовался, как ведьмовской ключик оказался у твоей подружки, с чего бы вдруг.

– Ты ее видел той ночью?

– Девчонку? Нет. Если думаешь, что это я ее грохнул, ошибаешься. Такого греха за мной нет, я тогда и Максима-то… не до конца… И вас… Пожалел, получается.

– Жалостливый, значит! – Гальяно смотрел на него с ненавистью. – Лену тоже из жалости?

– Ее из соображений целесообразности. – Ильич бросил на Лену быстрый взгляд. – Не стала бы мне угрожать, ничего бы не случилось. Я же не зверь какой.

– Ты не зверь, ты хуже, – процедил Гальяно.

Ильич ничего не ответил, равнодушно пожал плечами.

– А ключик я тот потерял, – сказал Ильич с тоской. – Когда с Максимом в лесу боролся, потерял. И ведь обыскал все, а не нашел. Не судьба, видать. Не дается заговоренное золото два раза в одни руки. Зря только вернулся, порушил всю свою жизнь. Из-за жадности все беды, ребята. Так что сто раз подумайте, а нужен ли вам этот проклятый клад.

– Он нам не нужен, – сказал Дэн за всех.

– Да неужто?! – По глазам было видно, Ильич им не верит.

– Зачем он приходит? – спросил вдруг Туча. – Что ему надо?

– Ты про Чудо? А кто ж его знает? Я одно только скажу: он хоть и мертвец, а все равно живой. И сила у него в самую темную ночь такая, аж жуть! Знаете, каково оно, когда и страшно, и денег хочется? Когда глаза боятся, а руки делают?

– Не знаем! – отрезал Гальяно. – Нам твою сволочную душу не понять.

– А нет у меня души. – Ильич вдруг зашелся смехом. – Продал я ее тринадцать лет назад, так же, как мой дед продал.

Он все еще смеялся хриплым, с нотками безумия, смехом, когда заиграл мобильный Гальяно.

Звонил Матвей, про которого все они в пылу погони забыли. Гальяно в двух словах, с несвойственной ему сдержанностью, обрисовал ситуацию, выслушал Матвея, отключил телефон.

– Шаповалов с сердечным приступом в больнице, – сказал он растерянно. – Матвей с ним. Говорит, едва успел довезти его до райцентра, до последнего думал, что симулирует, а в приемном отделении сняли ЭКГ и бац – предынфарктное состояние.

– Я должна была ему поверить, – сказала Лена тихо.

– Ты не могла предположить, что все так обернется. – Гальяно поцеловал ее в висок. – Матвей там присмотрит, чтобы с ним все было в порядке.

– Я позвоню главврачу. – Туча достал из кармана мобильный.

– А я позвоню Васютину. – Дэн окинул Ильича мрачным взглядом.

Они спасли Лену, но ни на шаг не приблизились к разгадке тайны, связанной с исчезновением Ксанки. Самая темная ночь по-прежнему надежно хранила свои секреты…

Дмитрий. 1931 год

Непонятную тоску и томление Митя стал чувствовать сразу, как только сошел снег. Он надолго уходил в лес, оставляя Машу с Анюткой одних. Но даже в лесу не находил покоя, ноги сами несли его к гари.

Гарь чудила. Иногда казалось, что время в этом зачарованном месте течет совсем иначе: то спешит, то замирает, а то и вовсе останавливается. Особенно ночью. Ночью и гарь, и лес вокруг менялись до неузнаваемости. Все чаще Митя, да и мужики из местных стали замечать над ночным лесом странное свечение. Митя помнил этот призрачный зеленый свет, так и не смог забыть за истекшие тринадцать лет.

Ключик, то ли подарок, то ли проклятье, тоже, бывало, начинал светиться зеленым. И чем ближе к гари подходил Митя, тем сильнее становилось это свечение. Он попытался поговорить о происходящем с дедом, но дед все больше отмалчивался, то ли сам не понимал, что творится, то ли не хотел рассказывать. Митя все чаще и чаще видел в его руках запретную черную книгу. Дед читал ее очень внимательно, как будто именно там были ответы на мучившие Митю вопросы.

– Не ходи на гарь, – сказал он однажды. – Забирай Машу с дочкой и уезжай в город. У меня есть кое-какие сбережения, на первое время вам должно хватить, а потом… – Что потом, дед не договорил, как-то обреченно махнул рукой.

Город? Митя жизни своей не мыслил без леса. Да и кому он нужен в городе? Он так и сказал деду, но это была только половина правды. Гарь его не отпускала, привязала к себе невидимыми, но неразрывными путами, манила, что-то страстно нашептывала на ухо.

А Маша волновалась. Его бедная маленькая Маша думала, что у Мити появилась другая, и он не мог ни переубедить любимую жену, ни рассказать правду. Да и какая она – правда?! Митя и сам не знал. Уговаривал Машу, зацеловывал до беспамятства, задаривал глупыми безделушками, а по ночам уходил в лес.

В начале непривычно жаркого, нестерпимо душного июня деда скрутил радикулит. Да так скрутил, что ни встать, ни перевернуться. Не помогали ни отвары, ни натирания. Теперь Митя пропадал в лесу не только ночами, но и днями.

– Уходи! Уезжай! – Дед злился из-за собственной беспомощности и из-за Митиного упрямства. – Нельзя тебе здесь. Маша волнуется. Подумай о них с Анюткой.

Митя думал, каждую свободную минутку только о них и думал, но поделать с собой ничего не мог.

Эта ночь была особенной: душная, чернильно-черная, вынимающая душу, манящая. Дед долго не ложился, делал вид, что читает книгу, а сам то и дело поглядывал на Митю. Он уснул ближе к полуночи, отяжелевшие веки закрылись, черная книга выпала из рук.

Митя загасил свечу, осторожно, на цыпочках, вышел из дома. Ночь приняла его в свои жаркие объятия, как ненасытная любовница, закружила, задушила ласками, позвала за собой.

В лесу было темно и тихо, словно все зверье убежало или вымерло. Даже ветер не гулял в ветвях деревьев, не холодил разгоряченное лицо. Ключик загорелся зеленым, когда до гари оставалось совсем ничего. Митя замер, наблюдая за усиливающимся свечением, а потом с отчаянной решимостью переступил невидимую границу.

Он стоял под мертвым деревом, в самом центре гари. Земля под ногами вздрагивала и шевелилась, будто на поверхность выбирался мертвец. А может, так оно и было… Гарь вздохнула, как живое существо, а потом исторгла из себя почерневший от времени гроб.

Крышка была тяжелой, но Митя легко с ней справился. Прежде чем посмотреть, что же там внутри, зажмурился.

– Ну же, мой мальчик! – Вкрадчивый, почти забытый голос родился прямо в голове, а вместе с ним родилась боль. Мучительная, разрывающая череп, ослепляющая.

Чудо лежал в гробу, поверх золотых монет и бриллиантовых побрякушек. Даже после смерти он не желал расставаться с награбленным, залитым кровью невиновных богатством. Мертвый, сгоревший до костей, он продолжал жить какой-то особенной, неправильной жизнью.

Митя нашарил в кармане спички. Дело, начатое тринадцать лет назад, нужно было довести до конца…

Чудо следил за ним черными провалами глазниц, скалился беззубой пастью.

– Вырос, волчонок, заматерел…

– Замолчи! Слышишь?!

Невесть откуда налетевший ветер поднял Митю в воздух, швырнул к раскрытому гробу. Воздух вдруг сделался плотным, завертел, закружил, засасывая в пульсирующее зеленое марево…

…Митя очнулся от щекотного чувства, словно на лицо накинули тончайшую кисею. Открыл глаза и тут же зажмурился от яркого солнечного света. Непроглядная ночь уступила место утру. Над головой, высоко в небе, распластались корявые ветви сгоревшего дерева, а то, что он принял за кисею, было тонким слоем пепла. В голове гудело, а мышцы болели так, словно он целую ночь валил лес, а потом выпил литр самогона. Пошатываясь, придерживаясь руками за ствол дерева, Митя встал на ноги, осмотрелся.

Гроб исчез, словно его и не было. Как сквозь землю провалился. Или и в самом деле провалился?.. Пусть бы так, пусть бы забрал в ад свою страшную ношу. Чтобы уже навсегда! А ему пора, дед и Маша, наверное, волнуются…

Мите стоило сделать только один шаг, как яркий солнечный свет померк… Женская рука, тонкие пальчики, простенькое венчальное колечко, была почти полностью занесена пеплом.

– Маша! Машенька! – Его отчаянный крик спугнул с дерева воронью стаю.

Митя упал на колени, голыми руками стал разрывать землю. Вдруг не поздно еще? Вдруг жива?..

Поздно… Не жива…

Пепел в волосах, серым саваном на лице. Мертвые глаза смотрят удивленно, а на белой шее синие следы…

Машенька… Что наделала! Зачем пошла за ним в это проклятое место?! От чьих рук погибла?!

Он не плакал, он волком выл, сметая пепел с Машиных волос, закрывая уже не зеленые, а мутно-серые глаза, ненавидя себя и мир вокруг, посылая проклятья на голову нелюдя, превратившего его из мужа во вдовца, осиротившего Анютку.

– Где ты?! – Митя запрокинул лицо к небу. – Где ты, гадина?!

Воронья стая ответила громким криком, точно потешаясь над его горем.

– Из-под земли тебя достану! Слышишь ты меня?!

В карманах что-то громко звякнуло. На серую от пепла землю просыпалась пригоршня золотых монет. Золото и самоцветы были везде: в карманах, за пазухой, в сапогах. Этих денег хватило бы им с Машей на всю оставшуюся жизнь. Вот только у Маши больше не было жизни…

Машу похоронили рядом с Митиными родителями. Дед, еще не оправившийся от болезни, тяжело опирался на посох. Анютка жалась к Митиной ноге, тихо всхлипывала. Деревенские бабы толпились в сторонке, перешептывались, вздыхали, но подойти не решались.

Та душная ночь забрала с собой не только Машу. Неподалеку от гари поутру нашли местного пропойцу Сеньку Пивоварова со свернутой шеей. Что он делал ночью так далеко от дома, никто не знал, но смерть его тут же связали с Машиной смертью. По Макеевке поползли слухи, один страшнее и нелепее другого. Гарь и раньше вызывала у селян суеверный страх, а теперь за ней навечно закрепилась слава проклятого места.

Сразу с кладбища Митя с дедом ушли в лес, уснувшую Анютку оставили под присмотром соседки бабы Шуры. Всю дорогу до дома молчали. Митя заговорил, только лишь когда они с дедом уселись на крыльце, закурили по папиросе.

– Это он, – сказал Митя, глядя прямо перед собой. – Он вернулся. Почему он вернулся? Ты же говорил, все кончено!

– Я так думал. – Дед зашелся тяжелым кашлем, как будто надышался дымом пожарища. – Он сгорел, Митя! Сгорел до самых костей. Нужно было дождаться, проследить, чтобы все до конца, чтобы не до костей, а до пепла… А я, старый дурак, решил, собаке – собачья смерть! Пусть остальные, что пришли вместе с ним, знают, что их ждет. Пусть боятся. Зоя умерла, ты был при смерти. Не нашлось у меня времени…

– Кто его похоронил в том гробу? Не свои же. Свои бы забрали золото.

– Помнишь, то лето было очень жарким, таким, как нынешнее. Земля горела еще целый день. Я слышал, красные не смогли его даже забрать сразу, оставили на дереве до следующего утра.

– А утром?

– А утром он исчез. Он не мог сам, Митя! Кто-то его похоронил. Кто-то, кто знал про золото.

– Мы видели красноармейцев, их разорвали волки.

– Одного не разорвали.

– Ефимка!

Одноглазый Ефимка, единственный со всего отряда, осел в Макеевке, из Чудова приспешника превратился в счетовода, правую руку председателя колхоза. Построил себе дом на окраине, женился на председательской дочке. Жизнь он вел по-пролетарски скромную, но деньжата у него водились, шило в мешке не утаишь, и новые наряды Ефимкиной жены от любопытных глаз не спрячешь. Жену Ефимка, по всему видать, любил, терпеливо сносил все ее бабьи капризы. Или, как судачили злые языки, не жену он любил, а власть и преференции, дарованные тестем-председателем. Может, и так, потому что особенно темными вечерами захаживал Ефимка к Аленке, бывшей Чудовой любовнице, родившей дитя невесть от кого еще двенадцать лет назад, да так и оставшейся в девках. У Аленки тоже время от времени появлялись обновки и бабьи побрякушки, не такие дорогие, как у законной супруги, но тоже вызывавшие зависть и пересуды макеевских баб. На все эти мелкие земные радости, на жену и на любовницу, нужны были деньги. Мог ли Ефимка тринадцать лет назад вернуться на гарь и похоронить своего хозяина? По всему выходило, что мог, и про гроб с золотом он знал. Только вот как нашел, если дед гроб закопал еще ночью?..

– Думаешь, это он Машу мою? – В душе, и без того стылой, сделалось еще холоднее.

– Не знаю. – Дед покачал головой.

– Убью…

– Погоди убивать. – Дед тяжело встал на ноги, потер поясницу. – Про Анютку подумай. Посадят тебя, что с девочкой станет? А за Ефимкой я присмотрю, если в лес сунется, мы узнаем. Ты мне другое скажи, – он нахмурился, – что с золотом станешь делать? С тем, что с гари принес.

– А что с ним делать? – Митя пожал плечами. – Сам сказал, Анютка у меня… Пусть лежит, может, сгодится когда.

Дед ничего не ответил, только неодобрительно покачал головой. Раньше сам про наследство, которое Мите по рождению положено, говорил, а теперь вот хмурится…

Дэн

Васютин со своими ребятами приехал очень быстро. Вид у него был недоверчивый и одновременно ошалело-радостный. Оно и понятно: одним висяком меньше. Да и каким висяком! Пойманный с поличным Ильич отмалчивался, наверное, выговорился в лесу, по дороге с гари, но Васютин не унывал, рассчитывал на железные свидетельские показания.

Вечером вся компания собралась в каминном зале. Разговор не клеился. Более или менее активно обсуждали только случившееся с Леной и поимку Ильича, но стоило только этой теме иссякнуть, как за столом повисла неловкая пауза. Утренний разговор в кабинете Тучи приносил свои плоды. Даже при условии, что убийца наконец пойман, оставалось множество нерешенных вопросов. У каждой из присутствующих женщин – разве что за исключением Лены, – имелась своя тайна. Это не могло не настораживать.

Особенно мрачным выглядел Туча. Дэн его понимал. Потерять доверие сразу к двум любимым женщинам – испытание не из легких. А дамы, как нарочно, вели себя подозрительно спокойно, даже Ангелина большей частью отмалчивалась. Леся в задумчивости перелистывала альбом Шаповаловых. Алекс, раздав необходимые распоряжения прислуге, притаилась в кресле у камина. Со своего места Дэн мог видеть только ее подсвеченный языками пламени профиль. Ничего общего с Ксанкиным этот профиль не имел… Сказать по правде, больше остальных на Ксанку была похожа Леся. И Гальяно утверждал, что Леся играет какую-то роль. А с интуицией у Гальяно всегда был полный порядок, они уже не раз в этом убеждались. Оставалась еще Ангелина, но думать о том, что Ксанка променяла его на Тучу, Дэн не мог себя заставить. Хотя умом понимал – такой вариант тоже не исключен. Он с мрачной сосредоточенностью потягивал коньяк, лениво прислушиваясь к болтовне Гальяно. Ближе к вечеру к другу вернулась его фирменная говорливость, и это не могло не радовать. Хоть кто-то в их компании – разумеется, за исключением женатого Матвея, – обрел свое мужское счастье.

Леся подсела к Дэну, когда за окном уже сгущались сумерки.

– Мне нужно вам кое-что рассказать. Это касается Ефима Соловьева, деда нашего садовника.

– Я вас слушаю! – С Дэна враз слетела вся хандра.

– Считается, что Соловьев скрылся за границей вместе с отступающими немецкими войсками, но я думаю, что это не так. Осенью сорок четвертого неподалеку от гари нашли труп мужчины. Тело пролежало в лесу несколько месяцев, поэтому опознать его было довольно сложно, но один из местных жителей нашел неподалеку нож с очень характерной рукоятью.

– Волк или вепрь? – Дэн посмотрел на пламя сквозь коньяк в бокале. Ему казалось, он уже знает ответ.

– Вепрь. – Леся глянула на него удивленно. – Тот человек, который нашел нож, был уверен, что именно им и был убит…

– Фашистский прихвостень и просто форменная скотина Ефимка Соловьев, – закончил за нее Дэн. – Это ведь его тело нашли в лесу?

– Да, с высокой степенью вероятности это был он. – Леся кивнула. – Мужчина, который нашел тело и нож, – отец нынешнего директора школы. От него я все и узнала. Долгое время нож хранился в семье директора, а потом, когда в поместье объявился Антон Венедиктович и назвался последним графом Шаповаловым, нож передали ему как фамильную реликвию.

Дэн кивнул, молча осушил свой бокал. Все сходится: летом сорок третьего случилась еще одна самая темная ночь, и зло опять вырвалось на волю. Вот только в смерти Ефима Соловьева он винил не какое-то абстрактное зло, а конкретного человека. Жаль только, у него не было доказательств.

– Соловьев был сволочью, – сказала Леся неожиданно резко. – На его совести очень много жизней. Я узнала еще кое-что. Иногда любовь к бумагам может оказаться полезной. Отряд немцев стоял здесь, в поместье. – Леся погладила альбом. – Прислуживали им женщины из местных. Нужно ли рассказывать, каково приходилось женщинам в этой своре? Что с ними было? Особенно с молодыми и красивыми?

Дэн молча покачал головой.

– Я уже говорила, что Лешак воевал? – спросила Леся тихо. – Так вот, когда он был на фронте, Ефим Соловьев захватил в плен его родных, старика дядю и дочку. Старика нещадно пытали. Я не знаю, чего от него добивались немцы, но, наверное, он им ничего не сказал. Его повесили в парке. – Леся замолчала.

– А девочка?

– Девочка осталась жива, но превратилась в слабоумную дурочку. Она единственная выжила той ночью, когда неизвестный отравил офицеров и поджег казарму с солдатами. А на следующий день с фронта вернулся Лешак…

– Вы думаете, он вернулся на день раньше? – спросил Дэн, уже зная ответ.

– Да.

– Допустим, он мог поджечь казарму, но как он добрался до офицеров?

– Не он, я полагаю, офицеров отравила Алена Звонарева, одна из прислуживавших в доме женщин.

– Почему именно она?

– Потому что она одна из всей прислуги оставалась в доме, потому что она готовила и подавала на стол. Потому что кто-то, я почти уверена, что это был Ефим Соловьев, расстрелял ее той же ночью.

– Вы думаете, эта женщина помогла Лешаку совершить правосудие?

– Не знаю. – Леся пожала плечами. – Я рассказала вам все, что нашла в бумагах.

– Спасибо. – Дэн осторожно коснулся ее ладони. – Вы нам очень помогаете.

– Я стараюсь. – Леся улыбнулась, и глаза ее казались такими синими…

Она хотела еще что-то сказать, но не успела. Резким порывом ветра распахнуло створку окна, на сидящую рядом Ангелину просыпался дождь из стеклянных осколков. В начавшейся суматохе стало не до разговоров. Всхлипывающая, готовая разрыдаться Ангелина, капли крови, стекающей на пол с ее порезанных пальцев, беспомощно-растерянный Туча, профессионально-сосредоточенная Лена, Алекс с бинтами и перекисью и фоном – далекий волчий вой…

Успокоились все не скоро, а успокоившись, дружно решили выпить. Странное дело, но мужчин, это маленькое происшествие выбило из колеи похлеще, чем утренние лесные злоключения. Атмосфера сгущалась, все это чувствовали.

С Лесей тем вечером Дэну поговорить так и не удалось, зато ему удалось поговорить с Матвеем.

– С Шаповаловым все будет нормально. – Друг начал издалека. – Мне удалось переброситься с ним парочкой слов до того, как врач вытурил меня из палаты. Знаешь, а ведь Антон Венедиктович считает меня виновником своего спасения. Смешно, правда?

– Ты спросил его про титул?

– Бери выше! Я сказал ему прямо в лоб, что он самозванец. Разумеется, уже после заверения врачей в том, что его жизни ничто не угрожает.

– А он?

– Даже не стал отрицать. Мне кажется, он и сам уже устал от этой многолетней лжи.

– Зачем ему все это было нужно?

– Не знаю. Наверное, причина есть, но лежит слишком глубоко. Иногда людям хочется недостижимого. Кому-то власти, кому-то денег, а кому-то дворянского титула. Глупо и грустно одновременно. Но, как бы то ни было, ко всей этой истории наш лжеграф не имеет никакого отношения. Есть еще кое-что, – сказал Матвей после недолгих раздумий. – Я знаю, как выяснить, кто из них, – он украдкой кивнул в сторону девушек, – Ксанка. Если, конечно, она вообще одна из них.

– Она одна из них. – Дэн потер виски. Наверное, он перебрал с коньяком, потому что голова раскалывалась, перед глазами плыла мутная пелена. – А что за способ?

– Потом. – Матвей загадочно улыбнулся. – Скажу, когда получу ответы на вопросы. Не переживай, старик, скоро мы все узнаем.

Дэн очень на это надеялся, потому что время, им отведенное, стремительно истекало. Зеленые сполохи блуждающего огня над верхушками старых елей – наилучшее тому подтверждение…

…Ночью ему снилась Ксанка. Впервые за все эти годы.

Ласковые руки, горячие губы, страстный шепот. Все то, что мозг почти забыл. Все то, о чем до сих пор тосковало тело. Вот только лица ее в кромешной тьме такого долгожданного, такого счастливого сна Дэн так и не разглядел.

– Зачем ты вернулся?.. – Горячее дыхание обжигает, а на щеку падает слезинка. – Уезжай, Дэн. Слышишь? Уезжай, пожалуйста! – В едва различимом шепоте нет больше страсти, одна лишь мольба.

– Не могу. Больше я тебя не оставлю.

– Больше ты меня не оставишь… – Голос ласкает, убаюкивает, сталкивает в пушистую перину забытья. – Я люблю тебя, Дэн…

…Просыпаться не хотелось. Есть, оказывается, такие сны, в которых хочется остаться навсегда. Сны-миражи, сны-обещания.

Дэн открыл глаза, несколько секунд понаблюдал за прыгающими по стене солнечными зайчиками, рывком сел. Голова тут же ответила набатным звоном. Странно, не так и много он вчера выпил. Что за коньяк такой убойный?! Что за зелье, от которого снятся такие сны?!

Или не сны?.. Тело помнило все до последнего прикосновения. И дыхание, и шепот, и щекотное прикосновение Ксанкиных волос, и все остальное, что теперь не забыть никогда. Ксанка приходила к нему этой ночью. Не во сне приходила, а наяву. Он бы запомнил все ярко и отчетливо, если бы не дурман в голове. Прежде чем прийти, она его чем-то опоила, подсыпала что-то в коньяк. Которая из них?.. Зачем вот так, тайком? Почему хотела, чтобы он уехал?

Дэн сжал виски, зажмурился, прислушиваясь к гулу в голове. Сначала холодный душ! Все остальное потом. Чтобы разобраться в случившемся, ему нужна ясная голова.

Пять минут под холодными струями воды сделали свое дело. Из душа Дэн вышел почти нормальным человеком, пару секунд постоял перед зеркалом, раздумывая над тем, что бутылку из-под коньяка стоило бы отдать на экспертизу. Наверняка в него что-то подсыпали в тот самый момент, когда внимание всех было сосредоточено на разбитом окне и Ангелине. Ловко, ничего не скажешь.

Дэн провел рукой по запотевшему зеркалу и чертыхнулся. Медальона больше не было. Ксанка забрала его с собой…

Дмитрий. 1933 год

Митя самогоном никогда не баловался, не было у него такой потребности. После разговора с дедом он напился в первый раз в жизни. Страшно напился, до кровавого тумана в глазах, до настойчивого шепота, разрывающего череп. Ноги сами принесли его на гарь, и там, на гари, он увидел Ефимку Соловьева. Тот стоял на краю выжженной земли, будто не решаясь переступить границу, в руках у него была лопата…

– Соскучился по хозяину, Ефимка? – Ярость, глухая, клокочущая, швырнула Митю к одноглазому.

Тот вздрогнул, еще не успев развернуться, уже занес над головой лопату, но Митя его опередил. Одной рукой ухватился за черенок, второй за кадыкастое Ефимкино горло, повалил на густо припорошенную пеплом землю, навалился сверху всем своим немалым весом.

– Или совесть покоя не дает, а?! Убью, гад! В клочья порву за Машеньку! За что ты ее? Что она тебе сделала?!

– Пусти… – Ефимка хрипел и синел лицом, из последних сил старался сбросить с себя Митю. – Не убивал я. Пусти…

– Из-за чего? Говори! Из-за золота этого треклятого? – Он не хотел слышать, он жаждал возмездия.

Ефимка уставился на него единственным испуганно выпученным глазом, даже сипеть перестал.

– Знаю все: и про золото, и про гроб, и про того, кто в гробу. Говори! – Он с силой вдавил Ефимкину башку в рыхлую землю. – Говори, паскуда!

– Воздуха… – Ефимкин глаз наливался кровью, того и гляди лопнет. – Все расскажу, только пусти!

Ярость требовала выхода, но разум уговаривал повременить с расправой. Ефимка знал то, чего не знали они с дедом.

– Говори. – Митя ослабил хватку. Ефимка закашлялся. – Все рассказывай, и посмей только сбрехать.

– Расскажу! – Ефимка мелко-мелко затряс головой. – Вот те крест – расскажу!

– Нет на тебе креста, ты такой же, как твой хозяин. Это же ты его тогда с дерева снял?

– Я. Да только ты ведь не понимаешь… не знаешь, как оно было…

– Вот ты мне и расскажи.

Прежде, чем заговорить, Ефимка пристально всматривался в Митино лицо, и взгляд его из испуганного делался удивленным.

– А ведь ты не тот, за кого себя выдаешь. – Тонкие губы расползлись в гаденькой ухмылке. – И как же не догадался до сих пор никто! Наверное, из-за рожи твоей обожженной…

Митя медленно занес кулак…

– Погоди! – Ефимка перестал лыбиться. – Никому не скажу. Только отпусти!

– Не расскажешь, – пришел Митин черед улыбаться.

– Я не хотел. Он меня заставил. – Ефимка взвизгнул громко, по-бабьи. – Сказал, что золотишко нужно в лесу припрятать, что так надежнее.

– А моя мама? Зачем он повез ее в лес?

– Не рассказывал он про то! Говорил что-то непонятное, про переселение душ. Заставил меня и еще двоих гроб выкопать, в котором его мать похоронили, бормотал про скорую встречу. Золото мы все в тот гроб пересыпали. Получилось очень много, почти до краев.

– А потом?

– А потом он солдат отпустил, сказал, что дальше мы с ним сами. Я слышал волчий вой, слышал, как они кричали… Солдаты. Думал – все, конец, меня он тоже не отпустит, а он взял и отпустил. Велел ждать его у затона, с места не сходить. Я и ждал. Пожар видел, а, веришь, даже шелохнуться не мог. Утром он так и не пришел. Я прождал до обеда и вернулся в отряд. Вечером снарядили поиски и нашли… Это ведь ты его! – Ефимка не спрашивал, он утверждал.

Митя не стал отвечать.

– Наверное, Лешак помог. Сам бы ты с ним не справился… Значит, снять его мы тогда с дерева не смогли, земля вокруг еще горела. Решили утром вернуться, а ночью он сам ко мне пришел. – Ефимка замолчал, выпучил глаз. – Во сне. Да вот только мне до сих пор кажется, что это не сон был, а явь. Велел в лес идти. Я пошел. Иду – волков боюсь, а его боюсь еще больше. Снял с дерева, положил на землю, чувствую – земля под ногами шевелится, а в голове голос: «Не бойся, Ефимка, я тебя за службу отблагодарю». Когда гроб из-под земли появился, я уже знал, что делать. Сгрузил в него то, что осталось от Чуда, золотишка прихватил.

– Дальше что? – Темнело, подлую Ефимкину рожу в наступающих сумерках было не разглядеть.

– Все… Гроб снова под землю ушел… Сам.

– Врешь! – Он шкурой чувствовал, что врет, каким-то особенным чутьем. – Убью!

– Он сказал, что через тринадцать лет вернется, что дело у него тут осталось.

– Какое дело?

– Не знаю, я о другом подумал…

– Подумал, что сможешь добраться до золота?

– А ты умный. Сказывается, видать, дворянская кровь. Только вот промахнулся я, – Ефимка кивнул на валяющуюся в сторонке лопату, – просчитался! Он вчера приходил. Ведь так? А я вчера весь вечер был на партсобрании, а потом до самого утра пил за родину, за партию с тестем и дружком его, чекистом. А чекиста, сам понимаешь, не пошлешь. Если велел пить, будешь пить. И свидетелей у меня полно, если захочешь проверить. – Ефимка говорил торопливо, заискивающе. – Так что не мог я твою девку убить, не было меня здесь. Я сегодня вот пришел. – Он понизил голос до шепота. – Слышь, парень, а давай мы его прямо сейчас откопаем! Я место запомнил. Там золота на десять жизней хватит, поделим по-братски.

– По-братски, говоришь… – Митя сжал кулаки.

– А хочешь, большую часть себе возьми, мне не жалко.

– Сволочь ты, Ефимка… – Митя встал на ноги, всмотрелся в стремительно чернеющее небо. – Не хочется руки об тебя марать…

Бушевавшая в сердце ярость куда-то исчезла, уступив место смертельной усталости. Он не станет смотреть на этого гада, он будет смотреть на звезды. Машенька очень любила звезды… А деньги… Митя достал из кармана золотую монетку, подбросил в воздух. Монетка сверкнула маленькой звездочкой, упала рядом с Ефимкой… Деньги ничего не значат…

– Если кому-нибудь про меня расскажешь, убью.

– Никогда! Богом клянусь! – Ефимка не удержался, подобрал монетку, сжал в кулаке, спросил шепотом: – Так ты тоже знаешь, где клад?

– Вон пошел! – Ярость, уже почти стихшая, подкатила душной волной, выплеснулась из Митиного сердца, закружилась пепельным смерчем, поднимая испуганно орущего Ефимку все выше и выше над землей.

– Отпусти! Смилуйся! У меня жена, ребенок. Их пожалей! А хочешь, тебе служить буду? Так же, как Чуду, твоему отцу!

– Отцу?..

Смерч обрушил Ефимку обратно на землю, он взвыл от боли.

– Чудо мне сам говорил, что ты его сын. Что знак у тебя есть на теле особенный, как листок клевера. Что ты в его волчью породу пошел и сила в тебе есть. Учить тебя собирался. А ты не знал?..

Он не знал… Как много он, оказывается, не знал: ни про людей, ни про нелюдей, ни про самого себя. Сотворенный им смерч – лучшее тому доказательство. И родимое пятно в виде трилистника на руке…

– Уходи, – сказал Митя устало, – с глаз долой, пока не передумал, и помни, что я тебе сказал. Убью… Моей силы хватит.

А ему тоже пора, ему предстоит долгий разговор с дедом…

Ксанка

То, что она сделала этой ночью, было за гранью разумного. Это и неправильно, и опасно. Ей требовалось лишь опоить Дэна и забрать медальон. Наверное, она бы так и поступила, если бы в каком-то отчаянно-сумасшедшем порыве не коснулась его щеки. Если бы он не открыл глаза, не позвал ее по имени. Даже одурманенный гарь-травой, беспомощный, как ребенок, он думал о ней, искал ее в своих видениях. Ее, девочку, которую давным-давно должен был забыть, выбросить из памяти и из сердца. Не выбросил?.. Не забыл?..

Ей нельзя было к нему прикасаться. Нельзя было допускать, чтобы еще одна ночь вышла из-под контроля. А она не смогла. И теперь его смутные догадки обрели под собой почву, а это очень плохо. На сей раз никто не должен ей помешать. На сей раз никто не должен пострадать самой темной ночью. На сей раз все зависит только от нее. Вот только медальон она так и не нашла. Еще вчера утром видела его на шее Дэна, а этой ночью медальон пропал, лишая ее надежды…

Дэн

Бутылку из-под коньяка он так и не нашел. Что и требовалось доказать! Да это и не важно. Важно другое – Ксанка жива, она в поместье! Черт побери, да он занимался с ней любовью этой ночью! Какое еще нужно доказательство?! Дело за малым – найти ее наконец! А потом, когда он ее найдет, он никуда больше не отпустит, вдвоем они решат все проблемы.

О том, что случилось ночью, Дэн не рассказал никому, побоялся спугнуть свою хрупкую, призрачную надежду. До вечера еще есть время, он разберется. Надо только поговорить с Матвеем.

– Я нашел способ, как провести генетическую экспертизу. – Матвей выглядел помятым и не выспавшимся, наверное, опять полночи болтал по Скайпу со своей Аленой. – Нам не нужна кровь с дебаркадера! У нас есть волосы Ксанки и есть три женщины, одна из которых не та, за кого себя выдает. Я уже собрал все необходимые образцы. С Ангелиной все просто, прихватил пару салфеток, которыми ей вчера обрабатывали порезы, а вот чтобы добыть волосы Леси и Алекс, пришлось попотеть. Опять же, с волосами могут возникнуть трудности, слишком уж сомнительный материал, но что имеем, то имеем. Я уже вчера вечером отправил образцы курьером в Москву, у меня приятель работает в лаборатории, специализирующейся на медико-генетической экспертизе. Обещал сделать максимально быстро, но стопроцентной гарантии из-за сжатых сроков не давал. А нам ведь и не нужна стопроцентная гарантия, нам главное, чтобы было хоть по каким-то параметрам совпадение, а дальше уже как-нибудь разберемся.

– Когда ждать результаты?

– Предварительные уже сегодня вечером. Потерпи еще немного, старик! – Матвей похлопал его по плечу.

Да, он потерпит. Ничего другого ему не остается.

Наверное, это был самый долгий день в его жизни. День, когда не происходит ровным счетом ничего, а время, кажется, остановилось. Какое-то подобие движения началось ближе к вечеру. Первыми из «девичьего» флигеля вышли Гальяно с Леной. Нарядные, немного смущенные, явно одетые не для прогулки по лесу.

– Братан, я пригласил Лену в ресторан, – шепнул Гальяно ему на ухо. – К ночи вернемся. Вы же справитесь тут без меня?

– Справимся, – пообещал Дэн.

Стоило только облюбованному Гальяно «Мерседесу» выехать за ворота, как из дому рука об руку вышли Туча с Ангелиной. Тоже нарядные, тоже при параде.

– В ресторан? – спросил Дэн с улыбкой.

– В театр! – хмыкнула Ангелина и рукой, затянутой в атласную перчатку, поправила сползший с обнаженного плеча палантин. – Не все же нам сидеть в этой дыре!

– Спектакль закончится в половине одиннадцатого. – Туча растерянно поглаживал серебряный набалдашник трости. – Спектакль закончится, и мы сразу обратно.

– Как знать. – Ангелина многозначительно улыбнулась. – На эту ночь у меня грандиозные планы.

– Все нормально! – усмехнулся Дэн. – Развлекайтесь!

Может быть, это даже к лучшему, что в поместье они останутся только вдвоем с Матвеем. Если, конечно, не считать Лесю и Алекс.

Когда мобильный мурлыкнул, сообщая о приходе эсэмэски, было уже девять часов вечера. Номер отправителя был незнаком. Сердце настороженно замерло…

«Шекспир 127. Нам нужно поговорить. Твоя Ксанка».

Дальше шел адрес, который не говорил Дэну ровным счетом ничего. Все самое главное сказала первая строчка. Эту эсэмэску написала Ксанка. Она хочет с ним встретиться, а где – не важно.

Уже запрыгивая в джип, Дэн набрал высветившийся на определителе номер, телефон Ксанки оказался отключен. Навигатор, в который Дэн забил адрес, вывел его на окраину города, к покосившемуся, по самые ставни вросшему в землю одноэтажному дому. Место для свидания было не самым романтичным, но его выбрала Ксанка..

Дэн шел по заросшей бурьяном дорожке, всматриваясь в пробивающийся из-под закрытых ставней свет; где-то поблизости лаяли собаки, в душе росло недоброе предчувствие.

Стоило лишь переступить порог, чтобы понять, что дом нежилой. По специфическому запаху давно заброшенного помещения, по оборванным обоям и клочьям паутины в углах. Об обратном намекал лишь электрический свет, льющийся из приветливо распахнутой двери.

Комната была чистой. Как будто кто-то заботливо вымыл в ней полы и смахнул пыль. Посреди комнаты стояло кожаное кресло. На подоконнике пристроился поднос с бутылкой дорогого коньяка. Дэн улыбнулся, Ксанка успела изучить его предпочтения.

Входная дверь захлопнулась в тот самый момент, когда Дэн опустился в кресло. Щелкнул замок, взревел двигатель его джипа…

Дверь оказалась подозрительно новой и подозрительно надежной для этого ветхого дома, такой же надежной, как и ставни на окнах. Тот, кто заманил Дэна в ловушку, позаботился о том, чтобы он не скоро выбрался на волю. Он упустил только один важный момент, не подумал про мобильный телефон.

Мобильный не работал… Оказывается, есть еще на земле места, где не ловится сеть. Дэн изо всей силы врезал кулаком в дверь, еще на что-то надеясь, но уже понимая, что самая темная ночь может начаться без него…

Туча

Он не любил театр, и даже любовь к матери не могла изменить его предвзятого отношения к лицедейству. В театре все было фальшивым: и декорации, и слова, и люди. Особенно остро это чувствовалось в заштатном театре. Но Ангелина просила, а отказать он не мог. После того разговора, после посеянных Гальяно зерен подозрения жизнь Тучи превратилась в ад. Мир, выстроенный его собственными руками, встал вдруг с ног на голову. Верить больше нельзя было никому. Даже Ангелине. Особенно Ангелине…

Она исчезла после антракта, и всю вторую часть Туча не находил себе места от волнения. Даже порывался уйти. Только куда он уйдет без Ангелины?..

Она проскользнула в украшенную пыльным бархатом и дешевой позолотой ложу уже под занавес, чмокнула Тучу в щеку, сказала таинственным шепотом:

– У меня все готово! Пойдем!

Этот особнячок Туча прикупил по случаю год назад, но с тех пор, кажется, ни разу в нем не ночевал. Удивительно, откуда Ангелина знает про дом и откуда у нее ключи. Он не стал ни о чем спрашивать, Ангелина не дала ему такой возможности. Никогда раньше она не была с ним такой ласковой, такой отчаянно, безрассудно страстной, такой искренней…

– Хочу вина! – Они лежали поперек широкой кровати. Туча счастливо улыбался, Ангелина с нежностью ерошила его волосы. – Степка, принеси вина!

Вставать не хотелось, но если любимая женщина просит… Может быть, именно сегодня он найдет в себе силы сказать самые главные слова в своей жизни.

Вина в баре не оказалось. Пришлось спускаться в погреб. Вниз вела крутая лестница, под потолком тускло мерцала лампочка.

– Тебе белое или красное? – Туча шагнул на лестницу.

– Красное!

В погребе было пусто. Уже подходя к винному шкафу, Туча подумал, а есть ли тут вообще вино? Он не помнил.

В тот момент, когда на глаза ему попалась бутылка, дверь погреба бесшумно закрылась. Туча не придал этому особого значения. Он понял, что заперт, лишь когда дернул на себя дверную ручку. За дверью слышался какой-то шорох, телефон тоже остался за дверью. Доверять нельзя никому. Даже Ангелине. Особенно Ангелине…

Дмитрий. 1943 год

Дмитрий возвращался с фронта раньше срока. После тяжелой контузии и нескольких месяцев в госпитале его война закончилась. Можно было не рисковать, подождать, когда Макеевку освободят от фашистов. Ждать пришлось бы недолго, он знал это наверняка, но также наверняка он знал, что нужно спешить. Недоброе, с каждой минутой набирающее силы предчувствие заставило его позабыть об опасности, гнало через линию фронта в тыл врага.

Их дом был пуст. Настежь распахнутая дверь, давно не топленная печь, поломанные, разбросанные повсюду вещи, порванная Анюткина кофта… Сердце сжалось от боли. Дмитрий знал: на фронте страшно, но здесь, в тылу врага может быть страшнее в разы. Здесь остались его самые близкие люди. Он сам их оставил, когда ушел защищать родину от фашистов.

Дмитрий не пошел в деревню, чутье погнало его в графское поместье. Еще со времен Чуда нечисть любила селиться в его отчем доме: сначала красные, теперь немцы. Смеркалось, и это было ему на руку. Ночью проще осуществить задуманное, ночью он может превратиться в невидимку. Только бы погреб оказался не заперт…

По подземному переходу его гнала с каждым шагом усиливающаяся уверенность, что случилось что-то не просто страшное, а непоправимое, что он опоздал. Потайная дверца поддалась легко, бесшумно сдвинулась с петель. В кромешной темноте он скорее почувствовал, чем увидел метнувшуюся к нему тень. Поймал нападавшего за узкие запястья, повалил на земляной пол и только потом понял, что это Анютка…

Его дочь извивалась и шипела, как кошка, от нее пахло кровью и самогоном, одежда на ней была порвана.

– Анюта! – Дмитрий прижал девочку к себе, она укусила его за плечо, но он даже не почувствовал боли. – Анютка, это я, папа! Тише, тише… Я пришел, я заберу тебя отсюда.

– Ты пришел. – В темноте щеки коснулась влажная ладошка. – А зачем? – Она всхлипнула, узкие плечи под руками Дмитрия задрожали то ли от смеха, то ли от рыданий. – Они спрашивали про золото, а я не знала ничего… И дед ничего не знал… Деда убили сегодня… повесили на дереве, а меня заставили смотреть. Знаешь, – Анютка перешла на шепот, – он, наверное, и сейчас там висит, на дереве, между небом и землей… А я вот тут, под землей… Здесь ад… А ты зачем пришел?..

Он не знал, что ответить, слов не осталось. Ни слов, ни эмоций – ничего, кроме ослепляющей ярости.

– Анютка, доченька, мы уходим. – Он подхватил девочку на руки. – Я забираю тебя домой.

– И ад закончится? – Она доверчиво прижалась щекой к его груди.

– Закончится, я тебе обещаю.

Анютка уснула только после того, как он напоил ее гарь-травой. Свернулась калачиком под одеялом, затихла. Дмитрий посидел немного перед спящей дочерью и решительно вышел из дома. У него осталось еще одно нерешенное дело…

Дед висел на старой липе. Между небом и землей, как сказала Анютка… Дмитрий стиснул зубы, чтобы не зарычать от боли и ярости, перерезал веревку, подхватил мертвое тело, бережно положил под деревом.

– Я скоро вернусь, – сказал шепотом.

Дом казался вымершим, свет горел лишь в столовой. Дмитрий заглянул в окно.

Накрытый стол, за столом – немецкие офицеры, то ли смертельно пьяные, то ли мертвые. Распластавшаяся у камина женщина с растекающимся на белой рубахе кровавым пятном – Алена. Эта точно мертвая, окончательно и бесповоротно.

Дмитрий, не таясь, забрался внутрь, обошел стол, осмотрел уже начавшие остывать тела. Его кто-то опередил, кто-то убил эту погань раньше его. Но оставались еще солдаты.

В старой отцовской конюшне больше не стояли лошади, здесь была казарма. Внутри все спали, сквозь закрытую дверь Дмитрий слышал храп и мерное сопение. Тяжелый стальной брус бесшумно лег в пазы, заблокированная дверь чуть слышно скрипнула. От вспыхнувшей спички занялась подложенная под стены солома. Рыжее пламя лизнуло иссушенные солнцем бревна. Он плюнул себе под ноги, не оборачиваясь, направился в парк, взвалил на плечо тело деда.

– Мы уходим, – сказал непонятно кому.

Ответом ему стал рев набирающего силы огня.

Матвей

Матвей маялся перед включенным ноутбуком, ожидая обещанные результаты экспертизы, когда зазвонил мобильный. И номер звонившего, и голос были ему знакомы.

– Парень, у меня к тебе разговор, – сипела трубка прокуренным баском следователя Васютина. – Если приедешь прямо сейчас, буду тебе премного благодарен.

– Это по поводу сегодняшнего задержания? – только и успел спросить Матвей до того, как в трубке послышались гудки отбоя.

– Старый черт! – выругался он.

Часы показывали девять вечера. Не самое подходящее время для встреч, но вдруг у Васютина что-то серьезное. Когда Матвей садился за руль своей машины, джипа Дэна не было на месте. Тоже куда-то отправился на ночь глядя? Надо бы позвонить. Ничего, он позвонит по дороге.

Телефон следователя молчал, так же как молчал и телефон Дэна, а в голову лезли всякие нехорошие мысли. Матвей уже собирался развернуть машину, чтобы ехать обратно в поместье, когда в свете фар вдруг возникла маленькая фигурка. Он ударил по тормозам, машина замерла всего в нескольких сантиметрах от мальчика.

Призрак Саши Шаповалова стоял посреди старой бетонной дороги, смотрел на Матвея исподлобья, в руках он держал что-то похожее на кожаный кисет.

– Извини, мне сейчас не до разговоров. – Матвей глянул на часы. – Уступи-ка дяде дорогу!

Мальчик не шелохнулся. Конечно, можно было проехать сквозь него – это же призрак! – но Матвей так и не смог заставить себя нажать на педаль газа. Вместо этого он с тяжелым вздохом выбрался из машины. Опыт общения с мертвыми подсказывал: если они чего-то от тебя хотят, просто так от них не отмахнешься.

– Ну, что тебе нужно, Саша? – спросил он, останавливаясь напротив мальчика.

Тот ничего не ответил, сыпанул из кисета какой-то серый порошок, взмахнул рукой, и земля у ног Матвея вспыхнула белым пламенем.

– Красиво, – сказал он, касаясь призрачного огня, прислушиваясь к слабому покалыванию в кончиках пальцев. – Все? Теперь я могу ехать?

Мальчик отрицательно мотнул головой, поманил Матвея за собой в лесную чащу. Идти в лес на ночь глядя не хотелось, в памяти еще были свежи воспоминания о волках, но что, если это важно?..

По лесу они шли пятнадцать минут, Матвей специально засек. Никакой видимой тропинки под ногами не было, приходилось с риском для здоровья пробираться через бурелом. К старой избушке мальчик вывел его, когда над лесом уже сгущались сумерки.

Просевшая дверь была не заперта. Она тихо скрипнула, впуская Матвея внутрь.

В избе царило запустение, пахло сыростью и какими-то сухоцветами. Дом Лешака – вот что это за избушка! Мальчик взобрался на застеленный старыми одеялами полок, поманил Матвея за собой, привстал на цыпочки, высматривая что-то на печи.

– Там что-то есть? – догадался Матвей.

Мальчик кивнул, подбросил в воздух кисет.

Точно такой же кисет, только реальный, Матвей нашел быстро, но с ног до головы успел перепачкаться в пыли и паутине.

– И что мне с этим делать? – Он высыпал немного порошка на ладонь, понюхал. Порошок пах дымом. – Эй, парень!

Ответом ему стала тишина. Мальчик исчез. Призраки такие непредсказуемые!

Матвей думал, что без провожатого не выберется из лесу никогда, но вышел к дороге довольно быстро, еще раз безрезультатно попытался дозвониться Васютину или хоть кому-нибудь из друзей, и развернул машину обратно к поместью. Недобрые предчувствия медленно, но верно обрастали плотью…

Джип Дэна стоял на стоянке перед домом, от сердца отлегло. Хоть кто-то нашелся! Но радость оказалась преждевременной, телефон Дэна по-прежнему молчал, а самого его нигде не было. Как не было Гальяно и Тучи…

Долгожданное электронное письмо пришло, когда Матвей, сидя перед ноутбуком, обдумывал план действий. По одной из дам предварительная экспертиза уже была проведена. Результаты обескураживали – Дэн оказался прав! Вот только где он сам?!

Ему повезло, джип Дэна не был заперт, ключ торчал в замке зажигания. Матвей завел мотор, включил навигатор, изучил последний маршрут, забитый в навигаторе, удивленно приподнял брови.

Дом был старый и на первый взгляд нежилой, но из-под массивных ставней пробивалась полоска света. Матвей подкрался к окну, заглянул в щель между ставнями и вздохнул с облегчением. Дэн, злой, как сто чертей, но живой и невредимый, метался по практически лишенной мебели комнате. Матвей постучал. Дэн замер, приник к окну.

– Меня заперли, – скорее догадался, чем услышал Матвей.

– Разберемся! – пообещал он, доставая из кармана отмычки. Всего через пару минут Дэн был уже на свободе.

– Кто это тебя? – спросил Матвей, пряча отмычки в карман.

– Не знаю. Я думаю, что Ксанка, только не могу понять зачем.

– Пришли предварительные результаты экспертизы. – Матвей не стал ходить вокруг да около. – Есть совпадение.

– Кто?..

– Леся.

– Значит, Леся… – На лице Дэна не дрогнул ни один мускул. – Нужно звонить Туче и Гальяно.

– Думаешь, я не звонил?! Их мобильные не отвечают.

– Туча в театре. – Дэн глянул на часы. – Наверное, он просто отключил телефон. А Гальяно с Леной в ресторане. Ты знаешь в этом городе хоть один приличный ресторан?

– Знаю. Поехали!

Слава богу, Гальяно никуда не пропал! Он, как и предсказывал Дэн, был в ресторане. Они видели их с Леной через витринное стекло. Значит, есть надежда, что и с Тучей все в порядке. Пугать Лену не хотелось, поэтому они начали издалека.

– А мы с Дэном проезжали мимо, видим – вы с Леной! – Матвей улыбался широко и максимально искренне.

– Решили зайти, поздороваться, – поддержал его Дэн.

Не зря они были самыми лучшими друзьями, Гальяно понял их с первого слова, с первого взгляда.

– Вы нашли ее? – спросил, обнимая Лену за плечи.

– Да. – Дэн кивнул.

– Думаете, это случится сегодня?

– Мы не знаем, но лучше было бы…

– Вам нужно вернуться в поместье? – Лена обвела их встревоженным взглядом.

– Похоже на то. – Гальяно виновато улыбнулся. – И будет лучше, если этой ночью ты останешься в городе.

– А ты? – Она не хотела оставаться в городе, она хотела с ними.

– А со мной вон сколько бравых ребят! Все будет хорошо, обещаю! – Гальяно поцеловал ее в висок. – Утром я к тебе приеду.

– Может быть, я…

– Не надо, Лена. – Он не дал ей договорить. – Ты сделала то, что считала своим долгом. Теперь наша очередь. Все будет хорошо, – повторил он еще раз.

Она не стала спорить, улыбнулась с какой-то отчаянной бравадой.

– Да, все будет хорошо, – сказала едва слышно. – Вы только вернитесь, пожалуйста.

Они отвезли Лену домой, на обратном пути остановились у городского театра. Спектакль закончился полчаса назад, а мобильный Тучи по-прежнему не отвечал.

– Да что такое с вашими телефонами! – Дэн щелкнул зажигалкой, прикурил.

– С моим все в порядке. – Гальяно похлопал себя по карманам щегольского пиджака. – Кажется, – добавил растерянно.

– Нет? – спросил Дэн.

– Точно помню, что он был. – Гальяно еще раз обыскал карманы. – Ничего не понимаю. Может быть, потерял?

– Или у тебя его украли, – сказал Дэн мрачно.

– Кто?

– Тот, кто хочет, чтобы этой ночью мы оказались как можно дальше от поместья и не смогли связаться друг с другом. – Дэн посмотрел на Матвея. – Как ты меня нашел?

– Я ехал в город на встречу с Васютиным.

– На ночь глядя?

– Он мне позвонил. Вот. – Матвей показал друзьям свой мобильный. – Это же его номер! Сказал, что у него ко мне дело, не терпящее отлагательств.

– А это точно был Васютин? – Дэн придирчиво изучил номер.

– Голос точно был его. Не понимаю, что тебя смущает. Следователи часто работают сверхурочно.

– Меня смущает, что сегодня, когда забирали Ильича, я своими ушами слышал, что Васютин собирался ехать после работы с женой на дачу. Сегодня пятница, впереди два выходных.

– Считаешь, мне звонил кто-то другой с телефона Васютина?

– Не знаю. Ты ведь с ним так и не увиделся?

– Не успел. Можно сказать, меня вернули с полдороги.

– Кто вернул?

– Призрак Саши Шаповалова. Отвел меня в лес к дому Лешака, велел взять вот это. – Матвей достал кисет.

– Что там? – спросил Гальяно.

– Не знаю, смотрите сами. – Он высыпал на ладонь немного порошка.

– Похоже на пепел. – Гальяно принюхался.

– Это не пепел, это что-то другое.

– А зачем он нам?

– Не знаю. Может, пригодится. Мертвые просто так подарки не делают.

– Значит, тебя развернул мальчик, – сказал Дэн, рассматривая кисет.

– Да, я вернулся в поместье, увидел твой джип, не нашел тебя и решил покопаться в навигаторе.

– Молодец! Светлая голова! – похвалил Гальяно. – А я, кажется, догадываюсь, где можно найти Тучу. У него есть в городе дом. Может, они с Ангелиной решили остаться там на ночь.

Дэн в нетерпении глянул на часы, время близилось к полночи.

– Езжайте! – Гальяно все понял правильно. – Я найду Тучу, мы вас догоним.

– Спасибо. – Дэн улыбнулся.

– Один вопрос! – Гальяно выглядел смущенным. – Кто из них Ксанка?

– Леся.

– Леся?..

– Ты сам говорил, что она играет какую-то роль.

– Они все играют какие-то роли. – Гальяно пожал плечами. – Ну, удачи, вам! Надеюсь, мы с Тучей скоро составим вам компанию. Постарайтесь без нас не начинать. – Он заглянул в лицо Дэну, расстроенно покачал головой. – Что, ерунду сказал?

– Все нормально. – Дэн похлопал его по плечу. – Просто мне кажется, у нас остается очень мало времени. Удачи, Гальяно!

– Увидимся, братаны!

Гальяно исчез в темноте еще до того, как Дэн тронул машину с места. В сердце Матвея заворочалась тупая, тринадцать лет забытая там заноза. Они опять разделились…

Дмитрий. 1944 год

Июнь душил небывалой жарой, пугал грозами и лесными пожарами. Приближалась самая темная ночь. Этой ночью Лешак – теперь в память о деде он называл себя только так – решил остаться дома с Анюткой. Девочка, в обычные дни ласковая и тихая, в последнее время вела себя беспокойно, рвалась на гарь. Он чувствовал себя виноватым за то, что не уберег деда, за то, что из-за него Анютка стала вот такой… Как пятилетний ребенок.

Он поклялся самому себе, что не уснет, что проклятая нечисть не получит этой ночью еще одну жертву, но все равно уснул, словно кто-то невидимый опоил его гарь-травой, а когда очнулся, дочки в доме не было…

Он бежал почти в кромешной темноте, не обращая внимания на боль в раненой ноге, спотыкался о корни деревьев, едва успевая уворачиваться от колючих еловых лап. Он бежал, а медальон на его шее загорался все ярче и ярче. На краю гари он замер, прислушиваясь.

– Ну, здесь копать? Что ты молчишь, юродивая?! – Голос сиплый, знакомый, ненавистный. Голос Ефимки, сукина сына, которого все считали пропавшим без вести. Не пропал гаденыш! Вернулся за золотом. – Тебе-то он точно сказал, где золотишко. Да что ж ты лыбишься, падла?!

Анютка стояла у самого дерева, прислонясь спиной к обгорелому стволу. Она не смотрела на Ефима, она с восхищением наблюдала за поднимающимся из земли зеленым туманом, а ветви старого дерева тянулись к ней, словно живые, гладили по волосам, обвивали босые ноги…

– Анютка, иди ко мне! – Он, уже не таясь, шагнул из своего укрытия.

Дочка его не слышала, дочка улыбалась зеленому туману. Может быть, так будет даже лучше.

– Не подходи! – Ефимка направил на Анютку автомат. – Сделаешь шаг – и твоя дурочка умрет!

– Опусти автомат. – Он говорил очень тихо, стараясь не напугать Анютку. – Опусти автомат и отпусти девочку.

– Отпущу. – Ефимка осклабился. – Отпущу, как только ты расскажешь мне, как добраться до золота. Все по-честному. Решай!

Все по-честному… И это говорит человек, у которого нет ни чести, ни совести, который убил деда и изгалялся над беззащитным ребенком… Это говорит человек, в руках у которого автомат…

«Я могу тебе помочь, – голос родился прямо в голове, ненавистный голос. – Я решу все проблемы, разберусь с Ефимом, спасу твою дочку, но мне нужно твое тело».

Земля под ногами заходила ходуном, как тринадцать лет назад, изрыгая на поверхность старый гроб. Ефимка вскрикнул одновременно испуганно и радостно, Анютка продолжала забавляться с туманом.

– Получилось! – Ефимка передернул затвор. – Вот оно, золотишко! Ну, зачем ты мне теперь? Зачем девка твоя? Незачем!

«Быстрее… – голос искушал, – пусти меня! Если тебе дорога ее жизнь!»

Он сдался. Ради Анютки он был готов на все, даже на сговор с нечистью.

«Мудрое решение…»

От сильного толчка в грудь Дмитрий пошатнулся, но устоял на ногах. Теперь, когда их было двое, мир вокруг изменился, заиграл красками, ускорился невероятно. Ефим еще только прицеливался в Анютку, а верный нож уже прочертил черную полосу на его шее, вырвал из глотки нечеловеческий клекот, впился в грудь.

«Хорошо-то как! – ликовал тот, второй. – Ты посмотри, как хорошо, как сладко! Давно не дышал полной грудью! Давно не жил!»

И вот уже его собственные руки тянутся к Анюткиной шее, гладят белую кожу, сжимают…

«Помнишь, как тогда, с Машей твоей? Ты тоже сопротивлялся, а потом задушил ее вот этими самыми руками. Мы с тобой ее задушили, сынок! Я бы уже тогда остался с тобой… Вместо тебя, но ты не позволил. А сейчас что же? Ну, давай же?!»

– Прочь пошел! Ненавижу!

Сопротивляться нечисти тяжело. Сопротивляться не хочется, а хочется дышать полной грудью, убивать…

– Папочка! – Слабеющий шепот сильнее голоса в голове.

– Прочь пошел! Обратно в могилу! – Руки разжимаются с огромным трудом, непослушные пальцы немеют от напряжения. – Я не позволяю!

«Пожалеешь… Кровавыми слезами умоешься… Не до тебя, так до детей твоих доберусь, у меня есть еще время. Много времени…»

Снова толчок, и вот он лежит, скрючившись, на припорошенной пеплом земле, плачет, как ребенок, а головы касаются ласковые пальчики Анютки, и в ушах колокольчиком звенит ее голосок:

– Не плачь, папочка. Смотри, какие красивые камешки. Можно я их с собой возьму?..

Туча

Кричать и ругаться не было смысла. Да Туча и не умел кричать. Особенно на женщину, особенно на любимую женщину.

– Ангелина, открой, пожалуйста, дверь, – попросил он в который уже раз и устало опустился на верхнюю ступеньку лестницы. – Слышишь меня?

Он знал, она никуда не ушла, притаилась с той стороны двери, слушает его и молчит. На душе с каждой минутой становилось все неспокойнее. Время близилось к полуночи. Туча не чувствовал угрозы для себя лично, но интуиция, которая почти никогда его не подводила, нашептывала, что нужно срочно что-то предпринять, нужно спешить. Если бы в погребе было чуть больше места, он бы попытался высадить дверь, но сейчас не разбежишься.

– Ангелина, я знаю, ты здесь. – Туча потер ноющее колено. – Если не хочешь открыть дверь, хотя бы объясни за что.

– Ты выйдешь отсюда утром, Степа. – В ее голосе слышались слезы. – Честное слово.

– Почему не сейчас? Почему только утром?

– Степочка, я не могу. – Ангелина всхлипнула. – Так нужно.

– Кому нужно?

– Тебе. Наверное, после всего этого ты меня возненавидишь, но пусть лучше так. Пусть ты лучше будешь злой, но живой.

– Ангелина, – Туча поймал себя на том, что улыбается, – Ангелина, как я могу тебя возненавидеть, я тебя люблю.

Вот он и сказал то, что собирался и все никак не решался сказать. Это оказалось легко, намного легче, чем он себе представлял.

– То есть как любишь? – Голос Ангелины был близко-близко, их разделяли лишь несколько сантиметров двери.

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Думаю, что очень сильно. Что бы ты ни сделала, я все равно буду тебя любить.

– Ты меня разлюбишь, – сказала она очень тихо, почти шепотом, – когда узнаешь обо мне всю правду. Ты выгонишь меня вон.

Ангелина молчала очень долго. Туча тоже молчал, боясь услышать эту страшную правду, которая разрушит его мир. Боялся, что вот сейчас Ангелина скажет: «Я не та, за кого себя выдавала».

– Я не та, за кого себя выдавала. – В голове зашумело, ладони вдруг сделались мокрыми от страха, как тринадцать лет назад, когда он на коленях стоял перед Юркой Измайловым и его дружками-отморозками… – Я расскажу! – Теперь голос Ангелины звучал решительно. – Мне уже нечего терять… наверное.

Как же она неправа! Им есть что терять!

– Я врала тебе, Степочка! Все это время врала. Знаешь, а ведь я брюнетка. Брюнетка с прямыми волосами. – Туче показалось, что Ангелина хихикнула. – И далеко не такая конченая дура и сумасбродка, какой кажусь.

– Ты играла роль… – Он вспомнил слова Гальяно.

– Да, я играла роль. Мы ведь с тобой встречались раньше, Степочка. На закрытом премьерном показе фильма. Того самого, в котором твоя мама сыграла главную роль. Ты не запомнил меня. Наверняка ты меня даже не заметил, а я смотрела не на экран, а на тебя. Я тогда и подумать не могла, кто ты такой, чей ты сын. Ты не представляешь, чего мне стоило получить приглашение на тот показ. Я хотела понять, что же такое особенное есть в ней, в твоей маме. Чем она держит зрителя, почему ее так любит камера. Я ведь актриса, Степа. Не актриса даже, а так… Актрисулька. Актрисулька с амбициями. Я пришла на показ, чтобы научиться у нее хоть чему-нибудь, а увидела тебя…. Ты не сводил взгляда с экрана, ты ловил каждый ее вдох, каждый жест. И я решила, что нужно стать похожей на нее, а потом я узнала, кто ты такой, чей ты сын. Знаешь, я проревела всю ночь от злости, потому что понимала: такой, как ты, никогда не захочет такую, как я.

Туча слушал Ангелину, и тиски, сжимавшие сердце, с каждым сказанным словом ослабляли свою хватку.

– А под утро я разозлилась. – В ее голосе и сейчас слышалась злость. – А если я разозлюсь, я многое могу.

Да, она такая! И эта детская злость ей к лицу.

– Я решила стать ее копией. Жесты, взгляды, повадки, характер. Два месяца я занималась только тем, что репетировала эту самую главную в своей жизни роль. Я заняла денег и отправилась в Канны, чтобы увидеть ее своими глазами, чтобы, если повезет, увидеть тебя.

– Ангелина…

– Не перебивай меня, Степа! Я должна рассказать. Возможно, тогда мне станет легче. Все остальное было отрепетировано и срежиссировано. Наверное, я все-таки не самая плохая актриса, если смогла развлекать тебя так долго. Только вот играть роль отчего-то становилось все труднее. Ты полюбил… тебе кажется, что ты полюбил клон своей матери, а я другая, Степочка! Я совсем другая. Знаешь, я уеду. Сегодня же ночью. Прости, что так вышло.

– Ангелина, выпусти меня! – Туча врезал кулаком в дверь. Так нельзя, он должен видеть ее лицо.

– Не могу, я правда не могу. Она сказала, что ты в опасности, велела задержать тебя в городе на всю ночь. Она обещала, что не расскажет тебе про меня правду, не расскажет, какая я дрянь. Она тоже дрянь, но мне кажется, она в самом деле хорошо к тебе относится.

– О ком ты, Ангелина?

– Я об Алекс. Она меня раскусила, у меня такое чувство, что она следила за мной, и за тобой тоже. Ты присмотрись к ней повнимательнее. Потом, когда я уеду. Она тоже не та, за кого себя выдает. Утром тебя выпустят. Я позвоню Васе, он приедет. Ключ от погреба я оставлю на журнальном столике. Он большой, его сложно не заметить.

– Ангелина!

– Прощай, Степочка! Мне жаль, что так вышло. И знаешь, как бы то ни было, какую бы роль я ни примеряла, я по-настоящему тебя любила. Все! Утром тебя выпустят!

– Ангелина, подожди!

Ответом ему стал звук удаляющихся шагов. Единственная женщина, которая смогла его полюбить, уходила из его жизни навсегда. Туча зарычал, изо всех сил врезал в дверь плечом. Пустое! В его доме все вещи были качественными и надежными. Остается ждать до утра. Он будет отсиживаться здесь, в безопасности, когда там, снаружи, возможно, уже началась самая темная ночь. Там его друзья, а он опять оказался в стороне. Трус и неудачник!

Неспешные шаги Степа услышал примерно через полчаса после ухода Ангелины. Кто-то расхаживал по дому.

– Эй! Эй, кто там?! – Туча снова врезал кулаком в дверь.

– Туча?! Туча, это ты?! – донесся с той стороны голос Гальяно. – Черт, тебя же заперли!

– Ключ на журнальном столике. – Туча вытер выступившую на лбу испарину, сказал с надеждой: – Должен быть на журнальном столике.

Ангелина не обманула, уже через минуту на шее у Тучи повис взволнованный Гальяно.

– Нашелся, олигарх-самодур! – заорал друг прямо ему в ухо. – А мы уже боялись, что придется начинать без тебя.

– Что начинать без меня?

– Битву с темными силами. Кстати, кто это тебя запер?

– Ангелина.

– Ангелина?! – Гальяно многозначительно присвистнул.

– Она не хотела, чтобы я бился с темными силами. – Он невесело усмехнулся.

– Похоже, не она одна. Поехали, по дороге я тебе все расскажу.

Рассказ Гальяно не занял много времени. Через десять минут Туча уже знал все, что было известно его друзьям.

– Вот такие, брат, дела! – закончил Гальяно. – Матвей с Дэном, наверное, уже в поместье, ищут Лесю, то есть Ксанку. Но что-то подсказывает мне, что искать ее нужно не в поместье, а в лесу. Думаю, все случится этой ночью. Кажется, самая темная ночь уже началась. И мобильных у нас с тобой нет, – добавил он с досадой. – Слушай, Туча, а оружие у тебя имеется? Хоть какое-нибудь, но лучше гранатомет. Лес наверняка кишит этими хвостатыми тварями.

– Оружие есть, – сказал Туча, останавливая машину у запертых ворот и нажимая на клаксон. – Есть охотничье ружье и дробовик. Стрелять умеешь?

– Обижаешь! Дробовик, чур, мой!

Дом вымер. Они обшарили его от чердака до подвала, чтобы убедиться, что в поместье никого нет.

– Райком закрыт, все ушли на фронт! – буркнул Гальяно, взвешивая в руке дробовик. – Ну, пошли и мы, что ли?

– Подожди. – Туча не спешил уходить. – Мне нужно кое-что уточнить.

В комнате Алекс царил казарменный порядок. Ощущение было таким, словно девушка тут даже не жила. Туча сделал глубокий вдох, зажмурился, сосредотачиваясь. Особенная вещь была где-то совсем близко, нужно только ее почувствовать.

Завернутую в пакет черную книгу Туча нашел за комодом. Там же оказался и пистолет.

– Наши девочки полны сюрпризов! – послышался за его спиной удивленный голос Гальяно. – Вон какие у них игрушки! А что за книга? Еще один дневник?

– Сейчас посмотрим. – Туча раскрыл книгу, опустился на кровать. – Это не дневник, – сказал он, перелистывая хрусткие страницы, вглядываясь в от руки сделанные рисунки и каллиграфическую вязь латинских слов.

– Абракадабра какая-то! – Гальяно заглянул в книгу.

– Это не абракадабра. – Туча почувствовал, как дрожат руки. – Это черная книга.

– В каком смысле?

– Книга ведьм. Она очень древняя, в ней все на латыни.

– Ну, и что нам это дает? Мы не знаем латыни.

– Я знаю, – сказал Туча. – Дай мне время. Мне кажется, в этой книге есть ответы. Смотри! – Он ткнул пальцем в рисунок ножа с рукоятью в виде волка.

– Знакомая картинка. – Гальяно присел рядом.

– Тут написано, что с помощью этого ножа можно управлять волчьим воинством.

– То-то мне казалось, что волками кто-то управляет. – Гальяно закурил. – А наша безупречная Алекс, оказывается, та еще затейница. Чернокнижница чертова!

– Погоди! Помолчи немного. – Туча углубился в чтение.

– Это, выходит, она натравила на Ангелину волков. Сначала на Ангелину, а потом и на нас с Дэном.

Туча ничего не ответит, он с головой ушел в чтение.

– Ты говорил про кисет с порошком, – сказал он, захлопывая книгу. – Я знаю, что это за порошок и для чего он нужен. Пойдем!

Дмитрий. 1957 год

– А вот и я, папочка! – Анютка стояла на пороге его лесного дома, красивая, зеленоглазая, улыбающаяся светло и радостно, обеими руками придерживающая огромный живот. – Матрена Тихоновна сказала, что брюхатая я ей без надобности, что денег с тебя она за последний месяц не возьмет, велела уезжать. А я не брюхатая, папочка, я беременная. У меня ребеночек будет… Скоро уже, наверное. – Она снова погладила себя по животу. – Я войду, папочка?

Вот так… А он-то, дурак, думал, что нашел решение, надежно спрятал Анютку от всех бед.

Та баба, Матрена Тихоновна, жила на окраине города, в маленьком домишке, почти незаметном среди цветущих яблонь. Она улыбалась ему светло и радостно, так же, как сейчас улыбалась ему его неразумная беременная дочь.

– Конечно, Лешак, о чем речь? Присмотрю за твоей Аннушкой. Отчего же не присмотреть! Оно ж понятно, в лесу, без материнской ласки какая для девочки жизнь?! А у меня тут красота, тишина, ну точно в раю. Только ты это… деньги мне наперед заплати, чтобы уж по-честному все, по справедливости…

Тогда, год назад, такое решение казалось ему единственно верным. Анютка будет в безопасности, далеко от этого проклятого места, когда Чудо попытается снова вырваться на волю. А потом, когда все закончится, он заберет ее обратно, и у них будет еще тринадцать лет спокойной жизни.

– Заходи, доченька! – Он собрал волю в кулак, осторожно обнял Анютку за хрупкие плечи. – А я как раз картошку вариться поставил. Ты же голодная, наверное?

Анютка родила через неделю крепкую, горластую девочку, так же, как и дед, меченную ведьминым знаком, а еще через неделю на рассвете, наступившем вслед за самой темной ночью, он нашел свою дочь повешенной на сожженном дереве. Чудо сдержал свое обещание…

Матвей

Идти в лес самой темной ночь было не просто опрометчиво, а безрассудно. На двоих с Дэном у них имелся один пистолет, а прошлый опыт подсказывал, что пистолет против стаи волков – это ничто. Но останавливать Дэна было бесполезно. Да Матвей и не собирался его останавливать. Когда-то он сам ради любимой женщины сунулся в самое пекло. Дэн был таким же, и свою Ксанку он любил не меньше, чем Матвей любил Алену. И в этой битве ему не помешает помощь друзей. Только бы Гальяно нашел Тучу. Только бы с ним все было хорошо.

В том, что Ксанка отправилась на гарь, не сомневался ни один из них. Самой темною ночью все дороги вели к Чудовой гари. Как тринадцать лет назад, так и сейчас.

Лес затаился, точно вымер. В кромешной темноте передвигаться приходилось почти на ощупь. Матвей даже не был до конца уверен, что они выбрали правильный путь. Если бы с ними шел Гальяно или Туча, таких проблем не возникло бы, но они снова разделились, как тринадцать лет назад…

Тишину нарушил волчий вой. В темноте казалось, что звук идет со всех сторон. Матвей снял с предохранителя пистолет, всматриваясь в разгорающийся в глубине леса зеленый огонь. Самая темная ночь вступила в свои права.

– Нам туда! – Дэн махнул рукой в сторону подсвеченного зеленым подлеска. – Матвей, быстрее!

Они уже не шли, они бежали, не разбирая дороги, боясь опоздать и в этот раз. Волчий вой оборвался резко, как будто кто-то выключил аудиозапись, на их головы обрушилась тяжелая, физически ощутимая тишина, и в тишине этой отчетливо слышался слабый стон.

Лесю они нашли всего через минуту: без очков, с растрепанными волосами, с кровавой царапиной на предплечье. Она сидела, прислонясь спиной к старой ели, зажимала рану здоровой рукой и, кажется, плакала.

– Леся!

– Ксанка!

Они бросились к ней синхронно, не сговариваясь. Дэн оказался первым. Конечно, так и должно быть, ведь это его война и его женщина.

– Ксанка… – Дэн коснулся ее осторожно, как будто она была сделана из хрусталя. – Я нашел тебя.

– Да, ты меня нашел… – Она улыбнулась смущенно и виновато одновременно. – Это очень плохо, Дэн… Не нужно было.

Он ее не слушал, он осматривал ее рану, руки его дрожали. Матвей видел это даже в мутной, подсвеченной только блуждающим огнем темноте. Дэн нашел наконец свою Ксанку и сейчас, кажется, не знал, что делать с обрушившимся на него счастьем. Леся тоже не знала, сидела безучастной куклой, словно не понимала, что происходит. А может, и не понимала. Гарь на всех действует по-разному, а Леся или Ксанка – как ее теперь называть? – уже успела побывать на гари, и брюки, и майка ее были перепачканы пеплом.

– Что с твоей рукой? – Матвей присел рядом.

– Простая царапина. – Леся дернула плечом, попыталась встать, но застонала, упала обратно в объятия Дэна. – Этот лес становится все опаснее. Слышите – волки?

Волки снова затянули свою тоскливую песню.

– Это где-то рядом с гарью. – Дэн обернулся.

– Их там очень много. – Леся кивнула. – Нам туда не пройти.

– Зачем нам туда идти? – Матвей с тревогой осмотрелся. – Предлагаю убраться отсюда как можно скорее и обсудить все в более комфортной обстановке.

– Подождите! – Она сжала ладонь Дэна, вымученно улыбнулась. – Я не могу сейчас идти, я упаду.

– Ребята, тут полный лес волков, а у нас один пистолет на троих, – напомнил Матвей.

– Они не нападут, – сказала Леся со странной уверенностью в голосе. – Дэн, не уходи! – Она обвила шею Дэна руками, прижалась щекой к груди.

– Я никуда не уйду. – Дэн осторожно коснулся ее волос. Во взгляде его читалась растерянность.

Матвей его понимал: за тринадцать лет многое изменилось, даже к старой любви нужно приноравливаться по-новому. Но лучше бы делать это в другом месте.

– Леся, давай мы понесем тебя на руках, – предпринял он еще одну попытку.

– Не нужно, уже скоро, я сама… – Она смотрела поверх их голов на разгорающийся все сильнее блуждающий огонь, и в глазах ее отражался зеленый колдовской свет. – Уже скоро, – повторила она и улыбнулась.

Ее улыбка была неправильной, нормальный человек не должен улыбаться одновременно так радостно и так обреченно. Все-таки зря она ходила на эту чертову гарь! В ночной тишине затрещали ветки, Матвей резко развернулся, прицелился. Наверное, волки решили обойти их с тыла.

Это были не волки. Это были Туча с Гальяно, живые и невредимые!

– Свои! – заорал Гальяно, перекрикивая волчий вой. – Спокойно, Мотя!

– А в глаз за Мотю? – спросил Матвей, заключая друга в объятия. – Нашел, значит?

– Чтобы я да не нашел?! Обижаешь! – Гальяно усмехнулся, а Матвей только сейчас увидел висящий у него на плече дробовик. Туча тоже был вооружен. От сердца немного отлегло. Все-таки три вооруженных мужика – это уже сила! Если, конечно, друзья позаботились о запасных патронах.

– Где ты был? – спросил он, глядя на Тучу.

– Долго рассказывать. – Туча выглядел сосредоточенным, даже мрачным, так же, как Леся, не сводил взгляда с блуждающего огня.

– Леся, ты была там? – спросил он тихо.

– Нет. – Она покачала головой, добавила нерешительно: – Я не помню.

Не говоря больше ни слова, Туча присел перед ней на корточки, долго всматривался в ее лицо, а потом неожиданно спросил:

– Ты любишь Шекспира?

– Что?.. – Она казалась растерянной. – Я не понимаю…

– Ты любишь сонеты Шекспира?

– Да.

– А какой сонет твой самый любимый?

– Туча, что происходит?! – В голосе Дэна слышалось грозящее вырваться наружу напряжение.

– У кого-нибудь из вас есть фонарик или мобильный? – спросил Туча вместо ответа.

– Вот. – Ничего не понимающий Матвей протянул ему свой телефон.

– Леся, я прошу прощения. – Туча включил подсветку мобильного, отвел в сторону ее волосы, обнажая шею.

– Туча! – рыкнул Дэн.

– Я должен был раньше догадаться. – Туча выпрямился, рассеянно повертел в руках телефон. – Как я вообще мог об этом забыть?..

– О чем ты забыл? – спросил Гальяно.

– У Ксанки на шее было родимое пятно в виде трилистника.

– Ведьмин знак, – сказал Матвей шепотом.

– Да, ведьмин знак. – Туча кивнул, сверху вниз посмотрел на подобравшуюся Лесю, сказал с горечью в голосе: – Дэн, ты ошибся, это не Ксанка.

– Но она же сама… – Матвей по-прежнему ничего не понимал. – Ты же нам сказала…

– Я ничего не говорила. – Голос Леси вдруг зазвучал громко и уверенно. – Вы сами так решили. Я просто не стала вас разубеждать. – Она перевела взгляд на Дэна, усмехнулась: – Вот, значит, какая она – твоя великая любовь! Ты ошибся! А как же сердце? Почему оно молчало, когда ты обнимал не ту женщину?

– Ты права. – Дэн кивнул. – Сердце молчало. Я не понимаю только зачем…

– А я не понимаю, как так вышло с генетической экспертизой, – сказал Матвей озадаченно. – Ведь было же совпадение!

– Генетическая экспертиза?! – Леся улыбнулась. – Даже так! Я вот никогда серьезно не относилась к этим штучкам-дрючкам, а они, оказывается, работают. Результаты экспертизы, надо полагать, были предварительными?

– Да, но если ты не Ксанка, то…

– Если я не Ксанка, а результаты в чем-то совпали, значит, остается еще один вариант. Ну, раскинь мозгами! Ты же неглупый парень!

– Вы с Ксанкой кровные родственницы!

– Я же говорю, ты – неглупый парень! Да, мы родственницы. Не скажу, что близкие, но, по всей видимости, та кровь, которая в нас течет, очень сильна.

– Какая «та» кровь? – Дэн, по инерции все еще обнимавший Лесю за плечи, убрал руки.

– А вы так до сих пор и не поняли? – Она передернула плечами, словно освобождаясь от чего-то невидимого и неприятного. – Вас четверо. У вас было тринадцать лет для того, чтобы во всем разобраться, а вы так бездарно потратили эти годы! Особенно ты! – Она с укором посмотрела на Дэна.

– Игнат Шаповалов был вашим предком, – сказал Туча.

– Да. – Леся кивнула. – И если ваша разлюбезная Ксанка все эти годы жила в блаженном неведении, то я почти с рождения знала, чья во мне кровь. Чувствовала! И поверьте мне на слово, это нелегкая ноша.

– Но как? – Туча возвышался над Лесей огромной глыбой, в его глазах тоже были отсветы блуждающего огня. – Я хочу знать!

– Вот тут наши желания совпадают. Вы хотите знать, а я хочу все рассказать.

– Подожди. – Дэн тронул Тучу за плечо. – Леся, где Ксанка? Ты ведь знаешь!

– Ксанка! – Леся усмехнулась. Теперь, без очков, с совершенно иным выражением лица, она больше не была похожа на серую мышку. Гальяно оказался прав. – Вы так смешно ее называете – Ксанка! Я долго не могла понять, почему, но Вася мне объяснил. В отличие от вас, я умею задавать правильные вопросы и внимательно слушать ответы.

– Что он тебе объяснил? – спросил Дэн.

– Откуда пошла эта дурацкая кличка. Это ведь он ее придумал.

Они, все четверо, недоуменно переглянулись. Никто из них не видел ничего странного и дурацкого в имени Ксанка.

– Вы думаете, что Ксанка – это производное от Оксаны, – сказала Леся, – а на самом деле Ксанка – производное от Ксандры. Мамашка у нее была с аристократическим вывертом. Нет бы назвать дочку по-простому, Сашей или Шурой, ну, или, на худой конец, полным именем Александра. Нет, Ксандра звучит куда интереснее!

Ксандра – Александра – Алекс… В голове Матвея словно что-то щелкнуло, и не у него одного, если судить по растерянным лицам друзей.

– А почему тогда Ксанка? – спросил Гальяно.

– А потому что простое, без затей имя Ксанка показалось мальчику Васе более правильным и красивым, чем заграничная Ксандра. Сначала она не отзывалась ни на Ксандру, ни на Ксанку, но потом, наверное, привыкла. Или, может, ей было все равно. – Леся пожала плечами, внимательно посмотрела на уже переставшую кровоточить царапину на руке. – Но вы меня поражаете, честное слово! Никто из вас не удосужился узнать, как на самом деле звали вашу подружку.

– Где она? – спросил Дэн, и тон его Матвею не понравился.

– Я скажу. – Леся подмигнула Дэну, и тот поморщился, как от пощечины. – Я даже отведу вас к ней, но только лишь после того, как вы узнаете мою версию событий. Все должно быть по-честному, мальчики.

– Сейчас! – Дэн шагнул к Лесе, но дорогу ему преградил Туча.

– Подожди, – сказал едва слышно.

– А что будет, если не скажу? – Леся продолжала беззаботно улыбаться. – Ты меня ударишь? Так я не боюсь, у меня тоже есть защитник, и защитник этот, в отличие от тебя, никогда не оставляет любимую женщину в беде!

– Рассказывай! – велел Туча, продолжая удерживать Дэна.

– Я пошел! – Дэн стряхнул его руку.

– Конечно, ты можешь идти. – Леся кивнула. – Но без моей помощи ты рискуешь найти ее бездыханное тело. Ты готов предать свою ненаглядную Ксанку еще раз? А, Дэн?

– Он ее не предавал! – Матвей никогда не поднимал руку на женщину, но в этот момент он был как никогда близок к тому, чтобы ударить Лесю.

– Мы тебя слушаем, – сказал Туча за них за всех. – Мы очень внимательно тебя слушаем, Леся.

Леся

Она всегда считала себя особенной. Даже до того, как узнала правду. Было в ней что-то такое… Выделяющее из серой толпы сверстников. И не внешность, внешность тут ни при чем. Что-то было внутри, что-то позволявшее считать себя на голову выше всех остальных. А потом древняя, уже почти выжившая из ума бабка рассказала Лесе невероятную историю, расставившую наконец все по своим местам, давшую верное определение тому свербящему чувству, которое мешало ей жить скучной жизнью простого обывателя.

Бабка была стара как мир, доживала свой век в узкой, под завязку набитой всяким барахлом комнатенке, ни с кем из домочадцев не общалась вот уже несколько лет. Исключение она сделала только для Леси, да и то лишь однажды, незадолго до своей смерти.

– А ты ведь, Алеська, на нее похожа. – Скрюченные пальцы старухи перебирали край ватного одеяла, которым она была укрыта.

– На кого? – Леся уже собиралась уходить, но замерла, так и не дойдя до двери.

– На Алену, мою мать и твою прабабку.

Про прабабку Леся знала немного, только то, что ее расстреляли фашисты, когда уходили из Макеевки. Лесе хотелось думать, что прабабка была героиней-партизанкой, но на самом деле та всего лишь прислуживала немецким офицерам, когда они всей своей фашистской ордой стояли летом сорок третьего в бывшей графской усадьбе.

– Она такой же точно была, востроглазой и решительной. Наверное, за то он ее и выбрал. – Бабка пошамкала беззубым ртом, надолго замолчала.

– Кто? – Леся потянула на себя дверь.

– Чудо. Красный командир и мой отец, – очнулась бабка.

Историю про Чудо знал каждый макеевский ребенок. Леся не была исключением. Вот только не знала она, что этот легендарный красный командир, некогда наводивший ужас на всю округу, был ее прадедом.

– Расскажи! – Она передумала уходить, присела на край бабкиной кровати.

– Он любил ее. Мама говорила, всех в страхе держал, а ее любил. Подарками дорогими задаривал, историями всякими развлекал.

– Какими историями? – Леся затаила дыхание.

– А разными! Про то, что он не простой босяк, а тогдашнего хозяина поместья сводный брат, что зовут его Игнат Шаповалов. Что кровей он, значит, дворянских, только никому о том рассказывать не надо. Придет время – он свое возьмет.

Граф Шаповалов! Фамилию эту знал каждый в округе, как знал и старую графскую усадьбу, в прошлом году переделанную под летний лагерь. Леся слышала, что лагерем командует последний из древнего рода, тоже граф. Это было так интересно, что однажды она целый день проболталась у стен поместья и даже почти проникла на территорию, но была поймана охранником, злым дядькой с берданкой наперевес и остро пахнущими махоркой руками. Охранник с ней не церемонился, схватил за загривок, вытолкал за территорию, еще и обозвал обидно. Графа Шаповалова она все-таки увидела, но чуть позже. Он оказался немолодым, тщедушным и совсем не таким, как рисовало его Лесино воображение. А теперь выходит, что и сама она, вполне вероятно, самая настоящая графиня. Конечно, если верить выжившей из ума бабке.

– Он красивый был! – Старуха щербато улыбнулась. – Так мама мне рассказывала. Красивый, черноволосый, с синими-синими глазами. – Она подслеповато сощурилась. – Такими, как у тебя, наверное. Боялись его все, даже Ефимка Соловьев, подручный его. А мама не боялась, рассказывала, что мечтала: вот переменится власть обратно и заживет она хозяйкой в поместье. Да только не вышло ничего. – Старуха снова замолчала, мелко затрясла головой. – Не получилось хозяйкой-то. Чудо в лес ушел, да так и не вернулся, а утром его на гари мертвым нашли.

– А зачем он в лес ночью ходил? – спросила Леся, досадуя, что такая интересная история так бездарно закончилась.

– Зачем? – Старуха посмотрела на нее удивленно, словно потеряла нить разговора. А может, так и было.

– Да, зачем ему было в лес идти? – переспросила Леся.

– За кладом. Клад у него в лесу был спрятан. То, что Шаповаловым раньше принадлежало, еще кое-что. За кладом он пошел, да так и сгинул.

– И все? – Леся не смогла сдержать разочарование. История обрывалась на самом интересном месте.

– Не все. – Старуха хитро усмехнулась, погладила ее по голове. – Перед уходом он матери моей сделал подарок, странный… Совсем для девицы неподходящий. Мама даже обиделась тогда, думала – у него целый ящик с драгоценностями, а он подарил ей какой-то нож.

– Нож?! – Лесе была понятна прабабкина обида. Нож – это тебе не бриллиантовая диадема.

– Сказал: «Храни, Аленка, эту вещицу как зеницу ока. Если я не вернусь, дочке нашей отдашь. Вещица не простая: и защитит, и в нищете не оставит, и врага накажет». Только мама ему не поверила тогда, нож вообще хотела выбросить, но побоялась, что Чудо узнает.

– И защитит, и в нищете не оставит, и врага накажет, – повторила Леся. Ей уже хотелось иметь этот чудесный нож.

– Я помню ту вещицу, – сказала бабка. – Лезвие острое, как жало, а на костяной рукояти вырезан волк. Мама его показала, когда мне исполнилось восемнадцать, но не отдала. Теперь я понимаю, что так оно для меня лучше было.

– Почему?

– Из-за Ефимки, аспида одноглазого! – Бабка нахмурилась. – Как Чудо погиб, так Ефимка и начал к маме захаживать. Сначала она думала, что из жалости к бедной сироте, да только таким, как Ефимка, жалость неведома. Они уже полюбовниками стали, когда Ефимка разговоры про графский клад повел, про то, что отыскать его можно раз в тринадцать лет с помощью особенных заговоренных вещей.

– Ножа? – спросила Леся шепотом.

– Ножа и какого-то ключика. Только вот если нож тебя к кладу выведет, то ключик может клад к себе притянуть, с ним не нужно дожидаться самой темной ночи.

– Какой ночи?

– А той, в которую люди на Чудовой гари мрут как мухи. – Старуха погрозила кому-то невидимому крючковатым пальцем. – Оттого и мрут, видать, что чужое себе хотят присвоить.

– А где они, эти особенные вещи? – Леся, как загипнотизированная, наблюдала за старухиным пальцем. – Бабушка, где их взять?

– С ключом не расставалась молодая графиня, с ней он, наверное, и сгинул. Чудо, когда в лес пошел, графиню с собой взял, так ее с тех пор никто и не видел. Люди разное тогда говорили, но я думаю, ее волки разорвали. В лесу тем летом волков было тьма!

– А нож? – Раз ключик сгинул вместе с графиней, что ж про него спрашивать?!

– Мама Ефимке тогда ничего не сказала. – Старуха ее словно и не слышала. – Но ножик решила понадежнее перепрятать. Это уже в войну было. Немцы стояли в старой усадьбе. Ефимка при их начальнике тогда состоял, прихвостнем фашистским, значит. Маму он к ним определил кухаркой. – Бабка в который раз замолчала. Леся ее не торопила, слушала, запоминала каждое сказанное слово. – Я тогда молодая была, в самом соку девка. Боялась она за меня, не пускала в поместье. Но я иногда приходила, маме на кухне помогала да за Ефимкой присматривала. А он моду взял каждый день на Чудову гарь шастать, да не один, а с немцами. Деревенских в лес не пускали, расстреливали на месте, наши предпочитали не соваться от греха подальше. Мама сразу смекнула, что Ефимка клад ищет для немцев. Да только пустое это было занятие. За все лето они так ничего и не нашли. Фрицы зверели, Ефимка тоже. Во всех своих неудачах стал маму винить, бить ее начал, меня грозился убить, если она не расскажет, как Чудово золото отыскать, если не отдаст ему нож.

– Вот сволочь! – Леся этого поганца ненавидела уже всем сердцем, и так же, всем сердцем, желала, чтобы загадочный Чудо встал из своей сырой могилы и поквитался за страдания Лесиной прабабки.

– Наши уже совсем близко были, когда мама решилась. – Бабка теперь говорила очень тихо, чтобы ее услышать, Лесе пришлось над ней наклониться. – Слыхала небось, Алеська, что кто-то немецких солдат в конюшне сжег, а офицеров отравил? – спросила она.

Леся кивнула, учитель истории им что-то такое рассказывал.

– Про солдат ничего не скажу, а офицеров это она отравила. Хотела всех разом, с Ефимкой-упырем и главным ихним, да не получилось. Ефимка сторожкий был, как лис. Такого просто так не отравишь. Я тебе, Леська, вот что скажу. – И без того тихий шепот упал до едва различимого. – Это он ее застрелил, маму мою. Но и сам недолго землю топтал, прирезали его через год в лесу. Как бешеную собаку прирезали.

– А нож? – Прабабку Алену было жалко, но информация, касающаяся ножа, казалась Лесе очень важной. – Где этот нож, бабушка?

– Какой нож, Алеська? – Старуха глянула на нее пустым взглядом.

– Нож, который Чудо твоей маме подарил, который помогает клад искать.

– Не знаю. Перепрятала его мама куда-то, а куда, рассказать не успела.

От бессильной злости руки сами сжались в кулаки. Дура! Старая дура! Как можно было не сказать о самом главном?! Это ведь ее нож! Ее по праву рождения!

Голос бабки остановил Лесю у двери:

– А ты не убивайся так, Алеська. Такие вещи своих хозяев знают и сами их находят. Если нож твой, он к тебе вернется.

После того разговора Леся не на шутку увлеклась историей, а в частности историей края и рода Шаповаловых. Своего рода! Она была умной, наука давалась ей легко. Одна за другой распахивались перед ней запертые двери. Но одна маленькая потайная дверца по-прежнему оставалась закрытой. Никто не мог рассказать, что случилось в здешнем лесу июньской ночью тысяча девятьсот восемнадцатого года. И нож не спешил вернуться к законной хозяйке. Обманула бабка!

Леся многого добилась, в неполные тридцать защитила диссертацию. Ее звали в область преподавать в университете, перед ней раскрывались чудесные карьерные перспективы, а она продолжала прозябать в этой дыре, не теряя надежды на чудо.

И удача ей улыбнулась! Известие, что поместье арендовал Степан Тучников, олигарх, чудак и меценат, всколыхнуло всю округу. Когда Лесе предложили поучаствовать в реставрации старого дома, она почти не удивилась. Судьба готовилась распахнуть перед ней самую последнюю потайную дверь.

А потом она нашла свой нож! Или все-таки это нож ее нашел, как и обещала бабка?..

Лже-Шаповалов, Леся уже тогда знала, что этот напыщенный индюк ничего общего не имеет с ее предками, не желал восстанавливать камин. Слишком много волокиты, слишком много грязи. Леся настояла. Завернутый в цветастый платок нож она нашла среди груды битого кирпича. Он был именно таким, каким она его себе представляла. Особенная, очень особенная вещь! Ее вещь!

Той же ночью ей приснился сон. Она стояла в самом центре гари, босыми ногами чувствуя, как шевелится и оживает еще не остывшая после пожара земля, без страха, лишь с отстраненным любопытством наблюдая, как прорастает из пепла черный гроб.

Он был красив дьявольской красотой! Ее давно умерший прадед, тот, кого боялись не только при жизни, но и после смерти.

– Другую звал, а пришла ты. – Он смотрел на Лесю своими синими глазами строго и, кажется, осуждающе.

– Дедушка! – Он был немногим старше ее, и это наивное «дедушка» прозвучало по-детски глупо.

– Дедушка, значит… – Он усмехнулся, зачерпнул из гроба горсть самоцветов, пересыпал из ладони в ладонь, и Лесе вдруг нестерпимо захотелось, чтобы он погладил ее по голове, пусть даже рассеянно-снисходительно, как гладят собаку. – Ну, вижу, не откажешься мне помочь.

– Нет! – Как он мог усомниться? Неужели не понимает, что она жизнь за него отдаст?!

– Не похожа ты на Алену. – Щеки коснулась холодная ладонь, и от прикосновения этого холод расползся по всему телу. – А вот она – вылитая Зоя! Забавно получилось, ты за меня жизнь готова отдать, а нужна мне только она.

– Кто? – Губы леденели, слова превращались в облачка пара.

– Потом. Скажу, как придет срок. – Небрежный взмах рукой, и Леся падает в холодный, точно снег, пепел, задыхается, замерзает, просыпается…

Она очнулась ранним январским утром посреди Чудовой гари, припорошенная смешанным пополам с пеплом снегом, не чувствующая себя от холода. Той зимой она сильно болела, ночная прогулка к гари закончилась воспалением легких, но Леся знала – все это не зря. Он признал ее своей, взял под свое покровительство.

А в начале весны в поместье окончательно поселился Степан, и старый дом словно пробудился от долгой спячки. Степан Лесе нравился. Им всегда было о чем поговорить, они оба понимали толк в особенных вещах и любили историю. Несколько раз Леся пыталась показать ему свой нож, но в последний момент останавливалась, не решалась доверить чужому человеку такую тайну.

Вокруг Степана всегда вились женщины. Их было три, и каждую из них Леся ненавидела. Лену за то, что та, обычная провинциальная докторша, вдруг, ни с того ни с сего, стала его личным врачом. Когда в лесу нашли убитым Максима Суворова, Леся даже обрадовалась, на какое-то время Лене стало не до Степана.

Оставалась еще холодная, неизменно вежливая и неизменно подозрительная Алекс. Секретарша держала под контролем всех в доме. Леся поняла это сразу, с первого взгляда. Алекс тоже был нужен Степан, ей он верил безоговорочно, отвлекаясь на ее зов, оставлял Лесю на середине разговора.

Но больше остальных она ненавидела Ангелину. Эту рыжую выскочку, решившую, что сорвала джек-пот. За то, как по-особенному смотрел на нее Степан, за то, что делил с ней ночи.

Была ли это любовь? Нет! Просто ей, урожденной графине, был нужен подходящий мужчина. Степан подходил, кажется…

Волки пришли в конце мая. Леся шла к гари, когда натолкнулась на того старика. Он ее не узнал, но Леся ничего не забывала. Не забыла она и твердые, пахнущие махоркой пальцы, путающиеся в ее волосах, и злой шепот: «А ну, пошла отсюдова, шмакодявка!» В далеком детстве этот самый старик не пустил ее на территорию поместья, только тогда в руках у него было ружье, а сейчас обычная палка.

Избавляясь от нахлынувшей ярости, Леся крепко зажмурилась. Когда она открыла наконец глаза, в руке у нее был нож, а вокруг плотной стеной стояли волки. Она не испугалась. Отчего-то сразу поняла, чье это воинство и кому оно станет служить. В мозгу яркой молнией вспыхнула и исчезла картинка: «До смерти напуганный старик отбивается от зверя». Словно получив приказ, один из волков сорвался с места, а через минуту Леся услышала отчаянные крики и улыбнулась. Нож окончательно ей доверился, признал своей хозяйкой. Нож помогал ей управлять волками, и во власти этой была особенная сладость, как будто в подарок она получила волшебную палочку.

А потом в поместье нагрянули друзья Степана, и Леся поняла, что готовится что-то очень важное. Приближение еще одной самой темной ночи она теперь чувствовала так же остро, как эти четверо. Они не нравились ей все вместе и каждый по отдельности, не нравились уже одним тем, что посмели потревожить Его покой.

В тот раз созывать волков пришлось очень долго. Лесе никак не получалось представить окончательную картинку. Убивать незваных гостей она не хотела, только лишь напугать и прогнать с гари. В конце концов, у нее получилось заставить волков выть. От этого воя жутко становилось даже ей самой. А потом грянул гром, началась гроза, и помощь волков не понадобилась.

Тот раз Леся вымокла до нитки и едва успела переодеться в сухую одежду, когда они вернулись в поместье. К ее огромному удивлению, они не выглядели напуганными. Это мальчишеское бесстрашие сулило всем очень большие проблемы. С этим нужно было что-то делать. Чудо Лесе больше не снился, и она решила действовать на свой страх и риск. Начать стоило с друзей Степана, но она начала с Ангелины.

Волки не желали идти к воде, как Леся их ни заставляла. Оглядывались, огрызались. Если бы не нож в ее руке, разорвали бы ее в клочья. Но она своего добилась. Почти…

Лже-Шаповалов появился так некстати! Лже-Шаповалов и Дэн с Матвеем. А ей не хватило опыта и сил, чтобы одним махом разобраться со всеми. Волков пришлось отпустить…

А потом ей оказали честь, взяли в команду, и она многое узнала из того, что знала эта неразлучная четверка. Узнала про Лешака, узнала про девчонку с дурацким именем Ксанка. Про то, что девчонку убили тринадцать лет назад, в Макеевке знал каждый, но никто даже не догадывался, за что ее убили и кем она была на самом деле. Леся тоже не догадывалась, пока не услышала о почти портретном сходстве Ксанки с Зоей Шаповаловой. И Он ждал кого-то другого, не ее, Лесю! Хорошо, что Ксанка мертва, не придется ни с кем делить Его любовь.

Леся недолго тешила себя этой мыслью. Ровно до тех пор, пока не услышала разговор Дэна с Василием. Дэну понадобились старые Ксанкины вещи, все до единой, и взгляд у него был особенный, словно он снова обрел надежду.

Алекс она заподозрила в тот же день, когда увидела, как та заталкивает в багажник своей машины канистру с бензином, как только узнала, что подожженный кем-то дебаркадер выгорел дотла. Алекс что-то спешно уничтожила. Что-то, что сухим протокольным языком называлось уликами. Что-то, что нашли, но не успели забрать с дебаркадера Дэн с Матвеем. Алекс, чопорная американская девица с куском льда вместо сердца! Зачем?!

Ответы на все вопросы нашлись очень быстро. Нужно было лишь разговорить Василия, и все сразу стало на свои места, пазлы из обрывочных разговоров и неясных образов сложились в почти четкую картинку. На самом деле Ксанку звали Александрой… Алекс была рядом с Василием, когда тот обещал Дэну найти старые Ксанкины вещи, а потом вдруг загорелся никому не нужный дебаркадер, и в глазах Дэна появился особенный свет, будто он обрел потерянную надежду.

Ксанка-Ксандра-Александра-Алекс… Восставшая из мертвых девчонка, сменившая внешность, фамилию, гражданство, но оставившая имя. Та, которую ждал Он… Уже за одно это Лесе хотелось ее убить, затравить волками. Разорвать в клочья, уничтожить! И она попыталась.

Алекс не боялась ночного леса. Алекс, так же, как и ее саму, тянуло к гари. Лесе нужно было лишь пойти следом и призвать свое серое войско.

У нее ничего не вышло… Волки, вместо того чтобы нападать, ластились к Алекс, как щенки, не слушались команд, огрызались на Лесю. Нож не помогал.

– Не смей! – Хлесткий, как удар кнута, голос раздался прямо в голове.

Леся застонала от боли, упала на колени у самой границы гари.

– Не смей ее трогать! Она нужна мне живой!

– Она ненавидит тебя! – Ей хотелось закричать на весь лес, но не получилось.

– Ты думаешь, я этого не знаю? – Над гарью заклубился зеленый туман. – Она нужна мне.

– А я?..

– А ты поможешь мне ее получить. – Туман удавкой захлестнулся на шее, так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. – Я знаю, она попытается меня убить, но ты ей не позволишь.

– Как? – Дышать становилось все труднее.

– Ей нужен ключ. Только с помощью ключа она сможет добраться до меня раньше срока, до того, как я получу полную власть над тьмой. В самую темную ночь ей со мной не справиться, но она попробует сделать это раньше.

– Я знаю…

– Найди ключ!

– Какой?

– Вот такой…

Щупальца тумана разжались, принялись сплетаться в затейливый узор, пока не превратились в ключ, похожий на трилистник.

Леся улыбнулась. Она знала! Она видела этот ключ раньше!

– Лучше бы на ее месте была ты. – Голос теперь ласкал, и туман тоже ласкал, оседал росой на щеках, смешивался со слезами.

– Да, я хочу на ее место! – Леся почти кричала.

– Но знак есть у нее, и она последняя из меченых. Ее смерть – залог моей жизни, а ты мне поможешь. Слушай…

Леся решила, что оставлять Дэна в живых не станет. Пусть той, другой, отнявшей у нее Его любовь, тоже будет больно. Надо лишь выбрать правильный момент. Момент подвернулся во время барбекю. Дэну вздумалось прогуляться по лесу. Одному!

Он оказался крепким орешком, он сражался за свою никчемную жизнь со звериной яростью. Но волк, самый сильный, самый умный из стаи, все равно добрался бы до его горла. Леся уже чувствовала горький вкус крови во рту, когда расстановка сил изменилась. Волк – ее волк! – погиб, напоровшись на нож, а остальных отозвали! Алекс, оказывается, тоже держала ситуацию под контролем, оберегала того, с кем даже не собиралась оставаться, кого бросила тринадцать лет назад так же, как бросила Его. Лесе хотелось завыть от бессильной ярости, самой закончить то, что не закончили волки. Нож просился в дело, но она удержалась. У нее уже было то, что сделает Его счастливым. На ладони зеленой искрой блеснул медальон в виде ключа. Ей оставалось лишь следовать полученным инструкциям. В самую темную ночь Он наконец возродится в молодом, пусть даже и женском теле, и она будет рядом с ним в этот чудесный момент. Она получит все, что захочет. Он так обещал!

Дмитрий. 1970 год

Накануне самой темной ночи Лизе должно было исполниться тринадцать. Смышленая, смешливая, ясноглазая девочка – его отрада, маленький человечек, не позволяющий ему озлобиться, окончательно возненавидеть людей. Она была самой умной в школе, ее должно было ждать блестящее будущее, если только он сумеет ее защитить. Лизе придется уехать как можно дальше.

Самым разумным было бы забрать девочку и уехать вместе с ней, но гарь его не отпускала, привязала к этому проклятому месту невидимыми путами, издевалась, морочила. Ничего, на сей раз ему обязательно повезет!

Лиза на целый месяц уехала в Крым в пионерский лагерь. Чего ему это стоило? А почти ничего! За золотое колечко с изумрудом директриса макеевской школы взяла на себя решение всех возможных проблем.

Эта ночь стала для него самой спокойной. Утром на гари нашли двух мертвых деревенских мужиков, но своей вины он в том не видел. Если Чудо и совершил лиходейство, то на сей раз без его помощи…

Алекс

Самую темную ночь Ксанка помнила смутно. Последнее, что осталось в ее памяти перед тем, как наступило забытье, было перекошенное болью и яростью лицо старика, нож с рукоятью в виде вепря в его руке, боль в порезанной щеке и, кажется, безысходность… Старик смотрел на нее ярко-синими глазами. Даже в темноте Ксанка видела, какие они по-молодому яркие, а по его исполосованному рубцами и шрамами лицу катились слезы.

– Прости меня, моя девочка, я не могу иначе, я спасаю твою душу.

Ксанке хотелось кричать, но сил оставалось лишь на то, чтобы молча смотреть.

– Он все равно до тебя доберется… Он почти до тебя добрался. Я должен, Сашенька. – Шершавый палец коснулся щеки в том самом месте, которого уже коснулся нож. – Я боролся, сколько мог. Пытался тебя защитить, но от судьбы не уйдешь. Я старик, ему не нужно мое дряхлое тело, а ты последняя, Сашенька…

Она не понимала, что он говорит. Хриплый голос уговаривал, убаюкивал.

– Не закрывай глаза, смотри на меня. Тебе не будет больно, я обещаю. Прости…

Он не обманул, тот несчастный сумасшедший старик. Когда Ксанка ушла под воду, ей не было больно, ей просто нечем было дышать…

…Ксанка очнулась в кромешной тьме, укутанная в шерстяное одеяло. Ей понадобилось время, чтобы понять, что она на дебаркадере. Наверное, этот факт можно было считать счастливым, если бы руки и ноги ее не были крепко связаны, а рот заклеен скотчем. Ксанка попыталась выпутаться, но узлы были завязаны насмерть. Оставалось ждать и надеяться, что Дэн найдет ее раньше того, кто запер ее здесь.

Ждать пришлось долго. Ксанка потеряла счет времени. Она дремала, когда услышала звук шагов, вздрогнула, вжалась спиной в фанерную стену, приготовилась защищаться.

Первыми она увидела тяжелые армейские ботинки, затем пятнистые камуфляжные штаны и тельняшку. Она знала только одного человека, который одевался подобным образом, человека, для которого дебаркадер был вторым домом.

Дядя Саша Турист остановился напротив Ксанки, посмотрел сверху вниз. Именно в этот момент она потеряла надежду на спасение.

– Прости, что я так долго. Пришло время поговорить, – сказал он и отклеил от ее лица скотч.

Ей не хотелось разговаривать, ей хотелось пить и есть, а еще больше ей хотелось к Дэну.

– Понимаю тебя. – Турист придвинул к лежаку старый табурет, уселся, упершись локтями в колени. Теперь, когда он был так близко, Ксанка могла видеть выражение его лица. В лице его не было ни намека на злость, одна лишь вселенская усталость. – Тогда позволь мне все тебе объяснить, Александра. Рассказ получится долгим, но ты потерпи. Хорошо?

Она молча кивнула в ответ. Можно подумать, он оставил ей выбор…

– Я много раз представлял себе этот разговор. – Турист протянул руку, словно желая погладить Ксанку по голове, не передумал, вздохнул. – А сейчас вот не знаю, с чего начать. Давай с главного. Ты знаешь, что твои родители неродные тебе, Александра?

Она не знала, но где-то в глубине души с малых лет понимала, что любящие родители должны быть другими. Значит, неродные…

– Ты очень особенная девочка, Александра. – Турист улыбнулся. – Твоя мама тоже была особенной. Твою маму звали Лизой, Лизой Серовой. Она жила тут поблизости, в доме человека, которого местные жители называли Лешаком. Лешак, Дмитрий Серов, был дедом Лизы и твоим прадедом. Он тоже был очень особенным человеком.

Ксанка усмехнулась. Да, ее прадед был очень особенным человеком, он хотел ее убить!

– Все не так, как кажется на первый взгляд. – Турист, похоже, читал ее мысли. – Я объясню, ты потерпи. Он любил вас, тебя и твою маму. Он любил вас больше всех на свете и поклялся вас защищать.

Любил-убил… Интересная рифма. Не шекспировская, но все равно интересная.

– Лиза, твоя мама была очень умной, но помимо острого ума у нее имелись и другие способности. Она владела телекинезом. Этот дар проявился в подростковом возрасте и с каждым годом набирал обороты. Он пугал твою маму, не поддавался контролю. С тобой ведь тоже случалось что-то подобное, Александра? – Турист смотрел на нее очень внимательно. – Власть над вещами, животными, природными явлениями. Так?

Она кивнула. Турист вздохнул, словно хотел услышать совсем другой ответ.

– Лиза уехала учиться в Москву, – сказал он после недолгой паузы. – Поступила в институт, устроилась лаборанткой в НИИ. Вернее, это я ее устроил, в то время я курировал один проект. Это теперь не важно. Проект спонсировали военные, я и сам носил погоны. Так часто бывает, когда крупнейшие научные разработки идут рука об руку с интересами безопасности страны. Долгое время я считал твою маму славной девочкой, славной и обыкновенной. Все изменилось в одночасье. У одного из сотрудников лаборатории сдали нервы. Когда приходится работать в условиях жесткого прессинга, такое иногда случается. Он бросился на меня со скальпелем на глазах у Лизы. Наверное, я бы смог увернуться, уклониться от удара, если бы тот человек стоял передо мной. Наверное, даже в сложившейся ситуации я сумел бы что-нибудь предпринять, но меня опередили. Когда я обернулся на крик, тот человек был впечатан в стену невидимой, но очень мощной силой, все электроприборы в лаборатории словно сошли с ума, а твоя мама выглядела странно, не как молодая девчонка, а как прожившая долгую жизнь женщина. Она спасла меня, но так и не смогла объяснить, как у нее это получилось. – Турист замолчал, устало прикрыл глаза. – Мы начали встречаться. – Его голос звучал глухо. – Тайком, украдкой от всех. Там, где я работал, не приветствовались подобные отношения. Там не приветствовалось все, что выходило за рамки устава. Понимаешь, Александра?

Она не понимала про неуставные отношения, но точно знала, что он скажет дальше. Это было как вспышка, как озарение.

– У нас все было хорошо. Во всяком случае, в то время мне так казалось. Мне прочили блестящее будущее, ближайшие карьерные перспективы представлялись более чем радужными, но ни любовнице, ни даже жене в этих планах, увы, не было места. Лиза понимала это не хуже меня. Однажды я вернулся из загранкомандировки и не нашел ее дома. Она ушла, не оставив даже прощальной записки. Я нашел ее довольно быстро, уже тогда у меня было достаточно связей и влияния. Я приехал в Макеевку, разыскал школу, в которую устроилась работать Лиза, но поговорить с ней по душам у меня так и не получилось. Она сказала, что полюбила другого, что я не нужен ей больше. Она сказала мне много злых и обидных слов, и я ушел. Просто вычеркнул ее из своего сердца и своей памяти. И только спустя годы понял, что она всего лишь пыталась не быть мне обузой, не хотела обрубать мне крылья.

«Ты ушел, а у Лизы родилась дочка, которую она назвала твоим именем! – хотелось закричать Ксанке. – Ты ушел, так и не докопавшись до правды!»

– У меня было все: власть, влияние, деньги. Я был почти счастлив. До тех пор, пока однажды не зашел в тот самый НИИ, который когда-то курировал, и не увидел в его стенах девочку, как две капли воды похожую на мою Лизу. Наверное, ты не помнишь меня, Александра?

Она помнила. В том году ее отношения с отцом стали особенно напряженными. В том году мама впервые заговорила о консультации у хорошего психиатра. Хороший психиатр работал в том самом НИИ. Вопреки ожиданиям родителей, он не нашел у Ксанки серьезных отклонений.

– Переходный возраст, особенности характера! – сказал он и погладил Ксанку по голове, а потом вдруг расплылся в подобострастной улыбке, которая предназначалась зашедшему в кабинет высокому поджарому мужчине в строгом костюме.

Мужчина кивнул психиатру, ощупал Ксанку внимательным взглядом, едва заметно улыбнулся. Тот мужчина в сшитом на заказ костюме, с дорогими часами на широком запястье, мало чем напоминал нынешнего Туриста, но, без сомнения, это был именно он. Ксанка должна была вспомнить его раньше, но не вспомнила.

– Ты меня узнала. – Турист улыбнулся. – А я узнал в тебе свою Лизу. Остальное было делом нескольких дней. Ты сдавала анализы в тот свой визит к врачу. Я сделал тест на отцовство, затребовал дело о твоем удочерении.

Он говорил спокойным, почти будничным тоном, но Ксанка видела, он очень волнуется.

– Моя мама утонула в затоне, – сказала она, глядя прямо в глаза своему отцу.

– Да. Тринадцать лет назад в самую темную ночь. Ты тоже там была. Вас нашел Лешак: мертвую Лизу на дне затона, а тебя, плачущую, на берегу.

– Я ничего не помню.

– Ты была тогда еще слишком маленькой. Это даже хорошо, что ты ничего не запомнила.

– Ее убили?

– Нет. Она убила себя сама, добровольно ушла из жизни. Я долго не мог понять, зачем она это сделала, но сейчас мне кажется, я нашел ответ.

– Почему?

– Я расскажу тебе позже, а сейчас вот покушай и выпей. – Турист протянул ей бутерброд и армейскую фляжку с горячим чаем, глянул на ее связанные руки, вытащил из кармана перочинный нож. Его правая рука была забинтована, Ксанка только сейчас это заметила.

Освободившись наконец от пут, она потерла занемевшие запястья, откусила от бутерброда, сделала большой глоток чаю. Чай был вкусный, цветочно-медовый.

– После гибели твоей мамы твой прадед решил, что для тебя будет безопаснее жить в другом городе, подальше от этих мест. Маргарита, твоя приемная мать, в то время работала учительницей в макеевской школе, они были дружны с Лизой. Насколько вообще возможна дружба между такими разными женщинам. Лешак предложил Маргарите и ее мужу выгодную сделку: огромную по тем временам сумму за то, что они удочерят тебя и переедут в другой город. Тогда это решение казалось ему единственно верным.

– Он ошибался, – сказала Ксанка, делая еще один глоток из фляжки. – Это было неправильное решение.

– К сожалению, он понял это слишком поздно. От судьбы не уйдешь. Твои приемные родители оказались никчемными людьми. Мало того, они привезли тебя в Макеевку в самый неподходящий момент, накануне самой темной ночи.

– А вы? Что делали вы?

– Саша, мне будет приятно, если ты станешь обращаться ко мне на «ты», – сказал ее настоящий отец, и голос его дрогнул.

– Хорошо, как скажешь. – Она кивнула, прислушиваясь, не родится ли в душе хоть какое-нибудь чувство, но так ничего и не почувствовала.

– Когда я узнал, что у меня есть дочь, я ушел в отставку и приехал в Макеевку, чтобы переговорить с твоим прадедом. Мне стоило немалых сил, чтобы заставить его просто выслушать меня. Он очень сложный человек.

– Он хотел меня убить, – повторила Ксанка, вспоминая слезы на морщинистых стариковских щеках.

– Он любил тебя, но ему казалось, что выбора нет, что так будет лучше.

– Для меня?

– Для твоей бессмертной души, – сказал отец очень серьезно. – Иногда смерть – это единственный возможный выход.

– Но я все еще жива. – Ксанка коснулась уже запекшейся раны.

– Я попытаюсь найти другой выход. – На лице отца мелькнула едва уловимая тень. – Но должен признать, официально ты в самом деле мертва. Твое тело скоро достанут из реки, и твои приемные родители опознают в нем свою дочь Александру. Девочка, с этого момента в твоей жизни начинается новый этап. – Все-таки он коснулся ее спутанных волос, торопливо и ласково одновременно.

– Чье тело найдут в реке? – спросила она, холодея от смутного предчувствия.

– Другой девушки. Она умерла своей смертью меньше суток назад. Не волнуйся, ради твоего спасения мне не пришлось ее убивать… – Отец запнулся.

– А Лешак? – Холод внутри не мог унять даже горячий чай.

– Его я убил, – сказал отец твердо. – Если бы я этого не сделал, он бы убил тебя, я не мог этого допустить. Я присматривал за тобой, дочка, оберегал…

– Что не так с моей душой? – спросила Ксанка, крепко зажмурившись. – Что со мной не так?

– Ты особенная.

– Я это уже слышала.

– Мне трудно об этом говорить, мне даже поверить в это до сих пор тяжело, но твой прадед утверждал, что виной всему Чудо, человек, которого сто лет назад заживо сожгли в этом лесу.

– Чудо?

– Да, он был отцом Лешака и твоим прапрадедом. Он очень опасен, Саша.

– Был.

– Был и есть. Все очень сложно и странно. Ты мне не поверишь. Иногда я сам себе не верю.

– Я попробую поверить, – пообещала она. – Расскажи!

Отец говорил, а она старалась поверить. Картинки из далекого прошлого вставали перед внутренним взором – яркие, почти осязаемые. Женщина, парящая над землей в столбе зеленого света. Босоногая, простоволосая – графиня Зоя Шаповалова, ее прапрабабушка. Черный гроб с истлевшими костями. Высокий старик, высыпающий на ладонь серый, похожий на пепел порошок. Ясноглазый мальчик, завороженно наблюдающий, как мечется, объятый пламенем, привязанный к дереву человек. Все те же кости, но уже полыхающие белым огнем. Все та же женщина, но уже мертвая, с раскроенной лошадиным копытом головой. Все тот же мальчик, но обгоревший, изуродованный до неузнаваемости. Привязанное к дереву мертвое тело. Растерянно мечущийся по пепелищу старик, и медальон, ее медальон, на шее у полумертвого мальчика – ее прадеда. Теперь она знала, что случилось самой темной ночью…

– Он хотел воскресить свою мать. – Голос отца разрушил страшное видение. – Приготовил для ее черной души тело Зои Шаповаловой, а когда у него ничего не вышло, он ее убил.

– Его тоже убили. Мой прадед и тот старик, настоящий Лешак.

– Убили, но, не думал, что когда-нибудь скажу такое, не до конца. Спустя тринадцать лет он восстал из мертвых, чтобы отомстить. Он убил Машу, жену твоего прадеда.

– Как?!

– Вселился в тело своего сына самой темной ночью, на время перехватил контроль. Ты можешь представить, каково это – узнать, что ты своими собственными руками убил самого любимого человека? Это страшно, Александра! Это может свести с ума.

– Он сошел с ума той ночью?

– Нет. Я думаю, нет. Но что-то все равно в нем изменилось. Пусть не Чудо, а самая темная ночь завладела его душой и сердцем.

– Чудо попытался еще раз? – Ей не хотелось слышать ответ, но она должна знать правду. – Попытался захватить его тело?

– Нет. Твой прадед, он был особенным, очень сильным, и с каждым годом становился все сильнее. С таким сложно совладать даже Чуду, а попыток у него оставалось не так уж и много. Ему нужен был кто-то одной с ним крови, но не такой сильный, как Лешак, тот, кого можно было подчинить своей воле. Ты понимаешь меня, Александра?

– У Лешака был ребенок?

– Дочь Анна. Летом пятьдесят седьмого в самую темную ночь она повесилась на дереве, у которого сожгли Чудо.

– Это он ее убил?

– Да, ему хотелось жить не раз в тринадцать лет бесплотным духом, а жить вечно в крепком, здоровом теле из плоти и крови.

– В теле Лешака, моего прадеда?

– Да. Особая кровь, особые способности, особая метка. У тебя она тоже есть, вот тут. – Отец коснулся Ксанкиной шеи. – Вы одной с ним крови, вы могли бы стать сосудом для его души, но твой прадед оказался ему не по зубам, а вот Анна… Она была несчастной слабоумной девочкой, ее манила гарь, как манит огонь неразумного мотылька.

– У нее тоже был этот особый знак? – Ксанка дотронулась до своей шеи.

– У нее не было, но она все равно могла слышать его зов и не могла ему противиться. Он заставил ее убить себя, тем самым наказывая за неповиновение ее отца.

– А мою маму? Мою маму он тоже заставил?

– Нет, это было ее собственное решение.

– Зачем? Зачем ей было убивать себя? Ведь у нее была я!

– Она тоже слышала его зов, ее тоже манила гарь, и у нее был знак.

– Он попытался вселиться в мою маму той ночью? – Догадка обожгла огнем.

– Да. – Отец кивнул. – Она предпочла умереть, чтобы не стать безмозглой куклой. Она была очень сильной и очень решительной.

– А я? – Ксанка уже знала ответ, видела его на дне синих глаз Лешака, своего прадеда.

– Ты должна была стать следующей, Александра. Ты – последняя из рода. Этой ночью он заманил тебя на гарь, но что-то пошло не так. Я думаю, дело в этих парнях, твоих друзьях. Они ему помешали.

– Они тоже были на гари?!

– Да, считай, тебе повезло. Ребята спасли твою жизнь.

– А сами?

– С ними все в порядке, не надо волноваться.

Все в порядке! Только сейчас Ксанка смогла вдохнуть полной грудью, только сейчас разжались тиски, сжимавшие ее горло. Дэн жив, а это значит, что все у них будет хорошо.

– Я виноват. – Отец рассматривал свою забинтованную руку. – Я присматривал за тобой все эти дни, а этой ночью едва не потерял.

– Он хотел меня убить, чтобы я не досталась Чуду? – спросила она шепотом. – Он плакал, когда убивал меня.

– Он любил тебя, Александра, и он не видел другого выхода. Я не думал… Я даже помыслить не мог, что он решится на такое. Он говорил про какой-то план. Если бы я только знал, что это будет за план…

– Но ты ведь спас меня. – Ксанка хотела утешить этого незнакомца, который в одночасье стал ей родным человеком, но она не знала, как это сделать.

– Я едва не опоздал. Ты была уже без сознания, когда я вытащил тебя из реки. Лешак запер меня здесь, на дебаркадере, чтобы я не смог ему помешать. Я выбрался. Разбил иллюминатор. – Отец снова посмотрел на свою забинтованную руку. – Я искал тебя и в лесу, и на этой проклятой гари, а когда нашел, оказалось, что время почти вышло. Мне пришлось его убить, Александра. Иначе он убил бы тебя. – Отец коснулся ее руки, нахмурился. – Ты ледяная! Допивай скорее чай.

Ксанка кивнула, залпом осушила фляжку. Ей не стало теплее, но в голове появилась приятная легкость.

– Я хочу к Дэну, – сказала она, до самого подбородка натягивая одеяло. – Когда я смогу его увидеть?

– Александра, – отец вздохнул, – мы должны уехать.

Она понимала, разлука неизбежна, но они должны поговорить, сказать друг другу «до встречи».

– Для всех ты умерла. – Голос отца доносился словно издалека. – Дэн и остальные ребята считают, что ты утонула в затоне. Я понимаю, это тяжело, но так будет лучше для вас обоих. Боль пройдет, моя девочка. Очень скоро у тебя начнется совсем другая, новая жизнь. Обещаю!

Дэн считает, что она умерла… Мысль была ленивой и вялой, как снулая рыба. И сама Ксанка с каждой секундой становилась все более вялой, равнодушной, почти бездушной. Голова налилась свинцом. Чтобы не упасть, Ксанка прижалась затылком к стене.

– Ты устала. – Щеки коснулась ладонь отца. – Поспи. Мне нужно завершить кое-какие приготовления, и мы уедем из этого проклятого места навсегда. Спи…

Дебаркадер неспешно покачивался на волнах, превратившись в огромную колыбель. Лицо отца растаяло в темноте, следом исчезли звуки его шагов. Она должна поспать, а потом она уедет навсегда… Она уедет, а Дэн будет думать, что она умерла…

У Ксанки почти не осталось ни сил, ни решимости. Их отнял у нее коварный отцовский чай. Еще чуть-чуть – и ее самой не станет. Ей нужно спешить!

Жгучая боль в порезанной щеке ненадолго привела ее в чувство. Указательный палец был липким от крови. Кровь вместо чернил, палец вместо пера – вот такая прощальная записка…

Ксанка хотела написать Дэну, как сильно она его любит, хотела сказать «спасибо» и «прощай», но крови и сил хватило лишь на то, чтобы вывести на шершавых досках лежака «127». Если он когда-нибудь увидит эту ее записку, то поймет, что писала ее именно она.

А потом Ксанка уснула, погрузилась в черное безвременье. Из раны на ее щеке продолжала медленно сочиться кровь…

Отца Александра возненавидела в тот самый момент, когда поняла, что он все решил за нее, не оставил ей выбора. Он перекроил наново ее жизнь. Новая страна, новые документы, даже лицо ее теперь было новым.

В рану попала инфекция, к тому времени, когда отец показал Ксанку врачам, она уже не узнавала свое отражение в зеркале. Обезображенное, распухшее лицо, белесые, точно припорошенные пеплом волосы. Самая темная ночь превратила ее в седую, не желающую жить и бороться уродину.

Понадобилась не одна пластическая операция, чтобы ее лицо больше не пугало окружающих. Отец сражался за ее здоровье и ее красоту в одиночку. Александре было все равно, она хотела обратно в Россию, она хотела к Дэну. Он снился ей почти каждую ночь, и только лишь эти наполненные светом и любовью сны позволили ей не сойти с ума от тоски и безысходности. Однажды Александра попыталась поговорить с отцом. Ей нужен был всего лишь адрес Дэна.

– У меня нет интересующей тебя информации, Алекс. – Здесь, в Штатах, отец называл ее не Александрой, не Ксанкой, а холодным именем Алекс. – Я не могу тебе помочь, но, уверяю тебя, с твоими друзьями все хорошо.

Она не верила. Дэну не может быть хорошо без нее. Ему так же плохо, как и ей.

– Все пройдет, – из года в год обещал ей отец, но ни боль, ни отчаяние не проходили. И Алекс поклялась, что научится добывать необходимую информацию самостоятельно, без посторонней помощи. Она многому научится, станет смелой и ловкой, вернется на родину и найдет своего Дэна. Теперь каждый вечер перед сном она представляла, каким он стал, что они скажут друг другу, когда наконец встретятся, как они будут счастливы вместе.

Отец поощрял все ее начинания и увлечения, радовался ее успехам, делился опытом. Наверное, Алекс могла бы пойти по его стопам, если бы захотела. Она свободно говорила на пяти иностранных языках, хорошо стреляла, разбиралась в компьютерах получше некоторых хакеров. Она была умна, образованна, красива и… несчастна, потому что все еще хотела вернуться в Россию.

– Тебе нельзя туда возвращаться, Алекс! – На все ее вопросы у отца был один-единственный ответ. – Это очень опасно. Как же ты не можешь понять!

Она не понимала. Она выросла, повзрослела. Она даже научилась управлять своей силой. С теми навыками, что у нее есть, она не пропадет нигде и никогда.

– Он убьет тебя. – Отец оставался непреклонен. – И это в лучшем случае, Алекс!

– Он не сможет!

– Твоя мама думала так же!

– Хорошо. – Она была готова идти на компромиссы. – Я не поеду в Макеевку. Позволь мне только увидеть Дэна.

– Ты его увидишь. – Отец сдался неожиданно легко, сердце взволнованно екнуло. – Только для этого тебе не нужно никуда ехать. – Он выложил перед Алекс веер фотографий.

…Он почти не изменился. Нет, он стал совсем взрослым! Настоящий мужчина. Рядом с таким любая женщина будет чувствовать себя счастливой. Такой же счастливой, как эта изящная брюнетка в подвенечном платье…

– Он женился этим летом. – В голосе отца слышалась жалость. – И я не могу его в этом винить. Для него ты давно умерла.

– Да, я для него умерла…

Так отчаянно, так безутешно Алекс не плакала никогда раньше, а выплакавшись, она поклялась себе, что это будут последние слезы в ее жизни. Она уехала в Бостон, не прощаясь, оставляя в прошлом боль, надежды и отца. Уже в который раз она начала новую жизнь…

Дмитрий. 1975–1983 годы

Лиза рвалась в Москву, и ее решение учиться в столице он поддерживал всем сердцем. Где угодно, лишь бы подальше от этого проклятого места. Внучка писала ему исправно, каждые две недели. Он скучал по ней, но был почти счастлив. Он нашел выход, однажды ему уже удалось обмануть судьбу.

Лиза приехала на каникулы. Не на все лето, как он надеялся, а всего лишь на две недели. В глазах ее горел особый, знакомый ему огонь. Его маленькая девочка стала взрослой.

Тот подарок был спонтанный, точно в спину кто-то толкнул.

– Лиза, тебе же нравится эта вещица?

Разжать руку с серебряным ключиком было так же тяжело, как и расстаться с ним. Но глубоко в душе крепла уверенность, что вдали от гари амулет станет лишь необычным украшением. Девочки так любят украшения!

– Спасибо, дедушка! – Лиза поцеловала его в щеку. Было видно, что подарок пришелся ей по сердцу.

Он мог бы подарить ей настоящее бриллиантовое колье или серьги с изумрудами. Да что там! Хоть завтра он мог бы купить ей квартиру в Москве! Денег, которыми откупился от него Чудо, хватило бы на несколько жизней. Но он решил начать с малого. Дальше будет видно. Только бы Лиза держалась подальше от гари, только бы не проснулось в ней то, что и даром не назовешь – только проклятьем. Он хотел в это верить, но над левой Лизиной лопаткой ведьмовским клеймом виднелось родимое пятно в виде трилистника, и надежда слабела с каждым прожитым днем.

А потом Лиза вернулась. Решительная, молчаливая, потерянная, беременная… Все повторилось. Уловка не помогла. Судьбу не обманешь…

Его праправнучка родилась зимой. Черноволосая, синеглазая, с крошечным родимым пятном в виде трилистника. Еще одна меченная чужим проклятьем… Лиза назвала дочь Александрой. Имя это всколыхнуло в его душе давно забытые воспоминания, вернуло к жизни яркие и наполненные любовью дни, когда он был молодым графом Шаповаловым и носил совсем другое имя.

Эту девочку он любил как-то по-особенному сильно. Едва ли не сильнее, чем любила ее Лиза. За эту девочку он был готов убить и умереть сам. Такой страшной, такой разрушительной была сила его любви.

Лиза начала меняться, когда до самой темной ночи оставался еще целый год. Теперь она надолго уходила в лес, а когда возвращалась, на одежде ее был пепел…

– Уезжай! Забирай Сашеньку и уезжай отсюда как можно дальше!

Он говорил и вспоминал, как когда-то давно точно так же уговаривал его уехать дед. Все повторялось…

– Я не могу. – Лиза гладила Сашеньку по головке, взгляд ее был отсутствующий. – Это меня не отпускает. Я не могу с этим ничего поделать. Что со мной, дедушка?

И он рассказал. Рассказал все, что знал. Он надеялся, что этот страшный рассказ образумит внучку, заставит ее уехать.

– Я стар, а ему нужно молодое тело. На тебе его знак, Лиза. Уезжай сейчас, пока еще не поздно.

– Уже поздно, дедушка. – Она невесело улыбнулась, поцеловала его в щеку. – Скажи, почему ты до сих пор не уехал?

– Я не мог.

– Вот видишь. Но, обещаю, я буду бороться. Я сильная, дедушка! Просто так ему меня не получить…

…То лето душило жарой, полыхало лесными пожарами. Лето предупреждало – скоро наступит еще одна самая темная ночь.

Он подготовился. Эту ночь он встретит во всеоружии, не позволит злу загубить еще одну невинную душу. Настойка из гарь-травы сделала свое дело. Несколько капель в чай – и Лиза уснула крепким сном. Следом уснула Сашенька. Подложила под щеку пухлые ладошки, улыбалась во сне.

Он вышел из дому, как стемнело, направился к гари. Пришло время встретиться с врагом лицом к лицу. Нельзя позволить этой твари погубить еще и Лизу. Если понадобится, он умрет этой ночью, отдаст свою жизнь за жизнь внучки.

Гарь встретила его темнотой и тишиной. Если бы не необъяснимая внутренняя уверенность, что самая темная ночь случится сегодня, он бы решил, что ошибся.

– Где ты?! – Он переступил границу гари, едва не по колено провалившись в пепел. – Поговорить с тобой хочу! Слышишь?!

Ответом ему стала тишина, тревожная, недобрая, подлая…

Ветер поднялся внезапно, швырнул в лицо пепельный смерч, закружил, завертел, вбивая в землю все глубже и глубже. Не позволяя ни вдохнуть полной грудью, ни вырваться на волю. Гарь убивала его медленно, но неуклонно. Забирала его жертву, ничего не обещая взамен.

– Не тронь! Слышишь меня, Чудо! Девочек моих не тронь! – Крик тонул в шуме ветра, захлебывался от пепла. Он умирал мучительной смертью, но жалел он в этот миг не себя…

Темнота навалилась пыльным овчинным тулупом, придушила, ослепила, уволокла куда-то под землю. Он умер… В который уже раз за свою долгую, никчемную жизнь…

– …Она такая же, как ты. – Темнота пришла в движение, наполнилась злом и раздражением. – Упрямцы! Глупые, никчемные людишки! Я предлагал вам вечную жизнь, а вы отказались…

– Не трогай… – Сил не было даже на слова, умерев однажды, оживать было тяжело. – Отпусти ее.

– Отпусти? Она сама ушла. Глупая девчонка, и ты глупец! Слушай меня! Слушай и запоминай! Я все возьму свое, я приду за последней… И ты не спрячешь ее от меня, потому что ты – всего лишь человек, а я – твоя судьба! От судьбы не уйдешь… А теперь убирайся вон!

Темнота выгнулась, уплотнилась, исторгла из себя его беспомощное тело, разразилась злым смехом.

Он знал, куда идти. Чувствовал каким-то особенным звериным, в самую темную ночь обостряющимся чутьем. Он понимал: случилось непоправимое, он опять проиграл, снова не уберег ту, которую поклялся защищать…

Гарь-трава подвела… Лиза уснула недостаточно крепко, или это Чудо разбудил ее, поманил за собой?.. Пока он умирал на гари, его внучка умирала на ведьмином затоне…

Даже в смерти она была красива, его девочка. Красива, решительна, спокойна. Как он сказал? Ушла сама?.. Лиза сделала свой выбор, она предпочла умереть…

Он стоял по колено в воде, гладил свою девочку по мокрым волосам и выл от бессилия. Наверное, он мог бы уйти следом за Лизой, он уже почти решился, когда услышал детский плач…

Сашеньку он нашел в прибрежных кустах. Маленькую, беспомощную, до смерти напуганную. Сашенька зашлась испуганным криком, как только он попытался взять ее на руки. Кого она видела в этот момент? Его, любимого прадеда, или ей одной ведомое страшилище? Как много она видела? Какие семена посеяла в ее душе эта проклятая ночь?..

– Сашенька, солнышко мое, это я, деда. Не бойся… Все хорошо. Все у нас будет хорошо!

Она продолжала плакать, закрывала лицо перепачканными ладошками, отталкивала его руки. На ее шее висел медальон в виде трилистника, и снять его не было никаких сил…

Сашенька уснула на рассвете, забылась тревожным, перемежающимся криком и плачем сном, а он принял самое сложное, самое взвешенное решение. У него есть еще тринадцать лет, но чтобы следующая проклятая ночь не получила новую жертву, Сашеньке нужно исчезнуть, уехать далеко-далеко. Навсегда!

Это началось два года назад. Тоска, и без того терзающая душу, медленно, но неуклонно становилась просто невыносимой. По ночам Алекс снился лагерь, лес, ребята и Дэн. Иногда во снах к ней приходил Лешак. Он ничего не говорил, просто смотрел на Алекс, и в синих глазах его была тревога. Своего прапрадеда Алекс давно простила. Наверное, он и в самом деле не видел другого выхода. Наверняка он и в самом деле ее любил. Любил – убил…

Если прапрадеда Алекс простила, то простить отца никак не получалось. Они не виделись с тех самых пор, как решила начать новую жизнь. В эту ее новую жизнь отец больше не вмешивался, лишь однажды он позвонил ей, чтобы сказать, что переезжает жить в Германию. Тот телефонный разговор занял меньше минуты, но в сердце Алекс поселилось беспокойство. Теперь ее разрывали на части сразу два невыполнимых желания: она хотела вернуться в Россию и она хотела увидеть отца.

То сообщение пришло на электронный ящик Алекс. Сообщение было написано на русском, к нему прилагалась одна-единственная фотография. Больничная палата и изменившийся едва ли до неузнаваемости отец. Ее отец умирал от лимфосаркомы, и он хотел попрощаться. Алекс почти не раздумывала, тем же вечером вылетела в Германию. В сердце помимо тревоги поселилось чувство вины.

Отец обрадовался ее визиту. Это было так очевидно и так горько, что, если бы не данное самой себе обещание никогда не плакать, Алекс разрыдалась бы прямо в больничной палате. Что бы ни было между ней и отцом, как бы ни сложились их отношения, он – последний, кто ее любил и по-своему о ней заботился. Они проговорили несколько часов. Большей частью говорила Алекс, а отец слушал и улыбался, то встревоженно, то радостно.

– Ты собираешься вернуться. – Он не спрашивал, он утверждал.

– Меня тянет туда. Наверное, так же, как тянуло всех остальных. Я должна вернуться, папа.

– Я понимаю. – Он кивнул. – Теперь я понимаю, что по-другому никак, тебе снова придется пройти через это, моя девочка.

– Я уже не та маленькая девочка, какой была. Я многое умею и я готова…

– Я должен был понять это еще тогда, одиннадцать лет назад. От судьбы не уйдешь, Лешак оказался прав. Посмотри вон там. – Он кивнул на прикроватную тумбочку. – Это его книга. Ты же знаешь латынь, Алекс.

– Я знаю. – Она взяла в руки обтянутую черной кожей, с виду очень старую книгу, скользнула взглядом по изображению ножа с рукоятью в виде волка.

– В этой книге есть ответы на многие вопросы. Я нашел ее в доме Лешака уже после… его смерти. Ты можешь победить, но это будет очень непросто.

– Его можно убить? – Алекс понимала, победить Чудо можно лишь одним-единственным способом – убив его во второй раз.

– Не в самую темную ночь – накануне. Помнишь, у тебя был медальон? Вот такой. – Отец перевернул страницу и указал пальцем на подвеску в виде ключика.

– Я его потеряла той ночью. – Алекс коснулась шеи.

– Значит, ты должна его найти. Только лишь с его помощью можно добраться до Чуда, до того как он станет неуязвим. Помнишь, тот мальчик, Степан, рассказывал, что видел, как что-то поднимается из-под земли на поверхность? В тот день у него с собой был твой ключ, а из-под земли поднимался гроб.

– И я смогу найти его до того, как наступит самая темная ночь?

– Теоретически. – Отец хмурился, по лицу его было видно, как сильно ему это не нравится. – Его ведь почти убили однажды. Если бы тот старик, настоящий Лешак, довел дело до конца, все было бы кончено еще в восемнадцатом году.

– Что он не сделал? Он ведь убил его.

– Он убил его лишь в общечеловеческом понимании этого слова, но такое существо, как Чудо, недостаточно просто убить. Нужно было уничтожить все, даже его останки. Точно так же, как они уничтожили останки ведьмы, его матери.

– Там был какой-то порошок. – Алекс помнила все, что когда-то рассказал ей отец. Забыть такое непросто.

– Порошок из гарь-травы. Ты найдешь его описание в книге. И я очень на это надеюсь, ты сумеешь найти и саму гарь-траву.

Найти медальон, найти гарь-траву, уничтожить того, кого невозможно убить… Слишком много неосуществимых заданий, но она должна хотя бы попытаться.

– Тебе понадобится еще кое-что. – Отец снова посмотрел на тумбочку, и Алекс поняла его без слов.

Старый нож с костяной рукоятью в виде вепря удобно лег в ладонь. Она помнила этот нож, это его она видела самой темной ночью. Нож принадлежал Лешаку.

– Я забрал его у следователя, почему-то мне казалось, что он еще пригодится. – Отец горько усмехнулся. – Я не ошибся. Этим ножом невозможно убить Чудо, но с его помощью его можно обездвижить на какое-то время. Ты понимаешь, что тебя ждет, Алекс?

Да, она понимала. В отличие от своей мамы, бабушки, прабабушки, в отличие от всех женщин своего рода, именно она отчетливо понимала, с чем ей предстоит столкнуться, а благодаря отцу и вот этой старой книге у нее появился пусть мизерный, но шанс покончить со всем этим раз и навсегда.

– Все будет хорошо. – Она улыбнулась и сделала то, чего не делал никогда раньше, она поцеловала отца в щеку. – Обещаю тебе, со мной все будет хорошо.

– Знаешь, – отец поймал ее за руку, крепко сжал, – я уже жалею, что увез тебя. Скоро меня не станет, и больше никто не сможет тебя защитить. Если только… – Он посмотрел на нее с надеждой.

– Нет! – Алекс без слов поняла, куда он клонит. – Я справлюсь со всем сама. Не нужно их впутывать, папа.

– Возможно, они тоже захотят разобраться. Насколько я понял, ребята не из пугливых. Они могли бы тебе помочь…

– Они выросли! У них своя жизнь. И я не стану подвергать их опасности.

– Да, я ошибся тогда. – Отец разжал пальцы. – Прости меня, девочка, я всего лишь хотел, чтобы с тобой все было хорошо.

– Я понимаю. – Кажется, она и в самом деле его поняла. – Ты тоже прости меня, папа…

Отец умер через месяц. Еще через месяц Алекс, используя рекомендательное письмо, написанное давним приятелем отца, поступила на службу к российскому олигарху Степану Владимировичу Тучникову. Это не входило в ее первоначальные планы, но Туча решил купить поместье графа Шаповалова, и теперь Алекс считала себя обязанной не только решать собственные проблемы, но и присматривать за ним.

Туча ее не узнал, и это было неудивительно, принимая во внимание ее изменившуюся до неузнаваемости внешность, темные контактные линзы и белые волосы. От прежней Ксанки не осталось ничего, кроме воспоминаний. Впереди у нее было полтора года, чтобы подготовиться к самой темной ночи. Она изучала архивы, от корки до корки прочла книгу Лешака, она нашла гарь-траву и выяснила, как и где ее можно использовать. Почти каждый день она ходила на гарь в надежде отыскать свой потерянный медальон. Зло, таящееся там, еще не проснулось, но Алекс чувствовала его близкое пробуждение. Нужно было спешить.

Единственное, чего она не сделала, это не попыталась отыскать Дэна. Зачем? У него своя жизнь, любимая жена, возможно, дети. Она не станет ему мешать, она просто не имеет на это права. Единственное, что ей нужно – дождаться наступления самой темной ночи и раз и навсегда положить конец тем ужасам, что преследовали ее все эти годы. Она сильная, она справится. Надо лишь найти медальон…

Весна принесла с собой массу хлопот. Туча вместе с Ангелиной окончательно переехали в поместье. Здесь же, в поместье, поселились Лена и Суворов. У Алекс прибавилось забот, уходить в лес теперь получалось далеко не каждый день, а потом в лесу неподалеку от гари нашли убитого Суворова, и Алекс поняла – самая темная ночь уже близко…

Решение Тучи пригласить в поместье друзей застало Алекс врасплох. Отец оказался прав: не одна она хотела разобраться в том, что случилось тринадцать лет назад. Но она могла попытаться сделать так, чтобы остальные отказались принять приглашение Тучи. Проще всех оказалось найти Гальяно. Он, как и раньше, жил душа нараспашку, обитал в социальных сетях, обаятельно улыбался Алекс с многочисленных фотографий.

Матвей тоже не скрывался от мира, организовал частное детективное агентство, не слишком процветающее, но все же достаточно рентабельное, имеющее даже официальную страничку в Интернете. Туча решил, что Матвей может ему помочь. В чем помочь, Алекс не спрашивала, понимала все без объяснений. Ей оставалось лишь от имени Степана Тучникова предложить Матвею работу. Она выбрала официальный и не слишком приветливый тон, в слабой надежде, что Матвей оскорбится и откажется, но в глубине души понимала – они соберутся в поместье этим летом. Все четверо…

Ей оставалось лишь найти Дэна. Это было самым трудным. Не потому, что Дэн что-то скрывал, и не потому, что у Алекс не хватало навыков и ресурсов. Она просто боялась, что не сможет сохранять так необходимую ей сосредоточенность и холодную отстраненность, когда в ее жизнь снова войдет Дэн.

Он по-прежнему был женат, занимался делом, начатым еще его отцом, и, по всей видимости, преуспевал. Он был молод, успешен и, кажется, счастлив. Если она станет думать, что Дэну без нее хорошо, наверное, у нее получится довести дело до конца.

Те пригласительные письма Алекс составляла с особенной тщательностью, все еще теша себя детской надеждой, что снисходительно-официальный тон сможет заставить их отказаться от приглашения. Конечно, она ошиблась. Иначе и быть не могло. Теперь ей предстояло самое тяжелое – подготовиться к встрече с Дэном. Сделать так, чтобы никто из них не догадался, кто она такая на самом деле, и, если повезет, заставить их уехать из поместья накануне самой темной ночи.

Как же это было тяжело! Невыносимо, убийственно тяжело сохранять невозмутимость, казаться холодно-отстраненной в то самое время, когда в душе бушевала буря. Но у нее получилось! Дэн смотрел на нее с равнодушной вежливостью, и от этого хотелось выть в голос, сказать ему что-нибудь злое и обидное.

Он ее не узнал… Да, она изменилась. Да, она хотела сохранить инкогнито, но где-то очень-очень глубоко мечтала, что Дэну хватит одного лишь взгляда, чтобы понять, кто она на самом деле. Ничего, так даже лучше! И ни на секунду нельзя забывать, что у него уже давно своя жизнь, что история прошлого в его сердце оставила далеко не такой глубокий след, как в ее. Это нормально, так и должно быть. Если бы ей предложили выбрать для Дэна судьбу, она выбрала бы именно такую: счастливую, наполненную любовью, пусть даже и к другой женщине. Отчего же тогда так больно?..

Алекс не смела вмешиваться, ей оставалось лишь наблюдать за ними со стороны. Но с каждым днем оставаться равнодушной становилось все тяжелее, потому что опасность подстерегала ее друзей на каждом шагу. В первый же день они пошли на гарь! А в лесу было небезопасно! В лесу появились волки. Алекс встретилась с ними еще до приезда парней, во время одного из своих походов к Чудовой гари. Разъяренные, с глазами, полыхающими желтым, они окружили ее со всех сторон. Волки приближались, и Алекс зажмурилась, мысленно прощаясь с жизнью. Она так и стояла с закрытыми глазами, пока руки не коснулось что-то мягкое. Волк, точно в поисках ласки, поднырнул под ее ладонь, смотрел с собачьей преданностью. Остальные в нетерпеливом ожидании припали к земле, поскуливали, словно щенки. Они не собирались ее убивать! Они приняли ее за свою, почему-то признали в ней хозяйку. Это было странно, над этим стоило подумать. Но, господи, как же это было здорово, вот так обнимать за могучую шею матерого волка и видеть обожание в его янтарных глазах!

Это было здорово ровно до тех пор, пока волки не напали сначала на Ангелину, а потом и на Дэна с Матвеем. Волки, ее волки, пытались уничтожить ее друзей!

Алекс всем сердцем надеялась, что они наконец прислушаются к голосу разума и предупреждению Васютина и если не уедут из поместья, то хотя бы поостерегутся ходить в лес. Как же она ошибалась! Наверное, просто забыла, какие они – ее самые лучшие, самые любимые друзья.

О том, что Матвей и Дэн побывали на дебаркадере, она узнала от Ангелины. Это было плохо. Это было очень плохо, потому что она совсем забыла об оставленном тринадцать лет назад послании, и если они его найдут, то осуществить задуманное ей будет в разы сложнее.

Они нашли послание. Алекс видела это по особенному блеску в глазах Дэна. Он прочел ее записку, и, кажется, это по-прежнему имеет для него значение. Только бы он отступился, только бы не решил ее искать! Зачем ему? У него семья и новая жизнь. Не нужно ворошить прошлое. Пусть прошлое хоронит своих мертвецов…

Дэн не отступился. Дэн начал расследование. Алекс поняла это по тому, что ему срочно понадобились ее старые вещи. Она даже поняла, для чего. Дэн узнал, что она не погибла самой темной ночью. Это не страшно. Все еще можно исправить. Нужно лишь успеть уничтожить улики, чтобы у него не осталось никаких доказательств, чтобы не с чем было сравнивать найденный генетический материал, чтобы ему никто не поверил…

Дебаркадер выгорел дотла. Притаившись в прибрежных кустах, Алекс видела, как Дэн наблюдает за пожаром. Лицо его было спокойным и почти счастливым. Жаль, что она не могла понять, что он думал в этот момент. Может быть, хоронил свои воспоминания, а может, наоборот, вспоминал ее, Ксанку… Как бы то ни было, а в самую темную ночь он и остальные должны оказаться как можно дальше и от поместья, и от леса, и от гари. Ей нужно позаботиться об этом уже прямо сейчас.

О том, что волками управляет чья-то невидимая рука, Алекс поняла тем самым вечером, когда Лена так неосторожно, так неосмотрительно дала понять всем, что знает, кто убил Максима. Дэн, игнорируя все запреты и предупреждения, отправился на прогулку в лес. Один, безоружный. Алекс отдавала распоряжения прислуге и слишком поздно заметила его исчезновение. Тем вечером она едва его не потеряла…

Когда она, услышав волчий вой, задыхаясь и едва не теряя сознание от нахлынувшей паники, добежала до места, Дэн был ранен, один из волков лежал мертвым, а остальные готовились нападать… Алекс потребовалось всего несколько мгновений, чтобы взять себя в руки и отозвать стаю. Но кто бы знал, чего ей стоили эти мгновения! Чего ей стоило не броситься на шею к Дэну, убедиться, что с ним все в порядке, надавать пощечин за такую непозволительную беспечность. Как он мог?! Что стало бы с ней, если бы он погиб?..

Было и еще кое-что. Кое-что очень важное, судьбоносное. Когда Дэн сражался с волками, из земли, прямо из-под его ног бил блуждающий огонь. А это могло означать лишь одно – медальон, который она так долго искала, все это время был у Дэна…

Алекс удалось успокоить волков и вернуться в поместье раньше Дэна, воспользовавшись потайной калиткой. Ей бы вернуться к гостям, но она не удержалась, она просто обязана была знать, что с Дэном все в порядке.

Она нашла его на кухне с бутылкой виски в руках. Он собирался обрабатывать свои раны виски… И еще, он не был рад ее видеть. Это не важно. Ей достаточно того, что он жив и относительно невредим, и ей не нужно его разрешение для того, чтобы наложить ему нормальную повязку.

Оказалось, это тяжело – прикасаться к нему, чувствовать его дыхание и не поддаться соблазну хотя бы просто пробежаться пальцами по его щеке. Что-то не то с ее самоконтролем, совсем не то…

И медальон увидеть ей так и не удалось. Он скрывался под черной Дэновой футболкой. Это не страшно, у нее еще есть время. Немного, но есть. Она заберет медальон завтра, а этой ночью у нее еще очень много дел. Порошка все еще недостаточно, а в книге Лешака сказано, что гарь-трава особенно сильна в полночь. Значит, придется снова идти в лес. Нет, Алекс не было страшно, ее волновало другое – с тех времен, когда писалась черная книга, гарь-травы в лесу почти не осталось. Даже днем найти ее было сложно, что уж говорить про ночь?! Но отступать от рецепта Алекс не решалась, все должно быть сделано правильно. И пусть правила эти придуманы больше ста лет назад и кажутся современному человеку полной чушью, у ее просто нет другого выхода.

Тот поход оказался удачным. Еще несколько раз – и самодельный холщовый мешочек будет доверху заполнен похожим на пепел порошком. Возможно, она управилась бы уже сегодня, если бы гарь-трава не понадобилась ей еще для одной цели…

Алекс проснулась, когда за окнами флигеля взревела газонокосилка. Надо бы сделать замечание Ильичу, нельзя шуметь в такую рань. Еще несколько минут она тщетно пыталась уснуть, а потом выглянула в окно. Как раз вовремя, чтобы увидеть Ильича и Лену…

Когда брошенная газонокосилка заглохла, в голове Алекс родился план. Натянув джинсы и майку, прихватив спрятанный за комодом пистолет, она выбралась из окна. Ильич, так же, как и она сама прошлой ночью, воспользовался потайной калиткой. Между старых сосен Алекс успела заметить его ссутулившуюся под тяжестью бесчувственного Лениного тела фигуру. Похоже, этим летом все дороги вели к Чудовой гари…

У нее не было плана. Одно Алекс знала четко: она не позволит садовнику совершить то, что он задумал, не позволит Лене погибнуть так же, как погиб Максим. Волки пришли на зов почти мгновенно, окружили пятачок выжженной земли плотным кольцом. Не нападать, но не позволять мужчине двинуться с места – вот таким был ее приказ. Гальяно и остальные их скоро найдут, у Гальяно есть дар, почти такой же чудесный, как у Тучи. Ей нужно просто потянуть время…

Надежды Алекс оправдались даже раньше, чем она рассчитывала. Гальяно и Дэн появились на краю поляны всего через несколько минут. Они не боялись волков, они рвались в бой. Глупые, отчаянные и такие благородные мальчишки…

Алекс отозвала волков, когда стало совершенно очевидно, что ее невидимая помощь больше не нужна, вытерла выступивший на лбу пот. Управлять хищниками было сложно, особенно хищниками, которые попробовали вкус человеческой крови. На сей раз у нее получилось.

День прошел в хлопотах и приготовлениях, Алекс знала – нужно спешить. Самая темная ночь наступит очень скоро, и она должна быть полностью готова. Тот вечер оказался бы по-домашнему спокойным, если бы не Дэн. Алекс кожей чувствовала его пристальный взгляд, его молчаливая сосредоточенность наводила на размышления. Даже Лесе, которой обычно легко удавалось завладеть его вниманием, на сей раз пришлось постараться, чтобы его разговорить. Серьезная и погруженная в науку Леся нравилась Алекс намного больше, чем шумная и эгоистичная Ангелина, но когда она смотрела на Дэна вот так, Алекс хотелось позвать волков или разбить что-нибудь, чтобы выпустить пар…

Оконное стекло разлетелось на мелкие осколки, в лесу завыли почувствовавшие ее беспокойство волки. Алекс стало плохо. Поддавшись глупым эмоциям, она утратила над собой контроль. Мало того, из-за ее выходки пострадала Ангелина. В начавшейся суматохе был лишь одни положительный момент, ей удалось подлить отвар из гарь-травы в бутылку Дэна. Оставалось лишь дождаться ночи…

Той ночью все пошло не так. Той ночью Алекс выяснила, что у Дэна нет больше медальона. Но это было не главным. Теперь она точно знала, что такого немыслимого, сводящего с ума счастья в ее жизни не будет больше никогда. Возможно, и жизни у нее тоже скоро не будет, но она должна защитить своих друзей, должна отвести беду от того единственного, ради которого не страшно даже умереть.

Следующий день начался с солнечных зайчиков на потолке и странного горько-радостного чувства, название которому Алекс так и не смогла придумать. Этот день должен был стать самым последним спокойным днем в ее жизни, теперь Алекс знала это наверняка.

Томик Шекспира лежал там же, где она его и оставила, на венском столике в библиотеке. Она любила читать Шекспира, так же, как тринадцать лет назад, его сонеты позволяли ей успокоиться и сосредоточиться. Алекс с нежностью пробежалась пальцами по тисненой обложке, поставила книгу на полку. Все, пришло время действовать!

Проще всего было нейтрализовать Тучу. Достаточно было лишь пригрозить Ангелине разоблачением. Какое-то бесконечно долгое мгновение Алекс казалось, что та ее ослушается, было что-то такое незнакомое и решительное в ее кукольном, тщательно накрашенном лице, но Ангелина не стала вступать в спор, лишь коротко кивнула.

– Это все ради Степана, ради его безопасности. – Она могла бы промолчать, но незнакомое выражение на лице Ангелины заставило ее сказать то, что не стоило говорить. – Просто не отпускай его в поместье этой ночью. Хорошо?

Ангелина снова не произнесла ни слова, даже не кивнула в ответ. Но после обеда Туча заговорил о поездке в город на театральную премьеру.

С Гальяно тоже все было просто. Гальяно с Леной вели себя как самые обыкновенные влюбленные, и так же, как самые обыкновенные влюбленные, они были беспечны и легкомысленны. Вытащить телефон из кармана пиджака Гальяно не составило никакого труда. Без связи, полностью отдавшийся вновь обретенному чувству, он наверняка останется в городе до утра. А большего ей и не нужно.

Следующим был Матвей. Здесь Алекс пришлось постараться. Матвей был начеку и, в отличие от Тучи с Гальяно, не был ослеплен любовью. План его нейтрализации она продумала заранее в мельчайших подробностях. Вытащить телефон из кармана Васютина, приехавшего за садовником, оказалось так же легко, как из кармана Гальяно. Остальное было в прямом смысле слова делом техники. На автоответчике имелась запись голосового сообщения, которое Васютин когда-то оставлял Туче. Полчаса компьютерной обработки, один-единственный звонок, и Матвей сорвался в город на встречу со следователем. На въезде в огород его уже ждал патруль ГИБДД. Маленькие города хороши тем, что купить можно всех и вся, хватило бы денег и аргументов. У Алекс имелось и то, и другое. Ночь в камере предварительного заключения обезопасит Матвея надежнее, чем его любимый пистолет.

Оставался Дэн. С Дэном все было непросто, но томик Шекспира, «забытый» на венском столике в библиотеке, должен был ей помочь. Теперь Дэн почти не сомневался, что Ксанка жива. Что значило для него это известие, Алекс не знала, но твердо понимала одно: Дэн не отступится, во что бы то ни стало попытается разобраться, что с ней случилось. Когда Алекс набирала эсэмэску, руки ее дрожали от волнения.

У нее все получилось! Тот заброшенный дом на окраине она выбирала особенно тщательно. Лично следила за установкой дверей и ставней, с бессмысленной в сложившейся ситуации тщательностью выбирала кресло и коньяк. Дэн должен провести самую темную ночь не в лесу, а в нормальных, близких к комфортным, условиях. То, что в этом богом забытом месте не ловится мобильная сеть, тоже было огромным плюсом. Оставалось лишь заманить Дэна в эту с любовью сделанную ловушку, отогнать его машину обратно в поместье.

Вот и все! Что бы там ни было, а эта ночь станет последней для Чуда. Пусть у нее нет ни времени, ни медальона, пусть ее шансы на спасение стремятся к нулю, но она все равно победит. Да, она поступит так же, как когда-то поступила ее мама. Она, последняя из рода, не оставит этой твари ни единого шанса. При ее способностях остановить сердце будет несложно. И как хорошо, что в ее жизни была эта самая последняя ночь с Дэном, теперь ей не страшно умирать…

Осторожный стук в дверь вывел ее из задумчивости.

– Можно? – на пороге стояла Леся.

Так не вовремя…

– Извини, но у меня много дел.

– Я знаю, какие у тебя дела, Ксанка. – Леся улыбалась светло и радостно. – Я так же, как и ты, люблю страшные истории. Скажи, ты думаешь, самая темная ночь наступит уже сегодня? – Она без разрешения вошла в комнату, присела к столу.

– Не понимаю, о чем ты. – Ей ничего не оставалось, кроме этого бессмысленного блефа. Похоже, Леся и в самом деле любила страшные истории не меньше ее.

– Ты все понимаешь, Ксанка. – Леся продолжала улыбаться. – И знаешь, что, мне кажется, если мы поспешим, то можем успеть.

– Что мы можем успеть?

– Решить твои проблемы раз и навсегда. Разобраться с Чудом. – Леся посмотрела на настенные часы, сказала нетерпеливо: – Пойдем же, у нас совсем мало времени.

– Я никуда не пойду. – Ей не нужны вот такие… Интересующиеся. Это ее война.

– Смотри, что у меня есть… – На Лесиной ладони блеснул маленький ключик. – Ты ведь это искала? Ты искала, а я нашла. И не спрашивай, как у меня это получилось, я расскажу тебе все потом, когда мы разберемся с этим гадом. Ну, Ксанка! Что же ты стоишь? До полуночи еще есть время, мы можем успеть!

Это был шанс. Пусть крошечный, почти нереальный, но все же.

– Спасибо! – Алекс забрала медальон. – Но я пойду одна, это опасно.

– Поверь мне, сестричка, я сумею за себя постоять.

– Сестричка?..

– Пойдем, я расскажу тебе все по дороге!

Они шли, почти бежали, сначала по парку, потом по безмолвному лесу. До полуночи оставалось всего полчаса. Ключик в руке Алекс светился все сильнее и сильнее.

– Это лучше сделать как можно ближе к гари. – Леся задыхалась от быстрого бега. – Я читала это в записках своей прабабки. Ты знаешь, как она его ненавидела? Он бросил ее одну, беременную. Он бросил, а сволочь Соловьев силой сделал своей любовницей, чтобы летом сорок третьего убить.

– Почему он ее убил? – Алекс нащупала в кармане куртки мешочек с порошком.

– Потому что считал, что она знает, где искать клад.

– А она знала?

– Да, но у нее не было того, что есть у тебя.

– Медальона?

– Его. Вот мы и пришли! – Леся остановилась так быстро, что Алекс едва не упала. – Здесь его царство. Ты чувствуешь, Ксанка?

Она чувствовала. Как чувствовал это и медальон. Воздух вокруг них с Лесей закручивался зелеными вихрями, а земля под ногами ходила ходуном.

– Все, уходи, Леся! – Алекс достала из кармана порошок из гарь-травы. – Дальше я сама.

– Не сомневаюсь в этом ни секунды. Дальше, сестренка, я тебе уже не помощница. – Леся усмехнулась, запрокинула лицо к черному небу, закричала, перекрикивая поднявшийся ветер: – Я привела ее! Слышишь? Я сделала все, как ты велел.

Алекс, еще не до конца понимая, что происходит, но уже почувствовав подвох, отступила на шаг.

– Кого ты зовешь? – спросила, крепко сжимая в одной руке медальон, а в другой кисет с порошком.

– Того, кому служу душой и сердцем, но тебе не нужно об этом беспокоиться, Ксанка…

Наверное, из-за набирающих силу зеленых смерчей Алекс упустила момент, кода Леся сделала выпад, и в ее шею впилось что-то острое, как змеиное жало. Через мгновение зеленый свет померк, и она провалилась в черноту.

Дэн

– Вот такая история! – Леся смотрела только на Дэна, и только ему одному предназначалась ее отчаянно-сумасшедшая улыбка.

Сейчас, подсвеченное колдовским светом блуждающего огня, ее безумие было особенно выпуклым, очевидным, а ее глаза горели тем же фанатичным светом, что и у Ильича. Гарь получила еще одну жертву.

– Где Ксанка? – Сейчас, когда счет, возможно, шел на секунды, ему было не до психоанализа. Он должен был действовать.

– Тише! – Леся приложила указательный палец к губам. – Слышите? Волки замолчали.

– Где Ксанка, я тебя спрашиваю?! – Отчаяние достигло своего апогея, Дэн был готов совершать безумия. Если понадобится, он силой выбьет признание из этой ненормальной.

– Спокойно, друг. – На плечо легла ладонь Гальяно. – Разреши, я с ней поговорю.

– Нет времени…

– Мне нужна одна минута. – Гальяно присел на корточки перед Лесей, сказал мягко: – Ты же не просто так нам все это рассказала? Есть еще что-то?

– Волки замолчали. – Она продолжала улыбаться. – Как вы думаете, мальчики, почему они до сих пор на вас не напали? Почему вы до сих пор живы?

– Ты не дала им команду.

– Я дала им команду. Моя бы воля, вы были бы мертвы еще несколько дней назад.

– А чья сейчас воля, Леся?

– Она очень сильна. – Леся, казалось, не услышала вопрос. – Возможно, она даже сильнее Лешака. Если она не захочет подчиниться, с ней ничего нельзя будет поделать. Даже он, – она посмотрела в сторону гари, – это понимает. Ваша Ксанка решила умереть этой ночью. При ее способностях остановить сердце будет несложно. Она умрет, и он потеряет все.

– Я пошел! – Дэн не сводил взгляда с полыхающего над лесом зеленого зарева. – И ты пойдешь со мной! – Он силой поставил Лесю на ноги.

– С удовольствием! – Она вздернула подбородок. – Только не потому, что ты так хочешь, а потому, что мне хочется видеть, как он победит.

– Ты сказала, что Ксанка собирается убить себя… – Гальяно с тревогой посмотрел на Дэна.

– Собирается, но она не посмеет этого сделать. И знаешь, почему?

– Почему?

– Вы ей не позволите! Пойдемте, мальчики! Представление начинается!

…Гарь со всех сторон окружали волки. Их было десятки, если не сотни. Никакое оружие не поможет, если эти твари нападут все разом. Но Дэн не думал о волках, Дэн смотрел на Ксанку…

Как тринадцать лет назад, она парила над гарью. Вокруг ее лодыжек обвивались зеленые вихри, белые волосы развевал ветер, а глаза были открыты. Дэн мог поклясться, что она их видит.

– Алекс! Ксанка! – Он рванул вперед, и по морю из волчьих тел пробежала тревожная рябь.

– Осторожно! – Кто-то с силой дернул его за руку, оттаскивая от волков. – Они порвут тебя…

Туча, бледный, сосредоточенный, сдернул с плеча бесполезное ружье, передернул затвор.

– Не порвут. – Голос Леси звучал на удивление громко. – Она их держит. Она одна удерживает всю стаю, не позволяет волкам напасть на вас. Я же говорила, она очень сильна, но чтобы контролировать этих тварей, ей нужно быть полностью сконцентрированной. Вот так! Она сильна, а я умна. – Леся победно улыбнулась. – Сыграть можно не только на человеческих слабостях, но и на человеческой силе. Перед вашей ненаглядной Ксанкой сейчас стоит очень сложная дилемма. Ее силы хватит на что-то одно: удерживать волков или сопротивляться чужой воле. Угадайте, что она выберет? Я почти уверена, что волки на вас не нападут.

Это был подлый и одновременно чудовищно коварный план. Волки не подпустят их к Ксанке, а она не позволит волкам напасть, и сопротивляться Чуду она тоже не сможет…

– Может, пальнуть из дробаша? – Гальяно бросил вопросительный взгляд на Матвея, но тот ничего не ответил.

– Мы пальнем, – пообещал Туча, смахивая со лба пот. – Только, боюсь, силы не равны.

– Начинается… – не сказала, а выдохнула Леся, и Дэн, удерживающий ее за руку, почувствовал, как она дрожит.

Дрожала не только Леся, дрожала земля под их ногами. Пепел поднялся в воздух, закружился над гарью серой метелью. Ксанка на мгновение прикрыла глаза, но тут же снова их открыла. Теперь она смотрела прямо на Дэна, и во взгляде ее была мольба: «Уходи! Уходите все!»

Он не мог предать ее во второй раз, он должен хотя бы попытаться.

Ксанка парила в полуметре над землей, когда гарь изрыгнула из себя гроб.

– Он пришел! – По щекам Леси катились слезы. – Скоро он возьмет то, что ему причитается.

Порывом ветра с гроба сорвало крышку, швырнуло на землю. Лежащий в гробу мертвец хищно осклабился, в провалах глазниц разгоралось синее пламя.

– Гальяно, дай мне дробовик. – Не отрывая взгляда от Ксанки, Дэн протянул руку.

– Это плохая идея, мальчики. – Лицо Леси светилось от счастья.

– Держи, братан! – В ладонь лег нагретый руками Гальяно приклад.

Дэн прицелился. Мертвую тишину разорвал выстрел, потом жалобный вой свалившегося на землю волка, и лишь в затухающем эхе он услышал слабый стон. Позвоночник Ксанки натянулся как струна, по щекам катились слезы.

– А я предупреждала. – Леся продолжала улыбаться. – Чтобы контролировать волков, нужна очень крепкая связь. Стреляя в них, ты убиваешь ее…

– А если я выстрелю в тебя? – Дэн так сильно сжимал приклад дробовика, что пальцы свело судорогой.

– Попробуй! Но не думаю, что тебе хватит духу убить человека. – Леся смеялась ему в лицо. – Ты же благородный и правильный. Вы все такие! Дураки! Вот поэтому с вами так просто…

– Дэн… – Кто-то тронул его за локоть.

Он со свистом выдохнул, обернулся. Лицо Матвея было сосредоточенным, точно он пытался разгадать какую-то головоломку.

– Он здесь, я его вижу.

– Кого?

– Мальчика, Сашу Шаповалова. Он стоит прямо перед тобой.

– Я ничего не…

Он не договорил, осекся на полуслове. Он тоже увидел. Только не мальчика, а старика… Лешак опирался на посох, смотрел на него из-под густых бровей. Взгляд его был просительный и требовательный одновременно.

– Мне кажется, он хочет что-то тебе сказать. – Голос Матвея долетал словно издалека.

– Проваливай! – сказал Дэн человеку, едва не убившему Ксанку. – Пошел к дьяволу!

Лешак покачал косматой головой, сделал шаг навстречу. Мгновение – и на запястье Дэна сомкнулась призрачная рука. То, что произошло затем, наверное, длилось доли секунды, но мгновений этих хватило, чтобы Дэн прожил долгую, полную боли, потерь и страданий жизнь. Жизнь Лешака. Теперь он знал этого несчастного старика, как самого себя. Теперь у него были ответы на все вопросы.

«Я хочу помочь, – чужой голос разрывал барабанные перепонки. – Я хочу спасти ее. Мне нужно твое тело. Решай!»

Старик глядел ему прямо в глаза, и лицо его менялось. Мгновение – и вот перед ним черноволосый, синеглазый мальчишка. Тот, которого все это время видел Матвей. Еще мгновение – и мальчик превращается в рослого, обезображенного шрамами мужчину, чтобы состариться и вернуться в стариковское обличье.

«Я умер той, самой первой, ночью. Моя светлая половина умерла, – Лешак читал его мысли. – Твой друг видит меня таким, каким я был тогда, чистым и безгрешным, а ты… ты видишь самую суть. Если ты позволишь, я попробую ее спасти».

– Для этого тебе нужно мое тело?

«Да. И я должен тебя предупредить: это будет непросто. Если у меня ничего не получится, ты тоже умрешь…»

– Я согласен! – Он не стал раздумывать. – Что мне нужно сказать? Добро пожаловать?

«Просто закрой глаза».

– Хорошо.

Дэн крепко зажмурился, чтобы уже через мгновение сложиться пополам от резкой боли.

«Потерпи, это сейчас пройдет. – Голос Лешака теперь звучал у него в голове. Он сам был Лешаком. – Открой глаза».

Мир изменился. То, что раньше виделось Дэну четко и ясно, утратило яркость, сделалось призрачно-зыбким. На своих друзей он смотрел теперь словно через запотевшее стекло. Но все остальное, невидимое обычным взглядом, вдруг проявилось с фотографической четкостью. Теперь он отчетливо видел светящиеся нити, удерживающие Ксанку над землей. Видел укрытые под слоем пепла, рассыпанные то тут, то там золотые безделушки, видел, как припали к земле волки…

«Они не тронут тебя. Они чувствуют, что теперь ты – это я. Вперед!»

Дэн шел, волки покорно расступались.

«Мне нужен нож».

Каким-то немыслимым образом он знал, какой нож, чувствовал, где он сейчас. Всезнание – еще одна особенность неживого существования.

Путь в несколько метров показался ему длиною в вечность. Гарь морочила, хлестала по лицу зеленым ветром, душила пеплом, но Дэн продолжал идти. Наверное, без помощи Лешака он бы непременно заблудился в этой круговерти, но чужая несгибаемая воля толкала его непослушное тело вперед. До тех пор, пока его вытянутые руки не коснулись Ксанкиных лодыжек.

– Девочка моя, мне нужен мой нож. – В этом пепельном мире Дэн не понимал, он это говорит или Лешак, а руки уже шарили по Ксанкиной одежде, ощупывали, обыскивали, до тех пор пока ладонь не коснулась костяной рукояти.

Взмах ножом – и рассеченные невидимые путы упали к его ногам. Ксанка тоже упала, Дэн едва успел подхватить ее бесчувственное тело. Волки, отпущенные на волю, заметались по периметру гари.

«Позволь им уйти. Они устали. Они не станут нападать на твоих друзей».

– Как?! Как я могу их отпустить?

За пределами гари послышались выстрелы…

– Я скоро вернусь. Я быстро. – Дэн бережно положил Ксанку на землю, шагнул навстречу волкам.

– Не стреляйте! – Теперь друзья казались ему не живыми людьми, а призраками.

Они послушались, выстрелы стихли.

«Вы можете идти, я вас отпускаю…»

Оказывается, разговаривать с волками легко. Волки подчинились его воле…

– Стоять! Не сметь! – Голос Леси был похож на визг. – Я кому сказала, безмозглые твари?!

Мгновение Дэн наблюдал, как растворяются в темноте серые тени, а потом шагнул обратно в пепельную круговерть, к своей Ксанке…

– …Как ты осмелился?! Как ты посмел стать на моем пути?!

В самом центре гари, прислонившись спиной к стволу мертвого дерева, сидел черноволосый мужчина. У ног его лежала Ксанка…

– Ты думаешь, я позволю отнять ее у меня? – В глазах его полыхнуло синее пламя. – Защищая вас, она растратила всю свою силу. Теперь мне достаточно протянуть руку…

Чудо коснулся Ксанкиных волос, и ее тело выгнулось дугой, потянулось за его ладонью.

«Позволь теперь мне, – голос Лешака звучал мягко, но требовательно. – Доверься мне. Мне нужен полный контроль».

Как же сложно было довериться чужому человеку! Но еще тяжелее было видеть, как с каждым ласковым прикосновением Чуда Ксанка становится чуть менее живой…

«Нет времени! Пусти!»

И Дэн подчинился, отошел на задний план…

…Костяная рукоять легла в ладонь приятной, давно знакомой тяжестью. Стальное лезвие вспороло сначала серое пепельное марево, а потом истлевшую плоть. С сухим хрустом треснули почерневшие кости, яростно оскалился череп.

– Ты не посмеешь! Ты не сможешь убить меня дважды!

Не слушать, не отвлекаться. Провернуть лезвие так, чтобы уже наверняка.

«Митенька, мне больно…»

Маша смотрит на него с укором, а на ее белоснежной сорочке расплывается кровавое пятно.

«Что ты делаешь, папочка?»

И вот уже не Машеньку он убивает, а Анютку.

«Дедушка, мне нечем дышать».

Лиза смотрит жалобно, с мольбой. Тонкие пальчики беспомощно скользят по лезвию ножа.

«Посмотри на меня, Сашенька! Тебе не будет больно».

Лицо правнучки, самой маленькой, самой любимой его девочки, под толстым слоем воды. Сашенька не хочет умирать…

«Это не они! Слышишь ты меня?!» – Голос злой, настойчивый, прогоняет наваждение, сдергивает с истлевших костей пелену морока.

Это не они! Всем весом он наваливается на рукоять.

– Не смейте! Я вас уничтожу! – В голосе Чуда, всегда уверенном, всегда самодовольном – паника. Это хорошо, это значит, они на правильном пути.

– Мне кажется, вот это пригодится! – Теперь перед лицом врага он не один. Три мальчика, отчаянных, благородных, не по годам решительных, смотрят на него сверху вниз. В руке одного из них, толстого и неуклюжего, кисет с порошком из гарь-травы. Второй, долговязый, длинноволосый, высекает огонь, а третий смотрит на него, как на старого друга.

– Давай сделаем это, Санька! – говорит с улыбкой.

Гарь-трава вспыхивает белым пламенем, просыпается огненным дождем на старые кости, вырывает отчаянный крик из несуществующего горла. Чудо умирает во второй раз, на сей раз навсегда, и в душе, измученной, истерзанной, наконец-то воцаряется покой. Все, он отдал долги, довел начатое до конца, спас последнюю из своих девочек.

Сашенька безмятежна, как в детстве, много лет назад, смотрит на него ясным взглядом, и во взгляде этом узнавание.

– Деда?..

– Я люблю тебя, моя девочка. – В последний раз коснуться ее щеки, вдохнуть фиалковый запах ее волос. – Прости меня, если сможешь…

Все, теперь ему действительно пора. Теперь он может наконец уйти туда, где ждут его самые любимые люди. Как же хорошо!

Острое жало впивается в бок в тот самый момент, когда он готовится уйти. От боли перехватывает дыхание, откуда-то сзади доносится женский визг.

– Вы убили его! Ненавижу…

Дышать тяжело и смотреть тяжело. В мире живых – суета и неразбериха. Бьется в истерике тощая девчонка. Зарылся в пепел нож с волчьей рукоятью. На лезвии – кровь, его кровь…

– Дэн, братан, с тобой все в порядке?! – Длинноволосый парень с тревогой заглядывает ему в лицо. Губы его дрожат.

– Киреев, ты чего? Не вздумай умирать! – Второй, светловолосый, сдергивает с себя рубашку. – Ты потерпи, я сейчас… рану нужно перевязать…

И где-то там, в сгущающейся темноте, растерянный голос третьего:

– Денис, все кончилось! Ты только держись…

Все кончилось, и ему пора уходить. В истекающем кровью теле тяжело, невозможно вдохнуть полной грудью. Тот мальчишка, которого они так боятся потерять, выживет, он сильный. А ему пора…

– Дэн! – Щеки, уже немеющей, чужой, касается прохладная ладонь. – Не уходи! Не оставляй меня! Не смей уходить!

– Он останется. – Сил хватает только на то, чтобы улыбнуться. – Я уйду, Сашенька, а он останется. Ничего не бойся, ночь особенно темна перед рассветом. Уже скоро… Прощай, моя девочка! И прости…

Дэн

Его мир изменился, раскололся на две части. Сама жизнь его теперь состояла из двух частей, чужого опыта, чужих, пахнущих пожарищем воспоминаний. В одной из этих жизней его убили. Кажется, два раза… А вторая половина, та, что осталась, отзывалась острой болью на каждый вдох, зябко куталась в наполненную голосами темноту.

– Ксанка, ты сидишь тут уже второй день. Иди отдохни, я тебя подменю. – Это, кажется, Лена разговаривала с хирургами, с Дэном все будет хорошо. Ему просто нужно время.

– Мне тоже. – Его руки коснулась горячая ладонь. – Мне тоже нужно время. Я уйду, как только приедет его жена. Обещаю.

– При чем тут его жена? – В голосе Гальяно – удивление. – Речь не о ней, а о тебе, Ксанка. Сколько часов ты уже на ногах? Как ты вообще до сих пор держишься?

– Это не важно. Мне не сложно, ты же видишь.

– Я вижу, что еще чуть-чуть, и ты упадешь. Я уже запретил Лене приносить тебе кофе. Ну зачем так? Он очнется, и вы…

– Он очнется, и я сразу уйду. Если только его жена не приедет раньше. Я все понимаю, Гальяно, меня не должно быть здесь. Это из-за меня он едва не погиб, но по-другому я не могу… Понимаешь?

– Не понимаю! Я ровным счетом ничего не понимаю. Это что, новое поветрие? Сначала сбежала Ангелина, теперь ты… Зачем тебе уходить, когда вы с Дэном наконец нашли друг друга? Он любит тебя. Елки, да он искал твою могилу все эти годы, думал только о тебе. Ты там совсем того… В этой своей Америке?! Уйдет она! Да поговорите вы сначала по-человечески! В глаза друг другу посмотрите!

– Он женат…

– Он женат! И это говорит мне специалист по добыванию информации! Очнись, Ксанка! Твоя информация устарела. Они разводятся. И знаешь, почему? Потому что все эти годы он любил только тебя. Считал тебя мертвой и все равно продолжал любить. Если только ты… – Гальяно замолчал. – Если только все это зря и твое сердце занято.

Ему нужно было открыть наконец глаза, дать понять, что в комнате они больше не одни, но не хватило решительности. Наверное, впервые в жизни…

– Да, мое сердце занято. – Голос Ксанки упал до шепота.

Вот и все, глаза можно не открывать…

– Оно занято вот уже тринадцать лет.

– То есть ты тоже того?! – По голосу было понятно, что Гальяно улыбается от уха до уха.

– То есть я тоже того. А как может быть иначе?

– Это очень хорошо! Это просто замечательно! Обожаю, понимаешь ли, воссоединять влюбленные сердца! Дэн, братан, открывай глаза! Я же вижу, что ты очухался. Нечего филонить, тут барышня тебя ждала аж тринадцать лет!

Тринадцать лет…

Он накрыл рукой Ксанкину ладонь и только лишь потом открыл глаза.

Больничная палата была залита солнечным светом, в настежь распахнутое окно врывался свежий ветерок. Жара спала. На широком подоконнике, беспечно болтая в воздухе ногами, сидел Гальяно. Он смотрел на них с Ксанкой строго и ласково одновременно, как на неразумных детей.

– Здравствуй, Дэн. С возвращением. – Сейчас, без темных контактных линз, с синими-синими глазами, с тем особенным, только ей одной присущим выражением лица, она больше не была холодной Алекс, она была его Ксанкой.

– И тебя… С возвращением.

Нужно было сказать что-то особенное, что-то такое, от чего все сразу станет на свои места и сердечная боль наконец отпустит, а у него никак не получалось. Сколько лет он представлял себе, какой могла бы быть эта их встреча, придумал столько нужных и правильных слов, а когда дошло до дела, растерялся.

Ксанкины пальчики под его ладонью вздрогнули, и Дэн испугался, что она уберет руку или вообще уйдет, как и собиралась, но она поступила иначе.

– Ты все слышал? – Ее лицо было так близко, что белые волосы щекотали Дэнову щеку. – Ты слышал, что я сказала?

– Да. И я слышал, что сказал тебе Гальяно. – Со стороны окна послышалось деликатное покашливание. – Я скучал по тебе, Ксанка. Ты даже представить себе не можешь, как мне тебя не хватало.

– Я могу. – Она улыбнулась светло и радостно. – Я тоже скучала… Как ты себя чувствуешь, Дэн?

– Хорошо. То есть теперь, когда ты нашлась, отлично!

– У тебя была клиническая смерть, братан! – ввернул Гальяно. – Нам пришлось нелегко. Если бы не Ксанка… Она тебя не отпустила. Я не знаю, как такое возможно, но, кажется, ты жив только благодаря ей и тому серому порошку.

– Это гарь-трава. – Ксанка смотрела ему в глаза. – Она многое может. Я присыпала твою рану, чтобы остановить кровотечение.

– Хирурги очень удивились, что ты вообще дотянул до больницы с таким ранением. Знал бы ты, с какой скоростью может бежать Туча, когда на руках у него… Сколько ты весишь? Килограммов восемьдесят? Вот, с ношей весом восемьдесят килограммов. Ты бы слышал, как, оказывается, он может орать на тех, кто не такой расторопный! Большой босс! Что еще скажешь… А Матюха! Чтобы остановить попутку, ему пришлось-таки пальнуть из своей любимой пушки в воздух – не по колесам, боже упаси! Теперь у него проблемы с местными органами правопорядка, но Туча обещал все уладить.

– А Леся? – Ему не хотелось спрашивать, но он должен.

– Леся в КПЗ, но, сдается мне, пробудет она там недолго. У девчонки конкретные проблемы с головой. Ее нужно лечить, а не наказывать.

– Она не виновата, – сказала Ксанка. – Это все он, его кровь…

– В тебе тоже есть его кровь, но ты совсем другая. Он не может сломать того, у кого все в порядке с душой. Елки, надеюсь, что он больше никого не сможет сломать. Через тринадцать лет я буду уже не так силен, чтобы сражаться с вселенским злом. – Гальяно спрыгнул с подоконника, направился к двери. – Ну все, политинформацию считаю законченной, удаляюсь!

– Он славный, – сказала Ксанка, когда за Гальяно закрылась дверь. – Они все славные. Дэн, тебе очень повезло с друзьями.

– Да, мне чертовски повезло! – Свободной рукой он притянул к себе Ксанку. – Мне повезло не только с друзьями, но и с любимой девушкой.

Это было как возвращение в прошлое. Жаркие губы, широко распахнутые глаза, дыхание, одно на двоих, и золотые смерчи, оплетающие их невидимыми нитями, развевающие Ксанкины волосы. Их настоящее было радостным и безмятежным. Единственно возможным, единственно правильным. Тот старик оказался прав – самая темная ночь возвещает скорый рассвет. Их рассвет наступил.

Эпилог

Никогда раньше поместье не выглядело так празднично и нарядно. Никогда раньше старый дом не становился свидетелем трех свадеб сразу.

– Боже мой! Где была моя голова, когда я заказывала это безобразие! – Ангелина вертелась перед напольным зеркалом, сосредоточенно разглядывая свое отражение. – Из-за этого чертова корсажа мне нечем дышать. – Она похлопала себя по осиной талии, обернулась к Алекс и Лене. – Дамочки, если завтра во время венчания я вдруг грохнусь в обморок, скажите Степке, что это от счастья. Не хочу, чтобы он знал, что его жена настолько глупа, что купила платье на размер меньше.

– Ты не глупа. Ты просто беременна. – Лена ласково обняла ее за плечи. – Беременным женщинам свойственно увеличиваться в размерах. А пока сними это, не мучайся.

– Это только после свадьбы! – Ангелина расшнуровала лиф, вздохнула полной грудью, сбросила платье, натянула свободный сарафан. – А завтра, дамочки, вы уж меня извините, я собираюсь быть самой очаровательной невестой. Пусть даже и слегка беременной.

– Степан знает? – спросила Алекс, аккуратно вешая платье Ангелины на плечики.

– Конечно, знает! И угадай, кого мне за это благодарить? – Она скосила взгляд на Лену.

– Когда они наконец тебя нашли, тебя постоянно тошнило. Степан испугался не на шутку, собирался везти тебя к лучшим мировым светилам. Гальяно просто не вынес его страданий. – Лена улыбнулась.

– Не вынес страданий! – Ангелина с нежностью погладила себя по намечающемуся животу. – А твой любезный Гальяно в курсе, что Степка мне теперь даже чихнуть не дает, трясется надо мной по поводу и без повода?

– Это нормально, – сказала Лена уверенно. – Так и должно быть.

– Что так и должно быть? – В окошко девичьего флигеля заглянул сначала Гальяно, а потом Дэн с Тучей. – Девочки, вы как всегда очаровательны!

– Вы тоже неплохо смотритесь. – Ангелина запустила в него пуховкой, добавила с хитрой улыбкой: – Лена считает, что это совершено нормально, когда муж носит жену на руках.

– Лена правильно считает! Муж просто обязан носить любимую жену на руках! – Он перепрыгнул через подоконник, закружил смеющуюся Лену в объятиях.

– Степка, не вздумай! – Ангелина погрозила пальцем готовому повторить этот трюк Туче. – Степка, у тебя колено, а у меня токсикоз!

Алекс подошла к окошку, чмокнула Дэна в щеку.

– Алена уже приехала?

– Матвей звонил. Они с Васей встретили ее в городе, везут в поместье. – Дэн, счастливый и лишь самую малость растерянный, привлек ее к себе, шепнул на ухо: – Ксанка, я должен тебе кое-что показать.

– Что? – В его объятиях было хорошо и спокойно. Зачем куда-то идти?..

– Ты должна это увидеть! Спрыгивай!

Лес, несмотря на конец лета, зеленел, сладко пах смолой, перекрикивался птичьими голосами, шелестел листвой. Лес, казалось, помолодел. Они шли, молча взявшись за руки. Алекс ни о чем не спрашивала, знала – Дэн ведет к гари.

От этой мысли, от горьких воспоминаний к горлу подкатывал колючий ком. Были мгновения, когда ей хотелось его остановить, но она сжимала волю в кулак. Они теперь вдвоем, ей больше нечего бояться.

– Не бойся. – Дэн читал ее мысли. – Все будет хорошо.

– Я не боюсь. – Любимому мужчине нужно доверять. Доверие – это так же важно, как и любовь.

– Смотри!

Лес расступился внезапно. Вместо того чтобы смотреть, Алекс зажмурилась. И только лишь стоя с закрытыми глазами, поняла, что это страшное место изменилось, что даже пахнет оно теперь по-другому, точно так же, как пахнет остальной лес.

– Открой глаза, Ксанка. – Дэн сжал ее руку, успокаивающе и настойчиво одновременно. – Не бойся, открой глаза.

– Хорошо. – Она сделала глубокий вдох.

Гари больше не было. На том месте, где когда-то плотным ковром лежал пепел, сейчас настойчиво и решительно пробивалась изумрудная трава, а на старом, уже сто лет мертвом дереве зеленели молодые побеги. Им не нужно было обладать каким-то особенным даром, чтобы понять, что зло ушло из этих мест навсегда. Самая темная ночь не повторится больше никогда.

Примечания

1

«Новый год» – группа «Агата Кристи».

(обратно)

2

127-й сонет Шекспира, пер. С. Маршака.

(обратно)

Оглавление

Самая темная ночь

  Дэн

  Гальяно

  Матвей

  Дэн

  Туча

  Гальяно

  Матвей

  Туча

  Гальяно

  Дэн

  Туча

  Гальяно

  Туча

  Дэн

  Гальяно

  Дэн

  Матвей

  Дэн

  Гальяно

  Матвей

  Матвей

  Туча

  Дэн

  Дэн

  Дэн

  Туча

  Туча

  Матвей

  Матвей

  Туча

  Гальяно

  Туча

  Матвей

  Дэн

  Матвей

  Дэн

  Матвей

Час перед рассветом

  Дэн

  Гальяно

  Матвей

  Дэн

  Гальяно

  Туча

  Матвей

  Дэн

  Туча

  Дэн

  Матвей

  Дэн

  Гальяно

  Туча

  Дэн

  Гальяно

  Дэн

  Дэн

  Ксанка

  Дэн

  Туча

  Матвей

  Туча

  Матвей

  Леся

  Алекс

  Дэн

  Дэн

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg