«Алгоритм счастья»

Елена КАТАСОНОВА

АЛГОРИТМ СЧАСТЬЯ

Анонс

Любовь Олега и Риты родилась в те тревожные дни, когда плечом к плечу они стояли у Белого дома в Москве в августе девяносто первого года. Какими они были тогда счастливыми, гордо уверенными в себе! Но грянул год девяносто второй, и как же все изменилось. Чудовищное, немыслимое расслоение общества потрясало и унижало: они, мозг страны, оказались чуть ли не на самом дне. Наконец Рита принимает единственное, как ей кажется, правильное решение...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

- Поедем в лес?

- Хорошо.

- Если, конечно, опять не зарядит с утра дождь.

- Конечно.

- А то все дождь да дождь. Прямо ужас какой-то!

- Значит, до завтра?

- Значит, до завтра.

Они стоят, прижавшись друг к другу, им трудно расстаться. Рита - вся, целиком, в его больших и сильных руках. Этими руками Олег защищает ее от нескромных взглядов редких прохожих, вообще от всего на свете.

- Иди, дедуля, иди, - говорит он вслед любознательному, средних лет, мужчине. - Иди себе, не оглядывайся.

Рита фыркает, зажимая ладошкой рот.

- Ой, Алька, какой ты смешной! Ему же лет сорок, ну пятьдесят, не больше, а ты - "дедуля"...

- А чего он поглядывает? - ворчит Олег, и они замолкают надолго.

Целуются, пока хватает дыхания. Расставив ноги, Олег вжимает Риту в себя. Ей страшно и радостно: так вот как это у них бывает - что-то жесткое и горячее упирается ей в живот, и все в ней рвется навстречу. Олег вдруг отталкивает от себя Риту - резко, едва ли не грубо. В глазах - боль, раздражение, беспомощная мольба, испуг перед собственным непослушным телом.

- Все! Пока.

- Пока.

- Ритка, ты обещала поговорить с матерью!

- Ладно, ладно.

Чуть не ляпнула, что мать-то опять на гастролях.

Рита открыла дверь, зажгла свет. Пусто без мамы. И голодно. Но главное - пусто. Может, в самом деле взять да и выйти замуж? Будет не так одиноко, придется кому-то стирать, для кого-то стряпать, заодно и сама прокормишься. "Но ведь я его не люблю", - печально подумала Рита и подошла к зеркалу.

Большое, во весь рост, трюмо бесстрастно отразило тоненькую фигурку, серые грустные глаза, нежный овал лица, дымчатые легкие волосы. "А вдруг я не полюблю вообще? - испугалась Рита. - Ведь мне уже двадцать. Валька вон давно спит со своим парнем, а я... Вдруг я фригидна?"

Она узнала это мудреное слово из книжки - той, что дала ей Валя, - и теперь все думала, думала...

- Раз ты не хочешь с ним спать, значит, ты, мать, фригидна, авторитетно заявила Валя. - На-ка вот, почитай. - И сунула подруге тощую книжицу, где на серой шероховатой бумаге мелким шрифтом, почти без полей это самое и рассказывалось.

Такие книжки во множестве лежали теперь на развалах - доселе невиданное, новое чтение для стремительно преображающейся страны: астрологические прогнозы, пророчества Нострадамуса, триллеры и детективы, где на обложках сплошь кровь да трупы, а главное - во всяком случае для молодежи - что-то вроде пособий по сексу, о котором Ритина мама, например, сроду и не слыхала.

- Ох, мамка, мамка! - прошептала Рита, с укоризной поглядев на портрет матери - молодой, счастливой, - написанный отцом в их общей юности, еще до свадьбы. Мать сидела на зеленом лугу, цветастый сарафан "солнце" закрывал ноги, на голове красовался венок из желтых, не превратившихся еще в белый пух одуванчиков.

- Ох, мамка! - снова прошептала Рита. - Почему с тобой ни о чем таком невозможно поговорить?

У тебя все друзья, да подруги, да Аркадий Семенович, а как же я?

Рита села в кресло. Задумалась. Вальке теперь не до нее, Олегу только бы целоваться, а маму она стесняется, всю жизнь стесняется, сколько дразнит себя. Ведь у Риты не просто мама, а мама-певица, потому и дочь назвала Маргаритой: в память о дебюте в "Фаусте". Мама то в театре, то на гастролях, то она распевается, то спорит с аккомпаниатором, который перед ней явно робеет и, кажется, в нее влюблен, то у нее конфликт в театре, а то, наоборот, триумф. И когда Рита была маленькой, маме тоже было не до нее, потому что долго, очень долго болел папа - с постоянной изматывающей температурой, мучительным захлебывающимся кашлем, кислородными подушками, вызовами "скорой" и больницами, больницами... Нет, об этом не надо, лучше не вспоминать. Но не вспоминать у Риты не получалось.

- Тихо, тихо... Ты поела? Садись быстренько за уроки, а я побежала. Покорми, как проснется, папу.

И мама исчезала, оставив за собой легкий шлейф едва уловимых духов, а Рита, маленькая, худенькая, некрасивая в свои девять лет, оставалась с папой, лежавшим смирно и неподвижно во сне или в забытьи.

"Только бы он проснулся!" - молила она того неведомого, могучего и всесильного, от которого, как ей казалось, зависел папа.

- Ритик, - слышался слабый голос, и она летела на этот голос, мгновенно воспрянув духом, забыв все свои страхи, потому что любила. И папа любил ее, Рита чувствовала это каждой клеточкой своего тела.

- Как дела? - спрашивал он тихо, откашлявшись в клетчатый большой платок, и Рита знала, что ему в самом деле интересно все, что с ней происходит.

- Сядь подальше, - быстро говорил он, если Рита, забывшись, присаживалась к нему на постель. - Открой форточку. Ну, что сказала твоя историчка?

История была их любимым предметом, а папа знал так много, что Рита замирала от восхищения и слушала, слушала - о богах и героях древности, о великих подвигах и битвах титанов.

- Откуда ты все знаешь? - спрашивала она.

- Ведь я художник, - улыбался папа. - А вся живопись, великая живопись прошлых веков вдохновлялась библейскими сказаниями, легендами, мифами.

Сходи с мамой еще раз в Третьяковку, посмотри Иванова, и не забудьте зайти в зал, где иконы.

Рита могла слушать отца часами, только он быстро слабел.

- Расскажи мне про нить Ариадны, - робко просила она, боясь, что папа вот-вот закроет глаза и лицо его опять станет как неживое.

Он рассказывал, преодолевая немыслимую, невыносимую слабость, потому что понимал страх дочери, догадывался о, нем, и боль за нее, чувство вины перед хрупкой, ласковой, любимой девочкой, его родной и единственной, жгли, мучили, уничтожали.

- ..И она вывела Тесея из лабиринта и, опасаясь гнева отца, села вместе с ним на корабль и покинула остров Крит... А теперь иди, дай мне поспать.

Отец не хотел рассказывать дальше - - как Тесей предал свою спасительницу, спящей ее покинул. О неблагодарности и предательстве доченька его еще узнает... Голос "отца падал до Шепота, и он засыпал мгновенно.

Мать приходила ночью, но Рита, несмотря на строгий наказ, все равно ждала, не ложилась. Нарядная, с блестящими глазами, шикарным букетом от поклонников, мать появлялась в их скромной квартирке словно из другого мира.

- Как отец? - спрашивала машинально. - Что в школе?

Уж будто школа была самым главным! Рита как раз влюбилась тогда, она так мучилась, так страдала, но маме было не до нее. А потом папу увезли в больницу - он же и настоял, - Пойми, я боюсь за маленькую, - сказал он маме, нарочно не называя имени, но Рита сразу поняла, о ком они говорят.

- Там десять человек в палате, - прошептала мама.

- Ну и что? - возразил отец. - В компании веселее...

Рита ездила к нему в Сокольники, входила в палату, где всегда была настежь открыта форточка, стоял лютый холод, и все лежали в свитерах поверх теплых пижам. Папа подставлял Рите для поцелуя висок или шею, чтобы губы его и нос были подальше, подальше... Он уже не рассказывал о богах и героях древности, вообще старался не говорить, а если и говорил, то отвернувшись от Риты, глядя в другую сторону. Под Новый год - в холле, у поста медсестры, уже стояла маленькая симпатичная елочка - он долго смотрел на дочь каким-то чужим, странным, словно издалека, взглядом.

- Ты у меня хорошая, славная, - сказал тихим, надтреснутым голосом. Дай Бог тебе счастья... - Отец помолчал и добавил странную фразу, которую Рита не поняла, а переспрашивать не посмела:

- В некоторых странах, на Востоке, раз в несколько лет люди меняют имя. Да мы-то не на Востоке... Иди, доченька, я хочу спать. Нет-нет, не целуй меня, маленькая моя...

- Завтра придет мама, - сказала Рита и встала.

- Хорошо. Мне как раз нужно с ней поговорить. Иди.

Мама полдня провела в больнице. Вернулась усталая и печальная. Села, запустив пальцы в волосы.

- Отец просил тебя больше не приходить.

- Почему? - ахнула Рита.

- Он за тебя боится.

Мама сидела, закрыв глаза, покачиваясь из стороны в сторону, тонкие пальцы утонули в золоте дивных волос"

- Но ведь я мою руки, - слабо возразила Рита.

- Руки... Руки! - вдруг закричала мама. - А воздух? Их кашель? Там везде микробы!

- Но, мама...

- Молчи! И этот бред насчет имени: будто оно несет в себе какую-то там судьбу! Какая еще Маргарита Готье? Я назвала тебя - он же знает! - в честь совсем другой Маргариты! Хотя... - голос ее упал до шепота, словно силы внезапно покинули мать, - та, из "Фауста", тоже...

И мать замолчала.

- Мамочка, - робко коснулась ее руки Рита. - Ты чего? Имя как имя. Мне нравится. Я привыкла.

- Да-да, - спохватилась мама, обняла Риту, прижала к себе крепко-крепко, укрывая, защищая дочку от рока, о котором твердил ей сегодня Костя, слабеющий на глазах, теряющий себя от страха перед тем неизбежным, что к нему приближалось. Потом он развеселился - внезапно и странно, лихорадочные пятна загорелись на впалых щеках.

- Молодежь намерена смыться, - шепнул он и кивнул в сторону действительно молодых, щемяще молодых ребят, сбившихся в тесную стайку, сговаривающихся о чем-то у высокого, до потолка, окна.

- Смыться?

- Ну да, удрать, - молодо засмеялся Костя. - В компанию. На Новый год.

Катя на мгновение увидела прежнего Костю - веселого, талантливого, подающего такие надежды! Она знала точно, когда к ним пришла беда: он готовился к первой своей персональной выставке и писал, писал как одержимый этюды - под нудным и бесконечным осенним дождем. Уже покашливал, уже болело что-то внутри, а он все писал, торопился, будто знал, что осталось недолго... А она была в городе, в театре, и не остановила, не уберегла, не оттащила его от трижды проклятого мольберта...

- А ты? Может, и ты? - ужаснувшись безумству молодых, все-таки спросила она. - Я подогнала бы такси, встретили бы Новый год вместе.

- Что? Домой? - Глаза у Кости блеснули радостной, отчаянной надеждой, но он тут же махнул исхудавшей, слабой рукой. - Нет, я человек ответственный.

- Тогда я приеду к тебе, - заторопилась Катя. - В вечернем спектакле я как раз не занята.

- А Рита?

- Да она идет к своей Вале, - нетерпеливо отмахнулась от неважного Катя.

- Правда? - Глаза его засияли, как тогда, в юности, и она поняла с болью, как же ему здесь одиноко.

- Правда, правда, - заторопилась утешить. - Приду с подарками, как Дед Мороз, - и для тебя, и для врача, и для нянечек.

- А что для меня? Поллитру? - хитро подмигнул Костя.

- Шампанского, - шепнула Катя.

И они взялись за руки и посмотрели друг на друга с любовью.

- Знаешь, - виновато сказал Костя, - я здесь стал верить в Бога. Ты только не смейся.

- Я не смеюсь.

- Я и прежде, как бы тебе сказать, почти верил, наполовину. Многие из нас, художников, так. Наверное, потому, что все мы читали Библию, изучали иконопись, вообще - иконы и мастеров прошлого. А они писали на библейские темы, расписывали храмы, а перед этим постились, давали обеты... И знаешь, кто-то же создал этот удивительный мир - его краски, цвет, небо, уходящее в никуда...

Костя устал, откинулся на подушку, а она все держала в своей его руку и гладила, гладила другой рукой.

***

Он умер под самый Новый год, тридцать первого, на рассвете.

- Во сне. От удушья, - сказал врач. - Часа в четыре мы его уже вывезли.

- Куда? - тупо спросила Катя.

- В коридор. Как положено.

"Теперь Новый год для меня всегда будет горем", - подумала Катя. Она словно одеревенела, и все за нее решали друзья, подсовывая какие-то бумаги на подпись. А хоронил Костю Союз художников. Было тепло, градусов пять, не больше, неслышно падал легкий снежок, украшая собой венки и цветы. "Откуда столько народу? - рассеянно думала Катя. - И все говорят о погибшем таланте.

Это - главное? А сам Костя? Его руки, глаза, смех...

Никто никогда больше не обнимет меня". Эта мысль обожгла огнем, темный ужас застил небо, и Катя рухнула наземь. К ней подбежали, подняли, сунули под нос нашатырный спирт.

- Не надо, не надо... У вас же дочь...

"И театр, - пробилось в сознание. - Театр и дочь. А вдруг на нервной почве я потеряю голос?"

Стало страшно, так страшно и одиноко, что и не выскажешь. Катя оттолкнула Ритину руку и, пошатываясь, подошла к могиле, чтобы бросить смерзшийся, твердый комок земли - туда, вниз, в темноту, где лежал теперь ее бедный Костя.

"Может, Бог есть на самом деле?" - подумала Катя и пошла в церковь. Там ею тоже руководили, и она делала все, как велели: заказала сороковины, написала записочки "о здравии" и "об упокоении", заплатила за какую-то особую молитву - "там тоже есть тьма, надо молиться, чтобы ему было тепло и светло", - раздала деньги нищим. А вещи Костины упаковала в целлофановый огромный пакет, завязала тугим узлом и выбросила на помойку, чтоб никому они не навредили.

И осталась одна, без мужа.

Глава 2

- Ты поела? Уроки сделала? - спрашивала, не дожидаясь ответа, мама.

Эти два ее постоянных вопроса люто ненавидела Рита. Папа ни о чем таком никогда не спрашивал, папу интересовало совсем другое.

- Ты что читаешь? "Туманность Андромеды"?

Ну и как, нравится? Я, помню, зачитывался. А что за девочка к тебе ходит? Валя? Ну познакомь!

Мама не видела никого - ни Риты, ни Вали. Она жила своей, особой жизнью, где Рите не то чтобы не было места - ее кормили и одевали, о ней рассеянно, но постоянно заботились, - просто главное было вне дома: в театре и на концертах.

Иногда, свернувшись клубочком, тоскливо дожидаясь, когда мама возвратится из театра, Рита мечтала чем-нибудь заболеть - лежать пластом, гореть в огне, бредить, только не умирать, нет: смерть - это страшно. Когда-нибудь так, как с папой, будет и с, ней, и с мамой, вообще со всеми... Да, это страшно, не надо! А вот заболеть... Чтобы мать за нее испугалась, села у изголовья, взяла за руку, может, даже заплакала... Но как назло ничего серьезного не случалось, мелкие нападения вирусов проходили сами собой: "Лечишь - семь дней, не лечишь - неделя", - смеялась мама, - а когда однажды Рита переела мороженого и началась ангина, мама испугалась больше не за нее, а за себя.

- Ой, не подходи! - вытянула она как щит свои красивые, с длинными пальцами, руки. - Ангина жутко заразная! Не дай Бог заболеть! Отдели посуду, повесь полотенце от моего подальше. Нет, лучше я заберу свое в комнату. И молоко кипяти не в кастрюле, а в Кружке, договорились?

От обиды у Риты перехватило дыхание. Она молча разогрела молоко, бросила в него на глазок щепоть соды и ушла к себе, обжигая пальцы о горячую кружку. Даже за тряпкой возвратиться не захотела. Там, у себя, в крохотной комнатушке, глотая вперемешку с горючими слезами пенистую противную жижу - еще и температура скакнула черт знает куда, - Рита сказала себе, что мама ее не любит. Она любила отца и театр, никого больше. Теперь у нее остался только театр. И все. Дочь родилась по недосмотру - мама сама как-то проговорилась - и всю жизнь была, в общем, некстати.

Рите было уже четырнадцать, она думала о жизни постоянно, с утра до ночи, вертела ее в своих представлениях так и сяк, мечтала, надеялась и пугалась.

"Тебе нет до меня никакого дела", - мысленно упрекнула она мать и перестала учиться. Вот просто перестала, и все.

Была весна. Сияло мартовское холодное солнце, и последние лыжники больше стояли, опершись на палки, подставив солнцу розовые от загара лица, чем катались по влажной, уже не скользкой лыжне. Пахло водой, талым снегом, свободой. Рита бродила по улицам с мокрыми ногами и в мокрых варежках, отогреваясь в кино. Девчонки ужасались ее отваге: ведь скоро экзамены, и могут не взять в девятый, отправить в ПТУ или еще куда. Ей было отчаянно все равно.

"Пускай! - ожесточенно твердила она себе. - Пусть вызовут мать. Пускай побегает!"

Но маму почему-то не вызывали, никто о Рите не беспокоился, и она, погуляв, поскучав, сдалась и явилась однажды в класс - сама, добровольно. Тем более что налетел какой-то циклон, яркое солнце скрылось за хмурыми тяжелыми тучами, повалил сырой снег, на ходу превращаясь в ледяной, пакостный дождь, под ногами образовалось жуткое месиво из грязи, снега, воды, и какие уж там прогулки, какая свобода... В классе хоть было тепло, ниоткуда не дуло. И была верная Валька, и Сашка вдруг взял да влюбился, и на истории-литературе-обществоведении было, надо признать, здорово интересно, а математику-физику-химию Рита списывала у Сергея или у того же Сашки.

О папе она скучала так, что разрывалось сердце.

С ним советовалась, ему все рассказывала, иногда упрекала, что бросил ее одну навсегда, а ей так его не хватает!..

***

- Завтра премьера, пойдешь? Столько лет не ставили "Трубадура"!

Мама положила перед Ритой пропуск. Золотом сверкали волосы, синим светом сияли глаза. - - Мне некогда, - хмуро ответила Рита и отодвинула от себя пропуск. - У нас контрольная, - соврала она.

- Подумаешь, контрольная! - фыркнула, как девчонка, мама. Контрольная преходяща, искусство вечно! Ну спишешь у своей Вали. Кстати, пропуск на два лица.

Но Рита все равно не пошла. Весь вечер просидела у телевизора, злясь на себя и на маму, молча жалуясь папе, чувствуя такое огромное одиночество, что когда зазвонил телефон, бросилась к нему как к спасению.

- Мама еще не пришла? А ты почему не в театре? Эх, жаль, я не смог!.. Передай, что звонил, хорошо? Позвоню завтра. Але, ты меня слышишь?

- - Слышу, - буркнула Рита и бросила трубку.

Это был Аркадий Семенович - громогласный, толстый, в очках. И вечно у него было отличное настроение, и вечно он хохотал на весь дом, и пахло от него дорогими сигаретами, хотя Рита ни разу не видела, чтобы он курил, и он дарил цветы маме, а Рите - как маленькой, шоколадки.

- Ну что ты, Аркадий, - радовалась мама, принимая цветы. - Мне и так некуда их девать.

- Не умею приходить к женщине без цветов, - самодовольно басил Аркадий Семенович. - Просто не получается.

И они радовались вдвоем, вместе.

Правда, при Рите он приходил редко. Чаще при ней уходил. Где он работал, что делал, Рита не знала, но когда ее не было, когда была она в школе или шлялась по улицам, Аркадий Семенович часто оказывался в их доме. Не каждый, конечно, день, потому что мама очень много работала, но часто. Вернувшись, Рита видела сияющее лицо матери, немытые фужеры в мойке, свежий букет в керамической вазе, а иногда Аркадия Семеновича, если не успевал он уйти. Если же успевал, то пахло его сигаретами - в комнате и на кухне, и особенно в ванной. Легкий одеколон, сигареты и еще что-то - неясно тревожное, чуть уловимое, мужское. Рита смотрела мимо виноватых глаз матери.

- Будешь кушать? Садись! Правда, первого сегодня нет, но зато я купила бифштексы, сейчас разжарю. Ой, нет, пора на репетицию: вечером у меня спектакль.

- Да я сама все сделаю, - говорила Рита.

- Тогда и мне. Жрать хочется зверски!

- Почему ты так говоришь, мама?

- Как? - терялась мать.

- Так грубо, - беспощадно поясняла Рита.

- Извини, ты права.

Мать съеживалась, тускнела, и Рите становилось немного легче.

- А когда мы поедем к папе?

Это был второй удар, безошибочный.

- Ну ты же видишь, какая погода, - оправдывалась мать. - На кладбище сейчас не пройдешь. Вот растает снег...

Рита молчала. На самом деле ей вовсе не хотелось ехать за город в холодном автобусе по тряской дороге - папа и так был все время рядом, просто невыносимо было видеть мать столь счастливой. Однажды Рита все рассказала Вале. Та слушала молча, серьезно. Круглое лицо с татарскими скулами, узкими горячими глазами и пухлым ртом оставалось непроницаемым. Не играли ямочки на щеках, и она не перебивала, как всегда, Риту. Потом обняла верную свою подружку, прижала к себе.

- Она у тебя такая красивая, молодая. Сколько ей лет?

- Да уже почти сорок! - возмущенно воскликнула Рита.

- Да-а-а? - не поверила Валя. - А на вид лет тридцать, не больше.

- А хоть бы и тридцать! - Рита сбросила со своих плеч Валину руку. Отец так любил ее, так любил, а она...

Валя кое-что знала о жизни. Мать ее была дворником, а отец - сильно пьющим водопроводчиком.

Да еще то и дело бросал мать, уходил к молодым.

Правда, потом возвращался. Так что жизнь она понимала. И потому сказала:

- Не судите - да не судимы будете.

Так всегда говорила мать, когда Валя призывала ее не пускать отца, выгнать к чертовой матери!

- Я бы, например, никогда! - крикнула Рита.

- Откуда ты знаешь? - резонно возразила Валя. - Что же ей - так и быть одной?

- А я?

- Ты - дочь. Я имею в виду мужчину.

- Да она уже старая!

Круг замкнулся. Подруги друг друга не понимали.

***

Потом был десятый класс, выпускной вечер, гулянье по ночной Москве. Валина мама сшила подружкам шикарные платья: Рите - - белое, Вале розовое, к черным, татарским ее глазам и смоляным волосам; мама подарила Рите колечко, Аркадий Семенович неожиданно преподнес тоненькую серебряную цепочку. Рита растерялась, вопросительно взглянула на мать.

- Давай-ка я тебе ее застегну, - сказала мать. - К белому платью будет знаешь как здорово.

Они стояли вдвоем напротив Риты, и уже без боли и возмущения, с грустью она поняла: ничего не поделаешь, у мамы есть этот самый Аркадий Семенович.

Это у нее, Риты, нет никого, только Валя да Сашка со своими дурацкими вздохами и записочками.

- Куда будем поступать? - забасил Аркадий Семенович.

- Еще не знаю, - пожала плечами Рита.

- Как - не знаешь? - всполошилась мама. - Ты же хотела на географический, в МГУ?

- Да там небось конкурс...

- Ну и что - конкурс? Возьмем репетиторов.

Правда, Аркаша?

- Конечно. - Аркадий Семенович ободряюще стиснул матери руку. - И друг у меня есть один.

Правда, на биофаке. Но это же рядом! Поможем.

- Да не надо мне никакой помощи! - крикнула Рита и ушла к себе, хлопнув дверью.

Цепочка осталась лежать на столике.

Глава 3

- География - это мир, в котором живет человек, - философствовала Рита, - Горы, равнины, снега...

- Счастливая ты, Ритка, - вздохнула Валя. - Сколько там у вас интересного! А у нас в ателье одни бабы. Сидим и шьем. И клиенты - бабы. И даже заведующая. Хоть бы командовал нами мужик!

Рита обняла Валю, заглянула в лицо. Татарские глаза печальны, детский рот обиженно вспух.

- Ты тоже могла бы... - начала она, но Валя вспыхнула, закричала:

- А жрать на что? Мать, что ли, меня прокормит? Ты ведь знаешь, он у нас опять отвалил, кобель ненасытный!

Так сказать об отце...

- Чтоб он сдох, старый пьяница! - Валя, будто подслушав Ритины мысли, поддала жару. - Перестал бы терзать наконец мать!

- А твой Гена? - Рита постаралась перевести разговор на другое.

- Что - Гена? - не унималась Валя. - Ему бы только трахаться - с утра до ночи. "Ты такая, ты сякая..." А чтоб жениться - так вот тебе, фигушки.

Дура я, дура!

Валя, рухнув на тахту, зарыдала. Рита села рядом.

Гладила блестящие смоляные волосы, как могла, утешала.

- Ты ведь такая красивая! Возьми и брось!

- Да не могу я! - в отчаянии крикнула Валя. - Я люблю его!

- А я - нет, - огорченно призналась Рита.

- Ну и правильно, - всхлипывала Валя. - Их любить - себе дороже. И что не спишь с ним - тоже правильно, молодец.

- Так я ж не люблю, - повторила печально Рита. - Какое уж тут геройство?

Валя уже успокоилась. Села, вытерла ладонью глаза, шмыгнула носом.

- Ты что завтра делаешь?

- Мы едем в лес.

- За грибами?

- Просто так.

- Может, пойдете с нами на дискотеку?

- Вечером? Может, пойдем. Я тогда тебе позвоню.

- Ага, позвони. А Олегом своим не бросайся.

Таких сейчас - поискать.

- Каких?

- Чтоб тащил не в постель, а в загс. Да еще симпатичный. Да еще аспирант. Будет ученым...

***

Папа стоит и звонит в бубенчики. Ворот рубахи распахнут, лицо веселое, озорное. Звонит и звонит.

Рита открывает глаза. Телефон на тумбочке аж подпрыгивает от нетерпения.

- Але, это ты? - лениво потягиваясь, зевает Рита.

- Спишь? - возмущенно кричит Олег. - А в Москве знаешь что делается?

- Что? - недоуменно моргает Рита.

- Да я и сам не в курсе, - еще громче кричит Олег. - Включай поскорее телик. Какой-то у нас, что ли, переворот. В городе танки!

- И что же нам делать? - теряется Рита.

- Как - что? Давай к Моссовету! Нет, лучше на Пушкинскую: там легче встретиться. Жду через час.

И, не дожидаясь ответа, Олег - где-то там, далеко - швыряет трубку.

Рита смотрит на часы. Без пяти девять. Как раз - "Время". Нажимает красную кнопку. Из туманного голубого небытия выплывает знакомая дикторша. Что это с ней? Такая всегда красотка, а тут... Даже вроде как постарела. И глаза несчастные. Что-то бормочет - сразу видно, что врет, - о болезни президента, о том, как надо все укреплять, всех защищать - от кого, от чего? - и - вовсе уж неожиданно - бороться с сексом и порнографией. Вот те на! Только узнали, что есть он, секс-то, даже у нас, как призывают уже с ним бороться.

Рита прыскает в кулачок, включает телик погромче, чтоб было слышно на кухне и в ванной, накидывает на себя халатик, мечется по квартире: умыться, одеться, чайник, два бутерброда...

- Детка, сделай потише.

Жалобный голос матери заставляет приглушить телевизор. Сказать? Нет? Еще не пустит... "Союзный договор нуждается в доработке..." Какой еще договор? Какая там доработка? Спросить бы Олега: он все знает. Но пока ничего страшного вроде не происходит, ну пусть дорабатывают, раз нуждается. А зачем тогда танки? Или Олег что-то спутал?

Рита выглядывает в окно. "Дождик, дождик..." - машинально напевает она. Берет зонт, сует в сумочку бутерброды. Посмотрим, что там творится, на Пушкинской.

***

Тверская пуста от машин. Прямо по мостовой идут и идут люди, и все в одну сторону, к Моссовету. Странное ощущение праздника, если бы не лица: хмурые, встревоженные, злые.

- Ну наконец-то! - бросается Олег к Рите. - Пошли, - берет ее за руку.

- Что это, что? - лепечет Рита. - Я слушала телик, но ничего толком не поняла. Ой, танк...

Танк выглядывает из переулка, у всем известного, красного с золотом, дома.

- И солдаты, - шепчет Рита со страхом.

- Десантники, - поправляет ее какой-то дядечка с толстым портфелем под мышкой. - Охраняют...

- От кого? От нас? - изумляется Рита.

- Мало ли... - пожимает плечами дядечка.

Олег молча тащит Риту вперед, к листку, приклеенному на стенке. Народу все больше, но толпы как таковой нет. Тихие, сдержанные, ошеломленные люди читают какое-то воззвание и отходят, пропуская к листку других. Звучат реплики, короткие и негромкие:

- Ельцин обращается к москвичам...

- Велели к двенадцати здание освободить.

- Как же, освободить им...

- Вот мы и разделились, - непонятно и задумчиво говорит Олег.

- Что? Что? - дергает его за руку Рита. - Что ты имеешь в виду?

- Разделились на "они" и "мы", на какой-то там комитет и на просто нас, москвичей. Видишь призыв?

В четыре у парламента митинг.

- А разве у нас есть парламент? - простодушно удивляется Рита.

Ничего-то она не знает! Олег как-то звал ее с собой, в какое-то там движение, да она не пошла; надоели собрания в школе, на факультете.

- Это же совсем другое! - убеждал горячо Олег.

Убеждал, да не убедил.

Впервые смотрит Рита на Олега почтительно, снизу вверх: какой он серьезный, взрослый! Впервые замечает, как он красив. Высокий открытый лоб, смелые, широко расставленные глаза - близко посаженные Рита терпеть не может! - густые брови, а ресницы длинные, как у ребенка, и застенчивая улыбка. Но сейчас Олег непривычно серьезен, почти суров.

- Идите к танкистам! - кричит с машины севшим от напряжения голосом человек в плаще. - Убеждайте их! Разговаривайте с ними! Только не делайте из них врагов: у них положение сложное.

- Пошли! - решительно говорит Олег. - Какой-то план, видимо, есть. Так что будем делать что говорят. Вот что говорят, то и будем делать, - жестко повторяет он. - Это им не шестьдесят четвертый...

- А что, что было в шестьдесят четвертом?

- Ты разве забыла? Тогда по-тихому, по-семейному сняли Хрущева. Тоже отдыхал на море. А они собрались своей теплой компанией - Политбюро - да и сняли. Но сейчас мы этого не допустим! Дураков больше нет! Пусть подтвердят врачи, что Горбачев действительно болен! Покажут его, если он, конечно, не при смерти! Сам пусть скажет, что с ним такое произошло!

Олег шагает размашисто, широко. Говорит нервно и взвинченно. Рита еле за ним успевает.

- Смотри, танки. И бэтээры...

- Но я не понимаю, - беспомощно бормочет Рита. - Как ты их различаешь?

- Они в самом деле похожи...

Олег взглядывает на Риту и впервые за это утро чуть улыбается - нежно и снисходительно.

- Ах ты, дурочка! - обнимает ее за плечи. - Танк - это когда есть дуло. Понятно?

- Понятно.

У Александровского сада стоит целая танковая колонна. Крыши люков откинуты, торчат мальчишеские головы в шлемах. Танкисты "запирают" своими машинами Красную площадь., Олег подходит к первому танку.

- Ну что, ребята, в матерей стрелять будете? - резко и неожиданно спрашивает он, "Не так, не так, - в смятении думает Рита. - Тот же, с машины, сказал: "Не делайте из них врагов!" И, смягчая жесткие слова Олега, жалобно просит:

- Вы уж, мальчики, против нас не идите.

И неожиданно один из танкистов им отвечает - тихо и не очень уверенно:

- Да мы и не собираемся. Не беспокойтесь.

- Сынок, я понимаю: у вас приказ, - вмешивается в разговор стоящий рядом прямой старик с выправкой кадрового военного. - Но можно выполнять формально.

Что он имеет в виду? Непонятно. А мальчик в танке кивает.

"Невероятно: танки у Александровского... Сколько мы здесь сидели, отдыхая от Ленинки. Или просто так, у тюльпанов. Ждали друг друга, читали, целовались с мальчишками. И вдруг - танки..."

Между тем на Манежной под мелким дождем начинается митинг. Над грузовиком развевается российский флаг, на который все то и дело поглядывают, к которому еще не привыкли, и вот смотрят - не налюбуются, за него радуясь, им гордясь. Никогда Риту не трогала эта символика: флаги, гимны, гербы. Почему же теперь у нее на глазах слезы?

- С нами - депутаты России, - кричит в рупор с грузовика человек. - С нами - представители демократических партий. Где президент? Что с ним?

Мы требуем, чтобы он выступил перед народом! Мы объявляем бессрочную политическую забастовку!

Дождь все сильнее, и Рита, спохватившись, раскрывает зонтик.

- Мы - к вам.

Под зонтик ныряют две девушки, прижимаются к Рите.

- Стойте здесь. Я сейчас.

Олег шагнул ко второму танку.

- У нас присяга, - не дожидаясь никаких слов и призывов, говорит белобрысый, с худой, цыплячьей шеей мальчишка. Сколько же ему лет? Совсем, ну совсем пацан. - Мы ведь не сами...

- Вы давали присягу защищать свой народ и правительство, - перебивает его Олег. - А правительство - это сейчас Ельцин, потому что Горбачев неизвестно где. Нужно защищать Ельцина, а не путчистов.

И тут вмешивается наконец командир.

- Идите, идите отсюда, - нервничая, говорит он. - Сейчас пойдут бэтээры.

- Но я стою на тротуаре, - возражает Олег. - Зачем мне уходить? Они же не по тротуару пойдут. - И снова поворачивается к танкистам:

- Думайте, ребята, думайте! Поддержите хунту - всем нам жить в фашистской стране.

- Скажешь тоже - "фашистской"! - совсем разнервничался командир. Хватит нас агитировать!

Но Олега неожиданно поддерживает какой-то казах в огромной, мохнатой шапке.

- В своего, русского, палить будешь? - недоумевает он и почесывает в затылке, сдвигая шапку на лоб.

- Задавишь кого - век себе не простишь, - скорбно качает головой женщина в пестром платке.

- Можно стрелять в воздух, - думает вслух прямой старик. - Вроде бы подчинился...

- Да уйдете вы или нет? - истерически кричит командир. - Мы сейчас разворачиваемся - ив казармы, ясно?

- Чего это вы нас гоните? - возмущается в ответ лохматый дед в промасленной куртке. - Я по этой тропе еще в детский сад топал.

Общий хохот разряжает накаленную атмосферу. Ничего себе - тропа! И когда это он, интересно, топал-то в детский сад? В прошлом веке, что ли?

Дождь превращается в косой, с ветром, ливень.

Танкисты ныряют в люки, с грохотом захлопываются тяжелые крышки мальчики рады ретироваться с достоинством. Дождь барабанит по крышам.

- Уходим, уходим, - повторяет командир.

- А зачем тогда приходили? - спрашивает женщина в платке.

- А я знаю? - неожиданно и печально отвечает военный, и наступает тишина: все задумываются.

Дождь льет и льет.

- Ладно там Карабах, - размышляет на прощание казах. С мохнатой шапки стекают струйки дождя. - Но в своих...

Поддержал, называется. Ну уж, что думал, то и сказал...

Олег, мокрый, разгоряченный первой победой, возвращается к Рите, ныряет под зонтик, сильными большими руками по-хозяйски обнимает незнакомых девушек, и Рита чувствует укол ревности. Но Олег, конечно, ничего такого не замечает.

- Ух ты, троллейбусы! - радуется он. - Какая-никакая, а техника!

А Рита и не заметила, как подошли и встали у "Москвы" и "Националя" троллейбусы. На крыше одного - тоже оратор. Значит, с нами? За нас? Ура!

Ораторы сменяют друг друга. Все, что они говорят, давно всем известно, но пусть, пусть говорят: с ними как-то увереннее.

- Пора к Белому дому, - решает Олег. - Говорят, на Калининском тоже танки.

И в самом деле, на проспекте стояли танки. Да еще выглядывало длинное дуло с Садовой. Ах, сволочи!

- Вы откуда, ребята?

- Рязанские мы. Подняли по тревоге, ночью. Утром смотрим - - Москва.

- Вы уж нас не давите, ладно? Никогда этого не забудете и себе не простите.

- Разговорчики! Задраить люки!

Этот командир порешительнее.

***

- Вот он. Белый дом...

Действительно, белый. И очень красивый. А вокруг море людей, и, что странно, полным-полно пожилых.

- Шестидесятники, - говорит Олег, и Рита не смеет переспросить: ничего-то она не знает. Олег решит, что она просто дурочка.

- Что это? - ахает Рита.

На глазах растут - никогда не думала, что увидит своими глазами, самые настоящие баррикады.

Где-то рядом, как видно, стройка, потому что полно бетонных кубов и каких-то длинных железных прутьев. Двое парней торжественно, но не без юмора тащат панцирную, от кровати, сетку, а еще двое - железную скамью - из тех, что уродуют скверы.

- Становись!

И вот уже Олег с Ритой стоят в длинной - не видно конца - цепочке, передавая из рук в руки булыжники.

- Кто будет дежурить у пятого подъезда?

- Мы! - говорят они вместе.

Баррикады все выше и выше. Рите кажутся они беспредельными, несокрушимыми.

- Ах ты, дурочка, - ласково говорит Олег. - Для танка это совсем не преграда.

- А что преграда? - пугается Рита.

- Мы, - просто отвечает Олег. - Ты и я. И этот старик. И та женщина. Все мы - преграда.

Рита смотрит на Олега во все глаза. Не может быть, чтобы она, такая глупая, ничего в серьезном не понимающая, ему действительно нравилась. Господи, какая чепуха лезет в голову! "Решается судьба, будущее нас всех, а я..." Лязг гусениц прерывает сумбурные мысли. Медленно и неукротимо ползет к Белому дому танк - вблизи он кажется таким огромным! - и перед ним - что это? - разбирают только что выстроенную баррикаду.

Зачем? Почему? - шепчет Рита: от ужаса у нее пропал голос.

- Не бойся, - обнимает ее за плечи Олег. - Этот уже за нас. Видишь российский флаг?

- А не обманет? - сомневается Рита.

- Не обманет. Смотри: в дуле гвоздика.

Рита не может оторвать взгляд от флага. Где-то такой уже видела. Не на Манежной, раньше. Но где?

Когда? Не помнит. "Ельцин, Ельцин", - скандируют люди.

- Не надо Ельцина, - пугается Рита. - Вдруг его тут прямо и схватят?

Олег не успевает ответить. Мощный гул волнами прокатывается по площади: высоко над всеми, на балконе Белого дома, окруженный соратниками, возникает седой, крепко сбитый, уверенный в себе человек.

Это и есть Ельцин.

- Граждане России, - неторопливо басит он, и у Риты сжимается от волнения горло.

Хриплый властный голос медленно роняет чугунные, литые фразы. Этот человек ничего не боится.

Будто и не сидит он сейчас в осаде, и нет на улицах Москвы танков, будто ничто ему не грозит. Второй раз, минуя партийные, государственные структуры, обращается он напрямую к народу, опирается на него.

Второй раз это ему удается.

Кто-то сует Рите листовки.

- Идите теперь домой. Ночью женщинам здесь делать нечего. Вот клей. Ей дают маленький карандашик, каких Рита еще не видела. - Расклейте по дороге листовки. Надо, чтобы "спальные районы" Москвы знали: с завтрашнего дня - забастовка.

Рита читает листовку: "Нет - хунте! Объявляем всеобщую политическую забастовку. Все - на защиту Белого дома! Спасем нашу юную демократию!"

- Иди, - мягко говорит Олег и ласково проводит рукой по мокрым Ритиным волосам. - Вот тебе ручка: о забастовке можно писать и на объявлениях.

Будь осторожна. Приходи завтра. Наш подъезд - пятый, помнишь? Расклей все до темноты.

- Иду, сейчас... Я осторожно... И ты... Хороню?

Что с ней такое? Что в ней происходит? Она вся - как натянутая струна и так остро чувствует, что они с Олегом теперь вместе. Он заботится о ней, он о ней беспокоится... Как, оказывается, ей этого не хватало!

Рита чуть не плачет от счастья. На столбах, заборах, домах расклеивает призывы, чувствуя себя такой важной, необходимой, единой с теми, кто остался на площади. На объявлениях - о дискотеках, продаже щенков, обмене квартир - приписывает несколько слов о завтрашней забастовке. И еще дает листовку танкисту. Он молча кивает, прячет листовку за пазуху.

- Дай и другим почитать, - просит Рита. - А то у меня их мало.

Танкист снова кивает.

Как странно и хорошо! Неужели все это происходит с ней? Неужели на дворе год девяносто первый, а не, например, пятый или семнадцатый? Неужели это она строила под дождем баррикады, а теперь расклеивает листовки? Сон... Все - как сон. Когда спишь и знаешь, что видишь сон и ничего с тобой не случится.

Те, трое, попавшие потом под танк, тоже, наверное, так думали...

Рита промокла насквозь. Но ей почему-то совсем не холодно"

Глава 4

- Где ты была? - спрашивает мама, мельком взглянув на Ритино отражение в зеркале. Она сидит на маленьком пуфике перед трельяжем и накручивает на золотистые волосы крупные бигуди. - Представляешь, я сегодня прослушала все "Лебединое озеро", по телевизору, от начала и до конца. Давно нас так не радовали! Такое глубокое наслаждение... Нет, что ни говори, а лиричнее Чайковского композитора нет. Да, кстати, тебе звонила твоя Валя. Кажется, на что-то обижена.

Рита стоит, уставясь матери в спину. Она, что ли, ничего не знает? Но этого не может быть! Не только же "Лебединое..." показывал телик.

- А у нас спектакль отменили, - продолжает мама. - И завтрашнюю репетицию. Вот отосплюсь!

Рита подходит к матери, садится перед ней на карточки, заглядывает в лицо.

- Мамочка, неужели ты ни о чем не слышала?

- Слышала, слышала, - улыбается мама. - Увидишь, детка, все обойдется. Ну какие они правители, эти.., как их там... Смешное такое название...

- ГКЧП, - подсказывает Рита.

- Вот-вот, - смеется мама. - С такими-то физиономиями... У нас их бы и в массовку не взяли, не то что на главные партии. Жаль, сорвали спектакль, да какой... - И вдруг рука ее замирает, она испуганно смотрит на Риту. Детка, а почему ты вся мокрая? У тебя же есть зонт! Деточка, я надеюсь, ты не была там, на площади? Ты уж туда не ходи, ладно?

- Почему? - вскидывает голову Рита.

Тонкие пальцы матери касаются ее подбородка.

- Потому что ты еще дурочка, - певуче говорит мать, - а это взрослые игры.

- Никакие там не игры, - вырывается от матери Рита. Она оскорблена и возмущена.

- Ну пусть не игры, - легко соглашается с рассерженной Ритой мама. Все равно не ходи. Танки в городе... Подумать только! Что-нибудь да порушат.

- Почему?

- Тесно им потому что, - не очень понятно отвечает мать. - Им подавай широкое поле... Танк в городе - что слон в посудной лавке.

- Ты всегда мыслишь образами, - ворчит Рита.

- Для певицы это не недостаток, - снова смеется мама, но лицо ее тут же становится опять серьезным. - Ты еще только начинаешь жить, доченька.

Дай мне слово, что не пойдешь.

- Не дам! - упрямо вскидывает голову Рита.

На телефонный звонок бросается как тигр: один прыжок - и она уже у аппарата.

- Рит, ты? - кричит Олег. - А у нас подкрепление! Прибыли автобусы, пригнали со стройки кран!

Баррикады теперь высоченные! Вот теперь они, пожалуй, уже преграда... И еще подвезли вагончики.

- Какие?

- Ну-у-у, туалеты... А то представляешь, во что превратится площадь?.. Коммерсанты раздают бутерброды... Но это так, пустяки. Главное - у каждого окна сидит снайпер. Основная защита - внутри...

У Риты от обиды перехватывает горло: такие события, а ее прогнали!

- Але, Рит, але!

- Слушаю.

- Включай "Эхо Москвы"! Ищи на средних волнах! Их то прерывают, то они снова в эфире. Все!

Пока! Бегу на смену.

К "Эху" прислушивается даже мама - правда, она закрутила уже бигуди. "Сегодня ночью возможна атака", - предупреждает радио, и Рита впервые видит, как мама крестится. "Может, не надо было мне уходить, - тревожится Рита. - Так ведь велели!

Начнется что-то серьезное, а мы тут попадаем в обморок,.." И она ставит будильник на шесть утра.

- Я тебя не пущу, - слабо говорит мама, явно не веря в действенность собственных слов.

***

Полночи слушает Рита "Эхо Москвы", положив под подушку приемник. Сообщения тревожные, нервные: в Москву идут новые танки - на смену тем белобрысым мальчикам и их командирам, не очень решительным. Похоже, готовится штурм. "Ах ты, дурочка! Для танка это совсем не преграда, вспоминает Рита. - А что преграда? Мы. Ты и я. И этот старик..." Там, у пятого подъезда, вместе с другими стоит против танков ее безоружный Олег.

- Они не решатся нас раздавить...

Но ведь в Китае решилась. И в Тбилиси. И в Вильнюсе... За прошедший день Рита узнала многое - то, что как-то проходило мимо ушей, скользило по краю сознания. Значит, танки. А в них, наверное, уже не мальчики. И с этими танкистами никто, как с теми, вчерашними, не разговаривал, листовки им не давал... В три часа радио замолчало, и Рита мгновенно провалилась в глубокий сон. Казалось, только закрыла глаза, а уже утро, звенит, заливаясь, будильник. Тут же, еще не встав, включила "Эхо".

- Поезжайте к Белому дому! - призывал взволнованный голос. - Смените тех, кто провел здесь ночь. Они замерзли, устали! - "Значит, не было штурма. Слава тебе, Господи!"

Дождь льет как проклятый, как нанятый. Тихо, словно вор, Рита выскальзывает из постели, влезает в брюки, натягивает на себя свитер. Ничего себе август!

И тут входит мама. Боже мой, мама! Да она сроду раньше десяти не встает.

- Доченька, не уезжай, - жалобно просит она. - Там страшно.

- Мне страшно дома, - отвечает Рита, и это правда. - Там страх проходит: нас много.

- Что я буду делать, если с тобой что-то случится?

Мамины глаза наполняются слезами. И, глядя В эти полные слез глаза не помнит Рита, чтобы мама из-за нее когда-нибудь плакала, - не успев сообразить, что такое она говорит, Рита врезает матери ев всей жестокостью молодости:

- Ничего, у тебя есть твоя опера. И Аркадий Семенович.

Слезы высыхают сразу, будто кто стер их платком. Мама смотрит на дочь долгим взглядом.

- Спасибо. Утешила.

Она поворачивается к Рите спиной, идет на кухню.

- Я буду тебе звонить, - говорит ей вслед, сразу раскаявшись, Рита.

- Да-да, позванивай, - иронически отвечает мама.

Потом останавливается и пробует отговорить дочь в последний раз:

- Что, собственно говоря, ты можешь сделать? Ведь ты женщина.

- - Нужно присутствие, мама, - виновато объясняет Рита. - И еще йод, бинты, вата - просили по "Эху".

Мама не говорит ничего, но когда Рита входит на кухню, кроме яичницы с колбасой, на краю стола все это для нее уже приготовлено.

- Мамочка! - счастливо, восклицает Рита. - Как я тебя люблю!

- Нет, дочь, не любишь, - неожиданно и страшно отвечает мать. - И мне тебя очень жаль.

Она снова уходит - теперь уже из кухни В комнату. Последнее слово всегда за ней. "Она не может так чувствовать, - потерянно думает Рита. Она Просто обиделась за Аркадия Семеновича. И за оперу. Не правда, что я ее не люблю! А она? Она меня - любит?"

Рита не успевает додумать ужасную мысль до конца.

Входит мама, вынимает из буфета термос, наливает в него крепкий чай, сыплет, стараясь попасть в маленькое отверстие, сахар, ставит термос перед Ритой. Все это - молча.

- - Нет, мамочка, нет! - бросается ей на шею Рита. - Как ты можешь так думать?

- Хорошо, если мне это только кажется, - не глядя на Риту, сухо отвечает мать.

***

Эскалатор заполнен людьми, бежать невозможно, и приходится, сдерживая себя, стоять.

- Что ж за дождь такой несусветный? - слышит Рита за своей спиной. Может, распылили какую аэрозоль? Как во Вьетнаме...

- А зачем?

- Чтобы нас разогнать. Ну уж нет, не дождетесь!

Тоже, значит, едут к Белому дому.

На площади народу так мало, что Рита падает духом: еще день-два, и люди устанут, отчаются, разойдутся, махнув на все рукой, по домам. Откуда-то, как из-под земли, выныривает Олег.

- Ничего, ничего, - ободряет он Риту. , - Просто рано еще. Очень рано. А ты молодец! Ух ты, термос!

- Мама дала.

- Не ругалась?

- Просила.

- Хорошо, что моя далеко, - смеется Олег. Глаза блестят от бессонницы.

- Да, тебе повезло!

- Ну ладно, пошли! Вон наш подъезд.

Вокруг Белого дома живое кольцо. То и дело возникают какие-то слухи: идут танки - не идут танки. И тогда все берут друг друга за руки, кольцо сжимая. Хоть бы скорее, что ли! Ведь ждать - самое трудное.

- Отойдите подальше, метров на пятьдесят! - командует с балкона рупор.

Все послушно отходят. Людей все больше, и кажется, ничего уже не случится. Первая, самая трудная ночь позади.

- Батюшки, кофе! Да еще в стаканчиках!

- Кооператоры постарались.

- В двенадцать митинг на Манежной, - говорит Олег. - Иди. Я еще подежурю.

- Нет...

- Ты мне расскажешь. Вы же придете сюда.

- Ладно.

Рите радостно ему подчиняться. Она всегда будет подчиняться ему.

Под землей, в метро, мокро и душно. Стены сплошь оклеены листовками. Их молча, внимательно, хмуро читают. Две пожилые женщины в темных скользких плащах взывают к читающим:

- Идите на площадь! Мужчины! Вы-то что здесь, делаете?

Рита трогает одну из них за рукав.

- Успокойтесь, нас там много - Да? - радуется женщина.

Вот и Манежная. А на нее не пускают! Хорошо хоть удалось выбраться из метро: выход почему-то открыт. Да, но что же делать? - Идите все к Моссовету! - словно подслушав Ритины мысли, кричит какой-то мужчина с троллейбуса - тоже в рупор. - Митинг перенесен к Моссовету!

От Манежной до Моссовета всего один квартал, но какой... Вдоль по Тверской, по обе стороны, стоят рядами омоновцы - в касках, бронежилетах, со щитами, дубинками. Кто они, вообще говоря, такие? Рита не очень-то знает. "Спрошу потом у Олега..."

Она идет вместе со всеми как сквозь строй. Впереди - вот он уже, Моссовет. И вдруг люди начинают оглядываться - туда, на Манежную площадь, танки перегородили за ними Тверскую. И - что это? - из переулка, где было когда-то кафе "Отдых", тоже выползают танки, а им навстречу, из узкой улочки у Моссовета, - бэтээры. Вот-вот замкнется кольцо, и окажутся все в ловушке. "Им и давить нас не придется, - со странным спокойствием думает Рита. - На таком пятачке сами друг друга подавим... Надо держаться середины, чтоб не прижали к стене,.. А я так и не объяснилась с мамой ."

Но танки и бэтээры, не сойдясь всего ничего, останавливаются и пропускают людей к Моссовету, - Где тут логика? - нервно посмеивается какой-то очкарик. - И что там, на балконе, написано? Ни черта не вижу!

- "Путчисты пойдут под суд, - читает для него Рита. - Не идите с ними!"

Начинается митинг.

***

Если бы Рите кто-то сказал, что она может идти в огромной разноцветной колонне и кричать, выбрасывая вверх кулак: "Нет - хунте.!" - она бы ни за что не поверила. Сроду не ходила ни на какие демонстрации, всегда ей казалось это глупым, ненужным. И мама тем более не ходила: берегла голос и вообще себя. Но разве сравнить те, никому не нужные, демонстрации с этой? Что все годы, собственно говоря, демонстрировалось? Лояльность властям? Теперь же они протестовали и требовали, и Рита чувствовала в себе такую свободу и силу, такую прекрасную общность с идущими рядом, какой не чувствовала никогда.

- Нет - хунте! Нет - хунте!

Их было много. Они запрудили собой всю улицу.

И они были силой. Парень, шагавший рядом с Ритой, показал куда-то в небо:

- Смотрите, кто это?

- Где? - не поняла Рита.

- Там, на крыше.

- Да, видно, снайперы, - ответил кто-то из их шеренги.

"Неужели снайперы? - ахнула про себя Рита. - Но они ведь только фотографируют, - успокоила себя, приглядевшись. - А если получат приказ? Если прозвучит хоть один выстрел? Начнется такая кровавая каша..." Но выстрела не случилось, и колонна со знаменем, с морем разноцветных флагов влилась в бушующее вокруг Белого дома море.

- Вы откуда?

- От Моссовета.

- Ур-р-ра!

А знамя было таким огромным, что им опоясали Белый дом.

И здесь тоже был митинг.

- Держитесь, дорогие мои, - сказал один из русских, прилетевший на Конгресс соотечественников и оказавшийся "в нужный день в нужном месте". Путчи удаются лишь в первые часы, сразу! Вы уже победили.

- Господа, - негромко, лениво заговорил миллионер Боровой, наш миллионер, доморощенный, - бизнес не поддерживает комитет, биржи приостанавливают свою работу. Благодарю вас!

Какой сытый, какой холеный голос... Какой он совсем другой... Рита впервые видела миллионера.

- А теперь самое трудное, - сурово объявил рупор. - Женщин просим уйти: возможна газовая атака. Мужчин - разбиться на сотни, сотенные пусть подойдут к подъездам. Принесите, у кого есть в учреждениях, противогазы. Позвоните по кодам в другие города. Расскажите о митинге, о том, что у нас происходит. - Хорошо бы найти Олега... Но разве отыщешь его в толпе?. И к пятому подъезду не подойти. Придется подчиниться рупору. Нехотя идет Рита к метро. По Дороге к ней не очень решительно подгребает невысокий парнишка.

- Слушайте, что тут у вас происходит?

- У нас? - изумляется Рита. - А вы откуда?

- Из Вологды.

- А когда приехали?

- Сегодня утром.

- И ничего не знаете?

- Таксист сказал: Горбачева сняли. Нет, правда, ну чего вы смеетесь?

Риту и в самом деле душит дурацкий, истерический смех.

- У нас происходит государственный переворот, - отсмеявшись, сообщает она и добавляет не без ехидства:

- Между прочим, у вас тоже, хотя вы и из Вологды.

***

- Тебе известно, что объявлен комендантский час? - нервно встречает Риту мама. Для подмоги рядом сидит Аркадий Семенович. - Может, хватит играть в бирюльки?

- В какие бирюльки? - вспыхивает Рита.

Только что она была на такой высоте, чувствовала за все такую ответственность...

- Ритка, держитесь! - кричала вчера по телефону Тамара из Питера. - У нас тут на телевидение прорвался Собчак. От нас вам идет подмога! Держитесь, Рита! Все говорят, все зависит сейчас от Москвы, от вас!

Дома Рита снова превратилась в ребенка.

- Ну зачем ты так, Катенька, - басит Аркадий Семенович, ласково поглаживая ее руку. - Это не бирюльки, это серьезно.

А глаза такие хитрющие...

- Хорошо, - нехотя сдается мама. - Пусть серьезно. - И вдруг снова вспыхивает, пальцы ее дрожат. - Как-нибудь без тебя разберутся! Тоже мне воин! Что ты одна можешь сделать?

- Я там не одна.

- Не придирайся к словам! Ты знаешь, что я имею в виду.

- Не знаю.

- Ну-ну, девочки, - снова встревает Аркадий Семенович. - Зачем же так?

- А вас не спрашивают! - гневно бросает ему в ответ Рита и скрывается в ванной.

Она лежит в теплой, ласкающей кожу воде, и горькие слезы капают в эту воду. Их двое, а она одна. Вот если бы Олег был рядом! Он нашелся бы что сказать!

Потому что он умный и смелый. И еще - красивый.

"Но ты не любишь его", - шепчет ей кто-то. "А может, я вообще не полюблю?" - со страхом думает Рита.

- Иди ужинать, баррикадница, - примирительно стучит костяшками пальцев в дверь мама.

- Сейчас, - принимает мировую Рита.

На столе ее любимый торт "Прага". На столе жареная курица. Мама успокоилась. Или взяла себя в руки. У Аркадия Семеновича весело блестят глаза: похоже, уже чуть-чуть выпил.

- Тяпнем по маленькой? - хитро подмигивает он Рите. - Матери нельзя, но тебе-то можно? Давай, а? Мой персональный коньяк.

И Рита невольно улыбается этому хитрецу в ответ.

Глава 5

В ту августовскую ночь на пересечении Садового с Калининским пролилась кровь. В город вошли новые танки; депутаты, выехавшие им навстречу, не смогли танки остановить. И что знали о ситуации в городе новые эти танкисты? Разве представляли они, какое на улицах столпотворение? Вот и разбились о танк три молодые жизни, подобранные судьбой как специально: рабочий, художник, кооператор. Не удалось слону аккуратненько пройтись в тесной посудной лавке. Утром потрясенный город узнал обо всем. Авантюра захлебнулась в крови, но не в собственной.

- Она была обречена еще раньше, - сказал Олег. - Живые люди встали на пути танков. Чтобы победить, нужно было передавить нас всех.

Дождь, словно выполнив свое таинственное предназначение, прекратился как по команде. Выглянуло солнце, осветив смертельно уставшую за эти дни площадь. Рита с Олегом, постелив на мокрую траву его плащ, уселись рядом, мирно жуя бутерброды. По радио передавали Чрезвычайный съезд, сообщили, что путчисты бежали во Внуково, но их никуда не выпустят - вся площадь завопила "ура", - что группа "Альфа" - кто такие, что за группа? - отказалась прошлой ночью штурмовать Белый дом.

Такая усталость вдруг навалилась на Риту, что, положив голову на плечо Олега, она на мгновение заснула. Олег покосился на ее милый профиль, осторожно обнял за плечи, чтобы ей было удобно. Но Рита уже открыла глаза.

- Нет, я не сплю, ты не думай.

Стройное пение приближалось к ним, к памятнику баррикадам пятого года. Это пришли с молитвами верующие. Молоденький послушник сел рядом с Олегом и Ритой на большой прозрачный пакет.

- Ну, вот и все, - выдохнула отдохновенно Рита; - Ничего у них не получилось.

- Ничего и не могло получиться, - живо откликнулся послушник, - потому что начали они свое злое дело в великий праздник Преображения. Богородица защитила, спасла.

- Ну-у-у, это спорно, - обиженно протянул Олег.

"Богородица... Скажет тоже... Да если б не мы..."

- Отец Иоанн поведал, - дребезжащим тенорком продолжал послушник. Почему танки вдруг останавливаются? Потому что Господь входит в сердца. Почему головорезы из "Альфы" (Господи, прости меня, грешного!) не пошли на штурм? Господь сподобил и удержал.

- Потому что у них уже есть опыт, - отстаивает свое Олег. - Тбилиси, Баку, Вильнюс.

- Они уже знают, - подхватывает Рита, - что есть приказы преступные.

Паренек качает отрицательно головой. В глазах свет и покой.

- Господь просветил. Богородица остановила.

Он приводит исторические примеры, цитирует Библию. Рита слушает и не слушает, щурясь на долгожданное солнце, всей кожей, всем нутром своим ощущая, что все действительно кончено и она с Олегом и все другие не позволили снова сбросить их в грязь. Ах, как устала она! Казалось, и шагу сделать не сможет!

Но они все же прошлись по запруженной людьми площади, почитали, что там наклеено на столбах. Воззвание Алексия... Краткие сообщения: Ленинград подготовил шесть батальонов в помощь Москве; в ЦК началось уничтожение служебных бумаг; объявила комитет вне закона Молдавия...

- Пошли ко мне, - сказал Олег. - В общежитие. Там и отметим.

- Пошли. Только я позвоню маме.

***

Никого в общежитии не было: август, еще каникулы. Те же, кто, как Олег, приехал раньше, праздновали победу - далеко, в центре города: у Белого дома; на площади Дзержинского, где дружно - "и раз, и два" пытались свергнуть с пьедестала высокомерного, в длинной шинели, бронзового чекиста; на Старой площади, где, совсем ошалев, рвались в ЦК, чтобы все к чертовой матери там порушить. Это была уже другая компания - озорная, яростно взбудораженная, под хмельком, - защитники отдыхали. Разбрелись по домам, усталые и не очень веселые.

- Заходи, - сказал волнуясь Олег и сделал шаг назад, пропуская вперед Риту.

Так вот как живут аспиранты... Очень даже неплохо.

Прихожая, душ, туалет - на двоих, комната - своя у каждого.

- Хочешь вымыть руки? Идем, я тебе все покажу.

Чистое полотенце, нетронутый, новый кусок мыла.

"Он знал, что мы приедем к нему, - поняла Рита, и сердце заколотилось часто-часто, как у зайчика, попавшего в западню. - Что ж, значит, так тому и быть".

Когда она вышла из ванной, верхний свет уже был Погашен, горела неяркая настольная лампа, на столе стояла узкая и высокая бутылка вина, два фужера, гроздья иссиня-черного винограда свешивались из вазы.

Не глядя на Риту, Олег налил в фужеры вина.

- За победу, - сказал он, и они чокнулись, держа фужеры за тонкие ножки. Хрустальный звон разрезал напряженную тишину.

Рита выпила бокал до дна. Как вкусно... Протянула руку за виноградом. Он был сладким-сладким, почти как изюм.

- Прости, больше нет ничего.

- Ничего и не надо.

Вино обожгло пустой желудок. Ноги стали тяжелыми. Трехдневная усталость заявляла о себе все отчетливее.

- За нас, - снова налил в фужеры вино Олег. - Или нет - за тебя. Сколько девчонок отсиделось в эти дни дома!

- И мальчишек, - устало улыбнулась Рита.

Она снова выпила бокал до дна, совершенно сознательно напиваясь. Пусть это произойдет скорее, раз уж так суждено. Потому что должно же это когда-нибудь произойти? Ей уже много лет - пошел третий десяток, - а она до сих пор ничего не знает, понятия не имеет, что это такое - то, о чем поют песни, слагают стихи, пишут романы, то, ради чего и "стоит, собственно говоря, жить.

- Ну?

Ласково улыбаясь, Олег присел перед Ритой на корточки. Рита обняла его, положила голову ему на плечо.

- Кружится комната, - смущенно призналась она - Ах ты, пьяница...

Ужасно хотелось лечь, вытянуться в постели, закрыть глаза и уснуть крепким сном.

- Уложить тебя спать? - словно подслушал ее мысли Олег.

- Уложи.

Олег тут же встал, вынул из ящика свежее, накрахмаленное белье, натянул наволочку на подушку, одним широким взмахом постелил простыню, загнул одеяло конвертом, как учили в армии, бросил на постель рубаху.

- Это тебе, вместо ночнушки. Я пошел в ванную.

Он говорил нервно, отрывисто, не глядя на Риту.

И так же, не глядя на Риту, ушел в ванную и закрыл за собой дверь.

Рите вдруг стало страшно. Что она делает? Зачем? Ведь ей не хочется! Она подошла к окну - ноги были чугунными, не своими, - перед ней лежала ночная Москва, отдыхая после внезапного бунта. Здесь, на Воробьевых горах, было тихо Рита быстро разделась, оставив на себе только трусики, надела широкую, длинную, до бедер, рубаху и нырнула в постель.

Широко открытыми глазами смотрела она на стол и стоявшие там фужеры, на лампу, картину на противоположной стене. Все кружилось, качалось, подрагивало Рита резко села. "Что за глупости? Не так уж много я выпила!" Фужеры, лампа, картина чуть-чуть успокоились. Легла - снова затанцевали. Так она и сказала Олегу, когда он вошел - свежий, душистый, пахнущий мятой, с мокрыми волосами.

- Это я виноват, - сокрушенно признался он. - Надо было купить закуски. Хочешь в душ?

Станет легче.

- Да я там упаду, - сказала Рита. На самом деле ей просто лень было вылезать из-под одеяла.

- Я тебя поддержу, - волнуясь, сказал Олег, нагнулся и обнял Риту.

"Ну уж нет", - подумала Рита, сразу вспомнив американские сериалы" герой и героиня под душем или нежатся в белой пене . Это о них, об этих вот сериалах, что ли, говорила в первый день путча дикторша с несчастным лицом, призывая от имени невесть откуда взявшегося комитета бороться с сексом и порнографией? Рита тихонечко засмеялась.

- Ты чего? - вспыхнув, отпрянул от нее Олег, но она снова притянула его к себе.

Едва уловимый запах мяты, мокрые волосы, прохладная свежая кожа Олега принесли с собой странный покой Тело его Риту не волновало, нет, и уж тем более не возбуждало, но ужасно не хотелось его отпускать.

- Я вспомнила...

- Что?

- Как радовалась мама, что удалось - от начала и до конца - посмотреть и послушать "Лебединое озеро".

- Ну, это старый прием. Помнишь, как хоронили в "позднем застое" вождей? Брежнева, Андропова, Черненко... Для любителей классической музыки - праздничные, святые дни. Радио днями не выключалось!

Олег оторвался-таки от Риты, подошел к столу, налил в фужеры вина, пододвинул к тахте стул, поставил на него фужеры и вазу с фруктами и нырнул к Рите под одеяло.

- Пить так пить! - сказал он, обнимая ее.

И так было тепло и уютно, так не хотелось ничего разрушать, что у Риты вырвалось жалобное, просящее:

- А ты меня не тронешь?

Рука, потянувшаяся за фужером, замерла на полпути. Олег помолчал, потом все-таки взял фужер, протянул Рите.

- Нет, мой родной, - тихо сказал он. - Все будет так, как ты хочешь. Я понимаю: ты устала. Ешь виноград. Утром сбегаю, куплю еды. Пока ты спишь.

Хорошо?

Огромная тяжесть свалилась с души у Риты. Огромная благодарность затопила ее. Какой он хороший!

Таких сейчас не бывает, Валька права... Она выпила сладкое, как аромат юга, вино, уже не боясь быть пьяной, вообще не боясь ничего, съела кисть винограда - "Ой, как хорошо!" - прижалась к надежному мужскому плечу и заснула крепким сном.

Всю ночь чувствовала она, как сильная рука поглаживает ее волосы, теплые губы целуют в щеку, слышала - или ей снилось? - ласковые слова. Утром проснулась раньше Олега и долго рассматривала красивое, серьезное лицо, осторожно провела пальцем по широким бровям, коснулась чуть заметной ямочки на подбородке, потом перелезла через Олега и скрылась в душе. Когда же вернулась, то увидела, что Олег не спит.

- Теперь моя очередь, - с непонятным смущением пробормотал он, встал как-то боком, так же, боком, прошел мимо Риты и исчез в ванной.

"Сейчас все будет", - со страхом и радостью подумала Рита и легла на спину, инстинктивно сжав ноги. Она ждала Олега, сердце ее колотилось, и когда он вошел, Рита протянула к нему руки, и он понял, что да, можно, теперь можно, его зовут и хотят. Только надо быть очень бережным, осторожным, чтобы не испугать, не разочаровать, не обидеть. Потому что это ведь не просто девушка, а его будущая жена. Он ни секунды не сомневался, что первый у Риты и все-таки, когда убедился в этом, растрогался и разволновался до слез.

- Тебе не больно? Ничего? Хочешь помыться?

Вот полотенце. Ты лежи, лежи, я сбегаю в магазин.

Притихшая Рита лежала на боку, поджав к животу ноги, а он суетился вокруг нее и все старался заглянуть Рите в глаза: как ей было? Говорят, у них все по-другому, говорят, женщина в девушке просыпается не сразу...

- Ну, я пошел?

- Приходи скорее.

Он твердил про себя эти два слова как заклинание. "Приходи скорее..." Она его ждет, зовет, любит!

Какое чудесное, ясное, полное солнца утро! Какие приветливые, милые продавщицы! Гляди-ка, пельмени! До чего же ему везет! Олег купил сразу две пачки, к ним - масло и уксус и рванул назад, к Рите. Какое счастье, что она оказалась девушкой! Пусть глупость, пусть предрассудок, но подумать, "что, кто-то там до него... Ревность полоснула так остро, что Олег даже остановился. "Ты чего? - одернул себя. - Ведь ничего же нет, чудила! Так чего ж ты, а?"

Когда он вошел, Рита сидела на подоконнике, обхватив руками колени, щурясь на солнце, по которому за эти три проливных дня так соскучилась. Белая, с кружевами, кофточка, широкая юбка, подчеркивающая стройность талии, тонкий на запястье браслет. "Какая она красивая!" Олег замер у двери, словно увидел Риту впервые.

- Осторожно, не вывались, - сказал с тревогой.

- - Да у вас широкие подоконники, - засмеялась Рита.

- Вдруг закружится голова?

Олег положил покупки на стол, подошел к Рите.

Мигом очутилась она в кольце его сильных рук.

- Сейчас я тебя накормлю, - сказал он.

Рита живо спрыгнула с подоконника.

- Что там у тебя? Пельмени? Я сама тебя накормлю: это женское дело. Так интересно, так внове было называть себя женщиной! - Где тут у вас кухня?

- В конце коридора.

- - А кастрюля где?

Рита хозяйничала. Олег радостно ей подчинялся.

Оба пробовали свои от века предназначенные им роли и радовались, что роли эти у них получаются.

- Вот и пельмени!

Рита торжественно внесла в комнату большую кастрюлю. Олег достал из серванта тарелки, вилки, ложки.

- Ух ты, уксус!

Потом они вместе мыли посуду, потом, спохватившись, Рита позвонила маме, но мама была уже в театре. А в театр Рита звонить не решилась: шла репетиция.

"Ей все равно, - обиженно подумала Рита. - Сказала, что, может быть, заночую у Вали, - она и поверила. Другая бы сто раз позвонила..."

- Пойдешь за меня? - неожиданно спросил Олег, когда, вымыв посуду, они уселись рядышком на тахту.

Сколько раз задавал он этот вопрос, но всегда это было как-то не очень серьезно, и Рита, кокетничая, отшучивалась, смеялась, ощущая свою полную над Олегом власть. Теперь что-то сместилось, Рита чувствовала какую-то от Олега зависимость, очень похожую на ту, что чувствовали наши бабушки и прабабушки, умолявшие своих соблазнителей "покрыть грех".

- Не знаю, - нахмурилась Рита. - Ты думаешь, раз я у тебя осталась...

- Да нет же, нет! - вскричал Олег, сжимая Ритины руки. - Совсем не поэтому! - И вдруг замолчал.

- Ты что? - робко коснулась его руки Рита.

- А может быть, и поэтому, - задумчиво сказал Олег, обнял Риту, погладил как маленькую по голове. - Так с тобой хорошо... И как ты внесла пельмени, подпоясавшись полотенцем, и как сидела на подоконнике...

Он говорил о простом, будничном, будто забыв о прошедшей ночи, хотя только о ней и думал. Господи, как он хотел эту девчонку - гордую, глупенькую, такую отважную и несовременную! Умирал от желания, но себя стреножил: видел, что Рита ждет и боится, готова его принять и готова к решительному отпору.

Что победит? Что переборет? Пусть захочет сама!

- Пошли погуляем? - небрежно предложил он и увидел мгновенное изумление, мелькнувшее в серых глазах.

- Надо домой, - неопределенно ответила Рита.

- Так ведь Екатерина Ивановна в театре, - напомнил Олег.

- Все равно.

Рите было обидно. Она была как-то разочарована.

Почему, интересно, он к ней не пристает? Смутное беспокойство, что-то похожее на ревность и неуверенность - в себе неуверенность! - шевельнулось в душе. Странно... Нет, это странно... Она ему не понравилась? Он сравнил ее с кем-то другим? Однажды она его о чем-то таком спросила, и Олег как ни в чем не бывало сказал: "У всех мужчин есть своя, мужская, жизнь". Тогда ей стало интересно - фраза показалась значительной и загадочной, - теперь, задним числом, - тревожно. У него кто-то есть в этой его мужской жизни? Женщина, которая надеется, ждет...

- У тебя кто-то есть? - так и спросила Рита.

- Конечно, - широко улыбнулся Олег. - Ты!

- Я серьезно.

- И я серьезно. Уже давно - только ты.

- Но я же... Но мы же... Мы не были вместе, - смешалась Рита.

- Ага, вот именно! - Теперь он уже смеялся.

Жемчугом блестели зубы на загорелом лице, веселились карие насмешливые глаза. - Так что давай выходи за меня поскорее, а то надоело усмирять плоть в бассейне да в борьбе с путчистами.

Олег расхохотался, прижал Риту к себе, и она засмеялась тоже. Какой, парень хочет на ней жениться!

Умный, красивый, уже и диссертация у него наготове, а она-то, дурочка...

- А где мы будем жить? - спросила Рита, и это было уже согласием.

- Получим семейный блок, - живо ответил Олег. - Пишу заявление, прилагаю копию свидетельства о браке, и все дела!

Здорово! У Риты даже дух захватило от радости.

Жить здесь, в такой красоте! Стать в одночасье самостоятельной! А как же мама? "Вот и пусть воркует со своим Аркадием Семеновичем, - злорадно подумала Рита. - А то: "Доченька, ты когда сегодня вернешься?" Уж будто я не знаю, почему она спрашивает".

- Ладно, - с достоинством согласилась Рита. - Только сначала съездим к моей маме. Надо же испросить у нее разрешения?

Последнее предложение прозвучало с иронией, но Олег ее не заметил. Он вскочил, схватил на руки Риту и вместе с ней закружился по комнате.

- Конечно, конечно, - приговаривал он. - Сейчас и поедем. Ведь я должен просить твоей руки, верно? - Он остановился, опустил на тахту Риту, сел рядом. - Надо купить цветы, - озабоченно сказал он. - Ведь она певица!

- При чем тут профессия? - расстроилась Рита. - Цветы покупают, потому что так принято! Ты просишь моей руки. И не у певицы, а у моей матери!

- Ну да, ну да, - заторопился согласиться Олег: он что-то сказал для Риты обидное? - Я куплю цветы своей будущей теще.

Слово "теща" произнес со страшным шипением, в надежде рассмешить Риту: какая-то она вдруг стала печальная.

Глава 6

Нет, все-таки продавцы - большие психологи!

За букет - правда, очень красивый - содрали как за два.

- Ну, что я тебе говорил? - учил потом дебелый, с нездоровым, мучнистым лицом продавец молодого, чернявого, заросшего густой щетиной парня. - Мужик при своей бабе торговаться не станет, понял?

Заруби себе на носу.

- Ага, понял, - согласно закивал буйной, нечесаной головой парень и тут же постарался применить на практике преподанный ему урок. Диким вепрем налетел на подходившую к нему пару. Только ни черта у него не вышло.

- Ты что, сдурел? - вытаращился на него здоровенный верзила, махнул рукой да и пошел со своей чувихой прочь.

- А говоришь "понял", - скривился, передразнивая дурного ученика, дебелый учитель. - Это же муж и жена, нешто не видишь? Идут себе под ручку, она его, в натуре, за что-то пилит.

А Олег с Ритой уже мчались в метро через всю Москву - туда, к поэтичной и непредсказуемой Ритиной маме. Олег торжественно держал огромный, украшенный розовым бантом букет, Рита, то и дело наклоняясь, букет нюхала, хотя цветы, как ни странно, ничем не пахли.

- Да они чем-то их обрабатывают, - объяснил Олег удивленной Рите этот феномен. - Чтобы дольше стояли.

- А-а-а, - разочарованно протянула Рита, и цветы потеряли для нее всю свою прелесть: чем, собственно, отличаются они тогда от искусственных?

***

Рита с мамой жили на другом конце Москвы, у Ботанического сада. После смерти отца, которому свежий воздух продлевал жизнь, мама все мечтала перебраться: к театру поближе, но так и не собралась.

- - Как подумаю обо всех этих бумажках...

Потом появился Аркадий Семенович со своим "Москвичом", и многие проблемы отпали, во всяком случае, перестали быть такими уж острыми. Главная из них - беречь горло, особенно в мороз и слякоть, когда гуляет по Москве этот проклятый грипп, - решалась на диво просто: приезжал Аркадий Семенович и отвозил маму в театр.

- На зарядку, на зарядку, на зарядку, на зарядку становись! - пел он раскатистым басом, и они с мамой хохотали до слез.

"Почему на зарядку? При чем тут зарядка? И что Здесь смешного?" злилась Рита, но добродушный Аркадий Семенович раздражения ее будто не замечал.

- А как там у нас молодежь? - басил он. - Может, подбросить?

- Нет, спасибо, - сухо отвечала Рита.

- Ну, как знаешь...

Но когда в начале лета маленький безотказный "Москвич", нагруженный по самую крышу, да еще с прицепом, дотащил их до старенькой дачи, а потом Аркадий Семенович целый день возился с водопроводом, чинил забор, подключал свет, таскал тюки с матрацами-одеялами, и все весело, с шутками-прибаутками, Рита смирилась с его присутствием в их жизни уже окончательно.

- Без женщин жить нельзя на свете, нет, - бодро напевал Аркадий Семенович, выбивал длинной палкой очередной матрац, и Рита увидела из окна, как мать подошла к нему сзади, встала на цыпочки и благодарно поцеловала его взмокший от яростного труда затылок.

"И без мужчин - тоже, - подумала Рита, чувствуя, что начинает понимать маму. - Ну кто бы ей так помог?" Она достала из буфета бабушкин самовар, расставила на столе чашки. Сейчас они усядутся втроем пить чай, а папы нет и не будет...

***

- Деточка, ты? - окликнула Риту мама и вышла в коридор. - Ой, здравствуйте... А я в халате...

Шелковый золотистый халат подчеркивал прелесть волос, синие глаза светились тихой, спокойной радостью.

- Здравствуйте, - откашлялся Олег.

- Ну, что я тебе говорила? - улыбнулась мама.

Ее нежный, грудной голос звучал, как всегда, негромко и мягко, потому что она его берегла, и это стало уже привычкой. - Все и образовалось. А ты боялась, мокла там под дождем... Ax, - всплеснула она руками, - какой прелестный букет!

- Это вам, - протянул Олег, волнуясь, букет.

- Мне? - удивилась Екатерина Ивановна. - Значит, вы знаете?

- Знаю? - растерянно переспросил Олег. - О чем?

- Так сегодня же сотый спектакль! Вы только подумайте - сотый! "Майская ночь". Перенесли с девятнадцатого.

- А-а-а, да, - смешался Олег. - Конечно. Поздравляю!

- Простите, я должна отдохнуть... Детка, там, в морозилке, пельмени... А в холодильнике ветчина. Хозяйничай!

Екатерина Ивановна повернулась к Рите спиной - прямая, юная, легкая и пошла к себе, унося с собой цветы - небрежно, привычно, бездумно.

- Мама! - отчаянно крикнула Рита. - Мы хотели поговорить!

- Со мной?

Екатерина Ивановна остановилась, повернулась к дочери, и что-то особенное в глазах Риты, похожее на последний призыв к пониманию, заставило ее забыть на мгновение о театре. "Этот мальчик... И этот букет... Ой, неужели..."

- Конечно, конечно, - заторопилась Екатерина Ивановна, и лицо ее залилось краской. - Я только переоденусь.

Она скрылась в своей комнате, а Рита с Олегом так и остались стоять в прихожей, пока их не позвали.

Екатерина Ивановна сидела в кресле. Длинное темно-синее платье обтягивало безупречную фигуру, на пальцах блестели кольца, губы были подмазаны, букет, уже распакованный, стоял в вазе. "Когда она все успела?" - удивилась Рита.

- Садитесь.

Плавным движением руки Рите с Олегом указали на стулья. Рита села, сложив на коленях руки как школьница. Олег остался стоять.

- Екатерина Сергеевна, - начал он и снова закашлялся. Рита дернула его за рукав. - Екатерина Ивановна, - торопливо исправился он, - я вашу дочь так люблю, так люблю, что хотел бы на ней жениться.

- Хотел бы? - с милой насмешкой спросила Ритина мама, и Олег понял, что сказал что-то не так, не по правилам.

Стало безумно жарко. Какая-то жилка дрогнула под коленями. Олег тяжело опустился на стул, вынул из кармана мятый носовой платок, вытер лоб, взглянул на платок, смутился, сунул платок обратно. Екатерина Ивановна, покачивая ножкой в лаковой туфельке, с интересом наблюдала за всеми этими манипуляциями. "Глупости, - сердилась она. - Ну какой он жених?" Но тут как раз Олег и собрался. "Танков не испугался, а ее боюсь", - возмутился он, снова встал, сделал шаг к Рите, взял ее за руку и поднял со стула.

- Позвольте просить руки вашей дочери, - солидно сказал он, чувствуя, что теперь говорит так, как надо, как читал он в книгах и слышал в кино.

Екатерина Ивановна склонила голову набок, словно прислушиваясь. Потом взглянула на дочь:

- А ты что скажешь?

- А разве я тоже должна говорить? - удивилась Рита.

Екатерина Ивановна засмеялась.

- Ох, дочка! Ну а как же? Разверзни уста, произнеси что-нибудь.

- У Олега комната в общежитии, - сказала Рита совсем не то, что хотела бы услышать от нее мама. - Мы будем там жить.

Маме хотелось спросить о самом главном: "Ты его любишь?" - но не при Олеге же...

- Значит, так, - решительно встала она с кресла. - Сейчас мне пора в театр, а завтра... - Екатерина Ивановна помолчала, подумала, быстро подсчитав что-то в уме, - нет, послезавтра в три часа я приглашаю вас, Олег, на обед. Там и поговорим.

- Да не о чем говорить, мама! - воскликнула Рита. - Это же простая формальность!

- Ничего себе... - покачала головой Екатерина Ивановна и пробежалась пальцами правой руки по воображаемым клавишам фортепьяно, что всегда служило у нее признаком некоего замешательства. - Решается твоя судьба, а ты говоришь - "формальность"! У меня наверняка будет много вопросов, и многое надо решить, и вас, Олег, я почти не знаю.

- А зачем тебе его знать? - вызывающе спросила Рита, но мама не обиделась.

- Затем, что моя жизнь изменится тоже, - спокойно объяснила она. - И надо подумать о свадьбе и о том, на что вы будете жить.

- На стипендию, - гордо заявил Олег. - У меня повышенная, аспирантская.

- Какие вы еще дети, - улыбнулась Екатерина Ивановна. - А родителям ты написал?

- Нет еще. - Вопрос застал Олега врасплох.

- И они, конечно, не знакомы с Ритой?

- Да откуда им меня знать? - завопила возмущенная совершенно ненужными вопросами Рита. - Они же в Свердловске!

- Положено пригласить, - объяснила мама, и Рита посмотрела на Олега в недоумении.

Он ответил ей понимающим взглядом. Пригласить родителей? Из Свердловска? Как будто мы живем в прошлом веке! Да не собираются они устраивать никакой свадьбы! Нет, все-таки старое поколение, с их правилами, привычками, - это нечто...

- Я напишу, - выдавил из себя Олег. - И приглашу...

Ему стало страшно: Рита и представить не может, как трудно они живут, в какой.., ну, не бедности, конечно, но в постоянной нужде. Мать считает каждый грош, после школы бегает по урокам. Разве может она так вот, запросто, взять и приехать в Москву? Да и зачем? Для нее это - отдать последнее.

Как поняла его смятение Рита? Что почувствовала? Этого Олег не знал. Только внезапно и быстро она сказала:

- Сейчас такое сложное время... Не надо ничего устраивать. Лучше мы потом приедем к ним в гости, на зимние каникулы, например. Приедем и познакомимся. А? Как ты думаешь, мама?

Просительные нотки в голосе дочери заставили Екатерину Ивановну быстро взглянуть на Риту. В ее глазах она увидела откровенную просьбу, даже мольбу. О чем была эта мольба? Скорее всего о понимании.

- Ладно, ладно, - торопливо и виновато заговорила Екатерина Ивановна. - Вот послезавтра обо всем и договоримся.

Глава 7

Эти два дня Рита прожила у Олега. Не предупредив мать, собрала чемоданчик, написала коротенькую записку. Олег смотрел на нее изумленно, во все глаза: он бы так точно не смог!

- Что еще? - озабоченно морщила лоб Рита. - Зубная щетка, полотенце, купальник... На пляж смотаемся? Смотри, какое солнце!

- Ага.

- Что - ага? Чего ты на меня уставился? - нахмурилась Рита.

- Мама придет, а тебя нет, - пробормотал Олег. - Надо бы дождаться.

- У них же сотый спектакль, ты что, забыл? - Рита моталась по комнате, открывала-закрывала шкаф, кидала в чемодан какие-то маечки-трусики-лифчики. - Ты, может, не рад? - вдруг остановилась она, круто повернулась к Олегу. Может, ты против?

- Я рад, рад, - испугался он. - Как я могу быть против?

- Не рад - так и скажи!

- Да рад я, очень рад, - бросился к Рите Олег, схватил ее, стиснул в объятиях, не позволяя вырваться. - Только моя бы мама обиделась, - не удержался от объяснений.

- А моя - нет, - тихо сказала Рита, положила голову на плечо Олегу и закрыла глаза. - Для нее главное - театр, спектакли, ее сопрано, а я...

Голос у Риты дрогнул. Она затихла в руках Олега, и он понял, что задел что-то тонкое, прикоснулся к хрупкому и больному, тому, что может разбиться от неосторожного движения или слова.

- Прости меня, ласточка, - виновато шепнул он и погладил Риту по голове. - Прости, дорогая моя, хорошая...

Он сам не знал, за что просит прощения - за неосторожные ли слова, за нечуткость, за то, что чего-то не знает? Но это было не важно. Он обидел Риту, а значит, перед ней виноват. Олег снова погладил Риту по голове, и она заплакала: так ласкал ее только папа.

Она плакала, плакала и была не в силах остановиться.

Страшное напряжение трех безумных дней - танки, листовки, омоновцы, снайперы на крышах, а внизу замыкают кольцо бэтээры, и она, Рита, в этом кольце, пылкие речи с балкона Белого дома, церковное пение, столь странное, неожиданное в атеистической буйной стране, а потом - тишина в пустом общежитии, мужская, сдержанная, горячая нежность, горделивое сознание, что ты стала женщиной, и почему-то печаль, будто что-то в ее жизни кончилось, ушло навсегда, никогда не вернется... Все это, вместе взятое, вызвало горькие слезы, и щемило сердце, напоминая о том, как другая рука, самого близкого человека, так же гладила ее волосы.

- Родная моя, - шептал Олег, - все будет у нас хорошо, вот увидишь!

- Я не потому, не поэтому, - всхлипывала, успокаиваясь, Рита.

- Ну, поехали? - бодро спросил Олег, чтобы Рита, не дай Бог, в нем не засомневалась.

А ведь и ему было страшно, новая жизнь начиналась и у него - полная любви и тревог, нежности и упреков, взаимной притирки, недоразумений, ссор, примирений, ответственности за другую душу... Знать этого он, конечно, не мог, но древний, как мир, инстинкт подсказывал, что жизнь станет намного сложнее, интереснее, беспокойнее.

- Поехали! Закрывать чемодан?

- Да, поехали. Посидим на дорожку.

***

Успех был ошеломляющим. Корзины, букеты, охапки цветов, и снова и снова, подчиняясь шторму оваций, раздвигался тяжелый занавес. Декорации были новыми, и новыми были костюмы - ленты, монисто, расшитые самыми фантастическими узорами украинские белоснежные кофты. А уж сама волшебная ночь...

Осветители превзошли себя, посылая на сцену лунный, призрачный свет.

Аркадий пришел за кулисы, влюбленный, как в первый день.

- Катенька, ты - прелесть!

Театрально преклонив колено, преподнес колье в бархатном узком футляре.

- Что ты! Зачем? - вспыхнула от радости Екатерина Ивановна.

- Монисто же придется сдать, - пошутил, радуясь ее радости, Аркадий Семенович. - Поехали!

Грим можно снять дома. Пусть дочка видит, какая у нее мать красавица.

- Ох, я и забыла тебе сказать, - устало потянулась Екатерина Ивановна. - У нас новость...

- В машине расскажешь.

- Да нет, ты послушай... Я, может быть, через год стану бабушкой!

- Никогда ты не станешь бабушкой, - решительно возразил Аркадий Семенович, который сразу все понял, - даже если у тебя будет сотня внуков.

- Ну уж и сотня! - серебряным колокольчиком рассмеялась Екатерина Ивановна и накинула на себя бежевый плащ.

Как легко, как весело ей всегда с Аркадием! После раздражительного, печального, больного Кости какое это отдохновение, хотя только Костю она и любила...

- А может, Риты и нет, - с надеждой сказала Екатерина Ивановна, когда уселись они в машину. - Может, она гуляет.

- Ночью-то? - засомневался Аркадий Семенович, боясь, что Катенька сглазит.

- Так ведь какая ночь, - напомнила Екатерина Ивановна. - Ночь победителей!

- Она же была вчера?

- Ну и что? Молодежь все никак не напразднуется.

Оба они засмеялись, как смеются взрослые над детьми. Подъехав к дому, не сговариваясь, вскинули глаза к окнам. Темно. Но это еще ничего не значит.

Поднялись на пятый этаж. Екатерина Ивановна осторожно повернула ключ в замке.

- Рита? - позвала в темноту. - Наверное, спит. - Надев теплые тапочки, скользнула в комнату. - Зажги свет, - шепнула Аркадию Семеновичу, оставшемуся в передней.

Щелкнул выключатель.

- Катенька, тут записка у зеркала.

Екатерина Ивановна вернулась, взяла записку, прочла и села тут же, в прихожей, на ящик для обуви.

- Можно?

Аркадий Семенович взял из ее рук записку, с тревогой покосился на Катю: любимое лицо под жизнерадостным гримом как-то враз потускнело. Прочитал.

Помолчал. Подумал.

- Ну и что? - спросил очень бодро. - Ты чего запечалилась? - Аркадий Семенович обнял Катю за плечи. - Они, считай, муж и жена. Уехали - и уехали. А мы сейчас откупорим бутылочку шампанского.

Но Катя радость его не разделяла. Она снова взяла записку и, страдальчески сдвинув брови, принялась перечитывать. "Что со мной? - думала горестно. - Ведь только что, когда ехали мы в машине, именно об этом я и мечтала... Но не так, не Так! Ни одного ласкового слова, никакой теплоты..."

- Знаешь, Аркадий, - сказала она, - я что-то устала. Прости, но мне нужно побыть одной.

Аркадий Семенович внимательно посмотрел на Катю.

- Ты уверена? - спросил тихо, обиженно. - Тебе не станет без меня одиноко? Совсем одиноко?

- Мне и так совсем одиноко, - ответила Катя, и он, вспыхнув, вскочил с ящика, на котором сидел с ней рядом, и рванулся к двери.

Дома опомнился, взглянул на часы: была глухая ночь, но Катя, он знал, не спала.

- Зря ты меня, дурочка, выгнала, - нежно сказал Аркадий Семенович, когда Катя сразу сняла трубку.

- Хорошо, что ты позвонил, - с облегчением вздохнула она. - Конечно, зря. Прости.

- Может, приехать? - тут же спросил он.

- Завтра, - помедлив, ответила Катя. - Сегодня столько было всего... Хорошо, что ты позвонил, - повторила она. - Теперь я засну. - И повесила трубку.

Аркадий Семенович с облегчением снял узковатые для него ботинки - что поделаешь: другого размера не было! - сунул ноги в домашние тапочки, прошел в комнату, нажал кнопку торшера - мягкий свет озарил его уютное, обжитое жилище, - достал из бара коньяк, рюмку, сходил за лимоном на кухню и уселся в кресло. Потягивая ароматный французский коньяк, отдыхая после театра, неожиданного разочарования - как-никак его выгнали, - он думал, думал... Мысли его бежали по неизменному кругу: одному, без жены, плохо - сколько можно сидеть на покупных невкусных котлетах? - но Катя певица, какая там из нее хозяйка, да и грешно было бы ее заставлять, а никого другого он в этой роли не видит. Аркадий Семенович вздохнул. "Неля, Неля, рано ты меня покинула..."

Взгляд его упал на фотографию покойной жены. В рамочке из мраморной крошки она стояла на книжной полке, скрытая в полутьме, но он и так знал каждую черточку ее лица. Надо было, не думая, сразу жениться на Кате тогда, три года назад, когда врезался по уши. Остановила она, Неля, последние ее слова: "Поклянись, что не женишься! Живи с кем хочешь, только не женись, ради Бога!" И эти лихорадочные, блестящие глаза, полные безумной, непонятной ревности - к той, что придет после нее, или вообще к жизни? - рука, сжавшая его руку с неожиданной силой, прядь влажных волос, упавшая на мертвенно-бледный лоб... Остановил суеверный страх: года ведь не прошло после Нелиной смерти, как он встретил Катю.

Господи, какая страсть охватила его, какая безумная нежность и благодарность! Они бросились навстречу друг другу, спасаясь от одиночества, и ничего, казалось, другого им не было нужно. Но это только казалось. Через год Катя стала на него обижаться, но он уже привык быть один. И потом, он боялся Риты - сложной, замкнутой, не принимавшей его девочки. Делал вид, что ничего такого не замечает, шутил, балагурил, а сам боялся. Теперь Риты не будет в доме, и Катя это очень почувствует. Да что там: она уже чувствует.

- Все нужно делать вовремя, - сказал Аркадий Семенович, и странно прозвучал его голос в ночи, в пустой, холостяцкой квартире. - А если Рита приведет своего мужа в дом? Что тогда?

Взгляд его тревожно обежал комнату. Катя будет приезжать к нему? Невозможно! С ее репетициями, спектаклями, вечной боязнью за голос, с ее самолюбием... Нет, невозможно! А если по-настоящему уедет Рита? Он-то знает, каково эго - жить в одиночестве. Значит, он должен... Но он не может! То горячее, обжигающее, что бросило их друг к другу, уже позади - и у нее тоже. Да-да, не у него одного!

Конечно, он любит Катю, спокойно, уверенно и надежно, но та стадия, на которой женятся, увы, позади.

- Вот именно - все нужно делать вовремя, - повторил Аркадий Семенович и встал. - Пора спать.

Утро вечера мудренее.

Он вдруг подумал о Валечке из их конструкторского бюро. Как она на него смотрит, как старается сесть рядом на совещаниях и в буфете! Славная девочка. И эти ее кудряшки, стройные ножки на каблучках, пухлые, яркие губы... Что она в нем нашла? Он ей в отцы годится. А все-таки льстит... "Спи, Казанова", - сказал себе Аркадий Семенович и улегся спать.

***

Молодые играли в семейную жизнь - как они ее понимали. Рита с утра наводила везде чистоту, Олег бежал в магазин, к самому его открытию, за продуктами - ночи, насыщенные любовью, требовали горючего, - потом Рита надевала на голову яркую, как летнее небо, косынку и они отправлялись на пляж.

Возвратившись, снова кидались друг к другу в объятия, раскаленные солнцем, собственной наготой, невозможностью обладать друг другом на пляже, где Рита прыгала у волейбольной сетки в "бикини" и узеньком лифчике, а потом валилась на горячий песок рядом с Олегом, старательно отводя взгляд от его плавок. Олег же, когда уж вовсе было невмоготу, переворачивался со спины на живот. "Как интересно! - в восторге думала Рита. - Как это все интересно!"

А какой обед устроила мама! Как на праздник или на день рождения. Все серебро, весь хрусталь были вытащены из серванта и блестели, и переливались всеми цветами радуги на белоснежной, накрахмаленной скатерти. Одними салатами можно было насытиться до отвала, но в центре стола на огромном блюде лежал еще гусь, обложенный золотистым картофелем, а по обеим его сторонам возвышались вазы с яблоками, персиками, мощными кистями зеленого и синего винограда.

На маме было новое, цвета морской волны, платье, тщательно и затейливо были уложены золотистые волосы.

И все это из-за нее, из-за Риты? Не может быть! Просто мама, как все артистки, любит праздники.

- Как вы там кормитесь? - тихо спросила она, когда Рита с Олегом набросились на гуся как голодные волки.

- Нормально! - с набитыми ртами в два, голоса бодро отозвались они, но Екатерина Ивановна не поверила. Она все смотрела, подпершись, на дочь, и что-то жалостливое, очень русское светилось в ее глазах.

- А где Аркадий Семенович? - со вкусом обгладывая ножку гуся, поинтересовалась мимоходом Рита.

- Его я не приглашала, - суховато ответила мать и, вспомнив, зачем позвала ребят, заговорила о главном:

- Как хотите, а без свадьбы нельзя!

Она старалась говорить твердо, решительно, но получилось тихо, неуверенно и просяще, и это было так странно, так необычно, что Ритино сердце смягчилось.

- Ну, если ты уж так хочешь... - великодушно протянула она. Пригласим тогда свидетелей. Вальку с Геной.

- И Веню с Толей, - торопливо добавил Олег, боясь, что его свидетели будут дискриминированы.

- Ну конечно, - успокоила его Рита и быстро взглянула на мать. - А ты можешь позвать своего Аркадия Семеновича.

- Да что ты все про Аркадия Семеновича? - вспыхнула мать.

"Значит, правда: что-то случилось", - подумала Рита.

- А на зимние каникулы мы съездим к моим, в Свердловск, - очень кстати перевел на другое Олег.

Знал бы он, что всех ждет к Новому году, аккурат к зимним каникулам! Никто и в страшном сне представить не мог, как взбрыкнут цены, что вообще будет твориться - даже сам ясноглазый "отец реформ".

- Детонька, ты хоть звони иногда, - попросила, прощаясь, мама и сунула Олегу огромный пакет с банками, куда уложены были салаты и маринады И даже остатки гуся.

- Ладно, - кинула через плечо Рита и внезапно увидела - как-то сразу, - как потерянно и одиноко стоит посреди коридора мать, в нарядном платье, легких туфельках на каблучках, а за ней - никого.

"Где этот чертов Аркадий Семенович? - рассердилась Рита. - Когда не надо, он тут как тут, а когда надо..." Но к счастью, в этот самый момент в проеме двери возникла фигура маминого аккомпаниатора - маленького, худого, взволнованного, с взъерошенной шевелюрой и папкой в руке.

- Уже уходите? - обрадовался он. - Как сказали, Екатерина Ивановна: ровно в восемь.

- Да-да, заходите, - улыбнулась Екатерина Ивановна, и уже совсем другая женщина стояла теперь в коридоре: оживленная, элегантная и уверенная в себе. - Так ты, детка, звони, - повторила она машинально.

"Как же... Нужны тебе мои звонки... - ворчливо подумала Рита. - Тебе на все наплевать: на меня, мою свадьбу, пропавшего ухажера... Черт бы побрал твою музыку!" И, ничего не ответив матери, не дожидаясь лифта, стала спускаться по лестнице.

- До свидания, Екатерина Ивановна, - попрощался за обоих Олег. Спасибо! - И поспешил за Ритой.

***

- Красивая у тебя мама, - уважительно, с каким-то даже страхом сказал Олег, когда очутились они на улице.

- Это что! Ты бы послушал, как она поет! - похвасталась Рита.

- А моя мать просто учительница, - вздохнул Олег. - В младших классах.

- Трудно, наверное? - постаралась проявить хоть какой-то интерес к будущей свекрови Рита.

- Конечно, трудно, - оживился Олег. - Но она очень любит свою работу. И ее любят в школе.

Я как-то раз к ней зашел - ключи потерял, - иду по коридору, в других классах довольно шумно и учителя на учеников покрикивают, а за дверью, где мать, - полная тишина, и в этой тишине она что-то рассказывает - негромко, вполголоса. Я ее так зауважал тогда...

Рита покосилась на Олега. Щеки его разрумянились, глаза блестели. "Может быть, от шампанского? - с надеждой подумала Рита. Но тут же себя одернула. - Не притворяйся. При чем тут шампанское? Просто рад поговорить о матери, вот и все". Ей стало грустно.

- А братья-сестры у тебя есть?

- Нет, я один. В детстве все просил купить мне сестренку, да мои так и не собрались. А потом умер отец. Пришел с работы, сел в кресло - "Что-то я устал сегодня" - и умер. Мать чуть с ума не сошла от горя. Он ведь даже не болел никогда. Хорошо, что я уже был большим: глаз с нее не спускал. Ужасно! - Олег передернул плечами, словно от холода. - Но теперь у меня есть ты, - обнял он свободной от сумки рукой Риту.

Вечер был тихим и теплым, какими бывают вечера В августе. Темное небо бескрайним ковром расстилалось над головой. Где-то там, в вышине, мерцали невидимые при свете уличных фонарей звезды. Нагретая за лето земля медленно, щедро отдавала тепло. Буря, взорвавшая непрочный мир в обществе, не коснулась природы: та жила своей вечной жизнью, отдавая людям плоды земли, набираясь сил перед глубоким и долгим зимним сном.

- Надо еще наловить лягушек, - неожиданно сказал Олег.

- Для твоих опытов? - догадалась Рита. - Лето, каникулы, а ты все бегаешь на факультет.

- А как же? - оживился Олег. - Идет опыт.

И он должен быть непрерывным и чистым.

- Что значит "чистым"?

- Это значит, что все лягушки должны показать одинаковый результат. Если хоть одна покажет что-то другое, все придется начинать сначала. Пока что все молодцом!

- Как ты о них говоришь, - улыбнулась Рита.

- Что ты, - по-мальчишески свистнул Олег, - я их знаешь как уважаю! Что бы мы без них делали?

Все мы - биологи, медики и всякие прочие шведы...

Недаром ей поставлен памятник. Ей и собаке.

В метро Олег замолчал, откинулся на сиденье, взял Ритину руку в свою и закрыл глаза. Волнение, шампанское, непривычная сытость навалились на него под стук колес и ритмичное покачивание вагона. Молчала и Рита, поглядывая из-под опущенных ресниц на Олега. Как все-таки странно: она - замужняя женщина, их теперь двое, и муж у нее вот-вот защитит диссертацию, станет ученым! А мама осталась одна, даже, похоже, без Аркадия Семеновича. Но может, это только кажется или они поссорились, а потом помирятся? Рита вдруг так ясно, так отчетливо вспомнила - словно это было вчера, - как мама, робея, спросила, что, если она... Рита тогда завопила, что сейчас же уйдет из дома... Эх, дурочка... Как вопросительно и тревожно смотрела на нее мать, когда стал бывать у них Аркадий Семенович! А Рита назло грубила, не уходила назло в свою комнату, упорно выживая этого веселого симпатичного дядьку из дома, пресекая все попытки матери их сдружить. Вот и добилась, кажется, своего.

"Как раз вовремя", - с горечью подумала Рита.

- Ты чего? - тут же открыл глаза Олег.

- Ничего, - шепнула в ответ Рита и теснее к нему прижалась.

Между ними уже протянулись те ниточки, которые связывают людей близких, они уже начинали понимать друг друга без слов, чувствовать один другого и сейчас подумали об одном и том же: что ждет их общая ночь.

- Я по тебе соскучился, - шепнул Олег.

- Я тоже, - призналась Рита.

Глава 8

- Представляешь, мне поручили купить мороженое, четыре брикета по сорок восемь копеек - на всю компанию, на Новый год. Хорошо, что я взяла да купила пять: один себе, в морозилку. Утром первого пошли прогуляться, и знаешь, сколько рублей оно уже стоило? - Валя в ужасе уставилась на Риту. Не копеек, Рит, а рублей!

- Я еще не была в магазине, - потягиваясь, ответила Рита. - У нас еще все празднуют.

- Ну ладно, лишь бы в обморок не упали, когда выйдете на свет Божий.

- Не упадем, - засмеялась Рита.

- Ой ли? - прищурила татарские глаза Валя. - Ты просто ничего пока что не понимаешь. Слушай, как же мы будем жить?..

В январе девяносто второго этот вопрос задавала себе вся страна. И только старшее, привыкшее ко всему поколение - к голоду, войне, репрессиям - оставалось печально спокойным: "Как-нибудь проживем..."

И еще знаменитое: "Как все, так и мы". Общинное, от века, сознание... Никто еще и представить не мог, что привычное слово "все" потеряет свой универсальный смысл: каждый будет выкарабкиваться поодиночке, страна стремительно разделится на очень богатых и очень бедных. И только-только начнет образовываться средний класс, как по нему так жахнет "киндер-сюрприз", что только щепки полетят от офисов и магазинов. Артисты, писатели и ученые будут влачить столь жалкое существование, что прежние скромные заработки покажутся им неслыханной роскошью. Однако не все из них будут бедствовать. Для кого-то новые времена откроют новые горизонты, и серебряное сопрано Екатерины Ивановны, например, зазвучит уже не только в ее родном театре и не только в России.

- Валька, отстань, - снова потянулась Рита. - У Олега сегодня такой день, а ты о какой-то там ерунде.

У него обсуждение на кафедре.

- Да знаю, знаю, - нетерпеливо сморщилась Валя. - А билеты в Свердловск вы купили?

- Так рано еще, - удивилась Рита.

- Уже поздно, - непонятно ответила Валя.

- Мы же летим после сессии, - не понимала Очевидного Рита.

- Очнись, Ритка, - застонала Валя. - Ты хоть представляешь, сколько они теперь стоят?

- Нет.

Рита вдруг испугалась.

- Вот и я, подруга, не представляю. Но судя по тому же мороженому...

Валя покачала головой и глубоко задумалась.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

"Что делать? Что же делать? - в отчаянии думал Олег. - Совершенно, абсолютно нет денег, вот хоть ты сдохни, нет их, проклятых! На хлеб - и то не хватает, а уж на перепечатку, на ксерокопии...

С Танечкой, конечно, можно договориться, - лихорадочно соображал он, но надо же хоть коробку конфет подарить... Хорошо еще, что отменили банкеты..." Олег усмехнулся, покачал головой. Банкеты... Все это из прошлой жизни: цветы, шампанское, торт "Прага"... Валерке, помнится, доставили аж из Киева - знаменитый "Киевский", передали с проводником. Года три назад это было. Тогда защита была событием.

Олег поднял воротник куртки: повалил влажный и липкий мартовский снег. Мерзли в потертых джинсах голые ноги, и, кажется, прохудились ботинки. Впервые он пожалел, что никогда не носил пресловутых кальсон.

Как бы они сейчас пригодились! Теперь уж не купишь...

"Зима. Студентик, торжествуя, свой торный обновляет путь. И, голой пяткой снег почуя, несется рысью в институт..." Эти их студенческие прибаутки... Знали бы, что ждет впереди! Олег пошел быстрее: к снегу прибавился резкий ветер.

- Ну ладно, пусть, ну нечего жрать, - говорила через полчаса Рита, кутаясь в материнскую шаль, пригревшись у маленького, тщательно скрываемого от коменданта рефлектора. - Так ведь еще и холод собачий!

Вон в Латинской Америке тоже, по слухам, бедствуют, но у них хоть тепло, океан, пляжи. Можно поплавать, позагорать.

- Мы с тобой тоже плавали, загорали, - напомнил Олег, но этим напоминанием лишь рассердил Риту.

- Когда это было! - скривилась она.

- В августе, после нашей грандиозной победы, - стараясь развеселить жену, улыбнулся Олег.

- Победа... - фыркнула Рита. - В этой стране любая победа для таких, как мы, всегда почему-то оборачивается поражением!

Олег промолчал. Об этом они уже спорили, и он не был согласен с Ритой. Надо потерпеть, считал он.

Такой резкий поворот такой огромной страны... Придется опять терпеть.

- Что молчишь? - злилась голодная, промерзшая до костей Рита. - С такими молчунами, как ты, можно делать все, что угодно!

- Ну так пошли снова на баррикады, - пошутил Олег. - Городницкий написал, говорят, песню с рефреном: "Не разбирай баррикады у Белого дома". Предупреждает... И пожалуйста, очень тебя прошу, не говори о нашем общем доме так отстраненно; "В этой стране".

- Кстати, о доме, - устало вспомнила Рита. - Ты обещал потолковать с комендантом. Что он сказал? Почему батареи чуть теплые?

- Сказал, экономят.

- Чтоб он сдох, сквалыга! Поехали к матери, она звала. Хоть покормит! Какая-то она вдруг стала хозяйственная. Интересно бы знать почему.

- Наверное, потому, что все теперь есть в магазинах, - предположил Олег и, не удержавшись, хмыкнул. - Зато теперь нет денег.

- К матери это не относится, - мрачно сказала Рита. - У нее контрактов навалом - по всему миру.

"Вот бы дала нам немного денег", - стыдясь себя, подумал Олег. И они поехали на другой конец города, чтобы на время насытиться и согреться.

***

- Милые мои! - встретила их сияющая Екатерина Ивановна. - Я уж вас заждалась. Сейчас будем ужинать. Ничего, если на кухне?

- Ничего, - ответила Рита, вдыхая запах чего-то мясного, вкусного, стараясь не торопиться, скрыть, что дрожат от голода и нетерпения руки.

- Давайте я помогу, - сказал Олег и стал резать хлеб аккуратными ломтиками.

Ах, как хотелось отправить хоть один из них в рот! - Но ведь нельзя, неприлично, не принято.

- Там, в серванте, вино. Откройте, пожалуйста, - мелодично пропела Екатерина Ивановна. - Красное, к мясу. А я на той неделе опять улетаю - в Мюнхен. Может, поживете пока у меня? Рита говорила, в общежитии холодно.

"И голодно", - отметил про себя Олег, вопросительно взглянув на Риту.

- Нет уж, мы у себя, - - нахмурилась Рита. - От тебя до МГУ - час езды, а там мы рядом. И вообще...

Она замолчала, потому что мама в очередной раз выдвинула из духовки противень, чтобы полить Молодую свинину жиром, который из нее же и вытопился.

Мясо зашкварчало, зашипело, дивный запах разлился по кухне.

- Наверное, готово? - с надеждой спросила Рита.

- Еще чуть-чуть, - ответила мама, ни о чем в легкомыслии своем не догадываясь, но, взглянув на Риту, увидела вдруг, как дочка судорожно, непроизвольно сглотнула слюну.

"Так ведь они голодные! - наконец-то догадалась Екатерина Ивановна. Но почему? В магазинах теперь все есть! Может, у них нет денег?"

- Садимся, садимся, - засуетилась она и вытащила из духовки, переложила на блюдо и поставила на стол мясо.

Как набросились на него ребята! Молча, остервенело, ничего другого на столе, даже вина, не замечая.

Они ели, ели и ели и уж потом, насытившись, выпили по бокалу вина. К этому моменту Екатерина Ивановна как раз и решилась.

- А у меня остались от миланского гонорара деньги, - сказала она. Сам Бог велел отдать их вам, молодежи. У вас же, Олег, скоро защита, верно? Кажется, это большие траты...

Олег густо покраснел, забормотал что-то невнятное: дескать, не такие уж большие траты и, к счастью, отменены банкеты, то есть не то чтобы отменены, но просто необязательны, хотя, конечно, реферат нужно перепечатать, и по стандарту, правила очень строгие, и вряд ли он сам...

- А вы бы купили компьютер! - Счастливая мысль пришла Екатерине Ивановне в голову. - Говорят, очень удобно.

Олег так и застыл с открытым ртом: она в самом деле, что ли, не понимает? А Рита залилась истерическим смехом.

- Компьютер, - задыхалась она от смеха, и слезы блестели в ее глазах. - Ох, мама! Компьютер! Да нам не на что купить хлеба!

Слезы выкатились из глаз, потекли по щекам, всхлипывания превратились в рыдания. Испуганная Екатерина Ивановна бросилась к дочери, но дочь ее оттолкнула:

- Уйди, уйди!

- Доченька, прости меня Христа ради! - пролепетала Екатерина Ивановна, заламывая руки, и Олег в который раз поразился их красоте. - Я так занята, постоянно в разъездах... Я, наверное, чего-то не понимаю... Радуюсь, что абсолютно все есть в магазинах.

Вот - купила для вас икры. Когда болел папа, выпрашивала порции в ресторанах, с наценкой, а теперь...

"Говорят, что певцы и певицы обычно не очень умные", - подумал Олег и устыдился собственной мысли.

А Екатерина Ивановна уже бежала к холодильнику, вытаскивала оттуда все, все, все, доставала из пакета доллары, совала Рите; та бумажки отталкивала и все плакала, плакала...

- Олег, прошу вас, возьмите! - Екатерина Ивановна бросилась к зятю. Ну мы же родные люди, а у меня сейчас как раз полоса удачи: сплошные гастроли - то в Милане, то, вот видите, здесь, у немцев...

Бог знает, что она еще говорила, засовывая Олегу в карман куртки доллары, поднимая вверх "молнию".

- Только не потеряйте!

- Спасибо, - выдавил из себя Олег.

- Детка, родная, икру не забудьте. И шпроты. И вот еще какая-то банка, что там, не знаю: этикетка оторвалась.

Глава 2

Защита прошла блестяще: ни одного черного шара!

И поздравления, поздравления... Несмотря на дикую, фантастическую дороговизну, все равно были цветы, а Олег купил на тещины деньги две бутылки шампанского. И еще они сделали крохотные бутербродики с теми самыми, от матери, шпротами и с икрой. Вечером устроили домашний, локальный праздник для Вали и Геночки.

Геночкой звали огромного мрачного парня, с которым "во грехе", не в законном браке, смирившись, четвертый год жила Валя. Лицо словно высечено топором - природа не мудрствовала лукаво, - широченные плечи, низко посаженная голова, стрижка "ежиком", взгляд исподлобья - вот он каков, Гена. Рядом с ним кругленькая, веселая, черноглазая Валя казалась изящной куколкой.

- Здорово, ученый! - протянул он руку Олегу. - До тебя теперь не допрыгнуть!

Когда-то был Гена баскетболистом, не последним в своей команде.

- Поздравляю!

Валя чмокнула Риту в щеку, вручила Олегу такой букет, что он не удержался от вздоха - "Не надо аплодисментов, лучше деньгами!" Позднее выяснилось, что так же подумала Рита: "Хоть беги на угол и продавай! Да только кто его купит, такую роскошь". На всякий случай шикарную оболочку целлофан с разводами и пришпиленный к нему бант - спрятали в ящик: авось пригодятся.

Гена щелкнул замками, открыл атташе-кейс, вытащил оттуда плоскую бутылочку коньяка - "дамам" и бутылку водки - "а это нам". За ними появилась большущая коробка конфет.

- Валечка, что у тебя за духи? - не удержалась Рита.

- Это "Опиум".

- Какой опиум? - не поняла Рита.

- Духи такие. Самые модные. Эротические, - понизив голос и покосившись на мужчин, занятых откупориванием бутылок, похвасталась Валя. - Генка мой прямо звереет... А костюмчик - от "Никермана".

- Какого Никермана?

- Фирма такая. Геночка выписал, по размерам.

- Как это?

- Ну, Ритка, ты прямо как в прошлом, веке, как в советские времена! Сейчас все можно выписать - из Германии, Англии, даже Швейцарии. За валюту.

- А, за валюту, - разочарованно вздохнула Рита.

- Так ведь и здесь почти все можно купить - за рубли, - быстро взглянув на подругу, нашла для нее выход Валя. - На рынках очень даже недорого.

- Почему на рынках? - удивилась Рита.

- Привозят же "челноки" - из Турции, из Китая.

Это слово Рита уже слышала, и оно ее оскорбляло: как можно живых людей называть "челноками"?

Но она ничего не сказала, потому что так теперь говорили все и везде, даже у них на факультете.

- Костюм потрясающий, - похвалила она Валин костюмчик, в самом деле прелестный. - И очень, очень тебе идет.

- Дамы, к столу! - пригласил Олег.

Выпили. Закусили. Выпили снова. Геночка вытащил сигареты - красные, с золотым обрезом.

- Дамы не возражают?

- Ого, "Мальборо", - уважительно протянул Олег и взял одну, хотя никогда не курил.

Неумело попыхивая сигаретой, старательно пуская через нос синеватые струйки дыма, он сидел рядом с Геной в стареньком свитере - привез когда-то из Прибалтики, с практики, - истертых добела джинсах, худой, давно не стриженный (перед защитой Рита лишь чуть подправила его мягкие светлые волосы), и слушал истории о новой, сказочной жизни, которую они с Ритой не знали. В этой сказочной жизни были - а как же? - шикарные импортные машины, шикарные шмотки, ночные, пооткрывавшиеся всюду в Москве рестораны, был свет и не наше солнце - "В мае поедем на Кипр, если, конечно, Валюха не возражает..." Валя влюбленно смотрела на Геночку, а Рита вспомнила, как год назад она плакала и ей, Рите, завидовала.

- Ты все еще в ателье? - не подумав, спросила Рита.

Валины горячие глаза вспыхнули веселым смехом.

- Ой, уморила! Какое еще ателье? Я рядом с Геночкой, на их фирме.

- А что за фирма? - из вежливости спросил Олег. Он все вспоминал защиту и был рассеян.

- Да мы с ребятами сколотили, - неопределенно ответил Гена. - Там один проложил дорожку в Германию. Он и немецкий знает, и связи у него давние: шпионил там помаленьку. Крутой парень! Мы все под ним ходим. У нас и склад уже есть. Хочешь, устрою тебе "Панасоник" по оптовой цене? Мы и офис отгрохали.

- Построили? - постарался проявить хоть какую-то заинтересованность Олег. Тем более что Рита толкнула его под столом ногой.

- Снимаем подъезд в одном доме. Приходите - похвастаемся.

- И сколько ты получаешь? - выдумал Олег еще вопрос.

Геночка как-то странно переглянулся с Валей.

- На жизнь хватает, - помолчав, солидно ответил он, и Олег, покраснев, с запозданием сообразил, что теперь, в новые времена, такие вопросы, как видно, не задают.

"Эх, простота", - снисходительно подумал Гена и обвел взглядом скромную комнату, в которой они сидели.

- Сколько получаешь ты, не спрашиваю, - сказал добродушно. Водку выпил он, в общем, один, и теперь язык у него слегка заплетался. - Не спрашиваю, но представить могу, - продолжал он, и вдруг его осенило. - А хочешь к нам? Могу порекомендовать: мы пока расширяемся.

- Вам разве нужны биологи? - усмехнулся Олег.

Ответом был басовитый хохот, ему колокольчиком вторила Валя.

- Биология твоя на фиг нам не нужна, - отсмеявшись, сообщил Гена. - Но ваш брат, интеллигент, похоже, скоро понадобится. Для понту и для раскрутки. Ты небось и язык какой знаешь?

- Английский.

- Ну вот! - возликовал Гена. - Витек наш, тот, кагэбэшный, шпарит, будь здоров, по-немецки, ты будешь обрабатывать косоглазых.

- Китайцев? - уточнил Олег.

- Не только... - многозначительно обронил Геночка и прищурился. - Мы, кореш, рвемся к "азиатским тиграм"...

Какие такие тигры - ни Олег, ни Рита не знали, но спрашивать не хотелось. Геночка же, польщенный общим вниманием, остановиться не мог.

- Немецкий, английский, наш, русский, и еще матерный. Посчитай! Четыре языка на одной фирме!

А вот скажи, почему русский мат, е-мое, все понимают? - Гена снова расхохотался.

- Ген, а Ген, - дернула его за рукав черного, с искоркой, пиджака Валя. - Поздно уже, пошли. Ребята небось устали: как-никак защита.

- Защита? - икнул Гена. - Выпьем! Гулять - так гулять! - Он налил себе снова и выпил, не замечая, что пьет один. - Ну вот ты защитился, так?

- Так.

- И что это тебе даст? Вся эта бодяга?

- Может, буду преподавать, - не очень уверенно сказал Олег. - Хотел вообще-то попроситься в Институт биотехнологии - интересные там разработки, - но, говорят, вот-вот закроется финансирование.

- А преподавать-то тебя возьмут? - откинулся на спинку стула Гена и снова икнул. - Пардон, - помахал перед собой рукой.

- Еще бы! - вспыхнула Рита. - Он же открыл у лягушки этот, как его, ну, словом, орган, которого считалось что не было!

- Ну и что? - не понял Гена.

- Как - что? - возмутилась Рита. - Ведь это связующее звено...

- Ритик, оставь, - мягко улыбнулся Олег. - Нашим гостям это неинтересно.

- Нет, ты скажи, - не отступал пьяный Гена, - кому это нужно? Есть этот орган или нет органа, - он хихикнул, - нам что до этого?

- Ген, ты не прав, - вставила свое слово Валя. - Наука должна развиваться.

- О, влезла, - оборвал ее Гена, и Валя умолкла, послушно и сразу. Наука... У лягушки, понимаешь, нашли новый орган... - Его почему-то это очень смешило. - У нас с тобой тоже имеются кое-какие органы, а, старуха? Гена наклонился к Вале, приподнял с ее колен пышную юбку, сунул под юбку грубую руку. - Мы же не хвастаемся!

Олег с Ритой напряженно смотрели в сторону.

- Да ну тебя! - Валя, покраснев, вытолкнула из-под юбки пьяную руку и встала. - Пошли, нам пора. Спасибо за приглашение. Ритик, я позвоню.

Она обняла Риту, поцеловала в щеку, и Рите вдруг стало страшно жаль Валю, несмотря на эротические духи и великолепный костюм, а может быть, как раз поэтому.

- Слава Богу, ушли! Иди ко мне, ласточка, - распахнул объятия Олег, когда закрылась за гостями дверь.

- А посуда? - пробормотала Рита уже в кольце его рук.

- Черт с ней, с посудой. Я так соскучился! Ты же не велела к тебе приставать накануне защиты.

- Я хотела, чтобы ты выспался.

- Дурочка... Ах ты, дурочка... Умираю, хочу тебя.

- Это коньяк. И духи.

- Какие духи?

- Эротические. Валькины.

- Не выдумывай.

- Нет, духи.

- Ну, пусть духи.

Олег быстро снял джинсы, расстегнул "молнию" на Ритиной юбке. Рита села на край тахты, и он стал стягивать с ее ног колготки, целуя колени и щиколотки.

- Осторожнее, не порви. Это последние.

- Не волнуйся, я осторожно.

Они прыгнули в постель в свитерах, потому что, несмотря на поглощенное ими спиртное, все равно было холодно.

- Все-таки лифчик давай-ка снимем, - шепнул Олег и расстегнул ледяными пальцами лифчик.

- А трусики? - лукаво спросила Рита.

- И трусики, - нежно сказал Олег, и навстречу его рукам она приподняла бедра.

Как же им было хорошо в эту ночь - в холодной комнате, где все еще пахло Валиными духами, на неубранном столе стояли пустые бутылки, были съедены все бутерброды, а в коробке не осталось ни одной, самой завалящей, конфеты! "Здорово, что есть хлеб и, кажется, молоко", - подумала, засыпая в объятиях мужа, Рита. И уже в полусне мелькнуло перед ней растерянное лицо Вали, когда как-то очень по-хозяйски цыкнул на нее Гена, и так ее стало жаль и за нее тревожно, что Рита решила сразу же, завтра, ей позвонить и честно сказать все, что по этому поводу думает.

Глава 3

- Думаешь, я сама не понимаю? - выслушав ее взволнованную тираду, тихо сказала Валя. - Но жить-то надо? А теперь мы еще и работаем вместе, и я у него в подчинении.

- Но, Валя...

- Молчи. Что ты знаешь о жизни? Я как взгляну на мамины руки...

- Она еще работает?

- Скажешь тоже! - фыркнула в трубке Валя. - От работы мы ее сразу освободили. Генка сказал: "Пусть мать отдыхает. Хватит с нее, напахалась". Не такой уж он, знаешь, плохой, грубый только. - Валя вздохнула.

- А что отец? - осторожно спросила Рита.

- А отца выперли к чертовой матери! - Валя явно повеселела. - Как пошли бабки, так он нам стал на фиг не нужен.

- Ох, Валя...

- Что - Валя?

- Ты вполне прилично зарабатывала в ателье.

- Да оно теперь в полном дерьме! - закричала Валя так громко, что Рита, сморщившись, чуть отодвинула от уха трубку. - Пораскинь мозгами: какой дурак нынче шьет в ателье, когда на рынках всего навалом, со всего, считай, света? А вот что будет с вами, не знаю. Ученые сейчас кому нужны?

- Обществу, - сдержанно ответила Рита: она обиделась.

- Да уж, - усомнилась Валя. - Общество прям спит и видит... То-то все рвут когти - в Германию да в Америку.

- Не все, - из последних сил стараясь держаться, возразила Рита.

- Ну, гляди, - снисходительно усмехнулась Валя.

Или Рите только так показалось? - Если что, пусть Олежка валит к нам, пристроим. И сыты будете, и одеты, и все такое...

"Ни за что!" - подумала Рита и, попрощавшись, повесила трубку. А дома ее ждал сюрприз.

- Можно? - раздался певучий знакомый голос.

Дверь отворилась, и вошла мама - в новой шубке из серебристой лисы, в кокетливой шляпке, с огромным пакетом в руке.

- Мамочка, как ты прошла? - изумилась Рита. - У нас же пропускная система!

- Глупости, - беспечно махнула рукой в лайковой длинной перчатке мама. - Попросила вахтера.

Сказала: "Здесь живет моя дочка - замужем за аспирантом, - но меня в гости не приглашает". Он и пустил. "Вся молодежь, - говорит, - такая. Проходите, мадам, проходите". Так и сказал - "мадам".

Слово "товарищ" уже не в моде, а другого еще не придумали.

- Солоухин предлагает "сударыню", - вспомнила Рита статью из "Литературки".

- "Сударыня" - слишком важно, степенно, - возразила мама. - Мы же все спешим, торопимся...

Екатерина Ивановна засмеялась своим негромким мелодичным смехом. "Еще бы ее не пустить!" - с восхищением и какой-то странной досадой подумала Рита, откровенно любуясь матерью. А та одним движением сбросила на тахту легкую шубку, стянула как вторую кожу перчатки, сняла шляпку, тряхнув золотистыми волосами.

- Ну, хозяйничай, - кивнула в сторону сумки. - Чаем напоишь? Где Олег?

- У него семинар.

- Снова учится? - подняла золотистые брови мама. Вне сцены она не признавала косметики.

- Ну да уж! - возмутилась Рита. - Наоборот - учит. У него две группы, - с гордостью добавила она.

- Вот как? - обрадовалась Екатерина Ивановна. - И ему что-то платят?

- Он же на кафедре, - принялась объяснять Рита. - Это входит в его обязанности.

"По-моему, я ей говорила, - думала она. - Но разве мама кого-нибудь, кроме своих партнеров по сцене, по-настоящему слушает?"

- Ну да, ну да, - рассеянно кивала мама, и по глазам ее, и по согласным кивкам Рита видела, что мама выбирает минуту, чтобы сунуть ей, как всегда при встречах, деньги, может, даже и доллары, потому что рубли со страшной скоростью пожирала бешеная, фантастическая просто инфляция. - А ты? Как у тебя?

- Готовлюсь к сессии. Постараюсь сдать на повышенную.

- Стипендию? - уточнила мама. - Доченька, ты только не утомляйся. Я вот тут привезла... Видишь, лимоны, а это киви, говорят, очень полезно...

Мама вынимала из необъятной сумки свертки и сверточки и все говорила и говорила, нерешительно поглядывая на дочь. "Похудела, побледнела, тревожилась она. - И эта ее невозможная гордость... А, не буду ничего говорить! - вдруг решила Екатерина Ивановна. -" - Просто оставлю на тумбочке".

Эта мысль сразу ее успокоила: не нужно ничего объяснять, и Рита не станет сердиться, и у Олега, если придет, не будет таких жалких, растерянных глаз.

Рита ушла на кухню ставить чайник.

- Мам, порежь там что-нибудь, хорошо? - крикнула из коридора.

- Ладно, - с радостью согласилась Екатерина Ивановна и принялась с удовольствием сервировать стол.

Конверт с деньгами положила на тумбочку, придавив дешевой гипсовой статуэткой, чтобы его случайно не сдуло.

- Ox, - только и сказала Рита, когда вошла с чайником и увидела роскошный стол.

Чего только не притащила мама! И ветчину, и колбасу, какой-то невиданный, в маленьких бумажных стаканчиках сыр, салаты в прозрачных коробочках, банку с шоколадной пастой, которую Рита еще ни разу не пробовала, а только рассматривала в магазинах, а еще красную рыбу и шпроты.

- А это - угорь! - радуясь вместе с дочерью, торжественно возвестила Екатерина Ивановна. - Копченый! Когда я еще училась в консерватории, мы бегали в Дом журналистов, чтобы его испробовать. Потом и там исчез, будто и не бывало. Мы так горевали: говорили, что теперь он - только на экспорт. А сейчас... Бери - не хочу.

- Ну зачем ты, мамочка, - слабо сопротивлялась Рита. - Тащила такую тяжесть!

- А я взяла такси - от дома до общежития.

"Как у нее все просто, - думала Рита, уплетая за обе щеки и в самом деле безумно вкусного угря. - Вот уж кому новые времена на пользу". Мама сидела такая счастливая, такая собой довольная, а Рита старалась не думать о том, что завтра, ну послезавтра, опять будет нечего есть и опять она будет, скрывая страх, бродить по просторному магазину, бывшему "Универсаму", заваленному многими сортами сыра и колбасы, которая пахнет действительно мясом, диковинными заморскими фруктами (и это весной!), огромными красными помидорами, экзотическими напитками, легкими, воздушными пирожными - так, наверное, и тают во рту... Но все это - не для нее и, не для Олега, а для кого, неясно: покупателей в магазине-дворце почти что нет. А те, которые есть, тоже, скрывая страх, бродят с пустыми корзинками.

- Да, я привезла вам кофе! - вспомнила мама и, нырнув рукой глубоко в сумку, достала из-под пустых пакетов большую коричневую, с золотом, банку. - Правда, он растворимый - я, например, такой не люблю, - но зато быстро и без хлопот, для молодежи как раз.

- - Спасибо, - сдавленным голосом поблагодарила Рита.

Мама что-то щебетала про Мюнхен - какой это красивый, зеленый город, какая прекрасная там архитектура и какая благодарная публика, - а Рита все думала, думала, с трудом оторвавшись от угря - "Надо, чтоб и Олег попробовал", - как им быть, что делать, каким образом, вообще говоря, жить.

- Придется давать уроки, - сказал накануне Олег. - Завтра под копирку напишу объявления и расклеим.

- Да кому нужна твоя биология? - отмахнулась от него Рита. - Вот если б английский... Все бросились его учить как оглашенные - чтобы уехать.

- Английского я так не знаю, - испугался Олег. - Разве что школьникам? А что? Куплю учебники, потренируюсь...

И таким он был жалким, в себе неуверенным, что Рита отвела глаза в сторону. Мужчина таким быть не должен. Он должен уметь зарабатывать! Все это выкрикнула она ему тем же вечером, в спасительной темноте, когда легли они спать и Олег положил руку ей на грудь и, робея, притянул Риту к себе.

- Отстань! - вне себя крикнула Рита. - Ты б лучше подумал, на что мы будем существовать!

Она кричала и плакала, а Олег, стиснув зубы, помертвев от унижения, молчал. Потом, так же молча, повернулся к Рите спиной и пролежал без сна до утра.

Сейчас Рита жалела о вчерашней вспышке. Разве он виноват? Ведь он так много знает, ведь он действительно, по-настоящему молодой ученый, на кафедре прочат ему большое будущее, но платят гроши. Да и эти гроши каждый месяц задерживают - на неделю, на десять дней. Ходят слухи, что бухгалтерия отдает деньги в какой-то коммерческий банк, за проценты, на эту самую неделю, на десять дней. Так ведь не докажешь, за руку не поймаешь. Да и кто, скажите, будет ловить? Кому это надо? "Вот и отстояли мы демократию, думала Рита с горечью. - Мама спокойно наслаждалась "Лебединым озером", а мы мокли под дождем у Белого дома, оборону, видите ли, держали.

Дураки, дураки..."

- Победитель не получает ничего, - неожиданно подумала она вслух, и мама споткнулась на полуслове.

- Ты что, детка?

- Так, - буркнула в ответ Рита.

Она уже заметила белый конверт под гипсовой статуэткой, но притворялась, что ничего не видит. Господи, как унизительно! Они, молодые, здоровые, берут. деньги у немолодой и не очень здоровой, да еще и одинокой, женщины.

- А что Аркадий Семенович? - неожиданно спросила Рита. - Ты как-то о нем замолчала. Вы что, расстались?

- Да Бог с ним, - махнула рукой мама. - Куда-то он вдруг исчез.

- Исчез? - изумилась Рита.

- Ну, не совсем. - Мама улыбнулась снисходительно и печально. По-моему, испугался.

- Чего?

- Меня... Ситуации... Она изменилась - я осталась одна, - и он испугался, что придется что-то решать. Раньше был благородный предлог - ты его терпеть не могла, а теперь...

- Не правда, - нерешительно возразила Рита. - Только вначале... Потом смирилась.

- Вот именно что смирилась, - мудро заметила Екатерина Ивановна. - Ну да ладно! Таким он мне и не нужен.

- Каким?

Рита села с ней рядом, обняла маму за плечи.

- Нерешительным, - объяснила Екатерина Ивановна. - Очень литературное это слово - "презрение", но я правда его презираю. Как поняла, что испугался, такое почувствовала к нему презрение, что сама удивилась.

- Предпочла остаться в гордом одиночестве? - осторожно спросила Рита. Маму стало невыносимо жалко, и показалась она Рите беззащитной и даже маленькой. - Может, не стоило...

- Да что теперь говорить, - тряхнула золотистыми волосами Екатерина Ивановна. - Пусть! Меня и дома-то почти не бывает. Летом гастроли в Париже.

Рита сняла руку с маминых плеч, Париж... Как они с Олегом мечтали, что теперь-то уж поедут куда хотят: не нужны ведь теперь никакие характеристики, не нужно стоять пред светлыми очами парткома, отвечать на идиотские, а иногда издевательские вопросы.

Весь мир открыт перед ними, перед всеми открыт! А про деньги-то они и забыли. Привыкли, что на летнюю стипендию, например, запросто можно съездить к морю, а уж на две-то... Вот тебе и поехали... Открылся мир, да не всем.

Глава 4

Лето было, как все последние годы в Москве, каким-то диким: то лютая, удушающая жара, когда плавятся асфальт и мозги, умирают от духоты на работе, а там, где кондиционер, - сплошные ангины, а то налетает с севера ледяной ветер и холод такой, что хоть влезай в шубу.

Но сейчас как раз стояла жара. Мама пела в Париже, в "Гранд Опера", а Олег с Ритой прозябали в Москве, ни в какой Свердловск, естественно, не поехали.

- Поживи, мой родной, у меня, у нас, - уговаривала Риту перед отъездом мама. - Заодно и цветы будете поливать.

Это была, конечно, хитрость. Какие цветы? Несчастные три горшочка? Так их можно отнести к соседке!

Но Рита не стала сопротивляться: к лету ни на что уже не было сил. Они собрали свои вещички и отправились на другой конец города, в опустевшую квартиру, где - столько лет прожила Рита. Сердце у нее сжалось, когда представила она, как войдет сейчас в знакомый подъезд, поднимется на свой четвертый этаж, отворит дверь, перешагнет порог, распакует и разложит вещи и целых два месяца, до приезда мамы, будет жить в родном доме, где болел и умирал бедный папа, хохотал в общем-то симпатичный, хоть и предатель, Аркадий Семенович, звучала музыка, переливаясь под ловкими пальцами робеющего перед мамой аккомпаниатора, и редкий по красоте голос распевался к спектаклю. Какая это была совсем другая жизнь! Беззаботная и - да! счастливая, потому что все терзания, кроме смерти, ничто перед неотвязной мыслью: как. Господи, прокормиться, усмирить постоянное чувство голода, каким образом раздобыть денег на, например, мыло или самую дешевую, нашу-пренашу, никакую даже не болгарскую зубную пасту? Рита однажды дошла до того, что стащила кусочек мыла из общественного туалета, и Олег, кажется, догадался. Было стыдно, но зато продержались до ее стипендии.

- Только бы у мамы тоже не отключили горячую воду, - хрипло сказала Рита, когда спустились они с Олегом в метро.

В общежитии не давали горячую воду вот уже две недели, холодная, правда, была почти что комнатной из-за жары, но Рита все равно простудилась.

- Везде не отключат! - бодро сказал Олег. - Отключают же по районам. Чтобы было к кому поехать.

Он искоса взглянул на жену. Усталая, грустная, давно не мытые волосы небрежно подобраны шпильками. И о чем-то все думает, думает... Он знает о чем, и это знание убивает. "Нет денег..." Нет денег, а значит, он неудачник. "Но ведь это не правда, - кричит все в Олеге. - Я же не виноват, что такое время!" Но вслух не говорит ничего. Рита и так постоянно раздражена - сердится, плачет, придирается по пустякам.

- Пошли на пляж?

- Надоело.

- Пошли!

- Ну ладно.

Стыдясь себя, стесняясь Риты, Олег набирает в большую пластмассовую бутыль воды - не на что им купить фанту или там пепси-колу, - режет хлеб, аккуратно намазывает его остатками масла - на булочки, которыми бойко торгуют на пляже, тоже нет денег, - и они молча плетутся на берег Москвы-реки. Бутыль, оставленную Геной, берегут как великую ценность, и когда однажды Олег налил сильно теплой, почти горячей воды, Рита так закричала, что он даже вздрогнул:

- Она ж деформируется!

Бутыль и впрямь искривилась, но, к счастью, не очень.

- Я снова расклею объявления, - откликаясь на свои мысли, говорит Олег. - Кто-то же собирается поступать к нам, на биофак?

Рита машинально кивает.

- Может, попросить Валю?

- О чем? - не понимает Олег.

- Набрать объявление на компьютере.

- Неудобно, - нерешительно возражает Олег.

- Почему? - привычно раздражается Рита.

- Там, говорят, дорогой порошок, импортный...

- Это он для нас дорогой, не для них! - вспыхивает Рита. - А еще лучше - подойди к абитуриентам, поинтересуйся, не нужен ли им...

Олег покрывается липким потом - не от жары, а от унижения.

- У нас так не принято, - бормочет он.

- Ну да, у вас принято не платить зарплату, - въедливо замечает Рита, и на мгновение Олегу приходит в голову страшная мысль: неужели он ее больше не любит?

Отчужденно и молча они спускаются по эскалатору. Входят в вагон, а там, как назло, мирно кимарит в уголочке бомж. Вокруг, естественно, пустота, никто не решается сесть рядом, но запах - на весь вагон, специфический запах, ни с каким другим не спутаешь.

Олег с Ритой выскакивают как ошпаренные, успевают вскочить в соседний вагон. Рита плюхается на сиденье и закрывает глаза. Олег стоит рядом, загораживая ее от входящих и выходящих, машинально рассматривает рекламу весь вагон ею густо облеплен. Ослепительные улыбки холеных дам призывают покупать хорошие (и дорогие!) зубные пасты и щетки, красавец атлет бросает прямо в смотрящего на него копье - рекламируется препарат против боли, медовая улыбка и лживые глаза адепта новой веры обещают немедленную нирвану. "Господи, помрги... - взывает в пространство Олег, понимая, что никто ему не поможет, он сам должен найти выход. - Может, попробовать разгружать вагоны, как все мы делали на младших курсах? Да теперь, говорят, везде, даже там, мафия..."

- Ай да мама! Да тут всего наготовлено аж на целый полк!

Рита распахнула дверцу высокого холодильника и замерла в восхищении. Все, ну все предусмотрела мама.

Недели две ничего покупать не придется. На столе - записка: "Красное вино в баре: его не пьют охлажденным. Деньги в верхнем ящике. Целую, мама".

Плохого настроения как не бывало.

- Сначала - в ванну!

Какое блаженство: горячая вода, ароматная пена, душистый шампунь!

- Можно к тебе?

- Залезай!

Ванна маленькая. Им тесно, но весело.

- Ой, не брыкайся! Затопим ванную.

- Потри мне спину... Вот так...

- Ты меня любишь?

- Ужасно! А ты?

- И я.

Потом, обмываясь, вместе стояли под душем, и он ласкал ее смело и нежно, как в первые дни их пока еще недолгого брака. Руки скользили по атласной груди, узким, стройным бедрам, и было невыносимо ждать.

- Пойдешь ко мне, солнышко?

- Прямо сейчас?

- Прямо сейчас. Умираю... Смотри, что со мной.

- Вижу, вижу...

Рита шаловливо и радостно - как он хочет ее! - коснулась пальчиком "пестика" - так они его, шутя, называли, - натянутого, как стрела, рвущаяся в полет, и Олег схватил ее с жадностью, поднял и, боясь уронить, чувствуя обольстительную тяжесть ее мокрого тела, шагнул вместе с Ритой из ванны на пол.

- Хорошо, что у тебя ноги длинные, - весело шепнула Рита.

Вытираясь одной большой простыней, они смеялись и целовались, ласкались и прижимались друг к другу.

- Надо высушить волосы, - вспомнила Рита.

- Потом, - властно шепнул Олег. - А вообще, сами высохнут: такая жара...

Он знал, чувствовал, что она тоже хочет его, и с такой же силой.

- Выпьем вина?

- Выпьем!

Пока Олег откупоривал бутылку, Рита расстелила на диване простыню. Он подошел к Рите с двумя наполненными дорогим красным вином бокалами, и она, как впервые, увидела, до чего же красивое у него тело.

- За тебя! - Его глаза сияли.

- За нас.

- Иди ко мне поскорей, родная моя.

Давно уже не было им так хорошо вместе - так блаженно и страстно, благодарно и успокоенно. "Никому ее не отдам, - подумал Олег, с обожанием глядя на Риту, - накинув сиреневый, с кружевами, халатик, она хлопотала у праздничного стола, улыбаясь ему совсем как прежде. - Обыщу всю Москву и найду какой-нибудь заработок. Тем более что надвигается отпуск".

***

Отпускные выдали - курам на смех, и Олег стал лихорадочно действовать, а за ним и Рита. Ей повезло первой: подруга нашла девочек, рвущихся на геофак.

Испуганные возможным конкурсом мамы платили вполне прилично, и Рита с гордостью приносила домой и продукты, и деньги.

- Они думают, я что-то могу, - смеялась она. - А я и не отрицаю. Молчу загадочно.

- Но ты и вправду можешь, - хмуро сказал Олег: этот ее смех резанул по самому сердцу. - Ты ведь знаешь, о чем там спрашивают.

Надо было защищать Риту - от цинизма, не правды, от нее самой.

- Ну, во-первых, каждый год - всегда что-то новенькое, - не принимала его защиты Рита. - А во-вторых, им нужен самый элементарный блат. Мамы надеются как раз на него: думают, я знаю кого-то в приемке.

Невозможно было видеть эту ее усмешку, жаль было девочек, их доверчивых мам. Но Олег больше не сказал ни слова: какое имел он право кого бы то ни было осуждать? Он сел за стол и написал объявление, предлагая свои услуги биолога, а наутро поехал к Вале на фирму, в новый, совершенно ему неизвестный мир.

В старом "сталинском" доме среди пыльного, обшарпанного убожества чистотой и великолепием сверкал всего лишь один подъезд. К подъезду вела выложенная белыми плитками, отмытая до зеркального блеска дорожка, по бокам зеленели подстриженные газоны, табличка с золотыми буквами сияла на солнце.

"Сюда", - сразу понял Олег и, робея, нажал на большую квадратную кнопку. Солидный немолодой охранник неторопливо выписал пропуск, и Олег ступил в святилище. Бог мой! Как все красиво, какая прохлада и чистота - не то что у них, на сникающем на глазах факультете. И пальма в конце коридора, и еще какие-то южные, экзотические растения. Олег нашел комнату номер пять, откашлялся от волнения, постучал, повернул белую ручку и толкнул дверь.

В глубине, у окна, сидела за компьютером Валя, такая шикарная, что Олег с первого взгляда ее не узнал. Ошарашенный длинным, похожим на вечернее, платьем, новой прической - волосы подняты высоко надо лбом, скреплены затейливым гребнем, новым лицом - темные на щеках тени сузили милое пухлое личико, - Олег стоял посреди комнаты и молчал. Валя по достоинству оценила произведенное впечатление.

- Присядь, пожалуйста, я сейчас.

Сидеть и ждать пришлось довольно долго. Входили-выходили бритоголовые мощные парни в черных тонких дорогих рубахах, впархивали нарядные девицы, передавая Вале какие-то бумаги.

- Шеф сказал: срочно, - прощебетала одна из них.

Наконец Валя освободилась.

- Давай!

Олег положил перед ней листочек. Валя быстро пробежала глазами текст.

- Эх ты! Разве так пишут?

Она взяла карандашик, что-то подправила, что-то вписала, а что-то вычеркнула.

- Ну как?

Олег встал и, наклонившись над Валей - волосы пахли чем-то заманчиво-пряным, - прочитал, что же там получилось.

- Здорово, - с невольным уважением сказал он. Вместо робкой просьбы о помощи кандидат наук сдержанно предлагал подготовить к поступлению в МГУ абитуриентов и поступление гарантировал. - Может, гарантию снимем? нерешительно спросил Олег.

- Что ты! - сделала капризную гримаску Валя. - Тут-то как раз самый цимес.

И она принялась бойко набирать на компьютере текст - исправленный и дополненный. А Олег сидел и думал, что же такое "цимес". Ругательство, может быть? Или из уголовщины?

Валя справилась с работой в два счета.

- Отксерь, - бросила одной из впорхнувших девиц, и по тому, как проворно схватила та объявление, Олег догадался, что Валю здесь уважают, а может, даже побаиваются. - Сколько тебе экземпляров?

- Ну, двадцать, - неуверенно попросил Олег. - Если можно, - добавил он тихо.

- А то, - небрежно пожала плечами Валя. - Пошли пока к Геночке, выпьем кофе. Положишь на стол. - Это уже к исполнительнице.

Девушка кивнула и исчезла. Валя встала - высокие каблучки выглядывали из-под платья.

- - Пошли!

Они отправились к Геночке.

- Кого я вижу! - раскрыл им объятия Гена.

В серебристом костюме, при галстуке, он демократично вышел из-за стола, изобразил что-то вроде улыбки, нажал на кнопку:

- Нинок, нам кофейку.

Он тоже до их прихода сидел за компьютером. На экране светились разноцветные карты.

- Ну-с, как дела?

Широким жестом Геночка указал на диван. Все сели. Нинок, в брюках в обтяжку, скромно опустив ресницы, вкатила столик. Олег поймал Валин напряженный взгляд - на брючки и выше - телесную, с глубоким вырезом, кофточку. Секретарша наклонилась над кофейником - золотая цепочка скользнула в глубокую ложбинку между грудей.

- Не надо. Мы сами, - резко сказала Валя.

"А у них тут жарко", - усмехнулся про себя Олег и прикрыл рюмку ладонью.

- Спасибо, мне, пожалуй, не стоит, С утра, да еще в такую жару...

- Обижаешь, начальник, - прогудел Гена, бес церемонно стряхнул руку Олега, щедро налил коньяку. - Ну, со свиданьицем!

Пришлось выпить. Огнем обожгло голодный, пустой желудок. Олег, поколебавшись, взял печенье. Геночка, сморщившись, сосал лимон. Валя быстро-быстро заговорила о каких-то поставках.

- Да ну их на хер, - лениво махнул рукой Гена. - Дай поговорить с человеком. - Собравшись с силами, добавил трудное, как видно, для него слово:

- Кон-фиден-ци-аль-но...

Валя, вспыхнув, резко встала и вышла.

- Обиделась, - хохотнул Гена. - А и хрен с ней. - Он хлопнул Олега по колену, да так, что тот чуть не вскрикнул от боли: рука Гены пришлась на какое-то особо уязвимое место. - Как дела, наука?

Хреново? То-то же...

Гена откинулся на спинку дивана, маленькие бесцветные глазки почти закрылись от удовольствия, толстые губы смаковали коньяк.

- ; Бывают трудные времена, - сдержанно ответил Олег.

- - Да они у нас завсегда трудные, - снова хохотнул Гена. - А сейчас... Нет, сейчас для тех, у кого на плечах не тыква, а голова... - Он сжал пальцы в щепоть, смачно чмокнул и отправил кому-то вдаль благодарственный поцелуй. - Цимес!

"Опять это слово... Посмотрю в словаре, - подумал Олег. - Валя и та знает..."

- Я же написал объявление, - как бы оправдываясь, сказал он.

- Знаю, знаю, - брезгливо скривился Гена. - Валька докладывала. Глупости все это!

- Почему? Предмет я знаю, - обиделся Олег. - Почему же глупости?

- Ой, не могу! - совсем развеселился Гена. - Поглядите-ка на него! Он знает предмет! Да разве в этом дело? Ну вот найдешь ты, предположим, учеников. Сколько собираешься брать?

Олег ответил.

- Сколько? - оторопел Гена. Приоткрыв рот, он смотрел на Олега с откровенной жалостью. - И на это вы предполагаете жить?

- У Риты тоже две девочки: поступают на геофак. Плюс моя зарплата, ее стипендия...

- Эх вы, интеллигенция, - вздохнул Гена и посерьезнел. - Ну баба - она и есть баба, не ее дело кормить семью, но ты-то мужик. Жрать надо? Надо.

Бабу свою наряжать надо? Надо. Видал, :

- хитро подмигнул он, - какие у нашей Ниночки ножки? Из-за ножек и взяли. Как пришла наниматься в такой вот юбчонке, - Гена провел рукой по бедру, - так наши мужики загудели: "Берем, Арсентьич, берем!"

Он снова нажал на кнопку. Возникла Ниночка.

Ножки и в самом деле были прелестны, брючки в обтяжку лишь подчеркивали их соблазнительность.

- Принеси-ка нам, Нинок, чего-нибудь посущественней, - распорядился Гена, откровенно разглядывая снизу вверх Нину.

- Бутерброды, Геннадий Арсентьевич? - вскинула ресницы Нина. Невинность пятилетней девочки светилась во взоре.

- Ну, бутерброды, - снисходительно согласился Гена. - Видал? - снова подмигнул он Олегу, когда Нина, повернувшись на каблучках, исчезла. - За такие ножки и голосок тоже надо платить.

- А Валя? - не удержался от бестактного вопроса Олег.

- Валя - это одно, а Нинок - другое, - неизвестно кому погрозил пальцем раскрасневшийся и очень довольный собой Гена. - Какой мужик не гуляет?

- Я, например, - признался без тени стыда Олег.

- Так ты у нас молодожен, - нашел для него оправдание Гена. - У тебя все Ниночки впереди.

"Чего эта он все смеется? - маялся, тоскуя, Олег. - Чему так радуется?" И тут же понял, что радуется Гена успеху - тому, что принесли новые времена. Деньги, власть - какая-никакая, а какая-то, видно, есть, женщины - сломленная, покорная Валя, а под боком еще и Ниночка.

- Ну, я пошел, - встал Олег. - Копии, наверное, уже готовы.

- Садись! - Тяжелая рука надавила ему на плечо, и Олег, сам не понимая как, снова очутился на слишком мягком диване. - Есть разговор. Ты по-английски спикаешь?

- Я же говорил, что английский знаю.

- Знать - одно, а спикать - другое, - важно заметил Гена.

- Да сказал же: знаю! - вскипел Олег. - И читаю, и говорю.

- Вот и ладушки, - миролюбиво заметил Гена. - Мы тут будем встречаться с одним фирмачом, с Таиланда, и нам нужен свой человек, переводчик.

- А я разве свой? - удивился Олег.

- А то! - хмыкнул Гена. - Сколько, ты говоришь, хотел за уроки, за это твое репетиторство? Так вот мы тебе за одну встречу с этим фраером дадим твой месячный заработок, понял?

И Олег согласился.

Глава 5

У него была только неделя до приезда фирмача из Таиланда, и эту неделю Олег провел как во сне. Было страшно - о чем там будут они говорить? неуверенно - разве он знает торговую лексику? - стыдно - вдруг провалится? Все учебники, словари и тетради бросил Олег на штурм английского, и за ними съездила Рита.

- Ты сиди, занимайся, я все привезу!

В прохладной, хорошо обставленной, тихой и сытой квартире он сидел с утра до ночи за маленьким, очень женским столиком и читал, зубрил, вспоминал.

- Не бойся, азиаты говорят просто: это же не родной их язык, подбадривала мужа Рита. - И произношение у них так себе, похоже на наше. Они ж не американцы, с их кашей во рту.

Неслышными шагами Рита входила и выходила, приносила на подносе кофе и тосты - с сыром, копченостями, джемом, к обеду звала на кухню, ужин снова приносила к столику. Сумма будущего вознаграждения, названная Геной, потрясла Риту. "Откуда у них такие деньги? - недоумевала она. - От продажи магнитофонов? Там, в Азии, они, конечно, покупаются за бесценок - особенно оптом, - но надо же их еще привезти, где-то хранить, кому-то продать. Ну сколько раз в жизни покупает магнитофон человек?

Это ж не хлеб, не картошка! Да и пока, судя по Валечкиным рассказам, поставки идут из Германии, а там вряд ли все так уж дешево..."

С девочками Рита занималась последний месяц.

На объявления Олега пока никто не откликнулся. Что будет дальше? Она старалась не думать. Накануне переговоров позвонил Геночка.

- Эй, наука! Завтра в десять, - строго сказал он. - Форма одежды парадная.

- Фрак? - постарался пошутить Олег.

Но Гена шутки не принял.

- Фрак не фрак, - сказал он сурово, - но приличный пиджак обязательно. Приезжай к полдесятого, кой о чем нужно договориться. , - Что он сказал? встревожилась Рита, ; увидев, как вытянулось у Олега лицо.

- Хорошо, что купили к свадьбе костюм, - хмыкнул Олег. - Велели одеться прилично.

Рита принялась гладить брюки. Олег, красный, взъерошенный, нервно заходил по комнате.

- Какой у мамы утюг! - попыталась отвлечь Олега от мрачных мыслей Рита. - Видишь, поставила рычажок...

- Это "Симменс", - измученно сказал Олег. - Не надо было соглашаться: вдруг провалюсь?

Рита отставила утюг в сторону. Обняла мужа.

- Милый мой, дорогой! Подумай сам, кого ты боишься? Каких-то там торгашей. Ну пусть называются они теперь коммерсантами, все равно - торгаши и жулики. Кто они, а кто ты? Ведь ты так много знаешь, защитил диссертацию, тебя любят студенты, уважают на кафедре. А что такое в конце концов Гена?

- Зато он богат, - возразил Олег, - Знаешь, как говорят американцы? "Если ты такой умный, то почему ты бедный?"

- Мы не в Америке, у нас все по-другому, - не растерялась Рита. - Но знаешь, я думаю, что и в Америке научный сотрудник беднее торговца магнитофонами. Да! - решительно тряхнула она волосами. - За все в жизни надо платить, и духовность тоже чего-то стоит.

- Ты вправду так думаешь? - с надеждой спросил Олег.

Как нужна была ему сейчас поддержка Риты! Ведь там, на фирме, все по-другому: ослепительно чистый подъезд, ковровая к нему дорожка, как в зарубежных фильмах, экзотические растения в коридоре, золотыми буквами начертанная на визитке фамилия Гены, элегантная Валя, соблазнительная Ниночка в брюках-чулочках, компьютеры, кофе... Новая жизнь и вроде новые люди. Хотя Валю с Геной они-то знают! Валя даже пишет с ошибками. Но ставит в компьютере программу "редактор", и ошибки ее сами собой исправляются.

"И все-таки, признайся, другое время пришло, другая эпоха, а ты остался в эпохе старой - со своей диссертацией и своими опытами".

Они сидели на кухне, друг против друга, Олег говорил, а Рита слушала. Спохватившись, стала опровергать.

- Не думай об этом. Аленький! - Давно так его не называла. - У каждого своя судьба. И наша - не худшая.

- А жить на что будем?

- На твой гонорар! За перевод.

- А потом?

- А потом - суп с котом, - рассердилась Рита. - Девяносто процентов населения, если не больше, бедствует. Неужели так и останется? Что-нибудь должны придумать.

- Кто?

- Правительство.

- Да ему на нас начхать!

Рита встала, подошла к Олегу, стала гладить и целовать его светлые волосы.

- Алюш, ты устал. Больше не занимайся, договорились? Пошли погуляем, подышим воздухом.

Олег прижал к себе Риту.

- Не могу, прости: просто не идут ноги. Что-то я совсем изнемог. - Он посадил Риту к себе на колени.

- Не похоже, чтобы ты уж так изнемог, - лукаво засмеялась Рита.

- Ox, - сокрушенно вздохнул Олег, - ну и придумала нас, мужиков, природа! У женщины все ее вожделения спрятаны, скрыты, а у нас...

- Да уж, - веселилась Рита, - товар - лицом.

Олег встал, не выпуская Риту из своих объятий, и понес на тахту.

- До ночи не подождем? - шепнула Рита, на самом деле вовсе этого не желая.

- Он - против, - заявил Олег, расстегивая брюки онемевшими от нетерпения пальцами.

- Фу, как вульгарно, - радостно улыбнулась Рита и закрыла глаза.

По какому-то наитию она не сняла кофточку, и это возбуждало обоих. Боясь порвать тонкую ткань, Олег добирался, расстегивая пуговки, до ее груди, и это препятствие возбудило так сильно, что все у него произошло мгновенно.

- Ну-у-у, - разочарованно протянула Рита, но он не вышел из нее и, целуя ее маленькую, упругую грудь, вновь наполнился той могучей силой, которая, несмотря на все потрясения, уготовленные мужчине, не дает угаснуть на земле жизни.

- Полежи тихонечко, - шепнул Олег. - Не двигайся, родная моя.

Медленно-медленно, покачиваясь вправо и влево, он заполнял ее собой все мощнее, пока вся она не оказалась в его полной власти.

- Ой, не могу, - простонала Рита и задвигалась бурно, неистово, и Олег, терпевший эту сладкую пытку из последних сил, тоже перестал сдерживаться.

Звонок звенел и звенел, но они его даже не слышали.

Наконец Рита встала - потная, опустошенная - и, ступая босыми ногами по прохладному полу, подошла к телефону.

- Как хорошо, что я дозвонилась! - Радостный голос матери звучал совсем близко, словно она звонила из соседнего дома. - Я уж думала, вы куда-то ушли. Как вы там?

- Нормально.

- А почему голос хриплый? Ты, случайно, не простудилась?

- Нет, мамочка, ничего. - Не могла же Рита сказать, что хрипотца в голосе - отголосок только что отбушевавшей страсти. - А что у тебя?

- Работаю три партии, - с гордостью сообщила мама. - Слушай, какой дивный город Париж! Единственный в мире. А люди... Все приветливые, сердечные! На улицах только и слышно "мерси", "пардон", "силь ву пле, мадам"... А какие слушатели! Какие партнеры! И голоса, и очень-очень галантны. - Мама засмеялась не без лукавства, - - Ну ладно, скоро увидимся. Я тут тебе всего накупила: и туфли, и джемпер, и.., нет, не скажу, а то не будет сюрприза. Олегу, конечно, тоже кое-что купила.

- Зачем, мамуля? В Москве теперь все есть.

- Енот - да не тот, - снова засмеялась мама. - Уверена, ты будешь в восторге! Целую.

Мама повесила трубку.

Вот и еще один образ жизни, тоже им недоступный.

***

Фирмач из Таиланда оказался щуплым, маленьким старичком в белом чесучовом костюме. Коричневое сморщенное лицо, очки в тонкой золотой оправе, лаковые, с узкими носами башмаки, золотой "Ролекс", свободно болтающийся на хлипком запястье. И - главное - глаза: два черных блестящих буравчика, впившихся в контрагентов с жесткой, неумолимой проницательностью и силой.

Контрагенты же, несмотря на прохладу - вовсю старался кондиционер, сидели напротив и дружно потели, должно быть, от страха. Лучше всех держался Витек - тот самый гэбэшник, что "проложил дорожку в Германию", но и у него то и дело лоб покрывался испариной. А уж Геночка-то... Ерзал и отдувался, промокал шею белоснежным платком и за все время переговоров не сказал ни слова - таращил глаза и молчал. Беседовали двое - старичок и Виктор. Олег успешно переводил.

Рита оказалась права: старичок излагал свои мысли просто и внятно, короткими, четкими фразами. Да, в его стране оптовые цены на технику правда, не последнего поколения - много ниже, чем даже в Южной Корее, а качество - выше.

- Почему? - старался сбить с фирмача спесь опытный Виктор.

Фирмач раздвинул губы в холодной улыбке.

- Хороший вопрос. - Очки сверкнули на солнце, и он стал похож на слепца. - Исторически так сложилось.

Это была единственная философская фраза, да и та - не из сложных. В основном же в разговоре мелькали марки магнитофонов и диктофонов и цифры, цифры, цифры... Их фирмач писал на бумаге, подвигая листочек к Виктору, а Олег в это время отдыхал. Потом заговорил Виктор, и переводить стало трудно: Виктор жаловался на трудности и проблемы, мелькали словечки "фрахт", "растаможить", "дать в лапу", и хотя Олег как следует подготовился и кое-что предвидел, пришлось здорово попотеть - и в прямом, и в переносном смысле слова.

Бесшумно открылась дверь. Ниночка, в строгом костюме, осторожно ступая на туфлях-копытцах, вкатила столик.

- Кофе? Пепси? - живо спросил Виктор.

- Минеральной, пожалуй, - устало прикрыл глаза фирмач.

Выпили из солидарности минеральной. Помолчали.

- Ну как? - на втором дыхании заговорил Виктор. - Скинете пять процентов? Возьмем тогда два контейнера. И вообще, будем сотрудничать - не только по мелочам, а?

Последняя фраза была самой важной, ключевой в их беседе, хотя произнесена была как бы и между прочим. "Так вот почему им понадобился "свой" переводчик", - понял Олег.

Старичок рассмеялся дробным, металлическим смехом.

- The last, but not least.

- Что он сказал? - привстал от волнения Виктор.

- "Последняя фраза по счету, но не по значению", - перевел Олег.

- Это чегой-то? - подал голос Гена.

- Что договоритесь не только о магнитофонах, - рискнул объяснить Олег.

Старичок внимательно смотрел на Виктора. Гену с Олегом как бы не замечал.

- Хорошо, - тихо и медленно, очень ровно сказал он. - Будем считать, что договорились. Как там у вашего Киплинга? "Восток есть Восток, а Запад есть Запад; им никогда не сойтись!" Он не совсем прав, ваш Киплинг. Коммерсанты всегда найдут общий язык.

- О да! - разулыбался, выслушав перевод, Виктор.

Повисла пауза. Слышно было, как бьется о стекло пробившаяся контрабандой муха. "Убью!" - подумал об уборщице Виктор.

- Понравилась вам Москва? - спросил вдруг багровый от волнения Геночка.

Он сочинил эту фразу еще вчера - Валя ему подсказала - и все думал, в какой момент удобно спросить. Теперь, когда все молчали и все уже было сказано, решил, что пора и ему внести в общение свою скромную лепту.

- Как все столицы, - непонятно ответил фирмач.

- А церкви? - не отставал обученный Валей Геночка. Да и обидно почему-то стало за Родину.

- Да, у нас же церкви! - обрадовался инициативе товарища изнемогший от праведных трудов Виктор. - Наши девушки вам покажут, - многозначительно улыбнулся он, но старик не понял намека или не пожелал понять.

- Спасибо, - скучно сказал он. - Ночью самолет, надо и отдохнуть. Возраст...

Он встал, и все встали тоже. Прощались церемонно и долго: жали руки, почему-то по-японски кланялись в пояс. Фирмач удивления своего никак не выдал.

- Ну ты даешь! - восхищенно заговорил Гена, когда закрылась за Виктором и фирмачом дверь. Гена хорошо знал лишь один язык - матерный, русский - на троечку, иностранные же языки приводили его в священный трепет и на владевших ими он смотрел как на полубогов. - Во даешь! - восхищенно повторил он. - Прям как по-русски! - Гена вытащил из кармана конверт. - На, получай. Заработал!

- А ведомость? - наивно спросил Олег. - Расписаться-то где?

- Какая там еще ведомость? - удивился Гена. - Какие такие росписи? У нас тут по-свойски, по-домашнему. Слушай, а кто такой.., этот, как его.., ну который что-то там говорил о востоке и западе?

- Киплинг?

- Во-во...

Ответить Олег не успел: вернулся Виктор.

- Фу-у-у, ну и хмырь... Ничего человеческого!

А ты молодец. - Это уже Олегу. - Будем держать тебя на прицеле.

- На прицеле?

Холодком повеяло от этого слова: уже ходили по Москве, набирали силу слухи - о том, как быстро, а главное, кардинально решают свои проблемы коммерческие структуры.

Виктор сел, расставив колени, широко зевнул.

- Эх, и надерусь я сегодня! Уедет зануда - и надерусь. Вы с Генкой, что ль, корешуете? Ген, тебе премиальные: здорово чешет твой брательник по-аглицки, я следил.

- А вы что, понимаете? - осмелился спросить Олег.

- Чуток, - скромно ответил Виктор. - Значит, так: если что - позовем. Не обидели?

- Чем? - не понял Олег.

- Баксами не обидели?

- Нет.

Олег невольно сунул руку в карман, пощупал драгоценный конверт.

- Слышь, подкинь-ка ему еще, - благодушно распорядился Виктор.

Гена явно обрадовался: его все же рекомендация.

- Сколько, шеф?

- - А, я сам выдам.

- Виктор достал ключ и отпер дверцу сейфа.

Глава 6

- Маргарита Константиновна, как вы думаете, я поступлю?

Рита задумчиво смотрела на худенькую девочку в неизменных джинсах. Детское личико было серьезным, в умных близоруких глазах светилась надежда.

- Подготовлена ты хорошо, - уклончиво ответила Рита. - Во всяком случае, по географии. И конкурса в этом году считай что нет. Мне кажется, ты поступишь. Только не зубри накануне. Полистай еще раз учебник, выспись и отдохни. Позвони, если что...

Последние слова дались, с трудом: что, собственно, она может? Она сама боится преподавателей. Разве поговорить с Ксюшей, секретарем? А что может Ксюша? Что-то, наверное, может...

Итак, ее хилые заработки кончились. Олегу так никто и не позвонил, и теперь он разносит от Генки ной фирмы по адресам счета, бегает по Москве как наскипидаренный. Деньги, полученные за перевод, растаяли как апрельский снег: слишком много вокруг соблазнов. Никуда за лето они так и не выбрались, а послезавтра прилетает мама. Надо прибрать в квартире и выметаться вон - райская жизнь кончилась.

Август... Последний месяц нашего недолгого лета.

А там - дожди, изморозь, задумчивое, редкое солнце. Взглянет с отвращением на слякоть и грязь да и нырнет назад, в облака, укроется от всего этого безобразия. Олегу позарез нужны ботинки: старые промокают с прошлого года. Приклеили новую подошву - заплатили бешеные, безумные деньги, - но при первом дожде стало ясно, что потратились зря: все отклеилось, развалилось, а квитанцию им не дали, так что в мастерскую качать права не пошли. Рите же необходимы брюки - холодно в Москве без брюк - или хотя бы шерстяные колготки. Раньше бегали, переплачивали, добывали из-под земли, теперь - на каждом шагу, на все вкусы, размеры, причуды. Только вот денег нет ни шиша.

Рита заставила себя встать с кресла, включила нехотя пылесос. "Неужели это и есть жизнь?" За гудением пылесоса не расслышала, как пришел Олег. И только когда он нажал кнопку и нудное гудение смолкло, Рита, вздрогнув, очнулась от своих невеселых дум.

- Угадай, где я был?

Его глаза сияли, он улыбался и смотрел ей в лицо радостно и открыто.

- А я почем знаю? - пожала плечами Рита. - Разносил счета.

Она так сказала нарочно, из вредности, и своего добилась: улыбка погасла. Олег, вздохнув, подвинул стул и сел. Рита, не сказав больше ни слова, снова включила пылесос.

- Помочь? - с готовностью встал Олег.

- Не надо, - дернула плечом Рита. - Так где ты был?

- Представь себе, в "Метрополе"!

- Да ну?

Рита выключила пылесос и, глядя мимо Олега - его радость просто бесила! - принялась вытирать пыль с маминых сувениров. С нарастающей досадой слушала она, как Олег - "Понимаешь, случайно!" - встретил шефа, как тот утащил его с собой на конгресс биологов. А там представил самому Рику "Ну, помнишь, занимается теми же проблемами, что и я!" - как состоялся интересный такой разговор...

- А почта? - перебила Рита.

- Завтра разнесу, - отмахнулся Олег. - С утречка.

- "С утречка", - передразнила мужа Рита. - Это же срочно.

- Но понимаешь, конгресс важнее, - сникая, пробормотал Олег.

Радость его стремительно таяла, и о беседе с Риком - такой интересной - рассказывать уже не хотелось. А ведь они договорились обмениваться препринтами, и, возможно, удастся съездить к Рику в лабораторию, по Соросскому гранту, шеф сказал - похлопочет.

- Я, пожалуй, пойду, - тяжело встал Олег.

- Куда?

- Разносить счета.

- Да офисы уже все закрыты, - хмуро сказала Рита. Не хотелось его отпускать: она еще не высказалась.

- Охрана на месте, - быстро нашелся Олег, - И есть счета на домашние адреса.

Ему вдруг страстно, нестерпимо захотелось уйти, побыть одному, подумать о том, что он целый день слушал. И потом, он не знал, как сказать Рите, что с понедельника выходит на кафедру - в свой отпуск, бесплатно, чтобы продолжить серию опытов. "А почта?" - конечно, спросит она. "А почту поразносишь ты, - может быть, осмелится сказать он. - И я - по субботам и воскресеньям". Олег тяжело вздохнул. Как изменилась Рита! Куда девались ее улыбка, ласковый взгляд, веселая болтовня ни о чем, от которой теплело на сердце? Какая-то она стала резкая, даже злая. А что с ней творилось, когда случилась задержка! Страшно вспомнить...

- Ну, родишь, - совершенно потерявшись от ее крика, пробормотал Олег, скрывая неожиданную, бурную радость, нахлынувшую на него так мощно, стремительно, что он сам поразился.

- Да? - закричала в ответ Рита, размазывая по лицу слезы. - А кормить чем будем? А жить на что? Плодить, что ли, нищих?

Слово "плодить" просто убило. "Мать - певица, отец был художником, учится в МГУ, а речь торговки из Лужников..." Впервые Олег так подумал о Рите - с горечью, гневом, как о чужой. И обрадовался, когда все обошлось ведь ребенок - это уже навсегда, а он теперь ни в чем не уверен.

***

- Получите, пожалуйста. Распишитесь. Спасибо Он ходил из офиса в офис, ничего не замечая вокруг. Охранники брали счета, молча расписывались, не отвечая ни на какое "здрасьте", но Олега это не трогало: к их молчаливому хамству он довольно быстро привык. Кто он такой, в конце-то концов? Курьер в старых брюках. Платили за всю эту беготню прискорбно мало, но Гена обещал поставить его в воскресенье на "точку" - продавать магнитофоны.

- Я не умею! - испугался Олег.

- Ничо, - отмахнулся от его страха Гена. - Сумеешь...

- Да разве их покупают? - продолжал отбрыкиваться Олег. - Разве у людей есть деньги?

Геночка расхохотался, звонко хлопнул себя по коленкам.

- Еще как есть! По себе не суди, наука! Народ богатеет, рынок пока не насытился. Заработаешь - будь спок!

Мысль о том, что он, биолог, кандидат наук, будет торчать на какой-то "точке" и торговать, показалась Олегу чудовищной, возмутительной, но Рита отнеслась к предложению Гены спокойно и с интересом.

- А что? - сказала она. - Сейчас все торгуют.

Обратил внимание, какие лица у женщин, торгующих газетами, проездными билетами, пирожками? Наверняка вчерашние инженеры. Существовать-то надо?

И Олег согласился. "Ну, жизнь, - думал он, снова и снова вспоминая свою беседу с Риком - В воскресенье торгую на "точке", а с понедельника начинаю новую серию опытов. И если подтвердится то, в чем я, вообще говоря, уверен, так это же будет сенсация! Только как сказать о понедельнике Рите?"

Олег даже остановился - так поразило его сделанное только что, прямо сейчас открытие: оказывается, он боится жены, да-да, боится, нечего скрывать от самого себя! Боится ее крика, сердитых глаз, бесконечных разговоров о нищете и о том, что унизительно и позорно брать деньги у матери, и что другие, Валечка, например...

- Да твоя Валечка - содержанка! - не выдержал однажды Олег.

- Ну и что? - сверкнула глазами Рита. - Лучше быть содержанкой, чем нищей!

- А ты разве нищая? - оскорбление возразил Олег.

- А разве нет? - выкрикнула в ответ Рита и разрыдалась.

"Сложная штука - брак, - подумал Олег. - Но зато какая она в постели! Не всегда, конечно, и даже не часто, но все равно - ради таких ночей многое можно выдержать. Да и не будет же это безденежье длиться вечно?"

***

Рита, закончив уборку, сварила кофе и села у телевизора. Затихла утомившаяся за день Москва. Вихлялись на экране полуголые девицы, выкрикивая под оглушительную музыку слова, рядом с которыми "людоедка Эллочка" казалась просто Шекспиром. Да Рита эти слова и не слушала. Она думала о себе и Олеге.

Как все у них изменилось! Как вообще все поменялось вокруг. Секретарша декана Людочка, с проклятиями и отнекиваниями освоившая в свое время компьютер - один из первых подарков американской организации "People to people", - теперь процветает из-за того же компьютера: подруга устроила на инофирму.

- Понимаете, - забежав на факультет, рассказывала она, - без компьютера там просто нечего делать, и скоро везде так будет. Понимаете, у него такие возможности!

Она говорила о компьютере как о живом человеке.

Она забыла уже, как рыдала, когда однажды он спокойно и нагло сжевал и проглотил навсегда все, что было Людочкой наработано, как однажды остановился и что-то совершенно ненужное всплыло на синеватом экране, как болела у нее от компьютера голова и двоилось в глазах, как вырос в дерево под компьютерным облучением поставленный сбоку маленький кактус. Все это было в прошлом. В настоящем - новые программы, молниеносная быстрота процессов, занимавших прежде не один день, и деньги, деньги... Людочка явилась на факультет в таком блеске, что все ахнули. И торт принесла какой-то невиданный - весь в взбитых сливках и фруктах, - и вино в коробке с готическими церквами, и цветы - декану. Правда, выпив, нахваставшись, притихла, взгрустнула.

- Как у вас тут, девочки, хорошо... Культурно...

А у нас - сплошной мат. И начальник говорит мне "ты". Я удивилась, спросила, а он: "Ух ты какая!.."

Сделал пальцами "козу", будто мне три года, ткнул локтем в грудь и пошел.

- Ничего, - сказала подруга, та, что устроила, - зато нормально живешь. Не то что мы, бедолаги.

- А муж твой защитился? - спросила Людочка Риту.

- Еще как! - оживилась Рита и стала рассказывать все в подробностях, с удивлением замечая, что Людочка слушает с жадностью, с интересом. "Вот только жрать нечего", - хотелось закончить Рите свое победоносное повествование, но, конечно, она воздержалась.

Теперь Рита жалела, что отпустила Олега, успокоилась и жалела. "Он был таким радостным, а я..."

Почему не расспросила его обо всем подробно? Зачем перебила и отправила разносить эту дурацкую почту?

"Я его не отправляла, он сам пошел", - оправдывала себя Рита, но знала, что это не правда. Что, собственно говоря, хочет она от мужа? Чтобы был он таким, как Геночка? Но тогда ей пришлось бы стать Валей!

Скорей бы сентябрь, что ли. Начнутся лекции, семинары, и они вместе будут возвращаться домой, а если обломятся какие-то деньги, так, глядишь, и пообедают вместе. "Ну, это уж слишком", - хмыкнула Рита, вспомнив, какие запредельные цены стали в столовой.

Никто туда и не ходит, изредка - преподаватели.

Говорят, вот-вот столовку закроют. А еще говорят, будут давать талоны - на бедность. Можно на талон купить два пирожка, а можно доплатить и взять, например, второе, на что университетское начальство как раз и надеется. "Нет уж, тогда лучше щи, - подумала Рита. - Щи сытнее". И под шумок протянула руку еще за одним куском Людочкиного торта - он прямо таял во рту...

Рита встала, выключила телевизор. Когда же придет Олег? Почему она, дурочка, не пошла вместе с ним? Бродит сейчас один по пыльной Москве и обижается. Рита так ясно вдруг представила мужа: добрые, растерянные глаза, а к ним в тон рубашка василькового цвета, длинные, как у ребенка, ресницы, открытый высокий лоб и мягкие волосы. "Приходи скорее", - взмолилась Рита в пространство, и ей в ответ щелкнул ключ в замке, отворилась дверь И вошел Олег.

Рита шагнула ему навстречу, обняла крепко-крепко, взъерошила льняные волосы, ткнулась лицом в плечо.

- Я соскучилась, - шепнула она виновато.

- И я, - обрадовался Олег. Все его сомнения вмиг улетучились, и он сразу сказал:

- Знаешь, завтра я выхожу на работу, на кафедру.

- У тебя же отпуск! - удивилась Рита.

- Не важно! - засмеялся Олег. - Мы с Риком работаем над одной проблемой, шагаем ноздря в ноздрю. Не желаю, чтобы он меня обогнал!

- Соревнуетесь? - уважительно сказала Рита.

- Не в этом дело! - горячо заговорил Олег, усаживая Риту в кресло, и сел на ковер у ее ног. - Наука универсальна, развивается параллельно во многих странах, но этот опыт, его методику, дальнейшую расшифровку придумал я. И теперь я просто сгораю от нетерпения, особенно после встречи с Риком. Прямо мурашки бегут по коже! Так что выхожу на работу!

Ты, Зайка, не против?

Он взглянул на Риту снизу вверх, и такое у него было лицо, что Рита смутилась.

- Почему я должна быть против? - виновато заморгала она. - Если хочешь знать, я тобой горжусь.

- Правда? - обрадовался Олег. - А я - тобой.

- Ну, мной-то пока гордиться нечего, - улыбнулась Рита.

- А твоя курсовая о ледниках? - живо напомнил Олег. - И об этой, как ее...

- Зональной растительности в горах, - подсказала Рита.

- Вот-вот! - Олег встал, взял стул, сел рядом, обнял Риту. - А ведь мы хорошая пара, правда?

Ведь мы подходим друг другу, да?

Они сидели вдвоем. За окнами сгущались сумерки. И так они были близки, так близки, что потом, вспоминая, признавались себе: это был один из лучших вечеров в их жизни.

Глава 7

- Ладно, хватит! Пожалуйста, без истерик. Что я могу поделать, если нет реактивов? И субстраты вот-вот закончатся. Можно в конце концов ограничиться половинной серией.

Николай Иванович подошел к окну и так стоял, сунув руки в карманы. Что он там видел? Давно знакомый университетский дворик, а через дорогу пышный сад, принадлежащий их факультету, серое небо, с которого через минуту должен был рвануть дождь. Но главным было не то, что он видел, а то, чего не видел: лицо Олега. Потому и стоял спиной к этому славному, одаренному парню, которому наносил удар. "Будь оно все проклято!" - подумал Николай Иванович и, не дождавшись дождя и не услышав, как ни прислушивался, хлопнувшей двери, на что втайне надеялся, повернулся все-таки к этому упрямцу с великолепными его идеями.

- А если купить? - жалобно спросил Олег.

- В Академии? - поднял густые брови Николай Иванович.

- Или еще где. - Олег искательно заглянул начальству в глаза.

- Так ведь потребуют доллары, - взгрустнул Николай Иванович.

- Достану! - храбро пообещал Олег, еще не зная, у кого будет просить: у тещи или у Гены. - Достану, - повторил уверенно, вспомнив, что завтра и послезавтра как раз его очередь стоять на "точке" и можно будет договориться еще как-нибудь подежурить.

- Ну что ж, не грех и попробовать, - неуверенно согласился Николай Иванович. - Прерывать столь успешный эксперимент, конечно, жалко.

- Еще бы! - горячо подхватил Олег. - Да разве можно - половинную серию? - Он испугался, что вроде упрекает шефа, и торопливо добавил:

- Вся компания должна дудеть в одну дудку, тогда и утрем нос Рику.

- Компания - это твои лягушки? - поинтересовался шеф, и веселые искорки блеснули в его глазах.

- А то кто же!

Оба они рассмеялись, радуясь, что выход как будто найден.

Пронзительно зазвенел звонок, и дождь, словно только его и ждал, во всю свою мощь хлынул с грозового неба.

- Ну, я пошел, - энергично потирая руки, сказал Олег.

- У тебя сегодня кто, первокурсники?

- Ага, мальки.

Олег попрощался и вышел. "Мальков" он любил больше других студентов. Как горят у этих ребят глаза! Как они слушают, свято веря, что приобщаются к настоящей, большой науке, - а между прочим, и приобщаются. Но слышали бы они сегодняшний разговор, знали бы, как сочиняют ученые мужи на себя унизительные "объективки" в надежде получить грант, как рвутся уехать туда, где нет таких ничтожных проблем, как отсутствие, например, реактивов, из-за которого может сорваться не просто опыт, открытие!

Олег быстрым шагом вошел в аудиторию. Все встали.

- Садитесь, - повелительно бросил он. - Итак, на чем мы с вами остановились в среду? Амеба обыкновенная - так она называется. Но не так уж она и обыкновенна. Сейчас мы рассмотрим ее в микроскопе Сидорина, прошу ко мне...

Время летело, как стрела из натянутого лука, но Олег уже научился временем управлять. Ровно за пять минут до звонка тема была исчерпана. Его любовь к своему предмету волшебным образом передавалась ребятам, он это видел и чувствовал и гордился собой.

Горели глаза, тянулись вверх нетерпеливые руки, никто не скучал, не зевал, не поглядывал на часы. Даже звонок не нарушил тишины в аудитории.

- Вопросы есть? - звонко спросил Олег.

- Есть, есть, - загомонили студенты.

- Так задавайте. Только по одному, не все сразу. Кто хочет, может покинуть аудиторию: звонок прозвенел.

Вопросы посыпались как град, как горох. Из аудитории не вышел никто. Те, кто не задавал вопросов, слушали.

- А ведь у вас не только талант исследователя, - сказал ему вчера Николай Иванович, переходя, как это с ним часто бывало, на вы. - У вас еще и преподавательский дар. Так что оставайтесь, голубчик, у нас, у себя, в МГУ, в "Биотехнологию" убегать не советую. Там, кстати, тоже с реактивами не ахти, хотя, конечно, получше, чем у нас: все-таки они - производство.

- Да я и не собираюсь никуда бежать, - благодарно ответил Олег. - Так, мелькнула было мыслишка...

Знал бы Николай Иванович, где его ученик будет завтра. И в качестве кого, главное. А будет его ученик, смазав нос оксолином, стоять в Лужниках, за самодельным прилавком, в жидкой вонючей грязи, в шуме и гаме непрерывно текущей мимо толпы, подложив под ноги дощечку - а они все равно дико мерзнут, - стесняясь "кричать свой товар" (выражение Гены), изо всех сил карауля его - "а то сопрут", - неумело и поспешно пересчитывая деньги, путаясь в новых, непривычных купюрах, больше всего на свете боясь, что кто-нибудь из студентов, преподавателей, просто знакомых его увидит.

В воскресенье же, когда его сменит закутанная в сто одежек, с непременным термосом Рита, он, преодолевая желание спать, спать, спать, заставляя себя забыть про боль в гудящих ногах - а теперь еще и боль в пояснице, - отправится в Медицинскую библиотеку, в отдел новых поступлений, и до закрытия будет читать и выписывать то, без чего жить не может.

***

- Относись к этому как к игре, - утешая мужа и почему-то чувствуя себя виноватой, сказала Рита. - Надо же познавать жизнь, правда?

- Познавать жизнь... - невесело усмехнулся Олег. - Если уж на то пошло, так как раз биологи-то ее и познают.

- Я имею в виду не жизнь в высоком, философском и биологическом смысле слова, а простую, каждодневную, обыденную, - после мгновенного замешательства нашлась Рита. - Настоящую!

- Эти самые Лужники и есть, по-твоему, настоящая жизнь?

Олег смотрел на жену серьезно, задумчиво и печально.

- А что? - подбоченилась Рита. - Нормальная жизнь, человеческая. Люди борются за кусок хлеба. Весь мир сейчас делает бизнес.

"Откуда у нее эта манера? - не отвечая, думал Олег, глядя, как стоит перед ним подурневшая от раздражения Рита, вызывающе уперев руки в бока. Кто ей сказал, что мир - это большая толкучка?"

- Тебе надо пореже встречаться с Валей, - подумал он вслух.

- Она моя лучшая подруга, - возразила Рита. - И она меня учит компьютеру.

"Не только", - хотелось сказать Олегу, но он промолчал.

- Скорее бы затопили, что ли, - тоскливо вздохнула Рита.

- Скоро затопят, - обнадежил ее Олег и включил рефлектор:

Рита сидела, закутавшись в одеяло, И не отводила взгляда от наливающихся красным светом пружин.

- Вот уже и теплее, - опасливо приблизился к ней Олег. - Ты бы позанималась, Ритусь. А то не успеешь оглянуться - и сессия.

- Да пошла она!.. - вскричала в бешенстве Рита. - География, география... Кому она нужна, твоя дурацкая география?

.

Она упорно смотрела на раскаленные добела пружины несчастными, злыми глазами, и губы ее кривились.

- Ну конечно, еще Митрофанушка говорил, - попробовал пошутить Олег, но, взглянув на Риту, растерялся и замолчал.

- Надо было поступать на юридический, - как в бреду бормотала Рита. Или выучиться на бухгалтера.

Олег сел рядом, обнял жену, но она дернула, плечом, сбросила с себя его руки, плотнее закуталась в одеяло.

- Что ты говоришь, Рита, - мягко сказал Олег. - Вспомни, как ты работала, и твоя курсовая...

- Плевать я хотела на курсовую! - окончательно разъярилась Рита. Кому она, к черту, нужна?

Жрать мне ее, что ли?

Показалось ему или нет, что Рита чуть-чуть не выругалась по-настоящему, лишь в последний момент заменив грубый мат более-менее нейтральным словом?

Нет, наверное, показалось.

Олег все-таки обнял жену - почти насильно, - привлек к себе, покачал в объятиях, утешая.

- Милая моя, дорогая, - шептал он, - что уж ты так кручинишься? Генка же устроил нам приработок, продержимся как-нибудь.

- А я не хочу "как-нибудь", - снова сбросила его руки Рита. - Не хочу быть бедной! Не желаю ходить в тряпье!

- Почему в тряпье? - оскорбился Олег. - Екатерина Ивановна все время что-то привозит.

Уж лучше бы он этого не говорил. Рита вскочила, нервно заходила по комнате. Дымчатые волосы развевались, глаза сверкали. Но теперь она уже не казалась Олегу красивой. Да и как может быть красивой женщина, когда злобой искажено лицо?

- Мне уже третий десяток, - в отчаянии кричала Рита, - а я все маменькина дочка! А ведь вроде бы есть муж. - Она враждебно покосилась на Олега. - И не какой-нибудь, а со степенью. Жаль, что степени сейчас никому не нужны!

- Вроде бы... - усмехнулся Олег.

- Не придирайся к словам, - отмахнулась Рита. - А что, не правда? - не удержалась она. - От твоей степени - как от козла молока.

Олег оцепенел: это же прямое, настоящее оскорбление, без всякого, даже видимого, соблюдения приличий, без флера. А он-то хотел посоветоваться, у кого попросить денег на реактивы. Нет уж, лучше он сам как-нибудь. Но как? Все его друзья такие же неимущие, все бедствуют. Значит, у Генки? Так ведь он протреплется, той же Вале протреплется, а Валя - Рите. Нет, у Генки просить нельзя. И потом, теперь, говорят, дают под проценты, а если рубли, то с возвратом по курсу. Он, Олег, тогда вообще пропадет.

Остается, значит, Екатерина Ивановна.

При мысли о теще сразу стало тепло. "Ах, конечно, - скажет она, и тонкие пальцы взлетят в неподражаемом, легком движении в воздух. - О чем вы, дружок, говорите? Нет-нет, раз вы просите, я никому ничего не скажу. И не думайте вы об этих дурацких деньгах! Когда-нибудь отдадите..." Олег даже голос ее услышал, уловил знакомые интонации. И ведь вправду никому ничего не скажет - даже дочери, особенно дочери, - и условий никаких не поставит, ни о чем никогда не напомнит. А он отдаст, расшибется в лепешку - отдаст! А у Геночки просить нельзя ни за что, вдруг понял Олег. И не только потому, что выдаст всенепременно. Что-то на их фирме не так, не по правилам, похоже, не только магнитофонами они занимаются. Как же это было в одну из суббот? Он сначала не понял.

- Ну что, прибыли? - едва шевеля губами, негромко спросил огромный детина с развернутыми плечами спортсмена, подойдя к Олегу чуть не вплотную.

- Вы о чем? - моргая ресницами, недоуменно спросил Олег.

И тут же, как из-под земли, откуда-то вынырнул Геночка, крепко взял за плечо парня, повернул к себе, побелев от бешенства, что-то прошептал в самое ухо.

- Так я ж не знал. Это ж место, - непонятно оправдывался парень.

- Ты торгуй, торгуй, - кинул Олегу Геночка, и его глазки метнулись в сторону. - Твое дело - сторона.

Вечером заплатил чуть ли не вдвое больше.

- Что так? - обрадовался Олег.

- Премиальные, - хохотнул Геночка. - Холодно больно, а ты - молодцом! " - Он клещами сжал Олегу руку - так, что она вмиг онемела. - Ты, слышь, наука, нашему Витьку про сегодняшнее - ни полслова.

- О чем? - искренне удивился Олег, разминая после дружеского рукопожатия пальцы. - Что-то я ничего не понял.

- Вот и ладушки, что не понял.

Геночка облизнул толстые губы, подогнал джип, уложил в него остатки товара и исчез, только его и видели.

На "премиальные" Олегу купили ботинки, а Рите - зонт. И больше никаких таких типов к Олегу не подходило. Но слова Геночки, а главное - его тревога, оказывается, врезались в память.

Глава 8

Бывают поздней, ненастной осенью - в октябре - удивительные, прекрасные дни. Уплывают куда-то тучи, унося с собой осточертевшие всем дожди, синим и ясным становится высокое чистое небо, золотыми - деревья, и то же золото шелестит под ногами. В воздухе тишина. Умиротворенно и ласково греет по-летнему солнце, летят невесомые, редкие паутинки. Это сама природа так прощается с летом, раскрывая всю себя на прощание.

- Дочура, взгляни, какие у меня букеты! - радуется Екатерина Ивановна. - Вся комната в красном и золотом. А вот тут, видишь, я оставила зеленый листок, для контраста.

- Они же вянут! - раздражается Рита.

- Не скажи! - живо возражает мать. - И потом - я их через день меняю. А последние, когда задуют холодные ветры и они полетят, полетят, полетят, проглажу теплым утюгом, и будут они стоять всю зиму.

- Ты бы еще стихами заговорила, - ворчит Рита. - Делать тебе, как я погляжу, нечего! Собирает какие-то дурацкие листья, когда от поклонников некуда ставить букеты.

- То другое, - смеется Екатерина Ивановна.

"Кто из них мать, а кто дочь?" - смотрит на них, покачиваясь в кресле, Олег и тихонько вздыхает. Рите бы эту необыкновенную легкость матери, умение радоваться пустякам, чужим и своим успехам, милую привычку шутя переносить неудачи, смиряться с потерями - об Аркадии Семеновиче, с тех пор как пропал, ни полслова. Будто его и не было.

- Да она его не любила! - скажет в ответ на осторожное недоумение мужа Рита. - Она вообще любит только себя и свое сопрано.

- Не правда, - вступится за тещу Олег. - Ты же рассказывала, что с ней творилось, когда умер твой папа!

- Да, верно, - нехотя согласится Рита. - У те тогда даже пропал голос. Потом, правда, восстановился. С тех пор она его особенно бережет, прямо молится на свой голос.

- И еще она любит тебя, - скажет Олег фразу, которую - он знает! - так ждет Рита.

- Не уверена, - упрямо ответит Рита. - Сколько помню себя, вечно она мной недовольна. Может, потому, что я не певица и не художница? Природа отдыхает на детях!

Олег промолчит. Что он знает, в конце концов, об этой семье? Все только со слов Риты, остальное - предположения. Но с Екатериной Ивановной у них теперь общая тайна: она помогла ему с реактивами, да осталось еще на субстраты - как только появятся, ему отложат: он уже оплатил.

- Ну, ты орел! Орел, да и только, - повторял в потрясении Николай Иванович, не находя подходящих к случаю слов, и глаза его блестели от радости. - Теперь держитесь! - погрозил он кулаком невидимым конкурентам и сразу организовал Олегу "режим наибольшего благоприятствования": освободил от семинаров.

- Что это ты такой веселый? - подозрительно спросила Рита, когда Олег вернулся в тот день домой.

- Я теперь всегда таким буду! - объявил Олег и обнял, закружил по комнате Риту, совсем как в старые времена, когда-то, давным-давно, больше года назад, когда вместе, плечом к плечу, защищали они от путчистов Белый дом, символ новой России. - А давай сходим на Краснопресненскую? загорелся он великолепной идеей, радуясь всему на свете - Рите, солнцу, золотым и багряным листьям. - И мультики заодно посмотрим на Баррикадной.

- Мне не пять лет, чтобы смотреть в какой-то забегаловке всякую муть, - отрезала Рита. - А уж как мы мокли, дурачки, под дождем...

Она не договорила: все вспомнилось так отчетливо ясно, что перехватило дыхание. Площадь - единая, как один человек, горящие праведным гневом, уверенностью в победе лица, ощущение собственной силы и правоты, могучий голос с балкона: "Граждане россияне!" Слово "Россия", принадлежавшее, казалось, истории, вдруг ожило и вернулось, и таким оказалось кровным, родным, что вызвало даже слезы. Неужели прошел только год? Всего лишь год? Как же все за этот год изменилось! Власти, конечно, сорвали куш, а они, защитники, победители? Что получили они?

Безденежье, неуверенность не то что в завтрашнем, в сегодняшнем дне и тревогу - выматывающую, постоянную.

Все это выкрикнула Рита своему незадачливому, не приспособленному к новой жизни мужу, словно он был во всем виноват.

- Ну скажи мне, скажи, что получили мы? - кричала Рита.

- Мы получили свободу, - спокойно ответил Олег: он уже научился гасить Ритин крик таким вот, неестественным почти, спокойствием.

- Какую еще свободу? - горько спросила Рита.

- Свободу вообще, - неопределенно ответил Олег и, понимая, что ответил смутно, попытался, как мог, разъяснить:

- Свободу информации - раз, общения с коллегами, со всем миром - два, свободу выезда.

- Если есть деньги, - едко вставила Рита.

- Естественно, - невозмутимо подтвердил Олег. - А смотри, сколько возникло фирм, независимых предприятий...

- Что ж ты-то не в фирме?

- А я, знаешь ли, в университете, - выпрямился Олег, и такое достоинство, даже гордость прозвучали в его словах, что Рита, в некоторой растерянности взглянув на него, умолкла.

Они сидели с Валей и Геночкой в новом, с иголочки, кооперативном кафе и наслаждались жизнью. Это для них пригасили свет - прочие столики пустовали, - для них звучала тихая музыка, их бесшумно обслуживали стройные мальчики-официанты в черных брюках, отутюженных белых рубахах, с галстуками-бабочками.

Валя, в коротенькой кожаной юбочке и кожаной, с "молниями" и замочками куртке, в туфлях на высокой платформе, сияла: она гордилась Геночкой. Рита рядом с ней казалась чуть ли не оборванкой, хотя на ней были кофточка из Парижа и яркая турецкая юбка, после долгих колебаний купленная на рынке. Раскрасневшийся Гена - тоже весь в кожаном и цепочках - правил бал.

- Выпьем, девочки! - поднял он фужер с водкой. - Считай, Риток, что компьютер ты в общем и целом освоила. В случае чего Валентина поможет. И другие девчонки. Не робей, с нашими не пропадешь!

- Но я еще не решила...

- Да, говорю, не робей! - Гена говорил все громче и громче. - Витька я беру на себя: скажу - "Надо!" - и все дела. Что ж вам - с голоду подыхать?

Принесли еще закусок: какие-то невиданные салаты с кусочками ананаса, белую рыбу и красную, обложенную аккуратными ломтиками лимона, розовых крабов и даже устриц со льдом и серебряными щипчиками. Официант, покосившись на фужер, незаметно поставил еще одну рюмку для водки. Первую клиент как бы и не заметил.

- Ну, Алька - хрен с ним, - разглагольствовал, не заметив и вторую рюмку, Гена. - Что-то он там сочинил в своей биологии. Может, сделает какое открытие и.., прощай, Россия-матушка! Отвалит в Штаты, к этому, как его?

- Рику, - подсказала Рита.

- Вот-вот, к Рику, - вступила в разговор Валя. - А что будешь делать ты? Кому нужна твоя география? Вон Сашка, Танькин двоюродный брат, окончил в Ленинграде знаменитую корабелку, практику проходил на Севере, в океане. Чем-то там его наградили - отличился в шторм, спас кого-то... Ну, ему сказали, конечно, "мерси" и вручили свободный диплом.

- И что? - испуганно спросила Рита.

- А ничего! - фыркнула Валя. - Мыкался-мыкался - никому на фиг не нужен. Еле устроился в какой-то занюханный банк. Рад до смерти! Говорит, никто с их курса, ни один человек, не работает по специальности.

- Как же так? - расстроилась Рита. - Петр Первый за границу посылал на корабелов учиться, а тут теряем своих. Это же так расточительно! Сколько на обучение ухлопано денег...

- Да кто их считает! - радостно завопил Гена.

- И с тобой будет так же, - уверенно сказала Валя. - Уж если никому не нужны корабелы...

Кружилась от выпитого голова. Доводы друзей казались неоспоримы. Новая жизнь маячила совсем рядом - протяни только руку. Вот только как сказать Олегу? И маме. Валя уговаривает слишком уж горячо.

Почему? Из дружбы? Или хочет, чтобы Рита стала ей ровней? Как она когда-то Рите завидовала! Но теперь роли так странно и страшно переменились. Разве может Рита купить себе такую куртку? Сколько, интересно, она стоит? Рискнула спросить, когда Геночка отлучился в уборную.

- А я не знаю, - весело отмахнулась Валя. - Геночка подарил.

"Да Валя твоя - содержанка!" Ну нет, это оскорбительное слово принадлежит прошлому веку. Нет теперь никаких содержанок! Есть умные женщины, которых обеспечивают удачливые мужчины: и в Хургаду возят, и одевают как кукол, на них швыряют не считая деньги. И это только нормально!

- Соглашайся, пока зовут, - посерьезнела Валя. - Пока мы расширяемся.

- В конце концов можно перевестись на вечерний, - вопросительно взглянула на нее Рита.

- Ну уж нет! - решительно отрезала Валя. - У нас на фирме ненормированный рабочий день. Бывает, задерживаемся и до одиннадцати. Не всегда, правда, по делам фирмы. - Она как-то странно хихикнула.

- Фирма требует всего человека, - солидно подтвердил ухвативший последние слова, подходя к столу, Гена.

"Сегодня ничего не скажу, - решила Рита. - Съезжу, поговорю и подумаю. А там будет видно".

- И как в кафе? - рассеянно спросил Олег, оторвавшись на минуту от присланного Риком препринта, и, не дожидаясь ответа, снова уткнулся в тощую книжицу. - Молодец Рик, - бормотал он, - ну что за умница, молодец! Знает, что нет у меня выхода в Интернет, сам распечатал, прислал. И так кстати.,.

Рита молча смотрела на мужа. "Муж - объелся груш..." Откуда взялась эта дурацкая поговорка?

Господи, какая крохотная у них комнатушка ; - ну конечно, рассчитана на одного, - как неприбранно, некрасиво! Стол завален бумагами, на краю, в тарелке, засохшие четыре пельменя.

- Есть хочешь? - устало спросила она.

- Да я поел, - качнул Олег головой в сторону тарелки. - И тебе оставил. Правда, немного. Извини, увлекся.

- Я из кафе, - напомнила Рита.

- Ах да, - обрадовался Олег. - Тогда я доем. - Не глядя, переворачивая страницу, ткнул вилкой в ближайший пельмень, отправил его в рот и вдруг вскочил так резко, что Рита вздрогнула. - Так вот оно что! Ты так считаешь? Ну, это мы еще поглядим!

Рита села на краешек стула. Олег всей пятерней взъерошил светлые, льняные волосы, худые лопатки выпирали из-под синей рубашки. "Как он похудел, - с жалостью и острым чувством вины подумала Рита. - Плохо ест, мало спит, много работает, даже когда простужен, когда болен, работает. Ему надо помочь! Не только для себя, для него тоже..." Она искала и находила весомые аргументы, старалась подавить малейшие колебания, но не знала, как сказать мужу, что завтра не пойдет на лекции, а поедет.., куда?

- Знаешь что, - откашлялась Рита, - я завтра уеду в девять, мне нужно...

- Хорошо, хорошо, - не поворачиваясь, закивал Олег. - Нет, тут Рик не прав безусловно, и я ему докажу...

Рита шагнула "к шкафу, открыла его осторожно, чтоб не скрипнула дверца, вынула длинную, узкую, привезенную мамой юбку - хорошо, что вернулось лето! - сняла с вешалки свободный шерстяной джемпер, а кофточку серебристую, с воротником под самое горло, ту, в которой была в кафе, она наденет под джемпер... Молодец мама! Все такое красивое, новое. Вот только сумочке уже три года, а говорят, сумку положено менять каждый год. И туфли уже давно не модные. Ну ладно, скоро все у нее, у них изменится!

Так... Что еще? Еще она вымоет голову и завьется, сделает маникюр серебристый, под цвет кофточки. Встанет пораньше, займется косметикой тщательно, не спеша. "По одежке встречают..." Она должна, просто обязана быть красивой - чтобы не хуже Вали. Это же не их замызганный факультет, это фирма!

Рита развесила свои вещички на стуле и скрылась в ванной. И здесь, под душем, у нее заболело сердце и взяла за горло тоска... Как она сейчас войдет в комнату? Как посмотрит Олегу в глаза? Ей стало так стыдно, так нестерпимо стыдно, словно она предавала Олега, их общую жизнь, уже предала. Ведь это она говорила ему: "Подумай сам, кто они, а кто ты!" Теперь бы добавила: "Но ведь они процветают, а мы..."

В эту ночь Рита отбросила как ненужную ветошь всю свою природную сдержанность и стыдливость. Она не стала ждать от мужа никакого знака, движения или слова. Она сама прижалась к нему, рука ее опустилась к низу его живота, стала гладить, ласкать курчавые, короткие, жесткие волосы...

- Не надо, - смущенно шепнул Олег.

Рита, вспыхнув, отпрянула: ее отвергают!

- Прости... Я не знаю.., прости...

Олег искал и не находил слов. Что-то тревожное и чужое появилось в Рите или ему только кажется?

- Я тебя люблю, - защищаясь от этой странной тревоги, сказал он и постарался повернуть к себе Риту. - А ты? А ты?

Отвернувшись к стене, Рита упрямо молчала.

"Спит? - подумал Олег. - Ну, пусть спит".

- И я, - в этот самый момент сказала Рита и, не поворачиваясь, все так же уткнувшись в стену, взяла его руку и положила себе на грудь.

Давно не было у них такой ночи. И никогда еще с такой страстью, неудержимым желанием не ласкала своего мужа Рита.

- Ритка, ты становишься настоящей женщиной! - с каким-то даже испугом сказал Олег, ткнулся головой ей под мышку и, с наслаждением вдыхая родной запах, мгновенно заснул. А она спала неспокойно и зыбко и проснулась окончательно в пять.

Покосилась на муака. - светлые волосы оставляли открытой загорелую шею, выцветшая майка обтягивала широкие плечи. Не слышно, не дыша, Рита скользнула в ванную и там привела себя в "большой порядок", как сказала бы Валя. Посмотрела внимательно в зеркало и осталась довольна: уверенная в собственной красоте женщина в серебристой кофточке и свободном джемпере, в узкой юбке, делающей ее выше, стройнее, с ликом египетской богини - так подкрашены были глаза и скулы - отражалась в зеркальном стекле. Тихо, на цыпочках, вернулась Рита за сумкой - "надо было взять ее в ванную", кинула прощальный взгляд на мужа - он по-прежнему сладко спал, укрывшись до пояса одеялом. И глядя на стираную-перестираную майку, на крохотную на ней дырочку, Рита с ожесточением сказала себе: "Не хочу быть бедной!" И поехала на фирму к Виктору.

Глава 9

Могучей силой, уверенностью в себе веяло от этого человека. Пиджак небрежно был брошен на стоявший у окна стул. Тонкий серый свитер обтягивал тугие бицепсы. "И у Генки такой же, только черный", - подумала Рита, и лишь когда вошел в кабинет с бумагами клерк тоже в свитере под пиджаком, догадалась, что это у них вроде как униформа: свитеры и - на запястьях, на шеях - цепочки.

- Нуте-с, - покачиваясь на высоком, вертящемся кресле, сказал Виктор, - значит, надумали к нам?

Стальные глаза холодно, неподвижно смотрели на Риту. Прошлись по ее телу, задержавшись на ногах и груди, и теперь лениво разглядывали лицо.

Рита, сглотнув, кивнула. Нервный этот глоток с удовольствием отметил Виктор. Повернувшись на кресле, нажал на кнопку. Вошла секретарша.

- Ниночка, сооруди там по-быстрому: кофе, пепси... Ну, словом, знаешь.

- Хорошо, Виктор Григорьевич.

Ниночка, повернувшись на каблучках, исчезла. Пухлые губки надуты, глаза опущены. "Ничо, - усмехнулся Виктор. - Ишь, собственница! Разбаловалась..."

- Компьютером владеете? - продолжал он серьезно.

- В общем, да, - откашлялась Рита.

- В общем и целом? - прищурился Виктор. - У нас фирма серьезная, в общем и целом - не получается. Серьезная фирма! Геннадий Арсентьевич говорил?

- Говорил.

"Что ж это с голосом? - с ужасом думала Рита. - Неужели я его боюсь?" И тут же поняла, что да, боится "хозяина", как называли его и Гена, и Валечка, а почему боится, не знает. Что-то пугающее было в холодных, без ресниц глазах - пугающе беспощадное и пронзительное. Но тут как раз Виктор решил, что для начала хватит. Неожиданно улыбнулся, широким жестом гостеприимно указал на диван:

- Прошу!

Рита села. Виктор демократично устроился рядом, положил руку на спинку дивана, легонько, словно бы невзначай, касаясь Ритиного плеча. Она отодвинулась, качнулась вперед, от руки незаметно отстраняясь. Но Виктор ее маневр еще как приметил! "Ничо, - усмехнулся он, - приручим. Когда телка готова сразу, так даже неинтересно".

- А вот и столик, - сказал он, не замечая Ниночки, будто столик вкатился в кабинет сам.

Ниночка подняла глаза, и Рита поймала испуганный, умоляющий, затравленный взгляд. Виктор ответил чуть заметной усмешкой - мелькнула как метеор и погасла. "Что у них тут происходит?" - подумала в замешательстве Рита и почему-то вспомнила последний фильм, который смотрела вместе с Олегом, - о том, как развлекались в советские времена номенклатурные комсомольцы.

- Они ведь и сейчас никуда не делись, - сказал Олег, когда, потрясенные, вышли они из круглого зала их клуба, где крутили фильм. Рассосались по фирмам и банкам, привели туда своих девочек, принесли с собой ту же мораль.

Он словно предупреждал Риту, словно предвидел...

- Прошу! - снова сказал Виктор и щедрой рукой плеснул в фужеры пепси так, что пена оросила столик.

"Ну чего я нервничаю? - постаралась взять себя в руки Рита. - Конечно, с этой Ниночкой у него что-то есть, так тем лучше!" Она уже защищалась от Виктора.

- А в каком отделе я буду работать? - спросила она.

- Решим, - неопределенно ответил Виктор. - Пройдите к девочкам, во вторую комнату, заполните всякие там бумажки. У вас ведь нет трудовой книжки?

Очень хорошо!

"Почему хорошо, да еще очень?" Рита спросить не посмела. Все уже катилось по накатанным рельсам, и, казалось, назад пути нет. Как во сне прошла она к "девочкам", заполнила анкету, еще какой-то листок.

- Вот тут распишитесь, пожалуйста. - Голоногая девица с длинными сиреневыми ногтями положила перед Ритой платежную ведомость, небрежно прикрыв бумагой левую сторону - там, где цифры. И Рита расписалась, не зная за что.

- Мы начинаем в десять, - сказала девица, неестественно большие ресницы поднимались и опускались как опахала. - Начальство традиционно приходит к одиннадцати. К его приходу срочные бумаги должны быть готовы.

- А вечером? - спросила Рита, вспомнив предупреждение Вали.

- Рабочий день не нормирован, - ответила девица. - Иногда работаем допоздна, иногда - нет.

Но раньше девяти, как правило, домой не приходим.

- Понятно, - пробормотала, падая духом, Рита.

- Да, вот еще. Принесите фотографию: сделаем пропуск. А пока выпишем временный. Завтра будет лежать у охраны.

"Завтра? - ахнула Рита. - Как, уже завтра?"

Но ведь она пришла всего лишь посмотреть и поговорить, она ничего еще не оформила на факультете - надо все-таки попробовать взять академический отпуск, - ничего не сказала Олегу... Рита забормотала что-то невнятное. Девица равнодушно пожала плечами.

- А как вы договорились с начальством? Никак? Тогда давайте через неделю. Сегодня у нас что, вторник? Значит, со следующего вторника. Так вас устроит?

- Да-да, - заторопилась Рита. - Спасибо! Огромное вам спасибо!

- Не за что, - обронила девица и повернулась к Рите спиной.

- До свидания, - пискнула Рита.

- Всего доброго, - не поворачиваясь, ответила девица, уже занимаясь другими делами.

***

Рита не зашла, как договаривались, к Вале. Хотелось выбраться поскорее на волю - подальше от белых, как в больнице, стен, вьющихся растений в горшках на треножниках, подальше от Виктора с его стальными, без ресниц, глазами, несчастной Ниночки, рослых охранников и девицы с сиреневыми ногтями. Она так и не поняла, что будет делать. Наверное, сиднем сидеть у компьютера: набирать, распечатывать и опять набирать. Теперь, когда ее определенно брали, стало нестерпимо жаль факультета - его длинных коридоров и больших аудиторий, когда слушали они лекции всем потоком, библиотеки, одной из лучших в стране, читального зала, где занимали с утра места клали книжки, - а потом исчезали на целый день, курилки, хотя Рита никогда не курила, но именно там собирался пообщаться народ. Но главное - безумно, просто безумно стало жаль курсовой: Рита уже знала, куда пойдет дальше и какие выводы сделает. Даже нелюбимого ею английского - и того стало жаль: что-то там сдвинулось с мертвой точки - количество перешло в качество, и Рита заговорила - довольно бойко, хотя и с ошибками.

Пришлось снова зайти к Виктору, чтобы подписать пропуск на выход.

- Все в порядке? - спросил он. Стальные глаза смотрели на Риту холодным взглядом хозяина.

- Спасибо, да, - склонила голову Рита, ужасаясь тому, что вот он узнает, что она выторговала себе неделю, и что тогда будет?..

Во дворе Рита обессиленно села на лавочку у детской площадки и стала бездумно смотреть, как мальчик в пестрой рубашке качается на качелях, взлетая все выше и выше, а второй, поменьше, терпеливо ждет своей очереди. Она ни о чем не думала - так устала, - и ей некуда было идти: Олег на работе, а мама, должно быть, в театре, на репетиции. Мысль о матери мелькнула случайно, но Рита за нее уцепилась, схватилась как за спасательный круг. Пусть мама поможет, пусть посоветует! Может, сегодня нет репетиции или она скоро кончится? Может, вечером мама не занята? Ведь такое бывает. Редко, но бывает.

Рита вдруг заспешила. Конечно, она сейчас же поедет к маме! Кто-то должен ей помочь! Что скажет Валя, известно. Об Олеге даже подумать страшно. А мама? Ее легкомысленная, веселая мама в трудную минуту умеет собраться, принять решение - Риту не раз это удивляло, - вот пусть и решит вместе с ней.

Только нужно откуда-то позвонить. Телефонные будки исчезли, да и рассчитаны таксофоны были на две копейки. Попросить разве охранника? Но он такой важный, такой неприступный. И не хочется снова заходить в офис.

- Саша, домой! Хватит кататься: голова закружится.

- Ба, еще немножко!

- Пора обедать.

Молодая бабушка в легком светлом плаще захлопнула книгу, встала с соседней лавочки.

- Приходится гулять вместе с внуком, - улыбнулась она Рите. - Мама, помню, просто выпускала меня во двор, поглядывая изредка из окна, а теперь...

Новые времена, новые страхи. Дворов как таковых считайте что нет. Вон фирма какая-то тут устроилась, а квартплату, между прочим, не снизили ни на копейку, наоборот - повышают и повышают. Машины, машины... Скорости не снижают даже у детской площадки. И много чужих людей. Раньше все были своими.

Внук, пользуясь моментом, взлетал под самые небеса: малыш, понимая, что подходит его черед, качели раскачивал.

- У меня к вам просьба, - решилась Рита. - Нельзя ли мне от вас позвонить? Очень нужно. Я понимаю, что я тоже чужая...

Молодая бабушка засмеялась. Веселые морщинки собрались в уголках глаз.

- Ну какая же вы чужая? - сказала она. - Наш брат, интеллигент, видно за километр. А я, кстати, наблюдала, как вы входили туда. - Женщина кивнула в сторону ковровой дорожки. - Еще подумала:

"Красивая девушка". И видела, как выходили - такая печальная... Устраиваетесь на работу?

Рита кивнула.

- Приоделись, подкрасились. - Карие глаза дружелюбно смотрели на Риту. - А все равно на них не похожи. - Женщина помолчала. - Я понимаю, всем сейчас трудно, но сто раз нужно подумать... Сашенька, я кому сказала? Слезай сейчас же с качелей и пошли домой. Вон тете позвонить надо. Пошли!

В игрушечной, узкой прихожей стоял на подставке, прикрепленной к стене - здесь экономили каждый сантиметр пространства, - черный большой телефон. Там же, в прихожей, из уличного в домашнее ловко и привычно переодевали Сашу. Втроем было немыслимо тесно. "Господи, хоть бы она оказалась дома!" взмолилась Рита, терпеливо слушая длинные, стальные гудки. Она знала, что нужно ждать: мама может ведь распеваться или лежать, наслаждаясь покоем, в ванне, да мало ли что еще? Мама всегда возмущалась, когда, прослушав несколько всего гудков, люди в непонятном нетерпении вешали трубку. "Ну пусть она будет дома!" - еще раз взмолилась Рита, и мольба ее была услышана, - Детка, ты? - радостно спросила мама. - Ты, маленький, где? А я только-только ввалилась в дом.

Отпираю и слышу: звонят. Почему-то сразу решила, что ты. Испугалась: вдруг повесишь трубку, хотя сто раз тебе говорила... Подожди, я закрою дверь.

- Мамочка, я звоню от чужих...

Но мама уже отошла.

- Ничего, ничего, не стесняйтесь, - тронула Риту за плечо молодая бабушка. - А ну-ка, дружок, - строго сказала внуку, - живо в ванную, мыть руки.

И они скрылись в ванной.

- Але? - вернулась к телефону мама. - Так ты где? Приезжай, будем обедать! Я ведь с репетиции, есть хочу как волк.., как волчица. - Она засмеялась. - Приезжай, а? Я соскучилась. - Просительные нотки звучали в голосе матери. Не веря себе, уловила их Рита.

- Так у тебя небось вечерний спектакль? - спросила она.

- А вот и нет! - поддразнивая как девочка Риту, сказала мама. Сегодня второй состав.

- Тогда приеду, - облегченно вздохнула Рита.

- Что-то случилось? - забеспокоилась мама. - Как-то ты не так говоришь...

- Ничего особенного, - неуверенно ответила Рита. - Пока еще не случилось...

- Но может случиться?

- Сейчас приеду и расскажу. - Рита повесила трубку. - Спасибо, огромное вам спасибо!

Бабушка с Сашей уже вышли из ванной.

- Не за что, - ответили они вместе, посмотрели друг на друга и улыбнулись.

- Хорошо, когда есть мама, - задумчиво сказала женщина, прижав к себе внука. - Извините, случайно услышала... Пока есть мама, есть у человека опора, защита. Моя умерла два года назад. Грех жаловаться - ей было уже за восемьдесят, а я все никак не привыкну, все вспоминаю и вспоминаю - ее советы, которые мы не слушали, и как она читала Сашеньке книжки - он любил примоститься с ней рядом, - и как под конец, когда мама слегла, она уже всем мешала: очень трудно, физически трудно было за ней ухаживать - у нас ведь в доме мужчин нет, вот только Сашка. - Женщина взъерошила внуку волосы. - Что странно, - она говорила как бы сама себе, - чем больше проходит времени, тем сильнее ее не хватает. Я так скучаю о ней, не могу передать! Хотя дел полно и есть Сашка. - Женщина наклонилась и поцеловала внука. - Эх, да что там теперь... Ничего не поправишь... Так что берегите, девушка, маму, любите, пока не поздно.

Она спохватилась, взглянув на внука - его большие глаза смотрели испуганно, - и замолчала.

Слова незнакомой женщины испугали, смутили. Как это - беречь маму? Такую молодую, сильную и в зените славы. Ну, пусть не славы, так популярности.

Мама красивая и веселая, у нее все всегда хорошо - со здоровьем, с деньгами, с голосом. А теперь она еще летает как птица по миру - не туристом и даже не на гастроли с театром, а сама по себе: ее приглашают, зовут, с ней заключают контракты, в театрах Европы она теперь желанный гость. Что же касается любви, то, конечно, Рита любит маму, как же иначе? Только вот нужна ли маме ее любовь?

Тренькнул звонок, и тут же мгновенно распахнулась дверь, словно мама стояла в прихожей - в своем любимом бархатном синем халате, сияя улыбкой. Золото волос падало на хрупкие плечи, радостью светились глаза. Она обняла дочку, прижала к себе. Рита закрыла глаза, вдыхая знакомый аромат духов, и вправду почувствовала себя защищенной.

- Маленький мой, - мелодично говорила мама. - ;

Как же я тебе рада! Мы так давно не были с тобой вдвоем.

Конечно, я люблю Олега, очень люблю, но хочется иногда посидеть наедине с дочкой!

Неужели мама о ней скучает? Неужели маме тоже ее не хватает? Было бы здорово!

Рита вошла вслед за матерью в комнату, села в кресло и огляделась. Фортепьяно, афиши, портреты мамы - в диадеме, в кокошнике, с распущенной русой косой, в наряде восточной царицы, - сувениры из Парижа, Милана, Вены. Как она тут, одна? "Да ее и дома почти не бывает", - постаралась подавить вспыхнувшее как огонь чувство вины Рита. И все-таки... Приходит после спектакля и - никого. Рита поежилась. У нее так тоже бывает. - никого дома, но она даже рада побыть одна, потому что знает: вечером придет Олег и они будут вместе.

- Чижик, - крикнула: из, кухни мама. - Кушать подано!

Рита встала, прошла в кухню.

- Мамочка, я к тебе за советом.

Мама повернулась к Рите, взглянула на нее тревожно и вопросительно, отошла от плиты и села.

- Слушаю. - Она серьезно смотрела на дочь.

- Я даже не знаю, с чего начать, - сказала Рита.

- Что-то случилось? - поспешила ей на помощь мама. - Что именно? Ты же знаешь, я все пойму и всегда буду на твоей стороне!

- Нет, это совсем не то, что ты думаешь! - в отчаянии крикнула Рита и разрыдалась.

Мама вскочила, налила в стакан холодной воды.

Руки ее дрожали.

- Что-то с Олегом? На факультете? Ты беременна?

- Нет, нет, нет...

- Так что же, деточка? Что, родная?

Рита сделала еще глоток, успокаиваясь, и стала рассказывать все без утайки: про чудовищное, катастрофическое безденежье, про то, как бессовестно и несправедливо срывается она на Олеге - а вдруг он разлюбит ее? - как Валя обучила ее компьютеру, уговорила прийти на фирму и она предстала перед стальными глазами "хозяина", а потом выторговала себе неделю, хотя обещала принести фотокарточку, но теперь не знает, что делать, хотя должна же, раз обещала!

- Обещала! - воскликнула мама. - Должна!..

Решается вопрос твоей жизни, а ты - - какая-то фотокарточка и какой-то там Виктор! А Олег? Ты сказала Олегу?

- Нет еще.

- Хорошо, - перевела дух мама. - Хорошо, что не успела сказать. Не говори никогда, забудь этот бред.

- Почему - никогда?

- Потому что бред! Никакой такой фирмы не надо. Это я тебя довела, я виновата.

Мама запустила пальцы в золотистые волосы - Рита с детства помнила эту ее привычку, - слезы покатились из прекрасных глаз.

- Мамуля, ты что? - растерялась Рита.

- Ничего, я сейчас. - Мама осторожно промокнула глаза маленьким кружевным платочком. - Сейчас, подожди. - Она все плакала, плакала и была не в силах остановиться.

- Мамочка, родная! - Рита подошла к маме и обняла ее; - - При чем здесь ты?

- Мамы всегда при всем, - успокаиваясь, вздохнула Екатерина Ивановна. - Я и представить не могла, до чего вы трудно живете. Ты же знаешь, у меня с деньгами сложные отношения: я никогда их не умела считать, ничего не умела планировать. Помнишь, папа надо мной потешался? А сам-то...

- Но ведь мы уже взрослые.

- Не совсем.

- - Почему?

- Потому что не встали на ноги. Ах, какая я дура! Еще собой гордилась - как деликатно, незаметно вам помогаю: кофточки там, продукты, уезжая,.. холодильник битком набила.

- - С холодильником ты очень нам помогла, - вставила Рита.

- А надо было давать вам деньги, - не слушала ее мама. - Спокойно и регулярно, ежемесячно, постоянно, вот как дают тебе грошовую твою стипендию. Тем более что деньги у меня есть, я же все время их зарабатываю - гораздо больше, чем надо для нормальной, достойной жизни. Но я их держу знаешь на что?

- На что?

Екатерина Ивановна засмеялась сквозь слезы.

- Ни за что не догадаешься! На внука. Или внучку. Говорят, скоро введут платное образование, будет платная медицина... Конечно, останется и бесплатная, и кого-то бесплатно будут принимать в вузы, но не всех. Вот я и решила...

- Так ведь нет пока внука! - - Рита тоже засмеялась, и тоже сквозь слезы.

- Но я заранее люблю его, - призналась Екатерина Ивановна. - Заранее беспокоюсь, будет ли у тебя молоко, радуюсь, что есть теперь памперсы и он не будет лежать мокреньким.

- Мамка! - ахнула Рита. - У тебя синдром бабушки!

- Пусть синдром, - не стала возражать Екатерина Ивановна. - У меня случаются теперь бессонницы, и я лежу и о нем думаю: как буду с ним гулять, его ласкать, рассказывать ему сказки. Говорят, что первый ребенок для женщины - это ее последняя кукла, а внук - первый ребенок.

- Да, - опечалилась Рита. - До меня тебе всю жизнь не было дела.

- Не правда, - помолчав, возразила Екатерина Ивановна, - еще как было! Но ты ведь помнишь, как долго и тяжело болел папа, а после его смерти во что бы то ни стало нужно было удержаться на сцене, восстановить голос. Екатерина Ивановна вместе со своей табуреткой переместилась к Рите, обняла ее, Вздохнула. - В чем-то, возможно, ты и права, - виновато сказала она. Ведь я еще была совсем молодая, и мне нужно было... - Она запнулась. Нужна была, доченька, личная жизнь. Сцена может заменить все на свете, кроме тепла мужских рук.

Рита улыбнулась: как изящно и осторожно выражается мама.

- А у тебя как раз начался переходный возраст...

Ох, лучше не вспоминать! Теперь у меня, кроме вас, нет никого. Только вы и театр.

- Этого мало?

- Ты знаешь, что я имею в виду.

- Аркадия Семеновича?

- То наследство, что он после себя оставил. Я, доченька, больше никому не верю, ни к кому не позволяю себе привязываться.

- Это, наверное, не правильно, - неуверенно сказала Рита. Как странно, что она дает маме советы!

- Наверное, - грустно улыбнулась мама.

Они сидели обнявшись, как две подруги, две женщины, уже познавшие горечь этой жизни - одна побольше, другая только вступила на эту тропу, - и говорили, говорили...

- Дай мне честное слово, - совершенно по-детски попросила мама, - что выкинешь всю эту глупость из головы. Ты должна, просто обязана окончить университет, набраться знаний; поверь, они еще как пригодятся! А потом поступай как хочешь. Но вот вспомнишь мои слова: ты уже не станешь девочкой у компьютера.

- Я собиралась взять академический отпуск.

- Да какой там отпуск! Ты же сразу окажешься в другой среде, с другой системой ценностей, другой моралью. Из таких фирм в университеты не возвращаются.

- Ты так считаешь? - Рита почувствовала себя уязвленной.

- Уверена! - воскликнула мама. - Тебе и думать-то будет некогда. А ведь за тобой, детка, поколения российской интеллигенции: я, папа, обе бабушки, даже Мария Сергеевна, твоя прабабушка - по нашей линии, папину так далеко я не знаю. Два года билась она за заграничный паспорт - в России не было тогда высшего женского образования, - вышла фиктивно замуж, чтобы уехать.

- И как, уехала? - Рита во все глаза смотрела на маму: ничего такого она не знала, и почему никогда, ни разу в жизни так с ней мама не разговаривала?

- Уехала. Выучилась на врача в Женеве.

- А зачем вернулась?

- Чтобы лечить детей.

- В Женеве тоже есть дети.

- А наших кто лечить будет?.. Так вот, все мы рвались к культуре, а ты задумала оборвать эту нить?

Екатерина Ивановна смотрела на Риту с такой укоризной, что Рита смутилась. "Неужели это такая уж безусловная ценность?" - подумала она да так и спросила.

- Именно, - подтвердила мама. - Такая уж безусловная. Вот-вот очнутся те, кто все бросил, как собралась сделать ты, и пошел торговать в ларьки.

Увидишь! Ринутся наверстывать упущенное - за деньга, по блату, во всякие сомнительные колледжи, сами так себя назвавшие академии, - а ты уже в МГУ, его диплом ценится во всем мире! - Она помолчала, подумала. - И потом, ты забыла про Олега! Эта проклятая фирма вас разведет, уж ты мне поверь. Не бывает настоящей семьи без духовной близости. Именно поэтому мы были так счастливы с твоим папой.

- А куда ж она денется, духовная близость? - не поверила маме Рита.

- Куда-нибудь денется, - неопределенно ответила мама и, понимая, что ответила смутно, туманно, вспомнила знакомый с юности аргумент. - Ведь и вправду бытие определяет сознание, разве не так?

- Так, - не могла не согласиться Рита - она тоже учила политэкономию, - и обе они рассмеялись.

***

Темнело. Сгущались сумерки, А они все сидели на кухне, не зажигая огня.

- Так Виктор еще и гэбэшник? - брезгливо скривилась мама. - Да от этой породы - бежать и бежать!

- Почему? - наивно спросила Рита.

- Потому что порядочный человек там удержаться не может, - убежденно сказала мама. - Уж я-то их знаю!

- Откуда? - удивилась Рита.

- Что значит ты - уже новое поколение, - снисходительно и нежно улыбнулась мама. - Нет, все-таки недаром защищали вы Белый дом...

- А ты на меня сердилась, - напомнила Рита.

- Не сердилась, а беспокоилась, - поправила ее мама. - Волновалась я за тебя, боялась. Ведь погибли же эти трое! Как теперь живут их мамы? Даже подумать страшно... - Она зябко повела плечами. - Так ты спрашиваешь, откуда я знаю гэбэшников? Их лапу чувствовали все, вся страна. Ну вот, например, гастроли. Анкета должна быть чистой, как стеклышко, - это раз, характеристика за подписью парткома - два, и это при том, что я, например, никогда не была в партии. Хоть бы для приличия позволили нам, беспартийным, подписывать бумажки в месткоме! Куда там...

Обязательный треугольник, и последнее слово всегда за ними партийцами. Гадость! Ну ладно, наконец летим. И среди труппы обязательно какой-то незаметный тип, чаще всего "замдиректора по кадрам". Все, до последней хористки, знают, кто он такой! Ходит, вынюхивает, следит за нами - и, заметь, за наш счет: мы этих гадов к тому же и содержали!

С ума сойти! Мама - и такие слова.., такой голос... Куда девалась вся его мелодичность?

- Да еще претендует, видите ли, на "любовь"! - Гневом вспыхнули синие, как море, глаза. - Им ведь не нужны ни музеи, ни театры, ни картинные галереи.

Водка да бабы. Ну, еще стриптиз, порнофильмы - вот и вся программа. Выберет девочку из кордебалета, пристанет как банный лист, и попробуй-ка отвяжись!

Навсегда станешь невыездным, как наша Галя.

- Ой, мамочка, что такое ты говоришь? - расстроилась Рита. - Мужики в таких случаях злятся всегда, но от злости до мести все-таки есть дистанция - Для этих-то? Никакой! И месть их - тайный донос, по всем инстанциям. И ведь не объяснишься, не оправдаешься, потому что никто ничего не говорит, никаких обвинений не предъявляют. Просто Галю перестали брать на гастроли, и все. Все знали, в чем дело, сочувствовали, жалели, а некоторые, представь, осуждали: тоже мне, цаца! Так что от гэбэшников, даже бывших, держись, голубка, как можно дальше.

Рита сжала мамину руку. Словно молния сверкнула в мозгу: она поняла. В середине восьмидесятых маму вдруг перестали брать за границу. Вместо нее, примы, ехала солистка из второго состава. Сергей Петрович, руководитель, душа театра, возмущался, расстраивался, бегал в райком и еще куда-то, но ничего поделать не мог. А уж как изменилась мама! Похудела страшно и все глотала по какой-то сложной схеме пилюли, привезенные для нее с гастролей тем же Сергеем Петровичем...

"Какая я была эгоистка! - ужаснулась себе Рита. - Как не понимала маму! Все копалась в себе, обижалась, требовала внимания, а она, оказывается, так страдала..."

Мама поставила на плиту чайник.

- Сколько получает Олег? - неожиданно спросила она.

Рита сказала.

- Вот и я буду давать тебе столько же, но не как наши власти, а честно: с поправкой на инфляцию. А твоя стипендия - на заколки. И вот что, возьми-ка шубку, она, ей-богу, мне не нужна. Все покупали - и я купила, а у меня еще прошлогодняя совершенно новая.

- Нет, мамуль, шубы не надо, - слабо возразила Рита.

- Надо! - твердо сказала мама. - Самое время тебе наряжаться. И дай мне слово, жизнью моей поклянись: если что будет нужно, если не хватит денег - ты бежишь не на фирму, а ко мне!

- Мамочка, мне так стыдно, - прошептала Рита. - Это мы должны тебе помогать, а не ты - нам.

- Это уж как получается, - весело сказала мама. - Жизнь - штука сложная, с поворотами. Я вообще-то в вас очень верю - ив тебя, и в Олега. Придет время, и ты увидишь: знания принесут вам не только радость, профессию, но и достаток. Не такой, конечно, как у этих жуликов, но вполне приличный.

- Почему же они жулики?

- А потому что жулики... Вот тогда, когда Олег произведет сенсацию в научном мире, а твоя работа - фурор, вы и станете мне помогать.

- Хорошо, - сдалась Рита. - Но пусть сейчас это будет в долг, ладно? Вдруг Олежка получит грант?

Тогда мы сразу и отдадим.

"В долг... - улыбнулась Екатерина Ивановна. - Ах, дурачки, дурачки!"

Она налила в тонкие японские чашки свой любимый жасминовый чай, поставила на стол печенье и Зажгла настольную лампу. Как им было вдвоем уютно!

- Деточка, - тихо сказала мама, - мы ведь одна семья, разве ты так не считаешь?

Рита согласно кивнула.

- Только живем отдельно, - продолжала мама. - Зачем же нам считаться как чужим? Какой там еще долг?

Получите грант - ну и ладно. Он, между прочим, дается не на возврат долгов, а на то, чтобы продолжать исследования. Долг... Скажешь тоже!

- Но так делается на Западе, - оправдывалась Рита. "

- На Западе все по-другому... Ты ведь не отправишь меня на старости лет в дом престарелых? ;

- Что ты!

- А там - запросто. Конечно, и дома там другие, и другие старики. Они сами уезжают туда, внутренне готовы давно к одиночеству. В таком доме, в Дижоне, мы однажды давали концерт, благотворительный. Все красиво и чисто. Старушки принарядились, и зал хороший, с хорошей акустикой...

- Мамочка, - обнимая, целуя мать, чуть не плакала Рита. - Что такое ты говоришь? Как ты можешь думать о старости, да еще о такой! Ты у меня красавица, лучшая в театре певица, ты такая еще молодая!

- А я и не думаю, - затихла в объятиях дочери Екатерина Ивановна. Так, к слову пришлось. И еще мне тяжело, что тебе трудно брать у меня деньги.

Что-то я сделала, значит, не так...

- Нет, мамуль, нет! Времена изменились: строим капитализм, с капиталистическими, жесткими отношениями, - нашла, как казалось ей, объяснение Рита и засмеялась.

- Неужели ничего не останется от старых времен? - задумалась Екатерина Ивановна. - Ведь было много хорошего. Отношение к деньгам, например. Их было мало, но тратили их легко. И чтобы дочь стеснялась взять деньги у матери... Милая моя, дорогая, пусть между нами будет социализм!

Мама встала, прошла в комнату, выдвинула ящик письменного стола. Там в железной коробке хранились доллары.

- На, бери! - вернулась она в кухню. - И так будет каждый месяц. В старые времена я могла бы переводить деньги по почте, чтобы ты не стеснялась, но теперь и деньги другие, и другие доставщики - переводы даже наших денег идут по Москве месяцами, а то и вообще пропадают. Так что придется тебе видеть мать хотя бы раз в месяц. Но лучше, доченька, приезжайте почаще: я по тебе скучаю.

Второй раз в этом призналась мама, и Какое же это было счастье, как, оказывается, Рите его не хватало!

- А что у тебя с Олегом? - вдруг спросила она. - Ты его любишь?

- Да, люблю, - вслушиваясь в себя, улыбнулась Рита, с восторгом чувствуя, что это правда.

- Ты люби его, - мягко сказала Екатерина Ивановна. - Он очень хороший парень. И красивый, - добавила, помолчав. - Что тоже важно.

- А почему ты спросила?

- Почему-то мне казалось, что он любит больше, сильнее, - чуть запнувшись, объяснила Екатерина Ивановна.

- Вначале - да, я только отвечала на его любовь, - созналась Рита. - А теперь мы любим на равных.

- Вот и славно! - обрадовалась Екатерина Ивановна.

И тут Рита вспомнила, как кричала и сердилась на Олега, вопила, что не хочет быть бедной, как будто он в этой бедности виноват. Дура, дурочка! А ведь и вправду не в деньгах счастье, хотя без них плохо, кто будет спорить? "Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным". Не пропадет страна, где все еще шутят!

- Наверное, это я так нервничала, - объяснила она всплески своего раздражения маме.

- Конечно, - согласилась с ней мама. - И еще - подготавливала платформу.

- Для чего? - удивилась Рита.

- Для дезертирства, - не стала щадить ее мать. - Пожалуй, даже предательства.

- Олега?

- И Олега тоже. Но главное - себя, своего факультета, друзей и наставников.

- Как смешно ты говоришь, мама, - "наставников"!

- Ну пусть преподавателей. Кто там курировал твою курсовую? Представляешь, как ему было бы грустно? А что ты теперь знаешь компьютер так это здорово: любое знание - сила. А уж компьютер...

Как-то по-новому говорила мама, философствовала по-мужски. В чем, интересно, дело? В том, что осталась совсем одна? Что открылся для нее теперь мир? Мама все восхищалась своим партнером, Паоло Басси, правда, восхищалась голосом, но как-то обронила фразу о том, что ей с ним и по-человечески интересно.

- На каком же языке вы объясняетесь? - спросила в тот раз Рита.

- Как - на каком? - удивилась мама. - На итальянском, конечно. Учили же в консерватории!

- Когда это было, - протянул Олег.

- А оперы? - живо возразила Екатерина Ивановна. - Арии? И потом, когда попадаешь в среду, все вспоминается, достается откуда-то из запасников.

Этот недавний разговор вспомнила сейчас Рита.

Что, если... Нет, лучше не спрашивать, ничего не загадывать. Так хочется маме счастья!

ЭПИЛОГ

"Была весна, цвели дрова, и пели лошади..." - вопил в восторге Олег. "Верблюд из Африки приехал на коньках, - вторила ему Рита. - Ему понравилась хорошенькая дамочка в зеленом капоре и синеньких штанах!"

Щедрое весеннее солнце высветило всю пыль в закоулках, и они решили устроить субботник. Налили в таз воды, разорвали с треском старый Ритин халат - получились отличные тряпки, - и пошло-поехало. Ведь стоит только начать прибираться, пиши - пропало: одно тянет за собой другое, другое третье.

- Интересно, какой дурак придумывает такие песни? - задал риторический вопрос Олег, стоя на табурете и вытирая покрытую толстым, зимним слоем пыли лампу.

- Ты лучше скажи, какой дурак их поет? - лукаво поинтересовалась Рита.

Но Олег, как ожидала Рита, не засмеялся. Сверху вниз он смотрел на жену, и лицо его было каким-то странным.

- Ты чего? - удивилась Рита.

- Какая же ты красивая, - тихо сказал Олег, слез с табурета и, не вынимая тряпки из рук, обнял Риту и склонился к ее губам.

Поцелуй получился таким долгим, что у обоих перехватило дыхание.

- Потом доубираемся, - решил Олег.

- Задерни шторы, - попросила Рита.

Бросить в угол тряпки, вымыть руки и расстелить постель оказалось делом минуты. А потом было счастье. За закрытыми шторами полыхало, катясь к закату, багровое солнце, чирикали, приветствуя весну, жизнелюбивые, дерзкие воробьи, а эти двое любили, любили, любили друг друга.

- Господи, как хорошо, - прошептал Олег, зарываясь носом в Ритины волосы.

- И все время все лучше и лучше, - благодарно прижалась к его плечу Рита. - Почему так, скажи?

- Потому что мы любим друг друга.

- Иногда я бегу на лекции, и мне так весело, так легко, потому что у меня есть ты, - застенчиво призналась Рита. - Казалось бы, мало ли что было вечером, ночью: ведь пошел другой день. Но весь он освещен этой ночью.

- Ты мой философ...

- Не смейся!

- Я не смеюсь.

- Доубираемся?

- Завтра. Помнишь, как сказал про ремонт Жванецкий? "Его нельзя закончить, его можно только прекратить". Так же и уборку. На сегодня мы ее решительно прекращаем.

- Но завтра мы идем к Вале, - напомнила Рита и, приподнявшись на локте, заглянула мужу в глаза. - Нельзя ее сейчас оставлять.

- Да, невозможно, - согласился Олег. - Как же так все случилось?

- Не знаю... Все молчат. И Валя - тоже. Помнишь, что творилось зимой? "Хозяин" целых два месяца прятался у Гены на даче, вместе с женой и дочкой.

Валя проговорилась.

- Нет, она не проговорилась, - покачал головой Олег. - Она прибежала, чтобы предупредить: никому ни за что на свете не говорить, где находится дача.

Лицо белее снега, дрожит - зуб на зуб не попадает.

Ты ее еще чаем отпаивала, успокаивала: "Мы и сами не помним, где эта дача, мы же были там всего один раз, сто лет назад..." А она - свое: "Нет, поклянитесь!"

- Да, история темная. - Рита обняла Олега, положила голову ему на грудь. - Валя просто места себе не находила, пока Геночка выправлял "хозяину" документы. Прямо с дачи тот отбыл в аэропорт. Улетел неизвестно куда.

- Наверное, на Кипр.

- А Геночка поплатился жизнью.

- Думаешь, за это?

- Не только... Валя говорила, он пытался продать квартиру, да не успел. - Рита поежилась, как от холода, натянула одеяло на плечи. - Она и сейчас - комок страха, хотя все у них там рассыпалось, все распалось. Представляешь, что было бы, если б я...

- Скажи маме спасибо.

- Ох, не говори! Но тогда мне казалось, что это выход, что мы иначе не выживем.

- Опять же - спасибо Екатерине Ивановне. Оказывается, надо было только чуть-чуть продержаться.

- Но этого мы не знали.

- Чего?

- Что оставалось продержаться чуть-чуть.

- Я догадывался.

- Скажите, пожалуйста, какой умный!

- А скажешь, нет? - затормошил Олег Риту. - Ну, скажи, скажи "нет"!

- Не скажу, - засмеялась Рита.

- Во-о-от, - назидательно протянул Олег. - Я всегда верил в своих лягушек-квакушек.

- И в Сороса, - тихонько подсказала Рита.

- В него - меньше. Но признаю, старик подкинул грант очень кстати. Но и без гранта мы б уже не пропали.

- Это ты про ваши коммерческие группы?

- Ага. Ректор наш - молодец. Очнулся от ученых занятий, понял, что пропадаем...

- Да он небось не сам...

- Все равно молодец. И с арендой придумано здорово: холлам-то чего пустовать?.. Пойду-ка я поставлю чай.

Олег встал, накинул халат - Рита купила к дню рождения, - ушел на кухню.

"Как хорошо, - нежилась в постели Рита. - Хоть бы всегда так было!" Она вздохнула и тоже встала. Влезла в брючки и в свитер, принялась резать хлеб, достала из серванта сахарницу.

- Ух ты, - застыл вошедший с чайником в руке Олег. - А я думал, будем пить чай в постели.

- Надо кое-что доделать по курсовой, - объяснила Рита.

- Ты вроде сегодня не собиралась?

- Не собиралась, да, но очень хочется.

- Ну, раз хочется, так я тоже сяду напротив. Не помешаю?

И оба они рассмеялись.

Москва, 2000 год