«Таинственная любовница»

Виктория Холт Таинственная любовница

Глава 1 Роковое проклятие

Смерть сэра Эдварда Трэверса, столь внезапная и загадочная, получила сильный резонанс.

Газеты пестрели интригующими заголовками: «Смерть выдающегося археолога», «Стал ли сэр Эдвард Трэверс жертвой проклятия?»

А местная газета размышляла со свойственным ей глубокомыслием: «Загадочная смерть сэра Эдварда, который вел раскопки захоронений фараонов в далеком Египте, заставила вновь задуматься над вопросом: есть ли доля истины в древнем поверии, которое гласит, что тот, кто потревожит покой мертвых, рискует навлечь на себя их гнев? Так или иначе, но внезапная кончина сэра Эдварда заставила его коллег прекратить свои исследования».

Сэра Ральфа Бодриана, местного сквайра и ближайшего друга этого знаменитого ученого, через несколько дней после его кончины хватил удар, и тогда досужая молва накрепко связала недуг сэра Ральфа с тем, что он оказывал финансовую помощь той злополучной экспедиции. Правда, несколько лет назад у него уже случился подобный удар, после которого он почти полностью выздоровел, но об этом почему-то никто не вспоминал.

Многие, как и следовало ожидать, авторитетно утверждали, что все эти беды были результатом рокового проклятия.

Тело сэра Эдварда привезли из Египта на родину и похоронили на нашем кладбище.

Единственным близким родственником покойного был Тибальт, его сын, тоже археолог, уже достигший определенных успехов в деле, которому сэр Эдвард столь беззаветно посвятил всю свою жизнь.

Это была самая пышная панихида из всех, наверное, которые когда-либо видели стены нашей маленькой церкви двенадцатого века. Здесь были и ученые знаменитости, и все друзья семьи, и, разумеется, вездесущая пресса.

В то время я была компаньонкой леди Бодриан, супруги сэра Ральфа. Эта должность никак не соответствовала моей натуре, но финансовые трудности вынудили меня забыть о таких тонкостях, как психологическая несовместимость и т. д.

Я тогда сопровождала леди Бодриан в церковь на заупокойную службу — и не могла отвести глаз от Тибальта.

Я полюбила его с первого взгляда, безрассудно и безнадежно. Да, если смотреть правде в глаза, то какие в данном случае могли быть шансы у скромной компаньонки? Мне казалось, он наделен всеми качествами настоящего мужчины. По общепризнанным стандартам, его, конечно, едва ли можно было назвать красавцем — очень высокий, худощавый, с копной жестких волос пепельного цвета… суровые брови аскета-ученого, но при этом чувственные губы. Нос большой, немного надменный, а глаза — глубоко посаженные, полуприкрытые. Никогда нельзя было с уверенностью предположить, о чем он думает, такой замкнутый и загадочный. «Целой жизни не хватит, чтобы понять его!» — часто говорила я себе. Но каким же интересным представлялся мне путь познания!

Сразу после похорон я вместе с леди Бодриан вернулась в Кеверол-Корт. Она заявила, что совершенно измучена — и действительно, жаловалась и капризничала больше обычного. Ее настроение отнюдь не улучшилось, когда она узнала, что в доме побывали репортеры, пожелавшие узнать о состоянии здоровья сэра Ральфа.

— Словно стервятники, — заметила она, — надеются на худшее, потому что еще одна смерть идеально впишется в эту глупую историю относительно рокового проклятия.

Спустя несколько дней после похорон я, как обычно, вывела собак леди Бодриан на прогулку. Ноги сами привели меня к Гиза-Хаус, дому Трэверсов. Я стояла у железных ворот, как и много раз до этого, и смотрела на дом. Теперь, когда похороны были позади, шторы на окнах раздвинули и дом уже не выглядел таким унылым. К нему вернулась его таинственность, по крайней мере, какой я ее себе представляла уже много лет. Этот дом очаровывал меня еще задолго до того, как в нем поселились Трэверсы.

Я сильно смутилась, когда из дома внезапно вышел Тибальт. Было уже поздно убегать, потому что он заметил меня.

— Добрый день, Джудит, — приветливо сказал он.

Я быстро придумала причину своего прихода.

— Леди Бодриан просила узнать, как вы поживаете.

— Спасибо, хорошо, — кивнул он. — Входите.

Он улыбнулся — и я пришла в совершеннейший восторг, как это ни смехотворно. Абсурд! Практичная, рассудительная, гордая Джудит Осмонд — и вдруг так безоглядно привязаться к кому-то! Как могло случиться, что я попала в столь безнадежное положение?!

Тибальт провел меня по дорожке между густыми зарослями кустарника и открыл дверь с кольцом, тем самым, что сэр Эдвард привез откуда-то из-за моря. Кольцо было искусно выковано в форме человеческого лица, довольно-таки зловещего. Я подумала, а не прицепил ли его сэр Эдвард специально для того, чтобы отпугивать посетителей?

В этом доме ковры были очень толстыми, поэтому не было слышно шагов. Тибальт провел меня в гостиную с тяжелыми темно-синими бархатными шторами, отороченными золотой бахромой, и темно-синим ковром с густым ворсом. Сэр Эдвард не любил шума, он отвлекал его от работы, как я слышала. В этой гостиной были собраны результаты его научных изысканий, в том числе и довольно странные фигурки, выстроившиеся на полках. Эта комната называлась китайской, но рояль, который занимал в ней центральное место, придавал ей достаточно характерный облик Викторианской эпохи.

Тибальт жестом предложил мне присесть и опустился в кресло напротив.

— Мы планируем еще одну экспедицию. Туда, где умер отец, — сказал он.

— О! — Я не верила в эту историю с проклятием, но все же, мысль о том, что Тибальт поедет туда, обеспокоила меня. — Вы думаете, это разумно?

— Но ведь вы не верите в эту историю с проклятием, Джудит?

— Нет, конечно.

— Он был здоровым человеком… И вдруг — такой удар. Полагаю, он был на пороге великого открытия. Он кое-что сказал мне за день до смерти: «Вскоре мне удастся доказать, что эта экспедиция стоила затраченных усилий!» Больше он ничего не сказал, и сейчас я об этом очень жалею.

— А… вскрытие… Его ведь проводили?

— Да, здесь, в Англии. Но выявить причину смерти так и не удалось. Очень загадочная смерть. А теперь еще и удар у сэра Ральфа.

— Но вы же не думаете, что здесь есть какая-то связь?

Он покачал головой.

— Думаю, старого друга моего отца потрясла его внезапная смерть. Сэр Ральф всегда имел склонность к апоплексии и в прошлом уже перенес один удар — впрочем, не такой сильный. Я знаю, что врачи долгие годы предупреждали его, советовали быть сдержаннее. Нет, болезнь сэра Ральфа никак не связана с тем, что произошло в Египте. Я вернусь туда и попытаюсь выяснить, на пороге какого именно открытия был отец… и связано ли это как-то с его смертью.

— Будьте осторожны, — не сдержавшись, проговорила я.

— Думаю, — улыбнулся он, — того же пожелал бы мне и отец.

— Когда вы планируете ехать?

— Нам потребуется месяца три на подготовку.

Открылась дверь, и вошла Табита Грэй. Как и все обитатели Гиза-Хаус, она меня очень интересовала. Эта женщина была красива, но скромной, ненавязчивой красотой, той, которая не ослепляет с первого взгляда. Только встретившись с ней несколько раз, можно проникнуться очарованием ее черт и оценить стабильную уравновешенность характера. Я никогда не могла толком понять, на каком положении она живет в Гиза-Хаус. Она была кем-то вроде особо привилегированной экономки или кого-то в этом роде.

— Джудит пришла передать наилучшие пожелания от леди Бодриан, — сказал Тибальт.

— Выпьете чаю, Джудит? — спросила Табита.

Я поблагодарила, но отказалась, сославшись на то, что мне необходимо поскорее вернуться к хозяйке. Табита сочувственно улыбнулась. Она понимала, что леди Бодриан — не самый приятный работодатель.

Тибальт пожелал проводить меня. По дороге он все время говорил о предстоящей экспедиции. Я была очарована.

— Полагаю, вы не отказались бы поехать с нами, — вдруг проговорил Тибальт.

— О нет! Нет!

— И вы будете готовы столкнуться с проклятием фараонов, мисс Осмонд? — спросил он, улыбаясь.

— Да, безусловно.

Он кивнул и задумался о чем-то.

— Мне бы хотелось, — в конце концов проговорил он, — чтобы вы действительно присоединились к нашей экспедиции.

Я вернулась в Кеверол-Корт в глубокой задумчивости и не обратила никакого внимания на жалобы леди Бодриан. Я пребывала в своих мечтах. Он хотел бы, чтобы я поехала с ними! Но это станет возможно только если случится чудо.

Потом сэр Ральф умер и снова все заговорили о проклятии. Человек, который возглавил экспедицию, и человек, который ее финансировал, — оба умерли! В этом просматривается какое-то знамение!

А потом… случилось мое чудо. Это было невероятно, прекрасно, как мечта! Настоящая волшебная сказка! Золушка едет… нет, не на бал — в экспедицию! В Египет!

Я могла лишь удивляться и постоянно размышлять о тех событиях, которые привели к этому чуду.

Все началось в тот день, когда мне исполнилось четырнадцать лет и я нашла бронзовую пластину в могиле Джосаи Полгрея…

Глава 2 Бронзовая пластина

День моего четырнадцатилетия оказался весьма богатым на события. Я не только нашла бронзовую пластину, но и узнала кое-что о своем происхождении.

Сначала появилась пластина. Я нашла ее жарким июльским днем. Было тихо. Нигде не было видно ни Доркас, ни Элисон, ни поварихи, ни обеих горничных. Я подозревала, что горничные сплетничали о своих кавалерах в спальне на чердаке. Повариха дремала на кухне. Доркас была в саду, Элисон либо штопала, либо вышивала, а преподобный Джеймс Осмонд сидел в кабинете и дремал в своем кресле — время от времени просыпаясь, случайно дернув головой, или от собственного тихого похрапывания, и бормотал: «Господи, спаси мою грешную душу!» Он притворялся перед самим собой — больше было не перед кем, — что все время работает над проповедью.

Я ошибалась — по крайней мере, в отношении Доркас и Элисон: они в это время заперлись в одной из спален и обсуждали, как лучше всего сообщить тайну ребенку, то есть мне, потому что теперь, когда мне исполнилось четырнадцать лет, нехорошо оставлять меня в неведении.

Я находилась на кладбище и наблюдала за Пеггером, нашим могильщиком, который копал могильную яму. Меня завораживало кладбище. Иногда, просыпаясь по ночам, я думала об этом месте. Частенько, выбравшись из кровати, я становилась коленями на подоконник и глядела вниз, на серые могильные камни, которые были похожи на фигуры восставших из земли покойников. Даже при ярком лунном свете они не утрачивали своей загадочности. А в безлунные ночи, или когда дождь лил как из ведра, или ветер завывал среди ветвей и раскачивал стволы древних тисов, я представляла, как мертвые покидают свои могилы и бродят по церковному двору прямо под моими окнами.

Этот нездоровый интерес к кладбищам проснулся во мне около года назад. Наверное, это началось после того, как Доркас впервые взяла меня с собой, когда шла возложить цветы на могилу Лавинии. Мы ходили туда каждое воскресение. А в тот раз посадили в мраморном цветнике куст розмарина.

— Это на память, — сказала Доркас, — он будет зеленеть круглый год.

А в тот жаркий июльский день Пеггер прекратил копать, чтобы вытереть пот со лба своим красным платком, и воззрился на меня обычным суровым взглядом. Он на всех так смотрел.

— Вам нравится кладбище, мисс Джудит, — сказал он. — В этом вы похожи на меня. Когда я стою здесь, ворочая комья земли, то думаю о том, кто должен обрести вечный покой в этой глубокой темной могиле. Я ведь знал их всю жизнь… — В таких приходах, как Сент-Эрно, все друг друга знают…

Пеггер говорил замогильным голосом. Думаю, потому что всю жизнь провел при церкви. Он был церковным сторожем и могильщиком, как его отец. Выглядел он как ветхозаветный пророк — грива седых волос, окладистая борода, и благородное негодование относительно всех грешников мира, причем в эту категорию попадали все, кроме него и очень немногих избранных. Даже его разговоры звучали, как библейские тексты.

— Эта могила станет последним пристанищем Джосаи Полгрея. Он прожил шестьдесят и еще десять лет, и теперь предстал перед Создателем. — Пеггер сурово покачал головой, словно был невысокого мнения о шансах Джосаи Полгрея на том свете.

— Может, Господь не такой строгий, как вы, мистер Пеггер, — предположила я.

— Не кощунствуйте, мисс Джудит, — укорил меня он. — Следите за своими словами.

— Какой смысл, мистер Пеггер? Ангел, который записывает все мои прегрешения, знает, что у меня на уме независимо от того, выскажу я это или нет. Поэтому, если я что подумаю — это так же плохо, как если скажу. А как можно контролировать свои мысли?

Мистер Пеггер воздел руки к небу, видимо опасаясь, что я могу навлечь на свою голову гнев Господень.

— Ну да ладно, — успокоила я его. — Почему вы до сих пор не перекусили? Уже, должно быть, два часа.

На соседней могиле лежал еще один красный платок, очень похожий на тот, которым мистер Пеггер отирал лоб. В том платке, как я знала, была завернута бутылка холодного чая и пирог, который миссис Пеггер приготовила вчера вечером специально для того, чтобы муж взял его с собой на работу.

Старик выбрался из ямы, сел на бордюр у соседней могилы, развязал узелок на платке и достал свою снедь.

— Сколько могил вы выкопали за свою жизнь, мистер Пеггер? — спросила я.

— Больше, чем вы можете себе представить, мисс Джудит, — покачал он головой.

— А после вас, их будет копать ваш сын, Метью?

Метью не был старшим сыном, которому положено унаследовать сомнительную привилегию копать могилы для тех, кто жил и умирал в деревне Сент-Эрно. Люк, старший сын, сбежал, чтобы стать моряком, — факт, который ему, конечно же, никогда не простят.

— Ну, коли на то Господня воля, я еще немного покопаю, — ответил он.

— Вы, наверное, копали разные могилы, — задумчиво заметила я. — Ведь для маленькой миссис Эдни и для сэра Ральфа Бодриана они должны быть разного размера, да?

Я умышленно упомянула сэра Ральфа. Грехи соседей, думаю, были любимой темой разговоров мистера Пеггера, а поскольку у сэра Ральфа всего было больше, чем у прочих жителей деревни, то и грехи у него тоже были больше.

Сэр Ральф, местный сквайр, самый влиятельный землевладелец округи, весьма интересовал меня. Когда он проезжал мимо, в карете или верхом на одном из породистых скакунов, я кланялась, как меня учила Доркас, и он кивал мне или величественно махал рукой. На мгновение его глаза под тяжелыми веками останавливались на моем лице. Кто-то сказал о нем, как прежде говорили о Юлии Цезаре: «Прячьте дочерей своих, когда он проезжает мимо!» Ну он и был цезарем в нашей деревне. Почти все в ней принадлежало ему. Фермерские земли были частью его поместья. Говорят, он был хорошим хозяином для тех, кто на него работал. И если мужчины почтительно приподнимали свои картузы, памятуя о том, кто их хозяин, то и девушки, памятуя о том же, никогда не отказывали ему в том, чего он от них хотел. Он был хорошим хозяином. Это означало, что у мужчин была работа и крыша над головой и о девушках тоже заботились, если в том возникала необходимость. По деревне бегало много «плодов» и им всегда давались какие-то особые привилегии по сравнению с детьми других отцов.

Но для мистера Пеггера сквайр был классическим олицетворением греха. Из уважения к моему юному возрасту он не мог говорить об основных прегрешениях сэра Ральфа, поэтому с удовольствием прошелся по более мелким — которые и сами по себе, по мнению Пеггера, обеспечат сквайру дорогу в ад.

В Кеверол-Корт почти каждые выходные устраивали приемы; во время охотничьего сезона приезжали гости поохотиться на лис, выдр, оленей или фазанов, которых здесь разводили специально для этих целей. Или устраивались пышные балы. Там собирались богатые, элегантные, часто шумные люди из Плимута, а иногда даже из самого Лондона. Мне всегда нравилось наблюдать за ними. Они оживляли деревенскую жизнь. Но, по оценкам мистера Пеггера, они ее оскверняли.

Я считаю, что мне очень повезло: я могла бывать в Кеверол-Корт каждый день, кроме субботы и воскресенья. На этот счет существовала специальная договоренность. У дочери и племянника нашего сквайра была гувернантка. Кроме того, их обучал Оливер Шримптон, наш викарий. Мой дядя, скромный сельский священник, не мог позволить себе нанять гувернантку, и сэр Ральф великодушно дал свое согласие или, скорее, не выразил возражений по поводу предложения относительно того, что я могла бы присоединиться к его дочери и племяннику, дабы вкушать вместе с ними плоды просвещения. Это означало, что каждый день — кроме субботы и воскресенья — я проходила под старинной опускной решеткой в воротах, потом, идя мимо конюшни, с упоением вдыхала ее запахи. Обязательно прикасалась к перилам моста — на счастье. А когда входила в величественный холл с хорами, то поднималась по широким ступеням так, словно была одной из лондонских гостий, в платье с пышным шлейфом и с бриллиантами, сверкавшими на пальцах. Потом я проходила по галерее, где с потемневших портретов покойные — и некоторые из живущих ныне Бодрианов — смотрели на меня с разными выражениями лица: упрека, изумления, равнодушия. Я заходила в классную комнату, где обычно уже сидели Теодосия, Адриан, а мисс Грэм была занята своими книгами.

С тех пор как было решено, что я буду заниматься вместе с Бодрианами, жизнь моя, безусловно, стала гораздо интереснее.

Но в тот июльский день мне было любопытно, какой именно грех нынче вменяется сквайру. Как выразился мистер Пеггер, он совал нос туда, куда Господь не велел.

— Куда это, мистер Пеггер?

— В Картерз Медоу, вот куда. Он хочет начать там раскопки. Беспокоить землю Господню. Со всеми этими людьми, что приедут сюда. Заполонить все эти места безбожными идеями.

— А что они собираются выкапывать, мистер Пеггер? — спросила я.

— Червей, вероятно, — это, возможно, была шутка, потому что на лице мистера Пеггера появилась гримаса, которая заменяла ему улыбку.

— Так они что, все приедут сюда копать? — я представила себе эту картину: дамы в шелках и бархате и господа при белых галстуках и в бархатных сюртуках — все с маленькими изящными лопатками…

Мистер Пеггер отряхнул хлебные крошки с куртки и снова завязал платок в узел, сунув туда недопитую бутылку с чаем.

— Они говорят, что откапывают прошлое. И надеются найти какую-то утварь, что осталась от тех, кто жил здесь давным-давно.

— Где это «здесь», мистер Пеггер?

— В Сент-Эрно. Здесь было много язычников. Так зачем богобоязненному джентльмену возиться в этом самом прошлом, не так ли?

— Но, может, они не богобоязненные, мистер Пеггер? И потом, это очень уважаемое занятие. Оно называется археология.

— Какая разница, как это называется? Если бы Господь хотел, он бы не скрывал все эти вещи в земле.

— Но, может, это вовсе не Господь покрыл их землей?

— Кто же тогда?

— Время, — сказала я довольно напыщенно.

Он покачал головой и снова принялся копать, бросая землю на кучу, которая возвышалась справа от могилы.

— Наш сквайр вечно носится со своими фантазиями. Мне они не нравятся. Оставьте в покое мертвое прошлое, как я всегда говорю.

— Мне кажется, кто-то уже сказал это много лет назад, мистер Пеггер. А я думаю, будет интересно, если мы найдем здесь, в Сент-Эрно, что-нибудь важное. Может, римские руины какие-нибудь. Мы прославимся.

— Мы не созданы для того, чтобы быть знаменитыми, мисс Джудит. Предполагалось лишь то, что мы будем…

— Богобоязненны, — подсказала я.

Значит, сквайр и его друзья ищут поблизости римские развалины… И это — отнюдь не блажь. Он всегда интересовался археологией. Знаменитые археологи часто навещали Кеверол-Корт. Возможно, именно из-за этого его племянника назвали Адрианом.

— Адриан! — прогремел мистер Пеггер. — Языческое имя. И девица тоже…

— Адриан и Теодосия.

— Это не имена достойных христиан.

— Не то, что ваш Метью Марк Лука Джон Исаак Рубен… и так далее. Имя Джудит есть в Библии. Значит, со мной все в порядке. — Я задумалась над именами. — Доркас! Элисон! — проговорила я. — А вы знаете, мистер Пеггер, что Теодосия означает «богоданная»? Видите? Значит, это христианское имя. А Адриан — он назван в честь вала[1] и римского императора.

— Это не христианские имена, — повторил старик.

— Лавиния, — вспомнила я. — Интересно, что означает это имя…

— А, мисс Лавиния! — вспомнил мистер Пеггер.

— Очень печально умереть такой молодой, правда?

— Да еще не раскаявшись во всех своих грехах.

— Не думаю, что у нее было много грехов. Элисон и Доркас говорят о ней так, словно очень любили ее…

В доме священника на площадке между пролетами лестницы висел портрет Лавинии. Когда я была маленькой, то боялась проходить мимо него в темноте. Я представляла, что Лавиния выходит из рамы картины и бродит по дому. Я раньше думала, что однажды пройду мимо портрета и увижу пустую раму, потому что она не успеет вовремя вернуться туда, на портрет. Доркас, которая была весьма приземленной практичной особой и не могла понять моих странных фантазий, говорила, что в детстве я была такой выдумщицей!

— У каждого смертного есть свои грехи, — провозгласил мистер Пеггер. — А у женщин их в десять раз больше.

— Только не у Лавинии.

Он оперся о свою лопату и почесал седую шевелюру.

— Лавиния! Она была самой хорошенькой из дочек священника.

«Ну, — подумала я, — это мне ничего не дало бы, если бы я не видела портрета. Потому что ни Элисон, ни Доркас красавицами не были. Они всегда носили юбки и жакеты унылых темных цветов и грубые башмаки на толстой подошве — что весьма практично и разумно в сельской местности. А Лавиния на картине изображена в красном бархатном жакете и в шляпе с пышным плюмажем».

— Как жаль, что она была в том поезде!

— Да, вот, одно мгновение она еще не знала, что случится, а уже в следующее мгновение… предстала перед Создателем.

— Вы думаете, все произошло так быстро? В конце концов, нужно было еще добраться… туда…

— Вы имеете в виду, без отпущения грехов, не имея возможности раскаяться?

— Ну никто не станет строго судить Лавинию.

Пеггер не был так уверен. Он покачал головой.

— У нее могли быть мимолетные слабости и прегрешения.

— Доркас и Элисон любили ее, и преподобный тоже. Это заметно по их лицам, когда они произносят ее имя.

Мистер Пеггер снова положил лопату, чтобы вытереть пот со лба.

— Это самый жаркий день, который Господь послал нам в этом году. — Он вылез из ямы и сел на бордюрный камень соседней могилы, повернувшись ко мне лицом. Теперь мы смотрели друг на друга поверх зияющей могилы.

Я встала и заглянула вниз. Бедный, бедный Джосая Полгрей, который избивал жену и выгонял собственных детей на работу в поле, когда им было всего пять лет! Повинуясь какому-то подсознательному импульсу, я спрыгнула вниз.

— Что вы делаете, мисс Джудит? — спросил мистер Пеггер.

— Мне просто захотелось почувствовать, каково здесь, внизу, — ответила я.

Я взяла лопату и принялась копать.

— Пахнет сыростью.

— Ну и испачкаетесь же вы!

— Я уже испачкалась, — воскликнула я, когда туфли погрузились в рыхлую землю. Стенки ямы были так близко! У меня появилось очень неприятное ощущение, словно я заперта здесь. — Как, вероятно, ужасно быть погребенным заживо, мистер Пеггер!

— Ну-ка, вылезайте отсюда!

— Я тут пока немного покопаю, чтобы почувствовать, каково это быть могильщиком.

Я вогнала лопату в землю и отбросила наверх то, что смогла зацепить. Повторив эту операцию несколько раз, я почувствовала, что лопата наткнулась на что-то твердое.

— Тут что-то есть, — крикнула я.

— Вылезайте оттуда, мисс Джудит.

Не обратив внимания на слова старика, я продолжала ощупывать лопатой свою находку. Потом вытащила ее.

— Я что-то нашла, мистер Пеггер, — воскликнула я, поднимая над головой найденный предмет. — Как вы думаете, что это такое?

Мистер Пеггер встал и взял у меня из рук этот предмет.

— Кусок старого металла, — ответил он.

Я протянула ему руку, и он вытащил меня из могилы Джосаи Полгрея.

— Не знаю, — сказала я. — Есть в ней что-то такое…

— Грязная старая железка, не более того.

— Но посмотрите на нее, мистер Пеггер. Что вот это такое? Тут на ней какая-то резьба, что-то вырезано.

— Я бы выбросил эту штуку… она такая острая по краям! — предложил мистер Пеггер.

Но я ни за что так не сделаю, решила я. Я возьму ее с собой и отчищу от земли. Она мне нравится.

Мистер Пеггер взялся за лопату и продолжил свою работу. Я, как могла, вытерла туфли, и с огорчением заметила, что подол юбки тоже сильно испачкан.

Еще немного поболтав с мистером Пеггером, я вернулась домой и принесла с собой кусок, как оказалось, бронзы. Он был овальной формы, около шести дюймов в диаметре. Какой эта вещь окажется, когда я ее почищу, и на что может сгодиться? Но я недолго ломала над этим голову, потому что разговор о Лавинии заставил меня задуматься совсем о другом. Я представила, как, должно быть, горевали все, когда услышали печальную весть о том, что Лавиния, любимая дочь преподобного Джеймса Осмонда и любимая сестра Доркас и Элисон, погибла в железнодорожной катастрофе, когда ехала из Плимута в Лондон.

— Это была мгновенная смерть, — рассказывала мне как-то Доркас. Мы с ней стояли у могилы, и она обрезала растущие там розы. — В каком-то смысле это было милосердно, ведь она могла до конца своих дней остаться калекой. Ей был всего двадцать один год. Это стало для нас ужасной трагедией.

— А почему она решила жить в Лондоне, Доркас? — спросила я тогда.

— Она собиралась там работать.

— Кем?

— Ну… гувернанткой, я полагаю.

— Ты полагаешь? Но точно не знаешь.

— Она жила у одной дальней родственницы.

— У какой именно?

— О Господи! Ну, что ты за дотошный ребенок! Это очень дальняя родственница. Мы потеряли с ней всякую связь. Лавиния гостила у нее, поэтому ехала из Плимута. А тут… эта ужасная катастрофа. Погибло много людей. Самое страшное крушение в истории Англии. Мы были убиты горем.

— Именно тогда вы решили взять меня на воспитание, чтобы я заменила вам Лавинию?

— Никто не сможет заменить ее, дорогая. У тебя есть здесь свое собственное место.

— Но это не место Лавинии? Я совсем не похожа на нее?

— Ни капельки.

— Она была тихой и нежной, я полагаю, и не болтала лишнего, не лезла с расспросами, не была импульсивной и не командовала окружающими… В общем, не вела себя так, как я?

— Нет, она была совсем не такой, как ты, Джудит. Но иногда она могла стать твердой, хотя и была нежной и покладистой.

— Значит, вы решили меня взять, потому что она погибла, а я осталась сиротой? Значит, я ваша родственница?

— Ну… какая-то кузина.

— Дальняя, как я понимаю. Кажется, все ваши кузины какие-то дальние.

— Просто мы узнали, что ты осиротела. В то время мы очень горевали. Мы решили, что это поможет нам и тебе, конечно, тоже.

— Значит, меня взяли из-за Лавинии?

Обдумав все это, я пришла к выводу, что Лавиния сильно повлияла на мою жизнь. Потом я подумала, что было бы со мной, если бы Лавиния решила ехать в Лондон не этим поездом.

В каменном холле дома священника было прохладно и темно. На столике стояла большая ваза с лавандой, златоцветом и розами. Несколько лепестков уже упали на каменные плиты холла. Дом был старым — почти таким же старым, как Кеверол-Корт. Построенный в начале правления Елизаветы, он служил жильем приходского священника на протяжении трехсот лет. Имена всех священников, живших в этом доме, были написаны на табличках в церкви. Комнаты большие — в некоторых даже были красивые деревянные панели, — но темные из-за маленьких окон с цветными стеклами. Здесь всегда было прохладно и стояла удивительная тишина — и это было особенно заметно в тот жаркий день.

Я поднялась в свою комнату. И первым делом принялась счищать землю с найденной металлической пластины. Я налила воду из кувшина в таз и как раз вытирала найденную пластину куском ткани, когда в дверь постучались.

— Войдите, — отозвалась я. В комнату вошли Доркас и Элисон. Они выглядели так торжественно, что я тотчас забыла о находке и всерьез всполошилась. — Что-то случилось?

— Мы услышали, как ты пришла, — сказала Элисон.

— О Боже! Я что, так шумела?

Они обменялись взглядами и улыбнулись друг другу.

— Мы просто прислушивались, — сказала Доркас.

Повисла тишина. Это было необычно.

— Все-таки, что случилось? — настаивала я.

— Нет, дорогая, ничего не случилось. Мы уже некоторое время собирались поговорить с тобой. А поскольку сегодня твой четырнадцатый день рождения, и это — своего рода, веха… мы решили, что время пришло.

— Звучит довольно таинственно.

Элисон глубоко вдохнула.

— Знаешь, Джудит… — начала она, и Доркас кивнула, подбадривая сестру, — ты всегда полагала, что… ты — дочь нашей кузины.

— Да, какой-то дальней родственницы.

— Это не так.

Я смотрела то на одну, то на другую.

— Тогда кто же я?

— Ты — наша приемная дочь.

— Да, я знаю, но если мои родители — не ваши дальние родственники, тогда кто они?

Ни одна из сестер не решалась говорить.

— Но вы же сами заявили, что пришли рассказать мне об этом! — нетерпеливо воскликнула я.

— Ты была, — откашлявшись, произнесла Элисон, — в том же поезде, что и Лавиния.

— В том крушении?

— Да, ты тоже попала в эту аварию… годовалым ребенком.

— Значит, мои родители погибли.

— Вероятнее всего.

— А кем они были?

Элисон и Доркас переглянулись. Доркас чуть заметно кивнула, что означало: «Рассказывай все!»

— Ты осталась невредимой.

— А мои родители погибли?

Элисон кивнула.

— Но кто они такие?

— Они… должно быть, сразу погибли. Никто не сказал, кто ты.

— Значит, я могу оказаться кем угодно?

— Поэтому, поскольку мы потеряли сестру, — продолжала Доркас, — мы решили удочерить тебя.

— А что бы со мной стало, если бы вы этого не сделали?

— Ну, может, это сделал бы кто-нибудь другой.

Я переводила взгляд с одной сестры на другую и думала о том, как они были добры ко мне, и о том, как я досаждала им — болтала без умолку, шумела, разбивала их любимую посуду! Я подбежала к ним и крепко обхватила обеих, прижимая к себе, и мы замерли, обнявшись.

— Джудит, Джудит! — с улыбкой произнесла Доркас, и слезы, на которые она всегда была щедра, блестели в ее глазах.

— Ты всегда была для нас утешением, — сказала Элисон. — А после смерти Лавинии нам это было так необходимо.

— Ну, — сказала я, — не стоит плакать. Может, я наследница какого-то огромного поместья и мои родственники обыскались меня по всем уголкам страны…

Элисон и Доркас снова улыбнулись. А у меня появилась пища для дальнейшего полета фантазии. — Это даже лучше, чем быть дальней родственницей, — сказала я. — Но мне все-таки интересно, кто же я такая.

— Совершенно очевидно, что твои родители погибли. Это была такая… чудовищная катастрофа! Мы слышали, что многих погибших было невозможно опознать. Папа тогда поехал и опознал нашу бедную Лавинию. Он вернулся совершенно убитым.

— А почему вы сказали мне, что я ваша дальняя кузина?

— Мы думали, так будет лучше, Джудит. Что тебе будет как-то легче, если ты будешь знать, что связана с нами узами кровного родства.

— Вы думаете, что меня никто не искал… не хотел, и это могло расстроить меня и омрачить все мое детство.

— Ну, может быть много разных объяснений. Может, у тебя кроме родителей не было никаких родственников. Это весьма вероятно.

— Сирота, рожденная двумя другими сиротами?

— Такое возможно.

— Или, может быть, твои родители недавно прибыли в Англию.

— Иностранка. Может быть, я француженка или испанка. Я ведь довольно смуглая. И волосы кажутся почти черными при свете свечи. Правда, глаза намного светлее — обычные карие глаза. Я действительно похожа на испанку. Но многие в Корнуолле похожи на них. Потому что испанские суда терпели кораблекрушения у этих берегов, когда англичане уничтожили армаду.

— Ну, все закончилось благополучно. Ты стала нам родной, и невозможно передать, насколько мы этому рады.

— Не понимаю, почему вы выглядите так мрачно. Это ведь здорово — не знать, кто ты на самом деле. Подумать только, что можно узнать! Может быть, где-нибудь у меня окажется сестра. Или брат. Или дедушка с бабушкой. Может, они приедут и заберут меня с собой в Испанию. Сеньорита Джудит. Звучит довольно красиво. Мадемуазель Джудит де… де… какая-то. Вы только представьте, я увижу свою давно потерянную семью в их старинном замке!

— О, Джудит, ты выдумываешь Бог знает что! — воскликнула Доркас.

— Я довольна, что она легко восприняла все это, — заметила Элисон.

— А как еще я могу это воспринять? Мне все равно никогда не нравились эти дальние кузины.

— Значит, ты не чувствуешь себя… покинутой… нежеланной, потерянной?

— Нет, конечно. А что до моих вероятных родственников, то… Они не знали, что произошло в другой стране. Им никто не сказал, что моих родителей не стало. И считают, что с ними просто оборвалась связь. А что до младенца, то есть меня, ну, они, наверное, иногда думают обо мне. «Интересно, как выглядит этот ребенок? — говорят они. — Ей сегодня исполняется четырнадцать лет. Милая маленькая Джудит!» Хотя, как я понимаю, это вы назвали меня так.

— Папа окрестил тебя вскоре после того, как мы привезли тебя сюда.

— Ой, как все это захватывающе! Какой сюрприз на день рождения! Посмотрите, что я нашла. Думаю, когда я эту вещицу отчищу, она будет выглядеть весьма оригинально.

— А что это?

— Понятия не имею. Смотри-ка, Доркас! На ней есть какие-то изображения.

— Где ты ее нашла?

— В могиле Джосаи Полгрея. Мистер Пеггер копал ее — ну и я попробовала копать. И вдруг лопата наткнулась вот на это. Я вычищу ее и посмотрю, как ее можно будет использовать. Что-то вроде подарка на день рождения от Джосаи Полгрея.

— Ну и идея! Я видела что-то вроде этого раньше, — продолжала Элисон. — Думаю, она представляет какую-то ценность.

— Что ты имеешь в виду?

— Это может определить сэр Ральф.

Доркас и Элисон обменялись взглядами.

— Думаю, Джудит, тебе следует пойти в Кеверол-Корт, — медленно произнесла Элисон, — и спросить, можно ли показать ее сэру Ральфу.

— Зачем это?

— Он интересуется такими вещами.

— Интересуется тем, что выкапывают из земли?

— Определенными вещами. Конечно, это может оказаться просто ненужным обломком… но в этой вещи, несомненно, что-то есть. Думаю, она очень древняя. Возможно, ты наткнулась на что-то важное.

Я была взволнована. Действительно, шли разговоры о раскопках в Картерз Медоу. Как будет здорово, если я первая нашла что-то интересное!

— Пойду прямо сейчас!

— Сначала следует умыться, переодеться и причесать волосы.

Я улыбнулась сестрам. Как же я их люблю! Они такие правильные! Сегодня мой день рождения. Они только что сказали мне, что я осталась сиротой, что мои родители погибли и что я могу оказаться кем угодно! Возможно, я наткнулась на что-то важное, что-то из глубины веков — а они беспокоятся о том, чтобы я переоделась и привела себя в божеский вид, чтобы предстать перед сэром Ральфом!

* * *

Под опускной решеткой — во двор, вдохнуть запах конюшен, прикоснуться к перилам мостика на удачу, а затем — в роскошный величественный холл. Тяжелая, обитая железом дверь скрипнула, когда я ее толкнула. Как тихо! Я на секунду задержалась, засмотревшись на доспехи, стоявшие по обе стороны широкой лестницы, оружие на стенах, оловянная утварь на столе и огромная ваза с цветами.

Интересно, что сейчас делают Адриан и Теодосия? Как я завтра повеселюсь, когда буду рассказывать им, что нашла сегодня! Я уже возвела находку в ранг бесценных. Величайшие археологи мира пожимают мне руку: «Мы вам так признательны, Джудит! Мы годами копаемся в земле, но никогда не находили ничего столь прекрасного!»

Позади меня скрипнул стул. Я не заметила Деверта, лакея, дремавшего в углу.

— А, это вы, — произнес он.

— Я хочу видеть сэра Ральфа и немедленно. Это очень важно.

Лакей надменно глянул на меня.

— Мисс, это очередная ваша проделка, я знаю!

— Это не проделка. Я нашла нечто очень ценное. Мои тети, — я звала Доркас и Элисон тетками, это упрощало отношения, — сказали, чтобы я немедленно отнесла это сэру Ральфу и горе любому, кто попытается меня остановить!

— Он сейчас пьет чай с ее светлостью.

— Пойдите и скажите ему, что я здесь, — повелительно произнесла я.

Все слышали разговоры о Картерз Медоу, и все знали, что сэр Ральф очень интересуется всем, что находят при раскопках. Именно это в конце концов помогло мне убедить Деверта пойти и сообщить сэру Ральфу, что я нашла нечто-то такое, что, по мнению моих тетушек, могло заинтересовать его. В итоге, через пять минут я уже была в библиотеке, удивительной комнате, заполненной весьма экзотической коллекцией сэра Ральфа.

Я положила кусок металла на стол и сразу же поняла, что произвела впечатление.

— Бог ты мой! — воскликнул сэр Ральф; он применял божбу, которую явно не одобрили бы ни Доркас с Элисон, ни преподобный Джеймс. — Где ты это нашла?

Я рассказала ему, что нашла это в могиле Джосаи Полгрея. Его кустистые брови поползли вверх.

— А что ты там делала?

— Помогала копать.

Он смеялся по-разному — у него было две особые манеры: либо громогласный раскатистый хохот, либо тихий внутренний смешок, когда у него просто дрожал подбородок — думаю, так он смеялся только тогда, когда его что-то сильно потешало. На этот раз он был особенно весел и очень доволен. Он всегда разговаривал отрывисто, словно слишком спешил, чтобы закончить предложение.

— Хм! — произнес он, — кладбище…

— Это важная вещь, да?

— Бронза, — сказал он. — На мой взгляд, она похожа на доисторическую.

— Полагаю, это очень интересно.

— Умница, — сказал он. — Если найдешь еще что-нибудь, принеси мне.

Он кивнул, и я поняла, что могу идти. Но это не входило в мои намерения.

— Вы хотите, чтобы я оставила вам свою… бронзу? — спросила я.

Он прищурился и слегка повел нижней челюстью.

— Твою? — взревел он. — Она не твоя!

— Но нашла ее я.

— Нашла — и оставляешь себе, да? Нет, девочка моя, с этой вещью так не пройдет. Она принадлежит государству.

— Очень странно.

— Тебе многое может казаться странным, пока ты не вырастешь.

— Но это представляет интерес для археологов?

— А что ты знаешь об археологах?

— Я знаю, что они копают землю, чтобы находить разные вещи. Они находят разные вещи. Римские бани и прекрасные изразцы, и все такое прочее.

— Но ты же не возомнила себя археологом, только потому что нашла эту вещь?

— Но ведь они занимаются тем же самым.

— И ты тоже хотела бы этим заняться?

— Да, хотела бы. Я знаю, у меня получилось бы. Я бы прямо тут, под этой землей, нашла прекрасные вещи, о существовании которых люди даже не догадываются.

Он рассмеялся.

— Ты думаешь, археологи то и дело находят драгоценности и римские виллы? Тебе нужно многое узнать. Большую часть времени приходится просто копать и искать малоценные вещи — вот такие, — которые находили уже бессчетное количество раз. В основном попадаются именно такие находки.

— Но не мне, — уверенно возразила я. — Я буду находить красивые ценные вещи.

Он положил руку мне на плечо и повел к двери.

— Ты бы хотела знать, что ты нашла, не так ли?

— Конечно! В конце концов, это же я нашла!

— Я дам тебе знать, когда получу ответ. А пока… если найдешь что-то еще, то знаешь, что делать, не так ли?

— Принести вам, сэр Ральф.

Он кивнул и закрыл за мной дверь. Я медленно направилась через холл и вышла во двор. Хоть я и лишилась своей находки, но было приятно осознавать, что я внесла свой вклад в мировую науку.

* * *

Моя находка оказалась всего лишь фрагментом щита, возможно, бронзового века. Такие штуки находили довольно часто. И все же это событие стало причиной значительных перемен.

Во-первых, оно повысило мой престиж в классной комнате. Когда я пришла на уроки, Адриан и Теодосия отнеслись ко мне с гораздо большим уважением, чем прежде. Я всегда считала Теодосию глупым созданием, хотя она была на год старше меня — а Адриан, тот еще старше. Они оба были светловолосыми — Теодосия казалась довольно хрупкой, у нее были невинные голубые глаза и слегка скошенный подбородок. Я была выше ее, почти такого роста, как Адриан. Я никогда не ощущала разницы в возрасте, и, несмотря на то что они жили в этом особняке, а я — в доме священника, лидером здесь была я, и я постоянно указывала, что им надлежит делать.

Отец рассказал им, что я нашла нечто очень ценное и сообразила принести находку ему. Он, наверное, хотел бы увидеть в их глазах такой же интерес, какой заметил в моих.

Все утро я снова и снова излагала, как копала могилу Джосаи Полгрея, как нашла эту пластину и довела бедную мисс Грэм до отчаяния. Я описывала, как выглядела моя находка. Мое воображение сделало ее огромной и сверкающей, как золото. Она, конечно же, принадлежала какому-то могущественному правителю, и он специально закопал эту пластину в землю, чтобы я когда-нибудь ее нашла.

Я потихоньку предложила всем достать лопаты и начать раскопки на территории Картерз Медоу, потому что здесь должны быть закопаны несметные сокровища. В тот же день мы нашли лопаты в сарае садовника и приступили к работе. Нас нашли и наказали; но в итоге сэр Ральф решил, что мы должны изучать археологию. Многострадальной мисс Грэм вменили в обязанность давать нам соответствующие уроки. Бедная мисс Грэм была вынуждена специально изучать этот предмет и приложила все усилия, чтобы справиться с этой непростой задачей. Я была в полном восторге — в отличие от остальных. Сэр Ральф узнал об этом, и его интерес ко мне, возникший после того, как я принесла ему пластину, кажется, возрос еще больше.

А затем в старом Довер-Хаусе поселился сэр Трэверс с семьей. Трэверсы и раньше дружили с семейством сэра Бодриана; они приезжали в Кеверол-Корт много раз, и именно сэр Эдвард подал идею проводить раскопки в Картерз Медоу. Моя находка просто подстегнула его интерес. И, поскольку сэр Трэверс подыскивал для себя загородный дом, сэр Эдвард предложил ему Довер-Хаус.

Сэр Эдвард был как-то связан с Оксфордским университетом и постоянно занимался археологическими исследованиями. Его имя часто упоминалось в газетах, он был хорошо известен в академических кругах. И ему, конечно же, понадобилась загородная резиденция, где бы он мог в тишине изучать свои находки и описывать их в книгах после возвращения из дальних странствий.

Всех очень взволновало известие, что он переезжает к нам. Адриан рассказал, что его дядя был в восторге, что теперь ничто не сможет помешать проводить раскопки в Картерз Медоу — что бы там ни говорил приходской священник.

Я решила, что он прав, потому что бедный преподобный Джеймс был не из тех людей, которые готовы сражаться за свои убеждения. Он выдвигал свои возражения лишь потому что его подстрекали некоторые прихожане. Все, что ему было нужно — вести тихую жизнь, и основной обязанностью Элисон и Доркас было ограждать отца от всего, что может его расстроить. Я подозреваю, что он был в восторге от того, что сэр Эдвард поселился в наших местах, потому что даже самые воинственно настроенные из его прихожан не посмели бы идти наперекор такому важному господину.

Итак, когда Трэверсы поселились в Довер-Хаус, он стал называться Гиза-Хаус.

— Полагаю, они назвали так дом в честь пирамид, — сказала Доркас. Заглянув в энциклопедию, мы с ней охотно согласились.

Темный старый Довер-Хаус с заросшим садом, который так долго пустовал, снова стал обитаемым. Теперь мне не так просто было пугать Теодосию рассказами о том, что дом населен призраками, или предлагать им с Адрианом заглянуть в окна пустого дома. Правда, и сейчас это строение не утратило для нас некоторой мистической притягательности. «Если там живут призраки, то это уже навсегда», — сказала я Теодосии.

И, конечно, довольно скоро поползли слухи о том, что дом наполнен сокровищами, свезенными со всего мира. Некоторые из них были действительно весьма экзотическими, поэтому слуги чувствовали себя там не очень уютно. И из-за всех этих странных предметов дом считали «жутким». Если бы не сэр Эдвард, который был очень важным человеком, чье имя часто упоминалось в газетах, слуги ни за что не согласились бы находиться в этом доме.

Итак, в Картерз Медоу начались раскопки, а в Гиза-Хаус поселились новые обитатели. Хотя сэр Эдвард был вдовцом, у него было двое детей — взрослый сын, Тибальт, уже учился в университете, и дочь Сабина, примерно одного возраста со мной и Теодосией, которая стала учиться вместе с нами.

Я не видела этого Тибальта — но решила, что он мне не нравится еще до того, как повстречалась с ним. Причина такого отношения заключалась в том, что Сабина всегда говорила о нем с благоговейным трепетом и только в превосходной степени. Она его просто обожала. По ее словам, он все знал и все умел. Он был красив, и вообще, богоподобен.

— Я не верю, что кто-нибудь может быть таким безупречным, — как-то произнесла я с невыразимым презрением, взглядом заставляя Адриана поддержать меня. Теодосия могла думать все, что ей заблагорассудится, ее мнение меня не интересовало.

Адриан некоторое время переводил взгляд с меня на Сабину и наконец принял мою сторону.

— Нет, никто не может, — согласился он.

— Никто, кроме Тибальта, — настаивала Сабина.

Сабина всегда говорила уверенно, не обращая внимания на то, слушают ее или нет. Я объяснила Адриану, что она такая потому, что живет в странном доме с рассеянным отцом и слугами, двое из которых были действительно очень странными — оба они из Египта, их звали Мустафа и Абсалам. Они носили длинные белые рубахи и сандалии. Я слышала, как наша повариха говорила, что они наводили ужас на других слуг. Эти странные экспонаты, а тут еще и эти двое слуг, которые бесшумно перемещались по дому, так, что казалось, будто они следят за тобой — это очень необычный дом.

Сабина была хорошенькой — светлые вьющиеся волосы, большие серые глаза с длинными золотистыми ресницами и сердцевидное личико. Очень скоро Теодосия, которая была довольно-таки обыкновенной, начала обожать ее. Я заметила, что их дружба быстро укрепила наш альянс с Адрианом. Иногда я думала, что до приезда Трэверсов нам было лучше — у нас к тому времени сложилась милая маленькая компания. Да, я немного задирала их. Доркас всегда говорила мне, что я должна прекратить пытаться всеми командовать и не считать свое мнение единственно правильным с любой точки зрения.

В самом деле, хотя Адриан и Теодосия жили в величественном особняке, а я — в скромном доме приходского священника, и мне разрешали учиться вместе с ними из милости, я действительно вела себя так, словно именно я была наследницей Кеверол-Корт, а все остальные были здесь гостями. Я объясняла Доркас, что Адриан попросту не умеет принимать решений, а Теодосия, та настолько глупа, что вообще ничего не понимает.

А потом появилась Сабина, добродушная, с красиво уложенными волосами — тогда как мои прямые черные волосы всегда растрепывались, разрушая любую прическу. Ее серые глаза искрились весельем, когда она говорила всякие пустяки, или страстно сверкали, когда она говорила о Тибальте. Она была очаровательно девочкой, чье присутствие полностью изменило атмосферу в классной комнате.

Именно от нее мы узнали о жизни в Гиза-Хаус, где ее отец целые дни проводил в своем кабинете, а Мустафа и Абсалам бесшумно приносили ему еду на подносе. Когда отец работал, она часто ела в одиночестве или в компании с домоправительницей — компаньонкой, Табитой Грэй[2], которая учила ее играть на рояле. Сабина часто называла ее Табби, и я обозвала ее Серой Табби, чем сильно насмешила друзей. Я представляла себе ее женщиной средних лет, с тусклыми сероватыми волосами, в серой юбке и какой-нибудь темной блузе грязновато-коричневого цвета. И была абсолютно потрясена, когда наконец увидела ее. Табита оказалась необычайно красивой молодой женщиной.

Я сказала Сабине, что она ничего не умеет описывать. По ее словам выходило, что Табита — неказистая старуха. Я была уверена, что ее чудо-герой Тибальт окажется бледным юнцом со слабым зрением, испорченным бесконечным чтением неразборчивых манускриптов. Он, наверняка, изучал непонятные письмена на древних манускриптах и не знал ничего, кроме давно умерших людей и каким оружием они пользовались в бою.

— Когда-нибудь вы все увидите сами, — пообещала Сабина.

Мы с нетерпением ждали этого момента. Мое воображение так разыгралось, что этот загадочный брат нашей подруги не выходил у меня из головы. Мне ужасно хотелось увидеть его. Я так ясно представила себе сутулого ученого в очках, что сама поверила в этот образ — и заставила поверить в него Адриана. Теодосия приняла точку зрения Сабины.

— В конце концов, Сабина видела его, а вот ты — нет, — сказала она.

— Люди могут заблуждаться, — возразила я. — Она видит его сквозь розовые очки.

Мы еле дождались того дня, когда пришла пора Тибальту возвращаться из Оксфорда.

— Вот теперь вы все увидите воочию, — говорила Сабина.

Но однажды она пришла в слезах, потому что оказалось, что Тибальт не приедет. Он поехал в Нортумберленд, на раскопки, и проведет там все каникулы. Сэр Эдвард собирался присоединиться к сыну.

Вместо Тибальта к нам приехал Эван Коллум, его друг. Он хотел заработать немного денег, поэтому должен был до отъезда в университет преподавать нам основы археологии, предмета, в котором был весьма и весьма силен.

Я тут же забыла свое разочарование от того, что не увидела Тибальта, и с энтузиазмом ринулась изучать новый предмет. Этот предмет интересовал меня гораздо больше, чем остальных учеников. Иногда после обеда мы с Эваном ходили в Картерз Медоу и он показывал мне раскопки.

Однажды я застала там сэра Ральфа.

— Интересуешься, да? — спросил он.

Я призналась, что так и есть.

— Больше не находила бронзовых пластин?

— Нет, больше ничего не находила.

Он чуть подтолкнул меня.

— Находки случаются нечасто. — Он довольно усмехнулся, и я поняла, что ему приятно видеть меня здесь.

Один рабочий, приехавший на раскопки вместе с другими, показал мне, как сложить вместе черепки найденного горшка. Он назвал это «первой помощью», пока горшком не займутся, как следует, и тогда он, может быть, попадет в музей. Потом рабочий показал мне, как паковать сложенные таким образом черепки перед отправкой экспертам, которые составят их вместе и определят, когда был сделан этот горшок, способный рассказать о том, как жили люди четыре тысячи лет назад.

Я мечтала что-нибудь найти в Картерз Медоу — золотые украшения или такие предметы, которые, как я слышала, находили в древних захоронениях. Но тут все было иначе. Какое-то время я испытывала разочарование, но потом загорелась. Меня захватил сам процесс. Я ни о чем не могла думать, только о том, как это чудесно — открывать тайны древних эпох.

Наши уроки с Эваном Коллумом проходили во второй половине дня, потому что утро мы проводили с мисс Грэм или с Оливером Шримптоном, посвящая трем важным навыкам: читать, писать и считать.

К тому же, мисс Грэм учила Теодосию, Сабину и меня рукоделию. Три утра в неделю мы по часу занимались вышиванием. Мы учились вышивать буквы алфавита, изречения и пословицы, наши имена и даты. Конечно же, мы выбирали самые короткие изречения, какие только могли отыскать. Но даже это было кропотливой работой. Ужасные маленькие стежки крестиком на куске хлопка. И если один стежок оказывался слишком большим или слишком маленьким, приходилось его распускать и делать заново. Я восстала против такой бессмысленной траты времени и так злилась, что от этого заметно страдал мой контрольный образец вышивки.

Еще были занятия музыкой, и мы бренчали на пианино под наблюдением мисс Грэм. Но теперь, когда у нас появилась Серая Табби, было решено, что музыке нас будет обучать именно она. Поэтому, при учете периодических занятий археологией, наше обучение принимало довольно необычные формы. У нас были учителя отовсюду — мисс Грэм из Кеверол-Корт, Серая Табби и Эван Коллум из Гиза-Хаус, а из дома священника — Оливер Шримптон. Доркас была в восторге. Она находила замечательным то, что три семьи изыскали свои педагогические ресурсы и тем самым обеспечили молодежи отличное образование. Она сказала, что едва ли еще где-нибудь девочки имеют такие возможности и надеется, что я смогу в полной мере ими воспользоваться.

Больше всего меня увлекали уроки Эвана Коллума. Я сказала ему, что когда вырасту, поеду с экспедицией в самый отдаленный уголок мира. Он ответил, что это может оказаться слишком сложным для женщины, если только она не выйдет замуж за археолога; но все равно поддержал мои стремления. Ему было приятно иметь такую способную ученицу. Нам всем было интересно, но мое искреннее рвение было очевидно. Мне очень нравилось слушать о древних цивилизациях, о богах, которым они поклонялись, об их таинственных храмах. Я заразилась энтузиазмом Эвана.

— Под песчаными холмами в пустынях скрываются несметные сокровища, Джудит, — повторял он.

Конечно, я представляла себя там, воображала, как совершаю фантастические открытия и принимаю поздравления от таких людей, как сэр Эдвард Трэверс.

Я представляла, как веду с ним долгие разговоры. Но должна признаться, он приводил меня в полное замешательство. Казалось, что этот человек никого не видел вокруг себя. У него был странный взгляд — словно он смотрел куда-то вглубь веков.

— Думаю, тот ужасный старый Тибальт — точно такой же, — говорила я Адриану.

Имя Тибальт стало новым словом, которое я ввела в обиход. Оно означало «жалкий, презренный», и мы с Адрианом дразнили этим Сабину.

— А мне все равно, — сказала она. — Ничего из того, что говорите вы, не сможет бросить тень на Тибальта.

Я была очарована Гиза-Хаус. И хотя проявляла полное отсутствие музыкальных способностей, тем не менее с нетерпением ждала возможности пойти туда на очередной урок игры на рояле. Там уже со входа меня охватывал трепет. В доме было что-то необычное, «зловещее», — сказала я Адриану, который, как всегда, согласился со мной. Во-первых, там было темно — может, все дело в кустах, окружавших дом. К тому же, там было много бархатных штор — не только на окнах, но на дверях и в альковах, где стояли разные идолы и статуи. Повсюду лежали толстые ковры, заглушающие шаги и создающие ощущение, что кто-то постоянно наблюдает за каждым посетителем этого храма зловещих тайн.

На верхнем этаже жила какая-то странная женщина, и весь этаж принадлежал ей. Сабина называла ее старой няней Тестер.

— Кто она такая? — поинтересовалась я.

— Она была няней моей матери, а потом нянчила Тибальта и меня.

— А что она там делает теперь?

— Просто живет там.

— Но тебе уже не нужна няня.

— Мы не выгоняем слуг, которые так долго служат нам, — надменно произнесла Сабина.

— Я думаю, что она — ведьма.

— Думай, что хочешь, Джудит Осмонд. Она — старая няня Тестер.

— Она наблюдает за нами. Всегда выглядывает из окна и отшатывается назад, когда мы смотрим в ее сторону.

— Не обращай внимания, — сказала Сабина.

Каждый раз, приходя сюда, я смотрела на окна няни Тестер. Я убедила себя, что это очень странный дом и там может произойти все, что угодно.

Гостиная была самой обычной из всех комнат, но даже она выглядела как-то по-восточному. Несколько красивых ваз и статуэток, которые сэр Эдвард привез из Китая. Прекрасные картины в нежных пастельных тонах. Там же стояла стеклянная горка, заполненная китайскими статуэтками — драконами и толстыми Буддами с хитрыми сонными лицами, худыми Буддами, что с очевидной легкостью сидели в немыслимых позах, которые я безуспешно старалась повторить; статуэтки китаянок с непроницаемыми лицами, и свирепых мандаринов. Но рояль придавал этой комнате вполне привычный вид и именно на нем мы исполняли наши опусы под руководством Серой Табби, такой же загадочной, как и китаянки в стеклянном шкафу.

Когда предоставлялась возможность, я заглядывала в другие комнаты и заставляла Адриана заглядывать вместе со мной. Ему не хотелось, но он боялся не выполнить то, что я хотела, потому что в случае отказа я обозвала бы его трусом.

Мы с Эваном Коллумом изучали кое-что о древнем Египте — и я была совершенно очарована. Он рассказывал о последних открытиях и находках экспедиций, в которых участвовал сэр Эдвард Трэверс, потом излагал интересные факты истории этой страны.

Слушая Эвана Коллума, я переносилась из классной комнаты в храмы древних богов. Меня увлекли рассказы о породившем самого себя боге Ра — известном под именем Амон Ра; о его сыне Осирисе, который родил вместе с богиней Изидой великого бога Гора, о других богах, загадочных и страшных. Эван показывал нам изображения масок, которые надевали жрецы во время религиозных церемоний. Оказывается, каждая маска олицетворяла одного из богов.

— Бытовало мнение, что великие боги египтян обладали такой же силой и свойствами, как люди, но вдобавок каждый из них обладал и свойствами животного — и это животное служило им отличительным знаком. Гор, к примеру, был ястребом, потому что его глаза были зоркими и быстрыми…

Он показывал интереснейшие картинки. Я была прилежной ученицей. Но больше всего меня интересовали рассказы о погребениях, когда тела знатных особ бальзамировали и помещали в особые гробницы, где они хранились тысячелетиями. Рядом с ними обычно погребали их слуг, которых убивали только затем, чтобы они служили своим хозяевам в их новой жизни так же, как и в этой. Там, в могилах, хранились и сокровища, чтобы умершие не испытывали бедности в будущей жизни.

— Эта традиция, конечно, — объяснял нам Эван, — привела к тому, что многие могилы подверглись ограблению. На протяжении веков отчаянные авантюристы опустошали гробницы. Они при этом сильно рисковали, потому что, согласно древним повериям, тех, кто посмеет потревожить вечный покой умерших, неизбежно постигнет проклятие фараонов.

Мне было очень интересно, как можно сохранить человеческое тело на долгие века.

— Процесс бальзамирования, — объяснял Эван, — был изобретен за три тысячи лет до Рождества Христова. Этот секрет еще никто не разгадал — неизвестно, как древние египтяне делали это, да еще с таким мастерством.

Это было захватывающе интересно. Мне никогда не наскучивало обсуждать эту увлекательную тему. Хотелось отложить все остальные уроки — лишь бы заниматься с Эваном.

Сабина сказала, что видела мумию. У них в Гиза-Хаус когда-то была одна. Эван говорил с ней об этой мумии, и мне было немного обидно, что Сабина, которая не проявляла особого интереса к этой теме, тем не менее имела возможность, о которой я могла только мечтать.

— Она лежала в каком-то особом гробу, — поведала Сабина.

— Саркофаге, — подсказал Эван.

— Наверное, этот саркофаг до сих пор у нас. Но мумии уже нет, — она поежилась. — И слава Богу. Она была просто отвратительной.

— Нет, это интересно, — возразила я. — Ты только представь! Тело человека, который жил много тысяч лет назад!

Я не могла отделаться от этой мысли, и позже, когда мы пошли на урок музыки, решила, что непременно должна увидеть этот саркофаг. Теодосия сидела за роялем. Она играла лучше всех нас, и Серая Табби давала ей дополнительные уроки.

— Теперь — самое время, — сказала я, и Сабина повела нас в эту странную комнату. Это, конечно, была именно та комната, о которой я слышала раньше. Комната, которая наводила ужас на слуг, и в которую они не осмеливались входить поодиночке.

Я сразу увидела саркофаг. Он стоял в углу. Похожий на каменный. На крышке — ряды иероглифов.

Опустилась на колени и принялась их рассматривать.

— Отец пытается расшифровать их, — пояснила Сабина, — поэтому он пока стоит у нас. А позже его отвезут в музей.

Я задумчиво прикоснулась к нему рукой.

— Подумать только! Тысячи лет назад люди вырезали эти знаки. Кого-то набальзамировали и положили внутрь. Ну разве не интересно? Ах, если бы здесь была еще и мумия!

— Ты можешь посмотреть на нее в Британском музее. Очень похожа на человека, которого замотали в бинты.

Я встала и огляделась по сторонам. Вдоль одной из стен тянулись ряды книг. Многие были изданы на незнакомых мне языках.

— В этой комнате возникает какое-то странное ощущение. Вы чувствуете?

— Нет, — ответила Сабина. — Ты просто пытаешься нас напугать.

— Это из-за темноты, — сказал Адриан. — Из-за дерева, которое растет за окном.

— Послушайте! — настаивала я.

— Это ветер, — с упреком проговорила Сабина. — Нас не должны здесь застать.

Она вздохнула с облегчением, когда закрыла за нами дверь. Но я никак не могла забыть эту комнату.

В последующие несколько дней я прочитала о египетских погребениях все, что смогла найти. Окружающие были недовольны мной, потому что когда меня захватывала какая-нибудь идея, я была полностью поглощена ею и ни о чем другом не могла говорить.

Сабина проявляла нетерпение, а Теодосия соглашалась со всем, что говорила Сабина. Она заявила, что ей надоели разговоры о мумиях. Это всего лишь тела мертвых. Она слышала, что если мумию вынести на свежий воздух и снять все повязки, она тут же рассыплется в пыль. Так зачем устраивать такой переполох из-за какой-то горстки пыли?

— Но они когда-то были реальными людьми! Давай еще раз пойдем и посмотрим на саркофаг!

— Нет! — простонала Сабина. — И вообще, это — мой дом. Если вы будете ходить туда без меня, это будет незаконным вторжением в чужую частную собственность!

— Ты просто боишься этой комнаты, — заявила я.

Она возмущенно отрицала это.

Меня все больше захватывала эта идея. Мне хотелось знать, каково это быть забальзамированным и лежать в саркофаге. Я вынудила Адриана пойти вместе со мной. Мы нашли какие-то старые простыни, порвали одну из них на тонкие полоски, и когда в следующий раз вместе пошли на уроки музыки в Гиза-Хаус, мы с Адрианом успели позаниматься первыми, а потом вышли в сад, где заранее спрятали наши простыни и повязки в старой беседке. Мы взяли их и вернулись в комнату, где стоял саркофаг. Я наложила простыню на лицо, прорезав отверстия для глаз, велела Адриану замотать меня в бинты, потом забралась в саркофаг и улеглась там.

Единственным моим оправданием был тот факт, что я юна и глупа. Мне это казалось всего лишь шуткой — захватывающей и волнующей. А еще я представляла себе, что бросаю вызов богам, которые не могли оставить безнаказанной такую наглую выходку.

Прошло довольно много времени, прежде чем дверь открылась.

— Ну почему тебе все время хочется смотреть на него?..

Адриан привел их, как было условлено.

А потом они увидели меня. Раздался душераздирающий визг. Я попыталась выбраться из саркофага, похожего на корыто, в котором странно пахло и было очень холодно. Это оказалось неудачной идеей, потому что когда Теодосия увидела восстающую из мертвых мумию, она начала орать. Я слышала, как Адриан закричал, что это всего лишь Джудит. Я увидела, что лицо Сабины стало белым, как простыни, которыми я обмоталась, а потом Теодосия рухнула на пол, потеряв сознание.

— Все в порядке, Теодосия, — крикнула я, — это всего лишь я, Джудит! Это не настоящая мумия!

— Мне кажется, она умерла, — сказала Сабина. — Ты ее убила!

— Теодосия! — взвыла я. — Ты же не умерла?! Люди не умирают вот так просто!

А потом я увидела незнакомца, стоящего в дверях. Он был высоким и непохожим ни на одного человека, которого я когда-либо встречала. На мгновение мне показалось, что это — один из богов, который пришел отомстить мне, тем более, что выглядел он довольно рассерженным.

Незнакомец грозно уставился на меня. Представляю, какой у меня был вид! На голове — простыня, с тела свисают размотавшиеся бинты. Потом перевел взгляд на Теодосию.

— Бог ты мой! — воскликнул он и взял ее на руки.

— Джудит нарядилась мумией, — пожаловалась Сабина, — и напугала Теодосию.

— Что за глупая шутка! — сказал он, укоризненно посмотрев на меня, и я так застыдилась, что была рада, что простыня скрыла мое сконфуженное лицо.

— Она что, умерла, Тибальт? — спросила Сабина.

Он не ответил, и вышел из комнаты с Теодосией на руках.

* * *

Я избавилась от бинтов и простыни, после чего связала их в узел.

— Они все суетятся вокруг Теодосии, — сообщила прибежавшая Сабина. И добавила с ликованием в голосе: — Они ужасно сердятся на вас обоих.

— Это была моя идея, — сказала я. — Правда, Адриан?

Адриан согласился.

— Нечем гордиться, — сурово произнесла Сабина. — Ты могла убить ее.

— Но с ней все в порядке? — взволнованно спросила я.

— Она уже сидит, но все еще бледная и тяжело дышит.

— Ну немного напугалась.

— Люди могут умереть от страха.

— Но она же не умрет.

В комнату вошел Тибальт. Он по-прежнему выглядел очень рассерженным.

— О чем вы оба думали, когда устроили все это?

Я посмотрела на Адриана, который, как обычно, молчал и ждал, пока я заговорю.

— Я всего лишь нарядилась мумией.

— Вы уже довольно взрослая для таких шуток.

Я почувствовала себя маленькой и униженной.

— А вы не подумали о том, какое впечатление это произведет на тех, кто не участвует в вашей шутке?

— Нет, — сказала я, — не подумала.

— Милая привычка. Нужно будет как-то самому попробовать.

Если бы кто-то другой сказал мне нечто подобное, я бы нашла какой-нибудь дерзкий ответ. Но сейчас все было иначе… я поняла это с самого начала.

Он повернулся к Адриану.

— А что вы можете сказать?

— То же самое, что и Джудит. Мы не хотели причинить ей вред.

— Вы вели себя очень глупо, — сказал он и вышел из комнаты.

— Значит, это и есть великий Тибальт? — сказал Адриан, подождав, пока тот отойдет подальше.

— Да, — подтвердила я, — великий Тибальт.

— Но ты говорила, что он сутулится и носит очки.

— Значит, я ошибалась. Не носит. Нам лучше уйти.

Когда мы спускались по лестнице, я услышала, как Тибальт спросил:

— А кто эта дерзкая девчонка? — Конечно, он говорил обо мне.

Сабина присоединилась к нам в холле.

— Теодосию отвезут в экипаже, — сказала она. — А вам придется идти пешком. У вас будут большие неприятности.

Казалось, она этому рада.

* * *

И неприятности действительно были. В классной комнате нас ждала мисс Грэм. Она выглядела обеспокоенной — впрочем, она довольно часто так выглядела. Позже я поняла: мисс Грэм боялась, что во всем обвинят ее и уволят за это.

— Молодой мистер Трэверс приехал в экипаже вместе с Теодосией, — сказала она. — Он сообщил сэру Ральфу о вашей злой выходке. Вы оба будете сурово наказаны. Теодосию отправили в постель. Ее светлость очень обеспокоена, она послала за доктором. У Теодосии слабое здоровье.

Я не могла избавиться от ощущения, что Теодосия старается использовать ситуацию с максимальной пользой для себя.

Мы пошли в библиотеку, где книги занимали три стены, а почти всю четвертую стену — окно, огромное, вертикально поделенное, с сидениями под ним и с тяжелыми темно-зелеными шторами. А под потолком висела хрустальная люстра. Комната производила угнетающее впечатление: в ней было слишком много предметов. Здесь были резные деревянные столы и скульптуры из Индии, китайские вазы и изысканно украшенный стол в стиле Людовика Пятнадцатого, с ножками в виде позолоченных херувимов. Все эти сокровища привозили сэру Ральфу из разных концов света, и он собирал их здесь, не обращая внимания на то, соответствуют ли они друг другу. Все это я заметила позже. А в тот раз я видела только двух человек в комнате. Только их. Сэра Ральфа и Тибальта.

— Ну и что это такое? — спросил сэр Ральф.

Адриан всегда, казалось, терял дар речи в присутствии дяди, поэтому отвечать пришлось мне. Я попыталась объяснить.

— Вы не имели права находиться в той комнате! Не имели права разыгрывать такие глупые шутки. Вы будете за это наказаны и, думаю, вам это не придется по вкусу.

Мне не хотелось, чтобы Тибальт видел, что мне страшно. Я думала о том, какое наказание будет для меня самым тяжким. Наверное, запретить уроки Эвана Коллума.

— Тебе есть, что сказать в свое оправдание? — спросил сэр Ральф, свирепо уставившись на Адриана.

— Мы просто… притворялись.

— Говори громче!

— Это была моя идея, — сказала я.

— Пусть мальчишка сам за себя ответит, если может.

— Мы… мы думали, будет здорово, если Джудит оденется мумией…

Сэр Ральф нетерпеливо фыркнул. Потом повернулся ко мне.

— Значит, это ты была зачинщицей, да?

Я кивнула, и вдруг с облегчением заметила, что его подбородок одобрительно шевельнулся.

— Ну ладно, — сказал он. — Ты увидишь, что происходит с людьми, которые позволяют себе подобные шутки. Возвращайся в дом священника и увидишь, что тебя там ждет. — Потом повернулся к Адриану. — А вы, сэр, поднимайтесь в свою комнату. Вас ожидает серьезная порка. Я лично вас высеку. Убирайтесь.

Бедный Адриан! Это так унизительно — да еще в присутствии Тибальта!

* * *

Адриана действительно высекли, а это очень тяжело вынести в шестнадцать лет.

Я вернулась в дом священника. Доркас и Элисон были крайне взволнованы, потому что им уже сообщили о моем дерзком поступке.

— Джудит, а что если сэр Ральф откажется пускать тебя в Кеверол-Корт?

— Он так сказал? — взволнованно спросила я.

— Нет, но велел наказать тебя — и мы не смеем ему перечить.

Преподобный Джеймс ушел к себе в кабинет, пробормотав что-то о том, что ему нужно работать. Случилась неприятность — и он хотел держаться от нее подальше.

— Ну, — спросила я, — так что они со мной сделают?

— Ты должна пойти в свою комнату и прочитать книгу, которую прислал мистер Коллум. Ты должна написать сочинение о ее содержании, и сидеть на одном хлебе и воде, пока не закончишь эту работу. Ты должна будешь сделать это, даже если придется просидеть в комнате всю неделю.

Это никак не было наказанием. Милый Эван! Книга, которую он для меня выбрал, называлась «Династии Древнего Египта», это именно то, что больше всего меня увлекало, а наша повариха в безопасных стенах дома священника заявила, что ей Кеверол-Корт — не указ, и она не станет держать меня на хлебе и воде. Так недалеко и до беды, заявила она. Никто не сможет заставить ее морить ребенка голодом! Мне стало смешно. Я, которую часто называли дьявольским отродьем, вдруг превратилась в ребенка!

В тот отрезок времени мне тайком передавали мои любимые блюда. Там были и сдобные булочки, с пылу с жару, и ее особые миниатюрные пирожки с голубятиной.

Я провела два приятных дня, потому что моя работа была закончена в рекордные сроки, и позже узнала от Эвана, что сэр Ральф остался весьма доволен результатами моего научного труда.

* * *

Мы подрастали, и в связи с этим происходили некоторые изменения, но они происходили так постепенно, что их мало кто замечал.

Тибальт часто наезжал в Гиза-Хаус. В то время моей заветной мечтой было совершить какое-нибудь открытие. Но эта мечта все время обрастала новыми деталями. Иногда в этой мечте я откапывала какой-нибудь бесценный предмет; в другой раз мне открывалось какое-то невероятно важное значение в иероглифах на саркофаге в Гиза-Хаус, и это открытие так потрясало научный мир, что Тибальт приходил в полное восхищение. Он тут же просил меня выйти за него замуж, и мы вместе отправлялись в Египет, где жили долго и счастливо, делая открытие за открытием, и становились знаменитыми. В конце моей мечты Тибальт обычно заявлял: «Всем этим я обязан тебе!»

Но на самом деле он едва замечал меня и если когда-либо и думал обо мне, то как о глупой девчонке, которая нарядилась мумией и напугала Теодосию.

С Теодосией все было совершенно иначе. Вместо того чтобы презирать ее за то, что она потеряла сознание, он, казалось, проникся к ней симпатией. У нее была масса возможностей познакомиться с ним поближе, чего была лишена я. После того как заканчивались уроки, я возвращалась в дом священника, а она уже достаточно выросла, чтобы обедать за одним столом со своей семьей. У них часто бывали в гостях Тибальт с отцом.

Адриан уехал в университет изучать археологию. Это был, скорее, выбор дяди, а не его самого. Адриан признался мне, что зависит от дяди, потому что его родители были в стесненном материальном положении. Его отец — брат сэра Ральфа — женился против воли семьи. Поскольку Адриан был старшим из четырех братьев, сэр Ральф, у которого не было своих сыновей, предложил забрать Адриана и дать ему образование — поэтому сэра Ральфа нужно задабривать.

— Везет тебе, — сказала я. — Как бы я хотела поехать изучать археологию!

— Ты всегда сходила по ней с ума.

— Тут есть от чего сойти с ума.

Мне не хватало Адриана — некем стало командовать. Он был таким покорным, всегда делал то, чего я хотела.

Потом Эван Коллум уже не смог приехать. Он закончил обучение и занял место на кафедре одного из университетов. Мисс Грэм и Оливер Шримптон продолжали обучать нас, и мы по-прежнему брали уроки музыки у Табиты Грэй.

Но все постепенно менялось.

Доркас пыталась учить меня, как она говорила, навыкам ведения хозяйства. Она старалась поведать мне о том, как замешивать сдобное тесто, как печь хлеб и готовить варенье. Но я не сильно преуспела в этом.

— Однажды тебе это понадобится, — сказала она. — Когда у тебя появится свой дом. Ты понимаешь, что тебе уже почти восемнадцать, Джудит? В этом возрасте некоторые девушки выходят замуж. — Вымолвив это, она слегка нахмурилась. Я поняла, что они с Элисон переживали о моем будущем. Они надеялись, что я выйду замуж, — и я знала за кого.

Мы все любили Оливера Шримптона. Он был приятным, не очень тщеславным и с энтузиазмом выполнял свою работу. Он был просто незаменим в приходе. А последние два года, когда преподобный Джеймс, казалось, все чаще уставал, он, по признанию Доркас и Элисон, «практически тянул приход на своих плечах». Он отлично ладил с пожилыми дамами, да и не очень пожилые дамы его тоже любили. В приходе было несколько старых дев, которые многое делали для церкви, и думаю, что их энтузиазм в основном был связан с Оливером.

Мы с ним всегда были добрыми друзьями. Я не блистала в тех предметах, которые он преподавал, но живя с ним под одной крышей так долго, относилась к нему, как к брату. Иногда я задумывалась над тем, что если бы не встретила Тибальта, то могла бы смириться с мыслью, что выйду за него замуж и буду жить в доме священника, который всю жизнь был моим родным домом. Все ведь знали, что после того, как преподобный Джеймс уйдет на покой, или умрет, Оливер займет его место.

Я ни с кем не могла поговорить о своих чувствах к Тибальту. Они, в любом случае, были абсурдны, потому что смешно воспылать страстью к человеку, который едва помнит о твоем существовании.

Но наши отношения все же изменились и он стал уделять мне чуть больше внимания. Табита Грэй была очень доброжелательной, она заметила, как я была подавлена, когда Эван Коллум не смог приехать учить нас. По мере того как я взрослела, она, казалось, становилась моложе. Наверное, когда тебе четырнадцать, человек двадцати четырех лет кажется совсем старым. Но когда тебе почти восемнадцать, двадцать восемь лет — это не так много, как двадцать четыре представляется в четырнадцать. Табита стала миссис Грэй, потому что побывала замужем. Называть ее Серой Табби было нелепо. Высокая, с волнистыми черными волосами и большими светло-карими глазами. Когда она играла на рояле, выражение ее лица менялось, в нем появлялось что-то неземное, и она становилась необычайно красивой. Она была нежной, но никоим образом не общительной. Иногда мне казалось, что в ее лице заметна неизбывная печать какой-то страшной тайны.

Я пыталась узнать у Сабины, какое именно положение в доме она занимает.

— Она просто управляет всем, — сказала Сабина. — Заботится обо мне, когда папа и Тибальт в отъезде. Она присматривает за слугами — и за няней Тестер тоже, хотя няня этого и не признает. Хорошо разбирается в работе отца. Он часто говорит с ней о работе — и Тибальт тоже.

Она еще больше заинтересовала меня — у нас появилось что-то общее. Я пару раз заговорила с ней после урока музыки. Она очень оживлялась, когда говорила о работе сэра Эдварда, рассказала, что однажды была членом экспедиции, когда они ездили в Кент работать над раскопками римских поселений.

— Когда Сабина выйдет замуж, я снова поеду в экспедицию, — сказала она. — Жаль, что вы — девушка. Если бы вы были молодым человеком, вы бы стали профессиональным археологом.

— Но на это попросту нет денег. Хорошо еще, что мне дали хоть такое образование. Придется самой зарабатывать себе на жизнь. А что делать — не знаю… Разве что, стану гувернанткой.

— Никогда не знаешь, что готовит будущее, — ответила она. Потом дала мне почитать несколько книг. — Почему бы не продолжить обучение самостоятельно?

Однажды, придя как-то под вечер в Гиза-Хаус, чтобы вернуть книги, я услышала музыку. Решив, что это играет Табита, я заглянула в окно гостиной. Она сидела за роялем рядом с Тибальтом. Они играли в четыре руки. Пока я наблюдала за ними, музыка смолкла. Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Как бы мне хотелось, чтобы он так же улыбался мне!

Они оба почувствовали, что за ними наблюдают, одновременно повернулись к окну и увидели меня.

Мне стало стыдно, что меня застали заглядывающей в чужие окна. Табита махнула рукой, приглашая войти.

— Здравствуйте, Джудит, — сказала она. — А, вы принесли книги… Я давала Джудит почитать вот это. Она очень интересуется этим предметом.

Тибальт посмотрел на книги, и в его глазах вспыхнул теплый свет.

— Что вы о них думаете?

— О, я просто в восторге.

— Табита, мы должны подыскать для нее еще что-нибудь.

— Я это и собираюсь сделать.

Мы вошли в гостиную и стали говорить… О, что это были за разговоры! Я не чувствовала себя такой оживленной с тех пор, как уехал Эван Коллум.

Тибальт проводил меня до дома священника, помог нести книги и все время говорил. Он рассказывал мне о своих приключениях и о том, как взволновали его некоторые находки. Я жадно слушала.

— Вам действительно интересно все это, да? — спросил он, стоя у дверей моего дома.

— Да, — с жаром подтвердила я.

— Ну я всегда знал, что вы интересуетесь мумиями.

Мы рассмеялись. Он попрощался и сказал, что нам стоит еще поговорить.

— А пока, — добавил он, — продолжайте читать. Я скажу Табите, какие книги вам давать.

— О, спасибо! — пылко воскликнула я.

Доркас, должно быть, видела нас через окно.

— Это был Тибальт Трэверс? — спросила она, когда я стала подниматься по лестнице.

Я сказала, что это действительно был он и, поскольку она ждала каких-то пояснений, продолжила:

— Я относила книги в Гиза-Хаус, и он проводил меня назад.

— А! — только и обронила она.

На следующий день она снова заговорила о Тибальте.

— Я слышала, все ожидают, что Тибальт Трэверс женится на Теодосии.

Мне стало дурно. Надеюсь, она этого не заметила.

— Ну, — осторожно продолжала Доркас, — этого следовало ожидать. Трэверсы и Бодрианы уже много лет дружат. Я уверена, что сэр Ральф будет рад, если их семьи породнятся.

«Нет! — подумала я. — Никогда! Глупая малышка Теодосия! Это невозможно!»

Но, конечно, я отлично понимала, что это — весьма вероятно.

* * *

У Оливера Шримптона появилась перспектива получить приход в Дорсете.

Доркас и Элисон очень расстроились.

— Я не представляю, Оливер, что мы без вас будем делать, — говорила Элисон.

— Вы служили просто прекрасно! — добавила Доркас.

Он поехал на встречу с епископом. Я никогда прежде не видела Доркас и Элисон такими счастливыми, как тогда, когда он вернулся.

— Он отказался, — сказали они.

— Кто?

— Оливер.

— Но от чего он отказался?

— Ты что, вообще ничего не воспринимаешь?

— Просто трудно оторваться от Древнего Египта, чтобы мгновенно перенестись в дом священника в Сент-Эрно.

— Ты слишком погружаешься в эти свои книги. Это не идет на пользу. Оливер встречался с епископом и отказался от предложенного места. Он объяснил свой отказ тем, что хочет остаться жить здесь. Естественно, когда отец уйдет на покой, он станет нашим священником.

— Отличная новость, — сказала я. — Значит, можно не бояться, что мы его потеряем.

— Должно быть, он очень привязан к нам, — сказала Доркас, — раз так много для нас делает.

— Привязан к некоторым из нас, — добавила Элисон со значением.

* * *

Эван Коллум приехал в Гиза-Хаус к Трэверсам. Думаю, он был довольно частым гостем в Кеверол-Корт.

Он зашел в дом священника, чтобы встретиться со мной, и у нас состоялся очень интересный разговор. Он сказал мне, что я была его самой способной ученицей, и очень жаль, что я не смогу заниматься этим предметом всерьез.

Мисс Грэм нашла другое место и уехала — наша учеба закончилась. Было совершенно очевидно, что мне никогда не стать музыкантом. Но теперь мне не нужно было искать предлог, чтобы заходить в Гиза-Хаус. Я могла приходить к ним в библиотеку и выбирать книги — и, если только это были не самые ценные экземпляры, могла брать их домой.

Теперь мы редко встречались с Теодосией. В Кеверол-Корт устраивалось множество приемов, на которые меня, естественно, не приглашали. В Гиза-Хаус тоже бывали развлечения, но совсем иного характера. Хотя Тибальт и его отец часто бывали в Кеверол-Корт, а сэр Эдвард и его супруга посещали Гиза-Хаус, я слышала от Табиты, что за обедом в Гиза-Хаус часто велись оживленные разговоры — в основном о работе, которой были заняты хозяева — об этом захватывающем увлечении прошлым.

Моя жизнь тоже сильно изменилась. Я вместе с Доркас и Элисон навещала прихожан нашей церкви. Относила больным цветы из нашего сада, читала вслух тем, кто плохо видел, относила продукты тем, кто был прикован к постели, ездила в город за покупками для них — в маленькой рессорной двуколке, которую мы называли повозкой. Это была двухколесная коляска, в которую запрягали нашего старого Джоррокса, нечто среднее между лошадью и пони.

Я постепенно становилась все больше похожей на типичную дочь священника. В то Рождество мы с Оливером принесли рождественское полено, а потом вместе с Элисон и Доркас соорудили рождественский куст. Он состоял из двух деревянных обручей, соединенных под прямым углом, потом мы украсили его хвоей. Это старинное корнуоллское традиционное украшение, и мы предпочитаем его елке, которую многие местные жители считают иностранным нововведением. Я ходила петь рождественские гимны, и когда мы пришли в Кеверол-Корт, нас угощали горячими булочками, шафранным кексом и вином с пряностями и сахаром. Я видела Теодосию и Адриана в парадном зале, и меня охватила тоска по старым добрым временам.

Вскоре после Рождества внезапно похолодало, что случалось очень редко. Ветки деревьев были покрыты белым инеем, а на пруду дети могли кататься на коньках.

Преподобный Джеймс простыл, за простудой последовал сердечный приступ; и хотя ему стало немного легче, спустя неделю он умер.

Доркас и Элисон были безутешны. Я уже давно отвыкла от него. Он очень много времени проводил в своей спальне, но даже когда он сидел с нами в комнате, то почти не разговаривал — все равно будто его и не было.

Повариха сказала, что это благословенный исход, потому что преподобный никогда бы не оправился после удара.

Окна дома были плотно занавешены. Пришел день, когда раздался погребальный звон, и мы опустили тело преподобного Джеймса Осмонда в могилу, которую выкопал для него мистер Пеггер. Потом вернулись в дом священника, чтобы помянуть покойного.

Я заперлась у себя в комнате. Они хотят, чтобы я вышла за Оливера, который станет священником вместо преподобного Джеймса Осмонда. Тогда мы все продолжали бы жить, как прежде.

Но как я могу выйти за Оливера? Я не могу выйти ни за кого, кроме Тибальта. Как сказать об этом Доркас и Элисон? Более того, такое счастливое развитие событий было возможно лишь в моих самых смелых, невероятных мечтах. Хотелось бы им все объяснить. Но как? Мне нравится Оливер. Я знаю, что он хороший человек. Но как вы не понимаете? Мое сердце начинает биться быстрее при одном только упоминании имени Тибальта. Я знаю, что он не смотрит на меня… как на женщину. И знаю, что они считают, будто Теодосия подходящая для него партия. Но что я могу с собой поделать?

Оливер изменился с тех пор, как стал приходским священником. Он, как всегда, был добр к нам, но, сказала Доркас, если ничего не будет «устроено», нам придется переехать отсюда.

И вдруг все действительно устроилось. Бедная Доркас! Бедная Элисон!

Именно Элисон затронула эту тему. Думаю, Оливер пытался сам заговорить об этом, но боялся, что они подумают, будто он хочет, чтобы они уехали.

— Теперь, когда у нас в приходе новый священник, нам придется уехать, — проговорила она.

Оливер с облегчением ответил:

— Я хочу поговорить с вами. Я подумываю о том, чтобы жениться.

Глаза Доркас засверкали так, словно она и была предполагаемой невестой.

— Конечно, я не мог затрагивать эту тему, когда мне нечего было предложить своей невесте. Но теперь все изменилось… и мне… повезло. Она приняла мое предложение.

Элисон укоризненно посмотрела на меня. «Могла бы нам сказать!» — говорил ее взгляд. Я не могла выразить, как сильно была удивлена.

— Мисс Сабина Трэверс, — продолжал Оливер, — дала согласие выйти за меня замуж.

Мы поздравили его — я от всего сердца, Доркас и Элисон — потрясенно.

Как только я поднялась к себе в комнату, то поняла, что они придут ко мне. Они стояли и смотрели на меня, на лицах — гнев и смятение.

— Подумать только! Он обманывал нас все это время!

— Вы несправедливы к нему, — возразила я. — В чем же он нас обманывал?

— Ну… заставил думать, что…

— Но ничего подобного он не делал! Сабина? Да, между ними всегда было взаимопонимание. Латынь и греческий ей давались ничуть не лучше, чем мне, но она такая хорошенькая, такая женственная! Думаю, она хорошо справится с ролью жены священника.

— Она слишком легкомысленная. Не думаю, что она может вести серьезные разговоры.

— Она будет великолепно относиться к прихожанам. Всегда найдет, что сказать, и сможет сочувственно выслушивать все их проблемы, не слыша их на самом деле. Только подумайте, какое это ценное качество!

— Джудит, такое впечатление, что тебе все равно! — воскликнула Элисон.

— Нет нужды храбриться в нашем присутствии, дорогая, — согласилась Доркас.

Я рассмеялась.

— Послушайте меня, обе. Я бы не вышла за Оливера, даже если бы он сделал бы мне предложение. Он мне почти как брат. Я его очень люблю, мне нравится Сабина. Поверьте мне, я никогда не смогла бы выйти за него, как бы этот брак ни был удобен для всех.

Я подошла и обняла их обеих так, как делала это в детстве.

— Дорогие мои Элис и Доркас, мне очень жаль. Это конец нашей старой жизни. Нам придется покинуть дом священника. Ведь у Оливера есть свои планы, правда?

Они, как всегда, были тронуты проявлением чувств с моей стороны.

— Да нет, дело совсем не в этом, — возразила Доркас. — Мы думали о твоем счастье.

— Мое счастье не здесь, — сказала я. — Вы только подумайте! Оливер и Сабина! Он будет зятем Тибальта!

Они удивленно посмотрели на меня, словно спрашивая, какое это может иметь отношение к нашему затруднительному положению.

— Ну, — сказала Элисон, — нам нужно сразу же составить план…

Этим мы и занялись. Преподобный Джеймс оставил мало денег. У его дочерей будет очень скромный доход, но если они подыщут недорогой домик, то смогут прожить на эти деньги.

Что же до меня, то я полностью зависела от них. Они рады разделить со мной все, что у них было, но это было бы жалкое существование.

— Ведь с самого начала предполагалось, что в случае нужды я должна буду работать — к этому меня и готовили, — сказала я.

— Да, — признала Доркас, — именно поэтому мы так рады, что смогли дать тебе такое хорошее образование.

— Может быть, мы найдем для тебя что-нибудь подходящее.

Бессмысленно сидеть и ждать. Я дала обещание себе и им, что, как только они устроятся на новом месте, я найду работу.

Мне было неуютно — путала не перспектива работы, а необходимость уехать из Сент-Эрно. Я представляла себя в каком-то доме, далеко от Гиза-Хаус, обитатели которого очень скоро забудут обо мне. И что я буду делать? Стану гувернанткой, как мисс Грэм? Именно к такой работе я больше всего пригодна. Возможно, поскольку у меня классическое образование, несколько лучшее, чем у обычной дочери священника, я могла бы преподавать в школе для девочек. Это было бы не так унизительно, как работать в чьем-то доме, где я буду считаться недостойной того, чтобы ко мне относились, как к члену семьи, но при этом буду выше, чем остальная прислуга, за что она, естественно, меня возненавидит. Но что оставалось делать молодой образованной женщине в наше время?

Было невыносимо думать о будущем. Ах, если бы я никогда не находила той бронзовой пластины, Трэверсы могли бы и не поселиться в Гиза-Хаус. Я никогда бы не встретила Тибальта, а Оливер не встретил бы Сабину. Мы с Оливером могли бы осознать, как удобно будет, если мы поженимся, и пойти на этот шаг. У нас была бы счастливая, размеренная совместная жизнь, как у многих других людей. И тогда бы мне не пришлось отчаянно мучиться необходимостью покидать все, что мне дорого.

На помощь пришел сэр Ральф. Он частично решил наши проблемы. У него в поместье был один коттедж, который тогда пустовал, и он предложил сестрам Осмонд снять его за мизерную плату.

Тетушки пришли в восторг.

Сэр Ральф вознамерился стать нашим благодетелем. Леди Бодриан нужна была компаньонка — кто-нибудь, кто будет читать ей вслух, помогать в ее благотворительной деятельности и тому подобное. Фактически, секретарь-компаньонка. Сэр Ральф полагал, что я вполне пригодна для такой работы, так что вскоре леди Бодриан была готова рассмотреть мою кандидатуру.

Элисон и Доркас были в восторге.

— После всех наших бед, все складывается, как нельзя лучше! — восклицали они. — У нас будет коттедж, и как хорошо, что ты будешь совсем недалеко от нас. Только представь себе, мы сможем часто видеть тебя! Это будет замечательно… если… если ты, конечно, сможешь поладить с леди Бодриан…

— Это не проблема, — легкомысленно заявила я, при этом отнюдь не будучи уверенной в том, что это действительно не проблема.

* * *

Леди Бодриан, я всегда это чувствовала, была не в восторге от того, что я училась вместе с ее дочерью и племянником в Кеверол-Корт. В те редкие моменты, когда я ее видела, она бросала на меня откровенно ледяные взгляды.

Она всегда напоминала мне корабль, потому что все ее бесчисленные нижние юбки громко шелестели при ходьбе, и она, казалось, плыла, не замечая никого на своем пути. Я никогда не старалась снискать ее расположение, чувствуя изначальный антагонизм. Но теперь мое положение изменилось.

Она приняла меня в собственной гостиной — маленькой комнате — маленькой относительно остальных комнат в Кеверол-Корт, — но она все равно была вдвое больше, чем любая комната в коттедже. Здесь было слишком много мебели. На каминной полке очень близко друг к другу стояли вазы и статуэтки, в углу комнаты сверкала стеклянная горка с фарфором, серебром и еще всякой всячиной. Там было множество маленьких фарфоровых статуэток. Стулья были обиты гобеленом ручной работы самой леди Бодриан. Тут же стояли два каминных экрана из гобелена и две скамеечки. Рама с вышивкой стояла рядом с ее креслом, и когда я вошла, она занималась именно этим.

С минуту она не поднимала на меня взгляда, давая понять, что работа ей более интересна, чем новая компаньонка. Это привело бы в замешательство любого, но я была не робкого десятка.

— О, мисс Осмонд! Вы пришли по поводу места. Можете присесть.

Я села, высоко держа голову. Щеки мои зарумянились.

— Вашей обязанностью, — сказала леди, — будет следить за моими встречами и обязательствами — как общественными, так и филантропическими. Будете каждый день читать мне газеты, заботиться о моих шпицах, Апельсине и Лимоне. — При упоминании этих имен, собаки, развалившиеся на подушках с каждой стороны от ее кресла, подняли головы и презрительно уставились на меня. Апельсин — или это был Лимон? — гавкнул, а другой — фыркнул. — Мои дорогие! — с нежной улыбкой произнесла леди Бодриан, но ее лицо тотчас стало ледяным, когда она вновь повернулась ко мне. — Вы, конечно, будете все время рядом на случай, если мне что-либо понадобится. А теперь я хотела бы послушать, как вы читаете.

Развернув «Таймс», она вручила газету мне. Я начала читать об отставке Бисмарка и о плане присоединения острова Гельголанда к Германии.

Я чувствовала, как она придирчиво разглядывает меня, пока я читаю. У нее на поясе висел лорнет на золотой цепочке, и она откровенно меня рассматривала. Вероятно, такое отношение можно ожидать всегда, когда становишься наемным работником.

— Да, этого достаточно, — произнесла она, прервав меня на середине предложения. Я должна была осознать, что наем компаньонки — более важный момент, чем судьба Гельголанда. — Я хочу, чтобы вы приступили к своим обязанностям… немедленно. Надеюсь, это удобно.

Я сказала, что мне понадобится день-два, чтобы устроить свои дела, хотя и не знала, какие именно дела имею в виду. Все, чего я хотела — это отложить начало своей новой работы, потому что она меня попросту угнетала.

Хозяйка благосклонно согласилась, разрешив мне провести остаток этого дня и следующий, чтобы подготовиться к работе. Но через день я должна была приступить к своим обязанностям.

Коттедж, в котором поселились тетушки, носил прелестное название Радужный. Единственной причиной, по которой его так назвали, были цветы всех цветов радуги, которые росли в саду. Возвращаясь в этот коттедж, я пыталась выискать в своем нынешнем положении хоть какие-нибудь преимущества. Я утешала себя тем соображением, что хотя мне и неприятно прислуживать леди Бодриан, я все же буду иметь возможность видеть Тибальта.

Глава 3 Горькая неволя

Моя комната в Кеверол-Корт располагалась рядом с комнатой леди Бодриан — на случай, если я понадоблюсь в любое время суток. Это была довольно приятная комната — все комнаты в Кеверол-Корт были приятные, даже самые маленькие — с панелями на стенах и сводчатыми окнами. Из окна я видела крышу Гиза-Хаус. Глупо, конечно, но это меня немного успокаивало.

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что леди Бодриан меня невзлюбила. Довольно часто она вызывала меня звонком колокольчика после того, как я ложилась спать, и капризно заявляла, что не может уснуть. Я должна была приготовить ей чаю или читать, пока она не задремлет. Часто приходилось дрожать от холода, потому что она любила, чтобы в спальне было прохладно. Ей было вполне комфортно под одеялом, а мне приходилось сидеть в одном халате. Она всегда была недовольна всем, что я делала. Если ей не к чему было придраться, она молчала, но если находила повод, то до бесконечности вспоминала все мои промахи.

Ее камеристка Джейн сочувствовала мне.

— Кажется, ее светлость имеет на вас зуб, — заметила она. — Так часто бывает. Я и раньше такое замечала. У обыкновенной служанки есть какое-то достоинство. Горничные или камеристки всегда могут найти работу. Но компаньонки — совсем другое дело.

Думаю, некоторые переносили бы это легче, но я никогда не могла смириться с несправедливостью. В прежние времена я приходила в этот дом и была на равных с Теодосией. Мне было очень трудно принять свое новое положение. И только угроза того, что в противном случае придется уехать из Сент-Эрно, заставляла меня сдерживаться.

Я ела в одиночестве в своей комнате и по обыкновению читала книги, которые брала в Гиза-Хаус. Все это время я не видела Тибальта, потому что он вместе с отцом уехал в какую-то экспедицию в центральные графства. Но Табита всегда давала мне книги.

— Тибальт считал, что вам это должно быть интересно, — говорила она.

Эти книги и мои визиты к Табите, а также осознание того, что Доркас и Элис удачно устроены, были единственными светлыми моментами в то время моей жизни.

Иногда я видела Теодосию. Она была бы со мной довольно любезна, если бы мать позволила ей это. В Теодосии нет ни злости, ни гордыни. Она просто никакая: если и обретала какие-то краски, это было просто отражение людей, которые ее окружали. Она никогда не проявляла враждебности, но в то же время ничего не сделала для того, чтобы изменить к лучшему мое положение. Возможно, в память о прошлом, когда я изводила ее.

Когда я встречала сэра Ральфа, он спрашивал, как я поживаю, и смотрел на меня благосклонно, как всегда. Не могла же я сказать ему: «Мне не нравится ваша жена, и я ушла бы от нее прямо завтра, если бы не была совершенно уверена, что в любом другом месте буду столь же несчастна, как здесь!»

При малейшей возможности я ходила в Радужный, в гости к Доркас и Элисон. Это довольно интересный домик. Он был построен лет триста назад, в те времена, когда семья, которая могла возвести дом за одну ночь, имела право владеть землей, на которой он стоял. В те времена бытовала традиция собирать кирпичи и черепицу. Начинали работу, как только темнело — и работали всю ночь. Четыре стены и крыша — вот все, что требовалось для жилища. И это было готово к утру. После к дому можно было делать пристройки. Так случилось с Радужным. Когда Бодрианы получили этот дом, они приспособили его для своих слуг, значительно расширив. Но в доме остались кое-какие старинные черты — например старая полка — нечто вроде высокого выступа на стене, где обычно спали дети, забираясь туда по лесенке. Теперь дом мог похвастаться довольно пристойной кухней с глиняной печью, в которой Доркас пекла самый вкусный хлеб, какой я когда-либо пробовала. Там же был котел, в котором они готовили пастеризованное молоко, чтобы делать густые топленые сливки. Тетушки действительно были счастливы в этом коттедже со славным садиком, хотя они и скучали по просторному дому священника.

Мне всегда не хотелось уходить от них и возвращаться в Кеверол-Корт, к моим обременительным обязанностям, и я утешалась тем, что издевательски копировала леди Бодриан. Я вышагивала по гостиной в коттедже, размахивая воображаемым лорнетом.

— А сэр Ральф? — спрашивали тетушки робко. — Ты его часто видишь?

— Очень редко. Я же не член семьи, как вы понимаете.

— Какой позор, — горячо воскликнула Доркас, но Элисон подала ей знак замолчать.

— Когда ты училась, все было иначе, — пожаловалась Доркас.

— Да, мне никогда в голову не приходило, что я не одного с ними круга. Но тогда я не была у них в услужении. Удивительно, как мало я знала леди Бодриан… к счастью.

— Все может измениться, — рискнула предположить Элисон.

По натуре я была оптимисткой, так что и даже в тот ужасный период предавалась мечтаниям. Обед. Одна из гостий, леди, не смогла прийти. Они не могут сесть за стол в количестве тринадцати человек. «Ну ладно, есть же компаньонка. Она весьма презентабельна. В конце концов, ее здесь обучали». И вот я спускаюсь вниз в платье, которое Теодосия спешно нашла для меня. Она в нем выглядела ужасно, но мне оно подходит великолепно. И вот я в столовой. «Рядом с человеком, которого ты знаешь», — шепчет Теодосия. «О, — восклицает Тибальт, — как я рад видеть вас!» И мы с ним говорим, и все видят, как он поглощен беседой со своей соседкой за столом, и даже после обеда он ни на шаг не отходит от нее. «Как я рад, — говорит он, — что леди А… Б… В… — какая разница, как ее зовут? — Как я рад, что она не смогла прийти сегодня!»

Мечты, мечты! Но что еще мне осталось в тот ужасный период моей жизни?

* * *

Я читала до тех пор, пока не охрипла.

— Вы сегодня что-то не в голосе, мисс Осмонд. О Господи! Как это неприятно! Одна из основных причин, по которым мне нужна была компаньонка — чтобы мне читали вслух.

Она сидела, вышивая свои узоры. Иголка мелькала туда-сюда, оставляя след голубой, красной или фиолетовой шерстяной нити. Я была совершенно уверена, что она не слушает моего чтения. Если бы только я могла читать вслух одну из тех книг, которые брала в Гиза-Хаус! Иногда у меня появлялась озорная мысль заменить книгу и посмотреть, заметит ли она это. Иногда она откладывала в сторону вышивание и закрывала глаза. Я продолжала читать, не зная, спит ли хозяйка. Несколько раз я замолкала, чтобы проверить это. Но как-то она обнаружила, что я не читаю, когда внезапно проснулась. Она спросила, почему я не читаю. Я робко отвечала: «Я подумала, что вы уснули, леди Бодриан. Я боялась, что побеспокою вас». «Чепуха, — отвечала она. — Продолжайте, будьте любезны. Я сама скажу, когда мы закончим». В тот день она заставила меня читать до тех пор, пока не устали глаза и не охрип голос. Я уже начала подумывать о том, что готова бежать куда глаза глядят. Но возвращалась к мысли о том, что если я уеду, то никогда больше не увижу Тибальта.

Апельсин и Лимон стали для меня настоящим благословением, потому что их необходимо было ежедневно выгуливать, и это давало мне возможность ускользнуть из дома и тогда заглянуть в Гиза-Хаус, чтобы поболтать с Табитой.

Однажды, когда я пришла к ней, то сразу поняла, что случилось что-то особенное. Табита провела меня в гостиную и сказала, что сэр Эдвард планирует поездку в Египет. Это будет одна из самых смелых, грандиозных экспедиций. Она надеялась присоединиться к ее участникам. «Теперь, когда Сабина вышла замуж, — сказала она, — мне здесь незачем оставаться».

— Вам придется выполнять там какую-нибудь работу? — спросила я.

— Нет, официально — нет, конечно. Но я могу быть полезна. Вести хозяйство, если необходимо, — я многое умею. Могу быть на подсобных работах — как всякий непрофессионал.

— Как я вам завидую! — с жаром воскликнула я.

Она одарила меня своей нежной улыбкой.

— Леди Бодриан тяжела в общении, смею предположить.

Я вздохнула.

Потом она снова заговорила о путешествии.

— А Тибальт поедет с отцом? — спросила я.

— Безусловно. Это одна из его главных задач. Археологи только об этом и говорят. Вы же знаете, что сэр Эдвард — один из величайших мировых авторитетов в этой области.

— И Тибальт пошел по его стопам, — кивнула я.

Она проницательно посмотрела на меня, и я поняла, что, возможно, выдала свои чувства.

— Он — точная копия отца, — сказала она. — У таких людей только одна страсть в жизни… их работа. И те, кто находятся с ними рядом, должны всегда об этом помнить.

Я не могла не говорить о Тибальте.

— Но сэр Эдвард кажется мне совершенно отрешенным. Он почти не замечает людей вокруг себя.

— Он иногда спускается с небес на землю… или, точнее, поднимается из-под земли на грешную землю. Но таких людей невозможно узнать за короткий срок. Для этого требуется вся жизнь.

— Да, — согласилась я. — Думаю, это и делает их такими привлекательными.

Она снова мягко улыбнулась.

— Иногда, — продолжала она, — Мне приходит в голову, что таким людям нужно вести жизнь отшельников или монахов. Работа вполне заменяет им семью.

— А вы знали леди Трэверс?

— Только на закате ее жизни.

— И вы полагаете, что сэр Эдвард счастливее сейчас, когда он вдовец, чем когда был в браке?

— Разве я такое сказала? Я приехала к ним, как привилегированная экономка. Мы были знакомы много лет, и когда возникла необходимость… я заняла это место так же, как вы заняли свое.

— А после того леди Трэверс умерла?

— Да.

Мне хотелось знать, какой была мать Тибальта. Элисон и Доркас часто говорили, что мне не хватает такта. Поэтому я выпалила:

— Это был несчастный брак, да?

Табита удивленно уставилась на меня.

— Ну… у них было мало общего, к тому же, как я уже говорила, сэр Эдвард едва ли был идеальным мужем.

Мне показалось, что она хочет меня предостеречь.

— Вы помните Эвана Коллума? — спросила она.

— Конечно.

— Он скоро приедет. Я слышала, что и Адриан тоже. Им интересно узнать как можно больше об экспедиции сэра Эдварда.

Я поговорила с ней еще немного, хотя и знала, что пора возвращаться. Мне хотелось узнать как можно больше. Табита была довольно оживленной.

— Было бы замечательно, если бы вы смогли прийти, — сказала она. — Я уверена, вы предпочли бы прийти сюда, вместо того, чтобы прислуживать этой не очень приятной особе.

— О, если бы я только могла!

— Ну ничего. Может, как-нибудь в другой раз…

Я вернулась в Кеверол-Корт как в тумане. И снова принялась мечтать. Это было моим единственным утешением. Я представила, что Табита внезапно заболела и не может поехать. «Кто-то должен занять ее место, — говорит сэр Эдвард. — Но кто?» — «Я знаю! — восклицает Тибальт. — Как насчет мисс Осмонд? Она всегда интересовалась археологией».

Как нелепо, и как нехорошо желать, чтобы Табита заболела!

— Я крайне удивлена, мисс Осмонд, — сказала леди Бодриан, — звоню вам уже полчаса.

— Прошу прощения, я потеряла счет времени.

— Потеряла счет времени! Вы здесь не для того, чтобы терять счет времени, мисс Осмонд. Вам не за это платят, знаете ли.

Ну почему я не сказала этой противной старой кляче, что больше не стану у нее служить? Просто потому, ответило мое прагматичное второе «я», что, если бы ты так поступила, пришлось бы уехать, и как бы ты тогда смогла видеть Тибальта?

* * *

Я каким-то образом выдала неспособность смириться со своим нынешним положением, и леди Бодриан решила силой заставить меня это сделать. Она гораздо чаще, чем это требовалось, напоминала мне, что я — платная прислуга. Посылая меня по различным поручениям, она демонстративно засекала время. Она заставляла меня ходить по саду с корзинкой в руках, пока она срезала розы, а потом велела составлять из них букеты. Мои жалкие потуги в освоении этого искусства всегда смешили Доркас и Элисон. Они часто говорили: «Если кто-то и может изуродовать цветочную композицию, то это — наша Джудит». В доме священника это было привычной шуткой. Но здесь все обстояло серьезно. Если леди Бодриан могла унизить меня, то она это делала, причем под самыми разнообразными предлогами.

Но, по крайней мере, это со всей наглядностью показало мне, какое счастливое детство дали мне Доркас и Элисон. Я должна быть им благодарна за это всю свою жизнь.

Я никогда не забуду, как хозяйка сообщила мне, что в Кеверол-Корт будет устроен бал.

— Конечно, такую юную леди, как моя дочь, нужно формально ввести в высший свет. Я уверена, что вы это понимаете, мисс Осмонд, потому что, хоть вы и не ее социального круга, но кое-чему научились из благородной жизни, когда вам было позволено обучаться здесь.

— Благородство — это как раз то, чего мне сейчас так не хватает, — ответила я.

Она не поняла, что я имела в виду.

— Считайте большим везением то, что вам позволили наблюдать за светской жизнью хоть некоторое время. Я всегда считала, что не стоит давать людям образование, не соответствующее их положению в обществе.

— Иногда, — возразила я, — это дает возможность дочерям образованных священников приносить пользу знатным господам.

— Я рада, что вы придерживаетесь таких взглядов, мисс Осмонд. Должна признаться, вы не всегда выказываете такое похвальное смирение.

Она была исключительно недалекой особой. Я узнала, что сэр Ральф женился на ней из-за приданого. Зачем он это сделал, было выше моего разумения, потому что сам он человек довольно состоятельный. Но что я смогла понять совершенно отчетливо, так это то, почему он заработал репутацию человека, который искал утешения на стороне.

— Итак, — продолжала она, — вам предстоит сделать очень многое. Нужно составить и разослать приглашения. Вы не представляете, мисс Осмонд, чего стоит подготовить такой бал!

— Едва ли можно предположить, что я это знаю, — заметила я, — учитывая мое происхождение.

— Нет, конечно. Вам придется многому научиться. Этот опыт в вашем положении очень полезен.

— Я постараюсь приложить все свои жалкие силы, — ответила я с иронией. Но, конечно, эта ирония ускользнула от леди Бодриан.

* * *

Джейн, камеристка леди Бодриан, подмигнула мне.

— Чашечку хорошего чаю? Я уже заварила.

У нее в комнате, довольно уютной и удобной, была маленькая спиртовка.

Я села, и она налила мне чаю.

— Поверьте мне, у нее на вас зуб.

— Как я понимаю, мое общество не доставляет ей удовольствия. Я не понимаю тогда, почему ей просто не выгнать меня?

— А я понимаю. Она развлекается. Ей нравится мучить людей. Она всегда была такой. Я служу у нее с тех пор, как она вышла замуж. И с годами она становиться все хуже и хуже.

— Но тогда вам, должно быть, очень неуютно.

— О, я знаю, как с ней справиться. Сахар, мисс Осмонд?

— Да, спасибо, — задумчиво проговорила я. — Мне кажется, ее неприязнь ко мне переходит все разумные границы. Хотя, конечно, должна признать, я не очень хорошо справляюсь со своими обязанностями. Вот почему я так часто задаюсь вопросом, почему она просто не уволит меня, о чем постоянно намекает?

— Она не хочет. Кого она тогда будет мучить?

— Но тут так немало другой прислуги. Она, наверное, сможет найти объект…

— Все не так просто, мисс Осмонд. А вот вы, мне кажется, часто готовы взорваться.

— Мне тоже так кажется.

— Я помню, как вы приходили сюда на уроки. Мы тогда говорили: «В этой девочке силы духа побольше, чем у всех остальных вместе взятых. Зачинщица всех каверз!»

— Ну зато теперь вы видите метаморфозу Джудит Осмонд.

— Да? Я видела такое раньше. Перед этим тут была гувернантка, мисс Грэм. Приятная девушка, приветливая. Но она недолго прожила здесь. Сэр Ральф положил на нее глаз, тогда леди Бодриан вступила в игру… Когда-то сэр Ральф был не промах. Ни одна женщина не могла устоять перед ним. Теперь он здорово изменился. Притих… Я видела, как у него несколько раз случались приступы головокружения. Это его, конечно, утихомирило. А раньше случалось немало скандалов. Он не мог пропустить ни одной хорошенькой девушки. О, тут, бывало, пух и перья летали! Много раз я слышала… будучи в соседней комнате… Ну, вы знаете, тут даже если не захочешь — и то услышишь.

Я представила себе, как она прижималась ухом к замочной скважине, пока обманутая жена осыпала упреками тогда еще молодого Дон Жуана, сэра Ральфа.

— Спустя какое-то время она, кажется, поняла, что никак не может изменить его. Он продолжал жить своей жизнью, она — своей. Он хотел сына, конечно. Но после Теодосии у них не было детей. И тогда сюда привезли мистера Адриана. Но ее светлость, казалось, с каждым днем становилась все более раздражительной; и когда вонзает в кого-то свои коготки, то не упустит жертву.

— Полагаю, мне придется уехать отсюда.

Джейн еще ближе придвинулась ко мне и доверительно прошептала:

— Вам нужно найти место получше. Я уже думала об этом. Как насчет мисс Теодосии?

— А что Теодосия?

— Ну этот бал… Это что-то вроде дебюта в высшем свете. Будут приглашены все знатные молодые люди нашей округи. Потом еще будут устраивать балы. Вы же знаете, к чему это обычно приводит.

— Мисс Теодосию будут водить перед ними во всей красе, и не последним обстоятельством здесь будет богатое приданое, ожерельем сверкающее на ее шее. «Молодые люди, предъявляйте свои верительные грамоты и назначайте свою цену!»

— У вас на все есть готовый ответ, да? Я часто говорила мисс Грэм: «Бог ты мой, у этой девочки столько дерзости!» Но я вот к чему веду: они очень скоро найдут мисс Теодосии мужа, а поскольку вы — ее подруга…

— Ой, подруга! Только не произносите такого при леди Бодриан! Она будет вне себя!

— Вы сейчас сильно обижены. Все из-за того, что раньше к вам относились, как к ровне, а теперь вы должны жить здесь, как наемный работник. Вам придется быть умнее. Вы с Теодосией вместе росли. Именно вы командовали ею в детстве. Теодосия — совсем не такая, как ее мать. Что если вы напомните ей о вашей дружбе?

— Заискивать перед хозяйской дочкой?

— Вы можете возобновить вашу дружбу, а когда она выйдет замуж… вы понимаете, что это значит? Мисс Теодосии нужна компаньонка, и кто подходит на это место лучше, чем старая подруга? Как вам такая идея?

— Хитроумно! — сказала я.

— Можете смеяться. Но мне бы не хотелось всю жизнь присматривать за такой старой мегерой.

— А что, если Теодосия не выйдет замуж?

— Теодосия — и не выйдет? Конечно, выйдет. Да, у них уже есть на примете жених для нее. Я слышал, как сэр Ральф говорил об этом ее светлости. Ну и шуму же было по этому поводу! Она говорит: «Ты просто одержим этими людьми! Вспомни, ты ведь хотел, чтобы Адриан женился на Сабине!»

— Что?! — еле слышно переспросила я.

— Я бы не прочь поспорить с вами, мисс Осмонд, что еще до конца года будет объявлено о помолке. В конце концов, у него есть титул. Деньги? Ну, в этом я уверена меньше, но денег будет достаточно у мисс Теодосии. Когда ее отец умрет, она, как я понимаю, унаследует все. Она будет одной из самых богатых молодых леди в стране. Я, конечно, не хочу сказать, что они бедны, но деньги всегда нужны. Говорят, он чуть ли не все состояние тратит на свою работу. Забавный и странный способ тратить деньги, должна вам сказать. Как подумаешь, что можно было бы сделать… А все идет на то, чтобы рыть землю где-то в далеких странах. Говорят, там бывает настолько жарко, что просто невыносимо.

Я уже знала ответ, но все же спросила:

— Значит, они выбрали для Теодосии?..

— Да, да… Мистера Тибальта Трэверса. Именно его выбрали в мужья для Теодосии.

Я едва смогла высидеть там, слушая ее болтовню.

* * *

Сэр Эдвард и Тибальт вернулись в Гиза-Хаус и пришли на обед в Кеверол-Корт. Я ухитрилась быть в холле, когда они прибыли, и сделала вид, что расставляю цветы.

— Да это же — мисс Осмонд! — воскликнул Тибальт — словно ему пришлось присматриваться, чтобы убедиться в том, что я — это я. — Как поживаете?

— Я теперь компаньонка здесь.

— Да, я слышал. Вы по-прежнему читаете?

— Очень много. Мне помогает мисс Грэй.

— Хорошо. Отец, познакомься. Это — мисс Осмонд.

Сэр Эдвард одарил меня своим отсутствующим взглядом.

— Это та самая девушка, которая нарядилась мумией. Ей хотелось узнать, каково быть набальзамированной и лежать в саркофаге. Она прочитала некоторые из твоих книг.

Теперь сэр Эдвард внимательно смотрел на меня. Глаза его блеснули. Думаю, то приключение с мумией позабавило его. Теперь он стал больше похож на Тибальта.

Если бы я только смогла еще немного поговорить с ними! Но на верхней ступеньке появилась леди Бодриан. Наверно, она услышала мой голос.

— Мои дорогие сэр Эдвард… и Тибальт! — она поплыла вниз по ступеням. — Мне показалось, я услышала, как вы говорите с моей компаньонкой.

Я вернулась в свою комнату и провела там весь вечер, на время освободившись от своего тирана, так как она была занята гостями. Я представляла их за обеденным столом. Теодосия в своем розовом атласном платье выглядит обворожительно — нежная, покладистая, с огромным приданым, которое пригодится для финансирования экспедиций в экзотические места.

Никогда я еще не чувствовала себя такой беспомощной. Еще свежо было воспоминание о нашей сегодняшней встрече, которая снова подтвердила все, что я о нем думала — я больше, чем когда-либо была уверена, что он — тот человек, который мне нужен.

Я спрашивала себя, не следует ли мне немедленно сообщить о своем уходе со службы?

Нет, разумеется, нет. До тех пор пока он не женился на Теодосии, я буду продолжать мечтать… и надеяться.

* * *

Я выгуливала собак у Гиза-Хаус, как обычно, когда вдруг услышала чей-то голос.

— Джудит!

Я обернулась и увидела Эвана Коллума, который спешил ко мне.

— Джудит, — воскликнул он, протягивая ко мне руку для рукопожатия. — Как я рад видеть вас!

— Я слышала, что вы приезжаете, — ответила я. — И очень рада встрече!

— Ну и как ваши дела?

— Все изменилось, — ответила я.

— И не в лучшую сторону?

— Священник умер. Вы уже знаете, что Оливер женился на Сабине, а я работаю компаньонкой у леди Бодриан.

Он скривился.

— А, — сказала я, — вижу, вы догадываетесь, что это значит?

— Ну я ведь когда-то работал в этом доме, как вы помните. В качестве репетитора. К счастью, моя работа не была под ее юрисдикцией. Бедная Джудит!

— Сотню раз на дню я внушаю себе, что не нужно себя жалеть. Так что, если я не оплакиваю свою долю, то и вам не стоит.

— Но мне все равно вас жаль. Вы были моей лучшей ученицей. Вы с таким энтузиазмом изучали мой предмет! А это — основное в данной профессии.

— Вы отправитесь с этой экспедицией?

— К сожалению, нет. У меня недостаточно опыта для столь важной миссии. Там затевается грандиозное дело. Сэра Ральфа убеждают принять участие в финансировании этого проекта.

— Он всегда этим живо интересовался. Надеюсь, им удастся найти то, что они хотят.

— Тибальт в этом не сомневается, — Эван оглянулся по сторонам. — Это все так напоминает мне старые добрые времена. Вы, Адриан, Теодосия и Сабина. Странно, но Сабина меньше всех интересовалась моим предметом. Они все сильно изменились?

— Сабина стала женой священника. Я очень редко вижу ее. Мои обязанности не оставляют мне свободного времени. Когда только выдается возможность, я навещаю Доркас и Элисон, а также миссис Грэй. Она очень добра ко мне, дает книги…

— По нашему предмету, конечно?

— Конечно.

— Это хорошо. Мне было бы жаль, если бы вам наскучило. Я слышал, в конце недели возвращается Адриан.

— Я не знала. Мне о таких вещах не сообщают.

— Бедная Джудит. Жизнь иногда так несправедлива!

— Может, я уже получила свою порцию удачи. Вы знаете, что меня нашли в поезде?

— Подкидыш?

— Не совсем. Крушение поезда. Мои родители погибли, и меня никто не разыскивал. Я могла попасть в приют… и никогда бы не встретила никого из вас… никогда не нашла бы пластину со щита бронзового века и не прочитала бы ни одной книги в Гиза-Хаус.

— Но я всегда думал, что вы — какая-то дальняя кузина дочерей священника.

— Многие так думали. Доркас и Элисон полагали, что будет лучше, если все будут считать, будто я их дальняя родственница. Но кто я — никто не знает. Так что, мне очень повезло, что они взяли меня к себе. До сих пор жизнь моя была просто прекрасной. Возможно, я должна расплачиваться за эту удивительную удачу в начале жизни. Наверное, так бывает всегда, как вы полагаете?

— Нет, — возразил он. — Просто такой период. Полоса, какие случаются у каждого. Но ведь Теодосия — в Кеверол-Корт, и она — ваша подруга. Я уверен, она никогда не была злой.

— Нет, но я редко вижу ее. Я всегда очень занята — постоянно прислуживаю ее маме.

Эван с сочувствием смотрел на меня.

— Бедная Джудит, — повторил он. — Ну, так будет не всегда. Будем надеяться, все наладится. Мы должны с вами встречаться… почаще.

— О, но между нами выставят социальные барьеры. Так что, когда вы появитесь в Кеверол-Корт, уже в качестве гостя…

— Я перепрыгну через любые барьеры, которые они выставят между нами, — уверил меня Эван.

Он проводил меня.

Было очень приятно, что Эван вернулся в Сент-Эрно.

* * *

В конце недели приехал Адриан. Я была в саду, куда меня послали собирать розы. Он увидел меня и окликнул.

— Джудит! — он схватил меня за руки, и мы жадно уставились друг на друга.

Адриан стал очень привлекательным молодым человеком — или он всегда был привлекательным, только я не замечала этого раньше. Его густые каштановые волосы росли низко над бровями — или мне так казалось, потому что самой замечательной чертой Тибальта был его высокий лоб. Во внешности Адриана было что-то необъяснимо приятное. Как бы ни было ему горько, в его серо-голубых глазах всегда искрился задор. Адриан был невысок и широкоплеч. При встрече глаза его радостно блеснули — и это было чрезвычайно приятно.

— Ты стал похож на ученого, Адриан, — сказала я.

— А ты стала льстивой. Мало того — компаньонкой! Мало того — у моей тетки! Как ты низко пала, Джудит!

— Все очень просто. Если человек не получает деньги в наследство, ему приходится их зарабатывать. Чем я и занимаюсь.

— Да, но компаньонкой! Срезающей розы… Бьюсь об заклад, ты всегда срезаешь не те, что нужно.

— Ты совершенно прав. Эти — красные, и я уверена, что они должны быть желтыми. Но я утешаюсь мыслью, что собери я желтые, нужным цветом был бы красный.

— Моя тетка — деспот! Я знаю. И думаю, что несправедливо заставлять тебя заниматься этим. Кто это предложил?

— Твой дядя. И мы должны быть искренне признательны ему, потому что если бы он не устроил меня сюда, я срезала бы розы или делала что-то другое в этом роде для какого-нибудь другого деспота, но только далеко отсюда. И не болтала бы с тобой, и не виделась бы с Эваном и…

— Как это ужасно! — горестно воскликнул Адриан. — И кто?! Ты! Ты всегда была такой задирой!

— Знаю. Это расплата. Теперь задиру задирают. Платят ей той же монетой. И все же приятно знать, что не все домочадцы смотрят на меня, как на парию — теперь, когда мне приходится терпеть унижения, чтобы заработать себе на жизнь.

В сад вышла Теодосия. На ней было белое кисейное платье в бледно-голубой горошек, и белая соломенная шляпка с голубыми лентами. Я только теперь обратила внимание, что она стала довольно хорошенькой.

— О, мы снова все вместе, как в старые добрые времена, — сказал Адриан. — Эван, Тибальт…

Я заметила, что при этих словах Теодосия слегка покраснела, и мне сразу припомнились слова Джейн. Значит, это — правда?! Нет, не может быть! Только не Тибальт и Теодосия! Они же не подходят друг другу! Но она красавица. Это очень хорошая партия. И потом, она — наследница. Конечно, Тибальт не станет жениться только из корыстных интересов! Конечно, женится. Так принято, это вполне естественно. Но Сабина же вышла замуж не из корысти. Оливер, как приходской священник, не отягощен столь полезным бременем, как деньги. Как мы все изменились! Легкомысленная Сабина стала женой священника. Глупая Теодосия выйдет замуж за прекрасного Тибальта. А я, гордая Джудит, которая верховодила всеми в классной комнате, стала компаньонкой, чей удел зарабатывать хлеб насущный постоянными унижениями!

— Наконец-то мы снова вместе! — проговорил Адриан.

— Да, — согласилась Теодосия. Она виновато посмотрела на меня, словно извиняясь, что мы так редко виделись с тех пор, как я переехала в Кеверол-Корт. — Хорошо, что Джудит здесь, с нами.

— Правда? — иронично переспросила я.

— Конечно. Ты же всегда была одной из нас.

— Но теперь я всего лишь компаньонка.

— О, не слушай ты маму!

— Приходится. Это — часть моей работы.

— С мамой бывает довольно сложно.

— Но тебе же не нужно быть с ней все время, — заметил, обращаясь ко мне, Адриан.

— Увы, сие не от меня зависит, — усмехнулась я.

— Тогда нам придется вмешаться. Правда, Теодосия?

Теодосия кивнула и улыбнулась. Эта встреча подняла мне настроение. В какой-то мере это действительно было похоже на старые времена. В какой-то мере.

* * *

Все только и говорили, что о предстоящем бале.

— Это будет самый роскошный бал из всех, которые когда-либо здесь устраивали, — сказала мне Джейн. — Дебют мисс Теодосии. — Она подмигнула мне. — Вы заметили, он специально приурочен к тому моменту, когда все они здесь. Леди Би надеется, что объявление о помолвке будет оглашено еще до того, как они уедут в Египет.

— Как вы думаете, мистер Трэверс возьмет невесту с собой?

— На это никак не будет времени. Такую свадьбу, как эта, придется готовить несколько месяцев, как я понимаю. Ее светлость не согласится на меньшее. Никаких тихих свадеб, как у Сабины и нового священника. Леди Би не допустит, чтобы у ее единственной дочери было нечто подобное.

— Ну, — сказала я, — они же еще не обручились, верно?

— Это случится со дня на день, попомните мое слово!

Я склонялась к мысли, что она права, особенно когда говорила с Теодосией, которая после возвращения Адриана стала чаще со мной видеться, словно пытаясь наверстать то упущенное время, когда держалась от меня подальше.

А леди Бодриан иногда была даже приветлива со мной — при обсуждении предстоящего бала для дебюта Теодосии. Как я поняла, она надеется, что меня будет терзать зависть. Но по мне, Теодосия могла забирать себе все балы, которые только захочет, лишь бы она оставила мне моего Тибальта.

— Вы могли бы пойти в комнату портнихи, — сказала мне леди Бодриан, — и помочь Саре Слопер. К бальному платью моей дочери нужно пришить пятьдесят ярдов кружев. А через час я буду готова послушать ваше чтение. Но не забудьте выгулять Апельсина и Лимона, прежде чем пойдете туда.

Сара Слопер была слишком хорошей портнихой, чтобы доверить мне сделать хоть один стежок на ее шедевре. Платье лежало на столе — пена нежно-голубого шифона с пятьюдесятью ярдами голубого кружева. В комнате была и Теодосия. Она пришла на примерку, поэтому я помогла ей надеть платье. «Она в нем будет выглядеть просто очаровательно, — подумала я с болью. — Представляю, как она будет плыть по бальной зале, под руку с Тибальтом».

— Тебе нравится, Джудит? — спросила Теодосия.

— Тебе очень идет этот цвет.

— Я люблю танцевать, — сказала она. Потом закружилась в вальсе — и я представила, будто мы вернулись в классную комнату. Я подошла к ней и поклонилась.

— Мисс Бодриан, могу ли я иметь удовольствие пригласить вас на танец?

Она сделала низкий реверанс. Я обняла ее, и мы стали танцевать по комнате. Сара Слопер с улыбкой смотрела на нас.

— Вы сегодня выглядите обворожительно, мисс Бодриан.

— Благодарю вас, сэр.

— Как любезно с вашей стороны благодарить меня за щедрый дар, которым наградила вас природа.

— О Джудит, ты нисколько не изменилась! Хотела бы я…

Сара Слопер вдруг вскочила и склонилась в поклоне, потому что в дверях стоял сэр Ральф. Он смотрел, как мы танцуем.

Мы сразу же остановились. Мне стало интересно, что он скажет, увидев, как компаньонка так фамильярно танцует с его дочерью. Но он не был раздражен.

— Весьма грациозно, не так ли, Сара? — проговорил он.

— Да, сэр, конечно, сэр, — запинаясь, ответила та.

— Значит, это твое бальное платье, да?

— Да, отец.

— А как насчет мисс Осмонд, а? У нее есть бальное платье?

— Нет, нет, — ответила я.

— Почему? — спросил он.

— Потому что человек в моем положении едва ли найдет возможность носить такой наряд.

Я заметила знакомое движение челюсти.

— Ах, да, — сказал он, — вы же теперь компаньонка. Леди Бодриан говорила о вас.

— Сомневаюсь, что вы слышали обо мне что-нибудь лестное.

Не знаю, почему я говорила с ним в таком тоне. Это было каким-то непреодолимым порывом, хотя я и знала, что веду себя, что называется, дерзко для человека в моем положении и рискую потерять работу.

— Хм… мало лестного, — заверил он меня, скорбно покачав головой, — практически ничего.

— Вот этого я и боялась.

— Правда? Странно. Я всегда полагал, что вы довольно бесстрашная юная леди, — он сдвинул свои щетинистые брови. — Что-то я вас в последнее время не вижу. Где вы бываете?

— Я, увы, не вращаюсь в ваших кругах, сэр, — ответила я, понимая, что он не злится на меня, а его скорее забавляют мои ответы.

— Похоже на то, что мне очень жаль.

— Отец, вам нравится мое платье? — спросила Теодосия.

— Очень красивое. Голубое, да?

— Да, отец.

Он повернулся ко мне.

— А вот ваше бальное платье, какого оно было бы цвета?

— Оно было бы зеленым, отец, — ответила Теодосия. — Этот цвет всегда был любимым цветом Джудит.

— Говорят, он несчастливый, — заметил сэр Ральф. — Или это было только в мои времена? У нас говорили: «Зеленый — по понедельникам, черный — по пятницам». Но могу биться об заклад, что мисс Осмонд не суеверна.

— Не в отношении цветов, — сказала я. — Но я могу быть суеверна в чем-то другом.

— Не нужно думать, что вам не везет, — сказал он, — иначе, и правда, не повезет.

Потом он вышел, и подбородок его все еще двигался, словно от сдерживаемого смеха.

Теодосия смотрела на меня, удивленно подняв брови.

— А зачем отец приходил сюда?

— Тебе лучше знать его привычки.

— Думаю, он тоже взволнован предстоящим балом. Джудит, мисс Грэй говорила, что ты читаешь книги — и некоторые из них написаны сэром Эдвардом Трэверсом. Ты, должно быть, много чего знаешь по археологии.

— Достаточно, чтобы понимать, что я ничего не знаю. У нас обеих были довольно отрывочные сведения об этом предмете. Кое-что нам рассказывал Эван Коллум…

— Да, — согласилась она. — Но хотелось бы узнать больше, — она оживилась. — Я собираюсь приступить к чтению. Ты должна сказать мне, что именно ты читала.

Конечно, я поняла. Ей хочется общаться с Тибальтом на его уровне.

* * *

Приглашения были разосланы. Я составила список гостей и отмечала, когда приходили сообщения о том, что приглашение принято. Я помогала с выбором цветов, которые нужно доставить из теплиц, чтобы украсить бальный зал, потому что стоял октябрь, и в садах едва ли нашлось бы достаточно цветов. Я составила программу танцев и выбрала розово-голубые карандаши и шелковые ленточки, к которым они будут прикреплены. Впервые леди Бодриан казалась довольной, и я знала, что причина в том, что она хотела, чтобы я знала, сколько треволнений связано с выводом в высший свет юной леди из хорошей семьи. Она, вероятно, заметила, что временами я бывала грустной, и это приводило ее в отличное расположение духа. Иногда мне хотелось крикнуть ей: «Мне нет дела до ваших увеселений! Моя грусть не имеет с этим ничего общего!»

Когда у меня выдавался час-другой свободного времени, я ходила в Радужный. Доркас и Элисон всегда суетились вокруг меня; пытались подбодрить оладьями, которые я с жадностью поглощала в детстве. Им хотелось узнать как можно больше о предстоящем бале.

— Как досадно, что они тебя не пригласили, Джудит, — сказала Доркас.

— С какой стати? Наемных работников не приглашают на семейные балы.

— Но в твоем случае все иначе. Ты же с ними вместе училась.

— Это, как сказала бы тебе леди Бодриан, то, за что следует быть благодарной, но при этом не забывать, кто есть кто.

— О Джудит, неужели все действительно невыносимо?

— Ну, по правде говоря, она настолько неприятная, что мне даже нравится с ней сражаться. Кроме того, она настолько глупа, что я могу говорить ей колкости, о которых она даже не подозревает.

— Если все настолько плохо, тебе следует уйти.

— Мне могут предложить это сделать. Должна вас предупредить, что жду увольнения каждый божий день.

— Ну не переживай. Мы сможем прожить здесь все вместе. И ты довольно быстро найдешь себе место, я в этом уверена.

Иногда говорили о том, что происходит в деревне. Они обе довольно много делали для церкви. Занимаясь этим всю жизнь, они прекрасно справлялись с такой работой. Сабина не очень практична, — вздыхали они. И хотя она могла заговорить кого угодно, от жены священника требуется нечто большее. Что же касается Оливера, он был вполне компетентен.

Я напомнила им, что прежде они говорили, что он тянул на своих плечах весь приход, пока был жив их отец. Это правда, неохотно соглашались тетушки. Я знала, что они до сих пор не могли простить Оливеру того, что он женился не на мне. Еще труднее им было простить Сабине то, что он предпочел ее.

Мысль о том, что они есть в моей жизни, служила мне утешением.

Состоялось множество встреч между обитателями Кеверол-Корт и Гиза-Хаус. Поскольку сэр Ральф был нездоров, Тибальт с отцом часто навещали его. Они обсуждали детали экспедиции. Я беззастенчиво старалась появляться именно там, где могла их увидеть. Теперь даже сэр Эдвард узнавал меня и одаривал своей рассеянной улыбкой.

Тибальт часто останавливался обменяться со мной парой слов. Обычно он спрашивал о том, что я читаю. Мне очень хотелось услышать от него об экспедиции, но, конечно, я не могла расспрашивать об этом.

За два дня до бала произошло невероятное событие. Выйдя из покоев леди Бодриан, я собиралась отправиться на свою обычную прогулку. В коридоре мы столкнулись с Теодосией. Она выглядела взволнованной.

— Здравствуй, Джудит, — сказала она с воодушевлением в голосе. — Наконец-то!

— Ты что, ждала меня? — спросила я.

— Да, мне нужно кое-что сказать тебе.

Сердце бешено застучало. Настроение резко испортилось. «Вот оно! — подумала я. — Тибальт сделал ей предложение. И на балу объявят об их помолвке».

Она взяла меня под руку.

— Идем в твою комнату. Ни за что не догадаешься, что тебя ждет!

«Я этого не вынесу, — продолжала я свой мысленный монолог. — Столько раз представляла это себе, но все равно не вынесу! Пойду, предупрежу Доркас и Элисон, а потом найду место где-то далеко и больше никогда никого из них не увижу».

— Я знаю… — запинаясь, пробормотала я, — ты… помолвлена.

Она замерла и густо покраснела. Я поняла, хоть это и не было тем самым сюрпризом, который она мне сейчас приготовила, но это произойдет очень скоро.

— Ты всегда уверена, что все знаешь, да? Ну что ж, умница Джудит на сей раз ошибается!

Умница Джудит никогда так не радовалась своей ошибке, как сейчас.

Теодосия распахнула дверь в мою комнату и вошла внутрь. Я последовала за ней.

Там висело зеленое шифоновое вечернее платье.

— Что это?! — изумленно воскликнула я.

— Это твое бальное платье, Джудит!

— Мое? Как такое возможно? — я подошла поближе, пощупала восхитительный нежный материал, сняла платье с вешалки и приложила к себе.

— То, что нужно, — провозгласила Теодосия. — Надень его, я очень хочу полюбоваться.

— Но как оно сюда попало?

— Я его принесла.

— Откуда оно?

— Ой, ну примерь, и я все объясню.

— Нет. Я должна знать.

— Ты сводишь меня с ума! Я очень хочу посмотреть, как оно сидит. Его заказал для тебя отец.

— Но… почему?

— Он сказал: «Золушка должна пойти на бал!»

— В смысле, компаньонка?

— Помнишь, он увидел, как мы танцевали. В тот день он сказал мне: «Эта девушка, Джудит Осмонд, должна пойти на бал». Я сказала: «Мама и слышать об этом не захочет». А он ответил: «Так не говори ей об этом!»

Я рассмеялась. Представила себя на балу, танцующей с Тибальтом.

— Это невозможно. Она мне никогда не позволит.

— Это — дом моего отца, знаешь ли.

— Но нанимала-то меня твоя мать.

— Она не посмеет пойти против его воли.

— Но я буду нежеланным гостем.

— Только для одного человека. А остальные хотят, чтобы ты пошла. Я, Эван, Адриан, Тибальт…

— Тибальт?

— Ну конечно, он еще не знает, но я уверена, он был бы доволен, если бы узнал. Но Адриан знает. Он очень рад, и мы славно повеселимся, скрывая тебя от мамы, если, конечно, это возможно.

— Я в этом сильно сомневаюсь. Она уже через пять минут после начала прикажет мне покинуть бальный зал.

— Нет, если ты прибудешь на бал как гость моего отца, а именно так и будет.

Я рассмеялась.

— Я знала, что тебе это понравится.

— Скажи, что же все-таки случилось.

— Папа сказал, что ты всегда была живой и активной девочкой, и он хотел бы, чтобы и во мне были такие же качества. Он считает, что рядом с мамой ты мало что видишь в жизни, и хочет, чтобы ты пошла на этот бал. Поэтому он и спрашивал, какого цвета платье ты бы хотела. Это был их с Сарой Слопер секрет. Я выбрала материал, и Сара сшила платье по моим меркам. Ты немного выше меня и чуть худее. Мы это учли. Я абсолютно уверена, что оно будет тебе впору. Надень, надень его прямо сейчас!

Я надела. Этот наряд чудесным образом изменил меня. Зеленый действительно мой цвет. Я распустила свои густые темные волосы. Блестящие глаза, румянец на щеках — меня можно было бы назвать красавицей, — подумала я, — если бы не мой нос, который казался мне слишком большим. Адриан всегда смеялся над моим носом. «У тебя волевой нос. Он сразу выдает твой характер. У кроткого человека не может быть такого носа. Твоя сила, дорогая Джудит, не в твоей путеводной звезде, не в знаке рождения, а в твоем носу!» Я захихикала. В таком красивом платье я могу забыть о своем досадном недостатке.

— Ты похожа на испанку, — сказала Теодосия. — Тебе нужно высоко заколоть волосы и приколоть испанский гребень. Ты была бы просто бесподобна. Вот если бы это был бал-маскарад! Тогда было бы намного проще спрятать тебя от мамы. Но она будет знать, что это — желание отца, и ничего не скажет. По крайней мере, на балу. Она не захочет устраивать сцен.

— Да, гроза разразится позже.

Но меня это не беспокоило. Я справлюсь. Зато я пойду на бал! У меня тоже будет программка танцевального вечера с розовым карандашом, и я сохраню ее навсегда, потому что я была уверена, что в этой программке будут инициалы Тибальта.

Я сжала Теодосию в объятиях и мы закружилась по комнате.

* * *

Настал день бала. Слава Богу, леди Бодриан была слишком занята, чтобы докучать мне.

— Господи, ну у нас и дел предстоит! — сказала Джейн. — Нужно уложить ей волосы, впихнуть ее в платье. А когда дойдет до того, какие украшения надеть — она начнет перебирать — и это ей не то, и то — не так, а как насчет вон того… Хорошо хоть, что я умею с ней сладить.

Поэтому я была свободна, чтобы спокойно надеть плотно облегающее атласное платье, поверх которого были ярды и ярды шелкового шифона. Невозможно было представить ничего, что шло бы мне больше, чем это. Когда я решила что пора переодеваться, то увидела, что Теодосия положила на мой туалетный столик испанский гребень. Адриан тоже будет меня поддерживать. Я чувствовала, что с его приездом мое положение изменилось. Теперь в этом доме у меня действительно были друзья.

В этот вечер я решила веселиться.

Сэр Ральф и леди Бодриан стояли на верхней ступеньке парадной лестницы и встречали своих гостей. Конечно, там я не показывалась. Но как весело было смешаться с толпой приглашенных, которых было так много, что я решила, будто можно спрятаться от взгляда леди Бодриан. В любом случае ей непросто будет узнать меня в моем новом роскошном наряде.

Я танцевала с Адрианом, который сказал, что это похоже на те проделки, которые мы устраивали в детстве.

— Мы с тобой всегда были союзниками, — сказал он, — я, и ты, Джудит.

— Это правда.

— И мне ужасно жаль, что тебе приходится работать именно на мою тетку.

— Не больше, чем мне. И все же, это дает мне возможность жить в Кеверол-Корт.

— Ты любишь этот старый дом, да?

— С ним связана часть моей жизни. Не забывай, я бывала здесь почти каждый день.

— Я чувствую то же самое. Везет же Теодосии. Когда-нибудь этот дом будет принадлежать ей.

— Звучит так, будто ты ей завидуешь.

— Тогда звучит именно так, как я чувствую. Понимаешь, я здесь тоже в некотором роде бедный воспитанник.

— О нет, Адриан. Ты — племянник сэра Ральфа, ты ему почти как сын.

— Не совсем.

— Ну, тогда я знаю, что тебе нужно сделать, — легкомысленно заявила я. — Женись на Теодосии!

— Она же моя кузина!

— Ну и что? Такое бывает довольно часто. Испытанный способ сохранения собственности внутри одной семьи.

— Но ты же не думаешь, что она пойдет за меня, правда? Ее взгляд сейчас устремлен совсем в другую сторону, как я понимаю.

— В самом деле?

— Ты заметила, как она сосредоточена и внимательна каждый раз, когда кто-то упоминает один конкретный предмет?

— Какой предмет?

— Археологию. Она так взволнована предстоящей экспедицией! Можно подумать, она сама в нее отправляется.

— Она пытается произвести впечатление. Может, на тебя. В конце концов, это же и твой предмет тоже.

— О нет, ничего подобного. Я не тот, единственно избранный.

Я не могла вынести разговора о Теодосии и Тибальте, поэтому быстро спросила:

— А ты хотел бы поехать с этой экспедицией в Египет?

— Ну, в некотором смысле, мне бы это было интересно. Я слышал, что сэр Эдвард — волк-одиночка. Он держит всю группу в неведении. Некоторые именно так и работают. Я говорил об этом с Эваном. Мы были бы весьма польщены, если бы нас пригласили. Правда, на нашем нынешнем уровне мы можем быть только на подсобных работах.

— А Тибальт?

— Он — сын великого человека. Думаю, его не станут держать на таком положении.

— Думаю, когда-нибудь он тоже станет великим ученым, как его отец.

— К тому же, он так же страстно увлечен своим делом.

— Я видела, как он танцевал с Теодосией, но не видела сэра Эдварда.

— Он, вероятно, заглянет позже.

Оркестр смолк, танец закончился. Адриан повел меня к диванчику, который был скрыт кадками с раскидистыми пальмами.

— Я чувствую себя, как лис в норе, — заметила я.

— Как лисичка, — поправил меня Адриан.

— Признаю, в моем поведении есть кое-что от повадок этого зверя, но лишь отчасти, лишь в некоторых ситуациях…

Подошли Эван с Теодосией и присели рядом с нами. Теодосия смотрела на меня в моем зеленом платье с явным удовольствием.

— Тебе нравится на балу, Джудит? — спросила она взволнованно.

Я заверила ее, что очень нравится.

Потом появился Тибальт. Я думала, он пришел, чтобы пригласить Теодосию, но вместо этого он сел рядом с нами. Казалось, он совсем не удивился, увидев меня.

Эван сказал, что Теодосия обещала ему танец. Они ушли, а Адриан сказал, что ему тоже нужно найти партнершу. И мы с Тибальтом остались наедине.

— Вам нравится танцевать? — спросила я.

— Я не очень попадаю в такт, знаете ли.

— Но я ведь видела, как вы танцевали.

— Очень неуклюже.

— Вполне пристойно… Скоро вы уедете, — торопливо продолжала я. — Вам, наверно, не терпится отправиться в путь?

— Конечно, это захватывающий проект.

— Расскажите мне о нем.

— Вам в самом деле интересно?

— Чрезвычайно.

— Ну мы отправимся на корабле в Порт-Саид, потом сушей поедем до Каира. Там мы задержимся на некоторое время, а потом двинемся к древнему городу Фивы.

Я восхищенно всплеснула руками.

— Расскажите подробнее! Вы ведь едете к гробницам, верно?

Он кивнул.

— Отец долго готовился к этой экспедиции. Он уже бывал там несколько лет назад, и у него сложилось впечатление, что он стоит на пороге великого открытия. Он вынашивал эту идею несколько лет. И теперь хочет удостовериться.

— О, это будет чудесно! — воскликнула я.

— Думаю, это — самый захватывающий проект, в котором я когда-либо принимал участие.

— А вы бывали там раньше?

— Да, с отцом. Тогда я был еще совсем неопытным, и находиться там было для меня огромной честью. Экспедиция отца открыла одну из гробниц, которая, должно быть, возводилась для какого-то знатного вельможи. Ее разграбили тысячи лет назад. Мы были очень расстроены, как вы понимаете. Изнурительный труд, раскопки, исследования, надежды… а потом оказывается, что могила разграблена начисто. Не осталось ничего, что помогло бы реконструировать обычаи этой удивительной страны. Ой, я заговорил вас совсем, затронув любимую тему. Но вы сами виноваты. Вы так искренне интересуетесь!

— Я действительно заинтересована.

— Очень немногие люди вне нашего мира что-либо в этом понимают.

— Ну, я не совсем вне вашего мира. Мне повезло. Я училась в Кеверол-Корт, а сэр Ральф, как вы знаете, всегда интересовался археологией.

— Да, к счастью для нас. Он нам очень помогает.

— Именно он нанял Эвана Коллума, чтобы тот давал нам уроки. И потом, конечно, все, что происходило в Картерз Медоу… Я там иногда помогала… конечно, не как профессионал, но…

— Но вы почувствовали прелесть этой работы, не так ли? Я чувствую это по вашему голосу и вижу по вашему лицу. И я помню, как вы были взволнованы, когда приходили к нам домой за книгами. Я полагаю, мисс Осмонд, вы не из тех нелепых романтиков, которые полагают, что археология сводится к обнаружению драгоценностей в развалинах старинных дворцов?

— Я знаю, что такие находки случаются крайне редко.

— Да, это так. Я уверен, вы хотели бы потанцевать, и если вы согласитесь на некоторый дискомфорт в виде неумелого партнера…

— Я это вынесу, — засмеялась я.

И вот я танцую с Тибальтом. Мечта превратилась в реальность!

Я еще больше полюбила его, потому что он постоянно ступал не туда, куда нужно. Он извинялся, а мне хотелось воскликнуть: «Да я испытываю высшее блаженство, когда вы наступаете мне на ноги!»

Я была так счастлива! Элисон и Доркас всегда отмечали, что я умею отключаться от всего лишнего и наслаждаться моментом в полной мере. В тот вечер я была весьма благодарна этому свойству своего характера. О, что это был за восхитительный момент, когда Тибальт обнимал меня и мы кружились в танце!

Мне так хотелось, чтобы эта музыка звучала вечно! Но, конечно, танец закончился, и мы вернулись в наш альков, где сидели Теодосия с Эваном.

Я танцевала с Эваном, и он сказал, что очень рад видеть меня здесь, на балу. Я рассказала ему, как обнаружила платье в своей комнате и как сэр Ральф пожелал, чтобы я пошла на бал.

Мы смеялись и вспоминали прежние времена. Позже мы отправились ужинать, и вместе с нами были Теодосия, Адриан и Тибальт.

Какой я могу быть веселой в такие моменты! Я блистала и позаботилась о том, чтобы все разговоры вращались только вокруг моей персоны. Теодосия была очень добра и спокойна, так что тот факт, что я отвлекаю от нее всеобщее внимание, раздражал ее не больше, чем в детстве.

Тибальт, как обычно, держался немного особняком, в стороне от нашей легкомысленной болтовни. Он был более зрелый, чем мы все, и я не могла не обратить внимания, какими незначительными казались Адриан и Эван в сравнении с ним. Когда Тибальт говорил об археологии, было ясно, что он одержим поистине пламенной страстью, и я была уверена, что так говорить мог только человек, способный на цельное, глубокое чувство. Я полагаю, что если Тибальт когда-нибудь полюбит женщину, то с той же непоколебимой преданностью, с какой он отдается своей профессии. Мне нравилось видеть его таким оживленным, его неукротимый энтузиазм завораживал меня, поэтому я и постаралась коснуться темы археологии. Он тотчас оказался в центре внимания, и все с интересом слушали его.

Во время паузы Теодосия проговорила:

— Ой, вы все такие умные… даже Джудит! Как вам понравился лосось?

Адриан рассказал нам историю о том, как он отправился на рыбалку куда-то в Шотландию, на озеро, где, как он уверял, водится самый лучший в мире лосось. Он рассказывал, как бросился в воду, чтобы вытащить упирающуюся рыбину, показывал ее размер, и мы все смеялись, нисколько не веря ему. В это время мимо нашего столика проходила леди Бодриан в компании нескольких чопорных на вид гостей.

— Как вы знаете, рыбаки обычно удваивают размер пойманной рыбы, так что меня нисколько не удивляет, что Адриан утроил его! — произнесла я.

И тут я заметила леди Бодриан. Она потрясенно вскинула брови, и на ее лице появилось выражение оскорбленной добродетели. Повисла тишина, которая затянулась, казалось, навечно. Потом она шагнула к нашему столику. Мужчины поднялись, но она с недоверием уставилась на меня. Я постаралась изобразить безмятежную улыбку.

— О, да это же мистер Трэверс! — воскликнул один из сопровождавших ее гостей.

Тибальт подтвердил, что это именно он и есть, и тут леди Бодриан взяла себя в руки. Она представила всех, оставив меня напоследок, а потом так произнесла: «Мисс Осмонд», словно в моем имени было что-то непристойное.

За этим последовал вежливый обмен репликами, после чего леди Бодриан со своей компанией поплыла дальше.

— О Боже! — удрученно вымолвила Теодосия.

— Я знала, что это случится, — сказала я, стараясь показать, будто ничуть не расстроена.

— Ну, сэру Ральфу придется держать ответ.

— Что случилось? — спросил Тибальт.

— Мне не следовало тут находиться, — ответила я.

— Вовсе нет, — сказал он, — благодаря вашему обществу, этот вечер стал таким интересным!

Ради этой фразы я готова была на любые дальнейшие неприятности.

— Вполне возможно, завтра мне велят паковать свои вещи.

Тибальт выглядел встревоженным, а я почувствовала себя невыразимо счастливой.

— Видите ли, — начала объяснять Теодосия, мой отец решил, что Джудит следует прийти на этот бал, и мы с ним вместе составили заговор. Я выбрала платье, и Сара Слопер сшила его. Но мама… не знала об этом.

— Мисс Осмонд всегда окружает какая-то драма, — рассмеялся Тибальт. — Если она не наряжается неизвестным покойником и не прячется в саркофаг, она наряжается в прекрасное платье и приходит на бал. И ни в одном из этих мест ей быть не полагается.

Адриан накрыл мою руку своей.

— Не беспокойся, Джудит, ты перенесешь завтрашнюю грозу.

— Мама может быть очень горячей, — заметила Теодосия.

— Но, — возразил Эван, — Джудит пришла как гостья сэра Ральфа. Не понимаю, как леди Бодриан может возражать…

— Вы не знаете маму, — сказала Теодосия.

— Уверяю вас, знаю, и прогноз действительно штормовой. Но Джудит пришла по приглашению сэра Ральфа, так что она не сделала ничего предосудительного.

— В любом случае, — проговорила я, — гроза разразится только завтра. А сегодня — чудесный вечер. Перед нами лосось, который, я надеюсь, был пойман на шотландской возвышенности, и шампанское из соответствующей местности. У нас чудесная компания, что нам еще нужно?

Тибальт наклонился ко мне и сказал:

— Вы живете сегодняшним днем.

— Только так и нужно жить. Сегодня я — Золушка. Завтра я вернусь к своей золе и грязным горшкам.

— Тогда я буду прекрасным принцем, — сказал Адриан. — Пойдем танцевать!

Мне не хотелось покидать Тибальта, но ничего не поделаешь.

— Поздравляю, — сказал Адриан, когда мы танцевали. — Ты была самой спокойной из всех нас. Ты великолепно держалась! Хотя я уверен, у тебя трясутся поджилки в хрустальных башмачках.

— Я смирилась, — сказала я. — У меня такое чувство, что очень скоро я вернусь в Радужный и начну рассылать смиренные письма возможным нанимателям.

— Бедная Джудит! Как отвратительно быть бедным!

— Что ты в этом понимаешь?

— Очень многое. У меня у самого проблемы. Мне приходится надеяться на щедрость дяди. Кредиторы буквально наступают мне на пятки. Завтра я должен буду с ним поговорить. Поэтому, как и ты, я хочу сегодня есть, пить и веселиться.

— О Адриан, ты что, действительно влез в долги?

— По самые уши. Я бы все отдал, чтобы оказаться на месте Теодосии!

— Не думаю, что она получает большее содержание, чем ты.

— Но подумай о ее кредитоспособности! Ты знаешь, что мой дядя неимоверно богат? И все это в один прекрасный день унаследует Теодосия.

— Мне претят все эти разговоры о деньгах.

— Да, тема угнетающая. Поэтому-то мне и хочется быть богатым. Тогда можно забыть о такой вещи, как деньги.

Мы смеялись, и болтали, и шутили; но думаю, оба думали о том, что принесет нам грядущий день. Моя способность жить одним мгновением проявлялась лишь тогда, когда рядом был Тибальт.

Я надеялась увидеть его еще раз, но не удалось. И еще до того, как разошлись все гости, я решила, что благоразумнее всего будет вернуться в свою комнату.

* * *

Я ошибалась, полагая, что гроза разразится утром. Леди Бодриан не пожелала отложить ее так надолго. Я была все еще в своем бальном платье, когда послышался яростный звон колокольчика. Я знала, что это значит, и была даже рада: платье придавало мне уверенности в себе. Я отправилась в комнату леди Бодриан. Она тоже все еще была в своем бальном платье — фиолетовый бархат с великолепным шлейфом, отороченным мехом, похожим на мех горностая. Она выглядела весьма эффектно, я бы сказала, царственно.

— Ну, мисс Осмонд, что вы можете сказать в свое оправдание?

— А что вы ожидаете от меня услышать, леди Бодриан?

— Я никак не ожидала такой наглости. Сегодня вы были на балу. Как вы посмели пробраться на него и общаться с моими гостями?

— Чтобы принять приглашение, особой смелости не нужно, — ответила я.

— Приглашение? Вы имеете бесстыдство заявлять мне, что послали сами себе приглашение?!

— Я этого не делала. Сэр Ральф распорядился, чтобы я присутствовала на этом балу.

— Я вам не верю.

— Может быть, ваша светлость желает, чтобы я пригласила его сюда?

Прежде чем она ответила, я дернула шнур колокольчика. В комнату вбежала Джейн.

— Леди Бодриан велит вам спросить сэра Ральфа, не сможет ли он прийти сюда… если, конечно, он еще не лег спать.

Леди Бодриан брызгала слюной от ярости, но Джейн, которая, как я подозреваю, знала, что происходит, поспешила за сэром Ральфом.

— Как вы смеете раздавать здесь приказы?! — взревела леди Бодриан.

— Но я подумала, что просто выполняю ваш приказ, — ответила я. — У меня создалось впечатление, что ваша светлость пожелали, чтобы сэр Ральф пришел к вам и подтвердил мои слова. Ведь совершенно ясно, что вы мне не поверили.

— Никогда в жизни я еще не встречалась с таким… таким…

— Неповиновением? — подсказала я.

— Нахальством!

Но я все еще была опьянена счастьем. Я танцевала с Тибальтом, он говорил со мной, я дала ему понять, что очень интересуюсь его работой. Он сказал: «Благодаря вашему обществу, этот вечер стал таким интересным!» И он искренне так считал, потому что я уверена, он из тех людей, которые говорят то, что думают. Так какое мне дело до глупой старой мегеры, которая через несколько минут встретится со своим мужем, и он подтвердит то, что я сказала…

Он появился в дверях.

— Какого… — начал он. Потом увидел меня, и я заметила знакомое движение челюсти. — А что здесь делает мисс Осмонд?

— Я за ней послала. Она беззастенчиво смешалась с нашими гостями сегодня на балу.

— Она была одной из приглашенных, — коротко бросил он.

— Вы хотите сказать, что пригласили эту молодую женщину, не посоветовавшись со мной?!

— Вы прекрасно знаете, что именно так я и сделал!

— Но у этой молодой женщины сложилось впечатление, будто бы из-за того, что ей позволили получить образование под нашей крышей, к ней должны относиться по-особому. Уверяю вас, я этого не позволю. Она пришла сюда в качестве компаньонки, и относиться к ней будут соответственно.

— Что означает, — сказал сэр Ральф, — что вы собираетесь устроить ей невыносимую жизнь. А уж как вы, мадам, умеете это делать… Господь свидетель!

— Вы навязали мне эту особу, — сказала она, — а я не намерена это терпеть!

— Она будет продолжать работать, как и раньше.

— Говорю вам… вы не заставите меня держать людей… вроде нее в моем доме!

— Мадам, — сказал сэр Ральф, — вы будет делать то, что я вам скажу…

Он схватился за стул и я заметила, как кровь прилила к его лицу. Он слегка покачнулся.

Я бросилась к нему и схватила за руку. Он оглянулся по сторонам, и я помогла ему сесть на стул. Он сел, тяжело дыша.

— Думаю, следует послать за камердинером. Ему нехорошо, — сказала я и взяла на себя смелость послать за ним Джейн.

Она поспешила прочь и вскоре вернулась вместе с Блейком, личным слугой сэра Ральфа.

Блейк знал, что делать. Он расстегнул ворот сэра Ральфа и, вынув таблетку из коробочки, сунул ее в рот хозяину. Сэр Ральф откинулся на стуле. Его лицо, которое было почти багровым, стало постепенно бледнеть, но вены на его висках по-прежнему пульсировали.

— Так лучше, сэр, — сказал Блейк. Потом он посмотрел на леди Бодриан. — Я отведу его в постель, миледи.

Сэр Ральф, шатаясь, встал на ноги и тяжело оперся на Блейка. Он кивнул мне, и на его лице появилась тень улыбки.

— Не забудьте то, что я сказал. Это серьезно.

Потом Блейк увел его прочь.

Когда дверь за ними закрылась, леди Бодриан повернулась ко мне.

— Видите, что вы наделали, — сказала она.

— Не я, — ответила я многозначительно.

— Возвращайтесь к себе в комнату, — сказала она. — Я поговорю с вами позже.

Я пошла к себе.

Что за вечер! Она от меня не избавится. Не посмеет. И я не уверена, что захочет. Если я уйду, она лишится удовольствия делать мою жизнь невыносимой. Этого она не захочет, я уверена.

Но я смогу с ней справиться, я уверена, однако мне не хочется думать о ней в такой вечер. У меня столько приятных воспоминаний!

* * *

В конце месяца сэр Эдвард вместе с остальными членами экспедиции, включая Тибальта, уехал в Египет.

Эван вернулся в университет, где временно работал, читая лекции по археологии; Адриан уехал в Кент, где исследовались останки погребального корабля викингов. Это судно было обнаружено у восточных берегов.

Я вернулась к своим монотонным обязанностям у леди Бодриан. Их монотонность оживляли лишь ее попытки унизить меня. Но меня грела мысль о том, что в этом доме живут и мои друзья — сэр Ральф и Теодосия. Я больше не ходила в Гиза-Хаус, потому что Табита уехала вместе с экспедицией. Несколько раз я все же бродила неподалеку от их дома. Он, как в старые времена, казался населенным призраками. Задернутые шторы, мебель в чехлах, на хозяйстве осталось всего лишь несколько слуг. Два египтянина, Мустафа и Абсалам, уехали вместе с сэром Эдвардом…

Я с нетерпением ждала возвращения экспедиции. В Гиза-Хаус я не ходила, так что стала чаще бывать в Радужном. Меня всегда тепло встречали там. Доркас и Элисон пришли в неописуемый восторг, когда я рассказала им о бале и о красивом зеленом платье.

Меня удивляло то, что вначале они очень радовались тому, что я попаду в Кеверол-Корт. Я не могла найти этому логическое объяснение и в конце концов приписала их радость нерассуждающей доброжелательности в отношении меня, только и всего.

Я была молода — и хоть из-за своего носа меня нельзя было назвать красавицей, иногда я могла выглядеть очень привлекательной. В последнее время я часто оценивала себя в сравнении с Теодосией. Моя энергичность, которой так не хватало ей, и моя живость, несомненно, были достаточно вескими аргументами. Да, я подчас бывала довольно вспыльчива, но гроза утихала очень скоро. Я умела смеяться над жизнью, а это значит, смеяться над собой. У меня очень густые темные волосы, с которыми сложно справиться, потому что они совершенно прямые. Темные глаза обрамлены ресницами, такими же густыми и черными, как мои волосы, и, к счастью, у меня довольно хорошие здоровые зубы. Я была выше Теодосии и Сабины и к тому же худощава. Мне недоставало приятной пухлости Теодосии и утонченной, как песочные часы, фигуры Сабины.

При мне была молодость, которая всегда привлекает стареющих распутников. Репутация сэра Ральфа была, как известно, далеко не идеальной. Я слышала, как кузнецы как-то говорили с какими-то фермерами о старых временах, когда сэр Ральф был в расцвете лет и соблазнял молоденьких девушек. Но они сразу замолчали, когда появилась я, в то время вместе с Адрианом и Теодосией. И при всем этом Доркас и Элисон были в восторге от того, что я получила работу в Кеверол-Корт.

Я рассудила так, что они полагают, будто сэр Ральф покончил со своим буйным прошлым. Он уже слишком стар для таких подвигов, и, вспоминая тот вечер, когда он приходил в комнату к леди Бодриан, я вполне могла в это поверить. И все же я считала несколько странным, что Доркас и Элисон так легко позволили мне войти в логово этого распутника.

А теперь они хотели узнать подробности о бале.

— Платье! — восклицали они. — Что за очаровательная идея!

Это меня тоже удивило, потому что одно из правил приличного общества запрещало молодым девушкам принимать платья в подарок от джентльменов. Но тут все было по-другому. Из-за Теодосии. Я пришла к заключению, что сэр Ральф симпатизирует мне. Я в некотором смысле развлекала его, чего не удавалось Теодосии.

И была очень довольна, что побывала на балу, мне очень понравилось. А если бы мне не подарили это платье, это было бы попросту невозможно…

Было гораздо удобнее принять точку зрения тетушек, чем пытаться выяснить мотивы поведения сэра Ральфа. При всех своих недостатках он был человеком добрым. Все слуги, несомненно, любили его больше, чем его супругу. Что же до меня, я могла справиться с любой возникшей ситуацией. Мне повезло, что Радужный находился так близко и я могла в любой момент сбежать из Кеверол-Корт прямо туда.

Я рассказала им обо всем, что произошло на балу. Доркас очень интересовали угощения, а Элисон — цветы и украшения зала. И конечно, обеих интересовало все, что произошло со мной.

Я танцевала показательный вальс в их крошечной гостиной, цепляя и роняя все, что попадалось на пути. В итоге — две серьезные потери: ручка одной из чашек госского фарфора, принадлежащей Доркас, и отколотый пальчик фарфоровой цветочницы восемнадцатого века. Они были опечалены, но все же безмерно рады видеть, что я счастлива, посему постарались отнестись к потерям легко. Ручку к чашке можно приклеить, а отколотого пальчика и вовсе не видно. А с кем же я танцевала?

— Тибальт Трэверс! Он странный человек. Сестра Эмили, которая там работает, утверждает, что они оба, и он, и его отец, нагоняют на нее страху.

— Нагоняют страху! — воскликнула я. — Слуги там просто с ума посходили!

— Это довольно странный дом, и довольно, на мой взгляд, странная профессия, — заметила Доркас. — Искать все эти вещи, которыми люди пользовались много лет назад…

— О, Доркас, ты говоришь, как деревенская кумушка.

— Я знаю, что ты этим интересуешься. Но, должна сказать, некоторые из картинок в тех книгах, которые ты приносила сюда, доводили меня до того, что мне снились кошмары. Я даже подумывала, не отдать ли эти книги обратно.

— Какие картинки?

— Черепа, кости… и вообще, думаю, все эти мумии — ужасные штуки. А сэр Эдвард…

— Что, сэр Эдвард?

— Я знаю, он очень известный, всеми почитаемый ученый, но говорят, немного не в себе.

— Только потому что он отличается от них… только потому что он не ходит по округе и не соблазняет молоденьких девиц, как сэр Ральф… они думают, что он не в себе!

— Джудит, откуда ты все это узнала?

— Из жизни, дорогая Элисон. Жизни, которая вокруг нас.

— Ты становишься такой неистовой, каждый раз, когда речь заходит об этих Трэверсах.

— Они занимаются таким чудесным делом…

— Мне кажется, ты была бы просто счастлива поехать с ними и искать все эти ужасные мумии!

— Мне хотелось бы этого больше всего на свете. Это совсем не то, что прислуживать самой сварливой, самой противной женщине в мире.

— Бедняжка Джудит! Может, так будет не всегда. Знаешь, я думала, мы смогли бы прожить здесь все вместе. Тут довольно большой огород. Мы бы выращивали овощи и продавали их.

Я скривилась и показала ей свои руки.

— Думаю, я не очень сильна в сельском хозяйстве.

— Ну, кто знает, может, что-то подвернется… Тот молодой человек, который учил вас раньше… Он ведь тоже был на балу, верно?

— Ты имеешь в виду Эвана Коллума?

— Он мне всегда нравился. Такой вежливый, спокойный. Ты о нем часто говорила. Его предмет давался тебе гораздо лучше, чем остальным ученикам.

Я ласково улыбнулась им. Они верили в то, что брак решит все мои проблемы. Раз уж мне не удалось выйти за Оливера Шримптона, так почему не попытать счастья с Эваном Коллумом…

— Он ведь приедет снова, если интересуется всем, что связано с экспедицией…

— Но разве он не нагоняет на людей страху? — спросила я. — Он ведь занимается тем же самым, что и сэр Эдвард, и Тибальт.

— Он более… нормальный.

— Но вы же не хотите сказать, что Трэверсы — ненормальные?!

— Они очень отличаются от всех нас, — сказала Доркас. — Да, да, мистер Коллум вернется сюда. Говорят, сэр Ральф связан с их египетскими делами. Я слышала, что он помогает финансировать эту экспедицию, потому что его дочь собирается выйти за Тибальта Трэверса.

— От кого вы это услышали? — спросила я.

— От Эмили.

— Ой, все это сплетни прислуги.

— Дорогая Джудит, а кто знает о делах семьи больше, чем прислуга?

Они были правы, конечно. Слуги слышат обрывки разговоров. Я представила, как Джейн приникает ухом к замочной скважине. Некоторые слуги складывают разорванные на клочки письма, выброшенные в мусорную корзину. Они держат уши и глаза нараспашку, чтобы не пропустить скандал в благородном семействе.

Нет сомнений, все хотят увидеть, как Тибальт будет подарен Теодосии.

Я возвращалась в Кеверол-Корт, погрузившись в свои невеселые раздумья.

Тибальт не любит Теодосию, говорила я себе. Я бы знала, если бы это было иначе. На балу ему больше нравилось танцевать со мной, а не с ней. Как может такой человек, как Тибальт, полюбить Теодосию? Но Теодосия богата — она наследница огромного состояния. Имея на руках такие деньги, как у Теодосии, Тибальт сможет финансировать собственные экспедиции.

Сэр Эдвард думает только о своей работе, и Тибальт во всем следует по его стопам.

Поэтому их считают ненормальными.

В тот день, когда Тибальт женится на Теодосии, я уеду — найду место, расположенное как можно дальше от Сент-Эрно, и попытаюсь начать строить свою новую жизнь на осколках старой. Тибальт, может быть, полностью одержим своей работой, а я — одержима им. И мне было доподлинно известно, что если я потеряю его, моя жизнь утратит всякий смысл.

Доркас как-то сказала: «Когда Джудит увлечена чем-то, она отдает своему увлечению всю душу. Она не умеет ничего делать вполсилы».

Доркас права. И теперь я была увлечена, как никогда прежде, одним единственным мужчиной и единственно возможным образом жизни.

* * *

Теодосия, словно пытаясь наверстать время, когда она избегала меня, теперь часто искала встреч. Ей нравилось говорить со мной о прочитанных книгах. Я видела, что она старается хоть как-то углубить свои познания в археологии.

Она приглашала меня в свою комнату, и мне казалось, что еще чуть-чуть — и она признается мне в чем-то сокровенном. Она бывала немного рассеянной, иногда казалась счастливой, иногда — озабоченной. Однажды, когда я находилась в ее комнате, она выдвинула ящик, и я увидела пачку писем, перевязанную голубой лентой. Как это похоже на Теодосию — перевязывать любовные послания голубой ленточкой! Мне было любопытно, что в них могло быть написано. Я как-то не могла представить, чтобы Тибальт писал любовные письма — к тому же Теодосии!

Я представляю себе…

Дорогая Теодосия,

Я с нетерпением жду дня, когда мы поженимся. Я планирую несколько экспедиций, а для этого требуется финансовая поддержка. Твое приданое будет очень кстати…

Да, именно так!

Я засмеялась про себя. Мне так хотелось убедить себя, что единственное, что ему может понадобиться от Теодосии, это ее приданое. Но даже если это так, он никогда не станет писать подобных писем!

— Как себя ведет мама? — лениво спросила она меня, когда мы оказались наедине в ее комнате.

— Как обычно.

— Я предполагала, что после бала станет еще хуже.

— Что ж, ты правильно предполагала.

— Бедная Джудит!

— Ой, да у нас у всех есть проблемы!

— Да, — вздохнула она.

— Но только не у тебя, Теодосия.

Она заколебалась. Потом спросила:

— Джудит, ты когда-нибудь влюблялась?

Я почувствовала, как внезапно зарделась, но, к счастью, на самом деле это был не вопрос, а лишь пролог к ее признанию.

— Это так чудесно, — произнесла она, — и все же… мне немного страшно.

— А почему тебе страшно?

— Ну ты же знаешь, я не очень умна.

— Но если он тебя любит…

— Если! Конечно, любит. Он говорит мне об этом при каждой встрече… в каждом письме…

Мне уже хотелось придумать какую-нибудь причину, чтобы убежать из ее комнаты — и в то же время хотелось остаться и продолжить эту пытку.

— Джудит, на самом деле я нахожу археологию ужасно скучной. Это правда. Но археология — это его жизнь. Я пыталась. Читала книги. Мне нравится, когда находят что-нибудь прекрасное, но описания инструментов для раскопок, видов почв и так далее… И все эти скучные горшки и черепки…

— Ну, если тебе это не интересно, может быть, не стоит и притворяться?

— Я не думаю, что он ждет от меня этого интереса, нет… Я просто буду заботиться о нем. Это — все, что ему нужно. Ой, это будет замечательно, Джудит! Но я беспокоюсь об отце.

— Но почему?

— Ему это не понравится.

— Не понравится?! Но мне казалось, что он очень хочет, чтобы ты вышла за Тибальта.

— Тибальт! Я говорю не о Тибальте.

В душе моей заиграла музыка. Какой-то ангельский хор.

— Что?! — воскликнула я. — Не Тибальт?! Ты шутишь!

— Тибальт! — Она с содроганием произнесла это имя. — Тибальт! Да я его до смерти боюсь! Я знаю, он считает меня круглой дурой.

— Конечно, он серьезный, но ведь это гораздо интереснее, чем глупая легкомысленность.

— Эван не легкомысленный.

— Эван! Значит, это — Эван!

— Конечно, он. А кто же еще?

Я рассмеялась.

— Значит, все эти письма, перевязанные голубой ленточкой… все эти вздохи, и этот румянец на щеках — это Эван! — я обняла ее. — О, Теодосия, я так рада… — у меня хватило ума добавить, — за тебя!

— Что на тебя нашло, Джудит?

— Я никак не предполагала, что это — Эван.

— Ты думала, это — Тибальт? Все так думают, потому что этого хочет отец. Хочет породниться с их семьей. Он всегда был большим поклонником сэра Эдварда и интересовался всем, что тот делает. И ему хотелось бы, чтобы я была похожа на тебя и увлекалась всеми этими премудростями. Но я не такая. И как можно желать Тибальта, если есть Эван?!

— Ну, некоторые могут, — спокойно произнесла я.

— Они, наверное, безумные!

— Настолько безумные, что могут решить, что это ты — сумасшедшая, если предпочла Эвана.

— Как легко общаться с тобой, Джудит! Мы просто не хотим говорить папе, понимаешь? Ты же знаешь, семьи бывают разные. Родители Эвана были очень бедны, и он сам пробивал себе дорогу. У него был какой-то родственник, который помог ему, и Эван хочет вернуть ему все, что тот потратил на него, до последнего пенни. Мы собираемся это сделать. Я думаю, то, чего Эван уже смог добиться, делает ему честь. И тут нечего стыдиться. Тибальт попросту унаследует все блага, а Эвану приходится трудиться, чтобы добиться всего самому!

— Это очень похвально, — сказала я.

— Джудит, тебе нравится Эван, правда?

— Конечно, и мне кажется, вы с ним идеально подходите друг другу.

— Это прекрасно. Но, по-твоему, что скажет отец?

— Есть только один способ это выяснить. Спросить его.

— И ты думаешь, это возможно?

— А почему нет?

— Но если он откажет?

— Тогда мы инсценируем побег. Лестница. Будущая невеста перелазит через забор. Потом — церковь в каком-нибудь романтическом захолустье…

— Ой, Джудит, ты такая забавная! Ты все представляешь в виде шутки. Я так рада, что рассказала тебе!

— Я тоже рада, — заявила я от чистого сердца.

— А что бы ты сделала?

— Я бы сначала пошла к отцу и сказала бы: «Я люблю Эвана Коллума. Более того, я твердо намерена выйти за него замуж».

— А что, если он скажет «нет»?

— Тогда планировать побег.

— Если бы сделать это сейчас!

— Но сначала ты должна спросить отца. Кто знает, возможно, он будет в восторге.

— He будет. Он просто очарован этими Трэверсами. Я полагаю, что если бы он был здоров, то помчался бы с ними в Египет.

— Возможно, ты когда-нибудь тоже помчишься вместе с Эваном.

— С Эваном — куда угодно!

— А что говорит Эван?

— Он говорит, что мы поженимся, что бы ни случилось.

— Но ты можешь лишиться отцовского наследства.

— Неужели ты думаешь, что мне есть до этого дело? Лучше я буду голодать, но с Эваном.

— Ну, думаю, до этого дело не дойдет. С какой стати? У него хорошая работа в университете, правда? Тебе нечего бояться. Даже если ты не станешь наследницей огромного состояния, ты будешь женой профессора.

— Конечно. Мне не нужны деньги отца.

— Тогда у тебя сильная позиция. Ты должна отстаивать право выйти замуж за кого хочешь. Но не нужно торопиться.

Она обняла меня.

Я была так счастлива! Как замечательно стараться ради чьего-либо счастья, если это способствует твоему собственному!

* * *

Теодосия оказалась права, предполагая, что отец будет недоволен ее выбором. Когда она ему сообщила об этом, разразился скандал.

Теодосия пришла ко мне в слезах.

— Он не соглашается. Он просто в бешенстве. И говорит, что положит этому конец.

— Ну, если ты действительно хочешь выйти за Эвана, ты должна настоять на своем.

— Ты бы так и сделала, да, Джудит?

— Ты в этом сомневаешься?

— Ни на мгновение. Как бы я хотела быть такой, как ты!

— Ты можешь.

— Как, Джудит, как?!

— Будь настойчива. Держись твердо. Никто не может заставить тебя выйти замуж.

— Ты мне поможешь, Джудит?

— От всего сердца, — сказала я.

— Я сказала отцу, что он может лишить меня наследства, мне все равно. Я люблю Эвана и собираюсь выйти за него замуж.

— Ну, значит, ты сделала первый шаг.

Она успокоилась, и мы сидели в моей комнате и обсуждали планы. Я сказала ей, что первым делом она должна написать Эвану и рассказать ему о положении вещей.

— Я напишу ему, что ты все знаешь, Джудит, и что мы можем на тебя рассчитывать.

Я была удивлена, когда меня вызвал к себе сэр Ральф. Когда я вошла в его комнату, он сидел в кресле в своем халате, а Блейк находился поблизости. Он отправил Блейка прочь и сказал:

— Садитесь, мисс Осмонд.

Я повиновалась.

— У меня сложилось впечатление, что вы вмешиваетесь в дела моей дочери.

— Я знаю, что она хочет выйти замуж, — сказала я. — Но не понимаю, как я могу в это вмешиваться.

— В самом деле? Разве не вы посоветовали ей поставить мне ультиматум?

— Я действительно сказала ей, что если она хочет выйти замуж, ей следует сообщить об этом вам.

— И спросить моего разрешения?

— Да.

— А если я не дам согласия, идти наперекор моей воле?

— Только ей решать, что она будет делать.

— Но вы в ее положении и не подумали бы покориться воле отца?

— Если бы я решила выйти замуж, я бы так и сделала.

— Невзирая на то что вы идете против воли отца?

— Да.

— Так я и думал, — заметил он. — Вы ее подстрекаете, вот как это называется. Господи, мисс Осмонд, вы о себе слишком высокого мнения!

— Я не понимаю, о чем вы, сэр Ральф.

— По крайней мере, вы признаетесь в неведении. Я рад, что в вас есть хоть немного смирения.

Я промолчала.

— Вы знаете, что моя дочь Теодосия, — продолжал он, — хочет выйти за нищего?

— Я знаю, что она хочет выйти замуж за профессора Эвана Коллума.

— Когда-нибудь моя дочь станет очень богатой женщиной… если будет послушна моей воле. Вы по-прежнему полагаете, что она должна выйти за этого человека?

— Если она его любит.

— Любовь! Я не знал, что вы так сентиментальны, мисс Осмонд.

Я снова промолчала. И по-прежнему не понимала, зачем он послал за мной.

— Вы советуете моей дочери выйти за этого человека.

— Я? Она выбрала его еще до того, как я узнала об ее намерениях.

— Я подыскал ей подходящую партию, гораздо лучше, чем этот человек.

— Но ведь ей решать, что для нее лучше.

— У вас слишком современные идеи, мисс Осмонд. В мое время дочери слушались родителей. Вы полагаете, это неправильно?

— В большинстве случаев, правильно. Но, по моему мнению, замужество — это такой шаг, который касается только двоих.

— Замужество моей дочери меня не касается?!

— Не в такой мере, как это касается ее и ее будущего мужа.

— Вам следовало бы быть адвокатом. А вместо этого вы мечтаете о профессии человека, за которого выйдет моя дочь… если я ей позволю.

— Да, это так.

Я заметила, как у него дрогнула челюсть, и настроение мое улучшилось, потому что я поняла, его развлекает наш разговор.

— Полагаю, вы знаете, что я хотел другого жениха для своей дочери.

— Да, ходили слухи.

— Нет дыма без огня, да? Буду откровенен. Я хотел, чтобы она вышла за другого человека. До вас уже доходили слухи, за кого именно, мисс Осмонд, я в этом уверен.

— Я слышала предположения.

— И вы, полагаете, лучше моей дочери выйти за этого Коллума? Понятно. На самом деле, мисс Осмонд, вы даже рады этому.

— Я не знаю, что вы имеете в виду.

— Разве? Уже во второй раз вы признаете, что чего-то не знаете. Это на вас совсем не похоже… как, впрочем, и это притворство. Вы поможете моей дочери нарушить волю отца, не так ли? Вы будете рады, если она станет женой этого молодого человека. Вы коварны, мисс Осмонд. У вас есть на то свои причины.

Он откинулся на спинку кресла, его лицо покраснело. Я заметила, что он смеется.

Я смутилась.

Он знал, хорошо знал, что я была в восторге от того, что Теодосия влюблена в Эвана Коллума, так как сама хотела заполучить Тибальта.

Он махнул мне рукой, и я поспешно выскользнула из его комнаты.

* * *

Спустя несколько дней он объявил, что разрешает помолвку своей дочери с Эваном Коллумом. Теодосия была потрясена.

— Кто бы мог подумать, что все так обернется?!

— Думаю, твой отец достаточно сентиментальный человек. Он не мог игнорировать твою влюбленность.

— Странно, Джудит, как мало мы знаем о людях, с которыми живем рядом всю жизнь!

— Думаю, не ты первая это замечаешь.

Свадьба была назначена на Рождество, и Теодосия с головой погрузилась в процесс хлопотной подготовки этого события.

Леди Бодриан не одобряла ее выбор. Я слышала, как она спорила с сэром Ральфом — и поспешила скрыться в своей комнате. Но Джейн позже рассказала мне, и я беззастенчиво выслушала ее, что, конечно, ничуть не лучше того, если бы я сама подслушивала у дверей.

— Ну уж, скажу я вам, скандал был такой, что пух и перья летели! Они, кажется, думают, что жених недостаточно хорош для нашей наследницы. «Вы что, лишились рассудка?!» — спрашивает леди Би. «Мадам, — говорит он, — я уж сам выберу будущее для своей дочери». — «Но это и моя дочь тоже!» — «Ей повезло, что она не похожа на вас, иначе мне было бы искренне жаль молодого человека, за которого она собирается выйти замуж». — «Значит, вам жаль самого себя?» — спрашивает она. «Нет, мадам, я знаю, как за себя постоять», — отвечает он. «Вы знаете только, как плодить по всей округе внебрачных детей!» — «Нужно же человеку как-то развлекаться», — заявляет он. О да, это — настоящий хозяин! Если бы она вышла за какого-нибудь покладистого, смирного человека, она бы вертела им, как хотела. Но с нашим сквайром эти штуки не проходят. Потом она сказала: «Вы же говорили мне, что она выйдет за Тибальта Трэверса». — «Ну значит, я передумал». — «Это слишком подозрительный поворот!» — «Она, действительно, любит этого человека». «Любовь!» — фыркнула хозяйка. «Да, это именно то, во что вы не верите, мадам, я знаю. Но я уже сказал, она выйдет за молодого человека, которого сама выбрала». — «Вы переиграли! А ведь совсем недавно говорили: „Я хочу, чтобы она вышла за сына моего старого друга Эдварда Трэверса!“» — «Я изменил свое решение, и хватит об этом…» Но они все дальше и дальше бросали друг другу оскорбления. Да уж, вот где жизнь кипит!

Я часто думала о сэре Ральфе. Он мне действительно очень нравился.

Когда Доркас и Элисон услышали эту новость, они были поражены.

— Теодосия выходит замуж за Эвана Коллума? Как странно! Ты ведь настолько лучше разбираешься во всех тех вещах, которыми он занимается!

Я видела, что они ошеломлены. Провалилась еще одна попытка выдать меня замуж!

* * *

Эван и Теодосия обвенчались на Рождество. Оливер Шримптон проводил обряд. Я сидела в последнем ряду церковных скамей, между Элисон и Доркас. Сабина была рядом с нами.

Когда новобрачная шла по проходу церкви об руку со своим мужем, Сабина прошептала мне: «Следующая — ты!»

Я заметила, как она посмотрела на Адриана, который сидел в первом ряду. «Святые Небеса! — подумала я. — Неужели действительно бытует такое мнение?»

Я относилась к Адриану, как брату. Любопытно, что сказала бы леди Бодриан, узнав об этом. Она сочла бы немыслимой дерзостью то, что какая-то жалкая компаньонка считает племянника сэра Ральфа чуть ли не своим братом.

Новобрачные провели Рождество и следующий день, «день подарков», в Кеверол-Корт. После этого они собирались отправиться в какой-то загородный дом в Девоне, который им на время медового месяца уступил один из членов совета университета. Мне разрешили провести целый день в Радужном. Меня удивила эта уступка. Но потом я решила, что леди Бодриан, вероятно, подумала, что сэр Ральф, который, совершенно очевидно, стал моим защитником, мог пригласить меня на вечерние увеселения, которые устраивались, чтобы отпраздновать Рождество и свадьбу.

Я провела тихий, спокойный день, а вечером Элисон пригласила нескольких соседей, друзей и подруг, и мы приятно провели время, играя в разные игры на угадывание.

Через два дня светящаяся от счастья новобрачная уехала со своим мужем. Я искренне скучала по ней. Теперь, когда свадебные волнения улеглись, все казалось будничным и унылым. Леди Бодриан вновь стала капризной, раздражительной и постоянно на что-то жаловалась.

Мне удалось поговорить с Адрианом, который, как всегда, беспокоился о деньгах.

— У меня остается только один выход, — сказал он. — Найти богатую наследницу и жениться на ней, как это сделал Эван.

— Я уверена, это ему на ум не приходило! — горячо возразила я.

Адриан усмехнулся.

— При всех наилучших намерениях, он все же вздохнул с облегчением. Деньги есть деньги, и состояние еще никому не вредило.

— Ты просто одержим деньгами!

— Это объясняется тем, что мне их постоянно не хватает.

В конце января он уехал. Приблизительно в это время леди Бодриан занемогла, и несколько дней у меня выдались относительно свободными.

Сэр Ральф послал за мной и сказал, что поскольку леди Бодриан сейчас не нуждается в моих услугах, я могу почитать ему газеты. Поэтому каждое утро я сидела с ним и около часа читала ему «Таймс», но он не давал мне слишком много читать. Я поняла, что ему хотелось поговорить. Он рассказал мне немного об экспедиции.

— Мне следовало бы поехать с ними, но врач запретил. — Он постучал себя по груди. — Никак не тянет сердце. Я бы был им обузой. Жара для меня убийственна.

Я могла с определенным знанием предмета обсуждать с ним проблемы экспедиции благодаря тем познаниям, которые успела получить.

— Как жаль, что мы не можем послать вас в университет. Уверен, вы бы хорошо там учились. У вас есть вкус к таким вещам, верно? Именно это и требуется — вкус. У меня всегда был этот вкус к работе, но я всего лишь дилетант.

— А у сэра Эдварда это — страсть. Он один из лучших специалистов в своей области… Я даже больше скажу, он — самый лучший.

— Да, многие так считают.

— И мистер Тибальт — такой же.

Он бросил на меня быстрый взгляд, и я почувствовала, как мои щеки заливаются предательским румянцем. Я вспомнила его прозрачные намеки.

— Он будет таким же, как его отец. С сэром Эдвардом было очень трудно жить. У него был не очень удачный брак. Есть мужчины, которые женаты не на своей жене, а на профессии. Всегда где-то там, далеко… А когда возвращался домой — зарывался в книги или в свою работу. Она целыми днями не видела его, даже когда он был дома. Но чаще всего он находился в других местах.

— Видимо, она не интересовалась его работой?

— Работа была на первом месте. У таких людей всегда так.

— Но ваша дочь тоже замужем за археологом.

— А, это другое! Я этого парня вижу насквозь. Он всю жизнь проведет в классной комнате, теоретизируя об этом и о том. А когда рабочий день закончится, он вернется к семье, к жене, к детям и забудет обо всем прочем. Таких, как он, много, но они редко достигают вершин профессии. Вы бы хотели посмотреть отчеты об экспедиции?

— Ой, с радостью!

Он взглянул на меня, знакомо шевельнув челюстью. Я прочла некоторые отчеты, и мы обсудили их. Как быстро пролетел этот час!

Мы с сэром Ральфом переживали новый этап отношений. Подчас меня это удивляло, но все происходило очень естественно. Интерес, который он всегда проявлял ко мне, перешел в дружбу, о которой я раньше не смела и помышлять.

В марте пришло сообщение о внезапной и загадочной смерти сэра Эдварда, и поползли слухи о проклятии фараонов.

Глава 4 Жена Тибальта

Сэр Ральф был глубоко потрясен, и это потрясение привело к повторному удару, лишившему его речи. Именно тогда-то и пошли пересуды о причинах его болезни. Это — проклятие фараонов, шептались люди, потому что стало известно, что он оказывал финансовую поддержку экспедиции. Он не мог присутствовать на похоронах, но через несколько дней послал за мной. Когда я вошла в его комнату, то с удивлением увидела там Тибальта.

Было безмерно жаль видеть ранее такого крепкого и энергичного сэра Ральфа беспомощной развалиной. Его попытки говорить были мучительны, и все же он предпринимал их, потому что хотел что-то сказать. Он знаком велел нам сесть по обе стороны от себя.

— Джу… Джу… — начал он, и я поняла, что он пытается назвать мое имя.

— Я здесь, сэр Ральф.

Он схватил меня за руку и не отпускал. Потом перевел взгляд на Тибальта и его правая рука шевельнулась. Меня он держал левой рукой. Тибальт понял, что он хочет сделать, поэтому протянул ему руку. Сэр Ральф улыбнулся и соединил наши руки.

Это было именно то, чего он хотел.

Я посмотрела в глаза Тибальта и почувствовала, как лицо медленно заливается жарким румянцем.

Было совершенно понятно, что имел в виду сэр Ральф. Я убрала руку, но Тибальт по-прежнему смотрел на меня. Сэр Ральф закрыл глаза. В комнату на цыпочках зашел Блейк.

— Думаю, сэр, будет лучше, если вы с мисс Осмонд сейчас уйдете.

Когда за нами закрылась дверь, Тибальт спросил:

— Вы не пройдетесь со мной до Гиза-Хаус?

— Я должна вернуться к леди Бодриан, — ответила я.

Меня глубоко потрясло то, что сейчас произошло. Непонятно, зачем сэр Ральф поставил нас в такое неловкое положение.

— Я хочу поговорить с вами, — сказал Тибальт. — Это очень важно.

Мы вместе вышли из дома, и когда отошли подальше, Тибальт сказал:

— Знаете, он прав. Так и следует поступить.

— Я… не понимаю.

— Джудит, что с вами? Вы всегда были так проницательны!

— Я… не знала, что вам что-то обо мне известно.

— Я знаю о вас очень многое. Прошло ведь немало времени с тех пор, когда я впервые увидел вас в образе мумии.

— Вы что же, никогда этого не забудете?

— Трудно забыть первую встречу с будущей женой.

— Но…

— Именно это и имел в виду сэр Ральф. Он пытался сказать, что нам следует пожениться.

— Да он просто бредил!

— Не думаю. Наверное, это уже некоторое время было у него на уме.

— Я поняла! Он думал, что я — Теодосия. Он надеялся, что вы с Теодосией поженитесь. Вы ведь знали об этом, правда?

— Думаю, они обсуждали это с моим отцом.

— Вы же сами видели, что получилось. Он забыл, что Теодосия вышла замуж. Он думал, что я — его дочь. Бедный сэр Ральф! Полагаю, он серьезно болен.

— Боюсь, он скоро умрет, — ответил Тибальт. — Вы всегда интересовались моей работой, правда?

— Конечно!

— Вот видите, мы отлично поладим. Моя мать терпеть не могла работу отца. Это был очень неудачный брак. У нас все будет иначе.

— Не понимаю. Вы хотите сказать, что женитесь на мне, потому что сэр Ральф дал понять, что он бы этого хотел?

— Это, конечно, не единственная причина.

— Назовите другие, — сказала я.

— Во-первых, когда я поеду в Египет, вы сможете поехать со мной. Уверен, вам это понравится.

— Но даже эта причина не кажется мне достаточно убедительной, чтобы выходить замуж.

Он остановился и повернулся ко мне.

— Есть и другая, — сказал он и привлек меня к себе.

— Я не хотела бы выходить замуж только потому, что могу пригодиться в вашей экспедиции.

— И тем не менее вы пригодитесь.

Потом он поцеловал меня.

— Если бы речь шла о любви… — начала я.

Он засмеялся и прижал меня к себе.

— Неужели вы сомневаетесь в этом?

— Я еще не уверена. И хотела бы услышать настоящее признание.

— Но сначала я бы хотел услышать его от вас, потому что вы, конечно же, сделаете это лучше, чем я. Вы никогда не испытываете затруднений в выражении своих мыслей. А я вот оказываюсь в затруднении… и довольно часто.

— Ну тогда я, наверно, действительно могу вам пригодиться. Например, письма. Я стану неплохим секретарем.

— Это и есть ваше признание?

— Думаю, вы знаете, что я уже долгие годы люблю вас. И сэр Ральф знал это.

— Я и понятия не имел, что мне так повезло! Если бы я знал об этом раньше!

— И что бы вы сделали?

— Я бы ломал голову, не изменили бы вы своего отношения ко мне, если бы знали меня ближе. И отважусь ли я позволить вам узнать меня ближе.

— Вы настолько скромны?

— Нет, я стану самым заносчивым и самонадеянным мужчиной в вашей жизни.

— Но все другие просто не имеют значения… и никогда не имели. И, если потребуется, я готова потратить всю жизнь, убеждая вас в этом.

— Значит, вы согласны разделить со мной эту жизнь?

— Я скорее умру, чем соглашусь на что-то другое.

— Джудит, дорогая! Ну разве я не говорил вам, что вы, как никто, умеете выражать свои мысли?!

— Я довольно откровенно призналась вам в любви. И хотела бы, чтобы вы сказали, что любите меня.

— Разве это не ясно?

— Я бы хотела услышать.

— Я люблю вас, — сказал он.

— Еще раз. Говорите это постоянно. Я так долго мечтала, что вы произнесете эти слова! До сих пор не верю, что это — правда. Я не сплю? Я же не проснусь через минуту от звонка леди Бодриан?

Он взял мою руку и пылко поцеловал ее.

— Дорогая моя, дорогая Джудит! — сказал он. — Вы меня смущаете. Я вас не стою. Не нужно идеализировать меня. Я разочарую вас. Вы знаете, как я одержим своей работой. Я вас утомлю своим энтузиазмом.

— Никогда!

— Из меня не выйдет идеального супруга. Мне недостает вашей оживленности, вашего оптимизма, порывистости, всего того, что делает вас такой привлекательной! Я могу быть слишком скучным и серьезным.

— Нельзя быть слишком серьезным в жизненно важных вопросах.

— Я буду капризным и вечно занятым. Буду уделять вам меньше времени и внимания, чем своей работе.

— Я намерена разделить с вами ваши труды, ваше скверное настроение и вашу занятость. Поэтому это возражение отвергается.

— Я не умею выражать свои чувства. Буду забывать говорить вам, как сильно люблю вас. Вы пугаете меня. Вы всегда так увлекаетесь! И потом, вы слишком высокого мнения обо мне…

Я засмеялась и прижалась лбом к его голове.

— Я не могу сдержать свои чувства, — сказала я. — Я так долго люблю вас! Мне просто нужно быть с вами рядом, разделить с вами жизнь, сделать вас счастливым. Чтобы жизнь ваша была легкой и гладкой, как вам того хотелось бы.

— Джудит, — произнес он, — я приложу все усилия, чтобы сделать вас счастливой.

— Если вы любите меня и позволите разделить с вами жизнь, я буду счастлива.

Он взял меня под руку и крепко сжал мою ладонь в своей.

Мы пошли дальше, обсуждая будущее. Он не видел причин откладывать нашу свадьбу. На самом деле, он хотел, чтобы она состоялась как можно скорее. Мы будем очень заняты нашими планами. Не буду ли я возражать, если после церемонии мы останемся в Гиза-Хаус и тотчас приступим к приготовлениям?

Буду ли я возражать?! Да мне ни до чего не было дела, коль скоро я смогу быть с ним. Самой большой радостью для меня было получить возможность навсегда разделить с ним свою жизнь.

* * *

Когда я рассказала в Радужном эту новость, Доркас и Элисон были потрясены. Они были рады, что я выйду замуж, но немного сомневались в моем женихе. Оливер Шримптон был более достойным, по их мнению. В Сент-Эрно всегда ходили слухи, что Трэверсы были людьми довольно странными. А теперь, когда сэр Эдвард так загадочно скончался, все предпочли не иметь ничего общего со столь таинственными делами.

— Ты будешь леди Трэверс, — сказала Элисон.

— Я об этом не подумала.

Доркас покачала головой.

— Ты счастлива. Я вижу это.

— О, Доркас, Элисон! Я даже не представляла, что можно быть настолько счастливой!

— Ну-ну, — сказала Доркас, как всегда, когда я была ребенком. — Ты никогда не умела делать что-то вполсилы.

— Но не может же человек обдумывать собственный брак вполсилы, как ты говоришь!

— Нет, но ты надеешься на слишком многое. Ты думаешь, что все будет безупречно.

— В этом браке, — рассмеялась я, — все действительно так и будет!

Я ничего не сказала в Кеверол-Корт о своей помолвке. Это казалось мне неуместным сейчас, когда сэр Ральф так болен. А на следующий день он умер.

* * *

Кеверол-Корт погрузился в траур. Но думаю, больше всех оплакивала сэра Ральфа я. Огромная радость по поводу моей помолвки была омрачена. Но по крайней мере, думала я, он был бы доволен. Он был моим другом. В течение последних недель перед смертью, наша дружба очень много значила для меня, и думаю, для него тоже. Как мне хотелось сесть рядом с ним и рассказать о помолвке и обо всем том, чем я собиралась заниматься в будущем. Я часто думала о сэре Ральфе, вспоминала разные случаи из прошлого — когда я принесла ему бронзовую пластину и он впервые заинтересовался мною, как он подарил мне бальное платье и защищал меня потом, после бала…

Лицо леди Бодриан приняло скорбное выражение, но было ясно, что под этой маской она скрывает если не радость, то, по крайней мере, облегчение. Она говорила со мной и Джейн о достоинствах сэра Ральфа, но я чувствовала, что затишье в ее враждебном отношении ко мне было временным, и что теперь, когда я утратила своего защитника, она готовится отыграться сполна за все свои просчеты в деле подавления моей личности.

Но она еще не знала о том ударе, который я собиралась ей нанести, выйдя замуж за человека, которого она мечтала видеть мужем своей дочери. О, как она будет шокирована, когда узнает, что скоро я стану леди Трэверс!

Адриан вернулся домой. Я поделилась с ним своей новостью.

— Только мы еще официально не объявляли об этом, — предупредила я его. — Я подожду окончания похорон.

— Тибальту повезло, — сказал он уныло. — Он опередил меня.

— Но тебе же нужна женщина с деньгами.

— Если бы у тебя было состояние, я бы положил свое сердце к твоим ногам.

— Это биологически невозможно, — заметила я.

— Ну что ж, желаю тебе счастья. Я рад, что ты избавишься от моей тетки. Жизнь с ней у тебя, как я представляю, была просто адская.

— Да нет, не все так плохо. Ты же знаешь, мне всегда нравились сражения.

В тот вечер я получила странное послание от стряпчих сэра Ральфа. Они просили меня присутствовать при оглашении завещания.

Когда я пришла в Радужный и рассказала Элисон и Доркас об этом приглашении, они повели себя довольно странно.

Обе вышли из комнаты, оставив меня в гостиной одну. Отсутствовали они довольно долго. Очень странно, потому что мой визит был вынужденно мимолетным, и когда я собиралась уже сказать, что мне пора уходить, они вернулись.

Лица их горели, и тетушки смущенно переглядывались между собой. Хорошо зная их, я поняла, что они мучительно решаются открыть мне какую-то тайну, которую считают или неприличной, или огорчительной.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Думаю, ты должна кое-что узнать, — торжественно произнесла Доркас.

— Да, ты должна быть готова.

— Готова — к чему?

Доркас прикусила губу и посмотрела на Элисон. Та кивнула.

— Это касается твоего рождения, Джудит. Ты наша племянница. Твоей матерью была Лавиния.

— Лавиния?! Но почему же вы не рассказывали мне?

— Мы подумали, что так будет лучше. Ситуация была довольно щекотливой.

— Для нас это был ужасный шок, — продолжала Доркас. — Лавиния была самой старшей. Отец ее просто обожал. Она была такой хорошенькой! Она очень похожа на мать… тогда как мы похожи на отца…

— Доркас, дорогая! — сказала я. — К чему ты все это ведешь?

— Мы были просто в шоке, когда узнали, что у Лавинии будет ребенок.

— Впоследствии этим ребенком оказалась я?

— Да. Мы увезли Лавинию к двоюродной сестре… до того как ее положение стало заметным, понимаешь? Мы всем в деревне сказали, что она нашла работу и стала гувернанткой. Родилась ты. В Лондоне жила одна наша кузина. У нее было несколько детей. Лавиния могла присматривать за ними и жить там вместе со своим ребенком. Все складывалось очень удачно. Она очень хотела повидаться с нами и показать тебя, но не могла приехать сюда. Мы встретились в Плимуте, прекрасно провели время, а потом, налюбовавшись тобой, провели ее на вокзал и посадили в поезд…

— А потом случилось это крушение, — закончила я. — Она погибла, а я выжила.

— И тогда стало непонятно, что с тобой будет дальше. Поэтому мы сказали, что ты была дочерью дальней родственницы, и привезли тебя сюда… чтобы удочерить… впоследствии.

— Значит, вы в самом деле мои тетки! Тетя Элисон! Тетя Доркас! Но почему вы рассказали мне историю о том, что меня никто не искал?

— Ты всегда задавала много вопросов об этой дальней родственнице, которую считала своей настоящей семьей. Вот мы и решили, что будет лучше, если ты будешь думать, что у тебя совсем нет семьи.

— Вы всегда поступали так, чтобы было лучше для меня. Я знаю. Но кто мой отец? Вы знаете?

Они переглянулись, и я тотчас выпалила:

— Не может быть! Но тогда это все объясняет! Сэр Ральф!

Выражение их лиц подсказало мне, что я угадала правильно.

— Он был моим отцом! Как хорошо! Я к нему искренне привязалась. Он всегда так хорошо ко мне относился, — я подошла к теткам и обняла их. — По крайней мере, теперь я знаю, кто мои родители.

— Мы думали, ты будешь стыдиться того, что родилась… вне брака.

— Полагаю, — сказала я, — что он действительно любил ее. Должно быть, она была единственной любовью в его жизни. По крайней мере, она была для него огромным утешением в браке с леди Бодриан.

— О, Джудит! — смущенно воскликнули они.

— Он был очень добр ко мне.

Я вспомнила, как он на меня смотрел, веселые искорки в его глазах, то, как у него шевелился подбородок. Он, наверное, говорил себе: «Это — девочка Лавинии!» Как бы я хотела, чтобы он был жив и я могла сказать ему, как я к нему привязалась!

— Видишь ли, Джудит, — сказала Доркас, — ты должна быть готова присутствовать при оглашении завещания потому, что он кое-что оставил тебе… И тогда станет известно, что ты — его дочь… Нам бы не хотелось, чтобы это было для тебя ударом.

— Я буду готова, — пообещала я.

* * *

Они оказались правы. Мое имя действительно упоминалось в завещании. Он оставил четверть миллиона фунтов на археологические исследования, которые должны быть использованы при определенных условиях так, как посчитают нужным Эдвард и Тибальт Трэверсы; он оставил какой-то доход супруге, Адриану — ежегодный доход в тысячу фунтов, Теодосии, своей наследнице, — дом после смерти матери и половину свободного от долгов и налогов наследства. Другая половина должна была отойти его внебрачной дочери Джудит Осмонд. В случае смерти одной из дочерей, ее часть будет отдана оставшейся дочери.

Это было поразительно.

Я, нищая, безродная, обрела родителей, и один из них оставил мне такое большое состояние, что мне было даже страшно о нем подумать.

Да, это были поистине разительные перемены. Я собиралась выйти замуж за человека, которого любила, и я пойду за него, но не нищей, как предполагалось раньше. У меня будет огромное приданое.

Я вспомнила, как сэр Ральф соединил наши руки, и задумалась о том, сообщил ли он Тибальту о нашем с ним родстве и том, что задумал сделать.

Тогда я почувствовала первый укол тревоги.

* * *

Тайна моего рождения теперь была известна всей деревне. Однако то, что я дочь сэра Ральфа, удивило далеко не всех. Прихожане Оливера Шримптона давно шептались на эту тему. Ведь всем же было известно, что меня обучали вместе с законной дочерью и племянником сэра Ральфа, а затем взяли в Кеверол-Корт, хотя и на скромную должность, но все же… Сплетники говорили, что все стало ясно сразу после этого события. Элисон и Доркас были поочередно то довольны, то смущены. Элисон сказала, что отцу повезло не дожить до этого скандала: дочь священника — любовница сэра Ральфа, и родила ему ребенка! Это действительно была весьма скандальная ситуация. И в то же время, я значила для них гораздо больше, чем репутация погибшей сестры. А теперь я была обеспеченной женщиной, и мое будущее не вызывало у них беспокойства. Я пришлась по душе отцу, и он показал всему миру, что я для него так же важна, как и его законнорожденная дочь.

Скандал стихнет, а деньги останутся.

Тетушки так хотели, чтобы я вышла замуж, но теперь, когда я действительно собиралась это сделать, почувствовала, что они не очень довольны. Как обеспеченная женщина, я больше не нуждалась в финансовой поддержке, которую мог предоставить мне муж. А ведь именно ради такого рода поддержки они и выбирали для меня сначала Оливера, а потом Эвана. Но теперь еще до того, как стало известно о наследстве, я обручилась с довольно странным человеком, чей отец так загадочно умер. Нет, не такого они хотели бы для меня…

Когда я пришла к ним после оглашения завещания, они очень странно смотрели на меня, словно я стала другим человеком.

— Глупые старые тетки, — рассмеялась я, — вы ведь действительно оказались моими тетками! Тот факт, что я буду богата, ничего не значит! Я хочу сообщить, что в этом доме больше не будут дрожать над каждым пенни. У вас будет тот доход, к которому вы привыкли, заявляю это с полной ответственностью!

Это был трогательный момент. Лицо Элисон дрогнуло, а Доркас залилась слезами. Я обняла их.

— Да, — сказала я, — и не иначе! Вы можете покинуть Радужный. Продайте его, если хотите — ведь сэр Ральф подарил его вам, — и переезжайте жить в какой-нибудь очаровательный домик, с одной или двумя служанками…

Элисон растроганно улыбнулась.

— Джудит, ты всегда забегаешь вперед. Мы вполне счастливы здесь. Теперь этот коттедж — наша собственность. Мы останемся здесь.

— И вам не придется беспокоиться о том, как свести концы с концами.

— Не следует тратить деньги еще до того, как получишь их.

Я нетерпеливо повела плечом.

— У меня их теперь очень много. И если вы сомневаетесь, что моей первой мыслью было позаботиться о вас, то вы не знаете Джудит Осмонд.

Доркас промокнула глаза, а Элисон серьезно сказала:

— Джудит, а как насчет него?

— Его?

— Ну, этого… человека, за которого ты собираешься выйти замуж.

— Тибальта?

Они озабоченно уставились на меня.

— Теперь, — начала Элисон, — когда у тебя есть… состояние…

— Святые Небеса! — воскликнула я. — Вы же не думаете.

— Мы просто подумали, знал ли он…

— Что знал? — спросила я.

— Что ты… унаследуешь эти деньги.

— Тетушки! — строго воскликнула я. — Вы очень сильно ошибаетесь. Мы с Тибальтом предназначены друг для друга. Я страстно интересуюсь его работой.

Элисон сказала со несвойственной ей резкостью:

— Надеюсь, он не так же страстно интересуется твоими деньгами.

Я рассердилась.

— Это чудовищно! Как такое возможно? И потом…

— Джудит, мы только печемся о твоем благе, — перебила Доркас.

Мой гнев тотчас растаял. Это правда. Они беспокоились только о моем благополучии. Я снова расцеловала их.

— Послушайте, — сказала я им, — я люблю Тибальта. Вы это понимаете? Я всегда его любила. И всегда буду любить. И мы будем вместе работать. Это — самый идеальный брак, который когда-либо заключался на земле. Не смейте говорить ничего другого. Не смейте даже думать ни о чем другом!

— О Джудит, ты всегда так торопишься… Я только надеюсь…

— Надежда! Зачем надеяться, если я знаю!

— Значит, ты действительно любишь его?

— Вы в этом сомневаетесь?

— Нет. Мы думали, любит ли он тебя.

— Конечно, — сказала я. — Он просто не демонстрирует свои чувства так, как я. А кто их демонстрирует?

Они согласились со мной.

— Он может казаться равнодушным, надменным, холодным, — но он совсем не такой.

— Если ты будешь несчастлива, это разобьет нам сердце, Джудит.

— Вам нечего бояться. Ваши сердца останутся в целости и сохранности.

— Наверное, ты действительно счастлива, Джудит, — заметила Элисон.

— Я люблю Тибальта, — сказала я. — И он хочет жениться на мне. Как же мне не быть счастливой?

* * *

В доме священника все было совсем по-другому.

— О, это так весело, Джудит! — воскликнула Сабина в своей обычной несколько нелогичной манере. — Мы снова все вместе, вся наша старая компания теперь связана друг с другом. Интересно, правда? Только бедняга Адриан остался в стороне. Но нас же было неравное количество, правда? Три женщины и четверо мужчин. Отличное сочетание, редкое. Хотя Тибальт не был одним из нас. В классе, я имею в виду. А старый добрый Эван, и мой дорогой Оливер… они были нашими учителями. Я так рада! В конце концов, ты действительно задирала нас, правда? Поэтому Тибальт тебе очень подойдет. Я всегда говорила Оливеру, что тебе нужен человек, который будет сильнее тебя. И вот теперь у тебя будет Тибальт. Он, конечно, не станет задирать тебя, как это делала ты, но будет твердой рукой управлять тобой. Невозможно представить, чтобы кто-то мог изводить Тибальта, правда? О, Джудит, тебе так повезло! И я не могу представить никого, кто бы лучше подходил моему любимому, безупречному брату!

Эти речи были более приятны, чем разговоры в Радужном.

— Это так интересно, — продолжала она, — сэр Ральф, и все такое… и деньги! Ты сможешь повсюду ездить с Тибальтом. Отцу всегда приходилось заинтересовывать кого-либо для финансирования его проектов. Он, правда, и сам много тратил на экспедиции. Мы были бы баснословно богаты, как говаривала моя мать, если бы не одержимость отца.

То есть, когда и с кем бы ни обсуждался мой предстоящий брак, все разговоры так или иначе сводились к моему будущему богатству.

* * *

Я не могла не насладиться встречей с леди Бодриан. Я это сделала вскоре после оглашения завещания. Она смотрела на меня с нескрываемой ненавистью. А чего, собственно, еще было от нее ожидать?

— Значит, — сказала леди Бодриан, — вы пришли сообщить о своем уходе?

— Именно так, миледи.

— Я ждала, что это произойдет. Значит, мне придется испытывать некоторые неудобства.

— Ну, если я была вам так необходима, хотя вам удавалось так тщательно скрывать этот факт, я останусь еще на неделю… в общем, до тех пор пока вы не подыщете мне замену.

— Как вам теперь стало понятно, я была вынуждена держать вас. Я никогда прежде не нанимала компаньонки.

— Тогда у вас не возникнет никаких неудобств, связанных с моим уходом.

Она, конечно, понимала, что этот поворот в моей судьбе навсегда отнимает у нее объект изощренного издевательства, но при этом напоследок сделала вид, будто всерьез обдумывает свое решение отпустить меня.

То, что я прихожусь дочерью сэра Ральфа, вероятно, не стало для нее новостью. Видимо, его отношение ко мне навело ее на мысль о нашем родстве, и именно поэтому она так невзлюбила меня. Но то, что Тибальт просил моей руки, озадачило ее гораздо сильнее. Она хотела, чтобы Тибальт женился на ее дочери. И тот факт, что столь желанный приз получила я, очень уязвлял ее гордость.

— Я слышала, вы скоро выходите замуж, — сказала она, поджав губы.

— Да, это так.

— Должна заметить, я была удивлена. До тех пор…

— До каких пор?

— Вы знаете, сэр Ральф очень доверял сэру Эдварду. Они были близкими друзьями. Я не сомневаюсь, что он открыл ему истинное положение вещей, и думаю, именно поэтому…

— Раньше вы всегда были предельно откровенны, леди Бодриан, — сказала я. — Поэтому вам нет нужды подбирать слова сейчас, когда мы с вами говорим на равных. Вы предполагаете, что сэр Тибальт Трэверс предложил мне руку и сердце только потому, что я — дочь сэра Ральфа, не так ли?

— Сэр Ральф мечтал породниться с этим семейством. Конечно, он предпочел бы, чтобы его законная дочь… а вместо этого ей пришлось соединить свою судьбу с нищим школьным учителем.

— Позволю себе поправить вас, что было недопустимо прежде, до того как открылось мое истинное происхождение. Хочу напомнить, что профессор Коллум — далеко не нищий. Он преподает в одном из лучших университетов страны, так что термин «школьный учитель» едва ли уместен в отношении человека, который читает лекции по археологии.

— Но это — не тот человек, за которого сэр Ральф желал бы выдать свою дочь. Она повела себя глупо и пренебрегла нашими пожеланиями. Вот тогда сэр Ральф решил, что раз Теодосия поступила столь опрометчиво, он предложит этот шанс вам.

— Мой будущий муж — не подарок на блюде.

— Возможно, это ему предложили подарок на блюде. Я крайне удивлена тем, что мой муж пожелал составить такое завещание. Я бы назвала этот документ торжеством аморальности и сумасбродства.

Я не могла позволить ей торжествовать, задев меня за живое. Предположение относительно того, что на мне женятся из-за денег, не стало для меня новостью.

В любом случае я попрощалась с леди Бодриан и покинула ее, дав понять, что наши отношения работодателя и работника отныне прекращаются.

Я вернулась в Радужный, который должен был стать моим домом до свадьбы.

* * *

Скоро мы должны были пожениться. На этом настаивал Тибальт. Доркас и Элисон считали, что неприлично устраивать свадьбу практически сразу же после похорон и что я не должна забывать о том, что это были похороны моего отца.

Когда я сказала об этом Тибальту, он заметил:

— Что за глупости! Вы узнали, что это — ваш отец только после его кончины.

Я согласилась — и была готова соглашаться во всем. Когда я была рядом с любимым, я забывала обо всех своих опасениях. Он так жаждал нашей свадьбы, и хотя никоим образом не выказывал своих чувств, так смотрел на меня, что я испытывала неземное блаженство. Я знала, что он думает о нашем совместном будущем с надеждой и радостью. Это завещанное наследство сэра Ральфа — огромное благо. Такая сумма, если правильно ею распорядиться, будет приносить немалый доход, который можно потратить на исследования, тем самым выполняя посмертную волю сэра Ральфа.

Тибальт много говорил о той экспедиции, которая так внезапно и так трагически закончилась для сэра Эдварда. Он красочно описывал пустынную местность, жару и палящее солнце, и я живо представляла себе это во всех деталях. Представляла их волнение, когда они нашли какую-то дверь в скале, и ступени, ведущие в каменный лабиринт…

Говоря о Древнем Египте, Тибальт пылал неистовой страстью. Я никогда не видела, чтобы что-нибудь другое так увлекало его. Но я говорила себе, что наш брак будет самым важным в его и моей жизни — более важным, чем работа. Я позабочусь об этом.

Я часто бывала в Гиза-Хаус. Табита тепло приветствовала меня. Она при первой же возможности сказала, что очень рада предстоящей свадьбе.

— Какое-то время, — добавила она, — я боялась, что это может быть Теодосия.

— Так думали многие.

— И много говорили. Думаю, из-за дружбы сэра Ральфа и сэра Эдварда. Они и умерли почти одновременно. — Она прерывисто вздохнула. — Я уверена, что вы предназначены для Тибальта самой судьбой… И никогда не забуду, как вы приходили ко мне за книгами. Боюсь, то были не самые счастливые дни в вашей жизни.

Я ответила ей, что это уже прошлое, не имеющее значения. В течение последних нескольких недель жизнь подарила мне все, о чем я только могла мечтать.

— Вы жили мечтами, Джудит, — сказала она.

— Да, я была большой мечтательницей. А теперь буду жить реальной жизнью.

— Вы должны понимать Тибальта.

— Думаю, я понимаю.

— Иногда вам будет казаться, что он пренебрегает вами ради своей работы.

— Не будет, потому что его работа станет и моей тоже. Я намерена участвовать во всем, чем он занимается. Меня все это волнует так же, как и его.

— Так и должно быть, — сказала она. — Я надеюсь, что когда вы станете хозяйкой Гиза-Хаус, то не потребуете, чтобы я уехала.

— Как я могу?! Что вы говорите, Табита!

— Я всегда была близким другом Тибальта и его отца. Если смогу продолжать работать здесь в качестве экономки, то буду счастлива. Но с другой стороны, если вы предпочтете…

— Что за ерунда! — воскликнула я. — Я хочу, чтобы вы жили здесь. Вы ведь и мой друг тоже!

— Спасибо вам, Джудит.

* * *

Тибальт сказал, что покажет мне дом. Но когда он повел меня на эту экскурсию, мы не зашли дальше комнаты, в которой когда-то стоял саркофаг. Там Тибальт принялся показывать мне книги, написанные отцом, и планы местностей, в которых они производили раскопки. Я не возражала. Я была так счастлива быть с ним, слушать его и делать глубокомысленные замечания!

Табита показала мне весь дом и представила слуг. Эмили, Элен, Джейн и Сара — горничные, обыкновенные девушки. Они все были так похожи на типичных горничных, так что мне понадобилось некоторое время, чтобы запомнить, кого из них как зовут. Но в доме обитали также трое весьма странных людей.

Двое из них — слуги-египтяне, Мустафа и Абсалам, экзотические, загадочные, даже зловещие, по мнению жителей деревни, где они всегда служили объектом оживленных пересудов.

Они прислуживали лично сэру Эдварду. Готовили для него какие-то неведомые, экзотические блюда. Он нанял их на раскопках, а потом привез с собой в Англию.

Табита рассказывала, что после смерти сэра Эдварда они были безутешны, но в конце концов отнеслись к случившемуся как фаталисты. Эти люди были уверены в том, что их хозяин навлек на себя проклятие фараонов.

— Они очень обеспокоены тем, что Тибальт собирается продолжать дело отца. Думаю, если бы они могли убедить его отказаться от исследований в Египте, непременно сделали бы это.

Узнав о том, что я — будущая леди Трэверс, они изучающее уставились на меня. Конечно же, эти люди помнили о том, как я носилась несколькими годами раньше по дорожкам сада, окружающего этот необычный дом.

Я была внутренне готова к встрече с ними. Но вот третий странный обитатель — Дженет Тестер — совсем иное дело. Старуха, которая когда-то была няней Тибальта и Сабины — а еще раньше была няней их матери. Она осталась с ними после смерти леди Трэверс. Я помнила, как Сабина говорила, что старая няня Тестер немного не в себе. Но рассказы Сабины о старушке перемежались, в ее обычной манере, с другими темами, так что я не обращала особого внимания на эти рассказы, потому что в Гиза-Хаус было много других вещей, которые меня привлекали гораздо больше. Я видела няню Тестер всего один или два раза, и она показалась мне весьма своеобразной старухой. Но в Гиза-Хаус было столько всего необычного, что она не показалась настолько странной, как показалась бы, наверное, в другом месте.

Раньше я не раз слышала истории о том, что этот дом наводил ужас на служанок. Я полагала, что причина такого восприятия заключается в том, что там было много необычных предметов — саркофаг, например, или мумия. Кроме того — Мустафа и Абсалам… Но теперь я начала понимать, что и няня Тестер тоже.

— Я должна рассказать вам о няне Тестер, — сказала Табита перед тем как повести меня знакомиться со старушкой. — Женщина довольно странная. Сейчас она уже очень стара. Бывшая няня жены сэра Эдварда. Потом осталась и присматривала уже за Тибальтом и Сабиной. Но когда леди Трэверс умерла, она едва не сошла с ума. Нам приходится быть с ней очень предупредительными и относиться к ней крайне бережно. Она действительно повредилась в уме. Сэр Эдвард хотел назначить ей пенсию и отослать, но она пожелала остаться. На верхнем этаже дома есть отличное жилье, полностью изолированное от прочих помещений. Это ее вполне устраивало, и она попросила разрешения занять его. Она сама поддерживает там порядок, хотя, конечно, мы присматриваем за ней.

— Довольно странно все это…

— Вы входите в очень странное семейство. Тибальт, как и его отец, весьма необычный человек. Сэр Эдвард не любил, когда его беспокоили по каким-либо рутинным делам. Он игнорировал подобные проблемы или, в крайнем случае, выбирал простейший путь их решения. Тибальт во многом похож на него. Так было и с Дженет Тестер, когда возник вопрос: оставлять ее здесь или отослать куда-нибудь. Это бы разбило ей сердце. Тибальт навещает ее, но лишь тогда, когда вспоминает о ее существовании. Сабина приходит довольно часто. Старушка этому очень рада. Сабина — ее любимица. Раньше она больше любила Тибальта, но, поскольку тот пошел по стопам отца, переключила свою любовь на Сабину.

Мы двинулись вверх по лестнице. Это был очень тихий дом. Наши ноги утопали в толстых коврах, которыми были покрыты все полы и ступени. Я обратила на это внимание Табиты, и она сказала, что сэр Эдвард не выносил шума, когда работал.

Дом был очень высоким, и жилье Дженет Тестер состояло из нескольких чердачных комнат над четвертым этажом.

Я увидела седую щуплую женщину, которая открыла дверь, когда мы постучали. На ней была накрахмаленная кисейная блуза и черная бумазейная юбка.

— Я привела к вам мисс Осмонд.

Она посмотрела на меня глазами, затуманенными от слез.

— Заходите, заходите, — сказала она.

Это была очаровательная комната с наклонным сводом, довольно уютно обставленная. На полу лежали самодельные ковры, повсюду было множество вышитых подушек. В очаге горел огонь, и начинал закипать чайник.

— Выпьете со мной чаю? — предложила старушка.

Я с удовольствием согласилась.

— Значит, вы обо мне слышали? — спросила я.

— Господи, ну конечно же. Тибальт рассказывал мне. И когда я попросила его описать вас, все, что он мог мне рассказать, заключалось в одной фразе: «Она с энтузиазмом относится к своей работе». Это так на него похоже! Но я поняла. Я часто видела, как вы носились по саду. Вы были такой озорницей! Я заварю чай.

— Позвольте, я помогу вам, — предложила Табита, — а вы поболтайте с мисс Осмонд.

Выражение кроткого лица старушки странно изменилось. Глаза стали злобными, губы вытянулись в ниточку.

— Спасибо, я сама, — проговорила она. — Я сама заварю чай в своей собственной комнате.

Пока она хлопотала над чаем, Табита бросила на меня выразительный взгляд.

Чай был готов.

— Я всегда помешиваю его, — сказала старушка, — и настаиваю пять минут. Только так и можно приготовить вкусный чай. Подогрей заварочный чайник, — говорила я мисс Рут…

— Леди Трэверс, — пояснила Табита, и старуха окатила ее злобным взглядом.

— Чай нужно насыпать в сухой чайник, — продолжала Дженет, — это очень важно.

Наливая чай, она что-то мурлыкала себе под нос.

— Надеюсь, вы будете счастливы, дорогая моя, — сказала она. — Тибальт раньше был таким славным мальчиком!

— Раньше? — переспросила я.

— Маленьким он все время был со мной. А потом уехал в школу и сблизился с отцом, — она печально покачала головой.

— У Тибальта с детства была склонность к археологии, — проговорила Табита, — и это восхищало сэра Эдварда. Конечно, у Тибальта были большие преимущества при таком отце…

Дженет все помешивала ложкой чай, и я чувствовала, что атмосфера в комнате накалена.

— А теперь вы выходите за него замуж, — сказала она. — Как летит время! Кажется, только вчера я играла с маленьким Тибальтом.

Я представила Тибальта младенцем, это показалось мне таким забавным, что я рассмеялась.

— Ну, он с тех пор прошел долгий путь, — сказала я.

— Надеюсь, это не путь к погибели, — заметила Дженет Тестер, яростно размешивая чай.

Я посмотрела на Табиту. Она лишь пожала плечами. Я решила, что профессия отца Тибальта, да и его самого, была здесь неприятной темой, поэтому заговорила о его детстве.

Это понравилось старушке.

— Он был хорошим мальчиком. Не доставлял никаких неприятностей. Мисс Рут обожала его. Он был ее копией. У меня есть несколько фотографий.

Я посмотрела фотографии. Голенький Тибальт, сидящий на меховом коврике, двухлетний Тибальт, гуляющий в саду, Тибальт и Сабина.

— Ну не лапочка ли наша Сабина? — ласково проговорила няня Тестер.

Я согласилась.

— Такая болтушка! Ни на минуту не смолкала.

Я заметила, что эту черту она не утратила и поныне.

— Маленькая озорница, — с нежностью проговорила няня Тестер.

Там была фотография Тибальта, стоящего рядом с довольно красивой женщиной, которая держала на коленях младенца.

— Это они с матерью. О, а это — Тибальт в школе. — Он стоял с битой для крикета. — Он не очень силен в спорте, — расстроенно сказала няня Тестер. — Занимался только учебой. Совсем не так, как Сабина. Все говорили, что она не способна сосредоточиться. Конечно, он получал все возможные награды в учебе. А потом сэр Эдвард, который прежде едва замечал своих детей, навострил уши…

Старушка выражала свои чувства каждой интонацией, каждым жестом, взмахом руки, изгибом губ, полуприкрытыми глазами. За это недолгое время я поняла, что она недолюбливает Табиту и сэра Эдварда. Она обожала мисс Рут. И хотя она любила Тибальта ребенком, было непонятно, как она относилась к нему сейчас.

Она меня заинтересовала — и даже очень, — и у меня сложилось впечатление, что если бы мы были одни, я смогла бы лучше понять няню Тестер. Я ощутила нетерпение Табиты, когда пришло время откланяться; Табита пошла вперед, а когда мы вышли в маленькую прихожую, Дженет внезапно схватила меня за руку. Ее пальцы были сухими и холодными.

— Приходите снова, мисс Осмонд, — сказала она и добавила шепотом: — Одна.

— Какая странная женщина! — сказала я, когда мы спустились вниз.

— Вы это тоже почувствовали?

— Мне показалось, что она не такая, какой представляется. То кроткая и ласковая, то жесткая…

— У нее своя одержимость.

— Мисс Рут, как я понимаю.

— Эти старые няньки, они как матери для своих воспитанников. Пожалуй, даже ближе к ним, чем их собственные матери. Она не любила сэра Эдварда. Думаю, просто ревновала. Мисс Рут не проявляла интереса к его работе, и старуха обвинила его в том, что он ею занимается. Как видите, весьма нелогично. Мать Тибальта хотела, чтобы он стал священником. Конечно, он не подходил для этой стези и с раннего детства решил пойти по стопам отца. Восторг сэра Эдварда перевесил разочарование леди Трэверс — и Дженет. Но они затаили обиду на сэра Эдварда. Боюсь, леди Трэверс была довольно истеричной женщиной и жаловалась няне Дженет, которая ее боготворила. Это был во многом неудачный брак — хотя леди Трэверс принесла с собой огромное приданое.

— Снова деньги, — сказала я. — Странно, с каким удивительным постоянством поднимается эта тема!

— Да, но вы же не станете отрицать, что это весьма полезный предмет.

— Кажется, во многих браках он играет далеко не последнюю роль.

— На том стоит мир, — усмехнулась Табита. — О, как хорошо выбраться из комнат Дженет! Меня они просто душат.

Потом я много думала об этой встрече. Понятно что Дженет невзлюбила сэра Эдварда. Это понятно. Но почему она так не любила Табиту? И эта нелюбовь была совершенно очевидна.

* * *

Пролетали последние предсвадебные недели. Доркас и Элисон хотели, чтобы у нас было тихое семейное торжество. Им, видимо, стало намного легче после того, как отпала необходимость скрывать тайну моего рождения, так что они напоминали школьниц, которых выпустили из школы. Более того, их покинуло постоянное беспокойство о будущем. Коттедж принадлежал им; я собиралась выделить им достойное содержание, мое будущее определилось. Правда — несмотря на их попытки скрыть это — их терзали опасения по поводу моего жениха. Тибальту не о чем было с ними разговаривать, поэтому их встречи были сугубо формальными. В таких случаях мне приходилось поддерживать разговор за двоих, но когда я ненадолго выходила из комнаты, то, возвращаясь, чувствовала неуклюжую паузу, которая зависала, как только за мной закрывалась дверь. С Оливером они могли болтать о делах прихода и с Эваном вспоминали о наших детских проказах, а вот Тибальт — он был из другого мира.

Тибальт всегда чувствовал облегчение, когда мы оставались с ним наедине. Я его безумно любила и так ярко демонстрировала свою любовь, что его скрытность и неумение выказать свои чувства не так сильно бросались в глаза. Иногда мы сидели с ним рядом, смотрели на огонь камина, он обнимал меня, я прижималась к нему и спрашивала себя, происходит ли все это в самом деле. Но наши разговоры почти всегда сводились к тому, чем занимались они с отцом.

— Как хорошо, что ты со мной, Джудит, — сказал он мне как-то. — Ты так искренне интересуешься моей работой! Я еще не встречал никого, кто бы горел подобным энтузиазмом!

— Но ты сам, — возразила я. — И твой отец.

— Да, но не так наглядно.

— А это необходимо?

Он бегло поцеловал мой лоб.

— Но ты так ярко выражаешь свои мысли и чувства, — сказал он. — Мне это нравится. Это просто замечательно.

Я обняла его, как обычно делала это с Элисон и Доркас, сжала его в объятиях и воскликнула:

— Я так счастлива!

Потом поведала, как когда-то решила возненавидеть его, потому что Сабина без умолку говорила о нем, причем непременно в превосходной степени.

— Я представляла, что ты сутулишься, носишь очки, что ты бледный и блеклый, с жидкими жирными волосами. А когда ты накинулся на нас в комнате, где стоял саркофаг, то выглядел таким грозным, как египетский бог, насылающий кару на всякого, кто оскверняет древнюю святыню.

— Неужели я действительно так выглядел?

— Именно так — и с того самого момента я влюбилась в тебя.

— Значит, нужно время от времени выглядеть ужасно грозным.

— А то, что ты выбрал меня, так это… просто чудо!

— О Джудит, ты слишком скромна.

— Я далека от этого. Но как я мечтала о том дне, когда ты наконец заметишь мои достоинства!

— Что со временем и произошло.

— И когда ты открыл их?

— Когда узнал, что ты приходишь и берешь книги по археологии. А может, это началось, когда я увидел, как ты возникаешь из всех этих бинтов и повязок. Ты тогда была похожа скорее не на мумию, а на человека, который попал в какую-то серьезную катастрофу. Но попытка была удачной.

Я взяла его за руку и поцеловала ее.

— Тибальт, — сказала я, — я буду заботиться о тебе всю жизнь!

— Это утешает, — ответил он.

— Я хочу стать нужной тебе, настолько нужной, чтобы каждый миг, проведенный без меня, был печален и…

— И?..

— И мучителен!

— Я уже достиг этой стадии.

— Правда? Ты не шутишь?

Он взял меня за руки.

— Пойми, Джудит, мне просто не хватает твоего дара слова. Ты так свободно выражаешь все свои сокровенные мысли…

— Я ведь часто говорю, не подумав. Ты никогда так не делаешь, я уверена.

— Будь со мной терпеливой.

— Скажи, ты счастлив?

— А тебе так не кажется?

— Ну не совсем…

— Я потерял очень близкого человека, — медленно произнес он, — он был дороже всех на свете, до того как появилась ты. Мы работали вместе, наши мысли совпадали, даже без слов. Он умер так внезапно… Вот только что был тут, рядом, — и вдруг умирает… совершенно необъяснимо. Я скорблю о нем, Джудит. И буду скорбеть долго. Поэтому ты должна набраться терпения. Как бы мне хотелось соответствовать твоей активности, твоему жизнелюбию! Джудит, дорогая…

Я прижалась головой к его голове.

— Я сделаю все, чтобы возместить тебе все утраченное.

Он поцеловал меня в висок.

— Я благодарю Бога за то, что он послал мне тебя, Джудит!

* * *

Между тетушками и Тибальтом возникли кое-какие трения по поводу свадьбы. Дело в том, что, по словам Элисон, между похоронами и свадьбой должно пройти определенное время, и никакие аргументы это время сократить не в силах.

— Отцы жениха и невесты умерли совсем недавно! — говорила Доркас. — Вы должны подождать хотя бы год.

Я никогда не видела, чтобы Тибальт так бурно выражал свои чувства.

— Невозможно! — воскликнул он. — Через несколько месяцев мы уже должны быть в Египте. И Джудит должна поехать туда в качестве жены. И ни в каком другом!

— Не представляю, что скажут люди, — вздохнула Доркас.

— А вот это, — заметил Тибальт, — меня никак не волнует.

Доркас и Элисон были побеждены. Но потом я слышала, как они говорили:

— Это, может быть, и не волнует его, но волнует нас. Мы прожили здесь всю свою жизнь, и нам дальше жить здесь.

— Тибальт не принимает условностей, — успокаивала я их. — И в самом деле, к чему так беспокоиться о том, что скажут люди?

Они не ответили, но покачали головами. Я была опьянена, как они считали, и поступала вызывающе, давая понять мужчине еще до свадьбы, как сильно его люблю. После свадьбы — да. Тогда жена будет обязана думать так, как думает муж, подчиняться ему во всем — если, конечно, он не окажется каким-нибудь преступником, — но до свадьбы нельзя терять чувства собственного достоинства. По вековой традиции, до заключения брака невеста властвует над женихом.

Я лишь снисходительно посмеивалась.

— Вы должны понять: мой брак не будет похож ни на один из известных вам союзов. Так что не ожидайте от меня того, чего положено ожидать от стандартной невесты.

Но в конце концов они забывали о своих опасениях. Готовили всякие вещи в приданое, говорили о предстоящем свадебном приеме, переживали, что наш коттедж слишком мал для этого, а прием, согласно традиции, всегда проводится именно в доме невесты.

Я могла сколько угодно посмеиваться над ними, но чувствовала, что им не по себе. Они, конечно, не хотели, чтобы я ждала целый год из-за общепринятых правил, но все же считали, что время позволит мне все хорошо взвесить. Дело в том, что сначала они ведь выбрали мне в мужья Оливера, затем — Эвана. Но кандидатура Тибальта вообще не обсуждалась…

Доркас простудилась — когда она тревожилась о чем-то, неизменно заболевала. Тогда ее простуды нужно было тщательно лечить, иначе они переходили в бронхиты.

* * *

Однажды Тибальт пришел к нам, в Радужный. Глаза его возбужденно сверкали, когда он взял меня за руки. Я было подумала, что он просто рад меня видеть. А потом узнала, что на то были совсем иные причины.

— Произошло волнующее событие, Джудит. Это недалеко отсюда. В Дорсете. Рабочий копал траншею и обнаружил фрагменты римской мозаики. Это значительная находка. Очень возможно, что она приведет к серьезному открытию. Я получил приглашение приехать и высказать свое мнение. Так что я уезжаю завтра же. И хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Великолепно! — воскликнула я. — Расскажи подробнее!

— Я пока очень мало знаю. Но эти находки такие увлекательные! Никогда нельзя точно предсказать, что земля таит в своих недрах.

Мы гуляли по саду и разговаривали. Он не мог оставаться надолго: нужно было возвращаться в Гиза-Хаус и готовиться к отъезду. Я пошла сообщить тетушкам, что завтра уезжаю. И была потрясена тем, что они были категорически против.

— Джудит, дорогая! — воскликнула Элисон. — О чем ты думаешь? Как можно?! Незамужняя женщина едет с мужчиной!

— С мужчиной, за которого она собирается выходить замуж.

— Но ведь вы же еще не женаты! — прохрипела Доркас.

— Это неприлично, — твердо заявила Элисон.

— Милые тетушки, — сказала я. — В мире Тибальта такие условности не имеют значения.

— Мы старше тебя, Джудит. И хорошо знаем, что девушки предвосхищали свои свадьбы, а потом горько расплачивались за это. Девушка верит своему жениху, едет с ним — а потом оказывается, что свадебные колокола не зазвонят в ее честь.

Я вспыхнула.

— Сначала вы предполагаете, что Тибальт женится на мне из корысти, а потом — что он планирует соблазнить и отвергнуть меня. Какой-то абсурд!

— Ничего подобного мы не предполагаем, — твердо возразила Элисон. — И если у тебя на уме подобные мысли, Джудит, тебе следует остановиться и хорошенько задуматься. Ни одна невеста не должна предполагать, что ее жених на такое способен.

Как можно было с ними спорить? Я пошла в свою комнату паковать вещи. Вскоре ко мне постучалась Элисон. Лицо ее было озабоченным.

— Меня беспокоит Доркас. Думаю, нам срочно нужно позвать доктора Ганвена.

Я сказала, что тотчас схожу за ним. Когда врач пришел, он определил, что у Доркас бронхит, и мы весь вечер провели в ее комнате, подогревая чайник, чтобы она дышала паром.

На другой день я поняла, что не могу ехать в Дорсет и оставить Элисон одну ухаживать за Доркас, поэтому сказала Элисон, что должна сходить в Гиза-Хаус и предупредить Тибальта.

Прежде чем я смогла вымолвить хоть слово, он начал рассказывать мне, что те находки в Дорсете, оказывается, еще интереснее, чем думали раньше.

— Я не поеду, Тибальт, — твердо проговорила я.

Лицо его вытянулось. Он потрясенно уставился на меня.

— Не поедешь?

— Тетя Доркас серьезно больна. Я не могу оставить Элисон одну ухаживать за ней. Мне нужно остаться. У нее случаются приступы, и это очень опасно. Она серьезно больна.

— Мы могли что-нибудь придумать. Одна из служанок могла бы заменить тебя.

— Да нет, Тибальт. Это — не одно и то же. Я должна остаться на случай, если…

Он молчал.

— Тибальт, пожалуйста, пойми меня! Я очень хочу поехать. Больше всего на свете я хочу быть с тобой. Но сейчас я просто не могу их оставить.

— Конечно, — согласился он, очень разочарованный. — Конечно…

В сад, где мы стояли, вышла Табита.

— Я пришла объяснить, что не смогу поехать, — сказала я. — Заболела моя тетя. Я должна остаться, чтобы ухаживать за ней.

— Конечно-конечно, — согласилась Табита.

— А вы бы поехали на месте Джудит? — спросил ее Тибальт. — Я уверен, вы бы сочли, что это имеет огромное значение!

Огромное значение. Это упрек? Неужели он думает, что я не способна придать этому должное значение?

— Ну, раз Джудит должна остаться, я поеду вместо нее. Вы же не можете оставить своих тетушек, Джудит!

Тибальт сжал мой локоть.

— Я так хотел показать тебе эту удивительную находку! Ну, у нас будет масса времени… позже.

— Вся жизнь, — согласилась я.

* * *

Через несколько дней, к нашему облегчению, Доркас начала выздоравливать. Она была глубоко тронута тем, что я осталась, чтобы ухаживать за ней и помочь Элисон. Я слышала, как она говорила Элисон:

— Как ни импульсивна наша Джудит, а сердце у нее в нужном месте!

Я знала, что они много говорили обо мне и предстоящем браке. Мне очень хотелось успокоить их, но они вбили себе в головы, что Тибальт предложил мне руку и сердце только потому, что заранее знал о наследстве, которое я получу.

Я с нетерпением ждала того дня, когда покину Радужный — естественно, потому что страстно хотела быть женой Тибальта, освободиться от атмосферы недоверия и доказать им, что Тибальт — самый лучший муж на свете.

Тибальт и Табита отсутствовали две недели, а когда они вернулись, то были под таким сильным впечатлениями от увиденного, что ни о чем другом не могли говорить. Меня терзала досада от того, что я не могла участвовать в их разговорах так, как мне этого хотелось.

Тибальт утешал меня:

— Не переживай. Когда мы поженимся, ты повсюду будешь ездить со мной.

Приближался день свадьбы. Сабина сказала, что мы можем устроить скромный прием в доме священника. В конце концов, Доркас болеет, Радужный коттедж слишком мал, а дом священника ведь был и моим домом. К тому же она — сестра Тибальта.

— Я настаиваю, — повторяла она. — Уверяю тебя, Джудит, ты — самая счастливая женщина на свете… за единственным исключением, потому что даже Тибальт не может быть таким замечательным, как Оливер. Тибальт — слишком совершенен. Я имею в виду, что он знает все… все об этих старинных вещах, тогда как Оливер знает латынь и греческий. Тибальт тоже их знает, но невозможно представить себе, чтобы Тибальт произносил проповедь или слушал, как фермеры рассказывают ему о засухе, а матери — о своих младенцах… Хотя наша мама хотела, чтобы он именно этим и занимался… Она была бы довольна, что я вышла замуж за моего милого Оливера. Няня Тестер — очень довольна. Но она всегда была немного странной… с тех пор как умерла мама. Не все дома, как говорят о людях, у которых есть свои причуды. Может, поэтому она так любит церкви…

— Сабина, ты всегда перескакиваешь с одного на другое, как бабочка.

— Мой отец говорил, что я, как кузнечик. Он меня не очень одобрял. Я не была такой умной, как Тибальт. Но кузнечики довольно милые. Они мне всегда нравились. Не такие красивые, как бабочки, но мне кажется, довольно приятно скакать, скакать… Лучше, чем все время сидеть на месте…

— Сабина, ну о чем ты говоришь?! Мы с тобой должны обсуждать свадьбу!

— Ну конечно! Свадебный прием будет здесь. Я настаиваю. И мой дорогой Оливер настаивает. Ты будешь венчаться в его церкви, и будет всего несколько друзей, потому что мой отец… и твой… Как удивительно, что ты — дочь сэра Ральфа, и все это время мы этого не знали! О чем я говорила? Ах, да! Вы устроите прием в старом доме священника.

Это действительно была неплохая идея; даже Доркас с Элисон приняли ее, хотя и настаивали, чтобы, ввиду недавних смертей, это было тихое семейное торжество.

Когда я обсуждала это с Тибальтом, он был довольно рассеянным. Я видела, что для него абсолютно не имело значения, будет у нас свадебный прием или нет. Он хотел, чтобы мы поженились, сказал он. Как и где — не имеет значения.

Он приготовил для меня сюрприз.

— У нас будет медовый месяц. Ты же не захочешь сразу поселиться в Гиза-Хаус.

— А это не столь существенно для меня, — ответила я. — Все, о чем я прошу, — это быть с тобой.

Он приблизился и неожиданно нежно обнял меня за плечи.

— Джудит, — сказал он, — не ожидай от меня слишком многого.

— Я ожидаю от тебя всего! — счастливо рассмеялась я.

— Мне становится от этого не по себе. Понимаешь, я довольно эгоистичен и вовсе не достоин восхищения. И потом, у меня есть одна всепоглощающая страсть.

— Я разделяю с тобой эту страсть, — сказала я ему со смехом. — И у меня есть еще одна страсть. Ты!

Он прижал меня к себе.

— Ты меня пугаешь.

— Ты напуган? Ты, который не боится ничего… и никого.

— Я очень боюсь твоего высокого мнения обо мне. Откуда оно у тебя?

— Ты сам мне его подарил.

— У тебя слишком буйное воображение, Джудит. Если возникает идея и тебе хочется, чтобы все было так, как ты задумала, ты подгоняешь это все под свои представления.

— Да. Так и нужно жить. Я научу тебя жить именно так.

— Лучше знать правду.

— Это и будет правдой.

— Вижу, бесполезно предупреждать тебя.

— Совершенно бесполезно.

— Время преподаст тебе урок.

— Я говорила уже, что со временем мы станем еще ближе. Будем делить с тобой абсолютно все. Я никогда не думала, что можно быть такой счастливой, как сейчас!

— Ну, по крайней мере, у тебя останется этот момент!

— Что за разговоры?! Это — ничто по сравнению с тем, что ждет нас впереди!

— Джудит, дорогая, ты не похожа ни на кого другого!

— Конечно, не похожа! Я — это я. Безрассудная, импульсивная, как сказали бы тебе мои тетки. Властная, как сказали бы Сабина и Теодосия, и Адриан тоже может это подтвердить. Эти люди знают меня лучше других. Так что это тебе не следует идеализировать меня!

— Мне нравится, что у тебя есть эти маленькие недостатки. Я буду любить тебя именно за них и надеюсь, ты будешь любить меня за мои.

— Мы будем так счастливы вместе! — воскликнула я.

— Я пришел сообщить тебе о нашем медовом месяце. Я собираюсь отвезти тебя в Дорсет. Они очень взволнованны этими находками. Хочу показать их тебе.

Я сказала, что это будет великолепно; но мне в голову, все же, закралась мысль, что там будет масса людей, а меня бы больше устроил тихий медовый месяц, где мы были бы только вдвоем.

Но там будет Тибальт — а это все, что мне нужно.

* * *

Даже для тихого бракосочетания нужно столько всего сделать, включая встречи в доме у Сары Слопер, которые, казалось, тянулись часами. Я стояла в своем атласном платье, а Сара ползала передо мной на коленях с полным ртом булавок, а как только она от них освобождалась, то начинала безостановочно болтать.

— Подумать только, как все сложилось! Вы, мисс Джудит… и он! Он ведь был предназначен для мисс Теодосии. Но она получила своего профессора, а вы получаете его!

— Сара, вы так говорите, словно это нечто вроде лотереи.

— Говорят, брак и есть лотерея, мисс Джудит! И потом, вы оказываетесь дочерью сэра Ральфа, и все такое… Я всегда это подозревала. Он действительно был к вам очень привязан. И к мисс Лавинии. Она была хорошенькая, как картинка. Но я бы сказала, вы больше пошли в сэра Ральфа.

— Спасибо, Сара.

— О, я не это имела в виду, мисс Джудит. Вы будете замечательно смотреться в подвенечном платье. Все невесты прекрасны. Поэтому больше всего я люблю шить именно подвенечные наряды. А у вас будет флердоранж? Для невест больше всего подходит флердоранж. У меня он тоже был, когда я выходила за Слопера. Это было очень давно. Но я все еще храню его в ящике комода. Иногда достаю, смотрю на него и вспоминаю прошлое. Вы тоже сможете это делать, мисс Джудит. Это утешает, когда дела идут не так, как мечталось. А мы все мечтаем перед свадьбой, правда?

— Но я смотрю на свадьбу как на начало счастья, а не как на его высшую точку.

— Ох уж эти ваши разговоры! Вы всегда были мастерицей поговорить! Но я просто хочу сказать, что приятно вспоминать свою свадьбу — если тебя это не пугает, — вздохнула она и горячо продолжила: — Надеюсь, вы будете счастливы, мисс Джудит. Мы на это можем только надеяться. Так что будем молиться, чтобы в день вашего венчания светило солнце. Говорят: «Счастлива будет невеста, над которой светит солнце».

Я рассмеялась. Но предположения касательно того, что мой брак будет каким-то рискованным приключением, начинали меня раздражать.

* * *

Мы с Тибальтом обвенчались в довольно туманный октябрьский день, в той самой церкви, которую я хорошо знала с детства. Странно, когда я шла по проходу под руку с доктором Ганвеном, который сопровождал меня к алтарю, поскольку больше некому было выполнить эту миссию, я думала лишь о том, как болели у меня колени, когда я становилась на подушечки, подвешенные с внутренней стороны скамьи для этих целей. Какие странные мысли! И это в тот момент, когда я шла к алтарю, чтобы выйти за Тибальта!

Его друг, тоже археолог, был свидетелем на венчании. Его звали Теренс Гелдинг, и он должен был ехать с нами в Египет. Вечером перед свадьбой я не видела Тибальта. Он поехал на станцию встречать своего друга и привезти его в Гиза-Хаус, где тот должен был провести несколько дней. Утром, перед свадьбой, Табита рассказала мне, что они допоздна засиделись за разговорами. И тогда я почувствовала слабый укол ревности, которая, как я заметила, всегда охватывала меня, когда кто-то завладевал вниманием Тибальта, если меня не было рядом. Это было довольно глупо. Наверное, я так долго мечтала о своем Тибальте, что никак не могла поверить в реальность происходящего. По поводу моего брака слышалось немало завуалированных замечаний с разных сторон, так что, казалось, эти стрелы пробили броню моего обычного оптимизма. Я никак не могла избавиться от ощущения скованности, как не могла окончательно поверить в то, что судьба исполнила мое самое заветное желание.

Но когда я произнесла перед Оливером свою клятву и Тибальт надел на мой палец кольцо, меня охватило несказанное счастье.

Когда же мы вышли на порог церкви, хлынул дождь.

— Вы же не можете идти под таким дождем, — сказала Доркас.

— Ничего страшного, это короткий ливень, — возразила я. — И потом, нам ведь идти недалеко, только до дома священника.

— Придется подождать.

Конечно, она была права. Поэтому мы стояли там, и я все еще держала Тибальта под руку, молча глядя на дождь, и думала: «Я действительно вышла замуж… за Тибальта!»

— Какая жалость, — прошептал кто-то за моей спиной.

— Как не повезло!

— Да, не подходящая погода для свадьбы!

Со стороны кладбища появилась какая-то сгорбленная фигура. Когда этот человек подошел поближе, я увидела, что это — мистер Пеггер, который накинул себе на голову ветхий мешок, чтобы не промокнуть. В руке его была лопата, на которой виднелись комья свежей земли. Значит, он рыл могилу, а потом решил переждать дождь на церковном крыльце.

Увидев нас, он замер как вкопанный, скинул с головы мешок и впился в нас своими глазами фанатика.

— Что за бесстыдная поспешность! — сказал он. — Это не по-божески.

Потом кивнул и прошел мимо крыльца с видом праведника, готового исполнить свой долг, каким бы неприятным он ни был.

— Кто этот старый дурак? — спросил Тибальт.

— Пеггер, могильщик.

— Вот наглец!

— Видишь ли, он знал меня еще ребенком и, несомненно, все еще считает маленькой.

— Почему он против твоего брака?

Я слышала, как Теодосия прошептала за моей спиной:

— О, Эван, как неприятно! Это… дурной знак!

Я не ответила. Я вдруг сильно рассердилась на всех этих людей, которые по какой-то смехотворной причине решили, что мой брак с Тибальтом — это нечто странное. Я взглянула на низко нависшие тучи и словно наяву услышала голос Сары Слопер: «Счастлива будет невеста, над которой светит солнце».

* * *

Спустя несколько минут дождь закончился, и мы смогли пройти к дому священника. Там хорошо знакомая гостиная была украшена хризантемами всех мыслимых цветов и звездчатыми астрами. В углу комнаты был накрыт стол. На нем расположились свадебный торт и шампанское.

С помощью Тибальта я разрезала торт, все аплодировали, и неприятный инцидент на церковном крыльце как-то забылся.

Адриан произнес длинную поздравительную речь, а Тибальт — короткую ответную. Я повторяла про себя: «Это — самый важный момент в моей жизни!» Возможно, я произносила это с излишней горячностью. Я не могла забыть горевших фанатизмом глаз мистера Пеггера, который смотрел на нас из-под своего несуразного мешка.

Непогода за окнами разыгралась с новой силой.

Теодосия сидела рядом со мной.

— О Джудит, — говорила она, — я так рада, что мы стали сестрами. Ты вышла за Тибальта, чего раньше хотели от меня. Значит, желание отца так или иначе исполнилось. Его дочь вышла за Тибальта. Все прекрасно устроилось. — Она смотрела на Эвана, который стоял в дальнем углу комнаты и разговаривал с Табитой. — Я тебе так благодарна!

— Благодарна?

Она немного запуталась, сбилась. Теодосия никогда не умела внятно выражать свои мысли. И часто говорила так сбивчиво, что не могла выпутаться.

— Вот ты и вышла за Тибальта, и теперь меня не будет мучить совесть, что я не подчинилась воле отца… и все такое…

Звучало так, словно выйдя за Тибальта, я осчастливила всех тех, кто теперь в безопасности от него!

— Я уверена, ты будешь очень счастлива с ним, — успокаивающе произнесла она. — Ты всегда столько знала! Мне неимоверно сложно поспевать за Эваном. Но он говорит, чтобы я не беспокоилась, он любит меня такой, какая я есть.

— Ты счастлива, Теодосия?

— О, бесконечно. Поэтому я так… — она замолчала.

— Благодарна мне за то, что выйдя за Тибальта, я уладила все проблемы окружающих. Уверяю тебя, я вышла за него вовсе не с этой целью.

К нам присоединилась Сабина.

— Ну разве не весело?! Мы вместе. И теперь мы все замужем. Джудит, тебе нравятся цветы? Это мисс Круи расставляла их. Почти все они — из ее сада. У нее просто талант садовода. Она всегда так красиво оформляет церковь! И мы все тут собрались! Вы помните, как мы раньше болтали в классной комнате? И, конечно, с Джудит всегда происходило что-то необычное, правда? Или, может, она умела так преподнести эти события? А потом ты оказалась дочерью самого сэра Ральфа. Правда, внебрачной… но это еще интереснее! А теперь у тебя есть еще и Тибальт! Правда, он выглядит потрясающе? Какой-то римский бог! Он всегда отличался от всех… и ты тоже, Джудит… по-своему. Но теперь мы сестры. И вы с Теодосией сестры. Это просто восхитительно! — Она смотрела на Тибальта, как всегда, с обожанием. — Подумать только! Тибальт — молодожен! Мы всегда думали, что он никогда не женится! Он женат на всей этой ерунде, как говорит няня Тестер, «как и твой отец». Я обычно возражала ей, что если бы мой отец был женат на всей этой ерунде, не было бы ни меня, ни Тибальта. Потому что археология, какой бы замечательной она ни казалась папе и Тибальту, не может производить на свет людей — по крайней мере, живых. Разве что, мумий. Ой, а помните тот день, когда ты, Джудит, нарядилась мумией? Что это был за день! Мы думали, ты убила Теодосию.

Они обе рассмеялись.

— А еще ты говорила, что Тибальт сутулится и носит очки. А когда ты его увидела, то просто онемела. Ты влюбилась в него в тот же самый момент. О да, так и есть, и не отрицай этого!

— Я и не пытаюсь, — сказала я.

— И вот теперь ты вышла за него замуж. Твоя мечта осуществилась. Разве не прекрасный конец волшебной сказки?!

— Это совсем не конец, — серьезно возразила Теодосия. — Это — на самом деле только начало. Между прочим, Эвана пригласили в экспедицию.

— Правда?! — воскликнула Сабина. — Это такая честь! Когда он уедет, ты обязательно должна приехать к нам погостить.

— Я еду вместе с ним, — заявила Теодосия. — Ты же не думаешь, что я позволю ему уехать без меня!

— А Тибальт разрешил тебе? Папа никогда не любил, чтобы жены были рядом. Он говорил, что они суетятся и отвлекают, если только не работают там же, с остальными… А многие действительно работали на раскопках… Но ты же не будешь работать, Теодосия? Значит, Тибальт разрешил тебе поехать? И теперь, когда он сам — женатый человек, то, конечно, стал снисходительней к другим. Ты составишь компанию Джудит. И Табита едет. Конечно, она очень много знает. Вот и сейчас она разговаривает с Тибальтом. Готова спорить на что угодно, они разговаривают о Египте. А Табита красивая, правда? Она всегда носит то, что ей идет. Очень элегантна. Не то, что я. Вот и сегодня — серебристо-серое… Это так красиво! Тебе придется быть осторожной, Джудит, — игриво добавила она. — Я удивилась, когда узнала, что ты разрешила Тибальту поехать с ней в Дорсет. О, я знаю, ты вынуждена была остаться, но она еще довольно молода. Всего на год или два старше Тибальта. Конечно, она всегда такая тихая, сдержанная, но, ты же знаешь, как говорят, именно тихих и нужно опасаться. О, Джудит! Ну о чем это я говорю с невестой на свадьбе! Ты, наверно, расстроилась? Но я не хотела, правда! Тибальт будет самым преданным мужем в мире! И потом, он слишком занят, чтобы нарушать клятву верности. Я удивляюсь, что он вообще женился. Уверена, вы будете очень счастливы. Ты интересуешься его работой и всем этим, ты довольно богата, так что у вас не будет материальных проблем, да еще и те деньги, которые сэр Ральф оставил на археологические изыскания. Ну разве не прекрасно?! Ты вышла за самого лучшего человека в мире — конечно, за единственным исключением. Но даже мой дорогой Оливер не такой важный и выдающийся человек, как Тибальт… хотя он уютнее, и я не променяю его ни на кого другого…

— Она болтает без умолку, — сказала я Теодосии. — Никому слова не дает вставить!

— Это расплата за то, как ты тиранила нас в классной комнате. А молчишь ты только потому что сегодня твоя свадьба. Если бы твои мысли не были поглощены Тибальтом, ты бы не позволила мне так много болтать!

— Доверяю тебе сполна воспользоваться такой возможностью. О, а вот и Адриан!

— Привет, — сказал Адриан. — Семейное сборище? Я должен присоединиться.

— Мы говорили об экспедиции, — сообщила Сабина. — И всяких разных вещах. Ты знал, что Эван и Теодосия едут?

— Я слышал, что есть такая вероятность. Мы все будем вместе… кроме тебя, Сабина, и твоего Оливера.

— У Оливера приход, и церковь… и потом, он — священник, а не археолог.

— Значит, ты тоже едешь, Адриан?

— Это огромная уступка. И дает мне возможность ускользнуть от моих кредиторов.

— Вечно ты говоришь о деньгах!

— Я не раз говорил, что не настолько богат, чтобы игнорировать их.

— Чепуха! — возразила я.

— А теперь, Джудит, ты присоединилась к банде плутократов. Это станет для нас бесценным опытом, как говорит Тибальт. Нам нужно держаться вместе на случай, если какой-то разгневанный бог восстанет из своей норы, чтобы наказать нас.

— А что, у богов есть норы? — спросила Сабина. — Я думала, они только для лис. Тут у нас на ферму Брента повадилась одна рыжая лиса. Фермер Брент залег в засаду с ружьем…

— Остановите ее кто-нибудь, пока она не перепорхнула еще на какую-то тему.

— Да, — согласилась я, — мы не хотим слушать о лисах. Экспедиция — это гораздо интереснее. Я с таким нетерпением жду ее. Скоро мы отправимся в Египет!

— Именно по этой причине и ускорили свадьбу, — заметил Адриан. — Что ты думаешь о том чудаке на крыльце церкви?

— Это был старый Пеггер.

— Он появился очень некстати… Или с его точки зрения, в самый подходящий момент. Он был просто в восторге от того, что смог стать предвестником несчастий.

— Ой, ну хватит уже намекать на какие-то несчастья! — воскликнула я. — Это просто невыносимо!

— Пожалуй, — согласился Адриан. — А вот и твой преподобный супруг, Сабина. Он, вероятно, даст нам свое благословение или изгонит злых духов, которых накликал тот старый упырь на крыльце церкви.

— Ничего подобного он не сделает, — сказала Сабина, взяв подошедшего Оливера под руку.

— Как раз вовремя, — заметил Адриан, — чтобы спасти нас от вашей непоследовательной супруги, которая рассуждала тут об обязанностях приходского священника, а куда ее может завести эта тема, известно только небесам — и, пожалуй, самой Сабине. Я собираюсь похитить невесту на несколько минут.

Мы стали в уголке. Он посмотрел на меня и покачал головой.

— Ну и ну, Джудит, вот это новость!

— И ты туда же! — воскликнула я.

— Я имею в виду вовсе не то, что старый Пеггер. Я имею в виду вступление в наследство и твой внезапный брак — не успел никто и глазом моргнуть, выражаясь метафорически.

Я рассмеялась. Адриан умел поднять мне настроение.

— Знай я, что ты получишь наследство, я бы и сам на тебе женился!

— Какую возможность я упустила! — всплеснула руками я.

— Вся моя жизнь состоит из упущенных возможностей. Серьезно! Кто бы мог подумать, что старик оставит тебе половину состояния? Мое скудное содержание — сущие гроши.

— Ну, Адриан, это вполне приличный доход, и это станет приятным дополнением к тому, что ты будешь извлекать из своей профессии.

— Очень много! — пробормотал он. — Тибальт — удачливый дьявол. Получить и тебя, и все эти деньги! И еще все то, что дядя оставил на эти цели!

— Ну почему нельзя хоть на минуту прекратить говорить о деньгах?

— Но ведь именно деньги заставляют мир вертеться… Или — любовь? А счастливица Джудит имеет и то и другое.

— Я вижу, что тетушки подают мне отчаянные знаки.

— Думаю, вам пора уезжать.

— Да, карета увезет нас на станцию меньше чем через час. А мне еще нужно переодеться.

К нам торопливо подошла Доркас.

— Джудит, ты знаешь, который час?

— Да. Я уже говорила Адриану.

— Думаю, пора переодеваться.

Вместе с Доркас и Элисон я поднялась в комнату, которую Сабина приготовила для меня. Там висел серебристо-серый шелковый плащ, юбка из такого же материала и белая блуза с множеством оборок и серебристо-серым бархатным бантом на шее.

Серебристо-серый. Такой элегантный. Да, если его надевает такая женщина, как Табита…

— Ты выглядишь замечательно, — умилилась Доркас.

— Это потому что ты смотришь на меня любящим взором.

— Есть еще кое-кто, кто будет смотреть на тебя так же, — быстро сказала Элисон, а потом после едва заметной паузы добавила, — мы надеемся.

Я вышла на крыльцо. Там, возле кареты, меня ждал Тибальт.

Все собрались вокруг нас. Мы попрощались. Кучер тронул лошадей, и мы с Тибальтом отправились в свадебное путешествие.

* * *

Что сказать о моем медовом месяце? Что он превзошел все мои ожидания? Сначала все было просто чудесно — и это чудо длилось две ночи и один день. Тибальт принадлежал только мне. Мы были очень близки в то время, когда, прервав свое путешествие в Дорсет, провели ночь, следующий день и еще одну ночь в маленькой гостинице посреди вересковой пустоши.

— Прежде чем мы присоединимся к коллегам на раскопках, — сказал Тибальт, — думаю, можно устроить эту небольшую отсрочку.

— Какая прекрасная идея! — воскликнула я.

— Я думал, тебе не терпится увидеть мозаичные мостовые, которые они нашли.

— Мне еще больше не терпится побыть с тобой наедине.

Мое откровенное признание обрадовало и в то же время смутило его. Он снова заговорил о том, что не умеет выражать свои мысли.

— Ты не должна думать, Джудит, — что раз я не говорю тебе постоянно о любви, значит, я тебя не люблю. Просто мне трудно выразить свои чувства словами.

Этого мне было вполне достаточно.

Я никогда не забуду эту гостиницу на вересковой пустоши. Вывеска поскрипывала прямо за нашим фронтонным слуховым окном, — гостинице было уже триста лет. Менее чем в полумиле от гостиницы шумел водопад, вздымавший сверкающие брызги над скалистыми порогами.

Я помню большую мягкую кровать, на которой мы спали. В камине горел огонь, и я рассматривала танцующие тени на обоях, на которых были нарисованы большие красные розы. Руки Тибальта крепко обнимали меня, и я была совершенно счастлива.

Завтракали мы в старинной гостиничной столовой, с медной и оловянной посудой на полках и окороками, висевшими под стропилами. Горячий кофе, хлеб прямо из печи, ветчина и яйца с ближайшей фермы, ячменные лепешки с домашним клубничным вареньем… И — Тибальт. Он сидит напротив и смотрит на меня удивленными глазами. Если я когда-нибудь и была красивой, так в то утро.

После завтрака мы отправились на прогулку. Жена хозяина гостиницы собрала нам корзинку с едой, и мы устроили пикник у крошечного ручейка. Мы видели диких пони, слишком пугливых, чтобы подойти к нам близко. А еще мы встретили возницу на повозке, полной яблок и груш, который вскинул в приветствии свой хлыст, и всадника, который так же приветствовал нас. Счастливый, идиллический день. Потом вернулись в гостиницу, чтобы полакомиться отличной уткой с зеленым горошком, и вечером — уютная спальня с пляшущим огнем камина.

На следующий день мы сели в поезд и поехали в Дорсет. Конечно, я была потрясена римским поселением, но единственное, что мне хотелось в этой жизни — это любить и быть любимой моим мужем. Гостиница, где мы остановились, была полна людьми, работавшими на раскопках, так что здешняя атмосфера резко отличалась от нашего рая в Дартмуре. Я испытывала гордость, когда видела, с каким уважением все приветствовали Тибальта, и хотя мне сразу дали понять, что я всего лишь любитель среди профессионалов, я по-прежнему была готова учиться всему новому — факт, который очень радовал моего мужа.

Через день после нашего прибытия, приехал Теренс Гелдинг, тот, который был свидетелем Тибальта на свадьбе. Высокий худощавый человек, у которого было такое же серьезное, увлеченное выражение лица, какое я отмечала у многих знакомых Тибальта. Довольно холодный и отчужденный, он заметно нервничал в моем присутствии, и я решила, что он не в восторге от того, что Тибальт женился. Когда я сказала об этом Тибальту, он рассмеялся.

— У тебя такие странные фантазии, Джудит, — сказал он. И я вспомнила, как Элисон и Доркас говорили мне то же самое. — Теренс Гелдинг первоклассный работник, надежный, ответственный. Как раз такой человек и необходим мне в работе.

Они с Теренсом подолгу беседовали, и, как я ни старалась, мне было трудно поспевать за ходом их мыслей. Когда родилось предположение, что рядом с этим римским городом может оказаться амфитеатр, все пришли в неописуемое волнение, и вся экспедиция отправилась обследовать некоторые находки, которые могли указать на правильность такого предположения. Меня они с собой не пригласили.

— Видишь ли, Джудит, — примирительно проговорил Тибальт, — это — дело профессионалов. Если я возьму тебя с собой, другие тоже начнут приводить с собой посторонних.

Я не возражала. Что ж, очень скоро я пополню свои знания настолько, что меня непременно сочтут достойной принимать участие в подобных мероприятиях. Тибальт, уходя, нежно поцеловал меня.

— Я вернусь через несколько часов. Что ты будешь делать, пока меня не будет?

— Читать книгу о римских развалинах. Я здесь обнаружила целую библиотеку, так что очень скоро стану такой же знающей, как ты.

Это рассмешило мужа.

Я провела весь день в одиночестве. Что ж, нужно быть готовой к такому положению вещей. Но, как бы я ни интересовалась археологией, все же я была новобрачной, у которой медовый месяц, и никакая древнеримская мостовая, даже если это была геометрическая мозаика, не могла сравниться с родниками и валунами Дартмура.

После этого случая он часто уезжал на раскопки вместе с рабочими. Иногда я ездила вместе с ним. Я разговаривала с членами экспедиции. Я изучала карты, даже что-то там копала, как в Картерз Медоу. Я наблюдала методы первой помощи в реставрации тарелки, на которой была изображена голова цезаря. Я была потрясена всем увиденным — но… Больше всего на свете мне хотелось остаться наедине с Тибальтом.

На раскопках мы пробыли две недели. Мне показалось, что Тибальту не хотелось уезжать. В наш последний вечер он провел несколько часов, запершись с директором экспедиции. Я была уже постели, когда он вернулся. Это было уже после полуночи.

Он присел на край кровати. Глаза его сверкали.

— Я совершенно уверен, что здесь где-то есть амфитеатр, — сказал он. — Какое открытие! Думаю, это будет одно из самых значительных поселений в Англии. Профессор Браунли не перестает говорить о своей удаче. Ты знаешь, что они нашли тарелку с изображенной на ней головой? Если они смогут выяснить, чья это голова, находка станет настоящим открытием!

— Знаю, — ответила я. — Я видела, как ее складывали из кусочков.

— К сожалению, недостает нескольких фрагментов. Но, конечно, самое захватывающее — это мозаичный пол. Я бы датировал черно-белую мозаику где-то семьдесят четвертым годом нашей эры.

— Я уверена, что ты абсолютно прав, Тибальт.

— Но нельзя сказать наверняка… пока не найдутся неопровержимые доказательства… Почему ты улыбаешься?

— Разве я улыбалась? — я протянула руки к нему. — Может, я просто подумала, что в жизни существуют более интересные вещи, чем римские руины.

Он тотчас приник ко мне, и на несколько мгновений мы замерли в объятиях. Я тихо рассмеялась.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Да, есть более интересные вещи. Но я думаю, гробницы фараонов гораздо любопытнее!

— О, Джудит, — воскликнул он. — Как замечательно быть вместе! Я так хочу, чтобы ты поехала вместе со мной!

— Конечно, — сказала я. — Из-за этого ведь ты и женился на мне.

— И по разным другим причинам.

— Эту причину мы обсудили… теперь давай поговорим о других.

Я радовала и забавляла его. Мое откровенное наслаждение нашей любовью — я была в этом уверена — наверняка бы шокировало Доркас и Элисон. Да, многие, очень многие сочли бы меня бесстыдной и развязной.

Не знаю, считал ли меня такой Тибальт.

— Понимаешь, — сказала я, — я совершенно не умею притворяться. И никогда не умела.

— Я недостоин тебя, Джудит.

— Но ты можешь постараться быть достойным! — воскликнула я и обняла его.

Я была счастлива. И он тоже. Но так ли счастлив, как когда стоял на мозаичной мостовой или держал в руках осколки старинной тарелки?

«Действительно ли он счастлив?» — думала я.

Глупо, конечно, допускать такие пустые сомнения. Но я не могла забыть пророческие взгляды Доркас и Элисон, их намеки и причитания, фанатичные глаза старого Пеггера на крыльце церкви… Если бы сэр Ральф не оставил мне наследства, вот тогда бы я была совершенно уверена, что Тибальт женился на мне ради меня самой.

Но все это можно было забыть… на время. И я пообещала себе, что со временем все равно сумею прогнать эти мысли.

А потом мы вернулись в Гиза-Хаус.

* * *

Мы приехали домой под вечер, темным пасмурным днем в начале ноября. Октябрьские ветры уже сорвали с деревьев почти все листья. Но когда мы ехали в экипаже со станции, вокруг было непривычно тихо, потому что ветер стих. Стояла типичная для ноября погода — тепло и сыро. Когда мы въехали в железные ворота Гиза-Хаус, Табита вышла навстречу.

— Не очень приятный день, — сказала она. — Вы, должно быть, продрогли до костей. Заходите скорее, мы сразу же выпьем чаю.

Она внимательно смотрела на нас, словно подозревала, что наш медовый месяц получился не очень удачным. Почему у меня сложилось впечатление, что все считают, что мы с Тибальтом не подходим друг другу?

«Это все выдумки и мое воображение!» Я посмотрела на дом. «Дом с привидениями!» — подумалось мне. Я помню, как дразнила Теодосию, пугала ее, заставляя бежать по тропинке прочь от дома. Я подумала о няне Тестер, которая, наверное, сейчас выглядывает из окна верхнего этажа.

— Гиза-Хаус всегда интриговал меня, — сказала я, входя в холл.

— Теперь это — ваш дом, — напомнила мне Табита.

— Когда мы вернемся из Египта, Джудит, может быть, захочется что-то поменять в доме, — сказал Тибальт, взяв меня под руку. Он улыбнулся мне. — Но пока мы должны сосредоточиться на наших планах.

Табита проводила нас в нашу комнату. Она была на втором этаже, рядом с той комнатой, где я видела саркофаг. Пока нас не было, Табита заново обставила ее.

— Вы молодец, — похвалил ее Тибальт.

Я увидела в полумраке Мустафу и Абсалама и заметила, что они внимательно смотрят на меня своими темными глазами. Они, конечно, помнили меня шумным ребенком, а потом — компаньонкой из Кеверол-Корта, которая приходила брать книги. Теперь я стала их новой хозяйкой. Или этот титул остался за Табитой?

Как бы мне хотелось, чтобы люди не засевали мою душу зернами своих дурных предчувствий!

Сначала Табита отвела меня в нашу комнату и оставила там, чтобы я могла привести себя в порядок, а сама вернулась с Тибальтом в гостиную. Служанка принесла горячей воды. Умывшись, я подошла к окну. Сад, как всегда, зарос кустами и деревьями и поэтому выглядел очень темным. Я видела паутину на кустах, блестевшую капельками влаги там, где на нее падал свет. Я видела это много раз в такое время года…

В комнате шторы были темно-синего цвета, отороченные золотой тесьмой с греческим орнаментом. Кровать была большой, на четырех столбах, с балдахином и шторами. Ковер — толстый, пушистый. На одной стене — ряды книжных полок. Я просмотрела корешки. Некоторые из этих книг я когда-то брала почитать. Они касались только одного предмета. Я вдруг подумала, что эта комната была спальней сэра Эдварда до того, как он уехал в свою фатальную экспедицию. Казалось, меня обволакивает прошлое. Мне захотелось, чтобы для нас выбрали какую-нибудь другую комнату. Но потом вспомнила, что я — хозяйка этого дома, и если мне не нравится какая-нибудь комната, я могу сказать об этом.

Я переоделась и спустилась в гостиную. Тибальт и Табита сидели рядом на диване и разглядывали какие-то бумаги.

Как только я вошла, Табита вскочила.

— Сейчас подадут чай, — сказала она. — Я уверена, что вы с удовольствием выпьете чаю. Путешествия так утомительны!

Элен ввезла столик на колесиках и стояла рядом, пока Табита наливала чай.

Табите, наверное, хотелось узнать, каковы наши первые впечатления от супружеской жизни, а Тибальт начал долго и подробно рассказывать о том римском городе.

— Тибальт, вам, наверное, было безумно интересно, — с улыбкой сказала Табита. — Надеюсь, Джудит было не менее интересно, — она с сомнением взглянула на меня, и я поспешила заверить ее, что мне очень понравилась наша поездка в Дорсет.

— А теперь, — проговорил Тибальт, — мы должны всерьез заняться нашими планами. Просто удивительно, как бежит время, когда еще столько всего нужно сделать! Я хочу отправиться в путь не позднее середины февраля.

И мы говорили о нашей поездке. Было приятно сидеть у огня, смотреть, как угасает день за окном. Я всегда думала о таких вечерах, когда мечтала о совместной жизни с Тибальтом.

— Я счастлива, — говорила я себе. — Я достигла всего того, о чем мечтала!

* * *

Мой первый вечер в Гиза-Хаус! В спальне было жарко натоплено, и языки каминного пламени отбрасывали причудливые тени на стены. Как сильно отличались эти тени от тех, которыми я любовалась в Дартмуре! Эти тени казались такими зловещими, словно могли в любой момент ожить. Как тихо в доме! За синей бархатной шторой находилась еще одна дверь. Открыв ее, я увидела ту комнату, где раньше стоял саркофаг.

Я задумалась о сэре Эдварде и его жене, которая никогда не жила в этом доме, потому что умерла еще до того, как они сюда переехали. А на верхнем этаже живет няня Тестер, которая знает, что мы с Тибальтом вернулись из нашего путешествия. Я думала о том, чем она сейчас занимается и почему Тибальт так долго не идет ко мне. Он разговаривает с Табитой? Он рассказывает ей о том, во что не хочет посвящать меня?

Я не должна давать волю ревности.

«Все дело в доме», — сказала я себе. Я почувствовала это с самого начала, еще до того, как они сюда переехали, тогда, когда я пугала Теодосию.

В комнату вошел Тибальт — и все зловещие тени растаяли. Огонь в камине успокаивал, и свечи горели ровно и красиво.

— Ты что, заглядывала в ту комнату? — спросил он.

— Я заметила дверь. Это — та самая комната, в которой стоял саркофаг?

Тибальт рассмеялся.

— А ты не собиралась нарядиться мумией… чтобы напугать меня?

— Тебя — пугать мумией?! Да я же знаю, что ты их безумно любишь.

— Не так безумно, как тебя.

В те редкие моменты, когда Тибальт так говорил, я была совершенно счастлива.

* * *

— Вам понравилась комната, которую я приготовила? — спросила Табита на следующее утро.

Тибальт сидел в своем кабинете. У него скопилось много писем, касающихся предстоящей экспедиции.

— Немного призрачная, — ответила я.

— Джудит, дорогая, что вы имеете в виду? — со смехом спросила Табита.

— Я всегда считала, что Гиза-Хаус — дом с привидениями.

— Это все из-за деревьев и кустарника в саду. Эта комната — лучшая в доме. Поэтому я и выбрала ее для вас. Раньше она принадлежала сэру Эдварду.

— Я так и поняла. А примыкающая к ней? Та самая, где стоял саркофаг.

— Сэр Эдвард хранил там все, над чем работал в тот период. Он часто засиживался за работой допоздна… Вы хотите поменять комнату?

— Нет, не думаю.

— Джудит, вы можете делать все, что хотите. Теперь вы хозяйка в этом доме.

— Мне трудно привыкнуть быть хозяйкой чего бы то ни было.

— Привыкнете со временем. Вы счастливы?

— Я получила то, чего желала всю жизнь.

— Немногие могут так сказать, — заметила она со вздохом.

— А вы, Табита?

Мне хотелось, чтобы она доверилась мне. Я была уверена, что в ее жизни есть какие-то тайны. Она была довольно молода — вдова, наверное. У нее еще вся жизнь впереди. И все же ощущалась в ней какая-то надломленность, а еще таинственность, которая, пожалуй, и делала ее столь привлекательной.

— У меня в жизни были моменты счастья, — ответила она. — Возможно, не следует просить большего.

Да, у нее, определенно, есть какая-то тайна.

* * *

Приближалось Рождество. Сабина сказала, что мы должны праздновать его в доме священника, и настаивала на том, чтобы мои тетки тоже были с нами.

Я это понимала. Но Элисон и Доркас немного расстроились. Они были довольно консервативны. Думаю, они были убеждены, что мне следовало бы прийти к ним или пригласить их в Гиза-Хаус.

Я отмела все их сомнения, указав на то, что предложение Сабины очень удачно. Как замечательно будет оказаться в старой гостиной, где мы провели столько рождественских праздников!

Дни летели быстро. Нужно было готовиться к Рождеству, и, конечно же, к будущей экспедиции.

Мы с Табитой украсили дом остролистом и омелой.

— Такого здесь еще никогда не было, — призналась Табита.

Служанки пришли в восторг. Элен сказала, что с тех пор, как мы вернулись, Гиза-Хаус стал гораздо больше походить на настоящий дом. Это — серьезный комплимент.

Я пришлась по душе нашим горничным. Мне кажется, обращаясь ко мне, они с явным удовольствием произносили слово «миледи». Меня это обращение неизменно смущало, и приходилось уверять себя: «Да, это правда, ты не спишь. Твоя самая заветная мечта осуществилась!»

Первая неловкая ситуация возникла в начале декабря.

Я никогда не понимала Мустафу и Абсалама. В их присутствии я чувствовала себя крайне неуютно. Я сижу в кресле, вдруг оборачивалась — они стоят у меня за спиной. Они всегда ходили вместе. И я никогда не слышала их шагов, но довольно часто чувствовала, что их темные глаза прикованы ко мне. Иногда мне казалось, что они хотят заговорить со мной, но потом будто бы передумывали. Я никогда не могла точно определить, кто из них кто. И наверное, часто обращалась к ним неправильно. Табита с легкостью различала их, но она знала их уже много лет.

Это произошло днем — когда еще не начали сгущаться сумерки. Я шла в спальню, когда заметила, что дверь, ведущая в ту комнату, которую мы теперь называли комнатой саркофага, открыта настежь. Я подумала, что там — Тибальт, и заглянула внутрь. Мустафа — или, возможно, Абсалам, стоял у окна.

Я зашла внутрь, и второй египтянин мгновенно оказался позади меня — между мной и дверью. Я почувствовала, как у меня по спине пробежали мурашки. Совершенно непонятно почему.

— Мустафа… Абсалам, что-то случилось?

Тишина. Потом тот, который стоял у окна, коротко кивнул другому.

— Абсалам, ты говори.

Я повернулась лицом к Абсаламу.

— Миледи, — сказал он. — Мы ваши покорные рабы, миледи…

— Вы не должны так говорить, Абсалам. У нас здесь нет рабов.

Оба закивали.

— Мы преданно служим вам, миледи, — заговорил Мустафа.

— Конечно, — легко согласилась я, — но к чему…

Дверь позади меня была закрыта. Я посмотрела на вторую дверь, что вела в нашу спальню. Она была полуоткрыта. Но я знала, что Тибальта там нет, потому что он не заходил в спальню в такое время дня.

— Мы много раз пытались сказать вам…

— Ну так скажите сейчас, — предложила я.

— Этого нельзя делать, — проговорил Мустафа, печально качая головой.

Абсалам тоже стал качать головой.

— Чего — нельзя? — спросила я.

— Оставайтесь здесь, миледи. Скажите сэру Тибальту. Он не должен ехать.

Я начала понимать, что эти люди имели в виду. Они боялись возвращаться в Египет, туда, где случилась трагедия, которая свела в могилу их хозяина.

— Боюсь, это невозможно, — сказала я. — Уже разработаны планы. Их невозможно отменить.

— Нужно, — сказал Мустафа.

— Боюсь, что сэр Тибальт не согласится с вами.

— Там смерть. Там проклятие…

«Ну конечно, — подумала я, — О, как же они суеверны!»

— А вы говорили с сэром Тибальтом? — спросила я.

Они покачали головами.

— Бесполезно. Бесполезно было говорить и с его великим отцом. Бесполезно. И он умер. Его настигло проклятие. И оно настигнет других.

— Это только легенда, — уверенно проговорила я, — ничего более. Все будет хорошо. Сэр Тибальт позаботится об этом.

Абсалам подошел ко мне. Он сложил ладони вместе и поднял кверху глаза.

— Миледи должна поговорить. Миледи — молодая жена. Муж слушает ту, которую любит.

— Это невозможно, — сказала я.

— Но там смерть… смерть!

— Мне очень приятно ваше искреннее беспокойство, — сказала я, — но я ничего не могу сделать.

Они посмотрели на меня скорбными глазами и печально покачали головами.

Я пошла в спальню.

«Что ж, это вполне естественно, — снова сказала я себе, — они так суеверны».

* * *

В тот вечер, когда мы легли в постель, я сказала Тибальту:

— Сегодня со мной говорили египтяне. Они очень напуганы.

— Чем напуганы?

— Тем, что они называют проклятием. Они полагают, что если мы поедем в Египет, случится непоправимое.

— Если они так полагают, им лучше оставаться дома.

— Они просили меня поговорить с тобой. Сказали, что если муж любит свою возлюбленную, то внемлет ее мольбам.

Он рассмеялся.

— Я сказала им, что это бесполезно.

— Они суеверны.

— Иногда мне становится страшно.

— Тебе, Джудит?

Я прильнула к нему.

— Мне страшно за тебя, мой родной. Что, если случившееся с твоим отцом повторится с тобой?!

— С какой стати?

— А что, если действительно существует какое-то проклятие?

— Джудит, дорогая моя, но ты же не веришь во все это?!

— Если бы кто-то другой руководил экспедицией я бы высмеяла эту идею. Но тут дело касается тебя!

Он рассмеялся в темноте.

— Дорогая моя Джудит! — только и сказал он.

* * *

Мне хотелось, чтобы дни бежали быстрее. Какие они темные перед Рождеством! Было много дождей, и хвойные деревья блестели и роняли капли на землю. Пахнущий морем юго-западный ветер свистел и завывал за окнами.

Каждый раз, когда я сталкивалась с египтянами, их глаза были прикованы ко мне с печалью и надеждой.

Я виделась с няней Тестер, но только в присутствии Табиты, потому что старушка постоянно находилась в своих комнатах и редко появлялась во дворе.

Теодосия и Эван приехали в Кеверол-Корт на Рождество. Мы с Тибальтом и Сабина с Оливером были приглашены туда в канун праздника. Приехал Адриан. Он собирался оставаться там до самого отъезда в Египет.

В Кеверол-Корт существовала традиция петь рождественские гимны в центральном холле, куда приходило множество людей со всей округи. Оливер отправлял праздничное богослужение, как раньше это делал преподобный Джеймс Осмонд. Это была особо торжественная служба, а потом в Кеверол-Корт отправлялась целая процессия с пылающими факелами.

После рождественских гимнов избранные гости леди Бодриан шли в зал, где подавался ужин, состоявший обычно из всевозможных пирогов, которые уже многие века считались любимым блюдом на праздничном столе — с голубями, с бараниной и говядиной, — и, конечно, корнуоллская сдоба. Все это запивалось медовыми настоями и напитком, называемым кеверольским пуншем, который готовился в огромной оловянной чаше. Рецепт этого напитка был известен только дворецкому Кеверола. Он передавался от одного дворецкого другому на протяжении уже четырехсот лет. Пунш был довольно крепким.

Меня позабавило отношение ко мне леди Бодриан. Когда она не знала, что за ней наблюдают, то рассматривала меня с подозрительным удивлением, но когда мы с ней оказывались лицом к лицу, она превращалась в саму любезность.

— Рада видеть вас, леди Трэверс. — сказала она.

Я захихикала в душе, но вежливо ответила на приветствие. После того как нас попотчевали пирогами и пуншем, мы отправились в церковь на службу и вернулись домой уже глубокой ночью. Все было так же, как всегда, и я радовалась, что все друзья моего детства собрались вместе в такой светлый праздник.

Рождественский день в доме священника тоже прошел очень славно. Было забавно наблюдать, как Сабина сидит за столом на месте хозяйки — там, где всегда сидела Элисон. За обедом подали индейку, фаршированную каштанами и маслом, смешанным с бренди, из-за которого, как я помню, всегда очень переживали Элисон с Доркас. Сабина же не выказывала никакого беспокойства. Она безостановочно болтала, заставляя нас смеяться и поддразнивать ее. Потом торжественно внесли сливовый пудинг, полили его традиционным бренди и подожгли. Далее пришел черед сладких пирожков, покрытых сахарной пудрой.

Конечно, Теодосии с Эваном и Адрианом не было с нами. Они находились в Кеверол-Корт, поэтому, хотя бы в этот раз, разговор велся на вольные темы, а не о предстоящей экспедиции. Я была очень рада, потому что знала, что Элисон и Доркас они не доставили бы никакого удовольствия.

Потом мы играли в разные игры, показывали пантомимы, загадывали загадки, устраивали конкурсы, в которых я отличилась, а Тибальт — нет. Элисон и Доркас бурными аплодисментами отмечали мои успехи, и это меня глубоко тронуло.

Поздно ночью, когда мы с Табитой и Тибальтом шли от дома священника к Гиза-Хаус, я вдруг подумала, неужели мы всегда будем втроем? Я хорошо относилась к Табите, но бывали времена, когда очень уместной казалась старая поговорка: двое — это компания, а трое — это толпа. Возможно, причина моего недовольства крылась в том, что когда Табита была с нами, отношение Тибальта ко мне ощутимо менялось? Иногда он казался мне почти официальным, словно боялся продемонстрировать ей ту привязанность, которую проявлял, когда мы оставались наедине.

* * *

Январь. Налетели холода, и на ветвях кустарника часто блестел морозный иней, делая их похожими на какие-то сказочные дебри.

Сидя за завтраком, Тибальт просматривал почту и вдруг раздраженно воскликнул:

— Ох уж эти стряпчие!

— Что случилось?

— Потребуется довольно много времени, чтобы получить право воспользоваться средствами из наследства сэра Ральфа. Яркий пример чиновничьих проволочек. Могут пройти месяцы, прежде чем все выяснится.

— Это — так важно? — спросила я.

— Ты знаешь, что он оставил целевой траст. Мы на него очень рассчитывали. Это заметно облегчило бы работу экспедиции. С теми деньгами мы были бы гораздо более свободны в своих действиях. Ты увидишь, Джудит, как много средств поглощает такая экспедиция. Нужно будет нанимать до сотни рабочих. К тому же арендовать жилье. Так что попросту невозможно начинать такое предприятие, пока не будут урегулированы все эти утомительные финансовые проблемы.

— И ты не можешь касаться этих денег, или процентов, или как там это называется, пока все не выяснено?

— Не беда, все будет в порядке. С таким капиталом мы сможем предусмотреть все вероятные осложнения. Но придется пройти через множество формальностей. Боюсь, мне придется ехать в Лондон. В любом случае, конечно, пришлось бы это сделать, но позже.

— Значит, это не такая уж большая неприятность?

— Нет. Но такие вот неувязки мешают делу.

Потом он заговорил о том, что меня очень волновало. О том, как его отец обнаружил вход в еще нетронутую гробницу.

— Он был так взволнован! Я помню, как он вернулся с раскопок… Он арендовал дом у одного из самых влиятельных людей в Египте. Этот человек очень заинтересовался нашим проектом и разрешил разместиться в его дворце. Величественный прекрасный дворец с великолепными садами и целой толпой слуг. Дворец Чефро. Мы платили его хозяину совершенно символическую сумму — но это давало нам возможность чувствовать себя независимыми. Паша был искренне заинтересован тем, что мы делали, и рад оказать свое высокое покровительство. В этот раз мы снова воспользуемся его гостеприимством…

— Ты начал говорить об отце.

— Да… Он вернулся с раскопок. Дело было ночью. Светила полная луна, и было почти так же светло, как днем. Но днем там невообразимо жарко, поэтому в такие ночи мы всегда пользовались возможностью поработать. Когда он появился во дворе, я увидел его из окна и сразу понял: что-то случилось. Он редко проявлял свои чувства, но тогда я сразу заметил, что он очень взволнован. Я решил подождать, пока он вымоется и переоденется, потом съест то, что, как всегда, готовили ему Мустафа и Абсалам. Тогда я спущусь вниз и он все мне расскажет. Я знал, что буду первым, с кем он поделится своей новостью.

За несколько дней до этого он был в отчаянии. С огромным трудом обнаружив узкую дверь в скале, мы проникли в коридор, который привел нас к гробнице, разоренной около двух тысяч лет назад. Наше путешествие подошло к своему логическому концу, так как исследования оказались попросту напрасными. Но отца не покидало странное ощущение незавершенности, хотя, казалось бы, печальный результат нашей работы был налицо. Отец не желал сдаваться. И вот эта лунная ночь. Тогда у меня создалось впечатление, что только какой-то очень крутой поворот в ходе последних событий мог привести его в такое волнение…

К нам присоединилась Табита.

— Я рассказываю Джудит о смерти отца, — пояснил Тибальт.

Табита печально кивнула. Она присела к столу, глядя куда-то в пространство за нашими головами.

— Я спустился вниз, когда решил, что он уже искупался, и вдруг обнаружил, что он заболел. Тогда я не предполагал чего-то серьезного. Он был человеком удивительной выносливости. Он пожаловался на боли во всем теле, и я заметил, как у него дрожат конечности. Я велел расстроенным до слез Мустафе и Абсаламу отнести его в спальню. Я надеялся, что к утру недомогание пройдет и он поделится со мной тем, что его так взволновало… Той ночью отец умер. Но перед смертью он послал за мной. Я опустился на колени у его кровати и понял, что он пытается мне что-то сказать. Его губы едва шевелились. Мне послышалось одно лишь слово: «Продолжай». И вот теперь именно это я и собираюсь сделать.

— Но почему он умер именно в тот момент?

— Ходили разговоры о проклятии. Но это — абсурд. Почему его должна была постичь кара за то, что до него делали многие и многие? На раскопках мы все работали, и при этом не осквернили ни одной могилы… При чем здесь какое-то проклятие?

— Но он умер.

— Климат там очень жаркий. Может быть, он съел что-то испорченное. Такое, уверяю тебя, случается там довольно часто.

— Но он умер так внезапно!

— Это — трагедия моей жизни. Но я намерен продолжить дело отца, как он того и хотел.

Я накрыла ладонью его руку и сжала ее. И совсем забыла о Табите. А потом заметила, что в ее прекрасных глазах стоят слезы. В тот момент я с раздражением подумала: «Ну почему мы всегда втроем?!»

* * *

Когда наступили холода, няня Тестер простудилась и ее простуда перешла в бронхит, как это было с Доркас. Мне очень пригодился опыт ухаживания за Доркас, и я смогла оказать помощь старушке. Она лежала и смотрела на меня своими яркими глазами-бусинками. Мне казалось, я ей нравлюсь, в отличие от Табиты. Я считала это несправедливым, потому что Табита была чрезвычайно внимательна и заботлива. Однако всякий раз, когда в ее комнату входила Табита, старушку охватывало беспокойство.

В феврале Тибальт поехал в Лондон, чтобы встретиться со стряпчими. Я собралась было сопровождать его, но он сказал, что будет слишком занят и не сможет уделять мне время.

Я проводила его на вокзал в Плимуте и не могла избавиться от мыслей о Лавинии, которая ехала тем же маршрутом, с ребенком на руках, а Доркас и Элисон провожали ее. А потом, спустя всего лишь час, она погибла.

«В сильной любви смешиваются самые разные чувства», — подумала я. За редкие моменты экстаза приходится платить долгой и мучительной тревогой. Можно быть совершенно счастливой только тогда, когда любимый в безопасности, рядом с тобой. Но когда он уезжает, воображение со зловредным удовольствием рисует всевозможные ужасы, которые могут с ним приключиться. И теперь я представляла себе покореженные вагоны, крики раненых и жуткое молчание погибших.

Как глупо! Я пыталась урезонить себя. Сколько людей путешествует по железной дороге? Тысячи! А сколько случается крушений? Одно-два!

Я вернулась домой и с головой ушла в заботы о няне Тестер.

В тот же вечер, сидя с Табитой, я рассказала ей о своих страхах. Она с нежностью улыбнулась мне.

— Иногда слишком сильная любовь причиняет боль. — Она говорила уверенно, будто хорошо знала это по себе. Я снова подумала о том, что у нее была за жизнь. Почему она никогда не рассказывала мне об этом? «Возможно, однажды расскажет, — подумала я, — когда узнает поближе».

Няня Тестер выздоравливала.

— Но эти болезни, — заметила Табита, — всегда оставляют свой след! После них она теряет жизненные силы. И ее разум понемногу слабеет…

Я замечала это. И еще то, что мое присутствие успокаивает ее, поэтому сама приносила ей еду и подолгу сидела с ней.

Иногда я брала с собой книгу или что-нибудь шила. Сабина тоже часто приходила ее проведать. Я слушала, как она без умолку болтает с няней Тестер. Ее посещения всегда радовали старушку.

Однажды, когда я сидела у ее кровати, няня вдруг проговорила:

— Не спускайте с нее глаз. Остерегайтесь ее.

Я догадалась, что она бредит, и успокоила ее.

— Тут никого нет, няня, — сказала я.

Она просила меня называть ее няней. «Все члены семьи зовут меня так», — объяснила она.

— Я могла бы рассказать вам кое-что, — пробормотала она. — Я всегда глядела в оба.

— Постарайтесь отдохнуть, няня.

— Отдохнуть? Когда я вижу, что происходит в этом доме? Тут он и тут же она… Экономка! Друг семьи! Кто она такая? Скажите мне!

Я поняла, что она говорит о Табите, и я должна выслушать то, что она хочет сообщить.

— Он и она?.. — переспросила я.

— Вы не понимаете. Так часто бывает. Те, кого это больше всего касается, не видят, что творится у них под носом. Видит только тот, кто наблюдает.

— А что вы видите, няня?

— То, что между ними происходит. Она хитрая. Мы можем без нее обойтись. Нет ничего из того, что она делает, что не смогла бы делать я.

Ну это едва ли было правдой, но я не возражала.

— Я никогда раньше не видела такой экономки, которая бы сидела каждый день за столом с хозяевами, руководила домом. Можно подумать, она здесь хозяйка! А потом он уезжает — и что происходит? Ее тоже куда-то отзывают. По каким-то семейным делам. Семейным! Какая такая семья?! И теперь, когда он уехал, ее куда-нибудь срочно вызовут! Я это предвижу…

Старушка, несомненно, бредила.

— Будьте внимательны, миледи, — пробормотала она. — Вы пригрели гадюку на своей груди!

Услышав такое сравнение, я улыбнулась. И когда представила, что делает Табита для этого дома и какая она милая и услужливая, решила, что у старухи просто навязчивая идея и она ревниво завидует Табите.

* * *

Теперь, когда Тибальта не было рядом, дом казался совсем другим. Спальню снова наполняли тени. Каждый вечер разжигали огонь в камине, а я лежала в кровати и смотрела на эти тени. Мне часто казалось, что из соседней комнаты доносятся какие-то странные звуки, и однажды я встала с кровати и пошла проверить, нет ли там кого-нибудь. При слабом свете молодой луны комната выглядела пугающей. Книги, стол, за которым обычно работал сэр Эдвард, угол, в котором когда-то стоял саркофаг. Я подспудно ждала, что сейчас тут появятся Мустафа и Абсалам. Затем вернулась в постель и вскоре уснула. Мне приснилось, что я снова вхожу в ту комнату, там стоит саркофаг, и оттуда встает мумия. Повязки опадают с нее, и из-под них возникают Мустафа и Абсалам. Они неотрывно смотрят на меня своими темными глазами и приближаются. Я отчетливо слышала их голоса, звенящие в пустоте: «Останови его. Мужчина послушает свою возлюбленную. Иначе проклятие фараонов падет на твою голову!»

Я с криком проснулась. Села на кровати. Огонь в камине уже погас, тлели только угольки. За окном тускло светил молодой месяц. Я встала с кровати, снова открыла дверь в смежную комнату, ожидая увидеть саркофаг — настолько явственным был мой сон. Но комната была пуста. Я закрыла дверь и быстро забралась в постель.

«Когда мы вернемся, — подумала я, — я многое изменю здесь. Велю убрать кусты, разобью красивые цветники. Древовидная гортензия так красиво будет тут смотреться — очаровательные голубые, розовые и белые цветы, а красные колокольчики фуксии будут свисать с изгороди. Да, мы заменим эту мрачную темноту яркими красками…»

С этим настроением я и уснула.

* * *

Каждое утро я с надеждой ждала весточки от Тибальта, но моя надежда была напрасной.

Как-то раз, когда я спустилась к завтраку, Табита держала в руке какое-то письмо.

— О Джудит, мне придется уехать на несколько дней.

— Что-то случилось?

— Да… Заболел родственник. Мне нужно уехать.

— Конечно, — сказала я. — Но я не слышала, чтобы вы говорили о родственниках.

— Этот живет в Суффолке. Это очень далеко. Думаю, мне нужно ехать немедленно.

— Сегодня?

— Да. Я поеду в Лондон на поезде, который отправляется в три тридцать. Мне придется сначала поехать в Лондон, конечно, а оттуда — в Суффолк. Вы без меня справитесь?

— Да, — ответила я, — конечно справлюсь.

Она поспешно встала из-за стола. Мне показалось, она выглядела немного смущенной. Дженнер, кучер, отвез ее в крытой двуколке на станцию. Я наблюдала, как она уезжает, и думала о няне Тестер. Что она говорила? «Он уезжает… И ее вызывают». Как она могла предвидеть? Но она это точно предвидела.

Я поднялась к няне Тестер. Она стояла у окна, закутавшись в свой старомодный фланелевый халат.

— Итак, она уехала, — сказала она, — да, миледи? Разве я вам не говорила?

— Откуда вы знали?

— Есть вещи, в которых я хорошо разбираюсь. У меня есть глаза, и я слежу за теми, кто мне дорог.

— Значит… я вам дорога?

— Вы в этом сомневаетесь? Я полюбила вас с первого момента, когда увидела. И сказала себе: «Я буду присматривать за ней всю свою жизнь!»

— Спасибо вам, — сказала я.

— Мне больно видеть, как к вам относятся. Больно вот здесь, — она ударила рукой туда, где, по ее разумению, находилось сердце. — Он уезжает… и она едет к нему. Он послал за ней. Сегодня они будут вместе…

— Прекратите! Это вздор! Это абсолютная ложь!

— О, — протянула она, — я такое уже видела. Я знала, что к этому все идет. Он желал именно ее. А женился на вас из-за денег. Вот так. А зачем? А затем, чтобы они могли поехать выкапывать своих покойников. Какая мерзость!

— Няня! — воскликнула я, — вы не в себе!

Я заглянула в ее безумные глаза. И услышала, не без облегчения, что она лепечет что-то бессвязное.

— Я уложу вас в постель.

— В постель… почему в постель? Это я должна укладывать тебя в постель, моя дорогая.

— Вы знаете, кто я, няня?

— Знаю ли я? Разве не я нянчила тебя с трехнедельного возраста?

— Вы принимаете меня за кого-то другого. Я Джудит, леди Трэверс… жена Тибальта.

— О да, вы — леди Трэверс. И что это вам дало? Я бы предпочла видеть вас замужем за каким-то простым джентльменом, который не думал бы о каких-то раскопках больше, чем о своей молодой жене.

— Я принесу вам выпить чего-нибудь горячего, и вы ляжете спать, няня.

— Вы добры, — сказала она.

Я спустилась на кухню и велела Элен подогреть молока. Я отнесу его няне Тестер, ей нездоровится.

— Вот увидите, теперь, когда миссис Грэй уехала, ей станет лучше. Бог ты мой, миледи, как она ненавидит миссис Грэй!

Я не ответила. Когда я принесла молоко няне Тестер, она уже почти уснула.

* * *

Табита вернулась вместе с Тибальтом. На обратном пути ей нужно было заехать в Лондон, и, поскольку Тибальт уже собирался возвращаться, они поехали домой вместе.

Мне стало не по себе. У меня накопилось столько вопросов! Но с другой стороны, было так замечательно, что он вернулся! И он, похоже, тоже был счастлив снова быть со мной.

Он был счастлив и вполне доволен. Финансовые проблемы разрешились. Мы должны были отправляться в марте, вместо февраля, как он раньше планировал. Но это означало задержку только на две недели.

— Теперь мы будем очень заняты, — сообщил он. — Нужно как можно более тщательно подготовиться к отъезду.

Он оказался прав. Мы уже не могли думать ни о чем, кроме экспедиции.

И в марте отправились в Египет.

Глава 5 Дворец Чефро

Дворец Чефро, величественный, сияющий позолотой, напоминающий какой-то сказочный чертог, стоял за городской чертой, тем самым подчеркивая свой особый статус среди прочих сооружений, а скорее — особый статус своего хозяина, которого звали Хаким-паша. Тот самый филантроп, предоставивший этот великолепный дворец в полное наше распоряжение.

С момента нашего приезда я была покорена, совершенно очарована странной, безводной, таинственной страной фараонов. Реальность оказалась ничуть не бледнее ярких картин, возникавших в моем воображении, которое опиралось только лишь на мечты да книжные иллюстрации.

Несколько членов экспедиции приехали сюда раньше нас. Они разместились в непосредственной близости от раскопок, взяв с собой основную часть оборудования.

Адриан, Эван и Теодосия с Теренсом Гелдингом и Табитой отплыли вместе со мной и Тибальтом из Саутгемптона. Прибыв к месту назначения, компания должна была разделиться, поскольку Тибальту еще требовалось уладить кое-какие дела в Каире. Мы с ним планировали задержаться на несколько дней там, а затем встретиться с остальными уже во дворце Чефро.

За день до отъезда я пошла в Радужный. Доркас и Элисон прощались со мной так, будто я уезжала навсегда. Сабина и Оливер были приглашены на ужин, и я чувствовала, как сильно мои тетки жалели, что я не вышла замуж за Оливера и не осталась жить в доме священника, о чем они так страстно мечтали раньше.

Я была даже рада, когда вечер закончился, а на следующий день, когда мы поднялись на борт парохода «Сталварт», началось мое Большое Приключение. Я была в восторге от всего происходящего и жалела лишь о том, что мы с Тибальтом не одни. Могу предположить, что Эван с Теодосией чувствовали то же самое.

Бедная Теодосия была вынуждена оставаться в каюте, потому что первые несколько дней море было неспокойным, учитывая пору года. На палубе разговоры в основном велись об археологии, и поскольку Теодосии не было рядом, я постоянно чувствовала себя единственным среди всех присутствующих неучем, в то время как была буквально потрясена эрудицией Табиты.

Море, вопреки нашим ожиданиям, вскоре заметно успокоилось, и к тому времени, когда мы достигли Гибралтара, Теодосия уже смогла появиться на палубе. Эван был необыкновенно заботливым супругом; он проводил много времени с Теодосией, и я гадала, стал бы Тибальт так заботиться обо мне, если бы я тоже страдала от морской болезни.

Мы провели прекрасный день в Гибралтаре. На рессорных двуколках ездили за город, где любовались великолепными видами, осматривали местные достопримечательности, просто наслаждались ощущением твердой земли под ногами после морского путешествия. Это был счастливый день.

Затем мы прибыли в Неаполь. Поскольку в нашем распоряжении было два или три дня, мы поехали осматривать Помпеи. Там полным ходом шли раскопки, и город все явственнее возрождался из тысячелетнего пепла. Мы ходили рука об руку с Тибальтом по камням, которые до семьдесят девятого года нашей эры были мостовыми этого прекрасного города. Я была безмерно очарована всем увиденным.

— Как прекрасна миссия, состоящая в том, чтобы возвращать миру такие сокровища! — горячо проговорила я.

Тибальт был в восторге оттого, что я разделяю его энтузиазм. Он показывал мне остовы домов и описывал, как, по его мнению, жили здесь люди под тенью Везувия до того рокового дня, когда великий вулкан проснулся. Город столетиями был погребен под застывшей лавой и пеплом, а явился миру только сто лет назад, когда его открыли археологи.

Когда мы вернулись на пароход, разговоры об этом трагически погибшем городе продолжались до позднего вечера.

В Порт-Саиде мы сошли на берег и отправились в Каир — только мы вдвоем, Тибальт и я.

Раньше я много читала о Египте и силой воображения переносилась на эту таинственную землю. На основании этого я полагала, что подготовлена к восприятию Египта, но мои фантазии ни в коей мере не могли сравниться с реальностью, которая произвела на меня поистине ошеломляющее впечатление и взволновала, конечно же, гораздо больше, чем игра самого безудержного воображения.

Это был золотой край, опаленный беспощадным солнцем. Здесь во всем ощущалась тысячелетняя история. Увидев козопаса в длинном белом одеянии, я сразу же представила себе, что попала в ветхозаветные времена. Эта страна околдовала меня, и я знала, что здесь может произойти все, что угодно, — как самые удивительные и прекрасные события, так и самые ужасные. Она была одновременно и красивой — и уродливой, захватывающей и отталкивающей.

Мы остановились в маленькой гостинице на берегу Нила. Из своего окна я могла видеть берег реки и золотистые Мокаттамские холмы. Как эта картина отличалась от зеленых холмов Корнуолла, его туманной влажности и буйной растительности! Здесь было только бесконечное солнце, безжалостно обжигающее землю. Если основным цветом Англии был зеленый, то Египта — желтый. Атмосфера библейских времен полностью захватила мое воображение. Люди в белых одеждах и в сандалиях, запахи местной пищи, надменные взгляды верблюдов, грациозно шагающих мимо. Я с удивлением слушала высокий голос муэдзина призывавшего людей на молитву с вершины минарета, и меня потрясло, что, услышав этот голос, все вмиг останавливаются и молятся Аллаху.

Тибальт водил меня на базар, который показался мне очень интересным, пока муж был рядом. Но он наверняка показался бы мне зловещим и страшным, окажись я здесь одна. Люди с темными глазами пристально следили за нами, стараясь делать это незаметно, и я постоянно ощущала, что меня внимательно разглядывают. Мы бродили по узким улочкам, заглядывали в лавочки, похожие на пещеры, где пекари пекли свой хлеб, а серебряных дел мастера работали на своих маленьких наковальнях. Торговцы водой привлекали к себе внимание, постукивая медными плошками, а у темных дверных проемов, скрестив ноги, сидели мужчины, которые ткали или шили что-то. В воздухе стоял тяжелый запах ароматических масел, смешанный с запахом верблюжьих лепешек, которыми топили печи.

Никогда не забуду тот день — бурлящие толпы на улицах, запахи верблюжьих лепешек и ароматических масел, взгляды украдкой из-под темных ресниц, призывы к молитве и моментальную реакцию людей на этот призыв. «Аллах велик, и Магомет — пророк его». Как часто мне придется слышать эти слова! И они всегда приводили меня в трепет.

Мы остановились возле одной из лавок, расположившейся под навесом прямо на улице. В глубине ее сидел человек, который гранил камни, а на прилавке стоял поднос с кольцами и брошами.

— Тебе нужно кольцо со скарабеем, — сказал Тибальт. — Он принесет удачу. — На подносе лежало несколько таких колец, и Тибальт выбрал одно из них. — Это турмалин, — сказал он, — посмотри, как на нем искусно вырезан жук. Он считался священным у древних египтян.

Мастер оторвался от работы, встал и подошел к нам. Он поклонился мне и Тибальту. Его глаза загорелись от предвкушения выгодной продажи, и я слушала, как они с Тибальтом торговались о цене. Неподалеку собралась стайка детей. Они не сводили с нас глаз. Наверное, мы с Тибальтом показались им очень странными.

На кольце были тонко вырезаны иероглифы. «Да пребудет с тобой Аллах», — перевел мне Тибальт.

— Это считается самой большой удачей, как тут считают, — сказал он, — и каждый мужчина, когда его любимая впервые приезжает в эту страну, дарит ей такое кольцо.

Я надела кольцо на палец. Дети одобрительно закричали. Мы заплатили за кольцо и пошли своей дорогой. У нас в ушах все еще звучали благословения резчика по камню.

— Здесь необходимо торговаться, — пояснил Тибальт. — Мастер был бы очень расстроен, если бы мы не торговались. — Он взглянул на мое восторженное лицо. — Ты сегодня выглядишь счастливой, Джудит.

— Я так счастлива, — сказала я, — что мне даже страшно.

Он сжал мою руку, на которой было кольцо со скарабеем.

— Если бы ты могла загадывать желания, что бы ты загадала? — спросил он.

— Чтобы я всегда была так же счастлива, как сегодня. Каждый день.

— Ты слишком многого хочешь от жизни.

— Почему? Мы вместе, у нас есть общие интересы. Почему же мы не можем быть счастливы? Разве не мы сами создаем свою жизнь?

— Но есть еще и внешние факторы.

— Они нам не помешают.

— Да, Джудит, дорогая, думаю, ты сможешь справиться даже с этим, — сказал он.

Мы вернулись в отель. Наступила ночь — теплая, наполненная запахами Египта, с огромной луной, из-за которой было светло, как днем.

Это был самый счастливый день в моей жизни, потому что мы были наедине на этой удивительной земле. Мне хотелось, чтобы мы оставались только вдвоем и не нужно было присоединяться к остальным. Абсурдное желание, потому что мы приехали в Египет именно для того, чтобы присоединиться к экспедиции.

Утром следующего дня мы поехали к пирамидам — единственному до сих пор сохранившемуся чуду Древнего мира. Меня совершенно потрясла встреча со сфинксом. Кое-как взобравшись на верблюда, я смеялась, как ребенок, и заметила, что Тибальта радует моя реакция. И пирамиды… Сто тысяч человек работали на протяжении двадцати лет, чтобы построить это чудо. Тибальт рассказал, что камни добывали на соседних Мокаттамских холмах, а затем волокли через пустыню. Я, как, вероятно, и все, кто видел плоды этого титанического труда, замерла в немом восхищении. Мы зашли в пирамиду Хеопса. Низко наклонившись, я последовала за Тибальтом по узкому проходу в погребальную камеру, где стоял саркофаг из красного гранита. Какое зловещее величие!

Потом мы возвращались по пескам на своих медлительных верблюдах. В отеле меня не покидало приподнятое настроение.

Мы обедали за маленьким столиком, который был отделен от остального зала раскидистой пальмой. Я высоко заколола свои черные волосы и надела зеленое бархатное платье, которое сшила Сара Слопер перед самым отъездом. Я то и дело бросала взгляды на кольцо с розовым турмалином, вспоминая, как Тибальт сказал, что это — подарок, который делает любящий мужчина, и что он принесет удачу в этом странном краю той женщине, которую мужчина любит больше всего.

Сидя напротив Тибальта, я думала о том чуде, которое произошло со мной, и у меня молнией промелькнула мысль, что даже если решающим фактором в желании Тибальта жениться на мне было наследство, это сейчас не имеет никакого значения. Я заставлю его полюбить меня саму, а не мои деньги. Я припомнила, как наш предыдущий премьер-министр, лорд Биконсфилд сказал, что он женился на своей Мэри Энн ради денег, но в конце их жизни он бы женился на ней по любви. Так должно быть и у нас. Но я была слишком романтичной и, наверное, слишком глупой, а потому решила во что бы то ни стало убедиться в том, что Тибальт женился на мне, все же, не ради моего приданого.

Тибальт взял мою руку, на которой было кольцо со скарабеем, и внимательно рассмотрел его.

— О чем ты думаешь, Джудит? — спросил он.

— О том, как тут все удивительно.

— Вижу, тебя впечатлили пирамиды.

— Я никогда не надеялась увидеть их. Столько всего удивительного, волнующего! Ты вдруг опечалился, Тибальт, да?

— Просто я подумал, что ты не всегда будешь так удивляться. Ты пресытишься. Мне бы этого не хотелось.

— Не думаю, что это когда-либо произойдет.

— Близкое знакомство, знаешь ли, зачастую приводит к охлаждению… или, по крайней мере, к равнодушию. Я чувствую что здесь, в Каире, пока мы с тобой вместе, все то, что я видел раньше, теперь кажется мне еще более интересным и восхитительным. Это потому что я смотрю на все твоими глазами.

Это был действительно волшебный вечер! Бесшумно перемещающиеся официанты в белых длинных одеждах, подали нам кебаб, который оказался очень вкусным. Я не могла поверить, что это — всего лишь мясо ягненка, поджаренное на углях. Я должна была признать, что тахенский соус, в который макали мясо, и который, как я позже узнала, готовили из семян сезама, масла, белого соуса с добавлением чеснока, по вкусу — настоящий нектар.

Тибальт прозаично возразил, что все дело в том, что я проголодалась. «Голод — лучшая приправа к любому блюду», — добавил он.

Но я подумала, нет, все дело в том, что я счастлива. Потом мы ели эш ес серайа — это вкусная смесь меда, хлебных крошек и сливок. Мы пили розовую воду и гранатовый сок с фруктами и орехами, который называется косаф. Да, я никогда не забуду тот вечер. После обеда мы сидели на террасе и смотрели на Нил, пили турецкий кофе и лакомились рахат-лукумом. Звезды низко висели в небе цвета индиго, а перед нами неспешно нес свои воды Нил, по которому когда-то плыла на своем царском корабле Клеопатра. Мне хотелось запечатлеть такие моменты жизни, чтобы потом снова и снова переживать их.

— Ты обладаешь удивительной способностью ощущать счастье, Джудит, — сказал Тибальт.

— Возможно, — ответила я, — и если это так, то мне повезло. Это значит, я могу сполна насладиться счастьем, которое выпадает на мою долю.

Но про себя подумала, что если я так остро ощущаю удовольствие, то могу так же остро переживать печали и горести. Вероятно, об этом же подумал и Тибальт. Но я не стала задумываться о таких вещах — не в такую ночь на волшебных берегах Нила.

Когда мы приехали во дворец Чефро, все остальные уже разместились там, и Табита взяла на себя обязанности экономки.

Хаким-паша был одним из самых богатых людей Египта, сказал мне Тибальт, и нам невероятно повезло, что он заинтересовался нашим проектом.

— Он мог бы доставить нам множество хлопот, — сказал Тибальт, — а вместо этого решил оказать нам неоценимую помощь. Например, этот дворец, который он отдал в наше полное распоряжение за такую скромную плату, чтобы мы просто могли сохранить достоинство — а это немаловажная деталь, уверяю тебя. Ты еще встретишься с ним, потому что когда здесь был мой отец, паша довольно часто приезжал сюда.

Я стояла в холле дворца и с удивлением смотрела на прекрасную лестницу белого мрамора. Пол был покрыт мозаичной плиткой с потрясающим разнообразием цветов и оттенков. А витражи на окнах изображали путешествие усопшего по просторам загробного царства, пока он не попадет под защиту бога Солнца, Амон Ра.

Тибальт был рядом.

— Я расскажу эту историю позже. Смотри, вот и Табита нас встречает.

— Наконец-то вы приехали! — воскликнула Табита. Она смотрела на Тибальта сияющими глазами. — Я думала, это уже никогда не произойдет!

— От Каира путь неблизкий, — заметил Тибальт.

— Я представляла себе всякие несчастья!

— А не следовало. Ты согласна, Джудит? Ну конечно, согласна.

— Ну теперь вы здесь. Я провожу вас в вашу комнату. А потом вы сможете исследовать остальную территорию, и я уверена, Тибальту захочется взглянуть на раскопки.

— Пожалуй, — согласился Тибальт.

— После обеда. Мустафа и Абсалам вовсю трудятся на кухне, и я уверена, они приготовят достойную смесь английского и египетского рационов, что вполне удовлетворит любые запросы. Но сначала — ваша комната.

Табита провела нас по роскошной лестнице, потом по галерее, стены которой были украшены замысловатой мозаикой. Я останавливалась, чтобы рассмотреть фигуры фараонов, приносящих жертвы богам, и красиво подобранные цвета мозаичных плиток. На потолке я увидела бога Солнца, Амона Ра, его символом был ястреб. Я вспомнила рассказ Тибальта о том, что египетские боги обладали всеми человеческими свойствами, и еще свойством какого-либо животного. Но Амон Ра обладал свойствами сразу двух животных: ястреба и барана. Ниже его сын, Осирис, бог подземного царства, судил мертвых, пока они проделывали путь по священной реке. Еще там было изображение Изиды, великой богини, возлюбленной Осириса, их сына Гора…

— Как красиво исполнены эти изображения, — заметила я.

— Иначе это оскорбило бы богов, — пояснил Тибальт.

Он взял меня под руку, и мы вошли в комнату, которую для нас приготовили. Я уставилась на огромную кровать. Над ней была прикреплена москитная сеть, она свисала с потолка тонкой паутиной.

— В этой комнате обычно спит сам паша, когда останавливается во дворце, — заметила Табита.

— А мы можем ее занимать? — спросил Тибальт.

— Должны. Дворец — в нашем полном распоряжении, и вполне естественно, что глава экспедиции должен занимать главную спальню. Ведь занимал же ее раньше ваш отец…

Она показала нам комнату, в которой мы могли мыться и приводить себя в порядок. Посреди этой комнаты располагался бассейн. Вниз, в глубину его, вели мраморные ступени. На стенах комнаты были изображены обнаженные фигуры. Одну из стен украшали зеркала, а за золотыми парчовыми шторами стоял изящный туалетный столик. Я отражалась в многогранном зеркале, рама которого была усеяна халцедонами, розовым кварцем, аметистами и лазуритами. Такие же камни украшали и спальню.

— Эта комната слишком роскошна, — засмеялась я, — мы станем без всяких на то оснований ощущать себя персонами королевской крови.

— Паша предупредил своих слуг, что если от нас поступит хоть одна жалоба, они будут жестоко наказаны. Так что они трепещут…

— Он что, всевластен?

— Он правитель этого края и считает слуг своими рабами. И ожидает от них абсолютного повиновения. Мы — его гости, и если к нам отнесутся без должного уважения, это будет равносильно оскорблению хозяина. А вот это не допускается.

— И что случается с оскорбителями?

— Их тела находят в водах Нила. А в более простых случаях они лишаются руки или уха.

Я поежилась.

— Тут так величественно и красиво, но пугающе. Зловеще, я бы сказала.

— Это — Египет, — проговорила Табита. — А теперь освежитесь с дороги и спускайтесь в столовую. Затем, как я понимаю, Тибальт непременно проведет небольшое совещание, не так ли?

Тибальт кивнул.

— Ну, — спросил он, когда мы остались одни, — что ты думаешь обо всем этом?

— Еще не знаю, — призналась я. — Я бы предпочла что-нибудь поскромнее. А этот могущественный паша патологически жесток, если верить тому, что о нем говорят.

— Достаточно приятный, обаятельный человек. Они с отцом очень подружились. В этой части страны он — высочайшая власть. Да ты скоро встретишься с ним…

— А где же он сам живет, если отдал нам свой дворец?

— Джудит, дорогая, это — всего лишь один из его дворцов. Возможно, самый роскошный из всех, но он счел бы дурным тоном не предоставить его нам. Тебе придется освоить правила здешнего этикета. Это очень важно. Ничего, ты со временем ко всему привыкнешь. А теперь давай-ка освободимся от дорожной пыли. Мне не терпится поскорее узнать, что здесь происходит.

Вот так. Его другая любовь, его профессия вступала в свои законные права.

* * *

Столовую, с ее тяжелыми шторами, освещала люстра в сотню свечей. Уже стемнело, потому что здесь, в отличие от Англии, не было сумерек. Все члены экспедиции собрались, чтобы приветствовать нас, что меня несказанно обрадовало, потому что при них этот дворец выглядел не так странно. Я подумала, что слуги из Гиза-Хаус вынесли бы этому дворцу такой вердикт: «Он наводит ужас».

А затем мы сидели за большим столом под люстрой — Адриан, Эван, Теодосия, Теренс Гелдинг и другие, кого я видела впервые. Они были археологами-практиками и говорили только о предстоящей работе. Тибальт сидел на одном краю стола, я — на противоположном. Справа от меня расположился Адриан, слева — Эван.

— Наконец-то ты здесь, Джудит, — щебетал Адриан. — Как тебе нравится куфта? Лично я предпочел бы добрый старый английский ростбиф. Только никому не говори. А то старик Осирис не пустит меня в рай, когда пробьет мой час.

— Ты весьма непочтителен, Адриан. Советую держать такие мысли при себе. Кто знает, чьих ушей они могут достичь?

— Узнаю нашу Джудит, — сказал Адриан, обращаясь к Эвану. — Только приехала, и уже указывает, что делать, а чего — не делать.

Эван улыбнулся.

— В данном случае она права. Никогда не знаешь, кто тебя может услышать и неправильно истолковать. Слуги, несомненно, все подслушивают и докладывают паше, так что твоя шутка вполне может быть преподнесена, как самая дерзкая непочтительность.

— Чем вы занимались в ожидании Тибальта? — спросила я.

— Бродили по раскопкам, собирали рабочих, организовывали то одно, то другое. Вот попадешь туда и увидишь, какое дело мы развернули. Она удивится, правда, Эван?

— Это сильно отличается от Картерз Медоу.

— Мы, конечно, столкнулись с трудностями, — сказал Адриан. — Понимаешь, многие рабочие помнят о смерти сэра Эдварда и уверены, что он умер лишь потому, что ступил туда, куда боги запретили входить.

— Они отказываются работать? Эван озабоченно кивнул.

Я посмотрела на тот край стола, где сидел Тибальт. Он был увлечен разговором со своим соседом. По другую сторону от него сидела Табита.

Я ревниво отметила, что она время от времени высказывает свои замечания, и мужчины внимательно слушают ее.

В этот момент я почувствовала, что уже потеряла Тибальта.

После обеда Тибальт отправился взглянуть на раскопки. Мне было разрешено присоединиться к компании. Работы шли полным ходом, несмотря на поздний час. Благодаря луне и прозрачному воздуху было очень светло. В это время, конечно, было куда как легче работать, чем под палящими лучами солнца.

Голые холмы при лунном свете казались грозными, но по-своему красивыми. Параллельные линии колышков, отмечающих места поисков, установленная ранее времянка, ручные тележки, инструменты землекопов и множество перепачканных землей рабочих — все это выглядело далеко не романтично.

Тибальт оставил меня с Адрианом, который дружески улыбнулся мне.

— Не то, что ты ожидала? — спросил он.

— Именно то, — ответила я.

— Ну конечно, ты же — ветеран Картерз Медоу.

— Думаю, картина довольно схожая, правда, там искали всего лишь реликты бронзового века, а здесь — могилы.

— Мы, возможно, находимся на пороге одного из самых волнующих открытий в археологии.

— Как будет потрясающе интересно, если мы что-нибудь найдем!

— Но пока мы еще ничего не нашли, и тебе нужно научиться быть внимательной в этой игре. Тебе очень многому придется здесь научиться.

— Например?

— Быть настоящей женой археолога.

— И что же это означает?

— Никогда не жаловаться на то, что твой владыка и повелитель отсутствует бесконечно долго.

— Я намерена работать вместе с ним.

Адриан засмеялся.

— Мы с Эваном принадлежим к той же профессии, но, увы, нам позволено заниматься только самой примитивной работой. А ты полагаешь, тебе доверят что-то серьезное?

— Я — жена Тибальта.

— В нашем мире, дорогая Джудит, есть только археологи… а вот жены, мужья — это все как-то между прочим.

— Я всего лишь дилетант… пока.

— Но ты не намерена долго мириться с таким положением, да? Очень скоро ты будешь вгонять нас в краску, всех, — даже великого Тибальта.

— Я научусь всему, чему только смогу, и надеюсь, буду проявлять лишь разумный интерес…

Он рассмеялся.

— Да, весьма вероятно, но в дополнение к этому разумному интересу, тебе стоит проявлять еще и разумную наблюдательность. Это мой добрый совет.

— Я не нуждаюсь в твоих советах, Адриан.

— Еще как нуждаешься! Ты ждешь Тибальта, как я понимаю. Но его не будет еще довольно долго. А он ведь мог бы подождать с делами до утра и посвятить первую ночь во дворце Чефро своей молодой жене. Будь я на его месте…

— Ты не на его месте, Адриан.

— Увы! Я слишком медлителен. Но попомни мое слово: Тибальт — такой, какой он есть, и таким он останется. Бесполезно пытаться переделать его.

— А кто сказал, что я хочу его переделывать?

— Посмотрим… А теперь позволь мне отвести тебя во дворец. Ты должна быть готова погрузиться в свою халцедоновую ванну.

— Она действительно из халцедона?

— Думаю, да. Роскошно, правда? Интересно, как бы это понравилось леди Бодриан? Она бы не одобрила такой роскоши в быту своей бывшей компаньонки, даже если учесть то, что, как выяснилось, вы с ней некоторым образом связаны, если можно так выразиться.

— Я бы не прочь увидеть ее в моих роскошных апартаментах, совсем не прочь…

— Это демонстрирует твою мстительную натуру, кузина Джудит. Ты ведь действительно моя кузина, знаешь ли.

— Знаю. А как обстоят твои дела?

— Дела? Финансовые или любовные?

— Ну, и те и другие, раз уж ты так ставишь вопрос.

— Они ужасны, Джудит. Первые потому, что это — их естественное, обычное состояние, а последние — потому что я не узнал вовремя, что ты — богатая наследница, и упустил свой звездный шанс.

— Не слишком ли много ты воображаешь? Неужели ты думаешь, что я допустила бы, чтобы на мне женились ради денег?

— Женщины, на которых женятся ради денег, далеко не сразу узнают об этом. Ты же понимаешь, что амбициозный жених не падает на колени с мольбой оказать ему честь и позволить заполучить вожделенное приданое.

— Конечно, это делается тоньше и незаметнее.

— Конечно.

— И все же ты вообразил, что стоило тебе поманить меня — и мое приданое оказалось бы у тебя в кармане?

— Я выдаю тебе этот секрет только потому, что сейчас уже поздно что-то менять. Идем, я провожу тебя во дворец.

Мы поехали на мулах к берегу реки, где нас ждала лодка. Она отвезла нас вниз по течению, и мы высадились на противоположном берегу, почти у ворот дворца.

В холле нас встретила Теодосия.

— Эван до сих пор на раскопках, — со вздохом проговорила она.

— А где же еще подобает быть археологу? — пожал плечами Адриан. — Я сейчас отправлюсь туда же. Мы едва ли вернемся до рассвета. Тибальт — требовательный начальник, он сам работает как каторжный и требует того же от подчиненных.

Адриан ушел, и когда мы остались с Теодосией наедине, она сказала:

— Джудит, пойдем в мою комнату, поговорим.

Я последовала за ней по галерее. Комната, которую занимали они с Эваном, была не столь роскошной, как наша с Тибальтом, но достаточно уютной. Теодосия закрыла дверь и повернулась ко мне.

— О, Джудит! — воскликнула она, — Как мне не нравится здесь! Я возненавидела это место с первой же минуты. Я хочу домой.

— Почему, что случилось? — спросила я.

— Ты чувствуешь, как здесь жутко? Мне здесь плохо. Но я не могу сказать об этом Эвану. Это же его работа, правда? Возможно, он и не поймет меня. Но мне так плохо здесь… С тобой, наверное, все иначе. О, как мне хочется, чтобы мы все вернулись домой! Почему они не могут оставить этих фараонов в их могилах? Те, наверное, и подумать не могли, когда сооружали свои роскошные гробницы, что придут какие-то люди и нагло полезут туда, где им быть вовсе не следует?

— Но Теодосия, дорогая моя, ведь цель археологии — открывать секреты прошлого.

— Находить оружие или римскую мозаичную мостовую, или бани — совсем иное дело. А вот осквернение могил мне не нравится. И никогда не нравилось. Вчера ночью мне снился сон, будто мы нашли гробницу, и там был саркофаг — точно такой, как в Гиза-Хаус. И вдруг оттуда вылезает кто-то, обмотанный полуистлевшими повязками…

— Мне никогда не искупить ту давнюю провинность, да?

— Я кричу во сне: «Прекрати, Джудит!» А потом смотрю — а это вовсе не ты вылезаешь…

— А кто?

— Я сама. Я подумала, что это — предупреждение.

— Ну у тебя и воображение, Теодосия! Всегда считалось, что это у меня буйная фантазия.

— Тут у кого угодно разыграется буйная фантазия. Повсюду ведь тени прошлого! Этому месту уже несколько сотен лет. А храмам и гробницам — тысячи! Я так рада, что ты приехала, Джудит! Все эти люди так слепо преданы своей науке… Ты тоже интересуешься ею, но с тобой хоть можно поговорить.

— Ты беспокоишься об Эване? Она кивнула.

— Я часто думаю, а что если то, что случилось с сэром Эдвардом, случится и с ним?

Я ничем не могла ее утешить. Разве сама я не думала, что такое может случиться с Тибальтом?

— Конечно мы переживаем. Потому что любим своих мужей, а когда человек любит, он глупеет. Если бы только посмотреть на все это спокойно, рассудительно… будто со стороны… мы бы увидели, как глупо все то, о чем мы сейчас говорим.

— Да, Джудит, думаю, ты права.

— Почему бы тебе не лечь спать, Теодосия? Ты же не будешь дожидаться Эвана?

— Наверное, нет. Бог знает, когда они вернутся. Ой, мне стало гораздо лучше после разговора с тобой!

— Так и должно быть. Не забывай, мы же сестры — хоть и сводные.

— Я этому рада, — сказала Теодосия.

Улыбнувшись, я пожелала ей спокойной ночи и направилась к себе. Я шла по галерее. Как тихо вокруг! Тяжелые, шитые золотом шторы, закрывали окна, ноги утопали в толстом ворсе ковра. Внезапно я напряглась, почувствовав, что не одна здесь. Огляделась по сторонам. Никого. И все же, чувствовала, что за мной наблюдают. По спине пробежал холодок. Я поняла, почему здесь испытывала необъяснимый страх Теодосия. Она более робкая и пугливая, чем я — хотя, с другой стороны, у нее не такое пылкое воображение. За спиной послышались едва различимые шаги. Тут, несомненно, кто-то есть. Я резко обернулась.

— Абсалам! — воскликнула я, — Мустафа!

Они поклонились.

— Миледи, — произнесли они одновременно, не спуская с меня глаз.

— Что-нибудь не так? — спросила я.

— Не так? — они посмотрели друг на друга. — Да, миледи, но еще не поздно.

— Что — не поздно? — спросила я, запинаясь.

— Уезжайте домой. Уговорите его. Вы — молодая жена. Он не может отказать любимой.

Я покачала головой.

— Вы не понимаете… Это работа сэра Тибальта… Вся его жизнь…

— Его жизнь… — они посмотрели друг на друга и покачали головами. — Это была вся жизнь и сэра Эдварда… а потом он умер.

— Не нужно беспокоиться, — проговорила я. — Все будет хорошо. Когда они найдут то, что ищут, все уедут домой.

— Тогда… будет слишком поздно, миледи, — сказал Мустафа.

Или это был Абсалам? Так или иначе, тот, второй посмотрел на меня с глубокой печалью во взоре.

— Еще не поздно, — мягко произнес он.

— Спокойной ночи, — сказала я. — Я иду к себе.

Они дружно промолчали, но продолжали с жалостью смотреть на меня.

* * *

Я лежала без сна. Мерцающие огоньки свечей озаряли потолок, расписанный сюжетами на божественные темы. Я смогла рассмотреть некоторые новые детали в знакомой фигуре Амон Ра, великого бога Солнца. Ему приносил дары человек в роскошном облачении, вероятно, фараон. Вокруг изображений шла канва из иероглифов — странных значков, полных скрытого смысла. Я подумала, что пока я здесь, могла бы изучить арабский язык. Ведь впереди меня ждет множество ночей, когда я буду лежать на этой кровати одна, и много дней, когда я совсем не буду видеть Тибальта.

Я должна быть к этому готова. Но мне так хотелось, чтобы Тибальт понял, что я намерена разделить с ним его жизнь!

Было два часа ночи, когда он вернулся. Я вскрикнула от радости и села на кровати. Он подошел ко мне и взял за руки.

— Джудит, ты еще не спишь?

— Я слишком взволнована, чтобы спать. Мне было интересно, что вы делаете там, на раскопках.

Он рассмеялся.

— Ничего, что могло бы тебя так взволновать сейчас. Они только намечают районы раскопок и проводят общую подготовку.

— Ты продолжаешь работать именно там, где копал сэр Эдвард?

— Потом как-нибудь расскажу. А сейчас спи, — он поцеловал меня и направился в ванную комнату.

Но я не могла заснуть. И Тибальт тоже. Мы лежали и разговаривали еще около часа.

— Да, — сказал он тогда, — мы исследуем те же участки, что и отец. Он был убежден, что здесь где-то есть нетронутая гробница. А, как известно, большинство из них были разграблены много сотен лет назад…

— Я думала, фараоны держали в тайне места своих будущих захоронений.

— Они пытались, но тут ведь трудилось столько рабочих! Представь себе, они прорубили в скале секретные проходы, потом погребальные камеры. И еще подумай обо всех повозках с сокровищами, которые нужно было сюда доставить.

— Тайна перестала быть таковой, — сказала я. — А потом пришли грабители. Странно, что их не отпугнуло проклятие.

— Безусловно, отпугивало, но несметные богатства, найденные в гробницах, могли показаться стоящими того, чтобы обречь себя после смерти на вечные муки. А поскольку они были достаточно умными людьми, чтобы отыскать сокровища, они надеялись, что у них хватит ума избежать кары за это.

— И все-таки сэр Эдвард, который всего лишь работал во имя науки и отдавал свои находки в музеи, был убит, тогда как грабители, которые искали только личной выгоды, избежали проклятия.

— Смерть моего отца была естественной и не имела ничего общего с этим проклятием. Она имела вполне реальные причины.

— В которые, впрочем, никто не верит.

— Да брось ты, Джудит. Ты же не стала суеверной?

— Не слишком. Но думаю, все становятся немного суеверными, когда их любимые в опасности.

— Опасность? Что за чепуха! Глупые сказки.

— И все же… он умер.

Он поцеловал меня в лоб.

— Глупенькая Джудит. Ты меня удивляешь!

— Это научит тебя не слишком полагаться на мое благоразумие, если речь идет о тебе. Мудрецы глупеют от любви — а уж женщины — и подавно.

Мы немного помолчали, потом я произнесла:

— Я видела Мустафу и Абсалама. Они сказали, что я должна убедить тебя вернуться домой.

Это его рассмешило.

— Ну что за глупость! — покачал он головой. — Сказка, которую придумали, чтобы отпугнуть грабителей. Но не отпугнули! Почти каждая из найденных когда-либо гробниц уже была разграблена. Поэтому-то каждый археолог и мечтает найти гробницу, которая оставалась бы нетронутой с тех пор, как ее запечатали две тысячи лет назад, или около того. Я хочу первым ступить в такую погребальную камеру. Представь себе этот восторг! Увидеть следы, оставленные в двухтысячелетней пыли тем, кто последним выходил из гробницы, или цветок, возложенный скорбящими родственниками за минуту до того, как вход в тоннель замуровали, оставив погребенного покоиться в мире тысячи лет. О, Джудит, ты не представляешь, какой это восторг!

— Мы должны попытаться реализовать твою мечту.

— Дорогая, ты говоришь так, словно я — маленький мальчик и меня нужно подбодрить.

— Человеческая натура многогранна, и подчас величайшие археологи в глазах своих любящих жен — маленькие дети.

— Я так рад, что ты здесь, со мной, Джудит! Ты всегда будешь со мной. Ты будешь идеальной женой.

— Странно.

— Что?

— То, что ты это сказал. Знаешь, Дизраэли посвятил одну из своих последних книг жене, Мари Энн. Посвящение гласило: «Идеальной жене».

— Увы, — ответил он, — я совершеннейший невежда во всем, кроме своего предмета.

— Ты — специалист, — возразила я, — а зная столько в одной сфере, ты не можешь быть так же осведомлен в других. А Дизраэли женился на ней из-за денег, но когда они состарились, он был готов жениться на ней уже по любви.

— Ну тогда, — легко согласился Тибальт, — это действительно идеальный союз.

Если так случиться со мной, — подумала я, — это будет огромная радость.

Потом он стал рассказывать мне о местных традициях, рисуя передо мной захватывающие экзотические картины. Он рассказывал о том, что было найдено в гробницах, наполовину разграбленных сотни лет назад. Я спросила его, зачем египтяне создавали такие ценные произведения искусства для погребения мертвых.

— Они верили, что душа продолжает жить после смерти. Говорят, первым бальзамировали самого Осириса, бога загробного мира и судью всех усопших. Его бальзамировал бог Анубис. А Осириса убил его брат, Сет, который был богом тьмы. Но он восстал из мертвых и родил бога Гора. Когда человек умирает, его идентифицируют с Осирисом, но чтобы избежать разрушения, ему нужно успешно пересечь реку Туат, которая, как говорят, заканчивается в стране бога Солнца, Амон Ра. Эта река полна опасностей, и ни один человек не может плыть по ней без помощи Осириса. Река становится все темнее по мере того, как плывет все дальше хрупкая лодка, в которой находится душа умершего. Вскоре лодка достигает так называемого Аментата, сумеречного места, а далее река становится еще опаснее. Огромные морские чудовища встают из пучин, чтобы напугать душу. Воды вскипают, возникают водовороты, которые грозят затопить утлое суденышко. И только тот, кто жил праведной жизнью на земле, кто был доблестным и сильным, может надеяться выжить — и то лишь с помощью Осириса. И если ему повезло выжить, он прибывает на суд бога Осириса. Тот, кого бог сочтет достойным предстать перед Амон Ра, продолжает свое путешествие. А тот, кто недостоин — уничтожается, несмотря на то, что прошел все испытания. Для того, кто выжил после суда, могила становится домом. Его Ка — дух, который нельзя уничтожить, будет ходить по миру и возвращаться к мумии, которая лежит в гробнице. Именно поэтому считалось необходимым создавать погребальные камеры такими богатыми, чтобы их обитатели не скучали по сокровищам, которыми наслаждались при жизни.

— Думаю, они, должно быть, не слишком довольны, если кто-то вторгается в их гробницы, — сказала я.

— Они? — переспросил он. — Ты имеешь в виду представителей давно вымерших цивилизаций?

— Но должны же быть и сейчас люди, которые верят в старых богов?

— «Аллах велик, и Магомет — пророк его» — ты довольно часто услышишь эту фразу.

— Но есть же люди, которые отождествляют Аллаха с древними богами. Аллах в их представлении так же могуществен, как Гор, Изида, Осирис и все остальные. Я думаю, люди вроде Мустафы и Абсалама верят, что Осирис восстанет и поразит всякого, кто нарушит покой царства мертвых.

— Суеверия. Моя дорогая Джудит, мы наняли около сотни человек. Подумай, что это значит для всех этих людей. Некоторые из них очень бедны, как ты сможешь заметить. Для них раскопки — это редкая удача.

— Ты смотришь на это с практической точки зрения, Тибальт.

— И ты должна делать то же самое.

— Да, я именно так и поступила бы, если бы речь шла не о тебе.

Он рассмеялся. А потом сказал довольно странную фразу.

— Ты слишком сильно любишь меня. Это неразумно.

Потом я прильнула к нему — и мы занялись любовью. Вскоре я уснула.

* * *

Настало время Шем ель Нессим, что, как я понимаю, означало «запах бриза». Все праздновали наступление весны. Дома, в Англии, отмечают Пасху, подумала я. Я представляла себе, как Доркас и Элисон вместе с мисс Круи украшают церковь нарциссами и другими весенними цветами — преимущественно желтого, как мы говорили, солнечного цвета.

Сабина, должно быть, болтает о церковных делах, и Оливер слушает ее с терпеливой улыбкой, а мои тетушки думают, как было бы лучше, если бы я стала женой священника, вместо того, чтобы выйти замуж за человека, который увез меня с собой в опасную экспедицию за дальние моря.

Меня, по правде говоря, не приводило в восторг то, что я так редко видела Тибальта. Он каждую свободную минуту проводил на раскопках. Я хотела составить ему компанию, но он сказал, что мне это будет разрешено, когда найдется работа, которую я смогу выполнять, но пока что еще это время не пришло.

Обедали мы в огромном банкетном зале дворца, где за столом собиралось очень много людей. Тибальт обычно садился во главе стола, рядом с ним — самые уважаемые члены экспедиции. Адриан и Эван не входили в это число, но Теренс Гелдинг, который был на несколько лет старше Тибальта, стал его правой рукой. До этого он успешно занимался раскопками в Англии, и Тибальт однажды рассказал мне, что Теренс приобрел известность в кругах археологов после того, как обнаружил римскую мозаичную мостовую и определил возраст каких-то реликтов каменного и бронзового веков.

Табита успешно занималась хозяйством, и было видно по всему, что она имела немалый опыт работы в научных экспедициях.

А мы с Теодосией довольно много времени проводили вместе и часто ездили кататься по окрестностям в маленькой двуколке, которая называлась арабийяс. Все местные жители знали, что мы — жены археологов и старались по мере возможности способствовать нашим экскурсиям.

Иногда мы выезжали за город, где видели крестьян, работавших в поле на своих быках, или волах. Они выглядели полными достоинства, несмотря на не очень чистые длинные хлопковые одежды. Мы видели, как они обедают. Их трапеза неизменно состояла из пресного хлеба и каких-то бобов, которые, как я потом узнала, называются фул.

Мы часто ездили на базар и покупали там всякие экзотические вещицы. Наше присутствие, казалось, вызывало всеобщее оживление, потому что каждый, как я понимаю, рассчитывал продать нам свой товар. Но при этом никто нам ничего не навязывал.

Как-то мы увидели лавку, которая нас особенно заинтересовала, потому что там сидела девушка в чадре. Склонившись над куском кожи, она вышивала на нем какой-то узор. Мы остановились. Она прекратила работу и внимательно оглядела нас.

— Леди нравится? — спросила она на сносном английском.

Я сказала, что нам очень нравится ее работа, и она предложила ознакомиться с образцами ее деятельности. Я была потрясена тем, как умело она создавала самые замысловатые узоры.

— Вы хотели бы выбрать товар? — спросила она, показывая на ряды туфель, сумок и кошельков, которые были искусно сработаны из мягкой вышитой кожи.

Мы примерили туфли, рассмотрели сумки, и в конце концов я купила пару зеленовато-серых домашних туфель с голубым узором, а Теодосия — крошечную сумочку такого же цвета с бледно-красным узором. Сумочка, как кисет, затягивалась изящным плетеным ремешком.

Девушка была в восторге, и когда мы расплатились, она спросила:

— Вы — с теми англичанами, которые копают в долине?

Я ответила, что наши мужья археологи, а мы лишь сопровождаем их.

— Я знаю, знаю, — взволнованно закивала девушка.

В дальнейшем мы часто останавливались у ее лавки и что-нибудь покупали. Мы узнали, что ее зовут Ясмин, что ее отец, как раньше и его отец, работает с кожей. Теперь это ремесло осваивают двое младших братьев. А ее друг работает на раскопках, поэтому она тоже интересовалась ими.

Каждый раз проходя мимо этой лавки, я искала взглядом ее тоненькую фигурку. Девушка либо сидела, склонившись над шитьем, либо беседовала с покупателями. Она стала для меня привычной частью жизни базара.

Однако никто из нас не ездил туда поодиночке. Хотя мы вполне спокойно чувствовали себя в городе, но если, как пару раз случалось, одна из нас задерживалась, рассматривая что-то, или уходила вперед, оставшуюся сразу же охватывало беспокойство. Мы чувствовали, что нас окружают совершенно незнакомые и чужие во всех отношениях люди. Теодосия ощущала это гораздо острее, чем я. Как-то ей показалось, что она потерялась, и едва не лишилась чувств. Но такие ситуации в принципе исключались, потому что мы всегда держались вместе, хотя уже довольно хорошо ориентировались в лабиринте городских улиц. Я думаю, местные жители тоже привыкли к нам. Хотя дети по-прежнему вовсю глазели на нас, взрослые проходили мимо, отводя взгляд, хотя мы чувствовали, что они ничего не упускают из поля зрения.

Слепые попрошайки заметно оживлялись при нашем появлении. Я не знаю, почему, ведь они не могли нас видеть.

Но мы всегда бросали монетки в их миски, и в ответ всегда слышали: «Да вознаградит вас Аллах!»

У Теодосии базар вызывал чувство сродни сладкому страху, какой бывает у детей. Она крепко держалась за мою руку, и в то же время по всему видно было, что ей нравилась красочная базарная суматоха. Мимо нас сновали во всех направлениях люди с темными скуластыми лицами, и их благородные профили напоминали мне рисунки на стенах храмов. Женщины, в основном, ходили с закрытыми лицами, но хорошо просматривались их темные глаза, которые казались огромными из-за краски, которую они обильно наносили вокруг них. Очень часто женщины с головы до пят были укутаны в черные одежды. Выезжая за город, мы наблюдали, как они помогают мужчинам в полевых работах. Рано утром или поздно вечером множество женщин стирает белье в реке. Вызывала удивление их способность носить на голове огромные кувшины с водой, не проливая при этом ни капли и к тому же двигаясь с необыкновенно чарующей грацией.

Казалось бы, я освоилась с окружающим меня бытием, но меня в немалой мере огорчал тот факт, что до сих пор я вынужденно стояла в стороне от работы экспедиции.

Тибальт с улыбкой выслушивал мои сетования по этому поводу.

— Здесь все совсем не так, как в Картерз Медоу, Джудит.

— Я знаю. Но я очень хочу поучаствовать, хоть немного.

— Позже, — пообещал он. — А пока, не могла бы ты вести переписку и счета? Это помогло бы тебе войти в курс дела. Ведь нужно очень многое узнать, прежде чем браться за работу на раскопках.

Я сказала, что с удовольствием это сделаю, но все же, хотела бы участвовать и в активной работе.

— Джудит, дорогая моя, как же ты нетерпелива!

Итак, мне пришлось удовлетвориться хотя бы таким поручением, но все же я не теряла надежды рано или поздно приступить к серьезной работе.

Шем ель Нессим — государственный праздник.

Тибальт был раздосадован.

— Мы должны прекратить работу только потому, что сегодня — первый день весны! — ворчал он.

— Какой же ты нетерпеливый! — упрекнула я его.

— Ты меня цитируешь? — усмехнулся он. — Но пойми, Джудит, дорогая, что это сводит меня с ума. Столько предварительных затрат, а тут приходится терять целый день! Они ведь никогда не работают и после праздника. Значит, теряется, как минимум, еще один день!

Он решил не терять зря времени и в праздничный день вместе с членами экспедиции поехал на раскопки.

А мы с Теодосией отправились на рынок.

Лавки были закрыты, и без привычной сутолоки, запахов и криков торговцев улицы выглядели как-то непривычно. На одной из прилегающих к рынку улиц стояла мечеть. Дверь ее была широко распахнута, поэтому мы краешком глаза заглянули внутрь, когда проходили мимо. Это было огромное помещение, заполненное людьми в белых одеяниях, преклонивших колени на молитвенных ковриках. Мы отводили взгляд, потому что знали, что можно легко оскорбить этих людей излишним, с их точки зрения, любопытством, которое трактуется как неуважение к их религии.

В этот день в мечеть направлялось много молодых людей. Они были одеты в самые лучшие свои наряды. Женщины, как всегда, были в черном, а вот многие мужчины нарядились в очень яркие цвета.

Мы остановились посмотреть на заклинателя змей, который, присев прямо на булыжной мостовой, играл на своей флейте. Мы с любопытством смотрели на змей, поднимавшихся из своей корзины под звуки музыки и послушно возвращавшихся назад.

Неподалеку от заклинателя змей сидел на своем коврике предсказатель будущего.

Когда мы проходили мимо, он воскликнул:

— Аллах с вами! Аллах велик, и Магомет — пророк его!

— Он хочет предсказать судьбу, — сказала я Теодосии.

— Я бы хотела, чтобы он погадал мне.

— Что ж, пусть погадает. Послушаем, что тебе скажут звезды.

Справа и слева от него лежали коврики. По его знаку мы с Теодосией довольно неловко уселись на них. Я увидела прямо перед собой пронзительные черные глаза.

— Английские леди, — произнес предсказатель, — приехали из-за моря.

Нет ничего удивительного в том, что он об этом знал, но Теодосия порозовела от волнения.

— Вы приехали со многими другими людьми и пробудете здесь неделю… месяц… два месяца…

Я посмотрела на Теодосию. Пока что — ничего мистического.

— Ну, вы, конечно, могли знать, что мы приехали с экспедицией, которая ведет раскопки в долине.

Он бросил взгляд на Теодосию и сказал:

— Вы замужем, леди. У вас прекрасный муж, — потом он повернулся ко мне. — Вы тоже замужем.

— У нас обеих есть мужья, — не без иронии проговорила я. — Маловероятно, чтобы мы приехали сюда, не будучи замужем.

— Вы приехали из-за моря, и за море вы должны уехать, — он опустил глаза. — Я вижу много зла. Вы должны вернуться назад. Назад, за море.

— Которая из нас? — спросила я.

— Обе. Я вижу плачущих мужчин и женщин. Я вижу человека, который лежит неподвижно. Его глаза закрыты, а над ним — тень. Я вижу ангела смерти.

Теодосия побледнела и начала подниматься.

— Сядьте, — сказал предсказатель.

— Что за человек лежит неподвижно? Опишите его.

— Человек… возможно, женщина. Там мужчины и женщины. Они под землей… они движутся на ощупь… они побеспокоили землю и мертвых… а над ними тень. Она шевелится, но не исчезает. Она все время там… Это — ангел смерти, я это вижу. Вы там… и вы, леди. Теперь ангел рядом с вами, вот он над вами, он ждет… Ждет приказа забрать того, на кого ему укажут.

Теодосию била дрожь.

— Теперь ясно, — продолжал предсказатель. — Над головой яркое солнце. Там яркий свет, а ангела смерти нет. Он исчез. Он не может жить под лучами солнца. Вы на большом корабле, вы уплываете прочь. Ангел исчез… Такие вот две картины… Может случиться и то и другое. Аллах добр. У вас есть выбор.

— Спасибо, — сказала я и бросила горсть монет в его миску.

— Леди, приходите еще. Я могу рассказать больше.

— Может быть, — ответила я. — Идем, Теодосия.

Он потянулся, чтобы взять миску, в которую я бросила монеты. Когда из-под его одежды высунулась голая рука, я заметила на ней татуировку. Это была голова шакала, символ одного из богов, но я не могла вспомнить, которого именно.

* * *

— Создается впечатление, — сказала я Теодосии, когда мы возвращались во дворец, — что здесь многие не одобряют нашей деятельности.

— Он знал, — произнесла Теодосия, — он знал, кто мы!

— Конечно знал. Не требуется никаких сверхъестественных способностей, чтобы определить то, что мы англичане. Или чтобы догадаться, что мы приехали с экспедицией. Ему могли указать на нас. Многие на базаре знают, кто мы такие.

— Но все эти разговоры об ангеле смерти…

— Все эти речи предсказателей нужно заедать… нет, даже не солью, а глотком косафа.

— Меня это очень тревожит, Джудит.

— Не нужно было мне позволять тебе слушать его. Ты думала, что услышишь обычные цыганские сказки о том, как темноволосый мужчина увезет тебя за моря, о богатом наследстве и о троих детях, которые будут тебе утешением в старости?

— Я думала, мы услышим что-нибудь интересное, он же египтянин! А вместо этого…

— Заходи, я заварю тебе мятного чаю. Он хорошо успокаивает нервы.

На самом деле, мне самой было очень не по себе. И разговоры об ангеле смерти мне не нравились так же, как и Теодосии. Если не больше.

* * *

Тибальт был на раскопках вместе с другими членами экспедиции, несмотря на то что рабочих в этот день не было. Не зная, когда он вернется, я легла спать рано и почти сразу же уснула. Через некоторое время я проснулась и в ужасе увидела темную тень рядом с кроватью.

— Все в порядке, Джуди г.

— Табита?

Тускло горела свеча, которую она, должно быть, принесла с собой.

— Что-то случилось?! — воскликнула я, все еще не проснувшись окончательно. Во сне я видела прорицателя с базара и ангела смерти, которого он вызывал.

— Теодосия. Ей приснился какой-то ужасный кошмар. Я поднималась в свою комнату, когда услышала ее крики. Желательно, чтобы вы успокоили ее. Она кажется очень расстроенной.

Я вскочила с кровати, надела расшитые кожаные туфли, которые купила у Ясмин, и закуталась в халат.

Мы направились в комнату Теодосии. Сестра лежала на спине, уставившись в потолок. Я подошла и присела на край кровати. Табита заняла место с другой стороны.

— Мне приснился ужасный сон. Там был прорицатель, и еще кто-то в черных одеждах, похожий на птицу с человеческим лицом. Это был ангел смерти, и он пришел за кем-то из нас.

— Это все из-за того прорицателя, — пояснила я Табите. — Нам не следовало его слушать. Он просто пытался нас запугать.

— Что он сказал? — спросила Табита.

— Всякую чепуху об ангеле смерти, который кружит над нами.

— Над кем именно кружит?

— Над всей экспедицией, как я поняла. Он ожидает момента наброситься на любого, кого выберет. Теодосия слишком серьезно отнеслась к его словам.

— Не стоит, Теодосия, — сказала Табита. — Они все время это делают. Бьюсь об заклад, он говорил вам: «Аллах дает вам выбор».

— Именно так.

— Он, вероятно, завидует кому-то, кто работает у нас. Так часто бывает. Во время прошлой экспедиции тут был один человек, который все время пророчил какие-то беды. Мы выяснили, что, оказывается, его злейший враг зарабатывает на раскопках больше, чем он. Самая банальная зависть.

Эти слова, похоже, успокоили Теодосию.

— Как я буду рада, — сказала она, — когда они найдут то, что хотят, и мы сможем наконец-то вернуться домой.

— На вас давит обстановка, — заметила Табита. — Многие вначале часто чувствуют это. Я имею в виду тех, кто не участвует в работе.

Табита говорила так, как раньше, когда я приходила к ней в Гиза-Хаус. Она рассказывала такие интересные вещи, что Теодосия вскоре успокоилась. Она рассказала, что во время прошлой экспедиции наблюдала празднование молид-ель-наби, дня рождения пророка Магомета.

— Все лавки на базаре такие нарядные! — вспоминала она. — Многие из них украшены куклами из белого сахара и завернуты в бумагу, которая выглядела, как одежда. По улицам двигалась процессия с флагами, на которых были написаны стихи из Корана. На минаретах горели огни всю ночь. Зрелище было великолепное — кольцо яркого света высоко в небе. На улицах пели хвалебные песни, славили Аллаха, там и сям ходили рассказчики. Толпы людей жадно слушали истории, которые передаются из уст в уста уже много веков…

Пока Табита описывала нам все эти события, я заметила, что веки Теодосии тяжелеют. Бедная сестра, как она была измучена этим кошмаром!

— Она спит, — прошептала я Табите.

— Тогда пойдемте, — ответила она.

За дверью она остановилась и посмотрела на меня.

— Вы хотите спать?

— Нет.

— Может быть, поболтаем в моей комнате?

Я последовала за ней. У нее очень красивая комната. На окнах — ставни.

Она распахнула их пошире, чтобы впустить теплый ночной воздух.

— Я часто смотрю во двор. Здесь очень красиво. Кактусы, колоцинты. Это одно из самых полезных растений Египта. Семена используют почти во всех блюдах, а если сварить плод, то жидкость можно использовать для обработки козьих шкур.

— Табита, вы столько всего знаете!

— Не забывайте, я здесь бывала прежде, а если живо интересуешься чем-то, то быстро схватываешь.

Она отошла от окна и зажгла свечи.

— Они, наверно, привлекут насекомых, — заметила она, — но нам нужен свет. Скажите, Джудит, все происходит именно так, как вы ожидали?

— Во многих отношениях, да.

— Но не во всех?

— Ну, я думала, что смогу больше… помогать.

— Да, но эта работа требует определенных навыков и высокой квалификации. А на данном этапе нужны только рабочие.

— А если они действительно найдут ранее неизвестную гробницу, думаю, меня туда даже близко не подпустят.

— Это будет такая находка! Только экспертам будет позволено прикоснуться к чему-либо. Но Тибальт рассказывал мне, как хорошо вы ведете его деловую переписку и отчетность.

Мне вдруг стало неприятно, что Тибальт обсуждал эту тему с Табитой, но потом я пристыдила себя.

Она, казалось, догадалась, о чем я подумала, потому что быстро добавила:

— Тибальт иногда делится со мной. Потому что я друг семьи. А вы теперь тоже член семьи, и поэтому я говорила Тибальту, что вы должны знать правду.

— Правду?! — воскликнула я.

— Обо мне.

— А что я должна о вас узнать?

— То, что из всех домашних знали только Тибальт и его отец. Поселившись в их доме, я заняла место компаньонки жены сора Эдварда. Мы решили, что будет лучше, если все будут считать меня вдовой. Но это не так. У меня есть муж, Джудит.

— Но… где он?

— В доме умалишенных.

— О! Понимаю. Мне очень жаль…

— Вы помните, как меня внезапно вызвали письмом?

— Когда вы с Тибальтом вернулись вместе?

— Да, я приехала в Лондон, мы встретились там и поехали в Корнуолл. Меня действительно вызвали, потому что у моего мужа был серьезный припадок, и ему стало хуже.

— Он умер?

В ее больших задумчивых глазах, которые казались особенно красивыми при свете свечей, промелькнуло выражение безнадежности.

— Он поправился, — ответила она.

— Должно быть, все это доставляет вам массу неприятностей.

— Увы.

— Вы редко его навещаете?

— Он меня не узнает. Это бесполезно. Мои визиты не доставляют ему радости, а для меня они просто невыносимы. О нем хорошо заботятся, он под наблюдением лучших специалистов. Это — все, что я могу сделать.

— Мне очень жаль, — произнесла я.

Лицо ее просветлело.

— Ну, говорят, каждый должен нести свой крест. Мой крест неимоверно тяжел. Но у меня есть утешение. С тех пор как я попала в дом Трэверсов, я стала счастливее, чем когда-либо надеялась стать.

— Надеюсь, вы и впредь будете счастливы.

Она печально улыбнулась.

— Я подумала, что вы должны знать правду, Джудит. Ведь вы теперь Трэверс.

— Спасибо, что доверились мне. А он всегда был таким, с самой свадьбы? Не может быть, чтобы вы долго были замужем. Вы такая молодая!

— Мне тридцать лет, — сказала она. — Я вышла замуж в восемнадцать. Бесприданницей. Меня выдали за него. Мои родственники решили, что для меня это — единственный шанс, потому что его семья была очень богатой в сравнении с моей. Он шел под венец, будучи уже тогда запойным алкоголиком, как мне объяснили, совершенно неизлечимым. Со временем стало еще хуже, а когда он стал буйным, его поместили в лечебницу. А затем я встретила сэра Эдварда, когда он читал курс лекций по археологии для любителей, и мы подружились. Потом он предложил мне стать компаньонкой его жены. Это стало для меня большим подспорьем.

— Как это все трагично!

Она внимательно посмотрела на меня.

— Но ведь жизнь не состоит только из одних печальных событий, правда? У меня тоже бывали счастливые дни, недели… с тех пор. Но одно из правил жизни гласит: ничего не остается на одном уровне, на одной глубине, без движения. Изменения абсолютно неизбежны.

— Хорошо, что вы мне это рассказали.

— Я знала, что вы отзывчивы и умеете сострадать.

— Вы останетесь с нами?

— Так долго, как мне будет позволено.

— Значит, столько, сколько сами пожелаете.

Она подошла ко мне и поцеловала в лоб. Я была глубоко тронута этим жестом. И тогда-то я заметила у нее на блузке брошь. Это был скарабей из лазурита.

— Вижу, у вас есть брошь со скарабеем.

— Да, эта вещь должна была защитить меня от злых духов. Мне подарил ее… друг… когда я впервые приехала в Египет.

— Это было в ту, прошлую, экспедицию?

Она кивнула.

— В тот раз удача отвернулась, — сказала я.

Она не ответила, но я заметила, что, когда она прикоснулась к броши, пальцы ее дрожали.

— Наверное, я пойду спать, — сказала я. — Когда они вернутся с раскопок?

— Ну, этого никогда нельзя знать наверняка. Рада, что рассказала вам. Я подумала, что не следует обманывать вас.

Я вернулась в свою комнату. Тибальта все еще не было. Сон не шел ко мне. Я лежала и думала о Табите. Перед внутренним взором возникали картины из прошлого. Я вспомнила, как ходила в Гиза-Хаус, когда была компаньонкой леди Бодриан, как увидела Табиту и Тибальта вместе за роялем. Подумала о том, что они вместе возвратились домой после того, как ее вызвали из дома; и мне снова пришли на ум разоблачения няни Тестер…

Кто мог подарить ей эту брошь со скарабеем? Тибальт? И тогда в мою голову закралась ужасная мысль. Если бы Табита была свободна, женился бы Тибальт на мне?

* * *

Спустя несколько дней мы с Теодосией тряслись по песчаной дороге в повозке, запряженной осликом. Мы направлялись в храм. Когда-то здесь располагался город Фивы, центр давно исчезнувшей цивилизации. Эта цивилизация оставила после себя только роскошные гробницы, которые свидетельствовали о том, сколь удивительной и прекрасной она была.

Хотя храм находился под открытым небом, здесь, в тени высоких колонн, было относительно прохладно. Мы с восхищением рассматривали густо испещренные резьбой колонны, каждая их которых завершалась чашей в виде бутона. Мы с интересом рассматривали резьбу, пытались узнать некоторых фараонов, изображенных рядом с богами, которым они приносили жертвы.

Бродя среди колонн, мы столкнулись с одним человеком. Он явно был европейцем. Я подумала, что это просто турист, который, как и мы, пришел осмотреть знаменитый храм. В такой ситуации было вполне естественным то, что он первый заговорил с нами.

— Доброе утро. — Глаза его были такого же светло-коричневого цвета, как камни в Египте, а кожа — загоревшей до коричневого оттенка. Он надвинул свою панаму на самые глаза, чтобы защититься от солнца.

Было приятно встретить здесь соотечественника.

— Какое удивительное место, — заметил он. — Вы здесь живете?

— Нет, мы приехали с археологической экспедицией, которая работает на раскопках в долине. А вы приехали осматривать достопримечательности?

— В некотором роде. Я коммерсант и бываю здесь время от времени по делам. Но мне очень интересно побольше узнать о вашей экспедиции.

— Мой муж — руководитель этой экспедиции, — с гордостью сообщила я.

— Тогда вы — леди Трэверс?

— Да. Вы знакомы с моим мужем?

— Я, разумеется, слышал о нем. Он очень известен в своих кругах.

— А вы интересуетесь этой областью знаний?

— Очень. Мой бизнес — покупка и продажа произведений искусства. Я остановился в гостинице недалеко от дворца Чефро.

— Надеюсь, там удобно?

— Вполне приемлемо, — ответил он, затем приподнял шляпу. — Возможно, мы еще встретимся.

Он откланялся, а мы продолжали осматривать колонны.

Через некоторое время мы вернулись к своей двуколке. Тогда я заметила, что человек, который с нами разговаривал, тоже уезжает на своей повозке.

— Он показался мне довольно приятным, — сказала Теодосия.

* * *

На следующее утро Теодосия почувствовала себя неважно и осталась лежать в кровати. К полудню, однако, ей стало лучше. Мы сидели на террасе, откуда открывался вид на Нил, и неспешно беседовали о том о сем. Спустя какое-то время Теодосия сказала:

— Джудит, мне кажется, я жду ребенка.

Я взволнованно повернулась к ней.

— Какая чудесная новость!

Она нахмурила брови.

— Люди всегда так говорят. Но не им же рожать!

— Это влечет за собой некоторые неудобства, но только представь, какова будет награда!

— Представь себе… рожать здесь!

— Но ведь ты не будешь здесь рожать. Ты поедешь домой. И потом, если ты еще не уверена окончательно, то это будет не скоро.

— Иногда мне кажется, что мы тут навсегда.

— О, Теодосия, ну что за мысли! Мы тут пробудем всего несколько месяцев.

— Но что, если они не найдут эту… ну, то, что они ищут.

— Им все равно придется возвращаться домой. Это весьма дорогостоящее предприятие. Я уверена, если они не добьются результата к назначенному сроку, тогда работы будут свернуты и мы все уедем.

— А что, если…

— Ну что ты паникуешь? Все будет нормально. Это же прекрасная новость! Ты должна танцевать от радости!

— Ой, Джудит, ты такая трезвая и решительная! — она рассмеялась. — Как все-таки забавно! Я — дочь своей матери, а ведь ты знаешь, как она умеет со всем справляться и всеми управлять. Логично было бы предположить, что я должна быть похожа на нее.

— Может быть, она и умеет всеми управлять, но такие люди не всегда могут управляться с собственными делами.

— Но мама считает, что она справляется. А твоя мать, Лавиния, вероятно, была очень кроткой. Я должна была вырасти такой, как ты, а ты — такой, как я.

— Ну, не стоит об этом. С тобой все будет в порядке.

— Я боюсь, Джудит. С самого приезда сюда. Я хотела бы, чтобы мы уехали домой. Мне так хочется увидеть дождь! Тут совсем нет зелени. И потом, мне хочется жить среди нормальных людей.

Я рассмеялась.

— Ясмин сказала бы, что люди на базаре — гораздо более нормальные, чем мы, уверяю тебя. Это — вопрос географии. Ты просто соскучилась по дому, Теодосия.

— Как бы я хотела, чтобы Эван читал лекции в университете, а не занимался подобными вещами!

— Не сомневаюсь, что этим он и займется, когда все это закончится. Теодосия, прекрати тревожиться. Это замечательная новость!

Но она все еще боялась. И когда стало окончательно ясно, что она беременна, я заметила, что это обстоятельство доставило ей лишь дополнительное беспокойство.

Глава 6 Рамадан

Пришло время Рамадана — периода поста и молитвы. Я узнала, что это — самое важное событие в мусульманском мире, и время начала этого праздника варьируется в зависимости от лунного календаря, поэтому он каждый год начинается на одиннадцать дней раньше, чем прошлогодний. Тибальт, сказал мне, что за тридцать три года Рамадан постепенно проходит по всем месяцам. Но первоначально он должен был соответствовать жаркому времени года, потому что рамада по-арабски означает «жарко».

Пост начался с новолунием, и до того момента, пока луна не начинает убывать, пищу разрешалось вкушать только в часы от заката до рассвета. Мало кто из мусульман нарушал это правило — полагалось кормить только младенцев и немощных больных. Мы во дворце тоже старались придерживаться этого правила. Плотно завтракали на рассвете, а потом обедали только после заката, подкрепляясь хериш, блюдом из меда, орехов и кокосовой стружки. Это довольно вкусно, но быстро приедается, — и пили много освежающего чая с мятой.

С началом Рамадана город изменился. На узких улочках стало тихо. В этом месяце три праздничных дня. Сам пост продолжается двадцать восемь дней, но эти три дня должны быть неукоснительно посвящены молитве. Пять раз в день звучали двадцать выстрелов. Это — призыв к молитве. Я всегда с благоговейным трепетом смотрела, как мужчины и женщины бросали все свои дела, чем бы они в данный момент ни занимались, падали на колени, склоняли головы и возносили молитвы Аллаху.

Рамадан позволил мне чаще видеть Тибальта.

— Никогда нельзя оскорблять религиозные чувства людей, — говорил он мне. — Но это ужасно раздражает меня. Мне сейчас очень нужны эти рабочие. — Он просмотрел вместе со мной некоторые бумаги, потом обнял меня и сказал: — Ты так терпелива, Джудит. Но я ведь знаю, что это — не совсем то, чего ты ожидала, да?

— У меня были такие нелепые романтические идеи! Я представляла, как сама нахожу вход в гробницу, как извлекаю на свет божий бесценные сокровища…

— Бедная Джудит, боюсь, на самом деле все иначе. Но тебя утешит, если я скажу, что ты мне очень помогаешь?

— Конечно утешит.

— Послушай, Джудит, я собираюсь сегодня повезти тебя на раскопки. Хочу показать тебе кое-что любопытное…

— Так ты уже сделал открытие?! Это — именно то, за чем ты приехал?

— Все не так просто. Я думаю, мы напали на след чего-то очень важного. Но, вероятно, и нет. Мы можем работать месяцами, следуя каким-то ориентирам, которые, как нам кажется, являются ключом к разгадке тайны, а потом обнаружить, что эти ориентиры никуда не ведут. Тут все дело в удаче. О наших находках знают очень немногие. Но я хочу поделиться ими с тобой. Мы поедем после заката. Скоро полнолуние, поэтому довольно светло, да и место будет безлюдным.

— Тибальт, это так захватывающе!

Он поцеловал меня.

— Мне нравится твой энтузиазм. Вот если бы твой отец позаботился о том, чтобы ты была подготовлена к этой работе, мы бы не разлучались ни на миг!

— Я научусь.

— Ты сегодня получишь все основания для этого. Вот увидишь!

— Не могу дождаться!

— Но никому ни слова! А то все решат, что я чрезмерно болтлив или попросту раб своей жены, готовый выполнять все ее безумные капризы.

У меня от счастья голова пошла кругом. Когда Тибальт был рядом, я всегда удивлялась, как можно сомневаться в его искренности.

Он прижал меня к себе.

— Сегодня вечером мы незаметно ускользнем отсюда.

* * *

Мы вышли из дворца. Какая прекрасная ночь! Звезды казались особенно яркими на темно-синем бархатном небе. Было не жарко, а восхитительно тепло — такое облегчение после знойного дня! На небе вместо палящего солнца — гордость месяца Рамадана, полная луна.

Я чувствовала себя заговорщицей, и сознание того, что моим соучастником в этой тайной операции будет Тибальт, доставляло мне огромную радость.

Мы переправились через реку на лодке, а потом добрались на повозке до места раскопок.

Тибальт провел меня мимо завалов твердой земли к отверстию в скале. Здесь он взял меня за руку и сказал:

— Ступай осторожно.

— Это ты нашел, Тибальт? — взволнованно спросила я.

— Нет, — ответил муж. — Этот тоннель обнаружили во время прошлой экспедиции. Мой отец…

Он взял фонарь, висевший на стене, и зажег его. Я увидела перед собой тоннель, имевший около восьми футов в высоту. Мы двинулись вперед. В конце тоннеля было несколько ступеней, ведущих куда-то вниз.

— Только представить себе, что эти ступени вырубили много столетий назад! — воскликнула я.

— Две тысячи лет до Рождества Христова, если точнее. Представь, что чувствовал отец, когда обнаружил этот тоннель и ступени. Но идем, ты все увидишь сама.

— Как он, наверное, волновался! Это, должно быть, удивительное открытие.

— Этот тоннель, как и многие другие открытия, привел к гробнице, которую разграбили примерно три тысячи лет назад.

— Значит, твой отец первым ступил сюда спустя три тысячи лет?

— Может быть. Но он обнаружил здесь очень мало нового. Давай руку, Джудит. Он прошел сюда, в эту камеру. Посмотри на стены, — сказал Тибальт, высоко поднимая фонарь. — Ты видишь эти символы? Вот священный жук — скарабей, а человек с бычьей головой — это Амон Ра, великий бог Солнца.

— Я узнаю его, и жука, которого ты подарил мне, и сейчас ношу с собой. Он защитит меня в опасную минуту, да?

Тибальт замер и посмотрел на меня. В свете фонаря он выглядел совсем незнакомым.

— Сомневаюсь, Джудит. — сказал он. Потом лицо его просветлело. — Возможно, я смогу сделать это. Думаю, я справлюсь не хуже жука.

Я вздрогнула.

— Тебе холодно? — спросил Тибальт.

— Не совсем… — но тут… прохладно, — мне показалось, как говорят у нас в Англии, что «кто-то прошел по моей могиле».

Тибальт, видимо, тоже почувствовал это.

— Здесь все внушает благоговейный ужас, — проговорил он. — Это вполне естественно. Человек, похороненный здесь, принадлежал цивилизации, которая достигла своего рассвета в то время, когда в Британии люди жили в пещерах и ходили в звериных шкурах.

— Я чувствую, будто вхожу в царство мертвых. Кто был этот мужчина? Или это была женщина?

— Мы не смогли это выяснить. Тут мало что осталось. Сама мумия была осквернена. Грабители, должно быть, знали, что часто драгоценности прятали под повязками мумии. Все, что нашел здесь отец, когда проник в погребальную камеру, это саркофаг, мумию и вместилище души, которое, вероятно, грабители сочли малоценным предметом.

— Я не видела вместилища души.

— Когда-нибудь я тебе покажу. Это маленькая модель дома, обычно с колоннами из белого камня. Считалось, что такой домик может быть обителью души после смерти, и его оставляли в могиле, чтобы, когда душа вернется после многотрудного путешествия, ей было где жить.

— Как интересно, — сказала я. — Мне кажется, я все время узнаю что-то новое.

Мы подошли к следующему пролету ступеней.

— Должно быть, мы сейчас находимся глубоко внутри горы, — предположила я.

— Посмотри, — воскликнул Тибальт, — как тщательно отделана эта камера, а ведь она — лишь преддверие той, где был найден саркофаг!

— Какая красота!

— А человек, который был похоронен здесь, вовсе не фараон. Возможно, богатый человек, однако вход в эту гробницу свидетельствует о том, что он не был из знати высшего ранга.

— Но это — гробница, которую нашел твой отец?

— Месяцы кропотливого труда, ожиданий, волнений и тревог, а все, что он обнаружил — это факт давнего ограбления могилы. Тогда мы нашли вход в другой подземный тоннель на склоне горы… Можешь представить наше волнение, Джудит… А потом оказалось, что это еще одна пустая гробница.

— А потом твой отец умер.

— Но он что-то нашел, Джудит. Я в этом уверен. Поэтому я и вернулся. Он хотел, чтобы я вернулся. Именно это он и пытался мне сказать. Это может значить только одно. Он, должно быть, узнал, что здесь есть еще одна гробница, вход в которую расположен где-то рядом…

— Но если бы это было так, разве вы не нашли бы его?

— Он мог быть как-то хитро спрятан. Пока что мы не нашли ничего. Но он где-то в этой гробнице. Я уверен в этом. Смотри. Видишь на стене небольшую неровность? Там может скрываться что-то еще. Мы собираемся поработать здесь, но пока держим все в секрете. Возможно, мы попусту теряем время, но мне почему-то так не кажется…

— Так ты думаешь, что твой отец был убит из-за того, что он что-то здесь обнаружил?

Тибальт покачал головой.

— Совпадение. Может быть, его убило излишнее волнение. В любом случае, он умер. А поскольку он решил до поры никому ничего не говорить, даже мне, смерть застала его врасплох…

— Странно, что он умер именно в этот момент.

— Жизнь вообще странная вещь, Джудит, — он поднял фонарь и посмотрел на меня. — Кто из нас знает, когда настанет его последний час?

Я вдруг почувствовала, как у меня по спине пробежал холод. Мне стало жутко.

— Какое страшное место! — воскликнула я.

— Чего же еще ты ждала от гробницы, Джудит?

— Даже ты выглядишь здесь иначе.

Он свободной рукой нежно коснулся моей шеи.

— Иначе? Как иначе, Джудит?

— Как человек, о котором я многого не знаю.

— Но кто же может знать все о другом человеке?

— Давай уйдем отсюда! — попросила я.

— Ты замерзла. — Он подошел ко мне вплотную, я чувствовала его теплое дыхание на своем лице. — Чего ты боишься, Джудит? Проклятия фараонов? Гнева богов? Или меня?..

— Я не боюсь, — солгала я. — Просто хочется выйти отсюда на свежий воздух. Тут угнетающая атмосфера.

— Джудит…

Он шагнул ко мне. Я не могла понять собственных ощущений. Я чувствовала что-то зловещее. Все мои чувства кричали о том, что нужно немедленно бежать. От чего? От мистической судьбы? От Тибальта?

Я собиралась что-то сказать, но он закрыл мне рот рукой.

— Слушай! — прошептал он.

В тишине я отчетливо услышала легкие шаги.

— В гробнице кто-то есть, — продолжал Тибальт.

Он замер, прислушиваясь.

— Кто здесь? — окликнул он.

Его голос звучал странно, зловеще, неестественно.

Ответа не последовало.

— Держись рядом, — велел Тибальт.

Мы поднялись по ступеням в камеру. Тибальт, держа фонарь над головой, осторожно передвигался по ступеням. Я шла следом за ним. Мы вошли в тоннель. Там никого не было. Когда мы вышли наружу, к отвалам бурой земли, я с облегчением, с блаженством вдохнула теплый ночной воздух. Ноги у меня онемели, я покрылась испариной и заметно дрожала.

Нигде никого не было видно. Тибальт повернулся ко мне.

— Бедная Джудит, ты выглядишь испуганной.

— Это было довольно тревожно.

— Да. Там кто-то был.

— Может, один из рабочих?

— Тогда почему он не отозвался?

— Он мог подумать, что ты рассердишься…

— Идем, — сказал Тибальт.

Мы вернулись во дворец.

Теперь все опять стало нормальным: Нил со своей странной красотой и запахами, дворец и Тибальт.

Я не могла объяснить, что на меня нашло там, в глубине гробницы. Может быть, оказала влияние странная атмосфера, сознание того, что три тысячи лет назад здесь находился покойник, а возможно, все дело было во власти древних богов, которые смогли заставить меня испугаться даже Тибальта?

Бояться Тибальта! Мужа, который выбрал меня себе в жены! Но разве он не сделал это довольно внезапно — настолько неожиданно, что тетушки, которые нежно любили меня, преисполнились дурных предчувствий? Я была богатой женщиной. Мне следовало об этом помнить. А Табита? Как насчет Табиты? Я время от времени видела их вместе. Они всегда были заняты серьезными разговорами. Тибальт обсуждал с ней свою работу — чаще и гораздо больше, чем со мной. Мне не хватало ее знаний и опыта, несмотря на все мои усилия… У Табиты есть муж…

В этой гробнице скрыто какое-то зло, и это зло породило в моем сознании такие мысли. Где мой обычный здравый смысл? Ведь мне всегда было свойственно принимать вызовы, ввязываться в бой с обстоятельствами. Куда пропала эта черта?

«Идиотка! — говорила я себе. — Ты глупа, как Теодосия!»

Дворцовая терраса выходила на берег реки, и я любила сидеть там, наблюдая за жизнью на Ниле. Я обычно располагалась в тени, — из-за невыносимой жары, — и лениво смотрела на реку. Очень часто кто-то их слуг приносил мне стакан мятного чаю. Я сидела, иногда в одиночестве, иногда с кем-нибудь из членов экспедиции. Мы смотрели на закутанных в черные одежды женщин, которые оживленно болтали, стирая белье в нильской воде. Река, казалось, была центром общественной жизни, местом встреч и развлечений, точно так же, как благотворительные распродажи рукоделий и те собрания, на которых в дни моего детства председательствовали Доркас и Элисон. Я вслушивалась в звонкие голоса женщин, и мне было любопытно, о чем они говорят. Как было любопытно наблюдать суету дахабийехов, местных лодок с выгнутыми, как восточные мечи, парусами…

Луна месяца Рамадана убывала, и пришло время малого байрама. В домах устраивались весенние уборки, на плоских крышах сушились ковры. Я видела, как на этих же плоских крышах резали животных, и я знала, что это — часть ритуала, что все будут праздновать и засаливать мясо на весь год. Я начинала понимать традиции Египта, хотя и не могла привыкнуть к их экзотичности.

Под вечер, когда дворец начал просыпаться после сиесты, Адриан вышел на террасу и сел в кресло рядом со мной.

— Давно мы не болтали с тобой, — сказал он.

— А где ты был все это время?

— Твой муж — очень требовательный работодатель, Джудит.

— Это необходимо с такими нерадивыми подчиненными, как ты.

— Кто сказал, что я нерадивый?

— Иначе бы ты не жаловался. И так же сгорал от нетерпения и любопытства, как Тибальт.

— Он — руководитель, моя дорогая Джудит. Когда придет великий день, вся слава достанется ему.

— Нет. Она будет принадлежать всем вам. А когда настанет этот день?

— А! В том-то и вся загвоздка. Кто знает? Эта новая затея может так ни к чему и не привести.

— Новая затея?

— Тибальт говорил, что сообщил тебе. Или мне не следовало об этом болтать?

— О да, да…

— Ну, значит, тебе известно, что мы все теперь надеемся на то, что у нас есть шанс что-то найти.

— Да.

— Кто может знать наперед?! И даже если мы найдем что-нибудь совершенно невероятное, это принесет очень громкую славу в мире археологии, но слишком мало выгоды.

— Ты что, печешься только о деньгах?

— Истинно так, миледи.

— Тогда ты неимоверно экстравагантен.

— Что ж, и у меня есть определенные недостатки.

— А ты не мог бы сдерживать их?

— Попытаюсь, Джудит.

— Это обнадеживает. Адриан, а почему ты стал археологом?

— Потому что так приказал мой дядя — твой папаша.

— Мне кажется, эта стезя не очень интересует тебя.

— Почему же, мне интересно. Однако не всем же быть фанатиками, как некоторые, чьи имена я мог бы назвать.

— Но без фанатиков не будет развиваться наука.

— Возможно. Кстати, ты знаешь, что нас собирается посетить паша?

— Нет.

— Он прислал сообщение. Нечто вроде указа. Он намерен в скором времени осчастливить это место своим присутствием.

— Это будет интересно. Думаю, мне придется принимать его… или, может, Табите?

— Не льстите себе, миледи. В этом мире женщины мало что значат. Вы будете сидеть, сложа ручки, опустив глазки и открывать свой прелестный ротик лишь тогда, когда к вам обратятся. Это довольно трудное испытание для нашей Джудит!

— Я не арабская женщина и, конечно, не буду вести себя, как они.

— Боюсь, что так. Но ведь говорят же, если приезжаешь в Рим, живи по римским законам… и я думаю, это правило касается любого другого места на земле.

— Когда приезжает сей великий муж?

— Очень скоро. Надеюсь, тебя поставят в известность.

Еще какое-то время мы посвятили воспоминаниям о старых добрых временах в Кеверол-Корт.

— Тесно сплоченное общество, — заметил он. — Сабина и священник, Теодосия и Эван, ты с Тибальтом. И только я лишний.

— Но ты же один из нас, и всегда будешь одним из нас.

— Я самый неудачливый из всех вас.

— Удача! Она не в расположении звезд, а в нас самих — во всяком случае, я так слышала.

— Я тоже это слышал и уверен, что и ты, и Шекспир одновременно не можете ошибаться. Но разве я тебе не говорил, что никогда не умел пользоваться счастливым случаем?

— Можешь начинать сейчас.

Он повернулся ко мне. Глаза его были очень серьезны.

— При определенных обстоятельствах мог бы. — Он наклонился и вдруг похлопал меня по руке. — Джудит, друг мой, — сказал он, — какой же ты была забиякой! А ты задираешь Тибальта? Уверен, что нет. А ведь я — именно тот человек, которому так необходима задира…

Мне стало неуютно. Пытался ли Адриан таким легкомысленным образом сказать мне, что в прошлом он рассчитывал…

— Но ты раньше часто жаловался на меня.

— Это были горьковато-сладкие жалобы. Обещай, что по-прежнему будешь задирать меня, Джудит!

— Я буду с тобой откровенна — как была всегда.

— Это то, что мне нужно, — сказал он.

С минарета донесся голос муэдзина. Женщины у реки встали и склонили головы, старый попрошайка, который сидел на корточках у края дороги, неуклюже повалился на колени и замер в молитве.

Мы наблюдали в молчании…

Во дворце происходили неуловимые изменения, потому что вскоре ожидался приезд паши. На кухне, да и, пожалуй, во всех помещениях этого позолоченного чертога возрастало напряжение, близкое к тревоге. Полы мылись особо тщательно. Медь натиралась до того состояния, когда она сверкала, как золото. Слуги, которых уступил нам Хаким-паша, осознавали, что толерантное правление чужаков временно прекращается.

Тибальт рассказал, чего нам следует ожидать.

— Можно сказать, он правитель этих мест. Ему принадлежит большая часть здешних земель. К нам тут так доброжелательно относятся лишь потому, что он уступил нам свой дворец. Он помог нам быстро нанять рабочих, и все они знают, что, добросовестно работая на нас, они добросовестно работают на пашу. Поэтому они не осмеливаются лениться. Хаким-паша очень помог моему отцу. Увидишь, это действительно могущественный властелин.

— Но сумеем ли мы устроить ему достойный прием, тот, к которому он привык?

— Несомненно. В конце концов, мы принимаем хозяина в его собственном дворце, и его слуги знают, что нужно делать. Я помню, когда он приезжал в прошлый раз, все прошло безукоризненно… М-да… Всего лишь за три недели до смерти отца.

— Хорошо, что он интересуется археологией.

— О да, безусловно. Я помню, как отец показывал ему раскопки. Он был совершенно очарован всем, что там увидел. Думаю, мне придется делать то же самое.

— А какова будет моя роль?

— Веди себя естественно. Он много путешествовал и, разумеется, понимает, что у нас совсем иные традиции… Думаю, тебя развлечет его приезд. Табита расскажет тебе обо всем. Она хорошо помнит, как он приезжал сюда, когда еще жив был отец…

Табита рассказала мне, что они тогда были полны дурных предчувствий, но совершенно зря, потому что паша — сама доброта и так же хотел угодить им, как они старались угодить ему.

Мы с Табитой сходили на рынок, а когда возвращались назад, увидели Адриана и Теренса Гелдинга, сидящих на террасе гостиницы. Они что-то пили в обществе человека, которого мы с Теодосией встречали в храме. Адриан окликнул нас, и мы присоединились к мужчинам.

— Мистер Леопольд Хардинг, — представил незнакомца Адриан. — Мы с Теренсом остановились здесь, чтобы освежиться чаем, а мистер Хардинг, узнав, кто мы, представился…

— Мы уже встречались, — сказала я.

— В самом деле, — ответил Леопольд Хардинг. — Когда осматривали древний храм.

— Вам обеим необходимо выпить чего-нибудь освежающего, — заметил Теренс.

— С удовольствием выпью традиционного мятного чаю, — ответила я.

Табита сказала, что после нашей прогулки тоже с удовольствием выпьет чаю. Мы беседовали, ожидая, когда принесут напиток. Мистер Хардинг рассказал нам, что часто бывает в Египте и что очень интересуется раскопками, так как его бизнес напрямую связан с антиквариатом.

— Это интересный бизнес, — заверил он нас.

— Должно быть, вы правы, — согласился Адриан, — но для этого нужно очень многое знать.

— Разумеется. Иначе можно легко обмануться. Совсем недавно мне предложили небольшое изделие — вырезанный из камня профиль. Сначала показалось, что он выполнен из бирюзы и лазурита. Он был так искусно подделан, что только эксперт смог это определить.

— А вы интересуетесь археологией? — спросила я.

— Только как любитель, леди Трэверс.

— Мы все лишь любители, — заметила я. — Не правда ли, Табита? Я в полной мере осознала это, лишь когда приехала сюда.

— Миссис Грэй — больше, чем просто любитель, — заметил Теренс.

— А что касается Джудит, — беспечно вставил Адриан, — она старается… и очень старается.

— Эти дамы очень помогают нашей экспедиции, — серьезно сказал Теренс.

— Можете сказать, что мы — любители с профессиональным уклоном, — добавила я.

— Вероятно, я из того же класса, — проговорил Леопольд Хардинг. — Я имею дело с предметами, которые, как утверждают — хотя, в большинстве случаев, это ложь, — взяты из гробниц фараонов. Это вызывает огромный интерес. Как вы думаете, мне разрешат попасть на раскопки, посмотреть, что там делается?

— Никто не запретит вам приехать в долину, — сказал Адриан. — Но все, что вы увидите там, это несколько будок с инструментами и рабочих, копающихся в земле. И кучи камней…

— Но, как я полагаю, сэр Тибальт надеется отыскать ранее неизвестную гробницу.

— На это надеется каждый археолог, приезжающий сюда, — заметил Адриан.

— Разумеется.

— Это тяжкий труд, — продолжал Адриан. — Иногда я спинным мозгом чувствую, что мы обречены на неудачу.

— Чепуха, — резко отрезал Теренс и сурово добавил: — Дело вовсе не в спинном мозге, а в тяжелой работе.

— Но к спинному мозгу все же стоит прислушаться, — настаивал Адриан. — И никакой самый тяжкий труд не уложит усопшего фараона туда, где его не хоронили.

— Я не верю, что Тибальт ошибается! — горячо воскликнула я.

— Ты — его обожающая жена, — пожал плечами Адриан.

Я хотела вынудить Адриана прекратить подобные разговоры при постороннем, поэтому сменила тему.

— А вам действительно попадались предметы, найденные в гробницах фараонов, мистер Хардинг?

— Никогда нельзя знать наверняка, — ответил он. — Представляете, какие легенды связаны с такими вещами? Сам факт, что предмет мог быть погребен вместе с фараоном три тысячи лет до Рождества Христова, делает его бесценным. Как бизнесмен, я не развеиваю подобные слухи.

— Значит, именно за этим вы и приехали в Египет?

— Я путешествую по многим странам. Но Египет — это особая кладовая сокровищ. Вы можете как-нибудь зайти в мое хранилище. Оно немногим больше обычного сарая. Я арендую его, когда приезжаю сюда, чтобы хранить свои приобретения до отправки их в Англию.

— А как долго вы здесь пробудете? — спросила я.

— Никогда не решусь сказать наверняка. Могу сегодня быть здесь, а завтра уехать. Если я услышу о многообещающей находке в Каире или Александрии, я, разумеется, поеду взглянуть на нее. Это делает жизнь интересней. Как и вы, я прихожу в восторг, когда мне попадается какая-нибудь любопытная находка. Несколько недель назад меня постигло горькое разочарование. Мне показали очень красивую пластину, которая якобы была снята со стены гробницы, — на ней была изображена сцена похоронной процессии. Четыре человека несли на плечах гроб, за ними шли слуги, которые несли различные предметы — кровать, стул, сундуки и прочие емкости, все инкрустировано серебром и ляпис-лазурью. Прекрасное произведение, но, увы, копия. Когда я ее впервые увидел, то чуть с ума не сошел от волнения. А создана она была всего лишь лет тридцать назад. Красивая, но — подделка.

— Как вы, наверное, расстроились! — воскликнула я, а Адриан рассказал историю о том, как я нашла бронзовую пластину.

— И именно это привело ее сегодня сюда.

— Но миледи явно нравится здесь, — заметил Леопольд Хардинг. — Вы должны оказать мне честь, осмотрев мое маленькое хранилище. Там, конечно, нет ничего особенного, но все же некоторые экспонаты довольно интересны.

Мы сказали, что с удовольствием придем, и откланялись, оставив его сидеть на террасе гостиницы.

* * *

Хаким-паша сообщил, что по пути в один из своих дворцов заедет к нам. Он выражал надежду узнать об успехах в нашем благородном деле, которое пользуется его всесторонним покровительством.

Мы с Табитой и Теодосией наблюдали за его прибытием из окна верхнего этажа дворца. Это было величественное зрелище. Он путешествовал в повозке, куда были запряжены четыре прекрасные белые лошади. Впереди повозки медленно двигалась вереница верблюдов. У каждого из животных на шее болтался золотой колокольчик, позвякивающий при ходьбе. На некоторых верблюдах был навьючен багаж, блестящие сундуки, богато украшенные камнями и тканями с длинной золотистой бахромой.

Паша вышел из повозки у ворот, где его приветствовал Тибальт с несколькими членами экспедиции. Его провели во внутренний двор, там он опустился в специальное кресло, которое слуги вынесли для него. Спинка кресла была украшена полудрагоценными камнями, и хотя это, наверное, было несколько неудобно, зато весьма впечатляюще.

Несколько слуг стояли наготове со сладостями — большими, замысловато украшенными тортами и со стаканами, наполненными горячим чаем. Каждый из участников церемонии должен был выпить по три стакана чая — первый очень сладкий, второй — еще слаще, а третий — с мятой. Все стаканы были налиты до краев, и, согласно этикету, нельзя было пролить ни капли. Я не знаю, что бы произошло потом со слугой, если бы он пролил чай, но, к счастью, на этот раз все обошлось.

К этой церемонии мы, как женщины, не были допущены.

Однако из уважения к европейским традициям нам разрешили сесть за стол, а мне даже было позволено занять место рядом с великим пашой.

Его толстые пальцы были унизаны перстнями. Сам паша был человеком очень грузным, поэтому в обеденный зал было доставлено то самое огромное кресло, украшенное камнями. Было видно по всему, что паше понравился прием, и в немалой мере из-за присутствия на нем женщин. Он внимательно рассматривал нас. Его взгляд надолго останавливался на каждой, словно оценивал ее с той единственной точки зрения, с которой он привык воспринимать женщин. Думаю, мы все получили высокие оценки. Табита, несомненно, благодаря своей красоте, которую невозможно отрицать при любых стандартах. Теодосия — благодаря своей женственности. А я? У меня, конечно, не было внешности Табиты и хрупкого очарования Теодосии, но во мне была живость, которой не было ни в одной из них, и, возможно, это наиболее импонировало паше, потому что из нас троих он заметно выделял именно меня. Думаю, я больше отличалась от любой восточной женщины, чем Теодосия и Табита, и именно это отличие особо привлекало его.

Он говорил на вполне сносном английском, потому что, как представитель власти, довольно часто сталкивался с нашими соотечественниками.

Обед длился несколько часов. Слуги хорошо знали, что и за чем следует подавать, а также знали особенности аппетита паши. К несчастью, нам полагалось есть вместе с ним. За кебабом следовало множество яств, в том числе куфта, и мне кажется, еще ни разу за время нашего пребывания здесь это блюдо не готовили и не подавали с такими искусно приготовленными ароматными соусами. Я заметила выражение страха на лицах бесшумно скользящих слуг, когда они подавали еду хозяину. Его обслуживали первым, как гостя, и я, сидя рядом с ним, была потрясена размерами порций, которые он поглощал. Будучи женщиной, я могла не есть так много, но мне было искренне жаль наших мужчин.

Застольный разговор вел паша. Он пылко говорил о нашей стране, о королеве и о том, каким благодеянием для Египта стал Суэцкий канал.

— Только подумайте об этом великом достижении, — говорил он, — канал протяженностью в сто миль проходит через озеро Тимсах и великие Соленые озера — от Порт-Саида до Суэца. Какое предприятие! Более того, это привлекло в Египет множество британцев, — в его глазах появился лукавый блеск. — А это безмерно радует всех, кто в этом заинтересован. И что произошло с тех пор, как был построен этот канал? Множество людей стали приезжать сюда, как никогда прежде. У вас, британцев… есть врожденный талант к торговле, да? Ваш Томас Кук с его пароходами вверх по Нилу. Фрахт грузовых пароходов от нашего Хедива вверх по течению. Какой умный человек, а! И как это хорошо для Египта! Сейчас у него есть пароход, который ходит между Асуаном и Вторым Порогом. Такой полезный для Египта бизнес! И всем этим мы обязаны вашей стране.

Я заметила, что Египту есть что предложить иностранным туристам — следы древнейшей цивилизации, следы, которые сами по себе есть чудо света.

— И кто знает, что еще здесь могут найти! — заметил паша, и глаза его сверкнули. — Будем надеяться, Аллах благосклонно улыбается, видя ваши старания.

Тибальт сказал, что он и все члены экспедиции не в состоянии выразить всю меру своей признательности за помощь, которую оказывает нам паша.

— О, хорошо, что я помогаю. Это правильно, что я предоставил свой дом в ваше распоряжение. — Он повернулся ко мне. — Мои предки нажили огромные богатства. В семье существует легенда о том, как они их получили. Хотите узнать, как все начиналось?

— Очень хочу, — призналась я.

— Это вас может шокировать. Говорят, давным-давно мы грабили гробницы!

Я рассмеялась.

— Это история, которая передается из поколения в поколение уже много веков. Тысячи лет назад мои предки грабили здесь могилы и таким образом разбогатели. Теперь мы должны искупать грехи наших отцов, помогая тем, кто откроет гробницы для потомков.

— Надеюсь, однажды весь мир будет признателен вам так же, как сейчас вам признательна наша группа, — заметил Тибальт.

— Так что я продолжаю задабривать богов, — сказал паша. — И символом своей семьи я выбрал голову Анубиса, который бальзамировал тело Осириса, когда его убил коварный брат Сет. Осирис снова восстал из мертвых, и я благоговейно чту священного бальзамировщика — он стал символом моего дома.

Потом разговор зашел о том, что, я была уверена, больше всего занимало пашу, — о нашей работе.

— С досточтимым сэром Эдвардом случилась ужасная трагедия, — сказал паша, — и это очень прискорбно для меня. Но вы, сэр Тибальт, тоже знаете свое дело.

— Я безмерно благодарен вам за сочувствие. Не могу в полной мере выразить вам своей признательности.

Паша похлопал Тибальта по руке.

— Вы верите, что найдете то, за чем приехали?

— Именно над этим я и работаю, — ответил Тибальт.

— И вы сделаете это, с помощью своих духов, — рассмеялся паша.

Я часто слышал это выражение с тех пор, как приехала в Египет.

— Надеюсь, духи окажут мне помощь.

— А потом вы уедете и увезете с собой этих прекрасных дам.

Паша улыбнулся мне и похлопал на сей раз по моей руке своими пухлыми пальцами, унизанными перстнями. Он наклонился ко мне.

— Именно поэтому мне и не очень хочется, чтобы вы преуспели в своих поисках.

— Нам в любом случае придется уехать, — заметил Тибальт со смехом.

— Тогда у меня появится соблазн каким-то образом задержать вас, — шутливо произнес паша. — Как вы думаете, мне это удастся? — спросил он меня.

— Да, — сказала я, — если ваши духи помогут вам.

За столом повисла короткая пауза, и я поняла, что допустила ошибку. Однако паша решил, что это смешно, и рассмеялся. Это послужило знаком всем, — и все засмеялись, включая слуг.

Он интересовался моими впечатлениями о его стране, о том, как я оцениваю его дворец и довольна ли слугами. Мы оживленно беседовали, и стало ясно, что хотя некоторые мои ответы и могли показаться нарушением условностей, в целом он остался доволен нашим общением.

Потом разговор зашел о раскопках, и в нем я уже участвовать не могла. Поглотив обед, достойный Гаргантюа, паша приступил к десерту, состоящему из сладостей, отдаленно напоминающих рахат-лукум — так это блюдо называлось у нас дома. Но здесь в это лакомство добавлялись разные орехи, и было оно очень вкусным — вернее, было бы, если бы мы не так сильно наелись за обедом.

Паша собирался продолжить свое путешествие в другой дворец при лунном свете, потому что было слишком жарко ехать днем, а до отъезда он пожелал, чтобы Тибальт отвез его на раскопки и лично провел экскурсию для столь почетного гостя.

Пока они готовились к отъезду, снаружи донесся душераздирающий крик. Поспешив во двор, я увидела, что один из слуг паши корчится в агонии. Я спросила, что случилось, и мне сказали, что его укусил скорпион. Нас предупреждали, что нужно быть осторожным возле куч камней, потому что там обычно прячутся скорпионы, а их жала довольно ядовиты. Я видела здесь множество хамелеонов и ящериц, но еще не встречала ни одного скорпиона.

Пострадавшего окружили другие слуги, но я никогда не забуду ужаса на его лице — то ли из-за укуса скорпиона, то ли из-за того, что привлек к себе внимание во время визита паши.

Независимо от того, присутствует здесь паша или нет, я решила позаботиться о том, чтобы этому человеку была оказана надлежащая помощь. Перед моим отъездом из Англии Элисон дала мне много лекарств собственного приготовления. Как она утверждала, они могут пригодиться во всех опасных ситуациях, которые могут возникнуть в сухой жаркой стране. Среди этих снадобий было средство, содержащее противоядие от укусов ос, оводов и редких в Корнуолле гадюк. И хотя я сомневалась, что наши слабые снадобья способны спасти от яда скорпиона, все же решила попробовать.

Я принесла горшочек с мазью, и когда помазала ею место укуса, то заметила на руке у пострадавшего знак, какой уже встречала раньше. Слуга сразу же умолк, наверное решив, что в баночке, где когда-то хранился мятный джем Доркас, содержится какой-то чудодейственный бальзам.

В любом случае человеку, искренне уверенному в том, что данное лекарство непременно вылечит его, оно действительно помогает. Остальные слуги уставились на меня своими темными глазами со страхом и удивлением, так что я почувствовала себя великим целителем.

Паша, который подошел посмотреть, как я помогаю его слуге, кивнул и одобрительно улыбнулся. Он выразил мне официальную благодарность за самоотверженные усилия по спасению одного из его подданных.

Спустя полчаса он уехал в сопровождении Тибальта и еще нескольких археологов.

Вместе с Теодосией и Табитой я наблюдала за их отъездом. Паша направился к лодке, ожидавшей его на берегу. Лодочники украсили ее флагами и цветами, которые, вероятно, собрали на берегу — это был аистник цикутный, яркий лиловый цветок, названный так, потому что сердцевина цветка напоминала клюв аиста, когда лепестки опадали, и еще какими-то огненно-красными цветами. Множество людей собралось посмотреть, как он садится в лодку, и выразить ему свое почтение. Было ясно, что не только слуги дворца, но и все окрестные жители трепетали перед могущественным пашой.

— Точно так все происходило и в прошлый его приезд, — заметила Табита. — Я думаю, ему понравился прием и очень понравились вы, Джудит.

— Да, он все время улыбался, — кивнула я, — но я заметила, что слуги дрожали от страха и когда он улыбался, и когда был серьезен. Может быть, здесь так принято… Одна маска выражает благодушие и милосердие, а другая злобность и жестокость… А что нам делать теперь? Можно идти спать, или предполагается, что мы должны выказывать ему свое почтение, когда он вернется с раскопок?

— Он сюда не вернется, — сказала Табита. — Его эскорт двинется дальше и встретится с ним выше по течению реки. А оттуда он быстро доберется до своего места назначения.

— Тогда я пойду спать, — сказала я. — оказывается, задабривать пашу — довольно утомительное занятие.

* * *

Тибальт вернулся лишь глубокой ночью. Я тотчас проснулась. Он опустился в кресло и вытянул ноги.

— Ты, должно быть, очень устал, — сказала я.

— Да, пожалуй.

— Я думала, это невероятное количество пищи и все эти сладости вызовут сонливость.

— Я заставил себя бодрствовать. Нужно было проследить, чтобы все прошло, как следует, и мы ничем не обидели его.

— Надеюсь, я вела себя хорошо.

— Более чем. Я даже подумал было, что он предложит мне уступить тебя. Он, видимо, решил, что ты была бы достойным украшением его гарема.

— Думаю, если бы предложение было достаточно щедрым, и ты смог бы получить приличную сумму на свои археологические изыскания, то, наверное, с готовностью согласился бы на обмен?

— Безусловно, — сказал муж.

Я захихикала.

— По правде, — сказала я, — я не слишком верю в это его благодушие.

— Он очень интересовался всем происходящим и внимательно осмотрел раскопки.

— А ты показал ему свою новую находку?

— Это необходимо было сделать. Нужно же было объяснить, почему мы работаем в этих подземных проходах. Такие вещи невозможно сохранять в строжайшем секрете. Он, конечно, чрезвычайно заинтересовался, и просил немедленно сообщить ему, как только что-то будет обнаружено.

— Как ты думаешь, Тибальт, это скоро произойдет?

— Не знаю. Мы нашли некоторые признаки того, что за стеной одной из камер что-то есть. Так как во все времена было известно, что грабители неизбежно доберутся до гробницы, то довольно часто одну погребальную камеру строили позади другой — предполагалось, что если разбойники обнаружат и ограбят одну могилу, то подумают, что искать здесь больше нечего, и не обнаружат второе, гораздо более важное захоронение. И если здесь все обстоит именно так, тот, чью гробницу так тщательно прятали, несомненно, окажется очень важной особой. Я уверен, что именно это и понял отец. — Тибальт нахмурился. — Во время экскурсии был один довольно неприятный инцидент. Помнишь, когда я водил тебя в гробницу, мы слышали шаги?

— Да, помню, — я живо вспомнила и мурашки, побежавшие по спине, и ужас, охвативший душу.

— Так вот, это снова произошло, — сказал Тибальт. — Я уверен, что где-то там был какой-то посторонний человек… или несколько людей.

— Но разве ты не заметил бы посторонних?

— Они могли спрятаться.

— А паша слышал их?

— Он ничего не сказал, но думаю, был встревожен.

— Но он мог подумать, что это — один из членов экспедиции.

— Только лишь наша маленькая группа вошла в гробницу. Я, паша, Теренс, Эван и двое слуг, без которых, казалось, паша и шагу не ступит.

— Нечто вроде телохранителей?

— Пожалуй.

— Выходит, что ему нужна защита от богов, так как состояние его семьи основано на сокровищах, украденных из гробниц.

— Ну это всего лишь легенда.

— А как себя чувствует тот юноша, которого укусил скорпион?

— Он быстро выздоравливает, благодаря тебе. Ты заработаешь репутацию колдуньи, если не будешь осторожна.

— Ну и успехов я добилась! Паша оказывает честь, предлагая место в его гареме, а кроме того, оказывается, что я обладаю волшебными снадобьями, которые храню в старой банке из-под мятного джема тетушки Доркас! Да, я тут пользуюсь просто сумасшедшим успехом! Ах, если бы обрести такое же признание и со стороны моего законного мужа и повелителя!

— Могу тебя в этом заверить со всей торжественностью.

— И что, мне когда-нибудь позволят участвовать в работе?

— Ты уже в ней участвуешь, Джудит.

— Письма! Счета! Я имею в виду настоящую работу!

— Этого я и боялся, — покачал головой Тибальт. — Я знал, что ты всегда хочешь находиться в гуще событий. Но это невозможно, Джудит. Пока невозможно.

— Я настолько непрофессиональна?

— Это очень тонкая работа. Мы должны действовать осторожно… Но так будет не всегда. Ты быстро все постигаешь.

— А Табита?

— А что Табита?

— Ты довольно часто обсуждаешь свою работу с ней.

Повисла почти неуловимая пауза.

— Она много работала с отцом, — сказал он наконец.

— Значит, она — несколько больше, чем просто любитель?

— У нее есть большой опыт.

— Которого лишена я?

— Но который у тебя со временем появится.

— Но как он у меня появится, если мне запрещено участвовать в работе?

— Со временем ты будешь участвовать. Попытайся понять меня, дорогая.

— Я пытаюсь, Тибальт.

— Будь терпеливой, моя ненаглядная.

Когда он называл меня так ласково, что случалось довольно редко, счастье мое вмиг развеивало все огорчения. Если я — его ненаглядная, то, что ж, готова подождать. Это было вполне логично. Конечно, я не могу претендовать на роль его полноправного коллеги…

— Со временем? Могу я всерьез рассчитывать на это?

Он поцеловал меня и эхом повторил:

— Со временем.

— А сколько времени мы здесь пробудем? — спросила я решительно.

— Ты уже устала?

— Вовсе нет. С каждым днем мне становится все интереснее. Я думала о Теодосии. Она рвется домой.

— Ей не следовало приезжать.

— Ты имеешь в виду, Эвану следовало оставить ее дома?

— Она слишком пуглива для участия в такой экспедиции. Что ж, если она действительно захочет поехать домой, то в любую минуту сможет сделать это.

— А Эван?

— У него здесь есть работа.

— Как я понимаю, он незаменимый член экспедиции?

— Да. Он хороший археолог… Правда, больше склонен к теоретической работе, а не к практике…

— А ты занимаешься и тем и другим?

— Конечно.

— Я так и знала. Я восхищаюсь тобой, Тибальт. Пожалуй, так же сильно, как Хаким-паша восхищен мной!

Я уснула. Но сомневаюсь, чтобы Тибальт сомкнул глаза. Наверное, он представлял себе день своего триумфа, когда найдет гробницу, остававшуюся нетронутой до его прихода — на протяжении трех тысяч лет.

* * *

На рассвете мы с Теодосией пошли на рынок. Жара становилась все более невыносимой. Теодосия так страдала от нее, что ее желание вернуться домой стало навязчивой идеей — такой же навязчивой, как ее страх перед рождением ребенка.

Я, как могла, утешала ее. Рассказывала ей, как женщины, работая в поле, рожают прямо там, после чего сразу же возвращаются к работе. Я слышала такие истории. Это как-то утешало ее, но я знала, что она не обретет покоя до тех пор, пока мы не начнем собираться в дорогу. Бедняжка разрывалась между желанием уехать домой и остаться здесь с Эваном.

— Куда ты поедешь? — спрашивала я. — В Кеверол-Корт, к матери?

Она скривилась.

— Ну, по крайней мере, там не будет этой ужасающей жары и там будет Сабина.

Сабина тоже ждала ребенка. Конечно, это успокаивающе действовало на Теодосию. Но жизненная позиция Сабины сильно отличалась от позиции Теодосии. Судя по ее письмам, где, как и в разговоре, Сабина перескакивала с одной мысли на другую, она была в восторге от предстоящего появления ребенка и полна самых радужных надежд, так же, как и Оливер. Доркас и Элисон просто чудо! «Они, кажется, знают о малышах все — хотя откуда — это загадка. Разве что, они ухаживали за тобой, когда ты была маленькой. Мне кажется, дорогая Джудит, ты была уникальным младенцем. Не сыскать никого умнее тебя, красивее, лучше, озорнее (хотя с твоим озорством им пришлось изрядно помучиться). Все это, конечно, со слов твоих тетушек, но я не верю ни одному слову!»

Как это похоже на Сабину! Должна признаться, я тоже скучала по этим склонам, заросшим кукушкиным цветом и колокольчиками, которые дополняли патриотическими красно-сине-белыми цветами зеленый колорит ландшафта. Да, еще с вкраплением розовато-лиловых диких орхидей. Эта картина так отличалась от выжженной земли Египта! Я скучала по Доркас и Элисон. Мне так хотелось зайти в старый дом священника и послушать милую болтовню Сабины!

Я посмотрела на узкую полоску ярко-голубого неба между двумя рядами домов. Запахи и краски базара всегда захватывали и очаровывали меня. Мы проходили мимо лавочки, в которой обычно сидела Ясмин, низко склонив голову над своей работой. Но в это утро девушки здесь не оказалось. На ее месте, склонившись над куском искусно выделанной кожи, сидел какой-то юноша. Мы остановились.

— А где Ясмин? — спросила я.

Он посмотрел на нас, но тут же отвел взгляд в сторону и покачал головой.

— Она не заболела?

Юноша не понял меня. Или сделал вид, что не понял.

— Наверное, — сказала я Теодосии, — Ясмин устроила себе сегодня выходной.

И мы пошли дальше.

Я с неудовольствием заметила, что у дороги сидит предсказатель. Когда мы проходили мимо, он поднял голову и посмотрел на нас.

— Да пребудет с вами Аллах, — пробормотал он.

Предсказатель с надеждой смотрел на меня, и я не смогла пройти мимо, особенно когда заметила, что плошка, в которую ему бросали монеты — пуста. Я задержалась, бросила ему монету — и тут же поняла, что допустила ошибку. Он не был попрошайкой. Он был гордым человеком, который занимался своей профессией. Я заплатила, значит, должна выслушать предсказание. Поэтому мы сели на подстилки рядом с ним. Он покачал головой и сказал:

— Тень становится все больше, леди.

— О да, — с иронией произнесла я, — вы нам об этом уже говорили.

— Она летает над вами, как летучая мышь. Большая черная летучая мышь.

— Звучит довольно неприятно, — сказала я. Он не понял меня, но я говорила это, чтобы успокоить Теодосию.

— Благословенная леди! Вы плодовиты. Возвращайтесь в свою страну, покрытую зеленой травой. Там вы будете в безопасности.

«О Господи! — подумала я. — Это — самое худшее, что мы могли сделать!»

Теодосия вскочила с подстилки, и предсказатель наклонился ко мне. Его пальцы, как когти, вцепились в мое запястье.

— Вы — властная леди! Прикажете уехать — и они послушаются. Летучая мышь уже близко!

Я посмотрела на его руку и увидела знак — голову шакала. Точно такую же, как и на руке человека, которого укусил скорпион.

— Вы не говорите мне ни о чем, кроме этой мыши, которая вьется вокруг меня. А есть ли что-нибудь еще?

— Аллах милостив к вам. Он многое дарует. Много радости — много сыновей, дочерей, большой красивый дом — но только там, в вашей зеленой стране. Не здесь. Вам решать. Летучая мышь очень близко. Может статься слишком поздно… для вас… и для этой леди.

Я бросила ему в плошку еще несколько монет и поблагодарила.

Теодосия дрожала. Я взяла ее под руку.

— Жаль, что мы слушали эту ерунду, — сказала я. — Он всем говорит одно и то же.

— Всем?

— Да. Табиту тоже потчевали сказками о летучей мыши.

— Ну, понимаешь, она же одна из нас. Значит, это угрожает всем нам.

— Ой, прекрати, Теодосия! Ты же не хочешь сказать, что веришь во всю эту чушь?! Стандартные пророчества, не более.

— Но зачем ему пугать нас?

— Затем, что мы здесь чужаки.

— Но чужаки, которые дают им работу, покупают у них товары… Они должны быть рады нам… И этот предсказатель тоже…

— Да, но ему кажется, что мы непременно желаем быть чем-то заинтригованными и напуганными… Это придает остроту нашему пребыванию здесь.

— Лично я не хочу, чтобы меня кто-то путал.

— А тебе вовсе и не нужно пугаться, Теодосия. Запомни это!

Глава 7 Праздник Нила

Волнение Тибальта нарастало с каждым днем. Он был совершенно уверен, что стоит на правильном пути. Те, кто работал внутри гробницы, нашли неопровержимые доказательства того, что за стеной расположена еще одна камера, и сейчас они спешно разбирали эту стену. Мы провели в Египте несколько месяцев, говорил он, и уже пришла пора получить зримые результаты работы. То, зачем мы, собственно, и приехали.

— Если кто-то уже побывал там, это будет крахом всех надежд.

— Но если эта гробница спрятана позади предыдущей, как бы они могли найти ее?

— Никак — если только там не было еще одного входа, что вполне допустимо. К сожалению, существует одна заминка — праздник в честь Нила, и это будет очень скоро. Проблема со всеми этими праздниками — не только в том, что они имеют место, но и в том, что они не обозначены конкретными сроками. Этот праздник начнется лишь при определенном состоянии реки.

— Странно.

— Не более чем все прочее здесь. Своего рода церемония задабривания реки. Этому празднику уже несколько тысяч лет. Он родился в те времена, когда египтяне обожествляли Нил. Они верили в то, что это божество нужно успокоить и задобрить. Чтобы, когда вода в Ниле поднимется, он не разлился слишком сильно и не смыл их деревни. Такое довольно часто случается, даже сейчас. Для этого и проводили такую церемонию.

— Они действительно верят, что церемония удержит реку в ее берегах?

— Теперь это просто древняя традиция, повод для праздника, не более того. Но когда-то все было абсолютно серьезно. Они даже приносили человеческие жертвы. Теперь швыряют в реку куклу — часто огромную, в натуральную величину, красиво наряженную куклу. Она олицетворяет девственницу, одну из тех, кого раньше бросали в реку.

— Бедные девственницы! Тяжкая же у них была доля! Их то дарили драконам, то приковывали цепями к скалам или что-то в этом роде… Что и говорить, невесело жилось девственницам в древности!

— Я не сомневаюсь, что тебе понравится эта церемония. Но она задержит работу. А мне этого меньше всего хочется.

— Я не могу дождаться, Тибальт, когда ты войдешь в нетронутую гробницу! Ты же будешь первым, правда? Я буду так рада за тебя! Именно этого ты и хотел, правда? Ты увидишь в пыли отпечатки ног последнего человека, который вышел из гробницы перед тем, как ее замуровали! Какой это восторг! И ты это заслужил! Тибальт, любимый мой!

Он рассмеялся — с той снисходительной нежностью, которая была моим душевным бальзамом. Мне так хотелось, чтобы он добился успеха!

* * *

Нам сообщили о празднике Нила за день до его начала. Вода быстро поднималась, и это значило, что в этом году дожди в центральной Африке были очень обильными. Теперь можно ожидать их в нашей местности, со всеми последствиями разлива великой реки.

С раннего утра берега Нила были запружены народом. Повсюду самые разнообразные экипажи. Некоторые люди приехали на верблюдах, и колокольчики на их шеях весело бренчали, как на шеях тех верблюдов, которые шли в караване паши — тогда, в день его приезда. Верблюды торжественно шествовали к реке, словно понимали, что они — одни из самых полезных животных в Египте. Их длинные ноги одинаково уверенно ступали и по мостовым, и по песку. Из их шерсти делали одеяла, ковры и бурнусы с капюшонами, которые носят многие арабы. Из шкур выделывали кожу. А тот специфический запах, которым, казалось, было пропитано все вокруг, исходил от их лепешек, которые использовали, как топливо.

В тот день все задавались одним вопросом: как поведет себя река? Если дожди были очень сильными, то берега неизбежно скроются под водой. А при умеренных дождях вода, конечно, поднимется, однако без угрожающего разлива.

Сегодня был праздник, а эти люди, как я заметила, просто обожают праздники. На базаре почти все лавки закрыты, но воздух был пропитан запахами разнообразной снеди. Прохожим предлагали рахат-лукум с орехами, маленькие плоские пироги, пропитанные медом, хервиш и куски баранины или говядины, нанизанные на палочки, чтобы покупатель мог макнуть их в котелок с густым дымящимся соусом. Тут же бродили продавцы лимонада в своих полосатых красно-белых одеждах; повсюду можно было выпить стакан мятного чая. В этот день на берега отовсюду собрались попрошайки и нищие — безногие, безрукие, слепые. Это было ужасающее, далеко не праздничное зрелище. Последние воздевали свои незрячие глаза к небу, выставив перед собой плошки для подаяний, выпрашивая бакшиш и призывая Аллаха благословить того, кто, проходя мимо нищего, бросал ему монету.

В целом же это было ослепительно-яркое, многоцветное зрелище. Наша компания наблюдала за происходящим с террасы дворца; там мы могли видеть все, не принимая непосредственного участия в церемонии.

Я сидела на стуле рядом с Тибальтом. Справа и слева от нас расположились Теренс Гелдинг, Табита, Эван и Теодосия. Тибальт сказал, что, похоже, в этот раз река не собирается выходить из берегов. Если случится наводнение, часть его рабочих заберут на восстановительные работы, что, конечно же, не сможет не сказаться на ходе раскопок…

К нам присоединился Адриан. Мне показалось, что он выглядел как-то странно. Я тогда подумала, что его просто измучила жара. И еще я подумала о напряжении нервов. Столько времени прошло, а ведь ничего определенного так и не нашли. Я хорошо видела нетерпение Тибальта. Каждый день, просыпаясь, он говорил, что сегодня наступит день великого открытия — и каждый вечер возвращался во дворец крайне угнетенным…

Вода в реке казалась красноватой — кое-где на своем пути она уже смыла пласты плодородной почвы. Люди содрогнулись, когда увидели красную воду. Цвет крови! Неужели Нил сегодня в плохом настроении?

С минарета донесся голос муэдзина: «Аллах велик, и Магомет — пророк его!» Тотчас воцарилась тишина, мужчины и женщины замерли, склонив головы в молитве. Мы на своей террасе тоже замолчали. Я представила, сколько людей сейчас просят Аллаха не позволить воде подняться и затопить поля. Я полагаю, что хотя они молились Аллаху и его пророку Магомету, многие из них верили в то, что, согласно древним традициям, разгневанных богов можно умиротворить, если бросить в эти бурные воды девственницу — и гневные боги, которые заставили воды подняться, будут удовлетворены этим, прикажут реке успокоиться и не причинять вреда людям.

Мы наблюдали, как процессия направляется к реке. Над толпой развевались флаги, на них были какие-то надписи, вероятно, из Корана, но я не была в этом уверена. Возможно, и нет. Я подумала о том, что традиция ублажать богов таким вот образом передавалась из поколения в поколение задолго до рождения пророка Магомета.

В гуще толпы двигалась повозка. На ней лежала большая, в рост человека, кукла, олицетворявшая девственницу. Кукла очень походила на живую девушку. Нижнюю часть ее лица скрывала чадра, на запястьях — серебряные браслеты; одета она была в прекрасные белые одежды. Когда процессия приблизилась и я получила возможность рассмотреть ее, то не могла поверить, что это — не реальная девушка; к тому же в ее лице было что-то очень знакомое…

Процессия прошла мимо нас.

— А почему они сделали куклу с закрытыми глазами? — поинтересовался Адриан.

— Думаю, — заметила я, — потому что она знает, что ее ждет. Вероятно, если тебя собираются бросить в реку, ты не захочешь видеть галдящую толпу, которая собралась поглазеть на такое зрелище.

— Но это же всего лишь кукла, — возразил Адриан.

— Она должна выглядеть как можно реалистичнее, я полагаю, — проговорила я. — Кого она мне напоминает? Знаю! Маленькую Ясмин, девушку, которая расшила мои домашние туфли!

— Ну конечно! — воскликнула Теодосия. — А я-то пытаюсь вспомнить, на кого она похожа!

— Это ваша знакомая? — спросил Адриан.

— Девушка, у которой мы иногда кое-что покупаем на базаре. Очаровательное существо, к тому же, немного говорит по-английски.

— Да, — заметил Адриан, — многие здесь кажутся нам на одно лицо. Наверное, мы им тоже.

— Ты и Тибальт, например, совершенно разные, а Эван — совершенно не похож ни на одного из вас. Точно так же, как и Теренс. Да и другие.

— Ах, Джудит, тебе лишь бы поспорить. Смотри!

В этот момент куклу подняли высоко над толпой и швырнули в бурлящую воду Нила. Мы видели, как она сразу же утонула. На берегу послышались ликующие крики, глубокий вздох. Рассерженные боги приняли дань. Теперь можно было надеяться, что река останется в своих берегах.

Странно, но наводнения действительно не было.

* * *

Во дворец прибыли подарки — от паши, в знак его особого благоволения. Мне он прислал очень дорогое украшение, выполненное в форме цветка лотоса, усыпанного жемчугом и покрытого лазурью. Оно было очень красивым. И Теодосия, и Табита получили подобные украшения, но мое было более богатым.

Тибальт рассмеялся:

— Совершенно очевидно, что ты понравилась ему больше всех. Это — священный цветок Египта, он символизирует пробуждение души.

— Мне следует написать льстивое письмо и выразить свою нижайшую благодарность, — заметила я.

Теодосия показала мне свое украшение, оно было изготовлено из полевого шпата и халцедона.

— Лучше бы он ничего не присылал мне, — проговорила она. — Я чувствую, как от этого цветка исходит какое-то зло.

Бедная Теодосия, у нее сейчас была неприятная полоса в жизни. Каждое утро ее мутило, болела голова. Но больше всего ее терзала тоска по дому, которая становилась все сильнее. Эвану, должно быть, приходилось нелегко с ней. Он как-то сказал мне, что когда эта экспедиция закончится, постарается никогда больше не принимать участия в подобных предприятиях. Видимо, Эван был убежден в том, что тихая университетская жизнь больше подходит Теодосии. А она действительно впадает в серьезную депрессию, если в любом, самом невинном подарке ей видится какое-то зло.

По пути на базар она рассказала мне, как Мустафа перепугался, увидев ее украшение.

— Мустафа! — пожала я плечами. — О Господи! Надеюсь, они не заведут снова свои песни: «Возвращайтесь домой, миледи!»

— Он боялся прикоснуться к этому украшению, сказал, что оно означает пробуждение души, а это возможно только после смерти.

— Какая чепуха! Все дело в том, что эти двое хотят вернуться в Гиза-Хаус. Поэтому они и пытаются заставить нас повлиять на Тибальта. Они, наверное, совсем с ума сошли, если предполагают, что мы в силах это сделать!

— О, Тибальт предпочтет увидеть всех нас мертвыми, только бы он мог и впредь искать свои гробницы.

— Говорить такое — несправедливо, абсурдно и смехотворно! — возмутилась я.

— Правда? Да он всех загоняет до смерти. Он ненавидит праздники и выходные. Ему бы только работать и работать… Он похож на человека, продавшего душу дьяволу!

— Что за ерунду ты несешь!

— Все говорят, что там ничего нет. Оставаться здесь — напрасная трата времени и денег. Но Тибальт и слушать ничего не хочет. Сэр Эдвард умер. Но прежде, чем умереть, он признал, что потерпел неудачу в поисках. Тибальт тоже потерпел неудачу. Но не желает этого признавать.

— Я не знаю, откуда у тебя такие сведения.

— Если бы ты не была влюблена в него до безумия, ты бы тоже это поняла.

— Послушай! Они нашли в гробнице указания на то, что вскоре будет сделано величайшее открытие всех времен!

— Я хочу домой.

Лицо ее было бледным. Она выглядела такой несчастной, что я тотчас же перестала на нее сердиться за то, что она нападает на Тибальта.

— Уже осталось недолго, — успокаивающе произнесла я. — А потом вы с Эваном вернетесь домой. Он сможет приступить к работе в университете. У вас появится очаровательный малыш, и вы будете жить тихо и мирно. Постарайся не жаловаться так часто, Теодосия. Это беспокоит Эвана. Кроме того, ты же знаешь, что можешь отправиться домой в любой день и час. Твоя мать с удовольствием примет тебя.

— Это последнее, чего бы мне хотелось, — вздохнув, ответила Теодосия. — Представляю!.. Мать будет все время отдавать приказы… Нет, я сбежала от нее, когда выходила замуж — и я не хочу возвращаться.

— Ну тогда держись стойко. Перестань грустить и видеть во всем сплошное зло. Наслаждайся экзотикой этой страны. Ты ведь не можешь отрицать ее странную притягательность!

— Притягательность?! Не в том ли она заключается, что они бросили в реку нашу Ясмин?!

— Ну что ты! Это была всего лишь кукла.

— Кукла в человеческий рост!

— А почему бы и нет? Они хотели, чтобы она была максимально похожа на живую девушку. Пойдем к Ясмин, и ты сможешь сама рассказать ей, как эта кукла напоминала ее саму!

Мы дошли до узкой улочки, пробрались сквозь толпу — и перед нами оказалась лавочка, в которой были выставлены товары из кожи. На стуле, который обычно занимала Ясмин, сидел какой-то человек. Мы остановились, и человек встал со стула, приняв нас за потенциальных покупателей. Я догадалась, что это — отец Ясмин.

— Да пребудет с вами Аллах, — сказал он.

— И с вами тоже, — ответила я. — Мы разыскиваем Ясмин.

На его лице промелькнуло выражение, которое я могла бы описать только как ужас.

— Кого? — переспросил он.

— Ясмин. Она ваша дочь? — спросила я.

— Не понимать.

— Мы почти каждый день разговаривали с ней. Но в последнее время не видели ее здесь.

Он покачал головой, будто бы пытаясь вникнуть в смысл моих слов, но я была совершенно уверена, что он все понял.

— Где она? Почему ее здесь больше нет?

Но он только качал головой.

Я взяла Теодосию за руку, и мы ушли. Я не замечала ни толпы, ни гула голосов, ни подносов с пресным хлебом, ни шипящих кусков мяса, ни пестрых одежд продавцов лимонада. Я думала только о кукле, которую бросили в бурлящие воды Нила и которая очень напомнила Ясмин. А теперь девушка исчезла…

* * *

Вернувшись во дворец, мы узнали, что пришла почта. Это всегда было важным и радостным событием. Я захватила свои письма в спальню, чтобы почитать в одиночестве.

Первое было от Доркас и Элисон. Как я любила эти письма! Они писали их на протяжении нескольких недель, добавляя по нескольку строк каждый день, так что можно было читать их, как своеобразный дневник. Я представила, как «письмо Джудит» лежит на письменном столе в гостиной, и каждый раз, когда случается что-нибудь стоящее упоминания, Элисон или Доркас берутся за перо.

А, это почерк Элисон…

Что за погода! В этом году ожидается хороший урожай. Будем надеяться, дождя не будет. Джек Полгрей нанимает людей издалека — даже в Девоне — потому что предполагается небывалый урожай.

Яблоки наливаются, и груши тоже. Надеемся, осы не доберутся до слив. Ты же знаешь, какие они! Сабина выглядит прекрасно. Она довольно часто приходит, и Доркас помогает ей готовить приданое для младенца — хотя ждать еще довольно долго. Бог мой! Я никогда не видела такого грубого шитья! А ее вязание! Доркас приходится распускать все, что она навязывает за день, и все делать самой. Не понимаю, почему бы не позволить Доркас все сделать самой? Но Сабине нравится думать, что она сама готовит вещи для ребенка.

Потом писала Доркас:

Мы уже очень давно тебя не видели. Ты осознаешь, что мы расстались впервые в жизни? Когда ты возвращаешься? Мы так соскучились!

На прошлой неделе умер старый мистер Пеггер. Он не был нежным и заботливым мужем и отцом, хотя и нельзя говорить плохо о покойных. Ему устроили пышные похороны, и Мэтью Пеггер стал новым могильщиком. Он сам копал могилу для своего отца — хотя некоторые полагают, что это неправильно. Надо было нанять кого-то другого для этой цели.

Оливер думает пригласить викария. Тут столько работы! Когда был жив отец, Оливер ему помогал. Он работает не покладая рук. И нам очень приятно видеть, как он сплотил наш приход.

И так далее. Наступила пора сбора урожая. Он оправдал все ожидания. Джек Полгрей, экстравагантный и широкой души человек в сравнении со своим скупым отцом, устроил по окончании уборочной страды танцы в большом сарае — и даже пригласил скрипачей! Все делали кукол из соломы и кукурузы, и вешали на стенах кухонь до нового урожая, чтобы и следующий год был таким же щедрым и удачным.

События, описанные в письме, представлялись мне так отчетливо и ярко, что меня с головой накрыло жгучее желание оказаться там. В конце концов, там мой дом, а я сейчас так далеко от него!

Пришло письмо и от Сабины — полное ее несвязных каракулей, в основном о том, как ей помогают мои тетушки и с каким нетерпением она ждет появления ребенка, и не странно ли, что Теодосия тоже в таком же положении… А что же здесь странного? Все вполне естественно. А как насчет меня? Я же не собираюсь отставать? Я должна буду сразу же сообщить ей эту новость, потому что тетушки очень тоскуют, им хотелось бы, чтобы я вернулась домой, забеременела и дала им возможность хлопотать над еще одним младенцем в семье. Потому что хотя они и ангелы, и относятся к ней, как к родной, все же никто на свете не заменит им Джудит.

Я читала письмо, когда послышался стук в дверь. Вошла Табита. В руке у нее было письмо. Она смотрела на меня невидящими глазами.

— Тибальт… — начала она.

— Он на раскопках, конечно.

— Я думала, что, может…

— Что-то случилось, Табита?

Она не ответила. Я вскочила и подошла к ней. Тут я заметила, как сильно у нее дрожат руки.

— Плохая новость?

— Плохая?.. Не знаю, можно ли ее так назвать. Наверное, хорошая… Джудит… это наконец случилось.

— Что случилось?

— Он умер.

— Кто?.. А, ваш муж! Присядьте. Вы испытали шок.

— Это письмо из той лечебницы, где его содержали. Он очень болел… Вы помните, как я ездила повидать его. А теперь… он умер.

— Полагаю, — сказала я, — это то, что называют счастливым избавлением.

— Он был неизлечимо болен. О, Джудит, вы не представляете, что это значит! Наконец… я свободна!

— Я могу вас понять, — мягко заметила я. — Может быть, выпьете чего-нибудь? Немного бренди?

— Нет, спасибо.

— Тогда я велю принести мятного чаю.

Она не ответила. Я позвонила в колокольчик. Появился Мустафа, и я попросила его принести чай. Он очень скоро вернулся. Мы сидели и пили освежающий чай, и Табита рассказывала мне о тех долгих тоскливых годах, когда она была одновременно и замужем и не замужем.

— Уже около десяти лет назад его поместили в больницу, Джудит, — сказала она. — А теперь… — ее прекрасные глаза сияли. — Теперь, — добавила она, — я свободна!

Ей страстно хотелось поговорить с Тибальтом. Хотелось рассказать это именно ему. Но ей это не удалось, потому что все задержались на раскопках, а когда вернулись, уже подали обед. Сразу после окончания обеда Тибальт поспешил на раскопки. Я наблюдала за Табитой. Ей так не терпелось сообщить ему эту новость!

Вечером она ждала его возвращения. Было уже за полночь. Я видела, как он вошел в дом, но в нашей комнате не появился. Я догадалась, что его перехватила Табита. Прошел час, а Тибальт все еще не приходил. Я ломала голову, почему? Сколько времени требовалось, чтобы сообщить новость? Мелкие, копошащиеся, как черви, и столь же неприятные мысли закрадывались в голову. Вспоминались зловещие слова няни Тестер. Может быть, она и утратила связность мыслей, но они действительно вернулись вместе в тот раз! Я вспомнила, как они сидели за роялем. Тогда еще я подумала, что они выглядят, как любовники. Нет-нет, это все — игра воображения. Если Тибальт любил Табиту, зачем бы ему жениться на мне? Потому что она была несвободна?

Но вот теперь она свободна.

Письмо от тетушек так явственно напомнило мне их лица! Мне казалось, что я вижу Элисон рядом с собой. «Ты говоришь, не думая, Джудит. Так можно наделать много глупостей. Когда собираешься выпалить что-либо, лучше подожди и посчитай до десяти».

Я могла сейчас посчитать до десяти, но это едва ли поможет. Нужно следить за своим языком. Нельзя позволять себе выражения, о которых придется потом пожалеть. Неизвестно, как Тибальт отреагирует на такую пылкую ревность жены.

Почему он так долго не идет? Они празднуют ее освобождение?

Дикая ярость поднялась из глубины души. Он женился на мне, потому что узнал, то я — дочь сэра Ральфа! Но… откуда? Он женился на мне, потому что узнал, что я унаследую деньги! Но знал ли он? Он женился на мне, потому что знал, что Табита несвободна. А вот это он знал наверняка.

Это ничего не доказывало. Но почему такие мысли пришли мне на ум? Потому что его предложение было столь неожиданным? Потому что я всегда знала, что между ним и Табитой существуют какие-то особые отношения? Потому что он так предан своей профессии, и этой экспедиции в частности, что ему срочно потребовались деньги на ее финансирование?

Я безгранично любила Тибальта. Жизнь без него не имела для меня никакого смысла. Но я не была в нем уверена: я подозревала, что он любит другую женщину, которая до сих пор была связана узами брака. А теперь она была свободна…

За дверью послышались шаги. Тибальт. Я закрыла глаза, потому что не решалась заговорить. Я боялась, что не удержу при себе все подозрения, которые роились в голове. Я боялась, что сказав ему о своих сомнениях и страхах, тут же получу все подтверждения…

Я лежала тихо, притворившись спящей.

Он сел в кресло и задумался. Я знала, о чем он думает: Табита свободна. Должно быть, прошел целый час, а он все сидел. Я по-прежнему притворялась спящей.

* * *

Почему с восходом солнца все кажется совсем иным? В небе сиял белый обжигающий диск, на который невозможно смотреть. Дома солнце было таким ласковым, но показывалось из-за туч не каждый день, так что ему всегда были рады. Солнцу всегда рады. И везде, пожалуй. Как только взошло здешнее солнце, все страхи, которые ночью, казалось, полностью подавили меня, начали испаряться.

Какая же я глупая! Тибальт любит меня. Он демонстрирует это совершенно явственно. Но в то же время он может испытывать привязанность к другим. Какую он, несомненно, испытывает к Табите. Она жила в его доме задолго до того, как там появилась я, она друг семьи, поэтому вполне естественно, что ее дела и проблемы глубоко волнуют его. Няня Тестер выжила из ума. Это очевидно. Она без всякой причины невзлюбила Табиту, а я выстраиваю на этой нелюбви свои подозрения. При свете дня все это стало для меня совершенно ясно. Я смеялась над собой. Я такая же мнительная, как Теодосия!

С самого праздника в честь Нила меня не покидало беспокойство. Если бы я увидела Ясмин и поговорила с ней, все было бы иначе. Мне не нравятся такие загадки.

Теодосия чувствовала себя нехорошо, и когда Табита предложила пойти с нею на базар, я с радостью согласилась. Естественно, мы говорили об ее новости.

— Может показаться жестоким, что я сейчас чувствую облегчение, но я не могу иначе, — сказала она. — В любом случае, для него это была не жизнь, Джудит. Большую часть времени он не осознавал, кто он такой.

— Не думаю, что вам стоит упрекать себя в том, что вы чувствуете облегчение, — заверила я.

— И все же, мне как-то неловко. Я все ломаю голову, что еще можно было бы сделать.

— А что вы могли сделать?

— Не знаю. Но я была счастлива только тогда, когда могла забыть о его существовании, а это — нехорошо.

Я взглянула на нее. Она выглядела иначе — моложе, — и ее красота засияла с новой силой.

Мы проходили мимо лавки, в которой раньше работала Ясмин. Старик снова сидел на ее месте. Он поднял голову и увидел меня. Я знала, что он хотел по привычке пробормотать: «Да пребудет с тобой Аллах!», но потом передумал и снова углубился в свою работу.

Мы направились дальше. Когда проходили мимо предсказателя, он заговорил с нами. Табита села на коврик.

— С плеч снят огромный груз, — проговорил он. — Вы счастливы так, как не было уже очень давно.

Он поднял взгляд на меня и похлопал по коврику с другой стороны от себя.

— Вы любимы. Вам следует уезжать — далеко, в страну дождей. Вы будете жить в радости, потому что вы любимы, и бремя не лежит более на ваших плечах.

Табита покраснела.

Я подумала: он имеет в виду Тибальта. Тибальт любит ее, и она любит Тибальта, и она свободна… но теперь несвободен он. Почему они не подождали еще немного? Ему не следовало спешить с женитьбой ради…

Предсказатель перевел взгляд на меня.

— Возвращайтесь, леди, — сказал он. — Летучая мышь вьется над вами. Она вьется, как большой ястреб, леди. Она выжидает.

— Спасибо, — ответила я. — Мое будущее всегда одно и то же. Но я надеюсь, скоро эта летучая мышь куда-нибудь все же улетит.

Он не понял меня. Мы положили монетки в его плошку и ушли.

— Ну конечно он такой же, как цыгане у нас в Англии. Они предсказывают то, что, по их мнению, произведет наибольшее впечатление, — проговорила Табита.

— Ну меня его предостережения уже не впечатляют. Но они очень расстраивают Теодосию.

— Мировоззрение этих людей сильно отличается от нашего. Ему присущ мистический подход. Они всегда утверждают, что у человека есть некий выбор, и поэтому он в состоянии избежать ударов судьбы…

— А вот этот предсказатель всегда советует мне уезжать домой. Странно… Мне непонятно, почему. Я хороший клиент. Он ведь потеряет меня, если я всерьез восприму его предостережения, разве не так?

— Пожалуй.

— Но, по крайней мере, он не ошибся по поводу бремени, которое вы сбросили с плеч. Думаю, ему передают сведения о нас, и он использует их в своих предсказаниях.

— Это меня не удивило бы, — согласилась Табита.

* * *

Эван подошел ко мне, когда я сидела на террасе. Мне всегда нравилось сидеть там в одиночестве и смотреть на закат. Меня потрясало, как может такое быть — вот солнце сияет на небе, а вот спустя мгновение оно исчезает, и мир почти сразу погружается во тьму. Я с тоской вспоминала долгие сумерки дома, когда постепенно становилось все темнее, и вечер наступал как-то неохотно.

— Я рад, что застал вас одну, Джудит, — сказал Эван. — Хотел поговорить о Теодосии.

— Как она себя чувствует сегодня?

— Сильно угнетена.

— Как вы думаете, может быть, ей стоит вернуться домой?

— Мне бы этого очень не хотелось, но я начинаю склоняться к мысли, что это — самый лучший выход.

— Она не захочет покинуть вас. А вы не могли бы поехать с ней?

— Сомневаюсь, чтобы Тибальт согласился отпустить меня.

— А… понимаю.

— Думаю, что если бы это было крайней необходимостью, он бы отпустил… но такой необходимости нет. Конечно, Теодосии не подходит этот климат, а теперь, когда она ждет ребенка…

— Я знаю. Но до этого времени мы наверняка уедем.

— Возможно. Но ей не становится лучше… только хуже. Это место как-то странно влияет на нее.

— Так, может быть, лучше пусть едет домой и ждет вас там?

— Не думаю, что она захочет вернуться в нашу квартиру при университете. Она могла бы поехать к матери, но вы же знаете, какая она. Леди Бодриан на самом деле никогда не одобряла наш брак. Думаю, Теодосия была бы несчастна в Кеверол-Корт.

— Но она может поселиться в Радужном. Тетушки с удовольствием будут ухаживать за ней. Или к Сабине, в дом приходского священника.

— А это — идея! Но я знаю, что ей не захочется покидать меня… как и мне расставаться с ней.

— В любом случае, вы можете ее спросить.

— Я так и сделаю, — сказал он, немного приободрившись.

На следующий день я была во дворе, когда услышала, как кто-то окликнул меня тихим шепотом:

— Леди!

Я оглянулась и сначала никого не увидела. Потом из-за куста в углу двора показалась какая-то фигура. Это был молодой араб, которого я не встречала раньше.

— Леди, — повторил он, — у вас есть магия в горшочке, — он протянул ко мне руку, и я заметила, что она в крови.

— Конечно, я обработаю рану, — сказала я, — но сначала ее нужно промыть. Заходи.

Я привела его в маленькую комнатку с дверью, ведущей прямо во двор. В этой комнате часто бывала Табита. Она составляла здесь букеты. Я велела юноше сесть, а сама пошла в свою комнату за мазями Доркас.

Он следил за тем, как я промывала рану — очень неглубокую, как выяснилось, и когда я промокала ее, прошептал:

— Леди, я пришел, потому что мне нужно поговорить с вами.

Я внимательно посмотрела в его темные глаза и заметила, что он очень напуган.

— О ком поговорить?

— О Ясмин. Вы были очень добры к ней.

— Где она?

— Ее больше нет. Я молюсь о том, чтобы Аллах успокоил ее душу.

— Ты хочешь сказать, что она умерла?

Он кивнул, и на его лице отразилась неизбывная печаль.

— Как она умерла? Почему?

— Ее забрали.

— Кто?

Он пытался объяснить то, что мне было очень сложно понять.

— Я любил Ясмин.

— Ты работаешь на раскопках? — спросила я. — Ты работаешь на сэра Тибальта Трэверса?

Он кивнул.

— Очень хороший хозяин. Очень добрая леди. Это секрет.

— Ты можешь доверить мне свой секрет. Как тебя зовут?

— Хусейн.

— Хусейн, расскажи мне все, что ты знаешь об исчезновении Ясмин. Можешь поверить, я ничего никому не скажу, если это должно остаться в секрете.

— Леди, мы любим. Но ее отец сказал — нет. Она была предназначена для старика, у которого много коз, который продает много шкур.

— Понимаю.

— Но любовь очень сильная, леди. И мы встречаемся. Я не смею это говорить. Мы оскорбили фараонов.

— Успокойся, Хусейн, мертвые фараоны не станут гневаться на двух влюбленных. Думаю, в их времена тоже случалось подобное.

— Где мы можем встречаться? Места нет. Но я работаю. Мне доверяют. Я один из доверенных работников сэра Трэверса. Я знаю, когда будет работа, а когда — нет. И когда нет работы, мы встречаемся там, в гробнице.

— Ты смелый, Хусейн. Немногие решились бы встречаться в таком месте.

— Это единственное место, и любовь сильна, леди. Мы нигде больше не могли быть в безопасности. А если ее отец узнает, то отдаст ее старику, хозяину коз.

— Я понимаю. Но где же Ясмин?

— Ночью пришел великий паша. Мы должны были встретиться. Мы вместе идем в гробницу. Но сэр Трэверс говорит: «Хусейн, ты должен отнести записку Али Мусе! Этот человек делает инструменты, которыми мы пользуемся, — и принести то, что я прошу. Я дам тебе записку». Я должен повиноваться. И не смог прийти в гробницу. Ясмин пошла одна… И это было в тот вечер, когда приехал паша. Больше я ее не видел.

— Но ты говоришь о ней так, словно она мертва.

— Она мертва. Ее бросили в реку в день праздника Нила.

У меня перехватило дыхание.

— Этого я и боялась! — воскликнула я. — Но Хусейн… почему?

Он опустил глаза.

— Пожалуйста, леди, вы скажите мне. Вы мудрая. Почему Ясмин бросили крокодилам?

— Крокодилам?!

Он опустил голову.

— Священным крокодилам. Я видел священных крокодилов с драгоценными серьгами в ушах и с золотыми браслетами на лапах. — Он бросил быстрый взгляд через плечо, словно опасался незримого убийцы.

— Кто мог это сделать? — спросила я. — Кто мог бросить Ясмин в реку?

— Большие люди, госпожа. Большие, сильные, богатые люди. Она была в гробнице. Это проклятие фараонов.

— Но Хусейн, фараоны не могли этого сделать. Это сделал кто-то другой, и на это нужна была какая-то веская причина.

— Я не видел Ясмин с того дня, когда меня послали к Али Мусе, но думаю, она тогда пошла в гробницу одна.

— Смелая девушка.

— Любой станет смелым ради любви, госпожа.

— Ты думаешь, кто-то ее обнаружил там?

— Я не знаю.

— Но когда ее бросили в реку, она не подавала признаков жизни. Она была как большая кукла.

— Может, она уже была мертва. Может, была одурманена. Не знаю. Все, что я знаю, это лишь то, что она мертва.

— Но зачем это было делать? Если кто-то действительно хотел ее убить, зачем нужно было устраивать… вот такое…

— Леди, вы видели рисунки на стенах. Вы видели пленников фараонов, которых привозили с войн. Вы же видели, леди?

— Я часто думала над тем, кто эти люди. Они изображены привязанными вверх ногами к бортам кораблей на этих рисунках, и другие — без рук или без ног…

— Это происходило с теми, кто оскорблял фараонов. Их всех скармливали крокодилам. Иногда отрубали руку или ногу, и… оставляли в живых. Чтобы все видели, что происходит с тем, кто смеет оскорблять фараона. А иногда их бросали крокодилам целыми и невредимыми. Понимаете?

— Я не могу понять, каким образом Ясмин могла кого-то обидеть… Хусейн, ты уверен, что в реку бросили именно Ясмин?

— Разве влюбленный не узнает любимую?

— Я была с ней мало знакома, но мне показалось, что я тоже узнала ее.

— Это была Ясмин, леди. И я был в гробнице, хотя и не в ту ночь, когда она пропала.

— Ты боишься, что тебя тоже заберут?

Он кивнул.

— Кто знает… Если бы они захотели, то давно бы уже это сделали. Я думаю, что в ночь, когда она была там, в гробнице находился кто-то еще… И кто бы это ни был, именно он убил девушку. Никому не говори о ваших отношениях с ней.

— Я не говорю. Это был наш секрет. Поэтому мы и выбрали то место для нашей любви.

— Хусейн, ни с кем не говори о Ясмин! Не показывай своей печали!

Он кивнул, а затем с безграничной благодарностью посмотрел на меня.

— Это, — указал он на свою руку, — чепуха. Я просто пришел поговорить с мудрой леди.

Я было хотела возразить против такой завышенной оценки своих возможностей, но поняла, что единственный способ утешить его — позволить верить, что все так и есть.

— Рада, что ты пришел ко мне, — сказала я. — Приходи снова, если что-нибудь узнаешь.

Он кивнул.

— Я знал, что вы мудры, леди, и у вас есть волшебство в горшочке.

* * *

Я с трудом дождалась возможности поговорить с Тибальтом наедине. Я хотела поведать ему то, что рассказал мне юноша, и спросить его совета.

Но повидаться с моим мужем наедине было настолько сложно! Только под вечер я увидела, как Тибальт направляется в наши апартаменты. Он выглядел подавленным. Я поспешила следом за ним. Войдя, он опустился в кресло и замер, уставившись на носки своих ботинок.

— Тибальт, — сказала я, — мне нужно кое-что тебе сообщить…

Он взглянул на меня рассеянно, словно не услышал моих слов.

— Ясмин мертва!

— Ясмин? — переспросил он.

— Ну, ты ее не знаешь. Девушка, которая шила кожаные туфли на базаре. Ее бросили в воду на церемонии в честь Нила.

— Боже!

— Это убийство, — сказала я.

Он посмотрел на меня несколько озадаченно, но я поняла, что он меня не слушает.

— Девушка погибла… убита, а тебе все равно. Эта Ясмин была в гробнице в ту ночь, когда приехал паша…

— Что?!

Я с раздражением и гневом подумала: достаточно упомянуть гробницу, чтобы сразу же завладеть его вниманием! То, что она без разрешения забралась туда, было для него важнее того, что она погибла.

— Ко мне приходил один из твоих рабочих. Он очень напуган, поэтому, пожалуйста, не гневайся на него. Они встречались в гробнице, а потом девушка умерла.

— Встречаться в гробнице! Они не посмели бы!

— Я уверена, что он не лгал. Но дело в том, что девушка мертва. Ее бросили в реку.

— В наши дни они бросают в реку только кукол, — возразил он.

— Но на этот раз они бросили Ясмин. Мне показалось, что я узнала ее. И Теодосия тоже. А теперь мы знаем это точно. Тибальт, что ты собираешься предпринять по этому поводу?

— Джудит, дорогая моя, ты беспокоишься о том, что тебя совершенно не касается.

— Ты хочешь сказать, что мы должны спокойно воспринимать гнусное убийство?!

— Кто-то рассказал тебе эту красивую и страшную легенду, и рассказ попал на благодатную почву… Кто это был?

— Один из твоих рабочих. Я не хочу, чтобы ты его бранил. Он и так серьезно пострадал. Этот юноша любил Ясмин — и потерял ее.

— Думаю, ты стала жертвой обмана, мистификации, Джудит. Эти люди любят драмы. Рассказчики на базаре всегда повествуют довольно правдоподобные истории о влюбленных, которые умирают во имя любви. Но все эти истории они придумывают сами.

— Я уверена, что он ничего не придумал. Что мы можем сделать?

— Абсолютно ничего… даже если это правда.

— Ты хочешь сказать, что мы не вмешаемся и закроем глаза на убийство?

Он настороженно посмотрел на меня.

— Мы не судьи этим людям. Первое, чему следует научиться: не вмешиваться! Некоторые из их традиций могут показаться нам странными, даже варварскими… Но мы приехали сюда как археологи, и большая удача заключается уже в том, что нам разрешили это сделать. Одно из основных правил — невмешательство…

— В обычной жизни — да… но это…

— Для меня это звучит абсурдно. Даже в старину, когда девушку бросали в реку во время церемонии, она должна была оставаться девственницей. Мне кажется, твоя Ясмин едва ли была ею, поскольку встречалась со своим любовником в таком месте.

— Но кто-то хотел избавиться от нее.

— Существует множество способов избавиться от тела, помимо такого карнавального. Абсурд.

— Думаю, это было предупреждение.

Он озабоченно потер лоб рукой.

— Тибальт, мне кажется, ты думаешь о чем-то другом.

Он долго смотрел на меня, потом произнес:

— Мы закончили раскопки того прохода, на который возлагали столько надежд. И он привел нас к камере, которая заканчивалась тупиком. Дальше — ничего. Должно быть, она была построена специально для того, чтобы ввести в заблуждение грабителей. Но на этот крючок попались мы!

— Тибальт!

— Да, вся работа последних нескольких месяцев привела лишь к тупику. Можно сказать, все наши усилия и все вложенные в экспедицию деньги, потрачены впустую.

Мне хотелось утешить, обнять и укачивать его, как обиженного ребенка. Именно в этот момент я ощутила нашу подлинную близость, совсем не такую, как в минуты страсти.

Он был холоден и отчужден. Я молчала. Что бы я тогда ни сказала, это все равно звучало бы банально. Именно тогда мне стало безусловно ясно, что работа для него важнее всего на свете.

— Итак, — произнесла я холодно и четко, полностью контролируя свои эмоции, — значит, это — конец.

— Полный провал, — кивнул он.

Я снова замолчала.

Он пожал плечами, и в комнате зависло гнетущее молчание.

Я знала, что он забыл о Ясмин — да он и не задумывался о ее судьбе. Он не думал и обо мне тоже.

У него на уме было только одно: провал.

Глава 8 Трагедия в подземелье

Весь следующий день только и было разговоров, что о возвращении домой. Эта экспедиция стала одной из самых дорогостоящих — и ни к чему не привела: глухой тупик и разграбленная ранее гробница.

Тибальт допустил большую ошибку. Его ввели в заблуждение слова, произнесенные отцом перед смертью. Все свелось именно к этому. Только потому, что его отец умер при столь загадочных обстоятельствах, — а эти обстоятельства действительно были загадочными, что бы кто ни говорил, — Тибальт поверил в то, что он стоял на пороге великого открытия. И другие тоже поверили. А теперь ценой горького разочарования и огромных денег, потраченных впустую, все поняли, что ошибались.

Теодосия была искренне рада. Мысль о скором возвращении домой воодушевила и оживила ее.

— Конечно, мне жаль Тибальта, — говорила она. — Он сильно расстроен и угнетен. Но, в конце концов, как замечательно оказаться дома!

— Ну что ж, все кончено, — произнес Адриан. — Скоро мы будем дома, и наше приключение подойдет к концу. Теперь это тебя отрезвило, Джудит? Ты прямо помешалась на том, чтобы мчаться сюда, не так ли? Но все оказалось не таким, как ты ожидала. О, знаю нашу Джудит! Ты представляла, как поведешь всех нас вперед. Как будешь играть роль этакой матери настоятельницы для всей нашей экспедиции, и в конце концов пробьешься к вожделенной победе и откроешь нетронутую гробницу фараона. Но столкнулась с реальностью.

— Я считаю, что это приключение было захватывающим.

— И ты не имела бы ничего против того, чтобы стать вдовой археолога? Думаешь, я не видел, как ты скрежещешь зубами? Кому понравится быть вторым на пути к мертвым костям?

— Я довольно скоро смирилась со своим положением, и хотя все и закончилось так печально, все же могу со всей искренностью заявить, что это путешествие стало прекрасным опытом.

— Сие есть речи доброй, преданной жены.

— Я знала, что этого следовало ожидать, — сказала я. — И всегда понимала, что Тибальт большую часть времени будет занят работой.

— Я бы так не пренебрегал тобой, Джудит, — проговорил он, шагнув ближе ко мне. — И все это попусту.

— А ты, как я вижу, преданный соратник своего руководителя! — сердито ответила я ему.

— Мы с тобой всегда были хорошими друзьями, правда? — усмехнулся Адриан.

— До этого момента, — гневно бросила я.

Он расхохотался. Потом посерьезнел.

— Не обманывайся. Мы были и останемся добрыми друзьями. И если я когда-либо понадоблюсь тебе…

— Понадобишься — мне?..

— Да, дорогая кузина. Даже самые независимые из нас иногда нуждаются в других людях.

— Ты намекаешь на что-то?

Он пожал плечами и одарил меня кривой улыбкой, которая мне всегда нравилась. Он всегда так улыбался в серьезные моменты, когда притворялся легкомысленным и беззаботным, но на самом деле что-то его сильно беспокоило.

«Он что-то знает, — подумала я тогда. — Он предупреждает меня о чем-то. О чем? В отношении Тибальта?»

— Будь любезен, объяснись точнее, — потребовала я.

Он, казалось, решил, что зашел слишком далеко.

— Тут нечего объяснять.

— Но ты намекаешь…

— Я просто снова нес какую-то чушь, ерунду.

Но ему удалось посеять в моей душе семена беспокойства.

* * *

А несколько дней спустя дворец неожиданно охватило всеобщее возбуждение. Тибальт торжествовал. Он, оказывается, шел по ложному следу, но теперь напал на новый, настоящий.

— У меня такое чувство, что мы работали не в том месте, — взволнованно сообщил он мне. — За той стеной что-то есть!

— А что, если это — еще один тупик?

— Не думаю, что там есть два ложных прохода.

— А почему нет?

— О, Джудит, ради всего святого, с чего бы ему там быть?

— Не знаю, но оказался же прежний ход тупиком.

— Нужно попробовать, — твердо проговорил он. — Я не сдамся, пока сам все не проверю.

— И это значит, что мы остаемся здесь? На сколько?

— Кто знает? Но мы все же попробуем.

Это сообщение вызвало удивительную реакцию у членов экспедиции.

Они все были в восторге. Табита тоже. Бедная Теодосия! Она была так расстроена. Думаю, Эван тоже. Но только по поводу Теодосии. Он был очень добр и нежен с ней — по-моему, сначала он был мужем, а уж потом археологом. И в глубине души я сравнивала…

* * *

Теодосия впала в меланхолию. Ее надежды рухнули.

— Она расстраивает Эвана, — говорила Табита. — Тибальт очень озабочен. Он говорит, что Эван не концентрируется на работе, потому что постоянно беспокоится о жене.

Меня охватило раздражение. Почему Тибальт говорит об Эване с Табитой? Я подозревала, что он слишком часто и много общается с ней. Несколько раз я заставала их за оживленной беседой. Я вспомнила сцену с Адрианом и подумала, замечали ли остальные члены экспедиции эти беседы, как заметил их Адриан?

Табита всегда была энергична и готова облегчить жизнь Тибальта. Именно ей пришла в голову мысль о том, что поскольку Теодосия угнетена задержкой отъезда, ей следует отвлечься от своего мрачного настроения. Табита решила, что неплохо было бы организовать небольшую экскурсию на раскопки, пригласив туда Теодосию.

— Пусть Теодосия сама увидит, как это интересно, — говорила Табита. — Я уверена, это поможет ей преодолеть все страхи.

Табита поговорила с Тибальтом, который дал разрешение, а потом она составила список экскурсантов. К моему удивлению, Теодосия сразу же согласилась поехать на раскопки. Она искренне хотела избавить Эвана от постоянного беспокойства, а себя — от своих страхов.

* * *

Леопольд Хардинг очень интересовался тем, что происходит на раскопках. Адриан рассказал, что несколько раз встречал Хардинга, и тот всегда расспрашивал о ходе исследований. Он выразил свое сочувствие, узнав, что экспедиция потерпела поражение, а позже сказал Адриану, что безмерно обрадовался, когда возродились надежды на успех.

— Он хотел бы увидеть все своими глазами, — сообщил Адриан, — и спрашивал, может ли надеяться присоединиться к нашей экскурсии. Когда Тибальт дал на это свое согласие, он пришел в совершеннейший восторг! Между прочим, Хардинг пригласил меня в свое хранилище. Хочешь тоже пойти?

Я согласилась, и мы пошли вместе.

Это был небольшой сарай на краю рынка, запертый на тяжелые замки, из чего я сделала вывод, что некоторые экземпляры были довольно ценными. Леопольд Хардинг сиял от восторга, показывая нам экспонаты своей коллекции.

— Обратите внимание на этот складной стул. Он украшен искусной резьбой. Видите львиную голову на верхней панели и львиные лапы на ножках? Я нашел его здесь, но возможно, это даже скандинавский стул. Никогда не знаешь, что найдешь — и где. Этот стул мог быть сработан в двенадцатом веке.

Адриан взял в руки какую-то пластину.

— Взгляните! Могу поклясться, это — подлинник. Я видел такие фигуры — фараон подносит дары Гору.

— Очаровательная вещица, — кивнул Леопольд Хардинг, — она способна ввести в заблуждение многих. Вы, наверное, подумали, что она была сорвана со стены гробницы. Но это не так. Она старая — но не настолько. Триста лет, я бы сказал. Можете представить, как я разволновался, когда она попала мне в руки.

Мне показалось, Адриан с неохотой отдал эту пластину Леопольду Хардингу.

— А посмотрите на это, — продолжал Леопольд Хардинг, взяв в руки какую-то шкатулку. — Емкость для драгоценностей. Видите инкрустацию из слоновьей кости и крошечные клетчатые панели на крышке? Одно из моих самых ценных приобретений.

Мы полюбовались шкатулкой, потом посмотрели еще кое-какие предметы. Он нам рассказывал о трудностях доставки подобного товара в Англию и о том, что гораздо удобнее приобретать драгоценности или миниатюры, которые можно перевозить при себе.

Он показал нам несколько ожерелий и серег из лазурита и бирюзы, выполненных в египетском стиле. Я пришла в восторг. Еще там была одна скульптура, которая привлекла мое внимание. Изображение бога Гора с головой ястреба. У ног бога расположилась фигура фараона. Бог-ястреб возвышался над фараоном, будто бы защищая его. Фигуры казались живыми. Скульптура была пяти футов в высоту, но пока я смотрела на нее, зачарованная, мне казалось, что она выросла до огромных размеров. Я не могла отвести взгляд. Было в ней что-то такое, что одновременно притягивало и отпугивало, внушало мысль о том, чтобы уйти прочь — и удерживало на месте.

Почувствовав, что кто-то прикоснулся к моему плечу, я испуганно вздрогнула. Это был Леопольд Хардинг. Он улыбался.

— Прелестно, правда? — сказал он. — Великолепная копия.

— А каким был оригинал? — поинтересовалась я.

— Никогда не видел, но он, несомненно, должен был украшать гробницу какого-то фараона. Эта скульптурная группа должна была отпугнуть грабителей. — Он повернулся к Адриану. — Ну вы знаете об этом гораздо больше, чем я.

— Сомневаюсь, — ответил Адриан. — Я никогда не видел внутреннего убранства неразграбленной гробницы.

— Скульптура довольно пугающая, не правда ли? А теперь я хочу услышать ваше мнение по поводу вот этого алебастрового украшения. Сфинкс, ни больше ни меньше. Он довольно хорош. И стоит немало. Очень искусно сработан.

Мы согласились. Потом осматривали другие интересные предметы, которые ему удалось найти. Но я продолжала думать о каменной фигуре Гора, и когда бы я ни обернулась, глаза ястреба смотрели на меня с угрозой.

Экскурсия получилась очень интересной, и, покидая сарай, мы сказали ему об этом, за что он тепло поблагодарил нас.

— Этот жест доброй воли заслуживает ответного, — весело сказал он. — Не забудьте взять меня с собой, когда поедете осматривать развалины.

* * *

Наша компания состояла из Теренса Гелдинга, который был у нас главным, Адриана и Эвана, которые помогали ему, Леопольда Хардинга, нашего гостя, Табиты, Теодосии и меня. Мы отправились на раскопки вечером, когда там уже не было рабочих. Когда я входила в эти подземные проходы, меня охватывало сильное волнение. Поэтому я понимала, что может чувствовать Теодосия. Теперь уже было заметно, что она беременна. Она опиралась на руку мужа. И я с удивлением отметила, что Теодосия выглядела смирившейся, искренне желающей развлечься этим небольшим приключением.

Теренс шел с фонарем впереди, Адриан — тоже с фонарем, замыкал шествие. Теодосия крепко вцепилась в руку мужа, ступая робко и осторожно. Конечно, после жаркого вечера на свежем воздухе, в подземелье было холодно, но Теренс предупредил нас о необходимости взять с собой плащи и накидки.

Теренс, высоко подняв фонарь, указал на настенную роспись — изображения богов и фараонов. Я узнала Амон Ра с бараньей головой, ястреба-Гора, — или это опять Амон Ра? Он ведь был одновременно и бараном, и ястребом. Тут был Анубис в образе шакала, который напоминал мне о знаке на руке человека, чью рану я обрабатывала, и такой же знак был на руке предсказателя…

— Эта гробница принадлежала не очень важному сановнику, — сообщил Теренс. — Рисунки на стенах вырезаны не так тщательно, как мы видели в других местах — например в нашем дворце. Очевидно, это — место успокоения вельможи средней руки, хотя, несомненно, богатого человека, потому что даже такая гробница должна была стоить огромных денег. Возможно, здесь захоронены сразу несколько человек.

— Они составили нечто вроде синдиката, чтобы оплатить строительство гробницы? — поинтересовался Леопольд Хардинг.

— Но разве они не умерли к моменту постройки? — спросила Теодосия, и мы все с радостью заметили неподдельный интерес в ее голосе.

— Нет, — ответил Теренс. — Работы по постройке гробницы начинались задолго до смерти. В случае, если гробница предназначалась фараону, она строилась долгие годы, и работы прекращалась только с его смертью.

— Когда гробница была полностью готова, — добавил Адриан. — Поэтому, чем дольше он жил, тем величественней была гробница. Это кажется довольно несправедливым в отношении тех, кто умирал молодым. Лишиться в одночасье и жизни, и роскошной гробницы!

Мы осторожно продвигались по узким проходам. Теренс шел впереди. Потом проход вывел нас к камере.

— Это не погребальная камера, — сообщил Теренс, — она расположена немного дальше. В этой яме, которую вы видите перед собой, должно быть, хранилось что-то важное, и это унесли, когда разграбили могилу. Трудно сказать наверняка. Эти деревянные мостки построены тут специально для нас, когда нам нужно было перебраться через яму, чтобы попасть в проход вон там, дальше. Но сначала взгляните на эту настенную живопись…

Он поднял фонарь повыше, и Теодосия, как я полагаю, решив продемонстрировать Эвану освобождение от давних страхов, ступила на деревянный мостик, собираясь его перейти.

То, что произошло в следующее мгновение, потрясло всех нас. Мост рухнул, Теодосию подбросило вверх, а потом она упала на дно ямы. Повисла ужасная тишина, которая, казалось, длилась вечность, хотя на самом деле она продолжалась не дольше мгновения. Потом я услышала, как Адриан закричал: «Боже всемогущий!» Я видела, как Эван быстро спускается на дно ямы. Это было не так просто, потому что расстояние до дна было не менее двенадцати футов.

Теренс был единственным, кто сохранил присутствие духа.

— Хардинг, найдите где-нибудь носилки! Кто-нибудь, пошлите за врачом! Возьмите фонарь, — он сунул мне в руку фонарь. — Я спущусь вниз.

Он спустился и стал на колени рядом с Эваном у распростертой на дне ямы Теодосии.

* * *

Это был какой-то кошмар: мрачная могила, жуткая тишина, лежащая без сознания Теодосия и потрясенный Эван.

Это тянулось, наверное, целую вечность.

Затем мы наспех соорудили носилки и вытащили Теодосию из ямы. Это было нелегким делом, как и потом вынести ее по узкому проходу. В ту ночь Теренс показал себя настоящим лидером, а Табита была ему под стать — холодная и решительная. Я делала все, что могла, чтобы утешить Эвана.

— Это я виноват, — повторял он, — не нужно было позволять ей приходить сюда!

Доставив Теодосию во дворец, мы уложили ее в кровать. В ту ночь она родила мертвого ребенка — пятимесячную девочку. Но мы более всего беспокоились о самой Теодосии.

Она была без сознания, и Табита, у которой был некоторый опыт сиделки, оставалась рядом с ней, пока я находилась в соседней комнате, безуспешно пытаясь утешить Эвана.

— Все будет хорошо, — повторяла я. — Вы потеряли ребенка, но у вас еще будут дети.

— Если она это переживет, — проговорил Эван, — я никогда больше не увезу ее далеко от дома. Она была так сильно напугана! Вы знаете, как она боялась. Она предчувствовала несчастье. Это я во всем виноват!

— Глупости! — возразила я. — Это вовсе не ваша вина. Да, она приехала с вами, но ведь вы же ее муж!

— Она хотела вернуться, а я держал ее здесь. Она старалась приспособиться, о, как она старалась… изо всех сил… О Боже! Ну почему я не уехал с ней домой?!

— Вы не могли, — мягко заметила я. — У вас же здесь работа.

— Я ведь говорил с Тибальтом. Но он не мог так легко обойтись без меня… Надо было бы искать мне замену.

К двери подошла Табита. Эван вскочил. Табита жестом пригласила нас следовать за ней.

Мертвенно-бледное лицо Теодосии на подушке. Оно было влажное от пота. Я едва узнавала ее.

Меня охватило отчаяние. Теодосия — моя сестра, и я знала, что она умирает.

Эван опустился на колени перед кроватью, по его лицу катились слезы. Теодосия открыла глаза.

— Эван… — позвала она.

— Любовь моя, — отозвался он, — моя бесценная любовь!

— Все хорошо, Эван, я… я не боюсь…

Она заметила меня.

— Джудит…

— Я здесь, Теодосия.

— Моя… сестра…

— Да, — ответила я.

— Она сейчас надо мной, Джудит… Большая черная летучая мышь…

— О, Теодосия!

— Я не боюсь, Эван, я не…

Я услышала, как Эван прошептал: «О Боже!»

Табита положила мне руку на плечо.

— Все кончено, Джудит!

Я поднялась с колен, не в состоянии поверить в случившееся. Вчера еще Теодосия была здорова. Два дня назад мы вместе ходили на базар. А теперь она мертва…

Известие о смерти Теодосии ошеломило всех. Сэр Эдвард умер. А теперь — еще одна смерть! Это — проклятие фараонов!

Мустафа и Абсалам смотрели на меня умоляюще. «Уезжайте домой, леди, — означали их взгляды, — уезжайте, пока проклятие не ударило еще раз!»

Тибальт был встревожен.

— Это расстроило Табиту, — сказал он. — Она не может забыть, что сама предложила провести эту экскурсию. Я говорил ей, что она это сделала только чтобы помочь Теодосии, но ее это не утешает.

Я редко видела его таким расстроенным. Из-за Табиты!

Что со мной происходит? Я становлюсь обидчивой, злопамятной и подозрительной! Он больше обеспокоен тем, как это событие подействует на Табиту, чем на Эвана, чьей женой она была, или на меня, ее сестру!

— Я тотчас начал расследование, — рассказывал он. — Мы должны выяснить, как это могло произойти. Мы часто пользовались этим мостиком. Он был довольно прочным, чтобы удержать несколько мужчин и тяжелое оборудование. Почему он обрушился, когда молодая женщина попыталась пройти по нему? Тут должно быть какое-то логическое объяснение. Если мы его не найдем, опять поползут эти нелепые слухи…

Однако он не мог предотвратить появление слухов — особенно когда оказалось, что невозможно узнать, почему обрушился этот злосчастный мостик.

По общему мнению он развалился из-за проклятия фараонов. Это — месть разгневанных богов. Но почему их жертвой должна была стать Теодосия, которая никого не обидела? Она впервые пришла в ту гробницу, при этом больше всего на свете желая уехать домой. Если боги разгневаны, то почему они решили обрушить свою кару именно на нее?

Часть рабочих отказалась входить в гробницу — и это еще больше замедляло темп работ.

Я очень беспокоилась об Эване. Он не находил себе места от горя. Отвечал невпопад, не мог сосредоточиться на том, что ему говорят. Глаза его то и дело наполнялись слезами. Он постоянно говорил о Теодосии, о том, как он был с нею счастлив, о том, какие они строили планы на будущее, как мечтали о ребенке. Это было больно, просто невыносимо слушать.

И я решила поговорить с Тибальтом.

— Эвану придется вернуться домой, — сказала я. — Он не может здесь оставаться.

— Но он нужен здесь.

— Но не в его же нынешнем состоянии!

— Да, сейчас от него мало толку.

— Он только что потерял жену и ребенка! — резко заметила я.

— Я знаю. Но полагал, что будет лучше, если он погрузится в работу.

Я издала короткий смешок.

— Осмелюсь выдвинуть предположение, которое тебя ужаснет, — сказала я. — Он не может работать здесь, где все напоминает ему об утрате. Он должен немедленно уехать домой.

— Но что он там будет делать? Только оплакивать жену? Работа поможет ему пережить горе.

— Тибальт, ты представляешь себе, как Эван любил свою жену?

— Я знаю, что он был очень привязан к ней.

— Мне кажется, тебе очень сложно понять, какие чувства испытывал Эван к Теодосии.

Тибальт бросил на меня странный взгляд.

— Да, — продолжала я резко, — я знаю, что тебе трудно это понять. А я понимаю. Сейчас он ослеплен своим горем. Мы должны помочь ему, Тибальт. Он потерял самое дорогое. Теодосия действительно была для него дороже, чем что бы то ни было. Работа его не спасет. Его ничто не спасет. Он должен уехать отсюда. Здесь слишком много воспоминаний.

— А что, дома их нет?

— Там они другие. Здесь он постоянно думает о том, каково ей было здесь. Обо всех ее страхах. Она ведь все время мечтала уехать домой. Он упрекает себя. Он на грани нервного срыва. Если бы ты видел его лицо, когда ее подняли из ямы… а потом у ее постели, когда она умирала…

Голос мой сорвался; Тибальт нежно похлопал меня по плечу. Я посмотрела на него и сердито подумала: «Он вычисляет, кто может занять место Эвана, если тот слишком расстроен, чтобы продолжать работу».

— Дело не в археологии. А в человеческой порядочности, доброте. Я должна позаботиться об Эване… если больше некому.

— Конечно же, мы должны сделать, как лучше…

— Да, я знаю, что нужно продолжать работу. Что бы ни случилось, это важно. Я знаю. Но Эван в своем нынешнем состоянии тебе ничем не может быть полезен. Я собираюсь написать моим тетушкам и рассказать, что произошло. Спрошу, не сможет ли Эван приехать в Радужный, не смогут ли они позаботиться о нем и сделать так, чтобы он снова захотел жить.

Тибальт ничего не ответил, я отвернулась и сказала:

— Я напишу тетушкам. Что бы ты ни сказал, я попрошу их приютить Эвана.

Тибальт в изумлении смотрел на меня, но ничего не сказал. Я сразу села за письмо.

Дорогие тетушки! Я хочу, чтобы вы приютили Эвана и позаботились о нем. Бедный Эван в отчаянии. Вы знаете, как сильно он любил Теодосию. Я не могу поверить в случившееся! Мы очень сблизились, особенно здесь. Она была моей сестрой — и мы действительно любили друг друга, как сестры. А Эван так любил ее…

До этого момента я не могла плакать. Но теперь слезы струились по щекам и капали на бумагу, смывая чернила. Тетушки будут рыдать, увидев это. И было отчего рыдать.

Бедная печальная малышка Теодосия! Она так боялась жизни! Все время она боялась смерти; но когда встретилась с ней лицом к лицу, ее последними словами были: «Я не боюсь».

Лучше бы она никогда не ступала на этот мостик! Но тогда это был бы кто-то другой. Тибальт! Сердце мое замерло. А что, если бы это был Тибальт? Со времени нашего приезда в Египет мои идиллические мечты были омрачены сомнениями, страхами и подозрениями. Слишком часто я вспоминала, как люди реагировали на объявление о нашем предстоящем браке. Некоторые — включая Элисон и Доркас — подозревали Тибальта в неискренности и корыстолюбии…

Я всегда ощущала, что Тибальт не полностью раскрывается передо мной. Я же была с ним абсолютно открыта и откровенна. Он знал все мои внезапные порывы, мой энтузиазм, мои недостатки и достоинства. Я никогда не умела скрывать свои чувства к нему. Но хотя теперь мы были мужем и женой, в некоторых отношениях я его совсем не знала. Неужели он совершенно лишен человеческого тепла и той потребности в других, которая делает нас такими ранимыми, и, наверное, в то же время привлекательными? Насколько он зависит от меня? Насколько я нужна ему?

Ну почему меня мучили все эти сомнения? Меня, человека, который всегда полностью доверял своей способности самостоятельно строить свою жизнь! Почему же я потерпела неудачу теперь, когда получила все то, чего хотела в жизни? Ответ прост: потому что я все равно не знала мужчину, которому отдала себя без остатка. Я сомневалась в его чувствах ко мне, в тех истинных мотивах, которые заставили его жениться на мне. Я знала, что дело важнее всего в его системе ценностей, важнее меня. Но важнее ли Табиты?

Ну вот, я и произнесла это. Я ревновала. Я не уверена в оценке сути его отношений с Табитой и причин, по которым он на мне женился. Я сама создала этот кошмар — и теперь он трансформировался в реальность.

Я взяла перо и решительно продолжила:

Я думаю, он нуждается в особой заботе, и вы можете обеспечить ему такую заботу. Вы можете приютить его, позаботиться о нем и научить его жить заново? Сабина с Оливером помогут вам. Мне почему-то кажется, что спокойная обстановка в Радужном и вы со своей житейской философией сможете ему помочь. Эдисон, Доркас, дорогие мои, вы попытаетесь?

Я слишком хорошо их знала, чтобы не ожидать немедленного ответа. И он пришел. Эван не протестовал и не выразил удивления. Он, казалось, жил как во сне… в кошмарном сне. Покинув нас, Эван отправился в Радужный.

* * *

С тех пор как умерла Теодосия, Леопольд Хардинг, казалось, стал полноправным членом нашей компании. Его можно было часто увидеть на раскопках. Адриан несколько раз приглашал его отобедать с нами. Он задавал массу вопросов и был необычайно заинтересован всем происходящим.

Он спросил Тибальта, можно ли ему иногда заходить к нам, и Тибальт разрешил. Он задавал вопросы, свидетельствующие о его достаточно глубоких познаниях в сфере археологии. Они с Адрианом постоянно были вместе, и мы вскоре начали воспринимать его как друга и коллегу.

Отчаяние покинуло Тибальта. Теперь он чувствовал, что новый след должен непременно привести к успеху. Он был уверен, что за стеной старой гробницы скрывался проход в другую гробницу. Этот проход очень хитро спрятан, но он наверняка отыщет его.

Тетушки часто писали мне.

Мы надеялись, что к этому времени вы уже вернетесь домой. Ты уехала так надолго! Эван начинает потихоньку говорить об этом. Он, безусловно, в лучшем состоянии, чем был по приезде.

Сабина счастлива. Скоро она родит своего малыша. Мы все очень взволнованы. Но не говорим об этом при Эване. Это может его опечалить.

Леди Бодриан устанавливает мемориальную плиту в церкви в память о Теодосии. Там провели заупокойную службу. Все говорят об этом так же, как когда умер сэр Эдвард. О Господи! Скорее бы ты уже вернулась домой!

Леди Бодриан пригласила нас всех на чай в Кеверол-Корт. Она упоминала о тебе. Удивлялась, как ты, бывшая компаньонка, стала теперь такой богатой женщиной. Она намекает на тот факт, что теперь, когда Теодосия мертва, ты получишь все.

Сердце мое бешено застучало. Удивительно, но я до сих пор не думала об этом пункте завещания сэра Ральфа. Теперь у меня вдвое больше денег, чем было раньше, и Кеверол-Корт достанется мне после смерти леди Бодриан.

Деньги меня теперь не заботили — я даже жалела, что вообще получила это наследство. Если бы не оно, я была бы уверена, что на мне женились ради меня самой. Тетки были правы. Теперь я была очень богатой женщиной.

Кажется, она больше переживает о том, что тебе достались эти деньги, чем о смерти своей дочери. Удивительно, как ты смогла так долго ее терпеть. Неприятная женщина. А ты очень храбрая, дорогая. Как бы мне хотелось, чтобы ты написала, что возвращаешься домой!

Их письма напомнили мне о мирной деревенской жизни, о коттедже в тихом уголке неподалеку от старого дома священника.

* * *

Тибальт сказал, что мы должны вести себя так, словно ничего не случилось. Это лучший способ пресечь слухи. Однако когда мы выходили из дворца, люди украдкой бросали на нас изумленные взгляды. Они думали, что мы сумасшедшие, если бросили вызов проклятию фараонов. Сколько еще предупреждений нам нужно?

— Вы теперь редко ходите на базар, — заметила Табита.

— Мне не хочется. Мы с Теодосией так часто ходили туда вместе.

— Но они заметят, что вы не ходите.

— Какое это имеет значение?

— Думаю, вам следует вести себя как можно более естественно.

— Я не хочу ходить туда одна.

— Иногда я буду составлять вам компанию.

На следующий день она предложила пойти на базар. Мы оживленно разговаривали с ней по дороге, как всегда делали это с Теодосией.

— Не нужно предаваться печальным раздумьям, Джудит, — сказала она мне. — Я заставила себя прекратить это делать. Помните, именно я предложила ту экскурсию. Если бы не я… она была бы сегодня с нами.

— Тогда бы погиб кто-то другой. Мостик был готов обрушиться. И потом, откуда вам было это знать?

— И все же, я не могу забыть, что это была именно моя идея, — печально покачала головой Табита.

— Ну почему он обрушился? — спросила я. — Вы не думаете, что кто-то…

— О нет, Джудит!

— Тогда почему?

— Это был несчастный случай.

Мы замолчали. Я подумала: «Предположим, что это был не несчастный случай. Предположим, кто-то хотел убить Теодосию. Кому могла быть выгодна ее смерть? Я — тот человек, который стал вдвое богаче».

— Она была моей сводной сестрой, — сказала я. — Я любила ее. Я дразнила и задирала ее. Но все равно любила. А теперь…

Табита сжала мою руку.

— Не нужно, Джудит. Тут ничего не поделаешь. Все кончено. Нужно постараться оставить это в прошлом.

Мы пришли на базарную площадь. Тут было, как всегда, оживленно. Глотатель огня готовился начать свое представление, а вокруг него прыгала, сгорая от нетерпения, толпа шумных детей. Заклинатель змей неподвижно сидел на земле, а рядом в корзинах — его подопечные. Жонглер-фокусник пытался завладеть вниманием толпы. Мы пересекли площадь и вошли в уже знакомый лабиринт улочек, мимо кожевенной лавки, где раньше сидела Ясмин, мимо мяса на палочках и мисок острого соуса… и оказались прямо перед предсказателем.

Он хитро глянул на нас.

— Да пребудет с вами Аллах!

Я хотела пройти мимо, но Табита заколебалась. Он, конечно, знал о смерти Теодосии.

— Маленькая леди, — сказал он, — она не вняла моим предупреждениям.

Глаза защипало от накативших слез. Я так ясно представила Теодосию, сидящую рядом с ним на коврике, с широко распахнутыми от страха глазами!

— Я вижу ее, — сказал он. — Она кружила раньше. Она до сих пор кружит, — он не сводил с меня взгляда.

— Я не хочу этого слышать! — раздраженно воскликнула я.

Он повернулся к Табите.

— С вас свалилось огромное бремя, — сказал он. — Теперь ждет счастье. Преграды рухнут, и вас ждет награда, если вы будете достаточно мудры, чтобы принять ее.

Я хотела положить деньги в его плошку, но он покачал головой.

— Нет. Не сегодня. Мне не нужен бакшиш. Я беру только плату за услуги. Говорю вам, леди, будьте осторожны.

Мы ушли. Я дрожала всем телом.

— Он был прав… насчет Теодосии.

— Он просто обязан когда-то оказываться правым.

— И он снова предупреждает меня.

— Но он всегда предупреждал вас.

— А вот вам повезет. Вы получите награду, если уберете с дороги препятствие. Или его уже нет?

— Они всегда так говорят, — ответила Табита. — Это что-то вроде профессионального жаргона. Но мы не должны им показывать, что обеспокоены. Так мы только дадим пищу слухам.

Но я была обеспокоена… Сильно обеспокоена.

* * *

Как я тосковала по Теодосии! Я страдала от угрызений совести, потому что когда она была жива, я никогда не говорила ей, как много для меня значит то, что я — ее сестра. Я, погрузившись в свои грустные мысли, сидела на терассе, где мы так часто сидели вместе, вспоминала наши разговоры. Табита не могла заменить мне сестру. Я никак не была уверена в Табите.

Дружба между ней и Тибальтом. Однажды он вернулся с раскопок раньше обычного. Я сидела на террасе, и он присоединился ко мне. Тибальт начал увлеченно рассказывать о работе, и я с интересом слушала. Но потом к нам присоединилась Табита. Она столько всего помнила о прошлой экспедиции — и они с Тибальтом принялись долго обсуждать ее подробности, так что я оказалась лишней в их беседе. Мне было тревожно и обидно.

Это было несправедливо. Раньше я думала о Тибальте только хорошее. Он был для меня всем. Но теперь я не уверена. Я увидела в нем человека, который мог быть совершенно безжалостным, беспощадным во имя своей работы. Но касается ли его безжалостность только работы? Тибальт становился совсем чужим.

Однажды, когда я сидела на террасе, ко мне присоединился Леопольд Хардинг. Он стал почти что членом нашей экспедиции. Его неуемный интерес импонировал Тибальту, который всегда был рад помочь энтузиастам. Теперь Леопольд иногда обедал во дворце и приезжал на раскопки, чтобы понаблюдать за работой.

Он сел рядом со мной и вздохнул.

— Какое великолепное зрелище! — сказал он. — На реке всегда столько всего можно увидеть! Представляете, как должно было все это выглядеть три тысячи лет назад?

— Царские суда, — сказала я, — украшенные изображениями людей, занятых разными делами… например, таскающих камни для строительства пирамид или приносящих подношения богам… А почему они всегда изображали людей в профиль? Наверное, потому что у них очень красивые профили, я полагаю.

— Ваш муж доволен тем, как продвигаются дела?

— Каждое утро он полон надежд на то, что именно сегодня наступит «тот самый день». Но пока что этого не произошло.

— Мне так жаль миссис Коллум.

Я кивнула.

— Такая молодая, ее жизнь, можно сказать, только началась — и вдруг этот страшный случай. Люди в гостинице постоянно говорят об этом.

— Я знаю. Сейчас об этом повсюду говорят.

— Они полагают, это — проклятие фараонов.

— Это абсурд. — Я говорила так, как говорил бы сам Тибальт. Он очень хотел, чтобы слухи утихли. — Если бы это было проклятием фараонов, то зачем насылать его на бедную Теодосию, самого безобидного человека из всех нас?

— Но ведь она все равно имела отношение к экспедиции.

— Ну, как сказать… Она была всего лишь женой одного из археологов, вот и все.

— Но это породило всяческие толки. Общее мнение сводится к тому, что эта экспедиция, как и предыдущая, неудачна… и причина неудач заключается в том, что боги, или древние фараоны, разгневались.

— Конечно, такие разговоры неизбежны.

— Я получил письмо из Англии. О смерти Теодосии писали газеты. «Еще одна смерть» — называлась статья, и в ней говорилось о проклятии.

— «Еще одна»? Они намекают на смерть сэра Эдварда. Людям нравятся подобные загадки. Они в это верят, потому что хотят верить.

— Думаю, вы правы, — согласился он. — Мне вскоре нужно будет уезжать. Я уже отослал большинство своих приобретений в Англию, так что мне осталось сделать совсем немного. Но все это было невероятно интересно. Как вы думаете, ваш муж не против того, что я слоняюсь по раскопкам?

— Если бы он был против, он бы так и сказал. Ему нравится, когда люди проявляют интерес — только бы не путались под ногами.

— Я буду осторожен и постараюсь не мешать ему. Мне кажется, вы очень много знаете.

— Когда говоришь с профессионалами, начинаешь понимать, как мало на самом деле знаешь. До замужества я много читала, а Эван Коллум некоторое время был моим преподавателем… То есть моим, Адриана и Теодосии. Ну, вы знаете о наших отношениях, я думаю.

— Да, слышал. Вы с миссис Коллум были сводными сестрами, как я понял.

— Да. А Адриан — наш двоюродный брат.

— Друзья детства. Вы, должно быть, мучительно больно переживаете эту утрату.

— И Адриан, я знаю, тоже.

— Да, он очень привязан к вам обеим… особенно к вам.

— О да. Мы с Адрианом всегда были очень дружны.

— Значит, вы в юности изучали археологию?

— Ну это было довольно поверхностно, но меня всегда особенно интересовали гробницы.

— Завораживающая тема, — серьезно проговорил он.

— Сама идея бальзамирования тел настолько устрашающа и хитроумна! Ни один народ не делал ничего подобного. Египтяне упорно совершенствовали это искусство. Помню, как читала об этом в юности — я выросла в доме священника — и меня охватывал благоговейный ужас.

— Вы представляли себя заключенной в такую гробницу?

— Конечно. Они перестали делать это где-то за пятьсот лет до Рождества Христова. Ужасный процесс, когда вынимали все внутренности и наполняли тело кассией, миррой и другими пахучими растениями. Потом вымачивали его в каком-то растворе каустика около трех месяцев, прежде чем обернуть в тонкое полотно и покрыть каким-то липким веществом.

— Как потрясающе интересно было находиться внутри гробницы в ту фатальную ночь… до несчастного случая. Как вы думает, что произошло с мостиком?

— Он был поврежден.

— С какой целью?

— Убить кого-то.

— Теодосию? За что? Что она сделала?

— Может быть, убить кого-то из членов экспедиции.

— Конечно, это мог быть любой из нас.

— Вот именно! Кажется, не имело значения, кого конкретно… лишь бы это был один из вас.

— Вы хотите сказать, что некто просто хотел, чтобы кто-то из нас погиб — как предупреждение другим?

— Конечно, это мог быть просто неприятный случай — если бы это был кто-нибудь другой. Но миссис Коллум была в таком положении, что для нее это падение стало фатальным. Вы в этом разбираетесь гораздо лучше меня. Я считаю, что это огромная честь для меня — иметь возможность хоть одним глазом взглянуть на то, что происходит Я никогда не забуду эту поездку в Египет.

— Думаю, никто из нас никогда не забудет эту экспедицию. Так же как и предыдущую, когда умер сэр Эдвард. Она была прервана именно по причине его смерти, потому что он был руководителем, и они не могли продолжать работу без него.

— А что он нашел?

— Абсолютно ничего. Но Тибальт полагает, что нашел бы, если бы продолжил работу. Тибальт продолжает работу именно там, где остановился его отец.

— Ну что ж, это была огромная честь для меня. Мне нужно возвращаться в гостиницу, так что, вынужден вас покинуть. Приятно было поговорить, миледи.

Я смотрела ему вслед, а потом вернулась во дворец, потому что солнце начало припекать. Внезапно я вспомнила, что оставила горшочек с мазью Доркас в маленькой комнатке, которая выходила во двор. Входя туда, я услышала негромкий разговор и замерла.

Говорила Табита.

— Да, это огромное облегчение, я действительно теперь свободна. Если бы только это произошло раньше! А теперь, Тибальт, слишком поздно… слишком поздно…

Я стояла, не шелохнувшись. Потом у меня в ушах послышалось какое-то пение, двор исчез, и я почувствовала какую-то странную слабость.

Слишком поздно! Я хорошо знала, что это значит! Уже немалое время я терзалась подозрениями, но теперь узнала наверняка.

Я развернулась и побежала в свою комнату.

* * *

Тибальт вернулся на раскопки. Я не хотела его видеть — пока не хотела. Пока не решу, что нужно предпринять.

Вспоминалось множество критических моментов. То, как он на нее смотрел, когда она сидела за роялем, предостережения няни Тестер; ее поспешный отъезд, когда она навещала своего мужа; отъезд Тибальта в тот же самый день… И потом, она красива, уравновешена и опытна. В сравнении с ней я была невзрачной и неуклюжей. К тому же не была столь терпеливой, как она. Я резка и обидчива, и никак не могла стерпеть того, что его работа значила для него неизмеримо больше, чем я.

Она превосходно его понимала. Она была той женщиной, которую он любил, той, на которой он бы женился, будучи свободен. Но даже в этом случае, зачем он на мне женился? Почему не подождал ее?

Его предложение руки и сердца было таким неожиданным. Я была потрясена. Он сделал мне предложение, потому что знал, что я унаследую деньги сэра Ральфа. Все теперь стало ясно — слишком ясно, чтобы я могла успокоиться.

И вот она рядом с ним. Я задумалась о том, как часто он, вместо того чтобы быть на раскопках, проводил время с Табитой? Я представляла их вместе, с каким-то садистским удовольствием мучая саму себя. Мне были невыносимы эти образы, и все же я продолжала создавать их в своем воображении. Я чувствовала себя юной, неопытной и глупой…

У кого спросить совета? Теперь я не могла открыться Теодосии. Как будто я стала бы это делать раньше! Что могла знать она — невинная, лишенная житейского опыта, до безумия любившая Эвана, который был ей предан, и оставался бы преданным до конца своих дней. Доркас и Элисон ничего не знали о подобных отношениях; они бы только кивали и повторяли: «А я тебе говорила! Он нам никогда не нравился. Мы чувствовали, что тут что-то не так!» Это не поможет. Сабина? Я словно слышала ее голос: «Конечно, Тибальт прекрасный. Ни на кого не похож. Ты должна быть довольна, что он женился на тебе. Но, конечно, ты знаешь очень мало, а Табита — много, и она красавица. И она всегда жила в нашем доме на правах его настоящей жены. Только у нее был этот сумасшедший муж. И из-за него Тибальт не мог на ней жениться. По крайней мере, ты жена Тибальта, ты — леди Трэверс, не так ли? Думаю, этого достаточно. В конце концов, он не такой как все, правда?..»

Как глупо позволять воображению вести такие разговоры! Но я ничего не могла с собой поделать. Кому я могу довериться? Мне хотелось поговорить с кем-то. Хотелось спросить: что мне делать?

Я подумала об Адриане. Мы любили друг друга, как брат с сестрой, хотя он и намекал на иные чувства. Мы защищали друг друга в детстве — правда, я защищала его больше, чем он меня, потому что у меня это лучше получалось и потому, что ему, как мальчику, чаще доставалось. Милый, простоватый Адриан!

Но я не могла рассказать ему о своих страхах, как не смогла бы обсуждать с кем-либо поведение Тибальта. Уже само по себе то, что я в своих мыслях могла дойти до таких измышлений, было попросту ужасно… Я стала наследницей, а теперь, со смертью Теодосии, стала очень богатой женщиной. Смерть Теодосии! Я не могу вынести таких абсурдных, мерзких мыслей! На этот мостик мог ступить кто угодно. И тем не менее на него ступила именно Теодосия, а ее смерть сделала жену Тибальта очень богатой женщиной. Тибальту нужны были деньги для его работы. Не поэтому ли он женился на богатой женщине? Если бы Табита была свободна… Я слышала ее печальный голос, полный горького сожаления.

Я стояла между ними. Если бы меня не было, Тибальт и Табита могли бы пожениться. А кто унаследует состояние богатой жены, как не ее вдовец?

Мое воображение стало явно болезненным.

Глава 9 Предчувствие

Не знаю, может быть, я все это выдумала, но с тех пор часто ощущала, что за мной кто-то следит. Я начала нервничать. Боялась оставаться одна в пустой части дворца: шагов здесь не было слышно, и я стала непроизвольно оглядываться через плечо. Это так на меня не похоже! Я ведь раньше смеялась над историями о большой черной летучей мыши. Я дразнила Теодосию — а теперь, казалось, что вместе с деньгами унаследовала и ее страхи.

И все же во мне крепло непреодолимое желание встретиться лицом к лицу со своими страхами. Я хотела все знать, потому что в уголке моего сознания засела мысль: Тибальт. Он хочет избавиться от меня. Но рядом с этой мыслью существовала еще и такая: все это неправда. Он действительно больше любит свою профессию, чем тебя, что вполне естественно, поскольку он любит другую женщину. Но он не причинит тебе никакого вреда. Ты ведь сама это хорошо знаешь…

Но я не была уверена, что все это было в действительности. Мне была необходима ясность, иначе эта неопределенность и порождаемые ею страхи грозили полностью разрушить мою психику.

В таком настроении я как-то наняла арабийяс и поехала к храму. Велев вознице ждать, вошла в древнее святилище.

Там стояла гнетущая тишина. Казалось, я была единственным человеком, приехавшим сюда в этот день. Казалось бы, совсем недавно мы здесь были с Теодосией…

Я пыталась сосредоточиться на барельефах, воспроизводящих сцены из древней истории Египта, но напрасно: я все время напряженно прислушивалась, ожидая звука чьих-то шагов или внезапного шелеста одежды. Не знаю, что это было, но у меня возникло странное чувство, что я здесь не одна, что где-то поблизости затаилось зло.

Когда я рассматривала искусную резьбу на колонне, где был изображен царь Сети с сыном, ставший впоследствии Рамсесом Великим, меня вдруг пронзила мысль о том, что рядом кто-то есть, и этот человек наблюдает за мной. Казалось, я слышу чье-то тяжелое дыхание. Ему оставалось только протянуть руку и схватить меня. Сердце мое стучало, как кузнечный молот. Нужно немедленно выбраться из этого лабиринта колонн. Нужно выйти на открытое пространство. Я должна как можно быстрее дойти до экипажа, и тогда возница отвезет меня во дворец.

Слава Богу, коляска ждала меня. Если я не вернусь, все поймут, что я пропала. Но поймут ли?

Колонны разрушенного древнего храма стояли плотно, как деревья в лесу. Кто-то мог стоять за одной из них, очень близко от меня, а я не смогла бы увидеть его. В любой момент руки убийцы могут схватить меня. Меня могут похоронить прямо здесь, засыпав песком. А возница коляски? Небольшая сумма перейдет из рук в руки. И никто не узнает о том, что леди ездила в храм. Все очень просто. Если можно похитить девушку из лавки на базаре и бросить в Нил вместо куклы, то от меня, наверняка, тоже не так сложно избавиться. Правда, я жена начальника экспедиции. Должно же быть какое-то объяснение моему исчезновению. Ну а что, если этот начальник согласится принять любое объяснение, даже сфабрикованное? Был же он готов принять факт убийства Ясмин, сочтя его не стоящим внимания. А в данном случае жертвой будет его жена. Жена, от которой он сам не прочь бы избавиться…

Именно эта мысль и засела у меня в голове, и здесь, в этом зловещем древнем храме я могла лицом к лицу столкнуться со своими страхами. Я могла также столкнуться лицом к лицу со своим убийцей.

Да, рядом действительно кто-то был. Я заметила чью-то тень. Высокую тень. Колонны закрывали его, но он мог внезапно схватить меня, и его руки могли сомкнуться на моей шее. Тогда я смогла бы увидеть его лицо. Лицо Тибальта? Нет. Это уже слишком. Это уже совершенно дикая чушь. Это — тот, кто пытается устроить очередной несчастный случай. Тот, кто хочет, чтобы мы уехали отсюда. Тот, кто что-то сделал с мостиком и убил Теодосию. Теперь он постарается добиться еще большего результата, убив жену начальника экспедиции.

Я стояла неподвижно, стараясь успокоиться. Я слишком впечатлительна и глупа, если позволила так разыграться своему воображению. Не говорили ли Доркас и Элисон, что мне нужно держать его под контролем?

Одно я знала наверняка. Я была напугана. И я побежала, наталкиваясь на колонны. Я выскочила на открытое пространство, залитое солнцем, которое тотчас ослепило меня. Маленькие сверкающие ослепительные блики пробивались сквозь плетение моей соломенной шляпки с неровными полями.

Я чуть не упала на руки Леопольда Хардинга, который направлялся ко мне.

— Леди Трэверс, что случилось?

— О… ничего. Я не заметила вас.

— Вы так поспешно выбежали из храма. Я как раз собирался войти туда.

— О!.. — воскликнула я. — Я так рада, что вы приехали.

Я подумала, что, может быть, он и есть тот самый неизвестный убийца. Он услышал, как подъехала моя коляска — может быть, поэтому он и позволил мне ускользнуть.

— Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Возможно, я немного перегрелась…

— Не хотите ли пройтись со мной?

— Спасибо, но думаю, мне лучше вернуться во дворец. Меня ждет коляска.

— Я не позволю вам ехать одной, — сказал он.

Я была рада его обществу. Оно помогло мне развеять свои глупые страхи. Он говорил на самые обыденные темы, например, как ему удалось договориться об отправке товаров.

— Это была очень успешная поездка, — сказал он. — Так случается не всегда. Конечно, покупаешь массу товара, который мы называем заурядным. Но иногда случаются настоящие находки.

— А в этот раз такие были?

— Думаю, да. Но никогда нельзя знать наверняка. Как бы ни был прекрасен товар, предстоит еще найти на него покупателя. Это бизнес. А вот и дворец. С вами все в порядке, леди Трэверс?

— Спасибо, все в полном порядке. Думаю, дело в жаре.

— Да, она изнуряет и утомляет. Я рад, что оказался там.

— Благодарю вас за вашу доброту.

— Не стоит благодарности. Рад был помочь.

Я пошла в свою комнату и легла на кровать. Страх все еще сжимал сердце.

Было ли это лишь каким-то смутным, сомнительным предчувствием, или я действительно в опасности? Действительно ли, как вещал прорицатель, надо мной вьется большая черная летучая мышь? Или я все это выдумала только потому, что предположила, будто бы мой муж любит другую женщину и хочет от меня избавиться?

Я, наверное, пролежала вот так минут десять, когда вдруг раздался стук в дверь. Я поспешно встала. Дверь тихо, медленно открылась. Мустафа уставился на меня своими темными глазами.

— Леди хочет мятного чаю? Леди очень устала. — Он с жалостью смотрел на меня.

Я поблагодарила его. Он постоял несколько мгновений, потом поклонился и ушел.

* * *

Мучительная дневная жара начала спадать. Я надела соломенную шляпу и вышла на улицу. Базарная площадь шумела все сильнее. Послышалась странная музыка. Это — флейта заклинателя змей. Я видела, как змеи поднимались из своих корзин, к радости небольшой толпы, которая собралась поглазеть на представление.

Я задержалась около рассказчика. Скрестив ноги, он сидел на своем коврике. Он задумчиво смотрел вдаль своими бездонными глазами. Лица слушателей сияли восторгом. Когда я подошла, они меня заметили. В своей хлопковой блузе, льняной юбке и большой соломенной шляпе я выглядела весьма необычно, на их взгляд. Даже рассказчик сделал паузу в своем повествовании.

В угоду мне он проговорил по-английски: «А там, где она умерла, выросло деревце, и его цветы были красными, как ее кровь». Я в знак благодарности бросила несколько монет в его миску.

— Да благословит вас Аллах, — пробормотал он, и люди расступились, давая мне дорогу.

Я пошла дальше. Предсказатель заметил меня и опустил глаза на свой коврик. Я шла все дальше по узким улочкам, мимо открытых лавок с уже знакомыми запахами. И чувствовала взгляды, украдкой провожавшие меня. Я принадлежала к числу тех, кто уже дважды ощутил дыхание смерти. Одной из проклятых.

Я вернулась во дворец.

В течение последующих нескольких дней я занималась бумажной работой, которую обычно делала для Тибальта. Я не хотела, чтобы он обнаружил какой-то беспорядок, поэтому решила, что все должно быть так, как было раньше. На бюро лежали бумаги, которые он оставил, чтобы я их рассортировала. Это были отчеты о том, что сделано каждый день. Я собрала их вместе в специальный портфель, чтобы отчеты всегда были под рукой. Тибальт как-то сказал мне, что этот портфель из тонкой тюленьей кожи принадлежал еще его отцу.

В портфеле была черная шелковая подкладка.

Я давно заметила, что несколько швов подкладки разошлись, и решила, что нужно будет как-нибудь их зашить. Теперь я хотела сделать это прямо сейчас.

Я взяла нитку и иголку, освободила портфель от бумаг и принялась за работу. Но когда сунула руку за подкладку, то почувствовала, что там что-то есть. Сначала решила, что так и должно быть, что это картонная прокладка, но этот предмет был скомкан, и я вытащила его. К моему удивлению, им оказался исписанный листок бумаги. Я расправила его, невольно прочитав несколько слов. Это была часть письма сэра Ральфа.

… дорогостоящий проект, даже для Вас. Да, я помогу Вам финансово. Мне бы очень хотелось поехать с Вами, но мое сердце… Вам же не нужен инвалид на руках, а этот климат просто прикончит меня. Приходите завтра. Я хочу обсудить Ваши планы. Я кое-что надумал. Ваш сын и моя дочь. Он становится все больше похожим на Вас, иногда мне даже кажется, что это Вы сидите и рассказываете о том, что собираетесь предпринять. Сейчас я оставляю определенную сумму денег на Ваши нужды, но при условии, что Ваш сын женится на моей дочери. Таковы мои условия. Нет брака — нет денег. Я так решил. Я велел стряпчим подготовить документ, так что в тот день, когда моя дочь выйдет за Вашего сына, деньги будут перечислены на Ваши нужды. Скажите сыну, что все зависит от этого. Моя дочь и Ваш сын! Друг мой, Ваша светлая голова и мои жизненные силы! Какую замечательную комбинацию качеств получат наши внуки! До завтра. Ральф Б.

Я уставилась на письмо. Строчки заплясали перед глазами, как дервиши на базарной площади. «Моя дочь и Ваш сын». В то время он имел в виду Теодосию. Тибальт знал условия завещания. И, конечно, когда сэр Ральф так сильно привязался ко мне, а Теодосия захотела выйти замуж за Эвана, он предложил в невесты меня. Именно по этой причине он и послал за Тибальтом. Он объяснил ему: Джудит моя дочь. Условия не изменятся, если вы женитесь на ней. Сэр Ральф, который любил меня, знал, как я отношусь к Тибальту. И он хотел, чтобы я заполучила Тибальта, даже если для этого ему пришлось бы подкупить жениха.

Все стало так ясно, так душераздирающе ясно! Теодосия вышла замуж по любви. Бедная Теодосия, которая наслаждалась своим семейным счастьем так недолго! А я вышла замуж за Тибальта, и сделка была совершена. А теперь деньги надежно осели в сундуках на нужды «профессии». И Табита была свободна…

Табита всегда была необычной женщиной, полной тайн и секретов. А Тибальт? Что я знала о Тибальте? Я долгие годы любила его. Да, как символ. Я любила его с того момента, как увидела впервые — глупо и безудержно. Я и сейчас любила его не меньше. Но мне нужно было понять: он безжалостен, когда дело касается его работы. А когда оно касалось еще и его брака?

Что на меня нашло?

Я подошла к окну и открыла ставни. Из окна открывался вид на террасу и дальше, на реку. Мужчины в белых одеждах, закутанные в черные одеяния женщины. Караван верблюдов, входивший в город, пастух, гнавший трех овец. У него в руках был большой крючковатый посох, и он выглядел в точности как на картинке в Библии у тетушки Доркас. Река сверкала в лучах солнца, а высоко в небе — ослепительный белый свет, на который никто не осмеливался смотреть. Горячий воздух хлынул в комнату.

Потом с минарета донесся призыв муэдзина. И шум, и движение — все внезапно застыло, словно там, внизу, все обратилось в камень.

«Все дело в этом месте», — подумала я. Это страна тайн и загадок. Здесь может произойти все, что угодно. Я тосковала по зелени родных полей, по золотистому дроку, нежному ласковому юго-западному ветру, тихому дождю. Мне хотелось кинуться в объятья Доркас и Элисон, чтобы найти там утешение.

Я чувствовала себя тут одинокой и беззащитной. И зловещая тень подбиралась ко мне все ближе и ближе…

В моей душе всегда бушевали эмоции. Доркас часто говорила мне, что я слишком импульсивна. «Ты делаешь поспешные выводы, — слышала я голос Элисон. — Ты представляешь некую драматическую ситуацию, а потом пытаешься все под нее подогнать. Не следует так поступать».

Элисон была права.

«Посмотри на все это объективно, — продолжала Элисон. — Оцени обстоятельства. Взгляни на самое плохое в реально сложившейся ситуации, а не в той, что ты придумала. А потом решай, что можно сделать в этих обстоятельствах».

Я ревнива, сказала я себе. Я люблю Тибальта со страстью собственницы. Хочу, чтобы он принадлежал только мне. Не желаю делить его ни с кем и ни с чем — даже с его профессией. Я пыталась стать знатоком в этой области. С самого детства, с того самого момента, как влюбилась в Тибальта, я заинтересовалась этой наукой. Но я всего лишь любитель, и меня не примут на равных в кругу этих людей, которые считаются самыми лучшими в своем деле. Я ревную, потому что он проводит на раскопках гораздо больше времени, чем со мной.

Это все — логично и разумно. Но я кое-чего не учла. Я услышала голос Табиты. «Слишком поздно, Тибальт, слишком поздно…» И потом, я ведь читала письмо, которое написал сэр Ральф. В нем предлагалась взятка за то, что он женится на его дочери. Четверть миллиона фунтов в случае, если он это сделает. Деньги были переданы. Теперь они находятся в безопасности, в надежных руках, у людей, которые разумно используют их, чтобы можно было продолжать исследования. А Табита стала свободной. Я отслужила свою службу.

О нет! Это нелепо! Многие люди женятся ради денег. Многие любят одну женщину, а женятся на другой. Но они же не идут на убийство!

Вот! Я должна была посмотреть правде в глаза. Действительно, могу ли я подозревать Тибальта и Табиту в этом преступлении? Конечно, нет! Табита была так добра ко мне. Я вспоминала, как она жалела меня, когда я была вынуждена работать на леди Бодриан. Она давала мне книги, помогала учиться. Как я могу подозревать ее? А Тибальт? Я думала о нашем браке, о нашей любви и страсти. Он не мог так притворяться, правда? Правда, он не был таким страстным и пылким, так безоглядно влюбленным, как я. Но я принимала это за разницу в наших темпераментах. Но так ли это? Что я знала о Табите? Что я знала о Тибальте?

Я снова и снова прокручивала в голове все эти злые мысли. Я унаследовала страхи Теодосии. Теперь я понимала, что она чувствовала, когда слушала прорицателя. Теперь я поняла всю глубину охватившего ее ужаса.

Мы приехали в незнакомую страну. Страну тайн, страшных верований, где боги, казалось, только и делали, что насылали кары, мстили своим обидчикам или награждали угодных. То, что казалось дома таким нелепым, здесь выглядело вполне правдоподобным. Дурные предчувствия Теодосии, как оказалось, имели под собой основания. А как насчет моих? Я не могла находиться в комнате. Пойду, посижу на балконе. Спускаясь вниз, я встретила Табиту, она поднималась в свою комнату.

— О Джудит, здравствуйте, — произнесла она. — Где вы были? Я вас искала.

— Прогулялась до базара и обратно. Было очень жарко.

— Наверное, я пропустила вас. Я тоже была там. Знаете, что мне на сей раз сказал прорицатель? «У вас скоро появится жених. Ждать осталось недолго». Так что видите, мне улыбается фортуна.

— Значит, вас не преследует черная летучая мышь?

— Нет. Муж — ни больше ни меньше!

— Должна ли я поздравить вас… обоих? Кто он, будущий?..

Табита рассмеялась, опустила глаза, и сказала:

— Пока преждевременно говорить об этом. Мне еще никто не делал предложения. Вероятно, все впереди.

Она едва заметно улыбнулась и пошла к себе.

Меня начала бить дрожь, как там, в храме. Я вышла на раскаленный балкон, но мне по-прежнему было холодно, и я не переставала дрожать.

* * *

Я ничего не сказала Тибальту о письме — просто спрятала его в маленькую шкатулку из расшитой кожи, которую не так давно купила у Ясмин. Потом, починив портфель, сложила все бумаги.

Леопольд Хардинг пришел попрощаться. Он сказал, что уже и так задержался дольше, чем предполагал.

— Я в восхищении от того, что встретился со всеми вами. Наши беседы были такими интересными! Мне нелегко расставаться с вами.

Тибальт сказал, что он обязательно должен навестить нас в Англии.

— Ловлю вас на слове, — последовал ответ.

Решено было провести совещание в гостинице. Я поняла, что деньги, выделенные на эту экспедицию, подходили к концу и следовало решить, продолжать ли работу дальше.

Тибальт очень волновался. Он боялся, что все проголосуют за то, чтобы прекратить работу, с чем он не мог смириться.

— Остановиться сейчас, на этом этапе, будет совершенно неразумно, — сказал он. — Это же случилось и с моим отцом. Тут произошел несчастный случай, но это могло случиться где угодно. Это — абсурдные слухи.

Он ушел в гостиницу вместе с Теренсом и другими членами экспедиции. Без них во дворце было как-то особенно тихо.

Один из слуг пришел сказать мне, что рабочий с раскопок хотел бы увидеться со мной. Он поранился и нуждался в том, чтобы я обработала его рану моим, уже ставшим знаменитым, снадобьем. Спустившись во двор, я увидела, что это тот самый молодой человек, которого я перевязывала раньше. Тот, который был любовником Ясмин.

На его руке была царапина, которая немного кровоточила. Я велела ему войти. Рана оказалась легкой, так что вполне вероятно, он специально нанес ее. Похоже, ему нужно было сказать мне нечто важное.

— Ясмин никогда не вернется, — сказал он, — Ясмин умерла. Ясмин бросили в реку.

— Да, теперь я это уже знаю.

— Но леди не знает, почему это было сделано.

— Расскажи.

— Ясмин нашли в гробнице. В тот день меня с ней не было. Ее увезли куда-то, а потом убили, потому что нашли там, где ей нельзя было находиться. Я знаю, потому что слышал признание от человека, который сделал это. Он не смел ослушаться. Это был приказ. А потом был еще один приказ. Там, в гробнице должен был произойти несчастный случай. Это должно было послужить предупреждением, потому что кому-то нужно… чтобы вы уехали.

— Понятно, — сказала я. — А кто отдавал эти приказы?

Юноша вздрогнул и оглянулся через плечо.

— Можешь сказать. Это останется в тайне.

— Я не смею говорить, — прошептал он. — Это смерть!

— А кто узнает, что ты это сказал?

— Его слуги везде.

— Везде? Но не здесь.

— Леди, и здесь тоже. Вы видели их знак…

— Шакал?

— Это знак Анубиса.

— Паша? — спросила я.

Юноша был напуган. Я поняла, что угадала.

— Значит, он приказал убить Ясмин, а потом с одним из нас должен был произойти несчастный случай. Один из его слуг мог сломать мостик. Но зачем все это?

— Он хочет, чтобы вы уехали, леди. Он хочет, чтобы вы оставили гробницу.

— Значит, Ясмин умерла по его приказу, — сказала я, — и моя сестра тоже.

— Ваша сестра, леди? Она ваша сестра?

Я кивнула. Он был в ужасе. Мне показалось, больше из-за того, что Теодосия оказалась моей сестрой, и теперь я захочу отомстить.

— Ясмин, — сказал он, — она ждала меня в тайном месте…

— В тайном месте? — быстро переспросила я.

— Внутри гробницы. Там есть небольшое углубление, недалеко от мостика. Там не работали, поэтому это стало нашим местом. Именно там она и должна была меня ждать. Там мы с ней и лежали вместе…

Я перевязала ему рану.

— Я говорю вам это, леди, потому что вы добрая — добры ко мне, были добры к Ясмин. И еще, потому что он отдал приказ, чтобы были еще несчастные случаи, чтобы все знали, что проклятие живо и фараоны гневаются на тех, кто оскверняет места их успокоения.

— Спасибо, что сообщил мне, — сказала я.

— Вы скажете сэру? Только не говорите, что это я сказал. Вы расскажете ему и уедете. И там вы будете в безопасности.

— Я расскажу обязательно.

— Он поймет, что следующей можете умереть вы, его любимая.

Мне замутило от ужаса. Нужно было срочно остаться одной и подумать. Как мне хотелось, чтобы Тибальт сейчас был здесь и я могла все ему рассказать. Он должен меня выслушать. Когда исчезла Ясмин, он никак не отреагировал на это. Но ее исчезновение касалось всех нас!

Паша! Он хотел, чтобы мы уехали. Почему? Я вспомнила, как он сидел за столом, ел, рассыпался в комплиментах, оценивая наши женские достоинства. Он уступил нам свой дворец. Почему, если он не хотел помогать нам? Чтобы присматривать за нами, вот зачем. Его люди прислуживали нам и одновременно шпионили за нами. Все становилось на свои места.

А маленькая Ясмин? Что она такого сделала, чтобы навлечь на себя смерть? Ее нашли в гробнице, где она ожидала своего возлюбленного. В маленьком алькове, который я не заметила, но который описал ее возлюбленный.

Вдруг я припомнила, что прорицатель тоже имеет знак шакала на руке. Значит, он тоже был слугой паши. Было ли его задачей предсказать нам смерть, несчастье, чтобы заставить нас уехать?

Я должна поговорить с Тибальтом! Я должна изложить ему то, что узнала. Но он был на совещании. Придется дождаться его возвращения.

Дворец теперь показался мне по-настоящему зловещим. Откуда нам было знать, что за нами все время следят, подглядывают, подслушивают каждое слово? Бесшумно двигающиеся слуги наблюдают за нами, сообщая обо всем, что мы делали!

Все слуги в доме были осведомителями паши. За исключением разве что двух человек, которых мы привезли с собой, — Абсалама и Мустафы. Как насчет них? Нужно выяснить. Я позвонила в колокольчик. Пришел Мустафа. Я велела ему принести мятного чаю, а когда он ставил чайник на стол, оказалась рядом.

— Ой, тут какое-то насекомое! — воскликнула я. — О Боже, оно поползло вверх по твоей руке! — Прежде чем он успел шевельнуться, я задрала широкий рукав его одеяния. Изображение будет на его предплечье — там, где я видела его у других. Моя маленькая хитрость удалась, и я увидела то, что хотела увидеть. На предплечье Мустафы был изображен знак шакала. — Нет, не видно, — сказала я спокойно. — Тут есть вредные насекомые! И жала их могут быть ядовитыми. Люди часто приходят ко мне за мазями. Ну, как бы то ни было, оно куда-то делось.

Это не вызвало подозрений у Мустафы, я уверена. Он поблагодарил меня и вышел из комнаты. Я пила чай и размышляла, что если Мустафа — слуга паши, значит, и Абсалам — тоже. Тогда я подумала о сэре Эдварде. Он умер во дворце. Он ел пищу, приготовленную Мустафой и Абсаламом — или ими обоими. И он умер. Если его осматривал врач, то этот врач тоже мог быть человеком паши.

Тибальт был в опасности, как и его отец. Мы все были в опасности. Сэр Эдвард нашел что-то в гробнице, и это привело к необходимости немедленно убить его. Кажется, пока Тибальт не нашел то, что нашел его отец, на его жизнь никто не покушался, но если он сделает это открытие…

Я задрожала. Я должна его увидеть, должна заставить выслушать меня со всей серьезностью, потому что мне удалось проникнуть в страшную тайну, которая касалась всех и каждого из нас.

Глава 10 Пленница гробницы

Дворец казался таким безлюдным! Сколько продлится это совещание? Вокруг никого не было. Я могла бы попытаться найти Табиту, но мне не хотелось это делать, потому что больше не доверяла ей. Я уже не знала, кому верить.

Выйдя на террасу, я опустилась в кресло.

Кто-то торопливо поднимался по ступенькам. К своему удивлению, я узнала Леопольда Хардинга.

— Я думала, вы уехали.

— Нет, произошла небольшая заминка. Знаете ли, бизнес… Я только что из гостиницы. У меня поручение от вашего супруга.

— Он хочет, чтобы я пришла туда? — спросила я, поднимаясь с кресла.

— Нет, он хочет встретиться с вами на раскопках.

— Сейчас?!

— Да, сейчас, немедленно. Он уже поехал туда.

— Значит, совещание закончилось?

— Я не знаю, но он попросил меня передать вам это. У меня есть еще несколько часов до отъезда.

— Он сказал, где именно?

— Да, он точно указал, где. Я пообещал привезти вас туда.

— Хорошо. Я готова ехать прямо сейчас.

Он повел меня к реке. Мы взяли одну из лодок и поплыли к раскопкам. При свете дня долина выглядела унылой. Ветра не было, но воздух пропитался мельчайшей пылью.

Место казалось безлюдным, потому что сегодня никто не работал. Все ждали решения участников совещания. Мы подошли к площадке у склона горы, где находился вход в гробницу, но к моему удивлению, Леопольд повел меня дальше.

— Но, наверняка… — начала я.

— Нет, — сказал он. Вчера ваш муж показал мне кое-что. Это здесь…

Он завел меня в пещеру, которую, возможно, специально выдолбили в скале. Я потрясенно уставилась на дыру в стене.

— Позвольте, я помогу вам забраться туда, — сказал он.

— Вы уверены? — начала я. — Я никогда здесь раньше не была.

— Ваш муж только-только обнаружил это место.

— Но что это за дыра?

— Увидите. Давайте руку.

Я ступила внутрь и оказалась на верхней ступеньке какой-то лестницы.

— Позвольте мне помочь вам, и мы спустимся вниз.

— Тибальт там?

— Вы все увидите. Здесь есть фонари. Я зажгу их, и мы сможем взять по одному…

— Странно, что вы, человек, который здесь впервые…

— Видите ли, леди Трэверс, я тут немного обследовал территорию. Ваш муж был ко мне очень добр.

— Значит, они знали об этом месте, да?

— О да. Но полагаю, они решили, что его не стоит исследовать — до недавнего времени. — Он вручил мне фонарь, и я увидела ступени, высеченные в скале. Лестница делала поворот — и мы очутились перед полуоткрытой дверью.

— Ну вот, — сказал Хардинг, — мы и пришли. Я пойду вперед, хорошо?

Тибальт не упоминал это место. Наверняка, оно найдено совсем недавно. Но в последнее время я сторонилась всех. Я ничего не могла с собой поделать — хотя я и не могла собраться с силами и поговорить о своих подозрениях, но в то же время вести себя так, словно они не существовали.

Мы оказались в небольшом помещении — не больше восьми футов высотой. Увидев впереди ступени, я направилась туда. И позвала:

— Тибальт, я здесь!

Я оказалась в следующей камере, которая была больше, чем та, из которой я пришла. Здесь было очень холодно. Во мне шевельнулся страх.

— Тибальт! — крикнула я. Голос мой звучал довольно пронзительно. — Здесь есть кто-нибудь? — спросила я. Потом оглянулась. Я была одна. — Мистер Хардинг, — проговорила я. — Это какая-то ошибка. Тибальта здесь нет.

Ответа не последовало. Я спустилась по лестнице. Вошла в меньшую камеру. Там Хардинга тоже не оказалось. Я снова подошла к отверстию. Было совершенно темно. Дверь закрыта.

— Мистер Хардинг, где вы? — позвала я.

Ответа не последовало.

Я подошла к двери. На ней не было ни ручки, ни засова — ничего, что помогло бы открыть ее. Я толкнула дверь. Пыталась потянуть ее на себя. Но она оставалась закрытой.

— Где вы, мистер Хардинг? Где вы?

Никто не ответил. Только глухое эхо моего голоса. И тогда я поняла, что значит, когда мурашки бегают по телу. Словно тысячи мелких насекомых. И волосы встали дыбом у меня на голове. Я вдруг с ужасом осознала: я здесь совсем одна, и только Леопольд Хардинг знает, что я здесь.

Но кто он такой? Зачем он это сделал? У меня снова разыгралось воображение. Это было совершенно бессмысленно. Он только на минутку вышел. Он сейчас вернется. Зачем приезжему, просто знакомому, запирать меня в гробнице?

Я пыталась успокоиться. Подняла фонарь повыше и посмотрела кругом… на ступени, высеченные в скале, на стены камеры. Тибальт должен быть где-то здесь. Он сейчас появится. А потом я припомнила свои подозрения в отношении Тибальта. Может ли так случиться, что он попросил привести меня сюда… чтобы самому от меня избавиться? Но зачем ему было посылать на это дело Леопольда Хардинга? Кто он такой, этот Леопольд Хардинг? Почему Тибальт сам не привел меня сюда? Потому что не хотел, чтобы кто-то видел, как он идет сюда вместе со мной? А когда я не вернусь…

Нет, это глупость, настоящее безумие!

Кто угодно может сойти с ума, если его закрыть в гробнице. Я поставила фонарь на землю и ударила кулаками в дверь. Она не поддалась. Как она закрывается? Леопольд Хардинг, казалось, только толкнул ее — и она открылась, когда мы входили сюда. Все казалось очень просто. А теперь она захлопнулась, и я оказалась не с той стороны. Должно быть, он просто спрятался, чтобы напугать меня. Какая глупая шутка! Я вспомнила, как сама когда-то вылезла из саркофага в Гиза-Хаус. Я отчетливо вспомнила пронзительные крики Теодосии.

— О Господи! Сделай так, чтобы кто-нибудь пришел! Не оставляй меня одну в таком месте!

Тибальт должен быть где-то здесь. Нужно осмотреться и во всем самой удостовериться, прежде чем позволить ужасу сковать сердце. Я подняла фонарь и решительно направилась к ступеням. Спустилась по ним в большую камеру. Нужно ее осмотреть. Здесь должен быть какой-то выход. Тибальт где-то наверху ожидает, пока Леопольд Хардинг приведет меня к нему. Я высоко подняла фонарь и осмотрела стены камеры. На них не было украшений, но дальше я увидела отверстие. Я прошла сквозь него. Там оказался какой-то коридор.

— Тибальт! — позвала я. — Ты здесь, Тибальт?

Ответа не последовало. Я снова подняла фонарь и увидела, что стены были густо расписаны. Длинные ряды грифов. Их крылья были распростерты, словно они парили в воздухе. Потом я вошла в следующую камеру и внимательно осмотрела ее. А затем пришла к конечной точке — дальше дороги не было.

И здесь никого не было. Я почувствовала дрожь в ногах и опустилась на пол. Меня охватил страх, какого я никогда раньше не испытывала. Меня специально привели сюда. Все те предупреждения, которые я получала, все дурные предчувствия — все они были не беспочвенны. Мне следовало внять им со всей серьезностью.

Но зачем Леопольду Хардингу обманывать меня? Зачем он солгал мне? Я вспомнила, как выбежала из храма и столкнулась с ним. Так ведь именно он преследовал меня там! Он собирался убить меня! Но эта, сегодняшняя, его идея оказалась получше, что и говорить!

Неужели Тибальт приказал ему сделать это? Кто же он такой, если исполняет приказы Тибальта? Я уставилась на рисунок — отвратительная, уродливая, злобная тварь. И ощутила над головой какое-то движение. Кто-то смотрел на меня сверху. Я подняла фонарь повыше. Па потолке была изображена летучая мышь с огромными распростертыми крыльями. Глаза мыши, вероятно, были выполнены из обсидана. При свете фонаря они казались почти настоящими. Показалось, что я слышу голос прорицателя: «Мышь кружится над вами, готовая броситься вниз».

«Что со мной будет? — спросила я себя. — Что все это значит? Зачем меня привели сюда?»

Я замерзла. Или это страх заставлял меня дрожать так сильно, что я не могла усидеть на месте? У меня стучали зубы — и звук получался каким-то странным, гулким.

Невозможно было заставить себя встать и пойти назад. Меня гипнотизировала эта жуткая летучая мышь на потолке камеры.

Теперь я смогла рассмотреть и рисунки на стенах. Там был изображен фараон, приносящий жертвы какому-то богу. Была ли это Хатор, богиня любви? Наверное, да, потому что рядом был еще один рисунок — женщина с головой коровы, а я знала, что именно корова является символом этой богини.

Я так замерзла! Мне нужно двигаться. Через силу поднявшись, я стала осматривать стены. Тут мог быть выход. Тут должен быть выход! Теперь я внимательней рассмотрела рисунки. На стенах были изображены корабли, а на носу у каждого из них — привязанные вверх ногами люди. Я вспомнила: это — пленники. И еще люди — без рук или ног. И рядом — крокодил, который изувечил их — уродливый, с ожерельем на шее и серьгами в ушах.

Где я нахожусь? При входе в гробницу? Но если я у входа, то он, естественно, должен куда-то вести. Где-то впереди, вероятно, находится погребальная камера, а в ней — в каменном саркофаге — мумия, которой несколько тысяч лет.

Человек может привыкнуть ко всему — даже к страху. Ужас заполнял в мое сердце, но все же я чувствовала себя спокойнее, чем вначале, когда осознала, что нахожусь одна в этом ужасном месте. Я сделала несколько шагов. Если из этой камеры есть выход… куда он приведет? Только к древней мумии. А мне ведь нужно найти выход на волю, на свежий воздух.

«Здесь мало воздуха», — подумала я. Очень скоро мне будет его не хватать. Я умру. И буду лежать здесь, пока какой-нибудь археолог решит исследовать это место, понадеявшись, что оно может привести к великому открытию. А откроет только мое мертвое тело…

— Какая чепуха! — воскликнула я, как говорила много раз Теодосии. — Я наверняка смогу что-то придумать, что-то сделать!

От этой мысли я осмелела. Не буду смирно сидеть тут и тихо ждать своей смерти. Я найду выход, если он тут есть.

Я подняла фонарь, и снова стала исследовать стены. Теперь я поняла значение рисунков. Они должны были изображать путешествие души по реке Туан. Тут был изображен корабль в море, из вод которого поднимались ужасные морские чудовища и гигантские волны, которые грозили потопить корабль. А над ними изображен Осирис, бог подземного мира и судья всех мертвых. Это означало, что он защитит того, кто плывет на корабле, и проведет его по бурным морям Туана в царство Амон Ра.

В стене я обнаружила отверстие. Сердце подпрыгнуло в груди от ожившей было надежды. Но потом оказалось, что это — всего лишь ниша, похожая на ту, в которой устроили себе ложе Ясмин и ее возлюбленный. Когда я обследовала эту нишу, то наткнулась на что-то ногой. Я испугалась, представив себе каких-то ужасных существ, которые на рисунках поднимались из вод Туана. Я замерла и посмотрела вниз. Это был не ужасный змей, а какой-то блестящий предмет.

Спичечный коробок! Маленький золотой спичечный коробок. Какой странный предмет — и найти его здесь! Это вовсе не старинная вещь. Этот коробок принадлежит нашему веку. Я повертела его в руках, и увидела имя владельца, выгравированное на нем: Э. Трэверс! Коробок сэра Эдварда! Значит, он был здесь! От этого открытия у меня закружилась голова. Мысли спутались. Сэр Эдвард был здесь когда-то. А что, если это случилось в ту ночь, когда он умер? Он умер, потому что побывал здесь? Но он вернулся во дворец. Он никому не сказал о том, что увидел здесь, но Тибальт знал, что отец обнаружил что-то необычайное. Потом он съел то, что ему приготовили. Кто готовил еду? Мустафа и Абсалам — те люди, которые носили символ шакала, слуги паши.

Сэра Эдварда убили. В этом уже не было сомнений. И убили из-за того, что он побывал здесь. Значит, это был приказ паши. Он приказал убить сэра Эдварда, как приказал убить Ясмин и бросить ее в реку, как приказал устроить несчастный случай на мостике — в подтверждение истории о проклятии фараонов.

Паша хотел, чтобы мы убрались отсюда. Он хотел, чтобы наши изыскания закончились провалом. Почему? Потому что именно здесь было то, чего мы не должны были обнаружить. Если интерес паши к археологии действительно имел место, то почему он предпочитал убить, но не позволить кому-то сделать открытие?

Потому что сам хотел сделать его? В моем теперешнем состоянии, когда меня переполняли страх и паника, все воспоминания всплывали в памяти ярче и отчетливее, чем обычно. Я вспоминала толстое лицо паши, его трясущиеся толстые щеки, вымазанные жиром губы. Его хитрую улыбку, когда он пробормотал: «Существует легенда о том, что мои предки сколотили свое состояние на грабеже захоронений». Неужели он по-прежнему приумножает свои богатства таким незаконным способом?

Если это так, то он не должен был помогать археологам. Но, с другой стороны, почему бы не использовать этих энтузиастов в роли гончих собак, способных обнаружить затаившегося в чаще зверя? А когда зверь обнаружен, гончие уже не нужны… Не потому ли он предоставил свой дворец и своих слуг, чтобы с их помощью запугать нас и вынудить уехать? Я поняла, что это и есть правильный ответ.

Но я еще не знала ответа на вопрос: зачем было приводить меня сюда?

Я подумала, что Леопольд Хардинг — один из слуг паши. И в газетах напишут: «Жена археолога исчезла. Леди Трэверс, жена сэра Тибальта, покинула дворец, где проживали члены экспедиции, и вот уже два дня ее никто не видел… три дня… неделю… месяц. Вероятнее всего, она мертва. Но как она могла исчезнуть? Это — еще одно доказательство существования проклятия фараонов. Стоит напомнить, что несколько месяцев назад жена одного из членов экспедиции погибла в результате несчастного случая».

Я представляла, как Доркас читает эту статью, Элисон — рядом с ней. Я видела их несчастные лица. Они будут просто убиты горем.

Этого не должно произойти! Я должна найти выход! Я сжала в кулаке золотой коробок сэра Эдварда как талисман.

Темнота! Свет фонаря тускнеет? Что я буду делать, когда он погаснет? Буду ли я уже мертва к тому моменту? Как долго может прожить человек в такой атмосфере? У меня закоченели ноги. Это от страха, или от холода? Я не знала. Над моей головой мерцали глаза огромной летучей мыши… она ждала… ждала момента, чтобы наброситься на меня.

— О Господи! — молилась я. — Помоги мне! Скажи, что делать! Пусть Тибальт придет и освободит меня! Сделай так, чтобы я не умирала, чтобы я жила!

Потом я подумала, почему, когда нам нужна помощь, мы всегда подсказываем Господу, что нужно сделать? Только если такова Его воля — я выйду отсюда живой.

Думаю, я бредила. Мне показалось, что я слышу шаги. Но это было лишь мое сердце, которое молотком стучало в ушах.

— О Тибальт, — говорила я вслух, — ищи меня! Хватись меня! Если ты станешь меня искать, обязательно найдешь! Ты найдешь дверь. Откуда там взялась дверь? Тебя что-то приведет ко мне. Если ты хочешь меня найти… если ты действительно хочешь… ты должен это сделать. Но захочешь ли ты искать меня? Не было ли это сделано по твоему приказу? Нет… я не верю. Я отказываюсь в это верить!

Я представила старую церковь с башней и плитами, кое-где покосившимися над заброшенными могилами. «Невозможно прочесть, что написано на них, — почудился мне голос Элисон. — Думаю, их нужно убрать… но нельзя беспокоить мертвых…»

«Нельзя беспокоить мертвых. Нельзя беспокоить мертвых», — словно тысячи голосов заунывно повторяли эти слова. Я оказалась в лодке, и вода в море кипела, словно в большом черном котле, который стоял в кухне старого дома священника, когда Доркас или Элисон готовили ирландское жаркое или рождественский пудинг.

Да, я действительно брежу. Я осознала это, но была рада такому состоянию. Этот бред уносил меня прочь из этого темного страшного места. Он уносил меня в классную комнату, где я дразнила друзей; на старое кладбище, где старый Пеггер копал могилу…

— А для кого это, мистер Пеггер?

— Это для вас, мисс Джудит. Вы во все вмешивались, а теперь, посмотрите, куда вас это привело… в могилу… в гробницу.

Снова послышались нестройный хор голосов: «В гробницу», и я снова оказалась в этом холодном месте — месте смерти и ужаса.

— О Господи, помоги мне! Позволь Тибальту найти меня. Пусть он любит меня. Пусть это все окажется ошибкой…

«Сегодня свадьба в церкви, — сказала Доркас, — и ты должна пойти с нами, Джудит. Вот, возьми пригоршню риса. Только смотри, бросай осторожнее!» И вот они идут по проходу — молодожены, обвенчанные преподобным Джеймсом Осмондом. Тибальт и Табита…

— Нет! — закричала я, — и снова оказалась в гробнице. У меня затекли конечности. Я поднимусь. Я найду выход. Вставая, толкнула что-то ногой. Это был спичечный коробок, который я выронила. Наклонилась, чтобы поднять его, — и в этот миг показалось, что стена дрогнула. «Нет, это мне просто показалось», — сказала я себе. Я брежу. Сейчас я открою дверь в свою спальню в доме священника. Но дверь действительно открылась, и я рухнула в образовавшийся проход. Я оказалась в другом коридоре, который заканчивался еще одной дверью. Повинуясь какому-то порыву, я стала барабанить в эту дверь. Луч надежды, снова загоревшийся в душе, принес с собой и панику, потому что в этот момент просветления в голове я совершенно ясно осознала, что со мной происходит. Я попала в ловушку. Меня привели сюда только с одной целью — убить. Я начала терять силы. Фонарь не будет гореть вечно. И я не смогу отсюда выбраться.

Я ударила дверь ногой. Она будто вросла в камень. Я рухнула на пол рядом с ней. Но, по крайней мере, дверь, ведущая к этой камере, была открыта, и, может быть, воздуха будет побольше. Шатаясь, прошла по проходу. Он был коротким и внезапно закончился. Я ничего не нашла там, просто еще один тупик. Вернулась назад и снова яростно ударила в дверь ногой. Потом опустилась рядом с дверью на пол и закрыла лицо руками. Я ничего не в состоянии сделать… ничего, только сидеть и ждать смерти.

* * *

Я потеряла сознание, потом очнулась. В соседней камере огромная летучая мышь ждала своего часа. «Как долго ей ждать?» — подумала я.

Свет фонаря становился все слабее. В любой момент он может погаснуть. Что делать, когда наступит тьма? Наверное, мне будет страшно, потому что я совсем ничего не смогу видеть — даже глаз летучей мыши на потолке.

Я вскочила и бросилась к двери.

— Помогите! Помогите! О Господи! Аллах! Осирис! Кто-нибудь… помогите мне! — Я плакала и смеялась одновременно, продолжая бить в дверь изо всех сил, на какие только была способна.

А потом… произошло чудо.

Послышался ответ.

Тук-тук-тук, — донеслось оттуда, с другой стороны двери. Я изо всех сил застучала в ответ. Снова послышался стук. Теперь я услышала голоса за дверью. Кто-то знал, что я здесь. Кто-то спешил ко мне на помощь.

* * *

Услышав эти милые сердцу звуки, я поняла, что помощь уже близка. Шум становился все громче. Дверь задрожала. По щекам моим катились слезы, а с губ срывались отрывочные фразы:

— Тибальт. Он нашел меня. Я буду жить…

Я была счастлива. Испытывала ли я когда-нибудь подобную радость? Только когда человек может потерять жизнь, он начинает понимать, как она прекрасна.

Замигал фонарь. Не беда. Дверь поддается. Теперь уже скоро…

И вот я уже не одна. Кто-то подхватил меня на руки.

— Джудит…

Это был Тибальт. Я так и знала, что это будет он. Он сжимал меня в объятиях, и я подумала: «Я не умерла от страха, но умру от счастья!»

— Любовь моя! — сказал он, — Джудит, любовь моя!

— Все хорошо, Тибальт, все хорошо… теперь…

Глава 11 Величайшее открытие

Последующие несколько дней я прожила как в тумане. Бывали моменты, когда я не осознавала, где нахожусь. Но Тибальт был рядом со мной — всегда был рядом, сжимая меня в своих объятиях, успокаивая и утешая.

Я пережила серьезнейшее потрясение. Мне постоянно повторяли, что теперь все в порядке. И все, что мне нужно — запомнить это. Тибальт со мной. Он пришел на помощь, и это — все, о чем я должна сейчас думать.

— Этого достаточно, — сказала я себе.

Я лежала, вцепившись в его руку, но когда впадала в дрему, то часто просыпалась с криками, что черная летучая мышь на потолке и у нее блестят глаза. Я сама слышала, как кричу: «Помогите! Помогите! Господи!.. Аллах… Тибальт… помогите мне!»

Это было ужасное, суровое испытание. Мало кто из тех, кого запирали в гробницах фараонов, возвращался оттуда живым.

Кто мог сделать со мной такое? Именно это я и хотела знать. Где Леопольд Хардинг? Почему он завел меня в этот подземный склеп и оставил там?

— Со временем мы это узнаем, — сказал Тибальт. — Он исчез. Но мы его найдем.

— Почему он это сделал, Тибальт? Почему? Он сказал, что отвезет меня к тебе. Он сказал, что ты вызвал меня туда.

— Я не знаю. Это для всех остается тайной. Мы пытаемся найти его. Но он исчез. Все, о чем тебе сейчас нужно думать — ты сейчас в безопасности, и я больше никогда тебя не потеряю.

* * *

Табита подошла к моей кровати.

— Я хочу кое-что сказать вам, Джудит, — проговорила она. — Вы много говорили в бреду. Мы были в шоке, когда узнали, что у вас на уме. Как вы могли поверить, что такое возможно?! Тибальт знает, что я решила поговорить с вами. Лучше всего, если вы все сразу узнаете. Вы думали, что мы с Тибальтом — любовники. Джудит, дорогая моя, как вы могли?! Я люблю Тибальта, да… я всегда его любила… как любила бы сына, если бы он у меня был. Я приехала в их дом, как вы знаете, когда моего мужа поместили в лечебницу. Жена сэра Эдварда тогда была жива, но уже серьезно больна. О, я знаю, это было недопустимо, но мы с сэром Эдвардом полюбили друг друга. Няня Тестер, узнав об этом, следила за нами. Она преданно любила жену сэра Эдварда и ненавидела меня. Она и сэра Эдварда ненавидела. Когда леди Трэверс умерла, она обвинила в этом меня. Она выдвинула нелепое предположение, что я убила хозяйку. Мы с сэром Эдвардом стали любовниками. Как вы знаете, я сопровождала его в экспедициях. Мы бы с ним обвенчались, если бы я была свободна. Но я не была…

— Теперь я понимаю, — ответила я.

— Джудит, дорогая моя! Вы так сильно любите Тибальта! Он понимает, как ему повезло. Вы никогда не делали ничего вполсилы, как говорили ваши тетушки. Поэтому и Тибальта вы любите с такой неистовой самозабвенностью. Это непременно должно приносить плоды. Даже Тибальт был сражен. Он давно признавался мне, что хочет жениться на вас — еще до того, как сделал вам предложение… это было, когда вы служили компаньонкой леди Бодриан. Должна признать, вы не очень подходили на эту роль. В вас не было и капли того смирения, которое обычно ассоциируется с этой должностью.

— Теперь я понимаю, что эти ситуации — плод моего глупого буйного воображения.

— Да, такая ситуация действительно не существует в реальности, знайте об этом. И я хочу сказать вам еще кое-что. Теренс Гелдинг сделал мне предложение.

— И вы согласились?

— Еще нет, но думаю, что соглашусь.

— Вы будете счастливы, Табита! Наконец!

— И вы тоже будете счастливы. Я никогда не видела, чтобы Тибальт так неистово действовал, как когда он пытался открыть дверь, которая отделяла его от вас — никогда, даже тогда, когда думал, что стоит на пороге крупнейшего открытия. Нет, никогда прежде я не видела в нем такой отчаянной решимости, такого неистовства…

— Значит, в конце концов, я все же важнее для него, чем нетронутая гробница фараона!

— Я в этом совершенно уверена, — ответила Табита.

* * *

— Как только тебя осмотрит доктор, мы поедем домой, — сказал Тибальт. — Я попросил доктора Ганвена приехать сюда и убедиться, что ты достаточно окрепла для путешествия домой.

— Ты послал за доктором Ганвеном! Мы едем домой! Значит, экспедиция окончена?

— Да, для меня окончена.

— Бедный Тибальт!

— Бедный? Когда ты здесь, жива и здорова? — он прижал меня к себе.

— Наконец, — проговорила я, — я нашла счастье, о котором не смела и мечтать!

Он не ответил, но по тому, как он меня обнимал, я поняла, что он разделяет мою радость.

— А где Адриан? — спросила я. — Почему ко мне не приходит Адриан?

— Ты хочешь видеть Адриана?

— Конечно! С ним же все в порядке?

— Да, — ответил муж, — я пришлю его к тебе.

Я сразу заметила перемену, происшедшую с Адрианом. Никогда прежде он не был таким серьезным.

— О, Адриан!

— Джудит! — он схватил меня за руки и расцеловал в щеки. — Такое — и случиться с тобой! Это, наверно, было жутко!

— Да, жутко.

— Вот, свинья! — негодовал он. — Ну совершеннейшая свинья! Уж лучше пустил бы пулю в висок, чем такое! Джудит, со временем ты забудешь.

— Разве можно забыть такое?

— Ты забудешь.

— Почему он это сделал, Адриан?

— Бог его знает. Должно быть, он просто сумасшедший. Но казался вполне нормальным: обычный торговец, который безмерно обрадовался, встретившись с такой экспедицией, как наша, потому что это напрямую связано с его бизнесом.

— Какие мотивы могли у него быть?

— Нам еще предстоит это выяснить. Слава Богу, совещание закончилось именно в то время — примерно тогда, когда вы с Хардингом входили в гробницу. Все пришли к соглашению, что мы поработаем еще несколько недель, и когда мы вернулись во дворец, Тибальт поспешил сообщить тебе об этом. Один из слуг слышал, как Хардинг говорил тебе, что Тибальт вызывает тебя на раскопки, и ты отправилась с ним. Тибальт всполошился. Я думаю, что он тревожился в гораздо большей мере, чем показывал нам. Мы помчались на раскопки. Искали, но безрезультатно. Мы пришли в отчаяние, но Тибальт не сдавался. Он все ходил и ходил по территории. И наконец мы услышали стук… Вот так… А в случае с Теодосией? Ты думаешь, это тоже на совести Леопольда Хардинга?

— Нет, это дело рук паши и его слуг, — уверенно ответила я.

— Паши?!

— Один из рабочих… возлюбленный Ясмин… предупреждал меня. Ясмин нашли в гробнице, и они убили ее. Она была там в тот день, когда приезжал паша. Ты помнишь праздник Нила?

— Боже мой! Джудит, мы в каком-то лабиринте!

— Вместо Теодосии мог погибнуть кто угодно. Просто ей не повезло. Мостик подготовили по приказу паши, ему нужна была жертва. Не имеет значения, кто именно.

— Но паша помогал нам.

— До тех пор пока мы ничего не находили. А теперь он хочет, чтобы мы убирались прочь. Может быть, он еще раз попытается убить кого-либо из нас.

В комнату вошел Тибальт. Он с тревогой посмотрел на меня.

— Ты утомляешь Джудит, — укорил он Адриана.

Я порадовалась его заботе, но уверила его, что я вовсе не устала, и мы говорили о Леопольде Хардинге и о паше, снова пытаясь найти причину, по которой он пытался лишить меня жизни.

— Скорее всего, — заметил Тибальт, — он должен был знать о том, что находится в том подземелье.

— Наверное, знал, — сказала я, — Леопольд Хардинг — не тот, за кого себя выдавал. Тибальт, может быть, тот юноша, возлюбленный Ясмин, знает что-нибудь? Ведь именно он рассказал мне, что паша хочет выжить нас отсюда.

— Пожалуй.

— Но только выдумай какую-то причину, — предупредила я. — Никто не должен догадаться, что он нам помогает. Как можно быть уверенным, что за нами не следят?

* * *

Юноша стоял перед нами. Мы решили, что спрашивать его должна именно я, потому что он уже доверялся мне.

— Расскажи мне, что ты знаешь о Леопольде Хардинге, — сказала я.

Он испуганно оглянулся, и я поняла, что ему что-то известно.

— Он иногда приезжает в Египет, леди.

— Значит, он часто здесь бывает? А что еще?

— Он — друг паши. Паша дает ему красивые вещи.

— Какие красивые вещи?

— Разные. Украшения, камни, мебель… всякие вещи. Леопольд Хардинг уезжает и вновь возвращается к паше.

— Значит, он — слуга паши?

Юноша кивнул.

— Спасибо, — сказала я. — Ты нам очень помог.

— Вы очень добрая леди, — проговорил он. — Вы были добры к Ясмин. Вас заперли в гробнице! — Его глаза были полны ужаса.

— Но я вышла на свободу, — сказала я.

— Вы — мудрая женщина. Вы с могущественным сэром вернетесь в свою страну дождей. Там будете жить в мире и радости.

— Спасибо, — улыбнулась я. — Ты мне сослужил очень хорошую службу.

* * *

Приехал доктор Ганвен. Он сидел у моей постели и разговаривал со мной. Я спросила, как поживают Доркас и Элисон, и он ответил:

— Готовятся к вашему возвращению.

Я рассмеялась:

— Да, я рекомендую вам немедленно возвращаться. Я уже говорил с вашим супругом… Долгий отдых в знакомой обстановке. Будете помогать жене священника устраивать благотворительные базары, варить джемы.

— Звучит просто великолепно, — призналась я.

— Да, сейчас вам нужно уехать из этого экзотического края. Думаю, тогда я смогу гарантировать ваше скорейшее выздоровление. С вами ведь все в порядке, знаете ли. Но такие потрясения могут иметь разрушительные последствия. Вы достаточно волевой и здравомыслящий человек, поэтому выстояли в той критической ситуации. Думаю, выстоите и после нее…

— Спасибо, — ответила я. — Я постараюсь оправдать ваши ожидания, доктор.

* * *

— Тибальт, — сказала я. — Мы едем домой.

— Да, — кивнул он, — врач настаивает на этом.

— Значит, экспедиция окончена?

— Да.

Я прижалась к нему и подумала о зеленых полях. Сейчас осень, деревья становятся золотисто-коричневыми. Яблоня в садике у Радужного усеяна желтыми яблоками, подходит пора снимать груши. Доркас и Элисон волнуются о величине слив…

Мне невыразимо захотелось домой. Я превращу Гиза-Хаус именно в такую усадьбу, какой хотела бы ее видеть. Никаких теней, никакой унылости. Больше не хочу темноты. Везде будут яркие цвета.

— Как здорово оказаться дома с тобой! — прошептала я.

* * *

Теперь, когда мне стало лучше, и мы занялись подготовкой к отъезду, я узнала некоторые подробности о том, что произошло. Мустафа и Абсалам исчезли. Подслушали ли они мои слова о том, что я подозревала пашу? И еще. Вся экспедиция пребывала в сильном волнении, потому что в том проходе, куда я попала и через который они прошли, пробив стену в той нише, где нашли Ясмин, были найдены некоторые свидетельства того, что там, дальше, что-то есть, и этот проход — вовсе не тупик.

Это стало самым значительным открытием экспедиции. Несомненно, сэр Эдвард именно об этом узнал в ночь своей смерти.

Табита сказала мне, что работы возглавит Теренс, потому что Тибальт решил вернуться домой вместе со мной.

— Нет, — возразила я, — я не могу этого позволить.

Я ворвалась в спальню, где он складывал какие-то бумаги.

— Тибальт, — выпалила я, — ты остаешься!

— Остаюсь? — поднял он брови.

— Здесь.

— Я думал, мы едем домой.

— А ты знал, что, вероятно, вы стоите на пороге одного из величайших открытий в археологии?

— Как начинающий археолог, ты должна знать, что цыплят по осени считают.

— В археологии всегда надеются на большее. И как можно продолжать работу, если не верить, что она приведет к успеху? Этот проход должен куда-то привести, и ты это хорошо знаешь.

Он ведет в гробницу. И не простую гробницу, потому что если бы это была не гробница какого-нибудь важного деятеля, зачем им было мучиться и строить все эти ложные коридоры и тупики по всему подземелью?

— Джудит, ты, как всегда, преувеличиваешь. Там было всего три тупиковых коридора.

— Ну и что? Три — это уже много. Это должна быть великолепная гробница. Ты знаешь это. Признайся!

— Думаю, они сейчас на пороге величайшего открытия.

— Что и было целью данной экспедиции.

— Ну конечно.

— Экспедиции, которую ты планировал с того самого дня, как погиб твой отец.

Он кивнул.

— И он погиб именно потому, что слишком близко подошел к разгадке этой тайны. Он был именно в том месте, где была я.

— И потому, что ты там была, мы и попали туда.

— Тогда мои мучения были не напрасны.

— Господи! Да лучше бы мне никогда не находить тот проход!

— О Тибальт, я тебе верю. Но ты должен остаться.

— Доктор Ганвен настаивает, чтобы ты вернулась домой, и как можно скорее.

— Я не поеду.

— Но ты должна!

— Я не поеду одна, а ты не поедешь со мной.

— Я готов ухать немедленно.

— Я на это не пойду! — возразила я. — Я не позволю тебе уехать сейчас! Это — твоя экспедиция. И когда наконец ты доберешься до гробницы, когда увидишь многовековую пыль… и возможно, следы человека, который последним покидал ее… Ты будешь первым. Неужели ты думаешь, что я позволю, чтобы эта честь досталась Теренсу Гелдингу?

— Нет, — твердо сказал он. — Мы немедленно возвращаемся.

Но я была намерена настоять на своем.

Это была битва двух сильных характеров. Я торжествовала. Ситуация получилась какая-то нелепая. Я сопротивлялась тому, что он собирался оставить дело, ради которого, как я думала, был готов пожертвовать всем, чем угодно.

Он любит меня! — думала я… и так же сильно, как я его.

Я отказалась уезжать. И вынудила доктора Ганвена согласиться со мной. И в конечном итоге одержала победу.

* * *

Всем известно, что произошло потом. Это не стало открытием века. Экспедиция Тибальта нашла гробницу через несколько дней после того, как туда добрались люди паши.

Какие там могли быть сокровища! Было ясно, что это — усыпальница великого царя!

Паша долгое время пытался добраться до нее; он знал, что существует проход в эту гробницу через те камеры, где я провела несколько ужасных часов. Он также знал, что альков, где нашли Ясмин, ведет в тот коридор, и, наверное, решил, что она проникла в его тайну. Ее смерть стала предупреждением любому из его рабочих, который осмелится самостоятельно исследовать подземные коридоры.

Увы, амбициям Тибальта не суждено было реализоваться. Там был саркофаг, мумия фараона, но грабители — вероятно, предки паши, — обчистили гробницу пару тысяч лет назад. Все, что осталось, это вместилище души — модель дома, которую они не сочли чем-то стоящим…

* * *

Мы узнали, что паша уехал в Александрию. Он не попрощался с нами. Вероятно, узнал через слуг, что мы раскрыли тайну гибели сэра Эдварда и Теодосии.

Мы вернулись в Англию. В Радужном все ужасно обрадовались. Я попросила, чтобы тетушкам не рассказывали о моих злоключениях. Иначе, когда мы с Тибальтом будем уезжать в другие экспедиции, они все время будут трястись от страха и повторять: «А я тебя предупреждала!» Я этого не вынесу.

Спустя несколько дней после нашего возвращения в прессе появилась заметка об англичанине, успешном торговце антиквариатом — в основном египетским, — чье тело нашли в Ниле. Его имя было Леопольд Хардинг. Неизвестно, было это умышленным убийством или нет. На голове обнаружены раны, но они могли быть получены и в результате удара о борт лодки, когда она перевернулась. Его клиентами были в основном частные коллекционеры, поскольку он торговал раритетами.

Мы понимали, что он был одним из слуг паши, как и те, кто сломал мост, как и прорицатель, и Мустафа с Абсаламом. Хардинг сбывал бесценные предметы, которые паша, очевидно, похищал из гробниц.

Паша, по всей вероятности, надеялся сделать открытие века. Сэр Эдвард опередил его, выйдя на тот же след, поэтому его пришлось убить руками Мустафы и Абсалама. Потом приехал Тибальт, чтобы завершить то, что начал отец, и погибла Теодосия. Ее смерть должна была послужить предупреждением. А поскольку мы остались, Леопольд Хардинг получил приказ убить меня. Он потерпел неудачу. А паша не любит неудачников. Более того, он, наверное, испугался, что Хардинг, которого он не мог так жестко контролировать, как своих слуг-египтян, проболтается, по чьему приказу он пытался убить меня. Именно поэтому Хардинга убили. Так же, как и Ясмин.

Мое приключение было позади. Хардинг пытался лишить меня жизни, но вместо этого лишил мучительных страхов. Я очень многое поняла.

И Тибальт тоже. Конечно, он никогда не станет демонстрировать свои чувства. Чем больше он взволнован, тем сдержанней ведет себя.

Но если бы не эта экспедиция в Египет и не Леопольд Хардинг, я бы долгие годы мучилась сомнениями, любит ли меня Тибальт, потому что он никогда не выражал словами свою любовь. Но он самым убедительным образом продемонстрировал ее, когда спасал меня. И когда готов был отказаться ради меня от честолюбивых стремлений всей своей жизни, хотя верил — как позже выяснилось, ошибочно, — что находится всего лишь в одном шаге от победы.

— Бедный Тибальт! — говорила я ему. — Мне так хотелось, чтобы ты совершил свое великое открытие!

— Я сделал еще более важное открытие.

— Знаю. Раньше ты полагал, что больше всего на свете тебе хочется найти самое ценное в мире сокровище.

— И я сделал это, — ответил муж. — Я нашел тебя.

Так как же мне не быть благодарной всему случившемуся? И как мне не радоваться, глядя в будущее с любовью и надеждой…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Адрианов вал — римский вал. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Грэй — серый (англ.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Роковое проклятие

Глава 2 Бронзовая пластина

Глава 3 Горькая неволя

Глава 4 Жена Тибальта

Глава 5 Дворец Чефро

Глава 6 Рамадан

Глава 7 Праздник Нила

Глава 8 Трагедия в подземелье

Глава 9 Предчувствие

Глава 10 Пленница гробницы

Глава 11 Величайшее открытие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg