«Дерзкое предложение»

Дерзкое предложение (fb2) - Дерзкое предложение [Sheikh's Secret Love-Child][litres] (пер. А. М. Славянская) (Связанная с Королем Пустыни - 4) 1027K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кейтлин Крюс

Кейтлин Крюс Дерзкое предложение

Caitlin Crews

SHEIKH’S SECRET LOVE-CHILD

Все права на издание защищены, включая право воспроизведения полностью или частично в любой форме.

Это издание опубликовано с разрешения Harlequin Books S. A.

Иллюстрация на обложке используется с разрешения Harlequin Enterprises limited. Все права защищены.

Товарные знаки Harlequin и Diamond принадлежат Harlequin Enterprises limited или его корпоративным аффилированным членам и могут быть использованы только на основании сублицензионного соглашения.

Эта книга является художественным произведением. Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Серия «Гарем»

Sheikh’s Secret Love-Child

© 2018 by Harlequin Books S.A.

«Дерзкое предложение»

© «Центрполиграф», 2019

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2019

* * *

Глава 1

Когда очередная напасть наконец-то обрушилась Шоне Синклер на голову, она совсем не удивилась.

Ужаснулась – да. Испугалась – конечно.

Но только не удивилась.

Ведь в глубине души она понимала, что когда-нибудь этот день настанет. И вот он настал.

«Приготовься, – решительно сказала она себе. – Потому что момент настал».

Шона никогда раньше не видела королевской стражи, но не сомневалась, что те четверо мужчин крупного телосложения, с холодными глазами именно гвардейцы. Они ворвались в ресторан словно смертоносная волна и оценивающе осматривали каждого человека в заведении. И они сильно отличались от тех, кто обычно захаживал в это заведение, расположенное во Французском квартале.

Шона была уверена: если их спросить, они точно назовут количество официантов, сновавших между столиками, и тех немногих посетителей, что торопливо заглатывали суп из бамии и ковыряли резиноподобные оладьи. Она знала, кто эти гвардейцы. Более того, она знала, что означает их появление. Но в ней теплилась надежда, что она ошиблась.

«А вдруг, это какая-нибудь знаменитость, – сказала она себе. – Здесь, в Новом Орлеане, так бывает. Знаменитость может заглянуть даже в такой захудалый ресторанчик, как этот». Однако эти мужчины не были похожи на представителей Голливуда. Во-первых, они были слишком серьезными. Во-вторых, смотрели четко на нее.

Час был ранний. Время обеда еще не наступило, и в ресторане почти никого не было. Но это был знаменитый Французский квартал в Новом Орлеане. Посетители могли нахлынуть в заведение в любой момент. Обычно так и случалось, потому что у хорошего времяпрепровождения не было специально установленных часов.

Шона молила о том, чтобы в зале собралась толпа. Молилась истово.

Однако ни один из известных ей богов над ней не смилостивился, и, когда входная дверь открылась, внутрь не хлынул поток посетителей. Вошел один мужчина в сопровождении двух охранников.

Вот и все. Сбылся ее самый худший кошмар, подумала Шона.

Она знала этого мужчину.

Он остановился и принялся нетерпеливыми движениями поправлять манжеты безумно дорогого на вид костюма и оглядываться по сторонам. Наконец он не спеша перевел мрачный, высокомерный взгляд на Шону.

Шона знала слишком много о нем. Одно за другим воспоминания всплывали в ее памяти. И хотя она изо всех сил пыталась убедить себя в том, что присутствие этого мужчины на нее никак не действует, от этих воспоминаний, как от горячей лавы, по ее телу растекался жар.

Шона помнила, что его глаза были не черными, как казалось издалека, а захватывающими дух темно-зелеными. И что его лицом можно было любоваться – высокие скулы, волевой подбородок и соблазнительные губы. Что его руки, одновременно изящные и сильные, способны творить чудеса. Что от его смеха можно было потерять голову.

Шона многое забыла с той жгучей ночи пять лет назад. Она забыла ту веселую и легкомысленную девчонку, которая тогда вошла в бар. Та ночь навсегда изменила ее жизнь. И виноваты в этом были красивый до умопомрачения незнакомец и ее собственная глупость.

Однако она, как ни старалась, не забыла его.

– Здравствуй, Шона, – сказал он. Голос его был прежним. – Как приятно тебя снова видеть.

Его голос трудно было забыть – низкий и глубокий, с британским акцентом, к которому примешивался говор его собственной страны, далекого королевства Халия.

До знакомства с ним Шона не слышала о Халии. Зато теперь она знала гораздо больше, чем хотела. Например, что королевство расположено на Аравийском полуострове и омывается Аравийским морем. Еще она знала всю королевскую семью. Знала, какое положение королевство занимает в международном сообществе. Пять лет назад она, сидя перед гинекологическим кабинетом и читая журнал, обнаружила, что отец ожидаемого ею ребенка – плода одной страстной ночи с незнакомцем, чьего имени она не спросила, – принц Малак Халийский. И с того дня она поставила перед собой задачу как можно больше узнать о нем самом и его королевстве.

В тот день со страницы глянцевого журнала сплетен на нее смотрел Малак, окруженный супермоделями в одном из модных европейских городов. Шона никогда в этом городе не бывала и знала, что не побывает. Европейские страны были всего лишь фантазией для такой девушки, как она, без семьи и без перспектив.

Шона была уверена, что принцы еще больше недостижимы для нее, чем путешествия в Европу. А еще у нее не было ни малейших сомнений в том, что если бы ей удалось связаться с ним и рассказать о том, что – сюрприз! – он скоро станет папой, он снова ворвался бы в ее жизнь и создал бы кучу проблем. Он поступил бы так же, как мужчины, подобные ему, поступают с женщинами, подобными ей. От него не было бы никакой пользы, одни неприятности. Она насмотрелась на богатых мужиков и не раз видела, что бывает. Женщины ее уровня годились на одну-две ночи, но точно не для того, чтобы вынашивать ребенка богатому мужчине.

Насколько Шона могла судить, состоятельные мужчины путешествуют в сопровождении команды юристов, готовых в любой момент заключить с женщиной соглашение о неразглашении и дать ей взятку – в общем, сделать все, что угодно, лишь бы удержать ребенка подальше от семьи богача и от его жены, которая обычно ничего не знает про похождения мужа. И в то же время ограничить возможность шантажа. Но это из разряда счастливых историй. Страшнее были истории, когда у женщин отбирали детей только из-за того, что у бедняжек не было денег бороться в суде.

«Со мной такого не произойдет», – еще тогда, у кабинета врача, поклялась себе Шона. У нее никого нет в этом мире, кроме ребенка, и она не отдаст его ни при каких обстоятельствах.

Тогда, пять лет назад, у Шоны отсутствовало желание снова увидеться с принцем Малаком Халийским. С тех пор ничего не изменилось.

– Не притворяйся, что не узнала меня, – сказал Малак, догадавшись, что Шона собирается солгать. Его губы изогнулись в сардонической усмешке. – Я вижу, что узнала. Кроме того, ложь тебе не к лицу.

От звука его голоса она растаяла. Но она понимала: ей всеми силами нужно показать, что он не оказывает на нее такое воздействие.

– Меня не волнует твое мнение, что мне к лицу, а что нет, – ответила Шона, как ответила бы любому, кто зашел бы в ресторан и стал бы читать ей нотации. Наградой за ее смелость было мгновенное появление гнева на лице его охранников, а темные глаза Малака заблестели. – Вижу, на этот раз ты пришел с друзьями. Могу предположить, это светский визит. Жаль, что я очень занята.

Малак на это улыбнулся. И это была совсем не та улыбка, которую она помнила с той ночи. Сейчас она была леденящей и властной, и от этой улыбки у нее внутри поднялась паника. Беспокойство змеей заползало в душу, обвивало ее кольцами и постепенно сдавливало ее.

То, что Малак не отослал своих охранников, подсказало Шоне, что встреча отнюдь не случайна. Все эти пять лет она допускала, что он может приехать в Новый Орлеан. Ведь он постоянно колесил по миру. Только она считала маловероятным, чтобы он, знаменитый принц, вернулся специально ради того, чтобы возобновить отношения. Зачем же ему повторяться? Женщины и так вешаются на него гроздьями.

Оставалась одна-единственная причина, по которой он оказался здесь, в ресторане, где она работает, а не у нее дома, в ее маленьком арендованном домике на небольшой улице в пятнадцати минутах ходьбы от Французского квартала, где он побывал пять лет назад.

Сейчас Шона обрадовалась, что перед работой завезла Майлза к своей подруге Урсуле. Хотя «подруга» – слишком сильно сказано. У самой Урсулы был шестилетний ребенок, и она тоже работала по скользящему графику. Они познакомились несколько лет назад, когда обслуживали столики в одном кафе в нескольких кварталах отсюда, и с тех пор по очереди присматривали за детьми. Вместе Шону и Урсулу свели жизненные трудности и желание время от времени провести время в приятном обществе, ничто больше. И все потому, что Шона, по правде говоря, знала о дружбе так же мало, как о семье.

– Мы можем где-нибудь поговорить? – спросил Малак.

Тот мужчина, с которым она провела ту долгую, невероятно чувственную роковую ночь пять лет назад, никогда бы так не сказал. Малак не задавал вопрос, а отдавал приказ. И горе было тому, кто не повинуется ему.

Но Шона никогда не умела выполнять приказы. Таковы были последствия тяжелого детства. Собственная мать бросила ее, когда она была младенцем, и с тех пор она скиталась по индифферентным приемным семьям, имея лишь, как она выражалась, «возможности».

Возможность научиться быть жесткой, что бы ни случилось. Возможность научиться стоять на собственных ногах и заботиться о себе.

Ей было восемнадцать, когда государство наконец выпустило ее на свободу. И с тех пор она сама пробивала себе дорогу, как до беременности, так и после. И сейчас она не собиралась ничего менять ради нахального принца в костюме, стоимостью наверняка больше, чем год аренды ее домика.

– Нет, – ответила она. По тому, как Малак поднял бровь, она поняла, что он нечасто слышит это слово. – Нам негде поговорить.

– Нет? – эхом отозвался Малак. Казалось, он решил, будто она произнесла «нет» случайно и повернет вспять, как только услышит это слово из его уст.

– Нам не о чем говорить.

Шона скрестила руки на груди и порадовалась тому, что сегодня она выглядит совсем не так, как в ту ночь, когда встретила его. Черная футболка с логотипом ресторана, маленький черный передник и короткая красная юбка четко указывали на ее статус – она всего лишь официантка, ни больше, ни меньше. Она этого ни капли не стыдилась, считая, что никакой принц из далекой страны никогда не обратит внимания на обычную официантку. А еще она надеялась, что, возможно, глядя на нее, Малак вспомнит, почему он исчез в то утро пять лет назад. Может, если она будет трубить о своем явном недостатке воспитания и низком происхождении, он опять исчезнет.

Она могла только надеяться.

– Боюсь, нам есть о чем поговорить, – сказал Малак, словно выступал в зале суда, а не вел беседу. – Как бы ты ни сопротивлялась, разговора не избежать.

Малак сунул руки в карманы брюк, а потом улыбнулся, словно пришел сюда только для того, чтобы очаровать ее. Он в одно мгновение преобразился в того самого мужчину, которого Шона так ясно помнила с той ночи пять лет назад, в том самом баре при гостинице, куда она мечтала попасть с самого детства. Тогда его улыбка была незабываемой – такой заразительной, такой чувственной, что подтолкнула ее на действия, которые были совершенно не в ее характере.

Все эти годы Шона отказывалась сожалеть о том, что тогда произошло. Но сейчас, когда ее сердце бешено забилось, а дыхание участилось, она с ужасом поняла, что с тех пор в ней ничего не изменилось.

Потому что тот Малак, которого она помнила, – обленившийся бездельник, порочный, мягкотелый соблазнитель, – не был плодом ее воображения. Да, сейчас он выглядел иначе. Он держался надменнее, его лицо было более мрачным. В нем не было игривости, взгляд утратил веселый блеск. Но это все равно был он. И для Шоны это оказалось большой проблемой. Потому что Малак был единственным мужчиной, который пробудил в ее душе такую бурю чувства. Более того, он был единственным, кому она позволила прикоснуться к себе.

Все эти годы она говорила себе, что она то слишком устала, то слишком напряжена, то слишком бедна, чтобы выйти из кокона и с кем-нибудь познакомиться. И вот сейчас, глядя на Малака, она вдруг разозлилась на себя за то, что так и не устроила свою жизнь. Почему она допустила, чтобы ее опыт в сексе ограничился им?

– Даже если нам и есть о чем поговорить, в чем я сомневаюсь, то я на работе, – сказала Шона. Она бы с радостью набрала 911, чтобы Малака забрали и подвергли психиатрической экспертизе. – Сейчас не время и не место. Попробуй позвонить, как нормальный человек.

– В нашем случае одного звонка будет недостаточно.

– Нет никакого случая, – сказала Шона с нажимом.

Они могли говорить только об одном, и Шона не собиралась этого допустить. Лучше умереть.

Она многие годы опасалась этого момента. И вот когда ей стало казаться, что все страхи позади, он настал. Может быть, поэтому она не поддалась чувствам, бурлящим внутри нее. Она обратила внимание на то, что его охранники заблокировали все выходы, и прикинула, что нужно, чтобы выбраться отсюда, забрать Майлза от Урсулы и сбежать из Нового Орлеана.

Самое замечательное, размышляла она, что никто не заметил бы ее исчезновения. Кто она такая? Самая обычная официантка. Ее и в Сети-то нет. Так что нужно сегодня же вечером уехать куда-нибудь подальше, как будто их с Майлзом никогда не было. Жаль, корила она себя, что ей не пришло это в голову пять лет назад.

– Ты, конечно, права, – сказал Малак, и она увидела опасный блеск в его глазах. Таких же, как у Майлза. – Он вообще не случай, не так ли? Он маленький мальчик. Уверен, ты назвала его Майлзом.

Шона осознала, что спокойствие покидает ее. Она замерла, но не от страха. Или не только от страха. Ее пронзила дикая ярость.

– Майлз тебя не касается.

– Зря ты на этом настаиваешь, – с упреком сказал Малак. – Хотя, возможно, ты предпочитаешь растить его в нищете, нежели в той среде, к которой он принадлежит. Его, единственного сына Халийского принца.

– Мне все равно, кто его отец, – процедила Шона сквозь зубы. – Важно то, что он мой сын.

– Позволь рассказать тебе, что происходит, когда принц становится королем, – сказал Малак, и в его голосе она услышала нотки угрозы. – Не нужно никаких соболезнований, так как ни отец, ни брат не умерли. Они отреклись от престола один за другим, словно домино.

Шона не понимала, о чем он. Точнее не хотела понимать, потому что это означало бы…

Но Малак продолжал:

– Переход власти всегда сопровождается опасностью, но еще большая опасность возникает тогда, когда во власть вступает король, который вообще не должен был приблизиться к трону. Поначалу придворные рвут на себе одежды и молятся о спасении. Это занимает некоторое время. Но когда они прекращают заниматься всей этой чепухой и возвращаются в реальность, они запускают полноценное расследование в отношении нового монарха, человека, который… как бы это сказать?

– Не мог держать его в своих штанах?

Малак слегка улыбнулся. Что его позабавило, ее сухой тон или описание как таковое, Шона не могла сказать.

– Если помнишь, Шона, никто не хотел, чтобы я держал его в штанах. И меньше всего не хотела ты. – Он пожал плечами, когда она прищурилась. У нее не было оснований спорить. Он был абсолютно прав. – Я вынужден с сожалением признать, что дворцовые следователи были загружены работой. Они нашли каждую женщину, к которой я когда-либо прикасался.

– Не думала, что кто-то умеет оперировать такими большими числами.

Малак, не отрывая от Шоны взгляда, поклонился.

– Каждую мою счастливую любовницу проверили, чтобы убедиться, что ни она, ни ее связь со мной не позорят королевство. Из всего легиона бывших любовниц только ты, Шона, хранила тайну, которая заставила бы рядового дворцового советника поседеть за ночь.

– Ты ошибаешься. – Шона с трудом сдерживалась. Но она не сдавалась, хотя боялась, что сломает себе ребра – так сильно она сжимала себя, обхватив руками. – Мы с Майлзом к тебе никакого отношения не имеем.

– Восхищаюсь твоей независимостью, – сказал Малак тоном, который свидетельствовал об обратном. – Очень восхищаюсь. Но боюсь, у тебя нет выбора. Или правильнее сказать: ни один вариант тебе не понравится. Ребенок мой. Это делает его наследником Халийского трона. А также означает, что он не может здесь оставаться.

Шоне казалось, что ей снится кошмар, что достаточно ущипнуть себя, и этот ужас закончится. С тех пор как родился Майлз, она много раз во сне видела эту сцену, но на этот раз у нее не получалось проснуться. Малак не собирался уходить.

– Позволь мне убедиться в том, что ты правильно меня понял, – сказала она. От напряжения у нее звенело в ушах. Она полностью сосредоточилась на Малаке, словно на мишени. Если бы только она могла найти правильное оружие! – Ты не тронешь моего ребенка, а если попытаешься, то шестеро здоровенных головорезов с оружием не спасут тебя. Ничто не спасет.

Шона не знала, чего ожидала от Малака. Но она точно не ожидала того, что он сделал.

Он залился смехом – заразительным, веселым, чувственным, тем самым смехом, который стал причиной ее падения пять лет назад. Его смех совсем не изменился. Темный костюм был новым, также как и охрана вокруг него. А мрачные нотки в его голосе, разговоры о королях и тронах, о дворцовых советниках – тоже было ново.

Но не этот смех… Он был таким же опасным, каким она его помнила.

Смех окутал Шону, словно жар, который пронизывал ее насквозь, проникая внутрь через все поры. А затем, что было еще хуже, этот жар возник между ее ног и запульсировал там.

Все эти годы Шона убеждала себя, что в ту ночь она была пьяна. Она говорила себе, что она выдумала ту непреодолимую силу, которая влекла ее к нему той ночью, то настоятельное желание быть ближе к нему, несмотря ни на что. Она была уверена, что это все – плод ее воображения, потому никогда ничего подобного не испытывала. Как теперь выясняется, она ничего не выдумала.

Как оказывается, Малак – единственный мужчина на белом свете, который вызывал у нее все эти эмоции. Вот он стоит перед ней в окружении вооруженных головорезов, угрожает ее ребенку и ее жизни, а она все равно чувствует то, что, по идее, чувствовать не должна. Да что, черт возьми, с ней происходит?

Малак отсмеялся и посмотрел на Шону. Его глаза ярко блестели.

Шона вдруг поняла, что попала в еще большую беду. От ужаса ей стало трудно дышать.

– Есть некая свобода даже при таком небольшом выборе, – с некоторой грустью произнес Малак. Эта фраза прозвучала, словно закрытие клетки поворотом ключа. – Все получится, Шона. Так или иначе, но все будет хорошо.

– Ничего не получится! – возмутилась Шона. – Ты сейчас разворачиваешься и возвращаешься туда, откуда пришел. Немедленно.

– Жаль, что я не могу так поступить, – сказал Малак таким тоном, что Шона поверила ему. – Это невозможно.

– Ты не можешь…

– Майлз – сын короля Халии, – заметил Малак, и Шона увидела в его темных глазах несгибаемую, как сталь, твердость. И Шона поверила ему, хотя верить ей совсем не хотелось. Она поверила в то, что каждая его частичка обладает властью. Смертоносной.

Ну вот, подумала Шона, она вляпалась по уши.

Снова.

– Поздравляю, Шона, – продолжал говорить Малак. – Теперь ты становишься моей королевой.

Глава 2

Малак был в ярости.

И это еще слабо сказано. Он был на грани взрыва, и хуже всего то, что он прекрасно понимал, что не имеет права срываться, потому что именно он был причиной всей ситуации. И осознание собственной вины только подпитывало его возмущение.

Малак не поверил, когда дворцовые советники положили перед ним фотографии. Он был сыт по горло недавними событиями, включавшими отречение его брата Зуфара, которое последовало сразу после отречения отца, а также ошеломляющую новость о том, что теперь королем стать предстоит ему. И это после того, как его всю жизнь игнорировали! Хотя безразличие со стороны родственников его вполне устраивало, так как это означало, что он может делать что хочет и никто не будет укорять его за то, что он пренебрегает своими обязанностями.

Малак никогда не хотел становиться королем, предпочитая жизнь полную излишеств и экстрима. Кому нужна такая ноша? А вот Зуфар радовался, и Малак, который хорошо знал брата, так как они выросли вместе, никогда бы в это не поверил, если бы не видел собственными глазами.

Однако судьба распорядилась по-своему, Малаку пришлось принимать решение. Оно было простым, так как он любил своего брата и свою страну. А вот сам комплекс мер по претворению этого решения в жизнь оказался сложным. Посвящение в его новую роль было то, чего он боялся. Больше того, оно начиналось с тщательного изучения всего его сибаритского существования. По мере того, как одно за другим обнажались его «свершения», Малак все сильнее уставал от самого себя и от множества непристойных и развращенных порывов, которые он никогда не пытался обуздать.

Раньше он редко испытывал стыд, но сейчас ему трудно было избежать мук совести, когда он смотрел на бессчетное количество фотографий и толстые досье, в которых перечислялись все его опрометчивые поступки и назывались имена всех женщин, уже давно ставших для него лишь смутными приятными воспоминаниями.

А вот Шону Малак помнил отчетливо.

Да разве мог он ее забыть? Среди множества красивых женщин, которых ему посчастливилось узнать, Шона стояла особняком. То был его последний день в Новом Орлеане после недели хандры и сумасшедшего загула. Он обосновался в лобби своего элегантного отеля, чтобы выпить и подготовиться к возвращению домой, где ему предстояло увидеться с родственниками, которые тут же набросились бы на него с упреками за недостойное поведение и выразили бы глубокое неодобрение его выходкам.

А потом появилась она. Она была почти непередаваемо хороша собой, с нежной смуглой кожей и пухлыми губами, которые одним своим видом вызывали ненасытное желание припасть к ним в поцелуе. Прекрасные волосы лежали тяжелой массой, и ему дико захотелось запустить в них руки. На ней было короткое блестящее золотое платье, которое облегало восхитительные изгибы ее тела.

Она подошла к деревянной барной стойке и заняла единственное свободное место – рядом с ним.

Малак был всего лишь мужчиной. Причем таким, который ничего из себя не представляет и которому нечем гордиться, если верить словам родственников. Он и повел себя в соответствии с этой характеристикой: просто улыбнулся самой красивой девушке и придвинулся к ней поближе, после того как она улыбнулась ему в ответ. Все это было вполне безобидно.

– Я здесь впервые, – сказала она ему, наклонив голову так, словно делилась секретом. – Сегодня мне исполняется двадцать один год, и я решила отпраздновать день рождения с размахом.

Сначала Малаку потребовалась почти минута, чтобы вспомнить, где он находится, а потом и те американские законы, которые он считал странными: восемнадцатилетних юношей и девушек называли «взрослыми» и наделяли правом идти воевать, но ограничивали их в алкоголе.

– И вы решили отпраздновать его здесь? – спросил Малак. – Ведь есть более интересные места для такого грандиозного события, чем полутемный бар на тихой улице. В конце концов, это Новый Орлеан.

Чем дольше она на него смотрела, тем задорнее становилась ее улыбка.

– В детстве я постоянно проходила мимо этой гостиницы и всегда мечтала о том, что я однажды приду сюда. День рождения оказался идеальной возможностью.

Малак прекрасно понял, что искру, которая проскочила между ними, почувствовал не он один. Не он один ощутил вспыхнувший в душе огонь.

Ему никогда не приходило в голову игнорировать подобные вещи ради высшего блага. Поэтому он купил симпатичной девушке первый коктейль, а потом с радостью лишил ее невинности в своем номере наверху. Он до сих пор, будто это случилось вчера, отчетливо помнил ее удивление, ее искреннюю радость. А если постараться, он мог бы вспомнить вкус ее кожи.

На фотографиях, которые ему показывали его советники, была единственная женщина, которую он помнил в мельчайших деталях. Малак понимал, что прошли годы, но по фотографиям этого видно не было. Шона была так же красива, независимо от того, одета она была в униформу официантки или в один из длинных ниспадающих сарафанов, которые Малак очень одобрял, настолько идеально они подчеркивали ее изящную фигуру.

Возможно, размышлял Малак, она стала даже красивее. Ее образ на фотографии напомнил ему, как он исследовал ее тело, как она восторженно вскрикивала, когда он гладил ее шелковистую кожу.

Однако советники в первую очередь были нацелены не на то, чтобы объяснить Малаку каждую его ошибку. Эти форсированные марши по улицам его памяти были неприятны всем заинтересованным сторонам. Малак категорически отказывался извиняться и выказывать хоть малейшее сожаление о том, как он прожил свою жизнь в качестве запасного игрока без надежды приблизиться к трону.

Его советники были заинтересованы в ребенке.

Четырехлетнем ребенке, поразительно похожем не только на Малака, но и на других членов семьи. Если у кого-то и были сомнения, они сразу развеивались, стоило увидеть у мальчика такие же темно-зеленые глаза, как у Малака, доставшиеся ему в дар от прабабушки. Эти проклятые глаза Малак видел каждый раз, когда смотрел на свое отражение.

Малак никогда не предполагал, что станет королем. Да он и не хотел взваливать на себя это бремя. Но он был принцем Халии, независимо от того, что родители игнорировали его, несмотря на долгие годы беспечной жизни, в течение которых он оправдывал самые худшие ожидания окружающих. В его жилах текла королевская кровь, и поэтому он согласился выполнить свой долг и своими поступками доказать, что он достоин этой чести, что из него получится хороший монарх.

Сейчас ему предстояло сосредоточиться на текущих делах и научиться выбирать из повестки дня те вопросы, которые способствовали процветанию его королевства. Один из таких вопросов касался ребенка – плода одной ночи любви. Раньше он отмахнулся бы от многочисленных лекций глубоко оскорбленных советников и просто проигнорировал бы тот факт, что у него есть ребенок, которого он в глаза не видел. Сейчас же наличие сына приобретало особую значимость. И Малак был взбешен тем, что Шона скрыла от него его рождение. Правда, он понимал, что у нее не было возможности известить его, так как он не сказал ей, кто он на самом деле. Однако это не меняло того факта, что он пропустил первые годы жизни собственного ребенка.

И вот теперь он злился из-за того, что попался в ловушку, которую сам же и устроил.

Выход из сложившейся ситуации был один – брак.

Но Малак не хотел жениться на женщине, которую едва знал. Не хотел он жениться и только потому, что совершил очень большую ошибку пять лет назад. Как ни хороша была Шона, как ни восхитительно было то соитие, когда она отдала ему свою невинность, желания видеть ее своей женой у него не было.

А теперь выяснилось, что и у нее такого желания нет. Что перспектива стать его женой вызывает у нее лишь ужас.

– Надеюсь, это была метафора, когда ты назвал меня своей королевой, – с пренебрежением заявила Шона, словно он предложил ей заняться проституцией на ближайшем углу.

Оказалось, что Новый Орлеан – совершенно другой город при свете дня. И в трезвом виде.

И Шона, оказывается, другая.

Малак мгновение изучал ее, стараясь держать себя в руках.

– Ты поймешь, что я редко говорю метафорами.

– Мне все равно. – Шона покачала головой. По ее взгляду было ясно, что она считает его безумцем. – Мне неинтересно, говоришь ты метафорами или нет. Лучше тебе уйти прямо сейчас, или я вызову полицию. И поверь мне, я тоже не говорю метафорами.

Шона вытащила из кармана фартука телефон, и Малак ей поверил. Если на свете была женщина, способная вызвать местную полицию, чтобы избавиться от него, то это была она.

Выяснилось, что Шона обладает неистовым характером. Малак, в жилах которого текла кровь королей пустыни, знал: народы пустыни высоко ценят неистовость – или оценят ее по достоинству, если ему удастся направить ее в правильное русло. Шона угрожала ему, не боясь вооруженных людей рядом с ним, готовых умереть, защищая его. Малак высоко ставил этот факт.

По правде говоря, собираясь в Америку, он был почти уверен в том, что американская официантка с сомнительным финансовым положением и «карьерой» в такой унылой забегаловке едва ли сочтет идею выйти замуж за принца Халии столь ужасной. Однако то, что выяснилось, ему совсем не понравилось.

– Если ты думаешь, что полиция тебе поможет, то вызывай ее, – сказал Малак тоном полным ярости. – Я уверен, им понравится урок про дипломатический иммунитет. А еще им захочется прочитать тебе лекцию о том, что нельзя зря тратить их время. Но конечный результат не изменится. Возможно, пришло время принять неизбежное.

Шона жестом показала альтернативное, анатомически невозможное предложение, которое заставило охрану Малака ощетиниться от возмущения.

– Какое неуважение, сир! – воскликнул охранник справа.

Малак поднял руку, и его люди успокоились. Он понимал: если позволить ей думать, что она может разговаривать с ним таким образом, то это станет опасным прецедентом. Поэтому нужно поставить ее на место, пресечь неуважение к нему. Он мог с ходу перечислить несколько вполне приятных способов, которые можно было бы применить прямо здесь, в этой грязной дыре, называющей себя рестораном.

– Я советую тебе помнить о том, что я король, нравится тебе или нет, – мягко сказал он. – Возможно, со временем я проникнусь твоим неугомонным духом, но мои люди вряд ли.

– Единственное, что меня волнует еще меньше, чем ты, так это мнение твоих нянек.

Малак не ответил и на эту дерзость, потому что он был не в Халии. Это Америка. Есть у тебя дипломатический иммунитет или нет, но людям не понравится, если он перебросит кричащую женщину через плечо, а затем запихнет ее в ожидающую машину.

Такая стратегия была бы неправильной. Малак не хотел похищать Шону и собственного сына, хотя и допускал вероятность такого варианта, силой, если иного пути не будет. Правда, в этом случае он стал бы злейшим врагом Шоны.

Малак подвел первые итоги: никто из них не хочет этой неизбежной связи и предстоящего брака, это очевидно. А нежеланный брак родителей может повредить ребенку. Он лучше кого-либо знает, каково это – расти в тени ужасного брака, и готов сделать многое, чтобы его ребенок об этом не узнал. Поэтому для Шоны было бы лучше принять неизбежное, чем вести с ним непрерывную борьбу. По крайней мере, так будет лучше для построения его отношений с сыном, которого он пока не видел, а о существовании которого услышал всего неделю назад.

– Жду тебя снаружи, – властно произнес Малак. Шона прищурилась, и он словно прочитал ее мысли. – Мои люди у каждого выхода, Шона. Так что о побеге не может быть и речи. Все, что тебе нужно, – это спросить себя, не хочешь ли ты, чтобы я заплатил твоему боссу за твое увольнение. И ведь я это сделаю. С легкостью. Потому что это ускорит процесс.

– Еще бы, кому, как не тебе, пугать меня увольнением, из-за которого мне не на что будет жить, – сказала Шона, качая головой и всем своим видом выражая ему свое отвращение. Малак вдруг обнаружил, что ему это неприятно. – Конечно, что для тебя значит работа? Тебе нет необходимости думать о том, как купить еду. Ты, наверное, считаешь, что она просто появляется на столе по волшебству.

Малак не удостоил ее ответом. Вместо этого он развернулся и вышел на улицу, где на Французский квартал уже начала опускаться ночь, а дневная жара спала. Он ожидал, что она последует за ним, но Шона этого не сделала. Она заставила его ждать. Она не только не ушла с работы, как он рассчитывал, но и проработала до конца смены, в перерывах проверяя каждый выход, о чем ему послушно докладывали его люди.

Малак почти восхищался ее основательностью и целеустремленностью.

Почти.

Когда Шона наконец вышла из ресторана и увидела, что он ждет ее, как и обещал, она вздернула свой маленький волевой подбородок и хмуро уставилась на него. Малаку потребовалось гораздо больше самообладания, чем следовало, чтобы не среагировать на это. Он похвалил себя за сдержанность, а в том, что сдержаться сможет Шона, он сомневался.

– Не знаю, о чем ты думаешь. На что ты рассчитываешь? – спросила Шона.

– Я уже тебе сказал, что будет дальше. – Малак прислонился к боку «ренджровера», на котором прибыла его охрана с аэродрома, где его ждал самолет. Вечер в Новом Орлеане был душным, таким же, как и тот пять лет назад, он это хорошо помнил. Люди, спокойные днем, вечером словно оживали и открывались веселью. В воздухе звенел смех, чуть ли не из каждой открытой двери доносились приятные звуки музыки. И посреди всего этого они с Шоной стояли и смотрели друг на друга с взаимной неприязнью.

«А ведь ты не испытываешь к ней никакой неприязни, – вдруг заговорил его внутренний голос. – Тебе просто неприятен тот факт, что ты ей не нравишься и что она демонстрирует это так открыто».

Малак предпочел не обращать на это внимания. Он не привык к тому, чтобы кто-то испытывал к нему неприязнь. Его игнорировали, его хотели – с этим он часто сталкивался. Но вот чтобы его ненавидели – это было впервые.

– Я не собираюсь становиться твоей королевой, – ответила четко Шона. – Я позволю тебе видеться с Майлзом, потому что, нравится мне это или нет, но ты его отец. Я полагаю, он заслуживает того, чтобы об этом знать.

С каждым мгновением Малаку все труднее было сдерживаться.

– Ты так полагаешь.

– Ты для меня всего лишь случайный знакомый из бара, – тихо сказала Шона, не сводя с него глаз. Ее слова обрушились на него словно удар. А ведь это была правда. – Мне и тогда ничего от тебя не было нужно. Не надо и сейчас. Я не ожидала снова тебя увидеть.

– Ясно. – Каждая линия ее тела была вызывающей. Та искра, что вспыхнула между ними в баре много лет назад, не давала Малаку покоя, тлея где-то в глубинах его души, и ему это совсем не нравилось, потому что желание владеть ею только усложнило бы дело. – Но я вернулся. Я не могу понять одного: почему ты так безжалостна к своему ребенку? Почему ты предпочитаешь воспитывать его в тяготах и невзгодах и запрещаешь участвовать в этом процессе мне?

– Тяготы и невзгоды, – усмехнулась Шона. – Кто бы говорил о тяготах и невзгодах? Да что ты о них знаешь?

– Ты должна понимать, что я могу обеспечить его тем, о чем ты только можешь мечтать. Какая мать такого не захочет?

– Мой сын ни в чем не нуждается, – спокойно сказала Шона. – Он счастливый ребенок. Хороший сын. И он мой.

– Чего хорошего в том, что он твой, если это означает необходимость обращаться в органы соцопеки для получения пособия? Если его мать должна пахать ради чаевых в таком заведении? – Малак кивнул в сторону ресторана.

– Ты считаешь ниже своего достоинства добросовестно трудиться на своем месте.

– Разве вопрос в добросовестности, Шона? Или в собственной неуступчивости?

Шона закатила глаза.

– Ему четыре года! Знаешь, почему четыре? Потому, что когда люди занимаются сексом, у них иногда появляются дети. Я удивлена, что такой светский человек, как ты, не знает этого.

– Я использовал презерватив.

Малак всегда ими пользовался. Всегда.

– Они не стопроцентная гарантия. И все это время я справлялась с последствиями самостоятельно. И вот теперь ты появляешься в городе, говоришь о тронах и королях. Я что, должна все бросить? Я должна поблагодарить тебя за то, что ты узнал о нашем существовании? Я так не думаю.

В ее словах Малака задевало не то, что она говорила язвительным тоном, а то, что это было правдой. Он знал, что в ту ночь Шона потеряла невинность, но если бы не отречение отца и брата от Халийского трона, чего никто не мог предсказать, он бы никогда не вернулся сюда.

– Ты могла со мной связаться, когда узнала, что беременна, – сухо сказал Малак.

Взгляд, которым Шона на него посмотрела, был отнюдь не дружелюбным.

– Как бы я это сделала? – спросила она холодным тоном. – Ты никогда не называл своего полного имени, не оставил номер телефона. Я узнала, кто ты на самом деле, совершенно случайно.

– Ты имеешь в виду, что узнала сегодня?

– Я имею в виду, что примерно через полгода я увидела твою фотографию в журнале. – Она покачала головой. – Предваряю твой вопрос: мне в голову не пришло гоняться за принцем-плейбоем, окруженным моделями, приехавшим из какой-то страны, о которой я никогда не слышала. С какой стати?

– Если ты так давно узнала, кто я, тогда тебе нет оправдания.

– У нас была случайная связь, – ответила Шона тем же холодным тоном. Малак понял, насколько она сейчас отличается от той улыбчивой, умной девушки, которую он встретил в баре, и отказывался спрашивать себя, он ли виноват в этой перемене. Он был совершенно уверен в том, что ответ ему не понравится. – К тому же, насколько я могу судить, такие связи у тебя были каждую ночь. Почему бы вдруг ты меня запомнил?

Действительно, почему? И почему ему не захотелось отвечать на этот вопрос?

– Теперь я тебя вспомнил, – сказал Малак. – А если бы я тебя не вспомнил, то дворцовые сыщики нашли бы тебя самостоятельно. Они сообщили мне, на случай, если я забыл, что я был в Новом Орлеане ровно за девять месяцев до того, как ты родила маленького мальчика, очень похожего на меня. И я мог бы поверить в совпадение, учитывая то, что всегда использую защиту, но они не верят. Теста ДНК не надо, чтобы доказать то, что видно невооруженным взглядом.

В ее глазах был вызов – ни один человек не отважился бы так смотреть на него. Малак пытался убедить себя в том, что никаких проблем с этой женщиной – с ее явной неспособностью знать свое место – не будет, но в глубине души понимал, что ошибается.

– Я так думала, что ты будешь королем. Разве ты не можешь приказать своим людям, что делать, а что не делать?

Малак никогда не задумывался о женитьбе. И уж тем более не планировал быть прикованным к женщине, которую знал всего одну ночь. Его не учили заботиться о продолжении рода. Но с того момента, как Зуфар отрекся от престола, советники стали выкрикивать имена подходящих женщин королевской крови – принцессы Амары Бхаратской, леди Сюзетты и так далее, – и требовать, чтобы он начал думать о своих наследниках. До тех пор, пока не оказалось, что у него уже есть сын.

И это напомнило ему, кто он. Что он больше не принц-плейбой – ухмыляющаяся звезда тысячи бульварных статей. Что он король с обязательствами перед своим народом и его будущим, нравится ему это или нет. Что теперь не имеет значения, что произошло за последние несколько лет. Имеет значение то, что происходит сейчас.

– Я понимаю твое нежелание, – сказал Малак. – Но я здесь только из вежливости. Я подумал, что будет лучше, если я сам приеду за вами, вместо того чтобы посылать своих людей.

– Ты не можешь меня забрать. Я не из тех, кого можно подцепить…

Шона замолчала, и воздух между ними изменился. Что-то темное и опасное, казалось, замаячило вне досягаемости.

– Я должен предупредить тебя, что мое терпение и так ограничено, – мягко сказал Ма-лак. – Причем я осознаю свою вину, но факт остается фактом: мой сын и наследник не будет воспитываться вдали от меня. Короли Халии растут во дворце под присмотром наставников, которые подготавливают их к будущей роли. Так было веками. Так оно и останется.

Шона стояла и не двигалась, сжав кулаки.

– Мой сын не король.

– Нет, он – принц. – Малак смотрел на нее сверху вниз, и в его венах бурлила кровь предков. – Наследный принц Халии. Осталось только придать ему легитимности. А это означает, что тебе придется выйти за меня замуж. Нравится тебе это или нет.

– Я не собираюсь выходить за тебя замуж. Я не собираюсь отдавать тебе на воспитание своего ребенка. Ты сумасшедший.

– Может, тебе проще так думать, но, уверяю тебя, я не сумасшедший.

– Неужели все в Халии женятся на совершенно незнакомом человеке?

– На самом деле в моей семье многие браки устраивались по договоренностям. – Малак подумал, что сейчас не время и не место вдаваться в подробности, как эти договоренности развивались на протяжении столетий. Бурный брак его родителей был основным примером для него. – В конце концов, мы монаршие особы. Мой брат был воспитан как наследный принц и был помолвлен с подходящей принцессой с момента ее рождения.

Малак не стал рассказывать, чем все закончилось для Зуфара и Амиры, девушки, которая была обещана ему в жены, но на которой он в итоге не женился. Не говоря уже о единоутробном брате Адире, о существовании которого он узнал, только когда тот появился из ниоткуда на похоронах матери и похитил Амиру в день ее свадьбы с Зуфаром.

– Как ты понимаешь, женитьба на незнакомке не является для меня препятствием.

– Однако это препятствие для меня, – твердо произнесла Шона. – Потому что я в своем уме.

– У тебя есть выбор, Шона. Ты можешь бороться со мной сколько угодно, но ты все равно проиграешь. В любом случае я вернусь в Халию с сыном. – Малак наблюдал, как грудь Шоны быстро поднимается и опускается от частого дыхания. – Если хочешь, можешь остаться. Но я не потерплю неприятностей и скандалов. Королевство не выдержит еще один беспорядок. Так что спроси саму себя, готова ли ты отдать своего ребенка? Подписать отказ от своих прав на него и никогда не упоминать об этом?

– Я лучше умру, – процедила она сквозь зубы.

– Тогда позволь снова поздравить тебя. Единственный выбор, который у тебя есть, – это уехать с нами в Халию и занять место моей королевы.

– Я лучше…

– Аккуратнее, – предупредил ее Малак. – То, что я тебе предлагаю, – великая честь. Ты уверена, что хочешь оскорбить меня? Смирись с неизбежными последствиями.

– Я не выйду за тебя, Малак.

– Нет выйдешь, – безжалостно заявил Малак. – Или останешься здесь без прав на ребенка и повязанная договорами, гарантирующими твое молчание на веки вечные. Это твой выбор?

– Ты не можешь заставить меня сделать хоть что-то из этого, – как будто с удивлением, что он думает иначе, сказала Шона. Как будто ожидая, что грязные улицы Нового Орлеана встанут на ее защиту. – Ты не можешь меня принудить.

Однако Малак только улыбнулся, и теперь его улыбка была настоящей. Его терпению пришел конец.

Глава 3

Следующим утром они приземлились в Халии. Шона чувствовала себя так же, как и в то далекое утро, когда она проснулась в шикарном номере гостиницы и обнаружила, что совсем одна. Тогда она ощущала себя… сладко утомленной и каким-то образом обновленной.

Шона понятия не имела, как она, которая никогда не легла бы в постель с незнакомцем и не допустила бы, чтобы мимолетная связь закончилась ее одиночеством и беременностью, оказалась там. Уж больно много она видела подобных примеров. И еще она не могла понять, почему она так беспечно отдалась мужчине, которого никогда до этой ночи не видела.

Сейчас же ее поступок был вполне объясним. Ей не оставили выбора.

Малак объявил, что разговор окончен и что следующей остановкой будет дом ее подруги – он, конечно же, знал об Урсуле, – где они заберут его сына.

Он постоянно повторял: «его сын». И Шоне становилось только хуже от осознания, что это правда.

«Ты тоже можешь участвовать в нашей с ним первой встрече», – заявил он с таким высокомерием, что Шоне захотелось на него накричать и наброситься с кулаками. Ее охватило настоятельное желание заставить его глубоко и отчаянно сожалеть о том, что он вернулся в ее жизнь.

Но превыше всего этого было желание защитить Майлза. Ненавидя себя за слабость, она села к нему в машину.

Не было смысла притворяться, что это не стало очередной капитуляцией. Как бы Шона ни убеждала себя, что все ради Майлза, все равно она чувствовала другое, сидя с Малаком на заднем сиденье слишком комфортабельного «ренджровера».

Ей хотелось разорвать Малака на части, но она не осмеливалась. И причиной были не вооруженные люди, которые смотрели на нее холодным и прищуренным взглядом. Просто Шона не знала, что будет, если она, даже пребывая в таком гневе, прикоснется к этому упругому, атлетически сложенному телу. Она не могла с уверенностью утверждать, что взмах ее кулака не превратится в предательскую ласку.

И в этом состояла еще одна причина себя ненавидеть.

Они подъехали к маленькой квартире Урсулы на окраине Садового района, и Шона приказала себе перестать думать о Малаке. Потому что ей предстоит справляться с еще одной напастью, которая, как того и следовало ожидать, упала ей на голову: сказать своему маленькому мальчику, что его отец здесь, несмотря на то, что она всегда говорила ему обратное.

– Позволь, я сама приведу Майлза, – сказала Шона, когда водитель припарковал внедорожник.

Шона скорее почувствовала, чем увидела, как Малак смотрит на нее. Его взгляд был мрачным и грозным. Шоне даже показалось, что его невидимая рука сдавила ей горло. Ее охватила паника.

– Не вынуждай меня гоняться за тобой, – тихо произнес Малак. Почти шепотом. – Сомневаюсь, что тебе понравится то, что с тобой случится, если ты попытаешься сбежать от меня. Шона, услышь хотя бы это. Если ты вынудишь меня охотиться за моим сыном, заставишь меня играть роль хищника до того, как я увижу его, и испортишь нашу первую встречу, – я никогда тебе этого не прощу.

– Может, мне и не нужно твое прощение, – бросила Шона, потому что не могла остановиться, заставить себя держать язык за зубами.

– В этом я не сомневаюсь. – Малак продолжал говорить тихо, но Шона была уверена, что слышит в его голосе злобу. – Но спроси себя, хочешь ли ты, чтобы твой сын расплачивался вместе с тобой, что будет неминуемо.

В этом, конечно, и была проблема Шоны. Часть ее хотела только одного – схватить Майлза и убежать. И не важно, чем это закончится. Просто ей нужно было доказать, что Малак не может вот так являться и приказывать ей, не говоря уже о том, чтобы делать такие заявления только из-за того, что он является большой шишкой там, откуда пришел.

Шона не имела понятия, как все это объяснить четырехлетнему сыну.

В итоге она поднялась в квартиру Урсулы, чувствуя себя так, будто идет на собственную казнь. Урсула сидела на старом потрепанном диване с сигаретой в руках и смотрела телевизор, висящий на стене. Она едва подняла голову, когда Шона помахала ей рукой, прощаясь с ней. Взяв на руки спящего Майлза, Шона вздохнула, когда ребенок уткнулся своим милым личиком в шею.

Урсула будет скучать по мальчику, но Шона знала, что та не будет скучать по ней.

Шона спустилась вниз к своей гибели.

– Он спит, – сказала она приглушенным голосом, выйдя на улицу и увидев Малака, стоящего рядом с «ренджровером».

Шона ждала возражений, требования разбудить Майлза, чтобы Малак мог осуществить нежное и воображаемое воссоединение отца и сына. Но вместо этого он посмотрел на нее и на ребенка, которого она так крепко прижимала к себе.

– Возможно, Майлз проснется, когда мы приедем домой и будем собирать его вещи, – пояснила она ему, не понимая, почему почувствовала необходимость заверить его, что встреча отца и сына все же состоится, – ведь она всегда боялась этого.

Но Малак – отец Майлза. И она должна об этом помнить, сказала себе Шона. Это же единственная причина, по которой она считает возможным дать Малаку то, что он хочет.

– Нам не нужно возвращаться в твой дом, – заметил Малак. Шона была уверена, что ей не померещилось отвращение в его тоне – вероятно, это чувство вызывал у него ее дом. – Мои люди уже собрали ваши личные вещи.

– С моим домом все в порядке, – возразила ему Шона с чуть большей горячностью, чем требовалось. – Я всегда была горда и счастлива иметь его.

– Я думаю, мы – ты и я – попытаемся предоставить тебе больше оснований для гордости. И намного лучшие условия для воспитания моего сына.

«Моего сына».

Шона прикусила язык. Что еще она может сделать? Ведь все это происходит с ней в реальности. Малак действительно вернулся и взял все под свой контроль. То есть сделал то, чего она всегда опасалась.

Контроль над ней. Над Майлзом. Надо всем.

Мужчина, которого она помнила с того вечера, когда ей исполнился двадцать один год, был очарователен. Но даже тогда она понимала, что за всей этой беспечностью и чувственностью скрывается твердый стальной стержень. Она видела много признаков этому. И тогда она заметила их несмотря на то, что он был с ней заботлив и добро.

А теперь в нем не осталось и намека на обаяние или доброту. Только сталь и приказной тон.

Малак не потребовал, чтобы Шона передала ему спящего Майлза, ни в машине, ни когда они прибыли на аэродром на берегу озера Поншатрен и сели в ожидавший их частный самолет с роскошными эмблемами королевского дома Халии.

Шона не понимала, что с ней не так, почему в его действиях и поступках она видит доказательства тому, что Малак… не обязательно хороший человек, но лучше, чем она себе представляла все эти годы, лежа без сна долгими ночами.

«Ты слишком жалостливая», – сказала она себе, но это не помогало.

И тем более ничего не изменило.

Оказавшись на борту частного самолета, который напомнил Шоне тот чрезмерно роскошный гостиничный номер, где пять лет назад она заварила эту кашу, Малак любезно проводил ее в одну из комнат и наблюдал своими темно-зелеными глазами, как она укладывает Майлза в кровать. Малак шагнул ближе, и Шона затаила дыхание, но все, что он сделал, – это встал у кровати и смотрел на спящего ребенка.

Своего сына, которого он никогда не видел.

Шона никогда не скучала по Малаку. Возможно, она и желала бы, чтобы все сложилось по-другому, но она никогда не скучала по нему. Не тратила время на мечты о счастливой семье, представляя Малака и Майлза, отца и сына, вместе. Это был еще один результат ее воспитания – она никогда не верила в счастливую семью, даже не была уверена, что верит в существование отцов. В ее свидетельстве о рождении в графе «Отец» был прочерк, и за восемнадцать лет, проведенные под опекой государства, она не встретила ни одного мужчину, заслуживавшего этого звания.

Было что-то особенное в том, как Малак смотрел на Майлза. А может быть, дело было в том, что они впервые втроем оказались в одном помещении – ее маленький мальчик и его родители.

У Шоны никогда не было такого опыта. Поэтому она не догадывалась, что именно об этом она и мечтала. Что именно этого она жаждала всем сердцем.

Когда она осмелилась поднять глаза, Малак обратил на нее свой непроницаемый темно-зеленый взгляд. И у нее возникло странное желание извиниться. Хотя она не понимала, за что.

Воздух между ними словно сгустился. То ли от избытка чувств, то ли от сожалений. О том, что потеряно время, что у маленького мальчика, который невинно спал между ними, отняли столько лет общения с отцом.

До этого момента Шона не понимала силу семьи, силу крови, пока не обнаружила, что тоскует по вещам, которых никогда не хотела.

– Малак… – Шона не знала, что хочет сказать.

– Мы немедленно взлетаем, – произнес Малак холодным и обвиняющим тоном. – А когда мы приземлимся, то окажемся в столице Халии. Полагаю, что для встречи с сыном это место не хуже любого другого.

Шона осталась в комнате, чувствуя себя разорванной на части. Не из-за того, что Малак забрал ее из привычной жизни. Дело было не в том, что он вообще появился и предъявил свои требования и нелепые претензии. И совсем не в том, что она не могла уснуть, хотя взгляд ее был стеклянный, когда она смотрела на гладкий потолок. Причиной было выражение лица Малака, когда он смотрел на Майлза.

Шона прожила всю свою жизнь, ни разу не любив другого человека. Так она и росла. Она полагалась на себя и никогда не верила, что любовь вообще существует. До появления Майлза.

Он появился на свет и раскрыл ее. Его рождение все изменило. Как будто всю жизнь она жила в маленьком темном домике с плотно задернутыми шторами на заколоченных окнах, а Майлз разбил их все и впустил солнце.

Шона знала, что выражает взгляд Малака. Она узнала его – взгляд, полный любви к собственному ребенку, которому нет равных. Это было похоже на сердечный приступ, который не убивает. На своего рода безумие. Все это она видела на его лице. И как бы горько ей ни было, она сомневалась, что сможет по-настоящему ненавидеть мужчину, который так любит ее ребенка. Так глубоко. Так искренне.

Шона еще не знала, что это для нее значит. Она не понимала, как ей жить дальше и преодолевать трудности – что бы ни случилось, – если у нее нет той мощной ненависти к Малаку, которая бурлила когда-то.

К тому моменту, когда они приземлились, а Майлз проснулся, все эти размышления и переживания ни к какому взвешенному решению Шону не привели. В результате, когда она выводила сына из самолета, то чувствовала себя уставшей после бессонной ночи и опустошенной. Сжимая ручку Майлза в своей руке, как у нее получалось, отвечая на волновавшие его вопросы, Шона выходила в новую жизнь.

Она никогда нигде не была. Родилась она в Новом Орлеане, там же ее бросили. Она думала, что и умрет в этом городе. Будучи очень практичной – она считала, что другое отношение к жизни приведет только к душевной боли и разбитому сердцу, – она давно перестала мечтать о том, чего у нее никогда не будет, и называла это качество лучшей чертой своего характера. Она гордилась тем, что никто не сможет причинить ей боль. Даже малейшую.

Она была непробиваемой.

Но в тот момент, когда они все вышли из самолета, все те мечты, о которых Шона старалась не думать, нахлынули на нее. К ней вернулись все те грезы, что роились у нее в голове, когда она ночами лежала без сна, свернувшись калачиком, чтобы не слышать звуков ужасного дома. Грезы о далеких странах и экзотических небесах. Грезы, которые поутру она упорно гнала от себя.

Шона никогда не видела такого неба, как то, что раскинулось перед ней, – необъятное и невероятно голубое и ослепительно-яркое. Такого неба она в жизни не видела. Здесь и воздух был другой, сухой, без влаги. Ландшафт, простиравшийся во все стороны, рифленый, как водная гладь, цвета обожженной глины, был пустыней. Вокруг не было ни болот, ни дамб, ни старых кривых кипарисов, покрытых испанским мхом, ни мутных рек, наполненных аллигаторами и тайнами.

Создавалось впечатление, будто находишься на другой планете.

Шона не понимала, что ей хочется – плакать или смеяться. Какие чувства ее обуревали и, казалось, готовы были вырваться наружу. Однако Майлз не страдал от эмоционального дискомфорта. Он попытался вырвать руку, и Шона отпустила его. И этот жест стал для нее предзнаменованием, предвестником беды, предчувствием. Ведь она и в самом деле отпускает его…

– Аккуратнее! – крикнула она Майлзу, но тот уже сбежал по трапу на асфальт.

«Как будто смотришь кошмар», – подумала Шона.

Все было как в замедленной съемке, казалось, что все предопределено – каждый шаг ее маленького мальчика был спланирован именно так. А все потому, что внизу его ждал Малак.

Майлз сломя голову мчался в будущее, которое Шона не могла предотвратить. Обратила внимание на то, что вокруг нет охраны, и догадалась, что каким-то образом Малак освободил всю полосу, чтобы не ошеломлять четырехлетнего ребенка. Его охранники, без сомнения, ждали его в маленьком ангаре, который был виден с одной стороны взлетной полосы.

Спускаясь с трапа, Шона размышляла о том, что слишком долго была одна. То ли из-за тяжелого пустынного воздуха, в котором трудно было дышать, то ли из-за неспособности мыслить здраво в сиянии халийского солнца, но она, как ни старалась, не смогла убедить себя в том, что сможет возненавидеть человека, который поставил на первое место чувства ее сына, хотя его об этом не просили.

Тронутая заботой Малака о сыне даже больше, чем ей хотелось признать, она наблюдала за Майлзом. Быстрый взгляд Малака, брошенный в ее сторону, потряс ее до глубины души. Она увидела, как он присел на корточки, чтобы быть на уровне Майлза, и раскрыл объятия собственному сыну.

Глава 4

Спустя две недели Шона готова была вопить во все горло. Или, если таковое было бы возможно, разнести по кирпичику стены дворца. Сровнять королевский город с землей, а потом убраться отсюда, пока она не взорвалась.

Или пока с ней не случилось что-нибудь еще похуже.

Нельзя сказать, что все пошло не так. С ней неплохо обращались, несмотря на ее опасения. И королевский дворец Халии на самом деле был самым красивым местом, в котором Шона когда-либо бывала.

Или которое видела в своих грезах.

Шона представляла дворцы такими, какими она их видела в кино или рекламе, однако она никогда не задумывалась об их внутреннем убранстве. А если бы и задумалась, то не смогла бы вообразить то, что предстало ее взору, – такое количество золота в отделке.

С самого начала с ней стали обращаться как с королевой, хотела она того или нет. После знакомства сына с отцом на взлетном поле – Шона не могла думать о тех мгновениях без душевного трепета, – ее и Майлза усадили в их собственную машину, а затем отвезли в столицу, которая возвышалась над дюнами и казалась построенной из песка.

– Это правда, что он мой папа? – удивленно спросил Майлз.

– Правда, – ответила Шона как можно более ровным тоном. И подготовилась к вопросам. Обвинениям. Или объяснениям, которые не готова была дать.

Но все эти обвинения и объяснения были не в характере Майлза. Он воспринял дополнение в виде отца и поездку за границу в новое волшебное место, как принимал любой подарок – как будто все это всегда предназначалось ему.

Шона не знала, радоваться ей этому или нет. Она была уверена, что это плохо характеризует ее как мать, если она воспитала ребенка, который смог так легко… измениться. В мгновение ока принять настоящего отца, оказавшегося королем другой страны, сделанной из песка.

Пока Майлз восхищенно болтал, как будто речь шла о каком-то герое фильма, Шона уставилась в окно, не зная, на что смотреть. Она собиралась с духом, чтобы по возможности ответить на все вопросы Майлза, но он был занят разговорами о том, что его отец – король. Поэтому Шона смотрела на здания, мимо которых они проезжали после того, как въехали в город через высокие внушительные стены. Все сооружения, что она видела, были безликими. Все они были неправильной формы. Или просто другими, так как отличались от того, что она знала.

Да и воздух казался другим – до сих пор ей так и не удалось вздохнуть полной грудью.

Сам дворец был еще более своеобразным. Или удивительным. Шона не знала, как его воспринимать. У нее появилось желание развернуться и уйти, убраться к чертовой матери как можно скорее, пока ей не понравилось здесь и не захотелось остаться. Однако побег не решил бы проблему.

«Я приемный ребенок, – мысленно твердила себе Шона и крепко держала руку Майлза, пока они шли по сверкающему белому дворцу – изящному и огромному, прекрасней которого она никогда в жизни не видела. – Меня бросили, когда мне было шесть дней от роду, буквально оставили на пороге бара, словно мешок с мусором. И мне нечего делать в королевском дворце». Она все ждала, что кто-нибудь это заметит.

Куда бы она ни смотрела, везде были мрамор и золото. Хотя снаружи во всех направлениях простиралась пустыня, дворец был наполнен зеленью, яркими цветами и водой. В нем было светло и прохладно, несмотря на жару за стенами. Вокруг находились великолепные фонтаны, вода из которых впадала в бассейны, а затем по каскадам ниспадала в роскошные сады, заставлявшие забыть о том, что за окном пустыня. Полы были настолько чистыми, что с них можно было есть, в отличие от разбитых улиц Французского квартала.

Но самым неприятным для Шоны было то, что все, мимо кого она проходила, склонялись перед ней. Даже несмотря на то, что она была одета в старую униформу, в которой она работала в ресторане на другой стороне планеты. И она уверяла себя, что как только народ поймет, какую ошибку совершил Малак, он возненавидит ее. Люди назовут ее самозванкой, и будут правы.

Но никто, казалось, не разделял ее беспокойства.

– В этом нет необходимости, – возможно, излишне резко сказала Шона женщине, которая ждала ее прибытия и представилась личной служанкой. – Я не нуждаюсь ни в какой прислуге, и, конечно, не нужно кланяться, когда говорите со мной.

– Вы – королева…

– Вовсе нет. Я не королева. И не собираюсь ею становиться.

Если служанка, которую звали Ядира, и была ошеломлена заявлением Шоны, то ничем не выдала своего отношения. На вид ей было примерно столько же лет, сколько Шоне. Ее наряд придавал ее движениям исключительную женственность – а может, Шоне так показалось просто потому, что во дворце она чувствовала себя очень неуютно в своей черной футболке и красной юбке, в униформе официантки из Французского квартала. Это действовало ей на нервы.

Хотя, возможно, ей на нервы действовало все то, что произошло с тех пор, как Малак вернулся в ее жизнь.

– Вы мать наследного принца Халии, – тихо сказала Ядира, и ее темные глаза встретились с глазами Шоны, а затем опустились. – Как же еще к вам относиться?

Шона слишком устала, чтобы спорить. И уж конечно, она не могла объяснить хаос внутри себя.

Она ожидала, что у нее отнимут Майлза, как это показывают в фильмах. Поэтому приготовилась к отчаянной схватке, но ничего такого не произошло. Ядира отвела их в апартаменты, которые, казалось, занимали целое крыло дворца и были больше, чем все места, вместе взятые, где когда-либо жила Шона. Служанка показала им жилые помещения, собственный бассейн, множественные балконы, террасы, спальни и даже собственную кухню, если ей захочется перекусить или поужинать. Также Ядира показала Шоне так называемую «опочивальню», которая представляла собой отдельный набор комнат в покоях, включавший, в том числе, гостиную и ванную комнату. Ванная поразила Шону своими размерами. Она была больше ее дома в Новом Орлеане и вмещала несколько человек. Из окна ее открывался вид на обнесенный стеной сад, а дверь в стене вела в гардеробную.

Однако главным для Шоны было то, что ее спальня соединялась с «детской», как назвала Ядира эти помещения. Теперь у Майлза была собственная спальня, собственная ванная, собственная игровая и собственная гостиная. Там его ждала толпа нянек, которые принялись охать, и ахать, и хлопотать над ним, едва он переступил порог, словно он был центром вселенной.

– Ему не нужны няньки, – заявила Шона Ядире, игнорируя тот факт, что Майлз, отличавшийся веселым и непринужденным характером, казалось, был искренне рад такому вниманию.

– Конечно нет, госпожа, – мягко и почтительно ответила Ядира. – Они здесь только для того, чтобы вам помогать. И помогать они будут только в том объеме, в каком вам потребуется.

– Не потребуется.

Ядира кивнула, словно соглашаясь.

– Вы уверены, что не хотите освежиться после долгого путешествия? – Она указала в сторону нянек, которые сидели на полу рядом с Майлзом и развлекали его. – Я понимаю, что для вас мы все чужие. Но вы доверяете вашего сына не нам. Вы доверяете его отцу. Король не допустит, чтобы хоть один волос упал с головы его сына. А если такое произойдет, последствия будут неизбежными и ужасными.

Вот в это Шона верила. Или ей казалось, что она верит, – из-за сильной усталости и переизбытка новых впечатлений. А может, из-за ощущения неловкости, которое она испытывала, находясь посреди всей этой роскоши.

Ее не покидали опасения. А вдруг она что-то сломает? А вдруг, что еще хуже, этот дворец сломает ее? Или погубит? Или сделает ее мягкой и мечтательной, и тогда она легко сдастся? И что будет с ней, с ее ребенком, если она не сможет сопротивляться?

– Майлз, – позвала Шона. – Мне надо привести себя в порядок. Ты пойдешь со мной?

Однако у Майлза теперь были новые игрушки и отец-король, более того, у него появились новые друзья, не чаявшие в нем души.

– Не хочу, – ответил он, даже не посмотрев в ее сторону. – Я поиграю.

Вот так Шона и оказалась одна в бескрайней ванной, отделанной мрамором и золотом и выложенной темно-синей плиткой. Возможно, она становилась немного снисходительнее, – а может, дело было в долгом перелете, – но она не смогла себе отказать в удовольствии понежиться в этой ванне с гидромассажем и полюбоваться на прекрасный сад посреди пустыни. Приняв душ, она принялась за макияж, а затем потратила некоторое время на прическу.

Когда Шона вернулась в то, что называлось спальней, а на самом деле было огромным залом, в котором уместилось бы полгорода, она обнаружила, что униформа официантки куда-то исчезла. А на ее месте лежала одежда, которая только усилила ее тревогу.

«Это все не может быть реальностью», – сказала она себе. Ее сердце забилось сильнее, когда она смотрела на платья, о которых такие девушки, как она, могли только мечтать как о чем-то недостижимом.

А если все это реально, тогда оно временное. Оно как тест, который любили устраивать приемные родители. Одна семья, в которой она жила, установила жесткие правила приема пищи, а потом оставляла на кухне свежие ароматные пончики, чтобы посмотреть, кто попадется в ловушку.

Нет, мысленно усмехнулась Шона, ее такими вещами не проведешь.

Если что-то и выглядит настолько хорошим, чтобы быть правдой, то оно, вероятно, для того, чтобы причинить ей боль. Она давным-давно это поняла.

Завернутая только в полотенце, Шона подошла к двери в гардеробную, которая по своим размерам не могла сравниться ни с одним виденным ею шкафом. Это была большая комната с креслами посередине, как будто предыдущие обитатели уставали переодеваться в бесконечные наряды и нуждались в отдыхе. И вместо того, чтобы надеть разложенное на кровати причудливое платье, достойное сказочной принцессы, Шона решила покопаться в гардеробной и выбрать что-то более разумное. Ее собственной одежды нигде не было, но она нашла брюки, которые идеально на нее сели, и что-то вроде туники голубого цвета. Вся одежда подошла ей, и она чувствовала себя комфортно в вещах, которые ей не принадлежали. Это был тревожный симптом.

Шона была уверена, что правильно поняла вздох Ядиры, когда та увидела ее в игровой комнате Майлза, который, казалось, даже не заметил отсутствия матери. Однако она не стала переодеваться. И именно в этом наряде прошествовала в личную столовую короля Халии. Вот только сейчас король Халии меньше всего походил на того человека, которого она встретила в баре пять лет назад. Малак сменил костюм на что-то белое и струящееся, Шона не нашла этому названия. Наряд очень шел ему. В нем он выглядел более опасным. Более требовательным. И невероятно красивым.

Любому с первого взгляда стало бы ясно, что перед ним могущественный монарх.

– Во что ты одета? – спросил Малак.

Он полулежал на груде ярких подушек перед низким столиком, заставленным подносами с едой.

Такая обстановка была Шоне непривычна. Особое впечатление на нее произвел балкон позади Малака. С балкона открывался потрясающий вид на город, который казался ей, родившейся и выросшей в байю, совершенно инопланетным.

Ощутив поднимающийся в душе восторг, Шона напомнила себе, что не может чувствовать ничего, кроме гнева.

– Мне нужна моя одежда.

– Ты ее не получишь, – спокойно ответил Малак. – Я уверен, что она хорошо тебе прослужила в твоей прошлой жизни, но сейчас ты в Халии. Ничто из того, что ты носила, не подходит для той роли, которую ты должна на себя взять.

Шона напряглась и собралась, как будто приготовилась вступить с ним в бой, прямо здесь и сейчас.

– Я не соглашалась выходить за тебя замуж, Малак. Я даже не соглашалась с тобой обедать. Я не понимаю, почему ты думаешь, что можешь игнорировать то, о чем не желаешь слышать.

Малак слегка улыбнулся, но не стал спорить.

Что, как потом поняла Шона, должно было бы ее насторожить.

– Ты – мать наследного принца Халии, – заявил Малак. Шону разозлило его спокойствие. А сама фраза, эхо того, что сказала Ядира, объясняя ей, какая политическая линия принята в этом сказочном дворце, просто взбесила ее. – Независимо от того, как ты относишься к этой роли, ты должна соответствовать определенным ожиданиям.

Шона фыркнула.

– Твои ожидания – это твои проблемы, а не мои.

– И все же ты обнаружишь, что к моим ожиданиям очень часто относятся как к закону, – мягко сказал он, хотя в его облике не было никакой мягкости, даже несмотря на то, что он лежал перед ней в ленивой позе. Если внимательнее прислушаться, то за этой мягкостью звучала сталь. – Нравится тебе или нет, но Халия – абсолютная монархия.

Однако Шона никогда не отступала перед лицом поражения.

– Я не совсем уверена в том, что ваши законы имеют отношение ко мне. Здесь есть американское посольство? Я бы рассказала им кое о чем. Например, как ты доставил нас в страну, если ни у Майлза, ни у меня нет паспортов.

Малак улыбнулся так, словно беседа доставляет ему удовольствие, и Шона возненавидела ту часть себя, которая при этом пульсировала от желания.

– Ты ошибаешься. У вас обоих есть паспорта. Я сам их заказал.

– Как ты мог заказать?.. – Шона не договорила свой вопрос. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять. Он имеет в виду совсем не американские паспорта.

– Поздравляю, – произнес Малак. Его темно-зеленые глаза лукаво блеснули. – Ты и мой сын – граждане Халии.

Шона сделала глубокий вдох, а затем выдохнула, но спокойствия ей это не прибавило.

– Твои поздравления очень напоминают удар по морде. Сообщаю тебе это так, на всякий случай, если тебе интересно.

– Как странно. Многие женщины считают даже малейшее мое внимание даром с небес. Возможно, с тобой что-то не так.

– Я могу назвать великое множество вещей, которые покажут, что со мной что-то не так, – жестко сказала Шона. – И каждая из них – очередная причина, по которой я не могу здесь оставаться.

Но Малак только пожал плечами, как будто тема для него закрыта и дискуссия завершена.

Только сейчас до Шоны дошла истинная суть происходящего. Частный самолет, дворец, одежда, которая четко указывала на статус, – все эти детали она отметила, но особого значения им не придала. Но сейчас она, наконец, осознала, что этот мужчина – настоящий и законный король. Причем король не в понимании таблоидов, для которых важнее количество глупых скандалов, а самый настоящий консервативный монарх, от которого поступают все приказы. Монарх, который может требовать что угодно, и весь народ бросится выполнять его приказ.

Другими словами, настоящий король.

Осознание правды привело Шону в смятение. Ее обдало жаром.

– Ты вольна уехать, когда захочешь, – сказал ей король Малак тем же тоном, который напомнил ей, что он действительно закончил обсуждать этот вопрос, на случай, если у нее остались какие-либо сомнения. – Я прикажу страже сопроводить тебя до королевского аэродрома и доставить обратно, как ты только пожелаешь. Но Майлз останется здесь.

Конечно же, Шона тоже осталась. У нее другого выбора не было.

А так как она осталась, ей пришлось играть роль, которую она никогда не хотела играть. Никто не спросил о ее чувствах по этому поводу.

Каждое утро ее будила Ядира, и они занимались одним и тем же. Ядира выкладывала одежду, подобающую королеве, а Шона игнорировала ее и направлялась в гардеробную, чтобы найти что-нибудь похожее на джинсы и футболку. Для этого приходилось перебирать огромное количество туник и брюк. Затем Ядира делала вид, что не возражает, подавая Шоне и Майлзу завтрак у одного из фонтанов в их просторных покоях.

Со временем Шона уяснила: если зажмуриться, то утро ничем не будет отличаться от тех, что она делила с Майлзом дома. Они вдвоем часто завтракали вместе, а затем занимались своими делами. Только раньше ей приходилось торопливо завтракать холодным кофе, который она не успевала разогреть в микроволновке, а затем, пока Майлз был в детском саду, бежать на работу, чтобы свести концы с концами. Теперь же она за завтраком могла насладиться едой и крепким кофе. Майлз тоже занимался тем, что ему нравилось: проводил все время со своими нянями, которые стали давать ему уроки после того, как Шона заявила, что ему нужно больше порядка.

– Няньки уделяют ему особое внимание, все они хорошо обучены основам детского развития, – сказал Малак, когда Шона во время одной из трапез пожаловалась ему на то, что Майлза балуют. – Такое же образование я получил в его возрасте, и, конечно же, было много игр. У тебя есть веские опасения по поводу его образования, Шона? Или тебе просто не нравится терять контроль над происходящим?

Она не осмелилась ответить так, как ей хотелось.

У нее был свой «ужас» – уроки этикета, как их называла Ядира. Шона должна была посещать их ежедневно.

– Я не нуждаюсь в уроках, – с яростью заявила она.

– Хочешь ты того или нет, но ты должна заниматься, если желаешь остаться здесь, – ответил Малак.

Шона по-прежнему отказывалась с ним есть. Стоя в центре его личной столовой – раскиданные подушки, мерцающие свечи, двери балкона открыты в ночь, – она категорически отказывалась сесть, считая, что своим упрямством у нее получится его доконать. Жаркий блеск в его глазах она интерпретировала как победу.

– А можешь завтра же улететь в Новый Орлеан. Твой ход.

– Ты когда-нибудь устаешь угрожать?

Малак улыбнулся.

– Я – король, Шона. Я не угрожаю. Мои желания – это приказы, а мои предпочтения – закон.

А это означало, что Шоне пришлось страдать от дурацких уроков, по каким бы дисциплинам они ни были. Спустя неделю она не могла сказать, кто больше ненавидел эти уроки – она или ее наставники.

– Вы должны хотя бы попытаться, – говорили они ей.

– Я не хочу пытаться, – отвечала она. А потом улыбалась так, как научилась улыбаться туристам, чтобы получить хорошие чаевые. Однако вскоре она заметила, что наставники слишком опытны, чтобы терять самообладание в ее присутствии.

Количество всего, от чего Шона отказывалась, росло с каждым днем. Она отказывалась учить, какую вилку использовать за столом. Не желала учиться носить шарфы и мантии, которые выкладывали перед ней, так как не хотела походить на местных жителей. Не хотела обращать внимание на мельчайшие детали, из которых состояло то искусство дипломатия, которым должна была владеть королева, – не хотела потому, что отказывалась становиться королевой. Ей было неинтересно учиться правильно ходить, как быть привлекательной, как обращаться к главам государств и так далее.

Да, она присутствовала на уроках. Она даже высиживала на них. Но это не означало, что она была прилежной ученицей. Точно так же она вела себя в тех школах, где оказывалась, когда скиталась по приемным семьям.

Одну вещь Шона знала точно: нет ничего хуже, чем стараться ради того, что через мгновение могут отнять по прихоти. Поэтому лучше не стараться, и тогда тебе не разобьют сердце.

– Вы так опозорите короля, – предупреждали ее учителя с тревогой в голосе.

– Ничего страшного, – спокойно отвечала она.

Что касается Майлза, тот расцвел.

Ему нравился дворец и то, что у него наконец-то есть папа. Майлз беззаботно и всем сердцем полюбил отца, и как бы Шона ни ненавидела свое положение, этот факт она не могла игнорировать. Майлз любил своих многочисленных нянек и учителей, а они в нем души не чаяли, как будто он был самым восхитительным ребенком на свете. Он интересовался всем новым, а потом говорил об этом весь день. У него появился дедушка – печальный старик, который переживал из-за смерти жены. Он передвигался по дворцу словно призрак и едва отвечал на вежливые приветствия. Одним словом, Майлз был в порядке и счастлив. Он отлично вписался в окружающий его мир.

Только у Шоны вписаться не получалось. И она все время… злилась. И объясняла свою озлобленность тем, что так ведет себя любой сирота, где бы он ни оказался. Она выжила во всех приемных семьях, говорила она себе. Выживет и здесь.

– Когда закончится твое противостояние? – как-то вечером спросил ее Малак.

Он сделал их совместные трапезы еще более мучительными, решив, что они будут есть все вместе, как семья. Шона не могла понять, почему в ней так странно отзывается слово «семья», которое никогда ничего для нее не значило. Пока рядом был Майлз, она вынужденно прикусывала язык и притворялась, будто все в порядке. И у нее почти получалось. Но в тот момент, когда за Майлзом приходили его любимые няньки и забирали его, она вставала, занимала боевую стойку и отказывалась принимать участие во всем, что не касалось пользы для ее ребенка.

– А когда ты прекратишь делать вид, что я когда-нибудь стану твоей королевой? – вопросом на вопрос ответила Шона. – Только после этого можно ожидать, что мое противостояние прекратится. Не раньше.

– Мне вот интересно узнать, есть ли у тебя какое-либо расписание. – Малак откинулся на груду подушек. Он выглядел слишком непринужденным. – Скажу тебе откровенно, Шона, но это уже становится скучным.

– Боже упаси! Я совсем не хочу утомлять тебя. – Шона закатила глаза. – Что может быть хуже?

– Я могу придумать много вещей и похуже, – вкрадчиво сказал он.

Шона не была дурой и услышала предостережение в его голосе. Но все равно решила его проигнорировать.

– А я не могу, – заявила она.

Это было опрометчиво с ее стороны.

Потому что Малак ей на это улыбнулся.

А потом одним движением, которое подчеркнуло его грацию и силу, поднялся на ноги.

Сердце Шоны подпрыгнуло куда-то к горлу, по ее спине пробежал холодок.

«Беги», – подсказывал ей внутренний голос, но ноги приросли к полу.

– Что ты делаешь? – сдавленно спросила она, радуясь тому, что хотя бы не заикается.

В улыбке Малака появилась жесткость.

– Мне пришло в голову, что я неправильно действовал, – сказал Малак с тихой яростью, которую Шона смогла прочувствовать каждой своей косточкой.

– Не знаю, что ты имеешь в виду, но…

– Как говорится в пословице? – спросил он, но Шона знала, что этот вопрос риторический. Его глаза горели, а взгляд был жестким и полным страсти. И от этого ей хотелось одного – растаять. – Ласковый теленок двух маток сосет, не так ли?

Но Малак не стал ждать, пока она придумает ответ.

Он просто направился к ней.

Глава 5

Терпение Малака было на исходе.

До сих пор он не знал, что относится к типу людей, у которых есть терпение. Да еще неоднократно испытанное. Раньше никто не пытался тестировать его терпение, потому что он все-таки был принцем, пусть и вторым сыном короля Халии, пусть и оставленным без внимания родных. Кто бы решился на такое?

Но с тех пор, как он вернулся в Халию вместе с Шоной, у него появилось множество возможностей испытывать и тренировать свое терпение.

Сегодняшний вечер ознаменовал конец еще одного дня, который прожило королевство, основанное предками Малака посреди пустыни. Вскоре ему предстояло править им. Он должен был бы беспокоиться о своем народе, о предстоящей коронации, о будущем своей страны, которая не могла вечно полагаться на экспорт нефти.

Но вместо этого он думал только о Шоне.

О той Шоне, которая пять лет назад вошла в бар гостиницы и от вида которой у него перехватило дыхание. Малак отчетливо помнил ее золотое платье, особенно в тот момент, когда дюйм за дюймом снимал его с нее. О том, как она лежала под ним на широкой кровати в номере гостиницы в Новом Орлеане, обхватив ногами его спину.

Тысячи соблазнительных образов из далекого прошлого представали перед ним.

Однако теперь перед Малаком каждый вечер стояла живая Шона. И он обнаружил, что у него больше нет сил ждать, когда он сможет заполучить ее. Он и так ждал достаточно долго.

– Что ты делаешь? – снова спросила Шона. Тревога в голосе только нарастала.

Наконец Малак остановился. Он был сыт по горло ее безрассудным противостоянием – абсурдным упрямством, которому она, казалось, готова была вечно потворствовать. А вот он потворствовать ему не собирался, но одна часть его задавалась вопросом, удастся ли ему приструнить ее, а другая хотела увидеть, надолго ли хватит Шоны в этом обреченном на провал противостоянии.

Возможно, говорил себе Малак, он зря сомневается в ней. Достаточно вспомнить, как она с вызовом смотрела на него своими карими глазами, в то время как большинство людей автоматически отворачивались из уважения к его высокому положению.

Если дать ей волю, думал он, она простоит здесь вечно, сердито глядя на него. И он, Малак, первым не выдержит.

Благодаря Шоне он узнал многие стороны своей натуры. Что он нетерпелив, во всех аспектах. Что он не любит чего-то ждать и не является особым поклонником бунтов. А еще, шагая к Шоне, он вдруг понял, что ему тоже нравится погоня.

У него никогда не было возможности попробовать, что это такое – добиваться женщину. Они сами бросались ему на шею и умоляли уделить им немного внимания.

Но не Шона.

Она пятилась от него, пройдя через всю комнату и выйдя на балкон. Малак неторопливо следовал за ней. Сердце внутри его стучало, словно барабан. Кровь бежала по венам, заставляя его чувствовать себя опьяненным.

– Я и так слишком долго терпел, – сказал Малак, не пытаясь скрыть удовлетворения в голосе, когда она прижалась спиной к каменной балюстраде и, наконец, остановилась. – И должен заметить, я восхищаюсь твоей решимостью.

– Ценю твое восхищение, – ответила Шона, а Малак испытал огромное удовольствие, услышав дрожь в ее голосе. – Но я бы предпочла оценивать его на расстоянии.

– Я оставил тебе дистанцию.

Ей некуда было идти, и он замедлил шаг, но не остановился. Он придвигался все ближе и ближе, пока не отрезал ей все пути к бегству. Позади, за парапетом, не было ничего, кроме раскинувшегося города. Его города. Его царства.

– Я позволил тебе проявить неуважение. Никто другой не осмелился вести себя так, как ты, но тебе я позволил. Если хочешь, можешь поблагодарить меня за великодушие.

Малак видел, как поднимается и опускается грудь Ханны, и любовался ею. Даже сквозь тунику, что была на ней, он видел признаки того, что его близость действует на нее. Решив проверить свое предположение, он наклонился еще ближе и вынудил ее откинуться назад и ухватиться за каменный парапет, чтобы не упасть в пустоту.

Конечно, он не позволил бы ей упасть. Но он считал, что ей не нужно об этом знать. Немного страха и непредсказуемости пойдет ей на пользу.

– Ты хочешь, чтобы я упала и разбилась? – процедила Шона сквозь зубы, что совершенно не звучало как благодарность за проявленное внимание.

– Зачем мне твоя смерть? – спросил Малак почти шепотом. Он был так близко от нее, что мог еще чуть-чуть податься вперед и попробовать ее на вкус, если бы только захотел. – Хотя возможно, ты имеешь в виду «маленькую смерть»[1]?

– Я предпочла бы не умирать, – сказала Шона напряженным голосом. Казалось, она борется не только с Малаком, но и с собой. – В любом случае и на этом спасибо.

– Объясни мне, чего ты добиваешься своими выходками. – Малак мог бы в любой момент прикоснуться к ней губами. – Ты всегда будешь стоять по стойке смирно, когда мы наедине? Ты всегда будешь отказываться носить одежду, соответствующую твоему положению? Тебе нравится ходить по дворцу в этих странных тряпках, заставляя слуг думать, будто ты сумасшедшая? Когда все это закончится?

Шона заговорила холодным тоном. В глубине души Малак им восхищался.

– Все закончится, когда я вернусь домой. Назад к моей настоящей жизни и подальше от этого… абсурда.

– Ты же знаешь, что этого никогда не случится, – прямо заявил Малак. Шона охнула, будто он ударил ее. – Мне бы очень хотелось обвинить тебя в том, что ты все эти годы скрывала от меня сына, – суровым тоном продолжил он, стоя в нескольких сантиметрах от ее тела. – Но я не могу. Я не могу притворяться, что, будь обстоятельства другими, вернулся бы и нашел тебя. Поэтому я прощаю тебя.

Если Малак ожидал, что Шона рассыплется в благодарностях, то его ждал сюрприз. Потому что это была Шона, которая просто смотрела на него, и в ее взгляде горела ярость.

– Как мило. – Ее голос сочился сарказмом. Для Малака это был новый опыт – когда сарказм направлен на него, – и он не знал, как к этому относиться. – Как же мне повезло, что меня насильно выдернули из привычной жизни и всего, что мне дорого. И ведь сделал это такой… понимающий мужчина.

Малак засмеялся.

– Шона, ты, кажется, не совсем верно оцениваешь ситуацию, в которой оказалась. Если бы я был менее понимающим, менее добрым, то я позаботился бы о том, чтобы ты была наказана за свой грех.

– А я такое существование и расцениваю как наказание, – фыркнула в ответ Шона. – Тюрьма есть тюрьма, и не важно, сколько одежды твои подручные разбрасывают на моей кровати каждое утро. Ты держишь меня в заложниках.

Малак решил больше не сдерживаться. Ему надоело держать себя в руках и притворяться, что ее неповиновение не задевает его. Все, что ему хотелось, – это добраться до нее и заново познакомиться с ее сочными губами и гибким соблазнительным телом.

Малаку необходимо было показать ей, как глупо с ее стороны испытывать его в такой откровенной манере. Он никогда не понимал западных женщин и их неспособность вникнуть в суть интимных баталий. Зачем противостоять человеку в лобовую и терпеть поражение, когда есть множество более мягких и разрушительных способов борьбы?

Правда была в том, что Малак хотел большего, чем еще одна ночь любви с этой женщиной, которая теперь неразрывно с ним связана до конца дней. Ему хотелось большего, чем секс, а именно – ее полной капитуляции.

– Скажи, почему я не должен к тебе прикасаться, – прошептал он, почти прижимаясь к ней своим телом. Шона вздрогнула, а он улыбнулся. – Скажи, Шона, почему я не должен распускать руки? Когда каждый из нас этого хочет.

– Я не…

– Скажи мне хоть одну вещь, которая не является ложью. Кто знает, возможно, я отпущу тебя? Сегодня же.

Шона пристально посмотрела на Малака.

– Мне кажется, ты блефуешь.

Малак улыбнулся, а затем наклонил голову и прижался губами к ее ключице. Шона не оттолкнула его.

На вкус она оказалась лучше, чем он помнил. Лучше, чем он мечтал.

«Блаженство», – подумал он.

– Ответь мне, – продолжал он, целуя ее шею. – Скажи, что тебе нужно. Ты это можешь легко получить.

– Я хочу… – Опираясь руками на парапет, Шона откинула голову назад, давая ему больше доступа. – Я хочу…

– Я знаю, чего ты хочешь, – сказал Малак глухим и хриплым голосом.

Он уже был не в силах сдерживаться.

А потом он перестал играть и поцеловал ее в губы.

Его словно ударило током. Как будто засверкали молнии и разразился гром. Прикасаясь к ее сочным и сладким губам, он почувствовал себя так, будто целовал женщину в первый раз. Будто Шона была единственной, кого он когда-либо знал или желал.

Все эти годы он помнил ее невозможную сладость. И вот теперь, когда снова вкусил ее, он не мог понять, как вообще мог уйти от нее тогда.

Шона была идеалом, вызывающим желание.

Малак обхватил руками ее лицо и страстно поцеловал. В этот момент он обрадовался, что она отказывалась носить одежду, которую он подобрал для нее, потому что лишняя ткань не мешала ему чувствовать ее тело. Прижимаясь к ней, он все сильнее убеждался в том, что они созданы, чтобы быть частями одной мозаики…

Эта мысль должна была бы остановить Малака. Она должна была бы привести его в ужас. Ведь он – король, и это не детская игра. И он не верит в существование всего того, что сейчас чувствует к этой женщине. Его воспитал человек, безнадежно, до безумия, до боли влюбленный в свою жену. Он не замечал ее проступков и не обращал внимания на собственных детей. После смерти матери любовь превратилась в горе и положила конец правлению отца.

Потом любовь поглотила брата Зуфара и отняла у него трон.

Видя все это, Малак мог с полным основанием утверждать, что любовь – хаос и разрушение. Он никогда не хотел заболеть этой болезнью и поклялся себе, что не позволит любви или другим глупым чувствам угрожать его трону. Он этого не допустит. Ведь он сын, которым всегда пренебрегали. Он позабытый запасной. Однако он единственный в семье смог разглядеть – еще до смерти матери и последовавших за ней отречений отца и брата, – в какой ужас любовь превратила их жизнь.

И он поклялся себе, что станет правителем, которого заслуживает народ.

Надо все это прекратить. Немедленно.

Но Шона так и манила его к себе, он не мог остановиться, она действовала на него как наркотик.

Шона оторвалась от его губ, уперлась руками ему в грудь и судорожно вздохнула.

А Малак совсем забыл о том, что ему предстоит править страной. Что он король, что где-то там, в темноте, простирается его королевство.

Ему хотелось большего.

– Малак… – совсем другим тоном произнесла Шона.

Сейчас ее голос звучал чуть ли не благоговейно.

И Малак понял, что она тоже потрясена тем, что притяжение, возникшее между ними много лет назад, до сих пор остается таким же сильным.

А раз так, значит, много лет назад дело было не в алкоголе.

Оставляя ее рано утром в теплой постели, он уверял себя, что на него подействовал алкоголь. Он уходил, стараясь не оглядываться, не задерживаться, не проверять их связь еще раз…

Малак не хотел об этом думать. Он просто хотел большего. Снова попробовать ее на вкус, обжечься, как от огня, и не принадлежать самому себе. Не ждать, что она скажет. Не выяснять, какие новые нелепые барьеры поставит между ними в своих бесконечных попытках сдержать неизбежное.

Малак опустился на колени и услышал, как у нее перехватило дыхание. Проведя руками по ее стройным ногам, он запустил пальцы за пояс дурацких брюк. От его движений дыхание Шоны стало хриплым и напряженным, как будто она куда-то бежала. Малак ожидал, что она что-то скажет или возразит, но она не сказала ни слова, даже не пошевелилась, а только смотрела на него своими темными блестящими глазами.

Наблюдая за ее прекрасным лицом, Малак снял с нее брюки, а затем обхватил руками ноги и принялся поглаживать нежную мягкую кожу. Когда он добрался до восхитительной округлости бедер, он обхватил пышные ягодицы и притянул Шону к себе.

– Малак… – повторила она.

Малак расценил это как приглашение, чему был несказанно рад. Подавшись вперед, он отодвинул кружевную ткань трусиков и лизнул между ног.

Наконец-то! Он ликовал.

По обоим прокатилась волна желания, грозившая накрыть их с головой. Шона пыталась сопротивляться, но Малак ее держал крепко, продолжая орудовать языком у нее между ног. От наслаждения и возбуждения внутри его разгорался пожар.

В следующий раз, когда Шона произнесла его имя, это звучало как молитва. Малак почувствовал, как она напряглась, а затем достигла пика наслаждения. Но ему этого было мало. Сменив позу, он стал ласкать ее двумя пальцами, засовывая их в ее жаркое, влажное лоно. Звуки, которые издавала Шона, были восхитительными. Малак снова и снова доводил ее до вершин блаженства, пока она не обмякла и не зарыдала.

Только после этого он остановился, поправил ее трусики и каким-то образом удержался от того, чтобы утолить свою сильную потребность оказаться внутри ее. Вероятно, он оказался более сдержанным, чем предполагал.

Малак стоял и держал Шону за руку, чтобы она не свалилась с балкона. Его внутреннее мужское эго ликовало от ее беззащитного и потерянного вида. Вернув ей брюки, он продолжал ее поддерживать, пока она приходила в себя, прежде чем снова натянуть их.

Ей потребовалось время, потому что у нее подгибались ноги.

– Можешь стоять сколько влезет, – мрачным голосом сказал Малак.

Шона научила его выдержке. Контролю над желаниями. Теперь пришло время попрактиковать другой вид сдержанности. По-хорошему она не понимает. Она упряма до мозга костей и слишком решительно бросает вызов всем, кто приближается к ней. А еще она самоуверенна. В других женщинах его это отталкивало, а в Шоне, наоборот, привлекает, причем настолько, что он поневоле восхищается ею.

– «Стоять»? – дрожащим голосом спросила Шона.

Малак не особо старался скрыть свою улыбку.

– Если желаешь, можешь стоять при каждой трапезе хоть до конца жизни. – Малак дождался, когда она поднимет на него глаза. – Я буду расценивать это как приглашение отведать мой любимый десерт. Понимаешь?

Продолжая тяжело дышать, Шона ответила:

– Я не люблю десерт.

Малак рассмеялся несмотря на то, что внутри боролся с желанием поднять ее на руки, отнести в кровать и покончить с этими играми.

Но он этого не сделал, так как решил, что теперь он понял эту женщину. Или правила игры. А еще то, что Шона, в свою очередь, сможет понять только свое тело, которое он настроит против нее же. Взять в качестве примера поцелуй. Если бы он действовал напрямик, она бы в открытую сопротивлялась. А от поцелуя она растаяла.

– Нет? – мягко спросил Малак. – То, как ты кончила, выкрикивая мое имя, говорит об обратном. Но кто я такой, чтобы разрушать твои иллюзии? Стой, сколько хочешь, Шона. Я не только приветствую это. Должен сказать, я предпочитаю это.

И Малак оставил ее дрожать на балконе, а сам отправился в душ.

Глава 6

Пошатываясь, Шона вышла из личных покоев Малака, не совсем понимая, как доберется до своей спальни. Тело плохо слушалось ее. Она чувствовала себя так, словно ее поглотили и разделили на маленькие кусочки. Внутренняя тоска продолжала раздирать ее изнутри, как яд.

Шона кивнула охранникам, стоявшим у дверей, убедив себя в том, что они не могли видеть того, что она делала внутри. С ним.

«Капитуляция не имеет запаха», – сказала она сама себе.

И все же она чувствовала на себе их взгляды, когда шла по ярко освещенному коридору, еле передвигая ноги и борясь с желанием прислониться к стене.

За те недели, что она провела здесь, Шона научилась ориентироваться во дворце, но в данный момент все выглядело незнакомо. Она не была уверена, что когда-нибудь сможет привыкнуть к этой роскоши на каждом шагу – мрамору, золоту, статуям и картинам в нишах, мозаике на полу и стенах. По ее мнению, дворец выглядел как дворец, но он не был домом. Ее домом.

Шона остановилась у фонтана и опустила руку в холодную воду. Ей хотелось плакать. Однако она знала, что на нее смотрят, даже если она никого не видит. Куда бы она ни пошла, что бы она ни сделала, за ней постоянно следят. О ней сплетничают. Ее обсуждают. Каждый день ей об этом давали понять ее советники, на случай если она сама не заметила. Правда заключалась в том, что Шона уже себе не принадлежала. Даже если она примет решение стать королевой – еще вопрос, позволят ей принять решение или просто заставят надеть корону – или откажется от этого, она всегда будет привязана к этому месту. К этим людям.

Из-за Майлза.

И это печально. За свою жизнь она уяснила одну неприятную вещь: сколько ни убеждаешь себя, что все переменится, лучше не становится. Сколько раз она уговаривала себя смириться. Не пытаться изменить то, что изменить невозможно. Настроиться на лучшее. Но все тщетно.

Майлз сын Малака. Если она завтра уедет, ничего не изменится. Истина в том, что Майлз навсегда останется здесь. Настанет день, когда он будет править королевством так же уверенно, как его отец.

Шоне не нравилось такое положение вещей, но ее чувства не имели значения. Ведь одно дело, когда против нее используют ее сына, и совсем другое – когда ее тело.

В атриуме не было слышно ни звука, кроме плеска воды, однако Шона слышала только свой голос. Она полностью потеряла контроль. Полная и безоговорочная капитуляция.

Шона села на край фонтана и пошевелила пальцами в воде. Уставившись на то место, где фонтан переходил в бассейн, она старалась сдержать слезы. В ее голове снова и снова прокручивалось то, что произошло на балконе Малака, – как он стоит перед ней на коленях, плечами удерживая раздвинутые ноги и прижимая рот к тому месту, которое жаждало его больше всего. Шоне было стыдно за себя.

Она не знала, сколько так просидела. Может, прошли минуты, а может – часы, пока она не услышала шарканье по мраморному полу, а затем голос. Тот же голос, который последнее время она слышала постоянно.

– Госпожа? – позвала Ядира. – Вам нехорошо?

Кто-то ее увидел и доложил Ядире, что ее нет там, где она должна быть. В этом дворце было невозможно спрятаться. Даже от себя самой.

– Я в порядке, – сказала Шона, поднимаясь.

Ее ноги все еще были ватными, но, не обращая на это внимания, она подошла к женщине, которая больше походила на ее тюремщицу, чем на служанку, и улыбнулась.

– Прекрасная ночь, не правда ли?

Пока они шли к покоям Шоны, Ядира, как обычно, болтала. Оказавшись в спальне, Шона приняла горячий душ, а затем забралась в постель.

Только здесь, в темноте спальни, укрывшись с головой одеялом, она позволила пролиться своим слезам и была вынуждена признаться самой себе в том, что сегодня вечером и той ночью пять лет назад она хотела именно того, что с ней произошло. Больше того, она мечтала об этом, вспоминая каждое прикосновение его языка к самой нежной части ее тела.

Следующим вечером Шона осталась сидеть на месте после того, как няни увели Майлза, чему совершенно не удивился Малак.

– Неужели ты не желаешь принять свою любимую позу бессмысленного противостояния? – Малак откинулся на подушки и внимательно посмотрел на нее. – А я рассчитывал на еще один декадентский десерт. Что ж поделаешь.

Сегодня она выглядит по-другому, подумал он. Не то чтобы подавленной, но сдержанной. По всей видимости, он не единственный, кто сделал определенные выводы касательно их маленькой войны.

– Я предпочитаю посидеть, – спустя мгновение сказала Шона. – Но спасибо, что спросил.

– Ты уверена? Мне так понравилось, когда ты стояла передо мной. Я знаю, что ты не посмеешь мне сказать, будто тебе не понравилось.

– Поздравляю, – парировала Шона с вызовом, на который до нее никто не осмеливался, глядя ему прямо в глаза. – Полагаю, что ты выиграл эту битву. Ты вынудил меня сидеть. Но что тебе-то это дало?

Малак усмехнулся.

– Ты имеешь в виду, помимо того, чтобы попробовать твою маленькую сладкую…

– Секс ничего не меняет, – отрезала Шона. Ему бы стоило перестать удивляться каждый раз, когда она делала то, на что никто не осмелился в его присутствии. – Это всего лишь секс. Он не меняет того факта, что я не хочу здесь находиться. Что я совершенно не желаю становиться королевой, а уж тем более твоей королевой. Что все это меня не интересует.

Возможно, то, что она, кажется, не сердилась на него за вчерашние ласки, позволило Малаку обдумать ее возражения более тщательно, чем раньше. А может, его размышлениям способствовало то, что он попробовал ее на вкус, а затем провел ночь в мечтаниях о том, что он мог бы с ней сделать, если бы не оставил на балконе. В любом случае трудно поддерживать разумный уровень ярости, когда все, что хочешь, – это снова заполучить ее.

Малак долго смотрел на Шону.

– Уверяю тебя, ты не единственная, чьи желания не были учтены. Если тебе от этого станет легче.

По выражению ее лица он понял, что легче ей не стало. Она вообще никак не отреагировала, сидя по другую сторону стола и сложив руки на коленях.

Малак поймал себя на том, что заворожен изящным изгибом ее шеи. Каждый раз, видя Шону, он отмечал, что она становится только красивее, и не понимал, как такое может быть.

– Ты, конечно, всегда знал, что можешь стать королем, – сказала Шона. Еще одно оскорбление, которое он решил проигнорировать.

– Отнюдь. – Малак заставил себя улыбнуться. Его жизнь протекала неспешно и без проблем, пока несколько месяцев назад полностью не изменилась. – Я был запасным. Королем должен был стать мой брат Зуфар. Его с самого рождения готовили к этой роли. Моя сестра, Галила, и я должны были идти своими путями.

Малак не упомянул о своей нервной и эгоистичной мамаше и о единоутробном брате. Ведь с появлением Адира его жизнь полностью поменяла смысл. Мать предпочла иметь ребенка от любимого, а потом отдала Адира. Малака она не любила. То, как она игнорировала его все годы, болезненно сказалось на нем.

Малак промолчал о смерти матери и о том, как горевал отец. Как отец игнорировал детей, чтобы угодить женщине, не любившей его. Как отец отрекся от престола из-за горя. Как брат отрекся из-за любви. Малак не понимал, как можно было сделать такой выбор, и ему не оставалось ничего иного, как играть предписанную роль и исполнять свой долг.

– Моя сестра, по крайней мере, была для родителей чем-то вроде любимой игрушки. Правда, так было до тех пор, пока она не выросла и мать не стала воспринимать ее как соперницу, – сказал Малак, полагая, что Шона должна об этом знать. – А меня всегда игнорировали. Чтобы ты понимала, меня такое положение устраивало. Я никогда не хотел играть главную роль в родительских скандалах. – Он заставил себя улыбнуться и обвел рукой дворец. – И все равно я был в них замешан.

Шона нахмурилась.

– Но ведь цель запасного всегда в том, чтобы вмешаться в любой момент.

– В теории – да. Но никто не мог предвидеть, что брат отречется от престола.

– Почему он так поступил?

– Похоже, любовь – погибель для мужчин в моей семье. Рано или поздно она всех их губит.

Шона внимательно посмотрела на Малака.

– Всех?

Она не сказала «но только не тебя».

– Я верю в секс, Шона. Возможно, он ничего не изменит, как ты сказала, но таких эмоций я еще никогда не испытывал. Я верю в страстные ночи, когда от удовольствия болит все тело, а душа разрывается на куски. На этом моя вера заканчивается. Тебе не нужно беспокоиться, что я когда-нибудь притворюсь, что секс – это нечто большее, чем оно есть на самом деле.

– Безусловно, ты веришь в секс, но никогда – в любовь. – Шона покачала головой, словно он был глупым маленьким ребенком. Малаку пришлось стиснуть зубы, чтобы не отреагировать на оскорбление. – Разве это не отличительная черта таких мужчин, как ты?

– Прошу прощения. А разве есть такие, как я? Где? Сомневаюсь.

– Я вообще никогда не слышала, чтобы мужчина – будь он даже королем в собственной спальне – говорил, что он способен любить.

Малак рассмеялся.

– Я отличаюсь от тех мужчин, которых ты так хорошо знаешь, тем, что я правитель целой страны, а не предмет мебели, и тем, что я себя знаю.

Малак не стал рассказывать о том, как любовь погубила его отца. Как все были невольными участниками гибели брака родителей. О том, что он давно уяснил, что такие бурные всплески эмоций – не для него. Что он никогда не влюбится так, как отец. И до конца жизни не позволит любви женщины ослепить его.

И ведь до недавнего времени он именно так и жил.

Нет, он не считал, что у него иммунитет на любовь. Он любил свою семью. Любил свою страну. И то, что он почувствовал, когда впервые увидел Майлза, тоже было любовью, которая росла с каждым днем.

Но у него не было ни малейшего желания губить себя из-за женщины, как это сделал отец. И более того, продолжал губить себя после ее смерти.

Малак никогда не думал, что займет место отца или брата. Но теперь он не собирался идти по их стопам и совершать те же ошибки. Что бы ни случилось, поклялся он себе.

– Как скажешь, – сказала Шона, и в ее голосе даже не было намека на пренебрежение. Зато оно было написано у нее на лице.

– Только я знаю не только себя, но и тебя, – произнес Малак, потому что внезапно почувствовал себя безоружным, а такого он допустить не мог.

Шона не засмеялась, однако ее глаза наполнились весельем.

– Слава богу, ты ничего не знаешь обо мне.

– Но я знаю, Шона, – качая головой, заметил Малак. – Неужели ты думаешь, что я позволю какой-то женщине прийти с улицы и занять место рядом со мной, не выяснив всех подробностей?

– Если ей не повезло и она от тебя забеременела, то да. Я думаю, любой бы позволил.

Малаку не понравилось то, как она это сказала. И почему-то вдруг он почувствовал необходимость что-то доказать.

– Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Я знаю, что детство ты провела в приемных семьях. Кажется, это так называется в Америке, когда ребенка передают под опеку государства.

– Я не скрывала того, что жила в приемной семье. Это совсем не секрет.

– Думаю, по количеству приемных семей можно проследить твое безрассудное упрямство и ненужное стремление к независимости.

– Или то, как быстро я взрослела. И мне, как и любому взрослому, не нравится, чтобы надо мной издевались незнакомые мужчины.

– Да, ты мне говорила, что много знаешь о мужчинах. Однако мои следователи не смогли найти ни малейшего доказательства того, что ты когда-либо к ним прикасалась. – Он улыбнулся. – Ну, кроме меня, конечно.

Шона некоторое время изучала Малака.

– Эта мысль заставляет тебя чувствовать себя особенным?

Но прежде, чем он успел ответить, Шона рассмеялась. Такой смех Малаку совершенно не понравился. А Шона продолжала смеяться, как будто он рассказал смешную шутку. Ей даже пришлось вытирать глаза от смеха.

– Малак, у меня родился ребенок. И не в таком дворце, как этот. И по улицам Нового Орлеана не бродили стаи нянь, отчаянно ищущих возможности мне помочь. Даже если я и хотела с кем-то встречаться, то у меня не было времени и уж тем более сил. – Шона покачала головой. – А уж оказаться беременной после одной ночи и в одиночестве преодолевать последствия – этот опыт, уверяю тебя, был не настолько приятным, как ты, кажется, себе представляешь. С какой стати мне было повторять такой опыт?

– Это подтверждает то, что я думал, – мгновение спустя сказал Малак. – В частности, прошлой ночью. Ты не знаешь.

Малак почувствовал, как воздух между ними наэлектризовался. Но теперь он понимал, что дело вовсе не в том, как она смотрит на него. Дело в том, что она просто не знает.

– Что я не знаю? – спросила Шона, не желая слышать ответ.

– Ты не знаешь, что это не обычное явление, то, что есть между нами. Ты думаешь, все это происходит постоянно.

Она снова рассмеялась.

– У меня сложилось впечатление, что у тебя да.

– Секс, Шона. С ним все достаточно просто. А вот это?

Малак наклонился вперед и протянул руку. Шона вздрогнула, но потом приказала себе оставаться на месте и бороться. Дотянувшись до нее, он взял ее руку в свою. Этого было достаточно.

– Вот это, – мягко сказал Малак, и от прикосновения между ними загорелся пожар. – Вот это необычно, моя маленькая свирепая королева.

Шона уставилась на него.

– Будь осторожен, – тихо попросила она. – Ты же не хочешь, чтобы кто-то подумал, будто ты влюбился? Особенно после всех твоих смелых заявлений. – Шона наклонила голову. – Мой маленький король.

Малаку совершенно не понравилось то, что она сказала. Ни упоминание о любви после его слов об иммунитете к ней, ни оскорбительное ласковое обращение. Но будь он проклят, если он позволит ей увидеть свое недовольство. Он не погубит себя так же, как погубила себя его семья.

– Тебе не стоит беспокоиться о том, что я могу упасть, – заметил он, сдерживая гнев. – Лучше побеспокойся о себе.

– Я совершенно за себя не боюсь. Неужели следует?

– Я хочу, чтобы ты была в моей постели, – признался он. – Я устал от этой игры. Ты никуда не денешься от свадьбы и трона, и должен с прискорбием сообщить, что тебе не выбраться из этой ситуации, так же как и мне. И я не понимаю, почему ты продолжаешь препираться со мной, зная, как нам хорошо вместе.

– Ты имеешь в виду секс, – отрезала Шона хриплым голосом. – Это не семейная жизнь.

Малак крепче сжал ее руку, когда она попыталась вырвать ее.

– Секс – лучшая часть семейной жизни. Если честно, единственная часть, которая меня интересует.

– Семейная жизнь – это больше, чем ласки на балконе, – парировала Шона. И на этот раз Малак позволил ей вырвать руку из своей. – Это означает делиться своей жизнью, а не шантажировать собственным ребенком и делить опеку над ним. Семейная жизнь – это партнерство.

Малак едва не оскалился.

– Что ты знаешь о браке?

– Ничего, – отрезала Шона. Малаку показалось, что в ее голосе прозвучало отчаяние, как будто она боялась потерять самообладание. – Ничего, кроме того, что я не хочу выходить за тебя замуж. Не хочу.

На этот раз, когда она встала и собралась выйти из комнаты, Малак сосредоточился на ее отчаянии, которое означало, что он победил.

Глава 7

Несколько дней спустя Шону среди дня препроводили в ее покои. Это удивило ее, потому что она ожидала, что ее загонят на какой-нибудь утомительный урок, где будут готовить к той роли, которую она категорически отказывалась играть.

– Что происходит? – спросила она у Ядиры. – Неужели в утомительную учебу встроили маленький тихий час?

По улыбке Ядиры Шона поняла, что та очень невысокого мнения о ее шутках. Хотя, возможно, все дело было в самой Шоне. Потому что, чем больше обитателей дворца, в том числе и король, проявляло к ней расположение, тем чаще она совершала то, что, на их взгляд, было безвкусицей. И так повторялось изо дня в день. Она уже стала подозревать себя в извращенном понимании мира. Или в чем-нибудь похуже. Например, в чем-то вроде «тупоумия» – еще один термин, который она не раз слышала от разных приемных родителей.

– Я приготовила одежды, госпожа, – сказала Ядира.

Шона догадывалась: ее нарочитая бесстрастность – это тоже своего рода оружие, которым личная служанка очень умело пользовалась.

– Ты не видишь, что я уже одета?

– И правда. Но король особо велел, чтобы вы надели то, что вам подобрали.

– У меня складывается впечатление, что король отдает такой приказ каждое утро. – Шона окинула Ядиру внимательным взглядом. Та всем своим видом демонстрировала кротость, которая, как подозревала Шона, совсем не являлась главной чертой ее характера.

– Шона.

Она узнала бы этот голос где угодно. Он преследовал ее во сне, и из-за него она по утрам просыпалась с бешено бьющимся сердцем и болью между ног.

Но в этих покоях, которые она, возможно, по глупости, уже стала воспринимать как свое убежище, она слышала этот голос впервые.

– Извини, – сказала она, не отрывая взгляда от Ядиры. – Я думала, это мои личные покои.

– Не забывай, это мой дворец.

У Шоны не было желания смотреть на него, но она заставила себя повернуться, так как не хотела показаться слабой. Тем более на виду у Ядиры.

– Прости меня, – произнесла она, гордая тем, что ее голос звучит уверенно. – Эмоционально я была готова увидеться с тобой за ужином. Так что твой приход… немного обеспокоил меня.

– Тебе не из-за чего беспокоиться.

– Если бы я была сильно, глубоко обеспокоена, как конкретно твои слова изменили бы мое состояние?

Зеленые глаза Малака блеснули.

– Через некоторое время состоится одна небольшая церемония. Твое присутствие обязательно. Боюсь, эта церемония будет записана в анналы истории для последующих поколений, так что ты должна одеться согласно ожиданиям. Моим ожиданиям – я предваряю твой вопрос.

– Кажется, мы уже обсудили твои ожидания.

Губы Малака скептически изогнулись.

– В данном случае мои ожидания – не моя прихоть. Это ожидания всего королевства. Боюсь, тебе никуда не деться. Тебе придется смириться.

Шона сообразила, что на самом деле может быть только одна причина, почему Малак пришел в ее покои. И почему стоит тут и лично требует, чтобы она надела особый наряд. Она бросила взгляд на Ядиру, потом на Малака, но ничего не поняла по их лицам.

– Ты пришел, чтобы силой заставить меня обрядиться в этот ужасный костюм?

– Мне не нравится это слово. Я король Халии, разве не так? Мне достаточно отдать приказ, и он тут же исполняется. Заставлять силой – это ниже моего достоинства.

– Мы уже проходили и это. Ты король, но не мой.

Шона услышала, как Ядира тихо охнула. Она не обратила на это внимания, потому что ее встревожило другое: приступ стыда. Получалось, что она отлично знает, что противостоять Малаку плохо, но почему-то упорно так поступает.

– Шона, я получаю огромное удовольствие от препирательств с тобой, особенно когда они заканчиваются в мою пользу. Но сейчас для игр времени нет. Дело срочное и важное, иначе я поддержал бы твою забавную тягу носить не снимая самые уродливые наряды из твоего гардероба. И стоять во время трапезы. И игнорировать своих наставников. И все остальные бессмысленные попытки бросить мне вызов.

– Я ни за что…

– Шона. – Тон Малака изменился, и Шона поняла, что перегибает палку. – Дело не в тебе. Дело не в какой-то битве, которую тебе почему-то нужно вести со мной. Дело в Майлзе.

Она нервно сглотнула.

– Майлзу безразлично, во что я одета.

– Уверен, что нет, – холодно возразил Малак. – Мы обсуждаем мою официальную коронацию и то, что будет дальше. Майлза представят как моего сына и наследника, как наследного принца Халии. Это будет его первое появление в этом статусе перед королевством и, по сути, перед всем миром. Тебе действительно хочется, чтобы все внимание было сосредоточено на твоем неуместном наряде? Ты таким образом хочешь испортить торжественный выход своего сына?

– Я на все это не соглашалась. Я не соглашалась на то, чтобы Майлза выставляли напоказ…

– Я оттягивал это, сколько было возможно, – сказал Малак. – Больше откладывать нельзя. Майлз здесь. Он счастлив. Не могу представить, чтобы он воспринял нудную, скучную церемонию иначе, кроме как одно из его обычных приключений во дворце. Так что проблема не в Майлзе. Проблема в тебе, Шона.

Приступ стыда превратился в угрызения совести. Шона попыталась отмахнуться от них: ну и плевать, едва ли ее наряд что-то изменит в судьбе ее ребенка.

«Ты забываешь о его перспективе, – с той же неумолимостью, что и Малак, сказал внутренний голос. – О его будущем».

– Ты собираешься представить его королевству как наследного принца, – заметила Шона. – Я тебе для этого не нужна. Поэтому не важно, в каком наряде меня увидит публика.

Малак слегка свел брови, и Ядира пулей вылетела из комнаты. Затем он устремил взгляд на Шону.

– Я стараюсь быть с тобой терпеливым, – пояснил он, хотя его тон указывал на то, что это самое терпение на исходе. – Если хочешь, можешь все ночи напролет спорить со мной в уединении моих личных покоев. Я это приветствую. Возможно, я даже желаю этого, потому что это единственное, что осталось у меня от прежней беззаботной жизни, когда у меня не было власти по щелчку пальцев лишить кого-то жизни.

– Это угроза? – спросила Шона.

– Теперь ясно, что я слишком долго позволял тебе закрываться от реальности. Скажи, Шона, неужели я требую от тебя слишком много? Есть определенное представление о том, как должна выглядеть мать наследного принца Халии. И я прошу тебя одеться должным образом исключительно ради того, чтобы защитить его. Я подозреваю, что ты просто не хочешь видеть истинное положение вещей.

– Майлзу безразлично, как я одета, – повторила Шона и с горячностью добавила: – Мой наряд не имеет никакого отношения ни к нему, ни к той роли, что ты уготовил ему.

– Я бы хотел, чтобы это было так, – покачал головой Малак. – Возможно, это справедливо для той страны, откуда ты приехала, но не для Халии. Нравится тебе или нет, но народ очень пристально следит за линией поведения королевской семьи. И трагедия в том, что я всегда игнорировал эту линию. Я был плейбоем. Я был разочарованием. Я был причиной многих скандалов. Я приводил в ужас добропорядочных граждан тем, что целыми днями валялся в кровати. Все это происходило потому, что вероятность моего вхождения на трон была нулевой. Сейчас все по-другому.

– Мои соболезнования, – хмыкнула Шона.

– Это, как ни печально, означает, что каждое мое движение, каждое мое слово, каждое мое действие должны быть выверены, дабы компенсировать мои промахи.

– У тебя, кажется, сложилось неправильное впечатление, будто твоя жизнь и твои проблемы каким-то образом стали моей жизнью и моими проблемами.

– Чего ты хочешь, Шона? – требовательно произнес Малак. – Ты не хочешь быть королевой. Ты не хочешь учиться, чтобы войти в наше общество. Ты не хочешь принимать ничего, что помогло бы тебе чувствовать себя здесь комфортнее. Ты предпочитаешь показывать всем, даже самой последней служанке, что ты здесь чужая и никогда своей не станешь. Это так? Ты этого хочешь? Если да, то ты скоро добьешься своего.

Шона была потрясена тем, как точно Малак описал ее поведение. И ведь во всех приемных семьях она вела себя именно так.

Неужели ничего не изменилось? Она уже восемь лет не живет в приемной семье и сама имеет четырехлетнего ребенка. Неужели она ничему не научилась за это время? Неужели она все тот же угрюмый подросток, уверенный в том, что никто не захочет усыновить его, и, следовательно, заранее отталкивающий всех прочь?

Шоне захотелось ударить стоявшего перед ней мужчину за то, что он с такой легкостью препарировал ее. Ей захотелось показать себя зрелой женщиной – ну, так, ради разнообразия. Но она не могла отказаться от своего единственного оружия даже несмотря на то, что каждый раз, применяя его, сама же и вредила себе. Она просто не знала, как остановиться.

– О чем бы мы ни говорили, мы говорим только о тебе, – вопреки собственным размышлениям сказала Шона. – О твоей жизни. О твоем королевстве. О твоем троне. О твоем сыне. Все ты, ты и ты. Ты король и постоянно мне об этом напоминаешь. – Она обнаружила, что ее кулаки крепко сжаты. – Но существует и моя жизнь. У меня есть свои мечты. Свои надежды. Свои…

– Замечательно, – перебил ее Малак и шагнул к ней. – Расскажи мне о своих мечтах, Шона. И я сделаю их явью.

– Я хочу быть свободной, – отрезала она.

Он рассмеялся. Правда, невесело.

– Что это значит для тебя? – спросил он. – Ты все время говоришь о свободе, ты одержима ею, но можешь объяснить мне, что бы ты сделала с этой свободой?

Шона сердито посмотрела на него.

– Главное, я не потерпела бы никаких комментариев о своем гардеробе.

Малак не заглотнул наживку.

– Ты вернулась бы в ресторан в Новом Орлеане? Ты тянула бы лямку на двух работах, тщетно пытаясь свести концы с концами? Выкраивала бы деньги, чтобы заплатить за халупу в жутком районе? Последние четыре года у тебя была свобода, чтобы воплотить в жизнь свои мечты. И чего ты добилась?

Шона чувствовала, что вот-вот сорвется.

– Я растила твоего наследного принца.

– А чего еще? – Не получив ответа, Малак продолжил: – Это не проверка. Я просто хочу знать. Ты провела здесь почти месяц, и все это время ты уверяешь меня, что ты не такая, не сякая. Что ты не будешь делать то или это. Так чего ты хочешь, Шона?

– Я не обязана доказывать тебе свою правоту, – заявила она.

– Ты зациклилась на том, что якобы у тебя отняли, и не видишь, что тебе было дано. – Малак всплеснул руками. – Ты называешь дворец тюрьмой, но не видишь, что он дает тебе пропуск.

– Пропуск куда? – нахмурилась Шона. – С меня хватило пропуска к тебе в той гостинице в Новом Орлеане.

– В мир, Шона. К чему ты захочешь. – Он провел рукой по лицу. – Мой ребенок, по определению, необычайно богатый человек. Я тоже. И я не допущу, чтобы мать этого ребенка жила в убожестве. Твоя прежняя жизнь была тяжелой, я знаю. И я восхищен тем, что тебе удалось удержаться на плаву. Однако теперь все эти трудности в прошлом. Те дни, когда ты работала с утра до ночи и по очереди с подругой сидела с детьми, прошли. Только ты, кажется, единственная, кто не понимает этого.

Шона поймала себя на том, что затаила дыхание, и заставила себя выдохнуть.

– Разве ты не понимаешь? – развивал свое наступление Малак. – Теперь ты моя. Теперь нет никаких ограничений, определяющих, что тебе можно делать, а что нельзя.

– Кроме тебя. Кроме твоих ограничений.

– Значит, вот так ты видишь меня.

Шона ненавидела – а может, просто боялась – ту часть себя, которой очень хотелось обнять Малака. Извиниться за все, что она наговорила. Порадовать его. Чтобы сдержаться, она до крови прикусила губу.

Малак, не дождавшись ответа, продолжил тем же тихим и мрачным тоном:

– Если ты хочешь до конца дней жить в тесной, унылой клетке, которую ты почему-то считаешь своим единственным вариантом, – что ж, флаг тебе в руки. – Его слова пробудили в Шоне желание защититься. Закричать. Вспороть себя и вытащить наружу другую версию себя, свободную от уродливых тягот детства. Но она не знала, как это сделать. – Однако я надеюсь, что у тебя для своего ребенка есть мечты получше. Он заслуживает большего, чем тесная клетка, ты не согласна?

Малак не стал ждать от нее ответа. Он посмотрел куда-то вдаль, и в комнате опять появилась Ядира.

– Пойдемте, госпожа, – сказала она так, словно отчаялась поверить в то, что Шона подчинится. – Мы ведь можем хотя бы примерить наряд, да?

И Шона позволила ей взять себя под локоть и повести в спальню. Ядира вела ее, а она до последнего мгновения не отрывала взгляда от Малака.

Глава 8

Церемония коронации прошла гладко. Значительно лучше, чем кто-либо, в том числе и Малак, предполагал. Понимая, что его главные министры ожидают увидеть нечто вроде американского реалити-шоу, он предпочел устроить спокойную церемонию в узком кругу. По его мнению, вторая за последние несколько месяцев передача верховной власти в Халии не заслуживала широкой публичности.

Ритуал коронации основывался на многовековой, вполне прозаической традиции: консолидации власти в руках одного человека. Придавая церемонии огромное значение, Малак распланировал ее до последней минуты, так как хотел, чтобы она запала в душу народа и запомнилась своей торжественностью.

Итак, Малак – он выглядел очень величественно в традиционном наряде – занял свое место на древнем троне. Теперь предстояло назвать наследника. Маленький, но очень серьезный Майлз, стоявший рядом с отцом и так похожий на него, не мог не вызывать всеобщее восхищение.

Эта церемония тоже прошла отлично. Именно так, как запланировал Малак.

Перед церемонией Шона, сопровождаемая служанкой, скрылась в своих покоях. Малаку не понравилось, какой у нее был взгляд. Он предпочитал видеть Шону оживленной и бесстрашной, а не тихой и покорной. А через некоторое время она появилась перед ним, одетая сообразно своему статусу.

Наконец-то.

Она была так прекрасна, что у Малака перехватило дыхание. Платье было идеальным: в нем присутствовал и западный шик, подчеркивавший красоту Шоны, и определенная скромность, которая должна сопутствовать женщине, родившей наследника престола и готовившейся занять свое место подле короля. Она превзошла его самые смелые ожидания.

Вообще-то Шона всегда была красавицей. Просто Малак не догадывался, что она упорно пытается скрыть свою красоту. Под отчужденностью. Под суровостью. Под своим стремлением не уступать ни на йоту. Она всегда держалась так, будто бросала вызов всем мужчинам, в том числе и ему. Она как бы говорила: а ты попробуй разгляди мою красоту под этими колючками.

Сейчас платье словно высветило другую сторону ее натуры. Малак еще не знал эту новую Шону, мягкую, нежную и одновременно решительную. Темно-зеленая ткань и прятала, и выставляла напоказ ее великолепную фигуру, а высокая прическа подчеркивала сияние карих глаз.

– Ты доволен? – спросила Шона.

Раньше эти слова звучали из ее уст как вызов. Но не сегодня. Сегодня, подумал Малак, она на самом деле хочет услышать его ответ. Неужели ей потребовалось его одобрение?

– Я доволен в полной мере, – ответил он и протянул руку.

Ему хотелось обнять новую Шону. Ему хотелось отвести ее в спальню и изучать, изучать ее. Ему хотелось назвать ее своей королевой.

После короткого колебания Шона вложила свою руку в его.

– Тебе достаточно всего лишь стоять с Майлзом, улыбаться и показывать радость от участия в этой важной церемонии. Сможешь? – спросил Малак, когда они шли по дворцу к тронному залу, построенному его дедом специально для того, чтобы пробуждать благоговейный трепет в сердцах простого народа.

До деда надобности в таком помещении никто не видел. Предки Малака правили силой и хитростью, подкрепляя свою власть мощью армии и дерзкой военной стратегией. Короли-воины, которые просто брали желаемое и удерживали это исключительно силой, воспринимали трон и корону как нечто вторичное, как ненужные безделушки.

То, что ему предстоит принять наследие предков и править своим королевством не хуже их, вызывало у Малака определенное… беспокойство. И близость Шоны придавала ему уверенности.

– Я постараюсь, – ответила она. – Ради Майлза.

Она держалась прямо и выглядела царственно, как будто все же хоть что-то извлекла из уроков этикета. И Малак, принимая на себя священный долг, принося клятву перед своим народом, тщательно проговаривая слова, которые, как он всегда считал, ему не суждено будет произнести, гораздо меньше думал об огромной ответственности и гораздо больше – о женщине, еще не успевшей осознать, что ее предназначение быть его королевой. Что иного выбора у нее просто нет.

И после церемонии, во время торжественного приема, на котором присутствовали министры и прочие важные гости, он почти не уделял внимания обычным среди амбициозных придворных политическим интригам. Все его внимание было сосредоточено на Шоне.

Шона же, с загадочной улыбкой на лице, стояла рядом и чуть позади Малака и не спускала глаз с возбужденного Майлза. Она не скрывала своей гордости за сына, и Малак, как ни странно, разделял эту гордость, видя в мальчике свою уменьшенную копию. Он представлял, как они втроем будут выглядеть на фотографиях. Он, Шона и Майлз между ними. Счастливое семейство. Только вот существуют ли такие счастливые семьи? В детстве и юности ему не довелось познать, что это такое.

Когда за Майлзом пришли няньки, Шона собралась уйти с ним, но Малак остановил ее.

– Останься со своим господином и королем, – сказал он, глядя в ее изумленное лицо. – Это ведь отличная идея.

Малак понял: ему каким-то образом удалось пробиться через мощную броню, которой Шона окружила себя. Она не попыталась устроить сцену – а ведь могла бы, если бы захотела. И ведь устроила неделю назад. И вчера тоже. Нет, на этот раз она с величественным видом стояла рядом с ним, пока он вел светские беседы. И тем самым как бы демонстрировала всем министрам, каждому подданному свое намерение выйти за него замуж. Сама она об этом не догадывалась, но Малак-то понимал, что означает ее постоянное присутствие рядом с ним, и воспринимал это как победу.

– Едва ли твои министры считают это уместным, – предположила Шона, когда они остались одни в зале для приемов и Малак, одетый в великолепно сшитый по западной моде костюм, принялся расслаблять галстук.

– Если ты о том, что я одет скорее как западный король, а не как шейх, которым я являюсь по рождению и крови, то, поверь мне, было много жалоб. Только я никого не слушал.

– Какая разница, как ты одет? – хмыкнула Шона.

Малак улыбнулся.

– Разницы не было бы, если бы я вступал на европейский трон. Ты слышала те вопросы, что задавали репортеры на эту тему?

– Очень трудно сразу слушать всех одновременно, – ответила она. – Репортеров, переводчиков и тебя.

– Вот поэтому тебе надо учить арабский, – ласково сказал Малак и улыбнулся. – Увы, учительница, которую я нанял для тебя, говорит мне, что ты так и не смогла высидеть ни один из ее…

– Ты уже высказывался на эту тему, – сердито произнесла Шона. – Тебе не надо постоянно капать мне на мозги. И нет, я не слышала, чтобы переводчик что-то говорил насчет твоего наряда.

– Что там, что в тронном зале я был в традиционных одеждах, а на приеме – в западном костюме, я нарушаю вековые традиции и, по словам некоторых из них, выставляю всем на обозрение свою невежественную суть. На самом же деле я хочу оседлать оба мира. Я намереваюсь стать прогрессивным королем.

– Прогрессивным? – переспросила Шона с недоверием. – Ты?

– Я. В королевстве есть уголки, в которых ничего не изменилось с двенадцатого века. Эти деревни еще не вошли в тринадцатый век, не говоря уже о двадцать первом.

– Я понимаю, только мне кажется, что «прогрессивный» – это не совсем правильное слово.

– Моя политика считается очень прогрессивной, – заверил ее Малак. – Здесь, в Халии, где я прославился как великий распутник, который растратил лучшую часть последнего десятилетия на скандальные удовольствия в западных городах, известных вольностью нравов, и на безнравственных женщин.

– Понятно. А еще потому, что у тебя очень либеральный взгляд, скажем, на брак.

– Вот видишь? У тебя получается препираться со мной и в этом наряде, и в тех странных тряпках, что ты достаешь из глубин своей гардеробной.

Если его слова и возмутили Шону, она этого не показала.

– Тебе легко говорить, – сказала она. – Тебе нечего терять.

Она повернулась и пошла прочь. Малак не стал ее останавливать, но что-то в ее облике – опущенная голова, руки, сжатые в кулаки, – насторожило его. Породило у него сомнения…

Он одернул себя. Он не такой, черт побери. Он никогда ни в чем не сомневался. Он никогда не был приверженцем всяких «а что, если» и «может быть». Никогда не поддавался чувствам. Он видел что-то, а потом просто брал это. О его завоеваниях ходили легенды.

И она – одно из них.

Малак догнал Шону в соседнем атриуме с тремя фонтанами в центре, яркими цветами на клумбах и стенами, украшенными тысячами крохотных зеркал.

Он так давно не прикасался к ней. Слишком давно. Чуть ли не вечность. Он взял ее за руку и заставил повернуться лицом к нему. Он обратил внимание на то, что она не стала сопротивляться, а просто повернулась, словно в танце, шаги которого знали они оба.

– Ну а тебе, по-твоему, что терять? – спросил Малак, вглядываясь в ее лицо и чувствуя, как учащается пульс на ее запястье.

Он ожидал, что она вырвет руку, однако она этого не сделала. Вместо этого она склонила голову набок и кивнула в сторону ближайшей зеркальной стены.

– Взгляни туда, – прошептала она. – Ты выглядишь как король. Твое место здесь, в окружении всего этого. Фонтанов, роскоши, тронов и слуг. А я выгляжу такой, какая я есть на самом деле. Разодетой сиротой, помыкавшейся по приемным семьям.

Ее слова ошеломили Малака.

– Ты выглядишь красавицей, Шона. Элегантной. Тебе нет равных.

– Остановись. – Она попросила его замолчать не в обычной, грубой, манере. – Я никогда не играла в принцесс, – продолжила она, качая головой своему отражению. – Или в другие игры, где нужно было что-то придумывать и фантазировать. Я совсем другого склада. Я не нуждаюсь в таком бегстве от реальности – ну, оно мне никогда не нравилось. Зачем придумывать себе что-то хорошее, если все останется таким же ужасным?

Малак чувствовал: Шона хочет сказать о чем-то важном.

– Я не король из фантазий, – тихо проговорил он, обнял ее и прижал к себе. Она положила голову ему на плечо. – Когда ты станешь моей королевой – а ты станешь ею, – это не будет игрой. Это будет реальностью.

Шона смотрела куда-то на стену с поблескивающими зеркалами. Малак не знал, что она увидела в своем отражении и почему в ее карих глазах вдруг появилась мука. Однако он не удивился, когда она отстранилась, еще несколько мгновений смотрела в зеркало, а потом повернулась к нему.

– Я сделала это ради Майлза, – сказала она совершенно другим тоном. – Потому что не желаю быть тем грузом, который помешает ему идти вперед. – Она обвела рукой платье. – Но больше я этого не хочу.

– Не понимаю, почему тебе так ненавистно это платье. Ты очень красивая женщина! Почему ты не хочешь одеваться красиво?

– Я сирота из Нового Орлеана, – с нескрываемой горечью ответила Шона. – Я вышла из ниоткуда. Я ничто. Такие платья не для меня. – Она покачала головой и коротко рассмеялась. В ее смехе совсем не было веселья. – Ядира пыталась надеть на меня какие-то…

– Драгоценности, – договорил за нее Малак. – Знаю. Я сам их выбирал.

– Это нелепо. – Эти слова прозвучали как обвинение. Как удар, который должен был бы откинуть его прочь. – Я не знаю, чего ты хочешь. Я знаю, как я выгляжу. Я точно знаю, кто я такая.

– Тогда расскажи мне поподробнее, какая ты. Потому что я, боюсь, в растерянности.

– Тебе незачем унижать меня, – прошептала Шона, и это тоже прозвучало как удар. Малак даже удивился, как ему удалось устоять на ногах. – Я же здесь, не так ли? Ты считаешь, что я слишком много хмурюсь, но я же никуда не сбежала, ведь правда? Я не попыталась настроить Майлза против тебя. Я не спорила с тобой, когда ты решал, как он должен проводить время. Еще до того, как ты привез нас сюда, я согласилась с тем, что ты всегда можешь видеться с ним. Разве этого мало? Зачем тебе еще и унижать меня?

Ее голос дрогнул, и у Малака сжалось сердце. Он шагнул к ней, но она попятилась. Двигаясь дергано и спотыкаясь, она пятилась, пока не уперлась в скамью у фонтана. На мгновение замерев, она тяжело опустилась на скамью.

– Я ничем не унижаю тебя, – тихо сказал Малак. – Ты гордая, ты сильная, и мне жаль того мужчину, который вздумает унижать тебя.

Шона вздохнула.

– И все же ты это делаешь. И у тебя это очень легко получается.

Малак подошел к ней. Сидя на скамье, она выглядела величественной королевой. Если он когда-то и представлял свою королеву, то сейчас все те образы бледнели рядом с Шоной. Ее густые волосы лежали тяжелой массой. Ее кожа сияла, глаза блестели ярче, чем капельки воды, разлетающиеся в фонтане.

Сейчас она была так же совершенна, как и в том золотом платье и с веселой улыбкой на губах пять лет назад.

– Шона, – снова заговорил Малак, беря ее за подбородок и поднимая ее лицо.

– Это жестоко, – прошептала она. В ее глазах загорелось чувство, которому Малак не находил названия, но которое остро ощущал. Внутри себя. Вокруг. – Ты можешь разодеть меня в пух и прах. Ты можешь завалить меня платьями и нацепить мне на шею нелепые цепи с всевозможными камнями. Но это ничего не изменит.

Неужели ты этого не понимаешь? Меня никогда ничего не изменит.

– А что, по-твоему, я хочу изменить?

Шона вывернулась из его руки.

– Все. – В это коротенькое слово она вложила всю горечь своей уязвленности.

– Шона, я не хочу ничего менять в тебе.

– Ничего подобного, хочешь. Я не виню тебя.

Но я предпочла бы, чтобы весь мир с самого начала видел меня такой, какая я есть на самом деле.

Малак молчал, глядя на нее.

– Я не верю, что ты этого не понимаешь. Разве не ты рассказывал мне, как печальна и ограничена моя жизнь? И ведь ты прав. Сейчас я ничего не могу дать Майлзу. Я не знаю, как воспитывать принца. Когда я была матерью-одиночкой, я думала, что у меня все отлично получается, что я молодец, если свожу концы с концами. Что, во всяком случае, у меня получается лучше, чем у других. Можешь называть меня королевой. Можешь одевать меня в любые наряды, если для тебя это так важно. – Она судорожно втянула в себя воздух и резко выдохнула. – Но ты никогда не изменишь того простого факта, что меня выкинули, как мусор, потому что я мусор. А мусор нарядить нельзя, как ни старайся.

Малак почувствовал, как на душу лег тяжелый груз. Словно бушевавшая в нем ярость окаменела.

– Я король Халии, – сказал он. – Все женщины, с которыми я спал, были, по определению, только высшего калибра. Бриллиантами чистой воды, как говорится. А мать моего ребенка? Мать следующего правителя славного королевства? Невозможно, чтобы эта женщина – образец для подражания, который должен стоять выше всех, быть национальной гордостью, – может или могла быть чем-то вроде мусора.

– Думаю, ты опять говоришь о Майлзе.

– Майлз тут ни при чем, – покачал головой Малак. Он говорил с убежденностью, которую ему давал его статус. – Это моя страна. А ты то, как я тебя назову. Должен сообщить тебе, что ты, Шона, числишься среди величайших драгоценностей королевства. Потому что я так говорю.

Ее губы изогнулись в улыбке, но в глазах осталась печаль.

– Но правдой это все равно не становится.

– Тогда, возможно, тебя убедит вот это.

Малак сделал то, о чем мечтал, как ему казалось, целую вечность. Он поднял Шону со скамьи и обнял. А потом наконец – наконец-то! – завладел ее губами.

Глава 9

Волна страсти подхватила Шону и понесла прочь от суши. Шона понимала, что нужно плыть, пока она не утонула, но она не умела плавать. Поэтому она приникла к Малаку и отдалась во власть его поцелуя. Ею овладело странное желание, однако она не знала, как его выразить, поэтому, отбросив все сомнения, обняла Малака за шею. Он с тихим стоном прижал ее к себе и, проведя рукой по ее спине, сжал ее попку.

У Шоны от восторга закружилась голова, а когда головокружение прекратилось, оказалось, что Малак уже сидит на скамье у фонтана, а она – верхом на нем. Она ощущала, как он силен, и знала, что ему ничего не стоит поднять ее и усадить как угодно. От этой мысли она даже поежилась.

– Я хочу, чтобы ты все видела, – хриплым от желания голосом сказал Малак. – Я хочу, чтобы ты рассказывала мне, что ты видишь.

Они отражались во множестве разных зеркал. Стройный, широкоплечий, Малак был очень красив. Сильными руками он держал Шону за талию, удерживая у себя на коленях.

Как Шона ни старалась, она не увидела ничего, что хотя бы отчасти напоминало сокровище. Она видела в отражении то же, что и у себя в комнате. Правда, сейчас она была одета в царские одежды, и это указывало на то, как далека она сейчас – и впредь будет всегда – от своей прежней жизни.

В зеркало Шона увидела, как Малак сжал руками ее грудь, и, застонав, откинула голову, безмолвно моля о большем. Она наблюдала, как его руки спустились ниже и, медленно задрав длинную юбку изумрудно-зеленого платья, оголили ее бедра.

– Я чувствую, как ты горишь, – произнес Малак ей в ухо.

У Шоны пропало желание смотреть в зеркало. Ей хотелось исследовать его тело, однако она почему-то побаивалась этого. Тогда она, дабы утолить свою жажду, изогнулась так, чтобы поцеловать его. И утонула в этом поцелуе.

Малак, не отрываясь от нее, снял с нее трусики, и это еще сильнее распалило Шону. К ее неудовольствию, он прервал поцелуй. Тихо рассмеявшись, он приподнял ее и снова усадил на колени, только на этот раз так, чтобы она могла почувствовать его член.

Твердый. Набухший.

Горячий.

– Смотри, – безапелляционным тоном велел ей Малак.

И Шона смотрела.

Малак поднял ее за бедра и стал медленно опускать на свой член. Шона наслаждалась этой сладостной пыткой, пока полностью не ощутила его в себе. От восторга у нее расширились глаза, а губы приоткрылись. Малак обвил ее рукой и слегка сдвинул вперед, чтобы можно было еще глубже войти в нее. Шону с головы до ног окатило жаром.

– Давай, – велел Малак, устремляя на нее горящий взгляд зеленых глаз. – Покажи мне, какая ты.

Шона задвигала бедрами и стала раскачиваться вперед-назад. Опираясь на ноги Малака, она приподнималась и снова опускалась. Снова и снова. Снова и снова, всей душой ощущая, что это именно то, к чему она так долго стремилась.

Шона посмотрела в зеркало. Глаза Малака сияли, он был прекрасен, как этот дворец и пустыня, в которой он правил. Себя она едва узнала: затуманенный взгляд, выражение безграничной радости на лице.

«Если бы это была незнакомка, – прошептал ей внутренний голос, – ты бы сказала, что она красавица».

– Я хочу… – проговорила Шона. Слова сами по себе сорвались с ее языка.

– Ну, говори, – сказал Малак, целуя ее в шею. – Говори, что ты хочешь.

– Я хочу тебя, – с трудом произнесла она и почувствовала, как его губы растянулись в улыбке.

– Я у тебя уже есть. Я внутри тебя.

– Прошу тебя, – простонала она. – Прошу тебя, Малак…

– Расскажи мне, что ты хочешь, – потребовал он. – Расскажи, что тебе надо, Шона.

– Я хочу… всего…

Малак нашел набухший бугорок у нее между ног.

– Ваше желание для меня закон, – страстно сказал он. – Моя королева.

Он принялся ласкать Шону, и ее пронзила острая, как копье, и одновременно сладкая боль. Она изогнулась, затрепетала и, отдаваясь уносящему ее с собой вихрю, достигла высшего наслаждения. Малак быстро последовал за ней, шепча ее имя.

Они долго не шевелились. Малак оставался в Шоне, превращая их в единое целое. Шоне не хотелось двигаться. Чувствуя приятную слабость во всем теле, она ощущала надежную опору его плеча. Когда она открыла глаза, то увидела их отражение в зеркале.

На фоне огромного Малака Шона выглядела хрупкой и изящной, как драгоценность. Она ждала, что ее охватит стыд при виде такой картины. Что она испытает отвращение к самой себе. Или насмешливый голос, который звучал с тех пор, как она надела это платье, обзовет ее дурой. Заявит, что ей нет места здесь.

В этом дворце. С этим мужчиной.

Будет повторять ей все то, что она и сама знала и что было истинной правдой.

Ведь еще до того, как Малак стал королем, ей отлично было известно, что он не для нее. Что одна ночь, проведенная с ним, – это и так больше, чем она заслуживала.

Однако сейчас этот голос молчал. А может, она просто не слышала его, потому что была поглощена своими ощущениями. Малак, все еще твердый и горячий, оставался в ней, и она стремилась впитать в себя каждую капельку радости, которой ее наполнило их соитие.

– Взгляни на себя, – тихо проговорил Малак.

Шона повернула голову и встретилась взглядом с его отражением. Она была готова к тому, что он сейчас скажет все то, что она сама думала про себя, прогонит ее, как и должно. Однако на его лице было только одобрение, а в глазах все еще горел огонь страсти.

– Взгляни на нас, – сказал он. – Разве можно сомневаться, что твое место здесь?

Шона не знала, что он подразумевает под «здесь» – во дворце или в его объятиях. Она не спросила об этом. Она не смогла бы объяснить себе почему. Не объяснила бы она себе, почему она не ответила ему в своей обычной язвительной манере. Однако собственная реакция наполнила ее душу облегчением.

Правда, Малак и не ждал от нее каких-то слов. Он вышел из нее, встал и поставил ее на ноги. Затем он поправил брюки, а она одернула юбку.

Шона вспомнила их прошлое соитие в темном номере гостиницы. Она тогда сразу заснула, а когда проснулась, Малак уже ушел. Тогда было проще, подумала она. Не было зеркал, которые соединяли их в своих отражениях. Не было той неловкости, когда не знаешь, что сказать.

Малак подхватил ее на руки и прижал к груди. Все неприятные мысли тут же вылетели из головы Шоны, и она почувствовала небывалую легкость.

– Куда мы идем? – спросила она, когда Малак зашагал по коридорам дворца.

Малак не посмотрел на нее. Его взгляд был устремлен вперед.

– Я еще тобой не насытился, – хрипло произнес он.

От его голоса в Шоне снова разгорелась искра желания. Однако она подумала, что ей следует противостоять всему этому. Противостоять ему. Противостоять потому, что она противостояла чему-то всю свою жизнь, сколько себя помнила. Потому что достигла в этом мастерства.

Правда, сейчас она не была настроена на противостояние. Только не сегодня. Только не во дворце, вдали от всего, что она знала. Она положила голову Малаку на плечо, закрыла глаза и позволила ему нести себя, куда он считает нужным.

Утром, когда Шона проснулась, она не поняла, где находится.

Это ощущение было для нее не новым. И она не любила просыпаться с ним. Оно, как и раньше, зародилось в животе в виде омерзительной и так хорошо знакомой тошноты. А толчком к нему было сознание, что вокруг все чужое. У нее тут же возникла ассоциация с детством, когда она просыпалась в приемных семьях.

То, что видела перед собой Шона, было для нее полной бессмыслицей: ярко-красная ткань, расшитая золотом, хотя на самом деле ее спальня отделана в бежево-голубых тонах. И тут она вспомнила прошедшую ночь. Чувство безопасности… защищенности. Безграничную нежность…

Малак был ненасытен. Она потеряла счет тому, сколько раз он овладевал ею. За эту ночь она познала его на вкус, приступила к изучению его прекрасного тела. Губами и пальцами она исследовала его с ног до головы. А он научил ее ласкать его ртом, стоя на коленях перед ним на полу или над ним на кровати. Он заставлял ее кричать, когда языком ласкал ее между ног, одновременно пальцами пощипывая ее сосок.

В какой-то момент этой несущейся, как стремительный поток, ночи Малак приказал принести еды, и они вместе ели, расположившись у изножия кровати у камина, настолько огромного, что в нем могло бы поместиться десять человек. Когда она сказала об этом, Малак от души рассмеялся. Она сидела, завернувшись в мягчайшую простыню с кровати, и лакомилась яствами, которые уже не казались ей необычными на вкус.

А когда они наелись, Малак заявил, что ему не терпится съесть десерт, и ласкал ее языком до тех пор, пока ее стоны и крики не разнеслись эхом по комнате.

Шона села. Она ждала боли – ведь только такой может быть цена за такую ночь, что они провели вместе. Но боли не было.

Ей вспомнилось, как пять лет назад, проснувшись в гостиничном люксе и не обнаружив Малака рядом, она стала заглядывать в другие комнаты. Тогда в номере было ужасно много комнат, она же привыкла к дешевым мотелям, где человек довольствуется койкой и туалетом. Не найдя нигде Малака и поняв, что он ушел, пока она спала, она не захотела оставаться, так как в роскоши чувствовала себя некомфортно. Роскошь казалась ей своего рода… насмешкой. В том люксе она быстро собрала волосы в хвост и надела платье. Ее сердце бешено стучало, когда она вызывала лифт, который отвез ее на первый этаж. Она опасалась, что ее остановят, что ей начнут задавать вопросы, но никто не произнес ни слова. Если кто и бросал на нее осуждающие взгляды, она их не заметила, когда проходила по вестибюлю. Она тогда снова вернулась в свой Французский квартал и ощутила едва ли не счастье от того, что снова идет по его грязным улицам. Потому что ее место было там. А не в роскошном номере гостиницы.

Шона прислушалась, затаив дыхание. Еще в приемных семьях она научилась по малейшим звукам определять местонахождение домочадцев. Всегда лучше знать, где кто находится.

Сейчас она ничего не услышала. В дорогих отелях и королевских дворцах обычно царит тишина. Она выбралась из кровати и взглядом поискала платье, которое Малак так медленно, так соблазнительно снимал с нее прошлой ночью. Платья нигде не было, и Шона нахмурилась: ведь Малак отбросил его вот туда, на пол, она точно помнит.

– Ты выглядишь озадаченной, – услышала она голос Малака. – Что-то я не вижу в тебе воодушевления от проведенной ночи.

– Я ищу свою одежду.

– Не представляю, зачем она тебе, – весело произнес он. Шона различила в его голосе нотки страсти. – Ведь я как раз собираюсь снять ее с тебя.

Глава 10

Малак протянул руку, и Шона не нашла в себе сил отказать ему, хотя внутренний голос предупреждал ее, что все это может закончиться печально. Что напасти обязательно посыплются ей на голову даже здесь, во дворце, потому, что у них есть такая особенность – сыпаться как из рога изобилия. Но этому голосу противостоял Малак, уверенный и надежный. Судя по его виду, он не сомневался, что она вложит свою руку в его. И Шона не устояла.

Он притянул ее к себе и поцеловал. Его поцелуй был светлым, жарким и полным нежности.

Оторвавшись от Шоны, Малак повел ее к мраморной террасе, а оттуда они спустились к прямоугольному бассейну. В ярких лучах утреннего солнца блестела вода. Тень обеспечивали тканевые навесы.

– Я не умею плавать, – сказала Шона, но руку не вырвала и шаг не замедлила. Она вообще ничего не сделала – просто констатировала факт.

«Скоро ты с готовностью будешь делать все, что тебе говорит этот мужчина», – ехидно заметил внутренний голос. Однако она отмахнулась от него, потому что ее душа была наполнена чем-то таким, что вселяло в нее радость и ликование.

– А тебе и не понадобится плавать, – сказал Малак. – Тебе нужно только держаться на воде.

– Я не умею.

Малак изучающе посмотрел на нее.

– Ты приехала из города, который расположен ниже уровня моря. Естественно, ты умеешь держаться на воде.

– У меня не было времени для уроков плавания, – рассмеялась Шона.

Мысль о том, что кто-то из приемных родителей мог бы тратить время и деньги на то, чтобы учить ее чему-то бесполезному, показалась ей абсурдной.

– Вот сейчас и начнем, – заявил Малак. – Будем надеяться, что ты не только получишь удовольствие, но и чему-то научишься.

Неожиданно Шона осознала, что они абсолютно голые стоят у бассейна, где их могут увидеть. Хотя вряд ли, напомнила она себе, кто-то будет заглядывать на личную террасу короля. И все же. Ей захотелось убежать и спрятаться, не лезть в бассейн. Однако она никуда не убежала. И даже не попыталась прикрыться.

Малак перебрался через борт и до пояса окунулся в бирюзовую воду, а потом протянул к Шоне руки. Она оперлась на них и ступила в воду. Малак повел ее за собой на глубину. Полностью доверившись ему, Шона вслушивалась в его наставления и училась. И ее бедное сердце, которое билось только ради Малака, отринуло от себя все страхи перед напастями и открыло себя для наслаждения.

А потом Малак овладел Шоной. Он взял ее умело и уверенно, и над бирюзовой водой разнеслись ее стоны и крики. Уткнувшись лицом ему в плечо, она шептала его имя, как молитву, которую забыла, как произносить.

Шона никогда никого не любила – не хотела портить себе жизнь этой пыткой. Уж больно много она видела примеров того, как это чувство становилось для людей самой настоящей катастрофой.

Сейчас же, в этом бассейне, вместе с радостью бытия она впускала в себя и любовь к Малаку. Ту самую любовь, на которую она была обречена с самого начала.

После той ночи Шона занялась тем, что раньше игнорировала. Если она что-то и умела делать, так это не унывать, если альтернативы не было. Она поразила учителей своей старательностью. Она носила одежду, подобранную для нее Ядирой, и изо всех сил делала вид, будто ей удобно в этих сложных нарядах из великолепных тканей. Она не знала, как быть королевой, но умела притворяться.

Она и притворялась.

И убеждала себя в том, что все это ради Майлза.

– Мама, ты такая красивая, – однажды вечером сказал он, когда они шли на ужин в личные апартаменты короля.

– Спасибо тебе, малыш, – улыбнулась Шона, осознавая, что еще много дней он будет радостно брать ее за руку и позволять ей обнимать его, что он еще не скоро станет шарахающимся от «телячьих нежностей» подростком.

– Ты более красивая, чем раньше, – с уверенностью четырехлетнего ребенка заявил он.

Майлз просто расцвел во дворце. Шона никогда не видела его таким радостным. Он стал много смеяться и играть, у него постоянно было хорошее настроение. Шона старалась не задумываться над этим, потому что боялась впасть в депрессию. Ведь раньше она думала, что им хорошо в Новом Орлеане. Она думала, что Майлзу там хорошо. Она думала, что у них все отлично получается – и ведь у них получалось, так как Майлз жил лучше, чем она в его возрасте.

Возможно, все это было так. А может, она просто неправильно все оценивала. И сейчас она не могла не замечать тот факт, что здесь Майлз стал лучше спать и есть, да и поведение его улучшилось. Раньше она мучилась угрызениями совести от того, что не проводит с ним достаточно времени, так как ей приходится много работать, чтобы обеспечить их существование. Здесь же они могли целыми днями гулять в саду, если ему так хотелось, или часами смотреть фильмы. Здесь, если Майлз заболевал, ей не надо было ломать голову над тем, как заплатить за квартиру, если из ее жалованья вычтут деньги за дни, проведенные у кровати больного ребенка, или трястись от страха, что ее уволят с работы.

Но счастлив здесь был не только Майлз, но и она сама. Она словно осознала, какой тяжелый груз несла на своих плечах, только после того, как сбросила его. И теперь пыталась понять, как ей вообще удавалось нести этот груз.

– Ты похожа на королеву, – как-то утром сказал Майлз, когда Шона вышла из гардеробной и обнаружила, что мальчик все еще сидит по-турецки на ее кровати, а не убежал куда-то, как бывало обычно.

Слово «королева» Шоне не понравилось. Она сомневалась, что его можно применить к ней. Необходимость притворяться и внешне соответствовать устоям утомляла ее. Глядя на себя в зеркало, она видела совершенно незнакомую женщину. Поэтому первым ее порывом было возразить Майлзу, однако гордое выражение на детском личике заставило ее сдержаться.

– Ты так думаешь? – спросила она.

Майлз энергично закивал.

– Ты королева, а папа король. А я принц.

– Ты наследный принц, – подтвердила Шона.

– Ты должна выйти за папу, – продолжал Майлз. – Без этого ничего не получится.

– Что не получится?

– Как ты не понимаешь, мама, король и королева должны быть женаты, – ответил он, глядя на нее, как на неразумного ребенка. – Все это знают.

– Иногда мамы и папы не женятся, – пояснила Шона, игнорируя Ядиру, которая недовольно зацокала языком. – И в этом ничего страшного нет.

– Может, для тех мам и пап, что не короли и королевы, – сказал Майлз, закатывая глаза. – А ты, мама, королева.

То, что Майлз спокойно воспринимал ее как королеву, очень облегчало жизнь Шоны. А может, жизнь ей облегчало то, что рядом был его отец – требовательный, изобретательный Малак, который никогда не уставал играть с ней в игры, в которых они оба были в выигрыше. Он каждый вечер укладывал ее в свою кровать, и Шона с нетерпением ждала того, чем они там будут заниматься.

Шона показала себя способной ученицей. Причем не только в тех науках, которым по ночам учил ее Малак, но и в арабском. А еще она научилась ступать, как королева. Сидеть, как королева. По-королевски держаться в присутствии мировых лидеров, которые неизбежно найдут дорогу к Малаку и будут пытаться сблизиться с ним через нее.

В общем, впервые за многие годы Шона чувствовала, что живет полной жизнью и купается в любви. Раньше она считала себя невосприимчивой к таким вещам. Для нее любовь была неудачей, а не радостью. Сейчас же она воспринимала мир иначе и видела окружающую действительность в ином, ярком и чистом свете. Поэтому в следующий раз, когда Малак назвал ее своей королевой, она просто кивнула и сказала:

– Я буду твоей королевой, Малак. – В следующее мгновение в ее глазах появился лукавый блеск. – Только ради Майлза, естественно.

– Естественно, – согласился Малак. – Одобряю твой материнский инстинкт.

Шона расхохоталась, а Малак подхватил ее и, уложив на кровать, страстно овладел ею. Она не сопротивлялась. Она с радостью капитулировала. Ее сердце переполняла любовь, и она была готова рисковать собой ради этой любви.

Возможно, поэтому, когда Малак подвел Шону к вершине наслаждения, она выкрикнула то, что никогда не говорила ни одному мужчине. Вернее, ни одному человеку на свете, кроме своего сына.

– Я люблю тебя, Малак.

Глава 11

Когда Шона сказала Малаку о своей любви, он оказал ей огромную любезность и проигнорировал ее слова. Он решил, что она сказала это под действием страсти. Их соитие, размышлял он, очевидно, лишило ее здравомыслия. Как-никак все это внове для нее. Поэтому он воспринял ее признание как комплимент, не больше.

Ведь она наверняка не осознавала, что говорит, убеждал себя Малак. А если и осознавала, то сейчас она наверняка в смятении от того, что эти слова слетели с ее губ.

Однако в последующие дни выяснилось, что Шона не была ни в каком смятении и не сожалела о сказанном. Как раз напротив, она словно в одно мгновение приняла свою роль королевы и, готовясь занять место рядом с ним, становилась все более… беспечной.

Другое слово трудно было найти.

А слово «люблю» она стала произносить с пугающей регулярностью. И каждый раз, когда она его произносила – выкрикивала во время соития, шептала, когда укладывалась к нему под бок, – у Малака возникало ощущение, будто его ударили тяжелым молотом. Но он заставлял себя сохранять спокойствие. Делать вид, будто ничего не происходит. Он надеялся, что такое поведение отобьет у Шоны желание произносить это отравленное слово.

К тому же все мысли Малака были заняты подготовкой к свадьбе, подобающей его новому статусу. Церемония должна была дать возможность народу отпраздновать все перемены в королевстве.

Малак собирался пригласить на свадьбу своего единоутробного брата Адира, который стал вождем одного племени в пустыне и, что главное, был женат на бывшей невесте Зуфара. Еще он, естественно, собирался пригласить своего брата Зуфара, который отрекся от трона Халии, чтобы править вместе со своей молодой женой в далекой Румаде. Еще он собирался пригласить свою сестру Галилу и ее мужа, короля Карима Зирийского, который приходился сыном человеку, которого все эти годы любила мать Малака. От всего этого у королевских дипломатов голова уже шла кругом.

Всем этим людям предстояло не только принять участие в праздновании свадьбы Малака, но и показать: правящая семья Халии, хотя и пошатнувшаяся после всего, что последовало за смертью королевы Намани, все равно остается сплоченной и с гордостью несет свое бремя.

Малак уверял себя, что проблемы семьи и ее старые тайны – это единственное, что гложет его. Что всегда, когда он пытается сосредоточиться на своих обязанностях, в его голове звучат голоса родственников и предков.

На самом же деле ему не давала покоя Шона. То, что она повторяла и повторяла «люблю». Кажется, ее совсем не заботило то, что он никак не реагирует на это слово. И даже не считает нужным ответить на это. Несмотря ни на что, она сладко засыпала рядом с ним и спала глубоким и здоровым сном. Малак же мучился бессонницей, глядя в никуда, а в голове у него все крутились и крутились ее признания.

Оставляя отметины в его душе.

Однажды Малак оказался в старом семейном крыле дворца. Он шел на совещание с финансовыми советниками и ошибся поворотом.

Крыло практически пустовало. Его матери уже не было на свете. Брат и сестра обзавелись семьями и уехали. Сам он перебрался в апартаменты, традиционно предназначенные для правящего монарха. Сейчас, насколько было известно Малаку, единственным обитателем крыла был отец. Его бедный, одинокий, сломленный отец, которого сын всегда считал жертвой любви. Даже тогда, когда Тарик правил, а Намани была жива, и они оба продолжали изображать счастье на обломках брака.

Малак нашел отца там, где раньше была игровая комната, а сейчас располагалась библиотека. Как и в детстве Малака, Тарик сидел в кресле, на коленях у него лежала книга, а его взгляд был устремлен в окно. Будучи ребенком, Малак воображал, будто отец погружен в размышления о тяготах управления королевством, о будущем, о своем королевском предназначении. Он воображал, что, глядя в окно, отец видит результаты своей деятельности и свою власть. Малак знал, что эти два аспекта никогда не будут иметь к нему отношения, и они пленяли его своей загадочностью.

Теперь же он понимал: тогда старик, скорее всего, переживал из-за неверности жены, которая никогда его не любила. И вот сейчас, когда результат деятельности и власть стали неотъемлемыми атрибутами его жизни, он сам только и думает, что о женщине, на которой собирается жениться. Он отлично знает, куда может привести любовь, о которой она твердит.

«Сюда, – мрачно подумал Малак. – Она ведет сюда».

В это старое кресло. В комнату, наполненную воспоминаниями, призраками и печальными «если бы».

Если бы у отца был другой склад характера. Если бы мать была достойна преданной любви отца. Если бы родители меньше думали о себе и о перипетиях личной жизни и больше о детях.

Сейчас у него есть Майлз, думал Малак. Едва ли он занят меньше, чем когда-то был отец, тем более что на трон он, в отличие от отца, взошел в смутное время. Но он все равно ухитряется каждый день хоть пару часов проводить с сыном.

Когда-то, когда Малак был свободен и беззаботен, он сочувствовал Тарику, но теперь сочувствия у него поубавилось.

– Так ты войдешь в комнату? Или будешь вечно стоять в дверях? – тихо спросил отец.

Его взгляд так и остался прикован к окну, за которым простиралась бескрайняя пустыня.

Были времена, когда Малак восхищался способностью отца чувствовать его присутствие. Он верил, что отец сродни богу и умеет видеть сквозь стены.

Он улыбнулся своему воспоминанию.

– Ты читаешь, а я не хотел мешать тебе. – Он прошел в комнату.

– Мои помощники сказали мне, что ты наконец-то женишься. – Отец закрыл книгу и перевел взгляд на Малака. – Что у тебя были определенные сомнения, но теперь, как мне сказали, все уладилось.

Забавно, подумал Малак, он теперь король, а его отец никто, только родственник, но все равно он тушуется, как провинившийся подросток, когда Тарик смотрит на него. Возможно, это объясняется тем, что этот человек – все еще его отец. А может, дело в том, что Тарик редко проявлял интерес к своему сыну, а когда проявлял, это всегда казалось ему торжественным событием.

– Женитьба была неизбежна, – сказал Малак. – Но в жизни Шоны это крутой поворот. Она никогда раньше не общалась с представителями королевской крови. Так что неудивительно, что ей нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли.

Может, он дает ей слишком много времени, подумал Малак. Может, в этом вся проблема. Может, поэтому-то она и повторяет… эти безумные слова.

– Похоже, она практичная девочка, – сказал отец. – Такая, как тебе нужна, мне кажется.

Все в душе Малака воспротивилось такой характеристике Шоны. Ведь она совсем не такая. И вообще, почему это отец вообразил, будто Малаку нужна практичная жена. Ведь он, Малак, никогда не отказывался от королевства ради любви к женщине, которая едва сдерживала свое презрение к мужу.

Правда, всего этого он вслух не сказал.

– У тебя была своя королева, – сказал Малак и только потом сообразил, что затронул больную тему. – Можешь что-нибудь посоветовать?

– Как заботиться и кормить рядовую королеву Халии? – рассмеялся отец, и его смех эхом разнесся от стен.

Малак вдруг понял, что давно не слышал, как смеется отец. И на него снова накатилась грусть. Скорбь по человеку, который никогда не существовал. И не будет существовать.

– Думаю, – продолжил отец, – ты не нуждаешься в лекции о моих неудачах на этом поприще. А неудач моих – легион. И все они публичные, к моему позору.

Вероятно, Малак пришел сюда именно для этого – чтобы наконец-то состоялся этот разговор, который он никогда бы не решился завести с отцом. Чтобы изгнать последние неясности, прежде чем Малак сделает окончательный шаг, который сделает его похожим на отца.

Во многих аспектах, кроме одного, напомнил себе Малак.

– Ты любил ее, – сказал он, стараясь, чтобы его голос не прозвучал осуждающе.

Отец отважно встретил его взгляд.

– Любил. И продолжаю любить.

– Как же так? – Малак покачал головой. – Ты же знал, что?..

Закончить предложение он не смог. Он не считал нужным эвфемистически называть поступок Намани «неблагоразумием», а назвать его прямым текстом у него духу не хватало, несмотря на то что он никогда не понимал свою мать и не желал общаться с женщиной, которая не скрывала своей ненависти к нему. А ненавидела она его потому, что он не смог заменить ей Адира, ребенка, которого ей пришлось отдать, прежде чем она забеременела Малаком.

– Любовь не меняется, когда ее проверяют на прочность, – проговорил отец медленно, как будто ему было больно говорить об этом. – Хотя она и может стать… более сложной.

– Но ведь предательство делает любовь невозможной. Нельзя продолжать любить, когда знаешь о предательстве.

– Малак, я последний, у кого тебе следует спрашивать совета о семейной жизни, – помолчав, продолжил отец. – Но я все же кое-что тебе скажу. Жизнь полна сожалений, и, думаю, таких же сожалений полна королевская власть. Такова природа власти. Возможно, когда-нибудь ты будешь сожалеть о своих политических решениях, а вот о любви ты не будешь сожалеть никогда. Что бы ни случилось.

Они заговорили на другие темы, в частности, о свадьбе, которую в скором времени будет праздновать все королевство. И о духе доброжелательности, который принесет с собой свадьба. Однако когда Малак ушел от отца, он думал только о том, что тот сказал о любви.

Он не понимал, почему нельзя отгородиться от любви. Ведь он и так всю жизнь прожил без нее. И прожил счастливо. А жизнь его отца погубила именно эта самая любовь. Любовь к женщине. Она превратила достойного правителя государства в человека, одержимого своей беспечной, эгоистичной женой. Отец поставил ее выше заботы о подданных и благополучия собственных детей. Именно любовь к другому мужчине, не к мужу, дала матери Малака ребенка, которого ей пришлось отдать, и из-за этого она не смогла полюбить детей, которые жили рядом с ней. Именно любовь заставила его брата отречься от престола и ввергнуть королевство в хаос.

Из-за любви Халия оказалась с Малаком во главе государства, хотя народ заслуживал более вдумчивого правителя. А трон заслуживал более достойного короля, а не изнеженного плейбоя, который все свое время проводил в обществе готовых ложиться под него баб.

Малак не желал иметь ничего общего с любовью. Он хотел хладнокровно, твердой рукой править в своем государстве. Он понимал, что нельзя допустить, чтобы эмоции снова погубили королевство.

Малак шел по дворцу, все ускоряя шаг и не обращая внимания на слуг и придворных, которые расступались при его приближении. Не остановился он и когда оказался в покоях Шоны. Толкнув дверь в комнату Майлза, он увидел, что Шона играет с сыном на балконе.

Малак замер на пороге, наблюдая за ними. Его сердце бешено стучало.

Возможно, отец и не сожалеет о том, что он сделал ради любви, а вот Малак сожалеет о поступках отца. Потому что теперь он вынужден расхлебывать последствия выбора отца. Выбора отца, матери и брата.

У любви есть последствия. Любовь губительна. Как может отец не видеть всего этого после случившегося?

И как может он, Малак, видеть в любви что-то еще?

Шона будет его королевой. Они оба будут любить Майлза той любовью, которую заслуживает любой ребенок. Они уже его любят.

А вот всей той чепухе про любовь, с которой носится Шона, нужно положить конец. Потому что он знает, к чему все это может привести. Пусть у них будет то, что уже есть. Секс. Веселье. Майлз и другие дети. Пусть у них будет здоровое партнерство, а не та пытка, в которую любовь превратила жизнь родителей. Не нужна ему никакая любовь. У него есть королевство, чтобы править, а значит, ему нужна стабильность.

Малак так глубоко погрузился в размышления, что не заметил, как Шона поднялась на ноги и подошла к нему. Он в очередной раз восхитился ее красотой. Она была прекрасна, особенно когда смотрела на него с легкой тревогой, и Малака тянула к ней непреодолимая сила. Он как мог сопротивлялся этому притяжению, но уже понимал, что опоздал. Что он такой же глупец, как брат и отец.

Правда, в отличие от них, он не обязан подчиняться своим чувствам. Не обязан губить себя и свое королевство из-за притяжения женщины.

И не будет, черт побери!

– Что-то случилось? – спросила Шона.

– Ничего не случилось, – мрачно буркнул Малак.

Он дернул головой, молчаливым жестом приказывая Шоне следовать за ним и оставить Майлза на попечении нянек. К его радости, Шона не стала спорить и пошла за ним.

– Как я говорил, нам предстоит праздновать свадьбу. Торжества будут пышными, как и подобает правителю этих земель.

– Прямо-таки средневековье.

– Это целесообразно, – заявил Малак. – Послушай, Шона… – Он замолчал и остановился. Гостиная, полная вышитых подушек и низеньких столиков, мешала ему думать о чем-то другом, кроме как об обнаженной Шоне, возлежащей на этих подушках. – Я запрещаю тебе впредь говорить со мной про любовь. Я считаю это оскорбительным.

Шона удивленно захлопала глазами. Затем рассмеялась, как будто он сказал что-то смешное.

– Что? Ты считаешь это оскорбительным?

– Это приказ. – Малак попятился, когда Шона потянулась к нему. Плевать, что она расстроилась, сказал он себе. Уж лучше так. – Много лет назад существовал обычай запирать королеву в дальней крепости. Так исключали вероятность того, что ее могут использовать против государства. Не вынуждай меня к подобным мерам. Если ты не подчинишься, мне придется так поступить.

– Ты хочешь… запереть меня? – ошеломленно проговорила Шона. Она задыхалась, как будто ее ударили в солнечное сплетение. Малак ненавидел себя за это. – В крепости? – Она помотала головой. – Малак, я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Все зависит от тебя, – сказал он жестко и мрачно. – Я даю тебе волю решить, что будет дальше. С моей стороны это проявление доброжелательности. Так или иначе, ты станешь моей королевой, но я не потерплю болтовни о любви. Здесь ей не место.

Когда Малак произносил все это, в его голове звучал голос Шоны, ласковый и нежный. Да и сама она представала перед его мысленным взором улыбающейся, радостной, отважно бросающейся в огонь страсти.

– Но почему? – спросила Шона. Малак не смог разобрать выражение ее лица. – Это ты таким способом говоришь, что я забыла, где мое место?

– Твое место рядом со мной, – сказал он как можно холоднее. – Я тебе это уже говорил. Но это не означает, что нам надо делать вид, будто нас связывает что-то романтическое, как в сказке. Ничего этого нет. И не было.

Шона смотрела на него так, словно он говорил на иностранном языке.

– Думаю, ты отлично знаешь, что все эти сказки редко начинаются с попойки в барах.

Малак увидел, как Шона резко втянула в себя воздух. Он отлично понимал, что причиняет ей боль. Но оставался непреклонным.

– Я хочу убедиться, что правильно понимаю тебя, – после долгой паузы проговорила Шона. – Я достаточно хороша, чтобы выставлять меня, разодетую во всякие наряды, на всеобщее обозрение. Я вполне хороша, чтобы голой кувыркаться в твоей постели. Но если у меня возникают какие-то чувства в связи со всем этим и если, что еще хуже, я высказываю их вслух, я сразу становлюсь неуместной. Так?

У Малака сжалось сердце от этих слов. Ему показалось, что легкое дрожание ее губ отдалось острой мукой в его душе.

– Не вынуждай меня сожалеть о том, что я вместе с тобой ступил на путь удовольствий, – мрачно произнес он. – Что я предпочел мед, а не уксус, когда, по идее, просто мог забрать то, что хотел. Между прочим, и ты этого желала.

– Не знаю, зачем ты строишь из себя такого монстра. Ведь ты не такой.

В этом-то и была проблема. Малак чувствовал себя самым настоящим чудовищем и винил в этом Шону. Она соблазнила его и вынудила проявить свои худшие стороны. В ней слишком много искушения. Она погубит его.

Уже погубила.

– Ты не знаешь, кто я и на что я способен, – сказал он. – Не вынуждай меня демонстрировать все это.

Однако Шона отличалась от всех знакомых ему женщин. Она не дрогнула. Она не рассыпалась в благодарностях и не пала перед ним ниц в благоговейном восторге.

Она смотрела на него, гордо вскинув голову. И было видно, что она готова противостоять ему.

Малак понял, что погиб окончательно.

– Ну что ж, демонстрируй, – с вызовом заявила она. – Скажи мне, что не хочешь меня. Скажи в лицо.

Малак даже не колебался. Он знал: стоит ему на мгновение проявить нерешительность, он уже никогда не произнесет жестокие слова. И что потом будет с ним? И с его королевством?

– Мне был нужен Майлз, – сказал он. Это был намеренный и сокрушительный удар, и даже удивительно, что он не сбил Шону с ног. – А вот ты, Шона, мне была не нужна. Зачем ты мне? Ты для меня не больше, чем средство.

С этими словами Малак развернулся и быстро пошел прочь, опасаясь проявить слабость – показать, что он истинный сын своего отца, несмотря ни на что, – и забрать все сказанное обратно. А Шона ошеломленно смотрела ему вслед.

Глава 12

После ухода Малака она долго стояла на одном месте. Внутри ее образовалась пустота. Словно Малак не просто произнес все слова, а вынул из нее душу.

Шона не знала, сколько так простояла. Она огляделась по сторонам. Гостиная. Зачем в этом дворце столько гостиных? А в этих покоях зачем столько гостиных? Зачем четырехлетнему мальчику столько помещений для приема гостей? Слабая попытка разбудить в себе раздражение не увенчалась успехом. Стены комнаты были украшены гобеленами, повсюду были разбросаны подушки, которые использовались для сидения. Мозаичный пол покрывали узорчатые ковры. Всю дальнюю стену занимало зеркало в золотой раме, отделанной драгоценными камнями.

Шона перевела взгляд на свое отражение. Она видела, что ее грудь учащенно вздымается и опадает. Она видела, как на щеках играет слабый румянец, который свидетельствует о крайней степени ее волнения. Хотя волнение – это слабо сказано. Шоне казалось, что ее сознание вот-вот поглотит беспросветный мрак. Что она рухнет замертво. Однако она не позволила себе упасть. Она сохранила ясность мысли. И нахмурилась, глядя на свое отражение.

Да, она пыталась привыкнуть к этой новой версии себя самой. Пыталась изо всех сил. Она старалась смотреть на себя глазами Майлза. Только у нее ничего не получилось. Никакая она не принцесса. И нет никакой сказки. Просто она, вероятно, на время лишилась рассудка и вообразила, будто ее история может закончиться по-другому.

Шона хорошо знала женщину в зеркале. Она знала, что главное в ней – не форма ее лица или то, как сидит на ней очередное роскошное платье. Главное – что она улыбалась поутру после долгой ночи с Малаком. Что в ней зародилась надежда. Что в ее глазах появился огонь. Что она чувствовала себя счастливой.

Как она могла позволить себе расслабиться? Забыть, что напасти всегда поджидают рядом и готовы обрушиться на голову? Вообразить, будто на этот раз конец будет счастливым?

– Все по-прежнему, – прошептала она себе. – Ничего никогда не бывает по-другому.

Шона услышала, как ее зовет Майлз, и приказала себе собраться. Она разгладила руками платье и придала лицу веселое выражение. Она понимала, что не имеет права капитулировать перед тем чувством утраты, что разбило ей сердце. И ведь в этом ей некого винить, кроме себя самой.

Вторую часть дня Шона провела с Майлзом. Внешне она держалась спокойно, но в голове у нее все крутились слова Малака. Неужели он и в самом деле запрет ее в какой-нибудь крепости? Неужели во всем, что сейчас происходит с ней, виновата она одна? Неужели она действительно все выдумала – все то хорошее, что постепенно обретало четкие очертания в отношениях между ними?

У Шоны не было ответов на эти вопросы. Но они продолжали крутиться у нее в голове, и от этого она чувствовала себя больной.

Когда пришла Ядира и с вежливой улыбкой – иногда Шоне хотелось любыми средствами содрать эту улыбку с ее лица – сообщила, что король этим вечером ужинать во дворце не будет, Шона не удивилась. Да, новость подействовала на нее как удар под дых, но не удивила.

Они с Майлзом сели ужинать вдвоем. Когда мальчик спросил, где папа, Шона ответила, что папа очень занятой человек, что он должен часто отлучаться из дворца, чтобы исполнять обязанности могущественного монарха. И сразу после этого объяснения она задалась вопросом, а не суждено ли ей всю жизнь придумывать всякие истории, чтобы оправдывать перед Майлзом отсутствие Малака? Только если ее запрут, будет ли Малак придумывать для Майлза истории, чтобы объяснить ее отсутствие?

Шона сглотнула комок в горле. Она отослала нянек и сама стала укладывать Майлза, как в прежние времена, когда они жили в Новом Орлеане. Она устроилась рядом с сыном на широкой кровати – Майлзу нравилось представлять, будто это космический корабль, – и почитала ему книжку, а потом дождалась, когда его дыхание стало ровным и он заснул.

Шона уже пришла к пониманию того, что ее сын – принц. Она осознала – нравилось ей это или нет, – что такова реальность, в которой им предстоит жить и которую им не изменить. Однако крохотная частичка ее бунтовала против того, что ее нежный маленький Майлз, такой радостный и счастливый, может однажды стать подобием своего отца. Или деда. Она этого категорически не хотела. Не хотела, чтобы сын превратился в одного из тех надломленных мужчин, которых она немало повидала в приемных семьях. Их крушение проявлялось в разных формах. В наркотической зависимости. В неприкрытой жестокости. Им никто не противостоял. Потому что всем было безразлично. Она повидала бедность и себялюбие, добрые намерения, которые калечили жизни.

Шона не хотела, чтобы все это познал и Майлз. Она хотела, чтобы он оставался цельной натурой. Чтобы он был счастливым. Таким же оживленным и веселым, как сейчас.

«А почему ты не хочешь всего этого для себя?» – заговорил в ней тихий внутренний голос.

Сначала Шона игнорировала его. Она наслаждалась моментом: они с Майлзом вдвоем, уютно устроились на кровати, как раньше. Она и сын против всего мира.

Но голос звучал все настойчивее. Он донимал ее, нашептывал вопросы, на которые у нее не было ответа. Почему она смиряется, когда кто-то заставляет ее чувствовать себя грязью под ногами, даже если этот кто-то – единственный человек, которого она любит? Почему она соглашается с его оценками, хотя знает, что он намеренно пытается причинить ей боль? Она бы разорвала любого, кто так поступал бы по отношению к ее сыну, – так почему она отказывается защищать саму себя?

– Ты не нытик, – прошептала в темноту Шона. – Ты борец.

Там, в Новом Орлеане, она без чьей-либо помощи прошла путь от приемных семей до той жизни, что она создала собственными руками. Там она боролась за свою безопасность и безопасность ребенка, за крышу над головой; она всеми возможными способами отгоняла хищников, дабы защитить их с Майлзом дом. Она пускалась в борьбу, даже если эта борьба предполагала смертельный риск для нее.

Правда, для Майлза такой жизни она не хотела.

Шона глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, но все эти размышления только усугубили ее волнение. Нет, такой жизни – ее жизни – она для Майлза не хочет. Она лучше умрет, чем позволит ему повторить ее путь. Путь отчаяния. Путь недоверия. Путь ожидания, что тебя могут сбить с ног в любой момент. Она лучше умрет.

Только вот почему она с такой легкостью принимает этот путь для себя? Зачем она геройствует?

Шона быстро вскочила на ноги. Мгновение – и она уже шла по коридорам дворца. Шла уверенно, как будто это и в самом деле был ее дом. Как будто у нее было право идти куда захочется. Проходя мимо караула перед покоями Малака, она поймала себя на том, что величественно кивнула гвардейцам, и поняла: она стала королевой в гораздо большей степени, чем предполагала.

Малака в его личной столовой не было, и Шона устремилась в другие комнаты покоев. Роскошные помещения располагались анфиладой, и она шла по ней, не обращая внимания на блеск золота, на картины, на статуи, на мраморные полы, застланные мягкими и пушистыми, как облако, коврами.

И вот наконец она нашла его.

Малак стоял в небольшой картинной галерее, где стены были увешаны портретами суровых мужчин. Шона мгновенно заметила его сходство с этими людьми. Она не замерла в дверях, не стала ждать, когда он обратит на нее внимание, или пригласит ее войти, или, что хуже, прогонит прочь. Гордо вскинув голову, она решительно приблизилась вплотную к нему.

– Назови мне хоть одну причину, зачем тебе приходить сюда. – Малак не повернулся и не посмотрел на нее. Его взгляд был прикован к портрету перед ним – портрету отца.

Малак говорил тем же тоном, что и днем, и каждое его слово было нацелено на то, чтобы ударить ее побольнее. Однако сейчас все это на Шону не подействовало, потому что за время, прошедшее с их разговора, ее мир изменился. Изменилась она сама. Она перестала верить ему.

Она приняла решение. Если она хочет научить своего сына защищать не только самого себя, но и народ, который он однажды возглавит, она должна сначала защитить себя. Вот здесь. Прямо сейчас.

И не важно, какую цену она за это заплатит. Какова бы ни была цена – все лучше, чем трусливо сжиматься в комочек в пустой комнате и верить в ложь, которой ее потчуют.

С нее хватит. Она готова ко всему, что ее ждет.

– Я могу назвать тебе множество причин, – ответила Шона. Ее голос, спокойный и ровный, был отличным оружием. И от осознания этого ее наполняла гордость. – Но первая и главная из них – это то, что я люблю тебя, Малак. Несмотря на то что ты ведешь себя по-свински.

Глава 13

То, что никто никогда не осмеливался назвать великого шейха Малака, короля Халии, свиньей – во всяком случае, в лицо, – стало очевидно сразу.

Во взгляде, которым он окинул Шону, не было ни удивления, ни веселья, только надменность. Он свел брови на переносице, но больше ни одна мышца на его лице не дрогнула.

Однако Шона давно привыкла к ураганам. Поэтому она просто улыбнулась в ответ. Безмятежно.

– Ты совсем потеряла рассудок? – Вопрос был задан тихо. Даже ласково. Но тон не обманул Шону, она разглядела гневный блеск в зеленых глазах Малака. – Это у тебя такая своеобразная форма самоубийства?

– Я тебе не верю, – заявила Шона, не став отвечать на его вопросы. – Я не верю ни единому твоему слову. Думаю, и ты не веришь в то, что сказал мне днем.

– В этом вся проблема невинности, – сказал Малак с укором.

Шона сразу догадалась, что он хочет пристыдить ее. Однако она считала, что ей нечего стыдиться.

– Едва ли меня можно назвать невинной.

– Сейчас уже нет, поверь мне. Но во всех остальных смыслах тебя можно было бы считать девственницей. И то, что ты чувствуешь, – как бы это сказать полюбезнее – вполне объяснимо.

– Если ты пытался быть любезным, то имей в виду, твоя попытка потерпела крах.

Малак посмотрел на нее с жалостью, но Шона отказалась слушать свой внутренний голос, который настаивал, чтобы она убежала прочь, забилась в какой-нибудь безопасный уголок и стала зализывать сердечные раны.

– С девственницами всегда так, – тем же тоном продолжил Малак. – Они путают чувства с эмоциями.

– А я думаю, что так поступают короли, – сказала Шона, не отступив ни на дюйм. Она знала, что это самая главная битва ее жизни. – Во всяком случае, короли этого королевства. Перед лицом любой эмоции они впадают в панику, не так ли? Любовь слишком велика. Слишком громоздка. Похоже, твой отец и твой брат думали именно так, когда выбирали между любовью и троном.

– Ты ничего не знаешь ни об отце, ни о брате. И я посоветовал бы тебе более осторожно подбирать слова.

– Ты настаивал, чтобы я брала уроки. И я училась. Наверное, сейчас я знаю недавнюю историю этой страны даже лучше тебя. Ты был в гуще событий. А я изучала общую картину. – Шона уперла палец ему в грудь. Увидев выражение на его лице, она ощутила ликование. То было неподдельное изумление, как будто он не мог поверить в то, что какой-то простолюдин осмелился прикоснуться к королевской особе. Но Шона осмелилась. Потому что перед ней стоял выбор: либо все, либо ничего. С ничего она уже прожила большую часть своей жизни. И хотела всего, ради разнообразия. Она хотела Малака. – Зато у тебя есть то, чего не было ни у брата, ни у отца.

– Знаю, что есть. У меня перед глазами их пример, и я не желаю повторять их ошибки.

– Нет, Малак, – мягко возразила Шона, чувствуя, как все ее существо наполняется силой. Эта сила вливалась в нее мощным потоком, омывая ее с головы до ног и заставляя ощущать себя могущественной королевой. Той самой королевой, чье место было в этом дворце и рядом с этим королем. Твердо выдержав взгляд Малака, она уверенно договорила: – У тебя есть я.

Малак никогда ничего не желал так, как сейчас Шону. Однако он не мог позволить себе эту слабость.

– Я дал слово, что женюсь на тебе, если ты это имеешь в виду… – заговорил он, преодолевая спазм, сдавивший горло.

Он видел, что перед ним совсем не та женщина, от которой он ушел днем, которая с болью и удивлением смотрела ему вслед. Перед ним стояла Шона, которую он увидел в дрянном ресторанчике во Французском квартале. Шона, которая смотрела на него так, будто он разрушил ее личный замок. Шона, которая не желала иметь с ним ничего общего, несмотря на его недвусмысленное заявление о том, что он может сделать ее жизнь лучше.

И это была его Шона. Его королева.

Только он не мог допустить, чтобы эта Шона спутала его планы.

– Ты отлично знаешь, что я имела в виду совсем не это. – Шона говорила уверенно, без тени сомнения, тоном достойным истинной королевы. – Думаешь, я не понимаю, каково это – бояться любви, а, Малак?

Ее палец все еще упирался Малаку в грудь, и ему вдруг стало казаться, будто его душат, будто ее руки сжимаются на его горле, хотя он знал, что она так никогда бы не сделала, не причинила бы ему вреда.

– Я не боюсь любви, – с горечью произнес он. – Я ничего не боюсь. Спроси у любого. Все знают, что я до абсурда бесстрашен перед любой опасностью.

– Ты говоришь о другом Малаке, – твердо заявила Шона. – Он умер в тот день, когда твой брат отрекся от трона, не так ли? В тот момент, когда на тебя пала его ответственность, ты, Малак, изменился. У тебя не было иного выбора. И ты не ударил лицом в грязь. Я и сама прошла через такое.

– Конечно, прошла, – язвительно произнес Малак. – Только на какой трон ты взошла, а?

– Я растила ребенка. – Ее голос звучал спокойно. Сухо.

Малак смотрел на Шону и не понимал, как ему быть дальше: то ли схватить ее в объятия, то ли оттолкнуть и раз и навсегда добиться того, чтобы она держалась от него подальше. Он не мог шевельнуться.

А Шона продолжила:

– Мне было двадцать два, я была одинока настолько, что тебе трудно представить. И тут я оказываюсь матерью. Что бы я ни чувствовала, что бы я ни думала, какой бы я ни представляла свою жизнь – все изменило то мгновение. С одной стороны, это известие обескуражило и испугало меня. Но с другой – оно, я думаю, спасло меня.

Малак чувствовал, что нужно сказать что-нибудь – что угодно, – чтобы остановить ее, прежде чем столкнутся и рассыплются в пыль тектонические плиты внутри его. Но Шона, кажется, не слышала его.

– Как-никак, когда ты вынужден делать выбор, ты должен принимать ответственное решение, потому что ставка – это чья-то жизнь. Но когда это решение принято, ты ощущаешь удивительную свободу. Потому что места для ошибок уже нет. – Ее улыбка, грустная, мудрая и прекрасная, потрясла Малака до глубины души. – У тебя остается одна-единственная возможность: совершать только правильные поступки. И ты их совершаешь.

Малак пребывал в страшных мучениях. Он не знал, что хочет или хотел слишком много и сразу. Ему хотелось обнять Шону. Ему хотелось заставить ее замолчать любой ценой. Но он ничего не делал. Он словно превратился в ледяную глыбу, внутри которой пылало пламя.

И что хуже всего, Шона, кажется, понимала, в каком он состоянии.

– Я знаю, что родители от тебя отстранились, – тем временем продолжала она под взглядами предков, которые смотрели на Малака с осуждением. – Возможно, они поступили с тобой жестоко. И я сочувствую тебе. Да, сочувствую. Но из всех женщин на свете, Малак, в качестве матери для твоего ребенка ты выбрал ту, у которой родителей вообще не было. Ты хотя бы знал свою мать.

– Моя мать… ненавидела меня. – Слова сами по себе сорвались с губ Малака. В карих глазах Шоны было нечто сродни состраданию, которое заставило его против воли открыть мучившую его боль.

Всю свою жизнь он упоминал об этом со смехом, как бы шутя, а люди, с которыми он разговаривал, тут же принимались отрицать это. Снова и снова.

«Не может быть, чтобы она ненавидела тебя», – говорили они. «Просто у нее очень сложный характер», – убеждали они его. «Мать не способна ненавидеть своего ребенка», – настаивали они.

Сейчас Малаку была известна правда. Матери нужен был Адир. Малак был для нее утешительным призом, и за это она ненавидела его.

Шона никак не отреагировала на его признание, не стала утешать его всякими банальностями. Она просто внимательно посмотрела на него, и Малак увидел в ее глазах понимание.

– Может, и так, – тихо сказала она. – Но это характеризует ее, а не тебя.

Ее слова были для него как гром среди ясного неба.

– Шона…

– Я все это знаю, – продолжила она. – Господи, я через все это прошла. Всю свою жизнь я расхлебываю последствия того, что они делали со мной, когда я была маленькой. Или не делали. Последствия их жестокости, пренебрежения. И я могла бы жить так дальше. И ты бы мог. Только к чему это приведет?

– Шона.

Но Шону было не остановить. Она шагнула к нему еще ближе и положила ладонь ему на грудь. Малак не находил в себе сил оттолкнуть ее, хотя понимал, что так и должен поступить.

– Я дала себе слово, что никогда не допущу, чтобы Майлз хоть на мгновение почувствовал себя ненужным и ничтожным, – таким, какой всегда ощущала себя я. – Ее карие глаза сияли. – И я этого не допущу. Ты понял меня? Мы сейчас можем решить, какой станет его жизнь. Мы можем решить, каким человеком он станет. Малак, ты действительно хочешь, чтобы он стал таким же, как мы? Ты хочешь, чтобы он сломался в самом начале своего пути? – По ее щекам текли слезы.

Малак сам не заметил, как взял ее за плечи.

– Этому не бывать. – Эти слова прозвучали как самая сокровенная клятва.

– Я верю, что любовь страшна настолько, насколько мы ее такой делаем, – прошептала Шона. – Я верю, что мы не обречены, впустую тратя силы, снова и снова ходить по кругу. Майлз заслуживает лучшей доли. – Она погладила его по щеке. – И мы тоже.

– Я не знаю, как этого добиться, – произнес Малак, преодолев спазм в горле, и наклонился к Шоне. Их лица были так близко, что он мог бы поцеловать ее, но не сделал этого. – Я не знаю, что для этого нужно. Я не знаю, как все это чувствовать…

– А ты и не должен знать. Думаю, этого не знает никто.

– Но ведь я король, Шона. Я не могу позволить себе…

И в следующее мгновение Малака словно прорвало. Он больше не мог сдерживать слова, рвущиеся наружу, не мог он и убрать руки с плеч Шоны и отдалиться от нее. Хотя и пытался.

– Я ни о чем не могу думать, только о тебе, – заговорил он. – Ты преследуешь меня во сне. Ты рядом, куда бы я ни пошел. Это безумие какое-то!

Малак ожидал, что Шона отшатнется, но она улыбнулась. И ему показалось, что среди темной пустынной ночи вспыхнуло яркое и радостное солнце.

– Это не безумие, – покачала головой Шона. – Это любовь.

– Любовь не алчна и ненасытна. Любовь не может быть такой полной, всеобъемлющей, такой…

– Такой совершенной? – подсказала Шона. Приподнявшись на цыпочки, она прошептала ему на ухо: – Мне жаль, что я вынуждена удивить тебя, мой любимый король, но все это и есть любовь.

В душе Малака поднялся вихрь, мощный, сметающий все на своем пути. И вихрь этот породила вера, которую он увидел в ее глазах. Ему больше всего на свете захотелось оправдать это доверие. Он был готов трудиться ради этого даже всю жизнь.

– Даже не знаю, почему ты так уверена, что у нас все получится, – произнес он, обнимая ее. – Ведь раньше любовь приносила одни катастрофы.

– Потому что должно получиться. Потому что иного выбора нет.

Улыбка Шоны стала озорной, и Малак, заглянув в свое сердце, наконец-то осознал, что Шона прочно заняла там свое место в тот момент, когда он много лет назад увидел ее в гостиничном баре. И что она останется там навсегда, до скончания его дней.

– Разве ты не знаешь? – сказала Шона, прижимаясь к нему всем телом. – Я всегда права. Как-никак я королева Халии.

Глава 14

Свадебное празднество было самым пышным в истории Халии.

Во всяком случае, все в этом убеждали Шону.

Оно продолжалось несколько дней. Шона обнаружила, что церемония, которую провели в строгом соответствии арабским обычаям, нравится ей во всем, кроме одного момента, когда, по традиции, жених и невеста должны разделиться.

На торжественном приеме присутствовали чуть ли не все подданные королевства, а также множество гостей со всего мира. Шона опасалась, что долго она этого не выдержит, если хоть какое-то время не отдохнет наедине с Малаком.

Пусть в кровати, пусть не в кровати – где угодно.

Однако, как выяснилось, королевы не всегда получают желаемое, или они получают желаемое не сразу. Шона с радушной улыбкой приветствовали тысячи людей. Ей пришлось обсуждать свои инициативы по заботе о сиротах – она планировала приступить к их воплощению сразу после свадьбы. Ей пришлось запоминать имена всех важных персон, знакомиться с правителями соседних государств, с братом и сестрой Малака – с Зуфаром, который отрекся от трона ради любви к женщине и который благодаря этой женщине каждый день убеждался в правильности сделанного им выбора; с Галилой, которая отнеслась к Шоне как к близкой подруге и тем самым сняла с Шоны часть владевшего ею напряжения.

Шона сразу почувствовала себя членом семьи.

Семья. У Шоны появилось то, чего никогда не было. И то, в существование чего она никогда не верила. Поэтому для нее стало откровением, что муж и новоявленные родственники – деверь и золовка – радушно улыбаются своему единоутробному брату Адиру, шутят с ним и выказывают ему всяческое расположение.

Даже на лице старого короля играла редкая улыбка, когда он приветствовал народ, которым больше не правил. Но самым радостным был момент, когда он взял руки Малака в свои, назвал его своим сыном, а потом обратился к Шоне и приветствовал ее, как свою дочь.

Естественно, во всех мероприятиях активное участие принимал и Майлз. Наследный принц королевства с восторгом рассказывал всем, кто соглашался выслушать его, о том, что его родители наконец-то поженились и теперь у него есть настоящая семья.

От мысли, что отныне они все вместе – король, королева и наследный принц, – Шону охватывало ликование. Новая королева Халии стремилась всем сердцем верить, что счастливая семья и любовь помогут ей справиться с любыми напастями, если таковые обрушатся ей на голову.

Наконец настало время, когда молодоженам можно было удалиться.

Малак взял Шону за руку и повел ее из зала для приемов на первом этаже дворца – торжество специально было устроено в этом огромном зале, чтобы отпраздновать свадьбу короля мог любой желающий.

– Ты ведешь меня совсем не тем путем, что идет в твою спальню, – сказала Шона, когда они оказались снаружи.

– Боюсь, любимая, нужно немножко подождать, пока мы окажемся в моей спальне – усмехнулся Малак.

Он повел ее через просторный двор к сияющему черному вертолету и помог ей взобраться на борт. Вертолет тут же взлетел.

Они летели над столицей, и все колокола возвещали о радостном событии для королевства. Затем они полетели над пустыней. Шона с интересом вертела головой, и куда бы она ни смотрела, везде, до горизонта, был только песок.

Они летели довольно долго, прежде чем вертолет начал снижаться, и только тогда Шона поняла, куда они направляются. Посреди бескрайних песков она увидела крохотное пятнышко сочного зеленого цвета. От восторга у нее перехватило дыхание. Она догадалась, что ей предстоит побывать в самой настоящей сказке.

– Добро пожаловать в мой оазис, – сказал Малак, помогая ей выбраться из вертолета. – К сожалению, волшебной страны у меня нет. Зато я могу дать тебе вот это.

– Какая красота! – улыбнулась Шона, чувствуя бушующую в душе радость. – Это же само совершенство!

В оазисе были бассейны со сверкающей водой, окруженные финиковыми пальмами, которые защищали от палящего солнца. Под пальмами были установлены яркие шатры из плотной ткани, защищавшей от песка.

Но главным для Шоны было то, что рядом с ней Малак. Если бы судьба вдруг вернула их в старый дом в Новом Орлеане, она и там была бы счастлива с Малаком.

– Я люблю тебя, – сказал Малак, когда они прошли в самый просторный шатер, обставленный как апартаменты. Там была кровать с пологом на четырех столбиках и несколько низких кушеток с подушками, а пол устилали ковры. Глядя на все это, трудно было поверить, что они находятся посреди пустыни.

Малак притянул Шону к себе, и она тут же забыла об окружающем мире.

– Я люблю тебя, Шона, – повторил ей муж, король и возлюбленный. – Ты подарила мне сына. А теперь ты подарила мне мир. В ответ я подарю тебе все, что имею. И всего себя.

– Я благодарна тебе за это, – сказала Шона и, рассмеявшись, многозначительно изогнула одну бровь. – Но, подозреваю, мой свадебный подарок лучше.

– Лучше, чем любовь и верность короля Халии? Уму непостижимо.

Шона взяла его руки в свои и прижала к своему животу. Малак понял не сразу, а когда понял, на его лице отразилось благоговение. Шона попыталась унять слезы счастья, но у нее ничего не получилось.

– Придворный врач говорит, что срок уже почти шесть недель, – прошептала она.

– Шона… – выдохнул Малак.

– Я тоже тебя люблю, – проговорила она. – И мы будем любить наших детей. Малак, ты будешь не только великолепным правителем. Ты будешь лучшим отцом. Я это точно знаю.

– Если у меня и получается быть хоть каким-то отцом, то только благодаря тебе. – Он крепко обнял ее и припал к ее губам в страстном поцелуе, а потом, отстранившись, добавил: – Ты уже подарила мне Майлза. – Его голос звучал глухо от переполнявших его эмоций. – А сейчас ты каждый день, каждую ночь будешь дарить мне себя. Я знаю, что не заслуживаю всего этого.

Шона обхватила его за шею.

– Главное не в том, кто чего заслуживает. Главное, что у нас есть любовь. И вера в то, что у нас все получится.

– Да, я верю в это, – с жаром произнес Малак.

Подхватив Шону на руки, он уложил ее на кровать и лег рядом. Отдавшись поцелую посреди пустынного оазиса, они ступили на путь, который повел их в мечту, к вершинам блаженства.

Примечания

1

Оргазм.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg