«Дикие»

Ширли Конран Дикие

Мортону Янклоу с любовью,

уважением и признательностью.

«Пусть будет так, как есть»

Джон Стюарт Милл

Вступление

Пауи

Дети из богатых семей никогда не ожидают, что с ними случится что-то ужасное.

Уверенный в себе юный антрополог, принадлежащий к одной из старинных, богатейших и наиболее могущественных фамилий в Америке, почти не испугался, когда его лодка перевернулась. Торговец-датчанин, у которого он приобрел ее, предупреждал, что лодке требуется более мощный двигатель и небольшая загруженность, но юноша был не менее упрям, чем остальные члены его знаменитой семьи. В данной ситуации ему просто повезло, потому что вокруг бушевал шторм, который, казалось, сосредоточил всю свою мощь на том, чтобы оторвать его пальцы от скользкого борта. Волны высотой в десять футов снова и снова обрушивались на него, заставляя захлебываться, цепляясь в буквальном смысле слова за свою жизнь в темной бурной ночи. И все же он не паниковал.

Перед закатом, когда эта старая аборигенская лодка почти уже достигла острова, один из членов экипажа доложил о появившейся течи. Местный лоцман выключил двигатель, и все четверо обеспокоенных мужчин обследовали носовую часть, где между двумя досками, явно нуждающимися в ремонте, намного ниже ватерлинии и была обнаружена течь.

Тем временем начался шторм. Солнце ослепительно ярко сияло на потемневшем небе, влажный воздух нагрелся, темно-пурпурная поверхность океана дрожала и искрилась, свет становился ярким, резким и невыносимым — как огни рампы — в то время, как синевато-багровое небо наливалось свинцом, а горизонт стал черным. Наступила гнетущая тишина, не нарушаемая ни ветром, ни раскатами грома.

Затем воздух исчез, словно чьи-то гигантские легкие вдохнули его, и разразилась буря. Ветер и дождь хлестали вместе, словно хорошо синхронизированные цимбалы. Юноша почувствовал капли на шее, потом на ухе, после чего с неба хлынул поток воды как из ведра.

Одна десятифутовая волна ударилась о борт и толчком отбросила его назад. Он пополз на корму, к местному лоцману, преодолевая сопротивление ветра, воды и дождя. Блестящий от дождя лоцман прокричал:

— Хозяин, у нас неполадки с двигателем. Юноша вслушался в отрывистый рокот мотора.

— Далеко до острова?

— Миль пятнадцать, хозяин.

При этих словах двигатель совсем заглох. Лодку подбрасывало на жестких волнах, и юноша слышал, как грохочет, перекатываясь с борта на борт, оборудование. Он надеялся, что тяжелые мешки не упадут за борт.

Лодка легла в дрейф в сторону норга, потом, казалось, остановилась.

Вода полилась через леера.

В течение трех минут лодка была затоплена, а спустя тридцать секунд — перевернулась.

Его предупреждали, что течение в сторону от юго-западного побережья Новой Гвинеи было быстрым и коварным и что море Арафура — наиболее наводненное акулами место в мире. Само побережье было не менее опасным и зловещим: мангровые заросли, болота, непроходимые топи, зыбучие пески и на много миль вокруг гнилая стоячая вода: устья многих рек образовали целые угодья для крокодилов-людоедов, гигантских пиявок и ядовитых змей.

За береговой линией находились угрожающего вида джунгли — одно из немногих оставшихся неизученными мест на земле. Многие из населявших их племен все еще жили в каменном веке. Белые люди редко заходили дальше нескольких береговых и речных поселений, да и то хорошо вооруженными. Поскольку, хотя это и отрицалось властями, не имевшими возможности контролировать ситуацию, каждый миссионер в этом районе знал, что охота за головами и каннибализм, по-прежнему практиковались наиболее агрессивными племенами. А так как наш юноша был антропологом, то именно эти обычаи и привели его и его фотографа, крепкую молодую женщину, стремившуюся к известности, в этот район.

Двое белых, которые познакомились во время предыдущей экспедиции в Новую Гвинею, в то утро тихо снялись со своего базового лагеря. Они направлялись на запад, к маленькой группе внешних островов дальше Пауи, где рассчитывали провести следующие три месяца в примитивном племени балу.

В отличие от своего черствого и ожесточенного отца, молодой человек интересовался не политикой или бизнесом, а своими человеческими сородичами. Он избрал своим призванием антропологию — изучение других людей, их обычаев и культуры с целью узнать как можно больше о человечестве, и здесь, видимо, и крылась его ошибка. Особенным интересом у юного богача вызывал вопрос взросления в примитивных культурах: казалось, их молодежь не обладает комплексами смущения и насилия, одиночества и неврозов западных подростков, испытываемыми в переходном возрасте к зрелости и социальной ответственности. В некоторых племенах, таких, например, как балу, приготовление к взрослой жизни длилось не годами, а занимало всего несколько месяцев, которые считались наиболее важной частью человеческой жизни. В этот период и мальчиков, и девочек с помощью различных физических упражнений тренировали и требовали от них полагаться только на себя, переносить моральную и физическую боль. На этих ритуалах никогда не присутствовали белые люди.

Если бы он подал официальную заявку о поездке, она была бы отклонена. Местные власти никогда не позволили бы исследовательской экспедиции посетить балу — одно из наиболее воинственных племен — без вооруженного полицейского эскорта. Племя находилось в «неконтролируемом» районе, все еще раздираемое племенными войнами и насилием, в отличие от «контролируемых» районов, патрулируемых полицией, старавшейся подавлять наиболее кровожадные из местных ритуалов и обычаев.

Но юноша знал, что он никогда не убедит балу позволить ему присутствовать при их тайных ритуалах, если его будет сопровождать полиция, поэтому он сказал властям, что собирается обследовать пустынный береговой район прямо к югу от их лагеря.

В результате этого обмана безумно дорогостоящая международная спасательная операция «в воздухе и на море», последовавшая за его исчезновением, прочешет сотни миль в сторону от того места, где перевернулась его лодка.

Молодой человек, страстно увлеченный своей работой, пренебрег всеми предупреждениями об опасности посещения племен. Он был настроен решительно и равнодушно относился к опасностям. Его маленькая экспедиция была хорошо вооружена и экипирована на любой случай, достаточно было и потрясающих товаров для обмена: стальных топоров, табака, ножей, дешевых транзисторных приемников.

Возможно, он был таким упрямым, потому что подсознательно предпринял эту опасную экспедицию в качестве своеобразного обряда посвящения для самого себя. Он решил показать всему миру — и своему отцу тоже, — что он не просто испорченный богатый ребенок. С тех пор как он впервые пошел в школу, ему приходилось платить за факт своего рождения. Ему приходилось испытывать на себе мстительность, злобную хитрость и зависть, неослабеваемое давление известности и, что еще хуже, неумолимую тяжесть ожиданий его отца.

Отец никогда не понимал, почему сын решил стать антропологом — хотя ему было более понятно желание мальчика быть исследователем, так как все состояние семьи было добыто их предком из покрытых льдом гор Клондайка. С тех пор потомков того старателя ненавидели, им завидовали те, у кого не хватило духу сделать то же, что и он.

В этой своей экспедиции молодой человек надеялся пройти какие-нибудь испытания, достичь чего-нибудь серьезного, чего-нибудь, чего нельзя просто купить за деньги. Возможно, он также хотел избавиться от смущающего изобилия богатой семьи, ее славы, блеска и ставшего притчей во языцех борцовского духа. Членам племени балу было наплевать, что его отец мог — и стремился — стать в один прекрасный день президентом Соединенных Штатов.

Он был хорошим пловцом. Цепляясь за перевернутую лодку и отплевывая морскую воду, он не испытывал особого страха. Вместо него он чувствовал негодование и последовавшее за ним отчаяние. Все эти драгоценные стальные топоры, табак, пленка, фотографические принадлежности — все это погружалось теперь на дно океана. Потребуются недели, чтобы заменить их.

Не было никакой возможности выправить лодку. Она дрейфовала в направлении юго-запада, нос далеко внизу, а корма высоко задрана.

Застигнутые врасплох, никто из четверых не догадался схватиться за спасательный жилет. Держась за борт лодки, лоцман крикнул, что скоро стемнеет — им следовало вскарабкаться на выступающую часть лодки на ночь, а с наступлением утра он и его напарник поплывут к берегу, У двоих пловцов увеличивались шансы добраться до помощи, иначе им останется только дрейфовать на юго-восток — прочь от земли, повинуясь сильному, в семь узлов, течению. Тем вечером плыть к берегу было уже поздно.

Поскольку фотограф плавала плохо, с этим планом все согласились.

Весь следующий день белые мужчина и женщина цеплялись за лодку, пока безжалостное солнце высасывало все соки из их тел. Они знали, что без воды смогут продержаться два, может, три дня. Говорили они мало. Сначала каждый из них думал, смогут ли пловцы добраться до берега в этом кишащем акулами море. Когда к ночи спасательная лодка так и не появилась, они поняли, что моряки не добрались до берега.

С наступлением второй бессонной ночи потерпевшие кораблекрушение стали бояться того, что задремлют и соскользнут в воду. С помощью моряков-аборигенов вскарабкаться на лодку было несложно, но оба знали, что в их нынешнем обессиленном состоянии им никогда не удастся без посторонней помощи вскарабкаться на нее.

Когда темнота медленно сменилась рассветом, оба оставшихся в живых на перевернутой лодке слепо заморгали на восходящее солнце и устало уставились в пустое море. Оба знали, что бодрствовать и третью ночь они уже не смогут.

Молодой человек наблюдал, как солнце прокладывает блестящую дорожку на пурпурном море Арафура. Впервые за все время он ощутил настоящий страх и задрожал от него, так же сильно, как и от усталости.

Затем он недоверчиво заморгал и молча указал направление. Женщина воскликнула:

— Слава Богу!

Слева от них, на западе, находилось то, о чем они молились, но чего в душе не ожидали: темное пятно.

Пятно ширилось и приобретало зеленый цвет по мере того, как течение приближало к нему перевернутую лодку. Через час они уже видели вершины гор, скалы, и белые песчаные пляжи, и полоску воды цвета аквамарина, опоясывающую остров и растворяющуюся в малахитовом океане.

Совсем скоро перед ними открылся вид на лагуну. Это была маленькая бухточка, примерно в милю шириной, расположенная к юго-востоку, в кольце коралловых рифов и в пенных брызгах разбивающегося о них прибоя. В коралловом кольце был небольшой промежуток; прежде чем их перевернутая лодка натолкнется на рифы, они смогут соскользнуть в воду и поплыть вперед. Судя по той скорости, с которой они двигались вдоль берега, течение здесь было около одной мили — в час, так что даже женщине будет по силам удержаться на плаву.

Им предстояло принять еще одно решение. Чем дольше они оставались в воде, тем больше был риск оказаться замеченными акулами, но если они оставят лодку слишком поздно, то могут упустить этот промежуток в рифах, а позади него простирались черные отвесные скалы.

Мужчина повесил себе на шею кроссовки на шнурках.

Семь минут спустя он подавил свой страх и соскользнул в блестящую зеленоватую воду; за ним последовала испуганная женщина-фотограф.

Плыть оказалось намного труднее, чем они ожидали, а расстояние до берега — намного дальше, чем рассчитывал мужчина. Он обернулся на свою спутницу, которая отстала и была довольно далеко позади. Кажется, она вообще перестала плыть. Она была слишком слаба, чтобы бороться с течением.

Молодой человек выплюнул соленую воду и повернул назад.

Он схватил ее за воротник рубашки как раз в тот момент, когда бледное лицо женщины уже скрывалось под водой. Плывя к берегу, он тянул за собой ее безвольное тело.

Он ожидал, что проход через коралловый пояс будет сложным, но им удалось проскользнуть на волне прилива.

Оказавшись в лагуне, мужчина вдохнул обманчиво-теплый ветер с суши, принесший запахи травы и зеленых листьев богатой, темной и пустовавшей земли. Он жадно подставил ему свое лицо. Приблизившись к острову, зеленая безмятежность — тихая и прекрасная — встретила его молчаливым приглашением, предлагая все драгоценные и щедрые дары богов, включая жизнь и надежду, без единого намека на какую-либо плату за них.

Извилистая полоска белоснежного песка была окружена высокими черными скалами, но не особенно крутыми. Слева, сияя на солнце, по скале струился водопад. Обессилевший мужчина коснулся ногами дна. Последним усилием он вытянул обмякшее тело своей спутницы из прозрачной воды на песок. В полубессознательном состоянии они лежали, не двигаясь.

Удивительно, но женщина первой пришла в себя. Она неуверенно села и схватилась за шею. Слава Богу, ее фотокамера была на месте. Ободренная, она потрогала ремешок на шее и посмотрела на водопад, затем натянула свои мокрые кроссовки. Она поднялась и побрела по пляжу, благодарно вслушиваясь в шепот песка, который лизало море. Листья кустов и пальмовые ветви слабо шевелились, словно перешептываясь. Она вдохнула насыщенный теплый запах и расслабились. Все-таки им удалось сделать это!

Приближаясь к водопаду, она слышала только его тяжелый, настойчивый рокот. Дрожа от усталости, сходя с ума от жажды, она карабкалась к нему по скользким камням. Ее мокрые шорты и рубашка-хаки прилипли к телу, а драгоценная камера болталась на груди.

Она протянула вперед сложенные горстью руки и жадно приникла к воде. Напившись вволю, она огляделась, но поблизости не было ни большой раковины, ничего, что можно было бы использовать как емкость для воды. Надеясь, что ей хватит сил дотащить своего спутника до водопада, женщина обернулась.

На белоснежном песчаном пляже над лежавшим без сознания молодым человеком стоял огромный, абсолютно голый, если не считать набедренной повязки, абориген.

Женщина у водопада открыла было рот, чтобы прокричать приветствие, но в этот момент гигант медленно занес над головой свою острогу для охоты на рыбу. Одним быстрым резким движением он всадил острогу в грудь юноши.

У женщины перехватило дыхание. Какое-то мгновение она не могла поверить своим глазам.

Абориген неторопливо вытащил острогу из груди мужчины. Затем тем же сильным жестоким движением он снова опустил ее.

Женщина повернулась и побежала.

На пляже ей негде было спрятаться. Озираясь в отчаянии по сторонам, она заметила узкую заросшую тропинку, ведущую вверх от водопада между черными камнями. Не задумываясь, она стала карабкаться по тропинке.

Добравшись до вершины скалы, она согнулась, чтобы ее силуэт не выделялся на фоне неба. Спрятавшись за высокими растениями, она присела на корточки и стала ждать. Она не слышала ничего, кроме стрекотания цикад, резких криков попугаев и чистых высоких нот птичьего пения. Она осторожно перебралась через вершину скалы, затем медленно огляделась: никого не было видно.

Тропа вела в дикие джунгли, в которых, казалось, сравнительно легко пробираться. Низко пригнувшись, она начала осторожно продвигаться по узкой дорожке. Дрожа, она нащупывала путь через траву, сломанные ветки и кусочки древесной коры в зеленовато-черную тень. Она вдыхала жаркий, влажный воздух по мере продвижения в зеленоватый сумрак, изредка пронизываемый тонкими солнечными лучами. Белые мотыльки и бабочки-павлинеглазки и кружились и порхали перед ней; она слышала непрекращающееся назойливое жужжание насекомых. Над ней желтоперые попугаи мелькали между деревьями, переплетавшимися где-то в 60 футах над головой, и зелеными лианами с оранжевыми и ярко-красными побегами. Ей показалось, что она находится на картинах Дуанье Руссо — в прекрасном, но опасном кошмаре.

В сумраке позади нее высокий писк неожиданно сменился резким криком. Женщина резко обернулась, но ничего не заметила. Сердце колотилось в ее груди, скрытой промокшей рубашкой цвета хаки. Она пригнулась в траве. Ей казалось, что за ней следят, но она никого не видела. Она чувствовала себя окруженной, загнанной в ловушку. Ее дыхание стало прерывистым, она слышала, как ее ноздри вдыхают воздух, и биение собственного сердца.

И снова она услышала нечеловеческий крик позади себя. Он, казалось, звучал ближе. Она решила, что нужно бежать от этого крика.

Еще один дикий, пронзительный вопль огласил лес.

Дрожа и тяжело дыша, женщина стала продвигаться вперед. Позади хрустнула ветка, словно кто-то продирался сквозь кустарник, и женщина замерла.

Она рискнула обернуться, но опять ничего не увидела. Теперь она побежала. Она в ужасе мчалась вперед, а фотоаппарат колотился о ее грудь.

Когда она продиралась сквозь кустарник, больше не пытаясь таиться, вновь раздавшийся вопль прозвучал много ближе. Дрожа и задыхаясь, она заставляла себя идти вперед, стараясь руками защитить лицо от веток.

Ее руки были теперь исцарапаны до крови. Где-то в мозгу билась мысль, что она не должна терять контроль над собой после всего того, что она пережила.

От очередного крика у нее перехватило дыхание. Он раздался прямо у нее за спиной. Она метнулась в сторону, в густой кустарник. Она издала удивленный крик, почувствовав, как земля под ней подалась и поглотила ее…

Через несколько мгновений огромный дикий кабан догнал самку и она сдалась, прекратив свои брачные призывные крики.

Лежа на глубине шестидесяти футов на дне известняковой шахты, спрятанной в джунглях, раненая женщина звала на помощь до тех пор, пока силы не покинули ее.

Закон мести — основной закон Юго-Восточной Азии — требовал: око за око, зуб за зуб и жизнь белого человека — любого белого — за жизнь каждого из племени, убитого белыми.

К несчастью для молодого человека и его спутницы, они высадились на острове Пауи, рядом с поселением племени, у которого были свои счеты с белыми. Пауи относился к контролируемому району. Двумя месяцами раньше белый миссионер в сопровождении полицейского эскорта посетил деревню Катанга, чтобы расследовать рапорты о ритуальных убийствах, жертвоприношениях и каннибализме. Один из полицейских испугался резкого движения воина. Он незамедлительно открыл огонь из автомата, убив троих детей и вождя деревни.

Власти вскоре выплатили племени денежную компенсацию за убитых, но когда рыбак из деревни заметил обессилевшего и беззащитного молодого человека в Водопадовой бухте, он посчитал ситуацию исключительно подходящей для мести.

В тот вечер в рыбацкой деревне Катанга царил дух приятного ожидания. При свете костра юные девушки, сидевшие по одну сторону центральной площадки и намазывающие маслом свои волосы, притворялись, что не замечают юношей, сидящих напротив, которые аккуратно разукрашивали свои лица полосками желтой и белой глины.

За восемь часов до этого небольшая группа женщин выкопала неглубокую канаву в шесть футов длиной, которую они заполнили сухими дровами. В этой канаве они разожгли огонь, на который были брошены камни размером с кулак.

Вторая группа деревенских женщин раздела труп белого и связала ему руки и ноги. Осторожно они завернули тело в банановые листья.

Когда от костра остались красные угли, одна из женщин распорола тело от груди до низа живота. Другая с помощью деревянных щипцов набила тело горячими камнями из костра. Пламя почти угасло, на костер сверху положили большие камни и крупные банановые листья; поверх всего положили тело. Оно было окружено и обложено горячими камнями, и затем труп забросали землей. Женщины превратили все кострище в аккуратный холмик.

На краю деревенской площади лежал на боку ржавый холодильник фирмы «Вестингхауз»; на нем стояло старенькое радио «Этвотер-Кент», работающее на батарейках. Юноши из деревни — теперь их головы украшали красные перья — покрыли потрескавшийся корпус холодильника банановыми листьями, а радио утопало в желтых орхидеях. Боги разговаривали с ними через эту волшебную коробочку, если жители деревни правильно произносили свои молитвы и совершали соответствующие жертвоприношения. До сих пор им это почти не удавалось.

Местный жрец, в выделяющемся высоком головном уборе из белых перьев райских птиц, приблизился к алтарю-холодильнику. Из проржавевшего черного жестяного корпуса он достал необходимые атрибуты и разложил их на поверхности холодильника. С началом его монотонного погребального песнопения вся деревня собралась вокруг алтаря в почтительном молчании. С благоговением они взирали на металлический будильник на батарейках, пару очков в алюминиевой оправе, с потрескавшимися линзами, вставную челюсть с розовыми резиновыми деснами, и старый настенный телефонный аппарат с сохранившимся куском слуховой трубки.

Жрец с большой осторожностью побрызгал водой из бутылки с надписью «Кока-кола» на свои религиозные сокровища, затем воздел обе руки и стал молиться. Юноши в красноперых головных уборах начали своеобразный танец, в то время как женщины вернулись к кострищу, земляной холм на котором набух и поднялся. На поверхности появились маленькие трещинки; дразнящие, наполняющие рот слюной запахи носились в воздухе.

Женщины присели вокруг земляной печки и запели веселые песни, одновременно осторожно вынимая тело. Оно не было обгоревшим или поджареным; карие глаза были тусклыми и широко раскрытыми; из-за того, что тело готовилось в собственном соку, внешне оно претерпело небольшие изменения в процессе приготовления, и мертвого человека родственники легко могли бы опознать.

Жрец возвысил голос, положив перед алтарем традиционное жертвоприношение — правую руку.

Празднование началось.

Пятнадцатью милями севернее Водопадовой бухты загорелый австралийский строительный рабочий спрыгнул на песок со своего желтого бульдозера.

— Как насчет пивка? — крикнул он приятелю, руководившему работой группы аборигенов.

— Отличная мысль. Твои ребята еще не вернулись?

— Нет.

Первый мужчина сплюнул на песок, и они направились к сборному домику-конторе.

— У проклятых ублюдков очередной праздник.

— Такими темпами мы никогда не закончим.

— Бредовая затея — строить отель в этой глуши, когда можно запросто совершить классную поездку на Барьерный риф.

Второй согласно кивнул.

— Меня хоть озолоти, я и тогда не привез бы сюда свою женщину!

Другой мужчина снова сплюнул и распахнул дверь конторы.

— Они строят гостиницу не для нас, приятель. Отель «Пэрэдайз-Бэй» — для богатых янки.

Книга первая Золотой треугольник

1

Четверг, 25 октября 1984 года

Дверь растворилась медленно и бесшумно. «Странно», — подумала Лоренца, потому что после той глупой угрозы похищения невидимые системы охраны в доме поддерживались в действии постоянно. Она толкнула тяжелую почерневшую средневековую дверь. Она знала на ней каждую трещинку; ее прабабка перевезла эту деревянную дверь, вместе с остальной обстановкой особняка, семьи Котсволдсов, через всю Атлантику в Пенсильванию. В течение 23 лет — всю свою жизнь — она представляла себе различные фантастические картины в инкрустированной орнаментом двери, ожидая, что ее откроют.

— Да где же все? — позвала она, ступая на старые йоркские каменные плиты главного входа и сбрасывая с ног ярко-красные шлепанцы.

Никто не ответил. Эхо колокольчика замерло вдали.

Босиком, в одних чулках, Лоренца вернулась на улицу и заглянула за свой красный «феррари мондиаль», небрежно припаркованный у подножия лестницы. Она оглядела тихий парк, примыкавший со всех сторон к дому и заканчивающийся лесами в отдалении и рекой Огайо, но никого не увидела.

Лоренца снова трижды нажала на звонок, потом отошла к одному из старинных каменных львов, установленных на вершине лестницы. Она погладила его каменную голову, как обычно делала, возвращаясь домой, потом сняла свое соболье манто и набросила его на льва; хотя стоял конец октября, было тепло.

Она прошла по коридору и посмотрела на портрет своей прабабки в натуральную величину.

— Их ограбили? Изнасиловали? Похитили? Как ты думаешь, прабабушка?

У Лоренцы были такие же пышные, но более тонкие каштановые волосы с красноватым отливом, как и у той взволнованного вида женщины в бледно-сером сатиновом бальном платье, но в талии у нее, конечно, не было 20 дюймов; Лоренца была полноватой — в мать, — а в особенности теперь. Наконец-то она была беременна! Они поженились с Эндрю 16 месяцев назад, в июне 1983, и со дня возвращения после медового месяца ее мать смотрела на нее с надеждой. Лоренце довольно было посмотреть, как ее мать гладит шесть своих черных кошек, — гибких маленьких пантер — чтобы увидеть в ее жестах любовь и стремление покачать на руках внука или внучку.

Ступая босиком, в чулках, Лоренца миновала анфиладу приемных, соединенных двойными дверями; никаких признаков жизни в «утренней» комнате, в салоне, библиотеке или бальном зале, которые уходили в глубь дома и вели в оранжерею.

Проходя через библиотеку, Лоренца заметила очки для чтения, принадлежащие ее матери, лежащие поверх листков бумаги на серебристо-сером ковре. Значит, ее мать бьиа где-то поблизости. Нехотя она подняла с ковра две пригласительные открытии, газету и рекламную брошюру бюро путешествий. Она с интересом посмотрела на нее: на обложке была помещена фотография пляжа в тропиках; пальмы под небом цвета аквамарина, а надо всем этим полные обещаний слова: «На Пауи вы окажетесь в Раю». Лоренца пролистала брошюру и увидела фотографии невысокого современного отеля, тропических садов, темнокожих женщин с розовыми цветками, воткнутыми в волосы за ушами, подносы с напитками, декорированными цветами; молодых, стройных, загорелых белых мужчин и женщин, улыбающихся друг другу в глаза, обедающих под звездным небом, купающихся в лазурном бассейне, размахивающих клюшками для гольфа и теннисными ракетками или наслаждающихся пикником с шампанским на пустынном пляже. «Немного севернее Австралии и южнее экватора вы сможете зарезервировать райский уголок и для себя, — предлагала брошюра. — Делайте заказы по телефону 1–800–545–ПАУИ».

Лоренца уронила обратно на пол листки, вернулась в холл и снова позвала, обратив лицо к старинным лестницам. Ее голос эхом отозвался в отделанной дубовыми панелями музыкальной галерее, но и на этот раз ответа не последовало. Она вернулась обратно в холл и посмотрела сквозь двойные стеклянные двери на террасу, где били три фонтана, окруженные цветочными клумбами. Хотя у Грэхемов работали три садовника, ее мать можно было частенько найти подстригающей траву в «итальянском» садике, за которым лужайка спускалась прямо к реке Огайо. Сегодня здесь не было видно ни души.

Лоренца направилась налево по коридору, ведущему мимо столовой и кабинета отца в крыло для прислуги. В кухне никого… В кладовой никого… И в гостиной для прислуги… И в цветочной комнате. Но в этом доме находились дворецкий, повар, три горничных-филиппинки и личная горничная ее матери. Где же все они?

Гладильная комната находилась напротив гостиной для прислуги. Перед кучей смятых простыней сидела в кресле-качалке бесформенная женщина в белом рабочем халате, рукава которого были закатаны и обнажали ее худые руки с хорошо развитыми мускулами и вздутыми синими венами.

Лоренца подкралась на цыпочках, пощекотала ухо женщины и гаркнула:

— Чао, Нелла!

Женщина вскрикнула и вскочила на ноги, схватившись за сердце.

— Ох! Вы очень плохая девочка, мисс Лоренца! Лоренца обняла ее, и Нелла добавила приглушенным голосом:

— У меня будет удар, и готовить еду будет некому. Неллу вызвали из Рима, когда мать Лоренцы впервые прибыла в Питтсбург в качестве миссис Артур Грэхем.

— Где мама? Где все? — прокричала Лоренца. Нелла была туговата на ухо. Она использовала свою глухоту как очень удобное извинение, чтобы не слышать того, что ей не хотелось бы обсуждать. Если настаивали на ее мнении, она постукивала по квадратному холщовому мешочку, висевшему у нее на груди и скрывавшему устаревшую модель слухового аппарата, приговаривая при этом:

— Опять эта штуковина сломалась, надо починить. На этот раз Нелла сказала:

— Ваша мама дала всей прислуге выходной после обеда, потому что завтра предстоит работать допозна на приеме по случаю дня рождения вашего отца. А сама она отправилась за покупками.

— Что покупать?

— Одежду.

— Но мама всегда покупает себе одежду в Риме. Нелла смутилась.

— Ну, может быть, и не одежду, но это — секрет.

— Скажи же, Нелла.

У Неллы был заговорщицкий вид, но какой итальянский повар способен долго хранить тайну?

— Ваша мама пошла за покупками вместе с декоратором, чтобы выбрать вещи для ваших комнат наверху. Ваша мама переделывает ваши комнаты из-за ребенка.

— Но мы с Эндрю живем в Нью-Йорке, и ребенок будет жить с нами там, а не здесь.

— Ваша мама говорит: на всякий случай.

— Какой случай?

Внимание Лоренцы переключилось, когда она услышала вдалеке негромкий ровный рокот двигателя. Она распахнула окно, высунулась наружу и помахала белому «ягуару Ван дер Плас», который медленно приближался по гравиевой дорожке.

— Мама, должно быть, единственный человек во всем мире, который водит шестицилиндровый «ягуар» со скоростью 15 миль в час.

— Ваша мама часто попадала в аварии на своих машинах. Хоть ваша мама и не ездит быстро, но водит неосторожно. Она всегда думает о чем-то другом. Ваш папа хочет нанять для нее шофера, но ваша мама не хочет никого беспокоить.

Но Нелла уже говорила эти слова в воздух. Лоренца выбежала навстречу матери.

Сильвана Грэхем взбежала по ступенькам, бросила наверху лестницы два свертка в подарочной обертке и обняла свою дочь.

— Обуйся, дорогая! Тебе нельзя простужаться — это вредно для ребенка.

У нее был низкий напевный голос, похожий на голубиное воркование, тембр, характерный для жительниц Рима, но редко слышимый в Пенсильвании. Этот размеренный голос Сильваны постоянно раздражал ее мужа, потому что ему казалось, что она пытается все время успокоить его и тем самым напоминает ему о его повышенном кровяном давлении.

Лоренца поцеловала мать в губы. Именно за эти восхитительные губы и полюбил Сильвану Артур Грэхем, встретив ее впервые, когда она сидела и смеялась в приморском кафе в Санта-Маргерита на итальянской Ривьере в 1956 году. Образованный космополит Артур удивился собственной реакции на чувственность и беззаботность большегрудой, веселой семнадцатилетней девушки с громким смехом. Спустя 28 лет от прежней Сильваны остались только те же губы. Большие темные глаза утратили свой блеск, густые черные волосы не вились больше по плечам, а были собраны в тугой седеющий пучок.

Обе женщины направились в библиотеку. Босая Лоренца ступала важной походкой беременной женщины; по-королевски медленная поступь ее матери отличалась тяжеловатостью, которая грозила перерасти в грузность, и даже ее высоко поднятая голова не могла больше прятать намечающийся второй подбородок. Женщины находили Сильвану Грэхем элегантной, но неприступной; мужчины считали, что для нее уже все позади, лишних 25 фунтов веса не располагают к заигрываниям. Сильвана двигалась по жизни в летаргическом сне, поддерживаемая только своим расписанием.

«Мы не должны заставлять слуг ждать», — было постоянным наставлением в маленьком римском палаццо, неподалеку от садов Боргезе, где родилась Сильвана и где по-прежнему жили ее родители.

В библиотеке Лоренца подняла с пола рекламную брошюру.

— Что это значит, мама? Ты убегаешь в конце концов? Сильвана рассмеялась их старой шутке.

— Нет, это деловая поездка. На следующей неделе мы уезжаем в Австралию. В этом году «Нэксус» проводит свою ежегодную конференцию в Сиднее. После нее у нас будет обычная поездка для высшего руководства. Твой отец выбрал Пауи, потому что никогда еще не рыбачил там, и, очевидно, потому что там полно акул. Ему никогда не удавалось поймать акулу.

— Да, для президента корпорации, это кое-что значит. Лоренца присела на отделанную серебром софу, задрала ноги и принялась с увлечением обсуждать свою беременность, не думая о том, что месяца через два эта тема может наскучить и ей самой. Хотя ее ребенок должен родиться не ранее конца февраля, Лоренца смотрела сейчас на свою жизнь словно не с того конца телескопа: она сузилась до размеров кружка, включавшего только ее мужа и еще неродившегося бесполого ребенка. Сильвана прислушивалась к болтовне дочери.

— Эндрю считает… Эндрю знает… Эндрю хочет, чтобы я ушла с работы… Эндрю думает, что ему следует приглядывать за моими деньгами. Кстати, об этом-то я и хочу поговорить с папой. Эндрю говорит, что смешно поручать кому-то еще инвестировать мои деньги, когда он сам брокер… Эндрю говорит…

— Зачем тебе уходить с работы? Я считала, она тебе нравится. Хотя я никогда не понимала, почему ты вообще пошла работать.

— Разве ты не помнишь? Бабушка сказала, что мне будет интересно.

Лоренца помнила, что мать Артура также не хотела, чтобы Лоренца пошла по бесцельному пути своей матери, просто проживая свои дни. У бабушки всегда были эксцентричные идеи.

Лоренца рассмеялась.

— Да я всего лишь «подай-принеси» в «Сотбис». Эндрю говорит, что я не узнала о живописи так много, как ожидала бабушка, и не использую свой диплом историка. Я вежлива с людьми по телефону, помогаю составлять каталоги картин и иногда принимаю по телефону заявки во время аукционов… У меня будет полно дел дома — присматривать за Эндрю и ребенком.

Сильвана подняла с подноса, который Нелла поставила перед ней, тяжелый серебряный кофейник.

— Сестра Неллы приезжает из Варесе, будет у тебя няней. У тебя будет множество прислуги. Тебе повезло больше, чем кому-либо из женщин. У тебя будет время заняться делами, продолжать быть кем-то.

Лоренца казалась удивленной.

— Мама! Так говорили женщины-феминистки в 60-х! Тебе потребовалось двадцать лет, чтобы прийти к этому.

— Нет, мне понадобилось двадцать лет, чтобы заметить.

— Что заметить?

Сильвана покрутила на шее нитку жемчуга — знак легкого волнения. Запинаясь, она произнесла:

— Не многие женщины счастливы в браке настолько, насколько они ожидали.

— О чем ты говоришь, мама?! — в тревоге воскликнула дочь, а сама продумала: «Только не говори, что ты собираешься развестись с папой!» И вслух добавила: — Разве ты не счастлива? Разве не получила все, что хотела!?

«Все, кроме самого главного», — подумала Сильвана.

— Чего тебе еще не хватает, мамочка?

— Мне не хватает ощущения того, что я существую.

— Всего лишь! — Лоренца протянула руку и притянула ладонь Сильваны к своему розовому халату роженицы так, чтобы она почувствовала сквозь тонкую ткань ее округлившийся живот.

— Ты существуешь, мама, так же, как и она. Сильвана печально улыбнулась и сказала:

— Надеюсь, это будет мальчик. — Она сделала какую-то нерешительную паузу и добавила. — Я… Просто я подумала, что ты можешь оказаться в моем положении со временем.

Я не хочу, чтобы твоя жизнь пролетела с такой скоростью, что ты даже не заметишь ее. Однажды ты оглянешься на прожитое и скажешь себе: «Жизнь моя, куда ты упорхнула?» — Она покачала головой. — Не смейся Лоренца. Люди, которых ты любишь, могут проглотить твою жизнь, если ты позволишь им это. Ты даже не поймешь, что это происходит. Не поймешь, как это происходит. А если и поймешь, то не будешь знать, как остановить этот процесс.

— Милая мама, насчет этого не беспокойся, — снисходительный тон Лоренцы не помог скрыть ей свое раздражение. — Я полностью доверяю Эндрю.

Сильвана пожала плечами, вспомнив о том, что когда-то она точно также полностью доверяла Артуру. Она припомнила ту страшную сцену, которая разразилась тогда, когда она со всей возможной осторожностью и даже небрежностью рассказала своим родителям за завтраком о том, что хочет познакомить их со своим американским другом. Это было много лет назад в Риме. Тогда был, как и сегодня, теплый осенний денек… Да, это мужчина. Нет, познакомились на пляже. (Поскольку порывистый белокурый Артур провожал ее от самого кафе и до берега.) Отец тогда еще спокойно перевернул страницу газеты, которую просматривал за столом, и резко заметил ей, что порядочные девушки не знакомятся с молодыми людьми на пляжах и что он, разумеется, не имеет ни малейшего желания знакомиться с этим пляжным юнцом. Тогда семнадцатилетняя Сильвана не сдержалась и крикнула, что Артур вовсе не юнец… Что даже наоборот, это вполне взрослый человек, что ему исполнилось тридцать четыре и что она собирается выйти за него замуж!

Реакция на ее слова была подобна тому, как если бы горящую паклю поднесли к баку с керосином и окунули в него. Отец отшвырнул свою газету в сторону, вскочил со своего стула и вскричал:

— Когда это вы вознамерились?!

Ее мать положила руку отцу на плечо и сказала:

— Тулио, говори потише, а то слуги услышат, — а сама с укоризной взглянула на Сильвану и тоже спросила: — Когда это вы вознамерились?

Будучи несказанно удивленным тем, что его приняли за выскочку, Артур, от которого после ссоры улетела в Нью-Йорк бывшая подружка, оставив его одного на каникулах, позаботился о том, чтобы сделать Сильвану беременной" сразу же после того, как она объявила ему, что является уже в некотором роде невестой молодого человека из семьи, чье отлично ухоженное поместье в Тоскане граничило с их поместьем. После этого сообщения, не говоря ни слова, Артур завернул на ближайшую загородную лужайку, остановил машину и набросился на Сильвану. Та в ответ набросилась на Артура, и они оба в тот день, как, впрочем, и позже, узнали любовь на задних сиденьях укрытой машины, под изгородью, в виноградниках, в моторной лодке, откуда свешивались их трепещущие ноги, а однажды даже за задней стенкой деревенской пекарни. Сильвану переполнял восторг от осознания того, что она стала настоящей женщиной в объятиях настоящего мужчины, а вовсе не юнца. Она считала, что Артур олицетворяет в себе всю значительность, жизненную энергию и блеск Соединенных Штатов Америки, страны, которую Сильвана до сих пор знала лишь по кинофильмам и рекламным страницам в журнале «Лайф», страны, которая была за тридевять земель, сияние которой не доходило до убогой послевоенной Италии, в которой все незамужние девушки должны были беспрекословно и кротко повиноваться воле своих отцов.

Отец, меча молнии и сыпля из глаз огненные искры, умчался из столовой. За ним семенила мать и все умоляюще повторяла:

— Тулио, но он по крайней мере католик…

Всхлипывающая Сильвана была тщательно обследована незнакомым врачом — это был не их домашний доктор — после чего заперлась в своей спальне и сидела там, заткнув уши, чтобы не слышать яростных родительских споров за дверью. Нелла, кухонная служанка, которая принесла Сильване поесть, взяла от нее записку к Артуру. Тот прочитал это печально-отчаянное письмо, улыбнулся и позвонил своей матери в Питтсбург.

Миссис Грэхем не удивилась тому, что ее сынок готовится стать отцом, она удивилась тому, что на этот раз, кажется, Артур всерьез решил жениться на девушке, которую он сделал беременной. Она вздохнула, позвонила в «Нэксус Тауэр» и распорядилась относительно места в Рим. В течение всего восемнадцатичасового полета она размышляла о своем бессилии отговорить сына от того, что он задумал. Садясь по прилете на место назначения в темно-бордовый «роллс-ройс», поджидающий ее в аэропорту, миссис Грэхем утешала себя мыслями о том, что «она по крайней мере католичка».

Наскоро устроившись в своем обычном номере в «Гранд-отеле», она черкнула коротенькое письмо с приглашением, адресованное родителям Сильваны, и собственноручно передала его в ветхий палаццо Кариотто, который находился сразу же за боргезскими садами.

Граф Кариотто отправился на встречу с трагически овдовевшей миссис Грэхем один. Для такого случая она надела темное платье от Мэйнбочера и пустила на грудь одну длинную нитку шестнадцатимиллиметрового жемчуга, ей почему-то нравилось сознавать тот факт, что людям никогда в голову не приходило вообразить, что это могут быть настоящие жемчужины, и, наконец, надела свое обручальное кольцо с бриллиантом, крупнее которого графу в жизни видеть не приходилось. В продолжение их разговора, выдержанного в официально-вежливой манере, о неумолимо приближающемся событии миссис Грэхем несколько раз имела случай заметить, как граф скашивал взгляд на ее руку с кольцом. Постепенно договаривающиеся стороны пришли к соглашению о том, что их адвокаты должны встретиться между собой и обсудить вопросы относительно предложенного щедрого приданого, даваемого за Сильваной. Удовлетворенный граф вернулся домой и сказал жене, что все могло быть значительно хуже, что мать жениха могла оказаться не леди, но что тут им повезло.

Прием, посвященный помолвке, состоялся на закате залитого солнцем сентябрьского дня во внутреннем дворике палаццо Кариотто, причем освещение было устроено таким образом, что следы обветшалости дворянского гнезда были практически незаметны постороннему глазу. Белые атласные ленты свешивались с гладких стволов темно-зеленых тисовых деревьев, мраморные статуи были увешаны гирляндами из белых цветов, слуги были одеты в ливреи с жилетками в темно-зеленую и желтую полосы — фамильные цвета Кариотто. Все изысканное угощение: форель, огромные куски ветчины, окорока, прочие дымящиеся деликатесы, фрукты и вино, поступило из поместья Кариотто в Тоскане. И хотя все деловые начинания графа неизменно заканчивались неудачей, а люди, которым он верил, всегда почему-то надували или просто подводили его, его фермы традиционно процветали и приносили доход. Хозяйство Кариотто вел умелый управляющий, унаследовавший эту должность от своего отца, а тот в свою очередь от своего отца.

Свадьба последовала за помолвкой настолько быстро, насколько позволяли элементарные приличия. Графине пришлось объяснять своим подругам, что у жениха-де какие-то не терпящие отлагательства деловые обязательства и ему необходимо поскорее покончить со всеми формальностями, относительно своего брака. Подруги понимающе кивали. Едва отгремела пышная — в традициях Рима — свадебная церемония, как Сильвана и Артур улетели в Индию, где договорились провести медовый месяц. Через полчаса после остановки в Карачи у Сильваны случился выкидыш. Первый из многих, которые ее еще ожидали. Это происшествие весьма огорчило весь персонал первого класса, начиная с официантов и заканчивая санитарной службой. Быстренько включили громкую музыку, чтобы заглушить крики боли роженицы, а в делийском аэропорту уже суетились врачи «скорой помощи», ожидая прилета самолета с больной. В индийской столице Сильвану определили в госпиталь короля Георга, где она провела три утомительные недели, после чего была со всеми предосторожностями отправлена в Питтсбург.

Сильвана убедилась в том, что Артур настоящий муж, во время ее болезни он был на высоте, и еще больше влюбилась в него. «Артур говорит…», «Артур считает…», «Артур хочет, чтобы я…», «Артур настаивает на том, чтобы я…». На ее мать сыпался целый град подобных реплик, когда она слушала голос дочери, с помехами доносившийся до нее почти с другого конца света. Сильвана звонила домой сначала регулярно, потом систематически, потом часто и наконец стала звонить очень часто. Ее мать вскоре сумела поставить верный диагноз этому явлению и отправила Неллу в Америку, чтобы та помогла Сильване подавить в себе ностальгию и свыкнуться с обстановкой фамильного дома Артура в Сьюикли. Но это служанке почти не удалось. Сильвана так и не смогла почувствовать себя полностью счастливой без веселой суеты Рима, без безмятежности тосканских окрестностей, где она выросла. Дочь стала часто прилетать навестить своих родителей. Дважды в год она отмечала, что ее мать и отец все больше седеют, становятся все меньше ростом и тщедушней. Поначалу она на минуту боялась отойти от своего Артура, всегда ощущала потребность в поддержке и безопасности, которые она получала в объятиях его рук. Но потом она решила, что эти сильные и мускулистые, покрытые мягкими белыми волосками руки могут не только обнимать, но и сдавливать, ограничивая свободу. Вскоре она поняла, что может делать все, что ей заблагорассудится… если только это не идет вразрез с желаниями супруга.

Мать Артура переехала из своего помещичьего дома в Англии в Сьюикли еще до возвращения молодоженов из Индии. К счастью, она не поселилась вместе с ними, а заказала Филиппу Джонсону построить ей высоко в горах длинный и низкий дом из стекла, она всю жизнь мечтала о таком жилище. Она говорила, что не может дышать полной грудью в «этом мрачном тридцатикомнатном муравейнике» с узкими, будто грани алмазов, окнами, которые никогда не дают достаточно света, и тяжелой резной мебелью. Предполагалось, что обстановка в фамильном доме была антикварная и в основном относилась к шестнадцатому веку, со своими выцветшими гобеленами, парчовой драпировкой, которая создавала угрюмые тени в помещениях, и, наконец, с этими тяжелыми и темными бархатными шторами.

Оправляясь после своего первого выкидыша и лежа в своей огромной, с четырьмя шишечками, супружеской постели, Сильвана целыми днями расписывала на бумаге свои планы переделки мрачного жилища. Но когда однажды она случайно проговорилась мужу о своих занятиях, он перестал одеваться, ненадетый галстук застыл у него в приподнятых руках, сурово взглянул на нее и сказал:

— Этот дом один из лучших во всей Пенсильвании. Я вырос здесь и не хочу, чтобы производились какие-либо переделки. Ты можешь, конечно, переставить что-то из мебели, если появится такая необходимость, но перестановка мебели не означает переделки всего дома.

Сильвана попыталась возражать, даже, забывшись на минуту, позволила себе заявить, что вся эта роскошная мебель всего лишь искусная подделка или, по крайней мере, сильно «подремонтирована». Артур выслушал жену с ледяным спокойствием, не перебивая, потом, не поворачивая головы, взглянул на нее своими голубыми холодными глазами и заметил:

— Если она и была подремонтирована, как ты выражаешься, то уж во всяком случае не на чужие деньги.

Это был намек на большую часть приданого Сильваны, которое было «одолжено» на ремонт палаццо Кариотто. Целую неделю после этого Артур не разговаривал с женой. В постели он вел себя с ней так, как будто они не были даже знакомы. Они, конечно, помирились, но жизнь пошла уже не такая, как до этого.

В романтической фантастике, которую Сильвана очень любила, герой навечно одержим своей героиней, в то время как в жизни страсть постепенно блекнет и проходит, а жена занимает в жизни мужа второе место по важности после его карьеры. Сильвана не могла смириться с тем, что ее романтические мечты несбыточны. Мало-помалу, незаметно для себя, она стала все глубже и глубже погружаться в депрессию — странное состояние духа, которое само по себе спровоцировало вскоре смертельную скуку и усталость от жизни.

Нормальная беременность у Сильваны наступила лишь после четырех лет замужества, причем она практически все это время была в положении, переживала выкидыши и тяжело оправлялась от них. Артур давно уже не восторгался ее розовым и влажным лоном, и его интерес к ней как к женщине рассосался очень быстро. Совсем как тот утренний туман, который каждое утро поднимался над рекой, протекавшей под окнами их спальни. Первые двенадцать ночей после рождения их дочери Сильвана вынуждена была проводить в одиночестве. («Тебе надо отдохнуть после всего», — говаривал Артур.) На тринадцатую ночь Сильване пришло в голову, что Артур, возможно, дарит предназначенные ей восхитительные ласки другой женщине. Она попыталась было заговорить с ним на эту тему, но вместо этого ее ждало открытие: когда Артур не имел желания разговаривать о чем-либо, разговора не получалось. Его работа в «Нэксус Майнинг Интернешнл» (компания была основана его прадедом) была оправданием для всех отлучек из дома. Если Сильвана решалась позвонить в его офис в «Нэксус Тауэр», ей всегда отвечали, что ее муж находится либо в пути с завода, либо в пути на завод. Если Артур отправлялся в командировки в представительства «Нэксуса» в Нью-Йорке или в Торонто, его невозможно было поймать целыми днями, а по возвращении вечером с работы в отель он отдавал распоряжение, чтобы его не беспокоили звонками.

И хотя Артур не утруждался уже скрывать потерю своего интереса к жене перед ней самой, он тщательно скрывал это перед Питтсбургом. Никто и никогда не видел его с другой женщиной, он часто появлялся с Сильваной в обществе (настаивая при этом на том, чтобы жена соответствующе наряжалась). Однако от любопытных глаз не могло скрыться то обстоятельство, что супруги Грэхемы что-то уж очень редко переговаривались между собой, сидя в своей малинового цвета ложе в Хейнц-Холле в ожидании Питтсбургского симфонического оркестра или Питтсбургской Балетной труппы.

К тому времени Сильвана уже окончательно поняла, что не сможет говорить с мужем о себе и об их взаимоотношениях, слова не придут к ней. Поначалу она боялась спрашивать Артура о горькой правде, а теперь она боялась услышать ее от него. Ее страшила мысль о том, что однажды Артур разведется с ней. Она боялась проснуться в одно прекрасное утро и услышать, как внутренний голос вкрадчиво нашептывает: «И что теперь?» В ее душе поднималась настоящая паника при одной только мысли о том, что она может остаться без мужа, что ее могут отослать домой, в Рим, как какой-нибудь экспортный бракованный товар. Она боялась услышать усмешку отца и его страшные слова:

«А я что говорил?» Поэтому, после того как несколько ее робких попыток завести дискуссию на эту неприятную тему было умело отведены Артуром, Сильвана смирилась и закрыла глаза на отсутствие в своем сердце семейного счастья. В конце концов, спустя два года после женитьбы страсть всегда трансформируется в спокойную привязанность, разве не так?

Правда, в случае с Артуром и речи не могло быть о привязанности. Он был попросту равнодушен к жене. Постепенно он стал считать свою Сильвану незначительной и безнадежной личностью. Ему казалось, впрочем, это было недалеко от истины, у нее дрожит голос, когда она говорит, и что сам процесс беседы является действием, для которого ей приходится прикладывать огромные усилия. Для остальных людей Сильвана была рассеянной, всегда погруженной в свои думы и сторонящейся общества женщиной. Она сама чувствовала, что между ней и жизнью как будто воздвигнута прочная стеклянная стена. Но она не — могла понять: в аквариум ли она смотрит или из аквариума? Она никому не поверяла свои переживания и свое унижение, так как предчувствовала, что жалость постороннего человека сделает ее муку еще невыносимее.

Она очень привязалась к своей малышке, круглолицей Лоренце, которая постоянно пускала пузыри и мочила свои очаровательные ползунки, которые шили для нее итальянские монахини. Всякий в «Нэксусе» отлично знал, что Артур вновь вернул себе все свои холостяцкие привычки и в последнее время стал все чаще пользоваться своей старой квартирой в отеле, которая всегда была готова для приема высокопоставленных лиц из «Нэксуса».

Удивительно, но он был преисполнен огромной гордости за себя, когда увидел перед собой крохотное красное и все какое-то сморщенное личико малютки Лоренцы и услышал ее крик.

— Она пошла в тебя, сказала Сильвана, и Артур при этих словах весь так и засветился от радости.

В течение трех месяцев после рождения Лоренцы старая детская Артура, которая состояла из четырех комнат, была отремонтирована и декорирована в бледно-розовый цвет. С того момента Сильвана поняла, что может получить все, что ни попросит… при условии, что это «все» требуется Лоренце. Все, кроме денег.

Артур никогда не допускал, чтобы у Сильваны была хоть какая-нибудь наличность. Все финансы в доме находились под строжайшим контролем. Туристские счета (Сильвана часто ездила в Рим к родителям), счета от «Валентино» и «Элизабет Арден» с Пятой-авеню, где Сильвана покупала все свое «кристиандиоровское» белье, оплачивались неизменно секретарем Артура. И дело вовсе не в том, что муж был скуп. Как раз наоборот. Если, скажем, Сильване хотелось иметь новую машину, ей нужно было всего лишь напомнить об этом Артуру в сентябре, когда он заказывал новые модели на следующий год. Будучи воспитанным матерью, Артур имел хороший вкус на драгоценности и любил приобретать их. Поэтому у Сильваны были в шкатулке настоящие россыпи изумрудов, жемчуга, сапфиров и бриллиантов (рубины Артур никогда не покупал, так как считал этот камень вульгарным). И все же, что касается наличных денег, у Сильваны их не было.

Артур прекрасно знал, что наличные деньги — это свобода. Достаточно было подкопить совсем немного, и можно было смело уезжать в любом направлении. Артур не очень-то был заинтересован в том, чтобы Сильвана оставалась с ним, но он не хотел также, чтобы она оставила его. Сам факт присутствия в его доме жены давал ему козыри перед любовницами, которые могли стать слишком требовательными. К тому же он был католиком и поэтому для него не существовало понятия «развод». Следовательно, он не давал Сильване ни одного шанса, чтобы она смогла избавиться от своей скуки и своего унижения. Она была полностью зависима от мужниных прихотей и мужниных денег. Сильвана стыдилась своего беспомощного положения, чувствовала шаткость и убогость своей внутренней жизни. Она отвернулась от мира. Она пыталась сделать так, чтобы с ней ничего не случилось, в этом случае ничто и не приносило ей вреда. Ее тело жило, но в душе она ощущала могильный мрак. К тому же Артур больше не интересовался даже ее телом. Она шла по жизни вяло и апатично, будто лунатик, и всякий раз умело скрывала за изящными манерами назревавший внутри нее гнев на мужа.

Однажды ей не удалось сдержаться.

У Грэхемов была своя десятиместная яхта в Монте-Карло, и обычно каждый июль они проводили на ее борту с несколькими друзьями, дрейфуя по Средиземному морю. Одной звездной ночью 1968 года вся компания сошла на берег в Каннах, чтобы пообедать в «Карлтоне», и Артур слишком много выпил там солодового виски «Лафроэг». Возвращаясь на баркасе с берега, он имел неосторожность сказать Сильване о том, что все считают, что она вышла за него замуж только из-за денег.

Сильвана (она была на обеде в зеленом платье без пояса) вскочила на ноги при этих словах, едва не опрокинув их баркас, и вскричала в гневе:

— Мой отец назвал тебя «пляжным юнцом», и в последнее время я все больше соглашаюсь с этой точкой зрения! А насчет твоих денег… Смотри: вот как они мне нужны!

С этими словами она сорвала свои изумрудные сережки и швырнула их за борт.

Наступила тягостная тишина. Но Сильвана на сделанном не успокоилась. Она сняла с себя изумрудный браслет и тоже кинула его в черные, расходящиеся кругами воды. Баркас почти коснулся борта яхты, когда Сильване удалось снять с пальца огромное обручальное кольцо с изумрудом.

Она подняла его к луне и звездам на вытянутой руке и спросила:

— Сколько ты заплатил за него, милый? — С этими словами кольцо было отправлено вслед за браслетом и сережками, а Сильвана победно засмеялась.

Один из гостей-мужчин схватил Артура в тот самый момент, когда он вскочил на ноги и собирался было броситься на Сильвану. Матрос, стоявший у штурвала, крикнул:

— Внимание!

В суматохе они чуть было не протаранили своим баркасом чье-то чужое судно, спокойно стоявшее на причале. Сильвана первой взобралась по веревочному трапу на борт их яхты. Не обращая никакого внимания на своих гостей, она сразу же устремилась в свою каюту, заперла дверь на ключ и стала отпирать свой сейф. Она была в таком возбуждении, что ей пришлось дважды набирать шифровую комбинацию цифр. Наконец сейф был открыт, и она осторожно вытащила оттуда зеленую шкатулку, обтянутую марокканской кожей. В шкатулке были ее драгоценности. Открыв дверь, она выбежала из каюты и помчалась по коридору обратно на палубу.

Взмахнув над головой жемчужным ожерельем, когда-то принадлежавшем Екатерине Великой, Сильвана крикнула:

— Сколько оно тебе стоило, Артур? — И с этими словами она швырнула, насколько могла, ожерелье далеко в воду.

На этот раз для того, чтобы удержать рвущегося Артура, понадобились усилия уже двух мужчин.

— А теперь, Артур:.. — торопливо и возбужденно говорила Сильвана, нашаривая пальцами очередное ювелирное украшение в шкатулке. — Подожди…

— Успокойся, Артур… В самом деле… Держи себя в руках, — увещевали ее мужа гости.

Бриллиантовое ожерелье взметнулось к звездам и затем упало в их водяное отражение.

— А это во сколько обошлось тебе, каро, а? — кричала Сильвана. На этот раз в ее руке оказалась целая горсть бриллиантовых брошей в виде звездочек эпохи королей Эдуардов.

С соседних яхт послышались заспанные голоса, которые умоляли о соблюдении тишины в вежливых тонах и не очень. А Сильвана — с удивительной скоростью и явным удовольствием — продолжала расшвыривать по темной воде серебряно-черного Средиземного моря свои драгоценности. Затем она демонстративно зевнула, потянулась и неспешно отправилась обратно в свою каюту. Ей было удивительно легко, а что касается души, то она просто ликовала — все накопленное за годы супружества унижение испарилось, как утренний морской туман.

Войдя в каюту, Сильвана на минуту задумалась, а потом заперла дверь на два поворота ключа. Возбуждение угасло, едва она присела на край кровати. Впервые в жизни она серьезно задумалась о том, чтобы оставить мужа. Впрочем, через минуту ей стало ясно, что это будет означать также вынужденное расставание со своим ребенком. Она знала, что адвокаты Артура всеми правдами и неправдами отвоюют у нее Лоренцу в пользу своего хозяина.

Незаметно для себя она завернулась в складки своего потрепанного зеленого платья и уснула, смирившись с мыслью о том, что ей, по всей видимости, придется продолжать жить этой пустой жизнью. О драгоценностях, которые осели в черных глубинах гавани, она даже не вспомнила.

В четыре часа утра в распоряжении Артура уже имелись двое профессиональных аквалангистов. Едва протрезвев, он сразу же бросился к телефону и набрал номер своего брокера в Нью-Йорке (там было всего десять часов вечера). Он поручил ему срочно поднять все бумаги о страховке драгоценностей и вообще провентилировать этот вопрос. Затем он поднял на ноги хозяина гавани, а заодно и мэра Канн. Еще до той минуты, когда встало солнце, яхта Грэхемов уже была окружена канатным кордоном, немногочисленные зеваки, бывшие в те минуты на пристани, подумали, что кто-то утонул, и в течение сорока восьми часов удалось выловить из воды все до единой безделушки. Однако после того случая Сильвана не надевала ни одну из них, если не считать обручального кольца с изумрудом, и делала исключение только в тех случаях, когда Артур умолял ее об этом чуть ли не на коленях.

От своей бабки она унаследовала нитку изящного, но бесцветного жемчуга, выловленного еще в шестнадцатом веке. Ее-то она и перебирала меж пальцев в тот бледно-золотой день, сидя в библиотеке и подставляя лицо осеннему солнцу.

С того времени, как Лоренца покинула отчий дом, ее мать окончательно потеряла остаток жизненной энергии и одна не решалась смело смотреть в лицо жизни. Даже не осмеливалась спрашивать себя, почему она этого не делает. Что касается Лоренцы, то ей никогда не приходило в голову интересоваться тем, счастлива ли ее мама или нет. Ей достаточно было того, что она была жива-здорова.

Лежа на диване, обтянутом парчой, Лоренца подтянула к себе подушку и подложила ее под поясницу. В руках у нее был листок бумаги — отпечатанный на машинке список гостей, приглашенных на вечер, даваемый в честь дня рождения отца. Собственно, по этой же причине и она приехала домой, к родителям.

Лоренца бегло пробежала глазами длинный ряд фамилий.

— Господи, вы как будто специально подбираете самых скучных людей! Неужели там не будет никого, кто бы не относился к «Нэксусу»?! — Вдруг что-то привлекло ее внимание, и она пододвинула список ближе к лицу. — Эй, что я вижу! Но ведь ты, кажется, говорила, что никогда больше не пригласишь Сюзи, эту белокурую пустышку! После того, что она устроила в прошлый раз.

— Твоему отцу не понравилось бы, как ты о ней отзываешься. Кроме того, я считаю, что никто не застрахован от того, чтобы не упасть во время приема случайно в бассейн.

— На том его конце, где мелко, согласна! А она к тому же грохнулась туда в своем белом платье, под которым ничего не было. И это мы заметили еще до ее падения! Помнишь, как Сюзи точно так же просвечивала всеми своими прелестями, как Рэкуэл Уэлч в одном из своих второсортных фильмов? И как все мужчины наперегонки бросились доставать ее, бедняжку, оттуда? Помнишь?

— Твой отец как раз и попросил меня пригласить ее потому, что ее не любят многие жены наших гостей. Лоренца зевнула.

— Они ее просто ненавидят, и я их понимаю.

— Лоренца, вспомни ведь Сюзи является нашей дальней родственницей.

— Она вышла замуж за моего двоюродного кузена по мужу. Вот уж действительно дальняя родственница. — Вдруг Лоренца села на диване. — Я слышу машину папы. Сегодня он что-то рано, ты не находишь?

— Он знал, что ты приезжаешь.

Что-то в его ледяных голубых глазах всегда говорило, что, как и большинство его предков, Артур Нимрод Грэхем умел ждать своего главного шанса в жизни. Хотя «Нэксус» больше не являлась исключительной собственностью его семьи, Артур заслуженно занимал кресло ее президента. Почему? Потому что он был умен, практичен, неумолим и крепко держался на ногах в этой жизни. Совсем как и его прадед, который основал компанию. Да, костюмы Артура шились по специальному заказу Хантсманом, королевским портным из лондонского «Сэйвил Роу», но сам Артур был типичным янки, предпринимателем старой доброй закваски. Это был человек, семья которого провозгласила своим лозунгом слова: «Мы владеем тем, что имеем». Артур свято верил в то, что лучшим способом обороны будет первым нанести удар противнику в самое больное место. И каждому сколько-нибудь значительному человеку в Питтсбурге была известна эта черта Артура Грэхема. Отличнейшим образом известна. Ему исполнилось уже шестьдесят два, у него было заметное брюшко, но, несмотря на это, входя в библиотеку к жене и дочери, он держался величаво. Он остановился в дверях, увидев Лоренцу, по его лицу разлилась счастливая улыбка, и он широко раскрыл свои объятия дочери.

— Ну как ты, девочка моя? Надеюсь, не гоняешь по улицам как угорелая, не лихачествуешь? Ну, ничего… Смотри не забывай, что я жду внука. — Он коротко хохотнул. — Как там Эндрю? Надеюсь, заботится о моей девочке, а?

Он обнимал единственного любимого человека, стоя посреди библиотеки, и границ не знал своей радости. Нет, он не сказал бы, что Лоренца — существо совершенное. Больше того, он знал, что его дочь очень ветрена и легкомысленна, но зато в жизненной энергии ей было не занимать! Он согласился бы с тем, что она не красавица, но любому придется признать, что она обладала непередаваемым шармом. Чего стоила одна только ее ослепительная улыбка! Эти яркие голубые глаза, эти маленькие белоснежные зубки! Она всегда улыбалась так, как будто вы — единственный человек на всем белом свете, которого она хотела видеть, как будто только к вам у нее есть полное доверие, как будто вы и она являетесь самыми близкими людьми на всей планете. Артур даже не задумывался над тем, что гораздо проще взрастить в себе такое обаяние, когда твоя жизнь не наполнена ужасами убогой реальности, когда тебе не приходилось ни разу ждать под проливным дождем автобуса, когда ты не знаешь слова «бижутерия», когда тебе не приходилось ругаться с ремонтниками, которые требовали за работу деньги, которых ты не можешь себе позволить.

Если уж начистоту, то никаких неприятностей, кроме зубной боли, Лоренца в своей жизни никогда не испытывала. И Артур готов был в лепешку разбиться для того, чтобы она и впредь жила так же.

Она стояла в своем подвенечном платье из белых брюссельских кружев рядом с отцом и ждала, когда заиграет свадебный марш. Он повернулся к ней и сказал:

— И не забудь, моя дорогая, о том, что если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы, которые тебе не захочется обсуждать с Эндрю, смело обращайся к своему папке! Эндрю должен понять и зарубить себе на носу то, что ты вовсе не зависишь от него.

— А почему бы мне и не зависеть от него немножко, папа?

— Потому что зависимость от другого человека провоцирует потерю уверенности в себе, веры в свои силы, моя дорогая.

Изящным движением приподняв край своей белой вуали, Лоренца чмокнула отца в кончик носа.

— Милый папа, ты слишком беспокоишься обо мне. После церемонии Артур отвел своего зятя в сторону и дружески посоветовал:

— Береги мою девочку. — А глаза его прибавили: «А не то я сверну тебе шею».

— Буду не только беречь, но и любить ее, сэр, — вежливо улыбнувшись, ответил Эндрю. — «А на некоторые выходные я буду вручать ее вам, в ваше полное распоряжение», — добавил он тихо, про себя, видя приближающуюся Лоренцу. Она взяла его за руку и повела, отклоняя в сторону нависавшие низко ветви садовых деревьев, к задней стене дома, где была устроена небольшая посадочная площадка. Там их ожидал геликоптер из «Нэксуса», который должен был доставить молодоженов в аэропорт, откуда на лайнере из «Нэксуса» они должны были улететь на Бэль Рэв, небольшой островок в Карибском море, также принадлежавший «Нэксусу».

Геликоптер становился все меньше и меньше. А Сильвана все махала рукой, глядя в небо. На лице у нее была мягкая материнская улыбка, но в душе ее не было спокойствия:

Сильвана понимала, что это улетает ее жизнь.

А она продолжала существовать.

— Где я? Кто это со мной в постели? Анни ощущала, как беспокойно бьется сердце в груди, как лоб покрывается испариной. Она тяжело дышала и вообще чувствовала себя прескверно. Рядом с ней, полуосвещенный жемчужно-серым восходом, спал муж. Он что-то мычал во сне. Она коснулась его теплой спины для того, чтобы окончательно убедиться в том, что это он. Ну конечно. Она была в своем собственном доме, в своей собственной постели, а рядом с ней лежал ее Дюк. Тогда почему же она проснулась в таком сильном волнении?

И только тогда она вспомнила, что этим вечером состоится прием в честь дня рождения Артура. В тусклом предутреннем свете она едва различила настольные часы: будильник не будет звонить еще по крайней мере полтора часа. За стаканом с водой и номером «Тайм» (она всегда читала этот журнал, чтобы быть в курсе событий) виднелась цветная фотография в серебряной рамке. На ней была изображена вся ее семья, а снимали на свадьбе у Лоренцы. Даже если бы фотограф потратил на этот снимок не две минуты, как это было на самом деле, а два часа, и тогда ему не удалось бы создать лучший образ стопроцентного американского семейства. Анни в своем платье из голубого шелка стояла в центре, заслоняя собой морской пейзаж, висевший на стене сзади. (Она так и не успела спросить у Сильваны, когда она купила эту прелестную картину.) Левая рука Анни покоилась на плече четырнадцатилетнего Роба, самого яркого и беспокойного из всех ее четырех сыновей. Чувствовалось, что ему еще долго надо свыкаться со своим первым взрослым костюмом. Слева от Роба солидно, прямо и крепко возвышался муж Анни Дюк.

Она подумала, что тут он смотрится совсем как Джон Уэйн в период своего расцвета. Правда, не так высок и чуть полнее. Анни совсем растерялась бы в жизни, потеряй она мужа. Потому что он приглядывал абсолютно за всем в доме. Анни даже не знала, где хранятся их страховочные полисы на недвижимое имущество. (Чудесный, довоенной постройки, особняк с крыльцом на колоннах был подарком родителей Дюка ко дню их свадьбы и поразительно не вписывался в шумную, подвижную жизнь, которую вели его хозяева.) Впрочем, Анни и не хотела знать, где лежат эти бумаги, — достаточно было тех документов, с которыми она имела дело в бытность свою секретаршей Дюка.

Рядом с Дюком на фотографии улыбался Фред, самый старший из их сыновей. Никто не знал, как ему это удавалось, но ни в одном костюме он не смотрелся опрятно. Фред был математиком, писал дипломную работу в Пенсильванском университете и, слава Богу, пока еще не упорхнул из отчего дома. Анни со страхом ждала того дня, когда все ее дети повзрослеют и заживут своей жизнью в своих домах. Ей тогда ничего больше не останется в жизни, кроме как протирать пепельницы в их с Дюком особняке. Справа от Анни, перед одним из пианино Сильваны, стоял Билл. Он не улыбался и держал руки в карманах. Билл, в семье его звали Ромео, пока еще учился в колледже. За ним постоянно увивались девчонки. Да так, что для семейного удобства Анни и Дюку пришлось купить ему отдельный телефон, когда ему исполнилось четырнадцать. Рядом с Биллом стоял Дэйв, который к девятнадцати годам считался первым красавчиком в семье, хотя, конечно, все сыновья были по-своему привлекательны. Глядя на них, Анни подумала о том, что все-таки хоть что-то она сделала в своей жизни правильно. Четыре сына… Это было как раз то, чего так хотел всегда Дюк. Порой можно было подумать, что это будет пятеро братьев. Это напомнило ей о том, что надо будет их попросить починить перила на крыльце…

Они были футбольной семьей, и это смело мог подтвердить местный стекольщик. В конце двора был также расчерчен ромб для бейсбола. Они имели бассейн и к нему небольшую вышку для прыжков, а в зале было установлено баскетбольное кольцо, но вообще-то там чаще играли в настольный теннис. Когда сыновья Анни не катались по округе на лошадях, не тренировались и не играли, они смотрели, как это делают другие. Кто громче их мог приветствовать «Пиратов», заваливших в очередном матче «Стальных парней», кто яростнее их отстаивал на трибунах интересы «Пингвинов»?.. За столом всегда говорили либо о том, что должно было произойти на последней игре, либо о том, что произойдет на следующей.

Анни собиралась покормить их этим вечером пораньше, потому что у служанки был выходной, а Анни не хотела ей его портить. Но это неважно. Прежде чем она оденется к вечеру у Грэхемов, она сумеет быстренько поджарить сосиски и гамбургеры. Мальчики будут рады наскоро перекусить вместо того, чтобы усаживаться за плотную еду.

При мысли о приближающемся вечере Анни вновь овладела тревога. В голове у нее стало тяжело, как будто кто-то сжимал ее виски, дыхание участилось и стало прерывистым. Она очень надеялась на то, что в этот раз ничем себя не уронит. На последнем вечере у Сильваны — на том самом, где бедняжка Сюзи во всей одежде упала в бассейн, — Анни, сама того не заметив, сжала в руках какой-то фрукт слишком сильно и сок забрызгал ее белое атласное платье. Она очень надеялась на то, что не будет этим вечером выглядеть такой же дурой. Но добиться этого было так нелегко!.. Если она будет молчать весь вечер, Дюк обязательно будет на нее неодобрительно коситься. А если, повинуясь ему, она скажет несколько слов, то… — несмотря на журнал «Тайм», — все гости будут чрезвычайно удивлены тем, что она скажет. И опять у нее вспотеют ладони, собьется прическа и она быстренько исчезнет в ванной. Но ведь не просидишь там весь вечер! Это было бы неприлично. Конечно, можно будет сходить туда несколько раз, но на этом ей не удастся выиграть достаточно времени. А на обратном пути домой Дюк будет нудно жаловаться:

— Господи Боже, ты знаешь всех этих людей не первый год! Ты выросла здесь! Почему ты можешь целыми часами висеть на телефоне, не умолкая ни на секунду, но молчишь как рыба на всех приемах, где присутствуют мои коллеги?!

Она хорошо знала, что Дюк жалел о том, что она не является отличной хозяйкой. Она знала, что это помогло бы мужу в его карьере. Но стать ею… Да что там стать! Она была настолько стеснительна в этом вопросе, что боялась даже попробовать! Она всегда либо забывала, либо путала имена людей. Она никогда в жизни не смогла бы стоять со спокойной улыбкой на губах и в изящной позе при входе в зал и говорить ласковые (и каждый раз разные!) слова всем двумстам гостям по очереди. Она не могла, а Сильване, казалось, это не составляет никакого труда.

Вообще, глядя на Сильвану, Анни ощущала себя какой-то неуклюжей и немодной женщиной. Она была всегда так элегантна и так возвышенна… А ее наполненный цветами дом находился всегда в таком состоянии, как будто в нем каждую минуту ждали фотокорреспондентов из «Хауз энд Гарден». Конечно, все это Сильвана одна не смогла бы сделать, ей помогали, но Анни и не нужны были помощники — это было бесполезно.

На заботы о семье у Анни уходило все время без остатка. Она даже не представляла себе, как это другим женщинам удается выкраивать часы для личных интересов. Особенно для занятий, посвященных повышению их интеллектуального уровня. В данном случае Анни не имела в виду благотворительные акции и вышивку чехлов для стульев в столовой — каждый мог это сделать. Это напомнило Анни о том, что недавно сшитый ею чехол куда-то пропал. Неужели его съел щенок? Она тут же вспомнила и о том, что должна позвонить отцу О'Лири по поводу мягких подушечек для дивана и для кресел, над которыми она сейчас работала. Вспомнив про священника, она вспомнила и о том, что в приближающееся воскресенье на ней лежит ответственность украсить церковь Святого Павла цветами к службе. Эту церковь, находящуюся в Окленде, она посещала с детства.

Однажды Анни приобрела для себя карманную книжечку под названием «Как сэкономить время?», но в течение двух месяцев не могла сэкономить ни часа для того, чтобы прочитать ее, а потом щенок разорвал книжку на клочки.

К несчастью, вышивка гарусом по канве и оформление помещений цветами не интересовало коллег Дюка. Обычно, после деловых вечеринок, Дюк только вздыхал, и они ехали домой в молчании. Иногда робкая Анни несмело пыталась выразить свое сожаление, но Дюк кричал:

— Господи Боже, не надо передо мной извиняться!

Тогда Анни забивалась в самый уголок и отчаянно пыталась как можно больше съежиться и не привлекать к себе внимания. Сидя в таком положении, она часто размышляла над тем, уж не податься ли ей на какие-нибудь курсы, которые придали бы ей уверенности в жизни? Ведь Дюк не раз это советовал.

Она не могла не чувствовать своей вины перед мужем. Особенно потому, что ведь он ее, собственно, не выбирал, а скорее, нарвался. Отец Анни занимал должность руководителя отдела координации в «Нэксусе», и после того, как его дочь окончила двухгодичный колледж, он отдал ее на курсы секретарей к миссис Паркер, а потом пихнул в «Нэксус», чтобы хоть чем-нибудь занять ее до замужества.

Однажды Анни стала временным секретарем у Дюка на целое лето. В течение первых нескольких недель она смотрела на него с нескрываемым диким восторгом. Она видела его не таким, каким он был на самом деле, а своими глазами. Будучи всегда готовой услужить, она бросалась к нему, едва замечала, что ему требуется что-то надиктовать, без напоминаний наполняла свежей водой его графин, проверяла, не опустела ли бутылка «Уайлд Тэки», которая всегда стояла в офисе Дюка. Она старалась предугадать все его желания. Все происходило между ними настолько естественно, что Дюк, оставшись однажды работать до поздней ночи, не удивился тому, что как-то незаметно для себя оказался с секретаршей в обнимку на ковре. Ему тогда и в голову не пришло, что у нее это впервые в жизни… Прошло еще несколько недель, и она явилась к нему с еще более невинным видом, чем обычно, и сказала, что у нее проблемы. Ну… Словом, если у вашей девушки возникают проблемы подобного рода в Питтсбурге в 1952 году, вам ничего не остается, как только жениться на ней. Особенно если папаша девушки — ваш босс.

Теплый холм рядом с Анни промычал что-то во сне и перевернулся на другой бок, отчего стеганое одеяло мягко соскользнуло на пол. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, Анни встала с постели, обошла на цыпочках кровать кругом, взяла одеяло и положила его обратно, накрыв плечи Дюка. Она так им гордилась!.. Если бы только Дюк был лет на десять помоложе, он без труда отыграл бы у Артура кресло президента компании. Тут даже не могло быть никаких сомнений. Правда и то, что он вовсе не стремился занять этот пост.

Впрочем, Анни должна была признать за Дюком один недостаток — он не умел проигрывать. А когда он проигрывал, то его ирландский темперамент бурлил и накалялся, как вулкан. Разумеется, он не был жестоким в обычном понимании этого слова. За всю жизнь с Анни он ни разу не поднял на нее руку… Хотя… За исключением одного случая, когда она забыла о просьбе Дюка переписать на видео повторный матч «Пиратов». Но и в тот раз он осознал то, что наделал, только на следующий день, когда увидел на плече Анни большой синяк. Что касается сыновей, то они старались избегать встреч с отцом, когда им владело его бешеное настроение. Они собирались вместе и куда-нибудь прятались на время, а потом смело выходили из укрытия, так как прекрасно знали, что отец отходчив и всегда жалеет о своем неправильном поведении. Вся семья знала, что существуют некоторые темы разговоров, от «коммунистов» до «свободы гомосексуалистам», которые могли спровоцировать ярость Дюка, поэтому Анни всегда следила за тем, чтобы они не поднимались. А когда они все-таки поднимались, она старалась увести разговор в сторону. Наконец, когда и это не удавалось, она утихомиривала Дюка тем, что беспрекословно соглашалась со всеми его оценками.

И Анни, и, сыновья могли безошибочно определить настроение отца, возвращавшегося с работы, по тому стуку, с которым он запирал дверь. Это был своего рода барометр для всей семьи. Анни хорошо помнила черные дни, через несколько лет после их свадьбы, когда Дюка обошли с повышением по службе. Тогда каждый раз перед его возвращением домой ей становилось не по себе, она с тревогой прислушивалась ко всем звукам, в любую минуту ожидая его прихода с работы. Она укладывала детей спать пораньше и следила за тем, чтобы в прихожей не валялись их коньки или бейсбольные биты, потому что если они валялись, то Дюк обязательно спотыкался о них… И тогда оставалось только ждать, замерев в каком-нибудь укромном уголке дома, когда же разразится буря. О, Анни хорошо знала те минуты, когда сердце готово остановиться от страха, когда нечем дышать, когда хочется сделаться в несколько раз меньше или вообще испариться. После семейных штормов, на следующий день, она всегда ходила в церковь, потому что это помогало ей преодолеть депрессию и ощущение собственного бессилия. Анни не была способна утихомирить мужа, когда тот пребывал в гневе.

Сыновья никогда не обсуждали горячий темперамент своего отца и принимали его как часть своей жизни. Но они стыдились его вспышек гнева и исчезали, едва заслышав стук входной двери, который порой сотрясал весь дом.

Анни стыдилась этих минут. Она никогда и ни с кем не говорила об ужасном характере Дюка. Разве что только с его матерью. Та вздыхала и отвечала, что большинство мужчин даже не подозревают о том, какие они забияки. Женщинам остается только смириться с этим… По крайней мере, Дюк является хорошим кормильцем.

Да, это было истинной правдой, потому что теперь ее муж был вице-президентом службы координации. Вышел, так сказать, на международный уровень. У Дюка была, что там говорить, очень ответственная должность.

Во сне Дюк взмахнул неловко рукой и вновь сбросил с себя одеяло. И снова Анни встала с постели и, подобрав одеяло, накрыла им плечи мужа. Случайно она задела туалетный столик мужа и на ковер упала одна из фотографий в серебряной рамке. Она подобрала ее и взглянула на улыбающуюся рыжую лыжницу в голубом костюме, выпрыгивающую как раз в момент съемки из одной слаломной ямки. Этот снимок был сделан Гарри вскоре после того, как он пришел в «Нэксус». За год до того, как Анни вышла замуж за Дюка. На следующей неделе она вновь должна увидеться с Гарри и это ее очень беспокоило. Гарри был ее проблемой. И с годами, похоже, эта проблема становилась все больше и больше.

Пробираясь на цыпочках вокруг кровати к своему месту, Анни заметила свое отражение в большом — во весь рост — зеркале. Через окна в спальню пробивался тускловатый свет раннего утра. И в этом свете, и в своей белой ночной рубашке она смотрелась очень бледной, но не бесцветной. И не костлявой. Впадинок около ключиц не было видно, так как по ее белым, веснушчатым плечам рассыпались золотистые волны волос. Раньше она была рыжей, но со временем волосы — особенно на концах — приобрели оттенок золота. Но вот взошло солнце. Оно осветило комнату, и Анни получила возможность объективно оценить свое отражение в зеркале. Тогда-то она и засомневалась впервые в том, что у нее получится то, что она задумала на вечер.

И снова сердце Анни сжалось от страха. Она приказала себе не распускать нюни. Нет, она все-таки попытается! Хотя бы на один день! Она решительно попытается выглядеть сегодня вечером так же ослепительно, как и Сюзи. Сюзи… В ней было столько жизни, она была такая импульсивная… И хотя порой у нее были слишком крикливые наряды, она всегда выглядела неотразимо.

Нет, в этот вечер Анни им всем покажет! Несколько недель она готовилась к этому вечеру. Сюзи активно помогала ей. Сюзи нашла платье, Сюзи устроила ей профессионала в области макияжа, наконец утром Анни пойдет к парикмахеру, который обслуживает Сюзи.

В этот вечер, пускай единственный вечер в жизни, Анни заставит Дюка гордиться ею.

В двух милях от Анни другая женщина лежала в своей постели и смотрела на то, как стрелки часов медленно поддвигаются к шести утра. В спальню проникал мягкий утренний свет. Думая о предстоящем вечере у Артура, Пэтти, сама того не заметив, изгрызла ноготь своего большого пальца почти до мяса.

Пэтти соскочила с кровати, стараясь не разбудить мужа Чарли, который был вице-президентом юридического отдела и советником по общим вопросам в «Нэксусе». Тихо и быстро она натянула на себя свой синий спортивный костюм и на цыпочках, не желая раньше времени беспокоить сына Стефена, которому нужно было спать еще никак не меньше часа, сбежала вниз по лестнице.

Она тихо прикрыла за собой массивную наружную дверь из дуба, в которую были врезаны тяжелые дверные кольца, засовы и дверной молоток. Создавалось такое впечатление, что это все — дело рук первых американских поселенцев. Железные «причиндалы» резко контрастировали с современным замком, снабженным специальным секретом от воров.

Она запрокинула на минуту голову к небу и глубоко вздохнула. Это была единственная часть дня, которая принадлежала Пэтти. Она проверила пульс и стала разминаться у двери, чтобы позже, во время бега, не потянуть икры и сухожилия. Потом она несколько раз встала на носки, вздернув вверх руки, и сделала несколько шпагатов на лужайке возле дома.

Продвигаясь расслабленной медленной трусцой по пустынным улицам, мимо аккуратно подстриженных газонов и кленов, отбрасывавших на землю причудливые тени и окрашивавших осенний солнечный свет в красно-бурые тона, она жалела о том, что не купила новое платье для предстоящего вечера. Но, с другой стороны, у них в семье каждое пенни было на счету, а экономия — это почти то же, что и диета: ты не можешь позволить себе ни малейшей слабинки. И все же быть женой будущего президента «Нэксуса» — это все равно что быть женой посла: наряды — не роскошь, а часть работы по созданию имиджа супруга. Завернув за первый поворот, она спросила себя: уж не обладает ли Сильвана официальной бумагой, в которой сказано, что компания выделяет ей денежное содержание на гардеробы? Иначе чем объяснить, что у нее едва ли не каждую неделю появляется новая вещь от Валентине?

Пэтти увеличила скорость бега. Первые пять минут, как правило, были самыми тяжелыми, после ей удавалось поймать свой ритм и дальше бежалось уже легче. Она любила эту разновидность бега. Бежишь все время с ровным дыханием, но то и дело меняешь ритм: то быстро, то медленно, то средне. Это хорошее упражнение для бегунов на дальние дистанции… О, черт, ну почему она не купила новое платье?! Ведь она должна сделать абсолютно все, что в ее силах, для того чтобы Чарли получил то долгожданное повышение. Всякий сказал бы, что ее муж, вне всяких сомнений, является лучшим советником из всех, какие когда-либо были в «Нэксусе». Ему сейчас сорок пять — самый хороший возраст. Артур еще посмотрит за ним три годика, да и уволится на пенсию, отдав ему свое кресло. А потом у Чарли будет еще по крайней мере четырнадцать добрых лет президентства, прежде чем перед ним возникнет необходимость подыскивать преемника уже для себя.

Конечно, Артуру была ненавистна сама мысль о том, что его кто-то «отпихнет от руля управления», — он сам так шутливо выражался, — но всем было известно, что совет директоров давит на него и требует принять окончательное решение до конца этого года. Несомненно, поездка в Пауи как раз и будет решающей. Если, конечно, Артур не задумал пригласить в компанию кого-нибудь со стороны. Но Чарли рассказал ей, что подобная ситуация с «Нэксусом» была лишь однажды, да и то когда компания еле сводила концы с концами. А сейчас дела шли неплохо, к тому же совет директоров хотел, чтобы на руководящий пост пришел человек, длительное время проработавший в «Нэксусе» и знакомый с шефами филиалов по всему миру.

Наверное, придется снова тщательно продумать свой наряд для события, которое состоится на следующей неделе. Ничего, небольшие расходы могут впоследствии обернуться выгодными дивидендами. Потому что кандидатура будущего президента будет окончательно выбрана именно в этой поездке. Артур не раскрывал до сих пор своих карт, но всем было ясно, что будущий президент «Нэксуса» — один из тех, кто будет в поездке. В этом году группа отъезжающих была значительно меньше, чем обычно. Почему? Для того, чтобы Артур имел возможности произвести окончательный отбор среди претендентов. А то, что он так долго тянет с этим, объясняется тем, что он не просто передает кому-то свою работу, но выбирает человека, которому он доверит свою фамильную собственность, который будет достоин взять на себя ответственность за этот жирный кусок под названием «Нэксус Майнинг Интернешнл», за компанию, которая все еще находилась во владении Грэхемов.

Пэтти сверилась с часами. Подошло время замедлить темп бега.

Наверное, не стоит сегодня за завтраком пить кофе.

Желудок и так что-то шалит. Она не хотела выглядеть нездоровой на вечере. Ей придется не читать сегодня со Стефеном, а употребить это время на размышления. При этой мысли ей стало стыдно, но она тут же перестала об этом думать. Главное, показать себя достойно на предстоящем вечере. А для того чтобы выглядеть там поистине президентской женой, необходимо тщательно подготовиться. И — Бог свидетель! — когда придет ее время, она будет справляться с этой почетной обязанностью несравнимо лучше этой злой и надменной Сильваны! Вся-то и заслуга ее была в том, что она выросла в аристократическом палаццо, а уж так высоко задирает свой нос, что едва снисходит до разговора с простыми смертными! Если даже и перекинется парой слов и милостиво улыбнется от порога… Пэтти чувствовала, что Сильване было глубоко наплевать на «Нэксус». Но разве можно занимать такую позицию жене президента этой компании?! Пэтти намеревалась проявлять живой интерес к делам «Нэксуса». Разумеется, она не будет вмешиваться в работу мужа, но поддержку ему будет оказывать стопроцентную. Когда Чарли будет возвращаться с работы, он будет остро нуждаться в хорошем собеседнике, в человеке, которому будут интересны его дела, который будет хорошо понимать все трудности, связанные с отправлением президентских обязанностей. Короче, ему нужен будет человек, который поможет ему нести эту огромную ответственность на своих плечах долгие годы. В то же время Чарли никогда не должен забывать о своей другой, более важной ответственности — за их сына. Они вдвоем разделяли эту ответственность (доктор Бэк предупредил ее, чтобы она никогда не называла это виной).

Пэтти проверила свой пульс. Он был чуть выше, чем обычно. Она продолжала медленный бег.

Да, положим, ее платье будет не такое красивое, какие нарисованы на открытках, но зато фигура у нее лучше, чем у Сильваны. И что же она все-таки за штучка?.. Может быть, загадка редкой верности Сильваны своему распутному мужу объяснялась довольно просто: ей просто было бы стыдно показаться обнаженной перед любовником. Даже когда все гости на ее вечерах купались в бассейнах, Сильвану никто не видел в купальнике. У нее был громадный гардероб, состоящий из бесформенных шелковых одеяний «муу-муу», присылаемых с Гавайских островов. «О, Боже, — думала Пэтти, закрывая глаза, — если бы у меня только был повар. Вернее, когда у меня будет повар…» Она, разумеется, воспользуется этим преимуществом богатых. Повар в доме это верное и самое долговременное средство для похудения. Все Первые Леди становятся удивительно стройными, едва только входят под руку с мужьями в Белый дом. Очевидно, у нынешнего повара сохранились меню самой Жаклин Кеннеди. Апельсиновый сок, яйца-пашот, бекон и черный кофе на завтрак — итого двести сорок калорий; чашка бульона-консоме и небольшая пиала салата с французской приправой, плюс жареный гамбургер (без булочки) на ленч — итого двести пятьдесят калорий; чашка чая с кусочком лимона в пять часов вечера, и у Жаки еще оставалось в запасе пятьсот калорий на вечер. А она умела хорошо поесть и выпить стакан красного вина на пятьсот калорий! Например: артишоки-провансаль, кусок бараньей ноги с кориандром, огуречный салат и персики в вине. Разумеется, предполагалось, что Жаки брала не больше чайной ложки любого соуса, но зато окиньте взглядом все те годы, что она провела на этой диете и чего этим добилась. Да, легко быть дисциплинированной и сохранять отличную фигуру, если у тебя есть человек, который сам все отмерит и поднесет тебе тщательно выверенную по калориям пищу на блюдечке, а твое дело только есть.

Пэтти пробежала мимо коринфских (очень изящных) колонн следующего дома. Была только половина седьмого, но на лужайке уже вовсю гоняли футбольный мяч два плутоватых оболтуса Анни. Нет, если бы у Пэтти родились такие слоны, она бы даже и не вставляла стекла в свои окна. Зачем? Все равно разобьют. Анни совершенно не употребляла строгости в их воспитании. Оттого-то они и пошли все как один в своего буйного папашу-экстраверта. Пэтти знала Анни уже восемь лет и отлично видела, что ее мужчины обращаются с ней либо как с мальчиком на побегушках, либо как с кухаркой, от которой требуется готовить вкусно да побыстрее. Но виноваты в таком положении дел были не только Дюк и сыновья, как это ни странно, но и сама Анни. Она была безвольным человеком, «тряпкой», поэтому не удивительно, что домашние делали с ней что хотели. Отсутствие имиджа — вот в чем заключалась основная проблема Анни. Она каждую минуту готова была извиняться и все за что-то беспокоилась и волновалась. На ее надгробном камне уместно смотрелась бы надпись:

«НЕ ЗАБЫЛА ЛИ Я ВЫКЛЮЧИТЬ СВЕТ?» С другой стороны, Пэтти готова была признать, что быть «исключительно домохозяйкой» — так описывала свое житье-бытье сама Анни — это был единственно возможный способ существования в той семье.

Пэтти добежала до того места, которое означало половину преодоленного пути и, не останавливаясь, повернула обратно к дому. Теперь она бежала в среднем темпе. Навстречу ей попадались другие бегуны, и лишь немногие из них удерживались от того, чтобы не бросить ей вдогонку восхищенный взгляд. Она все видела. Сказать по правде, Пэтти была почти совершенным существом. Совершеннее не найти. У нее была очень стройная и атлетическая фигура, высокий рост, ей была присуща природная грация, которой так не хватает многим людям, занимающимся бегом, ее профиль напоминал профиль грейхаунда, готового броситься вперед, белокурые прямые волосы были подстрижены «под мальчика», а светлые брови образовывали прямую полоску над узким и изящным носом. У Пэтти был небольшой, правильной формы рот и точеный подбородок, как на картинах Микеланджело.

Пэтти была калифорнийским ребенком и выросла на Тибуроне, маленьком полуострове (с чудесным видом на Алькатрас), выдававшимся в бухту Сан-Франциско. Она начала бегать еще в Стэнфорде. Тогда ей приходилось бесконечное число раз огибать розово-коричневые, в испанском стиле, домики (она бегала по утрам до школы), когда все молодые люди еще только зевали или даже спали.

Для того чтобы попасть в Стэнфорд, недостаточно быть богатым человеком. Нужно еще быть одаренным. Пэтти была хорошей студенткой, потому что обладала почти фотографической памятью. Впрочем, она была непоседа и ей недоставало умения концентрироваться на объекте изучения. Ее привлекали задачи, требовавшие быстрого решения. У Пэтти можно было справляться по всем техническим вопросам, не утруждая себя заглядыванием в справочник. Чарли так и поступал. За это он и обожал Пэтти. Ведь она никогда не допускала ошибок.

По какой-то печальной иронии судьбы у такой совершенной девушки, обладавшей железным здоровьем, родился малыш с тяжелейшим недугом — spina bifida. Эта болезнь не имела радикального лечения и требовала от тех, кто ухаживал за больным, нечеловеческого терпения. С мозгом у Стефена, к счастью, все было нормально. Более того, оказалось, что у Пэтти растет смышленный мальчуган с живым и пытливым умом. Но была в этом и оборотная сторона медали. Мальчику суждено было рано осознать свое физическое убожество и очень от этого страдать. Из-за врожденного уродства и нарушения функций спинного мозга у мальчика были деформированы конечности, что обрекало его на пожизненную беспомощность и к тому же недержание. Доктор Бэк заверил их, что есть все основания ожидать того, что Стефен благополучно достигнет зрелости и заживет полезной жизнью. Но нормальным человеком он, конечно, никогда не будет.

Чарли был просто прекрасен. Они еще больше привязались друг к другу в этой маленькой, выкрашенной в веселые светлые тона больничной палате. Чарли сказал Пэтти, что они не должны терзаться, так как не их вина была в том, что родился больной малыш. Он узнал, что с таким недугом рождаются пятнадцать младенцев на каждую тысячу здоровых.

Прижимая к груди своего ребенка, Пэтти наотрез отказалась сдавать его в дом малютки, еще до того, как Чарли начал объяснять ей все преимущества этого шага. Стефен был их сыном. У него было такое очаровательное личико, а мягкие голубые глаза смотрели на маму с таким доверием!.. Единственный дом, который должен узнать Стефен, это дом его родителей. Они его породили на свет, они его и должны вырастить. Таким, какой он есть. А забота о нем… Что ж, по крайней мере, этим они могли хоть как-то загладить ту вину, которую они все-таки в глубине души ощущали.

Прошло восемь лет со времени рождения Стефена, и Пэтти ни на шаг не отходила от своего сына, а медицинские счета лились полноводной рекой. Из-за постоянных огромных расходов на Стефена им трудно было начать копить деньги, которые помогли бы ему же. Ведь Стефен нуждался в круглосуточной опеке до конца своей жизни. Пэтти допускала возможность того — хотя это было маловероятно, — что сын может пережить ее с Чарли. Конечно, у родителей была приличная страховка за жизнь, но все же требовался особый неприкосновенный запас на тот случай, если бы вдруг Стефену потребовалась большая сумма еще при жизни Пэтти и Чарли.

Рождение Стефена сильно подорвало уверенность в себе у Пэтти, и она до сих пор окончательно не оправилась от этого. Она чувствовала, что каким-то образом — она не знала, каким точно, — но она допустила в своей жизни что-то настолько ужасное, что все обернулось для нее столь тяжким наказанием. Она чувствовала, что в чем-то виновата, хотя не знала, в чем именно. Таким образом она сама себя наказала неизвестно за что.

Слегка задыхаясь, Пэтти завернула за последний поворот и увидела Джуди, их экономку, которая въезжала уже на своей машине на их подъездную дорогу. Она как раз вовремя, так как ночная служанка уже, наверное, ушла. Спустя несколько минут Пэтти уже могла видеть их дом, в тюдоровском стиле особнячок (какие бывают при фермах) с узкими ограненными окнами и этой непомерно большой парадной дверью. До завтрака Стефена у нее как раз оставалось несколько минут, чтобы принять душ.

На гравийной подъездной дорожке она перешла на ходьбу, затем стянула с головы повязку и проверила на шее пульс. Ну вот, зарядилась на весь день. Пэтти терпеть не могла женщин, которые по безволию теряют форму, а потом по этому поводу устраивают истерики. Тридцатилетние дуры. Лично она намеревалась постоянно поддерживать себя в хорошей форме.

Пэтти не понадобится сегодня вечером новое платье для того, чтобы закрыть свою фигуру. Ей нечего было скрывать. Хотя она должна была признать, что у Сюзи фигура нисколько не хуже, чем у нее, при том, что Сюзи никогда в жизни не сделала ни одного физического упражнения. Сучка! У Сюзи сегодня вечером, разумеется, будет новое платье, у Сюзи всегда были новые наряды. Она тратила время и деньги исключительно на свою персону. Вот Пэтти, например, просто не смогла бы целый день провести у парикмахера, маникюрши, массажиста, у врача в кабинете загорания… Но что возьмешь с Сюзи, если она поддержание собственной элегантной внешности сделала своей профессией.

Пэтти резко остановилась, наткнувшись на неприятную мысль. Нет, Чарли никогда не посмотрит на другую женщину. Но, может быть, ей все-таки надо будет за завтраком выпить чашечку кофе. Разумеется, без сахара и без сливок…

2

Пятница, 26 октября 1984 года

— Очень сожалею, мистер Дуглас, но миссис Дуглас на совещании, — прозвучал в телефонной трубке металлический голос секретаря.

— Ну, может быть, вы сможете на цыпочках пробраться к ней в кабинет и переспросить: так ли уж я нужен сегодня на вечере? У меня немного изменились планы…

— Очень сожалею, но я не могу прерывать совещание.

А по поводу сегодняшнего вечера… Это же ведь день рождения мистера Грэхема, мистер Дуглас. И я полагаю, что… Родди вздохнул.

— Ну ладно, ладцо. Почищу свои туфли. Но тогда, может быть, вы напомните миссис Дуглас о том, что, хотя ей и идти до места всего три квартала, но, если она не хочет опоздать, выходить надо уже через пару минут. Обычно в это время она уже дома.

— Миссис Дуглас никогда не опаздывает, мистер Дуглас.

Секретарь был прав. Изабель всегда переводила стрелки своих часов на десять минут вперед. Родди положил трубку красного телефона и выглянул из окна дома на прекрасный пейзаж: речка и красно-бурые, заросшие лесом холмы вдали. Он снова взглянул на свои часы. Это были металлические «Ролекс Ойстер», водонепроницаемые и автоматические, со стальным растягивающимся браслетом. Родители подарили ему их в 1965 году, когда ему исполнилось восемнадцать. И хотя Изабель несколько раз предлагала купить ему новые, золотые, он неизменно отказывался снять родительский подарок с руки.

Родди налил себе выпить и направился в ванную. Уже когда он оказался под душем, он заметил, что тюбик с шампунем почти пустой. Пришлось вылезать из ванны и, оставляя на полу мокрые следы, идти в кладовку за новым шампунем.

«Кладовкой» они называли одну из пустующих в доме спален, в которой Изабель навесила раздвижные полки, на которых хранилось все: от губной помады до «Драно». Она заказывала эти бытовые принадлежности в магазине дюжинами и пополняла их запас четырежды в год. На полках также было с десяток белых сорочек, нижнее белье и носки для Родди, а также походная сумка Изабель, которая собиралась заново, едва она возвращалась из очередной поездки. В деловые поездки Изабель никогда не брала чемоданов: с ними было очень неудобно в дороге, в аэропортах их приходилось сдавать в багаж, а получать обратно — целая проблема. К тому же чемоданы часто терялись. Нет, Изабель предпочитала ездить лишь с ручной кладью: портфель и легкая сумка с семью секциями на молниях. В сумке было семь смен нижнего белья, семь блузок, три немнущихся шелковых платья, белый спортивный костюм для посещения рудных разработок, ночные рубашки, купальник, пара брюк под цвет куртки, которую она не складывала в сумку, а носила на себе, туфли, туалетные принадлежности, крохотная косметичка (Изабель пользовалась только губной помадой) и запасная пара очков. Ее дорожные костюмы висели в кладовке, готовые к носке. Изабель путешествовала в мягком шерстяном костюме черно-красного цвета, черном плаще и крепких черных прогулочных туфлях. Она могла выйти из дома и отправиться в аэропорт в течение десяти минут после телефонного звонка.

Помывшись и одевшись, Родди налил себе еще стаканчик и взял в руки номер «Паблишерз Уикли». Он прилег на диван и стал просматривать новости о книгах.

Он никогда не слышал, как в дом входила жена. И вот теперь она стояла в дверях и думала о том, как хорош в этом смокинге ее Родди и как смешно будут смотреться на его фоне прочие чиновники из «Нэксуса». Как пингвины. Он был похож на какую-нибудь итальянскую кинозвезду: высок, гибок, с черными вьющимися волосами и дружелюбным взглядом карих глаз за очками с тонкой оправой. Да, он был в прекрасной форме. В прошлом году Родди выиграл в своей возрастной группе чемпионат по сквошу[1] в Восточной зоне. Изабель знала, что ей очень повезло, что муж так надежен и так гордится своей женой. Многих мужчин задел бы за живое или даже оскорбил бы тот деловой успех, которого она добилась. В трудной и бескомпромиссной борьбе она добыла себе пост вице-президента по корпоративному развитию в «Нэксусе». Да, эта должность называлась довольно сложно, но работа Изабель состояла всего лишь из двух простых функций: заниматься приобретениями и нащупывать варианты общего расширения. Она пришла в «Нэксус» как специалист по маркетингу сразу же после окончания Гарвардской школы бизнеса, а спустя три года уже была переведена в отдел административного финансирования. Вскоре она стала помощником вице-президента по корпоративному развитию, а едва того срубила болезнь, заняла его пост. Впрочем, она не очень-то переоценивала себя, так как прекрасно отдавала себе отчет в том, что одной из причин ее назначения на эту высокую должность в «Нэксусе» являлось обычное тщеславное желание совета директоров продемонстрировать другим, что в руководстве их компании есть одна женщина.

После первого же месяца работы Изабель в «Нэксусе» Родди понял, что его жена метит на пост никак не меньше президентского. Он никогда не подсмеивался над ней, но порой слегка подтрунивал над ее отчетами и докладами, которые зачастую составлялись ночью, на ее половине кровати. Изабель знала, что ей крупно повезло, что она не наталкивается на возмущение мужа в этом вопросе. Объяснение этому было на поверхности: Родди также очень любил свою работу и готов был заниматься ею даже в постели. Он занимал должность окружного менеджера национальной книготорговой сети.

Изабель подошла к Родди, лежавшему на диване, и с гордостью сообщила:

— Сегодня мы заключили солидную сделку по проекту «Колумбус»! Теперь я уже могу тебе все рассказать об этом.

Он заметил, что ее темно-синие глаза сверкают триумфом. Она была маленького роста, худощавая, с шапкой коротко остриженных, но очень густых темных волос. Четырежды в год к ним на дом приходил парикмахер и подстригал ее.

Родди взглянул на нее снизу вверх, послал театральный поцелуй и сказал:

— Это ужасно! Не удивительно теперь, что ты опоздала на целых семь минут. Я уже собрался было обзванивать больницы.

Она сходила в душ, оделась, рассказала ему о проекте «Колумбус» и спросила, как он провел день.

— Просматривал наш осенний список заказов. Вот послушай. — Родди прислонился спиной к двери спальни и громко, вслух прочитал из журнала: — «От человека, столь богатого, что никто никогда не мог точно сосчитать его состояние, до сварливой мегеры, что поклялась добыть голову этого человека». Угадай, что это?

— Длинное название. Что-нибудь новенькое Гарольда Роббинса?

— Нет, это Библия. Кстати, все еще с успехом продается. В прошлом году на ней заработали сто десять миллионов долларов.

Изабель засмеялась и надела шелковое платье кремового цвета. У платья был только один рукав, а другая рука и плечо оставались обнаженными. Она предпочитала носить кремовые платья, так как (если, конечно, были не из шерсти) их легко было стирать, в то время как с белыми была настоящая возня.

— Родди, налей мне немного «Перье», пока я буду краситься.

Родди пошел на кухню, и в ту же минуту зазвонил телефон. Изабель автоматически протянула руку к аппарату в спальне и поднесла трубку к уху.

— Леонора? Кого?.. Как я это воспринимаю?.. О, я очень рада, разумеется… Да, конечно, я очень рада… Сейчас позову.

Но Родди уже снял трубку в кухне. Изабель послушала разговор и быстро поняла, почему Родди до сих пор не сообщил ей о том, что получил повышение. Потому что это было связано с его переездом в Миннеаполис.

Родди положил трубку и появился в дверях спальни.

— Прости, я не хотел говорить тебе сейчас. Думал выбрать более спокойную минуту. Не знаю, откуда эта чертовка Леонора все вынюхала!

— Милый, я взволнована. Конечно, жаль, что ты не посоветовался со мной, прежде чем принять предложение… Но, по крайней мере, мы будем в соседних часовых поясах.

Родди готовился к этому, но никак не ожидал, что она атакует спустя полминуты после сообщения. Он спокойно сказал:

— Мы будем жить в одном городе, Изабель. По-моему, пришла твоя очередь немного подстраиваться под меня.

— Я не могу уехать из Питтсбурга, и ты это прекрасно знаешь! Если тебе так уж хочется жить в Миннеаполисе, то сними там себе квартиру в отеле и приезжай домой на выходные!

— Никогда не видел такой эгоистки!

— Не кричи на меня! Я просто не хочу рубить под корень свою карьеру! При чем же здесь эгоизм? — ответила Изабель, уже предчувствуя следующий тезис мужа.

— Милая Золушка! Тебе минуло уже тридцать семь лет! Время уплывает быстро и незаметно! Какая может быть карьера, когда мне хочется иметь детей? Кто мне будет натягивать белые тапочки, когда я помру? Сам, что ли?

— Помнишь, я согласилась уже было бросить работу в тридцать? Но разве мы тогда могли предполагать, что дела у меня пойдут в гору так быстро?

— А теперь они и у меня пошли в гору.

Они яростно взглянули друг на друга.

После длительной паузы Изабель наконец сказала:

— Ну, хорошо. Может, мне удастся отпроситься в отпуск на пару месяцев.

— Это мы уже проходили! Я хочу иметь двоих детей, и хочу, чтобы у них была настоящая мама. Мама, а не преуспевающий управленец! Я знавал женщин, которые пытались совместить детей, работу и мужа одновременно. Ничего у них не получалось. И у тебя получится не лучше. Большинство женщин…

— Большинство женщин не осознают того, что у них в жизни есть выбор. Это понимание приходит к ним, когда уже слишком поздно что-либо изменить, когда все возможности упущены.

— Когда мы поженились…

— Когда мы поженились, синдром пустого гнезда не существовал. Я не имею желания бросать интересную работу с большими перспективами только для того, чтобы вынянчить парочку оболтусов, которые покинут отчий дом в шестнадцать и даже не оглянутся!

— Многим женщинам удавалось вернуться к работе, когда их дети подрастали…

— Но не в пятьдесят же лет?! И не к работе моего уровня. Ты просишь от меня невозможного. Бросить работу… Это для меня все равно что плюнуть на свою жизнь. — Изабель долго смотрела на мужа, а потом сказала то, что никак сама от себя не ожидала. — Родди, пойми, я не хочу детей. Когда-то мне казалось, что я хочу иметь их, но теперь — нет.

— Зато я хочу. И ты согласишься с тем, что сам я их родить не могу.

Изабель поняла, что на вечер к Артуру они опоздают.

Кэри задержалась в офисе из-за того, что нужно было к следующему утру подготовить планы перестройки дома на озере Сильвермена. Заканчивать работу, не потеряв к ней интереса, не потеряв интереса даже к самым скучным ее деталям, этого Кэри было труднее всего достичь, но она понимала, что в этом и заключается настоящий профессионализм.

Наконец, она закончила с делами, плюхнулась на водительское место в своем «фольксвагене» и на всей скорости погнала машину в направлении Аппер Сент-Клер. Она понимала, что опоздает, но, по крайней мере, искренне переживала за это, зная о том, что Эду именно сегодня нужно было, чтобы она не опоздала на этот дурацкий вечер к Артуру.

Кэри была помощником архитектора в небольшой конторе, которая специализировалась на современных жилых постройках, когда дом красиво вписывался в окружающий ландшафт. Все ее коллеги мечтали о том дне, когда они сами для себя смогут построить хоть один из тех домов, которые они ежедневно проектировали для других. Например, комплекс под названием «Водопад» в Франк-Ллойд-Райт в Северной Шотландии: дом из песчаника, балансирующий между двумя небольшими водопадами, затененный лавром и рододендронами, дикими цветами, с лесом на заднем плане… Каково, а? Наверное, это райское наслаждение — дремать под плеск во… Ой, что-то она задумалась! Еле-еле вписалась в поворот. Пожалуй, надо чуть сбавить скорость, иначе до Артура и Эда доедет только ее бездыханное тело.

Обычно Эду было все равно, опаздывает его жена куда-нибудь или нет, — он сам был во всем беспечен. Она не была супер-женщиной и не хотела ею быть. Простая женщина, выполняющая на совесть свою работу и желающая выделяться чем-нибудь индивидуальным из толпы ей подобных, — вот кто она такая. Она не хотела быть мужчиной в юбке, как Изабель. Но в то утро Эд настоятельно просил ее прибыть вовремя и прибавил, что это может сыграть огромное значение для его имиджа как ее мужа. Казалось, он полностью растерял свое чувство юмора, едва встал вопрос о том, что Артур скоро уйдет в отставку. Кэри уже смирилась, что все придет в норму лишь после того, как будет оглашена кандидатура преемника президента «Нэксуса». Эд объяснял свое напряженное состояние тем, что Кэри, видите ли, слишком сильно занята поисками своей индивидуальности и сама дезорганизует жизнь семьи. (Порой Кэри хотелось подраться с Эдом за такие измышления.)

На самом деле корень его проблемы был в Чарли. В советнике «Нэксуса». Вообще Эду не свойственно было то угнетенно-мрачное состояние духа, в котором он пребывал все последнее время. Просто эта игра в «кошки-мышки» в компании, длящаяся уже несколько месяцев, измотала его окончательно. И чем напряженнее был Эд, тем больше хромала их семейная жизнь. В этом смысле Эд уже не был способен ни на что, даже сексом он занимался с женой не чаще раза или двух в месяц. И Кэри знала, что причина их разлада кроется в неудовлетворенности, тревоге мужа.

Она хотела, чтобы Эд хоть раз откровенно поделился с ней своими бедами, волнениями. Но нет, он вел себя так, как будто все идет нормально и даже великолепно. Эд считал себя сильным человеком и полагал недостойным демонстрировать свои слабости. Но Кэри… Как ей все-таки хотелось не мучиться догадками, а услышать о том, что творится в голове у Эда, от него самого.

Она резко вильнула, избегая столкновения с выбежавшей на дорогу белкой, глянула в зеркальце заднего вида, чтобы убедиться в том, что зверек не пострадал, затем улыбнулась своему отражению. Кэри была статной блондинкой, причем волосы были немного с темноватым отливом. Ей многие говорили, что она похожа на принцессу Диану, но сама Кэри знала, что пошла в свою прабабку, которая жила в Стокгольме.

Она была крупной женщиной, но мало кто догадывался о том, насколько трудно ей было постоять за себя в этой жизни. Она была попросту беспомощна. Она не могла жить с такой же легкостью, как другие женщины. Не удавалось. Если речь заходила о каком-то вопросе из области архитектуры, который виделся ей очень важным, она, не колеблясь, бросалась отстаивать его и добивалась успеха, но посмотрели бы вы на то, как с ней обращались продавцы, парикмахеры и прочие представители сферы обслуживания (особенно женского), присылая ей на дом чеки, в которых указывалась сумма, вдвое превосходящая договорную. Кэри приходилось ходить в туфлях, которые ей были малы («У вас такой большой размер, мадам»), носить платья, которые ей не подходили и не нравились («Горизонтальные полоски сделают вас меньше, мадам») и приобретать вещи, которые стоили намного дороже, чем она предполагала («Ну, — презрительное фырканье, — если вы хотите дешевку…»).

Страх Кэри за то, что она что-нибудь не так сделает, поведет себя не так, как принято, стоил ей уймы часов, потраченных на мучительные размышления и приготовления, и такой же уймы денег. Она готова была пойти на все, лишь бы не видеть поджатых губ, удивленно приподнятых бровей, презрительно-снисходительных взглядов или надменного вида тех людей, которые ждали от нее чаевых. Любой незнакомец, если б захотел, мог вогнать Кэри в краску. Как им это только удавалось? Может, они ходили в специальную вечернюю школу, где этому обучают? Неужели возможно получить диплом за умение быть надменным и презрительным?.. Кэри знала, что перед этим чертовым вечером у Артура ей следовало сходить к парикмахеру, но она этого не сделала по одной причине: она не умела давать на чай, ей было стыдно это делать. Теперь она, конечно, жалела об этом, так как понимала, что все остальные приглашенные женщины несколько часов просидели в различных кабинетах для того, чтобы придать себе неотразимый вид.

Она вздохнула, свернула с шоссе и выехала на узенькую аллею, засаженную деревьями с густой темно-каштановой листвой. Через несколько минут она, однако, заметно приободрилась, так как увидела вдали свое жилище. Она часами могла любоваться своим белым дощатым домом (он был построен восемьдесят лет тому назад) и окружающим его ландшафтом. Она любила высокие потолки, и за несколько лет собрала отменную коллекцию мебели Шекера для всего дома. Воду они получали из источника в горах. Им принадлежала вся земля вокруг дома, так что за ними никто не подсматривал, и казалось, что они живут где-то в сельской глубинке. Но если Эд говорил: «Может, глянем, что играют сегодня вечером у Стенли?» — им требовалось меньше получаса, чтобы добраться туда, поэтому они почти не пропускали джазовые представления.

Эд стоял на крыльце дома, совсем как мама Кэри. Она всегда выходила смотреть на дорогу, когда дочь задерживалась до полуночи.

Кэри быстро проговорила:

— Слушай, я очень извиняюсь. Через десять минут буду готова. — И поцеловала его в твердую щеку, обняв левой рукой. Было такое впечатление, что она целует стенку.

Кэри пробежала через открытую дверь в квадратный холл и стала подниматься по лестнице. Наверху, оперевшись о перила, свешивали вниз головы Ингрид и Грета. Они смотрели на Кэри укоризненно и очень походили в ту минуту на сестру Эда, эту мрачную, с темными рыжеватыми волосами мышь в очках. В один голос девочки сказали:

— Ты опоздала. Папа с ума сходит.

Временами Кэри начинала понимать, почему от Эда ушла его первая жена. Но она не любила вслух распространяться на эту тему, так как самой тоже было что вспомнить: и она была до Эда замужем. Институтская любовь. Спустя полгода после свадьбы он заделался хиппи и бросил ее рада того, чтобы отправиться в Индию изучать йогу. Это было унизительно для нее, но дало облегчение. Она-то думала, что на зависть всем выходит замуж за футбольного защитника, а оказалось, что за полупомешанного, который ходил вокруг нее в шафранных робах и, начиная с пяти часов утра, распевал какие-то непонятные протяжные мелодии. Все общежитие от них на голове стояло.

Кэри с улыбкой поднялась вверх по лестнице.

— Привет, девочки. Как наш домик?

В прошлые выходные показала дочерям, как построить игрушечный дом и вручила им набор миниатюрных строительных материалов.

— Скуууу-чно!

— С ним такая возняяяяя!

— Вместо него мы устроили у куклы чаепитие. Вы снова, как я погляжу, использовали мамину косметичку.

Она видела плохо накрашенную — а если точнее, то всю замаранную пудрой и помадой — куклу.

— Нет, нет, это наши краски… Почти… Мы играли в дочки-матери!

Она купила им, кажется, все игрушки, развивающие интеллект и вкус к труду — от набора рабочих инструментов до кубика Рубика, — но им все это было не по душе. Временами, глядя на них, и самой Кэри приходило в голову, что, может быть, она все в своей жизни делала зря, не тому училась в колледже и не в той области работала. А ведь ее героиней была Глория Стейнем.

Порой Кэри думала, что лучше было бы иметь мальчика, но тут же отгоняла от себя эту мысль. Не хотела рисковать: из сына вполне мог получиться еще один двойник сестры Эда. К тому же она далеко не была уверена в том, что сможет управиться с тремя детьми, вытягивая еще и работу, без которой себя не мыслила. Когда родилась вторая девочка, Кэри была очень удивлена тем, что мучиться ей пришлось так же много, как и с первой. Казалось бы, со вторым ребенком все должно быть проще. У нее была сильная послеродовая депрессия, из которой она вышла, лишь когда Грете исполнилось пять, и Кэри смогла вернуться к своей работе. (Она сама для себя решила выйти на работу в тот день, когда впервые после родов съест все, что будет положено в тарелку.) Кэри доставляло удовольствие работать с взрослыми людьми, которые знали слова, состоящие больше чем из двух слогов. Нет, она любила своих дочерей, просто… Может быть, они и не играли бы в дочки-матери, не пугались бы одного вида отвертки, если бы Кэри смогла уделить им больше времени.

Кэри, пока она была в душе, вдруг стали захлестывать приступы вины. Ей было неприятно это. В эти дни она всегда чувствовала себя в чем-то виноватой. Виновата — когда осталась дома, виновата — когда ушла из дома.

Эд появился в дверях спальни. На лице его все еще не померкло недружелюбное выражение.

— Ну, сколько еще можно собираться?

— Почти готова. Застегни мне, пожалуйста, молнию и тут же выйдем.

Он и не заметил сначала, что по такому случаю, как вечер у Артура, она приобрела новое платье от «Билл Бласс».

Оно было простое, строгое, из черного пике, с огромными рукавами и очень длинное (причем сзади длиннее, чем спереди). Кэри казалось, что она выглядит в нем испанской инфантой. Она быстрым движением застегнула воротничок с жемчужиной, ощущая, как сзади возится с молнией Эд.

— Молния сломалась.

— Эд! Ну кто тебя просил так тянуть?!

— Не ругайся. Я, что ли, виноват в том, что ты опоздала домой и теперь торопишься? Вот если бы пришла раньше…

— Послушай, чего я забыла на этом вечере? Ты же знаешь, что я ненавижу белое вино и пустую болтовню. Если я говорю что-нибудь стоящее, никто из мужчин меня не слушает. Их женушки называют меня между собой деревенщиной. А ты разговариваешь со мной на таких приемах так, будто у тебя рот сделан из проржавленного железа. Я же не зову тебя на наши деловые вечеринки.

— Просто я надеялся, что ты окажешь мне поддержку, — сквозь плотно сжатые губы процедил Эд. — Разве я многого прошу?

Он засунул руки в карманы и повернулся к ней спиной.

— Тебе никто не говорил, что ты неотразим, когда бесишься? — игриво спросила она его, стягивая платье. Она села на кровать, достала пинцет для выщипывания бровей и начала чинить молнию. Эд и правда хорошо смотрелся: почти шести футов ростом, отлично сложен, с каштановыми, мягкими, как у детей, волосами, бледной кожей, серыми глазами и подбородком с расщелинкой. Действительно, не стоило сейчас задирать его. Эта наметившаяся возможность большого повышения совершенно выбила его из колеи. Что касается ее работы, то он никогда не возражал против нее, так как долгое время был за границей в должности вице-президента по расширению и ему было приятно сознавать, что жена не скучает дома, а имеет в жизни своей независимый интерес.

Кэри внезапно осознала, что в офисе никто и никогда не видел Эда столь мрачным. О, это был популярный человек. Его знали как блестящего посредника в деловых переговорах. Многие мечтали работать под его руководством. Он снискал себе такое уважение, потому что любил свою работу и ценил подчиненных. По образованию Эд был геологом. Может быть, поэтому в нем развился буквально собачий нюх на то, что могло принести пользу «Нэксусу». Каким-то сверхъестественным способом ему удалось заключить целый ряд ценнейших сделок для компании. Кроме того, исключая последние месяцы, он был любящим супругом и был без ума от дочерей. Кэри где-то прочитала, что средний американец тратит на воспитание и общение со своими детьми примерно двенадцать минут в сутки. Об Эде так сказать было нельзя: все время, когда он был дома, он возился с дочерьми. Что еще от него можно было требовать?

Можно сказать, что они жили вполне счастливо. Их жизнь спокойно и мирно текла своим чередом, пока… Пока Артур не объявил о том, что готовится уйти на пенсию. После этого известия Эда будто подменили. Как-то он говорил, что стресс является частью успеха, но Кэри хорошо знала, что чрезмерный стресс может оказаться губительным для человека. Ей стало жаль, что не существует статистики частности смертей руководящих работников от сердечных ударов и приступов. Она почему-то очень надеялась, что Эд сам поймет всю опасность подобной работы и не станет ее искать. Она надеялась на то, что в конце концов он осознает, что в перспективе эта работа может обернуться горем для всей семьи.

Кроме того, Кэри подозревала, что ей не нужно было об этом специально говорить, что и ее собственная работа может быть поставлена под вопрос. Всем известно, что многочисленные вице-президенты «Нэксуса» со всех концов света, приезжая по делам в Питтсбург, вполне заслуженно ожидают от президента и его супруги хорошего приема и развлечений. Поэтому Эд и вел себя столь скрытно и туманно.

Конечно, он не делал ей прямого предложения бросить свою работу. Несколько раз он намекал на то, что приветствовал бы, если бы она вернулась к работе лишь после того, как девочки закончат школу. Она, разумеется, имеет право сама строить свою жизнь… Никто в семье не воспринимал всерьез ее работу, и временами она подозревала, что Эд обижается на нее за то, что она не уделяет ему всего своего внимания. О, Эд умел быть тонким тираном. Какой-то сверхъестественный инстинкт подсказывал ему, где у «клиента» слабое место, и Эд давил на него, не убирая с лица маску невинности. А иначе почему она так боится потерять работу, если Эд ни разу прямо не заговаривал об этом?

Она сбежала вниз по лестнице в холл, где ее поджидал Эд. Вдруг в животе ее что-то повернулось и булькнуло. Она сказала:

— Подожди. У меня сегодня не было времени поесть. Я захвачу что-нибудь из холодильника и проглочу в машине, хорошо?

— Не надо кусочничать! Это убьет твой аппетит, и ты весь обед у Грэхемов просидишь, как в рот воды набрав. Сильвана так старалась, готовила… И, главное, не пей до еды — ты знаешь себя.

— О'кей.

Черный «линкольн», тихо урча мотором, покатил в сторону Сьюикли. Эд сказал:

— Похоже, мне нужно отдохнуть немного. Кэри слегка толкнула его коленом.

— Я думаю, в поездке вы будете не только сидеть на совещании вокруг бассейна. Надо же куда-то девать целую неделю на этом тропическом островке. Отдохнешь.

— Но совещания тоже будут.

Внезапно Кэри посетило предчувствие того, что Эд вернется в Питтсбург после поездки еще более мрачным и напряженным, чем сейчас. Она вздохнула и сказала:

— Эд, скажи прямо, тебе действительно так уж необходимо, чтобы я сопровождала тебя в поездке на этот чертов остров? Понимаешь… Не будет ли глупо с моей стороны тратить половину моего годичного отпускного времени на то, чтобы посетить этот коралловый риф, где мне будут постоянно надоедать женушки патронов «Нэксуса», а тебе — сами патроны? Все там будут ходить в гавайских рубахах и темных очках, но вести себя так, как будто они и не уезжали из Питтсбурга. — Она взглянула на Эда и пробежала рукой по его руке, мягко проговорив: — Какой в этом смысл, Эд? Тем более сейчас, когда мне нужно каждый день навещать озерный домик Сильвермена. Я должна формировать тамошний ландшафт. Мы уже начали посадки и обязаны все закончить до октября. Всем остальным женушкам неплохо живется без работы, но… Пойми, это самый замечательный проект из всех, над которыми мне приходилось работать.

— А я уверен, что большинство жен найдут эту поездку замечательной в смысле отдыха, — сказал угрюмо Эд и стряхнул с себя руку Кэри.

— «Замечательной в смысле отдыха»? По-твоему, слушать, как Артур выдает очередные свои безумные фантазии, — это хороший отдых? Или смотреть на то, как он ловит акул, словно какой-нибудь герой Хемингуэя в неосвоенной тропической стране. Для того, чтобы усладить утомленных от скуки бизнесменов. Да, выглядит это увлекательно, но это не более опасно, чем купать утку в ванне! — выпалила Кэри и откинулась на спинку своего сиденья.

— Райская бухта — это не неосвоенный, а недавно освоенный мир, — сказал Эд.

Она и так это знала. Первый роскошный курорт на Пауи был задуман, как место отдыха супербогатых людей, ищущих приключений. Там можно было испытать кое-какие острые ощущения. К тому же без риска для жизни. Хочешь — лови рыбу с примитивного каноэ, вырубленного из цельного куска дерева, а хочешь — с самого современного моторного катера.

Кэри зажгла сигарету и вернулась к своей атаке.

— Если Артуру так уж хочется половить рыбу, почему бы нам не отправиться куда-нибудь на Фиджи, в Кению или на Маврикий, а? Снова?

— Слушай, ну хватит, Кэри, прошу тебя! Ты же знаешь, что наши ежегодные конференции проходят каждый раз в разных торговых зонах. На этот раз Австралия, а Пауи находится у самого ее северо-западного побережья. Ребятам из «Нэксуса» нравится открывать для себя новые места.

— Ты хочешь сказать, что Артуру нравится открывать для себя новые места. Слава Богу, что на Северном полюсе водится недостаточно рыбы, а то бы нас туда затащили проводить свои летние отпуска! — Она глубоко затянулась и прибавила: — Между прочим, никогда не слышала о Пауи как о курорте. Вот то, что там залежи меди и в прошлом году прошла революция, это мне известно.

— Ты имеешь в виду в Куинстауне, Кэри? Так это же обычный мятеж. Мятежи не так уж и редки сегодня в мире. Даже в Англии вспыхивают, бояться нечего, — Эд старался не повышать свой голос, говорил очень осторожно, убеждающим тоном.

Кэри после первой сигареты тут же прикурила еще одну. Уж Эд-то знал, что это означало. Ему необходимо было переломить настроение жены до того, как они доедут до Сьюикли. Он сказал мягко:

— Просто ты мне нужна там, Кэри. Я знаю, что ты слеплена из того же теста, что и все жены президентов. Это так, даже если ты будешь возражать. Ты отличный организатор и умеешь ладить со всеми. Я хочу, чтобы Артур увидел и оценил это. А в этой поездке он будет много оценивать. Ты сто очков вперед дашь этой Пэтти, невротической сучке, которая вышла замуж за Чарли. — Он скосил на нее глаза и прибавил (мягко, но одновременно настойчиво): — Эта поездка имеет очень важное значение для будущего нашей семьи. Я думаю, ради нее можно пожертвовать одним отпуском.

Кэри сидела и молчала.

— Это мой шанс переиграть Чарли, — продолжал Эд. — Я знаком с обстановкой на Пауи. Знаю людей и возможности рудных разработок. Никто в «Нэксусе» не знает об этом больше меня. Этот раунд должен быть за мной, а не за Чарли.

— Тебе не нужно хвататься за сиюминутное преимущество, как за соломинку, для того чтобы доказать, что ты лучше Чарли.

Эд сказал неохотно:

— О'кей, я назову тебе настоящую причину. Надеюсь, не нужно говорить тебе о том, чтобы ты держала ее при себе? Наша концессия на Пауи истекает в июне восемьдесят пятого, а правительство этой страны слишком тяжело на подъем в переговорах. Они хотят встретиться с главным боссом «Нэксуса» и не хотят разговаривать даже с Гарри Скоттом, потому что знают, что он руководит «Нэксусом» лишь по австралийскому региону. Президент Пауи хочет личной встречи с Артуром. Но если Артур прилетит на Пауи к президенту, «Нэксус» потеряет лицо.

— Значит, это должно быть что-то вроде неофициального визита? Эд кивнул.

— Первый раунд переговоров о возобновлении концессии.

К его удивлению, Кэри рассмеялась.

— Вспомнила те фотографии, что ты привез из первой поездки. Все эти обнаженные туземцы с раскрашенными лицами и оперенными прическами. Скажи, Артуру тоже придется надевать маскарадное одеяние во время переговоров?

— Нет, в Куинстауне носят в основном западную одежду.

Эд тем не менее рассмеялся вместе с женой и толкнул ее коленкой.

Рев, который поднялся над трибунами стадиона, был поддержан одобрительным гулом в темной гостиной. Сыновья Анни (все четверо) развалились на диване и на полу в свободных позах и не отрывали глаз от телевизора. Анни сновала между ними с подносами и раздавала сосиски и гамбургеры.

— У «Стальных парней», похоже, не осталось сегодня шансов, — весело орал комментатор матча.

Волосы Анни были уложены в особую прическу «замком», поверх платья был накинут халат, и в темноте мальчики не могли рассмотреть ее макияж. Днем она провела два часа, лежа на спине на чем-то вроде операционного стола. Стэн, его посоветовала Сюзи, он был ее «визажистом», как сам себя называл, несколько минут в молчании и неподвижности рассматривал лицо Анни, наклонившись к ней так близко, что она чувствовала неловкость, затем слегка дотронулся до вазочек с краской, стоявших на специальном подносе, смешал тона на своей руке и стал красить лицо Анни осторожными и изящными мазками из шестнадцати разных цветов.

После этого он сказал ей, что она может встать, и это прозвучало так как если бы она была на приеме у зубного врача. Он передавал Анни зеркало с некоторой опаской, и, когда та взглянула на себя в зеркало, она поняла почему. Потому что она вновь выглядела семнадцатилетней.

Неожиданно Анни почувствовала себя опять семнадцатилетней; она почувствовала все те беспокойства, сомнения, абсолютную убежденность в том, что она поступила неправильно, — разочарование и смущение, все это вновь нахлынуло на нее, и ей страстно захотелось стереть все со своего лица. Вместо этого она сказала:

— Ну что же, это удивительно, благодарю вас. — И подписала чек.

— Шикарно, ты выглядишь, как будто из старого фильма Риты Хэйворт, — сказала Сюзи, передавая Ании пару сережек, к каждой из которых проволочкой была привязана свежая розовая камелия.

Анни ответила неопределенно:

— Пока я чувствую, что это не мое лицо, а чужое.

— Да какое это имеет значение? Ты выглядишь потрясающе! Давай примерим костюм. Хочу проверить, как на нем смотрятся цветы.

Вернувшись в комнату Анни, Сюзи достала из коробки розовый, в маках, шелковый костюм. Анни с сомнением посмотрела на него.

— Сюзи, ты думаешь, мне эти брюки пойдут?

— Не брюки, а вечерняя пижама, — ответила Сюзи, помогая Анни облачиться в этот наряд. — Это же Сен Лоран, дорогая. Ты же знаешь, что, покупая такую вещь, ты не можешь выглядеть плохо. — После этого Сюзи отступила на шаг назад и, прищурившись, осмотрела Анни. — Если ты хочешь сразить их наповал… нужно еще что-то. — Она щелкнула пальцами и воскликнула: — Нет! Наверное, я уже теряю чутье; нужно что-то другое и поменьше. Снимай эти штаны, я имею в виду пижаму.

— Снять эти брюки? — Как бы защищаясь, Анни вцепилась в пояс.

— Да, этот костюм не очень сексуален. Конечно, он модный, но эта высокая шея, с этими рукавами, как у цыгана-скрипача… Я хочу сказать, тебе нужно что-то открыть. Примерь эту блузу. Она доходит прямо до колен.

— Но ведь здесь же с обеих сторон разрезы — от подмышек до кромки, — попыталась возразить Анни.

— Да, но при таких маленьких розовых шелковых завязках они не раскроются. Тебе пойдет.

Анни с неохотой сняла пижамные брюки.

— А теперь снимай колготы и трусики, потому что их видно в талии, — Сюзи была неумолима.

— Сюзи, я не могу отправиться на вечер к Артуру голой.

— О, дорогая, ты показываешь с боков меньше, чем остальные покажут спереди, а без колготок босоножки будут лучше держаться на ноге. — Сюзи бросила взгляд на тонкие серебряные тесемки, которые крестом обхватывали лодыжки Анни.

— Сюзи, я не могу.

— Анни, встань, забудь, что ты — старая замужняя женщина, и посмотри на себя в зеркало! — Сюзи подтолкнула Анни к своему старинному высокому зеркалу на подвижной раме.

Анни посмотрела на себя, зажмурилась, снова посмотрела и медленно улыбнулась. Затем на ее лице вновь появилось сомнение.

— Я не знаю, что подумает Дюк.

— Не говори ему ничего — просто покажи! Он ахнет! Сейчас, готовя для своих ребят еду, Анни чувствовала себя спокойно, поскольку на ней был запахнут халат.

Стон толпы на стадионе «Три риверс» эхом отозвался в комнате Анни, где стоял телевизор. Ее сыновья, как лунатики, брали ощупью свои гамбургеры, не отрывая глаз от телевизора.

— Ребята, как дела? Чего-нибудь хотите? Билл сказал спокойным голосом:

— Мам, если ты и дальше будешь говорить, то мы не услышим, что там происходит.

Дэйв посмотрел на свой гамбургер.

— Эй, ну ты же знаешь, что я не люблю горчицу. Остальные двое что-то промычали, будто в трансе, поэтому Анни поспешила наверх, чтобы закрепить в ушах камелии.

Она услышала, как хлопнула входная дверь, потом дверной засов, но не очень громко. Судя по звуку, у него был удачный день, слава Богу и за это. На крышке бара она оставила графин с мартини. Она почувствовала неожиданную, необычную вспышку обиды, что ее счастье в этот вечер будет зависеть от настроения Дюка, которое кто-то мог ему испортить днем в офисе, но она постаралась не думать об этом. Подождав, когда, по ее расчетам, он налил себе второй бокал мартини, она спустилась вниз, встала в дверях комнаты с телевизором, улыбнулась и сказала:

— Если ты готов, то я тоже.

Именно это сделала Анни.

Дюк смотрел телевизор и не слышал ее. Анни повторила это громче, чуть ли не крикнула, и Дюк обернулся. Он смотрел на нее недоверчиво.

— Господи, Анни, что ты сделала с головой?

— Я сходила в салон красоты. Для этой вечеринки.

— Ты не можешь идти в дом моего босса в таком виде, будто свалилась в аэродинамическую трубу, — Дюку пришлось кричать, чтобы перекрыть голос телекомментатора. — Иди причешись и сделай такую прическу, какую ты носишь обычно, с лентой на голове.

Анни постояла в нерешительности, затем направилась к стулу Дюка, чтобы можно было говорить без крика. Дюк медленно осмотрел Анни с ног до головы. Он шагнул вперед и выключил телевизор, что сопровождалось протестующими возгласами сыновей.

— Анни, что за чертовщиной ты занимаешься? Иди и надень что-нибудь подходящее.

— Но это же от Ив Сен Лорана.

— Меня это не волнует. Пусть хоть от Святого Петра. Сними его.

— Сними его! Сними его! — начал было передразнивать Дэйв, но осекся, когда отец свирепо посмотрел на него.

Как только Анни заплакала, все ребята мигом испарились из комнаты. У нее потекла косметика вокруг глаз — а ведь Стэн потратил целый час своей жизни, приклеивая эти реснички по одной. Не сказав ни слова, она выбежала из комнаты.

На верху лестницы она заметила кучу грязных, пропахших потом футбольных форм.

— Ну почему они не могут бросить их в бак для стирки, он же стоит в прихожей? — Своими симпатичными серебряными босоножками она ударила эту кучу.

Наклонившись, чтобы поднять грязные носки и футболки, она услышала за спиной голос четырнадцатилетнего Роба.

— Мама, я думаю, ты выглядишь классно. Просто ты не похожа на…

— Маму, — с горечью добавила Анни.

— По-моему, отец старомоден. Анни подумала, что Сюзи сделала это без умысла… Или с умыслом?

В семь часов этого же вечера Пэтти позвонила своей матери во Флориду.

— Мам, как сердце? — всегда спрашивала Пэтти, хотя после операции ее матери прошло уже два года.

— Отлично, все отлично, — ее голос был хрупким, но энергичным; так говорили все жители Сильвер-Сити. — Я только что примеряла свой новый ковбойский костюм — красный с белой каймой, широкополая шляпа и ковбойские сапоги. Он тебе понравится. Держу пари, что ты никогда бы не подумала, что я буду капитаном болельщиков. Завтра «Сильвер-сити» играет с клубом «Тех, кому за 60» из Сарасоты.

Пэтти расплакалась. В голосе матери почувствовались зловещие нотки.

— Что он теперь натворил?

Пэтти выбрала рукой из волос кукурузные хлопья и зарыдала.

— Я больше не могу.

— Я знала это! Прошлой ночью мне приснился сон, что тебя засосало в какую-то черную дыру. Доктор Манхейм говорит…

Пэтти взвизгнула:

— Я не хочу слышать об этом твоем юнговском мумбоюмбо!

— Ты не должна так разговаривать со своей матерью. К тому же он последователь не Юнга, а Фрейда. Мне хотелось, чтобы ты, дорогая, попробовала обратиться к психоаналитику.

— Мне не нужен психиатр. Стефен — это реальная проблема.

— Не надо отказываться от помощи, дорогая. Ты же разговариваешь со своей мамой. Возможно, ты берешь на себя ответственность до уровня навязчивого желания. Это могло бы стать принудительным и вызвать клиническую депрессию.

— Как ты смеешь обсуждать меня с доктором Манхеймом!

— Я опасалась, что ты начнешь походить на папину тетю Эллу.

— Мам, она же старуха. А мне всего тридцать три, — Пэтти стряхнула молоко со своего зеленого шерстяного рукава. — Моя проблема просто в том, что мой ребенок — инвалид, это, естественно, постоянно угнетает меня, и мне поэтому нужно небольшое словесное утешение.

В голосе матери послышались нотки усталости.

— Дорогая, посочувствовать нетрудно, но ты же знаешь, что утешение не приносит реальной пользы. Стефен нормален настолько, чтобы водить тебя за нос.

— Как ты можешь говорить так о ребенке, который обречен провести всю свою жизнь в инвалидной коляске?

— Где Стефен ни проведет ее, он не идиот. Вспомни, какой высокий у него коэффициент умственного развития. Когда он в гневе начинает бросаться, он точно знает, что делает. А остальное время он сидит в этой коляске и целый день смотрит телевизор и использует силу, которую он развил, для того, чтобы бросать все, что можно ухватить руками. Он вымещает свой гнев на тебе, потому что никто другой не мирится с его выходками и криками. Дорогая, Стефен точно знает, как тобой манипулировать, а поскольку ты чувствуешь свою вину, ты позволяешь ему делать все, что он хочет. Если бы он общался с другими детьми-инвалидами, то не смог бы давать волю своей злости и жалости к самому себе.

— Стефен не любит общаться с другими детьми. Ты же знаешь, что случилось, когда мы попробовали групповую физиотерапию.

— Пэтти, ты делаешь из него и эмоционального калеку. Он должен учиться рассчитывать, где можно, на себя, иначе он всегда будет плохим ребенком.

— Нет, не будет.

— Нет, будет. Он вырастет иждивенцем, озлобленным и мстительным. Прости, что я говорю это, но твой ребенок не видит в своей жизни ни цели, ни смысла. Ему просто жалко себя, поэтому он или злорадствует, или играет на сочувствии.

Пэтти опять зарыдала.

— Пэтти, хочешь, я оплачу тебе визит к врачу?

— Нет!

— Дорогая, я говорю это только потому, что я — твоя мать. Мне не нравится, что у тебя не остается времени на собственную жизнь. Ты вряд ли куда-нибудь выходишь. Ты приносишь себя в бессмысленную жертву и несправедлива ни к себе, ни к Чарли, ни к Стефену.

— Я сама это выбрала для себя.

— Что бы делал Стефен, если бы что-нибудь случилось с тобой и Чарли? Я хочу сказать, что никто никогда не предполагает, что попадет в автокатастрофу… Я знаю, дорогая, что ты получила страховку, но я думаю сейчас о его душевных потребностях. Он должен учиться ладить с самим собой. — Ее мать вновь вздохнула. — Ты всегда была упрямой, я имею в виду, зацикленной… Это — сверхупрямство.

Пэтти услышала за спиной грохот разбившегося фарфора и торопливо сказала:

— Мама, мне нужно идти. Я позвоню тебе завтра в то же время, чтобы узнать, как сыграл ваш «Сильвер-Сити».

Пока она неслась в комнату Стефена, раздался пронзительный крик. Эта комната была когда-то их гостиной, но сейчас она была переделана в детскую, и в ней стояла специальная кровать Стефена.

В луже воды посреди ярко-желтого линолеума стояла их экономка Джуди; вокруг нее валялись лиловые и белые хризантемы.

Сидевший в коляске Стефен вопил:

— Она ударила меня! Джуди ударила меня! Пэтти знала прекрасно, что, как всегда, это была неправда. Джуди была единственным человеком, который мог обращаться со Стефеном с момента его рождения. Она родилась в районе Хилл, в черном гетто, поэтому знала, что такое быть озлобленным на весь мир. Но она не позволяла Стефену манипулировать собой. Она была с ним твердой, даже когда рядом были его родители. Она не обращала внимания на все его крики типа: «Вот я умру, и тогда ты пожалеешь!»

— Не беспокойтесь, миссис Сильвер. — Джуди вытерла со лба кровь. — У него сегодня вечером просто плохое настроение, вот и все.

Пэтти бросилась к аптечке первой помощи под вопли:

«Я не просил, чтобы вы меня родили».

Обработав лоб Джуди, Пэтти вызвала по телефону такси, чтобы отвезти ее в госпиталь. Порез был не опасный но Пэтти не хотела рисковать. Затем она набрала номер бюро сиделок, чтобы заказать няню на этот вечер до прихода ночной медсестры. Это бюро имело список сиделок, которые знали Стефена, и которые получали двойную оплату за дневную работу, и тройную — до вечера.

С того момента, как Пэтти попрощалась со своей матерью по телефону и до того, как послышался звук подъезжающего «мерседеса» Чарли, Стефен не переставал кричать.

Когда Чарли вошел в комнату, на него смотрели заплаканные большие голубые глаза, и его сын тихо сказал:

— Мама страдает.

Чарли взглянул на Пэтти, которая сжалась, с побледневшим лицом, в кресле-качалке; он заметил на ее костюме темные пятна.

— Плохо было сегодня, да? — Чарли поставил свой саквояж на пол, сел на подлокотник кресла и поцеловал ее в макушку. Пэтти уткнулась лицом в его рукав. Чарли поцеловал ее волосы еще раз и прошептал:

— Три коротких слова. Пэтти уткнулась еще сильнее.

— Мы опоздаем.

Чарли покачал головой, и его глаза сказали: «Я тебя люблю».

Стефен заметил это и выглядел насупившимся. Как бы извиняясь, Пэтти сказала:

— Но нам придется опоздать. Медсестра не сможет прийти сюда за час.

— Это не имеет значения. Мы можем вообще не идти, если у тебя нет настроения. Я уложу Стефена в постель. Приготовь себе выпить, возьми с собой коктейль в ванную и залезь в горячую воду.

Стефен сказал:

— Пап, пап, она не дала мне ужин. Но раньше, чем Пэтти оказалась в ванной, вернулась Джуди с повязкой на лбу.

— Я бы не поехала в госпиталь, но миссис Сильвер настояла.

Чарли посмотрел на нее и сказал:

— Спасибо вам. — И он, и Джуди знали, что он благодарил ее не только за сегодняшний вечер, но и за все последние восемь лет.

Джуди сказала:

— Может быть, я снова спрошу у Бена, сможем ли мы въехать сюда.

Чарли поднялся в ванную комнату Пэтти. Она лежала в фиберглассовой ванне типа «джакуззи» бежевого цвета и даже не прикоснулась к своему бокалу белого вина.

— Чарли, я думаю, что мне не стоит ехать в эту поездку. Джуди не сможет справиться с ним сама в течение двух недель.

Чарли присел на край ванны.

— Тебе будет лучше отвлечься от всего этого на пару недель. Ты не можешь продолжать жить так. Это плохо для него и плохо для тебя.

— Мама только что сказала мне то же самое.

— Я не понимаю, зачем ты говоришь с ней о Стефене. Ты же знаешь, что это огорчает тебя. — Он взял бокал Пэтти и отпил глоток. — У тебя с матерью прямо противоположные взгляды, и тем не менее ты обсуждаешь это. Это то же самое, что трогать языком больной зуб.

— Она сказала, что мне нужен психиатр!

— Она советует тебе терапию, потому что это помогло ей. Пэтти, я тоже считаю, что ты могла бы иметь и свою собственную жизнь. — Он поставил бокал на туалетный столик. — Я подумал, а почему бы тебе не вернуться к работе? Может быть, на неполный день? Мы могли бы позволить приглашать для Стефена дневную медсестру.

Пэтти резко взглянула на него, в ее лице была паника.

— Нет! Я совершенно все позабыла!

До того как они поженились, Пэтти работала конструктором спортивной одежды. Она понимала, что в мире соперничества, который был за пределами ее дома, могло оказаться очень тяжело и очень одиноко. Нет, Пэтти не собиралась конкурировать с женщинами моложе ее на десять лет. Она не хотела стоять особняком, не хотела критики и не хотела подвергать себя риску быть уволенной.

— Нет, — сказала она решительно. — Чарли, это — полезное и любезное предложение, но я не хочу.

— Как тебе угодно.

— Чарли, подай мне полотенце. Сейчас я чувствую себя прекрасно. Давай готовиться к вечеринке. Я с нетерпением жду ее.

Сюзи оглянулась и зевнула так, как зевают кошки — долго и сладко. Она задремала после того, как сходила проверить, что эта безвольная Анни не намерена отступать от того, что они решили.

Сюзи медленно приподнялась на круглой, королевских размеров кровати, на которой она лежала голой между бежевыми сатиновьми простынями; кровать стояла в огромной бежевой спальне. Анни действительно выглядела потрясающе, подумала Сюзи, этим вечером все остальные жены просто позеленеют от зависти! Почти рыжеватые волосы Анни были зачесаны на одну сторону и волнами ниспадали на другую. Стэн отлично «поработал» над ее ресницами — на что многие женщины просто не обращают внимания. Но стоит лишь взглянуть на фотографии Мерилин Монро до и после съемки, и любой поймет, насколько важны ресницы. Анни все еще выглядела бледной, но не больной, больше походила на цветок магнолии (Стэн никогда ничего не менял, он просто что-то выделял), и за этой густой бахромой ресничек ее глаза казались огромными. Сняв пижамные брюки, она выглядела стройной, а не костлявой. Да, сегодня вечером она и в самом деле вызовет фурор.

Сюзи взглянула на золотые с бордовой эмалью часы, стоявшие на туалетном столике; на циферблате гордо красовались слова: «Картье — Париж». Она поставила такие часы в каждую из спален — но, разумеется, разных цветов.

Сюзи снова зевнула. Сейчас они, наверное, все облачаются в свои наряды. Она нехотя потянулась, взяла трубку внутренней связи и попросила служанку принести ей еще одну чашечку кофе. На самом деле им не нужна была служанка на целый день, ну и что из этого? Не нужен был и дом таких размеров.

С некоторым удовлетворением Сюзи посмотрела на себя в зеркальную стену напротив кровати. Она устроилась не так плохо для исключенной из школы, которая выросла (если можно было так сказать) в покосившейся лачуге на северной стороне Шерман-авеню, где, кроме них, жили еще три семьи. Сейчас этот район перестраивался; обветшалые дома были подремонтированы и покрашены в сахарно-миндальные цвета, а деревья были аккуратно подстрижены. Сюзи отказывалась подходить близко к этой Северной стороне, независимо от того, насколько они приукрасили ее. Она предполагала, что ее папа уже уехал оттуда, но она не видела его с того дня, как они похоронили маму, и слава Богу.

Сюзи выползла из кровати и вновь соблазнительно потянулась перед своим отражением в зеркале. После того как они купили дом в Шэйдисайт, она сказала декоратору, что ей хотелось бы много зеркал, белоснежный мрамор, позолоту и эти симпатичные французские антикварные стульчики с выгнутыми ножками. Она не понимала, почему мать Бретта не интересовалась результатами. Эта старая девица отчаянно пыталась вести себя так, будто она любила свою невестку. Но Сюзи знала, что это не так. Мало кто из женщин любил Сюзи. Она знала, что в «Нэксусе» ее прозвали «венериной мухоловкой». Иногда Бретт называл ее «карманной Венерой», но чаще всего, когда они оставались одни, он называл ее своей русалкой. Сюзи знала, что, когда он говорил так, она могла получить от него все, что хотела. И она всегда пользовалась этим.

Сюзи опять сладко потянулась, наслаждаясь видом своего совершенного миниатюрного тела. У нее были чуть великоватые груди, но девушкам это никогда не мешало. Она обернулась и через плечо посмотрела на себя сзади. У нее была очаровательная попка, которая мелко подрагивала, когда она неловко бежала с плотно прижатыми коленями, — этому она училась специально. Сюзи снова повернулась к зеркалу лицом и решила, что нужно обесцветить волосы на лобке, чтобы они были в тон ее волосам.

Надо попросить Стэна.

Сюзи провела руками по своим тщательно взъерошенным белокурым волосам и критически осмотрела свое лицо. Ресницы закрывали верхнюю часть ее бледно-зеленых зрачков, придавая ей сонливый вид. В результате, с тех пор как ей исполнилось двенадцать лет, она регулярно получала от мужчин приглашения к сексу. Сюзи выглядела на семнадцать, когда ей было двенадцать, так же она смотрелась в двадцать семь и намеревалась продолжать так и дальше. Она не спеша направилась в ванную комнату и начала брить ноги, что она делала каждый вечер без исключения.

Сквозь жужжание электробритвы она услышала вежливый стук в дверь.

— Хорошо, Нора, поставь кофе у постели. И пусть Алфи поставит жесткую крышу на мой «мерседес», хорошо? — крикнула Сюзи из ванной своим бодрым, грубоватым, естественным голосом, который она редко использовала, если не была в гневе. Когда она еще не оставила мечту стать актрисой в Нью-Йорке, она брала уроки голоса у одного преподавателя в Вилледже, который смягчил его до чего-то напоминающего плавное мурлыканье персидских котят. Это стоило Сюзи немалых денег из ее нелегких заработков официантки в коктейль-баре. Она не стала актрисой, но, солгав насчет своего возраста, получила место стюардессы в «Истерн эрлайнс», где и познакомилась с Бреттом.

Она заметила его в десяти милях к югу от Бостона на высоте тридцати тысяч футов. Сюзи помнила все до мелочей. Она увидела желтоватую голову, склонившуюся над дорогим кейсом темно-бордового цвета из телячьей кожи, руку в веснушках с золотым кольцом, с печаткой на мизинце и тонкие золотые часы с черным ремешком из крокодиловой кожи. Когда Сюзи наклонилась над ним, чтобы спросить: не хотелось бы ему чего-нибудь выпить, она готова была поклясться, что действительно ощутила запах «солидных» денег; это была смесь запахов накрахмаленного белья, одеколона, больших пуделей, амбарной соломы, изношенной кожи, толстого твида, хлопающих на ветру парусов и моря в барашках. Впоследствии она выяснила, что Бретт пользовался тальком, который он позаимствовал у какого-то парня из теннисного клуба. Сюзи так и не смогла определить, какой он был марки.

Бретт посмотрел в бледно-зеленые глаза Сюзи, которые блестели как очищенные лимоны. Сюзи увидела прямые желтоватые брови над большими карими глазами волевой квадратный подбородок и широкий рот. Он был похож на братьев Брукс — типичный британец, и очень симпатичный. На их первом свидании Сюзи выяснила, что Бретт тоже приехал из Питтсбурга, но лишь значительно позже она поняла, что он был весьма неуверенным в себе человеком И этот квадратный подбородок создавал ложное впечатление.

Сюзи тщательно втерла в ноги увлажняющий крем, а затем забралась обратно под сатиновые простыни, чтобы выпить кофе. Нора уже выложила ее наряд на этот вечер. Он действительно был супермодный, от Сен Лорана; она приметила его, когда ходила за покупками с Анни.

Сюзи никогда не надевала ничего без фирменной бирки модельера. Это была гарантия того, что она могла выбирать самые сексуальные фасоны и тем не менее быть уверенной в том, что это выглядело солидно. На прошлой неделе мать Бретта показалась обиженной, когда Сюзи приехала на ее обед в новом платье от Диора из черной прозрачной органзы, плотно облегавшем ее тело до самых лодыжек, с завитками из серебряных блесток и короткими рукавами из белой норки. И тем не менее оно смотрелось как вечернее платье. В дверь вошел Бретт.

— Все еще в кровати, крошка? Сегодня нам опаздывать нельзя. Сюзи зевнула.

— Я намерена опоздать, Бретт.

— В таком случае… — Бретт с надеждой двинулся к кровати.

— Нет. Ты испортишь мне прическу.

В глубине холла, который Сильвана на этот вечер украсила белыми цветами, играл струнный квартет. Проходя по библиотеке и направляясь в танцевальный зал, Сильвана слышала обрывки разговоров, доносившихся от отдельных групп мужчин. «Разведанные запасы руды… Программа расширения обогатительной фабрики… Периферийная дренажная система… Модернизация тяжелого оборудования… Длительные последствия удаления отходов… Затраты на доработку схемы очистителя…» Сильвана слышала все это уже раньше и не проявляла никакого интереса ни тогда, ни сейчас.

В танцевальном зале Сильвана внимательно осмотрела шестнадцать столов, накрытых на восьмерых; она полагала, что за столами на шестерых разговор не клеился, а двенадцать человек за столом было слишком много, чтобы поддерживать общий разговор. На нежно-голубых дамасских скатертях среди цветов сверкали серебряные предметы и бокалы, а мраморные колонны, стоявшие в дальнем конце этой освещенной свечами комнаты, были увиты лавровыми листьями. На буфетной стойке стояли огромные серебряные подносы с семгой под муссом, кроликом в горшочках со сливками, осетриной, жареной уткой, вестфальской ветчиной, набором деликатесов, морскими моллюсками в сливочном соусе, холодными салатами из базилика, артишоков, спаржи, лука-порея, мисками с зелеными салатами и подливами. Это были закуски; как только все рассядутся, официанты начнут обслуживать гостей.

За танцевальным залом Сильвана видела резные верхушки высоких двустворчатых окон оранжереи, засаженной деревьями, — там они будут танцевать после обеда; снаружи в конце освещенной террасы находился подогреваемый плавательный бассейн олимпийских размеров; он был облицован темно-зеленой стекломозаикой, потому что у всех были бассейны аквамаринового цвета.

Вечер оказался прохладнее, чем ожидала Сильвана, поэтому она решила, что двери оранжереи надо закрыть. В конце концов это была не из тех больших вечеринок, когда нужно было постоянно следить за температурой в случае, когда в комнатах становилось слишком жарко.

Она вернулась в вестибюль, быстро двигаясь среди роскошно одетых гостей, расточая там улыбку, здесь слово. Она принимала гостей в течение часа, когда приехала Кэри.

— Привет, Сильвана. Все вокруг просто великолепно. Как Артур?

— Артур ждет не дождется, когда станет дедушкой, но он не слишком переживает, что женился на бабушке, — за этот вечер, улыбаясь, Сильвана повторяла эту фразу уже в седьмой раз. Она нервно погладила свое изысканное серебристое платье, которое тяжело свисало с ее плеч. Повернувшись к Лоренце, она сказала:

— Дорогая, посмотри, кто пришел — Кэри! Пока обе женщины разговаривали, они мельком осматривали наряды друг друга. На Лоренце было платье из нежно-голубого шифона с кружевным зеленым рисунком. Нося такое платье, она вполне могла бы скрыть беременность даже близнецов. В отличие от нее, Кэри в своем простом приталенном черном платье и туфлях бронзового цвета на низких каблуках выглядела высокой и гибкой танцовщицей амазонского балета.

— Такое платье всегда носила миссис Рикеттс, — заметила Кэри. — Ведь она у вас вела историю искусств? — Кэри и Лоренца учились в одном женском Истерн-колледже, хотя с интервалом в несколько лет.

— Конечно, — Лоренца спародировала ее высокий скрипучий голос: — «Скучно бывает только скучным. Вы, девушки, живете в самом восхитительном мире». — Обе женщины рассмеялись.

— Интересно, у них все еще бывают те «смешанные» вечеринки? — с любопытством спросила Кэри. — Тогда я надевала модное платье и брала с собой сумочку для помады и таблеток. Бдительный Фреди отвозил меня туда в каком-нибудь большом многоместном автомобиле типа «вольво», а на рассвете приходил, разыскивал меня, вежливо отрывал от моего очередного возлюбленного и помогал мне дойти до автомобиля.

Лоренца сказала:

— Конечно, они по-прежнему проводятся и у миссис Прунефэйс все такое же постное выражение лица, когда она впускает вас. — Они вновь обе рассмеялись.

Мужчина, который только что пришел, обратился к Кэри:

— Я слышал, вы вышли замуж за Эда Хоупа. Ведь он любитель колесить по свету, верно? А чем вы занимаетесь, когда его нет дома?

Это был один из тех, кто скучает, когда рассказывают о своем доме и своих детях, снисходительно внимает, когда рассказывают о своей работе и испытывает смущение, когда рассказывают о своем бизнесе; тот тип мужчины, который на вечеринках привык разговаривать с женщинами набором набивших оскомину клише. Он лишился бы дара речи, если бы не получил традиционного ответа. Поэтому они обе высказали очевидные мнения о шансах Рейгана на переизбрание в следующем месяце, и как только Кэри смогла, она сбежала, чтобы поговорить с матерью Артура, которую она по-настоящему любила.

Миссис Грэхемх была наследницей стальной империи. Все, даже Сильвана, называли ее «миссис Грэхем». Она была высокой, элегантной и непредсказуемой; всегда говорила именно то, что думала, и делала именно то, что хотела, поэтому местные считали ее экстравагантной. Когда богатые поступают необычно, на них навешивают ярлык эксцентриков; если это делают остальные из нас, подумала Кэри, нас называют сумасшедшими.

Миссис Грэхем превратила свой стеклянный дворец в горах в настоящий музей; древние шедевры резьбы по дереву со всего мира уютно сосуществовали здесь с ультрасовременными замшевыми софами нежно-серого цвета. Миссис Грэхем входила в консультативный совет компании «Фрик», но ее сердце на самом деле было отдано Музею искусств Института Карнеги в Окленде, который после ее смерти должен был получить все ее шедевры при условии, что ее похоронят в море. Миссис Грэхем не хотела закончить жизнь, кормя червей в земле или выставляясь в урне.

— О чем мы здесь разговариваем? — Ее прямые серебристые волосы были обрезаны как шлем, и она носила обычное черное платье. На одном плече большой настоящий лист плюща был небрежно приколот к платью алмазной запонкой размером с фасолину.

Кэри сказала:

— Ходят упорные слухи, что в следующем году Рэвд Макнэлли назовет Питтсбург лучшим местом для проживания в Америке.

— Так это и есть, иначе Грэхемы никогда бы здесь не поселились.

Первый Артур Нимрод Грэхем был майором в 14-ом королевском полку конных гвардейцев. В 1758 году эти гвардейцы размещались в форте Питт — в то время самом большом и самом укрепленном передовом форпосте в Северной Америке. Майор Грэхем сильно заинтересовался работой торгового поста этого форта. Индейцы привозили пушнину и оленину и меняли их на одеяла, чайники, ножи, ружейный порох. Единицей обмена была шкура одного самца оленя или бака; один бак стоил две самки оленя, четыре лисы или шесть барсуков; одеяло стоило четыре бака, жестяной чайник стоил три бака, за один бак можно было получить три острых ножа.

Демобилизовавшись из армии вследствие потери ноги, которую пришлось ампутировать после раны, полученной от индейской стрелы, майор Грэхем решил остаться в этом очаровательном поселке первых поселенцев, обласканный вниманием и заботой молодой рыжеволосой вдовы, покойный муж которой оставил ей надел земли между будущими Черри-стрит и Смитфилд-стрит, а также четыре сотни акров возделываемой пашни на южном берегу реки Мононтахела. Спустя неделю после своей свадьбы майор отправился на восток за тысячью одеял, чайников и ножей.

Тем, кто обосновались в поселке Питтсбург, повезло, поскольку плодородная земля давала больше пищи, чем они могли съесть. К 1802 году они уже экспортировали вниз по реке в Новый Орлеан ветчину, сушеную свинину, кукурузу и масло. Поселенцы выращивали свой хлопок и лен и ткали из них простыни и одежды; огромные окружающие леса снабжали их бревнами, чтобы строить дома, и древесным углем, который применяли при ковке железа; наличие местных запасов известняка и песка означало, что они могли делать собственное стекло — оно было разорительно дорогим, чтобы привозить его с востока В окружавших поселок холмах в достатке было и железной руды, чтобы изготовить гвозди и сельскохозяйственные орудия, и каменного угля, необходимого для зарождавшейся сталелитейной промышленности Питтсбурга. Столетие спустя логическим результатом природного рога изобилии станут компании «Ю-Эс Стал», «Вестингауз» и «Эйч Джей Хайнц».

Но было одно серьезное неудобство в процветающем Питтсбурге — дым. В 1804 году Артур Нимрод Грэхем второй, один из членов городского совета, безуспешно попытался протолкнуть законы, ограничивающие выбросы дыма, но большинство его коллег были против из-за чрезмерных затрат.

После ужасной зимы 1940 года Артур Нимрод Грэхем седьмой был среди небольшой группы отцов города, которые, чтобы спасти город, предложили программу по ограничению загрязнения воздуха и воды и сносу трущоб. Но удалось сделать мало. В 1945 году, в конце второй мировой войны, Питтсбург был настолько загрязнен сажей и смогом, что уличные фонари приходилось зажигать днем, а реки, окружавшие город, были отравлены отходами.

Сорок лет спустя Питтсбург по-прежнему был промышленным городом, но из дымного он превратился в чистый город, окруженный зелеными холмами. Треугольник земли, на которой когда-то стоял форт Питт, с двух сторон омывался реками, а с третьей стороны был отгорожен крутым холмом, теперь называют Золотым треугольником. Одним из самых высоких серебристо-серых небоскребов, расположенных на этом треугольнике, является Башня Нэксус, c последнего этажа которой последний Артур Нимрод Грэхем управлял империей «Нэксус».

Трудно поверить, что Артур когда-либо нуждался в матери, подумала Кэри. Она сказала:

— Мне нравится картина, которую вы подарили Артуру на его день рождения.

— Маленькая картина школы Брейгеля? Я отказалась ломать себе голову над тем, что он хочет, я просто дарю ему то, что понравилось бы мне самой. Если они ему не нравятся, он дарит их мне обратно на мой день рождения. Это — очень удобная договоренность. Разумеется, было бы более логичным, если на день рождения ребенка подарки дарились бы его матери.

Уровень шума возрастал по мере того, как гости продолжали обсуждать неожиданную отставку Андре Прэвэ с должности музыкального директора Питтсбургского симфонического оркестра, ход строительства здания нового медицинского института, хорошо ли играл Марк Мэлоун и останется ли Столлворт. Однако главной темой разговоров был необычный случай убийства в этом городе. Прошедшим августом один турецкий студент был застрелен, а другой заколот ножом предположительно двумя девушками, которые подцепили их на регате «Трех рек». На следующий день эти девушки, как полагают, напали на этих мужчин в уединенной части аэропорта. Два дня спустя они сдались властям в Вирджиния-Бич и сейчас все еще ожидали суда. От обычного убийства этот случай отличало то, что нападавшими были женщины. Или же они защищались? Мнения разделились, но все соглашались в том, что это было жестоко и противоестественно и что, должно быть, с этими женщинами было что-то не в порядке. Возможно, они были лесбиянками.

Неожиданно разговоры оборвались. Кэри через плечо бросила взгляд на вход. В дверях стояла Сюзи. На ней было платье из блестящего голубого кружева с длинными рукавами и вырезом под горло; оно было столь облегающим, что, должно быть, ее просто «зашили» в него. На ее бедре был закреплен огромный бант из голубой тафты, а от паха и до колен она была закутана в тафту цвета электрик; ниже коленей переливавшееся кружево колыхалось над поблескивающими бальными туфлями.

— Она похожа на русалочку в субботнюю ночь, — прошептала миссис Грэхем.

Высоко подняв голову, Сюзи медленно осмотрела комнату. Она заметила напоминавший борзую силуэт Пэтти, которая опять надела свою черно-белую тафту! Не удивительно, что Чарли приударял за этой рыжей. Сильвана была в серебристом платье, которое напоминало кольчугу; полным женщинам следовало бы выбирать более темные цвета. Стоявшая у окон в глубине комнаты Изабель не смогла избежать того, чтобы не выглядеть как менеджер компании, хотя на ней было сексуальное облегающее платье с одним оголенным плечом. Разумеется, Сюзи скажет Изабель, что она выглядит чудесно. Она всегда старалась не раздражать Изабель.

Пока Сюзи осматривала комнату, она заметила эту избалованную маленькую Лоренцу, которая в своем платье для будущей мамы выглядела как абажур. Хотя нельзя было не восхищаться любым, кто в ее возрасте мог бы Позвонить в «Лир Джет», просто подняв трубку. Она сейчас разговаривала с Кэри — и не удивительно, что Сюзи не заметила до этого Кэри! Это ее черное платье было в действительности тусклым, Кэри следовало бы «приподнять» его с помощью драгоценностей — и не исключено, что она попыталась что-то сделать со своими волосами. Высокие девушки всегда должны обращать внимание на свои прически, поскольку именно это торчало поверх толпы. Пожалуй, Кэри в самом деле стоит сказать про Стэна. С другой стороны, а что, собственно, Кэри сделала для нее? А, вот и Анни… Но почему Анни передумала?! На ней сейчас было то страшное синее платье, которое она когда-то купила по случаю свадьбы Лоренцы, и поэтому она выглядела сейчас так же уныло, как всегда. Нет, в самом деле, не стоит беспокоиться, чтобы помогать людям!

Осмотревшись, Сюзи не двинулась с места, пока не сосчитала до десяти, затем качнулась вперед. Как можно не идти томной походкой, если ваши колени почти касаются друг друга и вы идете, сдерживая шаг, медленно, но гордо.

— Не удивительно, что мы все завидуем ей, — вздохнула Кэри.

— Злорадствуем, — поправила миссис Грэхем. — Зависть — это когда хочешь иметь то, что уже имеет кто-то другой; а злорадство — желание того, чтобы у нее этого не было.

Сильвана поспешила навстречу Сюзи.

— Сюзи, я так рада, что ты смогла прийти. Бретт, я сгораю от нетерпения узнать, что на этой поездке будет организовано для жен? Артур, по-видимому, не имеет ни малейшего представления, но, я полагаю, ты, как всегда, спланировал насыщенную программу?

— Конечно, — сказал Бретт, который был вице-президентом по связям с прессой. — Визит в Сидней будет включать в себя посещение показов мод, ночных клубов, концертов. Когда мы приедем на Пауи, все будет гораздо менее официально; мы договорились о плавании на парусных лодках, подводном плавании, теннисе и гольфе. Или же ты можешь просто лежать у бассейна и загорать.

В библиотеке группа руководителей «Нэксуса» собралась вокруг своего хозяина, который стоял спиной к потрескивавшему камину. Артур спросил:

— Я полагаю, на Пауи — безопасно? Эд, который был вице-президентом по исследованиям и планированию операций, сказал:

— Разумеется. Гарри Скотт на прошлой неделе вернулся из Сиднея, и я сам был там дважды после того переворота. В этом местечке безопаснее, чем в Манхэттене. Если бы мы не считали, что Пауи безопасен, мы бы не вели переговоры с их правительством.

Сухощавый, с тонкими губами Джерри Пирс, который был вице-президентом по финансам, сказал:

— Сейчас мы не ведем с ними переговоров.

— Это только потому, что они не хотят вести переговоры с Гарри, — нетерпеливо возразил ему Эд, — Они не учились в Гарвардской школе бизнеса и не понимают корпоративной структуры. С их точки зрения, Гарри не является самым главным — он всего лишь президент компании «Нэксус, Австралия». Президент Пауи будет разговаривать лишь с Артуром, иначе он потеряет лицо. Для нас это не имеет значения.

Джерри Пирс сказал:

— Важным для нас является то, что они понимают, что эта сделка фактически закончена. Они должны понимать, что последнее предложение Артура будет нашим последним предложением и что наш крайний срок — время отлета Артура.

— Как мне кажется, — сказал Эд, — мы сцепимся в последнюю минуту, может быть даже в аэропорту.

— Такой драмы в последнюю минуту следует избегать, — раздраженно возразил Артур. — Рассмотрение нашего соглашения должно было начаться четыре месяца назад, в июне 1984 года. Они были более чем счастливы результатами с начала работы с нами в 1970 году.

— И было от чего, — согласился Джерри. — Наш оборот с Пауи за прошлый год составил 474 миллиона долларов. Мы произвели 43 процента их экспорта, обеспечили 73 процента внутренних доходов их правительства и 80 процентов наших рабочих — жители Пауи.

Эд отпил глоток «Шивас Регал».

— Они знают об этом, но соглашение 1970 года относится лишь к шахте в Норт-Куинстауне, и лишь к правам на медь. Если мы хотим заполучить все права на горную добычу на всем острове, то это не просто вопрос установления нового срока на это старое соглашение.

Бретт, который лишь только что присоединился к этой группе, спросил:

— А разве соглашение, касающееся всех прав, является чем-то необычным?

— Конечно, — сказал Эд, — но всегда должен быть прецедент. С предыдущим правительством мы постепенно двигались к такому соглашению.

Джерри Пирс пояснил:

— Если цена достаточно высока, то соглашение о передаче всех прав может оказаться соблазнительным для президента, который полагает, что период его правления окажется коротким, — и потому хочет получить как можно больше и как можно быстрее перевести деньги в швейцарский банк, а затем сбежать, пока он еще на коне.

Эд вздохнул.

— С предыдущими чиновниками было гораздо легче иметь дела, чем с этой новой кучкой либералов, мало разбирающихся в этих вопросах.

— Их что, волнуют проблемы охраны окружающей среды? — спросил Бретт.

Все как-то странно посмотрели на него, и он пожалел, что задал этот вопрос.

Джерри сказал:

— Экологические проблемы появляются тогда, когда другая сторона хочет набить цену. И она всегда вытаскивает их после того, как договоренность по контракту уже достигнута, иначе мы бы сделали им более выгодное предложение.

Эд добавил:

— Во всяком случае, мы всегда стремимся к тому, чтобы свести загрязнение окружающей среды к минимуму, и оно должно сопоставляться с получаемыми преимуществами. То, что мы добываем, жизненно необходимо для современной промышленности. При этом в качестве преимущества они получают инфраструктуру.

Артур кивнул:

— Мы строим им фабрики и обеспечиваем занятость, а также ряд дополнительных преимуществ. До того как мы появились на Пауи, у них не было даже дороги и взлетно-посадочной полосы, не говоря уже о больнице. Джерри сказал:

— Мне по-прежнему не нравится идея того, чтобы туда поехал Артур. Это — слабый ход.

— Вот почему важно представить эту поездку как отдых, — возразил ему Эд, — Тогда в их глазах мы не потеряем лица. На это Джерри пожал плечами, а Эд сказал:

— Послушай, я вынужден мириться со всевозможным дерьмом в любой так называемой «развивающейся» стране, с которой мы связаны. Если мы хотим получить то, что у них есть, тогда нам нужно знать их правила и играть по ним.

Бретт вновь попытался принять участие в разговоре.

— А вы уверены, что в этих концессионных соглашениях мы предлагаем им достаточные компенсации на мероприятия по защите окружающей среды?

Едва Бретт заговорил, как понял, что вновь сказал что-то не то.

В какой-то момент Артуру отчаянно захотелось, чтобы его мать смогла бы послушать, как ее протеже делает ляп за ляпом. Почему бы этому неудачнику их семьи не остаться было в той маркетинговой фирме? Потому что мать Бретта хотела, чтобы он был в какой-нибудь фирме, которая его не уволила бы. Черт побери, из-за его дебильности…

— Мы никогда не делаем таких платежей, — резко сказал Артур, — хотя иногда специальные соглашения необходимы. И, пожалуйста, помни, что фраза «концессионное соглашение» является для развивающихся стран самой оскорбительной. Мы называем его «базовым соглашением» или «меморандумом о намерениях» — это необычный термин, но именно его любит использовать Эд. Если у тебя есть час свободного времени, он тебе скажет почему.

Бретт покраснел.

Чтобы как-то заполнить неловкость, Джерри быстро сказал:

— Бретт, эта ситуация не является необычной или непонятной. Они просто не хотят, чтобы какая-либо иностранная компания добывала их металлы и минералы — даже несмотря на то, что у Пауи нет ни денег, ни оборудования, ни ноу-хау, чтобы делать это самостоятельно.

Эд кивнул.

От каменного века, они никогда не видели даже колеса, не говоря о джипе. Первыми жителями Пауи, получившими образование в колледже, являются те, которые только что пришли к власти. Поэтому нам нужно быть терпеливыми.

Артур одобрительно проворчал:

— Нам просто не повезло, что они не пришли к власти двумя годами позже, тогда бы мы договорились с Раки. А сейчас давайте окончим разговор, уже время ужина.

Раскрасневшаяся Кэри рассказывала Анни о своей собственной игре, которая помогала ей коротать время на вечерах, устраиваемых компанией «Нэксус». Каждого мужчину она представляла воинственным викингом в рогатом шлеме, в кожаной куртке и стеганых леггинсах. Кэри хихикнула: — Еще веселее, если этот парень носит очки.

Анни весело засмеялась.

Пока Кэри брала еще бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта, за ее плечом появился Эд.

— Кэри, мне кажется, ты сказала, что не собираешься пить перед обедом. Ты же знаешь себя.

Кэри обернулась и оказалась с ним лицом к лицу.

— Нет, дорогой, это ты сказал, что я не собираюсь пить до обеда. — Пока она говорила, потеряла равновесие. Она зашаталась и упала на Анни, плеснув шампанское на голубое платье Анни. Эд, казалось, был готов взорваться.

Анни сказала:

— Ничего страшного. Кэри прошептала:

— Здесь очень душно. У меня кружится голова. Анни поставила свой бокал на боковой столик.

— Кэри, может, тебе лучше подняться наверх? Кэри пробормотала:

— Я думаю, что мне сейчас… О, дорогая. Анни взяла Кэри под руку и поспешила увести ее из залы, через холл, вверх по массивной дубовой лестнице, вдоль галереи и мимо туалетных комнат, которыми пользовались другие гости. Они повернули в коридор, который вел в комнату Лоренцы, где им никто бы не мешал.

Анни ввела Кэри в ванную, наклонила ее голову над умывальной раковиной, схватили салфетку из махровой ткани, включила холодную воду я потерла ее шею сзади. Кэри охнула.

— Хватит, хватит. Анни, позволь мне поднять голову.

— Кэри, я была здесь с тобой с самого начала. Ты же выпила не так много. Когда ты ела последний раз?

— Вчера вечером. Я не завтракала.

— И чего же ты ожидала? — Анни проводила Кэри в спальную. — Полежи на диване. Я принесу тебе что-нибудь поесть. Смотри, вот рядом с кроватью коробка с печеньем. Поешь.

Анни отжала свое платье, а потом сидела с Кэри до тех пор, пока не прошла тошнота.

Кэри села на диван и завыла:

— Как же по-дурацки я вела себя в присутствии коллег Эда!

— Ничего подобного. Никто не заметил. И это не имеет значения. Ты — среди друзей.

Все еще навеселе, Кэри сказала:

— Ох, Анни, у нас тут нет друзей, мы — порядочные, подневольные жены компании. Настоящих друзей нет. Мы просто вежливые и приятные… почему мы никогда не спорим? — После этого она хихикнула: — Слушай, я с нетерпением жду эту поездку на Пауи.

Снаружи женской туалетной комнаты Сюзи наклонилась над перилами и наблюдала за тем, как внизу гости двигались в направлении танцевального зала, где были накрыты столы. Она подождет, пока они все не рассядутся, и только потом спустится вниз.

Пока же Сюзи поиграет в собственную игру, которая состояла в том, чтобы отсортировать недавно разбогатевших от «старых» богачей. Солидные богачи не носили днем драгоценностей, и когда все же надевали свои камушки, они не носили их в декольте. Солидные богачи были всегда великолепно ухожены и носили великолепно сшитые наряды неярких цветов. Они никогда не носили высоких каблуков, и их туфли никогда не были потертыми, хотя их сумочки часто таковыми были. Но они всегда были действительно отличного качества, даже когда были поношенными; если вы хотели выглядеть, как они, вам надо было купить в каком-нибудь магазинчике в Палм-Бич потрескавшуюся старую сумочку из крокодиловой кожи. Богачи-аристократы всегда имели хорошую осанку, поскольку их гувернантки и английские няни без конца повторяли им, что надо сидеть не горбясь. Иногда Сюзи так и подмывало спросить у миссис Грэхем: в каком году она училась в Уэст-Пойнте?

Сюзи изучала людей в этом милом холле внизу; из очередного визита в этот дом она всегда извлекала для себя несколько хороших советов. У Бретта, черт побери, никогда не будет таких денег. Он не был Грэхемом, он был племянником бездетной сестры матери Артура со стороны мужа.

К своему раздражению, Сюзи вдруг увидела, как ее муж быстро направился к лестнице. Как Бретт смел пойти за ней!

Потом она заметила, что, пока Бретт тяжело поднимался по лестнице, он буквально висел на перилах. Господи, ну надо же случиться его приступу в такое время. Особенно если учесть, что он ненавидел, когда окружающие замечали это. Дома им приходилось использовать подушки из латекса и синтетические простыни, поскольку у Бретта была аллергия к пуху и волокну хлопчатника; они не могли заводить домашних животных из-за перхоти животных; дом должен был содержаться в безупречной чистоте; а матрац приходилось чистить каждую неделю, чтобы не было пуха.

Когда Бретт чувствовал, что приближается приступ бронхиальной астмы, он вдруг ощущал в грудной клетке стеснение и начинал дышать с присвистом. Выдох был крайне затруднен; Сюзи приходилось его успокаивать, что он не задыхается, что это ложное ощущение. Но аэрозоль «Вентолин» помогал сразу же, при условии, если Бретт использовал его при первом же симптоме приступа.

В своем облегающем платье Сюзи быстро зашаркала к верхнему пролету лестницы.

— Бретт, где же твой аэрозоль?

— Я оставил его в кармане пальто, — задыхаясь, произнес он, держа в руке какой-то синий билет. Сюзи схватила его.

— Сиди здесь. Я пойду принесу его.

Бретт, пошатываясь, дошел до хрупкого стула из резного дуба, который не предназначался для того, чтобы на нем сидели. Сюзи сбросила свои туфли и неуклюже побежала в мужской гардероб. Выхватив из рук служанки пальто Бретта, она нашла его аэрозоль от астмы, размером с большую зажигалку для сигарет, и в своем тесном платье изо всех сил побежала к Бретту.

Бретт делал выдох, держа свой аэрозоль у своего рта, затем делал вдох и держал его в течение десяти секунд. К ним подошел слуга, но Сюзи отослала его. — С ним будет все о'кей, такое бывает. Этот аэрозоль всегда помогает… Эй, не могли бы вы принести мне выпить? Обычно ему требуется минут двадцать, чтобы пережить приступ. Мне хотелось бы шампанского.

Книга вторая Рай

3

Пятница, 9 ноября 1984 года

— По-моему, очень разумно с их стороны. Робби разглядывал букетик орхидей, прибывший вместе с завтраком на подносе и визитной карточкой «Риджент-отеля» в Сиднее. Он взял в руки большой конверт.

— Они предлагают мне бесплатное пользование парикмахером плюс грязевые ванны и массаж в косметическом салоне отеля! Это в качестве подарка администрации, ведь сегодня — заключительный день конференции.

Подложив под спину подушки и просматривая бумаги, Изабель взглянула поверх очков в роговой оправе и рассмеялась:

— В прошлый раз, когда я летела на самолете авиакомпании «Конкорд», они подарили мне мужской галстук.

Робби обратил внимание, что Изабель не получала никаких ежедневных небольших подарков от администрации. Он также заметил, что она сторонится других женщин в их делегации; она была одним из ответственных сотрудников «Нэксуса» и не хотела, чтобы к ней относились как к чьей-то жене. С другой стороны, она носила пиджаки, которые были ей великоваты, и большие очки, постоянно соскальзывающие с ее маленького носика, которые, как ей казалось, давали ей ощущение защищенности. Однако Изабель не была синим чулком. Ей нравились бледные цветы, заполнявшие все комнаты (даже ванную), косметические и туалетные принадлежности, бесплатно предоставляемые отелем, плетеная корзиночка с пеной для ванны и разноцветным мылом в форме ракушек, маленький набор для шитья и толстый белый махровый халат в ее ванной.

Съев круассан, Изабель принялась изучать отпечатанный на машинке текст речи, которую она собиралась произнести в то утро перед двумястами старшими менеджерами. Она полностью сосредоточилась на своем выступлении, едва сошла с самолета. Когда во время перелета все заваливались спать, Изабель, бодрая и энергичная, проводила длительную встречу с боссом австралийского отделения «Нэксуса» Гарри Скоттом. Изабель старалась не пользоваться самолетами, потому что в полете она никогда не употребляла алкоголь, который обезвоживал организм больше, чем кондиционирование воздуха. Едва ступив на борт, она сразу же переводила часы на время прилета. Съедала она только три небольших, но калорийных бутерброда (по расписанию местного времени), закрывала специальной маской глаза и принимала снотворное в 10 часов вечера, согласно своим часам, поэтому просыпалась она (опять же по местному времени) свежей и готовой взяться за дела, в то время как большая часть остальных пассажиров выглядели, да и чувствовали себя помятыми.

Рано начав самостоятельную жизнь, Изабель научилась экономить время и деньги. Ее мать работала секретаршей у юриста до того, как вышла замуж за младшего офицера военно-морского флота, который умер, когда Изабель было семь лет. Ее мать растягивала пенсию моряка, обшивая соседей. Одежда Изабель тоже была сшита ее руками, и она привыкла засыпать под стрекотание старинной, с ножным приводом, швейной машинки. Ее мама умерла от пневмонии через неделю после десятого дня рождения Изабель. С тех пор Изабель немного боялась полюбить всей душой: вдруг у нее отнимут предмет любви.

Она отложила бумаги в сторону и налила вторую чашку кофе. Она взяла в руки номер «Аустрелиан» и откинулась на подушки.

Робби потерся носом о ее обнаженное плечо.

— Какая повестка дня на сегодня?

— Лекция по вопросам связей со средствами информации. Ее будет проводить главный редактор «Сидней Дейли Телеграф». Это обворожительная блондинка по имени Ита Баттроуз.

— Разве Бретт сегодня не выступает?

— Выступает, на тему «Нэксус — Заботливая Компания». После этого идет Эд с «истощением невосполнимых природных богатств». Тебе будет приятно услышать, что миру не грозит истощение основных ресурсов до 2050 года. Но после обеда все свободны, все делегаты.

Робби погладил кончиками пальцев ее руку, это было приглашение.

— Как насчет истощения невосполнимого мужа перед уходом на конференцию? Он поцеловал ее в шею.

— Милый, я не вставила колпачок. Да и не время сейчас.

— О'кей, о'кей. Обойдусь грязевыми ваннами.

Робби, обнаженный, выскользнул из-под простыней и направился в роскошную ванную. Почти сразу же он возвратился в спальню и распахнул дверь на балкон, с которого открывался чудесный вид на сиднейскую гавань с высоты 20 этажей.

— Изабель, дорогая, — у Робби было что-то в руках. Изабель подняла голову.

— Эй, это же мой колпачок?

— Был.

Робби подбросил предмет высоко в воздух.

— Как ты посмел!

— О, это было не трудно. Хочешь ты того или нет, но у тебя будет ребенок, и мы займемся этой проблемой прямо сейчас.

Лежа в постели, Бретт любовался Сюзи, одетой в красный кружевной бюстгальтер и крошечные бикини. Глядя, как она танцует под музыку радио, он почувствовал прилив желания. Он мог смотреть, как она чистит зубы, и это даже возбуждало его — и она об этом знала. Ему не было дела до того, как его друзья или семья отнесутся к Сюзи, волновало его лишь то, любил ли кто-нибудь ее, как он. Он следил за этим в присутствии других мужчин — был ли это десятилетний мальчик или восьмидесятилетний дед, поведение Сюзи едва отличалось от того, какой она была наедине с ним. Он пришел к выводу, что она не подозревает о том электрическом токе, который создает; это должно быть неосознанно, потому что, казалось, она никогда никем не интересовалась, кроме Бретта. Он был околдован Сюзи с того момента, когда впервые увидел ее, и боялся, что в один прекрасный день он ей наскучит и она просто уйдет. Бретт знал, что не успеет она сделать и десяти шагов, как рядом с ней окажется новый парень. Бретт не мог запереть от посторонних глаз свою жену, но ему очень хотелось это сделать.

Парадоксально, но ему нравилось видеть, как другие восхищаются Сюзи, и было приятно сознавать, что Сюзи очень нравится эта их поездка. Ей всегда нравилось путешествовать, особенно самолетом; нравилось, когда ей прислуживали.

И сейчас, в бледно-серой тишине гостиничного «люкса», стоя на ковре в позе «ласточки»: одна нога поднята за спиной, корпус прогнут, руки разведены в стороны, как у фигуристки, Сюзи весело спросила:

— Эй, Бретт, ты что, думаешь, я сплю с Артуром?

Именно это неожиданное, несколько грубоватое прямодушие и привлекало в ней Бретта. Он сказал:

— Должен признать, эта мысль приходила мне в голову. По правде говоря, он не видел другой причины, почему такую мелкую сошку, как он, включили в состав делегации на Пауи.

— Ну, так это не так.

Но, вставая с постели, он подумал: «Еще не так». Покуда у нее не было намерения иметь побочные связи. Но этот соблазн был козырем в ее рукаве. Она сразила Бретта этим самым древним оружием, но в следующий раз она выйдет замуж если не за Артура, то за человека с его деньгами и властью — за босса.

Несмотря на то что Сильвана привыкла к роскоши, она наслаждалась миром и покоем «Королевского люкса» в одном из самых фешенебельных отелей мира. Спокойные пастельные краски, приглушенное освещение, личный дворецкий — все было рассчитано на спокойствие и удаленность от мира. Сильвана пробормотала:

— Я, скорее всего, останусь здесь и почитаю в тишине.

— Ты читаешь слишком много, — сказал Артур. — Вредно для здоровья все время просиживать с книгой. Надеюсь, у тебя все в порядке? Тебе ничего не нужно?

Если бы Сильвана ответила: «Нет, у меня не все в порядке, я чувствовала себя одинокой все эти годы, и все, что мне нужно — это друг», — Артур просто уставился бы на нее в изумлении и посоветовал бы ей пройти медицинское обследование по возвращении в Питтсбург.

Артур беспрестанно бродил по их апартаментам. Люкс не был разделен на комнаты, а составлял единое большое помещение, в разных углах которого сгруппировались: обеденный стол, два письменных стола и место для отдыха посередине, с четырьмя диванами, обитыми бежевой кожей, и низким мраморным столиком. Войдя в номер, они обнаружили на столике ожидавшее их шампанское, водку, черную икру и экзотические фрукты.

В такой обстановке Сильвана решила насладиться сервисом и позволить себе роскошь не заботиться о наведении порядка и чистоты.

Эд перед зеркалом репетировал свою речь. Кэри, в оранжевой ночной рубашке, сидела скрестив ноги на кровати и внимательно слушала.

«…Таким образом мир может и дальше снабжать человечество всем необходимым в промышленности сырьем, если мы создадим достаточно стабильные политические условия, отсутствие энергетических кризисов, необходимый капитал и правильное размещение новых источников сырья».

Кэри подумала, что еще много чего нужно, но вслух не сказала.

Эд продолжал:

«… и с учетом того, что не возникает никаких новых картелей, способных вызвать нефтяной кризис — то есть заставить остальной мир закупать сырье, которое поступает в основном из одной страны».

Кэри одобряюще похлопала, а Эд читал дальше:

«Я имею в виду такое сырье и материалы, как платина, золото и хром из Южной Африки, кобальт из Заира и Замбии. Все мы знаем, что после вторжения в 1978 году в Заир цены на кобальт быстро подскочили с 11 долларов за килограмм до 120 и выше, хотя это в основном явилось результатом повышения спроса над предложением. Если Южная Африка вознамерится лишить остальной мир своего хрома…»

Кэри села.

— Эд, неужели ученые не могут найти заменители для этих видов сырья?

— Кэри, подожди, пока я закончу. У меня теряется мысль.

— Прости, но скажи мне, неужели не могут?

— Нет, мы не можем изобрести подходящего заменителя. Поэтому-то страны, обладающие каким-то одним видом ценного сырья или полезных ископаемых, могут в один прекрасный день посадить остальной мир на голодный паек. Ну а теперь, ради Бога, дай мне закончить. Через два часа я выступаю перед двумя сотнями людей.

Десять минут спустя Эд выразительно посмотрел в зеркало и подвел итоги:

— «Моей главной темой сегодня было показать, что может случиться с мировым запасом природных ресурсов, какие из них, вероятнее всего, могут истощиться, и какую стратегию необходимо выработать, учитывая возрастающий спрос и предложение, а также разведку недр, разработку и совершенствование технологии».

— Эд, мне кажется, что последнее предложение — что-то потрясающее!

— ЗАТ-КНИСЬ.

— Извини!

Ранним солнечным утром одинокая фигура Артура полулежала в шезлонге на краю бассейна на крыше. Артур ошибочно полагал, что у бассейна можно находиться в полнейшей безопасности. Поскольку никогда не знаешь, кто может подслушать тебя в ресторане. Артур разговаривал с Питтсбургом сразу по двум телефонам. Временная разница между Австралией и Америкой составляла 15 часов; очень удобно, 8 утра пятницы в Сиднее соответствовало 5 вечера четверга в Питтсбурге, прямо перед концом рабочего дня. На одном из столиков возле бассейна стояли яичница с ветчиной, апельсиновый сок и кофе. Его темно-бордовый бриф-кейс «Картье ле Мает» лежал на другом столике.

Артур скользнул рукой под свои бирюзовые плавки и почесался:

— О'кей, Джо, я забираю 2 тысячи акций в 23.10. Пока… Делия, ты слушаешь?.. О'кей, соедини меня с ним.

Все звонки Артура проходили через его личную секретаршу, Делию, использующую коллектор в его офисе в Питтсбурге. Артуру нравилось лежать около бассейна и почесывать пузо на солнышке, в то время как он заставлял людей прыгать, а Делия записывала каждый разговор.

Потягивая апельсиновый сок, он вел переговоры о покупке земли и краткосрочной аренде здания на Черри-стрит, потом поспорил со своим страховым агентом.

— Не смей говорить мне «но», Сид, все цифры мне нужны к понедельнику. — Артур с грохотом бросил телефонную трубку, отер пот со своих солнечных очков и кивнул бою, который держал в руках серебряный поднос с 8-часовым обзором новостей, полученных по гостиничному телеграфу.

Доедая яичницу, Артур сделал короткий звонок в Нью-Йорк проинформировать «Мьюнишипал Эллайд», что он готов идти вперед, учитывая, что они приняли его кандидатуру в совет; потом он позвонил в городское отделение «Нью-Йорк Таймс» и передал им историю о «Мьюнишипал Эллайд».

Подтвердив у Делии, что все звонки были записаны, он выпил последнюю чашку кофе и позвонил напрямую кое-кому проверить, получила ли она его розы. Он слегка улыбнулся ее радостным возгласам, доносившимся через тысячи миль из Питтсбурга.

Артур сверился со своим брегетом 18-каратного золота с вечным календарем, показывающим фазы луны и выдерживающим глубину в 2000 футов под водой и которые стоили его матери 25 000 долларов в качестве подарка на его шестидесятилетие. Он слегка поморщился при воспоминании о недавнем дне рождения. Доктора говорят, что человек выглядит на столько, на сколько себя чувствует. В шестьдесят два Артур ощущал себя на десять лет моложе. Ему не доставляло удовольствия выбирать себе замену, но совет давил на него два года, поэтому он наконец согласился высказать свое решение к новому году. Таким образом, следующий президент будет рассматриваться как выбор Артура.

Он снова посмотрел на часы. Остальные должны подойти минуты через две; у него было время еще на один звонок.

Гарри Скотт вышел из лифта при мягком утреннем освещении. Вдалеке он видел лежащего возле бассейна Артура, но босс мог и подождать пару минут, пока Гарри наслаждался чудесным видом, который очень любил. Он сдвинул свои солнечные очки на лоб, в темные курчавые волосы, и прищурил серые глаза. Мальчиком его дразнили в школе из-за его черных загибающихся ресниц, но потом перестали, когда Гарри вырос и оказался выше ростом и крепче остальных ребят в классе. Сломанный крикетной битой нос придавал ему более мужественный вид и делал его более агрессивным, так же как и высокие скулы и впалые щеки, хотя он в душе не был таким. Кроме того, он был очень худой, потому что равнодушно относился к еде и часто забывал о ней.

Слева от Гарри находился Харбор-Бридж — мост через залив; справа — как бы парящие в воздухе белые раковины Оперного театра и повсюду — яхты и буксиры танцевали на голубой воде Сидней-Харбор. «Отсюда, видимо, и пошла Австралия», — подумал Гарри. Его страна по размерам могла сравниться с Соединенными Штатами, но даже спустя 200 лет со дня высадки капитана Джеймса Кука в Ботани-Бэй в 1717 году население Австралии составляло всего 15 миллионов человек.

Вскоре после открытия Кука Великобритания потерпела поражение во время американской революции, что заставило ее искать новые места для ссылки своих каторжников. В качестве новой тюрьмы была выбрана Австралия; к 1868 году, когда прекратились поставки заключенных в страну, один из каждых девяти австралийцев имел в своем роду каторжника, хотя напоминание или намек на это обстоятельство считалось оскорблением.

Дед Гарри, Энди Скотт, приплыл сюда палубным матросом из Инвернесс, Шотландия, чтобы попытать счастья во время первой австралийской золотой лихорадки 1850-х. Вместе с тысячами других Энди Скотт не намыл никакого золота, но, когда у него вышли все деньги, он нанялся на работу в серебряные рудники, и эти было в самом начале австралийской горнодобывающей промышленности. К 1870 году, когда Энди Скотт II был управляющим шахты в компании «Сазерн Стар Майнинг», Австралия экспортировала медь, свинец, серебро и цинк, а Джеймсу Скотту было два годика. Джеймс остался работать в «Сазерн Стар». В 1952 году его сын. Гордон, стал финансовым контролером австралийской компании «Нэксус», и их геологи открыли огромные залежи угля, бокситов и железной руды. К 1960 году были обнаружены месторождения нефти, никеля и марганца, а двадцатилетний сын Гордона, Гарри, был награжден стипендией «Нэксуса». Вскоре после того, как Гарри поступил на работу в сиднейское отделение компании в качестве младшего бухгалтера, на Северной территории были обнаружены гигантские месторождения урана, и Австралия заняла одно из первых мест в мире в области горнодобывающей промышленности.

Скотты не принадлежали к тем австралийским семьям, которые вырыли свое огромное состояние из-под земли; каким-то образом этого им не удалось, но они были династией, с большой привязанностью относившейся к горному делу с самого начала развития этой отрасли промышленности, и за их столом в Кронулле, симпатичном пригородном районе Сиднея, где вырос Гарри Скотт, редко говорили о чем-то еще (за исключением крикета).

Его родители гордились, что Гарри отвечал теперь за всю деятельность «Нэксуса» в Австралии, и они были правы. «Нэксус» добывала никель, железную руду и бокситы в Западной Австралии; еще бокситы и медь в Квинсленде; и еще медь и каменный уголь на шахте «Вудоонголла» в Новом Южном Уэльсе, а также марганец на Северной территории.

Пока Гарри Скотт обходил вокруг пустынный гостиничный бассейн, из лифта вышли Эд и Чарли, в костюмах для отдыха, но с чемоданчиками в руках, и присоединились к своему боссу. Гарри подумал, кому из этих двух типов он будет докладывать в будущем; оба были достойными кандидатами, но каждый по-разному. Казалось, никакой ошибки не может произойти, когда в дело вступал энергичный адвокат Чарли, но Эд, геолог, был не менее энергичен и обладал редким даром зажигать людей; все, кто работал над каким-нибудь проектом Эда, были преданы ему и Эду.

Артур натянул гавайскую рубашку и приветствовал стройного, загорелого мужчину.

— Все в порядке, Гарри?

— Как мы и рассчитывали. В субботу утром мы вылетаем из Сиднея на Пауи. Поездка в 2000 миль, поэтому в отель мы прибудем около трех пополудни. В воскресенье с утра мы все будем купаться — словно у нас начался отпуск. После обеда совершим познавательную расслабляющую экскурсию по острову, опять же на вертолете. Артур, вы сядете позади пилота. Эд будет сидеть рядом с вами и указывать на красивые места. Когда мы доберемся до предполагаемых месторождений, он начнет тереть свой нос: один раз — для кобальта; два раза — для урана.

«А когда я сниму свои солнечные очки, это будет означать хром», — подумал Эд.

— А что, вся эта ерунда с загоранием и купанием необходима? — спросил Чарли. Гарри ответил:

— Эти пилоты настоящие сплетники, просто удивительно, что они могут разнюхать.

А про себя подумал: «Цена сделки достаточно велика, но если кто-нибудь узнает, что там есть на самом деле, цена подскочит, и на достижение соглашения уйдут годы». Любимым занятием на Пауи было торговаться.

— Поторопимся с брифингом, — сказал Артур. Краткое изложение содержания было не обязательным; в его портфеле уже хранился доклад на 92 страницах, и все цены и платежи были уже втайне обговорены, но эта встреча была организована на всякий случай, если вдруг возникнут какие-нибудь изменения в плане в последний момент.

— В понедельник мы все отправляемся в море на рыбалку, — продолжал Гарри. — Во вторник утром вертолет доставит нас в Куинстаун. Там мы якобы проинспектируем шахту. В аэропорту нас будет ожидать машина, но прежде чем мы посетим шахту, мы, конечно, нанесем визит вежливости в Президентский дворец, к югу от Куинстауна. Когда мы прибудем на место, из машины выйдет один Артур. Его заставят ждать — не знаю, как долго, полагаю десяти минут будет достаточно для высшего статуса, — но, если ожидание продлится свыше 30 минут, тогда Артур должен уйти. Однако этого не случится. Президент предложит кофе, и Артур примет его предложение. Дела обсуждаться не будут. Как только президент встанет, Артур уйдет.

— Как долго будет продолжаться встреча? — спросил Чарли.

— Приблизительно минут двадцать. Когда Артур выйдет из дворца, делегация «Нэксуса» отправляется на шахту, которая находится в 27 милях к северу от Куинстауна.

— А что потом? — снова поинтересовался Чарли.

— В среду утром президент пришлет свой личный вертолет за Артуром. Я поеду с ним. Мы встретимся с президентом и министром финансов. Артур сделает наше первое предложение, которое будет отвергнуто, после чего Артур и я вернемся в отель и отправимся на рыбную ловлю.

— В четверг мы с Артуром вновь посетим дворец, и опять нас заставят ждать в приемной президента. На этот раз у нас будет встреча наедине, и он будет готов передать все права Пауи на природные ресурсы «Нэксусу», но он назначит более высокую цену, чем наше первое предложение. Тогда Артур сделает второе предложение, которое тоже будет отвергнуто. После этого мы с Артуром уедем и позавтракаем в отеле «Куинстаун». После ленча прибудет посыльный от министра финансов, чтобы препроводить нас в его офис. Он согласится на цену, несколько превышающую наше второе предложение, и мы подпишем договор. Нам предстоит перевести деньги на их частные счета в Швейцарию до подписания окончательного договора, но это уже в компетенции Чарли.

— Ну и задаешь ты им задачку, — сказал Чарли.

— Ты собираешься легко отделаться, — заметил Эд. — Если ты вступаешь в контакт с некоторыми племенами в Папуа — Новой Гвинее, тебе придется вылизать подмышку вождя в знак доброй воли.

Он пожал плечами.

— Все было бы намного проще, если бы националистам не дали пинка под зад прямо перед нашими переговорами. С Раки это были бы просто вопросы «сколько», «где» и «когда». Но эти левые демократы — идеалисты. Парни там наверху считают себя этаким семейством Кеннеди с Пауи.

— Что произойдет, если они не согласятся на наше второе предложение? — спросил Чарли.

— Тогда Артур уезжает с выражением неуверенности на лице и отправляется на рыбалку. Они могут оставить все на последний момент — по правде говоря, именно этого я и ожидаю. Мы можем неожиданно продолжить переговоры в аэропорте, прямо перед вылетом. Но Артур не должен отклоняться от своего графика, иначе «Нэксус» потеряет свое лицо.

— Ты уверен, что президент не в курсе наших планов? — поинтересовался Чарли.

— Никогда нельзя быть уверенным, Чарли. Но даже в «Нэксусе» об этом никому не известно, кроме нас, — ответил Гарри. — А если произойдет утечка информации, тогда Бретт появится на сцене со своим брифингом. Он либо будет все отрицать, либо собьет прессу со следа.

— Были ли еще какие-нибудь проблемы с генералом Раки? — спросил Чарли.

— Естественно. Он остановился в Порт-Морсби в отеле «Тревел Лодж» на Хантер-стрит и изо всех сил старается убедить меня, что по-прежнему пользуется влиянием на Пауи, а одновременно жалуется, что мы прекратили переводить ему деньги. Все остальные министры-националисты были либо убиты, либо посажены в тюрьму, либо выброшены вон с Пауи еще восемнадцать месяцев назад, когда демократы одержали верх.

— Значит, «Нэксус» не отвечает на звонки Раки? Гарри кивнул.

— И он не получал от нас никаких денег с тех пор, как его партия проиграла.

В тот же день, после полудня, Анни, Дюк, Эд и Кэри отправились поплавать в Сидней-Харбор на одиннадцатиметровой гоночной яхте Гарри. После недели, проведенной в гостиничном конференц-зале, люди наслаждались весен —. ним солнцем в ноябре и подставляли лица ветру. Оба американца были одеты в обыкновенные костюмы, подобранные для этой поездки их женами, но на Гарри были джинсы и потрепанная штормовка.

Гарри наставлял Кэри, которая никогда раньше не ходила на яхте:

— Пригибайся, когда парус будет разворачивать, иначе тебя ударит «стрелой». Готовы?.. Поворачиваем!

«Морская ведьма» сменила галс, прошла мимо форта Денисон, где прежде содержались каторжники, и направилась к Головам при входе в гавань.

— Хотите поуправлять? — предложил Гарри. Он знал, что Дюку хотелось встать за штурвал, и предпочел доверить ему «Морскую ведьму» внутри гавани, где он не мог принести особого вреда. На яхте была грот-мачта с поднятым парусом и кливер, это не должно было доставить ему особых хлопот.

— Следите внимательно за Свиньей с Поросятами — это риф в центре гавани, — предупредил Гарри, когда Дюк принял руль. Хотя этот риф ясно выделялся, люди всегда забывали о Свинье с Поросятами.

— И остерегайтесь скалы с юго-восточной стороны рифа.

Если не считать этого, в данной части гавани отсутствовали какие-то другие помехи. Когда они подойдут к входу, Гарри снова возьмет управление на себя.

Анни знала, почему Гарри передал управление своей любимой лодки Дюку с такой готовностью.

Гарри продвинулся вперед, чтобы занять место Дюка подле Анни. И он прошептал:

— Ты избегаешь меня.

Солнце зажгло красные искорки в волосах Анни, когда она покачала головой. «Не знаю, что она делает с собой, — подумал Гарри, — но она выглядит, как прежде».

«Конечно, я избегаю тебя», — думала Анни. Гарри никогда не прекращал давить на нее при каждой их встрече. Слава Богу, Дюк ни о чем не подозревает. Это было так несправедливо со стороны Гарри. В конце концов, он же только поцеловал ее один раз, много лет назад. Большинство мужчин уже забыли бы об этом.

Это случилось, когда Гарри работал в Питтсбурге и проводил рождественские каникулы вместе с семьей Анни в их лыжном шале в Аллегениз.

Когда они взяли его с собой кататься, Гарри оказался новичком. Анни до сих пор помнила тот первый день, когда она кричала ему, чтобы он больше сгибал колени и съезжал со склона, а он спрашивал, под каким углом. Когда они все сказали ему, как хорошо у него получается, Гарри только пожал плечами и заявил, что гравитационная ситуация была очень схожей с ездой на мотоцикле. В первый же день он одолел спуск для начинающих, а к концу недели уже съезжал с самых крутых склонов, после чего все девушки на курорте неожиданно обратили внимание на этого блестящего нового лыжника. Но Гарри никак не реагировал на проявленный к нему интерес.

Однажды, когда они с Анни заканчивали свою лыжную прогулку, пошел снег. Анни упала и услышала треск лыж Гарри, когда он подкатил к ней. Он протянул ей лыжную палку и помог подняться. Потом он наклонился вперед и губами снял снежинку с носа Анни. Они молча посмотрели друг на друга, и Гарри обнял ее. Руки Анни, в варежках, все еще сжимающие лыжные палки, тоже обхватили его палку. Колени ее подогнулись, она потеряла равновесие, и они оба упали в снег и лежали в объятиях друг друга.

Анни до сих пор не могла понять, как она могла ощутить такую обжигающую страсть, когда на ней было три слоя одежды, шерстяная шапочка и шарф, почти закрывающий нос. Она надеялась, что ее лыжи не соскочат, потому что это был единственный способ спуститься с горы. А потом она перестала думать о том, сможет ли она вообще спуститься в долину.

Они оторвались друг от друга, только когда соскочили лыжи Гарри. По счастью, кожаный ремень зацепился за его щиколотку. Они оба обнаружили, что почти стемнело и им надо поторапливаться. Анни никогда еще не ехала так плохо и не чувствовала себя такой возбужденной, как во время этой поездки на лыжах в сумерках, спускаясь вниз по тихой белой горе позади Гарри.

В ту ночь она не могла заснуть. Среди ночи ее рассержанная сестра пожаловалась:

— Анни, перестань бегать пить и ложись в кровать. Честное слово, словно спишь в одной комнате с медведем.

На следующее утро у Анни поднялась температура и она провалялась все праздники в кровати с гриппом, бредя о том, может ли она одновременно любить двоих мужчин. Ее мать оставалась с Анни до конца болезни; ко времени возвращения в Питтсбург у Анни дважды не приходили месячные (она надеялась, что катание на лыжах исправит это), и у нее не осталось выбора, кого из двоих ей любить. Ее старший сын был на подходе.

Вода мягко плескалась за бортом «Морской ведьмы». Волосы Анни развевались на ветру, когда она временами бросала взгляды на Гарри. Он не был человеком, выделяющимся в толпе, и был лишен очевидной привлекательности. Под сломанным, с горбинкой, носом находился широкий рот с приподнятым левым уголком, а его высокие выделяющиеся скулы и впалые щеки вызывали у матери Анни желание подкормить его. Гарри не был отчаянным и не заставлял трепетать сердца, в нем ничего не было от романтики, но он был рассудительным, добрым и заботливым — просто хороший парень. Если бы он не был так настойчив в своей смешной привязанности, Анни уже давно позабыла бы его, так, по крайней мере, она всегда себе говорила. Ей хотелось забыть то, как она себя чувствовала, когда однажды на Пасху Дюк неожиданно привез с собой Гарри, и в душе Анни все перевернулось. Все ее тело дрожало, как тогда, очень давно, в заснеженных горах. Анни ужаснулась этому физическому предательству. Ничто не должно омрачать ее семейную жизнь, говорила она себе. Поэтому она отвела Гарри в сторону, прошлась с ним в конец сада, якобы показать ему новые Каннигхэмские белые розы, которые она посадила вдоль аллеи, но на самом деле, чтобы попросить его прекратить всю эту ерунду. Гарри был динамичным международным бизнесменом и должен забыть все эти подростковые глупости. Гарри кивнул:

— Ты права, Анни. Много лет я повторял себе все, что ты только что сказала. И я никогда тебе ничего не говорил против Дюка. Но ты не безразлична мне, Анни, да и мальчики твои почти взрослые.

Он шагнул к ней, и она упорхнула обратно в дом. Волны плескали вокруг «Морской ведьмы». По левую сторону от Анни возвышались небоскребы Сиднея, как декорации для снующих по морской глади яхт. Гавань была такой огромной, что ей не видно было конца и нельзя было точно определить ее очертания. Гарри сидел достаточно близко к Анни, и она ощущала его плечо, руку и худощавое бедро, плотно прижатые к ней. Она слегка подвинулась. Гарри сделал то же. Анни быстро взглянула на нос яхты, но на них никто не смотрел. Кэри и Эд любовались холмами и бухтами северного Сиднея.

— ТЫ избегаешь меня, — мягко повторил Гарри.

— Если ты не перестанешь, — сердито прошептала Анни, — я расскажу Дюку.

— Не о чем рассказывать, — тоже шепнул Гарри. — Я просто жалуюсь.

«Морская ведьма» сделала поворот и направилась к входу в гавань.

— Тебе бы понравилось жить здесь? — спросил Гарри. Анна подскочила от этого внешне такого невинного вопроса, думая: «Пожалуйста, Гарри, не начинай снова».

Ее чувства не изменились с тех пор, как Гарри впервые, много лет назад, завел об этом разговор. Анни была счастлива в браке; женщина, бесконечно любящая свою семью, и ничего не могла с этим поделать, даже если и оставалась единственной любовью Гарри Скотта. Она не хотела чувствовать себя виноватой за эту необыкновенную преданность ей Гарри. Конечно, она восхищалась им — он был частью ее юности, — но ей не хотелось, чтобы он огорчал ее или, что еще хуже, огорчал Дюка. Дюк всегда был загружен работой на конференции и ему требовалось несколько дней отдыха, прежде чем вернуться к рабочему оцепенению и питтсбургской зиме.

— Могли бы мы встретиться наедине, Анни?

— Нет. Ты же знаешь, я всегда отвечаю тебе «нет» и всегда буду так отвечать! А сейчас, если ты не прекратишь эту ерунду, я встану и пересяду к Эду и Кэри. Ты портишь чудесно проведенную неделю.

— А что в ней было такого чудесного?

Он снял свою штормовку и оказалось, что под ней нет рубашки. Он по-прежнему был строен, не могла не заметить она.

— Я не ожидала, что Австралия окажется такой очаровательной. Она похожа на Калифорнию, только более энергичная и дружелюбная. Эти люди, с которыми мы встречались, они такие жизнелюбивые.

— А где вы были?

Его колено касалось ее, поэтому она снова немного отодвинулась.

— Утро понедельника мы провели на серфинговых пляжах к северу от Сиднея.

Анни вспомнила, как Тихий океан бился о скалы.

— Потом мы отправились на реку Хоксбери. Ей вспомнилась прекрасная местность с тихими фиордами и поросшие кустарниками холмы, покой, нарушаемый лишь пением птиц.

— Мы посетили старый городок, оставшийся совсем таким, как сотню лет назад. Знаешь, жизнь на реке должна походить на жизнь в только что образовавшемся государстве.

Она ощутила обнаженную руку Гарри возле своей, и снова подвинулась к краю; такими темпами она вскоре может оказаться за бортом.

Анни увидела, что Дюк смотрит на них из-за штурвала. Это было так несправедливо, что она должна чувствовать себя виноватой, хотя ничего не сделала.

— Перестань прижиматься ко мне, Гарри, веди себя прилично, — прошептала она. Неужели он не видит, что она раздражена и нервничает из-за возможных неприятностей? Шепот Анни был почти беззвучным, но решительным.

— Если ты не отсядешь от меня, Гарри, я спрыгну за борт, а ты будешь объясняться с Дюком. Гарри улыбнулся:

— В гавани полно акул.

Он не мог понять, почему его так возбуждала эта маленькая игра, — видеть, как Анни реагирует на его малейшие движения. Чтобы еще раз убедиться в этом, он протянул свою мускулистую загорелую руку и положил ее на поручни у нее за спиной.

Анни вскочила.

Гарри улыбнулся.

— О чем вы там шепчетесь? — окликнул их Дюк. Он улыбался с видом бывалого морского волка.

— Анни рассказала мне о своих планах на неделю, — отозвался Гарри.

Он был так близко, что она могла ощутить запах его тела.

Потом Анни внимательно посмотрела на него. Что-то с ней произошло. Яхта, гавань, небо — все стало частью новой, ужасающей реальности — ужасающей, потому что Анна не хотела этого и не могла справиться с этим. Это новое чувство казалось глупым, невозможным, но таким реальным, и оно переполняло ее. Внутри ее тела произошел какой-то взрыв. Она вся горела и дрожала. Удивленная и потрясенная, Анни поняла, что этим новым чувством была страсть.

Больше всего на свете Анни хотелось прикоснуться к этим тонким золотистым волоскам на загорелой руке Гарри.

Это было ужасно! Мысли в голове Анни кружились, она пыталась выпутаться из этой пугающей ее новой ситуации.

Она прошептала:

— Гарри, этому надо положить конец! С носа яхты Кэри повернулась к Анни.

— Анни, тебе понравились Голубые горы? Это была моя любимейшая поездка за неделю.

В пятницу вертолет «Нэксуса» доставил жен руководящих сотрудников компании в огромный национальный парк западнее Сиднея; удивительные подернутые дымкой цепи Голубых гор, покрытые влажными лесами, внушали Кэри благоговение, которое она испытывала, только спускаясь по Большому каньону. Это было какое-то приглушенное, торжественное чувство, словно находишься в огромном возвышающемся кафедральном соборе, в присутствии самого Бога.

Гарри снова придвинулся к Анни. На этот раз она не отпрянула, ощутив теплую твердость бедра Гарри. Ей безумно хотелось оказаться в его объятиях, испытывая странное, теплое чувство, не знакомое ей годами. Словно она вспомнила что-то чудесное, что случилось очень давно, все равно как почувствовать запах давно забытых духов.

К своему ужасу, она вдруг обнаружила, что воображает во всех подробностях, каково очутиться в одной постели с Гарри. Она резко обернулась посмотреть на Дюка и так же быстро отвела взгляд, словно он мог прочитать ее мысли. Она подумала: «Слава Богу, что хоть в голове можно хранить секреты».

— Но мне совершенно не понравились пещеры Дженован, — продолжала Кэри, — они прямо какие-то жуткие.

Черные, с перекликающимся эхом пещеры были освещены иллюминацией; но они были такие огромные, что невозможно было различить черные стены и потолок, с которого свешивались, словно паутина, известняковые образования. В свое время в этих пещерах скрывались бандиты; Кэри не понимала, как можно долго находиться здесь, она тут же ощутила клаустрофобию. По ее телу струился пот, и она вся затряслась при мысли о давящем на них весе в тысячу тонн земли и песка. Кэри никогда не любила пещеры.

Анни не обратила на ее слова внимания. Она ощущала настойчивость прижимающегося к ней мускулистого тела Гарри.

С радостью, удивлением и ужасом Анни вдруг поняла, что она любит Гарри.

Нет! Это была не любовь, а похоть. И не надо приукрашивать факты. Это было охватившее ее низменное желание — неспособность справиться с собой, пренебрежение логикой и чувством безопасности.

В ее голове промелькнули сцены: вот она соблазнена Гарри; вот признается в своей измене Дюку, разрушая тем самым его мужскую гордость и уверенность в ней. Теперь их отношения не могут оставаться прежними. Она разрушила свою счастливую семью, свой брак и была уже на грани самоубийства — что было еще одним смертельным грехом.

— Хочешь выпить? — спросил ее Гарри.

— Нет!

Гарри удивился горячности Анни.

Она не могла себе позволить так рисковать и провести с ним еще неделю. Дюк обязательно заметит. Она не понимала, почему после всех этих моментов с Гарри она чувствовала, что ее тянет к нему, что она наслаждается своей властью над ним.

Анни повернулась и посмотрела в серые глаза Гарри.

— Гарри, ты можешь сделать для меня кое-что?

— Конечно, все, что угодно.

— Ты обязательно должен ехать на Пауи?

— Да.

Все прошедшие шесть месяцев он с нетерпением ожидал, когда сможет пробыть в обществе Анни целых шесть дней.

— Ответственность за поездку на Пауи лежит на мне: это моя территория. Пожалуйста, не проси меня отказаться от нее.

— Гарри, если ты действительно чувствуешь ко мне… то, о чем говоришь… пожалуйста, не приезжай! Ты сможешь найти уважительную причину для отказа. Пожалуйста!

Гарри, умеющий торговаться, как профессионал быстро подсчитал, сколько часов он сможет пробыть с Анни на следующей неделе. Он вспомнил то отчаяние от невозможности увидеться с ней наедине, невозможности прикоснуться к ней, не загоняя ее в угол, как он сделал сегодня.

— Если я не приеду на Пауи, — сказал он наконец, — поедешь ли ты со мной покататься на лыжах на целый день, когда я в следующий раз приеду в Питтсбург?

Если она согласится, это будет лучшая возможность, чтобы он попытался убедить ее. Этот вскормленный на кукурузе боров, ее муж, не умеет стоять на лыжах.

Анни поколебалась, потом сказала:

— О'кей, договорились. Все, что угодно. Кэри снова повернулась к ним.

— Очень жарко. Есть что-нибудь попить, Гарри?

— «Фостерс» или коку?

Все выбрали безалкогольные напитки, и Гарри отправился вниз, чтобы принести их из каюты.

Все еще пребывая в хемингуэевском бесшабашном настроении, Дюк направил яхту к Южной Голове, когда заметил «Леди Джейн», знаменитый нудистский пляж.

Дюк — «бывалый матрос» — изменил курс и стал двигаться перпендикулярно волнам, чтобы получше разглядеть девочек. Группа из блестящих золотистых тел играла в волейбол, словно сойдя с картинки «Плейбоя».

Неожиданно раздался рвущийся, скрежещущий звук, словно днище лодки оторвалось, и все покатились по палубе. Гарри уронил приготовленные напитки и ударился о выступающий конец «стрелы». Поднявшись на ноги, он закричал:

— Дюк, ослабь парус! Все остальные передвиньтесь сюда, сядьте на борт и давите своим телом.

Сам Гарри повернул «стрелу» по направлению рифа. Дополнительный вес всей группы помог снять киль с рифа.

Яхта задрожала.

Медленно, очень медленно течение снесло их с рифа.

— Возможно, мне лучше встать к рулю, — сказал Гарри.

Артур, в банном халате, все еще распаренный после сауны, повернул ключ в двери своего «люкса». Неделя была успешной, и он с нетерпением ожидал… Он внезапно замер на месте.

Человечек, достаточно маленький, черный и очень худой, устроился с комфортом на одном из бежевых кожаных диванов, а его ноги покоились на мраморном столике в центре. Его ботинки были из светлой страусиной кожи, а вместо шнурков в них были продернуты золотые нити, украшенные через каждый дюйм двухкаратными бело-голубыми бриллиантами.

Артур взорвался.

— Какого черта вы здесь делаете? Кто позволил вам войти?

Он схватился за телефон, чтобы позвонить гостиничной службе безопасности, но человечек на диване оставался невозмутимым. Он неторопливо поднялся на ноги и протянул тоненькую черную ручку.

— Я прилетел из Порт-Морсби только для того, чтобы повидаться с вами, мистер Грэхем. Я — генерал Раки из Национальной армии Пауи.

Он говорил по-английски скорее с американским выговором филиппинцев, чем с гортанным акцентом жителей Пауи.

— А… а… а…

Артур не обратил внимания на протянутую руку, но положил телефон на место.

— Здравствуйте, генерал. Вероятно, вы будете настолько любезны, чтобы позвонить в офис «Нэксуса» в понедельник утром. Кажется, вы имеете дело с Гарри Скоттом.

— Именно это я и хочу обсудить, мистер Грэхем. По договору с «Нэксус» мне должны были регулярно переводиться деньги, пока в работе шахты не будет перебоев.

— Простите, генерал, эти вопросы не в моей компетенции.

На шахте были перебои, но если Артур скажет об этом, то тем самым продолжит этот разговор.

— Я провожу вас до лифта, генерал.

— Но вы же в курсе, что деньги перестали поступать. Этот маленький ублюдок пытается намекнуть, что Гарри мог оставлять деньги Раки себе. С мрачным видом Артур открыл дверь в коридор.

— Я ожидал более дружеский прием, мистер Грэхем.

— Не могу представить, как вам удалось проникнуть сюда.

— Вам следовало бы знать, мистер Грэхем, что деньги открывают любые двери. Я пришел, потому что хотел выяснить, знаете ли вы лично, что перевод денег мне прекращен.

Артур быстро кивнул. Он хотел, чтобы генерал покинул его «люкс» как можно быстрее. Он не желал, чтобы эту встречу окрестили «секретной», осложняющей дела «Нэксуса» с новым правительством Пауи.

Генерал поднялся и сжал пальцы в кулак.

— В таком случае, у меня нет для вас новостей. Я слышал, что на следующей неделе вы начинаете переговоры с президентом Пауи. Я уверен, что вам будет оказан великолепный прием. Не сомневаюсь, они снимут все ограничения, ну и праздничный фейерверк и все такое.

Его глаза — холодные и жестокие — расходились с дружелюбностью речи. Он вежливо поклонился. Когда он удалялся по коридору, его тело казалось лишенным костей. Артур захлопнул дверь.

4

Воскресенье, 11 ноября 1984 года

Как хорошо было бы завтра утром, в понедельник, не ходить на работу, думала Кэри. Вчера, когда они приземлились в аэропорту Пауи, ее сразу охватила вялость, потянуло в сон, время стало безразлично ей. Она лежала в плетеном шезлонге и наслаждалась ранним утренним солнцем, благоуханием цветов, мягким плеском волн — только он и нарушил тишину.

Коттеджи в отеле «Пэрэдайз-Бэй» были покрыты тростниковыми крышами и напоминали хижину вождя какого-нибудь племени. Коттеджи стояли в глубине пляжа. Каждый был окружен живой изгородью из розовых олеандровых деревьев, у каждого коттеджа был свой внутренний дворик.

В каждом домике было две ванные комнаты, туалетная комната, гардеробная и кухня, ведущая в огромную гостиную. Однако цветовая гамма и внутреннее убранство каждого коттеджа были отличны друг от друга. Стены коттеджа, в который въехала Кэри, были кремового цвета, потолок был обшит темным брусом; темный кафельный пол был покрыт огромным бледно-голубым ковром, который соответствовал цвету покрывал на двух кроватях. Обстановка была сплошь из плетеной мебели, стены увешаны церемониальными одеждами, ткаными геометрическими черно-коричневыми абстрактными узорами.

На тумбочке у каждой кровати стоял большой стеклянный стакан и небольшая бутылочка бренди, на кухне — бар с полным набором разнообразных напитков, поднос с чайными принадлежностями, кофейный сервиз, ваза с фруктами и тарелка с печеньем. Дважды в день посуду мыли, а вазы наполняли новыми фруктами. В ванной комнате и на террасе стояли горшочки с орхидеями. Каждый вечер кровати разбирали, а подушки осыпали цветками красного жасмина. Горничные передвигались с достоинством и грациозностью, они шествовали словно королевы по своим владениям; их лица поражали тонкостью черт, хотя сами они были приземисты. У каждой женщины за ухом был цветок, но, возвращаясь вечером в деревню, они вынимали их, потому что только вождь племени имел право носить цветок в волосах.

Когда они только приземлились, Кэри, глядя на залив, окаймленный пальмами, воскликнула:

— Это настоящий рай!

Она вошла в ванную, выложенную голубым кафелем, и повернула кран с холодной водой. Кран упал ей в руку. Она ввинтила его на место и вновь повернула, но вода не шла. Она попробовала кран с горячей водой. Через несколько минут из крана полилась тонкая струйка холодной воды.

— Хорошо, теперь можно принять душ.

Кэри повернула рычажок, контролирующий температуру воды, поток кипятка обрушился на нее. Она вскрикнула и выскочила из душа.

В дверях показался Эд, он испуганно посмотрел на нее, потом успокоился, увидев, что ничего страшного не произошло.

— Твой душ тоже не работает? — усмехнулся он. — Не вздумай пользоваться биде.

Полезное французское изобретение, обогатившее человеческую цивилизацию, стояло вплотную к стене, так что воспользоваться им могла бы только одноногая женщина. Эд заметил:

— Ты же понимаешь — они не могут перепрыгнуть из каменного века к биде.

Сейчас Эд нежился во дворике на солнышке, а Кэри читала ему туристический буклет.

— «Остров Пауи расположен на севере Австралии, у берега Айрайен Джайа. Южная оконечность Пауи на семьдесят две мили удалена от Пулау Сударе. Площадь — четырнадцать тысяч квадратных миль. Остров имеет двести четырнадцать миль в длину и семьдесят четыре мили в ширину. Население насчитывает примерно пятьдесят одну тысячу двести человек».

— Точно, но не привлекательно, — пробормотал Эд.

— «Климат тропический, температура редко превышает восемьдесят пять градусов днем и семьдесят три ночью. Влажный сезон продолжается с начала декабря до начала марта». Мы его уже не захватим, — заметила Кэри и продолжила: — «Большая часть Пауи покрыта горами; значительную часть острова занимают сандаловые леса. Вулканические Центральные горы расположены на западном побережье, а высокогорье Виктория лежит в восточной части. Горная гряда Стэнли тянется вдоль южной оконечности Пауи и представляет собой цепь горных пиков и девственные леса. Население, проживающее в этой части острова, занимается рыбной ловлей. Есть здесь и ловцы жемчуга. Столица острова, Куинстаун, находится на северо-восточном побережье в устье реки Святой Марии. Куинстаун — главный порт острова, в нем же расположены правительственные учреждения».

Эд зевнул.

— Дорогая, я все это знаю. Я уже сбился со счета, так много раз я здесь бывал.

Путешествие было частью работы Эда и соответствовало его амбициям. Он поставил себе целью стать самым известным человеком в империи «Нэксус», раскинувшейся по всему миру. Сразу после получения квалификации Эд начал работать в группе инструкторов в северном Онтарио. Он еще помнил, какую гордость испытывал, когда его назначили руководителем этой группы. Он покупал выпивку и угощал всех подряд, пока один из старших геологов не заметил за четвертой бутылкой виски: «Менеджер группы — не столь уж важная должность. Ты же ведешь себя так, как будто стал главой секции инспекторов». Эд взглянул на геолога и именно в этот момент ощутил вспышку амбиций. Годы спустя, став уже главой инспекции, он пригласил того парня в свой офис и они вместе распили пятую бутылку виски.

Амбиции Сэма, однако, не были удовлетворены ни этим постом, ни постом руководителя исследовательско-аналитической секции, и, даже став вице-президентом, отвечающим за исследования и развитие, он все еще продолжал желать дальнейшего повышения. Эд всегда старался не думать о том, что за сила заставляла его стремиться все выше и выше. Сначала ему казалось, что это естественное проявление его склонности к состязанию. Но эта склонность переросла в пожирающее стремление руководить, а потом превратилась в обычную жадность, теперь же Эдом двигала скрываемая всеми силами страсть к власти.

Кэри остановилась: откуда ни возьмись вьюрок уселся на поднос, схватил крошку и улетел. Кэри опять взялась за чтение:

— «Остров известен огромным количеством уникальных видов бабочек и красивых птиц; только райских птиц здесь насчитывается несколько десятков видов». — Она прервала чтение. — Эй, Эд, не спи хотя бы! Я же тебе читаю… «В двадцати семи милях к северу от Куинстауна, в Маунт-Ида, ведутся разработки меди и марганца». — Она потянулась за стаканом апельсинового сока. — Эд, неужели это правда? Здесь пишут, что на острове нет дорог, подходящих для езды на автомобиле! «Широко используется воздушный транспорт, но он дорог, потому что погода непредсказуемо меняется, скалистые горы и неудобные взлетно-посадочные полосы затрудняют полеты». Эд, почему все это делает дорогим воздушный транспорт?

— Потому что быть пилотом в этой стране — смертельно опасное занятие. Один из самолетов, принадлежащих фирме «Нэксус», разбился здесь только на прошлой неделе. А вот маленький вертолет «Белл» чувствует себя в здешний условиях великолепно.

Кэри продолжила чтение:

— «На острове насчитывается по крайней мере семнадцать различных племен. У каждого племени свой собственный язык. Меланезийский пиджин считается языком общения этих племен».

Эд зевнул.

— Пиджин, наверное, очень красочен. Они называют вертолет «машиной, которой управляет посланец Иисуса Христа», а любого несимпатичного человека или машину — «греховным творением».

Кэри улыбнулась и снова начала читать.

— «Право собственности находится под контролем родовых кланов. Деревенские вожди избираются на основе их достижений, богатства и того, как обильны и щедры празднества, которые они устраивают. Свой статус они могут поддерживать, лишь продолжая раздачу еды и подарков членам клана…»

— Как только перестанешь раздавать подарки, они скинут тебя с трона.

— «…и возглавляя свой народ во время войн. За пределами Куинстауна австралийские католические миссионеры единственные, кто занимается образованием населения». — Ты только послушай, Эд! — «На охоте островитяне используют лук и стрелы, топор или дубину». Ого! Как жаль, что мы приехали сюда только порыбачить, а не поохотиться! Интересно было бы посмотреть, как Артур размахивает дубиной!

— Да уж!

Кэри продолжила:

— Местная денежная единица — кина… Эд зевнул:

— Кина — значит раковина. Раньше они обменивали… ракушки на товар, потом стали использовать монеты, а теперь используют бумажные деньги, как и все в мире.

— «Для оценки имущества используются еще свиньи». — Эд, ты слышишь, свиньи!

— Конечно, свиньи и жены, которые будут работать, все это признаки благополучия. Мяса мало и его имеют право есть только мужчины. Они убивают свиней в конце ноября. Это очень важный деревенский праздник.

— Хоть бы мы не застали его! — Кэри вновь взялась за чтение: — «Следы второй мировой войны еще можно обнаружить на пляжах и в лесах вдоль побережья». Что за следы, Эд?

— Обломки грузовиков, полузатопленные самолеты и суда — все, что еще не разобрали местные жители. В джунглях много обломков самолетов. Остались, конечно, лишь остовы.

Кэри вздрогнула.

— «В 1947 году, когда острова Южно-Тихоокеанского региона получили независимость, Пауи вошел в состав Независимой Федерации островов этой территории и управлялся Австралией вплоть до 1975 года, когда была провозглашена независимость острова и он перешел под протекторат Объединенных Наций. Австралийское правительство установило контроль над разрушительными межплеменными войнами». Почему они вели разрушительные межплеменные войны, Эд?

— Потому что если человек племени А напивается и оскорбляет человека из племени Б, то все племя Б обязано за него отомстить. Естественно, человека из племени А поддерживает его племя. Поэтому достаточно обозвать человека соппо — ублюдок — и вот уже развязана межплеменная война. Месть же всегда бывает очень жестокой. — Эд уселся поудобнее и вытянул ноги. — К сожалению, стоило только австралийцам уйти отсюда, как войны возобновились. Куинстаун не раз подвергался разграблению. Еще пойдем поплаваем?

— Я тебя утомляю?

— Да.

— Соппо!

Пэтти не захотелось отправляться на ознакомительную экскурсию на вертолете. В платье с открытой спиной она стояла и любовалась высоченными кустами красного жасмина, окружавшими огромный бассейн на открытом воздухе. Несколько человек уже плескались в нем, а» какой-то англичанин плавал на надувном матрасе — он уже заказал свой первый коктейль в баре при бассейне.

Пэтти хотела остаться здесь. Ей неохота было лететь в шумном вонючем вертолете. Может быть, она сходит прогуляется по белому пустынному пляжу, пока еще не слишком жарко, а потом, может быть, сплавает к тому маленькому островку в миле от берега. Она уже плавала туда вчера вечером до ужина. Смотреть там было нечего — все было покрыто дикими зарослями. Островок совершенно не походил на Пэрэдайз-Бэй, где каждый листик знал свое место. Она размышляла об этом, когда плыла назад, видя перед собой тростниковые крыши, вытянувшиеся вдоль береговой линии по обе стороны от главного здания гостиницы.

После плавания она еще побегала трусцой по пустынному пляжу — в это время публика уже одевалась к ужину, — потом она еще сделала круг около гостиницы. Поверх шестифутовой проволочной ограды уже зажигались огни. Они освещали небольшую полоску земли, за которой чернели джунгли, живущие ночью своей особой жизнью, наполненные звуками насекомых и голосами неизвестных животных.

Пэтти дрожала, возвращаясь в свой коттедж — но не от того, что было холодно — было по-прежнему влажно и душно, — она дрожала, потому что освещение не только подчеркивало красоту сада, окружавшего гостиницу, но освещало подход к нему, и никто не сумел бы проникнуть за ограду незамеченным. Кто-то уделил немалое внимание системе безопасности в гостинице.

Пэтти повернулась спиной к саду, в этот час залитому солнцем, и сказала:

— Я не хочу ехать на экскурсию, Чарли, не обижайся, но я лучше останусь в гостинице. Чарли снял солнечные очки.

— Ты себя хорошо чувствуешь? Ты не объелась случайно, как Гарри?

— Гарри съел несвежих устриц за ужином. Это не часто случается и на глаз не отличишь свежую устрицу от несвежей. Зато потом отлично понимаешь, что съел несвежую устрицу. Если бы со мной произошло нечто подобное тому, что с Гарри, я бы уже с утра лежала пластом в кровати. — Она поправила лямку платья. — Все в порядке. Но мы ведь только что прибыли, и я хочу просто поваляться на пляже.

— Делай что хочешь. Я хочу, чтобы ты по-настоящему отдохнула во время этого путешествия. Пэтти сказала мягко:

— Что-то мне не нравится в этом месте… Не смейся, Чарли, я знаю, я чувствую это. Это как-то связано с гостиничным персоналом, — она задумчиво нахмурилась. — Я просто чувствую, что за их улыбками скрывается негодование. Все это напоминает мне поездку на Фиджи, где каждый говорил, как очаровательны и предупредительны местные жители, но на следующий день после нашего отъезда они сожгли гостиницу. Строительство роскошного отеля не меняют самого места, разве не так, Чарли?

За десять лет совместной жизни Чарли научился уважать интуицию Пэтти. Он сказал:

— Средний доход каждого жителя острова меньше двухсот долларов в год. А на эти деньги живет вся семья. Можно понять островитянина, который подает завтрак стоимостью семь долларов какому-то белому туристу, а тот даже не удосуживается доесть его. Может быть, именно это ты и почувствовала своим шестым чувством.

Пэтти сказала:

— Наверное, они не любят туристов. Может быть, их унижает то, что они вынуждены продавать свое гостеприимство за твердую валюту, их унижает то, что на них смотрят как на обитателей какого-то зоопарка, что розовощекие туристы спрашивают друг друга: «Не правда ли, эти аборигены, какие они милые!» Может быть, туризм способствует не международному взаимопониманию, а международному негодованию? Может быть, он лишь добавляет накала расовым предрассудкам и вызывает у местных жителей ненависть к белым?

— Дорогая моя, ты в отпуске! Не создавай лишних проблем! — Чарли обнял Пэтти и поцеловал ее в волосы. Пэтти все равно продолжала:

— Чарли, ты уверен, что мы здесь в безопасности? Ты видел ограду? Мы же в концентрационном лагере класса люкс. Почему?

Чарли пробормотал:

— Там, дома, в США, каждые двадцать три минуты кого-то убивают, каждые шесть минут кого-то насилуют, каждые четыре секунды что-то крадут. Я не знаю, где именно можно чувствовать себя в безопасности, но, видимо, надо стремиться быть в безопасности там, где ты находишься в данный момент. — Он вновь поцеловал ее мягкие шелковистые волосы и взглянул на часы. — Мне надо быть на вертолетной площадке через семь минут.

Дверь резко распахнулась.

В дверях стоял человек. На нем были белые шорты и белая рубашка, на которой играли блики солнечного света, проникавшего сквозь деревья. Он был худощав, загорел, у него были белокурые волосы и розовый облупившийся нос. Он посмотрел через голову Чарли на Пэтти и задал вопрос. В его речи слышался австралийский акцент:

— Извините, но это вы — та леди, которая плавала вчера вечером на остров? — У него были ярко-голубые глаза, светлые ресницы и светлые брови.

— Да это я, — ответила Пэтти, очень довольная собой.

— Вам чертовски повезло, что вы туда добрались, и еще больше повезло, что вы вернулись обратно. Завтра мы будем ловить акул в тех водах. И пожалуйста, очень прошу вас понять раз и навсегда — с моего судна никакое плавание не разрешено. — Он кивнул и вежливо добавил: — Всего доброго, — с этими словами он повернулся и исчез за деревьями.

После экскурсии на вертолете Изабель и Родди решили поиграть в теннис с Пэтти и Чарли. Изабель шла, помахивая ракеткой и нежась в лучах заходящего солнца, в направлении к теннисному корту. Зеленые аллеи по краям были усажены кустарниками высотой в пятнадцать футов. Они были усыпаны белыми и лиловыми цветами.

Изабель полет очень понравился. С воздуха остров был еще красивее, особенно прибрежная линия — когда ярко-голубые прибрежные воды соединяются с ярко-зелеными джунглями. Сверху казалось, что джунгли абсолютно непроходимы. Пилот объяснил им, что разрывы в известняковой почве выходили на поверхность острова горными пиками, иногда достигая шести тысяч футов над уровнем океана. Именно поэтому по острову очень сложно передвигаться на машине. Горные гряды по сторонам ущелья называют хребтами. Можно, стоя на одном хребте, перекинуть свой пакет на другой хребет — через ущелье, а потом идти целый день, чтобы выйти наконец на то место, куда был брошен пакет. Во время сезонов дождей целые склоны холмов могут быть смыты бурными горными реками, выходящими из узкого русла. Исследовательская партия «Нэксуса», конечно, отправится не раньше начала длинного Влажного Сезона. А он начинается не раньше 1 декабря. По началу и окончанию сезона дождей можно сверять свои часы, это — единственная вещь, поддающаяся прогнозу на Пауи, объяснил им пилот.

На этот раз их ежегодное путешествие оказалось на самом деле интересным, думала Изабель, махая ракеткой в знак приветствия Пэтти и Чарли, которые уже ожидали их на теннисном корте, облаченные в белое. Изабель пожалела, что Родди надел шорты и обычную рубашку с короткими рукавами. Изабель решила, что следующим президентом компании наверняка будет Чарли. Чарли во многом походил на Артура — все правление компании состояло из холодных грубых и решительных людей, но Чарли к тому же обладал еще инстинктом убийцы. Изабель не раз в этом убеждалась.

Мысли Изабель нарушило появление Билли, маленького козлика, живущего при отеле. Он неожиданно появился из-за пальмы и потрусил на тонких дрожащих ножках, позвякивая серебряным колокольчиком, свисающим с его кожаного ошейника. Изабель погладила шелковистую белую шерсть на голове Билли, потрогала его шелковистые ушки. Козленок уткнулся ей в руку, лизнул ее ладонь. Трудно было поверить, что это очаровательное маленькое существо вырастет в агрессивное животное, которое будет пожирать все, что встретит на своем пути.

Вслух она сказала:

— Интересно, что они сделают с Билли, когда он вырастет и станет мешать обитателям гостиницы?

— Козлиное жаркое, — ответил Родди.

Как приятно не спеша прогуливаться, никуда не торопиться, размышляла Изабель, ничем не заниматься, кроме как нежиться на пляже рядом с бассейном — именно так представляли все ее друзья зарубежные путешествия Изабель.

На самом же деле все ее заграничные вояжи обычно превращались в нечто сравнимое с утренней поездкой на автобусе в час пик. Главным образом ее работа заключалась в том, чтобы установить, какие еще участки земли необходимо купить для компании «Нэксус», найти эти участки и договориться об условиях их покупки. Занимаясь этими делами, Изабель немало путешествовала по свету. Путешествие каждый раз становилось изматывающим и отнимало много сил, но Изабель раздражало, что все ее коллеги полагали, что она едет не работать, а отдыхать.

Изабель тщательно готовилась к каждой поездке. Она изучала доклады различных компаний, вела переговоры с банкирами, выясняя их потребности. После того как они определяли цель и формулировали стратегию, Изабель направлялась в ту страну, где было намечено развитие бизнеса, и начинала вести переговоры. Она всегда брала с собой в поездку адвоката и также нанимала местного адвоката, говорящего по-английски. Она часто работала с Эдом, особенно в тех странах, где им предстояли переговоры с женщинами, и Пауи был как раз таким местом. Конечно, со временем все изменится, и в свои тридцать семь лет Изабель имела еще впереди большой запас времени — по крайней мере тринадцать лет, чтобы достичь профессиональных вершин.

Родди бывал особенно нежен к Изабель, когда они вместе играли в теннис. Он влюбился в Изабель впервые, когда они вместе играли в теннис, еще в колледже. Через сетку на него смотрели большие голубые глаза, на лбу застыла решительная складочка, и он подавал ей короткие мячи, которые она не могла не отбить… если, конечно, приложит к тому хоть небольшое усилие. Родди играл хорошо, но делал он это забавы ради. Он не стремился подчинить себе партнера по игре и не хотел этого.

Несмотря на то, что Чарли брал индивидуальные уроки по игре в теннис, Родди и Изабель выиграли все сеты. Но позже, глядя на постное и унылое лицо Чарли, Изабель подумала, что, вероятно, от него зависит ее будущее продвижение по службе. Возможно, ей следовало бы и проиграть эту партию; Родди понял ее мысли, он узнал напряженную складку на лбу.

Стоя в душе, Родди прокричал:

— Ты хочешь, чтобы Чарли взял тебя к себе, Изабель, но запомни, он будет набирать в свою команду только победителей, и не станет брать проигравших.

Он повернул ручку душа на «холодно» и встал под струю воды, но тут же выпрыгнул вон, ощутив хлынувший кипяток.

— Черт, они что, хотят убить нас? — выкрикнул он зло.

Бах! Сюзи резко села в постели.

— Бретт? — Было все еще темно.

— Все в порядке, дорогая, — откликнулся Бретт из ванной. — Извини, что разбудил тебя. Я искал противоастматический аэрозоль и уронил бутылочку на пол.

Бретт бросил пустой пузырек в корзину, но промахнулся, и пузырек покатился по кафелю. Позже горничная подняла пузырек и аккуратно поставила рядом с ванной.

Сюзи нырнула под одеяло, но заснуть не могла. Бретт так беспокоился об этом аэрозоле! Он не хотел признавать свою слабость и стремился не упоминать о своей астме, потому что это не соответствует образу истинного мужчины из компании «Нэксус». Все знали о его заболевании, но все делали вид, что не знают. Бретт очень болезненно реагировал на любой намек. Он и Сюзи не говорил об астме, пока они не поженились. За семь лет до того он перенес вирусную пневмонию, и бронхиальная астма появилась в результате осложнения. Первый раз, когда Сюзи увидела приступ астмы, она пришла в ужас: лицо Бретта побелело, а губы стали синими, он хватал ртом воздух и не мог вдохнуть его. Это продолжалось, пока он не подышал аэрозолем. Приступы повторялись, когда Бретт бывал перевозбужден или простужался. Доктор объяснил, что это обусловливалось спазмами в бронхах, и приступы становились острее, если в бронхах оставалась мокрота. До того как был поставлен правильный диагноз, Бретт мог болеть обычной простудой три месяца подряд.

Бретт на цыпочках прошел к двери, и Сюзи сказала сквозь сон:

— Ты, наверное, сошел с ума — вставать так рано во время отпуска. Я не понимаю, чем тебя так привлекает рыбная ловля.

— Это приятно возбуждает, — объяснил Бретт, как бы извиняясь за свою слабость, но Сюзи уже спала.

При слабом свете занимающейся зари Бретт едва-едва видел тропинку, по которой шел к пляжу. На нем была ветровка, но он дрожал от холода, направляясь к морю. Он хотел бы объяснить Сюзи всю прелесть рыбалки. Какой захватывающий момент, когда на крючок попадается крупная рыба. Как волнует, что только тонкая леска связывает тебя с этой рыбой. И эта леска передает каждое движение твоей добычи — можно даже предсказать, каким будет следующее ее движение. Когда рыба начинает борьбу, то ты знаешь — она уверена в своей силе. Потом она начинает понимать, что никак не может от тебя отделаться, ты физически ощущаешь, как исчезает ее самоуверенность. Потом ощущаешь, как рыба устает, ее движения передают страх.

Потом рыба впадает в панику. Когда, наконец, она измотает сама себя, ход борьбы переломлен — победа уже принадлежит рыбаку. Но к тому времени все тело рыбака может быть уже пронизано болью — болят мышцы его спины, рук ног, — потому что все силы поглотила борьба с огромной рыбой, продолжавшаяся несколько часов. Борьба с большой рыбой может стать такой же изматывающей, как борьба с противником на ринге.

Как только рыба ослабела, нужно тянуть на себя леску, подтягивая ее к себе дюйм за дюймом. Постепенно дюймы превращаются в ярды и рыба оказывается все ближе. И чем ближе к тебе рыба, тем ближе ее гибель.

Бретт уже видел вдали фигуры людей, едва различимые в свете утренней зари, — они копошились на платформе, выдающейся футов на двадцать в море.

Бретт поспешно прошел мимо деревянных креплений, на которых были подвешены огромные рыбы, чтобы быть запечатленными на фотографии рядом со счастливым ловцом. Он чуть не задел доску, на которой мелом были написаны вес и размер пойманных рыб. У причала стояло рыбацкое судно, серое при утреннем свете.

Бретт спрыгнул на борт судна — это был тридцативосьмифутовый спортивный «Седан». Его поддержала сильная рука капитана судна.

— Рад, что вы не опоздали. Спасательные жилеты в каюте. Там же вы найдете кофе. Не знаю только, оставили ли вам что-нибудь, — он говорил с австралийским акцентом, проглатывая часть гласных звуков.

В наполненной людьми каюте пахло рыбой и дизельным маслом. С другой стороны коридора доносился запах застоялой мочи. Кэри налила остатки горячего кофе из термоса в пластмассовую чашку.

— Бретт, я надеюсь, что вкус окажется лучше, чем запах. Тебе еще сахару?

Бретт покачал головой, сел на одну из голубых скамеек, кивнул Артуру, Эду и Чарли. Мотор заработал, и корпус завибрировал. Судно начало медленно отходить от пристани и выходить в открытое море. Бретт видел, как уходил вдаль просыпающийся остров, окутанный серой мглой и напоминающий китайскую акварель. Сонный ночной охранник медленно тащился по пустому пляжу. Темные очертания гостиницы были едва различимы на фоне пальм, по верхушкам которых уже разбегались солнечные лучи. Еще дальше вздымались горы, их верхушки становились все ярче по мере того, как разгоралось солнце и светлело небо.

Отхлебывая кофе, Бретт оглядел каюту. В углу кучей было сложено снаряжение: банка с наживкой, ящик с инструментами, пара ведер, аккуратно свернутый кусок целлофана, коробка со старыми крючками, рассортированными по размеру и что-то, напоминавшее сетку от комаров. Это было обыкновенное рыболовное снаряжение, которое любому человеку покажется свалкой хлама, если он только не рыбак.

В дверном проеме показалась голова — капитан спросил:

— Всем удобно?

Все кивнули в знак согласия. Чарли узнал ярко-голубые глаза, карамельного цвета волосы, такого же цвета брови.

(«С моего судна не будет никакого плавания».) Не дамский угодник. Бродяга, который уже бьи достаточно умудрен жизнью, тип человека, который никогда не задерживается долго на одном месте или на одной работе, потому что это ему быстро приедается, и он срывается с места тогда, когда решает, что пора идти дальше. Чарли знал людей подобного склада.

Капитан сказал:

— Мой помощник вынужден был отправиться в Дарвин — его матери худо. Но я уверен, что мы справимся и с одним подручным. Он сообразителен.

С палубы капитан забрался в рубку, уселся под парусами и запустил дроссель. Пусть отдохнут немного, подумал он, а то они еще не проснулись.

Он направлял судно в открытый океан, прислушиваясь к шуму волны о борт и к успокаивающему рокоту мотора.

Небо стало золотым, а вода из черной стала серой. Капитан поглядел вниз на худощавого мальчика внизу на палубе. Он был из местных. На нем были только изрядно поношенные шорты. Он крикнул ему:

— Уинстон, вытри скамейки и приготовь удочки. Легким движением мальчик достал тряпку и протер пластмассовые скамейки, влажные от росы, потом раскрыл три белых, из фибростекла, стула, сделанные специально для рыбной ловли. Они были прикреплены к палубе, один из стульев был несколько выдвинут по сравнению с другими. Насвистывая, мальчик достал семь удочек, каждая около восьми футов длиной. Он с удовольствием отметил про себя, что и удочки, и леска, и крючки были в полном порядке. Потом занялся коробкой с наживкой и крючками. Он закрепил четыре удочки в специальные гнезда, потом начал насаживать на крючки наживку для макрели. Когда на все удочки была закреплена наживка, мальчик крикнул:

— Капитан, все готово.

— Иди сюда и берись за руль.

Мальчик вскарабкался по короткой лесенке под бьющийся на ветру навес и, гордый, уселся на высокое сиденье за штурвалом. Оно почти не требовало никакого внимания. Капитан проверил леску и забросил три удочки в море — он наблюдал, как леска с наживкой плавно погрузилась в воду. Капитан прошел в каюту и заглянул внутрь.

— Мы удалились на три мили от берега, и погода для рыбалки отличная.

Все рыбаки были одеты в хлопчатые брюки, рубашки с длинными рукавами, на головах были шляпы с большими полями. Эта одежда надежно защищала их от солнца. Артур подошел к центральному стулу и помахал, чтобы Эд и Чарли сели по обе стороны от него. Они сели на скамейки. Все обменялись улыбками и начали рыбачить.

Кэри проверила свою удочку. Она была покрыта пробкой, так что не могла выскользнуть из мокрой или потной руки. Удочка была достаточно тяжелой, чтобы дать рыбе порезвиться, но твердой — чтобы вести ее, надо было наклониться вперед, крючок же был надежен — и если уж добыча на него попалась, она с него не сорвется. Правильно налаженная удочка не сломается, даже если ее наклонить под углом 70 градусов; гибкая удочка смягчает внезапные отчаянные движения рыбы, которая пытается сорваться с крючка. На спиннинге у Кэри было намотано шестьсот ярдов нерастягивающейся нейлоновой лески; спиннинг был простым, он не позволял раскручиваться леске слишком быстро, и любой начинающий рыбак мог бы с ним справиться, даже если на крючок попадется очень большая и тяжелая рыба.

У Эда клюнуло почти сразу. Спиннинг начал раскручиваться, пока он не затормозил его движение. Лодка остановилась, остальные рыбаки намотали лески, чтобы она не спуталась с леской Эда. Все с завистью смотрели, как Эд подводил рыбу к борту корабля. Она сопротивлялась, но тем не менее шла к борту, и, очевидно, это была не слишком большая рыба.

Несколько минут спустя мальчик вытащил тунца среднего размера и бросил бьющуюся зелено-голубую рыбу на палубу за собой.

— Четырнадцать фунтов. В следующий раз повезет больше, — пробормотал капитан. — Что-нибудь покрупнее поймаете. Настоящую рыбу, — он имел в виду акулу. Каждый турист хотел поймать акулу, особенно немцы. Они согласились бы скорее поймать маленькую акулу, чем огромную барракуду. Если акула оказывалась длиннее своего ловца, а у владельца судна оказывался под рукой фотоаппарат, то, когда они возвращались на пристань, он обязательно получал отличные чаевые.

Эд поднялся и предложил свой стул Кэри. После первого улова свое место надо было уступать следующему рыбаку. Этот пункт этикета рыбаков позволял себе нарушать лишь Артур, занимавший центральный стул независимо от хода рыбалки.

Последующие полчаса не произошло ничего примечательного. А потом они натолкнулись на стаю тунцов. Два часа спустя, когда был сделан перерыв и все наконец перевели дыхание, на палубе бились и хватали воздух ртом еще четырнадцать рыб.

Капитан смотрел на блестящую чешую, на выпученные черные рыбьи глаза — казалось, каждая пойманная рыба собирала все свои силы, пытаясь, сделав одно мощное усилие, подпрыгнуть в воздух и вернуться в море, — но потом они понимали тщетность своих попыток и сдавались, содрогаясь в последней агонии поверх умирающих рыб. Он сказал:

— По-моему, здесь уже около двухсот фунтов. В этих водах я еще никогда не ловил столько рыбы так быстро!

Уже было половина девятого, солнце жарило вовсю, но влажности не чувствовалось, легкий бриз дул под навесом. Аппетитные сандвичи с сыром на завтрак разнес Уинстон — Кэри узнала, что ему всего двенадцать лет.

На поверхности моря не было заметно даже зыби; легкое покачивание судна, жара, рокот мотора — все это вместе нагнало на Кэри дремоту. Ей нравилось думать, что в Питтсбурге сейчас холодно.

Еще два часа они сидели с удочками в руках и ждали новой добычи. К полудню поручни были уже такими горячими, что до них было невозможно дотронуться — капитан предложил всем защитный лосьон, чтобы помазать им нос. У всех рыбаков были черные очки, широкополые шляпы, но лицо могло обгореть и от отраженного солнца. Нос же всегда самое уязвимое место на лице.

Кэри попросила мальчика зачерпнуть ведро морской воды и облить ее, чтобы охладиться немного. Но он покачал головой и улыбнулся. Когда морская вода высыхает, то каждая гранула соли становится своеобразной линзой и увеличивает действие солнца на кожу.

Она чувствовала, как жара проникает через хлопчатобумажные рубашку и брюки, надеясь, что она не обожжет кожу. Почти все освежающие напитки в холодильнике уже кончились, оставалось, правда, еще немало пива. У капитана был еще джин, виски, водка в одном из шкафчиков, но он видел, что эта группа хотела удить рыбу, а не пить.

Капитан сказал:

— Если рыба перестает клевать, когда луна находится в первой четверти и идет прилив, это означает одно — поблизости акула. — Он почти заглушил мотор, позвал мальчика и велел ему вывесить за борт сетку с уловом. За дрейфующей лодкой оставался след рыбьего жира и крови.

Судно медленно плыло по морю еще около часа — ничего не произошло. Внимание рыбаков притупилось. Судно продолжало двигаться, потому что большая рыба клюет только на движущуюся наживку. Акула и тунец плывут у поверхности моря, потому что еды здесь больше, чем на глубине.

Внезапно удочка Кэри так сильно дернулась, что она чуть не выпустила ее из рук. Леска начала быстро раскручиваться.

Капитан крикнул:

— Кажется, у вас на крючке крупная рыба. Дайте ей немного отойти, потом соберите все силы и ведите ее к борту. Все остальные скрутите леску, пожалуйста!

Капитан слез вниз по лестнице и встал за спиной у Кэри, замерев в ожидании. Уинстон занял его место у штурвала.

— Лучше надеть наплечники, — капитан открыл ящик под скамейкой и вытащил несколько наплечников. Он выбрал мягкий кожаный жилет, застегивающийся сзади на завязки. Кэри осторожно освободила левую руку и вдела ее в жилет, потом вдела в него правую руку. Завязки свободно свисали у нее за спиной. Капитан помог ей закрепить жилет, плотно затянув завязки, к нему же было прикреплено и удилище. Теперь она могла лучше контролировать силу натяжения лески и крепче держать удилище в руках.

Леска ослабла.

Капитан пробормотал:

— Она сама плывет к борту. Быстро крутите спиннинг, иначе она сорвется с крючка.

Леска вновь натянулась, и она ее опять отпустила. Леска ослабла, и она опять начала крутить спиннинг. Неожиданно леска дернулась, и она чуть не потеряла ее. Инстинктивно все находившиеся на борту наклонились вперед, но Кэри твердо держала в руках удочку и вновь отпустила леску. Она раскручивалась на этот раз быстрее.

— Следите за леской, иначе вы потеряете рыбу, — предупредил капитан.

Все наблюдали за тем, что происходит по кильватеру судна.

Леска ослабла, Кэри стала крутить спиннинг быстрее, надеясь, что она сможет удержать удочку. Она даже не представляла, что ей придется столкнуться с таким сильным сопротивлением — видимо, на том конце лески находилась очень большая рыба. Создавалось впечатление, что леска привязана к бегущей лошади; плечи Кэри уже болели.

Леска вновь сильно дернулась, это произошло так внезапно, что темные очки слетели с носа, упав на палубу.

Но Кэри, занятая борьбой с рыбиной даже не заметила этого. Она быстро крутила спиннинг. Мужчины не отрывали взгляда от ее стройного и гибкого силуэта амазонки на фоне ослепительно сияющего моря. Артур сказал:

— Она слишком велика для тебя, Кэри. Давай, я займусь ею.

— Ничего, Артур, все в порядке, — сказала Кэри твердо. Наступило молчание, потом Эд сказал:

— Кэри, может быть, ты на самом деле дашь Артуру удочку?

— Эд, это моя рыба, а уж поймаю я ее или потеряю — это мое дело.

— Кэри…

— Эд, это моя рыба. — Леска опять натянулась и Кэри отпустила ее.

— Ладно, Эд, пусть она развлечется, — голос Артура звучал равнодушно.

«Черт», — подумал Эд про себя.

Ровно семьдесят три минуты спустя Кэри втащила на борт серую прибрежную акулу весом в 192 фунта. Акула безуспешно пыталась освободиться, продолжая сражаться со своим невидимым противником. Наконец, воля ее была сломлена, — акула была вымотана ожесточенной схваткой за жизнь.

Капитан, все это время стоявший позади Кэри и тихо подававший ей советы, заорал Уинстону, чтобы он поставил мотор в нейтральный режим работы и достал огромный багор.

Когда акула была уже почти побеждена, капитан натянул пару кожаных перчаток. Потом он перегнулся через борт и воткнул багор в точку прямо за злобно глядящим глазом акулы. Акула еще продолжала биться, пытаясь отделаться от крючка и уплыть в глубину моря, но острый и тонкий как шило крючок на конце багра вонзился в ее гладкую кожу.

Не без труда капитан и Уинстон накинули петлю из каната на хвост акуле и вытащили ее на палубу судна.

— Будьте внимательны! — предупредил капитан. — Если даже вы уверены в том, что акула мертва, все равно держитесь подальше. Если она вдруг жива, вы рискуете потерять ногу.

Все отступили назад, не отрывая восхищенных глаз от огромной, сверкающей, темной туши вселяющего благоговение существа. Акулу нельзя не уважать.

Уинстон прыгнул вперед и тяжелым молотком с размаху ударил прямо по носу акулы, по затылку и между глаз, где находился мозг.

Пока они возвращались в гавань, Кэри оставалась в каюте, не в силах сдержать дрожь, вызванную сильным напряжением, которое она пережила. Одежда ее была насквозь мокрой от пота, ее как будто окатили ушатом воды. Ее плечи, спина, бедра и живот болели так, как еще никогда не болели. Она чуть не плакала от боли в руках, ладони и запястья ее были стерты в кровь, она не могла даже шевельнуть ими.

Но она одержала победу. Она не только вела борьбу с акулой. Она сражалась и с Артуром. Странно, она может противостоять Эду и Артуру, но не в состоянии перечить парикмахеру, подумалось ей.

Никто не пришел и не поздравил ее, кроме капитана, просунувшего широко улыбающуюся физиономию в дверной проем и шепнувшего:

— Молодчина!

В коттедже Эд орал на вымотанную рыбалкой Кэри:

— Зачем, ну зачем тебе надо привлекать к себе внимание? Неужели ты не понимаешь, что твое агрессивное поведение мешает моему продвижению? — Он схватил маленькую бутылочку бренди из прикроватной тумбочки и опрокинул содержимое в стакан. — Почему ты не можешь, как все другие жены, болтать о детях и тряпках? Ну зачем тебе удить рыбу, скажи на милость?

— А зачем Артуру удить рыбу? — Кэри зажгла сигарету. — Если бы ты подцепил акулу, ты, конечно, отдал бы ее Артуру?

Эд не знал, как ответить на этот вопрос. Он подошел к тумбочке Кэри и вылил бренди из ее бутылочки к себе в стакан.

— Боже мой, — только и сказал он.

— Эд, что тебе важнее — жена, семья или компания?

— Не нужно драматизма!

— Никакого драматизма. Мне кажется, ты даже не представляешь, как тебя высасывает «Нэксус». Если ты станешь президентом, мы, наверное, вообще не увидит тебя дома.

— Ты, как обычно, преувеличиваешь.

— Я просто надеюсь, что это Рождество будет отличаться от предыдущего. Ты был дома в сочельник и в Новый год. Все остальное время, шесть недель кряду, ты не вылезал из лаборатории, просиживая до поздней ночи. Ты так устал, что ничего больше не мог делать…

Эд повернулся к ней спиной и уставился на деревья и кусты; аккуратно подстриженные, они напоминали зеленых пуделей.

Кэри добавила раздраженно:

— Если бы я не знала о том, что ты занят хромитом, я подумала бы, что ты завел себе подружку.

— Что ты сказала?

Кэри подняла глаза и взглянула на него, продолжая растирать лосьоном свои ободранные руки.

— Я сказала, что если бы я не знала, что ты обнаружил хромиты на Пауи… Эд прошептал:

— Откуда тебе известно о хромитах?

— Когда ты устаешь, ты говоришь во сне.

— Нашу гостиную как будто убрали в траур, — сказал Артур, оглядев свой коттедж. Везде, где можно, стояли белые лилии. Стебли лилий угловато высовывались из ваз: пестики, окруженные тычинками, свисали из белоснежных лепестков, как маленькие подсвечники.

— Все даже пахнет, как в траурной гостиной, — Артур с отвращением вдохнул тяжелый приторный аромат, висевший в комнате.

Сильвана лежала в кровати и нехотя оторвалась от книги. Артур ни слова не сказал о своем улове, и она знала ответ, не спрашивая:

— Здесь так принято, но я попрошу, чтобы они унесли цветы.

Когда Сильвана поселялась в гостинице, автоматически в ее номер заказывалось на двести долларов белых цветов. Но даже цветочник, работающий при гостинице, не может изменить впечатление, которое производят белые цветы.

Артур взял книгу, которую она читала:

— «Избирательность влечения». Захватывающий заголовок! Я хочу чего-нибудь выпить, — сказал он.

Сильвана двинулась к бару и налила Артуру огромную порцию скотча.

Через полчаса лилии исчезли из номера, Артур лежал в плетеном шезлонге во дворике, потягивая вторую огромную порцию виски. Допив стакан, он поставил его на землю и сказал:

— Я решил сделать Чарли своим преемником. У него есть хватка, необходимая, чтобы успешно руководить транснациональной компанией.

Сильвана подумала: «Это безжалостно» — и спросила:

— Почему не Эда?

— Мужчина, который не в состоянии контролировать поведение своей жены, не сможет управлять огромной компанией.

Он сказал это, имея в виду и свой дом.

— А тебе не пришло бы в голову рассмотреть и кандидатуру Изабель, будь она чуть постарше? — спросила Сильвана. Она не хотела задавать более прямого вопроса, но три президента компании умирали один за другим в течение семи лет до назначения Артура. Поэтому члены правления настаивали, чтобы его преемник был достаточно молодым.

— Упаси меня Бог. Для дел такого масштаба она еще просто ребенок, — фыркнул Артур. — К тому же я никогда не предложу на этот пост кандидатуру женщины. Они слишком легко поддаются чужому влиянию.

Сильвана молча вышла в гостиную и налила ему еще один стакан виски.

5

Вторник, 13 ноября 1984 года

Во вторник после завтрака Эд в одиночестве шел по грунтовой дороге, ведущей от отеля к летной полосе. Кроме Артура, он никому не сказал о месторождении хромистого железняка. Если бы Артур узнал, что Кэри об этом тоже известно, это серьезно подорвало бы шансы Эда быть избранным на пост президента. Поэтому Эд решил не говорить об этом Артуру и молил Бога, чтобы не произошло дальнейшей утечки информации. Мысленно он постарался восстановить события, которые привели его на остров.

Получив первую концессию на проведение горных работ на Пауи, «Нэксус» немедленно начал добиваться разрешения на поиски полезных ископаемых по всему острову. Этого не удалось сделать даже Раки, который в результате многолетних усилий смог получить право на геологическую разведку всего лишь в северо-восточной оконечности острова. Националистически настроенный президент не хотел нарушать тесные связи с могущественными вождями, благодаря которым он держался у власти и которые не желали присутствия белых в своих владениях. Наконец, в 1981 году «Нэксусу» разрешили прислать небольшую поисковую партию в район Центральных гор, где за два года поисков ничего интересного так и не нашли. Однако, оказавшись в двадцати милях вглубь от северо-западного побережья, примерно на той же долготе, что и рудник «Маунт-Ида», начальник партии (по чистой случайности, как выяснилось позднее) решил сосредоточить усилия в районе ничем не примечательных холмов, прозванных вследствие их горбатой формы Черепаховыми горами. Как обычно, геологоразведчики расчистили место от растительности, пробурили скважины, взяли образцы верхнего слоя почвы и каменистой породы, а также пробы песка и гравия со дна ручьев. Образцы упаковали в специальные полотняные мешки, каждый из которых был снабжен закодированной картой местности и отправлен сначала вертолетом, а затем самолетом в лаборатории Питтсбурга вместе с данными аэрофотосъемки всего района поисков.

Ознакомившись с заключением лаборатории по геологоразведке в районе Черепаховых гор, Эд немедленно показал его Артуру. Оба отменили все планы на ближайший уикенд и провели его, запершись в кабинете Артура, лишь изредка выходя наружу подышать свежим воздухом. Закутавшись в шарфы и плащи, они устало брели вдоль холодного берега реки Огайо, с которой граничили владения Артура.

Как ожидалось, образцы показали наличие меди. Присутствовал также и уран, но в невысокой концентрации, кроме того, после аварии на «Тримайл-айленде»[2], уран вряд ли мог заинтересовать кого бы то ни было. Однако вот уже несколько лет «Нэксус» вел безуспешные поиски на австралийской Северной территории, где сосредоточились самые большие в мире неразработанные запасы урана; очень может быть, что месторождение на Пауи составит конкуренцию «Мэри Кэтлин» — единственному урановому руднику в Австралии. Прочитав эту часть заключения, Эд удовлетворенно кивнул и пробормотал:

— Но содержание железной руды всего пять процентов, и цена будет ниже минимальной.

Артур прочитал, вскинул на него глаза.

— А кобальт! Не много найдется месторождений с концентрацией в сорок процентов. Вспомни, что произошло в Заире.

Эд кивнул головой. В 1973 году Организация стран-экспортеров нефти подняла цены на нефть, что повлекло за собой энергетический кризис и повсеместную инфляцию. Не удивительно, что в то время многие опасались, не образуются ли другие картели, не объединятся ли в монополии производители таких необходимых для Запада меди и бокситов и не поднимут ли свои цены на такой уровень, что под угрозой окажутся не только целые отрасли промышленности, но и целые страны.

В начале 1978 года африканское государство Заир — на которое приходилось более половины производимого в мире кобальта — сократило его поставки своим клиентам на 30 процентов. Вторжение в Заир повстанческих сил в мае 1978 г сопровождалось легкой паникой, поскольку можно было ожидать резкого сокращения мирового производства кобальта. Цена кобальта быстро подскочила с 11 до 25 долларов за килограмм и к декабрю (из-за ажиотажного спроса) достигла 120 долларов. На этом кое-кто баснословно нажился — и, видимо, наживется еще, поскольку, по расчетам, запасы кобальта истощатся к 2065 году.

В середине 70-х растущие цены на другие сырьевые материалы послужили причиной того, что многие бросились покупать новые шахты; такое сверхвложение капиталов привело к перепроизводству сырья и, следовательно, низким ценам в период мирового спада производства. Это была одна из причин того, что «Нэксус», как и другие горнорудные компании, в течение уже нескольких лет пребывал в незавидном положении.

Эд сказал:

— Читай дальше, Артур. Там еще интереснее. Артур прочитал. Вдруг он выпрямился и вопросительно посмотрел на Эда. Эд кивнул.

— Да, хромит — вот настоящая находка.

Самые разные, многократно выверенные анализы указывали на содержание в образцах хромита равномерно высокой концентрации.

В этот пасмурный ноябрьский день они без слов поняли друг друга. Если действовать аккуратно, под темно-зелеными зарослями Черепаховых гор их может ожидать шанс, который выпадает раз в жизни.

Еще не решаясь в это поверить, Артур сказал:

— Не просто хромит, но еще с такой высокой концентрацией.

— От семи до десяти. Это равноценно лучшим месторождениям Южной Африки.

— Немного удачи для разнообразия нам не повредит, — мягко сказал Артур. — Кто еще видел это заключение?

— Я принес его прямо тебе, — сказал Эд.

— Южная Африка тоже заинтересуется. ЮАР обладает девяноста процентами мировых запасов хромита, поэтому эта страна держит всех остальных в своих заложниках. Добавки хромита используются для производства нержавеющей стали в автомобильной промышленности, в самолето — и ракетостроении. Если Южная Африка по политическим мотивам вдруг решила бы придержать свой хромит, это немедленно вызвало бы спад производства во всем мире.

Артур постучал пальцами по докладу лаборатории.

— Если эта новость станет известна, нам не видать концессий на Пауи, ЮАР заплатит за них любые деньги. У них просто не будет другого выхода. Чтобы защитить свое положение, они должны будут переиграть «Нэксус».

— Нет вопроса.

— Это стоило нам колоссальных денег. Почему мы должны подносить им результаты нашей работы на тарелочке?

Эд согласился. Разрешение на геологоразведку всего северного побережья было получено только после того, как министру природных ресурсов Пауи, как и многим другим высшим чиновникам, был выплачен секретный гонорар. Как обычно в таких случаях, «Нэксус» был обязан ознакомить министра с результатами работ.

Немного помолчав, Артур мягко добавил:

— Я думаю, тебе следует потерять страницу-другую этого доклада, Эд.

Эд было встревожился, но потом смирился. Он ожидал такое предложение. Это означало, что его могут обвинить в пособничестве и подстрекательстве к незаконным действиям. Однако немногие геологи отличались щепетильностью архиепископа, когда речь заходила о финансировании, регистрации, приобретении и вообще всего, что касалось их интересов.

Эд сказал.

— Ты хочешь сказать, что президенту мы покажем только ту часть заключения, где говорится о меди и уране, но придержим информацию о металлах и минералах? Естественно, это вызовет у них подозрения. Поэтому надо…

— …отдать им кобальт. Пожертвовать козленком, чтобы заполучить тигра.

— Естественно, они и не ждут от нас всей правды.

— С мошенниками нельзя быть честными. Они просто не поймут нас, — сказал Артур.

— Итак, мы пудрим им мозги — а о главном молчок? — Эд поразмыслил с минуту и сказал: По крайней мере два человека из лаборатории знают о хромите — тот, кто непосредственно проводил анализ, и начальник лаборатории. Но, конечно, все образцы были закодированы как обычно — так что по большому счету, Артур, только тебе и мне известно об их происхождении.

Артур махнул рукой в сторону софы, на которой лежал 150-страничный доклад с картами и фотографиями.

— Возьми копию этого доклада в фирме «Рекорде». Попроси их вернуть все другие копии, пошли им записку, чтобы все регистрировалось на тебя. Из студии возьмешь все негативы и отпечатки.

Эд подумал, что единственным, кто будет отвечать за сокрытие, фальсификацию, а может быть и уничтожение документов, будет он, и сказал:

— Будет сделано.

— Этот доклад держи в сейфе у себя дома, Эд, не в офисе. Проследи, чтобы образцы выбросили как мусор.

— Конечно, Артур.

— И конечно, переговоры с Пауи — вопрос наипервейшей важности. Пусть это возьмет на себя лично Гарри Скотт. Ведь не вызовет же у них подозрений то, что вместе с ним участвовать в переговорах будет человек из управления по контрактам?

— Не должно. Очень часто президенты стран третьего мира даже настаивают на том, чтобы иметь дело только с руководителем организации, ради собственного престижа.

Оба они знали, что после серии встреч с президентом и его министрами финансов и природных ресурсов, «Нэксус» добьется контракта на право ведения горных работ, который будет включать процент доходов правительства Пауи (которое и так уже владело 20 процентами акций «Пауи Нэксус Майнинг лтд.»). Конечно, им придется сделать кое-какие взносы на личные счета президента и его двух министров в банке «Кредит Суисс» в Цюрихе — эта публика могла ходить босиком в своих родных деревнях, но когда дело касалось выбора швейцарского банка, она становилась весьма искушенной.

Об этих особых выплатах нельзя упоминать ни в контрактах, ни на переговорах. Один только раз о них в завуалированной форме будет упомянуто на краткой, один на один, встрече за чашкой кофе в частном доме одного из заинтересованных министров. Впоследствии, после определенного количества чопорных бесед, все разделы контракта будут согласованы и за его подробную разработку возьмутся юристы.

Наступили сумерки. Артур барабанил по докладу пальцами.

— Жаль, что сменилось правительство.

К несчастью, к ноябрю 1983 года Раки вот уже несколько месяцев был не у дел, а переговоры с новым правительством не дали никаких результатов.

И вот сейчас, почти год спустя, президент Пауи согласился наконец принять президента «Нэксуса», вот поэтому на острове и появились высшие служащие компании. Они разгуливали в тропических костюмах, в рубашках с открытым воротом по взлетной полосе «Пэрэдайз-Бэй» и мечтали о самой крупной сделке в истории «Нэксуса»…

Когда Эд свернул на дорогу к взлетной полосе, он услышал за собой топот ног бегущего человека.

Бретт тяжело дышал над ухом Эда; на полдороге к летной полосе он понял, что в очередной раз забыл взять с собой аэрозоль от астмы.

— Шнурок на ботинке лопнул, — сказал Бретт на ходу.

Багряное вьющееся растение обрамляло дверь скромного бунгало, стоявшего на территории отеля. Шкипер яхты «Луиза» в синих джинсах и белой рубашке на пороге своего дома целовал жену. Он познакомился с ней в лавке ее отца, куда зашел, чтобы пополнить запасы для своей яхты. Вскоре они поженились. Луиза была небольшого роста, гибкая и смуглая, с карими в желтую крапинку глазами, немного раскосыми, как у кошки; ее часто принимали за южноамериканку и даже за гречанку, но на самом деле она была англо-индийского происхождения — ее голос сохранил размеренный мелодичный ритм, унаследованный от матери-индианки.

— Что у нас на ужин, Луиза, карри? — Он стянул вниз ее бирюзовый саронг и поцеловал в обнажившуюся грудь.

— Что ты, мы сегодня ужинаем не дома. — Она отпрянула и поправила саронг, натянув его до приличествующего уровня. — По вторникам на пляже устраивается Пикник, а сегодня к тому же конец сезона, будут танцы разных племен. Так что, пожалуйста, возвращайся с туристами вовремя. Костер будет зажжен ровно в семь. И чтобы никакого флирта.

Это была их домашняя шутка. Женщины-туристки, останавливающиеся в отеле, часто заглядывались на стройного загорелого шкипера, но он смотрел на них как на средство, помогающее ему окупить расходы на яхту. Нельзя сказать, что он недолюбливал их, они, наверное, заслужили свой отдых. Он всегда был вежлив с ними, но сохранял дистанцию и никогда не заводил с ними интрижек, никогда не принимал их вечерние приглашения.

— То же самое относится и к тебе, Лу, — официально пост Луизы назывался «менеджер по развлечениям». В ее обязанности входила организация для гостей отеля «Пэрэдайз-Бэй» всех пикников, прогулок, а также запись на теннис и гольф. Мужская часть туристов представляла для Луизы такую же опасность, как женская для ее мужа.

Вместо того, чтобы расточать любезности незнакомым людям, он бы с удовольствием провел этот вечер в уюте домашнего очага, так думал шкипер, направляясь к пирсу по тропинке, заросшей с обеих сторон кустами пуансетии. Однако спорить с Лу было бесполезно. У нее на все было свое мнение. И хотя внешне она всячески подчеркивала его главенство, выходило так, что он во всем подчинялся ей, даже если речь шла о выборе между спокойным ужином дома и шумной компанией незнакомцев. У них в бунгало почти не было никакой мебели, потому что Лу любила ходить по полу босиком и сидеть, скрестив ноги, на красивых ковриках, которые прислал им ее дедушка к свадьбе. Единственным предметом европейской обстановки была большая медная кровать, которую шкипер купил задешево у какого-то миссионера, мечтавшего как можно скорее уехать с Пауи.

На повороте тропинки шкипер еще раз обернулся помахать на прощанье рукой. Он рассмеялся. Несносный козленок опять жевал подол саронга Луизы.

Луиза нагнулась, раздвинула маленькие розовые челюсти и осторожно вызволила бирюзовую ткань.

Она крикнула:

— Билли хочет завтракать. До свидания, дорогой!

— До свидания, Лу. — И он пошел к пляжу. Тогда он не знал, что говорит ей эти слова в последний раз.

Женщины поднимались на борт яхты мелкими скованными шагами, боясь потерять равновесие. Когда шкипер помогал подняться Кэри, он заметил перчатки на ее руках и спросил:

— Болят? Ну, вчера у вас был знатный улов. Если желаете попытать счастья сегодня, ящик с рыболовными снастями внизу и ждет вас.

Он протянул руку, чтобы подхватить Сюзи, которая прыгнула с пирса на борт и приземлилась неудачно. На ней была розовая кофточка на бретельках, розовые в обтяжку шорты, облегающие лицо очки от солнца в белой оправе, как у лыжного гонщика, и белые босоножки на высоких каблуках.

Шкипер заметил:

— В кабине есть запас теннисных тапочек, мэм. Эти каблуки испортят всю палубу. Сюзи спросила:

— Ничего, если я буду ходить босиком?

Шкипер утвердительно кивнул. Следующей была Сильвана. Она споткнулась, неловко выбралась на палубу и поправила свой черный хлопчатобумажный комбинезон от «Валентине» с весьма изысканным вырезом на спине.

Яхта медленно отчалила. С берега им махал рукой Родди в желтых плавках. Он твердо решил весь день провести у бассейна. Женщины махали ему в ответ. Сюзи устроилась на носу, она перевязала свои длинные светлые волосы розовой лентой и принялась тщательно смазывать каждый открытый кусочек своей кожи кремом для загара.

Пэтти спустилась вниз посмотреть на снаряжение для подводной охоты.

— У вас есть даже запасные ружья. Прекрасно. Шкипер взглянул на ее синюю блузку с короткими рукавами и белые шорты.

— В том рундуке у стены вы найдете хлопчатобумажные рубашки с длинными рукавами, а в углу панамы и соломенные шляпы. Если вы целый день будете с голыми руками, они обгорят на солнце. И скажите об этом всем остальным, пожалуйста.

За исключением Кэри, они все одинаковы, подумал он: без шляп, с голыми руками и ногами они рассчитывают уберечься от тропического солнца с помощью модных темных очков и крема для загара. Если бы я не нянчился с ними, все бы получили серьезные ожоги.

Из кабинки высунулась голова Кэри.

— Я не могу найти ящик с рыболовной снастью, там так много всего.

Тощий черный юнга спрыгнул с верхней палубы, приземлился, как кошка, и присоединился к ее поискам.

— Почему вы не уберете все это? — Кэри обвела рукой груду разной утвари у стенки кабины.

— Это все может потребоваться нашим гостям в отеле. В рундуках нет места. — Он показал на ящики под скамейками по обе стенки кабины. Кэри попыталась открыть один из них, но он оказался заперт.

Юнга сказал:

— Там ружья.

— Ружья?

В кабинку просунул голову шкипер.

— Я держу там винтовку, на случай если кто-нибудь попытается украсть яхту или же если придется высаживаться на берег неизвестной страны. Уинстон хранит здесь мачете, по этим же причинам. Мы запираем их на ключ. Я не хочу, чтобы мои пассажиры по случайности поотрубали себе руки или же прострелили головы, — Он повернулся к юнге. — Вставай у штурвала, Уинстон, и веди ее прямо в море, пока не поравняемся с мысом. Потом позовешь меня.

Кэри сказала:

— Но эти ящики все заперты.

— Да, — сказал шкипер. По крайней мере хоть одна из них подготовилась как следует. Кэри была одета в свободную, с длинными рукавами, синюю блузку и легкие брюки в тон. — Рундуки положено запирать, чтобы пассажиры не лазали куда не следует. В первом рундуке хранятся сигнальные ракеты. В рундуке подальше — запас краски для судна.

Кэри посмотрела на гору разнообразных предметов у задней стенки кабины и спросила:

— А зачем нужны для рыбной ловли москитные сетки и фонарь?

— Это подводный фонарь, и он не предназначен для рыбной ловли. Иногда бывает нужно нырнуть под яхту и посмотреть, что происходит с килем. А если вам когда-нибудь придется провести ночь на борту, вы поймете, почему я держу под рукой москитные сетки. — Он пошарил рукой под москитной сеткой. — Вот ящик со снастями. Давайте подумаем, что вам сегодня может пригодиться. — Присев на корточки, он стал копаться в ярких пластиковых наживках.

На корме Анни, заправляя свою светло-зеленую блузку без рукавов в темно-зеленые широкие брюки, сказала Кэри:

— Какая прекрасная погода! Как хорошо, что компания устраивает для нас такие путешествия. Я их обожаю. — Она твердо решила выкинуть из головы все мысли о Гарри, но по ночам тело предавало ее.

— А так все и задумано, — лениво произнесла Кэри, глядя на бурлящие волны в кильватере. — Эти путешествия предназначены для того, чтобы держать нас всех в послушании. Раз в год всех жен администраторов компании забрасывают в какое-нибудь экзотическое место, выполняют все их желания, угощают коктейлями, украшают орхидеями, за что от них требуется забыть все то, с чем им благодаря компании приходилось мириться в течение всего года.

— Ты это серьезно, Кэри? — Анни нервно оглянулась, не услышала ли это Сильвана.

— Я хочу сказать, что первое правило большого бизнеса — это «женщины и дети должны быть на последнем месте», — убежденно сказала Кэри. — Если Эд измучен тем, что самолет опоздал, обед растянулся, а увеселение арабов в клубе «Плейбой» никак не кончатся, от меня требуется сочувствие, а не жалобы.

— Говори тише, Кэри, — испуганно попросила Анни. Кэри не обращала на нее внимания.

— Я не должна роптать, если приходится в последнюю минуту менять свои планы, или видеть мужа только на скучнейших деловых банкетах и проводить весь вечер с приклеенной к лицу улыбкой.

— Но это часть жизни каждой жены, лояльной к компании, — упрекнула ее Анни, — а компания действительно заботится о своих служащих и их семьях.

— Компания заботится только о том, чтобы все видели эту заботу, потому что это очень полезно для бизнеса. — Не будь такой циничной, Кэри, — сказала Анни. — Вспомни, что компания каждому ребенку подбирает индивидуальные рождественские подарки. — На компьютере их можно подобрать в одну секунду, — заметила Кэри. — Компания даже детей использует в своих целях. А нам всем промывают мозги, Анни. — Кэри дернула головой, потому что ее леска натянулась. Но в Последний момент клев сорвался. — На последнем пикнике, организованном «Нэксусом», я познакомилась с одной бедняжкой, муж которой работал в управлении внешнего развития. За восемнадцать лет ей пришлось переезжать с места на место шестнадцать раз.

— Вот это по-настоящему лояльная жена. Кэри презрительно фыркнула.

— Знаешь, что такое лояльная жена? Это просто тупица. Подумать только, что Эд удивляется, почему я держусь за свою работу.

Когда они огибали южный мыс, на борту воцарилась тишина. Кэри удила рыбу, Сюзи загорала, три другие женщины завороженно смотрели на ярко-зеленую полосу берега, медленно проплывающую перед их глазами. Они почти не разговаривали. Хотя они вели себя дружелюбно, между этими женщинами не было ничего общего. Тонкий слой хороших манер прикрывал робость Анни, нервозность Пэтти, цинизм Кэри, защитную холодность Сюзи и вялое равнодушие Сильваны. Поскольку Сильвана была женой Артура, все остальные женщины в ее присутствии чувствовали себя немного скованно.

— Наденьте это обязательно, — твердо сказал шкипер и раздал рубашки.

Желтый микроавтобус «тойота» с выведенными на дверях черными буквами словом «Нэксус» медленно пробивал себе дорогу среди множества машин на главной улице, направляясь к президентскому дворцу, расположенному на другом конце города.

Вице-президенты «Нэксуса» прибыли в город двумя партиями, потому что на шахте был всего один вертолет на четверых пассажиров. Обычно рудники не располагали даже этим, потому что вертолеты использовались только для геологоразведки и доставки материалов, когда налаживалось производство. Но в условиях Пауи вертолет был единственным практичным средством передвижения. «Нэксус» использовал вертолеты для доставки администраторов и специалистов из аэропорта Куинстаун и взлетной полосы Маунт-Иды, и как скорую помощь, чтобы как можно скорей перевезти людей с рудника в больницу.

Пилот, неразговорчивый уроженец Новой Зеландии, имевший профессию инженера, избавлял компанию от необходимости нанимать технического специалиста для обслуживания вертолета. Вертолет использовался также и для перевозки необходимых запчастей, иначе запчасти должны были бы переправляться самолетами компании «Эйр Ньюджини», делавшими с материка один рейс в неделю.

Оборудованный по специальному заказу, с воздушным кондиционером, салон микроавтобуса казался просто раем по сравнению с жарой в аэропорту. Когда они ехали по городу, Артур выглядывал в окно. Как много полицейских на улицах. Все они были в черных сапогах и пятнистой полевой форме, грудь перетянута белой лентой с надписью «Полиция», выведенной шариковой авторучкой. Управляющий рудника заметил:

— Здесь всегда полно полицейских. Как только отсюда ушли австралийцы, в 1975 году, констебли в колониальном стиле были заменены на полувоенную полицию, которая за несколько месяцев трансформировалась в Оборонительные Силы Пауи, ОСП.

— Можно подумать, что сегодня весь город выехал на эту улицу, — пошутил Артур. Все в автобусе засмеялись.

— Это центр города, бедный район, — пояснил управляющий.

Тем временем желтый автобус маневрировал среди мешанины закусочных, баров, клубов, из которых неслась оглушительная музыка. В толпе местных жителей, которые выглядели довольно подозрительно, не было видно ни одного белокожего человека.

Мусор переполнял сточные канавы по обе стороны дороги, которая была вся в рытвинах и ямах. Вдоль улицы шли мелкие магазинчики, закрывающиеся на ночь железными решетками. Их стены хранили на себе следы краски (как когда-то выкрасили их хозяева-китайцы) — где ярко-розовой, где оранжевой, где голубой. В лавках было полно мужчин, одетых в нечто, похожее на цветастые ночные рубашки. Иногда ряд магазинчиков прерывался каким-нибудь облупленным бетонным зданием, не то чтобы слишком современной архитектуры, но не имеющим вообще к ней никакого отношения. Крошечные оконца во всех домах без исключения были зарешечены толстыми железными прутьями.

Когда щегольской желтый автобус медленно полз по ржавому мосту Сент-Мэри с односторонним движением, его пассажиры с опаской глядели вниз, на грязно-зеленые воды Сент-Мэри-Ривер. Благополучно преодолев переправу, автобус вильнул в сторону, чтобы не столкнуться с велосипедистом, и чуть не врезался в облезлую, бывшую когда-то бирюзовой, лачугу, на проржавевшей жестяной крыше которой краской было написано: «Большой Универсальный Супермаркет». К стене была прибита табличка: «Осторожно, злая собака».

Автобус проехал по менее населенному району, после которого оказался в гуще уличного рынка, где торговались черные женщины, склонившись над пыльными пирамидами желтых и красноватых овощей, разложенных на пальмовых листьях прямо на дороге.

Автобус тащился как черепаха и управляющий, как бы извиняясь, сказал:

— Это единственная дорога ко дворцу. И всегда мы сталкиваемся с одной и той же проблемой.

Артур посмотрел на управляющего; это был коренастый загорелый человек; по обеим сторонам его круглого невыразительного лица, как поджаренные оладьи, торчали уши.

— Постройте другую дорогу, — сказал Артур.

— Конечно. Я займусь этим сегодня после обеда, сэр.

Дорога стала шире, людей меньше; лачуги и магазинчики остались позади. Автобус проезжал мимо двухэтажных домов с деревянными верандами или крыльцом из проржавевшей жести. Потом эти дома сменились другими, побольше, в колониальном стиле, с балконами, когда-то покрашенными белой краской.

Постепенно дома исчезли, темно-зеленые джунгли наступали на неровное полотно дороги, если можно было назвать дорогой череду рытвин, соединенных между собой гудроном, которые вполне могли появиться в результате колебаний почвы. Бретт вцепился в спинку переднего сиденья, поскольку время от времени казалось, что автобус сойдет с дороги, но каждый раз чудесным образом он снова становился на правильный курс.

Миновав еще один поворот, водитель резко нажал на тормоза.

Впереди на полотне дороги группа голых чернокожих дралась на копьях. По обе стороны шоссе стояло еще больше таких же чернокожих, нацелив друг на друга луки.

— Головы вниз, — резко скомандовал управляющий.

Водитель нажал на сигнал, вяло махнул туземцам рукой, чтобы они ушли с дороги, и автобус медленно двинулся дальше.

Неожиданно группа дерущихся расступилась и разошлась по обеим сторонам дороги, на полотне остался только один человек. Он лежал без движения. Водитель не переставал сигналить. Вышли два туземца с копьями. Они взяли лежащего за руку и за ногу и сволокли его с дороги, освободив путь автобусу.

Как только автобус проехал, обнаженные воины снова возобновили схватку.

— Обычная драка между племенами, — объяснил управляющий.

Чарли сказал:

— Хорошо, что вы предупредили нас, чтобы мы спрятали головы. Бретт сказал:

— Мне показалось, что тот человек на дороге был мертв.

— Вполне возможно, — согласился управляющий. — Они очень кровожадны. Здесь сохранились очень странные традиции.

— Например? — спросил Бретт. Он все еще был под впечатлением от зрелища мертвого тела на дороге и надеялся, что, если он будет продолжать разговор, этого никто не заметит.

— Многие приезжающие сюда находят весьма странным культ Карго, — сказал управляющий. — Островитяне верят, что все западные промышленные товары ниспосланы Богом и должны быть разделены между всеми поровну. А белые люди забирают себе большую часть. И вот появилась небольшая группа, называющая себя партией Карго; их деятели призывают расправиться со всеми белыми, за что обещают немедленное спасение и вознаграждение.

— И они пользуются здесь влиянием? — тревожно спросил Бретт.

— Обычно во время предвыборной борьбы их экстравагантные посулы вызывают некоторое беспокойство, но их политики всего лишь неорганизованная банда. Никого из них нельзя назвать прирожденным лидером. В этой партии нет никого, кто обладал бы харизмой[3].

— А что, если появится энергичный лидер? — спросил Бретт.

Управляющий рассмеялся.

— Харизмы ему будет недостаточно. Он еще должен быть богат, дисциплинирован, организован, иметь хорошо оснащенные войска. Но если такой человек появится, он сможет завоевать сердца всех до одного жителей этой страны, и тогда у нас могут быть неприятности. Но пока что на Пауи такого человека нет. — Он показал рукой вперед. — Смотрите, вот и дворец.

Здесь, в двух милях к югу от Куинстауна, стоял полуразвалившийся Президентский дворец. Он был построен в 1975 году, как только была провозглашена независимость, но средств на его строительство не хватило, поскольку они были разворованы. Здание возвели кое-как, и очень скоро оно пришло в полный упадок.

Желтый автобус подъехал к высокой стене, в центре которой были ворота, украшенные импозантной когда-то бетонной аркой. За этой аркой пассажиры могли рассмотреть несколько двухэтажных розовато-лиловых зданий. Все оконные проемы были тщательно зарешечены.

Автобус остановился у арки. Первым вышел управляющий и предъявил свой пропуск вооруженным охранникам, а затем открыл дверь автобуса Артуру.

— В жизни не видела такого прекрасного пляжа! — сказала Анни.

Шкипер кивнул.

— Я часто привожу сюда туристов. Это самый лучший пляж в этой части острова, но туземцы никогда сюда не ходят.

«Луиза» направлялась в небольшую лагуну шириной примерно в милю, окруженную коралловым рифом, в котором был разрыв. За береговой полосой сразу поднимались высокие черные скалы, разделенные с левой стороны водопадом, сверкавшим на солнце. Водопад не был отвесным; каменистый пологий склон оканчивался широким каменным резервуаром на высоте примерно пятнадцать футов от пляжа, после чего вода продолжала свой путь на песок. Ближе к вершине обе стороны водопада украшала роскошная растительность.

— Держитесь крепче! — крикнул шкипер с крыла ходового мостика. — Идем на риф!

Когда «Луиза» подошла ближе к полоске белой пены, окаймляющей риф, пассажиры могли видеть, как об него разбиваются волны; звук прибоя был похож на отдаленные раскаты грома. Когда «Луиза» устремилась к проливу, никому из пассажирок и в голову не пришло, каким отточенным мастерством надо обладать, чтобы провести яхту через узкий канал в коралловом рифе. Миллионы лет на дне океана скапливались скелеты крошечных морских животных, из них сформировались похожие на горный хребет известковые отложения, из которых со временем и образовался коралловый риф. Края его остры как бритва, и, если волны бросят на него пловца, тело его тут же будет изрезано на куски, кости раздроблены и он превратится в кровавое месиво еще до того, как станет добычей акул.

— Здесь не опасно плавать? — спросила Пэтти, глядя на спокойные прозрачные воды бухты. Шкипер покачал головой.

— Конечно нет. Большие хищные рыбы не заходят сюда. Риф для них все равно что подводная изгородь.

— А почему? — спросила Пэтти.

— Не знаю. Может, акуле это кажется ловушкой. Вам лучше оставаться в южной оконечности лагуны, потому что с северной стороны, там, куда падает водопад, проходит течение, а за ним зыбучие пески. Там из воды поднимаются мангровые заросли.

Шкипер ждал большой волны, чтобы войти в лагуну. «Луиза» скользнула на ее гребне, волна, кроме того, обеспечивала яхте достаточную глубину в этом мелком месте.

Они бросили якорь примерно в тридцати футах от берега. Уинстон начал загружать надувную лодку пакетами с продуктами, зонтиками, ковриками. Если гордостью шкипера была «Луиза», то для Уинстона не было ничего лучше надувной лодки; он обожал каждый сантиметр ее серого прорезиненного материала. Длиной всего десять футов, лодка была снабжена подвесным мотором в двадцать лошадиных сил, и ее можно было использовать для водных лыж. Когда воздух из нее выпускали, ее можно было сложить в небольшой мешок и затолкать в багажник маленького автомобиля. Уинстон не переставал удивляться этому чуду.

Мотор завелся мгновенно, что было удачей, потому что старик был с характером. Шкипер собирался заменить его на новый, как только у него появится немного лишних денег.

Женщины, поминутно теряя равновесие, перешли в надувную лодку. Уинстон перевез их на берег в два рейса. Он отнес продукты в тень под пальмы. Земля под ними была усеяна ветками, упавшими кокосами и сухими, мертвыми листьями.

На пляже было нестерпимо жарко, поэтому было решено прогуляться к водопаду и принять перед обедом естественный душ. Женщины переоделись в купальники и пошли следом за шкипером, зачарованные мягким ласковым морем, шелестом пальм в легком бризе, шумом водопада, который по мере их приближения становился все громче, пока не перерос в устрашающий рев.

Пэтти взмахнула рукой.

— Смотрите. Вдоль водопада наверх идет тропинка.

Узкая, заросшая тропа извивалась между черными камнями до самой вершины скалы.

— Не ходите на вершину скалы и в джунгли, — предупредил шкипер. — В джунгли нельзя ходить без компаса, потому что там все выглядит одинаково. Вы потеряетесь в пять минут и никогда не выберетесь обратно.

— А у вас есть компас?

— Конечно. — Он вытащил из-под рубашки компас со стрелками, который висел на кожаном шнурке у него на шее. Пэтти сказала:

— Тогда вы сможете повести нас в джунгли. Недалеко. Так, чтобы мы могли сказать, что побывали в джунглях.

— Может быть, после обеда. Давайте лучше искупаемся.

— Почему «может быть»? — не отставала Пэтти.

— Туземцы не любят, когда кто-то поднимается на вершину. Это табу. На этом острове много таких запрещенных зон. Вот поэтому я всегда беру с собой местного жителя.

— Почему же это табу?

— Я подозреваю, что наверху находится покинутая деревня. Когда в одном месте земля истощается, жители уходят и строят себе деревню где-нибудь в другом месте, но кости их предков остаются в покинутой деревне. Духи умерших живут только там, где они жили, когда имели тело.

— Ой! Как страшно! — Сюзи кокетливо передернулась. Пэтти сказала:

— Кажется, в пятнадцати футах кверху я вижу естественный бассейн. Туда-то мы можем пойти?

— Конечно, — сказал шкипер. — Это очень красивый бассейн. Я всегда вожу туда гостей.

Они поднялись по тропинке к бассейну. Четыре женщины бросились в воду и стали резвиться в брызгах водопада. Они старались держаться подальше от самого водопада, потому что вес падающей воды мог быть опасен.

Сюзи в розовом бикини сидела на камне, болтая в воде ногами. В ответ на недоуменный взгляд шкипера она покачала головой.

— Я не умею плавать.

Шкипер присел на корточки рядом с ней.

— Тогда вам будет удобно смотреть, как Уинстон проделывает свой трюк. Все пошло с того момента, как с месяц назад он уронил в этот бассейн перочинный нож, который я подарил ему. Для ребят с острова нет ничего дороже перочинного ножа, это для них настоящее сокровище, так что Уинстон не собирался распрощаться с подарком. Он очень хороший ныряльщик — однажды он поднял со дна озера контактные линзы, — и, ныряя за своим ножом, он обнаружил под дном бассейна пещеру, вход в нее скрывал нависающий камень.

На Сюзи это произвело впечатление.

— А вы были там? Пещера большая? Как ему удавалось дышать?

— Нет, я никогда там не был, моряки не любят мокнуть в воде. Уинстон говорит, что там есть подводный туннель, в конце которого и находится пещера, где можно дышать свежим воздухом. Наверное, это правда, иначе ему бы не удался его маленький трюк.

Сюзи сказала:

— Это поразительно.

— Да ничего особенного в этом нет. Подземные известняковые пещеры не редкость в здешних местах. Хотя на Пауи нет таких больших пещер, как в Восточной Новой Британии, — та шестьсот ярдов длиной и двадцать ярдов высотой в центральном зале, и прямо под ней протекает подземная река. Туземцы помалкивают об этих пещерах, они не хотят, чтобы о них узнали белые.

Под ними, в бассейне, Уинстон вдруг завращал белками глаз, издал пронзительный вопль и скрылся под водой. Пловчихи отреагировали так, как он и рассчитывал.

— На помощь!

— Его схватила судорога!

— Может, его утащило какое-нибудь животное?

— Давайте нырнем за ним.

Кэри в тревоге махала руками и звала шкипера.

— Почему вы там смеетесь? Что-то случилось с Уинстоном. Он уже две минуты не показывается из воды.

— Я ныряю за ним, — сбивчиво проговорила Пэтти. Но не успела она уйти под воду, как шкипер крикнул:

— С Уинстоном все в порядке. Это его коронный номер. Обычно он заключает пари на то, сколько минут он может провести под водой. Его не будет около пяти минут, так что не беспокойтесь о нем. — И он еще раз рассказал им о подводной пещере.

И действительно, через пять минут на поверхности появился Уинстон, он улыбался от уха до уха, поскольку оказался в центре внимания.

Женщины смеялись и поругивали его за то, что он так напугал их. Шкипер потрепал его по черным курчавым волосам и сказал:

— Смелый ты парнишка.

Такое внимание совсем вскружило голову Уинстону. Он подпрыгнул на своих широких, плоских вывернутых ступнях.

— Уинстон не верит в духов водопада! Уинстон не какой-нибудь жалкий дикарь. — Он размахивал своими тощими руками. — Уинстон хороший христианин. Иисус самый главный колдун. Нет другого Бога, кроме него!

Шкипер дружески похлопал его.

— Сразу можно сказать, что он посещал миссионерскую школу в Куинстауне.

Уинстон повел группу обратно на место пикника. Он мерно бежал вприпрыжку на кривых, согнутых в коленях ногах, что так характерно для жителей джунглей. Пока он расстилал коврики и доставал из пакетов продукты, женщины пошли поплавать в теплой голубой воде лагуны.

Сильвана плыла, вытягивая шею и высоко держа голову, чтобы не испортить прическу. Минуты через две она вышла и немедленно переоделась из черного купальника с подрезом, который по идее должен был ее строй нить, в чернью, скрывающий фигуру комбинезон.

Анни в голубом купальнике, с которого стекала вода, бросилась на расстеленные в тени коврики.

— Ой, как хочется пить. Неужели мы не взяли ничего, кроме пива? Даже «Перье»?

«Перье» не оказалось, поэтому Уинстон пошел с ведром к водопаду набрать воды.

В ярком бикини, со струящимися по спине длинными волосами выбежала на песок Кэри. Она была похожа на прекрасную амазонку. Пэтти еще не вышла из воды, и шкипер, подойдя к самому берегу, стал кричать ей, чтобы она немедленно выходила, если не хочет получить солнечный удар. Пэтти быстро, по-спортивному плыла через лагуну и, казалось, не слышала его. Шкипер напряг голосовые связки.

— Выходите из воды, или мне придется вытаскивать вас самому.

Нехотя Пэтти направилась к берегу. Она вышла из воды, встряхивая по-мальчишески коротко стриженными волосами и одергивая синий облегающий купальник с белыми полосками по бокам, скроенный таким образом, чтобы лямки не натирали плечи. Она села в тени и взяла сандвич.

— Могли бы приготовить для нас что-нибудь получше, чем сандвичи с курицей, — пожаловалась Сюзи. Кэри это рассмешило.

— Шеф соорудил для нас рыбачью еду!

Рыбачья еда состояла из огромного количества банок пива и нескольких толстых сандвичей, которые удобно было держать во рту, или бросить на палубу, если во время еды начнется клев.

— Ну, во всяком случае, так жарко, что есть не хочется, — сказала Пэтти, отгоняя песчаных блох, накинувшихся на ее ноги. Песок был такой горячий, что ходить по нему босиком было невозможно, она уже успела обжечь подошвы, а кроме того, чувствовала приближение головной боли, но не собиралась признаваться в этом, потому что этот шкипер, строящий из себя начальника, предупредил, что солнце нагреет ей голову, если она будет слишком долго плавать. Тоже мне, прекрасное место!

На пляже сидеть слишком жарко, в воде вообще можно получить солнечный удар. Пэтти еще раз смахнула мошек с ног и увидела, что Сюзи маленькой кисточкой накрашивает губы.

— Наверное, Уинстон выучил английский в миссионерской школе, — сказала Пэтти. — Его я понимаю прекрасно, а вот других туземцев не понимаю совершенно, хотя они уверены, что говорят правильно.

— Они говорят на пиджине, — сказал шкипер. — В своей основе это меланезийский и английский, с заимствованием из малайского, китайского и немецкого. В нем всего триста тысяч слов, нет множественного числа, вообще грамматика отсутствует, но на него можно перевести любые английские слова. Некоторые считают его уродливым, а по-моему, это замечательное изобретение. Мое любимое слово «машина», оно может означать массу понятий, от консервного ножа до бульдозера. Вилка, например, это «машина для кау-кау», что значит «для еды».

— По-моему, все это ничего общего с английским не имеет, — сказала Пэтти.

— Его трудно понять, потому что туземцы не произносят звуки «ф» и «в», поэтому получается не «фрукты», а «прукты», не «ветер», а «бетер». Вместо «ч» они говорят «с», не «чай», а «сай». «Сестный селобек» значит «честный человек».

Он научил Пэтти еще нескольким словам на пиджин, но вскоре она потеряла к ним интерес. Было слишком жарко.

Ветер утих, после обеда стало еще жарче.

В тени пальм было влажно и душно. Сильвана — единственная из них, кто взял с собой книгу, — лежала растянувшись и читала.

Пэтти обратилась к шкиперу.

— Когда станет прохладнее, можно покататься на водных лыжах?

— К сожалению, подвесной мотор начал барахлить, так что лучше не заводить надувную лодку. — Ему было ни к чему катать всю эту компанию на водных лыжах, после чего мотор можно будет выбросить.

Пэтти выругалась про себя. Ей нужно было чем-то развлечься, она определенно чувствовала приближение головной боли; затылок начал пульсировать как сумасшедший.

Солнце разморило их.

Все молчали, пока Сюзи, которая не выносила тишины и считала, что на этом пикнике было так же весело, как у гроба покойника, посмотрела через плечо Сильваны и спросила:

— А что вы читаете?

— «Джейн Эйр».

— Книга по мотивам фильма? Когда-то я видела это по телевизору. О старых добрых временах, с Джоан Фонтен в главной роли, что-то про девушку-сироту, которая вышла замуж за своего хозяина. Нечто сентиментальное.

— Я бы этого не сказала, — ответила Сильвана. — Это довольно зловещая версия «Золушки». — Джейн начинает жизнь бедной гувернанткой, влюбляется в своего хозяина, но в конце книги он слепнет и становится полностью зависим от нее. Он оказывается недосягаем для женских чар, сам-то он ничего не видит, а Джейн полностью контролирует ситуацию. — «Власть без ответственности, — подумала она. — Артур сказал бы, что это мечта каждой женщины».

Сюзи смотрела, как Кэри, облачившись в голубую блузку и брюки, надев маску для подводного плавания, входит в воду. Анни дремала. Как не шли ей зеленый цвет, эти мешковатые штаны! Пэтти держалась за голову обеими руками. Черт побери, веселенькая компания, подумала Сюзи. Она решила пройтись по пляжу и насобирать ракушек.

Она медленно шла по песку, развлекаясь тем, что представляла себе, как Артур с повязкой на глазах неловко, как медведь, двигается по комнате, но слепота вряд ли грозит Артуру, к тому времени научатся делать искусственную роговицу или еще что придумают. Более вероятно, что трагедия Артура будет заключаться в том, что он влюбится в молодую девушку. Он был как раз в подходящем возрасте, чтобы свалять такого дурака, тем более что Сюзи доводилось быть свидетельницей подобных случаев. После развода с Сильваной Артур женится на молодой девушке, но та не желает сидеть дома, она хочет развлекаться. И вот старый дурак, проторчав целый день в офисе, тащится куда-то вечером, а ночью до потери сознания занимается любовью, пока наконец в три часа ночи в каком-нибудь ночном клубе не свалится с сердечным приступом. На похоронах молодая девушка выглядит прелестно, вся в черном, с алой отделкой у воротника, просто в точности как Элизабет Тейлор, когда она оказалась в центре внимания на заупокойной службе по Ричарду Бартону. Итак, молодая девушка заполучает все деньги старого дурака и с тех пор живет, не зная забот. Вот из чего состоят истории современных Золушек…

Сюзи с усилием дернула левую ногу, но тапочек провалился в мокрый песок. Правый тапок тоже начал хлюпать, а левая нога ушла в песок по щиколотку. Здесь болотистое, а не песчаное место, как остальной пляж, подумала она. Почва была водянистая, поросшая редкими кустиками сорняков.

Сюзи снова попыталась освободить левую ногу. Тапок издал хлюпающий, чмокающий звук. Вытащить ногу ей не удалось.

Вот нелепость! Рассердившись, она дернула коленями, пытаясь вытащить ноги, потом раздраженно нагнулась, чтобы развязать шнурки на тапочках.

За спиной Сюзи услышала чей-то крик. Она обернулась. По пляжу бежал шкипер, за ним по пятам Уинстон. Шкипер крикнул:

— Вы попали в зыбучие пески, леди. Не двигайтесь.

Сюзи ничуть не испугалась. Значит, она попала в зыбучие пески. А они бежали вытащить ее отсюда. Она немного забылась, вот и все. Правда, она перешла маленькую речушку в песке между водопадом и морем, хотя ее и предупреждали. Велика важность. Тоже мне преступление! Они обязаны были следить за мной, не так ли? Почему никто не закричал раньше?

Шкипер, задыхаясь, подбежал к полосе грубой травы. Он был примерно в пятнадцати футах от Сюзи, и все время двигался вокруг, оставляя следы в слякоти. Уинстон бросился к пальмовой роще, где стал собирать сухие ветки под деревьями. Он притащил ветки шкиперу, который снял с себя рубашку и разорвал ее на полоски. Шкипер связал вместе полосу материи и скрепил ими две ветки, чтобы сделать из них одну длинную. Уинстон, который был гораздо легче взрослого человека, лег на живот у самого края зыбучих песков; медленно он протолкнул удлиненную ветку по направлению к Сюзи, у которой провалились в песок уже обе ноги.

Теперь Сюзи поняла, что ей грозит опасность. Она напряглась всем телом и дрожала.

Ветка не доходила до нее почти на шесть футов. Окружающий мир предстал перед Сюзи очень отчетливо, но нереально, как картина художника-сюрреалиста. Все выглядело так же, как и до обеда, — мелкие волны ласково набегали на берег, солнце так же сияло с лазурного неба. Но, чувствуя, как все глубже засасывала ее трясина, она начала всхлипывать. Скоро ее не будет, но в этом мире ничего не изменится.

— Ложись на землю, Сюзи, — крикнул ей шкипер. — Теперь очень медленно постарайся подтянуться руками и повернуться в мою сторону. Не двигай ногами, иначе засосет еще глубже. Вытяни руки ко мне. Мне нужно, чтобы ты была в горизонтальном положении.

Побледневшая от страха Сюзи все это выполнила, но все равно не могла дотянуться до ветки. Вся в грязи, с песком, набившимся в рот, она лежала, вытянув руки, но ветка была от нее в двух футах.

Шкипер за ноги оттащил распростертого Уинстона — было бы нечестно заставлять мальчика ползти дальше — и, тихо выругавшись, сам пополз к Сюзи, толкая впереди себя ветку.

Лежа в грязи, глотая слезы, Сюзи отчаянно напрягала пальцы, чтобы схватиться за ветку, которую он проталкивал ей. Наконец она смогла коснуться ее кончиками пальцев, но хватала только слабые пальмовые листья.

Шкипер не решился ползти дальше, но протолкнул связанные ветки так далеко, на сколько хватило сил, сам он уже не дотягивался до них. Сюзи теперь могла как следует уцепиться за них, но сам шкипер не мог дотянуться до противоположного конца.

— Держись, Сюзи! — Если он смог проползти такое расстояние, то Уинстон сможет проползти немного дальше. Он отполз в безопасное место и велел Уинстону снова ползти в болото и ухватиться за ветки. Уинстон понимал, что это опасно, но без слов улегся на живот и пополз в хлюпающее месиво, пока не удалился на два фута в глубь зыбучих песков. Шкипер полз следом.

— О'кей, Уинстон, когда я скажу «раз, два, три, тащи» — ты и Сюзи хватаетесь за ветку, и я вас вытаскиваю. Прекрати хныкать, девушка, и сосредоточься!

— Раз, два, три!

Никакого результата. Уинстону казалось, что его разрывают на две части.

— Сначала, — сказал шкипер, — Раз, два, три… тащи! — пятясь назад, он тащил за собой Уинстона. Уинстон крепко вцепился в ветку.

— Руки! Мои руки! — охнула Сюзи сквозь песок, набившийся в рот. — Я больше не могу держаться.

— Сюзи, ты начала двигаться! Ты выходишь! Держись, девушка! — Жилы на руках шкипера напряглись от усилия, но он уже был вне досягаемости предательских песков, а запачканные грязью голые ноги Сюзи показались на поверхности. Тапочки пропали навсегда.

Дюйм за дюймом был вытащен в безопасное место Уинстон, волочивший за собой пальмовые ветки.

Наконец Сюзи была спасена.

— Можно встать, Сюзи, ты на твердой почве. Но Сюзи была не в силах; ее трясло, она хныкала от пережитого страха. Шкипер помог ей встать на ноги. Невозможно было разглядеть на ней розовую кофточку на бретельках и шорты. Все, за исключением светловолосой головы, было покрыто слоем грязно-зеленой жижи.

Пошатываясь, она пошла к морю смыть с себя грязь. Им были видны остальные члены компании, находившиеся в полумиле от них. Кэри все еще плавала с маской, Сильвана читала, Анни дремала, а Пэтти сидела скрестив ноги и опустив вниз голову; она предавалась медитации.

Символом высокого положения в горнорудном деле является белый цвет. Начальники смен всегда носят белые каски, в тех редких случаях, когда шахту посещает английская королева, ее упаковывают в белый комбинезон. По прибытии на шахту Маунт-Ида гостям из Питтсбурга сразу же выдали белые каски и белые комбинезоны. На фоне закопченой шахты они выглядели рекламой стирального порошка. Толпа улыбающихся шахтеров встретила их приветственными возгласами. Светло-коричневые рубашки и шорты рабочих были в пятнах от пота, тяжелые ботинки с развязанными шнурками болтались на ногах, желтые каски сдвинуты на затылки. Чарли обратил внимание, что некоторые разрисовали свои каски картинками, напоминающими маску, которая висела в его доме на пляже.

Чарли, как всегда с отвращением, шагнул в клеть, которая, вместив в себя человек сорок, за столько же секунд спустила их вниз и остановилась с жутким скрежетом, от которого содрогались все кости. Очень часто медная руда добывается открытым способом. Чарли вдруг пожалел о том, что рудник Маунт-Ида был подземным.

Внутри шахты было хорошее освещение, как в метро, ровным потоком шел нагнетаемый воздух. У ствола шахты сгрудились грузовики и другие машины, все, на чем останавливался взгляд, было начищено и отполировано, а грязные механизмы упрятаны подальше ради такого важного визита. Небольшой группе в ослепительно белых одеждах подали джип, работавший на электробатареях, и они проехали одну милю по туннелю шириной в двадцать футов, который вел в забой шахты.

У Чарли было ощущение, какое он всегда испытывал, спустившись в шахту. Страх. Все время, пока находишься в шахте, не перестаешь думать о том, какая масса земли сосредоточена наверху, и не перестаешь, удивляться, почему она не падает тебе на голову. Чарли старался не смотреть на старые штольни, где произошло оседание почвы и пой стал бугристым.

По мере того как они приближались к забою, пыли стало больше, а грохот стал невыносим; нагнетающие воздух компрессоры создавали больше шума, чем пневматические сверла, вгрызающиеся в асфальт при ремонте дорог. Оглушающий грохот вибрировал и усиливался в замкнутом пространстве.

В конце туннеля уже собралась бригада, которой доверили продемонстрировать подготовку к взрывным работам.

Сделав понимающие лица, питтсбургские гости внимательно наблюдали за работой. Поскольку Артур видел подобную операцию, наверное, в сотый раз, он отвлекся и стал вспоминать утреннюю встречу с президентом Пауи. Все шло более-менее так, как предсказывал Эд, за исключением одного момента. После того как он передал доклад… президенту. (Эд переделал его, включив в него уран, но опустил упоминание о кобальте и хромите), тот посмотрел ему прямо в глаза и спросил:

— А какие перспективы насчет кобальта? Вот вам и секретность. Будем надеяться что сработает приманка, подумал Артур и, нимало не смутившись, ответил:

— Их нет, сэр. — И добавил: — Господину президенту, конечно, известно, что даже если бы мы и нашли кобальт, он не будет в цене. Цены резко снизились в 1980 году из-за перепроизводства. Сейчас спрос понемногу начал расти, и к 1985 году ожидается, что цены достигнут примерно двадцати долларов за килограмм, но у нас нет оснований надеяться на то, что мы найдем кобальт, господин президент.

Президент усмехнулся.

— Кто знает, что может произойти в будущем, сэр.

— Что бы мы ни нашли, господин президент, Пауи получит из этого значительную долю.

Воспоминания Артура были прерваны резкой переменой в завываниях буров. Группу людей в белых одеяниях мгновенно окутал клуб пыли. Послышался ужасающий свист воздушной струи, вырывающейся под большим давлением. Один из ярко-оранжевых воздухопроводов взвился в опасной близости от голов посетителей, он вибрировал с такой скоростью, что напоминал оранжевый веер.

Разошлось сцепление воздухопровода, сразу же понял Артур. Никто не успел шевельнуться, труба воздухопровода толщиной в руку ударила по кровле шахтного ствола, разбив огнеупорную электрическую лампу.

Они оказались в кромешной тьме и в замкнутом пространстве. В эту секунду каждый из них не только слышал свист и грохот из воздухопровода, но и осознавал, что над ними нависли тысячи тонн черной земли.

В верхней части воздухопровода снабженный пружиной датчик давления немедленно захлопнулся и перекрыл клапан, ведущий к воздухопроводу. Как только давление воздуха снизилось, извивающаяся металлическая змея упала на землю. Издав последнее шипение, она осталась спокойно лежать в темноте. Но охваченные паникой люди, оказавшиеся в забое в темноте, этого не знали.

Кто-то рядом с Чарли пронзительно вскрикнул. Чарли вспомнил, что видел экстренный телефон, который свисал со стены в забое и связывал напрямую со спасательной командой. Кашляя и задыхаясь, Чарли ощупывал стену в поисках телефона, но никак не мог его обнаружить.

Фонарики на их белых касках прорезывали мутные неверные лучи света в слое пыли, сами высокие гости пытались вдохнуть воздух, а вместо этого глотали пыль. Пыль забила их ноздри и резала глаза. Они задыхались и были бессильны что-либо предпринять.

В глубине туннеля просматривался слабый кружок света. Все члены группы поняли, что, если двигаться на свет неповрежденных лампочек, можно выйти обратно к подъемнику и спокойно подняться на поверхность.

Они стали поспешно пробираться к этому слабому световому кружку, подальше от пыли, темноты и страха того, что может еще случиться.

Но один человек не побежал с ними Эд закричал:

— Здесь остался раненый! Скажите, чтобы спасатели прихватили носилки! — Но его никто не услышал, и он повернул обратно, ориентируясь на стоны.

Удушливая пыль была плотнее тумана на Ньюфаундленде, но когда она улеглась, Эд при помощи фонаря на своей каске смог увидеть бледного бородатого человека — того самого, который производил бурение — он корчился на полу и кричал от боли. Каска и защитные очки исчезли, правая нога сильно кровоточила. Муфта, отскочившая от рукава воздухопровода, раздробила ему колено.

Наверху спасательная команда, состоящая из трех человек, развлекалась игрой в покер, когда прозвучал сигнал тревоги. Без слов они побросали свои карты и вскочили в санитарный джип, который постоянно находился рядом с их кабинкой. Через двадцать пять секунд после сигнала тревоги они уже спускались в шахту.

Обычно водитель санитарного джипа ездил с гораздо большей скоростью, но сейчас, не отдавая себе в этом отчета, он нажимал на тормоза. Ему не хотелось бы наехать на кого-то из этих важных начальников. Поэтому джип двигался по туннелю длиной с милю со скоростью бегущего человека.

Сигнал тревоги прозвучал и на посту контроля. Начальник смены немедленно вскочил в свой джип и поехал следом за санитарной машиной, надеясь, что проблема заключалась только в нарушенном воздухопроводе, как было указано на индикаторе сигнала тревоги. Он чуть не врезался в санитарный джип, когда тот остановился у забоя шахты.

Прожектор и фары санитарной машины высветили сгрудившихся грязных, задыхающихся, кашляющих мужчин, которые пытались прийти в себя под первой лампочкой, до которой они дошли. Позади этой группы слышался чей-то стон, а кто-то звал на помощь.

Водитель, он же санитар, спрыгнул с сиденья и протолкнулся сквозь людей. Он направился в конец туннеля, где фонарь каски Эда освещал раненого оператора. Тот все еще стонал.

Санитар опустился на колени, посветил своей лампой на искалеченную ногу человека.

— Ампутация, бедолага, — пробормотал он и подозвал к себе остальных членов своей команды.

Они действовали быстро. Один человек приставил кислородную маску к лицу раненого, другой сделал ему укол морфия в руку, после чего они погрузили его на носилки и поспешно унесли в санитарную машину. Спасатели теперь остались одни, не считая Эда. Всю инспекционную группу увез к подъемнику начальник смены.

Пока санитары оказывали помощь раненому, Эд впрыгнул в джип и стал водить прожектором, чтобы убедиться в том, что больше раненых нет.

Бледный луч выхватил скорчившуюся, бледную фигуру человека, лежащего в тени большого экскаватора.

Эд закричал:

— Носилки к левой стороне! — Он слез с джипа, бросился к человеку, лежащему у стены, и перевернул его на спину.

— Боже мой! Это Бретт, — сказал Эд.

Когда все в панике бежали в темноте, Бретт, наверное, натолкнулся на тяжелый экскаватор — а может быть, случайно его толкнули.

Эд отчаянно закричал:

— Носилки! Кислород! Быстрее!

К нему подбежали два санитара. Первый стал на колени, просунул в трахею Бретта трубочку и соединил ее с кислородным баллоном. Реакции не последовало. Очень трудно пробить воздухом забитые пылью бронхи.

Когда второй санитар взял руку Бретта проверить пульс, из безжизненных пальцев выпал синий аэрозольный флакончик. Санитар поднял аэрозоль и потряс его.

— Эта штука пустая! — сказал он.

В тусклом свете шахты санитар сделал Бретту внутривенную инъекцию стероидов. И снова никакой реакции от пострадавшего.

Спасателям потребовалось двадцать пять секунд, чтобы сесть в джип, шесть минут, чтобы проехать одну милю туннеля, еще три минуты, чтобы удостовериться, что кашляющие начальники были вне опасности и две минуты на оказание помощи раненому оператору. Всего двенадцать минут прошло с того момента, как прозвучал сигнал тревоги. Медики переглянулись между собой в тусклом искусственном свете. Один пожал плечами. Оба они понимали, что этот человек мертв.

— Бедолага, — сказал первый санитар. Это было их универсальное слово для выражения соболезнования.

Никто из них не знал, что если бы горничная в гостинице не подобрала с пола в ванной использованный аэрозольный баллончик и не положила бы его аккуратно на полку рядом с новым и Бретт не взял бы его с собой по ошибке, то он мог бы спасти свою жизнь вместо того, чтобы в отчаянии нажимать на пустой баллончик, задыхаясь от пыли…

6

— Пожалуйста, леди, рассаживайтесь в лодке поудобнее.

Шкипер провел «Луизу» сквозь пролив между коралловыми рифами, направившись прямо на волну и на ее гребне перепрыгнув опасное место. По обе стороны пролива раздался оглушительный шум, когда, море ударилось о возвышающиеся берега кораллового рифа, взметая в воздух брызги.

«Луиза» взяла курс на северо-восток и двинулась назад в Райский залив. Солнце перестало так нещадно палить, и начал дуть легкий бриз.

Шкипер надеялся, что в скором времени женщины воспрянут духом. Сюзи сидела ссутулившись в душной кабине, все еще заплаканная после выпавшего на ее долю испытания плывуном; тихоня Анни наливала еще порцию водки с тоником.

Остальные женщины на берегу с тревогой смотрели, когда Сюзи, Уинстон и шкипер, все перепачканные грязью и песком, шатаясь, направлялись к месторасположению пикника. Анни и великанша Кэри помогли трясущейся Сюзи спуститься в воду, сняли с нее грязную одежду, вымыли ее, а затем нарядили в чистую голубую рыбачью рубашку. Толстушка Сильвана выразила желание вернуться в отель, но блондинка с мальчишечьим характером возразила. Какого черта портить им день, говорила Пэтти, покуда Сюзи выслушивала наставления, что ей не следует больше приближаться к плывунам.

Стоя на корме, шкипер наблюдал, как Кэри ловит рыбу. На всех были надеты рыбачьи одежды, как он и приказывал. Большинство туристов никогда не слушалось его — они считали, что лучше знают, как им себя вести. Он всегда предупреждал их осторожно загорать в начале отдыха плавать в длинных штанах и рубашках с длинными рукавами — и не принимать солнечных ванн. Но они всегда предпочитали разгуливать в модных купальниках, которые привезли с собой. Забывали, что находятся в тропиках. После двух сезонов в отеле «Пэрэдайз-Бэй» он пришел к выводу, что не имеет смысла настаивать на своем, потому что туристы всегда считали его назойливым и занудным. Слишком поздно они понимали, что он прав, когда боль и волдыри сковывали их дня на три и они, всхлипывая, лежали в кровати, а гостиничные медсестры заботливо смазывали их обожженную кожу цинковой мазью. Потом, когда сожженая кожа слезала с них, как со змей, они волновались, не останется ли этот свежий розовый цвет, похожий на цвет телячьей вырезки, до конца их дней.

Шкипер подавил зевоту. Туристический сезон приближался к концу; влажный период начнется с первого декабря. Он оставил штурвал и оглянулся через плечо на нижнюю палубу.

Кэри поймала небольшого тунца — около шести фунтов, прикинул он — и теперь сидела на корточках на палубе и прилаживала новую наживку. Уинстон помогал ей.

Шкипер был по-настоящему доволен этим парнем. Плавал он, как форель, а нырял, как дельфин; он стоит больше, чем все зерна, из которых изготавливалась мука для тех двух мешков, что его отец брал в качестве платы за него. Шкипер мог побиться об заклад, что Уинстон предпочитал море суше. На суше это был легковозбудимый, тощий двенадцатилетний мальчик, на море он превращался в приятного юношу, уравновешенного, быстро соображающего, который никогда не совершал ненужных движений. Но это и не было удивительно, ведь происходил он из семьи ныряльщиков за жемчугом. В этот день он прекрасно вел себя на этом плывуне. Уинстон спас жизнь блондинке. На этом он, можно считать, заработал еще два мешка муки.

Усевшись на транец, Уинстон заканчивал перечисление имен всех своих десяти братьев и сестер, а Анни слушала его, сидя на стульчике для рыбалки. Ее светло-зеленая майка без рукавов постоянно выскакивала из-за пояска мешковатых зеленых слаксов. Анни слушала, как Уинстон рассказывает об отце Уинстоне Черчилле Смите, миссионере, который крестил его, обучал в миссионерской школе и подарил ему белые четки, которые горделиво свешивались из кармана его дырявых шорт цвета хаки.

— Библия — награда, — говорил с гордостью Уинстон. — Уинстон хороший христианин. Уинстон ест тело Иисуса и пьет кровь Иисуса и потому получает силу Иисуса. Уинстон не паршивый дикарь. Иисус — хорошая сила, волшебство. Уинстон не верит в бога Килибоба.

— Хватит, Уинстон, — позвал его шкипер. — Иди-ка сюда, возьми штурвал.

Уинстон вскарабкался по веревочной лестнице, а шкипер спрыгнул на палубу выпить пивка.

— А что это за бог Килибоб? — спросила Анни.

— Разновидность религии. Культ Карго[4], — пояснил шкипер. — Старые местные традиции не сильно изменились, даже в Куинстауне. Обычные селения живут так же, как жили их предки, разве что люди стали использовать в быту привезенные с запада вещи — скажем, жестянку от супа в качестве чайника. Они не верят, что товары производятся людьми. Они считают, что джипы, землеройные машины и банки растворимого кофе сотворены богом Килибобом и посылаются на землю духами отцов в качестве вознаграждения для каждого. — Он отхлебнул пива. — Все товары, произведенные на западе, называются Карго. И предполагается, что они ниспосланы богом Килибобом.

Сюзи рассмеялась:

— Значит, они считают, что этот швейцарский ножик, и эта банка пива, и эта лодка упали непосредственно с неба?

— Да. И это не удивительно, если учесть, что никто из них никогда не видел фабрик и заводов. — Он оглядел румяные, заинтересованные лица. — Некоторые считают, что миссионеры вводят их в заблуждение. Христианство не раскрыло им секрета распространения Карго. Но они верят, что миссионеры знают секрет, потому что у них всегда много Карго.

— Но туземцы выглядят такими приветливыми, — возразила Анни.

— Когда островитянин тешит себя надеждой, что беленький откроет ему ненароком секрет Карго, он всегда дружелюбен. Будьте осторожны, когда дарите им что-нибудь. Даже какую-нибудь мелочь типа перочинного ножичка, который я подарил Уинстону.

— Что значит осторожны? — спросила Сюзи.

— Не ожидайте благодарности, — сказал шкипер. — Островитянин считает подарок своей долей в Карго, чем-то причитающимся ему. Не давайте им понять, что у вас много вещей, иначе они будут считать, что вы утаили от них ту часть Карго, которую бог Килибоб послал на землю для них.

— Но ведь наверняка не все из них так думают? Вот Уинстон не верит в бога Килибоба. Он только что сам сказал, — сказала Анни.

На это шкипер рассмеялся:

— Это только потому, что он на самом деле верит в Килибоба. Несколько лет в миссионерской школе никоим образом не изглаживают в человеке его предыдущую жизнь, проведенную в племени, где каждый человек посвящает свои молитвы, свою еду и свои цветы богу Килибобу.

О человеческих жертвоприношениях шкипер умолчал.

— А чего из Карго им больше всего хочется? — спросила Анни.

— Некоторые из них молятся о топорах, одежде, ножах. Более агрессивные вымаливают себе военное Карго — самолеты и военные корабли — чтобы скинуть белых с острова.

— Так вы возите с собой ружье, опасаясь, что вашу лодку захотят украсть? — спросила Кэри.

— О, нет, у меня никогда еще не было никаких неприятностей. Они не обвиняют белых за ту собственность, которой те постоянно владеют, они обвиняют их только тогда, когда им кажется, что белые что-то от них припрятали. Еще они могут разгневаться на врачей, потому что они неправильно исполняют ритуал. Им кажется, что те исполняют плохие танцы, произносят плохие заклинания и неправильно приносят жертвы. Они отказываются от лечения и через некоторое время понимают, что поступили правильно, потому что духи предков посылают им тотчас какое-нибудь приятное Карго — банку консервов или губную помаду.

— Значит, они считают, что молитвами можно вернуть себе утаенные от них вещи? — спросила Кэри. Шкипер кивнул:

— Они верят в вознаграждение в этой жизни, а не в будущей.

Он внезапно повернул голову, как собака, учуявшая что-то. Ему показалось что-то необычное в работе двигателя.

Нет, только показалось.

— Когда туземцев везут на самолете, — добавил он, — и самолет пролетает над селением, в котором поклоняются культу Карго, они начинают рыдать от ужаса, зная, что там, внизу, в селении, люди молятся, чтобы самолет упал и разбился, чтобы можно было поживиться пивом.

Вновь шкипер резко поднял голову. Теперь он был уверен, что двигатель теряет мощность. Мало-помалу мотор заглох, но некоторое время еще работал лишь по инерции.

Шкипер вскарабкался на мостик и проверил горючее. Бак был неполный, но горючего в нем было вполне достаточно. Может быть, вода в дизельном топливе? Он залил доверху резервуар.

К его облегчению двигатель внезапно заработал, и они вновь поплыли вперед. Забавно, но раньше у него не возникало подобных проблем; но ведь лодка ни разу не проходила техосмотра, потому что это значило вести ее в Куинстаун и терять драгоценные дни курортного сезона.

Когда багровое солнце опустилось к горизонту, темная гладь воды как бы покрылась кровью.

Сюзи, которая, казалось, уже забыла, как еще недавно почти умирала, распахнула воротник своей рубашки и с любопытством разглядывала обгорелую кожу:

— Эй, посмотрите-ка на эти отметины! Сегодня я не смогу надеть одежду без завязок.

— Пикник на побережье всегда дарит много информации о мире, — сказал шкипер. — Дамы обычно надевают хлопчатые платья, иногда легкие жакеты. Когда же после заката начинаются туземные пляски, многих бросает в дрожь, даже если они сидят рядом с костром.

Сюзи решила надеть свое белое платье «Кельвин Кляйн» без ремешка. Никаких украшений и босиком. Она подвязала волосы тесемкой, а за ухом приколола желтую орхидею. Лицо она намазала бронзовым кремом, который назывался «Звездная дымка». Она посмотрела на часы. Было без двадцати шесть. В шесть они должны вернуться.

Шкипер заметил, как Сюзи посмотрела на часы.

— Почти дома. Вон за тем мысом уже Райский залив.

— А танцоры будут в туземных одеждах? — спросила Кэри, вспоминая те причудливые фотографии, которые Эд привозил домой.

— Раньше они предпочитали отплясывать голышом, но теперь ради правил приличия надевают набедренные повязки из тростника. А на головах — уборы из перьев двух футов высотой. — Говоря это, шкипер поднял голову и оглянулся. Он вновь услышал этот странный звук в двигателе. Черт возьми, это никак не топливо, но двигатель вновь останавливается!

Мотор заглох очень быстро, лодка перестала двигаться вперед.

— Прошу прощения, леди. Вы не возражаете, если я попрошу вас перебраться в кабину? Мне нужно открыть палубу и осмотреть двигатель, который располагается под ней.

Осмотрев двигатель, шкипер не нашел никаких видимых неполадок. Дизель выглядел так, будто собирался работать вечно, но все же он остановился, а значит, что-то было не в порядке. Ну почему эта старушка не подождала чуть-чуть и сломалась до того, как они вернулись в Райский залив?

Лишь небольшая пурпурная дуга оставалась светлой над горизонтом. Море было запятнано неспокойными красными и оранжевыми бликами, скачущими по «Луизе».

Через пять минут шкипер крикнул:

— Попробуй завести, Уинстон.

Уинстон нажал на стартер, двигатель лишь чихнул.

— Ладно, отключай. Кажется, я знаю в чем дело. — Пальцы шкипера со знанием дела копались в моторе, но никаких неполадок так и не обнаружили.

— Попробуй еще разок, Уинстон.

Тот же результат.

В три минуты седьмого солнце медленно провалилось за линию горизонта, тотчас игривые красные отблески на воде побледнели, стали золотыми, тускло сверкая на поверхности черной воды. В тропиках почти нет сумерек, через десять минут после заката наступает полный мрак.

Шкипер взмок, лицо его пламенело.

— Я передам по радио в отель, что с нами случилось, — сказал он.

— Попросите их прислать за нами другую лодку, — сказала ему Сильвана.

— Там нет другой лодки с мотором. Маленькая моторная лодка, которую они используют для водных лыж, на ремонте, все остальное — одиночные лодочки и резиновые надувные шлюпки.

Шкипер соединился по радио с отелем и объяснил ситуацию.

— Да, мы около другого берега полуострова… Что я собираюсь делать? Оставлю моего паренька-помощника на лодке и перевезу всех леди на берег в шлюпке. Правда, она рассчитана только на четверых и придется перевозить в два приема. Я поведу их по тропе, пересекающей полуостров, так что пришлите нескольких парней с фонарями навстречу… Другого выхода нет. Там ведь только несколько миль… Пойдут, пойдут, если захотят попасть на пикник. А не хотят, так проведут ночь в лодке… Послушайте, они целый день провалялись на берегу, и от того, что пройдут пару миль пешком, не рассыплются… Да, скажите мужьям, что мы немного задержимся, и попросите Лу не спешить с началом праздника. Хорошо? Если эти свинтусы целый день готовили еду для гулянки, ничего не случится, если придется подождать несколько минут… Нет, для следующего месяца не потребуется капитального ремонта… Да, постарайтесь быть немного попроще, я ведь, как-никак, черт возьми, знаю свое дело.

Он забрался на корму и объяснил план действий.

— Просто удивительно, как это у них нет других лодок! — рассердилась Сильвана.

— Лодки нам нужны только для рыбной ловли и водных лыж, мэм. Прокат этой лодки стоит пятьсот долларов в день, а бывают дни, когда на ней никто не катается. Так что, если бы у нас было две лодки, мы давно бы разорились.

Вдруг двигатель кашлянул и завелся. На лице у Уинстона расплылась улыбка, широкая, как у ломтика кокосового ореха.

— Она пойдет, босс. — Уинстон нажал на стартер. — Идет, босс!

Двигатель снова кашлянул и умолк.

— Вот говно какое!.. — простите, леди, — сказал шкипер. — Не будем ждать, пока стемнеет окончательно и переправимся на берег. Уинстон, ты остаешься на лодке. Не пускай на нее никого, понял? Я вернусь через несколько часов.

Он спустился вниз и вернулся со своим ружьем.

— Эй, — крикнула Сюзи, — если это просто небольшая прогулка, зачем нам ружье?

— Нам оно и ни к чему. Это для Уинстона. Лодка ведь — солидное Карго.

— Но ведь Уинстону только двенадцать лет!

— Ему было вообще только одиннадцать, когда я впервые взял его на лодку, и первое, чему я его научил, это как продырявить любого, кто захочет стащить мою лодку. Теперь, леди, пожалуйста, там на носу есть ящик, достаньте-ка из него кроссовки. Ваши туфельки не слишком хороши для прогулки по джунглям.

Около половины седьмого все женщины в плохо подходящих по размеру кроссовках стояли на сыром каменистом берегу и смотрели, как шкипер затаскивает шлюпку на берег; ногой он выкопал ямку для якоря и закопал его в ней.

— Это так, на всякий случай, — сказал он, заправляя рубашку в джинсы. — Ну, дорогие леди, в путь.

Покуда женщины, следуя за шкипером, поднимались по песчаному, поросшему кустарником склону, свет окончательно сменился темнотой.

Сюзи споткнулась и упала.

— Ой-й, ноготь! — прокряхтела она.

Анни подошла к ней и помогла догнать остальных.

— Скорее же! — нетерпеливо проворчала Пэтти. Ей казалось, что они слишком медленно продвигаются. Сильвана с трудом преодолела этот склон в двадцать футов, двигаясь, как слоненок.

— Ой, кто-то кусается! Ой! Ой! Ой! — закричала Сюзи. Она стала отбиваться от мух, нападающих на ее руки и ноги. — У меня в кроссовках муравьи! — Она запрыгала с ноги на ногу. — О. госсп… ну и пикничок!

«Еще бы, — подумала Сильвана, — в таких шортах и короткой маечке». Сильвана была довольна, что сама надела тренировочный костюм.

— Стойте здесь, — сказал шкипер. — Я пойду разыщу тропинку.

И он исчез, оставив их в высокой, по колено, жесткой траве.

Там, на берегу, где был пикник, сейчас было тихо, только шелестел водопад и волна нежно билась о пляж, а здесь, в джунглях, было шумно, всюду кричали какие-то твари, проснувшиеся после заката — звенели цикады, издавая пронзительные, трескучие и беспорядочные звуки.

Вдруг в ночи раздался чей-то дикий и страшный крик. Женщины аж подпрыгнули от испуга.

— Не бойтесь, это всего лишь попугай, — успокоил их появившийся шкипер. — Пойдемте, тропа отсюда в десяти шагах. Точнее, не тропа, а еле заметный след. Туземцы обычно обходят эти места стороной.

Фонарик шкипера осветил узкую тропиночку. Они углубились в чащу, где была уже совсем непроглядная темень.

— Вы идите в самый конец цепочки, — сказал шкипер Кэри. — Никто не должен упускать из виду того, кто идет впереди всех.

Они пошли по тропинке, под ногами у них была сырая гниющая растительность, кишащая насекомыми. Сверху до них доносился шорох листьев — невидимые животные перебирались с ветки на ветку, невидимые пасти и клювы кричали и ревели, вопили и чавкали.

— Мы как будто в каком-то проклятом Богом зоопарке, — проворчала Сюзи.

— Какая непролазная чаща, так все царапается! — простонала Сильвана. — Я ничего не разбираю в темноте и мне кажется, будто за спиной у меня все смыкается тесной стеной.

— Эта тропинка проложена через вторичные джунгли, — сказал шкипер через плечо.

— А что такое вторичные джунгли? — спросила Пэтти, думая о том, как смешно суетятся все остальные женщины.

— Это когда джунгли очищаются и возделываются, а потом, когда их забрасывают, на этом месте поднимается новая густая растительность. Это и называется вторичные джунгли.

— Если нам попадется селение, мы можем там отдохнуть и подождать, пока вы принесете еще фонарей? — спросила Сильвана.

— Лучше постоянно двигаться, — сказал шкипер. — Нам не так уж далеко идти.

Они пошли дальше, наступая на скользкие камни, спотыкаясь о корни деревьев и сломанные ветки. Каждой из них были велики кроссовки, отчего идти было трудно, да к тому же приходилось постоянно держать руки вытянутыми вперед, чтобы оберегаться от хлещущих по лицам ветвей.

Сильвана вскрикнула, почувствовав, как кто-то теплый и пушистый на мгновенье прикоснулся к ее голым щиколоткам и отскочил в сторону. Летучая мышь чуть не задела Анни, и она стала прыгать и отмахиваться руками. Кэри утешала саму себя, как утешают ребенка, испугавшегося темноты. Пэтти скрестила пальцы рук. Сюзи хныкала.

Женщины перестали быть дерзкими. Они полностью утратили чувство собственной безопасности. Хотя они знали, что им нечего бояться, всем было очень страшно.

Вдруг воздух разрезал крик чьей-то агонии. Все в оцепенении остановились.

— Только не надо говорить, что это опять попугай, — огрызнулась Сюзи.

— Стойте здесь, — сурово приказал шкипер. — Я пойду и посмотрю, что это был за крик. Не двигайтесь. — Он видел, что у них начинается паника. — Вернусь через пять минут. — Он двинулся вперед и через мгновенье маленький пляшущий кружок света исчез, оставив женщин в кромешной темноте.

Прошло пять минут. Вдруг Сильвана услышала шорох. Она прыгнула к Анни, а та, в свою очередь к Пэтти. Но тут раздался голос шкипера:

— Это всего лишь я. Там впереди — деревня, чуть слева отсюда. Это они наказывают вора. Пойдемте побыстрее.

— Нет, — всхлипнула Сюзи, — я иду туда, в деревню, заплачу им и пусть они доставят меня в отель. И завтра же, на чем угодно, я заставлю Бретта увезти меня к черту из этого проклятого места!

— Никто из вас не пойдет в эту деревню, — жестко приказал шкипер. — Они там, кажется, малость перевозбуждены.

— Что вы имеете в виду?

Спустившись туда, к селению местных рыболовов, шкипер видел, как при свете костра несколько старейшин деревни держат одного человека прижатым к земле и бьют тяжелой деревянной колотушкой ему по руке. Они старались переломать на этой руке все кости, чтобы навсегда отучить беднягу от воровства, если только он не умрет от инфекции.

— Мне очень жаль, но мы не можем пойти туда, в деревню, — сказал шкипер. Сюзи больше не настаивала, она услышала в голосе озабоченную нотку.

— А они не услышат нас? — спросила Пэтти.

— Если и услышат, это не имеет значения. После заката они не захотят покидать пределы своей деревни. Они боятся ночи. Она принадлежит духам их умерших предков. И живым запрещается переходить дорогу мертвым.

Все двинулись дальше. Они старались выше задирать ноги, но все равно запутывались в переплетениях зловонных растений, растущих вдоль тропы.

Сюзи снова остановилась. Капризным детским голосом она пробормотала:

— Я не могу идти дальше. Я остаюсь здесь.

— Ума не приложу, где эти парни с фонариками! — проворчал шкипер. — Послушайте, до отеля осталось еще минут десять ходьбы. Где-то здесь уже должна быть ограда. Хотите, я пройду вперед и проверю?

— Нет! — вскрикнула Сюзи. — Только не оставляйте нас одних!

Пэтти посмотрела на светящийся циферблат своих наручных часов. Когда они двинулись в путь, было начало седьмого, а сейчас часы показывали двадцать минут восьмого.

За всю ее жизнь не было такого долгого часа.

Представители администрации «Нэксуса» молча сидели в плетеных креслах во дворике за баром отеля, одетые в светлые хлопчатые тропические одежды. Полоска пляжа перед ними была освещена мигающими керосиновыми фонарями высотой в шесть футов, от которых по бледным лицам бегали вздрагивающие тени. Там, за фонарями, мерцало фосфоресцирующее море. Артур слушал, как волны мягко накатываются на берег, а затем возвращаются обратно в море с причмокивающим звуком, оставляя на темном песке белое кружево пены.

Артур взглянул на свои часы. Двадцать минут восьмого. Боже, они давно должны были вернуться. Ему сказали, что поездка на лодке несколько затягивается, поскольку они возвращаются по суше. Когда они вернутся, ему придется сообщить Сюзи ужасную новость о смерти Бретта.

Праздник на пляже пришлось внезапно отменить. Уставленные едой столы отнесли обратно с берега. Огромный костер медленно догорал. Поскольку сезон заканчивался, гостей было очень мало: группа «Нэксуса», два японских бизнесмена, средних лет англичанка, которая никогда ни с кем не разговаривала, и ее тощий, сутулый муж с усами пшеничного цвета, большую часть времени проводивший в баре.

Артур допил виски. Ему предстояло сообщить новость о смерти Бретта не только его жене, но еще и его матери. Может быть, он попробует уговорить свою мать сообщить его матери об этом. Утром он позвонит ей по телефону, и пусть она сама решает. Женщины лучше разбираются в вещах такого рода.

Артур надеялся, что завтра утром телефон снова будет работать. Как только они вернулись в Райский залив, Артур несколько раз пытался дозвониться до офиса в Сиднее, но местная линия не действовала. За те четыре дня, что они провели на Пауи, линия уже целых два раза выходила из строя! Как бы то ни было, Артур сделал все от него зависящее. Эд был неправ, в это утро президент не стал больше откладывать дело. Он отрывисто сказал: «Не будем больше ходить вокруг да около, мистер Грэхем. Давайте развивать наш бизнес по-западному, как можно быстрее, на всех парах».

«На всех парах!» — крутилось в голове у Артура, когда он вспоминал все эти долгие месяцы бесплодных переговоров. Президент осторожно намекнул про кобальт, затем отрывисто предложил процентовку обмена, которую берет на себя Компания по развитию Пауи, сколько придется платить ежегодно, процент доходов и стоимость чека, который следует выписать на его имя и оплатить в швейцарском банке до того, как все параграфы соглашения будут подписаны. На удивление, эти суммы оказывались лишь чуть-чуть больше, чем поначалу предполагал Артур.

Без слов Атур выписал чек, уже готовый и оформленный на компанию «Нэксус» в Швейцарии. Ему оставалось только вписать сумму.

— Благодарю вас за вашу помощь, — сказал президент, кланяясь.

Весьма довольный, Артур вернулся к микроавтобусу «Нэксуса», который затем затрясся по ухабам в сторону Куинстауна.

Сидя теперь в мигающих огнях керосиновых фонарей, Артур обернулся к Чарли и спросил:

— Не нальешь мне еще шотландского? Черт бы побрал, куда подевались сегодня все официанты!

Обычно оркестрик из трех человек играл здесь на танцплощадке, а сегодня никакой музыки не было. Бассейн был затемнен, так как никто не плавал. Пляшущий свет фонарей словно издевался над полным отсутствием какого-либо веселья.

Чарли вернулся из бара.

— Официанта я так и не нашел, — сказал он. — Но девчонка там у входа сказала, что сейчас принесет нам выпить.

Чарли сел за столик. Никто ничего не говорил. Несчастные случаи не редки в угольном бизнесе, но только не во время приятного времяпрепровождения в отпуске, прекрасным утром. Ожидание хорошенькой жены Бретта, веселой и улыбающейся, приводило всех в уныние.

Похожая на какую-то экзотическую стюардессу в своей темно-бордовой гостиничной униформе, Луиза принесла несколько стаканов и бутылки.

— Я решила, что лучше принести сразу бутылки, — сказала она, ставя принесенное с подноса на столик. — Потому что бармена все время нет на месте.

— Что-то тут постоянно никого нет на месте, — мрачно сказал Чарли, наливая спиртное.

Артур поднял голову и нахмурился, глядя на море.

— Что там за шум?

— Лодка тарахтит. Наконец-то возвращаются, — с облегчением произнес Эд.

— Странно, почему-то никаких огней, — сказал Артур.

— По-моему, там не один двигатель, — заметил Чарли.

— Пойдемте встретим их. — Артур встал, все остальные последовали за ним.

Пристально вглядываясь в ночь, члены «Нэксуса» медленно вышли на пляж и приблизились к воде.

Перед ними в темноте замаячили чьи-то тени.

— Тут что-то не то! — закричал Эд. — Три лодки. И никаких огней. Надо бежать в отель! — Он схватил Изабель за руку, и они побежали вверх по пляжу.

Эд чуть не столкнулся с Луизой, которая бежала босиком прямо за ними, держа туфли в руках.

— Я никого не вижу, — испуганно вскрикнула она. — Все куда-то исчезли. Какие-то солдаты выскакивают там из кустов перед отелем. Что происходит?!

Три судна врезались в берег и три одетые в черное неизвестные команды, атакуя, высадились на берег. Люди в черном, надвинутые каски, все были вооружены автоматами. Очень быстро они рассеялись вдоль берега.

— Террористы! Все с пляжа! — вскрикнул Эд, хватая Луизу. Волоча за собой двух дрожащих от испуга женщин, он подбежал к отелю и тут замер в оцепенении.

— О, Господи! — вскрикнула Изабель. Строй одинаково одетых солдат двигался от отеля. С автоматами на изготовку, они медленно наступали.

Пэтти резко вскинула голову.

— Что это за выстрелы?

— Наверное, фейерверк, — предположил шкипер. — Луиза приготовила фейерверки для праздника. Эй! Леди! Взгляните! Вот же ограда!

С криками радости они устремились к ограде отеля, над которой светились фонари. Все были ужасно перепачканы и Сюзи сказала:

— Мне сначала нужно привести в порядок лицо, прежде чем мы явимся туда. — Она подошла к ближайшему фонарю и покопалась в сумочке, ища расческу.

Кэри никогда еще не видела Сюзи такой растрепанной. Она устало промолвила:

— Мое лицо подождет, а вот я бы с удовольствием сначала покурила. — И она тоже стала рыться в своей белой сумочке.

Анни тоже схватила свою зеленую сумочку и достала из нее косметику, хотя она понимала, что если уж приводить себя в порядок, то для начала следовало влить в горячую ванну бутыль шампуня и хорошенько понежиться в пене.

— Давайте уже не будем задерживаться, — нетерпеливо заметила Сильвана. — Мужчины, должно быть, изволновались.

Увидев свое отражение в маленьком зеркальце, Сюзи фыркнула — на нее смотрело исцарапанное, перепачканное лицо, будто разрисованное для маскарада.

— Если бы мы только могли незаметно проскользнуть. Я, например, не могу показаться на глаза в таком виде.

— Ладно, — сказал шкипер, радуясь, что через несколько минут он избавится от этих избалованных куколок. — Я проведу вас через черный ход.

— Давайте поспешим, — Пэтти защелкнула свою холщовую военную сумку, которая всему миру сообщала, что Пэтти любит Сан-Франциско.

Они прошли вдоль всего забора, пока не уперлись в ворота.

— Эй, тут у ворот должен быть сторож. Куда он мог подеваться?

Исчезновение сторожа было делом серьезным. Кто угодно мог пробраться на территорию отеля за те несколько минут, которые он отсутствовал.

— Я уже вижу фонари на пляже! — радостно воскликнула Сюзи, когда они уже шли по газону. Шкипер сделал знак, чтобы все остановились:

— По-моему, происходит что-то странное. Давайте все помолчим и прислушаемся.

Он услышал, как щелкают затворы автоматов.

Вдруг вдалеке прозвучала отрывистая команда, вслед за которой раздались два выстрела.

Кто-то закричал. Потом наступила тишина и снова кто-то закричал. Еще один выстрел и снова тишина.

Шкипер обернулся и прошептал:

— Никому не двигаться. Я пройду вперед посмотреть, что там происходит.

Он двинулся вперед, низко пригибаясь, затем пополз.

В нетерпении женщины смотрели, как его белая рубашка мелькала среди темных деревьев.

Сюзи нервно оглянулась по сторонам.

— Я не собираюсь тут оставаться, — прошептала она. — Я пойду за ним следом.

Все согласились с ней. Укрываясь за бесчисленными кустарниками, они побежали догонять шкипера, который полз в направлении пляжа в полутьме.

Кэри первой настигла шкипера, когда он спрятался в тени куста олеандра, неподалеку от ряда фонарей, горящих на пляже. Ванильный запах олеандра ударил Кэри в ноздри.

— Зачем вы здесь? — прошептал шкипер. — Вернитесь назад!

Кэри не слышала его слов. Она не могла поверить тому, что открылось ее взору. По всему берегу стояли солдаты в черной форме, их было много, человек восемьдесят, и все они молчали, у всех в руках были автоматы. Неподалеку от дворика возле бара стояли Артур, Дюк, Эд, Чарли и Родди, руки у них были за спиной. Лицо Эда было залито кровью. Изабель и девушка, служащая в отеле, стояли немного поодаль и тоже с руками за спиной. Солдаты связывали японцев, а чета англичан неподвижно лежала на песке.

Кэри вздрогнула, почувствовав у себя на плече чью-то руку, но это была Пэтти. Она стонала:

— Чарли, Чарли…

— Заткнись! — прошипела Кэри. Тут закричала девушка из отеля:

— Вы не имеете права! Это американские граждане и японские граждане! Они гости отеля. У них есть паспорта.

Один из солдат подошел к ней и с размаху ударил ее по лицу прикладом. Она упала на песок и лежала без движенья.

Шкипер задохнулся от ярости:

— Это моя жена, Луиза! Я должен ее спасти. — Он повернулся к Кэри. — Даю вам поручение немедленно отвести всех обратно в джунгли, и без разговоров! — Он сунул ей в руку фонарик, а сам ползком перекатился вправо и пополз в темноту, окружающую мрачное действие, происходящее перед отелем.

Обмерев от страха, Кэри никак не могла поверить в то, что ей довелось увидеть. Во всем этом был налет нереальности, как в кошмарном сне. У нее было чувство полной отстраненности от происходящего и вместе с тем ужаса, от которого сердце стучало в сто раз сильнее. Она не могла выполнить приказа шкипера — ей никак не удавалось двинуться с места. Словно загипнотизированная, она смотрела, как Эд повернулся к офицеру, направляющему на него дуло автомата, и спросил громко:

— Что вы сделали с нашими женами? Офицер осклабился:

— Ничего. Пока ничего. Но мне хотелось бы, чтобы вы увидели, что мы с ними сделаем.

— Где они? — крикнул Эд.

— Спокойно, Эд, — сказал Чарли. Вдруг сразу несколько человек закричали что-то, так что Кэри не могла разобрать слов. Один японец кричал:

— Мы ничего общего с этими американцами, позаруста, освободите нас!

Другой японец сказал:

— Зенсины уехари сегодня утром на родке в море. Я видер!

— А куда поехала лодка, друг мой? — повернулся к нему офицер.

— Я не знаю.

— Мы заплатим вам любые деньги, — сказал Артур. — Мы дадим вам вертолеты, корабли, золото — все, что хотите, — только освободите нас.

Медленной походкой офицер подошел к нему и сказал:

— На коленях ты будешь упрашивать нас, чтобы мы оставили тебя в живых.

Когда Артур неуклюже стал опускаться на колени, Кэри поняла, что руки у него за спиной связаны. Тут офицер достал из кобуры пистолет и выстрелил Артуру в пах. Тот закричал. Офицер еще раз выстрелил, на сей раз в живот. Артур ткнулся головой в песок, дернулся и упал замертво.

Сидя за спиной у Кэри, Сильвана задыхалась, не веря тому, что происходит. Как в кошмарном сне, ее тело стало непослушным и неподвижным.

Тут Кэри услышала, как закричал Чарли:

— Вы хоть понимаете, что застрелили гражданина Америки? Вам этого никогда не простят!

— Конечно, дружок, — сказал офицер. — Особенно если учесть, что все вы пойдете на корм акулам. Пусть ЦРУ покопается в акульих кишках.

— Чего вы хотите? — в отчаянии закричал Чарли. — Мы дадим вам все, чего вы только пожелаете.

Вдруг раздался крик, удары, оба японца, освободившись, бросились в сторону деревьев, а два террориста упали на песок, корчась от боли. После короткого приказа загрохотало сразу множество автоматов. Один из японцев упал и стал корчиться. Другой продолжал бежать, совершая зигзагообразные движения. Снова загрохотали автоматы. Очень медленно второй японец упал в траву, обхватил руками голову и застонал.

Эд стал громко молиться, а тем временем офицер выстрелил Чарли в живот. Потом они застрелили Эда. Потом Родди. Потом Дюка. После этого они выстрелили в жену шкипера, которая неподвижно лежала на песке.

Изабель они не стали убивать. Когда Кэри увидела, что они с ней делают, ее вырвало в олеандровый куст. Пэтти стало всю трясти. Обе взяли друг друга за руки и побежали по траве тем же путем, каким они достигли кустов олеандра. Анни, поддерживая Сюзи, следовала за ними. Сзади всех бежала Сильвана, по ее лицу струились потоки слез, губы тряслись, стараясь удержать рвущийся крик.

Рыдая и задыхаясь от бега, женщины выбежали из ворот и бросились назад в джунгли.

Книга третья Паника

7

Пэтти, как самая быстрая бегунья, первой добежала до черной полосы джунглей, но после нескольких шагов вынуждена была остановиться, потому что не могла ничего различить в темноте. Где же был этот проклятый шкипер? Бежавшая следом за Пэтти Кэри натолкнулась на нее. Две мокрые от пота, дрожащие от страха женщины вцепились друг в друга и стали поджидать остальных.

В темном, густом подлеске пять женщин чувствовали себя менее уязвимыми и незащищенными. Сюзи начала плакать.

— Прекрати, Сюзи, — прошептала Кэри. — Нам нельзя производить никакого шума. Давай уйдем как можно дальше.

Они стремительно двинулись по узкой тропинке. Их ноги дрожали, в обувь набились муравьи, ползучие растения хлестали по лицам, колючки впивались в руки и одежду. Острый запах пота смешивался с влажным запахом джунглей. Женщины шагали, проваливаясь в мягкую грязь тропинки, спотыкались о корни деревьев и сухие ветки, трещавшие под ногами.

Выставив руку перед лицом и держа фонарь, Кэри шла впереди и вдруг услышала настойчивый шепот.

— Стой, — это была Анни. — Сильвана пропала.

— Мы не можем останавливаться, — ответила Пэтти. — Если Сильвана не выдерживает, пусть выпутывается сама. Если мы остановимся, нас поймают.

Они споткнулись и замерли. Кэри сделала неверный поворот, и перед женщинами встала непреодолимая стена вьющейся, черной растительности. Группа попятилась назад, вернулась на тропинку и пошла по ней дальше с большим вниманием. Вдруг Кэри напряглась и выключила фонарик. Ей показалось, будто она услышала, как впереди запыхтело огромное животное. Как говорилось в рекламном проспекте, большие кошки на острове не водились. Хищных существ тут тоже не было. Но это дикое пыхтение напоминало…

— Дорогие мои, — послышался впереди прерываемый рыданиями голос.

Оказалось, Сильвана сбилась с пути и теперь оказалась впереди общей группы. Кэри включила фонарик, осторожно повела им и высветила костюм от Валентине в грязных потеках и заляпанные теннисные туфли.

— О, слава Богу. Я думала, что потеряла вас, — прорыдала Сильвана.

— Если кто-нибудь из нас отстанет и попадется этим солдатам, они сразу поймут, что остальные впереди, — сказала Кэри. — Поэтому нам необходимо держаться вместе. Теперь пусть лучше Пэтти возьмет фонарик и пойдет впереди, а Сильвана следом за ней. Я буду держаться сзади.

К несчастью, Пэтти шла слишком быстро. Для нее это было относительно легко, потому что она светила себе фонариком. Шагавшая позади всех Кэри не видела вообще ничего и одной рукой держалась за плечо Анни. Перед ними постоянно спотыкалась и падала Сюзи, задерживая женщин. Каждый раз, когда она оказывалась на земле, на всех мгновенно нападали многочисленные насекомые. После ее четвертого падения Пэтти с фонариком совсем скрылась из виду.

— Сука. Эгоистка, — крикнула Сюзи. — Оставила нас без света.

В темноте женщины начали спотыкаться еще чаще. Теперь впереди шла Анни, защищая глаза выставленной вперед рукой. Остальные двигались за ней следом. Колючка оцарапала ее щеку. Анни остановилась.

— Ничего не вижу. Может, лучше просто сойти с этой тропинки и спрятаться?

Впереди послышался шорох. Это вернулась за ними Пэтти с фонарем.

— Ради Бога, не падайте больше. Лучше оборвите подолы своих юбок и повесьтесь на них. Я пришла за вами последний раз.

— Отдай мне фонарик, — потребовала Кэри.

— Черта с два.

— Пэтти, мы не можем остановиться хотя бы на несколько минут? Я оцарапала бок, — взмолилась Сюзи.

— Не… можем, — злобно прошептала та. — Царапина на твоем боку ничего по сравнению с тем, что они сделали с Изабель. Подумай об этом, и пошли.

Когда первый, самый тяжелый приступ паники прошел, женщинам стало немного легче идти, хотя Пэтти во главе процессии по-прежнему боролась с воображаемыми ужасами, Все ее тело было изранено колючками и ветками, каждый кусочек плоти ныл от укусов насекомых. Она была уверена, что одно из них забралось ей во влагалище и теперь кусает внутри. Разве насекомые не любили влажные, теплые места? Разве она не слышала какую-то историю, как одно из них залетело кому-то в ухо и впиявилось в мозг? Это была американка, посол в одной из дремучих африканских стран. Как быстро насекомые могут перемещаться во влагалище? Нужно глубоко подышать, чтобы прекратить панику.

Справа донесся лай собаки, и Пэтти поняла, что они, видимо, находятся неподалеку от местной рыбацкой деревни, откуда раньше слышались крики.

Лучше держаться в стороне от этого селения. Через несколько сотен ярдов Пэтти пошла медленнее, стараясь не производить вообще никакого шума.

Судороги Сюзи ослабли. Пробираясь сквозь черные ветви и листья, повиснув на плече Анни, она начала понимать, что Бретта не было среди мужчин, застреленных на пляже. Нет, она точно не видела Бретта. Если он убежал от тех черных убийц, то мог остаться живым. Возможно, надежда была. Возможно, Бретту удастся помочь им. Он знал, что женщины отправились на пикник на берег, а следовательно, знал, где их искать. Как только Бретт сможет связаться с американским посольством, он скажет, чтобы за ними прислали подводные лодки.

Пэтти остановилась. Из-за маленького пятнышка света до женщин донесся ее голос.

— Вы слышите шум прибоя? Кажется, море близко. Мы неподалеку от пляжа. Я хочу пойти посмотреть. Оставайтесь здесь.

Она вернулась почти сразу.

— Там не пройти. Густые заросли. Пошли. Минут через пять женщины обнаружили, что идут посреди высокой жесткой травы. Они опять могли видеть звезды, различать головы других на фоне темного ночного неба, ощущать запах моря и слышать мягкий шелест волн.

— Осторожно, Пэтти, — прошептала Сильвана. — Не упади с этого утеса.

— Думаю, мы ушли достаточно далеко. Нам нужно найти лодку. Пойду посмотрю. Оставайтесь здесь.

Пэтти осторожно пошла вперед и через несколько минут прибежала в волнении.

— Я видела в море огни. Это лодка.

Послышались тихие вздохи облегчения. Наконец-то в этом ставшем вдруг опасным мире женщины получили точку опоры. Они последовали за Пэтти к краю утеса. Справа виднелись огоньки на лодке: одно пятнышко высоко над водой и яркий свет в каюте. Женщины находились всего в паре сотен ярдов от них. Полные надежд, они спустились по поросшему кустарником склону и опять оказались на каменистом пляже. Удивительно, но женщины легко нашли шлюпку. Пять пар рук раскопали песок, скрывший якорь.

— Нам не стоит ждать шкипера? — прошептала Кэри.

— Ты с ума сошла? — прошипела в ответ Пэтти. — Они, наверное, его тоже застрелили.

Женщины подтащили шлюпку к воде и из последних сил столкнули ее в море. Пэтти зашла в воду по колено и посветила Кэри, которая придерживала неустойчивое суденышко на волнах. Остальные забрались в шлюпку. Перевалившись через борт, Кэри прошептала Пэтти:

— Как мы узнаем, что там нет солдат? Как узнать, жив ли еще Уинстон?

— Стоит рискнуть, — ответила та.

— Может, пусть только одна из нас пойдет туда?

— Там тихо. Если бы бандиты были на борту, разве мы их не услышали бы?

Пэтти подтянулась и тоже залезла в шлюпку. Она знала, как заводить мотор. Тот сразу заурчал, и Пэтти направила шлюпку к «Луизе».

Потом она подумала: «Господи, как бы Уинстон не начал стрелять в нас».

Пэтти приглушила мотор и прошептала:

— Уинстон… Уинстон…

— Шкипер? — спросил чей-то голос.

— Нет. Мы американки.

— Белые женщины? — Голос из темноты звучал явно испуганно.

Пэтти опять добавила мотору оборотов. Когда шлюпка подошла к борту «Луизы», Кэри нащупала фалинь и бросила его вверх Уинстону. Одна за другой женщины взобрались на борт. Временно они были в безопасности. Их облепленные грязной, порванной одеждой тела начали дрожать, а кончики пальцев заныли. Сюзи сразу направилась к холодильнику, достала оттуда бутылку водки, взяла бумажный стаканчик, наполнила его и протянула бутылку Кэри, которая сделала глоток прямо из горлышка.

— Эта дрянь вызывает только жажду и дурман, — сказала Пэтти. — У нас нет более мягких напитков, Уинстон?

— Мягких?

— Лимонада, кока-колы.

— Нет, только вода.

На несколько минут жажда победила страх, и женщины с удовольствием стали пить воду.

— Если бы только этот мотор не сломался… — произнесла Пэтти.

— Тогда бы мы были на пляже вместе с остальными, — возразила Кэри.

— Лодка в порядке, — сказал Уинстон.

— Лодка-то да, — заявила Пэтти. — А вот двигатель нет.

— И двигатель в порядке. Уинстон починил его.

— Ты хочешь сказать, двигатель работает? В тусклом свете каюты Уинстон усмехнулся, кивнул, забрался на мостик и включил стартер.

— Давайте уедем отсюда прямо сейчас, — быстро проговорила Кэри. — И как можно дальше.

Она отбросила крышку люка и встала рядом с Уинстоном.

— Увези нас отсюда в море. Прямо сейчас, Уинстон. Тот сначала удивился, потом испугался. Может, они украли лодку? Где ее хозяин?

— Уинстон не… может… — пробормотал он.

— Но ты же починил двигатель, — воскликнула Сюзи. — Значит, можешь управлять этой вонючей лодкой. Уинстон выглядел беспомощным.

— Уинстон и не может, и не решается, — сказала Пэтти. — Давай посмотрим сами, как эта штука работает.

Из черной глубины бухты, перекрывая шум двигателей, донесся голос:

— Уинстон.

Тот испуганно вздрогнул и подскочил на мостике. Может, морские духи сильнее Иисуса Христа? Голос из воды продолжал:

— Уинстон, ради Бога, опусти крышку люка, пока меня не сожрали акулы.

Совершенно мокрый шкипер взобрался на борт.

— Рад всех вас видеть, — пробормотал он. Сюзи молча протянула ему бутылку водки, но он глубоко вздохнул и покачал головой.

— Пива не осталось. Какого черта ты сотворил из двигателя, Уинстон? Он работает прекрасно.

— Я проверил его на малом ходу, босс. Осмотрел шланг из топливного бака к форсункам. Теперь все нормально. Нет проблем.

— Отличная работа, приятель, — похвалил шкипер. Судя по положению стрелки, в баке еще было достаточно топлива, потом фильтр, видимо, засорился, и насос не мог создать нужного давления. Вот почему двигатель заглох и почему завелся снова через пару часов. Необходимое топливо миновало преграду и попало в форсунки. Теперь все пойдет прекрасно, пока фильтр опять не засорится. Шкипер с банкой пива в руке оглядел пассажирок. Сюзи надела белую рыбацкую рубашку. На ее поцарапанных ногах выступила кровь. Плечо костюма Сильваны было разорвано. Анни выглядела так, словно проспала несколько месяцев в зеленой блузке и широких брюках. Шорты и морская курточка Пэтти превратились в лохмотья. Только бледно-голубые блузка и брюки Кэри не казались совсем порванными, но в ее длинных, пышных волосах запуталось множество сухих веточек, и она выглядела пациенткой сумасшедшего дома. Волосы женщин были растрепаны, на лицах засохла грязь и кровь.

— Я насчитал на пляже восемь ублюдков, — сказал шкипер.

— Что случилось с вами? — спросила Пэтти.

— Обогнул пляж с другой стороны — хотел застать их врасплох, чтобы отобрать оружие. Я охотился за автоматом, но после стрельбы там не осталось патронов. Вместе с остальными они убили мою жену. Поэтому я вернулся, обнаружил вас на утесе и последовал за вами к лодке. Это было не очень-то легко без фонаря.

— Слава Богу, вы здесь. Теперь выведите нас в море, — сказала Сильвана. — Воспользуйтесь радио. Свяжитесь с полицией Куинстауна.

Шкипер покачал головой.

— Три атаковавших судна пришвартованы напротив отеля. Это значит, что по меньшей мере одно вооруженное судно находится рядом с берегом. Если я включу радио, они обнаружат наше местонахождение, станут искать нас, потому что знают, что мы где-то здесь. Будет обидно дать им точные координаты. Нас найдут в течение двадцати минут.

— Ради Бога, давайте просто уйдем отсюда, — настаивала Сильвана.

— Куда? Мы окажемся в опасности сразу, как только высунем нос за мыс. Даже если мы возьмем курс на юг, нас услышат. Шум распространяется далеко над тихой водой.

— Но мы не можем здесь оставаться, — воскликнула Сильвана. — Мы должны попасть в Куинстаун, в полицию.

— Мы не знаем, что происходит в Куинстауне. Там сейчас, возможно, началась перестрелка с теми ублюдками. Или ублюдки уже захватили весь город. — Шкипер допил пиво. — По дороге обратно я подумал, что надо сделать. Самым безопасным я считаю остаться сейчас здесь.

— Но вы же сказали, что они станут искать нас, — неистовствовала Сильвана.

— Они не станут утруждать себя, если узнают, что мы погибли. Вы отправитесь на берег с достаточным количеством барахла, чтобы выжить. Я с Уинстоном выведу лодку в море, развешаю ваши купальники и взорву беднягу.

— А что будет с вами и с Уинстоном? — спросила Кэри.

— Перед самым взрывом мы поплывем к берегу в нашей резиновой шлюпке. Если нам будет сопутствовать удача, нас не заметят. Если же заметят, то решат, что мы единственные, кто остался жив. Думаю, никто не видел нас на пляже. Они сосредоточили внимание на других вещах.

Несколько минут они вспоминали своих жестоко убитых мужей и близких. Силы покинули женщин, а из глаз хлынули слезы. Шкипер тоже плакал. Они потеряли надежду и испытывали физическую тяжесть, мешавшую двигаться. Каждая женщина, рыдая в отчаянии, ощущала помимо скорби еще и страх.

«Как мне теперь жить без Дюка? — подумала Анни. — Наши мальчики уже в том возрасте, когда им требуется мужское воспитание».

«Теперь Артур никогда не станет дедушкой, — думала Сильвана. — Слава Богу, что Лоренца замужем. По крайней мере, у нас не будет чисто женской семьи. У нас есть Эндрю».

Пэтти знала, что никогда не сможет справиться со Стефеном без поддержки любимого мужа. После всех этих лет опеки Стефен теперь должен сам становиться на ноги. А как она сможет управлять им без Чарли?

Кэри очень сожалела, что, почти добившись своего, Эд никогда Не станет президентом «Нэксуса». Он так страстно желал этой победы, так за нее боролся.

Хотя Сюзи и плакала от отчаяния, она была единственной среди женщин, которая не скорбела о своем мужчине. В своем сердце она ощущала уверенность, что Бретт был еще жив. Она не видела его на пляже. И в ее любимых журнальных рассказах героиня никогда не оставалась несчастной, мужчина никогда по-настоящему не погибал, всегда находилась убедительная причина для его спасения, и в последней главе он появлялся, чтобы спасти девушку.

— Хватит, — пробормотал шкипер, сдерживая рыдания. — Время для оплакивания погибших наступит после того, как мы выберемся отсюда. Я приготовлю шлюпку.

— Но вы говорили, что ее мотор не работает, — напомнила Пэтти.

Шкипер пожал плечами.

— Если он не заведется, мы просто станем грести.

— Похоже, вам не очень-то везет с моторами, — кисло заметила Пэтти.

— В данный момент, похоже, нам ни с чем особенно не везет.

Сначала шкипер потерял жену, теперь готовился потерять лодку, и вдобавок у него на шее висели эти пять беспомощных женщин.

— А что потом? — спросила Кэри. — Как мы выберемся с острова?

— Спрячемся в джунглях на несколько дней, потом я пошлю Уинстона на разведку. Когда все успокоится, трое из нас отправятся ночью на шлюпке. В нее не уместится больше трех человек, даже если не брать провизию.

Кэри кивнула. Шлюпка сидела глубоко в воде, когда они впятером возвращались на «Луизу».

— Я поплыву в шлюпке, — продолжал шкипер. — Уинстон останется с вами. Кэри останется, потому что умеет ловить рыбу. Сюзи останется, потому что не умеет плавать. Другие могут разыграть два оставшихся места.

— Я обязана остаться, — мужественно заявила Сильвана. — Так захотел бы Артур.

— Морем от южного мыса Пауй до Джаи около семидесяти миль, — сообщил шкипер.

— Где это? — поинтересовалась Сюзи.

— Основная территория. Когда-то ее называли Голландской Новой Гвинеей. Теперь это Джая. Входит в состав Индонезии.

— Если до спасения всего семьдесят миль, не лучше ли рискнуть и поплыть на этой лодке? — предположила Пэтти.

— Не думайте, будто я не размышлял над этим, — отозвался шкипер. — Но мы не знаем, что происходит вокруг, откуда приплыли те подонки и как много у них кораблей. Те три судна, видимо, отошли от одного большого. На нем, скорее всего, есть радар и пушки, которые могут уничтожить нас, как только мы выйдем в море… Кстати, вы не слышали, как они звали того парня, который отдавал приказы на пляже?

— Эд называл его Роки, — дрогнувшим голосом ответила Сюзи.

Кэри заплакала.

— Не Роки. Кажется, Раки, — возразил шкипер. — Он был во главе армии при националистах, а когда тех около восемнадцати месяцев назад свергли, его арестовали. Значит, если Раки высадился на берег с войсками, то, вероятно, произошел националистический переворот. Если я прав, сейчас они проводят его в Куинстауне и наверняка имеют в море пикеты наблюдения. Можете ставить на кон свои жизни, что здесь в темноте есть другие корабли.

Пэтти и Сильвана тоже заплакали.

— Я понимаю ваши чувства, — сказал шкипер. — Господи, я потерял свою жену. Но мы не можем позволить себе думать, об этом. У нас на борту достаточно всего, чтобы выжить. Нам потребуются все пластмассовые контейнеры для отправки вещей на берег.

— Если вы поплывете один, то в шлюпке останется место для сосуда с пресной водой, — заботливо произнесла Анни.

— Мне нужны наблюдатели, когда засну, — ответил шкипер. — И еще мне нужна одна из вас в качестве доказательства того, что мои требования не шуточные. Как еще заставить государственный департамент начать поиски? И еще. Если со мной что-нибудь случится, жизнь остальных будет зависеть от судьбы тех, кто будет со мной в шлюпке.

— О, хватит болтать, — воскликнула Сюзи. — Давайте лучше действовать.

— Самая хорошая идея, — заметил шкипер. — Уинстон поможет вам собрать вещи на лодке. Я отвинчу лестницу. На берегу мы положим на нее навес, сложим туда наш груз и понесем, как на носилках, пока не найдем надежного убежища.

— Куда мы пойдем? — спросила Пэтти.

— Как можно дальше на юг, пока не наступит рассвет. Пока отлив, мы пойдем по берегу на уровне моря. Шлюпку наполним вещами и возьмем с собой. В джунгли войдем на рассвете. Уинстон подыщет нам убежище.

— А что если… — начала Сюзи.

— Знаете, я не могу сказать вам точно, что мы сделаем, — прервал ее шкипер. — Мы должны будем выждать и посмотреть, что произойдет. Но я составил расписание наших ближайших действий. Сейчас половина десятого.

К десяти мы разгрузимся. Мы с Уинстоном приготовимся к отплытию. Нам необходимо вернуться к одиннадцати. Затем будем идти до самого рассвета, часов до шести. Семь с половиной часов тяжелой ходьбы. Поэтому поешьте чего-нибудь, пока я скажу Уинстону, что взять на берег.

Кэри достала остатки еды, приготовленной для проклятого пикника. Все женщины были очень голодны. Они набросились на сандвичи с курицей и съели все до крошки.

Пока женщины ели, шкипер выбросил на мостики их купальники и начал отвинчивать восьмифутовую алюминиевую лестницу, которая вела с палубы на мостик. Затем он безуспешно попытался открутить нактоуз, в котором хранился судовой компас. Шкипер взял секстант, хронометр и протянул их Уинстону, уже развязавшему шнурки, крепившие навес, и свернувшему его. Уинстон пошел по лодке собирать необходимые для отправки на берег вещи.

Сюзи следила за растущей на палубе кучей всякой всячины.

— На кой черт нам все это? Что мы будем делать со всем этим на берегу?

— Помолчите, Сюзи, — крикнул шкипер. — Я понятия не имею, как скоро нам удастся выбраться с острова, но явно не завтра. Лучше взять больше, чем меньше. А поскольку от «Луизы» ничего не останется, исправить что-либо будет поздно.

Пэтти повела шлюпку на берег. Она взяла на борт Сильвану, Сюзи, холщовый навес, принадлежности для рыбной ловли, ящик с инструментами, три сетки от москитов, две корзины с обувью, рыбацкие куртки и четыре пары кожаных перчаток.

Когда Пэтти вернулась, Кэри прошептала из-за бортовых перил:

— Он говорит, что нельзя пользоваться мотором. Очень шумит. Ты должна грести.

Пэтти опять направилась на берег, только теперь на веслах. На этот раз она взяла с собой удочки, острогу и две рыболовные сети. В пластмассовом мусорном ведре лежали непромокаемые спички. Еще в шлюпку уложили две металлические канистры с наживкой, одну металлическую и две пластмассовые корзинки, восемь разделочных ножей, мачете Уинстона, лестницу, четыре ракеты, связку маленьких ракеток и шесть спасательных жилетов.

Пэтти прошептала фигурам, встретившим её на пляже:

— Он говорит, чтобы вы надели спасательные жилеты прямо сейчас, чтобы не тащить их.

Для третьей ходки шлюпку загрузили двумя ружьями для подводной охоты, шестью гарпунами, двумя парами черных ласт, масками для плавания под водой, пустой пятигаллонной канистрой и топором. Пэтти осторожно держала судовое радио, ожидая, когда Кэри заберется на борт.

Та вдруг прошептала:

— Эй, лови. Я чуть не забыла.

Кэри бросила пакет с принадлежностями для оказания первой помощи.

В темноте тяжелая коробка ударила Пэтти по голове и едва не опрокинула женщину в воду. Она судорожно взмахнула руками, чтобы удержать равновесие, и выронила рацию. С тихим всплеском она скрылась в темной глубине.

— Прости, — прошептала Пэтти, — но я уронила радио. Скажи ему.

— Дерьмо.

Кэри знала, что у шкипера теперь нет возможности сообщить маленькой группке, которая останется на берегу, что с ним произошло.

— Ладно, не урони это, — прошептала Кэри. — Лови ружье.

Затем они с Анни сели в шлюпку. Пэтти начала грести. Когда резиновый нос уткнулся в берег, вокруг не было слышно ни единого звука, кроме мягкого плеска волн о корпус шлюпки и поскрипывания весел.

В каюте шкипер достал из бара шесть пустых бутылок из-под «Перье», открыл шкаф, достал полугаллонные банки с белой краской, галлон спирта в пластмассовой канистре и банку с парафином, который использовался при изготовлении факелов. Потом он вытащил на палубу две пятигаллонные канистры с бензином и маслом. Двухтактный мотор шлюпки работал на смеси бензина и масла. «Луиза» ходила на дизельном топливе, которое при поджигании не загоралось. Ее не заправляли бензином, потому что это было рискованно, но некоторые богатые клиенты любили целый день кататься на водных лыжах, поэтому на борту всегда держали и бензин, и масло для дозаправки шлюпки.

Бензиновую бомбу сделать не трудно. Каждый белфастский террорист знает, как она устроена. Шкипер осторожно налил в бутылки из-под «Перье» немного бензина, добавил по пригоршне сахарного песку, взятого из вазы на камбузе, затем аккуратно завинтил пробки, размешал в банках белую краску, пользуясь металлической ложкой, поскольку ящик с инструментами был уже на берегу, проверил маленькие ракетки и убрал их в карман своих шорт.

Когда Уинстон и шкипер сняли обувь, им не хотелось плыть в них, они услышали, как Пэтти гребет на шлюпке. Сжимая в руке пару своих легких туфель, шкипер забрался в шлюпку и повез женщину обратно на берег. Обычно он предоставлял Уинстону право садиться на весла, но сейчас шлюпка была наиболее ценной вещью, а парню исполнилось всего лишь двенадцать лет.

Шкипер высадил Пэтти и прошептал:

— Счастливо, девочка. До скорой встречи.

Он быстро погреб к «Луизе», на которой Уинстон для ориентира зажег бортовые огни. Когда шкипер оказался на лодке, парень погасил их. Шкипер вылил четыре банки белой краски, спирт и парафин на палубу, добавил остатки от пяти галлонов бензина и масла. Этого было достаточно, чтобы разнести авианосец.

Уинстон спустился в шлюпку, положил пустые канистры и опять забрался на скользкую палубу.

Потушив все огни, шкипер завел двигатель. «Луиза» послушно направилась на север к невидимому мысу полуострова Райский залив. Шкипер считал, что часовые наверняка расположились там. Перед тем, как подойти к мысу, он сказал:

— Уинстон, иди в каюту и ложись на пол. Я тебя позову.

Парень беспрекословно подчинился, прошел по палубе и спустился вниз. Его черные ноги были заляпаны белой краской. На мостике шкипер зажег один из навигационных огней.

Ничего не произошло.

Лодка продолжала медленно двигаться, покачиваясь из стороны в сторону в равномерном ритме. Шкипер услышал свист, а затем раздался оглушительный взрыв. Наконец-то часовые заметили лодку.

Шкипер сразу погасил огни и направил «Луизу» в море на предельной скорости. Теперь ребята задумаются, видели ли они что-нибудь на самом деле, и начнут прислушиваться к шуму двигателей. Но шкипер не хотел уходить далеко от берега, потому что его мог засечь радар. И еще существовала опасность врезаться в борт какого-нибудь судна. Поэтому шкипер выключил двигатель.

— Уинстон, полезай в шлюпку. Приготовься отвязать фалинь. Быстро.

Шкипер осторожно протянул мальчику шесть бутылок из-под «Перье», достал маленькую ракету, направил ее на палубу «Луизы», нажал на спусковой крючок и стремительно бросился к шлюпке. Уинстон быстро погреб в море, так, чтобы «Луиза» оказалась между берегом и шлюпкой. Над планширом лодки, находившейся теперь футах в двадцати пяти, шкипер заметил тусклое мерцание. «Слава Богу», — подумал он. Перспектива возвращения совсем не была заманчивой.

— Отлично, Уинстон. Суши весла, наклонись и держи голову как можно ниже.

Шкипер открыл первую стеклянную бутылку, бросил ее в лодку и нагнулся. Бутылка упала в море. Он откупорил вторую, бросил посильнее и опять нагнулся. Эта ударилась о борт «Луизы» и тоже упала в воду.

— Подойди поближе, Уинстон.

Третья бутылка упала на палубу, но шкипер не услышал звука разбившегося стекла. Неужели бутылка покатилась по палубе? Не забыл ли он отвинтить пробку?

Шкипер открыл четвертую бутылку, поднялся, чтобы бросить ее, но не успел. Лодка эффектно развалилась. Пламя ударило в небо, а над шлюпкой полетели обломки. За первым почти сразу раздался второй взрыв. Черная ночь окрасилась желтыми всполохами.

Когда «Луиза» взорвалась почти перед самым его лицом, шкипер потерял равновесие и отшатнулся назад. Уинстон бросился к нему, шлюпка перевернулась, и оба оказались в воде.

Вынырнув, шкипер едва различил черный силуэт перевернутой шлюпки на фоне желтого пламени. Он подплыл к ней, забрался наверх, стал нащупывать веревку, болтавшуюся внизу, затем поднялся, но не удержался на скользкой прорезиненной материи и снова упал в воду. Шкипер снова забрался на верх перевернутой шлюпки, наклонился, обеими руками схватил конец веревки и потянул его назад, используя весь вес своего тела. Выпрямление надувной шлюпки было нелегким делом. Ему пришлось здорово повозиться, прежде чем добиться успеха, благодаря которому он снова оказался в черной воде. Теперь не было никаких шансов завести мотор. Непредвиденное погружение окончательно испортило свечи, которые он и так собирался поменять.

Шкипер быстро перевалился через борт шлюпки и прошептал:

— Уинстон, Уинстон.

Окликая парня, он ощупывал бок шлюпки, чтобы убедиться, что весла на месте. Да, они были там.

Это воображение, или надувная шлюпка стала менее упругой?

— Уинстон, где ты, черт тебя побери? — мягко позвал шкипер.

— Босс, босс! — послышался крик с кормы. Шкипер быстро начал грести, окликая Уинстона. В темноте они могли ориентироваться только по своим голосам. Шкипер волновался, потому что в этом районе их легко могли заметить. Он греб около трех минут и позвал опять:

— Уинстон.

— Я здесь, босс.

Голос, казалось, доносился от кормы, чуть ближе к борту. Раздались тихий стук, скрежет по корпусу и всплеск.

— Вы ударили меня, босс.

Шкипер быстро поднял весла, встал на колени и ощупал надувной борт. Да, он определенно стал мягче. Это значит, что шлюпка где-то пробита. Видимо, какой-то осколок после взрыва продырявил ее. «Вот так удача», — подумал шкипер.

Его пальцы нащупали и вцепились в руку Уинстона.

— Отлично. Молодец, Уинстон. Давай вторую руку, и я втащу тебя.

Из воды донесся леденящий душу крик, и маленькая мокрая рука вырвалась из пальцев шкипера. Второй крик уже агонизирующего человека сменился мрачным бульканьем.

В темноте волны мягко плескали о корпус шлюпки.

8

Пэтти стояла на пляже около кучи запасов, а остальные женщины забрались на крутой склон и спрятались в зарослях на вершине. Мощная зеленая стена растительности, окружавшая их, была настолько плотной, что они с большим трудом проникли сквозь нее. Можно было находиться в ярде от бандита, и никто никого не заметил бы. Женщины не могли решиться опуститься на землю из-за муравьев и пауков, поэтому они присели на корточки, поеживаясь, несмотря на теплую ночь. В темноте Кэри почувствовала мерзкий, кислый запах растений — безошибочный и, как говорил Эд, неискоренимый. Он никогда не мог отбить этот запах от своей одежды, когда возвращался из экспедиций в тропики.

При мысли об Эде Кэри зажала рот руками, чтобы не зарыдать, но не могла остановить полившихся из глаз слез.

Она слышала всхлипывания остальных, хотя еще ни одна женщина не проронила ни слова о бойне на пляже.

— Как хочется курить, — сказала Кэри.

— Нельзя, потому что кто-нибудь может учуять запах дыма, — возразила Сюзи. — Попробуй вот это.

Она захватила с собой бутылку водки.

На темном пляже Пэтти тоже поеживалась. Остальным было хорошо вместе, а она осталась одна и сейчас была уверена, что слышала двадцать минут назад, как бухнула пушка.

Вдруг над полуостровом справа от Пэтти небо вспыхнуло. Затем донесся звук взрыва.

Они сделали это.

Молодец, шкипер. Теперь все они были официально мертвы. Пэтти представила, как цветастый купальник Кэри плывет по черной поверхности бухты, затем стала вычислять, как долго шкипер будет добираться до берега. Пэтти не хотела разряжать батарейки фонарика и боялась оказаться замеченной. Она отсчитала приблизительно двадцать минут и начала зажигать его. Если вы сказали «гиппопотам», прошла одна секунда. Гиппопотам раз, гиппопотам два, гиппопотам три…

Пэтти очень захотелось спать. Отсчет гиппопотамов, видимо, давал такой же эффект, как отсчет овец. Может, стоило бы сесть? Какая разница, если фонарик будет загораться на пару футов ниже? Она чувствовала себя изможденной.

Шкипер плыл на медленно сдувавшейся шлюпке к полуострову, но до пляжа оставалось еще полмили. Он опять поднял весла и нащупал шнур, привязанный к черпаку. Теперь эта шлюпка пропускала воду так же быстро, как и выпускала воздух.

Ближайший берег казался болотом. По крайней мере, так он пах. Шкипер слышал плеск воды в корнях ризофор. Если выбраться на берег здесь, Бог знает, когда добредешь до пляжа.

Руки шкипера болели. Он отшвырнул черпак, взялся за весла и погреб изо всех сил. Плечи ныли так, словно выскакивали из суставов. Казалось, будто шлюпка дышала. Своим задом шкипер ощущал, как она погружается все ниже. Она определенно зарывалась в воду. Шкипер уже слышал под собой плеск и теперь напряг ягодичные мышцы, чтобы остаться на плаву подольше. Он переживал то, что случилось с Уинстоном, но пытался сосредоточиться на гребле, не желая думать об акулах. Бог знает, что случилось бы с теми коровами, если бы он не отправил их на берег.

Перед тем как обогнуть полуостров, шкипер увидел, что к обломкам лодки подошел патрульный катер. Шлюпку не заметили. Луч прожектора ощупал усеянную обломками поверхность моря. Слава Богу, они потрудились отыскать останки «Луизы». Затем катер покружил по бухте в поисках оставшихся в живых и осветил часть берега. Тонкие белые пальцы света дотронулись до бледной полоски пляжа и до стоявших позади деревьев.

Вода начала переливаться через корму. Теперь шкипер греб как можно интенсивнее. Он сел так, чтобы использовать весло, как на каноэ, погружая его в воду то с одной, то с другой стороны шлюпки и стараясь не думать о том, что бухта не защищена от акул сетью.

Дела были очень плохи. Вода заливалась в шлюпку. Впрочем, шкипер уже не мог так назвать свое плавсредство. Оно теперь напоминало детский круг, из которого вытащили затычку, и больше вперед не двигалось. Теперь уже погружение в воду предотвратить было невозможно. Шкиперу нужно было просто плыть к берегу, держась за весло перед собой и нуждаясь в третьей руке, чтобы обороняться снизу.

Стараясь производить как можно меньше шума, он соскользнул в черную воду, надеясь, что выберет правильное направление.

Когда шкипер наконец выбрался на берег, все еще держась за весло, нигде не было видно ни единого огонька. На тот ли пляж он попал? Может, его отнесло слишком далеко? Нет, невозможно. Может, эти идиотки придумали что-нибудь сами? Или их уже поймали бандиты… Парни наверняка были бандитами. Обычные солдаты так себя не ведут.

Осторожно двигаясь по пляжу, шкипер вдруг наткнулся на теплый комок и сначала подумал, что это какое-то животное, но существо вдруг заворчало на него.

— Почему, черт возьми, вы не светили мне?

— Простите, — сказала Пэтти. — Я уснула.

— Тише. Где остальные?

— Прячутся на утесе, — сказала она. — Можно начинать загружать шлюпку? Где Уинстон?

— Уинстон не вернется. Шлюпка утонула.

— Но как мы спасемся без шлюпки? Как перевезем вещи? Как мы… Что вы имеете в виду под тем, что Уинстон не вернется?

— Тихо. Почему бы вам не подумать о какой-нибудь одежде. Я промок.

Шкипер повалился на песок и сразу почувствовал атаку насекомых. У этой женщины, вероятно, кожа носорога, раз она уснула на берегу. Или она еще сильно потрясена.

— Что случилось с Уинстоном? — настаивала Пэтти.

— Акула. Бедный паренек. Пэтти заплакала.

— Я чувствую то же самое, — заметил шкипер.

Оба помолчали, потом он сказал уставшим голосом:

— Сначала спрячемся, а что делать, решим утром. Я украду в деревне лодку или что-нибудь в этом роде.

— Где мы спрячемся?

— Не знаю. Если солдаты не филиппинские наемники, тогда они из Пауи… Местные парни. Они найдут нас за пять минут, если обнаружат утром какие-нибудь следы.

Пэтти поколебалась и сказала:

— А что, если спрятаться в той пещере? В пещере, которую Уинстон нашел под водопадом? Мы видели в Австралии пещеры, в которых прятались беглые каторжники.

Шкипер задумался над этим предложением.

— Водопад в пятнадцати милях отсюда. Сейчас около полуночи. Мы должны проходить по две мили в час вдоль берега, иначе не попадем туда до рассвета. Это не так уж невозможно.

По проселочной дороге можно двигаться со скоростью три мили в час, но ничто не подгоняет так, как страх.

— Почему бы и нет? — произнес шкипер.

— Мы не можем оставить вещи здесь?

— Нет. Если их не найдут бандиты, то растащат местные жители. Если не брать их с собой, мы этих вещей больше никогда не увидим.

Шкипер устало поднялся на ноги.

— Чем скорее мы тронемся в путь, тем лучше. Давайте найдем остальных.

Шкипер принюхался.

— Вы пили?

— Сюзи принесла водку с лодки, — ответила Кэри. — Хотите?

— Дайте сюда. Последнее, что я хочу сейчас, это оказаться среди кучи пьяных баб. И последнее, что вам нужно сейчас, чтобы выжить, это спиртное.

— Ну и черт с вами, — огрызнулась Сюзи.

— Честное слово, спиртное — в этом мире — не самая лучшая вещь. Даже арктические путешественники не берут его с собой. Забудьте эти истории о сенбернарах со связками маленьких бутылочек на шее. Алкоголь дает вам ложное чувство тепла, фальшивое ощущение безопасности… и затуманивает мозги. Если я вывожу вас отсюда, то хочу, чтобы вы были в полном порядке и выполняли мои указания. Ясно? Я выброшу эту бутылку или уйду один.

Сюзи неохотно протянула шкиперу бутылку. Тот отвинтил пробку и вылил водку на траву.

— Давайте не будем больше терять время, — предложил он. — Идемте на пляж, и я скажу, что вам делать.

Только шкиперу была известна правильная дорога, потому что он один хорошо знал берег. Вдоль моря тянулись песчаные пляжи с каменистыми гребнями между ними. Группе приходилось обходить грязные во время отливов участки, некоторые из которых достигали двадцати футов в длину.

Еще они старались избегать сырых болот, на которых росли кривые ризофоры. Деревья часто достигали сотни футов в высоту. Их корни были достаточно крепки, чтобы выдерживать напор порывов ветра и ежедневные приливы и отливы. Единственным временем, когда можно было пройти сквозь заросли ризофор, была пора отлива, когда можно наступать на ковер спутанных растений, опасаясь лишь наступить на спрятавшегося в грязи краба или корень, достаточно острый, чтобы пропороть ногу в легкой обуви.

Шкипер решил разделить их груз на шесть частей. Они сначала попытались нести его на импровизированных носилках, покрытых холщовым навесом, но это оказалось очень тяжелой ношей. Пришлось разгрузить лестницу с навесом и каждому нести часть вещей.

Шкипер скрылся в джунглях и скоро вернулся с какими-то веревками, напоминавшими тонкий коричневый шнур.

— Это ротанг, — пояснил он. — Растет тут повсюду. Тарзан качался на лианах, но мог бы пользоваться и ротангом.

Взошла луна, отчего стало легче идти по тропинке.

Шкипер сделал из сеток от москитов три мешка, пропустив через них по периметру ротанг и крепко затянув. Вся поклажа уместилась в них, в двух корзинах и в пластмассовом мусорном ведре.

Шкипер взял ружье, ракеты, спички, мачете, сунул три ножа за ремень, две пригоршни рыболовных крючков в карман рубашки, подводный фонарик за пазуху, где уже сохли карты. Он нес самые ценные вещи, включая навигационные приборы, и выбросить их стоило в последнюю очередь.

— Пошли, — сказал шкипер. — Тот, кто не сможет идти, останется. Поняли? Другой альтернативы нет.

Он двинулся впереди. За ним пошли женщины с облегченными носилками. Первая часть их пути шла вдоль тропинки, которая вела на юг от отеля. Двигаясь дальше вдоль этой тропинки, они могли обойти дугой полуостров. Шкипер не хотел рисковать быть увиденным на открытом пляже неподалеку от «Пэрэдайз-Бэй».

Шагая по узкой, усыпанной листьями тропе, шкипер размышлял о слабостях и сильных сторонах женщин, которых вел за собой. Они были мягкими, беспомощными, похожими на детей. Он считал, что больше всего помощи ему стоит ожидать от Кэри. Женщина была крупной, сильной. Она спокойно и отважно боролась с той акулой несколько часов. У нее, очевидно, хватало выдержки и твердости. Эти качества могли спасти всех.

Пэтти тоже казалась дисциплинированной и крепкой физически, да вдобавок еще и хорошо плавала. Но в ней чувствовалось какое-то нервное перевозбуждение, что тревожило шкипера. Она выглядела надежной, но могла сломаться в момент, когда вы меньше всего ждали этого и не успели бы предотвратить последствий.

Ничего подобного нельзя было сказать про Сюзи. Она была легкомысленной, огрызалась, любила шуметь и проявлять агрессивность. Но была в ней, несомненно, и положительная черта. Большинство женщин после того инцидента с зыбучим песком подняли бы страшный крик, но Сюзи просто посмотрела шкиперу в глаза и сказала: «Вы спасли мне жизнь. Спасибо».

Это было немного… но интонации, с которыми была произнесена эта фраза, стоили многого. Он чувствовал, что Сюзи гораздо крепче, чем кажется, и живучее.

Точно такие же ощущения шкипер испытывал по отношению к тихоне Анни. Она казалась спокойной, неконфликтной, в основном молчала, но была первой, кто вскочил и бросился помогать Сюзи после инцидента с зыбучим песком. Он чувствовал, что она практична и сообразительна при опасности.

Шкипер не был так уверен в даме в черном костюме — в Сильване. Женщина шла медленнее всех, весь день выглядела рассеянной, даже отрывая нос от своей книги. Он считал, что от Сильваны стоит ожидать больше хлопот, чем помощи.

В джунглях маленькая процессия не имела возможности видеть свет ни от луны, ни от звезд, поэтому держаться на ногах стало труднее. Шагая по узкой тропинке, Сюзи устало спросила:

— А нельзя сбросить с носилок часть груза?

— Конечно, — отозвался шкипер — Что бы вы хотели выбросить? Подумайте получше, потому что от вашего выбора может зависеть ваша жизнь.

— Самое тяжелое — это холщовый навес.

— Если нам не удастся раздобыть лодку, придется строить плот. Нам понадобится холст, например, чтобы связать бревна. Вы же не захотите выйти в море на плоту, разъезжающемся у вас под ногами?

Напрягая ноги, осознавая, что тот, кто упадет, останется в джунглях, женщины пробирались сквозь ночь. Они впали в какое-то заторможенное состояние, в стойкую апатию, почти потеряли осознание происходящего. Только так они могли вынести жару, тяжесть носилок, слабость и дрожь в ногах. Желая ускорить продвижение, шкипер взялся за конец носилок и освободил Сюзи, которая была самой маленькой в группе. Он дал ей фонарик и мачете.

Сюзи осветила фонариком двухфутовое острое лезвие.

— Я не знаю, как с этим обращаться.

— Если придется, сразу поймете, — ответил шкипер.

— Я боюсь змей, — пробормотала Сюзи.

— А они боятся вас. Даже самая опасная змея уползет с вашей дороги, если услышит ваши шаги, кроме королевской кобры, а они в этой части земного шара не водятся. Змеи атакуют, только когда их тревожат или загоняют в угол. Совсем как люди.

Остальные женщины встали в ряд, неся носилки, потому что тропинка стала слишком узкой и по ней мог пройти лишь один человек. Сюзи медленно двинулась вперед, освещая путь фонариком. Она шла осторожно, поскольку больше не хотела браться за тяжеленный конец носилок, как Кэри. Женщина знала, что, если допустит ошибку, у нее отберут фонарик и заставят опять нести проклятый груз.

Вдруг Сюзи вскрикнула. Призрачный луч света впереди исчез. Остальные мгновенно остановились.

Никто не двигался. Женщины даже пытались не дышать. Они услышали знакомое хныканье Сюзи.

— В чем дело? — прошептал шкипер.

— Что-то большое лежит на дороге, — пробормотала спереди Сюзи. — Я наткнулась на него, упала и уронила фонарик.

Шкипер опустил носилки, поднял ружье и пошел, нащупывая ногой землю перед каждым шагом. Затем он наступил на мягкий комок, оказавшийся Сюзи, и проворчал:

— Вставайте, девушка. Ищите фонарик. Шкипер переложил ружье в левую руку, опустился на корточки и пошарил пальцами в длинной траве справа от себя, надеясь, что его никто не укусит. Наконец он увидел слабое пятно света. Фонарик не пропал, а просто закатился под огромное дерево, упавшее поперек тропинки и преградившее путь. Шкипер взял фонарик и осветил могучий толстый ствол в пять футов высотой.

— Надо перелезть, — сказал он. — Я пойду первым. Кэри, подсадите Сюзи, а остальные за ней следом. Перед тем как забираться на дерево, разгрузите носилки, передайте вещи Сюзи, снимите спасательные жилеты и забросьте их на ту сторону тропы. Так будет легче лезть.

— А обойти нельзя? — спросила Сюзи.

— Нет. Мы не знаем, насколько это дерево длинное. И в джунгли с тропинки нельзя сойти больше чем на шесть дюймов.

Пока шкипер карабкался на ствол, Кэри держала фонарик. Мягкая древесина продавилась под его ногой, и он упал на землю.

— Встаньте на колени, Кэри, — велел шкипер. — Я заберусь вам на спину.

Кэри неохотно опустилась на ковер перепутанных растений на тропинке. Муравьи сразу поползли по ее лодыжкам. Она почувствовала тяжесть, когда шкипер встал ей на спину, но он быстро оказался на дереве и оседлал его. Женщина судорожно сбросила с себя насекомых.

После веса шкипера Сюзи показалась совсем не тяжелой. Шкипер помог ей залезть на ствол и спуститься с другой стороны. Анни была не тяжелее, но когда Сильвана встала на спину Кэри, та прошептала:

— Я больше не могу.

Ее руки подогнулись, и обе женщины упали на землю.

— Тебе сказали не вставать на меня, а поставить мне на спину одну ногу и забраться на дерево, — прошипела Кэри. Она с трудом могла поверить, что говорила таким тоном с женой шефа Эда.

— Замолчите! — прикрикнул шкипер и протянул Сильване руку.

После нескольких попыток та наконец легла на живот на верху ствола. Ее ноги болтались с одной стороны, а руки с другой. Шкипер помог ей сесть.

— Теперь прыгайте, Сильвана.

— Я не могу. Не могу.

Шкипер столкнул ее и повернулся к Кэри.

— Вам лучше передать мне вещи. Последнее, что мы можем позволить себе потерять, это фонарик.

Пэтти опустилась на колени. Наступив на ее спину, Кэри запрыгнула на поваленный ствол и села на него. Затем они со шкипером наклонились к Пэтти и втащили ее на дерево, как мешок с картошкой.

На другой стороне поваленного ствола шкипер ободрил свою маленькую группу, пока женщины снова надевали спасательные жилеты.

— Скоро мы должны выйти на берег. Потом пойдем вдоль него. Проклятое дерево отобрало у нас минут пятнадцать, поэтому постарайтесь шагать побыстрее.

Через полчаса все еще шедшая впереди Сюзи пропищала:

— Стойте!

Она повернулась к шкиперу.

— Тропинка исчезла, и я слышу шум воды.

Шкипер взял у нее фонарик и осторожно пошел вперед.

— Обыкновенный ручей. В нем есть камни. Течение сильное, поэтому я пойду первым и все проверю. Я буду светить, поэтому Пэтти сможет видеть, куда наступает.

Он заметил, что Пэтти была единственной из женщин, почти не владевшей своим телом. Она здорово устала.

Камни в ручье были скользкими и лежали в нескольких дюймах под водой, но шкипер и Пэтти перешли на другую сторону ручья.

— Я вернусь за остальными, — сказал шкипер. — Держите фонарик. Потом мы вернемся за вещами.

— Я не умею плавать, — испуганно воскликнула Сюзи.

— Вам и не придется, — успокоил ее шкипер. — И помните, на вас спасательный жилет.

Он вернулся к группе женщин, осторожно взял Сюзи за руку и повел по камням в призрачном свете фонарика. Пэтти с трудом сосредоточилась, чтобы переводить луч с одного камня на другой. Когда наступила очередь Сильваны, она поскользнулась на первом же камне, судорожно взмахнула рукой, вцепилась в шкипера и утянула его вместе с собой в бурные воды ручья. Когда оба вышли по дну на противоположный берег, шкипер с досадой пробормотал;

— Черт, да тут глубина всего два фута. Гораздо легче и безопаснее было перебраться вброд, вместо того чтобы прыгать по камням.

Они с Пэтти побрели, уже по дну, за вещами. Потом они отдыхали, пока остальные женщины заново загружали носилки. Пэтти пожалела, что шкипер вылил водку Сюзи.

Через двадцать минут они подошли ко второму ручью, более широкому, чем предыдущий поток.

— Здесь речки и ручьи встречаются вдоль всего берега, — произнес шкипер. — Сбегают с гор.

На этот раз камней для перехода не оказалось и глубина была больше. Шкипер обвязал конец ротанга вокруг своей талии, другой вокруг талии Пэтти и велел Сюзи светить вперед.

— Откуда мы знаем, что там не очень глубоко? — спросила Пэтти, глядя на пляшущее на бурной коричневой поверхности воды пятно света.

— Мы на оживленном шоссе. Это местная Пятая авеню, — ответил шкипер. — Если бы здесь было глубоко, местные соорудили бы мост.

Двигаясь по пояс в воде, они, казалось, шли даже по песку. Затем почва под ногами Пэтти вдруг пропала. Женщина потеряла опору, рухнула в мутную воду и сразу начала плыть, но привязь вокруг талии не пускала.

— Не плывите, — крикнул шкипер. — Вставайте. Все в порядке. Просто дно внезапно углубилось. Я сам едва не упал.

Пэтти обнаружила, что может стоять, хотя вода доходила ей до подмышек, а промокшие легкие туфли не защищали ноги от острых камней, лежавших на дне. Наконец, обессиленная, она выбралась на берег, опустилась на землю и стала светить отправившемуся за остальными женщинами шкиперу. Когда он нес Сюзи, Пэтти мысленно обозвала ее свиньей. Некоторые люди умеют выбирать самое легкое. Сначала ей дали нести фонарик, затем перетащили через речку. Безусловно, очень удобно быть маленькой и беспомощной на вид.

Когда все перешли через речку, Кэри, которая была самой высокой, помогла шкиперу перенести вещи. Ее руки, пораненные в борьбе с акулой, теперь болели и кровоточили.

Всю поклажу пришлось нести на голове, кроме мусорного ведра, которое было слишком большим и неудобным, поэтому его пришлось тащить за ручку. Усталые Кэри и шкипер выбрались на берег и двинулись дальше по тропинке. Сюзи опять остановилась.

— Слышите? Море.

Прислушавшись к шуму прибоя, маленькая группа почувствовала себя лучше. Все выпрямили усталые спины и не обращали внимания на ноющие руки. Они скоро выберутся из этого страшного черного кошмара и опять увидят лунный свет. Их шаги ускорились, ноги в промокшей обуви поднимались выше, когда группа устремилась навстречу радующему слух шуму волн. Над головой, над темной полосой леса, появились звезды.

Шкипер объявил десятиминутный привал, разгрузил носилки, очистил участок земли от листьев, развернул холщовый навес и постелил, чтобы защититься от насекомых. Женщины дружно повалились на подстилку, радуясь, что не выбросили навес по дороге. Через несколько секунд Кэри вскрикнула и вскочила на ноги.

— А-а! У меня на ноге какая-то скользкая гадость. Она закатала свои голубые брюки и опять закричала, когда шкипер осветил ее ногу. К ее коже присосались пятнадцать черных, похожих на червей, длиной в два дюйма существ.

— Пиявки, — произнес шкипер. — Видимо, мы набрали их, когда переходили через речку.

Кэри запаниковала. Она не могла смотреть на свои ноги, но и не могла прикоснуться к гадким существам. Бедняга просто прыгала и кричала.

— Не трогайте их, — сказал шкипер. — Не пытайтесь сбросить их, потому что зубы останутся в коже, и из-за этого в ранки может попасть инфекция.

Теперь остальные женщины тоже осмотрели свои ноги. Пиявки присосались ко всем. Бедняги повскакивали с холста, словно он раскалился докрасна.

— Хватит шуметь, — проворчал шкипер. — Они не кусаются. Вы же не заметили их сразу. Есть у кого-нибудь сигарета?

Потрясенная Кэри полезла в свой мешок за сигаретами. Она слишком сильно дрожала и не могла прикурить, поэтому шкипер взял у нее пачку. Он зажег сигарету, опустился перед женщиной на колени и, держа фонарик в одной руке, а сигарету в другой, осторожно прикоснулся ее горящим концом к каждому блестящему черному существу, пока все они не отвалились. Когда последняя пиявка упала с бедра Сюзи, женщины успокоились.

— Вы не видели «Африканскую королеву»? — пробормотал шкипер. — Кэтрин. Хэпберн не орала так, как вы. Прыгаете, словно кузнечики. Откуда у вас только сила берется.

Он посмотрел на их грязные, испуганные лица.

— Приходите в себя. Через пять минут нам нужно идти дальше. Сейчас третий час ночи, и нам до рассвета нужно пройти еще миль десять… До шести часов. Если они собираются искать нас, то начнут не раньше этого времени.

Через пять минут шкипер сказал:

— Подъем. Отдыхать будем после восхода солнца.

Уснувших Анни и Сюзи пришлось расталкивать. Почти негнущимися пальцами они вцепились в носилки. Со шкипером во главе группа тронулась дальше. Женщины шли одна за другой по высокой траве по направлению к гулу моря и вдруг оказались на вершине крутого утеса примерно в сорока футах над бледной полоской пляжа. Они осторожно слезли вниз по склону. Во время спуска груз попадал с носилок, и шкипер велел собрать его. Группа побрела дальше на юг вдоль берега. Они очень устали, но были теперь сильны духом. Несмотря на то, что руки и ноги болели, идти стало значительно легче, потому что их одежда почти просохла. С моря дул легкий ветерок, пахнувший солью. Он освежал лица, прочищал ноздри, выгонял из них запах джунглей.

Иногда кто-то спотыкался о камень. Один раз Анни поскользнулась на водорослях, и носилки упали на песок. Но следующие два часа маленькая группа шагала бодро под лунным светом, приноравливаясь к ритму моря, и преодолела значительное расстояние. К четырем утра они пересекли пляж и увидели перед собой мыс, уходящий в море. Глядя на него, шкипер решил, что нужно либо замести свои следы, либо проплыть вокруг мыса. Войдя в море, он обнаружил, что вода доходит ему до пояса, хотя камни на дне довольно скользкие.

Опять носилки были разгружены, и поклажу разделили между женщинами.

— Почему вы все время должны загружать и разгружать эти чертовы носилки? — с досадой спросила Сюзи.

«Чего нервничать? Ведь она не несет их», — подумала Пэтти.

— Так легче всего нести много вещей, — пояснил шкипер. — Если не разгружать их, все может промокнуть.

Мы не смогли бы избавиться от пиявок, если бы намокли сигареты Кэри.

Один скользкий камень мог опрокинуть несущих носилки в воду, и все промокло бы.

— Мне это нравится не больше вашего, — сказал шкипер. — Если хотите, оставайтесь. Не собираюсь с вами спорить. Можете подискутировать с теми бандитами.

Обиженная Сюзи вошла в воду, и маленькая группа начала обходить утес. На полдороги Сюзи вскрикнула, уронила фонарик и мешок из москитной сетки, подпрыгнула и схватила свою ногу.

Раздосадованный шкипер сказал:

— Дайте мне ваш узел, Анни, и возьмите фонарик. Сюзи, вероятно, наступила на морского ежа, и если будет прыгать, то наступит еще.

Анни нырнула в воду, чтобы подобрать фонарик. Она видела луч света, и поэтому найти фонарик было совсем не трудно. Анни осветила то место, где стояла Сюзи.

— Я вижу много коричневых мячиков размерами с кулак, — сказала она, вынырнув, — Они покрыты иголками.

— Я же сказал, морские ежи. Осмотрю ее ногу потом. Если иголка воткнулась, рана может воспалиться. А сейчас, Анни, посветите фонариком и найдите дорогу без ежей. Сюзи может пойти сзади.

Женщины почувствовали своеобразное удовлетворение от того, что Сюзи отправили в тыл. Медленно они двинулись за Анни и вышли на еще один темный пляж.

Когда небо посветлело, Анни возбужденно воскликнула:

— Мы уже близко?

— Конечно, — успокоил всех шкипер. На самом деле он понятия не имел, где они находятся, и не мог сориентироваться, пока не станет совсем светло. Но не стоило огорчать женщин. Это только замедлило бы движение.

Небо посветлело еще больше, из темно-серого стало бледно-серым. Вдруг в джунглях все стихло. Только пальмовые ветви шелестели на легком ветерке с моря.

— Хорошо. Пять минут отдыха. Это наш последний привал, — сказал шкипер. — Расстелите холст, а то к вам опять кто-нибудь заползет.

— Хочу пить, — простонала Сюзи.

— Не вы одна. Но мы скоро доберемся до водопада, и тогда сможете напиться вдоволь.

Может, он ошибался насчет Сюзи? Она постоянно ныла. Ни одна другая женщина не создавала столько шума. Но, наверное, бедняги просто не имели сил на это, поскольку окончательно вымотались.

Оставив группу отдыхать на холсте, шкипер подошел к морю и посмотрел оттуда на пляж, пытаясь представить его таким, каким он выглядел с моря. Мог водопад находиться на следующем пляже? Шкипер огляделся по сторонам. Нет, вряд ли, потому что там ближе к северу были заросли ризофор, а на соседнем мысе ничего похожего не росло. Когда они достигнут тех ризофор, придется увести группу немного в сторону. Никто не смог бы пронести такой груз среди корней, горчащих над и под водой, словно пораженные артритом пальцы.

Шкипер вернулся к женщинам.

— Чуть дальше. Идемте побыстрее, потому что после рассвета придется спрятаться за деревья, чтобы нас не заметили с корабля. А это значит, что нужно будет шагать по песку, поэтому лучше поторопиться на твердой почве. Помните, мы совсем близко к цели. Скоро все искупаются в водопаде, поедят и лягут спать.

— У нас нечего есть, — сказала Кэри.

— Я кое-что припрятал. Вставайте. Уже почти пять часов.

Когда они обогнули следующий мыс, горизонт стал бледно-желтым, и из-за него появился краешек солнца. Шкипер всегда удивлялся скорости, с которой солнце выходило из-за горизонта: три минуты — и вокруг светло.

Если те ублюдки собираются начать поиски, то это произойдет скоро, поэтому необходимо минут через десять увести женщин в джунгли. Затем нужно позволить им поспать часок. Бедняги заслужили это. К тому времени поисковая группа либо пройдет, либо вообще не доберется сюда. Шкипер надеялся, что они доберутся к утру до водопада, но не получилось.

Под пальмами женщины расстелили холщовый навес, который за ночь, казалось, стал раз в шесть тяжелее, и повалились друг на друга. Измученные, мокрые от пота, страдающие от боли в мышцах, они мгновенно уснули. Через сорок минут после того, как группа покинула пляж, шкипер услышал с моря шум двигателя, перевернулся на живот и осторожно высунул из зарослей голову.

Большой черный катер шел вдоль берега. Он был примерно двадцати футов длиной и имел на борту около двадцати человек. Когда катер приблизился, шкипер разглядел поблескивание металлических касок и стекол биноклей. Судно двигалось очень быстро. К счастью, женщин не было на пляже. У них могло не остаться времени, чтобы спрятаться, и они побросали бы вещи прямо на берегу. Это все равно что поставить знак или красный флажок.

Шкипер проследил, как катер исчез за южным мысом. Да, оставаться здесь и надеяться, что подонки больше не появятся, было нельзя. Те могли слоняться взад-вперед целый день. Даже если они не искали беглецов, то могли нанести дружеский визит с «АК-47» наперевес в местную деревню.

Шкипер разбудил Пэтти, поднял ее и дал ей ружье.

— Я пойду загляну за соседний мыс. Пэтти, не садитесь, пока я не вернусь. Если покажется катер, ложитесь. Если произойдет что-нибудь непредвиденное, стреляйте в воздух. Снимите ружье с предохранителя и нажмите на курок. Я вернусь как можно скорее.

Испуганная до дрожи в коленях, Пэтти стояла, нервно сжимая в руках винтовку.

Через полчаса шкипер вернулся.

— На той стороне бухты еще один пляж. На южном мысе заросли ризофоры. Я считаю, что водопад там. Жаль, что мы больше не можем идти по берегу, но, учитывая все остальное, нам повезло.

Он кивнул в направлении спящих.

— Будите их.

Послышались стоны и вздохи. Кэри разбудить было почти невозможно, но шкипер сказал ей на ухо:

— У нас только что были посетители. Полчаса назад прошел патрульный катер.

Все почти сразу сели, испуганно глядя на него сонными глазами, и наконец медленно поднялись. Шкипер достал компас, а женщины разобрали ненавистную поклажу. Группа двинулась к мысу по тропинке, ведущей на восток. Скоро шкипер понял, что им повезло. Джунгли здесь были вполне проходимыми. Тропа шла под высокими деревьями столетнего возраста и десяти футов шириной в комле. Они тянулись на протяжении шестидесяти футов, образовывая красивую рощу, свет в которой был тусклым и зеленоватым. Весь лес был опутан лианами. Вокруг не слышалось ни одного звука, кроме шелеста листьев. «Здесь очень легко идти. Не труднее, чем по лесам моего детства в Калифорнии», — подумала Пэтти.

Они сошли с тропинки. Следуя указаниям компаса, шкипер вел группу к болотистым зарослям ризофор и, если повезет, к реке, которую образовывал водопад. Он громко отсчитывал свои шаги, а Кэри его дублировала. Каждые две тысячи означали примерно милю.

Через пару миль они добрались до ущелья приблизительно в сорок футов длиной. На каменистых склонах рос кустарник, а в шестидесяти футах внизу несся быстрый поток. Он, видимо, устремлялся к водопаду. И все это, вероятно, впадало в конце концов в море.

Идти было не трудно, и они преодолели значительное расстояние. Через полмили Пэтти прошептала шкиперу:

— Что это?

Она кивнула в направлении трех веревок, пересекавших ущелье.

— Наверное, продолжение той тропинки, — мрачно ответил тот. — Бирманский мост.

Мост был сделал весьма основательно: на нижнем тросе через определенные промежутки виднелись узлы. Два верхних троса были привязаны на уровне рук, и каждый соединялся с нижним кусками ротанга.

— Двигаешься, ставя одну ногу перед другой, как в балете, — пояснил шкипер. — Нащупываешь подошвой узел, кладешь локти на верхние тросы и толкаешь себя вперед.

— Вы же не хотите вести нас по нему? — затаив дыхание, спросила Сильвана.

— Это легче, чем кажется, но не думаю, что нам придется воспользоваться этим мостом. Мы пойдем по краю ущелья и, может, переберемся через поток, если течение не очень сильное. Пошли. Мы уже совсем рядом.

Теперь мокрая обувь натерла всем ноги. Каждая женщина шла сейчас только потому, что еще двигались остальные. Шкипер чувствовал это и молил Бога, чтобы Сюзи не упала. Если она остановится, на землю повалятся все.

Сильвана услышала, как какая-то сумасшедшая птица повторяет одну и ту же трель. Вдруг, когда женщина согнулась под тяжестью носилок, ее ноги подогнулись. Кэри, державшая другой конец носилок, почувствовала, как они выскользнули из ее ноющих рук и упали на землю.

Плечи Сильваны дрожали.

— Бесполезно. Я не могу больше идти, — она разрыдалась и опустилась на землю. — Я остаюсь.

— Вставай, немощная сука! — Сюзи пнула Сильвану ногой. — Мы прошли весь этот путь не для того, чтобы ты решала, идти нам дальше или нет.

— Сюзи права, — сказал шкипер. — Если вы не встанете, мы будем вынуждены оставить вас здесь.

— Мне все равно, все равно, — рыдала Сильвана. — Идти я не могу. Сюзи застонала.

— Если ты останешься здесь и тебя найдут, они узнают, где мы. — Она снова пнула Сильвану.

— Бесполезно качать головой, — возразил шкипер, — бесполезно думать, будто вы нас не выдадите. Они станут пытать вас, и вы все расскажете. И ничего не сможете поделать. Кроме того, они все равно убьют вас.

— Ты видела, что произошло с Изабель? — произнесла Пэтти.

— Мне все равно! Все равно! Я не могу двигаться, — продолжала рыдать Сильвана.

— Хватит, Сюзи, — устало сказала Анни. — Сильвана, мы обе должны идти. У меня есть мальчики, о которых нужно думать, а у тебя Лоренца.

Шкипер помог Сильване подняться на ноги. Маленькая группа двинулась вперед. Через десять минут Пэтти подняла голову и сказала:

— Слушайте!

За плеском потока внизу слышался отдаленный гул.

— Водопад! — крикнула Пэтти.

Гул добавил мучающимся от жажды, усталым женщинам сил, и они пошли немного быстрее. Гул становился все сильнее. Тропинка стала спускаться в ущелье, и теперь группа находилась всего в десяти футах над речкой. Возбуждение росло.

Кэри вытянула шею.

— Я вижу море! Впереди, сквозь деревья! Через несколько минут они увидели черные камни на вершине утеса, а за ними сверкающее синее море. Внизу простирался песчаный пляж. Слева с утеса срывался вниз сверкающий брызгами водопад.

— Не волнуйтесь… — предупредил шкипер. — Не забывайте об осторожности. Не выходите из-за деревьев. Неизвестно, есть ли там, наверху, кто-нибудь. Оставайтесь здесь, а я пойду посмотреть. Глупо попасть им в лапы после такого перехода.

Его слова заметно снизили возбуждение женщин и чувство, что опасность миновала. Они опять разгрузили ненавистные носилки, сняли холщовый навес, постелили его и дружно повалились. Шкипер отправился на разведку.

Через несколько минут он вернулся.

— Вроде тихо. Теперь слушайте меня. Я иду искать пещеру, но плаваю далеко не так хорошо, как Уинстон. Если со мной что-нибудь случится, старшей станет Кэри. Причин для беспокойства нет никаких. Просто кто-то должен руководить. Вы остаетесь здесь, потому что на открытом месте вас могут заметить, — шкипер взглянул на Пэтти. — Возьмите фонарик из корзины. Поплывете со мной.

Он быстро снял свой желтый спасательный жилет, расстегнул рубашку, достал из-за пазухи все еще влажные карты берега, выбросил все из карманов на холст — несколько монет, кольцо для ключей, швейцарский армейский нож, миниатюрный компас и компас еще поменьше, в два дюйма в диаметре, — взял подводный фонарик, ласты, маску и осторожно поставил Пэтти на ноги.

На дрожащих от усталости ногах Пэтти и шкипер спустились по черным скалам вниз, к каменному бассейну, в котором еще вчера весело плескались с Уинстоном.

Через двадцать минут шкипер вынырнул на поверхность в седьмой раз. Отплевывающийся и кашляющий, он так устал, что не мог выбраться из бассейна и вцепился в скалу. Его невесомое тело стало покачиваться в воде.

— Не могу найти, — выдохнул шкипер. — Не могу долго оставаться под водой.

— Я занимаюсь йогой, — сказала Пэтти. — Может, я смогу дольше не дышать. Давайте попробую.

Она встала, разделась до белья, сбросила проклятую обувь, надела маску с ластами и соскользнула в воду.

Пэтти опускалась все ниже и ниже, пока не добралась до дна бассейна — мрачной массы ила и камней. Сквозь маску было не трудно рассмотреть скалу, хотя она и казалась немного туманной.

Пэтти медленно подплыла к ней. Под водой было не меньше скал, чем над ней, но в них не было заметно ни одной трещины или отверстия. Пэтти стала обследовать бассейн по системе, двигаясь слева направо.

К четырнадцатому погружению ее легкие готовы были лопнуть. На поверхности она слишком быстро вдохнула и опять нырнула было вниз, но закашлялась так же, как шкипер. Она не хотела — не могла — нырять еще раз.

Но Пэтти знала, что пещера где-то под водой. Вчера она своими глазами видела, как Уинстон исчезал на гораздо большее время, чем обычный человек мог задержать дыхание. Женщина разозлилась. Она знала, что проклятая пещера там! У нее даже был фонарик, чтобы посветить себе во время поисков. Бедный Уинстон нырял без него. Изможденная, измотанная Пэтти продолжила обследование бассейна. Теперь слева направо.

9

Среда, 14 ноября 1984 года

Из глубины бассейна Пэтти вынырнула очередной раз, чтобы глотнуть воздуха. Она побледнела от усталости, и, хотя и не могла говорить, по ее победному виду шкипер понял, что пещера найдена. Расслабившись, женщина медленно подплыла к нему.

— Все в порядке. Она внизу.

— Молодец, девочка. Как она выглядит?

— Вы бы никогда не нашли ее, если бы не знали, что она существует, — Пэтти перевела дух. — На глубине пятнадцати футов. Сначала я ничего не могла найти, потому что двигалась справа налево. Вход виден, только когда смотришь слева. Тогда за выступом скалы можно разглядеть щель.

— Очень хорошо. Тропинка ведет на утес от южной стороны водопада к тем скалам, — заметил шкипер, сидя на плоском камне. — Значит, все, кто захотят осмотреть бассейн, будут искать так же, как вы — с южной стороны водопада, направо.

— Я сейчас отдышусь и нырну туда, — сказала Пэтти.

— Нырять может только один из нас, — предупредил шкипер. — У вас фонарик. Но я буду волноваться. Только найдите там сухое место и возвращайтесь. Не осматривайте там ничего.

Пэтти поплыла обратно к северной стороне бассейна, сделала несколько глубоких вдохов, чтобы очистить легкие от углекислого газа и вдохнуть побольше кислорода. Затем она легко нырнула вниз, осветив себе путь фонариком.

Каменистые зеленоватые стены бассейна проплывали перед ее глазами. Наконец женщина добралась до входа в пещеру, спрятанного за вертикальным выступом скалы.

Она оттолкнулась от этого выступа, заплыла в черную, щель и двинулась дальше, ощупывая правой рукой стенки туннеля, а левой крепко сжимая фонарик. Пэтти страшно боялась. Ей совсем не хотелось плыть в этой ужасной темноте. Она страстно желала развернуться, выбраться из пещеры и выскочить на поверхность, пока не лопнули легкие. К тому времени, когда такая необходимость стала реальностью, Пэтти поняла, что у нее уже нет времени на возвращение. Ее охватил ужас. Из груди рвался крик. Инстинкт умолял о возвращении, но здравый смысл требовал плыть дальше.

Отсутствие Пэтти показалось шкиперу, следившему за временем по своим часам, бесконечным. Так много зависело от умения женщины плавать под водой. Только она могла спасти остальных. Ему не хотелось говорить всем, что опасность еще не миновала. Ведь у бедняг совсем не осталось сил. Смешно, что все зависело теперь от Пэтти, от единственной женщины, которая, по его мнению, в критический момент могла дрогнуть. Теперь она была единственной надеждой.

Через девять минут голова Пэтти снова появилась на поверхности.

— Там есть коридор, — пробормотала она. — Двадцать пять футов длиной. И все под водой. Он очень узкий. Не шире моих плеч, а края довольно острые. Я оцарапала голову. — Женщина поежилась. — Тяжело. Я плыла только потому, что знала о том, что Уинстон где-то там вынырнул. И коридор был слишком узким, чтобы развернуться. Я уже почти запаниковала, но все же добралась до цели. Воняет там жутко. Туннель продолжается впереди над водой. Пещера показалась мне широкой и высокой. Я не вылезала из воды, поскольку хотела побыстрее вернуться к вам.

— Давайте посмотрим, — шкипер соскользнул с камня в воду. — Вы знаете путь, поэтому я ухвачусь за ваш пояс и последую за вами.

— Хорошо… Кстати, как вас зовут?

— Джонатан Блэквуд.

— Отлично, Джонатан, поплыли. Давайте засечем время.

На этот раз погружение было не таким страшным. Пэтти вынырнула в пещере и посмотрела на часы.

— Пятьдесят секунд.

— Господи, а мне показалось, полчаса, — пробормотал сзади отдувающийся Джонатан.

Пэтти осветила фонариком пещеру.

— Футах в шести камень выступает над водой. Можем вылезти там.

Две мокрые фигуры вылезли из черной воды и пошли по пещере, начинавшейся после черного туннеля. Фонарик освещал свисающие с потолка сталактиты, похожие на накапавший со свечи на канделябр воск и переливающиеся всеми цветами радуги.

— Напоминает сказочный грот, — прошептала Пэтти и посмотрела на мокрый потолок, блестящий в луче света. Бледный луч высветил странные фигуры, огромные, могучие и недоступные для резца земного скульптора. Они безмолвно переливались в свете, словно готические арки, изготовленные из сахара.

Из черного пола пещеры вырастали сталагмиты, пышные и необыкновенные — безмолвная хрустальная фантазия.

— И это сделала вода, — произнес Джонатан. — Постоянно капала в одно и то же место в течение веков.

— Что там за шум? — шепнула Пэтти. За тихим стуком падающих с потолка пещеры капель был слышен неясный звук — слабый, тонкий писк.

— Летучие мыши, — сказал Джонатан, посмотрел наверх, ничего не увидел, но знал, что они должны были находиться там. — А внизу на полу их помет.

— Лучше бы вы мне этого не говорили, — пробормотала Пэтти. — Ой, а здесь холодно. Воздух словно кондиционированный.

— Видимо, где-то есть вентиляция, потому что дышится легко. И мыши должны где-то пролетать на охоту. Выясним позже. Лучше вернуться к остальным и привести их сюда как можно быстрее.

Во влажном жарком воздухе леса на вершине утеса, повалившись на холщовую подстилку, спали четыре женщины. В течение всего дня вокруг было тихо. Вокруг спящих с высоких деревьев до земли свисали ползучие растения. Желтые бабочки порхали над ними. Цвели орхидеи. Хотя с рассвета прошло уже три часа, женщины лежали в зеленоватом полумраке, освещаемые лишь случайным солнечным лучом, которому иногда удавалось пробиться сквозь заросли.

Картина была невероятно красивой, но Пэтти и Джонатан слишком устали, чтобы обратить на нее внимание. Не говоря ни слова, они разбудили женщин. Те медленно сели. Их глаза были затуманены, лица осунулись и побледнели от недостатка сна, волосы спутались. Ноги Сюзи под длинноватым для нее спасательным жилетом были не защищены и теперь покрылись царапинами, словно их драло когтями дикое животное.

— Мы нашли пещеру, — объявила Пэтти. Все обрадовались, кроме Сюзи, которая боялась этого момента. «Как же мне плыть? — подумала она. — А если они меня здесь бросят?» Борясь с паникой, женщина пробормотала:

— Я хочу пить.

Бутылка с водой оказалась пустой.

— Мы можем пить из речки? — спросила Кэри, указывая на поток внизу.

— Нет, вода может оказаться загрязненной, — ответил Джонатан. — Но вокруг нас есть растения, в которых полно воды.

Ползучие водянистые растения свисали с деревьев. Джонатан показал женщинам, как срезать их. Они были толстыми, как водопроводный шланг. Если отрезали у них дно, то вода сразу же выливалась на землю. Этот чудесный трюк, казалось, очаровал женщин.

— Вот еще кое-что для вас, — сказал Джонатан. — Завтрак.

Он достал из кармана маленькую круглую коробочку с лимонными леденцами. Благодарные женщины взяли по одному.

Пока Пэтти рассказывала остальным про пещеру, Джонатан оглядел окружавший их лес. Нужно было спрятать груз, но не здесь. Эти джунгли были девственными, и вряд ли здесь имелось подходящее убежище. Лучше закопать все вещи на пляже. Можно отнести их вниз с утеса в два захода.

— Боюсь, я не смогу встать, — извиняющимся тоном сказала Анни. — Ноги меня не держат.

— После такого пути! — возмутился Джонатан. Он хотел сказать: «После того, как я взорвал свою лодку!» — Можете, конечно, сидеть и дожидаться, пока вас убьют, или бросить свои шуточки и сделать все, чтобы выжить.

Он подхватил женщину под мышки и поставил на ноги. Все стояли оборванные, бесфррменные в желтых спасательных жилетах, изможденные. Их руки безжизненно свисали вниз, как у кукол.

— Только еще одно усилие, — ободрил женщин Джонатан.

Кэри начала хныкать. Джонатан укоризненно посмотрел на нее. Заплакала Сюзи.

— Разум должен быть яснее, — тихо пробормотала Сильвана.

— Что вы сказали? — спросил Джонатан.

— Разум должен быть яснее, — чуть громче произнесла женщина, — сердце нежнее, решительность тверже, когда наши силы кончаются.

— Это воодушевляет, — заметил Джонатан. — Кто бы это ни сказал, он был прав.

— Он жил в одиннадцатом веке. Один англосакский воин.

— Отлично. Думайте о нем, и идем на пляж. Скоро мы будем там, где нас никто не найдет. Сквозь слезы Сюзи пробормотала:

— Мы умираем, а Сильвана развлекает нас стихами. Джонатан и Кэри распределили вещи.

— Пэтти, — сказал Джонатан, — несите мое ружье и ракеты. Кэри возьмет лестницу, если, конечно, сможет справиться с ней. Я понесу холст.

Он поднял каждый из трех мешков из москитных сеток и вручил их Анни, Сюзи и Сильване.

— Вы спуститесь с утеса с этими мешками и начнете рыть на пляже яму. А я с Пэтти и Кэри вернусь за остальными вещами.

Не было никакого смысла тащить груз через водопад к тропинке на его другом берегу, поэтому женщины стали спускаться с северной стороны, нехоженой и более крутой. Анни зацепилась за камень и упала, ободрав колени и локти. Она устало поднялась, взяла свой мешок и последовала за остальными. У подножия водопада сверкающий поток воды устремлялся в море. (дранные испарения висели над этой частью пляжа. Словно ведро с приготовленной Джонатаном наживкой простояло целый день на солнце. Пахло водорослями и илом. Блестящие черные скалы выступали из песка. Те, что поменьше, напоминали лягушек, а побольше — тюленей. Крошечные крабы ползали у самой воды, а несколько коричневых птиц, напоминающих птиц-перевозчиков, прыгали по песку. Над ними кричали чайки.

Джонатан выбрал место в конце пляжа, над которым шелестели пальмы.

— Мы выроем яму, спрячем туда вещи и сверху забросаем камнями, — сказал он.

— А чем копать? — спросила, как всегда практичная, Анни.

— Двумя металлическими ведрами для наживки и двумя корзинами. Ими легко выбирать песок. Нужна шестифутовая траншея. И ради Бога поторопитесь, потому что здесь негде спрятаться. Если появится катер, нас сразу заметят.

Когда все вещи были перенесены с утеса на пляж, в песке уже зияла довольно большая яма. Джонатан постелил в нее холст, положил следом лестницу и все вещи, кроме шнура, ласт и ружья. Последнее он завернул в полиэтиленовый пакет, который прихватил с собой с лодки, и сунул под холст. Все опустились на колени, усталыми руками забросали песком свой ненавистный груз и замаскировали место сухими ветками.

Затем группа перешла вброд поток под водопадом, чтобы выбраться на тропинку и подняться к бассейну. Джонатан шел сзади, уничтожая следы на песке от того места, где остались спрятанные вещи. Пятясь, он проводил по следам ладонью.

— Хорошо, — сказал Джонатан, когда они подошли к бассейну. — Теперь в пещеру.

Он взглянул в изможденные лица женщин и почувствовал растерянность. Он больше не знал, как заставить их двигаться. Он уже кричал, толкал, угрожал. Что теперь?

— Через несколько минут все вы будете в безопасности, — произнес Джонатан. — Пэтти отведет вас. Мы оба забирались туда, значит, это удастся и вам. У Пэтти есть фонарик. Тот, кто поплывет за ней, должен держаться за ее пояс. Как только вы окажетесь там, вы должны быстро снять маску и ласты. Пэтти возьмет их и вернется за следующей.

Он оглядел испуганные лица.

— Кэри, вы поплывете первой. Побудете там в темноте одна, пока к вам не доберется Анни. Вы просто вылезете из воды. И не двигайтесь. Мне не нужны ничьи сломанные ноги. Хорошо?

Кэри решила, что никогда не сможет сделать это. «Он не знает, что со мною происходит. Я пыталась справиться — всего неделю назад — в тех проклятых австралийских пещерах. И ничего не помогло».

— У меня клаустрофобия, — сказала женщина.

— Сейчас вы не имеете права страдать ею, — резко возразил Джонатан.

Несмотря на жару, Кэри начала ежиться. Она жалостливо сказала:

— Я знаю.

— Надевайте.

Кэри послушно надела ласты и маску. Они с Пэтти взяли каждая по концу веревки, поплыли к северной части бассейна и нырнули. Раздался всплеск, и обе женщины исчезли. Кэри вцепилась в пояс Пэтти, и они устремились вниз. Слава Богу, все это длилось около минуты. Руки Кэри невыносимо сильно болели. Факт, что она должна плыть, отвлекал ее, и сначала она не испугалась обволакивающей черноты, когда следовала за тусклым зеленоватым лучом фонарика Пэтти. Но когда женщины вынырнули на поверхность, и Пэтти осветила стены пещеры, Кэри охватил удушающий ужас.

— Не оставляй меня. — Она вцепилась в мокрое тело Пэтти.

— Прекрати, Кэри. Я должна вернуться и помочь остальным доплыть сюда.

Пэтти оттолкнула Кэри и скрылась под водой.

Оставшись одна, Кэри начала дрожать, затем закричала, закрыла глаза. Это не помогло. Она продолжала кричать.

Пэтти вынырнула на поверхность.

— Теперь Анни, — сказала она. — Следующая Сильвана.

Появившиеся на поверхности воды Пэтти и Анни испугались из-за разносившихся по пещере криков Кэри. Они Выбрались на сухой пол пещеры и подошли туда, где с откинутой назад головой сидела и вопила несчастная женщина.

— В чем дело? — спросила Анни.

— Она же говорила, что у нее клаустрофобия, — пояснила Пэтти. Присмотри за ней. Я поплыву за остальными.

Анни опустилась рядом с Кэри, обняла ее и стала успокаивать, как ребенка, гладя по волосам и покачивая.

Когда пришла очередь погружаться в воду Сюзи, та тихо произнесла:

— Я не могу. Не могу. — Ее парализовал ужас. — Я не могу спуститься туда. Я не умею плавать.

— Сюзи, если они найдут вас, вы погибнете, — сказал Джонатан.

«Господи, еще одна», — подумала Пэтти и сняла маску.

— Тебе не нужно плыть, Сюзи. Ты просто должна глубоко вдохнуть и ухватиться за мой пояс. Я доставлю тебя в пещеру. Тебе не придется ничего делать.

Через пять минут уговоров и угроз Сюзи все еще отказывалась погружаться в воду.

— Это инстинктивный страх, Сюзи, — сказала раздраженная Пэтти. — На самом деле ты же знаешь, что бояться нечего. Ты знаешь, что нужно уцепиться за мой пояс и на несколько секунд задержать дыхание.

Сюзи взглянула на нее.

— Хватит этой снисходительности. Ты не понимаешь. Я не могу двигаться.

Пэтти посмотрела на Джонатана, который покачал головой. Сбрасывать Сюзи в воду не имело никакого смысла. Она закричит, наглотается воды или в панике ухватится за шею Пэтти, отчего обе могут утонуть.

— Вы спасатель? — спросил Джонатан у Пэтти.

— Да.

Он задумался. Итак, женщина знает, как вытаскивать людей из воды. Но ведь предполагается, что вы держите голову спасаемого над водой, а не топите ее в течение пятидесяти секунд. Джонатан полез в карман шорт и достал оттуда коробочку с леденцами.

— Это все, что я могу дать вам, Сюзи. Если вы не поплывете с нами, вам лучше уйти отсюда. Если они обнаружат вас здесь, то найдут и остальных. Вы останетесь и создадите для нас тем самым опасную ситуацию. Идите в соседнюю бухту, хорошо? Я почти уверен, что деревня там.

— Не бросайте меня. Не бросайте, — взмолилась Сюзи.

— Мне нужно думать об остальных. До свидания, Сюзи. Джонатан прыгнул в воду, подплыл к Пэтти, взял у нее маску и ласты.

— Не бросайте меня.

Направляйтесь к северной части бассейна. Пэтти и Джонатан ни разу не оглянулись.

— Вернитесь.

Они продолжали плыть.

— Я согласна.

Джонатан развернулся и крикнул:

— У вас один шанс, Сюзи. Если вы передумаете, нам придется оставить вас. Уже поздно.

Оба пловца вернулись к ежившейся на плоском камне Сюзи.

— Делайте все медленно, — сказал Джонатан. — Мы с Пэтти возьмем вас за запястья. В воду вы погрузитесь сами. Мы не будем толкать вас. Глубоко вдохните и закройте глаза, когда я вам скажу, — он посмотрел в ее перекошенное от ужаса лицо. — И успокойтесь. Это окончится быстрее, чем посещение зубного врача.

Сюзи протянула пловцам руки.

— Хорошо. Ныряйте сами, — сказал Джонатан. Сжав кулаки и замерев от страха, Сюзи свалилась в воду. Пэтти и Джонатан, поддерживая ее, поплыли к месту погружения.

Джонатан выплюнул воду.

— Отлично, Сюзи. Когда я скажу «три», глубоко вдохните и задержите дыхание. Медленно считайте до ста двадцати. И мы уже доберемся до места. Раз… два… три…

Они с Пэтти быстро потащили Сюзи под воду. Легкие и глаза Сюзи горели. Она никогда еще не испытывала таких физических страданий. Поскольку все ее мышцы были напряжены — даже зубы сжались — легкие тоже сократились, и в ушах раздался свист. Сюзи боролась с ужасом в черной воде, но сильная рука Пэтти влекла ее дальше. Наконец паника одолела женщину. Бедняга открыла рот, чтобы закричать, и заглотнула воды.

— Помогите ее вытащить, — выдохнула Пэтти, вынырнув в пещере. Ей пришлось плыть только при помощи ног, держа в одной руке фонарик, а другой таща за собой сопротивляющуюся Сюзи. Вытолкнуть ее из воды у Пэтти уже не хватало сил.

Она осветила фонариком фигуры трех женщин, когда они подбежали помочь кашляющей Сюзи.

Для Пэтти это было уже шестое плавание под водой, и она совсем измоталась, не могла даже ни о чем думать и боролась с тошнотой. Джонатан показался из воды позади нее.

— Отлично. Мы сделали это. Здесь они нас не найдут. Теперь только смотрите не наступите на мачете.

Каменный пол пещеры был покрыт не только пометом летучих мышей, но и острыми осколками известняка, отвалившимися от сталактитов. Воздух был спертым, тяжелым, но ничто не могло помешать всем упасть и мгновенно уснул.

Повернувшись во сне, Пэтти вдруг проснулась. Все ее тело страшно ныло. Вдохнув аммиачный аромат пещеры она вспомнила, где находится. Женщина осторожно подняла руку и прикоснулась к теплому комку, который равномерно дышал.

Пэтти взглянула на циферблат часов. Три. Утра или вечера? Она спала три часа, восемнадцать или тридцать? Женщина поднесла циферблат поближе к глазам. Нет, еще была среда, 24 ноября. Слава Богу, что часы помимо времени показывали еще и день. Тело Пэтти болело и не давало больше уснуть. Она села.

— Кто проснулся? — прошептала Сюзи.

— Пэтти.

— Господи, как ужасно, — послышался голос Кэри. Она держалась за Анни, пока обе не уснули.

— Хватит ныть, — сразу отозвался Джонатан. — Мы живы, здоровы и в безопасности. Никто не ранен. Просто здесь немного неудобно.

В темноте Сюзи издала тихий смешок.

— А разве может быть более неудобно?

— О да. Еще как.

Джонатан думал не только об убийцах на берегу, но и о природе жестокости и жестокости природы; о странных болезнях на острове, таких как «смеющаяся смерть», слабость и дрожь, от которых ты трясешься, пока не умрешь. От них не было лекарств. Он подумал об акулах за рифом, двадцатифутовых крокодилах и о морских змеях, опасных не менее, чем акулы.

— Может быть гораздо хуже, — произнес Джонатан.

— Нам никогда не выбраться отсюда живыми, — безнадежно вздохнула Кэри.

Анни пыталась говорить бодрым голосом:

— Компания придет и отыщет нас, когда они узнают, что случилось. Это лишь вопрос времени.

Все почему-то шептали. Шепот гулко звучал в пещере.

— Как в «Нэксусе» узнают? — спросила Пэтти. — Как кто-нибудь узнает, что с нами произошло?

— Бретта не было на пляже, — произнесла Сюзи. Во время ужасного ночного перехода она вспоминала, как считала само собой разумеющимися комфорт, безопасность и любовь, которые давал ей Бретт.

— Его ведь не убили, правда? — пробормотала Сюзи.

Ее слова сразу мысленно вернули женщин к ужасной сцене, о которой все старались не думать. Сильвана опять увидела кучу окровавленных тел на пляже перед входом в бар, Артура со связанными руками, насильно поставленного на колени вымаливать свою жизнь, смущенный взгляд, когда на его сером тропическом костюме появилась кровь, его роговые очки, соскользнувшие с носа. А потом он упал на песок.

Пэтти снова услышала, как Чарли пытается поговорить с теми подонками, звучит выстрел, и ее жизнь превращается в кошмар.

Кэри почувствовала пряный запах олеандров и увидела страшный взгляд Эда, с залитым кровью лицом кричавшего:

«Что мы и наши жены вам сделали?» Даже в такой опасности Эд думал о ней. Он громко молился, Эд, который использовал любую возможность уклониться от посещения церкви, — но раздалась автоматная очередь, он подпрыгнул, тяжело упал и больше не двигался.

В памяти Анни навсегда остался Дюк, стоящий со связанными за спиной руками и ошеломленно наблюдающий, как расстреливают Артура. Потом он повернул голову к Эду, Чарли, когда те закричали на офицера, отдававшего приказы. Дюк не произнес ни слова, он не вел себя, как Джон Уэйн, он просто стоял, и его застрелили. Только что человек стоял живой, а в следующее мгновение уже лежал, словно куча старой одежды.

— Ведь Бретта не убили, правда? — повторила Сюзи. Никто не проронил ни слова. Сюзи слышала вокруг рыдания и всхлипы.

— Простите, но это очень важно, — сказала она. — Кто-нибудь видел Бретта? Потому что если нет, он мог спастись. А раз это так, он поймет, что мы где-то прячемся. Бретт знает, что мы пошли на пикник.

После короткого обсуждения женщины решили, что действительно не видели Бретта на пляже.

Но затем Пэтти воскликнула.

— Мы убили сами себя. Мы взорвались на рыбацкой лодке и оказались в желудках акул, помните? Вот что услышит Бретт.

— Мы не знаем, что там происходит, — сказал Джонатан, — и не можем рискнуть пойти и узнать. Поэтому спрячемся здесь, выберемся с острова позже, — его голос становился все более задумчивым. — Но перед тем, как обсудить это, я хотел бы узнать, зачем кому-то понадобилось убивать ваших мужей?

Ответа не последовало.

— Любой соображающий бандит не стал бы убивать американских граждан, боясь возможных репрессий. Но если у тебя есть причина убить американца… значит, революция — прекрасное время для сведения счетов. В этой части света месть считается отличным мотивом для убийства. И на острове в частности.

— К чему вы клоните? — спросила Пэтти.

— Как вы думаете, почему кто-то, связанный с этим островом, мог иметь на ваших мужей зуб? — спросил Джонатан и извиняющимся тоном добавил: — Простите, что спрашиваю вас в такое время. Я делаю это только потому, что информация может помочь нам предугадать дальнейшие действия тех подонков.

Женщины покачали головами и сказали, что ни о чем не имеют понятия.

Только Кэри промолчала. Она вспомнила прошлое Рождество. Даже если бы Эд не разговаривал во сне, было очевидно, что он что-то скрывал. Когда муж просит переделать свободную спальню во второй кабинет, устанавливает в ней бумагорезку, проводит сигнализацию и приглашает экспертов по безопасности, которые делают второй встроенный в стену сейф, жене не нужно быть чересчур сообразительной, чтобы понять, что что-то происходит. Значит, в кабинете будет храниться что-то очень важное.

И еще Кэри вспомнила одно январское утро, когда Эд опаздывал на работу. Он схватил свой кейс со стола в холле. Что-то случилось с замком, и бумаги рассыпались по полу. Когда Кэри стала помогать мужу собирать их, он закричал на нее и вырвал отпечатанные на машинке листы. Однако Кэри заметила одну строчку: «Район 7. Хромит. Доклады. Стр. 2».

Кэри знала, что район 7 — это Пауи.

Поколебавшись, она сказала:

— Думаю, компания «Нэксус» нашла где-то на острове залежи хромита. Большие залежи. Эд позеленел, когда я случайно узнала об этом. Он заставил меня поклясться никогда никому не говорить об этом. Вот почему мы приехали сюда.

Никто из жен руководства горнодобывающей компании не нуждался в более подробном объяснении важности только что услышанного.

— Вчера Артур встречался с президентом, — произнесла Сильвана, — но мне сказал, что это лишь формальность. Что просто важные посетители оставляют свои визитные карточки во дворце.

— Несколько месяцев назад я слышала, как Чарли разговаривал по телефону, — вступила в разговор Пэтти. — Он сказал что-то типа: «Роки тревожится». И потом: «Роки не может ни навредить, ни помочь нам на Пауи, зачем же нам платить ему?» — Она поколебалась. — Не могу ручаться за точность слов. Я только запомнила имя, благодаря фильму с Сильвестром Сталлоне.

— Вы уверены? — спросил Джонатан.

— Ну, я не уверена, что Чарли говорил именно так, но что он упоминал кого-то по имени Роки, это точно.

— Не Роки, — сказал Джонатан. — Раки… Генерал Раки. Помните? Я говорил вам, что это могут быть его войска. До недавнего времени он командовал армией. Пока националисты были у власти. Ваша информация может навести на мысль о мести.

— Если мы говорим о мести, — сказала Пэтти, — то давайте как можно быстрее вернемся в Штаты и сообщим о случившемся в Вашингтон и ООН. Ведь ООН еще отвечает за эти острова, правда?

— Да, ну и что из этого? — спросил Джонатан.

— Мы свидетели того, как куча ублюдков расстреляла американских граждан, — ответила Пэтти.

В темноте почувствовалось нарастающее волнение. Тревога и ярость добавили женщинам сил.

— Как мы можем быстро выбраться отсюда? — спросила Пэтти.

— Джонатан не может добраться до Куинстауна? — произнесла Кэри. — Он мог бы купить для нас лодку.

— Сколько она стоит? — поинтересовалась Сюзи.

— У нас есть обручальные кольца, — заметила Кэри. — За один изумруд Сильваны можно купить океанский лайнер.

Изумруд Сильваны в двадцать один карат, окруженный гранеными алмазами, был шедевром Гарри Уинстона. Кольцо Кэри представляло собой вырезанную античную римскую голову, вмонтированную в тонкую оправу восемнадцатого века. У Сюзи было кольцо с бриллиантами, расположенными в форме сердечка. На кольце Анни сверкал окруженный бриллиантами сапфир. Только Пэтти оставила свое кольцо с бриллиантом дома.

— Если я пойду в Куинстаун, — задумчиво произнес Джонатан, — меня увидят. Все узнают, что я не взорвался вместе с «Луизой», не так ли? Слухи здесь распространяются так же быстро, как в деревне из трех хижин.

— А нельзя купить нам какое-нибудь каноэ в деревне? — настаивала Кэри. — Если мы предложим им хорошую цену.

— Выдолбить из бревна каноэ — нелегкая работа, — сказал Джонатан. — Островитянин не станет менять его на кольцо с зеленым стеклышком. Даже если сказать ему, что оно очень ценное, и даже если он нам поверит, что ему проку от драгоценностей?

— Продать в Куинстауне, — предложила Пэтти.

— Вот именно. Чтобы власти узнали об этом в течение часа. И помните, что здесь у власти опять могут быть националисты. Это значит, что Раки отправится искать нас быстрее, чем мы сможем получить каноэ.

— Что же у нас есть ценного для островитян? — задумчиво произнесла Анни. — А ваше ружье? За него можно купить каноэ?

Джонатан заколебался.

— Почти все, что мы закопали, ценно для местных жителей. Но эти отдаленные рыбацкие деревни на южном берегу не всегда дружелюбны, — он снова сделал паузу. — Зачем им меняться, если они могут отобрать у нас вещи даром?

— Вы хотите сказать, они украдут наши вещи? — с тревогой спросила Сюзи.

— Да.

— Тогда почему мы оставили их без охраны, если это наше единственное богатство? Откуда мы знаем, может, местные растаскивают их в этот самый момент?

— Нет, они не придут на тот пляж.

— Почему?

— Потому что это для них запрещено.

— И что?

— Ничего не случится с вами, пока вы на запретной территории. Но вы побеспокоили духов их предков.

— Правда?

— И островитяне убьют вас, как только вы выйдете оттуда.

На завтрак они попили немного воды и медленно пососали по одному леденцу, стараясь сохранить его во рту как можно дольше.

— Воздух попадает в эту пещеру не под водой, — сказал Джонатан. — Поэтому он должен проходить сюда с другой стороны. Кэри, идемте со мной и посмотрим. Возьмем с собой фонарик. Пэтти, смотрите, чтобы никто никуда не уходил, пока мы не вернемся. Если не двигаться, то в темноте не сломаешь ногу.

— Почему я? — Кэри начало трясти.

— Я считаю, что вы меньше всех устали, а нам, возможно, придется пробыть там некоторое время.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — сказала Кэри.

— Никто не чувствует себя хорошо. Вставайте. В тусклом свете фонарика Джонатан и Кэри осторожно двинулись вдоль туннеля. Джонатан шел впереди, проверяя пол ногой, затем остановился и осветил бледные, прекрасные образования по обеим сторонам.

— Они внушают страх, — Кэри поежилась. — Правда?

— Ага. Видимо, поэтому местные жители не смеют ходить сюда. Пещеры обладают таинственной силой.

Женщина почувствовала слабость. Она боялась с тех самых пор, как вошла сюда, и теперь ужас окончательно одолел ее. И этот шум не помогал. Продолжительный, мучительный звук, состоящий из тысяч гудков, смешанных с писком летучих мышей под потолком. Он напоминал азбуку Морзе. Он сводил Кэри с ума. Она хотела закричать.

Каждые несколько шагов Джонатан вынужден был останавливаться и прочищать фонарик, потому что маленькие летающие существа летели на свет.

— В основном мотыльки, — пояснил он и быстро повернулся на сдавленный вскрик Кэри.

— Что-то оцарапало меня, — вскрикнула она. Джонатан осветил ее голову. Маленький летучий мышонок вцепился лапками в волосы женщины. Его тельце было покрыто коричневатым пушком. К несчастью для Кэри, мышонок еще не умел как следует летать и инстинктивно вцепился во что-то мягкое, поэтому его лапки постоянно дергали волосы. Он испуганно бил крылышками, ища крошечной мордочкой сосок матери. Кэри в ужасе закричала.

— Закройте глаза руками и не открывайте, — сказал Джонатан. — Не двигайтесь.

Левой рукой он попытался снять мышонка, но тот еще сильнее забил крылышками. Услышав писк своего детеныша, мать стала кружить над головой Кэри и попала в луч света. Поняв, что пытаться отцепить испуганного мышонка бесполезно, Джонатан ударил его фонариком. Тот стал царапаться еще сильнее. При каждом рывке волос Кэри взвизгивала, и Джонатан ударил еще раз.

Наконец мышонок затих. Теплое тельце прокатилось по рукам Кэри, которые она по-прежнему не отнимала от глаз.

Джонатан достал свой швейцарский нож, зажал фонарик под подбородком и отрезал вместе с мышонком клочок светлых волос Кэри.

Женщина, дрожа и рыдая, прижалась к груди Джонатана. Он слегка оттолкнул ее от себя.

— Ну, ну, дорогая, это был всего лишь мышонок. И даже небольшой. Снимите вашу блузку, завяжите ею волосы, чтобы этого не повторилось, и предупредите остальных. Я не думал, что такое может случиться. Я считал, что у летучих мышей есть орган, позволяющий им ориентироваться в темноте.

Ежась от страха, Кэри завязала голову голубой блузкой, и они с Джонатаном осторожно двинулись дальше, петляя между прекрасными сталагмитами и поднимая высоко ноги, чтобы не споткнуться о рассыпанные по полу обломки.

Кэри должна была считать шаги, но после битвы с летучей мышью забыла об этом. Она брела за Джонатаном, держа руку впереди, перед глазами, словно защищаясь от солнечного света. Ужас измучил ее, но сейчас она оцепенела и ничего не ощущала.

Джонатан резко остановился.

— Я вижу свет.

Он выключил фонарик. Когда их глаза привыкли к темноте, Джонатан и Кэри пошли дальше. Впереди показался свет. Джонатан снова зажег фонарик.

— Это настоящая дымовая труба, — сказал он, добравшись до источника света.

Джонатан осветил потолок и увидел в скале цилиндрическое отверстие примерно в два фута диаметром.

— Наверху она, видимо, заросла.

Кэри опять вскрикнула и вцепилась в его плечо.

— В чем дело? Опять мышь?

— Нет. Посмотрите.

Джонатан повернулся, посветил фонариком туда, куда указывала женщина, и сказал:

— О, мы не первые посетители.

В ярде от них, прислонившись к стене пещеры, посреди мышиного помета, пауков, осколков камней сидел скорчившийся серый скелет человека.

Джонатан наклонился поближе и навел луч фонарика на то, что когда-то было руками.

— Фотоаппарат, — сказал он.

Это был старый «Пентакс К2» с двадцативосьмимиллиметровой линзой.

— Смотрите, — воскликнула Кэри. Что-то блеснуло на ключице скелета.

Джонатан разглядел покрытый пылью диск, висевший на цепочке, и протер его.

— Золотой, — сказал он. — Орден Святого Кристофера. Джонатан перевернул диск.

— Здесь что-то написано. «Нэнси от Майкла».

— Так это была женщина, — сказала Кэри. — Какой ужас.

10

Гарри Скотт услышал об этом в самом конце утренней сводки новостей. Он резко перестал бриться и увеличил громкость транзисторного радиоприемника. Все еще пытаясь рассмотреть собственный подбородок в зеркале ванной комнаты, он слушал быстрый, с типично австралийским акцентом голос ведущего, бормотавшего новости. «Прошлой ночью на острове Пауи начались бои. Поводом послужила атака военных с моря. Вся связь с островом прервана, однако из надежных источников нам стало известно, что на острове произошел военный переворот. Лидер демократической партии, президент Обе, смещен со своего поста. А теперь новости спорта…»

Гарри выключил радио. Так вот почему сегодня утром ему так и не удалось дозвониться до Артура. Нижними зубами он прикусил верхнюю губу — так случалось всякий раз, когда он напряженно думал о чем-нибудь. Широкоплечий, но стройный, совсем обнаженный, он стоял перед зеркалом своей ванной комнаты, глядя перед собой широко открытыми глазами, но не видя отражения своих серых глаз над узкими и высокими скулами.

— Взяв со стены телефон, он набрал номер американского дипломата, с которым ему несколько раз случалось играть в теннис.

— Ричард? На Пауи произошел военный переворот — идут бои, и по радио нет связи. У меня там в настоящее время пять человек из совета «Нэксуса», вместе с женами, все они граждане Соединенных Штатов… Конечно, я постараюсь добраться туда, как только смогу… Да, конечно, но, как вы знаете, первые сутки после государственного переворота имеют решающее значение, и в неразберихе все может случиться… Я бы хотел держать с вами связь, Ричард, на случай, если мне понадобится помощь со стороны правительства, чтобы вывезти их… Конечно, я свяжусь с вашим консульством в Морсби, но я бы попросил вас немедленно сообщить в государственный департамент, что люди могут быть в опасности.

Следующий звонок был главному пилоту из «Нэксуса».

— Доброе утро, Пэт. Помнишь ту группу, что ты доставил в Куинстаун на той неделе в субботу? Ну, так нам надо вывезти их оттуда, и поскорее. На острове восстание, идут бои… Нет, это не враждующие племена, на этот раз, похоже, что-то серьезное… Так что, когда мы вылетаем и на чем?

На другом конце провода главный пилот, протирая глаза, старался справиться со сном.

— Хорошенькие новости с утра пораньше, Гарри, — подавить зевоту ему не удалось. — Очень даже может быть, что мы не сможем приземлиться в Куинстауне, потому что, если там идут бои, они непременно докатились и до аэропорта. На посадочной полосе могут быть повреждения.

— Но ты бы смог посадить «Лира», если бы полоса была чистой?

— Если каким-нибудь чудом полоса окажется чистой, даже если контрольная вышка снесена, да, мы смогли бы сделать облет, а затем произвести посадку.

— А не будет опасности столкновения с другим самолетом на самой полосе?

— Нет. Наверняка все другие средства или подняты в воздух, или же сгорели, так что не похоже, что они будут вертеться возле аэропорта. Но, Гарри, вполне возможен и такой вариант — все выглядит спокойно, и мы садимся. И тут появляются повстанцы с базуками и отбирают у нас «Лира». Гарри, они могут даже и перестрелять нас.

— А как насчет того, чтобы приземлиться в Маунт-Иде, на самолетной полосе возле шахты?

— Но ведь там песок, и я не смогу посадить реактивный самолет.

— Так что же ты предлагаешь, Пэт?

— Ты можешь долететь до порта Морсби, а там нанять гидроплан. Или амфибию, это будет даже лучше. Тогда сможешь опуститься или на воду, или на сушу.

— О'кей. На «Лире» мы долетим до Морсби. Туда нам надо попасть до ленча. Проверь только, чтобы амфибия оказалась достаточно вместительной, чтобы всех забрать. Там должно быть место как минимум на двенадцать человек.

— Нам придется пользоваться тем, что будет в наличии. Может, придется вывозить их в два приема или даже больше, но ведь до материка только семьдесят миль, а сезон охоты за головами окончился в июне.

— Самое главное сейчас — это вывезти их. Если не сможешь быстро нанять гидроплан, тогда покупай его. Перед отъездом я созвонюсь с департаментом финансов. Встретимся в аэропорту.

— Это задание подпадает под работы, связанные с опасностью, а, Гарри?

— Будем надеяться, что нет, но очень похоже, что так оно и есть.

Затем Гарри позвонил менеджеру своего банка, который в это время как раз доедал свой завтрак — грейпфрут. Гарри договорился, что заберет тысячу банкнот по пять долларов плюс еще сто тысяч долларов чеками в аэропорту «Кингсфорд Смит», в отделении банка «Бэрклейз».

— Запишите дебет на мой личный счет, — сказал Гарри. — Сейчас у меня нет времени проводить все это через бухгалтерию.

Затем он и менеджер банка договорились о простом устном коде, которым Гарри будет пользоваться, если будет давать какие-либо иные финансовые указания. Гарри должен был произвести фразу «соль земли», менеджер должен был повторить ее, и затем Гарри полагалось сказать ее снова. Если код не будет произнесен, менеджер банка не будет подчиняться инструкциям, которые последуют. Более того, он немедленно сообщит о телефонном разговоре Брюсу Коллинзу, заместителю Гарри из «Нэксуса».

Третий звонок Гарри сделал самому Брюсу, а четвертый — своей секретарше Джине. Она как раз собиралась уходить в его контору, когда Гарри отдал ей новые указания и направил ее в свою холостяцкую квартиру в высотном особняке.

Он сказал:

— И, Джина, пожалуйста, займитесь покупками. Мне нужны две бутылки «Шивас Регал», таблетки от малярии, порошок для очищения воды и репеллент от насекомых. А еще мне понадобятся сто пятьдесят пачек сигарет и двенадцать колод игральных карт.

Гарри знал, что на Пауи ни один человек не будет заниматься вашим делом, если не положить ему на лапу.

Взятки будут варьироваться от сигарет до крупных банкнот. Деньги понадобятся для оплаты услуг местных адвокатов, которые займутся всеми необходимыми политическим связями, соберут нужные документы, будут следить за ведением всех дел и, что более важно, проверят, все ли поучаствовали, выделяя деньги на взятки, и подтвердят, что ни один из чиновников не получил свою долю дважды.

Гарри позвонил в ресторан, помещавшийся в том же здании, что и его квартира, и заказал себе настоящий «завтрак маклера» — бишфтекс с яичницей, ведь он не знал, когда ему придется в следующий раз поесть по-настоящему. После этого, весьма неохотно, он набрал номер телефона в Питтсбурге. В семь утра в среду в Сиднее в Питтсбурге было еще четыре часа дня вторника.

Гарри поговорил с Джерри Пирсом, который не только являлся вице-президентом «Нэксуса» по финансам, но и за мещал Артура в его отсутствие. Гарри подробно объяснил свой план и тут наступило молчание, которое недешево обходится судя по счетам. Наконец Джерри сказал:

— Ты уверен, что ехать прямо туда — это хорошая идея? Это лучше, чем следить за тем, что делается, из Сиднея?

— Поверь мне, Джерри, ничего не будет делаться, пока я сам не буду там и не буду за всем следить.

— О'кей, Гарри. Мы напрямую свяжемся с госдепартаментом, и я прослежу, чтобы ты имел свободный доступ ко всем фондам, которые только тебе могут понадобиться. И еще, Гарри, я бы хотел добавить, но это уже лично от меня, что, прежде всего, ты, верно, просто спятил, раз отпустил их всех туда, вот что.

— А если министр по делам туризма сам говорит тебе, что одним из основополагающих направлений деятельности его правительства является туризм, и президент лично приглашает твою группу в роскошный отель, и все за счет государства, тогда, хочешь не хочешь, но веришь, что это безопасно. И ты знаешь, почему Артуру так хотелось поехать туда. Возобновление концессий должно быть подписано еще месяц назад.

Снова над океаном повисло дорогостоящее молчание.

Гарри заговорил:

— Ничего из того, что ты мне говоришь, Джерри, не может быть хуже всего того, что я говорю себе сам. — И он с треском бросил телефонную трубку.

В дверь позвонили. Гарри схватил полотенце, чтобы прикрыть наготу, и получил поднос с завтраком.

Пока Гарри жевал завтрак, он продумал все, связанное с будущим путешествием. Все его тропические прививки еще действовали, а в паспорте стояла постоянная виза в Пауи. Закончив завтрак, он натянул бежевые тропические шорты и рубашку, длинные бежевые носки и легкие ботинки. Пиджак он тоже взял самый легкий. С собой он возьмет только холщовую сумку с замком. Незачем набирать много багажа, все они, на Пауи, нечисты на руку. Любой багаж, если только он выпустит его из поля своего зрения, будет тут же украден.

Гарри начал методично укладывать вещи в дорогу. Обычно все, что надлежало упаковать, он складывал на старомодное деревенское кресло, с длинными деревянными подлокотниками, через которые было так хорошо перекидывать ноги после целого дня езды верхом. Это кресло выглядело довольно нелепо среди низких пляжных столиков и кожано-хромированных диванов в его рационально и дорого меблированной, но безликой гостиной, где из всех цветов главенствовал лишь черный и цвет слоновой кости, где красовались хорошо подобранные картины современных австралийских художников, в том числе и автопортрет Сиднея Нолана, воинственно пожевывающего кончик сигары. В любую минуту Гарри был готов оставить свой дом. Оставалось только вручить запасной ключ управляющему зданием и можно было спешить в любое место, куда вызывали его очередные беспокойства и волнения.

На старое деревенское кресло полетели шесть пар носков для буша, шесть пар нижнего белья, еще одна рубашка для буша, две пары солнечных очков, словарь пиджин-инглиш, сверток с умывальными принадлежностями, рулон туалетной бумаги, паспорт Гарри и аккредитационные письма. Он нагнулся, подбирая с пола еще одну пару высоких носков для тропиков, упавшую на пол рядом с деревенским креслом, и осторожно уложил их на верх маленькой кучки багажа: Гарри был очень аккуратен и не выносил беспорядка вокруг себя, так же, как и в своих мыслях.

Он снял золотые часы и застегнул вместо них на запястье дешевые, но водонепроницаемые. Открыв стенной сейф, помещавшийся за поворачивающимся шкафчиком в кухне, он уложил туда золотые часы и вынул револьвер системы «Смит и Вессон» — тупорылый, калибра 0.38 «Чикс Спешиал», довольно мощное оружие для своих небольших размеров. Он сунул его за пояс брюк — под пиджаком в стиле «сафари» револьвер будет совсем незаметен.

Он расстегнул рубашку и как раз застегивал на талии пояс для денег, с карманом на молнии, повернутым внутрь, когда в дверь позвонили. Это, должно быть, Джина.

Гарри откинулся на спинку сиденья в «Лире» и позволил себе расслабиться, наблюдая через окно, как самолет взлетает все выше в бесконечное голубое небо. Закрыв глаза, Гарри постарался защититься от нестерпимого сияния, и опять почувствовал боль. Это было похоже на старую военную рану, которая всегда давала о себе знать, а иногда резко напоминала о себе, вот как сейчас.

Вскоре после того как Гарри исполнился 21 год, произошли два важных события — семья Скоттов переехала из бунгало в Кронулле в более престижную местность, в Варугнха, где его мать смогла, наконец, развести типичный английский сад, как тот, в котором она играла девочкой… и Гарри выиграл стипендию «Нэксуса». Каждый год компания набирала десять человек со всего света, которым предстояли три года обучения в Питтсбурге. Стипендии означали, что сделан первый шаг на пути к должности менеджера компании, и стипендиаты редко оставляли «Нэксус».

Тогда Гарри прилетел в Питтсбург, чувствуя себя застенчивым и неловким. Там он начал работу в бухгалтерии, под началом некоего мистера О'Брайана, который как-то раз, в теплый сентябрьский вечер, пригласил его к себе домой поужинать. «Олдсмобиль» как раз парковался на обочине, когда парадная дверь широко распахнулась, пропуская рыжеволосую девушку, одетую в черный свитер, плотную юбку ослепительно-изумрудного цвета с широким, эластичным черным поясом, черные чулки и туфельки, как у балерины.

Позднее, играя с Анни в шахматы и наблюдая, как она в раздумье хмурится, пока ее бледная, покрытая веснушками рука блуждает под доской, Гарри чувствовал себя до остроты «живым». Он знал, что встретил ту, кого его мать назвала бы «та самая девушка». Он повстречал любовь всей своей жизни.

Гарри запомнил свое недоумение, когда Анни вдруг вышла замуж за Дюка. Конечно, он все понял, когда родился малыш. Он надеялся, что очарование постепенно отпустит его, хотя и продолжал испытывать желание врезать этому пустозвону кулаком по носу каждый раз, как у Анни рождался следующий ребенок. Но его чувства не изменились, и он смирился с мыслью о том, что его так и будет обуревать эта жажда жизни. Он так никогда и не женился и всегда отступал как раз перед решительным шагом, после которого не могло быть возвращения назад. Его обвиняли в бесчувственности, бессердечности и скрытом гомосексуализме, но в глубине своего сердца Гарри знал, что никогда не сможет никого полюбить, не сможет обожать и заботиться ни о ком другом, кто не сравнится с его воспоминаниями об Анни, о ее рыжеволосой головке, о том, как она скользит на серфере в своем бледно-голубом купальнике, храбро накреняясь так, как у нее уже никогда не получится за всю ее жизнь…

Не так давно все надежды Гарри снова ожили. За последнюю четверть века нравы и привычки довольно круто переменились. Много лет назад он полагал, что Анни потеряна для него навсегда, но, видя, как браки его друзей распадаются — бурно или мирно, — наблюдая за борьбой нравов семидесятых, он убедил себя в том, что они с Анни еще могут быть вместе в один прекрасный день Постепенно он убедил себя и в том, что в глубине души Анни чувствует то же самое. Конечно, она должна чувствовать то же, ведь его любовь была так сильна! Конечно, Анни должна понимать, что после своего сорокового дня рождения человеку остается только хватать то, что он хочет заполучить, а иначе он этого не увидит никогда!

Из кабины пилотов появилась крепкая, коренастая фигура Пэта, главного пилота.

— Мы приземляемся через семь минут, Гарри. Мы наняли амфибию — хотя там только два места. Парень, которому она принадлежит, работает на департамент биологии человека. У него база в Гороке.

Он заметил, что Гарри нахмурился.

— Очень жаль, но амфибии не стоят в Морсби стройными рядами, как машины Гертца, в ожидании, пока их наймут, и не готовы работать через две минуты. В настоящее время ни у одной из компаний, что предлагают транспорт, нет ничего подходящего, у пилотов-частников есть только «Сессна-185» или «336», или двухмоторные «Чероки», или что-то вроде того. Только не амфибии. — Он пожал плечами. — Мой дружок в аэропорту Джессона все еще работает на гаком.

В середине дня аэропорт Джессона всегда забит путешественниками, так как в это время приземляются и взлетают большинство самолетов. Гарри сидел в душном зале ожидания, пока главный пилот ходил проверять гидроплан. Стюард из местных принес ему свежий лимонад и местные орехи, пока Гарри ждал сводки новостей по радио и думал, не слишком ли он всполошился.

Его мысли были прерваны неожиданной новостью. В полдень была восстановлена связь с «Радио Пауи», когда генерал Раки, обращаясь к народу, заявил, что военные Силы контролируют обстановку на острове, действуя от лица националистической партии. Вооруженные силы временно берут на себя сохранение порядка на острове, причем во главе их стоит военный совет (а его возглавляет сам генерал), и так будет до тех пор, пока не будут проведены свободные демократические выборы. Мистер Обе, коррумпированный и развращенный марксистский лидер демократической партии, мертв. Жизнь должна идти как обычно. После короткой речи послышалась бравурная музыка.

Гарри выругался. Все это, несомненно, осложнит переговоры на шахтах. Раки заставит «Нэксус» порядком раскошелиться, чтобы возместить те восемнадцать особых платежей, которые ему не достались. Чертовы бухгалтеры! И черт бы побрал Джерри Пирса, его буквоедство по отношению к каждому пенни и его нереалистический подход к специальным платежам. Неужели Джерри никогда не слышал о «Локхиде»? Он что, думает, это единственный в своем роде случай?

С другой стороны, раз власть теперь принадлежит Раки, так теперь «Нэксус» будет иметь дело с пройдохой, которого они знали, с ловкачом, который понимал всю полноту власти и богатства, стоящие за «Нэксусом». Раки был непредсказуем и ненадежен, но, несомненно, он был самым полезным из всех людей на острове, а это немаловажно для группы «Нэксуса» в Райском заливе.

И опять Гарри подумал, не очень ли он преувеличил возможность опасности, и он размышлял над этим, рассеянно слушая дискуссию о текущих делах, которую включили сразу после экстренного выпуска новостей. Парочка политических комментаторов, спешно вызванных в студию, вспомнила, что за последние сорок лет более сорока руководителей государства были убиты, а некоторые пережили покушения на свою жизнь. Похоже, что быть сегодня преуспевающим политиком — рискованный бизнес.

Бизнес!

Внезапно Гарри подумал, известно ли Раки что-нибудь о последних находках «Нэксуса».

Некоторые из руководителей предпочитали работать в тесном контакте со всей делегацией, но Гарри не принадлежал к их числу, и это было одной из причин того, что люди любили работать на него, но это было также и причиной того, что Гарри никогда не суждено стать президентом «Нэксуса». Он знал это, но мог работать только так. Он никогда не сможет работать исключительно в комнате для «собрания директоров, да он и не хотел так работать. Он любил чувствовать постоянную связь со всеми людьми, работающими на него, и знать все, что происходит в регионе, — особенно то, что от него старались скрыть.

У Гарри был свой особый метод, чтобы убедиться, что он знает гораздо больше о работе Эда, чем Эд догадывается, включая и обнаружение хромитов. В маленькой общине горнодобытчиков нельзя удержать в тайне такое важное открытие, и, как обычно, летающие в буш пилоты компании спокойно пересказали Гарри все местные сплетни, касающиеся будущего открытия. Похоже, пассажирам самолетов никогда не приходило в голову, что у пилота есть не только два уха, но и голова на плечах.

Возможно, Эд полагал, что никто и не догадается о залежах хромитов, которые «Нэксус» обнаружил на Пауи: лаборатории, в которых делались анализы, находились на другой конце света, и там не было известно происхождение исследуемых образцов. Но Эд не сознавал, как островитяне компенсируют недостаток образования иными, таинственными способностями. У неграмотных людей зачастую бывает поразительная память, люди, едва умевшие объясниться с помощью четырех сотен слов на пиджин-инглиш, бегло объяснялись и понимали язык телодвижения и мимики, и нередко бывало так, что новости распространялись по «телеграфу буша» быстрее, чем остров успевал узнать о них по радио.

С нарастающим беспокойством Гарри думал, не связан ли произошедший на острове переворот под руководством Раки с находками «Нэксуса». Что-то предсказывало ему, что между этими событиями существует какая-то связь, и вот уже его нижние зубы беспокойно прикусили верхнюю губу.

Дверь в частный зал ожидания распахнулась, с извиняющимся видом появился главный пилот.

— Извини, Гарри, но твой рейс задерживается. Самолет должен доставить в госпиталь пациента с одного из дальних островов, у него началось кровотечение как раз перед тем, как лодка доставила его к самолету. Они еще не взлетали.

Гарри снова прикусил верхнюю губу, поглядывая на часы. Главный пилот тоже понимал, что означает задержка рейса. Значит, они появятся там только на закате. Значит, день пропадает впустую.

Гарри вздохнул.

— А ты уверен, что нам не достать самолет побыстрее и побольше? Может, можно вызвать его сюда?

— Только если ты дашь мне достаточно времени, Гарри.

— Нет, мне надо попасть туда как можно быстрее. А ты точно не сможешь вести этот самолет, Пэт? Я бы предпочел иметь дело с пилотом, которого я знаю. А купить его мы не сможем?

— Нет, владелец не хочет его продавать, и никому не позволит лететь на нем. Видишь ли, он принадлежал еще его отцу, а тот умер в прошлом году. Как бы там ни было, я никогда на таких не летал. Чертовски неприятно, когда тебе уже сорок пять. Это «Утка-Грамман», бывший еще в Военно-морском флоте… Но я слышал, что это хороший пилот. Так что, Гарри, единственный выход для нас — это ждать.

Гарри покачал головой.

Главный пилот сказал:

— Может, тебе лучше пока перебраться в гостиницу для путешественников? А мы здесь собираемся припарковать пока «Лира». Я не хочу уезжать отсюда, пока ты не отправишься.

Вечером, уничтожая ресторанный бифштекс, Гарри повстречал Джоуна Бойда, молодого владельца и пилота амфибии. Он был чуть выше шести футов ростом, загорелый, с вьющимися светлыми волосами и младенчески-голубыми глазами.

Для пилота, летающего в буш, он был необычно разговорчив.

— Что происходит на Пауи? — поинтересовался он. — Я слышал новости по радио, но ничего не понял. Эти комментаторы вечно уверены, что каждому, кто их случает, дела больше нет, как помнить весь район и знать всех политиков в нем.

Гарри сказал:

— Когда националисты впервые пришли к власти в 1975 году, вооруженными силами Пауи руководил некий старикашка по имени генерал Гора, вскоре погибший в автомобильной катастрофе на своем джипе — по крайней мере, так нам сказали. Именно тогда полковник Раки встал во главе армии, — Гарри помахал, чтобы им принесли меню. — А полтора года назад, когда националистам дали под зад коленом и к власти пришла демократическая партия, Раки был как раз отправлен в госпиталь в Даврине с перитонитом, так что он пропустил все веселье, но, в любом случае, он оказался в изгнании. Он и его семья жили в этой гостинице. Похоже, что он только что вернулся домой, на Пауи.

За дверями ресторана кто-то играл на фортепиано мелодию Кола Портера. За окнами расстилался потрясающий вид на море и город, еда была превосходной, официанты услужливы и внимательны. Существование Раки в изгнании отличалось роскошью.

Наблюдая, как пилот подчищает третью тарелку салата, Гарри сказал:

— Вооруженные силы перейдут на сторону Раки, конечно же — армия всегда поддерживает того из лидеров, кто сильнее. Тебе и раньше выпадала такая работа, верно, Джоун?

Джоун подложил себе на тарелку четвертую по счету печеную картофелину и размазал по ней остатки масла.

— Ага, я в этом году вылетал уже несколько раз. Жизнь на дальних островах труднее с каждым днем.

Он попросил пообещать ему и получил гарантию, что от него не потребуется ничего нелегального и противозаконного, плата за повышенную опасность должна была в четыре раза превышать обычную плату за день плюс стопроцентное возмещение убытков пилоту или же самому самолету. Времена были нелегкие.

Оба они пришли на летное поле задолго до рассвета. В перламутровом свете утра они зашагали к маленькому, безобразному серебристо-голубоватому самолетику. С громоздким приспособлением для удержания его на плаву и косо посаженными колесами самолет напоминал какой-то экспонат из музея истории авиации — весь побитый, покрытый шрамами, в потеках масла. Старая амфибия могла приземляться на сушу или на воду и могла подзаправиться от насосов на шахте Маунт-Ида, но в закрывающейся наглухо кабине места были только для двух человек, одно позади другого.

— Они говорят на пиджин-инглише, там, на Пауи? — поинтересовался Джоун, когда они приблизились к самолету.

— Конечно.

Пиджин-инглиш впервые возник в шестнадцатом столетии как средство общения европейцев и китайских торговцев в Южных морях, в девятнадцатом веке он приобрел законченную форму на сахарных плантациях северо-западного Квинсленда. Затем наречие быстро распространилось по всему Тихому океану. Некоторые терпеть не могут щелкающее произношение слов на пиджин-инглиш, но Гарри всегда поражало, как всего несколько основных слов могут использоваться для выражения сложных, современных понятий и идей. Так же, как белые употребляли пиджин для общения с туземцами, так и островитяне разных племен общались друг с другом с помощью пиджина.

Гарри сказал:

— Пиджин на Пауи пользуется большим престижем, так же как и повсюду в этих краях, никто не сможет получить даже самую незначительную работу в официальном учреждении, если он не говорит на пиджин-инглише, хотя, конечно, чиновники более высокого уровня говорят на вполне правильном английском. Но я надеюсь, что мы пробудем там не очень долго, чтобы разводить дискуссии.

Джоун отпер кабину. Мужчины уселись на сиденья и пристегнулись. Джоун развернул на колене крупномасштабную карту и начал обычную подготовку ко взлету. Его руки двигались по приборам над доской, проверяя индикаторы на контрольной панели. Затем он связался с контрольной вышкой и вырулил на взлетную полосу. Затем он повернулся к Гарри и ухмыльнулся.

— О'кей, балус оставлять место балус?

Гарри знал, что на пиджин-инглиш «балус» означало птицу или самолет. Он кивнул и ухмыльнулся в ответ.

Когда они пролетали над портом Морсби, Гарри мог разглядеть современные кварталы офисов и учреждений в центре города. Вдоль холмов над пляжами тянулись сияющие зеленые, хорошо политые лужайки состоятельных особняков. Когда они миновали линию пляжей, он разглядел транспортный корабль, который был затоплен японцами во вторую мировую войну, да так и остался лежать на одном боку, погрузившись в воду.

«Утка» взлетела выше над изломанной линией берега, поднимаясь над безликой равниной буша, испещренной точками мягкого зеленого кустарника. Примерно через час они миновали маленький остров Дару, оставшийся справа по борту и, позднее, мутную дельту реки Флай. Джоун изменил курс, и амфибия устремилась в голубое сияние открытого моря. Левым указательным пальцем он прокладывал их маршрут на карте.

Спустя пять часов монотонного полета над пустым океаном, прерываемого лишь черными пятнами редких кораблей, Джоун проговорил через плечо:

— Вот он.

Он указал далеко вперед, где темнела неясная точка — как раз там, где голубизна моря встречалась с чуть более бледной голубизной неба.

От маленького порта Турека самолет устремился вдоль железной дороги в глубь острова, направляясь к западу, в холмистый район вблизи Маунт-Ида. Пилот молча показал вниз, где располагался маленький шахтерский поселок примерно в полумиле к востоку от Маунт-Ида. Рядом с шахтными сооружениями виднелась взлетно-посадочная полоса, а в четверти мили от них белели четыре ряда аккуратных бунгало, где размещались инженеры и другие белые из работавших на шахте. Бунгало полукругом обступали двухэтажные дома с прекрасно ухоженными садами, где цвели франгипани и гибискус, — эти дома принадлежали менеджерам и старшим геологам. Позади этих домов была проложена небольшая улица с несколькими магазинами и гаражами. Амфибия летела достаточно низко, и было видно, что ставни на всех окнах плотно закрыты. Не было видно ни машин, ни каких-либо иных признаков жизни.

— С земли не отвечают на мои запросы, — радостно проревел Джоун, подводя машину к посадочной полосе.

Теперь они летели над самой полосой. Все выглядело спокойно.

— Слишком все тихо, — прокомментировал Джоун. — Но возвращаться нам нельзя, да и болтаться в воздухе тоже нечего.

Пока он говорил, у входа в ангар появился белый человек в комбинезоне, медленно размахивающий обеими руками.

— Ошибки нет, — проревел Джоун, — он приглашает нас спуститься на чай.

Он сделал еще один круг, выпустил шасси, а затем ровно и аккуратно приземлился, так что самолетик замер как вкопанный у самого края посадочной полосы.

Мужчины выбрались из самолета и погрузились в оглушительную жару. Они потрясли затекшими конечностями и потянулись. Затем, забрав из самолета свои вещи, зашагали к ближайшему домику.

Желтая «Тойота» смахивающая на джип, запрыгала к ним по ухабам, подскакивая на жесткой сухой траве. Гарри пригляделся.

— Это Керри Макдональд, менеджер шахты. Когда двое мужчин забрались в прохладный благодаря кондиционеру салон автомобиля, Гарри спросил:

— Керри, как тут что?

— Все под контролем, Гарри. Это в городе были беспорядки. — Керри был невысоким, полным человечком с коротко остриженными волосами и круглым лицом мальчишки-сорванца.

— Какая степень тревоги?

— Тревога номер два. Весь персонал «Нэксуса» получил приказ находиться в своих домах до дальнейшего распоряжения. Мы закрыли шахту, удвоили ряды колючей проволоки и проводим патрулирование по периметру.

— Есть какие-нибудь новости от Артура Грэхема?

— Нет. Конечно, я сразу же стал звонить мистеру Грэхему, но телефонная связь работает плохо, так что я собираюсь взять вертолет и отправиться в залив. Потому-то я и был на взлетной полосе, когда вы приземлились. Я подожду, пока вы умоетесь и подкрепитесь, тогда мы сможем отправиться вместе.

«Тойота» устремилась на грязную дорогу, направляясь к управлению шахты.

Керри сказал:

— Мне жаль, что так вышло с Бреттом Адамсом.

— А что с ним такое? — небрежно поинтересовался Гарри.

— Он мертв.

— Что?

— Извини, старина, но я думал, ты знаешь, это произошло как раз перед началом беспорядков. К тому времени, как я вернулся из госпиталя, после того, как были улажены все формальности, связанные со смертью Бретта, телекс уже не работал и телефон тоже, но я полагал, что Артур позвонил тебе.

— Нет, он не звонил. Расскажи мне, что произошло. Керри быстро описал произошедший на шахте несчастный случай. Пока машина подскакивала на ухабах, оба молчали. Из них никто не знал Бретта хорошо, но все шахтеры живут рядом с опасностью, и каждая смерть поражает кого-то рядом с твоим домом.

— Ты договорился об отправке тела назад в Питтсбург? — спросил Гарри.

— Еще нет. Не было времени. Это произошло во вторник вечером. Я думал заняться этим с утра в среду, но к тому времени мы оказались в самом центре мини-войны, так что Бретт все еще в морге госпиталя.

Джоун сказал:

— А поточнее, что здесь происходит? Кто дерется с кем?

Керри круто повернул баранку, удерживая машину в пределах рытвин — следов бесчисленных колес, проехавших по грязной дороге раньше.

— Насколько мы можем понять, Раки захватил остров высадившись с моря, сразу после наступления сумерек в прошлый вторник. С ним была большая группа филиппинских наемников. Несомненно, что цифры сильно преувеличены, но я думаю, что при высадке с ними было примерно четыреста человек. Он заявил, что действует в интересах националистов, но похоже на то, что это сольный номер. Бабка Раки родом с Филиппин, он проходил обучение в филиппинской армии, так что не удивительно, что и людей своих он набрал оттуда. — И опять он судорожно повернул баранку. — Конечно, Раки было бы очень сложно, если не сказать и вовсе невозможно, заставить местных начать бой после наступления на Пауи сумерек, потому что это как раз то время, когда полагается разгуливать всяким духам, так что все дрожат от страха. Именно по этой причине я и думаю, что сопротивления ему почти не оказывали. Очевидно, первое, что сделал Раки, это штурмом взял радиостанцию, которая и сдалась в тот же миг. За этим последовала битва за почтовое отделение, занявшая десять минут — после которых в руках у Раки были все средства связи с окружающим миром. У нас не оказалось ни телефона, ни телеграфа, ни телекса, ни радио.

Гарри кивнул. Он знал, что система телекоммуникаций на Пауи состояла из радио, связанного со спутником связи, при этом сигнал из Дарвина, с релейной станции, передавался на геосинхронный спутник, круживший по орбите вокруг экватора. Для того чтобы отрезать остров от всего мира, Раки просто надо было захватить недавно законченную станцию электронной связи в почтовом отделении, приказать двум перепуганным операторам отправляться по домам, а затем только выключить радиосвязь с другими точками.

Машина остановилась перед домом. Из открытой двери какая-то женщина в хлопчатобумажном платье в цветочек помахала Керри рукой. Керри помахал ей в ответ, но не спешил покидать прохладу автомобиля. Он сказал:

— После этого все довольно быстро успокоилось. Насколько мы отсюда можем понять происходящее, все просто развернулись и побежали, а остальные спрятались под кроватью.

— Много раненых? — спросил Гарри.

— Никто из «Нэксуса» не пострадал, насколько мне известно. Едва ли есть раненые и в числе военных. Несколько гражданских лиц полезли было под пули. Боюсь, что в таких случаях без этого не обойтись. Конечно, президент Обе мертв, а у остальных членов кабинета едва ли был шанс ускользнуть, если только родные племена не укрыли их в безопасном месте. Вооруженные силы в полном составе перешли на сторону Раки. Он всегда пользовался популярностью. Сначала изменили молодые офицеры, а за ними и остальные. Гарри сказал:

— Ты уверен, что в Куинстауне теперь все успокоилось?

— Уверен. Сегодня на рассвете я посылал в город двух парней. Они ходили туда вместе с Миндо, так что я уверен, что их донесению можно верить.

— Кто такой этот Миндо?

— Он — представитель рабочих-шахтеров. Интересный тип — смышленый и очень хорошо информированный. С ним нелегко, но чрезмерных требований он не выдвигает. Всегда может как следует объяснить, почему шахтеры хотят именно этого. — Он взъерошил короткие, песочного цвета волосы, и затем добавил. — Имейте в виду, он может и на нервы действовать. В прошлом году он руководил нашей первой забастовкой. Это принесло им повышение зарплаты на девять процентов, но у Миндо хватило ума увидеть последовавшие за этим потери в производстве и понять, как нехорошо это повлияет на ежегодную премию для рабочих.

— Так что же доносит Миндо после визита в город?

— Все белые в полной безопасности. Больше всего шума было при штурме резиденции президента. Но как только нападавшие перебрались через наружную стену, они устремились к главному зданию. Все, кто был внутри, не нашли ничего лучшего, как броситься под самую крышу, наверх, и их либо застрелили, либо сбросили вниз, а некоторые попрыгали сами.

Гарри сказал:

— Возможно, все могло бы быть по-другому, случись это днем. А как насчет грабежей?

— Конечно. Грабежи начались, как только можно было что-либо разобрать утром, и продолжались до полудня. В основном пострадали торговцы-азиаты вблизи пляжей. Наемники срывали защитные решетки с окон и дверей магазинов и вовсю нагружались радиоприемниками, велосипедами и часами. Кроме того, в руки к ним попали все городские запасы консервов, косметики и сжиженного газа. Единственный магазин, который не пострадал, принадлежит миссис Клэнг, это большой магазин швейных машин — там вокруг валяется битое стекло и прочий мусор, но магазин не тронули.

— Что случилось с мародерами?

— Очевидно, Раки застрелил примерно десять человек — а также всех, кто выглядел похожим на студентов колледжа.

Невысокая коренастая женщина в хлопчатобумажном платье в цветочек нахмурилась и пошла по дорожке по направлению к «тойоте». Керри поспешно сказал:

— Бетти недоумевает, почему мы здесь сидим. Думаю, вам надо принять душ и быстро перекусить.

Но трапеза их не могла состояться так уж быстро, так как трое слуг и повар как раз читали молитвы в садике за домом. Извиняясь, жена Керри предложила гостям миску с фруктами и немного безвкусных картофельных чипсов.

Она рассмеялась и сказала:

— Я не смею ходить в кухню, это расстроило бы Куки, а он такое сокровище. Он по-настоящему чистоплотен, а это так необычно для островитянина. Куки заставляет Боя каждый день скрести кухню. Керри говорит, что на столе в кухне можно делать хирургические операции.

Гарри сказал:

— Керри, а кроме беспорядков, как дела на шахте?

— Все довольно спокойно. Мы действуем по плану. Есть обычные проблемы с рабочими, но по самым обычным причинам.

Гарри кивнул. Рабочие на шахте были неотесанны, жизнерадостны и полны жизни, но непунктуальны и беспечны. У шахты и раньше были проблемы с тем, как сохранить всех работающих на ней, и случаи дезертирства были довольно распространены, так как, едва только рабочий получал велосипед, часы, транзисторный радиоприемник и швейную машину, он считался невероятным багачом, а работа считалась ниже его достоинства. До тех пор пока его машины не ломались, ничего другого ему не было нужно. Чинить приборы не входило в интересы магазинов, только некоторые могли это себе позволить или же хотели этим заниматься. Так что рабочему приходилось возвращаться на шахту, пока он не скапливал достаточно денег на покупку новых игрушек.

Керри, понимавший, что Гарри не очень расположен к разговорам, спросил у своей жены:

— Сколько еще времени люди с кухни будут молиться?

— Я не знаю, дорогой. Они молятся, прося умерших предков защищать живущих и оградить их поросят от нападения мятежников. Похоже, с мертвыми они ведут столько же разговоров, сколько и с живыми.

Джоун очистил последний банан.

— Они что, серьезно полагают, что мертвые защитят их свиней?

— Конечно, они верят. Ни один островитянин не сомневается в своей вере, — убежденно проговорила Бетти, поглядывая на него сквозь стекла очков в завитках голубой оправы. — Традиционная религия — это неоспоримый факт на Пауи. По этому поводу возникает так же мало вопросов, как и из-за европейского средневекового убеждения, что земля — плоская.

— Чудно, — отозвался Джоун.

— Религиозные убеждения другого народа часто кажутся странными, — сказал Керри. — То, во что ты веришь, зависит от того, где ты родился. Вера во многом — вопрос географии — где-то люди верят, что человек может превратить воду в вино… Ну, а здесь они верят в невидимых защитников поросят.

Джоун сказал:

— Довольно забавно, что у них имеется самая современная радиостанция, и это при наличии на этом острове колдунов и колдовства.

Керри засмеялся.

— Радиостанции кажутся им всего лишь еще одним видом колдовства. Так что мы квиты.

Пилот с шахты нажал на кнопку стартера вертолета «Белл». Мотор заворочался, лопасти начали крутиться. Когда скорость их вращения и уровень гудения достигли нужного уровня, а шум стал просто оглушительным, вертолет легко оторвался от земли и на минуту завис в воздухе. Пилот переключил обороты на полную мощность, и «Белл» стремительно поднялся вертикально вверх, затем продолжал увеличивать высоту до тысячи футов, после чего устремился на юг.

Очертания Маунт-Иды постепенно таяли позади них. Скоро Гарри увидел реку Сент-Мери. Словно серебристая змея, река, извиваясь, катила свои воды с запада, пока не превращалась в грязноватый веер дельты на окраинах Куинстауна.

Пилот изменил курс на юго-западный. Если в пассажирском самолете вы не чувствуете связи с землей, то кружение маленького вертолета заставляет вас ощутить себя частью кукольного пейзажа, расстилающегося внизу.

От Куинстауна они направились вдоль новой Равнинной дороги, которая вилась в сторону юго-запада между двумя горными цепями. На грязной ленте дороги виднелась движущаяся цепочка черных точек. Керри сказал:

— Беженцы, женщины и дети, уходят от возможных новых боев в Куинстауне. Они останутся пока в своих деревнях — либо в Центральном горном массиве, или же на западном побережье, где они будут в полной безопасности от бомб, случайных пуль и неслучайного насилия.

«Белл» летел над мягко-зеленой равниной, усеянной, точно серебряными венами, нитями мелких ручьев. Пейзаж, раскинувшийся под ними, напоминал сбитое лоскутное одеяло, наброшенное на спящего великана. Гарри видел неровные квадратики, отливавшие разными оттенками зеленого, — это были поля и пастбища, группировавшиеся вдоль неровных рядов деревенских домов, а за ними мягкие очертания холмов переходили в тропический лес и горные пики.

Иногда местность в горах круто обрывалась вниз морщинами неровных ущелий и провалов. Внизу были болотистые низины. Редкие клочки обработанной земли были раскиданы между оврагами на возвышенностях, полосами почти непроходимого дождевого леса и — там, где местность понижалась, — огромными болотами, в которых кипели грязные воды горных рек.

Примерно через час Гарри различил вдали полосу сияющего голубого моря, видневшуюся сквозь тропическую зелень залива. Несколько минут спустя «Белл» уже мягко коснулся маленькой посадочной полосы рядом с отелем.

Жара здесь стояла такая, словно с кипящей кастрюльки неосторожно подняли крышку. Пригибаясь, оба руководителя «Нэксуса» отбежали от вертолетных лопастей, затем выпрямились и оглядели взлетно-посадочную полосу.

— Похоже, все спокойно, — сказал Керри. — Ни души не видать. Пошли, Гарри.

Они оставили пилота при вертолете — на случай, если понадобится срочно взлететь. Обливаясь потом, они прошагали по посадочной полосе и свернули на неровную дорогу по направлению к главному входу в отель. Они шли небрежным и беззаботным шагом, но у Керри наготове был пистолет. Сделав очередной поворот, они увидели низкое здание отеля, окрашенное в чуть желтоватый цвет сливок.

Оба замерли.

Они подошли уже достаточно близко, чтобы рассмотреть следы боев. Окна были разбиты, а стены изрешечены неровной линией попавших в них пуль. Входные двери из тика, украшенные узорной резьбой, лежали, разбитые, на земле.

Слышно было только пение птиц и отдаленный шум прибоя, ритмично ударявшего о риф.

На пороге главного входа появились пять фигур в форме цвета хаки, в высоких ботинках для джунглей и с винтовками на изготовку.

— Не шевелись, — сказал Керри, хотя это и не требовалось.

11

Четверг, 15 ноября 1984 года

В темной глубине пещеры Кэри оглядела скелет и вздрогнула. Она сказала:

— Должно быть, она свалилась с дерева, провалилась в пещеру и сломала таз. Посмотрите, здесь даже виден перелом.

Джонатан, стоявший на коленях около скелета, посмотрел вверх, на Кэри.

— Может, это как-то связано с тем, что этот район считается табу, если только она упала и звала на помощь. Если туземцы слышали крики, исходившие из-под земли, они, должно быть, были в ужасе.

Кэри содрогнулась.

Джонатан сказал:

— Что для нас важно, так это то, что, раз она упала вниз, так мы должны быть в состоянии спуститься вниз сами, а затем подняться. Это означает, что у нас будет отличное место, где можно будет спрятаться, не выдерживая каждый раз эту подводную пытку. — Он помолчал. — Если туземцы не знают об этой дыре, значит, скорее всего, сверху ее не так просто отыскать. — Он поднялся. — А теперь пошли к остальным, надо им рассказать.

Приближаясь к маленькой группе перепуганных женщин, Джонатан услышал прерывистые вздохи и всхлипывания и круто остановился. Внезапно он понял, что не может больше гнать от себя мысль о том, что его жена мертва. Грудь его словно наполнилась тяжелыми камнями, он не мог говорить, не мог пошевелиться, не мог взглянуть лицо этим женщинам. Слезы подступили к его глазам, он всхлипнул. Ему хотелось посидеть одному и оплакать свое горе.

Стоявшая позади него Кэри расплакалась. Джонатан повернулся и обнял ее. Они медленно направились в кружок света, где ждали их плачущие женщины.

Голосом, хриплым от подавляемых рыданий, Джонатан сказал:

— Сегодня вечером мы еще можем вспоминать их, но с завтрашнего дня мы должны постараться не думать о том, что произошло. Мы должны забыть наше горе до тех пор, пока не будем в безопасности. Иначе мы никогда не выберемся отсюда.

Женщины закивали.

Джонатан сел на гуано, издающее аммиачный запах, обхватил голову руками и заплакал, не скрывая слез.

В темноте слезы так и бежали по лицу Пэтти. Она никак не могла перестать беспокоиться о Стефене. Она всегда старалась звонить ему каждый день, когда ее не было дома. Так что мальчик, конечно, тоже скучает без телефонных разговоров с мамой. Экономке Джуди были даны указания немедленно связаться с матерью Пэтти, если возникнут какие-нибудь проблемы. Мама, наверное, прилетит из Флориды, но никто не понимал Стефена так хорошо, как она, Пэтти, так кто же будет заботиться о нем, если она не выберется живой из этого кошмара? Без нее он будет чувствовать себя потерянным и испуганным. Пэтти вытерла распухший нос о тыльную сторону ладони и посмотрела на светящийся циферблат часов. Было уже почти семь часов утра четверга, 15 ноября… Накануне она плакала, пока не заснула, и проспала пятнадцать часов на жесткой, каменистой земле. Глаза у нее так распухли, что она едва могла приоткрыть их, но она продолжала слышать какие-то звуки, разбудившие ее. Что-то или кто-то поднималось из воды.

Напуганная до смерти, Пэтти села. Затем впереди показался танцующий диск света. Она прошептала:

— Вы выплывали наружу, Джонатан?

— Да. Вокруг никого. — Он вышел из воды, придерживая мокрую рубашку левой рукой. — Я принес наш завтрак. Кокосы.

— Мне за всю жизнь не хотелось есть так, как сейчас, — прошептала Пэтти, волнуясь, как бы не разбудить спящих женщин.

Он действительно выплывал наружу и брал с собой в качестве защиты только мачете. Проверив, что никого поблизости не видно, он собрал с кромки пляжа четыре зеленых кокосовых ореха. Страшно голодный, он ободрал зеленую волокнистую кожуру на заостренной верхушке каждого ореха и трижды ударил рукоятью мачете, пока твердая скорлупа не подалась. Трудное это, оказывается, дело — открыть кокосовый орех. Но в качестве награды он выпил сладкое молоко.

Он вовсе не был в восторге от мысли о том, что снова придется нырять в эту проклятую дыру, но эти бедные бабы там внутри не так уж много ели за последние два дня. Однако он должен был признать, что пока не слышал ни одной жалобы.

Но теперь и другие женщины зашевелились, просыпаясь, и с благодарностью принялись жевать свежую мякоть влажных кокосов. Джонатан сказал:

— Пока мы справляемся со всем вполне неплохо. Похоже, нам все-таки удалось ускользнуть от этих ублюдков. У нас вдоволь свежей воды — даже если там и плавают ветки или листья. Для еды нам хватит кокосов. У нас достаточно снаряжения, чтобы позаботиться о самих себе. Кроме того, мы нашли действительно подходящее убежище.

— Ясное дело, — сказала Сюзи. — Но как же «Нэксус» найдет нас здесь?

— А «Нэксус» и не собирается искать нас здесь, — мягко ответил Джонатан. — Ведь мы же взорвались на «Луизе», помните? Если мы хотим выбраться с этого острова, мы должны полагаться только на собственные силы. Вот почему я думаю, что нам придется построить плот.

— Плот!!! — визгливо воскликнула Сюзи.

— Ага, думаю, нам надо будет соорудить плот — достаточно большой, чтобы выдержать всех нас. В один прекрасный вечер на закате мы отплывем и возьмем курс к Айрайен Джайа. У меня сохранились мои инструменты, хотя я мог бы ориентироваться и по солнцу или звездам.

Кэри сказала:

— А почему мы не можем остаться здесь и скрываться, пока бои не прекратятся и мы не сможем снова спокойно вернуться.

— Насколько я успел разглядеть их способы воевать, захватчики должны одержать верх, — ответил Джонатан. — А те их добрые намерения, которые я успел заметить, не внушают мне желания появляться перед ними.

Пэтти нарушила молчание.

— А как же мы доберемся куда-нибудь на плоту, если у нас нет подвесного мотора?

— Начиная с октября, вдоль побережья к югу дуют северозападные пассаты. Течение тоже поможет нам, — объяснил он. — Оно устремляется вокруг южной оконечности острова Пауи в направлении пролива Торреса со скоростью примерно в один узел.

— Что такое узел? — спросила Сюзи.

— Это примерно на пятнадцать процентов быстрее, чем одна миля в час. Эти семьдесят миль мы сможем покрыть примерно в три дня, хотя можно рассчитывать и на большее.

— Три дня! — ахнула Сильвана. — На плоту!

— Это вполне реальное время, — сказал Джонатан. — Альтернатива — остаться здесь.

— Такая скорость не кажется очень внушительной, — возразила Пэтти. — Да я плаваю быстрее, чем миля в час. Кэри сказала:

— Да, но ведь не семьдесят же миль без остановки.

— Да перестанете ли вы обе все отрицать?! — сказала Анни. — Совершенно ясно, что Джонатан думал над этим много часов. Так ради Бога, давайте послушаем его.

— Нам надо сделать этот плот действительно быстро, а не то нас застигнет плохая погода, — объяснил Джонатан. — Сегодня у нас пятнадцатое ноября, сезон циклонов начинается первого декабря, точно, как по часам, и продолжается до конца февраля. Если мы не отплывем перед началом дождей, то застрянем здесь до будущего марта. Так что, как говорится, это будет соревнование со временем.

— Все верно, — сказала Кэри. — В брошюре для путешественников говорилось, что туристический сезон на Пауи длится с апреля по ноябрь.

— А сколько времени уйдет на то, чтобы построить плот? — спросила Сюзи.

— Возможно, дней двенадцать, если только не будет серьезных проблем. Значит, у нас будет три дня форы. Но я всегда понимал, что там, где есть жизнь, есть и проблемы.

— Ну, уж не может же дождь идти три дня подряд? — сказала Сюзи. — А если это и так, конечно, потерпим этот ливень, если только это поможет нам выбраться с этого острова. Джонатан сказал:

— Циклон — это не только сильный дождь. Он расплющивает вас.

В рождественское утро 1975 года он был в составе спасательного отряда, работавшего в Дарвине после циклона. Город на севере Австралии выглядел так, словно там взорвалась атомная бомба. Пожаров не было, но на многие мили вокруг все деревья лишились листьев, а то, что казалось похожим на потемневшие осенние листья, было на самом деле кусками искореженного железа, сорванными с крыш домов. Из двенадцати тысяч домов девять тысяч были разрушены и снесены. Пятьдесят шесть человек погибли, и повсюду лежали трупы погибших животных.

— Значит, покидать это место небезопасно, если этот дождь так опасен, — заметила Сюзи.

— И уезжать небезопасно, и оставаться здесь тоже, — сказал Джонатан. Пэтти спросила:

— Сюзи, почему бы тебе не заткнуться и не послушать?

— Потому что я хочу знать, во что меня хотят втянуть, — резко возразила Сюзи. — Да и тебе бы следовало. Черт возьми, да как МЫ сможем построить этот плот?

— Это может оказаться не так сложно, как вы думаете, — сказал Джонатан. — Все, что нам нужно, — это деревья, топор и нож. В джунглях можно даже обойтись без веревок, нам подойдут лианы.

— А вы когда-нибудь строили плоты? — поинтересовалась Сюзи.

— Нет.

Сюзи расплакалась бурными слезами ярости и унижения.

— Нам никогда не построить этот плот. Я даже в лагере никогда не была. Я не умею пользоваться ни ножом ни топором.

«Осторожнее, — подумал Джонатан. — Держу пари, ты и костра зажечь не сможешь, не сможешь поймать рыбу или ощипать убитую птицу». Эти женщины, со своими длинными накрашенными ногтями, совершенно очевидно были самыми настоящими потаскухами. Он коротко сказал:

— Вы сможете сделать гораздо больше того, что можете предположить. Я покажу вам, как строить шалаши, находить еду и строить плот.

Наступило неуверенное молчание.

— А вам откуда известна эта наука выживания? — спросила Сюзи.

— Австралийская армия посылала один батальон во Вьетнам. Я пробыл там год. Но мне там не понравилось, так что я ушел оттуда. В то время мне не хотелось трубить об этом всем и каждому, — сказал Джонатан. Он начал жевать последний кусочек мякоти кокоса. Этот маленький кусочек напомнил ему, до чего же он сам голоден. Пожалуй, лучше ему добыть им всем поесть что-нибудь основательное, и как можно скорее. Ему уже не в первый раз казалось бессмысленным такое рабское подчинение нуждам своего тела, требующего через определенные интервалы пищи и воды, так продолжалось всю жизнь с неумолимой последовательностью, и ему было жалко тратить каждый единственный в своем роде, благословенный день, прилагая столько усилий для того, чтобы остаться в живых.

Он сказал:

— Мы все хорошо сделали, что остались здесь. Теперь нам надо продолжать в том же духе, пока мы не покинем этот остров. Если вы хотите, чтобы я занимался этим, вам придется делать все, что я скажу. Предупреждаю вас, я буду настоящим рабовладельцем. Нас ждет работа и сон, работа и сон, вареная рыба и кокосовые орехи, пока мы не выйдем в море.

Сильвана разразилась отчаянными рыданиями.

— Да как же мы сумеем все это сделать? Мы не знаем, как выжить в джунглях! МЫ ВСЕ ТУТ ПОГИБНЕМ! Да и как нам выжить, если даже наши мужья не сумели этого сделать?

«Это все равно, что иметь дело с детьми, — подумал Джонатан. — Вот только детям понравилось бы это приключение в джунглях». Вслух он сказал:

— Я не желаю говорить о гибели — это запрещается, слышите?

В темноте они снова начали всхлипывать. Он резко произнес:

— Что толку, что мы будем думать, выживем мы или нет? Я не желаю видеть и слышать ни слез, ни апатии, ни того, чтобы вы сидели и обливались слезами. Люди всегда могут отговорить самих себя не делать того, что они могут сделать.

Пэтти сказала:

— Мы все должны думать только об одном, держаться за нашу цель — если только мы хотим выбраться отсюда. Джонатан кивнул.

— Вы должны настроить себя на то, что вам нужно выжить, решить, что вы обязательно снова должны увидеть Пэтти спокойно добавила:

— Настроить себя на то, что мы доберемся до тех ублюдков, что убили наших мужей. Кэри сказала:

— Вот это правильно. — Она подумала, сможет ли дальше оставаться одна на ферме. Без Эда это будет одиноко и, возможно, опасно. Возможно, у нее не хватит средств на то, чтобы остаться там.

Анни твердо сказала:

— Мне надо вернуться к моим мальчикам. — Она знала, что они уже почти взрослые мужчины, но она всегда думала о своих сыновьях только как о мальчиках, которые нуждались в ее любви и заботе.

Джонатан сказал:

— Здравый смысл и воля к жизни — вот все, чего я от вас требую. Иначе у вас нет никаких шансов. — Он проглотил последний кусочек и выплюнул волоконце. — Я никогда не смогу помочь ни одной из вас, если вы бросите работу или будете сидеть и тосковать только оттого, что на руках у вас будут мозоли и пузыри или вы устанете. Если кто-то не готов к тяжелой работе без каких-либо жалоб, если кому-то хочется выбираться в одиночку, сейчас как раз время сказать об этом.

Никто из них не пошевелился.

— Тогда помните, что мы договорились не пищать, — сказал Джонатан. — Это может подождать. Никто из них не заговорил.

— Как только вы привыкнете к джунглям, обещаю вам, что вы их полюбите; здесь есть все, что вам нужно, — вода и овощи. Если у вас будет огонь, вы сможете счастливо жить здесь еще десять лет.

Кто-то громко заплакал навзрыд.

— Что же мы должны делать? — спросила Сюзи.

— Прежде всего, надо запомнить несколько главных правил, — сказал он. — Нам нужен человек, приглядывающий за лагерем. Этим будет заниматься каждый по очереди, неся двухчасовую вахту, пока мы будем уходить. Тот, кто будет на часах, будет иметь при себе «М-16», хотя бы для того, чтобы предупредить остальных. У меня только семнадцать патронов, так что для охоты я ими пользоваться не буду. Если мы услышим выстрел, тогда все должны будут бросить все, что они в это время делают, и кинуться к этой пещере. Всем оставаться как можно ближе к лагерю. Никому не уходить в джунгли поодиночке или без компаса и спичек. Через пятьдесят шагов вы заблудитесь.

Сюзи спросила:

— А почему без спичек?

— Если вы заблудитесь или поранитесь, вам нужен будет костер для того, чтобы защитить себя от нападения животных. На этом острове нет особо опасных животных, кроме одного из видов дикой свиньи, да и не похоже, чтобы они нам попадались, потому что туземцы едят все, что движется. Но ведь никогда нельзя ничего знать заранее.

— А огонь не укажет кому-нибудь, где мы? Они ведь наверняка увидят дым? — спросила Сильвана.

— Нет. Дым рассеется до того, как поднимется к вершинам деревьев. Террористы не знают, что мы здесь, так что у них нет причин прочесывать джунгли.

— Но…

— Никаких «но», — сказал он. — Мы выплывем отсюда, выберемся наружу и раскинем лагерь наверху. После того как поедим, мы построим шалаш. Затем мы поищем место, где эта пещера сообщается с поверхностью, и опустим сюда веревку. Это наш план на крайний случай, и мы должны придерживаться его.

— Что бы ни случилось? — спросила Кэри.

— Конечно. Я заметил, что в жизни ничего не происходит строго по плану.

Сильвана нерешительно проговорила:

— А как же… проблемы санитарии?

— Каждый отходит на десять шагов от лагеря, выкапывает ямку, а затем забрасывает ее землей. И не использовать рыбацкие ножи для того, чтобы копать. Я достану с пляжа большие раковины. — Когда раздались слабые смешки, он торопливо добавил. — Помните, что самая большая опасность для вас — это вы сами. Дикие звери будут держаться от вас подальше, если вы сами не будете нападать на них или пугать их. Это относится и к морским змеям, как и к обычным, сухопутным. — Он услышал, как они облегченно зашевелились, — как раз змей они больше всего и боялись во время того ночного марш-броска. Джонатан сказал:

— Вообще-то, мне бы хотелось, чтобы вы были одетыми, чистыми, бодрыми, как бы вы себя ни чувствовали. Депрессия очень заразительна и порождает беспокойство. А беспокойство может перерасти в страх, страх может превратиться в панику, а как раз тогда-то люди теряют голову и действуют не думая. Если вы потеряете голову, считайте, что и остальные части вашего тела тоже пропали.

Кэри подумала о том, как летучая мышь запуталась в ее волосах, и поняла, к чему он клонит. Пэтти сказала:

— А когда мы выберемся, кто из нас чем будет заниматься?

— Я буду охотиться и ловить рыбу, — сказал Джонатан. — Пэтти будет отвечать за наш шалаш и пещеру. Кэри будет ответственной за плот, когда мы начнем сооружать его. Сильвана занимается готовкой. Анни может быть лагерной медсестрой и отвечать за гигиену, что включает и проверку отхожих мест. Сюзи займется поставкой запаса воды, так как ей предстоит еще привыкнуть к воде. Пэтти может научить ее, как держаться на воде, чтобы не захлебнуться, — на это всего-то уйдет полчаса. А после этого Сюзи должна научиться плавать как можно скорее.

Сейчас же раздался дружный протестующий хор, они не желали подчиняться всем этим требованиям.

Джонатан сказал:

— Я уже знаю, что вы этим никогда раньше не занимались. Сейчас как раз время поучиться. Пэтти беспокойно возразила:

— Но если нас найдут, если на нас нападут, что же нам тогда делать?

Джонатан тихо ответил:

— Я научу вас, как убивать.

Выбравшись из пещеры, женщины замигали, прищуриваясь от яркого солнца. Пока они карабкались на вершину утеса, от их мокрой одежды повалил пар. Им пришлось потрудиться, чтобы заставить Сюзи выплыть наружу, и она согласилась, так как единственный имевшийся у нее выбор — остаться одной в темноте, в компании летучих мышей — был еще хуже, чем ощущение, что Джонатан и Пэтти буксируют ее под водой.

Пэтти ахнула:

— Что это?

На вершине утеса, как раз там, где начиналась спасительная тень деревьев, они увидели кусок ржавеющего железа, приколоченный гвоздями к стройному стволу эвкалиптового дерева. Это был, возможно, кусок бензобака, и на нем стоял отпечаток большой черной руки. Как раз под отпечатком были грубо выведены крупные красные буквы — «ИТАМБУ».

Все застыли от страха.

— Это, — сказал Джонатан, — это наша защита. «Итамбу» означает табу, запрещение. Ни один из туземцев не посмеет пройти вблизи этого знака или даже ступить на запрещенный участок.

Джонатан не спешил, выбирая место для лагеря. Наконец, он остановил свой выбор на склоне, который постепенно опускался к морю, — это было примерно в двадцати ярдах в глубь острова от утеса и ярдах в ста к югу от водопада. За низкорослым кустарником виднелась опушка, и столь же непроходимая полоса леса лежала дальше к югу. Место было достаточно удалено, чтобы избежать влажных испарений от водопада, падавшего почти отвесно, и склон был достаточно крут, чтобы не оказаться на мокрой земле посреди ночи. Одновременно до реки было недалеко, чтобы можно было сходить за водой.

Между лагерем и утесом располагалась кучка деревьев с низко растущими ветками, на которые не составит труда забраться женщинам. Одно из этих деревьев могло бы служить сторожевой вышкой. Крона у него была округлой формы, густые листья по форме напоминали перья, но ни плодов, ни цветов на нем не было. Оно было более шестидесяти футов высотой, и источенный червями ствол и множество веток позволяли взобраться на него относительно просто. Джонатан подумал, что это, возможно, тамариндовое дерево. Взобравшийся на дерево не только имел перед собой прекрасный обзор, но и изо всех сил постарался бы не уснуть — а это было одной из причин, почему Джонатан хотел разместить караульных именно там.

Сюзи была назначена первой дежурной. Она стояла под тамариндовым деревом с винтовкой, пока остальные медленно направились по тропинке, ноющими от усталости руками откопали снаряжение и поволокли его вдоль утеса.

Женщины убрали с площадки для лагеря сгнившую или рассыпавшуюся растительность, так как там могли скрываться клещи, муравьи, скорпионы и пауки. Затем Джонатан раздал им пальмовые ветви, которыми они пользовались как метлами, чтобы вымести с площадки всех оставшихся насекомых.

К тому времени, как они кончили, наступил полдень. Жара настолько изматывала, что ни у кого, даже у Джонатана, не было сил разговаривать. Он безмолвно кивнул Пэтти, которая помогала ему расстилать полотняный навес на рас чищенной площадке. Все они заползли под полотнище и тут же заснули.

Два часа спустя Сюзи разбудила Джонатана. Он поморгал, сел и встряхнул головой. Затем он разбудил Пэтти.

— Спуститесь с утеса, — прошептал он. — Принесите несколько кокосов. Выбирайте только зеленые, это одни европейцы-идиоты едят старые коричневые орехи. А я разожгу огонь.

Кэри и Джонатан собирали опавшие сучья. Несколько пригоршней сухой травы, а затем он сложил несколько прутиков в виде пирамиды. На то, чтобы разжечь кучку сухой травы, пришлось потратить три драгоценные спички, так как руки Джонатана тряслись от усталости и первые две он уронил, однако, в конце концов, маленький дымок превратился в язычок пламени.

Джонатан довольно заворчал.

— Мы возьмем немного пепла от костра и сделаем круг вокруг лагеря. Пепел остановит насекомых, и они не проберутся к нам.

Он потряс остальных женщин за плечи и разбудил их, они выпили кокосового молока и пожевали мякоти, так и не проронив ни слова от усталости.

— Я знаю, что вы все устали, — извиняющимся тоном сказал Джонатан. — Но до наступления ночи мы должны соорудить временное убежище, иначе нам не уснуть, ведь на вас будут падать листья, да и насекомые так и накинутся.

— Нам следует выкопать канаву — дренаж, — сказала Кэри.

— Правильно. Вот ты и копай! — Наконец-то одна из этих дамочек проснулась.

Пока Джонатан рубил стволы четырех молодых деревьев при помощи Небольшого топорика со спасательной шлюпки, Кэри, используя скорлупу кокосового ореха, прокопала маленькую канавку вдоль одной из сторон площадки для лагеря. Это поможет сохранить пол их будущего дома сухим.

Анни отмерила квадратный участок земли чуть поменьше их полотняного навеса. Остальные, орудуя скорлупками кокосов, старательно вырыли четыре ямки глубиной по двенадцать дюймов с каждой стороны этого квадрата. Руки они защищали мягкими кожаными перчатками для рыбной ловли, которые раздал им Джонатан.

Джонатан обрубил сваленные жерди как раз там, где ствол начинал переходить в первые сучья, так что получалась развилка, при этом две опоры были в два фута длиной, а две остальных — в четыре фута. Затем он установил жерди в приготовленные ямки так, что более высокие пришлись на поднятую часть склона, а меньшие оставались внизу.

Затем они подняли полотняный навес и растянули его на этих кольях, используя веревки, которые удерживали полотно над мостиком «Луизы». Брезент они скатали и привязали к более высоким опорам. Теперь угловатый навес защитит их от всех ветров, если только они подуют со стороны моря.

Джонатан сказал:

— Завтра, когда к нам вернутся силы, мы соорудим настоящий дом, со стенами и крышей из переплетеных листьев.

Кэри и Сюзи раскидали под навесом листья и мягкие ветки, чтобы им было на что сесть. Это же должно было помочь им не простудиться, лежа на голой земле. Джонатан свалил все их снаряжение в кучу под навесом, затем женщины заползли под навес и моментально уснули.

Кэри, оставшаяся на посту, уснула через десять минут. Несколько мгновений она еще стояла, стараясь не закрывать глаза, но в следующее мгновение колени у нее подломились, словно она была пьяна, и она ткнулась в землю. И тут она решила, что посидит минутку или две…

Пятница, 16 ноября 1984 года

Джонатан тряс Кэри, стараясь разбудить ее.

— Черт бы вас побрал, вы все обязаны научиться не спать, если вы на посту. А теперь берите-ка удочку, войдите в море и попытайтесь поймать какой-нибудь рыбы. Не снимайте туфель, а то поцарапаете ноги, или вас укусит еще какая-нибудь гадость. — Он направился к Сюзи, потряс ее и сказал: — Ваша очередь караулить. Если вы уснете на посту, ужина не получите.

Перейдя к Пэтти, он мягко тронул и ее:

— Нам с вами надо работать. Мы не будем в безопасности, пока не найдем выход из той пещеры здесь, на поверхности. Если за нами кто-то будет гнаться, нам ни за что не протащить Сюзи под водой с достаточной скоростью.

Пэтти, шатаясь, поднялась на ноги и протерла глаза.

— О'кей, о'кей.

После завтрака, состоящего из кокосовых орехов, Джонатан повел их во влажную темноту дождевого леса. Райские птицы с розовым или бирюзовым оперением мелькали высоко над головой, скользя под навесом изумрудно-зеленых ветвей.

Он высоко поднял красную ягоду.

— Первое правило джунглей таково: никогда не ешь ничего, что красного цвета, кроме имбиря, японской хурмы и манго. — Он раздал им маленькие красные ягоды, содержащие стрихнин — смертельно опасный яд. — Никогда не трогайте ярко окрашенные ягоды или фрукты. Избегайте всего, что хотя бы отдаленно напоминает помидор.

Он сорвал с ветки зеленый волосатый плод.

— Обдирайте все волоски, будь это ягоды или листья. Никогда не ешьте корни, фрукты или овощи, если у них горький или острый вкус. Все, что пробуете в первый раз, сначала проверяйте языком, чтобы можно было это выплюнуть, если будет необходимо. Не трогайте ни растения, ни кустарники, ни деревья с млечным соком.

— А как насчет этих грибов? — Кэри указала на один из них.

— Не рискуйте и не пробуйте есть что-либо, что похоже на поганку или другой гриб.

— А какие растения опасно трогать? — спросила Пэтти.

— Все, от которых тело начинает гореть, болеть, чесаться или краснеть, или распухать, как и везде в мире. Пока их не тронешь, и сам не знаешь. Но убить вас ничто из них не сможет.

Сильвана поинтересовалась:

— А как насчет змей? Меня куда больше пугают змеи, чем какие-то растения.

— В мире совсем немного ядовитых змей. Из них сами на человека нападают кобры, жаракаки и болотные гадюки, но в тропиках змеи менее опасны, чем гремучие змеи или мокасиновые в некоторых районах Америки.

— Я только буду надеяться, что змеи читали ту же книжку, что и вы, — едко заметила Сюзи.

— Змеи уберутся с дороги, если только услышат, что вы приближаетесь, — сказал Джонатан, — но вы не должны беспокоить змею, или пугать ее, или загонять в угол.

— Постараемся, — отрезала Сюзи.

— Если вы будете ходить медленно и осторожно, у вас не будет никаких проблем, если вы будете смотреть, куда ступаете, смотреть, что трогаете рукой, и стремглав убегать, едва только завидите змею.

— А как же морские змеи? — все еще волнуясь, спросила Сильвана.

— В приливных реках водятся ядовитые морские змеи, да и вдоль побережья тоже, но если у вас хватит ума не столкнуться с ней в воде, они тоже вас не тронут.

— А ящерицы? — настаивала Сильвана.

— Ящерицы здесь не опасны.

Остальные женщины вернулись в лагерь, а Джонатан с Пэтти принялись прочесывать джунгли. Они вычислили, что выход из пещеры должен находиться где-то к юго-западу от их лагеря, но оказалось, что там тоже лес. Джонатан посмотрел на густую щетку подлеска и сказал:

— Должно быть, здесь когда-то была деревня. Может, если вы заплывете в пещеру еще разок, Пэтти, и покричите, я услышу ваш голос. — Затем он покачал головой. — Нет, даже если я и услышу, думаю, будет почти невозможно сказать, откуда будет раздаваться этот голос.

Пэтти нерешительно сказала:

— Однажды по телевизору я видела, как поднимаются по такой естественной трубе. Я могла бы вскарабкаться вверх с веревкой. Если бы я добралась до самого верха, мы могли бы обвязать веревку вокруг дерева и оставить ее так.

Джонатан кивнул.

— Действительно, звучит более разумно, если ты полезешь по веревке. А я мог бы проплыть, взобраться на утес и пробить в подлеске тропинку по направлению к твоему голосу. Если я полезу по трубе, я не буду знать, в каком направлении мне следует идти. Из-за такого густого подлеска на вершине ты, вероятно, ни черта не увидишь. — Он подумал — говорить этого ей не надо, но ведь если я полезу и сорвусь, им тут всем крышка, если за ними никто не будет приглядывать. И добавил: — Мы должны узнать, куда выходит труба, до того, как раскинем постоянный лагерь, ведь лагерь-то должен быть неподалеку от нашего убежища.

Взяв с собой подводный фонарь и моток веревки, Джонатан и Пэтти еще раз спустились по утесу и нырнули в пещеру. Чтобы защититься от летучих мышей, Пэтти обвязала свою платиновую головку белой рубашкой Джонатана. Они медленно пробирались в глубину пещеры, пока не вышли к слабому кружку света, отмечавшему верхний выход из трубы.

— Не думай об этом. Просто взбирайся наверх, — поторопил Джонатан.

Пэтти подумала: «Ему-то хорошо говорить таким уверенным голосом. Не ему придется рисковать свалиться с высоты шестьдесят футов».

Ничего не говоря, она намотала веревку кольцами на плечо и под другую руку.

— Ты храбрая девочка. Как только мы найдем, откуда сюда спускаться, мы будем в полной безопасности. Пэтти кивнула, указывая на скелет:

— Она-то не была. — Затем она подняла голову, глядя на слабый кружок света. — Может, мне сначала лучше потренироваться?

— Зачем? Взбирайся наверх, вот тебе и тренировка. Она подумала: «Медленно, но верно я до вершины все-таки доберусь». Сердце у нее бешено заколотилось, дыхание перехватило, так что ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, медленно набирая воздух и так же медленно выдыхая.

Джонатан спросил:

— Чего же вы ждете?

— Я стараюсь заставить себя подумать об этом, — призналась Пэтти. Она просто не имеет права думать о неудаче, о, она не должна думать о падении, о том, что тело ее будет искалечено, о смерти здесь, в зловещей темноте, как умерла женщина, превратившаяся в скелет. Она должна решиться. Она не должна позволять себе возвращаться мыслями к неудаче и к падению. Она должна спокойно начать и не останавливаться, пока не доберется до вершины. Она не имеет права ни разу ошибиться, она должна знать, что делает. Вот если бы ум ее был занят счетом, она просто не сможет думать ни о чем другом. Если она будет глубоко дышать весь трудный путь наверх, она не поддастся панике, потому что просто невозможно, чтобы тебя охватила паника, если ты дышишь глубоко, ритмично и спокойно.

— Если ты поднимешься на два фута, то поднимешься и до самого верха. Помни это, — сказал Джонатан.

Она шагнула вперед и застыла, прислонившись стройной спиной к грубой стене провала. Медленно она подняла ногу и нашла опору, затем зацепилась другой ногой на противоположной стороне.

Лучше уж начинать.

Прижавшись к стене руками, она чуть сдвинула ягодицы на пару дюймов. Затем осторожно подняла левую ногу еще на пару дюймов, используя другую ногу как опору, предохранявшую ее от падения. Она подумала: «Досчитаю до четырехсот, и к тому времени я или уже буду наверху, или присоединюсь к тому скелету внизу». Они не обсуждали это, но и она, и Джонатан знали, что, если только она потеряет опору, у нее не будет никакой возможности задержать падение.

Одетая в морскую рубашку и грязные белые шорты, в белой рубашке Джонатана на голове — для защиты от летучих мышей, Пэтти дюйм за дюймом начала подниматься вверх; передвигая спину на несколько дюймов каждый раз, когда отталкивалась от землистых стен обеими ладонями. Очень скоро ноги у нее начали трястись от постоянного напряжения. Чтобы сконцентрировать внимание и не дать мыслям разбежаться, она начала считать вслух. Тридцать четыре… тридцать пять… тридцать шесть…

Сосредоточиться на глубоком дыхании. Вдох — когда она спиной проползает чуть вверх… Выдох — когда она переставляет ноги… Семьдесят один… семьдесят два…

Ей очень хотелось посмотреть вверх, чтобы узнать, долго ли ей еще лезть, но она не могла позволить себе отвлечься. Двести один… двести два… Казалось, все дрожащие мускулы ее тела пронзительно протестуют, пока она медленно поднималась все выше и выше.

Руки у нее тряслись, все тело содрогалось от напряжения, глаза заливал пот. Было так безумно сложно следить за дыханием, ведь теперь ей было так трудно дышать. Пятьсот один… Пятьсот два… Может быть, она доберется до вершины этой трубы, когда досчитает до тысячи… Если нет, так когда досчитает до двух тысяч… Она просто обязана это сделать, чтобы расквитаться с убийцами Чарли.

Ноги уже больше не дрожали, а как-то непроизвольно подергивались. Вдруг она испугалась судороги. А иначе отчего же так странно дернулась нога? Идиотка, не зови судорогу!

Каждое движение ее ног делалось все более напряженным и замедленным. Каждый раз, как она искала опору, ей казалось, что это агония. Морская рубашка разодралась теперь на узкие ленты, и острые камешки и земля царапали ей спину.

Долго она так не выдержит… Шестьсот один… Шестьсот два… От непривычных движений мускулы на внутренней стороне бедер, казалось, вот-вот оторвутся, желудок болел, словно она только что закончила пятимильную пробежку. Теперь она скорее задыхалась, чем дышала. Спина, руки и плечи кровоточили покрылись глубокими ссадинами, теперь она уже всхлипывала, мрачно продолжая считать. Шестьсот четырнадцать… Вдох… Прижать ладони… Сдвинуть задницу… Медленно выдохнуть… Поднять левую ногу… Поднять правую ногу…

Она мечтала о том, чтобы остановиться и передохнуть, но не смела, потому что руки могли бы занеметь, а колени непроизвольно податься. Она должна продолжать напрягаться, прижимая подошвы ступней к земляным стенам колодца.

Земляная крошка и камешки сыпались вниз, когда она задевала их, карабкаясь вверх. Ей хотелось закричать, остановиться только на минутку — но она знала, что если она это сделает — она обречена. И она все лезла и лезла вверх.

Пот заливал ей глаза, все тело дрожало, и вдруг Пэтти поняла, что стало светлее, теперь она ясно могла рассмотреть грязные подошвы своих кроссовок. Она всхлипнула чуть громче. Семьсот семь…

Хуже всего было, когда вдруг что-то царапнуло ее по голове, и она поняла, что достигла, очевидно, листьев, склонявшихся над колодцем. Вдруг она засомневалась, а сможет ли отсюда выбраться? Она не должна паниковать, не должна думать о том, что осталось внизу, она должна думать о том, как попасть наружу.

Медленно, дрожа, стараясь не ослабить ноги, Пэтти правой рукой ощупала листву. Похоже, растительность не была очень жесткой или густой, она чувствовала, как ее пальцы свободно прошли через густые ветки и ухватили воздух. Ей пришлось подавить в себе желание схватиться за эти слабые листья, ища в них опору. Медленно, но верно… следи за дыханием; медленно — вдох… медленно — выдох…

Теперь она шарила левой рукой и нерешительно потянула за ветви с другой стороны, но и они тут же подались. Выходит, она правильно догадалась, ничего не выйдет — ей не ухватиться и не подтянуться с помощью этих ветвей…

Она чуть сдвинула ягодицы и подняла ноги еще на дюйм, теперь ее била такая крупная дрожь, что унять ее было невозможно. Обеими руками она сумела расчистить пространство у себя над головой, затем она снова отвела руки назад, так что ободранные и кровоточащие ладони отталкивались с обеих сторон бедер. Она опять подтянулась немного вверх, пробиваясь сквозь низкорослую чащу, царапавшую ей лицо и горло.

Продолжай считать. Семьсот двадцать шесть…

Ее охватило обманчивое чувство мнимой безопасности. Ей опять захотелось схватиться за свисающие лианы, но, похоже, характер у них такой же предательский, так что они тут же оборвутся под натяжением.

Сложнее стало, когда ее голова и плечи уже поднялись над щеточкой подлеска, а тело оставалось еще в колодце. Она поняла, как долго она считала, разглядывая шнурки на кроссовках, но теперь она и так не могла сосредоточить свое внимание.

Напряженно глядя на то место, где должны были появиться ее кроссовки, Пэтти медленно протянула руки над листвой. Ее трясло, словно в лихорадке. Падающий лист опустился на ее лицо, и ей пришлось плюнуть, чтобы отделаться от него, ведь она не могла позволить ему отвлечь ее внимание.

Когда верхняя часть ее туловища поднялась из трубы, Пэтти снова остановилась. Повернув голову влево, она пощупала левой рукой под растениями, нашарила землю внизу, проверила, не провалится эта опора, не осыплется ли и не станет ли причиной ее падения, — ведь иначе она провалилась бы опять вниз, в трубу, и неминуемо упала бы спиной на пол пещеры.

Пэтти надеялась, что ее шарящая рука не попадет в пасть какого-нибудь зверя, надеялась, что не уткнется прямо в муравейник.

Похоже было, что земля там достаточно твердая. Она постаралась обвить лиану или какой-нибудь гибкий куст левой рукой. Последним усилием она подтянулась и перебросила тело через край трубы.

Она лежала, дрожа и чувствуя приступы рвоты, на корнях деревьев. Красные муравьи накинулись на нее, кусая голые ноги и руки.

Пэтти постаралась успокоиться, она медленно подползла к ближайшему стволу дерева, прорубая себе путь сквозь подлесок двумя рыбацкими ножами, которые до того были заткнуты у нее за пояс.

У нее ушло примерно полчаса на то, чтобы доползти до дерева и обвязать веревку вокруг его серебристого ствола. Она соскребла грязь с кровоточащих ладоней, затем собрала несколько камешков и осторожно подползла назад, к трубе, чтобы бросить их туда. Она швырнула три камня, что означало: «Я наверху, со мной все в порядке, и веревка привязана к дереву».

Ей показалось, что она услышала крик из колодца, но он был слишком слабым, да и слова исказились так, что ничего нельзя было понять. Она сорвала с головы рубашку Джонатана и вытерла ею мокрое от пота лицо, а затем прислонилась к дереву. Теперь она с места не сдвинется. Как они и договорились, она будет свистеть, пока он не найдет ее, пока Джонатан, не проложит к ней тропинку с помощью мачете. Теперь она ни на дюйм не сдвинется с места. Очень даже может быть, что тут кругом есть другие трубы вроде этой. Если это так, у нее не было ни малейшего желания проваливаться туда.

Пэтти услышала Джонатана до того, как его увидела. Пока они кричали друг другу, она все ближе слышала удары его мачете, прорубающие тропу в ее направлении. Когда, наконец, он сделал последние взмахи по зарослям, она бросилась ему на голую, потную грудь.

— Ну вот, моя хорошая, — сказал он, прижимая к себе ее дрожащее тело и гладя ее короткие светлые волосы. — Скоро с тобой все будет в порядке.

Он полунес, полутащил ее через низкий, узкий туннель, который прорубил через заросли. Как только джунгли над их головами стали выше и можно было выпрямиться, он подхватил Пэтти на руки и нежно понес ее к водопаду.

С большой осторожностью Анни сняла остатки морского костюма Пэтти. Сильвана нежно ополоснула ее царапины и вытерла их своей рубашкой. Анни, едва касаясь, нанесла на ее раны антисептическую мазь.

Наблюдая за этим, Сюзи впервые поняла, что скоро она, как и Пэтти, будет зависеть от этой компании женщин, которым она никогда раньше не доверяла. Они сказали, что собираются научить ее плавать, и Сюзи не понравилась эта идея. Она доверяла воде не больше, чем женщинам. Доверие было чуждо природе Сюзи, ей не нравилось быть зависимой, и она была такой же подозрительной в отношении этого, как и дикое животное, обнюхивающее западню.

Кэри еще не вернулась с рыбалки. Джонатан пошел ее искать, в то время как четверо оставшихся женщин, стянув с себя одежду, пошли купаться в озеро у водопада, за исключением Сильваны, которая плавала в своей черной шелковой сорочке.

К тому времени, когда Кэри присоединилась к остальным женщинам, Пэтти уже достаточно пришла в себя, чтобы помогать ей учить Сюзи держаться на воде. Пэтти объясняла:

— Ты не двигаешься, Сюзи. Ты висишь в воде, как парашютист в небе, руки и ноги в стороны, не напряжены, расслаблены.

Присевшая на морских скалах Сюзи фыркнула. Трудно было уговорить ее зайти в воду, потому что лагуна была слишком глубока для нее и она не доставала до дна ногами. Пэтти и Кэри брели по воде, крепко держа Сюзи между собой, которая обвила их шеи своими руками.

В конечном итоге, используя пустую пластиковую канистру из-под воды в качестве плавательного матраца, Сюзи легла, неуклюже распластавшись, на качавшуюся под ней канистру. Плавая по лагуне, сопровождаемая Пэтти и Кэри, она была в восторге от своего достижения.

Затем наступил ужасный момент, когда канистру вытащили из-под нее. Пэтти и Кэри скрестили руки под животом Сюзи, пока та училась держаться на воде. Пэтти сказала:

— Попытайся окунуть лицо в воду, чтобы привыкнуть к этому ощущению.

Сюзи сразу забрыкалась, и ее голова резко дернулась вверх.

— Я не могу. Я не буду. Он не может заставить меня. Пэтти и Кэри ничего не сказали, но ждали. Через несколько минут ее мятежный страх утих; она знала, что это все серьезно. Джонатан дал ей ясно понять, что не пустит ее на плот, если она не сможет плавать.

Спустя полчаса Сюзи уже уверенно держалась на воде. У них не было мыла. Анни и Сильвана терли свои тела и волосы пригоршнями песка, перед тем как окунуться. Сильвана до этого никогда не видела так много обнаженного женского тела. Смущенная, она не снимала своей черной шелковой сорочки, но не могла удержаться, чтобы не стрелять глазами на тела других женщин. Раньше она думала, что у всех женщин почти одинаковая фигура, разве что некоторые крупнее, чем остальные, но фигуры этих женщин были столь же разные, как и их груди, и тем более носы. Высокое, узкое тело Пэтти было худым, как у мальчишки, а ее груди были маленькие и острые. Анни была очень белая и мягкая, ее груди были как половинки теннисных шаров, с маленькими розовыми торчащими сосками. У Кэри соски были большими и темными, а тело крепким и крупным, как у Мадонны Боттичелли. Ноги и тело Сюзи были как у двенадцатилетнего ребенка, чего нельзя было сказать о ее больших грудях и высоких, в миленьких ямочках, ягодицах.

Пока другие женщины плескались в лагуне, Сильвана чувствовала себя неловко, как будто они смотрели на нее. Бродя по воде, она ущипнула себя сзади; ощущение было такое, как если ткнуть пальцем в перезрелый плод авакадо. Она была в смущении от своего тела и чувствовала себя уязвленной. Хотя, скорее всего, никто этого не делал, но ей казалось в этот момент, что другие могли показывать на нее пальцами и смеяться.

После, когда они сидели на скалах, Анни раздала им одежду, которую она прополоскала, чтобы хоть чуть-чуть избавиться от запаха пота. Одетые в мокрую одежду женщины немного замерзли, пока лезли вверх по скалам, возвращаясь в лагерь.

Перед купанием Кэри поймала четыре маленьких рыбки. Она была разочарована уловом; у нее была хорошая леса, она знала, как ловить рыбу, и здесь ее, казалось, было много. После Джонатан почистил рыбу, и они поджарили ее над костром, нанизав на ветки. Рыба с одной стороны подгорела, а с другой была сырая, но никто не жаловался.

После десерта — опять свежего кокоса — Джонатан не разрешил Кэри выкурить одну из ее сигарет. Это были единственные сигареты на всю группу — и потому особо ценные, так как можно было долгое время спасаться от пиявок и москитов, которые ненавидят дым. Самой ужасной формой животного мира, которая им угрожала, были москиты, одна из женских особей которых являлась переносчиком малярии.

— Только одну сигарету, — просила Кэри. — Пожалуйста. Я выкуривала по две пачки в день, с тех пор как поступила в колледж.

— Тогда ты прикончишь эту за полдня, так почему не представить, что ты уже все выкурила, — сказал Джонатан.

Пэтти предложила:

— Может быть, мы можем найти в джунглях какие-нибудь заменяющие табак листья. Туземцы курят местный табак в своих длинных трубках; он должен расти где-то здесь.

— Я бы не рассчитывал на это, — коротко сказал Джонатан.

В опаляющую полуденную жару они снова спали; было слишком жарко, чтобы делать что-нибудь еще.

Позже они устроили более основательное место для костра. Пэтти и Кэри вырыли яму, размером примерно с детскую ванночку, выгребая землю при помощи кокосовой скорлупы. Джонатан срезал пару молодых деревцев с разветвлениями, из которых получилось два Y-образных кола длиной примерно в фут. Он воткнул колья по краям ямки и поперек них положил прочную палку из молодого дерева, на которую повесил металлическое ведро с водой.

— В будущем, — сказал он, — вся наша вода должна обеззараживаться кипячением и затем процеживаться через мои носки, чтобы очистить воду от почти невидимых кусочков веток, листьев и другой растительности.

Сюзи перестала смеяться, когда поняла, что он говорит серьезно. Она была водоносом лагеря. Он уже показал ей, как черпать воду из реки ведром, привязанным к талии длинной веревкой из ротанга, на случай, если она упустит его.

— Любой быстрый поток воды, текущей по песку, уже будет отфильтрован таким образом, — объяснил он, — но этот поток может проходить мимо деревни и там, где висячий мост, а где деревня, там крысы, а где есть крысы, там есть крысиная моча, а это заражает воду.

Джонатан и Кэри пошли вверх по течению реки, пока не достигли потока, впадающего в реку. Позже Джонатан привел всех женщин к краю этого широкого стремительного потока, научил их, как ловить рыбу. Кэри осторожно показывала другим женщинам приемы ловли.

Когда они притащились в лагерь с тремя маленькими форелями и креветками размером с омара, Джонатан сказал:

— На этот раз каждый чистит свою рыбу сам.

— Гадость! — сказала Сюзи.

После вечернего приема пищи, когда они сидели на корточках вокруг костра в темноте, Джонатан разрезал одну из сеток от москитов, чтобы сделать вуаль и завязать ее под подбородком — как сетку у пчеловодов, — надевая ее на белые с висящими полями шляпы от солнца, которые они спасли с «Луизы». Они еще сделают навесы для ночи, используя две другие сетки от москитов; преимущество будет отдаваться тем, кто заболел.

— О'кей, — сказал Джонатан, закончив с сетками. — Представим, что мы на скачках за кубок Мельбурна. Хорошо надень шляпу, чтобы твоя лошадь пришла первой. Примерьте их, подойдут ли вам размеры.

— Попробуйте сначала мои грязевые нашлепки, — сказала Анни. Она смешала жестянку грязи, используя землю и воду с реки. Грязь должна была быть налеплена на голени и лодыжки, чтобы защитить от москитов и уменьшить зуд от укусов.

Предыдущей ночью шли жаркие споры по поводу четырех пар кожаных перчаток для рыбной ловли, которые могли защитить руки от москитов. Они все были благодарны судьбе, что у них оказались огромные белые рубахи для рыбалки с лодки, которые защищали верхнюю часть тела, но ниже их слишком коротких шорт ноги Сюзи и Пэтти, а также лодыжки остальных были безжалостно искусаны.

Глядя на измазанные лица друг друга, увенчанные сверху нелепыми шляпами с сеткой, женщины начали смеяться — в первый раз с тех пор, как с ними случилась беда. Анни сказала:

— Мы будем это смывать каждое утро, когда будем купаться.

— И после купания каждый проверит стопы, — сказал Джонатан. Ваши ноги становятся сейчас даже более важными, чем руки. Тапочки нужно прополаскивать каждый день и сушить у огня. Ноги должны мыться каждый вечер в горячей соленой воде для закаливания. И ради Бога, не вскрывайте волдыри. Если только у вас загноится нога или вы ее сотрете, то в джунглях вы, скорее всего, уже не сможете, от этого избавиться.

Пэтти зажала голову руками.

— Мне нужна медсестра прямо сейчас. У меня болит голова с тех пор, как я взобралась на эту скалу. В аптечке есть аспирин?

Хотя там и была довольно потрепанная упаковка аспирина, но сама аптечка вызывала разочарование. Банки были ржавые и далеко не чистые, а их содержимое устарело и частично было использовано. Тюбик антисептической мази был выжат почти до конца, так же как и тюбик мази от кровососущих насекомых, половина каламиновой настойки была израсходована, и на катушке осталось совсем мало пластыря. Тем не менее в аптечке хранились пара бинтов, маленькие ножницы, тюбик мази для губ, баночка с тальком, сломанный градусник, флакон нюхательных солей и грязная маленькая баночка с какой-то неизвестной мазью.

Джонатан взял эту баночку и нанес немного коричневой мази на лоб Пэтти.

— Это тигриный бальзам, на основе опиума. Снимает головную боль и похмелье. Анни предложила:

— Давайте все проверим, что у нас есть в сумочках. Может быть, там найдется что-нибудь получше.

— Точно, — сказал Джонатан. — Я всегда удивляюсь, что женщины в них таскают.

При свете костра сумочки произвели на свет кучу помад, компакт-пудры, зеркалец, денег, ключей, солнцезащитный крем, салфетки и ручки. У Анни оказался пакет тампонов. У Кэри были сигареты, зажигалка и записная книжка. Пэтти торжественно извлекла из сумочки маленький швейный набор — бесплатный подарок отеля, содержащий еще одни ножницы. У Сюзи было две тысячи долларов в чеках «Америкэн Экспресс». Джонатан спросил:

— У кого есть водонепроницаемые часы? Отдайте их мне, мы будем их хранить в банке из-под лимонных леденцов на случай, если нам понадобится обменять их на что-нибудь.

Сюзи протянула платиновые часы, циферблат которых был обрамлен бриллиантами. Анни сняла черный шелковый ремешок со старинных круглых золотых часов, которые принадлежали еще ее матери. Сильвана, так же как и Кэри, не носила часов во время каникул. Единственными водонепроницаемыми часами были хромированные «Сейко» Джонатана и черные пластиковые «Clorbor» Пэтти.

Джонатан сказал:

— Все, кто выходит за пределы лагеря, надевает «Clorbor».

— А как насчет наших колец? — спросила печально Сильвана. — Можем ли мы еще носить кольца, которые подарили нам наши мужья?

Наступил момент эмоций. Джонатан кивнул.

— Конечно. Как я сказал, я вовсе не собираюсь менять что бы то ни было, так как это мигом наведет на наши следы.

Пэтти спросила, насколько далеко распространяется зона табу.

— Не дальше Бирманского моста, так как, очевидно, это та дорога, которой пользуются, — сказал Джонатан. — Держитесь как можно ближе к лагерю, тогда вы меньше рискуете зайти за зону табу, и ни в коем случае не подходите близко к соседней деревне.

Сюзи настаивала:

— Но почему нет? Джонатан сказал:

— Это не безопасно.

— Но почему нет? Он медленно произнес:

— Я полагаю, вам пора кое о чем узнать. Здесь иногда бывают случаи каннибализма. Что обычно для деревень, живущих на одной рыбе.

Наступило шоковое молчание, за которым последовали едва слышимые восклицания ужаса.

— Как ужасно!

— Отвратительно!

— Ты не можешь быть серьезным!

— Мне кажется, меня вырвет!

— Ты, должно быть, нас обманываешь! Сюзи задохнулась.

— Когда я отказалась плыть в пещеру, ты велел мне идти в соседнюю деревню.

— Ты бы все равно погибла, — сказал Джонатан. — Я должен был думать о безопасности остальных. Туземцы не знают английского, а ты не знаешь, как объясняться с ними, поэтому ты не смогла бы им сказать, что мы спрятались за водопадом.

Снова наступило шоковое молчание. Джонатан сказал:

— Большая часть этого острова все еще находится в первобытной стадии — в частности, дикие, неплодородные участки на юге, где живут занимающиеся рыбной ловлей туземцы. В округе вы можете за пару топоров и свинью купить себе трудолюбивую невесту.

Пэтти спросила:

— А какое отношение это имеет к каннибализму?

— Животные здесь редкость, и свежее мясо бывает не часто. Туземцы держат свиней, но не убивают их, так как свиньи являются символом изобилия. Они используют свиней для обмена или для оплаты долгов. Они убивают одну для специального празднества, и ее едят только мужчины, на детей и женщин не тратятся. Для туземцев каннибализм есть человеческая экология, они считают лишним хоронить людей или сжигать их. Когда их сородичи умирают, они их съедают.

Пэтти сказала:

— Но мы не являемся их чертовыми родственниками.

— Любой чужеземец рискует сойти за лишнюю свинью. Пэтти очень быстро заговорила:

— Ты должен научить нас всех стрелять из этого пистолета. Сейчас же!

— Не стоит слишком беспокоиться насчет сейчас. Охота за головами начинается в определенный сезон, в июне, и они направляются на другие острова — в этой области приблизительно восемьсот островов. Хороший гребец может безостановочно плыть на каноэ в течение сорока восьми часов, чтобы похитить жертву. Но ее используют не только в качестве пищи; человеческие жертвы необходимы для религиозных и церемониальных целей.

Кэри взорвалась:

— Но почему ты тогда привез нас на своей шлюпке в это место? Почему ты разрешил нам сделать пикник на каннибальском пляже? Почему они построили роскошный отель посреди этого острова людоедов?

— Национальная Ассамблея хочет способствовать туризму, потому что это обеспечивает легкие деньги, — сказал Джонатан, — а этому острову нужны наличные, чтобы приблизиться к двадцатому веку. Единственные песчаные пляжи находятся на этой стороне острова.

Сильвана промолвила:

— Не могу представить, как Артур разрешил все это?

— Скорее всего, Артур не знал об этом. Официально каннибализм исчез несколько лет назад. Это то, что не обсуждают, но каждый знает, что это все еще продолжается здесь, так же как и в Папуа — Новой Гвинее, хотя Гвинея кишит туристами. Помните сына миллионера, который исчез в шестидесятых? Считают, что он закончил свою жизнь в котелке.

На следующий день, в субботу, 17 ноября, они построили себе жилище.

Джонатан срезал двенадцать молодых деревцев разной длины, которые Пэтт очистила одним из кухонных ножей. Сюзи собрала ротанг, чтобы использовать его в качестве веревок и ниток; он произрастал, как виноград, прямо из земли, переплетаясь как плющ, самый толстый у корня, чтобы делать веревки, и утончающийся к верхушке, как раз для ниток. Для Кэри эта работа оказалась трудной из-за поврежденных кистей, но она могла носить ротанг в лагерь на плечах.

Джонатан отмерил площадь в пятнадцать футов и на каждом углу воткнул восьмифутовый, раздвоенный на конце шест. Он объяснил:

— Мы привяжем к этим подпорам еще четыре шеста, чтобы получился каркас, как у ящика, высотой в шесть футов. — Он подпер два шеста, чтобы образовалось на каждом конце карсака что-то похожее на букву А. — Мы привяжем более тонкие шесты горизонтально между теми двумя, чтобы полностью подготовить основу нашей хижины; у нее будет навес, почти достигающий земли.

Анни и Сильвана собирали бегонию — огромные овальные листья длиной в четыре фута с очень толстыми прожилками. В центре каждой прожилки они сделали косую прорезь; Джонатан нацепил листья через прорези на горизонтальные шесты, концом листа вверх, начиная снизу; таким образом каждый новый ряд с листьев бегонии перекрывал предыдущие, по тому же принципу, что и черепица крыши.

Сюзи ворчала во время работы:

— Я не вижу причин, почему мы не можем спать просто под парусиновым навесом, как это было прошлой ночью.

— Потому что он не такой большой, чтобы хватило на всех, а тебе нужно хорошо выспаться, иначе ты не сможешь работать, — ответил ей Джонатан.

— Я не хочу выполнять эту работу. Он тяжело посмотрел на Сюзи.

— Когда мы закончим делать крышу, ты можешь выкопать сточную канаву, прямо поверху, от одной из сторон хижины. Тогда пол будет всегда сухим.

Теперь они поняли, что если будешь жаловаться, то тебе предоставят худшую работу.

Их самой серьезной проблемой были не змеи и не акулы, а климат. Ночи казались даже жарче, чем дни; за исключением единственного прохладного часа на рассвете некуда было деться от влажности, которая обычно была выше 90 процентов. Их волосы были постоянно влажными от пота, их одежда была до того сырой, что хоть выжимай, им было душно, жарко, и большую часть времени они были вялы, как будто только что оправились от гриппа и вышли на сцену, когда, несмотря на то что вас мучает жажда, не так-то просто получить стакан воды.

Ближе к вечеру Джонатан продемонстрировал роскошное приспособление. Он разрезал молодое деревце на четыре двенадцатидюймовых части и забил их в утрамбованную землю пола новой хижины так, что образовался прямоугольник три на шесть футов. Затем он срезал несколько бамбуковин высотой прмерно тридцать футов, разрубил их на четыре части и привязал их ротангом к верхней части колышков прямоугольника.

Затем он довольно усмехнулся.

— Кровать, защищающая от скорпионов. Предохраняет от простуды на земле и предрассветной влаги.

Как раз перед рассветом было холодно, а они уже страдали от расстройства желудка и поноса.

Сюзи тут же вскарабкалась на бамбуковую кровать, которая прогнулась под ее тяжестью, затем выпрямилась, как батут.

— Но это в самом деле удобно, — сказала она, сидя со скрещенными ногами. — Мне тоже нужно такую.

Итак, каждая женщина сама себе сделала кровать, что определенно внесло некоторый комфорт в их ночи, так же как и дни, когда было слишком жарко двигаться. С того" момента, как у них появились кровати, женщины приободрились.

Хоть что-то улучшилось, наконец.

Перед сумерками все женщины, кроме Кэри, последовали на пляж за Джонатаном, который нес два ведра, два гарпунных ружья, две удочки и два ножа. Кэри оставили сторожить лагерь, так как она уже знала, как ловить в океане рыбу, тогда как остальные женщины еще не совсем научились этому.

Джонатан учил их искать вдоль берега крабов, личинок насекомых для наживки. Он показал им, как спрятать крючок в наживке, как сделать крючки из колючек или крючковатых частей костей, или леску из ротанга, или из распущенных нитей парусины, смотанных против часовой стрелки, чтобы сделать нить более прочной.

— Почему мы должны делать себе крючки, леску и копья для ловли рыбы, когда у нас еще есть гарпунные ружья и множество уже готовых принадлежностей? — ворчала Сюзи.

— Для того чтобы научиться стрелять из ружья, нужно время. И ты не сможешь избежать потерь лесы и крючков — они зацепляются за подводные камни или запутываются обо что-нибудь под водой, — ответил ей Джонатан. — И мои снасти в основном слишком громоздки для такой рыбной ловли. Нам нужно их сохранить до того момента, когда мы выйдем в море.

Он показал им, как выбрасывать рыбу на берег, когда отлив обнажает широкую гряду скал на отмелях, с которых можно сгрести трепыхающуюся рыбу сетями. Он научил их использовать камни и валуны, которые можно было сдвинуть, чтобы закрыть природные впадины на скалах и таким образом поймать там рыбу.

Он сделал копье, привязав свой нож к бамбуковой палке толщиной с большой палец, и затем показал, как бросать копье, целясь просто перед рыбой в направлении ее движения, учитывая рефракцию воды. Он показал, как вонзить копье прямо вниз одним метким ударом и сразу вынимать из воды, чтобы рыба не смогла ускользнуть из-под острия до того, как попадет в сеть.

Он также убеждал их не отчаиваться, если рыба не попалась.

— Есть два секрета рыбной ловли, — объяснял он. — Один — правильно использовать нужную приманку, а другой — терпение.

— Тогда почему так хорошо получается у Пэтти? — спросила раздраженно Сюзи.

Надев кожаные перчатки, Пэтти и Анни осматривали побережье и заполненные водой впадины, образованные кораллами. Коралл, обнаженный отливом, был не красивого розового цвета, а скучных, землистых тонов, от цвета загара до черного. И формы коралла были тоже разные: похожие на ветви, папоротник, на извилины мозга.

— Ищите съедобных моллюсков, мидий, гребешки, морские огурцы — они выглядят как большие слизняки, — ободрял их Джонатан, — вы также найдете здесь креветок, морских ежей, речных раков и крабов. — Он уже показывал им ядовитых моллюсков, которых не нужно было собирать, — в конусообразных или веретенообразных раковинах.

Сюзи и Сильвана собирали амарант, сочные красновато-зеленые водоросли, которые большими островками разрослись по кораллу.

— В свежем виде по вкусу напоминает водяной кресс, а если варить в морской воде, то похоже на шпинат, — сказал им Джонатан.

Полчаса спустя, когда они встретились на песке, у Пэтти было около кварты моллюсков.

— Не слишком много для шести человек, — прокомментировала Сюзи.

— Мы сварим это немногое с вашим амарантом и получим хорошую похлебку, — пообещал Джонатан. — Перед тем как мы ляжем спать, я сделаю сеть для глубоководной ловли. Я согну гибкий побег в круг и привяжу его к сачку из москитной сетки. Завтра вы сможете ловить креветок в лагунах скал как пара подростков.

Весь день женщины усердно работали под руководством Джонатана, как класс студентов усердно работает под наблюдением профессора. Они все еще были не слишком дружелюбны друг к другу, и все они, каждая по-своему, старались обратить на себя внимание единственного мужчины.

Когда они собирали основу их хижины, Сюзи все время роняла палки и с надеждой смотрела на Джонатана, а Кэри постоянно подскакивала к Джонатану, чтобы помочь их собирать. Каждый раз, как только Анни приготовляла очередную партию листьев бегонии, она нерешительно смотрела на Джонатана и ждала его утвердительного кивка, прежде чем продолжать работу. Каждый раз, как только лист бегонии падал с рамы хижины, Сильвана пожимала плечами и посылала Джонатану довольный взгляд, как родитель, наблюдавший за ребенком, который впервые строит дом из кубиков. Пэтти гордо показала Джонанату свой первый улов моллюсков, и выражение ее лица было как у ребенка, ждущего, когда его погладят по головке. Тем не менее Джонатан, казалось, ничего не замечал.

Похлебка из моллюсков, составляющая их ужин, была разлита в отдельные кокосовые скорлупы, из которых они жадно ели заменяющими ложки свернутыми листьями. Впервые женщины ощутили порядок, если не безопасность. Глядя на тлеющие угольки костра, что отгоняло москитов, их охватило также чувство удовлетворения. Они чувствовали себя умиротворенно и теперь уже не по милости природы, то, чего всегда им было не понять.

На протяжении всего дня — пока они купались в лагуне, пока они строили жилище, пока они рыбачили на пляже, играли в кукольный домик в джунглях — чьи-то глаза следили за ними со скрытых листьями веток дерева, растущего с другой стороны водопада. В послеполуденный час мягкий порыв ветра в одно мгновение взметнул пальмовые листья. Только один момент туземец был открыт взгляду, недвижимый и немигающий. В следующее же мгновение листья сомкнулись над ним и ничего уже нельзя было увидеть. Стоя, не шелохнувшись на вершине дерева, шпион продолжал наблюдать за женщинами холодным, расчетливым взглядом змеи.

12

Вторник, 15 ноября 1984 года

Как только подошли солдаты, Гарри и Керри медленно подняли руки. Они знали, что, когда на тебя направлено пять стволов, не стоит изображать из себя киногероя. Ты медленно движешься, с максимальной осторожностью и без всякого выражения на лице. В частности, не следует проявлять мальчишеской агрессивности — не стоит делать ничего провокационного, что может быть использовано как повод, чтобы застрелить тебя.

Один из солдат выступил вперед, дернул за часы на вытянутой руке Керри и снял их. Гарри точно так же потерял свои дешевые часы. Солдаты спорили по поводу золотых часов Керри, которые они явно предпочитали дешевке Гарри. Затем оба белых мужчины почувствовали, как карманы их пиджаков и брюк обшаривают руки. Солдаты вытащили их пистолеты, бумажники, немного мелочи и сигареты Гарри. С ружьями, приставленными к спинам, их повели к ступеням отеля и грубо толкнули направо, в небольшой кабинет управляющего.

У задней стены кабинета стоял распахнутый шкафчик для хранения документов, которые теперь были разбросаны по полу. На шкафчике был красный пластиковый поднос, на котором стояли кофейник, открытый пакет молока и кружка. Карта Пауи была прикреплена к стене над шкафчиком.

Посреди кабинета стоял явно не располагающий к себе письменный стол, заставленный открытыми консервными банками и пустыми бутылками. За столом сидел солдат, на запотевшем мундире которого виднелись нашивки капрала.

Небольшая группа солдат сидела в тени, на бетонированной дорожке, около кабинета хозяина отеля. Они вскочили на ноги и набились в эту небольшую комнатенку, в которой тут же разнеслась отвратительная вонь: перебродившее спиртное вперемешку с солдатским потом. Они смотрели на двух белых пленников с плохо скрываемой враждебностью. В воздухе витал дух смертельной опасности.

Капрал указал на запястья пленников, поднятые вверх, и что-то быстро заговорил на языке, которого Гарри не понял. Но было ясно, что капрал интересуется пропавшими наручными часами белых.

Солдаты молчали.

Капрал повысил голос, и стало видно, что он очень разгорячен. Он порывисто обошел вокруг стола и запустил руку в пустые карманы двоих пленников. Затем вновь заорал на солдат. Никто ему не ответил.

На лице капрала отразилась сильная ярость, он подошел к шкафчику, в котором обычно хранятся документы, вынул оттуда пакет с молоком и выдавил содержимое прямо в лицо Керри. Выражение лица Керри не изменилось, хотя и было ужасно неприятно ощущать, как теплое и прокисшее молоко стекает вниз на рубашку.

Нет, это пленников не испугало, они не увидели в этом поступке капрала настоящей угрозы для себя, но понимали, что, если солдаты настроены по отношению к ним столь цинично, — возможно все. Керри стоял с поднятыми руками, облитый молоком и униженный, а солдаты радостно загоготали, глядя на двоих пленников с радостным ожиданием. Гарри вдруг подумал: «Они разгорячены и им скучно. Возможно, ради забавы они начнут нас пытать. Возможно, мы погибнем».

Капрал подошел к Керри и, придвинув свое лицо почти вплотную к его лицу, проревел по-английски:

— Что вам здесь надо?!

Керри, отвечая, старался говорить безразличным тоном:

— Мы ищем нескольких очень важных американцев. Они гостили в этом отеле. Они — друзья генерала Раки.

Капрал ткнул указательным пальцем левой руки выше плеча Керри в сторону берега моря.

— Все американцы мертвы!

Не отрывая ненавидящих глаз от лица Керри, капрал одним движением смахнул со стола все консервные банки и бутылки на пол. В комнате завоняло еще сильнее. Капрал сел прямо на стол — на то место, которое он очистил, — и протянул вперед ноги.

— Американцы поехали ловить рыбу, а лодка взорвалась. Все погибли.

Капрал наклонился над столом и достал из выдвижного ящика кусочек материи с цветным узором. Он протянул этот кусочек Гарри: это был обрывок цветного бикини. От него исходил тонкий запах крема для загара. На маленьком атласном лейбе белого цвета было выведено какое-то слово. Керри прочитал его вслух:

— Янтсен.

«Это обрывок ни о чем не говорит, — подумал Гарри, — мало ли чей это бикини».

Капрал убрал материю обратно в ящик.

— Что случилось? — спокойно спросил Гарри. Капрал взглянул на него и рявкнул:

— Молчать! Вы оба арестованы!

Он вскочил на ноги, и обойдя вокруг стола, сел на стул.

За спиной Гарри в душную комнату набивались все новые люди в солдатских хаки. Гарри и Керри приходилось продвигаться вперед до тех пор, пока они не уперлись в стол, а сзади все продолжали давить. Все в комнате чего-то ждали. Это напомнило Гарри петушиный бой, который ему однажды привелось видеть на острове. Он вспомнил, чем закончился тот бой: переливающейся через края ненавистью и запахом крови.

Солдаты смеялись и шутили, делали друг другу непристойные предложения, подталкивали друг друга вперед к пленникам, подзуживали друг друга. До этой минуты события развивались слишком быстро, а теперь адреналин ударил в голову Гарри и все происходящее казалось ему тягучим и вечным, как будто в замедленной съемке.

Внезапно, к изумлению Гарри, капрал вскочил из-за стола и, вытянувшись по стойке смирно, отдал честь.

За спиной Гарри, который пока не успел ничего сообразить, раздался вдруг-властный голос, который отдал какую-то команду. Гарри услышал, как солдаты притихли и стали проталкиваться к выходу из кабинета. Пленники получили возможность сделать по шагу назад от стола, в который их вжимали еще минуту назад. У Гарри жестоко ломило руки, но он не смел опустить их.

Сзади раздалась еще команда. Гарри и Керри повернулись лицом к двери.

На пороге стоял стройный и подтянутый человек в аккуратно отглаженных форменных брюках и рубашке. На плече у него были нашивки капитана. Со слабым американским акцентом, который часто можно было услышать на Филиппинах, он спросил:

— Вы говорите по-английски?

Оба пленника ответили утвердительно.

— В таком случае ответьте: что вам здесь понадобилось? Этот отель реквизирован и теперь здесь размещаются армейские казармы.

— Можно нам опустить руки? — спросил Гарри.

— Да. Как вы сюда попали?

— На вертолете, — ответил Гарри, расправляя ноющие плечи. — Мы деловые друзья генерала Раки, он может за нас поручиться. Мы разыскиваем группу американцев — очень важные персоны, — которые останавливались в этом отеле.

— Ага, — кивнул головой капитан. Наступила небольшая пауза, после которой офицер сказал:

— Когда мы высадились, здесь уже никого не было. Свет горел, но персонала нигде не было видно. — Он пожал плечами. — Вероятно, они убежали. Когда островитяне чувствуют, что надвигаются тучи, они сматывают удочки. — После еще одной паузы он прибавил: — Вам лучше будет порасспросить кого-нибудь в городе. Идите к начальнику полиции. Я хочу, чтобы вы немедленно покинули это место. Мои люди разочарованы тем, что не было боя. Их трудно контролировать после сражения, но еще труднее — когда никакого сражения не было. Я вас провожу на взлетную площадку лично, — он что-то быстро сказал капралу по-испански, потом кивнул головой к выходу. — Ну, пойдемте.

Когда они достигли кромки взлетно-посадочного поля, офицер сказал:

— Счастливого полета. Не возвращайтесь сюда. — Секунду поколебавшись, он спросил: — А вы правда друзья генерала Раки?

Гарри кивнул.

— Да, деловые друзья.

На лице офицера отразилась небольшая тревога.

— Генералу не на что жаловаться. Все прошло согласно плану.

— Понятно, — ответил Гарри. — Спасибо вам за помощь. Давай выбираться отсюда, Керри.

Пилот запустил двигатель, едва увидев приближающихся людей. Спустя несколько секунд после того, как двое недавних пленников забрались в вертолет, тот взмыл в воздух.

Пилот был сам не свой. Выслушав рассказ Гарри о том, что с ними произошло на земле, он сказал:

— Ну, ребята! Повезло вам. Страшно повезло. Жутко просто!

Когда они поехали в Куинстаун, Керри захватил с собой пару охранников из «Нэксуса» и переводчика.

Желтый джип «тойота», высоко подпрыгивая и сотрясаясь на выбоинах, катил по дороге, которая знавала лучшие дни и по которой можно было безопасно ехать лишь в машине с четырьмя ведущими колесами.

Осознав, что группа высокопоставленных американцев из «Нэксуса» на самом деле бесследно исчезла, Керри первым делом страшно испугался, а потом почувствовал некоторое стыдливо им скрываемое облегчение: ведь при этой отвратительной сцене присутствовал Гарри, его босс, значит, ответственность лежала не на Керри. Подумав об этом, Керри ощутил острое беспокойство. Ну почему все это случилось именно на его территории?

Ладно, с эмоциями надо было обождать. И он, и Гарри закупорили глубоко внутри себя и гнев, и скорбь. Оба они сознавали, что только быстрый анализ сложившейся ситуации и затем быстрое действие могут открыть им какие-нибудь следы группы пропавших товарищей.

Желтый джип несся по незаасфальтированным улицам, лишенным тротуаров, и подхватывал на колеса всевозможный мусор, который валялся здесь повсюду. В тени у домов неподвижно лежали тощие собаки и костлявые куры. По сторонам дороги размещалось несколько магазинчиков. Их двери были распахнуты настежь и видно было, что внутри учинен настоящий погром.

Приближаясь к проржавевшим перекладинам моста Святой Марии, они заметили неорганизованную толпу ис пуганных женщин, которая двигалась из города навстречу джипу. За плечами они несли туго набитые баулы, в них было все их имущество. На дальнем конце моста дымился врезавшийся в железные перила и совсем сгоревший грузовик. Дверца была распахнута и оттуда головой вниз свешивался труп. Прямо за грузовиком располагалось какое-то четырехэтажное бетонное сооружение. Керри указал на него.

— Я слышал, что отель «Националь» используется теперь как временное войсковое расположение. Множество наемников, высадившихся вместе с Раки, обосновались в нем.

«Тойота» повернула влево, в направлении площади Виктории. В отличие от дороги, с которой они съехали минуту назад, эта узкая аллея была запружена транспортом: ручные тележки, телеги фермеров, запряженные быками, пара старых грузовиков в ряд. Впереди была рыночная площадь. Казалось, там было все спокойно и продолжалась мирная жизнь. Как обычно, узкие аллеи вокруг площади были заняты продавцами и торгующимися покупателями.

Гарри, окинув все это взглядом, сказал:

— Такое впечатление, что они ничего не слышали о войне.

— Война была вчера.

На северной стороне площади Виктории располагался украшенный белый «Бэрклейз Банк», небольшое здание в палладийском стиле с зелеными стальными жалюзи. На западной стороне теснились здания государственных учреждений. Издали казалось, что там просто в беспорядке навалена груда кубиков из потрескавшегося бетона. Запертые ставни черных окон слепо смотрели мимо пыльных пальмовых деревьев на здания парламента и верховного суда. На южной стороне площади, между таможней и почтой, жалось здание управления полиции.

Из всех домов, выходивших на площадь окнами, не заперт был только один: управление полиции. Они вошли в открытую дверь и увидели, что у противоположной от входа стены, за каким-то продавленным столом, сидел сержант полиции. За ним располагался целый ряд узких запертых камер. Как раз таких размеров, чтобы поместить одного человека. Все камеры были забиты битком, и вонь из них доносилась жуткая. Слева от сержанта вдоль стены тянулись шкафы с полицейским снаряжением, справа на полу сидели несколько солдат, которые играли в азартные игры. В руках у них были сушеные бобы.

Когда заговорил переводчик, сержант монотонно колотил носком ботинка по незакрывающейся дверце одного из отделений письменного стола. Он молчал.

Когда переводчик закончил вступительное слово, сержант безразлично кивнул головой, продолжая стучать по столу ногой.

Тогда вперед вышел Керри и предложил сержанту, который невидящим взглядом смотрел на вошедших, пачку сигарет. Стук ботинка по столу прекратился. Сержант сказал что-то переводчику, а сам посмотрел на Керри.

— Он говорит, что нам нужно обратиться со своим запросом в министерство внутренних дел. Хотя теперь, когда в городе появились солдаты, все полицейские ушли на выходные.

— Скажи ему, что нам нужно повидаться с начальником полиции.

— Он также на выходных. Когда солдаты входят в город, полицейским только и остается, что уходить на выходные. Может быть, хозяин, ты сам поговоришь с ним? Он сержант, а значит, может говорить по-английски, когда хочет. И дай ему еще сигарет.

Керри вышел вперед и приветствовал сержанта.

— Нам нужны сведения о пропавших людях. Это высшие должностные чины из «Нэксуса». К тому же друзья генерала Раки.

Сержант молча протянул руку.

Керри вложил в нее две пачки сигарет. Сержант запихал их за пазуху и… снова протянул руку и раскрыл ладонь.

Керри медленно отсчитал две банкноты по пять австралийских долларов каждая. Слишком большая взятка могла только навредить делу: если этот островитянин поймет, что информация, которую от него ждут и за которую столько платят, очень важна, он ее просто не даст. Керри наклонился над столом и опустил деньги в верхний выдвинутый ящик стола. Сержант следит за каждым движением белого с тупым выражением.

Керри спросил:

— Мы можем поговорить теперь с начальником полиции?

Сержант отрицательно покачал головой.

Керри прикусил губу с досады. Он знал, что, если будет указывать островитянину на нелогичность его поведения, только еще больше потеряет от этого. Приоритеты и мышление островитян коренным образом отличались от приоритетов и мышления людей Запада. Они, в сущности, говорили между собой на разных языках, и поэтому между ними не было понимания.

Спустя полчаса сержанту наконец удалось втолковать, что у двоих белых не осталось ни лишних сигарет, ни лишних денег.

Гарри проверил свои карманы и отделения сумки, которая висела у него на плече. Потом он спросил:

— Как насчет колоды карт?

Игра в карты была нелегальным занятием на Пауи, так как проигравший мог запросто убить победителя. Поэтому колода карт чрезвычайно высоко ценилась здесь, даже выше денег. Колода карт на Пауи — это постоянный и надежный источник дохода. Островитяне очень любили одну карточную игру, которую они называли «Удача». Белым было бы затруднительно, а пожалуй, и вовсе не по силам вникнуть в суть этой игры, но они знали, что чаще всего в ней выигрывал тот, чьи были карты.

Медленно, даже неохотно, сержант вновь отрицательно покачал головой.

Тогда Гарри извлек из кармана еще одну колоду и положил ее рядом с первой на стол. Все трое хорошо знали, что две колоды карт ценились здесь выше, чем стодолларовик: одну сержант мог вполне свободно толкнуть долларов за сорок, а на второй зарабатывать постоянно, сдавая ее в аренду игрокам.

— Может, мне и удастся помочь вам. Гарри подтолкнул одну колоду ближе к сержанту, а другую забрал себе со словами:

— Получите, когда у нас будут гарантии.

— Ну, ладно, о'кей. Я пошлю охранника во дворец генерала Раки рассказать ему хорошие новости. За охранника вы дадите мне еще пару долларов.

— За последнее время продвижения нет, — сказал Гарри Керри, когда они оба стояли перед входом в управление полиции, жарясь на белом раскаленном солнце. — Нам нужно укрепить наши позиции. Ты напишешь рапорт и свяжешься с американским государственным департаментом.

Керри мог это сделать через американское консульство в Порт-Морсби, ведь, как-никак, Пауи был его территорией.

Гарри прибавил:

— Тебе нужно будет официально проработать это на местном уровне, Керри. Если я окажусь за колючей проволокой на горе Ида, мне уже будет на все наплевать. Так что я остаюсь пока в Куинстауне. Разрешаю действовать даже так, как это не понравилось бы кое-кому. Моя цель — встретиться с Раки лицом к лицу. Вот когда я добьюсь этого, можно будет считать, что я в безопасности. Тогда я успокоюсь. Раки знает, что ему придется работать через меня, если он хочет возобновить или расширить концессию «Нэксуса». Если же он не хочет иметь дело с нами, ну что ж… Тогда я бессилен буду что-нибудь с ним сделать. Но если ему нужна быстрая и легкая сделка, быстрая и легкая прибыль наличными, тогда он будет продолжать поддерживать с нами связь. В этом случае он не захочет причинить мне вред, и это будет служить некоторой защитой.

— Ты босс, Гарри. Я пошлю с тобой кого-нибудь.

— Лучше дай мне еще пистолет и немного сигарет, Керри. Да, и чуток наличности. Остальные мои деньги лучше пока придержи у себя. В каком отеле мне остановиться?

— По-моему, у тебя нет выбора. «Националь» захвачен армией, поэтому тебе придется въехать к Ма Чанга в «Индепенденс». И лучше платить ей по второму классу.

— Почему?

— Если ты заплатишь по тарифу первого класса, будешь иметь отвратительную колониальную кухню, — коричневый виндзорский суп, тонкие ломти пережаренного бифштекса в подливке, овощи, вываренные до полной потери вкуса, и рисовый пудинг, — а если ты изберешь для себя более приемлемым обслуживание по расценкам второго класса, получишь отличную китайскую кухню.

— Я вообще не надеюсь на хорошую кухню в самом эпицентре военного переворота.

— Если даже случится ядерная война, Ма Чанг будет продолжать свою работу. Пошли.

Со времен шестнадцатого века, когда португальские моряки впервые увидели на горизонте очертания берегов Пауи, европейские путешественники избороздили весь остров, давая названия наиболее примечательным элементам географического ландшафта в честь своих королей, королев, политических деятелей и, наконец, в честь самих себя. В основном эти названия сохранились до наших дней. То ли по привычке, то ли по инерции. Например, возвышенность Виктории так и осталась возвышенностью Виктории, а высоты Стэнли — высотами Стэнли. Но старейший в Куинстауне отель, когда-то белое дощатое здание, окруженное деревянной верандой, в этом смысле был очень подвержен конъюнктурным изменениям.

В 1828 году, когда остров Пауи был аннексирован голландцами, новенькая гостиница получила название «Амстердам». Когда на острове появился первый христианский миссионер и Пауи был захвачен англичанами — это произошло в 1873 году, — отель был сожжен дотла, выстроен заново и переименована «Викторию». В 1914 году Пауи, как и некоторые другие острова, узнали на себе, что такое немецкий сапог, и вывеска над дверью была спешно перекрашена и читалась уже как «Кайзеровский дворец». Когда в 1919 году вернулись англичане, отель получил название «Империал».

В двадцатых и тридцатых годах отель был популярным местом встреч английских колонистов, которые имели на острове плантации кофе, какао или кокосовых пальм, а также наблюдали за безжалостной вырубкой красивейших лесов сандалового дерева, которые покрывали весь Центральный горный массив и возвышенность Виктории. Эти джентльмены регулярно получали так называемые «розовые билеты» от своих жен, которые отпрашивались у супругов на вечер для того, чтобы провести его в «Империале» с каким-нибудь красивым мальчиком. Один за другим они были сражены жарким, влажным климатом и мошкой. Книги необходимо было окуривать каждые полгода, а бедняжки-жены с наполненными слезами глазами уже давно бросили все попытки устроить на острове уютные домики. Поэтому семьи колонистов вынуждены были постепенно ретироваться с острова. Кто в Балмейн, кто в Сидней, кто в Оксшот, кто в Сюррей. Или наконец в «Резидент-отель» в Лондоне. Там они продолжали влачить свое существование, играть в бридж и вспоминать старый добрый «Империал».

В 1942 году не было никакой необходимости менять название — на Пауи вторглись японцы. Но после освобождения в 1945 году отель был перекрещен в «Рузвельт Хилтон». В 1963 году он назывался несколько иначе — «Кеннеди Хилтон». В 1973 году администрацию отеля стала стращать привлечением к судебной ответственности администрация другого отеля, который имел то же название. Вскоре «Кеннеди Хилтон» вновь, — в который уж раз за свою историю, — поменял вывеску. В 1976 году отель «Индепенденс» был приобретен миссис Чанг. В 1984 году он был почти в том же состоянии, в каком его покупала китаянка.

Двое мужчин взошли по ступенькам крыльца на широкую, с деревянным полом веранду, которая обегала вокруг всего отеля. Внутри, в медном полумраке вестибюля, можно было разглядеть плетеные стулья, расставленные вокруг низеньких темно-красных полированных столиков, причем над каждым из них висела лампа под украшенным бисером абажуром. За столами Гарри разглядел бар, который, как он узнал несколько позже, имел отдельный выход на веранду. Очевидно, для того, чтобы выбрасывать на свежий воздух слишком загулявших или нежелательных клиентов. В глубине вестибюля располагался приемный стол, светлое пятно, находящееся на стене за ним, говорило о том, что оттуда недавно сняли картину.

Справа от приемного стола наверх взбегала деревянная лесенка, а за ней, как удалось рассмотреть Гарри, бьиа открытая дверь в пустую столовую. Как в европейских туалетах, пол и стены столовой были выложены белым кафелем, а маленькие столики были накрыты клеенками. Гарри уловил доносившийся оттуда слабый аромат гуся по-китайски.

Справа от вестибюля располагался небольших размеров альков, заставленный темной и изящно изукрашенной резными узорами викторианской мебелью. В самом центре алькова стояла китаянка и смотрела на вошедших своими яркими и черными, как у галки, глазами. Она была одета в ярко-розовую атласную пижаму. Возраст ее трудно было определить, — может, тридцать лет, а может, и все шестьдесят, — но весила она не меньше двухсот фунтов. Изящная темная мебель, окружавшая ее в алькове, живо контрастировала с пустотой остальных помещений отеля. Китаянка стояла между двумя столиками, на одном из которых бьиа разложена игра «Монополия», а на другом — современный телефонный аппарат цвета слоновой кости.

— Входи, человек, — резким голосом проговорила миссис Чанг. — Не могу понять, неужели ты и вправду решил отыскать кого-нибудь из важных людей в такой день, как сегодня. Все важные люди либо мертвы, либо бросились в свои сельские поместья вверх по реке. Очень осторожно с их стороны. — Она глянула на часики, которые были на запястье ее маленькой жирной руки. — Солнце как раз над нок-реей. Ты, наверное, хочешь коктейль? — Она звонко хлопнула в ладоши. — Фредди! Давай сюда столик и мартини!

Откуда-то сзади ее, будто из-за ее розового балахона, появился красивый робкий островитянин. Он был босс и из одежды имел на себе лишь короткие белые шорты.

— Фредди и Бобби — работают моими секретарями, — пояснила миссис Чанг и свободно махнула рукой в направлении второго красавца. У Фредди был торс, как у супермена, да и Бобби был сложен не хуже. Видно было, что они не чистокровные островитяне. В каждом из них была, по крайней мере, одна восьмая китайской крови. Поэтому их не принимали за своих ни островитяне, ни китайцы.

Миссис Чанг сказала:

— Бобби у меня заправляет наличностью. Обращайся к нему, если тебе нужно поменять деньги.

— Мы их как раз потеряли, — печально сказал Гарри.

— Ага! Я могу дать в долг. За два процента в день. Ситуация-то не из обычных.

Миссис Чанг повернулась к Бобби и сказала:

— Тащи сюда ящик с наличными. Бобби испарился.

— Эй вы, оба, садитесь, — сказала миссис Чанг.

Ее ноги отдыхали в желтых атласных тапочках на красной плюшевой подставке для ног.

Она остро взглянула на мужчин. На лице ее желтоватая кожа была натянута туго, а на грудь спадала складками второго, третьего и прочих подбородков.

Керри сказал:

— Спасибо, но я не остаюсь здесь. Я должен вернуться к Бетти.

Миссис Чанг оглянулась в сторону кухни.

— Готовь на одного, Фредди. — Потом она вновь повернулась к Керри и сказала: — Надеюсь, все нормально с твоей дорогой женушкой?

— Все отлично. Пишет сейчас тезисы по религии на острове. Все-таки занятие…

Миссис Чанг хихикнула. И ввернула фразу из лексикона англичан. С ее языка частенько срывались английские фразы, которые она подцепила от своей бывшей хозяйки, детей которых она давным-давно нянчила в Сингапуре.

К ним вернулся Фредди, катя перед собой столик с напитками.

— Купишь какие-нибудь подарки? — спросила миссис Чанг.

О чем и думал Гарри в те минуты, так только не о подарках.

Тогда миссис Чанг добавила:

— Два часа назад высадились жены и дети генерала Раки. Очевидно, для того, чтобы продемонстрировать своим появлением, что ситуация на острове нормализовалась. А подарки для них — дело обычное. — Китаянка косо взглянула на Гарри. — Я, пожалуй, могу предложить тебе неплохие вещицы для самой молодой жены Раки и для его первой жены. Старая девица является дочерью влиятельного племенного вождя, и ее нужно уважить. У меня есть для нее отличный отрез шелка. А, как ты на это посмотришь?

Гарри знал, что покупать подарки для любой жены на этом острове — пустая трата времени и денег, так как женщины здесь пользовались не большим влиянием, чем цыплята. Но он решил ничего не игнорировать на Пауи в эти дни, а это означало, что он был заинтересован в поощрении доброго к себе отношения со стороны миссис Чанг. Он подозревал, что в этой китаянке скрывается нечто, не видимое невооруженным глазом.

На крепком гудронированном покрытии Президентской авеню было довольно редкое движение. Поэтому ничто не мешало Гарри увеличить скорость своего джипа «тойота», когда он ехал по нему, минуя манговые деревья, посаженные по обеим сторонам дороги и, будто часовые, охранявшие путь до Президентского дворца. До 1975 года ветхие колониальные виллы, видневшиеся за деревьями, были заселены белыми из государственной администрации и высококлассными специалистами, теперь же эти жалкие домишки были сплошь опоясаны колючей проволокой — мера предосторожности для того, чтобы обеспечить безопасность жилищ нынешних хозяев Пауи.

Приближаясь к Президентскому дворцу, Гарри проехал мимо здания бывшего Колониального клуба. В те времена, когда до Англии отсюда было два месяца пути морем и когда каждые пять лет туда отправлялись в полугодичный отпуск белые с Пауи, Колониальный клуб был местом, где обильно распивался джин, мелькали карты за игрой в бридж и из обшарпанных граммофонов доносились звуки фокстрота. Теперь это было шумное жилище нового министра внутренних дел.

В то время как весь Куинстаун постепенно ветшал и приходил в упадок, высокая стена, окружавшая резиденцию президента, была в отличном состоянии. Да и сама резиденция искрилась и сверкала. Исключением были черные ворота с железными узорами, которые слетели со своих петель и теперь неподвижно лежали на территории резиденции.

На газоне, на пяти воткнутых в землю шестах, помещались какие-то комковатые предметы размером с футбольные мячи. Вокруг них носились стаи мух, отливавших серебром. Это были головы последнего президента Обе и четырех его несчастных министров. Министрам финансов, торговли и промышленности удалось в самый последний момент бежать на президенском вертолете, пилот которого регулярно получал зарплату именно за готовность к подобным экстремальным ситуациям.

«Тойота» замедлила ход и наконец остановилась ярдах в пятидесяти от ворот. Гарри медленно вылез из машины, предупредительно поднял руки вверх и неторопливо направился навстречу охранникам. На них была военная форма оливкового цвета, фуражки цвета хаки с большими козырьками и шнурованные высокие ботинки с резиновой подошвой.

Гарри окликнули. Тогда он остановился и протянул охране свой официальный пропуск и паспорт. Солдаты тщательно просмотрели эти документы, особенно паспорт. Листали его страницу за страницей, от начала до конца и от конца до начала, переворачивали даже вверх ногами. Гарри догадался, что охранники неграмотны.

Наконец ему вернули паспорт, очевидно, удовлетворившись фотографией, и затем быстро и квалифицированно обыскали на предмет оружия. Один из охранников буркнул:

— Сигареты?

Гарри протянул им четыре пачки. Не столько в качестве взятки, сколько в качестве чаевых. Потом он объяснил, что оставил в машине подарки для генерала. Один из охранников сходил к «тойоте», вернулся оттуда с шелковым свертком, развернул его, чтобы удостовериться в том, что в нем не сокрыт пулемет, затем снова свернул и кивком головы дал понять Гарри, что он может пройти на территорию резиденции президента.

В сопровождении двух охранников и одного солдата, несшего шелковый сверток, Гарри вступил на гравийную дорожку, которая вела к Президентскому дворцу. Справа и слева от него лежали великолепно ухоженные лужайки с клумбами оранжевых лилий и еще каких-то красно-черных и очень высоких, до пятнадцати футов, цветов.

Низкий, квадратный, со штукатуркой, выкрашенной в розово-лиловый цвет, дворец не имел окон на нижнем этаже. Вдоль его стен с интервалом в шесть футов находились охранники. Некоторые из них сидели на корточках, другие — на траве, вытянув ноги и опершись спинами о стену, третьи стояли и держали винтовки за стволы, как будто собираясь использовать их как клюшки. Охрана казалась разомлевшей и потерявшей бдительность, но Гарри знал, что это обманчивое впечатление, что эти ребята на самом деле напряжены, зорко следят за местностью и в любую минуту готовы отразить возможное нападение.

Небольшая процессия, состоявшая из Гарри и сопровождающих его охранников, прошла под также охраняемой аркой во внутренний двор, который занимал площадь примерно в шестьдесят квадратных футов и по краю которого бежала узкая и незаметная издали дорожка. В тени веранды стояли деревянные скамьи, наподобие тех, что бывают в церквях. В середине дворика искрился на солнце крохотный прудик с кувшинками. Он был окружен деревьями, кустами с цветами и дикими орхидеями.

Гарри с охранниками прошел через двор, поднялся по белой мраморной лестнице и вошел во дворец сразу на втором этаже, пройдя под изящной аркой, которая была также выложена из мрамора.

Они повернули направо, в коридор шириной примерно в восемь футов. Звуки их шагов поглощались толстым ярко-красным ковром, который был постелен здесь. Справа от Гарри были высокие, запертые окна, занавешенные золотистыми шторами из парчи. Одно окно было разбито, и на ковре до сих пор неубранными искрились осколки стекла. «Похоронная обстановочка», — мрачно подумал Гарри, когда они прошли мимо глубокой ниши, внутри которой он разглядел небольшой алтарь.

Впереди раздалась резкая команда. Гарри заставили остановиться перед двустворчатыми тяжелыми дверьми из сандалового дерева, которые охранялись двумя филиппинцами. Один из охранников, находившихся с Гарри, тихо переговорил с ними, и через минуту ему было позволено пройти в двери.

Он вернулся почти сразу же и кивнул Гарри, дав ему тем самым понять, что он может войти. Тот выступил вперед и почувствовал, как через полуоткрытые двери просачивается свежий, кондиционированный воздух. Он вошел в двери и тут же замер от изумления…

Возле двери, справа от Гарри, находился широкий стол, на котором был растянут прямоугольный лоскут ярко-оранжевой материи с темно-малиновой полосой, проходившей посередине. Рядом с этим лоскутом лежала военная фуражка с длинным козырьком, револьвер в кобуре, мачете и автомат. Нет, Гарри удивило вовсе не это. Это как раз он и ожидал увидеть. Но кроме этого, он смутно представлял, что на следующий день после удавшегося военного переворота генерал будет проводить непрерывные совещания со своими полковниками, водить карандашом по карте или созовет своих новых министров и станет обсуждать с ними планы развития сельского хозяйства на острове на ближайшие пять лет.

Но Гарри не ожидал, что, оказавшись в покоях генерала, услышит радостные визг, хихиканье и тонкоголосый смех.

Поначалу, оглушенный стоявшим в комнате шумом, Гарри подумал, что оказался на каком-нибудь детском утреннике. Комната, которая открылась его взору, казалась большой, но не из-за своих размеров, а из-за того, что вся изящная резная мебель была сдвинута к стенам и в центре комнаты был расстелен только искусно сплетенный — ручная работа — персидский ковер. На ковре стоял мужчина в военной форме цвета хаки. Глаза у него были завязаны черной лентой, и он, разведя в стороны вытянутые руки с растопыренными пальцами, делал неуверенные выпады в сторону группы смеющихся молодых женщин. Маленькие, цвета кофе, женщины меланезийской крови перемешались с полинезийками и черными островитянками. Большинство были обнажены до пояса, а вокруг бедер были обмотаны материей самых разных ярких расцветок. На одной из женщин было надето изящное золотистое вечернее платье без пояса, какие носят на Западе. Другая была наряжена, как невеста, только ее подвенечное платье было явно не глажено и не стирано несколько лет. Самая красивая, самая юная и самая смуглая девушка из всех присутствующих бегала вокруг генерала в белой кружевной ночной рубашке и черно-красных сандалиях на платформе «Кармен Миранда».

Генерал, — а Гарри уже успел догадаться, что это Раки, — продолжал размахивать руками, стараясь зацепить кого-нибудь из женщин, и неуверенно бросался на пустоту. Женщины же с визгом уворачивались от его объятий и отскакивали в сторону. Они прыгали вокруг него, как веселящиеся котята, избегая его прикосновений, заходили ему за спину, дергали за мундир, после чего бросались прочь с пронзительными криками и смехом.

Черная девушка в белой кружевной ночной рубашке, будучи, очевидно, посмелее своих товарок, забежала генералу за спину и дернула его за левое ухо. Тот тут же цапнул рукой пустое пространство, она отскочила, но споткнулась на своих высоких сандалиях и едва не упала. Гарри увидел, как взметнулись вверх ее руки, когда она пыталась восстановить равновесие. Ногти на ее смуглых детских пальцах были выкрашены в ярко-розовый цвет и заточены, как стрелы. На каждом пальце блестели кольца, а на тонких запястьях переливались браслеты.

Смеясь, девушка поднялась на ноги и вернулась к игре. Когда она поднималась с пола, Гарри заметил ее высокие круглые ягодицы под почти прозрачной кружевной рубашкой. Со счастливым хохотом девушка опять подбежала к генералу с завязанными глазами и подняла было руку, чтобы дернуть его за ухо еще раз.

Но Раки услышал ее приближение, резко развернулся и схватил ее за руку. Вокруг поднялся дикий визг. Генерал поласкал груди девушки, ущипнул за соски и крикнул:

— Нома!

В качестве отдыха от многодневного напряжения и ответственности победитель сражения за Куинстаун забавлялся игрой в жмурки.

Гарри догадался, что эти женщины, включая и старшую из всех, которая сидела на корточках у стены и неодобрительно косилась на играющих, были женами и любовницами генерала. Они, как и их сестры, матери, подруги и служанки, не знали, что такое церковное венчание и брак.

Одна из этих экзотических созданий вдруг заметила стоявшего в дверях Гарри, указала на него, потом на солдата, держащего на руках сверток шелка и пронзительно вскрикнула.

Женщины тут же остановились, прекратили игру, сгрудились и стали о чем-то оживленно перешептываться.

Генерал Раки сдернул с себя черную повязку. Казалось, он нимало не смущен тем, что его застали за подобным занятием. Он направился к Гарри, и бриллианты на его высоких шнурованных ботинках, засверкав всеми своими гранями, тут же выстроили на потолке полноцветную радугу. «Бриллианты на ботинках — это что-то, — подумал Гарри. — Впрочем, не стоит, видно, опасаться того, что они вдруг могут пропасть». Он знал, что на острове Пауи никто никогда не посмел бы украсть даже шнурки от ботинок генерала Раки.

— Приветствую вас, господин Скотт, — сказал генерал вальяжно. Желтоватые зрачки расширились так же, как увеличился оскал желтоватых зубов. Он двигался легко и быстро, что выдавало в нем хорошо тренированного и подвижного человека. Его рукопожатие было сухим, быстрым и нервным.

— Как вам нравится наш новый флаг, а? — спросил генерал и кивнул в сторону стола, на котором был растянут лоскут ярко-оранжевой материи с малиновой полосой посередине. Он подхватил мачете, сделал вид, что роняет его и в последний момент поймал, потом снова проделал тот же трюк пару раз. В его движениях чувствовалась какая-то смутная угроза. Как будто в тебя целятся из револьвера, в котором всего три патрона, непрерывно крутя барабан.

Гарри сказал:

— Он очень красив, сэр.

Раки взглянул на Гарри. Он не любил австралийцев в 1938 году — в тот год, когда родился генерал, — Пауи все еще находился под австралийским надзором. Офицеры полиции Пауи все еще были белыми, хотя младшие чины и рядовые набирались из числа островитян. Отец Раки был школьным учителем, который восхищался автралийской администрацией на острове. В конце концов он ушел из школы и поступил на работу в управление полиции, где довольно быстро дослужился до сержантских нашивок. Он вел хозяйство и обращался со своими детьми, руководствуясь требованиями строгой дисциплины, с которой сталкивался каждый день на работе. Однажды он твердо решил, что старший сын должен пойти по его стопам в жизни. Эта дисциплина (явление необычайное на вольном и легкомысленном острове) дала свои плоды. В то время образование на Пауи было еще, главным образом, в руках миссионеров, которые могли дать детям островитян лишь самые начальные знания.

Раки рос в строгом послушании, а образование его было столь недостаточным, что только смущало юное сознание. Тем не менее вскоре стало ясно, что мальчик слишком развит для того, чтобы влачить монотонное существование островитянина-сельчанина. С другой стороны, было видно, что он не сможет стать специалистом ни в одной области, если не продолжит образование. В 1949 году, когда Раки исполнилось одиннадцать лет, подручный его отца устроил так, что мальчика приняли в находящийся под опекой миссионеров иезуитский колледж в Порт-Морсби. Цели, которые преследовались, были вполне определенными: по окончании учения предполагалось, что Раки станет преемником дела своего отца и поступит на службу в управление полиции. Дисциплинированность, к которой приучил его отец, помогла юному Раки сдать выпускные экзамены по высшей категории и получить диплом, эквивалентный диплому высшей школы США.

Уже будучи школьником, Раки не испытывал никакого желания лизать задницы австралийцам, как делал его отец. Он был неугомонным подростком. В 1954 году, в возрасте шестнадцати лет, он оказался вовлеченным в неприятную историю: во время драки в портовой пивной Куинстауна он придушил какого-то белого бродягу. Отец, использовав все свое влияние, замял это дело и запихнул сына на грузовое судно, готовое к отплытию на Манилу. Там Раки жил в семье своей бабки по материнской линии, филиппинки по национальности.

К 1965 году, когда власть на Филиппинах отхватил Маркое, Раки было уже почти двадцать семь лет и он занимал должность капитана в подразделении К-7 армейского корпуса. В 1968 году на смену умершему президенту Пауи пришел новый руководитель, по имени Канта. Он происходил из того же племени, к которому относилась и семья Раки. Молодой офицер и его отец тут же увидели все выгоды, которые можно было извлечь из этой ситуации. Раки вернулся на Пауи и занял высокий пост в управлении полиции, намереваясь захватить власть — пусть даже и силой — едва лишь белые «канаки» уберутся из страны.

Наступил 1975 год, и австралийцы убрались с острова. Целую неделю после этого на острове пьянствовали все взрослые мужчины, а затем в управлении полиции были розданы повышения всем тем, кто мог взять их. То есть только сильным личностям. В тридцать семь лет Раки уже был начальником управления полиции. Он жалел только о том, что до этих дней не дожил его отец, так надеявшийся, чтобы сын получил от него по наследству сержантские нашивки. Старик и мечтать не мог о том, что Раки намного переплюнет его.

Спустя два месяца был подписан первый контракт с «Нэксусом». Президент Канта получил в подарок свою первую моторную лодку, а Раки — свой первый гонорар.

В 1983 году Раки был спешно отправлен в Дарвин с перитонитом. Болезнь на два месяца приковала его к госпитальной койке. За время его отсутствия власть на Пауи поменялась: левые силы совершили удачный государственный переворот. Выписавшись из госпиталя. Раки взял с собой своих четырех законных жен, любовниц, выводок детей и уединился в Порт-Морсби, где проводил все время в размышлениях и составлении планов. И вот он во второй раз — на этот раз с полным триумфом — вернулся на родной остров.

Симпатичная девушка по имени Нома дернула Гарри за рукав и спросила:

— Ты привез ночные рубашки из Сиднея? Раки резким голосом отдал какую-то команду, и женщины отбежали в самый дальний конец комнаты, где собрались в небольшие группки и стали гадать, кому же достанется шелк, который принес с собой этот белый. Генерал Раки взглянул на Гарри;

— Вы хотите о чем-то поговорить со мной, господин Скотт?

— Да, сэр. Группа моих коллег, которые останавливались в отеле «Пэрэдайз-Бэй», бесследно исчезли.

Генерал Раки развел руками, покачал головой, состроил сочувственную гримасу на лице и сказал:

— Да, я наслышан об этой печальной истории. Они были на борту рыболовного катера, который то ли взорвался, то ли загорелся… Говорят, беда случилась оттого, что у штурвала был не профессионал, а кто-то из них. И потом, в панике люди совершают разные глупости, которые только усугубляют положение. Кто теперь скажет? Очень печальная история.

Гарри сказал:

— Кому-то, я уверен, известно точно, что там произошло. Для начала я хотел бы узнать местонахождение хозяина отеля и персонала.

— Мне говорили, что на берег выбросило много обломков катера, но спасшихся не было, — сказал генерал Раки. — К тому же у нас за рифами водятся акулы. Плохое начало для нашего туристского бизнеса… Сделаю все от меня зависящее, чтобы подобное больше не повторилось.

Гарри сказал:

— Я прошу у вас разрешения установить во всех подробностях то, что произошло с ними.

Генерал вновь стал играть со своим мачете.

— Кто теперь нам расскажет об этом? Все погибли, и мы теперь может строить только предположения. Вечерняя прогулка на катере казалась им, очевидно, хорошим отдыхом после целого дня, наполненного деловыми переговорами. Лично я совершенно не представляю себе, что там могло случиться. — Он покачал головой, выражая свою печаль. — Разумеется, мы выразим наши соболезнования через обычные каналы. Тем не менее сразу должен уведомить, что этот несчастный случай лежит не на моей ответственности. — Он снова пожал плечами и покачал головой. — Мне говорили, что эта трагедия произошла при заходе солнца во вторник. То есть до моего возвращения на остров. Как хорошо, что вас не было с ними, господин Скотт!

Что-то в тоне, каким он сказал последнюю фразу, было такое, что напомнило Гарри, что ему следовало быть с группой высших чинов из «Нэксуса» в тот вечер. Он сказал;

— Сэр, я очень обеспокоен практически полным отсутствием какой-либо информации о наших людях. Военные, которые нам встретились в отеле, ничем не смогли помочь. Надеюсь, вы понимаете, что граждане Соединенных Штатов не могут исчезнуть без всяких следов?

— И тем не менее, похоже, произошло именно так, господин Скотт.

— Сэр, если вы не берете на себя ответственность за их исчезновение, тогда кто же ответствен за это?

— Прежнее правительство. Я полагаю, вы видели некоторых его членов перед входом во дворец?

— Американские власти удовлетворятся только полным и исчерпывающим объяснением происшедшего, генерал Раки.

— И оно им будет предоставлено, господин Скотт. Они получат полное и исчерпывающее объяснение происшедшего. Очень жаль, что ваши ожидания на разговор со мной не оправдались. Что вы хотите, чтобы я сделал?

— Я хотел бы получить от вас заверения в том, что в течение двадцати четырех часов будет произведено официальное расследование. А поиск с воздуха необходимо начать незамедлительно.

Генерал Раки с минуту молчал, о чем-то размышляя.

— Разумеется, я уверяю вас, что это будет сделано. Но я не могу сделать все сразу. Жизнь на острове до конца пока еще не налажена, и у меня много других забот.

— Есть ли доказательства того, что они погибли, сэр? — настойчиво спросил Гарри.

Генерал Раки вздернул подбородок и повысил голос:

— Хватит! Я не виноват в том, что представители «Нэксуса» оказались на нашем острове. В настоящее время ваша компания не находится под моим покровительством. Я не виноват в том, что с вашими коллегами произошел несчастный случай за день до того, как я пришел здесь к власти. Трагедия случилась, когда я был еще в море.

— Сэр, хочу вам напомнить о существовании международной конвенции, в соответствии с которой правительство страны, в которой произошла катастрофа или авария, обязано произвести поиски жертв в течение десяти дней.

Генерал Раки сузил холодные глаза и взглянул на Гарри.

— Разумеется, мы проведем поиск как с воздуха, так и с моря. А пока, господин Скотт, я рекомендую вам срочно вернуться в Сидней и оставаться там до тех пор, пока, как вы любите выражаться, не осядет пыль. Из Сиднея, господин Скотт, вы вполне сможете обеспечить выплату тех денег, которые задолжали мне. Скажем, в размере двухсот процентов за последнюю выплату и проистекающее беспокойство.

Гарри сказал:

— Я уверен, сэр, что вам известно — подобные решения принимаются не мной одним.

— Не знаю, кто у вас принимает подобные решения. Но подумайте об ответственности за тот факт, что предыдущий президент Пауи оказался неспособным заключить сколько-нибудь определенное соглашения с «Нэксусом» за восемнадцать месяцев переговоров.

Гарри на это промолчал.

Генерал Раки продолжил:

— Что же касается меня то, вам известно, как легко со мной договориться.

И снова он сделал вид, что роняет мачете, подхватив его в самый последний момент.

Гарри сказал:

— Полагаю, руководство «Нэксуса» предпочтет рассмотреть этот вопрос после того, как мы узнаем местонахождение наших пропавших коллег, их жен и имущества.

— А, имущество! — воскликнул Раки. — Надеюсь, вам не нужно объяснять, что коммандос — это не робкие горничные! Впрочем, мы сделаем все от нас зависящее для того, чтобы вернуть их чемоданы и все такое. Что-что, а ваша забота об имуществе мне очень даже понятна. На Пауи мы тоже очень беспокоимся за свое имущество. От кофе до урана и от кокосовых орехов до кобальта.

Гарри никак не ожидал, что за первые пять минут разговора на него обрушится все это. Но по крайней мере, от Раки всего можно было ожидать, и сам разговор с ним уже был положительным сдвигом после восемнадцати месяцев вынужденного бездействия. Его позиция была ясна. Раки отказался взять на себя ответственность за исчезновение людей из «Нэксуса», но согласился произвести поиск с воздуха и с моря. И он проведет этот поиск немедленно и как надо. При условии, что Гарри свалит с острова и быстро заплатит генералу его денежки. Ну что ж…

— Что-нибудь хотите прояснить или добавить, господин Скотт?

— В ближайшее же время свяжусь с Питтсбергом, а пока могу лишь выразить надежду на то, что ваши условия будут приняты. Я высоко ценю заботу о моей безопасности, но предпочту все же остаться здесь. По крайней мере до тех пор, пока окончательно не будут устроены финансовые дела, связанные с вами. Буду чрезвычайно признателен вам, генерал, если вы позволите мне лично участвовать в поиске с воздуха. Чем больше будет поднято в небо самолетов, тем реальнее будет вероятность того, что нам удастся отыскать какие-нибудь следы.

— О, конечно, господин Скотт! С удовольствием говорю вам, что гораздо легче иметь дело с теми, кто хорошо ориентируется на месте, чем с угрюмыми бюрократами, не вылезающими из своих офисов в стеклянных небоскребах.

То, что случилось в следующую минуту, произошло так быстро, что даже позднее Гарри так и не мог до конца понять, как это произошло. Пышущая энергией черная девочка в кружевной ночной рубашке скинула с себя свои сандалии, подкралась сзади к генералу Раки и протянула вверх свою левую ладошку, очевидно, намереваясь снова закрыть ему глаза.

Раки услышал за своей спиной слабый шорох. Одним, почти неуловимым для глаза движением, он передвинул пальцы на рукоять мачете и рубанул слева от себя.

Девушка издала пронзительный вопль, а смуглая ладошка с кольцом на каждом пальце, истекая кровью, шлепнулась на персидский ковер.

Никто в комнате не произнес ни звука и даже не сдвинулся с места. Девушка в кружевной ночной рубашке схватила здоровой рукой окровавленную культю, прижала к груди и со стоном повалилась на пол.

Раки раздраженно произнес:

— Она сама виновата. Не надо было ко мне подкрадываться. Не люблю, когда ко мне стараются неслышно подойти со спины. — Он глянул на распростершуюся на ковре фигурку девушки. — Ладно, всего-то левая рука. — Он кликнул охранника от двери и приказал: — Завяжи руку какой-нибудь чистой тряпкой и отвези ее в больницу. Только чистой! Скажи там им, чтобы пришили руку на место. Но сначала сними все кольца и дай их мне.

Он повернулся к утихшим женщинам, сгрудившимся в самом дальнем конце комнаты и крикнул:

— У нее будет самый лучший доктор, не волнуйтесь. Самый лучший. Денег не пожалею.

Затем он кивнул своей первой жене, сидевшей на корточках у стены.

— Это очень дорогой ковер. Почисть его. Сейчас же! Наконец он снова перевел взгляд на Гарри и сказал:

— Пойдемте в мой кабинет, успокоимся от переживаний.

13

Гарри был уверен в том, что он покинет дворец не один. Но он не особо беспокоился именно потому, что ожидал этого. В принципе, ясно, что Раки будет следить за ним вплоть до его отбытия с острова. С целью получить информацию обо всех его дальнейших контактах.

Он устал и, еле передвигая ноги, взошел по деревянным ступенькам крыльца с погруженной в сумерки улицы на веранду отеля.

— Не могли бы вы достать мне водонепроницаемые часы, миссис Чанг? — спросил он китаянку. — В здешних магазинах я до сих пор видел либо краденые, либо неисправные, а у уличных торговцев я и подавно не рискую покупать.

— Нет проблем! — радостно воскликнула миссис Чанг, осветившись своей желтоватой улыбкой. — Все прошло по плану, господин Скотт? Ты видел генерала?

— Да.

Как будто она не знала.

Едва Гарри вошел в отель, как смутно ощутил, будто какое-то неосознанное чувство настойчиво бьется в его подсознании, требуя выхода. Словно камешек в теннисной туфле, который не дает покоя. Впервые у Гарри появилось это ощущение после той же фразы, сказанной армейским капитаном в «Пэрэдайз-Бэй». Тогда он заверил Гарри и успокоил сам себя: «Все прошло согласно плану. Генералу не на что жаловаться».

Но почему?!

Гарри снова и снова задавал себе этот вопрос, тяжело поднимаясь по деревянной скрипучей лестнице в свою комнату. Почему генералу не на что жаловаться? Что именно прошло по плану?

Он встал в дверях и оглядел свою комнату, которая по размерам была вполне сопоставима с тюремной камерой. Слева от него с потолка свешивалась разодранная сетка от мошкары. Прямо под ней располагался железный остов кровати, стоявший на голых досках пола. В ногах кровати стоял низенький стул, а над ним висела одинокая голая лампочка. Стена справа от него вся ощетинилась неровным рядом крючков для верхней одежды. Окно, которое находилось в противоположной от входа стене, было завешено хлопчатобумажной занавеской, провисшей на веревке под собственной тяжестью. Рядом с окном помещался умывальник, а на нем — кувшин и белая китайская пиала. Под умывальником, рядом с ночным горшком, лежала сумка Гарри. Слава Богу, что никто еще не успел украсть из нее бутылку «Шивас Регаль».

Всю длинную темную ночь Гарри промаялся без сна, размышляя о событиях предыдущего дня. Он был разочарован, раздражен и нетерпеливо отмахивался, лежа под москитной сеткой, дыры которой позволяли влетать к спящему любым существам с размахом крыльев не более шести дюймов. Гарри перебирал в уме множество разных объяснений исчезновению своих коллег, но в результате все объяснения — одно за другим — отбросил за несостоятельностью.

На рассвете, в субботу, семнадцатого ноября, Гарри вышел на заднюю веранду, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Щуря красные от бессонницы глаза на ярком солнечном свете, он глянул вниз, где изрытая земля гостиничного заднего двора полого спускалась к реке Святой Марии. Весь двор был крест-накрест пересечен бельевыми веревками, на которых сушились простыни.

Оттуда, где заканчивался этот мрачный сад, до Гарри доносились звуки веселой возни на реке. Шум поднимался вверх по течению от моста Святой Марии, за которым река впадала с севера в гавань. Каноэ и маленькие баржи, — все настолько перегруженные, что едва не зачерпывали бортами воду, — дрейфовали мимо крохотных речных магазинчиков, стоявших у самой воды. Между ними неуклюже передвигались бамбуковые плоты, управляемые перевозчиками или мальчишками с шестами.

На реке в это время года была малая вода. Вдоль по берегам блестел толстый слой ила. На жаре он разлагался, и над рекой носился отвратительный смрад. Впрочем, происхождение вони было и другим. Дело в том, что река использовалась в качестве помойки обитателями деревян ных домишек, напоминавших сундуки, взгроможденные на сваи, теснившихся вдоль берегов. Им только и нужно было что спуститься на несколько ступенек по специальным лесенкам для того, чтобы постирать свое белье, помыть посуду или просто стошнить в воду.

Гарри направился в ванную общего пользования в конце веранды. Душ оказался совсем не таким прохладным, сильным и обильным, чтобы разбудить его. Тепловатые струйки воды лениво падали на тело Гарри, скатываясь в главный водосток и еще долго были слышны, — уже после того, как исчезли из поля зрения, — как будто их всасывало и полоскало в пасти растянувшееся под половыми досками неведомое чудовище.

Вернувшись в свою спальню, Гарри натянул рубашку. В дверь постучали, в следующую секунду из-за нее показалась голова ночного сторожа.

— Тебе посланьице, хозяин, — прошамкал старик.

Два длинных желтых зуба оскалились в подобии улыбки, когда Гарри дал сторожу на чай. Он взял в руки конверт, который уже был до него кем-то вскрыт. Гарри сорвал тонкую папиросную бумагу обертки, на которой было выведено:

«МИНИСТЕРСТВО ПОЛИЦИИ КУИНСТАУНА», и развернул плохо отпечатанный документ, гласивший:

«Дата: 13 ноября 1984 года; Время: Примерно 19 часов 30 минут.

Предмет: 1 (один) взрыв на туристическом рыболовном катере «Луиза», приписанном к порту Куинстауна.

Причины: Не установлены.

Свидетели: Не установлены.

Список пропавших:…

Далее следовал ряд из двенадцати фамилий — все те люди из «Нэксуса», которые оставались в отеле «Пэрэдайз-Бэй».

Гарри бросилось в глаза одно-единственное имя, которое было выведено ярко-пурпурной краской в отличие от остальных: «Патрик, миссис Анн».

Его разум отказывался верить в смерть Анни. Если Анни — самая большая, любовь в его жизни — умерла, значит и надежда Гарри на полноценную жизнь тоже умерла! Та самая надежда, которая в течение многих лет помогала Гарри существовать на этом свете, влачить жизнь, которой, казалось, никогда не суждено было стать нормальной. Эта надежда помогала Гарри воздерживаться от общения с любовницами…

Нет, он отказывался в это верить.

Он не поверит в то, что Анни мертва, до тех пор, пока ему не предъявят ее бездыханное тело.

Его мокрая рубаха прилипла к спине, когда он спешил по булыжникам пристани Куинстауна к тому месту, где стоял на якоре неряшливо выглядевший кораблик. Другие суда непрерывно разгружались или загружались бригадами портовых рабочих, которые двигались вяло, словно лунатики. За их работой лениво наблюдали зеваки, которые сидели прямо на булыжниках или даже полулежали, прислонившись спинами к затененным стенам магазинчиков и забегаловок, которые со всех сторон облепили пристань. Железные жаровни были вытащены на свежий воздух. На них ничего не было. Двери магазинчиков были распахнуты, и можно было разглядеть, что полы в них представляют собой смесь битого стекла с обрывками бумаги.

За рядом забегаловок возвышалось здание больницы Святой Марии. Оно расположилось здесь очень удобно, так как каждый божий вечер в пивных на пристани вспыхивали драки и всевозможные шумные ссоры, и пострадавших можно было доставить в приемный покой.

Вздохнув от облегчения, Гарри вошел в двери травматологического отделения больницы с палящего солнца. В стороне виднелся пустующий приемный покой, выложенный белым кафелем. Это напомнило Гарри о столовой в отеле «Индепенденс». Впрочем, в приемном покое было почище.

В поисках секретаря приемного покоя Гарри прошел вдоль по коридору, завернул за угол и едва не налетел на медсестру-китаянку в белом халате, которая катила перед собой тележку с медикаментами. Гарри спросил ее о том, где бы ему найти отделение пострадавших от несчастных случаев.

— Сейчас у нас вся больница является отделением для пострадавших от несчастных случаев, — устало и меланхолично ответила медсестра. — Наверху, в главном отделении, у нас еще лежат семеро военных. Ранены. Остальных мы уже подлечили и выписали. Если вам нужны гражданские, то их тоже у нас осталось мал?. Большинство либо умерли, либо отправлены после лечения домой.

— Вы так выглядите… Наверное, сейчас для вас тяжелые денечки, — сочувственным тоном произнес Гарри.

— Да нет, это-то еще ничего. Разве сравнишь с теми временами, когда были действительно большие сражения и поступало по восемьдесят — восемьдесят пять человек?! — сказала она и добавила как будто с сожалением: — В этот раз пострадавших мало. После вторжения солдаты вели себя по-людски. Судите сами: изнасилования — единичные случаи, зверств почти не было совсем. Если не считать, конечно, того, как обошлись с президентом Обе и некоторыми из его министров.

— А тот человек, с которым случился несчастный случай на шахте, он тоже поступил к вам? — спросил Гарри.

— Белый-то из «Нэксуса»? Да. Летальный исход. Поступил во вторник, как раз перед тем, как разгорелась бойня. Я как раз хотела уходить тогда домой.

— Я отвечаю за него. Где его тело?

— Обычно мы отправляем таких в морг, но сейчас такие времена… Все перепуталось, смешалось, так что ничего не могу сказать. Спросите больничного регистратора. Его кабинет как раз напротив главного входа, на той стороне здания.

Гарри быстро отыскал регистратора, который лично вызвался показать ему дорогу до морга больницы Святой Марии. Этот морг был совсем не похож на те, которые Гарри до сих пор приходилось видеть в полицейских боевиках. Там трупы были аккуратно обернуты простынями и хранились в выдвижных ящиках, наподобие карточек в картотеке. Морг больницы Святой Марии был расположен в полуподвальном этаже здания самой больницы и больше всего походил на обычный (правда, очень большой и просторный) рефрижератор наподобие мясницкого. Справа и слева от двери на стены были навешаны полки, на которых и лежали трупы. Здесь все были черными, за исключением Бретта.

При свете свечевого огарка Бретт казался еще более красивым, чем при жизни. И куда только делось это глуповато-встревоженное выражение лица?.. Тонкие, правильной формы брови, закрытые смертью глаза, точеные нос и рот… Все смотрелось так, будто было высечено из каррарского мрамора. И только жесткие, золотисто-каштановые волосы выглядели живыми и дико контрастировали с телом. Создавалось впечатление, что на красивую статую напялили парик.

Гарри захотел увидеть своими собственными глазами, что случилось хотя бы с одним из тех его коллег, которых он лишился. И вот теперь он стоял возле полки, на которой лежало тело Бретта, и смотрел на окоченевшее и материальное доказательство того, что Раки дезинформировал его, а вполне возможно, и попросту врал. Бретта не могли убить дважды за один день, в двух разных местах, между которыми семьдесят миль расстояния. Но Раки не мог знать, стоя на мостике своего флагмана флота захватчиков, что смерть от несчастного случая на шахте уже настигла беднягу Бретта.

Медленно Гарри сунул руку в карман и достал оттуда официальную бумагу из полиции о взрыве рыболовного катера в Райской бухте. Ну, вот, здесь… Черным по белому отпечатано в списке погибших людей из «Нэксуса»: БРЕТТ АДАМС. Гарри нагнулся к ногам трупа, отыскал больничный номерок и прочитал на нем: БРЕТТ АДАМС.

Разумеется, Раки стал бы оправдываться тем, что имя Бретта, по-видимому, «случайно» попало в список погибших на катере… Ошибка, вполне допустимая в такие дни, когда жизнь на острове совершенно расстроена.

Гарри еще раз взглянул на бледно-восковое лицо Бретта и вдруг понял, что же так точит его в подсознании уже не первый день. Было маловероятно… Да что там маловероятно, просто невозможно поверить в то, что руководители «Нэксуса», узнав о трагической смерти Бретта, все-таки пожелали насладиться морской прогулкой при заходе солнца и половить рыбку. Артур наверняка тут же рассказал обо всем жене Бретта. Та ударилась в слезы. По крайней мере одна из женщин бросилась ее успокаивать. Кто-то занялся вопросом скорейшей отправки Сюзи с телом мужа домой. А возможно, что они все решили возвращаться в Питтсбург.

«Нет, они никак не могли позволить себе веселиться в те минуты», — говорил себе Гарри.

Он закусил губу. В последние двадцать четыре часа события вокруг него разворачивались с такой быстротой, что не было времени их оперативно осмыслить и сделать выводы. Исчезновение коллег, смерть Бретта, гнусная сцена в отеле «Пэрэдайз-Бэй»… Наконец, эта зверская ампутация, которую совершил накануне вечером Раки.

Возможно, генерал действительно не знал о том, что произошло на самом деле. Возможно, у него и так слишком много других хлопот, чтобы расхлебывать еще и случай с группой людей из «Нэксуса». Но если предположить, что Раки все-таки знает о том, что случилось… Значит, он намеренно окутал все дело таким туманом, что не подкопаешься: ни злого умысла, ни свидетелей, ни трупов. Это все оттого, что он не желает брать на себя ответственность за их исчезновение. А может, он сам как раз и устроил их исчезновение…

Если это так, то становится окончательно понятным, почему Раки так тщательно постарался скрыть все следы исчезновения коллег Гарри. Вдруг в морозящей прохладе погруженного в тишину морга Гарри пробил еще более холодный пот… Ему вдруг пришла в голову мысль: «Откуда Раки узнал, что Гарри тоже должен был быть в тот вечер с группой пропавших коллег? Или, вернее, зачем ему надо было, чтобы там был Гарри?»

Если предположить, что Раки умышленно подстроил убийство всех прибывших на остров людей из «Нэксуса», логично допустить мысль о том, что он планировал и убийство Гарри. И, вполне возможно, что еще не оставил этой мысли. Может, его коллеги были убиты в отместку за то, что прекратили давать генералу взятки. Остановка в платежах… Если это и не могло служить поводом для сицилийской вендетты, то для островной мести этого обстоятельства было вполне достаточно.

Нет, все-таки Раки не какой-нибудь там мафиози. Гарри приказал себе не забираться в фантастическое поднебесье и не быть мелодраматичным.

А может, генералу Раки всего-то и нужно было добиться, чтобы он, Гарри, поверил в гибель своих коллег. А они на самом деле живы… Может, Раки держит их у себя в качестве пленников? Заложников? Для выкупа? Гарри знал, что главным мотивом во всех действиях генерала, как правило, выступает алчность. Он также знал, что содержать пусть маленькую, но свою собственную островную армию — довольно дорогое удовольствие. Но с другой стороны, зачем Раки пленять руководителей «Нэксуса» и требовать за них выкуп, если он, в принципе, и так получил от них достаточно денег?

Нет, если Раки все-таки захватил их и держит у себя живыми, значит, использует их в качестве подстраховки для себя на тот случай, если революция захлебнется. Важные американцы — хороший товар, с ним можно смело торговаться. Гарри вспомнились черные головы, воткнутые на шестах около ворот Президентского дворца. Да, Гарри не знал точно, что было у генерала на уме, но если он правильно понимал этого человека, значит, тот еще до захвата власти просчитал возможные варианты на случай неудачи.

Гарри снова опустил взгляд на усопшего вечным сном Бретта, и это заставило его прервать свои размышления. Потом ему вспомнилась сцена в отеле «Пэрэдайз-Бэй».

Почему тот офицер так настойчиво подталкивал его и Керри к вертолету? Солдаты были злы, но контролируемы. Кроме того, едва появился этот офицер, неудобства и унижения, которые испытывали они с Керри, тут же закончились. Достаточно было одной команды, чтобы солдатня убралась из кабинета хозяина отеля. Без звука, не говоря уже о ропоте. Они вели себя, как злые охотничьи псы, разочарованные, но повинующиеся. Он вспомнил последние слова, которые офицер сказал им на взлетном поле: «Все прошло согласно плану». И: — «Генералу не на что жаловаться».

Что он имел в виду? Общую обстановку? Может, он хотел довести до сведения Раки, что переворот прошел удачно и тот может радоваться? Или это все-таки было специальное послание генералу, касающееся высадки солдат в Райском заливе? Или еще более специальное послание, касающееся исчезновения людей из «Нэксуса»? Разве можно говорить, что все прошло согласно плану, если на твоем участке действия бесследно пропали руководители самого крупного, доходного и важного бизнеса, на острове?! Если только именно это исчезновение и должно было пройти согласно плану. Если только именно на него генералу можно было не жаловаться?

Одетый в белый халат больничный регистратор тронул его за плечо. Гарри очнулся от раздумий и вышел из морга. Он вступил в удушающую жару, которая свободно гуляла по больничному коридору, и услышал, как сзади закрылась дверь морга. Вдруг на инстинктивном уровне им овладела какая-то дикая тревога…

Он медленно повернул голову и глянул себе за спину через плечо. Разумеется, никакого нагана, приставленного к его затылку, не было.

Гарри почувствовал себя полнейшим дураком.

Телефонный аппарат, установленный у миссис Чанг, отдавал запахом засохшей магнолии. Когда Гарри позвонил Керри в его офис на горе Ида, ему сказали, что того нет и порекомендовали позвонить на дом. Гарри позвонил. Керри пожаловался на дурное состояние Бетти. Она, видите ли, поругалась с поваром, когда поймала его за тем, как он драил рыбу карболовым мылом. Керри и сам считал, что гигиена нужна, но не до такой же степени!..

Гарри нетерпеливо выслушал его, а потом сказал:

— О Боже мой! Бесследно исчезли высшие руководители «Нэксуса», а ты тут болтаешь мне о рыбе!

Керри немного помолчал в трубку, потом жестковато заговорил:

— Моя жена в таком страшном напряжении, Гарри! И ты прекрасно знаешь, что я делаю все, Что в моих силах. А вот тебе советую пошевеливаться. Это твоя обязанность — связаться с «Эйр Ниугини» и договориться об отправке тела в Питтсбург. Это твоя обязанность — написать обо всем во всех подробностях и сдать доклад в американское консульство в Морсби. Это твоя обязанность — сказать Джерри Пирсу, что делать, когда он будет звонить тебе через каждые пять минут из Питтсбурга, требуя немедленных действий. Наконец, это твоя обязанность — принять управление шахтой после государственного переворота.

— Прости, Керри. Мы вчера оба сильно раздергались. Скажи-ка лучше, кто из неофициальных лиц больше всего осведомлен о том, что происходило и происходит на этом острове?

— Миндо, — тут же ответил Керри. — Представитель шахтеров. Он как раз сегодня сообщил мне о том, что весь следующий день после переворота над островом на вертолете летали милиционеры с приемо-передаточной рацией и вели разговоры с сельским населением. Миндо совершенно уверен в том, что у Раки есть информаторы по всей стране. По крайней мере были, моментально установлены все главные сторонники демократии, и всех их в одно время отправили в Куинстаун на допросы.

— Милиционеры взяли их с собой? — спросил Гарри.

— Да, но не все. Некоторые остались, чтобы мило поболтать с сельскими старейшинами об их сельских проблемах… Обещали прислать побольше сухого молока для беззубых старейшин, тултула снабдить дробовиком двенадцатого калибра. Кстати, до сих пор оружие полагалось только вожаку.

Гарри сказал:

— Значит, Раки чувствует» что не может полагаться исключительно на войска.

— Да. А эта инфильтрация на деревенском уровне очень смахивает на попытку сколотить для себя социальную базу среди сельского населения.

— Значит, если мы предложим неплохие денежки за любую информацию, ее можно будет получить у милиции, которая захочет эти денежки заработать. Таким образом мы получим обширную сеть источников информации по всему острову!

Следующий звонок Гарри был его другу в американском посольстве в Канберре. Ричарду было что ответить на вопросы Гарри.

— Значит, так… В подобных ситуациях у нас одна и та же процедура, — стал объяснять он. — Чрезвычайные планы меняются в зависимости от обстановки, но начальные шаги остаются неизменными. Итак, речь идет об исчезновении американских граждан в стране, где в это время произошли коренные политические сдвиги. Наша задача: получить максимум информации о людях, имеющих к этому отношение.

— Какого рода информация имеется в виду? — спросил Гарри. — Полные биографии или просто причины для пребывания там?

— И то, и другое, — ответил Ричард, не колеблясь. — Следующий шаг, при условии, что мы не имеем дело с правительством террористов, заключается в том, что мы должны обратиться в ближайшее американское посольство или консульство с просьбой начать переговоры с новым правительством данной страны.

— Когда начнутся конкретные поиски? — спросил Гарри.

— Третий шаг: организовать поиск по морю или по суше в тесном сотрудничестве с правительством той страны, где произошло исчезновение. Поскольку националистическая партия на Пауи, пришедшая к власти, не является правительством террористов, американское консульство в Порт-Морсби вполне может договориться с ней, — сказал Ричард. — Я уверен, они дадут гарантии в том, что все необходимые элементы расследования и поиски будут произведены.

Гарри сказал:

— Похоже на медленную смерть от удушения бюрократической волокитой.

— Неверно, — возразил Ричард. — Консульство уже составило план действий. — Он кратко, но с деталями осветил перед Гарри суть плана и, подводя итог, сказал: — В Государственном департаменте уже сколотили оперативную группу по координации всей информации, поступающей от источников на Пауи и от родственников в «Нэксусе». Вроде бы руководитель этой группы провел в свое время пару лет на Морсби и уже знаком с новым президентом Пауи. Так что теперь ему легче контролировать ситуацию, хотя он и сидит в Вашингтоне.

— Одного не пойму: какая ему будет помощь от родственников? — спросил Гарри.

— Они помогут уже тем, что не будут мешаться под ногами, — жестко ответил Ричард. — Всем родственникам рекомендовано передавать всю находящуюся в их распоряжении информацию и вопросы через штаб-квартиру «Нэксуса» в Питтсбурге.

Гарри сказал:

— Да, говорят, они уже учредили специальный комитет по этому вопросу.

— Кроме того, мы очень рассчитываем на то, что отделение «Нэксуса» на Пауи организует поиск своими силами и будет находиться в тесном контакте с оперативной группой Государственного департамента.

После этого разговора Гарри пытался, правда, безуспешно, дозвониться до Джерри Пирса. Наконец он решил ждать его звонка в баре отеля «Индепенденс».

Бар был почти пуст, а поломанные стулья без спинок окружали лишь два покосившихся столика. Стул плантатора, как и стул в комнате Гарри, каким-то чудом еще сохранил четыре ножки-обрубка, но шатался так, что, сидя на нем, нельзя было даже вытянуть ноги, так как в любую минуту можно было благополучно растянуться на полу. За стойкой бара, прямо под голой лампочкой, виднелась огромная зеленоватая тень: это было засиженное мухами и вконец потрескавшееся зеркало. На стойке было несколько стаканов из толстого стекла, но бутылок нигде не было видно. Под потолком болтался вентилятор, который по форме напоминал пропеллер пионеров мировой авиации. Он как-то судорожно, конвульсивно подергивался. Несмотря на эти потуги, воздух в помещении был спертым и удушливым.

— В прошлый раз здесь хорошо повеселились ребята, и Ма Чанг решила все оставить, как есть.

Это объяснение разрушений и запущенности внешней обстановки бара последовало от худощавого и лысого человека, который стоял, опираясь локтями о стойку бара. Его голубая рубашка и джинсы находились в таком состоянии, как будто он не снимал их с себя несколько недель. Он кивнул в сторону крепкого мужчины с льняными волосами, который, пристроившись в углу, что-то черкал, кажется, стенографическими знаками, в свой блокнот для рисовальной бумаги.

— Это Санди. Пашет из Морсби сразу на несколько газет в Сиднее. Кроме того, сотрудничает под другим именем с целой сетью американских изданий, не говоря уж об Ассошиэйтед Пресс и Би-Би-Си. Бедняге приходится каждый материал переписывать четыре раза, и каждый раз по-новому. Небось писательская чесотка замучила.

— Не волнуйся, друган, не замучила, — ответил Санди. Он бросил ручку, встал, потянулся и почесал свою грудь, обросшую спутанными и рыжими, как у викинга, волосами, которые все норовили вылезть из-под распахнутого ворота рубахи. У него был дружелюбный, но острый взгляд человека, который вполне был способен выпить стакан пива, купленного другим, а потом описать его в четырех разных материалах как бокал с двойным виски.

Гарри тут же подумал: «Я не хочу, чтобы он вмешивался. Я не хочу давать ему никакой информации. Но… Может, этот парень как-нибудь случайно и разузнал, что здесь произошло вечером в последний вторник…»

Санди покосился на Гарри и взял наизготовку ручку и блокнот.

— Это ты, что ли, тот парень из «Нэксуса», которого понесла вчера нелегкая в отель «Пэрэдайз-Бэй»? Гарри молча кивнул.

— Ну и тебя там заворотили назад, да? Гарри снова кивнул.

— Ты слыхал о взрыве рыболовного катера? Гарри кивнул.

— Это правда, что все туристы из отеля сгинули без следа?

— Не могу сказать. Я не знаю, что там произошло.

— Достаточно, приятель. Так и запишем, — сказал Санди и, склонившись над блокнотом, стал писать и говорить вслух: — «Утомленный свидетель сообщил о невозможности миновать военные кордоны, окружающие роскошный отель „Пэрэдайз-Бэй“, точка. Воды, кишащие акулами, конечно, проверят с водолазами, но тайна, похоже, так и останется тайной, точка. Надежда отыскать пропавших туристов есть, но она очень мала, точка.

Худой и лысый вертел рычаг настройки транзисторного приемника. Сначала слышалось только шипение и какие-то неразборчивые восклицания, наконец, удалось поймать мрачную военную музыку.

— Они крутят эту паршивую дрянь на «Радио Пауи» с самого рассвета! — проворчал лысый и пояснил для Гарри. — Ждем, затаив дыхание, выступления Раки.

К тому времени, как были опустошены пятнадцать банок «Фостерс» — за счет Гарри, — он уже знал, что лысого зовут Биллом, что он плантатор, что родом из английского Манчестера, что приехал сюда в 1947 году, будучи еще юнцом и начитавшись книжек Роберта Льюиса Стивенсона. Билл пожаловался Гарри на то, что Стивенсон обманул его. Наверное, он писал специально с той целью, чтобы его читатели не узнали правду о Южных морях. Ведь читателям что было нужно? Им подавай нежных и преданных слуг из числа туземцев, которым неведомы понятия «обман» и «предательство», которые вечно будут обмахивать тебя пальмовым опахалом при свете луны на пляжном пикнике. Им подавай смуглых служанок, у которых груди размером с кокосовые орехи и которые будут вечно покачиваться перед твоими глазами. Читатели Стивенсона не хотели и слышать о мошке и инфекциях, о жаре, которая душит тебя почище любой веревки. Они не верят в то, что у здешних служанок груди похожи на бурдюки, из которых вылили предварительно всю воду.

Гарри пододвинул еще банку с пивом к этому говорливому и нудному старикану и спросил:

— Тогда что вам мешает вернуться обратно в Манчестер?

Нет, Билл уже непоправимо отощал, слишком постарел и вообще сломался. В Пауи он подметил только две хорошие вещи. Во-первых, жизнь дешевая. А во-вторых, не надо платить деньги за курорт у моря. Но если бы этот старый козел Стивенсон был бы еще жив, Билл бы все отдал за то, чтобы только придушить его.

В приемнике послышался вдруг какой-то душераздирающий вопль, музыка пропала, и дальше слышалось лишь ровное гуденье. Билл попытался вновь поймать частоту, но с первого раза ничего не получилось.

Желая ободрить старика, бармен сказал ему:

— Радио твое накрылось, но мальчик миссис Чанг тебе его живо починит. Кроме него, никто не сможет.

Продолжая бесцельно крутить ручку настройки, Билл пояснил:

— Рональд Чанг — единственный настоящий мастер на всем острове. Кстати, в этом кроется одна из тех причин, по которым Чанги пользуются здесь таким влиянием. Островитяне ни бельмеса не соображают в технике, так что сын миссис Чанг является единственным местным наладчиком всякой аппаратуры. У него нет конкурентов.

Санди кивнул, соглашаясь с Биллом.

— Он просто втыкает новые батарейки в транзисторы, заливает масло в пересохшие моторы и заклеивает проколы в колесах велосипедов. А иначе островитяне уже давно выкинули бы все на помойку. Нет, это интересно! Сели батарейки в приемнике — тащи его на свалку, проколол шину — долой весь велосипед. Копи на новый!

Биллу наконец удалось вновь поймать по радио что-то членораздельное.

— Правда, во второй раз Рональд Чанг уже поступает хитрее. Он говорит, что машина накрылась медным тазом уже окончательно. Островитянин идет покупать новый велик или швейную машину, а Рональд быстренько чинит сломанную модель и перепродает ее другому. Можно сказать, что Рональд осуществляет круговорот в природе! — Билл захохотал.

Военный марш резко прервался. Стали раздаваться какие-то крики и свист, и вдруг объявили генерала Раки. Это было расширенное выступление генерала по тезисам, оглашенным в его же краткой речи по радио в Порт-Морсби. Гарри тогда имел возможность послушать.

Голос генерала по радио звучал торжественно и мощно. Создавалось такое впечатление, будто он хотел уверить слушателей в том, что смотрит не на студийный микрофон, а на просторы земли обетованной. «Правосудие… Справедливость… Свобода… Храбрые солдаты… Не могу игнорировать голос народа… Поэтому с готовностью иду на… ответственный шаг занятия поста президента… Временная жестокость до проведения демократических выборов… Социальные и экономические реформы…»

— Господи, обычная болтовня, — зевнул плантатор Билл. Он выключил приемник, и туман мечтаний, навеянный генералом, стал потихоньку развеиваться и выветриваться из душного помещения бара.

— Эй, ну ты хорош! Я же слушаю! — запротестовал журналист.

Размеренный, но взволнованный голос генерала Раки вновь наполнил комнату. Президент как раз стал говорить о том, что приближающееся воскресенье объявляется праздником. Сначала состоится религиозная церемония принесения небесам благодарения за избавление острова от дегенеративного марксиста президента Обе, затем будет обильный и бесплатный пир из свинины и пива. Сразу по вступлении в должность новый президент начнет навещать деревни на вертолете и разбрасывать деньги на праздник. Каждый шаман получит по великолепному красному телефонному аппарату из пластмассы, а каждый лулуаи — по часам с Микки Маусом.

— Умно, — произнес плантатор. — Никто из островитян даже не замечает палаты парламента. Народные избранники сидят по своим кабинетам с сережками в носах и ни черта лысого во всем этом не понимают. Все решения принимаются вождями, лулуаи. В том числе и решения, по которым положено бы голосовать. А на лулуаи здорово влияют шаманы. Это я вам говорю, это уж вы будьте спокойны.

— Ради Господа Бога, заткнитесь! — взревел журналист.

В ту самую минуту Раки стал повторять свое выступление на английском. К сведению заморских слушателей.

— Ну, конечно, — вновь заговорил плантатор. — Ладно, моя очередь платить. — И тут он в первый раз заплатил за очередные несколько банок пива. Затем проговорил задумчиво: — Раки так себя ведет, как будто он сам бог Килибоб. Смотрите. Сначала он объявляет о праздновании Дня Избавления, затем он поясняет, что собирается наведаться в каждую деревню, явившись с небес, со свиньями и Карго. Символом Карго обычно бывают часы. А шаману — телефон. Если у него даже не будет настоящего аппарата, он будет пользоваться воображаемым. Для чего? Поболтать лишний раз с богом Килибобом. Островитяне замечают, что белые обычно сначала посидят за этими штуками и только потом принимают решения.

Только заговорили о телефоне, как за спиной Гарри появился Фредди, который тронул его за локоть и сказал:

— К телефону, хозяин.

Это звонил из Питтсбурга Джерри Пирс. Если кратко сформулировать смысл его сообщения, то оно заключалось в категорическом требовании найти пропавших без вести людей из «Нэксуса» живыми или мертвыми. «Нэксус» не может себе позволить в одночасье лишиться всего руководства. Да и что Джерри будет говорить в семьях пропавших? После этой фразы Гарри наконец до конца осознал, какой силы на него осуществляется давление. Он до конца осознал, какую на него навесили проблему. Шутка ли, руководство компании практически на сто процентов?

Впрочем, он решил наконец, что пришло его время требовать и говорить повышенным тоном.

— Джерри, тебе, конечно, легко сейчас на чем-нибудь настаивать и трясти меня за грудки, — сказал Гарри. — Потому что ты видишь Куинстаун рядовой точкой на географической карте. Но не подумай часом, что это такой же обычный город, как любая западная столица. Куинстаун — это так же нормально, как охотник за человеческими головами на вечеринке с коктейлями. — Гарри представил Джерри сидящим в своем кабинете, уставленном компьютерами, с секретарями и секретаршами. Там все чисто, свежо, благоухает… Стираное белье и одежда… Какой пустяк, казалось бы.

— Джерри, ты представить себе не можешь, что это такое — находиться здесь! — воскликнул Гарри и стал обстоятельно рассказывать о здешней псевдокомпетентности, бюрократических препонах, коррупции, доходящей до открытого цинизма, отсутствии интереса властей к задуманному им поиску.

Но Джерри, казалось, ни черта не понимал.

— А что там у вас делает Керри? — спросил он. — Это ведь по его части.

Гарри объяснил, что Керри пашет в поте лица, делает все, что в его силах, для того чтобы расшевелить местное министерство внутренних дел и американское консульство в Морсби. Но все не так просто в мире, к которому имеет отношение новый президент Раки.

— Джерри, если бы на удаленном тропическом островке пропал президент «Дженерал Моторс» вместе с половиной своего совета директоров, в течение двадцати четырех часов этот жалкий остров был бы окружен эскадрой авианосцев США. Небо над островом почернело бы от армады геликоптеров последней модели, оснащенных новейшей аппаратурой обнаружения, включая и инфракрасные приборы, с помощью которых удалось бы разглядеть на земле абсолютно все, вплоть до последней букашки. И дюйм за дюймом эта тропическая земля была бы похоронена под бомбами флотской артиллерии.

— На что ты намекаешь, Гарри?

— Я намекаю на то, что найти их по силам тебе, Джерри. Я же просто свидетель на месте происшествия.

— В таком случае, — сказал Джерри, — тебе лучше вернуться поскорее в Сидней, пока из свидетеля не превратился в кого-нибудь более достойного сочувствия. Мы не хотим дальнейших проблем.

Поняв, что дальше следует говорить осторожнее, Гарри продолжил:

— Тут может выясниться кое-что интересное для меня. Надеюсь, ты уже получил мой телекс об особых финансовых приготовлениях в отношении местного начальства?

— Да. Какая-то дикая история со всем этим. Нонсенс! Нет никаких оснований для задержки платежей. Это создает неприятный прецедент, и кроме того — неэтично. Гарри сказал:

— Мы сейчас говорим с тобой не об этике, Джерри. Здесь ничто просто так, не делается, все поставлено на крепкую денежную основу. Решающее предпочтение отдается наличности, об этом тоже не забывай. Жаль, что мы прекратили те платежи.

— Это же было решение совета директоров. Мы начали тогда работать с другой шарашкой, если ты помнишь. А тот человек в те дни не пользовался абсолютно никаким влиянием на острове.

— Зато теперь пользуется, Джерри. И, похоже, будет пользоваться еще долго.

— Знаешь, не очень-то хочется щеголять перед тобой чинами, Гарри, но не забывай, что обязанности президента пока что исполняет твой покорный слуга, — рявкнул Джерри. — Разумеется, с этой стороны я тоже подойду и сделаю все, что смогу. Ты только что сказал, что и Керри делает на Пауи все от него зависящее. Значит, все, что должно быть сделано — будет сделано. Но у нас еще есть, как-никак, компания, которой нужно управлять, и держатели акций, которым нужно будет все как-то объяснить. Вот ты, наверное, еще не знаешь, а наши акции упали на восемь с половиной пунктов после того, как газеты сообщили о том, что президент и половина совета директоров компании бесследно исчезли. На Уолл-стрит все настойчиво интересуются, кто же управляет нашей компанией. Поэтому возвращайся-ка ты в Сидней, там твое место, там ты нужен. Это приказ, и сразу добавлю, что он одобрен оставшейся частью совета.

Положив телефонную трубку, Джерри подхватил папочку, на которой было выведено: «ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ ПЛАНЫ ПО ОСТРОВУ ПАУИ» и кинул ее в ящик своего письменного стола. На ящике было написано: «Для бумаг, ожидающих решения».

Вконец разочарованный Гарри возвратился в бар «Индепенденс». Он заказал еще пива и стал представлять себе бесконечную череду телексов, курсирующих между Питтсбургом и Пауи. Он понял, что, если не останется на острове и самолично не докопается до корней этой истории, ни одного следа от группы руководителей «Нэксуса» так и не будет найдено.

После четырех банок пива Гарри твердо решил, что, несмотря на все что сказал ему Джерри Пирс, он остается здесь и будет делать эту работу сам, пусть даже уже не на официальной основе. Он будет искать Анни и остальных.

И будет делать это так быстро, как только сможет. Он оставит за собой «Утку», ибо это был решительно низкопрофильный самолет. Он оставит за собой ценного Джоуну, так как он говорит на пиджин-инглиш и имеет опыт общения с местными жителями. К тому же он еще отличный санитар, моряк и пилот. И наконец отличается неувядаемым оптимизмом.

Оптимизм, оптимизм… Долго ли еще можно будет протянуть с ним?

Раки сдержал свое слово. Со скоростью, от которой Гарри стало как-то не по себе, правительство Пауи приказало своей армии немедленно начать поиски пропавших по суше и по воздуху. Они начались в субботу семнадцатого ноября, то есть спустя четыре дня после взрыва рыболовного катера.

Официальный список жертв был заметно подправлен. Теперь он включал еще и массовика-затейника, шкипера гостиничной яхты, двух гостей-англичан и двух японских туристов. Интересно, что до объявления об этом Раки английские и японские дипломатические представительства даже не подозревали о том, что пропал кто-то из их соотечественников. Что ж, Раки набрал несколько очков на своем сочувствии и готовности всячески помочь в поисках.

Что касается имени Бретта Адамса, то его из списка исключили. Значит, Гарри был прав, подозревая за собой слежку! Раки несомненно доложили о посещении Гарри больничного морга, и генерал чуток подкорректировал картинку морской катастрофы.

14

Воскресенье, 18 ноября 1984 года

Тяжелая работа не давала женщинам времени остаться наедине со своими мыслями, но стоило им только вспомнить о том, что их мужья мертвы, как из глаз потоком лились слезы. Казалось, глаза управлялись в них независимо от прочих частей тела. Слезы текли и не сопровождались ни громким плачем, ни стенаниями. Слезы текли всегда, едва лишь женщины на какую-то минуту теряли состояние сосредоточенности на своей изнурительной работе.

Сильвана, которая никогда в жизни не желала другого мужчину, теперь видела в Артуре исключительно положительные черты и тосковала о невозможности простить ему то, что казалось теперь ничего не значащими грешками. Робкая Анни страстно желала успокоиться вечным сном на груди у Дюка, ощущать тепло его объятий. Невротическая Пэтти любила теперь вспоминать, каким понимающим был ее Чарли. Он ни разу ведь не упрекнул ее в том, что она взяла в дом Стефена. Он всегда служил ей защитой и опорой. Стоическая Кэри начисто позабыла все проявления несносной амбициозности Эда и те вечера, что она в одиночестве проводила в их доме, когда он уезжал. Теперь она хорошо помнила только его вечный энтузиазм и энергию, а те ужасные минуты, которые, как порой казалось, и составляют всю ее жизнь, уже просто-напросто не существовали в ее памяти. Сюзи про себя неумеренно каялась перед своим мужем. Она редко бывала ласковой с Бреттом и прекрасно знала это.

Теперь всем женщинам казалось, что у них была легкая, счастливая жизнь. А то, что они раньше так не думали… Плохое забылось полностью, а хорошее стало казаться прекрасным.

А что ныне? Пища поглощалась в молчании и печали, жизнь была не жизнью, а мучительным, изнуряющим, истощающим силы существованием в Долине Смертной Тьмы. Они не обращали внимания друг на друга, когда у них на глазах в очередной раз выступали слезы, так как утешения превратились бы в тотальный плач. Но по ночам каждая предавалась тяжким раздумьям и несколько минут, перед тем как заснуть, перебарывала свое тело, истосковавшееся по мужу. В теперешней их жизни, наполненной горем, лишениями и изнурительным трудом, эти короткие минуты интимной скорби казались роскошью.

Каждую ночь они видели во сне кошмары. Они кричали или всхлипывали с закрытыми глазами, но, когда просыпались, никому не рассказывали (и никого не расспрашивали) о зловещих грезах и бесформенных черных тенях ночи.

К тому времени, как всходило солнце, они всегда чувствовали себя полностью разбитыми. Анни, которая часто просыпалась среди ночи, полагала, что ночные страхи еще хуже, чем страхи дня. Несмотря на то что она горько оплакивала мужа, она ничего не могла с собой поделать, когда мысли направлялись к Гарри. Суеверие, которое порой охватывало сознание Анни, настойчиво подсказывало ей, что смерть Дюка — это наказание, посланное ей от Бога за ее распутные мысли. Но по крайней мере, Гарри был жив. Она спасла ему жизнь, уговорив не появляться на Пауи.

Джонатан также скорбел, но иначе, чем женщины. Осознание того, что он разлучен с Луизой, было выше того, что он мог перенести, поэтому, чтобы не думать о больном, он все часы и минуты отдавал работе. Больше всего ему напоминали о его жене эти женщины, которые теперь были под его началом. В своем горе и нужде они были так хрупки и уязвимы, что он разработал для себя в качестве защиты известную жестокость. Но втайне он возмущался смиренной покорностью, с которой они воспринимали его распоряжения. Он смотрел на их тонкие руки и думал о том, что никогда уже не увидит крепких смуглых рук Луизы. Он боялся того, что скоро забудет, как она выглядела, как от нее пахло. Порой этот страх обращался жестокостью к этим женщинам. Потому что они жили.

Занялся рассвет. Золотистый луч пробежал по светло-лазоревому небу и морю. Постепенно золото кроваво-оранжевого восходящего солнца вытеснило из природы утреннюю синь тумана. За ночь выпало много росы, поэтому тяжелые капли на верхушках высоких деревьев засверкали светлячками при первых же солнечных лучах. Густая зелень леса местами вспыхивала розовым, светло-желтым и кремовым оттенками цветов. Над деревьями взвивались в небо песни райских птиц, а папоротники и кусты покачивали ветками на свежем ветерке.

Анни с трудом раскрыла склеенные сном глаза. Что-то шевелилось возле ее бедра. Сонным движением она вытянула вдоль тела обнаженную руку, чтобы почесать ногу, и вдруг ее ладонь уперлась в теплый мех. В следующее мгновенье ее кто-то сильно укусил за палец.

Вопль… Страшный вопль Анни раздавался несколько секунд непрерывно, пока к ней не подползла с ножом в руке Пэтти и не подбежал с ружьем Джонатан.

Разобравшись, Джонатан рассмеялся.

— Было бы из-за чего шум поднимать, а то обычная крыса…

Анни нервно возразила:

— Но она была черная и по меньшей мере двенадцати дюймов в длину! Я подумала, что кошка…

— Здесь крысы таких же размеров, как кошки. А некоторые даже больше. Я знал, что они будут доставлять нам неприятности в пещере. Ну и что? Надо осмотреть рану и наложить на нее антисептический крем.

Исключая Пэтти, все остальные женщины в одну минуту взобрались на небольшое возвышение и обняли друг друга, чтобы никто не упал. Изумленный этим, Джонатан сказал:

— Интересные вы люди! Крыс боитесь больше, чем леса, кишащего террористами, скорпионами и хищными зверями, поедающими человеческое мясо. После завтрака я сделаю всем по рогатке. И тогда еще посмотрим: вы будете пугаться крыс или они вас.

Пока женщины рассаживались на корточках, чтобы съесть свой завтрак, Джонатан наставительным тоном говорил:

— Вы совсем не знаете матушки-природы, поэтому и боитесь ее. Согласен, без некоторых неудобств и я бы с удовольствием прожил. Например, без москитов, муравьев и роящихся возле лица мух. Но если вы перестанете бояться пауков и им подобных, жить вам станет гораздо легче. Вы больше не туристки. Вы провели здесь уже пять дней и стали частью всего сценария.

Он пробежал языком по зубам: нити от кокосовых орехов постоянно забивались между зубов и причиняли беспокойство.

— Я знавал одного летчика, который часто наведывался на своем вертолете в Канаду. Он рассказывал, что тамошние суды практиковали с малолетними преступниками очень любопытную штуку, которая называется: краткий курс выживания. Ребят завозили на вертолетах в самую чащобу и сбрасывали туда с рыболовным крючком, лесой и ножом. Все! Мой приятель подбирал их через недельку. Если верить его рассказам, то никто быстрее этих ребят не мог взобраться по раскачивающейся веревочной лестнице. За недельный срок они постигали основные азы выживания в экстремальных условиях. Они учились уверенности в себе и своих силах. — Он снова пробежал языком по зубам. — Вот этого вам как раз и не хватает сейчас. Так что отныне, каждое утро после завтрака, я буду учить вас разным вещам.

— Например? — спросила Сюзи.

— Лазанию по канату и по дереву, стрельбе, умению пользоваться рогаткой. Чему-нибудь в таком роде.

— Но зачем нам учиться всей этой чепухе? — возразила Сильвана. — Лично на мне лежит только готовка пищи.

— Никогда не знаешь наперед, что тебе понадобится В таких условиях. — Джонатан считал лишним доводить до их сведения, что из них всех только повариха в конце концов, вполне возможно, может остаться в живых. Скажем, сейчас, в данную минуту, все вы, леди, нуждаетесь в зубных щетках. — Он вытащил из кармана своей рубашки несколько небольших тростинок. — Жуйте на одном конце, пока он не измочалится — вот вам и щетка. Сильвана приготовит, раз она у нас такая повариха, немного пищевой соли, и мы будем использовать ее вместо зубной пасты.

— Интересно, откуда я возьму пищевую соль? — спросила Сильвана.

— Надо подыскать скалу с вмятиной на верхушке, вылить в эту вмятину ведро воды и подождать, пока солнце высушит это место. Воды больше не будет, зато получим пригоршню грязноватой соли.

Пэтти взяла с собой Сюзи и повела ее учиться плавать к водопаду. Сильвана взяла в руки пальмовую ветвь, разлохматила ее, как показал Джонатан, и стала выметать из их жилища листву и прочий мусор, так как за день могли незаметно наползти скорпионы, пауки и прочие нежелательные гости.

Пока Анни искала в лесу ротанг для их первого урока лазания по канату, Джонатан срубил шесть веточек, напоминающих по форме знак «игрек», и стал делать из них рогатки. Кэри пришлось разрезать свой бюстгальтер и бюстгальтер Пэтти для того, чтобы из завязок можно было сделать для рогаток тетивы. Сами бюстгальтеры превратились в пояса для Сюзи и Кэри, которые ходили без этой части одежды с самого дня бойни. А пояс в их теперешней жизни имел большое значение. За него можно было заткнуть нож, рогатку, повесить сумку с москитной сеткой. И хотя Кэри и Пэтти остались без бюстгальтеров, они не ходили с открытой грудью. Для того чтобы защититься от немилосердного солнца и острых веток джунглей, все женщины надели белые рубахи рыбаков (поверх своих пляжных нарядов), а также широкополые хлопчатобумажные шляпы и сандалии. Все это было взято с «Луизы».

А потом Джонатан стал делать веревочную лестницу для того, чтобы все женщины могли легко взобраться на дерево для обозрения окрестностей. Он сплетал волокна ротанга, пока у него не получился толстый канат длиной в двадцать футов. Он привязал один конец каната к крышке банки из-под наживки и перебросил его через нижнюю ветвь эвкалиптового дерева. Затем он влез на ветвь по этой двойной веревке и там стал производить с ней какие-то действия, которые живо напомнили женщинам вестерны, где ковбои стреноживали своих лошадей, оставляя их около салунов. Сидя на ветке эвкалипта, Джонатан стал связывать две части каната между собой через каждые двенадцать дюймов, чтобы получилось подобие ступенек для грубой веревочной лестницы.

Это приспособление помогло бы им взобраться при случае на дерево, но для того, чтобы взобраться к потолочной расселине в их пещере, им нужно было научиться лазать по настоящему канату. Сюзи и Сильвана были единственными из присутствующих, кто уж совсем давно бывал в летних лагерях и поэтому совсем позабыл это искусство. Впрочем, маленькая и юркая Сюзи довольно быстро освоила всю несложную технику этого дела. Нужно было взяться руками за канат чуть повыше головы, затем скрестить ноги в лодыжках, обхватив ими веревку. Затем нужно было подтянуть ноги вверх, не расцепляя их, передвинуть руки повыше, подтянуться на них, и снова поджать ноги. Неатлетично сложенная Сильвана оказалась неспособной постичь это упражнение. Во всяком случае, максимум, чего она добилась, так это висеть на канате в футе от земли и глядеть через плечо вниз исполненными ужаса глазами.

По дереву лучше всех лазала Сюзи. Желая продемонстрировать свои новые достижения, она взобралась по ветвям на высоту пятнадцати футов. Раньше она даже не подозревала, что у нее получится что-либо подобное, поэтому сейчас была преисполнена гордости за себя. Крепко оперевшись на ветвь руками, она подтянула вверх ноги и затем медленно, балансируя, выпрямилась на ветке. Она счастливо смотрела вниз, на остальных, и всем своим видом демонстрировала свое умение.

— Осторожно! — вскричал Джонатан, забегая под дерево.

Сюзи как раз в ту секунду сделала шажок в направлении ствола, и ветка обломилась.

Чисто инстинктивно Сюзи успела вскинуть руки вверх и уцепиться за ветку над головой. Это спасло ее от, казалось бы, неминуемого падения с высоты, которое обеспечивало перелом обеих ног. Сюзи повисла на ветке, пытаясь нащупать носками сандалий ствол дерева и стараясь не думать о возможном падении.

— Слева от тебя есть ветка! — крикнул Джонатан, выставив перед собой руки, готовый в случае чего принять на себя падающую Сюзи.

У Сюзи было такое ощущение, будто ее руки выкручивают из плечевых суставов, будто кто-то вонзал в эти суставы раскаленное докрасна железо. Медленно она протянула в сторону левую ногу, которая уперлась в ствол дерева.

Но зацепиться все равно было не за что. Ветки никакой не было.

— Выше! — скомандовал уже более спокойным голосом Джонатан.

Медленно, чувствуя уже, что теряет силы, Сюзи подтянула вверх левое колено и снова стала нащупывать носком сандалии ствол.

— Слишком высоко! — вновь начиная нервничать, крикнул Джонатан. — Не отрывай ноги от ствола и опускай ее вниз прямо! Примерно на шесть дюймов.

Затаив дыхание, он следил за попытками Сюзи. Наконец ей удалось отыскать ветвь, но носок сандалии тут же с нее сорвался.

— Два дюйма влево! — раздался снизу голос Джонатана.

Он продолжал напряженно смотреть вверх. Наконец Сюзи крепко нащупала ветвь и перенесла на нее часть своей тяжести.

— Теперь передвигай руки! Начиная с правой! Передвигай их в сторону ствола! Ни о чем не думай! Двигай руки и ни о чем не думай!

Медленно, — по два-три дюйма за шажок, — Сюзи начала подвигать руки к стволу. Вскоре она уже могла поставить на нижнюю ветвь правую ногу и перенести на нее всю тяжесть тела. Руки, с которых спало напряжение, дрожали и ныли.

Вздохнув от облегчения, Джонатан крикнул наверх:

— Не отпускай руки от той ветки, а эту попробуй на прочность. Покачайся на ней, дура, сначала! И больше не лезь туда, куда не знаешь!

— О'кей! — плаксиво отозвалась сверху Сюзи.

К его удивлению, вместо того, чтобы тут же спуститься с дерева, она полезла еще выше. Ему пришлось про себя признать, что девчонка оказалась храброй.

Следующий час прошел неспокойно. Анни старательно сооружала себе при помощи кокосовой скорлупы отхожую ямку, но прежде чем она смогла использовать ее, земля в ямке обвалилась. Анни разрыдалась.

Сюзи шла от водопада с полным ведром воды. За их лагерем на земле лежало поваленное дерево, Сюзи решила лишний раз потренироваться и… упала. Вода вся пролилась. Как Сюзи ругалась!

Сильвана, срубавшая ветки для костра, на котором собиралась приготовить обед, размахнулась неудачно топором, промазала мимо цели и при этом едва не снесла себе полноги. Она с отвращением посмотрела на свои сломанные ногти и отшвырнула топор в сторону.

— А теперь подними и больше его не трогай. Таким топором веточки не режут. Я его храню для постройки плота, — раздался за ее спиной спокойный голос Джонатана.

Сильвана резко обернулась и окатила его одним из своих самых гордых и надменных взглядов. Но потом только вздохнула и послушно подняла топор.

Через несколько минут после этого Кэри разодрала себе большой палец на руке рыболовным крючком. Это было уже довольно серьезно, потому что в тропиках любая маленькая ранка могла обернуться инфекцией и заражением. А у Кэри и так руки были, мягко говоря, не белоснежными. Она крепко ругнулась, затем приложилась ртом к ране, высосала, сколько могла, крови и выплюнула ее на землю.

Анни, наблюдавшая за этой сценой, с тревогой спросила:

— А что мы будем делать, когда закончится антисептический крем?

— Будем использовать кипяченую морскую воду. Сработает не хуже крема, — ответил Джонатан, не раздумывая.

Пэтти едва не угодила в по-настоящему неприятную историю. Они ловили с Джонатаном рыбу. Стоя по пояс в воде, она старалась руками достать моллюска из полуоткрытой раковины, которая прилипла к скале. Джонатан не сразу заметил это, а когда заметил, убрал руку Пэтти. Через секунду раковина с треском захлопнулась.

Джонатан сказал:

— Никогда больше этого не делай. И вообще остерегайся раковин моллюсков и ракообразных. Не трогай их руками, если они открыты. Либо металлической пластиной, либо деревяшкой. Иначе раковина может захлопнуть твои пальцы так, что не вырвешься. Подойдет прилив и… Ясно?

Когда лагерь был приведен более или менее в порядок, они устроили десятиминутный отдых. Переводя свой взгляд с одного невоодушевленного лица на другое. Джонатан сказал:

— Не корите себя, вы все сделали как надо. Теперь вы поняли, что можете сделать гораздо больше того, что считали пределом для себя. Ну что ж, будем строить плот? Мы построим его здесь, между лагерем и водопадом.

Пэтти изумилась:

— А почему не на берегу?

— Слишком рискованно. С проходящего катера могут заметить либо плот, либо нас.

Они решили строить плот там, где было дерево — на опушке леса. Когда плот будет готов, они спустят его на воду при высоком приливе и подведут к водопаду, где его никто не заметит. Он будет находиться в постоянной готовности, и загрузить его всем необходимым будет очень просто это займет не больше пятнадцати минут. Они выведут его за рифы при приливе. Джонатан уже разведал самый чистый проход. Поскольку плот будет прямоугольным, он должен держать курс все время на юг, в направлении приливного течения.

— А он будет большой? — спросила Кэри практично.

— Девять на двенадцать, — ответил Джонатан.

— Но это слишком огромный! — воскликнула Пэтти. — Ради каких-то семидесяти миль строить такую махину!

— Каких-то семидесяти миль?! — нервически вскричала Сюзи. — Эти семьдесят миль мне кажутся непреодолимой Вселенной!

— Девять на двенадцать — самые подходящие размеры для шестиместного плота, — твердо сказал Джонатан. — Если больше, то его разобьет большая волна, если меньше — в конце пути кого-то недосчитаемся. И запомните: плот сидит в воде не так удобно, как лодка. Плот все время подбрасывает, ворочает, накреняет, а иногда и переворачивает. У него такая форма, что волны могут швырять его во все четыре стороны попеременно. И никогда не знаешь — куда швырнет через секунду. Плот меняет галсы один за другим и почти независимо от тех, кто на нем находится.

Сильвана мрачно проговорила:

— Плот — это такой девятифутовый квадрат? О, я знаю, у меня будет на нем морская болезнь!

— Тебе еще придется на нем спать, — сказал Джонатан. — Кроме того, мы должны захватить с собой еду, питье и снаряжение. Все путешествие не должно занять больше трех дней, но не нужно на это особенно рассчитывать. А допустишь в море ошибку — пропал. Море не знает к таким жалости.

— Как мы собираемся построить плот? — спросила Кэри.

— Срубим несколько пальм, обстругаем их, свяжем бревна между собой ротангом… Впрочем, нет. Лучше используем для этой цели лозы лесного винограда. Они тоньше, но, по крайней мере, без сочленений. Ничего, сплетем их в толстые веревки. Выдержат. Бревна нужно будет связать в турникет крепко-накрепко. Это самая трудоемкая и длинная часть всей работы. Потом прикрепим к плоту три поперечных бревна — для безопасности. Когда мы все это сделаем, проконопатим плот дамитом.

— Чем-чем? — спросили сразу же женщины.

— Наполнителем, чтобы не было трещин. Это сделает плот водонепроницаемым. Лесная смола, сок некоторых деревьев. Он и называется дамитом. Его очень легко найти: у корней деревьев валяются такие черные лепешки. Можно также использовать дамит и для ночных факелов, и для склеивания. Если вам нужен крепкий клей, разбейте лепешки на мелкие кусочки, ссыпьте все это в какую-нибудь емкость и растопите на солнце. Аборигены конопатят клеем из дамита свои каноэ.

Сюзи сказала:

— Послушать тебя, так джунгли — это прямо магазин строительных принадлежностей.

— В джунглях все необходимое берется бесплатно, в отличие от магазина, — ответил, улыбаясь, Джонатан. Анни встревоженно взглянула на него.

— А ты уверен, что виноградные лозы выдержат? Джонатан ответил:

— Когда соберем, придется их тщательно отсортировать и избавиться от хрупких и гнилых. Мы обрежем их по разной длине, от пяти до десяти футов. Так что если перетрутся в одном месте, в других будут держать.

— А они не размокнут от воды? — не унималась Анни.

— Мы их обмажем кокосовым маслом. Это должно сделать их водоустойчивыми, гибкими. Да и перетираться будут медленнее.

— А где мы здесь купим кокосовое масло? — спросила Сюзи.

— Растопи кокосовую мякоть — и получишь кокосовое масло. Разожжем в лагере специальный костер и сделаем. Ночью.

— И что же, нам придется полагаться только на течение? — нервно спросила Пэтти.

— Отчасти. Но у нас будут также бамбуковые шесты или весла.

Некоторое время держалась пауза, которая говорила о том, что женщинам во все это не очень-то верится.

Потом Пэтти спросила несмело:

— Ты уверен, что нам здесь нигде не удастся купить катер?

— Сходи да купи, а я посмеюсь.

— Может, мы поплыли бы быстрее, если бы сделали парус? — предложила Кэри.

— Я и сам об этом думал, но ума не приложу, как приспособить мачту так, чтобы она прямо стояла на нашем плоту.

Сюзи язвительно проговорила:

— Так ты ж вроде бы моряк? Как же ты не знаешь, как сделать мачту?

— Ты умеешь водить машину? — спросил ее Джонатан и, не дожидаясь ответа, который и так был ясен, сказал. — Ну конечно, умеешь. А чинить автомобиль ты умеешь? Я что-то сомневаюсь. А ты знаешь, как собрать автомобиль? Так вот, я всю жизнь плавал на многотонных танкерах. Пока не купил «Луизу». Я плавал на разных кораблях, но ни одного из них не построил.

— Ты уверен, что наш плот поплывет? — не отставала Пэтти.

— Есть только один способ проверить.

Вся остальная часть дня у женщин ушла на поиски бамбуковой рощи, на сбор дамита и виноградных лоз и доставку их в лагерь. Джонатан выбрал пятнадцать пальм, которые требовались для постройки плота, и начал валить их. Это был тяжкий, изнуряющий труд. Как только на землю падало очередное дерево, к нему тут же устремлялись Пэтги и Кэри, очищали его от веток и волокли к растущей куче на поляне. Тащить по земле пальму, пусть и лишенную ветвей, тоже было нелегко. Ни одна из женщин не была допущена к рубке пальм. Впрочем, они и не рвались на эту работу. Только Кэри попробовала было свалить одну пальму, когда Джонатан отошел в сторону по нужде. Она подняла руки с топором точно так же, как это делал он, и ударила по стволу так же ровно, как и он. Но после удара по всей левой руке, от кисти до плеча, вдруг прокатилась волна дикой ноющей боли. Как будто после сильного замаха теннисной ракеткой она промахнулась по мячу. Топор упал на землю, а Кэри схватилась за больную руку.

Сзади раздался голос Джонатана:

— Это наш единственный топор. Я не хочу рисковать, обучая тебя тому, как им пользоваться. Ты за час превратила бы его в обычный тупой кусок железа.

Кэри была посрамлена и вытеснена с рабочей площадки.

Где-то в семидесяти ярдах вверх по течению реки, в бамбуковой роще, увлеченно работала Анни. Она рубила бамбук двухфутовым мачете с лезвием, острым как у бритвы. С каждым новым ударом у нее все больше прибавлялось уверенности. Сильвана отказалась даже касаться «этой зловещей штуки», поэтому ее работа состояла в том, чтобы оттаскивать зеленый бамбук, срубленный Анни, к лагерю.

Джонатан объяснил им, что они нуждаются в водонепроницаемых емкостях для хранения на плоту сушеной рыбы и пресной воды.

— Бамбук полый, — говорил он, показывая им в качестве образца тонкий зеленый ствол. — Но в сочленениях есть крепкие перемычки. Перерубите ниже перемычки и выше. У вас получится чудесный сосуд с крепким дном. Крышку сделайте тоже из перемычки, обрубив стебель по обе стороны от нее. Нам потребуется много таких контейнеров. Размером от кружки до кухонной кастрюли. Дерзайте.

Все казалось просто, пока женщины слушали объяснения Джонатана, но тогда они даже не представляли, насколько адским окажется их труд и сколь часто им придется в отчаянии отбрасывать в сторону окровавленными руками сломанные куски бамбука.

Вторник, 20 ноября 1984 года

К концу первой недели лесной жизни женщины чувствовали себя уже не такими безнадежными и испуганными.

По утрам, после рассвета, с моря долетал легкий бриз, влажность казалась не такой интенсивной, а солнце еще не входило в полную силу. Поэтому они старались использовать это краткое время дня на все сто процентов.

Довольно быстро у всех установился практически неизменный ежедневный режим. Сначала завтрак, потом умывание. Потом осмотр пола их жилища с пальмовым веником в руках, расправа со всякой ползучей мерзостью. Затем Анни перевязывала руку Кэри. Затем в течение часа у них был урок выживания, после чего все шли работать. Работали до полудня. Потом, тяжело дыша и умирая от жары, лежали на земле и дожидались того часа, когда солнце хоть немного над ними сжалится и можно будет снова вернуться к работе. Ели перед самой страшной жарой и вечером после работы.

Каждый день, когда был высокий прилив, Кэри и Пэтти бросали все свои дела и мчались на берег ловить рыбу. Если они пропускали момент наступления прилива, то ждали следующего, отдирали от скал раковины моллюсков, вылавливали их в заводях. Рыбная ловля ставилась выше даже постройки плота, потому что без постоянной пищи их энергия и остатки оптимизма улетучились бы в самое короткое время.

Каждый день Джонатан всем без исключения женщинам давал уроки рыбной ловли. Это было очень важно, чтобы каждая из них на крайний случай научилась сама себе добывать пищу.

Однажды Пэтти поймала странную рыбку с гладкой и скользкой кожицей.

— Берегись, она ядовитая, — предупредил ее Джонатан. Всякая рыба, у которой нет чешуи, как у той, что ты поймала, ядовита. Ядовиты и рыбы, покрытые щетинками или иглами. Эти мерзавцы любого человека заставят волком завыть. Брось их сейчас же, как поймаешь. И не в воду, а на землю — пусть дохнут. — Подумав, он прибавил: — Выбрасывай на землю также тех ярко раскрашенных рыбешек, которые надуваются шаром, когда достаешь их из воды.

Джонатан также дал несколько указаний и советов относительно того, как обращаться с теми рыбами, которые могут поцарапать или ужалить человека. Это были, главным образом, синие, в форме тарелки стингреи, скрывавшиеся на мелководье, отвратительные на вид камень-рыбы и мрачные, с огромной пастью рыбы-жабы.

Женщины все никак не могли успокоиться насчет акул, хотя Джонатан уже не раз говорил им, что обычно тропические акулы не являются агрессивными, так как здесь им и без человека хватает всякой пищи. Кроме того, они не могут переплывать рифы и забираться в лагуну, потому что там для них слишком мелко.

— Но я видела акул в лагуне! — возражала возбужденно Сюзи.

— Маленьких акул ты видела. Не больше четырех футов в длину. Они безвредны для таких медведей, как мы. Кроме того, я уже говорил, что они сами не любят напрашиваться на неприятности, трусишки. Ты можешь спугнуть их просто: плесни в их сторону водой или ткни в нос палкой. Если у тебя не идет кровь и если ты не поднимаешь шума, они к тебе никогда не подплывут.

— А что же, выходит, мы в воде царицы природы? Джонатан подумал, потом сказал:

— Если у вас и случатся проблемы, то, скорее всего, только из-за барракуды. Вот это, я вам скажу, сволочь так сволочь!

Каждый вечер перед сумерками, в шесть часов, Джонатан проверял свои пресноводные ловушки на рыб. Он установил их как раз там, где сразу от берега начиналась бамбуковая роща, где поток вливался в реку, питающую водопад. Джонатан привязал к ветвям деревьев лесы — на обоих берегах, — опустил их в воду и менял наживку каждый день. Он также соорудил две подводные каменные стены. Барьеры тянулись от противоположных берегов, и их противоположные концы находились один от другого всего в футе. За дыркой была сооружена сеть — Джонатан связал ее из москитных сеток, — притопленная камнями. Всякая рыба, плывшая вниз по течению, автоматически попадала в эту хитро устроенную ловушку, а повернуть назад не могла, так как здесь течение было очень сильное. Поскольку ловушка была устроена под водой, рыба могла жить в ней и, следовательно, сохранять свежесть в течение хоть целого дня. Все виды пресноводных рыб здесь были съедобными, и сеть Джонатана ежедневно приносила ему богатый улов из рыбы, креветок и речных крабов. И ведь практически никаких трудов!

Для того чтобы спастись от москитов, которые с наступлением сумерек тучами налетали из леса, топких болот и застоявшихся прудов, Анни на ночь устраивала над лагерем заградительный дым, сжигая листву.

Каждый вечер Сильвана проворно потрошила и варила рыбу. Затем она ставила две бамбуковые кастрюли, наполненные холодной жареной рыбой, в полное ведро воды, чтобы до еды не добрались муравьи, и прикрывала кастрюли сверху куском ткани от рубашки. Они ели холодную рыбу на завтрак, холодную рыбу на обед и горячую вареную рыбу на ужин.

Всю лишнюю рыбу Сильвана непременно коптила на сооружении, которое по форме напоминало вигвам. Это, конечно, было дело рук Джонатана, который просто связал домиком три молодых деревца, а внизу устроил треугольную жаровню, под которой был разложен огонь. Для морского путешествия, которое они задумали, требовалось запастись непортящейся долгое время копченой рыбой. На жаровне рыбу жарили, а выше, на верхушке «вигвама», лежали ломти и медленно коптились.

Сильвана стремилась поддерживать лагерь по возможности в чистоте. После еды она начищала свои бамбуковые кастрюли песком и аккуратно складывала в оловянную бадью.

Постепенно женщины стали менее щепетильными в вопросах своей кухни, и настал тот день, когда пойманных лягушек, змей и ящериц обезглавили и стали жарить, держа на палочке над костром. Сильване больше нравилось варить креветок и крабов. Но самым ее любимым блюдом стала густая похлебка, приготовленная из мидий, улиток и морских ежей. Все это тщательно проваривалось в целях уничтожения микробов. Сюзи смотрела на то, как быстро овладевает навыками домашней работы Сильвана, и только дивилась этому, так как знала, что та за всю свою жизнь не знала никакого подобного труда, если не считать заправления кровати.

Во вторник, на седьмой день после пляжной резни, во время завтрака Сюзи вдруг стало не по себе, она внезапно почувствовала, что ей неприятна сама мысль о запахе той рыбы, которую они ели изо дня в день… Сама мысль об этой рыбе и ее запахе… Она пронзительно закричала, ударилась в слезы, отшвырнула от себя кокосовую скорлупу, которая служила тарелкой, вскочила на ноги и бросилась в джунгли.

— Стой, дура! — крикнул, обеспокоившись, Джонатан.

— Нет! — бросила па бегу через плечо убегающая Сюзи.

— Господи, что за ребячество, — проговорил Джонатан с набитым рыбой ртом. — Опасностям навстречу? Ну, давай, давай. Не ходите за ней. Кор-р-рова!

— Нет, не корова! — гневно воскликнула Пэтти. — Мы все думаем точно так же, как и она!

Женщины переглянулись, и, казалось, тут же между ними состоялось молчаливое согласие. Их всех давно уже тошнило от запаха грубо приготовленной рыбы, от вкуса вареной рыбы, от самой мысли о кокосах. И хотя в джунглях можно, было достать самую разнообразную пищу, Джонатан с самого начала решил не тратить на это время, кроме того, не хотел подвергать женщин риску заболеть. До тех пор пока они жили на вареной рыбе и кипяченой воде, — что касается сока зеленого кокоса, то он не давал им его чрезмерно, так как знал за ним свойство быть сильным слабительным, — о дизентерии можно было не беспокоиться. Он полагал, что женщины должны выдержать эту монотонную диету, так как на добывание иной пищи потребовалось бы время, а у них была каждая свободная минута на счету.

Пробежав несколько сотен ярдов, Сюзи остановилась. Видимость стала очень плохая, она видела только сомкнувшиеся стволы и кустарники джунглей перед собой, справа и слева, сзади… Земля была устелена плотным слоем из опавшей листвы и веток. Она задрала голову, но вместо неба увидела лишь густые, подрагивающие серебристые нити паутины, которую пауки плели от дерева к дереву. Она испугалась своего одиночества в этом молчаливом и зеленом лесу, который олицетворял собой мрачную угрозу. Впрочем, она чувствовала себя одинокой и там, в лагере. Эти две атлетичные сучки, Кэри и Пэтти, спелись между собой на постоянной рыбной ловле. Анни и Сильвана тоже были «не разлей вода»: либо колдовали над кастрюлей с рыбой, либо валили бамбук. Дай им по деревянной ложке и по фартуку, и они даже не заметили бы, наверное, что уехали из Питтсбурга.

И никого из них, кажется, не волновало, что Сюзи осталась без пары. Набирать воду у водопада было нелегкой, нудной работой. К тому же приходилось выполнять ее одной. Сюзи никогда бы раньше не подумала, что ей придется очень переживать за то, что ее игнорирует кучка каких-то сучек.

«Ну и черт с ними!» — подумала она.

Спустя час джунгли разомкнулись, и на опушке показалась широко улыбающаяся Сюзи. Уже издали было видно, что она что-то прижимает к животу. Джонатан несколько минут назад ушел валить пальмы для плота, да и остальные уже думали приступать к своей обыденной работе.

— Эй, смотрите, что у меня! — крикнула Сюзи, приближаясь.

Она достала из-под заправленной в штаны рубашки и подняла над головой какой-то смугло-пурпурный плод величиной со сливу.

— Вкус у них, я вам скажу! Обалденный! — весело воскликнула она. — Похоже на хурму, только без сердцевины.

— Фрукты! Фантастика! — закричала от радости Пэтти. — А я уже начинала беспокоиться за недостаток витаминов.

Анни тревожно спросила:

— А ты уверена, что они не ядовитые?

— Разумеется. Я съела их штук шесть. Они просто великолепны!

Женщины обступили Сюзи со всех сторон, жадно глядя на то, как она расправляет подол рубашки и высыпает фрукты на землю. Они тут же бросились на корточки, стали подносить фрукты к лицу, вдыхать их действительно тонкий аромат… Что-то вроде персика, но в отличие от персика у этих фруктов вкус был еще лучше, чем запах. Пэтти и Кэри, а за ними и Анни, забыв обо всем, набросились на кучу принесенных Сюзи лесных плодов. Сильва-на тоже присоединилась к ним, но не с таким энтузиазмом.

— Надо оставить немного Джонатану, — сказала Анни, с чувством некоторой вины взяв с земли уже третий по счету плод. — Последний раз у меня был такой зверский аппетит, когда я была беременна Фредом. Но тогда я ела огурцы.

Но к тому времени, как в лагерь вернулся Джонатан, чтобы узнать, какого черта к нему не пришла Кэри, на земле осталось лишь два фрукта. Женщинам было стыдно за свое обжорство. Они разводили руками, пытаясь дать ему понять, что не могли взять себя под контроль, а сами испытывали в это время почти неудержимое желание съесть и оставшееся.

Джонатан обратил внимание на то, что у Сюзи была не заправлена рубашка, и сказал для начала:

— К телу прижимала? Ну и зря. Может пойти сыпь. Он нагнулся за плодами и надкусил один.

— Сказал бы просто спасибо, — проворчала Пэтти. Сюзи сообщила, что собирается вернуться в джунгли и принести еще.

— Никуда ты не пойдешь, — раздраженно заявил Джонатан. — С них даже кожура не снимается, я уж не говорю о том, что они сырые. Мы о них ничего не знаем, а вдруг — ядовитые? А если ты хочешь жрать все подряд, что увидишь на ветках, — пожалуйста, только других не подзуживай. А вообще-то лучше нанять нам дегустатора. На Пауи нет обезьян, зато крыс предостаточно. Мы поймаем крысу и будем держать у себя. Если она съест что-нибудь и не помрет, значит, и нам можно.

Крики возмущения в один миг наполнили лагерь и оглушили Джонатана. Разве он мог предполагать, что женщин ужаснет одно только робкое предложение поселить у них в лагере здешнюю крысу, размером с кота?

Наконец, успокоившиеся, но не убежденные, женщины разошлись по своим рабочим местам.

Сверху лагерь накрывал бледноватый и процеженный лесом лунный свет. Анни во второй раз, покачиваясь, показалась из их убогого жилища и неровной походкой, но явно спеша, побрела в сторону того места, которое они договорились использовать для отправления естественных нужд. Там она нашла Сюзи. Та лежала на земле, не имея, видно, сил уже подняться на руках. Ее бешено рвало.

Анни прохрипела:

— Кажется, я умираю.

— Я тоже… — донеслось от Сюзи, которую на какую-то минуту прекратили мучить жестокие колики, но не успела она передохнуть, как все началось снова. Дикая боль рвалась ей в мозг. Кишечник, казалось, кто-то пропускает через мясорубку. Трусы у нее были спущены с бедер и куда-то упали, может быть, даже в дырку. Или мимо? Какая теперь разница?

Анни лежала в ближайшем кустарнике, и оттуда доносились приглушенные сдавленные звуки. Ее голова находилась в каких-то дюймах от того, чем ее вырвало… — А может, не ее, а Сюзи?.. Но так или иначе, а она не могла даже пошевелиться и ждала терпеливо, когда к ней вернутся силы, хотя бы немного. Она почти ничего не видела, глаза окутала какая-то плотная пелена, в ушах стоял звон. Тем не менее ей показалось, что кто-то ползает рядом. Похоже, Сильвана.

Вдруг живот Анни опять скрутило, что-то хлынуло из заднего отверстия, но она была так обессилена, что даже не смогла раздвинуть ноги.

Звуки, которые производили женщины, бегая от жилища до отхожего места, разбудили Джонатана. Взяв ручной электрический фонарик, он пошел искать их.

В тонком луче света Джонатан смотрел на женщин, ползающих на коленях вокруг своих экскрементов и рвоты, свернувшихся от боли клубочком. Они всхлипывали, рыдали в голос, кашляли, подавившись слюной… Всех их неудержимо поносило и рвало.

Сюзи лежала неподвижно, раскинув руки и ноги. Кажется, она была без сознания.

Не было никакого смысла перетаскивать этих коров сейчас же в их жилище. Чтобы они и его загадили? Лучше уж ему пойти набрать какого-нибудь снадобья, чтобы прочистить им желудки, как только рассветет. После этого, наверное, нужно будет их помыть, что ли…

Жалобы начались спустя полчаса после того, как все они отведали сказочного фрукта, принесенного из джунглей Сюзи. Интересно, на сколько в связи со всем этим затянется постройка плота? Джонатан с раздражением задавал себе этот вопрос, возвращаясь к жилищу. Надо будет тщательно промыть и прочистить все запасные посудины и залить их свежей водой, потому что одним из самых жесточайших мучений дизентерийного больного является обезвоживание организма.

Как только рассветет, он пойдет в лес искать молодые побеги красного имбиря. Когда находишься в джунглях, тебя постоянно преследуют две проблемы: запор и понос. От запора хорошо помогает попо, а вернее, семена этого растения, а от поноса — дикий имбирь. Джонатан прислушался к своему самочувствию — все-таки тоже попробовал — и решил, что вполне обойдется несколькими семенами попо.

После ужасной ночи все, за исключением Сильваны, обнаженными плескались в лагуне: теперь уже нечего было стесняться человека, который ухаживал за ними, обтирал, мыл, затем относил, — между прочим, тоже обнаженных, — обратно в их жилище и, наконец, с ложечки кормил рыбной кашицей, смахивая с их щек непрерывно катящиеся слезы. Сильване нужно было простирать их одежду в кипятке и наполнить свежей водой все бамбуковые кастрюли.

В среду, двадцать первого ноября, наутро после того злосчастного дня, когда Сюзи отыскала в лесу пурпурные плоды, Джонатан решил сходить окунуться. Спускаясь по извилистой дорожке между скал, он заметил вынесенную морем автомобильную покрышку на берегу. У него не было никаких доказательств, но он очень хотел верить в то, что одна из тех покрышек, которые он использовал на «Луизе» в качестве кранцев. Он был уверен, что как-нибудь сумеет найти ей применение на плоту, поэтому решил захватить с собой в лагерь.

Приближаясь к лесу, он вдруг услышал шум низко летящего самолета. Джонатан тут же бросился в ближайшее укрытие, и в следующую секунду над его головой промчался маленький самолет-амфибия, сверкая на солнце серебристыми плоскостями. Они несколько раз видели или слышали пролетающие самолеты, но никогда ни один из них не приближался так близко к их лагерю.

К своему ужасу и ярости, Джонатан вдруг увидел Сюзи, которая вышла на открытое место на вершине водопада. Она подпрыгивала на черных камнях и размахивала руками. Выглядела она на редкость нелепо: огромная мужская рубашка и самодельные штаны, которые Анни сшила ей из другой рыболовной рубахи, сделав из рукавов штанины.

Пригибаясь, Джонатан быстро добежал до нее и рванул Сюзи на себя, схватил и покатился с ней в укрытие, как раз за секунду перед тем, как самолет пролетел над лагерем во второй раз.

Ее синие испуганные глаза встретились с тяжелым взглядом его песочных глаз. Сюзи пронзительно закричала от страха: никогда еще не приходилось ей видеть разъяренного Джонатана.

— Ты, глупая идиотка! — крикнул он. — Только не говори мне, что это был гражданский самолет и поэтому ты подумала, что в нем сидят гражданские лица! Мы видели небольшой военный самолет в море, и мы не тронулись с места, потому что знали, что идет война, а ты… Ты выбежала и стала размахивать своими погаными руками, чтобы на самолете знали, где мы!

— Нас ищет «Нэксус», неужели не понятно?! — защищаясь, тоже кричала Сюзи. — Я знаю, что Бретт организовал наши поиски! Кто знает, может, нас ищут уже все эти восемь дней и только из-за твоей вонючей осторожности не могут найти! Я уверена, что этот самолет был послан на наши поиски! Уверена! В нем мог быть Бретт! — Она ударилась в слезы. — Ты не говорил нам не махать руками пролетающим самолетам, надменный гад!

— Я много чего вам не говорил, потому что я не могу обо всем знать, все предвидеть, но хоть немножечко думай, прежде чем что-либо сделать, дура! Наша задача — скрываться! Скрываться до тех пор, пока мы не покинем остров. Если кто-нибудь из нас допустит ошибку, что-то не додумает, это может стоить жизни не только ему одному, но всем нам!

— С какой это стати я должна делать все, что ты прикажешь?! — крикнула в ярости Сюзи. — Только для того, чтобы не отставать от других сучек, которые только и делают, что пресмыкаются перед тобой? Да? А вот это видел?!

— Они слушают меня, потому что я лучше знаю, как нам спастись, потому что я больше знаю о джунглях.

— Если бы только из-за этого! — крикнула Сюзи, со злорадным удовольствием передразнивая австралийский выговор Джонатана. — «Неплохо, Анни…» «Хорошая работа, Пэтти…» «Я и сам бы лучше не смог сделать, Кэри…» Эти сучки не сделают ничего без твоего указания! Они сидят, поджав лапки, в ожидании твоего вонючего одобрения!

«А ведь тут она права, — подумал Джонатан. — Все женщины одинаковы. Превращаются в детей малых, когда дело доходит до испытаний. Но дай им мужика — любого, — который согласился бы взять на себя конечную ответственность за все, и они будут ходить за ним на цыпочках, делать все, что бы он ни сказал… Что бы он ни сказал…»

Джонатан сказал:

— Это потому, что я здесь единственный парень. Я пытаюсь ободрить их, вдохнуть в них веру в жизнь и силы.

— Да ты же рабовладелец! Мы все зависим от тебя! И тебе это нравится, я же вижу! И им тоже! — Сюзи вырвалась из рук Джонатана и, спотыкаясь на камнях и всхлипывая от гнева, пошла к их лачуге.

Когда Сюзи вошла в их жилище, Сильвана мягко сказала:

— Я только что подмела пол, не заноси грязь. Джонатан говорит, что когда начинаешь день с того, что наступаешь голой пяткой на притаившегося под листвой скорпиона, потом все валится из рук.

Задохнувшись от злости, пародируя тон Сильваны, Сюзи язвительно сказала:

— «Джонатан говорит! Джонатан говорит!» А мне плевать на то, что говорит Джонатан!

Сюзи выбежала из хижины и увидела охапку листвы и веток папоротника-орляка. Она схватила весь этот мусор, вернулась в хижину и стала разбрасывать его по полу, топча ветки и листья ногами и крича от ярости.

В проеме выхода показалась голова Джонатана.

— Ничего, все нормально. Просто она огорчена, — стал объяснять он изумленной Сильване.

— Огорчена? Ну так я тоже огорчена! Или она выметет сейчас же весь этот мусор, или пусть не рассчитывает на то, что я приготовлю ей сегодня завтрак! Кстати, ты слышал звук самолета?

Четверг, 22 ноября 1984 года

Несмотря на не отступившую пока еще болезненную усталость и слабость, женщины вернулись к своей работе. Сначала они клали тонкие стволы на дорогу от лагеря до берега, чтобы было легко спустить плот на воду.

Когда же женщины приступили к связыванию вместе бревен плота, оказалось, что это не сравнимый ни с чем по тяжести и сложности труд.

— Я больше не могу! — воскликнула Кэри. Джонатан подошел к бревнам, которые связывали Кэри и Пэтти, и пнул их. Стало сразу видно, что виноградные лозы вихляются на них как попало. Джонатан нахмурился.

— Вязать надо крепче, Кэри. От этого будет зависеть твоя жизнь. И моя.

— Послушай, я не специализировалась на такой работе! — раздраженно возразила Кэри. Ее раздражение очень напоминало раздражение ребенка, которому вдруг поручили делать тяжелую работу. Она взглянула с жалостью на свои перевязанные руки и сказала: — Я никогда не занималась плотницким делом, пойми! У меня просто не получится лучше!

— Никто из нас раньше этим не занимался, — сказал Джонатан. — И ты можешь сделать лучше. Затягивая лозы, упри в бревно ногу — так будет удобнее. Смотри — показываю еще раз.

Увидев покорное выражение лица в ответ на свои возражения, он подумал: «Беда с этими бабами. Сдаются без боя. Нет, их неудачи и разочарования не закаляют, как мужиков».

Кэри вытерла пот со щек. Извиняющимся тоном она сказала:

— Наверное, у меня бы получилось лучше, когда я была помоложе. Когда мы детьми ездили в летние лагеря. Но после родов… Я уже не такая сильная Да и руки все еще болят.

— Ничего, придется позабыть о твоих руках! — жестоко отозвалась Сюзи. — Иначе мы здесь на всю жизнь останемся!

Сильвана, которая работала с ней в паре, прервала ее строго:

— Поменьше разговаривай, Сюзи. Ты лучше на себя посмотри! — Она взглянула на Джонатана, который приближался, чтобы проверить их работу. — Сюзи только делает вид, что затягивает. Посмотри на ее руки и посмотри на мои! У меня вон какие волдыри, а у нее хоть бы один! Ей наплевать! Ну вот, посмотри на ее бревна! Они же развалятся при первой же волне!

Сюзи прищурила глаза и, глядя косо на Сильвану, сказала:

— Не забывай, Сильвана, я фунтов на девяносто легче тебя! Поэтому, конечно, я не могу так затягивать, как ты. Где мне силы-то взять? А что до твоих волдырей… Они оттого, что ты никогда в жизни не делала никакой работы, а тут вот сподобилась! С непривычки, вот и все.

Тоном примирения Анни сказала:

— Мы не можем позволить себе быть торопливыми в работе или равнодушными к ней. Мы ведь не хотим, чтобы эта штука развалилась под нашими ногами в воде.

Сюзи сорвала свои лозы с бревен и проворчала:

— Ты намекаешь…

Ее прервала разгневанно Пэтти:

— Если она не намекает, то я намекаю!!! Я следила за тобой и видела, как ты «работаешь»!

Конфликт между этими женщинами получил наконец возможность вырваться наружу. Раньше они не могли себе этого позволить, так как, будучи женами коллег по работе, должны были быть вежливы друг с другом.

— Сюзи всегда отлынивает от работы, — обвинила ее Сильвана вновь.

— У меня же не такое бычье сложение, Сильвана. К тому же я ем только то, что дают всем, а не ворую еду во время готовки!

— Мне же надо проверить вкус, как по-твоему?! За время пребывания здесь я ужала пояс на четыре дюйма, хорошо же я ворую! — выкрикнула Сильвана истерично и подняла свои руки ладонями вверх. — Посмотри на мои руки! Видела? А теперь не хочешь ли пойти разделать рыбу?

— Лучше уж я не буду мараться, а пойду ловить ее, как это делает Пэтти. Не думаю, что у меня получится хуже, — парировала Сюзи. — Все пашут как проклятые, а она, видите ли, рыбку ловит! Хорошенькое занятие, я тоже так хочу! А что до этой неповоротливой амазонки Кэри, то я даже бревна связываю быстрее.

Кэри взвизнула:

— Потому что только я здесь и делаю это на совесть! Джонатан некоторое время ошеломленно слушал этот визгливый обмен любезностями, а потом, перекрывая его, сказал:

— Нам всем надо постараться работать, как части единого механизма. Этот вонючий плот — самая важная вещь сейчас в нашей жизни! Что вы делаете? Разве можно сказать, что мы строим плот с любовью и заботой? Нет, мы ненавидим его! Ну и как вы думаете, захочет он нас провезти семьдесят миль по морю после этого?

— Что ты хочешь сказать насчет частей единого механизма? — спросила Пэтти.

— Вы пока работаете, как футболисты, которые не знают, что такое пас. Как в парном теннисе, где теннисиста абсолютно не волнует игра его партнера.

Кэри сказала:

— Он прав. Нам придется научиться этому. Будем работать согласованно и следить за ошибками друг друга.

Еще раз пытаясь водворить на рабочей площадке мир, Анни сказала:

— Сюзи действительно не может сильно затягивать лозы, потому что она еще не оправилась от болезни, но у нее проворные пальцы. Она здорово может вязать узлы. А вот, например, узлы Пэтти не так хороши, потому что она торопится. Зато она сильная и может хорошо затягивать. Пусть Сюзи и Пэтти работают в паре, а?

Пэтти представила себе перспективу затягивания лоз за двоих и проворчала:

— Ты бы на свои узлы сначала посмотрела, Анни. Перепалка вспыхнула вновь, как сухая бумага от свечи, и через минуту все пять женщин уже снова кричали друг на друга. Тут пощады никому не было. Обвинения и контробвинения лились рекой. Тема варьировалась: от плохой работы над плотом до самых настоящих личных выпадов. Эти женщины никогда не останавливались на своих собственных слабостях или ошибках, но, живя долгие годы в Питтсбурге, они самым тщательным образом наблюдали за супругами коллег их мужей, не пропуская ни одного их недостатка. Они все друг про друга знали, будто были родными сестрами. Каждая из них без труда выбирала ту словесную стрелу, которая летела точно в цель, в самое больное место соперницы.

Все было прекрасно известно, что суетно-показушная Сюзи, ко всему, кроме своего внешнего вида, относившаяся с удивительной небрежностью и равнодушием, никогда бы не осмелилась признаться в том, что ее восхитительные белокурые волосы — крашеные. Всем было отлично известно, что ленивая Сильвана никогда не умела и не утруждалась быть президентской женой. Все видели, как хвалится Кэри своими достижениями по работе, но знали, что она больше заботится о своем доме, нежели о семье. Заставляет сидеть мужа и детей на этих вычурных шекерских стульях. Все хорошо знали, что Анни настолько боится огорчить любого человека, что каждому без исключения дает на себе ездить. А эта упрямая, кичившаяся своей виной Пэтти так занята — демонстративно — своим убогим сыном, что Чарли нет ни минуты покоя в их доме. Все это они теперь открыто высказывали друг другу. Даже больше этого.

Плюнув на них, Джонатан надел на себя шляпу от солнца, взял в руки винтовку и ушел в лес.

После его ухода они продолжали ругаться еще примерно с полчаса. Недостатки каждой были вывернуты наизнанку на всеобщее обозрение, все мосты были давно сожжены, а гнев, злость и горечь дошли до своих пределов.

Вдруг Пэтти громким восклицанием перебила голоса всех остальных:

— Что за шум?!

Все замолчали, как по команде. Никто даже не шевелился. Женщины напрягли свой слух.

Сюзи тихо проговорила:

— Опять у Пэтти нервишки пошаливают.

Но женщины не успокоились на этом. Все они вдруг вспомнили, что живут теперь в состоянии постоянной опасности. Испуганные, они побежали обратно в лагерь. Успокоенные видом дыма лагерного костра, они возмутились и обиделись на Джонатана, но продолжали приближаться в молчании.

Их гнев друг на друга утих, и только тогда женщины почувствовали себя одинокими и незащищенными. Каждая хотела сейчас же пролить слезу над своим одиночеством, над своей беззащитностью. Они зажаты посреди джунглей, грызутся к тому же между собой как волки.

Вдруг раздался какой-то треск. Он приближался и приближался, кто-то ломился через густые кусты подлеска.

Они остановились как вкопанные.

Пэтти и Кэри достали из-за поясов свои рыболовные ножи и стали ползти вперед, медленно и сосредоточенно, стараясь не пропустить момента появления перед ними ужасного существа, которое движется в их сторону через кусты. Они едва дышали. Сильвана, на руках которой были перчатки для разделки рыбы, схватила первую попавшуюся на глаза ветку и изготовилась использовать ее в качестве оружия защиты. Анни подобрала с земли два здоровых булыжника. Сюзи бросилась в сторону расщелины в пещере.

Сначала они услышали его приглушенный шепот, только потом он уже появился из кустов. На нем не было шляпы, а все лицо было в кровоточащих длинных царапинах.

— Бегите к пещере… — задыхаясь и хрипя шептал Джонатан. — Это террористы… Они напали на наш след… — он запинался, но старался сказать все как можно быстрее. Сильвана бросилась тушить костер. — Берите ножи… Пэтти за старшую… Я останусь здесь… Отвлеку их внимание… Ну, живо!

15

Сгибаясь в пахнущей сыростью темноте пещеры Пэтти нервно прошептала:

— Как ты думаешь, что сейчас делают эти туземцы?

— Не имею представления, — сказал Джонатан. — Я уже сказал тебе, что там их было двое, прогуливающихся, словно на воскресной прогулке. Может быть, они направлялись в деревню. Может быть, их тетка живет в Катанге. Может, у них там девушка. Но я подумал, что нам лучше оставаться здесь.

— Ты мог удачно уйти один, — указала Кэри. Помолчав, Джонатан произнес:

— Я не смог бы сделать это. Я видел, что вы были испуганы и голодны, усталы и больны, но клянусь Богом, вы были великолепны. Возможно, я ожидал слишком многого от вас при начале строительства плота. — Он знал, что тяжелая работа под принуждением обнаруживает человеческие слабости, и может случиться шок. Не многие люди признают свои настоящие слабости, хотя у каждого они есть. Но если вы не признаете их, вы не можете их преодолеть. Он считал, что самопознание — нужнейшая вещь для обретения настоящей уверенности. — Безразлично, сколько фешенебельных квартир или жемчужных ожерелий вы имели в Питтсбурге, все, что вы имеете здесь, — вы сами. И для нас будет достаточно выбраться отсюда.

Пэтти поинтересовалась, была ли это психологическая обработка, или религия, или учение Дейла Карнеги.

— Нам нужна самодисциплина, чтобы выбраться отсюда. И если мы как следует построим плот, мы сделаем это. Возможно, мы будем выглядеть несколько неряшливо и будем достаточно усталыми, и издерганными, и измученными от вареной рыбы и муравьев, но мы выберемся отсюда, если будем все помнить о двух вещах.

«О, Боже, — подумала Сюзи. — Еще одна из его ободряющих бесед».

Кэри услужливо спросила:

— Хорошо, что за первая вещь?

— Вы должны верить, что мы выберемся отсюда. Иначе мы не сделаем этого, даже приложив все усилия.

— А вторая вещь? — спросила Кэри.

— Более сильный должен помогать более слабому, мы не будем бросать раненых или больных, мы будем помогать им до тех пор, пока усилия всей группы не увенчаются успехом. Нам надо осознать, что никто не может быть оставлен позади. Мы двигаемся группой, придерживаясь скорости слабейшего. Самый нетерпеливый должен понижать, что так надо. Особенно ты, Пэтти. Сегодня Сюзи была несколько медлительной, но завтра, возможно, это будешь ты. Не воспринимай это как крест или несчастье, потому что так надо делать, чтобы распрощаться с этим местом.

— Мы не можем построить плот, прилипнув к этому месту, — проворчала Кэри.

Пэтти снова озабоченно спросила:

— Что, ты думаешь, эти туземцы делают на дороге?

— Как только стемнеет, я вылезу и проверю, — сказал Джонатан. — И поскольку я не хочу думать, что может случиться, если они появятся здесь, пока меня не будет, мы проведем несколько уроков самозащиты.

— Самозащиты, — эхом повторила Сильвана. — Но я не могла бы… Это невозможно.

— Не понимаю, почему нет, — бодро сказала Кэри. — Мои девочки собираются заняться каратэ, как только достаточно подрастут.

А у мальчиков уроки бокса и поступление в Службу подготовки офицеров резерва. Они с Эдом решили, что девочкам нужны уроки самозащиты больше, чем мальчикам.

— Что ты понимаешь под самозащитой? — робко спросила Анни.

— Мы провели неделю в джунглях. Вам пришлось убивать, чтобы жить. Теперь вы готовы к этому, — произнес Джонатан. — Итак, я собираюсь обучить вас тринадцати быстрым, легким способам, позволяющим маленькой женщине убить мужчину. Вы освоите это в полчаса. Это легко.

Пятница, 23 ноября 1984 года

На следующее утро после проверки ног женщины сидели на корточках вокруг Джонатана. Они не могли не сидеть на корточках, иначе по ним ползали муравьи, и за дни, проведенные в джунглях сидение на корточках стало автоматическим.

Таким же будничным голосом, каким учил ловить рыбу или добывать огонь, Джонатан сказал:

— Вам надо лучше осознать, что у вас не будет времени для сомнений. Если вы не убьете его, он убьет вас. У вас не будет времени для колебаний и раздумий, у вас будет только доля секунды на то, чтобы распознать опасную для жизни ситуацию и сделать то, чему я собираюсь вас научить. Вы не думаете — вы реагируете на ситуацию сразу же, как оцениваете ее. Если вы не реагируете на ситуацию достаточно быстро, если останавливаетесь подумать, тогда какая-то скотина убивает вас и ваших друзей, и группу.

Он оглянулся вокруг проверить действие своих слов. Каждая выглядела испуганной.

Анни сказала:

— Предположим, мы принимаем неверное решение, предположим, мы убиваем кого-то случайно?

— Вы заявите о непредумышленном убийстве, но, по крайней мере, вы будете живы, чтобы сделать это, — произнес он. — Не рискуйте, не сомневайтесь, не думайте о том, что вам страшно или о том, что вы не делали этого раньше, поскольку это может стать вашей последней мыслью. Если вы осознали смертельную опасность, вы убиваете.

Сильвана твердо сказала:

— Убийство противоречит учению церкви. Не думаю, что я смогла бы сделать это.

Пэтти, казалось, вышла из себя:

— А как насчет капелланов в армии? Они поощряют убийство, только будучи в армии. — Она добавила: — Если ты придерживаешься Библии, Сильвана, вспомни, что сделали с Артуром? Око за око, зуб за зуб.

Сильвана выглядела больной. Джонатан заметил это, но не прокомментировал, поскольку продолжал:

— Итак, вы можете убить мужчину двумя способами — прямо или косвенно. Простейший способ — спустить курок или нажать кнопку. Некоторым образом курок или кнопка отдаляет вас от факта убийства. Это освобождает вас от ощущения ужаса от совершаемого вами, — он взглянул на полукруг серьезных лиц вокруг себя. — Кнопка или курок безличны, но когда вы убиваете человека своими собственными руками — это очень лично. Вы подумали:

«Ты не убьешь» — и делаете это. Пэтти сказала:

— Но вы только очертили ситуацию, в которой есть нравственный аспект.

— Оправдаться легче, — сказал Джонатан.

— А разве убийство не противоречит человеческой сущности? — с сомнением в голосе спросила Анни. — Вы уверены, что женщины могут делать это?

Джонатан произнес:

— Когда есть необходимость, женщины убивают без колебаний. — Прерывая хор возражений, он продолжал: — Женщины убьют, не размышляя, защищая своих детей.

Последовали неохотные утвердительные кивки. Кэри сказала:

— Если я не хотела бы учиться убивать, я не сидела бы сейчас здесь на корточках. Но что меня беспокоит, это то, что при надобности я не смогу сделать это.

Джонатан сказал:

— Когда вы попадаете в опасную для жизни ситуацию, вы инстинктивно опасаетесь за свою жизнь и за все, что имеете. И вы всегда можете сделать больше, чем думаете. Вы помните, как Сюзи от страха не могла плыть? Она научилась плавать, потому что ей надо было выжить. Так что, если вам надо убить, чтобы выжить, вы сделаете это.

Сильвана твердо сказала:

— Я никогда не сделаю подобную вещь. Сюзи огрызнулась:

— Если это будет нужно для спасения группы, тебе лучше сделать это. Надеюсь, ты не думаешь, что я испачкаю руки кровью ради тебя, если ты не готова принять на себя такую же ответственность.

— Никогда! — уверенно сказала Сильвана. — Я не смогла бы заставить себя сделать это. Джонатан произнес:

— Если кто-нибудь из вас слишком чувствительный или щепетильный и падает в обморок при виде крови, ей будет лучше посмотреть правде в глаза и покончить с этим. Вы все видели, что произошло на пляже «Пэрэдайз-Бэй». Вопрос, который вам надо решить, достаточно прост: если какой-то парень пытается убить меня, готова ли я убить его?

Низким голосом Пэтти сказала:

— Я сделаю это, если будет надо. Расскажите нам, как.

Анни сказала с сожалением, но твердо:

— К сожалению, я думаю, что слишком испугаюсь ружей или разрисованных лиц. У меня не хватит мужества.

— У вас хватит мужества, — сказал Джонатан.

— Как вы можете быть так уверены? — беспокойно спросила Анни.

— От страха вырабатывается адреналин, который поможет вам сделать эту работу. Природа позаботилась обо всем. — Анни все еще выглядела сомневающейся. Джонатан добавил. — Туземцы разрисовывают себе лица и пронзительно кричат, чтобы испугать других парней, но под оперением, желтой краской и воплями, они совсем обычные люди, но способные убить вас.

Пэтти добавила:

— Своими ритуалами они просто подавляют психологически.

Джонатан кивнул головой.

— Итак, забудьте о страхе, нервах или сомнениях, если вы можете убить или собираетесь убить. Забудьте, что вы никогда не делали этого раньше, забудьте, что перед вами человек, забудьте, что это враг. Это перед вами просто движущаяся цель, и вы должны быстро ее поразить. Вы должны просто действовать. Будьте безразличны, примите решение и вперед — раз, два, три, хэм! И делайте это правильно с первой попытки, потому что второй вам может не представиться. Вы будете мертвы.

Сюзи сказала:

— А как я? Я такая маленькая. Есть ли у меня шанс справиться с мужчиной? Я видела женщин в драке. У них не было шансов выстоять против большого мужчины.

— Это потому, что у них не было учителя, — сказал ей Джонатан. — Маленький рост может быть преимуществом, Сюзи. Вы скоро убедитесь, каким образом.

Кэри сказала твердо:

— Давайте перестанем топтаться и начнем первый урок.

— Вы только что получили первый урок, — сказал Джонатан. — Первый урок заключается в выработке психологической и нравственной позиции. Я не хочу, чтобы на втором уроке кто-нибудь был бы не готов защищать себя и группу.

Перед началом работы над плотом Джонатан отвел Сильвану в сторону.

— Я не хочу, чтобы другие знали, — сказал он, — но сегодня утром я убил крысу — выдернул ее с помощью петли из ремня и ударил по голове. Она около четырнадцати дюймов длиной. Я хочу постараться убить еще несколько. Мы все будем работать лучше, если помимо рыбы поедим мяса животных. Я повесил крысу за хижиной. Не трогайте ее, пока она не остынет, потому что до тех пор ее не оставят блохи, а блохи переносят чуму.

Сильвана подумала, что сейчас упадет. Видя ее лицо, Джонатан сердито произнес:

— Вы повар, это ваша работа. Не говорите другим, что это такое. Скажите, что кролик. И варите около тридцати минут.

— Как я могу знать, что делать с мертвой крысой?

— Пойдемте за хижину, и я покажу вам. За хижиной Джонатан, надев перчатки для рыбной ловли, сбросил мертвую крысу на траву. Он поднял свой нож.

— Вы отрезаете голову, потом лапы. Вы делаете два разреза по внутренней стороне задних лап к телу, затем один разрез от живота прямо вверх к горлу, — объясняя, он показывал. — От живота сделайте разрез вниз к каждой передней лапе. Тогда вы полностью разрежете живот, и все внутренности выпадут.

— Мне готовить их?

— Нет. Возможно, они и безопасны для еды, но еще безопаснее их выбросить вон.

Когда Сильвана присоединилась к ним у плота, Кэри сказала:

— Ты в порядке? Ты выглядишь ужасно. Сильвана нервно рассмеялась:

— Мы все выглядим ужасно.

Кэри кивнула головой и усмехнулась.

Через двадцать четыре часа, проведенных в джунглях, женщины, за исключением Сюзи, потеряли всякий интерес к своему внешнему виду. Они все осунулись и потеряли в весе, их руки и ноги были грязными, их ногти были обрамлены грязью и обломаны, их одежда была мятой и рваной. Каждый вечер Анни зашивала дырки, но нитки, остававшиеся у них, давно кончились, поэтому для шитья она нитку за ниткой распутывала часть костюма, оборачивала их вокруг веточки и использовала колючку в качестве иголки.

Длинные, пепельного цвета волосы Кэри были коротко подрезаны из-за жары и из соображений безопасности.

Анни приложила все усилия, чтобы с помощью ножниц из снаряжения сделать Кэри мальчишескую стрижку, такую, как у Пэтти, но, когда она достала карманное зеркальце, Кэри сказала уныло:

— Нам бы лучше пригласить с собой в следующее путешествие Видаля Сассуна.

Кэри не слишком сильно страдала оттого, что резко бросила курить (Джонатан использовал остатки ее сигарет для того, чтобы очистить хижину от москитов, в ночь, когда им прихватило животы). Тем не менее она высушивала некоторые листья на плоских булыжниках и после каждой еды заворачивала различные сорта травы в лист и пыталась курить это.

Анни также подстригла Сильвану. Она подравняла волосы на затылке Сильваны, и новая прическа пажа сделала последнюю на десять лет моложе. Несмотря на усталость, Сильвана чувствовала себя лучше и жизнерадостнее, чем в предыдущие годы. Она быстро похудела и впервые почувствовала себя не заключенной в своем теле, а его хозяйкой. Эту свободу она воспринимала с легкостью.

В третий раз Анни поймала Сюзи, бросавшую опечаленный взгляд в карманное зеркальце. Анни пригрозила, что выбросит его. Под светлой гривой проявлялись корни черных волос Сюзи, но она не собиралась подрезать свои длинные волосы и заплетала их в две косы, которые перевязывала тонкими пальмовыми листьями. Сюзи также переживала по поводу своих бровей, настоящая линия которых скоро должна была ясно очертиться, затеняя сверху и снизу тонкую черту.

Больше, чем другие, Сильвана страдала от отсутствия уединения. Так много лет она жила в своей скорлупе, находя комфорт в одиночестве, когда читала или слушала музыку. Она была единственной в группе, кто действительно наслаждался одиночеством, и ей не удавалось остаться одной с последнего раза, когда она принимала душ в фешенебельной ванне отеля «Пэрэдайз-Бэй». Получив образование в женском монастыре в Тоскане, она была воспитана так, чтобы быть до нелепости скромной. Она не могла освободиться от нежелания показывать свою наготу, как это делали другие, когда они купались с неосознанной свободой;

Сильвана завидовала этому, но не могла достигнуть того же. Обычно Джонатан носил свои джинсы и рубашку для рыбной ловли. Но когда бы ни взглянула Сильвана на стройное, мускулистое тело Джонатана, она быстро отворачивалась и торопилась склониться над кучей бамбуковых контейнеров, наполненных сушеной рыбой или свежей отфильтрованной водой.

Весь день в парящей жаре они работали над плотом. Женщины утомленно приступили к переделыванию работы, разрезая и распутывая виноградную лозу, которую связывали накануне, они работали медленно, более тщательно и не жалуясь. Обвинения предыдущего дня, казалось, разрядили атмосферу. Их чувства больше не нуждались в маскировке. Они все точно знали, что думают друг о друге, и, к удивлению, от этого было легче.

— Я нашла легкий способ связывать лозу, — сказала Сюзи. Она продемонстрировала свое изобретение другим. — Видите? Вы привязываете одну плеть к другой поворотом обеих концов веревки восьмеркой, потом вы сжимаете связку как турникет, скручивая узлы при помощи палки.

По общему решению в этот вечер Сюзи получила двойную порцию рыбы.

После ужина женщины собрались вокруг Джонатана для их второго урока самозащиты. Пэтти, Кэри и Сюзи хотели учиться, Анни колебалась, но Сильвана все еще не хотела.

— Ты только помни, что Джонатан собрался оставить меня сзади умирать, нежели подвергнуть опасности всю группу, — сказала ей Сюзи.

— Я знаю, — произнесла несчастно Сильвана. — Замолчите, вы двое, — начал Джонатан урок. — В основном то, что вы делаете, зависит от четырех вещей — удивлены ли вы появлением врага или имеете преимущество, удивив его самого, атакуют ли вас спереди или с тыла, собираетесь ли вы атаковать спереди или с тыла, и, наконец, одни ли вы или нет.

— Итак, что мы делаем? — спросила Сюзи.

— Если ваша цель настороже, постарайтесь отвлечь его внимание. Находясь сзади, вы можете использовать свой ремень или бросить камень справа или прямо от него. Если он глядит в направлении камня, это хорошо. Но если он хорошо натренирован, он посмотрит в противоположную сторону, потому что почувствует ловушку.

Что бы он ни делал, быстро бросайте камень в сторону, противоположную от его взгляда. Затем быстро хватайте его с тыла.

Пэтти сказала:

— Если ваша цель занята тем, что атакует одного из ваших товарищей, тогда разите его, бросив камень или нож в спину. Завтра утром мы попрактикуемся в метании.

— Мы используем наши рыбные ножи? — спросила Пэтти.

Джонатан кивнул:

— У них восьмидюймовое лезвие, как у обычного кухонного ножа, этого достаточно, чтобы достать до сердца мужчины. Ваш нож не должен иметь острый конец, он должен быть закругленным так, чтобы соскальзывать с кости, а не втыкаться в нее.

— Это имеет значение, что ты левша? — спросила Пэтти, которая ею была.

— Нет, это универсальные рекомендации. Но есть и специальные приемы, предназначенные для левши. Я их покажу вам позднее.

Используя Пэтти в качестве противника, Джонатан показал основные приемы самозащиты. Прерывающимся голосом он выкрикивал:

— Не атакуйте его спереди, потому что он использует против вас две руки и две ноги. Всегда старайтесь атаковать с тыла.

Он встал и подозвал Пэтти, затем продемонстрировал то, о чем говорил.

— Забудьте всякий вздор о том, что можете покалечить болвана, ударив его ногой в промежность. Он сразу поймает вашу ногу и рванет вверх, затем вы окажетесь на спине. В игре в мяч такой удар носит оборонный характер. Если вы атакованы и вынуждены драться врукопашную, тогда вы, конечно, бьете коленом вверх так сильно и быстро, как можете. Затем ударьте всей ногой в это же место.

Поймав на расстоянии взгляд Сильваны, он сказал:

— Это не так уж отвратительно по сравнению с его намерениями сделать с вами то, что он хочет. Если вас атакуют спереди и одна ваша рука свободна, отведите назад локоть и со всей силой бейте его в основание носа ребром ладони.

— Будет ли это достаточно для него? — вслух подумала Сюзи.

Джонатан сказал:

— Если вы делаете это правильно, вы можете вбить его нос в его же мозги. Такой же удар вы можете использовать, целясь в адамово яблоко. Это очень болезненно и легковыполнимо, но зависит от того, хрупкая ли вы и маленькая женщина, как Сюзи.

— Предположим, вы не можете отвести локоть назад? — спросила Сюзи.

— Надавите на его глазное яблоко большим пальцем, — снаружи к носу, со всей силой. Согните локоть, а потом быстро выпрямите его, чтобы пырнуть… — Он пошатнулся. — Эй, осторожно, Пэтти… Но когда вы атакуете его как-либо еще, не глядите ему в глаза. Как с теннисным мячом, вы фиксируете внимание на предполагаемом ударе.

Из ствола дерева они соорудили чучело ростом с Джонатана, обозначили глаза, нос, рот и адамово яблоко. Джонатан энергично качнул чучело, объясняя:

— Нет в мире мужчины, который спокойно перенесет попытку надавить ему на глазное яблоко.

Они потренировались на чучеле, потом попробовали на Джонатане. В удивительно короткий срок они поняли, что все это значительно легче, чем они ожидали. Даже Сильвана начала наслаждаться новым для себя ощущением своей силы.

— Почему этому не учат четырнадцатилетних школьниц? — вздохнула Сюзи. — Было бы меньше изнасилований, если бы парни знали, что может произойти!

В конце урока каждая женщина продемонстрировала любимый прием. Анни, схваченная за горло, резко ткнула пальцами в ложбинку под Адамовым яблоком Джонатана.

Когда он схватил Кэри спереди за рубашку, она быстро надавила двумя пальцами под его ушными раковинами, а ее большие пальцы резко надавили под его скулами вверх. Пэтти предпочла удар кулаком и послушно сконцентрировалась на ударах сквозь тело, а не по телу. Целясь в подбородок Джонатана, она стремилась достать до затылка; она ударила в грудную клетку, стремясь поразить позвоночник.

Даже Сильвана, когда Джонатан зажал ее голову между изгибом своего локтя и своим боком, упершись в его бедро, начала извиваться и выкручиваться.

— Действуйте так, словно горите, — задохнулся Джонатан.

Освоив нужный прием, Сильвана сказала:

— Я все-таки не понимаю, почему нам надо учиться убивать, когда мы скоро покинем это проклятое место?

— Неизвестно, когда это может пригодиться, — произнес Джонатан. Он не хотел говорить им, что наиболее удачный момент для атаки туземцев, как мести за осквернение запретного места, наступит в момент посадки.

Суббота, 24 ноября 1984 года

Они закончили работу над плотом в четыре часа дня в субботу. Джонатан в последний раз все осмотрел, но все знали, что он не найдет никаких огрехов в их работе. Когда он медленно обходил плот, женщины переглядывались и усмехались.

Истощенные женщины пристально смотрели на плот с удивлением и гордостью. Под давлением, в короткое время, они проявили неожиданную силу и упорство — что можно назвать самопроверкой. Они познали границы своих возможностей и то, как их можно преодолеть, прибавив уверенности в себе.

Им пришлось тяжело поработать. Но чем тяжелее им было заставлять себя, тем больше подчинялись они самоконтролю. Джонатан заметил новые черты терпимости и сострадания у них, так же как растущую уверенность в себе. Под давлением, за одиннадцать дней маленькая группа научилась работать слаженно, с неожиданной смекалкой и предприимчивостью.

Джонатан усмехнулся и сказал:

— Хорошо сработано, леди.

Сюзи закашлялась, Сильвана захлопала в ладоши, и все они усмехнулись, довольные сдержанной похвалой Джонатана.

— Мы скоро отчалим, — воскликнула Сюзи.

— Не верится, поскольку мы пробыли здесь одиннадцать дней, — сказала Кэри.

— Это потому, что мы не имели ни минуты свободного времени, — кисло сказала Пэтти. Всегда было что-то, что необходимо делать, что-то, заполнявшее каждую минуту, так что им было трудно найти время подумать. Только ночью каждая женщина могла посчитать дни, оставшиеся до того момента, когда они смогут покинуть этот вызывающий отвращение остров.

Неожиданно их надежды ожили. Когда пот струился по их грязным лицам, они почувствовали новую волну энергии в себе, поскольку благодаря собственным усилиям они были готовы к отплытию, к тому, чтобы оставить этот зловещий остров далеко за собой и вернуться домой.

Джонатан взглянул на маленькую возбужденную группу и предложил:

— До заката осталось два часа, а большой прилив в полночь. Если вы не чувствуете себя слишком утомленными, мы можем отплыть сегодня ночью, а не завтра. Как вы думаете?

— Да! — хором ответили они.

Потные, истощенные женщины обрели новые силы. Их породила надежда. Все они хотели расстаться с Пауи как можно быстрее. Хотя это была тяжелая работа, два часа были достаточным временем для того, чтобы спустить тяжелый плот с утеса и загрузить его снаряжением, продуктами и водой.

После этого все, что им останется делать, — это сидеть на плоту и ждать, чтобы приливом их вынесло в море.

Приподнятое настроение царило в лагере, когда, сидя на корточках вокруг костра, женщины последний раз ели «тушеного кролика».

Когда они покончили с едой, Джонатан сказал:

— Пейте воды столько, сколько сможете и как следует напейтесь перед тем, как мы спустимся на плот. После этого и пища, и вода будут нормированы.

Они все закивали. Они знали, что для поддержания формы им нужна пинта воды в день, а для поддержания жизни им нужно от двух до восьми унций воды в день.

Джонатан сказал:

— Пейте сколько сможете, после этого вы будете получать только по кружке воды в день. — Он встал. — Отлично, давайте начнем!

Анни была ответственной за изготовление шести бамбуковых весел. Работа Сильваны состояла в том, чтобы проследить, все ли вынесено из лагеря и загашен ли костер. Сюзи была послана дозорным на дерево. Она была самой легкой и поэтому в последнюю очередь могла быть использована для спуска тяжелого плота. За это отвечали Кэри и Пэтти.

Каждое оборванное живое существо побежало по своим делам. С этого момента они не пытались болтать. Сюзи должна была свистнуть один раз, если им надо было бы замереть. При двойном свисте они должны были бросить все и спрятаться в пещере. Хотя Сюзи часто посылали дозорной, ее сегодняшняя обязанность внушала ей неожиданную тревогу. Она была также осведомлена о всеобщем вежливо не обозначенном словами мнении, что у нее будет самая легкая работа — сидеть на дереве, в то время как остальные будут работать изо всех сил в течение последующих двух часов. Тем не менее они все понимали ответственность обязанностей дозорного, особенно ночью.

Джонатан напомнил им, что будет нелегко спустить плот с утеса так, чтобы не разбить его на берегу.

Они собирались спустить плот на берег при помощи четырех виноградных лоз. Он должен был скользить вперед по двум поваленным бревнам. Две женщины были нужны для того, чтобы сигналить с вершины утеса, в нужном ли направлении движется плот, пока он не достигнет берега. Это должно было выглядеть как огромный тяжелый поднос, скользящий с утеса. Хотя спуск тщательно контролировался, плот мог накрениться к одной из скал нижнего каскада, которая разнесла бы его на куски.

Контролируемые Кэри два каната с левой стороны плота были дважды обернуты вокруг ствола дерева — ближайшего к вершине утеса.

Пэтти контролировала два каната с правой стороны плота, обвязанных вокруг другого дерева. Деревья должны были удержать тяжелый плот.

Анни и Сильвана стояли на вершине утеса, чтобы проверять, в заданном ли направлении движется плот. Стоя у подножья утеса, Джонатан должен был левой рукой сигналить Анни (которая была партнером Кэри), а правой рукой — Сильване (которая работала с Пэтти). Две женщины, стоявшие на вершине утеса, хорошо видели Джонатана на берегу. Если Джонатан поднимал левую руку, Анни сигналила Кэри отпустить фут каната. При поднятии им правой руки такой же сигнал от Сильваны получала Пэтти. Если он поднимал обе руки, два каната должны были быть выпущены на один фут. Если он стоял, держа руки по бокам, никто не должен был двигаться.

Джонатан предпочел бы иметь по две женщины на каждый конец каната, но их просто не хватало.

Он подсчитал, что спуск плота займет у них полтора Часа, и у них будет только пятнадцать минут дневного светлого времени, чтобы загрузить его. С другой стороны, это уменьшало их шансы быть обнаруженными.

Последний раз он проверил прочность виноградных лоз, которые должны были обеспечить спуск плота, после этого он тщательно выбрал себе путь вниз, чтобы исключить возможность неожиданных травм.

У подножья Джонатан встал так, чтобы при необходимости иметь возможность наклонить плот и поставить его на песок так, чтобы его легче было загрузить. Время было не идеальное, но хорошо было то, что наступило полнолуние. И с этой точки зрения, учитывая надвигающийся сезон дождей, это уменьшало риск и экономило им день.

Стоя по колено в воде, он взмахнул рукой. Над ним на утесе махали Анни и Сильвана. Они были готовы.

Джонатан махнул обеими руками. Работа двигалась быстрее, чем рассчитывал Джонатан. На фут за раз тяжелый плот продвигался к краю утеса. Джонатан предупредил Сильвану и Анни, чтобы они не стояли на пути плота на тот случай, если по каким-то причинам Пэтти и Кэри будут не способны проконтролировать его спуск.

Наиболее напряженным был момент, когда плот медленно перевалил через вершину утеса.

Далеко внизу стоял Джонатан. Пэтти и Кэри почувствовали сильное натяжение виноградных лоз. С этого момента ни у кого не было времени на беспокойство.

Фут за футом женщины спускали тяжелый плот, сделанный из пальмовых бревен. Задыхаясь, Кэри сказала Пэтти:

— Кажется, я уже ничего не смогу спустить с этого чертова утеса. Клянусь, мои руки сейчас отвалятся.

На ее руках снова открылись раны, несмотря на надетые перчатки.

Медленно плот приблизился к основанию утеса и, наконец, остановился, уперевшись одним краем в песок, а другим в скалу, на шесть футов нависшую над берегом.

Четыре женщины спустились с утеса. Вместе они затащили плот на песок. На их потных лицах светилось неподдельное счастье.

Холодная вода освежила их и, насквозь мокрые, они живо поднялись по тропинке назад в лагерь.

Анни собрала на вершине все запасы, они были завернуты в сетку от москитов и спущены на берег. Сильванв погасила оба костра и проверила, чисто ли в лагере.

Вместе с продуктами, водой и запасами Пэтти и Джонатан спустили с утеса на берег корабельную лестницу и черную резиновую шину, потом Джонатан затащил все это на середину плота. Из лестницы была сооружена своеобразная перегородка, а в середину шины были сложены продукты и остальные запасы. Каждый из пассажиров по обе стороны лестницы должен был быть просто привязан к ней. Более легкие женщины должны были грести спереди плота, тогда как Джонатан и Кэри сзади. Таким образом колебания плота из стороны в сторону ограничивались до минимума.

Джонатан проверил загрузку плота.

— Соберитесь продержаться подольше, леди, — ободряюще сказал он, когда женщины собрались вокруг него с запасами и снаряжением. Они только закончили погрузку, когда неожиданно спустилась полная тропическая темнота. Женщины упали на песок, слишком усталые, чтобы чувствовать голод. Никто ничего не говорил.

Когда они лежали, измученные, в ожидании прилива, Джонатан еще раз осмотрел плот. Как высоко он будет держать на воде? Что-то беспокоило его. И насколько он будет устойчив?

Сразу после заката, после пика отлива, море начало подкрадываться к берегу. Около полуночи течением их, к счастью, должно будет вынести в открытое море. Все они знали, что самой опасной частью их путешествия будут первые двадцать минут, когда при лунном свете они будут двигаться в узком проходе между коралловыми рифами.

Джонатан раздал ломтики сушеной рыбы и понемногу воды, потом сказал:

— Я хочу, чтобы вы все заняли свои места на плоту. Нам придется провести на нем еще несколько часов до того, как нас поднимет и понесет течением. Но я хочу, чтобы вы сели на плот сейчас и вели себя так, словно мы уже в открытом море. Приготовьтесь сидеть в тесноте, приготовьтесь быть особенно осторожными, так чтобы не стукнуть чем-нибудь по борту. Приготовьтесь сидеть не двигаясь, приготовьтесь к тому, что плот может оказаться неподатливым.

— А как насчет этих скрещенных перекладин? — спросила Кэри.

— В воде все бревна могут немного сдвинуться. — Было невозможно, да и не нужно накрепко привязывать бревна друг к другу, поскольку от этого плот мог быстрее разбиться. Джонатан не знал, как долго продержится плот, и не упоминал об этом, чтобы не волновать женщин. Он рискнул понадеяться, что они доберутся до нужного места раньше, чем плот рассыплется.

Женщины сидели на плоту в напряженном ожидании, дрожа от возбуждения и усталости.

Появилась луна.

Море медленно начало подкрадываться к берегу. Вода коснулась плота и отступила. Джонатан произнес:

— Пэтти, иди спусти Сюзи с дерева. Она, наверное, не хотела бы пропустить путешествие.

Когда Сюзи и Пэтти взобрались на борт, передняя часть плота была уже на два дюйма под водой.

Женщины были слишком взволнованы, чтобы разговаривать. Анни и Сильвана молча молились за безопасное путешествие. Джонатана беспокоила мысль о необходимость правильно распределить вес на плоту, когда он сдвинется с песка.

Темная вода тихо окружила плот.

С ожиданием нарастало возбуждение. Хотя все они как-то ощущали, что ясно различимы в этот момент, сейчас они положились на судьбу. И на «М-16» в руке у Джонатана. При приближении же к проходу между рифов оружие должно было стать заботой Анни, потому что все внимание Джонатана будет занято плотом.

Три птицы черными тенями пролетели под луной. Море выглядело бесконечным серебряным озером. За ними серебряной стеной вставал утес, под которым шумел серебряный водопад. На вершине утеса пальмовые деревья образовали черно-серебристый полог, раскачивая оперением своих верхушек.

Сквозь раскаты водопада и шум прибоя, вздымавшегося прямо за ними, Сюзи взволнованно и резко крикнула шепотом:

— Джонатан, мои ноги и мой зад под водой.

— Не волнуйся, — прошептал он. — Мы можем быть затоплены спереди, пока нас не поднимет водой с тыла.

Никто ничего не говорил. Потихоньку все они оказались сидящими в воде.

Джонатан произнес:

— Может быть, нам сойти, чтобы дать ему возможность поплыть? — Все они соскочили с плота и встали по икры в воде, погружаясь тапочками с песчаное дно. Джонатан предположил: — Может, он прилип к чему-нибудь. Подтолкните его осторожно.

Все они старались протолкнуть плот в сторону моря, но безуспешно. Он словно встал на цементный якорь.

Маленькая группа изумленно смотрела, как в лунном свете плот медленно исчезал под водой. Море начинало плескаться около их снаряжения.

— Этот чертов плот не хочет плыть! — крикнула Сюзи.

Кэри повернулась к Джонатану.

— Я полагаю, вы проверили, плавают ли пальмовые деревья, Джонатан?

Они устало развязали или разрезали веревки, крепившие их снаряжение и поволокли его с уже залитого водой плота к полоске грязной сухой растительности у верхней кромки пляжа, куда обычно не достигал прилив.

Усевшись при свете луны, они принялись плакать.

Сквозь слезы Анни подумала: «До сих пор это самое худшее, что произошло с нами. Мы не должны были позволять себе надеяться. Это было нашей ошибкой». С другой стороны, именно надежда поддерживала их последние несколько дней, пока они тащились под палящим солнцем, проявляя больше сил и выдержки, чем сами считали для себя возможным.

— Я не могу сидеть здесь всю ночь, наконец сказал Джонатан. — Давайте вернемся в лагерь.

— А я могу сидеть здесь всю ночь! — яростно выкрикнула Сюзи. — Какая разница, где нас сожрут живьем комары и москиты здесь или там? И почему мы должны тебя слушаться? Ты изображал, что знаешь обо всем. Ты втянул нас в эту авантюру, мистер Болтливый Философ!

Остальные женщины присоединились к ней всхлипывающим, разочарованным хором.

Несколько раз Джонатан повторил, что ему очень жаль, но их боль, усталость и раздражение вскоре вылились в сплошной поток обвинений.

— Я делал все, что мог! — в конце концов не выдержал он. — Если бы я не взорвал свой катер, вас, вероятно, уже не было бы в живых. У вас не было никаких идей. Только потому что я мужчина, вы ожидали, что я знаю абсолютно все, возьму на себя ответственность за вас и буду виноват перед вами в любой проклятой мелочи, которая пойдет не так, как надо! — Он поднялся на ноги. — Все, мне осточертело быть добрым папочкой. Пусть одна из вас займет мое место, и посмотрим, как вам это понравится! — он сердито посмотрел на плачущих женщин. — Я увольняюсь сию же минуту! Считайте, что вы со мной в разводе. Я ухожу.

Он бросил короткий взгляд на то место, где волны лениво накатывались на плот, повернулся к женщинам спиной и пошел вдоль пляжа.

Кэри выпрямилась.

— Кажется, он не шутит. Догони его, Пэтти. Он хорошо к тебе относится. Бог знает, что с нами случится без него.

— Будь я проклята, если пойду за ним, — всхлипнула Пэтти. — Он втянул нас в это!

Анни встала и побежала за Джонатаном. Жесткий песок набился в ее спортивные туфли после первых же нескольких шагов. Когда она поравнялась с Джонатаном, он почти дошел до края песка, но не мог идти дальше, потому что прилив был еще высок, а впереди вздымались крутые черные утесы.

Догнав его, Анни ощутила его досаду и уныние, и поняла, что присутствие духа почти покинуло его. Она примирительным жестом положила ладонь на твердые мускулу его предплечья.

— Пожалуйста, не сердись, Джонатан. Мы высоко тебя ценим. И ты нам нужен.

— Это уж точно, — проворчал он. — Но вы мне не нужны. Если бы я не был связан по рукам и ногам кучкой плаксивых барышень, то мог бы пройти вдоль побережья до Куинстауна, может быть, добыть лодку. Я знаю, что выбрался бы отсюда, если бы мне приходилось думать только о себе.

— Мы все это знаем, — сказала Анни.

— Я не просил вас делать из меня супермена, вы сами захотели. Я никогда не изображал из себя Бог знает кого. Я обычный моряк. Мне казалось, что любое дерево может плавать, а тебе? Конечно, тебе тоже, как и всем остальным иначе кто-нибудь сказал бы раньше.

— Ты же понимаешь, что они разочарованы.

— А ты думаешь, я не разочарован? Это мне нужно тревожиться, но я же работаю, а не сижу на песке и не реву, как ребенок.

— Чего ты хочешь от нас, Джонатан?

— Я больше не собираюсь играть эту роль. Супермен подал в отставку. Теперь очередь за другими. Решите между собой, кто из вас хочет быть суперженщиной. Тогда она будет думать, решать и планировать, и вы можете винить ее во всех ошибках.

— О, Боже ты мой! Ты думаешь, что Пэтти..?

— Ее нетерпеливость может доставить вам кучу неприятностей.

— А как насчет Кэри?

— Я советую вам не возлагать надежды на одного человека, а потом ругать его за промахи. Это нечестно, — буркнул Джонатан. — Но Кэри, разумеется, подойдет. Она практична, она знает, что это такое. Она сможет командовать, ловить рыбу, вытирать вам задницы и расквашивать носы. Она может делать все! А я ухожу.

— До сих пор ты справлялся лучше, чем любая из нас, Джонатан, и мы все это понимаем.

Они дошли до конца пляжа и повернули обратно к печальной маленькой группе, сидевшей в тени у края песка.

— Я вырос в Брисбене… — пробормотал Джонатан. — И прожил здесь всего лишь восемнадцать месяцев. Кое-что знаю об этом острове, но я не Робинзон Крузо и не «Ходячая энциклопедия для малышей». Я стараюсь выбирать самый простой путь, но большей частые мне приходится строить догадки.

— До сих пор большинство твоих догадок были верными, — заметила Анни.

Когда они с Джонатаном приблизились к тесной группке у кромки пляжа, остальные женщины вскочили и побежали к ним. Сильвана обвила руками шею Джонатана, Кэри обняла их обоих. Сюзи прыгала вокруг и шептала: «Извини нас, извини нас».

— Мы не справимся без тебя, Джонатан, — мягко сказала Пэтти. — Мы все это понимаем.

Воскресенье, 25 ноября

К одиннадцати часам утра они втащили все свои пожитки на утес, снова разбили лагерь и закопали тяжелый плот. Потом, слишком усталые, чтобы разговаривать, они поели сушеной рыбы и выпили воды из бамбуковых фляжек.

— Нам стоит поспать несколько часов, а потом займемся занятием по самообороне, — сказала Анни. — Помнишь, Джонатан, ты говорил нам, что покажешь, как обращаться с гароттой?

«Умная маленькая Анни, — подумал Джонатан, — она знает, чем можно вернуть меня к руководству командой». — Только он мог научить их убивать.

Воспользовавшись куском провода длиной в ярд, взятым из коробки с инструментами — провод был не толще фортепианной струны — Джонатан привязал его концы к деревянным палочкам толщиной с большой палец и длиной в пять дюймов. Палочки служили для удобства захвата. Он взглянул на женщин.

— Готовы? На выполнение уходит десять секунд.

Метод совершенно бесшумен. Если противник не услышал, как вы подкрадываетесь к нему сзади, то он не успеет произнести ни слова. Единственное, о чем следует помнить:

Перед тем как подойти к нему, вы должны скрестить руки, чтобы провод образовал петлю, — продолжая говорить, он продемонстрировал упражнение на Пэтти. — Подкрадываетесь к нему сзади со скрещенными руками, так, чтобы локти соприкасались. По счету «раз» накидываете петлю ему на голову. По счету «два» резко разводите руки так далеко, как сможете. Этот метод не годится для невысоких людей вроде Сюзи, разве что противник тоже мал ростом, либо сидит, — добавил он.

После упражнений с гароттой Анни предложила:

— Давайте соберем немного древесины и посмотрим, какое дерево лучше плавает.

За ее словами последовала оглушительная тишина. Анни проигнорировала ее.

— Посмотрим, чего мы добьемся через полчаса, — сказала она.

Джонатан остался в хижине. Будь он проклят, если снова возьмет на себя ответственность за сбор древесины.

В ручье, текущем за лагерем, женщины экспериментировали с различными породами дерева.

— Бамбук плавает лучше всего, — заключила Кэри. Пока они сидели на корточках на берегу ручья и наблюдали, как экспериментальные ветки, крутясь, уплывают вниз, сзади подошел Джонатан.

— Я видел, как местные жители пользуются маленькими бамбуковыми плотами, чтобы сплавляться по реке, — сказав он. По всей видимости, его гнев прошел, словно план строительства нового плота поднял его дух. — В ширину эти плоты примерно два фута, а в длину около девяти; они связывают бамбуковые стебли лианами. Я считал бамбук слишком хрупким для большого плота. Думал, что наш вес потопит его, но можно провести небольшой опыт. Не для настоящего плавания, само собой, просто посмотрим, будет ли он плавать.

— Почему бы нам не взять одну из наших кроватей? — предложила Кэри.

Они с нетерпением дожидались ночи. Плавая в лагуне, они могли быстро скрыться за пляжем или в пещере при первых признаках опасности, но тайную операцию по испытанию плота днем скрыть было невозможно.

Перед самыми сумерками они заторопились к пляжу. Пользуясь фонариком для освещения, Джонатан привязал поперечные перекладины к обоим концам бамбуковой кровати Кэри размером шесть на три фута. Затем все перебрались к стремнине под водопадом, куда не заплывали каменнные рыбы.

Пока остальные придерживали плот, Джонатан усадил Анни и вручил ей одно из весел. Анни была немногим тяжелее Сюзи, но плавала гораздо лучше.

— О'кей, отпускай, — крикнула Анни. Женщины встревоженно наблюдали, как Анни отплывает прочь, увлекаемая течением.

На залитом лунным светом пляже, всего лишь двадцать четыре часа назад являвшем собой картину отчаяния, царила атмосфера тихого веселья.

Анни быстро справилась с легким плотом и начала грести к южному концу пляжа. Все, кроме Сюзи, наблюдавшей с дерева за окрестностями, двинулись вдоль пляжа, стараясь поспевать за плотом. Наконец Анни подгребла к берегу.

— Теперь большая проверка, — сказал Джонатан. — Мой вес.

Женщины придерживали плавающую бамбуковую кровать, пока он залезал на нее.

— Не рассчитывай остаться сухим, — предупредила Анни.

Через десять минут Джонатан подогнал плот к берегу, а потом снова отплыл, на этот раз вместе с Анни. Им приходилось осторожно балансировать, и при каждом движении вода перехлестывала через бамбуковые стебли, но плот остался на плаву.

В течение следующего часа маленькая группа практиковалась в маневрировании на плоту по заливу. Наконец Джонатан пришел к выводу, что новый плот нужно строить из бамбука.

— Вы согласны? — требовательно спросил он. — Я не собираюсь принимать решение в одиночку.

Женщины радостно кивнули, а затем втащили кровать Кэри обратно на утес.

Понедельник. 26 ноября

На следующее утро все проснулись рано, со вновь разгоревшимся энтузиазмом, ничуть не уменьшившимся от того, что Пэтти не принесла с рыбалки ничего, кроме трех маленьких крабов.

Кэри осталась рыбачить еще на час, но у нее не было ни одной поклевки.

Поэтому Пэтти пошла проверить ловушку для рыбы, которую Джонатан установил в пресной воде. Проверять лески утром и вечером было ее работой.

Но подводная ловушка оказалось пустой, и лески вдоль берега не натянулись к воде.

— Иногда рыба просто не клюет, независимо от ваших расчетов, — заметил Джонатан.

— Сегодня нам придется есть запасы с плота, — сказала Анни. — У нас их достаточно, чтобы протянуть пять дней, но мы не прикасались к ним уже два дня.

— Жаль, что я не умею обращаться с остротой, — сказал Джонатан. — Если не сумеем наловить рыбы завтра, я пойду за кроликом. А теперь пора приступать к постройке нового плота.

На следующее утро Пэтти проверила ловушку для рыбы и лески, но везде опять было пусто.

Джонатан наточил мачете на камне под водопадом. Затем он взял острый кусочек породы и аккуратно сделал на острие зарубки, получив грубую пилу. Пилой можно было пользоваться, держа ее двумя руками.

Он попробовал пилу на стебле бамбука и удовлетворенно кивнул.

Когда Кэри попробовала поупражняться с пилой, он в тревоге бросился к ней.

— Нет! Не трогай ее, Кэри. Если у тебя соскользнет рука, то ты распорешь себе живот.

Анни подравнивала бамбук по длине и подтаскивала стебли к месту постройки плота. Пэтти приносила лианы. Сильвана собирала смолу. Сюзи по очереди подменяла тех, кто заступал на дежурство.

Они срезали бамбук сразу под сочлениями, там где стебли не были полыми. Поэтому каждое бревно оказывалось запечатанным по всей длине. Поначалу на каждый пригодный к употреблению стебель приходилось три-четыре треснувших, но по мере тренировки работа пошла быстрее.

К середине дня, когда они сделали перерыв, Джонатан был доволен достигнутым прогрессом.

— У меня есть еще одна идея, — сказал он. — Мы можем связать вместе два куска бамбука и пользоваться ими как рулем. Это будет что-то вроде грубого весла; мы привяжем его по центру на корме. Тогда у нас повысится горизонтальная устойчивость.

— Какой с этого прок? — спросила Сюзи.

— Все гребут с разной скоростью, а мы же не хотим плавать кругами, верно?

Отдыхая после скудного ленча, состоящего из сушеной рыбы, они услышали звук летящего самолета. Моментально встревожившись, все вскинули головы, хотя не могли ничего разглядеть над вершинами деревьев, раскинувшихся густыми зелеными зонтиками.

Джонатан покачал головой.

— Вы знаете, что мы не можем рисковать. Махать этому самолету — все равно что играть в русскую рулетку. Помните, что если нам повезет, то через пару дней мы уплывем отсюда. — Увидев их невысказанную досаду и наполнившиеся слезами глаза Сюзи, он добавил: — За работу, моряки, за работу!

Работа всегда помогает забыть, не дает опуститься, и лишь работа может помочь им выбраться отсюда. Этим утром у них не было упражнений по самообороне; Джонатан хотел как можно скорее приступить к работе.

Он снова подсчитал их шансы. Сегодня было 27 ноября. Если они смогут отплыть завтра ночью, то у них будет три ночи и два дня на то, чтобы покрыть семьдесят с небольшим морских миль до того, как 1 декабря начнется сезон циклонов. Сезон циклонов с неизменным постоянством начинался во второй половине дня. Джонатан знал, что очень сильно рискует, выходя в море перед самым началом Долгих Дождей; но начавшись однажды, Долгие Дожди не прекратятся до марта. Даже если оставить в стороне террористов и местных жителей, джунгли в эти месяцы превратятся в страшную угрозу для здоровья. Удивительно, что никто еще не заболел всерьез, если не считать расстройства желудка, рук Кэри, укусов насекомых и мелких порезов. Ни одна царапина еще не подверглась серьезному заражению. Анни призывала всех следить за своей кожей и промывала царапины утром и вечером в кипяченой морской воде. Запасы антисептического крема давно иссякли.

— Пора за работу, — сказал себе Джонатан. Он медленно встал и удивленно моргнул. Сила, казалось, ушла из его ног; они дрожали.

Он снова сел. Теперь он понял, что у него болит голова. Прививок против малярии не существует, и никто из них не принимал ежедневные антималярийные таблетки с 13 ноября. Откуда-то, словно с огромного расстояния до него донесся встревоженный голос Анни:

— С тобой все в порядке, Джонатан?

Внезапно ему стало очень трудно поднять голову.

— Нет, — с трудом ответил он. — Вынесите снаряжение из-под навеса и отведите меня туда. Позовите Кэри, я хочу с ней поговорить.

Сильвана и Кэри торопливо вытащили снаряжение из-под брезента, снятого с пальмового плота перед тем, как они закопали его.

Пэтти и Кери помогли Джонатану дойти до навеса, придерживая его с обеих сторон; они положили его на постель из листьев, постелив сверху сорочки. Анни потрогала его горячий лоб, на ощупь определяя температуру, поскольку термометр из коробки первой помощи давно разбился. По ее прикидкам, у Джонатана было 103 градуса[5].

«Много жидкости, много соли, приготовить густой рыбный суп и кормить часто, но помалу», — подумала Анни. Это все, что ей пришло в голову. Когда у вас малярия, то вы желтеете и начинаете трястись? Это что-то вроде кори или ветрянки? Можете ли подхватить ее от других людей? Нет самка комара особого рода должна укусить лично вас. Почему же она не положила в коробку первой помощи практическое наставление? Она вытерла губкой вспотевшее лицо Джонатана и поднесла к его губам чашку с водой.

Кэри присела на корточки рядом с головой Джонатана. Он говорил медленно и растягивая слова, как пьяный.

— Кто-то должен руководить, принимать решения… следите за окрестностями… не расслабляйтесь… Ты главная, Кэри… продолжайте… — он помолчал и с огромным усилием произнес: — Закончите плот!

Кожа Джонатана приобрела бледно-восковой оттенок и блестела от пота. Он яростно дрожал и нес в бреду какую-то околесицу.

Анни отказалась оставить его и приняла на себя все обязанности по лагерю, пока остальные трудились над постройкой плота. Они пришли к выводу, что новый бамбуковый плот, гораздо более легкий и маневренный, чем первый, будет готов послезавтра.

На этот раз они не могли использовать брезентовый тент в качестве основы, поскольку он был слишком коротким. Они собирались держать брезент сложенным на палубе и иногда смачивать его морской водой, чтобы пользоваться им как навесом от солнца. Лестницу тоже следовало оставить она была слишком тяжелой для этого плота.

Ранним вечером, когда Анни наклонилась над костром, помешивая плавящуюся смолу, к ней подошла Сильвана.

— Джонатану нужно что-то более питательное, чем копченая рыба, вымоченная в воде. Если Пэтти не может наловить рыбы, то ей лучше попробовать подстрелить крысу. Не смотри на меня так, Анни! Я часто давала тебе бифштекс из крысы, и ты ела с аппетитом. Джонатан наш навигатор. Плот без него бесполезен, поэтому он должен выжить. Это самое главное.

Первый раз за все время их знакомства в голосе Сильваны звучали уверенные, властные интонации. Никто не мог пожаловаться на то, что ему приходится есть жареных крыс.

Подошла очередь Кэри наблюдать за окрестностями, поэтому Сюзи и Пэтти, вооруженные ножами, пращами и топором, без особого желания отправились на охоту за крысами. Они уже привыкли видеть вокруг крыс и кидать в них камнями, когда подходили к лагерю.

Но сейчас поблизости вдруг не оказалось ни одной крысы.

Они двинулись дальше в глубь острова, параллельно реке, оканчивавшейся водопадом. Находясь в пределах слышимости водопада, они меньше рисковали заблудиться.

Крысы бегают быстро. Хотя Пэтти думала, что может выстрелить в крупного медлительного человека, она решила, что выстрел по бегущей крысе будет пустой тратой патронов. К тому же выстрел могли услышать. Обе женщины согласились, что лучшим способом будет попасть в крысу камнем, а потом добить дубинкой, но не жаждали приступить к практическому осуществлению этой задачи.

Они медленно шли через застывшие безмолвные джунгли. Толстый слой гниющей растительности приглушал звук шагов.

— Хотела бы я быть уверенной в том, что мы знаем, где проходит граница запретного района, — нервно произнесла Пэтти.

— С этой стороны реки мы в безопасности до тех пор, пока не дойдем до Уильям Пенн, — заверила Сюзи. — А на юг, где граница неясна, мы не пойдем.

Женщины назвали географические ориентиры запретного района, который, по всей видимости, представлял из себя треугольник, образованный рекой, тропинкой и пляжем названиями, заимствованными из Питтсбурга. Река с водопадом называлась Олгени, тропинка от Бирманского моста превратилась в Уильям Пенн Плэйс. Им хотелось думать, что в этом Золотом треугольнике они находятся в безопасности.

Сюзи внимательно осматривала местность справа, Пэтти искала слева.

— По ночам они сходки устраивают в нашем лагере, — сердито прошептала Сюзи. — Но когда нам понадобилась хотя бы одна проклятая крыса, все сразу же попрятались.

Внезапно она застыла и предостерегающим жестом по" дожила ладонь на руку Пэтти.

Перед ними в кустах паслось маленькое грязно-серое животное.

— Нам повезло, — прошептала Сюзи. — Это ручная коза из отеля. Видишь красный ошейник? Как, черт побери, она могла оказаться на этой стороне реки?

Пэтти, казалось, не могла двинуться с места.

— Я не могу… — шепнула она.

— Ты каждый вечер ловишь рыбу, — прошептала Сюзи. — Какая разница между убийством рыбы и убийством этой скотины? Из этой козы, наверное, получится тридцать порций, она будет кормить нас многие дни. И ее легче убить, чем крысу, потому что она ручная… Это твоя работа, Пэтти. Ты же наша охотница, черт побери! Подумай о Джонатане!

Коза медленно начала двигаться, Сюзи вытащила из кармана свой нож для рыбы.

— Ну ладно, сучка, тогда я сделаю это.

— Мы не можем рисковать, — сглотнув, сказала Пэтти. — Обходи ее сзади. Когда я свистну, мы обе кинемся на нее. Постараемся ухватить за ошейник; кому это удастся, будет держать ее, а другой зарежет.

Сюзи двинулась по широкой дуге, обходя козу, продолжавшую спокойно пастись. Животное передвинулось всего на несколько дюймов от той точки, где они впервые увидели его.

Внезапно коза перестала жевать и подняла голову. Она увидела Пэтти, отпрянула в сторону и медленно потрусила прочь. К этому моменту Сюзи находилась всего лишь в двух футах от козы. Она бросилась вперед, не отрывая взгляда от красного ошейника, и ухватилась за него.

Коза заблеяла. Колокольчик на ее ошейнике зазвенел, и Сюзи выругалась, когда испуганное животное чуть не опрокинуло ее на землю.

— Скорее, Пэтти! — крикнула она.

Пэтти подняла камень и изо всех сил ударила козу по лбу. Казалось, это не принесло никаких результатов. Коза продолжала вырываться.

— Еще раз! — крикнула Сюзи.

Ощущая тошноту, Пэтти снова ударила животное и почувствовала, как под камнем хрустнула кость. Коза пошатнулась, упала и снова попыталась подняться на ноги.

— Быстрее, — прошипела Сюзи. — Перережь ей глотку! Она оттянула голову козы назад, ухватившись за маленькие шелковистые уши. Пэтти воткнула нож в область сердца. Животное жалобно вскрикнуло, продолжая дергаться.

Его блеяние становилось все тише и наконец прекратилось.

Кэтти стошнило.

— Только не на козу! — крикнула Сюзи.

— Она действительно умерла, Сюзи? — дрожа, спросила Пэтти. — Ты уверена? Она была такой беспомощной…

Выпрямившись над окровавленной тушей, женщины взглянули друг на друга. Пэтти была белее мела, слова давались ей с трудом.

— Слава Богу, что теперь у нас есть еда, — твердо сказала Сюзи. — Потащим ее к лагерю по очереди.

Сильвана быстро ободрала козу. Она знала, что если не приготовить ее немедленно, то мясо загниет через сутки. Пока Анни вываривала кости для бульона, Сильвана резала мясо на куски, нанизывала их на ветки и поджаривала над огнем наподобие барбекю. Задача заключалась в том, чтобы подсушить и прожарить мясо, не обуглив его.

На разделку козы и приготовление пищи у Сильваны с Анни ушло два часа. Постепенно лагерная площадка начала заполняться чарующим ароматом мяса.

16

Вторник, 27 ноября 1984 года

Через прозрачную пластиковую кабину «Утки» Гарри вглядывался в перистую зелень леса далеко внизу.

— Прямо по курсу Куинстаун! — крикнул Джоун. Сверху нельзя разглядеть трещины в бетоне и почуять вонь на улицах, смрад от реки или от отбросов, плавающих в гавани. Куинстаун казался очаровательным игрушечным городком. Маленький порт с его современной пристанью разросся вокруг естественной бухты в дельте реки Святой Марии, прорезающей холмы с востока. Холмы образовывали над гаванью нечто вроде защитного амфитеатра. Покрытые некогда сандаловым лесом, они теперь были скрыты под рядами маленьких белых зданий, нарушавшимися группами пальм, серым шпилем католического собора Святой Марии и зеленым куполом буддистского храма на северном побережье. С обоих сторон каменных волнорезов, защищавших вход в гавань, бирюзовое море наползало на берег в кружевах пены и медленно откатывалось обратно.

Гарри уже тошнило от этого вида. В течение последних Одиннадцати дней он без всякого толку обыскивал остров.

Полковник Борда — огромный, молчаливый островитянин, назначенный руководителем поисково-спасательной операции, действовал рассчетливо и эффективно. Поиск вдоль побережья как к северу, так и к югу от Райского залива осуществлялся группами, базировавшимися в отеле «Пэрэдайз-Бэй», а вертолет потратил день, кружа над прибрежными водами. В то место, где, как сообщалось, произошел взрыв, были посланы водолазы. Они вернулись с удивительно большой кучей пропитанного водой мусора, большую часть которого удалось идентифицировать как останки «Луизы», но никаких следов там обнаружено не было.

Тогда Гарри предложил Керри организовать на острове собственные поиски, используя персонал «Нэксуса», но тот отказался. При такой нестабильной политической ситуации он не пошлет своих людей без официальной защиты со стороны местных властей. Территориальные права здесь жестоко соблюдаются, указал Керри, и он не хотел, чтобы его людей съели. Было бы быстрее, легче и с гораздо большей вероятностью добиться успеха, если предложить вознаграждение за информацию. Это заинтересовало бы солдат из подразделений миссии Доброй воли, посланных генералом Раки во все деревни острова, но в этом было отказано. Керри был вынужден согласиться с логикой официальной точки зрения, которая состояла в том, что для страны, пытающейся создать индустрию туризма, предложение большой суммы денег за пропавших туристов, мертвых или живых, создавало плохой прецедент, даже если в этой небольшой листовке ясно говорилось о том, что это предложение относилось лишь к руководителям компании «Нэксус» и действовало лишь на ограниченный период. Какое-либо вознаграждение было равносильно объявлению открытия сезона охоты за головами белых.

Генерал Раки дал понять, что он не приветствует присутствие иностранных разведывательных самолетов, несмотря на их миролюбивые намерения. Проводить поиски было разрешено только самолетам компании «Нэксус», которые уже находились на этом острове — то есть «Утке» и вертолету «Белл-206». Этот вертолет обеспечивал хороший обзор; сидя в большом прозрачном пузыре его кабины, Гарри мог видеть местность прямо под ногами и потому счел его лучшим средством для поисков на малой высоте.

Поисковый отряд Гарри сначала прочесал квадрат со стороной сто миль и с центром в отеле «Пэрэдайз-Бэй», после чего они совершили облет всего острова вдоль береговой линии — 554 мили. В течение двух дней «Утка» на севере и «Белл» на юге обследовали извилины береговой линии, облетая коралловые рифы, песчаные пляжи, лагуны, гористые мысы и грязевые устья рек, соляные топи и затопленные мангровые деревья, оказавшиеся таким серьезным препятствием для высадки десанта союзников во время второй мировой войны.

После того как поиски вдоль побережья оказались безуспешными, они обследовали низинные районы, кружа над саваннами и болотами, склонами плоскогорья Виктория, высотами Стэнли и окруженными облаками вершинами Центральных гор — самыми высокими горами на Пауи. Они вели поиск только вдоль рек и озер или над открытыми участками. Поиск в джунглях с воздуха был бессмыслен.

Через первые полчаса поисков каждого дня Гарри уже с трудом мог сосредоточиться на пейзаже, который появлялся под ним внизу. Однообразие в сочетании с постоянной концентрацией внимания и разочарованием изматывали его. Он стал вспыльчив и старался как можно меньше общаться с раздражающе веселым Джоуном. К концу одиннадцатого дня поисков их разговор состоял почти полностью из ворчания.

Вечером в понедельник 26 ноября, когда было полностью выполнено десятидневное международное соглашение о воздушных поисках, официальные поиски пропавших сотрудников «Нэксуса», проводившиеся по распоряжению правительства, были прекращены столь же внезапно, как и начались.

Гарри знал, что с наступлением сезона циклонов ему придется прекратить собственные поиски, но до 1 декабря у него еще оставалось три дня. Он отдавал себе отчет в том, что по статистике четырнадцати дней было вполне достаточно для того, чтобы разыскать большой отряд. В конце концов, Пауи был не Бермудским треугольником, в котором бесследно и непонятно почему исчезали самолеты. Рано или поздно обнаружится какой-нибудь факт, ключ к разгадке судьбы отряда «Нэксуса».

Нужно было лишь продолжать поиски, пока не обнаружится этот ключ…

В своей промокшей от пота одежде Гарри устало поднимался по деревянным ступеням веранды отеля «Индепенденс», отмахиваясь от москитов, которые роились в желтой, полоске света снаружи остекленной парадной двери. Он услышал, Как миссис Чанг говорила что-то дрожащим голосом по телефону.

— Добрый вечер, — сказал Гарри и направился к свою комнату, но миссис Чанг, одетая в желто-зеленый атласный халат, протянула руку и изо всех сил дернула его за рукав.

— Задержитесь на минутку, мистер Скотт, — попросила она.

Положив трубку на телефон из слоновой кости, она сказала:

— У меня ваши новые часы, мистер Скотт. На следующий день после того, как у Гарри пропали часы, миссис Чанг нашла — за десятипроцентную дополнительную плату — в качестве временной замены какие-то часы с растягивающимся металлическим браслетом, но через восемь дней они сломались, и даже Рональд Чанг не смог починить их. Поэтому Гарри потребовал или заменить их, или вернуть деньги.

Наклонившись вперед, миссис Чанг сунула руку в глубокий карман своего халата.

— Мистер Скотт, у вас на верхней губе какая-то болячка. Если хотите, я подошлю к вам Фредди с противовоспалительной мазью — за медицинское обслуживание дополнительно 15 процентов. — Вытащив руку из кармана, она произнесла с торжествующим видом: — Вряд ли вы найдете часы лучше этих.

Гарри в изумлении уставился на золотые часы, лежавшие на ее пухлой ладошке. Он схватил их и перевернул задней стороной. Надписи никакой не было, но Гарри часто видел этот тонкий золотой циферблат и всякий раз, когда на заседаниях правления он начинал о чем-то рассеянно думать, он безучастно наблюдал за этим крошечным окошечком небесно-голубого цвета, которое раз в месяц открывал миниатюрный человечек, «сидевший» внутри на дне. Вне всяких сомнений это были часы Артура Грэхема — стоимостью двадцать пять тысяч долларов, полностью автоматический золотой брегет с вечным календарем, турецким тройным циферблатом и золотым браслетом. Это был чуть ли не единственный подарок его матери, с которым он никогда не расставался.

— Где вы их взяли, миссис Чанг?

— Их принес в магазин какой-то уличный торговец. Они стоили Рональду двух велосипедов «Рэйли», отремонтированных, но почти новых, — довольно дешево за такую вещицу.

— Я заплачу вам сто австралийских долларов, чтобы поговорить с человеком, который продал вам эти часы.

— Не считая стоимости самих часов? Эти часы — редкого качества.

— Миссис Чанг, пришлите сюда быстро Рона.

Часы были в отличном состоянии. Не похоже, что они провели время в брюхе акулы. А не мог ли украсть часы Артура кто-нибудь из слуг отеля до того, как начались эти волнения? Может быть, с полки в ванной комнате? Но ведь Артур никогда не снимал их с руки. Нетерпеливо ожидая Рональда Чанга, он думал, что, по крайней мере, их будет легко идентифицировать. Внутри наверняка выгравирован заводской номер, поэтому наверняка возможно будет найти ювелира, у которого они были приобретены. При удаче по записям в книгах можно было найти и фамилию клиента, который их купил.

Гарри даже и не помышлял сообщить об этих часах полиции Пауи. Как вещественное доказательство, они конфискуют их, что в этой вороватой и некомпетентной стране означало, что уж теперь-то они неизбежно исчезнут, и на этот раз навсегда. Подробности же их обнаружения будут дотошно записываться на какую-нибудь форму в трех экземплярах, это стоило бы Гарри кучу времени и сигарет, ни к чему бы не привело и сделало бы его еще более непопулярным среди местных полицейских, которые не только ненавидели вмешательство в их дела, но и ненавидели вообще любую работу. Ее они рассматривали как прямое оскорбление.

Торопливо вошел Рональд Чанг, которого оторвали от ужина — в открытом вырезе его салатовой полистеровой рубашки все еще торчала салфетка. Он сказал Гарри, что уличный торговец, который продал ему эти часы, купил их у солдата — одного из новеньких, которого звали Филипино. Солдат взял за эти часы девяносто кинас.

Щедро вознагражденный за свои хлопоты, Рональд неторопливо пошел обратно к своему ужину. Гарри открыл свой водонепроницаемый пояс-кошелек, который он никогда не снимал (даже под душем), аккуратно положил в него часы Артура и, застегнув его, снова повязал вокруг талии.

Кто бы ни был тот, кто продал эти часы Рональду Чангу, он знал, что случилось с Артуром, а возможно, и с Анни, и со всеми остальными.

Книга четвертая Выживание

17

Среда, 28 ноября 1984 года

Предыдущим вечером Пэтти не смогла заставить себя есть козлятину. Сегодня она отказалась есть ее на завтрак.

— Я не могу есть ничего из того, что когда-то было живым, — говорила она.

Анни, готовившая бульон для Джонатана, заметила:

— Но ты же ешь рыбу, которую ловишь. Пэтти на секунду задумалась, затем сказала:

— Рыбы — это совсем другое. Ты не видишь их предсмертной агонии, поскольку это происходит под водой. И когда ты бросаешь рыбу на землю, ты настолько возбуждена тем, что ее поймала, что никогда не задумываешься об этой рыбе, о том, как в предсмертной агонии она глотает ртом воздух.

— Я два часа билась над тем, чтобы приготовить этого козла, — проворчала Сильвана. — Ты обязательно должна поесть, чтобы хорошо работать.

— Эта работа уже почти сделана, — сказала Кэри. — Мы должны закончить плот к ужину. И опять возник этот спор.

— Нам нужно уматывать отсюда как можно быстрее. Этим же вечером! — настойчиво заявила Сюзи.

— Джонатан говорил, что нам нужно уплыть не позднее двадцать восьмого, — согласилась Кэри. — И сегодня как раз этот день.

— У Джонатана температура сейчас 40 градусов, и он не может двигаться, — решительно сказала Анни. — Не думаю, что это малярия, но наверняка лихорадка. Сейчас он поправляется. Нельзя ли нам подождать еще чуть-чуть?

— Он велел нам придерживаться плана, — настаивала Кэри, — и я за это. Мы могли бы взять его с собой. Можно было бы привязать его к палубе. Возможно, что через пару дней мы могли бы положить его в больницу, — если, конечно, мы двинемся в путь.

— Ему нельзя двигаться, — твердо заявила Анни. — Он может умереть от лучей солнца.

— Мы укроем его навесом из полотна, — предложила Кэри.

Она осмотрела эту группу, сидевшую на корточках у костра и решительно сказала:

— Я намерена доставить его в безопасное место. Кто хочет, может отправляться со мной. Кто хочет оставаться, может гнить здесь.

Все понимали, что, если они не покинут этот остров к вечеру, у них не будет никаких шансов выбраться отсюда до начала сезона дождей.

— Предположим, что сезон дождей запоздает? — спросила Пэтти.

— Предположим, что не запоздает, — и этот плот смоет в открытое море? — ответила ей Кэри.

— Безумие думать, что мы сможем выжить на этом плоту, пока Джонатан болен. Мы ничего не смыслим в навигации и еще меньше знаем о море.

Они продолжали высказывать доводы за и против того, чтобы покинуть остров, пока в конце концов не было решено, что надо закончить строительство плота, а затем решать голосованием.

Со значительным опережением графика, незадолго до полудня, последний кусок сплетенной виноградной лозы был привязан к поперечным балкам. Вспотевшие, но торжествующие женщины, отступив назад, смотрели на этот плот почти со страхом — они все еще не могли поверить в то, что своими руками доделали эту громадину.

Пэтти расплакалась:

— Мы сделали это!

— Пошли! — крикнула Кэри и закружила Сюзи; обе они смеялись от удовольствия.

Сильвана побежала сообщить об этом Анни, которая находилась на наблюдательном дереве. Анни, как всегда упрямая, отозвалась сверху:

— Я собираюсь остаться здесь с Джонатаном. Если вы доберетесь до земли, сможете послать за нами спасательный самолет.

Обе женщины понимали, что она имела в виду, говоря, «если вы доберетесь до земли».

Сильвана крикнула ей:

— Я тоже не уеду, пока Джонатан не поправится настолько, чтобы встать у руля этого плота.

Они спорили весь обед и после него, когда отдыхали в тени. Неожиданно, после стольких дней тяжелого труда, у них до самого захода солнца не оказалось работы, которую надо было обязательно делать. Они могли отдыхать, могли плавать, могли ссориться. Никто не предлагал голосовать, как они решили ранее.

Кэри и Сюзи лежали в тени эвкалипта и спорили с Пэтти, которая не могла для себя решить: оставаться ли ей с Сильваной и Анни или же отправиться вместе с Кэри и Сюзи. Хотя небо было облачным, жара была изнурительной и за последние дни не ощущалось ни дуновения ветра. Деревья стояли в молчании.

— Ты знаешь, у нас будет гораздо больше шансов, если нас будет не двое, а трое, — сказала Кэри. — И у нас будет достаточно продуктов на шестерых.

— Я просто не могу решиться, — печально сказала Пэтти.

— Мы отправимся для того, чтобы спасти остальных, а также самих себя, — напомнила ей Сюзи. Вдруг Пэтти приподняла голову.

— Слышите! Что-то не так. Что-то странное.

— Я ничего не слышу, кроме цикад, — отозвалась Сюзи.

— Я их и имею в виду, — сказала Пэтти. — Сейчас всего два часа дня, а они обычно начинают петь не раньше, чем за полчаса до захода солнца.

— Значит, они исполняют дневной концерт сейчас, вместо того, чтобы ждать до 5.30, — предположила Сюзи. — Почему бы нам просто не проголосовать: остаемся ли мы или отплываем?

— Потому что из нас только двое хотят плыть. Мы проиграем, если будем голосовать, — сказала Кэри. — Но мне наплевать. Я умотаю отсюда при первой же возможности. Даже если придется отправиться одной.

— Я пойду с тобой, — твердо сказала Сюзи. — И мы должны проголосовать самое позднее в 4.30. Тогда нам останется лишь полтора часа до заката на то, чтобы спустить плот на воду и загрузить его.

— Я не… Черт побери, я не могу решиться! Мы не знаем, что делать, если отправимся морем.

— Джонатан уже объяснил нам, что делать, — сказала Кэри. — Нам нужно идти на веслах пару миль на запад, пока мы не обнаружим течение. Сейчас мы находимся почти на южном мысе Пауи, поэтому нас должно вынести выше него, затем мы повернем вокруг мыса на восток в направлении Пулау Сударе на Айрайеи Джайа.

Оглянувшись на джунгли за своей единой, Пэтти нахмурилась.

— Не могу понять: почему цикады подняли такой шум?

— А когда мы увидим землю, то начнем грести к ней как сумасшедшие, — продолжила Кэри. — Конечно, мы не разбираемся в картах Джонатана, но это не имеет большого значения.

Пэтти полуобернулась и снова вгляделась в деревья.

— Что-то странное с этими джунглями.

— Наконец-то стало попрохладнее, — сказала Сюзи. — На этом все. Тебе лучше вернуться на наблюдательное дерево.

— А вам, ребята, надо отдохнуть. Если вы поплывете, вам это не помешает.

Другие две женщины обратили внимание на то, что она не сказала: «Нам это не помешает».

Со времени болезни Джонатана эти женщины стали халатнее относиться к обязанности круглосуточно выставлять охрану. Каким-то образом сейчас они чувствовали себя в своем лагере в безопасности. Они знали здесь каждый дюйм. Это утешало.

По мере того как Пэтти влезала на дерево, джунгли оживали, наполнялись звуками. Этого не случалось с тех пор, как женщины оказались на этом острове; обычно днем было тихо, особенно в полуденный зной. Устроившись на дереве, Пэтти с удовольствием подставила лицо легкому дуновению ветерка, потянувшего с моря. Она задумалась о том, что же так обеспокоило ее.

К половине четвертого этого же дня ветер усилился. Кроме Пэтти, все уставшие женщины спали. Все понимали, что отплывать с острова после захода солнца будет слишком поздно, и им придется застрять на нем на следующие три месяца.

Анни проснулась, протерла глаза и засеменила к небольшой полянке в лесу, на которой она любила молиться. Сильвана и Сюзи тоже встали и решили окунуться в заливе рядом с водопадом. Пэтти зевнула, потом пролезла под навес и омыла грудь и лицо Джонатана холодной водой.

Белое небо сначала посерело, потом приобрело зловещий серебристо-лиловый цвет. Вода в заливе покрылась барашками, зашелестели деревья, ветер задул еще сильнее.

Сильвана, которая вылезла из воды и сидела сейчас на мокрых камнях, взглянула на небо.

— Ты не думаешь, что возможно…

На лицо ее упала капля воды, и она вытерла ее. После этого еще три капли попали на руку. Сильвана посмотрела на облачное небо, потом на лагуну. Вода приобрела нежный зеленовато-молочный цвет. Затем, прямо у нее на глазах, поверхность воды покрылась крошечными волнами. Весь залив, казалось, задрожал, а затем стал гладким, как стекло.

Сильвана услышала шипение, которое становилось все громче и громче. Над поверхностью моря появилась дымка. И вдруг с небес хлынула вода, как будто из опрокинутого ведра.

Секунду-другую Сильвана чувствовала себя парализованной. Она промокла насквозь, оцепенела, а потом закричала:

— Сюзи! Вылезай из воды! Это — сезон дождей. Он начался раньше.

Сюзи пыталась крикнуть Сильване, но шум дождя был слишком силен, чтобы та могла ее услышать. Напор воды был такой, как если бы они стояли под струёй пожарного брандспойта. Они могли лишь ловить ртом воздух.

Защищая одной рукой лицо, Сильвана в своем запачканном грязью черном кружевном лифчике и порванных трусиках вытащила голую Сюзи из воды. Они схватили свою одежду и побежали, потому что дождь хлестал так сильно, что и думать нельзя было остановиться и одеться.

Помогая друг другу, они начали карабкаться по крутой тропинке, которая вдруг превратилась в скользкое месиво. Они скатывались вниз, соскальзывали и падали, но наконец все-таки добрались до вершины. Сильвана посмотрела в сторону моря. Не видно было ни океана, ни пляжа. Видимость была нулевая.

Промокнув насквозь и все в грязи, обе женщины, пошатываясь, влезли в хижину.

Пэтти, которую едва не смыло с наблюдательного дерева, встретила их пронзительным криком:

— Думаю, что теперь одно решение можно уже не принимать.

18

Среда, 5 декабря 1984 года

С начала сезона дождей прошло семь дней. — Сейчас ты похожа на маленькую Грэйс Джонс. — В спальной хижине Анни закончила стричь Сюзи под «ежик», поднялась и критическим взором посмотрела на нее.

— Теперь уж точно у тебя не будет ни вшей, ни блох, — сказала она.

— Как успехи с мылом? — с надеждой спросила Сюзи. Мыло было единственной вещью, в которой они по-настоящему нуждались и которой не могли найти в джунглях. Каждый раз, когда они мылись кокосовым маслом, все страстно мечтали лишь об одном кусочке «Айвори».

— Никаких, — ответила Анни. Сюзи засмеялась.

— Когда мы вернемся, то станем настоящими неряхами.

Анни пожала плечами. В изнурительных, стрессовых условиях можно ожидать, что любой человек за двадцать четыре часа постареет на десять лет. Но Сюзи была единственным человеком в этой группе, которая по-прежнему следила за тем, как она выглядела.

Со своей бамбуковой постели Пэтти смотрела на дождь. Вход в хижину благодаря архитектурной подготовке Кэри не был обращен к ветру, который дул с моря.

— Вот и хорошо, что мы не поплыли на плоту, — сказала она. — Нас бы смыло первым же ливнем, и мы утонули бы бесследно.

— И еще хорошо, что Кэри сделала этот отвод для дождевой воды, — сказала Анни, — иначе бы нас смыло с этих хижин.

Поскольку их жилище было слишком тесным, то они построили на этой поляне еще одну хижину в виде шалаша. Она была сделана аккуратнее и прочнее, чем первая хижина, и все они гордились тем, что ее спланировала Кэри и что они выстроили ее без контроля со стороны Джонатана. Когда Джонатан поправился, он жил в этой хижине с Анни и Кэри.

Жара и влажность в джунглях вызывали гниение и разложение. Их хижины сейчас пропахли сыростью, вещи покрылись зелеными линиями плесени, одежда гораздо быстрее гнила, чем изнашивалась, — сначала на коленях, потом — на задней части брюк, затем в паху. Блузки и жакеты расползались в локтях, потом на спине, где они задевали за ветки деревьев.

Спустя неделю после начала сезона дождей женщины привыкли к новой погоде. По утрам иногда было солнечно, но к середине дня начинали собираться тучи, и тогда душный воздух становился таким давящим, что они ощущали на своих плечах физическую тяжесть и ждали, когда начнется ливень.

Тропический ливень всегда обрушивался неожиданным сокрушительным напором, как водопад. Во время ливневых штормов, женщины не могли ничего делать, кроме как оставаться в своих хижинах в течение пары часов, пока дождь не прекращался столь же неожиданно, как и начинался.

В хижину вбежала Сильвана, сжимая в руках карабин «М-16». Вся промокшая и дрожащая, она начала раздеваться.

— На это дерево в дождь я больше не полезу! Меня чуть не смыло с ветки.

— Какие еще новости? — зевнула Пэтти и бросила Сильване пляжное оранжевое полотенце.

Сильвана отбросила его в сторону и бросилась на свою кровать, рыдая так, как будто ее сердце вот-вот разорвется.

Анни молча подняла полотенце и начала вытирать спину Сильваны.

Сейчас они все понимали, что находятся на грани нервного срыва и старались как-то помочь друг другу. Какая-то мелочь вдруг делала жизнь в джунглях невыносимой. В течение этой первой недели декабря они все «ломались» по-разному.

Пэтти разрыдалась, когда боковина одного из ее кедов отвалилась, хотя Анни тут же предложила обвязать его ратановой веревкой.

Сюзи поскользнулась в грязь около их костра и уронила в него свою вечернюю еду. Она безутешно плакала, и хотя остальные быстро поделились с ней своей рыбой, она не перестала плакать.

Когда Кэри обнаружила, что крошечная щель в крыше превратила ее папоротниковую подушку в кучу слякоти, она села на землю и завыла, как собака, хотя остальные женщины быстро поделились с ней своим папоротником.

Когда Анни с жуткой головной болью не смогла больше выцарапать из пустого флакона с опиумным бальзамом ни капли, она вдруг почувствовала себя совершенно отрезанной от цивилизации и, несмотря на дождь, помчалась в лес на свое молитвенное место, бухнулась прямо в грязь и молила Бога о помощи.

Эти женщины были морально не подготовлены для большого разочарования. Их загнали в джунгли — и на этот раз мужчина, на которого они надеялись, был не в состоянии руководить ими и ободрить их. Они, как дети, полагались на него и доверяли ему, но неожиданно он стал дополнительной проблемой, новым малоприятным источником беспокойства.

Их неудовлетворенность и разочарование перешли в депрессию и апатию.

Хуже всего было днем, когда лил дождь. Усталые от работы и истощенные, Эти женщины до последнего времени подавляли свои чувства, поскольку понимали, что слезы были заразительны и задерживали работу… Но сейчас, когда у них появились свободные часы, которые надо было чем-то заполнять, в их сознании всплыли образы мужчин, которых они потеряли, детей, родственников и друзей, по которым они так скучали и которых они, возможно, никогда больше не увидят. Они молча лежали на своих бамбуковых кроватях, уставившись в крышу хижины из тускло-зеленых листьев бегонии, и чувствовали себя обессиленными и убитыми горем.

Малейшее движение требовало от них огромных усилий, как будто они находились под водой и боролись с приливной волной.

А в своей собственной черной яме одиночества и отчаяния каждая из женщин испытывала сожаление. Споры Кэри с Эдом всегда были частью их интимной жизни и их любезные перепалки не угрожали их отношениям, но сейчас Кэри хотела, чтобы их не было. Сильвана сожалела о каждой минуте, которую она не провела с Лоренцей, когда та была ребенком, всех тех роскошных отпусках, когда Лоренцу оставляли дома одну с Неллой, поскольку яхта в Монте-Карло — не место для маленькой девочки. Пэтти хотелось быть со своей матерью более терпеливой; ей нужно было радоваться чему угодно, что помогало ее матери после того, как умер ее отец. Сейчас Пэтти хотелось — как ей хотелось! — чтобы она не была такой нетерпеливой с ней и не кричала на нее.

Сюзи поклялась себе, что, если только Бог поможет ей выбраться отсюда, она будет ласковее с Бреттом; больше она никогда не скажет ему «нет»…

Ждать было очень тяжело. Они все апатично лежали на своих бамбуковых кроватях, наблюдая, как с деревьев капает вода, ожидая, когда дождь прекратится. Как узники, они вели счет неделям, дням, часам и минутам до своего освобождения, понимая, что каждая неделя выживания и борьбы со скукой и депрессией увеличивала их шансы вернуться к своим семьям.

Каждая из женщин, не только Сильвана, сейчас ощущала и отсутствие уединения. Они оказались в странной ситуации, когда каждая стремилась к уединению, но боялась остаться одна и чувствовала себя одиноко все время, несмотря на то, что никогда не оставалась одна.

Пытаться не наступить кому-то на «любимую мозоль» было их постоянной заботой. Когда пар приподнял крышку эмоционального котла, неудовлетворенность и скрытый гнев, которые были результатом их плена, вели к препираниям и угрозам из уст всех, кроме Анни, которую Кэри в течение двух дней называла Поллианной, — само по себе это раздражало.

Кэри визжала, если кто-то задевал ее кровать. Сюзи, которая спала очень чутко, кричала ночью на каждого, кто ощупью выбирался из хижины в туалет. Сильвана кричала на любого, кто воровал пищу с кухни, поскольку это было негигиенично, а она с величайшей тщательностью следила за тем, чтобы ее пища была чистой и без муравьев. Пэтти кричала на любого, кто кричал.

В целом в такой стрессовой ситуации трезвая рассудительность Кэри оказалась более полезной, чем слабый протест Анни или усталая пассивность Сильваны. Кэри была особенно полезна, чтобы удерживать порознь Пэтти и Сюзи — они обе были очень вспыльчивы.

Иногда антагонизм этой группы неожиданно направлялся лишь на одну из женщин — Сильвану, за то, что брала на себя минимум обязанностей и готовила невкусную еду; на Кэри, за то, что зажигала в хижине еще одну скверно пахнувшую сигарету из скрученного листа; на Сюзи, за какую-то детскую ленивость, например за нежелание собирать дрова, когда была ее очередь; на Анни, за то что та была такой до противности долготерпеливой и праведной.

Постепенно они все, за исключением Пэтти, стали меньше бояться. Пока снаружи хижины неумолимо лил дождь, Пэтти сидела, наблюдая за тем, как Анни подрезает Сюзи волосы, и снова почувствовала как по спине побежали мурашки. Она понимала, что если бы она упомянула про это, то вызвала бы этим раздражение у других женщин, но она была уверена в том, что за ними наблюдают. Она чувствовала спиной чьи-то скрытые глаза. Вдруг она ощутила стеснение в грудной клетке и почувствовала, что ей трудно дышать… Нет, она должна была предупредить их!

Тщательно контролируя голос, Пэтти сказала:

— Кэри, я в самом деле уверена, что за нами кто-то следит.

Кэри раздраженно села на свою кровать.

— Ну почему ты не оставишь эту свою паранойю? Мы уже здесь три недели, и если кто собирался нападать на нас, он давно бы уже это сделал. Ты не прекратишь поднимать ложную тревогу? — Она вычесала из своих волос папоротник и добавила: — Предположим, что ты действительно что-то услышала. Сюзи на это просто зевнет и скажет:

«Это опять у Пэтти нервы». — Никто не обратит на это внимания.

— У нас и без твоих чертовых выдуманных проблем хватает настоящих, — добавила Сюзи.

У всех было подавленное и деморализованное настроение.

Когда Анни начала подрезать Пэтти волосы, она спросила вслух:

— Интересно, а как же солдаты, которые сражаются в джунглях, справляются с депрессией и пораженчеством?

— Иногда они не справляются, — сказала Кэри. — Я читала, что во Вьетнаме некоторые солдаты просто садились у обочины дороги и отказывались от всякой надежды. Так они умирали.

Понедельник, 10 декабря 1984 года

Сквозь длинные черные ресницы Сюзи смотрела на желтовато-зеленую воду лагуны, на белую линию барашков около рифа и желтовато-лиловый океан, блестевший за ним под утренним солнцем.

— Ой! — вскрикнула она и выронила полузаполненное ведро с рыбой, которое, к счастью, не пролилось.

— Опять твое плечо? — спросила Пэтти. Поморщившись от боли, Сюзи кивнула.

— Ты, наверное, растянула мышцу, когда колола вчера ту рыбину и упала. Может, мне растереть ее? Вчера это помогло, верно? Пойдем в тень.

Обе женщины прошли по раскаленному белому песку в глубину пляжа, где они аккуратно положили свои рыболовные снасти у пальмы.

Пэтти встала за спиной Сюзи и осторожно ощупывала ее плечо, пока та снова не вскрикнула.

Пэтти начала осторожно массировать плечо, но всякий раз, когда она дотрагивалась до больного места, Сюзи отпрыгивала в сторону.

— Ляг в тень, — предложила Пэтти. — Я сделаю тебе сначала массаж спины, а потом займемся этим местом.

Лежа голой на песке, Сюзи почувствовала расслабление, когда чувствительные руки Пэтти нежно снимали напряжение с ее позвоночника. Она могла слышать успокаивающее дыхание моря, чувствовать легкий теплый ветерок с моря и видеть лазурное небо. Впервые за все время, когда они сбежали в джунгли, Сюзи ощущала, как из нее уходит страх, по мере того как крепкие, но нежные руки Пэтти снимали с нее напряжение. Испуганный ребенок внутри нее успокоился от этого интимного физического контакта.

Пэтти посмотрела на стройную загорелую спину Сюзи и подумала: «Выглядит, как спина ребенка».

Поглаживая мягкую кожу Сюзи, она вспомнила о тех многих массажах спины, которые она делала своему сыну Стефену — эта кожа была такой же нежной и ранимой, как у ребенка. Пэтти не привыкла касаться кожи другого человека, кроме своего мускулистого волосатого мужа. Нежно проведя указательным пальцем до основания позвоночника Сюзи, она вдруг поняла, почему привлекает мужчин нежная, хрупкая уязвимость женского тела.

Лежа на теплом песке, Сюзи непроизвольно дернула плечами. Секунду-две она колебалась, затем перевернулась на спину. Бронзовая кожа ее лица блестела, а в ее больших карих глазах был какой-то незнакомый и лихорадочный блеск; ее губы открылись, намереваясь что-то сказать. Они дрожали, но оставались безмолвными.

Сидя голой на коленях рядом с Сюзи, Пэтти вдруг ощутила опасность. Она понимала, что если она еще раз коснется этой шелковистой кожи, то за этим последует что-то непредсказуемое. Она глядела в светившиеся карие глаза Сюзи и понимание того, чем они собирались сейчас заняться, загипнотизировало их обеих. В тот же момент они медленно двинулись друг к другу.

Руки Сюзи вытянулись вдоль стройной спины Пэтти, ища лишь нескольких мгновений бегства от ужасов окружающего мира, ища то чувственное успокоение, которое ребенок ищет у сердца своей матери.

Дрожащим пальцем Пэтти провела по шелковистой брови Сюзи. Потом руки Сюзи обхватили Пэтти и потянули ее вниз. Сердце Пэтти екнуло, и все ее тело задрожало, когда она, осознавая каждый свой вдох, медленно наклонилась над этим похожим на ребенка существом, лежавшим под ней на песке. Неожиданно они тесно сцепились друг с другом. Руки Сюзи нащупали острые контуры ключиц Пэтти, затем двинулись вверх, к ее пшенично-белым волосам.

Пэтти мгновенно возбудилась и в тот же миг дико испугалась своих собственных чувств. Ее рука дрожала, когда она дотронулась до груди Сюзи. От этого первого возбуждающего касания спина Сюзи сразу же вытянулась дугой.

Эти первые нежные ласки переросли в возбуждение, которое вело к страсти, по мере того как каждая женщина двигалась более настойчиво, испытывая потребность утолить голод. Нежность смешалась с чувственностью, а страсть — с похотью.

Не произнося ни слова, они ласкали друг друга, чувствуя при каждом нежном касании и поглаживании, будто по их телам пропускают электрический ток.

Кончики пальцев Пэтти медленно скользили вдоль ребер Сюзи к ее плоскому животику, и потом еще дальше, к низу ее живота; она хотела узнать: будет ли реакция Сюзи такой же, как у нее. Она обнаружила, что та была идентичной.

Видя и полностью понимая реакцию другой женщины, Пэтти отбросила в сторону свою робость и вдруг почувствовала себя совершенно уверенной, чувственной и безумно счастливой. В первый раз Пэтти точно знала, что она делает при сексуальном контакте, и что это давало ее партнеру. Она знала это тело, как свое собственное. Это давало ей ликующую уверенность, что она способна доставить партнеру необычное удовольствие.

Из-за полузакрытых век Пэтти наблюдала за растущим возбуждением Сюзи и это возбудило саму ее даже больше, чем ее когда-либо возбуждал какой-либо мужчина, — эта необычайная нежность, ощущение чувственности и опьяняющей уверенности контроля, способность дать максимальное удовлетворение тому, кого она любила. Пэтти поразило, что у нее пропало беспокойство и появилась спокойная уверенность. Она не ощущала ни беспокойства, ни недостатка в общении.

Не было нужды спрашивать: «Тебе было хорошо?» Она знала, что было хорошо; мягкая эротичность полностью отличалась от секса с мужчиной.

По мере того как ее тело наполнялось теплом, Сюзи ощущала себя исступленной, любимой и защищенной. Она не выдержала бы, если бы Пэтти пришлось остановиться. Она не была уверена, что смогла бы выдержать, если бы Пэтти продолжила. Затем по ее телу разлился удивительный поток наслаждения, а к кончикам пальцев ног и рук побежали приятные покалывания, и она подумала:

«Это не может продолжаться». Но это продолжалось и становилось все лучше.

Дотрагиваясь до Сюзи и видя, как ее тело изгибается дугой и вздрагивает и как она задыхается от удовольствия, Пэтти испытывала невероятное наслаждение. Сюзи зарыдала от счастья, она упала на песок и почувствовала, что голубое небо наклонилось над ней, а ее тело обмякло. Но Пэтти, опьяненная властью над ней, не позволяла ей передышки.

Тихий голос внутри Пэтти укорял ее: «Ведь прошло всего четыре недели с того дня, как жестоко убили твоего мужа. Ты ведь любила его, не так ли? Что же ты за человек, если изменяешь ему так быстро после его смерти? А изменять с женщиной позорно вдвойне. Тебе должно быть стыдно за себя!»

Сюзи сочувствовала Пэтти, прошептав:

— Я должна заставить тебя почувствовать… так, как ты заставила почувствовать меня. Пэтти прошептала:

— Лежи тихо. — Она вытянулась, опершись на один локоть. Она ведь раньше видела это тело и восхищалась им, но прежде ей никогда не приходило в голову дотрагиваться до него. И вновь руки Пэтти заскользили по высоким, шелковистым грудям Сюзи, как будто они были ее собственными.

Сюзи чувствовала себя так, будто была первой женщиной на земле, будто только что была сотворена. Пэтти дотрагивалась до нее с деликатностью, с растущей уверенностью и умением до тех пор, пока Сюзи не ощутила, как в ее тело входит дневная жара и как оно становится частью и этого дня, и этого солнца, и этой жары. Каждая частичка ее существа возбудилась так, как ни один мужчина не возбуждал ее раньше. В их любовном акте было более полное, невысказанное понимание, чем она когда-либо чувствовала с мужчиной. Не было необходимости говорить ни слова.

Стоя на коленях, Пэтти наклонилась над Сюзи, которая лежала спиной на теплом песке. Сюзи начала деликатно водить пальчиками по позвоночнику Пэтти. Каждая женщина могла чувствовать запах другой, когда Пэтти медленно опустилась и их тела соприкоснулись. Сюзи, дрожа, выгнулась вверх, чувствуя, как ее тело тает от страсти.

Они плотно держали друг друга, задыхаясь, забывшись в экстазе, касаясь лиц и рук, бедер и грудей с нежностью бабочек. Их объятия были нежными, настойчивыми и полностью раскрепощенными. Их руки и ноги переплетались друг с другом, как змеи. То, что теплая чувственность была запрещенной, добавляла дрожи их объятиям. Сюзи чувствовала, будто их тела вдруг расплавились в этой жаре.

Пэтти поражало, что то, чем они только что занимались, ощущалось так естественно. Она подумала, а не была ли любая женщина гетеросексуальной по самой своей природе, над ними довлел запрет касаться друг друга, не говоря уже о том, чтобы заниматься любовью с особами своего же пола?

Пэтти тихо прошептала:

— Я никогда не делала этого раньше.

— Я тоже, — прошептала Сюзи. — Это было… легко.

Здесь не было ни соблазнителя, ни соблазненной, никакого отражения отношений между мужчиной и женщиной, а была лишь взаимная нежность, которая легко и незаметно перерастала в страсть. Здесь не было предварительной ласки, поскольку все это само по себе было той самой лаской, что требуется любой женщине, чтобы получить удовлетворение. В голове Пэтти мысли перемешались. Она с удивлением обнаружила в этой чувственности невероятное облегчение; не было ни напряжения, ни беспокойства в отношении достижения оргазма, ни угрозы.

И прежде всего благодаря тому, что каждая женщина прекрасно знала особенности женской анатомии, их невысказанные чувства прекрасно понимались и полностью разделялись…

Пэтти лежала на спине в полубессознательном чувственном тумане. Сюзи расположилась на коленях у ее ног, играя с пальчиками ног Пэтти. Она осторожно отделяла их по одному, очищала от песка, а затем сосала их как будто это были леденцы. Ее большие пальцы нежно поглаживали подъем ноги Пэтти, после чего она медленно провела ногтем своего большого пальца по ступне ее ноги.

Когда Пэтти взвизгнула от удовольствия, они обе услышали голос Сильваны, раздававшийся с водопада:

— Где рыба? Ведь вот-вот же хлынет дождь!

— Мы просто отдыхали, — ответила Пэтти. Она быстро взглянула на Сюзи.

Кивнув ей, Сюзи прошептала:

До завтра.

Они неохотно поднялись и пошли. Пока Сюзи поднималась по тропинке вслед за Сильваной, она чувствовала себя любимой и спокойной. На эти полчаса она забыла о страхе. Поскольку эта мысль была такой соблазнительной, то с каждым шагом вверх Сюзи понемногу влюблялась в Пэтти.

Шедшая ей вслед дрожавшая Пэтти старалась оправдать только что случившееся, молча отвечая слабому голосу, который звучал в глубине ее. «Это не так уж ужасно, — сказала она самой себе. — А что по-твоему происходит в лагерях для военнопленных? Ты думаешь, что здоровые, скучающие, несчастные молодые мужчины могут годами подавлять свою сексуальность? Должно быть, существует негласный мужской уговор не рассказывать о том, что происходит там, где содержатся за решеткой люди одного пола». «Но ты же сделала это, — сказал внутренний голос. — Теперь ты — лесбиянка!»

«Неужели? — задумалась Пэтти. — Можно ли ею стать, после того, как ты была замужем? Было ли это скрытым чувством?» Пэтти вспомнила подруг своего детства, вспомнила свою лучшую подругу Джину, о которой она заботилась, которой доверяла свои тайны, с которой делилась своими проблемами и хихикала, пока они росли вместе. Она предполагала, что она и Джина дотрагивались до тела друг дружки, поскольку обычно они кувыркались, как щенки. Но в какой-то момент это прекратилось.

Пэтти подумала, что это случилось тогда, когда они начали ходить на свидания. Она не могла припомнить, что испытывала эротическое влечение к Джине, но она несомненно была влюблена в нее; это закончилось, лишь когда отец Джины переехал в Оклахому. Возможно, что дружба была формой любви, а секс — продолжением любви, ее физическим доказательством. Возможно, что, в конце концов, ничего в корне аномального с ней не произошло.

«Ты — лесбиянка», — обвиняющим тоном произнес этот внутренний голос.

«Ну и черт с ним, если это так! — молча ответила Пэтти своему внутреннему голосу. — Сюзи начала это, а не я. Я и не помышляла об этом».

К тому времени, когда они вернулись в лагерь, Пэтти была в ужасе от того, что она сделала, испытывая от этого отвращение. Кроме того, она ужаснулась, что Сюзи может рассказать другим, что случилось на пляже, и испытала отвращение от мысли находиться где-нибудь рядом с Сюзи.

К тому времени, когда женщины расселись на корточках вокруг костра ужинать, отвращение, которое Пэтти испытывала к Сюзи, стало явным. Нежно улыбаясь, Сюзи подошла, чтобы сесть рядом с Пэтти. Та вдруг вскочила и перенесла свою еду на противоположную сторону костра.

Если Сюзи обращалась к Пэтти, та игнорировала ее.

После ужина Сюзи прошептала Пэтти:

— Ты была великолепна. Почему сейчас ты так относишься ко мне?

Пэтти молча посмотрела на Сюзи, как будто они только что встретились, как будто она угрожала Сюзи никогда не напоминать ей о той интимной близости, которая существовала между ними на пляже. В ту ночь Пэтти оставила свою собственную постель и пошла в другую хижину, где уснула на кровати Джонатана, между Анни и Кэри.

«Типичное мужское поведение после того, как переспал с бабой», — с горечью подумала Сюзи, вспоминая о многих страстных ночах, за которыми следовало аналогичное охлаждение всякого интереса. Это, в свою очередь, напомнило ей обо всем, чем она была обязана Бретту, которому она только что изменила, и она горько заплакала.

В темноте Сильвана слышала, как Сюзи всхлипывает. Было нетрудно догадаться о причине. Они развлекались там. Эта новая сексуальная связь между Сюзи и Пэтти не осталась незамеченной остальными тремя женщинами.

Сильвана вспомнила, что в тот раз, когда она спустилась к пляжу, чтобы посмотреть рыбу, они обе выглядели смущенными, щеки у них пылали. Они сказали, что отдыхали на пляже, но ведь на пляже было гораздо жарче, чем в тени джунглей. Ни одна из этих женщин никогда не отдыхала на пляже. «Они занимались любовью», — подумала Сильвана, вспомнив описание гомосексуальности у Оскара Уайльда.

Сильваной овладело любопытство: как это ощущается и чем они фактически там занимались? Представление Сильваны о лесбиянках было достаточно общим: они казались ей грубоватыми здоровенными уродливыми бабами в армейском обмундировании, находившими утешение в объятиях волосатых рук друг друга, поскольку ни один мужчина в здравом уме не захочет ни одну из них. Ни Пэтти, ни Сюзи под такое описание не подходили.

Во второй хижине Кэри думала о том же самом. По ее мнению, отношение нормальных женщин к лесбосу варьировалось от смутной угрозы до откровенного страха перед ним. Но думая о мягкой, теплой, маленькой Сюзи, Кэри предполагала, что, возможно, лесбиянки любили других женщин только по тем же причинам, по которым их любили мужчины. Возможно, она была бы не против попробовать, поскольку никто и никогда об этом не узнает.

Анни лежала в темноте на своей кровати и тоже не спала. «Как будто у нас не было настоящих проблем», — раздраженно подумала она. Конечно, они все овдовели и лишились своих семей. Они были окружены насилием, они тупели и скучали, поскольку во время этих непрекращающихся ливней нечем было заняться в этих тесных жилищах, которые становились просто невыносимыми. И они жили в постоянном страхе. Им всем нужна была материнская ласка, забота и защита. По наивности Анни думала, что это случилось именно из-за этого. Но, судя по тому, как Пэтти резко и неприкрыто отвергла Сюзи, между ними это не повторится.

Но а если это случится с кем-то еще?

19

Четверг, 11 декабря 1984 года

После изнурительных двух недель ухода за Джонатаном Анни снова была рядом с ним, присев под парусиновым навесом и готовясь покормить его рыбным супом.

Джонатан открыл глаза.

— Привет, Анни, — сказал он.

Она моргнула, поскольку привыкла к тому, что в бреду он называл ее Луизой, и быстро пощупала его лоб: он был сухой и холодный. Она улыбнулась ему.

— Доброе утро. Мы скучали по тебе. С возвращением.

Анни бросилась из-под навеса сообщить хорошие новости остальным, но в лагере была лишь Кэри.

За вторую неделю декабря были еще два случая заболевания — с Сюзи и Кэри. Сюзи, которая всегда ворчала, когда наступала ее очередь убирать утром мусор из хижины, наступила на скорпиона, спрятавшегося под листом.

Анни знала, что при укусе скорпиона нужно было поступать так же, как и при укусе змеи: ничего не делать. Джонатан учил их никогда не использовать массаж, не надрезать, не пускать кровь и не высасывать яд из раны. Чем больше ты делаешь это, тем больше яд впитывается в кровь, и можно умереть от потери крови. Поэтому Анни промыла и просушила укушенное место, затем выше раны наложила стягивающую повязку, но не такую тугую, как жгут, первый день Анни снимала ее и завязывала снова каждые полчаса. Кроме того, она наложила шину на ступню Сюзи. После двадцати четырех часов сильной лихорадки и беспамятства Сюзи хотя и была слабой, но выздоравливала.

Гораздо более серьезными были тропические язвы у Кэри. Они появились на ее икрах после того, как она во сне расцарапала места укусов муравьев. Они все знали, что тропические язвы могли привести к гангрене, ампутации и смерти. Как любой обратный фурункул, они могли начаться с малейшей царапины, и в результате крошечные ямочки превращались в большие гноившиеся отверстия. Всякий раз, когда Кэри отправлялась на рыбалку, она забивала их кусочками прокипяченной ткани и перевязывала тряпкой, оторванной от рубашки. Но в один из дней, после того как Сюзи укусил скорпион, у Кэри с обеих сторон ее паха появились припухлости, и она едва могла ходить. Ее ноги опухли и приобрели розоватый цвет, как у поросенка из мультфильмов Уолта Диснея.

Когда Джонатан сказал ей, что для удаления гноя из ран жители этого острова пользовались безногими личинками, Кэри отказалась от этого. Но после ночи, проведенной в агонии, она была готова попробовать что угодно. Анни принесла ей кучу гнилой рыбы. Кэри вытащила одну из личинок, судорожно сглотнула, а затем сунула ее в одну из своих язв. Джонатан сказал, что эти личинки поедают лишь мертвую ткань, поэтому они отсасывают гной из ран. Так это и оказалось. Когда ее язвы очистились, Кэри оставила их просохнуть. Но места укусов муравьев продолжали превращаться в новые язвы.

Желая сообщить Кэри хорошую новость, Анни крикнула ей:

— Джонатану стало лучше! А где остальные?

— Дождь неожиданно прекратился, — ответила Кэри, — поэтому они ушли окунуться к водопаду, пока не начался дневной ливень.

— Значит, мы остались без наблюдателя! — воскликнула Анни и бросилась к их эвкалипту.

— Осторожнее! — предупредила Сильвана, показывая Сюзи на мелководье. — Ты чуть не наступила на рыбу-камень!

Сюзи вскрикнула, заметив это мерзкое сморщенное серое существо.

— Джонатан сказал, чтобы ты далеко не заплывала, — напомнила ей Сильвана.

Сюзи спародировала итальянский акцент Сильваны:

— Джонатан говорит… Джонатан говорит… Я буду делать так, как мне хочется!

Она умышленно пошла дальше и поплыла. Сильвана поискала глазами Пэтти, которая теперь шарахалась от Сюзи, как от чумной. Пэтти была примерно в сотне ярдов и плыла спортивным кролем, опустив голову в воду. Сильвана вздохнула и вошла в воду. Держа голову над водой, она поплыла брассом вслед за Сюзи, которая снова вела себя как капризный двухлетний ребенок. Поравнявшись с ней, Сильвана крикнула:

— Возвращайся немедленно к берегу.

Неуклюже загребая по-собачьи, Сюзи упрямо плыла в направлении входа в лагуну.

Сильвана заплыла перед ней и перекрыла ей возможность плыть туда, куда ей хотелось.

— Сюзи, возвращайся. Ты плывешь прямо на течение.

Умышленно или нет, Сильвана этого не знала, но одной рукой Сюзи ударила Сильвану в лицо и окунула ее головой в воду.

Сильвана вынырнула на поверхность, хватая ртом воздух. Она была в ярости. Вспомнив свой странный прием по спасению утопающих, она ладонью правой руки ударила Сюзи ниже подбородка и толкнула ее назад и под воду.

Пока Сюзи опускалась под воду, она отчаянно махала руками и случайно ударила Сильвану в живот, отчего та скрючилась.

Обе женщины вынырнули на поверхность и смотрели друг на друга, тяжело дыша и выплевывая морскую воду. Кипя от ярости, они бросились друг на друга.

После пяти минут отчаянной драки Сильвана подняла свою левую руку, намереваясь по-настоящему ударить Сюзи. Ее великолепное обручальное кольцо с изумрудом и бриллиантами соскочило с пальца, взлетело в воздух и исчезло под этой зеленой полупрозрачной водой.

Мокрое лицо Сюзи застыло от ужаса.

Сильвана рассмеялась.

— Вот видишь, даже мои пальцы утончились, — сказала она. — Хорошо, Сюзи. Ты, несомненно, доказала, что умеешь плавать, поэтому я оставлю тебя в покое.

Сильвана не спеша поплыла от Сюзи. Она повернулась на спину и легла на воду, наслаждаясь солнцем и приятной теплой водой, которая плескалась у ее тела и раскачивала его в размеренном завораживающем ритме моря.

Вдруг где-то на расстоянии раздался крик Сюзи:

— Акула!

Сюзи изо всех сил колотила руками в воде, ее лицо было искажено паникой. Потом она исчезла под водой.

Сильвана в ужасе поплыла к ней. Сюзи вновь показалась на поверхности и опять закричала. Она задыхалась, неистово размахивала руками и снова скрылась под водой.

Когда Сюзи снова выскочила на поверхность и закричала от страха, она попыталась откашляться от воды, которую перед этим хлебнула, но это заставило ее сделать глубокий выдох. В результате, когда она открыла рот, чтобы сделать вдох, в ее легкие набралось еще больше воды. Когда эта попавшая в легкие вода вновь вызвала кашель, еще больше воздуха вышло из ее легких, и она снова ловила его ртом, отчаянно пытаясь крикнуть в этой вдруг ставшей такой опасной теплой воде.

Поскольку последняя порция воды, которую она хлебнула, увеличила ее вес, она начала тонуть.

Обезумев и отчаянно борясь за свою жизнь, Сюзи била по воде руками и ногами. Находясь в полубессознательном состоянии, она пыталась выплыть на эту гладкую поверхность моря, которая сомкнулась над ее головой. Поскольку ее легкие уже не работали, она начала еще сильнее молотить руками и судорожно хватать ртом.

Всякий раз, когда Сюзи открывала рот, чтобы сделать вдох, этот цикл повторялся. Когда она открывала, то выпускала воздух, а когда кричала, то вода вливалась в ее открытый рот. Потом борьба прекратилась. Она потеряла сознание, и ее утяжеленное водой тело стало медленно опускаться на дно.

Когда Сюзи исчезла с поверхности, первой мыслью Сильваны было плыть назад к берегу как можно быстрее, но ей удалось подавить панику. К рифу и в лагуну заходят лишь детеныши акул — в длину не более четырех футов. Они могли покалечить человека, может быть, даже откусить ступню — но они не могли полностью проглотить взрослого человека.

Сильвана крикнула Пэтти, но та плавала на удалении от них, опустив голову в воду и получая удовольствие от быстрого скольжения по воде, поэтому она не слышала криков Сильваны.

Лихорадочными, неловкими брассовыми движениями Сильвана направлялась к тому месту, где она в последний раз видела Сюзи. Сделав глубокий вдох, она нырнула под воду.

Спустя две минуты Сильвана вынырнула на поверхность, тяжело дыша. Она ничего не увидела. Проплыв еще несколько футов, она снова нырнула. На этот раз, когда у нее уже кончался запас воздуха, Сильвана увидела какой-то покачивавшийся черный шар, похожий на огромного морского ежа. Это была голова Сюзи.

Сильвана выбралась на поверхность, и, сделав глубокий вдох, нырнула на глубину. На том месте тела уже не было. Сначала Сильвана не увидела его, но потом заметила его безжизненные очертания — оно лениво поднималось и опускалось вместе с приливной волной. Изо всех сил Сильвана поплыла к нему.

Добравшись до Сюзи, она схватила ее одной рукой и резко толкнула вверх. Ощущая в своих легких огонь, Сильвана поддерживала обмякшее и потяжелевшее тело Сюзи.

Едва Сильвана оказалась на поверхности, она захотела отпустить руку Сюзи, боясь, что снова ее потеряет, но ей удалось подплыть под Сюзи, а затем захватить ее другую руку. Прижимая Сюзи к своей груди, Сильвана рывками поплыла на спине к берегу. Она никогда не представляла себе, что тело может быть таким скользким и с ним так трудно маневрировать.

Пока Сильвана плыла, она пыталась вспомнить: как делается искусственное дыхание «изо рта в рот». Она наверное десятки раз читала эти правила в плавательных бассейнах, но сейчас все, что она могла вспомнить, было то, что перед началом вы должны вытащить искусственные челюсти.

Пэтти вышла из воды и стояла на пляже обнаженной в позиции «дерево». Нельзя было заниматься йогой, лежа на пляже, — иначе эти песчаные мошки искусают вас. Погрузившись в себя и держа глаза на уровне горизонта, Пэтти не подозревала об этом инциденте в море, пока задыхавшаяся Сильвана не добралась до мелководья. Она опустила Сюзи, вскарабкалась на ноги и крикнула Пэтти.

Та дернула головой и увидела, как Сильвана тащит из воды Сюзи.

Пэтти изо всех сил побежала по мягкому песку к этим двум женщинам, затем остановилась в нерешительности.

Сильвана все еще с трудом переводила дыхание.

— Пэтти, ради Бога, помоги мне. Она же умирает! Неохотно Пэтти потащила Сюзи из воды. Она толкнула это обмякшее тело на правый бок и грубо подняла правую руку Сюзи над своей головой.

— Искусственное дыхание «изо рта в рот» можешь сделать? — с трудом выдохнула Сильвана.

— В общем, да, — сказала Пэтти. — Сначала нужно освободить рот от посторонних предметов и прочистить канал прохода воздуха к легким. — Опустившись на колени у пояса Сюзи, она начала массировать ее живот движениями вверх, чтобы выдавить из легких воду. Из посиневшего рта Сюзи потекли тонкие струйки воды.

Пэтти осторожно сунула свой указательный палец в рот Сюзи, чтобы проверить не было ли там морских водорослей или других посторонних предметов.

— Ну давай же, делай! — взмолилась Сильвана. Три мысли о том, что ей придется дотрагиваться до Сюзи, а тем более губами, Пэтти почувствовала отвращение. Она будто опасалась, что любой контакт с ней может заразить ее.

— Ну давай же, — крикнула Сильвана.

Пэтти проверила у Сюзи пульс, но он не прощупывался. Она знала, что через четыре минуты после остановки дыхания происходит необратимое повреждение мозга, но если принудительно дышать в рот человеку, который не дышит, то в вашем выдохе содержится достаточно кислорода, чтобы обеспечить пострадавшему систему жизнеобеспечения.

Пэтти перевернула Сюзи на спину, сняла свои часы с черным стеклом и поднесла их ко рту Сюзи.

— Если Сюзи еще дышит, — сказала она Сильване, — то от ее дыхания стекло запотеет.

— Ну, как она? Дышит? — Сильвана беспомощно опустилась на колени.

Пэтти посмотрела на часы. Они запотели.

— Ну тогда давай делай искусственное дыхание. Пэтти осторожно запрокинула бессильно поникшую голову Сюзи назад, чтобы открыть проход воздуха к легким. Она раскрыла ее вялую челюсть и зажала нос. Затем вновь остановилась в нерешительности.

— Ради Бога, ну давай же, — сказала Сильвана. — Ты что не понимаешь? Она же умирает!

Пэтти наклонилась и сделала глубокий выдох в рот Сюзи. С этого момента легкие Пэтти обеспечивали дыхание для тела Сюзи. Она считала до четырех, потом снова делала глубокий выдох в рот Сюзи.

Вдруг Сюзи затошнило.

Пэтти тоже.

Сильвана воскликнула:

— Ой, Пэтти, не останавливайся!

Пэтти передернуло, когда она перевернула Сюзи на бок, чтобы ее могло вырвать. Затем вновь она начала массировать ей живот.

Изо рта Сюзи на белый песок хлынула рвота и вода.

Сильвана затаила дыхание.

Когда Сюзи вновь оказалась лежащей неподвижно.

Пэтти перевернула ее на спину и продолжила малоприятную работу — вдувать воздух по пятнадцать раз в минуту в покрытый рвотой рот Сюзи.

— Посмотри на ее грудную клетку, — прошептала Сильвана.

Синхронно с дыханием Пэтти круглые груди Сюзи слегка поднимались и опускались. Это означало, что проход в ее горле был свободен.

— Сделай ей еще раз! — попросила Сильвана. — Быстрее!

Ненавидя каждое прикосновение ко рту Сюзи, Пэтти продолжала делать дыхание «рот в рот» — по пятнадцать выдохов в минуту в течение нескольких минут — затем, устав, она тяжело сказала:

— Сколько, по-твоему, нужно это делать? Может, ты попробуешь?

Оцепенев от волнения, Сильвана ответила;

— Я не имею понятия об этом. Не останавливайся! Пэтти, ты же умеешь это делать, а я нет.

Пэтти сплюнула в песок, затем продолжила свои неохотные поцелуи.

— Пэтти, она опять дышит! Смотри!

Пэтти остановилась. Она увидела, что грудная клетка Сюзи поднималась и опускалась уже сама.

Пэтти быстро повернула Сюзи на правый бок — правая рука над головой, а левое колено согнуто вперед.

Эти две женщины с беспокойством наблюдали, сидя на коленях на обжигающем песке за тем, как жизнь возвращалась к спасенной.

Сюзи отрыгнула. Кашлянула, а после этого ее вырвало.

Сильвана расплакалась.

Позднее в хижине бледную и дрожавшую Сильвану пришлось успокаивать Анни.

Анни рассерженно повернулась к Пэтти и сказала:

— Ты ведь собиралась всего лишь окунуться, а не плавать. Последние два часа никого не было на посту. Полезай туда немедленно!

Испытывая отвращение от того, что ей пришлось сделать, Пэтти почувствовала, что ее наказали поделом. Она убежала, задаваясь вопросом: что случилось бы с Сюзи, если бы рядом не оказалось Сильваны?

В тот день дождь прекратился рано, поэтому Пэтти пошла проверить вершу в ручье. В ней оказалась лишь одна большая креветка. Поскольку лески по-прежнему провисали, она вернулась в лагерь за своими рыболовными снастями — ведром, ручным сачком, двумя легкими удочками и ружьем для подводной охоты. Сейчас, когда их хижина неожиданно превратилась в полевой госпиталь, Пэтти осталась единственным человеком, кто мог добывать пищу.

Схватив руками в перчатках свои рыболовные снасти, одинокая, подавленная, все еще испытывающая чувство стыда и спрашивающая себя: не обречены ли они все умереть здесь от гноящихся ран или малярии, Пэтти слишком резво съехала по крутой тропинке с утеса. Она споткнулась и чуть не упала. Ей удалось сохранить равновесие и не уронить свои тяжелые снасти. Но при этом у нее с головы слетела шляпа и зацепилась за камень у края водопада, и, чтобы снять ее оттуда, потребовалось бы некоторое время. Пэтти решила заняться этим позже, когда у нее освободятся руки, чем останавливаться сейчас ради работы, которая может занять не менее двадцати минут.

Стоя по бедра в воде, Пэтти безуспешно пыталась что-нибудь поймать. Раз за разом она размахивала над головой наживкой и крючком, а затем бросала их в волны. Она упрямо продолжала это делать, наслаждаясь ощущением самого этого процесса и была полностью поглощена этим занятием, несмотря на изнуряющую дневную жару и пот, который струился между ее грудей.

В конце концов она решила, что на сегодня хватит. Попозже попробует на реке. Обычно они ловили рыбу на реке рано утром и ночью, потому что именно тогда рыбы питались, — ночью появлялись насекомые. Пэтти решила, что, если ей не повезет, она вернется на пляж в лунную ночь, хотя они и старались избегать рыбной ловли по ночам — у ручьев и реки было много москитов, а в море водились медузы и скаты, укус которых мог убить человека меньше чем за минуту.

В худшем случае, когда будет отлив, Пэтти могла бы попытаться поймать немного крабов. Тогда, по крайней мере, у нее будет лучшая приманка для рыб, а также суп из крабов.

Возвращаясь к берегу, Пэтти мельком взглянула на зловещие лилово-черные облака над головой. И в этот момент она наступила на острый камень, споткнулась и потеряла равновесие. Пока поднималась, она почувствовала спиной холодные порывы ветра и услышала шум воды на листьях пальм. К тому времени, когда Пэтти добралась до тропинки, над лагуной хлестал дождь, ударяя по воде с силой, особенно зло. Она обнаружила, что почти невозможно стоять на пляже, не говоря уже о том, чтобы взбираться по тропинке на утес, превратившийся в сплошной поток грязи. И Анни придется подождать ужина. Так ей и надо — впредь не будет приказывать Пэтти подобным образом! Во всяком случае, никто не смог бы в такой ливень напасть на их лагерь.

Промокнув насквозь и ежась, Пэтти присела на краю пляжа, выше линии прилива. На два часа дождь вынудил ее остаться здесь, и за это время она не видела ничего. Пляж как будто был укрыт бледно-серой дымкой. Дождь шел не переставая.

Он прекратился почти так же неожиданно, как и начался, хотя сильный ветер не утихал. Пэтти привязала свои снасти к одной из пальм. Чтобы забраться теперь по уже скользкой тропе, ей нужны были обе руки — да и в любом случае снасти понадобятся ей сегодня вечером.

С большим трудом ей удалось добраться до вершины утеса. Пока она лезла наверх, он, казалось, удлинялся. Казалось, ему не было конца, будто какой-то великан отодвигал его вершину.

Когда Пэтти, пошатываясь, вернулась в лагерь, чувствуя головокружение, она увидела, что к ней бежит Анни, но выглядит какой-то странно плоской.

Когда Анни подбежала к пошатывавшейся Пэтти, она крикнула:

— Что случилось? Укусила морская змея или рыба-камень?

— Шляпы нет, — пробормотала Пэтти. Колени ее подкосились, она плюхнулась в грязь, ее вырвало, а потом она потеряла сознание.

Шея и спина Пэтти были ярко красными и в волдырях. Она находилась в полубессознательном состоянии. Это была лихорадка. Она лежала на своей кровати лицом вниз и стонала. Анни осторожно обмыла ее спину холодной водой.

— Ты только посмотри на эти волдыри! — сказала Сюзи.

Анни присела на корточки и устало вытерла лоб рукой.

— Четыре недели мы пережили без серьезных болезней, если не считать поноса и лихорадки у Джонатана. А сейчас вдруг за два дня я заведую госпиталем. Что произошло?

— Эффект домино, после того как Сюзи упрямо заплыла слишком далеко, — предположила Кэри. — Завтра Сильвана должна поправиться и поможет.

Среда, 12 декабря 1984 года

На следующее утро, оставив все еще бледную Сильвану на наблюдательном посту, Анни проверила лески на реке. Улова не было. Осунувшийся Джонатан, похудевший на десять фунтов, прошептал ей инструкции. Она должна взять мачете и поискать пищу за пределами этого шахтного ствола, который лежал к юго-востоку от лагеря. Это было во вторичных джунглях, поэтому поблизости должно было быть поселение, и съедобные растения, которые они выращивали, могли еще остаться там, хотя сейчас они были уже дикими.

До последнего времени эта маленькая группа людей держалась как можно ближе к зоне вокруг лагеря, с тем чтобы сохранить свои силы, не потеряться и не вторгнуться в неисследованную зону — они не знали еще точных границ запретной территории. Они двигались лишь вниз по тропинке с утеса, или вверх к бамбуковому оврагу, или немного за него и направо, к месту, где Джонатан поставил в ручье свою вершу. Единственный раз, когда они рискнули выйти за пределы этой зоны, был тот день, когда Сюзи и Пэтти убили козленка. Их единственный другой постоянный маршрут пролегал к шахтному стволу, к которому они подходили разными, немного отличавшимися маршрутами, чтобы не оставалось протоптанной тропинки.

Больше часа Анни прорубала себе дорогу сквозь кустарник, размахивая своим мачете. Продвижение вперед было очень незначительным. В конце концов она вернулась назад по своей собственной дорожке и обошла этот участок вторичных джунглей, стараясь смотреть сквозь них, а не на них — именно так Джонатан учил ее, в противном случае она не сможет найти ничего съедобного в этой густой растительности. Она искала ручей. Деревни аборигенов всегда располагались на берегах ручья или реки — возможно, она сможет перейти вброд или проплыть по такому ручью в поисках пищи.

Она обнаружила несколько деревьев папайи, но, к сожалению, гроздья больших желтых плодов находились на самой вершине. Ствол такого дерева напоминал ствол кокосовой пальмы — у него внизу не было веток.

Анни подумала, что хорошо, если бы она смогла взять с собой Сюзи. Та не боялась высоты и была единственной из их группы, которая могла взобраться на кокосовую пальму; она обхватывала ствол руками и поднималась по нему вверх быстро, как обезьяна.

Части этого ствола, казалось, крошились под весом Анни, но все же, исцарапавшись, вспотев и боясь смотреть вниз, она смогла дотянуться до плодов. Своим рыбацким ножом она отрезала столько, сколько могла донести и положила в мешок, висевший у нее на спине.

Этот мешок был сделан из рубашки. Если женщины не отправлялись за пределы лагеря, они не могли больше позволять себе носить свои рубашки, поскольку они нужны были, чтобы делать из них сумки, фильтры для воды и повязки. За исключением выросшей в монастыре Сильваны, все остальные женщины ходили теперь голыми по пояс.

Присев на землю, Анни разрезала один из этих зеленых плодов и, окунув пальцы в этот молочный сок, попробовала его. Вкус был необыкновенный.

Отгоняя мух от глаз, Анни встала и взвалила мешок с плодами себе на спину. Она чувствовала себя великолепно; она добывала пищу для лагеря.

Потом она вдруг почувствовала нестерпимую боль в глазах.

— Должно быть ей в глаз попал сок неспелого пау-пау, — сказал Джонатан Сильване, которая промывала Анни глаза. Слушая непрекращавшиеся стоны и иногда крики Анни, Джонатан спрашивал себя: не вставить ли ей кляп в рот? Она несомненно представляла угрозу их безопасности.

Анни с огромным трудом поставила лагерь на ноги, а теперь сама страдала от жуткой боли. Сейчас она к тому же была и слепой, и они ничего не могли сделать, чтобы облегчить ее страдания.

В конце концов Анни пришлось вставить кляп. Она понимала, что происходит, и не сопротивлялась, когда полосой от рубашки ей завязали рот, а руки плотно связали сзади, чтобы она не могла сорвать кляп.

Горе Сильваны, наблюдавшей, как связывают ее подругу, было столь велико, что Пэтти подумала про себя: не была ли она опять в шоке?

Джонатан послал Сильвану собирать кокосы. Она не должна была рисковать, у них было достаточно запасов воды, и не важно, если бы им пришлось немного поголодать. Сильвана и Сюзи были сейчас единственными женщинами, которые могли ходить. На данное время они не могли себе позволить дежурить на посту, даже если бы в джунглях к ним крался сам Кинг-Конг.

— Помимо сбора кокосов и отлучек за водой, никто не должен был покидать лагерь до тех пор, пока все не окажутся снова на ногах, — твердо заявил Джонатан, а затем, истощенный, упал на свою бамбуковую кровать.

Следующий день Анни пролежала в хижине на куче листьев, думая о том: сможет ли она снова видеть? Она была удивлена тем, что не была больше опечалена. Она всегда ужасно боялась ослепнуть, но сейчас это случилось так нелепо, что она просто чувствовала себя смирившейся с потерей зрения, хотя и очень хотела, чтобы жгучая резь за ее веками прекратилась. Эта боль воспринималась так, будто кто-то подносил зажженные спички к ее глазным яблокам, и она изнуряла ее.

Спустя три дня после того, как Анни нашла ту папайю, Джонатан обнаружил, что она тихо всхлипывает. Не сказав ни слова, он присел рядом с ней на корточки и взял ее руку.

Анни рыдала:

— Такое впечатление, будто против нас и злой рок, и сама природа; они наступают на каждого из нас по очереди, а затем пинают нас ногами.

— Нет, нет, это не так, — сказал Джонатан. — Судьба наша — та же, какой она была на прошлой неделе, природа никак не заинтересована в нас, а джунгли — нейтральны. Прекрати разыгрывать королеву трагедии.

Лишь Анни и Пэтти были сейчас прикованы к постели, и женщины больше не голодали. Сильвана сходила в бамбуковую рощу и собрала молодые побеги. Она почистила и порезала их, как морковь, затем сварила и добавила несколько свежих креветок, пойманных в ручье.

— Сегодня китайская кухня, — заметила Сюзи. Она собирала верхушки папоротников. Когда те были темно-зелеными, они были слишком твердыми, чтобы их можно было есть как салат, поэтому Сильвана варила их, как шпинат. Кроме того, она варила морские водоросли, которые иногда по вкусу напоминали шпинат, а иногда — чабер. Удивительно, но они не были слишком солеными. Такая растительная пища не добавляла им много энергии, но, по крайней мере, это была пища и она поддерживала их жизнь.

Днем Джонатан привел Сильвану в заброшенное селение, где Анни нашла то дерево. Он обнаружил банановое растение и хлебное дерево с круглыми плодами размером с кулак.

— Мы не сможем их есть, — сказала Сильвана с огорчением. — Кожура вся в зеленых шипах. — Они отделяются, если этот плод пожарить на тлеющих углях в течение получаса, — пояснил он. — Видишь эту виноградную лозу? Вот эти пупырчатые темно-розовые ягоды? Это — сладкий картофель. Поверь моему слову, сегодня вечером мы хорошо поедим.

Этим вечером, в первый раз с тех пор, как они отправились в джунгли, они наелись до отвала.

Когда на четвертое утро после того дня, когда Анни потеряла зрение, Сильвана принесла в хижину завтрак, Анни сонно взглянула и зевнула:

— Привет, Сильвана.

Сильвана выронила скорлупу кокосового ореха с пюре из плодов хлебного дерева и с такой любовью, какой она не проявляла с того момента, когда последний раз видела свою дочь, прижала к себе Анни, выкрикивая по-итальянски слова признательности святым.

Впервые за почти три недели все в этом маленьком отряде были здоровы.

В тот вечер, после того как остальные заснули, Джонатан и Пэтти сидели на корточках в лунном свете и держали наготове свои рогатки.

Джонатан попал в первую крысу, затем во вторую, но оба раза слишком сильно.

— Завтра будет «тушеный кролик», — сказала Пэтти, глядя на крысиные тушки.

Спустя десять минут Пэтти заметила еще одну крысу. Немного волнуясь, она вытянула руку, державшую рогатку, зарядила ее галькой и оттянула резинку назад.

Здоровенная черная крыса с лоснящейся шкурой издала вопль, подпрыгнула в воздух и осталась лежать неподвижно.

— Хорошая девушка, — одобрительно сказал Джонатан. Надев рыбацкие перчатки, чтобы защитить свои руки, он сунул эту обмякшую тушку в бамбуковую клетку, которую смастерил в тот день.

— Держись от нее подальше, — предупредил Джонатан. — Крысы царапаются и кусаются. Я не хочу, чтобы кого-нибудь укусила заразная крыса. Никто не должен испытывать жалость к этой твари и приручать ее. Пищу подавать через прутья клетки на длинной палке. Воду для питья лить с расстояния через пустотелую бамбуковую палку.

— Ты уверен, что она не сможет сбежать из этой клетки? — спросила Пэтти.

— Нет. Если сбежит, поймаем еще одну.

— Давай назовем его Синатрой.

Воскресенье, 16 декабря 1984 года

Все эти женщины выглядели сейчас стройнее, и каждая из них потеряла достаточно веса. Синатра тоже процветал, хотя они держали его на скудном рационе, поэтому он был постоянно голоден. Любая пища, которую он отказывался есть, немедленно вычеркивалась из лагерного меню.

В лагуне Джонатан продолжал обучать женщин ловить рыбу.

— Секрет рыбной ловли состоит в том, чтобы хорошо знать место, в котором ты рыбачишь, и хорошо знать повадки рыбы, которую ты ловишь; поэтому можешь предполагать, что, вероятнее всего, она предпримет в следующий момент.

Пока он рассказывал, Пэтти вновь почувствовала, как по спине побежали мурашки. Предположим, что кто-то, кто знал эту местность, наблюдал за их привычками и мог догадываться, как они поступят дальше? Она пыталась подавить в себе чувство, что за их маленьким отрядом следят, и попыталась сосредоточиться на том, о чем сейчас говорил Джонатан.

— …Рыба кормится непосредственно перед восходом солнца, сразу после наступления темноты, непосредственно перед штормом и в ночь полнолуния или ущерба луны. Она хватает приманку, которую привыкла видеть вокруг себя.

Пэтти подавила свой страх и ничего не сказала.

После трех недель дождей эти женщины преодолели свою первоначальную депрессию и неудовлетворенность. Во время дождя они все играли в трик-трак на доске, которую Кэри нарисовала углем на парусине. Анни практиковалась в игре на своей флейте, а Сильвана аккомпанировала ей на наборе трубочек, которые она сделала из коротких бамбуковых палочек. Кэри трудилась над Мадонной, которую она вырезала из дерева для молельной рощи Анни. Сюзи делала украшения из скорлупы орехов, а Пэтти обучала всех йоге. Кроме того, они готовили овощи и приманку для рыб.

Когда не было дождя, они занимались поисками пищи — охотились или ловили рыбу, всегда прислушиваясь к советам Джонатана. Они стали полагаться на него во всем, доверяя его выносливости, его тщательно скрываемой доброжелательности. Все эти женщины чувствовали, что он был хорошим человеком. К нему они испытывали чувства признательности и любви и слушались его во всем.

Отвергнутая Сюзи испытывала к Джонатану что-то еще.

В одну из ночей Сюзи слезла с наблюдательного дерева, потянулась и зевнула. Потом заметила, что Джонатан не спит, а сидит один около тлеющего костра. Это было необычно, поскольку вскоре после захода солнца они все обычно отправлялись спать.

Она посмотрела на заостренный профиль Джонатана, смотревшего на костер. Мерцавшие языки огня играли на его крепком, худощавом теле, а его русые волосы на груди отливали золотом на фоне черноты этой тропической ночи.

Импульсивно Сюзи сняла неуклюжие брюки, которые Анни сшила ей из рубашки, и подошла к костру; вместо того чтобы сесть на корточки, она разложила свои брюки на земле и села на них, при этом ее длинная разодранная рубашка задралась над коленями.

— Иногда мне так одиноко, — жалостливо сказала она. Джонатан посмотрел на костер и сказал:

— Сюзи, тебе в голову пришла не самая хорошая мысль.

— Никто не узнает.

— Ты не перестанешь любить человека просто потому, что он умер.

— Я сойду с ума, если не почувствую, что чьи-то руки обнимают меня. — Сюзи чуть пододвинулась к костру и к этому мужчине. — Тебе не хочется? А я так хочу этого, все время. — Она вздохнула. — Такое у меня тело. Ничего не могу с собой поделать. — Она вытянула один палец и коснулась русых волос на его запястье. — Я просто… хочу вот и все. — Ее указательный палец двинулся вверх по его предплечью, чувствуя силу мускулов под кожей.

Джонатан посмотрел на нее своими голубыми глазами. Она казалась такой маленькой и беззащитной, с ее изящными маленькими ушками, торчавшими на остриженной головке. В чем-то она стала даже более красивой и соблазнительной, чем раньше. Потом он подумал о Луизе и покачал головой.

— Нет, это не самая лучшая мысль, — сказал он и отвернулся, когда она заплакала.

Понедельник, 17 декабря 1984 года

У них оставалось всего несколько спичек, но никто еще не пытался разжечь костер без них. Они все читали о том, что для разведения огня надо потереть вместе две палочки, но никто толком не знал, как практически это делается, а Джонатан до этого слышал, что это было чертовски трудно, гораздо труднее, чем казалось.

Когда в тот вечер они сидели вокруг теперь ставшего еще более ценным лагерного костра, огни пламени подсвечивали снизу лицо Джонатана, отбрасывая черные тени на его исхудалые щеки.

— Когда мне было восемь лет, — вспоминал он, — мы жили в Брисбене и по воскресеньям обычно ходили в Ботанический сад. Мне там было ужасно скучно. Мои родители просто сидели там на одной из лавочек, и все. Мать надевала лучшее выходное платье из ярко-голубого шелка. Она очень гордилась им. Однажды на Рождество мне подарили увеличительное стекло с ручкой — похожее на то, каким пользовался Шерлок Холмс. В одно из воскресений я играл с ним и вдруг обнаружил, что могу собирать солнечные лучи на каком-то месте маминого платья и сфокусировать на нем прожигающую точку яркого света, в результате чего голубое превращалось в маленький коричневый кружок. Я сидел рядом с мамой счастливый и спокойный, выжигая коричневые точки на ее лучшем платье. Потом мне влетело от отца. — Он обвел взглядом женщин. — Думаю, что вряд ли в своих сумочках вы держите лупы?

Они все покачала головами.

Джонатан сказал задумчиво:

— На борту «Луизы» у меня была пара хороших биноклей, но мы не смогли взять с собой абсолютно все… Никто из вас не носит очки для чтения?

Все покачали головами.

— У нас есть солнцезащитные стекла, — сказала Сильвана.

— Нет, нужно толстое, выпуклое, прозрачное стекло. Все покачали головами, кроме Кэри. Она сказала:

— Помните тот скелет на дне шахтного ствола? Помните его фотоаппарат?

— Завтра утром мы сходим за ним, — сказал Джонатан. На рассвете следующего дня Пэтти бегом вернулась с залива у водопада — она была голая, за исключением противомоскитной сетки, которая еще осталась на ее лице с предыдущей ночи.

— Джонатан! Там на берегу ползают какие-то существа. Их три! Мне кажется, это черепахи!

Джонатан схватил острогу и топор и побежал по тропинке с утеса. Он собирался умываться и на нем была лишь набедренная повязка. Спускаясь вслед за ним по тропинке, Пэтти заметила, насколько он исхудал после лихорадки. Его ключицы напоминали торчавшие треугольники, а ребра отчетливо просматривались. Он сказал ей, что его лихорадка, вероятно, повторится. Пэтти считала, что он не мог позволить себе терять больше вес; бросив взгляд на его худые ягодицы и длинные тощие ноги, она подумала, что больше терять было нечего.

Внизу на песке Джонатан двигался медленно и спокойно, пока не увидел этих трех коричневых черепах. Он обернулся и беззвучно показал Пэтти рукой, чтобы она возвращалась в лагерь, но она последовала за ним, не желая ничего упустить.

Поскольку пробить панцирь было невозможно, Джонатан убил черепаху, перевернув ее на спину, стараясь при этом избегать ее опасных лап, и разбив топором нижнюю часть щита. Под ним было розовато-лиловое, шевелившееся тело. Потом он обрубил топором голову, надрезал брюхо и вытащил внутренности, стараясь не разрывать их. После этого он вынул из-под грудной кости сердце и печень.

Джонатан взглянул на Пэтти и нахмурился.

— Разве я не сказал тебе уйти? Я хочу порезать это здесь на куски, а потом помыть в море? По вкусу это мясо напоминает мясо цыпленка. Нам нужен протеин. А Сильвана может приспособить этот панцирь, чтобы готовить пищу.

Пэтти открыла рот:

— Меня сейчас, кажется, вырвет.

— Не смотри на это. Займись чем-нибудь. Где черепахи, там могут быть и яйца. Возьми вот острогу и поищи их.

Чувствуя тошноту, Пэтти пошла вдоль пляжа, тыкая песок вокруг тех черепашьих следов острогой — длинным шестом с острым крюком на конце, который использовался для вытаскивания из воды крупных рыб.

Наконец, когда она в очередной раз вынула острогу из песка, та оказалась покрытой слизью.

Пэтти опустилась на колени и аккуратно разгребла песок. Она обнаружила семнадцать яиц.

На эту кучу яиц упала тень Джонатана. Пэтти отвернулась. Он положил панцирь черепахи и аккуратно сложил в него яйца поверх сырого мяса.

— А откуда, по-твоему, появляется мясо на прилавке супермаркета, перед тем как его расфасовывают в полиэтиленовые мешочки? — спросил он сердито.

Анни стояла на вершине шахтного ствола, а Кэри спускалась по ротанговой веревке; у нее под блузкой был фонарь. Батарейка уже начала садиться, поэтому они пользовались им как можно меньше.

Когда Кэри добралась до мерзко пахнущего дна, она два раза дернула веревку, давая Анни понять, что с ней все в порядке, затем включила фонарь и, прихрамывая, двинулась к этому серому скелету. Они все были согласны с тем, что она имеет право быть там и что они вторгались в ее могилу. Пэтти как-то предложила убрать этот ужасный скелет в темную часть, но никто не захотел беспокоить покойницу.

Кэри присела и осветила среднюю часть скелета. Она осторожно вытянула свою руку и пошарила в серой пыли — останках того, что когда-то было животом женщины.

Фонарь совсем потух, и Кэри оказалась в полной темноте. Она с содроганием шарила рукой среди костей, пока не нащупала фотоаппарат. Аккуратно вытащив его, она положила его в противомоскитную сетку, которая висела у нее на поясе.

То, что казалось простой, хотя и малоприятной задачей вдруг стало опасной затеей. Слава Богу, Анни знала, что она была внизу. Если бы она упала со скалы и сломала ногу или потеряла сознание, то Анни знала бы, где ее найти, подумала Кэри, когда ею вдруг вновь овладела клаустрофобия и она затряслась от страха, боясь пошевелиться.

Прошло минут десять, прежде чем ее дрожь утихла и она снова смогла вздохнуть, не опасаясь, что кто-то сейчас попытается накинуть ей на лицо толстое одеяло. Она понимала, что ей нужно двигаться как можно скорее, пока не наступил еще один приступ.

Вытянув перед собой руки, Кэри шаркающей походкой медленно двинулась вперед, туда, где было отверстие.

Присев у лагерного костра, Джонатан аккуратно очистил старый побитый фотоаппарат от грязи. Он снял объектив и сдул остатки грязи. Затем осмотрел этот черный цилиндр с кольцами и числами. В объективе была оптика отличного качества. Джонатан взглянул сквозь него на ярко-красные и желтые языки пламени.

— О'кей, давайте его помоем, — сказал он.

Сюзи держала в руках половину скорлупы кокосового ореха с теплой водой и пляжное полотенце, пока Джонатан тщательно чистил и сушил объектив.

На следующий день Джонатан повернул одно из колец объектива так, что открылась внутренная диафрагма и сквозь его линзы хлынули солнечные лучи.

На расстоянии свыше 93 миллионов миль от них на поверхности Солнца шла непрекращающаяся реакция ядерного синтеза. Крошечная частичка этой энергии пересекла Вселенную, и вся теплота экваториального солнца с помощью этого объектива сфокусировалась в жгучую белую точку на тыльной стороне руки Джонатана.

Он подпрыгнул, почувствовав, ожог.

— А теперь давайте попробуем на бумаге. — Он сфокусировал луч на обрывках бумаги из шикарной записной книжки Кэри, которые лежали под маленькой кучкой веточек.

Все затаили дыхание.

Пятно на бумаге потемнело, затем начало дымиться.

У них был огонь!

У них были комфорт и защита, способ приготовления и стерилизации пищи, и у них было оружие.

Это казалось большим чудом, чем включить электрический свет.

20

В тот день Сюзи упрямо стояла у края лагуны.

— Это была акула! А если и нет, то это был кит, черный и похожий на акулу! Я никогда больше не буду здесь купаться.

— Я ведь уже говорил, что здесь не бывает акул, — сказал Джонатан.

— А я говорю, что это была акула, — ответила Сюзи.

— Я не стану спорить с тобой, Сюзи. Я знаю, ты уверена, что твоя акула существовала, пусть это и не так. Если б это была она, ты бы, наверное, сейчас тут не стояла. — Он добавил обращаясь к Сильване: — Если опять кто-то заорет:

«Акула», не надо спешить на помощь. Лучше направиться к берегу.

— Нет, это была акула, — упрямо повторяла Сюзи.

— Надо отойти подальше и проверить, — сказал Джонатан. — Смотри, не утони из-за своих страшных выдумок. Ты, очевидно, что-то видела, но это была не акула.

— А что же тогда, черт возьми? Джонатан сказал:

— Когда ты была ребенком, ты ведь боялась привидений в темноте, правда? Это был страх, порожденный воображением, но ты все равно боялась. Но ты не боялась переходить дорогу, потому что не понимала, что это действительно опасно. Тебе нужно было научиться понимать это. Тепевь и на этом острове тебе придется учиться чему-то в этом роде.

— Я учусь быстро, — выпалила Сюзи, наблюдая, как Сильвана и Пэтти погружаются в воду. Джонатан был еще слишком слаб, чтобы плавать помногу, и остался на берегу. Обе женщины были в подводных масках, ластах, с ножами на ремнях, но Пэтти, у которой был гарпун, была голая, а Сильвана по-прежнему была в своем поношенном черном кружевном белье.

— Это где-то здесь, — сказала Сильвана Пэтти, когда они явно беспокоясь, достигли середины лагуны. Они плыли в зелено-голубых водах, а мимо них проплывали серебристо-черные, зеленые, голубые рыбы, казалось, не замечавшие двух женщин, пока одна из них чуть было не дотронулась до рыбины, которая тут же быстро свернула в сторону, а за ней — и остальные.

Обе женщины поднялись на поверхность. Пэтти указывала куда-то вперед.

— Там внизу действительно что-то есть, — г — сказала Сильвана. — И оно похоже на огромную дохлую акулу. Надо опять нырнуть.

На этот раз они узнали полуистлевшие останки самолета. За сорок лет, проведенные на дне лагуны металл проржавел, и аэроплан приобрел вид какого-то диковинного живого существа, некоего морского чудища, вроде гигантской однокрылой стрекозы, заваленной обломками.

Женщины вынырнули, отплевываясь, и Пэтти сказала:

— Наверно, сбили во время войны. Интересно, это наш или японский?

— Не все ли равно? Ты думаешь, там может быть что-нибудь полезное? Не все рассыпалось? Например, аптечка с лекарствами? Тогда, кажется, не пользовались пластиком?

— Надо посмотреть.

Они снова нырнули, медленно продвигаясь среди рыб к причудливым руинам машины, заглядывая в отверстия того, что осталось от знаменитого истребителя, некогда называвшегося «бесшумной смертью».

Когда они снова вынырнули, Пэтти пробормотала:

— Совершенно ничего. Надо что-нибудь принести Сюзи, иначе ее не убедишь.

— Я нырну еще раз, — сказала Сильвана. Вскоре Пэтти последовала за ней.

Она увидела Сильвану внизу. Та словно боролась с кем-то невидимым. Ее голова скрылась в отверстии фюзеляжа, ноги яростно били по ржавому металлу, а руками она отчаянно отбивалась, словно внутри разбитого самолета было какое-то существо, схватившее ее.

У Пэтти упало сердце, мелькнула мысль: — «Морские змеи!» Может быть, в развалинах поселился огромный морской угорь? Об этом следовало подумать раньше. Пэтти выхватила нож.

В это время нога Сильваны лягнула ее, и Пэтти чуть не уронила нож. Ясно, что Сильвана была в ловушке, но почему руки ее двигаются так странно, дергаясь за спиной? Разве какая-нибудь морская тварь могла ухватить ее за волосы?

И тут только Пэтти поняла, какая сила держала Сильвану: ее лифчик сзади зацепился за зазубренный край пробоины, в которую она пыталась вплыть. Пэтти тотчас бросилась вперед и распорола ножом лифчик. После этого она, чувствуя, что задыхается, пулей вылетела на поверхность, боясь, как бы не разорвались легкие. А вслед за ней из воды появилась и голова Сильваны.

Когда к обеим женщинам вернулось дыхание, Сильвана сказала:

— Я уронила нож в эту дыру и полезла за ним. Так я и застряла.

Пэтти улыбнулась:

— Наконец-то ты с голой грудью, как все мы.

СРЕДА, 19 ДЕКАБРЯ 1984 ГОДА

То, что Сильвана чуть не погибла, произвело сильное впечатление на всю группу. Стало ясно, что действительно можно погибнуть случайно. На следующее утро Джонатан, уже пришедший в себя, стал наскоро учить женщин всему, что знал сам. Они занимались приемами самообороны и выживания в условиях первобытной природы, и никто не жаловался, все понимали, что каждая из женщин должна научиться выживать в одиночку.

Первое, чему он их научил, было умение правильно двигаться в джунглях. Все знали, как там легко заблудиться, потому что, войдя в джунгли, их воспринимали как огромный, бесконечный и очень однообразный лес. Не имея компасов, нечего было там делать, потому что солнца не было видно за вершинами шестидесятифутовых деревьев и вокруг постоянно был зеленоватый полумрак. Женщины учились перемещаться по джунглям: продираться сквозь заросли, изворачиваться, изгибаться, проскальзывать. Идя напролом, можно было только поднять шум, заработать синяки и ссадины и испортить себе настроение.

Джонатан также учил их следить за тропой. Если тропа разветвлялась, всегда надо было идти по более исхоженной. Если тропы перекрещивались, они ломали ветку, чтобы потом найти дорогу обратно.

Сюзи выражала недовольство:

— Как же так, Джонатан, ты сам говорил, чтобы мы не покидали этого района, не ходили дальше Уильям Пенн.

— Когда мы достигнем Айрайен Джайя, нам, может быть, придется идти через джунгли, — ответил он.

На другой день они отправились в покинутую деревню и нашли там дикие банановые деревья. Корни таро и бананы пользовались особенным успехом, так как благодаря карбогидратам утоляли голод, чего нельзя было сказать, поедая зелень. Еще они нашли дерево авокадо, хотя плоды были еще неспелые, гуаву и одно кривое дикое лаймовое дерево.

Глядя на него, Сюзи сказала:

— Если бы мы сделали бамбуковых перегонный куб, то могли бы сами гнать водку.

— Еда приобрела для них огромную важность, ведь они были лишены всяких иных удовольствий. Поиски кореньев и плодов, охота, рыбалка казались бесконечными. Им казалось удивительным, как много времени, день за днем, уходит на добывание пищи для шестерых.

Хотя Джонатан любил хорошую кухню, здесь он не разрешал ничего, что напоминало домашний быт и могло помешать естественной агрессивности, которая могла понадобиться женщинам, чтобы выжить. Когда он увидел, как Сильвана раскладывает желтые орхидеи в бамбуковом сосуде, он немедленно выкинул их. Прежде чем она успела возмутиться, он велел ей вычистить крысиную клетку.

Все съестное вечером скармливали Синатре, и, как бы соблазнительно оно ни выглядело, ничего не ели до утра.

За четыре дня до Рождества Сюзи приплелась в лагерь со светло-коричневым шаром, покрытым зелеными шипами.

Она сказала:

— Эта штука лежала под деревом между Уильям Пенн и бамбуковой рощей.

— Ей-богу, Синатра сойдет с ума, — сказал Джонатан. — Ты нашла дуриан. Рановато, обычно их здесь не бывает до Рождества.

— Что за дуриан?

— Здесь он считается большим деликатесом. Его называют «плодом новобрачных» и подают на свадьбах. — Он странно посмотрел на Сюзи. — Когда понюхаешь его, поймешь почему. — Он почистил нож о траву и отрезал ломтик. Под колючей кожурой была кремовая мякоть. Сюзи понюхала и усмехнулась:

— Пахнет как… интимное место.

— Верно, — сказал Джонатан. — Здешние женщины утверждают, что не надо выбирать в женихи тех, кому не нравится запах этого плода.

— А каков он на вкус?

— Очень вкусный, как сладкий крем. Тебе в жизни не случалось есть ничего подобного. Вечером пойдем на охоту, я попробую найти что-нибудь подходящее к дуриану.

Кэри и Пэтти уже охотились с Джонатаном, но, кроме крыс, им ничего особенного не попадалось. Им ни разу не удавалось подбить птицу из рогаток, если не считать одного жесткого и невкусного попугая, которого было очень трудно ощипывать. Они ходили по тропам диких кабанов и однажды случайно увидели динго. Но они никогда не подходили так близко, чтобы прицелиться. Эластичная ткань на рогатках начала обвисать.

Когда стемнело, Джонатан с Кэри пошли охотиться на лягушек. Они находили их по кваканью, ослепляли светом фонариков и убивали загипнотизированных лягушек дубинками. Вернувшись в лагерь, Кэри торжествующе высыпала из сумки кучу убитых лягушек у костра. Анни тут же отвернулась, ее чуть не вырвало.

Кэри возмутилась:

— Ты же ела их во французском ресторане. А здесь чем хуже? Иди и помоги их освежевать, а то останешься голодной.

То, что Сюзи назвала бы «чрезвычайным происшествием», случилось следующим утром, когда Пэтти пошла искать новое место для уборной.

На тропе в джунглях она остановилась перед тем, что ей сначала показалось круглой кучей коричневых и черных листьев. Вдруг она поняла, что это такое и швырнула в нее камень. Змея как бы нехотя развернулась. Пэтти выхватила из сумочки на поясе еще один камень и, разглядев голову, прицелилась из рогатки. Змея медленно поползла.

Пораженная страхом и отвращением, Пэтти не осмелилась приблизиться к змее. Она побежала обратно к Джонатану, теряя по дороге камешки, как в сказке Ханс и Гретель.

Джонатан схватил мачете, и они побежали назад, следуя за камешками, причем Пэтти надеялась, что змеи там уже нет.

Джонатан бросил два камня и попал в змею, но она не двигалась. Он осторожно приблизился и быстро пустил в ход мачете. Отрезанная голова змеи отлетела.

— Тебе повезло, что заметила его сразу. Это не очень большой питон.

— Не очень большой! Но в нем около восьми футов!

— Питоны бывают и тридцати футов в длину. — Джонатан взвалил убитую змею на плечи и понес в лагерь.

При виде мертвой блестящей туши лицо Сильваны стало каменным.

— Я надеюсь, ты не думаешь, что я буду готовить это вот!

— Я покажу, как это делать. — Джонатан был доволен. — Что может быть прекрасней змеиных котлет на ужин! Это вкуснейшая вещь. Вроде свинины.

Он показал недовольной Сильване, как сдирать кожу со змеи.

— Кажется, Пэтти, у тебя будет новый ремень. Пэтти выглядела довольной:

— Выйдет три ремня, а то и все четыре.

— Может, и один, но к нему еще туфли и кошелек, — мрачно предположила Сильвана.

С приближением Рождества, хотя об этом не говорили, все стали скучать по дому. Не задерживаясь на страшной судьбе мужей, они вспоминали о своих семьях в Питтсбурге. Пэтти надеялась, что мать на праздники не повезет Стефена в Серебряный город. Он терпеть не мог общества суетливых пожилых людей в бумажных шляпах. Она надеялась, что мать вернется в Питтсбург, и они спокойно проведут время дома.

Сюзи с облегчением думала, что ей не придется разыгрывать хорошее поведение среди престарелой родни с голубой кровью, которую свекровь обычно собирала на Рождество.

Кэри надеялась, что у Ингрид с горлом будет все в порядке. При здешней жаре трудно поверить, что в Питтсбурге лежит снег. В прошлом году Ингрид почти три месяца болела тонзиллитом. Два специалиста были против операции, поэтому решили подождать.

Когда Анни вспоминала о Рождестве, она тихо грустила. Конечно, Фред бы все устроил. Хорошей стороной спортивной семьи было то, что всегда что-нибудь отвлекает от грустных мыслей. Но с мальчиками не о чем было поговорить. Они только обменивались короткими репликами на тему, когда и какая начнется игра.

Сильвана готовила еду и вспоминала тщательные приготовления к Рождеству у нее в доме и ту важность, с которой обычно занимается этим Нелла. Слезы капали в приготовляемое ею варево, когда Сильвана убеждала себя в том, что ей повезло, что Лоренца успела выйти замуж прежде, чем это случилось, причем за хорошего, надежного парня.

Сильвана была единственной женщиной, которая не выглядела истощенной. У других женщин кожа стала дряблой. Сильвана похудела, только грудь осталась прежней, и сквозь дырявый тренировочный костюм были видны соски. Такая фигура раньше у нее была только после месяца в Голден Дор.

У всех женщин на руках и ногах появились гнойные ранки, у всех были блохи или вши. Все они теперь ослабели По сравнению с временем, когда строили плоты. Они не могли поднимать тяжести, двигались медленнее, и в их походке не было упругости.

У Сюзи волосы теперь были как у мальчика. Анни заплетала косички, как восьмилетняя. Ее светло-зеленая рубашка давно использовалась для процеживания воды, поэтому она носила две потрепанные бесформенные темно-зеленые робы и много раз чиненные шлепанцы. Серебристые волосы Пэтти торчали в разные стороны, как у панков. Она носила некогда белую туристскую рубашку с одним рукавом и набедренную повязку, сделанную из другого рукава. Сандалии с пористыми подошвами держались на тонких полосках ткани.

За стенами хижины целый день стучал дождь. Сюзи надела венок из орхидей, ведь 23 декабря у нее день рождения.

— Давайте выпьем, а? — Ее рука дрожала от возбуждения. — Я угощаю.

— Двойную порцию мартини со льдом, — сказала Кэри.

— Пэтти, думаю тебе не надо больше налегать на «Перье».

— Ну, тогда томатного сока с лимоном.

— Кто-нибудь должен тебя проводить, Кэри.

— А мне, пожалуйста, «Фостерс», — проговорил Джонатан со своего ложа. Он поправлялся после второго приступа лихорадки. Бледная кожа обтягивала его скулы, он был похож на скелет.

— Горячий шоколад, — заказала Анни, — и взбитые сливки.

— Розовое шампанское, — сказала Сюзи. Сильвана заметила:

— Сегодня всем будет свежий лаймовый сок. Я приготовила целый кувшин в честь дня рождения Сюзи.

— Тройной Мартини, — захихикала Кэри. Сюзи села и принюхалась:

— Что за дрянь она курит?

— О, Господи! — Джонатан тоже сел. — Где же она ее достала?

— Что? — озадаченно спросила Анни.

— Марихуану. Она вообще-то водится в здешних местах.

— Конечно. Я ее сушила много дней. Так здорово ее собирать!.. Тоненькая, зелененькая… сла-авненькая… уана ест зеленые туфельки… что-то ест быстро… я гол-л-лод-на-ая…

Джонатан свесил ноги с постели.

— Дай сюда, Кэри! Кэри глупо улыбнулась:

— Хоцца кушать. — Она соскочила с постели и на четвереньках выползла в жидкую грязь наружу.

— Как быстро действует, — изумилась Анни. Джонатан встревожился:

— Пэтти, пойди верни ее! Сюзи радостно сообщила:

— Еще одна сигарета у Кэри на постели. И еще какая-то бамбуковая штучка в тончайшей зеленой пыли. Она, наверно, раскатывала сухие листья.

— Не трогай, Сюзи! — Джонатан пытался крикнуть, но голос был еще слишком слаб.

— Это же травка, которую курят во всех колледжах.

— Сюзи! Дай сюда! — приказал Джонатан. — Я не хочу, чтобы еще кто-нибудь свихнулся. Когда вернешься домой, кури эту дрянь хоть до одурения, но в джунглях этого делать нельзя.

Он попытался встать, но ноги не слушались его, и он упал на постель.

— Пэтти, я говорю тебе, иди верни Кэри!

— Ты шутишь? Разве мне с ней сейчас сладить? — ответила та. — Ага, вот она встает. Вот снимает рубашку… сбросила сапоги… Ага, упала… катается в грязи… Хорошо, огонь погас, а то она бы упала прямо в него… Обула один сапог, пытается застегнуть.

Все женщины вытянули шеи, наблюдая за сценой. Сюзи с завистью сказала:

— Кажется, ей там хорошо. Джонатан повторил:

— Верните ее немедленно.

Никто не ответил ему. Он настаивал:

— Если она попытается покинуть лагерь, остановите ее. Вы все должны с ней справиться. Сюзи может сесть ей на шею. Свяжите ей руки за спиной, привяжите к дереву, пока она снова не придет в себя.

Не обращая на него внимания, Пэтти продолжала:

— Теперь она добралась до манго… Нет, Сильвана, оставь ее, потом соберем. Тебе ни к чему выходить. Она прыгает, как белая горилла в солдатских сапогах…

Раздался шум, как будто что-то упало.

— Трубка мира, — сказала Пэтти. — Сейчас она пытается разорвать манго в грязи.

— Она в грязи или манго? — спросила Сюзи.

— Оба.

Джонатан пробормотал:

— Господи, лишь бы она не нашла кокаиновый куст! Сюзи быстро взглянула на него.

— Ты хочешь сказать, что здесь это есть?

— Есть клочок земли в покинутой деревне, где растет эта штука. Стебли в пять футов, серо-зеленые листья. Местные помешивают их в котле, над огнем, сушат и делают из них пудру, которую смешивают с золой в той или иной дозе. Во время длительных путешествий по морю люди могут несколько дней не спать и не есть.

— Нам как будто это и нужно, — сказала Сюзи.

— Ну нет, Сюзи, тебе это пользы не принесет. Ты превратишься в безразличное ко всему, изнуренное существо. Тогда отсюда уже не выбраться.

Снова раздался грохот.

— А это котелок с крабами на сегодняшний вечер, — сообщила Пэтти. — Сильвана их, кажется, сварила. Нет, Сильвана, не выходи, мы их потом помоем.

Сильвана сказала:

— Черт побери, она разрушит весь лагерь. Сколько может продолжаться действие этой дряни?

— До трех часов, смотря по силе травы и по тому, сколько она выкурила, — ответил Джонатан. — Да брось же, Сюзи.

— Это сумасшествие, — сказала Сильвана. — Я попробую вернуть ее, пока она все не перевернула. Пускай проспится. — И она выбежала из хижины.

Высунувшись наружу, Сюзи сообщала:

— Кэри душит Сильвану… Травка придает силы… Нет, похоже, Кэри собирается с ней вальсировать… Сильвана схватила ее за ремень… Теперь обе упали в грязь… Борьба в жиже… Мы могли бы продавать билеты и делать ставки… Сильвана опять ее повалила… ну и свалка! Наверно, Сильвана ее нокаутирует… Сильвана встает, она как бешеная. Она что-то орет по-итальянски, а Кэри лежит и гогочет… Сильвана топает ногой. С нее хватит. Наверно она идет к воде.

Джонатан быстро спросил:

— А что делает Кэри?

— Идет вдоль реки к Уильям Пенн.

— Пэтти, верни ее. Черт, ты же знаешь, я не могу!

— Ты шутишь! После того, что было у них с Сильваной! Джонатан заорал:

— Она опасна для себя самой и для лагеря. Идите вы все, слышите, все! И верните ее.

Сюзи сказала с вызовом:

— Ты учил нас убивать, а не драться в грязи.

— Верните ее!

Кто ворча, кто смеясь, женщины выбежали в лес под дождь.

Через десять минут Анни вернулась, отряхиваясь от грязи.

— Сюзи и Пэтти идут за ней следом. Мне следовало сторожить, извини, я забыла. С тобой-то все в порядке, Джонатан?

— Да, все хорошо. Я мечтаю вернуться на море. — Море казалось ему другом и противником, вызовом, вечной загадкой, тем, с чем надо было жить и побеждать.

Анни поглядела на него и сказала задумчиво:

— А я мечтаю о снеге. Ты скоро вернешься на море.

— Не раньше, чем кончится этот проклятый период дождей. С морем шутки плохи.

…На берегу реки лучи солнца, пробиваясь сквозь густую зелень, освещали крылья огромных бабочек и павлинов, переливавшиеся всеми цветами радуги, и изумрудные крылья райских птичек, а также забрызганное грязью тело Кэри, которая пробиралась сквозь джунгли, голая, в одних сапогах. Следя за ней, Сюзи думала с усмешкой:

«Интересно, как она будет чувствовать себя на утро».

Пэтти сказала:

— Она страшно поцарапалась.

— Ее не остановишь, Пэтти.

Женщины шли с веревками. Они решили прыгнуть на Кэри сзади, когда представится случай.

На берегу реки было место, где Кэри любила стоять и смотреть на стремнину, прислушиваясь к шуму и шипению воды. Она любила смотреть на ползучие растения, переплетающиеся с желтыми орхидеями, которые отражались в воде. Наконец, Кэри бросилась на свое любимое место и начала петь.

— Надо немедленно что-то делать, а то она вызовет сюда целую армию Пауи, — прошептала Пэтти.

Две женщины стали осторожно приближаться.

Вдруг раздался шум, словно вверху захлопали крылья испуганных птиц. Кэри перестала петь и тупо уставилась перед собой. На заваленном листьями берегу реки лежала большая птица с сине-голубыми перьями. В шею ей вонзилась стрела.

Все женщины сгрудились в темной хижине, дрожа от страха. Спать никто не мог.

Джонатан снова успокаивал их.

— Вы в безопасности, пока не выходите за запретные пределы.

— Но где они начинаются, — прошептала Сильвана.

— Точно не знаю.

— Вот это и страшно.

— Это просто предупреждение, — ответил Джонатан. — Если бы они хотели застрелить Кэри, они бы это сделали и, черт возьми, были бы правы. Птицы не табуированы, может быть, сейчас дух прабабушки ужинает духом птицы. Но убить Кэри в этом районе значило бы его навсегда осквернить.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 24 ДЕКАБРЯ 1984 ГОДА

Пробираясь сквозь джунгли за Джонатаном, Пэтти подумала, что не представляла себе подобного кануна Рождества. На минуту внимание ее ослабло, но она отогнала мысли о Питтсбурге. Сейчас нельзя думать о доме, нельзя ни о чем вспоминать. Надо сосредоточиться на преследовании.

Они вышли на охоту, когда Джонатан решил добыть к рождественскому ужину что-нибудь получше жареной крысятины.

Сжимая в руках дубину и нож, Пэтти подняла голову и принюхалась. Хотя обоняние ее заметно улучшилось, она все же не могла улавливать запахи так, как Джонатан.

Впереди Джонатан тихо и осторожно пошел направо. Он приближался к зверю: со стороны моря дул легкий ветерок. Невидимый для Пэтти зверь был, наверное, съедобным. Должно быть, кабан.

Джонатан продвигался вперед. Пэтти следовала за ним в десяти шагах позади. «Если он не остережется, — подумала она, — то достигнет Уильям Пенн». Тут она поняла его намерение. Он двигался вдоль Пенн, чтобы спокойно настичь зверя с наветренной стороны.

Пэтти решила оставаться на своем месте; если кабан почувствует неладное и побежит в ее направлении, она сможет продвинуться вперед и, если повезет, подвести его под прицел ружья Джонатана.

Тут она с ужасом услышала, что кто-то идет слева от нее, идет в сапогах, не стараясь ступать бесшумно.

Пэтти отступила, чтобы спрятаться за сандаловым деревом и застыла. Она увидела одинокого темнокожего солдата в форме.

Пэтти ждала. Может быть, кто-то идет за ним следом. Она сосчитала до тридцати и пошла вперед параллельно солдату. Пока она шла, в ее голове один за другим мелькали вопросы. Идет ли Джонатан по тропе впереди? Спрятался ли он? Ведь все его внимание направлено на проклятого кабана, он не думает о своей безопасности, это — ее задача. Если этот ловкий, простого вида парень заметил Джонатана, будет ли он стрелять? Захочет ли захватить его в плен? Или он…

Тут она увидела, что солдат резко остановился и оглянулся по сторонам. Потом он поднял винтовку.

Она вытащила нож. У нее есть лишь несколько секунд. Сейчас она всего в трех ярдах позади него.

Солдат повернул голову направо и стал целиться. Пэтти успела подумать: «Должно быть, он собирается выстрелить Джонатану в спину».

Должна ли она только отвлечь внимание солдата или надо ударить его ножом в спину? Но у него за спиной ранец. А если она промахнется?

Теперь она так близко, что можно прыгнуть ему на спину, а это уже гарантия. Он просто в шляпе, без каски, и, слава Богу, правша. Повернувшись вправо, чтобы прицелиться, он подставил левую сторону шеи. Сердце находится слева. Если восьмидюймовый нож вонзить вниз и слегка вовнутрь под левой ключицей, то удар может достигнуть сердца, так как кости не помешают.

Пэтти не думала об опасности и о последствиях. Она только подумала: «Это — тренировочная ситуация номер восемь. Раз, два — бей!» С ножом в левой руке она прыгнула на спину солдату.

Она ударила его ножом в шею, кровь брызнула на ее руку. Человек издал сдавленный крик, пошатнулся, уронил винтовку и повалился, так что она упала на него. В безумном страхе Пэтти продолжала наносить удары.

Услышав шум, Джонатан повернул назад. Он увидел Пэтти, оседлавшую человека в хаки и кровь на тропе. Джонатан быстро отшвырнул винтовку и стащил Пэтти с ее жертвы. Он перевернул солдата и перерезал его горло. Затем, с «М-16» в руке, он постоял, озираясь и прислушиваясь.

Наконец он хрипло прошептал:

— С тобой все нормально, Пэтти?

— Кажется, — сказала она, поднимаясь на ноги. Она была в крови. Кровь капала даже с ресниц.

В джунглях все было тихо, пока Джонатан вынимал ее нож из тела, вытирал его об траву и, наконец, вернул ей.

Он сказал шепотом:

— Я думаю, он был один. Надо взять его ранец, стащить его с тропы и спрятать. Потом мы вернемся и очистим тропу.

Пэтти не двигалась, уставившись на убитого. Она поняла, что только что, вот сейчас, убила человека. Она была поражена и испугана.

Джонатан тоже смотрел на мертвого. Форма цвета хаки, автомат «АК-47», остроконечная шляпа, рубашка, майка, жилет с карманами на молниях, бутылка на поясе. Джонатан тронул Пэтти за плечо и прошептал:

— Сапоги!

Они оттащили тело в джунгли. Потом почистили тропу, хотя Джонатан знал, что любой местный за десять секунд поймет, что здесь кого-то убили. Они раздели убитого, спрятали его в зарослях и засыпали разным сором. Конечно, Джонатан понимал, что, если солдата будут искать, труп его найдут легко.

Сидя на корточках, он сказал:

— Если он хотел убить меня, значит, эти сволочи не успокоились. — Он осмотрел ранец. Там было двадцать пять патронов, два дневных пайка, четыре блока местных сигарет, шесть коробков спичек, бутылочка «крем де менте», отрез розовой хлопчатобумажной ткани. — Вроде бы он направлялся в сторону Катанги с подарками к Рождеству. Ах, да, на Пауи ведь это тоже праздник. Это начали миссионеры. — Джонатан задумчиво поглядел на Пэтти. — Поскольку мы внутри Золотого треугольника к не выходим за Уильям Пени, от местных мы в безопасности. Если террористы пойдут с моря, мы успеем спрятаться в пещере. Если же они идут от Райского залива, им придется пересечь Бирманский мост. Я покажу тебе, как его вывести из строя всего за полминуты, перерубив два каната. Это — только в случае крайней необходимости, если ясно будет, что они специально ищут нас… Ведь как только мы это сделаем, они поймут, что мы здесь.

21

Понедельник, 24 декабря 1984 года

Позади никого не было видно. Гарри надвинул на глаза защитные очки, закрываясь от сияющего солнца, и оглянулся на белые горные вершины вокруг долины. Не так он собирался провести Рождество, но в этой нелепой ситуации он все же впервые за последние недели чувствовал себя бодро.

Раннее наступление сезона циклонов остановило розыски на Пауи не только с воздуха, но и на земле. Если потоки воды и не смоют все следы, они вызовут оползни, которые блокируют тропы. Множество ручьев и речушек, стекающих с гор к морю, превратятся в бурные грязевые потоки. Пока не кончится сезон ливней, земля Пауи будет непроходимой.

Потеряв надежду, Гарри вернулся в Порт-Морсби 29 ноября.

Вечером 3 декабря рейсом в 6.30 вечера он вылетел на Гонолулу, а оттуда — в Сан-Франциско. Утром четвертого, задержанный опозданием самолета, Гарри поднимался по эскалатору на тридцать шестой этаж небоскреба «Нэксус». Там, сидя в кожаном кресле, в тишине и официальной роскоши зала заседаний, он делал доклад совету.

Когда он закончил, Джерри Пирс, стряхнув пепел сигары, сказал:

— Мы сейчас исходим из двух предпосылок: или наши люди найдутся сами или — нет.

Джерри Пирсу явно шло быть главным распорядителем. Глаза за очками без оправы смотрели внимательно, но мягко. В великолепном светло-сером костюме он выглядел мужественным и динамичным, но все же оставался как бы мужской моделью, играющей роль корпоративного президента в «Форчун».

«От Джерри можно ожидать какого-нибудь сюрприза, — подумал Гарри. — А вдруг придется освободить место во главе стола, где он так уютно расположился?»

Джерри сказал:

— Как вы знаете, Гарри, мы работаем в тесном контакте с Госдепартаментом. Мы делаем все возможное, они тоже, но нам нужно, чтобы было заметно, что мы отдаем этому делу приоритет, что этим занимаются наши лучшие парни. Как можно скорее, Гарри, возвращайтесь на Пауи. Продолжайте поиски. Даем вам месяц, если нужно.

Гарри изумился. Когда он был на. Пауи, Джерри приказал ему вернуться в Австралию.

— Я уже объяснил вам, что именно вы, люди, имеющие власть сможете по-настоящему организовать поиски. Вот почему я прибыл сюда, чтобы обсудить все проблемы с вами и людьми в Вашингтоне. Этого не сделаешь на Пауи.

— Ерунда! Распоряжайтесь средствами по своему усмотрению, Гарри. В разумных пределах, конечно. Если их нет в живых, нужны доказательства. У нас в Штатах по закону нельзя признать человека умершим до истечения семи лет с момента исчезновения. И страховые компании не будут выплачивать положенных сумм семь лет, если мы не найдем никаких следов.

Кто-то вставил:

— А к этому времени деньги обесценятся из-за 50-процентной инфляции, в среднем по 9 процентов в год. Человек слева от Джерри сказал:

— Из них Чарли и Пэтти были застрахованы на большую сумму, чем в среднем пассажиры «Боинга-747» согласно списку.

— Плюс обычное исполнительное обеспечение «Нексуса», — добавил Джерри. — А муж Изабеллы был также хорошо застрахован своей компанией.

Человек слева от Джерри заметил:

— Общая цифра страховки будет, вероятно, восьмизначной. Если они не вернутся, ближайшие родственники станут миллионерами.

— Я надеюсь, они предпочли бы ими не стать, — сказал Гарри.

— Ну, конечно, — сказал Джерри. — Пока вы здесь, Гарри, мы попросим вас нанести визиты во все семьи. Личный контакт должен дать им уверенность, что делается все возможное. Это уже продумано. Ваш водитель ждет вас, у него — график посещения. Помните: для них вы олицетворяете надежду, Гарри.

— Я приехал сюда, чтобы действовать, а не выполнять социальные заказы, — сказал Гарри.

Тут появился слуга в белом пиджаке и черных брюках и принес кофе в чашечках «Веджвуд». Джерри бросил в чашечку заменитель сахара и сказал:

— Конечно, мы все это обсудим, когда вы побываете в семьях. А когда вернетесь на Пауи, поскорее заканчивайте контракт с президентом Раки.

— Он еще болен.

— Протекционные платежи должны поступать вовремя, — настаивал Джерри. — Кроме того, мы выполнили его вымогательские требования.

— Раки скуп, — сказал Гарри. — Я слышал, он еще не уплатил жалованья своим военным. К тому же он считает, что мы его унизили. Могут быть проблемы.

— Какие? — спросил кто-то.

— Он может назначить встречу, а потом сказать, что не может меня принять. Он запросит определенную сумму, а когда я соглашусь, увеличит ее. Я подозреваю, что ему нужно гораздо больше денег, чем мы себе представляем.

— Это — ваше дело, Гарри, ваша ответственность, — сказал Джерри. — Поддерживайте контакт с Раки, напоминайте ему, что в сделках цены будут выше других. Напомните, сколько мы заплатили по швейцарскому кредиту. Постарайтесь закончить это дело поскорее.

— Это чересчур.

— Гарри…

— Я лучше сообщил бы вам его следующую цену… Все замолчали.

— Он считает, что расходы были напрасными. Кроме того, он просил напомнить, что «Нэксус» разрабатывает месторождения не для Пауи.

Джерри сказал:

— Мне надоело слушать, как страны третьего мира вопят, что транснациональные корпорации пожирают их сырье и эксплуатируют их, когда мы платим такие деньги за право разработки месторождений, да еще эти расходы на неэтичные цели.

— Там не считают взятки неэтичными, — заметил Гарри.

Присутствующие поморщились. Гарри сказал:

— Взятки, подкуп — часть их повседневной деятельности, непременное условие каждой сделки. Если вы хотите действовать в каком-то районе, вы платите главному. Если вам нужна помощь какого-то могущественного человека, чтобы заключить контракт, вы платите ему, а он часть денег использует для меньших выплат, вниз по вертикали, чтобы у вас не было проблем.

— Взятки запрещены законом, — сказал кто-то раздраженно.

— К востоку от Суэца так делали веками, — сказал Гарри. — И они не понимают, почему им нельзя покупать власть за деньги, только потому, что в США покупка власти называется «федеральными сделками», «эмбарго», «санкциями» или… как их там еще называет «Локхид». — Гарри посмотрел на каменные лица вокруг стола и подумал:

«Уж вы-то всегда найдете цивилизованные оправдания для нецивилизованных поступков».

— Новая цена, — спросил Джерри Пирс, — даст нам то, что нужно: все права на разработку месторождений на Пауи на десять лет?

Гарри ответил:

— То же, что и прежде, только стоить будет дороже.

— Мы должны настаивать на всех правах, — сказал Джерри.

Значит, и Джерри знает о залежах кобальта и хромитов. Джерри подтвердил это позже за обедом в тихом клубе «Нэксус». Он рассказывал:

— Эд потребовал оплатить нелепые счета по охране дома и по своим расходам, но Артур их одобрил. Я проверил поездки Эда и затребовал копии отчетов лаборатории. Не получив одного из них, я дважды сверил даты с расходами и обнаружил, что не значится только отчет по Пауи.

— По Пауи и еще кое-что не значится, — сказал Гарри. Он рассказал о смерти Бретта и о своих сомнениях насчет взрыва лодки. Он достал из кармана часы Артура, и Джерри их сразу узнал.

— Вы сообщили в Вашингтон? — спросил он.

— Если бы я сообщил, может, вообще ничего бы не удалось больше узнать. Раки настаивает на «чистой» аварии яхты. Он решил, что «Луиза» отработала свое. Он не хочет, чтобы его розыски ставили под сомнение и прекратил дальнейшее расследование.

— А что вы надеетесь найти?

— Не знаю. Что-нибудь. Может быть, какой-то проясняющий личный фактор. Джерри кивнул:

— Дайте часы мне. Я установлю, были ли они в морской воде. Что-то не похоже.

— Я лучше оставлю их у себя, — сказал Гарри, убирая часы в карман.

— Лучше отдать их мне. Так надежнее.

— Все же лучше пусть пока побудут у меня, Джерри.

— Дайте часы, Гарри. Гарри удивленно заметил:

— Но я хотел показать их матери Артура. — Ему было непонятно, зачем это Джерри так нужны часы.

— Ну, ладно, Гарри… а после этого отправьте их в наш сейф. Это — наше единственное доказательство.

— Конечно, Джерри, — Гарри сменил тему. — Не могли бы вы дать мне страховые списки и списки личных ценностей, на случай, если что-то из них объявится у миссис Чанг.

Золотоволосый мальчик в инвалидной коляске орал:

— Вонючее старичье!

— Нет, Стефен, так с бабушкой разговаривать нельзя. Старые люди не имеют дурного запаха, если полоскают рот эликсиром. Если ты его понюхаешь, то сам это поймешь, — Милдред Блоунер похлопала рукой по шахматной доске. — А ты так говоришь только потому, что проигрываешь. Если ты хочешь быть плохим мальчиком, я не буду играть с тобой.

Стефена уже не называли «трудным», «депрессивным» или «перестимулированным». Для его бабушки он был «плохой» или «хороший».

— К вам мистер Скотт. Приготовить кофе? — спросила Джуди.

Миссис Блоунер кивнула:

— Пригласите его, пожалуйста, ему нужно поговорить со Стефеном.

Вошедшему Гарри комната показалась чем-то средним между спортивным залом и магазином игрушек, во всяком случае, при взгляде на дорогие тренажеры и полки, заставленные игрушками.

Из-под золотистых кудряшек, как у Амура Ватто, на Гарри глядели большие голубые глаза. Стефен открыл рот, похожий на розовый бутон и заорал:

— Когда найдут маму?!

— Мистер Скотт не будет с тобой разговаривать, если ты будешь кричать, — сказала Милдред мягко. Она уперлась руками в колени, чтобы встать с громоздкого кресла. — Хорошо, что зашли, мистер Скотт.

Гарри пригнулся, потому что мимо его уха пролетела шахматная доска, а затем посыпались фигуры.

— С этим мальчиком устаешь, как на работе, — сказала Милдред, предлагая Гарри кофе. — Доктор Бек, личный врач Стефена, предлагает поместить его в частную клинику, где уровень заботы будет тот же, что дома. Но там он будет среди других детей, и ему придется следить за собой, там так не пройдут эти его вспышки. Доктор говорит, что это уже давно следовало сделать. В этой детской клинике у других детей такие же дефекты, и он не сможет там жалеть себя. Ему придется работать мозгами, которые дал Бог, а не переживать по поводу того, чего у него нет. Если его родители не вернутся, только это и останется сделать, но, если вернутся, так все же будет лучше для всех.

Гарри кивнул.

Она тихо добавила:

— Сам доктор так говорит. Сильвер-Сити — не место для детей. Здесь люди держат не детей, а пуделей. И я уже не так молода. Но я не думала, что будет так плохо. — Миссис Блоунер осторожно поставила нетронутую чашку на столик. Под хорошо сделанным макияжем различалось печальное увядшее лицо. — Я думала, что Пэтти просто наказывает сама себя, оставляя Стефена дома. Теперь, когда мне надо это решать, я понимаю, каково было бедной Пэтти…

— А почему это мы должны с ним видеться? — спросил у брата Билл посреди взволнованных футбольных комментариев.

— Джерри Пирс хочет показать, как он роет землю, — ответил старший, Фред, с ногами забравшись на диван. — А что, у тебя сегодня свидание?

— Может быть.

— У Билла всегда свидания, — девятнадцатилетиий Дэйв, лежа на полу, не отрывал глаз от игры. — А что у нас с ужином?

— Старина Гарри хочет нас угостить, — ответил Фред.

— А мы ему зачем? — спросил Билл.

— Я же говорю: все этот дерьмовый «Нэксус». — Фред опустошил банку с орешками и швырнул ее в Билла, а тот поймал ее и бросил обратно. Брат поймал ее. Четырнадцатилетний Роб сказал:

— Я думаю, он интересуется мамой.

Братья захохотали.

— Нет, я вот про что. Позапрошлой зимой папа пригласил его на обед в воскресенье… Мы с мамой разбивали лед на пруду, чтобы птицы могли напиться. Когда пришел Гарри, мы спрятались за кустом лавра. Мама увидела, что он входит на крыльцо и кинула снежок. Снежок попал ему в шею.

— И что это доказывает? — зевнул Фред.

— Он обернулся злой как собака, но увидел, что это мама. Он остался стоять и улыбался как идиот. В дверь позвонили.

— Старина Гарри пришел, — сказал Фред, — Кинь мне еще пива.

«Почему в китайских ресторанах не умеют делать нормальный кофе», — думал Гарри. За ужином большую часть времени было неловкое молчание. Гарри чувствовал уныние от односложного разговора. Младший, Роб, чье бледное лицо и огненно-рыжие волосы напоминали Гарри об Анни, был особенно подавлен.

— Что вы, ребята, делаете на Рождество? — спросил Гарри.

— Не думали.

— Будем дома.

— Ничего особенного. Фред, наконец, сказал:

— Нас обычно куда-то приглашают, но мы могли бы побыть здесь вместе.

— Это как мама скажет, — сказал Роб. Дэйв вспомнил:

— Папина сестра приглашала в Кливленд.

— Кому нужен этот собачий Кливленд? — сказал Фред.

— И вообще нас…ь на Рождество, — сказал Билл, попивая пиво. — Слишком много коммерции, слишком дорого и слишком противно.

— Число суицидов возрастает на Рождество, — добавил Дэйв.

— Рождество не было бы Рождеством без некоторых разочарований, — сказал Гарри. — Но как вы, например, насчет лыж?

— Нет, — сказал Билл. — Лучше мы останемся здесь.

— Что-то никуда не хочется, — заявил Дэйв. Гарри спросил:

— А вы ходите на лыжах?

— Конечно. Но не часто, — ответил младший. Роб. Гарри поглядел на трех молодых здоровяков и их брата подростка.

— Именно это Рождество не надо проводить дома. Лучше поехать куда-нибудь, где никто не знает, что делается вокруг и заняться чем-то, для чего понадобится все ваше внимание, чтобы ни о чем больше не думать.

Помолчали.

— Черт возьми, почему нет? — сказал Фред. — Все же лучше, чем так.

Утром 5 декабря Джерри Пирс, весело насвистывая, вышел из парадных дверей. Шофер в форме отсалютовал ему и стал открывать дверцу черного «линкольна». Джерри кивнул, влез в машину и развернул приготовленную газету. Он никогда не собирался расставаться со всем этим, подумалось ему. У него были основания считать, что каждый второй вновь выдвинутый вице-президент временного совета думает так же по поводу нового положения. Он их всех прощупывал поодиночке. Пробой явилось последнее заседание совета, когда он почувствовал поддержку. Их целям лучше всего служила бы организация полного поиска, но Джерри чувствовал, что они ему доверяют, так что это вряд ли произойдет.

«Какого дьявола, — подумал он. — Ведь на 99 % они уже где-нибудь лежат мертвые, ищи или нет».

…Гарри шел за дворецким мимо прекрасных китайских антиков, мимо фиговых деревьев, мимо современных диванов, обитых шелками работы Ленора Ларсена. Они вошли в оранжерею, где росли орхидеи. Запах здесь был густой и сильный, воздух влажный, что напоминало ему Пауи.

Миссис Грэхем была в светло-серых садовых перчатках и таком же переднике. Ей было восемьдесят, и вся ее жизнь всегда была предметом тщательных забот. Она не ходила в школу, ее учила гувернантка. Няню со временем сменила личная горничная. Первым ее автомобилем был зеленый «буггати». Она одевалась у Мэйнбочера, пока не закрылась его фирма, и сохранила все эти наряды до сих пор, как и довоенные шляпки Полетт, Шиапарелии и Балансиага. Диана Врилэнд предлагала их забрать в музей Метрополитэн.

— Хорошо, что вы зашли. — Миссис Грэхем протянула изящную ручку. Не желаете ли мартини перед обедом, мистер Скотт?

— Я бы предпочел, если можно, шотландского виски, — сказал Гарри. Он редко пил днем, и ему не хотелось принимать легендарных смертоносных Мартини миссис Грэхем.

Виски подали с водой, привезенной из собственного источника Грэхемов. Они ели в столовой с небольшим фонтаном.

Миссис Грэхем, глядя на пейзаж, сказала:

— Я надеюсь вскоре услышать хорошие новости. Лоренца в феврале должна родить, а у нее тяжелая беременность. Лоренца была у своей бабушки, когда узнала об исчезновении родителей. Она все рыдала и повторяла:

«Как плохо!»

Гарри слышал об этом и подумал: «Избалованные женщины, как избалованные дети: реальная жизнь страшна для них, и им трудно ее принять. Но без этого такие женщины всегда останутся детьми».

Он сказал:

— Мне жаль, что она это так тяжело переживает. Аккуратно очищая артишок, миссис Грэхем сказала:

— Не хотела бы я снова быть молодой. В старости все воспринимается менее болезненно. Вас уже не так поражают неприятные жизненные сюрпризы.

Лакей убрал тарелки и поставил перед ними по малюсенькому сырному суфле. За ним последовали кумкваты в виноградных листьях.

Беря в руки плод, миссис Грэхем спросила:

— А этот президент Раки делает все возможное, чтобы их найти?

— Кажется, он делает все, что в разумных пределах.

— Но это ведь не одно и то же, не так ли? — Миссис Грэхем чистила кумкват серебряным фруктовым ножом, украшенным гербом русских императоров.

— Нет. Но он, по сути, диктатор и ориентируется на свою собственную точку зрения на разумные пределы. Миссис Грэхем заметила:

— Неразумно считать разумным неразумное.

— Вы хотите сказать, что надо обойти Раки? Если он не соблюдает правил, то и нам не надо? Но я не рискую его раздражать. Он может запретить поиски.

— Кто не рискует, тот не выигрывает, — сказала хозяйка.

Никогда еще Гарри не был таким голодным после обеда из четырех блюд.

В одинаковых розовых платьицах сидели на шейкеровских стульях две маленькие девочки. Восьмилетняя Ингрид опять с трудом дышала: зимой у нее всегда болело горло. Она спросила:

— А их найдут к Рождеству?

— Прости, но я точно не знаю, — ответил Гарри. Он снова подумал: «Почему эти болезненные визиты свалились именно на меня?»

Пятилетняя Грета, казалось, сейчас опять заплачет.

Сестра Кэри быстро спросила:

— Хочешь еще булочку, Грета?

— Нет, спасибо, тетя Рут.

— Тогда поблагодарим мистера Скотта за визит. Теперь быстро наверх, мыться. — Обе девочки вместе встали, печальные, но вежливые. Пожав руку Гарри, они, держась за руки, вышли.

Сестра Кэри сказала, извиняясь:

— Обычно они не плачут. Вообще ничего не делают. Просто сидят дома или стоят, держась за руки, во дворе. Не знаю, как с ними быть. Неизвестность хуже плохих вестей, ведь все висит в воздухе. Раны не заживут, пока о них не узнаешь.

— Где они проведут Рождество? — спросил Гарри.

— Я хочу подождать до окончания школьного семестра, а потом забрать их в Сиэтл. Трое моих детей, может быть, развеселят их.

Гарри не очень верил в это.

— Будьте же благоразумны, Гарри, — повторял Джерри Пирс, барабаня пальцами по столу. Они оставались в зале вдвоем, служащие давно ушли домой.

— То же я мог бы сказать и вам, — отвечал Гарри. Джерри пожал плечами:

— Мы сделали все возможное. Но теперь надо сосредоточиться на делах компании. Многие люди, их работа зависят от нас. Акционеры не будут ждать бесконечно, пока мы будем ломать руки. Это печально, жестоко, но это факт. Надо принять это, Гарри. Гарри медленно заговорил:

— Вы не хотите, чтобы я подключал к этому делу Вашингтон, не так ли? Вы заняли меня этими визитами к переживающим горе родным, чтобы выключить меня из работы и отнять у меня время. Совет использовал меня, чтобы создать у всех иллюзию основательного поиска. Вас бы устроили, Джерри, затянувшиеся, некомпетентные поиски, за время которых вы подтвердили бы свою способность управлять делами компании. Чем дольше вы исполняете обязанности президента, тем дольше можете заниматься президентской работой, чтобы оставаться на ней, даже если пропавших людей никогда не найдут. И подобный розыск не вызовет критики в совете, поскольку отыскать этих людей не в их интересах. Врио вице-президентов хотят стать постоянными вице-президентами, а замначальники — начальниками, ведь так?

Джерри посмотрел на Гарри, стоявшего у большого незашторенного окна на фоне зимнего звездного неба и сказал:

— Мы все оценили ваши усилия, Гарри, но мы видим, что ничего уже не поделаешь. Забудьте этот бойскаутский вздор, и займемся бизнесом. Кончайте ваши приключения и сосредоточьтесь на контракте с Раки как можно быстрее. Мы знаем, что он — сукин сын, но он такой не один, а вы знаете, как с ним вести дело.

Гарри подумал: «А ведь хорошо, что я не отдал ему часов Артура. Еще, пожалуй, оказалось бы, что они „не его“, и тогда их бы подменили или они бы „потерялись“ навсегда».

Глядя на сердитое лицо Гарри, Джерри сказал:

— Может быть, это несколько преждевременно, но здесь растет убежденность, что вас следует ввести в совет. Подумайте, что это значит, Гарри. Акции, престиж, деньги. Вам пора заняться своей карьерой. А это дает большие шансы.

Гарри захотелось дать Джерри по очкам. Неужели Джерри считает его идиотом, не понимающим, что его покупают? Теперь Гарри понял, что самое главное для него — найти Анни. И если она жива, он ее больше не выпустит. Черт возьми, он всегда найдет другую работу.

— Конечно, — сказал он, — я вернусь на Пауи, и как можно скорее. Но я собираюсь продолжать поиски. И вы не помешаете мне, Джерри. У меня ведь есть часы! А это значит, есть что искать!

Утром в четверг 6 декабря Гарри улетел в Лос-Анджелес. Так как на «Кванту» не было мест, он взял билет на «Пан Америкэн», до Сиднея, куда и прилетел в 4.20 дня в субботу. Пятницу он потерял, потому что пересек демаркационную линию времени. Следующие две недели он работал в своем офисе, почти не выходя.

По слухам, циркулировавшим в «Нэксусе», он узнал, что дочь Артура родила мальчика преждевременно, 12 декабря.

В субботу 22-го Гарри снова полетел своим любимым рейсом 6.30 из Сиднея в Сан-Франциско. Самолет приземлился в 6.20 вечера. Ночным рейсом Гарри вылетел в Питтсбург, где в аэропорту ждала машина, чтобы отвезти его к дому Анни. Там он должен был увидеться с ее ребятами и провести с ними Рождество. Гарри взял их с собой в то место в Аллегенских горах, где он ходил на лыжах с их матерью. Конечно, там многое изменилось за двадцать с лишним лет, хотя не было роскоши четырехзвездных отелей. Люди приезжали сюда ходить на лыжах. Вместо нескольких деревянных кабин и будок на одного на лыжной базе появился жилой коттедж, лифты и подъемники, Т-бар, и шестнадцать машрутов. Маршруты были самые экзотические. «Опоссум» и другие маршруты вились от вершины до основания, давая большой выбор. Гарри знал, что нельзя доверять суждению людей о том, как они сами ходят на лыжах: может быть, ребята Анни не так хорошо делают это, как им кажется.

В коттедже он заказал комнату на 6 человек. Ребята ввалились в нее в тяжелых лыжных ботинках и побросали снаряжение на койки. Гарри сказал:

— Прежде чем мы отправимся, я предлагаю: пока не вернемся в город, не говорить ни о чем, кроме лыж.

— Полная амнезия, — проворчал Фред. Гарри кивнул:

— Лыжня требует полного внимания. Вот почему мы здесь.

Гарри снова оглянулся на повороте тропы вниз от сосен. Маленького Роба по-прежнему не видать. Когда они вернутся, он поговорит с ними, чтобы его ждали. И еще надо кое-что сказать сумасшедшему Дэйву. После обеда Гарри видел, как он собирается прыгать с высоты 15 футов. Гарри закричал, чтобы Дэйв этого не делал; тот не прислушался. После почти свободного падения он приземлился так тяжело, что лыжи ушли в снег на восемнадцать дюймов, а палки почти зарылись. Дэйв с трудом выбрался, злобно оглядываясь на Гарри и на братьев, и продолжая спуск, слишком быстро и явно себя не контролируя.

— Все по-разному переживают горе, — мрачно сказал им Гарри. — Но разбиваться на лыжне, по-моему, совершенно бессмысленно. Вашей матери бы это не понравилось.

Вечерело. Гарри посмотрел на небо. Солнце скрылось за тучами. Он снова оглянулся.

Маленькая фигурка Роба появилась из-за сосен. Он передвигался напряженно, рывками и медленно, как черепаха. Когда мальчик приблизился, Гарри понял, что он испуган.

— Что случилось, Роб? У того стучали зубы.

— Я потерял вас перед тем, как тропа дошла до деревьев. Я упал на снег недалеко от трещины. Я знал, что она там, видел последний раз на пути вниз.

Гарри кивнул. Трещина тянулась вниз примерно на сто пятьдесят футов.

— Но ведь ты же должен был быть далеко налево. Роб вздрогнул:

— Я начал скользить. Снег был покрыт льдом, и я не мог остановиться. Я не мог затормозить. Я все скользил, все ближе и ближе к ней. Мне казалось, что мне конец.

— Но этого не случилось!

— Я налетел на высокий сугроб и поэтому остановился. Можно здесь еще немного отдохнуть? Гарри покачал головой:

— Лучше спуститься вниз. Уже поздно. И погляди на небо! Мы пойдем медленно.

На бледном лице мальчика появилось паническое выражение.

— Мне кажется, я не смогу, Гарри!

— Ну-ка дай я тебя разотру. — Гарри снял щапку и надвинул ее на рыжие кудри. Он стал растирать Робу руки по направлению к сердцу, чтобы улучшить кровообращение.

Роб упал на лыжи:

— Я не могу больше идти.

— Брось, — сказал Гарри. — Я не смогу тебя нести, и в темноте в горах не стоит искать носилки, если можно без них обойтись.

Роб, дрожа, качал головой.

Гарри дал ему лыжную палку.

— Обопрись! — Он рывком поставил Роба на ноги и стряхнул с него снег. — А теперь будем потихоньку спускаться. Иди за мной. Старайся смотреть по сторонам, а не только вперед. Расслабься, и пусть лыжи понесут тебя вниз.

И они медленно пошли вниз.

Они ввалились в тяжелых ботинках в коттедж, в царство тепла и света. Они почувствовали запах пунша и услышали трансляцию рождественского гимна: «Бог милостив к вам, господа, и вам никто не страшен…»

— Горячий душ и горячие напитки, — сказал Гарри Робу, помогая смертельно уставшему мальчику разуться.

Подходя к своей комнате, они услышали шум. У двери стояла какая-то женщина и орала:

— Если не прекратится шум, я позову администратора.

Когда Гарри вошел в комнату, ему в лицо попала подушка. Ее бросил в двух сцепившихся между собой братьев Фред. Раздался треск, так как оба свалились на стул.

Гарри бросился вперед и стал разнимать двух здоровяков. Все втроем повалились на пол, образовав живую груду.

— 0-го-го! — заорал от окна Фред и швырнул в дерущихся недопитую банку с пивом. Она ударила Роба по уху, а пиво забулькало по полу.

Роб захлопнул дверь и стал к ней спиной, крича:

— Фред, скотина, ты опять напился!

— А мне осто…дело подавать вам хороший пример! — закричал Фред. — На… нужно нам это Рождество! Что нам праздновать?! — Фред выглядел точно как Дюк на фотографиях в молодости.

Роб потер ухо и крикнул:

— Не приставай ко мне! — Но он не то чтобы разозлился по-настоящему. Он был поражен.

Бедняга Фред переживал больше других братьев. Как старший, он имел дело с юристами и со всем этим дерьмом, и его степень математика не приносила пользы семейным финансам. По каким-то причинам ему не разрешали пользоваться банковским счетом родителей, а как иначе платить прислуге и садовнику?

Билла и Дэйва раздражали неожиданная сверхопека и тревожность Фреда, а Роб хотел, чтобы он перестал пить.

Фред бросил еще одну подушку в дерущихся. Подушка разорвалась, перья разлетелись, как бутафорский снегопад. Роб почувствовал, что сейчас заплачет. Он бросился в ванную и запер дверь. Он убеждал себя, что плачут только маленькие.

Только он один из братьев не хотел верить в гибель родителей. Страшно было представить, что их нет, что они его покинули. Он больше не мог это выносить. Ему было так же плохо, как бывало, когда он был маленький, а мама, заговорившись с кем-нибудь из остальных, уходила вперед. Тогда он кричал: «Подожди меня!» Он помнил болезненное чувство маленького ребенка, которого взрослый оставил без защиты. Но тогда она оборачивалась, улыбалась и ждала его.

Теперь она не вернется. Роб тихо вскрикнул:

— Мне страшно! — неодолимый страх снова захлестнул его, как тогда, на лыжне. Он сел на пол и заплакал.

Гарри удалось наконец разнять Билла и Дэйва. Дэйв повалился в кресло, а Гарри держал рычащего Билла.

Билл чувствовал себя как натянутая до предела струна. Он не был подавлен отчаянием, как Фред, он был озлоблен. Он был зол на весь мир за гибель родителей. Он чувствовал себя обманутым. Он был зол на «Нэксус», не плативший денег их прислуге и пославший отца, да еще вместе с матерью в такое опасное место. Он был зол на всех, кто с симпатией спрашивал: «Ну, какие новости?» или «Ох, Билл, если бы ты знал, как мы тебе сочувствуем…» Пусть держат свои дерьмовые чувства при себе.

Дэйв повесил голову и закрыл лицо руками. Он думал, что ему ни в коем случае не следовало говорить Биллу, что он чувствует. Дэйв, на которого рычал Билл, чувствовал себя прижатым к стенке. Надо было кого-то обругать за гибель родителей, надо было наброситься на кого-то и уничтожить его.

Почему не самого себя? Он даже не спрашивал, было ли путешествие на Пауи опасным… Он ничего не сделал. Его грызла ненависть к самому себе.

Гарри наконец выпустил Билла и сказал:

— Дай мне пива, Фред. Нет, не надо бросать, дружище. — Он поймал злобно брошенную банку.

— Не называй меня «дружище». — Фред знал, что и остальные братья чувствуют то же самое, для них он полупосторонний, который непрощенно решил разделить с ними горе.

Гарри тихо сказал:

— Так не разговаривают с друзьями.

— С чего это нам считать тебя другом? Мы едва знаем тебя.

— Я друг вашей матери, — сказал Гарри, открывая банку и направляясь к ванной. Он позвал: — Выходи, Роб, будь умницей. Мне нужен горячий душ. И не можешь же ты просидеть там всю ночь.

Чувства Гарри как бы смешались. И если Анни жива, и если они погибли вместе, все равно его любовь к ней должна включать в себя по крайней мере дружеские чувства к этим четырем верзилам. Нет, не так. Роб — хороший мальчик. Но иметь дело с остальными — кажется, в тысячу раз труднее.

Роб открыл дверь и вышел, бледный и печальный.

— Они всегда такие, — грустно сказал он, глядя на кавардак в комнате. — Они раньше такие не были. Они были настоящие парни, правда, — Он чуть слышно добавил: — Как вы.

Гарри кивнул. Он ничего не говорил, но все знали: и ему было горько. Как и они, он привык не говорить о своих чувствах.

Он понимал, что четверо братьев просто не могут никуда деться от своей тяжести. Тоска, казалось, гнет их к земле и парализует.

Гарри повернулся к ним:

— Я хочу вам только сказать, что вашей матери все это было бы не по сердцу. Она любила вас, вложила в вас свою душу, и ей неприятно было бы все это видеть. — Он помолчал. — И вот что еще. Что бы вы, идиоты, ни делали, я должен быть с вами.

Все понимали, почему.

22

Среда, 26 декабря 1984 гОДА

Убив туземного солдата, Пэтти, вместо того чтобы прийти в ужас, просто сказала:

— Это не так плохо, как убить козла на постоялом дворе, — и отказалась добавить еще что-либо.

— Я никогда бы не подумала, что это одержимая чувством вины тютя способна на такое, — сказала Кэри Анни, когда они собирали хворост. — Просто совсем другая девица, а не та безмозглая плакса, которую я помню по Питтсбургу.

— Нет, она не была так уж плоха, — возразила Анни.

— Она всегда делала из мухи слона, — напомнила ей Кэри.

— Только временами, — снова не согласилась Анни.

— У нее всегда была прекрасная причина, чтобы никому не помогать: она слишком занята! — фыркнула Кэри.

У Анни начала разваливаться ее вязанка, и Кэри сказала:

— Если мы свяжем две вязанки посередине, ты сможешь сделать из ротанга петлю вокруг шеи и нести два груза вместо одного. Давай я тебе покажу.

— А Сильвана как изменилась! Раньше она никогда и пальцем не шевелила.

— Да, если бы не Сильвана, в лагере было бы намного неудобнее, — согласилась Анни.

— Помнишь, какой она была снобкой? А теперь горничная и, право, хорошая повариха. — Кэри встала и повесила обе вязанки Анни на шею.

— Возможно, мы всегда были крепче и более ловки, чем думали.

В эту ночь Кэри не могла уснуть. Москиты искусали ей веки, и от раздражения ей не спалось. Сбоку от ее постели во сне бормотала Сильвана. С другой стороны мирно спала Сюзи.

Пока у Джонатана была лихорадка, он спал в пристройке под навесом, а Пэтти пользовалась его кроватью. Когда же он выздоровел, Пэтти, которая все еще обращалась с Сюзи так, словно она была прокаженная, отказалась вернуться в хижину, где она спала, так что Кэри пришлось разместиться между Сюзи и Сильваной.

Вдруг Сюзи начала хныкать. Кэри вздохнула. Она поняла, что за этим последует. Сюзи, которой даже не было, когда Пэтти зарезала этого солдата, казалось, была больше всех потрясена случившимся.

Сюзи начала визжать.

Кэри скатилась со своей кровати и растрясла Сюзи, заставив ее проснуться.

— Все в порядке, это тебе просто приснилось, — она укачала ее на руках. — Ну, ну, детка, все уже кончено, — шептала она.

— Я не могу… не выношу насилия, — рыдала Сюзи.

— Тогда ты выбрала не тот медклуб.

Сюзи продолжала плакать, отчасти потому, что была зла на себя. Она всегда гордилась тем, что была крутой уличной девчонкой, но когда, зарыв солдата, в лагере внезапно появились окровавленные Джонатан и Пэтти, она припомнила ужас своего детства, который она ощущала, когда слышала тяжелое шаркание отцовских сапог на лестнице. После убийства Сюзи одолевали кошмары с шарканьем сапог, ножами и кровью.

Теперь, прильнув к Кэри, Сюзи вспомнила, как она прижималась к матери на верхнем этаже ветхого, облупившегося дома на Шейдисайд. Днем отец работал в конторе большого сталелитейного завода, а по ночам напивался.

Он бил в основном не ее, а мать, и не каждый вечер, но достаточно часто, чтобы страх и отвратительные предчувствия доминировали в ее детстве. Ложась в постель, она никогда не засыпала сразу. Как только мать укладывала ее и целовала на ночь, Сюзи в своей миккимаусовской пижаме вскакивала и стояла в детской кроватке, прижавшись ухом к стене. Она вслушивалась в пугающую темноту и в еще более пугающие звуки. Она никогда не могла расслышать, о чем говорили родители, но по тону их голосов, угрожающего у отца и умоляющего у матери, могла судить, предотвратит ли заминка насилие. Когда остаться она будет бояться больше, чем убежать, она выскочит в столовую и попросит стакан воды или еще что-нибудь. Иногда это срабатывало.

Ожидание хуже, чем сами побои. К пяти годам Сюзи была так забита, что едва ощущала физическую боль. Надо просто думать о чем-нибудь другом, пока он тебя колотит. Надо мысленно отдалиться от сцены, которую приходится наблюдать, и стоически ждать, когда все это кончится.

Никаких обсуждений в доме не было. Чем меньше она говорила, тем меньше вероятность, что она скажет что-то не так, что бы ни было в какой-то отдельный вечер. Она научилась угадывать его настроение по тому, как он шел по лестнице, научилась желать быть невидимой, спрятаться и лежать. Научилась жить в унижении, беспомощности и чувстве вины, за то, что знала, что не может ничем помочь матери, что должна подчиняться бычьему глазу и потом зализывать раны, когда все кончено: смывать кровь, лечить синяки, тщательно ощупывать нос, чтобы решить, надо ли ей идти в травматологический пункт и врать что-то о том, что она расшиблась о дверь ванны в темноте. Но она никогда не призналась бы в стыде за случившееся, так как публичное унижение было бы еще хуже, чем собственное презрение.

Сюзи никогда не могла понять, почему ее покорная, как корова, мать не могла бросить его и получить развод. Не могла понять, почему в тех случаях, когда им удавалось удрать в ночной одежде на улицу и — прибежать в полицейский участок, никто ничего не делал, а только чесали в голове и говорили: «Семейная ссора». Не могла она понять и того, почему, когда мать наконец набралась смелости уйти, отец совершенно потерялся и расплакался, упрашивая ее остаться, говоря, что она нужна ему, что он любит ее. Мать Сюзи, больше боявшаяся уйти, чем остаться, упала к нему в объятия и осталась. После чего, через неделю, все началось сначала. Сюзи чувствовала бессильный гнев, неспособная понять их взаимную зависимость.

Итак, в какой-то мере Сюзи никогда не была по-настоящему ребенком. Почти с того времени, как она научилась ходить, она привыкла связывать слово «мужчина» с тиранией, насилием и страхом. У нее никогда не было истиных отношений с мужчиной, даже с добродушным, спокойным Бреттом. Если у тебя вообще есть какая-то сила, рассуждала Сюзи, ее надо использовать, чтобы защищать себя, приобретать необходимое и никогда не позволять себе расслабляться. Когда повзрослеешь настолько, что сможешь избавиться от этого ада, ты сделаешь это, несмотря на стыд за то, что оставляешь мать, несмотря на то, что тебя будет преследовать ее полное упрека, безропотное лицо. Ты никогда уже не позовешь ее и захочешь лишь уйти от всего этого и стереть его из своей памяти.

Сюзи сделалась совершенно другим человеком. Она полагала, что оставила позади все следы запуганной маленькой девочки в миккимаусовской пижамке напротив загородки ее детской кроватки. Но она никогда не могла убежать от ощущения предчувствий и ужаса перед лицом насилия, поэтому всякий раз, как она думала, что ей что-то угрожает, она становилась настороженной и колючей, как морской еж.

«Обидчивая» — так называл ее Бретт. Она дрожала, не могла говорить и стояла приросши к земле, стараясь отгородиться от физического насилия, которое так долго преследовало ее прежде.

Кэри гладила Сюзи по голове и говорила в темноте:

Бедная детка, где теперь твоя мама?

— Всего несколько месяцев спустя после того, как я сбежала, она упала с лестницы и разбила голову. Восемь дней комы, а потом ее не стало. После похорон я его не видела. Не могла говорить с ним. — Сюзи вытерла нос тыльной стороной руки. — И не хочу никогда видеть снова этого тощего маленького подонка, — прорыдала она.

— Бедная девочка, — успокаивающе проговорила Кэри.

Четверг, 27 декабря 1984 года

Кэри подбирала куски холодных креветок с черепахового панциря и давала счастливо улыбающейся Сюзи.

— Почему это Сюзи достаются лучшие куски, — пожаловалась Пэтти.

— Заткнись, Пэтти, — проговорила Кэри, — иначе я дам тебе тумака, который ты заслуживаешь за свое к ней отношение.

Сильвана и Анни переглянулись и решили не ввязываться.

Пэтти посмотрела на Кэри, но ничего не сказала.

Сильвана глазела на бархатную черноту ночного неба. Звезды были намного ярче и больше, чем на Западе. Глядя вверх, объятая ночью, она чувствовала себя успокоенной. Она частенько просыпалась в три утра и тайком вылезала на вершину утеса в ожиданий зари, наблюдая, как небо постепенно становится бледно-желтым, затем цвета огня по мере появления солнца.

Окунувшись поутру в пруду, Сильвана стояла на краю утеса и наблюдала за птицами, смотрела на аквамариновую воду лагуны, поворачивалась от скал на юге к пышным темным манграм на севере. Затем она слезла вниз и бежала к морю.

Все еще прохладный песок хрустел у нее под ногами, когда она проходила мимо пучков сорных трав, что росли на нем. Если при отливе или еще низком приливе большие валуны были не покрыты, она прыгала с одного на другой, забывая об опасности поскользнуться на скользкой поверхности. Все время она ощущала гипнотический шум моря, облизывающего скалы в своем ритме — искушающем и опасном. Сильвана чувствовала его щедрый дар, получаемый от невидимого дарителя — матери-земли.

Днем Сильвана, почти как другие, не возражала против влажного, солоноватого гнета джунглей. Сейчас, тонкая и гибкая она, как змея проскальзывала через густые зеленые сплетения, наслаждаясь тусклым, мерцающим светом леса, где она получала первобытное удовольствие. Она была спокойна и счастлива, когда дождь прекращался и каждый листочек сиял и сверкал каплями дождя, словно алмазными искрами.

Сильвана, никогда не чувствовавшая себя в Питтсбурге дома, теперь обрела его на Пауи. Она чувствовала себя принадлежащей этому месту. Здесь она обрела мир. Она решила, что не уедет отсюда.

— Не покидай Пауи! — восклицали другие этой ночью. Они сидели на корточках вокруг костра и ожидали восхода луны.

— Не покидайте Тихий океан, — поправила их Сильвана, — я собираюсь вернуться на Фиджи, возможно, попытаюсь сделать что-нибудь полезное там. Когда мы ловили там рыбу два года назад, я упала и растянула лодыжку. Каждый день, пока мы не уехали, местная сестра навещала меня в отеле. Эта сестра поддерживала связь со всеми детьми, которых ей доверили. Она наблюдала, как они растут. Помню, я подумала, как здорово это может быть, посвятить свою жизнь людям, быть действительно нужной. Поэтому вчера вечером я решила, что, когда мы будем возвращаться, я полечу на Фиджи, найду эту сестру и посмотрю, не смогу ли я чем-нибудь ей помочь. Она знает, что делать. Я смогу построить небольшой госпиталь для детей.

— А как же Лоренца? — воскликнула Анни.

— Лоренца замужняя женщина, она теперь не мой ребенок, — с новой живостью проговорила Сильвана. — С Фиджи почти так же легко позвонить в Нью-Йорк, как из Питтсбурга. Я буду прилетать домой дважды в год, и Лоренца может привезти своих детей на Фиджи. Представь себе визит бабушки на Фиджи!

— А твой миленький домик!

— Мне всегда в нем было не по себе, — пожала плечами Сильвана. — Не хочу больше сложных социальных обязательств, мне нужны простые и реальные.

Сюзи была шокирована.

— Но твои прекрасные вещи…

— Чем больше имеешь, тем больше хочешь. Я думаю, что больше всего удовлетворены те, кто ограничивается необходимым, — заявила Сильвана.

— Но эти места нецивилизованные, — вставила Пэтти.

— Я начинаю верить, что утверждение о том, что беспокойство — порождение цивилизации, верно. Я никогда не смогу жить, как раньше. Я хочу управлять своей жизнью и вести ее более удовлетворительно. Сила — это возможность выбора и я свой сделала.

Наконец Джонатан нарушил ошеломляющую тишину:

— Сначала нам всем надо вернуться в Питтсбург.

К приближению конца февраля лагерь в джунглях оживился. Это было заметно по тому, как женщины стряхнули свою апатию. Они больше не делали всего несколько ленивых шагов от костра до смотрового дерева, но совершали прогулки, которые заставляли их обливаться потом.

Теперь, когда они собирались уезжать, они яснее почувствовали томную красоту и благодарность острова.

На заре они теперь видели то, что видела Сильвана, — звезды, подобные россыпи жемчуга на черном бархате, густые сплетения тропического леса — загадочного и восхитительного. По ночам у костра женщины меньше чувствовали назойливых москитов и больше купающийся в звездном свете темный край леса, с которого дождем падала роса. Ночные звуки не были больше зловещими, когда они слушали мягкий ветерок в деревьях и глухой рокот волн и их рычание в рифах.

Вторник, 26 февраля 1985 года

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Солнце сияло весь день.

— Итак Долгий Дождь прекратился два дня назад, — проговорил Джонатан. — Подождем еще два дня, чтобы увериться окончательно и тогда мы спустим на воду плот первого марта за час до высокой воды, в десять вечера.

— Почему нельзя спустить его в сумерки, как в прошлый раз? — спросила Сюзи. — Мы не хотим грузиться в потемках. Мы должны проскользнуть по этой крутой дорожке на берег.

Джонатан ответил не сразу. Затем он проговорил тем успокаивающим тоном, который, как они теперь знали, означает «трудности впереди»:

— Учтите, что селяне, там внизу, враждебны, так как мы осквернили их священное место. Раньше они не ожидали, что мы покинем его, но знают, что мы попытаемся это сделать, как только кончится Долгий Дождь. Я не хочу стычки в лагуне или сразу же за рифом. Как только мы выберемся… ну, там у нас есть две винтовки.

Он оглядел их покорные лица.

— Конечно, спуск в темноте не идеал, но гораздо важнее, чтобы нас не видели. Они не ожидают, что мы отплывем ночью и, если повезет, будут вдрызг пьяны, празднуя окончание Долгого Дождя.

Пятница, 1 марта 1985 года

Перед наступлением ночи часы тянулись очень медленно. Скрытый под деревьями на вершине склона тридцатифутовый бамбуковый плот ожидал своей очереди быть поставленным на деревянные катки, чтобы облегчить спуск по откосу крутого обрыва.

Весь день женщины тихо трудились в медленном, но устойчивом ритме, который, как они теперь знали, наиболее эффективен в жару.

Еще раз они паковали свои пожитки в рюкзаки, еще раз затачивали рыбные ножи, наполняли водой бамбуковые контейнеры, очищенными фруктами и кокосами — мешки из волокон ротангов и аккуратно складывали все это в первой хижине.

Начиная с сумерек они нетерпеливо ожидали решающего момента. Никто не вслушивался в симфонию ночи.

В девять Джонатан тихо сказал:

— Ладно, пошли. Залезь-ка на смотровое дерево, Сюзи. Остальные несите провизию на берег.

У входа в хижину Сильвана ловко и молчаливо загружала других женщин, выполнявших обязанности вьючных животных. На ней лежала обязанность наблюдать, чтобы они несли столько, сколько смогут пронести безопасно, преодолевая крутой спуск при лунном свете.

В десять женщины изготовились к спуску плота. Сюзи оставалась на наблюдательном посту на дереве, вокруг которого была привязана веревка, а Кэри внизу, готовая травить ее, если понадобится. Веревка Пэтти была привязана к соседнему эвкалипту.

На утесе Анни действовала как помощник Кэри, Сильвана сигналила Пэтти.

Джонатан проверил катки для плота и прошептал:

— Хорошо, давайте начинать.

Он спустился с утеса и занял свое место на краю скал водопада. Так как вода из-за прилива была высокой, он должен был стоять намного ближе к утесу, чем это было при предыдущем спуске, и ему было гораздо труднее наблюдать за женщинами. По лодыжки в воде, он задирал голову, но мог видеть только Анни и Сильвану, серебристо-черные фигуры на вершине утеса.

Анни увидела, что Джонатан поднял обе руки. Она подняла правую, и Кэри отпустила веревку на фут. Одновременно Сильвана подняла левую руку, и Пэтти отпустила свою тоже на фут. Плот соскользнул вперед и замер рывком.

Через минуту Джонатан снова поднял обе руки. Опять плот соскользнул вперед и рывком остановился. Все шло медленно, но склон был обрывист и весьма важно было равномерно отпускать веревки, иначе плот начнет раскачиваться из стороны в сторону.

Спустя четырнадцать напряженных минут, когда он поднял руки в четырнадцатый раз, Джонатан вдруг услышал щелчок, словно звук металла о металл. Чувствуя себя голым и ранимым, понимая, что является четкой мишенью в лунном свете, он опустил обе руки.

Над ним Анни и Сильвана также опустили свои. Кэри и Пэтти послушно перестали травить веревки.

На смотровом дереве раздался шелест.

— В чем дело? — пролепетала внизу Сюзи.

— Не знаю.

Женщины с тревогой ожидали.

Две минуты прошли спокойно и Джонатан поднял обе руки. Плот, невидимый на склоне, медленно полз вперед в своем тщательно контролируемом спуске. На дереве Сюзи отклонилась, чтобы посмотреть. Бездумно в своем возбуждении она отступила назад на ветку, которую не проверила раньше. С треском, напоминающим винтовочный выстрел, ветка обломилась и обе, Сюзи и ветка, рухнули на землю.

Они упали на Кэри, которая прыгнула и вскрикнула, выпустив при этом веревку.

Как только веревка стала беспрепятственно развязываться, одна сторона плота рванулась вперед, затем плот провернулся вокруг, перебросив неожиданно весь свой вес на веревку Пэтти, которая рванулась у нее из рук, обжигая ладони. В агонии она выпустила ее тоже. Плот рванулся в противоположном направлении, потом, вырвавшись из-под контроля, обрушился, подобно смертоносному тобогану, на вершину скалы.

Анни едва успела отпрыгнуть, когда он понесся мимо. Хотя он был гораздо легче, чем первый, который они построили, он все же имел тридцать футов в длину и набирал скорость, прыгая по крутому откосу.

С грохотом он ударился о вершину скалы.

Внизу на берегу Джонатан слышал вскрик и видел, как исчезла Анни. «На нас напали», — подумал он.

Затем он увидел, как плот налетел на скалу, загораживая звезды. Похолодев в недоверии, он наблюдал, как он сползал к водопаду, подпрыгивая на острых камнях и летя на него.

Он подумал: «Ведь он разобьется в куски на этих скалах, если я не сделаю что-нибудь». Затем острый край плота ударил его в правый висок. Сила удара отбросила его назад и голова стукнулась о валун. Он умер мгновенно.

С опасной быстротой Кэри скатилась по откосу вместе с последовавшей за ней Сюзи. Под ними плот плюхнулся в воду и поплыл в черную лагуну.

Оцарапанная и окровавленная Кэри достигла песка, пронеслась через него и свернула в море, намереваясь спасти плот — их единственную надежду выбраться до того, как его унесет. От плота отходили шесть канатов, если ей удастся схватить один из них, она сможет взобраться на плот.

Кэри пробежала мелководье, набрала воздуха и нырнула. Вдохнула на четвертом гребке, на шестом… Никогда она так быстро не плыла.

К тому времени, когда Сюзи продралась на берег, Кэри была на полпути к плоту. Он приближался к проему в рифе, где его ожидали острые, как бритва кораллы.

С края воды Сюзи в ужасе позвала:

— Кэри, вернись! За рифом акулы!

Даже если Кэри удастся взобраться на плот, без весел она будет во власти течения, а без пищи и воды скоро погибнет.

Опустив голову и ничего не слыша, Кэри направилась к плоту.

Книга пятая Опасность

23

Догоняя плот в лагуне, Кэри вдруг поняла грозящую ей опасность и стала пытаться выбраться из течения, которое уносило ее к узкому с коралловыми клыками каналу, за которым лежал океан.

Кэри знала, что пытаться плыть против течения бесполезно, поэтому она сосредоточила внимание на том, чтобы плыть параллельно берега, стараясь уклониться в сторону от течения, пока не смогла выбраться из него. Затем она еще раз свернула направо и направилась к песчаному берегу.

Тем временем, пока Кэри боролась за свою жизнь, Анни соскользнула за Сильваной с откоса, чересчур быстро, чтобы это было безопасно. Вместе они вытащили Джонатана из воды, зная, что он не без сознания, а мертв.

Полчаса Пэтти пыталась вдохнуть в Джонатана жизнь, в то время как Кэри, выдохшаяся и тяжело дышащая лежала головой на коленях у Сюзи на белом, как кость, берегу. Лунный свет окрашивал все вокруг в черное и серебристое.

Наконец Пэтти стала на корточки и проговорила:

— Бесполезно. — И залилась слезами.

Не заботясь о собственной безопасности женщины склонились над тонким телом, лежащем на песке. Они рыдали, держа его еще теплые руки, и целовали их. Гладили его волосы, целовали лицо, просили не покидать их. Они печалились до тех пор, пока Сюзи не откинула голову и не завыла на луну, клянясь Богу, что она никогда не верила в него, а теперь знает, что была права. Он не существует, ничего там нет.

— Так кому же она в таком случае орет? — удивилась Анни и сказала: — Нам надо забрать его с берега, иначе они узнают, что мы потеряли своего мужчину.

— Как мы можем быть такими ловкими и практичными, когда он только что умер? — крикнула Сюзи.

— Потому что он не хотел бы, чтобы умер кто-нибудь еще.

С трудом они водрузили его Кэри на спину, руки болтались через ее плечи. С силой, о которой она никогда и не подозревала в себе, она втаскивала его на утес, в то время как Сильвана поддерживала и подталкивала его снизу.

Они отнесли его в хижину и положили на бамбуковую кровать. Голубые глаза Джонатана были устремлены в небо: они не смогли их закрыть.

Как только рассвело настолько, что стало можно видеть, они втащили запасы назад, затем собрали желтых орхидей и расположили их вокруг тела Джонатана, тщательно накладывая цветы, чтобы скрыть мускулистые коричневые руки, сложенные теперь у него на груди. Цветы, в изобилии разложенные вокруг его бородатого лица, казались нелепо неподходящими, и они убрали их. Наконец Анни вытерла нос тыльной стороной ладони и сказала:

— Мы должны быстро похоронить его. Вы знаете, как пахнет мясо, если мы оставляем его на день. Иначе с ним расправятся крысы.

— Он хотел, чтобы его похоронили в море, — проговорила Сюзи.

— Нам не в чем его похоронить, — заявила Анни. — Я думаю зашить тело в мешок и утопить его грузом, но оно всплывет. Лагуна слишком мелка, и они увидят, что мы сделали.

— Викинговские похороны, — предложила Сильвана.

Они подумали сжечь его на похоронном костре, но ни у одной не хватило духа зажечь огонь и смотреть, как он горит. К тому же костер может погаснуть и его снова придется зажигать и чувствовать, как пепел Джонатана ложится на их лица. Поэтому они решили выкопать могилу кокосовыми скорлупами и похоронить его в одежде, так как не решались его раздеть.

Они выбрали небольшую рощу вечнозеленых деревьев канага, потому что она была близко от молельного места Анни и Джонатан любил сильный аромат стройных длиннолепестковых желтых цветов, цветущих почти круглый год.

Анни встала перед могилой на колени и перекрестилась, пытаясь совладать с тоской и горечью, которые еще раз вскипали у нее на сердце, когда она припомнила последние несколько дней.

У края могилы Анни опустошила карманы Джонатана. Она вручила Сюзи брелок и резной акулий зуб, она также получила маленький компас на ремне, который он носил вокруг шеи. Сильвана получила его нож для рыбы. Подводные часы достались Кэри.

Анни сказала:

— Я бы хотела получить его швейцарский армейский нож. Пэтти может взять зажигалку и винтовку.

Затем они опустили его в могилу. Последовал новый взрыв плача, никто не хотел зарывать его. Все знали, что случится с разлагающимся телом. Как только его погребут, оно будет съедено.

Позднее, когда они брели назад в лагерь, они впервые поняли, что отныне могут рассчитывать только на себя.

Анни настояла, чтобы они поели, и Сильвана быстро сварила суп из сушеной рыбы, который они заставили себя съесть. Вкус был отвратителен.

Эту ночь все они спали в первой хижине, так как никто не хотел лежать в хижине, где спал Джонатан и где лежал его труп.

Сильвана спала, обхватив Анни руками. Они прильнули друг к другу от одиночества.

Анни сунула руку в свой карман и почувствовала нож Джонатана. Она ощущала его силу, касаясь его вещи, и это успокаивало ее. Она прошептала:

— Помоги нам, Джонатан, пожалуйста. Подскажи, что нам делать.

Казалось она слышала в своей голове его голос:

— Вы не воспользовались недостатком образования у меня, но теперь я ожидаю, что вы подумаете о себе. Ты знаешь, что я хотел, чтобы вы сделали. Делайте новый плот, и быстро.

Спустя две ночи после смерти Джонатана Анни проснулась утром с ощущением чего-то тяжелого на своей груди. Спросонья она думала, как действительно физически ощущаются эмоции в области сердца.

Нечто тяжелое слегка подвинулось, Анни почувствовала через рубашку теплое шерстистое тело, затем укус в левую грудь.

Царапание когтей, резкий визг и шерстистый груз, все его двенадцать фунтов, лег безвольной массой на ее живот.

Анни вскрикнула и вскочила со своей бамбуковой кровати.

— Получай! — победно проговорила Пэтти. — Эти крысы всю ночь были под твоей кроватью. Наверное, у них была свадьба.

— Ты могла попасть этим камнем в меня, — с упреком сказала Анни.

— Теперь я не промахиваюсь, — самодовольно заявила Пэтти. Она швырнула в угол хижины другой камень, встала и натянула перчатки для разделки рыбы, взяла нож и ловко перерезала оглушенной крысе горло.

— А где остальные? — спросила Анни. Солнце уже взошло и она переспала.

— Кэри на страже, а Сюзи выплакивается у костра. Я сказала ей, что нет смысла рыдать, — мы теперь должны отстаивать себя сами.

Пэтти хмурилась, борясь со своими слезами.

— Сильвана ушла на отливную ловлю крабов и устриц. Сейчас вода низка, а у нас нет свежей провизии, одна лишь проклятая строганина из сухой соленой рыбы. — Она вытерла кровь с ножа. — Крысиная тушенка на ужин!

С тех пор как крысы стали столь агрессивны, Анни спала, не снимая одежду, даже тапочки. Она свернула постель и поспешно вышла к сидевшей у костра на корточках и охватившей голову руками Сюзи.

Большие карие глаза с покрасневшими от слез веками смотрели на Анни.

— Я так напугана, — сказала Сюзи. — Гораздо больше, чем раньше.

— Мы все тоже. Неудивительно, но в джунглях ничего не переменилось. Не страшнее, чем пару дней назад. Ты только так чувствуешь. — Она похлопала Сюзи по плечу. — Оглядись — все так же, как раньше. Страх надуман, он у тебя в голове. Не давай ему разрастаться.

К северу лагуны море отступило от черных мангровых корней, обнажая черную пузырящуюся слизь, из которой небольшие крабы устремлялись в безопасность отступающей воды. К югу лагуны Сильвана бродила по мелководью под утренним солнцем, осторожно обходя блестящие рифы и забрасывая свою трехфутовой ширины сеть вниз. Было самое время ловить креветок: в последние два часа отлива они оказывались в плену маленьких наскальных луж и их можно было просто собирать ручной сетью.

Следуя за отливом, Сильвана проталкивала сеть между пучками затопленных морских водорослей, прилипших к утесам. Быстрыми потряхивающими движениями она вытаскивала ее из воды, осматривала и перекладывала креветок в брезентовый мешок, свисающий сбоку на лямке с плеча. Это был нелегкий труд, но Сильвана приловчилась к нему и таким образом добывала креветок не только на ужин, но и для наживки.

Тяжелая сеть начала оттягивать руки, поэтому она направилась к берегу и положила ее на песок. Затем она взяла похожий на обрубок рыбный нож Джонатана и начала отрывать моллюсков от подводных утесов и забрасывать из в свою сумку. Правой рукой она вставляла тонкий край ножа под раковину и поворачивала его так, что толстый точеный край лезвия оказывался наверху, когда она открывала створки раковины. Проведя ножом вокруг края раковины, она вдруг обнаружила, что моллюск поддается и понимала, что перерезала мускул, удерживающий раковину закрытой, и теперь ничего не стоит вынуть его.

Когда сумка почти заполнилась, вода начала возвращаться. Сильвана распрямилась и решила закончить сбор.

Но она заметила под водой большую раковину, почти скрытую черными водорослями. Она никогда не видела таких больших. Целая трапеза сама по себе, подумала она, нагибаясь и устанавливая нож. Никогда ей не попадалась и такая упорная, решила она через несколько минут.

Внезапно раковина подалась. Сильвана схватила верхнюю половину левой рукой, пытаясь оторвать ее от скалы. С удивительной скоростью раковина накрепко зажала ее указательный палец.

Сильвана отпрыгнула и выпустила нож, который, описав дугу в воздухе, шлепнулся в воду. Она нагнулась и попыталась достать нож, но не дотягивалась до него дюймов шесть.

Раковина повредила ей палец. Матерь Божья! Правой рукой она пошарила в своей сумке и достала маленького моллюска, чтобы с его помощью приоткрыть раковину, которая взяла ее в плен.

Сильвана посмотрела на море. Начался прилив, и вода устремилась в лагуну. Так как голова ее была в тридцати дюймах от поверхности, она быстро подсчитала, прилив поднимался примерно на три фута. Когда вода прибудет, она сомкнется над ее головой и она утонет, если не сможет освободиться.

Она наклонилась и снова попыталась достать нож. Он был виден мерцающим серебром в воде, но таким же недостижимым. Еще раз она попыталась подкупить раковину маленьким моллюском, чтобы та отпустила ее из болезненного плена.

Затем она начала вопить.

Ответа не было, и она поняла, что зашла слишком далеко от берега, чтобы ее мог услышать их сторожевой, иначе кто-нибудь пришел бы. Вода дошла ей до ключиц и медленно подбиралась к горлу. Ее удивляло упорство раковины, которая держала ее палец почти два часа.

Она кричала с перерывами, чтобы сохранить голос. Теперь охрипнув, она позвала еще раз и без особой надежды помахала правой рукой.

— Сильвана?.. — озадаченно позвала Пэтти. Она не могла слышать Сильвану, но с утеса видела руку, машущую из моря.

Внезапно поняв, что Сильвана попалась в ловушку, Пэтти рванулась с утеса. «Боже, только бы не осьминог», — думала она.

К тому времени, когда Пэтти добежала до нее, вода лизала Сильване подбородок.

— Я уронила нож. Не могу освободить палец… Ради Бога, не медли!

Пэтти глянула под воду.

— Я сбегаю за молотком.

— Нет времени. Мой нож там, справа. Достань его! Пэтти нырнула и достала нож.

— Я не спец, но дай мне попробовать один разок открыть моллюск.

Она попыталась перерезать мускул, удерживающий раковину закрытой.

Сильвана кричала от боли, разочарования и ужаса. Пэтти снова атаковала раковину.

— Правда же хороший нож открывает ее? Но я не могу. Внезапно Сильвана спокойно сказала:

— Отрежь палец, скорее.

— Не могу, — со страхом сказала Пэтти.

— Я уже все продумала. Если ты не можешь — дай мне, я сделаю это сама. Иначе я утону.

— Не могу, — с отчаянием проговорила Пэтти.

— Годами ты играла в медсестру в Питтсбурге! Сейчас надо сделать это в действительности, Пэтти. Ты не можешь быть сейчас трусихой, иначе я умру. Режь, Пэтти!

Но Пэтти не могла.

— Ты, фальшивая Флоренс Найтингейл! — взвизгнула Сильвана. — Дай мне нож!

Пэтти сунула ей нож и убежала.

Сильвана рубила по пальцу, пока плоть не превратилась в клочья и кровоточила, но у нее ничего не получалось. Красные нити крови плыли по воде, а она рыдала от боли.

Услышав крики, Сильвана взглянула вверх. Она не погибнет одна. Анни и Пэтти бежали к ней по песку.

Сильвана поскользнулась и на мгновение лицо ее скрылось под водой. Когда попавшая в западню женщина восстановила равновесие, Анни выхватила нож и глянула под воду, пытаясь сообразить, что ей сделать. Надо отрезать палец чисто, при таком отсечении артерии склеиваются. Будет много крови, и у Сильваны будет страшная боль, но Анни знала, что ей надо сосредоточиться, чтобы сделать это быстро и чисто отрезать над первой фалангой. Нож не стерилен, так что рану придется потом прижечь. Она надеялась, что Сильвана потеряет сознание.

Анни наклонилась и схватила под водой запястье Сильваны. Она несколько раз тюкнула ножом по тому месту на пальце, где собиралась резать. Она проверяла, насколько вода сможет помешать ей сделать точное отсечение.

Этим вечером на закате они вынесли бамбуковую кровать Сильваны из хижины и поставили у костра. Сильвана была бледной и липкой от пота, дыхание ее стало хриплым. Ампутированный палец был перевязан полосками тряпок, прокипяченных в морской воде. Болезненная агония прошла, оставив ее слабой и обессиленной, но боль не прекращалась и не давала ей заснуть.

Анни подняла ноги Сильваны и положила их выше головы на связку хвороста. Она дала ей глотнуть горячей воды и мягко успокоила.

Два часа спустя они все еще спорили, что делать дальше. Сюзи боялась выходить в море без Джонатана. Она думала, не Стоит ли рискнуть одной из них попытаться посмотреть, не смогут ли они подкупить вождя Катанги.

— Кто же из нас?

— Потянем жребий.

— Если я и вытяну самую короткую соломину, то все равно не пойду. Безумно думать о спокойной прогулке в деревню каннибалов после того, как мы осквернили их святилище, и попросить их одолжить нам пару выдолбленных каноэ в обмен на перочинный нож, — заявила Пэтти.

— Но они хотят, чтобы мы уехали, — возразила Сюзи.

— Ну что ж, вот ты и попросишь их о помощи, — предложила Пэтти.

Слабым голосом Сильвана указала, что теперь они хорошо устроились в джунглях. Вот когда они были беззаботны, им грозила непосредственная опасность. Конечно, у них есть проблемы, но не мешает подумать и избежать лишних.

Они все согласно кивнули. Они знали те опасности, которые избежали. Никто не был укушен змеей или парализован камень-рыбой. Никто не наступал на ядовитый плавник и не был ранен жалящим хвостом. Никто не пострадал от ядовитых медуз, хотя от них погибало больше людей, чем от акул. Никто даже не видел крокодила.

— Джонатан учил нас, как выжить, — сказала Пэтти.

— Поэтому мы и не высовывались, пока террористы не прекратили борьбу. Не могли ведь они продолжать ее вечно, — продолжила Сильвана. — Почему бы нам не подождать пока другой прогулочный катер или яхта не зайдет в бухту и не устроит здесь пикник, как это было у нас? Мы сможем попросить капитана взять нас назад в Куинстаун. Мы сможем позвонить в сиднейский офис и вернуться в Австралию в двадцать четыре часа.

— Я не знаю, что я хочу, — жалобно проговорила Пэтти.

Анни решила, что в это трудно поверить: просто Пэтти не хочет ответственности за предложение, которое может окончиться неудачей.

— Не думаю, что нам следует ждать, пока прибудет Принц Очарование. Я думаю построить следующий плот. Сделали же мы его раньше, почему бы не сделать еще раз.

— Конечно же, — хмыкнула Сюзи. — Так ведь мы сможем стать экспертами. В конце концов мы сможем завоевывать призы за скоростное строение плотов.

— Я согласен с Анни. Нам надо построить еще один плот, и как можно скорее. Сильвана может быть постоянным часовым, поскольку не сможет делать ничего другого.

Она старалась скрыть раздражение. Все были злы на Сильвану за то, что она сделала себя инвалидом, как и на Сюзи, чья неосмотрительность вызвала цепь событий, приведших к смерти Джонатана. Сидя на корточках у костра, теперь они напоминали не женщин, а скорее тощие пугала. Нечесанные волосы обрамляли морщинистые, коричневые лица, на которых из ввалившихся глазниц горели глаза. Ни на одной не было и унции лишнего жира. Лишь у Сильваны и Сюзи остались заметные груди, а кожа у всех стала дряблой. Они казались настороженными, но спокойными.

Метаморфоза, происшедшая с женщинами в ярких пляжных одеждах, которые когда-то взошли на блистающую чистотой палубу «Луизы» была не только физической. Почти четыре месяца борьбы за выживание сделали их бдительнее и осмотрительнее, и ни одна уже не будет такой, как прежде, думала, Анни, осматривая освещенный костром круг.

Четыре месяца назад тихая, незаметная Анни не поднимала голоса и не высказывала непопулярных мнений, равно как и пассивная и вечно подавленная Сильвана. Пэтти ныне столкнулась с тем, что в решающий момент оказалась трусихой и это чуть не стоило Сильване жизни. Большая, спокойная Кэри теперь отчаянно защищала Сюзи и явно была готова атаковать Пэтти физически, если она еще раз создаст затруднения.

Все они пришли к заключению, что явная эгоистичность Сюзи была защитным оружием. Глядя на тощее грязное лицо Сюзи, Анни сомневалась, будет ли она когда-нибудь придавать такое значение внешности, как прежде.

Вместо их питтсбургской поверхностной дружелюбности, чувства их стали глубже и более определенны. Сильвана, Кэри и Сюзи не хотели иметь с Пэтти никакого дела. Пэтти притворялась, что ей плевать: она старалась угодить Анни, помогая ей в небольших работах, предлагая отдежурить за нее на посту. Озабоченная Анни отвергала ее предложения. Она не хотела, чтобы эмоции разделили женщин на две группы, отчего они все стали бы наиболее уязвимыми. Теперь у них нет мужчины, который помог бы им.

Сидя на корточках, Анни сказала:

— Отныне мы не можем позволить себе ссориться. Мы должны стать единой командой и делать то, что должны делать.

— Верно, но что мы должны делать? — отозвалась Кэри.

— Что бы мы ни решили, нам следует этого придерживаться. Мы не можем всякий раз останавливаться и все время спорить, как сегодня вечером.

— Может быть, нам нужен лидер? — предложила Кэри. И сразу же все остальные не согласились.

— Среди нас нет лидеров, мы не Изабель, — проговорила Сюзи, нарушая табу не упоминать умерших.

— Я не имею в виду президента или главу банды, а только того, кто будет руководить нами, то есть прояснять цели, работу и мнения, что-то вроде неголосуемого председателя.

— Наверное ты собираешься стать лидером, — гадко проговорила Пэтти.

— Ну уж нет, я вовсе не хочу, чтобы все ругали меня, когда что-нибудь пойдет не так. Я не хочу быть козлом отпущения. Может, нам надо быть лидерами по очереди?

— И на какой срок? — спросила Сильвана. — В такой маленькой группе очередность бессмысленна. Когда речь идет о наших жизнях мы, несомненно, должны иметь постоянным лидером наиболее подходящую из нас.

— А кто подходящая? — спросила Пэтти. — Кто обладает мощным магнетизмом, холодной отвагой и всем таким, чтобы стать нашей Жанной д'Арк?

— Нам нужен кто-то, кто выслушивал бы всех, подытоживал ситуацию и затем решал, что делать, — сказала Кэри.

— Кто мог бы тактично оценивать наши силу и слабости, — поддакнула Анни.

— И никогда не настаивал бы на том, что нам не по силам, — предложила Сюзи.

— Кто-то, кто подбадривал бы нас и кому мы бы все доверяли, — добавила Сильвана.

Итак они голосовали. Никто не хотел замкнутую в себе Сильвану или острую на язык, злобную Сюзи, которая всегда оказывалась неуправляемой. Пэтти слишком нервна и импульсивна, чтобы это было безопасно. Несомненно, лучший борец, но, вероятно, не лучший мыслитель. Кэри вроде бы подходила, но она все еще колебалась между агрессивностью и робостью, и никогда нельзя было сказать, что последует, а ее практичность и дисциплина раздражали Сильвану и Пэтти, которые видели в этом претензии на руководство.

Вот кому они все доверяли, так это Анни. Никто не считал ее угрожающей, она была, естественна, осторожна, истинный воспитатель, она привыкла организовывать дела своих четырех огромных сыновей и требовательного мужа. Итак, к своему удивлению, выбранной оказалась Анни.

Когда костер догорал, Анни обобщила положение:

— Мы можем остаться здесь, или пойти к Катанге, или же построить плот и уехать. Решить нелегко, потому что о каждой альтернативе можно многое что сказать. Когда дело обстоит так, в целом не столь уж важно, какое решение мы примем, давайте проголосуем.

Пэтти, Кэри и Анни проголосовали за новый плот, который из-за того, что у них теперь нет мужской силы, им, вероятно, надо будет делать шесть дней.

— Ладно, Мать Медведица, — проговорила Сюзи. Она мрачно смотрела на свои изодранные, мозолистые руки. — Клянусь, никогда не собиралась иметь руки, как у моей матери, потому что не хотела вести такую жизнь, как она, — драить больничные полы. Когда она заканчивала, надо было начинать все сначала. Но сейчас у меня работенка похуже, чем она когда-либо имела.

— Мы два дня не упражнялись в пещеролазании и самообороне. Ты не организуешь это завтра, Пэтти? Сильвана организует патрулирование, я готовку, Кэри — добывание провизии, а Сюзи, как всегда, отвечает за воду.

— Почему вы не можете изобрести водяное колесо? — с горечью проговорила Сюзи.

— И еще одно. Вы помните, что Джонатан хотел сделать из нас одиночек?

Они согласно кивнули. Раньше никто не видел необходимости проводить ночь одному в пристройке. «Вам надо стать жестче и крепче, закаленнее», — предложил Джонатан, но, когда все они запротестовали, не стал настаивать на своей идее. Джонатан вовсе не был уверен, что все они выживут, вот почему он хотел, чтобы они научились быть одни.

— Мы попрактикуемся жить в одиночку, перенесем оборудование в хижину Джонатана и будем по очереди ночевать в пристройке. Я первая, — сказала Анни. — Я была бы рада научиться в детстве не бояться темноты, — добавила она, цитируя Джонатана.

— А я и сейчас боюсь, — заявила Сюзи.

Понедельник, 4 марта 1985 года

На следующее утро после осмотра, не обсуждая увиденное, все женщины, кроме Сюзи, отправились вслед за Анни и Сильваной к молельне. Они сделали маленький алтарь из раковин, воткнув их в землю в форме мозаичного прямоугольника. Когда они подошли помолиться, каждая из них положила цветы на раковины. Все они были довольны подарками, которые разделила между ними Анни. Сейчас она прикоснулась к своему швейцарскому армейскому ножу. Кэри легко притронулась к подводным часам. Сильвана погладила рукоятку рыбного ножа на своем поясе и почувствовала себя уверенней. Пэтти потерла о щеку помятую пустую алюминиевую зажигалку. Эти предметы успокаивали их. Они чувствовали, им казалось, что Джонатан все еще был с ними.

Вернувшись в лагерь, они окружили Сюзи, согнувшуюся над костром с хмурым видом.

— Мумбо-юмбо — набросилась она на Анни. — Вы не хотите брать меня туда.

Пэтти пристально посмотрела на нее.

— Заткнись, Сюзи. Ты дождешься хорошей зуботычины.

Сюзи подскочила к Пэтти, вцепилась в лицо. Потеряв равновесие, Пэтти опрокинулась на спину, и Сюзи оказалась верхом на ней.

Пэтти нанесла удар и почувствовала хруст кости под кулаком.

Анни кинулась разнимать женщин, прежде чем Кэри вступила в борьбу. Сюзи ударила ее в грудь.

Анни обхватила Сюзи, Кэри дернула Анни за одну ногу и тут же получила удар ногой в живот; охнув от боли, Кэри упала на дерущихся женщин.

Находясь в стороне от драки, Сильвана придерживала перебинтованную руку не в силах поверить своим глазам. Как это могло случиться? В течение двух минут они вели себя как ссорящиеся оборванцы. И, подтверждая это сравнение с оборванцами-детьми, Сильвана подметила — сняв напряжение и ярость бешенства против безликой судьбы, что держала их в возбуждении, они старались выбраться из этого состояния.

Драка прекратилась так же внезапно, как и началась. Никто из женщин по-настоящему не использовал свою агрессию, это была скорее грязная потасовка на пыльной дороге, чем беспощадная драка. Кроме Сюзи, которая вызвала насилие, все участницы пришли в ужас от своей агрессивности, каждая из них или напала, или подверглась нападению со стороны другой.

Анни залилась слезами раскаянья.

Пэтти же — слезами ярости и гнева.

— Подумайте только, ни одна из нас не подумала о самообороне! Мы все царапались, не используя наши руки и тело, как следовало бы. Что случится с нами, если мы действительно подвергнемся нападению и узнаем, как с нас сдирают скальпы?

Похоже, даже Сюзи затихла и смутилась — не от самой драки, а от ее примитивности, вопреки тщательным тренировкам с Джонатаном.

Пэтти достала свою алюминиевую зажигалку и потерла о щеку. Она поднялась и сказала голосом человека, пришедшего к внезапному решению:

— Я собираюсь вернуться к молельне Анни. Я хочу… успокоиться.

Анни вскочила на ноги:

— Я иду с тобой.

— Я тоже, — сказала Кэри, поправляя наручные часы и отступая от костра.

Сюзи вскричала:

— Джонатан не хотел бы, чтобы вы превращали его в бога.

— Тихо, — сказала Сильвана, наблюдая, как трое других исчезают. — Не кощунствуй, Сюзи.

— Слушайте! — завопила Сюзи. — Вы превратите его в идола! Я знаю, как создают богов.

«Она переутомилась, — подумала Сильвана. — Когда смерть Джонатана отдалится, она осознает это и смирится. Надо предложить Анни послать Сюзи поохотиться с Кэри во второй половине дня. Она бы так ушла в тяжелую работу, что у нее не осталось бы времени на раздражение».

Во второй половине дня Кэри и Сюзи отправились искать три ловушки на животных, установленных Джонатаном восточнее лагеря. Они были устроены очень просто: тяжелая часть западни была осторожно подперта легкой палкой, под которой лежал соблазнительный кусок мяса. Когда животное приближалось, чтобы схватить мясо, оно сдвигало деревянную подпорку, тяжелая часть капкана ударяла животное по голове и оно попадало в ловушку, оглушенное либо его убивало на месте.

Прежде чем они добрались до первой ловушки, Сюзи неожиданно оступилась и поранила себе ногу об острый пенек. После поисков второго капкана она уже задыхалась, да еще когда сгнившая часть западни внезапно провалилась у нее под ногами.

Обе ловушки оказались пустыми. На пути к третьей они продвигались по заброшенной звериной тропе, проходящей "по кромке болота, где трава ярко зеленела. Неожиданно они обнаружили, что бредут по колено в грязной воде, в которой плавали нечистоты и гнилые куски дерева. Плети лиан свисали вокруг, касаясь их лиц.

Сюзи споткнулась и чуть не упала.

Кэри, шедшая впереди нее, обернулась и сказала:

— Что с тобой сегодня, Спотыкашка? Сюзи залилась слезами и закрыла лицо грязными руками. Негромким голосом она сказала:

— Я беременна.

Кэри бросила на нее подозрительный взгляд.

— Нет, это не Джонатан, — запротестовала Сюзи. — Я хотела, а он — нет. Она воскликнула: — Я пропустила уже срок. Это ребенок Бретта. Господи, мне так страшно!

Кэри подумала:

— Да, это и есть то, в чем мы нуждаемся. — Она сказала: — Не беспокойся, мы знаем, что делать, если ты беременна.

— Я не боюсь иметь ребенка. Я боюсь того, что будет потом, как уберечь его в этом ужасном месте. Только эта мысль приводит меня в панику. Кэри обняла Сюзи.

— Ты не должна так себя чувствовать, если уж так случилось. Наверное, этого не должно было быть здесь, Сюзи. У нас есть пять месяцев, чтобы доставить тебя к доктору. — Она поколебалась, потом сказала: — Во всяком случае, ты, может быть, и не беременна. Мы можем все остановить. Я думаю, ты заметила это. Анни не выдавала травяной тампон на менструацию. — Она заключила Сюзи в объятия. — А сейчас успокойся. Давай поищем последний капкан.

Кэри повернулась и двинулась вперед по едва заметному в траве следу.

Позади ее Сюзи вновь коротко всхлипнула, и Кэри обернулась.

Вздрогнув, Сюзи сказала;

— У меня все руки и кисти безумно жжет. И лицо! Я закрывала лицо руками, после того как дотронулась до ядовитого растения! — Она замахала руками в сильном гневе.

— Не трогай глаза, — предупредила ее Кэри. — Я видела алоэ позади нас на тропе. Я пойду поищу, а ты жди здесь.

Кэри отправилась назад вдоль тропы. Она ясно помнила виденную ранее группу остроконечных листьев. Женщины не часто встречали их, и, когда находили, Анни всегда хотела знать, где это было. Листья обладали успокаивающим действием, когда их прикладывали к укусам почти всех видов. Они давали ощущение прохлады гладкого огурца и сразу прекращали зуд на коже.

Кэри обнаружила группу алоэ и набрала пригоршню двенадцатидюймовых остроконечных листьев. После этого она двинулась по тропе в направлении Сюзи.

Она услышала, как Сюзи вскрикивала. «Ей должно быть очень больно, — подумала Кэри, — хотя это не оправдание, чтобы поднимать такой шум». Сюзи вела себя совсем по-детски».

Кэри остановилась. Было что-то странное в этих криках.

Она стала двигаться быстро, но очень осторожно, параллельно тропе, перебегая от дерева к дереву, прячась за стволами до тех пор, пока не приблизилась к месту, где она оставила Сюзи.

Впереди Кэри увидела Сюзи, лежащую на тропе, борющуюся с двумя почти обнаженными потными черными мужчинами, стоящими на коленях. Один из них, находящийся спиной к Кэри, прижимал Сюзи руками за плечи, в то время как другой, обращенный лицом к Кэри, зажимал ей рот рукой.

Кэри увидела, как он подпрыгнул и откинул голову назад укушенный Сюзи за руку. И в этот момент Кэри увидела черное потное лицо, яркие оранжевые волосы, желтые перекрещивающиеся полосы на его лбу и зеленое перо, воткнутое горизонтально через хрящи его носа, между ноздрями.

Кэри с ужасом увидела, как Сюзи, чьи руки были заломлены за спину, пнула ногой мужчину, чье лицо видела Кэри. Когда Сюзи пнула его в живот, он охнул и ударил кулаком Сюзи в горло, внезапно прекратив ее извивания и придушенные крики.

Ни тот, ни другой из мужчин не производили шума. Тот, который был спиной к Кэри, поставил колени на плечи Сюзи и оттянул ее руки вверх и назад. Сюзи лежала на спине, ее голова была повернута в сторону Кэри. До тех пор они не издали ни звука, но цели мужчины с пером были очевидны.

Кэри заметила два лука и колчан со стрелами, лежащие на траве, сбоку от тропы. Она подумала: «Есть только одно объяснение, почему они положили свое оружие. Мужчина никого не изнасилует, держа лук в руках».

Кэри понимала, что необходимо точно выбрать нужный момент. Она опустила сумку для дичи и бесшумно двинулась вперед, прячась за деревьями. Правой рукой она вытащила нож. Она помнила: «Выбери момент и сосредоточь внимание на том месте, куда ты собираешься нанести удар».

Инструкции Джонатана ясно звучали в ее мозгу. Кэри бросилась на мужчину, который стоял на коленях спиной к ней. «Первое действие. Прыжок вперед, левой рукой закрываю ему рот и запрокидываю голову назад; одновременно замахиваюсь правой рукой, держащей нож, перед ним и завершаю удар на другой стороне, нанося удар слева в шею. Отвожу нож, не вынимая, вправо и вперед, так сильно, как могу, перерезая горло».

Когда Кэри атаковала, мужчина с зеленым пером взглянул вверх и оцепенел. Сюзи, у которой руки внезапно освободились, оттолкнула его. Он упал, потеряв равновесие, а она ухитрилась отвести правое колено к животу и потом ударила его сильно и резко пяткой в промежность. Сюзи быстро ударила ногой еще раз, но не суматошно, по-женски, а внимательно и очень нацеленно, точным ударом, правой пяткой. Мужчина скорчился от боли.

Тот, которого атаковала Кэри, испустил придушенный крик и ткнулся вперед. Кэри упала на него. Она действовала своей свободной правой рукой и, дрожа от ярости, грубо тянула назад шею мужчины, пока не почувствовала, как его тело обмякло под ней.

Кэри начала подниматься и увидела, что мужчина с зеленым пером и пушистой темной головой согнулся от боли впереди ее. Она знала, что не может атаковать его спереди, потому что тогда он может использовать обе руки и ноги против нее. Она не могла вспомнить, что надо делать в этом случае. Они никогда не отрабатывали такую ситуацию на практике.

Она держала окровавленный нож в сжатом кулаке, подняла его и ударила через голову второго мужчину. Она не должна была вонзать нож прямо в спину, потому что ребра частично предохраняли и нож мог скользнуть по кости. Во второй раз она ударила ниже ребер и потянула нож на себя, под ребра. Нож вонзился ему в почки. Последовало судорожное движение и вой внизу, под ней.

Кэри вытащила нож, выползла из-под сплетенных тел, вскарабкалась на груду и вонзила окровавленный нож с такой силой, на какую была способна, в правую сторону шеи туземца, рванула, разрывая главные артерии и нервы. Такой удар Джонатан называл ударом мясника.

Темно-красная артериальная кровь била струёй, покрывая лицо, руки и грудь Кэри. Завывание сменилось всхлипом, а потом перешло в бульканье и замерло.

Неистовствуя, Кэри толкала и пинала тела — оба еще подергивались, — ошеломляя и заставляя задыхаться Сюзи, которая тоже была покрыта кровью. Кэри подняла ее на ноги.

Застывшие от ужаса женщины таращили глаза на два окровавленных трупа, потом Сюзи схватила Кэри за руку, и они побежали назад по тропе к лагерю.

24

— У меня не было выбора, — плакала Кэри, стоя перед костром, пораженная, ошеломленная и все еще сбитая с толку.

— У тебя был выбор, — сказала Анни. — Ты могла не сделать ничего. Ты поступила верно. Пэтти и я избавимся от следов, а Сюзи уж придется отвести нас назад на то место.

Сюзи упрямо покачала головой.

— Я скажу, где оно. Вы бывали там раньше. Но я никогда не вернусь туда. — Она содрогнулась.

— Хорошо, хорошо, — сказала Анни. — Мы сами найдем дорогу. — Она обернулась к Сильване. — Лучше возвращайся к дереву, где наш наблюдательный пункт. Помочь тебе с рукой? — Сильвана отрицательно покачала головой.

— Ну вот, — сказала Анни. — В будущем никто не должен покидать лагерь один и никто не должен уходить без оружия.

— Какого? — спросила Пэтти.

— «М-16» Джонатана, — решила Анни. — Мы все тренировались с ним. Дозорному на дереве необходимо оружие на случай, чтобы подать сигнал при приближении врага, так что отдадим ему ружье террориста.

— Все произошло так быстро, — сквозь стучащие зубы проплакала Кэри.

— Завтра тебе станет лучше, — сказала Пэтти. — Со мной так было.

— Но ты убила террориста — и потом, он был в одежде. Те же люди были нагие. Я ощущала их тела. — Кэри содрогнулась, вспомнив теплую, скользкую кожу, непривычный мускусный запах их пота, мускулистые тела, корчившиеся на ее глазах, конвульсивные подергивания того, второго человека, — и повсюду кровь; даже то жуткое зеленое перо стало красным от крови.

Глотая слезы, Кэри сказала:

— Я ощущала их запах, когда убивала их.

— Еще бы, — сказала Сюзи. — От них несет, как от слонов, — ужасный запах пота. Анни поднялась.

— Вы, обе снимите эту одежду и выстирайте ее. Мойте ниже водопада, чтобы не запачкать воду, затем спокойно ложитесь. — Она обратилась к Пэтти: — Принеси «М-16» и пару кокосовых скорлупок.

Анни обратилась к Кэри:

— Мы, должно быть, ошиблись в отношении границы Золотого треугольника. Он не ограничен знаком Вильям до деревни в следующем заливе.

— Похоже, район немного меньше, — согласилась Кэри. — Это особая трапеция внутри Золотого треугольника.

— Как это?

— Обычная трапеция, с двумя параллельными сторонами.

— Но в любом случае, мы не знаем нашей южной границы, — Сказала Анни. — С этой стороны мы остаемся как можно ближе к лагерю.

Вернулась Петти с ружьем.

— Может, туземцы нарушили границу. Может, им как-то стало известно, что Джонатан мертв, что мы остались одни и…

— Может, они и знают о Джонатане, но, сдается мне, они не рискуют ступать на землю, которая для них табу, — сказала Анни, — иначе они и раньше бывали бы здесь — толпами. — Она собралась. — Ну, в путь.

— Ладно, я покажу вам это место, — с большой неохотой сказала Сюзи.

Пэтти и Анни оттащили трупы обратно к болоту. Они привязали к телам камни с помощью ротанга, затем дотащили их до середины болота и отпустили. Стоя почти по пояс в сверкающей зеленой траве и пузырящейся грязи, они наблюдали, как всплывают пузырьки. Затем они вернулись на тропу и замели следы, как могли.

— Не очень-то это поможет, если кто-то выследит их, — сказала Пэтти. Она положила вниз колчан со стрелами, который нес один из туземцев и который она собиралась опробовать при первой возможности.

— Сквозь эти небольшие ручьи и потоки трудно выследить кого-либо даже с собакой, — уточнила Анни. — Конечно, если они набредут на то место, где все это случилось, они немедленно сообразят, что произошло убийство. Но для этого исключительно неблагоприятные условия. Единственный раз обстоятельства на нашей стороне.

Вернувшись в лагерь, Кэри села, согнувшись, перед костром. Она взглянула на Пэтти.

— Что ты почувствовала, когда убила?

— Почувствовала отвращение. Этот запах. Затем… затем пришло мрачное удовлетворение.

Вторник, 5 марта 1985 года

На другой день страх заставил женщин работать над их третьим плотом с удвоенной силой. Анни настаивала на том, чтобы Кэри вернулась к работе, вместо того чтобы сидеть и вспоминать о том, что она сделала. Но Кэри отказывалась покидать пределы лагеря. Она оставалась у костра, обрабатывая бамбуковые шесты, которые Сильвана и Пэтти притащили из бамбуковой рощи, где их срезали Анни и Сюзи.

«Они почти полностью вырубили бамбуковую рощу», — думала Анни, когда она оглядела ее после полуденного перерыва. Она стерла пот с глаз и устало, но победоносно сказала Сюзи.

— К заходу солнца у нас будет достаточно бамбука.

Сюзи кивнула.

Затем они обе услыхали выстрел.

За звуком выстрела немедленно последовала какофония визга и воплей, издаваемых обитателями джунглей.

Анни вскочила и потянулась за винтовкой, которая была прислонена дулом кверху к стоящему рядом дереву.

— Прячься!

— Выстрел раздался со стороны лагеря, — прошептала Сюзи из-за спины Анни.

В ответ Анни прошептала:

— Мне показалось, он прозвучал со стороны Уильям Пени.

Согнувшиеся женщины оглядывались, обманутые звуками эха от выстрела, страшась покинуть рощу и опасаясь в ней оставаться.

Анни сказала:

— Если лагерь атаковали, то лучше скорей до него добраться.

Осторожно они двинулась к лагерю, но не по обычной их тропе, которая выходила из бамбуковой рощи, а перемещаясь от одного ствола дерева к другому.

Лагерь был пуст. Оба костра угасли, но еще дымились.

Анни прошептала:

— Они ушли к спуску в пещеру. — Любой выстрел был заранее условленный сигнал рассредоточиться и идти к пещере.

Все еще двигаясь с осторожностью, Анни и Сюзи добрались до тщательно закамуфлированного входа в шахту. Первой нырнула вниз Сюзи, за ней быстро Анни, которая аккуратно замаскировала подростом вход, прежде чем спуститься по веревке из ротанга.

Три другие женщины уже ожидали их в темноте у основания коридора. Пэтти крепко держала в руках «АК-47», Сильвани и Кэри, каждая, вооружились деревянной дубиной, взятой из общей кучи, являвшейся непреложной частью пещеры, как и порции копченной рыбы, заготовленной впрок, и воды, которая всегда была свежей стараниями Пэтти.

— Что случилось? — прошептала Пэтти.

— С нами ничего, — шепотом ответила Сюзи. — Что с вами?

— Ничего. Мы просто услышали выстрел и быстро собрались, решив, что это стреляли вы.

Они все сошлись на том, что слышали выстрел.

— Джонатан говорил, что даже в джунглях звук от выстрела может быть слышен за много миль. Пэтти сказала:

— Стрелять позволено только вождям — и только в качестве последней меры, как дисциплинарное средство.

Анни сказала:

— Подождем до трех тридцати, затем Пэтти может выплыть из пещеры и проверить пляж, а Кэри может выбраться наверх и осмотреть наш лагерь.

Кэри выругалась:

— Если нам придется оставаться здесь, будет простаивать работа над плотом. — Она нервничала больше других, поскольку стояла на мягком помете летучих мышей, прислушиваясь к шелесту и писку вверху этой затхлой пещеры. Кэри боялась летучих мышей, она уже сняла с себя брюки и обмотала ими голову.

В три тридцать Анни передала Кэри «М-16» и сказала:

— Ну, Кэри, пошла.

Тогда Анни осторожно вместе с Пэтти пошла ко входу в пещеру, где передала ей фонарь. Пэтти сняла с себя часики со светящимся циферблатом и передала их Анни.

— Если я через двадцать минут не вернусь, будешь знать, что что-то случилось, и придется тебе пробираться по пещере к остальным.

Пэтти постояла в нерешительности, затем поискала в своем кармане и достала зажигалку Джонатана.

— Сохрани ее для меня, Анни.

Пэтти добралась до черной воды, затем обернулась.

— Анни, верни мне зажигалку. Пожалуй, оставлю ее, на счастье.

Анни осталась стоять одна в темноте, одна рука ее была поднята, чтобы защитить глаза, а во второй она крепко сжимала благословенный кружочек, мерцавший бледно-зеленым сиянием, — часики.

Казалось, прошло гораздо больше времени, на самом же деле всего лишь четырнадцать минут, после ухода Пэтти, когда Анни услышала всплеск и чье-то прерывистое дыхание.

— Ты, Пэтти? — В темноте они старались говорить шепотом, даже когда для этого не было особых причин. Пэтти выбралась из воды.

— На пляже никого нет. Ни души. Вернемся обратно и скажем остальным.

Когда они дошли до места в пещере, где темнота понемногу рассеивалась, Кэри все еще не возвращалась.

— Но мы не слышали ружейного выстрела, — напомнила Сильвана, пока они нетерпеливо дожидались в темноте.

Около пяти часов, когда Пэтти вновь посмотрела на часы, они услышали три коротких свистка. Их сигналы означали: один короткий — помощь, два — прячьтесь, три — путь свободен.

Они услышали скользящий звук, затем прерывистое дыхание, а затем стук сапог Кэри, попавших в мышиный помет, когда она спрыгивала с веревки.

— В лагере ничего необычного, — сказала Кэри. — Но если не выберемся наверх, потухнет костер.

Они решили, что выстрел прозвучал значительно дальше, чем они думали.

— Какая ерунда, — ворчала Кэри. — Нам нельзя позволять себе такие перерывы.

Пэтти вскарабкалась по веревке, неся на своей спине оба ружья. Остальные выплыли из пещеры вслед за Анни. Кроме Сюзи, все они терпеть не могли выбираться наверх по веревке целых шестьдесят футов.

К пяти тридцати они уже были в лагере. Сначала все передвигалась с осторожностью, затем со все возрастающей уверенностью, поскольку стало ясно, что ничто не было нарушено.

Внезапно Сюзи вспомнила о мачете.

— Эй, Анни, ты бросила мачете в бамбуковой роще, когда кинулись за ружьем. — Женщины переглянулись и на мгновение ими овладел соблазн оставить его на ночь.

Анни вздохнула и сказала:

— Ладно, пойдем заберем его.

Раздраженная Анни показывала дорогу, продвигаясь по узкой тропинке, которую они протоптали параллельно берегу реки, она и вела к бамбуковой роще.

Анни резко остановилась.

— О, Боже! — Сюзи увидела то же самое. Впереди, спиной к ним, двигалась фигура в форме защитного цвета. Этот человек нес ружье и шел бесшумно.

Анни оставила «М-16» в лагере. Она шепнула на ухо Сюзи:

— Проследи за ним справа.

Она скрылась в зарослях деревьев слева от тропы. Сюзи осторожно коснулась компаса, который висел у нее на шее, затем свернула вправо. К тому времени, как он дошел до Уильям Пенн, обе женщины уже были уверены, что человек этот еще не привык к джунглям и что он был один. Он постоянно смотрел то вправо, то влево, оглядывался, поэтому Анни и Сюзи немедленно пошли вперед. Если бы фигура в хаки была не одна, женщины могли бы заметить и других где-то поблизости. Обычно, если это был патруль, каждый член цепочки, кроме головного, который указывал путь, старался не терять из виду идущего впереди него.

Достигнув Уильям Пени, человек еще раз оглянулся и поспешил свернуть налево.

Анни посмотрела на Сюзи, правой рукой делая рубящее движение, как если бы это был нож. Солдат, должно быть, заметил их лагерь и теперь собирался привести подкрепление.

Сюзи кивнула.

Когда женщины дошли до навесного веревочного моста, человек в форме уже был на полпути от начала. Его ружье болталось на спине, верхние веревки были под мышками, каждой рукой он цеплялся за веревку. Из наблюдений стало ясно, что он знал, как следует ставить ноги на узлы, чтобы не соскользнуть.

Анни кивнула Сюзи. Женщины высвободили свои ножи и тихо двинулись вперед.

Человек почувствовал, как у него под руками дернулись веревки, заставив его качаться, и едва не потеряв равновесие. Он крепко ухватился руками за них и быстро повернул голову, оглядываясь. Он увидел двух диких грязно-коричневых дикарей, каждый из которых подрезал верхнюю веревку.

Человек в ужасе закричал и вцепился в веревки. За тридцать секунд верхние веревки были перерезаны.

Они повисли.

Человек повис на все еще туго натянутой нижней веревке, затем потерял равновесие.

Футах в шестидесяти внизу под ним река прокладывала свой путь среди валунов к водопаду.

Падая в ущелье, он дико кричал.

В возбуждении Сюзи прошептала:

— Сработало! Сработало! Как нам и говорил Джонатан.

Анни прикусила губу, поскольку сработало все же не так, как предвещал Джонатан.

Человек не упал непосредственно вниз и не разбился там о камни. Он оступился, но сумел ухватить верхние веревки, пока падал, так что они протянули его вперед. Он был выброшен в кусты на полпути к противоположной стороне ущелья. От этих кустов он спружинил на более мелкий кустарник дальше внизу. Теперь он лежал на этой поросли возле самого дна ущелья, крича от боли. Сюзи сказала:

— Он издает жуткие звуки. Следует закрыть ему рот, не то кто-нибудь услышит.

— Как?

— Скорее всего, ножом, — неохотно сказала Сюзи.

— Ты это и сделай.

— Я не могу, не могу, — захныкала Сюзи.

— И я не могу.

Сюзи выругалась, затем передернула плечами.

— Придется нам обеим это сделать. И лучше поскорей. Нельзя нам оставлять его там, когда он так кричит.

Полная желания просто убежать и забыть обо всем, Анни сказала:

— Может быть, мы его слышим, потому что смотрим в глубь ущелья. Может быть, подальше отсюда его не будет слышно.

Сюзи была в ярости.

— Анни, ты знаешь, мы должны туда спуститься и заставить его замолчать. Ну-ка, давай!

Осторожно они стали опускаться по крутому и извилистому склону ущелья. То, за что они цеплялись руками, сорвалось, и из-под их ног посыпались целые потоки маленьких камней; целый пласт земли оторвался, стукнулся о каменистую расщелину, отскочил и упал в яркую, вспыхивающую на солнце воду внизу.

С шумом падающих камней Сюзи первой достигла берега реки. Она посмотрела наверх.

Пятнадцатью футами выше, распростертая лицом к скале, застыв на месте, стояла Анни.

— Я… не могу… двигаться, — еле проговорила, задыхаясь Анни. Больших усилий ей стоило дышать, не говоря уже о разговоре. Она застыла, почти парализованная страхом.

Уговорить ее спуститься Сюзи не могла. Ругаться тоже. Она не могла заставить Анни пошевелиться или заговорить. У той было головокружение. Колени ее дрожали так сильно, что каждый раз, когда они стукались друг о друга, это движение срывало целые куски земли и несло их вниз.

Сюзи посмотрела на реку. В этом месте она была глубокой и узкой, быстротечной и шумной. Придется ей перебраться через эту проклятую воду, пока человек еще не пришел в себя достаточно, чтобы потянуться к ружью.

Она решила воспользоваться рогаткой, целясь в его голову, но поток в этом месте достигал в ширину около восемнадцати футов, а она была самым плохим стрелком в лагере. Она села на берег и опустила в воду ноги. Она только собралась соскользнуть боком в реку, как внезапно резко крик прекратился.

— Прошу тебя, Боже, пусть он умрет, — молилась Сюзи. Она взобралась обратно на берег к тому месту, где, словно приклеившись к скале, замерла Анни.

— Я иду к тебе, — мягко проговорила Сюзи и начала взбираться.

Добравшись до Анни, Сюзи успокаивающе сказала:

— Обопрись правой рукой о мое плечо. — Задача состояла в том, чтобы заставить Анни снова двигаться.

— Не могу, — хныкала Анни, — боюсь упасть.

— Ладно, я подожду. Но ты ничего не потеряешь, если попробуешь, — сказала Сюзи. Она не хотела говорить, что Анни так или иначе упадет. Не могла же она держаться так вечно.

Семь минут обе женщины висели бок о бок на скале над ущельем.

— Надо спуститься вниз до наступления ночи, — предупредила Сюзи, имея в виду, что и в этом случае Анни упадет.

Медленно Анни оторвала от скалы свою негнущуюся руку и ухватилась за левое плечо Сюзи.

— Теперь ставь свою правую ногу на мою левую, как на опору, — ободрила Сюзи.

На этот раз прошло только две минуты, прежде чем сдвинулась правая нога Анни.

Медленно, сначала Сюзи, продвигаясь на несколько дюймов вниз, а за ней Анни, они спускались по склону, пока не достигли дна.

Глядя на пепельного цвета лицо Анни, Сюзи немедленно перестала ее подбадривать. Она резко сказала:

— Сейчас нельзя падать в обморок, Анни. Надо разделаться с этим ублюдком. — Она повернула голову и взглянула на тот берег реки, где лежало безжизненное тело в хаки. — Если повезет, возиться не придется. Мы добудем еще одно ружье. Быстро переберемся, нам необходимо вернуться до темноты.

Они пересекли реку вплавь бок о бок, при этом Анни оказалась лучшим пловцом.

Выбравшись наверх сквозь кустарник на другом берегу, она сказала:

— Я не могу подползти к нему.

Сюзи видела, что спорить бесполезно. Ловкая, словно обезьяна, она вскарабкалась по скале наверх. Осторожно поставила ноги в устойчивое положение в двух футах от человека. Он лежал на спине, голова его болталась, свешиваясь с выступа.

Быстро Сюзи вытянула из-под неподвижного тела ружье. Это был еще один «АК-47».

Она подержала руку над его лицом. Да, он все еще дышал.

— Ублюдок жив, но без сознания, — тихо передала она Анни. Тем не менее, Сюзи подвинулась вправо на ярд. Он мог притворяться. Он мог ее схватить. Не хотелось оказаться его заложницей.

Подтягиваясь с помощью кустарника, Сюзи взобралась выше тела. Удерживаясь обеими руками, она левой ногой грубо пихнула его, пытаясь сдвинуть с места и заставить Скатиться вниз к Анни.

Человек не двигался.

Она ударила его в подбородок. Он соскользнул и пролетел на несколько футов с обрыва, но не до дна.

Она спустилась и снова ударила. Потом еще. Было гораздо труднее, чем она ожидала. Снова и снова ее нога касалась безжизненной податливой плоти.

Внезапно человек соскользнул и покатился по камням, упав на спину у самых ног Анни.

За ним быстро спустилась Сюзи.

— Пристрелим его, — сказала она Анни, которая держала его ружье. — Можем воспользоваться его же ружьем.

Анни посмотрела на облаченное в хаки тело. Смуглое лицо солдата было молодо, нос кровоточил, так же как и щеки, в том месте, где камни их поцарапали.

Анни сказала:

— Ему, наверное, столько же лет, сколько моему Фреду.

— Брось, Анни, не время для проявления чувств.

— Я не могу его убить, Сюзи.

— Тогда это сделаю я, — огрызнулась Сюзи, выхватила ружье и приставила дуло к голове человека.

Анни ждала, ужасаясь последствий. При выстреле голова бы разорвалась и превратилась бы в нечто кровавое и жуткое.

Сюзи отвела ружье.

— Я тоже не могу.

Они посмотрели друг на друга. Трусихи. Никто не смог.

Сюзи сказала:

— Помнишь, что как-то сказал Джонатан? Что весь ужас в том, чтобы использовать для убийства руки? Помнишь, он сказал, что нажатие на курок отдаляет от действия и уменьшает чувство ужаса? Анни кивнула.

— Он ошибался. Анни кивнула еще раз.

— У меня идея получше, — сказала она. — Возьмем его в плен и пусть строит плот вместо Сильваны. Даже с поврежденной рукой Сильвана сможет держать его под прицелом.

Сюзи стало легче.

— Но мы все равно заберем его одежду! — Она, прицениваясь, посмотрела на его сапоги, рубашку и брюки, словно крестьянка, приглядывающая товар на базаре. — Завяжем-ка руки за его спиной.

Пользуясь ремнем от ножа Анни, они туго связали руки пленника. Воспользовавшись его островерхой кепкой, Сюзи принесла немного воды из реки и выплеснула ее на лежавшего без чувств человека, прямо в лицо.

Через какое-то время человек издал протяжный стон. Вздохнул, закашлялся и открыл глаза.

Медленно взгляд его сосредоточился. Он увидел женщин над собой и ухмыльнулся.

Сюзи сильно ударила его под ребра — но очень сильно в ее резиновых кедах это было сделать трудно.

— Убери со своего лица эту улыбочку и поднимайся.

— Ладно, ладно, все хорошо, — быстро сказал пленник. Сюзи прикрикнула:

— Эй, ты, заговорил по-английски! На ноги! Пленник попытался встать, но явно не мог этого сделать. Сюзи подбадривала его тем, что продолжала тыкать до тех пор, пока, неуклюже, ему не удалось встать. Он стоял и качался перед ними.

— Что ты делал в этой части леса? — спросила Анни. Пленник содрогнулся.

— Шел гулять. Потерялся.

— Думаю, более удобоваримую ложь он не мог придумать, — сердито сказала Сюзи. Пленник вновь содрогнулся.

— Это правда.

Оказалось, то, что он говорил, было правдой. Лесные потоки петляли, словно змеи, путаясь и возвращаясь к тому же месту. Если ты пересекал один такой поворот петли, затем еще один, казалось, что это два разных потока, но на деле получалось, что ты на том же берегу, с которого начинал, только чуть дальше. Так и поступил этот человек. Он и не подозревал, что так далеко ушел на юг. Пока он не дошел до веревочного моста, он все еще думал, что возвращается в казармы.

— Не подходи к нему слишком близко, — предупредила Сюзи Анни и указала на тропинку у реки, которая вела к морю. — Двигайся.

— Ладно, ладно, все отлично, — пробубнил пленник. Он начал медленно ковылять по тропе, спотыкаясь о камешки и мелкие валуны. Затем остановился и обернулся к женщинам.

— У меня повреждена нога.

— Жаль, — сказала Сюзи. — Двигай! Человек проковылял еще несколько шагов, упал на колени и лишился чувств, кулем свалившись к их ногам. Сюзи проворчала:

— Какая несправедливость. Я только начала обретать силу.

— Не думаю, что мы справимся с этим сами, — сказала Анни. — Сторожи его, а я позову Пэтти и Кэри.

Анни возвратилась в лагерь и привела с собой Пэтти и Кэри, чтобы помочь дотянуть своего пленника. Четверо женщин полунесли, полутащили его вниз по течению, к месту, где река делалась шире, но берега были высотой лишь в несколько футов.

На противоположном берегу они убрали поросль, чтобы Сюзи набрала воды. В этом месте все они переплыли реку. Кэри плыла на спине, держа перепуганного человека поперек своей груди, левой рукой ухватив его за подбородок.

В лагере Сюзи быстро пересказала Сильване ход событий. Та все еще была на посту на вершине дерева.

Анни сняла с пленника его сапоги и пощупала его ногу. Осторожно осмотрев ее, она сказала:

— Ничего особенного, но у него мог быть легкий ушиб.

— Чудесно! — сказала Пэтти. — Теперь у нас есть еще лишний рот, который надо кормить, инвалид, за которым надо присматривать, и пленник, которого надо охранять.

— Вы должны были убить его, — грубо сказала Кэри Анни. — Никто в подобной ситуации в плен не берет.

— Ладно, убьем сейчас, — сказала Пэтти.

— Нет, — быстро сказала Анни. — Пускай поработает над плотом. Нам необходима физическая сила, а у него она есть.

Что будем делать с ним, когда будем уходить? — спросила Кэри.

— Привяжем к дереву, — высказывая эту мысль, она проявляла больше решимости, чем чувствовала на самом деде. — Он либо убежит, либо умрет. Но нас уже не будет. А так у нас появится дешевая рабочая сила.

Последовала пауза, пока женщины обдумывали это предложение. Строительство плота было тяжким физическим трудом; работа, которая в более прохладном климате могла бы быть относительно легкой, в этой влажной жаре была почти невыносимо тяжелой. Здесь неизбежной была вялость, а чтобы сделать всего несколько шагов, требовалось столько усилий, что пот просто потоками струился. Соблазн применения рабского труда был велик.

Кэри сказала:

— Положим, он не станет перенапрягаться.

— Мы знаем, с какой быстротой работал Джонатан, — сказала Сюзи. — Если он не будет так же усиленно работать, не будем кормить его.

— Но тогда у него не будет сил работать. Сюзи сказала:

— Отрежем ему ухо или запустим муравьев к нему в шорты, чтобы знал, что мы не шутим. Кэри спросила:

— Где он будет спать?

— Не с нами, — отрезала Пэтти.

— Если у него будет отдельная кровать, он может освободиться, порезав веревку об острые концы бамбука, — уточнила Сюзи.

Анни сказала:

— Мы бы могли опутывать веревкой его ноги днем, а ночью распластывали бы его между двумя деревьями. Пэтти сказала:

— Что он вообще-то здесь делал?

— Этот тип постреливал райских птичек — ответила Сюзи, — к нему был привязан мешок. Перья стоят целого состояния. На прошлое Рождество я купила ленту с двумя синими перышками, так Бретт выложил за нее пару сотен долларов.

— Что, если его друзья примутся искать его? — спросила Пэтти.

Сюзи возразила:

— Он был один, это означает, что он, вероятно, выбрался тайком, чтобы попытаться разбогатеть на стороне. Взгляните на его рубашку, он простой рядовой, не генерал. Не станут они прочесывать джунгли из-за одного пропавшего.

— Могут с одинаковым успехом подумать, что он лишь очередной дезертир, или его укусила змея, или он мог бы быть схвачен одним из племен, которым нужно было его ружье, — придумывала Анни с надеждой. — Джонатан говорил, что здесь никто не удивляется, если ты вдруг бесследно исчезнешь.

Пэтти сказала:

— На случай, если его все-таки хватятся, лучше заткнуть ему рот, чтобы не кричал.

Кэрри мрачно сказала:

— Крикнет хоть раз, получит пулю в живот.

Сильвана сбежала с наблюдательного поста.

— Что тут происходит? Пора кому-то лезть на дерево. Я уже сижу там часами.

Когда Сильвана нагнулась, чтобы разглядеть его, пленник захныкал и открыл глаза. Под прямыми густыми бровями у него были светло-карие глаза, глядевшие укоризненно, глаза щенка, сидящего у обеденного стола и выпрашивающего куски. «Он так молод, — подумала Сильвана, — лет двадцать на вид и очень хорош собой». У него была копна блестящих черных волос, прямой нос, высокие скулы и широкий чувственный рот.

Сильвана с нежностью спросила:

— Ты откуда? — Он не был похож на островитянина.

— Из Манилы.

«Так вот чем объяснялась столь привлекательная внешность их пленника», — подумала Сильвана. С 1751 по 1895 Филиппины были испанской колонией, а у этого мальчика совершенно очевидно в жилах текла испанская кровь.

Дальнейшие расспросы Сильваны выявили, что пленника звали Карлос Вергара, что он старший сын мелкого правительственного чиновника. Он жил в старом квартале Манилы, в квартире вместе с восемью братьями и сестрами и обучался в католической церковной школе. Мать хотела, чтобы он стал священником, но он бросил школу в четырнадцать лет, чтобы работать на кухне в ресторане «Голубой какаду», где он вскоре стал официантом. В прошлом октябре, в одном из баров Манилы, он повстречал группу наемных солдат старше и опытнее его, у которых, казалось, нет недостатка в деньгах. Наутро Карлос проснулся уже в казармах. Ко времени, когда он пришел в себя после перепоя, он обнаружил, что записался в наемники в армию генерала Раки и уже потратил все деньги, заплаченные ему за месяц; в кармане не оставалось ни песо.

Он быстро сообразил, что в его случае спорить не стоило. Напротив, новое положение Карлос воспринял с оживлением и ожиданием. Быть частью секретной захватнической армии было гораздо интереснее, чем прислуживать за столиками. Это было мужское приключение.

Объясняя женщинам, как он оказался возле их лагеря, Карлос старался создать у них впечатление, что он был похищен против воли, что он вместе со старшими солдатами восставшей армии, что он слишком боится выполнять что-либо, кроме приказов.

Сильвана, казалось, сочувствовала ему, но Пэтти отрезала:

— Спроси, помогал ли он стрелять в наших мужей. Пленник взглянул своими печальными карими глазами:

— Карлос не стреляет никто. Работать в кухне.

— Пэтти, не делай из него врага, — предупредила Анни. — Мы не хотим, чтобы он замыкался. Нам надо знать, что делается на острове.

Через полчаса они знали, что происходит. Карлос рассказал им о военном перевороте и о том, что за ним последовало. Генерал Раки за одну ночь захватил власть. Теперь он был президентом Пауи и ввел в стране военный режим. Выборы, благодаря которым он пришел к власти, были поддержаны со стороны армии, якобы установили правление правой Националистской партии. Президент Раки не желал больше никаких неприятностей. Он желал лишь счастья для всех. В скором времени он собирался расставить военные посты вдоль южного побережья. На равнинах северо-запада было нетрудно установить контроль над фермерами, в горах людей было мало; но вдоль южного берега жили рыбацкие племена, гораздо более злобные и примитивные, поэтому взвод пленника ожидал приказа в отеле «Пэрэдайз-Бэй», служащий теперь казармами.

Пленник умолял женщин отпустить его, чтобы он мог присоединиться к своей части. Он не хотел возвращаться, но если его поймают с женщинами в джунглях, то пристрелят как дезертира. Или, может, им всем, всей группой, вернуться в отель, нет?

Пэтти отрицательно покачала головой:

— Нет!

Казалось, он не понимал:

— Почему вы, американки, прячетесь здесь? Почему не идти со мной назад? Мой сержант смотреть за вами, повезет в Куинстаун. Нехорошо американки жить так! — он кивком указал за две хижины.

Пэтти, которая, казалось, ненавидела пленника, сказала;

— Помните, как они «присмотрели» за Изабель?

Сильвана думала, что было что-то мальчишеское и привлекательное в удивленном взгляде больших темных глаз пленника. С жалостью в голосе она сказала:

— Похоже, он получил сверх меры.

— История правдивая, — согласилась Анни, почувствовав жалость к его бедной матери.

— Смотрите сюда! — Сюзи, которая только что обыскала карманы куртки пленника, высоко держала ржавую банку из-под лимонного печенья, в которой Джонатан хранил их часы. Когда Сильвана потеряла свое изумрудное кольцо, женщины стали класть в нее и свои кольца, считая, что могли бы воспользоваться ими для торговли. В любом случае их пальцы были сейчас настолько худыми, что колечки попросту с них соскальзывали.

Сильвана сказала:

— Жестянка вместе с запасами была в одном из моих бамбуковых горшочков под пристройкой.

— Значит, ублюдок все-таки нашел наш лагерь сегодня днем, — сказала Сюзи, — когда мы прятались в пещере. — Она посмотрела вокруг на неожиданно настороженные лица. — Ну, будем делать вид, что он простой вор? Или определим, что он искал доказательства того, что мы живы и живем в лагере в джунглях?

— Вы должны были его пристрелить. — Кэри посмотрела на Пэтти. Они никогда этого не обсуждали, но обе женщины знали, что они убийцы, что обе нарушили главное табу женщин. Женщины призваны давать жизнь, а не отнимать ее, но, называй это самозащитой, непредумышленным убийством или убийством, они убивали. Не говоря об этом вслух, каждая знала, какое чувство депрессии испытывает другая и какой это груз на совести, который ничто не в состоянии оправдать.

— Знаю, что должны были застрелить его, — сказала Анни. Она очень хорошо поняла, что именно имела в виду Пэтти. — Но мы не сделали этого. Я приняла неверное решение. — Она посмотрела на оба непрощающих ей этого лица и добавила: — Обещаю, в следующий раз колебаться не буду.

Пэтти вышла из себя.

— Важно сейчас! — закричала она. — И поэтому может не быть другого раза. Только потому, что он похож на любимого брата каждой, поставила нас в опасное положение, сентиментальная плакса ты.

Сильвана сказала:

— Все мы совершали глупые ошибки. Мы не сверхженщины и не автоматы. Следующую ошибку могла бы сделать и ты, Пэтти.

Пэтти нахмурилась.

— Посмотрим, что еще украл у нас этот ублюдок. — Она целилась в пленника своим «М-16», пока Анни развязывала ему руки.

Пэтти сказала:

— Ну, снимай. Расстегивай. Не стыдись, все это мы уже раньше видели.

Он выглядел удивленным:

— Что хотите делать?

— Снимай с себя одежду. Медленно, — приказала Пэтти.

Он начал расстегивать свою грязную изодранную рубашку.

Анни сказала:

— У него может быть еще какое-нибудь оружие. Нож, например.

— Я держу палец на спуске, предохранитель снят, сказала ей Пэтти.

— Теперь брюки, — прорычала Пэтти.

Пленник расстегнул молнию. Показался его пенис в темных волосах. Никто не обратил внимания.

Он стоял перед ними обнаженный.

Оливковая кожа блестела и отливала юностью; он был мускулистого сложения, с узкими бедрами и плотными, как у борца, ягодицами. Он не стоял как-то особенно, не казался агрессивным, не осознавал своей сексуальности. Он стоял нагой перед ними и трогал пальцами ошейник из серебра у себя на шее.

Глаза женщин устремились на одно лишь место. Обвивая руку пленника начиная от запястья, красовалась черно-красная змея. Ее головка покоилась на гладком загорелом бицепсе, но татуированные клыки доходили до его горла.

25

Среда, 6 марта 1985 года

Словно огромный яркий зонт свисали над головой пленника густые цветущие гроздья красного и оранжевого цвета, когда он в притворном сне лежал, привязанный к двум полыхающим деревьям. По мере того, как темное небо приобретало перламутровый оттенок, он принял решение относительно своей жертвы. Он также снова завладеет жестянкой с драгоценностями. Пленник не сомневался, что сбежит. Его отличительной чертой, которая формировалась в течение многих лет, было пристрастие к не столь молодым американским женщинам.

В Маниле, пока он скользил по зеленым плиткам пола в ресторане, мимо запачканных какаду в золоченных клетках, разнося подносы с дорогими блюдами из морских продуктов для богатых туристов, Карлос двигался с юношеской уверенностью, энтузиазмом и очарованием. Его внешность бросалась в глаза, но она не отличалась грубой мужской красотой; не было в его лице или в поведении ничего такого, из-за чего одинокие американки сходили бы со своих пароходов во время круизов. Его очарование было сравнимо с обликом жаждущей, но застенчивой молодой девушки, осознающей, что для нее это только второй раз. Карлоса всегда интересовал предмет путешествий американок, он охотно предлагал им свои услуги, чтобы способствовать наслаждению или отдыху. Дамы с удовольствием принимали его предложения и находили его общество приятным и полезным.

Карлос внимательно изучал прекрасно одетых молодых людей, которые иногда сопровождали этих дам в «Голубой какаду». Наблюдая их, он научился щелкать своей золоченой зажигалкой «Данхилл», едва дама вынимала сигарету, и с небрежным изяществом помахивать своей коротенькой сигарой. В конце каждой трапезы он обычно отклонялся в противоположную сторону, делая вид, что поглощен созерцанием какой-нибудь сценки за соседним столиком, при этом он своим указательным пальцем слегка касался кончика брови, поглаживая ее. Этот жест он применял лишь при оплате счета.

Каждое утро в тесной комнатенке без окон, которую он делил с двумя младшими братьями, Карлос стоял перед облезлым зеркалом и пробовал приподнимать бровь на все лады — насмешливо, безучастно, вызывающе, одновременно пуская в отражение воображаемые колечки дыма. Он знал, был абсолютно в этом уверен, что в свое время наступит час, когда одна из этих американок заберет его с собой домой, в Штаты, где он немедленно ее бросит, сядет в автобус «Грейхаунд», следующий в Голливуд, а там он получит работу в качестве слуги какой-нибудь старой кинозвезды, как Рэкуэл Уэлч. Получив такой шанс, он тоже станет кинозвездой. И его будут оберегать, восхищаться им и платить целое состояние. Уважение будет окружать его, и ему будут дарить подарки. И эту бесконечную мозаику удовольствий довершат стройные ножки юных девушек.

С течением времени Карлос приобрел гардероб из дешевых, наспех сшитых вещей. Он заработал на тонкий золотой браслет, цепочку, запонки, ручные часы, золоченую зажигалку и серебряный портсигар. Время от времени он намекал на золотой, но корабли никогда не задерживались дольше нескольких дней, и Карлос отлично знал, что от дарителя всех этих дорогих вещиц потребуется слишком многое, к тому же и времени тоже гораздо больше. Печально, но все эти накопленные сокровища исчезли в ту ночь, когда он вступил в ряды армии Пауи. Тем не менее он с апломбом щелкал новенькой алюминиевой зажигалкой, словно это была его прежняя позолоченная, с гарантией, копия «Данхилла» из Гонконга.

Когда Карлас услышал шаги, он осторожно открыл один глаз. Хорошо, это была тихая, с забинтованной рукой. Он мягко застонал.

— Карлос, я принесла тебе завтрак.

Сильвана присела возле него и пощупала лоб, который был прохладным, затем накормила его горячей рыбной смесью, вместо ложки она пользовалась листом, зачерпывая еду из кокосовой скорлупы.

После завтрака Анни осмотрела ноги пленника и присыпала их угольной пылью. Пэтти наблюдала за операцией с презрительной насмешкой, держа наготове «М-16». Когда Анни закончила, Сюзи крепко привязала ногу пленника к дереву и развязала ему руки. Пока Пэтти держала нацеленное на него оружие, он умывался из перевернутого панциря черепахи, наполненного водой, расположенного слишком далеко от костра, чтобы он мог схватить горящее полено и использовать его в качестве оружия. Затем ему позволили надеть сапоги; все остальное было с него снято. Теперь на Сюзи были его брюки, а на Анни — куртка.

Карлосу показали, как вязать ротангом бамбуковые шесты для плота. Сильвана настороженно стояла позади него, нацелив на него собственный его «АК-47».

Он работал, как только мог, поскольку казаться послушным и уступчивым было частью его плана.

Когда они в полдень прекратили работу, было решено, что он потрудился хорошо. Но Сюзи сказала:

— Я этому отпрыску не доверяю. Что-то есть такое в его глазах. Он мне напоминает одну официантку, которую я прежде знала. Ее уволили за то, что воровала чаевые сотрудников.

Кэри мрачно сказала:

— Он не получит возможности так шутить, а к концу дня у него просто не останется на это сил.

Сюзи согласно кивнула, думая про себя, что Кэри больше не была уже похожа на принцессу Диану; вместо этого, под слоем грязи, она смахивала больше на молодого Клинта Иствуда.

Когда Сильвана обносила всех запеченной рыбой, она сказала Пэтти:

— Синатра снова умер. Достань мне еще одного, пожалуйста.

Синатра I съел неизвестный фрукт размером с вишню и затем был найдет неподвижно лежащим в своей клетке. Синатра II однажды ночью пролез между прутьями своей бамбуковой клетки и сбежал. Синатры III и IV также умерли после того, как съели фрукты. При виде каждого покрытого мехом трупика, женщины ощущали холодок, поскольку сразу же понимали, как близко они жили со смертью.

Сильвана сложила остатки рыбы в бамбуковую миску и взяла свои разорванные перчатки для рыбной ловли.

— Я похороню его. Блохи, наверное, уже все соскочили.

— Дайте мне похоронить, — предложил Карлос. Пэтти отрезала:

— Не открывай рот, пока с тобой не заговорят.

— Он только предлагал свою помощь. Сделать неприятную, работу.

— Конечно, прямо бойскаут, — сказала Пэтти. Анни выглядела враждебной, но ничего не сказала. Пререкания начались вчера, почти сразу после того, как в лагере появился Карлос. Если бы он умер, когда сорвался с моста. Анни тихо улизнула, чтобы помолиться. Она держала в руке красный швейцарский солдатский нож и смотрела вверх.

— Что мне делать, Джонатан? — шептала она. — Что бы ты делал на моем месте? Пожалуйста, скажи.

Ей показалось, что она слышит в голове голос, который говорит: «Анни, тебе следовало разделаться с ним сразу, как только его увидела. Но раз ты видишь, что завязла, доведи его до крайности. И, как говорит Сюзи, не доверяй ему».

Весь день все, кроме Сильваны, трудились над плотом. После вечерней трапезы Карлос с раскинутыми руками был привязан к двум деревьям рядом с хижинами, в которых спали. Прежде чем ложиться, Сильвана принесла ему воду в кокосовой скорлупе. Он посмотрел на нее печальными глазами и ничего не сказал.

Сильване было трудно думать об этом мальчике как о враге. В конце концов, он ведь всего лишь гулял по джунглям, не стрелял по пути, прокладывая дорогу. Она в нем видела прежде всего не агрессора, а пленника с израненным, исцарапанным лицом в полубессознательном состоянии. Он, конечно, взял жестянку с драгоценностями, но… Может быть, он думал, что лагерь необитаем.

Нет, это невозможно. Все их снаряжение лежало повсюду, а костер горел. Он, совершенно очевидно, забрал то, что ему не принадлежало. Карлос — вор, несомненно.

Но пока весь день она стояла над ним с ружьем, Сильвана наблюдала. Он трудился над их плотом, она видела, как струился пот по его телу.

Он всего лишь мальчик, говорила она себе.

Сильвана знала, что, когда они покинут остров, она не позволит остальным оставить его привязанным к дереву на милость джунглей. Им просто придется взять его с собой.

Когда у костра Сильвана это предложила, у всех возник страх. Пэтти страстно сказала:

— Ни под каким видом я не сяду на плот с этим ублюдком, который будет находиться у меня под боком и в любую минуту будет готов сбросить меня в кишащую акулами воду.

Решили посоветоваться.

Сильвана оглядела лица собравшихся вокруг костра и укоризненно сказала:

— Это бесчеловечно — оставлять его здесь, если только мы его не отпустим, и вы все это знаете.

— Мы его не отпускаем! — кричала Кэри. — А если ты не перестанешь его жалеть, оставим тебя с ним здесь.

С того места, где был привязан, Карлос мог расслышать, какой последовал скандал. Позже, когда Сильвана принесла ему воду, он мягко сказал:

— Спасибо. — Карие глаза смотрели на нее с благодарностью.

В тот вечер, когда Сильвана отошла от костра, относя еду пленнику, она сказала себе, что сочувствие, которое она испытывала к Карлосу, было просто естественным. Она покровительствовала этому юноше, который был так молод, что годился ей в сыновья. Она выхаживала его, чувствовала свою ответственность за него. Но Сильвану удивляло, что их пленник так стоически выносил такое к себе отношение. За это она уважала его, думала она, когда осторожно кормила его манго, уложенным, как гамбургер, между крупными листьями, а потом отерла сок с его губ.

Тем временем возле костра Сюзи сказала Анни:

— Следи за Сильваной. Карлос строит ей ловушку, и она поддается. Она не сводит с него глаз.

— Ну, конечно, — сказала Анни. — Он ведь ее пленник. Она делает свою работу, на ней лежит ответственность следить за ним все время, чтобы не позволить ему сбежать. — Она добавила: — Сильвана ему в матери годится.

— Ну и что? Анни резко сказала:

— Этот тип всем вам вскружил голову. Сильвана всего лишь выполняет свою работу. Она его охранник.

Тем не менее, когда Сильвана вернулась к месту, Сюзи потребовала:

— Это почему этот тип получает такую особую заботу?

— А как он еще может есть манго? — защищаясь, сказала Сильвана. — Не вижу, почему мы должны обращаться с ним, как с животным. Разве не полагается достойно обращаться с военнопленными? — Видя насмешку Сюзи, она отрезала:

— Ты просто раздражена, Сюзи, потому что он не смотрит на тебя так, как тебе нравится, чтобы смотрел мужчина.

— Ты в своем уме? — закричала Сюзи.

— Может, ты даже не осознала, но прошло всего два дня, а ты уже стала ходить, как ходила раньше, — парировала Сильвана. — Виляешь задом и держишь колени вместе, когда бежишь.

Сюзи словно плюнула в ответ:

— Я замечаю, ты тоже прихорашиваешься. Видела, как ты чистишь ногти бамбуковой щепкой.

Анни сказала:

— Прекратите! Прекратите обе! — «Это уже шестая перепалка за день», — подумала она сердито.

Почти с вечера началась непрерывная перебранка. Анни не понимала, почему. Будь они в ресторане, этот маленький официант никем из них не был бы замечен. Но теперь одно его присутствие ослабляло сложившуюся между женщинами связь.

— Мы все теперь ведем себя иначе, — с раздражением сказала Анни. — И единственная причина в том, что здесь мужчина. — Она подумала: «Надо же, секс!» Он овладевал, управлял твоим телом, диктовал. Невидимая связь, которой не избежать. Уже четыре месяца, как никто из них не испытывал сексуального возбуждения, успокоения и надежности мужских объятий. Анни поняла, что они стали суетиться не потому, что желали именно этого мужчину, просто он напомнил им о том, чего желали их здоровые тела.

Анни сурово сказала:

— Даже когда ты стоишь спиной к мужчине, то чувствуешь его присутствие. Даже если ты игнорируешь мужчину, ты знаешь, что игнорируешь его.

Кэри сказала:

— Я видела, как Пэтти смотрелась в свое карманное зеркальце утром. Не заметишь, как все мы достанем помаду. Сюзи засмеялась.

— Моя вся растаяла. Анни сказала:

— Ты думаешь, что женщины ведут себя естественно, только когда поблизости нет мужчины?

В блеске огня, освещавшего ее, Пэтти сказала:

— Следовало убить его.

Ее голос был низким, безразличным и звучал абсолютно искренне.

Пятница, 8 марта 1985 года

Карлос был не только молод, силен и хорошо накормлен, он к тому же еще и не прожил в джунглях четыре месяца. Даже Сюзи пришлось признать, что работал он с той же силой и так же быстро, как и Джонатан. Никто из женщин об этом не говорил, но когда молодой человек уходил с топором в бамбуковую рощу, все они как завороженные смотрели на его красно-черную змею, которая прыгала и извивалась на его оливковой руке при ритмичном движении бицепсов.

Без устали пленник рубил бамбук, складывал его рядами у водопада и работал над плотом, затягивая ротанговые веревки с силой, которой женщины не могли достигнуть при всем желании.

На третий день пленения, по предложению Сильваны, женщины позволили Карлосу разделять с ними полуденную трапезу. За ним тщательно следили, и его ноги были связаны веревкой в два фута. Им было немного совестно за их обращение с ним. Он не доставлял неприятностей, усиленно работал и казался достаточно дружелюбным, даже почти послушным.

Увидев, что пленник чешет голову, Анни сказала:

— Сильвана, следует осмотреть его голову. Он не может убивать их сам. Сюзи сказала:

— Состриги ему волосы.

— Тогда Карлос — маленький мальчик, как ты. — Он искоса посмотрел на Сюзи, бросив на нее взгляд из-под густых черных ресниц.

Сюзи хихикнула.

Неожиданно Сильвана ощутила резкую боль в груди.

— Несварение, — подумала она, отводя кусок кокоса. Она неправильно жевала его. Но боль продолжалась. Сильвана чувствовала ее в груди, настоящую боль. Она подумала, может ли это быть сердечный приступ. Неужели она уже настолько стара? Она посмотрела на кусок кокоса в своей руке. Каким-то образом, несмотря на приблизительный уход за ними, маленькие смуглые руки Сюзи всегда выглядели гладкими, их кожа блестела. Но обратная сторона руки Сильваны уже начинала трескаться, появились вены, веснушки, свидетельствовавшие о возрасте. Не было одного пальца.

Слушая дразнящий мужской голос и мимолетные ответы Сюзи, Сильвана с жестокостью напомнила себе, что Карлос годился ей в сыновья. Она следила за рукой Сюзи, когда Сюзи подцепила горстку рыбы из скорлупы кокоса и протолкнула рыбу в свой рот гладкой маленькой лапкой. Сильвана почувствовала себя старой и ощутила стыд за то, что она такая; она чувствовала себя униженной и гадкой. Она не могла понять, отчего с каждой минутой ей делалось все грустней, и остро ощущала свою никчемность. Она надеялась, что никто этого не заметил.

После еды Карлос, на стреноженных ногах, медленно направился к кипе бревен, как обычно, он находился под прицелом Сильваны с ее «М-16».

Впоследствии никто из них не мог толком объяснить, что произошло, даже Анни, которая шла рядом с Карлосом, когда он споткнулся, издал крик от боли и упал на бревна.

Аккуратная горка развалилась, и в течение секунды бревна уже катились и подпрыгивали по крутому склону вниз к водопаду.

Пораженные женщины бросились вперед слишком поздно, поскольку бревна уже перескочили через скалу и исчезли из виду.

— Сейчас полная вода! — завизжала Сюзи. — Эта дрянь сделала это умышленно! — Она бросилась к Сильване и попыталась выхватить у нее ружье. Сильвана, правильно разгадав умысел Сюзи застрелить Карлоса, кинулась отвоевывать оружие.

Кэри и Анни подскочили, чтобы растащить Сюзи и Сильвану.

Лежа на земле, Карлос кричал:

— Я падать, потому что вы связать мои ноги вместе. Это правда.

Пока Пэтти сползала вниз с дерева, она кричала:

— Спасайте бревна!

Женщины бросились останавливать медленно скатывающиеся остальные бревна, те, что лежали в основании.

Миг, когда женщины затеяли спор, был логическим временем для рывка Карлоса к свободе, спасению в джунглях, но он знал, что со связанными ногами не убежать, поэтому даже не пытался. Он знал также, что любая из этих женщин могла бы его застрелить. Но было необходимо сорвать строительство плота, ведь они могли уйти в море и оставить его привязанным к дереву. Ему необходимо было время.

На следующее утро снова женщины отправились в бамбуковую рощу. Не все бревна упали со скалы. Кэри пришла к выводу, что за полтора дня Карлос смог бы нарубить достаточное количество, необходимое для завершения полупостроенного плота.

Усталые и раздраженные, они продолжали трудиться.

С новым напряжением они следили за работой Карлоса. Ни одна из женщин не приближалась к нему. Они постоянно опасались мгновения, когда он мог схватить одну из них, снять с ее пояса нож и использовать ее в качестве щита, чтобы убежать. Случись подобное, они уже решили заранее, что женщина, которую он захватит, немедленно расставит в сторону ноги, чтобы дозорный мог выстрелить в ноги Карлоса.

Весь день Сильвана чувствовала боль в груди. Она уже много лет не переживала таких сильных потрясений. Она не могла больше утверждать, что ее отношение к Карлому было материнским. Ей было стыдно от наплыва чувств, которые нахлынули на нее, когда она смотрела, как он наблюдает за Сюзи, которая шла через просеку. Внезапно ею завладело осознание своего бессилия, чувства ярости и досады.

Она ощутила затрудненность дыхания и задрожала с необычайной силой от внезапной ненависти к Сюзи. С того момента Сильвана следила за Карлосом с тайным напряжением. Каждый раз, как он смотрел в сторону Сюзи, Сильвана чувствовала приступ боли. Она с мрачностью думала, что это только естественно. Сюзи молода и очень привлекательна. Затем, с грустью подумала она, когда я была в ее возрасте, я тоже была привлекательна. Это несправедливо!

Благодарение Богу, в качестве его охраны ей нельзя было отводить от него глаз. Ей так хотелось коснуться его рта, шелковистой кожи, приблизиться и ощутить мускусный запах его тела, стереть пот с его обнаженной спины, медленно погладить его вытянутые мускулы на ногах. Она почти ощущала прикосновение своей руки к его плоти. Кончиком мизинца она желала провести по контуру черно-красной змеи, которая гипнотически извивалась, взбираясь по его гладкой мускулистой руке. Она бы гладила ее легко, так легко, что ни один волосок не был бы затронут, а ее палец, словно мотылек, мягко повторял бы контуры змеи, которая колыхалась и извивалась с каждым движением его прекрасной теплой оливковой руки.

Задохнувшись, ощутив снова приступ боли, Сильвана отерла свой лоб. Ей было отвратительно стыдно, что она, Сильвана Кариотто Грэхем, испытывала дрожь в коленях и бурчание в желудке при виде какого-то грязного филиппинского официанта. Она чувствовала себя так, словно ее лишили какой-то пагубной привычки, и теперь она желала обрести ее вновь. Слава Богу, никто не замечал.

Карлос точно знал, как себя чувствовала Сильвана. Он также знал, что тот плот скоро будет построен.

На следующую ночь, когда Сильвана привязывала распростертые руки пленника к деревьям под надзором Пэтти с ружьем, Карлос прошептал:

— Когда покинете остров, когда уйдете… молю, оставьте нож, чтобы бедный Карлос освободился, чтобы не кусали муравьи, пока Карлос умрет.

Сильвана прошептала:

— Обещаю, я не оставлю тебя умирать здесь.

— Вы оставите нож? Сильвана начала сомневаться.

Карлос посмотрел на нее своими большими карими, окаймленными черными глазами:

— Пожалуйста, умоляю.

Сильвана услышала собственный шепот:

— Да.

Карлос смотрел на нее со жгучей напряженностью. Завороженная, Сильвана медленно приблизила свое лицо к его, Она, наверное, сошла с ума. Пэтти смотрит. Она могла сказать, что укрепляла узлы, подумала она, мягко касаясь губами его лба. Карлос не двигался.

Словно в трансе, Сильвана медленно приложила к его щеке кончик своего указательного пальца и провела вдоль линии подбородка и скул; сколько лет она уже с любовью не касалась мужчины, и теперь забытое чувство желания овладело ее телом, словно она была заколдована. Снова ее губы мягко двигались вдоль его прямого носа и затем она стала нежно тереться ими о его рот, ощущая его тепло. Карлос медленно приоткрыл губы, и Сильвана почувствовала влажный кончик его языка на своем. Ее тело напряглось и вздрогнуло, словно от электрического разряда.

— Ты что, всю ночь с ним провозишься? — сердито сказала Пэтти. — Я хочу взобраться на дерево, пока могу еще его разглядеть.

— Уже все. Я только завязываю руки. Давай иди.

Сильвана не могла остановиться. Словно под гипнозом, она медленно склонила над ним свое лицо. Снова ощутила мокрый кончик его языка, проникший в ее рот.

Она вытянула руку и почувствовала его правую, привязанную к дереву. Наконец, хотя было уже слишком темно, чтобы ее увидеть, кончики ее пальцев медленно, мягко проследовали по контуру змеи наверх к его твердому теплому плечу.

Сердце Сильваны бешено билось в груди. Растянутый и привязанный к дереву, Карлос не мог коснуться ее руками. У Сильваны захватило дыхание, когда она почувствовала, как вздымается и опускается его грудь, когда ее губы слиты с его губами. Она чувствовала себя так, словно тонет, словно воля покинула ее, словно она не могла совершать независимые движения. Карлос мягко втянул в свой рот ее нижнюю губу.

— Что-нибудь не так, Сильвана? — это был голос Кэри, донесшийся из их хижины.

— Все хорошо, — отозвалась Сильвана, с трудом поднимаясь на ноги.

Карлос прошептал:

— Ты приходи позже. Когда они спят, мы целовать. — Последнее слово прозвучало, словно шелест ветра среди деревьев.

— Нет, — печально прошептала Сильвана, желая снова и снова касаться его, но не смея. С усилием, она отвернулась и медленно пошла к догорающему свету костра.

Да, он сделал правильный выбор. Карлос улыбнулся с самодовольным удовлетворением. Она была единственной хорошей женщиной, у нее были черные, как у его матери, волосы; она не была старой грубой ведьмой. Она была приятной, ее губы были вкусны, запах приятен. Он подозревал в ней горячий темперамент.

Хотя она и пообещала, но Карлос не верил в то, что Сильвана оставит ему нож. Даже если бы оставила, то он знал, что Пэтти и Кэри дважды проверили бы его веревки, прежде чем покинуть остров. Но это уже не имело значения. Что имело значение, так это то, что Сильвана была в его руках.

Он сонно зевнул. Сейчас лучше вздремнуть, поскольку она вернется.

Сильвана лежала на своей кровати, прислушиваясь к мягкому ровному дыханию Пэтти. Обычно Сильвана наслаждалась ночью, вдыхая запах сухих листьев на крыше и слушая симфонию джунглей, но сегодня это не успокаивало. Она не спала, тело ее было горячим, оно напряглось и дрожало на бамбуковой кровати. Она страдала от желания; разум ее покинул; мозг ее можно было не брать в расчет, он уже не принадлежал владельцу. Сексуальное напряжение копилось в ней весь день, и теперь Сильвана была женщиной, подвластной не логике, а страсти. Она считала, что никогда больше не испытает этого всеобъемлющего сексуального стремления, которое сводило ее с ума теперь. Это примитивное принуждение вне всякой логики она испытывала, когда впервые встретилась с Артуром… Нет, это было более властным.

И мужчины чувствуют то же самое? Это то, о чем давным-давно предупреждала ее мать? Значит, так ощущал себя мужчина, когда терял контроль над собой?

Сам по себе оргазм не мог остановить это настойчивое сексуальное влечение. Она лежала на своей кровати, дрожа и желая снова коснуться его молодой щеки, ощутить мягкость его плоти, жесткость четырехдневной бороды на его скулах. Она жаждала его теплого дыхания на своем лице в темноте; ее грудь болела от желания его прикосновений, она таяла и желала почувствовать его теплое тело, в ритме прижимающегося к ее собственному.

Глядя на то, как лунный свет заливает листву перед хижиной, Сильвана положила руки себе на грудь и принялась тереть ее, но собственные прикосновения не могли успокоить боль ее желания.

Она думала: «Я захвачена, я околдована. Может быть, в лесу и впрямь существуют духи…»

Она соскользнула с кровати.

Карлос лежал и спал, спокойно дыша, когда Сильвана подползла к нему, согнувшись, глядя на его освещенное слабым светом лицо. Она лелеяла это мгновение, не зная, что даст ей следующее.

Указательным пальцем Сильвана коснулась его щеки. Во сне Карлос повернулся и теплыми губами дотронулся до него. Почувствовав влагу на своем пальце, Сильвана едва не закричала и не потеряла сознание от восторга.

Он принялся ритмично сосать ее палец. Его язык коснулся кончика ее пальца, затем губы нежно втянули его в рот. Он все сильней и сильней сосал его, пока весь целиком палец не оказался у него во рту. Его губы окружили его, с ритмичной силой втягивая внутрь. Это было похоже на то, как настойчиво сосет только что родившийся теленок на ферме ее отца в Тоскане, вспоминала Сильвана, словно в тумане. Она почувствовала легкий укус его зубов. Его шершавый язык обвел палец и ослабел. Медленно он стал выталкивать палец из его рта.

— Пожалуйста, не кончай…

С мягким рычащим звуком Сильвана опустилась перед ним на колени и взяла в свои руки его лицо, едва различая форму его головы, и еще ощущая запах тела, смешивавшийся с запахом земли, на которой он лежал.

Ища губами его губы, Сильвана слышала его дыхание и стук в его обнаженной груди. Их пот смешался, бьющиеся сердца почти касались друг друга. Он медленно поцеловал ее губы, затем подбородок. Он провел дрожащим языком вдоль ее шеи.

Трясущимися руками Сильвана разорвала свою рубашку, затем ощутила прикосновение его языка к ее груди.

Наконец она почувствовала, как облегчение начало наполнять ее.

Карлос переключил все свое внимание на ее грудь, он водил губами по контуру мягкой плоти. Сильвана задыхаясь, почувствовала, как его зубы мягко касаются его груди, затем язык снова начал ласкать ее.

Внезапно он прекратил. Тело ее жаждало продолжения.

— Пожалуйста, не кончай. Пожалуйста! Пожалуйста… Он мягко прошептал:

— Отвяжи руки, чтобы нормально любил тебя.

— Нет, я не могу.

— Ты говоришь, что дашь мне свой нож, когда уйдешь, почему бы не развязать одну руку сейчас?

— Я не должна.

Влажный конец его языка лизнул грудь, медленно обогнул ее, начав заново ласкать твердый кончик. От удовольствия она содрогнулась.

Карлос остановился.

Сильвана ждала, зная, что он просто дразнит ее, чувствуя, как возрастает желание у нее внутри.

Но Карлос не двигался. Он не дразнил. Он имел это в виду.

Сильвана подумала: «Я и впрямь обещала ему нож. Нет у него причин убегать. И он должен знать, как опасны джунгли ночью».

Сильвана соскользнула с молодого длинного тела. Она подползла к дереву справа и развязала веревку. Зная, чем рискует, но полная желания, Сильвана предоставила пленнику свободу.

Быстрый, словно кошка, Карлос разрывал веревку, которая привязывала его левую руку к другому дереву.

Чувствуя себя скверно, Сильвана прислушивалась к звукам его освобождения. Она была глупа. Она это знала. Внезапно она подумала, что, если он собирается ее убить, ей было бы все равно. В темноте ощутила она невидимую руку на своей голове, затем пальцы, которые нежно поглаживали ее шею. Она почувствовала кончик языка в раковине уха, а затем его влажную трепещущую плоть внутри. Сильвана застонала от удовольствия; закрыв глаза, она ощутила его руку на обнаженной груди. Они оба упали на землю, его рука продолжала постепенно двигаться вниз вдоль ее тела.

Она почувствовала теплый наплыв счастья, наполняющий ее тело до самых кончиков пальцев.

Карлос был профессионалом.

Понедельник, 11 марта 1985 года

Грохот выстрела «М-16» наделал много шума; сначала резкий сухой треск с вылетом пули, вслед мощный глухой удар.

Пэтти едва не свалилась с наблюдательного поста на своем дереве, стреляя по обнаженному мужчине в сапогах, который убегал под прикрытие джунглей.

Он увернулся, но продолжал бежать. Она промахнулась. Пэтти соскользнула с дерева по стволу. С ружьем в руке она бросилась к дереву, к которому был привязан Карлос. В бледном утреннем тумане она смогла разглядеть нагую фигуру, лежащую вниз лицом. Он убил ее!

— Что это было?

— Что случилось?

Кэри и Анни, обе с ружьями в руках, бежали к месту, за ними Сюзи, которая подхватила мачете.

Нагая и ошеломленная, все еще наполовину во сне, постепенно приходя в себя от боли укусов по всему телу, Сильвана села.

— Что сделал с тобой этот подонок? — задыхаясь, проговорила Кэри. Затем, сообразив, застыла замертво и закричала: — Ты ненормальная идиотка! — Она подняла ружье, чтобы выстрелить. Тем временем Анни выскочила вперед и вцепилась в ее плечо. За вторым выстрелом последовала какофония криков и визгов со стороны джунглей. Сюзи отрезала:

— Не трать время на нее. Пойдем скорей туда и убьем ублюдка, прежде чем он сумеет кого-либо привести в лагерь.

Анни наставила ружье на Сильвану.

— Оставайся здесь. Сторожи лагерь. Охраняй плот. Убивай на месте и наповал. Если он вернется, убей его. Если не убьешь, обещаю, что убью тебя. — Она обратилась к остальным: — Он не пойдет к висячему мосту, поскольку знает, что не сможет перейти по нему. Поэтому, Сюзи, бери мое ружье и отправляйся сквозь джунгли к Вильям Пенн, вглубь на юг, насколько сможешь, чтобы он не сумел проскочить мимо тебя к деревне Катанга. Остальные выстроятся в ряд веером. Будем идти в пределах видимости и пробиваться к Вильям Пенн, чтобы сбить его на тропу. Затем, если повезет, Сюзи сможет двигаться по тропе и взять его.

— Что, если он пересечет Вильям Пенн и выйдет в джунглях за его пределами? — спросила Пэтти.

— Без одежды и оружия он долго не продержится, — сурово сказала Кэри. Сюзи сказала:

— Почему бы его просто не отпустить, докончить быстро плот и убраться к дьяволу отсюда? Анни покачала головой:

— Он может прислать сюда вертолет раньше, чем мы закончим строить плот. Где бы он ни был, нам его надо найти, поскольку он знает, где наш лагерь и знает о наших планах. Если он не приведет солдат Раки, он, возможно, предупредит жителей деревни о том, что мы почти завершили сооружение плота. Нам не нужны боевые каноэ, ожидающие нас за рифами.

Сюзи сказала:

— Бога ради, кончим разговоры и — за ним. — Она побежала.

Был ясный день, когда три оставшиеся женщины растянулись в цепочку. Тихо и медленно они шли сквозь деревья, не забывая смотреть наверх, на случай, если Карлос взобрался на дерево, чтобы укрыться или прыгнуть на Пэтти, чтобы отобрать у нее ружье.

Когда женщины исчезли в кустах, Сильвана поняла, как они разгневаны и обозлены. Она разделяла их мнение. Ее обманули. Ею просто грубо воспользовались.

Она была предана собственным изголодавшимся телом. Она чувствовала себя глубоко униженной, ей было стыдно. Сильвана была готова схватить нож и вонзить его в собственное тело в боли, в ярости и в презрении к самой себе.

В сумерках тропического леса поисковая партия замедлила свой ход, когда приблизилась к Уильям Пени и пограничной черте запретной зоны табу.

Мимо синей вспышкой пролетела райская птица. Крэк! Это был звук ружья, откуда-то впереди.

Осторожно они побежали в том направлении, применяя бег вприпрыжку, который в джунглях стал их второй натурой. Это могла быть Сюзи с «АК-47», они точно не знали, как оно звучит, но могло быть и другое ружье… или кто-то мог отобрать у Сюзи ее ружье.

Они достигли узкой тропы, которую окрестили Уильям Пэнн, но никого не увидели.

Одновременно все три головы дернулись вправо, когда услышали царапающие звуки, и увидели нагую фигуру Карлоса, бегущую навстречу.

Он резко остановился, когда увидел женщин, затем бросился с тропы в джунгли за пределы Уильям Пенн. Все произошло так быстро, что никто не успел выстрелить, прежде чем он исчез.

Женщины побежали по тропе к тому месту, где исчез Карлос. Когда они добежали, то увидели, как по тропинке к ним бежит Сюзи, очевидно, совсем запыхавшаяся, настолько, что была не в силах говорить. Правой рукой она указала ружьем на место, где растворился Карлос.

Пэтти первая добежала до него. Она обернулась, чтобы убедиться, что остальные следуют за ней, затем все они вновь исчезли в джунглях и выстроились в ряд для поиска. Мрачно двигаясь вперед, каждая из четырех женщин осознавала, что они уходят все дальше и дальше от безопасности. Тем не менее они почти настигли Карлоса и были уже где-то совсем рядом, поэтому не обращали внимания на эти слабые намеки, возникавшие в их сознании, как и не замечали травы, которая царапала их во время бега. Они пробивались вперед, намереваясь выследить Карлоса, но он исчез.

Пэтти посмотрела на часы. Она подала знак Анни, а та, в свою очередь, остальным. Четыре женщины собрались вместе.

Пэтти сказала:

— Уже девять, мы здесь три часа. Думаю, что мы его потеряли.

Анни сказала:

— По крайней мере, нам приблизительно известно, где он. Он знает, что мы его ищем, поэтому может спрятаться. Сюзи предложила:

— Если сейчас мы вернемся в лагерь, мы бы могли работать весь день и всю ночь. Нам удалось бы закончить строительство плота и уйти уже завтра.

Пэтти кивнула:

— Если мы его упустили, нам следует как можно быстрее уйти, пока он не привел кого-нибудь в лагерь. Сюзи сказала:

— Справа есть ручей, пойдем напьемся. Один только раз, Анни.

Анни, похоже, сомневалась:

— Мы все хотим пить, и все проголодались, но вспомни, когда в последний раз у нас было расстройство.

Внезапно Сюзи бросилась на землю и опустила голову в полном изнеможении.

— Послушай, мне необходим один глоток. Как насчет водоносных лоз? — Она огляделась по сторонам, но не увидела ни одной.

Кэри с нежностью сказала:

— Ты не умрешь, если сейчас не напьешься, но ведь ты не захочешь болеть на плоту. Пожалуйста, Сюзи, не пей. Сюзи взглянула, совсем истощенная.

— Тогда можно мы просто опустим ноги в тот ручей?

— А пиявки? — напомнила ей Кэри.

— Ладно, не будем приближаться к ручью, — вздохнула Сюзи и провела языком по небу, собирая слюну.

В течение пятиминутной передышки никто из уставших женщин не говорил, пока Пэтти не встала и не потянулась.

— Чем скорее придем, тем скорее напьемся. Пошли. — Она повернулась, и они двинулись вперед. Анни сказала:

— Нет, дальше и левее.

Пэтти, полуобернувшись, сказала:

— Мы так шли. Сюзи сказала:

— Нет, Анни, это было справа от тебя.

— Кто-нибудь захватил компас? — спросила Кэри. — Где тот, что ты носишь на шее, Сюзи?

— Я его на ночь снимаю.

Верхний ярус тропического леса, достигавший в высоту шестидесяти футов, был обласкан солнцем и подпитан дождем. Второй ярус, состоящий из куполообразных деревьев высотой до тридцати футов, образовывал плотный зонт, позволявший просачиваться вниз лишь отдельным солнечным лучам; самые низкие деревья, которые редко вырастали выше десяти футов, соревновались друг с другом за несколько лучиков солнца, которые пробивались сквозь навес. На уровне земли в земном сумраке джунглей было невозможно определить положение солнца.

К одиннадцати часам, когда женщины снова остановились, чтобы передохнуть, они уже понятия не имели, где находятся.

— К четырем часам, независимо от того, где мы, остановимся на ночь у ручья, — решила Анни. — Пэтти и Кэри пойдут ловить рыбу, Сюзи и я будем собирать сучья для кроватей.

— Может быть, стоит идти вдоль ручья, пока он не сольется с рекой, — предложила Кэри. — Вода должна следовать наклону земли или бежать параллельно. По крайней мере, нам не придется снова идти в гору.

— Но мы и не шли в гору, — сказала Сюзи.

— О, не начинайте сначала, — устало сказала Пэтти. — Кэри права. По крайней мере, если пойдем вдоль ручья, будем двигаться быстрее. Боюсь, что мы в час проходили всего только милю, и, как сказала Сюзи, мы, возможно, ходили кругами. Мы не пересекали тропу или след зверей, и мы не можем залезть на дерево, чтобы узнать, где мы, потому что мешают более низкие деревья; мы даже не можем дотянуться до самых низких веток этих высоких деревьев.

— Было бы легче, если попробовать на закате. Тогда узнаем, что лучше, — сказала Кэри.

— Но едва ты снова спустишься, как через пять минут снова потеряешь ориентацию, — возразила Сюзи. Кэри сказала:

— Я за то, чтобы мы шли вдоль ручья. Ручьи всегда текут вниз, как мне известно. Если повезет, может искупаться в воде.

— А пиявки? — сказала Анни.

— К черту пиявки. Так или иначе, они не причиняют боль, — сказала Кэри. — Избавимся от них, когда вернемся в лагерь. Ручьи ведут к рекам, реки впадают в море.

— Иногда реки приводят к болотам, — предупредила Пэтти.

Анни сказала:

— Следовать вдоль ручья разумнее, чем просто бродить. Итак, пошли. Отныне будем отдыхать каждый час. У всех у нас ножи. Выдержим здесь, пока хватит сил, если не удариться в панику.

— У меня на панику сил не хватает, — сказала Сюзи, поднимаясь на ноги. Анни сказала:

— Будем надеяться, что Карлос в таком же переплете. К двум часам казалось, что они шли вдоль долины, где множество мелких ручейков прорезало полоски леса. Нескончаемые деревья разъединялись тонкими ниточками ручейков, сверкающих, прозрачных и ярких, переливающихся, как бриллианты. В одном месте, сквозь бледно-зеленый сумрак, они разглядели небольшой водопад, рядом с которым почти невидимая тропинка шла наверх. В более крупных ручьях они видели маленьких ярких рыбешек, а под водой, рядом с камешками, пресноводных креветок. По крайней мере, от голода они не умрут.

К этому времени женщин охватил страх. Звуки джунглей были так похожи на те, что были им знакомы. Великолепные птицы, летавшие над ними, словно высмеивали их.

— Я хочу опять остановиться, — сказала Пэтти, доставая из кармана зажигалку Джонатана. — Я думаю, нам всем стоит обсудить, что бы предпринял Джонатан в подобной переделке. — Она нервно провела по зажигалке руками.

Анни ощутила в своем кармане вес швейцарского ножа.

Кэри сказала:

— Ты ведь осознаешь, что делаешь? Как фетиш используешь вещи Джонатана.

— Я думала, фетиш, это кожаные хлысты и черные подвязки, — сказала Сюзи.

— Нет, это любой предмет, к которому особенно привязываешься, — сказала Кэри. — Или предан. Компас Сюзи, зажигалка Пэтти, нож Анни — либо используешь его как амулет на счастье или касаешься его, потому что он соединяет тебя с Джонатаном.

Сюзи кивнула:

— А что в этом плохого? Между прочим, это меня успокаивает. Для меня тот компас больше, чем просто подарок на память. Я только жалею, что сейчас его нет со мной.

— Только не начинай думать, что он обладает волшебной силой, — сказала Кэри.

— Но это так, — сказала Сюзи. — Для меня.

К трем часам берега реки, вдоль которой они шли, углубились в каменистое ущелье.

Когда они остановились, чтобы передохнуть, Анни сказала:

— Я не хочу никого тешить ложными надеждами, но никому это не начинает напоминать что-то знакомое? Кэри сказала:

— Я думала о том же. Ты, правда, думаешь, что это Олгени?

— Ты имеешь в виду нашу реку? Думаешь, что мы могли бы быть выше висячего моста? — спросила Сюзи. — Но если это наша река, тогда, как мы оказались на другом берегу, не пересекая воду?

Кэри сказала:

— Я помню, Джонатан говорил, что эти реки иногда текут под землей какое-то время. Если это так, мы ее просто могли перейти.

— Или могли ходить вокруг истока, — сказала Анни. Кэри вздохнула.

— Кто знает, мы могли пропутешествовать мили или могли кругами ходить по одному и тому же месту. Но это и впрямь похоже на нашу реку! Ребята, вставай!

С новым подъемом, усталые женщины снова пошли вперед, пока Анни, шедшая впереди, резко не подняла голову и не подала знак правой рукой.

Тотчас все они остановились. Никто не двигался и не говорил. Они подошли к ней.

Анни прошептала:

— Я слышала лай. Прислушайтесь.

— Похоже, тут не одна, а больше, — прошептала Кэри. — Кажется, несколько собак. Анни кивнула.

— Это значит — деревня.

— Это значит, что река не наша, — сказала Сюзи.

— Тише! Я слышу кое-что еще. — Кэри напрягла слух, затем лицо ее приняло усталое выражение. — Звучит как стук далеких барабанов.

— Прибой! — воскликнула Сюзи. — Море! И снова все они двинулись вперед, все еще настороже, но теперь определенно полные надежд.

То, что слышала Кэри, действительно оказалось боем барабанов. По мере того, как их маленькая группа приближалась к источнику звука, они уже различали пение и возбужденные крики детей.

— Ну и шум они развели, — прошептала Сюзи Анни. Анни кивнула:

— Должно быть, чей-то день рождения. Больше ни слова, пока не проясним ситуацию. Кэри предупредила:.

— Запомните, если выбежит собака и начнет лаять или хватать за ноги, стойте совершенно спокойно, не двигаясь.

Во главе с Анни женщины все ближе и ближе подходили к деревне. Вскоре Анни увидела перед собой просвет. Пели мужчины, их вытянутые спины были вымазаны свиным жиром. Когда они плясали, ракушки их бус, стукаясь друг о друга, издавали характерный звук. Лица мужчин были разрисованы белой, желтой и цвета охры краской, желтые и алые перья их искусно сделанных головных уборов качались по мере того, как они передвигались по кругу. Являя собой разноголосый качающийся хор, они встряхивали головами и стучали ногами под аккомпанемент флейт и глухой стук барабанов, сделанных из пустых канистр.

Окружив певцов, подальше от них, в кругу, сидели на корточках мужчины. Они жевали куски мяса, которое им подносили со стороны прохода. Обнаженные женщины болтали, собравшись возле железной ванны, окунали чашки из скорлупы кокоса и бежали к своим соплеменникам, угощая их пальмовым пивом.

Все замолчали, когда большой мужчина средних лет появился на краю поляны. На нем был головной убор из белых перьев, говоривший о том, что это шаман, голова его была выбрита, лицо разрисовано белыми горизонтальными полосками, а с шеи спускался кожаный шнур, на котором висели два фальшивых зуба. Он что-то нес.

Сквозь мерцающий туман перьев головных уборов, под бой одного барабана, шаман прошел к грубому алтарю, который располагался на левой стороне поляны. Музыка резко прекратилась. Он склонился перед алтарем.

Шаман сделал шаг вперед и осторожно возложил на алтарь свою ношу. Он отступил назад и склонился благоговейно.

— О, Боже мой! — воскликнула Сюзи. — Татуировка со змеей! Это же рука Карлоса!

Книга шестая Итамбу

26

Понедельник, 11 марта 1985 года

Чем глубже проникало суденышко, тем уже становилась река. После пяти часов путешествия в стиснутой лодке Гарри чувствовал, как его душит темно-зеленый скользкий туннель, смыкающийся над головой.

Издавая такие же звуки, как и рой черных мух перед глазами Гарри, небольшое непотопляемое суденышко пробиралось через зеленый мрачный туннель, свисающий над пенящимся стремительным потоком реки. Гниющие растения, мертвые ветви и лесной мусор кружились в водовороте цвета какао с молоком. Липкое утреннее тепло обволакивало Гарри удушающим слоем, а туча насекомых вокруг головы приводила его в тихое бешенство.

Он напомнил себе, что любое неудобство имело смысл, если он — а это казалось вероятным — нашел определенный ключ к исчезновению экспедиции.

Мысленно он восстановил события последних 10 дней.

1 марта, через день после официального окончания сезона дождей, Гарри вылетел в Куинстаунский аэропорт — ныне полностью действующий — на новом самолете «Нексум Леар-30». Он всегда удивлялся недостатку места в частных самолетах. В кино салон самолета казался огромным, но фактически Гарри не мог даже стоять в большинстве частных самолетов, а кабины были так малы и ограничены, что у него было ощущение, будто он сидит в сигарете. Он всегда был рад скорее выбраться из них.

Керри ждал его в изнемогающем от зноя Куинстаунском аэропорту. Два вооруженных охранника сидели на заднем сиденье джипа.

Гарри кивнул головой в сторону охранников.

— Они действительно необходимы?

— Да, — сказал Керри.

— Ты увидишь, почему, если действительно настаиваешь на том, что останешься в Куинстауне.

— Я не хочу начинать этот спор опять Керри, — Гарри почувствовал раздражение. — Я только хочу получить информацию, если я буду в центре города и со мной будет легко установить связь. — Когда джип, подпрыгивая, направился к дороге, он добавил: — И если я остаюсь у Ма Чанг, вам легко передать известие, проскользнув в мастерскую швейных машин.

Они продолжали разговор, выйдя из джипа, перейдя дорогу и сев в вертолет.

— Я считаю, единственный способ отговорить тебя — это показать, как все изменилось, — сказал Керри.

— Джоун и другие летчики прибыли?

— Они приехали вчера вечером из Морсби. Самолет «Пайпер Чероки» будет использовать Куинстаунскую взлетно-посадочную полосу, так как в Маунт-Ида нет специальных приспособлений.

— Почему мы должны лететь со штурманами? Разве мы не могли нанять самолет ВВС? Наверняка они знают территорию лучше, чем восемь летчиков из Морсби?

Керри рассмеялся:

— ВВС Пауи все еще мизерные. И что они будут делать, если русские атакуют оба наших самолета?

Вертолет нырнул над густым зеленым подлеском, потом полетел на север вдоль береговой линии. Гарри задал свои обычные деловые вопросы.

— На шахте дела идут хорошо, — сказал Керри. — Продукция выпускается по плану, с персоналом никаких проблем. На огороженной территории фабрики «Нэксус» все находится под контролем, и, если дела пойдут плохо, мы готовы. Маунт Ида легко превращается в небольшую крепость. С тех пор, как Раки взял власть, здесь введен комендантский час от рассвета до заката, поэтому мы не разрешаем никому из работников, черным или белым, появляться в Куинстауне после б часов вечера.

— Если будут волнения, что будет с персоналом?

— Помнишь, я говорил тебе, что выдвинули Миндо. Сейчас он руководит местной рабочей силой. Если придется эвакуироваться, его задача — доставить каждого жителя острова в свою деревню или взять его в Центральные горы. Отец Миндо — большой чин в горах, поэтому все будут в безопасности, пока волнения не утихнут.

— Что еще?

— Больше нечего сообщить, кроме того, что атмосфера с каждым днем становится все более неблагоприятной с тех пор, как Раки был избран президентом пожизненно. Ты поймешь, что я имею в виду, когда попадешь в Куинстаун.

В армии много грабежей. Воровство и насилие терроризируют мирное население, остатки прогнившего режима так же разложены, как и армия. Кажется, что внезапная власть ударила Раки в голову. Он ведет себя, как бесчисленные диктаторы в возрождающихся странах третьего мира. Он еще не заказал трон, обитый горностаями, но я не удивлюсь, если это так будет.

— Я думал, что Раки более суровый, — сказал Гарри.

— Раки никогда не был вождем от рождения. Поскольку он захватил власть, он и его министры имеют такие полномочия, какие и не снились их отцам. Эта власть ударила им в головы. Министры ведут себя более или менее, как им хочется. — Он добавил: — Я считаю что в «Нэксусе» будет много отставок и требований замены. Жены очень терпеливы, но и они больше не выдержат этих условий.

— Неужели только 4 месяца правления Раки привели к такой перемене? Керри кивнул:

— Хотя нет ничего, с чем мы бы не могли справиться. Меня только беспокоит, что ты можешь влипнуть в историю. Нет проблем с продолжением поиска с воздуха, но, если ты настаиваешь на том, чтобы остаться в Куинстауне, я бы хотел, чтобы тебя сопровождала пара охранников.

Джоун и восемь австралийских летчиков ждали в комфортабельной кондиционированной атмосфере офиса Керри. Там был Миндо, который, если не брать во внимание сплющенный нос, выглядел как типичный представитель еврейского племени. У него было такое же сочувствующее но твердое выражение лица, длинные волосы и борода, а также исходящий от него дух приказа. Это было неудивительно для сына вождя горного племени, который учился в иезуитском колледже в Порт-Морсби и только что перешел от учебы к администрированию.

Во время прошлой поездки Гарри на Пауи, Миндо был в своем племени, таким образом, это была их первая встреча. После обмена приветствиями они с интересом разглядывали друг друга. Миндо был выше Гарри и говорил еще меньше. Поскольку он знал Пауи, его попросили присутствовать на совещании по разработке плана поиска. Планы обсуждались несколько недель назад.

— Как вы считаете, что случилось с пропавшими людьми? — спросил Гарри.

Миндо не смягчал своих слов.

— Если они услышали стрельбу, то могли спрятаться в джунглях. Белые не могут выжить в джунглях. Они, должно быть, погибли.

— Вы думаете, они мертвы?

— Возможно, — сказал Миндо. — Но Райский залив — это огромная область охоты на крокодилов. Сейчас никому не нужны крокодилы, поэтому деревенские охотники сидят без денег. Белых могли взять в плен для выкупа. Эта ваша надежда.

— Тогда почему же они не требуют выкупа?

— Им привычно ждать. Для островитян месяцы ничего не значат. Охотники могли забеспокоиться, поняв важность своих пленников. Они могли спрятать их далеко от Райского залива.

— В таком случае что мы можем сделать?

— Искать. И ждать, — твердо сказал Миндо. — Мои люди могут искать на суше. Белые не могут этого.

— Тогда давайте начнем, — сказал Гарри. Четыре двухмоторных самолета «Пайпер Чероки» были взяты на прокат несколько месяцев назад на одной из двух фрахтовых фирм в Порт-Морсби. Гарри предпочел бы самолеты с надувными резиновыми плотами, но их не было; однако «Чероки» были новыми самолетами. Они будут прочесывать остров, каждый самолет на прицепе будет нести полотнище размером несколько сотен футов, где черным по белому написано «Разожгите костры. Гарри. Нэксус». Гарри надеялся, что если экспедицию «Нэксуса» взяли в плен, а это самая оптимистическая из возможностей, то один из этой группы руководителей международного класса даст знать.

«Пауи в самом протяженном месте имеет длину 240 миль и ширину в самом широком месте 74 мили — это больше Бельгии и в 3 раза больше штата Коннектикут. Это огромное пространство для поиска», — подумал он про себя.

Каждый из четырех самолетов должен был осуществлять поиск на одной четвертой части острова и лететь с обычной поисковой скоростью, т. е. 60 миль в час. Они будут летать по схеме решетки. Каждый летчик разметил свою крупномасштабную карту на маленькие квадраты; каждый квадрат имел размеры 7, 5 X 7, 5 миль и площадь 56, 25 кв. миль. На прочесывание этой зоны потребуется около часа. Для поиска по всему острову Пауи требуется 266 летных часов. Если предположить максимум 10 летных часов в день, то это означает всего 27 поисковых дней и, грубо говоря, по 7 дней на самолет. Прибавить к этому дополнительный день на непредвиденные обстоятельства, получится 8 дней на самолет.

Они должны были начать поиск на следующее утро 2 марта и закончить его вечером 9 марта. Летчики возвратятся в Порт-Морсби утром 10 марта.

2 и 3 марта Джоун в нескладном самолете «Утка» начнет поиск вдоль береговой линии. На поисковой скорости он будет медленно совершать полет над 544 милями береговой линии, после чего будет помогать в качестве запасного летчика.

2 марта Гарри на вертолете «Нэксуса» начнет путешествие к югу Райского залива, где на суденышке он будет обследовать береговую линию. С ним будет вооруженный переводчик, говорящий на местном диалекте и языке пиджин. Гарри будет постоянно поддерживать связь с летчиком вертолета.

После совещания Керри и Гарри полетели в Куинстаун на вертолете фирмы «Белл». Как только вертолет поднялся над бесконечным зеленым ковром джунглей, Керри сказал:

— Ты очень похудел, Гарри. Хорошо, себя чувствуешь? Гарри кивнул. Он был не только худым, как палка, кожа туго обтягивала его высокие плоские щеки. Он выглядел возбужденным и усталым. Керри заметил и еще кое-что.

— У тебя другое ружье. Оно для тебя не мало?

— Это ружье американских пехотинцев, — ответил Гарри. — Специальный калибр 38, фирма «Смит и Вессон». Оно достаточно большое для них, оно достаточно большое для меня. Оно большое для того, чтобы остановить человека, но не прикончить его.

— С разговорами о том, кого остановить, повремени — охранники на дорогах напиваются и бывают очень опасны вечером, — предупредил Керри. — Старайся не ходить один и всегда бери с собой много сигарет. Носи с собой паспорт, у тебя ведь есть постоянная виза? Хорошо.

— Я не ребенок, — раздраженно сказал Гарри.

— Мы должны удвоить охрану на шахте и на территории фабрики, — сказал Керри.

— Да, я читал твой отчет. Но ведь ничего не произошло, что оправдывало бы необходимость каких-то действий? Ты беспокоишься, что что-то может произойти?

Дорога от Куинсаунского аэропорта к городу была вся разбита. Гарри вздрогнул, когда сказал:

— Я бывал бы здесь чаще, если бы Раки определенно согласился на переговоры. Но он не хочет встречаться.

— Не беспокойся. Раки знает, что концессия на разработку копей не окончится до конца июня, и он знает, что вы готовы к переговорам, как только он будет готов, — сказал Керри.

— Джерри Пирс думает, что соглашения следует подписать в первых числах апреля, самое позднее. Юридическому департаменту потребуется для них 3 месяца. В противном случае мы должны будем временно закрыть шахту.

— Это даст нам только три недели на обсуждение, Гарри.

— И что же? Раки всегда вел переговоры в последнюю минуту.

— И сейчас он имеет все преимущества, — сказал Керри. — Давай я расскажу, как он выиграл выборы. Для начала, он организовал их в конце декабря, когда большая часть острова непроходима из-за разливов рек и обвалов.

И пока они ехали через лес, где желтые орхидеи свисали с темно-зеленых деревьев, Гарри слушал длинный перечень примеров ужасного обмана и коррупции. Керри закончил:

— Ив областях, недружественных к Раки, солдаты вели стрельбу по мишеням рядом с пунктами голосования, неудивительно, что мало кто проголосовал.

— Кто же голосовал за демократию? — спросил Гарри. Керри рассмеялся. Уже позади остались высокие деревья джунглей, они ехали по возделанной земле.

— Неудивительно, что Раки был избран президентом пожизненно.

Впереди они могли видеть заброшенные хижины Шантитауна.

Гарри наклонился вперед и вскричал:

— Я никогда не видел так много солдат в Куинстауне! Керри спокойно сказал:

— Некоторые люди еще помнят время до 1975 года, когда на острове не было разложившейся армии, а была хорошая полиция. Теперь у нас нет полиции, а есть новые, так называемые силы обороны, пополняемые за счет филиппинских наемников и любых молодых туземцев.

Когда они приблизились к отелю Ма Чанг, Гарри заметил новую вывеску над входными дверями. Ярко-голубыми буквами было написано: «Президент-отель».

— А что не в порядке с молодыми туземцами? — спросил Гарри.

— Сначала молодые вольнонаемные из близлежащих племен вели себя сносно, но сейчас они голодают, им мало платят и они вымогают еду и деньги на пропускных пунктах.

— Много ли пропускных пунктов?

— Ты увидишь три на протяжении мили. Они останавливают каждую повозку и велосипед. Если у тебя нет выкупа, ты рискуешь быть избитым ботинками или прикладами ружей. Они тратят все деньги на выпивку. И ты знаешь, какими они становятся, когда выпьют.

Гарри знал, что у островитян слабые головы, вино плохо действует на них. Они становятся агрессивными, хвастливыми забияками и могут быть очень жестокими. Отрезаются уши, расплющиваются носы и выкалываются глаза.

— Потеха начнется в сумерках, Гарри, — предупредил Керри. Ты услышишь грохот пустых консервных банок и единичную оружейную стрельбу этих молодых преступников в хаки. Не стоит недооценивать их из-за того, что они так молодо выглядят. У них настоящие ружья, они воруют настоящую амуницию с военных заводов. Большинство из них — хорошие стрелки. Их учат стрелять в течение нескольких недель, потом им вручают «АК» и пару бутсов, говорят им, что они солдаты и что их задача — защищать президента и использовать свои мозги, чтобы прокормиться. Людей убивают каждую ночь. Собаки начинают есть трупы раньше, чем семьи найдут их.

— Я понимаю, почему ты не написал это в полном отчете, пока я не прибыл, — сказал Гарри. — Мне было бы трудно в это поверить.

Он спрыгнул с машины и посмотрел на необычно тихую дорогу. Город выглядел угрюмо, угроза висела между зданиями как невидимое облако.

В вестибюле отеля над приемной стойкой висела большая подкрашенная фотография президента Раки: розовые щеки благодушно улыбались, а глаза были спокойно безжалостны, как у римских императоров.

Гарри встречал непреодолимый запах магнолий.

— С возвращением, мистер Скотт, — миссис Чанг глядела поверх стойки, где Фредди продавал виски.

— Какие новости, миссис Чанг? — спросил Гарри.

— Я получила перечни страховок ценностей, принадлежавших пропавшим, в том числе и часов. Я особенно заинтересовалась, увидев стоимость часов мистера Грэхема. Дайте посмотреть, 10 % стоимости — это обычная стоимость возмещения при страховке, не так ли? Минус 100 и 70 долларов, которые вы уже заплатили мне.

— Можете ли вы обнаружить местонахождение каких-нибудь из этих часов?

— Еще нет, как вы понимаете, нельзя быть слишком усердным при поисках или предлагать слишком щедрое вознаграждение. Людей убивают и за меньшее, чем за часы. Однако мой мальчик Ронни заплатит больше, чем другие за хорошие подержанные часы. Таким образом, рыночная цена уже поднялась.

Как всегда, бар выглядел так, как будто тут устроил выписку Гаргантюа. Единственным посетителем был Билл, усталый плантатор, который чувствовал, что Роберт Льюис Стивенсон поломал его жизнь фальшивыми обещаниями тропического рая.

— Итак, вы вернулись, — сказал Гарри. — Это правда, что вы собираетесь искать вновь и прочесывать береговую линию самостоятельно?

Гарри кивнул.

— Тебе необходимо быть осторожным, — сказал Билл. — Особенно в южной оконечности острова. Там живут кровожадные ублюдки с ужасными обычаями. На поиски сына миллионера, который пропал в 60-е годы были потрачены миллионы долларов. Его не нашли, и мы все знаем почему. Я слышал, что первая экспедиция увидела, как деревенские жители все еще носят его одежду. Так что смотри не кончи жизнь на вертеле, завернутый в банановые листья.

— Спасибо за предупреждение. Хочешь пива?

— Спасибо, друг. Я знаю, это не мое дело, но вы правда думаете, что есть шанс найти их там через четыре месяца? Никто не сможет это сделать.

— «Нэксус» легко не отступает, — сказал Гарри.

— Ходят слухи, тебе нужно официальное свидетельство их смерти, — сказал Билл. — В противном случае страховые фирмы требуют от родственников ждать семь лет.

Гарри кивнул.

— Но почему ты занимаешься этим?

— Это мой район, и я отвечаю за него. Это моя работа, — сказал Гарри, думая об Анни.

На следующее утро, 2 марта, Гарри начал свой поиск вдоль береговой линии в вертолете связи. Он не мог использовать амфибию, потому что в нем помещалось только два человека, а Гарри нуждался в переводчике. От Райского залива он планировал двигаться к северу и работать вокруг острова в резиновой лодке с подвесным мотором. План поиска и спасения всегда начинается там, где пропавших людей видели в последний раз.

Учитывая посещения деревень, раздачу сигарет и разговоры, Гарри мог только рассчитывать, что будет проезжать пять-десять миль береговой линии в день. Он будет поддерживать связь с Роджером, немногословным пилотом вертолета, при помощи выпускающей сигнальные ракеты карманной ручки. Когда Гарри завинтил патрон в ее основание и оттянул кнопку запуска сбоку, пусковая установка выстрелила маленькой сигнальной ракетой из магния на двести ярдов в воздух. У Гарри было девять сигнальных ракет. Если сигнальную ракету не запускали из джунглей внизу точно каждый час, пилот должен был запросить по рации помощь с Маунт-Ида.

Гарри начал свой поиск прямо к югу от деревни Катанга, где его вопросы были встречены непроницаемыми взглядами и покачиванием голов.

Когда черная лодка медленно двигалась мимо Водопадовой бухты, обезумевшие женщины хоронили Джонатана. Во время похоронной службы около лагеря не было наблюдателя. Убитые горем женщины даже не слышали, как Гарри проплыл мимо.

Когда 3 марта, измученный и покрытый укусами насекомых, Гарри вернулся после второго дня поисков вдоль береговой линии, ему сказали, что президент Раки согласился дать ему интервью ровно на десять минут ровно в семь часов тем же вечером.

По прибытии во дворец Гарри обыскали и эксортировали в офис президента. Гарри заметил заброшенный вид ранее безупречного сада. Клумбы были пустыми, кусты и деревья были изуродованы, чтобы обеспечить топливом костры, которые оставили шрамы черных пятен на выжженном газоне. Когда они проходили под деревьями, летучие мыши вылетели отвратительной кружащейся тучей, и желтые брызги их помета, упали на предплечье Гарри.

— К удаче, — сказал один из солдат.

Дворец из ветхого стал заброшенным. По широкому коридору, который вел в президентскую квартиру, кусок пожарного шланга тянулся по мокрому, испачканному пурпурному ковру. Его наконечник нависал над красным пожарным ведром. Дружелюбный солдат, который верил в удачу, сказал:

— В туалете водопроводный кран не годится. Набираем воду в ведро из пожарного шланга.

Раки был одет в замысловатую белую форму, подобную форме британского адмирала флота в тропических водах. С видом искреннего беспокойства, президент спросил Гарри о ходе его поисков. Президент не хотел говорить ни на какую другую тему и решительно избегал обсуждения возобновления концессий в горной промышленности или даже назначения определенной даты для обсуждения этого. Гарри ушел в ярости.

7 марта, после еще четырех бесплодных дней поисков вдоль береговой линии, Гарри снова вызвали во дворец. Для этой встречи Раки был одет только в алую юбку. Он, несомненно, был в отличной физической форме, мускулистым и с плоским животом.

Сидя за своим замысловатым письменным столом, президент решительно отказался обсуждать возобновление концессии в горной промышленности. Со всем правдоподобием искреннего беспокойства, он сказал:

— Крайне необходимо найти этих ваших пропавших друзей, мистер Скотт. Конечно, это более важно, чем бизнес? Люди. Наши люди также постоянно переписываются с японским и британским консульствами в Порт-Морсби, так как, кажется, что четыре других туриста и член персонала тоже пропали из отеля «Пэрэдайз-Бэй». — Он бросил фотографии пропавших людей на свой замысловатый французский письменный стол в стиле Людовика XVI и рассеянно кинжалом начал выдавливать частицы инкрустации с поверхности письменного стола.

— Вы не слышали ничего нового вообще, сэр? — спросил Гарри.

Ладонями наружу обе руки Раки поднялись на уровень плеч.

— Я бы хотел быть более полезным, но, как вы знаете, наше расследование не обнаружило ничего. Я надеялся, что у вас могли быть какие-нибудь новости для меня, мистер Скотт.

Гарри покачал головой.

Раздражительная нота прокралась в голос президента.

— Тогда жизнь должна продолжаться, мистер Скотт, вы не думаете? Министр туризма — вы помните моего брата Энво? — серьезно обеспокоен вниманием, которое ваш поиск привлекает в иностранной прессе.

— Это вряд ли удивительно, сэр, — сказал Гарри. Глаза Раки с почти желтыми белками вежливо посмотрели в глаза Гарри.

— Печально, но министр считает, — и я должен признаться, что я согласен с ним, — что какая-то определенная дата должна быть назначена для конца вашего поиска. В конце концов, это неприятное дело угрожает нашей начинающей индустрии туризма уже четыре месяца. Министр очень желает, чтобы вы вели свой поиск так тщательно, как вы пожелаете, но мы должны договориться о дате, когда он прекратится. Установленная дата — это первый день апреля, что дает вам много времени, чтобы обыскать наш маленький остров общеизвестной зубной щеткой. — Рассудительный тон голоса президента Раки внезапно изменился. — После этого вы больше не будете искать! — Его черные глаза посмотрели в серые глаза Гарри со всем дружелюбием горного оленя, собирающегося отстаивать территорию. — После этого, мистер Скотт, ваше стремление искать ваших друзей будет расценено как раздражающая и агрессивная попытка сорвать наши усилия по привлечению иностранных гостей на Пауи для бизнеса и отдыха.

Президент встал и наклонился вперед, опираясь обеими руками о поверхность письменного стола.

— Что касается наших деловых переговоров, они не начнутся, пока этот ваш поиск не кончится. Поскольку я должен добиться лучшей возможной цены для моей страны, я намереваюсь обсудить концессию в горной промышленности с другими заинтересованными сторонами. Я полагаю, вы знаете мистера Жейме Онгпина, президента конгломерата горной промышленности «Бегет»? Весьма обаятельный парень, опытный экономист, ученый в университете Атенео в Маниле и очень интересный человек. Доброй ночи, мистер Скотт.

Утром 10 марта восемь пилотов «чероки» пожали всем руки, сказали, что они действительно сожалеют, что ничего не нашли, это на самом деле было ужасно обидно, и улетели обратно в Порт-Морсби.

В тот вечер Гарри возвратился подавленным и позже, чем обычно, в отель миссис Чанг. Когда он вошел в холл, Фредди выскочил и сказал взволнованно:

— Господин! Господин! Миссис Чанг хочет говорить с вами быстрее.

На огромных, плоских ступнях Фредди взлетел вверх по деревянной лестнице. Гарри ждал, удивляясь, почему миссис Чанг хотела поговорить с ним.

С торжествующей улыбкой она появилась, держась за перила. Двигаясь вниз, как боязливый ребенок, шаг за шагом, левая нога всегда вперед, миссис Чанг спустила свое огромное тело в красном платье вниз по лестнице и заковыляла через холл к Гарри. Не говоря ни слова, она засунула правый кулак глубоко в свой карман и затем раскрыла его под носом у Гарри. На ее потной маленькой ладони лежали побитые наручные часы.

Гарри позвонил Керри по телефону и попросил его прилететь в «Бэлл» на следующее утро. Затем он ждал, чтобы дозвониться до Джерри Пирса в Питтсбурге, где было семь часов утра. Джерри был теперь исполняющим обязанности президента связи, так же как и администратором по финансам.

Сидя в старомодном вращающемся кресле миссис Чанг, Гарри вдыхал мускусный запах пота и сандалового дерева, магнолии и пыли. В тяжелом телефоне в своей руке, он услышал щелчок, паузу и затем, так отчетливо, как если бы она была в соседней комнате, вежливую телефонистку, которая, вероятно, принимала душ в последние несколько часов, и, вероятно, у нее была свежая белоснежная улыбка и соответствующая блузка.

— Ваш абонент на линии, сэр. Желаю приятного дня. Гарри рассказал Джерри, что миссис Чанг представила вторые часы — старую «Устрицу Роллекс» из нержавеющей стали, водонепроницаемые и автоматические, с системой вечных дат. Часы не соответствовали ни одному из семи описаний застрахованных часов, которые Гарри привез обратно из Питтсбурга. Эти часы были, очевидно, недостаточно ценными, чтобы быть застрахованными, — но они могли бы стоить миллионы долларов, потому что на их обратной стороне были начертаны слова: — «Родерик Дуглас, 7 декабря 1965».

— Выглядит так, как будто Родди получил их к своему восемнадцатилетию, — сообщил Гарри. — Их вытерли начисто, но там все еще есть то, что выглядит как кровь в звеньях браслета… Нет, я не знаю, какая группа крови у него была, но у доктора Родди есть запись… Нет, я знаю, что эксперты по страхованию не признают это за доказательство смерти, но теперь мы имеем доказательство, что Родди и Артур не носят своих часов; иными словами, часы Артура больше нельзя считать случайной кражей, не связанной с исчезновениями.

— Лучше пришли эти часы ко мне, — сказал Джерри.

— Нет, Джерри. Я не доверяю часы курьеру; двое часов будут заперты в банке, где они будут в безопасности, пока я лично не привезу их в Питтсбург… Нет, Джерри, по моему опыту, курьеры народ ненадежный, типа Джеймса Бонда. Курьеры сидят в аэропланах и теряют вещи… Нет, Джерри, к черту правильную процедуру и то, чего хочет Вашингтон;

Вашингтон очень эффективен в том, чтобы быть неэффективным. Я предполагаю, что там уже есть куча телексов до потолка о том, почему они ничего не достигли.

В Питтсбурге Джерри вздрогнул и схватился за живот.

Проклятие, если он собирался получить язву из-за этого. Он спросил:

— Ты знаешь, откуда появились эти часы, Гарри?

— Не совсем. Нет еще. Местный — ну, я полагаю, ты бы назвал его, доктором, — снял их с мертвого солдата около деревни под названием Малонг на берегу реки. Это около сорока миль к югу от Куинстауна… Да, я отправляюсь туда с переводчиком, завтра на лодке… Нет, это может быть в непроходимых джунглях или в болоте, и мы никогда не посадим там вертолет. Если я смогу найти больше из имущества этого солдата — расчетную книжку или что-нибудь вроде этого это могло бы дать нам указание на то, откуда этот мужчина приехал. Он мог стоять на постое в соседней деревне; он мог быть одним из просочившихся военных Раки. Конечно, как только я получу идентификацию, мы официально запросим у министра обороны, где этот тип был размещен.

Бесполезно объяснять Джерри, что в действительности произошло.

Часы Родди были на запястье солдата-филиппинца, который застрелил поросенка в кустах и зажарил его. Жители соседней деревни, которым принадлежал поросенок, даже не потребовали заплатить за мертвое животное. Когда солдат покинул окрестности деревни, деревенский силач просто потребовал свой лук и застрелил солдата в спину. Это была расплата в действии.

Жители деревни Малонг уже имели телефон, дробовик двенадцатого калибра и часы с Микки Маусом, но им недоставало транзисторного радиоприемника. Деревенский шаман взял деньги и часы у мертвого солдата, потом проплыл в каноэ сорок одну милю до Куинстауна.

Как только шаман из Малонга продал часы марки «Ролекс», местный торговец дешевыми радиоприемниками забежал в магазин Рональда Чанга — каждый знал, что Рональд предлагал хорошие деньги за часы. Торговец радиоприемниками не знал, что случилось с мертвым мужчиной, но жители деревни не потеряли бы хорошего солдата; они бы зажарили его.

Из отдаленного Питтсбурга Джерри Пирс спросил, как продолжалось обсуждение концессии.

Стараясь не вдыхать миазмы магнолии, которые окружали микрофон телефона, Гарри сказал:

— Раки не будет обсуждать концессии, пока поиск не закончен, он говорит, это расстраивает их бизнес туризма.

Между прочим, похоже на то, что у нас есть конкуренция, которой мы не ожидали… Да, «Бегет».

— Раки имеет дело с «Бегет», а ты сосредоточился на этом тщетном поиске! — Джерри заорал через тысячи миль. — Дерьмо, это худшие новости, которые я слышал за всю неделю! Тебе следует сосредоточиться на том соглашении вместо того, чтобы ездить на лодочные прогулки. Смотри, Гарри, я приказываю тебе прекратить этот поиск. Мы сделали все, что могли, на этом кончено, Гарри.

— Но, Джерри… — начал Гарри. Джерри закричал:

— Акции на семнадцать пунктов выше, чем когда-либо раньше, и мы намереваемся объявить дивиденд, который на шестнадцать процентов выше, чем в прошлом году. Уолл-Стрит посылает нам все правильные сигналы — держатели акций приняли наше новое правление. Мы не хотим слышать ничего больше об этих исчезновениях. Это создает ненужное беспокойство. Это тревожит служащих и держателей акций, дай этому утихнуть, Гарри. Забудь это. Это приказ, Гарри. — Джерри бросил телефонную трубку. Гарри подумал: «Джерри руководил четыре месяца. Он доказал, что он может делать работу. Он самоуверен и уверен в своем положении. Джерри думает, что он в безопасности. И это было бы так, если бы я не имел этих часов».

Он был бы проклят, если бы он собирался отказаться. На следующее утро, вскоре после рассвета, старый грузовик-амфибия высадил Гарри и его переводчика-туземца около устья реки Малонг. Это был десятый день поиска Гарри на береговой линии и переводчик был пятым, с которым он путешествовал за этот период. Гарри не беспокоили эти постоянные смены переводчика, но они были необходимы, потому что его поиск на всем побережье означал вопросы, заданные на семнадцати различных языках, со всеми их собственными различными диалектами, соответствующими областям.

Гарри накачал резиновую лодку ножным насосом, и ее бока медленно раздулись, как черные колбасы. Переводчик погрузил три канистры специального горючего, пятигаллоновую канистру с питьевой водой, репеллент от насекомых и консервированные продукты. Гарри расправил карту на своей доске с зажимами и завел подвесной двигатель. Лодка направилась прочь от песчаных пляжей и лагун, которые обозначали береговую линию, и начала свое путешествие вверх по широкой мутной реке. Пурпурный вьюнок и плети мечевидной фасоли росли прямо над отметкой высокого прилива; они проплыли мимо морского миндаля и терпимых к соли дубов, усеянных алыми розами гибискусов, затем узкая полоска прибрежного леса исчезла, искривленные ветви мангровых деревьев остались позади них, и река начала сужаться.

Поверх равномерного пыхтения подвесного двигателя Гарри мог слышать чистый звук птичьего пения. Он заметил орлов и зимородков и наблюдал за красноглазым земляным голубем с серебристым хохолком, который летел перед лодкой, миновавшей группу черноклювых цапель того же молочно-коричневого цвета, что и вода, в которой они ловили рыбу. Вскоре три уровня растительности тропического леса были ясно видны на каждом берегу. Желтые орхидеи свисали со второго, среднего яруса деревьев; там было не избежать желтой орхидеи, на Пауи она была национальным цветком. Гарри опустил свой палец в воду, и он покрылся коричневым налетом!

Маленький тощий переводчик покачал головой предостерегающе.

— Не надо руку в воду, крокодил в воде.

И действительно, через две минуты Гарри тоже заметил уродливые морды крокодилов.

В семь часов он выключил подвесной двигатель и выстрелил первой зеленой сигнальной ракетой в небо. Река постепенно сужалась, извивалась, прокладывая свой путь через лес. Гарри быстро осознал, что от карты было немного пользы. Мутные реки, которые делили юго-восточный Пауи на изолированные области, буйно бурлили в дождливый сезон, потом изгибались, извивались и неоднократно меняли направление. Старые русла закрывались и новые открывались. После Долгого дождя река могла следовать по совершенно другому руслу, не тем, которым она следовала несколькими месяцами ранее.

Почти незаметно растительность сгустилась. Сквозь густое сплетение ветвей над головой Гарри все еще мог видеть небо, но вскоре он перестал стараться следить за маршрутом, который они выбрали, пока река изгибалась на излучинах, змеилась назад, извивалась, как будто ловя свой хвост, потом неожиданно делала рывок в противоположном направлении.

Гарри маневрировал среди мертвых ветвей, которые плыли мимо лодки, и гниющих деревьев, которые были затоплены, когда река изменила русло. Когда они огибали каждую излучину, они видели другую излучину перед собой. Излучины казались бесконечными.

Река была против него, как и все на этом острове. Пока он следовал за крутыми изгибами, в уме Гарри крутились возможные объяснения исчезновения группы, но он никогда не мог прийти к какому-нибудь удовлетворительному заключению. Получилось так, как будто те люди были стерты с лица земли.

Сразу после того как Гарри выстрелил в десять часов сигнальной ракетой, река изогнулась вверх и вправо. Лодка вошла в косом направлении в узкий проток, где деревья на каждом берегу почти сходились над головой. Течение, казалось, усиливалось по мере того, как берега становились выше и водоросли цеплялись за маленькую лодку. По мере того как река сужалась, она, казалось, бежала быстрее, стала глубже, и пахла хуже — зловонием ила и гниющей растительностью. Ветви над головой теперь сплетались вместе так, что река становилась более сырой и темной.

Было невозможно найти просвет в небе, чтобы выстрелить в одиннадцать часов сигнальной ракетой. После того как он сделал это, Гарри почувствовал себя еще более подавленным. Он вел лодку все глубже и глубже в заросли; чувствуя, что его засасывало в эту сырую, темную, гниющую утробу.

Было невозможно найти проводника, который знал этот район хорошо, и они следовали инструкциям, данным Рональдом Чангом, которые были основаны на информации от шамана, который продал ему часы Родди.

Медленная коричневая вода кружилась вокруг лодки. Плавающие обломки ударялись о черные резиновые борта. Насекомые и невидимые существа шуршали в высокой, грубой траве, которая росла на обоих берегах. Однажды они услышали резкий, пронзительный крик, внезапно оборванный.

— Змея ест крысу, — сказал переводчик с усмешкой. Гарри немедленно подумал о Раки. Каждый раз, когда Гарри слушал отказы Раки от ответственности, каждый раз он соглашался с президентом, что «Нэксус» не мог ни на что пожаловаться, что ни один камень не остался неперевернутым, и так далее, Гарри чувствовал непонятную ликующую ноту угрозы в голосе президента — злорадную ноту торжества, которая противоречила его словам. Почему? Гарри удивлялся с возрастающим раздражением. Гарри не мог выносить нерешенных проблем. Он был уверен верить, что всегда было решение, если ты изучал проблему достаточно тщательно, достаточно долго. Лодка теперь входила в мозаику болотистой местности и озер, о которых Гарри был предупрежден. «Хороший знак», — подумал он, когда поглядел вверх на кусты дикого сахарного тростника и столетника, которые росли на обоих берегах. Грязные берега были теперь ниже, чернее и более липкими. Зеленые отбросы держались у кромки воды, вялые, сальные и гниющие, как салат трехдневной давности. Это все пахло отвратительно.

Один раз, Гарри наклонился недостаточно быстро. Качающаяся ветка оставила полоску крови на его левой щеке. «Могло быть хуже, это мог быть мой глаз», — подумал Гарри, когда он наклонялся над кормой и толкал лодку веслом против течения. Еще один раз они оказались в глубоком зеленом туннеле. Это было как бы скольжением вниз по огромной, темной, гнилой глотке, Гарри чувствовал, как растительность смыкалась вокруг него.

Но всегда, как раз когда он был готов повернуть назад, река расширялась, как будто чувствуя его мысли. Угрожающие деревья отступали, становилось легче дышать, и они видели проблески голубого неба. Они остановились под одним из таких просветов над головой, так что Гарри мог выстрелить в полдень сигнальной ракетой.

Примерно десять минут спустя они были остановлены непроницаемой стеной дикого сахарного тростника, перегородившей ручей впереди. Переводчик вздохнул.

— Вода плохих парней, может быть.

Двое мужчин проложили себе путь к левому берегу и своими веслами сбили траву, опутавшую гребной винт, потом продолжили свой путь вверх по течению. Это заняло у них около часа, пока они не достигли относительно чистой воды, где Гарри смог выстрелить в час сигнальной ракетой. Он теперь остался только с двумя сигнальными ракетами. Он ожидал, что вернется на пляж к этому времени. В час тридцать Гарри понял, что лодка не могла идти дальше. Они достигли другого непроницаемого сплетения тростника — нового тупика.

Гарри вернулся — или думал, что он сделал это, — обратно к ручью, который они оставили.

Устало, глядя вверх и щурясь на ветви над головой, он сдул тучу мошки и москитов со своего носа. Ему, вероятно, придется влезть на дерево, чтобы выстрелить в два часа своей сигнальной ракетой. Он интересовался, сможет ли он влезть на высокое дерево. Переводчик мог, вероятно, вскарабкаться наверх достаточно легко, но он действительно не хотел, чтобы переводчик стрелял из сигнального пистолета — там оставалось только две сигнальные ракеты, и Гарри не мог допустить неудачи.

Гарри взглянул налево и открыл рот. Две огромные черные руки рывком раздвинули в стороны стебли столетника и самое ужасное лицо, которое Гарри когда-либо видел, посмотрело на него. Лицо было окрашено в ярко-желтый цвет, глаза и рот были обведены ярко-красным, ярко-красная линия шла вниз по середине лба, и широкий нос был проткнут белым пером. Враждебные черные зрачки пристально смотрели с желтых глазных яблок, исчерченных красными жилками.

Ужасный рот раскрылся и сказал:

— Сигарета?

Дрожащей рукой Гарри бросил пачку «Мальборо», которая была поймана одной из тех огромных рук. Гарри посмотрел на напуганного переводчика.

— Предложи ему больше сигарет, если он проведет нас обратно к реке.

Переводчик прокричал вопросы на щелкающем языке, который звучал, как две палки, ударявшиеся вместе. Он повернулся к Гарри:

— Этот парень — его я понимать — это пареня место. Этот парень его его я иду один раз ты я.

Гарри уже знал, что «иду один раз» означало «уйти недалеко», но это могло означать десять минут или десять часов. Что угодно в пределах одного дня пути, казалось, описывали, как «недалеко». Но что им было терять?

— О'кей. Скажи ему.

Желтое лицо исчезло и стебли столетника выпрямились.

Через несколько минут желтое лицо появился в каноэ, выдолбленном из ствола дерева, прямо впереди лодки. Они последовали за каменной черной спиной, которая, как Гарри заметил, была покрыта маленькими рубцами, вырезанными узорами шкуры крокодила.

Через несколько минут каноэ повернуло налево, вверх по ручью, настолько узкому, что Гарри не осмелился выбрать его. После около двухсот ярдов мучительных поворотов лодка неожиданно выскочила на широкую, молочно-шоколадную рябь, которая, Гарри надеялся, означала, что они вернулись к основному руслу реки.

Так как было около двух часов, переводчик крикнул желтому лицу, чтобы он остановился. Они ждали в протоке, пока не наступило время выстрелить сигнальной ракетой.

Желтое Лицо был явно поражен. Его рот открылся, и его глаза следили за шипящими шарами ослепительного красного света, когда они взлетели в небо.

Дальше, вверх по течению, несколько розовых водяных лилий были видны среди грязи болотистого русла. Жизнь животных неожиданно проявилась снова. Гарри заметил белую цаплю и пару уток. Он мог мельком увидеть рыбу в воде и лягушек на берегу реки. Впереди него туземец спокойно направлял шестом свое каноэ по узким водным путям, между качающимися зарослями рисовой травы. В какую бы сторону Гарри не посмотрел, вид теперь казался неизменным.

Желтое лицо сделал жест вправо. Хотя Гарри не мог ничего увидеть, он слышал домашние звуки: крики детей во время игры, визг свиней, кудахтанье цыплят, голоса женщин, выкликивающих резкие приказания.

Когда лодка сделала поворот направо, Гарри увидел деревню. Дым от кухонных очагов клубился в воздухе; выдолбленные каноэ были привязаны под хижинами на сваях и с тростниковыми крышами; свиньи, собаки и дети играли в тени под хижинами. Женщины с палками размером с бейсбольные биты, колотили сердцевины саговых пальм, и две старые бабки играли с белой птицей.

Двое мужчин теснились около скрытого предмета, который, очевидно, представлял для них огромный интерес. Их тела были изрезаны таким же замысловатым рисунком рубцов, как и у желтого лица, их были так же окрашены яркой охрой. У некоторых были султаны из перьев райских птиц в волосах, у некоторых перья были проткнуты через носы, но на них не было никакой одежды, кроме пояса с полой бутылью из тыквы. Неожиданно, воздух стал сотрясаться от оглушительного крика. Гарри, который уже оставил надежду, с недоверием осознал, что они, возможно, прибыли в то место, которое они искали. Потому что эти мужчины спорили над транзисторным радиоприемником. Желтое лицо выкрикнул приветствие. Видный каждому в деревне, он выпрыгнул из своего каноэ на скалу. Гарри и переводчик перелезли через борт лодки и очутились до подмышек в грязи. Все захохотали. Это было очень удачное начало.

Гарри немедленно раздал сигареты, пока его переводчик искал «Радио Пауи» на том, что явно было новым транзистором.

В тени под хижиной они ели жареную зубатку и блины из саго, скучная еда, которую съели быстро, в молчании. После того все занялись делом. Переводчик объяснил, что белый мужчина хорошо заплатит за любую собственность солдата-филиппинца, который носил часы.

Никто не двигался, но атмосфера изменилась от дружелюбия до осторожности.

Торопливо переводчик объяснил, что ни он, ни Гарри не были родственниками этого мертвого солдата, но что белый мужчина приобрел часы в Куинстауне и теперь хотел купить другие вещи солдата.

Силач встал и поманил к себе двух гостей. Они последовали за ним, взобравшись вверх по шаткой лестнице в хижину. Внутри, в душном тесном пространстве без окон, каменные орудия и топоры стояли около стен и ритуальные маски в белых, ржавых и угольных полосах свисали с балок. Они сели, поджав ноги, на деревянный пол. Позади них мужчины толпились в хижине, зловоние немытых тел было удушающим.

Силач заговорил. Переводчик нервно посмотрел на Гарри:

— Этот паринь говори ты мне пришел в их место, поэтому они возьмут лодку.

Гарри был слегка удивлен, что сохранял свое имущество так долго. Он сказал:

— Передай им, что если они отдадут нам имущество укравшего свинью солдата-канака, мы дадим им еще две лодки.

Переводчик выглядел испуганным.

— Господин, этот паринь говорить все он задержать тебя меня это место, пройти время, две лодки парней, он подойти.

Итак, они были пленниками, за выкуп которых требовали еще две лодки.

Прежде чем Гарри смог дотянуться под своим жакетом-сафари до револьвера засунутого за его пояс, оба — он и переводчик — были схвачены сзади. Они были пойманы в замкнутом пространстве. Гарри знал, что было бы безумием попробовать сделать что-нибудь умное или даже сделать быстрое движение.

С тех пор как он начал свой поиск, он знал, что имелся риск быть захваченным или убитым, но он также знал, что он мог не найти ничего, если бы не искал. Он преподнес дары этому племени, и ему дали пищу, что является верным знаком уважения. Гарри не имел повода держать свой револьвер в руке; фактически, это было бы истолковано, как враждебность.

Оправдывая это, как мог, Гарри позволил захватить себя врасплох.

После того как с двух пленников сняли все, включая их двое часов и револьвер Гарри, их руки и ноги были связаны ротанговыми веревками. Они были затем привязаны за шеи к балкам, стоя вне пределов досягаемости один от другого.

Даже не глянув больше ни на одного из своих пленников, мужчины деревни опустили лестницу, слезли по ней и убрали ее прочь.

Веревка вокруг шеи Гарри была неприятно тугой, и он взмок от пота. Он подумал, что, если бы он попытался двинуться и потерял бы равновесие или сознание, он бы оказался просто повешенным.

Он убеждал себя, что от мертвого Гарри не было бы пользы этим людям и они знали это. Просто они решили показать ему, что они имели серьезные намерения.

— Это часто случается? — спросил Гарри.

— Выкуп родственников, — печально сказал переводчик.

— Ты думаешь, что денежный выкуп — это единственная причина?

— Да, господин. Предположите, что этот парень хотеть убить его, тебя — меня! Они убивают тебя — меня быстро.

— Но если они убьют нас, они не смогут завести двигатель лодки.

Переводчик кивнул.

— Этот парень понимать. — Он начал всхлипывать. Гарри сказал:

— Связь придет искать нас скоро. Вероятно, они уже ищут нас, потому что я не выстрелил в три часа сигнальной ракетой. Они знают, где мы находимся. Я сказал пилоту, что мы направлялись в деревню Малонг.

— Нет, господин. — Переводчик зарыдал сильнее. — Этого парня название не принадлежит этой деревне. — Слово «Малонг», — объяснил он, обозначало тип почвы, и в него входило много, много деревень: «В Малонге», означало «в болоте». — Мы проиграли, господин.

27

Женщины, дрожащие от страха, с бьющимися сердцами, растворились опять в сумраке джунглей, подальше от той отрубленной руки с ее ужасной змеиной татуировкой, прочь от калейдоскопа цветов и шума туземного праздника. Когда они прошли назад около сотни ярдов, Анни, теперь идущая замыкающей, свистнула. Женщины остановились.

Анни сказала:

— По крайней мере теперь мы знаем, где находимся. Это была деревня Катанга, поэтому, если мы обойдем вокруг нее к востоку, мы вернемся к Уильям Пени.

Кэри прошептала:

— Не слишком далеко на восток. Мы не посмеем выйти за пределы слышимости от деревни, потому что это наши координаты.

Они пошли дальше. Каждый треск ветки, каждый шорох, каждый щебет птиц заставляли их трепетать до кончиков пальцев от ужаса. Паника заставила их задыхаться, но страх послал адреналин в их кровеносные сосуды, придавая им новую силу и проворство, когда они пробирались вокруг деревни. Наконец они достигли знакомой узкой тропинки, которая проходила к северу.

Благодарные женщины поспешили по ней, быстрее и быстрее, пока их бесшумные прыжки в джунглях не превратились в бег, потом и в безумную, безудержную гонку. Не заботясь, кого или что они могли встретить на тропинке (все знание джунглей было забыто в панике), они в ужасе неслись вперед. Ни одна не остановилась, чтобы посмотреть, следовала ли женщина позади нее. Анни позади чувствовала себя так, будто ее спина могла в любой момент почувствовать укол стрелы с отравленным наконечником.

Как только они заметили Бирманский мост, они повернули налево, в запретную зону. Они напролом мчались через сырые кусты. Встревоженные длиннохвостые попугаи кричали, птицы били крыльями в тревоге.

— Стой! Пэтти! — кричала Анни, но бегущие оборванные фигуры торопились вперед, пока, в конце концов, не остановились, дрожа, на окраине своего лагеря.

Весь день Сильвана пробыла в чистилище своего изобретения. Неоднократно, она спрашивала себя, как могла она подвергнуть опасности жизни своих подруг? Как могла она подвергнуть опасности свою собственную жизнь? Она могла быть найдена задушенной этим утром под тем деревом. И как могла разборчивая миссис Грэхем извиваться от страсти, надежды и благодарности под грязным, расчетливым маленьким сутенером, которого она знала только несколько дней. Разум Сильваны сердито задавал эти вопросы, но она знала, что предал ее не разум. Она была предана собственным голодным телом.

Услышав звуки шумного возвращения других женщин, она испугалась. Потом пришло чувство непреодолимого облегчения. Она закинула винтовку за спину и быстро соскользнула вниз со сторожевого дерева.

— Что случилось? — мягко сказала она. Рыдая и дрожа, стуча зубами от страха, женщины говорили бессвязно.

— Воды! — Сюзи направилась к ведру.

Они все столпились вокруг ведра, зачерпывая из него ладонями, занятые только утолением своей жажды.

Увидев вопросительное лицо Сильваны, Анни сказала:

— Он мертв.

Глаза Сильваны наполнились слезами. Она знала, что ей следовало радоваться, услышав это, потому что это означало, что они больше не были в непосредственной опасности. Но она чувствовала себя так, будто ее сердце физически сжалось.

Анни сказала мягко:

— Он был вором, Сильвана. Он украл наши часы. У тебя он украл что-то другое.

Когда Анни тихо рассказывала Сильване, что они видели, Сюзи начала кричать.

— Я не могу выносить это проклятое ужасное место. Вы думаете, мы когда-нибудь убежим? Анни сказала:

— Прекрати это, Сюзи! Не время для истерик. Мы не должны думать ни о чем, кроме постройки того плота! Сегодня вечером мы отдыхаем, но как только проснемся, то работаем без перерыва, пока он не будет закончен!

Сюзи заныла:

— Разве мы не могли бы построить плот поменьше и отплыть завтра вечером?

— Нет! — резко сказала Кэри. — Какой смысл проходить через все это, а потом выходить в море на плоту, который слишком мал? Нас смоет с него, как только мы окажемся в бурном море. Это займет только два дня, и мы закончим его, как следует.

Пэтти кивнула.

— Мы выжили здесь в течение четырех месяцев, можем выдержать и еще пару дней.

Сквозь зубовный скрежет, Анни сказала:

— Мы будем работать, пока не свалимся. Мы сосредоточимся на этом проклятом плоте и уедем с этого острова во что бы то ни стало! Сейчас давайте поедим что-нибудь и пойдем спать. Сильвана, тебе придется держать наблюдения как можно дольше. Этой ночью нам всем надо выспаться.

Вторник, 12 марта 1985 года

Сильване удалось держать наблюдение до утра. Как только деревья лагеря стали различимыми, она разбудила других женщин. Они подняли свои застывшие тела с постелей, думали только о плоте, пока ели куски холодного мяса попугаев с тарелок из листьев таро. Они решили попытаться работать во время изнуряющей полуденной жары. Во время работы они не разговаривали. Аура страха и волнения нависала над ними, и они работали быстро, связывая бамбуковые жерди переплетенными лозами. Их разорванные перчатки для ловли рыбы теперь пропахли плесенью и гнилью. Анни полагала, что их хватит ненадолго.

Во время пятиминутного перерыва Сюзи повернулась к Пэтти и сказала с удивительной робостью:

— Ты могла бы, может быть, проверить по своим часам, какая дата сегодня?

— Кто, к черту беспокоится? — Пэтти нахмурилась, но проверила свои часы. — Двенадцатое марта. — Сюзи расплакалась.

Кэри спросила:

— Это день рождения? Сюзи кивнула, плача.

— Бретта. Завтра.

— Прекрати это! — сердито сказала Анни. — Если хочешь поплакать, уйди и плачь одна. Ты знаешь правила.

Все знали, что депрессия более заразна, чем корь, и что она ослабляла их как группу. Внезапно Пэтти перестала тянуть лозы и подняла голову.

— Что за шум?

Кэри удивленно сказала:

— Это подвесной мотор. Он звучит именно так. Могло бы это быть?

— Продолжайте работать, все, — сказала Анни. — Пэтти, пойди посмотри, что это за шум.

Через несколько минут Пэтти вернулась.

— Маленькая лодка только что вошла в лагуну, — сообщила она. — На борту трое мужчин. Они выглядят, как солдаты.

Женщины вскочили на ноги. Анни переспросила:

— Только трое мужчин? Ты уверена? Здесь нас пятеро и у нас есть две винтовки. Пэтти кивнула.

— Трое мужчин.

— Ты видишь, что происходит, когда у нас нет наблюдателя? — Кэри сердито дышала, когда они бежали на вершину утеса.

Они бросились в грубую траву, доходящую до колен, подползли, как змеи, к краю утеса и медленно подняли головы.

В центре лагуны маленькая лодка приближалась к пляжу. Подвесной двигатель внезапно заглох, и якорь был брошен через борт.

Анни прошептала:

— Насколько высокий прилив?

— Начинается, — шепнула Кэри в ответ.

— Отлив был в восемь часов. Прилив около восьми вечера.

Осторожно, Сюзи подняла голову выше.

— Они, кажется, не в воинственном настроении. И, очевидно, не ищут нас, слава Богу.

Три одетых в военную форму фигуры в лодке смеялись и шутили, пока снимали ботинки, подвертывали свои брюки и прыгали за борт.

Когда последний мужчина спрыгнул, поставленная на якорь лодка дернулась и развернулась. Покрашенные черным, на ее белом борту, были слова «Пэрэдайз-Бэй».

Мужчины перешли вброд на берег, неся бутылки и яркие оранжевые полотенца. Пэтти сказала:

— Они похожи на полотенца из бассейна отеля. Анни прошептала:

— У них есть винтовки?

— Если и есть, они оставили их в лодке, — прошептала Кэри. — Опусти голову вниз, Сюзи. Пэтти сказала:

— Только безумец ходил бы здесь без винтовки, так что давайте предположим, что они вооружены.

Уже на берегу мужчины разделись. Обнаженные, они больше не казались опасными. Их черные тела блестели на солнце, когда они плескались в воде, крича и смеясь, игриво бросаясь один на другого, боролись на песке. Они выглядели мальчишески безобидными.

— Они городские парни, — прошептала Кэри. — Рыбаки бы не видели смысла проводить день на пляже, как туристы.

Двое из мужчин пошли в темную тень деревьев позади пляжа, где женщины не могли больше видеть их. Третий мужчина перешел вброд к лодке, потягивая из бутылки. Когда он шел вброд обратно на пляж, он нес три винтовки.

Из-под пальм мужчины стреляли в морские ракушки и скалы. Спокойная бухта трещала от шума. Пэтти была шокирована.

— Какая трата патронов! Они, должно быть, выпустили, по крайней мере по двадцать пуль. Пэтти прошептала с тоской:

— Только посмотри на эту превосходную лодку. Белая лодка из пластика была около двенадцати футов длиной и имела надстройку на носу. Она была слишком далеко, чтобы женщины могли увидеть что-нибудь еще. Анни прошептала:

— Почему бы не украсть эту лодку? Мы не знаем, поплывет ли плот.

Кэри задумчиво кивнула.

— Даже если плот и поплывет, я волнуюсь о том, что его будет качать. Мы легко можем потерять кого-нибудь ночью. Анни воодушевила эта идея.

— У нее есть подвесной мотор, канистра бензина, руль и якорь. Мы направимся в Айрайен Джайа на лодке, которой сможем управлять.

— Но они не будут сидеть и смотреть на нас, — указала Сюзи.

— Нет, — согласилась Анни.

— Не могли бы мы как-нибудь убрать мужчин с дороги и украсть лодку, так чтобы это выглядело, как несчастный случай? — предложила Пэтти.

— Ты можешь придумать способ? Я не могу, — сказала Сюзи.

Анни сказала:

— Что бы сделал мужчина?

— Чтобы сделал Джонатан? — спросила Сюзи.

— Внезапная атака будет лучше, чем кража лодки у трех парней с винтовками, — сказала Кэри. — Безопаснее всего атаковать быстро — прежде, чем они решат взобраться вверх по дорожке к водопаду, просто для забавы. Как только они увидят наш лагерь, мы пропали.

Анни мягко сказала:

— Похоже на то, что они намереваются пробыть на пляже некоторое время. Давай вернемся в лагерь и все обсудим, Сюзи лучше быть наблюдателем. Разбудите Сильвану кто-нибудь.

Пока Сюзи влезала на дерево, другие женщины присели у подножия эвкалипта. Кэри начала намечать план.

Ни одна не выглядела восторженно.

Кэри сказала:

— Конечно, они вооружены, но мы тоже вооружены, и у нас есть элемент внезапности, с нашей стороны. Мы знаем, где они, но они не знают, где мы, или даже, что мы существуем. Давайте подумаем о том, как использовать внезапность нападения.

Анни сказала:

— Солдаты не будут ожидать, что мы поведем себя, как мужчины.

— Почему бы просто не застрелить их с вершины утеса? — предложила Сюзи из ветвей сверху.

— Потому что мы можем промахнуться, тупица! — сказала Пэтти. — Тогда они или перестреляют нас, или уплывут в лодке со всей возможной скоростью.

— Беда в том, что мы никогда на самом деле не стреляли ни в кого, — сказала Анни, — только изображали это.

— О'кей, что ты предлагаешь? — резко сказала Сюзи с эвкалиптового дерева.

— Джонатан всегда говорил, что прежде, чем ты атакуешь, тебе следует поставить себя на место противника, — медленно сказала Анни.

— Наблюдайте за их привычкой пить спиртное до завтрака, — сказала Сюзи. — Они просто выехали, чтобы хорошо провести время. Как это может помочь нам?

— Хорошо провести время… — задумчиво повторила Пэтти. — Что мы хотим сделать? Убрать их с дороги, захватить их ружья, затем их лодку. Я полагаю, чтобы сделать это, нужно предложить им хорошо провести время.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Анни.

— Сюзи, — сказала Пэтти.

С эвкалиптового дерева раздался крик негодования, быстро заглушенный Анни. Пэтти сказала:

— Мы можем послать Сюзи к ним как приманку. Она может завлечь солдат в зыбучий песок.

— Почему не Сильвану? — прошипела вниз Сюзи. — Она, вероятно, была бы рада, если бы они схватили ее и изнасиловали.

— Хватит об этом, — сказала Анни. — Мы используем как приманку ту, у которой самое красивое тело.

— Нет, у которой самые большие сиськи, — крикнула вниз Сюзи. — Сильвану.

За исключением язв джунглей, женщины были теперь в первоклассном физическом состоянии, загорелые и гибкие, ни у одной из них не было и грамма лишнего веса, и поскольку они были на постоянной диете из протеина и фруктов и много упражнялись, они двигались с грацией и проворством. Но, без сомнения, у Сильваны были самые большие груди.

Не интересуясь, было ли это ее недостатком или достоинством, Сильвана сказала:

— О'кей, я сделаю это.

— Нет, Сильвана, — сказала Анни. — Когда она побежит прочь от тех парней по направлению к зыбучим пескам, наша приманка должна выглядеть соблазнительной сзади.

— Дерьмо! — Дождь листьев эвкалипта упал на землю внизу.

— Серьезно, а что произойдет, если они поймают меня? — встревоженно крикнула вниз Сюзи.

— Кэри будет прикрывать тебя с вершины утеса с «М-16», — сказала Анни. — У нее самое лучшее зрение.

— А если она случайно застрелит меня? — завыла Сюзи.

Пэтти сказала:

— Это риск, на который тебе придется пойти.

— А если только один из них последует за мной?

Пэтти сказала:

— Сюзи, милая, ты помнишь, как ходила около бассейна в том белом платье на вечере у Сильваны? До того, как свалилась в бассейн? Ты должна идти так, и они все последуют за тобой. Мы все видели, как это сработало, Сюзи.

Еще больше листьев упало со сторожевого дерева.

— Ладно, ладно, я сделаю все, что в моих силах. Ну а что, если они подвыпили? Предположим, что они ленивые? Допустим, что по какой-то проклятой причине один из них остается около лодки? Тогда что?

— Тогда кто-нибудь убьет его, конечно, — сказала Пэтти.

— Из чего? — завыла Сюзи.

Пэтти сказала:

— Ради Бога, у нас есть две винтовки, топор, пять ножей для рыбы, два лука и стрелы и много ротанговой веревки! Мы не собираемся бросать в них камни, Сюзи!

Анни сказала:

— Давайте займемся делом. Я подумаю над планом.

Пэтти лучше быть наблюдателем, пока Кэри и Сильвана будут руководить косметическим кабинетом.

Пэтти сказала:

— Косметическим кабинетом?

Анни сказала:

— Посмотри внимательно на Сюзи.

Они все посмотрели на Сюзи, которая соскальзывала вниз с искривленного ствола эвкалипта. Ее волосы, теперь темные, были коротко подстрижены, чтобы избавиться от блох, лицо было чумазым; она была одета в изорванную, грязную рубашку и военные брюки цвета хаки, которые были на несколько размеров велики для нее.

— Она, конечно, не похожа на Дороти Ламур, — признала Кэри.

Пэтти сказала угрюмо:

— Помните тот ковбойский фильм, где им в спешке пришлось отрезвить пьяного бандита? У нас более тяжелая проблема.

Солнце сияло, кокосовые пальмы шелестели от липкого бриза, и в тени под ними бутылка рома была почти пустой. Несмотря на жару, один из голых мужчин все еще бодрствовал. Он зевнул, почесал под мышками, стряхнул твердый коралловый песок со своего пупка и небрежно взглянул вверх на пляж — с северного изгиба кораллового утеса, к нему приближалась Сюзи. Ее смуглые конечности блестели от кокосового масла, красный цветок гибискуса был засунут за ее левое ухо. Ее глаза казались огромными благодаря палочке угля, и, хотя их губная помада давно расстаяла, Сюзи натерла жирным остатком из тюбика от губной помады свой рот и щеки. Кусок хлопчатобумажной ткани в розовых цветах, задрапированный низко на ее бедрах, скрывал нож для рыбы.

Голый мужчина сел и пристально смотрел. Соблазнительно покачиваясь, Сюзи медленно шла к нему.

Мужчина посмотрел, ухмыльнулся, наклонился и потряс за плечо ближайшего мужчину. Тот открыл глаза, зевнул, медленно повернул голову, потом сел.

Сюзи повернула к морю и вытянула руки. На вершине утеса Анни прошептала:

— Подождите, пока они увидят ее бегущей! Один из мужчин выкрикнул приветствие. Сюзи подпрыгнула, изображая удивление. Она повернулась лицом к мужчинам, приложила руку ко рту и захихикала.

Один мужчина вскочил на ноги и пошел к ней. В жарком, ярком солнечном свете Сюзи захихикала снова и застенчиво отступила.

Второй мужчина вскочил на ноги и выкрикнул — теплое, ободряющее, лестное приветствие, судя по звуку. Сюзи прикрыла свои груди руками и выглядела неуверенной.

Третий мужчина сел, явно желая знать, почему никто не сказал ему, что происходит.

Сюзи отвернулась и выставила свои маленькие, высокие, круглые ягодицы, когда снова пошла назад, в том направлении, откуда она пришла. Дразня, она пару раз взглянула через плечо. Цветок гибискуса упал на песок.

Третий мужчина поднялся на ноги.

Сюзи побежала, но томно, медленно двигаясь, как будто ее колени были связаны вместе эластичным шнуром.

Очарованный ее манящим взглядом, первый мужчина побежал вверх по пляжу. Достигнув красного цветка, он поднял его и побежал за ней, помахивая им. Сюзи издала игривый крик и побежала немного быстрее.

Беззаботные и шумные, как школьники на прогулке, трое мужчин с плеском пересекли проток, по колено глубиной, который струился от водопада к лагуне.

Сюзи начала увеличивать скорость. Она бежала не по прямой линии; делала большой поворот вокруг задней части пляжа и потом обратно — быстрее, чем вначале она намеревалась, слишком быстро.

От одного плавного, грациозного движения, саронг Сюзи в розовых цветах неожиданно развязался и упал на песок. Нож остался скрытым в его складках. Она была теперь беззащитна.

Мужчины завопили и развеселились при виде обнаженного тела Сюзи. Внезапно первый мужчина оступился и чуть не упал. Он размахивал руками в попытке вернуть себе равновесие, но песок, казалось, хватался за подошвы его ног. Он спотыкался и пытался вытянуть свои ступни из грязи.

Тревога показалась на его лице, он повернулся вполоборота, чтобы крикнуть предупреждение своим друзьям.

Второй мужчина задержался, чтобы подхватить розовый хлопчатобумажный саронг Сюзи, и удивился, когда острый, восьмидюймовый нож выпал из складок, но он подобрал его прежде чем побежать за своим другом.

Из-за этой остановки он был не так близко от первого мужчины, как прежде. Когда он увидел, что его друг упал, а потом услышал предупреждение, он сумел остановиться на краю зыбучих песков.

Одно мгновение было похоже на то, что его тоже собиралась засосать песчаная трясина, но, когда его ступни начали тонуть, он откинулся назад, вытянув руки.

Когда второй мужчина с трудом освободил свои ступни из захватившего их песка, Кэри, стоявшая, расставив ноги, на вершине утеса, тщательно прицелилась. Она услышала резкий щелчок, но выстрела не последовало. Она снова прицелилась, тщательно и плавно нажала спусковой крючок. Ничего не произошло.

Она нажала тверже, нажала снова. И снова, снова, твердо как смогла.

Ничего не произошло.

Где-то, в этом отличном образце инженерного искусства, этом «М-16» заело, доказывая, таким образом, что оружие нужно чистить, если ты хочешь стрелять из него.

Безошибочно различив щелчок винтовки, третий мужчина, который был также позади, резко прекратил бег. Он повернулся на месте и помчался обратно, к оранжевым полотенцам и винтовкам, которые лежали в тени пальм.

Два мрачных, оборванных существа вышли навстречу ему из-за деревьев.

Анни подняла свой «АК-47» и выстрелила в него. Пуля пролетела мимо.

Пэтти, схватив винтовку с оранжевого полотенца, помчалась к лодке.

Услышав выстрел Анни, третий солдат изменил направление, но он бежал слишком быстро, что остановиться немедленно. Он бросил взгляд на лодку, качавшуюся спокойно на аквамариновой воде, но лодка стояла на якоре в добрых тридцати футах от него, женщина с винтовкой уже достигла кромки воды. У него не было шансов добраться до лодки.

Он бросился бежать, делая зигзаги, по маленькой дорожке, которая вилась вверх около водопада, намереваясь подняться по этим скалам и скрыться в джунглях.

Задыхаясь, мужчина бросился к утесу. Камни гремели под его босыми ступнями, маленькие облака пыли отмечали его шаги, когда он карабкался по скалам.

Лежа на животе, скрытая черными скалами около заводи у водопада, Сильвана положила свою винтовку на один из больших камней, наблюдая, как голый мужчина карабкался к ней. Сильвана была более спокойным стрелком, чем Анни. Она подождала, пока мужчина почти добрался до нее, затем мягко нажала на спусковой крючок.

Мужчина закричал и схватился за свое левое плечо. Его рука немедленно покрылась кровью. Он полуупал, полусполз назад, вниз с утеса. Третий мужчина в ужасе оглянулся. Анни была внизу. Пэтти, которая бежала вверх по пляжу от кромки воды, остановилась и прицелилась. Позади его, стояла Сильвана, расставив ноги на тропе, целясь в его спину!

Осознавая, что он оказался в западне, мужчина поднял руки вверх.

— Никаких пленных в этот раз! — закричала Анни. — Стреляйте!

Без колебаний все три женщины нажали на свои спусковые крючки.

— Где второй? — встревоженно закричала Пэтти. Все три женщины повернулись посмотреть вверх на северный конец пляжа.

С вершины утеса мужчину легко было бы застрелить, но Кэри крикнула:

— Это проклятая штука не срабатывает! Я не знаю, как наладить ее!

Анни закричала ей:

— Не преследуй его, Кэри. Ты безоружна, а у него есть нож. Спускайся сюда и возьми одну из их винтовок.

Она повернулась к Сильване!

— Ты и Сюзи охраняет лодку и винтовки, пока Пэтти и я преследуем его.

Сильвана кивнула. Как только первый мужчина достиг зыбучих песков, Сюзи убежала в море и бросилась в воду; теперь она изо всех сил плыла к лодке.

Пэтти бросилась назад, чтобы захватить третью винтовку, потом побежала с ней по направлению к Кэри. Схватив свои винтовки, Кэри, Пэтти и Анни помчались к северу на пляж, по которому убегал второй мужчина. Он почти достиг мангровых деревьев на северном мысу лагуны.

Деревья блестели на солнце, огромные, сплетенные купы темно-зеленой листвы, некоторые из них более ста футов высотой. Ежедневный трехфутовый отлив открыл их толстые, искривленные корни, достаточно прочные, чтобы выдержать постоянную борьбу с волнами и порывы ветра. Единственным способом, которым мужчина мог успешно продвигаться среди мангровых деревьев, было бы перелезть через запутанные, толстые корни там, где морская вода засасывала их соединенные части.

— Жаль, что нет прилива, — задыхаясь на бегу, сказала Пэтти. Она взглянула на свои часы. Было только десять сорок. Прилива не будет до восьми вечера. Когда мужчина приблизился к мангровым деревьям, Пэтти опустилась на одно колено, подняла свою винтовку и подождала, когда он замедлил бег. Дождавшись, она тщательно прицелилась и выстрелила.

И опять промахнулась.

— Надеюсь, он достанется крокодилу, — вздохнула Кэри.

— Мы не можем рассчитывать на это, — сказала Анни.

Покусывая губу.

Мужчина перепрыгнул через первые корни мангровых деревьев и исчез из виду.

Женщины встретились около лодки, Сюзи и Кэри сидели в ней на груде военной формы. Анни с сомнением посмотрела на лодку.

— Она не очень большая.

— Она достаточно большая, — твердо сказала Сюзи. Если она была достаточно большой для них троих, то достаточно велика и для нас пятерых. Сейчас же давайте выбираться к черту отсюда. У каждой из нас есть винтовка, плюс запасная, и много одежды и ботинок. Давайте захватим воду, сушеную рыбу, карты и компас и уйдем! Уже не имеет значения, если люди из Катанги увидят нас. Эта моторная лодка может перегнать любые каноэ, которые могут притаиться за мысом.

Анни сказала:

— Мы не можем покрыть семьдесять миль до Айрайен Джайа до наступления вечера. Если тот солдат вернется на свою базу, они могут прислать вертолет сюда до темноты. Будет легко заметить эту белую лодку в синем океане. Они могли бы использовать нас для учебной стрельбы, как уток на ярмарке.

Сюзи закричала:

— Анни, мы идем на все эти неприятности, чтобы достать лодку, и ты заставляешь нас делать эти ужасные вещи, и потом ты не хочешь, чтобы мы воспользовались этой лодкой! Почему?

Анни сказала:

— Все это не было бы так ужасно, если бы этим занимались мужчины.

— Джонатан всегда планировал сбежать сразу после наступления темноты, — напомнила им Кэри.

— Чем быстрее мы уедем, тем безопаснее для нас, — заспорила Сюзи. — Тот парень может никогда не вернуться в свой лагерь. Я за то, чтобы мы рискнули.

Анни сказала:

— Пусть поднимут руки те, кто хочет ехать при дневном свете.

Рука Сюзи поднялась, но она была единственной. Сюзи огляделась и сказала:

— О'кей. Так что мы собираемся делать? Кэри сказала:

— Если мы спрячем эту лодку и вертолет сегодня не появится, мы отплываем в сумерках.

— Как мы спрячем лодку? Ее некуда девать, — заволновалась Пэтти. — И отлив все еще продолжается. Вскоре эта лодка будет лежать на песке.

— Может быть, нам следует подождать несколько ночей? — спросила Сильвана. Застрелив мужчину, она снова была в чести.

Анни сказала.

— Прошли месяцы, пока мы нашли эту лодку. Мы пока в лучшем положении. Давайте не будем ругаться. Если тот парень не вернется на свою базу, не будет вреда в том, чтобы выждать несколько дней. Правильно?

Неохотно они все кивнули.

Анни продолжала:

— Но если мы спрячемся и спрячем лодку тогда, когда они придут искать, они предположат, что мы уже уплыли в лодке, и будут искать нас в море, а не на земле. Мы услышим их самолет и узнаем, какая ситуация.

Пэтти сказала:

— Мы могли бы нагрузить лодку провизией немедленно, потом отвести ее к югу, вокруг мыса. Спрятать ее в каком-нибудь ручье или за нависающей листвой на другой стороне. Анни кивнула. — Мы могли бы спрятать лодку, вернуться по суше, потом спрятаться в пещере. Никто не будет искать нас там, и у нас много воды. Она противная, но свежая и чистая. Сушеной рыбы хватит, по крайней мере, на восемь дней.

— Восемь дней в темноте? — сказала Сюзи. Батарея подводного фонаря давно не действовала.

— Люди были заключены в темноте месяц и выжили, сказала Анни.

Сюзи сказала угрюмо:

— Я не могу представить ничего более неприятного, чем пить воду с песком из кокосовой скорлупы и жевать куски сушеной рыбы в течение недели в темноте, пока солдаты со штыками будут бродить над нашими головами.

— Джонатан всегда говорил, что наш лучший шанс сбежать был, когда никто не охотился за нами, — напомнила всем Кэри. — Вот почему он взорвал «Луизу». Поэтому я за то, чтобы мы не уезжали, пока мы не увидим, что нас уже не ищут. Даже если это займет восемь дней.

— Итак, решено, — сказала Анни. — Мы разделимся на две группы. Пэтти и Кэри, уведите лодку за мыс, как только мы нагрузим ее. Кэри, на время дай мне часы Джонатана. Возьми у Сюзи компас для перехода обратно. — Она посмотрела на Сюзи. — Ты зайди в пещеру. Сильвана и я вернемся в лагерь и спустим наше снаряжение вниз по трубе к тебе.

— Ты не убедила меня, но давай действовать, сказала Сюзи.

К одиннадцати часам они обсудили и согласовали свои планы. Пэтти и Кэри думали, что стоило потратить полтора часа, чтобы снарядить лодку как следует. Это бы дало группе два дополнительных места со спрятанным снаряжением — лодку и пещеру. Так как они не знали, в какие неприятности они могли попасть, огибая мыс, Пэтти хотела взять одежду, винтовки, еду и воду на случай, если им пришлось бы прятаться там. Кроме оружия и пляжных полотенец, солдаты привезли три рыболовных лески, три карманных зажигалки, три пачки сигарет, шесть бутылок оранжада, немного фруктов и бутылку рома, теперь полупустую.

Прислушиваясь к их бодрому, эффективному планированию, Сильвана неожиданно осознала, как сильно они все изменились по сравнению с напуганными женщинами, которые первоначально сбежали в джунгли. Хотя у них было немного общего, в этот момент пять женщин были товарищами по оружию. Они делили опасность, и каждая знала, что может полагаться на другую.

Анни сказала:

— Нам лучше вычислить приблизительный план по времени и потом сделать все, что сможем. Кэри подсчитала:

— Допустим, что тот парень попал на дорожку в джунглях и бежит со скоростью около трех миль в час. Он явится обратно в отель через пять часов после того, как мы видели его в последний раз. Это будет около трех сорока. Дадим им двадцать минут для организации поисковой группы, — допуская, что у них есть вертолет в непосредственном распоряжении и еще пятнадцать минут, чтобы добраться сюда по воздуху. Нам всем следует спрятаться к четырем пятнадцати сегодня — самое позднее.

Пэтти сказала:

— Шестнадцать пятнадцать. Сюзи вращала глазами:

— Почему мы внезапно перешли на военное положение? Следующее, что ты скажешь, будет сверить часы.

— Пэтти и я уже сделали это, — сказала Кэри. — Мы собираемся находиться в пещере, где постоянно темно, поэтому придется следить за временем. Мы же не хотим встретиться на двенадцать часов позже.

— Сейчас одиннадцать двадцать. Каждая из нас сходит по три раза, чтобы нагрузить лодку, а Сильвана наблюдает за окрестностями, — сказала Анни. — Дадим тридцать минут на каждый раз. В двенадцать пятьдесят лодка отправляется, при удаче вам следует обогнуть мыс сразу после часа, Кэри. Нет надобности говорить тебе стараться держаться вне пределов видимости от Катанги. Как только вы обогнете мыс, дайте себе час, чтобы найти укрытие и замаскировать лодку. Кэри кивнула.

— Это приводит нас к двум пятнадцати дня. Если мы увидим туземцев, Пэтти останется на борту с винтовкой. Если нет, мы обе постараемся вернуться по суше в пещеру. Мы надеемся сделать это к четырем.

Пэтти добавила:

— Конечно, если мы обнаружим, что суша за мысом — это вторые джунгли, мы не будем надеяться пересечь их. Мы останемся с лодкой.

— Как вы можете сказать, сколько времени у вас займет путешествие, которого вы никогда не совершали? — спросила Сильвана с сомнением.

— Если мы пойдем по суше, и увидим, что не можем закончить поход к четырем часам, мы вернемся к лодке, — даже если почти прибудем к пещере, — сказала Кэри. — Потому что если нас найдут около пещеры, это может поставить под угрозу вас, оставшихся внутри.

Сильвана кивнула.

— Поэтому у нас будет не более трех часов, чтобы спустить в трубу пещеры как можно больше лагерного снаряжения.

Анни кивнула:

— В четыре часа все заходят в пещеру и остаются там. Сильвана замаскирует выход из трубы и заплывет в пещеру. Сильвана сказала:

— Это будет трудно без света.

— Я зажгу одну из солдатских зажигалок, как только ты заплывешь внутрь, и позову, — сказала Анни.

— Не могли бы мы бросить немного дерева в трубу и зажечь огонь в пещере? — спросила Сюзи.

Анни засомневалась.

— Кто-нибудь может увидеть дым, выходящий из трубы.

Сюзи сказала:

— Допустим, что тот солдат все время пробегает милю за четыре минуты и вернется в свой лагерь в рекордное время?

— Без ботинок? И без одежды? — сказала Анни. — Ты помнишь, какая там была тропа? Сюзи содрогнулась.

28

Пэтти и Кэри вытащили якорь и стянули ялик туда, где вода была поглубже. Прилив начал отступать в восемь утра, как раз тогда и было самое лучшее время нагрузить лодку, но отлив продолжался, и Пэтти была благодарна ему за это. Хотя у них и был подвесной мотор, все равно было бы сложно выйти из лагуны, если бы не отлив.

Пэтти проверила мотор. Потянув за стартер, она удивилась — мотор заработал. Кэри ликующе закричала. Однако радость ее поуменьшилась, когда она взяла в руку канистру для топлива и потрясла ее.

— Черт бы все побрал! Тут почти пусто! Анни и Сильвана каждая взялись за теплую черную лодыжку и сволокли обнаженное тело третьего солдата к дальней стороне пляжа. Они подумывали о том, чтобы бросить его в зыбучие пески, но не решились подходить к тому месту. Закапывая тело, обе женщины были так подавлены тем, что это сказалось на темпе их работы, и движения их замедлились.

— Мы, должны перестать думать о нем как об отдельном человеке, — сказала Анни. — Если мы оставим труп на пляже, потом не оберешься неприятностей.

Она посмотрела вниз, на неровные, разошедшиеся края раны на плече, затем на рваную с запекшейся кровью рану на груди и содрогнулась.

— Нечего терять время. Давай выкопаем могилу не очень глубоко и побыстрее избавимся от него. Сверху мы навалим кокосовую скорлупу и сломанные ветви.

После того как они похоронили солдата, Анни вернулась назад и забросала песком кровавые пятна. Она почувствовала себя легче, когда от солдата не осталось никаких следов.

За исключением Сюзи, которая караулила на дереве, все женщины, шатаясь, спустились от водопада, нагруженные едой, водой и снаряжением, включая искореженную «М-16».

— Я ее потом почищу, а затем попробую пару раз выстрелить, когда мы выйдем в море, — сказала Кэри.

Вместо оборванной одежды, все женщины были теперь обладательницами солдатской униформы цвета хаки. Они решили поделить на всех четырех имеющиеся у них комплекты и надеть их, как только кончат грузить лодку, — несмотря на нестерпимую жару. Кроме того, каждая из женщин должна будет иметь винтовку, закинутую за спину.

Они сложили бамбуковые контейнеры с едой и водой в передний рундучок — самое безопасное место на любой лодке, и добавили туда же компас, ракетницы и мачете. Им вовсе не хотелось, чтобы это острейшее сверкающее лезвие валялось где-то в ялике, пространство в котором и без того было ограничено. В центре лодки они сложили рыболовные снасти, винтовки, две остроги, плюс еще кое-что, а на корму засунули оранжевые спасательные пояса вместе с тремя ведерками, коробкой с инструментами, ротанговой бечевкой, связкой ротангового же каната и якорем.

К двадцати минутам первого они все закончили. Кэри с сомнением посмотрела на нагруженный ялик.

— Пэтти, а тебе не кажется, что мы берем с собой слишком уж много всего. Я хочу сказать, что эта лоханка уже набита до краев!

— Мы всегда сможем выкинуть что-нибудь за борт. Это лучше, чем совсем бросить инструменты Джонатана.

— Что пользы в секстанте и хронометре, если мы и понятия не имеем, как ими пользоваться? — спросила Кэри. Пэтти сказала:

— Мне только жаль, что у нас уже нет полотняного навеса, — в открытом море мы заживо сваримся.

Полотняный навес был уже давно разрезан на полосы для поясов и сумок, когда Джонатан понял, что полотнище слишком коротко, чтобы обвязать его вокруг второго, большего плота.

— Мы могли бы привязать сзади пару наших подстилок из бамбука, и использовать их как плотики, — предложила Кэри. — Может, мы сможем переложить на них часть багажа, когда разберемся, что там и как. Почему бы не использовать их как трейлеры?

— Самое важное для нас сейчас — это отправиться наконец. Слава Богу, что у нас есть подвесной мотор. — Пэтти погладила блестящий черный мотор и тут же об этом пожалела, так как металл сильно раскалился. — О'кей, мы отправляемся.

К всеобщему удивлению, женщины, которым предстояло остаться, обняли Кэри и Пэтти, желая им удачного плавания.

— Будьте теперь осторожны, — сквозь слезы простонала Анни. — И возвращайтесь как можно скорее.

Нагруженная лодка накренилась, когда Пэтти перекинула через борт стройную, загорелую ногу. Она осторожно забралась внутрь и уселась на кормовую банку. Возможно, она в последний раз наблюдала за быстрыми движениями разноцветных рыбок, шнырявших вокруг ялика в аваквамариновой прозрачной воде лагуны как ярко окрашенные игрушечные субмарины.

Кэри заняла свое место на средней банке, усевшись лицом к Пэтти и корме. Вставив резиновые рукоятки деревянных весел в уключины, она начала потихоньку грести. По мере того, как росла ее уверенность, силы возвращались.

— Весла на воде, — доложила она.

Сияя возбужденным и залитым потом лицом, Пэтти потянула за веревку, и мотор тут же завелся. Восторг охватил обеих женщин, когда ялик, тихо гудя, направился прямиком к разрыву между двумя изогнутыми лентами белой пены, окаймлявшими изумрудную зелень. Дважды в сутки ветер и море устремляли воду через этот узкий проход прямо в лагуну, а затем высасывали ее назад, и вода кипела, как на мельнице. Если бы только ялик оказался захваченным этой вертящейся массой воды, их разорвало бы на клочки о подводный коралловый риф, и обе женщины прекрасно знали это.

— Придерживай шляпу рукой, — предупредила Пэтти. — И будь готова помочь лодке веслом, если нас перекинет через риф.

Когда ялик приблизился к рифу, волны швырнули маленькое суденышко через разрыв между скалами.

Женщины увидели, что их вынесло в море.

Пока ялик подскакивал на норовистых невысоких волнах, они зачарованно слушали, как прибой бьет о коралловый риф. Они слышали этот звук с другой стороны! — то был голос свободы.

Пэтти, которая от радости даже задержала дыхание, теперь выдохнула, надув щеки, как те маленькие ангелочки, олицетворяющие ветер на старинных картах. Море, бледно-голубое, раскинулось перед ними бесконечно далеко, ожидая, чтобы отнести их, куда они пожелают, прочь от этого пляжа смерти и ужаса.

Кэри встала.

Пэтти предупредила:

— Никогда нельзя вставать во весь рост в таких маленьких лодках, а то можешь нарушить равновесие или сама упадешь.

Кэри снова послушно села. Она ухмыльнулась:

— Можешь не оборачиваться, но они нам машут. — И она помахала в ответ двум крошечным фигуркам, оставшимся на берегу.

Пэтти нажала на руль, и они направились сквозь прыгающие вокруг волны прямиком на юг, к мысу.

Кэри предупредила:

— От наших плотиков останутся мелкие клочки, если ты не сбавишь ход. — Две бамбуковых подстилки с их кроватей бешено подпрыгивали на волнах следом за ними.

— Из-за шума я хочу выключить мотор перед тем, как мы подойдем к мысу, так что приготовься грести, — сказала Пэтти.

Когда они приблизились к мысу, Пэтти поняла, что должна держать ялик как можно ближе к рваным скалам, если только осмелится. Она направила ялик осторожно вперед, обвела его вокруг утеса и облегченно вздохнула. Деревни Катанга было не видать. Возможно, селение скрывалось за несколькими утесами, на которых в изобилии росли лианы и прочие ползучие кусты, медленно спускавшиеся, колеблясь, вниз, на уровень прибрежной полосы пляжа.

Если не считать волн, упрямо колотившихся об утесы, все было тихо — стояла почти сонная тишина, — только свирепое полуденное солнце продолжало яростно припекать.

Кэри осмотрела утесы.

— Мы ни за что не сумеем вскарабкаться на эту верхотуру.

— Нам просто придется постараться изо всех сил, — сказала Пэтти. — Я хочу направиться в первую же бухту или залив, если у нее будет подходящий вид. Нам же надо держаться от Катанги как можно дальше.

У первого залива не оказалось пляжа, это была только щель между черными скалами. Вторая бухта показалась более приветливой, но, когда Пэтти направила ялик вперед, она увидела прямо впереди под водой чернеющие зубья скал. Она поспешно повернула ялик прочь.

Налегая на весла, Кэри сказала, задыхаясь:

— Если мы не войдем в следующую бухту, твоя очередь грести.

Немного дальше виднелся неожиданный разрыв в скалах. В глубине бухты лес подступал к самой кромке прибоя.

Пэтти сказала:

— Вот это уже получше. Как ты думаешь? Кэри устало опустила весла, а затем обернулась через плечо, чтобы посмотреть. Лицо ее было залито потом под шапочкой цвета хаки.

— Кажется, взобраться будет довольно просто, — сказала она. — Но здесь негде спрятать лодку, если только мы не разгрузим ее, не снимем мотор и не затопим ялик.

— У нас на это нет времени, да мы и никогда не пробовали этим заниматься. Слишком большой риск, — решила Пэтти. — О'кей, теперь я сяду за весла.

Пока Пэтти гребла к ближайшему утесу, Кэри прищурилась. Перед ними была небольшая и довольно-таки мрачная бухта. На заднем плане зеленый склон неровными буграми спускался почти в море, гибкие ветви раскачивались прямо над волнами, со шлепанием разбивавшимися о скалы.

Пэтти с сомнением в голосе сказала:

— Похоже, тут нет ничего вроде пляжа.

— Тем лучше, — ответила Кэри.

Пэтти налегла на весла с удвоенной силой. Как только ялик проскочил в разрыв между утесами, имевший форму буквы «U», на воде заиграли яркие зайчики, когда зелень крутого склона отразилась в прибрежных волнах.

— Там есть речушка, — сказала Кэри. — Может, мы сумеем вскарабкаться по ее руслу.

Когда ялик подошел достаточно близко, Кэри потянулась и ухватилась за лианы, свисающие над водой.

Бросив якорь и подергав за канат, Кэри сказала:

— По-моему, он не достает до дна.

— Это же только обычный якорь, для пляжа или вроде того, — сказала Пэтти. — А здесь глубоко. Мы привяжем чалку к стволу дерева. — Отвечая на вопросительный взгляд Кэри, она объяснила: — Эти веревки спереди и сзади называются чалки.

Пэтти опустила весла. Две женщины втянули лодку под густые ветви низкорослого леса, подступавшего к воде. Смахивая с волос листья и нагибаясь, чтобы не наткнуться на ветви, Кэри сказала:

— Мы могли бы нарезать немного ветвей и набросить их на ялик, так, чтобы белую краску не было видно. Камуфляж.

— Во-первых, давай-ка привяжем эту штуку, — Пэтти накинула веревку полупетлей вокруг ствола толстой, переплетенной с другими с свисающей откуда-то сверху ветви. — Одному Богу известно, удержит ли это, — сказала она. — Давай привяжем весла к сиденьям.

— Есть, есть, капитан, — весело откликнулась Кэри. Она нагнулась, втаскивая в лодку бамбуковые подстилки. Пэтти беспокойно сказала:

— Мы сошли с ума, если думаем оставить ялик здесь. Он же может сорваться с привязи. Может пойти дождь, и надо будет вычерпывать воду. Кто-нибудь может его украсть. Думаю, лучше мне остаться и охранять его, пока ты пойдешь за остальными. Кэри кивнула.

— Я тоже об этом подумала. Надо было догадаться об этом раньше. Но охранять лодку — занятие простое, так что давай тянуть жребий.

Кэри проиграла.

— У меня есть компас Сюзи, — сказала она. — Но мне еще нужна винтовка и мачете.

— Давай поедим что-нибудь перед тем, как тебе уходить, — предложила Пэтти. — А камуфляж оставь мне. Только дай мне мачете, чтобы я нарезала немного зелени до твоего ухода.

Вскоре после этого Кэри подтянулась и взобралась на ветку дерева над ними. Осторожно наклонившись, она приняла у Пэтти винтовку и перебросила ее через плечо. Затем она проползла по ветке, пока не смогла засунуть винтовку в надежную щель возле самого ствола дерева. Вернувшись вдоль ветви, она нагнулась принять мачете.

— Пока, Пэтти, — сказала она. — Я вернусь как можно скорее.

— Пока.

Обе они готовы были расплакаться. С 13 ноября им впервые предстояло остаться в полном одиночестве.

Кэри осторожно взобралась на утес. Сучья и ветви царапали ей лицо, но подъем был не очень крутой, да и опору найти было не так уж сложно. Тем не менее, она беспокоилась, как бы не уронить винтовку или мачете, потому что склон все же был достаточно крут, чтобы оружие скатилось вниз и угодило прямо в море.

Добравшись до вершины, Кэри остановилась, чтобы набить жесткой травы в шапочку цвета хаки, которая принадлежала ей совсем с недавних пор и была слишком велика для нее. После этого она упрямо продолжала путь сквозь мягкие заросли в полумраке джунглей.

Осторожно используя компас, Кэри через полтора часа пересекла мыс. На это ушло на полчаса больше по сравнению с ее расчетами, но она опаздывала всего немногим более чем на двадцать минут и почувствовала тихое удовлетворение, когда увидела, что вышла как раз туда, куда и планировала — к вершине темных утесов на южной оконечности Водопадовой бухты.

Ранним утром эти скалы казались сплошной черной стеной, но к середине дня, когда солнце освещало их в упор, оставляя вертикальные разломы в тени, утесы походили на гигантские плитки шоколада.

Кэри быстрым шагом пустилась вдоль по утесам, держась под прикрытием деревьев, но не упуская из виду и прозрачную голубизну моря, и радужные всплески прибоя и брызг над рифом. Начал дуть легкий бриз. Она обошла большие стволы, похожие цветом на слоновью кожу, и пошла, выбирая путь, между зелеными папоротниками-орляками. Все было тихо, только прибой ударялся о рифы, да где-то высоко звучало чистое пение птиц, мелькавших над ней голубыми и желтыми молниями.

И вдруг на фоне пения птиц Кэри различила еще один звук.

Она резко остановилась и посмотрела на часы. Без пяти четыре. На двадцать минут раньше, чем они рассчитывали. Шум лопастей вертолета ни с чем не спутаешь.

Первой ее мыслью было кинуться назад, к ялику, как они и договаривались, но она поняла, что женщины в пещере не будут знать, где его искать. И как только они могли допустить такой серьезный промах в своем подробном плане?!

Она быстро прикидывала… У вертолета уйдет две минуты на то, чтобы приземлиться, и, кто бы там ни находился, у него уйдет по крайней мере еще десять минут, чтобы добраться до лагеря. Если она помчится во весь дух, то, возможно, добежит до выхода-трубы из пещеры за двадцать минут.

Двигаясь со всей возможной скоростью, не обращая внимания на производимый ею шум, от которого хриплым хором запротестовала стая белых какаду, Кэри рванулась к лагерю сквозь чащу леса.

Вертолет «Хьюли-Кобра» прогудел над Водопадовой бухтой и направился прямо к водопаду. Хотя уже начался прилив, оставалась еще довольно широкая полоса пляжа.

За кораблем, посланным, чтобы очистить этот район — в случае необходимости следовал тяжелой тенью вертолет «Сикорски». Двадцать человек в оливковой форме нестроевого образца и касках высыпали из вертолета. Когда они веером разошлись по берегу, очевидно, намереваясь взобраться на утес, послышались выстрелы.

Эти резкие звуки стаккато донеслись и до Кэри, которая спешила из всех сил, лицо ее было разодрано прутьями и колючками, а шов на боку и сердце бешено пульсировали.

Солдаты моментально обнаружили лагерь, который, очевидно, был оставлен совсем незадолго до этого.

Сержант доложил об этом офицеру. Он протянул ему покрывшуюся плесенью сумочку из лакированной кожи, в которой еще хранилась проржавевшая компактная пудра Сюзи и растаявшая помада.

— Сколько там было человек, сержант?

— Следопыты нашли четыре бамбуковых кровати, сэр, и подпорки еще для двух. Мне также доложили о цепочке из отпечатков пяти женских ног, ведущих к лагуне. Каждая из женщин несколько раз проходила из лагеря к лагуне, как мы полагаем, чтобы нагрузить украденную лодку, сэр. Мы также обнаружили бамбуковый контейнер со свежей копченой рыбой, спрятанный в скалах на тропинке к утесу, сэр.

— Когда женщины покинули это место, сержант?

— Не могу сказать точно, сэр, но следопыт доложил, что следы оставлены около полудня, а огонь в лагере был залит водой примерно в то же время, сэр.

Офицер осмотрел две хижины, пристройку с односкатной крышей, небольшую кучку кокосовых скорлупок, два панциря черепах и кучу камней. Он повернулся и уставился на почти готовый плот, на аккуратно сложенные бамбуковые жерди и приготовленные по всем правилам кольца ротанговой веревки. Посмотрев на часы, он кинул взгляд на море и коротко приказал:

— Сержант, у нас два часа для проведения поисков на море. Лагерь сжечь. Оставьте здесь пару часовых и еще двоих на берегу. Завтра мы снимем их. — Сержант отдал честь, а офицер добавил: — И напомните вашим людям, что этих женщин не надо недооценивать — у них по крайней мере три наших винтовки.

Кэри скорчилась в густых невысоких зарослях, не смея приблизиться к трубе пещеры, видневшейся слева от нее. Она прижалась глазом к щели между листвой всего-то размером с квадратный дюйм. Она слышала голоса мужчин, треск веток, затем раздалось громкое щелкание. Она почувствовала запах дыма.

Между деревьями она увидела золотистое сияние, словно ранний закат солнца. Золотистый цвет быстро сменился красным, затем все затянуло густым дымом. Вверх взлетело облако искр, и тут же загорелось высокое дерево неподалеку. Затем весь сухой, нагретый лес моментально вспыхнул и запылал.

Кэри подскочила, услышав выстрел, но, когда тень заслонила зловещее красное сияние впереди, поняла, что это должно быть, просто упало дерево.

Она не могла решиться, что же делать. Если она отступит, сумеет ли она убежать достаточно далеко, да и бежать достаточно, быстро, чтобы опередить огонь? Или, может, ей надо постараться добраться до трубы? Если лес будет гореть, женщинам, возможно, придется оставаться в пещере несколько дней.

Если сгорит листва вокруг провала трубы, то станет видна и сама дыра, и веревка, спускающаяся вниз, в пещеру, — а веревка эта, совершенно, очевидно, сделана человеческими руками. Ругаясь сквозь зубы, Кэри поняла, что ей придется обрезать веревку и сбросить ее в пещеру. Затем она постарается быстро пробраться к Пэтти. По крайней мере, тогда двое из них останутся на свободе, чтобы в случае необходимости спасти остальных.

Она как раз собиралась проползти к трубе, когда вдруг увидела подходившего ленивой походочкой солдата. Он шел прямо на нее и почти был готов провалиться в колодец пещеры. Он резко остановился, и Кэри придержала дыхание. Неужели он что-нибудь увидел?

Солдат расстегнул молнию и справил нужду. Затем он надвинул на глаза панаму для джунглей с широкими краями и вытер пот с затылка жирной шеи и маленькой выбритой головы. Поправляя панаму, он слегка повернул голову. Очевидно, что-то привлекло его внимание.

Солдат осторожно подошел к концу замаскированной ротанговой веревки, тянувшейся по земле. Он присел, поднял веревку, проверил ее рукой, посмотрел влево и проследил, что веревка привязана к дереву. Затем он начал следовать по веревке вдоль всей ее длины, к трубе пещеры.

Кэри сняла винтовку с плеча — но нет, она не осмелится стрелять, ведь шум привлечет сюда остальных мужчин.

Повернувшись теперь спиной к Кэри, мужчина присел, развел листья лиан над провалом и проверил веревку рукой, словно стараясь угадать, куда же она тянется.

В десяти футах от него Кэри взялась за ствол винтовки и приготовилась нанести удар дулом, используя его как дубинку. Она двинулась вперед.

Подкравшись к солдату сзади, она изогнулась и резко отвела обе руки назад. Ее удар будет еще сильнее, если она хорошенько размахнется и не будет медлить. Кэри казалось, что она опять слышит успокаивающий голос Джонатана:

«Кости наверху черепа очень прочные и тяжелые, а самое слабое место находится как раз под ухом, где кости тоньше. Так что никогда не ударяй по голове сверху, потому что так ты только сшибешь человека и оглушишь его, но он останется жив. Ударять надо сбоку и сзади. Целься в верхний кончик уха. Это будет хороший удар, потому что так у тебя будет двойной шанс прикончить его — ты повредишь и череп, и шею. После этого ты сможешь спокойно удавить его проволокой или веревкой, или же задушить его, надавив на горло со стороны адамова яблока. После этого он уже не причинит тебе хлопот».

Она ударила. Это оказалось гораздо легче, чем она ожидала. Какое-то мгновение солдат покачался перед ней, но через секунду рухнул вниз. Дрожа от напряжения, но чувствуя, как ее охватили гордость и облегчение, Кэри подтянула безвольное тело на несколько дюймов поближе к спуску в пещеру. Он был не таким уж тяжелым, как она опасалась.

Подобравшись к провалу, она сунула голову вниз и быстро позвала:

— Анни! Это Кэри.

Звать ее так было, конечно, рискованно, в этом был хорошо рассчитанный риск, и Кэри надеялась, что потрескивающий шум огня заглушит ее голос. Выхода не было — она не знала, не стоит ли кто-нибудь внизу у трубы, и не сломает ли она ей шею. Но она подумала, что, скорее всего, кто-нибудь будет ждать ее там, внизу, так что лучше ей рискнуть.

Снизу донесся слабый голос:

— Ты спускаешься, Кэри?

— Отойдите подальше, и не шумите. Я сейчас кое-что сброшу, а потом спущусь сама. — И она выпустила тело.

Чувствуя удивительную ясность в голове, Кэри швырнула в провал солдатскую панаму для джунглей с широкими краями, затем вытянула наверх ротанговую веревку, действуя со всей скоростью, на которую была способна. Хотя она и проделала это очень быстро, казалось, на это ушла целая вечность, а красное сияние огня неумолимо подбиралось все ближе к ней, подступая сквозь лес.

Она с облегчением вытянула наверх плетеную из ротанга сумку, постоянно привязанную к концу веревки. Она засунула туда две винтовки, прикрепив их стволы к самой веревке куском лианы. Она не хотела, чтобы две винтовки, по десять фунтов весу каждая нарушали ее равновесие при спуске.

Действуя мачете, она быстро обрубила конец веревки, привязанной к дереву. Она подвязала мачете к связке веревок и винтовок, затем очень медленно спустила тяжелый груз в пещеру. Дрожа от возбуждения, Кэри, казалось снова услышала голос Джонатана: «Когда ты спешишь, всегда делай все медленно». Наконец, с дрожащими руками, она осторожно замаскировала отверстие трубы ползучими кустарниками.

Благодаря своим размерам, Кэри могла проделать то, что было не под силу остальным женщинам — она могла удержаться локтями на краю колодца, уперев ноги в противоположную его стенку. Удерживая равновесие, она подумала: «Это — самое опасное из всего, что я делала за всю мою жизнь!» Нервы ее дрогнули, и она застыла от страха.

На протяжении многих месяцев женщины приучили себя не думать о своих семьях, оставшихся в Питтсбурге, потому что такие мысли погружали их в постоянную депрессию. Но теперь, чтобы подбодрить себя, Кэри специально начала думать о своих дочерях. Она всегда была убеждена, что подвергнет себя какой угодно опасности, лишь бы защитить своих детей. Так что теперь Кэри упорно напоминала самой себе, что Ингрид и Грете больше всего на свете была нужна их мама.

Но лучше от этого не стало.

Она снова подумала о том, что можно было бы побежать к Пэтти, и на воде они обе будут в безопасности, но языки пламени уже подкрадывались к ней, огонь разгорался все сильнее, поднимая густые клубы дыма. Странно, но запах был такой же приятный, как и от камина в городской квартире.

Кэри внезапно поняла, что если она не поторопится, то поджарится на этом огне заживо. Соревноваться с пожаром она уже не сможет.

Она начала осторожно опускать тело в трубу. Какое-то мгновение она удержалась, балансируя спиной и ступнями, опираясь о землистые стены шахты, но еще упираясь локтями в землю наверху, словно приклеилась к месту. Она боялась пошевелиться, но, наконец, потрескивание надвигающей стены огня заставило ее действовать. Когда из колодца виднелась только ее голова, она подтянула лианы и кустарники, загораживая ими вход в трубу.

Медленно, дюйм за дюймом, она начала опускаться в провал.

Она гнала от себя мысль, что приземлиться ей придется прямо на труп, а сконцентрировала внимание на спуске. Она легко находила опору для ног, но острая скала впивалась ей в спину и царапала ее до крови под легкой рубахой-хаки. Колени у нее начали трястись еще до того, как она опустилась в колодец, и теперь она могла заставить себя продолжать спуск, только отдавая себе спокойные приказания вслух.

Когда солдаты отступали от пылающего лагеря, сержант увидел, что одного человека не достает. Он допросил остальных.

Никто не пожелал ничего сообщить, но их, похоже, не удивило, что солдат пропал. Его деревня находилась отсюда всего в четырнадцати милях к югу, и он уже много недель жаловался на жизнь в казармах и армейскую дисциплину, совершенно ясно намекая на спокойную жизнь дома и занятия рыболовством. Каждую неделю из казарм кто-то сбегал, точно так же, как они сбегали с медных шахт, когда понимали, что работа стоит денег, но не стоит потери свободы.

Сержанту пришлось решать, оставаться ли и обыскивать джунгли, пытаясь обнаружить дезертира, или же продолжать поиск женщин в этом районе. До захода солнца оставалось чуть меньше часа.

Если бы солдат оказался ранен, они бы услышали его крики. Скорее всего, в этот момент он раздумывает, сколько «кина» он получит за винтовку, и что он сегодня будет делать вечером со своей подружкой.

Им отдали совершенно ясный приказ.

«Рядовой Нарок пропал, подозревается в дезертирстве», — сказал сержант. Они могли вернуться и продолжить искать его на следующий день, а этого времени Нароку вполне хватит, чтобы добраться до своей деревни.

Там они и заберут его. Иначе они будут вынуждены вернуться сюда и прочесывать джунгли. А провести ночь в джунглях не составит никакого труда для уроженца этого острова.

Пэтти напряженно всматривалась сквозь листву. Кроме угловатой вершины утеса, виднелось только море да небо. Две прозрачные голубые стихии, разделенные только линией чуть более глубокого голубого оттенка, теперь превратились в две темно-серые полосы с черной границей между ними.

За полтора часа до этого Пэтти видела, как над линией берега пронесся большой темно-зеленый вертолет, направляющийся к югу. Затем он пролетел обратно, но направлялся к северу, в сторону моря.

Пэтти опасливо посмотрела на небо. С ним творилось что-то странное. С тех пор как пролетел вертолет, на горизонте скопились низкие темные облака. Море приобрело теперь оттенок пурпурного грифеля в карандаше, а рваные волны вдали казались совсем черными. Невидимое солнце, которое уже успело скатиться за мыс, все еще сияло зловещим, но отдаленно-ясным светом. Свет казался резким и угрожающим.

Пэтти проверила веревку и подергала за концы двух бамбуковых подстилок. Когда над головой проворчал гром, Пэтти положила один из плотиков на корму и привязала его к транцу.

Шторм налетел на берег с неожиданной яростью. Вода захлестывала листву над ее головой.

Пэтти моментально вымокла, словно ее поставили под душ. Она схватила жестяной черпак и принялась изо всех сил вычерпывать воду. Она остановилась только на минуту, чтобы подползти к ящику на носу и вытащить оттуда бамбуковый сосуд для воды, чтобы использовать и его — как второй ковш. Затем она принялась вычерпывать воду обеими руками.

Шквал шумел у нее над головой, а Пэтти сгибалась под потоками дождя, с трудом переводя дыхание под таким потопом. Она лихорадочно старалась выливать воду из лодки, пока не поняла, что такое вычерпывание — дело столь же безнадежное, как и разговоры короля Канута, пытавшегося успокоить волны.

Дрожа, она перекинула конец ротанговой веревки через второй плотик и набросила его на себя, так что теперь две трети ялика оказались под бамбуковой крышей. Но подстилки не были водонепроницаемыми, и дождь просачивался сквозь щели, как струи горных потоков.

Когда спустилась ночь, Пэтти замерзла так же, как и промокла, словно плавала в море, вместо того чтобы подскакивать в лодчонке на волнах. Она подумала, не будет ли шторм бушевать всю ночь. Было очень даже похоже, что так. Она подумала о том, что будет, если она заснет? Тогда она не узнает, если лодка сорвется с привязи. Что же ей делать? Может, ей надо бросить ялик — подпрыгнуть и ухватиться за ветви над головой, вскарабкаться по суку, а затем пробраться к стволу? Или, может, ей надо рискнуть и остаться в лодке, где ее могло унести в море, где верткий ялик может зачерпнуть воду и затонуть!

Пэтти неохотно напомнила себе, что все их снаряжение для побега находится здесь, в лодке. С полным безразличием она с трудом натянула спасательный пояс.

Среда, 13 марта 1985 года

Пэтти открыла глаза. Первой ее реакцией было удивление, почему она промокла до костей, и что это за плеск вокруг. Второй мыслью было облегчение. Она была все еще жива и все еще находилась в лодке — а лодка до половины была полна воды.

Шторм прошел.

Пэтти слышала, как мелкие волны успокаивающе плещут о борт ялика. Она почувствовала такое мирное покачивание под ней — словно кто-то качал колыбель. Она с трудом пошевелила левой рукой, решая во сколько лет может начаться ревматизм, и посмотрела на часы.

Восемь утра.

С той первой ночи в пещере она еще никогда не бывала так голодна. Онемевшими пальцами она развязала узел на ротанговой веревке, подняла измочаленную подстилку и выглянула наружу. Море все еще выглядело хмурым, небо казалось отсыревшим. Поднимавшиеся с обеих сторон утесы поблескивали, облитые водой, листья деревьев сияли, роняя капли. Устье речки все еще было в тени, но она видела, что солнце освещает листву, за которой виднеется голубое небо.

Пэтти глотнула солдатского рома и медленно прожевала ломтики копченой рыбы. Затем она справила нужду в ковш, вылила его и принялась использовать черпак по назначению.

Она чертовски надеялась, что остальные женщины уже направляются к ней.

Деревня Катанга находилась вдоль северного берега реки Катанга. Хижины, крытые листьями, использовались только для сна и стояли на восьми столбах. Забираться в них надо было по деревянным лестницам, плетенным из ветвей. Насколько могли припомнить жители деревни, прилив никогда не поднимался до уровня хижин. Хозяева хижин жили и работали в тени под домами.

В десять утра 13 марта большинство женщин из деревни или сгоняли свиней, или ухаживали за огородами, разрушенными грозой. Все в деревне было спокойно, только дети шумели под хижинами. На них иногда покрикивала одна из беззубых старух — они чинили рыболовные сети, перемешивали овощи в больших деревянных сосудах или плели ротанговые веревки, чтобы потом изготовить сети.

Казалось, крики играющих детей не нарушали спокойствия мужчин деревни. Они дремали в тени возле хижин в компании собак неизвестного происхождения, анемичных кур и молодой женщины, сонно кормившей грудью поросенка-сосунка. Лулуаи сонно переменил положение в тени. После грозы надо было многое чинить. Он еще не решил, с чего начать. Забор вокруг места, где содержались свиньи, требовал немедленной починки, но чинить такой забор — дело очень серьезное. С другой стороны, если забор не починить немедленно, свиньи проберутся в огород и учинят там еще больший беспорядок. Наверное, скоро они примутся за работу. Он зевнул и медленно почесал за ухом.

Молчание было нарушено низким отдаленным гудением. Было похоже, что где-то летит большой комар. Когда шум приблизился, люди подняли головы.

Красный вертолет «Белл-206» появился из-за мыса и направился прямо к деревне.

Лулуаи громко позвал остальных мужчин, которые поднялись на ноги. Без всякий приказаний мальчишки бросились в хижины и возвратились с деревянными дубинками и копьями, которые они тут же сунули в руки своих отцов. Охваченные ужасом дети и женщины поспешили спрятаться за линию вооруженных мужчин, вставших с обеих сторон от лулуаи. На Пауи деревенский староста должен вести своих людей вперед в случае опасности, а иначе он теряет свою должность. Вся деревня, настороженно молча, наблюдала, как вертолет накренился и стал снижаться к избитой грязной площадке на берегу реки, где были вытащены из воды выдолбленные каноэ.

Ветер, поднятый вращением лопастей вертолета, взметнул вверх сухие листья и обломал ветви эвкалиптовых деревьев, которые обрамляли опушку. Это было похоже на ураган, свирепствующий во время циклона.

Вертолет осторожно приземлился, и вращение лопастей замедлилось. Три чернокожих пассажира были в военной форме. Один из них был полковник Борда.

Сжав в руке винтовку, полковник спрыгнул вниз из кабины, как только прекратилось вращение винта. После приветствий, которыми они обменялись с помощью переводчика, полковник Борда объявил, кто к ним прилетел.

«Раки… Раки… Раки…» Слово пронеслось по всей группе жителей деревни. Позади мужчин, стоявших неподвижно они и должны были так стоять, пока староста не даст им новое приказание, — но следивших за маленькой фигуркой, которая медленно появилась из вертолета, послышался возбужденный шепот. Раки стоял в тени, затем вытер пот под солнечными очками, засунул их в карман на груди мундира и выступил вперед, к старосте деревни, с видом величественного достоинства, в котором не было и намека на унижение или насмешку.

Оказавшись в темноватой и душной хижине для почетных гостей, президент Раки оставил такую торжественность. Отрывисто, лающим голосом он заговорил с переводчиком. Несколько фраз, сказанные им, должны были быть переведены длинной и цветистой речью. Пока переводчик говорил, Раки потерял к происходящему всякий интерес, мысли его начали блуждать. Решительный взгляд президента вдруг выразил откровенную скуку, превратившись в недовольную гримасу умного, но избалованного ребенка, с которым слишком строго обошлись. На смену этому выражению пришел пустой взгляд человека с непредсказуемым, но бешеным темпераментом, который мог не думать вовсе ни о чем, но способный в любую минуту спустить курок.

Услышав поразительную и невероятную новость, что несколько женщин из «Нэксуса» еще живы, Раки немедленно сообразил, что, если только они вернутся в Штаты, он попадет в серьезную политическую переделку, куда будут втянуты США, Британия, Япония, Австралия и ООН. Компания «Нэксус Майнинг Интернешнл, Инк.», так же, как и «Международная Горнодобывающая Федерация», будут вынуждены пересмотреть свое решение о начале работ на Пауи. Что касается остальных горнодобывающих компаний, они будут смотреть на него с нескрываемой неприязнью — и то мягко говоря. Пока эти женщины оставались в живых, его президентство, за которое он только что ухватился, оставалось под угрозой.

Таким образом, они должны быть найдены и убиты раньше, чем новость о том, что они живы, доберется до Маунт-Ида или того сверхлюбознательного австралийца, с которым он вел переговоры о концессии на шахтах. Вторжение серьезно отразилось на его банковском счете, и он был настроен вернуть каждый из потраченных швейцарских франков. Кроме того, ему нужны были наличные, чтобы оплатить доставку культовой дребедени с Тайваня для всего населения Пауи.

Он знал, что сделка с «Нэксусом» была самой быстрой, самой простой и самой лучшей из всех, которые он когда-либо заключал. Несомненно, они уже решили и определили предел, выше которого они не пойдут, но который Раки мрачно решил превзойти. Он намеревался затягивать переговоры. А теперь, когда появилась возможность внезапного воскресения этих белых женщин, Раки жалел, что он еще не подписал договор с «Нэксусом».

В одуряющей жаре хижины для гостей переводчик нервно повторил последний вопрос старосты.

— Господин президент, лулуаи желает узнать, почему вчера войска высаживались на тот участок над водопадом, который объявлен итамбу?

Президент уклончиво ответил:

— Это были филиппинские войска, которые, к сожалению, не знали, что появление в том месте не разрешается. Они искали белых женщин, которые уже осквернили это место и тем самым навлекли недовольство умерших.

Едва ли час прошел с того времени, как президент Раки сам стоял на табуированном участке земли. Там он презрительно посмотрел на кусок старого железа, приколоченный к дереву и украшенный черным изображением руки над грубо выведенными печатными буквами «ИТАМБУ».

Президент осмотрел разрушенные, сожженные хижины. Носком туфли из кожи страуса он брезгливо подтолкнул бамбуковый кувшин к остаткам раскиданного огня в центре лагеря, затем повернулся к полковнику Борде.

— Информация следопыта совпадает с рассказом солдата, которому удалось бежать от этих женщин? Полковник Борда кивнул.

— Этого «героя», который позволил женщинам украсть у него одежду, следует примерно наказать. Мы не желаем, чтобы он и дальше рассказывал об этих женщинах. Это дело национальной безопасности. Вырежьте ему язык.

— Я прослежу за этим, ваше превосходительство.

— Женщины не могли уйти слишком далеко, полковник.

— Мы прочесываем все побережье, ваше превосходительство, на тот случай, если они направились не к Айрайен Джайа, а поплыли вдоль берега. Если это действительно так, мы быстро избавимся от них.

— Так вы найдете их? Полковник заколебался.

— Двадцатифунтовый ялик не так уж просто обнаружить с воздуха, сэр. — Он посмотрел Раки в глаза и вздохнул. — Конечно, мы постараемся, ваше превосходительство. Мы очень постараемся!

Теперь, когда Раки сидел, скрестив ноги, в духоте деревенской хижины для гостей, ему казалось, что дышать тут совсем невозможно. Переводчик сказал:

— Староста желает знать, когда уйдут солдаты, охраняющие район итамбу.

Президент наклонился к полковнику Борде.

— Нет смысла оставлять там часовых, не так ли, полковник?

— Часовые должны оставаться там, пока женщины не будут обнаружены, ваше превосходительство. Они могут вернуться или будут вынуждены отступить туда, где находился их лагерь. Ведь это тот район, который им известен. Я всепочтительнейше осмеливаюсь предложить, что мы подарим этой деревне праздник в честь очищения места, как только наши люди уйдут.

Переводчик сказал:

— Им бы также хотелось, чтобы был починен веревочный мост. Очевидно, он был поврежден этими женщинами. Президент раздраженно сказал:

— Да, да, скажите же им «да», ради Бога! Затем спросите, что им известно об этих женщинах. — Он знал, что вся власть в деревне принадлежит старосте, и что за информацию надо платить, а то староста потеряет свое достоинство — и свою должность.

— Староста говорит, что пять женщин и один мужчина были на освященном участке земли весь сезон дождей, но что потом мужчина умер, — доложил переводчик. — Иногда они ловили рыбу и плавали в лагуне. Вот и все, что им известно. Жители деревни не ходят в места, объявленные итамбу.

Президент повысил голос.

— Скажите им, что я приехал в эту деревню не для того, чтобы НИЧЕГО не узнать.

Полковник Борда поспешно наклонился к президенту и успокаивающе сказал:

— Сэр, я уверен, что эти женщины будут найдены.

— Мне не нужно, чтобы вы находили этих женщин, полковник, я хочу, чтобы были найдены их тела.

Сильвана и Анни по очереди выплывали через подводный проход, чтобы проверить, не ушел ли часовой с пляжа. Женщины ничего не знали о шторме наверху, пока не увидели пляж на рассвете следующего утра. Линия прилива виднелась высоко, и там валялось множество следов пронесшегося урагана, но вставало шафрановое солнце, окрасившее небосклон в желтовато-зеленоватые и розовые тона.

— Похоже, прошла крепкая гроза, — донесла Анни другим женщинам, вернувшись в пещеру. — Я беспокоюсь о Пэтти.

— А я вот беспокоюсь о лодке, — сказала Сюзи.

— Давайте попробуем добраться до них сегодня вечером, — предложила Кэри. — В любой момент здесь может оказаться еще хуже. Я больше не вынесу это место.

Анни кивнула.

— Если мы отправимся сегодня после трех часов, то вполне сможем добраться до лодки перед заходом солнца.

— Трех часов нам должно хватить, — согласилась Кэри. — У меня ушло только два на то, чтобы добраться сюда. Мы отправимся вдоль берега, по кромке джунглей, затем повернем к мысу, но это уже к самому концу пути. Я не смогла найти туда дорогу в темноте, так что мы не должны выходить позже трех часов. И мне понадобиться еще время на то, чтобы вскарабкаться вверх по стене — из-за моей спины.

Спина Кэри была разодрана и сильно кровоточила после ее спуска. Тем не менее было решено, что именно она должна влезть по трубе и поднять веревку. Сюзи была слишком маленького роста, и ее ноги не доставали до другого края колодца. Так как Анни боялась высоты, было давным-давно решено, что они не будут ничего поручать ей в случае опасности, когда ее страхи могут поставить под угрозу их жизни и безопасность. У Сильваны еще была перевязана рука. И, как несправедливо указала Сюзи, ведь это именно Кэри обрезала чертову веревку.

Все женщины были раздражены, напряжены и не желали ничего слушать, и основной причиной тому было присутствие трупа. Убитого солдата оттащили подальше от колодца, затем с него сняли одежду при свете одного из их шестнадцати факелов из высушенного кокосового волокна в ярд длиной, зажженного при помощи одной из их новых зажигалок армейского образца. Теперь у каждой женщины была военная форма, которая должна была обеспечить им защиту.

Во влажной и теплой атмосфере труп стал быстро разлагаться. Запах напоминал зловоние тухлого мяса, с каким-то тошнотворно-сладким оттенком. Сначала этот запах был не таким уж противным, но, по мере того как тело разлагалось, вонь постепенно стала тошнотворной, частично потому, что сфинктеры расслабились, и моча вместе с фекалиями устремилась из тела наружу. Кэри всегда недоумевала, почему покойников полагается обмывать. Теперь она знала ответ.

Газы от разлагающихся внутренностей накапливались в кишках, от чего сильно выпятился черный желудок, а черное месиво, бывшее когда-то головой солдата, кишело насекомыми и гудящими мухами. У смерти отвратительный, жуткий запах, подумала Кэри, протискивая свое тело в трубу, намереваясь подняться. Как странно так бояться мертвого тела как раз тогда, когда оно уже не представляет для тебя никакой опасности.

Она начала карабкаться по отвесным стенкам трубы.

Когда ее голова в конце концов показалась над землей, она не увидела ничего, вызывающего беспокойство, а потому боком выбросила тело из трубы. Теперь, когда подъем оказался позади, она позволила своей железной воле расслабиться, и ее начало трясти. Прошло как минимум десять минут, прежде чем она смогла размотать ротанговую веревку, намотанную на ее талии.

Осторожно поднявшись на ноги и пригибаясь при каждом шаге, она пробиралась между деревьями, сознавая, что у нее нет никакого оружия, кроме ножа.

Увидев почерневшую площадку, совсем недавно бывшую их лагерем, она остановилась и прислушалась. Сначала она никого не увидела, но потом появился часовой. Он лениво шел с вершины над водопадом, направляясь к лагерю. Судя по его расслабленной походке, он никого не ожидал тут увидеть. Она проследила, как он прошагал по обугленной траве и повернул в сторону Уильям Пени. Вскоре он вернулся тем же маршрутом, повернул у водопада и снова медленно зашагал к востоку, спиной к Уильям Пени.

Кэри наблюдала за ним десять минут, затем вернулась к устью колодца.

Огонь накануне прекратился как раз перед этой частью леса. Нечего ей было выдумывать и обрезать эту проклятую веревку, сердито думала Кэри, привязывая веревку к дереву и сбрасывая ее вниз. Она подождала, пока снизу веревку не подергали три раза, а затем подергала дважды в ответ, что означала — «О'кей, теперь я знаю, что веревка у вас». Она немедленно почувствовала, как веревку дернули еще четыре раза, что означало, что поднимается Анни.

Маленькая группа задержалась из-за Сильваны, которой было трудно взбираться по веревке из-за ампутированого пальца. Как только четыре женщины выбрались из трубы наружу, Сюзи вручила Кэри ее винтовку. Кэри замаскировала отверстие колодца, а затем пошла впереди женщин, которые скользили в джунглях, придерживаясь линии берега, выдерживая направление по компасу.

Никто из них не проронил ни слова, все молча повиновались жестам Кэри, пока они не добрались до зарубки на южной стороне мыса — эту зарубку сделала Кэри своим мачете. После этого им оставалось пройти по бугристой местности к утесу над бухтой, где был спрятан ялик.

Измучившись, они остановились передохнуть перед последним броском вниз. Садившееся справа от них солнце окрасило все небо в темно-желтый и алый цвета. Уже можно было различить довольно полный месяц. Позади них, в лесу, раздавались пронзительные вечерние звуки, говорившие, что все спокойно, это был ритм жизни джунглей, Кэри припомнила, как они боялись, когда провели первую ночь в лесу, когда им казалось, что каждая ночная тварь угрожает им.

Словно откликаясь на ее мысли, Сюзи прошептала:

— И почему это я больше не боюсь? Анни сказала:

— Слишком много вещей, о которых надо теперь думать.

— Мы будем бояться потом. — Кэри повела занемевшими плечами. — О'кей, ребята, подъем. Мы садимся на ялик. Спасибо, что дала мне твой компас, Сюзи. — Она отдала его, и Сюзи сунула его в карман.

Кэри, за которой следовали остальные, начала ловко спускаться по склону горы. Вниз посыпались камешки, потревоженные их спуском.

— Эй, да тут высоко! — взвизгнула Сюзи. Через пять секунд она упала.

Анни повернулась к ней и нахмурилась.

— Ш-ш-ш!

— Извини! — Сюзи поднялась на ноги и поспешила за ними.

Она не заметила, что ремешок с брелком Джонатана и компасом выпали у нее из кармана.

Книга седьмая Тень смерти

29

— Давай, выводи нас в море, Пэтти — сказала Анни, как только спустились сумерки. — Давайте уберемся отсюда как можно дальше и как можно быстрее.

Небольшой ялик направился из устья речушки в море, а следом за ним подскакивали привязанные бамбуковые подстилки. Женщины и забыли, что такое скорость. — Они забыли, какая это роскошь — чувство, что нечто несет тебя, а не ты сама что-то тащишь. Они были невероятно горды сами собой. Они сделали, что хотели! Они были свободны! Они чувствовали приятное удовлетворение и дружескую сплоченность после выполненной работы, законченной миссии.

«После удушающей и гнетущей жары дня так приятно качаться на волнах прохладного моря», — думала Анни, проводя по воде рукой и наблюдая светящийся серебристый след, который оставляли ее пальцы.

— С какой скоростью мы идем? — спросила Сильвана. Пэтти сказала:

— Может, пять узлов. Это значит, что наша скорость чуть больше пяти миль в час, а это значит, что плыть нам, как минимум, пятнадцать часов. — Ей не хотелось приносить в их настроение горькую нотку, но она чувствовала, что должна добавить: «Хотя мы не знаем, сколько у нас горючего для мотора. Жаль, что запасная канистра была пуста».

Анни сказала:

— Если мотор проработает, пока мы не попадем в течение, то с нами все будет в порядке. Днем мы еще разок посмотрим на морские карты при свете. — С того времени, как умер Джонатан, они, недоумевая, рассматривали эти карты.

Пэтти бодро сказала:

— Джонатан говорил, что это течение двигается со скоростью в один узел, так что без мотора мы доберемся до места за семьдесят часов, в лучшем случае — за трое суток.

— Но, может, нас подберут раньше, — с надеждой проговорила Сюзи.

Голос Пэтти прозвучал уверенно:

— Конечно. Мы же не застряли в середине Тихого океана. Мы находимся в относительно узком проливе между Папуа — Новой Гвинеей и Австралией.

Кэри счастливо подхватила:

— И у нас надежная, прекрасная лодка из пластика, с якорем и парой весел!

— А не какой-то там пропитанный водой плот без всякого управления! — поддержала Сюзи.

Женщины смертельно устали, но настроение у них было отличное. Слушая их веселую болтовню, Анни с трудом припомнила, что это были как раз те грозные женщины, которые вчера на берегу боролись с мужчинами за свою свободу, которую те хотели отнять. Вспоминая об этих решительных моментах, Анни почувствовала свирепое удовлетворение. Она поняла, что свобода не дается человеку просто так. Приходится бороться за нее.

Осторожно, чтобы не нарушить равновесие и без того перегруженного ялика, Анни повернулась на сиденье лицом к Пэтти и сказала:

— Мне хочется проверить все, чему нас учил Джонатан насчет навигации — ведь теперь все будет по-настоящему! Пэтти довольно сказала:

— У нас два компаса. — И она вручила ей черную пластиковую коробочку. — Вот этот, плюс еще карманный компас Сюзи.

Анни повернулась.

— Твой компас цел, Сюзи? Сильвана ответила:

— Она спит. Пэтти сказала:

— Нам надо попасть в течение, которое устремляется прочь от берега к юго-востоку, огибая южную оконечность Пауи. И оттуда нам предстоит преодолеть семьдесят миль океана, прежде чем мы доберемся до материка.

Кэри сказала:

— Да, мы же хотим добраться до этого острова, как там его, никак не запомню его название.

— Пулау Сударс, — сказала Анни. — Если мы как-нибудь промахнемся, так будет просто плыть дальше, пока не упремся в северное побережье Австралии.

Кэри кивнула.

— Днем мы будем идти по солнцу — которое в полдень должно пройти как раз над нами — чуть к северу, собственно говоря, потому что находимся на восемь градусов южнее экватора. Пэтти сказала:

— В виде грубой прикидки, я могу поставить часовую стрелку моих часов прямо на солнце. Север будет где-то в середине между часовой стрелкой и двенадцатью часами.

— А в пасмурные дни?

— Анни, ты ведешь себя как вожатый в лагере скаутов! Пэтти говорила бодро и уверенно. — В пасмурные дни я поставлю кончик карандаша Кэри в центр часов, так чтобы слабая тень падала прямо на минутную стрелку. Юг будет в середине между тенью и четырьмя часами.

— А ночью?

Пэтти кивнула, указывая на усеянное звездами высокое небо.

— Если ночью у нас будут неприятности с компасом, мы будем править по звездам. Я буду держать Южный Крест все время за правым плечом, тогда мы будем идти прямо по курсу юго-восток.

Кэри добавила:

— А если луна встанет до того, как зайдет солнце, выгиб месяца будет смотреть на запад. Если же луна поднимется после захода солнца, спинка месяца будет повернута к востоку.

— А если луна поднимается в одно время с закатом?

— Тогда это полнолуние, но я забыла, что в таком случае надо делать.

— Черт возьми, и я тоже, — сказала Анни, сердясь на себя. — Мы все измотались, лучше утром мы еще разок повторим все это. Нам всем надо знать это наизусть, как «Отче наш»… Эй! — Анни резко дернулась в сторону, когда Сильвана неожиданно повалилась на нее.

Удерживая равновесие, Анни сказала:

— Она спит. Повезло, что не повалилась в другую сторону, а то бы упала за борт. Нам, наверное, лучше привязаться к этим кольцам на носу и корме лодки. Кэри, у тебя первая вахта.

Ялик пробыл в открытом море уже более двух часов, и берег был совершенно не виден. Волнение моря усиливалось, и, хотя лодка еще двигалась, не похоже было, что она продвигалась вперед.

Мотор кашлянул. Пэтти схватилась за сердце. Сколько она не скрещивала пальцы, стремясь отвести беду, мотор заглох. Она мрачно подумала, что незачем будить остальных только ради того, чтобы сообщить им, что у них кончилось горючее.

Пэтти обнаружила, что лодкой страшно трудно управлять при отсутствии мотора. Волны становились все выше, и с увеличивающейся настойчивостью ударяли в корпус лодочки. Она не могла больше выносить паузы, следовавшей за подъемом ялика перед тем, как лодка ныряла к следующей темной, маслянистой волне. Она знала — чтобы избежать морской болезни, нельзя смотреть на море, а надо смотреть только на горизонт. Но поскольку было темно, она не видела линии горизонта.

Кэри внезапно застонала, затем ухватилась за борт и склонилась над водой. Лодка резко накренилась, затем рванулась вперед. Она застонала и потянулась за черпаком. Окунув его в воду, она начала брызгать себе в лицо. Затем, выронив черпак, снова наклонила голову над бортом. Звезды в небе покачнулись. К девяти часам вечера всех женщин смертельно укачало. Теперь Анни могла понять прочитанное когда-то: «Страдающий от морской болезни человек теряет желание жить». Ее рвало и рвало, хотя в желудке давно уже ничего не осталось. Ей казалось, что центр равновесия сместился и вальсировал, как волчок, у нее в желудке.

Взошла луна, и женщины увидели свои мокрые, блестящие лица и темные валы вздымающихся волн.

Когда Сюзи слабо наклонилась над бортом, ее шапочка с заостренной макушкой внезапно слетела с ее головы. В туманном свете луны Сюзи потянулась за ней, но кепочка улетела слишком далеко и опустилась на воду, подпрыгивая и ныряя на покрытых пеной гребешках волн.

Ветер усиливался, и по лодке забарабанили капли дождя. Вдруг целый водопад обрушился на ялик. Женщины немедленно промокли до костей.

Волны становились все выше и выше, с шумом разбиваясь о лодку. Сначала морская вода казалась им холодной, но, по мере того как сверху их стали пронзать ледяные капли дождя, вода в ялике стала казаться чуть ли не тепловатой.

Измученная Кэри орудовала черпаком, но движения ее были медленными и неуверенными. Сильвана уже начала вычерпывать воду из лодки сложенными в чашечку ладонями. Удивительно, как много ей удалось вычерпать, действуя изо всех сил.

Анни прокричала, обращаясь к Сюзи:

— Достань из рундучка кувшины для воды, тогда мы все сможем вычерпывать.

Дождь хлестал, заливая лодку, но измученные, уставшие женщины выливали воду наружу. Сначала они вычерпывали воду осторожно, наполняя бамбуковые сосуды доверху, перед тем как вылить их за борт. Но темп их работы ускорился, когда шторм забушевал с новой силой. Раз Сюзи, не подумав, выливала воду навстречу завывающему ветру, который преспокойно бросил воду снова ей в лицо. Дыхание у нее перехватило, она задыхалась.

Они совсем выдохлись и покрылись синяками, им приходилось кричать изо всех сил, чтобы услышать друг друга. Если одна из женщин не орала прямо в холодное, мокрое ухо другой, их голоса уносило ветром прочь.

— Кэри, куда надо направлять перегруженную лодку в плохую погоду? — прокричала Пэтти, борясь с ветром. — Прямо в волны? В бок от волн? Или нам надо катиться к черту, не обращая на них внимания?

Кэри прокричала в ответ:

— Понятия не имею. Надо все попробовать. Быстрее! Я думала, ты знаешь, как управлять лодкой. Ты же знала, как заводить подвесной мотор!

— Только для катания на водных лыжах и в хорошую погоду!

Оказалось, что править в бок от волн не имеет смысла, и, когда ялик плыл, не обращая на волны никакого внимания, волны немедленно заливали корму, угрожая потопить лодку. Вести ялик прямо в волны и встречать их носом казалось самой подходящей идеей, но Пэтти подумала, что это вредно для желудка.

Жестокий ветер хлестал их по лицу, забивал легкие и, казалось, высасывал все тепло из тела. Завывая от ярости, ураган продолжал истязать их измученные тела, замораживая каждую клеточку. Похоже было, что ветер унес их волю и решительность. Женщины так промокли и так окоченели, что двигаться казалось совершенно невозможным.

Сюзи почувствовала в сердце леденящий ужас, знакомые ей со времен, когда она сама была еще ребенком. Она опять была беспомощной, и не было никакой надежды на спасение в свирепой круговерти шторма, бушевавшего вокруг нее. Как-то подсознательно она снова почувствовала неясную вину — должно быть, она виновна в каком-то ужасном грехе, потому что иначе Господь не обошелся бы с ней вот так. Сюзи верила в Бога только в самые ужасные моменты своей жизни, и для нее он всегда был гневной и капризной фигурой.

Волна обрушилась на ялик, и Сюзи, потеряв равновесие, повалилась на правый борт. Она вскрикнула. Анни с ужасом увидела, как темная масса воды поднялась и легко смыла ее за борт.

Когда волна несла Сюзи прочь, Сильване удалось схватить подругу за ногу. Сильвана крепко уцепилась и нагнулась, чтобы избежать удара другой, бешено брыкающейся ноги Сюзи. Голова и плечи Сюзи оказались под водой. Внезапный вес двух других женщин накренил лодку так, что до пенной воды оставалось не более трех дюймов.

Чтобы скомпенсировать такую потерю равновесия, Анни бросилась в другую сторону. Она растянулась на дне лодки, чуть не захлебываясь в хлюпающей там воде. Повернув голову, она услышала крик Сильваны, но слова унес ветер. Ни о чем не думая, Анни приподнялась на колени, ухватила Сильвану за талию и изо всех сил потянула.

Повиснувшая на руле Пэтти была совершенно беспомощна, а Кэри, сжавшаяся на корме, не смела пошевелиться, боясь опрокинуть и без того неустойчивую лодку.

Вес двух женщин постепенно помог перетянуть Сюзи назад, в ялик. Совершенно мокрая, задыхаясь, она без сознания повалилась на дно лодки, а шторм, казалось, разъярился еще пуще и накинулся на них с новой силой.

Анни проползла вперед, нащупывая дорогу в темноте. Ее онемевшие и мокрые пальцы медленно затеребили задвижку на рундучке. Окоченев от холода, она постаралась покрепче ухватить сигнальные ракетницы и зажигалки, распихивала их по карманам, а затем снова проползла на корму, наталкиваясь на мокрое снаряжение и холодные ноги подруг.

Анни сунула ракетницы и зажигалки в руки Кэри. Ветер вырывал слова из ее горла раньше, чем она успевала их прокричать.

— Раздай… Их… Скорее!

Сильвана начала продвигаться на нос подпрыгивающей на волнах лодки, намереваясь найти сосуды для воды. Ей это удалось, и она раздала их женщинам, которые тут же спрятали их на груди под рубахами.

Действуя замерзшими пальцами, Пэтти засунула компас в свой самый глубокий карман на груди, застегивающийся на пуговицу, но пальцы слишком окоченели, чтобы застегнуть ее.

Анни сняла свои мокрые ботинки — свои бесценные ботинки — и связала их вместе шнурками. Затем она привязала обувь всех женщин к средней банке при помощи ротангового шнура. На это ушло больше времени, чем она думала, но ее пальцы замерзли и плохо слушались. Всех женщин била непроизвольная дрожь. Анни привязала пустую жестяную кружку военного образца тоже к средней банке, а затем привязала одно деревянное весло к талии Сильваны, а другое — к Сюзи. Теперь все поняли, что, возможно, им придется пускаться вплавь.

Черноту ночи рассекала змеистая молния, показавшаяся им ослепительно яркой. За первой последовали новые. Каждый раз молнии освещали сцену подобно вспышке стробоскопа, и женщинам казалось, что они видят застывший, одноцветный моментальный снимок — они сами прильнули к крохотной белой скорлупке.

Кэри прокричала в самое ухо Пэтти.

— Мы с тобой плаваем лучше всех. Может, если мы прыгнем в море и поплывем, у лодки будет хоть какой-то шанс? Она не будет так перегружена, не зачерпнет бортом и не затонет.

Рваный зигзаг молнии осветил искаженное ужасом лицо Пэтти.

Кэри снова прокричала:

— У нас есть шанс… Если мы не потеряем лодку… Если мы к ней привяжемся… И у нас есть спасательные пояса…

— А как же акулы? — вскрикнула Пэтти.

Кэри так охрипла, что почти не могла больше кричать.

— Думаю, в такую погоду акулы благоразумно отсиживаются на дне. — Она выплюнула воду. — Мы можем только держаться на воде. Похоже, нам все равно придется это делать. А так мы спасем лодку.

Пэтти ахнула.

— Ты с ума сошла? Во-первых, давай облегчим ялик — он же перегружен, а это может многое изменить.

Две женщины с трудом отцепили мотор с банки, где он был установлен, подняли его и бросили в воду. Он моментально исчез в волнах.

Кэри подползла к Анни и закричала ей в самое ухо:

— Мы собираемся за борт. Это звучит бредово, но так мы спасем и лодку, и самих себя.

Кивая, Анни пронзительно закричала:

— Привяжитесь двойной веревкой перед тем, как прыгать, только быстрее.

Две перепуганных женщины сначала осторожно спустили в воду ноги, цепляясь за корму, но их тут же оторвало от ялика.

Время от времени Анни замечала подпрыгивающие где-то далеко в темноте очертания их спасательных поясов, светящиеся благодаря микроорганизмам. Все остальное она видела только когда молнии освещали маслянисто-черную воду, отчего на минуту она казалась застывшей и пурпурной, как старый синяк. Весь мир превратился в черный, мокрый, беззвездный кошмар, и каждую минуту их все более неистово затягивало туда.

Анни впервые подумала, не сломается ли пластиковая лодочка. Но даже если она и выдержит, три оставшиеся в ней женщины могут получить увечья, или их может смыть за борт.

Внезапно лодка провалилась вниз, и, падая на дно, Анни почувствовала как содрогается ее позвоночник.

Она подумала: «Есть только один способ спасти эту лодку — перевернуть ее специально до того, как ее затопит. Тогда под корпусом останется воздух, и лодка останется на плаву. Мы можем прицепиться к ней снаружи, а затем перевернуть ее и вычерпать воду, когда пройдет шторм. Иначе мы в любом случае потеряем лодку».

Анни удалось приблизить губы к уху Сильваны. Ветер заглушал ее слова, а она так устала все время кричать. Вспышка молнии осветила лицо Сильваны: рот ее сложился в черную недоверчивую дыру — как это Анни хочет, чтобы она прыгала за борт?

Повернув голову, Анни прокричала указание прямо в ухо Сюзи. При свете ярких молний Анни увидела неподдельный ужас на лице Сюзи.

Сюзи помнила, как чуть не утонула в лагуне и что тогда чувствовала. Она закричала:

— А откуда нам знать, что лодка не уплывет без нас? Откуда ты взяла, что она перевернется? Анни закричала в ответ:

— Если мы все накреним ее на одну сторону, она опрокинется.

Онемевшими пальцами женщины проверили завязки спасательных поясов и жилетов, обвязались ротанговыми веревками за талии и проверили крепость узлов, затем привязали веревки к кольцу на корме. Сюзи и Сильвана схватили мокрые, скользкие весла. Затем три женщины неуклюже перебрались на подветренную сторону ялика.

Почти моментально, так что у них не осталось времени подумать, выйдет ли что из их затеи, лодка послушно выбросила троих женщин во вспененную воду, а затем опрокинулась.

Четверг, 14 марта 1985 года

Над черной поверхностью моря вдоль горизонта протянулась тонкая розовая полоска. Барахтаясь в воде, Анни могла видеть перед собой бледное, худое, как на картинах Эдварда Манча, лицо Пэтти, которая цеплялась за корпус перевернутой вверх килем лодки. Женщины, все еще были привязаны своими веревками к кормовому кольцу.

Хотя она находилась менее чем в десяти шагах, Анни потребовалось пять напряженных минут, чтобы, гребя по-собачьи, доплыть до Пэтти.

Анни достала свисток и дважды свистнула.

— Сюда! Сюда! Голоса донеслись с противоположной стороны перевернутой лодки.

Пэтти и Анни поплыли вокруг, огибая лодку. На другой стороне Сильвана и Кэри качались на волнах вверх и вниз в своих раздутых желтых спасательных жилетах с надписями на спинах — «Луиза».

— Где Сюзи? — спросила Анни. Все посмотрели друг на друга, но никто не произнес ни слова.

— Я поплыву вокруг шлюпки, — сказала Пэтти, хотя они с Анни, уже знали, что на противоположной стороне никого нет.

Пэтти проплыла и вернулась, отрицательно качая головой.

— Должно быть у нее развязалась веревка. На поверхности моря не было заметно никакого движения. Под слоем тяжелых серых туч на горизонте протянулась ровная тонкая полоска цвета топаза. Сквозь тучи пробивались слабые лучи солнца, освещая воду.

— Солнце скоро согреет нас, — уныло сказала Анни.

Кэри, качаясь в воде, заплакала.

Примерно 20 минут спустя Пэтти вскричала:

— Смотрите! Женщины обратили взгляды туда, куда указывала пальцем Пэтти, и увидели мерцающий свет, который, казалось, с завидным постоянством перемещался на горизонте слева направо.

Как только вздымалась большая волна, мерцание усиливалось, становились видны прямоугольники света, которые мигали, как несколько звезд, все еще висящих на небе.

— Лайнер, — выдохнула Пэтти судорожно. На самом деле это было грузовое судно.

— Пэтти, можешь достать сигнальную ракету? — спросила Анни. — Как ты думаешь, они не отсырели?

— Не знаю. — Пэтти попыталась просунуть негнущиеся от холода пальцы под спасательный жилет. — Я не смогу достать их, пока не сниму спасательный жилет.

— Отдай ей свой спасательный жилет, — обратилась Анни к Сильване. — Если тебя отнесет с ее жилетом, тогда Пэтти наденет твой.

Пэтти выглядела испуганной.

— Я не хочу пускать ракеты.

— Кэри, поддержи ее, — сказала Анни.

Кэри заплыла за спину Пэтти и обхватила ее за талию, в то время, как Сильвана помогала Пэтти снять спасательный жилет. Анни поторапливала их:

— Шевелитесь побыстрей. Корабль ждать не будет. Корабль находился сейчас в трети пути от горизонта. Зажав в кулаке белый шестидюймовый цилиндр, Пэтти подняла его вверх. Она отвинтила крышку, которая закрывала нос ракеты, открутила нижнюю часть и вытащила шнур, свернутый в кольцо. Вытолкнув предохранительную чеку, Пэтти обхватила ракету правой рукой и закрутила шнур вокруг пальца левой руки. Подняв ракету как можно выше над водой, она рванула шнур левой рукой и тотчас вскричала от боли.

Ракета взлетела, освещая все вокруг ярким светом. Пока ракета в течение сорока секунд катилась по небу, глаза женщин следовали за белой дугой. Пэтти задохнулась от боли.

— Черт бы драл эту ракету! — И опустила обожженную и почерневшую руку в воду.

Корабль в это время находился на линии горизонта.

— Неужели у них нет радара? — спросила Кэри. — Я думала, на кораблях 24 часа в сутки кто-то управляет радаром. Слышала, что можно с его помощью обнаружить чайку.

Анни съязвила:

— Они, может быть, поставили его на автопилот, а сами спят в своих койках.

Было мало надежды на то, что корабль вдруг повернет на 90 градусов, приняв их отчаянный призыв, и они почувствовали невыразимое отчаяние и заброшенность, когда судно медленно уходило за горизонт, скрываясь из вида. Они напряженно следили за этим, как им казалось, туристическим лайнером, представляя себе все прелести цивилизации: официантов в белых смокингах, разносящих подносы с завтраком и сверкающими столовыми приборами, с охлажденным апельсиновым соком, божественно пахнущим кофе, крекерами и мармеладом…

Корабль превратился в маленькую мерцающую точку справа от них. Все молчали, наблюдая за исчезающим пятнышком света. Потом Пэтти сказала:

— Никогда не думала, что корабль может плыть так быстро.

Облака на горизонте окрасились в розовый цвет, небо простиралось над темным пурпурным морем.

— Надень спасательный жилет, Пэтти и попробуем забраться на лодку, — сказала Анни. Намеренно никто не упоминал Сюзи.

— Как мы перевернем лодку? — спросила Кэри устало. Они все внимательно посмотрели на перевернутый белый корпус лодки, плавно покачивающийся на волнах рядом с ними. По центру днища проходил острый 10-дюймовый киль.

— Мы заберемся на одну сторону, — объяснила Анни. — Повиснем на выступающем вверх киле и потянем на себя. Наш вес опрокинет лодку и поставит ее в нормальное положение.

— Сомневаюсь…. — пробормотала Пэтти.

— У нее обожжена рука, — напомнила всем Кэри и помогла Пэтти надеть спасательный жилет. Сильвана посмотрела недоверчиво:

— Как мы заберемся на лодку?

Разные предположения были испробованы, но безуспешно.

Наконец, Кэри поднырнула и просунула голову между ногами Анни, так что та оказалась сидящей в воде у нее на плечах. Но когда Анни прижалась к корпусу лодки, она своим весом оттолкнула ее от себя. Попыталась встать на плечи Кэри, но это привело к тому, что Кэри ушла с головой под воду.

После нескольких попыток, каждая из которых отнимала все больше сил и раздражала, Кэри, наконец, ухитрилась зацепиться на планшире и Анни удалось встать на ее плечи более или менее устойчиво. Встав на цыпочки, Анни могла ухватиться за киль, но соскользнула и упала в воду.

— Отлично, давай попробуем еще раз, — едва успев вынырнуть и отфыркиваясь проговорила она быстро.

— Может, отдохнем несколько минут? — тяжело дыша, спросила Кэри.

— Акулы, — напомнила ей Анни. Это придало им сил для следующей попытки. Вновь Анни попыталась занять позицию на плечах у Кэри, но на сей раз это оказалось сделать гораздо труднее для измученной Анни, она не могла сохранять равновесие на плечах у Кэри. Четыре раза она срывалась в воду.

Плача от досады, Анни повторяла попытки.

Они не знали, правильно ли они делают, но вдруг, после тридцати минут усилий, онемевшими, мокрыми руками Анни исхитрилась ухватиться за киль. Она подтянулась и забросила одну ногу на него.

Анни села верхом на днище лодки.

Так как Пэтти могла использовать только одну руку, она не имела возможности использовать планширь как опору для ног и вскарабкаться на лодку самостоятельно. Поэтому она стала следующей, кого Анни подняла с помощью Сильваны.

Потом Анни распласталась поперек корпуса, свесив ноги с одной, а руки — с другой стороны, упираясь животом в киль и втащила наверх Сильвану. Более тяжелая и менее ловкая, чем Пэтти, Сильвана никак не могла ухитриться взобраться на лодку.

Тяжело дыша, Кэри сказала:

— Снимите брюки и свяжите между собой штанины петлей. Мы сможем втащить ее, как по лестнице.

Так и сделали.

Натянув на себя липкие, тяжелые, мокрые брюки, они постарались перевернуть лодку, используя для этого вес собственных тел. Они испробовали разные варианты, менялись местами, но ничего не получалось.

Наконец Анни, тяжело дыша, сказала:

— Нам надо сесть на киль, и оседлать ее, как быка.

— Анни, киль острый, — запротестовала Кэри.

— Ладно, давайте попробуем только один раз. Может, это что-нибудь нам и даст, парнишки.

Они поменялись местами: две полегче на одном конце, а обе тяжелых — в центре. Это был единственный вариант, который они еще не пытались осуществить.

И лодка медленно перевернулась, опустив их в море. Барахтаясь в воде, женщины ощутили прилив новых сил.

— Получилось! Мы сделали это! — вопила Кэри.

— Да, парни. — Они услышали пронзительный крик с противоположной стороны лодки. Все завопили одновременно: — Сюзи!

Голова Сюзи торчала из воды как лоснящееся морское животное.

— Когда лодка перевернулась и вы все выпали, меня же она накрыла, — объяснила она, подплывая к женщинам. — Спасательный жилет давал свет, и я могла видеть, где я. Я тотчас уцепилась и повисла на центральной скамье. В ушах у меня гудело, волны с грозным шумом плескались о днище лодки. После некоторого времени я высвободилась из под сиденья, но дело в том, что я все равно оставалась под лодкой. Я ужасно боялась остаться без воздуха и совершенно одной. Я не знала, день это или ночь, прекратился ли шторм, остался ли кто-нибудь еще в живых.

Потом она прекратила рассказывать и разрыдалась от радости и недолго была в этом одинока.

— Могли они выжить?

Хотя было шесть часов утра, президент был в безупречной белой форме, отороченной золотой тесьмой. Он посмотрел на календарь, лежавший на его столе: было 14 марта. Президент повторил вопрос:

— Могли они пережить два шторма за два дня?

— Сомневаюсь, ваше превосходительство, — сказал полковник Борда.

Рассеянно президент стучал по крышке письменного стола кинжалом, выдалбливая кусочки латуни из инкрустированной крышки стола. Он встал, подошел к окну и распахнул ставни. Свирепый порыв ветра швырнул струи дождя в комнату.

— Отвратительная погода, — произнес президент. Он вернулся к столу и позвонил. Вошедший слуга с трудом закрыл ставни, которые ветер прижал к наружной стене.

Сильный шквалистый ветер стих за час до полудня. Сплошной серый дождь все еще барабанил по крыше дворца. Двор за окном выглядел опустошенным: ни одного листочка не осталось на деревьях, много веток было разбросано на земле.

Полковник Борда сказал:

— Я сомневаюсь, что маленькая шлюпка могла выдержать первый шторм. Эту зону обыскивали уже дважды. После ночного шторма бесполезно продолжать поиск. Невозможно найти то, чего там нет.

Президент отослал полковника и нажал кнопку звонка для вызова секретаря, который появился немедленно.

— Найдите этого «Нэксус соппо», Гарри Скотта. Скажите ему, что я желаю начать переговоры немедленно. — Он усмехнулся: — Деловой завтрак — говорят на Западе.

Секретарь поклонился и вышел, а президент сразу переключил внимание на папку, лежавшую перед ним. В ней были жалобы на жестокость армии, на воровство и терроризм. Чего люди хотят от солдат? Говорить «Добрый день», перед тем как спустить курок?

Вернулся секретарь президента. У него что-то обрывалось внутри, как всегда, когда он приносил новости, которые президент не желал слышать.

Президент взглянул на него:

— Ну?

— Мистера Скотта нет в Куинстауне. Его не видели три дня, с понедельника. «Нэксус» запросил разрешения на поиск в зоне Малонг, но министр внутренних дел не дал согласия.

— Почему?

— Господин президент помнит, что в декабре министр издал инструкции, согласно которым каждый должен был быть вежливым, но ничего не должно делаться для поиска спасшихся из «Нэксуса».

Президент стукнул по столу:

— Передайте министру, что мне нужен Гарри Скотт. Найти его быстро!

30

Четверт, 14 марта 1985 года

Если бы Гарри поглядел в щель, то он увидел бы, как четыре его стража сидели под ним, в тени хижины, и дразнили дворняжку. Гарри подумал о чистых накрахмаленных рубашках, свежих простынях и холодном пиве. Он мечтал увидеть радугу и оказаться рядом с бассейном на крыше своего дома. Он вообразил снег и лед. Он вспомнил чистые, прохладные вещи, лежа в полумраке хижины на полугнилой циновке в удушающей послеобеденной жаре.

Их заключение длилось уже третий день. По истечении первых нескольких часов веревки, обвязанные вокруг их шей, удлинили, так, что они смогли лечь, но их руки были по-прежнему связаны за спиной, а ноги скованы. Брюки Гарри были пропитаны мочой и воняли.

Ночи были еще ужаснее дней. Они были то жаркими, то холодными, и тогда холод и влажный ночной воздух проникали через щели в хижине.

Каждое утро и каждый вечер узников кормили два молодых воина, которые избегали смотреть им в глаза или разговаривать с ними, — они в молчании клали на пол два банановых листа, в которые были завернуты жареная рыба и блины из муки саго. Никто не разговаривал с узниками. С ними обращались в прямом смысле как со стреноженными животными — те, правда, имели все же возможность стряхивать с себя комаров и мух.

Гарри попеременно ощущал себя то как дурак, позволивший так легко взять себя в плен, то в нем просыпалась надежда: может быть, пропавшая группа «Нэксуса» была таким же образом захвачена в плен.

Иногда же на него нападало ощущение безысходности и отчаяния — а вдруг Анни уже мертва! Глубоко в сердце Гарри всегда чувствовал, что произошла какая-то ошибка, что Анни самой судьбой предназначалась ему, что она была женщиной Гарри — его судьбой, — что Дюк лишь случайно и временно овладел ею. Последние четыре месяца он ожидал, что чувства его к Анни ослабеют, разлетятся в прах. Он ожидал, что без нее память отдохнет и успокоится. Но не смог. Он так же тосковал по Анни, как всегда, его тоска была такой же острой, как и раньше.

Никто не задал узникам ни единого вопроса, но переводчик сказал Гарри, что это — добрый знак. Он объяснил, что чем дольше будет длиться отсутствие Гарри, тем быстрее его люди заплатят выкуп. Он поколебался, потом добавил:

— Если господин хочет быстро уйти, господин должен не есть. Тогда человек подумает господин умирает и быстрее станет просить за господина денег.

Гарри подумал, что поголодать совсем несложно, если это к тому же убедит взявших его в плен быстрее начать переговоры о выкупе.

Переводчик вычислил, что цена, назначенная за Гарри будет равна, очевидно, тремстам свиньям, максимальное количество, даваемое обычно за невестой, — но переводчик не представлял, сколько запросят за него, и станет ли «Нэксус» платить за него.

Гарри сказал:

— Не беспокойся. Без моей записки к менеджеру рудников они не получат от него ни пенни. Какую бы сумму ни заплатили за меня, она покроет и выкуп за тебя.

Гарри знал, что посланник, который поведет переговоры о выкупе, еще не уехал. Ему придется путешествовать вниз по реке в каноэ — а это два дня движения без перерыва. Потом еще предстоит покрыть шестьдесят пять миль к Маунт-Иде. Столько же времени отнимет путешествие в обратную сторону. Значит, им сидеть в заключении по крайней мере еще четыре дня.

Семь дней, потраченных впустую. Значит, это будет уже 18 марта — останется тринадцать дней, назначенных Раки до истечения срока поисков. Гарри в отчаянии ударил руками по грязным доскам.

В дыре в полу показалась фуражка, а потом — тонкое, умное смуглое лицо. Филиппинец.

— Мистер Гарри Скотт?

Гарри кивнул.

Человек поднялся еще на несколько ступенек по лестнице. По погонам Гарри понял, что он армейский капитан. Он сказал:

— Президент Пауи хочет видеть вас, мистер Скотт. Я — ваш сопровождающий.

— Рад слышать это.

— После того как я нашел вас, я организую ваше освобождение.

Гарри обнаружили через два часа после того, как извещение об этом передали по солдатской рации по сети, установленной Раки на острове.

Капитан исчез. Переводчик перекатился на живот, прильнул к щели в полу и сообщил Гарри, что происходит внизу.

Мужчины из деревни собрались вокруг капитана-филиппинца, который держал в руках радиоприемник. Рядом с ним стояли четыре вооруженных солдата, очевидно островитяне. Иногда говорили сразу несколько человек, иногда воцарялось долгое молчание, порой слышались вздохи и ворчание. Переводчику не было слышно слов.

После полуторачасовых переговоров было решено выпустить Гарри и переводчика в обмен на два транзисторных радиоприемника, и один из солдат — местный уроженец — останется, и его за это не станут преследовать.

Гарри, связанный в течение четырех дней, едва мог двинуть ногами и руками. Обоих узников доставили на борт шлюпок, ожидавших на берегу.

Гарри спросил:

— А где же наша лодка?

— Ее включили в стоимость вашего выкупа, — ответил капитан-филиппинец. — Они не понимают, что горючее скоро кончится. Но не будем об этом.

Никто не прощался, никто не помахал рукой. Шлюпки отплыли под грохочущие одновременно три транзистора, — «Радио Пауи» передавало песню Тины Тернер «Станция метро».

Через двадцать минут плавания вверх по течению реки они прибыли на маленькое озеро, где их ожидал вертолет.

Было уже темно, когда Гарри добрался до гостиницы Ма Чанг. Он смыл под душем всю грязь, выбросил через окно веранды свою вонючую одежду на свалку рядом с кухней и надел чистые брюки и чистую рубашку. Капитан стоял рядом в ожидании, пока Гарри звонил Керри, но не застал его ни дома, ни в офисе.

Военный эскорт подвел Гарри к армейскому джипу и его повезли к Президентскому дворцу.

Сразу после шести часов Гарри был принят Раки.

— Я искренне рад видеть вас, мистер Скотт, — голос президента звучал озабоченно, но глаза его не соответствовали дружескому тону его слов. — Я рад, что вы в безопасности. Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще исчезал на острове.

Гарри думал. Как все просто. «Нэксус» никогда в жизни никого из своих служащих не сможет заставить работать на Пауи, какое бы высокое жалование им не назначили, в случае если и Гарри не вернется. Он ответил.

— Я более рад, чем вы. Благодарю вас за то, что помогли мне.

Раки улыбнулся.

— Сейчас вам не стоит ездить по острову без сопровождающих. — Он добавил: — Я настаиваю на этом. Гарри ничего не сказал. Президент продолжил:

— Пыль от слухов еще не улеглась на Пауи, и вы нуждаетесь в защите.

— Я ценю вашу заботу, сэр, но мне не требуется вооруженный эскорт. Я стану более осторожным в будущем. — Он не желал, чтобы вокруг него копошились шпионы Раки.

Президент пожал плечами.

— Как вам угодно. Но подумайте об этом. Теперь, я надеюсь, вы разделите со мной трапезу.

Как только он упомянул о еде, Гарри сразу вспомнил о том, что желудок его пуст и бурчит от голода.

Трапеза свидетельствовала без слов, что Гарри стал почетным гостем президента. В зале тридцати футов в длину, с зашторенными окнами, шесть официантов в белых костюмах обслуживали их двоих. На окнах висели занавески из розового шелка с золотой каймой; обеденный стол был покрыт кружевной скатертью — обстановка напоминала Гарри обеды у его матушки по воскресеньям. Пищу подавали на фарфоре «Роял Дултон», расписанном цветущими розами.

Еда была приготовлена из консервов: сардины в томатном соусе, за ними последовал суп, приготовленный из сухого концентрата, потом индюшка в черничном соусе, картофель и бобы. На десерт подали австралийские консервированные персики с консервированной же сметаной. Весь их ужин из импортных консервированных продуктов на Пауи стоил баснословных денег. На стол была поставлена бутылка мятной настойки, островитяне считали ее изысканным напитком.

Гарри размяк.

Он наблюдал, как Раки отправляет еду в рот, иногда с помощью ножа и вилки, иногда с помощью пальцев. Он ни разу не оторвал глаз от своей тарелки. «Раки жаден, подумал Гарри, а истинно жадных людей никогда невозможно удовлетворить полностью. Они всегда хотят больше — больше еды, больше питья, больше женщин, больше детей, больше льстецов вокруг, больше соратников, больше власти, больше денег…» Гарри лучше, чем кто-либо, знал, какое состояние скопил Раки за последние десять лет. Его деньги позволяли ему покинуть Пауи и жить где-нибудь в значительно более удобном месте — в Калифорнии, Флориде, Швейцарии, на Ривьере. Но Раки достаточно умен и понимает, что, покинув Пауи, он станет никем, поэтому он остается на своем острове, предпочитая быть самой большой рыбой в маленьком пруду.

После еды он предложил Гарри гаванские сигары «Ромео и Джульетта», наверняка подаренные кубинскими дипломатами. Ароматный дым наполнил комнату.

— Ну а теперь к делу. — Раки откинулся на спинку стула. — Вам известны мои условия. Я не собираюсь их менять. Я хочу знать о вашем решении уже завтра.

Гарри знал, что лидеры стран третьего мира любили поиграть в кошки-мышки на переговорах, он знал об их склонности менять точку зрения и принимать сиюминутные решения, поэтому неожиданный ультиматум его не удивил. Он ответил, аккуратно подбирая слова:

— Я не могу дать вам ответ сию минуту, сэр, я должен связаться с Питтсбургом.

Раки презрительно поглядел на Гарри.

— Мы оба знаем, что, если к первому апреля не достигнем соглашения, добыча медной руды остановится, прекратятся ваши доходы и мои налоговые поступления.

Гарри сказал:

— Моя компания предпочитает не подписывать с вами соглашения, пока не будет обнаружена исчезнувшая группа.

Раки сказал самодовольно:

— Жаль, что вы так одержимы поисками этой партии.

Они безнадежны.

— Я не думаю, что поиски безнадежны, — сказал Гарри твердо, думая о двух часах, запертых в сейфе «Бэрклэйэ Банк».

— Ваши конкуренты из Манилы прибудут второго апреля, мистер Скотт. — Раки выпустил к потолку серые кольца дыма. — Чем дольше длятся ваши поиски, тем меньше времени остается у вас для бизнеса. Выбор за вами, мистер Скотт.

Вернувшись к Ма Чанг, Гарри попал в бар и заказал холодного пива, чтобы смыть неприятный, отдающий перцем вкус мятной настойки. Ожидая, когда ему принесут банку «Фостерса», Гарри прислушивался к ночным звукам — ритмичному бою барабанов, шальным выстрелам и на всю ночь включенным транзисторам.

— Мы уже и не надеялись вас вновь увидеть, — сказал Санди, журналист. Никого больше в баре не было, и он сидел на своем обычном месте, в темном углу за столиком.

Гарри взял свое пиво и сел рядом с ним.

Санди сказал:

— Слышал, с вами приключилась небольшая лихорадка в верхнем течении реки.

Гарри кивнул головой:

— Да, но Раки прислал за мной медбрата в хаки. Я был страшно рад увидеть его.

— Вы прозевали новый скандал вокруг черного рынка. Тонны изюма в деревянных коробках с надписью «Подарок америкаского народа детям Пауи» продавались уличными торговцами. В таких же огромных количествах неожиданно на улицах появились растительное масло и сухое молоко.

— Что же здесь нового?

— Многие островитяне, закончившие миссионерские школы смогли прочесть эти надписи. Один из твоих парней в Маунт-Ида собрал митинг. Парня зовут Миндо.

— Да, он приличный мужик.

— Его митинг был разогнан военными, а его бросили в тюрьму. Без суда и следствия, конечно. Его обвинили в заговорщицкой деятельности против правительства. Как тебе это нравится?

Гарри поставил на место свое пиво.

— Я лучше позвоню Керри.

— Заканчивай свою выпивку, парень. Ты все равно ни чего не сможешь поделать.

— Гарри поставил на стол стакан с пивом и позвонил Керри, который был рад услышать голос Гарри.

Когда с борта вертолета ему сообщили, что Гарри не дал сигнала из ракетницы, Керри сразу же объявил поиски по реке. Но посланные им люди заплутались в речных протоках, и министр внутренних дел приказал Керри прекратить поиски. Керри проигнорировал приказ, но теперь он почувствовал облегчение от того, что больше ему не приходится противоречить правительству Пауи.

— Мне нужна другая винтовка, — сказал Гарри извиняющимся тоном.

— Я принесу тебе винтовку завтра, — сказал Керри, думая про себя, как много огнестрельного оружия перепробует Гарри, пока не выберет себе подходящее.

Гарри вкратце рассказал, что с ним случилось, а потом спросил:

— Это правда, что он посадил в тюрьму Миндо?

— Да. — Керри был явно рассержен вопросом и не постеснялся в выражениях, хотя и говорил по телефону. — Раки сделал большую ошибку. Наши люди, работающие на рудниках, уже показали, что умеют организовываться самостоятельно. Они уже продемонстрировали, на что они способны, во время прошлогодней забастовки. Они далеко не запуганные и неграмотные аборигены. Миндо — их лидер, и из-за того, что его заключили в тюрьму, будут большие неприятности. Отец Миндо — важная шишка в своем племени, вождь, у него в распоряжении много воинов. Я думаю, что пар вырвется из чайника. Я даже подумываю о том, чтобы отослать Бетти в Сидней.

Гарри сказал:

— Раки, как мне показалось, не ждет большей беды.

— Раки, кажется, этого не замечает. Но он все же этим обеспокоен. Ты, наверное, еще не слышал, он неожиданно вновь женился. Ей нет и четырнадцати лет, такая маленькая живая девочка из одного горного племени. Празднества произошли позавчера. Были фейерверки, свиное жаркое, пальмовое вино, танцы. Ты разве не слышал?

— А как же его другая молодая жена?

— О, она умерла от заражения крови накануне Рождества.

В одиннадцать часов ночи наконец позвонили из Питтсбурга. Гарри рассказал о своих новостях и добавил:

— Джерри, я думаю, что исчезновение наших людей каким-то образом связано с этим делом. Именно поэтому я не хочу прекращать поиски.

— Свинячье дерьмо! — заорал Джерри. — Ты должен свернуть эти поиски как можно скорее. Иначе Раки опять охладеет к нашему предложению. — Он не дал возможности Гарри произнести даже слова и продолжил: — Какого черта, Гарри, ты там делаешь? Три месяца назад, накануне Рождества, еще был слабый шанс найти нашу исчезнувшую группу. Но сейчас эта одержимость лишь стоит компании уймы денег и не имеет никакого смысла. Имей в виду, Гарри, если ровно через неделю ты не приедешь в Питтсбург и не представишь убедительного объяснения, почему ты за прошедший месяц потратил четверть миллиона долларов казенных денег, чтобы сделать то, что я запретил тебе делать, — Гарри, я выкину тебя вон!

Все было кончено. Гарри заказал еще пива.

Проснувшись на следующее утро, он подумал, отчего он себя так отвратительно чувствует? Потом он вспомнил с огромной радостью, что он вновь свободен! Он хотел сесть, но повалился назад со стоном. Он поморщился, когда кто-то постучал ему в дверь.

Вошла миссис Чанг. На ней была голубая хлопчатая пижама, лицо ее было озабочено. Она прошептала:.

— Я не хотела компрометировать вас, мистер Скотт, но решила, что лучше не разговаривать с вами вчера вечером. — Вновь она села прямо на хромой деревянный стул у ног Гарри. — У меня для вас, Гарри, очень ценная и важная информация. В прошлую среду президент Раки ездил в одну деревню в двадцати милях к югу от «Пэрэдайз-Бэй». Там, за день до его приезда, несколько белых женщин убили нескольких солдат. Они забрали их лодку, несколько винтовок и обмундирование.

Гарри резко сел на кровати. Пружины под ним заскрипели. Миссис Чанг скромно прикрыла лицо руками, чтобы не видеть обнажившуюся грудь Гарри.

— Как называется деревня? Откуда вы это знаете? Когда вы об этом слышали?

— Слухи дошли до меня из бараков. Женщин искали и с воздуха, но безуспешно. Мистер Скотт!

Гарри, совершенно голый, поднялся с кровати. Он схватил полотенце и обвязал им бедра.

Миссис Чанг резко сказала:

— Вам не следует заниматься проверкой того, что я вам рассказала, иначе об этом узнает президент. Мой источник будет обнаружен и его обезглавят.

Гарри обнял миссис Чарг и крепко сжал ее в объятиях.

Полотенце упало с него. Миссис Чанг закричала:

— Мистер Скотт, вы меня компрометируете!

Вертолет пошел на посадку, в хвосте раздался предсмертный хрип зарезанных свиней. Серое облако нависло над джунглями черного, оливкового и ярко-зеленого цвета по обоим берегам мутной реки, на которой стояла деревня Катанга.

Когда Гарри сошел с вертолета, его приветствовали громкими криками обитатели деревни. Последовала церемония раздачи сигарет, потом он преподнес двух свиней — одну всей деревне, а другую как жертву духу водопадов. Подарки были приняты с благодарностью.

Переводчик Гарри подтвердил, что белые женщины находились где-то в этом районе. Он предложил сразу же вызвать духов. Посоветовались с колдуном, но он отрицательно покачал головой. Такие церемонии требовали много времени для подготовки. Напряженный от волнения, Гарри едва мог сдержать свое нетерпение. Он должен увидеть, есть или нет следы партии «Нэксуса» у Водопадов. Несколько нервничая, переводчик объяснил, что белый господин перед отъездом из Пауи желал бы сам посоветоваться с духами Водопадов.

Пропуск Гарри — транзистор — был принесен из вертолета. Гарри продемонстрировал его, включив на всю мощность «Банановую революцию».

Колдун осторожно дотронулся до ручки настройки и голос Мадонны был заменен более мелодичными звуками. Колдун почесал в затылке и согласился, что белому человеку не повредит лично побывать у водопадов и принести жертву духам. Затем он смело предложил тоже сопровождать его в поездке, заняв место в хвосте вертолета, где находились свиньи.

Еще через десять минут Гарри спрыгнул с вертолета на песчаный берег. Еще несколькими минутами позже, раздвигая желтые орхидеи, он взбирался вверх по скалистой тропинке, пока не обнаружил разграбленный и выжженый лагерь.

Он медленно оглядел образовавшуюся прогалину, положил на землю несколько орхидей и медленно пошел по черной выжженой траве среди остовов хижин. Он подобрал пачку из-под сигарет и пару пустых гильз. Никаких следов женщин не было.

Когда вертолет вновь закружил над деревней, колдун сидел наклонив голову, и напуганный, и торжествующий одновременно. Когда он величественно выходил из вертолета, у него был вид человека только что общавшегося с богами.

Переводчик спросил, когда именно уехали белые женщины.

Гарри ждал ответа, затаив дыхание. Знают ли они что-либо? Скажут ли они ему?

Вождь заговорил, указывая в сторону мыса.

Переводчик сказал:

— Женщины покинули деревню в одной маленькой лодке и поплыли к проливу около мыса за две ночи до того, как взошла луна.

Гарри опоздал на два дня!

И радостный, и разочарованный одновременно, Гарри спросил:

— Как это доказать?

Вождь сказал что-то. Мальчик побежал к его хижине. Он вернулся с маленьким кусочком черного кружева.

С торжествующим видом вождь передал ему этот кусочек.

— Это оставлять белый женщина. Гарри схватил кусочек черного кружева. Переводчик объяснил, что женщины оставили кусок ткани своим богам, чтобы те подняли лодку в воздух. Но боги белых женщин не располагают такой властью, и их лодка не поднялась в воздух.

Гарри решил, что кусочек черного кружева не сможет стать достаточным доказательством для тупорылого страхового агента.

Ладно, подумал Гарри. Он снял с запястья пластиковые часы, проданные ему сегодня утром миссис Чанг.

— Я дарю вам эти часы в обмен на другую вещь, оставленную белыми женщинами.

Часы пошли по рукам жителей деревни. Горящие зеленые цифры вызывали всеобщий восторг. Потом последовал громкий спор.

Переводчик забормотал:

— У них что-то есть, но они не хотят вам это отдавать.

Гарри попросил вернуть ему часы.

Последовала новая оживленная дискуссия.

Гарри порылся в карманах и вытащил оттуда колоду игральных карт. Он перебросил карты из руки в руку.

Мужчины замолчали. Колдун протянул руки, чтобы взять карты.

Гарри покачал головой.

Споров больше не было. Колдун отдал приказание мальчику, и он убежал. Когда он вернулся, он отдал что-то вождю, который положил вещи на вытянутые ладони.

Гарри увидел обычное хромированное кольцо для ключей. К нему были прикреплены акулий зуб и два ключа. Один был от двери, другой — ключ зажигания. Гарри обратил внимание на другой предмет в руках вождя. Это был кожаный ремешок с компасом.

Эти предметы могли принадлежать кому угодно.

Переводчик указал рукой в сторону мыса и объяснил, что предметы были обронены женщинами, когда они уходили из деревни.

— Давайте выбираться отсюда как можно быстрее, — сказал Гарри. Он был очень нетерпелив, но знал, что перед отлетом важно должным образом поблагодарить вождя и колдуна.

После того как переводчик завершил благодарственную речь, вождь скромно спросил, сможет ли он тоже полетать на том, на чем можно добраться до Иисуса Христа. Гарри знал, что если он согласится, то вся деревня захочет полетать на вертолете. Мало того что они потеряют драгоценное время, пилот и так уже выглядел мрачно — сначала он дышал запахом свиней, потом запахом колдуна. Гарри сказал, что сейчас у него нет времени, но, возможно, когда он вновь посетит деревню. Вертолет поднялся в воздух, раскидывая сигареты, как новогоднее конфетти.

— Отлично, — сказал Гарри, светясь от радости. — Вызовите по радио Маунт-Иду. Они смогут вычислить то место, до которого женщины сумели добраться за два дня. Летите прямо к морю.

— Я не могу сделать этого, сэр, — сказал пилот. — Безумие — лететь над морем на бреющем полете на одномоторном летательном аппарате без специальных устройств на случай возможного приводнения.

— Я приказываю вам сделать это!

— Извините, сэр, но это — нарушение правил.

— Но речь идет о жизни и смерти этих женщин!

Речь идет и о моей жизни — это море кишит акулами!

Вызовите Маунт-Иду по радио!

Гарри надел наушники, чтобы сообщить Керри новости. Он приказал ему возобновить поиски с воздуха немедленно. Гарри добавил:

— Раки не сказал нам ничего о происшедшем. Наверное, он не хочет, чтобы мы нашли своих людей.

— Выбирай выражения, когда ведешь радиопереговоры, Гарри, — предупредил Керри. — Нет никаких оснований, по которым наш друг бы стал нам передавать сплетни, которые могут оказаться ложью.

— К черту все! Одному Богу известно, как долго смогут женщины справляться с утлой лодчонкой, в которой они уплыли. Я не стану подписывать никаких соглашений, пока не найду их!

31

Четверг, 14 марта 1985 года

Поднимающееся солнце залило белый ялик золотистым светом; оно улыбалось, глядя на их исцарапанные лица и согревало их замерзшие тела под промокшими мундирами цвета хаки. Никто не говорил, пока Анни не сказала:

— По крайней мере, у нас еще есть немного воды.

— Четырех пинт надолго не хватит, — сказала Пэтти, яростно посмотрев на Сильвану. В темноте шторма прошлой ночью Сильвана умудрилась упустить свой черпак за борт. Она поползла достать еще один сосуд для воды из рундучка на носу ялика и не заперла задвижку как следует. Когда женщины снова забрались в ялик, они увидели, что дверцы рундучка распахнуты настеж. Исчезло все бесценное содержимое рундучка, кроме маленького зеркальца, которое когда-то давно побрякивало в сумочке Анни вместе с другой ерундой, — они собирались использовать его для подачи сигналов или же как инструмент для резки. — Ни бамбукового контейнера с ломтиками копченой рыбы и ни одного кокоса.

Анни немедленно стала проверять, что осталось из всего набора их снаряжения. Уцелело все, что было привязано к банке, а пот две тонкие бамбуковые подстилки исчезли, хотя веревки, удерживавшие их, все еще были привязаны к транцу. Точно так же болтались и веревки, закреплявшие винтовки — из них не осталось ни одной. У женщин еще оставались ботинки, уключины, весла, жестяной черпак, пустая жестяная кружка военного образца и якорь. Они потеряли связки ротанговой веревки и бечевки, но осталось то, чем были привязаны к лодке люди и предметы. Все шапки унесло водой, но мундиры сохранились. Уцелело также все, что было засунуто в карманы их формы или спрятано на груди под ними, в том числе и водонепроницаемые ракетницы, однако компас, спрятанный в кармане у Пэтти на бедре, разбился. Пэтти мрачно сказала:

— Наверное, это случилось, когда я бросилась из лодки, — я помню, как боком ударилась о корму.

— Это неважно, — сказала Анни. — У Сюзи ведь есть еще один на брелке.

Но Сюзи не могла найти его.

Кэри посмотрела на свои часы. Часы Джонатана все еще тикали. Она сказала:

— Твои швейцарские еще идут, Пэтти? Пэтти кивнула и посмотрела на циферблат.

— Четверг, четырнадцатое марта, пять минут седьмого. — Она встряхнула правой рукой — обожженное ракетницей место болезненно пульсировало. — Но мы понятия не имеем, где находимся.

Анни сказала:

— Мы можем править по солнцу, по нашим часам и по звездам.

— Не можем мы править, — сердито возразила Пэтти. — Когда вы перевернули лодку, то потеряли наш руль. Мы дрейфуем. — Она подула на обожженную руку — казалось, от этого стало легче.

— Мы можем привязать весло к этому кольцу на корме Лодки, — предложила Анни, — и использовать его как руль.

Сюзи вытащила из кармана коробочку из-под лимонных лепешечек, открыла крышку и сообщила:

— У нас есть еще пара золотых часов, которые не работают, три кольца с бриллиантами и пять обручальных.

— Может, из них можно сделать наживку? — сказала Пэтти.

— После завтрака, — решила Анни. — Сильвана, разбейка этот — кокос дулом от винтовки. А ты, Сюзи, собери молоко в черпак.

Наглотавшись за ночь соленой морской воды, женщины изнывали от жажды. Пока они ели кокосовый орех, им пришлось опустошить один сосуд для воды. Все они знали, когда оставалось ограниченное количество воды, то надо ничего не пить первый день, когда организм будет жить за счет жидкости, накопленной в тканях.

— Четырех пинт надолго не хватит, — снова сказала Пэтти. Джонатан рассказывал им, что здоровый человек может прожить до тридцати дней без пиши, но без воды он продержатся максимум десять дней, и это в идеале, а вовсе не в тропиках. — Пробыв два-три дня без воды, мы начнем бредить, а затем умрем, — без обиняков заявила она.

— У тебя отличное настроение, правда? — сказала Сюзи. — Ну, есть же у нас немножко воды. — Она посмотрела на кончики своих пальцев, сморщившиеся, словно скорлупки орехов.

— Дня четыре нам об этом нечего беспокоиться, — сказала Сюзи. Каждой из них нужно было не меньше пинты воды в день, чтобы поддерживать себя в хорошей форме, но, в конце концов, они могли продержаться и на одной пинте вчетвером, вернее, впятером. Поскольку в лагере всегда было вдоволь свежей воды, никто не навязывал им ограниченное ее употребление.

— Нам не надо так много двигаться, — предупредила Сюзи, — или мы потеряем много пота. Намочите одежду в морской воде и берегитесь солнечных ожогов, но не свешивайте ноги за борт из-за акул и барракуд. Убедитесь перед заходом солнца, что одежда высохла, а то мы схватим простуду. И надо как можно больше спать.

— А Джонатан ничего не говорил насчет еды, а? — спросила Кэри. Сюзи кивнула.

— Вода уходит на пищеварение, так что, чем меньше у нас питьевой воды, тем меньше мы должны есть. Считайте, что на две части пищи требуется одна часть воды.

— Вот уж это просто рассчитать, — горько отозвалась Кэри.

Никто не рассмеялся. Никто не сказал Сильване ни слова о том, что она не закрыла задвижку рундучка. Все они помнили, как трудно давалось каждое движение в неистовстве черного шторма, бушевавшего прошлой ночью. Тем не менее каждая женщина знала, что, если бы это она закрывала рундучок, задвижка ни за что бы не открылась снова. Они также помнили, что именно Сильвана позволила Карлосу бежать от них. Зато они благополучно забыли все свои ошибки и неправильные решения, которые совершили все вместе и каждая по отдельности за последние четыре месяца.

— Нельзя пить мочу, — продолжала Сюзи. — Потому что от этого пить захочется еще больше. И морская вода тоже вредна. Соленая вода только усиливает жажду и обезвоживает организм. Начнется бред, потом смерть.

Кэри сказала:

— Если захочется пить, надо пососать пуговицу — от этого начнет выделяться слюна.

Они сидели и мрачно молчали, пока Анни не проговорила резко:

— Двухчасовые вахты, курс на юго-восток. У Пэтти первая вахта. Сюзи и Кэри, начинайте ловить рыбу, и побыстрее.

— Мы же потеряли все снасти за бортом, — сказала Сюзи.

— Развяжите шнурки от ботинок, — предложила Анни. — Свяжите их в одну веревочку. Попробуйте кусочек копченой рыбы вместо наживки. Или кольцо с бриллиантом, ведь блеск может что-нибудь привлечь.

Пэтти сказала:

— Эй, да ведь нам самим нужна копченая рыба.

— Нет, если у нас не будет по пинте воды на каждую, — сказала Сюзи. — Так что лучше всего пустить ее на наживку — и быстрее, пока мы еще не вынуждены есть ее.

Скоро Сюзи уже удила на носу лодки, используя два импровизированных крючка, сделанных из острых щепочек от пустых бамбуковых контейнеров. Один крючок был привязан к кольцу с бриллиантом, а другой обмотан кусочком копченой рыбы.

Скорчившись в середине лодки, Анни и Сильвана занялись изготовлением головных уборов для защиты от палящего солнца. Каждая из женщин оторвала низ своей форменной рубашки, и затем Анни осторожно надергала ниток для шитья прямо из полотна. Сильвана изготовила иголки, проколов ножом острые бамбуковые щепочки и сделав, таким образом, ушко. Каждая из хлопковых полос цвета хаки и длиной около трех футов была разрезана на две части, а затем сшита вместе, так, чтобы получилось нечто шириной дюймов восемнадцать — размером примерно с ручное полотенце, затем это тоже разрезали пополам и сшили, превратив в мешок. Анни накидывала каждый капюшон на голову Сильване, чтобы прикинуть место щелей для глаз и ротанговых завязочек.

— Мы похожи на ку-клукс-клановцев, — сказала Сюзи. День становился все жарче, и от нестерпимого блеска воды у всех разболелась голова, так что они были благодарны за такие шапочки. Кэри назначила себя ответственной по черпаку и регулярно окатывала всех морской водой. Вода казалась тепловатой — какой-то неприятной, совсем не освежающей, и запах у нее был на удивление затхлый.

Влажность явно превышала 80 процентов. Ветра не было, и измученный экипаж крохотного ялика почти не шевелился, только в высоте над ними разливалось оранжевое сияние, совершенно безразличное ко всем их страданиям.

Кэри предполагала, что лодка движется, но похоже было, что они стоят на месте — вернее, висят, совершенно беспомощные, в самой середине необъятного, голубого, молчаливого океана.

К полудню у Кэри разболелись глаза. Ее тошнило, и язвы на ее ногах — воспоминание о джунглях — пульсировали сильнее обычного, возможно, из-за слишком длительного пребывания в морской воде накануне ночью.

— Готово! — Сюзи круто повернулась и выбросила в лодку темно-коричневую морскую змею длиной дюймов девять.

— Осторожнее! — предупредила Пэтти. — Они опасны. — И все женщины молча уставились на отвратительное, извивающееся создание.

— Я использую ее как наживку, — сказала Сюзи. Орудуя ножом для рыбы, она быстро рассекла змею на куски. — Теперь можешь получить обратно свое кольцо, Кэри.

Вскоре после этого Сюзи направила Пэтти в сторону пятна водорослей. Когда они добрались до него, она осторожно подтянула к себе все клочки, плавающие в воде.

— Вам придется вообразить, что мы находимся в экзотическом баре. Анни сказала:

— Проверь, чтобы они были свежие. Если они покрыты слизью, или мягкие, или пахнут рыбой, нам нельзя их есть. И потри немного между пальцами, чтобы проверить, не пахнет ли от них кислым.

Сюзи рассмотрела водоросли и вытрясла из них каких-то морских уродцев.

— Еще наживка! Я нарежу их на кусочки! Анни сказала:

— Нам следует попробовать поймать птицу, если, конечно, мы ее увидим. Силком.

Сюзи с сомнением посмотрела на нее.

— Неужели ты думаешь, что у какой-нибудь птицы хватит мозгов, подлететь достаточно близко, чтобы мы накинули на нее петлю?

Кэри обхватила голову руками и застонала.

— Господи, как же жарко! Мне надо лечь, Анни, всего на десять минут! Сильвана, ты не возьмешь у меня удочку?

Кэри осторожно растянулась на дне лодки во весь рост, забравшись под среднюю банку и спрятав голову на корме под ногами Пэтти. Сильвана и Анни перебрались в середину ялика. Сюзи села, оперевшись спиной на носовой рундучок. От одежды, ботинок и причудливых капюшонов женщинам было еще жарче, но все это защищало их от яростного сияния солнца и отраженного блеска воды. Анни не позволяла никому снимать спасательный пояс.

Анни подумала: «Такая жара бывает, только когда открываешь духовку, стоя слишком близко к дверце». Они томились в лодке, моля о скорейшем наступлении сумерек, когда безжалостное солнце, наконец, исчезнет за горизонтом и прекратит эту нестерпимую пытку белым сиянием.

Сюзи сказала:

— Только подумать, что прошлой ночью мы со всех сил вычерпывали из этой лодки дождевую воду! Как вы думаете, этой ночью будет дождь?

— Очень даже может быть, — сказала Кэри. — За двое суток гроза была два раза. Почему бы и сегодня не быть шторму?

Рано утром все женщины хорошо выспались, и это помогло им теперь выдержать неумолимое солнце. В тот день Сильване удалось поймать три маленьких плоских белых рыбки. Женщины жадно съели их прямо сырыми, включая и чешую, и слизь. Косточки они оставили, чтобы высасывать, а глаза и внутренности решили использовать как новую наживку.

В море и в небе было по-прежнему пусто.

В четыре часа каждая из женщин выпила по глотку воды. Кэри, извиняясь, все еще лежала на дне лодки, где ее время от времени окатывала водой Сюзи.

Сидевшая но носу ялика Сильвана вдруг подскочила.

— Jilio Du putona! Акула выхватила бечевку у меня из рук! Она сокрушенно посмотрела на ожог на ладони. — Это было так неожиданно! И так внезапно!

— Она здесь не одна! — Анни кивнула, указывая на море позади них. Над водой виднелись три больших, черных, треугольных плавника.

Сюзи сказала:

— Теперь у нас есть эскорт. Анни вздохнула.

— Не свешивайте руки за борт. Нам лучше прекратить ловить рыбу.

Лодка была совершенно беспомощна и неподвижно лежала на тихой глади океана. Никто из них не шевелился.

Гладкая поверхность воды была похожа на масло — ни единое дуновение ветра не морщило ее. Море было похоже на сияющий ствол винтовки. Ничего не было видно — только раскаленный добела круг солнца над головой медленно сжигал то один, то другой бок океана — широкого, черного, блестящего, чье спокойствие нарушалось только ленивым движением акульих плавников, разрезавших воду. Сюзи спросила:

— Который час? Пэтти резко ответила:

— Прошло десять минут с тех пор, как ты спрашивала об этом в последний раз. Черт возьми, какая тебе разница? Ты что, не можешь следить за солнцем? Ведь если ты будешь знать время, солнце от этого не будет двигаться быстрее!

Сжавшись в ялике, женщины старались шевелиться как можно меньше, так как борта ставшей теперь слишком легкой лодки поднимались над водой только на шесть дюймов.

Сквозь закрытые веки солнце казалось Кэри раскаленным оранжевым шаром, в висках у нее стучало все громче. А вокруг не раздавалось ни звука, только море ласково плескало о корпус лодочки.

— Кэри, твоя очередь стоять на вахте, — сказала Анни. Она подумывала о том, чтобы позволить Кэри и дальше лежать, но у нее было неприятное ощущение, что они все могли бы через сутки оказаться в таком же положении, и она не хотела начинать это раньше времени.

Кэри с трудом подтянулась, села и уставилась на воду.

— Они ждут пикника, — сказала она хрипло. Теперь лодку окружали уже семь спинных акульих плавников, и все они продолжали кружить вокруг, словно исполняя модный танец.

— Вот та, слева, должно быть, длиной футов в двадцать, а то и больше, — сказала Кэри. — Да, она в два раза, наверное, длиннее, чем наша лодка.

— Они не тронут нас, если мы ничего не будем делать, — голос Анни прозвучал более уверенно, чем она чувствовала себя. — Им просто интересно. Они не будут нападать на нас, если мы не спровоцируем их или если не будет крови.

Все женщины назубок знали, что делать при появлении акул. Если ты оказываешься в воде, а рядом появляется акула, нельзя брызгать на нее — надо двигаться как можно медленнее, а не то колебание воды от движения привлечет внимание акулы. Нельзя пытаться уплыть от нее, потому что обогнать ее тебе никогда не удастся, — предельная скорость движения акулы превышает шестьдесят три фута в секунду. Джонатан когда-то научил их никогда не испражняться в море и никогда не входить в море в случае кровотечения от порезов или царапин или во время менструации — ведь акулы любят кровь. Они могут почуять кровь на огромном расстоянии, и именно эта жажда крови доводит их до такого неистовства при пожирании добычи. Внезапно лодка подскочила в воздух.

— Эта сволочь напала на нас! — взвизгнула Кэри. Корма лодки снова подпрыгнула. Когда лодка зарылась правым бортом в воду, Кэри обеими руками ухватила верхний конец весла и ударила им по воде через корму, вложив в удар всю свою силу.

— Ага! Я ударила чертовку!

— Кэри, положи весло на место! — резко приказала Анни. — Садись сюда к нам, а не то они все начнут таранить нас. Кэри!.. Сюзи, да останови же ее!

Сюзи поднялась на ноги, ухватила Кэри за талию и потянула назад. Когда Кэри повалилась на Сюзи, весло пронеслось над ее головой, со всего маху ударило Анни, а затем вылетело за борт.

— Прекрати! — закричала Анни, прижав руку к глазу. Весло было привязано к ялику. Кэри расплакалась. Сюзи спросила:

— Анни, как твой глаз?.. Анни сказала:

— Это не имеет никакого значения, правда. Кэри резко возразила:

— Ох, да перестань же ты быть такой святой, Анни. Ты меня с ума сведешь! Анни сказала:

— Все в порядке, я понимаю. Кэри взорвалась:

— И прекрати же быть такой чертовски понимающей!

— Да прекратите вы это! — закричала Сильвана так громко, что они все обернулись к ней в изумлении. — Мы все на пределе, из-за жажды, из-за этого проклятого солнца и из-за этих villiaccos. — Она снова выругалась, указывая на черные блестящие плавники, неуклонно следующие за яликом. — Мы все знаем, как выжить в джунглях, но ничего не знаем о море. Так что нам надо учиться. Так мы и делаем. Теперь мы знаем хоть чуть-чуть, но больше.

— Мы глотнем еще воды, — решила Анни. — Давайте попробуем держаться… и помолчим… до заката. Тогда мы будем в состоянии думать и решим, что делать.

— А разве у нас есть выбор? — спросила Пэтти.

— Ты же знаешь, что выбор есть всегда, — коротко ответила Анни.

После того как солнце село, когда до темноты оставалось всего несколько мгновений, женщины выпили еще понемногу воды.

Они все знали, как чувствует себя человек, которому хочется пить, но никто из них и представить себе не мог физическую агонию смерти от жажды. Мысли их были поглощены лишь одним неистовым, сводящим с ума желанием. Боль от голода прошла, но мучения от жажды становилась все невыносимее. Находясь посередине тропического моря, они дышали горячим воздухом и, так как их лица были покрыты капюшонами, они выдыхали еще более горячий воздух. В горле у них пересохло, распухшие языки с трудом ворочались во рту, губы начали трескаться, они стали терять голос. Безжалостное солнце медленно отняло у них волю и человеческие качества, оставив только измученные тела, жаждавшее пресной воды. Они не могли… буквально не могли думать ни о чем другом. Что было еще хуже, их окружали сплошные искушения, но они знали, что наказание за это будет скорым и неизбежным. Если пить соленую воду, умрешь быстро, но в страшной агонии.

Анни следила, чтобы они пили свои порции воды очень медленно, используя воду только для того, чтобы смочить губы и промочить горло, а затем пополоскать рот и горло перед тем, как проглотить.

Они съели немного рыбы, затем безвольно улеглись на дно лодки и уставились на луну.

— Может, нам следует постараться не засыпать ночью как можно дольше, — предложила Сильвана. — Тогда мы поспим днем, и солнце не будет так мучить нас.

Стараясь развлечься, они припоминали свои любимые запахи. Начали они довольно бодро — с сосновых поленьев, влажных розовых кустов и свежего сена, но затем, когда Анни печально припомнила волосики ребенка, Сильвана расплакалась.

Пэтти обняла Сильвану мускулистой рукой, и, пока женщины старались побороть слезы, молчание нарушалось только мягким плеском волн. Они отправились в это путешествие с таким хорошим снаряжением и с такими прекрасными надеждами. Теперь у них не осталось ничего — даже надежды.

Свернувшаяся на корме Кэри почувствовала стыд. Она взорвалась:

— Как только это случилось? Как мы могли так распуститься за двадцать четыре часа?

Пятница, 15 марта 1985 года

На рассвете их второго дня в открытом океане у них осталось только три пинты воды. День прошел так же, как и накануне, только Анни строго следила за выдачей порций воды.

Сюзи вдруг закричала:

— Я больше не могу это вынести! Я больше так не могу, когда даже губы не шевелятся! Неужели никто из вас не понимает, что теперь-то нам точно конец? Нас же сожрут эти чертовы акулы! — И она указала на черные плавники, окружавшие ялик.

— Она права, — всхлипнула Сильвана. — Я тоже не могу больше! Я просто хочу заснуть и никогда больше не просыпаться! — Она потрясла кулаком, обращенным кверху и пронзительно закричала: — Сколько нам еще терпеть? Сколько нам еще страдать? И зачем?

— Заткнись! — прокаркала Кэри. — Побереги силы. Побереги голос. Не трать слюну!

— Кэри права, — с трудом проскрипела Пэтти. — Каждое движение, которое ты делаешь, укорачивает твою жизнь.

— Подумай о своих детях, — подбодрила Анни. — Давайте подумаем о наших семьях. Не сдавайтесь!

Весь день они изнемогали от зноя, измученные палящим солнцем. Они не только постепенно слабели и становились все более раздражительными — их преследовали приступы тошноты и пульсирующая головная боль.

Они съели последнюю рыбку и почти все водоросли. Они не решались снова ловить рыбу, боясь привлечь к себе более пристальное внимание акул, круживших около лодки. Женщины жались друг к другу, ожидая, когда же солнце скроется из виду. Жара отнимала у них все желание жить.

Море под лодкой казалось зеленым и голубым, глубоким и прохладным, приглашающим, как апрельский поток. Уперев подбородок о планширь, Сюзи бесцельно уставилась в глубины океана.

— Не смотри вниз, — сказала Кэри, потянув Сюзи за брюки. — Твоя очередь лечь как следует.

Сюзи заняла свое место на дне лодки, пока Кэри безучастно поменялась местами с Пэтти. Ялик, казалось, парил над неподвижной водой. Время от времени Кэри приподнимала голову над кормой, чтобы убедиться, что они движутся верным курсом. Разбивая собственное отражение, лодка скользила по воде, и ее двойник дробился в воде на тысячи сверкающих кусочков.

Женщины ждали заката солнца, темноты и очередной порции воды.

Словно кроваво-красный апельсин, солнце начало клониться к горизонту. Сверкающая алая дорожка протянулась от него к ялику по всей зеркальной поверхности моря.

В этот вечер говорить было еще труднее. Они намеревались говорить, чтобы не уснуть, но губы у них потрескались и сильно кровоточили, да им и без того нечего было сказать друг другу.

Разговор иссяк через полчаса после захода солнца.

Пэтти горько сказала:

— Ну, Кэри, теперь мы полагаемся только на самих себя. Как тебе это нравится?

— Ты же знаешь, я не это имею в виду, когда говорю, что надо полагаться только на себя, — сказала Кэри. Пэтти едко возразила:

— Ну, если это не то, так я не знаю, что же это.

— Давай, Кэри, — подзуживала Пэтти. — Расскажи нам, как внутренняя сила и уверенность в себе помогут нам выбраться из этой ловушки.

Кэри сердито ответила:

— Уверенность в себе — это просто знание, что в прошлом тебе это удавалось, так что теперь ты знаешь, что сможешь выйти из такого положения и в будущем. Также это готовность быть немного порешительней, чем обычно. Если ты можешь проплыть сотню ярдов наверное, то проплывешь и гораздо дальше, и, если проплыть милю для тебя — дело жизни и смерти, ты наверняка сможешь это сделать.

— А как насчет семидесяти миль? — поинтересовалась Пэтти.

Сюзи нахмурилась, и следующие десять минут никто не говорил.

Сюзи нарушила молчание:

— Сколько минут в дне?

— Кэри моментально откликнулась:

— Тысяча четыреста сорок. Снова наступило молчание.

Отчаявшись, в десять часов Анни пообещала лишний глоток воды всем, кто еще не уснет к полуночи. Женщины немедленно оживились.

Анни настаивала:

— Мы просто должны продолжать разговор. Только подумайте о тех часах, что нам удалось поспать прошлым утром, о солнце, от которого мы избавились.

Никто не сказал ни слова.

Потом Анни сказала:

— Мы должны быть оптимистками, и вы все это знаете. Ну, пожалуйста, не лежите как колоды! Не сдавайтесь! Мы должны продолжать разговаривать, мы не должны засыпать! Давайте, например… давайте решим, чем мы займемся, когда снова будем дома!

Кэри тут же зашевелилась. Она сказала:

— Я никогда не буду какой-то «Миссис ван де Рох», я архитектор, так же как и садовник — это просто садовник. — Втайне от других, она всегда удивлялась, что ей платят за труд, который ей самой нравится. — Я просто хочу вернуться к себе на работу. — «И к семье», — добавила она про себя, так как разговоры о семье были запрещены.

Сюзи сказала:

— Если мне удастся убедить Бретта попробовать… — Это было ошибкой, и они все поморщились. Она поспешно продолжила. — Я думала, может, я открою модный магазин спортивной одежды. А ты, Анни?

— Вы будете смеяться, когда я вам об этом скажу… — сказала Анни. — Но я бы хотела заняться изучением питания… Ну, вот, я так и знала, что вам будет смешно… Да нет, серьезно, я же видела, на что способно наше тело, если только мы не принимаем все как должное. Еще три дня назад мы все были куда в лучшей форме, чем многие годы до этого!

— Говори сама о себе, — сказала Пэтти.

— Ты всегда отлично выглядела, — согласилась Анни. — Но теперь это как раз то, что меня интересует, — как заботиться о своем теле.

Пэтти сказала:

— Я бы хотела использовать мои спортивные наклонности. — Она уже подумала, не открыть ли маленькую спортивную школу для детей-инвалидов. Если Сильвана может открыть госпиталь на Фиджи, так почему и ей не сделать что-нибудь такое же полезное, только поближе к дому.

Сильвана сказала:

— Если мы выживем, клянусь, я никогда не допущу чтобы кто-нибудь снова сделал меня несчастной. Артур, бывало, говорил, что зависимость разрушает личность, и теперь я понимаю, что он имел в виду. Если ты от кого-то зависишь, ты не можешь быть самой собой, если ты — только часть кого-то еще.

Кэри выпрямилась.

— Мы все теперь изменились. Нравится нам это или нет, но, когда мы вернемся в Питтсбург и все узнают, что мы убийцы, все совершенно изменится. Вы можете себе представить, как с нами будут обращаться на вечеринках? На встречах благотворительных комитетов? На собраниях в церкви?

Анни сказала:

— Да ведь дома никто ничего и не узнает. Мы же никогда никому не скажем. Это будет вроде общества Анонимных Алкоголиков. Мы все что-нибудь потеряем, если хоть одна из нас кому-нибудь расскажет.

Пэтти сказала:

— Сюзи-то никого не убивала, так что ей терять нечего. Но мы все всегда будем жить в постоянном страхе, как бы кто из нас не рассказал. Это опасение будет теперь всегда преследовать нас! Нам от него уже никогда не избавиться, всю нашу жизнь! Теперь мы всегда будем чувствовать веревку на шее!

— Да, так оно и будет, — устало согласилась Сюзи. Она посмотрела вверх, на небо, по которому, словно маргаритки по черному полю, были рассыпаны огромные тропические звезды и добавила. — Прежде всего, как мы объясним эти мундиры? Что это — покупка из магазина «Все для Армии в Заливе Водопада»?

— Но мы же не могли не делать то, что сделали, — напомнила им Анни.

— Кэри права, — всхлипнула Сильвана. — Они нас возненавидят.

— Только потому, что наша банда убийц состоит исключительно из женщин, — горько сказала Анни. — Мужчины-то убивают людей постоянно.

Пэтти выпрямилась.

— О'кей, но ведь мы убили нескольких человек потому, что они пытались убить нас! Это была самооборона! Сейчас нам следует думать о том, как выжить, а не о том, что будут шептать о нас за чашкой кофе на вечерах в Питтсбурге!

— От нас это больше не зависит, — сказала Сюзи. — Что же еще мы можем делать? Мы же не можем достать из воздуха еду или воду!

— А что делают моряки, когда тонет их корабль? — спросила Кэри.

— По крайней мере, мы в лодке, а не висим, прицепившись к обломку доски, — сказала Анни.

— Иногда моряки неделями держатся в спасательных шлюпках.

— Ну, и как же это у них получается? — спросила Кэри.

— Ты же не хочешь об этом узнать, — сказала Пэтти.

— Не глупи, конечно, мы хотим знать.

— Каннибализм, — сказала Пэтти.

— Ради Бога, будь серьезней, — раздраженно сказала Кэри.

Пэтти заговорила быстрее обычного.

— Морякам всегда приходилось делать это. На море это все еще разрешается. Очевидно, к этой мысли можно быстро привыкнуть. Маленького юнгу всегда съедают первым — даже если им приходится убивать его, — и большой, рослый первый помощник остается и в живых последним.

— Но ты же не серьезно? — спросила Кэри, хотя сама ни на мгновение в этом не сомневалась.

— Откуда тебе все это известно? — спросила Сюзи.

— Чарли мне рассказывал, — сказала Пэтти. — Несколько лет назад у «Нэксуса» были проблемы с партией разведчиков в одной из пустынь Австралии… Пустыня Гибсона, кажется… Семь парней из «Нэксуса» потерялись в пустыне, а назад вышли только двое.

— Я помню, — подтвердила Сюзи. Пэтти сказала:

— Но ты не знаешь, что спасательный отряд нашел пять трупов, закопанных в песке, остались только головы, руки и ноги — те части тела, что покрыты кожей. — Несмотря на удушающую жару, Пэтти содрогнулась в темноте. — Чарли пришлось замять это дело. В один из уикендов ему надо было прочитать массу материалов по юриспруденции. Там была книга про британских моряков, которые выжили благодаря каннибализму. Это заинтересовало Чарли. Он мне кое-что читал вслух. В то время мне казалось, что все это просто отвратительно.

— Мне это и теперь кажется отвратительным, сказала Кэри. — И я не верю, что это законно. Ты неправильно поняла, что говорил Чарли.

— Конечно, каннибализм законен, — настаивала Пэтти. — И не только на море, как говорил Чарли.

— Да, — согласилась Сильвана. — Солдаты Наполеона ели друг друга при отступлении от Москвы в 1812 году, и ходили слухи, что в 1942 году в Сталинграде было что-то такое.

— Или случаи, когда голодали экспедиции полярников, — добавила Пэтти.

— Старатели занимались тем же на Западе, — сказала Кэри. — Во времена Золотой лихорадки один тип по прозвищу Колорадский Людоед сожрал пятерых своих друзей во время бурана.

Сюзи зевнула.

— Надеюсь, что потом у него были проблемы с пищеварением.

— Это верно! — сказала Анни. — А помните ранних поселенцев, что были занесены снегом в проходе Доннера и всю зиму были вынуждены есть своих покойников?

— Сюзи, сядь нормально! — сказала Кэри. — Не спи, а не то я тебя ущипну. — Мы должны спать только днем, а то эта жара совсем нас достанет. Сильвана сказала:

— Помните, как в Андах разбился самолет с Южноамериканской сборной по футболу? Чтобы спасти себе жизнь, те, кто остался в живых, питались трупами своих друзей.

Анни кивнула.

— Им дали причаститься, как только спасли.

— Да и что такого страшного в том, что тебя съедят, раз уж ты все равно мертва? — спокойно спросила Пэтти.

— Но из нас же никто не умер, — сказала Сюзи. — Так чего же мы говорим о людоедстве? — И она снова зевнула.

Суббота, 16 марта 1985 года

Солнце приподнялось над черным горизонтом, бросая слабый свет на белую скорлупку, качающуюся на темной воде, вокруг которой продолжали кружить двадцатифутовые акулы.

Анни осторожно поднялась, чувствуя, что после третьей проведенной в море ночи тело еще больше занемело. Сюзи громко разговаривала во сне, хрипло выдыхая бессвязные слова. Перед тем как уснуть, женщины сняли свои капюшоны, но, может, им не следовало этого делать, подумала Анни — тогда они бы не проснулись на рассвете.

Анни уставилась на сверкающую воду. У них оставалось два контейнера с водой, по пинте каждый, и немного сушеной рыбы. Где они находились — они не имели ни малейшего понятия. Они заблудились в море. Она подумала о бесконечных часах, ожидавших их, об удушающей жаре, о выматывающей влажности, когда становится трудно дышать, словно находишься в парной.

Весь день они промучились под неистовым сиянием.

На закате солнца страдания эти приобрели новый оттенок.

Желтая луна заливала воду ровным светом, и та блестела, как черное масло, простираясь к бесконечному горизонту, куда бы они не посмотрели. Единственным раздававшимся звуком было тихое журчание воды под килем и негромкие всплески — когда одна из акул разворачивалась.

— Я этого больше не вынесу, — простонала Сильвана.

— Еще совсем немного, — настаивала Анни. — Теперь-то мы уж точно миновали южную оконечность острова Пауи. Должно быть, за три дня мы покрыли, скажем, миль тридцать.

Сонно пошевеливая веслом, Пэтти сказала:

— Нам надо чем-то заняться, а не то мы просто отключимся. Нам следует думать о том, что мы будем делать, если… О'кей, Анни, когда мы вернемся назад.

Свернувшись клубочком на дне лодки, Кэри сказала:

— Мы отомстим. Мы добьемся того, чтобы этот ублюдок Раки получил по заслугам за все содеянное.

— Но у нас же нет доказательств, — сказала Сильвана. — Будет наше слово против его, вот и все.

— Им придется выслушать рассказы жен пяти руководителей «Нэксуса» — и все будут рассказывать одно и то же, — сказала Пэтти.

Сюзи сказала:

— Средства массовой информации сделают за нас всю работу. Только подождите, пока я не встану перед всеми этими микрофонами — Эй-Би-Си, Си-Би-Эс, Эн-Би-Си…

Но Сильвану было не убедить.

— Даже если узнает весь мир, разницы от этого не будет никакой. Может, и будут какие-нибудь политические дискуссии, но на Пауи ничего не изменится. Ведь сюда впутан и бизнес… Для «Нэксуса» мы только будем ненужной помехой. В любом случае, «Нэксус» не сможет больше вести дело на Пауи.

— К черту «Нэксус», — сказала Кэри.

— Может быть, «Нэксус» уже знает, что произошло, — сказала Сюзи с надеждой. В глубине сердца она была убеждена, что Бретту удалось бежать, но ей не хотелось говорить об этом другим женщинам, которые видели, как были зверски убиты их мужья. Сюзи лелеяла эту надежду в сердце. Она извинится перед Бреттом, и все пойдет по-новому. Она даже родит ему детей. Наверное, из таких положительных, надежных и занудных мужей и получаются самые лучшие отцы…

— Если бы только «Нэксус» знал, что произошло, к этому времени они бы уже нашли нас, — сказала Пэтти.

Все замолчали, и каждая припоминала, как реален ужас их положения.

Еды у них совсем не было, и оставалась только пинта воды. Этого хватит еще на один день.

Пэтти хрипло проговорила:

— Сегодня мы помрем. Все. Я это чувствую. Когда мы будем спать, лодка перевернется. Сюзи начала плакать.

— Мне до этого дела нет, — прохныкала она. — Я и хочу умереть. Я больше не могу терпеть эту жажду. До наступления утра мы все умрем от жажды.

Кэри слишком вымоталась, чтобы плакать, но сейчас она думала о том, что больше не сможет терпеть боль в ногах. Глубокие язвы, образовавшиеся еще в джунглях, теперь были не только страшно болезненными, от них еще и шел отвратительный запах.

Сильвана сказала:

— Теперь все кажется нереальным. Луна ненастоящая и солнце ненастоящее. Это как кошмар. И никто из вас не настоящий. Откуда я знаю, что эти акулы тоже настоящие? — И она тоже принялась всхлипывать.

Несмотря на все свои старания, вскоре после полуночи все женщины уснули — все, кроме Анни, которая осталась на вахте у руля. Но что толку было в этой вахте? Анни щипала себе руки, чтобы не заснуть, и чувствовала то же страшное отчаяние, что и остальные женщины. Вдруг она поняла, что им не выжить.

При тусклом свете звезд Анни увидела чей-то темный силуэт — кто-то шевелился на дне лодки, но, хотя ялик и был крохотным, она не могла рассмотреть, кто же это был.

Анни услышала звук, который ни с чем нельзя было спутать — кто-то пил, лакая воду, как собака.

Кто-то крадет воду из последнего контейнера с водой!

Анни закричала:

— Прекрати! И она растолкала Пэтти, которая спала у ее ног.

Пэтти села.

— Пойди проверь контейнер с водой, Пэтти, и принеси его из рундучка мне, — сказала Анни.

Не говоря ни слова, Пэтти поползла вперед.

Анни подумала: «Она слишком долго ищет его. Почему?»

И снова Анни услышала, как кто-то лакает воду.

— Пэтти! — закричала она.

Пэтти приползла назад, пробираясь по спящим телам, и вручила Анни контейнер с водой. Она сказала:

— Ради Бога, забери его, Анни. Я сама себе не верю, когда он у меня в руках.

— Я же слышала, как ты пьешь! — резко сказала Анни и потрясла контейнер. Ей показалось, что он стал немного легче.

— Нет, не пила! — резко ответила Пэтти. — Но позволь спросить, а тебе самой он зачем понадобился?

— Я отвечаю за воду, — огрызнулась Анни. Внезапно ей показалось, что двух недель ответственной должности вполне хватит. Она сказала: — Послушай, мне уже осточертело руководить. Может, теперь твоя очередь? Увидишь, каково это?

— Ой, заткнись. И не буди меня больше! — Пэтти опустилась на дно лодки, облизывая сухие, потрескавшиеся губы сухим языком. В горле ее, казалось, была наждачная бумага, а последний раз она пила на заходе солнца.

Анни почувствовала, как решительность постепенно покидает ее. Какая разница? Ведь никто не узнает! Она это заслужила, ведь верно? Это ведь она была на вахте, пока они тут все спали. В голове Анни зазвучал дружеский, успокаивающий голос, который соглашался с ней. Анни немного приободрилась, чувствуя ясность в голове, словно какая-то невидимая сила мягко убаюкивала ее совесть, отпуская ей все грехи.

Анни осторожно опустила весло. Затем она обеими руками прижала к груди бамбуковый контейнер с водой. Тихотихо она сняла с контейнера крышку и поднесла сосуд к губам. Всего один глоток…

Она не могла остановиться. Остановившись, чтобы перевести дыхание, она поняла, что натворила.

Она снова поднесла контейнер к горящим губам. Она скажет, что он был полон только наполовину.

Вдруг Анни вскинула голову.

Кто-то еще не спал. Кто-то шевелился.

Значит, этот кто-то может увидеть на фоне черного неба силуэт Анни, пьющей воду из сосуда.

Анни подождала. И опять она услышала, как кто-то, лакая, пьет воду.

Но ведь единственный контейнер с водой был у Анни… Так, значит, кто-то пьет морскую воду из черпака.

— Да проснитесь же, все! — Анни заткнула сосуд с водой и грубо толкнула Пэтти.

Раздался стон, а затем сонный голос:

— Ну, что еще такое!

— Пойди и проверь, Пэтти! Кто-то пьет забортную воду, — прохрипела Анни. — Останови ее! Быстрее!

Пэтти двинулась к следующей фигуре, лежавшей калачиком на дне ялика. Когда палец Пэтти дотронулся до щеки, голова отвернулась, но Пэтти успела ощупать мокрые губы.

Пэтти быстро потрясла ее за плечо. Она закричала:

— Сюзи! Вставай! Прекрати!

Сжавшись, как младенец во чреве матери, Сюзи не желала реагировать. Она притворилась спящей, даже когда Пэтти ударила ее.

Пэтти пробралась назад к Анни.

— Это Сюзи.

Анна была потрясена.

— Но она же знает, как опасно пить морскую воду. Пэтти пожала плечами.

Теперь уже обе женщины услышали, как Сюзи, лакая, пьет воду.

Пэтти заорала:

— Да опусти же ты этот черпак, Сюзи! Тихий голос жалобно ответил им:

— Я не могу остановиться, девочки. В темноте Пэтти поползла вперед и попыталась вырвать черпак из рук Сюзи. Та начала бороться. Пэтти закричала:

— Кэри! Сюзи пьет морскую воду! И мне кажется, что Анни крадет нашу воду! Да проснись же!

+Кэри быстро выпрямилась.

Лодка раскачивалась. Анни и Сюзи плакали.

Кэри заорала:

— Отдай его мне, Анни! Или я выброшу тебя за борт! Плача и чувствуя свою вину, но послушно, как ребенок, пойманный с рукой в вазочке с печеньем, Анни отдала сосуд с водой.

Кэри схватила ротанговую бечевку, она обматывала ее вокруг сосуда в несколько рядов, затем крепко завязала узел. Она сказала;

— Никто не сможет открыть сосуд так, чтобы этого не увидели остальные. Анни, сучка, завтра не получишь воды.

Анни плакала от смертельного унижения. Она подумала о пожилых воровках, которые таскают вещи из магазинов, а потом говорят в суде:

— Не знаю, что на меня нашло. — Теперь Анни знала, что они чувствовали.

Ей было страшно стыдно за свое поведение.

Воскресенье, 17 марта 1985 года

Кончилась их четвертая ночь в ялике, и кроваво-красное солнце медленно поднялось над черным морем.

В маленькой лодке все уже проснулись. Никто не разговаривал с Анни. Кэри все еще пыталась выяснить, сколько морской воды Сюзи выпила, но та только бормотала что-то бессвязное.

Прошлой ночью терпимость и дружелюбие покинули их. Виной этому была вода, выпитая Анни. Теперь в запавших, тусклых глазах женщин ясно светилось недоверие.

Измученные жаждой и открытыми болезненными язвами, вынужденные быть все в одном и том же месте, так что невозможно было даже пошевелиться, чтобы лодка не стала раскачиваться, дрейфуя в открытом море под палящими лучами солнца, женщины впервые заглянули в лицо медленной, мучительной смерти от жажды и истощения, или относительного быстрого конца, хотя он и казался им более отвратительным, — если акула перевернет лодку.

Они сидели молча, слушая, как ялик разрезает блестящую воду.

Пэтти проговорила:

— Ради Бога, Кэри, не стучи по краю лодки, ты меня с ума сведешь.

Кэри не услышала ее слов. Она безразлично наблюдала за Сюзи, которая стонала, лежа на дне лодки. Они были обречены выслушивать ее односложное монотонное бормотание.

— …Должно быть, она сама этого хотела. Нет, нет, нет!.. Если ей это не нравится, она всегда может убраться!.. Нет, нет, нет!.. Все они любят, когда с ними так обходятся… А причем тут секс?.. Печень уже никуда не годится… И нос сломан…

Пэтти застонала:

— Кэри, останови ее, или я заткну ей рот! Кэри повернулась, с ненавистью глядя на Пэтти.

— Если ты только попробуешь, я выброшу тебя из лодки.

Они яростно уставились друг на друга, затем Пэтти отвела взгляд.

— Извини, — пробормотала она.

Анни поймала взгляд Пэтти и поняла, что и Пэтти знала, что у измученных, полумертвых женщин в лодке не осталось почти никакой надежды.

Пэтти отвернулась от Анни. Все женщины в лодке намеренно избегали и игнорировали Анни.

Прошел еще один день невыносимой жары и жажды.

После того как они в полдень глотнули воды, Пэтти посмотрела на Сюзи — лежа на носу лодки, та бредила.

Пэтти повернулась к Анни.

— Те парни в Андах. Как они объяснили, что делали?

— Они знали, что это их моральный долг — остаться в живых, любым образом, — ответила Анни. — Они решили, что, когда один из них умирает, душа ведь покидает тело и улетает на небо, к Господу. Тело, покинутое душой, — это ведь только каркас, просто мясо, как бифштексы в супермаркете.

— Так вот как они это объяснили с точки зрения морали, — устало кивнула Пэтти. Анни добавила:

— Они верили, что Господу угодно, чтоб они жили — иначе они погибли бы в катастрофе. Они верили, что Господь дал им и средство, чтобы выжить, — тела их друзей.

Пэтти сказала:

— И священник сказал потом, что они не согрешили? Сильвана кивнула.

— Им ведь дали причастие без исповеди, верно? — спросила Пэтти. — Потому, что in extremis, церковь это позволяет!

Сильвана кивнула.

— Но я не могу. — И она медленно покачала головой в капюшоне.

Пэтти сказала:

— Если бы я умерла, я бы просто хотела, чтобы вы съели меня. Мне бы не хотелось, чтобы вы бросили мой труп этим проклятым тварям.

Сильвана ответила:

— Я этого не сделаю. И Кэри тебе не позволит. Пэтти прошептала.

— Это надо сделать быстро. Как только человек умирает, надо успеть собрать его кровь, перед тем, как она свернется. Так что надо решить все заранее.

Сюзи продолжала бредить — она была смертельно больна еще до того, а теперь организм ее был обезвожен, она бормотала что-то не переставая, и уже не сознавала, что происходит вокруг нее. Всех женщин удивляло, что Сюзи сломалась так быстро.

Проходили часы. Женщины лежали под белым раскаленным солнцем, которое продолжало высушивать из них последние остатки влаги.

Сюзи стонала и тяжело дышала, а Кэри нежно поглаживала ей лоб, словно стараясь защитить ее. Кэри яростно смотрела на остальных женщин. Она все еще была самой сильной из всех, кто были в ялике.

Языки у них распухли и высовывались между черными, потрескавшимися губами, глаза глубоко запали, лица приобрели землистый оттенок, на руках были мокрые мозоли, а ноги и ступни покраснели и раздулись.

От соленой воды у всех образовались болячки на спинах и ягодицах, сидеть или шевелиться было страшно больно. От слишком длительного пребывания под палящим солнцем, от блеска воды глаза у всех покраснели и болели. Все они мучились от запора, моча выделялась с трудом. Пользоваться черпаком у них больше не было сил.

В сумерках им стало немного легче, но воздух продолжал оставаться жарким и душным. При каждом вдохе женщины задыхались, словно после долгой пробежки.

На закате солнца они обменялись несколькими словами и смочили губы остатками воды.

Аини не позволили выпить ни капли воды напоследок.

На черном бархате тропического неба появились низкие звезды. Женщины распростерлись в ялике и принялись сосать пуговицы своих мундиров, чтобы стимулировать выделение слюны.

Четыре долгих месяца эти женщины боролись за то, чтобы выжить. Им пришлось стать изобретательными, сильными и смелыми. Они научились пользоваться своей силой и находить в себе все новые силы. Им пришлось поддерживать друг друга и полагаться друг на друга, так как они сталкивались с общей опасностью. Они терпеливо боролись с голодом, усталостью и болезнями. Полные решимости, они воевали со страхом, паникой и стрессом. Они все вынесли, исполнясь отваги и смелости от этих пыток.

А теперь каждая из них думала только о себе. И было трудно справиться с инерцией и безразличием даже для этого. Прошло всего несколько дней, а их крепкий союз уже распался.

Анни морально сломалась. Никто не был уверен, справедливо ли подозрение Пэтти, злой ли это умысел или безумие. Сюзи же была уже конченным человеком, почти умирающей.

Белые звезды, мигая, смотрели на них с черного неба, и все они поняли, что в конце концов всего одна из них останется в живых — и одна в этой лодке.

Пэтти подождала наступления темноты. Она не могла заставить себя заговорить об этом днем. Затем, с трудом шевеля потрескавшимися, кровоточащими губами, она снова хрипло и настойчиво зашептала в ухо Сильване:

— Это лучше, чем позволить акулам сожрать нас. Таким образом, кто-то из нас будет еще иметь хоть какой-то шанс. Вскоре мы будем слишком слабы, чтобы шевелиться. Мы должны решиться сейчас.

Сильвана посмотрела на Пэтти.

— Как ты можешь? Пэтти прошептала:

— По крайней мере, я же не предлагаю…

— Так что же ты предлагаешь? — прошипела Сильвана. Пэтти прошептала:

— Они, бывало, помогали кому-нибудь умереть. Если было ясно, что один из моряков в той спасательной шлюпке умирает… Если бы он в любом случае должен был умереть… Тогда они помогали ему умереть… Это прекращало его страдания, а для остальных это был шанс выжить.

— А что — если никто не умирал сам? — спросила Сильвана.

— Тогда они все тянули жребий. И один жертвовал собой ради других.

Сильвана прошептала:

— Я никогда больше не-смогу никого убить, никогда г никого, и я не хочу, чтобы кто-нибудь убивая меня. Пэтти прохрипела:

— Как это может быть неправильно, если это законно? И я обещаю тебе, что это законно — если все согласны, и все на равных тянут жребий. Тот, у кого будет самая короткая палочка, должен умереть, а самая длинная достается палачу.

Кэри сказала:

— Сюзи не в состоянии ни на что согласиться, не говоря уже о том, чтобы тянуть жребий.

Пэтти подскочила. Она-то думала, что Кэри спит. Пэтти продолжала отчаянно настаивать.

— Это почти безболезненно. В том случае с англичанами, о котором мне читал Чарли, капитан проделал это перочинным ножом. Он вскрыл яремную вену юнги, а затем собрал кровь в черпак. Именно кровь спасает от жажды, хотя она и соленая. Первый помощник был готов держать юнге ноги, на случай, если тот будет дергаться, но тот не сопротивлялся и даже не закричал. И, похоже, он не страдал. Он просто тихо умер, всего за пять секунд. Так что все остальные остались в живых. — Она помолчала, а затем спокойно добавила. — Сюзи скоро умрет.

32

Пятница, 15 марта 1985 года

— Гарри, для вас радиосообщение, — сказал пилот вертолета, протягивая ему наушники.

До Гарри донесся еле-еле слышный голос Керри:

— Гарри? У нас гости. Раки хочет тебя видеть. Капитан ждет тебя тут, чтобы сопровождать во дворец. У него для тебя письмо. Мне он не разрешает его вскрыть.

— Он слышит то, что ты говоришь, Керри?

— Нет, он у меня в офисе, а я в радиорубке.

— Я не вернусь, Керри, — твердо заявил Гарри. — Я не собираюсь прекращать эти поиски. Каждая минута может стоить жизни. Я собираюсь приказать пилоту, чтобы он доставил меня обратно в Райский залив. Ты можешь послать туда Джоуна, чтобы он принял меня. Надо было мне подумать об этом прежде всего остального.

— Ты что, Гарри? — раздраженно спросил Керри. — Ты же знаешь, мы не можем игнорировать требований Раки по этому поводу. Он запросто может выкинуть нас, понимаешь? Ты можешь поговорить с ним об этих новостях, касающихся женщин. Но представь, что скажут в Питтсбурге, когда Джерри узнает, что ты отказался приехать к президенту.

— Раки уже знает о женщинах, но не хочет, чтобы мы знали о них, так что я не думаю, что он захочет обсуждать это, — сказал Гарри. — Но я намерен разыскать этих женщин прежде всего, другого и не важно, кто встанет на моем пути.

— Я все-таки склонен полагать, что ты не станешь создавать себе неприятности, Гарри.

— Послушай, у нас есть доказательства, что женщины «Нэксуса» отправились в море два дня назад из района Райского залива, — сказала Гарри. — Так вот, я возвращаюсь туда.

— Что ж, отлично, Гарри, — прожужжал в наушниках голос Керри. — Но знаю, ты лично нам не нужен, чтобы продолжить поиски. Ты не пилот. Твое отсутствие никак не повлияет.

— Не хватит горючего до Райского залива, — лаконично вмешался пилот. — У нас его только на семь минут полета до посадочной полосы Иды.

— Пусть Джоун ждет меня на полосе с картами суши и моря, — сказал Гарри, обращаясь к Керри, — а капитан, который у Раки, пусть держится от меня подальше до тех пор, пока мы втроем не решили относительно плана поисков. Я не собираюсь покидать борт этого летательного аппарата, пока все не закончится.

Он уже собрался отключиться, но добавил еще:

— Кстати, Керри, прошу тебя, немедленно объяви вознаграждение в сто тысяч долларов тому, кто найдет женщин в лодке, причем живых. Они сейчас в море, так что Раки не может запретить нам объявление о вознаграждении. Я хочу, чтобы об этом было объявлено как можно быстрее и шире, район поисков — тот, который вычислил Джоун. Пусть дают объявление по коммерческим радиостанциям и на короткой волне, на морских и наземных частотах, по всему району, на английском и на пиджин-инглиш.

— Я не могу этого сделать, — ответил Керри. — Этим должен распоряжаться Джерри Пирс.

— О'кей, — сказал Гарри, — свяжись с ним. У тебя ровно семь минут, чтобы получить от Джерри ответ.

— Ты получишь там второй Дюнкерк, — предупредил Керри, — целую армию маленьких суденышек с полными надежд охотниками за сокровищами, рыбаками и туристами.

— Я на это и рассчитываю.

Когда вертолет приземлился на взлетной площадке в Маунт-Иде, Керри и Джоун уже ждали там. Как только лопасти остановились, они ринулись к вертолету. Пилот выпрыгнул наружу. Керри и Джоун впрыгнули внутрь.

— Что это Роджер такой кислый? — спросил Джоун.

— Он доконал меня постоянными отказами от поисков на море, — ответил Гарри. — Так что у нас в распоряжении только один летательный аппарат.

— Он имеет право, — сказал Керри.

— Ты разговаривал с Джерри Пирсом? — спросил Гарри.

— Да, — ответил Керри. — Он не дал никакого разрешения на объявление о награде. Так он решил, Я не виноват. Керри умолчал о том, как Джерри заорал:

— Уймется наконец этот осел Скотт или нет? Я приказал ему ясно, чтобы он вернулся! Насколько всем понятно, поиски окончены! Единственное, чего Гарри Скотт может от нас сейчас требовать, это письма со справкой о его невменяемости.

— О'кей, Керри, — сказал Гарри. — Я заплачу вознаграждением из своего кармана. Я свяжусь с Элом Кинсменом, менеджером основной ветви фирмы «Беркли» в Сиднее. На это потребуется не больше двух минут. А Джоун пусть укажет, где искать.

Джоун разложил у себя на коленях карты и посмотрел на Гарри:

— Если честно, у меня нет надежды, что можно отыскать этих женщин. Без толку прочесывать этот огромный регион. Знаешь, поиски на море гораздо труднее, чем может показаться. Ведь море движется, и вместе с его движением постоянно смещаются участки, которые уже осмотрены. — Джоун тряхнул головой. — Каждый день поисков пропавших людей полностью меняет картину ветров и течений, а вместе с ней меняется и направление, в котором пропавшие люди могли в течение этого дня переместиться.

— К тому же не забывай, что размер лодки двенадцать футов. Запросто можно не заметить сверху, — добавил Керри. — Белая лодочка может показаться гребнем волны.

— Ведь ты моряк, Гарри, так? — сказал Джоун, — И ты знаешь, что такое течения. Гарри кивнул.

— А я ничего о них не знаю, — сказал Керри. — Что нужно знать?

Джоун ткнул пальцем в морскую карту, в район южнее Райского залива.

— Они двигаются в северо-восточном течении со скоростью один узел, а это значит, что они перемещаются на двадцать шесть миль за каждые двадцать четыре часа. Этот второй шторм, возможно, отбросил их еще на десять миль от берега. Если бы мне пришлось угадывать их местоположение, я бы сказал, что они где-то в пятидесяти милях к юго-востоке от Райского залива. Но может так случиться, что они гребут против течения и двигаются вдоль побережья.

Джоун положил поверх карты прозрачный пластиковый листок, разделенный на квадраты.

— Эта сетка показывает нам юго-восточное течение, а чтобы обследовать каждый квадрат нужен час полета, итого около пятидесяти пяти летных часов понадобятся на поиски. — Он взглянул на Гарри. — На мой взгляд, на успех можно рассчитывать только на тридцать процентов. Но если совсем не искать, то процент успеха равен нулю.

— С чего нужно начинать? — спросил Гарри.

— Я бы потратил сегодняшний день на осмотр с высоты двух тысяч футов.

— Я возвращаюсь на «Чероки», — сказал Гарри.

Поскольку Джоун не знал, что у лодки есть мотор, он не учел этого в своих расчетах. Лодку отнесло на восемь миль к западу, потом четырехчасовой шторм отнес ее еще на двадцать восемь миль к западу, местонахождение ее оказалось в тридцати шести милях к западу от Райского залива — то есть, на шесть миль к западу от района поиска вычисленного Джоуном.

Он с самого начала собирался искать не там, где нужно.

Солнце светило им в затылок, когда Гарри и Керри подходили к шахтерским конторам, где находился капитан армии Пауи, ожидающий Гарри, чтобы препроводить его в Президентский дворец.

Керри достал из кармана листок дешевой желтой бумаги и сказал:

— Между прочим, Гарри, у меня есть кое-что, на что тебе следует взглянуть. Прошлой ночью этот профсоюзный лидер Миндо сбежал из тюрьмы. Или, если точнее, то его надзиратели открыли дверь камеры и исчезли вместе с ним.

— И куда они отправились?

— Предполагается, что он спрятался в Центральных горах с двадцатью девятью вооруженными людьми. Имей в виду, отец Миндо — сильный вождь, так что, без сомнения, он ждал его там и с ним еще другие воины. Ходят слухи, что кое-кто из нижних чинов армии Раки тоже взбунтовались.

— И правильно, — сказал Гарри. — Миндо прирожденный лидер.

Керри протянул тонкий листок бумаги.

— Вот манифест Миндо, напечатанный, когда он был в тюрьме. Только одному Богу известно, кто прочтет это, ведь только четырнадцать процентов населения грамотны.

— Э, да он на английском, — удивился Гарри.

— Обычный пропагандистский шаг, рассчитанный на ООН и австралийцев, — сказал Керри. — Разумеется, есть и вариант на пиджин-инглиш.

Гарри быстро прочел манифест Миидо.

— А ведь многое тут верно, Керри. Миндо ясно осознает, что на Пауи никогда не будет никаких иностранных разработок, если иностранные специалисты боятся жить здесь. Молодец, он объясняет, почему залоговый и выкупной бизнес должен быть немедленно приостановлен.

— Сейчас гораздо труднее становится остановить разбой между племенами, — возразил Керри.

— Ты думаешь, наши люди стали пленниками, Керри?

— Они не первые белые, исчезнувшие в странах третьего мира. Но если наши люди стали заложниками, то, возможно, это было сделано для того, чтобы запросить за них выкуп. А потом, возможно, планы похитителей нарушились.

Керри открыл дверь конторы, и Гарри сунул в карман смятый листок с манифестом.

Ожидающий армейский капитан вышел им навстречу, отдал честь и протянул письмо. С явной неохотой он стал собираться уходить из оснащенного кондиционером офиса Керри.

— Прежде, чем мы отправимся, я сделаю один телефонный звонок, хорошо? — спросил Гарри.

Капитан кивнул и с удовольствием вернулся в кресло.

Дозвонившись до своего сиднейского банковского менеджера, Гарри объяснил ему, чего он хочет.

— Керри не в силах сделать это, хотя запомните: Керри это соль земли.

— Он — соль земли? — переспросил Эл Кинсмен.

— Да, соль земли, — сказал Гарри. — Но он не в состоянии выполнить этого. Поэтому, Эл, я хочу, чтобы вы сделали это для меня.

Удовлетворенный тем, что их пароль «соль земли» был произнесен, подвергнут сомнению и повторен, Эл Кинсмен незамедлительно принял к сведению, что банк должен обзвонить пресс-службы и объявить о вознаграждении от имени сиднейского отделения.

Увидев на лице у Керри удивленное выражение, Гарри мрачно произнес:

— Все в порядке, они не смогут меня уволить. Мысленно он добавил: «И до тех пор, пока у меня находятся часы, принадлежавшие Артуру и Родди, Джерри не осмелится быстро провернуть дело с Раки за моей спиной».

Но с этих пор было ясно, что Джерри берет на себя опеку над «Нэксусом», а Гарри он всегда будет считать человеком, бросившим вызов его авторитету. Для Гарри в «Нэксусе» не было будущего. Но Гарри уже решил, что и для «Нэксуса» нет места в его будущем. Единственное, чего он хотел теперь, была Анни, а все остальное в жизни могло и подождать.

Придя во дворец, Гарри был снова отведен в темную, заставленную мебелью комнату, где он стал свидетелем сцены с последней женой Раки.

Поверх персидского ковра стоял витиеватый, украшенный золотом французский диван девятнадцатого века. Прямо напротив него на треноге стоял старомодный фотоаппарат. Голова фотографа скрывалась под черной тряпицей, и можно было видеть только его потасканные брюки-клеш.

Президент Раки, великолепный в своей ярко-красной военной форме, сидел на диване. Рядом с ним изогнулась пухленькая кучерявая юная девица. На ней было длинное платье из голубого сатина с широкими рукавами. В одной руке она держала бутылку кока-колы, что на Пауи являлось предметом роскоши, а другой рукой запихивала в рот президента земляные орехи. Когда он разевал свой розовый, огромный, сверкающий зубами рот, чтобы поймать им орех, он напоминал бегемота.

Раболепный фотограф сменил пластинку, но Раки жестом услал его прочь, говоря при этом:

— Довольно, ты и так много извел пленки на одну официальную фотографию. — И рассмеялся на удивление высоким, пронзительным смехом.

Маленький черный похотливый котенок продолжал поедать арахис, игнорируя появление Гарри, но Раки кивнул:

— Вас должны были проводить в мой кабинет, мистер Скотт, а не сюда. — Раки взял со стола два темных стакана. Гарри заметил, что в одном боку стола вмонтировано радио. Раки любил всякие игрушки. Гарри знал, что многие люди с Запада презирают Раки за его полудетские, непосредственные и даже вульгарные манеры, но Гарри они казались смешными и трогательными.

Следуя за Раки по яркому пурпурному ковру в коридоре, Гарри заметил, что его ботинки из страусовой кожи, украшенные бриллиантами, были снабжены высоченными каблуками. Придя в свой кабинет, Раки уселся за письменный стол и скрестил на груди руки. Гарри он не предложил сесть и тот остался стоять, зная, что должен изображать из себя мальчика, трепещущего перед директором школы.

— Я слышал, вы сегодня побывали в Катанге? — спросил Раки.

Гарри кивнул. Он знал, что теперь за ним постоянно следят.

— И что же вам удалось узнать?

— Я узнал, что пять женщин два дня назад вышли в открытое море на лодке, господин президент.

Гарри был осторожен, чтобы не проявить ни сарказма, ни раздражительности. Тон его голоса был уважительным и нейтральным. Он знал, как быстро спокойное настроение президента может смениться гневом, параноидальной подозрительностью, безумной яростью.

— Есть лишь доказательства, что беглецы расположились лагерем в священном месте, — сказал Раки. — А доказательств того, что это были белые или женщины, нет. Пустые сплетни постоянно циркулируют по этому острову. Это ужасно.

Гарри не стал уточнять, кто может носить черный кружевной лифчик.

— Я вызвал вас сюда, чтобы окончательно определить дату подписания соглашения, — сказал президент.

— Мы еще не оговорили всех условий контракта, — сказал Гарри, — не пришли к соглашению в некоторых деталях. Как вы знаете, мои коллеги в Питтсбурге не имели дела с таким видом торговли. Им нужно время, чтобы утрясти эти платы. Наши законы строги.

Полчаса Гарри продолжал обсуждать условия. В конце-концов договорились снова встретиться через два дня, 17 марта, а за это время люди в Питтсбурге придут к какому-то решению. У Гарри оставалось достаточно времени, чтобы придумывать, как еще оттянуть подписание соглашения, что по закону скомпрометирует «Нэксус» на ближайшие десять лет.

Президент встал, подчеркивая тем самым, что разговор окончен.

— Да, кстати, — сказал он, — нам бы не хотелось, чтобы вы снова исчезли, мистер Скотт. Вам лучше ходить с военной охраной, пока вы здесь на острове.

— Благодарю вас, но у меня есть два телохранителя из «Нэксуса», — вежливо ответил Гарри.

Президент знал, что этот упрямый австралийский идиот шагу не сделает, чтобы об этом тотчас не доложили ему, президенту, и пожал плечами:

— Как хотите.

Выйдя из дворца, Гарри получил свой «Смит и Вессон».

Отказавшись от предложения проводить его до гостиницы, Гарри решил отправиться назад. Был яркий солнечный день, и он был при оружии.

Направляясь в сторону городка, Гарри размышлял о поведении Раки. Президент дал понять, что исчезнувшие члены «Нэксуса» его не касаются, потому что они пропали накануне того дня, когда Раки вернулся к власти. Но почему Раки ничего не сказал Гарри, что следы женщин обнаружены. Может быть, потому, что, если бы женщины были живы, Раки мог бы и отыскать их? Если женщины исчезли после того, как были взяты в плен и заключены в каком-то секретном лагере, то, должно быть, мужчины все еще оставались там. И в таком случае Раки имел бы возможность разыскать их.

Почему он так вел себя? Почему исчезновение женщин он приписывает каким-то слухам?

Была и еще одна загадка. Почему с ноября по март Раки разыгрывал из себя труднодоступную фигуру и вдруг внезапно захотел немедленного подписания соглашения 15 марта, через три дня после сообщения о том, что женщины живы. Дураку ясно, что тут какая-то связь, но вот какая именно, Гарри никак не мог понять.

Шагая вдоль бульвара, усажанного деревьями, Гарри пожалел, что отправился пешком — солнце пекло нещадно. К тому времени, когда он миновал последнее обнесенное колючей проволокой колониальное здание и вышел к городку, его штаны и рубашка «сафари» насквозь пропитались потом. Может быть, лучше было бы вызвать машину, но это означало, что пришлось бы околачиваться вокруг этого зловещего, дурного дворца, покуда из Маунт-Иды приедет машина.

Гарри свернул и нос к носу встретился с группой солдат в форме цвета хаки. Он прошел мимо, чувствуя на себе их взгляды, в которых не было ненависти, но было что-то другое, более пугающее. Ясное дело, что тут могли потребовать денег.

Когда целая дюжина молодых головорезов окружила Гарри, он понял, что придется ему воспользоваться своим пистолетом.

Один из них, самый высокий, встал перед Гарри и прорычал:

— Деньги.

Гарри вспомнил, что опустошил весь свой кошелек, потратившись на этих двух жутко дорогих поросят сегодня утром и раздал все сигареты и часы жителям племени Катанга.

— У меня ничего нет, — сказал он. — Но я могу достать денег. Пойдемте со мной в гостиницу. Я сразу дам вам много денег.

— Ты нет деньги? Ты, белый человек, нет деньги?

— Нету.

Гарри почувствовал невыносимую боль в почках. Кто-то ударил его прикладом автомата по затылку, кто-то пнул ногой в живот.

Он упал, подогнув колени, чтобы предохранить пах, и обвив руками голову, и они начали его избивать.

Гарри не мог как следует открыть глаза, настолько распухли его веки. Через узкие щелочки он видел грязные белые кирпичи. Пистолет, конечно, исчез. Одежда вся была порвана. Попытавшись поднести руку к кровоточащему носу, он почувствовал, что пальцы его все переломаны. Он заставил себя разлепить глаза. Свет был тусклым, но он увидел, что все вокруг перепачкано экскрементами. Он решил больше не двигаться. Нужно было восстановить дыхание. Надо попытаться не обращать внимания на невыносимый, густой запах сваленных в кучу человеческих тел, заляпанных калом и грязью.

Кое-как справившись с удушьем, он сделал попытку сесть. Это было трудно, поскольку чье-то голое тело лежало у него на ногах. Другое влажное и теплое тело смердило сбоку.

Он узнал, где он. Это была одна из пещеровидных тюремных камер куинстаунской полиции. Трое голых чернокожих делили с ним эту камеру. Двое были без сознания, а скорчившийся в углу старик находился в состоянии ступора. В соседних камерах кто-то ревел, кто-то рыдал. Гарри почувствовал незримую близость множества избитых, искалеченных тел.

Гарри снова попытался сесть, и на сей раз ему это удалось. Преодолевая боль, вытащил ноги из-под лежащего поперек них тела. Он пополз на одной руке, покуда не уперся в черную решетку, за которой можно было увидеть стол дежурного сержанта. Свет на улице быстро угасал, а значит, было где-то шесть часов вечера.

Гарри потрогал свой нос. Да, они разбили его. Дверь открылась. Двое в хаки втащили еще одного. Он рычал, вся его одежда была залита кровью. Кто-то закричал. Солдат, сидевший за столом дежурного, встал и шагнул вправо, скрывшись из поля зрения Гарри. Мужчину в окровавленной одежде протащили по камере, как тюк с отбросами. Гарри услышал крик, хруст костей, вой, затем все стихло.

Гарри сидел скрючившись, спрятав голову в колени. Он не хотел, чтобы они знали, что он пришел в сознание. Он понял, что сейчас ему нужно быть как можно более незаметным. Возможно, до самого завтрашнего утра, когда Рон Чанг должен отвезти Гарри в аэропорт, где его будет дожидаться вертолет.

Оттуда миссис Чанг позвонит Керри, тот свяжется с дворцом, и ему скажут, в котором часу он покинул дворец, и сообщат о том, что он отказался от охраны. Черт, почему он так глупо поступил! Тогда Керри свяжется с полицией — то есть, позвонит сюда, — чтобы сообщить о его исчезновении. За десять минут Керри доедет до взлетной площадки в Маунт-Иде. Эх, черт возьми, нет! Вертолет ведь будет в аэропорту Куинстауна дожидаться, когда с первыми лучами солнца Гарри и Джоун сядут на него, значит, Керри поедет туда. По этой дороге ему придется целый час пилить двадцать семь миль до городка, так что Гарри остается ждать его только к восьми часам утра завтра.

Казалось, что это — целая вечность.

В одной из соседних камер слышались стоны и глухие удары, сопровождающиеся хлюпающими звуками. Кого-то методично избивали.

«Целых четырнадцать часов ожидания!» — тоскливо подумал Гарри. Человек, лежащий рядом с ним, застонал, очнулся, его вырвало прямо под ноги к Гарри, затем он упал навзничь на цементный пол.

Внезапно стоны за стеной прекратились. Должно быть, там избивают заложников или черт их знает, кого. Скорее всего, заложников.

Выглядывая из-под руки, Гарри насчитал четверых солдат, находящихся в приемной полицейского участка. Затем остался один, он улегся на письменный стол и стал барабанить каблуками ботинок по ветхому стулу, не обращая никакого внимания на все происходящее вокруг.

Прошло два часа.

Дверь открылась. При свете голой лампочки Гарри увидел того самого капитана, который сегодня дожидался его в офисе Маунт-Иды. Он был аккуратно одет и не стал далеко проходить, а ткнул своей щегольской тросточкой в парня, разлегшегося на столе, и резко стал о чем-то его спрашивать. Тот даже не соизволил подняться, кивая в ответ на вопросы, затем указал через плечо большим пальцем на камеру, в которой находился Гарри. Солдат вошел в камеру, отпихнув ногой одного из лежащих без сознания чернокожих.

Внезапно Гарри почувствовал в себе силы подняться на ноги без чьей-либо помощи.

Но сразу не удалось. Он приподнялся и рухнул вперед на решетку, скорчился от боли, пронзившей всю левую руку.

Капитан заговорил, обращаясь к нему:

— Президенту доложили, что вас подвергли аресту за то, что вы не соизволили предъявить свой паспорт, когда вас об этом попросили. Он послал меня, чтобы я отвез вас в гостиницу. Нас ждет джип.

«Слава Богу, что люди президента следили за мной!» — подумал Гарри. Медленно, концентрируя все свои силы, он прошел по деревянным ступенькам веранды и вышел в теплый свет фонарей перед «Президент-отелем». Капитан не помогал ему, он стоял и смотрел, как Гарри с трудом выбирается из дверей.

— Мистер Скотт! — закричала выбежавшая навстречу миссис Чанг. — Бобби! Фредди! Полотенце! Опухшими губами Гарри пробормотал:

— Не могли бы ваши парни проводить меня под душ? Пожалуйста, позвоните в Маунт-Иду. И вызовите врача.

Суббота, 16 марта 1985 года

Раздался стук, и в дверях комнаты Гарри появился Фредди, секретарь миссис Чанг. Первые лучи солнца светились за его спиной. Повернув голову, Гарри сморщился от боли.

Фредди протянул красный пластмассовый поднос, на котором стоял стакан с крепким отвратительным чаем — лекарством, которое прописал врач. Рядом со стаканом лежал счет. Фредди встал в позу, соединив вместе большие пальцы ног. Вид у него был извиняющийся.

— Новое правило в гостинице. Все проживающие расплачиваются каждое утро, иначе их выселяют.

«Конечно, если в городе нет другой гостиницы, любой согласится выполнять такое правило», — подумал Гарри. С усилием он обмотал полотенце вокруг пояса и направился к расположенному вне комнаты умывальнику. На носу и левой руке у него был наложен гипс, все болело.

На веранде Гарри едва не столкнулся с плантатором на пенсии, Биллом. В руках у него были две откупоренные банки с пивом.

— Что, старичок, потерял пижаму? — спросил Билл. — Боже правый, попал в переделку?

— Что-то в этом роде, — ответил Гарри.

— Слыхал новости? Старик, впервые в истории человечества эта гостиница закрывается! А куда деваться мне? Рональд Чанг уже заколачивает ставни на верхнем этаже. Сегодня утром никаких завтраков не подавали. Мне удалось заграбастать немного пива и арахиса из бара. Дать тебе чего-нибудь? С тобой все в порядке?

— Все отлично. Вчера было небольшое осложнение в жизни, но в больнице Святой Марии есть хороший врач-китаец. А почему так вдруг закрывают гостиницу?

— Все из-за вчерашней бучи. Ты что, не слышал? Гарри покачал головой.

— Какой-то пьяный солдат пристрелил священника в соборе Святой Марии. Кто-то из прихожан закричал: — Солдаты, вон отсюда! Долой Раки! Несколько минут все прихожане кричали и ругались. — Билл отхлебнул глоток пива. — Из казармы были вызваны солдаты, чтобы очистить церковь. Не очень-то они церемонились с религией.

— Кто-нибудь пострадал?

— Один или двое. Потом все прихожане разбежались кто куда — одни по кустам или к мамочке под юбку, другие в Центральные горы. А Санди сбежал, когда услышал, что все уходят толпами. Разумеется, они избегают дорог. Кому же хочется быть подстреленным из автомата или из бронемашины!

Он осушил до дна пивную банку, швырнул ее в цыпленка, разгуливающего по двору, потом добавил:

— Господи, посмотрите-ка туда! От реки по грязной дорожке сада бежал маленький мальчик. Он возбужденно кричал:

— Миссис Чанг! Миссис Лодка — я вместе с вами — ехать-кисиму-вдоль карим-вы-я, мальчик, ехать, далеко-вместе-вами-высокие-горы.

— Боже правый! — сказал Билл. — Мамаша Чанг делает ноги и возвращается обратно в свой дом в Центральных горах. У нес недь там кофейная плантация. — Он с любопытством смотрел наружу, высунувшись из веранды.

Позади растрепанных бугенвиллий и других растений, в беспорядке растущих на берегу, появилась плывущая по реке лиловая моторная лодка. Она причалила к расшатанной деревянной пристани.

Из задней двери, расположенной за верандой, появилась великолепная туша миссис Чанг. На ней была пурпурная сатиновая пижама, темные очки на тесемке, а на голове огромная соломенная шляпа с зеленой шелковой лентой. В руке она держала красный кожаный чемоданчик.

Медленно миссис Чанг подковыляла к пристани в сопровождении Фредди и Бобби, которые тащили прочую поклажу.

С некоторыми затруднениями миссис Чанг разместилась в лодке. Фредди закрепил зеленый шелковый зонтик за ее сиденьем, так что она оказалась в тени. Заднее сиденье маленькой лодки завалили двумя корзинами для пикников, шляпной коробкой и старым, дорогим чемоданом, обклеенным изображениями старинных пароходов и всемирно известных отелей.

Усадив миссис Чанг около водителя, двое ее провожатых, скрючившись, уселись на корме. Доверху загруженное утлое суденышко медленно отчалило.

На веранде появился ночной сторож. Посмотрев на Гарри, он осклабился:

— Миссис Чанг ехать далеко. Большая беда скоро придет Куйнстаун, мастер.

Гарри кивнул. Он знал, что миссис Чанг лучший барометр надвигающихся беспорядков, чем глава ЦРУ.

Лиловая лодка скрылась за излучиной реки.

— Кажется, вы говорили, что у вас есть самолет? — спросил старый плантатор. — Не найдется ли в нем и для меня местечка? Похоже, вот-вот начнутся неприятности.

— Или закончатся, — предположил Гарри.

— Для Раки это конец.

— Но для Миндо и для Пауи — начало.

— Всегда появится новый Раки, — грустно вздохнул плантатор.

— Но всегда и новый Миндо появится, — уверенно сказал Гарри.

— Как это затронет парней в Маунт-Иде?

— Если Миндо возглавит революцию, мы будем в восторге, — сказал Гарри. — Он меткий стрелок. Он знает, что нужно нам, а мы знаем, что нужно ему, мы придем к простому и далеко идущему соглашению.

«Но на сей раз без специальных оговорок», — добавил Гарри мысленно. Он полагал, что Миндо откажется от отдачи им всех прав и будет настаивать, чтобы в переговорах участвовали высшие австралийские юридические чины.

Вывеска с названием отеля, которая раньше всегда висела над входом, теперь была прислонена к перилам на конце веранды. Зеленым по синему на ней было написано: «Отель Свобода».

Ночной сторож заметил, что Гарри обратил внимание на снятую вывеску.

— Сегодня новый имя отель, — пояснил он. Около вывески в конце веранды появился Рональд Чанг.

Он принялся руководить действиями парней, которые изо всех сил старались, заколачивая ставни. Ночной сторож кивнул в сторону реки.

— Хороший время пора убегай, — сказал он

33

Среда, 20 марта 1985 года

Зловещие кроваво-красные полосы на горизонте превратились в розовые, потом голубые, и небо посветлело. Анни захотелось закрыть глаза. Она не желала просыпаться. Это был их восьмой день на море, и последние дни женщины провели без воды. Она не хотела видеть ни Сюзи, скорчившуюся на дне лодки, несвязно что-то бормотавшую и беззащитную, ни лица других женщин, до того как солнце не вынудит их надеть защитного цвета капюшоны. Она не могла переносить вида истощенных, осунувшихся тел, выступающих скул, безразличных воспаленных глаз, дрожащих растрескавшихся опухших губ.

Они бросили жребий, кому делать эту работу, и самую длинную щепку вытащила Анни. У нее не было выбора, она знала это. Они все пришли к соглашению, что палач не станет жертвой. За бессонную ночь Анни смирилась с мыслью о возможности собственной смерти, но потом вспомнила своих четверых детей. У Сюзи не было детей и к тому же все они сомневались, что она вообще придет в себя.

Костлявая нога пнула Анни в худую спину. Пэтти прокаркала:

— Анни, ты, черт возьми, начинаешь? Делай это! Чем скорее ты начнешь, тем скорее мы покончим с этим. Я помогу тебе.

Анни заставила себя сесть и взглянуть на других женщин, привалившихся к противоположной стороне лодки Она видела открытые раны и волдыри на исцарапанных руках, там где тело оставалось незащищенным от палящего солнца. Их форма обвисла на сжавшихся телах и сморщившейся коже, болталась на костлявых выступавших бедрах.

Пэтти связала канатом руки и ноги Сюзи. Она не встретила сопротивления. Кэри взглянула на бормочущую что-то Сюзи и заплакала.

— Вынь свой рыбный нож и заставь себя, — понуждала Пэтти Анни, когда последняя схватилась за черпак. — Сосредоточься на быстром, чистом разрезе на шее, и она никогда не почувствует это.

С ужасом Анни вытащила свой длинный, с узким лезвием рыбный нож.

Но Сюзи почувствовала. Она изогнула спину и закричала, завизжала, тонко и пронзительно.

Пэтти бросилась на колени за Сюзи, чтобы поймать темно-красную струю крови из ее шеи. Жажда была сильнее голода и нуждалась в удовлетворении сначала, перед тем как они смогут есть.

Сюзи шлепнулась и затихла на дне лодки.

Пэтти погрузила свое лицо в черпак и шумно начала пить. Анни ждала, что ее начнет рвать. Нет, Капая кровью с подбородка, она передала черпак Анни.

Опустив глаза и не глядя друг на друга, четыре женщины быстро пили кровь, пока она не застыла. Ее было не так много, как они ожидали. Они глотали ее старательно, поворачиваясь, чтобы слизнуть сгустки с ковша.

Пэтти развязала запястья Сюзи, ее руки шлепнулись по бокам, как у куклы. Затем Пэтти освободила ее ноги.

— Помоги мне, — хрипло сказала она Сильване. Дрожащими руками две женщины раздели Сюзи, затем Пэтти взглянула на Анни и приказала: — Теперь тело. Быстро.

Анни оглянулась на три других, измазанных кровью лица. Все они понимали, что она испытывает в эту минуту, но именно Анни вытащила длинную щепку. У нее не было выбора. Если она промедлит, будет еще хуже. Пытаясь помочь, Сильвана подбодрила ее:

— Делай это так, словно отрезаешь мне палец. Анни задумалась, какой страшной стала теперь Сюзи, уже неживая. Содрогаясь от того, что делает, она подняла безвольную руку Сюзи.

Пэтти затрясла своей головой:

— На пальцах нет мяса. — Она показала на обнаженные ягодицы Сюзи, покрытые язвами от соленой воды. Анни замотала головой.

— Начни с этого, — прорычала Пэтти.

Заставляя свои пальцы сделать это, Анни вонзила нож, глубоко врезаясь в левое бедро Сюзи. Кровь заструилась между ее пальцами, когда она вырезала трехдюймовый куб сырого мяса. Она разрезала его на четыре куска и, насадив первый на затупленный конец своего рыбного ножа, предложила его Пэтти. Пэтти взяла кусок мяса, но заколебалась.

— Продолжай. Ешь это! — Анни затрясло от негодования.

Наконец Пэтти взяла кусочек. Перед тем как она смогла прожевать его, ее вырвало. Розовая пенка капала из ее рта.

Остальные женщины ждали.

Пэтти взяла другой кусок. На этот раз она была в состоянии проглотить его. С трудом двигая челюстями, не в состоянии глядеть друг на друга, женщины жевали маленькие кусочки, напоминавшие по вкусу сырую свинину. Они съели очень мало. Мысль о том, что они делают, была для них почти так же ужасна, как мысль о собственной смерти. Пэтти прохрипела:

— Моряки сначала едят сердце и легкие — едят их теплыми.

Здесь силы оставили Анни, и она пронзительно закричала:

— Я не собираюсь потрошить eel Она швырнула вниз свой нож.

Кэри разрыдалась:

— Я не могу переносить ее изумленные глаза. То же чувствовали и остальные.

— Моряки обычно отрезают голову, — сказала Пэтти. Через два часа Анни занималась именно этим. Пэтти положила голову на передний рундук, поскольку в случае ее падения за борт, нетерпеливые акулы могли бы перевернуть лодку в своей бешеной схватке за пишу.

— Давай положим ее всю на рундук, — сказала Пэтти. — Так мы не будем видеть это.

Когда Анни разрубила тело и расчленила его, Пэтти затолкала каждую часть в шкафчик. Лодка была в ужасном состоянии, покрытая черной блестящей кровью, уже начавшей вонять.

— Мы не отважимся вымыть лодку. Акулы, — сказала Пэтти.

Женщины почувствовали облегчение от того, что не должны были больше смотреть на тело Сюзи. В полдень они разрезали свежее мясо на полосы и разложили полосы на сидениях — сушиться на солнце. Женщины двигались очень медленно. Казалось, их непослушные руки отяжелели, когда они неохотно готовили себе пищу. Каждую мучила невысказанная мысль: «Кто будет следующим? Убьют ли меня ночью? Одолеют ли меня эти трое?»

Позже к Анни пришла еще более страшная мысль:

А если я буду последней выжившей? Если я останусь в этой жуткой, испачканной кровью лодке, обреченной на смерть на солнце, окруженной мертвыми, распухшими, разлагающимися телами, как тело солдата на дне пещеры, зловеще и сладко пахнувшее смертью?»

Никто не мог говорить в этот день. Анни видела, что они взвинчены до крайности. Сквозь щели в капюшоне она видела других. Она боялась спать. Сюзи не знала, что должно было случиться с ней. Ее судьба была решена перешептываниями в темноте.

Яркое солнце ослепительно сверкало над маленькой, белой, запачканной кровью лодкой.

Вконец измучившись, Анни не могла больше бодрствовать. Ее голова склонилась набок. Она заснула.

— Проснись! Проснись же!

Кто-то тряс Анни за плечо. Она открыла глаза. В жемчужном свете зари Кэри показывала:

— Черепахи! Быстро!

Анни потрясла головой и села. Ее рот открылся. Недоверчиво она прошептала:

— Сюзи!

Кэри взглянула на маленькую фигуру, спящую на носу.

— Сюзи достаточно хорошо провела ночь. Я не хочу будить ее. Возьми другое весло, Анни. Мы должны поймать одну из этих черепах! Ради Бога, Анни, шевелись!

В ста ярдах от них из воды высовывались три черепашьих головы.

— Но Сюзи жива, — задохнулась Анни.

— Конечно, жива, — нетерпеливо сказала Кэри. — Быстро, возьми другое весло и греби со мной к черепахам.

Согнувшись посреди лодки, Пэтти и Сильвана поспешно скручивали все свои куски каната в одну длинную ленту.

Анни начало трясти. Ее сон был настолько ярок! С того времени, как они оказались в лодке, все женщины спали отвратительно. Беспокойные, они бормотали всякий вздор во сне. Всех их мучили ночные кошмары.

Кэри хрипела:

— Хватай весло. Поторапливайся. У Пэтти есть план!

— Куда делись все акулы? — спросила Анни, оглядываясь вокруг.

— Не знаю. Нашли лучший пикник. Греби сильнее. — Кэри задыхалась.

Когда лодка проплыла мимо первой черепахи, она повернула свою голову и презрительно посмотрела на возбужденные, истощенные лица, выглядывавшие над планширем. Черепахи очень умные твари, и поймать их из лодки почти невозможно. На берегу, как показывал Джонатан, можно просто перевернуть черепаху на спину — есть выражение: как перевернутая черепаха, — но в воде черепахи подвижны, ловки и труднопобедимы. В борьбе их роговые лапы опасны.

Черепаха исчезла из поля зрения, красиво и стремительно нырнув в синюю водную глубину, и стала невидимой в темной пучине океана.

— Бесполезно пытаться ударить их якорем по голове, потому что они просто уплывут, — объяснила Пэтти. — Так что мы собираемся заарканить одну.

Они приблизились ко второй черепахе. Когда она плыла, женщины гребли сбоку от животного. Пэтти и Сильвана, обе за пояс привязанные к середине сиденья, перегнулись через борт.

Потребовалось только две попытки, прежде чем им удалось набросить петлю на черепаху сзади. Они сильно натянули канат.

Опасно перегнувшись через борт, Сильвана тянула черепаху к лодке, в то время как Пэтти начала обматывать канат вокруг опасных мощных задних лап, работая так быстро, как могла.

Словно обматывая шерстью мяч, Пэтти обмотала канат вокруг задних лап. Затем она намотала его на передние лапы. Наконец, черепаха оказалась полностью обездвижена.

Вздрагивая от боли при попадании соленой воды на рану на левой руке, Пэтти помогла Сильване медленно затащить в лодку черепаху, прилагавшую все свои силы, чтобы укусить их. Кэри уравновешивала лодку, навалившись на противоположный борт.

Черепаха упала в лодку, и Пэтти с Сильваной рухнули, измученные. С помощью Анни Кэри быстро перевернула черепаху на спину. Когда Кэри перерезала ей горло. Анни собрала кровь в их ковш. С ужасом она снова вспомнила свой ночной кошмар.

— Сюзи первая, — сказала Пэтти, осторожно зачерпывая немного крови в выдолбленную бамбуковую пробку. Она вручила ее Кэри. — Не смотри так брезгливо. Думай об этом как о непроваренной мясной подливке. Эта кровь может спасти жизнь Сюзи.

«Весит около тридцати пяти фунтов, — предположила Сильвана, глядя на черепаху. — К счастью, не больше, иначе у нас не хватило бы силы поднять ее на борт».

Используя якорь, Сильвана и Кэри разбили панцирь черепахи.

Когда они вырезали полосы свежего мяса, Пэтти прохрипела:

— Я не могу понять, как я когда-то могла есть черепашье мясо.

— Оно отвратительно, — согласилась Сильвана.

Анни сказала:

— Я не жалуюсь, это первая настоящая пища, которую мы имеем за семь дней.

Кэри не сказала ничего. Встав на колени и нагнувшись, она пыталась протолкнуть немного мяса в сжатые зубы Сюзи.

— Нам бы лучше побыстрее разрезать черепаху и высушить ее до темноты, — предложила Пэтти. — Мы можем сложить ее в шкафчик.

Анни опять содрогнулась.

Мясо мгновенно придало женщинам новые силы. По крайней мере, кое-что улучшилось. Теперь у них было достаточно пищи на несколько дней.

Сразу после полудня Анни толкнула Пэтти и показала на горизонт слева.

— Это? Это?!

— Да!

Они пристально уставились на маленькое, низкое кучевое облако.

Анни тяжело вздохнула:

— Это, может быть, земля. И всего в нескольких милях отсюда.

Они все знали, что низкие маленькие облака, кажущиеся неподвижными, часто окружают вершину покрытого холмами острова.

Кэри всмотрелась вперед.

— Кто-нибудь видит прибрежный лес или водоросли?

— Если это земля, мы увидим морских птиц в сумерках, — сказала Пэтти. Несколько птиц спали, качаясь на воде.

— Гребите сильнее, — воскликнула Сюзи, — Слава Богу, у нас, по крайней мере, есть еда.

Пэтти не могла грести из-за раненой руки. Поэтому, пока другие женщины боролись с веслами, она поливала их морской водой.

Еще она присматривала за Сюзи, голова которой лежала под носовым сиденьем, где была небольшая тень.

Под палящим полуденным солнцем они повернули к северу.

Почти бездыханная, Кэри прошептала:

— Если бы под этим чертовым облаком был остров, мы бы его уже видели.

— Не останавливайтесь, — скомандовала Анни. — Продолжайте грести!

Почти смеркалось, когда они, пройдя три мили, достигли маленького облака. Оно бесстрастно висело над ними, словно нарисованное.

Сильвана громко взмолилась о дожде. Почти незаметно маленькое облако начало двигаться к северу.

— Не может быть, ведь сейчас нет ветра, — прошептала Пэтти.

— Я не могу больше грести, действительно не могу, — сказала Кэри, которая гребла за двоих. Ее руки были стерты и окровавлены, а спина болела так, словно кто-то пытался выломать ей ребра. В отчаянии она уставилась в открытый океан.

— Если бы только знать, где мы.

— Мы недалеко от правильного курса, — успокоила ее Анни, — мы вернемся на нужное направление. Пэтти сказала:

— Лучше исправить сейчас, вернемся назад к юго-востоку.

Корректировка была неудачной. В этой точке женщины были девятью милями южнее Танджанг Вэле, недалеко от острова, который был целью Джонатана.

Если бы они прогребли еще несколько миль к северу, они наткнулись бы на рыболовецкое каноэ туземцев, недалеко от земли.

В темноте Анни почувствовала муху на своей щеке… Нет, здесь не может быть мух. Она почувствовала другую… Но если это не муха?

Она смахнула две тяжелых капли со щеки и закричала:

— Дождь.

Столько дней они думали, что будут делать, если пойдет дождь, но теперь на несколько минут растерялись, лишь слизывали воду со своих рук.

Они не могли поверить в это. Наконец, Анни сказала:

— Ради Бога, собирайте его.

В темноте они торопливо подставили под воду пять бамбуковых контейнеров, черпак и черепаший панцирь. Они надеялись заполнить все это водой.

— Пейте, сколько сможете, — настаивала Анни. — Ваше тело должно впитать как можно больше воды.

— Постарайтесь пить медленно, — напомнила Кэри, — иначе это сразу же выплеснется из вас с помощью ваших почек.

— Боже, надеюсь он пойдет всю ночь. Возможно, это еще один шторм, — сказала Пэтти.

Дождь прекратился так же быстро, как начался. Теперь у них было немного еды и воды.

Анни пристально смотрела в черепаший панцирь:

— Почти четыре пинты. Это нам на четыре дня. Может быть, пять.

Понедельник, 25 марта

Бледный, измученный Гарри сидел на приеме у президента Раки. Он снова повторил:

— Я уже разъяснил ситуацию, господин президент.

Нашим юристам в Питтсбурге потребуется еще пять рабочих дней для подготовки документов, прежде чем они сюда их вышлют на подпись.

Раки нахмурился.

— Так как сегодня 25 марта, выходит, мы не сможем подписать бумаги до 1 апреля. — Да, сэр. — Гарри знал, что у него нет оснований откладывать подписание дальше этой даты: может понести убытки производство меди. Да и конкуренты «Нэксуса» могут появиться в городе.

Первое апреля казалось каким-то роковым днем. Так думал Гарри, раздраженный и подавленный. Ему по-прежнему казалось, что цель его уже близка, но что кто-то как бы нарочно удаляет ее.

— Очень хорошо, мистер Скотт, это подходящая дата, — сказал Раки. — Это ведь — «День дураков».

Вторник, 26 марта

— Какие новости? — как всегда спросил Гарри, выходя из самолета в свете утренних лучей солнца. Джоун покачал головой:

— На этот раз никаких.

После того как объявили о награде, Керри получал сотни предполагаемых свидетельств о потерянной лодке. Он проводил целые дни, следя за телефонными и радиосообщениями и сортируя их. Каждый вечер он составлял их списки, которые проверял Джоун. Много было путаного и даже противоречивого. Гарри взорвался:

— Я не понимаю! Люди сейчас не исчезают бесследно. Все, что хочешь, можно найти с помощью современной техники. Поднимают же даже самолетные шасси с океанского дна, Господи прости!

— Но и целые корабли иногда исчезают бесследно, — сказал Джоун. — Вспомните Бермудский треугольник. Слышно-то в основном об удачных поисках. Газеты печатают портреты тех, кого удалось спасти. Но не так часто сообщают о тех, кого найти не удалось. — Он посмотрел на худое, изможденное лицо Гарри и сказал. — Старший пилот «Чероки» у Керри в конторе. Он хочет знать, собираетесь ли вы завтра в дорогу.

— Нет, — ответил Гарри. — Завтра начнем снова.

— Снова прочесывать весь район?

— Да. С учетом разрешающих возможностей.

— Вы действительно так думаете?

— Да. Прошу вас, попытаемся еще.

— Вы настойчивый человек!

— Хотите сказать: упрямый?

Никто не возражал.

Керри сидел за столом, классифицируя сообщения. Как при дорожных авариях, было дано объявление по радио по всему району — лучшее, что можно было сделать, чтобы привлечь внимание, особенно имея в виду награду.

— Все то же, к сожалению, — сказал Керри. — Какие-то любительские поисковые суденышки сообщают о других. У шести судов кончилось топливо, одна авария, одна шестнадцатифутовая лодка перевернулась, к счастью, без жертв. В охране австралийского побережья жалуются, что мы прибавили им работы, но они тоже присоединились к поискам. — Он кивнул на груды бумаг на столе. — Да еще путаницу создают слухи — туристы, оказавшиеся здесь, — некомпетентные идиоты, которых никак не следовало допускать в район поисков.

Джоун сказал:

— Сегодня уже двадцать шестое. Нам осталось на поиски всего четыре дня. Гарри твердо сказал:

— В деревне вождь говорил мне, что на лодке у женщин были большие запасы. Они могут быть еще живы, а может быть, они сидят где-нибудь, получая удовольствие от путешествия.

…Лодка провоняла засохшей кровью и тухлой черепашатиной. Питьевая вода кончилась два дня назад.

Кэри, которая была у руля, через головы спящих женщин грустно посмотрела на Сюзи, которую Кэри ревностно нянчила и оберегала. Даже попив дождевой воды, Сюзи не стала выздоравливать. Скорчившись, она что-то хрипло напевала про себя. Ее лицо блестело, на черно-красных губах была пена, пустые глаза смотрели куда-то вверх, и, хотя тон ее был нормальным, она произносила только бессвязные фразы.

Вдруг взгляд Сюзи стал диким и странным. С воплем:

«Я спасена!» она стала перелезать через борт. Кэри ухитрилась в маленькой лодке прыгнуть на спину Сюзи, и та упала под тяжестью мешка с костями, в который превратилась Кэри.

— Что еще? — подняла голову Анни, слишком сморенная сном, чтобы двигаться.

— Надо привязать Сюзи, — прохрипела Кэри. — Она опять пыталась выпрыгнуть.

Две женщины поднялись. Сильвана и Анни медленно связали Сюзи руки и привязали их к средней банке. Потом они привязали ее за ноги. Вид Сюзи, с костлявыми ручонками, привязанной, как животное, угнетал их, наверное, больше всего за двенадцать дней, которые они провели на шлюпке. Но нельзя было допустить, чтобы она выбросилась за борт, а то и потащила за собой кого-то еще. Акулы, которые все еще сопровождали лодку, набросились бы на нее в мгновение ока, прежде, чем ее успели бы вытащить.

Через шесть часов Кэри сказала:

— Надо отвязать Сюзи. Теперь она слишком ослабла, чтобы прыгать. — Положив голову Сюзи к себе на колени, она вспоминала, как нянчилась со своими маленькими девочками. Тело Сюзи судорожно дергалось, и они думали, что она начала умирать. Целый день они молча смотрели на нее.

Среда, 27 марта 1985 года

На рассвете стало ясно, что рыболовное судно «Анна» с хорошим уловом на борту опаздывает в порт. Плохой ход и отказ трюмных помп угрожал опозданием на рынок в Мероуке. Команда «Анны» была готова прибегнуть к ручным помпам, когда они заметили нечто, похожее на пустую белую шлюпку милях в пяти к западу. Даже с биноклем капитан не мог ручаться, что это не просто плавучий обломок, так как легкая зыбь мешала смотреть, а утренний туман создавал миражный эффект.

Из-за собственных трудностей «Анна» была не в состоянии заняться лодкой. Не могла она также вызвать помощь по радио, так как радио не работало. Поэтому капитан не сделал того, что обязан был сделать по закону.

Когда они наконец вернулись в порт, капитан бросился к начальнику порта, помня о вознаграждении. Начальник засмеялся:

— Вы уже триста семнадцатый претендент. Масса случаев!

Гарри уже привык к разочарованиям, но мысль, что у него оставалось всего пять дней, угнетала его. Впереди, на фоне неба вновь возник силуэт Джоуна. Самолет-амфибия взял курс на северо-запад, на Пауи, после очередного ложного сигнала.

Ну, он сделал все, что мог, говорил он себе. Джоун закричал, обернувшись:

— Керри на радиосвязи. Он получил от береговой охраны сообщение еще об одной лодке, в восемнадцати милях к юго-западу от Мероука.

— Это город на побережье Айрайен Джайа, милях в двухстах к востоку от Танджанг Вэлса?

— Тот самый, Гарри.

— Сколько нужно туда добираться?

— Если повернем туда сразу, то около полутора часов. Я скажу точно через пару минут.

— О'кей, Джоун, вперед.

Гарри взял наушники и услышал дребезжащий голос Керри:

— Кажется, наконец, что-то интересное. Теоретически они могут быть в этом районе, если их отнесло прибрежным течением к востоку, мимо Пулау Сударса в этот залив.

— Ну, что ж, будем прочесывать южную часть района и следовать за течением, — отозвался Джоун, водя пальцем по карте.

Море внизу выглядело как бескрайняя пустыня.

Гарри сказал Керри:

— Скрестите пальцы. Керри неуверенно заговорил:

— Если вы их найдете… помните, Гарри, что они долго были в море. Понимаете, всякие, ну, специфические последствия… Медики говорят, что обычно те, кто выжил, ни с кем не разговаривают, чтобы забыть… Понимаете? — Не считайте, что я сам не думал об этом, — ответил Гарри.

…Небо, как обычно, было лазурно-ясным. Смотреть на слепящий блеск воды было так же трудно, как и на солнце.

— Ты уверена, что она умерла? — прохрипела Кэри. Она только что проснулась. Нагнувшись над телом в бесформенных тряпках, Анни кивнула. Под полупросвечивающей кожей Сильваны уже не циркулировала кровь. Ее незрячие глаза не мигая смотрели в небо.

— Наверно, она умерла несколько часов назад, простонала Анни. Никогда она не могла забыть глаз Кэри в эту минуту.

— Я не могу поверить, — всхлипнула Кэри. — Я боюсь, с нами со всеми это будет.

Анни ласково погладила Сильвану по волосам. Она сказала:

— Ну, теперь начнется.

— Конечно, так не будет! — прохрипела Кэри.

— Не будет, — твердо сказала Анни.

— Мы уже многое выдержали.

— Четырнадцать дней, — ответила Анни.

— Не надо будить других, — сказала Кэри, не глядя на Сильвану.

Блестящие черные плавники окружили лодку.

Кэри прошептала:

— Здесь девять этих тварей. Нельзя им ее отдавать.

— Я надеюсь, никто из нас им не достанется, — ответила Анни. — Мы будем дрейфовать, пока не превратимся в высохшие скелеты.

Приглушенные рыдания Анни пробудили Пэтти от кошмарного, дикого сна, в котором она пыталась проглотить глаза Сюзи. Но рот ее слишком высох, и глаз застрял в горле. Пэтти не могла дышать, он душил ее…

Она проснулась и села. Она и вправду не могла глотать, в горле пересохло. Но, слава Богу, рот был пуст.

— Сильвана умерла, — плача, сказала Анни.

Пэтти хрипло спросила:

— Чего же вы плачете? Ведь это значит, что мы выживем! Быстро перережьте ей горло, где ковш?

Анни задохнулась:

— Да ты что, Пэтти?

Пэтти, не отвечая, встала на колени, дрожащей рукой пытаясь достать ковш.

— Сильвана умерла, а я жива и собираюсь оставаться в живых как можно дольше.

Пэтти вытащила нож и глаза ее были свирепыми и решительными, как у волка в гавани.

— Отбери у нее нож, Кэри! — велела Анни.

— Она просто зарежет меня, — прошептала Кэри, — а драка может перевернуть лодку.

— Вы что, не видите? — дико спросила Пэтти. — Это ведь дар Божий. Теперь не надо делать ничего ужасного, чтобы выжить.

— Господи! — простонала Анни. — Это — людоедство. И это, по-твоему, не ужасно?

— Ты хочешь позволить первобытному табу убить тебя? — завизжала Пэтти, собрав последние силы. — Не хочешь принять Божий дар? Тут и еда и питье! — Она показала на костлявое тело Сильваны.

Когда Пэтти замахнулась ножом, Кэри отвернулась, не в силах ни помешать, ни видеть то, что произойдет.

И тут она увидела его.

— Пэтти! — пронзительно закричала Кэри. — Посмотри вверх, налево.

Анни и Пэтти вдвоем подняли головы. Пэтти застыла с ножом в руке.

— Самолет! — закричала она, глядя на черное пятнышко, появившееся в высоте на северо-западе.

— Кери! Ракеты! — Хриплым шепотом сказала Анни. Болезнено, с трудом Кэри наклонилась, чтобы открыть ящик и стала искать их на ощупь. Обе ее ладони были покрыты трещинами. У Пэтти левая была ободрана и непригодна к работе, поэтому Кэри передавала ракеты Анни.

— Осторожно! — крикнула Пэтти, когда Анни, у которой дрожали ноги, забралась на среднюю банку.

— Не надо, упадешь, — упрашивала Кэри. — Слезай! Руки у Анни тряслись. Она взяла ракету в левую руку, вспоминая Пэтти и надеясь, что не обожжется. Пальцы не слушались. Наконец ей удалось вытащить шнур, и она с силой рванула.

Лодка сильно покачнулась, но других последствий не было.

— Давай еще, — крикнула Пэтти.

Самолет приближался, но он держал курс на восток, то есть должен был удаляться от них. Вторая ракета с шумом зажглась, но упала в воду, не поднявшись выше двадцати футов.

Никто из женщин не двигался. Анни сделала еще одну попытку. Она едва стояла. Ракета взлетела, ярко вспыхнув, и так же быстро упала.

— Он нас не видит, — прохрипела Пэтти. — Надо еще, пока не скрылся.

Когда Кэри давала Анни следующую ракету, Пэтти завопила:

— Смотрите!

Серебристый в солнечном сиянии самолет-амфибия изменил курс и направился прямо к лодке.

Зачарованные, не смеющие верить своим глазам, женщины наблюдали, как серебристо-голубой самолет увеличивается в размерах. А он был все ближе и ниже. Он был уже в пятидесяти ярдах справа. Затем описал круг, явно собираясь сесть на воду.

Пэтти сорвала накидку, пытаясь ей помахать, но слишком ослабела.

Кэри хотела закричать, но не смогла.

Анни дышала очень осторожно, словно, вздохни она поглубже — дыхание остановилось бы.

Самолет-амфибия плавно спустился, затем быстро сел на воду, взметнув тучи брызг. Он замедлил движение, но прежде, чем он стал, в открывшееся отверстие вылез какой-то человек. Он энергично махал женщинам и что-то кричал, сложив руки рупором, но они не слышали его за ревом двигателя.

Не веря своим глазам, женщины молча наблюдали, как высокий исхудалый человек в белой рубашке и тропических шортах карабкался по фюзеляжу на нижнее левое крыло. Пилот вручил ему какой-то черный предмет. Мужчина остановился, держась за опору, и стал притопывать ногами. Предмет постепенно стал расти.

— Надувная лодка! — крикнула Пэти. — Он собирается забрать нас.

У пилота в руках появилась фляга.

— Вода! — выдохнула Кэри.

А Анни прошептала:

— Это же Гарри! — чувство, похожее на счастье, которого она уже перестала ожидать, оживило ее истощенное тело.

— Не будь смешной… — прошептала Пэтти. — Разве такое может быть? — Она подумала, что не все ли равно, кто это?

Кэри наклонилась над Сюзи, которая лежала в передней части шлюпки:

— Сюзи! Нас сейчас спасут! Самолет прилетел. Ты слышишь!

Сюзи не двигалась и не проявляла признаков жизни.

— Господи, — молила Кэри, — не забирай еще и Сюзи.

Не веря своим глазам, Анни смотрела, как пилот передавал человеку в лодке подвесной мотор и припасы. Громадина амфибия остановилась, исполненная важности, не обращая внимания на назойливых акул. Мужчина сел в лодку и включил мотор. Лодка тронулась.

Пэтти плакала от радости, хотя и без слез: тело было слишком обезвожено. Слава Богу, она этого не сделала.

Теперь Анни узнала не только знакомый силуэт, но и лицо. На ее собственном, истощенном и огрубевшем как скорлупа ореха, лице появилось подобие улыбки:

— Это точно Гарри.

Кэри снова наклонилась над вызывающей печаль маленькой фигуркой. Почему самолет не появился чуть раньше? Всего несколько часов отделяли для Сюзи жизнь от смерти.

Кэри хрипло крикнула:

— Сюзи, он здесь, это правда Гарри! — но не надеялась, что ее услышат.

Сюзи слабо моргнула и прошептала потрескавшимися губами:

— Где же его до сих пор носило?

Признательность автора

Кинопродюсер Малькольм Стюарт первоначально предложил мне написать книгу о женщинах, оказавшихся без привычного окружения, без своих мужчин. Тогда я еще не знала, какое захватывающее приключение это будет. Я благодарна и ему, и новым друзьям, которые помогли мне написать эту книгу, и добрым старым друзьям, которые поняли, что для этой работы потребуется продолжительная изоляция.

В Нью-Йорке я, как всегда, очень обязана своим издателям Микаэлу Корда и Нэнси Николае. Пусть примут мою благодарность также Мортон Джанклоу, Энн Фибалд, Джери Тром, Елен Керли Браун, К. 3. Гест, Пэт Миллер, Роджер Вуд, Ди Вельс Эйр. Особенно я признательна своим помощникам, таким как Бренда Холл и Кэрол Вильсон. Также мне любезно помогли Кристи Стенжер, Ребека Хэд, Дэвид Лоренс, Ричард Туи, Джей Рик, Брайн Сэльсбери из корпорации «Труммэн».

В Лос-Анджелесе пусть примут мою благодарность Билл Хабер, Джоан Баф, Престон Фишер, Мелвин Джэкобс, Пэт Девис и Филис Вапкер.

В Англии хочу поблагодарить своих сыновей, Себастьяна Конрана и Джаспера Конрана, а также Майка Рикета, Сью Викерсон и Кэти Джилган. Также выражаю благодарность Фелисити Грин и Мэри Квант за чтение моего сочинения и Тони Делано и Джеральдин Кук за критику.

Я благодарна многим другим людям и организациям. В первую очередь это сержант Питер Вильяме, старший сержант Сирил Годханд, капитан Грэм Лангфорд и Роб Нид, подполковник д-р Джон Свакстон — помогавшие мне в свободное время. Также пусть примут мою признательность за информацию и помощь Дэви Вар, Чарльз Прис, Питер Рассел, д-р Кейт Палмер, Крис Хинд, Джонатан Голд и Джон Кардвелл.

Я благодарю также герцогиню Бедфор, маркизу Лотиэн, Александра П. Грина, Б. Пелью-Харви. Пусть примут благоданость Денис Бетер, Мильва Рос, Шен Винсер, Джонатан Бели, Мэри Элен, Хью и Джил Темплетон, Дж. Селдон, Ян Мак Алли, Джина Сталард, Ричард Галдер из посольства США, Кристофер Ворд, Джон Хемминг, Арнел Кинсмэн, Джеме Татль, Фред Хил, Пам Бронвн, Джана Ханкок, Майкл Брикет.

Хочу выразить признательность и таким людям, как отец Патрик О'Донахью, Терри Айрс, Энн Вильяме, Шейла Хейман, Эдуард Каваллеро, Бен Гаскел и мой инструктор по плаванию Бао-не-Моэ.

Хочу поблагодарить машинисток: Джилл Бек, Кэт Дженингс, Шенин Тэрон, Хитер Морган, Джану Браун, печатавших рукопись.

В Шотландии пусть примут признательность Дуглас Брад и И Лин Пирси.

На Фиджи — я всегда буду помнить капитана Джонатана Виллса и его жену Луизу.

В Австралии мне любезно предоставили помощь Джон Хугс из Сиднея и Боб Донахью из Брисбена.

В Новой Зеландии хочу поблагодарить Грэма Бита.

В Питтсбурге — пусть примут мою благодарность Корин Лабун, Мишель Мансини, Лори Кирчер.

В Канаде — Джэсон Прис из «Ранжжер Хеликоптер» любезно проконсультировал меня по воздушным поискам.

В Швейцарии хочу поблагодарить Питера Александера.

В Монте-Карло Дени Мори дала мне неоценимую информацию. Также пусть примут благодарность Эндрю и Джульет Борович, Энн Бахер, Бетина Кэлэм, Джек Харнет, Вильям Вэкфилд, Вайлет Мазини, водитель такси из Монако, который объяснял мне Данте, Джулиан Робертсон Халтон, которая любезно предоставила мне редкие книги из своей библиотеки и оказала мне большую моральную поддержку.

Также хочу поблагодарить следующие организации:

Королевский флот, Королевский воздушный флот. Бренный департамент, архив КВФ, Королевский музей аэронавтики, «КВФ-Ньюс» Высшую Комиссию Папуа — Новой Гвинеи, Королевское географическое общество. Госпиталь тропических болезней, Миссию в Новой Гвинее, Музей Фиджи, Швейцарскую библиотеку, Лондонскую библиотеку, библиотеку Алаззио в Италии, Королевский антропологический институт, общество «Спина Бифида».

Особенно хочется выразить благодарность эсждайловскому парашютному центру, прежде всего Роджеру Патману, за помощь: у меня, наверно, никогда больше не будет такого прыжка с парашютом.

Ширли Конран

Примечания

1

Игра в мяч, наподобие тенниса (Примеч. перев.)

(обратно)

2

Имеется в виду авария на американской АЭС «Тримайл-айленд» в 1979 году (Примеч. перев.)

(обратно)

3

Искра Божья, дар Божий (Примеч. перев.)

(обратно)

4

Cargo (англ.) — груз, товар (Примеч. перев.)

(обратно)

5

По Фаренгейту (Примеч. перев.)

(обратно)

Оглавление

Вступление

Книга первая Золотой треугольник

  1

  2

Книга вторая Рай

  3

  4

  5

  6

Книга третья Паника

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

Книга четвертая Выживание

  17

  18

  19

  20

  21

  22

Книга пятая Опасность

  23

  24

  25

Книга шестая Итамбу

  26

  27

  28

Книга седьмая Тень смерти

  29

  30

  31

  32

  33

Признательность автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg