«Ледяное сердце Северины»

Ледяное сердце Северины (fb2) - Ледяное сердце Северины 971K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мария Владимировна Воронова

Мария Воронова Ледяное сердце Северины

Автор выражает благодарность Елене Юрьевне Сатаевой, замечательному редактору и первому человеку, направившему автора на путь литературной деятельности. Ее помощь в работе над текстами оказалась поистине бесценной.

Руслан взглянул на часы:

– О, я должен бежать. Электричка ждать не будет.

– Оставайся, – улыбнулась Инга, – Грегори у деда.

– Ты знаешь, что не могу, – Руслан приобнял ее, смягчая резкость своих слов.

Инга вздохнула. Обычно на этом тема бывала исчерпана, но сегодня в Ингу словно бес вселился:

– Да почему? Позвони Анне Спиридоновне, скажи, вызвали на операцию. Сложный случай… Тем более он действительно сложный, – последнюю фразу она произнесла очень тихо, давая Руслану шанс не расслышать.

Он и не слушал, быстро и сосредоточенно одеваясь.

– Правда, ты же профессор, завкафедрой. Кого вызывать, как не тебя?

Глядя в зеркало, Руслан поймал отражение ее недовольного взгляда.

– Мама и так делает для нас слишком много, у нее одна единственная просьба: позволить ей ночью отдыхать. Я был бы настоящей свиньей, если бы не предоставлял ей такую возможность. И потом, любимая, ты же не хочешь, чтобы о нас знали. А этот неловкий момент совместного появления на работе… Не мысля гордый свет забавить, вниманье дружбы возлюбя, хотел бы я тебе представить залог достойнее тебя!

Прильнув к ней, он ласково засмеялся. Инга сделала вид, будто ей весело.

– Все, пора. До завтра, любимая.

Еще один быстрый, как одолжение, поцелуй, и Руслан помчался на платформу. Вдалеке уже слышался стук колес.

Поднявшись в мансарду по узкой и старой, потемневшей от времени деревянной лестнице, Инга отворила окно. С ее позиции было хорошо видно, как нарядная серо-красная электричка отходит от перрона и, постепенно набирая скорость, скрывается в редком подлеске, похожая на доисторическую гусеницу… Поезд ушел. Инга усмехнулась, припоминая все пошловатые аллегории железной дороги, как неустроенной женской судьбы. Что там еще: вскочить в последний вагон? Или более оптимистичная польская пословица: не бегайте за трамваями и за мужчинами – стоит немного подождать, и придет другой. Но они не знают, как у нас ходят трамваи и какие у нас мужчины…

Инга еще немного посидела у окна и спустилась в кухню. Заварила чай и убрала в холодильник великолепный ужин, как всегда оставшийся нетронутым. Руслан никогда не ел у нее, максимум – чай с печеньем или кусочком колбасы, но она все равно готовила к его приходу. Ей хотелось предстать перед любовником искусной кулинаркой, женщиной, поднаторевшей в домашнем хозяйстве. Зачем?

Сосущее чувство полного одиночества, возникающее после ухода Руслана, стало уже привычным. Зная, что так будет, Инга тем не менее ждала этих еженедельных встреч. Каждый раз на что-то надеялась… На что? Руслан оценит ее по достоинству и останется жить у нее? Ей удастся последовать мудрому, но утопическому совету: не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней, – и после ухода любовника на нее перестанет нападать тоска и чувство унижения? Или Руслан хотя бы раз в жизни обманет свою мамашу и проведет ночь с любимой женщиной? Инге так хотелось проснуться рядом с ним…

Тяжело вздохнув, Инга надела широкие спортивные брюки и зашнуровала кроссовки. Много есть способов справляться со стрессом. Кто-то пьет, кто-то поглощает тортики и шоколад, а она бегает. В свое время Инга была чемпионкой города среди юниоров по спортивному ориентированию, что позволило ей поступить в медицинский институт без лишних проблем и волнений. Она не стремилась к поприщу врача, просто пригласили перспективную спортсменку защищать честь института на соревнованиях. Как часто бывает, случайный выбор оказался призванием. Инга всерьез увлеклась хирургией и, честно отработав, точнее отбегав, свое поступление, завершила спортивную карьеру.

Но ежедневная пробежка стала такой же необходимостью, как чистка зубов. Минимум два километра – это в самые напряженные операционные дни. А лучше шесть. Кроме борьбы с унынием бег помог сохранить ей легкую юношескую фигурку. Хотя… Возможно, это напрасное беспокойство, но в последнее время Инге казалось, что тело от больших нагрузок теряет юношескую свежесть, становится слишком жилистым и сухим. Черствым, как ее душа…

Инга вышла на крыльцо, попрыгала немного, выбирая в плеере подходящую аудиокнигу. Она знала, что, поглощенная грустными мыслями, слушать не будет, но голос в ушах фоном все же лучше, чем полная тишина.

Мимо, молодецки свистнув, прогрохотала следующая электричка. Уже поздно, наступила белая ночь. Небо цвета чая с молоком потускнело, молодые листья на деревьях шелестели, серебрясь в мягком свете луны.

Инга побежала по мокрой от недавнего дождя пешеходной дорожке мимо линии частных домиков, где старая деревянная дача с покосившейся верандой мирно соседствовала и с шикарным особняком, и с пустым, заросшим дикой травой участком. С другой стороны бежал узкий ручеек в крутых берегах, какое-то побочное дитя старинной системы фонтанов.

В этот час на улице не было ни людей, ни машин, и Инга бежала широко и свободно, не опасаясь сбить кого-нибудь с ног или самой попасть под колеса. При правильном беге нельзя сбиваться с темпа, поэтому ноги периодически попадали в лужи. Кроссовки у нее были хорошие, не промокали, а вот низ штанин пострадал серьезно. Гораздо удобнее тренироваться в лосинах или коротких брюках, но она уже почти пятнадцать лет бегает только в длинных и широких. И все потому, что когда-то тренер сказал, мол, у нее такие тонкие лодыжки, а мчится она так сильно и энергично, что ему страшно на это смотреть. Каждую секунду кажется, что ноги не выдержат нагрузки и сломаются. После этих слов Инге самой стало страшно, и она купила широкие спортивные брюки.

Она усмехнулась. Вот как бывает: мимоходом сказанное слово определяет в чем-то твое поведение на всю жизнь, а тонны наставлений и нотаций пролетают мимо, не процарапав в коре мозга ни одной новой извилины.

Добежав до перекрестка с Собственным проспектом, Инга повернула на шоссе. Сегодня она сделает большой круг – до Биологического института через Сергиевку и университет. Дома ждет еще одна одинокая ночь, зачем торопиться?

Руслан снова не остался… Да, его можно понять. Да не то что можно понять, им надо восхищаться! Человек долга! От злости Инга немного прибавила скорость. Семейные дела профессора Волчеткина в самом деле весьма непросты. Жена психически больна, причем не какая-то там истеричка или шубообразная шизофреничка, которой один-два раза в год требуется стационарное лечение, а в остальное время она совершенно здорова. Нет, жена Руслана больна чем-то очень редким и серьезным. Она не буйная, не галлюцинирует, просто сознание находится на уровне пятилетней девочки. И длится это уже не год и не два…

Руслан поступил очень благородно, никто не спорит. Вместо того чтобы вернуть заболевшую жену родителям, он сам стал ухаживать за нею. Даже не оформил развод, хотя всем понятно, что о нормальной семейной жизни и речи быть не может. Инга не знала подробностей, Руслан никогда не обсуждал с ней болезнь Ольги, но по некоторым намекам поняла, что ее родители тоже имели серьезные проблемы с психикой. Отец, кажется, без затей спился, а мать, законсервировавшаяся в образе хиппи семидесятых, писала странные картины и не собиралась обременять себя заботами о больной дочери. Не зря в прежние времена люди, подыскивая невесту, узнавали всю подноготную о ее родных. Все же психические расстройства – дело семейное. Стоит приглядеться к кровным родственникам шизофреника, как выясняется, что один – страстный коллекционер, другой – запойный алкоголик, третий боится женщин, как огня, и никогда не моется. Правда, тут же обнаружится и племянник – компьютерный гений, и дед – известнейший автор научной фантастики.

Вероятно, Руслан был сильно влюблен в свою будущую жену, раз мамаша в драных джинсах, фенечках и с повязкой на голове его не отпугнула.

Не снижая скорости, Инга прополоскала рот и энергично плюнула.

Благородная семья Волчеткиных! Они безропотно несут свой крест, ухаживая за «бедной малюткой». Когда случилось несчастье, Анна Спиридоновна сразу вышла на пенсию, хотя была еще деятельным ученым и великолепным преподавателем. Она целыми днями занимается с невесткой, поставив сыну только одно условие: у нее должны быть свободными вечера, ночи и воскресенья. Только вечер среды она отдает сыну. Руслан якобы работает с аспирантами.

О том, как Руслан смотрит за своей больной женой, Инга старалась не думать. Что-то гадкое виделось ей в этом.

Вместо положенного восхищения в душе поднималась волна неприязни – к бедной Ольге, которая не может заболеть настолько, чтобы ее нужно было содержать в психоневрологическом интернате, а главное, к Анне Спиридоновне. Инга понимала, что очень плохо и недостойно так думать, но ничего не могла с собой поделать. Самоотверженная старуха, ничего не скажешь! А если бы она не совершила подвиг самоотречения? Если бы сказала: сыночек, ты против моей воли взял в жены это дитя свободной любви и марихуаны, разбирайся теперь сам. Кидай в ноги ее безумию не только нормальную семейную жизнь, но и карьеру. Делай что хочешь, а у меня своя жизнь. Надолго бы хватило Руслана? Скорее всего, помыкавшись пару месяцев, он поступил бы, как все нормальные люди. Вернул бы жену родителям, оформил развод, а уплата алиментов по утрате дееспособности очистила бы его совесть.

Но когда есть самоотверженная мать, можно быть героем…

Ах, Анна Спиридоновна! Лукав ваш подвиг! Сын вам кругом обязан, он при вас, никуда не дернется и никого не приведет. И детей не наплодит, которые будут носиться по вашим комнатам и колотить ваш бесценный фарфор… По ночам вы хотите отдыхать! А то, что ваш сын – молодой, полный сил мужчина, вы знать не хотите! О сексе с бедной сумасшедшей даже думать страшно, почему же вы не разрешаете сыну связь на стороне? Если вы так любите друг друга и так близки, почему Руслан не может признаться вам, что у него есть любовница, и не выговорить себе хотя бы одну ночь в неделю? Ночь, когда Грегори ночует у деда? Да потому что вы совершаете великий подвиг! Вы отказались от своей жизни ради сына и теперь вправе требовать от него того же! Он теперь ваш с потрохами, а больная жена – всего лишь средство для достижения цели!

Инга перевела дух. Гадкие мысли, ничего не скажешь. Как там говорила Маргарита: «Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня». Будь я счастливой, я думала бы о людях гораздо, гораздо лучше. Мать Руслана – прекрасная женщина, а я сочиняю про нее разные пакости только потому, что никто и никогда ничем не жертвовал ради меня. Только дом… Но это не жертва, просто подарок от чистого сердца.

Инга взбежала на горку, где стояло приземистое желтое здание Биологического института. Шлагбаум был закрыт, пришлось огибать его по узкой тропинке, и от этого немного сбилось дыхание. Ничего, дальше идет ровная гравийная аллейка, темп быстро выровняется. А вздорные мысли хороши тем, что развеивают тоску и страсть к самобичеванию. Например, почему Руслан категорически отказывается знакомиться с Грегори? Приходит, только когда сын у деда. Как-то Инга ненавязчиво предложила погулять втроем, съездить, например, на залив или устроить шашлыки в дикой части парка. Чтобы Руслан, лишенный жены, Инга, не имеющая мужа, и Грегори, не знающий отца, все вместе провели хоть один день, как обычная полноценная семья.

Но Руслан так нехорошо на нее посмотрел, что Инга даже обиделась. Будто она демонстрирует сыну вереницы ухажеров, предлагая в каждом видеть отца.

Есть способ привязать к себе мужчину – старый как мир и ненадежный, как судьба. Ребенок. Руслан входит в возраст, когда просыпается родительский инстинкт. Перед этим искушением он бы не устоял. Как-нибудь решил бы проблему. Нанял бы сиделку, жил бы на два дома… Да мало ли что человек сделает, когда поймет, что необходимо действовать! Видимо, Руслан тоже это понимал, поэтому был невероятно осторожен, не оставляя случайной беременности ни малейшего шанса.

Три года тянулись эти отношения… Три года она как на качелях, где за радостным предвкушением встречи следует глухое разочарование. Будто кладут на рану целебную повязку и сразу отрывают с мясом, отчего рана только сильнее кровоточит. Сумасшедшей жене надо создать спокойную домашнюю обстановку, Анне Спиридоновне надо отдыхать по ночам, Руслану надо выглядеть самоотверженным мужем и почтительным сыном… И никого не интересует, что надо ей! Впрочем, давно пора понять, что любовница – это человек, с которым никто не считается.

Любовница… Но нынче брак совсем не тот, что прежде. Раньше женщина выходила замуж один раз, супружеские узы навечно привязывали ее к мужчине, который мог раскрыться не с самой лучшей стороны. Но изменить ничего уже было нельзя. Потом женщина была только женщиной, женой и матерью, и не могла реализоваться в другой социальной роли. Ее судьба, а в государствах с особо суровым законодательством и все имущество, полностью зависели от мужа. Ей оставалось только вести дом, нянчить детей и, затаив дыхание, ждать, достигнет чего-то избранник или нет. При отсутствии электричества в целом и бытовой техники в частности домоводство превращалось в каторжный труд. Даже если семья была богатая и тяжелые работы выполняли слуги… Это тебе не на кнопочку нажать в стиральной машине. Попробуй еще заставь русского человека работать! А деторождение! Ни тебе контрацепции, ни акушерской помощи! Роды для женщины представляли такой же риск, как для мужчины – военный поход. А если и приглашался в трудных случаях доктор, то он имел любопытную привычку спрашивать мужа, за чью жизнь ему бороться – матери или ребенка.

Да, в былые времена участь жены состояла из ежедневного подвига и заслуживала всяческого уважения. А теперь? Женщина строит собственную судьбу. Вышла за дурачка – не страшно. Подумаешь, если ты сама директор банка. А надоел дурачок – быстренько развелась и нашла себе получше, никто не осудит. Беременность и роды сейчас практически безопасны. За материнскую смертность так наказывают, что акушеры спасут тебя во что бы то ни стало. О домашнем хозяйстве нечего и говорить. Если не сходить с ума, то больше часа в день оно не отнимает.

Получается, разница только в том, что с женой мужчина спит в одной кровати. Но жене – почет и уважение, а любовница или прячется и таится, или несет на себе презрение общественности… Почему? Это же архаизм, пережиток прошлого!

Инга невесело засмеялась. Самое грустное, что жизнь ее ничему не учит. Когда-то в детстве она услышала известное выражение, что в жизни все повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. Тогда высказывание показалось ей глупостью. Но нельзя смеяться над банальностями, они отомстят.

Вот и эта фраза отомстила. Руслан был ее вторым женатым любовником, а чем закончилась первая связь – больно вспоминать…

Услышав вопрос корреспондента, Северина Аскольдовна улыбнулась и привычно повернулась в три четверти к камере. Ее часто просили дать интервью, особенно в последние годы. Подбодрить граждан, вот, мол, женщина сама себя сделала на ровном месте, и вы сможете. Она всегда соглашалась, хотя большой необходимости в этом не было. Для пиара Северина вела еженедельную кулинарную передачу на одном из центральных каналов.

– Наполеон говорил, что все зависит от удачи, и я с ним полностью согласна, – сказала она мягко, – просто мне повезло встретить одного хорошего человека. Я ему немножко помогла и получила стартовый капитал и совет, что не менее ценно. Он сказал мне: займись тем, чего ты действительно хочешь. Даже если прогоришь, хотя бы узнаешь вкус мечты.

– Нельзя ли поподробнее о вашем благодетеле? Какую услугу могла оказать простая студентка?

– Боюсь, что нет. Там не было ничего криминального или постыдного. И ничего, связанного с бизнесом. Это касается частной жизни, а право на ее неприкосновенность я уважаю.

– То есть мы не сможем удовлетворить законное любопытство наших зрителей? Что надо сделать, чтобы получить в свое распоряжение успешный бизнес?

– Уверяю вас, ничего такого, что выходит за рамки обычного человеческого участия. Эта награда была абсолютно незаслуженной. Мне просто несказанно повезло.

Северина покосилась на часы, а потом в дальний угол кухни. Там затаился Карпенко, тощий молодой человек в джинсах и детской клетчатой рубашке. Жесткие черные волосы торчали во все стороны, и это не имело ни малейшего отношения к «художественному беспорядку». Невозможно было подумать, что юноша – ведущий модельер модного дома «Северина», и именно его фантазия рождает все эти слегка безвкусные милые тряпочки. Он увлеченно водил пальцем по экрану планшета и, кажется, не скучал, но Северине было немного неловко. Она вызвала его по личному делу и заставляет ждать. Кто же знал, что оператор столько времени провозится со светом?

– А почему вы начали именно с кафе?

– Это просто. Я последовала хорошему совету. Если бы я не получила этого напутствия, вероятно, стала бы суетиться, подыскивать какое-нибудь дело, сулящее максимальную выгоду… Но раз мне сказали: делай то, что любишь, – я открыла кафе. Потому что с детства обожала готовить и умела это делать много лучше других. И еще один важнейший фактор успеха состоял в том, что моя мама – бухгалтер – любезно согласилась взять на себя управление финансами. Работа доставляла мне такое наслаждение, что я почти не думала о прибыли. А она оказалась высокой, и через год мы открыли второе кафе. Потом я задумалась вот о чем: ведь женщины постоянно худеют. И в эти периоды жизни они или никуда не ходят, или заказывают один чай. Так родилась линия «Северина 200». Пользуясь тем, что в то время я еще числилась в клинической ординатуре, я прошла цикл по диетологии и так составила меню, что в любом блюде было всего 200 калорий или того меньше. По моему замыслу, это должен быть женский уголок, где подружки могут посидеть без угрызений совести и без постоянного сопротивления калорийным соблазнам. Родители считали это провальной затеей, но неожиданно «Северина 200» принесла больше прибыли, чем две обычных «Северины». В новаторском пылу я позже открыла «Северина плюс» с диетическим питанием при заболеваниях желудочно-кишечного тракта. Вот этот проект действительно не имел успеха. Достижения медицины и фармакологии избавили человечество от необходимости придерживаться строгой диеты.

– Говорят, вы до сих пор сами придумываете блюда для «Северины»?

– Отчасти. Поскольку «Северина» и тем более «Северина 200» стали сетью, то меню в каждом кафе должно быть идентичным. Будьте уверены, что, если вам понравился, допустим, овощной суп в Петербурге, точно такой же вы сможете отведать в Омске. Поэтому я всегда лично утверждаю меню. Кроме того, я все же врач-диетолог по специальности, умею правильно рассчитать калорийность и баланс питательных веществ. А это важно, особенно в диабет-меню. Но если кто-то из сотрудников представит новое блюдо, и оно мне понравится, я с удовольствием его внедрю.

Следующий вопрос был как раз о модном доме. Северина взглянула на Карпенко, но тот протестующе замахал руками. Не хочет светиться в эфире. Вероятно, это к лучшему. Их целевая аудитория не должна видеть, в какой неформатной голове рождаются буржуазные кофточки и слащавые платьица. Достаточно, что Северина сама всюду появляется в своей продукции.

С каждым разом давать интервью становится все скучнее. Вопросы как под копирку. Людям хочется разгадать секрет ее успеха. Одним для того, чтобы достичь таких же высот, а другим – разузнать ее грязную тайну, чтобы покормить свое презрение – лучшее утешение неудачника. Между тем никакого секрета нет. Девяносто процентов удачи и десять процентов любви к своему делу. Вот и все. Но мало кто верит в эту простую формулу. Приятнее думать, что для успеха необходимо продать душу дьяволу, сделать что-то отвратительное или постыдное. В крайнем случае противозаконное. Ах, Северина-Северина, не лукавь хоть сама с собой!

Ага, вопрос про благотворительность. Все журналисты его задают. Прочти этот мальчик предыдущие интервью, заметил бы, что на этот вопрос она всегда дает стандартный ответ. И либо избежал бы его, либо, наоборот, попытался бы вызвать на откровенность. Но нет… Состроив очень легкую, почти незаметную гримаску разочарования, Северина ответила, что добрыми делами нехорошо хвастаться. Только общество имеет право судить, насколько эффективна ее деятельность.

– Наших зрителей интересует и ваша личная жизнь. Не поделитесь? – искренность этой улыбки корреспондента просто зашкалила.

– Никакого секрета тут нет. Все, кто интересуется моей биографией, знают, что я живу с родителями.

– И у вас нет своей семьи?

– А родители – это не моя семья, по-вашему?

Сообразив, что сказал бестактность, корреспондент немножко смешался, и, если у него оставались оригинальные интересные вопросы, задавать их не стал.

– Может быть, дадите нашим зрителям какой-нибудь совет?

Северина задумалась, скрасив паузу милой улыбкой:

– Что ж… Если вы нашли, в чем ваше призвание, и удача сопутствовала, не забывайте о самом важном – о людях, которые рядом с вами. Хорошее дело делается хорошими людьми, – Северина улыбнулась, – цените коллег так же, как родных и друзей, не поддавайтесь лозунгам:» клиент всегда прав» и «незаменимых нет».

Она тепло простилась со съемочной группой.

– Прошу вас, – Северина протянула корреспонденту большую плоскую коробку, – примите для всей группы этот пирог с капустой моего собственного приготовления. Составите независимое мнение, насколько заслуженным оказался успех моего кафе.

Сеня Карпенко так увлекся своим айпадом, что не заметил, как она освободилась. Северина почему-то симпатизировала людям, умеющим полностью погружаться в свои занятия. Стараясь не шуметь, она накрыла на стол.

Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы подать обед. Что ж, всем даются разные таланты. Кто-то поет, кто-то бегает быстрее всех, кто-то сочиняет стихи, а она вот богиня на кухне. Несколько взмахов руками, и готов салат, красиво разложены закуски, а возле приборов топорщатся сложенные пирамидкой салфетки. В клинической ординатуре ее называли «царевна-лебедь» за умение в считанные секунды практически из ничего сервировать вкусную и аппетитную трапезу. Северина долго гордилась этим прозвищем, пока не задумалась, сколько же в этой сказке мужского шовинизма. Царевна-лебедь с ее вечным «не печалься» – мечта диванного бездельника.

– А Зинаида Афанасьевна и Аскольд Миронович? – нерешительно спросил Сеня, откладывая айпад.

– Мама с папой в Париже.

– Здорово.

– Как сказать… – вздохнула она, – иногда мне кажется, они тяготятся всем этим. Роскошный дом, поездки… Поверь мне, Сеня, это ничего не меняет, и не спасает, уж точно. Я думаю, в глубине души они ненавидят наши деньги, просто не говорят.

Карпенко деликатно промолчал, сделав вид, будто поглощен супом. Если ему и было любопытно, он ничем этого не выдал.

– Я позвала тебя по делу колоссальной важности. Как выдающегося специалиста в области моды.

– Куда там…

– Сенечка, перед нами трудная задача. Мне нужно выглядеть роскошно, но чтобы это не бросалось в глаза, и, в свою очередь, бросалось в глаза, что это не бросается в глаза… Понимаешь меня?

Карпенко кивнул. Отдав положенное супу, он внимательно посмотрел на нее:

– Что такое? Вы ж всегда в нашей продукции появляетесь…

– Ну да. Северина в «Северине» кушает «Северину».

– Слушайте, давно хотел спросить, а это ваше настоящее имя?

– О, да! Отец был морской офицер, и родилась я в Видяево. Мама с папой загадали, если будет девочка, назвать Кариной. Это имя возникло благодаря челюскинцам: там, на льдине, новорожденную девочку так назвали потому, что она появилась на свет в Карском море. А родились две девочки, и родители решили: будет несправедливо, если второй ребенок получит какое-нибудь банальное имя.

– Карина и Северина… Здорово. А…

– Она умерла, – быстро сказала Северина, – трех месяцев от роду.

– Простите.

– Нет, это ты прости. Я всего лишь объяснила, почему нормальные люди назвали своего ребенка Севериной. Первые годы жизни я страдала от того, что у меня такое странное имя, а потом, видишь, пригодилось, – она украдкой вздохнула. Когда открывалось первое кафе, все были в таком состоянии, что назвали бы его «Петля и веревка»… – Ну, Сеня, поможешь? Я бы надела что-то из твоей коллекции, но тут повод слишком ответственный. Встреча класса. Сам понимаешь…

Сеня кивнул:

– Гнобили?

– Не то слово.

– Я понял. Но, если хотите их унизить, самое лучшее послать чек и не прийти. Я всегда так делаю.

Северина нежно взглянула на своего собеседника. Говорят, времена меняются, но одно остается незыблемым: в школе тебя всегда гнобят, если не соответствуешь стандартам.

– Нет, я все же загляну. Чек уже отправлен, и директор школы обещал посадить меня в президиум.

– Тогда Шанель, – безапелляционно заявил Сеня. – Поедем в бутик и все подберем.

Вечерело. Александра вдохнула аромат свежей древесины, исходивший от нового домика для гостей. Запах был таким приятным, что она остановилась и глубоко втянула носом воздух. Так пахло давным-давно, в детстве, когда отец брал ее с собой в строительный магазин.

Она улыбнулась. Обоняние – самый надежный союзник памяти.

Что ж, пора убирать опилки и прочий мусор. Строители, понятно, делать этого не будут, нужно найти кого-то из местных. А когда все будет готово, обязательно залучить Катюшу на выходные. Пусть посмотрит и решит: останется она в своей прежней комнате или займет новый дом. Александра предпочла бы второй вариант: девочка уже взрослая, вот-вот выйдет замуж, пусть живет отдельно. А что родители под боком, так они с Виктором – люди деликатные, мешать не станут.

Александра хотела посмотреть, как там внутри, но вдруг остановилась. Пусть Катя первая войдет.

Под скамейкой на крыльце летней кухни устроен тайничок с сигаретами. Александра не была настоящей курильщицей, но одна штучка перед сном – святое. Маленькая медитация, подведение итогов уходящего дня и планирование дня наступающего. Она устроилась на «завалинке», так они с мужем называли маленькую лавку возле летней кухни, и мечтательно затянулась.

Перед Александрой далеко-далеко простирался ровный зеленый луг, лишь у самого горизонта переходящий в темную полоску хвойного леса. Луг пересекала грунтовая дорога: две глубокие колеи, между которыми бурно росла высокая трава, и бесконечные лужи. В любое время года передвигаться по этой дороге можно было только в резиновых сапогах. Слева виднелись длинные унылые коровники из серого кирпича. Они давно заброшены, но Александра, скорбя об упадке сельского хозяйства в целом, радовалась ему в отдельно взятой деревне. Если бы тут держали скот, то крепко пахло бы навозом и от мух не было бы спасения.

Чуть поодаль шел ряд унылых деревенских домишек с подгнившими наличниками и завалившимися верандами. Владения Александры по сравнению с ними смотрелись настоящей барской усадьбой.

Они купили здесь землю пять лет назад. Мол, Катя выросла и уже не хочет ездить с нами в отпуск, того и гляди, внуки пойдут, а малышам нужен свежий воздух, а мы с тобой уже старые, скоро к земле потянет, и вообще, недвижимость – лучшее вложение денег.

Идея эта осенила их среди зимы, когда в экономической ситуации страны наметилась некоторая нервозность. То ли будет обвал чего-то, то ли не будет, рубль упадет или, наоборот, доллар, или еще что-нибудь рухнет, но в любом случае, граждане, вашим сбережениям конец. Известный хирург Виктор Стрельников и его жена, скромная учительница математики, ничего не понимали в финансах, поэтому быстро перевели накопления в недвижимость.

Они поехали просто покататься по области, решить, в каком районе больше понравится, и застряли в снегу возле этой деревни. Местный тракторист вытащил их, а заодно и показал дом на отшибе, выставленный на продажу.

Они могли бы позволить себе гораздо лучший вариант, но три старых узловатых яблони решили дело.

Старый дом переделали под летнюю кухню. Через год построили хороший двухэтажный зимний дом, провели водопровод и канализацию, почти как в городской квартире. В цокольном этаже оборудовали сауну, но Виктор захотел настоящую русскую баню. Что ж, на участке в тридцать соток места хватало для любых причуд. У Александры было только одно требование – пусть не трогают ее любимые яблони. Вот они стоят, старые красавицы, с черной потрескавшейся корой, раскинули свои ветви в нежной бархатистой листве. Скоро зацветут.

Выпустив дым в серое жемчужное небо, Александра посмотрела на новый дом. Он нравился ей больше всех других сооружений, даже больше пристроенной к бане гигантской веранде с решетчатыми окнами. Сколько ей пришлось спорить с мужиками, которые никак не могли понять, зачем в бане веранда. Сидеть и распивать чаи, хотя бы и зеленые, – какая глупость!

Но, несмотря на консерватизм, работники они были хорошие и выполняли любые ее прихоти. Хочет хозяйка окна, как в фильме, да ради бога, лишь бы платила.

Кажется, строительный этап закончен, – усмехнулась Александра, – все у нас теперь есть: два дома, баня, кухня, сарай и гараж. Что еще придумать… голубятню если только. Пора сажать помидоры. Грядки с клумбами теперь строителям не помешают.

Она обожала дачу и жила на ней с мая по октябрь, благо муж был страстным автомобилистом и не ленился ездить каждый день в город на работу, но из всех сельскохозяйственных премудростей Александра освоила только подстригание травы с помощью газонокосилки. Другое дело – комнатные цветы. Их она любила и понимала, отчего все приживалось и росло, как сумасшедшее.

Тут она услышала какую-то возню возле пакета с мусором. Интересно…

Сосредоточенно пыхтя, в пакет пытался проникнуть еж. Он бодал пакет, потом подползал под него и опрокидывал, и все это деловито, без лишней суеты.

– Витюша, Витя! Иди сюда, – позвала она, отойдя к дому, чтобы не спугнуть ежа.

Заодно налила немного молока в крышку от банки. Пакет крепкий, вряд ли у ежика получится добыть оттуда еду.

– Что, Сашуля?

Муж показался на крыльце с планшетом в руках. Как всегда, занимался. Ее с юности поражала работоспособность Виктора, почти все время он посвящал любимому делу. На службе успевал только оперировать и вести больных, вся научная работа проводилась дома, вечерами и в выходные дни. Теперь, когда Виктор стал профессором, нет нужды самому лопатить горы медицинских документов, для этой первичной фазы есть ординаторы и аспиранты. Но зато приходится доводить до ума диссертации этих самых аспирантов, да и просто читать новые монографии и периодику, чтобы оставаться на передовых позициях науки. Но это совершенно не тяготит его. Хирургия – его призвание, и Витя готов заниматься сутки напролет с перерывами только на сон. Александра никогда не видела, чтобы муж смотрел телевизор или читал художественную литературу.

Она показала глазами на ежика. Тот методично атаковал противника.

– Какой смешной, – Виктор улыбнулся.

В свои почти сорок пять лет он оставался удивительно красивым мужчиной. Виктор рано поседел, но волосы оставались такими же густыми, как в юности, и так же вились. Нос, крупный и не особенно правильный, гармонировал с тяжеловатым подбородком и твердых очертаний ртом. Но самым замечательным в его лице были глаза, светлые и лучистые. Обрамленные густыми черными ресницами, они казались совсем прозрачными.

Для мужчины Виктор был, пожалуй, невысокого роста, но крепкий и широкоплечий. В последние годы у него появился заметный животик.

Но седина, морщинки и животик, да и другие атрибуты возраста не мешали Александре видеть в нем того прекрасного юношу, которого она когда-то полюбила.

Обнявшись, они сели на лавочку и стали наблюдать за борьбой ежа с пакетом. Сквозь легкую кофточку Александра чувствовала его родное тепло. И склонила голову на плечо мужа, совершенно счастливая.

Северина не торопилась выходить из «Мерседеса». Из окна машины она посмотрела на четырехэтажное здание сталинской постройки. Оно нисколько не изменилось с тех пор, как она провела тут шесть тягостных лет… Стены по-прежнему выкрашены в унылый грязно-желтый цвет, великие писатели так же холодно глядят с бетонных барельефов. Сурово выпячивает челюсть Маяковский, всем своим видом намекая ученикам, что ничего хорошего их здесь не ждет.

Она усмехнулась, и шофер, давно изучивший привычки хозяйки, налил ей из термоса стаканчик кофе.

Может быть, последовать совету Сени и не ходить? Зачем возвращаться туда, где тебе было плохо, и общаться с теми, кто тебя презирал?

Северина сделала глоток, аккуратно, чтобы не повредить макияж. Сегодня она выглядела великолепно. Маленькое черное платье от Шанель сидело по фигуре, вылепленной с помощью личного инструктора до той степени совершенства, которую позволяло строение скелета. Она никогда не была красавицей, но обыкновенное русское лицо со слегка вздернутым носиком обладало одним достоинством, о котором женщина узнает только после тридцати. Моложавость. Без всяких ухищрений пластических хирургов и косметологов она выглядела почти так же, как на выпускном, только значительно стройнее. На пороге сорокалетия у нее не было ни одного седого волоса, и люди, не знакомые с ее биографией, изумлялись: как, такая молодая – и рулит огромным бизнесом!

Обычно она пользовалась косметикой только во время съемок, но сегодня вокруг нее целый день колдовала бригада визажистов. В результате Северина так себе понравилась, что попросила Сеню организовать фотосессию.

И зачем идти в школу, портить хорошее настроение, возникшее от осознания своей красоты?

Раннее детство она провела в поселке военных моряков, где все друг друга знали и жили общими интересами.

Она купалась в любви родителей, и радость была так же естественна, как дыхание. От этого периода остались яркие воспоминания… Когда пришла пора идти в пятый класс, жизнь в одночасье изменилась. Семье пришлось вернуться в Ленинград.

На беду, математическая школа находилась через дорогу от их дома. Над школой шефствовал универмаг «Гостиный двор», и учились там большей частью не математические гении, а дети из семей работников торговли. Северина никогда бы не попала в эту закрытую систему, если бы не закон, запрещающий администрации школ отказывать детям военнослужащих.

Так Северина оказалась в чуждой среде и пробыла в ней целых шесть лет…

Ее откровенно бедный вид, нитяные колготки в штопках и грубые туфли фирмы «Скороход» вызывали смех у этих красивых детей. А когда она стала искренне, взволнованно отвечать на уроке литературы, девочку посчитали сумасшедшей. Нельзя сказать, чтобы ее травили люто, но презирали и насмехались со свойственной детям жестокостью.

Вероятно, не все одноклассники были маленькими мещанами, интересующимися только фирменными шмотками. Но именно такие задавали в классе тон, и пойти против, подружиться с изгоем значило сделать гигантский шаг вниз по социальной лестнице.

Если бы она рассказала родителям о своих детских бедах, они обязательно помогли бы! Перевели бы в другую школу или просто объяснили, что такое стадный инстинкт. Сказали бы, что сильный человек гораздо терпимее к проявлениям слабости, чем слабый – к силе духа. И что история не знает ни одного случая, когда толпа умных людей третировала одного дурака, а вот обратных примеров найдется сколько угодно. Но в семье случилось настоящее горе, и Северине было совестно нагружать папу с мамой детскими обидками. В параллельном классе учился собрат по несчастью, Леша Тоборовский. Этот маленький щуплый мальчик, которого вечно забывали постричь, сидел на задней парте и непрерывно читал. Однажды его приволок в школу разъяренный шофер грузовика в крайне возбужденном состоянии. Когда дар речи к нему вернулся, он рассказал, что увидел Тоборовского переходящим дорогу вне зоны пешеходного перехода. При этом ребенок уткнулся носом в книгу и на всякие мелочи типа грохочущих мимо самосвалов не отвлекался.

Иногда Северина ловила на себе слегка безумный взгляд Тоборовского и сразу отворачивалась. Влюбиться в нее он никак не мог, а жалости она инстинктивно сторонилась.

В выпускном классе Северина случайно перешла дорогу королеве гопников Тане Сорокоумовой. Смешно, но, как она ни старалась, сколько ни напрягала память, не могла вспомнить, с чего начался конфликт. Впрочем, самые ужасные ссоры разгораются именно из-за ничтожной ерунды.

Как бы то ни было, в умную мелированную голову Тани пришла мысль, что Северина ее унизила и должна извиниться. Северина отказалась. В качестве аргументов Таня представила свою свиту – двух не обремененных интеллектом бугаев. Северину подстерегли по дороге из школы в достаточно безлюдном месте и обещали избить, если она не станет просить прощения.

Северине до сих пор приятно было вспомнить, как она не поддалась страху и заявила, что ее могут хоть убить, но извинений Таня не дождется. Неизвестно, чем кончилось бы дело, но помощь пришла, откуда не ждали. С неизменной книгой в руке появился Тоборовский и встал на защиту. В результате Сорокоумовские прихвостни ретировались. Потом Танька, пытаясь взять реванш, распускала про Северину всякие грязные слухи, но напрямую больше к ней не лезла.

Вспомнив этот эпизод, Северина улыбнулась. Пойду, решила она. Хоть Лешку поблагодарю за заступничество.

Северина кивнула охраннику и вышла из машины. Обычно она не путешествовала с такой помпой, обходилась водителем, но сегодня пусть все видят, чего она достигла.

В вестибюле Северину встретил директор и провел в актовый зал.

Северина осмотрелась. Она шла по коридорам, которые прекрасно помнила, но которые почему-то не будили воспоминаний.

Актовый зал с высокими потолками и большими окнами, почти не изменился, только поставили стеклопакеты и убрали красное бархатное знамя. А паркет все тот же, и рояль в углу сцены, и от тяжелого занавеса все так же пахнет пылью.

Северину посадили в президиум, к учителям, с которыми она любезно, но сдержанно облобызалась.

Пошли речи, в суть которых Северина не вслушивалась. Она разглядывала бывших одноклассников. Благо со сцены это было очень удобно. Кого-то узнавала сразу, кого-то нет. А вот первый красавец класса… Господи, как постарел! Полное впечатление, что отца прислал…

Сделав щедрое пожертвование на школьные нужды, Северина думала весь вечер располагать вниманием директора, но тут вошел невысокий мужчина в военной форме, и директор сразу бросился к нему. Приглядевшись, Северина легко узнала бывшего книгочея, несмотря на полковничью форму и ультракороткую стрижку. Тоборовский, вот так сюрприз!

Леша – военный? Притом… Постойте-ка! Нет, глаза не обманывают, на груди действительно звезда Героя России!

Фантастика! Она была уверена, что Тоборовский избрал научную карьеру. Лауреат Нобелевской премии – это может быть, но Герой России…

Северина спустилась в народ, широко, но холодно улыбаясь. Отвечала на приветствия, обменивалась светскими фразами. Словом, вела себя, как на обычном приеме. Вскоре заметила, что многие стараются держаться к ней поближе и ловят ее взгляд.

Все стандартно… Самые незаметные ребята оказались самыми инициативными, именно они всех разыскали и уговорили прийти. А вот первые красавицы почему-то не явились. Может быть, стесняются своей увядшей красоты и несостоявшейся судьбы. Зато налицо все страшные подруги, ставшие счастливыми женами и матерями семейств. Естественно, присутствует золотая медалистка. Пришла показать, что вся жизнь у нее на «отлично». В кружке былых подруг листает планшет, демонстрируя образцового мужа, детей, квартиру и работу. Будто сдает очередной экзамен. Только глубокий подспудный невроз не показывает никому, а может, и сама о нем не знает…

А вот и ее врагиня, Таня Сорокоумова. Что ж, время сделало свое дело. Скороспелая прелесть давно рассыпалась, не поддерживаемая ни красотой души, ни хотя бы силой воли.

Красивые ножки и узкие бедра, столь привлекательные для юных рыцарей улицы, обзавелись бонусом в виде толстого живота после первых родов, а то и сразу после свадьбы.

Северина подошла к Тане.

– Рада тебя видеть, – сказала она любезно.

– Привет, – Таня смерила ее взглядом, совсем как в прежние времена.

– Ну как ты, чем занимаешься?

– В продуктовом бизнесе, – буркнула Таня сквозь зубы.

– А, да! Я иногда встречала тебя в твоем бизнесе. В хлебном ларьке у метро, – засмеялась Северина.

Шутка была так себе. И Северина не хотела задираться. Странно, в школьные годы она совершенно адекватно оценивала ситуацию, а теперь, когда ей без малого сорок лет, вдруг ведет себя, как трудный подросток. Но говорить гадости оказалось неожиданно приятно… Так зачем отказывать себе в удовольствии?

– У нас с мужем свое дело!

– Ну все, не кипятись! Я вижу, что ты успешная женщина и накопила много добра. Вон, как туго набиты твои защечные мешки!

По всем этическим нормам ей должно быть стыдно. Пусть Таня двадцать лет назад обзывала ее нищей коровой, это ничего не значит. Человек должен прощать!

Ага, сейчас! Фыркнув, Северина отошла к ряду скамеек и села, глядя поверх бывших соучеников. Первый, кто посмеет рассказать ей, какими добрыми друзьями они были в детстве, будет послан очень далеко.

– Северина… – Леша Тоборовский протянул ей бокал вина. Она взяла и, эффектно чокнувшись с бывшим защитником, сделала вид, что пьет, – зачем ты к ней привязалась? Ты победила Таньку тогда, а не сейчас.

Она подняла бровь:

– Тогда ты за меня вступился. Нас даже не побили.

– Правильно. Потому что ты не сдалась. И не звала на помощь. До сих пор помню твое бесстрашное лицо.

Северина улыбнулась:

– Я думала, никто не придет. А ты пришел.

Тоборовский улыбнулся в ответ.

Зазвучала музыка, модная во времена ее детства, верхний свет сменился бликами специальных фонарей, началась дискотека. В полумраке Леша выглядел совсем как прежде: немного диковатые серые глаза на узком лице с неожиданно массивным греческим носом. Но Северина успела разглядеть глубокие складки в уголках рта и гусиные лапки – приметы трудной, но достойной жизни.

Тоборовский мягко взял бокал из ее рук:

– Потанцуем?

Она кивнула.

В школьные годы Северина два раза ходила на дискотеку. Прекрасно осознавала свое положение, но душу будоражили смутные мечты о чуде. О том, что какой-нибудь мальчик внезапно влюбится в нее, как Ромео полюбил Джульетту на балу…

Но никто ни разу не пригласил ее на медленный танец! Ни из великой любви, ни просто так. А когда Северина решила потанцевать вместе со всеми, то быстро заметила, что Танька Сорокоумова с приспешниками копирует ее движения, и все смеются.

Звучала тягучая мелодия, несомненный хит тех далеких времен. Кажется, Челентано, но точно Северина не могла вспомнить.

Ничего не сбылось из того, что обещали эти сладкоголосые певцы. Ни великой любви, ни подвига, ни счастья…

Она чувствовала руки Тоборовского на своей талии. Не сейчас должна она танцевать, а тогда – двадцать лет назад!

Пусть ей приятно от прикосновения теплых сухих ладоней, пусть он прижимает ее немножко слишком крепко, совсем как старшеклассник, и бедром она чувствует, что нравится ему, но душа ее давно остыла, а песня почти забыта.

– Льдинка-Северинка, – вдруг шепнул Тоборовский.

Так ее называла только мама. Как Леша запомнил?

Северина молчала. Они прильнули друг к другу, соприкоснулись щеками, как в их времена делали влюбленные подростки.

Насколько Северине было известно, Леша тоже не ходил на дискотеки и уж точно не танцевал медляки с красивыми девочками.

Когда музыка стихла, Северина собралась домой.

– Я провожу, – Леша галантно подержал норковую накидку.

– Ну, вот мы и пришли, – засмеялась Северина, остановившись возле распахнутой дверцы «Мерседеса», загодя открытой шофером.

– О… Я хотел зайти немного дальше.

Оба улыбнулись незамысловатой шутке.

– Я понимаю, ты бизнес-леди… Но можно я дам тебе свой телефон? Вдруг образуется немножко свободного времени, которое ты захочешь потратить на человека из прошлого?

Тоборовский протянул ей визитку, которую Северина, не глядя, убрала в сумочку.

– Спасибо, Леша, я обязательно позвоню.

Пора было прощаться, но оба медлили.

– Северина, это наглость с моей стороны, но, может, дашь мне тоже какой-нибудь номер? Секретаря хотя бы? Вдруг ты забудешь обо мне или потеряешь карточку, а я не буду знать, как с тобой связаться…

– О чем речь! Записывай мой личный номер! Хотя нет! Не дам я тебе ничего. Если у тебя будет мой телефон, я буду ждать, что ты первый позвонишь. И очень расстроюсь, когда этого не произойдет.

Вытянувшись в постели, Северина неожиданно засмеялась. Давно у нее не было такого прекрасного настроения.

Кажется, ей больше не нужно сокрушаться о том детстве, которого у нее никогда не было. Это как боксерский матч. Сначала долгий и унылый поединок, противник теснит, тебе тяжело и больно, и не веришь в счастливый исход. Но вдруг неожиданно отправляешь соперника в нокаут! Ты победил! И теперь вспоминаешь всю игру совсем с другим чувством…

Она потянулась к сумочке и достала белый прямоугольник. Кроме телефонных номеров, там было указано, что Леша – начальник факультета военно-космической академии имени Можайского. В просторечии – Можайки.

Вдруг он – космонавт? Северина хихикнула. Господи, как давно она не веселилась наедине с собой!

Накинув любимый махровый халат, Северина спустилась в кухню. Постройкой и обстановкой дома занимались родители, но свое любимое помещение она оборудовала сама. Темная мебель из мореного дуба, медные тазы для варенья, развешенные по стенам, и мраморный пол многим казались мрачными, но Северина, входя в кухню, каждый раз с удовольствием думала: «Как у меня здесь красиво!».

Став, как культурно выразился сегодня Леша, бизнес-леди, первое, что она сделала – выкинула весь эрзац, оставив только памятные вещицы. Если посуда, то фарфор, если приборы – то серебро, и так далее.

Но была одна вещь, которую Северина не выносила больше, чем эрзац, – это антиквариат. Она не могла пользоваться вещами, побывавшими в чужих руках. Увидев как-то старинный серебряный чайник, Северина обомлела от его красоты, сфотографировала и заказала такой же, хотя покупка антикварного обошлась бы дешевле. Да и выглядел он все равно солиднее своей современной копии…

Манерно придерживая крышечку, Северина налила чай и представила, как напротив сидит Тоборовский. Что с ней? Она тысячу лет не мечтала!

Странно, она-то думала, что прикосновение к прошлому вгонит в жестокую депрессию, а вышло наоборот. Откуда взялся этот азарт в ее равнодушном сердце?

Последние годы она жила уныло. Не радовали ни успехи в бизнесе, ни деньги, получаемые в результате этого успеха. С каждым годом дело становилось все стабильнее, элемент риска сводился почти к нулю. Благодаря разумной финансовой политике нищета не грозила ей даже в случае банкротства, а привычки к роскоши она так и не завела.

Управленческие решения, смелые авантюры – все, что увлекало ее в начале карьеры, стало рутиной. Приелись и развлечения. Несколько лет назад Северина заметила, что фильмы раздражают ее, она не погружается в происходящее на экране, а хладнокровно наблюдает за попытками артистов изображать те или иные чувства.

С раннего детства она обожала читать. Не так самозабвенно, как Тоборовский, но все же каждый день предавалась этому занятию. Теперь книга, даже самая интересная, не могла захватить ее. Она, скорее по привычке, чем из интереса, одолевала несколько страниц и откладывала томик.

Путешествия не привлекали совершенно. Столько пришлось помотаться, открывая точки в разных городах, что теперь Северину охватывало уныние при одной мысли о самолетах и гостиницах. Нет, жизнь решительно не приносила радости.

А сейчас скука отступила, пусть под влиянием недостойных чувств. Ну и что? В конце концов, уныние – смертный грех, а злорадство – нет.

Так, может быть, одержать еще одну победу? Когда-то она была нокаутирована, но поднялась. И имеет право на матч-реванш.

Инга вышла из операционной только в четыре и, морщась от усталости, почти наощупь отправилась к себе в кабинет. Глаза после микроскопа отказывались смотреть на мир.

Рабочий день закончился, но Грегори нужно забрать из спортшколы только в шесть. Есть целый час, чтобы восстановить силы. Она собиралась посидеть в тишине с чайными компрессами на глазах, но быстро поняла, что этот план реализовать не удастся. Под дверью кабинета маялся доцент Побегалов с кожаной папкой в руках.

Все понятно. Типичная манера непризнанных гениев и просто самолюбивых людей, которым не удалось занять руководящую должность. Спорить с начальником по каждому поводу, а если вдруг не удается отвертеться от задания, выполнять его геройски, таким образом, чтобы начальник мучился острым чувством вины. Доцент писал обзор литературы для их статьи и воткнул туда все, что знал по хирургии кисти. Инга попросила переделать сообразно с объемом и предметом исследования и дала сроку целую неделю. Совершенно незачем являться на следующий день, якобы ты ночь не спал, работал и теперь поджидаешь самодурку-начальницу, когда спокойно мог бы идти домой.

Подавив вздох, Инга впустила его в кабинет и нажала на кнопочку чайника. Что ж, для двух глаз нужны два пакетика…

Весь коллектив считал доцента Побегалова занудой, кем он, безусловно, и являлся, но Инга обожала этого высокого рыжего мужчину. Иногда он, не выходя из образа скучного педанта, говорил такие остроумные вещи, что просто не верилось. Особенно к месту это бывало в ночные пятничные дежурства, когда медики просто захлебывались в потоке пьяных, травмированных или заболевших. Невозмутимый доцент высился в человеческом водовороте, как утес. Вот являлся гражданин со сломанными ребрами.

– Что случилось? – спрашивал Побегалов.

– Ударился о парапет.

– Угу. А парапет к нам, видимо, попозже зайдет.

Или вариации на тему клятвы Гиппократа. Большинство людей сейчас желает, чтобы медики выполняли их самые нелепые капризы, мотивируя свои требования именно этой клятвой. Но, поскольку налицо не только моральная, но и интеллектуальная деградация, мало кто правильно называет имя великого врача древности. Доктора присягают и Герострату, и Пифагору, и Демократу, и Гепарду, и бог знает кому еще. А когда пациент сказал Побегалову, что тот давал клятву Домкрату, тот сказал: «Тсс! Гиппократ – это в медицине тот-кого-нельзя-называть».

Инга ни разу не видела, чтобы он потерял самообладание, а несколько лет назад и вовсе произвел революцию в ее сознании. Однажды заболел хирург из их поликлиники, и потребовалось временно посадить кого-то на прием. Жребий пал на Побегалова, который тогда трудился дежурантом и в часы работы поликлиники был свободен. Подобные штучки вообще противоречат трудовому законодательству, никто не может заставить человека работать больше, чем на ставку. Существует перевод по производственной необходимости, но в таком случае с доцента должны снять все дежурства. Естественно, делать этого никто не собирался, бедному Побегалову предстояло пахать и там и тут. Доцент, впрочем, не сильно возмущался, поскольку подобная практика достаточно распространена в медицине. Но неожиданно его поймала заместительница, контролирующая выписку больничных листов, и потребовала, чтобы он сдал ей зачет по бюллетеням. Мол, в стационаре врачи не умеют выписывать больничные, а в поликлинике – это их основной хлеб. Побегалов задумался. Вздохнул. Почесал в затылке: «То есть вы хотите сказать, если я зачет не сдам, то в поликлинике работать не смогу?» – спросил он своим скучным голосом, и больше к нему никто с этим вопросом не подходил.

Инга, обладательница ярко выраженного комплекса отличницы, пришла в замешательство. Как так? Это же заместитель главного врача! Нужно выполнять указания руководства, пусть они и кажутся идиотскими! Руководитель старше и опытнее, и, вероятно, умнее, у него есть стратегический план, а твое дело – в рамках этого плана решать тактические задачи, которые перед тобой поставят. Да просто невозможно не слушаться!

А этот эпизод разом перевернул ее мировоззрение.

Улыбнувшись собеседнику, она быстро пробежала глазами текст. Хорошо, что он распечатал на бумаге и крупным шрифтом, с экрана Инга сейчас читать бы не смогла.

– Превосходно, – сказала она искренне.

– Спасибо. По зрелом размышлении я нашел ваши замечания абсолютно справедливыми и с удовольствием привел работу в соответствие с ними.

– А…

От витиеватых речей доцента ее потянуло в сон.

– Кстати, Инга Валерьевна, слыхали последнюю врачебную тайну?

– Нет, откуда?

Она пожала плечами. Удивительно, Побегалова никто особенно не любит, он кажется замкнутым и нелюдимым, а узнает обо всем первым. А Инга вроде бы дружелюбная, но никогда ничего не знает.

– Ректор собирается на пенсию, и знаете, кого прочат на его место?

– Понятия не имею.

– Наше молодое дарование, профессора Волчеткина!

Инга вздрогнула и едва не покраснела. Покосилась на доцента. Нет, кажется, обычный брюзгливый вид. При мыслях о греховной связи у него в глазах появляется эдакая ленинская хитринка, а сейчас ее нет. Хорошо же они с Русланом маскируются, если даже этот великий сплетник не догадывается об их отношениях.

– Неожиданная новость, но, с управленческой точки зрения, решение правильное. Волчеткин, молодой, инициативный, с опытом руководящей работы. Прекрасный кандидат. – Инга очень надеялась, что ее голос звучит равнодушно.

Побегалов, недолюбливавший Руслана, ждал от нее, неверное, другой реакции. Ну да, обидно сознавать, что сопливый аспирант, пришедший на кафедру, когда ты уже был доцентом, вдруг становится руководителем. А ты как был доцентом, так и остался.

Он довольно кисло попрощался и ушел, а Инга прилегла на кушетку с чайными пакетиками на глазах. Не хотелось признаваться себе, но мысль о предстоящем назначении Руслана вызвала у нее не радость, а тоску. Как это отразится на их отношениях? Вдруг Руслан подумает: «Что позволено профессору, не позволено ректору» – и разорвет с ней связь? Внимания к его персоне станет больше, он будет все время на виду. Когда они смогут выкроить время для свиданий? Если сейчас они запросто бегают друг к другу попить кофейку, и это никого не настораживает, то после назначения Руслана они не смогут видеться в течение дня, слишком разным станет их служебное положение.

Исчезнет даже жалкая иллюзия совместной жизни, которую она поддерживает общением на работе. Останутся еженедельные встречи в Ингином доме, которые скоро превратятся в удовлетворение физиологической потребности для Руслана и в унизительную повинность для нее.

Сейчас она должна ощущать радость и гордость за любовника, но вместо этого настроение совсем испортилось. И от предчувствия, что Руслан предаст ее ради должности, и от осознания собственного эгоизма. Прекрасный карьерный рост, великолепный шанс для любого мужчины! Надо прийти в восторг, она же любит Волчеткина – значит, желает ему самого хорошего.

Ах, если бы она была его женой!

Инга представила себя на приеме по случаю вступления в должность. Вот она, в длинном шелковом платье, с высокой прической и букетом в руках, встречает гостей. Улыбается мужчинам, не касаясь, целует женщин… Госпожа ректорша…

Картинка получилась такой яркой, что Инга скрипнула зубами.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она взяла планшет и зашла на сайт «Северина». Инга не создавала себе кумиров, но почему-то симпатизировала этой женщине, с нуля поднявшей такой колоссальный бизнес.

Инга не любила готовить и частенько заказывала еду из «Северины», которую они с Грегори поглощали с огромным удовольствием. А рецепты тех ужинов, которыми она пыталась кормить Руслана, были почерпнуты из кулинарной передачи «Северина на кухне».

Так получилось, что она с детства привыкла к спортивному стилю в одежде. Всякие там оборки, цветы, кружева и рукава-фонарики считались в семье ужасающей пошлостью. Теперь же Инга надолго застревала возле витрин недавно открытого модного дома «Северина», с восторгом разглядывая образцы этой пошлости.

В «Северине» создавали одежду для обычных женщин, без особых изысков, но Инге ужасно нравились эти кофточки и платья.

Кроме приятного вида вещи были еще непривычно хорошего качества и стоили недорого по сравнению с аналогами из бутиков. Соответственно, в «Северине» ходила вся страна, ассортимент там был достаточно богатый, чтобы не бояться выглядеть «инкубаторскими».

Но Ингу каждый раз от покупки удерживало сознание, что придется полностью менять гардероб. Понадобятся соответствующие туфли и сумочка, и все остальное. В результате выйдет не та сумма, которую одинокая мать может себе позволить.

Включив запись последнего интервью Северины, Инга закрыла глаза. У этой женщины было еще одно редкое в нынешнее время достоинство – культура речи. Слушать ее было приятно, независимо от того, о чем она говорила.

Дослушав до конца, Инга улыбнулась. Любимое дело и удача… Да, пожалуй, универсальный рецепт успеха. Ее собственная трудовая биография подтверждает этот тезис Северины, пусть и не в таких ошеломляющих масштабах.

Какое удивительное творение природы – человеческая рука. Тончайший инструмент, способный создать все что угодно, и в то же время чудесный проводник любви и добра. Для Инги с детства руки человека были важнее, чем его лицо, именно по ним она составляла впечатление. Недаром художники за портреты «с руками» запрашивали гонорар вдвое больше. И Руслана она полюбила, увидев его крупные сухие кисти…

Поступив в медицинский институт, в общем, случайно, она всерьез заинтересовалась строением человеческой руки. В том, что все студенты воспринимали, как сложнейший раздел анатомии, ей виделась поэзия, и знания ложились на ум словно сами собой, как плохие стихи, которые запоминаются раз и навсегда.

После первой сессии она стала заниматься на кафедре общей хирургии у пожилой дамы-доцента, специализировавшейся в хирургии кисти. На третьем курсе опубликовала первую научную работу, к шестому – создала «задел» для будущей кандидатской.

Инга усмехнулась. Любимое дело и удача – это да, но нельзя забывать еще один секретный ингредиент. Как знать, удалось бы ей поступить в аспирантуру, если бы не роман с заведующим кафедрой? Нет, она была достойна этого места по всем параметрам, но, не будь этих отношений, ее могли бы оставить за бортом. С другой стороны, любовь к начальнику разрушила слишком многое в ее жизни, чтобы считаться удачей.

Судьба улыбнулась ей позже, когда аспирантура подходила к концу и Инга готовилась стать ассистентом кафедры. Прекрасная перспектива для молодого врача, но Инга пребывала в унынии, чувствуя, что жизнь повернула куда-то не туда. Тягостные и бесперспективные отношения, которые оба называли любовью, оправдывая этим измену и ложь. Положение вечной студентки. Научная руководительница научила ее многому, и Инга была благодарна ей от всего сердца, но… Несмотря на то что Инга умела теперь все то, что и наставница, и даже несколько больше, ей предстояло ходить в ученицах, пока та не уйдет на пенсию. Чем меньше доцент оперировала сама, тем больше и напористее она контролировала Ингу. Кроме того, с возрастом у руководительницы появилась излишняя консервативность, она накладывала вето на новые методики, которые ученица хотела бы внедрить. Инга ценила свою наставницу, ценила ее огромный опыт, но, видимо, как для родителей дети всегда остаются детьми, так и для учителей ученики всегда остаются учениками.

Поскольку Инга начала заниматься хирургией на первом курсе, а не в интернатуре, как большинство однокурсников, она была уже состоявшимся и самостоятельным специалистом, когда те только учились держать скальпель. И было непонятно, что, оставшись на кафедре, она скоро потеряет это преимущество, станет такой же, как другие, тут она достигла потолка, и останется только ждать, когда ребята к ней подтянутся.

Пребывая в унынии, Инга заступила на суточное дежурство, обязательную повинность для всех аспирантов. Клиника не относилась к больницам скорой помощи, поэтому тут не бывало большого наплыва больных и пострадавших. По договоренности с ближайшей подстанцией, привозили пару аппендицитов «для учебного процесса», а в основном работа сводилась к вечернему обходу и измерению давления у бабушек.

Часам к восьми дежурные хирурги садились ужинать с вином, а Инга падала на койку за шкаф. На нее не обижались: дежурство – единственная возможность выспаться для молодой одинокой матери.

Но в этот раз что-то пошло не так. На ближайшем перекрестке произошла крупная авария, и пострадавших, не долго думая, доставили к ним в приемный покой. Каким-то чудом рядом оказались адекватные граждане, сумевшие быстро сориентироваться на местности.

Итак, перед дежурной бригадой встала задача оказать помощь сразу семи пострадавшим. К этому никто не был готов, в их тишайший приемник не поступало больше одного пациента за раз.

По идее, ответственный должен был все организовать, но он сразу схватил тяжелого больного и убежал в операционную вместе со вторым хирургом. Остальные тоже как-то растерялись, и пришлось распоряжаться Инге. Вспомнив курс организации и тактики медицинской службы (вот уж не думала, что пригодится), она распределила пострадавших по тяжести состояния. Диагностировав внутрибрюшное кровотечение, она вспомнила, что одна из постовых сестер – в прошлом операционная, и направила ее быстро открыть второй блок. Больного отправили туда в сопровождении третьего хирурга и терапевта, которому Инга присвоила статус ассистента, несмотря на яростное сопротивление. Сама осталась в приемном покое зашивать раны и оформлять истории. У одного пострадавшего оказалась травма кисти, и он думал, что пальцы придется отнять. Обычные травматологи так бы и поступили, но Инга предложила «попробовать сохранить».

Оказав всем первую помощь и убедившись, что состоянию пациентов ничто не угрожает, она приступила к реконструктивной операции.

Инга выбрала проводниковую анестезию, больной оставался в сознании, поэтому они успели познакомиться и даже немного подружиться.

Через неделю пациент пришел к ней на контрольный осмотр, но вместо дежурных конфет предложил место заведующей отделением хирургии кисти в одной из ведущих клиник города. Он оказался крупным чиновником и устроил ее судьбу, как по мановению волшебной палочки. «Я разбираюсь в людях, – сказал он, – неизвестно, кому я оказал большую услугу, вам или клинике».

Чиновник сделал ей еще один царский подарок. Ее кандидатская была на ученом совете сочтена такой важной и фундаментальной работой, что Инге сразу присвоили звание доктора наук. Беспрецедентный случай в медицине.

Инга тяжело вздохнула, вспомнив ощущение тоски и пустоты, охватившее ее после защиты. Вот я доктор наук, и что? Счастья как не было, так и нет. Ученая степень не обнимет вечером, не скажет: не бойся, малыш, я все решу…

Стоило столько работать ради этого… ничего!

Если бы новые подчиненные знали, как тяжело у нее на душе! Как она заставляет себя улыбаться, когда хочется рыдать, как приходится до боли сжимать кулаки, чтобы не схватить телефон и не позвонить любимому человеку. Инга решила, что переход на другую работу – хороший повод прекратить связь, не имеющую перспектив, и, наконец, устроить свою судьбу. Разве она думала, что наступит на те же грабли!

Очень плохо тогда было молодому доктору наук, но она сумела взять себя в руки. Она состоялась как врач и как ученый, теперь предстояло освоить роль управленца.

Сама модель хирургического коллектива – одна звезда и «мои помощники» – казалась ей порочной. Инга учила своих докторов всему, что знала, и позволяла им выполнять самые сложные вмешательства, стоя на ассистенции. Как говорится, делегировать полномочия, но не ответственность. В числе прочих ингредиентов успеха Северина назвала бережное отношение к людям. Искренними ли были ее слова или это пресловутая «корпоративная этика», бог весть. Инга была согласна с бизнес-леди в том, что к сотрудникам надо относиться с уважением и справедливостью, но и только. Тезис «незаменимых нет» она в целом считала справедливым. Конечно, все люди разные, и, чтобы управлять людьми, нужно их знать. И не только их возможности, но и особенности и предпочтения. Например, один доктор готов часами задерживаться на работе, лишь бы его никто не торопил, а другой – быстрый, энергичный, все переделает, но каждая минута, проведенная на службе сверх рабочего времени, для него мучительна. Просто нужно каждому поручить тот круг обязанностей, которые у него получаются. А когда у человека что-то хорошо получается, он делает это с удовольствием.

За несколько лет она подняла свое маленькое отделение до статуса городского центра хирургии кисти. К ним стремились, и если не было очереди пациентов на полгода, то только потому, что Инга старалась ее не создавать. При грамотной организации можно успеть все. Возможно, у истоков дела действительно должны стоять уникальные специалисты, самозабвенно преданные делу, но в дальнейшем для процветания предприятия лучше организовать все так, чтобы любого человека можно было заменить в любой момент.

Кроме клинических и научных достижений центру хирургии кисти сопутствовал еще и финансовый успех. Это было самое прибыльное подразделение в клинике, поэтому администрация любила Ингу и всегда шла ей навстречу. Стажировки, современное оборудование, расходные материалы – все предоставлялось по первому требованию, ибо «отобьется».

«Всего у меня в избытке, – думала Инга, – кроме счастья».

Раз в неделю Александра обязательно приезжала в город. Муж завозил ее домой по пути на службу, а вечером забирал. Кроме домашних дел у нее были обязанности старшей по подъезду, которые она возложила на себя несколько лет назад и выполняла с удовольствием. В их «сталинском» доме подобралась очень приличная публика, без этого «советского» страха – не дай бог случайно сделать что-то хорошее для другого человека. Всем хотелось, чтобы в подъезде было чисто и приятно.

Уловив эти настроения, Александра как домохозяйка взяла дело в свои руки. Сначала появилась консьержка, потом сделали нормальный ремонт.

На лестничных клетках прижились растения – те, которые Александра опасалась заводить в квартире из-за крупных размеров. Гранаты, китайские розы, фикусы и агавы разрослись лучше, чем дома. Быстрее и пышнее цветы росли только в рентгеновском отделении клиники мужа.

По стенам висели разные репродукции, а в холле стоял стеллаж, где жильцы организовали что-то вроде библиотечки.

Входя в дом, Александра всякий раз чувствовала удовлетворение. Настоящий европейский шик, образец для подражания.

Она пешком поднялась к себе на шестой этаж. Цветы растут очень буйно – просто ботанический сад. Смотреть приятно, но ухаживать за ними становится все сложнее.

А вдруг на следующей неделе ей не захочется приезжать? Вдруг наступит такая жара, что одна мысль о раскаленной машине и выхлопных газах вызовет дурноту? А хоть бы и нет, забот хватает и без того, чтобы бегать по этажам с лейкой. В конце концов, она жена профессора, а не прислуга.

Александра приготовила себе кофе, задумчиво помешала его, хотя всегда пила без сахара. Когда она только начинала кампанию за благоустройство подъезда, возня с цветами выглядела уместно. Теперь это немножко выходило за границы обычного хобби.

Поправив волосы и растянув губы в неискренней улыбке, она спустилась этажом ниже и позвонила в старую, еще деревянную дверь.

Та резко отворилась, и на пороге показалась долговязая женщина с помятым лицом. Увидев Александру, она молча повела подбородком и осталась стоять на пороге.

Александра поздоровалась и, сообразив, что приглашать ее в дом не собираются, продолжила:

– У меня есть к вам предложение.

– Опять? Я уже сказала, что ничего не стану сдавать на ваши идиотские затеи!

– Нет-нет! Напротив, я хотела предложить вам заработать. Нужно заботиться о цветах в подъезде. Поливать, подкармливать по графику, словом, ничего сложного. Все займет не больше двух часов в неделю, и я, конечно, подскажу, что надо делать.

– Нет!

– Простите?

– Не буду. Я цветы не люблю.

– Но, насколько мне известно, вы нуждаетесь в деньгах, а тут такой необременительный заработок…

– Не ваше дело.

Александра почувствовала, что начинает злиться. Эта женщина одна тащила двоих детей и престарелую мамашу на зарплату то ли медсестры, то ли воспитательницы. Александра с пониманием относилась к тяжелым жизненным обстоятельствам соседки и не настаивала, когда та отказывалась сдавать деньги на подъезд. Более того, она делилась с ней старыми Катюшиными вещами, а Виктор помог, когда старушку госпитализировали.

– Послушайте, но вы тоже живете здесь. Хоть как-то поучаствуйте…

Соседка фыркнула:

– Какие ко мне претензии! Коммуналку я оплачиваю в срок, а вся эта фигня мне не нужна. Мало ли что вам еще в голову взбредет… Скажите спасибо, что я позволяю тут держать ваши горшки. Они пол-лестницы занимают, повернуться негде, а я терплю.

– Но…

– Оставьте меня в покое! Я ничего вам не должна.

И тетка довольно бесцеремонно захлопнула дверь.

Вздохнув, Александра пошла за лейкой. Как говорится, цветы сами себя не польют.

Она занималась цветами, и за этой механической работой разговор с соседкой почему-то не шел из головы. Как можно быть такой наглой и неблагодарной особой? Хотя это так типично для некоторых людей – считать, что все им должны.

Александра посмотрела в окно и неожиданно увидела Катю, медленно бредущую домой. Сердце екнуло, по всей фигурке и несвойственной дочери вялой походке было ясно – случилось что-то нехорошее. Александра сбежала вниз и обняла Катю. Та плакала.

– Катюша, солнышко, что случилось?

Дочь только всхлипнула.

– Говори скорее!

От плохого предчувствия подкосились ноги. Должно было произойти что-то действительно страшное, чтобы довести до слез уравновешенную и оптимистичную Катю.

– Мне отказали… Должны были подписать контракт на днях, а сегодня позвонили и сказали, что взяли другую актрису.

Александра подавила вздох облегчения. Главное, все живы и здоровы, а сериал – дело наживное.

Они поднялись в квартиру. Александра уложила дочь на диван и укрыла пледом. Взяла в свои ладони ее безвольно повисшую руку, поцеловала. Как она любила эту маленькую ручку!

Обычно, если оба родителя красивы, дети получаются невыразительными. Александра знала об этой особенности природы и хотела, чтобы родился мальчик, для которого блеклая внешность не станет большой проблемой. Но появилась Катюша и сразу развеяла все опасения.

К шестнадцати годам она стала такой красавицей, что Александре иногда становилось страшно. Ей казалось, что дочь слишком хороша для этого мира.

Самый распространенный стереотип, что красивая женщина обязательно глупа, тоже был не про Катю.

Девочка хорошо училась и собиралась в медицинский, по стопам отца, но неожиданно попала в театральный институт, ради забавы отправившись с подружками на прослушивание.

В прошлом году она получила диплом, поступила в один из ведущих театров, правда, пока была занята только в эпизодах. А недавно прошла кастинг на главную роль в новый сериал. И вот, когда, казалось бы, все решено, ей объявляют, что на роль берут другую. Если бы отказали сразу! Но дочь целый месяц жила в предвкушении интересной работы! Сериал готовился для центрального канала – значит, после показа Катя сразу стала бы артисткой с именем. У нее появилась бы уверенность в завтрашнем дне, а теперь вдруг объявляют, что ничего не будет! Все снова надо начинать сначала. А как будут злорадствовать коллеги в театре, просто страшно подумать!

Александра погладила дочь по спине. Как жаль, что прошли те времена, когда она могла ее защитить и утешить! Когда материнские объятия уберегали Катюшу от всех опасностей этого мира… Теперь не скажешь: «Это горюшко не горе» и не поведешь дочь в магазин игрушек, глядя, как быстро высыхают слезки на щеках при виде новой куклы!

Когда Александра сталкивалась со сторонницами сурового воспитания, ей всегда хотелось сказать: это так быстро проходит! Оглянуться не успеете, как ничего не сможете сделать для ваших детей. Пользуйтесь моментом, пока в ваших силах подарить им счастье.

– Принести тебе водички? Или чайку?

Дочь только плакала, уткнувшись лицом в подушку.

– Я позвоню сейчас отцу. Полгорода ему обязаны, найдет административный ресурс.

– Нет! – всхлипнула Катя. – Мне дали понять, что там серьезные люди. Мы только поставим папу в неудобное положение.

Александра вдруг подумала, что готова поставить Витю в любое положение, лишь бы только дочь была счастлива. Недостойная мысль для хорошей жены, с усмешкой подумала Александра и потянулась за мобильным, но Катя заметила ее движение и крепко взяла за руку.

– Серьезно, мама, не звони, – сказала она глухо.

Поцеловав дочь в мокрую и горячую от слез щеку, Александра пошла за водой и льдом. Артистке нужно беречь лицо.

– Может, оно и к лучшему, Катюша, – сказала Александра мягко, – все же для женщины главное – семья. А если начнешь сниматься, о женихах будет подумать некогда.

Катя всхлипнула последний раз и улыбнулась:

– Мне иногда кажется, что вы с папой израсходовали весь запас личного счастья, положенный нашей семье. На мою долю не осталось…

– Не говори глупости. У бабушки с дедушкой тоже счастливый брак, и Витины родители живут хорошо и дружно. Так что семейное счастье – это у нас наследственное, – засмеялась Александра, – не волнуйся, доченька, все будет хорошо. Надо только знать два секрета.

– Какие еще секреты?

– Я тебе сто раз говорила, но, так и быть, повторю еще. Во-первых, надо выбирать в мужья человека, который любит свою работу. Мысли его будут заняты делом, а не пустым выяснением отношений. А второй секрет: женщина должна, условно говоря, свить гнездо. Как говорила бабушка, мужчина может уйти от женщины, но из дома – никогда. А вторая твоя бабушка выражалась более прямолинейно: как же он уйдет, если не знает, где лежат его трусы? Вот и вся формула женского счастья.

Катя состроила выразительную гримаску:

– Ничего себе формула – ежедневный адский труд! Но других рецептов, видно, нет. Как фигура. Хочешь быть стройной – всю жизнь ограничивай себя в еде, занимайся спортом и не верь в чудодейственные средства.

Александра кивнула, радуясь, что дочь отвлеклась от своего горя.

– Определенно, тебя бог отвел! – сказала она убежденно. – Еще неизвестно, что они там снимут! Скорее всего, чушь и тоску зеленую. Я ведь домохозяйка, посматриваю сериалы и хочу тебе сказать, что достойных среди них – раз-два и обчелся. Впечатление такое, что сценаристы – это люди, искусственно выращенные на второсортных мелодрамах.

– Мама, виноград, конечно, зелен, но не до такой степени. Самый идиотский фильм лучше, чем ничего.

Александра покачала головой:

– Если ты снимешься в халтуре, то всегда будешь ассоциироваться у зрителей с халтурой и скукой.

– Наверное, ты права. Но именно этот сериал был очень даже неплохой. Я уже приготовилась стать звездой, даже решила, куда потрачу гонорар… И вдруг как гром среди ясного неба!

– Ладно, ладно! Пойдем лучше чайку попьем. Не переживай, Катюша.

– Хорошо, мамуль, не буду. В конце концов, я ничего не потеряла. Все мое при мне.

Александра понимала, что девочка храбрится и просто не хочет расстраивать мать слезами. Может быть, надо поскорее уехать и не мешать горевать.

Она поцеловала Катю в макушку, вдохнув аромат густых русых волос. Сочувствуя дочери, она в то же время подспудно радовалась, что съемки отменились. Это сумасшедшая, потогонная работа, ночные смены, распущенные люди (Александра не была знакома с людьми из киноиндустрии, но почему-то заочно считала их таковыми). А если бы сериал имел успех и к Кате пришла настоящая слава? Посыпались бы новые предложения, бесконечные съемки, где тут думать о семье?! Самое страшное, что девочка может увлечься, окунуться в водоворот пустых страстей, а когда опомнится, будет уже поздно.

Важнее всего на свете любящая семья, это Александра знала твердо. Головокружительный успех, мировая слава, огромные гонорары – все это не имеет никакого значения, если приходит беда. Александра тихонько постучала по ножке стола. Она не относилась к тем родителям, которые с легкостью призывают на голову своего ребенка всевозможные удары судьбы, лишь бы он образумился. Нет, больше всего на свете она хотела, чтобы Катина жизнь была счастливой и безмятежной. Но если вдруг, не дай бог… Рядом должен быть мужчина, готовый разделить с ней горе. Родители не вечны, и вообще, женщине нужен муж, а не папа с мамой.

Кажется, молитвы матери были услышаны. Катя недолго полежала на диванчике, потом ожил ее айфон. Александру забавляла эта манера молодежи – переговариваться сообщениями. Вот и сейчас дочь села по-турецки, пальцы, как сумасшедшие, порхали по сенсорному экрану, телефон отзывался энергичным «ку-ку», и вот уже слезы высохли, а на губах появилась улыбка.

Вот и хорошо. Можно спокойно ехать на дачу. Среди друзей Катя быстрее развеется. Достав из кошелька пятитысячную купюру, Александра сунула ее под подушку, как прятала для маленькой дочери конфетку или яблоко. Пусть устроит вечеринку по случаю провала или небольшой утешительный шопинг.

Виктор легонько сжал ее колено:

– Не переживай, Сашуля. Им же хуже.

Александра рассеянно кивнула, глядя на дорогу. Редкие и чахлые деревца по обочинам покрылись свежей зеленой листвой, трава поднялась высоко. Скоро появятся первые цветы… Как быстро летит время! Кажется, еще вчера она смотрела на голые ветви, будто нарисованные тушью на тяжелом сером небе, и гадала, доживет ли до следующего лета.

– Это недоразумение, скорее всего, – продолжал муж, – завтра же позвоню и все улажу. Я не последний человек в этом городе, да и объективно лучше нашей Кати им не найти. Она такая у нас талантливая и красивая. В тебя пошла.

Он на секунду оторвал взгляд от дороги и тепло улыбнулся жене. Александра благодарно пожала руку, лежащую на рычаге коробки передач. Как она любила этот несокрушимый оптимизм мужа! Он видел столько человеческих страданий, столько горя, столько примеров, когда неумолимая болезнь перечеркивает все планы, что очень многие вещи казались ему всего лишь мелкими неприятностями. Жизнь – короткая и довольно хрупкая штука, поэтому надо радоваться каждую минуту и беречь друг друга.

Ссоры в их супружеской жизни Александра могла бы пересчитать по пальцам, а такого, чтобы они бойкотировали друг друга, не бывало никогда.

После поворота дорога пошла вдоль берега озера. С другой стороны был крутой косогор. Песчаная почва осыпалась, выветривалась, обнажая корни старых сосен. Кое-где земля настолько просела, что деревья держались в ней самыми кончиками узловатых корней и казались чудовищами, которые сейчас побегут, перебирая корнями, словно лапами.

– Боишься, Сашуля? – как-то она рассказала мужу о своих ассоциациях, и теперь он всегда подшучивал над ней, проезжая этот участок.

Александра улыбнулась.

Все хорошо, откуда же у нее на душе это царапающее беспокойство? Она прислушалась к себе. Может быть, волнуется, что дочь в квартире одна? Конечно же, нет! Катя – здравомыслящий человек и не наделает глупостей, в этом на нее можно положиться. Тогда в чем дело? Откуда это ощущение?!

Разговор с соседкой? Ну да, обидно, что за хорошее отношение в ответ получаешь хамство, но, живя в нашей стране, пора привыкнуть к такому порядку вещей. Многолетняя практика Вити это подтверждает. Он говорит, что именно пациенты, в которых вкладываешь душу и которых буквально спасаешь от смерти, строчат жалобы на докторов. Мораль сказки про аленький цветочек только одна, – назидательно заметил Виктор, – если ты спасаешь человека от верной гибели, делишься с ним кровом и пищей, он обязательно заберет у тебя самое дорогое. Во всяком случае, плюнет в душу.

Соседка ее несомненно обидела, но тревогу вызвало что-то другое.

Нахмурившись, Александра перебрала в памяти весь сегодняшний день. А, вот оно! Фраза дочери о том, что они с Витей вычерпали весь лимит семейного счастья. Неужели это правда? Если подумать, они поженились на первом курсе, а Катя закончила институт и все еще не замужем.

Александра вздохнула. Ее жизнь была слишком безмятежной и счастливой для реальности и слишком скучной для сказки. Неужели она обокрала свою дочь?

От этой мысли стало так грустно, что она едва не расплакалась.

Александра родилась, что называется, с серебряной ложкой во рту. Ей посчастливилось появиться на свет в любящей и счастливой семье. Родители обожали единственную дочь, при этом ухитрились не испортить ее своей любовью. Александра вспоминала раннее детство, как чудесную сказку, в душе до сих пор жило чувство волшебства в новогодние сумерки.

Красивый ребенок, она со временем превратилась в красивую девочку, а потом девушку. У нее была немножко старомодная красота, безупречный овал лица и высокие скулы. Друзья родителей находили, что она похожа на Грету Гарбо, а Александра переживала, потому что в моде были сдобные мягкие мордашки с высоким начесом.

И все же она считалась в классе первой красавицей. Отец служил секретарем горкома партии, имел доступ к «дефициту», и Александра была всегда одета, как куколка, что в те времена имело колоссальное значение. Красавица, умница, из хорошей семьи, что еще нужно?

Родители привили ей хорошие манеры. Вспоминая свое прошлое, Александра могла поклясться, что не была ни заносчивой, ни высокомерной. Со всеми сложились ровные отношения, но даже задушевной подруге Лидке она стеснялась открывать душу. Александра считалась яркой девочкой, заводилой, и мало кто знал, что больше всего ей нравится сочинять истории и записывать их в специальную тетрадку. В шестом классе она, смущаясь, показала свои сочинения родителям. Папа отдал ее рукопись машинистке и переплетчику. Так появилась почти настоящая книга «Приключения Ани». Истории про обычную школьницу с удовольствием читали все подружки Александры и даже учителя. Успех окрылил ее, и продолжение последовало довольно быстро. Но за это время подружки выросли, у них появились совсем другие интересы, а в восторгах учителей Александре чудилась фальшь. Как взрослые натужно восхищаются корявым детским рисунком. Но она тоже выросла, перестала быть ребенком, и умиление больше не было ей нужно. Мама сказала, что писательство вообще очень ненадежное дело, слишком богемная специальность для женщины. Нужно выбирать профессию, которая не помешает выполнить основное женское предназначение – жены и матери. Александра была с ней согласна, и на этом литературную карьеру забросила. Может быть, зря? В ее жизни было много счастливых минут, но иногда она думала, что самую чистую радость испытала, когда сидела вечерами за письменным столом и в уютном круге света от настольной лампы сочиняла «Приключения Ани».

Кроме того, в школьные годы, Александра серьезно занималась танцами, но папа настаивал, чтобы она вела общественную работу. Мол, это хорошо для будущего. Да и ему не придется краснеть, рассказывая сотрудникам об успехах любимой дочери.

К сожалению, в ее время пионерская и комсомольская работа была настолько формализована, что система сама отторгала людей со здоровой психикой и моралью. Понимая этот кризис, папа устроил Александре протекцию в знаменную группу. Почетная должность, не требующая никакого насилия над собой.

Будучи крупным партийным руководителем, папа, по его собственному выражению, «работу на дом не брал», то есть не вел в кругу семьи политических бесед, а мама была папиной женой и не задумывалась над такой ерундой, как устройство общества.

Но Александра, сколько себя помнила, считала строительство коммунизма дикой глупостью. Детским здравым смыслом она улавливала, что взрослые занимаются какой-то бессмысленной и опасной деятельностью, но почему-то это ощущение никак не влияло на ее отношения с папой. Он был самый лучший, и все.

Неприятие официальной идеологии не привело ее к бунтарским идеям, как некоторых одноклассников. Тогда многие в поисках духовных опор прибились к запрещенному Ленинградскому рок-клубу. Александра не заразилась эпидемией протеста, хотя иногда тайком слушала кассеты, позаимствованные у подружки Лидки. Была одна группа, песни которой бередили спокойную душу Александры, оставляя чувство томительной пустоты и тревожного ожидания чуда. Точнее, не сама группа, а ее лидер, высокий сухопарый юноша. Один раз она потратила все карманные деньги, купив у Лиды подборку фотографий, для конспирации пришлось взять фото нескольких групп, чтобы проницательная подруга не догадалась о ее влюбленности. Вечерами Александра тихонько включала магнитофон, слушала музыку и вглядывалась в фотографию фронтмена, сочиняя романтическую историю любви, которая никогда не сбудется.

Она была приличной девочкой, конформисткой, прекрасно понимающей, что нужно не менять мир, а занять в нем достойное положение.

Знаменная группа – это три человека: как правило, две девочки и крепкий парень-знаменосец. Он проносит на торжественных мероприятиях флаг школы, а девочки маршируют рядом, держа руку в пионерском салюте. Потом знамя водружают рядом с президиумом, и все трое стоят по очереди в почетном карауле, пока идет собрание. А потом: «Равнение на знамя!» и уход тем же порядком.

Когда Александра перешла в десятый – тогда выпускной класс, – старый знаменосец закончил школу, и на его место назначили Виктора, новенького юношу, семья которого по служебной необходимости переехала из Москвы.

Новичок сразу привлек всеобщее внимание. Уже в годы ранней юности, когда большинство парней выглядят, как эскиз своего будущего облика, Витя был настоящим красавцем. Когда он в парадной форме, с прекрасной выправкой, чеканя шаг проносил знамя на линейке, то, пожалуй, был единственным аргументом, способным зажечь пламя коммунистических идей в девичьих сердцах.

Александра встретила Виктора приветливо, но равнодушно. Он тоже был слишком дружелюбным, чтобы заподозрить влюбленность. В тот год система, видимо, предчувствуя скорый крах, переживала пароксизм идеологической работы. Знаменную группу постоянно дергали на какие-то линейки, сборы, торжественные заседания, собрания ветеранов и т. д. Ребята много времени проводили вместе, и Александра узнала, что Витя не только очень красивый, но еще умный, энергичный и целеустремленный человек. Он мечтал стать врачом, как его родители, упорно готовился к поступлению в институт и злился, что прогулки со знаменем отнимают столько времени. Но это было необходимо для хорошей характеристики.

О своем будущем Александра не волновалась. Во-первых, ей было все равно, чем заниматься, во-вторых, папа устроит ее в любой институт. Она хорошо танцевала, обладала не очень сильным, но приятным голосом и музыкальным слухом, и вкупе с интересной внешностью это сулило успех на актерском поприще.

Устроить дочь в театральный было вполне в папиных силах, но мама сказала категорическое «нет». «Артистке не видать семейного счастья!» – заявила она, процитировав известную фразу Раневской, мол, поклонников толпы, а в аптеку сходить некому. Творческие профессии не для порядочных женщин. Подумав, папа с ней согласился, а вслед за ним и Александра. Она иногда выступала на школьных концертах, танцевала и пела, и имела успех, но это никогда не вызывало у нее того душевного подъема, без которого нет настоящего артиста.

Самые подходящие профессии для женщины – это врач и педагог. Естественные науки Александру не прельщали, поэтому она решила стать учительницей. Так случилось, что преподавательницы русского языка и литературы в ее школе выглядели бесформенными клушами, а математички и англичанки были элегантными женщинами. Поэтому Александра выбрала специальность учителя математики.

Ей было неудобно идти в университет. Как-то стыдно со своими рядовыми способностями занимать место настоящего таланта только потому, что папа – секретарь горкома партии, и Александра готовилась в педагогический, не слишком усердствуя. Нужно было фантастическое стечение обстоятельств, чтобы она провалилась.

Тем с большим уважением она наблюдала за тем, как Виктор использует каждую минуту для подготовки.

Несмотря на выпускной класс, ребята больше думали о любви, чем о будущей профессии. Влюбленность носилась в воздухе, как вирусы гриппа во время эпидемии, и Александра волей-неволей подхватила эту болезнь. Она прекрасно помнила день, когда сказала себе: надо и мне влюбиться. Был март, она смотрела в окно на умытое ясное небо, на серый ноздреватый снег и сосульки, блестящие в лучах солнца. Да, пора спрятать фотографии этого страшного рокера, или лучше подарить девчонкам-фанатам, перезаписать кассету и полюбить живого человека. Надо влюбиться в Витю. Александра надела джинсы, фирменную куртку «Адидас» и красные, в цвет сумки, резиновые сапоги. Это был последний писк моды. Сумка называлась «банан», а сапоги – «бахилы».

Сейчас Александра сгорела бы со стыда, заставь ее кто-нибудь появиться в таком виде, но тогда ужасно гордилась собой.

Она шла по улице, бесстрашно наступая в лужи и подставляя лицо солнечным лучам. Кровь кипела от радости. Она нашла свое предназначение в жизни. Полюбила Витю.

Потом было все, что сопутствует первой любви. Замирание сердца, неловкость, слезы. Попытки разгадать взгляд или жест, увидеть в нем смысл, который объект любви в него не вкладывал. Очень плохие стихи. Вселенская тоска и прочее…

Александра мучилась целый месяц, но чувствовала, что именно эти переживания придают жизни смысл. Некоторое утешение приносила только кассета любимого рокера.

Она с ужасом думала, что будет, если Витя полюбит другую девочку, и ревниво следила за ним. Вите достаточно было дать кому-нибудь списать «домашку», чтобы Александра начинала хоронить себя.

Да, времечко было жуткое. Многие посмеиваются над своей первой любовью, но Александра слишком хорошо помнила, как страдала тогда. Она вспоминала эти дни своей юности с тем же чувством, с каким ветераны войны думают о самых горячих сражениях. Запоздалый ужас и изумление, что выжил.

Жутко подумать, что жизнь могла сложиться иначе! Если бы не тот апрельский вечер, когда они, продрогшие и с мокрыми ногами, вернулись с торжественной линейки районного масштаба, проводившейся почему-то в сквере, возле памятника героям.

Все устали, хотели есть, поэтому быстро разбежались, а Александра с Витей остались зачехлять знамя.

В школе было непривычно тихо, спустились сиреневые весенние сумерки. Не говоря ни слова, ребята шагнули друг к другу. Александра закрыла глаза, почувствовав губы Вити на своих губах.

Она, стесняясь себя, своей неловкости, положила руки ему на плечи и с замиранием сердца почувствовала, как его ладонь ложится ей на грудь. Первый поцелуй оказался слишком дерзким, но страх и растерянность ушли под натиском чувства сбывшейся мечты.

Она бросила короткий взгляд на мужа и тихонько засмеялась. Трудно узнать того пылкого юношу в сегодняшнем мужчине. А тогда она едва устояла под его натиском… Только когда Витина рука поднялась слишком высоко по ее бедру, Александра опомнилась и выскочила из его объятий. Взъерошенные, они смотрели друг на друга сумасшедшими глазами.

Так началась их любовь. Они не выставляли напоказ свои чувства, инстинктивно опасаясь людской злобы. В школе они вели себя как ни в чем не бывало, но так здорово было обмениваться тайными взглядами, мимоходом, будто случайно, касаться друг друга. И от воспоминания о вчерашнем поцелуе подкашивались ноги.

Вернувшись из школы, Александра начинала гипнотизировать телефон. Уроки она делала, только чтобы отвлечься от мучительного ожидания Витиного звонка. Он серьезно готовился в медицинский, и видеться они могли не каждый день.

Почти сразу Александра обо всем рассказала маме. Та навела справки о дочкином возлюбленном, в принципе одобрила кандидатуру и приобрела Александре несколько новых нарядов. Потому что девушка прежде всего должна хорошо выглядеть. Мама с удовольствием помогала ей собраться на свидание, каждый раз напутствуя: «Не делай глупостей!»

А потом наступило время, которое Александра старалась не вспоминать. Она называла его «провал» и больше всего на свете хотела, чтобы эти два месяца изгладились из памяти.

Незадолго до выпускных экзаменов Витя сказал, что они должны сосредоточиться на учебе. Что сейчас решается их судьба, и пока непозволительно отвлекаться. У Александры до сих пор наворачивались слезы на глаза, когда она думала об этом разговоре. Ей нужно было понять самой, когда он перестал звонить и больше не приближался к ней в школе, чтобы обменяться прикосновениями.

Нужно было смириться, а она, глупая, догнала его по дороге домой. Прошло больше четверти века, а она и сейчас обходит стороной тот книжный магазин, возле которого услышала холодные взрослые слова: «Мы должны думать о будущем».

Что она могла ответить? Повернулась и пошла, а мир вокруг стремительно терял краски, и о будущем без Вити совсем не хотелось думать.

Кое-как она сдала выпускные экзамены и очень удивилась, получив обещанную медаль. На выпускной бал Александра не пошла. Она мечтала появиться там с Витей и танцевать с ним, а идти одной не имело смысла. Смотреть, как он танцует с другими девушками, было бы слишком больно, она не выдержала бы.

Александре вдруг очень захотелось курить. Четверть века семейной жизни… Много произошло за этот долгий срок. Но Александра не простила мужу только этот злосчастный выпускной, которого у нее не было. Каждый раз, когда она об этом думала, в душе вскипала такая едкая и горькая обида, что хотелось ему как-нибудь отомстить.

Поэтому она похоронила это воспоминание.

Виктор вернулся в июле. Когда она перестала ждать, просто зазвонил телефон, и Александра пошатнулась, услышав его голос.

Назначили встречу, и Александра шла, запрещая себе надеяться на хорошее. Старалась только выглядеть не такой убитой горем, как обычно.

Встретились в сквере, и Александре вдруг стало немного грустно, что больше никогда не придется маршировать тут со знаменем. Витя стоял возле пышного куста сирени и шагнул к ней, как только увидел.

Взяв ее за руку, Витя сказал, что любит ее и всегда любил, но испугался своих чувств. Что связать жизнь с человеком – это серьезное решение, и тогда он был не готов его принять. Но теперь он все понял.

– Ты должен думать о будущем, – съязвила она.

– Мое будущее – это ты…

Они обнялись, и Александра словно вернулась домой после долгой и трудной дороги.

Так началась счастливая и безмятежная жизнь.

Они поженились сразу, как ей исполнилось восемнадцать, с полного благословения родителей. Семьи были примерно одного круга, поэтому сразу нашли общий язык. Никаких дотаций молодым, ребята должны прожить собственную жизнь.

Витины родители отдали им бабушкину однокомнатную квартиру, а отец Александры обещал содействие в карьере. Но на жизнь они должны были зарабатывать сами.

Было трудно, как всем студенческим семьям. Оба получали повышенные стипендии, Витя работал на полставки санитаром, Александра занималась репетиторством.

Первое время было непросто привыкать к бедности после изобилия в родительской семье, но Александра смотрела на это, как на приключение.

Сейчас многие говорят, как хорошо было в СССР. Что ж, Александре пришлось самым краешком зачерпнуть советского быта… Можно сколько угодно сокрушаться о потерянном рае бесплатной медицины и образования, но это была страна несчастных женщин. Приходилось существовать в состоянии хронического героизма. Жену и мать воспевали, увековечивали в граните, но на практике охрана материнства и детства оборачивалась злой, как овчарка, врачихой в женской консультации, которая умела только оскорбить и причинить боль.

Даже их невеликий семейный бюджет нельзя было расходовать без приключений. Александра научилась стоять в очередях, привыкла к перемороженной картошке и жилистому мясу, где чудодейственным образом внутри куска всегда обнаруживалась кость.

Ассортимент промтоварных магазинов ужасал. Как же надо ненавидеть людей, чтобы делать такую обувь и одежду! Вообще, ей казалось, что в этой стране люди, не получая достойного вознаграждения за свой труд, стараются работать настолько плохо, насколько это возможно. Такой круговорот злобы и зависти.

Поэтому, когда началась перестройка и все остальное, Александра с Витей восприняли это положительно. Да, тяжело, трудно и голодно, но нужно потерпеть, чтобы потом жить в нормальном обществе, а не в сумасшедшем доме.

Им пришлось, пожалуй, тяжелее, чем многим другим, потому что Александра как раз забеременела.

Они не сдались, перенесли все испытания и теперь заслуженно наслаждаются благополучием. Александра стала идеальной женой. Обычно женщина сильна в чем-то одном. Например, хорошо готовит. Или поддерживает дома хирургическую чистоту. Или вкусно готовит, наводит идеальный порядок, но не следит за собой. Александра успевала все. Готовила так, что, наверное, эта мега-кулинарка Северина взвыла бы от зависти. Дома все сверкало. А сама Александра выглядела очень даже неплохо для своих лет. Ну да, обаяние молодости ушло, но варенье может быть таким же вкусным, как свежая ягодка.

Жизнь промелькнула, как приятный сон. Немножко детских любовных страданий, немножко вполне переносимых лишений в молодости, вот и все. Как только Витя закончил институт, в семью пришел достаток. Красивая, богатая, не знающая горя женщина. У них с Витей даже родители живы и здоровы и не требуют заботы. Господи, неужели Кате придется расплатиться за безмятежную жизнь матери? Нет, пожалуйста! Говорят, дети расплачиваются за грехи родителей, а не за их счастье. Кажется, она никому ничего плохого не сделала. Она вообще мало влияла на окружающую действительность, сосредоточившись на семье.

Вонзив ногти в ладони, Александра беззвучно произнесла: «Господи, все что угодно, только, пожалуйста, пусть моя дочь будет счастлива!»

Простившись с посетителем, Северина задумчиво перелистала скоросшиватель. Она только ступила на путь возмездия, но уже обнаружила, что оно оказалось не столь увлекательным занятием, как она полагала вначале. Почему?

Отомстить, разрушить чужую жизнь, как в свое время разрушили жизнь ей, это должно принести удовлетворение. Но на душе так же пусто и тоскливо, как раньше!

Она попросила секретаршу принести чаю. Встала, прошлась по своему уютному кабинету. Обставляя его, Северина избегала даже намека на роскошь. Во-первых, не надо раздражать сотрудников, а во-вторых, атмосфера должна быть сугубо рабочей. Раньше у нее был большой офис, но теперь, с развитием интернета, она продала его и взяла особнячок в самом центре. Большинство сотрудников работали дома, связываясь между собой по скайпу, а в офис приезжали, если нужно было обменяться конфиденциальной информацией. Северина считала, что понятие рабочий день – самый большой тормоз прогресса. Платить надо за выполненную работу, а не за отсиженные часы!

Северине нравилась простая обстановка, а пускать пыль в глаза она не собиралась. Напротив, если приходилось бывать на переговорах в других фирмах, роскошные интерьеры настораживали ее.

Решив отвлечься от мыслей о возмездии, она посмотрела на улицу сквозь щель в жалюзи. Жарко, люди идут потные и злые, спускаются в метро, где в вагоне превратятся в единый человеческий брикет. И, вдыхая запахи друг друга, будут подсознательно заряжаться агрессией. А она поедет домой в удобной машине с кондиционером, вольготно устроившись на заднем сиденье, попивая водичку с кубиками льда, которую ей даст в дорогу секретарша. Только это не сделает ее счастливой…

Вместе с чаем Наташа внесла в кабинет огромную корзину цветов. Основным элементом композиции были чайные розы, оттененные разной зеленью и слегка подернутые мелкими белыми цветочками. Северина не разбиралась в ботанике, но отметила прекрасный вкус составителя букета.

– Гусарский размах, – усмехнулась она, – надеюсь, это не от конкурентов и цветы не пропитаны неизвестным науке ядом.

– Нет, доставка от фирмы «Розамунда». Служба безопасности проверила.

– Я шучу, – сказала Северина без улыбки.

Кто знает, действительно ли у Наташи не было чувства юмора, или она выключала его, приходя на службу.

От кого это, интересно? Среди зеленых листьев Северина заметила белый уголок. Визитная карточка Тоборовского, предположительно, космонавта. Никакой записки на ней, типа «позвони!» или «жду!». Подобная сдержанность вызывает симпатию…

Сначала она хотела, чтобы Наташа поставила композицию в холле, чтобы все сотрудники насладились этой красотой, но вдруг передумала.

– Вызови мне машину, и пусть шофер поднимется, заберет цветы. Я возьму их домой, если ты не возражаешь.

Она потянулась за айфоном, но что-то заставило в последний момент убрать руку. Слишком многое в жизни заканчивалось крахом всех надежд. Да что там скромничать, практически все, кроме бизнеса! Лучше еще немножко помечтать, что могло бы быть, чем узнать, что ничего не будет.

Северина вздохнула. Вероятно, Алексей уже жалеет о своем мимолетном порыве, а цветы прислал для очистки совести. Или ему что-то нужно от нее. Какая-нибудь протекция, а может быть, хочет с ее помощью проникнуть в высшее общество. Разочарованной в жизни женщине на пороге сорокалетия очень сложно поверить во внезапно вспыхнувшую страсть.

Она не такая любительница секса, чтобы заводить отношения ради него. Прежде всего ей нужна духовная общность, доверие. И открыть человеку душу, чтобы он туда плюнул? Услышать: я тебя силком в постель не тащил…

О, вот оно! От внезапно посетившего ее озарения Северина замерла с чашкой в руке. Ну конечно! Спасибо тебе, космонавт Тоборовский, за идею!

Вот в чем смысл возмездия, вот когда оно принесет радость и исцеление ее душе. Просто испортить человеку жизнь – невелика заслуга. Этот негодяй умеет держать удар, и, как бы она ни старалась, она не сможет лишить его тех душевных качеств, которые помогут ему подняться.

Нет, нужно сделать так, чтобы он оступился сам. Чтобы собственными руками все разрушил и до дна испил горькую чашу совершенного греха. Чтобы совесть грызла его так же, как двадцать лет грызет Северину. Он сам должен вырыть ту яму, в которую упадет. А она встанет на краю этой ямы, бросит на него холодный взгляд, усмехнется и скажет: «Тебя никто не заставлял!».

Вот тогда это будет возмездие, а не мелкие пакости.

Северина засмеялась и снова позвала секретаршу:

– Наташенька, свяжитесь с Петровым из горздрава и назначьте встречу. Потом соединитесь с секретарем нашего дорогого генерала и узнайте, когда ему будет удобно меня принять.

Тесное сотрудничество Северины с ФСБ не афишировалось, но ни для кого не было тайной. Пожалуй, оно являлось гораздо более значимым компонентом ее успеха, чем любимое дело и удача.

Северина не видела в этом сотрудничестве ничего постыдного. Защита своей родины от внешних и внутренних врагов – почетная обязанность гражданина. А крики о произволе и душителях свободы – удел неудачников.

Ну вот… Начало положено.

А если он не попадется в ловушку? – подумала Северина. И сама себе ответила: – Если он не попадется в ловушку, то я буду жить, зная, что в юности мне посчастливилось переспать со святым человеком.

Инга сделала обход и спустилась в приемный покой, в котором, как всегда по субботам, кипела жизнь. Миновав бурный поток пахнущих перегаром граждан, она открыла дверь ординаторской. Там сидел за журналами Руслан.

– Привет! – убедившись, что их никто не видит, он заключил ее в объятия. – Устала?

– Еще не успела. – Инга мягко высвободилась и села на широкий подоконник.

– А я тут статистику по травмам поднимаю. Сплошные «алкогольное опьянение, избит неизвестными». Кажется, у нас чрезвычайно развито движение анонимных алкоголиков.

Инге не хотелось говорить о работе. А других тем у них и нет, вдруг с горечью подумала она. Они и сошлись-то больше на почве интереса к профессии, чем по любви. Никогда не говорят о жизни, о быте, даже о художественной литературе. Она любит читать, Руслан тоже, вон, постоянно цитирует стихи, но при этом они никогда не обмениваются впечатлениями о книгах. Даже в сети. Вечерами переписываются в Вконтакте, и все время о пациентах или науке.

Один раз она даже обиделась, когда подсказала возлюбленному удачное решение. Руслан обрадовался, предложил включить ее в коллектив авторов, но Инга отказалась. Не ее тема, а публикаций и так достаточно. Но на душе остался мутный осадочек, чувство, что она оказалась своему любовнику слишком полезна и ее КПД приближается к 100 процентам, что противоречит законам природы.

Прежний любовник Инги был талантливее Руслана и гораздо более одержим хирургией, но с ним они почему-то находили время поболтать о всяких пустяках…

Руслан смотрел на нее и улыбался. Интересный мужчина с орлиным профилем. Рано поседевшие виски придавали ему некоторое сходство с кавказцем, но общий облик был скорее галльским. Чем-то его лицо напоминало темные портреты французских монархов.

Выбив пальцами дробь по оконному стеклу, она выжидающе посмотрела на любовника, но он только улыбнулся и вернулся к своему занятию.

Это что же получается? Теоретически она для Руслана самый близкий человек. Любимая женщина, с которой он не может связать жизнь по объективным обстоятельствам. Так сказать, неформальная жена. Почему же он не делится с ней своими планами? Почему не говорит, что скоро станет ректором?

– Слышала, тебя скоро повысят? – не выдержала Инга.

– В смысле?

– В смысле – назначат ректором.

Волчеткин засмеялся:

– Кто тебе сказал?

– Какая разница?

– Нет, Ингуша. Не для меня куют коня.

– Почему? Ты молодой, перспективный, с хорошими организаторскими способностями, кого ж назначать, как не тебя?

– Ну, вроде идея такая была, но потом все заглохло. Какая-то более подходящая кандидатура нарисовалась. В общем, его куют не для меня.

Руслан говорил уверенно, как о решенном деле. Но, кто знает, возможно это просто суеверный способ не спугнуть удачу. Инга высказала подобающие слова сожаления и хулы руководителям, которые не дают ходу молодым талантам, но с трудом могла скрыть радость. Значит, Руслан останется с ней и ничего не скрывает.

Коротко поцеловав его в макушку, Инга приоткрыла дверь ординаторской. Пусть не думают, что они хотят побыть наедине. В коридоре маячила бригада «Скорой помощи», пытаясь сдать старушку юной дежурной докторице. Инга несколько раз сталкивалась с этой девушкой, и она произвела на нее самое хорошее впечатление. Только из института, эта доктор пришла на работу с увесистым багажом знаний, в отличие от среднестатистических выпускников, которые твердо уверены только в том, что фуросемид вымывает калий.

Кроме знаний, Полина Андреевна обладала еще яркой внешностью, будоражащей мужские сердца. Как у многих рыжих людей с очень белой кожей, ее лицо словно светилось изнутри, и черты казались немного «не в фокусе». Большие серые глаза, точеный носик и пухлые губы очень мягких очертаний… Если бы Инга могла выбирать, она захотела бы себе именно такую внешность!

«Какая же Полина Андреевна молодая! – подумала Инга. – В том же возрасте, что была я, когда связалась со своим завкафедрой. А он был старше меня теперешней… Но я вижу в Полине ребенка, которого надо опекать, а он увидел во мне взрослую женщину, которой можно испоганить жизнь».

Пользуясь тем, что Руслан занялся журналами, Инга вышла в коридор. Суровое лицо старухи, держащей пакет с вещами, словно таран, было ей знакомо. Из числа постоянных клиентов, которые не мыслят своей жизни без того, чтобы «полежать и прокапаться». А поскольку не царское это дело клянчить направление в поликлинике, нужно вызвать «Скорую» и устроить шоу с помирашками, а потом скандал, который родственники обязательно поддержат, поскольку общение с такими бабками не доставляет радости никому.

– Зачем вы ее привезли? – спрашивала Полина Андреевна. – У нее нет ничего острого, обычный букет.

– Она настаивает на госпитализации! – резко отвечала фельдшер, женщина средних лет с усталым лицом.

– У нас и мест нет…

Инга решила помочь молодой коллеге:

– Полина Андреевна, осмотрите пациентку, и, если нет повода для госпитализации, отправляйте домой. И пусть настаивает на чем хочет. На водке там, или на коньяке.

Фельдшер улыбнулась.

– Жалоба будет. Мы эту бабку хорошо знаем. Строчит во все инстанции, как из пулемета.

– Спасибо за предупреждение. В общем, отправляйте домой, я распишусь как ответственный дежурный. А дальше она может жаловаться в горздрав и президенту и вызывать Сатану, ее дело. Только, Полина Андреевна, вы должны быть уверены, что там действительно ничего острого. Я-то не терапевт.

Девушка замялась.

– Такая у нас работа, – продолжала Инга, – принимать решение, от которого зависит жизнь человека.

«Наверное, рыжая девочка видит во мне старую прожженную стерву, – с усмешкой подумала Инга, – а я ведь в душе тоже нежная и трепетная. Да, принимать решение. Хорошо было врачам прежних времен! В борьбе с болезнью они были гораздо хуже вооружены технически, но, принимая решение, они думали только о благе пациента. Сейчас же в эту задачу напихано столько условий, столько шумовой информации, что в итоге интересами больного можно пренебречь. Страховые компании, оплата, суд в случае неудачи, лишение премии, выговор, жалоба – вот что держит в голове среднестатистический доктор, приступая к лечению».

Да, изгнание бабки из приемника кому-то покажется жестоким. Но если она займет место того, кто действительно нуждается? Кроме того, привыкнув к халявному лечению в больнице, такая старушка не имеет навыка следить за собственным здоровьем и в результате отправляется в лучший мир раньше, чем могла бы, соблюдая предписания участкового терапевта. Эффект кошачьей шерсти. В одном доме не заводят кошку, потому что от нее много грязи. А в другом заводят и каждый день убирают шерсть. В результате в доме с кошкой чище, чем у тех, кто отказывается от нее из стремления к чистоте.

Народ злится на власти и на медиков, хотя должен злиться сам на себя. Именно люди довели здравоохранение до абсурда, вызывая «Скорую помощь» на порезанный пальчик и температуру тридцать семь и один. Сплавляя своих бабушек и дедушек в больничку, чтобы отдохнуть от них и сэкономить пенсию.

Стандартный ход мысли постсоветского человека: если я имею право и мне за это ничего не будет, почему не воспользоваться? В результате огромные деньги расходуются на эти порезанные пальчики и прочую фигню, а люди, действительно нуждающиеся в лечении, остаются без помощи.

Кроме неразумных трат, здесь таится еще одна опасность. Распыляясь на глупости, врач теряет квалификацию. Если ножом резать хлеб, то он дольше останется острым, чем если пытаться разрезать камень.

Пока Инга философствовала, Полина оформила бабку амбулаторно, в виде бонуса расписав лечение ее хронических болячек, хотя не обязана была это делать. Подмигнув юной докторице, Инга расписалась в журнале. Бабка, естественно, пригрозила жалобой. Ожидая родственников в коридоре, она изрыгала страшные проклятия в адрес врачей.

– Не знаю, как до президента, но до дьявола ее жалоба точно дойдет, – засмеялся Руслан, выходя из ординаторской, – придется, девушки, в церковь идти после смены, порчу снимать.

– Порчу, – внушительно сказала Инга, – на нас навели, когда мы в мединститут поступили. И это клеймо никакими молитвами не смыть.

– Тоже верно!

Руслан положил журналы на место. В джинсах и белой рубашке он выглядел совсем молодым. Инга вдруг остро позавидовала, что он сейчас пойдет домой. Или куда захочет. Важно то, что ему не нужно сидеть здесь до утра, разбираться с полоумными старухами и нюхать чужой перегар. Ах, если бы он на ней женился… Если бы избавил от комплекса единственного добытчика!

Но женатый любовник дает тебе не то, что нужно, а то, что не стоит ему никаких усилий.

Вдруг ей показалось, что Руслан слишком внимательно смотрит на Полину. Глупая фантазия, конечно, но на секунду она почувствовала себя лишней в их маленькой компании. Будто Руслан хочет, чтобы она ушла и не мешала ему кокетничать с рыжей красавицей.

Александра готовила обед, вполуха прислушиваясь к бубнению телевизора. Шла кулинарная программа Северины. Почему-то при виде этой женщины у Александры сразу портилось настроение, но сейчас руки были в муке, раскаленная сковородка ждала котлет, оторваться от процесса, чтобы переключить программу, было решительно невозможно, поэтому приходилось слушать.

– Каждая женщина – шеф-повар на своей кухне, – вещала Северина, – я не хочу, чтобы вы механически воспроизводили мои рецепты. Задача в том, чтобы вы могли создавать вкусные блюда из того, что под рукой. В конце концов, кулинария развивалась в те времена, когда хозяйка не могла в любую секунду сходить в супермаркет, а располагала только собственными запасами. В приготовлении теста и сложных кондитерских изделий имеет смысл строго соблюдать рецептуру, а в остальном не бойтесь импровизаций и даже экспериментов. Вспомним хоть салат оливье, который подарила человечеству случайность. У меня есть три правила, которые помогут не только созданию вкусных блюд, но и сэкономить приличную сумму. Во-первых, готовьте обед из того, что есть дома на данный момент. Во-вторых, если не хватает какого-то ингредиента, не спешите за ним в магазин, замените подручным средством или обойдитесь без него. И третье правило – никогда не открывайте новую упаковку, пока не кончилась предыдущая.

Да, подумала Александра желчно, это надо уметь, с таким назидательным видом излагать прописные истины!

Стоит занимать эфирное время для подобной ерунды, хмыкнула она, переворачивая котлеты. В былые времена приходилось кормить Витю супом из одной луковицы и стакана молока, делая вид, что это дань французской кухне. О, она могла бы множеством рецептов из «ничего» поделиться с этой великой кухаркой, которая наверняка в жизни не знала ни нужды, ни горя!

На экране Северина быстро резала овощи, пассеровала лук, тут же обжаривала кунжут, с легкостью покручивая чугунную сковородку. Действовала она красиво и энергично, Александра невольно любовалась четкими движениями. Готовила бизнес-леди какое-то непонятное рагу, в котором экзотики явно было больше, чем вкуса.

Вот вроде все у человека есть, подумала Александра философски, живи да радуйся! Нет, обязательно надо кривляться перед камерой, разыгрывать хозяюшку.

– А теперь хочу поделиться с вами рецептом очень простого и очень вкусного пирога, – сказала Северина, – готовить его экранного времени не хватит, поэтому просто записывайте.

– Ага, сейчас, – пробормотала Александра.

– Я не сама его придумала, со мной поделилась заведующая отделением, где я проходила практику, будучи студенткой. Она сказала, это будет такой пирог, на который все будут к вам ходить в гости, и не обманула. Нужно взять полпалочки дрожжей, растворить в стакане теплого молока с чайной ложкой сахара, подождать, пока немножко оживятся, добавить два яйца. Белки взбить отдельно, но это не обязательно. Добавляем щепотку соли и просеянную муку до эластической консистенции, но чтобы не прилипало к рукам. Раскатываем тесто, распределяем по поверхности треть пачки маргарина или сливочного масла, складываем конвертом, раскатываем, и так же поступаем со второй и третьей частями маргарина. Формируем пирог, ставим его в холодную духовку и ровно через три часа включаем огонь. Все! Через полчаса готов восхитительный пирог!

Наконец, корочка на нежных котлетах из индейки приобрела нужный золотистый оттенок, и Александра смогла переключить канал. Там шел какой-то низкопробный сериал, но это все же лучше, чем противная Северина со своими глупыми рецептами.

Алексей ждал на улице с цветами. Букет был такой огромный, что Тоборовский напомнил Северине первоклассника с гладиолусами, как это обычно изображают на плакатах к Первому сентября. Сходство усиливалось тем, что в другой руке Алексей держал книгу и увлеченно читал. Да, какие-то вещи остаются неизменными.

Она попросила шофера посигналить, чтобы Алексей помог ей выйти из автомобиля.

Он справился с этим ловко и непринужденно и повел ее к отрытой веранде ресторана. Северина по достоинству оценила его предложение самой выбрать место встречи и нашла не слишком дорогое, но интересное заведение в Петергофе. Владельцы утверждали, что здесь обедал сам Александр Дюма. Как бы то ни было, ресторан располагался в красивом домике готического стиля, с веранды открывался великолепный вид на Ольгин пруд, рядом пышно цвела сирень, и под легким ветерком шелестели ивы, низко склонив над водой свои серебристые листья.

Устроившись за столиком в углу, они сразу уткнулись в меню, чтобы сгладить неловкость первой встречи. Северина заказала баклажаны на гриле, а Алексей простой бифштекс.

По совету официанта взяли кувшин якобы домашнего вина.

Мальчик был, видно, студент, подрабатывал на каникулах, и в нем совсем не чувствовалось приторного халдейского лоска, отличающего персонал пафосных заведений. Он улыбался так просто, что Северина слегка растрогалась.

– Я тут первый раз, но мне уже нравится, – сказала она.

– Уверен, что кормят здесь не так хорошо, как у тебя, – Алексей деликатно понизил голос.

– Не захотелось смешивать работу и удовольствие.

– Согласен. Но я твою кухню обожаю. Почти каждый день обедаю. Фактически, твоя «Северина» кормит меня, как жена.

Она фыркнула.

– Счастье, что Господь надоумил тебя открыть точку рядом с нашим училищем.

Она нахмурилась:

– Слушай, а у тебя там какая? Простая или двести?

– Простая. В двести никто бы не ходил.

– Ну да, мужикам надо хорошо питаться.

– Не в этом даже дело. Груз двести, плохая примета.

Она присвистнула. Ничего себе! А ведь многие вояки наверняка распространяют свое суеверие на обычную «Северину». И трудно их винить… Когда твоя работа связана с риском для жизни, нельзя пренебрегать даже мелочами! Если бы в те времена, когда она начинала, были настоящие маркетологи, ошибки можно было бы избежать. «Северина сто девяносто девять», вот как назвали бы диетическую сеть.

– Прости, Леша. Я не подумала. Кажется, в те времена я вообще не знала, что это такое.

– Ты и не должна знать.

Леша налил вина, они молча чокнулись. Мальчик не обманул, вино оказалось превосходным. Не хуже тех коллекционных, которые она пробовала при случае.

– Я так рад, что ты согласилась встретиться! Ты долго не звонила…

– Думала, это была минутная слабость с твоей стороны. В школе ты ведь не баловал меня своим вниманием.

Алексей смущенно улыбнулся:

– На то было много причин.

– Неужели?

– Да… Ты была особенная. Совершенно не такая, как другие.

– Ага! Затюканная и в обносках. В сандалиях послевоенного образца, еще бы не особенная. Живая история, можно сказать.

– Я на это не обращал внимания. Просто мне казалось, что у тебя есть другая жизнь. Что ты знаешь что-то такое, недоступное никому из нас. И мы тебе совсем неинтересны, а я-то уж точно.

– У меня действительно была другая жизнь, – вздохнула Северина, – видишь ли, мой брат тяжело болел. Лейкоз. Сам понимаешь, каких усилий требовало лечение. Мы поэтому и вернулись в город.

– Прости… А почему ты никому не говорила?

– Меня никто не спрашивал. И мне казалось, если я кому-то расскажу, это будет вроде как я спекулирую на своем горе… Ну и суеверие, конечно. Вдруг расскажешь, и хуже будет.

– Согласен, – Алексей осторожно накрыл ее руку своей ладонью.

– У мамы все силы уходили на Игоря. Ну, деньги все, конечно, тоже. При замечательной советской медицине бесплатно можно было только умереть и выписать больничный. Поэтому я и ходила черт знает в чем. Иногда я с ужасом думаю, что было бы, проявись его болезнь несколькими годами позже, когда пошел развал Союза и все прелести. Тогда мы ничего не смогли бы сделать.

– Он поправился?

– Слава Богу, да. Но родители, кажется, еще не пришли в себя. Прошло много лет, а они все живут, как на пороховой бочке. Мама копит деньги, вдруг снова понадобится лечение. Я ей хотела шубу купить, а она спрятала. Зачем? А вдруг ты разоришься!

– Тебе пришлось нелегко.

– Не так нелегко, как Игорю. Это такое страшное лечение…

– Поэтому мне и казалось, что ты особенная. Ты уже тогда понимала, что важно, а что нет.

– Не до конца. Мне очень хотелось, чтобы у меня были подруги, и я хорошо выглядела, и нравилась мальчикам. Но чтобы Игорь поправился, мне хотелось еще больше. И я думала, что это мой как бы вклад, что ли… Что если я буду ходить в старых маминых вещах, как пугало, и буду одинокой, то Бог это заметит и в награду пошлет Игорю здоровье.

– Видишь, так все и случилось. Ты настоящая героиня! Если бы я в школе знал, что у тебя такая беда…

Симпатичный официант принес горячее, и они принялись за еду. Северина отметила, как красиво ест Алексей, и это еще больше расположило ее к нему.

– Вкусно.

– Но с «Севериной» никакого сравнения! Поверь, я настоящий эксперт по твоей кухне.

– Спасибо!

– Ты сама придумываешь рецепты? Здорово! Слушай, а ты же в медицинский поступала! А потом решила стать поваром?

– Тебе правда интересно?

– Очень! Я, конечно, смотрел все твои интервью, но мне этого мало.

На минуту мелькнула шальная мысль, что Алексей подослан какой-нибудь газеткой. Втереться к ней в доверие и выудить личную информацию. Да нет, не может быть!

Она посмотрела на гладь пруда. Ветерок стих, и вода стояла совершенно неподвижно, как зеркало, отражая жемчужно-серое небо и небольшой замок, возвышающийся на островке в центре пруда.

Такой прекрасный вечер! И так хорошо поговорить с человеком, которому ты интересна… А если вдруг он злоупотребит ее доверием, что ж, ей не привыкать.

– Видишь ли, мир населен неравнодушными людьми. В том смысле, что им обязательно нужно высказать свое мнение при виде чужого горя. И наша соседка все время причитала в том духе, что бедная девочка, брат болен, мать тебя забросила, а отец вот-вот уйдет из семьи. Мол, мужики не любят больных детей и всегда их бросают. Здесь жизни нет, так он на стороне найдет. Ну, знаешь, такой плебейский пошлый треп, но я дико испугалась. Думаю, а вдруг правда? Как же мы без папы? Мама просто не переживет! Он ведь очень много потерял, когда с Севера вернулся: там у него перспектива была на адмиральскую должность. Мама вся в Игоре: чтобы ей разрешали быть с ним, она в больнице нянечкой подрабатывала. Дом, как ты понимаешь, заброшен. Ну, я и решила в этом маму подменить. Стала хозяйничать. К уборке осталась равнодушна, а готовка меня неожиданно увлекла.

– Я думаю, твой отец никогда бы не ушел.

– Нет, конечно! Мне бы в голову такое не пришло, если б не соседкины бредни! Но детям же с пеленок вдалбливают, что любой взрослый – это авторитет, пусть он и несет невероятную чушь. В общем, нехорошо хвастаться, но выражение: «в руках все спорится», оказалось про меня. Я инстинктивно знала, когда посолить, как помешать, когда огонь убавить и так далее. В общем, пошло дело. Потом стала литературу почитывать. Похлебкин меня увлекал больше Дюма, который, как говорят, обедал в этом ресторане. Все меня жалели, папа так вообще ругал, что я все время на кухне, а для меня это был лучший отдых. Я даже на уроках сидела и размышляла, какое тесто мне сегодня замесить, с чем пирожки сделать, что за приправы в суп пойдут.

– А что ж сразу не пошла учиться на повара?

Усмехнувшись, Северина пригубила вина.

– Во-первых, это не такая благородная профессия, как врач. А мама, насмотревшись в больнице, прямо мечтала, как я буду лечить людей. Я не хотела ее разочаровывать и пошла в медицинский. Кроме того, мне казалось, что я слишком люблю готовить, чтобы это стало профессией. Работа – это что-то такое трудное и обязательно скучное. И нужно отбыть этот номер, чтобы делать то, что я люблю.

– А потом что изменилось?

– Тебе действительно интересно?

Тоборовский кивнул, и Северина вдруг заметила, что он так и не убрал ладони с ее руки. Но это было так естественно и приятно…

– Что было потом, ты прекрасно знаешь, если читал мои интервью, – буркнула Северина, – я столько рассказывала о своем взлете, но мне почему-то никто не верит.

– Почему? Я верю.

– И ты не хочешь узнать, какое страшное преступление я совершила, чтобы начать бизнес?

Тоборовский засмеялся:

– После такой преамбулы, конечно, хочу.

– Ладно, расскажу. Я только поступила в ординатуру по хирургии.

– Ты хотела стать хирургом?

– Не особенно. Просто терапия нагоняла на меня дикую тоску. Все эти таблетки, давление… Бээ! Было место в хирургии, вот я и пошла. Думала, закончу, пойду в поликлинику, да и все. Интереса к профессии не было. Ну, и лежал у нас парень умирающий. Его прооперировали, потом осложнения пошли… Подробности ни к чему, в общем, все на него рукой махнули, положили в изолятор помирать. И вот я как-то вечером дежурю, смотрю, он из бутылки воду пьет. Мне его так жалко стало! Думаю, как же он, бедный, совсем один. Лежит беспомощный и ждет смерти. Ну, я подошла к нему, дала попить из чашки. Потом осталась за ним ухаживать. День за днем, потихонечку… Как говорил один доктор, если больного лечишь, он поправляется.

Произнеся эту фразу, Северина почувствовала привычную тупую боль. Сердце сжалось, как всегда, но, кажется, сейчас отпустило немного быстрее…

– Только не подумай, что я хвастаюсь, – продолжала она. – Я ничего сверхъестественного не делала и до сих пор не знаю, как он выкарабкался. А потом сюжет развивался, словно в голливудском фильме. Даже, я бы сказала, слишком слащаво для кино. Когда самое страшное было позади, нарисовался папаша молодого человека, с которым они поругались, и сын ушел в самостоятельную жизнь. Они долго не общались, но после болезни у сына произошла переоценка ценностей, и он позвонил отцу. В числе прочего сказал, что именно я спасла его от неминуемой гибели. Папа зафонтанировал благодарностью. Как говорится, проси что хочешь, кроме хлебной карточки. Потом вспомнил поговорку про рыбу и удочку и предложил мне открыть свое дело. Вот и все.

– И у тебя так здорово получилось!

Северина потупилась:

– Мне помогали. Этот папа долго присматривал за мной. Без его поддержки ничего бы не вышло. Он ко мне очень хорошо относился. Без всяких штучек, просто как к человеку.

– А сын? – улыбнулся Алексей. – В голливудском фильме вы обязательно бы полюбили друг друга.

Она покачала головой:

– Даже мысли такой не возникало. Мы хорошие приятели, и не больше. Общаемся раз в году. Но что мы все обо мне? Как ты живешь? Как очутился в армии? Прости, но уж кем-кем, а военным я тебя не представляла. Ты мне виделся большим ученым.

– Мне тоже, пока мы с тобой не пообщались с быками Танечки Сорокоумовой. Полагаю, ее фамилия произошла не от «сорок умов», а от «ум сороки». Ну, да не в этом суть. Я тогда пришел домой, и вдруг меня как озарило. Я подумал, что не смог бы тебя защитить, если бы они все же полезли в драку! Я читаю такие хорошие книги и восхищаюсь правильными вещами, но что толку, если я никому не могу дать отпор? Какая разница, что я думаю и чувствую, если ничего не могу делать? И пошел я заниматься спортом. Выяснилось, что у меня неплохие природные данные, и до конца школы я так подтянулся, что без труда прошел в Можайку. Вот и все.

– Вот как приходят в профессию! Получается, Танька оказала тебе услугу.

– Огромную.

Ей было интересно, как складывалась его карьера, за что получил звезду Героя, но Алексей отвечал очень скупо, и Северина решила не упорствовать в своем любопытстве. Она узнала только, что Алексей развелся пять лет назад и сам воспитывает сына, которого жена оставила ему.

– А ты замужем?

Северина покачала головой.

– Я бы очень хотел с тобой еще повидаться, – Тоборовский легонько стукнул своим бокалом о ее, – да что там, я хочу ухаживать за тобой. Но ты вряд ли согласишься, правда?

– Почему?

– Ты такая успешная бизнес-леди! Я должен казаться тебе недотепой и дурачком, который к тому же еще имеет виды на твое состояние.

Северина мягко улыбнулась:

– Вот что значат детские комплексы! У тебя звезда Героя, а ты думаешь, что выглядишь недотепой! Наоборот, это я думаю, что не вызвала в тебе интереса, и ты нашел благовидный предлог.

– Вот что значат детские комплексы!

Оба засмеялись.

– Мое состояние смело выноси за скобки. Поверь, деньги ничего не меняют. Вообще, Леша, люди склоны возлагать свои надежды на то, чего у них нет и о чем они ничего не знают. Бедные видят избавление в богатстве, одинокие – в любви, дураки – в карьере. Ну и так далее.

Алексей задумчиво кивнул:

– Ты права… Капиталы, ордена, звания, они ведь не вернут того, что по-настоящему имеет значение. Близких людей и время.

Вдруг стало так уютно, будто они с Алексеем вместе двадцать лет и давно стали одним целым. Может быть, у них что-то получится?

Неужели судьба улыбнулась ей? Неужели решила: хватит с тебя вечной мерзлоты одиночества?

И счастье вытеснит из ее души жажду мести? Может быть, бросить эту затею, пока не поздно? А на встрече с генералом просто обсудить текущие моменты?

Они лениво потягивали вино и молчали так, будто за двадцать лет все говорено-переговорено.

Рассеянно глядя на пруд, Северина заметила бегунью. Ее хрупкая фигурка не сочеталась с энергичной, скорее, мужской манерой бега, так же как и женственная прическа из нежных тонких локонов.

Когда женщина приблизилась, Северина внимательно посмотрела на ее лицо. Надо же, какое совпадение! Она могла поклясться, что фотографию именно этой девушки изучала несколько дней назад. Ну да, в справке было указано про увлечение бегом, так что ошибки быть не может.

Она быстро допила вино и сказала Алексею, что пора собираться.

Это судьба честно предупреждает, что счастья не будет. Просто парки и мойры, или как они называются, решили сначала пробить брешь в панцире, который она нарастила, а потом уж нанести туда новый удар.

Сейчас ее душа холодна и спокойна, но стоит только оттаять, как полезут ростки надежды. А эти ростки имеют длинные корни, их вырывать, ох, как больно!

Тем более глупо раскисать после первого свидания, когда еще ничего не ясно.

Прежде чем начинать новый проект, надо расквитаться со старыми долгами!

Позвонила школьная подруга Лида и сама себя пригласила к Александре на дачу. Благовидный предлог вовремя на ум не подвернулся, придется выдержать этот ураган.

Александра старалась со всеми поддерживать добрые отношения, хотя и не чувствовала потребности делиться сокровенным с подружками. Вероятно, Александра давно разошлась бы с приятельницами, но соблюдала ритуал раз в две недели по субботам уходить на женские посиделки, чтобы Виктор мог насладиться свободой в пустой квартире.

Лиду ей сейчас не хотелось видеть. Эта шумная женщина недавно развелась, и Александра не знала, как себя с ней вести. Развод казался ей концом всего и пугал хуже смерти. Потеря родного человека – это страшный удар, после которого невозможно подняться. Но когда этот удар тебе наносит не смерть, а любимый человек… Когда он сознательно обрекает тебя на мучения… Нет, это слишком страшно.

Человек умирает, но оставляет тебе ваше общее прошлое, а воспоминания смягчают боль утраты. А если он тебя бросает, то уничтожает все, что было раньше. И все прекрасные моменты блекнут, расплываются, как картина «Даная», на которую плеснули кислотой.

Александра не знала, как вести себя с подругой, переживающей такое несчастье. Слов утешения не находилось, и сделать она тоже ничего не могла. Наоборот, ей казалось, что вид ее собственной счастливой жизни только сильнее уязвит Лиду. Было еще одно недостойное чувство, без которого Александра предпочла бы обойтись, но ничего не могла поделать. Разводом нельзя заразиться, и все же ей было страшно, будто Лида может передать ей часть своего горя и невезения.

Так, наверное, чувствуют себя люди рядом с тяжелыми безнадежными больными. Сочувствие, жалость, неловкость от собственного благополучия и в то же время страх и неприязнь.

Вздохнув, она прошла по дому. Что ж, порядок безупречный, все готово для приема гостей. Правда, на Лиду это не произведет впечатления. У нее тезис: ну, висят носки на потолке. Они ведь от этого не гниют! И сыновья у нее такие же. Компьютерные детали разбросаны по всей квартире. А открытие дверцы шкафа провоцирует сход лавины.

Вероятно, если бы Лида не писала целыми днями книги о каких-то «перверзных нарциссах» и «токсичных отношениях», а периодически наводила порядок, брак удалось бы сохранить.

Не такой уж это гигантский труд, как стонут феминистки. Мама учила Александру: видишь где грязь, сразу прибери, не сиди. Не жди генеральную уборку. Вещи высохли – сразу взяла утюжок, погладила и убрала. Никогда ничего в шкаф не запихивай. Конечно, если месяц по дому ничего не делать, а потом за день сразу все, то устанешь, как в забое, и потом снова месяц будешь силы восстанавливать. А так понемножку: тут поправила, тут постирала, и всегда чистенько.

Обернувшись на требовательный автомобильный гудок, Александра заметила красную «Мазду». А вот и Лида!

Она нажала кнопку, немножко стесняясь, что ворота открываются автоматически. С другой стороны, сейчас это недорого, можно себе позволить.

Заехав с шикарной небрежностью, Лида вышла из машины. Высокая блондинка скандинавского типа, она с годами немножко набрала вес. Правда, ноги остались длинными и стройными, но появился заметный животик, и щеки округлились.

В школе они обе слыли первыми красавицами, но Лида была чуть-чуть «первее», потому что ее фигурка с узким тазом больше соответствовала стандартам, принятым в те времена.

Громогласно поздоровавшись, подруга достала из машины фирменный пакет. Голос у Лиды был прокуренный, несмотря на то что она никогда в жизни не прикасалась к сигарете. Она весело смеялась и вообще выглядела слишком жизнерадостно для сокрушенного человека.

– Привезла пирожные из «Северина 200». Будем есть и не толстеть, фирма гарантирует. Жаль я за рулем, а то вина бы прихватила.

Александра подавила вздох облегчения. Значит, Лида не собирается ночевать, уже легче.

Пользуясь хорошей погодой, они расположились в саду. Александра подставляла лицо солнечным лучам, щурилась и сквозь ресницы смотрела, как Лида уминает пирожные. Александра взяла одно и сразу отложила. Странно, она никогда не была знакома с Севериной, но почему-то бизнес-леди вызывала в ней тоскливую неприязнь. Может быть, она олицетворяла все то, чего не было в жизни Александры и теперь уже никогда не будет? Подсознательная зависть? Как бы то ни было, если по телевизору начиналась ее программа или интервью, Александра сразу переключала канал.

– Молодцы, какой дом отгрохали! – вещала Лида с набитым ртом. – Признак здоровых отношений!

– Прости?

– Я вывела объективный признак токсичных отношений: если в вашей семье деньги деваются неизвестно куда, вы либо слишком счастливы, либо очень несчастны. Но у вас, похоже, все в норме.

– Да ну тебя!

– Правда, язык денег самый точный. И самый честный.

Все, Лида оседлала любимого конька, не остановишь. Александра вполуха слушала про психопатов, моральную дихотомию «мужчина имеет право, женщина должна» и прочие психологические бредни. Дать подруге выговориться – это самое малое, что она может для нее сделать.

– Я недавно узнала что есть такая рыба – морской черт. Она очень уродливая, и знаешь, почему? Потому что самец кусает самку за бок и прикрепляется к ней. Питается ее соками и мясом, в конце концов превращаясь в ее придаток. От него остается только уродливый нарост на теле рыбины.

– Какой ужас! – вежливо изумилась Александра, догадываясь, что Лида скажет дальше.

– Прямо точь в точь нынешние мужики!

Александра кивнула. Лида ошибается. Хороших мужчин очень много, просто семья – это труд, который лежит на женских плечах. Хранительница очага – пошлый и затертый штамп, но от этого он не перестает быть правдой. Лень, неряшливость и эгоизм всегда можно заменить изящными психологическими эвфемизмами. Опьяниться ими и остаться одной.

Но зачем говорить это Лиде? Ей и без того, наверное, плохо.

– Я к тебе по делу. Никогда не угадаешь, по какому. – Выдержав эффектную паузу, Лида продолжала. – Помнишь свои «Приключения Ани»?

От удивления Александра замерла с чашкой в руке.

– Короче, есть тема их издать!

– Лида, что ты говоришь! Кому нужен этот детский лепет?

– Нужен, значит. В этом бизнесе тоже, знаешь ли, маркетологи работают. Дети бедные устали от вампиров, что-то настоящее хотят.

– Лида, милая, но есть огромный пласт советской детской литературы. Каждая книга – шедевр.

– Мы сейчас говорим о твоей книге, а не об огромном пласте.

– Книга – это громко сказано.

Александра улыбнулась, вспомнив, как была счастлива, когда папа принес четыре томика формата А4. На глянцевой обложке цвета бордо были золотыми буквами вытеснены ее имя и фамилия, а ниже, крупнее – «Приключения Ани». Тираж – четыре экземпляра – объяснялся тем, что пишущая машинка пробивала именно столько листов под копирку. Прижимая томики к груди и вдыхая неповторимый аромат новой книги, она чувствовала себя настоящей писательницей.

Сколько времени прошло с тех пор! Она почти забыла про «Аню»… Странно, что Лида помнит. И еще более странно, что предлагает издать. Да, она популярный автор книг про «токсичные отношения», хотя, по мнению Александры, токсичны именно книги, а не отношения. Но дело Лиды – вовремя сдавать рукописи, а не определять издательскую стратегию. Так она и спросила.

– Рукописи не горят, – расхохоталась подруга в ответ. – По правде говоря, сама бы я не додумалась. Просто ко мне приходил журналист, спрашивал о советском детстве. То ли он очерк делал, то ли еще что. У меня создалось впечатление, что он сам не знал, чего хотел. Мы долго разговаривали, часа четыре, я рассказала про твое творчество, и он как-то загорелся. Через несколько дней позвонил, сказал, издательство заинтересовалось. Попросил меня узнать, сохранилась ли рукопись и как ты вообще отнесешься к публикации.

– Как-то подозрительно резво они взялись за дело. Рукопись может не понравиться.

– Может. Но я же помню, что читала взахлеб. Это шанс, Санька! Сохранилась у тебя книжка? Давай ноги в руки, доставай! Если нет, у меня где-то есть экземпляр, помнишь, ты мне дарила?

Александра улыбнулась. Проще найти философский камень, чем что-то в Лидиной квартире. Ничего, у нее на антресолях хранятся обе части. Только нужно ли извлекать их на свет божий?

– Нет, ну чего они лежат мертвым грузом? Ни уму ни сердцу! Давай, пусть детишки порадуются. Если ты стесняешься, можно под псевдонимом. Под девичьей фамилией. Ты так давно замужем, что никто не помнит, какая она у тебя была. Катька твоя скоро выйдет замуж, внуки пойдут, пусть знают, что у них бабушка – офигенная детская писательница. Если дело пойдет, может, ты еще сочинишь.

– Это вряд ли.

– Поживем – увидим. Короче, меня попросили принципиальный момент узнать: есть ли рукопись и готова ли ты к публикации. Я дам твой телефон представителю издательства, он в ближайшее время с тобой свяжется.

Сказав это, Лида собралась ехать. Александра не стала удерживать подругу. Если ее застанет Виктор, на свет будет извлечена бутылочка виски, начнется сентиментальный разговор на тему школьные годы чудесные. В результате Лида заночует, а Александра станет до утра горевать о пропущенном выпускном.

Вспомнив, что сметаны к борщу нет, Александра доехала с подругой до магазина. Лида предлагала отвезти обратно, но она решила пройтись пешком. Всего два километра, меньше половины от дневной нормы.

Она шла, по-детски размахивая пакетом со сметаной. Стояла райская погода, в чистом голубом небе ни облачка, только золотой диск солнца. Лужи высохли, оставив на дороге растрескавшиеся отпечатки подошв. Луг, вдоль которого она шла, покрылся пестрым цветочным ковром. На дереве, одиноко растущем неподалеку, она заметила надломленную веточку. Пожелтевшие листья на ней напомнили об осени. Ход времени неумолим. Только что Александра удивлялась наступлению лета, а оно уже перевалило за половину.

Вдруг ею овладело необычное ощущение, какой-то морок. Она вдруг так ясно почувствовала себя унылой и затюканной бабой, будто переселилась в душу другой женщины. Вот она бежит со сметаной, чтобы не вызвать гнев своего повелителя. Всячески угождает ему, опасаясь причинить дискомфорт не только действием, но и неверным мнением.

Чтобы избавиться от этого идиотизма, Александра тряхнула головой. Недаром она не хотела встречаться с Лидой, все-таки она заразна со своими идеями!

Новиков смотрел на нее с таким искренним участием, что Северина заплакала. Она чувствовала, как из глаз текут слезы, кажется, первый раз за двадцать лет. Она так давно не плакала, что забыла, как с этим справиться.

Слезы лились помимо ее воли, что было совсем не к месту в этом кабинете и разрушало образ деловой и надежной женщины, к которому привык генерал за долгие годы сотрудничества.

Всхлипнув, как ребенок, она улыбнулась сквозь слезы, достала платочек из-за обшлага блузки и энергично вытерла глаза.

Найдя глазами фото Женьки на его письменном столе, Северина снова улыбнулась и немного успокоилась. Супруга генерала Новикова могла поднять дух кому угодно. Операционная сестра, она прошла первую чеченскую кампанию от и до, там и познакомилась с будущим мужем.

Северина была с ней знакома еще по ординатуре. Опытная сестра Женя помогала молодым докторам осваивать профессию, доходчиво объясняя всякие тонкости простыми русскими словами. Именно о ней можно было сказать: «Какая глыба! Какой матерый человечище!» Она почти на голову возвышалась над остальными сестрами и сама про себя говорила: «Я не знаю, какой у меня размер, потому что сантиметровой ленты не хватает». А когда Северина недавно предложила, чтобы Карпенко смастерил ей шубку, Женя захохотала, мол, в шубе будет выглядеть настоящей экологической катастрофой. Несмотря на фигуру, далекую от современных идеалов женской красоты, и монгольскую физиономию, Новиков обожал жену и боялся. Иногда они вместе выезжали на природу, и Северина диву давалась, каким тихим становится генерал в присутствии супруги. Лишь иногда осмеливался робко сказать: «Какой ты у меня суровый, пупсик». Двухметровый пупсик сдвигал брови и грозно спрашивал: «Но?» – «Но справедливый» – «И?» – «Только ради моей же пользы!». На этом инцидент был исчерпан.

Северине было очень жаль, что нельзя близко подружиться с Женей, это было бы нехорошо для репутации генерала. Деловые отношения – одно, а корешиться с представителями крупного бизнеса – совсем другое. Тем не менее она чувствовала, что их связывает не только сотрудничество, но и личная симпатия. Поэтому и позволила себе запредельную откровенность.

Новиков молча встал, открыл шкаф и налил виски в тяжелые широкие стаканы.

– Спасибо, что все мне рассказали, – тихо сказал он после долгой паузы, – но это было необходимо.

Она кивнула:

– Простите мою слабость. Я столько лет носила это в себе… Вы единственный человек на свете, кто теперь знает мою тайну.

Новиков засмеялся и поднял свой бокал:

– Звучит зловеще. Судьба обычно складывается незавидно у единственных свидетелей. Не мое, конечно, дело, но, может быть, стоило много раньше довериться кому-нибудь. Сейчас бы уже забыли обо всем и не подталкивали бы меня к злоупотреблению служебным положением.

– Что вы! Ни в коем случае!

– Да я понял, – Новиков подмигнул и, увидев, что она успокоилась, вновь стал серьезным, – Северина Аскольдовна, я высоко ценю вашу откровенность. Рад, что вы понимаете: мы не та организация, которую можно использовать для решения своих проблем. Тем более использовать втемную. За все эти годы вы ни разу не дали повода пожалеть о нашем сотрудничестве или усомниться в вас. Больше скажу: если бы хоть половина наших граждан была похожа на вас, в нашей организации, пожалуй, вовсе пропала бы необходимость. Поэтому вы всецело можете рассчитывать на нашу помощь.

Северина благодарно улыбнулась. После порции похвал она испугалась, что генерал ей откажет. Что ж, ее замысел вполне можно воплотить и без его помощи, но это будет гораздо более хлопотно и менее надежно. А так ей останется только наблюдать…

– Тем более, – продолжал Новиков, – это соответствует нашей стратегии. В этой сфере давно пора навести порядок. Коррупция просто запредельная, но до сих пор меч правосудия карал в основном простых солдат. Пора обратить его против генералов. Будем считать, что вы, как сознательная и неравнодушная гражданка, решили привлечь наше внимание к этой действительно острой проблеме.

Северина кивнула.

– Только я прошу, – она замялась, не зная, как аккуратнее сказать, – чтобы это была настоящая вина, а не следствие обмана или недостаточной осведомленности.

Она всегда удивлялась, как его простое русское лицо складывается в совершенно иезуитскую улыбку.

– Понимаю ваше беспокойство. Уверяю вас, в этой сфере деятельности люди так расслабились, что провокации совершенно излишни. Замечу только, что, по моему скромном мнению, если человек идет на руководящую должность без должной подготовки или чувства ответственности и вследствие этого допускает катастрофу, это самая настоящая вина. Кофе?

Северина кивнула. Разговор о деле закончен, теперь предстоит десять минут ни к чему не обязывающий беседы. Она расскажет, как идут дела в «Классическом институте», учебном заведении для дочерей погибших работников правоохранительных органов, который она основала и финансировала. На его содержание уходила львиная доля доходов, но Северина не жалела, а наоборот, постоянно расширяла дело, привлекая других представителей крупного бизнеса. Такой же «Институт» она создала для детей медработников. Пусть государственные умы придумывают разные стратегии, а она знает одно: какие люди, такая и страна. И это ее вклад в благополучие страны – дать превосходное образование стольким детям, скольким сможет.

Часто приходилось читать, что сотрудничать с «органами» позорно. Та же мысль была лейтмотивом многих фильмов. Презрение к «стукачам» в крови у русского человека, при том, что сам он с удовольствием предает ближнего по пьяни или просто из зависти. Но просто так, по велению души, – это хорошо, а ради государственной безопасности – почему-то плохо. Северина считала: если человек – подлец, то он везде подлец, а если порядочный, то и работать на благо государства будет с чистыми руками. Сама она за годы сотрудничества ни разу не сделала ничего такого, что легло бы грузом на ее совесть. Она не лгала, не втиралась ни к кому в доверие, чтобы выпытать секреты. Да, в общем, Новикова и не интересовало, кто какой архипелаг хранит под подушкой. Умные люди прекрасно знают: собака, которая лает, не кусает. У них с Новиковым были дела посерьезнее и касались бизнеса. И Северина гордилась, что с ее помощью было вскрыто несколько крупных афер, но ей все время казалось, что Родина делает для нее больше, чем она – для Родины.

Вот и теперь… Собираясь к Новикову на встречу, Северина боялась, что он только посмеется над ней. Скажет, что организация осуществляет безопасность государства в целом, а не личную месть отдельных граждан. И многолетняя дружба тут совершенно не аргумент.

Но он пошел ей навстречу…

Теперь остается ждать и наблюдать. Немножко жаль, что у нее отобрали инициативу, но это только к лучшему.

Александра поражалась, с какой легкостью и быстротой ее детское творчество превращается в полноценную книгу. Ей, воспитанной на классической литературе, где часто рассказывалось о тернистом пути неизвестных писателей, казалось, что на это уйдут годы. По меньшей мере, долгие месяцы. Тем более лето, – время отпусков и ленивого спокойствия. Однако прошла всего неделя, как Лида позвонила и потребовала рукопись. В ответ на слабые оправдания Александры она безжалостно расхохоталась:

– Завтра надо быть в издательстве, ты что, подруга! Ноги в руки и вперед.

Александра растерялась. Повинуясь какому-то, не совсем ясному ей самой побуждению, она ничего не сказала Виктору о предложении издательства. Он поступил в их школу, когда эпопея с «Аней» была далеко позади, одноклассники давно о ней забыли, а Александра никогда не рассказывала мужу о своем писательском опыте.

Вдруг обнаружилось, что за годы супружества она совершенно разучилась действовать самостоятельно и в собственных интересах. Если ехать с мужем, надо как-то объяснять, зачем ей понадобилось в город в неурочный день. А если она не успеет и Вите придется ждать? Такое даже представить себе невозможно!

Каким-то образом уловив терзания подруги, Лида вызвалась поработать при ней шофером. Мол, отвезет и привезет, задача Александры только залезть на антресоли, сдуть вековую пыль и передать рукопись редактору.

Она допоздна провозилась на кухне, готовя обед на завтра. Вдруг Витя вернется раньше, чем Лида привезет ее? Боже, благослови изобретателей микроволновки! Сколько спасенных браков зачтется им в раю!

Кроме обычного обеда Александра приготовила маленькие пирожные. На тот случай, если Витя разозлится из-за отсутствия жены. А так, возьмет блюдо, засядет в интернете и не заметит, как время пролетит. Сколько раз он говорил, что за ее пирожные готов душу продать!

Половину она отложила в контейнер, отвезет Катюше. Бедный ребенок так и не получил роль. Кажется, утвердили другую артистку, которая в подметки не годилась Кате Стрельниковой. Что ж, такое время. Культ серости. Глядя на экран, человек должен видеть не образец для подражания, а такое же ничтожество, как он сам. Так спокойнее.

Закончив с приготовлением обеда, Александра быстро приняла душ. Как все же хорошо, что они не пожалели денег на скважину! Все эти тазики, ковшики – страшно подумать!

За все годы супружества ни Виктор, ни она сама не ложились в постель без вечернего душа.

Витя читал что-то на айпаде, но, когда она забралась под одеяло, отложил планшет и потянулся к ней.

Супружеский долг, украдкой вздохнула Александра. Для нее это было скорее обязанностью, чем удовольствием, но, поскольку хорошая жена должна быть хороша во всем, она старательно изображала радость.

Она не переживала из-за своей холодности, полагая, что чем больше человек сконцентрирован на сексе, тем ближе он к животному. И ситуация, когда нет желания, но есть муж, гораздо лучше, чем обратная.

В молодости лучшими супружескими ночами для нее были те, когда Витя оставался на дежурство. Можно было надеть любимую фланелевую пижамку и уютно устроиться в постели с книжкой и чаем. А потом заснуть, раскинувшись наискосок по всей кровати, и не бояться, что, ворочаясь во сне, не даст Виктору выспаться.

Жены других докторов ревновали к ночным дежурствам, ругали, если мужья набирали слишком много, а Александра – никогда. Она только лицемерно сокрушалась, что Витя не щадит себя, в глубине души радуясь каждой свободной ночи.

Фанатично преданный хирургии, муж работал по пятнадцать часов в сутки, уставал морально и физически, поэтому секс не был для него, слава богу, приоритетным занятием.

Раньше, когда она была молодой красивой женщиной, Александра с тягостным чувством начинала думать, что после последнего раза прошла уже неделя, значит, вскоре снова будет секс. Скорее бы уже отстреляться до следующего раза…

Но в последние годы эти несколько минут неудобства стали доказательством ее привлекательности, того, что Витя не утратил к ней интерес, хоть молодость осталась позади.

Виктор уснул, по обычаю не выпуская ее из объятий, а Александра представляла завтрашний визит в редакцию и никак не могла успокоиться. Ей виделись самые разные варианты: прогонят, прочитав первые строчки, посмеются над детским лепетом тридцатилетней выдержки, холодно улыбнутся, а за спиной покрутят пальцем у виска. А вдруг примут к публикации?

Она подумала о Кате. Странная ирония судьбы: именно в тот момент, когда у дочери сорвался прекрасный шанс сделать карьеру, мать неожиданно выходит из тени. Получается, она заедает Катину жизнь?

От этой мысли стало так тяжело, что Александра украдкой перекрестилась. Дай бог, пусть рукопись отвергнут. И чем грубее, тем лучше.

Как всегда бывает, действительность оказалась совсем иной, чем представляла Александра. Издательство занимало этаж в известном бизнес-центре. Просторные светлые помещения с большими окнами были обставлены сдержанно, но уютно, именно так, как нравилось Александре. Несмотря на все вчерашние зароки, ей нестерпимо захотелось стать частью этого мира. Лида повела ее к редактору, с которым была договоренность о встрече. Это оказалась не красавица с надменным лицом, как нафантазировала вчера Александра, а пожилой симпатичный бородач в мешковато сидящем костюме.

Коротко поздоровавшись, он открыл «Приключения Ани», надел очки в старомодной роговой оправе и углубился в чтение.

Ожидая вердикта, Александра сидела, выпрямившись, на краешке стула, а Лида хихикала тихонько и подталкивала ее, совсем как в школе.

Одолев несколько страниц, редактор тепло улыбнулся ей. Снял очки, отчего у него сразу сделался растерянный вид, и задумчиво постучал дужкой по носу. Александра подобралась, решив, что этот милый человек подбирает слова, чтобы не обидно, но точно определить ее детскую графоманию.

– Хорошо… – протянул редактор, – нет, очень, очень хорошо! Простите, Александра… ээ…

– Сергеевна, – подсказала она, вдруг подумав, что с таким именем-отчеством лучше в литературу не соваться.

– Так вот, Александра Сергеевна, это очень хорошо. Удивлен, что вы с таким убедительным стартом не стали писателем или журналистом.

Она мягко улыбнулась. Не рассказывать же здесь про мамины напутствия. Мало того что редактор обидится за богемную профессию, так еще Лида разразится пламенной речью о мужском шовинизме и прочей ерунде.

– Это ведь ваши родители сделали машинописную копию и переплет? Значит, по достоинству оценили ваше творчество. Не знаете, они не пытались издать вашу рукопись? Насколько я помню, в те годы был интерес к талантливым детям. Ника Турбина, Надя Рушева…

– Папа служил секретарем горкома, – сказала Александра, – если бы мой детский лепет опубликовали, начались бы ненужные разговоры. А папа всегда был кристально честным руководителем, и не захотел позориться из-за такой глупости. Хотя, возможно, он бы и рискнул, если бы не понимал, как губительно может отразиться на ребенке ранний успех.

– Тоже верно, – протянул редактор, – но теперь-то никто нас не упрекнет, что мы слишком поторопились. Мы займемся вашей рукописью, а вы, голубушка, садитесь-ка за новую!

– Я?

– Именно. Приключения Ани-2 или приключения Тани, как угодно. Читатели быстро вас раскусят и с нетерпением будут ждать новой книги.

– Но я не знаю, о чем писать… – растерялась Александра, – я веду скромную жизнь матери семейства.

– Ты же работала учительницей! – не выдержала Лида. – Должна про детей-то знать!

Александра покачала головой, досадуя на несдержанность подруги:

– Я работала на полставки и видела свою задачу в том, чтобы научить детей математике. Никогда не хотела их изучать и вникать в психологию. Я даже классное руководство не брала.

Кажется, редактор посмотрел на нее с осуждением. Ну да, такая эгоистичная позиция не может вызывать симпатии, но Александре всегда казалось кощунством тратить силы на чужих детей, когда семья нуждается в ее заботах. Нужно понимать, что Виктор – уникальный хирург, он спасает человеческие жизни, и ее первый долг перед обществом – обеспечить ему наилучшие условия для работы. Чтобы никакие бытовые мелочи не отвлекали и не раздражали его.

А сушить детям мозги и без нее кому найдется.

Несмотря на Александрино равнодушие, у нее складывались на зависть хорошие отношения с учениками. Дети доверяли ей, некоторые, особенно девочки, делились тайнами и спрашивали совета, да и на уроках вели себя сравнительно прилично. Вероятно, они подсознательно чувствовали, что она не хочет никак их переделать и воспитать, или проникнуть в их тайны, а раз нет насилия, то не нужно сопротивление.

– Я оставила работу семь лет назад и совершенно не знаю, чем живут нынешние школьники.

– Это и не нужно, голубушка, и не нужно. Напишите о своем детстве. Как в первой книги, так же и во второй. Убежден, что пропущенные сквозь призму долгих лет воспоминания о детстве стали только ярче. Только ярче.

– Это точно, – встряла Лида, которой, кажется, стало смертельно скучно.

– Будет серия «советское детство», или как-то в этом духе, маркетологи еще поработают. Так что дерзайте, голубушка. Может быть, Лидочка припомнит что-то интересное из своей жизни. А? Припомнит?

– Припомнит-припомнит, – расхохоталась Лида, – только держитесь! Будьте спокойны, Владимир Федорович, я заставлю работать эту лентяйку. Огорим, Санька! Ну, помоешь ты полы не пять, а четыре раза в день. Никто, кроме тебя, этого не заметит.

Она была так настойчива, а редактор так любезен, что Александра поклялась сесть за новую книгу.

Выйдя из издательства, она тут же об этом пожалела. Допустим, обдумывать сюжет можно во время домашних дел. Раньше она слушала чужие книги, теперь станет придумывать свою. Но если бы можно было прямо транслировать мысли на бумагу… Александра прекрасно помнила, что на «Приключения Ани» тратила почти все свободное время. Ладно, сейчас она не работает, и времени хватает, нечего изображать «женщину в русских селеньях». Иногда она перебирает шкафчики просто потому, что ей скучно и бездельничать неудобно.

Дело не во времени. Александра боялась, что творчество займет слишком большое место в ее душе, потеснив доминанту жены и матери. Вдруг она начнет спустя рукава относиться к своим обязанностям? И в итоге превратит дом в такой же хлев, как у Лиды? Неужели настанет день, когда она скажет Вите: погладь сам себе брюки, у меня еще глава не дописана!

Страшно представить такой поворот. А вдруг она «проснется знаменитой», как пишут в биографиях многих известных людей?

Ей совершенно не нужны слава и успех, но таков уж закон природы: если ты чего-то не хочешь, оно скорее произойдет, чем если ты всем сердцем к этому стремишься.

Лида трещала, что умственная работа совершенно необходима и обстоятельства сложились невероятно удачно. Потому что Александра, занимаясь только домом, неминуемо впадет в маразм в самое ближайшее время. А так есть шанс продержаться подольше. Потому что мозги надо тренировать, и чем человек старше, тем больше. И если она всю жизнь думает только о своем драгоценном Вите, пусть подумает, зачем ему маразматичка-жена?

Александра засмеялась. Еще на заре Лидиной карьеры она выработала иммунитет ко всем ее идеям. Но тут определенно было зерно истины. Иногда она чувствовала такой дефицит умственной работы, что скачивала задания математических олимпиад и решала их.

И все же иррациональное чувство, будто она предает мужа и дочь, не отпускало.

Она готовилась к встрече с дочерью, думая, что та грустит из-за провала с ролью, подбирала слова утешения. Но, когда открыла дверь, увидела, что Катя крутится перед зеркалом и распевает любимую с детства песню про три реки. От нее шла такая мощная волна счастья. Даже Лида почувствовала, потому что вместо приветствия спросила:

– Что это с тобой, Катька?

– Мама, как хорошо, что ты приехала! Я все набиралась духу, думала, как лучше сказать… В общем, я выхожу замуж!

– Катя!

Она почувствовала, как рука подруги легла на ее талию и напряглась.

– Ах ты, мартышка! Могла бы хоть мать в квартиру пустить, прежде чем огорошить! Ну, давай, рассказывай, раз уж начала! – Лида провела обалдевшую Александру в гостиную и усадила на диван.

– Мам, ну не сердись! Я так счастлива!

– Кто он?

– Вы его не знаете! Он военный, на учебе здесь. Мы две недели назад познакомились.

– Похоже, ты знаешь его немногим больше нашего, – фыркнула Лида.

Катя обняла Александру и стала рассказывать, как познакомилась с Дмитрием в метро. И как они сразу поняли, что созданы друг для друга.

Как сквозь туман, Александра смотрела фотографии в айфоне. Симпатичный крепыш, чем-то похож на Витю, но попроще.

– Во всяком случае, здоровый и хорошо зарабатывает, – заключила Лида, – а брак все равно лотерея, хоть год знай человека, хоть час. Раньше вообще до свадьбы запрещали знакомиться, и ничего. По двадцать детей рожали, а о разводах не думали. Отомри, Саня.

– Нет, я рада. В принципе. Катя разумная девочка и разбирается в людях. Просто неожиданно. Хотя… С тех пор как тебе исполнилось восемнадцать, я ждала этого каждую минуту.

Она прижала к себе дочь и засмеялась, чтобы не дать пролиться подступающим слезам.

Договорились, что Катя расскажет отцу о предстоящих переменах, и надо назначить официальное представление жениха.

– Видишь, как здорово, что мне не дали роль в этом сериале! – воскликнула Катя, – иначе сейчас была бы куча проблем!

– Он что, против твоей карьеры? – насторожилась Александра. Одно дело, когда мать знает, что лучше для дочери, и совсем другое, когда мужчина ставит условия, еще не успев жениться.

– Нет, он как раз «за»! Но мне же придется уехать к его месту службы, на Камчатку.

– Как!

– Мама, ну что ты! Там нормальный климат. И лететь всего восемь часов. Мы сможем навещать друг друга, как только захотим. Сейчас такое время, что расстояний не существует.

Александра натянуто улыбнулась. Она видела совсем другое будущее. Катя с мужем живут где-то на соседней улице, чтобы можно было бегать друг к другу пить чай и помогать с хозяйством. Она занимается с внуками, чтобы Катя могла продолжать карьеру. В нынешние времена ничего плохого в этом нет. Когда Александра сама стала молодой матерью, ей порою очень не хватало поддержки бабушек. Те обожали внучку, но придерживались позиции: твой ребенок, ты им и занимайся, чтобы он твоим и оставался. Иногда Александра даже обижалась, особенно на свекровь. До сих пор вспоминается надменно поднятая бровь: ты заболела, моя дорогая? Нет? Не сердись, милая, но человеку надо помогать только тогда, когда он действительно не в силах справиться сам. Иначе помощь идет во вред, это я тебе как врач говорю.

Александра так и не поняла, принцип это был или красивое оправдание. Со свекровью сложились хорошие отношения, но все время чувствовался какой-то барьер, мешающий им стать по-настоящему близкими людьми. Возможно, та, будучи профессором, немного презирала невестку-клушу.

Несмотря на положительный пример, Александра очень хотела внуков и чувствовала, что у нее самой недостанет сил стать такой же самоотверженной бабушкой.

А теперь придется…

– Мамуль, но сейчас же не девятнадцатый век, когда человек если уезжал за Урал, это все равно что умер. Захотела, взяла билет, и вот ты уже у нас! И наоборот так же.

Александра тряхнула головой, отгоняя все несуразные мысли:

– Господи, разве в этом дело! Сейчас решается твоя судьба, и никакого значения не имеет, как далеко мы будем друг от друга!

– Вот именно, – встряла Лида, – лучше быть счастливой на краю земли, чем тосковать возле материнской юбки. Только как же твоя карьера?

– Дима говорит, там прекрасный театр. Ну, а дальше видно будет. Может, его переведут, или еще что. Но ради того чтобы быть с ним, я готова отказаться от своих звездных амбиций.

Лида фыркнула:

– Мамашина генетика! А не потому ли эти мысли, что тебя бортанули с сериалом?

Катя только засмеялась.

Они еще немного посидели, потом Катя убежала на свидание, а Лида повезла подругу на дачу, разглагольствуя о том, что в этот раз судьба на редкость удачно сдала карты. Творчество отвлечет Саню от разлуки с дочерью, дочь, наоборот, любовью залечит рану от актерского фиаско. Потому что пробиться здесь ей было бы трудно. В этой среде все про всех знают. И если артистку отстранили в самый последний момент, значит, были причины. Так зачем связываться?

Александра молчала, думая, как круто и внезапно порой меняется жизнь.

Инга считала, что удивить ее невозможно, но телефонной собеседнице удалось. Женщина представилась секретарем Северины и сказала, что уполномочена договориться о встрече. Сначала Инга решила, что это веселятся коллеги, разыгрывают, зная о ее слабости к этой бизнес-леди. Но голос в трубке был незнаком, сух и деловит.

Если у Инги нет более важных планов, сказала секретарь, Северина приглашает ее отобедать в «Авроре».

Ресторан находился в двух кварталах от клиники, Инга каждый день проходила мимо этого заведения для очень состоятельных людей. Переступить порог «Авроры» – все равно что высадиться на Марсе. Другой мир.

После небольшого колебания она согласилась. Слава богу, в кабинете висит деловой костюм для внезапных важных встреч и конференций, так что осквернять благородный интерьер брезентовыми штанами не придется.

Инга распечатала резюме и положила его в элегантную кожаную папку. Эту папку ей подарила фирма, изготавливающая шовный материал. Сейчас, чтобы успокоить население, убежденное в заговоре врачей, медикам запретили общаться с представителями фирм и пользоваться любыми подарками от них, вплоть до ручек. Потому что, подкупленные ручкой стоимостью в три рубля, доктора сразу начинают втюхивать бедным больным дорогие лекарства, когда есть дешевые аналоги. Дошло до того, что приходила специальная комиссия, смотрела, чтобы никаких предметов с названиями лекарств не было на рабочих местах. Придрались к бедняге Побегалову, у которого на халате было вышито МД, что означало «модный доктор», фирму-изготовителя медицинской одежды. Члены комиссии долго колебались, считать это заговором против больных или нет.

Шовный материал не продается в аптеках, и выбор его целиком остается на усмотрение врача, но, предчувствуя, что это не удастся втолковать комиссии, Инга спрятала папку в ящик стола под бумаги.

Вероятно, Северине понадобился специалист по хирургии кисти, и она хочет встретиться, чтобы составить впечатление об Инге, можно ли ей доверять. Да и просто… Очень важно, чтобы врач вызывал у пациента простую человеческую симпатию.

В назначенный час Инга, несколько робея, толкнула тяжелую дверь «Авроры». Метрдотель, статный мужчина в идеально сидящем костюме, проводил ее к столику, где уже сидела Северина. Она отложила айпад и приветливо улыбнулась Инге.

Обычному человеку бизнес-леди представляется высокомерной и холодной особой. Нечто среднее между снежной королевой и валькирией. Однако, если бы Ингу попросили охарактеризовать Северину одним словом, она бы сказала «милая».

Открытая улыбка на симпатичном лице с аккуратным носиком, теплый взгляд… А на экране айпада Инга успела заметить не сложные бизнес-планы, а банальный пасьянс. Улыбнувшись в ответ, она села и достала резюме.

– Спасибо, – мельком взглянув, Северина отложила бумагу, – что ж, давайте сначала пообедаем, а за кофе обсудим наше дело. Согласны?

Инга кивнула, принимая из рук официанта тяжелую папку меню.

– Если вы незнакомы со здешней кухней, осмелюсь посоветовать форель с брокколи, – мягко заметила Северина, – рыбные блюда им особенно удаются.

Не чинясь, Инга так и сделала. Она умела красиво есть, в том числе и рыбу, так что Северина не поставит ее в неловкое положение.

Изнывая от любопытства, она поддерживала легкую беседу. Поговорили, какое прекрасное лето подарено им в этом году, что из книжных новинок заслуживает внимания, а что – нет, и какие сериалы обладают наиболее выраженным снотворным действием. Вкусы женщин во многом совпали.

Наконец, когда официант убрал тарелки и поставил перед ними кофейные чашки тончайшего фарфора, Северина после небольшой паузы предложила перейти к делу.

– Это деликатный разговор, и прошу отнестись к нему со всем возможным спокойствием, – сказала она осторожно. – Дело в том, что мне известно, кто отец вашего ребенка.

– Вот как?

Инга почувствовала, как сердце забилось быстрее. В свое время любовник проявил благородство и признал отцовство. Но Инга не злоупотребляла этим, пусть во вред себе. Бог знает, скольких компенсаций она лишилась, потому что никогда не показывала на работе Гришино свидетельство о рождении. Только в школу отнесла копию, и все. Но так или иначе, какое до этого дело Северине?

– Простите, что так бесцеремонно вторглась в вашу жизнь, но обстоятельства вынудили меня к этому, – продолжала Северина.

– Не понимаю вашего интереса. Я давно не поддерживаю отношений с отцом моего ребенка.

– Да, это мне тоже известно. Поверьте, я далека от того, чтобы оценивать вашу жизнь, или что-то в этом духе. У меня к вам чисто деловое предложение.

– Слушаю вас.

– Не хотите подать на алименты?

– Боже, зачем? Наши отношения давно закончились, но отец Гриши помогает финансово.

– Неужели? – Северина ядовито засмеялась. – Насколько мне известно, если отец не живет с ребенком, он должен отдавать на его воспитание двадцать пять процентов от всех своих доходов. Это закон. Не спрашиваю, сколько он вам дает, но скажу, сколько зарабатывает.

Достав из сумки самую простую пластмассовую ручку, Северина размашисто написала цифры на обороте Ингиного резюме и подвинула к ней листок. Если бы Инга была менее сдержанным человеком, то присвистнула бы.

– Итак, вы получаете двадцать пять процентов от этой суммы?

Она покачала головой.

– Пять. А вернее, ноль пять. Но я сама неплохо зарабатываю.

– Какая разница, сколько вы получаете! Речь идет об ответственности отца! О том, что он не выполняет свои обязательства.

Инга промолчала. Характер бывшего любовника был ей известен. Как бы открытый и щедрый человек, на самом деле он был закоренелым эгоистом и не делал ничего, что могло бы как-то отразиться на его комфорте. Инга прекрасно понимала, что он переводит ей лишь тот минимум, который позволяет ему успокоить свою нетребовательную совесть. Но она не думала, что этот минимум такой минимальный. Такая ничтожная часть от его доходов. Если Северина ее не обманывает.

– Вот видите, – продолжала бизнес-леди. Чтобы дать Инге переварить информацию, она подозвала официанта и заказала еще кофе, а когда он уже отправился за ним, вернула и попросила два бокала вина.

– Как бы то ни было, родить ребенка было моим решением, – сухо сказала Инга, – он меня об этом не просил. Ответственность целиком лежит на мне. Мы никогда не были женаты, не планировали семейную жизнь, он не давал никаких обещаний. Я знала все, как есть. Поэтому то, что он записал Гришу на себя и периодически дает деньги, это акт доброй воли, за который я должна благодарить человека, а не подавать на него в суд и позорить.

– А почему бы и нет? Все знают, что у вас есть внебрачный ребенок, пусть узнают, что и у него тоже.

– Но у меня нет жены, которую я обманывала, – засмеялась Инга.

– Видите ли, сначала я не хотела лично встречаться с вами, думала поручить это своему адвокату. Теперь вижу, что интуиция меня не подвела. Не сердитесь на меня за бесцеремонность, но я вас слушаю, и просто зла не хватает! Что значит ответственность лежит на вас? Вы его насильно заставили? Или тайно, пока он спал? Или он не знал, откуда берутся дети?

Инга невесело усмехнулась.

– Об его ответственности можно было бы подискутировать, если бы вы его обманули в плане контрацепции. Солгали бы, что принимаете таблетки или что-то в этом духе. Но ведь не было такого? Вы были слишком молоды и еще не настолько разочаровались в жизни, чтобы удовольствоваться ролью матери-одиночки. Верно?

Инга пожала плечами. Следовало поблагодарить Северину за обед и гордо уйти, но какая-то сила удерживала ее на месте.

– Допустим, вы хотели с помощью ребенка переманить его к себе и пошли на обман, – рассуждала Северина, пригубив вина, – допустим. Но это значит только то, что он заронил в вас ложные надежды, дал понять, что брак между вами возможен. Значит, ответственность с него не снимается. Но я почему-то склонна думать, что ваш сын появился на свет просто потому, что его отец слишком много заботился о своем удовольствии и слишком мало – о вашей безопасности. Верно?

Чувствуя, что щеки покрываются предательским румянцем, Инга кивнула.

– Мужчина не несет ответственности за ребенка только в одном случае. Когда снимает проститутку. Это разовая коммерческая акция, и производитель берет все риски на себя, включая их в стоимость услуги. Но у вас же было иначе, верно? Это была любовь.

– Да, – сказала Инга глухо, – это была любовь.

– Вот видите. Я не говорю, что вы сами были почти ребенком и ему следовало учесть это обстоятельство. Если уж совсем недостаточно супружеских ласк, ему следовало обратиться к профессионалкам, а не губить жизнь юных девушек. Но он пошел на внебрачную связь, значит, ответственен за ребенка точно так же, как и вы.

– Теоретически вы правы. Но на практике… Как говорится, дьявол в деталях.

– Возможно, вы опасаетесь потерять в деньгах? Мол, двадцать пять процентов отщипываются только с официальных доходов, а у него девяносто процентов из кармана в карман. Не волнуйтесь. Мы предоставим вам лучшее юридическое сопровождение. Найдутся свидетели, готовые подтвердить, какие гонорары они ему выплачивали. Наши адвокаты убедят суд, что, если доходы тайные, это совсем не значит, что ребенок не имеет права на четверть от них.

Инга задумчиво глотнула немного вина и задержала его во рту, наслаждаясь вкусом. Предложение Северины звучало весьма разумно. Если она подаст на алименты, финансово не проиграет в любом случае, потому что получает как раз около четверти его официальной зарплаты. Может, чуть больше, но не значительно. Зато суд принесет ему огромные неприятности. О ребенке на стороне узнает жена, и на службе станет всем известно, что он мало того что гуляет напропалую, еще и злостный неплательщик алиментов. В конце концов, почему она должна думать о его репутации и семейном счастье, если он сам не хочет об этом позаботиться? Он взрослый человек и должен понимать, какую опасность она представляет для него, но ни разу не позвонил, не спросил, довольна ли она суммами, которые он дает на ребенка. Почему? Так уверен в ее благородстве? Или думает, она настолько ничтожна, что зависит от этих крох, которые он переводит, и не станет ими рисковать?

Северина смотрела на нее с искренним участием, Инге даже стало немного не по себе от этого теплого взгляда. Нет, нельзя поддаваться эмоциям. Какие бы цели ни преследовала бизнес-леди, ясно, что счастье Инги к ним не относится. Она по какой-то причине хочет насолить папаше Грегори, и Инга – всего лишь инструмент в этом деле. А инструменты порой ломаются.

– Неужели найдутся люди, готовые свидетельствовать против врача, который их спас? – спросила она, переводя тему. Пусть Северина думает, что она не видит коммерческих перспектив, поэтому и не хочет связываться.

– Вы не представляете, сколько!

– Это ужасно.

– Почему? Он выполнил работу, за нее расплатились, причем, надо сказать, немаленький суммой, следовательно, больше ничего человеку не должны. С точки зрения этики, не вижу никаких проблем. Тем более зачастую наш фигурант брал деньги, зная, что на результат это никак не повлияет. Таким образом, люди платили не за выздоровление, как думали, а за ложные надежды и чистую совесть. Мол, сделали все, что могли, отдали последнее.

Инга пожала плечами. Сама она никогда не просила денег у пациентов. Ей казалось, что доктор наук не должен опускаться до вымогательства. Правда, когда приносили конверты, не отказывалась.

Многие коллеги считают, что родина платит им непозволительно мало за тяжелый и самоотверженный труд. Поэтому разницу должны компенсировать пациенты, как представители этой самой родины. Такую точку зрения Инга понимала, но не разделяла.

– Вы скажете, что специалист такого уровня имеет право на достойное вознаграждение. И за все надо платить. И бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И блаблабла… – сердито сказала Северина, – но вот, например, профессор Колдунов…

Инга просияла:

– Вы его знаете?

– Приходилось видеть, – и Северина тоже улыбнулась до ушей, – так вот, если надо делать, он идет и делает. Никаких бесед с закатыванием глаз о тяжелом материальном положении. Хотя пятеро детей у мужика, как бы можно и поканючить.

– Такие, как Ян Александрович, раз в сто лет рождаются.

– Вот именно! И ничто не мешало вашему приятелю быть таким же. Однако он выбрал другой путь, какие теперь претензии к людям? Рано или поздно человек должен получить, что заслуживает. Вы думаете, что поступите подло, подав иск? Но ведь это не так. Мать действует в интересах ребенка, вот и все. Я готова компенсировать вам все риски. Поскольку деньги в наше время вещь ненадежная, предлагаю купить приличную квартиру на имя вашего ребенка. Это будет ему хорошее подспорье в жизни.

Предложение звучало соблазнительно. Инга задумчиво крутила в пальцах бокал с вином. Ради жилья можно на многое пойти. Грегори вырастет, женится, где станет жить? Сейчас они с сыном – лучшие друзья, но кто знает, что будет дальше? Вспомнилась собственная юность. Вечные скандалы с матерью, тоска и ужасная безысходность оттого, что некуда уйти. Будь у нее где-то свой уголок, и отношения сложились бы лучше, а может быть, и вся жизнь…

Когда она забеременела, отношения испортились окончательно. Вся семья ополчилась против нее. Она опозорила благородный род и должна быть изгнана. Вся женская часть семейства порвала с ней отношения. Видимо, падение Инги выгодно оттеняло чистоту их нравов. Мать ходила с поджатыми губами и смотрела на дочь, как на пустое место. Положение представлялось безвыходным. Купить или снимать даже самую завалящую комнату у нее не было денег, особенно в свете предстоящего рождения ребенка. Ведь минимум год придется сидеть дома.

Вспомнив свое ужасное состояние, Инга разозлилась. Если он брал такие гонорары, вполне мог снять ей жилье, а то и помочь с покупкой. И избавить от постоянного стресса из-за общения с изводившей ее матерью.

Как всегда бывает, помощь пришла, откуда не ждали. Незадолго до рождения Грегори умерла двоюродная бабушка. Эта очень старая женщина сильно отличалась от остальных членов семейства, чем-то напоминая Инге Коко Шанель. Она была певицей, но прославилась в основном любовными похождениями. Среди ее поклонников были известные люди. Трезво оценивая свой талант, бабушка рано оставила сцену и до глубокой старости проработала педагогом в консерватории. Там и была ее настоящая семья, со многими учениками она дружила всю жизнь. Инга не замечала, чтобы бабушка как-то выделяла ее среди остальных потомков. Однако именно Инге она завещала свой дом в Петергофе, в незапамятные времена построенный для нее влюбленным архитектором.

Вероятно, не объяви ей семья бойкот по случаю беременности, Инга не удостоилась бы такого подарка.

Родственники пытались оспорить завещание, но юридически все было безупречно. Тогда вспомнили, что Инга – член семьи и должна поступить по-семейному. То есть продать дом, а деньги поделить между всеми. Тогда ей, так и быть, простят страшный грех безмужней беременности.

Кто знает, как бы она поступила, не будь этого бойкота. Но долгое пребывание в роли изгоя закалило ее характер, и в ответ на все увещевания она без затей посылала родственников подальше.

Так она и откололась от семьи. Остался только отец, который неожиданно развелся с матерью.

Северина деликатно кашлянула, и Инга очнулась от воспоминаний:

– Спасибо за такое щедрое предложение, но нет. Мы ни в чем не нуждаемся.

– Я знаю. И это ни в коем случае не подачка, а просто акт доброй воли.

Инга кивнула:

– И все-таки нет. Вы совершенно правы, я должна думать о сыне. Он вырастет, и каково ему будет узнать, что отец – неплательщик алиментов? Это ведь большой стресс – узнать что-то нехорошее о своих родителях. Особенно об отце, которого не знаешь и идеализируешь. Кроме того, я надеюсь, что отец рано или поздно проявит к сыну интерес и Григорий получит то самое мужское общение, которое необходимо каждому мальчику. Если я попытаюсь подтянуть папашу на алименты, этого никогда не произойдет. Благодарю, квартира – это дорогой подарок, но душевное равновесие – вещь бесценная.

Собеседница помолчала, потом вдруг очень хорошо улыбнулась:

– Ведь и не возразишь! Что ж, Инга, вы меня убедили. Не будем подавать в суд. Но за это я попрошу вас выпить со мной еще бокал вина.

– С огромным удовольствием.

Несмотря на такой странный разговор, Инга по-прежнему чувствовала симпатию к бизнес-леди.

– Послушайте, – вдруг сказала Северина тихо, – а как вы вообще решились на это? Вы же знали, что придется одной тянуть ребенка?

– Да, знала. Но я подумала, что это судьба. Да, появление ребенка меняет всю жизнь, но есть и другие вещи, которые меняют жизнь и от которых нельзя избавиться так просто. Нужно принять то, что случилось, решила я.

– Вы настоящая героиня.

В глазах Северины на минуту отразилась такая боль, что Инге стало неловко.

– Да ну! Я плохая мать, – засмеялась она, отводя взгляд, – Грегори почти меня не видит, растет, как Маугли.

– Зато вы подаете ему хороший пример. – Северина подняла бокал, и женщины чокнулись. – Что ж, приятно было с вами познакомиться, хоть повод оказался не самым удачным.

Поняв это, как сигнал к окончанию обеда, Инга поднялась.

Северина осталась сидеть. Тепло простившись, она взяла айпад. Инга почти дошла до выхода, но что-то заставило ее вернуться.

Она осторожно тронула погруженную в игру Северину за локоть.

– Да?

– Потом я все равно это делала, – тихо сказала Инга, – все равно пришлось.

Повернулась и вышла, не дожидаясь ответа.

Разговор с Севериной взбудоражил ее, пробудил воспоминания, которые она думала, что похоронила. Со дна души поднимался осадок мутной злости и раздражения против Гришиного отца и жизни вообще. Почему у нее все складывается так несуразно? Почему никак не налаживается судьба? Столько приходится слышать о разводах, о разлучницах, которые уводят мужа из семьи, а она не смогла женить на себе ни первого любовника, ни второго! Что с ней не так? Жизнь проходит, годы летят со страшной скоростью, и скоро будет поздно… Останется только смириться со своей участью и доживать в одиночестве.

Инга смахнула едкие слезы. Не хватало еще расплакаться! Она нащупала в кармане карточку, которую ей дала Северина при прощании. Можно передумать. Позвонить по личному номеру, написанному от руки, и сказать: я согласна. Достаточно написать два заявления, и у папаши Грегори начнутся веселые деньки. Он ведь разрушил ее жизнь, почему она не может ответить тем же?

Он мог бы чувствовать если не вину, то хотя бы неудобство, и проявлять внимание к жизни своего нежеланного сына. Интересоваться, не нуждается ли он в чем и достаточно ли Инге тех копеек, которые он переводит. До встречи с Севериной она думала, что получает если не четверть, то все равно значительную часть от его доходов. Теперь понятно, что содержание внебрачного ребенка для него так же необременительно, как для Инги – оплата интернета. Это несправедливо!

Она никогда не была жадной до денег, считая, что в жизни есть куда более важные вещи. Но узнать, что ребенок волнует его настолько мало, было очень грустно. Если бы Инга была мужиком и завела ребенка на стороне, она бы позаботилась, чтобы он не нуждался. Компенсировала бы отсутствие отцовского внимания хотя бы финансово. Ведь в чем прелесть доходов именитого врача? В том, что жена не может их контролировать! Она никогда не знает, сколько конвертов и с какими суммами ложатся в карман мужа, если только не работает вместе с ним. Впрочем, Инга была его первой ассистенткой, но ей в голову не приходило, что поборы так высоки.

До окончания занятий Грегори оставалось еще два часа. Можно было просто погулять или зайти в торговый центр, но Инга решила вернуться на работу. Ей захотелось увидеть Руслана, обняться с ним, утешиться хоть иллюзией близости. И, что греха таить, хотелось, чтобы он увидел ее, такую интересную, в деловом костюме, с легким макияжем, который бывал на лице Инги нечасто.

Не заходя к себе, она отправилась в ординаторскую общей хирургии, якобы посмотреть график дежурств и поболтать с коллегами. Руслана не было, но ребята встретили ее приветливо и усадили пить кофе. Один из молодых докторов рассказывал об эпохальном перемещении пианино из квартиры травматолога к нему.

– Втащили пианино в лифт, мы с Мишкой оказались приперты к стенке, а Натуралист, лютый эстет, вдруг вспомнил, что на нем нарядные брюки. Говорит, вы что, я в них в театр хожу каждую неделю! Езжайте вниз, а я быстро переоденусь и по лестнице спущусь. Ну, а раз зашел домой, так и чаю выпить не грех, и кое чего другое. Короче, они с Русланом сидят, а мы в лифте катаемся. Потому что на первом этаже выяснилось, что вдвоем пианино с места не сдвинешь, особенно когда размаху нет. На каждом этаже двери открываются, мы здороваемся с гражданами и едем дальше. Мишка говорит, дай я хоть поиграю, чтобы не такими идиотами выглядеть. Но прижат к стене, не выбраться. Так и ездили, пока эти двое не очнулись. Натуралист, кстати, так брюки и не переодел.

Все смеялись, а Инге стало еще грустнее. Значит, Руслан с друзьями таскал пианино, а ей ничего не сказал!

Она с горечью подумала, что отсутствие мужа отсекает от ее жизни целый пласт. Ей недоступны такие веселые акции, как перетаскивание пианино из семьи, где дети выросли, в семью, где они только начинают заниматься. Ее никогда не приглашают на шашлыки и дачные посиделки. Зачем? Кому в компании нужна одинокая женщина?

Каких бы высот она ни достигла в профессии, в остальном прозябает на обочине жизни. Как врач – более чем востребована, а как человек – никому не интересна. Так называемые друзья и знакомые вспоминают о ней, только когда нужна помощь. А ей никогда не хватает духу сказать, что лавочка закрыта. Она решает проблему, служит жилеткой для чужих слез, а потом, когда гроза миновала, узнает, что человек с размахом отмечал свой день рождения, а ее не пригласил…

Будь она замужем, к ней относились бы совсем иначе.

Инга вздохнула. Где же Руслан? Если не оперирует, он в это время всегда торчит в ординаторской. Так захотелось прижаться к нему, чтобы он сказал что-то утешительное, пообещал, что все будет хорошо, они обязательно поженятся, и придет конец ее одиночеству. Пусть бы соврал, но подарил надежду, облегчение хоть на миг.

Чтобы не портить людям настроение своей кислой миной, Инга подошла к открытому окну. Вид запущенного больничного садика был ей хорошо знаком и приятен. Асфальт на дорожках давно растрескался и порос травой, буйно цвела сирень, ветвями накрывая старые садовые скамейки. Среди газонов вдруг обнаруживались цветы: то флоксы, то пионы, без всякой системы. А низенький домик морга со всех сторон оброс золотыми шарами, придававшими ему совершенно деревенский добродушный вид.

Сад пестрел белыми халатами. Жарко, хорошая погода, немудрено, что дежурная смена и те, кто переделал все дела и теперь с нетерпением ждет конца рабочего дня, вышли на улицу.

Неожиданно она заметила высокую фигуру Руслана. Он прогуливался с женщиной неподалеку от морга. По рыжей голове Инга опознала Полину Андреевну. Сердце сжалось то ли от боли, то ли от дурного предчувствия. Что это? Просто вышли подышать воздухом и заболтались? Ходили на интересное вскрытие и снова заболтались, обсуждая клинический случай? Но ни у одного из них нет в руках хоть чего-то похожего на медицинскую документацию. Зачем им гулять в таком отдаленном уголке?

С такого расстояния она не видела лиц, но, судя по жестикуляции Руслана, он увлечен разговором. Инга заметила, как он несколько раз взял Полину Андреевну за локоть, – жест, совершенно излишний в деловой беседе.

Что это? Простой интерес мужчины к красивой женщине? Легкий, ни к чему не обязывающий флирт? Или начало чего-то посерьезнее? Полина Андреевна моложе Инги и, по крайней мере, не менее красивая. У нее нет ребенка неизвестно от кого, и она обладает еще одним немаловажным достоинством – новизной.

Инга быстро простилась с ребятами, не стала даже заходить к себе, чтобы переодеться в повседневное. Она почти бежала, чтобы не столкнуться случайно с Русланом. Что же делать? Почему ей так не везет? Она успешная женщина, сделавшая карьеру с нуля, без всяких папочек и мамочек. Она хозяйка своей жизни, всегда добивается поставленной цели, и в то же время совершенно беспомощна в личной жизни, целиком зависит от воли мужчины. Такой парадокс.

Шло время, а разговор с Ингой никак не выходил у Северины из головы. Молодая женщина вызвала у нее искреннюю симпатию, но в то же время она жалела о проявленной слабости. Надо было настоять на своем. Резоны Инги понятны и заслуживают уважения, если не восхищения, но в первую очередь надо соблюдать свои интересы. Она проявила некоторую небрежность, не дав частным детективам задание поглубже изучить эту женщину. Знай она больше, нашелся бы способ уговорить Ингу подать в суд. В принципе, не поздно все исправить. Детективное агентство, к услугам которого она прибегла, показало высокий профессионализм и полную готовность к сотрудничеству.

И все же что-то удерживало Северину от действий против Инги. В конце концов, они товарищи по несчастью, обе пострадали от одного человека.

Северина вздохнула. Они чем-то похожи, сильные и верные, готовые на все ради любимого. Какими прекрасными женами они могли бы стать… Если бы не попали в руки этого безжалостного негодяя. Похоже, он выбирает лучших женщин. Правда, нынешняя его пассия несколько выбивается из ряда, улыбнулась Северина. Красотка – это да, но умом, мягко говоря, не блещет. Кажется, бывший возлюбленный впервые угодил в симметричные отношения. Ему нужно молодое тело, ей – подарки и карьера. Интересно, понимает ли он, что раньше все было иначе? Ценил ли беззаветную любовь своих прежних женщин, или она его только раздражала?

Держа под мышкой пухлую папку с материалами, а в руке бочкообразную чашку зеленого чая, Северина вышла в сад и устроилась в любимом кресле-качалке.

Она любила уходящее лето, желтеющую листву, которая так тихо и доверительно шелестит под слабым ветром. Любила прозрачное небо, в котором высоко висел бледный диск солнца, посылая на землю теплые и нежные, как материнские руки, лучи.

Она загляделась на ярко-красные плоды и охру листьев шиповника. А вот висят тяжелые ягоды черноплодной рябины в обрамлении розовой листвы…

Скоро осень… Но трава еще зеленая! Еще можно что-то успеть перед приходом зимы!

Северина оделась в свитер английской резинки с длинными рукавами, из которых выглядывали только кончики пальцев, старые, вытертые добела джинсы заправила в высокие носки грубой вязки с узором. В семье такие носки называли дзуриками, уже не помня почему. Чтобы не замерзнуть, она закуталась в огромный платок, связанный «бабушкиными квадратиками». В его пестром узоре преобладала теплая гамма, и Северина чувствовала, что со своим прекрасным крымским загаром выглядит настоящей богиней осени.

Сильно раскачав кресло, она открыла папку, хотя знала ее содержимое почти наизусть. Строго говоря, множество более важных дел требовало внимания, но когда-то надо научиться ставить душевный покой впереди работы!

Что ж, в детективном агенстве работают настоящие профессионалы, не только изучили всю подноготную бывшего любовника, но и изложили в увлекательной форме. Интрига держится до последней страницы.

Усмехнувшись, Северина сделала глоток и, не глядя, поставила кружку на землю. Итак, перед ней в высшей степени достойная жизнь. Ранний выбор профессии, ранний и единственный брак, кажущийся счастливым. Преданная жена, умница дочь. Не жизнь, а именины сердца!

Карьерный рост умеренный. Быстрый старт с выходом на плато, и только совсем недавно – резкий взлет, но это уже ее работа. Зато кривая материального благополучия имеет вид постоянного и неуклонного роста. За время трудовой деятельности была куплена четырехкомнатная квартира в сталинском доме, отстроена великолепная дача со всеми удобствами, сменено несколько машин, каждый раз на более престижную модель. Но не надо думать, что ради этих крупных покупок семья отказывала себе во всем. Нет, и зимой и летом семья отдыхала почти на таком же уровне, что и Северина. Отоваривались в лучших магазинах и в сфере услуг тоже выбирали лучшие предложения.

Словом, вели жизнь, которую ни при каких обстоятельствах нельзя организовать на жалование заведующего кафедрой, даже учитывая гигантскую надбавку за ученую степень.

Сразу было видно, что эта сусальная и сахарная картинка – ненастоящая. Как на старинных рождественских открытках: красиво, глаз не оторвать – но ясно, что в жизни таких пейзажей не найти.

По губам ее скользнула змеиная улыбка. Этот образцовый брак был заключен при не самых образцовых обстоятельствах. Въедливые детективы добрались таки до истоков и раскопали информацию, которая может сильно испортить настроение жене.

Вдруг у Северины сжалось сердце. Если бы не эти чертовы обстоятельства, то он был бы свободным человеком на момент встречи с ней. И как знать, как знать… Возможно, жизнь ее повернула бы совсем в другое русло! Это именно она была бы счастливой женой, пребывающей в неведении относительно интрижек мужа.

Жила бы, как за каменной стеной, занималась домом и детьми, вот и все. И не было бы ни сети «Северина», ни модного дома, ни благотворительности.

Или нет? Самое бесполезное занятие – мечтать о том, что могло бы быть, но если подойти с научной точки зрения… От чего больше зависит судьба: от случайности или от характера? Наверное, женская – от случайности, а мужская – от характера. Точнее, в подавляющем большинстве случаев – от его отсутствия.

А может быть, он любит жену, черт его знает. Постоянные интрижки на стороне ничего не доказывают. Как говорится, хороший левак укрепляет брак. Что ж, в таком случае эти узы ничем не разорвать. Брак укреплен, как средневековая крепость.

Северина засмеялась и перелистнула страницу.

Перейдем к профессиональным достижениям. С момента поступления в институт типичная судьба способного и трудолюбивого человека, но без божьей искры. Северина помнила его на заре карьеры, тогда он произвел на нее впечатление почти гения, фанатика своего дела. Только по прошествии лет она поняла цену всем этим проникновенным речам и стремительным повадкам. Как говорил о таких профессор Колдунов, он любит не хирургию в себе, а себя в хирургии.

Как бы то ни было, трудолюбие, амбиции и умение себя подать сделали свое дело: после института его взяли в аспирантуру. Сначала кандидатская, потом скороспелая докторская, и вот, будьте любезны, молодой заведующий кафедрой.

Но начальник кафедры – это еще не звезда. Надо делать себе имя, а как, если все ниши заняты? К высоким технологиям не подобраться, новых методик ты не изобрел и даже иностранных не перенял, и руки не так чтобы сильно золотые. Крепкий профессионал, каких полно. Специалисты такого уровня не бедствуют, рутины всем хватает, но люди, готовые платить настоящие деньги, пойдут не к середнячку, а к гению.

И вот в голове рождается идея: а почему бы мне не заняться лечением запущенных форм онкологии? За это никто не хочет браться, ибо перспективы нет. Так почему бы мне не сказать, что есть? Я даже не совру, потому что «а вдруг?». Вдруг наступит излечение, если я удалю опухоль вместе с метастазами? Никто же не даст гарантию, что этого не будет, надо пробовать!

Опухоль большая, операции сложные, значит, дорогие. Значит, можно заряжать запредельные суммы, родственники заплатят. Потому что если не заплатят, до конца жизни будут чувствовать себя убийцами. Мол, был шанс, а они денег пожалели.

Гениальный маркетинговый ход, – недобро усмехнулась Северина, – коммерчески безупречный, если смотреть на шаг вперед, а не на два.

В папке собрано множество историй, все как под копирку. Заболели, обратились, продали все до нитки, оплатили лечение, полгода пожили, умерли.

Вероятно, если поднять медицинские архивы, найдутся единичные случаи выздоровления или хотя бы длительной ремиссии. И, в общем, эта деятельность сыграла свою положительную роль в плане развития онкологии. Пусть научные статьи были излишне оптимистичны и статистика в них подтасована, но они способствовали психологическому перелому в сознании онкологов, которые начали понимать, что больные с четвертой стадией – все еще живые люди, а не живые трупы. И ими надо заниматься, а не оставлять ждать смерти в компании промедола.

В работе, так же как и в семейной жизни, со стороны – сплошное благородство, а если копнуть поглубже – такая гадость лезет!

Милосердия из-под палки не бывает, это порыв души, но докторам пользоваться безвыходным положением людей, чтобы вымогать огромные суммы, отвратительно. Торговля ложными надеждами – есть в этом что-то от средневековых шарлатанов.

Северина помнила свое детство и болезнь Игоря. Родители от души хлебнули всех этих: «Вы же понимаете…».

Если бы все врачи исполняли свой долг, как положено, родителям бы не пришлось много лет балансировать на грани нищеты. И детство ее могло быть совсем другим. Нормально одетая, симпатичная девчонка, не изгой, а душа компании. И Леша Тоборовский не считал бы ее особенной (читай: не от мира сего), а ухаживал без всяких затей.

А с другой стороны… В дом пришла беда, но они сомкнули ряды и победили. Не ныли, а боролись, каждый отдал все, что мог, и смерть отступила.

То, что врачи взяточники, – это их личное дело. Зато родителям и ей самой не в чем себя упрекнуть, семья вышла из этой схватки победительницей. Всегда нужно спрашивать с себя, а не перекладывать ответственность на других.

Энергичным жестом она захлопнула папку. Как бы она ни относилась к поборам, привлечь за них врача к уголовной ответственности нельзя. Все эти люди могут с пеной у рта кричать о том, как их цинично обманули, закон останется глух. Можно пустить материал в средства массовой информации – несколько душераздирающих статей, страстное обсуждение… Увы, негодование это вызовет только у ближайших коллег, которые с ужасом обнаружат, какой ничтожный процент от гонораров им перепадал.

Могла бы возникнуть цепная реакция, потому что ярость обманутого коллеги сродни ярости отвергнутой женщины, но теперь, на новой должности, бывший завкафедрой для них недосягаем.

Казалось бы, есть от чего впасть в отчаяние. Человек может совершенно безнаказанно творить свои гнусные делишки. Возмущаться – сколько угодно, а наказать – никак.

Северина сложила губы в усмешке, надеясь, что со стороны это выглядит цинично, демонично и неумолимо.

Есть один нюанс. Небольшая такая щелочка, через которую все же можно докричаться до закона. Она не будет подставлять и провоцировать бывшего любовника, ни в коем случае. Нет, она поступит с ним точно так же, как он когда-то поступил с ней. Она просто даст ему то, что он хочет.

Для Инги наступило грустное время. Все чаще она доставала из ящика стола визитку Северины, задумчиво крутила в своих ловких пальцах, но всякий раз бросала обратно. Если мне плохо, почему ему должно быть хорошо? Он погубил мою жизнь, я просто должна ему как-нибудь напакостить!

Она знала, что не сможет переступить через свои внутренние барьеры и никогда не позвонит Северине, но злорадные и мстительные мысли приносили некоторое облегчение, как горчичник при кашле.

А через неделю этих целительных размышлений к ней явился веселый Побегалов и поделился новостью. Кандидатура нового ректора утверждена, и это не Руслан, как все думали, а человек со стороны, заведующий одной из кафедр мединститута.

Когда Инга услышала фамилию, ей пришлось собрать все силы, чтобы сохранить невозмутимый вид. Чуть придя в себя, она усмехнулась. Хоть и не Руслан, а ректором все же стал ее любовник. Ирония судьбы.

Натянуто улыбаясь, она слушала трескотню Побегалова о том, насколько неожиданным оказалось это назначение. Темная лошадка, аутсайдер, и вдруг вырвался вперед, оставив Руслана на корпус позади себя. О том, что ректор выходит на пенсию было известно еще зимой, но в списке кандидатов эта фамилия ни разу не звучала.

– Выскочил, как черт из табакерки, – в сердцах воскликнул Побегалов, когда ему надоели жокейские аналогии, – никто этого сумасшедшего Джека-Потрошителя всерьез не принимал, и на тебе! Связи что ли нашлись, или взятку дал?

Инга отвела глаза, молчанием дав понять, что такое явление, как коррупция в медицине, ей незнакомо.

Побегалов еще немного позлословил и ушел, а она сидела, до боли сжав ладонями виски. Интересно, какие еще предательские удары припасла для нее судьба?

Разорвать эти отношения стоило ей поистине титанического труда, и она надеялась, что больше никогда не увидит возлюбленного. А теперь он снова войдет в ее жизнь. И войдет победителем, вздохнула Инга. Он – успешный семейный человек, а она по-прежнему одна. Будь она замужем, встретила бы его совсем иначе!

Хотя, если вспомнить, сколько раз она видела прежнего ректора… Один раз была у него на протокольном приеме, когда устраивалась на работу, и аудиенция длилась секунд тридцать. Иногда видела его в президиуме Ученого совета, но поскольку ее никто не приглашал войти в состав этого уважаемого органа, соответственно, она имела полное право там не появляться. Иногда видела из окна кабинета, как лысина ректора быстро промелькнет между дверями и служебным автомобилем, вот и все. Стратегические вопросы она решает с начмедом и на совещаниях заведующих, а для общения с дармоедами из хозяйственных служб у нее есть компетентная старшая сестра.

Да, пожалуй, шанс встретиться лицом к лицу с бывшим возлюбленным очень небольшой. У него новая должность, новые заботы. Ректор крупнейшей медицинской академии – это уже уровень. Как говорили раньше, номенклатура. А зная его страстную увлеченность работой, Инга легко могла предположить, что он и не вспомнит о бывшей любовнице, которая вновь стала его подчиненной.

Сделав десять приседаний, чтобы разогнать тоску, Инга взяла визитку Северины. Плотный дорогой картон не поддавался, пришлось взять ножницы и разрезать карточку на мелкие кусочки. Теперь она точно не подаст на алименты. Ни при каких обстоятельствах, потому что этот иск бросит тень на нее саму. Сейчас она в глазах коллектива обычная одинокая мать, каких тысячи. Жила в гражданском браке, потом разбежались, обычная судьба. А вот если станет известно, что она спала с женатым человеком… Это уже позор!

И Руслану совсем необязательно знать, от кого у нее ребенок и чьей любовницей она была.

Ох, Руслан! На душе стало так горько, что Инга заглянула на нижнюю полку шкафа, где у нее хранился подаренный алкоголь. Этот отсек назывался «Стабилизационный фонд», и обычно его содержимое забирали сильно пьющие анестезиологи. Она открыла бутылку мартини, невесть как затесавшуюся на эту выставку дешевого пойла, и налила себе в чайную чашку. Ни льда, ни сока не было, но Инга решила, сойдет и так. Может, я еще и курить начну, мрачно подумала она.

На первый взгляд в их отношениях ничего не изменилось. Руслан все так же приезжал к ней, а то, что они стали меньше общаться на работе, легко объяснить занятостью, все же лето, пора отпусков.

Много экстренных случаев, Руслан не вылезает из операционной, да и ей приходится работать больше обычного. Инга пользовалась летними месяцами, чтобы разгрузить очередь пациентов, назначая по одной или две операции сверх расписания. От этого «Стабилизационный фонд» стремительно оскудевал, но Инга не жалела.

Очередь на полгода создает почву для злоупотреблений, особенно если дело касается кисти. С грыжей или камнями в желчном пузыре можно спокойно дожидаться операции, ходить на работу и вообще вести обычный образ жизни с небольшими ограничениями. А человек с поврежденной рукой, особенно ведущей, не может трудиться. И должен сидеть на больничном полгода, пока очередь не подойдет? На такое мало кто согласится и, прикинув дебет с кредитом, предпочтет дать взятку, чтобы лечь без очереди. Ну, а дальше всегда найдется способ протащить такого мимо списка.

Инга знала, что большинство очередей на госпитализацию, на современные исследования и на прочие популярные медицинские процедуры создаются искусственно, чтобы пациент выбирал между временем и деньгами. Особенно противно это выглядело в онкологической службе, где на счету каждый день.

Поэтому Инга бдительно следила, чтобы у нее очередь была не больше месяца. Исключения составляли старые травмы сухожилий, когда нужно выдержать время для лучшего заживления.

Она работала, как сумасшедшая, и все же в отношениях с Волчеткиным появился какой-то неприятный холодок, который нельзя было объяснить просто усталостью.

Инга чувствовала его, как чувствует всякая женщина, и как всякая же женщина, пыталась убедить себя, что ей все только кажется. Она больше года не ходила в отпуск, накопилась хроническая усталость. У них обоих синдром выгорания, это отражается и на отношениях. Они вместе довольно давно, на носу первый кризис. Потом, как говорится, отношения должны развиваться. У них этого нет, как первый раз легли в постель, так продолжают, говоря медицинским языком, in situ, то есть в первоначальном виде.

Она ждет от Руслана того, что он не может ей дать, он не может ей дать того, что она ждет. Обоих, наверное, раздражает неразрешимость ситуации.

Но в любых отношениях есть пики и провалы, надо только потерпеть. Стиснув зубы, продолжать путь, зная: если тебе тяжело, ты идешь в гору!

Но, чтобы одолеть подъем, надо держаться за руки…

И вся эта духоподъемная психологическая муть не работает, когда мы встречаемся только на вершинах.

Морщась, она выпила еще каплю мартини. Это не принесло даже минутного облегчения. Конечно, женщина, привыкшая быть любовницей женатых мужчин, не может позволить себе роскошь ревности.

Не говоря о том, что ревность может являться симптомом психического заболевания, если основывается только на косвенных уликах.

И все же Инга не могла отделаться от мысли, что Руслан завел интрижку с Полиной Андреевной. Серьезных оснований так думать не было. После той прогулки в больничном садике она никогда не заставала их наедине. И, когда Инга видела, как Руслан разговаривает с молодым терапевтом, старалась думать, что особую мягкость его улыбке и блеск глазам придает ее, Инги, пристрастный взгляд. Что удивительного, что ведущий хирург клиники постоянно пасется в приемном отделении? Работает с экстренными больными, только и всего.

И почему бы молодому мужчине не пококетничать с молодой красивой женщиной? Просто легкий флирт, чтобы немножко раскрасить скучное рабочее время, вдохновиться на трудовые подвиги… Наоборот, когда между людьми намечается что-то серьезное, они скрывают чувства под маской безразличия.

Несмотря на все эти резоны, когда Инга встречала Полину Андреевну, на душе сразу становилось тяжело и горько. Она пыталась приписать это чувство не ревности, а зависти к чужой красоте и молодости, но ничего не получалось.

Кажется, поход к психиатру будет не лишним, усмехнулась Инга. Мне уже мерещится в открытой манере общения Полины нарочитая дружелюбность. Будто она хочет усыпить мою бдительность, специально заметает следы. Здравствуй, паранойя!

Инга засмеялась и вылила мартини в раковину. Если она действительно сходит с ума, то по крайней мере не станет усугублять процесс алкоголизмом.

– Почему судьба так жестока ко мне? Я же никогда не просила чего-то сверхъестественного, просто «был бы милый рядом», – прошептала Инга, чувствуя, как на глаза наворачиваются следы. Одиночество – как слепота: живешь, а радости не видишь.

Кажется, это называется депрессией. Инга усмехнулась. Если продолжать в том же духе, скоро она найдет у себя всю палитру психических расстройств.

Посмотрела в зеркало, пригладила густые, но легкие и пушистые волосы. Что с ней не так? Если бы она еще выглядела, как общественное сознание рисует женщин, преуспевших в мужских профессиях! Но нет, у нее нежное открытое лицо, мягкий взгляд и милая улыбка. Вполне привлекательное личико. Если не знать, скорее можно подумать, что она библиотекарша или воспитательница в садике, чем хирург.

Только что не красится… Но на работе это невозможно, от маски весь макияж сразу размажется. Зато у нее свежее лицо, розовые губы.

Инга поднялась в ординаторскую общей хирургии, якобы согласовать план операций.

Первой, кого увидела Инга, была Полина Андреевна. Красиво закинув ногу на ногу, она кокетничала с Русланом, а он слушал смех молодого терапевта с таким мягким, зыбким лицом, какое бывает только в самом начале сильной влюбленности.

Кажется, он никогда не смотрел на меня с таким восторгом, – горько подумала Инга.

Руслан сидел на приличном расстоянии от Полины, но весь подался к ней, так красноречиво, что лучше бы просто обнимал.

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы поздороваться.

– Рад вас видеть, Инга Валерьевна, – Руслан вежливо встал, подвинул ей стул, но глаза его потухли.

– Я на минутку. Хотела узнать, что у вас завтра в плане. Если будет окно, я вызову пациента.

– Сами знаете, в хирургии нельзя давать точные прогнозы. Но теоретически до часа должны управиться.

– Спасибо, Руслан Романович.

Она встала, и Волчеткин даже не попытался ее остановить, а во взгляде Полины ей почудилось торжество победительницы. Прощаясь, она округлила губки, якобы ей жаль, что Инга уходит.

«Она похожа на рыбу! – вдруг зло подумалось Инге, – со своим узким личиком, круглыми глазами и пухлыми губками! Типичная золотая рыбка из мультика. Только не исполняет ничьих желаний, кроме собственных».

Жизнь так быстро и круто менялась, что у Александры кружилась голова. Раньше все происходящие с ней события были заранее известны и по большей части зависели от нее и от Виктора.

Больше сорока лет она чувствовала себя хозяйкой своей судьбы, теперь вдруг стала ее игрушкой. Всего за один короткий летний месяц переменилось почти все. Катя вышла замуж и уехала на край земли, не дав родителям времени освоиться с этой мыслью. Александра всегда мечтала о сказочном торжестве для дочери, а не о быстрой росписи в районном загсе и скромных посиделках в ресторане. Едва успела подготовить свадебный наряд – именно такой, как ей виделось, – и Катя была в нем необыкновенно хороша, но, кажется, жених был так влюблен в невесту, что дочь могла надеть мешок, он бы не заметил.

Катя тоже была на седьмом небе, и про актерскую карьеру не вспоминала. Дима – так звали Катиного избранника – вроде списался с командиром и нашел ей место в доме офицеров (как выяснилось, семье предстояло жить в поселке подводников), и молодая жена была этим совершенно довольна.

Как ни странно, вдруг подняли головы бабушки и стали причитать о загубленном таланте. Александра была готова извинить свекровь, но собственная мать! Та самая мамочка, которая запретила ей поступать в театральный! Которая с младенчества вдалбливала в голову дочери мысль, что семья – главная и единственная забота женщины!

Одна радость – у старушек хватало такта не приставать к новобрачной, все свои соображения они изливали Александре.

В ответ она только вздыхала: в жизни не закажешь…

Мысль о том, что Катя счастлива, помогала ей переносить разлуку. Тем более дочь права, сейчас расстояний не существует. Они часами болтали по скайпу в видеорежиме, Катя выносила айпад на улицу и показывала Александре окрестности. Поселок был закрытый, но, оформив собственные документы, Катя сразу заказала родителям пропуск, и Александра с удовольствием предвкушала скорую поездку.

Но больше всего от тоски по дочери спасала работа. Александра неожиданно для себя так погрузилась в творческий процесс, что приходилось ставить будильник, иначе она могла заработаться и пропустить все на свете. Она забросила любимые сериалы, почти перестала читать книги, а каждую свободную минуту набирала текст на макбуке, подаренном Лидой. Неизвестно, пустил бы ее Виктор за свой компьютер или нет, потому что она до сих пор стеснялась рассказать ему о своей писательской карьере. Александре почему-то казалось, что он высмеет ее.

Гонорар, полученный за две первые книги «Приключений Ани» был не настолько большим, чтобы его нельзя было утаить от семейного бюджета. Половину она отдала Кате на обзаведение, а половину спрятала и наслаждалась мыслью, что у нее есть собственные деньги, которые она может тратить, как хочет, никому не отчитываясь.

Но дело было не в деньгах. Творчество словно вернуло ее в раннюю юность, всколыхнуло прежние мечты и надежды. Садясь за компьютер, она словно погружалась в сказочный мир детства. Текст шел будто сам собой, Аня делала, что хотела, Александре оставалось только записывать за ней. Когда-то она прочла, что якобы существует информационное поле, где записаны все произведения искусства и научные открытия, а талантливые люди просто получают доступ к этому полю и считывают информацию. По крайней мере, Александра так поняла эту теорию. Отсюда и понятие вдохновения: это когда канал открыт и связь хорошая. А когда барахлит, как интернет в поселке подводников, то и вдохновения нет. Теория, конечно, была полнейшей чушью, но у Александры создалось ощущение, что не она придумывает Аню, а Аня, существующая в параллельной реальности, просто выбрала Александру, чтобы поведать миру о себе.

И, когда звенел будильник, сообщая, что время истекло и пора заняться хозяйством, она говорила: ну все, Анечка, до завтра!

Она предвкушала выход первой книги, куда включили обе повести. Из издательства прислали макет в электронном виде, чтобы Александра оценила иллюстрации. Они были превосходны. Выполненные в классической советской школе, в стиле Леонида Владимирского, они гармонировали с текстом, создавая единое произведение. Но уже зная, как будет выглядет книга, Александра с нетерпением ждала, когда томик появится в книжных магазинах, когда можно будет взять его в руки, перелистнуть страницы… А другие посетители будут равнодушно скользить по ней взглядом, не подозревая, что эта женщина средних лет и есть автор.

Для публикации она дала свою девичью фамилию. Если близкие догадаются, что это она, – хорошо, а нет – хвастаться не будет.

Почти каждый день звонила Лида, которая всегда все знала. Опытный автор оказывает начинающему шефскую помощь, но Александра думала, что подруга просто хочет заполнить пустоту, образовавшуюся после развода.

Лида говорила, что в книжных магазинах и на сайтах уже появились плакаты и какие-то «растяжки», оповещающие граждан о скором появлении Ани, и, вообще, продвижение – «дай бог каждому!», но эти моменты не сильно занимали Александру. Для нее главным было – пустить Аню в реальность. А дальше – как получится.

За книжными хлопотами Александра поначалу как-то равнодушно отнеслась ко взлету карьеры Виктора. Приняла назначение не так близко к сердцу, как полагается хорошей жене. Но быстро спохватилась и поняла, что вместо радости за мужа чувствует тоску и тревогу.

Понятно, что просить его отказаться от должности ректора нельзя. Кто она такая, чтобы ему советовать? Простая домохозяйка, не имеющая понятия о настоящих делах. Если она только заикнется, что должность ректора – это совсем другой уровень, там другие требования и другие правила игры. Сейчас Виктор занят любимым делом, перевалив все организационные вопросы на завуча, а на новой должности так не получится. Все придется самому, а у него нет навыка так называемых «управленческих решений». Придется вникать в такие сферы, которых раньше он никогда не касался. И чем меньше опыта, тем больше шансов оказаться в эпицентре какой-нибудь коррупционной схемы, причем в качестве единственного обвиняемого.

Да если и не обвиняемого, все равно придется играть в грязные игры. Александре казалось, в наше время без этого нельзя.

И у мужа есть одно пагубное для начальника качество. Он доверчив. Точнее, убежден, что все люди на земле его обожают и готовы ради него на любые подвиги.

Его легко обвести вокруг пальца, и если для заведующего кафедрой это не страшно, то для ректора может оказаться губительным.

Но говорить это вслух – бессмысленно: Виктор просто светится от счастья, ведь каждый мужчина убежден в том, что он прирожденный руководитель, мысли не допускает, что не справится.

Александра надеялась, что к старости они больше времени станут проводить вместе. Поутихнет жажда работы, вырастет смена, которая сможет сама справиться со сложными случаями, а не дергать постоянно Виктора, будто он единственный хирург на свете.

Они будут гулять, ходить в театры и музеи, да просто смотреть вместе фильмы по телевизору. Проводить досуг так, как обычные семьи.

Теперь это откладывается на неопределенный срок: понятно, что новая работа потребует все время профессора Стрельникова.

И не надо ей этого пресловутого нового уровня! Ну, познакомится она с губернатором, а может быть, увидит президента! При всем уважении, ей вполне достаточно видеть их по телевизору.

А когда Виктор начинал распространяться про совсем другой уровень доходов, на душе у нее становилось совсем скверно. Он и так прекрасно зарабатывает, и в семье есть все, что необходимо. Зачем что-то еще? Тем более это что-то еще наверняка будет добыто не совсем чистыми методами.

Не сразу, но Александре удалось убедить себя, что раз Виктор счастлив, то ей тоже следует радоваться, как хорошей жене. В конце концов, она действительно не знает жизни. И назначение получено не с помощью интриг или подкупа. Нет, ему предложили по инициативе министерства. Значит, он действительно обладает необходимым потенциалом для должности ректора. Чиновникам виднее, чем ей, глупенькой домохозяйке, изучившей жизненные реалии в основном по сериалам.

Она успокоилась, но так и не сумела полностью избавиться от плохого предчувствия…

Александра потянулась к телефону, думая, что это сигнал конца работы. Нет, звонит ее редактор. Сердце екнуло. Сейчас скажет, что они передумали выпускать Аню…

– Александра Сергеевна, – голос редактора звучал суховато, как обычно, – к вашему творчеству проявили интерес в одной киностудии. Они хотят сделать детский сериал по вашим книгам.

– Но они даже еще не вышли… – растерялась Александра.

– Тем не менее. Было бы хорошо, если бы вы на днях подъехали для предварительных переговоров. Познакомитесь, расскажете о своих планах. Им тоже нужно знать, с каким материалом работать и в какие сроки. Заодно подумайте, кого из артистов вы хотите видеть в ролях. Решение примут на киностудии, но они прислушаются к вашему мнению.

Положив трубку, Александра улыбнулась. Она подумает, конечно, но для одного персонажа у нее есть готовый исполнитель. Когда она сейчас писала третью часть Приключений Ани, на месте учителя физики представляла свою детскую любовь, лидера рок-группы.

Много лет она ничего не слышала про фронтмена, поскольку в средствах массовой информации ничего не было ни о нем, ни о группе, но, когда появился интернет, выяснилось, что он не пропал, а по прежнему пишет хорошие честные и душевные песни и любим народом.

Немного стесняясь самой себя, Александра стала следить за его карьерой и обнаружила, что его музыка будоражит душу почти как в молодости.

Вызывала уважение и его биография. Оказывается, он еще успел послужить в Афганистане, а потом ездил с концертами в Чечню и другие горячие точки. Занимался благотворительностью, хотя и не афишировал этого. Не только очень талантливый человек, но и честный трудяга, что среди творческих натур встречается нечасто.

Послав самой себе виноватую улыбку, Александра набрала в строке поиска «Всеволод Мешков» и с нежностью уставилась на фотографии.

Что ж, он и смолоду был скорее интересным, чем красивым мужчиной. Годы превратили его в высокого сухопарого человека с резкими чертами лица. Там, где в молодости были ямочки, залегли две глубокие морщины, но почему-то сразу было понятно, что этот суровый товарищ умеет и любит улыбаться.

Ну да, именно его она представляла в роли учителя физики, немного чудаковатого, мрачного, но в душе доброго человека, страдающего от одиночества. А потом Аня и ее друзья берут дело в свои руки, и физик расцветает на глазах. «Надо будет ему подогнать какую-нибудь любовь на старости лет», – деловито подумала Александра.

Мечты, мечты… Хотя почему бы и нет? Несмотря на популярность среди определенных слоев населения, официальные СМИ игнорируют Мешкова, будто его и нет. А сняться в сериале и написать к нему песню – хороший способ напомнить о себе. В конце концов, он такой же человек из плоти и крови, хватит смотреть на него, как на небожителя.

И если она, пожилая замужняя женщина, назовет его имя среди имен других артистов, никто не догадается, что в юности она была влюблена в рокера Мешкова!

– Проходи, – Алексей распахнул дверь и ободряюще коснулся ее локтя, – обувь не снимай. Пока. А там видно будет.

Северина натянуто улыбнулась и, миновав узкий коридорчик, оказалась в комнате. Тоборовский жил в обычной хрущевской пятиэтажке, правда, не панельной, а кирпичной, что, на взгляд Северины, не сильно прибавляло очарования.

Семья владела двухкомнатной «распашонкой»: в дальней комнате жила мама, и Северина посчитала неприличным заглядывать, а в проходной – Леша с сыном.

Всю жизнь Северина ненавидела бывать в чужих домах. Когда в институте проходила практику на «Скорой», больше всего угнетал именно этот момент. Не бессонные ночи, не беготня с баллонами и дефибриллятором по лестницам (потому что известно, граждане вызывают «Скорую» именно в те дни, когда у них не работает лифт), а необходимость дышать чужим воздухом, видеть чужую грязь и касаться чужих вещей. Наверное, это была не совсем нормальная реакция, но обгаженный с головы до ног бомж на улице вызывал у нее меньшую брезгливость, чем табуретки в доме среднестатистической семьи.

После этой практики она поклялась себе сделать все возможное, но попасть на работу, не связанную с посещением чужих домов. Что ж, жизнь исполнила ее пожелание, ей даже в гостях не приходилось бывать. Близких друзей она не завела, а с деловыми партнерами решала все вопросы на рабочих местах или в ресторанах.

Но, помня это ощущение гадливости, Северина долго боялась идти к Леше. После прекрасного вечера в Петергофском ресторане она поняла, что намечается роман, и вдруг испугалась этого.

Леша – герой России и вообще прекрасный человек. Завидный жених, что уж лукавить. Но при всех его достоинствах он не обязан ее любить. Да, сейчас она нравится ему, но если интерес улетучится после нескольких встреч, это будет совершенно нормально и никак не опорочит его ни в чьих глазах.

Северина слишком очерствела сердцем, чтобы влюбляться, но восхищалась Тоборовским и чувствовала исходящее от него человеческое тепло. А по законам физики, от тепла все предметы расширяются, в том числе и каменные сердца.

Но если каменное сердце быстро остудить… Расколется.

Первая и последняя ее любовная история случилась почти двадцать лет назад и закончилась так мучительно и тяжело, что она долго не смотрела в сторону мужчин. С одной стороны, боялась повторения боли, а с другой – никто не мог сравниться с ее возлюбленным! Пусть он ее обманул и бросил, но это не мешало ему быть лучшим человеком на земле.

А потом попер бизнес, она увлеклась, и на романтику совсем не оставалось ни времени, ни сил. Да и среди знакомых не находилось мужчин, способных вызвать в ней душевный трепет или хотя бы мимолетный интерес. Чисто теоретически ей нравился генерал Новиков, но он так любил свою Женю, что сразу пропадали все мысли о возможном флирте.

Раньше она мечтала о новой любви, но почему-то представляла первого возлюбленного. Что он вернется к ней, пусть через много лет. Знала, что этого никогда не будет, а если вдруг и произойдет, нельзя его принимать после того, что он сделал с ее жизнью!

Наверное, я однолюбка, решила Северина и полностью вычеркнула романтику из своего расписания. Философия некоторых женщин, что в доме должен быть мужик, хоть плохонький, да свой, была ей чужда. Выходить замуж ради того, чтобы выйти замуж? Нет, спасибо! Посторонний и неинтересный человек, пусть даже по документам являющийся твоим мужем, не избавит от одиночества, но создаст кучу проблем.

И вдруг – Тоборовский!

Северина испугалась, не столько настойчивости Алексея, сколько собственных чувств, и после свидания в Петергофе забрала родителей и уехала на целый месяц в Крым.

Они прекрасно провели время, отдыхая без лишней помпы. Как простые смертные, ездили на автобусные экскурсии или просто лежали на пляже, а вечерами сидели в открытых прибрежных кафе и цедили местное вино пополам с минералкой.

Северина охотно давала интервью, фотографировалась для местных газет и, когда восклицала: «Лучше Крыма нет места на земле!», ничуть не лукавила.

Безделье в компании родителей так нравилось ей, что она подумывала продать к чертям бизнес и поселиться здесь. Купить квартиру в одном из этих белых домов, окруженных каштанами и шелковицами. Выходя во двор, есть эти синие ягоды, чтобы почернели губы и пальцы… Денег от продажи хватит на тысячу таких спокойных созерцательных жизней!

Но вместо этого Северина вела переговоры об открытии сети «Северина» на полуострове. Раз уж она здесь!

Когда про ее отдых и бизнес-планы вышла статья в «Коммерсанте», от Новикова пришла одобрительная смс. Женя недавно показала ему, где в айфоне смайлики, и он стал рассылать их проверенным людям, как сумасшедший. Вот диалектика, смеялась Северина, отвечая подходящими символами. В отсутствие письменности доисторические люди рисовали наскальные рисунки, и мы теперь общаемся картинками, как первобытные. «У! – У!». Развитие идет по спирали, никуда не денешься.

Она надеялась, что за месяц Леша потеряет к ней интерес, но этого не случилось. Каждый день он писал пространные смс, больше похожие на письма, и которые при самом горячем желании нельзя было считать простым проявлением дружеских чувств. Похоже, он не понял, что это было бегство, а считал поездку в Крым чуть ли не актом гражданской сознательности.

Как только она вернулась, Тоборовский сразу позвал ее на свидание. Северина уступила, растерявшись от такого молодежного напора, и они снова провели прекрасный вечер в ресторане Дюма, который закончился поцелуем в Лешиной машине.

Поцелуй вышел упоительным и дерзким, так что даже с ее скудным любовным опытом нельзя было не понять, для чего Леша приглашает ее сегодня в гости.

Она осмотрелась. Странно, но этот дом не вызывает чувства отторжения. Будто она здесь часто бывала или даже жила.

Скромная, но изящная обстановка, благодаря которой тесное помещение кажется просторным. Готовясь к визиту, Северина дала себе слово не разглядывать жилище Леши на предмет сальных пятен и пылинок, но ничего этого не было и в помине, хоть порядок поддерживали мужчина и пожилая женщина. Кухня ее так просто восхитила. Мало того что в ней царила почти хирургическая чистота, так она еще была обставлена удивительно рационально. Из пятиметрового пространства выжато все, что возможно, и каждая вещь на своем месте.

– Чай? Кофе? – спросил Леша и улыбнулся.

Северина зябко повела плечами. Была у нее эта особенность – мерзнуть от сильного волнения.

Леша деловито поставил чайник, достал вазочку с пряниками, нарезал сыр.

На столе, накрытом тефлоновой скатертью цвета красного вина, стояло блюдо с фруктами. Чувствовалось, что Леша основательно подготовился к ее визиту, но Северина так волновалась, что не смогла бы съесть ни кусочка.

– Так смешно, – сказала Северина, – мы с тобой уже пожилые, состоятельные люди, а встречаемся в режиме «родители на даче», совсем как в детстве.

– Разве это плохо? – Леша энергичным движением подвинул свою табуретку вплотную к ней.

– Ничего… Хорошо. – Северина попыталась увеличить дистанцию, но в хрущевской кухне сделать это было невозможно.

Леша, впрочем, понял намек и отсел. Некоторое время они делали вид, будто респектабельно пьют чай. Поднимая чашку, Северина вдруг заметила, что у нее дрожит рука.

– Слушай, Льдинка-Северинка, – Тоборовский серьезно посмотрел ей в глаза, – если что, то ничего такого. Просто выпьешь чаю и посмотришь, как я живу. Я тебя не обижу, не бойся.

– Я и не боюсь. Просто волнуюсь.

– Я тоже, – он взял ее руку в свои и опустил взгляд, – откровенно говоря, у меня этого давно не было.

– Не так давно, как у меня, – буркнула она, – восемнадцать лет.

– Да, не так давно.

Она встала.

– Хочешь уйти? Но как же так, Северина?

– Я не знаю, Леша. Ты вряд ли мне веришь про восемнадцать лет. Думаешь, что я могла покупать себе отборнейших самцов.

– Нет, не думаю, – быстро сказал Тоборовский.

– Я просто сильно обожглась. И потом ничего не было. Так что я боюсь показаться тебе неумелой и неловкой. Вообще боюсь разочаровать тебя.

Они стояли, взявшись за руки. Кажется, все было ясно их душам, но тела никак не могли договориться.

– Ты меня не разочаруешь. Ни при каких обстоятельствах. Не думай об этом. Ну, хочешь, могу тебя напоить до полусмерти, у меня где-то было, а потом соврать, что все произошло? Второй раз уже не так страшно.

Северина засмеялась. Странно, но от глуповатой шутки озноб ушел.

За окном неожиданно быстро потемнело, надвинулись свинцовые тучи. На минуту все стихло, потом мелькнул краешек молнии, громыхнуло, и в одну секунду выросла стена дождя.

Он лил мощными струями, стекал по стеклу.

– Видишь, сама природа не хочет, чтобы ты уходила, – шепнул Тоборовский.

Он припал к ее губам и обнял настойчиво, но бережно.

Дождь шумел за окном и будил генетическую память о тех временах, когда спастись от стихии можно было, только крепко прижавшись друг к другу.

Он быстро постелил на узком жестком диванчике. Как ни была взволнована Северина, все же отметила, что белье только из магазина, даже бирка не оторвана, и эта мелочь почему-то тронула ее до глубины души и убедила в серьезности намерений Тоборовского.

Попросив Лешу отвернуться, она разделась и скользнула под одеяло. Неужели он спит на этой узкой девичьей кроватке? Вот бедняга…

Натянув одеяло до подбородка, она подумала, что могла бы устроить настоящее романтическое свидание в любом отеле мира. С джакузи, лепестками роз, шампанским и прочей дребеденью. И все это великолепие не стоило даже одной пружины в матрасе Тоборовского.

Северина крепко зажмурилась и лежала, пока он не прижался к ней всем телом. А дальше все вышло само собой.

И Северина вдруг поняла, что две половинки одного целого – это не красивая фигура речи, а настоящая правда.

– Останешься до утра?

– Нет, не могу. Надо было заранее сочинить что-нибудь про командировку, а теперь мама с папой не поймут.

– Ясно… Но, черт, меня к тебе тянет, как магнитик к холодильнику. Полежим еще, а потом я тебя отвезу.

– Угу, – она спрятала лицо у него на груди и почувствовала, как ей на макушку ложится теплая ладонь.

– Знаешь, Северина, за всю мою жизнь не было дня, чтобы я не вспомнил о тебе. Представлял, как ты живешь, как меняешься с годами… И, когда прочитал первую статью о тебе, даже испугался – так все совпало с тем, как я думал. Ради тебя я даже ходил обедать в «Северину».

– В смысле?

– В смысле что еда-то там так себе.

Она резко поднялась на локте:

– Что значит так себе?

– Отвратительная! – расхохотался Тоборовский.

– Ты врешь!

– Вру… Насчет еды. А что любил тебя всю жизнь, не вру.

– А не рано ли мы заговорили о любви? – буркнула она. – Мы же только начали встречаться и не знаем, что будет завтра.

– Северина! Если я люблю тебя сегодня, нужно сказать об этом сегодня. Потому что завтра может и не быть.

Леша сказал это серьезно и строго.

Северина провела кончиками пальцев по его груди и ощутила грубый рубец. Он боевой летчик, и много лет для него действительно завтра могло не наступить.

Почему ее не было рядом? Почему она не стала одной из тех жен, которые провожают мужа каждый раз, как последний, не зная, увидят ли его снова? У нее хватило бы сил.

Если бы Леша признался двадцать лет назад, кто знает, наверное, они стали бы такой же неразлучной парой, как ее родители. Не было бы ни мучений, ни унижений, ни одиночества! Но он двадцать лет думал непонятно о чем, а теперь изрекает, мол, спешите жить!

Ощущая на себе его взгляд, она неловко оделась. Нужно сказать… Нет, лучше просто уйти и сменить номер. В конце концов, она состоятельная женщина, может оградить себя от нежелательных контактов!

Ничего не выйдет у них. Чтобы создать крепкий союз, нужно быть молодым и нищим.

Вдруг Тоборовский крепко обхватил ее.

– Послушай меня, пожалуйста. Жизнь – не полет, в ней нет точки невозврата.

Вот и наступил день, когда Руслан пропустил свидание. Отговорился плохим самочувствием жены, но Инга понимала, что это всего лишь предлог. Она предложила помощь, но Руслан отказался. Мол, у него все под контролем.

– Спасибо большое, – спохватился, наконец, Волчеткин, – но у тебя и так полно хлопот. Думаю, мы с мамой справимся.

Он обнял ее и поцеловал, но нежность любовника не обманула Ингу. Типично мужская манера избегать скандалов и потихоньку сводить отношения на нет в надежде, что женщина рано или поздно поймет – ее не хотят.

Руслан выглядел измученным, осунулся, кажется, даже потерял несколько килограммов. Но если бы с женой было что-то серьезное, давно бы уже привез ее в клинику. Профессор Волчеткин не стеснялся душевнобольной жены.

Просто он порядочный человек и тяготится, что вокруг него образовался такой магический треугольник. Жена, любовница и возлюбленная.

Будь я добрая женщина, то перестала бы мучить его, – с усмешкой подумала Инга, – но я не такая.

Какая ирония судьбы… Мы с Русланом вместе уже почти три года, а я имею на него столько же прав, сколько эта рыжая сучка. И не могу оттаскать ее за волосы, как сделала бы законная жена, увидев этот наглый флирт. Ничего не могу, кроме как отойти в тень в нужный момент.

Инга до сих пор морщилась от стыда, вспоминая свой последний разговор с Полиной. Она не сдержалась, кажется, первый раз в жизни. Привыкла с достоинством переносить удары судьбы, принимать то, что нельзя изменить, а тут вдруг решила побороться. Зачем?

Полина сидела на скамейке возле входа в приемное отделение, впитывала солнечные лучи своей белой физиономией и пила кофеек. Инга присела рядом и как бы между прочим сказала, чтобы девушка была осторожнее с профессором Волчеткиным. Мол, у него сложные обстоятельства, больная жена и очень непростая мама. Не стоит ему слепо доверять.

Это были вполне доброжелательные слова, просто опытная женщина хочет предостеречь молодую коллегу, уберечь от опрометчивых поступков.

А Полина сказала:

– Инга Валерьевна! Если мне когда-нибудь понадобится ваш совет, я обязательно спрошу.

И окатила Ингу таким взглядом, что ее до сих пор мороз по коже пробирал.

В нем было все: и презрение к неудачливой сопернице, и превосходство красоты и молодости, и торжество над ее бессилием.

Кто знает, как далеко зашло у них с Русланом? Может, он рассказал ей о тягомотной связи, которую ему неловко оборвать… А если Полина вдруг ничего не знает, все равно прекрасно уловила суть. Женщину может обмануть мужчина, но не другая женщина.

Грегори все равно поедет к дедушке, у него тренировка, и как убить одинокий вечер? Снова бегать? Но она и так в последнее время тренируется, как сумасшедшая. Мышцы просто стальные! Пора прекращать эти побегушки, от себя не убежишь.

С полдороги она вернулась в хирургическую ординаторскую и поменяла себе дежурство. Будет не одна, а среди коллег. Тем более Побегалов тоже на смене, она будет поить его чаем и слушать разные истории, которые он мастер рассказывать. Кажется, этот высокий рыжий зануда – ее единственный друг. Хоть в последнее время рыжие люди не особенно нравились Инге, она чувствовала, что на доцента всегда можно положиться.

Инга едва не забыла один непреложный закон: когда меняешься сменами, сумасшедшее дежурство будет и у тебя, и у того, с кем поменялся. Вообще, странная штука медицина, вроде точная наука, стоящая на сугубо материалистических событиях, но приметы и суеверия здесь работают вернее, чем законы природы. И чем дольше работает доктор, тем больше в этом убеждается.

Давно пора издать методичку: сверхъестественное в практике врача.

Например, закон парных случаев. Если поступает пациент с каким-нибудь очень редким состоянием, будьте уверены, что через короткое время будет еще один такой же случай, а потом снова на много лет затишье.

Или вот с дежурствами. Как заступила в шестнадцать, так и не вылезала из приемного покоя. Инга была старшей в бригаде, в ее обязанности входило осмотреть всех пациентов и определить стратегию лечения. Кого в операционную, кого в палату, кого домой.

Где-то до девяти вечера потоком шла обычная рутина, а потом поступил молодой человек с необычной клиникой. Единственное, что пришло Инге в голову, – это спонтанный разрыв селезенки. А скорее всего, не спонтанный – многие, обращаясь, скрывают факт травмы. Ну, это их личное дело, главное, что необходима экстренная операция.

Инга вздохнула. Бригада у нее сегодня была слабая. Аппендициты и грыжи еще могли осилить, если без особенностей, а на лапаротомию придется идти самой.

Сделав ревизию, она похолодела. У пациента обнаружилась большая опухоль с распадом и кровотечением. Располагалась она так, что удалить было проблематично. Связь с нижней полой веной, а насколько плотная, не определишь, пока не начнешь мобилизацию. То ли просто тесно связана – тогда есть шанс отскочить, а если прорастает стенку сосуда – тогда беда. Начнется такое кровотечение, что они потеряют больного на столе за десять минут. С другой стороны, так оставлять тоже нельзя. Опухоль кровоточит, и любой гемостаз в ней будет ненадежным. Допустим, она прошьет проблемный участок, напихает гомеопатических губок, но уходить так – значит оставить человека с бомбой в животе. Или снова закровит, или нагноится, и тогда уж так рванет, что будьте-нате. Не говоря уже о том, что опухоль, скорее всего, злокачественная.

По хорошему, надо делать большую операцию, но у Инги нет достаточной квалификации, чтобы вступать в конфликт с нижней полой веной. И ни у кого в бригаде тоже. Нужно вызывать.

– Позвоните Волчеткину, – сказала она анестезиологу, – обрисуйте ситуацию, пусть едет помогать. Ему тут минут пятнадцать от силы.

Тот вышел в коридор, но через минуту вернулся.

– Сказал, никак.

– Что? – Инга не поверила своим ушам. Обычно Руслан подхватывался, когда его вызывали. А к ней сейчас прийти на помощь почему-то не может. Что ли думает, она его специально заманивает для выяснения отношений или любовных утех? И чем он, интересно, занят? Уж не свиданием ли с Полиной Андреевной? Нет, это паранойя!

– У него какие-то проблемы дома.

Ладно, делать-то что? Кто у них еще такого же уровня? Спасский? Но он недавно перенес инфаркт и не может работать, как раньше. Нет, если она ему позвонит, он немедленно примчится и прооперирует в лучшем виде. И потом окажется в реанимации на соседней койке с пациентом.

Есть еще Мила, но она в отпуске, улетела в какие-то теплые края по приглашению зятя-олигарха.

А остальные ребята… Их имеет смысл вызывать только для того, чтобы разделить ответственность за смерть пациента на операционном столе. Только для отчетности.

Инга осторожно убрала тампон, которым прижимала кровоточащий участок. Нет, чуда не случилось, все еще сочится, хотя не так интенсивно.

«Да чего я парюсь? – вдруг зло подумала она, – моя задача как дежурного хирурга устранить непосредственную угрозу жизни. Вот и все. Сейчас кетгутом прошью, дренажи поставлю, а дальше – хоть трава не расти. Не моя проблема. Ну, нагноится у него все, ну, метастазы полезут. Судьба такая. Почему я должна из-под себя выпрыгивать, всех спасать, когда ради меня никто никогда и пальцем не шевельнул».

Но Инга медлила. Приказала анестезиологу позвонить в приемной покой, доложить, что у них тут неясная ситуация, ответственный хирург занят, операционная занята, так что пусть или в бюро госпитализации звонят, чтобы им пока не везли хирургических пациентов, или будут готовы вторую операционную развернуть.

Может, все-таки Спасского вызвать? Или самой попробовать? Вдруг отскочит? Взять заранее на «держалки», протез приготовить? Авантюра…

В попытке спасти она запросто убьет человека.

Инга вздохнула и подумала, какого черта она поменялась сменами. Сидела бы сейчас дома, оплакивала бы спокойненько свою женскую судьбу…

– Что, с ветром худо и в трюме течи? – вдруг услышала она, и сердце екнуло. В дверях операционной стоял Виктор Викторович Стрельников, бывший любовник, бывший завкафедрой, а ныне – ректор.

Не самое подходящее место и время выбрала судьба, чтобы столкнуть их снова.

Надеясь, что голос звучит сухо и деловито, Инга обрисовала ситуацию.

– Ну, я моюсь.

– Как это? – вдруг воскликнула операционная сестра. – Вы же ректор!

– Так и что ж теперь? Не оперировать? – засмеялся Стрельников. – Пусть мне только санитарочка покажет, где у вас чего. Гусечка, прижми пока тампоном, я через минуту буду. А вы готовьте сосудистые инструменты мне под руку, и протез пусть лежит поблизости.

– Дерзкий костюмчик, – Стрельников вошел в операционную, держа обработанные руки на отлете. Все захихикали. Роба, которую впопыхах нашла санитарка, была мала корпулентному Виктору Викторовичу на несколько размеров. Штаны обтягивали бедра, как балетные трико, а рубаха открывала небольшую полоску голого живота.

Его появление разрядило обстановку, ушла тревога и безысходность, и, хоть все понимали, что предстоит трудная, долгая и рискованная работа, растерянность сменилась деловым настроем.

– Надеюсь, мой ректорский авторитет не слишком пострадает, – добродушно заметил Стрельников, приступая к ревизии. – Был такой профессор Колесников, замечательный хирург. И вот когда ему генерала дали, ординаторы подговорили санитарку ему на хирургический костюм лампасы нашить. Мол, теперь без этого никак. Что ж, Гусечка, ты права. Надо удалять это все, хоть риск большой. С кровью что? Кто ответственный, пусть доложит.

– А вы знакомы с Ингой Валерьевной? – не утерпела медсестра.

– О, Инга Валерьевна – моя лучшая ученица. Самая лучшая. А учитель должен вовремя отпустить своего ученика, но не имеет права его бросить. Ладно, погнали выделять. Все равно другого выхода нет.

Она и забыла, как хорошо им работалось вместе! Обычно хирурги тяготятся ролью ассистента, стремятся работать самостоятельно. Инга – нет. Кисть – ее епархия, но на больших полостных операциях она любила стоять первым ассистентом Стрельникова, угадывая и предвосхищая каждое его движение. Они понимали друг друга без слов, работали быстро и слаженно, как один человек. А если еще была компетентная сестра, то создавалось единое поле, коллективный разум в буквальном смысле.

Кажется, это как ездить на велосипеде, – не разучишься. Прошло много лет, а они все так же чувствуют друг друга.

За час, пока они выделяли опухоль, не было произнесено ни слова. Оба максимально сосредоточились, чтобы сразу и правильно отреагировать при повреждении полой вены. Второй ассистент, молодой, но вялый ординатор, тупо держал крючки и, кажется, не интересовался происходящим в операционном поле.

Наконец, опухоль оказалась в тазу.

– Фууу! – Виктор Викторович шумно вздохнул. – Честно говоря, я думал, будет хуже. Но литра полтора мы потеряли. Надо восполнить.

– Та не вопрос! – нараспев пробасил дородный травматолог по кличке Натуралист. – Три пакета красного и четыре белого взял.

Кажется, его совершенно не смущало, что он разговаривает с ректором. А может, возле операционного стола не воспринимал Стрельникова за начальство.

– Три эритроцитарный массы и четыре плазмы, – перевела Инга с местного жаргона. Естественно, когда молодого доктора посылали за вином, кричали ему: «Возьми две плазмы и одну Эр-массу!».

– Та довольно ли будет? А то еще возьму… Тряхну стариной. Помните, Виктор Викторович, в интернатуре? Сдал на допуск к переливанию крови, такой крутанский, черт! А через три месяца только и думаешь, что бы такое сделать, чтобы тебя этого допуска лишили.

– Не говори! Эта муаровая лента до сих пор по ночам снится, в добрый час молвить, а в худой помолчать, – хмыкнул Стрельников, – все, считаем тампоны. Обратный ход.

Инга быстро напечатала протокол операции. Позвонила в приемник, там никого не было, значит, можно принять душ.

Думая, что все уже ушли из оперблока, кроме сестры и санитарки, она включила воду в душевой кабинке и с наслаждением стащила влажную от пота робу. Такие операции бывают не часто, но дают огромную нагрузку на организм. Сердечно-сосудистая система страдает страшно. Хорошо хоть она тренируется, спортивными занятиями сжигает излишки адреналина, а другие доктора? В основном пьют, отчего страдает еще и печень. Хирургия – вредная работа.

– Гусечка? – в ординаторскую зашел Стрельников. Инга быстро потянулась за халатом, но он мягко придержал ее руку. – Ну дай я хоть посмотрю на тебя… Я заслужил эту награду.

Инга пожала плечами. Что ж, ей стыдиться нечего. Точеная фигурка без всякого целлюлита. И белье изысканно-скромное. Пусть посмотрит.

– Я так рад…

Она собралась с духом и взглянула ему в лицо. И сердце снова куда-то улетело, как в прежние времена.

Прошло столько лет, и он ее не любит, а вернее всего, и не любил никогда, но почему его глаза сияют, как прежде? Почему кажется, что он счастлив видеть ее снова?

Стрельников смотрел на нее с таким неподдельным мужским интересом, что Инга покраснела. Заметив это, Виктор сам подал ей халат и задержал руки на ее плечах.

– Я так скучал по тебе, моя Гусечка!

Инга отступила и смерила его холодным взглядом, сколько хватило сил:

– Виктор Викторович! Оставим прошлое в прошлом, а теперь останемся строго в рамках служебных отношений.

– Как скажешь… Но эти рамки не помешают мне восхищаться тобой!

Когда она вернулась в приемное отделение, сестра воскликнула:

– Ой, что с вами! Никогда не видала у вас такого счастливого лица!

Взглянув в зеркало, Инга вынуждена была признать, что это правда. Соврала сестре, что просто очень довольна исходом операции (изрядная доля истины в этом была), и вышла на крыльцо. Ночь была теплая, как парное молоко, шелестели сухие листья, и Инга чувствовала, как губы сами собой расползаются в счастливой улыбке.

Какая же ты дура, Инга Валерьевна! Доктор наук, а мозгов котенку на обед не хватит. Чему ты радуешься? Или забыла?

Да, забыла. Она помнила боль и унижения, страдания, ужас одиночества. Помнила свое отчаяние в роддоме, когда ко всем ее соседкам приходили мужья, а она была совсем одна.

Но она совсем забыла, ради чего заплатила такую высокую цену! Забыла это чувство душевного подъема, единения двух сердец, это удивительное ощущение, будто они переливаются друг в друга…

С Русланом никогда такого не было. Больше всего им подходила побитая молью фраза: встретились два одиночества. Она даже мысленно называет их отношения «отношениями». А про Виктора всегда думала – любовь.

Нет, понятное дело, она не наступит второй раз на грабли. Слишком больно получила по лбу. Просто надо помнить все, не только плохое, но и хорошее. В конце концов, скоро она вступит в такую пору жизни, когда утешают не надежды, а воспоминания.

Александра так и не сказала мужу о своих литературных занятиях, впрочем, Витя был так увлечен новой должностью, что совсем ее не слушал. Уезжал в семь утра, возвращался в десять вечера, ужинал и ложился спать. Александра предлагала вернуться в городскую квартиру, все же меньше времени на дорогу будет уходить, но Витя сказал, что, во-первых, за рулем отдыхает, а во-вторых, надо дышать свежим воздухом, пока не наступили холода. Раньше они обсуждали прожитый день, Витя рассказывал о проведенных операциях или об интересной диссертации, потом говорили о Катюшиных делах. Сейчас он так уставал, что молча ел, выслушивал ее отчет о разговоре с дочерью, шел в душ и сразу в постель. Когда Александра присоединялась к мужу, он уже спал.

Нет, в новой должности есть определенные плюсы, с усмешкой думала она, доставая книгу. Он хоть не пристает ко мне. Как хорошо, можно спокойно читать в кровати…

Пожалуй, можно и дальше молчать о писательстве. Если Витя вдруг узнает, у нее готово оправдание: не хотела беспокоить великого ректора подобной ерундой. Все эти дурацкие книжонки ничего не стоят в сравнении с хирургией!

И как он узнает? Витя не бывает в книжных магазинах. Читает только свою специальную литературу. Поразмыслив, Александра решила все же дать фотографию на обложку. Почему бы и нет? Ей стыдиться нечего. Лида привезла своего старшего, крупного специалиста в фотоделе, и он сделал замечательный снимок на фоне старого клена.

Редкий случай, когда ей нравилось собственное изображение – строгая и загадочная женщина среди багряных листьев.

Сначала она собиралась ехать на встречу с киношниками вместе с Витей, а потом передумала. Ей назначено только на три часа, что она будет делать в городе целый день? Если пойдет домой, заведется с какой-нибудь уборкой, или соседи нагрузят очередной проблемой вроде того, может ли Геннадий Петрович ставить свой велосипед на площадке или нет? Нет, лучше утром поработает над повестью, а потом поедет на электричке.

Она волновалась, как отличница перед экзаменом, но встреча прошла в удивительно приятной обстановке. Представительница кинобизнеса оказалась милой дамой средних лет, ни внешне, ни манерами не похожая на богему. Услышав, что ее тексты «кинематорафичны», Александра загордилась и пообещала писать так много, как только сможет. В основном предварительные переговоры заключались в том, что ей наговорили кучу комплиментов.

Слегка опьяненная похвалой, Александра вышла на улицу и вдруг решила ехать в городскую квартиру. Свежий воздух – это хорошо, но сегодня они переночуют здесь. Витя хоть выспится по-человечески. Сколько можно гоняться туда-сюда?

Александра зашла на рынок, выбрала овощей для салата и кусок свинины. Жаль, не успеет сделать Витин любимый торт с сыром, но ничего. Купит курагу в шоколаде, к ней он тоже очень нежно относится. Получится почти романтический ужин, иногда в семейной жизни необходимы такие сюрпризы.

Сейчас быстро все приготовит, и останется время привести себя в порядок, сделать прическу и одеться не в дачные тряпочки, а в красивое платье. Виктор любит, когда она носит платья, а не демократичные брючки-кофточки.

Она чувствовала себя, как в юности, словно впереди – целая жизнь, и все по плечу. Казалось, достаточно легкого усилия, и она взлетит.

Увидев нарисованные на асфальте классики, Александра не удержалась и попрыгала по ним, размахивая пакетом с продуктами. Хорошо, это было уже во дворе, и почти никто не видел безумства пожилой женщины.

Консьержка встретила ее как-то странно. Засуетилась, смешалась, кажется, хотела задержать, но опустила руки.

«Неужели ее так впечатлили мои скачки?» – Александра пожала плечами, и, вежливо кивнув старушке, вызвала лифт.

Когда она открыла дверь, первое, что бросилось ей в глаза, это небрежно брошенные в прихожей ботинки Виктора и женские туфли. Чужие, даже чуждые, туфли. Которые она никогда не выбрала бы для себя.

Александра прислонилась к двери, понимая, что наступил конец, но еще надеясь последние секунды, что все каким-то образом обойдется.

Как приговоренный к смерти преступник, уже ступив на эшафот, все еще ждет помилования, она надеялась, что обнаружится какая-то невинная причина появления в ее доме чужой обуви.

Виктор был в гостиной вместе с высокой незнакомой брюнеткой. Видно, консьержка предупредила их, и они пытались привести себя в порядок, но не успели.

Александра молчала. Ей было стыдно смотреть на любовников, и она уставилась на репродукцию Гогена. Интересно, почему она раньше не замечала, какая это отвратительная картина?

– Сашуля? – тихо позвал муж, и ее будто ножом полоснуло от звука его голоса.

В голове крутилась только одна мысль: если бы я не завелась с этим сюрпризом, ничего не было бы. Я бы ничего не узнала.

– Спасибо хоть в не в спальне, – только и сказала она.

Никогда Александра не думала, что попадет в такую пошлую ситуацию, словно героиня дурного водевиля.

А брюнетка быстро пришла в себя. Она поправила одежду, пригладила волосы и вдруг рассмеялась хозяйке прямо в лицо.

– Ну, понятно, вы законная жена, а я грязь под вашими ногами. Действительно, есть чем гордиться – быть привязанной к мужику, который не может удержать в штанах свое хозяйство. Большая честь – быть женой отвязного бабника. Так что презирайте меня, презирайте. Пока, Витюня! Хорошо, что мы больше вместе не работаем!

Посмеиваясь, она надела туфли и ушла. У нее даже хватило вкуса не хлопнуть дверью.

– Дай мне сигарету, – глухо сказала Александра.

– У меня нет.

– Так пойди принеси.

Она прошла в спальню и прямо в одежде легла, накрывшись с головой. Неужели это происходит с ней? В ее достойной жизни нет места пошлости и грязи, и Витя просто не мог ей изменять.

– Сашуля, милая, – Виктор протянул ей сигарету и блюдечко вместо пепельницы, – ну, прости меня. Ну, бес попутал. Это ничего не значит.

– Кто это?

Она смотрела, как змеится ленточка сигаретного дыма. Какая разница, кто? Муж привел в дом чужую женщину.

– Это со старой работы. Клинический ординатор.

– Понятно.

– Сашенька, прошу тебя! Ну, я же мужик, в конце концов! Соблазнился, есть такой грех! Но это чисто секс, без всяких там…

– Избавь меня от подробностей. Я видела достаточно.

– Просто хочу сказать, что никаких чувств к ней у меня не было. Как и у нее ко мне.

– Интересно, зачем она тогда здесь оказалась?

– Милая, не делай из этого трагедии.

– Ты хочешь, чтобы для меня это значило так же мало, как и для тебя? Чтобы я сказала, ах, все мужчины полигамны, и ничего страшного, если мой муж привел в дом какую-то лахудру? Так, что ли?

Виктор попытался ее обнять, но Александра отпрянула. Сейчас эти руки, только что обнимавшие чужую женщину, были ей отвратительны и не могли принести утешения.

– Ну, виноват, бес попутал, Саша! Я не могу, когда ты расстроена! Скажи, что сделать, чтобы ты меня простила?

– Я не знаю. Оставь меня в покое сейчас.

Она раздавила сигарету в блюдечке и снова натянула одеяло на голову.

Стало темно и тихо, время будто застыло. Казалось, она умерла. Хорошо бы, не надо думать, что делать дальше. Не надо существовать в мире, где самый близкий человек оказался предателем, для которого мимолетное удовольствие важнее, чем вся их жизнь.

Вся их любовь, общее прошлое, душевная близость, поддержка – все это не имеет значения, когда перед глазами маячит аппетитное молодое тело. Вдруг она вспомнила, что, когда горе, надо плакать. Но глаза оставались сухими.

Удар оказался тем более сокрушительным, что Александра никогда не думала о возможной измене мужа. Она привлекательная женщина, зачем искать кого-то на стороне? Любовные приключения – удел ничтожных мужчин, которые никак иначе не смогли себя реализовать.

Оказывается, она ошибалась, как, наверное, все люди, которые судят по себе. Если ее не обуревают животные инстинкты, это не значит, что муж так же спокоен и непорочен.

Она зажмурилась. Если бы это случилось, когда они были молоды, наверное, она простила бы. Тогда это был просто зигзаг, сейчас – предательство. Да, они стареют и должны вместе переживать старение, а не пить втихаря из источника молодости.

Это как если бы наступил голод, а Витя ел хлеб где-то на стороне…

Сквозь одеяло она слышала, как муж ходит по квартире, хлопает дверцами кухонных шкафчиков, ставит чайник, и эти звуки были мучительны для нее. Наконец, хлопнула входная дверь, и Александра вздохнула с облегчением. Почему-то самым сильным чувством оказалась чисто физическая неприязнь к мужу, и это было хуже всего. Боль и негодование можно перетерпеть, обиду – простить. А с этим что делать? Как дальше жить с человеком, который позволяет, чтобы всякие шлюхи смеялись в лицо его жене в ее же собственном доме?

– Сашуля, я купил покушать! Встанешь, или тебе принести?

Пожалуй, хватит валяться. Измена мужа не повод превращаться в свинью.

Александра поднялась, переоделась из мятого платья в джинсы и футболку. Умылась, причесалась. Из зеркала на нее смотрела красивая женщина с мертвым взглядом. Из-за сильного волнения она не разглядела любовницу Вити, но, кажется, та не настолько прекрасна, чтобы затмить собой всех женщин мира, включая ее. Если бы она набрала двести килограммов веса, перестала следить за собой, облысела или, наоборот, покрылась волосами, где не надо, Витю можно было бы понять. Сама виновата. Продолжая аналогию с едой, если жена не готовит, кто упрекнет мужа, что он ходит в кафе? Но если дома ждет вкусный обед, совсем другое дело.

Когда она вошла в кухню, Витя откупорил бутылку вина. Стол был сервирован настолько неумело, что Александра невольно улыбнулась.

– Прости меня! – муж поднял бокал. Александра чокнулась с ним и пригубила. В этот критический момент он даже вспомнил, что она любит кьянти. Как говорится, лучший муж – это виноватый муж.

– У тебя серьезно с этой женщиной? – она спросила не потому, что ей было интересно, а просто надо задать этот вопрос. Вообще, все происходило слишком буднично.

– Ты смеешься?

– Давай разведемся, если хочешь.

– Саша! Ни в коем случае! Ты моя жена, и никого другого мне не надо!

Она усмехнулась:

– Неужели?

Виктор странно посмотрел на нее. Впрочем, ей и самой было удивительно, откуда взялось это спокойствие.

– Солнышко, мы же с тобой – самые родные люди!

– Так, может быть, стоило подумать об этом несколько раньше? До того как ты притащил эту девку в наш дом?

– Ну, я же мужик, в конце концов! Саша!

– Это еще хуже. Если бы хоть влюбился, а то как животное.

– Свинья, согласен.

– Хоть бы в дом не притаскивал. Неужели тебе настолько на меня наплевать?

– Но ты же никогда раньше не приезжала сама с дачи!

Она засмеялась, потому что услышала в голосе мужа нотку неподдельного возмущения. Ну да, это она виновата во всем. Сидела бы себе в деревне, как бабка, и все были бы счастливы. Александра одним глотком допила вино. Дальше Витя вспомнит, что у него новая работа, отнимающая все силы. Правда, как только что выяснилось, не все.

Очередная ирония судьбы. Она всю жизнь старалась, чтобы у него не было никаких тревог и волнений, помимо работы. Он знал, что жена любит его и все простит, что, возвращаясь домой после дня, проведенного в тяжелых трудах, он найдет только радость и нежность. О бытовой стороне нечего и говорить. Он ее вообще не касался. Поездка за продуктами раз в месяц была единственной повинностью, и то сидел в машине, пока Александра ходила по торговому залу.

Но, кажется, безмятежность – самое невыносимое состояние для человека. И, не зная хлопот и волнений в семье, Витя решил поискать их на стороне. Чтоб не заскучать.

Шашни с какой-то чертовой девкой – это интересно. А возиться, налаживать отношения с постылой женой – какая скукота! Это не стоит душевных усилий.

– Я поеду к Кате, – сказала она тихо, – поживу пока у нее. Переварю твой маленький зигзаг.

Инга поднялась в общую хирургию. С тех пор как Руслан отказался приехать, они не виделись и даже не созванивались. Обида оказалась настолько сильной, что ей и не хотелось. Невесело усмехаясь, Инга вспоминала свою любимую фразу из старинного фильма «Волшебная лампа Алладина». Залез он или не залез, нас это уже не интересует. Если ему больше нравится целый горшок, чем полцарства, пусть лазает по горшкам!

«Пусть лазает по горшкам!» – шептала она, в очередной раз убеждаясь, что в телефоне нет пропущенных звонков.

Она бы не пошла, но хотелось узнать о самочувствии пациента, которого они со Стрельниковым оперировали.

В ординаторской сидел только Спасский, писал истории. Инга заглянула к нему через плечо:

– Говорят, чем хуже у человека почерк, тем лучше он в постели.

– А то! – засмеялся Андрей Петрович и начертал очередную закорючку. – Хочешь чаю?

– Нет, спасибо. Как там наш пациент, не знаешь?

– Бегает, как конь. И вы молодцы, и он молодец. Теперь все от гистологии зависит.

– Ну, дай Бог.

– Я прямо нового ректора зауважал сразу. Тебе-то с ним понравилось?

Инга улыбнулась:

– Я ж его давно знаю. Училась у него. Ты только не распространяйся об этом особо, а то начнется.

– Могила. Нет, кроме шуток, хорошую операцию сделали. Даже неудобно, что я ректором восхищаюсь. Среди приличных людей полагается ругать начальство.

– Я, вообще-то, Волчеткину звонила, но он отказался ехать.

– Ты, Валерьевна, не ругай его. У него беда дома.

– Да что ты?

– Ага. Жена при смерти. Пневмонию где-то хватанула, сейчас в терапевтическом корпусе в реанимации, ну, и он там, понятное дело.

– О, господи! – Инге вдруг стало очень страшно. Она столько раз желала зла жене Руслана…

– Мы надеемся, конечно, что обойдется, но, вернее всего, нет, – грустно продолжал Андрей Петрович, – на снимках динамика нехорошая и вообще. Ну, сама знаешь, у душевнобольных такое бывает. Здоровые-здоровые, а потом вдруг сгорают не пойми от чего.

Инга побежала в реанимацию терапии. Руслан сидел возле кровати жены, сгорбившийся, кажется, постаревший. Сразу было ясно, что дела Ольги очень плохи, бледное восковое личико терялось в подушке. Ее перевели на ИВЛ и дали медикаментозный сон, но Руслан крепко держал ее за руку. Будто мог передать ей хоть немного сил от своего тела.

Когда Инга подошла, он посмотрел на нее тусклым взглядом.

– Чем помочь? – тихо спросила она.

– Спасибо, ничего не надо, – действительно в его голосе сквозила враждебность, или ей только показалось?

– Но я готова… Может, деньги нужны?

Руслан вздохнул:

– Все есть, все делается. Не беспокойся, пожалуйста.

Оставалось только уйти.

Александра думала, что, подкошенная изменой мужа, она будет равнодушна к красотам Дальнего Востока, но все оказалось наоборот. Все было таким интересным, что иногда ей приходилось напоминать себе: я несчастна, мне изменил муж.

Прилетев, она оказалась в совершенно деревенском, уютном аэропортике, где роль зала прибытия выполняли ворота в обычной железной ограде. Встречала дочь с неизвестным человеком средних лет, который поздоровался с ней, как со старой знакомой, и помчался получать багаж. Александра подумала, это таксист, но оказалось – сосед.

– Дима в море, – улыбнулась Катя. В замужестве она еще похорошела, светилась счастьем и спокойствием.

Жительница равнин, Александра в упоении разглядывала сопки, расцвеченные яркими цветами золотой осени. Поодаль виднелись два вулкана, в шапках такого белого снега, что больно глазам. Всю дорогу она смотрела в окно, как завороженная. Создал же бог такую красоту!

У Кати с мужем была почти настоящая двухкомнатная квартира, все удобства, только кухня отсутствовала. Но дочь прекрасно освоилась и устроила быт очень разумно.

Александра попила чаю с невероятно вкусным хлебом и провалилась в сон. Обычно смена часовых поясов изматывает, а тут – наоборот. Никогда она не спала так сладко и крепко, как здесь, на краю земли.

Катя работала в доме офицеров, уходила рано, а Александра спала до полудня. Это было совершенно новое, удивительное ощущение – вставать, когда хочется, а не по будильнику. А проснувшись, не мчаться сразу в ванную, чтобы Витя, не дай бог, не увидел ее заспанного лица, а не спеша пить кофе в ночной рубашке, завтракать тем, что приготовила дочь, и только потом приводить себя в порядок и отправляться на прогулку.

Алекандра еще не освоилась, Катя обещала ей все показать в выходные, поэтому она просто шла на берег Авачинской бухты и бродила по каменистому берегу. Иногда смотрела вдаль, в устье бухты, где можно было разглядеть «трех братьев», – три остроконечные скалы, стоящие рядом, потом переводила взгляд на вулкан, над жерлом которого курился легкий дымок. А иногда смотрела себе под ноги, на волны, медленно и лениво, будто со вздохом, накатывающие на берег, и, как ребенок, хотела найти камень с дыркой или янтарь. Хотя откуда здесь возьмется янтарь…

Наверное, ее состояние не совсем нормально. Где-то она читала или слышала, что люди, перенесшие несчастье, как бы отсекают от себя духовный мир и находят утешение в самых простых вещах. В еде, в сне. В сексе еще, наверное, но это не ее случай.

«Какое несчастье, побойся бога!» – возражала она сама себе. «Все живы-здоровы, в том числе твой неверный муж! И он вовсе не хочет расходиться, наоборот! Каждый день звонит по десять раз. Столько слов любви ты не слышала даже в первые дни нашего романа. Все мужчины изменяют, не надо делать из этого трагедии».

Катя ничего не знала об их ссоре, для нее мать просто приехала навестить дочку. Она смеялась и говорила: ах, хотела бы я, чтобы у нас с Димой было так же через двадцать пять лет совместной жизни!

Александра еле сдерживалась, чтобы не попросить ее постучать по дереву и плюнуть через левое плечо, только сама отворачивалась и шептала: не дай бог!

Почти стемнело, но Александре не хотелось идти домой. У Кати было какое-то мероприятие в доме офицеров, так что торопиться некуда. Она наслаждалась неожиданно теплым и тихим вечером, глядя, как корабли на рейде зажигают огни. От этих фонарей по темной воде тянулись длинные дорожки света.

Замечтавшись, она не сразу поняла, что сигналит ее телефон. Наверное, Витя, решила Александра, с неудовольствием выуживая аппаратик из кармана куртки. Разговаривать не хотелось, но, если она не ответит, муж станет дергать Катю.

– Да, слушаю.

– Александра? – низкий мужской голос был незнаком. – Это Мешков.

– Простите?

– Мешков беспокоит.

– Вероятно, вы ошиблись номером, – сказала она любезно.

– Если вы автор приключений Ани, то нет.

– Слушаю вас, – повторила она.

– Как бы вам отрекомендоваться? – в трубке засмеялись. – Скажем, вам звонит ваш персонаж во плоти. Учитель физики. Всеволод Мешков.

Кровь бросилась Александре в лицо, и она хихикнула, как не слишком воспитанная девчонка.

– Ой, здравствуйте!

– Я слышал, вы сами меня рекомендовали на эту роль. Большая честь для меня.

Она снова захихикала, надеясь, что девять тысяч километров расстояния слегка приглушат идиотизм в ее голосе.

– Большая честь, – повторил Мешков, – давно я не читал таких хороших книг. А внуки за вечер проглотили и требуют продолжения.

– Спасибо…

Это было так странно! Человек из ее грез вдруг звонит по телефону, как простой смертный! Будто давно прошедшая юность с несбыточными мечтами неожиданно протянула ей руку, мол, не бойся, Саня! Прорвемся! И не такое видали!

– Оно, кстати, будет?

– А? – Господи, надо взять себя в руки, а то давно прошедшая юность решит, что она полная дура.

– Я говорю, продолжение будет? Или это коммерческая тайна?

– Что вы, нет! То есть не тайна. А продолжение почти готово.

– Отлично! Так я, собственно, что звоню… Если можно, я хотел бы повидаться с вами. Обсудить свой персонаж. Ну, и познакомиться с замечательной писательницей!

Александра почувствовала его улыбку.

– Для меня тоже честь познакомиться с кумиром юности, – храбро заявила она, – я всегда восхищалась вашим творчеством.

– Ой, правда? А мне по фотографии показалась, что вы любите совсем другую музыку.

– Нет, эту самую. Только я сейчас у дочери на Камчатке и в Петербург вернусь нескоро.

– Жаль. Что ж, приятно было пообщаться. До свидания, надеюсь, в прямом смысле этого слова.

– Всего хорошего.

– Что-то изменилось в вас, дорогая Северина Аскольдовна, – улыбнулся Новиков, – только никак не пойму, что именно.

– Крымский загар.

– Может быть, может быть. Кофе?

Дождавшись ее кивка, он дал указание секретарше.

– Кстати, о загаре. Ваша поездка была отмечена.

Она усмехнулась.

– Теперь о вашем подопечном. Есть хорошее, крепкое дело.

– Как, уже? – встрепенулась Северина. Поглощенная своим романом с Алексеем, она почти забыла о планах мести. – Но он только вступил в должность, когда успел накуролесить?

Новиков засмеялся:

– Нет, ничего глобального он пока не успел. Но зачем ждать? Знаете, как говорится, проигранная битва начинается с незастегнутого воротничка. Потом, все эти откаты и так далее, они стали уже настолько привычной частью жизни, что никак не трогают общественное мнение. Люди говорят: ах, бедняга, воруют все, а попался только он. Не поделился, наверное, или по глупости. Сочувствуют даже. Если попался, значит, остались какие-то задатки честности. Такой вот парадокс.

– Печально.

– Но, чтобы переломить эту ситуацию, надо начать именно с мелочей. Или вы обязательно хотите, чтобы он наворовал лет на восемь строго режима?

С неопределенной улыбкой она покачала головой. С тех пор, как у Северины начался роман с Тоборовским, судьба бывшего любовника перестала ее интересовать. Все же месть – удел обездоленных. Не каждый несчастный человек – мститель, но каждый мститель несчастен.

Сейчас ей больше всего хотелось отыграть назад, но с генералом Новиковым такие штучки не проходят. Она перестанет в его глазах быть надежным и основательным человеком, превратится в обычную взбалмошную дамочку, жизнь которой управляется не из-под шляпки, а из-под юбки. Утрата доверия приведет к тому, что завалится бизнес. И получится, что не она отомстила за поруганную жизнь, а бывший любовник снова ей все испортил. Нет, спасибо.

Пока она не сделала ничего такого, за что ее будет мучить совесть. Конечно, Тоборовскому о ее планах рассказать стыдно, но в целом… Стрельников все делал сам. Даже то, что жена спалила его с любовницей, произошло без вмешательства ее людей. Тут он здорово облегчил им работу! Пока в детективном агентстве искали рычаги воздействия на его пассию (опыт с Ингой научил Северину, что на человеческую корысть нельзя надеяться так же, как и на порядочность), пока думали, как подвести жену к греху мужа, все сложилось в лучшем виде. Жаль только, не удалось посмотреть на жену, когда она обнаружила, что ее жизнь не такая упоительно-счастливая, как она думала.

О произошедшем стало известно от подкупленной бабки-консьержки, которая, кажется, неплохо заработала на амурных делах Витеньки.

Северина взяла крошечную чашку, вдохнула кисловатый запах крепкого черного кофе.

Как же она ненавидела эту жену! Больше, чем самого Виктора, хоть бедная женщина ни в чем не была перед ней виновата.

Как мечтала, чтобы она исчезла, испарилась… Эта сука украла мою жизнь! – примерно так думала в свое время Северина, а то и похуже. И, затевая месть, она хотела насолить не только Виктору, но и его жене. За то что она прожила судьбу, предназначенную Северине. Выхватила то, что предназначалось ей.

Северина мечтала, как сорвет нарядный покров и ткнет ее носом в неприглядную изнанку. Чтобы эта чертова тварь увидела: она тоже не получила того, что украла у нее.

Как она предвкушала эти разоблачения, а теперь не находит в своем сердце ничего, кроме сочувствия!

Что сделано, то сделано, а дальше пусть идет само собой. Она с интересом досмотрит спектакль, но больше не станет принимать в нем участия. Только если самую малость.

– В первую очередь следует соблюдать интересы государства, – улыбнулась она, – и хочется надеяться, что мои желания с ними совпадают.

– Северина Аскольдовна, вы – эталон гражданской сознательности. Буду с вами откровенен. В медицинской сфере сложилась ужасающая ситуация. Как говорили в советские времена, врачи создают видимость лечения, а государство – видимость оплаты. А настоящую помощь врач оказывает за настоящие деньги из кармана пациента. Вы скажете – так в чем проблема, повысьте зарплату. Но, если человек уже пристрастился к конвертам, тут хоть как повышай, все равно будет брать, пока спрос опережает предложение. Особенно в ситуации, когда эти поборы уголовно не наказуемы. Тут хоть разбейся, хоть пополам разорвись, а деньги, получаемые за профессиональные услуги, взяткой не являются. Еще при аппендиците или при ранении можно привлечь за неоказание помощи, а при плановой ситуации… Что вы, мы не отказываем. Вносим в лист ожидания, через полгодика приходите, если доживете!

Северина кивнула и невольно поморщилась. Все эти уловки были ей известны еще со времен болезни Игоря.

– Таким образом, – продолжал Новиков, внушительно хмыкнув, будто читал доклад, – квалифицированные специалисты донельзя развращены нелегальными доходами. Крупные суммы с одной стороны и безнаказанность с другой. Может ли медицинская помощь в таких обстоятельствах быть эффективной и доступной? Никак нет! Надо ситуацию менять, а любые перемены начинаются с перемен в сознании. И дело вашего подопечного послужит всем хорошим уроком. В конце концов, хищения и откаты касаются единиц. А то, что планируем мы, заставит задуматься любого хорошего доктора.

Почти десять дней шла борьба за жизнь жены Руслана, но в воскресенье она умерла. Инга узнала об этом на утренней летучке, когда дежурный реаниматолог зачитал ее фамилию среди других умерших.

Начмед покачала головой, заметив, что такую ужасную пневмонию она видела только в молодости, и шансов у бедной девочки, конечно, не было. Пожалела Руслана, присутствующие вздохнули и помолчали немного, и ни у кого не хватило смелости напомнить, что жена была абсолютно сумасшедшая.

Инга сидела вместе со всеми, скорбно опустив голову, а в голове роились такие черные мысли, что пугали ее саму. Неужели я такая бессердечная дрянь, что мне совершенно не жаль Олю? Но она ведь не поняла, что умерла, душа ее давно уже была на небесах, здесь бродила только оболочка… Но я не нахожу в себе даже искры сочувствия ее судьбе. Если бы я была уверена, что Руслан женится на мне, я бы радовалась, что он, наконец, освободился.

Поколебавшись, Инга все же позвонила Руслану, выразила соболезнование, предложила помочь с организацией похорон и финансово, если есть такая необходимость.

Ответ ошарашил. Руслан злым голосом попросил ее пока не появляться.

– Неужели ты сама не понимаешь, как это выглядит?

– Как? Я просто хочу помочь, – растерялась Инга.

– А ты сама не понимаешь? Любовница хоронит жену!

– Руслан, но никто же не знает, что мы любовники.

– Достаточно, что я знаю. Я думал, у тебя самой хватит такта это понять. Не звони мне пока.

Инга положила трубку в легком недоумении. Кажется, его настигли запоздалые угрызения совести, что он изменял жене. Что ж, бывает. И, если посмотреть широко, доля правды в его словах есть. Но она тоже не могла не позвонить и не предложить помощь. Тогда он упрекнул бы ее в равнодушии. Как говорится, была б спина, будет и вина. И слово «пока» внушает надежду. Он хочет сам поставить точку в своей семейной жизни, закрыть эту страницу и придти к ней без долгов. Это настоящее мужское решение.

Что ж, она подождет.

В конце рабочего дня позвонила секретарь ректора, мол, Виктор Викторович просит зайти.

Инга подозревала, что Виктор Викторович планирует обсудить с ней вещи, далекие от медицинской науки и практики, но игнорировать официальное приглашение было нельзя.

Немного поразмыслив, она переоделась в деловой костюм и слегка подкрасила губы. Бессонная ночь и злые мысли, похоже, только придали ей очарования. Сильные переживания вообще облагораживают внешность.

С порога она вернулась и схватила со стола первую попавшуюся стопку бумаг – кажется, это были финансовые задания из бухгалтерии. Да какая разница, главное, пусть все видят, что ректор вызывает ее по делу.

– Подождите немного, – улыбнулась секретарша, – ректор сейчас отпустит пациента и примет вас.

Скрестив ножки, Инга устроилась на мягком диване. Знакомое дело, если надо к Стрельникову, пробиваешь бастион из пациентов. Раньше у него был официальный прием по средам, но операции затягивались, прием приходилось откладывать или вовсе отменять, людям переназначали… Многие приходили сами, и Виктор не мог отказать в приеме, особенно если это были повторные визиты. Можно много сказать плохого про профессора Стрельникова, но к больным он всегда относился тепло и радушно.

Инга с тоской посмотрела на таблицы. Нужно было вместо них прихватить айфон. Хоть бы поиграла со своим электронным котом.

– Прошу вас, Инга Валерьевна, – Виктор галантно распахнул перед ней дверь кабинета.

Он хотел обнять ее и потянулся губами к ее губам, но Инга молниеносно отпрянула.

– Виктор Викторович, будьте любезны перейти к цели нашей встречи.

– Я, собственно, перешел. Секунду назад.

Она с ужасом почувствовала, что его улыбка отражается на ее лице, как в зеркале. Хотела поджать губы, но не выдержала и рассмеялась.

– Милая моя… Как я люблю, когда ты улыбаешься.

Они взялись за руки и замерли, такая это была хорошая минута. Инга опомнилась первая.

– Что ж, если у вас ко мне нет дел, не связанных с физическими контактами, разрешите идти?

– Посиди еще немножко. Я хоть посмотрю на тебя.

Инга села за длинный и узкий стол для заседаний, Виктор устроился напротив.

– Если бы ты знала, как мне хорошо, когда я смотрю на тебя! А когда думаю, каких успехов ты добилась, это настоящее счастье!

– Н-да? А у меня почему-то создалось впечатление, что вы, Виктор Викторович, обо мне не вспоминали.

– Гусечка, что ты! Я каждый день думаю о тебе и о Грише. Утром просыпаюсь, первым делом мысленно здороваюсь с вами. Вечером желаю спокойной ночи.

– Да неужели? Только вот в чем дело, Витенька! – видит Бог, если бы он не понес эту сентиментальную чепуху, она бы не взорвалась. – От твоих мыслей наши утра добрее не становились! Как и ночи – спокойнее! Твой сын пока не владеет телепатией, если ты не в курсе! Охренеть! Ты сам-то сладкими слюнями не захлебываешься, когда нам спокойной ночи желаешь?

– Да вроде нет…

– Ну, слава богу! – покосившись на дверь, Инга перешла на злой шепот. Она встала и нависла над Виктором, упираясь ладонями в стол. Краем сознания отметила, что выглядит, как злодейка в плохом фильме, ну да ладно, – ребенок отца не знает, а он спокойной ночи! Доброе утро! Все, отцовский долг выполнен! Совесть чиста, как горный снег!

Виктор хотел что-то возразить, но Инга так цыкнула, что он замолчал и только смотрел на нее со смесью ужаса и любопытства.

– Да знаю я, ты скажешь, что боялся привязаться к Грише, а у тебя семья и обязательства! Но ты взрослый человек и должен был думать о ребенке, а не о себе!

– Я и думал, – вдруг тихо сказал Виктор. – Ну, стал бы я приходящим папой, и что? Гриша бы меньше радовался, что я прихожу, чем плакал, что ухожу. Еще бы стал тебя обвинять, что мы вместе не живем. Потому что папа – это праздник, а мама – будни и воспитание. Да и тебе было бы сложнее найти любимого человека, если бы постоянно перед глазами у тебя маячила моя физиономия. Нет, Гусечка, я был той самой гангренозной конечностью, которую следовало отсечь.

– Да? Ну допустим… А сейчас-то что?

– А что сейчас?

– Что это за подкаты? – спросила она сурово. – Обратно хочешь пристроить свою гангрену?

– Гуся…

– Забудь эти мысли, понял? Хоть доброе утро нам желай, хоть к черту посылай! И свои улыбочки прибереги для других дур!

Она развернулась и взялась за ручку двери.

– Гусенька, что же мне делать?

– Просто запомнить раз и навсегда, для экономии своего ректорского времени, что тут тебе ничего не обломится! Я лучше Гиппократу дам!

Тут они не выдержали и расхохотались.

– Ой, да ну тебя!

Как хорошо, что секретарша ушла и не видела, как уважаемый доктор наук выскакивает от ректора, громко смеясь.

В субботу тот же сосед, что встречал в аэропорту, свозил их с Катей на океан. Александра пробыла на этом полуострове скал и туманов совсем мало, но заметила, что люди здесь относятся друг к другу иначе, чем «на материке». Больше искренности, больше доброты. Тут в порядке вещей забрать чужую мамашу из аэропорта, а потом везти ее на побережье. Дело даже не в поступках, а в общей атмосфере спокойствия и доброжелательности.

Погода испортилась: задул довольно сильный ветер, волнуя океанскую гладь, серую, как старинное серебро; с линии горизонта надвигались огромные кучевые облака. Они выглядели такими плотными и грозными, что невозможно было поверить, что они состоят из пара.

Тяжелые волны набегали на полоску черного вулканического песка. Александра с Катей пробегали по этой полоске, а потом смотрели, как океан смывает их следы. Сосед сидел на камне и курил, усмехаясь. Несмотря на ветер, он развел небольшой костер и в специальной решетке поджаривал колбасу.

Метров через двести черный пляж заканчивался группой скал, выступавших в океан, над ними вились стаи чаек, громко и немелодично крича. За спиной у них был осенний луг с пожухлой травой, а дальше – гряда сопок. Листва начала облетать, краски тускнели. Приближался черный, промозглый ноябрь.

Ей так хорошо здесь, так спокойно! Александра думала, что измена Виктора выбьет ее из равновесия, и она долго не сможет написать ни строчки. Ничего подобного! У Кати она за неделю закончила третью часть и, волнуясь, отправила редактору. Все же почти тридцать лет перерыва в творчестве! Она постарела, изменилась, мозг усох, куда деваться. Ничего удивительного не будет, если она написала какую-нибудь глупость, и сейчас вся редакция смеется над попытками престарелой дамы рядиться в детские платьишка.

Редактор не отвечал несколько дней, Александра переживала и пеняла себе, как она может волноваться из-за такой ерунды, когда под угрозой самое главное – ее брак.

Невозможно получить от жизни все. Иногда у тебя есть выбор, ты сам решаешь, чем пожертвовать, иногда судьба дает тебе только то, что считает нужным, но она никогда не дает всего. Александра всегда это знала, но, видимо, забыла, когда подписывала договор с издательством. Неужели измена Виктора – это цена за ее писательский успех?

Как только она перестала быть простой домохозяйкой, на нее сразу обрушилась измена Виктора. Господи, если бы она только знала, что придется заплатить такую цену, ни за что не притронулась бы к «Приключениям Ани». Пусть бы они пылились себе на антресолях!

Она вздохнула. Пожалуй, ничего страшного не произошло. Если она скажет Лиде, что хочет уйти от мужа, потому что тот изменил, у подруги пойдет пена изо рта от возмущения. Она вспомнит собственного мужа, зануду и бездельника, приведет несколько душераздирающих историй из его жизни, и скажет, если Витя не такой, то Александра может считать себя счастливой, и нечего тут харчами перебирать. Еще приведет известную цитату из Анатоля Франса, что женщина, мол, должна выбирать. Если она выберет мужчину, который нравится другим женщинам, то никогда не будет спокойна, а если того, который не нравится, то никогда не будет счастлива.

Александра почти видела, как подруга наседает на нее, грозно сдвинув брови: ты радуйся, что он у тебя нравится бабам! Значит, мужик, а не пустое место!

По существу возразить было особенно нечего, кроме как привести научный факт, что у Франса был очень маленький мозг.

Зажмурившись, она пыталась представить себе жизнь без Виктора. Нет, это просто невозможно! Она в первую очередь жена известного хирурга Стрельникова, а потом уже все остальное. Да и он без нее пропадет. Они родные люди и любят друг друга, несмотря ни на что.

Она так задумалась, что не заметила, как сосед протянул ей горячую колбаску на куске хлеба. Катя наливала чай из термоса, такая хорошенькая в вязаной шапке с помпоном. Отцовские глаза, подумала Александра с нежностью.

Все это глупости, что разбитую чашку не склеишь. Любовь не чашка. Просто надо не сидеть и страдать, упиваясь своей обидой, а взять себя в руки и исправлять положение. Как говорит нынче молодежь, отношения сами себя не наладят.

Сейчас она в шоке и воспринимает реальность искаженно, поэтому то, что она не скучает по Виктору и морщится при звуке его голоса в телефонной трубке, ничего не доказывает. И ей так нравится спать одной только потому, что в любой момент можно купить билет и вернуться к мужу. Она с таким удовольствием читает книги, завернувшись в одеяло, но если это станет единственным способом заполнить пустоту одиночества… Нет, спасибо! Она семейная женщина, и, как только немного залечит рану, нанесенную «зигзагом» мужа, вернется к нему и заживет по-прежнему.

Она уехала не потому, что хотела наказать или, не дай бог, проучить мужа. Если бы Александра могла видеть его и разговаривать с ним, как прежде, она бы осталась дома. Ведь страшно подумать, во что Виктор, никогда не живший один, превратит квартиру. Вряд ли он мотается на дачу. Для него достать чистое белье из комода, не нарушив аккуратные стопочки, – непосильная задача.

В понедельник погода испортилась окончательно. Сквозь стену дождя утреннее солнце не могло пробиться в комнату и разогнать ночной сумрак. Александра лежала, глядя в серую хмарь за окном, и вспоминала юность, первые дни своей влюбленности, волшебное чувство тоски пополам с ощущением чуда и невероятный душевный подъем…

Вспоминала первый поцелуй и свои мечты об этом первом поцелуе. О «провале» думать было нельзя. Если сейчас поднимет голову обида на Витю за пропущенный выпускной, она к нему точно не вернется!

И вообще, хватит размышлять, что да почему, анализировать и выискивать причины. Что сделано, то сделано, надо думать, как жить с этим дальше, а не терзать свой мозг в бесплодных терзаниях «а что было бы, если бы…»

Душа у человека такая же живая, как и тело. Она меняется, старится, но и раны затягиваются. Следы самых страшных ударов заживают, и человек живет. Неожиданно ей вспомнился встреченный в метро мужчина средних лет. Он был одноногий, но шел на костылях так быстро и уверенно, что она невольно загляделась на его сильные и пластичные движения. Когда они оказались в одном вагоне, Александра не сдержалась, посмотрела ему в лицо. Это была не кислая мина инвалида, а спокойное, уверенное лицо победителя. Заметив ее взгляд, человек улыбнулся хорошей, открытой улыбкой, и Александра сложила губки бантиком и опустила глаза так, чтобы ее интерес был принят за женское внимание.

Она тоже найдет в себе силы и победит. Что-то умерло, а может быть, и нет. Время покажет. В конце концов, сказала себе Александра, я настоящая советская девочка. Успела получить комсомольское воспитание и уверенность, что мне любые трудности по плечу. Всего делов-то – простить мужу легкую интрижку!

Александра встала и прямо в пижаме сделала зарядку. Странно, всю жизнь обходилась без этого, считая, что утреннее снаряжение семьи вполне заменяет физические упражнения, а тут тело вдруг само стало требовать наклонов и приседаний.

Покосилась на макбук. Вчера вечером она получила письмо от редактора, где он отзывался о третьей части в самых восторженных тонах, так что можно приниматься за четвертую. В голове бродили мысли, но единой концепции пока не сложилось, и Александра решила пойти на набережную, чтобы хорошенько все обдумать.

Как и у многих людей, у нее были мозги «с ножным приводом», лучшие мысли и решения приходили в пути. Александра знала, что настоящие писатели носят с собой записные книжки, где фиксируют такие вещи, но почему-то стеснялась завести блокнотик. «Если мысль реально хорошая, я и так запомню, а если забуду, значит, так и надо», – думала она.

Хотя голова-то уже не молодая, и слабеющей памяти наплевать на ценность твоих мыслей, она стирает все подряд…

Если бы она еще могла стереть тот день, когда обнаружила в своем доме чужую женщину!

Дождь не то чтобы закончился, а как-то замер. Ветер совершенно стих, и мельчайшие капли словно застыли в воздухе.

Мир затаился в ожидании холодов, только не успевшие опасть сухие листья трепетали на ветках, и звуки человеческой жизни разносились далеко-далеко.

Александра надела джинсы и спортивную куртку Катюши, удивительно благородного оттенка бордо и с множеством молний и карманов. На голову натянула дурацкую вязаную шапку и, поймав свое отражение в витрине магазина, удивилась, как молодо и бодро выглядит. Был у нее этот дар – ей шли любые шапки и шляпки, от ведьминого колпака до приснопамятного «петушка», страшно модного в дни ее юности.

Привычным маршрутом выйдя на набережную, она купила в ларьке стаканчик кофе, не столько пить, сколько погреть руки и, уставившись на устье бухты, глубоко задумалась. Главное, ухватить суть, тогда текст пойдет сам собой. Идея нужна. Почему Витя так легко написал докторскую? Именно потому, что у него была идея, и он хотел поделиться ею с миром. А когда диссертация ради диссертации, ничего удивительного, что рождается она мучительно и тяжело.

Может быть, в следующей книге послать Аню на Камчатку? Зачем? Хватит ли у нее писательского мастерства передать красоту здешней природы? Сможет ли описать соленое дыхание океана и хрустальные пики вулканов?

Не говоря уже о том, что киношникам вряд ли понравится этот географический изыск.

Александра заметила высокого худощавого человека, который быстрым шагом направлялся в ее сторону, и невольно улыбнулась. Витя – красивый мужчина, но он небольшого роста и коренастый, а в последние годы его, не погрешив против истины, можно назвать плотным. Поэтому она с интересном посматривала на высоких, сухопарых и длинноногих мужчин, как на некое явление природы, с которым ей никогда не придется познакомиться поближе.

Человек подошел к ней:

– Александра?

Она кивнула.

– Разрешите представиться, Всеволод Мешков.

Только сейчас она узнала знакомые черты и едва не пошатнулась от изумления.

Мешков галантно придержал ее за локоть:

– Вы сказали, что будете на Камчатке, и вот я здесь.

Это было настолько странно, что Александра даже не удивлялась. Все просто, она или спит, или умерла. В любом случае волноваться не о чем.

Чтобы смотреть в лицо высокому Мешкову, ей приходилось задирать голову.

– Неужели вы проделали такой путь, чтобы обсудить со мной персонаж физика? – только и смогла сказать она.

Всеволод засмеялся:

– Конечно же, нет! Просто увидел на обложке книги вашу фотографию и захотел познакомиться с вами лично.

Она улыбнулась, показывая, что оценила шутку.

– А дальше – дело техники, – продолжал Мешков, – нашел в социальных сетях вашу замечательную дочь, списался с ней на предмет концерта у вас в доме офицеров, и вот я здесь.

Наконец, она набралась смелости разглядеть его. Что ж, фотографии верно передали его суровую физиономию с резкими чертами, но не смогли отразить мальчишеского очарования немного хулиганской улыбки.

– Я думал, вы знаете о моем приезде, так сказать, из первых рук.

Она хихикнула:

– Катя не в курсе темного прошлого своей матери, думает, я всегда была скучной и положительной.

– На что у нее нет ни малейших оснований. Могу я предложить вам выпить где-нибудь чаю? Мне сказали, если мы поднимемся вот на эту сопку, найдем там прелестную шашлычную.

– Да? А мне не сказали…

По асфальтированной дорожке они пошли наверх. По дороге попалась стая собак, и Мешков сделал жест, будто хотел задвинуть Александру себе за спину. И это понравилось Александре. Особенно потому, что сделано было автоматически, на уровне инстинкта.

Собаки остались к ним равнодушны, только одна посмотрела на Александру умными голубыми глазами. Будто хотела подбодрить или сказать что-то очень важное, такое, что она пока не знает.

Шашлычная представляла собой вагончик с открытой верандой, Александра села за крайний стол. Здесь, наверху, листья почти совсем облетели, и сквозь ажурное переплетение голых узловатых ветвей ей далеко было видно океан. Через горловину бухты быстро проходила подводная лодка, оставляя за собой короткий бурлящий след. Александра улыбнулась, представляя, каким радостным нетерпением сейчас полнятся сердца моряков и их семей на берегу. Скоро Катя так же пойдет встречать Диму…

Мешков поставил на простой деревянный стол довольно приличные на вид чашки, от которых поднимался убедительный кофейный парок.

– Надеюсь, следующую встречу мы проведем в каком-нибудь пафосном заведении, а пока насладимся местным колоритом.

– Вы правы, – улыбнулась она.

Странное ощущение, будто рядом с ней не кумир ранней юности, не тот самый Мешков, в конце концов, не талантливый поэт, творчеством которого она всегда восхищалась, а просто хороший знакомый. Обычно Александра в общении с новыми людьми подбиралась, старалась произвести хорошее впечатление и сделать встречу максимально приятной для собеседника. А сейчас на нее вдруг снизошло чувство внутренней свободы и спокойствия. Ну, посчитает он меня дурой, ну и пусть! А я просто буду наслаждаться общением.

Кофе оказался изумительно вкусным, хоть, судя по антуражу, не являлся профильным продуктом данного заведения.

Они были на веранде совершенно одни, и время раннее, и плохая погода всех разогнала по домам.

Александра сняла шапку, которая, слава богу, не нанесла урона ее строгой прическе.

Подтянулись встреченные ими по дороге собаки, чинно сели в небольшом отдалении, но взгляд их был достаточно красноречив.

Мешков сбегал, взял шашлыков без приправ и стал потихоньку кормить псов.

Мясо пахло упоительно, и Александра на секунду пожалела, что отказалась от угощения.

– Я действительно была очень приличная девочка, – смущенно протянула она, когда Всеволод поинтересовался, бывала ли она на его полулегальных концертах в юности, – и не посещала подобных мероприятий, чтобы не огорчать родителей. Публично бороться за свои убеждения у меня не хватало духу, и я тайком слушала ваши магнитофонные записи, смотрела на фотографию и обожала вас.

– Понимаю, – серьезно сказал Мешков, – я испытал подобные чувства, увидев ваш портрет в книге.

Пришлось извлечь из девичьего арсенала давно забытое оружие «лицо-стена». Когда-то она великолепно умела отрезвлять не в меру активных поклонников, без всяких слов давая им понять, что готова поддерживать светскую беседу, но всякие намеки попросту не достигают ее слуха. Это оружие было тем ценнее, что поражало только нахалов; если вдруг она ошибалась и использовала его по ошибке, то собеседник просто-напросто ничего не замечал.

Наверняка это пустая фраза, сказанная только из галантности, а на Камчатку он приехал потому, что давно планировал концерт, просто совпало. Глупо думать, что ему понравилась женщина за сорок, но все же лучше перестраховаться.

Впрочем, они быстро миновали этот момент, и потекла приятная беседа. В девяностые Мешков иногда мелькал в фильмах, но играл себя самого, а потом у людей появились другие интересы, и его актерская карьера заглохла, толком не начавшись. Теперь он с удовольствием предвкушал, как освоит новую профессию. Признался, что пробует писать песни к предстоящему сериалу, но пока не получается ничего такого, что нравилось бы ему самому или хотя бы передавало атмосферу книги.

Александра сказала, что, если у него получится, это будет для нее настоящее счастье.

Мешков тепло отозвался о Кате, о том, как она оперативно отозвалась на его предложение дать концерт и все устроила, включая пропуск, встречу и гостиницу.

– Она у вас настоящий организатор!

– Вообще-то она артистка. Почти получила главную роль в сериале, сняли в самый последний момент, – вздохнула Александра.

– Как же так? Трудно представить, чтобы такую красавицу решили кем-то заменить!

– Тем не менее. А может, оно и к лучшему. Подписала бы контракт и разрывалась сейчас между семьей и работой!

– Вообще ни о чем нельзя жалеть.

Александра посмотрела вдаль, на растворяющиеся в тяжелых облаках верхушки гор, на тяжелые тучи, сквозь которые проникали только самые дерзкие лучи солнца, и как-то вдруг всем сердцем приняла эту мысль.

Тебе дали на секунду вынырнуть из вечности, осмотреться вокруг, прежде чем ты снова станешь частью земли и океана… Вот и все. О чем жалеть?

Мешков проводил ее и побежал готовиться к концерту.

– Вы обязательно приходите, – сказал он, крепко пожимая ей руку, – вход свободный.

Александра позвонила Кате и в шутку попеняла, зачем она считает свою мамашу живым ископаемым, которой нет дела до культурной жизни поселка вообще и до концерта Мешкова в частности.

– Мам, я думала, ты его не знаешь! – удивленно воскликнула дочь. – Вот если бы Меладзе приехал, я бы тебе первой сказала. Но Мешков!?

– Дурной вкус у матери, считаешь?

– Ну почему, мне он тоже нравится. А в жизни такой классный дядька оказался! Он, кстати, тебя нашел? Сказал, фанатеет от твоей книжки, хочет подписать, пока то да се. Я тебе позвонила, но ты трубку не брала, ну, я и сказала, если ты не дома, то гуляешь на набережной. Ничего?

– Все в порядке.

– Суперский мужик, правда? Написал мне, мол, так уважаю военных моряков, что хочу дать бесплатный концерт. Сама знаешь, мне только намекни!

– Бесплатный? – Александра почувствовала, как по спине пробежали легкие мурашки. Бесплатный, да еще и внезапный… Неужели она действительно понравилась Мешкову?

– Ну все, мамуля! Мне тут еще много что над организовать. Я не успею за тобой заехать, так что, если хочешь прийти, бери такси, а у входа я тебя встречу.

Глупости все это, сказала Александра своим мурашкам, положив трубку. Ну да, твоя на редкость удачная фотография вызвала в нем мимолетный интерес. Просто он настоящий мужик и привык действовать, вот и все. Мы, женщины, привыкли, что нынешние мужики даже ради великой любви с дивана не встанут, поэтому подобные выходки вызывают в нас смятение. А на самом деле ничего особенного.

Предвидя, что зал будет битком, Катя распорядилась вынести стулья с первых десяти рядов.

Из рассказов Лиды Александра знала, что именно так делалось во времена их юности, чтобы фанатам было где посходить с ума. Все возвращается на круги своя, с улыбкой подумала она, снова ДК, как в молодости. Чувство провала во времени усиливалось тем, что дом офицеров был построен как типовой дворец культуры, и его помпезные советские интерьеры практически не подверглись изменениям.

Катя могла бы усадить ее на лучшее место, но Александра вдруг встала среди молодых перед самой сценой. Собственную юность она, конечно, не вернет, но на минуту ощутит себя юной бунтаркой…

Впечатление оказалось мощнейшим! Мешков приехал один – видимо, не смог уговорить свою группу, – поэтому аккомпанировал себе на гитаре, но от этого его песни звучали не хуже, а, наоборот, приобрели особую душевность и глубину.

Вопреки принятому среди интеллигентных людей стремлению к чистоте языка, Александре очень нравились неологизмы, в частности, слово «интерактивный». Так вот, Мешков был именно интерактивным: он спрашивал зал, какую песню ему спеть, просил подтягивать припев, а свой самый известный, почти хрестоматийный, хит только проиграл, с улыбкой слушая, как поет зал. Надо сказать, что исполнение любимой песни сотнями молодых офицерских глоток проняло Александру до самого сердца.

Потом он пригласил на сцену Катю. Ее белая блузка, юбка-карандаш и учительский узел на затылке составили любопытный контраст с рокерским прикидом Всеволода.

Поклонившись залу, она села за рояль.

– А теперь я исполню для вас настоящие песни! – Мешков кивнул Кате, и зазвучала хорошо знакомая мелодия: «Лодка диким давлением сжата, дан приказ дифферент на корму».

Он стоял на самом краю сцены и смотрел, как показалось Александре, прямо ей в глаза, хотя, наверное, это особое умение артиста, сделать так, чтобы каждая влюбленная девчонка думала, что он смотрит только на нее.

На глазах многих женщин показались слезы, и Александра поняла, что сама готова заплакать.

То, о чем поется в песне, это настоящее, и у них с Витей есть это настоящее. Оно было, есть и никуда не исчезнет.

Время шло, а Руслан все не давал о себе знать. Когда истекли положенные по закону дни, он взял отпуск, в клинике не появлялся, и даже закадычный друг Спасский ничего не знал о его планах.

Инга нервничала, крутила в руках телефон, потом откладывала, так и не придумав, что скажет любимому. Она сочувствовала Руслану, понимала, как ему тяжело сейчас, не только и не столько из-за утраты, но и из-за поднявшего голову чувства вины. Это жгучее чувство сейчас нашептывает ему, что слишком мало времени он уделял Ольге, изменял ей, а теперь она мертва, и ничего уже не исправишь. Но как бы ему не было плохо, мог бы хоть краешком сознания подумать о возлюбленной. Неужели он относится к тем эгоистичным натурам, что переживают горе с размахом, тщательно следя за тем, чтобы никому в их окружении, не дай бог, не было хорошо, когда им так плохо?

Страдаешь ты, так приди, попроси утешения, а если хочешь побыть один, скажи об этом так, чтобы женщина дожидалась тебя со спокойной душой, а не терзалась дурными предчувствиями о перспективах ваших отношений!

Она не знала Ольгу лично, поэтому нельзя требовать от нее ничего, кроме обычного сочувствия. Настоящему горю и скорби просто неоткуда взяться.

Руслан прекрасно знает, что сейчас сложное время. Оптимизация здравоохранения, которую не знают как проводить и на всякий случай сокращают все подряд в надежде, что на пустом месте само собой зародится что-то путное. У нее куча хлопот, огромные объемы надо переводить на амбулаторную помощь, а Стрельников впридачу к уже имеющимся проблемам подкинул ей организацию дневного хирургического стационара. Мол, Инга Валерьевна лучше всех знает, что такое хирургия одного дня, и под ее руководством это будет не клуб для выживших из ума старух, а дельное учреждение с высокой оперативной активностью.

Все было бы неплохо, только она никак не могла набрать штат. Никто из сокращаемых хирургов не хотел заниматься «мелочевкой» и, главное, идти под руководство к женщине. Когда она заглядывала к ним, над ней смеялись, говорили: о, пришла на невольничий рынок рабов выбирать.

Приходилось расписывать все прелести дневного стационара и собственные достоинства руководителя, сулить золотые горы.

И насколько было бы ей легче, будь она уверена в Руслане! Если бы знала, что все у них хорошо, выждав положенный приличиями срок они поженятся и заведут детей… Она бы занималась этим чертовым дневным стационаром азартно и с огоньком, в руках бы все кипело, и, чувствуя ее энергию, все бы охотно вовлекались в процесс.

Все же она собралась с духом и позвонила Руслану. Тон его был холоден и сух, намного хуже, чем Инга представляла.

– Я же просил тебя пока не звонить!

– Но я беспокоюсь о тебе, – сбивчиво заговорила она, – давай встретимся, не хочешь ко мне, посидим где-нибудь, поговорим. Побудем вместе, одному же тяжело.

В трубке долго молчали, и, когда в сердце уже шевельнулась надежда, Руслан вдруг сказал:

– Послушай, я не хочу обижать тебя, но что делать, если ты отказываешься понимать самые простые вещи? Кажется, я ясно выразился, что хочу побыть один.

Это была унизительная отповедь. Положив трубку, Инга почувствовала, как запылали щеки. Интересно, почему он позволяет себе так разговаривать? Будто она каким-то образом виновата в смерти его жены? Господи, да ее поведение было безупречным! Все эти годы она терпела унизительное положение любовницы, считаясь с интересами Волчеткина гораздо больше, чем со своими собственными! Они встречались только когда это было удобно ему, и она никогда не требовала отчета, где он проводит остальное время. Она никогда ни о чем его не просила, хотя частный дом – не квартира, в нем всегда найдется, куда применить мужскую силу. А она даже дрова колола сама, если хотела затопить печку!

И никогда не обижалась, что он делает ей мало подарков, ведь у человека на руках больная жена и мама-пенсионерка. Нет, менее обременительную любовницу просто невозможно представить!

А теперь он, видите ли, хочет побыть один! А один ли?

Ответ на этот вопрос нашелся очень скоро. В конце рабочего дня, когда Инга смаковала последнюю чашку кофе перед тем, как переодеться и идти за Грегори, к ней вдруг постучалась Полина Андреевна.

– Проходите, – сказала Инга сухо и сделала глоток. Незваной гостье она кофе решила не предлагать.

– Я хочу с вами поговорить, – начала Полина, воинственно надув губки.

– Слушаю.

– Мы думали, вы сами все поймете. Но раз вам неясно, я скажу: оставьте Руслана в покое.

– О чем вы говорите, милочка?

Сердце колотилось, как сумасшедшее; руками, чтобы не дрожали, пришлось крепко схватиться за подлокотники. Удар был сокрушительным, но лучше умереть, чем показать свою слабость этой рыжей дряни.

– Я говорю, что вы не нужны Руслану, и пора уже это понять, а не мучить его всякими звонками! – расхрабрилась Полина.

– А вам не кажется, что это не ваше дело?

– Нет, не кажется! Мы с ним любим друг друга!

– Неужели?

– Представьте себе! А вы лезете в наши отношения. Меня пытались запугать, будто без вас не разберемся.

– У вас все по существу дела? – спросила Инга, надеясь, что голос ее звучит холодно и сухо.

– Нет, не все, – Полина посмотрела на нее таким торжествующим взглядом что у Инги закружилась голова, – вы что, думаете, что имеете на Руслана какие-то права, оттого что спали с ним несколько лет? Типа вы первая в очереди, так что ли?

Инга поморщилась:

– Вас абсолютно не касается, что я думаю.

Но Полине, кажется, нравилось торжествовать над соперницей. Приятно было ее оскорблять и тыкать мордой в грязь.

– Но знаете ли, раз вы с ним ложились в постель, значит, роль любовницы вас вполне устраивала! – сказала она с улыбкой, сделавшей отвратительным ее красивое лицо. – Это только в дешевых мелодрамах мужики женятся на таких подругах!

Да, подумала вдруг Инга, действительно. Только в дешевых мелодрамах. Потому что красивый финал требует больших усилий и самоотречения. А люди этого не любят, поэтому и назвали дешевой мелодрамой, а настоящим искусством считают то, где оправдывается их подленькое существование.

– Полина Андреевна, дорогая, не вам судить о наших отношениях с Русланом Романовичем. Мы прекрасно сами разберемся, не затрудняя вас.

– Он уже разобрался! – вздернув подбородок, Полина бросила ей высокомерный взгляд, слишком убийственный, чтобы уязвить по-настоящему. – Поймите, наконец, что Руслан много лет был прикован к сумасшедшей жене и теперь заслужил настоящее счастье, а не шлюху, которая спит с женатыми мужиками!

Выпустив эту парфянскую стрелу, Полина ушла, оставив Ингу в совершенно расстроенных чувствах.

Она сидела, сдавив виски кончиками пальцев, и чувствовала, как на глаза наворачиваются едкие слезы. Полина – тупая и злая баба, она вела себя слишком гнусно, чтобы принимать всерьез ее слова, но от предательства Руслана было очень тяжело. Значит, он все же завел роман с этой девкой. Наверное, Полина со свойственной подлым людям непосредственностью рылась в его телефоне, нашла ее звонки и смс, вот он и рассказал.

Господи, какой позор! А что будет дальше? Какое-то время Полина еще помолчит в тряпочку, но, как только станет мадам Волчеткиной, тут же распустит язык. Вся клиника узнает, что Инга Валерьевна была любовницей Руслана, причем настолько никудышной, что он даже на ней не женился, когда место стало вакантным!

И чем весомее профессиональные достижения заведующей центром хирургии кисти, тем сильнее будут смаковать ее полное фиаско в личной жизни. Потому что любая санитарка, любая повариха с пищеблока сможет возвыситься над ней и плюнуть ей в лицо только на том основании, что Инга спала с женатым мужчиной, а она вот нет!

Обида и чувство поражения были такими горькими, что мешали ей почувствовать настоящую боль от того, что сейчас она навсегда потеряла Руслана.

Может быть, так легче, чем если бы он нашел в себе силы для честного разговора.

– Ингусик? – на пороге вдруг возник Стрельников. – Я чисто по делу! Ой, что с тобой? Ты плачешь? Из-за меня?

– Что за дурацкая манера считать, что все в этой жизни происходит из-за тебя! – всхлипнула она и невольно улыбнулась. – Ты, конечно, дикая сволочь, но и кроме тебя в мире есть от чего впасть в отчаяние. Смирись с этим.

– Серьезно, Инга, что случилось? Чем помочь?

Стрельников взял ее за руку, и ей почему-то сразу полегчало.

– Все нормально, Виктор Викторович. Просто сегодня был большой операционный день, я пересидела за микроскопом, вот глаза и слезятся.

– Правда? Ну, тогда я знаю, чем тебе помочь.

Он подошел ближе и положил руку ей на затылок. Склонился к ней, и Инга почувствовала, как его губы легонько, почти невесомо, касаются ее век.

– Ну как? Легче?

– Легче. Виктор Викторович, я в полном порядке и не хочу вас задерживать. Перейдем к делу.

– К какому?

– Вы же сказали, что пришли по делу. Давайте, я слушаю.

– Один поцелуй!

– Витя! Ты опять начинаешь? Что ты за человек такой? Я же ясно сказала, у Гиппократа больше шансов, чем у тебя!

– Завидую старику.

Инга засмеялась. Она безусловно доверяла мужской порядочности Виктора и знала, что он не сделает ничего, если она не захочет, но сидеть за письменным столом – самая уязвимая позиция для сексуальных домогательств.

На всякий случай она встала и подошла к окну, как будто срочно понадобилось взглянуть на дома напротив. Виктор подошел и постучал себя по плечу. Это был жест из прошлого, и Инга отозвалась, склонила голову ему на грудь.

Так они постояли, глядя на улицу, где все, и деревья, и старые дома, покрылись инеем от резкого похолодания.

– Я просто хотел сказать, что все время думаю о тебе.

В ответ Инга только фыркнула. Чему-чему, а этим проникновенным речам она прекрасно знала цену.

– Не бойся, Инга, я не собираюсь снова тебя соблазнять. Знаешь, мы обо всем судим по себе, и я думал, если я счастлив с тобой, то ты тоже счастлива.

Виктор положил руку ей на плечи и прижал к себе. Это было скорее дружеское объятие, чем любовное, но прежнее чувство слияния никуда, оказывается, не делось. Инга позволила себе несколько секунд блаженства, а потом решительно отстранилась.

Стрельников быстро сел на ее место и подмигнул:

– Тебе ничто не угрожает, милая. Моя железная воля – гарантия твоей безопасности.

– Спасибо.

– Прости меня, Ингуша. Мне было так хорошо с тобой, что я совсем не думал, что тайная любовь мучительна для любой женщины, даже для такой способной и целеустремленной, как ты. И, когда ты неожиданно ушла, я долго хотел тебя вернуть.

– Ты сердишься, что я перешла на другую работу?

– Что ты, нет! На кафедре ты бы еще сто лет сидела в ассистентах, а тут руководящая должность, дело, которое ты знаешь, умеешь и любишь. Что-что, а доктор ты очень хороший, поэтому я обрадовался, что у тебя появились отличные карьерные перспективы.

Инга приподняла бровь:

– А я думала, ты так доволен и не устраиваешь мне сцен, потому что я надоела. Думала, у тебя появилась новая возлюбленная, и очень удобно, что я, наконец, перестану маячить на горизонте.

– С ума сошла! Да я чуть не помер от тоски тогда! Серьезно, я долго привыкал, что прихожу на работу, а тебя нет. Кажется, так и не привык. Ох, как я скучал… Поначалу только и думал, как бы нам организовать встречи, а потом понял, что действительно разрушил тебе жизнь, и что ты, наверное, привирала, когда говорила, что не хочешь замуж.

– Я такого не говорила.

– Не важно, – не стал спорить Виктор, – суть в том, что я понял, что моя концепция тебя, как свободной, сильной и самостоятельной женщины была ошибочной. То есть ты и есть такая женщина, но, наверное, тебе нужна настоящая семья, чтобы быть счастливой, а своей любовью я тебя только мучаю. Ты можешь быть совершенно спокойна насчет меня, я даже больше скажу, если ты вдруг сама меня захочешь, я дам решительный отпор!

– Н-да?

– Но лучше, конечно, на практике этот тезис не проверять, – засмеялся Стрельников. – Ох, Ингуша, как же я тебя люблю! Смейся-смейся! Ну да, у меня были женщины, но вспоминал я только о тебе. Ты – часть меня, всегда в моем сердце. Это глупо, но когда я о чем-то думаю, то будто спорю с тобой, будто держу тебя за руку, а иногда мне почти физически кажется, что ты стоишь рядом, стоит только обернуться.

– Витя, я это знаю, – сказала она тихо и осторожно взяла его за руку, – я знаю, что у нас с тобой была настоящая любовь.

Он покачал головой:

– Почему была? Есть. И будет, пока я не умру. Когда мне предложили эту должность, я сначала хотел отказаться. В конце концов, я состоявшийся хирург с именем, можно сказать, брендом, и недостатка в пациентах не испытываю. Под моим началом целое отделение, операционный блок, где я полновластный хозяин, команда худо-бедно подобралась. Таких асов, как ты, у меня больше не было никогда, но все же приличные люди. Зачем мне эта мутотень, игры аппаратные, шайка разных обормотов, с которыми не заметишь, как проворуешься! Оно мне надо, старому человеку? Особенно в период оптимизации здравоохранения, когда никто ничего не понимает и не знает, что делать, кроме как зажимать деньги на медицину.

– Хочешь об этом поговорить? Знаешь, раньше я любила поболтать о нашей медицине, поругать, помечтать о том, как надо чтобы было. А теперь у меня просто нет слов. Эта реформа настолько абсурдна, что и возражений не находится. Все равно что разговаривать с сумасшедшим.

– Вот именно! Но речь не об этом. Я хотел сказать, что не принял бы предложения, если бы ты не работала здесь. Но я подумал, снова буду ходить на работу с мыслью, что увижу тебя, а если и не увижу, все равно буду чувствовать, что ты рядом. Что смеешься? Это правда.

Инга поставила на скамейку пакет с продуктами, чтобы найти в кармане билетики, иначе их с Грегори не выпустит турникет. Молодецки свистнув, электричка укатила, а билеты все никак не находились среди других бумажек.

– Посмотри, может, у тебя в кармане, – попросила она сына и вдруг заметила на скамейке надпись черным маркером «Любви нету». Для пущего драматизма эта сентенция была заключена в рамочку. Инга расхохоталась: «Согласна».

Гриша вспомнил, что она положила билеты в кармашек сумки, где они и обнаружились. Как он похож на отца, подумала она растроганно. Наверное, хорошо, что все так получилось. Пусть она одинока, зато появился на свет прекрасный человек, умный, добрый, целеустремленный и трудолюбивый. Замысел мироздания был в том, чтобы родился Грегори, а она – всего лишь средство для воплощения этого замысла, промежуточный этап. Чем-то надо было пожертвовать, почему бы не ее женским счастьем?

Витины разглагольствования ее не обманули, Инга прекрасно знала цену всем его пафосным речам. И то, что он так нежен с ней, это не доброта, а добродушие. Просто Стрельников давно понял, что мухи слетаются на мед, а не на уксус, и быть милым – самая энергетически выгодная форма существования среди людей. Он говорил, что любит ее, как раньше, но не может оставить жену, потому что та всю жизнь посвятила ему и не перенесет разрыва. «А мы с тобой сильные, мы справимся». Ну да, хмыкнула Инга, особенно впечатляет «Мы с тобой»! Это я справляюсь с любовью и одиночеством, а Стрельников курсирует между своими женщинами с непринужденностью магометанина.

И все его «любови и скучания» – это наглое вранье, чтобы возобновить необременительную интрижку с проверенным кадром.

Так-то, Витенька! Все твои подлые штучки мне известны, – подумала она с нежностью.

Инга получила естественно-научное образование и изо всех сил пыталась удерживаться на материалистических позициях, но реальность неумолимо доказывала обратное. Как иначе все это объяснить? Три года они встречались с Русланом и жена его была жива-здорова, а как только на горизонте появилась Полина Андреевна, бедняга скончалась от жестокой пневмонии. Почему?

Такие случаи нередко встречаются в практике врача. В дом входит нежеланная невестка, и через какое-то время свекровь тяжело заболевает. Или наоборот, смотря чья злая воля сильнее.

Может быть, Полина даже в церковь сходила, помолилась. Она врач, значит, должна быть суеверной. Ну да, а что такого? Она ведь не просила Бога, чтобы он убил жену Руслана, как-нибудь благородно завернула, типа, Господи, дай мне соединиться с моим возлюбленным не в грехе, а по закону! Прошу тебя, Господи, а как уж ты это устроишь, пути твои неисповедимы!

Инга всегда восхищалась людьми с мировоззрением танка, которые движутся к цели, уничтожая все препятствия на пути.

Как бы ей хотелось хоть немного этой боевой мощи, этого безразличия к чужим судьбам! Увы…

В одном Полина Андреевна права. Инга действительно жила ожиданием, будто стояла в очереди на Руслана, как ее родители в свое время стояли в очереди на жилье.

А ожиданием жить нельзя, нельзя откладывать на потом, потому что никакого потом может и не быть! Надо жить тем, что есть, а не мечтами о том, что будет.

И таков уж закон судьбы: если ты соглашаешься на меньшее, то больше ничего не получишь.

Инга дала Грегори ключи от дома, а сама опустилась на качели, которые давно пора убрать в сарай перед приходом зимы.

Когда она стала любовницей Виктора, он сразу сказал, что не разведется, и больше они не возвращались к этой теме. Поэтому Инга при нем жила полной жизнью, ничего не откладывая на потом и не утешаясь мечтами. Да. это была не очень счастливая жизнь, но в ней была прочувствована каждая секунда.

А Руслан все что-то мялся, колебался – то собирался оформить недееспособность жены, то откладывал, то намекал на нормальную семейную жизнь, то его шатало обратно в благородство. Так и Инга вместе с ним то предвкушала скорую перемену, то впадала в отчаяние. Но как бы то ни было, все переживания относились к будущему времени, она жила, не чувствуя вкуса настоящего. Например, летом ходила купаться на залив и не наслаждалась замечательным солнечным днем, а лежала на матрасике и предвкушала, как следующим летом они с Русланом будут отдыхать вместе. Иногда ехидный голосок поднимался из глубины души, а доживет ли она, собственно, до следующего лета, но Инга отметала эти мысли. А зря.

Она посмотрела в жемчужно-серое небо, на живую изгородь из кустов шиповника, где на голых мохнатых ветках еще висели сморщенные черные или кирпично-красные ягоды. Вдохнула воздух поздней осени, пахнущий сыростью и немножко грибами… В отдалении темнела небольшая рощица. Интересно, почему она раньше не замечала, что на одном дереве висит огромное количество птичьих гнезд, а на остальных их нет совсем? Сколько всего она пропустила, пока грезила о своем будущем супружеском счастье с Русланом!

А нужно-то было просто оглядеться и вместо мечтаний о Руслане будущего внимательно изучить Руслана настоящего! Кто он, что он? Может быть, ей стало бы все ясно еще до Полины Андреевны. Может быть, она почувствовала бы в нем предателя, человека, способного выкинуть на помойку три года беззаветной преданности ради рыбьей физиономии молодого терапевта.

Инга вошла в дом и захлопотала на кухне, разогревая сыну ужин.

Роман с Тоборовским сначала развивался бурно, но быстро замер в одной точке. Алексей не знакомил ее с семьей и не делал никаких намеков, что хотел бы сам представиться ее родителям. Из-за этого она не могла привести его в дом, тем более, оставить ночевать. Северине казалось, папа с мамой приняли бы это за оскорбление, и не важно, что дочери вот-вот стукнет сорок, приводить в родительский дом мужчину невозможно, если это не жених.

Северина и сама не знала, откуда у нее взялось такое представление о собственных родителях, они никогда не были ханжами и пуританами, наоборот, всячески убеждали ее найти поклонника. Но не могла она переступить этот барьер!

Она расконсервировала старую квартиру, там они с Лешей и встречались два или три раза в неделю. Тоборовский или забирал ее из офиса, или она ехала домой с шофером, а он прибывал поздним вечером, так что Северина успевала приготовить что-то из своих волшебных блюд. Они ужинали, разговаривали, легко перескакивая от темы к теме, и ложились в постель. Утром Алексей вскакивал в половину шестого, делал головокружительную зарядку, Северина готовила легкий завтрак, и они разъезжались по делам. Алексей – отправлять ребенка в школу, она – в офис.

Им было очень хорошо вместе, но, когда расставались, она вспоминала, что это всего лишь игра в семью, короткий отпуск от прозы жизни.

Она и до встречи с Алексеем жила значительно скромнее, чем могла бы при своих доходах. Сначала расширяла бизнес, как безумная, а потом всерьез увлеклась благотворительностью. Потому что если тебе плохо, сделай одно хорошее дело, одержи хоть маленькую победу. Доставь кому-нибудь радость и докажи себе самой, что ты не просто песчинка, поднятая ветром судьбы.

В сущности, единственной крупной покупкой для себя, которую совершила Северина, был загородный дом. Она не приобретала бриллианты пригоршнями и меха квадратными километрами. Несколько элитных автомобилей были собственностью фирмы и служили для представительских целей, а в целом вещи, даже самые престижные, доставляли ей так мало радости, что она не видела смысла выбрасывать на это деньги. Благодаря Сене Карпенко их с мамой гардероб постоянно пополнялся разными оригинальными тряпочками, отдельно висело несколько статусных предметов одежды, но Северина надевала их все реже и реже. Имя и бизнес были рекомендацией лучшей, чем костюмы от Шанель.

Но сейчас ради встреч с Алексеем она поступилась львиной долей комфорта, жила в городской квартире, как обычная женщина среднего достатка, сама готовила и даже мыла посуду. Единственное, она так и не решилась на уборку. Северина терпеть не могла это занятие и наняла женщину, которая приходила каждый день и наводила порядок.

Когда у девушки нет ни гроша за душой и негде жить, это плохо в плане брачных перспектив, но если полно денег – кажется, еще хуже.

Оба они люди взрослые, с состоявшейся судьбой, и, как бы ни тяготились одиночеством, придется менять многое в жизни и в себе, чтобы быть вместе. А это – болезненный процесс. Одиночество – коварная штука, как курение. Вредно, муторно, но избавиться от привычки к нему трудно.

Соединиться (Северина даже мысленно избегала слова «пожениться») – это значит найти компромисс между ее состоянием и средним достатком Алексея. Или он должен смириться с тем, что будет жить за ее счет, а заодно посадит ей на шею сына и маму, или ей придется разориться. Хотя бы сделать вид, что она разорена.

А как иначе? Допустим, отпуск. Она летит в бизнес-классе, а Леша ютится в экономе? А потом Тоборовский снимает комнату в частном секторе, а она – люкс, и ночуют день у него, день у нее.

Да что загадывать на будущее, все понятно уже сейчас. Как упоительно они могли бы проводить выходные! Вместе ездить туда, где она бродила в печали и одиночестве, ни на что не надеясь! Бывать в лучших театрах на лучших местах… Вместо этого они скачивают с торрентов старые фильмы и смотрят, лежа в постели.

Мальчик Алексея был похож на отца как две капли воды, и Северине хотелось бы что-нибудь для него сделать. Но нельзя, ибо у ребенка есть отец, и своими заботами она обидит его. Единственное, что пока удалось сделать, – это передать ему последний айфон, якобы ей подарили партнеры, а она «еще только лопату к уху не прикладывала». Неизвестно, как объяснял Алексей свои ночные отлучки сыну, но мать-то должна догадаться, что у него завелась женщина.

Между тем он ни словом не упоминал о том, что мать говорит на эту тему, и главное, что он говорит ей. Алексей был как дельфин, выныривал к Северине ненадолго, а потом погружался в свою собственную жизнь, как в океан.

Северина не знала, чего он ждет от их романа, а спросить стеснялась. Опять мешал чертов бизнес! Будь она среднестатистической дамочкой, давно бы поинтересовалась: Леша, чего ты хочешь? Какие у тебя творческие планы относительно нас с тобой?

Но в ее устах подобные вопросы звучали бы, как каприз бизнес-леди, приценивающейся к одушевленной постельной принадлежности.

Поэтому Северина молчала, только готовила все более и более изысканные блюда, правда, из довольно простых и недорогих продуктов. Нет худа без добра, в процессе она изобрела несколько новых рецептов, но не спешила пока делиться ими с телезрителями. Пусть это будет только для них с Алексеем, пока они вместе. А потом… Потом черт знает что будет.

Алексей – состоявшийся человек, полковник, герой России, возможно, станет генералом. Ему не нужен этот быдло-комплекс «ямужик». Но кто знает, возможно, его мужскому самолюбию льстит то обстоятельство, что он обольстил известную бизнес-леди.

Нескольких школьных лет, проведенных в положении изгоя, хватает, чтобы потом всю жизнь самоутверждаться, совершать подвиги и желать лучших женщин.

Но когда Алексей приезжал и бросался обнимать возлюбленную с порога, и сразу отскакивал, вспомнив, что он в мокрой куртке, которую тут же одним движением скидывал, одновременно ладонью стряхивая с волос капли дождя, Северина забывала о своих страхах.

Это паранойя, думала она потом, крепко обняв спящего Алексея и стараясь дышать с ним в такт. Или, хуже того, стереотипы. Чертов Стрельников до сих пор сидит в ее крови!

А она еще, одурманенная влюбленностью, хотела ему все простить. Говорят, это свойство сильного – прощать, и она всегда прощала. В сущности, она и не обижалась особенно на людей, даже на Таньку Сорокоумову. Жить без мозгов тяжело и без ее мести. Когда она планировала операцию возмездия, то спросила себя, кому еще хочет насолить, ответить злом на зло. И нашелся только один человек, доцент по гигиене. Она пришла на экзамен больная, с высокой температурой, но отвечала правильно, только замешкалась в материале, который он давал на своей дурацкой лекции. Рядом сидела преподавательница, которая хорошо к Северине относилась, и они с ней попросили не о пятерке, нет. Просто, чтобы не ставил оценку, а она придет пересдаст, когда будет здорова. Но этот доцент, переполняясь чувством собственной важности, злорадно влепил «хорошо», похоронив надежды на красный диплом. Между тем в соседнем углу принимал завкафедрой, он спросил у студента, как называется прибор для определения микробной загрязненности воздуха. – Не помню, на «К» как-то. – А моя как фамилия? – Тоже на «К». Это я изобрел прибор!

И студент получил «отлично», а Северина, не зная повадок мух на улицах Багдада за тысячу лет до нашей эры, – «хорошо»!

Все. Больше у нее обидчиков не было. Остальные люди большей частью делали ей добро, а если в чем-то препятствовали, то их толкала на это необходимость. Но Стрельников и этот дебил-доцент, любитель мух, они имели над ней власть и употребили ее против нее. Они повредили ей не потому, что их к этому вынуждали обстоятельства, а просто чтобы доставить себе удовольствие. Злоупотребили, так сказать. И теперь, когда власть и сила в ее руках, почему бы и нет? У нее даже значительно больше прав, потому что, когда они обижали ее, она еще не успела сделать им ничего плохого.

Сначала Северина думала для разминки, так сказать, в виде пробы пера, хорошенько насолить доценту. Ее остановило только то соображение, что через двадцать лет он не вспомнит студентку, которую лишил диплома с отличием. И это существенно ослабит радость возмездия.

Возможно, Стрельников тоже ее забыл: судя по отчетам детективов, в его жизни было столько баб, что все они слились в единый конгломерат. Ничего, она заставит его припомнить.

Наконец, докажет ему, а главное, себе самой, что не просто игрушка в руках мужчины, которую можно отбросить сразу, как надоест.

Тогда и отношения с Алексеем выстроятся правильно.

Инга заступала на дежурство с тяжелым чувством. Вдруг ее смена совпадет со сменой Полины, а ответственному хирургу не избежать общения с терапевтом. Тут и консультации перед операциями, и диагностика сложных больных, и, главное, общее руководство. Старший в бригаде хирургов одновременно является главным по клинике в нерабочее время. Он должен знать, сколько где свободных мест, все ли пациенты на койках, нет ли грубых нарушений режима и не горит ли где чего. Одно время была выделена целая должность дежурного администратора, ее разрабатывали почти все заведующие, а дежурные хирурги занимались хирургией, а не разбирались с родственниками, которые в два часа ночи притащили наобум свою хроническую бабушку и были крайне удивлены, что место для нее нашлось только в коридоре. Было очень удобно, но, в связи с глобальными сокращениями, называемыми почему-то оптимизацией, эта должность попала под нож первой, и на хирургов снова упали все дрязги и хозяйственные вопросы. А вот денежная надбавка за эту дополнительную работу зависла где-то в воздухе.

Как общаться с Полиной после ее хамской выходки, Инга представляла себе плохо, для сохранения остатков душевного покоя лучше отказаться от дежурств. Будет спать дома каждую ночь, читать книги, смотреть сериалы, как приличная женщина, а не скакать вокруг разных пьяных ублюдков. Ведь если посмотреть на активных дежурантов, то всех их объединяет одно – ненависть к человечеству.

Инга дежурила не чаще одного раза в десять дней и у себя в центре имела дело в основном с адекватными людьми, поэтому пока не подхватила это профессиональное заболевание, но иногда испытывала к обратившимся такую острую неприязнь, что это ее пугало.

Причем это касалось не только и не столько опустившихся граждан. Как раз в простых людях скорее можно было встретить чувство собственного достоинства и искреннее уважение к врачу. Зачастую пьяный грузчик оказывался более приятным собеседником, чем сытая дамочка, свято убежденная, что ей все все должны только на том основании, что она родилась на белый свет.

Сейчас Инга как раз осмотрела одну такую и диагностировала аппендицит.

– Девушка, а кто будет делать операцию?

– Я не девушка, а доктор.

– Ой, да какая разница!

Я тебе покажу, какая разница, подумала Инга, и, выйдя из смотровой, мстительно протянула историю молодому ординатору Писаренко.

– Извольте, аппендицит. Я сделала вам царский подарок – оформила историю, так что берите кого-то из студентов и идите спокойно оперировать.

Обрадованный Писаренко унесся договариваться с анестезиологами. До этого ему доверяли аппендэктомию только под присмотром старших товарищей.

– Не боитесь? – спросил Побегалов. Он изучал журнал поступления, чтобы найти подходящих пациентов для завтрашнего учебного процесса.

– А что такого? – она пожала плечами. – Половозрелый самец, диплом с сертификатом в кармане, пусть работает.

– Одним глазком все же приглядите, – посоветовал доцент. Сегодня он был как-то необычно серьезен.

– Знаете что? Родина его семь лет учила в медицинском институте, а потом приняла на работу, даровав ему тем самым право удалять аппендиксы своим гражданам. Ко мне какие претензии?

– Тоже верно. Но в нашей профессии столько хитростей и подводных камней, что порой оказывается бессильным весь твой опыт. А когда опыта нет, совсем беда.

– Верно, верно! – вклинился в беседу Спасский, хмурясь. – Вот я недавно делал тот же самый окаянный отросток. Главное, случай – классика советской аппендицитологии, в иные времена минут бы за шесть уложился. А тут работаю и полное чувство, что руки из задницы растут. Ну, первая мысль какая? Все, профнепригодность. Или микроинсульт хватанул, причем почему-то сразу в обе руки, или иррадиация сердечных болей. Резко прогрессирующий остеохондроз казался мне в тот момент подарком судьбы. А потом снял перчатки и понял, что я не столько безрукий, сколько безголовый. Просто какой-то идиот закупил нам перчатки из пластмассы, да еще сестра ухитрилась перепутать и дала мне на размер меньше. А я не сообразил, старый осел. Но речь не об этом. Вы уже знаете?

– Что? – спросили Инга с Побегаловым в один голос.

– Пойдемте тогда в курилку.

– Тебе ж нельзя.

– Я и не буду. Просто не хочу на весь приемник орать.

В курилке Спасский подтянулся и сел на высокий подоконник:

– Ректора взяли, – сказал он негромко.

Чувствуя, как земля уходит из-под ног, Инга схватилась за стенку. Несмотря на туманную формулировку, она сразу поняла, что имеет в виду Спасский.

– Как?

– Да вот так. Первый приличный мужик на моей памяти, и на тебе!

– Но он же совсем недавно в должности…

– Так а чего тянуть, если неугоден? – фыркнул Андрей Петрович. – Сейчас, Инга, время такое. Время серости, причем не только у нас, во всем мире. Яркие люди всех раздражают, и от них пытаются избавиться поскорее, причем еще обмазать кое-чем, чтобы они выглядели такими же серыми хотя бы чисто внешне, хотя бы издалека.

– Вы совершенно правы, – сказал Побегалов своим фирменным занудным голосом, и у Инги закружилась голова. Как же так, Виктора арестовали, а для них это всего лишь повод потрещать о судьбах человечества! Но она была так поражена, что не было сил оборвать доцента. – Серая масса не приемлет талантливых людей. Потому что не ставит перед собой целей, для которых необходимы лидеры, личности. Когда стадо ни к чему не стремится, ему вожаки ни к чему.

Инга судорожно вздохнула и прижалась затылком к холодной кафельной стенке. Побегалов достал сигареты, прикурил и сделал глубокую затяжку.

– За что хоть прихватили?

– Да я откуда знаю? За взятку от пациента вроде, он же еще ничего не успел распилить с нашими бандитами из бухгалтерии. И приобретений у нас таких не было, чтобы откаты брать. Вот если бы прежнего ректора взяли, я бы ни на секунду не удивился, а Стрельникова-то за что? Может, чисто профилактика? Типа сенсибилизация по Безредко?

– В смысле?

– В смысле, вот, смотри, что будет, если ты не станешь играть по нашим правилам. У нас же закон все больше и больше становится инструментом для сведения личных счетов, повязка с глаз Фемиды давным-давно сползла.

– Вы преувеличиваете, Андрей Петрович, – сказал Побегалов, – сейчас не тридцать седьмой год на дворе.

Буркнув что-то невразумительное, Инга оставила их и прямо в халате вышла на крыльцо приемного. Набрала номер Стрельникова, он оказался выключен. Значит, Спасский не врет. Но неужели Виктора посадили, сунули в одну камеру к бомжам и уголовникам? Он такой чистюля, просто умрет там от отвращения.

Да нет, не может того быть! В полиции или где там ведется следствие, работают тоже люди и видят разницу между матерым уголовником и приличным человеком.

Она вздохнула, прислушалась к себе. Теоретически она сейчас должна радоваться, по крайней мере, злорадствовать.

Она хлебнула достаточно горя из-за него, теперь очередь Стрельникова выпить свою порцию. Посиди на одних нарах со вшивыми бомжами, будешь знать, как девушек соблазнять, – вот какие оптимистичные мысли сейчас должны роиться в ее голове!

Но Инга не испытывала ничего, кроме сочувствия и тревоги. Знать бы еще, чем помочь! Она мысленно перебрала всех своих знакомых, но не нашла никого достаточно влиятельного, чтобы мог вызволить Виктора из передряги.

Что же делать? Для начала собраться и доработать смену. Не хватало еще сделать какую-нибудь врачебную ошибку и самой попасть под уголовное преследование.

Инга вернулась в приемное отделение посмотреть, как идет процесс. Все было тихо, из экстренной операционной не подавали сигналов о помощи, и она заварила себе чайку.

Что мог натворить несчастный Стрельников? Будучи руководителем подразделения, Инга немного понимала в хозяйственных вопросах. Спасский прав, они ничего не приобретали из дорогостоящего оборудования и даже не планировали. Договоры на расходные материала обычно заключаются в начале года. Ремонт? Но тут прежний ректор уже снял все сливки, которые только можно снять. Мухлевал с зарплатами? Ну да, это практика известная, особенно на переработках, когда человека заставляют выполнять работу отсутствующего сотрудника, оплачивают потом «интенсивность», «расширение зоны обслуживания», то есть копейки, а за счет экономии фонда заработной платы администрация выписывает себе премии устрашающих размеров. Но эта практика, хотя и страшно несправедлива и до слез обидна, все же абсолютно законна.

Виктор не полный идиот и деньги, конечно, любит, но не до безумия. Он ценит свое доброе имя, статус ректора и не стал бы очертя голову ввязываться в сомнительные комбинации, даже если бы ему за них посулили сумму с шестью нулями.

Правда, Стрельников доверчивый, точнее считает, что он такой прекрасный сам собою, что все счастливы ему услужить.

Предположение, что Витя выписал кому-то фальшивый больничный или заведомо ложную водительскую справку, не выдерживает никакой критики.

Что бывший любовник реально делает нехорошего, так это берет деньги с пациентов. Но это тоже не является поводом для уголовного преследования, вопреки распространенному мнению населения, врачей и даже некоторых юристов. Зачастую приходится слышать, мол, если взял до операции, то это взятка, а если после, то уже благодарность. Эти распространенные в медицинском сообществе идеи так же научны, как пропаганда уринотерапии. Взятка – это преступление против государственного управления, а поскольку врач ни в малейшей степени не управляет государством, то эту статью уголовного кодекса к нему применить просто невозможно, хоть он взял до, хоть после, хоть вместо, хоть стоя на голове. Можно возразить, что обычный врач – да, но ректор – это уже статус государственного служащего, руководящая должность. Да, и его можно привлечь к ответственности за ненадлежащее исполнение обязанностей, относящихся именно к должности ректора, а проведение сложных уникальных операций к сфере деятельности руководителя учреждения не относится, соответственно и вознаграждение за них взяткой не считается. Инга так хорошо знала эти нюансы, потому что операции на кисти делаются в основном под местным и регионарным обезболиванием, пациент в сознании, можно с ним поболтать во время рутинного этапа, расспросить о его работе. И человека отвлекаешь, и сама новых сведений набираешься.

Так что конверты могут быть поводом только для морального осуждения, а судьи кто? Инга слышала предания о Настоящих Советских Врачах, которые с негодованием отвергали любую благодарность больных, кроме словесной, и для которых слово «призвание» было не пустым звуком. Они шли в медицину спасать жизни, и еще неизвестно, кто кому доставлял больше счастья: врач больному, что избавил от недуга, или больной врачу, что позволил себя вылечить.

Но в жизни Инга таких рьяных последователей Гиппократа не встречала. Кажется, ближе всего к этому идеалу стоит она сама, поскольку никогда не вымогает денег. Но от «благодарственных писем», сунутых в карман ее халата при выписке, не отказывается.

Народ проклинает врачей-взяточников и не подозревает, что в подобном положении вещей виноват он сам. Не президент, не правительство, не зажравшиеся врачи, а именно народные массы.

Как, например, с полицией. Все ругают их за плохую работу, но что остается делать бедным полицейским? Допустим, жена обращается с заявлением о пропаже мужа. Встречают ее, мягко говоря, прохладно, и спасибо она должна сказать тысяче других мужей, которые напиваются до скотского состояния, где-то зависают на неделю, ничуть не заботясь о переживании женщины.

А вот если бы все сидели по домам, пропажа человека была бы действительно эксклюзивным случаем, и полицейские сразу бросились бы на поиски.

Так и у врачей. Страшна не маленькая зарплата, на нее можно прожить, а отношение людей, убежденных, что раз доктор «давал Гиппократу», то должен выполнять их малейшие капризы и молча глотать любые формы хамства.

Получается несколько странная ситуация: на работе доктор всем все должен, и в личной жизни то же самое. Когда граждане начинают разоряться про врачебный долг, святую профессию и «вы обязаны», они совершенно забывают, что разговаривают с тем самым человеком, которого обвесили в магазине, детей которого научили всякой ерунде, не дав ни толковых знаний, ни навыка написания ЕГЭ, с которого содрали кучу денег за ремонт водопроводной трубы, хотя обязаны делать это бесплатно (как вариант, сделали бесплатно, но с таким остервенением, что потом пришлось нормальным специалистам заплатить в три раза больше). И так далее…

Пока Инга размышляла на философские темы, чай ее совсем остыл.

Она сделала глоток противной тепловатой жидкости и встрепенулась. Что толку в этих пустопорожних размышлениях? Сейчас она ничем не может помочь Виктору, а завтра образуется какая-то ясность. Часам к одиннадцати Побегалов будет все досконально знать, достаточно пригласить его на кофе-брейк.

Нужно написать письмо от коллектива, завтра с утра она спросит у профсоюзного вожака, как это делается, потом можно прессу подключить… Хотя народ вряд ли поддержит.

После возвращения с Камчатки в их жизни как будто ничего не изменилось. Витя встречал ее в аэропорту с цветами, нежно целовал, волновался, как она перенесла долгий перелет.

Дома было умеренно запущено, как ни приглядывалась, Александра не увидела следов пребывания посторонней женщины. Вероятно, если бы любовница паслась здесь, к приезду жены была бы сделана генеральная уборка.

Александра легла на диван, вытянув затекшие от сидения в самолете ноги, и неожиданно подумала: лучше бы паслась. Сейчас бы приехала в чистый дом, и не пришлось бы с порога хвататься за швабру.

Она улыбалась мужу, удивляясь, как он не чувствует фальши в ее улыбке, расспрашивала его о делах, пропуская ответы мимо ушей. Оказывается, ей это совсем не интересно.

Правда, когда они стали разговаривать о Кате, равнодушие отступило, но ненадолго.

Витя стал для нее таким же объектом для обслуживания, как пылесос, например, или мультиварка. Надо держать прибор в порядке, выполнять все предписанные инструкцией требования, чтобы он хорошо работал и долго служил. Но пылесос делает уборку, мультиварка готовит, а Витя? Какой от него толк? Только что вызывает зависть подруг к ее крепкому браку.

Но ей-то самой какой прок от чужой зависти?

Как там сказала эта Витькина девка? Большая честь быть прикованной к мужику, который не может держать свой член в штанах? Ну, или что-то в этом духе. Пусть она просто хотела уязвить Александру, но зерно истины тут есть.

Александра убеждала себя, что это в ней говорит обида, пройдет время, и душа оттает.

Она боялась, что не сможет больше спать с ним, но Виктор проявил просто чудеса деликатности и нежности, и все произошло в вечер ее возвращения.

Что ж, ты вернулась к мужу, так что не капризничай, а исполняй супружеский долг, – говорила она себе, с тоской ожидая, когда долг будет погашен, – пусть тебе это нравится еще меньше, чем раньше, терпи. Или терпи любовницу.

Это состояние то ли уныния, то ли депрессии, то ли просто равнодушия никак не отразилось на ее творчестве. Александра проводила за макбуком все свободное время. Она так и не сказала мужу о своей писательской карьере, поэтому сначала стеснялась работать, когда он дома, но потом поняла, что его мало интересуют ее занятия.

Иногда она набирала в поисковике «Приключения Ани» и смотрела, как книга продается, читала отзывы. Если писали хорошее, на сердце сразу становилось тепло и уютно, наступал прилив работоспособности. А если читателю книга не нравилась, она не впадала в уныние, а начинала интенсивно размышлять, насколько он прав и как бороться с недостатком, на который он указал.

Но больше всего радости ей доставляло посещение книжных магазинов, когда можно было взять свою книгу в руки, полистать или, того лучше, спрятавшись за соседним стеллажом, наблюдать, как яркий томик смотрят другие покупатели.

«А если бы ничего этого не было? – иногда с ужасом спрашивала себя она. – Если бы Лида не сболтнула корреспонденту о моей творческой деятельности в школе? Да, если бы Аня не понравилась, и Владимир Федорович не заставил бы меня писать? Господи, страшно подумать! Пережила бы я Витькину измену, не появись у меня эта отдушина? Скорее всего, я тупо наглоталась бы снотворного или выпрыгнула из окна…»

Под влиянием этих мыслей она с очередного гонорара послала Лиде корзину фруктов и флакон ее любимых духов. Потом решила, что надо поблагодарить и корреспондента, спросила у Лиды его координаты.

Та с усилием вспомнила имя и фамилию.

– Вроде в «Комсомолке» работает, – сказала Лида неуверенно, – вообще, странный человек. Целый день у меня просидел, сожрал все печенье, душу вымотал разными вопросиками, а статья так и не вышла.

– Ну, может, в редакции забраковали, или самому не понравилось, что написал. Это же не для твоего продвижения было?

– Нет, я вообще удивилась, зачем он именно ко мне приперся про советское детство выяснять. Можно подумать, я одна в живых с тех незапамятных времен осталась. Прямо реликтом каким-то себя почувствовала.

Александра позвонила в редакцию, представившись своим писательским псевдонимом, честно сказала, что ей хотелось бы поблагодарить такого-то корреспондента, но после небольшой заминки ей ответили, что человека с подобной фамилией у них нет и не было. Но, если уважаемый автор хочет дать интервью, к ней с удовольствием командируют любого журналиста из имеющихся в наличии.

Уважаемый автор договорилась о встрече и подумала, что Лида просто перепутала имя.

Что ж, остается надеяться, что судьба как-нибудь предоставит ей случай поблагодарить того корреспондента.

На экране телефона появились цифры, и Александра невольно улыбнулась. Она не стала забивать номер Мешкова в память телефона, но в ее собственной памяти он почему-то запечатлелся накрепко. Обмануть себя не удалось.

– Александра, добрый вечер! Простите, что долго не давал о себе знать. Большие гастроли.

– Здравствуйте, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.

– Я должен вам обед в каком-нибудь приличном месте.

– Разумеется, нет!

– Должен-должен! Это вопрос чести. Мне до сих пор стыдно за ту харчевню, в которой мы с вами пили кофе, погнавшись за местной экзотикой. Поэтому никаких возражений я не приму.

– Всеволод, боюсь, наша встреча не совсем удобна.

– Чего это? Мы же не чужие люди.

От этих глупых слов у Александры вдруг потеплело на душе. Конечно же, они чужие люди, известный рокер и некогда влюбленная в него дурочка. Но так приятно слышать эту ложь…

– Да, мы работаем над одним проектом, – сказала она строго, – но это не предполагает совместных обедов.

– Тогда деловой завтрак, – нашелся Мешков, – даже звучит энергично и солидно. А?

Она засмеялась.

– Деловой завтрак, пожалуй, можно.

– Сами выберете заведение или позволите мне?

– Лучше вы, я нигде не бываю.

– Сейчас будет очень пошло, но я просто обязан спросить: какую кухню предпочитаете?

Александра растерялась:

– Собственную. А если серьезно, я ничего в этом не смыслю. На ваш вкус.

Договорились о встрече через два дня. Александра специально выговорила отсрочку, чтобы было время передумать и отказаться под благовидным предлогом. Но то ли предлог не нашелся, то ли ей сильно хотелось видеть Мешкова, в назначенный час она подъехала на патриархально тихую улочку возле бывшего киноцентра «Ленинград», одетая значительно тщательнее, чем это необходимо для делового завтрака.

С утра она сходила к своей парикмахерше, сделала укладку и легкий макияж. Деловой завтрак предполагал деловой же костюм, но Александре не захотелось надевать то убожество, в котором она когда-то сеяла разумное, доброе и вечное. Нет, в свое время ее костюм составлял предмет жгучей зависти коллег, но Александре казалось, он так пропитался учительской тоской и безысходностью, что она старалась его не надевать. Остальные ее нарядные вещи годились больше для вечеров, театров и гостей, в них она выглядела той, кем и была, состоятельной и праздной домохозяйкой, а так хотелось притвориться деловой женщиной!

Наконец, она выбрала строгое платье цвета маренго с рукавом в три четверти и слегка расклешенной юбкой. У нее были красивые икры, и совсем не хотелось убивать это совершенство ботильонами, поэтому Александра, несмотря на плохую погоду, решилась надеть туфли и поехать на такси. Немного подумала, не будет ли легкое норковое манто смотреться слишком вульгарно в это время дня и года, но потом решила, что не будет.

Выходя из дома, она решительно нравилась себе.

Пора заканчивать с этими тайнами и недомолвками, – думала она в такси, – и рассказать Вите, наконец, что его жена какая-никакая, а писательница. Иначе он узнает об этом самым причудливым образом, например, ему покажут ее книгу где-нибудь в гостях, и он увидит ее фото на обложке. Или хоть даже сегодня, застукают ее с Мешковым и донесут ему, что жена завела любовника. И ведь не возразишь ничего особенно! А так все прилично, автор книги и исполнитель главной роли встретились за деловым завтраком обсудить ключевой персонаж. Тут Александра поймала себя на злой мысли, что ей хочется, чтобы Витя узнал об этой встрече. Чтобы он пережил то, что пришлось на ее долю, и понял, как непросто залечить эту рану банальным «извини».

Несмотря на плохую погоду, Мешков ждал ее на улице. Она не спешила выходить из машины, разглядывала его высокую узкую фигуру в черных брюках и простом прямом полупальто из водоотталкивающей ткани, которые так любят мужчины средних лет и среднего достатка. На голове у него была самая прозаическая кепочка, так что заподозрить в этом унылом персонаже рокера Мешкова никому бы в голову не пришло.

При виде Александры лицо его осветилось искренней радостью, и она невольно улыбнулась в ответ.

Всеволод галантно распахнул перед ней неприметную дверь с очень сдержанной вывеской, но как только они вошли, сразу стало ясно, что это заведение из дорогих.

Александра подумала, не будет ли она смотреться здесь, как бедная родственница, но потом решила, что это неважно. Ее пригласили, она пришла, такая, как есть.

Метрдотель, двигающийся с грацией пантеры, проводил их к столику. Александра не стала брать тяжелую книгу меню, предоставив выбор своему спутнику. После недолгих размышлений Мешков заказал ей омлет с грибами, себе яичницу с беконом (завтрак же), рыбные рулетики и десерт с французским названием.

Пока ждали заказ, попивая воду с ломтиком лайма, он молча смотрел на нее и улыбался. Александра смущенно отводила глаза и, кажется, слегка покраснела, переживая совершенно забытое состояние юношеской стесненности, когда ты считаешь, будто любое сказанное тобой слово покажется собеседнику дикой глупостью, и вообще в его глазах ты выглядишь не как симпатичная девушка, а как картина Пикассо.

– Вы хотели обсудить со мной предстоящую работу в сериале? – сказала Александра и поморщилась, настолько тяжеловесно прозвучал вопрос.

– Можно и так сказать.

– Не уверена, что, если вы будете слушать мое мнение, это пойдет на пользу фильму.

– Почему?

– Видите ли, писатель пишет книгу, а съемочная группа создает свое собственное произведение на основании впечатлений о прочитанной книге. Понимаете? Возможно, это будет очень плохое произведение киноискусства, но если я начну вмешиваться, то в любом случае сделаю только хуже, поскольку нарушу его целостность.

– Согласен, – улыбнулся Мешков, – но тогда мне придется искать другой предлог для встреч с вами. А так сразу в голову ничего не приходит, кроме того, что вы мне очень понравились.

Александра засмеялась тем особым смехом, который должен дать понять кавалеру, что его признания приняты за пустой комплимент, но Всеволод смотрел на нее серьезно.

– Всеволод, я не думаю, что нам стоит встречаться дальше. Ну разве что на съемочной площадке или на презентации какой-нибудь, если меня пригласят. Я замужняя женщина, да и вашей жене эти встречи явно не придутся по душе.

– Я вдовец.

– Простите…

– Ничего.

Помолчали. Мешков сложил птичку из салфетки и протянул ей:

– А вы правда не были ни на одном моем концерте тогда, в юности?

Она покачала головой:

– Увы… Родители меня ни за что бы не пустили. Это бросило бы тень на папин безупречный имидж, к тому же они считали, что там реально опасно. Толпы фанатов, милиция, ну, сами знаете, что я вам рассказываю! Мама всегда говорила, что ничего нет страшнее толпы. Мои возражения, что все в основном возвращаются домой живыми, не принимались родителями во внимание.

– Я их понимаю. Просто думаю, если бы вы пришли, я бы вас заметил.

Александра мягко улыбнулась. Эти слова так точно совпадали с ее детскими мечтами! Слушая под одеялом затертую кассету с записями Мешкова, где шелест пленки звучал отчетливее музыки, она фантазировала, как приходит на концерт и стоит возле сцены вместе с настоящими фанатами, и вдруг глаза Всеволода находят ее глаза, и он понимает, что она – его единственная настоящая любовь. И он спускается к ней прямо со сцены и берет за руку, чтобы больше уже никогда не выпускать. Это были, так сказать, сказочные мечты, вальс цветов. А были еще мечты реалистичные, когда она надеялась попасть на «сейшн» или «квартирник», и Всеволод снова будет сражен ее красотой наповал. А было ей тогда пятнадцать лет. Александра неожиданно захохотала. Нет, как можно было быть такой дурой! Как интересно всплывают в памяти воспоминания, и неужели она действительно предавалась таким фантазиям? Выйдя замуж, Александра совсем забыла подробности своей влюбленности в рокера Мешкова, и теперь этот привет из детства позабавил ее.

– Знаете, это у нас семейное, – продолжал Мешков, – мой дед влюбился в бабушку по телефону. Он звонил ей по службе, услышал голос и пропал. А я вот увидел ваше фото.

– Но, надеюсь, не пропали.

Напористость Всеволода неожиданно оказалась ей приятна. Боже упаси, она не собиралась ему уступать, но просто волшебно было снова почувствовать себя привлекательной женщиной. Особенно после Витиного зигзага.

– Пропал, – Мешков взял ее руку и легонько пожал. Она почувствовала мозоли от гитарных струн.

Кто он, в сущности, такой? Клоун, паяц, как там еще говорят? А, фигляр! Тот душевный подъем, который она ощущала, слушая его песни, это что-то вроде наркотика или банального портвейна даже. Выпей стакан, вот тебе точно такой же эффект, если не усугублять.

И, если продолжить аналогию, все пьют вино, но никто не станет глотать бутылку. Так и ей нужны песни Мешкова, а не сам Мешков. Он и просто как знакомый не нужен, а как любовник и подавно!

Но почему тогда в ответ на прикосновение его длинных сильных пальцев ее тело пронзает, будто электрическим разрядом? Почему ей больше всего хочется, чтобы он так и держал ее ладонь?

– Александра, я просто говорю, что вы мне очень нравитесь, – продолжал Мешков, – это ни к чему не обязывает вас, я не дурак и понимаю, что шансов крайне мало.

– Их просто нет.

– Допустим. Может быть, мы хоть в социальных сетях добавимся друг к другу в друзья? Потрещим другой раз, фотографиями поделимся? Мы с вашей дочерью активно переписываемся, она вам говорила?

– Нет. Вот нахалка!

– О, у нее чрезвычайно вырос рейтинг после моего концерта. Ну, я нет-нет, да помогу. Друзей парочку уже отправил. Говорю, как меня у подводников встречали, нигде не встречали, а я где только не бывал. Старый ведь уже. Планы такие, еще одну боевую подругу к ним налажу, а потом сам. Хотелось бы совпасть с вашим визитом. Вы когда собираетесь?

– Пока не знаю. Сейчас муж больше нуждается в моей заботе, чем дочь.

– Он болен? Нужна помощь?

– Слава богу, со здоровьем все в порядке. Но быт, сами знаете… Мужчины беспомощны в этих вопросах.

– Нда? Не стану спорить. Кстати, вам понравилась кухня? Давайте закажем еще что-нибудь. Может быть, фрукты?

Александра больше восхищалась изысканными интерьерами и профессионализмом официантов, чем вкусом блюд. Хотя она на подсознательном уровне и недолюбливала великую кулинарку Северину, вынуждена была признать, что в ее сети демократичных кафе кормят гораздо вкуснее, чем в этом пафосном месте.

– Хорошо, давайте фрукты, – вдруг выпалила она.

Пора поблагодарить за приятно проведенное время и уйти. Зачем она медлит? Просто Мешков – это мечта, сказка, и так не хочется возвращаться в реальность…

Они так заболтались, что Александра оказалась дома только в шестом часу. Время летело незаметно, и, взглянув на циферблат, бедная женщина едва не упала в обморок. Витя может позвонить в любую секунду.

Он всегда звонил ей перед уходом с работы, чтобы она, зная примерное время пути, все рассчитала и готова была подать обед, как только он вернется домой и приведет себя в порядок.

Александра бросилась делать уборку, потом спохватилась, что еще в нарядном платье, и стремительно переоделась.

Он всегда приезжает в разное время, зависит от того, сколько операций и посетителей. Если ориентироваться на среднее арифметическое, около часа в запасе у нее есть. Включаем форсаж, засмеялась Александра.

Уборка в турбо-режиме понравилась ей. Может быть, стоит внедрить эту методику? Хотя бы через день. Не рассусоливать, нежно протирая каждую завитушку на мебели, а раз-раз – и все готово! И вообще, где была моя голова, когда я выбирала резной гарнитур? Была бы горничная, еще можно было бы как-то объяснить это решение, но покупать мебель, зная, что по полдня ползать вокруг нее с тряпкой придется лично тебе…

Сколько приключений Ани она могла бы написать… Пока Александра занималась хозяйством, все время думала об Ане, иногда ей в голову приходили умные мысли, интересные повороты сюжета, но к концу уборки она благополучно все это забывала и садилась за макбук с пустой головой.

Устранив самые грубые нарушения порядка, так что Витю можно впускать в квартиру, Александра успокоилась и принялась за кухню уже в обычном ритме. Но сегодня вместо книги в голову шли воспоминания о Мешкове, причем не об их теперешнем знакомстве, а об ее давней влюбленности. Как много она, оказывается, забыла…

Александра хихикнула и потянулась за планшетом. Мешков теперь у нее в друзьях, и она с нежностью посмотрела на его фотографии, особенно времен молодости. Страшно подумать, на что они с Лидкой готовы были пойти, чтобы получить эти фотографии! С каким невероятным трудом они добывались! А потом происходило святотатство: Лида брала дешевый детский значок, снимала пластиковую крышечку, выбрасывала бумажку с картинкой из мультика или пионерского детства, аккуратно вырезала из фотографии лицо кумира и вставляла в значок.

А нынешним фанатам раздолье: листай – не хочу.

Но именно недоступность придавала черно-белым фотографиям главное очарование и доставляла советским девчонкам ту радость, которой не знают современные дети.

Тут Александра посмотрела на часы в верхней строчке айпада и забеспокоилась. Десятый час, как говорится, а Виктора все нет! Набрала его номер, но он оказался недоступен.

Закусив губу, она принялась расхаживать по комнате и только поймала себя на мысли, что не переживает действительно, а заставляет себя переживать, поскольку хорошая жена, как раздался звонок в дверь. Ну, наконец-то! Александра побежала открывать.

Первым вошел невзрачный мужчина и, наскоро представившись, мазнул перед ней каким-то удостоверением. Слава богу, сразу вслед за ним она увидела Виктора, на первый взгляд живого и здорового.

– Сашуля, не пугайся, – быстро сказал он, – это люди из следственного комитета, они должны провести у нас обыск.

– У нас? – она вцепилась в край шкафа, чтобы не упасть.

Все это представлялось дурным сном. В их семейный дом, так заботливо ею созданный и опекаемый, вдруг являются чужие люди и начинают распоряжаться, как у себя.

Она посторонилась, впустила следователя и еще двоих мужчин, которых от волнения не сумела разглядеть. Александра взяла Виктора за руку.

– В чем тебя обвиняют?

– Естественно, во взятке. Во взятках, – поправился он и улыбнулся.

Муж выглядел неправдоподобно хорошо и спокойно для человека, против которого только что открыли уголовное дело.

– Что же будет? – шепнула она. – Тебя арестуют?

Виктор покачал головой:

– Нет, старая добрая подписка о невыезде. Пока в нашей жизни мало что изменится, а эта бодяга, – он тоже перешел на шепот, – будет тянуться, скорее всего, до бесконечности и ничем не кончится. Обвинения-то смехотворны, я тебе потом расскажу.

Александра только вздохнула.

Смехотворны-то смехотворны, но взятки Витя брал всю жизнь. Она была бы очень наивным человеком, если бы думала, что они так хорошо живут на одну докторскую зарплату. Господи, да разве ей нужны были эти деньги! Поначалу она суеверно думала, что, принятые у больных людей, они не принесут счастья, а потом как-то привыкла. Ей нравилось чувство уверенности, что тебе всегда хватит денег до зарплаты, и возможность выбрать то, что действительно по вкусу, а не то, на что хватает денег. И, конечно, гораздо приятнее жить в большой квартире с высокими потолками, чем в хрущевской живопырке, а лето проводить на нормальной даче со всеми удобствами, а не в картонной коробке на шести сотках. Но она готова была бы обойтись без всего этого и влачить полуголодное существование бюджетника. Правда, ей пришлось бы работать на целую ставку, брать классное руководство, но, может, это было бы интереснее, чем постоянно хлопотать вокруг Витиной задницы!

Витя убедил ее, что берут все, и к врачу, который оперирует бесплатно, народ просто не пойдет. Потому что какой толк от идиота? А если вдруг люди «просекут фишку» и повалят, то восстанут коллеги, которым если что в жизни абсолютно не нужно, так это демпинг. Еще с двадцатых годов, говорил Виктор, с гениального изобретения наркома Семашко, одной рукой провозгласившего бесплатную медицину, а другой начертавшего гениальный лозунг – «Врача накормит больной!». Для прикрытия полного идиотизма ситуации извлекли из глубины веков побитый молью труп Гиппократа. Так вот, еще с тех пор в медицине сложились определенные правила игры, и нужно или их соблюдать, или отправляться в районную поликлинику, где извилины твоего мозга станут прямыми, как нотный стан.

Медицина вообще большей частью состоит из парадоксов, и один из них тот, что кристально честному дураку значительно легче погореть на взятке, чем матерому мздоимцу. Хотя бы потому, что у него нет опыта, а в медицине опыт важен, как нигде. Витя приводил поучительный пример, как к ним поступил работать молодой хирург, очень активный и грамотный. Он хорошо оперировал и никогда не брал, что, естественно, бесило окружающих. В общем, его сожрали за полгода, причем подставили очень зло и некрасиво. Он сделал банальный аппендицит и положил косметический шов. Больная, вне себя от счастья, сунула ему в карман приличную сумму. А потом палатный врач на перевязке сказал ей, что шов не косметический, а обычный. Пациентка откуда знает? Ну и понеслось… До суда не довели, но уволили с треском.

Кроме того, горячился Витя, неужели он не имеет права получать за свой труд адекватное вознаграждение? Если люди не требуют у правительства достойного заработка для врачей, пусть платят из своего кармана! Это справедливо. Есть еще один момент, – продолжал он наставительно, – человек умен на ту сумму, которую он получает за свой труд. Возможно, если дураку платить огромные деньги, он так и останется дураком, хотя любая гипотеза требует проверки, но совершенно точно, что если выписать из Германии, например, самого компетентного врача и посадить его здесь на российский оклад, он стремительно превратится в идиота и будет лечить ничуть не лучше среднестатистического участкового.

Александра сочла систему аргументов мужа убедительной и быстро привыкла к достатку. Много лет она вообще не думала, откуда и каким путем у них берутся в доме деньги, считая, что все так и должно быть.

И что в итоге? По ее дому расхаживают чужие люди, выворачивают ящики, бесцеремонно выставляя на показ ее белье… Стоили деньги этого унижения?

Пришли соседи, приглашенные в качестве понятых. Когда Александра увидела ту тощую бабу с помятой физиономией, которая всегда хамила ей, у нее тяжело заныло сердце. Вторая, пожилая дама, раньше симпатизировавшая Александре и поддерживавшая все ее начинания по благоустройству подъезда, вела себя нейтрально, будто видела соседей первый раз в жизни, а от тощей исходила такая мощная волна злорадства, что Александра предпочла отойти подальше.

Пожилая дама проявляла деликатность, отводила глаза от содержимого шкафов и комодов, а тощая впивалась во все любопытным взглядом.

Как хорошо, что она успела прибраться, подумала Александра, хотя об этом сейчас следовало беспокоиться меньше всего, по крайней мере, все видят, что она хорошая хозяйка.

Ничего опасного для Вити в квартире не было. Большая часть ее драгоценностей и крупная сумма денег лежала в банковской ячейке, ключ от которой висел у Александры на связке вместе с ключами от дома, дачи, почты и велосипедного замка.

Александра терпеть не могла захламлять квартиру, пришедшие в негодность вещи безжалостно выбрасывала, поэтому обыск закончился относительно быстро. Она предложила сотрудникам чаю, но те отказались.

Витя сел читать протокол обыска, а Александра заметила, что тощая соседка с самым непринужденным видом тянет руку к ее туалетному столику, собираясь под шумок прикарманить, что попадется.

Александра внушительно кашлянула. Та быстро убрала руку за спину и смерила хозяйку дома презрительным взглядом, Странно, но почему-то чем ничтожнее человек, тем больше в нем высокомерия:

– Дааа, – протянула она, – а я чуть было не согласилась ваши цветочки поливать! Ну, Бог отвел от ворованных денежек.

– Та, к может, Бог бы вас отвел заодно тушить свои окурки в ворованных горшках? – мрачно спросила Александра и поняла, что больше всего на свете хочет сигарету.

Взяв аварийную пачку, которая, благодаря обыску, валялась на самом виду, она вышла на лестницу. Глубоко затянулась.

Обыск доставил больше унижения, чем других хлопот. Завтра она все поставит на свои места, и, когда Витя вернется, ничего уже не будет напоминать о разгроме. Она вспомнила рассказ коллеги. Ту одинокую мать с двумя детьми обокрали, пока никого не было дома. Дети пришли первые, увидели разгром и позвонили в тогда еще милицию. Естественно, похищенного не нашли, но коллега потом очень долго отмывала дом от дактилоскопического порошка.

Витин следователь, к счастью, не додумался до такого варварства.

Сложив губы трубочкой, она медленно выдувала дым и смотрела, как тонкая струйка поднимается к потолку.

Через минуту к ней присоединился Витя, взял сигарету, прикурив почему-то от ее уголька, и свободной рукой притянул ее к себе:

– Не переживай, Сашуль! Это так, пугануть только. Потому что тогда всех надо хватать вместе со мной, и ни одного врача в городе не останется.

– Все берут, все изменяют… – протянула она. – Ладно изменяют, допустим. Эту тему мы закрыли. Как мужчина ты всего лишь мужчина, и вероятно действительно без этого не можешь. Но как хирург ты больше не как все. Ты ректор! Сам говорил про новый уровень, губернатора и президента. Как ты к ним пойдешь, если у тебя из карманов будут сыпаться конверты с жалкими народными рублями?

– Саш, ты чего?

Муж смотрел на нее больше с изумлением, чем с возмущением и гневом. Первый раз в жизни она позволила себе такие резкие слова.

– Да я ничего! Тебе неожиданно выпал такой шанс, подарок судьбы. Хирургов в городе толпы, а ректор – ты один. Мог показать, что ты действительно талант, величина и чего-то стоишь в этом мире. Мы с тобой вырастили дочь, есть где жить, есть на что жить. Никому не грозит голодная смерть, ты мог делать, что хочешь. Ты был свободен в своих решениях, а ты, как Шура Балаганов, потянулся за кошельком с тремя рублями!

– Не говори, чего не знаешь, – буркнул Виктор.

– А чего я не знаю? Что воровать хорошо, а честно жить плохо? Что все начальники сейчас, как Альхены из «Двенадцати стульев», и ты туда же? Скажи, чего я могу не знать, когда ко мне приходит прокуратура с обыском.

– Следственный комитет, – машинально поправил Виктор.

– Не суть.

– Саша, а ничего, что ты прекрасно жила на эти деньги? Ты же, на минуточку, не работала!

– Чтобы ты не знал никаких забот в быту! Если бы я работала, тебе пришлось как минимум самому бы доставать себе носки из комода, а иногда и посуду мыть! Думаю, ты у мамы знал больше о житейской прозе, чем при мне.

– Верно говоришь.

Тут Александра подумала, что Витя никогда не орал на нее и, надо признать честно, не сказал ни одного обидного слова. Что она вдруг на него напустилась.

– Слушай, Витя, – сказала она тихо. Сигарета кончилась, и она потянулась за второй. – Когда ты мне изменил, мы как бы справились и как бы все забыли. А теперь, когда пришла беда, вдруг начинаем выяснять, кто ее привел. Прости меня.

– Ничего, я понимаю, какое это для тебя потрясение. Это нормальное дело, что сначала человек начинает кричать, а потом все остальное. Если бы не этот чертов обыск, я бы тебя вообще не стал тревожить.

– Ты бы не сказал мне, что под следствием?

– Ну да. Зачем зря волновать мою дорогую жену?

Это снисходительное отношение почему-то уязвило ее сильнее всего.

Что происходит с ними? Витя изменяет, она скрывает, что пишет книги, он – что попался на взятках.

И вот она стоит, курит одну сигарету за другой и почему-то не хочет обнять и утешить своего мужа. Не хочет сказать, что она сильная и справится с любой бедой. Зачем? Если он сам этого не знает, то и не поверит.

Александра вдруг поймала себя на мысли, что больше переживает за конфискованный макбук, чем за судьбу мужа. Там все материалы по новой книге, которую она обещала скоро представить в издательство.

Сотрудник органов сказал, что она должна написать заявление, и компьютер вернут ей в установленном законом порядке.

Представив, как она будет обивать пороги следственных органов в роли жалкой просительницы, Александра чуть снова не накричала на мужа.

Она росла в убеждении, что есть люди «нашего круга», умные, благородные, развитые, с нравственным стержнем, и есть плебеи, у которых свои интересы, не выходящие за рамки животных потребностей. Не потому что они такие плохие, просто духовность в них от природы не заложена. Именно для них и нужно содержать милицию (теперь полицию) и прочие государственные службы. А благородному человеку это ни к чему, он сам может себя ограничить и понять, что справедливо, а что нет.

Александра думала, что живет среди людей, умеющих управлять своими низменным инстинктами, и в этом мире нет места скандалам, изменам, разводам и уголовному преследованию. Потому что благородство подразумевает, что ты соблюдаешь закон, как все, просто не из страха, а по внутренней потребности.

Ну, а муж, видимо, решил, он такой великий, что правосудие – это не про него.

Она начала приводить в порядок спальню, не ляжешь же в таком разгроме. Все белье, которого касались чужие руки, надо перестирать, сегодня они поспят одетые, под пледом.

Жена великого хирурга в одночасье превратилась в жену жулика, а упрекать Витю бессмысленно. Он скажет, что все делал ради семьи, и по-своему будет прав.

Инга промаялась всю ночь, но, выходя с утренней планерки у начмеда, увидела, что Стрельников идет в свой кабинет как ни в чем не бывало. Он приветливо кивнул дежурной бригаде, прежде чем проследовать к себе.

Сенсационная новость об аресте быстро разнеслась по коллективу, но подробностей никто не знал, впрочем, Инга и не хотела получать сведения из третьих рук, зная, как они бывают противоречивы.

Единственная слабость, которую она себе позволила, это полазать в интернете, узнать, не просочилась ли новость в средства массовой информации.

Увиденное заставило ее содрогнуться. По существу дела вышла одна сдержанная статья, что Стрельников задержан при получении взятки. За что, при каких обстоятельствах, в заметке не уточнялось. Но одно из желтых изданий опубликовало целый разворот, посвященный злодействам Виктора Викторовича.

Этот грязный пасквиль был выдержан именно в том уничижительно-слезливом тоне, который лучше всего находит отклик в людских сердцах. Мол, профессор Стрельников обещал умирающим от рака пациентам и их родственникам долгую и счастливую жизнь и обирал до нитки, так что потом человека было не на что похоронить, потому что лечение не помогало.

Статья была обильно оснащена житейскими примерами и даже фотографиями пострадавших, и Инга поняла, что в глазах обывателя у Виктора нет шансов остаться положительной фигурой. Кто станет вникать в сухую материю закона, когда можно пустить слезу о детях, потерявших мать, или о жене, продавшей все, чтобы вылечить мужа?

А дальше будет только хуже. Публикации пойдут, как грибы после дождя. Обязательно выйдет пространное словоблудие какого-нибудь «врача от бога» о святости профессии.

Все это хорошо укладывается в процесс оптимизации здравоохранения, сокращения всего и вся и перехода на одноканальное финансирование. Прием не новый, но проверенный. Когда нет пряника, дай побольше кнута. Хочешь сэкономить на медицине, но мысль о недовольстве населения все-таки пугает? Выход есть! Сделай из медика бесправное существо, чтобы он за любое свое телодвижение мог получить по шапке. И дело Виктора – прекрасный устрашающий фактор для других врачей. Вероятно, вся соль как раз и была в том, чтобы взять его за что-то, связанное с лечебным процессом, а не за административные нарушения. Откатами и прочими шалостями с бюджетом сейчас никого не удивишь. И если рядовой врач узнает, что очередной начальник погорел на закупке оборудования, он подумает: так ему и надо. А вот если тот же врач прочтет, что целого ректора наказали за то, что он брал с пациентов деньги, то поневоле призадумается.

– Я слышал, ты собираешь подписи в мою защиту? – спросил Виктор.

В самом конце дня он вызвал Ингу через секретаршу, якобы по делам дневного стационара. Она сначала хотела бежать, как есть, но потом вдруг решила привести себя в порядок. Зачем, Инга не могла себе сказать, но чувствовала, что именно сейчас, когда Виктор в беде, надо показаться ему красивой. Весь день она боялась, что он не вспомнит о ней, не подумает, что она может помочь или просто утешить.

– Да, собираю помаленьку.

– Не надо, Гуся. Эта история мутная до невозможности, тебе лучше в ней никаким боком не светиться.

Она пожала плечами.

Стрельников встал, открыл шкаф и вытащил бутылку коньяка. Плеснул на палец в каплевидные бокалы и подал ей один. Инга втянула носом аромат дорогого алкоголя и сделала вид, что пьет.

– Серьезно говорю тебе, заюшка, не надо. Была бы ты простой сестрицей, еще куда ни шло, но ты фигура, помни об этом, – Виктор неожиданно тепло улыбнулся ей, – удивительное дело, была такая девочка, а теперь матерый волкодав. И когда я думаю, что это я поставил тебя на крыло, понимаю, что прожил жизнь не совсем зря.

Инга подмигнула:

– Да, я была Красная шапочка, а потом меня съел злой волк, и я как бы внутри него.

– Давай не будем развивать эту тему, – Виктор отсалютовал ей бокалом, – в общем, я к тому веду, что ты должна понимать в аппаратных играх. Не знаю, чем закончится эта дебильная эпопея, но должность я вряд ли сохраню. Жаль, я только начал входить во вкус и вникать в тонкости работы крупного руководителя…

– Мы это уже поняли, когда стали приличные премии получать.

– Не перебивай. Я останусь в должности, только если дело не дойдет до суда, а это сомнительно. Там крепкое обвинение. Уж не знаю, как меня накажут, но государственные посты занимать запретят, это точно. Придет новый руководитель, и ему совсем не обязательно знать, что ты – человек прежнего ректора. И тебе тем более будет обидно получить такую репутацию, ведь ты меня ненавидишь всеми фибрами своей души. Поэтому оставь эту затею.

– Ну да, я тебя ненавижу, но не чужой же человек. Не могу я просто сидеть сложа руки.

– Инга, милая! – Виктор подошел и с трудом опустился перед ней на корточки, взял за руки и заглянул в глаза снизу вверх. – Вспомни, что когда-то я бросил тебя в беде, которую к тому же на тебя и навлек. Поэтому сиди и наблюдай. Позлорадствуй, что возмездие меня наконец настигло. В крайнем случае собери подписи под ходатайством о высшей мере и попроси, чтобы тебе лично дали привести приговор в исполнение. Это будет справедливо.

Инга засмеялась.

– Кстати, как ты написала коллективное письмо, ты же не знаешь сути обвинения.

– Ну, мы со Спасским пока набросали общий черновик, что мол, знаем тебя как честного человека и компетентного руководителя, убеждены в твоей невиновности и так далее. Как только ты возьмешь адвоката, мы с ним свяжемся и согласуем текст.

– И что, охотно подписывают?

Она замялась:

– Как тебе сказать? Пока только мы с Андреем Петровичем и доцент Побегалов. Но многие обещали подписать, когда мы сделаем окончательный вариант.

– Ты, кстати, в курсе, что сбор подписей на чистых листах – это вроде тоже преступление? А при нынешнем разгуле закона в нашем заведении лучше против него не идти даже в мелочах. – Виктор поднялся и снова наполнил бокалы. – Гуся, я очень боюсь чтобы ты себе не навредила, ввязавшись в это дело. Ты стала специалистом мирового уровня, причем добилась этого сама, так что погореть, защищая старого дурака, будет очень обидно.

– Да как я могу погореть?

– А как я погорел? Беда, главное, пришла, откуда не ждали. Я так внимателен был со всеми финансовыми делами, подписывал только те документы, в которых был абсолютно уверен, иногда целые дни проводил в компании главбуха и экономиста, предполагая, что какие-то аферы они обязательно крутят за моей спиной. Тут все было у меня кристально. Но что удар мне нанесут пациенты, этого я предположить никак не мог.

– Пациенты? Вить, но тогда или следователь идиот, или я не знаю… То, что ты делаешь, это мерзко, отвратительно, несправедливо и гнусно, но ни в коем случае не наказуемо.

Виктор хмыкнул:

– Я тоже так думал. Но получилось, как у нас с тобой. Предохранялись, предохранялись, но чего-то не учли, и на свет появился Гришка.

– Странно, что ты помнишь, как его зовут. Ладно, не будем отвлекаться. Как ты расслабился в этот раз?

– Короче, выяснилось, что госпитализация вне очереди за деньги – это самая что ни на есть взятка.

Инга присвистнула. Это надо было очень хотеть наказать человека, чтобы прихватить за такое. Став ректором, Виктор Викторович взял себе один операционный день, причем никого не потеснил, а занял свободный. Это никак не отразилось на оперативной активности того отделения, куда Стрельников госпитализировал своих пациентов. Немножко возросла нагрузка на операционных сестер, но они не возражали, потому что Стрельников это дело компенсировал. Два-три пациента в неделю для шестидесятикоечного отделения – это не та нагрузка, которая может сорвать налаженный ритм.

Но дьявол, как известно, в деталях. В отделении существовал лист ожидания, удобная в принципе вещь. Пациент приходил с направлением, его записывали на определенное число. За десять дней до этого числа он обращался в поликлинику, сдавал анализы и в назначенное время являлся полностью обследованный и готовый к операции.

Пациенты Виктора Викторовича часто были не в том состоянии, чтобы ждать по два-три месяца, а потом бегать по поликлинике, поэтому он подписывал их направление и отправлял в приемное отделение, где их оформляли без всякой очереди. Этой практикой он пользовался еще на старом месте работы и теперь без всякой задней мысли перенес ее сюда, не подозревая, что его виза на направлении, да еще и с числом, будет прекрасным доказательством в суде.

– Эх ты и баран, Витенька! – не удержалась Инга. – Хуже, чем Раскольников!

– Да ладно тебе…

– Мне бы сказал, я бы их по экстренке оформляла. С подозрением на непроходимость или мало ли на что. У Спасского на десять ущемленных грыж реально ущемленная одна, остальным просто по поликлиникам лень шарахаться. Да все так делают, народная медицина. Один ты на себя компромат заводишь.

Стрельников вздохнул и пробормотал, что, к сожалению, не освоил этот лечебно-диагностический прием.

– Ладно, ты ректор, должен показать, кто здесь хозяин, но деньги-то на фига брать заранее?

– Если бы тебя столько раз кидали… – буркнул Виктор, – когда восемь часов стоишь у станка, потом выхаживаешь больного, а он «спасибо, доктор» и исчезает. Причем, что интересно, те, кому ты не особенно помог, всегда благодарят. А вот если ты сделал реально эффективную операцию, огромный шанс, что пациент тебя обманет. Зачем мне это надо, старому человеку? Я давным-давно разочаровался в людях, поэтому всегда беру аванс.

Виктор подошел, кажется, хотел обнять ее, но быстро отступил:

– Во всех, кроме тебя, – сказал он тихо, – тобой я очарован раз и навсегда.

– Слушай, Витя, – вдруг решилась Инга, – а ты знал Северину?

Он задумался:

– Да, вроде была у меня в молодости знакомая с таким необычным именем. А ты откуда ее знаешь?

– Здравствуйте, царь! Ее все знают. Она олигархша, владеет сетью быстрого питания, модным домом, собственную программу по телеку ведет. Неужели ты не знаешь?

Стрельников пожал плечами:

– Откуда? Я телевизор не смотрю, ем дома… В моде тоже не разбираюсь.

Инга изумилась. Это до какой степени надо быть равнодушным к окружающей действительности, чтобы не заметить такую крупную фигуру, как Северина!

Инга без спросу подошла к столу Стрельникова и уселась за его компьютер. Через секунду на мониторе показалось симпатичное лицо бизнес-леди.

– Смотри, она?

– Она! Олигархша, говоришь? Ну надо же, а была такая тихая студентка!

Инга на секунду задумалась. Наверное, нехорошо передавать конфиденциальный разговор, но Витя – отец ее ребенка, а Северина – чужая.

Она очень сдержанно рассказала Стрельникову о встрече с бизнес-леди.

– Не исключено, что это звенья одной цепи.

– Не исключено.

Задумавшись, он стал постукивать пальцами по столешнице, выбивая какую-то знакомую мелодию.

– Гуся, а ты не хочешь спросить, за что она на меня обозлилась?

– Я примерно догадываюсь. По собственному опыту.

– И что думаешь?

– Ничего. Просто хочу тебе помочь.

Выяснилось, что Александра зря переживала насчет своего текста. Он сохранился в так называемом облаке, и по своей учетной записи она могла получить доступ к нему с любого устройства. Александра подумала и купила новый макбук. Деньги у нее были, а к тому, побывавшему в руках следователей, она чувствовала, будет противно прикасаться.

Надо думать о Викторе и направить весь бюджет на адвокатов, сказала ей совесть, но Александра успокоила ее тем, что новый компьютер совершенно необходим, чтобы поскорее сдать книгу, получить гонорар и вложить его в освобождение мужа от уголовного преследования.

Проходя по двору или занимаясь цветами в подъезде, она очень остро чувствовала, что стала персоной нон грата. Тощая соседка, проходя мимо, считала своим долгом презрительно фыркнуть и поджать губы. Другие обитатели не опускались до подобного плебейства, но тоже стали с ней чрезвычайно холодны.

Выясняется, что дружба держалась только на общем благополучии и исчезла при первом намеке на неприятности.

Она так старалась с этим чертовым подъездом, с таким упоением наводила красоту, не для себя же одной! Ей хотелось сделать приятное этим милым людям. Зачем?

Как-то так получилось, что они с Виктором не обсуждали обстоятельства его уголовного дела. То ли она отпугнула его жестокими словами, то ли он не хотел ее будоражить подробностями, а может быть, просто дома хотел отдохнуть от переживаний. Как бы то ни было, Александра не знала никаких деталей.

Витя сказал, что она ни о чем не должна переживать, но это значило только одно: ему неинтересно, что она думает и чувствует. Это ласковое «Сашуля, тебе совершенно не о чем беспокоиться, все будет хорошо» на язык реальности переводилось как «Молчи в тряпочку».

Откуда ты можешь знать, что все будет хорошо? Ты прокурор? – хотелось спросить Александре, но она молчала.

Неожиданно ей позвонила мамаша Виктора и обрушилась с гневной отповедью. Якобы именно Александра, с ее запросами и привычками, привитыми в родительском доме, пагубно влияла на Витю и заставляла его жить не по средствам. Мол, если бы она была другая, не из семьи «толстомордых партократов», а росла в среде настоящих интеллигентов, Витя никогда бы не додумался брать с больных деньги без ее подсказки.

Бедная Александра периодически открывала рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказала. Старушка выбита из колеи ужасными газетными статьями, поэтому лучше всего просто дать ей выговориться.

Свекровь первый раз в жизни разговаривала с невесткой на повышенных тонах, и Александра с грустью поняла, что искренна она была именно сейчас, а вся предыдущая вежливость – всего лишь результат насилия над собой.

Ее собственные родители пока ничего не говорили, и Александра трусливо решила, что они просто не знают, а раз так, то незачем их волновать.

Лида могла бы ей помочь, но Александра рассудила, что раз в свое время малодушно отстранилась от бед подруги, то нечего просить ее о поддержке сейчас.

Ну, а дочь уж тем более надо по возможности оградить от всей этой мерзости. Будем надеяться, местные новости до Камчатки не долетят.

Она вдруг остро почувствовала себя одинокой. Кажется, рядом муж, есть подруга детства, а поделиться не с кем.

Единственным человеком, которому она была интересна, неожиданно оказался Всеволод Мешков. Они целыми днями переписывались в социальной сети если Александра уходила днем по делам, то, вернувшись, первым делом бежала проверять, нет ли сообщений от Мешкова.

Тон их переписки был не совсем дружеским, но в то же время не настолько романтичным, чтобы Витя заподозрил ее в измене, ненароком прочтя сообщения. Собеседник сочувствовал, призывал сохранять присутствие духа, развлекал всякими смешными историями и стишками и слегка намекал на новую сугубо деловую встречу.

Ей импонировало, что рокер никак не выражал своего отношения к делу Виктора. Не порицал гневно врача-взяточника, но в то же время и не сочувствовал ему, обличая несовершенства нынешнего государственного устройства. Это было у него и в творчестве. Он обращался к человеку, к его душе, а не к политическому строю, как многие группы Ленинградского рок-клуба. Там был протест ради протеста, Мешков же поднимал другие темы, и поэтому остался интересен, в то время как большинство групп, гораздо более популярных, кануло в небытие.

Надо говорить, а не кричать, что тебе не дают говорить.

Александра зарегистрировалась в группе его фанатов и с теплым чувством читала их воспоминания о концертах Всеволода в зонах боевых действий, сообщения о его благотворительной деятельности и просто хорошие теплые слова, обращенные к рокеру.

Мешков нравился ей все больше и больше, даже если вынести за скобки детскую влюбленность. Все это казалось сказкой, сном, а то, что общение происходило с помощью сообщений, что она читала набранный текст, а не слышала голос, укрепляло иллюзию, что, может быть, это и не происходит на самом деле.

В этом была какая-то непонятная шутка судьбы, что человек, бывший ее кумиром в детстве, неожиданно появился сейчас. Александра подошла к книжной полке и взяла томик своего любимого писателя Вадима Шефнера, перелистала. Вот оно: «Очевидно, в детстве надо больше выдумывать – в наш трудный час выдуманные вещи и люди вспоминают нас и приходят на помощь».

– Сашуля, послушай меня, пожалуйста, и пойми правильно, – сказал Виктор за ужином.

– Господи, что еще случилось? Говори скорее, не пугай.

– Мой адвокат считает, что нам надо развестись.

– Что?

– Естественно, фиктивно, – Витя промокнул губы салфеткой и улыбнулся, – в нашей жизни не изменится абсолютно ничего.

– Витя, что за бред? Найди другого адвоката.

– Я с ним согласен. Дело, похоже, мы проиграем, и почти на сто процентов я получу штрафные санкции. Это очень крупные суммы.

– Плохо, но развод-то тут при чем?

– У нас с тобой удачная ситуация в том плане, что почти все записано на тебя.

Александра вздохнула. Действительно, и квартира, и дача, и даже машина считались ее собственностью, Витя не хотел привлекать внимание общества к своим левым доходам. А у жены мало ли… Папа все же был секретарем горкома, золото партии.

– Сашуля, если мы разведемся, то гарантированно ничего не потеряем, – продолжал муж, – ну, присудят мне штраф пять миллионов и будут вычитать его из моей зарплаты пять миллионов лет. На мне числится бабушкина квартира, помнишь, где мы с тобой начинали жить, так ее отобрать нельзя, потому что это мое единственное жилье. А двадцать пять процентов от зарплаты мы как-нибудь переживем, верно?

– Но я не хочу с тобой разводиться, Витя! Давай лучше выплатим штраф! Продадим дачу, черт с ней! Я ее очень люблю, но если другого выхода нет, надо смириться. И ты не будешь никому должен.

– Сашуля, дачу мы хорошо не продадим. Место не престижное.

– Тогда бабушкину квартиру.

– Слушай, но это же несправедливо. Что бы там ни говорили, я считаю, что честно заработал все, что у нас есть. Я – хирург мирового уровня, между прочим.

– Я с этим не спорю.

Виктор поморщился:

– Давай без нравоучений, ладно? Одна маленькая формальность, и все останется при нас в любом исходе дела. Фактически ничего не изменится, о разводе никто не будет знать, кроме нас и службы судебных приставов. А как только все утрясется, мы тут же снова зарегистрируем брак. Это будет даже романтично. Можно свадебное путешествие устроить.

Она покачала головой:

– Мне наш брак дороже денег.

– Саша!!! – Виктор начал раздражаться. – Я же не предлагаю тебе разойтись по-настоящему! Это будет всего лишь бумажка, которая ничего не значит для нас с тобой. Я – твой муж и останусь им, пока жив, в этом можешь не сомневаться. Но зачем мы должны отдавать почти все, что нажили, государству, которое не дает человеку нормально заработать? Не хочешь думать о нас, подумай о Кате! У нас с тобой она одна, а если у нее будет много деток? Надо что-то оставить нашим потомкам, как считаешь?

– Ну да, ты прав. Но если бы ты знал, как мне не хочется этого делать, Витя! Сам подумай, только я оправилась от твоей измены, как вдруг развод! Это значит, я буду жить, как на горячей сковородке, зная, что ты в любую секунду можешь уйти и больше никогда не вернуться. Сказать, все, Сашуля, пока, не звони мне больше.

Витя засмеялся и обнял ее. Он прижимал Александру к себе и говорил, что она самый близкий человек, и он не мыслит жизни без нее. Что сама идея делить судьбу с кем-то другим представляется ему абсурдной. И когда он дал слабину, это только усилило его любовь к жене.

– Если тебе это слишком тяжело, то не будем, – сказал он, – поборемся другими методами. Продадим, действительно, квартиру…

Она не спала всю ночь. Вставала, стараясь не потревожить Витю, сидела в кухне, пила чай, бездумно лазала в интернете, сама не зная, что хочет там найти.

С другой стороны, отказываясь дать ему фиктивный развод, она показывает, что не доверяет мужу и считает, что его удерживает возле нее только штамп в паспорте, а вовсе не любовь или хотя бы душевная привязанность.

Когда в начале отношений мужчина муссирует идею, что брак – это всего лишь формальность, есть прямой смысл послать его подальше, но в их случае, после четверти века совместной жизни, печать в паспорте действительно ничего не значит.

Или по другому: если их удерживает вместе только штамп, то нужен ли такой брак?

Допустим, они не разведутся, и служба приставов каким-то образом все отнимет в счет штрафа. Хотя как они это сделают, ведь все формально принадлежит ей? Или это совместно нажитое имущество? Жаль, что она так плохо знает законы.

И не только не знает, но и не понимает. Может быть, Витя волнуется не за уже нажитое, а за то, что будет зарабатывать в будущем. Он ведь не прекратит своего мздоимства. Будет, как и раньше, приносить ей все деньги, и она сможет распоряжаться ими как угодно, не попадая в поле зрения судебных приставов.

Ну, а если он прав, и у них отберут, например, дачу? Он сказал пять миллионов, но это условно, пока неизвестно, о какой сумме идет речь. Штрафы за взятки начисляют по совершенно космическому коэффициенту.

Возможно, откусят кусок и от этой квартиры. Ей самой, в общем, безразлично, она согласна снова оказаться в том однокомнатном гнездышке, где начиналась их совместная жизнь. Это будет приключение, возвращение в молодость. Но Катя? Ее муж, кажется, хороший парень и дельный человек. Брак не распадется после рождения первого ребенка, значит, будет второй, а может быть, и третий. Сейчас женщины охотно рожают. Димкины родители живут в Оренбурге и особо ничего не имеют за душой, насколько Александра могла понять во время их единственной встречи. Витя прав, надо что-то оставить потомкам, а государство обойдется. Мало ли как повернется жизнь, может быть, придется продать дачу или какую-то из квартир, чтобы элементарно дать внукам хорошее образование. Это во времена их с Витей молодости поехать учиться в Оксфорд, например, было так же реально, как слетать в какую-нибудь туманность Андромеды, а теперь – пожалуйста! Если у человека голова варит, почему бы и нет?

Надо честно признать, государство не дало семье Стрельниковых столько, чтобы теперь делать ему царские подарки.

Александра еле дождалась пробуждения мужа.

– А если тебя посадят? – спросила она, как только Виктор, сладко потягиваясь, появился на пороге кухни. – Что тогда?

– Во-первых, доброе утро, – засмеялся он, – не переживай, это крайне маловероятно, иначе меня бы сунули в КПЗ. Но раз я до сих пор гуляю на свободе, скорее всего, будет штраф и условный срок. Но это суд решит, конечно, загадывать нельзя.

Он суеверно постучал костяшками пальцев по столу.

– Витя, но если мы разведемся, а тебя посадят, как я буду ездить к тебе в тюрьму? Я слышала, что к заключенным не пускают абы кого и передачки тоже принимают только от родственников.

– Так мы в любую секунду распишемся снова. Если ты решишь, что жалкий зэк – это подходящая для тебя партия. Сашуля, милая, все это такие глупости… Я сейчас думаю только о тебе и Катюше, чтобы мои трения с законом никак не отразились на вас. Мне самому вообще ничего не надо. В принципе, и отсижу, если что. Там тоже люди живут. Режим дня, здоровое питание, работа на свежем воздухе. Матерые зэки докторов уважают и не трогают. В конце концов, все вершины в хирургии я уже покорил. Надо или катиться под горку или искать другие цели.

– Какие? Стать лучшим лесорубом?

– Почему нет? Хорошая мужская профессия. Милая, всю жизнь я жил, как хотел, и делал, что хотел. Теперь пришла пора расплаты, вот и все. Но раз решения я принимал сам, то и платить должен сам, поэтому прошу тебя о фиктивном разводе.

Она задумчиво кивнула.

Время шло, и понемногу буря, вызванная арестом Стрельникова, улеглась. Он работал, как прежде, довольно мудро и справедливо руководил, сотрудники получали зарплаты – не такие, как хотелось бы, но все же больше, чем при прежнем ректоре. Виктор Викторович внес некоторые поправки в коллективный договор, которые Инга назвала бы не столько справедливыми, сколько популистскими.

Связавшись с адвокатом Стрельникова, Инга согласовала текст письма, собрала подписи и отправила по всем адресам, что ей указал юрист. Правда, этот парень не вызвал у нее доверия, показался скользким и беспринципным, но Инга решила, что слишком возгордилась сама, раз считает, что многолетняя врачебная практика позволяет ей судить о человеке на основании одной-единственной встречи.

Выяснив координаты следователя, она довольно бесцеремонно напросилась к нему на беседу. Объяснила, что больные, которых госпитализировал профессор Стрельников, были в тяжелом состоянии и нуждались в незамедлительной помощи.

Следователь выслушал ее совершенно равнодушно, в конце беседы сказал только, что люди, госпитализация которых отложилась или отменилась в результате получения взятки ректором, возможно, нуждались в помощи еще больше.

Чем еще помочь, она не знала. Разве что самой дать взятку, но у Инги не было выходов на нужных людей, а если все это дело инспирировано Севериной, то нет и шансов.

Ох, как она жалела, что выбросила визитку бизнес-леди!

Стрельников больше не вызывал ее к себе, но часто заходил сам, бывал в ее операционной. Иногда заезжал на дежурство, спрашивал, все ли у них в порядке, хватает ли расходных материалов, помогает ли охрана?

Инга чувствовала его влюбленность, но Стрельников держал свое обещание, и о том, чтобы снова стать любовниками, речь не заходила. Просто обоим было очень хорошо знать, что они снова есть друг у друга.

Она переоделась и по обыкновению выжидала время, чтобы идти за Грегори, как вдруг на пороге кабинета показался Руслан. Инга удивилась. С тех пор как ей пришлось выслушать отповедь Полины Андреевны, она не видела Волчеткина.

Учреждение у них большое, и если люди стараются избегать друг друга, то сделать это вовсе не сложно. Оба были руководителями подразделений, но проходили по разным ведомствам, она – по лечебной линии, он – по научной, поэтому на совещаниях они тоже не пересекались.

И вдруг Руслан пришел сам.

Инга сделала радушный жест, попутно удивляясь собственному спокойствию. Высокая фигура Руслана и его тонкое породистое лицо не вызывали в ней ни гнева, ни тоски, ни обиды, ни даже разочарования.

– Хочешь чаю? – равнодушно спросила она.

Волчеткин покачал головой, мол, какой чай.

– Инга, ты сможешь меня простить? – спросил он после долгой паузы.

Она пожала плечами:

– Я не сержусь.

– И мы можем начать все сначала?

– Нет, не можем. Если уж на то пошло, Руслан, этого никто не может.

Он шагнул к ней, но Инга подобралась, ощетинилась, всем своим видом давая понять, что против объятий.

– Сядь, пожалуйста, – резко сказала она, – и говори со стула. Или уходи.

Волчеткин послушно сел.

– Я просто хочу, чтобы мы снова были вместе. Я ошибся, натворил глупостей, обидел тебя, это верно, но я хочу все исправить. Слишком я привык к тебе за эти годы и не понимал, как много ты для меня значишь. Ты была рядом и принимала меня таким, как есть, всю мою странную ситуацию, и ничего не требовала…

– Твоя подруга уже объяснила мне, что это была ошибка, – заметила Инга не без яда.

– Прости?

– Твоя возлюбленная Полина Андреевна приходила ко мне и объяснила, что я просто шлюха.

– Я этого не знал, – вскинулся Руслан.

Глядя на его реакцию, Инга поняла, что действительно не знал, но продолжала:

– Она была так любезна, что объяснила мне разницу между шлюхой и порядочной женщиной. Как ты понимаешь, по ее классификации я отношусь к первой разновидности, а она – ко второй. Поэтому лучше тебе будет отправиться к ней и стать счастливым, наконец.

Руслан только поморщился и махнул рукой.

– Понятно. Была бы она просто стервой, это еще полбеды, но она оказалась тупой стервой, – Инга усмехнулась, – если говорить серьезно, то мораль без нравственности, наверное, ничуть не лучше, чем нравственность без морали. Знаешь, Руслан, когда я смотрела в детстве приключенческие фильмы, меня всегда раздражало поведение злодеев. Вместо того, чтобы быстренько прикончить оппонента и поставить точку в деле, они начинали проявлять явно избыточное злорадство, упиваясь своей победой, изгалялась над поверженным противником, делились с ним зачем-то своими творческими планами. Именно эти секунды смакования триумфа оказывались для них роковыми. И когда Полина пришла ко мне насладиться своей победой и макнуть меня мордой в дерьмо, я почему-то сразу поняла, что добром это для нее не кончится.

– Инга, оставь ее в покое. Речь о нас с тобой. Я был не в самом лучшем состоянии, пойми.

– Понимаю. Тебе действительно пришлось нелегко, ты жил с душевнобольным человеком и пытался сохранить чистую совесть. Правда, за счет других людей, но не в этом суть. Ты сказал, что я ничего не требовала от тебя. Верно, и в этом была моя главная ошибка. Полина – дура, но она права в свой кондовой морали. Нужно было поставить вопрос ребром. Мне бы хоть не пришлось тратить почти три года жизни на мучительные бесперспективные отношения, в финале которых ты променял мое терпение и самоотверженность на смазливую рыбью морду. Ах, Руслан, я слишком поздно поняла одну истину: женщина не должна мириться с обстоятельствами мужчины, это он должен создать ей такие обстоятельства, которые сделают ее счастливой.

– Я совершил глупость, но опомнился. Неужели ты меня не простишь?

– Я не сержусь, говорю тебе. Но для реанимационных мероприятий, ей-богу, поздновато. Я давно все похоронила. Иди, Руслан. Я не хочу с тобой ничего обсуждать, анализировать, тем более исповедоваться. И злословить про Полину тоже не хочу.

Руслан поднялся, но медлил уходить. Как знать, вдруг с тоской подумала Инга, если бы он пришел с огромным букетом роз, пал бы на колено и протянул открытую коробочку с обручальным кольцом, устояла бы я? Вероятно, нет. Я приняла бы предложение и жила бы с ним, человеком, которого не люблю и никогда не любила.

Свекровь явилась без предупреждения, что было ей несвойственно. Александра только сварила суп и собралась сесть за макбук, как раздался звонок от консьержки.

– Да-да, я дома, пригласите, – выпалила она и пробежалась по квартире, нет ли где беспорядка.

Но, как обычно, все выглядело идеально, и свекровь вынуждена была это признать.

– Пришла полюбоваться на то дерьмо, из-за которого мой сын рискует сесть в тюрьму, – патетически воскликнула она.

Александра отметила, как со свекрови сползает маска рафинированной аристократки и обнажается циничное нутро. Наверное, с другим характером и невозможно пятьдесят лет отработать реаниматологом.

Она подала чай, но старуха вдруг с силой оттолкнула чашку.

– Так нужен был тебе этот фарфор? Жить не могла без него?

– Мы его купили по случаю.

– По какому случаю?

Оскорбления вдруг потоком полились изо рта старой дамы. Александра молча слушала, стараясь делать «поправку на ветер». Если для нее весть об уголовном деле на Витю оказалась шоком, то для свекрови и подавно. Это сейчас люди привыкли к судам и прочему, но во времена родителей Александры правоохранительные органы существовали для людей из совершенно другого мира, для тупых уголовников. Оказаться под судом – значило поменять вселенную, навсегда покинуть касту интеллигентных людей. А уж если это сопровождается публикациями в прессе… Позор и гражданская смерть. Люди старой формации верят печатному слову, неудивительно, что бабка в шоке, а на ком еще разрядиться, как ни на невестке?

Поэтому Александра спокойно пила чай и слушала банальности про ночную кукушку. Потому что мать, ясное дело, воспитала Витеньку совершенным человеком, и, только попав в объятия вертихвостки, ребенок надышался смрадным дыханием порока и переступил границы добродетели.

– Нечего было вообще связываться с вами! Понятно, что ты еще могла, кроме как требовать все это? – свекровь картинно повела рукой. – Откуда тебе было знать, что в жизни есть другие ценности? Я полвека отработала, ни с кого не взяла ни копейки, ни коробки конфет! Думала, мой Витя такой же будет. И был бы, если бы с вашей семейкой чертовой не связался! Говорила ему, держись своего круга, нечего якшаться с торгашами и особенно с партийцами. Тоже еще, хозяева жизни!

– Партии давным-давно нет, – осторожно заметила Александра и только подлила масла в огонь.

– Партии, может быть, и нет, а люди остались! Привыкли, что все кругом их рабы. Имели все лучшее, но этого им было почему-то недостаточно. Нет, надо было еще власть свою показать над нами. Чтобы мы не могли просто работать и просто жить. Нет, нам надо было постоянно доказывать таким, как твой папаша, что мы имеем право ехать за границу, получать квартиру и вообще дышать. Если вдуматься, какой абсурд! Я, доктор наук, автор методики, должна была доказать какому-то безмозглому идиоту, что не посрамлю Советский Союз, если поеду на конференцию!

Александра отвела глаза. Она была большую часть жизни знакома с этой женщиной и всегда считала, что та вполне довольна социалистическим строем.

– Ничего хорошего я не ждала от вашего проклятого племени, но такое! – энергично продолжала старуха. – Чтобы ты своими непомерными требованиями Витю под монастырь подвела, о таком я и помыслить не могла. Хотя всегда знала, что этот брак до добра не доведет.

– Почему? Вы же так хорошо меня приняли…

– А что еще нам осталось после ультиматума твоего папаши? – фыркнула старуха. – Он же царь вселенной у нас был!

– Простите, я сейчас не совсем понимаю, о чем вы говорите.

– Да неужели? Скажи спасибо своему папочке, если бы не он, Витя ни за что не женился бы на тебе. Но твой отец решил, что дочурка должна иметь все лучшее, в том числе мужа. Ну и подсуетился. Когда я узнала, с кем встречается Витя, сразу ему сказала, чтобы прекратил, пока не поздно. Увы, оказалось, поздно. После выпускного к нам явился твой папа собственной персоной и потребовал, чтобы Витя женился на тебе.

Александра нахмурилась. Нет, этого не может быть! Свекровь сочиняет, чтобы сделать ей больно. Многие люди думают, что, причиняя близким боль, они уменьшают собственную.

– Но это глупо – то, что вы сейчас говорите, – задумчиво сказала она, – мы с Витей не согрешили, я не была беременна, так что папе нечего было предъявить. Да он и не стал бы унижаться.

– Он не унижался, поверь мне! Он унижал нас. Сказал, что наш сын разбил сердце его дочери, и если мы думаем, что этот номер пройдет, то мы жесточайшим образом ошибаемся. Сказал, что сначала хотел просто показать, что простые парни не могут безнаказанно играть чувствами дочерей секретаря горкома, но потом решил все же предоставить нам выбор. В отличие от Вити, который его дочери никакого выбора не предоставил. Неужели ты этого не знала?

Александра покачала головой.

– Странно. Все эти годы я была уверена, что он пришел к нам по твоему наущению. Слишком все это выглядело по-детски. В общем, он сказал: либо Витя как-то что-то пытается исправить, либо об институте может даже не мечтать. Армией припугнул, а в те годы это было очень страшно. Войска из Афганистана еще не вывели.

Увидев, как изменилась в лице невестка, свекровь неожиданно успокоилась и даже улыбнулась. Александра надавила на виски кончиками пальцев, но легкая боль не помогла прийти в себя. Казалось, все это дурной сон.

– Уходя, твой папа заметил, что счастье Вити, если он правильно поймет, что значит исправить. И знаешь, многое в жизни было, но эту ухмылку я не могу забыть до сих пор.

– Я ничего не знала, – сказала Александра глухо.

Ей вдруг стало почти физически душно. Возможно, свекровь лжет, но скорее всего, нет. Это объясняет «провал». Сначала она уговорила своего дорогого сыночка расстаться с дочерью партийного бонзы. Мол, не наш круг, там тебя сожрут и не подавятся, и вообще, примитивные люди, чуждые духовных интересов, одни интриги и нажива на уме, и дочь такая же, тебе, сынок, с твоей тонкой душевной организацией там делать нечего. Витя послушал, а может быть, и интерес к ней стал угасать. Ему почти исполнилось восемнадцать, и телом это был сформировавшийся мужчина, и хотел большего, чем самозабвенные поцелуи, но Александра, как ни любила его, не могла переступить через себя и дать ему это «большее» до свадьбы.

Поэтому он расстался с нею без особых сожалений, наверное, встретил более раскованную девушку. Если бы не появился ее разгневанный отец и не поставил ультиматум: или благополучная жизнь с гарантированным карьерным ростом и молодой женой, или свобода в той степени, в которой ее предоставляет армейская служба, то ничего не было бы.

Кати не было бы!

Александра поежилась. Неужели один разговор может определить весь ход человеческой жизни?

– Но Союз рухнул, – сказала она тихо, – и папа в одночасье утратил свою власть. Витя мог беспрепятственно развестись со мной.

Свекровь поджала губы:

– Мой сын – порядочный человек.

– Да, конечно.

Она встала, открыла форточку, достала сигареты. Свекровь удивилась:

– Ты куришь?

– Нет.

Помедлив, старуха вытащила сигарету для себя. Некоторое время женщины молча курили.

– Я была вашему сыну хорошей женой, – сказала, наконец, Александра и подумала, что не оговорилась, сказав «была», – и думала, он счастлив. Я же не знала, что он меня не любил, – свекровь хотела что-то сказать, но Александра жестом ее остановила, – прошу прощения, но мне надо идти по делам. Вы оставайтесь, дождитесь Виктора, он часа через три уже будет.

Сама не зная зачем, она оставила Мешкову сообщение: «Уехала гулять в Петергоф». Когда он его прочтет, неизвестно, и Петергоф большой, так что это ни в коем случае не выглядит приглашением, но вдруг он догадается, как ей сейчас нужно его видеть!

Наверное, дело не в том, что он ей нравится, а надо найти точку опоры, когда вся твоя жизнь разлетелась на осколки, словно разбившееся зеркало. Нужно вернуться к началу, к тому, что было до Вити.

Потом она переберет в памяти все хорошие воспоминания и поймет, что он был хорошим мужем и они действительно были счастливы вместе. И нет большой разницы, женился ли он на ней по страстному влечению или под страхом мести ее отца. Влечение бы испарилось, наверное, тогда же, когда и папа утратил свою власть, но Витя остался с ней.

Она села в маршрутку и уставилась в окно, глядя на проносящиеся мимо новостройки. Потом город кончился, пошли унылые поля пожухлой травы, слегка припорошенные снегом, с редкими деревцами. Кое-где на поворотах можно было разглядеть залив.

А вот и коттеджный поселок. Александра слабо улыбнулась, вспомнив, как Витя обещал, что через пару лет его ректорства они смогут себе позволить загородный дом. Теперь с этими мечтами придется проститься.

Нет, на Витю обижаться нечего.

Они оба выросли в нормальных семьях и не считали, что первая обязанность супруга – вызывать космический восторг. Александра с Виктором прекрасно понимали, что любовь любовью, а семейная жизнь – это труд и работа над собой. И сейчас, наверное, они любят друг друга настоящей супружеской любовью, а как все начиналось, уже неважно.

И все же… Обмен кольцами, робкое «да» во дворце бракосочетаний, первая брачная ночь… Все это было вранье, спектакль! Когда впервые разделась перед ним и обняла, то была уверена, Витя испытывает тот же восторг, что и она. И что у него так же кружится голова от счастья. Теперь выясняется, что целовали ее равнодушные губы, а в голове Виктора бушевал не радужный вихрь счастья, а крутилась холодная мысль: зато я поступил в институт!

Как же горько и противно это сознавать!

Родителям не следовало вмешиваться, подумала она, выходя возле дворца. Прошла через полуоткрытую створку тяжелых чугунных ворот в парк и по идеально ровной аллее направилась к каскаду. Желто-белое здание дворца смотрелось очень нарядно и празднично, и Александра невольно вспомнила, какая красота бывала здесь летом, когда они приезжали с маленькой Катей.

Девочка покорно впитывала «культуру», любовалась видами, но при всяком удобном случае бежала к детскому фонтанчику с фигурками животных и, кажется, разговаривала с ними. Как давно это было… И какой счастливой она чувствовала себя тогда рядом с дочерью и мужем! А что чувствовал Витя, теперь остается только догадываться.

Нет, какова свекровь, подумала Александра с неожиданной злобой. Типичный образ советского интеллигента-диссидента – жить с фигой в кармане.

Для начала ей не стоило лезть в их отношения и требовать от сына, чтобы он прекратил встречаться с отродьем проклятого племени коммунистов. Может быть, влюбленность сама сошла бы на нет. По крайней мере, у нее был бы выпускной вечер! Впрочем, раз Витя послушал мамочку, значит, не так уж был и влюблен.

На папу она обижаться не может. На его месте она поступила бы так же.

А вот мамаша Вити захотела и невинность соблюсти, и капитал приобрести, как все интеллигенты. Ах, бедняжка, как ей мучительно было ходить на собеседования перед заграничной поездкой! Сидела бы дома!

Если уж ты так ненавидела партийных работников, то и выгнала бы моего папу из своего дома! Сказала бы, мой сын женится, на ком захочет, не ваше дело! Лучше в армии послужит, чем свяжется с вашей доченькой. Или поедет поступать в другой город, куда ваши длинные коммунистические руки не дотянутся!

Ничего похожего, она струсила и затаила злобу, понимая, что папа может испортить жизнь не только Вите, но и ей самой.

Всегда так нежно улыбалась Александре и ее родителям, а сама в то же время, оказывается, думала: чтоб вы сдохли.

Размышляя таким образом, Александра не заметила, как оказалась у залива. Она шла очень быстро, вызывая удивление у немногочисленных гуляющих.

У кромки залива камни перемежались кусочками льда, а тихая вода была покрыта тонкой и абсолютно прозрачной ледяной пленкой. От легкого движения волн эта пленка потрескалась и скрипела.

«С другой стороны, родители Вити были вежливы со мной и после того, как коммунисты обанкротились, – сказала себе Александра, которая всегда стремилась к справедливости, – так что обижаться – грех».

Тут показалась знакомая высокая фигура, и Александра удивилась, с какой легкостью мысли о собственном браке вылетели у нее из головы.

– Привет! – сказал Мешков, слегка запыхавшись. – Так и понял, что найду вас у залива! Помните, на Камчатке мы тоже встретились у воды?

– Да? А я пришла сюда чисто машинально.

– Значит, это судьба.

Она посмотрела ему в глаза.

Рука Мешкова легла на ее талию. Он дал ей несколько секунд, чтобы одуматься, но Александра продолжала храбро смотреть ему в лицо.

Просто немолодая пара целуется у залива. Многое осталось за плечами, но жизнь еще не кончена. Чувства еще живы.

Северина встала с постели, привычно расстроившись из-за плохого самочувствия. Недомогание продолжалось слишком давно, чтобы быть случайным, и она не совершала никаких героических усилий, чтобы можно было списать его на переутомление.

Всегда энергичная, легкая на подъем, теперь она прикладывала колоссальные усилия, чтобы заставить себя вылезти из кровати. Каждое утро приходилось с самой собой проводить маленькое совещание на тему: а не послать ли все к чертям и не валяться ли целыми днями в окружении книг и сериалов? По утрам это представлялось ей единственной разумной формой существования. Все время кружилась голова, тошнило, на еду даже смотреть не хотелось.

Она отменила занятия с тренером, потому что в первые же минуты в глазах зеленело, начинался звон в ушах. Преодолеть себя, конечно, можно, но зачем?

Сначала Северина подумала, что это начинается возрастная гипертония и украдкой померила давление маминым аппаратом. Нет, оно оказалось скорее низким. Потом маминым же глюкометром проверила сахар. Тоже в норме. Значит, это так называемые «малые признаки» большой болезни, вздохнула она, но идти к врачу и узнавать приговор не спешила.

Лучше она проживет, сколько сможет, а потом спокойно умрет.

Северина улыбнулась. Подводя итоги, можно сказать, что она прожила хорошую жизнь. Она не была одинока, судьба подарила ей счастье быть рядом с самыми любимыми и любящими людьми, с родителями. Многие ли могут похвастаться таким счастьем?

Никогда так не бывает, что Бог не дает тебе ничего. Обязательно дарит что-то очень хорошее, кому-то родителей, кому-то детей, кому-то супруга, а кому-то талант, просто не всегда то, о чем ты мечтаешь сам.

Она не сразу, но научилась благодарить судьбу, и теперь покинет жизнь счастливым человеком. Ей не придется переживать потерю родителей и разрыв с Тоборовским, который произошел бы обязательно, если бы она зажилась подольше.

Она уйдет любящей и любимой, Бог в своей милости избавляет ее от долгих лет страданий, болезней и потерь.

Думая так, Северина улыбалась. Пожалуй, никогда раньше она не была так спокойна и счастлива, и только одна мысль нарушала безмятежность ее души.

Северине было очень стыдно за эпопею с местью Стрельникову. Какой черт ее толкнул под руку в недобрый час?

Почему она решила что нахамить Таньке Сорокоумовой и разрушить человеку жизнь – явления одного порядка? Сколько злобы и тоски высосала из нее эта, как она думала, праведная месть! Не говоря уже о деньгах, потраченных на взятки и детективов. На эту сумму вполне можно было замутить очередной благотворительный проект или тупо открыть новую крупную точку.

Итог: потрачена куча сил и средств, а в результате она не чувствует ровным счетом ничего, кроме неловкости, и бедняга Стрельников превратился в информационное сопровождение оптимизации здравоохранения, что-то вроде наклейки на дубине закона, принуждающей медиков к рабскому труду.

Нужно убрать подальше свою гордость, встретиться с Новиковым и попросить его о том, чтобы приговор оказался максимально мягким. Ну, потеряет доверие, ну, разорится, подумаешь! Гроб карманов не имеет, на том свете ей деньги не нужны, а близкие, которых она оставляет на этом, в любом случае обеспечены до конца жизни.

Северина долго сомневалась, но все же решила пойти на первое заседание суда и удивилась, в каких убогих стенах осуществляется правосудие. Ей казалось, что суд – это нечто торжественное и парадное, а оказались скучные унылые коридоры, насквозь пропитанные безысходностью.

Приземистый особнячок не так давно привели в порядок, но парадоксальным образом он все равно казался ветхим, обшарпанным и каким-то грязным. Достойный финал героического возмездия, усмехнулась она, брезгливо садясь на скамью.

Стрельников сидел в первом ряду: поскольку его не брали под стражу, он был избавлен от унижения быть запертым в клетке.

Детективы предоставили ей много фотографий Виктора, и Северина была готова увидеть корпулентного мужчину средних лет вместо юного красавца, каким она его запомнила, но все равно это было очень грустно.

Она нарочито громко кашлянула, Стрельников обернулся и увидел ее. Северина улыбнулась. По тому, как он нахмурил брови, она поняла, что показалась ему знакомой, но он не может вспомнить, при каких обстоятельствах знал ее. Она снова улыбнулась и энергично кивнула головой, давая понять, что ему не кажется, они действительно хорошо знакомы.

Посмотрев на часы, Виктор встал и подошел к ней:

– Северина? Жесткий глюк, – он коротко усмехнулся, – это ты все подстроила?

Она покачала головой:

– Я всего лишь похлопотала о твоем назначении ректором, вот и все. Брать взятки я тебя не заставляла.

Она все-таки сказала эту фразу…

Оглянувшись на красивую подтянутую женщину средних лет, в которой Северина опознала его жену, Виктор тихо сказал:

– Наверное, я тогда очень сильно тебя обидел.

– Ничего, обошлось. И у тебя обойдется.

Она поднялась, растерянно повела плечами:

– Как странно, Виктор… Всю жизнь я продержала тебя в своем сердце, то любила, то ненавидела, а теперь выясняется, что мне совершенно нечего тебе сказать. Тебе от этого не легче, но теперь я сожалею, что все это затеяла.

Стрельников снова улыбнулся:

– По праву сильного.

Северина кивнула охраннику и пошла на выход. Находиться в этом помещении, до краев наполненном человеческой подлостью и горем у нее не было больше сил.

В коридоре ее неожиданно остановила жена Стрельникова. Охранник вскинулся, но Северина сделала знак не вмешиваться и с любезной улыбкой обернулась к ней. На одну секунду промелькнула тень прежнего чувства жгучей ненависти и зависти к этой женщине, промелькнула и исчезла.

– Простите, вы не могли бы сказать, откуда знаете моего мужа? – спросила Александра вежливо, но решительно.

Северина растянула губы в доброжелательной улыбке, надеясь, что та не выглядит слишком фальшивой:

– Мы старые знакомые и не виделись двадцать лет.

– А вас не затруднит сказать, какого рода было это знакомство? Простите мое любопытство, но мы вместе еще со школы, а я почему-то о вас ничего не знаю.

– И вы уверены, что хотите знать?

Александра решительно кивнула:

– Пожалуйста, – сказала она тоном, какого Северина никак не ожидала услышать от беспомощной домохозяйки, – мне очень нужно знать правду. Я понимаю, что не вправе ничего требовать у вас, но я прошу.

– Хорошо. Когда вы хотите поговорить?

– Чем скорее, тем лучше. Можно сейчас.

– А заседание?

– Я ничего не смогу там сделать, буду только раздражать Виктора.

Они зашли в небольшое кафе, по счастью, оказавшееся приличным и совсем пустым. Охранник расположился у входа, а Александра с Севериной устроились в дальнем углу. Давая Александре время одуматься, Северина долго изучала меню и винную карту, хотя прекрасно понимала: обе они не в том состоянии, чтобы думать о еде. Для облегчения контакта заказала бутылку хорошего вина, но, когда официант разлил его по бокалам, тонкий аромат алкоголя показался таким отвратительным, что она едва смогла справиться с тошнотой. Неужели она волнуется?

– Послушайте, есть еще время передумать, – мягко сказала Северина, – возможно, я просто сумасшедшая или нагло вру. Нет же никаких гарантий, что я скажу правду или всю правду, что еще хуже. Можно передать реальность в таком чудовищном искажении, что это будет хуже всякой лжи. Зачем вам это?

Александра пожала плечами, взяла свой бокал и выпила одним глотком.

– У меня такое чувство, – сказала она глухо, – что как раз я видела реальность в чудовищном искажении. Поэтому говорите.

Северина вздохнула и вдруг почувствовала такой рвотный спазм, что вынуждена была быстро прикрыть рот платком. Только когда она отодвинула свой бокал на другой конец стола, стало немного легче.

– Просто я была очень сильно влюблена в вашего мужа, – сказала она тихо, – с самого детства. С шестого класса. Он тогда был в десятом, и ни малейших шансов у меня, конечно, не было, но я с ума сходила по нему. Он был такой красивый!

– Верно… – губы Александры тронула нежная улыбка, но быстро исчезла, – получается, мы с вами учились в одной школе?

– Получается, так. Если вы немного напряжете память, может, вспомните. Такой маленький изгой, чучело в обносках. Я довольно ярко выделялась на общем фоне благополучных и красивых учеников.

Александра покачала головой:

– Простите, нет. Но я всегда чувствовала, что мы с вами как-то связаны. Терпеть не могла ваши кулинарные передачи. Такое тревожное ощущение возникало всякий раз, как я о вас слышала.

– Надо же! Вот и оставайся после этого материалистом!

Александра вдруг нахмурилась, достала телефон и посмотрела, нет ли пропущенных звонков. Северина потянулась к своему бокалу, но он был пуст. Заметив ее движение, подошел официант и наполнил его. От вида и запаха льющегося вина у Северины так мощно подкатило к горлу, что она вынуждена была бежать в туалет.

Вернувшись, она нашла столик пустым.

– Я попросила унести бутылку, – мягко сказала Александра.

– Спасибо.

– Итак, вы были влюблены в Витю, а дальше-то что? Пожалуйста, говорите правду. Я всю жизнь прожила с повязкой на глазах и теперь хочу ее снять. Можно, конечно, ходить зажмурившись по старому сараю и воображать, что вокруг шикарный дворец, но рано или поздно напорешься на ржавый гвоздь. Я и так слишком много всего узнала в последнее время, поэтому сейчас мне нужно как можно больше информации, чтобы понять, как жить.

– Это было так давно, что вряд ли имеет значение теперь. Мы все изменились с годами.

Александра нетерпеливо махнула рукой.

– Моя первая любовь оказалась безответной, – продолжала Северина, – она жила в моих мечтах и фантазиях, и, когда Витя закончил школу, я все равно думала только о нем. Мне хотелось то ли умереть ради него, то ли жить вместе с ним, большой разницы я не видела. Ну, не буду утомлять вас лирикой, только сухие факты. Когда я училась на четвертом курсе, неожиданно столкнулась с ним на кафедре хирургии. Я – студентка, он – клинический ординатор. У нас начался роман. Простите, если сделаю вам больно, но до недавнего времени это было самое счастливое время для меня. Я ходила к Вите на дежурства, иногда мы гуляли после занятий… Я была так счастлива, что мечта всей моей жизни сбылась, так поглощена этим ощущением чуда, что позабыла спросить, не женат ли он. Может быть, не хотела этого знать, чтобы полнее насладиться выпавшим на мою долю волшебством, или была слишком уверена в себе, не знаю. Он был у меня первый, и я думала, что это все решает. Факт в том, что о вашем существовании, равно как и о существовании вашей дочери я узнала уже будучи беременной. А в ответ на мой лепет: «Витя, как же так?», я получила презрительную улыбочку и стандартную мужскую фразу, мол, я на тебе жениться не обещал и силком к себе в постель не укладывал. Вот и все. Пусть нам на столик вернут вино, пожалуй. Вам необходимо подкрепиться.

Александра сидела с пустым, холодным лицом, Северине показалось на секунду, что она даже не дышит.

Тут официант принес их заказ: кофе, сырную тарелку и фрукты. Александра отщипнула виноградинку, но не стала есть, а положила обратно на блюдо и сказала:

– А почему вы не пошли скандалить ко мне? Почему не сказали, что муж от меня гуляет?

– Мысль такая была, не стану отпираться. Наверное, так и следовало поступить, но я не хотела ко всем своим мучениям добавить еще и унижение. Если бы он еще действительно обещал жениться и обманул, так ведь нет! Это я априори решила, что он хочет провести со мной жизнь! И потом я представила, как мы с вами деремся за него, как две собаки рвут старую тряпку… Бррр! Достойный финал великой любви.

– А я тем временем жила в уверенности, что мой муж любит меня и верен мне, – протянула Александра, – лучше бы вы пришли тогда! Противно быть женщиной, ей-богу.

– Александра, если вы хотите всю правду, скажу вам, что вся эта свистопляска – моих рук дело. Я решила, раз есть такая возможность, почему бы не отомстить человеку, разрушившему мою жизнь? Я наняла детективов, собрала информацию о вашей семье и начала действовать. Первым шагом я устроила так, что ваша дочь потеряла роль в сериале.

– Я так и думала, что тут не все просто, – равнодушно заметила ее собеседница. Северина опасалась, что та выйдет из себя, будет кричать и проклинать ее, встрепенется охранник, и начнется очень некрасивая сцена. Но Александра держала себя в руках.

– Прошу прощения за это и готова компенсировать. Катерина может выбрать себе любую роль, я все устрою.

– Спасибо, не нужно. Что еще в нашей жизни является делом ваших рук?

Северина невесело усмехулась:

– Формально я больше не сделала вам ничего плохого. Просто устраивать человеку пакости – это слишком мелко и по-детски. Наблюдать, как Виктор сам разрушает свою жизнь, поддавшись соблазну, было значительно увлекательнее. Ведь только сбывшаяся мечта может принести настоящие страдания, не так ли? Поэтому я устроила его назначение на должность ректора, зная, что со своей любовью к деньгам он рано или поздно попадется. Мне хотелось немного расшатать ваше безоблачное семейное счастье, и когда выяснилось, что вы в детстве писали книги, я устроила их публикацию. – Впервые за время беседы на лице Александры появились признаки интереса. Она нахмурилась, щеки порозовели. Похоже, собственное творчество волнует ее больше, чем судьба мужа. – Не волнуйтесь, книги действительно хорошие. Я финансировала только ваши старые рукописи, третью взяли уже без моего участия.

– Но зачем?

– Я подумала, если вы займетесь каким-нибудь делом, химически чистому эгоисту Витеньке не понравится, что у вас появились собственные интересы. Александра, я очень сожалею, что затеяла все это, если бы вы только знали, как мне теперь стыдно!

– В конце концов, Виктор играл вашей…

Александра вдруг нахмурилась, видно, вспомнила какое-то обстоятельство:

– То есть журналист, который приходил к Лиде и расспрашивал о советском детстве, был ненастоящий? Сыщик?

Северина пожала плечами:

– Наверное. Точно не скажу, потому что в детали сбора информации я не вникала. Могу узнать, если для вас это важно.

– Нет, спасибо. Скажите, а Мешков – тоже ваш человек?

– Кто?

– Всеволод Мешков. Рокер.

– А, да, что-то такое слыхала. При чем тут он?

– Он ухаживает за мной. Я посоветовала его на роль учителя физики в сериале… Кстати, сериал тоже ваш подарок? О, господи! Поймите меня правильно, я не жалею об этом разговоре, но просто не знаю, как жить дальше, зная, что любое явление может оказаться результатом ваших игр? Как-то, знаете ли, неприятно чувствовать себя марионеткой.

– Назначение Виктора на должность ректора – это раз. Публикация вашей первой книги и ее продвижение – это два. Сериал – это три. Ну еще я подкупила вашего адвоката, чтобы он уговорил вас развестись. Все. Больше я никак не вмешивалась в вашу жизнь и не буду делать этого в будущем.

Александра рассеянно кивнула:

– Мешков точно ни при чем?

– Клянусь!

Помолчали. Пора было уходить, но Северина медлила, чувствуя, что не может встать, пока Александра ее не отпустит. Та снова посмотрела на экран телефона и пригубила уже остывшее кофе. Потом вдруг спросила, раз Северина погрузилась в их жизнь настолько глубоко, что раскопала даже «Приключения Ани», не знает ли она что-нибудь о других любовницах мужа. «Только говорите правду»! После небольшого колебания Северина призналась, что, по информации детективного агенства. Стрельников всю жизнь был с женщинами несдержан, и в результате этой несдержанности по земле бегает, как минимум, один его внебрачный ребенок.

Кажется, это не произвело на Александру сильного впечатления. Она спокойно кивнула и взяла засахаренную вишенку с десерта.

Северина вообще не планировала беседовать со своей соперницей и представляла их встречу совершенно иначе. Предвкушая свое возмездие, она видела себя победительницей, попирающей разоренное гнездо Стрельниковых. Виктор отправляется на зону, Александру пинком под зад выгоняют из квартиры, а она наблюдает за всем этим ужасом со злорадной ухмылкой. Но когда имеешь дело с людьми, планы не работают. И мечты прекрасны, пока остаются мечтами, в реальность они воплощаются в виде уродливых химер.

Забавно, что первой наперекор плану пошла она сама, безжалостная мстительница. Кто же знал, что ее совесть жива и даже полна сил?

Было бы легче, начни Александра сейчас кричать на нее, оскорблять и проклинать. Но жена Виктора вела себя с таким достоинством, что Северина внутренне склонилась перед ней.

Она попросила рассказать правду, значит, надо рассказать, а не думать, полезно ей это или не очень.

Сейчас тут нет злорадства, просто работает древнее правило: кто предупрежден, тот вооружен.

– А вы? – вдруг спросила Александра. – Вы сказали, что были беременны, когда Виктор вас оставил.

– Да, но я не могла позволить себе ребенка, – сухо сказала Северина, – решение было мучительным, но единственно возможным. Наша семья находилась в крайне стесненных обстоятельствах, тяжело болел брат, мы были по уши в долгах, и хоть он к тому времени вышел в ремиссию, в любой момент можно было ждать рецидива, а это, сами понимаете, потребовало бы колоссальных расходов. Я просто ни при каких обстоятельствах не могла садиться на шею родителям вместе с младенцем. Это было исключено.

– Понимаю… – Александра кивнула, – но вы же такая интересная женщина, сто раз могли выйти замуж и забыть обо всем этом, как о страшном сне.

Северина вздохнула:

– Как обычно, первый аборт оказался не слишком удачным, в консультации сказали, что больше у меня детей, скорее всего, не будет. А кому нужна бесплодная женщина? Снова влюбляться, привязываться к человеку, планировать жизнь, чтобы он тебя оставил? Я решила обойтись без этого.

Вдруг собеседница нахмурилась:

– Простите, а сейчас вы разве не беременны?

– Я?

– Ну да. У меня глаз наметан, хоть я и не врач. У вас губы вспухли и вообще лицо округлилось, это видно. А когда вам стало нехорошо от запаха вина, я убедилась в своем предположении.

Северина в изумлении откинулась на спинку стула и молча уставилась на Александру. Надо же, какое смелое предположение. То есть она думала, что умирает, а на самом деле совершенно наоборот! Ну да, эта утренняя тошнота, непереносимость одних запахов и в то же время болезненное влечение к другим, страшная сонливость, и, самое главное, зверское желание слопать шаверму из ларька возле метро. Одно из двух – или у нее опухоль, имитирующая симптомы беременности, или собственно беременность. Да, дела…

Интересно, что скажет на это Алексей?

Сидя в кафе с Севериной, Александра не чувствовала ни гнева, ни обиды, даже привычная иррациональная неприязнь к этой женщине бесследно исчезла.

Горько узнавать, что ты прожила жизнь во сне. Все заседания мужа, семинары и срочные операции на самом деле оказывались девками, с которыми он весело проводил время и даже заводил с ними детей. А ее отговорил рожать второго ребенка! Отговорил и тут же зачал себе на стороне.

Наверное, она бы простила ему все шалости, но только не это. Только не внебрачного ребенка, из-за которого не появилось на свет ее второе дитя.

Хорошо, если бы он просто развлекался со шлюхами, это полбеды. Все мужчины, наверное, иногда ищут что-то остренькое, а потом с удовольствием возвращаются к пресным супружеским ласкам. Но он обманул восторженное чувство Северины, разбил ей сердце, лишил надежд на нормальную семью и как ни в чем не бывало жил дальше. Он был достаточно взрослым мужчиной, мужем и отцом, чтобы отличить простой флирт от настоящей любви. Но зачем думать и беспокоиться о девичьей душе, когда можно жить по принципу: дают – бери, бьют – беги.

Хотя, судя по той нахалке, которую она застукала в своем доме, с годами он научился заводить отношения без обязательств.

Понимая, что сочувствие к Северине странным образом перевешивает в ней беспокойство за судьбу мужа, Александра приняла ее предложение вместе дождаться конца заседания.

Пили кофе, Северина уговаривала ее продолжать писательскую карьеру, мол, она сама еще не читала, но, судя по продажам, книги ого-го! Сначала она думала просто задурить голову домохозяйке, но неожиданно это оказалось очень толковое вложение денег.

Александра слушала, а сама думала, что все еще можно вернуть. Правда может оказаться не смертельным оружием для их брака, а скальпелем, который отсечет все мертвые ткани и даст возможность нормальной жизни – тому, что осталось.

Всего лишь надо решиться на откровенный разговор. Обоим сразу станет легче, Вите не надо будет больше притворяться любящим мужем, ей – что она в это верит. Будут доживать два родных человека, которыми они, безусловно, стали почти за двадцать пять лет.

Иногда ей вспомнится горьковатый вкус губ Всеволода и удивительное чувство всепоглощающей нежности, с которым он ее обнимал.

А когда она полетит к Кате, обязательно сходит в ту смешную харчевню на сопке и посидит там с бокалом вина, глядя на океан и вспоминая свою несбывшуюся любовь.

Удивительное дело, но приговор вынесли на первом же заседании. Он оказался мягким, штраф миллион двести и запрет занимать государственные должности в течение пяти лет.

Северина поздравила ее с окончанием разбирательства и предложила заплатить штраф, но Александра отказалась.

– У нас есть такие деньги, – сказала она резковато.

Если она продаст драгоценности, которые принимала за знак любви и которые в реальности были то ли вложением денег, то ли симптомом не совсем чистой совести, как раз примерно на штраф и хватит.

Выйдя из кафе, она вдруг поняла, что не хочет домой. Сейчас надо будет утешать и ободрять Витю, слушать его впечатления о процессе, и честный разговор отложится до завтра. А потом до следующего завтра, и никогда не состоится.

Александра достала телефон, зашла на свою страничку и улыбнулась. От Всеволода пять сообщений.

Она почему-то думала, что жилище Мешкова выдержано в духе андеграунда, такой подпольный рок-клуб конца восьмидесятых, может быть, под крышей старого дома, куда ведет щербатая лестница с гнутыми перилами. Но оказалось, Всеволод живет в ста километрах от города, причем не в коттеджном поселке, а в обычной деревне.

Основной путь Александра проделала на электричке, сомневаясь и волнуясь. На каждой станции она еле сдерживалась, чтобы не выбежать из вагона. Темнота за окнами напоминала, что уже поздно и у Мешкова придется заночевать. Значит, между ними что-то будет.

Или ничего не будет, и это будет значить, что ничего никогда и не было. Просто друзья.

Александра не знала, какой вариант пугает ее больше, но когда, выйдя из электрички, она увидела Всеволода, стоящего под единственным на всю округу фонарем, сразу забыла о своих страхах.

От фонаря шел слабый, но уютный и теплый свет, в котором кружились снежинки, в сумерках еле виднелись высокие сугробы, а сосны, обступившие перрон грозной стеной, казались таинственным лесом. Но темное небо было ясным, и звезды будто подмигивали Александре, мол, не бойся.

Мешков обнял ее и прижался щекой к щеке.

У него был самый прозаический газик, называемый в народе «козел». Только на таком и можно ездить по нашим дорогам, заметил Всеволод. И действительно, дорога от станции до его дома оказалась просто невероятно разбитой.

Насколько Александра могла разглядеть в сумерках, дом Мешкова представлял собой обычный деревянный сруб, правда, большой и добротный. Он был тоже благоустроенным, как ее дача, но гораздо более традиционным.

Они вошли в обычные деревенские сени, оттуда тяжелая, обитая войлоком дверь вела в просторную кухню с настоящей русской печкой, а по узкой лестнице, сказал Мешков, можно попасть на второй этаж, где у него студия. Но там довольно холодно, и лучше они поднимутся туда попозже, когда Александра согреется с дороги.

Сняв шубку и сапоги и сунув ноги в уютные обрезанные валеночки, Александра устроилась за столом, покрытым красивой тефлоновой скатертью. Дальше, за портьерой, очевидно, спальня хозяина, и лучше туда нос раньше времени не совать.

Она поежилась и хихикнула, как девчонка.

Кухня обставлена по-деревенски, но это не стиль а ля рюс, а просто хорошо налаженный быт крепкого хозяина.

Под ногами лежали обычные половики, возле печки стояло несколько ухватов, на полках – посуда, в том числе горшки и чугунки, и сразу было ясно, что это здесь не для колорита, а для пользы дела. В красном углу небольшой киот с несколькими иконами, такими темными, что еле можно разобрать контур лица, руки и нимб.

Мешков потрогал ладонью бок печки, нахмурился и нажал кнопку обычного электрочайника. Тот сразу уютно зашумел.

– Тепло? А то могу подтопить.

Она покачала головой.

Утром этого необыкновенно долгого дня Александра одевалась в суд, а не для поездки на природу. Сейчас на ней был тот самый унылый учительский костюм, который она ненавидела и который совершенно не подходил к обстановке деревенского дома. Несмотря на уверения продавцов, он, кажется, был все-таки синтетическим и за целый день наэлектризовал ее собственное тело, пропитав колючей энергией, вроде ламп дневного света.

– Секундец, – сказал Мешков, скрылся за портьерой и через минуту вернулся, протягивая ей черную толстовку с готической надписью белой краской, – надень, тебе будет удобнее. Это мне подарили фанаты, но я ни разу не надевал. А я пока посмотрю, чем тебя накормить.

Он отогнул половик, под которым оказался вход в подпол, и спустился туда.

Александра сбросила пиджак и блузку, причесала волосы, намочив гребенку водой из рукомойника, надела толстовку и сразу почувствовала себя бодрее. Опустившись на колени, она заглянула вниз и увидела стеллажи, уставленные заготовками, а в другом углу – солидный запас картошки и других корнеплодов. Вспомнив собственные стратегические запасы, Александра покраснела.

– Варенье из слив будешь? Или лучше повидло? А может, хочешь водки? Я тогда достану маринованный лук, мировой закусон.

– Нет, я водку не хочу, давай повидло.

– О’кей! – Всеволод подал ей банку, закрытую листом пергамента и перевязанную пеньковой веревкой и неожиданно легко выскочил из погреба, подтянувшись на руках. Потом принес из сеней колбасу, и Александра наконец сообразила, чего не хватает в этой кухне. У Мешкова не было холодильника.

Из печки он достал чугунок с картошкой, и они ели ее руками, макая в блюдечко с солью, так что Александре казалось, ничего вкуснее она в жизни не пробовала.

– Послушай, ты, наверное, думаешь, что я приехала, потому что мне плохо и что использую тебя…

– Нет, не думаю. Просто рад, что ты приехала, и все, – сказал Мешков решительно.

– Мне все равно как-то неудобно. То я от тебя бегала, а сейчас вдруг заявилась.

– Саш, я понимаю, что у тебя сейчас непростое время, – Всеволод взял с тарелки картошину и внимательно ее оглядел, – если нужно чем-то помочь, скажи, я сделаю, а если ты просто хочешь быть со мной, то вот он я.

– Но получается, что я пытаюсь решить свои проблемы за твой счет. Как бы использую тебя, что ли.

Мешков негромко рассмеялся:

– Мужчина, Саша, это прежде всего тупое животное. Поэтому когда появляется перспектива быть с любимой женщиной, он не спрашивает, зачем да почему. Он просто идет к ней, и неважно, что будет завтра.

– Даже если я уйду и никогда не вернусь?

– Даже если так. Но я надеюсь, ты вернешься.

Когда она приехала домой, Виктора не было. Ушел на службу сдавать дела и увольняться. Жаль, вдруг подумала Александра, из него мог бы вырасти неплохой руководитель. А теперь куда он пойдет? Прежняя его должность давно занята, главврачи всех мало-мальски приличных стационаров будут шарахаться от него, как от чумного, в суеверном страхе, как бы он не навлек беду на них самих. Разве что пылкая мамаша тряхнет старыми связями… Но ей, вдруг отчетливо подумала Александра, абсолютно на это наплевать.

Она присела на краешек дивана и зажмурилась, вспоминая минувшую ночь. Вот что такое, оказывается, отношения между мужчиной и женщиной! Не нудная повинность, а удивительное переживание, когда тело плавится от восторга, а душа рвется наружу – соединиться с душой возлюбленного. И когда потом вы лежите, не в силах оторваться друг от друга, и смеетесь, и сравниваете, у кого ноги длиннее.

Всю жизнь замужем, а счастье познала только на пятом десятке. Лучше поздно, чем никогда. Или лучше никогда, чтобы не сожалеть о бездарно прожитой жизни, когда закончится роман с Мешковым?

Нет, нужно жить сегодняшней радостью, а не завтрашними тревогами! Напевая, она достала с антресолей чемодан и стала складывать туда вещи Вити. Набралось прилично, пришлось взять спортивную сумку.

Понятно, что за один раз он все не увезет, главное, чтобы на первое время хватило.

Когда Виктор вернулся, полностью готовый багаж ждал его в коридоре.

– Я собрала все, что тебе потребуется в первое время, – сказала Александра спокойно, – вот ключи от твоей квартиры, вот от машины, а вот от нашей банковской ячейки. Все это забирай себе. Хочешь, продавай драгоценности и плати штраф, хочешь – не плати, а дари их своим шлюхам, мне это уже все равно.

– Саша, ты с ума сошла? – от изумления Виктор сел на край чемодана. – Какие ключи, ты что?

– Ничего. Позволю себе напомнить, что мы официально развелись и теперь чужие люди. Всегда были чужими, а теперь официально. Эта квартира принадлежит мне, дача тоже моя, так и останется. Не потому что я жадная, просто хочу, чтобы это перешло Кате, а не твоим ублюдкам. Машину и все, что в ячейке, забирай, так будет справедливо.

– А ты сама на что собираешься жить? – тускло спросил Виктор.

– Об этом не волнуйся.

– Саша! – он хотел обнять ее, но Александра отступила. – Я так и знал, когда ты ушла из суда вслед за Севериной, что ничем хорошим это не кончится. Ты пропала на весь день, потом прислала идиотскую эсэмэску, что на срочной операции и до утра не вернешься, и отключила телефон.

Она засмеялась:

– Витенька, но поскольку ты всю жизнь называл свои измены срочными операциями, я тоже решила один раз воспользоваться этим эвфемизмом. Я все знаю.

– Что все?

– То, что ты женился на мне из страха, под давлением моего отца. Это мне сказала твоя мама, вряд ли она сочиняет.

– Саша, но…

– Помолчи, пожалуйста. Ты спросил, что я знаю, я рассказываю. Понятно, ты чувствовал себя побежденным, загнанным в угол, вот и начал бегать по бабам как угорелый. Ребенка зачем-то на стороне завел.

– Это было не мое решение, – буркнул Виктор, опустив глаза. Все же он был честный человек и не отпирался, когда его уличали во лжи.

– Ладно, не буду проводить ликбез. Если от природы не дано чувство ответственности, то не дано.

– Ну да, я изменял тебе и врал тебе. Такой уж тебе попался муж. Но если это отбросить, нам же хорошо вместе. Ты – моя жена, и другой мне не надо. У нас хорошая, дружная семья, зачем ты хочешь все разрушить? Столько лет прожили, давай уж держаться до конца!

Она улыбнулась:

– Да, Витя, у нас была дружная, можно сказать, образцовая семья. Но дело в том, что нас с тобой не было друг у друга.

Северина приготовила ужин. Возможно, это их последний вечер с Алексеем, вздохнула она. Говорят, в жизни все повторяется дважды, и действительно, если посмотреть объективно, сейчас она точно в такой же ситуации, как и много лет назад. Снова случайная беременность от любовника, и Тоборовский, скорее всего, поступит так же, как Стрельников в свое время. У него своя жизнь, в которой Северине отведено весьма скромное место. Две-три встречи в неделю для снятия напряжения, вот и все. Алексею интересно только удовольствие, а никак не она сама и тем более ребенок.

Сейчас Тоборовский начнет плести всякие глупости, убеждая ее избавиться от ребенка, и придется избавиться от него самого. Ну, ничего, прошедшие годы научили ее держать удары. Да и удар ли это? Господи! Так, легкий укус. После стольких безнадежных лет судьба дала ей шанс стать матерью, и все остальное теперь не важно. Слава богу, она крепко стоит на ногах и прекрасно поднимет ребенка сама.

Она настраивалась на боевой лад, как боксер перед поединком, и Алексей, войдя, сразу это уловил:

– Что случилось? – спросил он, коротко поцеловав ее в щеку. – Ты прямо как струна!

Северина решила не нагнетать интригу:

– Я беременна. Сегодня была у врача, он подтвердил.

– Правда?

– В моем возрасте шутить такими вещами почти так же глупо, как беременеть по-настоящему.

Алексей молча снял куртку, по привычке пригладил волосы ладонью.

– Ну, пойдем поговорим?

– Пойдем.

Они сели на диване в комнате, не включая свет. Тоборовский взял ее за руку. Сейчас начнется, подумала Северина. Впрочем, ей совсем не обязательно слушать, в любую секунду можно указать ему на дверь.

– Ты кого хочешь, мальчика или девочку? – вдруг спросил Леша.

– Я пока не думала об этом.

– Ну и правильно.

– Что-то я не пойму, Леша, ты рад или не рад?

– Сам пока не понял. Глобально рад, я часто мечтал, как бы это было, если бы у нас кто-нибудь родился. Как мы с колясочкой гуляем и так далее. Я только за тебя переживаю.

– Леша, я могу себе позволить лучшее медицинское сопровождение беременности, если ты об этом. Риск минимальный.

– Это хорошо. – Алексей улыбнулся и притянул ее к себе. – Я очень рад, Северина. Теперь нам, наверное, есть смысл пожениться?

– Как хочешь, – буркнула она, – я тебе не навязываюсь.

– Да ты что, Льдинка-Северинка! Это я тебе навязываюсь! Ты такая успешная женщина, а тут я, плюгавый черт, да еще и с ребенком. Я думал, тебе от меня больше ничего не надо, кроме этих встреч, вот и не лез, чтобы не потерять все.

Северина фыркнула:

– Леша, как можно быть таким дураком!

Инга вышла из метро и обернулась посмотреться в тяжелое стекло двери. В этом году долго держался снег, но вдруг в один день все растаяло и наступила теплая и солнечная весна. Она поправила яркий шелковый платочек и почувствовала, что выглядит просто замечательно. Господи, сколько же лет она не ходила на свидания! Кажется, с институтских времен.

Солнце заливало Невский проспект, бликовали оконные стекла, и даже мрачноватое здание театра Комедии казалось праздничным и веселым. Небо над домами сияло той праздничной лазурью, которая бывает только в первой половине весны.

Как хорошо! Замечтавшись, она не сразу увидела Виктора. Он подошел сам, и Инга обняла и поцеловала его, наслаждаясь тем, что теперь это можно делать без оглядки.

Взявшись за руки, они медленно пошли по Невскому, мимо Публичной библиотеки.

– Если подумать, сколько времени я здесь провел! – усмехнулся Виктор. – Обе диссертации я писал еще, когда интернета не было. Точнее, он только начинался. Ты, верно, и не поймешь моих трудов. Сейчас забил вопрос в строку поиска, и все, обзор литературы готов! А в наше время приходилось вручную карточки перебирать, потом заказывать журналы… Страшное дело! Недели тратились в поисках информации, которую сейчас можно получить за минуту. Но парадоксальным образом наши обзоры были интереснее, чем у нынешних молодых ученых.

– Ага. Солнце еще светило ярче.

– Что поделать, Гуся, я у тебя совсем старик, – вздохнул Виктор, – к тому же старик проигравший. Зачем я тебе нужен, если подумать?

– Лучше не думать, – Инга легонько стиснула его руку, – если серьезно, люди вместе не «зачем» и даже не «почему».

– А как?

– Не знаю. Просто вместе и все.

– Ах, Инга! Я ведь ничем не пожертвовал ради нас с тобой и ради Грегори! Я не оставил благополучную жизнь ради того, чтобы быть с тобой, нет, я пришел, когда у меня ничего не осталось.

– Скажи еще, приполз! – фыркнула Инга, не любившая пафосных речей.

– Так тоже можно, – Стрельников улыбнулся уголком рта, – но ты, главное, знай: все, что от меня осталось, целиком принадлежит тебе.

Тоборовский сел на краешек постели и положил руку Северине на живот:

– Хорошего дня.

Она улыбнулась, поудобнее устраивая ноги на башне из подушек.

– Отдыхай, Льдинка-Северинка, не вставай лишний раз.

– Ни за что. Вернешься, найдешь меня в том же положении.

Беременность у нее протекала достаточно мягко, за исключением небольшого токсикоза, но, с учетом возраста, врач рекомендовал ей соблюдать режим, и Северина с большим удовольствием следовала этому совету.

Супружеская спальня – это святое, но диван в маленькой гостиной превратился в настоящее гнездо из подушек, пледов и книг.

По обязанности и по привычке она следила за своим бизнесом, но полностью утратила к нему интерес. Теперь она – замужняя дама, будущая мать, хочется наслаждаться своим новым положением, а не отвлекаться на скучные дела.

Они расписались скромно, присутствовали только родители жениха и невесты и друзья Алексея. Северина пригласила только Новикова с Женей и свою преданную секретаршу, которая, кажется, обрела счастье с одним из Лешкиных товарищей, и, если все пойдет удачно, скоро выпадет из строя по той же причине, что и начальница. Рулить бизнесом станет совсем проблематично.

Впрочем, сейчас у нее и так достаточно хлопот, и главное – наладить отношения с Лешкиным сыном. Ребенок прекрасно воспитан и поэтому вежлив с мачехой, но Северина предпочла бы, чтобы он ей грубил. Она бы хоть знала, что он думает о ней на самом деле.

После свадьбы Тоборовский переехал к ней, естественно, забрал с собой сына. Его мама официально осталась в своей квартире, а неофициально обосновалась в одной из гостевых спален, чему Северина была несказанно рада. Ей очень нравилась эта маленькая женщина с решительным, как у сына, лицом. В конце концов, благородство души человека проявляется не только в умении дарить, но и в умении принять. Северина понимала, что перемены в жизни сына пришлись этой самостоятельной женщине не по вкусу. Вдруг стать зависимой от капризов богачки – кому такое понравится? Но мать видела, что сын счастлив, и этого оказалось достаточно. И то, что она практически переселилась к Северине – жест доброй воли. После развода сына внука воспитывала она и была ему самым близким и любимым человеком. Поэтому после свадьбы ребенок мог не захотеть ехать с отцом к чужой тете, а остаться с бабушкой, Леша разрывался бы между ними, чувствовал себя виноватым и получился бы не брак, а черт знает что.

Вот свекровь и приняла такое мудрое решение, а Северина изо всех сил старалась, чтобы она о нем не пожалела.

Ее собственные родители пребывали в эйфории, ожидая первого внука. Игорь, хоть давно поправился, отказывался заводить детей, считая, что множество курсов химиотерапии лишили его возможности зачать здоровое потомство, а рисковать и подвергать собственного ребенка тем же мучениям, что перенес он сам, будет просто преступно. Когда наступила стойкая ремиссия (из суеверного страха в семье никогда не произносили слово «выздоровление»), врачи рекомендовали Игорю сменить климат, и он переехал в среднюю полосу, во Владимирскую область. Поступил учителем в местную школу, женился на коллеге, слегка постарше и с ребенком, жил почти натуральным хозяйством и был вполне счастлив.

Северина улыбнулась, вспоминая простой, если не сказать – первобытный, уклад жизни брата, туалет на улице с вырезанным на двери трогательным сердечком. И его могучую жену, носящую по два ведра воды для бани, и мордатую кошку на заборе.

Как знать, останься Игорь в городе, что было бы с ним?

Северина потянулась, устраивая ноги как можно удобнее на горе подушек. Появились небольшие отеки, совсем незаметные, но они намекали на токсикоз второй половины беременности. Нужно взять себя в руки и строго соблюдать режим питания, предписанный врачом консультации. Никаких чайков и кофейков! И о сладком тоже необходимо забыть.

Врач говорит, главное – это не нервничать. Что же, Леша окружил ее такой нежностью и заботой, что действительно можно расслабиться и забыть обо всем.

Забыть о том, что было, и не тревожиться о том, что будет, – это ли не счастье?

И так странно и несправедливо, что оно пришло к ней именно в тот момент, когда она занялась самым идиотским и богопротивным занятием на свете – мщением.

Спасибо тебе, Господи, но ты явно стал ко мне пристрастен, хихикнула Северина. За все прегрешения, вольные и невольные, прости меня и пусти на свет наше с Тоборовским запоздалое дитя любви! Позволь ему родиться здоровым и радостным, и я буду благодарить тебя за все, за каждый прожитый день, даже если мне совсем не понравится то, что ты делаешь со мной.

Счастье пришло, когда она совсем перестала его ждать, когда смирилась со своей участью и отпустила надежду.

Может быть, нужно просто смириться и понять, что у Бога на тебя свои планы? Или наоборот, что пути Господни неисповедимы, и нужно с благодарностью принимать все, что происходит с тобой, не задумываясь, отчего да почему.

Северина ничего этого не знала и не хотела понимать. Все что угодно, лишь бы выносить и родить здоровое дитя. А бизнес пусть идет к чертям, – это меньшее, что она может утратить в своей жизни.

«Гори он огнем, провались в тартарары!» – с улыбкой думала Северина.

Но обязательства перед другими людьми надо выполнять, тут уж не важно, счастлив ты или несчастлив.

Она прислушалась. С первого этажа доносилось уютное звяканье посуды и неразборчивый гул голосов. Старшее поколение пьет чай, а мальчика Леша забрал с собой, чтобы забросить в школу по пути на службу. Ближайшие полчаса никто ее не потревожит, а потом придет мама или свекровь с подносом фруктов и кувшином свежевыжатого апельсинового сока, и начнется лекция о роли витаминов в процессе вынашивания здорового ребенка.

Прислушавшись, Северина уловила мерное жужжание кофемашины и потянулась к телефону. Будет Новиков доволен или нет, но нужно поставить его в известность о своих планах.

Услышав спокойный и вполне доброжелательный голос генерала, Северина попросила его найти хорошего управляющего.

– Сами понимаете, чем сейчас поглощены все мои мысли, – сказала она со смехом, – и я была бы вам очень благодарна, если бы вы порекомендовали человека, готового за адекватное вознаграждение присмотреть за хозяйством, пока я снова не буду готова встать в строй.

– Сделаем.

– Есть еще одна просьба…

Северина замялась. Может быть, не нужно этого делать и вмешиваться в жизнь других людей, хоть с хорошими намерениями, хоть с плохими. Но она слишком хорошо помнила разговор с Ингой, и ее слова «я тоже это делала». Она запомнила и оценила этот человеческий порыв.

– Да, слушаю вас, Северина Аскольдовна, – сказал Новиков нетерпеливо, – для вас все, что угодно, кроме хлебной карточки.

– Я слышала, место ректора пока вакантно, – заметила она как бы между прочим, – так я бы хотела обратить ваше внимание на одну кандидатуру. В высшей степени компетентный специалист и очень порядочный человек. Мне кажется, если бы вы приняли участие в назначении Инги Валерьевны и помогли ей освоиться на первых порах, это было бы очень хорошее управленческое решение.

– Пришлете резюме?

– Конечно.

Отложив телефон, Северина удовлетворенно зажмурилась и натянула плед на голову. Что будет дальше, неизвестно. Счастье пришло к ней, когда она научилась держать удар, и, наверное, этих ударов будет еще много. Но теперь она знает, что, если все может рухнуть в один миг, в один миг все может и появиться, и никогда не знаешь, что ждет за поворотом.

Время течет, не останавливаясь, за утром неизбежно наступает вечер, за восходом – закат, и жизнь человека неумолимо меняется. Приходят и уходят болезни, богатство сменяется бедностью и наоборот, и главное – найти родную душу, человека, который всегда будет рядом.

Они с Алексеем нашли друг друга поздно, когда большая часть жизни осталась позади, но Северина почему-то не сожалеет о потерянном времени. Ради того, что происходит с ней сейчас, стоило потерпеть.

Она все та же Северина, владелица крупного бизнеса, у нее есть деньги и власть. Есть грустный опыт, когда она хотела употребить свою силу во зло, забыв или не понимая, что сделанное зло рано или поздно обратится против нее, и то, что называется красивым словом «возмездие», – всего лишь отчаянный крик одиночества.

Северина часто вспоминала Ингу. На первый взгляд холодная, замкнутая женщина, даже легкие женственные локоны не рассеивали этого впечатления. И вдруг такой порыв, такой посыл добра совершенно чужой женщине, которая еще и непонятно что хочет. Наверное, это было глупо, но Северина считала, что именно встреча с Ингой переломила ее судьбу. Дай бог, чтобы Новиков заинтересовался кандидатурой молодого хирурга!

Инга бежала привычным маршрутом, не обращая внимания на лужи после первого настоящего весеннего дождя. На деревьях только начали распускаться юные клейкие листочки. «Вот мы и пережили эту зиму, – раздавался в наушниках глуховатый голос рокера Мешкова, – писанием дум над плоскостью имен, да, мы перевалили эту зиму». Действительно, перевалили, – подумала Инга с улыбкой. Песня была медленная, обстоятельная и не давала набрать нужный темп.

Сколько всего произошло за эти зимние месяцы… Кажется, ее жизнь никогда раньше так резко и кардинально не менялась.

А вот и «Северина»! Инга зашла в кафе и деликатно задержалась у входа, чтобы не шокировать своим спортивным костюмом других посетителей. Знакомая официантка приветливо кивнула ей, забрала стопку контейнеров и унесла на кухню. Инге достался стакан воды с лимоном за счет заведения.

– Что сегодня? – спросила она, укладывая контейнеры в рюкзак и расплачиваясь.

– Суп-пюре с шампиньонами, котлеты по-киевски, рулетики из ветчины с сыром, печенье савоярди и сырники, – отрапортовала официантка.

Поблагодарив, Инга приладила рюкзак, чтобы сидел плотно, и побежала домой. Как хорошо, что Северина открыла свое кафе в «шаговой доступности» от ее дома.

В апреле они со Стрельниковым поженились.

Как она мечтала об этом, сколько сил было потрачено, чтобы стать замужней женщиной! Инга думала, что брак волшебным образом изменит ее жизнь и ее саму, и, как по мановению волшебной палочки, превратит все вокруг в одно сплошное сказочное счастье.

В действительности почти ничего не поменялось. Она осталась прежней, и жизнь осталась прежней, только рядом появился человек, с которым теперь надо было делить постель, кормить его и выполнять множество разных новых обязанностей. Что действительно изменилось – она больше не принадлежала самой себе.

Не то чтобы это было плохо, нет, скорее хорошо, просто чувствовать себя несчастной, не имея этого, безусловно, не стоило.

Она вспоминала времена, когда Грегори был маленьким и они встречались с Витей только на работе, лишь иногда он ненадолго заезжал к ней. Черт возьми, она же была тогда счастлива, но почему-то заставляла себя страдать.

Стрельников оказался совершенно не приспособлен к быту, жена невероятно разбаловала его, эдакая месть потенциальной разлучнице. Переучивать его теперь поздно, оставалось либо все делать самой, либо терпеть упреки в лени и неряшестве.

Домашнее хозяйство никогда не было ее приоритетным занятием, и Инга нашла выход из положения. Для уборки она наняла женщину, специально оговорив, чтобы та приходила только в те часы, когда Виктор на работе (он теперь трудился простым хирургом в Ломоносовской больнице), а с готовкой решила проблему еще проще. Договорилась в ближайшем кафе «Северина» и покупала там блюда, выдавая за изготовленные собственноручно. В этом был, наверное, определенный тайный смысл, но пока он от Инги ускользал.

– Гусечка? – Виктор сидел на крыльце с айпадом. – Набегалась?

Он хотел обнять жену, но Инга отступила:

– Я грязная, как черт. Подожди, переоденусь.

– Мне все равно, – Стрельников крепко поцеловал ее, – милая, если бы ты знала, как я счастлив! Иногда я думаю, зачем я тебе, старый бестолковый дурак…

– Что за глупые идеи! Мне никто не нужен, кроме тебя.

– Я знаю. Поэтому и счастлив. Знаешь, стоило пережить этот взлет и падение, и суд, и все остальное, раз это привело меня к тебе.

В салоне самолета выключили свет, и за стеклом иллюминатора тоже была сплошная чернота. Ночь, большинство пассажиров спит. Александра прижалась лбом к толстому холодному стеклу в надежде разглядеть внизу хоть какой-нибудь огонек.

Ничего, когда они прилетят, будет уже день, и в аэропорту ее встретит Катя. Александра улыбнулась, предвкушая встречу с дочерью.

Обратного билета она пока не брала, но планировала вернуться недели через две. В издательстве ждут очередную книгу, и Мешков будет скучать.

Провожая ее в аэропорту, Всеволод просил «подумать над его предложением». Конечно, она подумает и, скорее всего, согласится. Точно согласится, но попозже.

Сейчас так хочется продлить это ощущение свободы, побыть самой себе хозяйкой.

Александра встала и прогулялась по проходу до хвостового отсека, где находилась бутылка воды и пластиковые стаканчики. Забавно было стоять, зная, что под твоими ногами десять километров воздушного пространства. Напившись воды, которая на высоте казалась особенно вкусной, Александра поблагодарила стюардессу, но возвращаться на свое место не спешила. Во время длинного перелета многие уставали сидеть и выходили в проходы.

Виктор долго уговаривал ее не расходиться, мол, они были вместе всю жизнь, вместе надо доживать и остаток. В его словах был, конечно, резон, но Александра вдруг поняла, что не хочет доживать. Пусть молодость позади, но она хочет жить, наслаждаясь каждой минутой, и неважно, сколько ей осталось, двадцать лет или один день.

Стрельников – хороший и порядочный человек, она была почти идеальной женой, но странным образом их семейная жизнь оказалась сплошной чередой вранья и предательства, и ничего не оставалось другого, как прекратить эти отношения. Отпустить Виктора было непросто, но она справилась, и теперь, когда все позади, вспоминается все хорошее и радостное, что случилось за годы брака.

Они встречались перед ее отъездом, Стрельников передал для дочери какой-то особый чай, и очень мило пообщались. Вообще, их общение всегда протекало мирно и позитивно, они не скандалили, пока были мужем и женой, не скандалили в процессе расставания, и уж тем более никакого смысла не было делать это теперь.

Он женился на своей старой возлюбленной (на одной из старых любовниц, ехидно уточнила Александра), кажется, той самой, которая не побоялась родить ему ребенка.

Выглядел бывший муж не таким ухоженным, как при ней, но вполне счастливым. На миг в ее душе всколыхнулось какое-то мутное чувство, то ли ревность, то ли грусть, но быстро улеглось.

Александра налила себе еще воды. Когда она прилетит и подключится к интернету, сразу придет послание от Мешкова. Он любит ей писать, иногда набирает трогательные сообщения, когда они сидят в одной комнате.

С ним не надо притворяться и угадывать, какой он хочет ее видеть, не надо заслуживать его любовь – можно просто быть собой.

Странно, что только прожив половину жизни, она поняла, что такое быть самой собой, и сейчас чувствовала себя менее одинокой, чем все предыдущие годы брака.

Инга вызвала начальницу отдела кадров, и, пока ждала ее, приготовила чай, зная, что женщины ценят такие маленькие знаки внимания. Назначение ректором сначала шокировало ее, затем испугало, а потом она поняла, что руководить целым учреждением немногим труднее, чем подразделением, а может быть, в чем-то и проще.

Сначала она хотела отказаться от должности, опасаясь, что это расстроит Виктора, но он принял новость с неожиданным энтузиазмом и оказал ей такую поддержку, о которой Инга и мечтать не могла. «Угораздило меня полюбить гениальную женщину, так что теперь делать», – говорил он.

Конечно, в хозяйстве от него помощи по-прежнему не было, но Виктор много занимался с сыном. Наверстывая упущенное, он забирал Грегори из школы и с тренировок, гулял с ним, и потихоньку настороженность ребенка сменилась привязанностью. Инга не была идеалисткой и понимала, что после десятилетнего отсутствия отец не может в одночасье завоевать любовь ребенка, но по крайней мере они двигались в правильном направлении.

Кадровичка, холеная дама средних лет, устроилась у стола и с улыбкой приняла чашку из рук нового ректора.

– Пожалуйста, сахар, печенье, – Инга гостеприимно повела рукой и села напротив, – давайте, наверное, сразу о делах?

– Давайте.

– Хоть ужасы сталинизма давно позади, но постулат «кадры решают все», я считаю вполне справедливым. Вы согласны?

– Безусловно.

– И если мы хотим, чтобы наше учреждение по-прежнему считалось ведущим в стране и авторитетным в мире, то мы в первую очередь должны позаботиться о людях, чтобы у нас трудились настоящие, думающие специалисты, а не абы кто. Должна быть команда единомышленников, и предыдущему руководству удалось ее создать, наша задача – сохранить дух учреждения и привлекать молодые, перспективные кадры. Но надо понимать, что эти два качества не всегда сочетаются. Например, врач приемного отделения хочет перевестись на вакантное место ассистента кафедры терапии.

– Да, есть такое дело.

– У этой девушки, к сожалению, недостаточно публикаций и научных работ, она никак не была задействована в учебном процессе. Обязанности ассистента кафедры значительно отличаются он обязанностей дежурного врача, и человек нам никак не показал, что способен с ними справляться. Как ассистент – это будет балласт, а в качестве дежуранта Полина Андреевна проявила себя вполне удовлетворительно. Поэтому пусть остается на этой должности, пока не докажет, что у нее действительно есть научный потенциал. Никто же не запрещал ей вести исследовательскую работу.

– Хорошо, Инга Валерьевна, – кадровичка сделала пометку в блокноте, – вы хотите предложить свою кандидатуру?

– Нет. Поговорите с заведующим кафедрой, у него наверняка найдется на примете какой-нибудь талантливый клинический ординатор или интерн. В конце концов, одну ассистентскую ставку можно придержать. – Инга сделала маленький глоток и после паузы продолжила: – Дальше. Скоро истекает пятилетний контракт у профессора Волчеткина. Думаю, продлевать его мы не будем. Пять лет он заведовал кафедрой и сделал значительно меньше, чем можно было ожидать от молодого энергичного мужчины. Ни ярких научных достижений, ни новых методик – ничего. Несколько добротных, но серых диссертаций, такие же статьи… Это не уровень ведущего учреждения. У меня есть очень интересная кандидатура, вот, я распечатала для вас резюме. Доктор в простой периферийной больничке разработал и внедрил методику, так что к нему едут со всей страны. Свяжитесь с ним. И с Волчеткиным, пожалуйста, поговорите, подготовьте его к тому, что он займет должность второго профессора.

Они допили чай, и после короткой светской беседы кадровичка ушла.

Инга подошла к окну и улыбнулась. Как знать, что будет дальше? Удастся ли ей удержаться на должности ректора после рождения второго ребенка? Виктор был несказанно рад, узнав о ее беременности, обещал полное содействие, так что месяца через три после родов она сможет вернуться к работе.

Но управленческая работа – это такое дело, что, раз выпустив вожжи из рук, ты не имеешь никакой гарантии, что сможешь взяться за них снова. Очень может быть, она тоже с треском слетит с поста, и должность ректора приобретет репутацию проклятой, на которой люди долго не задерживаются.

Все может случиться, будущее никому не дано знать. «Вот и Руслан с Полиной не знали, когда предавали и унижали меня», – подумала Инга, чувствуя, как губы невольно складываются в непривычную для нее высокомерную и презрительную усмешку.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg