Людмила Толмачева СНЕЖНОЕ СЕРДЦЕ
Тонкая рука Даны машинально скользила по мягкой шерстке дремлющего кота, в то время как мысли ее кружились вокруг вчерашней презентации.
Интересно, какой отзыв накатает Преснин, завзятый эстет и автор разгромных статей?
Его едких рецензий побаивались даже самые маститые деятели, имевшие прочный авторитет в мире искусства.
А! Черт с ним! Пусть «критик румяный» ярится, ей не привыкать. Хуже, если совсем промолчит. Молчание Преснина – дурной симптом, означающий, что презентация не стала «явлением», а мелькнула в череде плановых мероприятий, пусть и добротно, со вкусом исполненных.
Дана поежилась, тряхнула головой, как бы отбрасывая неприятную мысль, и ласково потрепала кошачий загривок:
– Что, Мартюша, идем завтракать?
– Мурр, – ответил усатый баловень, спрыгнул на пол и с царской величавостью направился в столовую.
Пронизанная светом, огромная кухня-столовая, предмет зависти подруги Анжелы, этим утром была по-особому хороша. Все в ней располагало к неспешному ритуалу, с черным кофе и гренками, на которых тонкий слой абрикосового джема был одновременно и лакомством, и украшением.
С мужем она не испытывала настоящего наслаждения от утренней трапезы. Его страсть к мясному часто была предметом их споров. Никакие доводы о вреде жирной мясной пищи не помогали. Олег упорно требовал к столу настоящей мужской еды, всячески высмеивая ее «глупые анорексические диеты».
Сегодня она проспала его уход на работу. Такое случалось нечасто, в основном, после открытия очередной выставки.
Но как хорошо посидеть за поздним завтраком, когда рядом никто не суетится, посматривая на часы, не включает спортивные новости с оглушительным: «Го-о-ол!»
Нет, она не стерва! Напротив, все видят в ней утонченную натуру, способную на возвышенное чувство и понимание. И Олег это видит. Но сам почему-то не считается с ее вкусами, попросту игнорирует их. Не ходит, например, на презентации, устраиваемые женой, но при этом лицемерно хвастает перед друзьями ее успехами.
Или взять летний отдых. За все годы ни разу не съездили в те места, куда хотелось бы ей. Зато побывали на экзотических тихоокеанских островах, где до одурения плавали с аквалангами.
Бр-р! До сих пор снятся омерзительные рожи осьминогов. А медузы! Эти коварные желеобразные чудовища с обличьем сказочных цветов. Боже, как она вначале восхищалась их «бальными танцами», пока одно очень грациозное создание, с античным именем Хризафора, не обожгло ей ладонь. Лишь после несчастного случая она узнала псевдоним этой красотки – морская крапива!
А как было бы чудесно пройтись вдвоем по набережной Сены, вбирая глазами и душой изысканность старинной архитектуры…
Разве можно в одиночестве любоваться ажурными очертаниями моста Искусств? Ведь это изощренная пытка – молча умирать от восторга, когда рядом нет человека, с которым хотелось бы его разделить.
А посидеть в кафе на Монпарнасе, где бывал Модильяни? Не в знаменитой «Ротонде», а в другом, поскромнее…
Сесть за столик друг против друга, заказать вино и, никуда не торопясь, потягивать его небольшими глотками, и обмениваться долгими взглядами, и говорить, говорить…
Впрочем, она была в Париже. К сожалению, зимой и без Олега. Он и слушать не стал о «мечте всей ее жизни», легко отпустил, мол, дыши парижским воздухом, сколько влезет, «меси городскую слякоть», а сам укатил с друзьями в Карелию, кажется, в Олонецкий район.
Хм… Замечательное слово – Олонец! Оно соскальзывает с языка как леденец. Кстати, неплохая рифма! Может, тряхнуть стариной – сочинить что-нибудь в духе романтизма? Помнится, в школе она лихо закручивала двустопным ямбом. Все эти бесчисленные сценарии, поздравления в стенгазетах…
Господи, какой наивной дурочкой она была! Все девчонки давно целовались с парнями, а кое-кто, Анжелка, к примеру, и запретного плода вкусить успели, а она над стишками корпела, вымучивая неподатливые рифмы.
В Испанию она тоже ездила без мужа. Опять же зимой, когда он охотился на волков.
До чего жестоки бывают мужчины! Убивать таких красавцев! Разве волк не родное дитя природы? Зверь живет в своем мире, где все подчинено закону выживания, а потому в ответе за стаю, за детенышей…
От этой мысли Дана напряглась, невольно перевела взгляд на портрет матери в хрустальной рамке, висевший в простенке между окнами, и тяжело вздохнула.
Мама-мамочка, так и не понянчилась с внуками! Ушла навеки, с тихой улыбкой на бескровных губах, прошелестев напоследок: «Внучку Женей назови, в честь бабушки».
Три года пролетело, как один день. Не дает бог детей… И заграницей на консультации побывала, своих корифеев почти всех обошла, и мужа уговорила анализы сдать – никакого толку. Остается ЭКО. Она запланировала эту процедуру на декабрь, после проведения осенних выставок.
Кофе остыл, пришлось подогревать. Включая кофеварку, Дана невольно залюбовалась живописным беспорядком обеденного стола.
По нему блуждал луч солнца. Преломленный колеблющейся от легкого ветерка шторой, он походил на речную волну, что лениво накатывает на песчаный берег. Золотистые тона предметов – кофейного сервиза, соломенной сухарницы, вазы с яблоками – обрели еще большую сочность и блеск. Центром этой жизнерадостной композиции был поджаренный ломоть с прозрачным слоем абрикосового джема.
Его розовато-оранжевый цвет что-то напоминает… Что-то очень близкое по времени… Ткань? Ну конечно же! Анжелкино шифоновое платье на вчерашней презентации. Оно выгодно подчеркивало ее смуглые атласные плечи и карие глаза.
Дана вздохнула, представив себя рядом с этой знойной красавицей. Бледнокожая, да еще в костюме из голубой ткани с эффектом линялости…
Да уж… Где была ее голова, когда выбирала наряд? А еще свято верит в комплименты, дескать, у вас, Дана Михайловна, прирожденный вкус. Дура!
Хотя… Показалось или в самом деле она перехватила Анжелкин завистливый взгляд во время парти? Нет, все же показалось. До того ли было подруге?
Анжела «клеила» какого-то «хемингуэистого» господина. Ее томные взоры вкупе с обольстительной улыбкой говорили сами за себя. Дане был известен и набор фраз, используемых Анжелой для «охмуряжа». В нем сочетались три безотказные вещи: впечатления от выставки (с видом знатока), шокирующие комплименты собеседнику и утонченные жалобы на женское одиночество.
Похоже, что и в этот раз усилия подруги не пропали даром: на пресыщенной физиономии «Хемингуэя» появились заинтересованность и азарт любовника.
А она сама в это время болтала с Алешкой Липатовым. Бывший одноклассник говорил о школьных днях, смеялся, вспоминая самое «прикольное», а на прощание неожиданно выдал: «Ты и в школе была красавицей, но сейчас – супер!»
Ах, Алешка! До сих пор влюблен. Но ее не трогают липатовские признания. Его чувства не волновали и в юности.
Юность…
Дана поежилась, в который раз переживая события школьных дней, подаривших ей первую любовь – безответное, с привкусом горечи, сумасшедшее, незабываемое чувство.
В девятом классе, как это бывает, неожиданно и оттого весьма эффектно, под пристальными взорами учеников, к ним заявился новенький, Валерка Киселев, и с ходу покорил всех девчонок. Да что там девчонок! Молодые учительницы краснели и отводили взгляд, вызывая Киселева к доске. Анжелка, не долго думая, дала новенькому характеристику: помесь ангела, демона и снежного барса. На немой вопрос Даны подруга хмыкнула: «А сама не видишь? Кудри ангела, глаза барса и демоническая улыбка».
Наверное, с этого момента все и началось. На переменах Дана судорожно искала в толпе красивое Валеркино лицо, обрамленное пепельными кудрями, и всякий раз, встретившись с ним мимолетным взглядом, замирала, вспыхивала нежным румянцем, нервно дергала за руку Анжелку, бормоча что-то несвязное, глупое…
Увы! «Ангелоподобный демон» увлекся Москалевой, невзрачной зубрилой и отличницей. Правда, невзрачной ее видели только они с Анжелкой, так как Москалева не признавала косметику и повсюду ходила с лицом цвета замороженной трески. Но, если честно, у этой хладнокровной рыбы были явные преимущества – правильные черты на тонком бесстрастном лице и балетные ноги.
Но много ли стоят эти совершенства, если в глазах сквозит высокомерие, а улыбка, как редкое явление природы, больше удивляет, чем радует.
«Красота без щербинки все равно что небо без единого облачка – однообразна и утомительна», – высказался однажды Илья Васильевич, ее любимый учитель по основам мировой культуры. Дана соглашалась с ним, но в глубине души мечтала о невозможном – стать похожей на Москалеву. Подсознательно подражая сопернице, она даже пробовала изменить походку, но Анжелка заметила и высмеяла эти жалкие потуги.
Ну почему ей так не повезло? Колдунья-природа наградила ее носом матери, в то время как у отца был профиль римского легионера, причем чистокровного римлянина, а не какого-нибудь наемника из захолустья.
«Курносик», «Задира из Задорина» (родной город матери) и еще десяток милых кличек придумал отец для главной достопримечательности своей жены. Родители не скрывали любви, проявляя ее во всем, даже в ссорах. И ушли один за другим – сердце отца не вынесло вечной разлуки.
Вздернутый носик Даны, материнское наследие, часто был предметом шуток Олега. «И что я в тебе нашел? – спрашивал муж в постели, повернувшись набок и разглядывая ее лицо сквозь лукавый прищур голубых глаз. – Нос матрешки, глаза – горошки». Она воспринимала его слова как прелюдию любовной игры, впрочем, так оно и было, и все же в памяти копились мужнины оценки ее внешности, особенно те, что ранили, пусть и не больно, но все же…
Внезапно перед глазами предстал Париж. Тем промозглым январским вечером она случайно попала в небольшое кафе. Ее проводили к столику у колонны, накрытому клетчатой скатертью, и юноша-гарсон, типичный южанин с берегов Гаронны, склонился перед ней, предлагая карту вин. О том, что парень – с юга, красноречиво говорила его внешность: черные маслянистые кудри, забранные в пучок, горбоносый профиль, вычурная, словно у виньетки, линия чувственного рта и слегка выдвинутый вперед подбородок с мужественной ямкой посередине.
Нельзя столь открыто рассматривать мужчин, но она не могла оторваться. Таких красавцев она видела на картинах мастеров Ренессанса и не предполагала, что когда-нибудь один из них воплотится в официанта парижского бистро и будет прислуживать ей с пленительной улыбкой на вишневых губах.
Когда он подошел к ее столику и понял, что перед ним русская, выражение лица моментально изменилось, как показалось Дане, стало хитровато-двусмысленным. Парень явно соблазнял ее – строил глазки, говорил вкрадчивым грудным голосом, жестикулировал, демонстрируя великолепной формы руки, даже «нечаянно» прикоснулся к ее плечу, правда, тут же рассыпался в извинениях.
В мужчинах ей всегда претило откровенное кокетство, говорившее о недалекости ума, но в этот раз ее женское начало бунтовало. Пока пила кофе и ела свежий круассан, не ощущая вкуса ни того, ни другого, ловила себя на крамольных мыслях.
Нет, ее не манила перспектива интрижки. Она не способна на скоропалительную связь… Но были задеты чувственные струны, о которых раньше она не подозревала. Что это? Сексуальный голод? Чувство неудовлетворенности таится в глубине ее души и однажды прорвется необузданной страстью к какому-нибудь сексапильному мужчине?
Фу, какой вздор!
Почему она вспомнила тот далекий парижский вечер и стройного гарсона? Что за извивы мыслей? Зачем в такое утро забивать голову всякой чепухой? Лучше проанализировать вчерашнюю презентацию.
Итак, все было «на достаточно высоком уровне», как выразилась Миронова из департамента культуры…
Господи, какая скука! То ли дело Преснин! Увидел главное – своеобразие стиля Мечникова – и вдохновенно, по-преснински витиевато и многословно, но по сути очень точно, открыл присутствующим смысл и художественную ценность полотен.
И вновь ей вспомнился Алешкин взгляд, пронзительно-нежный, с искоркой надежды. Надежды на что? На то, что она ради него разойдется с мужем? Абсурд! Даже если предположить невозможное – Олег бросит ее – с Липатовым у нее нет будущего. Ну не испытывает она к нему ничего, кроме чувства признательности. Да и на кой ему эта паршивая признательность?
И все же ей льстит Алешкина преданность. Столько лет быть госпожой его сердца! Не каждая похвастает такой пленительно-сладкой властью…
Нет, так нельзя! Нашла, чем хвалиться! Разбитым сердцем одноклассника! Надо бы встретиться и поговорить по душам. Чтобы не надеялся. Пусть освободится, стряхнет с себя эту паутину…
Боже, что она несет? Сравнить любовь с паутиной может или дура, или циничная стерва.
Решено! Она поговорит с ним. А что если прочесть ему стихотворение Друниной? Как там? «Не встречайтесь с первою любовью…».
Наморщив лоб в попытке вспомнить продолжение строфы, Дана с минуту сидела на диване, а затем с гримасой досады вскочила и устремилась в кабинет, к книжным полкам. Томик Друниной она листала с такой поспешностью, словно потерянные секунды стоили ей жизни. Отыскав нужное стихотворение, пробежала его глазами, захлопнула книгу и уже наизусть прошептала знакомое четверостишие, делая паузы и осмысливая каждое слово:
Не встречайтесь с первою любовью, Пусть она останется такой — Острым счастьем, или острой болью, Или песней, смолкшей за рекой…Музыкальный сигнал мобильника застал ее в состоянии эйфории.
– Привет! – раздался в трубке низкий голос Анжелы. – Выспалась после вчерашнего?
– Привет, – рассеянно ответила Дана, явно не разделяя воинственного энтузиазма подруги.
– Чем занимаешься?
– Стихи вспоминаю, – честно призналась Дана.
– Стихи? Для новой презентации?
– Нет, для себя.
– Однако куда вас занесло! Чьи стихи-то?
– Друниной.
– Друниной? У-у, и впрямь занесло. В махровый соцреализм… Погоди! Это у нее: «По улице Горького, что за походка»?
– Да. Только я не про походку, а… Впрочем, какая разница?
– Кстати, насчет походки… Как бы тебе помягче сформулировать? Короче, у этой фифы походка тоже скользящая. Как под парусом лодка. Кажется, такое сравнение у Друниной?
– Какой фифы? О ком ты?
– Видела я твоего Олеженьку в ресторане, в компании из шести человек. Три пары. Он, естественно, тоже в паре. С девицей лет семнадцати, модельной внешности. И походка – обалденная!
– Когда?! Где ты его видела?! Почему ты говоришь об этом только сейчас и мимоходом? То есть, если бы я не вспомнила Друнину, то и разговора бы об этом не было?!
– Дана, успокойся! Все не так! Я давно хотела рассказать…
– Давно?!
– Погоди ты, господи! Не перебивай! Дай, я все тебе объясню…
– Когда?
– Что «когда»?
– Не притворяйся идиоткой. Когда это было?
– Неделю назад. В «Атлантиде». Но я просто не хотела портить твою презентацию. Пойми…
Дана поспешно отключила мобильник и отшвырнула его словно змею, с гримасой страха и омерзения. Внутри себя она ощущала не то обжигающий холод, не то закипающую лаву. Ее блуждающий взгляд упал на томик стихов, и тень саркастической улыбки тронула бледные губы.
Оказывается, она до сих пор не изменилась. Все та же дурочка. Читать стихи, как «утонченную» мораль, человеку, которому причиняешь душевные страдания, это ли не глупо? Сто раз глупо, пошло, дико!
* * *
Жемчужно-кремовый «Опель» Дана припарковала небрежно, даже как-то хулигански бесшабашно. Раньше на подобную выходку она бы ни за что не отважилась, потому что любила свою «жемчужинку» как ребенка. Но в последнее время ее жизнь изменилась. Теперь многое выводило ее из равновесия. В самом невинном она искала тайный умысел. В каждой фразе мужа читала скрытый подтекст.
Свое раздражение она вымещала на вещах мужа или его подарках. Вот и «Опель» был презентом к ее дню рождения. В отношениях же с Олегом она прятала свои чувства под маской усталости, под разными предлогами уходила от разговоров и супружеских обязанностей. Впрочем, он и не настаивал. Ссылаясь на заевшую текучку, возвращался с работы позднее обычного и сразу после ужина ложился спать.
Даже не взглянув на задний бампер – не помялся ли о мусорный контейнер при резком заднем ходе, Дана нервно включила сигнализацию и направилась к высокому крыльцу офисного здания.
Вывеска в вестибюле подсказала ей, что детективное агентство находится на третьем этаже, в офисе под номером 333. Оно так и называлось «Три тройки».
Юная секретарша оторвалась от дисплея компьютера и, профессионально улыбнулась:
– Директор ждет вас, проходите!
– Добрый день! – поднялся из кресла седовласый мужчина с офицерской выправкой. – Меня зовут Иван Андреевич. Присаживайтесь. Слушаю вас внимательно.
Своим богатым воображением Дана моментально нарисовала Ивана Андреевича в военной форме, выполняющего серьезную боевую задачу, и ей стало стыдно. Явиться к чужому человеку, да еще бывшему офицеру, со своей бабской просьбой…
– Извините, Дана Михайловна, – улыбнулся директор, – по телефону вы говорили о семейных проблемах?
– Да, – сдавленно подтвердила она, не решаясь озвучить причину своего визита.
– У нас работают профессионалы, – не без гордости заявил представитель частного сыска и скромно добавил: – Один из них – перед вами. Итак, чем мы можем помочь?
– Мне надо убедиться… То есть я хочу проверить… Короче, мой муж…
Она чувствовала, что сейчас расплачется. Еще мгновение, и нос захлюпает, потекут слезы, а вместе с ними тушь. Позор! Не хватало, чтобы ее утешали как школьницу, вытирая сопли и отпаивая валерьянкой. Собрав в кулак всю волю, она прямо посмотрела в глаза собеседнику. Тот, как ни странно, не спешил доставать из кармана наглаженный платок, а по-прежнему, не выказывая никаких эмоций, терпеливо ждал.
– Мой муж мне изменяет! – выпалила она громче, чем требовало приличие. – Вот! Как видите, перед вами обыкновенная мещанка! Обманутая жена, которая узнает об измене в последнюю очередь. По всем законам жанра! Анекдот, да и только!
Выдав тираду, она вдруг опомнилась, увидела себя со стороны и ужаснулась. Что о ней подумает этот седовласый военный? Зачем она приперлась? Бежать отсюда, и немедленно!
Слишком порывистое движение, с которым она вскочила с кожаного офисного стула, вызвало неожиданный резонанс. Стул с нарастающей скоростью покатился назад и ударился о журнальный столик. От сильного толчка графин на столике опрокинулся, и по паркету разлилась лужа воды.
Эта сценка произошла в одно мгновение ока, а потому вызвала шок у обоих собеседников. В кабинет заглянула испуганная секретарша.
– Что произошло, Иван Андреич? Помощь не нужна?
– Помощь? – переспросил директор, постепенно приходя в себя. – Да-да, конечно! Неля, вы тут приберите, пожалуйста, а мы перейдем в другой кабинет. Там свободно?
– Ага, свободно.
– Вот и прекрасно. Пойдемте, Дана Михайловна! Мы все обсудим: как нам быть в такой ситуации, что предпринять? А ты, Неля, организуй чай.
Их беседа длилась не менее часа. Дана выложила все, что накопилось в душе: обиды, подозрения, сомнения. Отеческое внимание, с каким директор слушал и задавал вопросы, успокоило и одновременно вселило уверенность, что она сделала правильный выбор, обратившись в это агентство.
– Вот что сделаем, – перешел к деловому тону Иван Андреевич. – Завтра в девять утра вас будет ждать наш сотрудник, в кафе «Марсель». Это на углу Лермонтова и…
– Шостаковича. Знаю.
– Вот и прекрасно. Рассказывать ему все заново нет необходимости. Он задаст несколько вопросов, а потом приступит к своим обязанностям. Каждую неделю мы будем представлять отчет о проделанной работе. Ну как, подходит вам такой план?
– Вполне.
– Замечательно. А теперь остались формальности – подписать договор об оказании услуг. Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет!
По дороге к дому Дана прислушивалась к своей совести, но не почувствовала ни одного укола. Ободренная сознанием своей правоты, как человек, сбросивший с души тяжелый камень, она впорхнула в квартиру с бешеным желанием приступить к работе над сценарием новой презентации.
Но к вечеру ее порыв иссяк, уступив место тоскливому ожиданию. Она ждала Олега, то и дело бросая тревожные взгляды на часы. Не выдержав, позвонила ему на сотовый. Ответа не последовало. Окончательно изведя себя самыми нелепыми предположениями, она выпила снотворное и уснула тяжелым сном, будто в черную дыру провалилась.
Из забытья Дану вывел богатырский храп. Открыв глаза, она увидела мужа, спящего на противоположной стороне их широкой кровати, с раскинутыми ногами, в рубашке, но без брюк. В комнате сильно пахло коньяком.
«Где он так напился?» – проворчала Дана, морщась от ядовитых алкогольных паров.
Пошатываясь и зевая, она босиком прошлепала в гостиную, чтобы выключить горевший там свет.
Возле дивана валялся пиджак. Дана наклонилась за ним, продолжая ворчать: «Надо же так налакаться!» Вдруг что-то кольнуло ее внутри. Пока еще неосознанно она втянула в себя воздух и почуяла благоухание модных в этом сезоне духов.
Чужой и нахальный аромат! Запах соперницы! Он проникал в поры, душил, отравлял сознание. Как дыхание смерти, как зловещее предвестие беды.
* * *
«Марсель» представлял собой нечто среднее между купеческим особняком в мавританском стиле и французским шале. В иное время подобная эклектика вызвала бы у Даны ироническую усмешку, но этим утром ей было не до смеха. Поднявшись, как и было условлено, на открытую деревянную веранду с резной балюстрадой, она осмотрелась.
В дальнем углу, за небольшим столиком сидел мужчина и в упор смотрел на нее из-под густых черных бровей. Заметив ее встречный взгляд, приподнялся, делая приглашающий жест рукой. Словно решаясь на прыжок с парашютом, она глубоко вздохнула и устремилась в сторону незнакомца, чувствуя удары сердца у самого горла.
– Здравствуйте, – поздоровался мужчина и отодвинул стул, помогая ей устроиться за столом.
– Вы из «Трех троек»? – не отвечая на приветствие, строго спросила она.
– Из них, – без тени улыбки подтвердил мужчина и тоже сел за стол, напротив Даны. – Я уже заказал кофе. Не возражаете?
– Нет. Давайте поскорее перейдем к делу, – сухо попросила Дана, почти приказала, не позволяя тем самым своему визави отвлекаться на излишние условности.
– Дело превыше всего, – согласно кивнул агент и достал из кармана записную книжку.
– Вы будете записывать за мной?
– Да, кое-что. Но пусть вас это не беспокоит – у меня особый шифр.
– А-а. Я уж было усомнилась в вашем профессионализме.
– А вы наслышаны о частном сыске?
– Не так чтобы очень… Но про конспирацию знает каждый ребенок.
– Конспирацию я постараюсь соблюдать. Так же как и конфиденциальность.
Ее пристальный взгляд агент выдержал спокойно. Ни одна жилка не дрогнула на довольно приятном, хотя и простоватом, по ее мнению, лице. Как специалиста она охарактеризовала его тоже не очень лестно: «Старательный службист со средними возможностями и таким же IQ. Посмотрим, на что он способен. Впрочем, не стоит ждать от середнячка блестящих результатов».
– Ваше имя я знаю, – между тем сообщил «середнячок», открывая свою записную книжку. – Поэтому позвольте представиться: Леонид Владимирович Брусника.
– Брусника? – невольно улыбнулась Дана.
– Да. Такая вот редкая фамилия. У нас в Сибири целая деревня Брусники. В смысле, однофамильцев и родственников с этой фамилией.
– А-а, понятно. Скажите, Леонид Владимирович, а вы специалист по адюльтерам?
– То есть?
– Ну, я имею в виду, ваш профиль в агентстве – семейные конфликты?
– А-а, вот вы о чем… Нет, почему же! Я агент широкого профиля. Универсал. Дана Михайловна, я планирую выполнить поставленную задачу в течение недели, максимум десяти дней. От вас потребуется оперативная, т. е. своевременная и точная информация. Связь мобильная и явочная. В этом же кафе. Договорились?
– Угу. А какую информацию вы ждете от меня?
– Например, где находится по вашим сведениям муж: дома или на работе, во что он одет, ну и так далее, смотря по обстановке.
– Понятно.
Официантка принесла заказ, и они на какое-то время замолчали, осторожно прихлебывая из чашек горячий напиток. Шум улицы, не слишком оживленной в этом районе, не отвлекал от беседы, не мешал думать и наслаждаться ароматом кофе.
– Я бы хотел уточнить кое-что, – сказал Брусника и кашлянул.
– Пожалуйста.
– Какими вы видите наши результаты? Вас устроит лишь имя, адрес и социальное положение любовницы вашего мужа или вам надо знать больше?
– Хм, даже не знаю…
Дана порозовела, опустила глаза, расстегнула сумочку, лежащую на столе, зачем-то вынула из нее пудреницу.
– Например, мы могли бы установить и другие связи, – пришел на помощь агент, заметив ее замешательство.
– Другие? – эхом повторила Дана. – Я не понимаю…
– Кхм! Ну я имею в виду неформальные отношения вашего супруга. Круг его друзей, приятелей, простите, собутыльников… Например, тех, с кем он бывает на охоте.
– А-а, поняла. Да, конечно. Было бы интересно узнать, с кем он убивает невинных зверей.
– И что, много трофеев добыл Олег Петрович?
– Одного медведя и несколько волков. Зайцы не в счет.
– Да-а, жалко косолапого. Если не шатун, не людоед, то пусть бы еще побегал, порадовался жизни.
– А вы в своей деревне разве не охотились?
– Дед охотник был, и рыболов заядлый. А мы с отцом – городские жители. Так, в отпуске, разве что, побалуешься с удочкой, отсидишь пару зорек…
– А я ни разу не была. Наверное, хорошо на берегу ранним утром, красиво?
– Красиво, – улыбнулся сыщик, – но если комарье да мошка одолеют, то под москитной сеткой уже не до пейзажа. Извините, а вы в какой галерее директор?
– В «Новом веке».
– А-а, это напротив драмтеатра?
– Да. Вы там бывали?
– Как сказать? Был пару раз, но все неудачно.
– То есть?
– На абстракцию нарывался. Мне реализм как-то ближе. Вот есть, например, в городе такой художник – Мечников. Его картины мне понятны. Есть в них правда и чувство настоящее, не надуманное, не фэнтези какое-нибудь. Это ничего, что я так разоткровенничался? Мои топорные суждения, наверное, режут слух?
– Отчего же? Мечников и мой любимый художник. Хотите, познакомлю?
– С Мечниковым?!
Наивное, почти детское выражение его лица, в котором смешались одновременно изумление, восторг и недоверие, так насмешили Дану, что она расхохоталась. А Брусника смутился и рассердился. Но, скорее, на самого себя.
– Вы извините, – отсмеявшись, попросила Дана. – У меня нервы в последнее время не в порядке. То смеюсь, то плачу…
– Гм, ничего. Бывает.
– А с Мечниковым я вас познакомлю. Как только представится случай. Если хотите, пришлю приглашение на открытие очередной выставки. Виктор Ильич наверняка будет.
– Да как-то неловко, – замялся Брусника.
– Не выдумывайте! – отмахнулась Дана. – Художники – народ демократичный. Кстати, его может заинтересовать ваша внешность. Не приходилось позировать?
– Не-ет.
– У вас типаж положительного героя, «рабочей косточки».
– Передовика производства?
– Вот-вот! Только антураж теперь другой. Не мартены и токарные станки, а инопланетные миры, роботы и прочее…
– Фэнтези? – подсказал Брусника.
– Ага, – снова рассмеялась Дана.
– Значит, токарные станки для вас только антураж?
– Не ловите меня на слове. Ведь речь идет о живописи. А вас это задело?
– Ну как сказать… Отец у меня токарь шестого разряда. Шестьдесят лет ему, пенсионер, но до сих пор работает, начальство уговорило. Молодым не интересно пахать у станка, все в торговлю да в бизнес подались…
– Или в сыщики.
– М-да, это вы верно заметили. Мой путь в агентство был не прост…
– Тернист и извилист?
– Ха-ха-ха! А я вас другой поначалу представил.
– И мое первое впечатление обманчиво.
– Да? Интересно, каким я вам показался? Наверное, тугодумом? Но с большими амбициями.
– Почти угадали. А теперь ваша очередь. Только честно!
– Хм! Не обидитесь?
– Постараюсь.
– Нет, все же воздержусь. Все-таки я на службе, а вы моя клиентка. Служебный этикет, знаете ли.
– Какой скукой повеяло… Ну ладно, не буду отвлекать вас от дел. Если больше нет вопросов, я пойду.
– Минутку, Дана Михайловна! А по поводу Мечникова вы серьезно?
– Что «серьезно»?
– Ну, можете показать мне его?
– Ха-ха-ха! Какой вы… смешной! Он что, шимпанзе в зоопарке, чтобы на него смотреть? Я же сказала, что познакомлю. Кстати, вы можете убедиться, насколько твердо я держу слово. До сих пор еще никто не упрекнул меня в обратном. До свиданья, господин Брусника!
– Всего доброго!
* * *
Итак, она следит за собственным мужем. Импульсом, толкнувшим ее на радикальные шаги, была необузданная ревность. Сообщение Анжелы вызвало шок, ни с чем не сравнимое ощущение сильного ожога.
«Вот тебе еще одна Хризафора! Такая же наглая и бессердечная, – пришло к Дане удачное сравнение. – Откуда они берутся, эти ненасытные твари?»
Как остра боль ужаленного ревностью сердца! И чем унять ее? Неужели только время – единственный целитель?
Тем не менее, по прошествии нескольких дней Дана нашла аргументы, в какой-то степени оправдывающие мужа. Разумеется, измену простить очень трудно. Но если подойти здраво…
Именно здраво и по-своему остроумно рассуждает на эту тему Анжела: «Мужик ближе к природе. Его дремучие инстинкты во много раз сильнее. Он не властен над ними, а если сопротивляется, то ослабевает и начинает чахнуть, постепенно превращаясь в неврастеника».
Боже, как просто обсуждать чужие проблемы! Дана с легкой душой выслушивала любовные истории подруги, не жалела советов и даже находила смешные стороны в ее неудачных романах. А столкнувшись с собственной бедой, растерялась так, что утратила чувство не только юмора, но времени и пространства.
Нет, Олег не похож на Анжелкиных любовников: разведенных неудачников или женатых «мажоров», отдыхающих от семейной жизни. Во-первых, он умен и успешен. Не каждому доверят такую ответственную должность. И если та вечеринка в «Атлантиде» не приснилась Анжеле, и Олег действительно был в компании «фифы со скользящей походкой», то объяснить это просто. Он очень устает на работе. Задерганному службой чиновнику лучше отдохнуть не в скучной обстановке дома, а «оторваться» в шумной попойке с хорошенькими секретаршами. Олег не предатель. Просто он…
Из-за набежавших слез она не видела дорогу – пришлось свернуть на обочину. Руки, обхватившие руль, дрожали. На душе было так паршиво, что хотелось выть. По-волчьи. Ха! Вот она и сроднилась с любезными сердцу зверями. Вот уж воистину: накаркала себе судьбу.
Достав из сумочки носовой платок, она промокнула глаза.
Куда ехать? К себе, в галерею? Но сегодня там никакой работы. Встречу со скульптором наметила на завтра. Домой? Нет, куда угодно, только не в квартиру, где вид мужниных вещей причиняет невыносимые муки, а звонкая пустота огромных комнат усиливает чувство одиночества. Позвонить Анжелке? Она, конечно же, занята. Ее ресторанчик хоть и невелик, но хлопот с ним выше крыши. Да и как не хлопотать, когда кругом жуткая конкуренция?
И все же ей необходимо услышать низкий, с хрипотцой, родной голос подруги. Пусть даже это будет ругань, типа: не отрывайте меня по пустякам, когда обсуждается меню с главным поваром!
– Алло, Анжела? Я не вовремя? – как можно спокойнее спросила Дана, но голос все же дрогнул.
– Данюша? Ты откуда?
– Домой еду. А ты что делаешь?
– Водку дегустирую.
– Неплохо. А заодно и селедку?
– Ха-ха-ха! Если бы! У меня не тот случай. Поставщик решил за мой счет разжиться, «паленку» подсунул. Но не ту напал, поганец! Составим акт по всей форме, и пусть выкручивается. А ты чего звонишь-то?
– Да так, поговорить…
– О чем? Что-то экстренное?
– Нет, ничего такого. Просто я… Мне…
И вновь ее подвел голос – завибрировал на высокой ноте. Еще немного и она зарыдает прямо в Анжелкино ухо.
– Данюш, я все понимаю, – произнесла Анжела, убавив громкость своего прокуренного контральто. – Вот что! Подъезжай ко мне! Я буду ждать. Хорошо?
– Угу.
– Ну давай! А я пока стол накрою.
Через полчаса они сидели в тесном кабинетике Анжелы, за столом, сервированном с ресторанным шиком. Сама хозяйка уплетала фирменный борщ с мясными пирожками, а Дана, остановив задумчивый взгляд на изящной солонке, машинально водила ложкой по дну тарелки.
– Дан! Ты чего? – не выдержала Анжела. – Тебе не нравится наша кухня? Между прочим, к нам ходят из-за борща. Он у нас как домашний – душистый да наваристый…
– Аппетита нет. Я и дома мало ем.
Анжела заерзала, покусывая губы и бросая короткие взгляды на подругу, наконец, решилась на трудные слова:
– Слушай, прости меня, а? Я ведь по ночам плохо сплю, переживаю. Ну зачем, спрашивается, растрепала про Олега? Кто тянул за язык? Ну подумаешь, сбля… пардон, сплоховал мужик, поддался сиюминутной слабости. С кем не бывает? Вон у моих бывших ширинка никогда не застегивалась. На любую суку реагировали, как барометр на бурю. И ничего. Прощала. Если бы не спивались, то, наверное, и не выгоняла бы совсем. А ты!
– Что «я»?
– А ты замужем за таким классным мужиком. Внешность, положение, брутальность – все при нем! Да за таким бабы толпами должны бегать, и это – нормально. Понимаешь? Нор-маль-но!
– А он?
– Он? А что «он»? И он – не мумия Тутанхамона, а живой человек.
– К чему ты клонишь, не пойму? Все кругом, значит, нормальные, одна я с дурдома сбежала? Видите ли сверхъестественного захотела – верности от мужа!
– Ну я не знаю, как еще тебя успокоить, как вернуть в прежнее состояние?
– Прежней я уже не буду, так что не трать слов, не надо.
– Но ты же сама…
– Прости, я зря, наверное, приехала. От работы тебя оторвала…
– Да ладно. Работа не убежит. Скажи, а о чем это вы с Липатовым так мило болтали? Школу вспоминали? Между прочим, Алешка понтово выглядит: фирменный прикид, стрижечка… Прям, мальчик с обложки «Максим». И когда он такой стиль выработал? В школе ботаником был, непроходимым. Помнишь, как мы прикалывались над ним?
– Дуры мы с тобой. Непроходимые. Разве в прикиде дело?
Может, потому нам и не везет с мужиками, что не понимаем их? Подгоняем под свою схему, глупую, банальную, а они не подгоняются. Мозгов нам не хватает, чтобы строить отношения…
– Батюшки, какая глубокая философия! Значит, мы дуры, а они умные, а потому имеют право ходить налево. И когда ты дошла до таких умозаключений? После того как петух жареный клюнул?
– Не злись! Ну что ты разошлась? Если подумать, то ты сама же себе противоречишь. Вспомни-ка свою любимую теорию о господстве мужских инстинктов. Нам, производным от ребра Адама, остается лишь подчиняться своему господину. Кстати, что у тебя с седобородым господином, которому ты так тонко улыбалась?
– Заметила?
– Трудно не заметить. И что? Отношения стремительно развиваются?
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю тебя.
Поджав губы и неопределенно хмыкнув, Анжела выхватила из пачки сигарету и закурила. Дана молчала, устремив взгляд в окно.
Там, на заднем дворе ресторана, который смыкался с двором жилого дома, две девчушки играли в «классики». У одной, тоненькой и рыжеволосой, дела шли удачно, а ее толстой подружке явно не везло. Она покрикивала на рыженькую, сердито дула губы и ревниво, исподлобья следила за ее ловкими прыжками.
Глядя на их игру, Дана почему-то вспомнила урок физкультуры в восьмом классе.
Стояли погожие майские дни, и занятия проводились на спортивной площадке. Сдавали зачет по прыжкам в длину. Ошалевшие от весны и предвкушения каникул ученики не скрывали эмоций – девчонки неистово визжали, мальчишки вопили прорезавшимися басами. Разумеется, шло негласное соревнование за самый высокий результат. Физруку помогала Анжела, как лучшая спортсменка класса. Она следила за тем, чтобы ученик не заступал за опорную планку.
На третьей попытке Дана прыгнула дальше всех девчонок, но Анжела подняла красный флажок, означавший, что произошел заступ. Начался спор: одни кричали, что Анжела ошиблась, другие поддерживали ее. В результате физрук принял сторону своей помощницы.
Почему ей вспомнился этот давнишний случай? Какая может быть параллель между этими девчушками и их восьмым «А», сдававшим зачет по прыжкам?
Голос Анжелы вернул ее в сегодняшнюю жизнь:
– Дан, мне еще в налоговую надо. Давай поговорим в другой раз?
– Что? А-а, поняла. Ладно, я пойду. Знаешь, о чем я сейчас вспомнила? Ни за что не угадаешь. Нашу прекрасную жизнь в восьмом классе.
– В восьмом? Почему именно в восьмом?
– Не знаю. Мне пришло в голову, что мы с тобой соперничали.
– И в чем же?
– Во многом.
– Ну, например.
– Например, кто круче оденется на дискотеку. Помнишь мои бледно-голубые джинсы? По-моему, тебе такие же хотелось. Но ты фыркнула, мол, это не фирма, а китайский ширпотреб. Прямо при парнях из «бэ» класса. Среди них был Валерка Киселев…
– Ну еще бы! Сам Валерка Киселев! Мне и пошутить уже нельзя, если рядом парни из «бэ» класса. Еще обвини меня в том, что он Москалеву выбрал, а не тебя!
– Ни в чем я тебя не обвиняю. Просто… Со временем многое видится по-другому. Ну я пошла. Звони!
* * *
На улице моросило, и Анжела вынула из сумки зонтик, яркий, как цветок анютиных глазок. Она любила все яркое, контрастное. В этом она существенно отличалась от Даны, любительницы приглушенных и мягких тонов. Впрочем, их взгляды на жизнь разнились так сильно, что иногда возникал вопрос: откуда взялась и на чем держится их дружба?
Маршрут в налоговую пролегал по дорогам, забитым километровыми пробками, приходилось подолгу сидеть в машине без движения, оттого, наверное, мысли Анжелы текли полноводной рекой, плавно сменяя одна другую.
С ума сойти! Не прошло и двадцати лет, как этой вареной курице пришла догадка – они, оказывается, были соперницами! Ха! Да они и сейчас конкурентки, просто эта принцесса на горошине ни о чем не подозревает.
Так устроен мир: женщины терпят своих подруг, но с одним условием – планка успешности последних не должна взлетать до полной недосягаемости. А у Снежковой эта чертова планка постоянно зашкаливает.
Ну чем, спрашивается, она хуже Данки? И фигура, и лицо, и ум – все при ней! И даже по многим параметрам у нее явные преимущества. Например, шелковистая, с ровным загаром кожа всегда была предметом завистливых Данкиных вздохов. Или густые, прямые от природы волосы! Разве сравнишь их со старомодными, жидкими завитушками Снежковой?
А ее матрешкин нос! Это же смехота! Вот у нее, Анжелы, правильный, с легкой горбинкой, придающей лицу особый шарм, настоящий классический нос.
И так во всем. Красивый разлет бровей, длинные ресницы, изящная форма ушей и еще куча достоинств принадлежит ей, а не этой изнеженной Белоснежке. Хм! Снежкова – изнеженная Белоснежка! Ха-ха-ха! Улет! Надо бы поделиться этим перлом с Эдуардом.
Анжела тяжело вздохнула и резко утопила педаль газа, отчего машина рванула с места в карьер, едва не став виновником аварии. А мысли уже поменяли русло.
Эдуард! И этот туда же! Сволочь! После бурной ночи, в которую она вложила все свое искусство обольщения, этот осетр не первой свежести, потягивая утренний кофе, как бы мимоходом спросил: «Он ее муж?» «Ты о ком?» – не поняла она. «Ну, тот высокий шатен, что не отходил от твоей подруги на презентации».
Отрицательный ответ только подогрел нездоровый интерес «осетра». Ему, видите ли, понадобилась полная справка из биографии Снежковой. Гад! Все они на одну колодку. Стоит только ей познакомиться с каким-нибудь приличным мужиком, как он сходу начинает интересоваться Данкой. А та как будто ничего не замечает. Смотрит отрешенным взглядом, становясь похожей на Мишель Пфайфер из «Одного прекрасного дня». Притом не присваивает чужой образ, не кокетничает, а тупо пялится куда-то вдаль, думая о своих идиотских выставках.
Свернув с оживленного шоссе в боковую улицу, Анжела облегченно перевела дыхание и уже спокойно, не боясь врезаться в автомобиль, едущий впереди, предалась воспоминаниям детства.
Ох, и поиздевалась над ней Данка! Эти блеклые шифоновые платьица, в которых она походила на порхающих мотыльков, эти фирменные джинсы цвета лесной фиалки, эти пуховички, подчеркивающие хрупкость ее фигурки! Ведь ничего особенного в ее нарядах не было. Некоторые из их класса одевались в сто раз круче, но на подруге одежда выглядела фантастическим облачением героев из «Властелина колец».
До чего же горькую пилюлю пришлось проглотить ей, Анжеле, тем незабываемым весенним вечером! Старшеклассники собирались на дискотеку. Замирая от счастливого предчувствия, она стояла в новеньких черных «левайсах», плотно облегавших стройные бедра. Ей хотелось, чтобы все по достоинству оценили ее прикид, а Дана осталась бы серой мышкой в тени блистающей подруги. Но главным, ради кого она так картинно стояла на школьном крыльце, был Валерка Киселев.
Да, да, да! Валерка Киселев! Тот самый, по которому сохла Данка. Ей, дуре, и невдомек было, что ее лучшая подруга тоже имеет право любить, причем не какого-нибудь замухрышку Ивантеева, а лучшего в школе парня, красавца и чемпиона по карате, автора самых прикольных шуток в КВНе, обладателя бархатного взгляда и неповторимой улыбки.
Ослепшая от своей любви, эта Белоснежка и предположить не могла, что ее подружка плачет по ночам, мучаясь от безответного и одновременно невысказанного, превратившегося в болезненную тайну чувства.
Ах, сколько раз она пыталась поговорить с Данкой, чтобы раскрылась, наконец, эта проклятая тайна, чтобы подруга не изводила ее своими ненужными и ранящими сильнее ножа откровениями! Но та не понимала ее пространных намеков, ничего не слышала, ни о чем не догадывалась.
Итак, она дождалась Данкиного появления в школьном дворе. Эх, лучше бы вовсе не было никакой дискотеки, и этого одуряющего аромата молодой листвы, и нетерпеливого ожидания чуда!
Как ни в чем ни бывало Дана прошествовала к крыльцу, где толпились однокашники. Изумительные голубые джинсы со стразами, идеально сидевшие на ее тонкой фигуре, превратили обыкновенную школьницу в супермодель. Мальчишки, среди которых был и Валерка, проводили ее восхищенными взглядами. Ошарашенная новым обликом подруги, Анжела растеряно молчала, но после вопроса Вики Сорокиной, мол, где это Снежкова отоварилась клевой «фирмой», вдруг отпустила злую шутку про китайский «фенол».
Странно, почему Данке припомнился именно восьмой класс? Ведь случай с джинсами произошел в девятом…
В школе Дана не раз повторяла, что будущая профессия должна быть в радость, что нужно заниматься только теми вещами, которые тебе интересны. И… без труда поступила в Репинку, на искусствоведческий, именно туда, о чем мечтала. В то время как ей, Анжеле, пришлось мириться с учебой в задрипанном торговом колледже.
Ей везло во всем. И замуж за Олега Снежкова, выгодного жениха, пошла без лишних хлопот. Встречались пару месяцев, а потом бац! и пышная свадьба, путешествие по трем океанам, переезд в роскошные апартаменты.
Дальше, как говорится, больше. Муж подарил ей просторное помещение под галерею, оборудовал по последнему слову хай-тека, и вскоре пошла нескончаемая череда выставок, бьеннале, вернисажей…
За какие-то три года Дана Михайловна Снежкова сделала себе имя, мелькающее на страницах прессы с назойливостью осенней мухи.
Знаток современного искусства.
Талантливый менеджер.
Муза городской богемы.
Да уж, Преснин не жалеет слов для своей любимицы. Не она ли сама заказывает ему статьи? С ее деньгами любого журналюгу можно купить. Вдобавок ко всему Липатов с пламенными взглядами! Мало богатого и красивого мужа, так ей придворных воздыхателей подавай. Королева. Светская львица. Центровая тусовщица, черт бы ее побрал! Ну ничего. Пора и горького хлебнуть, госпожа Снежкова! Хватит одним шоколадом со сливками объедаться.
Анжела злорадно усмехнулась, вызвав в памяти печальное лицо подруги.
Но это только начало, дорогая Даночка! Что-то еще приготовила тебе судьба на десерт? И вовсе не сладкое, к которому ты привыкла, а горько-соленый коктейль из слез и сердечных мук.
* * *
– Вазу поставим в нишу. Ей необходимо искусственное освещение. И лучше снизу. Марья Сергеевна, пригласите, пожалуйста, электрика. Пусть проведет дополнительную проводку. Так. Пошли дальше. Что у нас тут? «Девочка с собакой»? Мне кажется, что пластика фигур только выиграет от солнечного света. Да и пространственная среда расширится. У окна ей и место. Семен! Будьте добры, передвиньте тумбу с девочкой влево, ближе к окну! Да-да! Осторожнее, пожалуйста! Вот так. Спасибо!
– Дана Михайловна! Из десятой школы пришли. Классный руководитель говорит, что им обещали экскурсию. Сегодня, в двенадцать.
– Кто обещал? Илона?
– Скорей всего. Но она со вчерашнего дня в отпуске.
– Хм! Рассеянность Илоны уже притча во языцех. Хорошо, я сама проведу беседу. Марья Сергеевна, займитесь расстановкой экспонатов. Все остальное – без изменений, по утвержденному плану.
Дана спустилась в вестибюль, просторное помещение со стеклянной фасадной стеной. От толпы школьников отделилась молоденькая учительница и устремилась ей навстречу.
– Здравствуйте, моя фамилия Дичкова, – возбужденно затараторила она. – Мы договорились с Илоной Гавриловной, что она проведет экскурсию по современной живописи. И что получается? Я отпрашиваюсь у завуча, собираю ребят… А у вас тут…
– Успокойтесь, – мягко осадила разгоряченную женщину Дана, – все в порядке. Илона Гавриловна в отпуске, и беседу проведу я сама. Меня зовут Дана Михайловна, а вас, простите?
– Ксения Федоровна, – моргая длинными ресницами, пролепетала учительница.
– Прекрасно! Пойдемте на второй этаж, в наш «зеленый» зал. Там вы ознакомитесь с экспозицией, а я постараюсь сделать небольшие комментарии.
– Почему «небольшие»? – опять возмутилась Ксения Федоровна. – Нам обещали развернутую лекцию…
– Боюсь, что «развернутой лекцией» я навсегда отпугну детей от подобных мероприятий, – улыбнулась Дана и, повернувшись к ученикам, повысила голос: – Ребята, идемте наверх! Только у нас не принято шуметь, договорились?
Целый час она водила по залу группу, рассказывая историю каждой картины, в паузах позволяя ребятам хорошенько рассмотреть все детали и обсудить увиденное.
Дана была в родной стихии. Своей природной страстью к искусству она могла делиться бесконечно, до самозабвения. Но сегодня что-то мешало. Что-то совершенно неуместное и докучливое. Окинув группу внимательным взглядом, она наткнулась на большие глаза темноволосого парня, стоявшего немного в стороне. Он смотрел в упор, не мигая. Его поза – скрещенные на груди руки, приподнятый подбородок, независимость – подсказывала ей, что парень не из группы, а сам по себе. Да и явно старше остальных. Кто он такой?
Поймав себя на этой мысли, Дана рассердилась. Какое ей дело до смазливого акселерата? Ишь, распустил хвост! И чего он так уставился? Кажется, с ее стороны – никаких авансов. Только этого не хватало! Им лишь палец протяни, всю руку оттяпают. Знает она современных школяров…
Отвечая на очередной вопрос Ксении Федоровны, Дана не удержалась и посмотрела в сторону незнакомца. Он стоял возле изображения обнаженной нимфы и с пристальным вниманием рассматривал картину.
Внезапно он повернул голову и перехватил взгляд Даны. На его полных губах мелькнула улыбка. Но не самодовольная, чего подспудно ожидала Дана и потому была готова к отражению любой наглой выходки, а добрая и бесхитростная. Это-то и смутило ее, вышибло из равновесия. Она уже контролировала каждое свое движение, стараясь больше не встречаться с этими огромными влажными глазами, выражение которых вроде бы ни о чем не говорило, но заставляло ненужно волноваться.
– А что значит «передача состояния»? – услышала Дана тонкий девичий голосок.
– Состояния природы? – переспросила она, поворачиваясь на голос.
Стройная прелестница с глазами юной лани, в белом свитерке и обтягивающих джинсах, ждала ответа. Остальные заинтересованно притихли, ведь вопрос прозвучал не от «подкованного» учителя, а из своей среды, тем более от первой красавицы класса.
– Ну что ж. Постараюсь проиллюстрировать свой ответ. Давайте подойдем к тому пейзажу. Он называется «Бабье лето». Видите, какой яркий солнечный день изобразил художник? Но заметьте, его не перепутаешь с июньским или августовским. Ведь так? И дело не только в желто-красной гамме листвы. Здесь все говорит о наступившем сентябре: и небо, и тени, и едва уловимая дымка в глубине чащи, и сам воздух. А теперь посмотрите в окно. Не кажется вам, что именно такое состояние передал автор этой картины?
Толкаясь и перебрасываясь шутливыми репликами, школьники подошли к большому окну галереи. Возле Даны оказался молодой незнакомец. Он встал так близко, что тонкий запах одеколона «Лакост» слегка закружил ее голову. Такой реакции она не ожидала от себя, а потому вновь рассердилась. Эта эмоция выразилась в резкой форме: Дана повернулась, обожгла незнакомца гневным взглядом и отошла к противоположной стороне окна.
– Что вы видите перед собой? – задала она вопрос взвинченным тоном.
– Листопад в сквере, – первой отреагировала девочка-лань.
– Высокое прозрачное небо. Ведь так? – подсказала нетерпеливая Ксения Федоровна.
– «…весь день стоит как бы хрустальный и лучезарны вечера», – неожиданно продекламировал незнакомец.
Дане все же пришлось посмотреть на него, как и всем остальным в зале. А брюнет как ни в чем ни бывало обозревал окрестность, раскинувшуюся за окном.
– Что ж. Вы правы. Тютчев очень точно передал состояние первоначальной осени, – выдавила из себя Дана и быстро задала новый вопрос: – Ребята, а теперь подумайте, что испытывает человек «бабьим летом»? Каково его настроение?
До нее не сразу дошел смысл фразы, брошенной одним из юнцов. Лишь хихиканье девчонок, с жадным любопытством прилипших к окну, заставило Дану проявить интерес к происходящему на улице.
– Глянь, Серега! «Кекс» в «Мерине» испытывает состояние кайфа, – толкая товарища в бок, ухмылялся модно стриженый паренек.
– Точняк! – сдержанно согласился Серега, бросая говорящие взгляды на «лань». – Тебе бы такую тачку, да Машку в придачу…
На перекрестке горел красный свет светофора. В длинной колонне, замершей в ожидании зеленого сигнала, Дана сразу узнала машину мужа. Черный «Мерседес» стоял самым первым. Его водитель и пассажирка целовались. Дана не разглядела ее лица, запомнились лишь длинные рыжие волосы и узкая кисть, цепко ухватившая мужское плечо. Плечо Олега.
Словно в угаре Дана закончила экскурсию, рассеянно попрощалась с учениками, даже смогла улыбнуться Ксении Федоровне, долго благодарившей за «познавательную» беседу, а потом на ватных ногах добрела до своего кабинета и упала ничком на диван.
Слез не было. Мыслей тоже. Только пустота и холод в сиротливо застывшей душе.
* * *
– А я вас ждал, – услышала она приятный мужской голос.
Оглянувшись, Дана вновь почувствовала поражающую силу темных глаз незнакомца. Что ему надо? Ей сейчас не до игр в знакомства, тем более с таким юнцом.
– Вот что, юноша! Мне плевать, кого вы ждали. Ясно? Отстаньте от меня! Идите своей дорогой!
– Зачем вы так? – растерянно протянул парень. – Я хотел лишь сказать…
– Что сказать? – смягчилась Дана, не ожидавшая простодушной искренности от этого красавчика.
А он и вправду был неотразим. Под сентябрьским солнцем блестели роскошные каштановые кудри, оттеняя точеные скулы и сильную шею. Стройная фигура античного бога и выразительные глаза, которые прямо-таки искрились! Золотисто-карие, в обрамлении черных, по-девичьи длинных и пушистых ресниц. Их глубокий, ласковый взгляд привораживал, волновал, томил.
Такие глаза не лгут, подумалось ей некстати.
– Я не случайно оказался в галерее, – торопливо объяснял незнакомец. – Дело в том, что у меня задание… Задание руководителя нашего курса. Вы, конечно же, знаете его. Да его все знают… Короче, мне надо подготовить этюд на тему «Вернисаж». Вот я и решил, так сказать, слиться с натурой… Ну, вы понимаете?
– Понимаю, – улыбнулась Дана, невольно отмечая обаятельную улыбку парня. – Будем знакомы. Дана Михайловна.
– Арсений, – ответил парень и зачем-то протянул правую руку.
Ей ничего не оставалось, как ответить на рукопожатие. Ее маленькая кисть утонула в большой теплой руке Арсения, а он не торопился разжимать ладонь, словно хотел согреть своим теплом зябкую малокровную плоть молодой женщины.
– Итак, вы студент театрального института. И хотели получить профессиональную помощь? – высвободив руку, перешла она на деловой тон.
– Нет! То есть да, конечно! Но я бы не хотел мешать вашей работе. Можно мне просто присутствовать на ваших экскурсиях?
– Конечно. Как можно мешать моей работе, если она в этом и заключается? Я объясняю – люди смотрят и слушают.
– Да. Разумеется, – задумчиво подтвердил Арсений, скользя рассеянным взглядом по прохожим, и вдруг посмотрел в ее глаза своим особенным, «завораживающим» взглядом: – Дана… Дана Михайловна! Вы только выслушайте сначала, а потом уж… Короче, выводы потом, хорошо? Я должен сказать… Прямо здесь и сейчас. Иначе… Все теряет смысл… Все бессмысленно, понимаете? Эта улица, листья эти…
– Я что-то не пойму, – недоверчиво улыбнулась Дана. – Вы что, какой-то этюд сейчас разыгрываете? А я как подопытный кролик? Ускользающая натура, с которой вам надо «слиться»?
– Нет! Не перебивайте, прошу вас! – горячо возразил Арсений, сделав шаг вперед и нависнув над хрупкой Даной всей громадой рослой фигуры. – К черту эти этюды! Пусть они идут… Лесом! Вместе с институтом! Я все брошу к чертям собачьим! Невозможно жить, учиться, творить, если душа в капкане. Я как пес на привязи. Поймите!
– Арсений! Или как вас там? Вы бредите? – рассердилась Дана. – Немедленно оставьте меня в покое! Или я позову полицию.
– Что? Полицию? – рассеянно переспросил Арсений. – Боюсь, что полиция не поможет. Никто, кроме вас, не поможет. Слышите, Дана?
– Михайловна! И прошу больше не фамильярничать!
– Боже мой, какая вы смешная… девчонка! Ну хорошо, не буду «фамильярничать». Неужели мизерная разница в возрасте – серьезная преграда? Это же такие пустяки, Дана! Извиняюсь. Михайловна.
– Скажите, что вам надо от меня? – как можно спокойнее сказала Дана, в душе проклиная себя за уступчивость.
– От вас?
Он молча смотрел на Дану, как бы изучая ее лицо, жадно поглощая взглядом каждую деталь по очереди: губы, нос, лоб, глаза. Остановившись на ее глазах, Арсений улыбнулся:
– Ничего не надо, только измените выражение глаз, прошу вас! Ведь вы другая! Я знаю! Я это видел! Буквально час назад вы смотрели как леонардовская мадонна! Что случилось за это время? Вас будто подменили!
– Хм. А ведь вы не врете. Чувствуется театральная школа. И жесты, и монолог – все отрепетировано. На твердую четверку. Поздравляю.
– Значит, высокий слог не для вас? – сузил глаза Арсений. – Вам ближе хамский сленг? Неужели я ошибся? Вы такая же отвязная телка, как мои однокурсницы? Вино, секс, сигареты – незатейливый набор их «ценностей». Хотя, нет, не то! Ваш образ – эмансипированная карьеристка, сухарь в гламурной упаковке. Ни души, ни сердца! Как же я ошибся! Прощайте!
– Постойте! – повелительно окликнула его Дана, уверенная, что последняя «реплика» была рассчитана на пущий эффект.
Но Арсений не обернулся. Он уже скрылся в толпе, а Дана еще чего-то ждала. Наконец до нее дошло, что он не шутил. Сорвавшись с места, словно спринтер, она побежала, нимало не заботясь о том, как выглядит со стороны.
Добежав до перекрестка, Дана поняла, что упустила его из виду, потеряла, быть может, насовсем. Она вертела головой, всматриваясь в людской поток, но высокой фигуры с кудрявой каштановой шевелюрой нигде не было.
Переведя дыхание, она повернула в обратную сторону. В голове отчетливо звучал приятный баритон Арсения: «Ни души, ни сердца!» Вот, оказывается, какая она в глазах мужчин. Неудивительно, что муж нашел утешение на стороне. Кому нужен «сухарь в гламурной обертке»?
Внезапная усталость навалилась бетонной стеной. Стрессы, пережитые в течение каких-то двух часов, настолько опустошили ее, что хотелось только одного, лечь и уснуть, не просыпаясь долго-долго, быть может, никогда.
Мелодия из мобильника отвлекла ее от фатальных мыслей.
– Добрый день! – бодро прозвучал голос Брусники. – Нам надо срочно встретиться. Вы не возражаете?
– Я очень устала, – плаксиво пожаловалась Дана и тяжело вздохнула.
– А где вы сейчас?
– Возле галереи.
– Так это в квартале от меня! – обрадовался этому факту, словно новогоднему подарку, Брусника. – Знаете что? Подождите меня пять минут, хорошо? Я мигом!
Она хотела возразить, но связь оборвалась. Очевидно, детектив уже мчался на встречу. Вздохнув еще раз, Дана побрела к скверу, что располагался напротив здания галереи. Там стояли скамейки, а именно это обстоятельство было самым важным для нее в этот момент.
* * *
Они устроились в ближайшем кафе, в полутемном, но уютном зале. Брусника заказал кофе и бутылку испанского вина. Дана безучастно смотрела в окно, пока шла суета с заказом, а детектив бросал на нее пристальные взгляды, не решаясь начать деловой разговор.
– Дана Михайловна, – наконец заговорил Брусника, кашлянув и поерзав на стуле, – боюсь, моя информация будет из разряда «клубнички».
– А? Клубнички? – очнулась Дана, переведя взгляд на мужчину. – Мне уже все равно, Леонид Владимирович. Клубничка, земляничка… Да хоть брусничка! Ой, извините!
– Ничего. Кхм! – снова кашлянул детектив. – Дело в том, Дана Михайловна…
– Вот что. Давайте без отчеств? Нам ведь не сто лет в обед, чтобы отчествами козырять? Я просто Дана, а вы – Леонид, идет?
– Кхм! Идет.
– Ну и какую ягоду вы заготовили для меня, Леонид? – осведомилась Дана, отпив из бокала почти половину.
– Всю неделю я не выпускал из виду вашего мужа, – почти официально докладывал Брусника. – Мною установлен ряд лиц, с которыми Олег Петрович вступал… кхм!.. в контакт.
Эта фраза далась бывалому детективу нелегко. Он полез в карман за платком, а затем долго промокал испарину, выступившую на лбу.
Дане надоела эта «прелюдия», да и усталость давала о себе знать. Хотелось поскорей домой, в постель, в ставшее привычным одиночество.
– Леонид, не тяните кота за хвост, прошу вас! – взмолилась она, залпом допив терпкое вино. – Лучше наполните мой бокал и закругляйтесь со своим отчетом. Что там за «секретные материалы»? Думаю, что ничего сенсационного. Я сама видела его «контакты», не далее, чем пару часов назад.
– Да? Не скажете, с кем?
– Отчего же? Скажу. С длинноволосой шатенкой. В его «Мерседесе».
– Это Лора Рынкина. Фотомодель, восемнадцати лет от роду.
– Рынкина, значит, – равнодушно кивнула Дана и сделала изрядный глоток пьянящего напитка. – И где он ее откопал? Эту Рынкину! На рынке? Ха-ха-ха!
Брусника натянуто улыбнулся и, снова прочистив горло, приступил к главному:
– Дана, это хорошо, что вы немного расслабились, потому что версия, которую я сейчас озвучу…
– Лёня! Вы прекратите это садо-мазо, в конце концов! Сколько можно отрезать по кусочку? Вы же причиняете мне боль!
– Хорошо, рубану одним махом. Три вечера подряд ваш муж имел встречи с особами мужского пола. В лесополосе, за кольцевой дорогой. Контакты происходили в автомобиле «Мерседес» черного цвета. Протяженность встреч от десяти до пятнадцати минут. После чего контактеры садились в свои авто и уезжали в сторону города.
– Ну и что? Почему эти факты показались вам подозрительными? Причем настолько, что вы так долго ходили вокруг да около?
– То есть как? А что… А вам… Так вы полагаете, что это нормально?
– А что тут ненормального?
– Погодите, Дана Михайловна! Но ведь это были молодые парни. Очень смазливой, я бы сказал, наружности…
– Ах, вот вы куда клоните! Так это что получается? Мой муж… Господи, а я не сразу… Ужас! Нет, это уж ни в какие ворота! Не может быть! Я не верю!!!
– Тише, Дана, прошу вас! На нас оглядываются. Давайте лучше я провожу вас. Официант!
Леонид усадил захмелевшую клиентку в свой «Форд», а затем на предельной скорости погнал автомобиль по вечернему городу. Всю дорогу они не обмолвились и парой слов. Когда остановились возле подъезда, Дана попросила детектива проводить ее до двери квартиры, а в лифте внезапно разрыдалась на его груди.
– Леня, простите меня, – хлюпая носом, бормотала она. – Я никогда… Это впервые… Сегодня просто жуткий день…
– Ничего. Бывает, – невозмутимо успокаивал Брусника, помогая даме выйти из лифта. – Давайте ключи, я открою. А то мало ли…
– Вы зайдете? У меня потрясающий джем из абрикосов. Мы выпьем чаю… Или хотите шотландского виски? Или…
– Нам только виски сейчас не хватает. Представляю физиономию вашего мужа, когда он застукает нас: оба вдрызг, с джемом на ушах.
– Ха-ха-ха! Почему на ушах? Это у Маркеса, в «Сто лет…» есть такая сцена. Читали? Оба партнера голые, вымазанные абрикосовым джемом…
– Нет. Нам такой вариант не подходит. Я не любитель сладкого. Вы ложитесь баиньки, а я поехал домой. Счастливо!
– Счастливо?! Вы оставляете меня абсолютно одну в этом склепе, где все напоминает моего порочного мужа, и при этом желаете мне счастья? Вы иезуит. Инквизитор. Садист!
– Спасибо и на этом. Спокойно ночи, Дана Михайловна!
– Постойте! Что мне теперь делать? Как жить с таким грузом? Ведь у меня в голове не укладывается, что мой муж… Как это… Боже, я это слово ни разу не произносила вслух, только читала в каких-нибудь журналах…
– Какое слово? Би…
Дана слишком проворно для ее состояния накрыла рот Брусники ладонью.
– Тш-ш! Что вы разбибикались в моем доме? – прикрикнула она. – Не смейте так называть моего мужа! Слышите? Я не верю! Я никогда и ничему не верю, пока не убедюсь… Тьфу ты! Не удостоверюсь сама! Вам это понятно?
– Вполне. Прощайте!
– Стойте!
Она вдруг прислонилась к стене прихожей, в которой происходил этот нелепый диалог, и начала медленно сползать вниз. Очевидно, последняя тирада отняла у бедной женщины остаток сил. Леонид подхватил ее у самого пола, осторожно поставил на ноги и ласково, как ребенку, предложил:
– Пойдемте в комнату.
– Угу, – только и смогла ответить она.
Он довел ее до кровати, уложил, снял обувь, накрыл одеялом.
– Спите, а я захлопну дверь. У мужа, надеюсь, есть ключи?
– У него все есть. Кроме совести. Леня, поцелуйте меня!
– Но… Это как бы…
– Что? Слабо? Или вы тоже не натурал?
– Почему? В этом вопросе я безнадежный ретроград. Но целоваться с женщиной, которая меня не любит, не намерен.
– Вот как? А вы… Вы могли бы полюбить такую, как я?
– Почему вас это интересует?
– Мне кажется, что я ущербна. И недостойна мужской любви. Вот и вы побрезговали мной…
– А сами вы не пробовали любить?
– То есть?
– У меня сложилось впечатление, что сами вы ни разу по-настоящему не любили. И не любите. От этого все ваши беды. Простите уж меня за жестокость, но иногда она эффективнее льстивого вранья.
– Да, это холодный душ. Я даже протрезвела. Уходите, я хочу спать. Спасибо за услугу.
Она отвернулась и затихла. Брусника выключил свет и на цыпочках покинул квартиру.
* * *
Олег наконец-то ушел, и Дана могла спокойно встать и заняться своими делами. Все это время, пока он собирался на работу, она притворялась спящей. Ей невмоготу было разговаривать с мужем, тем более готовить ему завтрак.
Несмотря на вчерашний хмель, сильно ударивший в голову, она все помнила. Сногсшибательная новость о муже отошла на второй план, уступив пальму первенства откровениям Брусники по поводу ее холодности. «Вы никого и никогда не любили. И не любите. От этого все ваши беды». Эта фраза так крепко засела в ней, что ни о чем другом она не могла думать.
Как робот, Дана двигалась по квартире: умывалась, варила кофе, а в голове рефреном стучало одно и то же – не любила и не любите, не любила и не любите… К этой фразе вдруг прилепилась еще одна, от Арсения: «Ни души, ни сердца».
Так вот она какая! Холодная, бессердечная, бездушная стерва!
Неудивительно, что даже Брусника отказал ей в такой малости – поцеловать на сон грядущий.
А почему собственно «даже Брусника»? Чем он не вышел для нее? Простоват, как ей почудилось вначале? Оказалось, не так уж и прост господин Брусника. Какой урок она получила от обыкновенного деревенского парня! Выходит, что все ее прежние представления о людях гроша ломаного не стоят? Да что там «о людях»! О себе, родимой, пора призадуматься. Понять, что она есть в этом мире, какова ее настоящая цена, и не слишком ли она завышена?
Из задумчивости ее вывел звонок Брусники. Леонид как ни в чем ни бывало поздоровался и заговорил о новой выставке:
– Вы обещали показать Мечникова. Смею ли я надеяться на такое чудо?
– Опять вы отнесли бедолагу-художника к отряду приматов? Ладно, шучу. Выставка завтра, так что приглашаю ровно к шести. Сможете?
– Конечно! Брошу все дела…
– Кстати, по поводу дел… Я бы хотела сама убедиться в том, что мой муж… Короче, лучше один раз увидеть. Вы понимаете?
– Безусловно. Но это не так легко, как может казаться непрофессионалу.
– Ничего, я преодолею любые трудности. Слишком многое поставлено на карту.
– Хорошо, послезавтра я возьму вас с собой. Одеться лучше во что-нибудь спортивное, неброское.
– Мы что, по-пластунски поползем?
– А вы зря смеетесь.
– Мне, как ни странно, не до смеха.
– Извините. Но детективу многое надо уметь. В том числе и по-пластунски ползать. Как у вас с физподготовкой?
– У меня первый разряд по легкой атлетике.
– Ого! Никогда бы не подумал.
– Сомнительный комплимент.
– Простите. Такие уж у меня манеры. Деревенские. Это неистребимо.
– Ладно, прощаю. И прощаюсь. До завтра!
Отключив трубку, Дана ощутила эмоциональный подъем. Разговор с детективом поднял настроение. Ей захотелось двигаться, работать, общаться с людьми.
Наскоро позавтракав, она помчалась в галерею. Марья Сергеевна, конечно, опытный сотрудник, но не мешает самой, лично, проверить готовую к показу экспозицию и внести, если потребуется, последние поправки.
На середине пути Дана неожиданно свернула с маршрута и поехала в квартал модных бутиков. Вскоре она входила в знакомую дверь дорогого магазина, где бывала регулярно, но не часто, а как правило, перед каким-нибудь особым случаем. Предстоящая презентация к таким случаям не относилась, была «текущим моментом», но сейчас Дана преследовала иную цель – срочно поменять имидж. Все равно как, лишь бы расстаться с прежним, скучным и унылым, как небо в этот серенький день.
– Добрый день, Дана Михайловна! – радушно встретила ее сама хозяйка бутика. – Вы очень вовремя. Я только из Италии, с новой коллекцией. Присаживайтесь, мы сейчас!
Товар еще не успели распаковать. Продавец, пухлая блондиночка, суетливо вскрывала пакеты и коробки, а хозяйка раскладывала вещи на стеклянный прилавок.
– Вот, прошу вас. Выбирайте.
– Увы, ни одна вещь не подходит.
– Но… – обескураженная хозяйка бутика впервые за свою практику не нашла нужных слов.
– Здесь все серое и черное, а мне бы что-нибудь яркое. Оранжевое, например.
– Оран… Оранжевое?!
Чтобы вывести несчастную женщину из ступора, Дана торопливо пояснила:
– Понимаете, пригласили на бал-маскарад. Безусловно, рядиться в карнавальный костюм я не буду, но и белой вороной не хотелось бы выглядеть…
– А-а, поняла! – обрадовалась хозяйка и с таинственным видом убежала в подсобное помещение.
Через пять минут она вернулась с охапкой одежды такой радужной расцветки, что у Даны зарябило в глазах. Она мужественно вошла в примерочную и первым делом прикинула на себя короткий пиджак кораллового оттенка. Проворная продавщица подобрала к нему аксессуары: шарф, перчатки и даже широкополую шляпу из шоколадного велюра.
– По-моему, очень элегантно, – не совсем уверенно прокомментировала хозяйка.
– Супер! – безапелляционно заявила блондинка и добавила: – Трендово! Все просто лягут!
– Рядом обувной бутик, Дана Михайловна, – не давая передышки покупательнице, зачастила хозяйка. – Я видела там бесподобные замшевые туфли на скрытой платформе. Как раз под цвет шляпы.
– А может, все это слишком кричаще… – пошла на попятную Дана, но ее перебили жаркими аргументами о «европейском шике и неотразимости», и ей пришлось согласиться.
В комплект к пиджаку Дане всучили еще несколько вещей: пару блузок: розовую и цвета фуксии, белые брюки и узкую бордовую юбку.
Заполнив багажник покупками, она поехала на работу с чувством обновления. «Заявлюсь на презентацию, как новый пятак. Неотразимая в своем европейском шике», – посмеивалась она, испытывая при этом неясное беспокойство.
* * *
Анжела поправила прическу и критически оглядела себя в большом зеркале фойе.
Собственное отражение ей понравилось: высокая красавица в элегантном костюме из бронзовой парчи и супермодных ботильонах. Ни дать ни взять – Дженнифер Гарнер. Даже, местами стройнее.
Жаль, что этого никто должным образом не оценит. Эдуард уже весь в ожидании. Вон как зыркает по сторонам своими подслеповатыми глазками! Не дай бог, пропустит важный момент – явление народу главного украшения презентации, снежной королевы по имени Дана.
Фи! На что там смотреть? Фигура подростка – ущипнуть не за что. Вместо нормального платья опять напялит какой-нибудь сверхдорогой, но тусклый трэш, даже шарфик для разнообразия не накинет! И где только откапывает такое тряпье?
Ах, да! Как же она забыла? Тот костюмчик цвета линялых занавесок, кажется, приобретен в «Галерее Лафайет», о чем подруга не преминула похвастать.
Боже, сколько сил потрачено на ее эстетическое перевоспитание! Всю впустую! Это уже диагноз…
Мысли Анжелы резко оборвались, смешались, а глаза расширились в неподдельном изумлении – по лестнице спускалась Дана в совершенно немыслимом наряде: облегающий коралловый пиджак с баской, фиолетово-бордовая юбка-карандаш и свекольного оттенка шифоновый шарф в бирюзовых и бежевых разводах.
Шум в фойе затих. Взгляды гостей устремились на «главное украшение презентации».
Первым опомнился Эдуард. Не взирая на солидный вес и возраст, он резво кинулся к Дане, галантно поцеловал ручку и рассыпался в дифирамбах. Она улыбалась, стараясь скрыть неловкость.
Анжела даже скрипнула зубами – до чего органично выглядела подруга в новом образе! А легкое смущение, с каким она принимала комплименты, делало ее моложе и еще привлекательней.
Поблагодарив Эдуарда, Дана обратилась к гостям с приглашением подняться на второй этаж, в «сиреневый» зал, где все было готово к открытию выставки.
Сдержанно переговариваясь, гости заполняли зал, дизайн которого был решен в нежно-лиловой гамме. Началось ознакомление с произведениями скульптора Рогожина. Сам автор принимал бесчисленные поздравления и выглядел именинником.
Ждали появления Преснина, чтобы начать презентацию. Взглянув в очередной раз на входную дверь, Дана почувствовала, как тело обожгло горячей волной.
В широком проеме двери стоял Арсений и озабоченно всматривался в снующих по залу людей. Вот его взгляд на секунду остановился на Дане и по инерции заскользил дальше, очевидно, ее колоритный костюм сбивал с толку, но через мгновение он вернулся обратно, и озабоченное выражение сменилось удивлением, удивление – восторгом.
Парень явно любовался ею. Казалось, еще немного, и восхищение, разлитое в его карих глазах, брызнет по залу золотым фейерверком.
Дана переполошилась. У столь откровенной сценки могли быть случайные свидетели. Не хватало, чтобы ее уличили в мезальянсе с этим мальчишкой! Круто повернувшись, она устремилась к группе людей, среди которых маячила долговязая фигура Мечникова.
– Виктор Ильич! – слегка запыхавшись, окликнула она художника. – Извините, можно вас на минутку?
– Весь внимание, – пробасил он, сдержанно улыбнувшись.
– Я по поводу вашей выставки… – на ходу придумывала Дана.
– Да? Что-то поменялось?
– Нет… То есть да, немного… Мне тут пришла идея… Э-э… А что если изменить характер презентаций? Всем прискучила слащавость атмосферы, в которой автора расхваливают до небес. Гораздо интереснее, когда разговор, так сказать… М-м… Обострен спором, разными точками зрения… Другими словами, нужна дискуссия, полемика! Как вы думаете?
– И вы решили разругать Мечникова? Для почина, так сказать, – снова улыбнулся художник, однако его синие глаза оставались серьезны.
– Нет, что вы! Зачем ругать? Здоровая критика всегда хороший стимул… Для формирования свежего взгляда… На привычное, ставшее рутиной… Ну вы понимаете меня?
– Понимаю. Видимо, той «нездоровой» критики, что обрушилась на меня в прошлом году, вам мало. Что ж, не хочу навязываться. Если мои картины вам кажутся рутиной, стоит подумать о другой территории для выставки. Извините, спешу откланяться. Жена из отпуска прилетает, надо встретить. Всех благ!
С натянутой улыбкой Дана смотрела вслед уходящему Мечникову, испытывая чувство стыда. Словно ее, пьяную и голую, заставили танцевать на площади при всем честном народе.
– Дана! – низкий голос Анжелы не сразу проник в ее сознание.
– А? – Дана с трудом сфокусировала взгляд на подруге.
– Потрясающе выглядишь! – рот Анжелы змеился в плохо скрытой завистливой улыбке. – Что на тебя нашло, снегурочка ты наша?! Откуда эти южные мотивы?
– Южные? – не поняла Дана. – Ты о чем?
– О твоем прикиде. Консультировалась у новомодного стилиста? Не откроешь секрет, что за птица?
– Птица? Феникс, разумеется. Пришли другие времена, подруга! Снегурочка растаяла. Трансформировалась в знойную искусительницу. Усекла?
– Более-менее, – с кислым видом протянула Анжела. – И кто же она, твоя первая жертва?
– Увидишь, – загадочно парировала Дана, внутренне изумляясь фурору, произведенному всего лишь новым «павлиньим оперением».
С приходом Преснина обстановка оживилась. Бодрый и деятельный, искусствовед успевал все: отвечать на приветствия, спорить о новых тенденциях, давать меткие оценки выставленным работам. С хозяйкой галереи он обмолвился парой фраз: первая касалась ее «очаровательного вида», другая – вопроса о своей очереди для выступления. Вопрос был риторическим. Как обычно, последнее, самое веское слово оставалось за Пресниным.
– Дамы и господа! – слегка волнуясь, начала Дана. – Сегодня у нас большое событие – выставка известного скульптора, взыскательного мастера пластики…
Свою речь, образную, с должным пиететом к ваятелю, она подготовила заранее, но сегодняшние сюрпризы выбили ее из колеи, заставили несколько раз потерять смысловую нить и тем самым скомкать начало.
Предоставив слово чиновнице из областного правительства, Дана облегченно перевела дух. И как оказалось, рано. К ней подошел опоздавший Брусника и шепотом извинился. Она вдруг вспомнила, что обещала ему знакомство с Мечниковым. «Вы убедитесь, что я умею держать слово», – заявила она при первой встрече. Ужас, какая самонадеянная хвастунья!
– Леонид, сегодня не получится, – зашептала она в ответ. – Мечников уже ушел. Торопился в аэропорт. В другой раз, хорошо?
Брусника кивнул и, приблизившись к композиции с девочкой и ее собакой, приступил к осмотру выставки.
А события разворачивались. Краем глаза Дана заметила чье-то движение справа. Повернувшись в ту сторону, она натолкнулась на ревнивый взгляд Липатова. По всему было видно, что Алексею не по вкусу пришелся господин Брусника. Да и кому понравится атлетически сложенный соперник?
Впрочем, ей плевать на ревность Липатова! Других забот у нее нет, кроме как лизать раны на самолюбии однокашника? И вообще, пусть мысль о сопернике лишит его иллюзий, а с ее души упадет наконец камень вины. Ведь как ни крути, она виновница Алешкиных страданий.
– Дана! – слегка охрипшим голосом позвал «однокашник».
– Алеша? Здравствуй! – как можно теплее откликнулась она.
– Я говорил тебе об одном мероприятии? На той неделе. У меня защита кандидатской…
– Да? Поздравляю!
– Нет, я не о том… Хотя спасибо, конечно. Ты придешь? Я уже пригласил наших ребят…
– Куда, на защиту?
– Да, то есть, нет. На банкет. Ну, такой скромный междусобойчик… Полуфуршет…
– Полуфуршет? Заманчиво! – рассмеялась Дана. – Это здорово, что ты приглашаешь одноклассников! Стало быть, мы что-то значим в твоей судьбе. И наши фейсы тебе еще не обрыдли.
– Ну да, ты правильно понимаешь…
– Хорошо, Алешенька, я постараюсь.
– Спасибо, Дана. Я…
– Ой, извини, пожалуйста, мне надо кое-что обсудить вон с тем господином. Боюсь, другого случая не будет.
– Да, разумеется. Конечно…
Она упорхнула с внешней легкостью, но внутри шевельнулось что-то колючее. То были досада и знакомое чувство вины.
Неожиданное появление Олега мгновенно вытеснило все ее суетные переживания.
Вспыхнув, Дана медленно приблизилась к мужу. Он сдержанно улыбался, раскланиваясь со знакомыми, а ей казалось, что он избегает ее взгляда. Это больно задело, но все же она была рада, и даже благодарна ему, редкому гостю в ее галерее.
– Признаться, не ждала, – тихо обронила она.
– Ты не поверишь, но я и сам от себя не ожидал, – рассеянно оглядываясь, пробормотал Олег. – А народ здесь, я смотрю, самый VIPовый. И ректор консерватории, и главреж драмтеатра, и даже Улежев из «Новых технологий» со своей юной пассией…
– Надо же! Ты в курсе его интимной жизни?
– Гм, да это всем известно… ну, почти всем…
– Кроме его жены? – в упор разглядывая лицо мужа, спросила Дана.
– Ну это как водится, – хохотнул Олег и впервые посмотрел ей в глаза: – А что это на тебе? Ни разу не видел. Что-то оригинальное, не в твоем вкусе.
– Как раз в моем. Чтобы не выделяться, я мимикрирую, сливаюсь с внешней средой, то бишь с «сиреневым» залом.
– А-а, понятно, – равнодушно согласился муж.
Взгляд мужа вновь заскользил поверх ее головы – словно выискивал кого-то в толпе.
– Олег, ты останешься на фуршет? Мы бы вместе…
– Нет, что ты! У меня каждый час расписан. Сюда меня пригласил… Ты его не знаешь. Короче, один влиятельный мэн, из министерства финансов. Кстати, большой поклонник твоего Рогожина. Ну и… Сама понимаешь, дела делаются не только в офисах. Разговор продолжим в ресторане, в чисто мужской компании. Ты не обижайся, ладно? Обещаю, что на той неделе…
– Лучше не обещай, – сухо оборвала его Дана. – Мало ли, может, на той неделе у тебя возникнут дела в другом экзотическом месте. Скажем, в Атлантиде…
В глазах мужа метнулся испуг, но он быстро взял себя в руки. Кашлянув и для чего-то поправив галстук, он извинился и пошел к группе людей, обсуждавших скульптуру в стиле кантри.
А она не успела «переварить» разговор с мужем, как подошел Преснин и заговорил в манере старого аристократа:
– Любезнейшая Дана Михална, как никогда порадовали! Экспозиция размещена более чем грамотно, много выгодных ракурсов, дополнительное освещение весьма кстати. Но главное, подбор работ! Слава богу, он не приволок сюда своих исторических мастодонтов! Они бы все испортили. Это ваша заслуга?
– Да, пришлось применить дипломатию, а лучше сказать, женскую хитрость, – вымученно улыбалась Дана, нервы которой звенели уже в верхних регистрах.
– Женская хитрость – мощное оружие. К несчастью, ее применение в мирных целях столь же редко, сколь негусто на земле истинных талантов.
– А вы как всегда неподкупны.
– Стараюсь не выходить за рамки имиджа, – отшутился Преснин, но вполне серьезно добавил: – А выставка удалась. Есть композиции, цепляющие не только глаз, но и душу.
– Мне тоже многое нравится, – сдерживая радость, согласилась Дана. – Застывшая красота.
– Мыслящая красота! Сгусток высокой мысли, воплощенной в изящной, я бы сказал, сексуально раскрепощенной пластике.
– Как это модно сегодня – во всем видеть грустную улыбку Фрейда, – с лукавой ноткой произнесла Дана.
– Кажется, я ударился в банальности? Прошу прощения. А за выставку еще раз благодарю. К слову, здесь есть и шедевры. Мне пришла мысль: а не взяться ли за продвижение Рогожина в европейские пределы? Как вы на это смотрите?
– Положительно. И даже больше. У меня есть небольшие связи в Германии и Чехии. Могу выступить посредником.
– Вы изумительна женщина, Даночка! Простите за панибратство, но старику полагается снисхождение…
– Не прибедняйтесь! У стариков не бывает такого соблазнительного баритона и орлиного взгляда.
– Ха-ха-ха! Купили! Честное слово, купили! А еще называете меня неподкупным!
Их окружили любопытные посетители, раздались веселые реплики и вопросы, и Дана, воспользовавшись этим, отошла в сторону.
Ей показалось что-то знакомое в профиле девушки, разглядывающей «Девочку с собакой». Обойдя скульптурную группу с противоположной стороны, Дана украдкой взглянула на лицо молодой особы и вздрогнула. В ее галерее была та самая Рынкина!!!
Как она посмела? Какого черта заявилась на чужую территорию? Или… Боже! Неужели у них тут свидание? И сейчас они поедут в ресторан! Да-да, с ней, а не с финансовой «шишкой» он собрался на ужин! Каков подлец!
Эмоции переполняли Дану, захлестывали с головой, мешали свободно дышать и держаться в рамках приличия. Ноги подкашивались, руки дрожали, а на побледневшем лице отразилась такая мука, что наблюдавший за ней Алексей Липатов испугался, не сердечный ли это приступ?
Он бросился было на помощь, но его опередил другой, помоложе и попроворней.
Готовую упасть Дану подхватил за локоть подоспевший Арсений.
– Вам плохо? – шепнул он, чувствуя, как несчастная женщина почти повисла на его руке.
– Нет, все хорр… все хорр…
– Воды? Валидол? Врача? – скороговоркой перечислял парень, при этом закрывая Дану своей широкой спиной от посторонних взглядов.
– Н-нет. Все н-нормально, – с трудом вымолвила она, стуча зубами. – Лучше выйдем в холл.
На удачу, никто не заметил этого инцидента. Разве только Липатов был свидетелем странной сценки, но это был немой свидетель. Дальше молчаливой ревности дело не шло.
В холле Дане стало легче. Она отстранила руку своего спасителя, выпрямилась и сдержанно произнесла:
– Уже прошло. Это от духоты. У меня иногда бывают спазмы. Спасибо, я пойду в зал.
– Дана Михайловна, но на вас лица нет! Куда вы пойдете? Хотите, я провожу вас до дома?
– Господи, что вы несете? – рассердилась Дана. – Как я могу оставить своих гостей? Это же нелепо! Нет-нет, я должна довести презентацию до конца.
– Хорошо, я подожду вас.
– Не надо, Арсений! – твердо сказала она и пошла в зал.
На нее никто не обратил внимания, так как взоры людей были прикованы к Преснину. Его яркая вдохновенная речь бередила души и поражала умы. Впрочем, как и всегда.
* * *
Галерею Дана покинула последней. Попрощалась с ночным охранником и направилась к ожидавшему такси. Ее окликнули из открытого окна стоящего неподалеку «Форда». Это был Брусника.
– Что вы тут делаете? – спросила Дана, в душе радуясь, что не одинока в этот час.
– Вас караулю.
Он вышел из машины, сделал несколько шагов навстречу.
– В таком случае я отпущу такси.
– Постойте, я сам.
Они молча ехали по вечернему городу. В ней бродил сложный коктейль из ревности, ощущения отстраненности и, как ни странно, душевного комфорта. Ей казалось, что она не живет, а летит над жизнью, наблюдая со стороны, как живут и радуются всему земному другие. Мир, чуждый ее страданиям, где-то грохотал дальним громом, переливался вереницами огней, не задевая ее души, затаившейся, точно нежная улитка в своей раковине. Одновременно ее согревала мысль, что она нужна кому-то, о ней думают, ее ждут. Рядом с Брусникой было надежно и по-домашнему уютно.
Время от времени она гнала воспоминания о муже, пытаясь бороться с воображением, рисующим картинки одна несноснее другой: Олег и Рынкина то пьют на брудершафт, то обнимаются в танце под тягучие звуки ресторанной музыки…
Тряхнув головой, когда навязчивый образ этой пары вновь замаячил перед глазами, она повернулась к Бруснике:
– Странно.
– Что вы сказали? – не понял мужчина, бросив на нее короткий взгляд.
– Странно, что вы поджидали меня возле галереи.
Он неопределенно хмыкнул, не торопясь с объяснениями.
– Значит, я права, – выдохнула Дана. – Все это неспроста. Говорите же, в конце концов! Ужасно не люблю глупых недомолвок, когда ситуация ясна, как божий день! Вы их видели? Отвечайте!
– Да, – процедил детектив и, казалось, замолчал навсегда.
«Ну что за осел! – мысленно выругалась Дана. – Ему мнится, что он выполняет сверхсекретную миссию, и поэтому так молчалив и многозначителен».
Ощущение комфорта куда-то улетучилось. Минутой назад, терзаемая всего лишь подозрениями, хотя и вполне обоснованными, она еще держалась за соломинку последней надежды и по-прежнему чувствовала себя женщиной, способной внушать любовь и уважение. Теперь ее, словно выброшенную вещь, жизнь несла по течению. Внутри не было ни чувств, ни желаний. Их поглотила холодная пустота и мерзостное, похожее на прикосновение жабы, осознание униженного положения.
Они остановились возле подъезда Снежковых, и Леонид поинтересовался:
– Вас проводить?
– Зачем?
– Не понял.
– Что тут непонятного? – с трудом растягивая губы в подобие улыбки, тихо спросила она. – Мужчина провожает женщину с одной целью – обнять где-нибудь в лифте и поцеловать. Вы не годитесь для этой роли.
– Вы сегодня безжалостны. И все-таки я провожу вас.
Войдя в лифт, она отвернулась от своего провожатого и застыла в каменной неподвижности, точно скульптура из собственной галереи.
В холле горел приглушенный свет. Дана машинально переодевалась в домашние тапочки, взгляд ее ничего не выражал. Оцепеневшая и как будто забывшая о присутствии чужого мужчины, который неловко переминался с ноги на ногу и почему-то не решался уйти, она прошла в темную столовую, села на огромный кожаный диван и с невольным наслаждением вытянула уставшие ноги. После томительной паузы она вдруг вынырнула из забытья:
– Леонид, вы еще здесь? Включите, пожалуйста, свет!
– Но я… Хорошо, сейчас.
Он вошел в комнату и, повертев головой во все стороны, обнаружил на левой стене выключатель. Пространство мгновенно увеличилось благодаря сиянию множества лампочек модерновой люстры.
– Ой! – поморщилась Дана. – Только не этот прожектор. Лучше настенный светильник. Да, этот. Спасибо. Может, чаю?
– Можно. Но с одним условием.
– Условием? – она впервые за вечер задержала на нем заинтересованный взгляд.
– Если угостите меня абрикосовым джемом.
Ей пришлось встать, чтобы подойти к столу и включить чайник, а затем вынуть из холодильника баночку с джемом.
– И в самом деле вкусно, – похвалил угощение Брусника, когда они уже сидели за столом и пили чай из французского фарфора.
– Ну вот, теперь наши вкусы совпадают, – грустно улыбнулась Дана.
Он заметил ее грусть, но виду не подал, стараясь держаться нейтралитета. Ему нравилась эта хрупкая женщина, он жалел ее за то зыбкое положение, в котором она оказалась. Но выражать свои чувства считал неуместным. И не только в силу профессионального этикета. Его сдерживала опасность серьезно увлечься, потерять голову, да и не хотелось, если честно, получить насмешливый отказ. Уж лучше и впредь выполнять обязанности детектива, сохраняя дружески-ироничные отношения. Так безопаснее и честнее.
– О чем вы так сосредоточенно думаете? – раздался ее голос, заставивший его встрепенуться и выйти из задумчивости.
– Так… О жизни, – уклончиво ответил он.
– Хм, масштабно мыслите. Мои думы скромнее и вертятся вокруг одного вопроса: а не напиться ли нам?
– Напиться? Ха-ха-ха! Боюсь, не получится.
– Почему?
– Мы в разных весовых категориях.
– А-а, этого я не учла. Тогда просто выпьем хорошего вина.
– Ну, если хорошего…
– Не знаю ваших пристрастий, вдруг вы привередливый гурман, но могу предложить неплохой «Шато». Урожай двухтысячного года.
– Я, конечно, гурман, но в винах ни черта не понимаю.
– Вы специалист по крепким напиткам?
– Угадали. Но сегодня сделаю исключение. Будем пить «Шато». Наверное, понадобится штопор?
Леонид украдкой наблюдал за ее скользящим перемещением по столовой. Неслышно и грациозно Дана открывала шкафы, доставая бокалы, бутылку вина, тарелки и вилки. Когда она поднимала руки, то фигура ее напоминала гибкий стебель молодого побега, гнущегося под ударами ветра. Милый образ, нежный и беззащитный.
Вскоре они дегустировали первую порцию отменного вина. Его изысканный букет придавал обстановке особое очарование, хотелось говорить о чем-то возвышенном, слушать фортепьянную музыку и предаваться несбыточным мечтам.
Он избегал откровенных взглядов и слов, но во всем его облике было напряжение влюбленного мужчины, никогда не обманывающее женщину, в которую он влюблен.
Дана могла воспользоваться последним обстоятельством, чтобы отомстить мужу, залечить душевную рану, самоутвердиться как женщина, которая может быть желанной и любимой, но ее многое удерживало от этого шага. И в первую очередь, слова самого Брусники: «Вы ни разу по-настоящему не любили. И не любите». Да уж, такое резюме охладит пыл любого человека, тем более что и пыла-то никакого не было, а так, прихоть обманутой бабенки, задумавшей наставить рога неверному супругу.
И все же хмель от выпитого вина будоражил кровь, в молодых телах закипал неотвратимый жар страсти – благоразумие явно сдавало позиции.
Это произошло в тот момент, когда Дана, встав из-за стола, подошла к Леониду, чтобы заменить тарелку из-под овощного салата. Он обхватил стройные бедра молодой женщины, привлек ее к себе, через мгновение начал осыпать поцелуями тонкие руки. Она замерла, не зная еще, как реагировать, но вскоре, охваченная желанием, отдалась воле мужчины.
* * *
– Неля, Брусника у себя? – голос Ивана Андреевича не предвещал ничего радостного.
– Да, Иван Андреич, он на месте.
– Пригласи его. Я жду.
Вскоре Леонид предстал перед начальником, необычно хмурым и сосредоточенным.
– Присаживайся, Леонид! Что со Снежковой? Обрисуй ситуацию.
– Со Снежковой? – переспросил Брусника, мучительно ощущая, как щеки заливает густым багрянцем.
– Ты не ослышался, – отчеканил шеф, вынимая из настольного модуля черную папку.
– Да вроде все в порядке. Дело движется к завершению.
Брусника с трудом справился с волнением, радуясь, что директор, занятый какими-то бумагами, не смотрит на него.
– Вот, прочти-ка!
Из папки была извлечена какая-то бумага и положена перед детективом. «Олег Петрович Снежков – начальник департамента управления имуществом …», – прочитал Леонид и вскинул на директора недоуменный взгляд.
– Ну как? Не ожидал? – по-своему истолковал его взгляд директор.
– Почему? Я знал…
– Что?!
Иван Андреевич с шумом поднялся и, сунув руки в карманы брюк, зашагал по кабинету.
– Ты хоть понимаешь, в какое дерьмо мы можем вляпаться? – с едва сдерживаемой яростью спросил он, остановившись напротив Брусники и буравя его свирепым взглядом. – И я, болван, не проверил информацию! Текучка, видишь ли, заела! А ведь в первый же момент где-то ёкнуло – не понравилась мне ее фамилия! И мадам Снежкова далеко не простофиля – придумала для муженька должность: начальник отдела статистики. Ха! Старший помощник младшего повара! Но ты-то о чем думал? Ведь тертый калач, знаешь, чем кончаются подобные истории. Прихлопнут наше агентство – и пикнуть не успеем! Мокрого места не останется! В лучшем случае лишимся лицензии. Но для меня это равносильно смерти!
– Он не заметил слежки, Иван Андреевич! Рано панихиду заказывать…
– Твои бы слова да богу в уши! У него есть охрана?
– Водитель-охранник. Но часто сам за рулем.
Задумчиво покачиваясь с каблуков на носки и обратно, директор смотрел в окно, в то время как Брусника лихорадочно прокручивал в голове свою деятельность по «разработке» высокопоставленного «объекта». Ему казалось, что работа выполнена безупречно, и оснований для паники нет.
– Надеюсь, при сборе сведений обошлось без спецтехники? – подозрительно щурясь, осведомился шеф.
– Как сказать, Иван Андреич…
– Что, по полной программе?!
– Нет, конечно! Что вы! Всего лишь мобильный телефон…
– Это с наворотами?
– Ну да. Но вы не беспокойтесь, я использовал только фото– и видеосъемку. Без прослушки.
– И на том спасибо, – проворчал шеф, подходя к своему креслу и тяжело опуская в него свое немолодое тело. – Чего накопал-то хоть? Где отчет?
– Сейчас доделаю и принесу. Буквально через пять минут.
– Что там, какая-нибудь интрижка с секретаршей?
– Вроде того.
– Я так и думал. Ладно, с отчетом потом подойдешь. Не до него сейчас. На совещание еду – по правовому регулированию охранно-сыскной деятельности. Всех «частников» собирают. Иди работай!
Возвращаясь к себе, Леонид шумно перевел дыхание и мысленно перекрестился. Он хорошо понимал, какие последствия могут быть у этой «истории», если, не приведи господь, информация просочится, станет достоянием СМИ и общественности. Полагаясь на собственный профессионализм, он был уверен в обратном. Никто ни о чем не узнает, если…
Внезапно его мысли смешались, сердце пропустило удар, чтобы через мгновение забиться в другом, учащенном ритме, на лбу проступила легкая испарина.
Что он наделал? Вступить в связь с клиенткой, да еще женой влиятельного чиновника – на такое мог пойти только законченный идиот! Иначе говоря, им нарушен неписаный, но четко исполняемый коллегами закон: не водить шашни с клиентами! Вчера он был чист и неуязвим, сегодня каждая собака может задрать на него хвост…
Разговор с начальством отрезвил его, заставил взглянуть на жизнь другими глазами.
Надо немедленно позвонить Дане… Гм! Дане Михайловне. И отменить совместную операцию. Больше никакой слежки! И вообще, дело завершено. Виновница семейного конфликта установлена, отчет составлен, гонорар отработан. Как говорится, следствие закончено, забудьте!
Но Дана и слушать не стала ни о каком прекращении дела. Упрямо повторив фразу: «Я жду вас на условленном месте», она отключила связь.
Чертыхаясь, Леонид сунул мобильник в карман и откинулся на спинку стула. А собственно, что произойдет, если они вдвоем проследят за «объектом»? Во-первых, будут держать дистанцию, которая позволит им ретироваться в экстренном случае, а во-вторых, ничего экстренного не будет, он в этом уверен. Как-никак за плечами богатый опыт, не в таких переделках пришлось побывать.
Единственное, что смущало бывалого детектива, это цель, на которую он настроил Дану. Не от большого ума, как выясняется. Какого хрена он впутал женщину в свои умозаключения? И вообще! Не он ли учит желторотых сотрудников, что непроверенная информация – это бомба замедленного действия? Коварна и опасна как серая акула. А еще считает себя тонким аналитиком, мудила!
По дороге к стоянке Брусника обдумывал тактику предстоящей операции.
Главное, попытаться убедить Дану в несерьезности «голубой» версии. Дескать, виноват, поддался модному веянию. Ведь таким образом, чего доброго, любого мужика «под монастырь» можно подвести. Ха! Как в переносном, так и в прямом смысле.
Ладно, не до иронии. Хорошо смеется тот, кто смеется без последствий. Надо выбираться из двусмысленного положения, и как можно скорее!
* * *
В элегантном костюме от «Puma» Дана выглядела старшеклассницей, собравшейся в турпоход. Солнцезащитные очки в пол-лица и длинный козырек бейсболки делали ее неузнаваемой.
– И часто вы меняете свои решения? Вот так – внезапно и непредсказуемо? – с холодной усмешкой произнесла она, когда они уже ехали по направлению к мэрии.
– Дана! То есть, Дана Михайловна! Я прошу извинить меня за некорректное поведение. При исполнении обязанностей… Понимаете, я не имел права… Короче…
– Короче, перестаньте ныть, господин Брусника! Противно слушать, – жестко оборвала его Дана и отвернулась к боковому окну.
В наступившей тишине стало отчетливей слышно многоголосие уличного шума. Так и ехали, молча, переживая неудобную ситуацию, казня себя за несдержанность и глупость, которую сколько ни живи, не изжить до конца.
Наконец, впереди показалась площадь со зданием мэрии посередине. Как всегда пространство перед госучреждением было запружено разномастными авто, но Бруснике удалось найти свободное место, в самом дальнем ряду стоянки.
– Интересно, сколько придется ждать? – сказал Леонид, явно не надеясь на реакцию со стороны своей пассажирки. – Но другого не остается, подождем.
Он потянулся к заднему сиденью, чтобы достать лежащую там газету, при этом прижался плечом к Дане. Та слегка отстранилась, но промолчала.
– Вы посмотрите за входными дверями, пока я пробегу новости? – спросил Леонид, разворачивая периодическое издание.
– Вы же не оставляете мне выбора, так зачем спрашивать? – сухо ответила Дана.
– Спасибо, – вежливо отозвался детектив и углубился в чтение.
Прошло полчаса. Ожидание начало утомлять Дану. Она уже пожалела о своем намерении следить за мужем, тем более соседство со случайным любовником создавало неприятное напряжение. В сумбуре чувств и ощущений, владевших ею в этот момент, как ни странно преобладала сексуальная нотка, то и дело возвращавшая ее во вчерашние события, в бурную сцену спонтанного соития.
Брусника, сам того не зная, был вторым мужчиной в ее интимной жизни. По поводу Даниной «дремучести» в этом вопросе не раз посмеивалась Анжела: «Как можно держать под амбарным замком то, что рано или поздно из золота превратиться в труху? Надо успевать спать с мужиками, пока твой «цветок лотоса» свеж и отзывается на ласки. Разве единственный муж в состоянии довести тебя до телесной нирваны? Тем более твой Снежков вечно занят и измотан бюрократической волынкой. Смотри, Данка, упустишь время, потом не жалуйся».
Само собой, не Анжелкины увещевания толкнули ее в объятья Брусники, нет! Но ей было так жалко себя, так одиноко и мерзостно на душе, что… Впрочем, зачем вилять хвостом? Атлетический торс молодого мужчины и сильные руки, обнимавшие ее бедра, тоже не сбросишь со счетов. В ней с новой силой заговорило то чувственное, что когда-то, еще в Париже, она с трудом сдерживала в себе.
Вот и весь «секрет» ее легкомысленного поведения. Просто самке захотелось сильного и молодого самца. Ужас, как стыдно! Как ему не противно сидеть с ней рядом? Ведь, как ни крути, получается – она обыкновенная шлюха!
Углубившись во внутренний монолог, она едва не упустила из виду собственного мужа, показавшегося на крыльце мэрии.
– Ой! Кажется, Олег! – прошептала она, задохнувшись от накатившего волнения.
– Да, объект на выходе, – пробормотал Брусника и отложил газету.
Вскоре они преследовали «Мерседес» Даниного мужа.
В ее голове проносились обрывки посторонних мыслей, почти ни имевших отношения к происходящему. Не успевая за событиями, ощущая себя в нереальном мире, в каком-то детективном фильме, она играла чуждую ей роль, но вовлеченная в эту игру, была вынуждена подчиняться ее правилам.
«Только бы Олег никуда не поехал, кроме дома! Только домой!» – вдруг подумала она и заерзала на мягком сиденье, охваченная этой мыслью.
Но «Мерседес» как назло свернул в сторону окружной дороги. Раздосадованная, Дана резко откинулась на спинку сиденья и громко вздохнула.
– И я, признаться, надеялся, – покосившись на нее, произнес Леонид и слегка ударил ладонью по рулю.
– Рано делать выводы! – рассердилась Дана. – Еще ровным счетом ничего не произошло.
– Согласен.
Остальной путь они не обмолвились ни словом.
Преодолев пять километров по окружной дороге, черный лимузин Снежковых свернул на проселок, ведущий в сторону березовой рощи. Движение на проселке трудно было назвать оживленным, а потому Брусника предусмотрительно остановился на обочине, возле поворота.
– Выждем минут пять, а потом уж… – оборвал он фразу и, вынув из «бардачка» бинокль, стал обозревать окрестности.
В Даниной душе творилось невообразимое, какая-то мешанина из стыда, сомнений, жалости. Ей хотелось крикнуть, чтобы сыщик прекратил этот балаган и немедленно отвез ее домой, но присущие ей инертность и слабохарактерность оставили все на своих местах.
Спустя какое-то время преследование продолжилось. Теперь биноклем вооружилась Дана. В ее задачу входило «обнаружение объекта», как выразился Брусника, чтобы они могли вовремя отреагировать, ничем не выдав себя.
– Стойте! – воскликнула Дана, поймав в объектив бинокля лицо мужа. – Ой! Где же он? Я только что видела его возле той огромной березы!
– Справа? Слева? – по-военному четко спросил Леонид.
– Справа. Вон там.
– Бинокль дает двадцатикратное увеличение, так что проедем еще немного.
Но им пришлось все же остановиться и даже съехать с проселка на небольшую поляну, потому что впереди показались стоящие автомобили: знакомый «Мерседес» и чей-то «Лексус».
– Местность подходящая, – одобрительно высказался детектив, когда они вышли из «Форда» на поляну, – пересеченная: сплошной подлесок и небольшие холмы.
– Это так важно? – скептически хмыкнула Дана, всматриваясь в пространство между березами, где только что мелькнула физиономия Олега.
– Для нас – архиважно. Ну, а теперь слушайте мои команды. Верните бинокль и следуйте прямо за мной. Старайтесь не шуметь. Кстати, козырек поверните назад, чтобы не мешал обзору. Повторяйте за мной все движения: наклоны, приседания, броски на землю и т. п. Понятно?
– Угу.
Брусника мотнул головой, пряча снисходительную улыбку, и зашагал вглубь рощи.
Она старалась не отставать, что давалось нелегко из-за быстрого и вместе с тем легкого, пружинящего шага мужчины, к тому же боялась вовремя не заметить какое-нибудь его «движение». И все– таки момент, когда Брусника вдруг оказался распластанным в траве перед кустом ольхи, был ею упущен.
– Ложись! – прошипел Леонид, повернув назад голову. – Мы не на прогулке, черт возьми!
Опустившись сначала на колени, Дана легла на живот и замерла.
В тишине леса невнятно звучали человеческие голоса. Напрягая слух, Дана пыталась уловить хоть какую-нибудь фразу, но тщетно – разговаривали либо очень тихо, либо собеседники находились слишком далеко.
– Вы их видите? – шепотом спросила Дана, приподняв голову.
– В бинокль. Но только макушки. Вашего мужа и какого-то лысеющего субъекта.
– О чем они говорят?
– Пока не знаю.
– Может, подползем поближе?
– Опасно. В лесу больше никого нет. Можем спугнуть, тогда все напрасно.
– И что теперь? Тупо ждать, когда заговорят погромче?
– У меня есть одно техническое средство, правда, применение его не совсем законно…
– Плевать! Мы сами сейчас вне закона. Где ваше средство?
– Вот оно, – в руке Брусники блеснул прибор, напоминающий мобильный телефон.
– Дайте мне послушать!
– Погодите. Сначала надо настроиться.
Сквозь шорохи и треск, издаваемые прибором, до нее донесся родной голос. Олег говорил о непонятном:
– Вы же понимаете, я не бог. Я делаю то, что в моих силах. И ровно столько, во сколько вы оценили проект. Ни больше, но и ни меньше. Вы требуете невозможного, поймите!
Голос его собеседника звучал глухо и неразборчиво.
– О чем они говорят? – поинтересовался Брусника.
– О каком-то проекте.
– Хм! Значит, это деловой разговор.
– А вам чего бы хотелось? Как всегда, «клубнички»?
– Напрасно вы оскорбляете меня. Я не напрашивался на эту прогулку.
– Извините. Тш-ш! – шикнула она, прижав палец к губам.
Ей вдруг отчетливо стал слышен голос «лысеющего субъекта»:
– Я не угрожаю, но за мной стоят серьезные люди. Мои клиенты не любят раздолбайства. Они его просто не приемлют. Вам понятна наша позиция?
– Вполне.
– Вот и ладушки. В среду отчитаетесь по всем пунктам нашего договора.
– Но…
– Что-то не понятно?
– Н-нет… То есть… Сроки абсолютно нереальные, вы должны это понимать. Нужно время, много времени! К тому же дело осложнилось, в связи с последними событиями… Вы же сами прекрасно знаете…
– Если я вас правильно понял, дело не сдвинулось ни на йоту, так?
– Ну почему? Многое сделано…
– А результат?
– Результат будет, но поймите…
Дана буквально выхватила из рук Леонида бинокль и жадно прильнула к окулярам. Ей не терпелось разглядеть лицо незнакомца, разговаривавшего с мужем в такой ультимативной форме. Но к ее огорчению густой кустарник надежно укрывал «объекты наблюдения», а для того, чтобы увидеть их более или менее четко, пришлось бы нарушить конспирацию и выдать себя с головой.
– Зараза! – выругалась Дана, возвращая бинокль. – Ни фига не видно!
– Вам удалось подслушать разговор, а это дорогого стоит. О чем шла речь, если, конечно, не секрет?
– Кажется, ему угрожали. Но за что? Раньше мне и в голову не приходило, что у Олега могут быть враги…
– У чиновника такого ранга враги бывают.
– Как-кого… ранга? О чем вы?
– Дана, я выяснил, причем сразу же, настоящую должность вашего мужа. Это было не сложно.
– Ах, так, значит…
– Они уехали. Теперь можно встать. Земля в осеннем лесу не подходит для долгих возлежаний. Не хватало нам схватить радикулит.
– Леонид… Леня, я хочу попросить вас… В общем, чтобы вся эта история со слежкой…
– Осталась нашей тайной?
– Да. Мне бы не хотелось…
– Я все понял. Не будем терять лишних слов. Поехали!
* * *
Громкое пыхтение Эдуарда, напоминавшее дыхание астматика, участилось, движения превратились в конвульсии умирающего – приближался апофеоз «сексуального контакта». Закатив глаза, Анжела привычно постанывала, пряча в уголках губ презрительную усмешку.
До чего прикольно выглядят мужики в момент оргазма, особенно те, кому за сорок! Ох, уж эти любители вкусненького! И пожрать не дураки, и потрахаться на скорую руку после обильного ужина…
Подавив вздох облегчения, она поднялась с дивана и, накинув шелковый халатик, по черному шелку которого извивались алые драконы, направилась в ванную.
– Анжик, ты просто чудо! – с легкой одышкой произнес Эдуард, провожая ее благодарным взглядом.
– Ты тоже, мой львенок, – лениво отозвалась она и, прежде чем скрыться за дверью ванной комнаты, отправила мужчине воздушный поцелуй.
Подставляя упругое тело прохладным струям, Анжела вновь и вновь мысленно возвращалась к недавней выставке. Ей не давала покоя одна и та же картинка – Дана в своем наряде, напоминающем бутон розы, и жадные взгляды мужчин, не пропускающие ни одного ее движения. Мерзавцы!
Ее негодование касалось, прежде всего, Эдуарда, распустившего слюни при виде подруги. Он весь вечер рассеянно отвечал на реплики Анжелы, кося глазами в сторону хозяйки галереи.
Чтобы ему совсем окосеть, хряку недорезанному!
В порыве гнева она резко надавила на рычаг смесителя, с шумом отодвинула дверь кабинки и, сдернув с вешалки огромное полотенце, начала вытираться.
«Анжик, ты просто чудо», – передразнила она любовника и даже плюнула при этом, выпуская избыток эмоций.
Но за столом, куда они сели, чтобы выпить по бокалу вина, Анжела олицетворяла саму женственность: мягкая, кроткая, ласковая, она ухаживала за мужчиной как за малым ребенком.
– Тебе добавить фруктового салата?
– Угу.
– А бутербродик с балычком?
– Можно.
– А голубого сыра?
– Окей.
Насытившись, они уютно расположились в креслах и включили телевизор. Вскоре Эдуард уснул, откинув голову на спинку кресла, а Анжела, машинально убавив звук телевизора, вновь предалась невеселым мыслям.
Почему она такая невезучая? На роду, что ли, у нее написано: быть вечной любовницей? Все кругом замужем, даже некрасивая Лизка Зотова из их группы, и та отхватила себе банкира, уже третьего детеныша вскармливает. И куда их столько? Чтобы муж не бросил? Нет, мужиков количеством детей не остановишь. Взять, к примеру, олигархов. Четверых рожают, а толку? Жен меняют чаще лимузинов и яхт. Впрочем, какое ей дело до богатеев? Пусть живут как вздумается! У них свои проблемы – деньги от дефолтов и кризисов уберечь. Тоже, надо сказать, несладкая жизнь. Вот ей бы хотя бы краешек такой жизни ухватить, так нет, не попадается на крючок дорогая рыба, а если и попадается, то тут же срывается, исчезая в морской пучине навсегда. Еще ни один из бывших не позвонил, не предложил, мол, давай вспомним золотые деньки, прокатимся, к примеру, на Ривьеру! Уж за ней не задержалось бы! Она бы получила компенсацию за все свои неудачные романы и добилась бы, наконец, долгожданного предложения руки и сердца.
Все, хватит травить душу! Надо подумать о насущном. А насущное в данный момент – отомстить подруге за все «обломы», которые с небывалой щедростью раздает жизнь. Взять того же Эдуарда. Почему он столь болезненно отреагировал на Данку? Что он, баб не видал? Тем более таких худосочных, что и подержаться, как говорят, не за что. А ответ на вопрос самый что ни на есть банальный: просто Данка – тонкая штучка, умеющая кокетничать так же естественно, как дышать или есть кашу. Но делает она это осознанно, в душе наслаждаясь своими «победами».
Ай да подружка! И почему раньше она не догадывалась об этом ее таланте? Смотрела, удивлялась, завидовала, а понять не могла.
Ну ничего, она свое получит. По заслугам и по полной программе.
Кое-что из этой программы уже сделано. Теперь надо приступить к главной «фишке». Если все получится, как она задумала, то Данке не позавидуешь.
Гудбай, снежная баба! Скоро будет так жарко, что останется от тебя одно мокрое место.
* * *
– Дана Михайловна, вы не заболели? Что-то мне вид ваш не нравится…
Они сидели в кабинете, где шла работа над каталогом очередной выставки. Мария Сергеевна, отложив в сторону бумаги, сняла очки и участливо посмотрела на свою начальницу.
Дане, всегда умевшей держать дистанцию с сотрудниками, внезапно захотелось пожаловаться этой некрасивой, пятидесятилетней вдове. Душа жаждала исповеди, сочувствия и понимания.
– Можно сказать и так, Марья Сергеевна. Заболела.
Она сделала попытку улыбнуться, но неожиданно для себя расплакалась.
Мария Сергеевна утешала, как могла, испытывая при этом легкое смущение, ведь до сих пор у них не было столь доверительных отношений.
– Ничего, ничего, поплачете, и легче станет, – приговаривала она, промокая Данины обильные слезы своим наглаженным платочком. – Я тоже иногда реву, не могу остановиться. Наплачусь вдоволь, а потом и усну крепким сном. Слезы ведь как лекарство от стрессов. Успокаивают, очищают душу. И все-таки что случилось, Дана Михайловна? Неужели что-то серьезное?
– Нет, – всхлипывала Дана. – Ничего особенного. Просто я впервые столкнулась с предательством. И теперь не знаю, как жить с этим. То ли смириться, то ли бороться… В общем, тупик! Как будто бежала и со всего маху в стену врезалась, понимаете? Сижу теперь оглохшая, в голове туман, а в душе словно кто-то в сапогах прошелся…
Мария Сергеевна вернулась к своему столу, неторопливо села, сложив перед собой руки, и после небольшой паузы, проникновенно изрекла:
– Смотря что вкладывать в понятие «предательство». Многое зависит и от обстоятельств, и от нашей точки зрения. Мы часто раздуваем в своем воображении чужие ошибки, при этом себя видим только в образе мучеников. Или я не права?
В наступившей тишине шум, доносившийся с улицы, стал отчетливее, и именно он вернул Дану в реальность. Ей стало стыдно.
– Извините, Марья Сергеевна! Не знаю, что на меня нашло. Вы правы, мученица из меня никакая. Пойду умоюсь.
Она вышла из кабинета с твердым намерением уехать домой. Работать в таком состоянии все равно нельзя, а жаловаться… Нет! Боже упаси!
На улице ее догнала Мария Сергеевна. Запыхавшаяся, с испариной на лбу, она почти умоляла:
– Простите меня, Дана Михайловна! Прошу вас! Ну сделайте скидку закоренелой училке. Читать нотации – это уже в крови. Я ведь сразу осознала всю неуместность своей речи, но не хватило мужества признаться. Когда вы ушли, меня как кипятком ошпарили. Боже мой, думаю, как же мне потом в глаза ей смотреть? Как работать? Ведь на самом деле я знаю цену предательству. Еще как знаю!
– Не надо извиняться, я не обижаюсь. Нет, вру. Я немного обиделась, но сейчас все прошло. Правда. Я даже успела подумать над вашими словами. И в чем-то согласна.
– Да? Как я рада, вы даже не представляете! Значит, вы простили меня?
– Ну перестаньте же извиняться! Вы приоткрыли, в сущности, голую истину. Мы не любим признавать свои пороки, зато копаться в чужих – сколько угодно.
– Философствовать о пороках легко, когда на душе нет свежих ран. А у вас, наверное, сейчас другая ситуация?
– У меня? Да, ситуация просто «зашибись».
– Вы сегодня не на машине? Давайте я провожу вас, и мы поговорим. Вы не против?
– Что ж. Давайте поговорим.
– Предательство, Дана Михайловна, я на собственной шкуре испытала. По прошествии лет раны затянулись, но рубцы нет-нет да напомнят о тех днях.
– Вы о своем муже?
– О ком же еще? Предательство подруги мне тоже знакомо, но мужнино ни с чем не сравнить. Оно самое болезненное. Главное, о нем не каждому поведаешь. Слишком горько и стыдно. Вот смех! Только что уверяла в обратном, дескать, раны затянулись. Ни фига подобного! Как сейчас перед глазами стоят! Он со своей Маринкой, любовницей молодой…
Нахлынувшие воспоминания преобразили Марию Сергеевну. Она вся подобралась, глаза прищурила, губы поджала. Через минуту продолжила низким голосом:
– Мы с подругой в кино пришли, сели на свои места, и вдруг Евгений с этой девицей нарисовались. Как ни в чем ни бывало идут по проходу, улыбаются, потом места заняли, впереди нас. Он ее обнял за плечи, что-то нашептывает. Господи, как я выдержала этот кошмар? Сама не помню.
Женщины надолго замолчали. Дана непроизвольно взяла коллегу под руку – так и шли какое-то время, подруги по несчастью, единомышленницы.
– А что потом? – не выдержала Дана, которую эта история задела за живое.
– Потом? Много чего было. Боролась я за свои права. Ох, как боролась! Даже до анонимок опустилась. А какие я истерики закатывала! С криками. С площадной бранью. Да-да, не удивляйтесь. Я ж говорю – себя не помнила.
– И что? Победили?
– А то! – грустно рассмеялась Мария Сергеевна. – Как говорится, наше дело правое. Зажили с ним по-старому, успокоился он, порвал с Маринкой. Да только кому от этого хорошо стало? Ревность меня потихоньку грызла, отравляла жизнь. И что самое противное, ревность-то без любви уже была, сама по себе. Оказалось, и не нужен он мне такой. Да и я не в лучшем свете себя показала. Скандалистка – за что такую любить? Перегорело у нас все. Так и прожили остаток лет до самой его смерти – вяло и бесцветно. Каждый день вместо «Доброго утра!» с упреков начинали: «Чего в такую рань встала, спать не даешь?» или «Закрой окно, всю квартиру выстудил». Ну и все в таком духе.
– А теперь не жалеете?
– Жалею, – вздохнула рассказчица, – да уж ничего не вернешь. Хоть зажалейся. Разбить вазу легко, а склеить невозможно, да и кому она, склеенная-то, нужна?
Женщины тепло попрощались и разошлись в разные стороны, унося в душе смешанное чувство благодарности и легкого разочарования. Ведь самое главное, сокровенное, не имеющее точного смысла и определения всегда остается невысказанной тайной души.
* * *
«Ах, Олег, до чего ты меня довел?» – с горечью размышляла Дана, проходя через сквер, заросший кустами сирени.
Скользя невидящим взором по густым пепельно-изумрудным кронам, она мысленно обвиняла Олега в своем «падении». Ведь это он бросил ее в чужие объятья, он заставил ее следить и вынюхивать, выкладывать посторонним людям семейные тайны.
Вместе с тем она мучалась еще одним ощущением, подспудно живущим в ней. Тоненьким, но болезненным нервом что-то дергалось и ныло в груди, неотступно, каждую секунду ее теперешней жизни.
Эта боль имела свое название. Но даже в мыслях Дана не решалась признаться себе, что больна Олегом, что любит его, как никогда и никого не любила.
Неужели надо обязательно потерять любимого, отдать в чужие руки, чтобы понять, как он бесконечно дорог?
Возле подъезда ее окликнул женский голос, нежный, грудной, почти детский. Оглянувшись, Дана судорожно сглотнула. К ней приближалась Рынкина.
В кардигане леопардовой расцветки, с рыжей гривой густых ухоженных волос и яркими пухлыми губами, девушка выглядела потрясающе. Дану неприятно поразил цвет лица юной соперницы. С ним мог поспорить разве что распускающийся под лучами утреннего солнца розовый бутон.
– Вы ко мне? – официально спросила Дана, отчаянно борясь с охватившей все тело мелкой дрожью.
– Да. Я хотела… Нам надо поговорить…
Было заметно, что девушка волнуется и одновременно злится на себя. Очевидно, она заранее придумала эту сцену, но все пошло не по сценарию.
– Вы знаете, я не уверена, что нам надо о чем-то говорить, – сухо парировала Дана и, отвернувшись, попыталась открыть дверь подъезда.
– Подождите! – крикнула Рынкина.
В ее детском голосе Дане послышалась искренность. Она невольно повернулась, смерила Хризафору-разлучницу пристальным взглядом, холодно ответила:
– Хорошо, я выслушаю вас.
Озираясь и пожимая плечами, Рынкина запротестовала:
– Нет, только не здесь! В любую минуту нас могут застать… То есть, я хотела сказать… Короче, лучше без свидетелей. Вы понимаете?
– Хм, а свидетель, надо полагать, мой муж?
Вложив в эту фразу все высокомерие, на какое была способна, Дана хладнокровно наблюдала. Она как-то сразу успокоилась.
Перед ней стояло юношески свежее, отлично сложенное, сияющее сочными природными красками существо – по сути еще не сформировавшееся, не развитое, наивное, но с большими амбициями.
– И он… в том числе, – выдавила девица, покраснев до кончиков своих огненных волос.
– Ну и куда мы пойдем? В ресторан «Атлантида»?
– Нет, конечно! – поспешно возразила Рынкина и показала рукой на небольшую «Тойоту», припаркованную невдалеке. – Давайте, поговорим в моей машине!
– Подарок Олега Петровича? – наугад спросила Дана и по испуганным глазам Хризафоры поняла, что ответ излишен.
– Н-нет, что вы… – залепетала Рынкина.
– Вот что, – резко остановила ее Дана, – здесь за домом сквер, там все и расскажете.
Не дожидаясь отклика своей визави, она решительно направилась в сторону сквера. За спиной громко цокали шпильки рыжеголовой. Их назойливый металлический стук, как зловещий предвестник чего-то неотвратимого, больно отдавался в Даниной голове.
– Понимаете, – начала Рынкина, как только они расположились на свободной скамье, – я это сама придумала. Поговорить с вами. Олег… Олег Петрович не разрешил бы… Он бы не стал…
– Я понимаю, – сухо перебила Дана. – Продолжайте.
– Как тяжело с вами… Я представляла…
– Давайте, обойдемся без эмоций! Выкладывайте суть. Для чего вы пришли?
– Я? Поговорить. Но вы разве… Ой, я не думала, что так… Что вы…
– Вы не думали? – с едва заметной усмешкой переспросила Дана. – Не лукавьте, девушка! Еще как думали! И даже отрепетировали свою речь. Ведь так? Только жизнь, как известно, непредсказуема. Наверное, вы рассчитывали на другую реакцию?
– Вообще-то, да, – сдавленно подтвердила Рынкина. – Но почему вы так равнодушны? Вы не любите Олега? Он, в принципе, говорил… Я теперь сама убедилась. Тогда… В таком случае я зря приехала.
– Интересно, что было в вашем сценарии? – усмехнулась Дана. – Наверное, мои жалобы на несчастную семейную жизнь?
– А разве она счастливая? – с вызовом крикнула девица, в мимике которой появились жесткость и презрение.
– Это не ваше дело! Знаете, на кого вы похожи? Вы и все подобные вам. На красивеньких, но коварных медуз. Бестолковых и хищных.
Не взглянув на Рынкину, которая в порыве гнева бормотала что-то несвязное, Дана поднялась, перекинула через плечо ремешок сумки, и неторопливо, покачивая бедрами, пошла по осенней аллее.
* * *
Леонид Брусника терзался сомнениями. Глядя в офисное окно, за которым разгорался погожий сентябрьский денек, мужчина решал важную дилемму: докладывать или нет начальству полученную информацию? С одной стороны он привык к дисциплине и негласным, но неукоснительным корпоративным правилам, с другой… Именно эта, другая сторона и была предметом душевных невзгод.
С того момента, как своей особенной походкой Дана Снежкова пересекла зал «Марселя», в его судьбе обозначился новый вектор. Вначале едва заметный, пунктирный, он постепенно принимал черты главной дороги. Вопреки воле и рассудку в сердце росло, обрастая неизведанными гранями, любовное чувство. Новые ощущения преследовали повсюду, подчиняли, мешали работе. А ведь он, черт возьми, всегда гордился своим умом, опытом и твердостью принципов. Но что, все-таки, делать? Оставить все как есть, а потом жить с мыслью о собственной подлости?
Решение пришло неожиданно. Надо доложить, но при этом попросить о помощи. Иван Андреевич с его связями поможет Снежковым избежать крупных неприятностей. И пускай его просьба выглядит нелепо, главное – избавить Дану от новой психологической травмы.
Приняв это нелегкое решение, Брусника стремительно вошел в директорский кабинет.
– Похоже, у господина Снежкова большие проблемы, – начал Брусника, усаживаясь на предложенный начальством стул.
– Проблемы? – вскинул густые брови Иван Андреевич и отложил в сторону дорогую ручку. – Надеюсь, не сексуального характера?
– Это бы еще полбеды, как говорится…
– Ну-ну, не тяни кота за эти самые…
– Коррупция.
– О, как! Интересно.
Директор машинально взял ручку и стал постукивать ею по бювару. Спустя какое-то время он поинтересовался:
– Ты зафиксировал компромат?
– Нет, компромата никакого, но, скажем так, есть сведения, прямо говорящие о связи Снежкова с криминалом.
– В чем они заключаются, эти сведения?
– Я видел его встречу с подозрительным субъектом. Они прятались в лесу. Этот субъект угрожал Снежкову.
– И все?
– Пока все. Иван Андреич, я думаю, ему надо помочь.
– Помочь?! Каким образом? О чем ты говоришь, не возьму в толк?
– Я и сам не знаю, но у вас связи в ФСБ. Я думал…
– Что?! Этого еще не хватало! Ради чего я должен соваться в это дерьмо? Объясни мне!
– Если хотите, из альтруизма.
Во взгляде своего начальника Леонид не прочитал ничего утешительного и постарался перевести начатый разговор на другую тему.
* * *
Показного спокойствия, продемонстрированного перед любовницей мужа, хватило ненадолго. Дома ее настигло отчаяние. Оно парализовало волю, ледяным панцирем сковало душу.
Поджав колени к подбородку, боясь пошевелиться, она сидела на диване и пыталась сосредоточиться.
Ей надо что-то предпринять. Немедленно! Не теряя ни минуты!
Но минуты уходили, а решения не было. В голове царила какая-то путаница из обрывков нелепых и даже абсурдных мыслей.
Может, ей отравиться? И оставить предсмертную записку. Текст сочинить короткий, но эмоционально сильный, душераздирающий. Чтобы всю оставшуюся жизнь муж вспоминал и каялся.
Нет, чепуха! Через год о ней забудут. В водовороте жизни, среди новых забот и печалей, о ней будут все реже и реже думать и говорить. Это так свойственно людям! Лишь иногда, кто-то из знакомых, с легким вздохом вспомнит ее имя, не сильно грустя, а то и недоумевая, покручивая пальцем у виска. Мол, угораздило же дурочку так бездумно свести счеты с жизнью! И чего, дескать, ей не хватало? И обязательно прибавят избитую фразу, типа: богатые тоже плачут.
Боже, только не это! Лучше убежать, спрятаться, пережить! Вскочив с дивана, Дана заметалась по комнатам, собирая вещи в дорожную сумку.
Спустя четверть часа все необходимое было упаковано. Кусая губы, чтобы сдержать близкие слезы, Дана окинула прощальным взглядом столовую.
На подоконнике, в послеобеденной дреме, вальяжно раскинулся Мартин.
– Родной мой, прости меня, ладно? – шептала Дана, словно боясь разбудить кота. – Я обязательно заберу тебя. Как только устроюсь, сразу же заберу!
Она торопливо покинула свой дом. Ей не терпелось поскорее оставить в прошлом все обиды, ошибки и грехи. Хотелось сразу же начать новую жизнь, в которой ничего этого не будет.
Вопроса, где жить, не возникало. Галерея давно стала для нее вторым домом. Припарковав «Опель» на стоянке возле здания галереи, Дана набрала номер вневедомственной охраны. После всех необходимых процедур, произведенных на пульте охранного предприятия, молодая женщина смогла пройти в здание.
Вахтер, немало удивленный ее приездом, помог донести до кабинета тяжелую сумку. Она поблагодарила и отпустила работника домой, чем удивила его еще больше.
Оставшись одна, Дана вдруг остро ощутила одиночество.
Глухая тишина повисла в сумраке большого здания. Отсветы уличных огней причудливыми пятнами ложились на стены холла. Эти пятна то мелко подрагивали, то бешено метались из стороны в сторону, а притаившиеся по углам черные тени оставались неподвижными.
Безотчетный страх погнал Дану в кабинет. Закрывшись на ключ, она перевела дыхание и схватила трубку телефона.
– Анжела, я в галерее. Ты не могла бы приехать?
Низкий, траурный звук голоса подруги взбудоражил Анжелу. Сгорая от любопытства, она зачастила:
– Данусик, что-то случилось? У тебя неприятности? Я конечно приеду! Сейчас переоденусь и мигом. Ты подожди, я быстренько. Одна нога здесь… Господи, куда тапочки-то подевались? Все-все, лечу!
Спустя полчаса они сидели за бутылкой мартини и обсуждали варианты дальнейшей Даниной жизни.
– Возьми себе любовника, – стряхивая пепел с длинной сигареты, деловито советовала Анжела, – помогает лишь это. А что? Например, того же Липатова. Он будет счастлив. А счастливый мужчина способен на многое. Ты будешь купаться во внимании и преклонении, и для мук ревности не останется ни сил, ни времени.
И потом, неизвестно какие сексуальные открытия тебя ждут? А вдруг Алешка окажется половым гигантом? Прикинь! Эта вынужденная связь станет не просто лекарством от ревности, но и откроет дремлющее в тебе… очарование гетеры. В твоем теле забьет сексуальный родник желаний, ты станешь роковой женщиной, за ночь с которой мужчины будут готовы на все…
– Анжелка, ты начиталась любовных романов. То, что ты тут насочиняла, ко мне не имеет никакого отношения.
– Не пойму, почему ты не принимаешь всерьез мои советы? То ли это инерция мышления, то ли лукавство.
– Лукавство? Ты думаешь, я себе на уме?
– Кто тебя знает? Взять твой новый прикид на последней выставке. Он заставил меня призадуматься, а достаточно ли хорошо я знаю свою подругу? Оказывается, ты можешь быть неожиданной, загадочной, этакой штучкой… В тебе кипят страсти.
– Боже мой, подруга! Да в тебе не меньше загадок и страстей. И тайных планов.
– Что ты… – Анжела закашлялась и так сильно, что Дане пришлось постучать по ее спине, а затем налить стакан яблочного сока.
Анжела пила сок, наблюдая за Даной через край стакана, а та в тихой тоске стояла возле окна и невидящими глазами смотрела на поток машин, неиссякаемый даже в этот поздний час.
– Я не смогу с Липатовым, – неожиданно заговорила Дана. – Ему нельзя врать. Это все равно что обмануть ребенка или ударить старика.
– Смешная! Если так рассуждать, то жизнь вообще сплошной грех. Не попроситься ли тебе в монастырь, щепетильная ты моя?
– Стоит подумать и над этим вариантом.
– Ну, ты своим занудством любого в смертную скуку загонишь! Знаешь что, поехали в ночной клуб! Я знаю одно местечко… Мм! Оторвемся с тобой, как юные вакханки, потанцуем, пообщаемся, выпустим пар. Не бойся, там приличная публика. Едем?
– Прямо сейчас?
– Нет! Через год! Данка, ты совсем уже одеревенела! Так нельзя! Тебе нужна хорошая встряска, пойми! Все, хватит ныть, снимай эту жуткую кофту, надень маленькое платье для коктейля и погнали к новым рассветам! К новым, черт возьми, берегам! Пока переодеваешься, я вызову такси.
* * *
Небольшой уютный зал клуба «Венеция» произвел на Дану сильное впечатление. И в первую очередь из-за новаторского дизайна. Под стеклянным полом струилась вода, столики располагались в стилизованных гондолах, а барная зона напоминала не то рыбацкий баркас, не то пиратскую шхуну. Обслуживающий персонал, разодетый в национальное платье времен кардинала Мазарини, поражал почти театральной пластикой. Сладкий тенор в динамиках исполнял народную песню «Скажите, девушки…», пронзая душу чистыми высокими нотами.
Довольная произведенным эффектом, Анжела потягивала коктейль, комментируя Дане «венецианские» чудеса.
– Сейчас погасят верхний свет и включат водную подсветку. Не пугайся!
Через минуту Дана постигла предупреждение подруги во всей глубине. В полутемном зале, прямо под ногами бежали прозрачно-бирюзовые волны, в толще которых извивалось нечто среднее между русалкой и Ихтиандром.
Дана ахала, вздрагивала, непроизвольно поджимала ноги и закрывала лицо руками, едва сдерживаясь, чтобы не завизжать, а Анжела хохотала, откидываясь на спинку стула.
Вскоре, утомленная спецэффектами, Дана равнодушно слизывала с ложечки мороженое, вполуха слушая нескончаемую болтовню подруги.
– Данка, не поверишь, но на тебя положили глаз. И очень основательно!
– Что?
– Я думала это случайные взгляды, но, похоже, он запал на тебя.
– Кто?
– Справа от тебя, в дальнем углу… Ты только не пялься так откровенно. Осторожненько поверни голову… Видишь синюю гондолу с желтыми краями? А парня, похожего на итальянца?
И вновь ее поразили эти бархатные глаза, этот проникающий прямо в сердце пленительный взгляд. Да, это был Арсений.
Уткнувшись в свою чашку, Дана переживала бурный всплеск потаенных, почти не испытанных ранее чувств. Что-то похожее было в парижском кафе, но в том гарсоне она почуяла наигранность и скрытый цинизм, которые оттолкнули, оставили неприятный осадок.
В облике Арсения не было ничего, что бы могло насторожить, заподозрить в игре или в грубой мужской похоти. Так может смотреть только по-настоящему влюбленный, чью голову кружит чистое, возвышенное чувство, позволяющее обожествлять предмет любви, мысленно наполнять его образ волшебными чертами.
– Слушай, – перешла на басистый шепот Анжела, – он влюблен в тебя, не сойти мне с этого места! Точно! Вот это прикол! Откуда он взялся, этот итальянец?
– Он не итальянец, а студент театрального училища. Зовут Арсений.
– Опаньки! Кажется, он идет сюда. Так ты его знаешь? Ох, и тихушница ты, Снежкова!
– Добрый вечер! – Арсений слегка наклонил голову и одарил улыбкой сначала Анжелу, затем Дану.
– Здравствуйте, молодой человек! – кокетничала Анжела, томно улыбаясь. – Вы, случайно, не венецианский купец? Уж очень вы вписываетесь в клубную экзотику.
– Я, наверное, разочарую вас, сеньорита, но я всего лишь бедный студент.
– Напротив, мы очарованы вашим видом и вообще… – сделала неопределенный жест Анжела и посмотрела на Дану.
– Доброй ночи, Арсений, – выдавила Дана и попыталась улыбнуться.
– Вот те на! – рассмеялась Анжела. – Не поймешь, то ли ты здороваешься, то ли уже прощаешься.
– Смею надеяться, что Дана Михайловна не прогонит меня в холодную темноту осенней ночи.
– Что вы! – смутилась Дана. – Присаживайтесь к нашему столу.
– Спасибо.
Диджей включил танцевальную музыку, несколько пар вышло на танцпол. Дана смотрела на танцующих, всей кожей ощущая на себе обволакивающий неотрывный взгляд темно-коричневых глаз.
– Я оставлю вас ненадолго, – сказала Анжела, поднимаясь со стула.
Она удалилась, многозначительно посмотрев на Дану, а та вся съежилась, подобралась, потупила глаза, словно в ожидании признания.
– Дана… Михайловна, если честно, не ожидал увидеть вас в этом заведении.
– А собственно, почему? Вот… решили с подругой немного развлечься, отойти хотя бы ненадолго от повседневности…
– Не оправдывайтесь. Я не осуждаю вас… Да и нет в этом ничего такого…
– Я хоть «профессиональная стерва и сухарь в гламурной упаковке», но мне не чужды человеческие инстинкты.
– Простите меня, Дана! Я нес чушь… В общем, выкиньте из головы тот бред. Конечно же, я так не думаю. Вы для меня… Нет, не идеал. Так глупо говорить… Вернее, слишком по-книжному. А если обыденно – нет таких слов…
– Тогда лучше помолчать.
Парень будто споткнулся на бегу, смотрел на нее чуть удивленно, чуть обиженно, не зная, как вести себя, о чем говорить…
– Моя любимая песня.
– Что?
– Я говорю, что очень люблю эту итальянскую песню. «Скажите, девушки, подружке вашей…»
– Да. Согласен. Мелодия очень трогательна.
– А слова? Вы только вслушайтесь! Такие слова мог подобрать только истинно влюбленный мужчина.
Он повернул голову в сторону льющейся песни и застыл, вникая в ее смысл. Дана получила возможность свободно любоваться его юным и одновременно мужественным, одухотворенным профилем античного бога.
– Знаете, Арсений, – начала Дана, сама поражаясь своей отчаянной смелости, – я очень устала и хочу домой. Вы не проводите меня?
Он метнул на нее обжигающий взгляд, тончайшая улыбка тронула его губы. Ей уже было все равно, что означала эта улыбка. Пусть даже радость победы, плевать! Ее захлестнула такая мощная волна, что промедление могло привести к пожару, наводнению – любой другой стихии. Одним словом, к гибели!
Их первое соитие, бешеное, с оторванными «с мясом» пуговицами, под бурное, почти звериное дыхание, на ковре в ее кабинете, промчалось скоростным поездом. Без остановок, без единого слова.
Потом они отдыхали, отдав страсти все силы.
Дана лениво копалась в своей душе, отыскивая хотя бы что-то, отдаленно напоминающее стыд или разочарование, но поиски оказались тщетными. У нее уже был небольшой опыт, было с чем сравнивать, и это сравнение оказалось в пользу нового любовника.
Не физиологию ставила она во главу угла, хотя в отношениях с Арсением эта сторона любви одарила ее приятными сюрпризами, а, прежде всего, ауру душевных ощущений, окутавшую ее новым ароматом, приподнявшую ее над суровыми реалиями жизни. Эти ощущения стали спасением для ее души. И не только. Она вдруг осознала себя настоящей женщиной, способной не только отдавать, но и получать – наслаждаться, вкушать, парить в облаках.
Отдохнув, выпив по чашке кофе, они вновь предались любовным играм, ибо вновь хотели пережить сумасшедший восторг близости.
Но в этот раз вместо безумной горячки бесконечно и сладко длилась любовная прелюдия. Они ласкали друг друга, на ходу фантазируя, стараясь принести друг другу как можно больше счастливых мгновений.
К своему стыду, она впервые узнала о своих неведомых доселе сверхчувствительных зонах: пальцах ног и шейных позвонках. Склонившись над ее стопами, молодой любовник едва касался кончиком языка ее по-детски тонких пальцев. Она чувствовала жар прикосновения, и этот огонь бежал по ней горячим током, заставляя судорожно сжиматься мышцы живота и извлекать из груди томительный стон.
Лежа ничком на диване, она слышала касания подушечек мужских пальцев, скользящих по ее позвоночнику. Чтобы рассмешить ее, Арсений вслух считал позвонки, но всякий раз сбивался со счета и начинал заново. Последний подсчет закончился на сто двадцать первом позвонке. Дана хохотала, а он целовал ее прямо в смеющийся рот.
И вновь их тела сплелись в жгучей радости бытия, в вечном притяжении двух начал, повинуясь главным земным желаниям: одного – обладать, другого – отдаваться.
* * *
– Алло, Дана! Я не понял! Что происходит?
Голос Олега, праведный, возмущенный, заставлял трепетать и чувствовать вину.
– Что происходит? – она выбрала тактику нападения, как это делали тысячи женщин до нее, чтобы защитить себя. – Это ты меня спрашиваешь? Покопайся в себе и своем образе жизни, может, найдешь ответ!
Отключив трубку, Дана вернулась к своему каталогу, но работа не шла. Боже, какая тут работа, когда внутри у нее полная неразбериха! Как жить дальше? Кто она теперь? Разведенка, свободная женщина, тайная любовница, грешница, изменившая мужу?
Она привыкла к своему стабильному положению. Как удобно позиционировать себя замужней дамой! Это дает определенные преимущества и право высоко держать голову, не опасаясь косых взглядов и сплетен.
Сегодня это право утрачено, она запятнала себя…
Нет! Откуда эти пропахшие нафталином слова? Из каких бабкиных сундуков?
Право любить, делать выбор, защищать себя дано ей самой природой, от рожденья и до скончания дней. И никто, даже законный муж, не могут отнять его.
Она спорила с собой, находя все новые доводы в свою пользу, но кошки, эти проклятые кошки из поговорки, не скребли, а просто раздирали ее душу на кусочки!
Вечером она пошла на свидание с Арсением. Они условились встретиться в парке, на центральной аллее.
Его высокая фигура, возникшая в глубине аллеи, вызвала бурю в ее душе. В полуобморочном состоянии она почти упала в его объятья. Так и стояли какое-то время, не отрываясь друг от друга, не обращая внимания на редких прохожих.
– Я весь день думал о тебе, – сообщил Арсений, когда они, разомкнув объятья, пошли по аллее.
– Я тоже думала, – ответила Дана с интонацией горечи и тоски.
– Тебя что-то тревожит?
– Нет. То есть, да. Я ведь не каменная баба. Конечно, тревожит. Я замужем. Это первое, а второе…
– Я все понимаю. Разве бы я полюбил каменную бабу? Ты не свободна, и этим все объясняется.
– Если бы все было так просто, – усмехнулась Дана.
– Расскажи мне, что тебя мучает. Обманутый муж, как я понимаю, это еще не все твои проблемы?
– Звучит жестоко – обманутый муж. Но ничего, все правильно. Будем называть вещи своими именами. Да, ты прав. Это не все мои беды. А ты не по возрасту проницателен.
– Неужели ты ждешь от меня только какой-то детский лепет и глупый щенячий восторг?
– Ну зачем такие гиперболы! Ты изучаешь Станиславского, прочел многое из Шекспира и Чехова… Значит…
– Это ничего не значит. Вернее, что-то, может, и значит. Но людей я вижу и понимаю с детства. Есть у меня черта – наблюдать, интересоваться человеком, его природой, характером… Наш дом был открытым для многих. Гости засиживались допоздна, много говорили, спорили, травили байки и анекдоты…
– А кто твои родители? Актеры?
– Мама – актриса, отец – сценарист, театральный критик.
– Как здорово! Постой, я до сих пор не знаю твою фамилию! Кто ты?
– Я? Арсений Быховский.
– О-о! А я смотрю и вижу фамильные черты Быховских. Эта львиная грива и античный профиль – отцовские гены?
– Ты знаешь моего отца?
– Боже! Я же искусствовед. И как бы ни дико это звучало, интересуюсь искусством во всем его многообразии.
– Да-да, извини. И все же вернемся к тебе. Что у тебя произошло? Я могу помочь?
– Помочь? И да, и нет. Ты уже мне помогаешь, потому что рядом, и я чувствую тебя каждым нервом, каждой клеткой. Мне хорошо с тобой. Очень. Я честно сознаюсь, вчера ты открыл во мне… Меня. Понимаешь? Я не знала о себе многого. И… Я с нетерпением жду ночи. Вот.
Они остановились, и вновь Арсений своими большими сильными руками обнял и прижал к себе хрупкую и нежную фигурку Даны.
– Я тоже жду ночи, – прошептал он. – Но я сразу после лекций, не мешало бы подкрепить организм, изможденный учебой.
– Здесь у входа какое-то кафе, зайдем?
– Но у меня, понимаешь, с финансами туговато.
– Глупости! У меня есть деньги. Неужели ты думаешь, что я настолько стара и не помню свою студенческую молодость?
– Конечно, я так не думаю.
– Так вперед! И быстрее! Я тоже проголодалась, и сейчас, наверное, закажу у них все меню.
– Если оно у них имеется.
Они читали «меню» и посмеивались. В кафе почти не было посетителей. На столах красовались несвежие скатерти, а из кухни тянуло пережаренным луком.
– Салат «Лужайка», – прочитал Арсений. – Как думаешь, из чего он?
– Наверное, из осоки и «куриной слепоты».
– Так, «Котлета из атлета».
– Что? – прыснула Дана, а потом звонко расхохоталась.
– Нет, это я слегка приукрасил. Вообще, блюдо называется «Котлета «Дар лета». Закажем?
– Хм, интересно, а что может подарить лето? В виде котлеты?
– Ну не знаю. Надеюсь, что мясо.
Официантка кокетливо посматривала на Арсения, игнорируя присутствие Даны. Приняв заказ, она на прощание стрельнула глазами и исчезла в кухонных недрах на целую вечность.
Дана кормила Арсения шоколадкой, случайно оказавшейся в одном из карманов сумочки, отламывая по маленькому кусочку и приговаривая «а это за маму» и т. д. Когда все родственники были перечислены, а плитка еще не закончилась, Дана начала фантазировать.
– А это за то, чтобы нам поскорее принесли атлетическую котлету.
Так, молодец. А это за моего Мартина.
– А кто он, твой Мартин?
– Серебристый шотландец.
– Конь?
– Не-а. Угадай.
– Боров?
– Ха-ха-ха! Слишком красиво для борова.
– Ну не знаю, тогда скунс. Или хорек. Сейчас это модно, таскать хорьков на светские рауты. Представляю, каково будет светской братии, если хорек вдруг испугается.
Дана смеялась до изнеможения. Они уже хотели покинуть негостеприимное кафе, когда из кухонной двери выплыла официантка. На удивление, салат и котлеты оказались не только съедобными, но и вкусными.
Насытившись, пара отправилась на прогулку. Парк плавно переходил в набережную. Любуясь игрой бликов на речной глади, они долго стояли у парапета, сжимая руки. Арсений обнимал Дану за плечи, иногда наклонялся и целовал ее волосы, висок, щеку. Она для приличия отстранялась, но тут же льнула к нему всем телом, растворяясь в нем, в его любви, в своих чувствах.
Но где-то глубоко внутри тенькал крошечный колокольчик. Дана не отдавала себе отчета, откуда идет это теньканье, кто подает сигналы, но неясная тревога мешала во всей полноте наслаждаться жизнью.
В предвкушении ночи, они торопливо подошли к зданию галереи, и Дана нажала кнопку звонка. Охранник, плечистый детина, пряча глаза и растерянно улыбаясь, открыл дверь и, поздоровавшись, хотел что-то добавить, но Дана поспешила сообщить, что отпускает его домой, прямо сейчас, сию секунду, и что она сама позвонит на пульт и все им объяснит.
Охранник ушел, Дана заперла дверь на замок и резко повернулась, чтобы немедленно броситься на шею Арсению, молчаливо ожидавшему окончания всей этой тягомотины.
Но… перед ней стоял Олег. Испуганное лицо Арсения маячило в дальнем углу холла.
– Ты? – выдохнула потрясенная Дана.
– Не ждала?
Если бы не шок, Дана заметила бы подавленное состояние мужа. Но ей было не до того.
Лихорадочно соображая, как выкрутиться из щекотливого положения, она теребила на груди яркий шарф, эффектно оттеняющий ее модное светло-серое пальто.
– Признаться, не ждала, – пробормотала она, боясь посмотреть в глаза мужу.
– А я ждал. Мне надо… Нам надо поговорить, Дана.
Что-то в его тоне заставило ее насторожиться, посмотреть ему прямо в лицо. Она не узнала его. Куда делся его привычный взгляд – твердый, немного ироничный, самоуверенный?
На нее смотрели глаза больного ребенка, подранка, такие же ждущие и трогательные в своей беззащитности.
– Что случилось, Олег?!
Для нее уже ничего не существовало, кроме этих, полных мольбы и страдания, глаз. Даже любовника. А он застыл в напряженной позе возле лестницы, ведущей на второй этаж. Как будто приготовился к побегу…
– Может, выйдем на улицу? И скажи… своему спутнику, чтобы оставил нас одних, – сдержанно попросил Олег.
Она вспыхнула, смешалась, растерянно посмотрела на Арсения. А он, не скрывая вздоха облегчения, ринулся к выходу. Его слишком торопливый уход заставил пережить Дану несколько секунд позора. Да еще эта презрительная усмешка мужа в адрес незадачливого плейбоя. В другой ситуации она бы сквозь землю провалилась, но, увидев, как насмешливое выражение на лице мужа быстро сменилось страдающим, моментально выкинула из головы все лишнее.
* * *
– Что у тебя стряслось? – задала она тот же вопрос, но уже спустя полчаса и в другом месте.
Они сидели в ресторане, в тихом уютном уголке, где можно было, не напрягая голос, говорить по душам. Ее вновь больно задело неузнаваемое выражение на лице Олега. Он сидел потупившись, постукивая пальцами по столу, очевидно, подбирая слова.
Дана невольно прикрыла ладонью руку мужа и слегка сжала ее. В его вскинутых на нее глазах она прочла одновременно благодарность и душевные терзания.
– Раньше я бы набил морду твоему… поклоннику, – не поднимая глаз, заговорил Олег. – Сейчас… просто нет куража. Да и виноват я перед тобой. Ты, похоже, в курсе?
– Хм. Даже не знаю, что сказать…
– Лучше всего правду.
Сложная смесь противоречивых эмоций кипела в ее душе, она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться, не забиться в истерике.
О какой правде он толкует? Об Арсении? Или Бруснике? Всего за неделю она сменила двух любовников. Если вдуматься, то она самая настоящая гетера, упомянутая Анжелой в виде образа, эдакой фигуры речи.
Но почему она казнит только себя? Ведь у мужа не меньше грехов. И не начать ли «резать» правду именно с них? Разве не они причина ее падения?
А если честно? Положа руку на сердце? Боже, как стыдно, но хотя бы самой себе она должна признаться? Да, да! Проступки мужа не единственная причина ее безрассудства.
Почва готовилась давно, исподволь, медленно, но верно. И те страсти, на которые намекала Анжелка, давно разъедали ее тело и душу. Эти темные, жадные, языческие силы, живущие в ней под спудом, вырвались на волю, едва лишь появился первый удобный случай.
Вот так чистюля! Да ее место на костре или у позорного столба, живи она в средневековье.
Официант принес заказ, наполнил бокалы душистым вином.
– Выпьем, Дана, – с необычной мягкостью предложил Олег, как будто хотел успокоить ее.
Он словно читал ее мысли. Но почему он так неестественно реагирует? Любой здравомыслящий мужчина на его месте…
– Олег, я… Я боюсь правды.
– Нам придется это сделать. Но сначала выпьем. Под кайфом легче исповедоваться.
Они осушили бокалы, по инерции принялись за салат, но вскоре отложили вилки – обстоятельства убили аппетит.
– Ну хорошо, я мужчина, мне и начинать, – окрепшим голосом произнес Олег, откидываясь на спинку стула. – Собственно, для этого я и привел тебя в ресторан. Ну, а твои отношения с этим красавчиком – настоящая бомба. Не ожидал от тебя. Ладно, об этом позже.
Наступившая пауза тянулась для нее мучительно долго. Она терялась в догадках – о чем пойдет речь? Неужели он хочет объявить ей о разводе? О том, что встретил другую? А именно эту Рынкину.
Ну что ж. Его решение не станет для нее полной неожиданностью. Она давно примерила на себя роль брошенной жены. Хотя внутри все бунтовало, кричало и… надеялось.
– Мартин передает тебе привет. Я попросил нашу соседку приютить его ненадолго, – сообщил Олег с грустной улыбкой, и вдруг ошарашил: Мы скоро расстанемся.
Дана вздрогнула, хотя и ждала подобную фразу. Ее жалкий, потерянный вид, наверное, остановил бы Олега, но он смотрел в сторону и продолжал тем же бесцветным голосом.
– Меня… В общем, привыкай жить одна. Ты сильная. В этом я убедился только что. Уж коли ты завела юного любовника, значит, душевных сил у тебя достаточно. И потом, одна ты будешь недолго, судя по всему. Сколько там требуют от вдовы приличия? Год? Полгода? Короче говоря, башмаки сносить успеешь.
– Олег! Что ты несешь? Какие приличия? Какой вдовы?
– Погоди. Не делай такое страшное лицо. Я все объясню.
Он вылил в бокал остатки вина и залпом выпил. Не спрашивая разрешения, закурил. После двух затяжек коротко взглянул на Дану, досадливо скривился.
– Мудак! Нельзя так с тобой. Ведь ты на грани обморока. Официант! Бутылку вина!
Она все же заплакала, как ни крепилась. Он скрежетал зубами и тихо матерился. До этого дня она не слышала от него подобных ругательств. И это добавляло отчаяния к ужасу, царившему в ее душе.
– Прости меня, прости! – шептал он, вытирая ее слезы своим платком. – Я идиот! Нельзя было… Нельзя! Пойдем на улицу. Поедем домой! Или… Нет, домой не могу. Лучше в пансионат! В котором были на новогодних каникулах. А? Поедем?
– Нет!
Его исполненные болью глаза подействовали на Дану сильнее слов.
– Нет, – повторила она сдержанно, но твердо, – мы никуда не поедем, пока ты все не расскажешь. Олег! Я уже успокоилась и выслушаю тебя. Говори все, как есть. Всю правду. Налей еще вина. Чудесный букет. Я давно такого не пробовала. Лей еще! Полный бокал. Вот так. И себе. Давай за тебя!
В порыве нахлынувших чувств она провела ладонью по руке мужа, обратив внимание на то, что эта красивая мужественная рука слегка подрагивает. Все выдавало в нем сильное волнение.
– Ладно, не буду мучить тебя, расскажу все как есть. Ты ведь знаешь, я чиновник высокого полета, да еще на такой «хлебной» должности. Мало в нашей среде тех, кто не поддался искушению. Я держался сравнительно долго. Был чист, как этот хрусталь. И гордился этим. Но судьба подкинула испытание. Ха! Со стороны посмотреть – самое тривиальное испытание. В таких случаях говорят – погорел на бабах. Или «шерше ля фам». Хотел удивить. Поразить в самое сердце! Нет. Просто сильно любил. Вот и весь сказ. А ради любимой пойдешь на многое. Тем более, само шло в руки… Подвернулся случай, и я пропал.
– Она требовала дорогих подарков? – изображая само спокойствие, вставила вопрос Дана.
– Кто? – вскинулся Олег, на которого уже повлияла лошадиная доза выдержанного вина.
– Эта девица, с которой ты целовался на перекрестке.
– На перек… пере… Где?
– Напротив моих окон. В этот знаменательный для тебя момент я проводила экскурсию со школьниками.
– Я не понимаю. О чем ты?
– Как ты недавно высказался? Уж коли завела юного любовника… Так вот. Я возвращаю тебе эту фразу. Уж коли завел юную любовницу, то у тебя достаточно душевных сил, чтобы справиться с любой ситуацией.
Выскочив из-за стола со скоростью пробки от шампанского, она побежала из ресторана, как напуганная серна. Нимало не заботясь о том, как выглядит в глазах посетителей и официантов.
* * *
Он все время ловил себя на мысли, что ищет в толпе Дану, или похожую на нее женщину. Во всех молодых особах балетного сложения, с легкими льняными волосами и вздернутым носиком, ему чудилась она, властительница его мыслей.
«Что за наваждение?» – спрашивал себя Леонид Брусника, покачиваясь в такт движению поезда.
Неужели он всерьез влюбился, настолько серьезно, что почти бредит этой воздушной феей? Например, сейчас, находясь в метро, он присматривается к сидящим напротив него женщинам. Но ни одна хотя бы отдаленно не напоминает предмет его страсти.
Полный кирдык! Это он, Ленька Брусника, любитель и ценитель настоящих женских форм, втюрился в бестелесное существо, напоминающее мотылек. Хохма!
Но смеяться почему-то не хотелось. Наоборот, душа сиротливо ныла, будто потерял что-то дорогое и невосполнимое.
Если взглянуть трезво, то эта унылая потерянность легко объяснима. Любовь его безответна. Никогда эта курносая дюймовочка не бросится к нему на шею с воплем счастливого восторга.
Вдруг вспомнилась казацкая песня «Не для меня», которую он несколько раз слышал по Авторадио. Да, не для него «сердце девичье забьется». А тот вечер, когда они оказались в одной постели, надо просто забыть. Как случайную связь, возникшую по зову плоти. Мало ли таких связей в жизни мужчины?
Взять его друга, Леху Топырева. Из каждой командировки он привозит очередной «номерок» сотового и красочный рассказ из личного Декамерона.
Тряхнув головой, как бы отгоняя от себя «наваждение», он вошел в офисное здание.
Шеф подкинул ему новое задание, надо сесть и составить план розыскных действий. Для этого нужны свежие мозги, без «призвезди», по выражению того же Лехи. Вот у кого голова всегда ясная. Не заморачивается на любовные переживания. Леха просто «любит» и все. Чисто мужской частью тела.
– Господин Брусника! Уже и начальство не замечаете? – прогремел за его спиной недовольный голос шефа.
– Извините, Иван Андреевич, задумался.
– Зайди ко мне!
В кабинете стоял вездесущий аромат «Бальдассарини Амбре», туалетной воды, которую шеф много лет предпочитал остальному парфюму.
– Ну и духота! Бабье лето затянулось, однако! Присаживайся. Неля! Организуй чайку! С лимоном. Две чашки. Ну, рассказывай!
– О чем?
– О жизни. Я смотрю, проблемы у тебя? Начальство игнорируешь. Небритый. Под глазами синяки, будто всю ночь черте чем занимался…
– Да что вы, Иван Андреич! Я весь в работе, некогда мне…
– Ладно, рассказывай! Некогда ему. Я в твои годы все успевал. И даже сверх плана. Что там со Снежковой?
– Со Сне… Гм! А что с ней? Дело давно закрыто. Так что, я не в курсе…
– А покраснел почему? Влюбился? А как же первая заповедь сыщика?
Не вступать в личные контакты с клиентами. А?
– Иван Сергеич, я…
– Ладно. Извини, что лезу в личное. Хотя про заповеди помни. Они кровью написаны. Я тут подумал на досуге. Ну, про твои слова о Снежкове, дескать, не мешало бы помочь человеку… Подумал, а потом прозондировал почву, собрал кое-какие сведения. И вот, значит, такая информация. Снежков на удивление чист в смысле коррупции. По крайней мере, до сих пор не был замечен в крупных аферах, взятках, откатах и рейдерстве. Но «не замечен» еще не означает «не замешан». Чиновники такого уровня научились заметать следы. И соринка на белоснежной манишке Снежкова… О! Нечаянный каламбур! Извини, отвлекся. Так вот, соринка все же имеется. Надо копнуть поглубже, возможно, она разрастется в гигантское пятно, от которого господину Снежкову не отмыться.
– И что за соринка?
– Арт-галерея его супруги, Даны Михайловны. Это здание выведено из государственной собственности в муниципальную, а затем в частную. Схема, в принципе, банальна и не всегда имеет криминальную подоплеку. Возможно, Снежков сделал подарок жене на законных основаниях. Твоя задача, Леонид, проверить, так ли это.
– Я что-то не совсем понимаю нашу роль. Мы на чьей стороне с вами, Иван Андреич?
– На стороне закона.
– Но в чем будет состоять наша помощь?
– А ты не догадываешься? Ну-ка, вспомни, что вы слышали в лесу, во время слежки за объектом?
– Ему, похоже, угрожали.
– Так. Угрожают, как правило, чтобы надавить на человека. Его наверняка шантажируют. А предмет шантажа, я думаю, не колечко с бриллиантом, а нечто покрупнее и подороже. Ну! Дальше разжевывать, или сам догадался?
– Понял, Иван Андреич.
– Вот и прекрасно. Займешься этим вопросом в параллели с основной деятельностью. Предупреждать об осторожности не буду. Сам не мальчик, знаешь, какие могут возникнуть форсмажоры. Ладно, иди, работай.
– Иван Андреич, извините за дерзость, но я привык к полной ясности. Иначе к заданию не приступлю.
– Какой еще ясности?
– Ваша мотивация в деле Снежкова?
– А-а. Молодец, что спросил. В первом разговоре на эту тему я сказал, что лезть в это дерьмо не намерен. Но теперь появилась мотивация. Я далеко не альтруист. Тем более в делах с миллионными сделками. Если мы вытащим Снежкова из патовой ситуации, цену я запрошу немалую. Но не деньгами. В центре города есть старинный особняк, который реставрируют под офисные помещения. Я узнал, что все они уже давно запроданы. Но есть некий резерв для своих. Под недорогую аренду. Понял, куда клоню?
– Понял. Разрешите идти?
– Иди.
* * *
По лобовому стеклу бежали тонкие струйки дождя, но Дана и не думала включать «дворники». Так и ехала сквозь мутную пелену, машинально переключая скорости и нажимая на педали.
Ее голова, как всегда, была занята мыслями о черной полосе, которую ей уготовила судьба. Она осталась одна, без поддержки, без тыла и, самое смешное – если не самое грустное – без денег. Привыкшая ни в чем не знать нужды, она столкнулась с финансовой проблемой лоб в лоб. Гордо отринув материальную помощь мужа, не желая никакой зависимости от него, она очень скоро ощутила нехватку денег в самых обыденных вещах. Не на что было заправить и помыть «Опель», заканчивались косметика и средства гигиены, да что там говорить, не было денег на элементарную еду!
Уже вторую неделю Дана обитала в галерее, превратив кабинет в жилую комнату. Первые дни дискомфорт не ощущался – было просто не до того, но теперь он донимал на каждом шагу. Из дома были взяты только личные вещи и небольшая сумма наличными, а кредитки демонстративно брошены на стол.
Разумеется, на счету галереи были деньги, и от спонсоров, и от собственных небольших доходов. Из них она платила зарплату сотрудникам, оплачивала коммунальные счета и налоги. Но для себя принципиально не брала ни копейки. Об этом все знали и считали нормой.
И вот она дошла до ручки со своей дурацкой гордостью. Что теперь? Занимать у Марии Сергеевны? Неудобно. Да у нее и нет лишних денег. Попросить у Анжелы? Тоже не вариант. Странно. Анжелка – близкая подруга, но почему-то идти к ней с такой просьбой не хочется. Что-то мешает. Надо бы разобраться с этим. Действительно, что не дает ей в трудную минуту обратиться к подруге? Ведь они столько лет поддерживают тесные отношения, звонят по любому поводу, советуются… Впрочем, советы, как правило, Анжелкина прерогатива. В их тандеме она ведущая, эдакий локомотив и кладезь житейской мудрости в одном флаконе.
И вновь память выдала на-гора тот случай в восьмом классе. Пресловутый заступ во время прыжка. Был ли он на самом деле? Или…
Нет, но при чем тут прыжки в длину? Какая тут связь с ее нынешними проблемами? У нее просто «крыша едет», и в этом все дело.
Пора взяться за ум, отбросить ревнивые мысли о неверном муже – пусть живет со своей Рынкиной – и начать собственную, независимую, трудную жизнь одинокой женщины.
Сколько вокруг женщин, живущих на свои честно заработанные деньги! При этом они ничего не демонстрируют, ничего не ждут и надеются только на себя. Так неужели она хуже, морально слабее и беспомощнее? Для чего она появилась на этом свете? Для того чтобы только ныть и униженно ждать подачек? Нет и еще раз нет!
Дикий визг тормозов встречной машины напугал ее и привел в ступор. Ничего другого она сделать не успела.
В памяти навсегда остались и этот визг, и скрежет металла.
Что именно произошло с ней на мокрой мостовой тем промозглым днем, она узнала неделю спустя, когда вышла из комы.
Первым, кого она увидела, открыв глаза после полуденного сна, был Олег. Его измученное бессонницей и переживаниями лицо озарилось улыбкой, запекшиеся губы прошептали: «Здравствуй».
Первое слово далось ей с большим трудом. Словно тягучей смолой залепило рот.
– Это ты? – выдавила она и не узнала собственного голоса.
– Я. Ты как? Можешь говорить?
– Угу.
– А я ждал. Мне разрешили на пятнадцать минут, но прошло около часа. Наверное, про меня забыли. А я рад. Рад, что ты проснулась. У меня какая-то эйфория началась. Честно. Я сейчас полечу. Такая легкость!
– Где я?
– В палате. Ты, наверное, ничего не знаешь… Тебе еще ничего не…
Его прервали на полуслове.
– Олег Петрович! Время посещения давно закончилось!
Тон, которым произнесли эти слова, не оставлял никакой надежды. Медсестра стремительно вошла в палату и по-хозяйски приступила к подготовке процедуры.
Дана шевельнула рукой, на большее не хватило сил.
– Приходи, – только и смогла сказать своим неузнаваемым треснувшим голосом.
– Завтра же. Обязательно. Жди.
Дверь за Олегом закрылась и тут же распахнулась вновь. В палату вошла процессия из четырех врачей и старшей медсестры.
Больную слушали, смотрели, спрашивали. Врачи изучали показания приборов, спорили, каждый держался своей точки зрения.
Дана медленно возвращалась к жизни. Она уже осознала факт своего пребывания в больничной палате. Обрывки памяти мельтешили в голове, картина аварии обретала более-менее четкие контуры.
Перед мысленным взором встала черная машина, огромный джип, который она зафиксировала глазами за доли секунды до того, как потеряла сознание. Она вспомнила и этот страшный удар о подушку безопасности.
Что-то говорила медсестра, подсоединившая ее к капельнице, о чем-то спрашивал бородатый доктор в модных очках…
А ей хотелось дотронуться до своего лица, узнать, осталось ли от него хоть что-то. Усилием воли она заставила себя согнуть в локте непослушную руку и поднести к лицу ладонь. Указательным пальцем она дотронулась до своих губ, затем до носа. Теперь она поняла, почему ей трудно дышать. На носу была марлевая повязка.
Что они там обсуждают? Зачем столько непонятных терминов? Лучше бы сказали – калека она, или есть шансы вернуться к прежней жизни? Если калека, то она не хочет жить. Зачем? У нее и раньше не было особого смысла существования. А теперь и подавно.
Олег сказал, что рад. Чему радоваться? Наоборот, ее смерть была бы для него избавлением. От неприятных разборок, чувства вины…
– Доктор! – крикнула Дана, глядя на врача с бородкой.
Ее слабое восклицание мало походило на крик, но она отдала ему все силы, которые успела накопить.
Бородатый повернул голову, внимательно посмотрел на Дану и подошел ближе.
– Вы меня?
– Да, – прошептала Дана, прикрыв глаза. – Скажите, я инвалид?
– В известном смысле. У вас переломы и сотрясение мозга, но это временная недееспособность. Будем лечиться.
– А что с моим лицом?
– А что с ним? Очень милое женское лицо. Гематомы исчезнут, рано или поздно… Ссадина зарастет.
– Спасибо.
– Да не за что пока! Я сказал – будем лечиться. А уныние тяжкий грех, между прочим. Знаете об этом?
– Угу.
– О, да вы засыпаете! Все, мы уходим, не будем мешать. Верочка, после капельницы вот эти уколы и физиотерапия.
* * *
Олег приходил четыре дня подряд, а потом куда-то пропал. Ее навещали многие: Анжела, Мечников, Преснин, Мария Сергеевна и другие сотрудники галереи…
Однажды в палату постучал Арсений. С тремя розами и огромным краснощеким яблоком, он робко прошел к кровати, боязливо окинул взглядом ее фигурку под больничным одеялом и, не зная, как вести себя, спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Отлично. Лучше не бывает, – мрачно отшутилась Дана.
Его появление не взволновало ее. Очевидно, ей хватило тех минут пережитого в галерее позора, чтобы с корнем вырвать из сердца незадачливого любовника.
А через две недели, когда она уже пошла на поправку, неожиданно появился Брусника.
Она смутилась, прикрыла лицо краем простыни. Да и он был сконфужен не меньше. Нескладный разговор так бы и закончился ничем, если бы она нечаянно не показала свое забинтованное в области носа лицо.
– Дана Михайловна! Дана! Не закрывайтесь! Не надо! – вдруг горячо попросил Леонид, подавшись корпусом к своей возлюбленной. – Для меня вы любая хороши! То есть прекрасны! И даже эти бинты ничего не значат. Наоборот! Вы еще дороже и ближе… Ну вот. Я почти признался… Дана! Я понимаю всю нелепость, несвоевременность своих слов, но если я промолчу, то… У меня просто сердце не выдержит. Я сейчас скажу, а потом вы решите, что делать… Прогнать или… хотя я слишком самонадеян, говоря «или». Тут без вариантов. Но я все равно скажу. Я схожу с ума. Со мной это впервые. В каждой встречной я ищу ваши черты…
– Черты? А если их больше нет? Если они изуродованы до неузнаваемости?
Сбитый с толку Брусника, видимо, истратил весь запас слов. Он молчал, не зная как ответить на такой провокационный вопрос. А Дана и сама не знала, зачем его задала. Может, интуитивно хотела остановить это пылкое признание, ответа на которое у нее не было.
– Извините, Леня, но я устала. Мне бы отдохнуть…
– Да-да, я понимаю. Извините меня за все, что я тут наговорил. Глупо вышло. До свидания.
– Постойте! Можно попросить вас об одной услуге?
– Все что угодно!
– Узнайте, почему не приходит мой муж.
– Х-хорошо. П-постараюсь.
– Спасибо. До скорой встречи!
Брусника ушел, а ее накрыла тоска одиночества. Да, уныние тяжкий грех. Но где выход из него? Кто подскажет ей, как справится с этим грехом?
В палате для vip-персон, куда ее поместили благодаря стараниям Олега, было все, чтобы больной не скучал. Но Дана не включала телевизор, не слушала DVD, не листала глянцевые журналы.
Постепенно она приучила себя уходить в мир видений. Он напоминал лоскутное одеяло, в котором клочки соединены хаотично и по цвету, и по форме. Видения беспорядочно и непредсказуемо появлялись, исчезали и вновь возвращались. Реальные картинки сменялись совершенно фантастическими полотнами, какими-то небылицами, порой страшными, порой смешными.
Она не чувствовала грани перехода от видений наяву к сновидениям. Искусственно вызываемые грезы плавно перетекали в глубокий ночной сон. Возможно, этому способствовали препараты от боли, вводимые ей по вечерам.
Чаще других ей виделся Олег. Ей запомнился один сон, странный, неправдоподобный, как и большинство снов. Он больше не повторялся, но запечатлелся в памяти до мельчайших деталей.
Вначале это был луг из цветущих ромашек. Бескрайний, до самого горизонта. По лугу шел мужчина в белой рубашке. Цвет его глаз спорил с небесной синевой. Мужчина шел и шел, но ближе не становился. Она пыталась разглядеть его черты, но его лицо все время ускользало. Зато походка и фигура были Олеговы. И она не сомневалась – это ее муж. Внезапно идиллическая сценка обрывалась, цветущий луг превращался в голую степь с высохшей полынью, а мужчина едва держался на ногах под мощным шквалом ветра и дождя. Он наклонялся вперед, чтобы ветер не опрокинул его навзничь, и закрывал лицо тыльной стороной ладони. Мокрая одежда, слившись с телом в одно целое, не спасала, а дождь все хлестал, беспощадно, подчиняясь высшему закону природы.
От этой страшной картины, от своей беспомощности она начинала кричать. Ее крик тонул в гуле урагана, но она продолжала звать Олега. И вот во сне, в этой дикой степи появлялась она, Дана. С неимоверными усилиями преодолевая напор холодного сырого ветра, она шла к Олегу. Падала, цеплялась за чахлые кустики, чтобы выдержать очередной удар ветра, ползла, в кровь разбивая колени… Расстояние между ними сокращалось, но очень медленно, по крупице. Очевидно, что тот, кто навевал ей этот ужасный сон, не желал скорой встречи мужа и жены.
И все же она добралась до него, обняла, прижалась всем телом, прильнула губами к груди над расстегнутой пуговицей рубашки.
В тот единственный раз, пробудившись от невероятного сна, она вытирала на глазах обильные слезы, но восстанавливая его в памяти, уже не испытывала первоначального потрясения, и лишь в безотчетной тоске смотрела сквозь больничное окно на мерцающие звезды.
В один из однообразных скучных дней в палату пришел хирург. Представившись Борисом Наумовичем, завел разговор о будущей операции. Дана отвечала тихим монотонным голосом и, в конце концов, учтивость и нарочитая мягкость врача куда-то испарились. Раздраженный ее «безразличием» Борис Наумович повысил голос.
– Вы женщина или носорог? Это ему абсолютно наплевать, какой формы у него нос! Или рог! Что в принципе одно и то же! Я пришел узнать, как будем складывать сломанные кости? Добиваться полной идентичности или просто делать человеческое лицо? Лицо приятной, но не совсем похожей на вас женщины! Первый вариант потребует несколько поэтапных операций и, я бы сказал, вашего терпения и мужества. Второй – более щадящий и быстрый вариант. В принципе, заживление идет быстро, ткани эластичные, эндокринная система в норме…
– И что это значит?
– Это значит, что рубцов мы избежим… То есть они будут незаметны. В общем, нужно решать, по какому варианту пойдет дальнейшее лечение.
Ее ставили перед неотложным выбором, но она была не готова. Ушедшая с головой в свой иллюзорный мир, Дана малодушно, по-ребячьи пряталась от настоящего – жесткого, требовательного.
А хирург, утомленный сложной операцией, не желал вдаваться в психологические нюансы и искренне недоумевал по поводу «вывертов этой субтильной барыньки».
– Ладно, я пошел. У меня прием. А вы подумайте, Дана Михайловна. Взвесьте хорошенько все «за» и «против». Кстати, свое будущее лицо вы сможете увидеть на компьютере. Всего доброго!
* * *
Вечером приехала Анжела. В комнату ворвался вихрь из французских ароматов, ослепительных улыбок и ярких, не по сезону, красок.
– Данусик, можешь меня поздравить! – едва сдерживаясь, чтобы не заплясать, пропела подруга.
– Да? Ну что ж, поздравляю.
– Здрасте! Но ты же еще не знаешь, с чем!
– Ты вся светишься от счастья. Значит, есть повод для поздравления.
– Ой, я в самом деле счастлива! Впервые за свою многотрудную жизнь я выхожу замуж! Прикинь, подруга!
– С ума сойти! И кто он, твой избранник?
– Как это «кто»? Естественно, Эдуард! Ой, ты не представляешь, через что мне пришлось пройти, чтобы этот увалень наконец дозрел до брачных уз! Уж я и так, и эдак! Чего только не придумывала, каких только фантазий не сочиняла!
– И когда бракосочетание?
– Через две недели. Я сейчас просто на разрыв! Ты уж извини, что нечасто навещаю, но время летит с бешеной скоростью. Надо успеть кучу дел. Только прикинь – два платья мне, два костюма ему… Потом сразу в свадебное путешествие, в Европу, а это еще сколько тряпок, с ума можно съехать! Короче, голова кругом, задница, пардон, в мыле…
– Ничего. Это приятные хлопоты.
– Да уж! Ой, совсем забыла! Ты же мой свидетель в загсе! Ты как? Через две недели тебя выпишут?
– Нет, что ты! Я здесь надолго.
– Как? Ты говорила, что идешь на поправку. Раны затянулись…
– Мне предстоит операция. И, возможно, не одна.
– Да? А где? Я имею в виду, на каком органе?
– На лице.
– То есть?
– Чего тут непонятного? Ты же видишь повязку, а под ней швы. К тому же у меня сломан нос.
– Да, ты говорила. Но я не знала, что это так серьезно.
– Серьезней некуда. Мне предложили два варианта: либо восстановить прежнюю внешность, либо родиться заново.
– Ничего себе! И что ты выберешь?
– Пока не знаю.
– Да-а, задачка с двумя неизвестными. Но ведь это не мясо на рынке выбирать. По-моему, тут и гадать нечего. Надо возвращать прежнее лицо.
– Я подумаю, стоит ли. А может, начать новую жизнь с чистого листа, то бишь лица?
– Ну-у, ты скажешь… Я даже не представляю тебя с новым лицом. Мне придется привыкать… Да и не во мне дело, черт возьми! У тебя поважней персоны есть. Например, муж. Кстати, где он?
– Не знаю. Мы давно не виделись.
– Даже так? Нехренасе! Он что, тоже новую жизнь начал?
– Похоже.
– Ой, Данусик, не знаю, что сказать. А может, мне на разведку сходить?
– Не надо. Пусть все идет как идет. Не хочу вымаливать сочувствие.
– Ой, какие мы гордые! А люди, между прочим, вымаливают. Вон, все церкви заполнены…
– Я тоже пойду в церковь, только за другим.
– За чем, если не секрет?
– Поблагодарю бога, что осталась живой.
– Хм! Странная ты, Данка! Хотя… Всегда была такой. Кстати, как поживает Арсений? Он был у тебя?
– Арсений? Откуда ты знаешь? Я вроде не говорила…
– Про Арсения? Но… Я как бы сама догадалась. Вы так спешили удрать из «Венеции», что даже про меня забыли…
– А-а. Я думала, ты не обратила внимания.
– Ну ты даешь! Такой мужик! Да на вас со всех сторон пялились!
– Никакой он не «такой»! Мелкий трусишка.
– Надо же! А с виду мачо. Ой, извини!
Анжела вынула из сумочки новенький, украшенный стразами, смартфон, издававший мелодичный рингтон.
– Алло, я слушаю. Да-да, сегодня. Угу. Как обещала. Да. Ну, разумеется. Пока!
– Какой симпатичный. Подарок?
– А как же! Жених самолично выбирал. Он хоть и прижимистый, но подарки делать умеет. По крайней мере, со цветом не промахнулся. Мой любимый, и к сумочке подходит. Ой, я сегодня кофе напилась перед дорогой. А он, как известно, мочегонное средство. Эта дверь в туалет?
– Угу.
– Я сейчас!
Анжела скрылась за туалетной дверью, а Дана откинулась на подушку и глубоко вздохнула. Она всегда немного уставала от общения с подругой, а сейчас ее силы полностью иссякли, организм требовал покоя и тишины. Ей не раз приходила мысль, что из них двоих Анжелка – «вампир», а она – «донор». Правда, эта мысль ничего кроме смеха не вызывала, потому как трудно представить более немощного донора, чем она. «В чем душа только держится?» – не раз повторял отец.
И вновь тот же рингтон оповестил, что кому-то срочно понадобилась Анжела. Скосив глаза на тумбочку, где подруга оставила свой аппарат, Дана увидела радужную подсветку, переливающуюся всеми семью цветами. Это зрелище завораживало, и она не поленилась приподняться, чтобы полюбоваться игрой цветных огоньков.
На дисплее высветилось чье-то имя. Приглядевшись, Дана прочла «Арсений». В первый момент она ничего не поняла. Но сердце, пропустив удар, вдруг бешено забилось. Откуда у нее номер Арсения? И почему, собственно…
Из туалета раздался шум спускаемой из бачка воды. Дана едва успела лечь, закрыть глаза и притвориться задремавшей, как в палату вернулась Анжела.
– Ты спишь, Данусик?
– А? Да, устала я что-то. Мне обезболивающее ставят, а оно со снотворным эффектом.
– Понятно. Тут, кажется, опять звонили? Так, кто бы это мог быть? Ага. Ясно. Ну ладно, я побежала. Не буду больше тебя мучить. В следующий раз подольше посижу. Хорошо? Ну, не скучай.
С трудом выдержав прощальный поцелуй подруги, Дана нашла силы, чтобы еще и улыбнуться.
Этим вечером видения не приходили. Вернее, она сама отказалась от них волевым решением. Все ее мысли были об Анжеле и ее непонятной связи с Арсением.
Интересно, когда она «забила» в телефон его номер? До или после? Если «до», то получается, что они знакомы давно. И ее поведение в «Венеции» – игра.
А неплохая из Анжелки актриса, между прочим, с усмешкой подумала Дана. Ей бы так не сыграть. Она до сих пор дрожит осиновым листом после того, как притворилась спящей. Хотя причина ее волнения не только в этом. А в чем? Ну да, конечно, в Арсении и его таинственных отношениях с ее подругой.
Итак, если Анжела завязала знакомство с этим парнем после «Венеции», то и этот факт ничего хорошего не сулит. Что еще за козни за ее спиной? Положим, они сошлись на почве посещений больной. И их разговоры вертятся вокруг температуры и общего состояния несчастной. Тогда почему Анжела скрывает этот факт? А она явно скрывает.
От Даны не ускользнула перемена в Анжелкином лице, когда та проверяла входящие звонки на своей трубке. Оно стало чуточку вороватым, как будто конфету стянула с чужого стола.
Здесь явное надувательство. Но для чего? С какой целью? Что им надо, этим двоим?
От нервного напряжения у нее возобновились боли. Пришлось вызывать медсестру.
До самого утра Дана не сомкнула глаз, на все лады строя предположения причин непонятной дружбы Анжелы с Арсением, но так и не смогла найти ни одной правдоподобной.
* * *
За окном клиники раскинулся сад с дикими яблонями и грушами, за ним теснились черепичные крыши нового поселка, а дальше, на линии горизонта шла полоска осеннего леса. Его краски, легкие и прозрачные, навевали щемящую грусть о чем-то безвозвратно ушедшем.
Отойдя от окна, Дана снова легла в постель. После бессонной ночи она чувствовала головокружение и слабость, но эти ощущения были пустяком по сравнению с пережитым накануне потрясением.
Она привыкла доверять людям. Это свойство характера ей было дано природой и развито родителями. Ложь и предательство встречались, но никогда так сильно не ранили. Сначала удар нанес Олег, теперь еще и близкая подруга.
Даже если их отношения с Арсением невинны, все равно существует обман. Если Анжела что-то утаивает, значит, по сути, обманывает.
Надо позвонить Арсению и прямо спросить, что кроется за этими странными телефонными переговорами? Или позвать его в больницу и, глядя в глаза, поговорить? Наверное, так будет лучше. Глаза даже самого искусного вруна выдают его, как бы он ни старался изображать праведника.
Ей пришлось порыться в записной книжке, так как номер Арсения она стерла из памяти мобильника. Справившись с волнением, насколько хватило сил, Дана легкомысленно заворковала.
– Алло, Арсений? Доброе утро! Извини, ты не на занятиях? Нет? А я от скуки на стены лезу. Может, приедешь? Поболтаем… Ага. Ненадолго. Длинные разговоры меня утомляют. Сам понимаешь, после таких травм… Угу. Жду.
Ничего не поделаешь, придется встать и навести марафет. Хотя, что можно сделать с лицом, наполовину скрытым повязкой? Напротив, макияж подчеркнет его уродство. Нет, она не предстанет перед бывшим любовником жалкой размалеванной матрешкой.
Да и зачем теперь эти потуги «создания образа»? Все в прошлом. В той жизни, когда она глупой тетеркой попалась в силки опытного не по годам охотника.
Но для чего ему понадобилась именно она, Дана? Понятно, что в донжуанском списке могут оказаться всякие жертвы, и чем они разнообразнее, тем увлекательнее охота…
Сейчас ей не приходило в голову, что она милая, привлекательная, и полюбить ее можно за естественное обаяние и грацию. Чистоту и наивность. Словом, за все, что высоко ценит настоящий мужчина.
Надев красивый шелковый халат и расчесав волосы, она устроилась в кресле и, чтобы скоротать ожидание, взялась за чтение. Но первую же строчку пришлось перечесть трижды, чтобы понять ее смысл. Отложив книгу, она устремила задумчивый взгляд в окно. Там, в холодной синеве осени, парил коршун, наверное, высматривал добычу.
В дверь постучали, и тут же заглянула дежурная сестра.
– К вам можно?
– Пожалуйста.
– Здесь пришел страховой агент, хочет побеседовать с вами.
– Да? Но я никого не приглашала…
– Он говорит, что по вашему случаю. Аварии. Я не знаю…
– Ну, хорошо. Пусть войдет…
Агент, мужчина средних лет, улыбнулся в легком поклоне, показав ровный ряд зубов. Его улыбка, густая шевелюра и загар вызывали симпатию.
– Здравствуйте, я из компании «Надежда». Можно присесть?
– Пожалуйста.
– Спасибо.
Он сел к столу, вынул из папки какие-то бумаги, откашлялся.
– Извините, я не назвал своего имени. Меня зовут Антон Николаевич. Ваше имя я знаю. Дело в том, что ваш муж в свое время заключил страховой договор. Он застраховал вас от несчастного случая. Самое интересное, что никто не обратился к нам. После аварии. О ней мы узнали из газет. Вы понимаете, о чем я?
– Не совсем…
– Девиз нашей компании «Честность и надежность». То есть, мы не собираемся делать вид, что ничего не знаем, а потому не будем платить. Мы сами разыскали вас, и хотим заплатить полагающуюся вам компенсацию.
– Ну хорошо. А что от меня требуется?
– От вас ничего, кроме выписки из истории болезни. Но нам нужен оригинал договора, а он, я думаю, у вашего мужа. Вы не могли бы сообщить ему?
– А вы сами не пробовали?
– Вы знаете, его телефон не отвечает. Может, он сменил номер?
– Не думаю. По-моему, нет, не менял. А домой к нему… к нам вы не ездили?
– Ездил, но мне никто не ответил. Я про домофон говорю.
– Странно.
– А вы… разве не связывались с ним в последнее время?
– Нет.
– Ну хорошо. Тогда сделаем так. Я перезвоню вам завтра. Может, ситуация прояснится. Хорошо?
– Ну… пожалуйста.
– Вы продиктуйте свой телефончик, я запишу.
Дана диктовала свой номер, чувствуя в душе растерянность и тревогу.
Оставшись одна, она заметалась по палате. В голову лезли нехорошие мысли.
Где же Олег? Что с ним? До сих пор она была уверена, что он поселился у Рынкиной и живет припеваючи. Даже если это так, то на звонки-то он должен отвечать. И звонить ей в больницу, хотя бы для приличия. Ведь он воспитанный человек!
Нет, здесь что-то не то. Надо срочно звонить к нему на работу!
И вновь она лихорадочно листала записную книжку. Где-то был его служебный номер. Вот он!
– Алло! Добрый день! Скажите, пожалуйста, а Олег Петрович на месте?
– Он в отпуске. А кто его спрашивает?
– Это… из турагентства. Он звонил насчет путевки. Вы можете передать ему, что есть горящий тур в Тайланд?
– К сожалению, не могу. Он, видимо, уже куда-то уехал. Тут его спрашивали… Говорят, его телефон не отвечает.
– Понятно. Спасибо. До свидания.
Она не успела переварить упавшие на нее новости, как заявился Арсений. В этот раз без букета, но с таким же гигантским яблоком.
– Это тебе.
– Спасибо. Присаживайся.
– Ты чем-то расстроена?
– Я? Нет. Хотя, вру. Расстроена.
– Что-нибудь со здоровьем?
– Нет. Со здоровьем, как ни парадоксально, все в порядке. У меня муж пропал.
– ?
– Его нигде нет. Ни на работе, ни дома.
– Ну-у, мне кажется, рано волноваться. Мало ли где может оказаться мужчина, оставшийся один… Прости. А что говорят на работе?
– Сказали, что взял отпуск.
– Ну вот, видишь? Значит, укатил куда-нибудь. Может, даже не один.
– Олег на такое не способен.
– Ты уверена?
– Да.
Арсений пожал плечами, окинул равнодушным взглядом палату, спрятал зевок.
Расстроенная пропажей мужа, Дана уже не хотела ни о чем говорить. Раньше, наверное, ее оскорбили бы скучающий вид и ленивые движения Арсения, но сейчас она не придавала значения таким пустякам. Разговор не клеился. Оба помалкивали, думая о своем.
Посмотрев на часы, Арсений вздохнул.
– У тебя дела?
– Да, есть кое-что. Надо бы зачет спихнуть…
– Так иди. Я не задерживаю тебя.
– Но ты хотела поговорить…
– А! Ерунда!
– Ну, тогда я пошел…
– Всего хорошего.
– Пока. Может, послезавтра? После шести…
– Что?
– Ну-у, я бы пришел. Поговорим…
– Нет, не надо. Арсений, ты давно знаешь Анжелу?
Ни один мускул не дрогнул на его красивом лице, но яркий румянец предательски выдал сильное смущение. Опустив глаза и кусая губы, он хранил молчание.
Ей было неловко, словно подсмотрела в замочной скважине интимную сцену. Надо было как-то выходить из неприятной ситуации.
– Если не хочешь отвечать, не надо. Я уже догадалась, что ваш союз – против меня.
Он по-прежнему молчал, но и не трогался с места. Будто стыд пригвоздил его к стулу.
– Арсений, ну что с тобой? – как можно мягче спросила Дана, уже жалея о своем поступке.
– Ничего, кроме позора. Такого я не испытывал за всю жизнь. Подонок я, однако.
Вскинув голову, он посмотрел ей прямо в глаза. Румянец схлынул с его скул, лицо побледнело, стало жестче и старше.
– Ты… из-за денег… со мной? – помертвев от внезапной догадки, прошептала Дана.
– Да.
– И сколько она заплатила тебе?
– Зачем тебе эти подробности?
– Интересно. Почем такие услуги…
– Хм. Дешевка я, Дана. За шестьсот баксов продался. Уж если падать, то повыше надо было залезть.
В палате воцарилась тишина. Оба сидели не шевелясь, с застывшими взглядами.
– Иди, Арсений. Мне надо отдохнуть, – усталым голосом попросила Дана, вставая с кресла.
Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, глядя в пол, как будто искал подходящие слова.
– Ты ищешь способ оправдаться? – в этот раз сухо произнесла она.
– А ты… не дашь мне ни одного шанса?
– Разве таким поступкам есть хоть малейшее оправдание? Ведь это низость. А ее ничем не приукрасить.
– Я знаю. И все же есть такое, перед чем любая низость бледнеет.
– Например?
– Смерть.
– Не понимаю. О чьей смерти ты говоришь?
– Моей матери.
– Твоя мать… умерла?
– Еще нет. У нее последняя стадия рака. Мне нужны были деньги. Любые. Дана, прости меня!
Он упал перед ней на колени, обнял за талию, уткнулся лицом в халат. Ей захотелось пожалеть его, приласкать как ребенка, утешить. Шелковистые волосы парня податливо приминались под ее ладонью, на теплых висках пульсировали жилки. Тонкие женские пальцы нежно касались ушей, лба, шеи. Он вздрогнул под ее рукой, еще сильнее прижал к себе хрупкое тело.
– Не надо, Арсений. Отпусти. Ведь ты понимаешь, что уже никаких отношений не будет. Если хочешь знать, я охладела к тебе еще раньше. Когда ты испугался моего мужа. Прощай. Не звони мне больше. Постой! Вот это кольцо, по-моему, дорогое. Не знаю, сколько оно стоит… Но это бриллиант. Продай его. Других средств у меня, к сожалению, нет.
– Неужели думаешь, что я возьму?
– Возьмешь. Мать – самое дорогое на свете. Я это поняла после ее смерти. Мне некуда идти со своими бедами… Была бы мама… А ты будь рядом с ней. Как можно больше. Ну, иди.
* * *
– Как наши дела? – бодро поинтересовался Борис Наумович, присаживаясь к кровати больной.
– Отлично, – улыбнулась Дана.
– Даже так? – искренне удивился врач, внимательно изучая ее лицо.
– Я пришла к решению.
– Хм. Я не узнаю вас. Вы даже как-то… ну, помолодели – крайне глупо говорить, вы и так моложе некуда… Целеустремленность в глазах. Вот именно. Жизненная цель.
– Вы правы. Цель появилась. Мне надо как можно скорее выйти отсюда.
– Да? – слегка растерялся эскулап, явно не ожидая такого ответа.
– Да, я выбрала первый вариант. Вы говорили, он самый эффективный. И по затратам, и по времени… И, как говорится, малой кровью…
– Это так. Но… Дана Михайловна, дорогая, не забывайте главного…
– Я знаю, что вы сейчас скажете. Простите, но я не хочу слушать все заново. Не надо меня уговаривать. Думаете, я легкомысленная?
– Нет, что вы!
– Тогда скажите, в какие сроки умещается весь этот процесс?
– По моим расчетам – в самые короткие.
– А конкретно?
– Десять дней.
– Это долго. А нельзя за неделю?
– Ну-у… Вы разбежались, Дана Михайловна! Поймите, здесь не стадион, где устанавливают рекорды. В медицине свои технологии, нарушать их не позволено никому.
– Я все понимаю. И все же. Нельзя ли ускорить подготовку и реабилитацию? Вы же знаете, анализы у меня как у спортсменки. Если продолжать все ту же спортивную тематику.
– Да, анализы… Но у нас очередность, план…
– Борис Наумович, поставьте меня в тройку лидеров, а? Прошу вас. Это очень важно. Я заплачу за срочность.
– Ну, хорошо. Я посмотрю, что можно сделать.
– Спасибо большое!
– Пока рано благодарить.
Оставшись одна, Дана набрала номер Брусники.
– Леонид! Добрый день!.. Да… Спасибо… В порядке… Совсем скоро меня выпишут… Да… Конечно… Леня, вы не забыли о моей просьбе?… Жаль… Когда?… Хорошо. Извините, что нагружаю вас своими проблемами… Спасибо… Ой, чуть не забыла! Ко мне приходил страховой агент. По поводу выплаты компенсации. Но для этого нужен Олег. У него договор… Откуда агент? Кажется, компания «Надежда». Да! Точно «Надежда»… Угу… Буду ждать. Пока.
Расстроенная, Дана подошла к окну. Брусника ничего не узнал, хотя и пообещал «пойти другим путем».
Она не знала, что и думать, к кому обращаться за помощью. Где-то глубоко внутри зашевелился червячок сомнения. А вдруг он и в самом деле, по выражению Арсения, «укатил куда-нибудь, может, даже не один»? Например, с Рынкиной? Ах, почему она не узнала, где работает эта девица! Кажется, Брусника называл ее профессию… Фотомодель? Точно! Но где ее найти? Этих модельных агентств как собак нерезаных… Опять позвонить Леониду? Неудобно. Ладно, один день можно и потерпеть.
После обеда Дана устроила маленькое совещание с Марией Сергеевной. Они обсуждали вернисаж осенней выставки, в которой примут участие десятки известных живописцев. Почти все уже было готово к открытию, оставался ряд организационных моментов, о которых и шла речь в больничной палате.
– Меня беспокоит вступительное слово. От того, как оно прозвучит, с каким настроем, зависит весь ход мероприятия…
– Я понимаю, Дана Михайловна. Мы с Илоной Гавриловной уже трижды репетировали, и, по-моему, все прекрасно. Текст у нее от зубов отскакивает, интонации верные, никакой приторности и ложного пафоса. Комильфо, как говорится.
– Но и сухой лекции не должно быть. Там не дети соберутся, чтобы прописные истины слушать. В прошлом году, помните, я ей доверила выставку Мечникова – до сих пор осадок не ушел. Как сейчас перед глазами скука на лицах художников и саркастическая ухмылка Преснина.
– Да-да, я помню. Стыдно, конечно. Но в этот раз она произнесет ваш текст, так что не волнуйтесь. Все будет на высшем уровне.
– Ну ладно, утомила я вас, Марья Сергеевна. Давайте чаю выпьем. С вашим кексом.
– Ну что вы! Неудобно…
– Бросьте эти разговоры! Наоборот, я скучаю по нормальной жизни. Больница – это что-то из разряда пенитенциарных заведений.
– Пенитец… Ой, не выговорить! Вы имеете в виду…
– Ну да, места лишения свободы, – улыбнулась Дана, наливая в чашки кипяток. – А вы разве не лежали в больнице?
– В больнице каждый когда-нибудь лежал. И я согласна с вами, никакой больничный комфорт не заменит домашней обстановки. Помню, с желтухой лежала, а в инфекционное вообще доступ запрещен, так я через три недели в робота превратилась. Автоматически просыпалась, ела кашу, не чувствуя вкуса… И уколов перестала бояться.
– То есть притупились все чувства?
– Ну да. Хотя одно чувство, наоборот, росло день ото дня.
– Тоски по дому?
– Ага. Я даже сравнивала себя с волчицей. Однажды в зоопарке мы с внучкой любовались на белую волчицу. Красавица! А в глазах тоска.
– Надо же! И вы любуетесь волками. Я думала, что я одна такая дурочка. Ой, простите!
– Не извиняйтесь! – расхохоталась Мария Сергеевна. – Именно так меня муж и называл, когда я восхищалась этими зверями. По телевизору, в «Мире животных».
– Ой, чуть не забыла! Возьмите вот эти коробки с конфетами. Нет-нет, даже не сопротивляйтесь! У вас внучка, да и на работе с женщинами будете чаевничать. Спрашивается, куда мне столько шоколада? А посетители несут и несут…
– Такая уж у нас традиция. Конфетно-букетная.
– Она хороша в пору первой влюбленности. В больнице не тот эффект. Так что забирайте эти коробки.
– Спасибо, Дана Михайловна! И все-таки неудобно…
– Лучше расскажите что-нибудь. Какие у вас новости?
– У меня? Господи, какие там новости! Серенькие будни. Вот, к выставке готовлюсь. В этом весь смысл. И все новости. А к вам много, наверное, народу ходит? Не устаете?
– Вы знаете, в последнее время поток схлынул. Родственников у меня нет, а знакомые, видимо, считают неудобным часто ходить…
– Нет родственников? Что, совсем?
– Так получилось.
– А муж?
– Муж… Не знаю, что и сказать… Врать не хочется…
– Дана Михайловна, я ведь его видела…
– Когда?!
– Примерно две недели назад. На вокзале. Мы с внучкой с дачи возвращались. Идем по перрону, смотрю, знакомое лицо. Пригляделась – Олег Петрович. По-моему, он в поезд садился. Или кого-то провожал. Я не поняла.
– Понятно, – прошептала Дана, пораженная новостью.
– А вы разве не в курсе?
– Я? Нет, не в курсе. Скажите, а рядом с ним никого не было?
– Рядом? Ой, я не помню… Кажется, никого… Или… Погодите, кажется, кто-то был… Нет, не буду привирать! Я просто не разглядела – мы довольно быстро шли.
– Угу. Ясно.
– Вот ненормальная! Зачем я вас расстроила? Только что смеялись, а теперь… Не дурочка я, а набитая дура! Разве так можно?
Огорченная своей оплошностью, Мария Сергеевна, всплескивала руками и качала головой. Раньше бы Дана нашла слова, чтобы утешить простодушную сотрудницу, но сейчас ей было не до уговоров. Опрокинутая навзничь этим известием, словно сильным ударом, она находилась в состоянии душевного нокаута.
Мария Сергеевна ушла, бормоча слова извинения, а Дана легла в постель и закрыла глаза.
Пронзенная острой болью ее душа ныла и просила защиты. Как спастись от людской жестокости и коварства? Чем лечить душевные раны? Она не знала.
Говорят, лечит время. Но его еще надо пережить. Нет, время – слишком долгий путь. Ей требуется что-то экстренное, что-то быстродействующее. Иначе можно свихнуться.
Итак, доктор обещал срочную операцию. Это хорошо. Значит, скоро она сможет передвигаться в большом пространстве. Например, уехать в другой город. А почему бы и нет? Подспудно в ней давно зреет идея все бросить, и уехать туда, где ее никто не знает.
Что ждет ее в ближайшем будущем? Выставки и презентации? Общение с теми же художниками, искусствоведами и спонсорами?
Но она-то уже другая! И внутренне и, главное, внешне.
Даже страшно представить, как она выступает на вернисаже, а публика, мало слушая эстетические изыски, жадно вглядывается в ее новое лицо и ждет момента, чтобы обсудить в кулуарах все пикантности.
Ну, уж нет! Такой пищи для праздной болтовни она никому не даст!
Ах, если бы Олег был рядом, не предал ее в трудную минуту, а поддержал, укрыл, уберег…
Вдруг ей привиделся тот же сон, в котором она спасает Олега. Что за перевертыши? Это ее должны спасать! Это ей, как воздух, нужно сильное плечо, чтобы опереться и выстоять в жизненной буре!
Нет, видно, надежда только на самое себя. У нее есть время подумать и решить, куда поехать…
А, может, в Задорин? Там живут какие-то дальние родственники матери. В душе сохранились детские воспоминания об этом городке – тихие улочки, неглубокая речка с песчаным пляжем, зеленый палисадник возле двухэтажного дома…
Разумеется, к родственникам она не пойдет, а отправится в администрацию и попросит место учителя в средней школе. А что? Чем не работа? Учить ребятишек видеть прекрасное. Вместе с ними восхищаться левитановской осенью, поленовским двориком… Или пылающими жирафами Дали и «вещами в себе» Магритта…
На душе у нее просветлело и успокоилось. Так бывает, когда человек видит ясную цель и имеет средства для ее достижения.
* * *
После завтрака она привычно стояла у окна и смотрела вдаль, на желтеющий осенний лес и блекло-голубое небо в серых облаках.
Хотя и не было за окном ничего достойного взора – пейзаж как пейзаж – Дана находила в его созерцании что-то волнующее. Облака, скользящие по небосводу, рождали иллюзию движения, манили за собой, звали к переменам.
А перемены были не за горами. Назавтра назначена операция. После обеда отменены посещения, и надо еще столько успеть.
Дана ждала прихода Евгения Ивановича, своего адвоката, к услугам которого она не раз прибегала по делам галереи. Кроме того, необходимо сделать несколько звонков…
Постучала сестра и объявила о посетителе. Уверенная, что это Евгений Иванович, Дана приготовила первую фразу…
Но в палату неуверенно вошел Алексей Липатов. С букетом и коробкой конфет.
– Ты? – выдохнула она и почему-то рассмеялась.
– Здравствуй, – смущенно поздоровался Алексей, не понимая, над чем можно так весело смеяться в больнице да еще с забинтованным лицом.
– Проходи, садись в кресло, – отсмеявшись, пригласила Дана.
– А я недавно узнал. Был в отпуске, вчера только приехал…
– Алешенька, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть!
Ну, рассказывай!
– О чем? – искренне недоумевал бывший одноклассник, польщенный таким теплым приемом.
– Например, где ты был? Заграницей?
– За ней. В Германии, по Рейну плавал. Тур так и назывался «Замки Рейна».
– Завидую. Я тоже мечтаю побывать на Рейне, или на Дунае… Ты один ездил?
– Один, – ответил Алексей и покраснел, как пятиклассник.
– Ну-ка, ну-ка, – игриво замурлыкала Дана, – сознавайся, холостяк замшелый, кого ты нашел в замках Рейна? Какую-нибудь златокудрую Лорелей?
– От тебя ничего скроешь, – рассмеялся Липатов. – Я, кажется, женюсь.
– Поздравляю! У Анжелки тоже свадьба. Вот такие вы с ней поздние овощи.
– Не говори. Я и сам удивляюсь. Ни в одном, как говорится, глазу. То есть и в мыслях не было. И вдруг такое… Познакомились с ней на теплоходе, ходили на дискотеку, играли в шахматы…
– И доигрались. Как ее зовут?
– Алена. Она редактор в одном глянцевом издании. Младше меня на пять лет.
– Прекрасно! Жена должна быть помладше. Желаю тебе счастья, Алеша!
– Дана, теперь можно все сказать… Ведь я любил тебя. Да и теперь, наверное… Первая любовь, говорят, не ржавеет. А к Алене у меня другое. Тоже можно назвать влюбленностью… Но не об этом речь. Не хочу сравнивать – это последнее дело… Просто я благодарен тебе. Все, чего я добился в жизни, я делал во имя тебя. Понимаешь?
– Понимаю.
– А ты как? Не скоро отсюда?
– Завтра операция, а потом домой.
– Операция сложная?
– Не очень.
– Желаю тебе удачи. И счастья. Ну, я пойду?
– Иди. Потом… увидимся.
– Надеюсь.
– Пока.
Дана еще долго сидела на кровати, поджав ноги и покачиваясь, как кукла-неваляшка. В голове роились мысли, в которых она не жалела себя.
Вот тебе и Друнина! «Не встречайтесь с первою любовью…» Хорошо, что не угораздило прочесть ему эти стихи. Просто не представилось случая. Теперь она понимает всю пошлость своих намерений. Человек открывает сердце, признается в самом сокровенном, а ты ему – заранее подготовленные цитаты, да еще с поучительными нотками.
Какая она была насквозь фальшивая, сытая, благополучная дрянь! И эту дрянь любил Алешка, чистейшей души человек. Господи! Во истину, неисповедимы твои пути!
Сколько бы продолжалось это самобичевание – неизвестно, но пришел адвокат, и Дана вынуждена была настроиться на деловой лад.
Они прочла и подписала подготовленные документы, обговорила все условия и возможные трудности, связанные с бюрократическими проволочками. Евгений Иванович не зря слыл отличным профессионалом. Он предусмотрел все возможные и невозможные препятствия, и на Данины вопросы отвечал уверенно и деловито.
Их беседу прервала медсестра, пригласив Дану на процедуры.
Но главное они успели. И Дана распрощалась с адвокатом, вполне довольная проделанной работой.
А после обеда она позвонила Марии Сергеевне.
– Добрый день! Не оторвала вас от чего-то важного?
– Нет, Дана Михайловна! Рада вас слышать. Как ваши дела?
– Завтра операция.
– Ни пуха ни пера!
– Ну что на это сказать? К черту!
– Вы с какой-то просьбой, Дана Михайловна?
– Да. Просьба немного необычная, личного характера. Мне больше не к кому обратиться…
– Я понимаю.
– Не могли бы вы съездить ко мне домой?
– Пожалуйста! А кто дома?
– Никого. Возьмите ключи, они в черной сумочке. Там три ключа: закодированный для подъезда, длинный – от верхнего замка и короткий – от нижнего.
– Хорошо, разберусь. А что забрать? Что-нибудь из одежды?
– Да. Соболью шубку.
– Но на улице плюсовая температура…
– Вы не поняли, Марья Сергеевна. Эту шубку надо сдать в ломбард. Без выкупа.
– Вам нужны деньги? Но ведь на счете есть определенная сумма…
– Нет, я не хочу нарушать установленное мною же правило. Мне эта шубка давно надоела. И вообще…
– А сколько она стоила?
– Много. В ломбарде столько не дадут. Меня интересует сумма в шестьсот долларов. Думаю, что на эти деньги можно рассчитывать.
– Хорошо, завтра же я поеду и все сделаю.
– Спасибо. Это еще не все. Доллары надо положить в красивый конверт со свадебной символикой и отправить с курьером через три дня. Запишите адрес: Улица Репина, 17, квартира 79. Анжеле.
– А обратный?
– Достаточно моего имени.
* * *
В огромном зеркале шкафа-купе ее фигурка потерялась. Дане ужасно не нравилось свое отражение – худая, бледная, с очковым эффектом вокруг глаз. Сколько еще предстоит прятаться за темными очками? Неделю? Две?
Но, придирчиво вглядываясь в изменившиеся черты, она все больше соглашалась с хирургом: «Вы привлекательная молодая женщина с чуть-чуть скорректированным лицом». И в самом деле, никакая она не уродина, напротив, очень даже ничего. Смешно, но форма носа изменилась. Исчезла вздернутость, появилась греческая прямизна. Надо было попасть в страшную аварию, чтобы избавиться, наконец, от досадливой «ошибки природы». Анекдот, да и только!
Мартин выписывал восьмерки вокруг ее ног и тоненько мяукал.
– Соскучился, Мартюша? Я тоже скучала. Но теперь мы никогда не расстанемся. Вместе поедем в Задорин. Ты как, согласен на переезд?
Мурлыкание любимого кота успокаивало, наполняло ощущением домашнего уюта, от которого она отвыкла.
Они расположились в столовой – Дана за столом, Мартин у ее ног – и приступили к обеду. Коту досталась вареная рыба, Дане – салат из свежих овощей, куриный суп и сырники с изюмом.
Сытые и довольные, они лениво растянулись на диване и задремали. Дана впервые уснула просто так, без игры с собственным воображением – она страшно устала от всяких мыслей, и плохих, и хороших. Ей нужен был отдых, как путнику, истерзанному долгим путешествием по диким горным тропам.
Глубокий здоровый сон был прерван рингтоном мобильника.
– Алло, слушаю, – зевая, пробормотала Дана.
– Приветик! – голос Анжелы гудел на низких обертонах.
– Это ты? – удивилась Дана, уверенная, что своим «подарком» поставила точку в их дружбе.
– Не ждала? – усмехнулась бывшая подруга. – А я возьми да и позвони по старой памяти. Надеюсь, не отключишь телефон?
– Зачем ты звонишь?
– Так. Больше некому излить душу…
– Я не урна, чтобы каждый плевал, когда ему вздумается.
– Ха! А ты изменилась. Куда подевалась бедная овечка?
– Ту овечку съели волки вроде тебя.
– Даже так? Ну и кто у нас родился заново?
– Другой человек. И он вас не знает.
– Да ладно, Данка! Кончай свой погорелый театр. Мне и так хреново, дальше некуда. Чего вы все на меня взъелись, не пойму… Ик! Ой, пардон! С шампанского…
– Ты напилась, чтобы поговорить со мной?
– Всего-то сто грамм вискаря. А трезвая я зверею. Жизнь собачачья, чтоб ей пусто было!
Анжела зарыдала прямо в трубку, оглушив и одновременно смутив Дану. В душе колыхнулась жалость.
– Данусик, прости меня, а? – шмыгая носом, пролепетала «заклятая» подруга.
– Бог простит, – машинально ответила Дана, не зная, что делать – отключиться или слушать дальше пьяную болтовню.
– Ведь ты не такая, я знаю. Зачем ты… – ревела белугой Анжела.
– А ты со мной как? Для чего ты наняла Арсения? Отвечай!
– Я… Я… Мне было завидно, что у тебя все о, кей, а у меня полная за-а-адница-а-а…
– Хватит рыдать прямо в ухо! Оглушила! Значит, завидно? Интересно, чему ты завидовала? Тому, что у меня нет детей? Что муж сбежал к молодой любовнице? Что я попала в аварию и изуродовала морду? Этому ты завидуешь? Паразитка!
– Да-а-нка-а! Прости меня, дуру-у! Я больше не бу-у-ду-у…
– Слушай, кончай истерику, или я отключу связь!
– Л-ладно. Ик! Ой, прости! Я ведь пожаловаться хотела. Знаю, что кроме тебя, никто не поймет…
– Что случилось? – смягчилась Дана, в душе ругая себя за бесхарактерность.
– Эдуард удрал прямо из-под венца, – всхлипывая, сообщила незадачливая невеста.
– Как удрал?
– Это я образно выразилась. Он в загс не пришел. Вот.
– Нихренасе.
– Я, главное, сижу вся такая расфуфыренная. С фатой на башке, как та мышь из «Дюймовочки», помнишь? Гости нервничают уже, на часы то и дело смотрят, а его нет и нет. Я не вытерпела, звоню, а там механический голос – абонент недоступен… Короче, с позором, вся в слезах и соплях, села в такси и домой! А там уж отвела душу. Фату на кусочки порезала и в унитаз спустила, все наши с ним фотки с балкона развеяла… В общем, что было… Пером не описать. А он ночью позвонил и давай извиняться, типа, привык к холостяцкой жизни – носки в холодильнике хранить, а трусы на люстре сушить…
Дана хохотала до коликов в животе. В конце разговора подруги договорились встретиться и поговорить «за жизнь» в самое ближайшее время.
Посмеиваясь над рассказом Анжелы, особенно в том месте, где она сравнила себя с мультяшной мышью, Дана собирала вещи. Она уезжала насовсем, поэтому к упаковке багажа отнеслась основательно. Раскрыв два больших чемодана, складывала в них все носильные вещи и постельное белье. В дорожную сумку пошли кое-какие книги, альбомы и безделушки. Из посуды она взяла чайный сервиз – подарок родителей – и пару кастрюль «на первое время». Все это тщательно уложила в картонную коробку. Не забыла впихнуть в один из чемоданов Анжелкин подарок – мельхиоровый набор ложек-вилок.
Умаявшись – сказывались последствия операции, – Дана решила сварить кофе и немного отдохнуть.
Едва она пригубила бодрящей жидкости, как сотовая связь вновь напомнила о себе. Звонил взволнованный чем-то Брусника.
– Дана, где вы находитесь?
– Дома. А что?
– Никуда не выходите, поняли? Я сейчас приеду.
– Да что случилось-то? Что-нибудь с Олегом?
– Нет. Скорее с вами.
– Вы меня пугаете…
– Я и сам… Ладно, я буду через полчаса. Пока.
Весь ее энтузиазм сдуло будто порывом осеннего ветра.
В напряженном ожидании пролетели сорок минут.
– Вам никто сегодня не звонил? – вместо приветствия спросил запыхавшийся Леонид, едва она открыла дверь.
– Н-нет. Хотя звонили. Анжелка. Подруга моя.
– Зачем она звонила?
– Жаловалась на судьбу. Очередной жених удрал, не дойдя до загса пяти метров.
– Забавно.
– Чем вы так обеспокоены? Я уж и не знаю, что думать…
– Мне бы водички. В горле пересохло.
– А кофе? Натуральный. Только что сварила.
– В самый раз! Набегался сегодня.
– Проходите в столовую. Я сейчас.
Она была в солнцезащитных очках, поэтому ходила не торопясь – боялась споткнуться.
Леонид осматривал столовую, как будто видел впервые. Его внимание привлек легкий беспорядок, обычно сопутствующий сборам в дальнюю дорогу. Но воспитание не позволило проявить излишнее любопытство.
– Вам с сахаром?
– Угу. Две ложки.
– А лимон?
– Можно и лимон. Спасибо.
Выпив кофе в два глотка, он попросил еще. Дана забрала у него кофейную чашечку, налила кофе в большую кружку и в дополнение подала тарелку с пирожным и сырником.
– Пирожное покупное, а сырник домашний.
– Значит, вашими руками сделан? – уточнил Брусника и улыбнулся. – Тогда с удовольствием отведаю.
– Отведайте, сударь, будьте так любезны, – в тон ему пошутила Дана.
Чтобы гость утолял голод без стеснения, хозяйка ушла в спальню, где оставила не до конца уложенные вещи.
И как она потащит все это добро? Без помощи таксиста не обойтись.
Ничего, все образуется. И не такое пришлось испытать.
Дана окинула критическим оком солидный багаж, вздохнула и вдруг подумала о Мартине. Ведь кот – еще одно багажное место. Его она повезет в специальном контейнере для животных.
Называется, собрала «самое необходимое». Здоровому мужику не под силу.
Но не лишать же себя элементарного комфорта! Она уже получила опыт бытовых неудобств, поэтому не стоит наступать на те же грабли.
Пора возвращаться в столовую. Интересно, с чем пожаловал сыщик? А, может, блефует? Придумал повод для встречи? Но она так ужасно выглядит. И потом… Ей совсем не нужен Брусника. Пусть она теперь одинока, это не значит…
Не додумав эту мысль, Дана вошла в столовую.
– Спасибо за угощение, – встал из-за стола сыщик. – Можно перейти на диван?
– Пожалуйста.
Она села на другой конец дивана, подальше от него.
– А вы хорошо выглядите, – заметил он вполголоса.
– Спасибо. Темные очки вместо бинтов – уже прогресс. Так что вас так напугало?
– По-моему, вам угрожает опасность.
– С чего вы взяли?
– Я побывал в компании «Надежда». Никакого договора с вашим мужем они не заключали. И агента с именем Антон Николаевич у них нет. К вам приходил какой-то подозрительный тип, Дана. А с каким заданием, пока не понятно.
– Но что с меня можно взять? Денег у меня нет…
– Тут дело не в деньгах, я думаю. Ведь угрожая вам, можно манипулировать Олегом Петровичем.
– Но…
– И самое главное. Эта авария… Так ли она случайна, как вы утверждаете?
– Это несчастный случай. Я просто задумалась и забыла включить дворники. А дождь лил как из ведра.
– Стечение обстоятельств. Роковое, как говорят в таких ситуациях. То есть непогода могла сыграть на руку преступникам.
– Не может быть… – проронила Дана, ощущая внезапный озноб.
Несколько минут она просидели в молчании.
– Дана, я бы хотел помочь вам. Вам нужна охрана…
– Охрана? – усмехнулась она. – Если задумано злодейство, оно произойдет, и целый взвод охранников не поможет. Вы так и не узнали местонахождение моего мужа?
– Нет.
– А я знаю.
– Как?! Откуда?
Что-то в его тоне насторожило ее. Пристально посмотрев на него сквозь серо-коричневое стекло очков, она не обнаружила никакого подвоха.
– Его видели на вокзале. Он куда-то уезжал.
– Куда?
– Это мне неизвестно. Может быть, со своей Рынкиной в свадебное путешествие?
– Так это всего лишь догадки? – с явным облегчением обронил Брусника.
– Не такие уж далекие от реалий, между прочим. А вот ваши догадки насчет угрозы моей жизни смахивают на досужие домыслы.
– Вы как всегда категоричны. А как же тот тип, из «Надежды»? Тоже домысел?
– Его могли подослать вы.
– Я?!
– Чтобы лишний раз встретиться со мной.
– Ну вы фантазерка! Такое сочинить! Дана, уверяю вас, до дешевых трюков я еще не опускался. Хотя и ломал голову, честно признаюсь, над вопросом: как завоевать вашу симпатию?
– И напрасно. Леня, то, что было у нас… это «солнечный удар», не более. Помните эту метафору?
– Метафору? Из классики?
– Да, это Бунин. Наши отношения… как вспышка. Они не могли перерасти во что-то большее. Тогда я сильно страдала от ревности и… И сейчас… Я до сих пор его люблю. Хотя ему это совсем не нужно.
Брусника невозмутимо молчал, и трудно было понять, что у него на душе. Впрочем, его выдавали руки, которые он сжимал с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Дана испытывала крайнюю неловкость, уже ругая себя за свои откровения. Зачем она мучает его? Надо было прекратить эту историю тем же вечером, когда пережила разочарование и неимоверный стыд…
– «Ведь я сгораю от стыда, когда вам тайны доверяю…», – вырвалась у нее строчка из любимого стихотворения.
– Что?
– Это Валентина Коркина, уральская поэтесса.
– Не слышал.
– Она мало известна, но от этого ее стихи не становятся хуже…
– Почему так нелепо устроен мир? Люди стесняются проявления своих самых лучших чувств, стыдятся признаться в них, а, например, врать друг другу не считают зазорным.
– И в самом деле. Никогда не задумывалась над этим парадоксом…
– Пожалуй, пойду. Я не снимаю своих опасений, Дана. По крайней мере, не выходите одна. А по вечерам вообще лучше сидеть дома. Если что, звоните.
* * *
Поезд увозил ее все дальше на восток, убаюкивая мерным стуком колес. Дана смотрела в окно, на убегающий осенний пейзаж, и перебирала в памяти последние события.
Свой поступок она до сих пор не осознала до конца, не мотивировала со всей определенностью. Мимолетный импульс стал навязчивой идеей.
Ей казалось, что так будет лучше для всех. Для нее, для Олега, для людей, окружавших ее когда-то и привыкших к той, прежней Дане.
Нынче она совсем другая. Ее мир изменился, душа обрела горькую умудренность, стала чувствительней ко всем проявлениям лжи.
Проще начать жизнь среди незнакомых людей, в новой обстановке, где ее не будут донимать лишними вопросами, вежливым сочувствием… А то и попросту лицемерным враньем.
Она старалась не копаться в душе, не доходить до истоков голой и неприятной правды, словом, не позволяла себе расслабиться и признать свое полное поражение. Иначе не хватит сил для нового витка судьбы.
Никто не знает, куда она уехала. Даже Марии Сергеевне было решено не сообщать до поры до времени. Адвокат свое дело знает и доведет его до конца. Со временем все утрясется, встанет на свои места – жизнь не терпит пустоты. Незаменимых, как говорится, не бывает.
Через два часа ее станция. Она уже придумала, куда направится в первую очередь. Сосед по купе, молодой парень, поможет вынести багаж.
На ней были очки с более светлыми стеклами, сквозь которые было лучше видно. Через неделю синяки пройдут, она снимет очки и пойдет устраиваться на работу. А пока будет растягивать сумму, вырученную от продажи золотых украшений.
Слава богу, Мартин успокоился и уснул. Не реагируя на ее уговоры, он битых три часа «умолял» выпустить его на волю – мяукал, царапал когтями стенки, крутился белкой в тесном пространстве. Соседи предлагали выпустить кота, мол, ничего страшного не произойдет, но она выдержала характер.
Сколько еще впереди экзаменов на выдержку? Лучше не гадать.
Привыкшая во всем полагаться на мужа, она боязливо ежилась, заглядывая в одинокое будущее.
К счастью, первые часы в Задорине прошли как по маслу. Местный таксист оказался толковым парнем. Он привез ее в хорошую, недорогую гостиницу, расположенную недалеко от центра. По пути показал все достопримечательности, в том числе здание мэрии. На вопрос, сколько школ в городе, ответил вполне четко: пять общеобразовательных, музыкальная и школа искусств.
Она поселилась в одноместном номере – небольшой темной комнате с тесным санузлом. Зато цена была вполне подходящей. Если экономить, можно протянуть почти месяц. На «черный день» приберегалась цепочка с подвеской в виде весов – ее знаком Зодиака.
Осложнения мог причинить Мартин. Дана скрыла от администратора наличие контейнера с котом, спрятав его под своим плащом. А кот как будто чуял, что неуместное «мяу» может испортить всю обедню, и притих в ожидании дальнейшей участи.
В номере он наконец-то получил свободу и первым делом обследовал каждый уголок. К вящей радости хозяйки животное быстро освоилось, «обновив» поставленный в ванной кошачий лоток.
Покормив своего «лапушку» и «умницу» «Вискасом», Дана отправилась в кафетерий при гостинице. И здесь ее все устроило – уютно, вкусно, недорого.
Надо было придумать, как скоротать вечер. Поход к родственникам даже не рассматривался – куда с такой физиономией? Да и вообще, не в ее манерах докучать людям, пусть даже родне «на седьмом киселе». Может, в кино? Или в одиночку на вечерний сеанс не ходят? Остается книга. Верный друг на все случаи жизни.
Ладно, надо принять душ, и в постель. У нее с собой непрочитанный роман Пелевина.
Она еще находилась в ванной, когда из комнаты донеслись сигналы мобильника. Обнаженная, с полотенцем в руке, она подбежала к телефону, оставленному на столе, и замерла в нерешительности. На дисплее обозначился незнакомый номер.
Телефон не умолкал, а Дана все стояла, прижимая к груди полотенце. Наконец, мелодия оборвалась. Опомнившись, она накинула халат, вынула из сумки книгу, легла в кровать. Но читать в таком состоянии не смогла. Ее сотрясала нервная дрожь, в голове метались страшные мысли.
Неужели это Антон Николаевич, псевдоагент из «Надежды»? Кто эти люди и что им надо? По версии Брусники они могут через нее воздействовать на Олега. Не значит ли это, что ее ждет любая гадость, вплоть до киднепинга. Господи, что делать?
Сначала надо успокоиться. Здесь она в безопасности. Ведь никто не знает об ее отъезде. Стоп! А таксист? Если организация солидная, то у нее свои сыщики. Легко найдут таксиста, тот укажет точное время, по расписанию определят направления движения поездов. А дальше? С вокзала идут десятки поездов, неужели так легко определить ее маршрут?
Да, если иметь сведения о родителях, например, откуда они родом. Но это уже слишком. Такое под силу лишь государственным спецслужбам. Судя по всему, за Олегом охотятся обыкновенные бандиты. Но и они не лопухи. Например, Анжелка знает, что до замужества Данина мать жила в Задорине. А выйти на ближайшую подругу не так уж и сложно.
Дана легла под одеяло, поджала замерзшие ноги.
А если Анжелку предупредить? Сказать, чтобы много не болтала.
Ага. Теперь ее адрес будет знать Анжела, бывшая подруга. Мало ей досталось от этой предательницы, еще захотелось? Нет уж!
Тогда остается Брусника. Прощаясь, он так и сказал – звоните, если что. Продиктовать ему номер неизвестного абонента – пусть разузнает, что за птица названивала ей в течение минуты.
Дана схватила трубку, нашла последний входящий, зафиксировала его и набрала Бруснику.
– Что случилось, Дана? – сонным голосом ответил сыщик.
– Леня, извините, что разбудила.
– Ничего страшного. Что произошло?
– Мне кто-то позвонил. Номер неизвестный. Я после ваших слов про опасность дрожу как заяц – спать не могу…
– Диктуйте, я взял ручку.
Он записал номер, пообещал в течение суток выяснить, чей он и сразу сообщить Дане. Она поблагодарила и поспешила отключиться, чтобы не отвечать на излишние вопросы.
* * *
Прошло три дня. Брусника известил, что не смог определить звонившего, посоветовал сменить sim-карту и обязательно сообщить ему новый номер.
Дана последовала его совету и постепенно стала забывать о случившемся. Теперь все ее мысли были направлены на будущее. Надо срочно искать работу, а потом и подходящее жилье. Гостиница хоть и недорогая, но жизнь в ней равнозначна ожиданию поезда на вокзале.
Стараясь быть беспристрастной, она разглядывала свое лицо в гостиничном зеркале и, вздыхая, приходила к выводу, что в таком виде идти к начальнику управления образования – полный маразм. Где она видела таких женщин? Ах, да. На том же вокзале. Парочка бомжих, разукрашенных синяками полной цветовой гаммы, собирала порожнюю стеклотару.
Разумеется, на ее лице дела обстоят гораздо лучше – так, легкая желтизна вокруг глаз, – но все же идти в мэрию надо во всеоружии.
Но жизнь есть жизнь. Порой она корректирует наши планы, порой ломает их до основания. А иногда делает волшебные подарки. Как в сказке.
Обедая в кафетерии, Дана разговорилась с командированным, пожилым дядечкой с добродушной отеческой улыбкой. По ее просьбе он заботливо подвинул к ней солонку, улыбнулся, спросил, не в командировке ли она, не вынуждена ли, как он, зарабатывать себе гастрит в столовках и остеохондроз на казенных кроватях?
Дана возразила, мол, в этой гостинице ей все нравится. И суп напоминает домашний, и комната у нее уютная, и персонал внимательный.
Дядечка слушал и удивленно качал головой, дескать, образованная девушка – видно, что из большого города, – а так непривередлива и добросердечна.
На его вопросы она отвечала легко, не задумываясь, как будто бы разговаривала с любящим отцом. Он выяснил, кто она по профессии, какие у нее виды на этот городок, надолго ли приехала.
А потом выложил свою биографию, и Дана была поражена его богатым житейским и профессиональным опытом.
Владимир Романович – так звали ее собеседника – педагог по образованию, прошел путь от учителя до директора школы, а теперь работал инспектором областного управления по образованию. Приходится ездить по городам и весям, но ему нравится, да и устал нести директорское бремя. Пусть работает молодой приемник. У него и силы, и новации…
– А вы, Дана Михайловна, значит, здесь решили обосноваться? – как бы подытожил Владимир Романович. – Ну что ж. Я помогу вам.
У нее даже кусок в горле застрял. Совсем не ждала такого сюрприза от судьбы, наоборот, в последнее время – сплошная черная полоса.
– Я сейчас в мэрию иду, закину удочку насчет вас, – между тем продолжал творить чудеса добрый волшебник, – спрошу, где требуются учителя по основам мировой культуры. Потом схожу к самому мэру, мне приходилось уже с ним беседовать, узнаю у него, нет ли в городе культурных объектов, нуждающихся в классных специалистах.
– Ой, но вы меня совсем не знаете! Разве можно ручаться за человека…
– Голубушка, – перебил ее Владимир Романович, – я старый педагог и сразу вижу, кто передо мной – умный человек или дурак, честный или прохвост. В общем, не буду хвастать заранее, вечером, часиков в шесть, встретимся здесь же, за чаем. Договорились?
Была в этом старом учителе сила характера, несмотря на добродушие и внешнюю простоту. И эта сила внушала уважение, заставляла слушать и подчиняться.
После обеда Дана прошлась по городу, постояла на набережной, возле песчаного пляжа, где когда-то купалась с местными ребятишками. Она разволновалась, даже всплакнула.
Речка не изменилась, разве что осенняя непогода сделала ее свинцово-холодной, неприветливой. Кажется, даже плотик, с которого они ныряли, все тот же, хотя, конечно же, это иллюзия. Слишком много воды утекло. И река не та, и плотик чужой… Другая ребятня, визжа от восторга, ныряет в нагретую июньским солнцем воду. Детство ушло безвозвратно, оставив воспоминания и неузнаваемые, принадлежащие другому поколению, плотики, улицы, дома…
Вечером она ждала Владимира Романовича, заказав чай и пирожки.
По тому, как он вошел в зал кафетерия, она поняла – новости хорошие.
– Добрый вечер, милая Дана Михайловна! – радостно воскликнул Владимир Романович и водрузил свое плотное тело на узкий неудобный стул. – Чем занимались после обеда?
– Прогулялась по городу. Вспомнила детство.
– Детство? Так вы отсюда родом?
– Нет, отсюда родом моя мама. Мы приезжали сюда на каникулы.
– А-а. Но все равно замечательно, что у вас местные корни. Дело в том, что я нашел для вас работу. Да еще какую!
Он выдержал театральную паузу, явно наслаждаясь впечатлением, произведенным на собеседницу. А Дана не скрывала радостного изумления, даже рот невольно приоткрыла, словно ребенок в ожидании игрушки.
– Вам предлагают должность директора городского краеведческого музея. Вот так!
– Не может быть, – прошептала Дана, пока еще не зная, как реагировать на это предложение.
– Погодите, это еще не все! – продолжал факир по имени Владимир Романович, вытаскивая из рукава нового зайца. – Школе искусств требуется завуч. Кому как не вам заняться этим делом?
– Но я не могу совмещать обе должности. Да и кто мне позволит?
– Позволят. Тем более что в отделе культуры не знают, где найти энтузиаста на полставки. Вы понимаете меня?
– Еще как! – рассмеялась Дана. – Должность есть – зарплаты нет. Это так характерно для наших культурных учреждений.
– Ну как? Согласны?
– Ой, Владимир Романыч, я в шоке, как говорится. Даже не знаю, что и сказать.
– А вы подумайте, только не долго. Я в командировке два дня. Послезавтра и пойдем с вами к местному начальству. Я выступлю в качестве вашего доверенного лица.
– Не знаю, как благодарить вас…
– Рано о благодарности. Сначала устройтесь на работу, а потом уж… Да и не нужно мне это. Не любитель я высокопарных слов.
– Хорошо, обойдемся без пафоса. Я согласна, Владимир Романыч.
– Уже?
– У меня нет выбора. Да и предложение уж очень заманчиво. Мне интересно работать с детьми.
– А музей?
– Я руководила художественной галереей, так что музей по моему профилю.
– Ну что ж. Заметано. А это мне?
– Да. Вы любите пирожки с мясом?
– Обожаю.
– Тогда приятного аппетита!
– Спасибо!
* * *
Школа искусств находилась на высоком берегу реки. От нее вниз по склону рос парк, заложенный, по всей видимости, недавно. Ели, рябины, яблони и клены – пока еще чахлые прутики и кусты, обещали в обозримом будущем превратиться в пышные куртины.
От чугунной калитки до крыльца школы тянулась песчаная дорожка, обсаженная барбарисом. Дана шла и любовалась открывающимися отсюда далями, рекой в причудливых извивах, видимую до самого горизонта. Вдыхая чистый воздух большими глотками, она была счастлива.
Она не сразу поняла, откуда появилась эта нотка, диссонансом вклинившаяся в благозвучную симфонию ее души. Взойдя на широкое, с двумя колоннами крыльцо, Дана вновь услышала ту же нотку, больно задевшую сердце. Повернув голову вправо, она увидела мальчика, примостившегося на нижней ступеньке у колонны. Он горько плакал.
Повинуясь инстинкту, Дана сбежала вниз, осторожно положила руку на детское плечо.
– Что у тебя случилось? – спросила она, на глаз определив, что ему не больше восьми лет.
– Ничего, – буркнул малыш, вытирая кулачком заплаканное лицо.
Он вскочил и, не взглянув на Дану, неуклюже пошел по парку в сторону реки. Дана провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду.
Директор, быстроглазая женщина средних лет, несказанно обрадовалась появлению Даны. Назвавшись Ираидой Ивановной, она с ходу начала жаловаться на свою несчастную долю.
– Вы не знаете, как выручили меня, Дана Михайловна! Эта вертихвостка, чтоб ей провалится в тартарары, развалила всю учебную часть, запутала расписание как котенок – клубок шерсти! Вот сижу, распутываю! До того ли мне! У меня батареи в классе живописи лопнули, чтоб этим строителям балка на башку свалилась!
В подвале все залило, а там у нас фонды ученических работ, материалы… Да бог весть чего там еще! Сейчас звоню в мэрию, прошу помощи. Пообещают, конечно, но, как говорят, улита едет – когда-нибудь будет. А вы проходите в свой кабинет! Давайте я вас провожу, заодно покажу здание. Оно старое – бывший дом культуры строителей. Недавно мэрия торжественно передала его управлению образования, подремонтировали, конечно, но, как видите, денег пожалели, или налево ушли, не знаю. Короче, отвечать за все приходится мне. Вот сюда, пожалуйста. Кабинет хороший, светлый. С видом на Лисицу, речку нашу ненаглядную. Смотрите, какой вид! Как она петляет среди лугов, будто лиса след заметает! Часами бы любовалась, если бы не эти паразиты! Я про строителей. Ну раздевайтесь, занимайте стол, привыкайте. Вот наши программы, вот учебный план… А я побегу снова звонить.
Полдня ушло на изучение планов и программ. Дана сориентировалась в специфике школы, узнала, чему здесь обучают, какие предметы считаются основными, какие – дополнительными и факультативными. Попробовала разобраться в расписании, но оно и в самом деле напоминало запутанный клубок.
Всему свое время, решила она. Постепенно освоится, а пока надо познакомиться с преподавателями и детьми.
Первым делом она вошла в класс рисунка. Дети сидели за мольбертами и почти не обратили на нее внимания.
– Здравствуйте, – вполголоса поздоровалась Дана с худым парнем лет двадцати шести, сидевшим за столом.
– Здравствуйте, – встал тот, покраснев до корней своих длинных волос.
– Я ваш новый завуч. Пойдемте в коридор, – позвала Дана и улыбнулась.
Парень оказался выпускником художественного училища. Звали его Артемом Геннадьевичем, и работал он здесь по совместительству. Впрочем, как и остальные преподаватели. У них были «часы» в общеобразовательных школах, подработка в кружках и студиях.
Ничего не поделаешь – труд учителей государство ценит не слишком высоко.
Обойдя классы, Дана перезнакомилась почти со всем педагогическим коллективом. Особенно ей понравилась молодая учительница по истории искусств, Мария Александровна. Стройная, высокая, с вьющимися каштановыми волосами, небрежно собранными на затылке изящной заколкой. Марии было двадцать два года. Недавняя выпускница университета, она еще не научилась преподавательской степенности, а потому допускала в своем лексиконе всякие словечки.
– До вас тут работала одна «вертихвостка», по выражению Ираиды Ивановны, ну это что-то с чем-то! – сквозь смех поведала девушка. – Прикольная мадама. Представляете, по ее расписанию один и тот же препод должен находиться одновременно в трех группах. Мы вначале бегали, высунув язык, потом плюнули, возмутились, потребовали порядка. И, наконец, ее уволили.
– Еще не знаю, что выйдет из меня, – улыбалась Дана.
– По-моему, у вас адекватный вид.
– Спасибо за комплимент, – рассмеялась Дана.
Они договорились, что домой пойдут вместе. У Марии последний урок совпадал с окончанием рабочего дня завуча.
– А я, наверное, ненадолго здесь, – откровенничала Мария, когда они неторопливо шли по улицам Задорина. – У меня жених в Питере, Репинку кончает. Поедем с ним в Новгород, на его родину.
– Он художник?
– Ага. Живопись. Классные работы, между прочим. Он уже на международной выставке участвовал, в Берлине. Одну работу купили.
– Прекрасно. Значит, у вас блестящее будущее?
– Ой, сплюньте! У художников, знаете ведь, как бывает: сегодня тебя превозносят – новатор, своеобразный стиль и все такое, – а завтра уже забыли, другой кумир появился…
– По-моему, модный художник – понятие искусственное, раздутое прессой. Творцу надо быть подальше от тусовки. В тиши мастерской, наедине с музой – вот удел настоящего мастера. А с годами он, как дорогое вино, только лучше становится. Не надо бежать вслед за славой, хватать ее за фалды. Она, если захочет, сама придет.
– Но молодым не терпится получить признание сразу. Слишком долгое ожидание выжигает душу.
– А кто мешает участвовать в выставках? Ради бога, выставляйтесь! Показывайте, на что вы способны! А уж люди разберутся – кто есть ху, как говорится.
– Наверное, вы правы, – поскучнела Мария и начала прощаться.
– До завтра, – ответила Дана, вдруг вспомнив, что ее ждет комнатушка в гостинице и тоскливый вечер вдвоем с Мартином.
* * *
С утра ее ждали в музее.
Дана, окинув взглядом старинный двухэтажный особняк, вошла в вестибюль, а из него в анфиладу глухих, полутемных, пахнущих вековой пылью небольших залов. Сопровождала ее седая старушка с благородным лицом. Из ее речи, изобиловавшей датами, именами и историческими событиями, Дана поняла, что материал накоплен колоссальный, городу есть чем гордиться и выставлять на обозрение посетителям, но необходима работа по компьютерной систематизации, нужна научная обработка. Кроме того, музей задыхался в тесных помещениях, оборудование устарело, не хватало молодых рук.
Все это Аграфена Спиридоновна произнесла с привычной болью, не надеясь на перемены к лучшему. Ей просто надо было выговориться свежему человеку.
– А как у вас с посещаемостью? – поинтересовалась Дана.
– Плохо. Школьников водят на классные часы, но они не слушают. Им не интересно. А взрослые иногда заходят, но… Сами видите, неуютно у нас.
– Да, неуютно. А когда был последний ремонт?
– Не помню. У нас ремонты только по одному поводу – или трубу прорвет, или доски сгниют. А так, чтобы полностью… У них одна и та же отговорка – отсутствие финансирования.
– Это как водится. Но за десятки лет, наверное, можно было выкроить сумму на капитальный ремонт?
– Ой, Дана Михайловна! Я боюсь, у чиновников даже в самых отдаленных планах наше здание не значится. Здесь до вас несколько человек сменилось. Некоторые ходили по инстанциям, просили… Но ответ один и тот же – ждите, не до вас.
– Ну что ж. Придется и мне в роли просителя выступить. Попробуем такую тактику: набросаем программу по модернизации и прямо к мэру.
– Минуя отдел культуры?
– Я думаю, в отделе нас отфутболят. Но для проформы можно заглянуть и туда.
– Нравитесь вы мне, Дана Михайловна! – воскликнула Аграфена Спиридоновна и залилась тонким стариковским смехом.
– Спасибо. Вы мне тоже сразу пришлись по душе, – искренне ответила Дана.
– А ведь я хорошо знала вашу матушку.
– Как? – у Даны перехватило дыхание. – Откуда?
– Ученицей девятого класса она приходила к нам, помогала оформлять стенды. Она ведь на историческом училась?
– Да. Закончила истфак педагогического, работала в областном архиве.
– Ну вот. Отлично ее помню. Вы очень похожи. Такая же хрупкая. Но это, как я понимаю, только с виду. По-моему, характера вам не занимать.
– Вы знаете, в душе я трусиха. Но принципиальная.
– Это как раз очень хорошее качество. Принципиальная трусиха в переводе на русский означает, что у вас есть совесть. И при этом не боитесь плыть против течения.
– По-моему, чересчур лестная характеристика. Иногда я убегаю от трудностей. Просто начинаю жизнь с нуля.
– Хм! На это не каждый отважиться. Вот я, например, сколько мечтала порвать с этим городишкой, уехать в столицу, начать интересную жизнь. И что? Так и просидела мухомором в этой глуши. Даже замуж не вышла.
– А может, бог специально держит вас на этом месте? Представьте такую картину – вы уехали, все руководители-временщики тихонько слиняли, и музей остался без присмотра. Приходи и забирай, кому что вздумается. В один миг от бесценных экспонатов остались бы рожки да ножки.
– Ой! А вы правы… – согласилась старая женщина и благодарно взглянула на своего директора кроткими выцветшими глазами.
– Мне без вас не обойтись, Аграфена Спиридоновна. Знаете что? Сочините в вольном стиле докладную записку про все музейные проблемы. А я со своей стороны изобрету какой-нибудь креатив. Потом мы объединим наши усилия и пойдем в мэрию. Ну как, согласны?
– Надо попытаться. Авось, да получится.
Дана попрощалась с сотрудницей и побежала на вторую работу. Надо срочно составлять новое расписание. Она уже придумала, с чего начнет.
В вестибюле школы разговаривали две женщины. Одна по виду уборщица, другая работала в бухгалтерии. Дана, поздоровавшись, прошла мимо, но задержалась возле расписания занятий. Во многих местах оно было исправлено красными и зелеными чернилами, а кое-где заклеено полосками бумаги.
– Что будет с мальчонкой, ума не приложу! – услышала Дана за своей спиной голос уборщицы.
– А что будет? – переспросила бухгалтер. – Одна дорога – в детдом. Родственников-то нет. Да и были бы, что толку? Кто нынче на себя такую обузу возьмет?
– А бабуля-то его, так и не просыхает? Не слыхали?
– А чего ждать от алкашихи? Она ведь давно запойная. Дочь-то, покойница, сколько лет ее уговаривала, мол, давай лечиться. Да где там? Женский алкоголизм самый тяжелый.
– И то верно, – вздохнула уборщица и загремела ведром. – Ладно, пойду мыть. Ох, как не люблю я осень! Сплошная грязь. Не намоешься!
Что ей этот случайно подслушанный разговор? Но в душе остался осадок. О каком мальчонке шла речь? Надо бы разузнать, думала Дана, входя в кабинет.
Она сняла пальто и сразу же окунулась в водоворот нескончаемых дел. К ней по одному заходили преподаватели, из беседы с которыми, она выясняла, по каким дням и в какое время они могут вести занятия. Ее интересовало все, что составляет суть учебного процесса, и как его можно оптимизировать.
Молодые учителя волновались, а такие, как Артем Геннадьевич, терялись от смущения. Более опытные держались с достоинством, кое-кто с недоверием и даже с вызовом. Анна Борисовна, преподаватель живописи, поджав губы и вперив в Дану немигающий взгляд серых навыкате глаз, презрительно хмыкала и каждый ответ начинала с фразы: «Ну не зна-а-аю…».
В конце концов, Дане это надоело и, получив на свой элементарный вопрос очередное «ну не знаю», она вспылила.
– Ну вот что, Анна Борисовна. Идите к себе, а побеседуем в другой раз, когда вы будете все знать. Вам понятно?
Чуть не опрокинув своими крутыми бедрами стул, преподаватель живописи вышла из кабинета, при этом основательно хлопнув дверью.
Покачав головой, Дана отшвырнула ручку и какое-то время сидела без движения. Глядя на пейзаж за окном, где по серому небу ползли темно-фиолетовые тучи, она ругала себя за несдержанность. Но вскоре отбросила все сантименты и приступила к составлению первого эскиза расписания.
Эта работа походила на игру в пазлы. Приходилось ломать голову, чтобы «отыскать нужный пазл». Постепенно дело увлекло ее, заставив сосредоточить все внимание, логику и аналитические способности. К великой радости «пазлы» сошлись. В эскизе отсутствовали накладки, лишние «окна» и прочие неудобные вещи.
Проверив еще раз, нет ли ошибок, Дана помчалась с ним к директору.
Ираиды Ивановны на месте не оказалось, и ей пришло в голову пройтись по классам, показать каждому его расписание.
Скрепя сердце, она вошла в класс живописи. В нос ударил запах скипидара. Дети, не видимые за высокими станками, писали натюрморт, постановка которого красовалась на столе. На фоне голубой драпировки желтела огромная тыква, по одну сторону ее лежал переспелый огурец, по другую манил блестящим боком сочный помидор.
Анна Борисовна делала вид, что не замечает вошедшего завуча. Производя руками круговые пассы, она объясняла какой-то рыженькой девочке значение тени.
– Чем глубже тень, тем ярче свет, – изрекала она неприятно-назидательным тоном.
– Анна Борисовна! Извините, можно вас на секунду? – тихо позвала Дана.
Повернув голову, преподавательница смерила Дану холодным взглядом, но не подчиниться не посмела.
– Я слушаю вас.
– Вот эскиз расписания, познакомьтесь. Если вас все устраивает, оставим в таком виде. Я зайду попозже.
В коридоре она столкнулась с учеником, который шел понурив голову, не видя перед собой дороги. Это был тот самый мальчик, что плакал на крыльце.
Наткнувшись на завуча, он ойкнул, попятился, а затем продолжил путь, так и не подняв головы. От внимания Даны не ускользнули его неопрятная одежда и давно не стриженые волосы.
– Мальчик! – вырвалось у нее.
Он сделал по инерции несколько шагов и оглянулся.
– Ты из какой группы?
– Из одиннадцатой.
Дана приблизилась к нему, заглянула в глаза и поразилась недетской печали, сквозившей в незабудковой синеве.
– Где вы занимаетесь, в каком классе?
– Вон там, – показал он пальцем на дверь в конце коридора.
– Пойдем вместе, я хочу поговорить с вашим преподавателем.
Он неуклюже зашагал рядом, а Дане почему-то захотелось сравнить его с медвежонком, милым косолапым существом.
В классе, куда они вошли, царила непринужденная обстановка. Дети рисовали фломастерами на длинной полосе ватмана, расстеленной прямо на паркетном полу. Стоя на коленях или просто сидя на паркете, они фантазировали, кто во что горазд.
Преподаватель, Илза Генриховна, не отставала от своих учеников – ползала по ватману, делая «последние штрихи» в их рисунках.
– Дана Михайловна? Добрый день! – просияла солнечной улыбкой Илза Генриховна и легко поднялась с колен.
– Добрый день, – улыбнулась Дана и пошла вдоль ватмана, с интересом рассматривая яркие линии и пятна, переплетенные в замысловатой композиции.
– Угадайте, что мы тут изобразили! – весело предложила молодая учительница.
– Трудно так сразу, но я попробую. Мне видится здесь непрерывное движение каких-то неземных существ, – придумывала Дана, не выпуская из виду «медвежонка», стоящего в стороне от всех.
– Ну как, ребята, правильно угадана тема нашего урока?
– Правильно, – согласилась белокурая толстушка в джинсовом комбинезоне.
– А ты как думаешь, Миша?
Илза посмотрела на стоящего в сторонке мальчика, а тот покраснел и потупился, теребя засаленный край рукава.
Несмотря на жалость, шевельнувшуюся в душе, Дане стало смешно. Надо же! Угадала не тему урока, а имя «медвежонка».
– Ну ладно, – мягко сказала Илза, – мы с тобой потом поговорим, хорошо?
– Можно вас на минутку? – попросила Дана, жестом показывая на дверь.
Они вышли в коридор, слыша за спиной радостные вопли ребятни.
– Мне не хочется лишний раз беспокоить Анну Борисовну, – начала Дана, – вы не могли бы зайти к ней и забрать эскиз расписания?
– Ради бога! Я единственная здесь, кто не боится «беспокоить» эту, извиняюсь, мегеру. Даже Ираида Ивановна старается не связываться с ней.
– Даже так? А с детьми как она обращается?
– Сухо и по-хозяйски, как со служками. Барыня, одним словом.
– Такое «воспитание» уродует детей…
– Разумеется. Но она штатный преподаватель, и уволить ее непросто. Учебный план она выполняет, работы ее учеников висят в мэрии. Кстати, она жена нашего сити-менджера Шполтакова.
– Только этого не хватало! – схватилась за голову Дана.
– А вы хотели обратиться туда с какой-то просьбой?
– Не с какой-то, а очень большой.
– Сочувствую. Знаете что? – вдруг заговорщически зашептала Илза. – Этот Шполтаков – отпетый бабник. Идите прямо к нему. Вы хорошенькая. Он любит стройных. По-видимому, идет «от обратного», то бишь своей пышнотелой супруги. Только одеться надо поярче. И губы накрасить.
– Откуда вы все это знаете?
– Каюсь. Бывшая жертва. Меня занесло в мэрию по просьбе Ираиды. В моем классе треснула стена, и директор не нашла ничего лучшего, как отправить меня в пасть ненасытного минотавра. Слава богу, обошлось целованием ручек и легким шлепком.
– Шлепком?
– Ну да. Самая невинная расплата за оштукатуренную стену.
– А если вместо одной стены целых четыре, да еще потолок?
– Ха-ха-ха! Ну тогда я не знаю. Боюсь, шлепком не отделаетесь.
– Вам смешно, а у меня уже коленки дрожат.
– Ничего. Если этот бабник не поможет, идите к мэру.
– Спасибо за совет. А что с вашим Мишей? Почему он такой нелюдимый?
– Ой, беда с ним! Самая страшная беда, какая может произойти с ребенком. Мать у него недавно умерла. Долго болела, измучила родных и сама, конечно, намучалась. Сирота он теперь – ни отца, ни матери. Есть, правда, бабка. Но… уж лучше вообще никого, чем такая… Пьет она. По-черному.
– А что отдел опеки?
– Уже оформляют в детский дом. Так что Миша скоро уйдет от нас.
– Понятно, – задумчиво произнесла Дана. – Ну я пойду, а вы посмотрите свое расписание, если, что-нибудь не так, скажите.
* * *
Вечер она посвятила поиску обещанного креатива.
Как привлечь людей, чем заинтересовать? Ведь музей – не кинотеатр, не эстрада, не ночной клуб. Здесь нужен баланс между научно-познавательной, просветительской и развлекательной сторонами. При этом главным направлением должна оставаться музейная деятельность, в ее первозданном значении.
Подумав так и эдак, Дана решила применить собственный опыт. В галерее они проводили литературно-музыкальные вечера, органично вплетая в сценарий рассказы о художниках. Готовились к таким мероприятиям очень тщательно, не ограничиваясь сухими биографическими справками. Разумеется, в большом городе большие возможности, и она приглашала талантливых музыкантов, известные поэтов и писателей. Не говоря уже о самих «именинниках» – художниках, скульпторах и других представителях изобразительной богемы.
Но кого позвать в Задорине? Здесь, кроме музыкальной школы и хоровой студии в ДК, больше нет «очагов» музыкальной культуры.
Что ж. Надо исходить из имеющегося. С утра она забежит в «музыкалку», познакомиться с директором…
Внезапно перед глазами встал Миша. Его печальный незабудковый взгляд проникал прямо в сердце, заставлял его сжиматься в невыразимой жалости.
Как ей знакомы и понятны чувства мальчика! Она невольно вспомнила те страшные дни, когда пришло известие о смерти матери, и началась подготовка похорон. Сами похороны помнились смутно. Ее поили успокоительными каплями, кто-то был рядом, говорил слова утешения…
Но как она может сравнивать себя с этим малышом? Ей было уже двадцать пять лет. Ее поддерживал муж. Сочувствовали десятки людей. А у Миши никого, кроме пьяной бабки.
Рассердившись на свой «эгоизм», Дана вскочила с кровати и схватила трубку сотовой связи. Напуганный Мартин, мирный сон которого грубо прервали, таращил на хозяйку огромные глаза.
– Алло, Ираида Ивановна? Добрый вечер! Извините за беспокойство… Что?… Нет, нет, все в порядке… Расписание? Вам понравилось?… Я рада… Ага… Да… Нет, я вот по какому делу. Вы, случайно, не знаете адрес Миши Соловьева?… Да, у которого мама… Ага. Хорошо, я подожду… Да, я слушаю!.. Так. Записала. Спасибо… Нет, я просто хотела узнать, как он живет… Угу. Всего доброго!
Она была уверена, что придется вызывать такси, но дежурный администратор, к которой Дана обратилась за помощью, обрадовала ее – переулок Встречный, где живет Миша, всего в двух шагах от гостиницы.
На улице темнело. Промозглый ветер гнал по тротуару ворохи жухлой листвы. Подняв воротник пальто, Дана почти бегом ринулась в сторону Встречного.
Через пару минут она свернула в переулок и поискала глазами нужный дом. Так, ей нужен номер шесть, значит третий по счету с правой стороны. Ага, вот он. Двухэтажный, с облупившейся штукатуркой и желтыми квадратами мутных окон.
Скрипучую дверь квартиры открыла полная женщина в расстегнутом пуховике. На ее круглом лице было написано крайнее удивление.
– Добрый вечер! Я завуч Миши Соловьева. Он дома?
– А-а! Вот оно что! А я никак в толк не возьму. К Соловьевым и такая дама! Проходите в комнату! А я из опеки. Вот, сижу, жду бабушку. Как будто делать больше нечего. У меня у самой двое детей голодные сидят. Муж со второй смены придет, тоже надо накормить. Была бы в этом городе еще какая-то работа, да разве ж я пошла в соцработники? Да ни за какие пироги! Господи!
Тяжелый воздух, теснота и тусклый свет единственной лампочки говорили о непролазной нужде. В неубранной комнате, обставленной какой-то рухлядью, за столом сидел Миша и рисовал.
Увидев Дану, он смутился, но продолжил рисовать. Скорее по инерции, чем по желанию.
– Садитесь вот на этот стул, – предложила толстуха и снова вздохнула.
– Спасибо. Миша, а где бабушка?
– В магазине, – не поворачивая головы, ответил мальчик.
– В винном отделе, скорее всего, – ядовито добавила соцработник.
– А ты сегодня ужинал?
Миша снова покраснел и молча помотал головой.
– Какой там ужин? И хлеба-то, наверное, нет, – снова встряла женщина.
– А вы разве не обязаны накормить ребенка? – поинтересовалась Дана.
– Я кормила, – неуверенно ответила работник опеки. – Кефир давала, пряники.
– Миша, пойдем в кафе, поужинаем! – как можно ласковее предложила Дана.
– Конечно, Мишенька! Иди с тетей! Извините, не знаю вашего имени. Иди, а я бабушку дождусь, скажу, чтобы не теряла тебя. Хотя ей все до лампочки, алканавке этой.
– Зачем вы при ребенке? – шикнула на нее Дана.
– А я что? Неправду что ли сказала? Да ее тут все знают! Она…
– Помолчите! – прикрикнула Дана и обратилась к мальчику: – Миша, где твоя одежда?
– Вот, – показал он на пеструю кучу, лежавшую на спинке кровати.
– Одевайся, я помогу тебе. Носки только эти, других нет? Ладно, надень их. И свитер. Вот так. А где твоя куртка?
– Куртку мы ему купили, – сердито буркнула опекунша. – Вон на гвозде висит.
Дана сняла с гвоздя темно-синюю, купленную, очевидно, «на вырост» болоньевую куртку и помогла мальчику одеться.
– Погоди, а утром тебе в школу?
– Да.
– Возьми на всякий случай портфель с тетрадями. Ты уроки сделал?
Мальчик кивнул и посмотрел на опекуншу.
– Мы с ним занимались. С математикой у него плохо, – проворчала та.
– Ладно. Пойдем. До свидания.
– До свиданья, – проскрипела тетка и отвернулась к грязному окну.
* * *
В этот час поужинать с ребенком оказалось не просто. Дана не учла, что маленький город не приспособлен для семейного отдыха по вечерам.
Войдя с Мишей в одну из забегаловок с громким названием «Кафе Париж», она вынуждена была сразу же ретироваться. Дым коромыслом, орущие динамики, сомнительные типы с блудливыми взглядами – все вызывало страх и отвращение.
Ей пришла простая и гениальная мысль – зайти в супермаркет и купить продукты. Они долго ходили возле стеллажей и выбирали товар. В итоге набрали целую корзинку. Дана чутко реагировала на каждое движение и мимику мальчика. Возле витрины с мороженым он растерянно топтался, обводя глазами широкий ассортимент холодного лакомства.
– Ты какое больше любишь – белое или коричневое? – спросила Дана.
– Коричневое… – едва слышно промямлил мальчик.
– Ладно, возьмем то и другое.
Проходя мимо стеллажа с детским бельем, Дана сообразила прихватить пару трусиков, футболку и носки. Подумав, взяла еще спортивные брюки из хлопчатобумажного трикотажа.
В отделе игрушек по искусно воспроизведенному ландшафту бегал маленький поезд из локомотива и семи голубых вагончиков. Он ехал среди гор и полей, преодолевал мосты и туннели, задерживался на станции и даже издавал протяжный гудок. Дана и сама была очарована этим зрелищем, что уж говорить про бедного мальчишку. Открыв рот и распахнув свои чистые, как майское небо, глаза, он долго стоял возле дорогой игрушки и смотрел…
То, что она дорогая, Дана увидела сразу – об этом красноречиво говорил выставленный ценник. Ей пришлось тянуть Мишу за руку. А он шел и оглядывался, не в силах оторваться от волшебной страны, в которой, как живые, резвились на просторе сверкающие вагончики.
В гостинице на них не обратили внимания. На ресепшн оформляли очередного командированного – невысокого мужчину кавказской внешности. Тот улыбался и сыпал комплиментами. Молодая работница сервиса таяла от столь галантного внимания и прыскала довольным смехом.
– Знаешь, что мы сначала сделаем? – сказала Дана, когда они вошли в номер и сняли верхнюю одежду. – Я помогу тебе принять душ. Как ты на это смотришь?
Миша, скованный незнакомой обстановкой, совсем смешался. Опустив голову, он теребил рукав давно не стираного свитера и молчал.
Дана не знала, как расшевелить ребенка, каким образом выйти из тупиковой ситуации. Ее осенило, когда Мартин спрыгнул с кровати и направился к своему лотку.
– Миша, посмотри-ка, Мартин пошел в ванную!
– Угу.
– Думаешь, зачем? Чтобы сделать все важные дела. Он сходит в лоток, потом будет умываться. А мы с тобой, разве хуже кота? Да нисколько не хуже! Мы даже лучше. Знаешь, почему?
Помотав по привычке головой, мальчик с любопытством посмотрел на Дану.
– Потому что моемся с мылом! Вот! Давай, снимем грязную одежду. Давай, давай, не бойся. Вот так. Видишь, Мартин освободил ванную комнату, теперь наша очередь. Пошли!
Дана не жалела шампуня, намылила «медвежонка» так, что он превратился в белый кокон из пены – только голубые глазенки сверкали среди воздушных перламутровых пузырьков.
Пока она отпаривала утюгом купленное белье, Миша, укутанный простыней, смотрел мультики. Мартин, заинтересованный новым человеком, ходил вокруг его стула и принюхивался.
– А у вас нет кошки?
– Не-а.
– Ты можешь играть с Мартином. Он любит, когда его гладят.
Ей понравилось, что Миша сразу же отреагировал на ее слова. Склонившись над котом, мальчик ласково провел ладошкой по его шелковой спинке.
На душе у нее отлегло и стало уютно, совсем по-домашнему.
Чистенький, в новой одежде, с аккуратно расчесанными волосами, Миша преобразился, даже просветлел лицом. Они неторопливо ужинали, смакуя творожные сырки с изюмом, яблочные слойки и чернику со сметаной.
Украдкой наблюдая за своим маленьким гостем, Дана открывала в нем удивительные черты. Удивительные для такого оборванца, живущего на самом дне общества.
В-первых, он не жадничал, не хватал из тарелок куски, хотя и был сильно голоден. А то, что он голодает, было заметно по его прозрачной коже, сильно проступавшим ребрам, взглядам, которые он бросал на еду.
А во-вторых, поражали его глаза. Прозрачные, добрые и немного грустные. Даже веселые мультики не растопили эту застоявшуюся грусть.
Насытившись, Миша быстро уснул. Подняв ребенка на руки – весу в нем было чуть больше, чем в Мартине, – Дана уложила его в кресло. Благо, оно оказалось раздвижным. Укрытый Даниным пальто, он раскинулся во сне, успокоился, грусть исчезла, вернулась детская безмятежность.
На цыпочках Дана подошла к вешалке, где висел Мишин портфель. В нем лежали три тетради, два учебника, пенал и дневник.
Ощущая душевный трепет, Дана раскрыла дневник. И вновь ее ждало открытие. Одни пятерки! И только по математике стояла жирная двойка. Задрав размашистый хвост, она как бы ухмылялась, дескать, вот кто здесь правит бал.
Надо срочно исправлять эту нахальную двойку, решила Дана. Завтра же они займутся с Мишей материалом, который он наверняка не понял…
Вдруг ее окатила холодная волна осознания реальности. Кто она ему? С какой стати он должен приходить сюда и подчиняться ее воле?
Эта тетка из опеки так зло смотрела на нее… От таких людей можно ждать любых пакостей. Мальчика скоро увезут в детдом. Уж в этом-то они проявят прыть, как ни в чем более добром и полезном.
В глубокой задумчивости Дана провела остатки позднего вечера.
* * *
До чего она похудела! Юбка, с которой сочетается коралловый жакет, буквально сползает с нее! Казалось бы, куда еще? Что же делать?
Шкаф забит до отказа, а надеть нечего. Ей надо что-то яркое, как советовала Илза, и в то же время не слишком фривольное – все-таки идет не в ресторан, а в мэрию.
Кажется, нашла. Пусть эта шифоновая блузка немного не по сезону, плевать! Главное, пестрая как лесная лужайка – на зеленом фоне белые, розовые и желтые пятна. В духе абстракционизма. Зато юбка будет строгая – черный «карандаш». Она стрейчевая, поэтому не спадет с похудевших бедер.
Теперь прическа. В парикмахерскую бежать некогда, к тому же по пути может пропасть кураж. Идти без него в лапы «минотавра» равносильно смерти. Тогда включить плойку, завить локоны и начесать. Получится этакая пушистая цыпочка. Как раз то, что нужно!
И обуться в самые высоченные шпильки. У нее есть черные ботильоны на платформе, которые она ни разу не надела, – уж слишком вычурные и неудобные. Но сейчас пригодятся как нельзя кстати.
И последний штрих. Зеленоватые тени на верхние веки, под цвет блузки, и кроваво-красная помада!
Готово!
В фойе гостиницы Дана увидела свое отражение полностью. В раме большого зеркала стояла эффектная блондинка, которую в равной степени могли ожидать ресторан или ночной клуб.
Но она выбрала кабинет местного чиновника. Застегнув пальто, Дана вышла на улицу. Ей предстояло пройти сто метров и пересечь площадь. Ходьба по морозцу была как раз на руку – на щеках появится легкий румянец и довершит образ соблазнительницы.
Именно такой, яркой и соблазнительной, она вошла к сити-менеджеру.
Шполтаков выглядел неважно. После вчерашней пирушки трещала голова и напоминала о своем существовании печень.
Он оторвался от какого-то документа и поднял тяжелый взгляд на просительницу. Секретарша сообщила ее имя и должность, и по его разумению в кабинет должна ворваться наглая баба в мешковатом костюме, с облезлой прической под вязаным беретом, и обязательно на толстых ногах-бревнах.
Приготовившись к суровому отпору, он так и остался с выражением каменного идола на сером от похмелья лице, в то время как эфирное создание заливалось певчей птицей.
Постепенно Шполтаков приходил в себя.
– Так вы просите капитальный ремонт музея? – наконец, очухался он.
– Не прошу, а требую, – томно поправила Дана. – И не всего музея, а только двух комнат. В одной будут выставлены ценные экспонаты – главное историческое достояние города, а в другой мы планируем музыкальные вечера. Кстати, лично вам, Виктор Анатольевич, мы пришлем приглашение под номером один.
Данина улыбка, подаренная «лично ему», снова сбила с толку матерого бюрократа. Он запыхтел, заворочался в кожаном кресле.
– Виктор Анатольевич, дорогой! Поймите! От одного вашего слова зависит судьба музея и моя собственная судьба, – пошла ва-банк новоиспеченный директор музея.
– Да? – изумился Шполтаков, остановив взгляд на маленьком пухлом рте молодой женщины.
– Если мой бизнес-план провалится, мне придется уйти, – улыбнулась Дана, блеснув белыми зубами.
– Ну что вы! – клюнул на наживку «минотавр». – Зачем такие крайности? Я этого не допущу. Он у вас с собой? Бизнес-план, как вы его назвали.
– Да. Вот он.
– Давайте его сюда, посмотрим.
Нацепив очки, Шполтаков приступил к чтению.
Внимание Даны привлекли его руки – холеные, в рыжих волосках, с толстыми короткими пальцами. Ее передернуло при мысли, что эти руки могут дотронуться до нее.
Ничего. Надо терпеть. Не сахарная – не растает.
И все же на душе было отвратительно. А чиновник продолжал изучать план модернизации музея. На его лбу выступила испарина. Наглаженным платком он промокнул лоб и бросил на Дану короткий взгляд из-под очков.
Она сидела с прямой спиной, небрежно свесив с подлокотника кисть правой руки. Внешне спокойная и чуточку легкомысленная, внутри как сдавленная пружина, готовая в любой момент вырваться, чтобы обрести, наконец, долгожданную свободу.
Минуты тянулись как старый мед, в час по ложке.
«Чего он телится? – нервничала Дана. – И ежу понятно, что нужны деньги на ремонт. Неужели сам ни разу не был в особняке, не видел, что он дышит на ладан?»
– Ну! Я все понял, – неожиданно резюмировал Шполтаков, сняв очки и захлопнув папку. – В принципе, затраты не такие уж и большие, даже для нашего бюджета. Но в плане этого года они не предусмотрены. Вот в чем дело. Да-а…
С замиранием сердца Дана ждала окончательного приговора. Видно было, что чиновник что-то не договаривает, что-то придерживает «на десерт».
– Вы отказываете мне? – тихо спросила она, изящным движением поправляя прядь возле уха.
– Нет, я еще ничего не решил, – прорезавшимся баритоном отчеканил сити-менеджер, распрямив плечи и откидываясь на спинку кресла.
– Тогда мне зайти попозже? – теряя терпение, спросила Дана.
– Погодите. Зачем торопиться в такие судьбоносные моменты?
Он нажал кнопку и вызвал секретаршу.
Вошла молодая девица с конским хвостом. Мини-юбка подчеркивала ее недостатки – кривизну ног и тощий зад.
– Вызови Петракову. Пусть захватит соответствующие документы. Скажи, вопрос по внеплановому ремонту.
– Может, кофе? – улыбнулся он, когда девица скрылась за дверью.
– Нет, спасибо. Кофе я пью только по утрам.
– Боитесь испортить цвет лица? – игриво продолжал Шполтаков.
– Нисколько. Просто я долго не усну, если выпью кофе после обеда.
– Тогда коньячку? У меня армянский.
Вот оно, начинается, подумала Дана, а вслух жеманно протянула:
– Не откажусь.
Слишком проворно для своей комплекции Виктор Анатольевич поднялся с кресла и подошел к сейфу, где хранил драгоценный напиток. Разлив его по рюмкам, вернулся к столу.
– Прошу, – подал он рюмку молодой женщине и, открыв ящик стола, вынул коробку конфет. – Угощайтесь.
Как все у него поставлено! Прямо на поток. Смазливая бабенка с просьбой – обещания – коньяк с конфетами и…
Закончить эту мысль ей не дали. В кабинет вошла Петракова, коренастая шатенка с грубыми чертами лица. Деловито поздоровалась и плюхнулась в кресло, подняв кверху короткие ноги, – слишком тяжелой была «пятая точка» опоры.
– Знакомьтесь, Элеонора Павловна! Это наш новый директор музея, Дана Михайловна Снежкова.
– Очень приятно, – скривилась в подобии улыбки Петракова.
– А это Элеонора Павловна, наш финансовый ангел-хранитель, – сострил Виктор Анатольевич.
– Чем обязана? – вскинула густые брови Элеонора.
– Нужны деньги, – коротко пояснил сити-менеджер.
– Оригинально! – закинула ответный шар Петракова.
– Я серьезно, Элеонора Павловна, – насупился Шполтаков. – Здесь не до шуток. Этот особняк – девятнадцатого века, балки подточены короедом, кровля протекает, в подвале сырость, штукатурка сыпется. Я был там в прошлом году. Естественно, и в этом ситуация не улучшилась. Единственный на весь город музей, а мы, как скупой рыцарь, над златом чахнем…
– Если бы оно было, это злато…
– Возьмем из резервного фонда.
– Но он не резиновый. Бадьину пообещали, Горяевой… Лепехиной…
– А вот Лепехину давайте задвинем! Подождет до следующего бюджета.
– Но…
– Я все сказал, Элеонора Павловна. Лепехина подождет. Да и Горяевой нечего рассчитывать на всю сумму. У нас как принято? Просить больше, все равно урежут. Мне эти уловки давно известны. Вот копия плана модернизации музея, надо составить смету и выделить средства как можно быстрее. Зима не за горами.
– Это все? – сердито спросила Петракова, с кряхтением поднимаясь из кресла.
– Все. Завтра сможете доложить по этому вопросу?
– Я всего лишь ангел, а не бог, Виктор Анатольевич! – с трудом сдерживая гнев, воскликнула Элеонора.
– Ладно, ладно. Для своих вы и бог, и царь… Знаю. Завтра к вечеру смета должна быть, хотя бы вчерне. Не такие уж великие подсчеты – две вшивых, извиняюсь, комнатешки.
– Хорошо, сделаем.
Она удалилась, оставив после себя запах дешевых духов.
– Спасибо, Виктор Анатольевич, – с кроткой улыбкой поблагодарила Дана и сделал попытку встать.
– Как говорится, из «спасибо» шапку не сошьешь, – грубо осадил ее чиновник. – Так дела не делаются, Дана Михайловна.
– А как они делаются? – стараясь не выходить из образа, поинтересовалась она.
– А вы вчера родились? – сбросил маску «минотавр».
– Что вы хотите от меня?
– Только внимания. Женского, я имею в виду.
– А не слишком?
– В самый раз. Разве не для этого вы так накрасились? Динамо я не потерплю. Иначе ваш ремонт закончится, так и не начавшись.
– Хорошо, я подумаю.
– И сколько ждать?
– Ну вот что, господин Шполтаков, торговаться я умею! Утром стулья – вечером деньги. И чем быстрее вы развернетесь со стульями, тем пламеннее будет наша встреча. Договорились?
У нее достало терпения улыбнуться на прощание.
– По рукам, – с кислой улыбкой согласился он и проводил строптивую просительницу голодным взглядом.
* * *
Дана не знала, радоваться ей или плакать. Так и шла в свою школу, балансируя между двумя эмоциями.
До вечера она просидела над составлением отчета за первую четверть, но до конца не закончила. Ей мешали впечатления, полученные в кабинете сити-менеджера. Хотелось поскорее оказаться в гостинице и смыть с себя грязь, в которой вывалялась по собственному желанию.
Отбросив дела, она вышла в коридор. Школа пустовала, и стук ее каблуков усиливало гулкое эхо. Пройдя до конца коридора, она услышала за дверью Илзы Генриховны неясный шум. Постучав, Дана вошла в класс.
За столом сидели Мария с Илзой и изо всех сил старались смотреть на нее трезвыми глазами. На лице Марии пылали красные пятна, глаза опухли от недавних слез.
– Добрый вечер! – первой нашлась Илза. – А мы тут… Проверяли работы и немного задержались. Но скоро мы уйдем…
– Да мы просто напились, Дана Михайловна, – призналась Мария и сокрушенно опустила голову.
– Ты чего? – зашипела Илза, толкая подругу в бок. – Она пошутила, Дана Михайловна! У нее кое-что приключилось, вот крышу и сносит…
– А еще осталось? – спросила Дана.
– Что… осталось? – переспросила Илза и переглянулась с напарницей.
– Ну что там у вас? Водка… Вино…
– А-а! Вы об этом! – не зная, как реагировать, тянула время Илза.
– Водка у нас. Еще полбутылки осталось, – сообщила прямолинейная Мария и икнула.
– Тогда наливайте!
Дана прошла к столу и уселась напротив девушек. Под листом ватмана оказался нехитрый натюрморт: литровая бутылка водки, нарезанные огурцы и черный хлеб. Илза достала из шкафа пластиковый стакан и щедрой рукой наполнила его до краев.
– За что пьем? – спросила Дана, поднимая стакан.
– За любовь. Чтоб она провалилась… на самое дно! – сказала Илза.
– Самого глубокого ущелья, – добавила Мария.
– Согласна, – подытожила Дана и, задержав дыхание, смело выпила жгучую жидкость.
– Закусывайте скорее! – крикнула Илза, увидев, как завуч в немом крике открыла рот и отчаянно жестикулирует.
В открытый рот ей засунули дольку огурца, а затем еще и горбушку хлеба.
– У Машки горе, – без предисловий объявила Илза. – Жених нашел другую невесту. Уже подали заявление.
– Ну и пусть! – мотнула головой Мария и посмотрела на Дану глазами раненой оленихи. – Все равно ко мне сбежит. Но я его прогоню. Ненавижу предателей!
– Правильно! – похвалила ее Илза. – Их надо вешать на фонарях. Или на этих… Каких их…
– Зачем, девочки? – прожевав горбушку, возмутилась Дана. – Пусть живут! И маются всю жизнь. Ведь они предают не нас, а любовь. А она не прощает, в отличие от некоторых… Она просто умирает.
– Неужели наша любовь умрет?! – ужаснулась Мария. – В это трудно поверить. Ведь у нас было такое… Такое…
– У всех такое было, – отмахнулась от нее Илза. – Вон у меня с Джеком – я Ваньку Курицина так звала – было так было! Отжигали с ним по-черному. И что в итоге? Женился на Лизке из параллельного класса. А она вечно сопливая ходила и в рваных колготках.
– Машенька, мы с тобой из одного отряда, – искренне сочувствовала Дана. – Я очень тебя понимаю. Надо просто начать новую жизнь, вот и все.
– И я то же говорю! – подпевала Илза. – Например, поехать в Индонезию или, на худой конец, в Сыктывкар.
– Почему в Сыр… Тык… тьфу! – так и не смогла выговорить трудное слово Мария.
– Потому что у меня там знакомый олигарх.
– Не может быть! – не поверила Мария.
– Ей богу! Я познакомлю тебя с ним. Завтра же!
– Как это? – удивилась Мария, не утратившая до конца способность соображать.
– Очень просто. По смартфону.
– Улет!
– Девочки, нам пора домой, – вдруг вспомнила Дана. – Только есть одна проблемка.
– Какая? – хором спросили «девочки».
– Надо сделать вид, что у нас ни в одном глазу.
– Для чего? – не поняла Илза.
– Не для чего, а для кого! – внесла уточнение Дана и пошла к двери. – На вахте охранник. А нам еще сдавать ключи. Ну, поняли, наконец?
– Ничего, прорвемся, – с деловым видом убирая со стола, успокоила Илза. – У меня мятный «Дирол» есть, зажуем.
Им показалось, что «прорыв» удался на славу. Поддерживая друг друга под руки, троица промаршировала мимо вахтера, лихо закинув за барьер ключи от кабинетов.
На улице было тепло и тихо – последнее «прости» промчавшегося лета. Они шли по городу все той же неразлучной троицей, продолжая болтать о всякой всячине.
– Вот скажите мне, – начала Дана больную тему, – как бы вы поступили, если бы пришлось выбирать между долгом и нравственностью?
– Это как? – не «врубилась» Илза. – А попонятнее?
– Хорошо, поясняю для нетрезвых преподов. Шполтаков предложил переспать с ним в обмен на модернизацию музея.
– Опаньки! «Минотавр» снова требует жертв?
– Причем в моем лице.
– Я бы послала, – категорично заявила Мария.
– Послать каждая дура может, – урезонила подругу Илза. – А модернизацию? Самой делать? Нет, тут по умному надо. А если продинамить?
– Он учел этот вариант. Не прокатит, – тяжело вздохнула Дана.
– То есть сначала постель, а потом модернизация?
– Похоже так.
– Да-а, ситуация хреновая.
– А вы не учли, что мужики тоже динамят! – крикнула Мария, свежая рана которой до сих пор кровоточила.
– А ведь Машка права, хоть и дура, – задумчиво пробормотала Илза.
– Сама ты дура, – обиделась та.
– Ладно, это для связки слов, не обижайся. Вот что, Дана Михайловна, выход один – надо тянуть волынку. Обещать, подпускать близко, но не до конца… Короче, довести его до точки кипения. Вы улавливаете мысль?
– Угу. Но как это противно! Я видела его руки… Бр-р!
– Ничего. Ради долга можно и потерпеть.
– Ну, я кажется, пришла. Вот моя гостиница, вот мой дом родной…
– Я бы долго не выдержала в гостиничной обстановке, – поежилась Мария. – Вам бы квартиру снять. У меня знакомая в агентстве недвижимости работает, можно ее задействовать.
– Спасибо. А случайно в отделе опеки у вас нет знакомых? Хотя бы малюсенький крючочек…
Девушки переглянулись и рассмеялись.
– Я что-то не то ляпнула? – растерялась Дана.
– Наоборот! – продолжала смеяться Мария. – В десятку попали. У Илзы там не крючочек, а целый крюк от подъемного крана. Мама у нее начальник управления опеки!
Дана даже закашлялась от сногсшибательной новости. Илза и Мария, взяв ее под руки, повели в гостиницу и проводили до самого номера.
– Я вас не отпущу! – воскликнула Дана, у которой словно второе дыхание открылось. – У меня есть конфеты и пирожки с яблоками. Пошли чаи гонять!
Пока Мария играла с Мартином, а Илза листала фотоальбом, Дана накрыла стол.
– А кто этот импозантный мужчина? – Илза показала фотографию Олега.
– Мой бывший муж.
– Вы в разводе?
– Фактически да.
– Ну-у, это не считается. Вот оформитесь в загсе, тогда назовете его бывшим. А где он сейчас?
– Не знаю.
– То есть?
– И знать не хочу.
– Понятно. У него другая, – вставила Мария и сардонически усмехнулась.
– Замнем эту тему, – поморщилась Дана. – Илза, расскажи лучше о себе. У тебя есть кто-нибудь?
– Для души или для секса?
– Хм! А что, два в одном уже не в моде?
– Дело не в моде. Просто нет таких мужиков, которые бы умели любить сразу и сердцем, и телом, и головой.
– Упсики! – захохотала Мария. – И головой! Это что-то из опытов на мышах!
– Сама ты мышь! – рассердилась Илза. – Я имела в виду, чтобы не дурак был. А то после секса он либо храпит, либо такую муру несет, что уши вянут. Интеллект мужчины должен соответствовать его сексуальным возможностям. Усекла, Марья Санна?
– Это прописная истина, – изрекла Мария. – Я по одной фразе определю его IQ.
– Ой, девочки, – вздохнула Дана, – если бы жизнь укладывалась в эти схемы… Увы, она сложнее и неожиданней. Даже со средним интеллектом и такими же мужскими данными можно стать самым любимым и желанным. Для одной, единственной. Тут или сверху сигнал идет, или эти… афродизиаки совпадают – не знаю. Одним словом, любовь…
– Не картошка – полюбишь и козла, – объединила две поговорки Мария.
* * *
Похоже, Шполтаков влюбился не на шутку. Собственной персоной явился в музей, прошелся по комнатам, терпеливо выслушал все жалобы.
Дана держалась в стороне, но он как бы невзначай оказывался рядом, смотрел не на трещины в стене и ржавые трубы, а на Данино лицо, «случайно» касался ее руки, задавал вопросы.
Аграфена Спиридоновна так разволновалась, что пришлось накапать валерьянки. Но это уже было после отъезда высокого начальства.
– Как вы думаете, Дана Михайловна, что происходит? Конец света? Я не помню, сколько живу, такого внимания со стороны властей.
– Фортуна решила раздать долги. Не будем ломать голову над этим вопросом, лучше займемся расчисткой помещений. Проведем субботник. Сколько у нас боевых единиц?
– Мы с вами, уборщица и сторож. Инна Осиповна в отпуске.
– Значит четверо. А освободить надо к среде, то есть через два дня. Миссия не выполнима. Надо искать помощников.
– В пятой школе есть исторический кружок – пригласим ребят.
– Прекрасно! Звоните в школу, приступайте к субботнику, а я приеду попозже. Мне надо кое-где побывать. Аграфена Спиридоновна, дорогая, сами ничего не таскайте. С вашей стороны только руководство! Договорились?
– Хорошо. Как скажете, Дана Михайловна.
Она вновь стучала в эту скрипучую дверь, обитую допотопным дерматином. Ей открыла пожилая женщина, стройная, с волнистыми седыми волосами, забранными назад пластмассовой гребенкой.
– Добрый день, – улыбнулась Дана. – Я завуч в Мишиной школе. А вы его бабушка?
– Да, – низким прокуренным голосом ответила женщина и посторонилась. – Проходите. Обувь можете не снимать. Я еще не мыла.
В комнате сидел Миша и рисовал. Очевидно, это было его единственным любимым занятием и развлечением.
– Здравствуйте, – первым поздоровался Миша и покраснел.
– Здравствуй, Мишенька! – вырвалось у Даны.
Надо взять себя в руки и перейти на официальный тон, подумала Дана и обратилась к Мишиной бабушке.
– Меня зовут Дана Михайловна.
– А меня Софья Прокопьевна. Присаживайтесь вот на этот стул.
В наступившей паузе стало слышно тяжелое астматическое дыхание пожилой женщины. Дана вдруг осознала, что Миша в скором будущем может остаться полным сиротой.
– А вы, собственно, по какому вопросу? – с достоинством спросила Софья Прокопьевна.
– Я? У Миши отставание по математике…
– А-а, понятно. Вы лучше скажите вашей Антонине Георгиевне, чтобы она индивидуально подходила к своим ученикам. У Миши художественные наклонности, талант, можно сказать, а она требует невозможного. Зачем ему пятерка по математике, когда можно и четверкой обойтись?
– Но у него двойка…
– Да?
Под пристальным бабушкиным взглядом Миша сник и отложил карандаш.
– Вот я и хотела позаниматься с ним, чтобы исправить двойку, – заторопилась Дана, проклиная себя за болтливость.
– И где вы будете заниматься, здесь?
– Можно у меня.
– А-а, так это про вас Миша рассказывал? Вы из школы искусств?
– Да.
– Но при чем тогда математика?
– У нас такая политика. Ребенок не должен заниматься искусством в ущерб основной школе.
– Надо же, какая забота, – усмехнулась Софья Прокопьевна.
На Дану напала злость: она еще насмехается, алкоголичка несчастная! Небось минуты считает до того момента, как бросит внука и помчится в винный отдел.
– Софья Прокопьевна, нам бы поговорить тет-а-тет. Пусть внук посидит на лавочке у подъезда.
– Миша, иди погуляй.
Оставшись одни, женщины долго молчали. Дана подыскивала нужные слова, а Софья Прокопьевна безразлично смотрела в окно. На ее отекшем морщинистом лице трудно было прочесть хотя бы что-то, о чем она думала в это время.
– Я закурю, не возражаете? – для проформы спросила она, вынимая из кармана пачку сигарет.
– Пожалуйста.
– Что же вы молчите? – щурясь от дыма, пробасила хозяйка.
– Я ищу подходящие слова, – созналась Дана. – Но лучше прямо. Ведь так?
– Ради бога.
– Мишу скоро заберут в детдом?
– Пусть только попробуют.
– Они и спрашивать не станут.
– А мы уедем.
– Куда, если не секрет?
– Так я вам и сказала.
– Вас все равно найдут. Пойдете за пенсией, и ваша конспирация закончится.
– Хм. А вам-то что за печаль, не пойму? Вы без году неделя завучем, а уже лезете во все дыры.
– Это моя работа.
– Эти, из опеки, которые тут околачиваются, тоже работают. Работнички, кузькина мать!
– Кстати, мне она тоже не понравилась. В зеленом пуховике.
– А-а, Жерякова! Та еще сука! Ничего, господь все видит.
– Софья Прокопьевна, отдайте мне Мишу!
Сердце Даны забилось с такой силой, что она невольно прижала ладонь к левой груди. Так и сидела, ожидая своей участи.
– Что, сердечко шалит? – кивнула на ее руку Мишина бабка.
– Нет, это от волнения.
– У моего мужа тоже сердце слабое было. Умер в сорок шесть лет. И дочь схоронила недавно. А сама вот живу. Никому не нужна, а живу зачем-то.
– А Миша?
– Я ведь пью. Разве вам Жерякова не сказала?
– Сказала. Я усыновлю Мишу. Воспитаю его и дам образование. Возможно, он станет художником.
– Не возможно, а точно станет. Взгляните сюда.
Нагнувшись под стол, Софья Прокопьевна что-то искала в старом чемодане. Выпрямившись, она подала Дане пухлую папку, перетянутую резинкой. В папке лежали Мишины рисунки.
И вновь Дана сделала открытие. Да еще какое! Это были не детские каракули с домиками и солнечным кругом на небе, а вполне зрелые, своеобразные работы, наполненные глубоким смыслом, говорящие о большом предназначении их автора.
Потрясенная, она долго перебирала альбомные листы с изображением людей, животных, природы и космоса.
– Я подумаю над вашим предложением, – услышала она голос хозяйки.
– А? Да, пожалуйста, подумайте. Но я бы очень хотела…
– Он уже замерз. Я позову его домой.
– Можно, я сама?
– Идите. Только не сильно надейтесь. Если я брошу пить, мы прекрасно обойдемся без чужой помощи. Я мечтаю побывать на его первой персональной выставке. Муж у меня был художником в доме культуры, писал афиши и всю жизнь мечтал о выставке. Но не сбылось. А Миша… Он другой. У него получится. Я вижу. Ладно, зовите внука.
* * *
Комнату для проведения музыкально-литературных вечеров отремонтировали довольно быстро. Дана попросила Илзу и Марию помочь ей в мытье двух огромных итальянских окон. Вооружившись ведрами, тряпками и стремянками, они с энтузиазмом взялись за работу.
Стояли солнечные дни, хотя по утрам на земле долго не таял иней. Густая синева высокого неба и освещенные солнцем крыши домов создавали иллюзию бесконечности теплых дней. Но близкая зима уже обдавала своим студеным дыханием, сковывала первым льдом небольшие лужи, гнала на юг припозднившихся перелетных птиц.
Девушки, ободренные и этой синевой, и солнцем, и какими-то своими тайными мечтами, щебетали как те птицы, весело и беззаботно. Кто-то предложил спеть, и они дружно затянули романс Рощина из фильма «Разные судьбы».
Почему ты мне не встретилась, юная, нежная…
Каждая из троих вкладывала в этот романс свой смысл и личный опыт.
Дану немного коробило содержание романса. Перед глазами возникал Шполтаков и плотоядно улыбался.
Тряхнув головой, она прогнала ненавистное видение, и представила Олега. Но и эта картинка не радовала. А вдруг он поет своей Рынкиной: «Ты еще моложе кажешься, если я около»?
С трудом дождавшись окончания романса, она предложила спеть другой, «Глядя на луч пурпурного заката» – любимое произведение Даниного отца.
Илза с Марией не знали слов, поэтому запевать пришлось Дане. Они дважды повторяли каждый куплет, чтобы выучить текст.
В разгар хорового пения, на строчке «Мою любовь, и ту забыли вы…» вошел Шполтаков. Девушки умолкли и застыли на своих стремянках, как ласточки на проводах.
Чиновник, словно жених на смотринах, разгоряченный близостью молодых красавиц, ходил по комнате, вел пространные речи и бросал оценивающие взгляды на ножки, обнаженные шейки и прочие девичьи прелести.
Дане надоело сидеть на стремянке, к тому же дорогое время уходило, а работа стояла.
– Виктор Анатольевич, мы высоко ценим ваше внимание, но окна надо домыть, – заметила она.
– Ах, да. Конечно. Не буду мешать. Надеюсь, мы не раз еще увидимся и поговорим. До свиданья, девушки.
Он ушел, и работа возобновилась. Но петь уже не хотелось. Как будто Шполтаков своими загребущими руками утащил их вдохновение. Труд превратился в скучную обязанность, но они довершили начатое до конца и, довольные собой, отправились по домам, готовиться к педсовету.
До него оставалось не больше двух часов – надо успеть принять душ, пообедать, привести себя в порядок.
Надев «линялый» голубой костюм, Дана поправила прическу и внимательно оглядела себя со всех сторон. Кажется, немного поправилась – юбка не крутится на талии, пиджак сидит как влитой. И лицо посвежело. Слава богу!
Она до сих пор не привыкла к своему новому профилю, поэтому каждый раз, когда брала в руки туалетное зеркало и вставала рядом с большим, висящим в прихожей, подолгу и во всех ракурсах изучала свой нос.
Нет, правильно она поступила, расставшись с прежней жизнью! Здесь ее узнали в новом обличье и даже успели полюбить. Не все, конечно, но те, к кому тянулась ее душа, отвечали взаимностью. А этого вполне хватает, чтобы дышать полной грудью, делать повседневную работу и заглядывать в будущее.
Доклад директора, эмоциональный, немного сбивчивый, приправленный поговорками и шутками, слушали с интересом. В основном, ее речь сводилась к хозяйственным проблемам и борьбе по их преодолению.
Следующее выступление, Данино, касалось непосредственно учебно-воспитательных задач. Хотя свои тезисы она тщательно подготовила, нервы давали о себе знать – руки противно дрожали, горло пересохло. Но уже через минуту волнение улеглось.
Уверенно, хотя и спокойно, не играя модуляциями, она говорила об успеваемости, посещаемости, выполнении учебных программ и планов.
Но вот первая часть ее речи была завершена, теперь можно высказать свое, личное, о чем не раз думала по вечерам.
– Дорогие преподаватели, Ираида Ивановна, я новый человек в коллективе и хочу воспользоваться этим преимуществом. То есть высказать идею, пусть и не принципиально инновационную, но которая, на мой взгляд, внесет разнообразие и повысит все те показатели, приведенные мной выше. А что если нам устраивать дни открытых дверей для родителей и членов семей – братьев, сестер, бабушек? С чаепитием, домашней выпечкой. И главной фишкой, простите, изюминкой будет показ ученических работ. Кто-то из ребят будет комментировать, можно даже в искусствоведческом ключе, но без сухого академизма и профанации искусства. Во всем должны быть мера и хороший вкус…
В преподавательской стояла необычная тишина – даже за последними столами никто не шушукался. Все слушали с повышенным вниманием, невольно заражаясь Даниным вдохновением, в ореоле которого она была как никогда светла и прекрасна.
А Дана, ощущая ускоренный пульс сердца, приближалась к главному:
– Школа искусств – особое учреждение, не мне вам напоминать об этом. Вспомните себя детьми! С каким душевным трепетом мы бежали в студии, кружки, художественные и музыкальные школы! Еше бы! Нас ждал праздник! Мы летали, слегка одуревшие от свободы, ведь в обычной школе такой демократии не было…
Окинув взглядом притихшую аудиторию, Дана продолжала:
– Я не призываю к анархии и отказу от воспитательных мер, но присмотритесь, дорогие учителя, как мы порой обижаем детей, как грубо вмешиваемся в их внутренний мир, который изначально настроен на радостную волну! Взять недавний пример. Коля Чебыкин забыл сменную обувь. Можно было просто вымыть кроссовки в корыте, что стоит возле крыльца, и дело с концом. Но как поступила Анна Борисовна? Отправила мальчика домой.
– Я всего лишь выполняла предписание! – крикнула с места разгневанная преподаватель живописи.
– Не сомневаюсь, – подтвердила Дана. – Но ведь здесь не бюрократы работают. Я вспоминаю свою учительницу по математике, Зою Григорьевну. Она как-то разговаривала с молоденькой выпускницей института, и та спросила – как учить детей? Как родных, – просто ответила Зоя Григорьевна. Анна Борисовна, неужели вы сказали бы своей дочери: «Распустила космы! Убери сейчас же, или я состригу их!»? А вот Але Пасенко вы именно так и сказали, да еще громко, при всех. А там был мальчик, которому Аля небезразлична…
– Ну, это уже переходит всякие границы! – вскочила с места разъяренная Шполтакова. – Как родных, видите ли! Да вы сначала заведите их, родных-то! Вас послушать, так я цербер какой-то! До вашего прихода ко мне еще ни разу не было претензий! Мои ученики поступают в высшие учебные заведения, я имею знак отличника образования, в конце концов! К чему вы тут призываете? Устроить шоу «Давай поженимся»? Видишь ли, кто-то к кому-то небезразличен! Смех да и только! У меня задача научить основам живописи! Приучить к элементарному порядку и уважению к правилам. Не вы их придумывали, не вам и отменять!
– Анна Борисовна! – встала со своего места Ираида Ивановна. – Пожалуйста, успокойтесь! Давайте подойдем разумно. Я согласна с Даной Михайловной – порой нас заносит, мы грубим ученикам, а это недопустимо. Но и вы, Дана Михайловна, не забывайте, что школа, пусть даже связанная с искусством, остается школой. И детей надо воспитывать.
– Но не такими же методами! – запальчиво воскликнула Мария Александровна. – Я тоже не раз обращала внимание, как Анна Борисовна хамит ученикам.
– Го-ос-споди, – простонала Шполтакова, закатив глаза и презрительно кривя рот, – мне еще от желторотых цыплят не хватало критики. Дорогуша, яйцо курицу не учит! Поработай с мое, посмотрим, как ты будешь сдерживать свои нервы.
– Вам тут не прицефабрика! Оставьте куриную философию себе! – выкрикнула Илза Генриховна. – Да, мы молодые, но это не значит, что у нас отсутствуют мозги и душа. Наоборот, у молодого преподавателя еще не успело зачерстветь внутри. Мы лучше видим, тоньше чувствуем!
– Батюшки, тонкая душа! Ползать по полу и играть в бирюльки – ваш передовой метод. Посмотрим, как вы в сорок лет будете ползать. Ха-ха-ха!
– В сорок лет Илза Генриховна придумает что-то новое. Креатива ей не занимать, – подала голос Римма Федоровна, преподаватель прикладного искусства. – Во всяком случае, в ее классе нет скуки и испуганных детских лиц, как у некоторых.
– Что за намеки? – набросилась Шполтакова теперь уже на Римму Федоровну. – Сидите уж со своими вязаными чулками и не выступайте! Эка невидаль – коврики да расписные плошки! Веселье дальше некуда!
– Анна Борисовна, – с тихой ненавистью начала Дана, – я ставлю вопрос о вашей профессиональной непригодности. И пойду с ним в городское управление образованием.
В наступившей тишине носились и сталкивались флюиды страха, бессильной злобы, справедливого негодования.
– Смотрите, не обломайте зубы! – бросила Шполтакова и, виляя мощными бедрами, пошла на выход.
* * *
– Дана! Это Брусника. Не разбудил? Доброе утро!
– Здрасте, Леня, – сонно проговорила Дана. – Я уже боюсь ваших звонков.
– Напрасно! Я с хорошей вестью. Как поживаете?
– Вашими молитвами. Хотя вы не знаете ни одной.
– А вот и ошибаетесь. Одну выучил и начинаю утро с нее.
– Это и есть хорошая новость?
– Нет, у меня другая. Покруче. Вы спасли своего мужа, Дана.
– К-как? О чем вы, не понимаю…
– Именно спасли! Это не фигура речи. Вы подарили здание галереи государству, в лице департамента культуры. Так?
– Да. Ну и что?
– А то, что оно было предметом шантажа Олега Петровича! Теперь он свободен и может отфутболить вымогателей. А они, ни много ни мало, требовали огромный участок земли под элитный коттеджный поселок. Причем в красивейшем месте.
– Откуда вы узнали?
– Работаем, однако! Не без нашей помощи арестован один из главарей этой шайки. Теперь, я думаю, им не до шантажа. Свои шкуры надо спасать.
– Постойте! Я плохо соображаю по утрам. А почему шантажировали именно галереей? Разве она куплена незаконно?
– Это он сам объяснит. Не по телефону.
– Боюсь, что мне не до его объяснений. Пусть обрадует Рынкину.
– Но…
– Леонид, вы все рассказали? Тогда распрощаемся. Мне надо готовиться к рабочему дню.
– Дана, а где вы сейчас работаете? Я не представляю вас вне искусства. Ведь галерея – ваше детище. Как у вас хватило души расстаться с ней?
– Оставьте ваш сентиментальный сироп! Он не к лицу сыщику. Подумаешь, детище! У меня, если хотите знать, новый проект. В субботу презентация.
– Да? Может, пригласите по старой памяти?
– Пожалуйста! В субботу, в семнадцать ноль-ноль.
– А где?
– В краеведческом музее.
– Музее? Что-то не припомню адрес. На какой улице?
– Господи, какая дура!
Дана так заразительно хохотала, что Брусника не выдержал, тоже рассмеялся.
– Леня, вы думаете, где я?
– Не понимаю.
– Я в Задорине! Ну ладно, хватит болтать. Я опаздываю. Спасибо за звонок. Всего хорошего!
Умываясь, подкрашивая ресницы, завтракая, Дана ловила себя на том, что порхает по комнате. Такой легкости и душевного подъема она не испытывала давно. Неужели причина – новость от Брусники?
Ну да! Зачем лгать самой себе? Она рада за Олега. Какая тяжесть свалилась с его плеч! И пусть эту радость ей не с кем делить, не важно! Главное, что ему ничего не грозит. Пускай живет спокойно, даже вместе с Рынкиной. Лишь бы…
К горлу подкатил комок, и на глазах навернулись слезы. Что она делает? Вся косметика Мартину под хвост. Снова краситься? На это совсем нет времени.
Надо прекратить эти сопли. На Бруснику наехала, а сама?
Выйдя из гостиницы на морозный воздух, Дана почувствовала, что освободилась от гнетущих, расслабляющих уколов ревности.
Хватит оглядываться на чужую жизнь, приказала она себе. Иначе своя мимо пройдет.
Сегодня день открытых дверей в школе искусств. Ее инициативу поддержал педсовет и поручил возглавить подготовку. Начало мероприятия в четыре часа, а дел еще – невпроворот.
В первую очередь нужно забежать в музыкальную школу и еще раз детально обговорить обе презентации: сегодняшнюю и субботнюю. За вторую она переживала больше. Туда явится весь истеблишмент города, и ударить в грязь лицом коллектив музея не имеет права.
Потом репетиция с ведущей выставки – Алей Пасенко. Эту добрую девочку Дана выделила давно. За ее покладистый нрав, нежный голос, умение видеть красоту. Они вместе придумали сценарий выставки, подобрали простые, доступные слова, при этом не снижая пиетета к творениям искусства. И даже Алин наряд заранее обсудили. Решено, что она наденет однотонный жилетный костюм с кружевной блузкой, а в косу вплетет мамины жемчужные бусы – строго и одновременно торжественно.
Илза и Мария взяли на себя подготовку чаепития. В Мариином классе сдвинули столы, накрыли их скатертями, украсили вазами с осенними листьями и поздними хризантемами. Оставалось разложить по тарелкам булочки и пирожные, которые принесут с собой участники выставки. Сама Илза испекла два пирога – с вареньем и грибами. И теперь была во взвинченном состоянии – нижняя корочка сладкого пирога немного подгорела. Дане пришлось лично осмотреть Илзино кулинарное изделие и вынести вердикт – четыре с плюсом. Корочка не подгорелая, а слегка поджаристая, добавила Дана, чтобы успокоить расстроенную подругу.
В четыре часа здание школы наполнилось звуками скрипки и фортепьяно. Ученики музыкальной школы, сменяя по очереди друг друга, исполняли Шуберта, Рахманинова, Листа…
Родители, бабушки и дедушки, волнуясь не меньше своих детей и внуков, прогуливались по коридорам, разглядывая ученические работы, развешенные по стенам, и вполголоса делились впечатлениями.
Но главное было впереди. В актовый зал, где должна состояться выставка лучших работ, никого не пускали. На стенах висели рисунки и живописные полотна, на стендах разложены изделия прикладного искусства. Глаза разбегались от ярких красок и разнообразия жанров.
Дана прошлась по залу, окинула придирчивым оком стенды и уже приготовилась открыть двери для гостей, как увидела за шторой плачущую Алю. Сердце оборвалось и как будто даже перестало биться.
– Алечка, что с тобой?! Ты боишься?
Взяв девочку за руку, она усадила ее на стул, сама села напротив.
– Ну, что ты молчишь? Скажи мне, может, я сумею помочь!
– Я… Мне… – и вновь слезы градом, еще сильнее прежнего.
– Хорошая моя, солнышко! – гладила по голове плачущего ребенка Дана. – Не плачь. А то и я тоже расплачусь. Вот будет сцена – гости входят в зал, а посередине две белуги – ревут в четыре ручья!
Девочка взглянула на Дану и улыбнулась сквозь слезы.
– Ну и чудесно. Вот так и улыбайся. Хорошо? Что все-таки случилось?
– Анна Борисовна сказала, что жемчуг носят только старые девы, – всхлипывая, призналась Аля.
– Да как она… Ну вот что, это только ее мнение. И пусть она… остается при нем. А я вижу тебя маленькой принцессой, настоящей красавицей. Погоди! Мария Александровна, подойдите, пожалуйста!
– Господи, что за слезы? – всполошилась Мария.
– Ничего, все уже позади. Мария Александровна, как говорится, не в службу… Сбегайте в учительскую, принесите успокоительных капель. И если есть, парочку ватных дисков. И налейте в чашку холодной заварки. Немного совсем – нам глазки промыть.
Через десять минут состоялось торжественное открытие выставки. Пока гости любовались произведениями, Аля успокоилась. С очаровательной улыбкой, которая так нравилась Дане, она вышла на середину зала и начала рассказ о художниках.
* * *
Мишины работы произвели фурор. Им выделили специальное место, Аля подобрала для них особые слова, а Илза Генриховна высказала мнение, что мальчика ждет большое будущее. К сожалению, этого не слышали ни Миша, ни его бабушка.
Дане не хотелось возвращаться в гостиницу, но нужно покормить кота и вымыть лоток. А потом она навестит Мишу. Узнает, почему его не было на выставке.
У крыльца гостиницы стояла Анна Борисовна и смотрела на Дану глазами-бритвами.
– Можно вас на пару слов? – процедила Шполтакова.
Не ожидая ничего хорошего, Дана подошла к преподавателю живописи.
– Думаешь, я прощу тебе этот педсовет? – со злой усмешкой продолжала она цедить слова сквозь тонкие губы.
– Мы, кажется, не пили на брудершафт, почему вы тыкаете? – едва сдерживая эмоции, спросила Дана.
– С тобой? На брудершафт? Да я ссать с тобой рядом не сяду! – выплюнула ругательство жена сити-менеджера.
Дана отшатнулась от вульгарной бабы, жалея, что вступила с ней в разговор, и поднялась на первую ступеньку крыльца.
– Ты еще и шлюха, к тому же, – продолжала Шполтакова за ее спиной. – Только попробуй вешаться на моего мужа, кислотой оболью! Мне уже доложили, приходила, мол, к твоему… одна бэ, требовала денег за свои услуги.
Не помня себя, Дана резко развернулась и ударила скандалистку пакетом с молоком, которое купила для Мартина. Пакет лопнул от удара, и молоко залило оторопевшую Шполтакову с головы до ног.
Дана истерично рассмеялась, а затем убежала в гостиницу, от греха подальше.
Еще ни разу ее так мерзко не оскорбляли. Она сумела постоять за себя, но что ждет ее завтра? Ах, как трудно одинокой женщине! Был бы рядом Олег, он защитил, не позволил бы и волосу упасть с ее головы.
Ничего, она найдет управу на эту гадину. Завтра же пойдет в управление и поставит вопрос ребром. Работать в одном коллективе со Шполтаковой она не собирается.
Кое-как оттерев молочные брызги со своего дорогого пальто, она оделась и пошла к Мише. По пути завернула в магазин, чтобы купить гостинцев.
Ей долго не открывали. Она уже хотела вернуться обратно, но услышала за дверью шорох.
– Есть кто-нибудь дома? – громко спросила Дана.
– Да, – едва слышно ответил Миша.
– Открой, Мишенька, это я, Дана Михайловна!
– Сейчас.
Он долго возился с ключом, но все же открыл.
– Здравствуй! Ты один дома?
– Нет, с бабушкой.
– Где она?
– Там, – показал он рукой в сторону кухни.
Заглянув на кухню, Дана увидела то, чего боялась и одновременно ожидала увидеть – пьяную Софью Прокопьевну, уснувшую за столом. На полу стояла опорожненная винная бутылка, валялись окурки, какие-то огрызки и грязное полотенце, а на столе, в немытых тарелках, хозяйничали мухи.
– Миша, я сейчас быстренько уберусь на кухне… Ты ужинал?
– Нет.
– А что ты ел сегодня?
– Суп. Давно…
– Вот здесь йогурт, печенье и мандарины. Я сейчас их помою, подожди. Пока посиди в комнате, я быстро!
Сделав уборку не только на кухне, но и в комнате, Дана оставила записку для бабушки, одела Мишу, и они отправились в гостиницу.
Там ей сообщили, что приезжала полиция и спрашивала о ней. Дана пожала плечами и, сохраняя внешнее спокойствие, молча взяла ключ.
Она подстригала Мишины вихры, а из головы не уходили мысли о полиции. Выходит, Шполтакова решила наступать по всем фронтам. Что там полагается за мелкое хулиганство? Штраф? Или что похуже? Надо бы посмотреть в Интернете.
Ну и гадина! Носит же земля такое! Но сдаваться нельзя ни в коем случае, надо отстаивать свою честь. Как бы трудно ни было.
– Мишутка, я закончила. Давай отряхнемся и пойдем в душ. Надо обязательно вымыться, а то состриженные волосы будут колоть и кусаться.
После душа они выпили чаю и поиграли с котом в прятки. Мартин имел привычку ходить за Даной по пятам, но она схитрила, не сказала мальчику про эту кошачью манеру, а ему казалось, что кот на самом деле ищет их. Правда, прятаться особо было негде – только в ванной, в стенном шкафу и за креслом.
Миша тоненько визжал, когда усатая мордочка появлялась из-за угла или двери.
– Опять ты нас нашел! – кричал он и заливался радостным смехом.
На сон грядущий Дана читала «Руслана и Людмилу». Мишины глаза то и дело меняли выражение – следом за сказочным сюжетом. Но вот в них появилась сонная поволока, Дана закрыла книгу и, пожелав спокойной ночи, погасила свет.
И вновь вернулись те же мысли. Что будет завтра? Куда обратиться за помощью?
Закинув за голову руку, она долго лежала в нелегком раздумье.
Самой пойти в полицию и написать заявление? Но о чем? Что ее назвали шлюхой? Так ведь очевидцев происшествия не было. Тогда, получается, и у Шполтаковой нет свидетелей. Впрочем, имея такого мужа, можно сфабриковать дело в свою пользу.
Кажется, есть идея. Раз яблоком раздора стал ее муж, надо идти прямо к нему – пусть разбирается со своей женой сам.
Как там в известной комедии? Кто нам мешает, тот нам и поможет?
Невесело улыбнувшись, Дана повернулась на правый бок и постаралась уснуть.
* * *
Проводив Мишу в школу, Дана направилась в мэрию.
Секретарша Шполтакова набирала на компьютере какой-то текст. Увидев посетительницу, она поджала губы и кивнула на ее приветствие.
– Вы к Виктору Анатольевичу?
– Разумеется, не к вам, – съязвила Дана.
– Я доложу.
Девица исчезла в кабинете и вскоре появилась снова.
– Проходите.
Не удостоив нахалку взглядом, Дана вошла в кабинет.
– Доброе утро, Дана Михайловна! – Шполтаков вышел из-за стола и направился ей навстречу.
– Не совсем доброе, Виктор Анатольевич.
– А что такое?
– Вы знаете, я не привыкла юлить, поэтому сразу скажу – разговор не из приятных.
– Даже так? Но я обещание выполнил, причем сверх нормы. Эти стеклянные шкафы для экспонатов – мой презент.
– Спасибо. Но я по другому поводу. Ваша жена грозится облить меня кислотой.
– Что?!
– Вы не ослышались. Именно кислотой.
Чиновник побагровел, крякнул и вернулся в свое кресло.
Дана осталась стоять на том же месте.
– Присаживайтесь, Дана Михайловна, – опомнился чиновник. – Извините. Задали вы мне задачку. Не знаю, как и реагировать.
– У вас работают нечистоплотные люди, – заметила Дана, усаживаясь в кресло. – О моем единственном и вполне официальном визите знали, по крайней мере, двое – ваша секретарша и Элеонора Павловна.
– Я разберусь с этим, – со злостью выдавил Шполтаков. – Но супруга-то какова! А? Это надо такое брякнуть. Дура! Е… Ничего, я с этим бабьем по-другому буду действовать.
– Ну, если вам больше нечего сказать, я пойду.
– Извините еще раз, Дана Михайловна! Когда я смогу вас увидеть?
– В субботу. На презентации. Приходите с супругой.
– Издеваетесь? Да я ей такого… Гм! Хорошо, увидимся на презентации. Говорят, у вас там грандиозное мероприятие намечается? С фуршетом?
– Наоборот, все будет очень скромно. В рамках бюджета.
Возле дверей Дана задержалась и неожиданно для самой себя произнесла:
– Меня, наверное, посадят на пятнадцать суток.
– Не понял.
– Я нечаянно облила вашу супругу…
– Чем?! – подался вперед сити-менеджер.
– Не беспокойтесь, всего лишь молоком.
– Ё… лки мохнатые! С вами не соскучишься, милая девушка! Ладно, я замну это дело.
Из мэрии она пошла в музей. Вдыхая свежий осенний воздух, Дана почти бежала, как будто хотела сбросить с себя липкую паутину, которой ее обволокли Шполтаковы. Поистине, есть люди-пауки.
В просторной комнате, которую они называли залом, шли последние приготовления к открытию литературно-музыкального клуба.
Вдоль стен расставили мебель, собранную, как говорится, с миру по нитке. Пару диванов удалось купить на бюджетные деньги, а подержанные, но еще добротные кресла и стулья выделили дом культуры, строительная фирма и супермаркет. Директор супермаркета, к которому ходили Илза с Марией, расщедрился даже на большой электрический камин. И теперь он был главным украшением зала.
Аграфена Спиридоновна не пожалела своих комнатных цветов – пальма, азалии и гортензии стояли на подоконниках и специальных подставках возле камина. На стенах висели бра в виде старинных канделябров.
– Здравствуйте, Аграфена Спиридоновна!
Раскрасневшись от быстрой ходьбы, Дана на ходу снимала пальто.
– А вы как роза сегодня, – заулыбалась старушка. – Свежая да румяная!
– Ой, неужели? – удивилась Дана и кинулась к зеркалу. – И, правда! Я уж и забыла, какой он, румянец.
– Значит, на поправку пошли, – сделала свой вывод Аграфена Спиридоновна. – Теперь в личной жизни все наладится.
– Вашими бы устами… – вздохнула Дана.
– А вот увидите. Так и будет.
– Спасибо. А где наши шторы?
– Девочки гладят, сейчас принесут.
– Замечательно. Так. Что-то я забыла… Ах, да! Гости наверняка будут с букетами, надо предусмотреть вазы с водой.
– В подвале есть несколько ваз, я скажу Михеичу, чтобы принес.
– Угу. Пусть несет. Поставьте их на подоконники. А что с табличками на экспонатах? Решили старые оставить?
– Почему? Новые заказали. Завтра будут готовы.
– Он согласился на наши деньги?
– А куда он денется? Даже такие на дороге не валяются.
– Между прочим, моя месячная зарплата меньше его гонорара.
– Вот я и говорю – куда он денется.
Дана включила один из канделябров, уселась на новый диван, мечтательно посмотрела на камин.
– Чего-то не хватает, – сказала Дана, наморщив лоб.
– Может, столов?
– Вы правы! Именно столов. Небольших, типа журнальных или ломберных.
– В подвале есть два старинных ломберных стола, но они колченогие.
– Надо срочно отремонтировать!
– Легко сказать…
– Аграфена Спиридоновна, я свою зарплату отдам, только найдите хорошего столяра или плотника.
– Есть такой в доме культуры. Если не в запое, сделает. Там не больно много работы. И всю зарплату не обещайте, половины хватит.
– Надо поторопиться.
– Я сейчас позвоню Гале, их бухгалтеру. Она поищет его.
Вскоре появились Илза с Марией, бережно неся на вытянутых руках шторы.
– Ой, девочки, подержите пока, я залезу на стремянку.
Проворно, словно горная козочка, Дана вскарабкалась на самую верхнюю ступеньку и приняла из рук Илзы первую штору.
Нежно-сиреневые, с искрой, они привнесли в атмосферу зала романтическую нотку.
Мария включила все бра и камин – и девушки застыли, зачарованные колдовской картиной. Словно частица Версаля перенеслась в Задоринский музей.
– Да-а! Красотища! А мне нечего надеть, – пожаловалась Мария.
– На презентацию? – уточнила Дана. – У тебя какой размер?
– Сорок шесть.
– А в сорок пятый влезешь?
– Такого не бывает, – рассмеялась Мария.
– Бывает, – махнула рукой Дана. – Всю жизнь мучаюсь. Ни два ни полтора, как говорится. Сорок четвертый мал, сорок шестой велик.
– Тогда я похудею. А что у тебя есть?
– Офигенное платье. Из городу Парижу. Ни разу не надеванное.
– Клево! А когда можно примерить?
– Да хоть сейчас. Пойдем ко мне, заодно перекусим чего-нибудь.
– Я пас, – заявила Илза. – Мне еще на уроки сегодня. Побегу домой.
– Ну тогда до субботы.
– Чао!
* * *
Мария упорхнула с новым платьем, которое оказалось в самый раз. И худеть не придется.
А Дане вновь взгрустнулось – хорошее настроение улетучилось и растворилось в ранних сумерках.
Они сидели с Мартином перед телевизором и смотрели «Пусть говорят». Ведущий метался с микрофоном между гостями и героями передачи, не давал им договорить фразу и задавал новый вопрос, торопливо сглатывая окончания слов.
Так и не вникнув в суть разговора, Дана выключила телевизор.
В дверь постучали. Пожав плечами – кто бы это мог быть? – Дана пошла открывать.
– К вам посетители, – сообщила девушка-администратор. – Какая-то пьяная бабка с мальчиком. Мы не пустили, разумеется. Не хватало нам бомжи всякой.
– Я сейчас…
Не договорив и ничего не объясняя Дана выскочила из номера и побежала вниз.
За стеклянной дверью, под козырьком крыльца маячили две фигуры. Их жалкий сиротливый вид больно резанул по глазам.
В одном халатике Дана выбежала на холодное крыльцо.
– Мишенька! Софья Прокопьевна! Что у вас стряслось?
– Вот… Мишку привела, – едва ворочая языком, выговорила пьяная.
– Бабушке сказали, что меня завтра в детдом заберут, – объяснил Миша и заплакал.
– Ты уж совсем… Насовсем… Возьми внука-то… Я уж… Плохая стала… Не выйти мне… Забери мальчонку. А мне уж… все равно… Туда… Один путь… – несвязно бормотала несчастная женщина, размазывая слезы по морщинистым щекам.
– Пойдем, Мишенька! А как же вы? Сами дойдете?
– Дойду как-нить… Вот вещи… и рисунки его.
Дана взяла из ее рук грязный пакет, успевший побывать, по-видимому, в луже.
– Доку… мент… в его кур… кур…ке. Я пшла.
Сквозь стекло гостиничных дверей Дана смотрела на удаляющуюся фигуру Софьи Прокопьевны и молила бога, чтобы та дошла до дома, не упала и не осталась лежать на стылой земле.
Поднявшись в номер, Дана раздела мальчика, умыла, посадила за стол и налила горячего чаю. Но он не притронулся к еде, сидел нахохлившись и смотрел в одну точку.
– Миша, о чем ты думаешь? – осторожно спросила Дана, удерживая себя от слез.
– Ни о чем.
– Ты жалеешь бабушку?
Вместо ответа мальчик зарыдал. Испугавшись такой бурной реакции, Дана не знала, что предпринять. Из медикаментов у нее были только анальгетики.
Пришлось спуститься на ресэпшн, попросить валериановых капель.
Ей дали бутылочку с остатками валокордина.
Войдя в свою комнату, она застала неожиданную сценку – Миша с Мартином лежали на кровати и смотрели друг на друга.
Огромные немигающие глазищи кота – напротив заплаканных детских глаз.
Дане давно была известна эта кошачья повадка, объяснение которой трудно найти. Мартин в самые тяжелые моменты ее жизни, особенно если она плакала, ложился рядом и как будто жалел ее, неотрывно глядя ей прямо в глаза.
– Мишенька, видишь, как Мартин любит тебя! – пришло ей в голову.
– Да, – коротко ответил он.
– И я тебя люблю, – вырвались прямо из сердца главные слова.
Миша недоверчиво покосился на нее, всхлипнул и снова заплакал. Тихо и горько.
Она подошла, села рядом, погладила по голове. Теперь и у нее бежали слезы, но какие-то умиротворенные, словно что-то произошло внутри, какая-то сложная душевная работа, и ее итог сулил новый, возможно, счастливый поворот в судьбе.
– Не плачь, мое солнышко, мы обязательно навестим бабушку. Будем ей помогать. Правда же?
– Угу.
– Давай выпьем с тобой вот эти капельки, почитаем Пушкина перед сном… Встань, пожалуйста. Вот так. Молодец.
Миша давно спал, а Дана все думала и думала.
Это знак – приходили к ней мистические мысли, – знак свыше. Ее отца звали тем же именем. И прадеда. И с маминой стороны был Михаил, и не просто так, а батюшка Михаил. Значит, на роду так написано. И пусть он не родной. Она уже его любит, как родного. Разве этого мало? Даже если родится другой, все равно не перестанет любить своего «медвежонка».
У нее дрогнуло сердце, когда на секунду вообразила Мишу отвергнутым, никому не нужным, с недетской печалью на дне незабудковых глаз.
Нет! Этого не будет! Она все сделает, чтобы его детство больше ничто не омрачало. Мало двух работ, найдет третью! Будет пахать за троих, но нужды он больше не познает. Она даст ему хорошее образование, выведет в люди.
Откуда у нее, двадцатидевятилетней женщины, до недавнего времени обитавшей в заоблачных далях, такие житейски мудрые не по годам мысли, она и сама толком не знала.
Очевидно, мудрость произрастала из вековой толщи семейного уклада, была генетически заложена в ее роду, а иначе как объяснить ее непростое решение, подвластное не каждой женщине на Земле.
* * *
– Мама, познакомься, это наш завуч, Дана Михайловна Снежкова. А это моя мама, Лидия Эдгаровна.
– Очень приятно, – встала из-за стола симпатичная женщина с чертами Илзы. – Проходите, присаживайтесь. Мне дочь все уши прожужжала о вас. Уж как вы ей нравитесь, просто слов нет!
– Ну, мама! Можно без комментов обойтись?
– Ладно, ладно! Чего такого я сказала? Ведь от души, не ради комплимента.
– Лидия Эдгаровна, – нетерпеливо начала Дана, у которой не было времени на праздную болтовню, – вы уже знаете, о чем пойдет речь?
– Знаю, – приняла официальный тон чиновница.
– По тому, как вы ответили, не значит ли, что мою просьбу отклонят?
– Ну зачем так, Дана Михайловна? – снова заулыбалась Лидия Эдгаровна. – Это по привычке вышло. Сколько приходится дел рассматривать… И не таких, как ваше. Всяких. Голова кругом идет. К нам ведь не с радостью приходят…
– Понимаю.
– Ну я пойду? – Илза открыла дверь.
– Далеко не уходи, – попросила мать. – Мне кое-что сказать надо.
– Ладно.
Они остались вдвоем – начальник управления опеки и просительница, желающая усыновить сироту.
– Придется пройти ряд процедур, ничего не поделаешь.
– Я готова.
– Вы замужем?
– Формально, да.
– Отлично. Значит, ребенок идет в полную семью. А как отношения с мужем? Ему ведь документы подписывать…
– Я… Я постараюсь ему объяснить. Собственно, ему это ничего не стоит. Небольшие формальности, и все.
– Не скажите. Разойдетесь официально, ему придется платить алименты.
– Только не это! – горячо воскликнула Дана, напугав чиновницу.
– То есть вы хотите одна? Без помощи?
– Мне не нужна помощь! Я и сама могу зарабатывать!
– Успокойтесь, Дана Михайловна! Просто я знаю учительские зарплаты, вот и спросила. Извините, если нечаянно обидела…
– Ничего. Это вы простите меня за истерику. Надо держать себя в руках.
– Иногда можно и покричать. Такова женская психика. Если нас постоянно в узде держать – сердце лопнет.
– Вы правы.
– Ну что, приступим к делу?
– Приступим, – впервые за весь разговор улыбнулась Дана.
После обеда она пошла в дорогой салон. К счастью, ее волосы не требовали особой укладки. Достаточно было классной стрижки и мытья хорошим шампунем.
Завтра презентация, поэтому сегодня надо успеть как можно больше, чтобы потом, в день торжества, не отвлекаться на всякую мелочь.
Хотя в сегодняшних планах было и такое, что мелочью не назовешь. У нее сладко ныло внутри, когда представляла Мишины глаза… Еще бы! Получить в руки мечту всей жизни!
Ладно, надо успокоиться и делать рутинную работу, а потом уж придет черёд самым счастливым минутам…
От салона до ломбарда она доехала на такси. Не хотелось сразу попасть под дождь с такой великолепной прической. Оказывается, и в провинции бывают мастера. Маникюрша, правда, попалась не ахти, но стрижка компенсировала эту неприятность.
За цепочку с подвеской из белого золота ей заплатили чуть больше, чем она предполагала. Едва не запрыгав от радости – хватает на все и даже на такси! – она села к тому же водителю, ожидавшему ее у ломбарда, и поехала в супермаркет.
Большущая коробка кое-как уместилась на заднем сиденье. Продавец и таксист долго пыхтели, не зная, каким боком втиснуть ее в салон – багажник был слишком мал. А в гостиницу ее занес охранник. Раздав последние деньги на чаевые, Дана захлопнула дверь и, обессиленная, плюхнулась на стул.
Чашка кофе сейчас бы не повредила. Сняв пальто и не преминув повертеться перед зеркалом, она включила чайник, насыпала в чашку растворимого кофе, достала печенье.
На что жить до пятнадцатого? У нее осталось сто рублей. А ведь надо кормить Мишу. Тут печеньем не обойдешься…
В ломбарде она видела совершенно «убитый» трэш, и ничего, принимают. А у нее? Взять те же ботильоны… Или кофточки из ангоры. Почти новые. Короче, надо провести полную ревизию барахла и отобрать кое-что для продажи.
Можно бы и сегодня сбегать, но сил уже нет, к тому же скоро забирать Мишу. Ничего, в воскресенье ломбард работает. А в холодильнике лежат масло, молоко и сыр. Кроме того, имеются две пачки печенья и свежий батон. Ей много не надо – поклевала самую малость и сыта, а Мишутке пока хватит и этого.
При мысли о сыне, а она уже иначе и не называла его, в груди разлилось нежное тепло.
Когда они вместе вошли в номер, и Миша увидел коробку с железной дорогой, восхищенным охам и крикам не было конца.
Но позднее радость омрачилась серьезным препятствием. Оказалось, что собрать сложнейшие конструкции под силу только бывалому монтажнику. Сколько не пыталась Дана одолеть этот форсмажор, ничего не получилось.
Расстроенные, они легли спать. Даже от чтения сказки отказались.
Уже в который раз Дана жалела о том, что рядом нет Олега.
* * *
Презентация шла полным ходом. Вазы, припасенные для подаренных цветов, давно были заполнены. Но гости сочли дурным тоном явиться без букета, и цветочный поток не иссякал. Музей буквально утопал в розах, хризантемах и астрах.
Принаряженная Аграфена Спиридоновна выглядела именинницей. В белой блузке с кружевным жабо и длинной узкой юбке, она, точно дама из девятнадцатого века, в изысканной манере встречала каждого нового гостя.
Илза провожала их к новой экспозиции, где уже ждала Инна Осиповна, специально прервавшая отпуск ради столь знаменательного события.
В центре внимания были Дана и Мария. Они показывали зал литературно-музыкального клуба, усаживали гостей на диваны и стулья, вели светскую беседу, отвечали на вопросы.
Ожидался приезд мэра. Лишь с его появлением начнется главное – открытие клуба. Музыканты уже настраивали скрипки, певцы и артисты, сгруппировавшись в дальнем углу, травили анекдоты.
Дане пришлось сделать замечание, чтобы не смеялись так громко, но, похоже, сама атмосфера располагала к безудержному веселью. Кругом только и слышались шутки, смех и радостные возгласы.
Кто-то тронул ее за плечо. Оглянувшись, Дана и сама не удержалась от счастливого вскрика – перед ней стоял Леонид, и тоже с букетом. Они обнялись и обменялись дружескими поцелуями.
Брусника был щегольски одет, благоухал французским парфюмом, одним словом, жених, да и только! Внезапно Дане пришла шальная мысль.
– Леня, подержи-ка свой букет! Держи, держи! Сейчас ты поймешь, что поторопился с его вручением.
– Не понял, – выпятил губу сыщик.
– И не надо. Стой здесь и смотри в ту дверь.
– А что там?
– Увидишь. Стой, не шевелись!
Дана убежала в соседнюю комнату, оставив Леонида теряться в догадках.
Он уже подумал, что его разыграли, как вдруг…
В проеме двери, словно в большой раме, появилась принцесса в голубом воздушном платье. На ее плечи ниспадали каштановые локоны, большие карие глаза были распахнуты для счастья.
Принцесса с застенчивой улыбкой подошла к Леониду и певуче произнесла:
– Мария.
– Леня. Леонид. Это вам.
Она приняла цветы, как и подобает особе королевских кровей – с достоинством и в то же время очень женственно.
Оставшуюся часть презентации Леонид и Мария не запомнили. Вместо нее память сохранит два образа – кареглазую принцессу в воздушном наряде и стройного принца с букетом пурпурных роз.
Тем не менее, события следовали одно за другим. В какой-то момент произошло общее оживление. Все взоры обратились на приехавшего мэра и его свиту. Оркестр заиграл кантату, чтецы раскрыли свои папки…
Ах, если бы не эти масленые глазки Шполтакова! Он шел чуть позади главы города и кого-то высматривал в толпе. Как ни прячься – выйти придется, досадливо поморщилась Дана.
Она встретила отцов города без каравая на вышитом полотенце, всего лишь с улыбкой и рукопожатием, но сразу очаровала всех своим видом. Вновь ее безупречный вкус совершил чудо – все мужчины почувствовали прилив сил и желание совершать подвиги.
Незаметно выскользнув из зала, где уже выступали артисты и музыканты, Дана поспешила к Мише, которого оставила в дальней комнате.
Она миновала фойе, где Аграфена Спиридоновна встречала запоздавших гостей, директора супермаркета с супругой, и пошла дальше по анфиладе. Вдруг за спиной послышались тяжелые шаги и громкое дыхание. Кто-то догонял ее. Неужели Шполтаков?
Не успела она повернуть голову, как толстые пальцы чиновника обхватили ее талию.
– Я так и думал! – задыхаясь, прошептал он. – Размер твоей талии равен обхвату моих ладоней. Дюймовочка ты моя!
– Отпустите! Вы с ума сошли! Сюда в любой момент могут войти!
– Плевать! Я уже не могу ждать. Сколько можно? Ты обещала…
– Я врала вам! Слышите? Вас надули, господин Шполтаков! Самым банальным образом! Продинамили!
– Что?! Ты посмела… Такого со мной… Нет, ты играешь со мной! Эта такая игра, да? Чтоб сильней забирало?
Повернувшись, Дана рассмеялась ему в лицо.
– Ах ты, сучка! Не-е-ет! Так просто ты не отделаешься! Да я тебя прямо здесь, в твоем гребаном музее…
Обхватив женщину одной рукой за талию и прижав тонкое тело к своему животу, Шполтаков полез ей под юбку. По-животному грубо и властно.
Кричать? Звать на помощь? Нет! Ни в коем случае! Тогда весь праздник насмарку! Она будет бороться! Царапаться и кусаться!
И Дана боролась. Сколько было сил, все сосредоточила на этой неравной борьбе.
Чем бы это закончилось – неизвестно. Если бы…
Шполтаков вдруг ослабил хватку и в тот же миг отлетел в сторону.
Дана с ужасом увидела свирепое лицо Олега.
– Чем вы тут занимаетесь? Презентацией? – прорычал он.
– Олег! Как хорошо, что ты приехал! Он… Эта скотина… – не договорив, она зарыдала.
Ее нервы не выдержали, да и силы были на исходе. В изнеможении она опустилась на пол.
Тем временем Шполтаков, сжимая кулаки, надвигался на соперника.
– Олег! – крикнула Дана.
Он успел сгруппироваться и отразить удар Шполтакова.
– Ах, ты сволочь! – проскрежетал сити-менеджер и вновь бросился к своему противнику.
Они обхватили друг друга, как борцы на ковре, и стали «танцевать» по комнате, кряхтя и ругаясь.
– Олег! Виктор Анатольевич! Прекратите! Ведь это позор! Слышите? Сюда может войти мэр! – пыталась утихомирить драчунов Дана.
Шполтаков как будто начал соображать. Вероятно, слово «мэр» отрезвило его. Но Олег продолжал бороться. Поднявшись с пола, Дана подбежала к мужу и в отчаянии повисла на его шее. Это дало возможность задоринскому чиновнику ослабить объятия противника и ретироваться.
– Я тебя еще достану, падла! – шумно отдуваясь, пригрозил Шполтаков.
Приглаживая волосы и тихо матерясь, он вышел из комнаты.
Они остались вдвоем. Олег поправлял съехавший галстук и исподлобья смотрел на Дану, а та отряхивала юбку и боялась поднять на мужа глаза.
– Ну, так и будешь молчать? – холодно поинтересовался он.
– А что я, по-твоему, должна сказать? – выпрямилась она и смело ответила на его взгляд.
– Кто он?
– Мерзавец. Разве не видно?
– Хм! Интересный разброс поклонников. Один – трусливый щенок, второй – старый борзой пес.
– Олег! Давай отложим этот содержательный разговор. Мне надо идти к гостям.
– Надо же! Деловая как всегда. Только до меня нет дела. И никогда не было! Одни вернисажи на уме. А я всегда в одиночестве, как волк. И завтрак, и ужин… Даже если сидела рядом, мысленно была там, среди своей мертвой красоты. Париж! Мадрид! Тебе до лампочки было, есть я рядом или нет! Разумеется, со мной было бы комфортнее – сумку, к примеру, подержать, пока фотоаппаратом щелкаешь. Ездила, чтобы до обалдения пялиться на руины средневековья! А руины моей души тебя не трогали! Хоть бы раз поинтересовалась – почему мне так хреново?
– Значит, дал мне характеристику? А ответную выслушаешь?
– Валяй!
– Тебя не интересовал мой внутренний мир – один секс на уме. Да, я жила от выставки до выставки. Но это смысл моей жизни. Неужели это трудно понять? И принять! Ведь за четыре года ты был в галерее всего два раза. И то с любовницей! Что смотришь? На последней выставке ты встречался с Рынкиной, своей юной пассией. Разве не так?
– Нет.
– Что «нет»?
– Она вычислила меня и притащилась в галерею.
– Ах, бедненький! Тебя преследовали, ты не виноват!
– Дана! Погоди! Давай сменим тон. Я устал…
– Хорошо, – сразу согласилась она, увидев, как внезапно постарел муж – осунулся, побледнел.
– Мне бы чего-нибудь выпить…
– У нас много этого добра. Будет фуршет. Знаешь что? Пошли в одно место!
Они прошли еще две комнаты и оказались в третьей.
Миша сидел на кушетке и листал альбом о передвижниках. Увидев Дану, вскочил, кинулся навстречу, но тут же остановился.
– Миша, ты не проголодался?
– Нет.
– А соку хочешь? С пирожным?
– Угу.
– Кто сей отрок? – спросил Олег, с интересом глядя на мальчика.
– Мой… сын.
– Сын?!
– Да. Вот почитай.
Она взяла со стола папку с документами об усыновлении и подала Олегу. Тот сел на кушетку и начал перебирать бумаги.
Дана тем временем открыла бутылку коньяка, налила в стакан.
– На, выпей.
Он взглянул на жену, перевел взгляд на Мишу и медленно опустошил стакан.
– Я не знал тебя, оказывается, – заговорил он другим тоном. – Если бы не Брусника, никогда бы не узнал.
– Ты о чем?
– Твои сыщики спасали меня от бандитов. Все это время я жил в таежной деревне, у родственников Леонида. Правда, это спасение было временной передышкой. Окончательную точку поставила ты.
– Ты о галерее?
– Ну, да. Ведь в тот вечер, в ресторане, помнишь, когда ты так внезапно убежала, я хотел сказать, что любил только тебя. И пошел на эту авантюру с галереей, чтобы удивить, поразить в самое сердце… Хм! Снежное сердце Даны Снежковой! Я надеялся, что когда-нибудь оно оттает… и ответит на мои чувства.
– А я приревновала тебя к Рынкиной. Чего только не передумала!
– А! Фигня все это, Данка! Дурь и блажь. Забудь! Данушка ты моя! Данная мне богом!
Он ни разу не целовал ее так страстно. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, слыша призывное биение сердец, пока Дана не вспомнила о сыне.
– Миша!
Мальчика не было в комнате.
Выскочив за дверь, она увидела его застывшим у окна.
– Мишенька!
Он оглянулся – заплаканный, несчастный…
Прижав к себе худенькое тело ребенка, Дана шептала ласковые слова.
К ним подошел Олег, положил теплую ладонь на Данино плечо, ободряюще подмигнул Мише.
– Вот что, дорогие мои мужчины, – весело сказала Дана, – мне надо заканчивать торжество, а вы идите в гостиницу. Возьмите мой паспорт, на всякий пожарный, и дуйте домой. А по пути купите чего-нибудь вкусненького.
– Ну как, Михаил? – рассмеялся Олег. – Пошли за вкусненьким? Интересно, что она под этим подразумевает? Торт? Мороженое? Как думаешь?
– Чернику со сметаной, – выдвинул свою версию Миша и улыбнулся.
– У-у! А я надеялся, что маринованную селедку. С луком.
Освободилась Дана не скоро. Пришлось наводить порядок после ухода гостей. Они расстались с Аграфеной Спиридоновной возле гостиницы – та жила неподалеку, – и Дана поднялась на свой этаж. Из их номера раздавались гудки.
Открыв дверь, она радостно всплеснула руками – по серебристым рельсам, преодолевая мосты и туннели, мчался поезд из локомотива и семи сверкающих вагончиков.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Снежное сердце», Людмила Степановна Толмачева
Всего 0 комментариев