«Дочь Луны»

Дочь Луны (fb2) - Дочь Луны 706K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рут Валентайн

Рут Валентайн Дочь Луны

1

Сквозь пелену тумана в сумеречном свете угасающего дня помощник шерифа Мик Пэриш все же разглядел номерной знак мчавшейся впереди машины. Идиот несся сломя голову, не обращая внимания ни на погоду, ни на состояние дороги. Парню, видать, и в голову не приходило, что в любую минуту тонкий слой воды на дороге может превратиться в ледяную корку, хотя додуматься до этого не составило бы труда даже ребенку.

— Проклятый кретин!

Первая в этом году зимняя буря грозно надвигалась на округ Конард, штат Вайоминг, и обстановка на дорогах с каждым часом становилась все более угрожающей. Почва успела выстыть, и, как только температура упадет ниже нуля, по дорогам можно будет хоть на коньках кататься.

До чего же Мик ненавидел это время года! Всякий раз с первым дыханием зимы всем сидящим за рулем приходилось заново постигать науку езды, и все равно добрая половина водителей оказывалась застигнутой врасплох. В такие вот дни помощнику шерифа некогда было даже перекусить — столько работы наваливалось на его плечи. Но на сегодня Мик уже свое отпахал и направлялся домой на выходные. Пусть теперь другие расхлебывают прелести первой зимней непогоды, с него хватит!

Надо же было подвернуться этому техасцу! «Хонда» неслась, не сбавляя оборотов, и Мик прямо-таки слышал, как замерзающие на лету капли дождя стучат о ее лобовое стекло. Крепко выругавшись, Мик потянулся к панели и щелкнул тумблером. Взревела сирена, и на крыше, озаряя жуткими красно-лиловыми сполохами серую мглу, закрутилась мигалка.

Мик всего лишь хотел приструнить лихача, дать понять этому полудурку, что негоже в такую погоду разыгрывать из себя гонщика-виртуоза, а сделав это, со спокойной совестью продолжить путь домой, где его ждет отлично зажаренный бифштекс — коронное блюдо уходящего на выходные «фараона».

Вместо этого он едва не спровоцировал аварию. Машина впереди, мигнув тормозными огнями, вдруг потеряла управление и завертелась, как юла. Лишь чудом она не перевернулась, а, замедлив движение, медленно въехала в кювет и замерла.

Когда Мик осторожно притормаживал свой «блейзер» на травянистой обочине, отборные ругательства сыпались из его уст, как семечки из дырявого мешка. Еще издали сквозь пелену дождя он увидел, как из-под капота машины повалил пар, а, приблизившись, различил характерный запах антифриза, попавшего на раскаленный мотор. Хорошенькая белая «хонда» теперь нуждалась в серьезном ремонте. Единственная надежда, что пассажиры ехали с пристегнутыми ремнями безопасности.

До чего же он ненавидел дорожные происшествия! Слишком часто и слишком зримо они напоминали ему о Вьетнаме: те же искалеченные тела, тот же тошнотворный запах крови, те же крики и вопли страдания. А еще — слишком часто жертвами оказывались совсем еще зеленые юнцы.

На этот раз, однако, обошлось без малолеток — только женщина, прямая и бледная, чьи побелевшие пальцы мертвой хваткой вцепились в руль. С виду — целая и невредимая. Распахнув дверцу «хонды», Мик резко спросил:

— Живы, леди?

— Да. — Не шелохнувшись, остекленевшими глазами она продолжала смотреть куда-то вперед.

Мик просунул голову и всмотрелся получше. Вид у женщины был совершенно оглушенный.

— Давайте, я помогу вам выбраться отсюда.

— Нет-нет, я вполне… — Фэйт Уильямс машинально обернулась и замерла от ужаса. Если бы не ремень, она бы, пожалуй, отпрянула от него.

Мужчина. Фараон. Верзила. От одного этого может стать дурно, а еще это холодное, пугающее лицо. Резко очерченные черты его казались вытесанными из камня, а в черных, как ночь, глазах не было ни капли тепла. Фэйт вжалась в спинку сиденья.

Мик четко зафиксировал приступ ее страха и нисколько не удивился. Рослый, могучего сложения метис, он производил то впечатление, которое и полагалось производить полукровке, и, несмотря на полицейскую форму и остриженные до плеч волосы, от него за милю веяло первобытной дикостью. Впрочем, он не особо переживал по этому поводу: его вполне устраивало, когда женщины при одном взгляде на него спешили вернуться на пешеходную дорожку, а мужчины семь раз чесали в затылке, прежде чем связываться с ним. Жизнь становилась проще и легче, и Мик слыл докой по части наведения порядка.

Прямо-таки образцовый самец, съежившись, подумала Фэйт. В жизни она не видела такого яркого представителя своего пола — хищника, охотника, дикаря, но дикаря, удивительно красивого в своей дикости. И, несмотря на это, почему-то вызывающего доверие. Главное, что он был мужчиной, а о мужчинах Фэйт знала все, что следует знать. Особенно о мужчинах в полицейской форме.

Мик нетерпеливо дернулся. Он понимал ее страх, но с каждой минутой становилось все холоднее, а дома его ждал ужин, так что ввязываться в передряги ему абсолютно не хотелось. Тем не менее, он был при форме, да и не мог же он бросить одинокую женщину замерзать до смерти на пустынной дороге. А она бы обязательно замерзла, потому что ближайшее жилье, не считая заброшенного дома Монроузов, — его собственное ранчо — располагалось в двух милях отсюда. Еще несколько ранчо остались позади, но и до них ей пешком не добраться. Что касается города, то до него двадцать семь миль, а с учетом ухудшающейся на глазах погоды никаких попутных машин раньше завтрашнего утра не предвидится.

Мик знал, что иногда легкого прикосновения достаточно, чтобы привести человека в чувство, поэтому он дотронулся до плеча женщины. Та отпрянула, словно от гремучей змеи.

— A-а, черт! — пробормотал Мик и отступил на шаг. — Леди, вашей машине кранты, и та же участь ожидает вас, если не воспользуетесь моим приглашением и останетесь здесь. Вот-вот начнется метель, и к полуночи в машине будет сидеть только ваш окоченевший труп. — Для молчальника, каковым слыл Мик Пэриш, это была на редкость длинная речь. Но все его красноречие пошло насмарку.

В жизни Мику приходилось ловить на себе самые разные взгляды: от любопытных до неприязненных и даже враждебных, но никто до сих пор не взирал на него так, будто он сам дьявол во плоти. Он сдвинул на затылок рыжую фуражку и упер руки в боки. Тысяча чертей! Придется попытаться еще раз.

— Между прочим, леди, я полицейский. Помощник шерифа. А стало быть, моя обязанность — помогать вам. Клянусь всеми святыми, никаких других желаний у меня нет и в помине. Поэтому позвольте мне всего лишь предложить вам свои услуги и доставить в дом, где есть ужин и огонь в очаге. Что скажете?..

Женщина вздрогнула, как от удара бичом, и трясущимися пальцами начала отстегивать пряжку ремня безопасности.

— Извините меня, — еле слышно вымолвила она. — Бога ради, извините.

Мик облегченно вздохнул и отступил еще на шаг. Если она почему-то стесняется, он вообще может стать к ней спиной… И тут он заметил, что женщина одета в соответствии с климатом Техаса, а никак не штата Вайоминг. Ее лакированные туфли явно не были рассчитаны на гололед, и, едва попытавшись вылезти из машины, она поскользнулась и вновь упала на сиденье.

Мик с неодобрением наблюдал эту картину.

— Прошу прощения, но без моей помощи вам не обойтись, — неохотно промолвил он, неохотно потому, что она совершенно очевидно боялась его, да и он не горел желанием дотрагиваться до нее. Существуют неписаные правила обращения полицейских с одинокими особами женского пола, и первое из них гласит: по мере сил избегай физического контакта с женщиной, потому что каждое прикосновение может быть воспринято как провокация. Один раз он уже нарушил правило в отношении этой любительницы быстрой езды, а теперь приходилось нарушать его вторично. Хорошенькая история, нечего сказать!

Волосы этой недотроги были упрятаны под кепочку, и с первого взгляда Мик смог разглядеть лишь ее голубые глаза, а потом атласно гладкие упругие икры ног, за возможность погладить которые иной мужчина готов был бы многое отдать. И бедра что надо, подумал он, когда его спутница, не проронив ни слова в ответ, нащупала каблуком мостовую. Не ножки — загляденье! Да что это с тобой, приятель, черт бы тебя побрал!..

Мик тоже знал о женщинах все. При виде его звезды, кобуры и мундира на баб словно затмение находило. Казалось, они всю жизнь только и мечтали о том, чтобы перепихнуться с «фараоном». С ума сойти можно, сколько женщин готовы были предоставить к его услугам свое тело, лишь бы не платить штраф в какую-нибудь сотню долларов. Не пересчитать, сколько раз он приближался к очередной машине с квитанцией в руке и обнаруживал в ней торопливо раздевающуюся нарушительницу. Все они шлюхи и притворщицы, для которых ты лишь орудие для достижения их целей. Длинные пути им неинтересны, а интересно то, что можно ухватить сейчас и немедленно.

Откуда же у него вдруг появилось тревожное чувство, что эта женщина и впрямь в беде и нуждается в его помощи? Откуда эта холодящая душу уверенность, что он впутывается всерьез и будет потом жалеть об этом? Интуиция! Та самая интуиция, которая на протяжении уже больше двадцати лет помогала ему выжить вопреки всему и вся, подсказывала теперь, что он должен побыстрее отвезти женщину куда-нибудь, хоть ко всем чертям, и дать деру. Но, как это нередко уже с ним бывало, он поступил вопреки своему внутреннему голосу.

Он предложил ей руку; но когда она вновь поскользнулась и чуть не упала на лед, Мик, более не церемонясь, подхватил ее на руки и понес в свой «блейзер», не обращая внимания на слабые попытки протеста.

— Тихо! — бросил он в конце концов, пытаясь открыть дверцу и поэтому прижимая к себе женщину еще крепче. — Молчите и не дергайтесь, ради Бога!

Одного такого приказания вполне хватило бы, чтобы привести в ярость любую бабенку. Мик ждал, что сейчас его обзовут одним подходящим словечком и попытаются попортить лицо, но ничего подобного не произошло. Он лишь заметил какой-то животный страх, промелькнувший в глазах женщины. Мик проигнорировал ее реакцию. Что бы там ни случилось, он не намерен впутываться в проблемы этой особы, и если для этого придется притвориться глухим и слепым, что ж, он готов.

Усадив нежданную попутчицу на переднее сиденье, Мик двинулся было в обход машины, но тут же вернулся.

— Нужно что-нибудь прихватить из вашей машины?

— Мой чемодан. Он в багажнике.

Нет, сказал себе Мик, не стану спрашивать, чем она так напугана. Чего доброго, начнет рассказывать, и он почувствует себя обязанным помочь ей. Ведь так и будет, Мик Пэриш. Или ты забыл про те дюжины случаев, когда ты точно так же бросался на помощь, а потом имел все основания пожалеть об этом. Вот она, вся история твоей жизни — как на ладони.

Выключив у «хонды» зажигание и выдернув ключи, Мик отпер багажник, и с губ у него слетела парочка крепких выражений. Рехнуться можно! Эта милашка, кажется, свалила в крохотный багажник все свои пожитки. Кофеварка — и та здесь. Итак, чемодан… Который именно — их тут несколько? Придется брать все. С тяжелым вздохом помощник шерифа вытащил из багажника чемоданы и, закрыв его, понес их к «блейзеру».

Дорога успела порядком обледенеть, и дождь перешел в мокрый снег. Мик забрался в теплую кабину «блейзера» и повернул ключ зажигания.

— Едем ко мне. — Женщина при этих словах вздрогнула, но Мику было не до сантиментов. Все равно ничего другого не оставалось. — Ехать назад слишком рискованно — погода портится на глазах, а мой дом в какой-нибудь паре миль отсюда.

— А как насчет ранчо Монроузов? Оно тоже где-то совсем рядом?

— В трех милях от меня, — отозвался Мик и, бросив на дамочку любопытный взгляд, снова перевел глаза на дорогу. Неужели она купила имение Монроузов? Вряд ли, он бы об этом знал, тем более что не был заинтересован в его продаже. Мик сбавил скорость, осторожно ведя машину по обледенелой дороге: одна ошибка сейчас могла стоить дорого. — Правда, там никто не живет. А зачем вам понадобился дом Монроузов?

— Он теперь мой, — пояснила женщина. — Джейсон Монроуз — мой отец.

— Неужели? — поразился Мик. Фэйт Монроуз, собственной персоной? Неужели такое бывает? Что-то в нем перевернулось, но тут же он остановил себя. Не в его правилах было ворошить прошлое, а поскольку она его явно не узнала, ему не придется притворяться, делая вид, что он ничего не помнит. О чем не помнишь — того не существует. Так-то оно лучше.

— Так или иначе, вам там сейчас делать нечего. Боюсь, резервуар с пропаном пуст, а значит, дом без обогрева. Оставаться там на ночь нельзя — замерзнете. Утром я отвезу вас туда, и мы глянем, что можно сделать. — Мы глянем? — переспросил себя Мик. А впрочем, почему бы нет?

Господи, откуда она свалилась? И как собирается здесь жить эта фарфоровая куколка? Она даже не представляет, что перед тем, как зимой въезжать в пустой дом, нужно договориться о подключении электричества, заполнить газом резервуары, наладить отопление… Если бы она сделала хотя бы одну из этих вещей, он бы знал об этом. О чем тут говорить? Дом Монроузов непригоден сейчас для жилья и останется таковым как минимум еще несколько дней. Что же ему делать с ней? Ладно, улучшится погода — отправлю ее в мотель, решил про себя Мик.

Уже то хорошо, что она не болтлива. Молчит, только жмется к дверце, так что ремень съехал к самой шее. Надо бы предупредить, что при резкой остановке можно повредить горло, подумал Мик, но очень уж не хочется. В конце концов, это ее дело, как сидеть. Как порядочный человек он уже пришел ей на помощь, и довольно — все остальное его не касается.

Дом помощника шерифа располагался в миле от окружной дороги, среди скалистых холмов. Последнее сыграло решающую роль при покупке имения — вид каменистых отрогов рождал в душе Мика ощущение защищенности и уединения. Подъехать к ранчо можно было лишь с одной стороны, и это тоже устраивало Мика. Почему бы не выбрать для жилья место, где в случае чего можно окопаться и держать круговую оборону — мало ли что в жизни случается.

Нынешним вечером место это, однако, не показалось ему таким уж привлекательным. Скалистые отвесы были угрюмо-серыми — в тон побуревшей и заиндевевшей траве, а когда Мик вышел из автомобиля, лицо начала сечь ледяная крупа. Просто вечер такой поганый и тоскливый, в этом все дело, поежившись, подумал он. Слава Богу, сегодня он не на дежурстве.

Проводив гостью в кухню, он оставил ее на минуту, чтобы налить воды в кофейник.

— Мне нужно проверить скотину, — сказал он. — Чувствуйте себя как дома, кофе выпейте. Я вернусь, и тогда поужинаем.

— Постойте!

Мик замер у двери, взявшись за ручку, потом обернулся.

— Вы так и не сказали, как вас зовут, — застенчиво сказала она, такая хрупкая и потерянная в его громадной кухне.

Только сейчас Мик понял, до чего же миниатюрна эта женщина. Метр пятьдесят, максимум пятьдесят пять ростом. Она ждала, зябко кутаясь в курточку, и он, помедлив, ответил:

— Я — Мик Пэриш.

— А я — Фэйт Уильямс, — вежливо, как воспитанная школьница, ответила она. — Спасибо, что выручили меня.

— Это мой служебный долг, — коротко бросил он и исчез в темном прямоугольнике двери.

Не вспомнила. Даже имени его не вспомнила. Что ж, может быть, так оно и лучше. Если уж и он не узнал ее сразу, то чего же требовать от нее?..

Вместе с Миком в кухню ворвался холодный воздух.

— Ну и погодка! — сообщил он, стряхивая с плеч и фуражки снег. — Собаку во двор не выгонишь…

Он направился к кофейнику. Секундой позже он уже стоял у стойки с чашкой ароматного напитка в огромных ручищах. Из-под расстегнутой серо-зеленой зимней куртки выглядывала довольно свежая форменная рубашка цвета хаки с серебряной звездой. Глаза Мика волей-неволей остановились на гостье, смиренно сидевшей за столом. Да, все те же сахарно-белые волосы, только на этот раз взбитые в волну кудрей, мягко падающую на плечи.

И лицо — то же самое, нежно очерченное, разве что возле губ залегла жесткая складка, а в глазах появилась усталость. Да, потрепала тебя жизнь, подумал Мик, торопливо отводя взгляд от ее нежно-розовых, чуть припухлых губ.

И тут в нем что-то оборвалось, и он замер с чашкой в руке, до неприличия откровенно уставившись на нее: женщина была беременна! Месяце на пятом, если судить на первый взгляд; может, даже на шестом. Мик сам поразился своей реакции — его словно обожгло изнутри. Он перевел взгляд на бедное лицо.

— Миссис Уильямс, — сказал он, вновь обретя дар речи. — Вы не хотите мне рассказать, что вообще с вами случилось?

Руки гостьи судорожно сжали чашку с кофе, до которого она даже не дотронулась. Не женщина, а комок нервов. Прошло секунд десять, прежде чем она ответила, по-прежнему не поднимая глаз:

— Вы о чем?..

Фыркнув, Мик глотнул кофе.

— Беременные женщины не несутся ночью в гололед на бешеной скорости неизвестно куда…

Женщина прикусила губу.

— А почему бы и нет?

Уймись, Мик, — предостерег он себя. Если не прекратишь расспросы, то, чего доброго, получишь ответ. Не взваливай на себя чужие проблемы. Хватит разыгрывать спасателя заблудших душ, тем более что она ни о чем тебя не просит, и даже, пожалуй, твоего участия и твоей помощи боится больше всего на свете.

— Видите ли, — услышал он вдруг свой собственный голос, — обычно беременные женщины озабочены тем, чтобы иметь возможность в любую минуту вызвать врача или позвать кого-нибудь на помощь. Что, ваш муж приедет через день или два?

Мик успел заметить, что на пальце Фэйт нет обручального кольца, но это еще ни о чем не говорило. Вглядевшись, он увидел еле заметный след на пальце — явное напоминание о недавно снятом кольце. Развод, так, вероятно, надо понимать.

Фэйт побледнела еще больше: лицо ее приобрело пепельный оттенок. Что за ерунда? — невольно спросил себя Мик. От невинного вопроса она приходит в ужас, как от сообщения об атомной бомбардировке.

— Извините, но мне кажется, вас это не должно касаться, — еле слышно ответила она, поднимая на него глаза.

— Боюсь, что должно, — сухо возразил Мик. — Хочу я того или нет, но отныне вы будете моей ближайшей соседкой, а я соответственно — вашим единственным на несколько десятков миль соседом. Если что-то стрясется, это неизбежно затронет и меня, миссис Уильямс. Вы что, собираетесь жить одна?

— Да.

— A-а, черт! — пробормотал Мик и вздохнул. — Разговорчик у нас, однако, получается… А больше вы ни о чем не хотите мне сообщить?

— Сообщить?..

— Да, сообщить. Например, где папаша вашего будущего ребенка? Знает ли он о предстоящем рождении младенца? Стоит ли ждать его появления и неприятных разборок, или же он дал деру, и в ближайшие лет сто можно не бояться, что он здесь объявится?

— Но это не должно вас беспокоить, — запротестовала Фэйт. — Я не стану вас тревожить. Ни вас, ни кого-либо другого.

— Не все в нашей воле, мэм.

Все же лучше сразу расставить все точки над «і», подумал Мик. Может быть, эта дамочка придет в себя, быстренько упакует чемоданы и поспешит обратно в солнечный Техас?.. Выдвинув из-под стола табурет, Мик уселся, приготовившись к нудной, но, кажется, неизбежной и необходимой беседе.

— Поймите, — сказал он, от дома Монроузов до ближайшего населенного пункта тридцать шесть миль. А до единственного соседа, то бишь меня, четыре с половиной мили, если по дороге. Еще дальше, в десяти и двенадцати милях отсюда, проживают семейства Лэйердов и Уайетов. Если с вами произойдет что-нибудь более серьезное, чем приступ головной боли, звонить за помощью придется соседу. Такой тут порядок. Он не нами заведен, и не нам его отменять, вы согласны?

Мик поглядел на нее, и Фэйт, поколебавшись, кивнула.

— Так вот, вам придется несколько дней пожить у меня. Пока к вашему дому не будет подключено электричество, пока не будет заполнен резервуар с пропаном, пока у вас не установлен телефон, снятый после смерти прежнего хозяина. Не может быть и речи о том, чтобы я разрешил вам оставаться одной в нетопленом доме, не имеющем никакой связи с внешним миром. Если у вас было такое намерение — выбросьте его из головы. К тому же мой служебный долг заботиться о благополучии и безопасности всех обитателей этого округа, и с того момента, как вы вошли в их число, ваше благополучие и безопасность — моя забота. Я доходчиво объясняю?

Фэйт еле заметно кивнула:

— Я не стану доставлять вам неприятности, обещаю. Я бы вообще не хотела, чтобы кто-то из-за меня беспокоился.

Было в ее ответе что-то такое, от чего Мик лишь тяжело вздохнул. Ясности не прибавилось, наоборот, им все больше овладевала тревога. Что-то здесь было нечисто, и готовность, с которой Фэйт соглашалась с ним, угнетала и ставила в тупик.

Мик решил, что пора заняться ужином. В конце концов, за эти десять минут он наговорил больше, чем за целую неделю службы. Да и не в его правилах давать людям советы, пусть каждый для себя все решает сам. Но, поднявшись, он увидел ее скорбно опущенную голову, и его словно молнией ударило.

— Вы от кого-то бежите. От кого? — Фэйт дернулась, как от удара, и беззвучно зашевелила губами. — Ну же, мисс Уильямс! От кого вы спасаетесь бегством?

Фэйт подняла голову, и Мик пожалел, что задал этот вопрос, да еще таким прокурорским тоном: никогда прежде он не видел такого затравленного и безжизненного лица, а ведь перед ним сидела еще молодая женщина, и он помнил, что совсем не такой она была, когда он увидел ее впервые…

Судорожно набрав в легкие воздуха, срывающимся голосом Фэйт Уильямс ответила, словно выдохнув из себя остатки разодранной в клочья души:

— От бывшего мужа. Я убегаю от бывшего мужа…

2

Вообще-то следовало много чего еще выяснить, но у Мика не хватило духу продолжить свои расспросы. Вместо этого он проводил Фэйт в спальню для гостей, где и оставил вместе с ее чемоданами, парой свежих полотенец и советом одеться потеплее, прежде чем спуститься к ужину. Сам он переоделся в поношенные джинсы, красную фланелевую рубашку, подбросил дров в печь, сложенную в коридоре между гостиной и столовой, и после этого занялся ужином. Предстояло разделить на двоих бифштекс, рассчитанный по большому счету на него одного, но тут Мик проявил щедрость, выделив гостье большую его часть.

То обстоятельство, что она бежала от бывшего мужа, рождало целый ряд вопросов, но представив себе выражение ее лица, он усомнился, что сможет сейчас получить ответ хоть на один из них, а потому решил отложить беседу.

Подкладывая в печь дрова, Мик вспомнил, какой была Фэйт в былые времена. Казалось, ее ждет безоблачное будущее, по крайней мере, ему хотелось тогда в это верить… И вот, кого он видит перед собой теперь! Что же могло случиться?..

Ладно, не стоит раньше времени ломать голову. Немного терпения, и разгадка сама упадет ему в руки. Конечно, оставался шанс, что она вернется в свой Техас. Но она не вернется обратно. Мик это нутром чувствовал. Фэйт Уильямс останется здесь, а с ней — и все ее проблемы. И у него не было никакой возможности увильнуть. Во-первых, он видит ее не в первый раз, хоть она его не помнит. Во-вторых, она на сносях и совершенно одинока. Он смачно выругался, и короткое хлесткое словечко громом раскатилось в тишине кухни.

В жилах Мика Пэриша бежала кровь шаманов. В детстве отец редко брал его на колени, но пару таких случаев Мик, а точнее Миках, как звали его в детстве, мог бы припомнить. Время от времени на Эймори Пэриша находил родительский зуд, и однажды в приливе отцовских чувств он поведал мальчику о его матери. Та была знахаркой из племени чероки. И дед Мика был знахарем и колдуном, чье имя индейцы произносили не иначе как с благоговением и трепетом. Самого Эймори Пэриша не волновала эта ерунда, и магию он считал игрой болезненного воображения, но все же он счел своим долгом сообщить мальчишке, что его индейские предки были важными персонами, а не дерьмом собачьим, как порой уверяли Мика окружающие.

Для мальчишки, бросавшегося на каждого, кто называл его грязным индейцем, и заполнявшего одиночество чтением легенд о короле Артуре и романов Вальтера Скотта, пара скупых фраз о его предках по материнской линии оказалась просто бесценной — он окончательно убедился, что не похож на других.

Ощущение избранности вызревало в нем исподволь, от случая к случаю, когда он вдруг обнаруживал, что его интуиция способна выйти за рамки обыденного правдоподобия.

И вот сейчас интуиция подсказывала Мику Пэришу, что он летит в пропасть, прежней его устоявшейся жизни приходит конец, и что все отныне будет не так, как раньше.

Овощи и картофельное пюре быстрого приготовления уже стояли на столе, а Мик доставал бифштекс из гриля, когда на кухню вернулась Фэйт.

— Берите стул и садитесь, — небрежно бросил ей Мик. — Ужин готов.

— Могу я… могу я чем-то помочь?

— Нет, уже все готово.

Мик взглянул на гостью и различил в ее глазах страх, настолько, по-видимому, застарелый, что вошел в привычку. А еще она показалась ему невероятно хрупкой и беззащитной. Видимо, как ни била жизнь эту женщину, она так и не научилась прятаться за броней бесчувствия и равнодушия к невзгодам.

Фэйт оглядела стол и подумала: сразу видно, что он накрыт мужчиной: вилки, ложки, ножи свалены в одну кучу; в центре стола — ролик с бумажным полотенцем вместо салфеток; пюре прямо в кастрюле, хотя брокколи уже выложены на тарелки. Уголки ее губ невольно приподнялись. Интересно, когда в последний раз на стол здесь накрывала женщина?..

Как ни слаб был отсвет улыбки на лице гостьи, Мик его уловил и вдруг осознал, что перед ним сидит женщина, и не просто женщина, а нежное, теплое, благоухающее создание, причем выступающий живот лишь подчеркивает женственность его владелицы. Женственность и соблазнительность.

Резко повернувшись к холодильнику, Мик вытащил оттуда пакет с молоком. Ему, как всегда по вечерам, — пиво, а ей — молоко. При всей неясности ситуации, в которой эта женщина находилась, очевидным было одно: она рада своей беременности и ждет не дождется рождения будущего ребенка.

— Спасибо, — сказала она, когда Мик поставил перед ней стакан молока. Тронутая его заботливостью, она подняла глаза и попыталась улыбнуться. Голубые глаза встретились с его черными, и техасский полдень утонул в бархатной черноте вайомингской ночи.

Мик, моргнув, отвел взгляд. Ему вдруг показалось, что он только что взглянул в лицо судьбе. Хватит суеверий и мистики, сказал он себе, пододвинул стул, сел и все свое внимание переключил на ужин.

— Это слишком большой кусок для меня, — запротестовала Фэйт, когда Мик собрался положить ей бифштекс. — Я просто не смогу…

— Вы сейчас должны есть за двоих, — прервал ее Мик.

— Да, возможно, — неуверенно согласилась она, — но один из нас весит от силы два фунта.

Мик окинул ее быстрым взглядом и скептически хмыкнул. Собственно, улыбки не получилось, просто слегка приподнялись краешки губ, Фэйт заметила эту перемену в его лице, и холодный комок страха в ее душе куда-то исчез.

— Но этот второй растет с каждым днем, — возразил Мик.

— Оба мы растем на глазах, — печально вздохнула Фэйт. — Однако не настолько быстро, чтобы осилить этот бифштекс.

Губы Мика растянулись в улыбке. Как ни мимолетна была эта улыбка, лицо его разительно преобразилось. Фэйт с изумлением осознала, что Мик Пэриш вовсе не страшный. Помощник шерифа между тем положил бифштекс ей на тарелку.

— Отрежьте, сколько считаете нужным, — сказал он.

Фэйт дрожащими руками отрезала небольшой кусочек мяса. Если он и дальше будет на меня так смотреть, я и этого не съем, вновь со страхом подумала она.

Дело, однако, было не в ней, а в ее ребенке. Мик вообще с трепетом относился к жизни. Чувство довольно странное для профессионального военного, но, если по характеру работы постоянно видишь, сколь дешево она стоит, не так уж трудно начать ценить жизнь, хотя бы из чувства протеста перед смертью. Особое же благоговение он испытывал перед новой, невинной, еще не появившейся на белый свет жизнью и перед женщинами, которые вынашивают ее в своем чреве.

И все же, подумал Мик, налегая на еду, куда меньше хлопот было бы, если бы его соседка не ждала ребенка, — это был бы во всех отношениях более спокойный вариант. А пока ему надо выудить хоть какую-то информацию о муже Фэйт: если тот представляет реальную угрозу для своей жены, полиция должна быть в курсе. Его имя, место жительства — для начала этого хватит. Нужно попробовать сделать так, чтобы она сама рассказала ему обо всем. Памятуя, как болезненно Фэйт реагировала на его вопросы, Мик понимал, что перед ним задача не из легких. После ужина, сказал он себе. После ужина!

Разумеется, после ужина Фэйт снова предложила помощь — свидетельство безупречной воспитанности. Мик, передавая ей очередную тарелку, подумал, что бы она могла сказать о воспитанности его самого. По сути, он рос, как трава в поле. Отец — служака, добровольно завербовавшийся в армию, мать чистокровная индианка, бросившая мужа и старшего сына, когда тому было всего два года, но при этом прихватившая с собой младшего, только что родившегося парнишку. Отцу такой расклад показался честным — в конце концов, каждый получил по ребенку. Что касается Мика, его этот вопрос особенно не трогал; матери он не помнил, а кроме того, примерно через год после своего бегства, она, если верить слухам, умерла.

Мик рос без всякого воспитания. Отец получал одно назначение за другим и таскал его за собой с места на место, подыскивая женщин, которые кое-как приглядывали за его отпрыском. Когда Мику исполнилось десять, Эймори Пэриш счел его достаточно взрослым, и поставил на экономках крест. Мик не слишком страдал по этому поводу: с ранних лет он скептически относился к представительницам слабого пола…

Вытирая плиту, Мик вдруг подумал, что уж слишком молчалива его нежданная гостья: казалось, она скорее умрет, чем первой подаст голос. Такая манера вполне импонировала бы угрюмому полицейскому, если бы не воспоминания об иных временах и другой Фэйт.

Обернувшись, он увидел, что она стоит у окна и всматривается в темноту. За окном кружился и метался, вспыхивая в свете лампы, первый в этом году снег. Она стояла, кротко сложив руки на животе: старая как мир поза женщины, ожидающей появления на свет младенца. Ощутив на себе его взгляд, Фэйт быстро повернула голову и попыталась улыбнуться.

— Никогда раньше не видела настоящей метели, — призналась она.

— Никогда? — Мик тоже подошел к окну. Приступим к делу, подумал он и спросил: — И что же это за благословенное местечко такое в Техасе, где можно прожить целую жизнь и ни разу не увидеть метели?

— Сан-Антонио.

— Мне казалось, что там хоть иногда должен выпадать снег.

— Так и есть, но он ни в какое сравнение с этим зрелищем не идет. Раз в два-три года на землю сыплется мелкая ледяная крупа и тут же на глазах тает. Разве можно сравнивать с этим? — Она указала рукой на бьющиеся в стекла, мечущиеся в темноте хлопья снега. — И много его выпадет?

— Синоптики обещали снежные осадки в десять-двенадцать дюймов.

Фэйт восторженно выдохнула:

— Фантастика!

— Фантастика? — едко переспросил Мик, но тут же осекся. Он мог бы разбавить ее восторженность, рассказав, сколько лиха придется хлебнуть владельцам ранчо после этой метели, сколько потов ему придется спустить, чтобы очистить подъездной путь от дома к дороге. Он много чего мог бы ей рассказать — но зачем? Пусть наслаждается буйством стихии. Ей хватает и своих неприятностей, зачем же знать о чужих бедах.

Но Фэйт уже уловила сарказм в его тоне, вжала голову в плечи и отступила на шаг от окна. И почему она так судорожно прикрывает свой живот, словно боится удара?

— Миссис Уильямс!..

Фэйт отступила на шаг, не сводя с Мика испуганных глаз.

— Извините, — тяжело вздохнув, проговорила она. — Я с вашего разрешения уйду.

— Миссис Уильямс!.. — Она все еще пятилась от него — прямо на стул, который не видела. — Фэйт, не двигайтесь, иначе…

Его отрывистый возглас еще больше испугал женщину, она торопливо отступила еще на шаг… Мик метнулся и подхватил ее в тот самый миг, когда она споткнулась о стул.

— Черт бы побрал ваше дурацкое упрямство! — вырвалось у него. — Если бы вы грохнулись на пол…

Но Фэйт не поняла ни единого слова — она уловила лишь резкость его тона и как взбесившаяся кошка стала вырываться из его рук, царапаясь, колотя Мика в грудь, извиваясь. Он покорно сносил все удары, пока не перехватил ее запястья.

— Миссис Уильямс… Фэйт… Успокойтесь же. Я вам ничего плохого не сделаю — клянусь, что не причиню вам никакого вреда! — бормотал он снисходительно-ласковым тоном.

Фэйт все еще пыталась вырваться, но силы ее иссякали.

— Подумайте о ребенке, — продолжал бормотать Мик. — Успокойтесь! Ну же!..

Вконец изможденная, она затихла и припала головой к его безбрежной груди.

— Ну, вот, — прошептал он. — Все хорошо. Вы здесь в безопасности, Фэйт. В безопасности, понимаете?

И тут до Мика дошло, от чего именно спасалась бегством эта хрупкая женщина, и почему она непроизвольно закрывала живот. Мик искренне обрадовался, что Фэйт не заметила, настолько недобрым было в этот миг его лицо.

Фэйт с удивлением обнаружила, что хватка мужчины ослабла, и он стал поглаживать ее по спине как перепуганного котенка. Такой чуткости от человека с внешностью громилы она не ожидала. Громила же тяжело вздохнул, почувствовав, как его рубашка намокла от ее слез. Опять он попал в переплет! Чуть пригнувшись, Мик подхватил Фэйт на руки и понес к лестнице, бережно и трепетно, как жених несет невесту в спальню.

— Не пугайтесь, — сказал он, почувствовал, как перехватило у нее дыхание. — Не пугайтесь. Я всего-навсего отнесу вас в вашу комнату. Вы слишком много пережили за сегодняшний день и нуждаетесь в отдыхе. Вы и ваш ребенок, миссис Уильямс.

Он уложил ее на постель и прикрыл одеялом. На лице Фэйт было выражение недоверия, смешанного с любопытством.

— Отдохните немного, миссис Уильямс. Если потом вам захочется снова спуститься вниз, Бога ради. Я, например, имею привычку пить перед сном какао. Если вам нравится такая идея, можете в любой момент присоединиться.

Помедлив, он бережно коснулся ладонью ее щеки.

— Фамилия вашего мужа тоже Уильямс?

— Да, — глухо выговорила она. — Да, Фрэнк Уильямс.

И она закрыла глаза в надежде хоть немного побыть одной. Мик, однако, не торопился уходить.

— У него, должно быть, какие-то нелады с законом?

— Он находится в розыске, — отвернувшись, отозвалась Фэйт. — Три дня назад он сбежал из заключения.

— Сбежал из заключения? — Надо срочно проверить, подумал Мик.

— Будьте спокойны, миссис Уильямс. Если этот ваш Фрэнк Уильямс сунет нос в округ Конард, ему придется иметь дело со мной. А теперь поспите хоть чуть-чуть…

Он вышел из комнаты и тихо притворил за собой дверь.

Вернувшись на кухню, Мик набрал номер окружного полицейского участка.

— Фред, это я, Пэриш. Слушай, дружище, если ты не очень занят, окажи услугу. Нужно связаться с полицией Сан-Антонио, штат Техас, и попросить переслать нам досье на Фрэнка Уильямса. Насколько я знаю, он на днях сбежал из-под ареста и, возможно, в ближайшее время объявится в наших краях. Спасибо, Фред. На тебя всегда можно положиться.

Повесив трубку, он какое-то время наблюдал, как беснуются за окном снежные хлопья. Пора было кормить скотину. Две лошади, три коровы и с десяток овец — поголовье символическое, но вполне достаточное, чтобы ощущать себя настоящим хозяином ранчо. Работая помощником шерифа, Мик не имел времени для ведения хозяйства, да и навыков не очень хватало. Можно было, конечно, нанять работника, но…

С юных лет он мечтал жить на ранчо и иметь возможность сколько хочешь скакать на лошади по своей собственной земле. Теперь эта мечта осуществилась. Расширять же хозяйство имело смысл, если бы он имел детей. Ничего подобного, однако, Мику не грозило. Конечно, имей он сына или дочь, все было бы по-другому, но детей рожают женщины, а он бы скорее удавился, чем пустил женщину в свою жизнь. Один раз он позволил обвести себя вокруг пальца, но второго не будет. Мик Пэриш не из тех, кто дважды повторяет одну и ту же ошибку.

Фэйт немного поплакала, но во время беременности слезы уходили так же быстро, как и приходили, а потому через десять минут она уже безмятежно спала — усталость взяла верх над беспокойством.

Часов около десяти вечера она проснулась. Ветер завывал за стеной, как кельтский дух смерти, стекла дребезжали, а рамы сотрясались. По комнате гулял сквозняк, и его ледяные струи холодили Фэйт лицо. Из кухни, доносился звон посуды, Мик Пэриш еще не спал и, судя по всему, только-только намеревался пить свое любимое какао.

Попытавшись снова уснуть, Фэйт скоро поняла, что ничего не получится. Она зажгла лампу, и комната озарилась теплым розовым светом. Интересно, подумала Фэйт, разглядывая кокетливый розовый абажур, кто обставлял эту комнату: сам помощник шерифа или какая-нибудь его подруга?

Снова взвыл ветер и отчаянно затряс стекла, словно просился внутрь. Тяжело вздохнув, Фэйт вылезла из-под одеяла. Она решила, что даже общество такого дикаря, как Мик Пэриш, лучше, чем это пугающее одиночество в чужой спальне.

Коснувшись ногами ледяного пола, Фэйт застыла, словно протрезвев. Ты с ума сошла, сказала она себе. Вместо того чтобы запереться на десять замков, ты сама идешь навстречу опасности. Да, он ведет себя невероятно благородно. Невероятно нежно, сказала бы она. Такую предупредительность она за всю свою жизнь встречала только со стороны техасского полицейского, который ее выручил. Но у Гэррета Хэнкока были на то свои причины: его сестра тоже имела несчастье выйти замуж за типа, подобного Фрэнку. А откуда такая чуткость в этом мужлане? С чего бы это ему быть таким ласковым?

Более тридцати процентов женщин страны становятся жертвами плохого обращения со стороны супругов. Такую вот потрясающую статистику сообщил ей ее адвокат. Тридцать процентов! Почти треть! А это значит, что таким, как Фрэнк, имя — легион. И уже одного этого достаточно, чтобы иметь основание не доверять Мику Пэришу, сколь бы обходительным он с ней ни был. Да, он мог оказаться не таким, как другие. Но, возможно, именно в силу своей непохожести на других мужчин он и живет один, хотя, если судить по обстановке спальни, какие-то женщины присутствовали в его жизни.

Ветер застонал за окном, и Фэйт зябко поежилась.

Чуткость! Деликатность! Фрэнк тоже был образцом чуткости в течение нескольких месяцев до свадьбы. Более того, за весь первый год их семейной жизни он даже голоса на нее не повысил. А потом ударил. Мужчины хитры и коварны, чтобы не показывать сразу всей своей гнусной сущности.

Конечно, в обществе этого Мика Пэриша она странным образом ощущает себя защищенной и умиротворенной… Но, возможно, это всего лишь отголоски воспоминаний о той давней поездке в эти края, о самом счастливом и солнечном времени ее жизни. Сегодня кажется невероятным, что такое могло быть, но это было, и было именно здесь… Но потом она вернулась в Техас и обнаружила, что мать вторично вышла замуж. Отчим оказался угрюмым, мелочным человеком. За малейший проступок он обрушивал на падчерицу море проклятий, а при случае не брезговал и ремнем… Отец остался далеко, а потом умер, и тонкая ниточка, связывавшая ее с чудесным прошлым, оборвалась навсегда. Но осталась память, и именно эта память в тяжелую минуту жизни привела ее обратно в округ Кокард.

Фэйт натянула на себя длинный, до колен, свитер. И тут ребенок в животе шевельнулся. Она улыбнулась: ей невероятно приятно было ощущать себя беременной, нравилось чувствовать, как в ней растет ее будущее дитя, нравилось думать, что скоро она сможет взять на руки сына или дочь.

Спустившись по лестнице, она обнаружила Мика в кухне. Он стоял у плиты, размешивая в ковшике обещанное какао, и поприветствовал Фэйт коротким кивком.

— Страшно подумать, что творится снаружи, — робко заметила она, в первый раз без страха глядя на него. Удивительное дело: мужчина, полицейский — и все же он так бережно отнес ее в спальню и укутал одеялом с такой заботливостью, с которой она, пожалуй, не сталкивалась никогда в своей жизни.

Мик окинул ее оценивающим взглядом. Интересно, имеет она хотя бы малейшее представление о том, как притягательно выглядит: с растрепанными волосами и раскрасневшимися со сна щеками? Наверняка, имеет. Женщины чувствуют, имеют они успех у мужчин или нет. Это их главный козырь в жизни.

Но что-то в простодушном взгляде ее голубых глаз тронуло Мика, несмотря на все его предубеждения в отношении женщин. Удивляясь самому себе, он откашлялся и заговорил:

— Когда попьем какао, я отыщу вам пару подходящих ботинок и что-нибудь из теплой одежды. Если вы действительно ни разу не видели метель, то грех упускать такую возможность.

Лицо Фэйт просветлело. Казалось, на мгновение она забыла обо всех своих страхах и переживаниях.

— Вы не шутите? Мы выйдем на улицу? Это не опасно?

— Опасно, если мы проторчим там слишком долго, миссис Уильямс. Но мы выйдем минут на десять — этого вполне хватит, чтобы в полной мере насладиться метелью.

Лицо Фэйт озарила по-детски радостная улыбка. Она подозревала, что Мик идет на улицу только ради нее, но сдержать своей радости не могла, а потому в порядке ответной любезности выпалила:

— Я была бы очень признательна вам, мистер Пэриш, если бы вы звали меня просто Фэйт.

— А меня можете звать просто Мик.

Нечасто, видимо, этот суровый мужчина делал такие предложения, поняла Фэйт.

— Спасибо, — как можно вежливее ответила она.

— Берите стул и садитесь, какао уже готово. — Он мельком взглянул на гостью и тут же торопливо перевел взгляд на кастрюлю. — Два часа назад, мне пришлось вас схватить, чтобы вы не упали на пол. Я за вас очень испугался. Сзади стоял стул, еще немного, и вы бы упали…

Фэйт сидела за столом прямо, прикрывая ладонями живот. Ее мучила мысль о том, что необходимо извиниться, но для этого пришлось бы рассказать о Фрэнке и о его отношении к ней, а говорить на эту тему ей хотелось меньше всего на свете. Да что там — говорить, думать не было сил. Забвение — вот единственный способ убежать от преследующего ее страха.

Мик, оторвав от бумажного полотенца кусок, аккуратно сложил его и подал ей в качестве салфетки. В Фэйт шевельнулось что-то вроде благодарности: этот большой мрачный мужчина, казалось, чувствовал холостяцкую неустроенность своего быта, и такой вот маленькой заботой пытался скрасить ее пребывание в его доме. Глаза Фэйт остановились на руках Мика, сжавших чашку с дымящимся напитком. Большие и такие чуткие руки. И очень искусные. Фэйт готова была биться об заклад, что нет на свете работы, которой эти руки не смогли бы сделать.

И все-таки надо было извиниться. Не откладывая на потом. Сейчас, пока не прошло слишком много времени.

— Я хочу попросить у вас прощения, — сказала она, собравшись с духом.

Мик удивленно вскинул глаза: казалось, он успел позабыть о ее существовании.

— Попросить прощения?..

— Да. Я вела себя сегодня на редкость глупо. Сперва эта авария, потом… Я понимаю, что я для вас — камень на шее, да еще все эти выходки. В общем, извините меня.

A-а, черт, подумал Мик. Хорошо бы все замять и сделать вид, что он не замечает выражения страха и неуверенности на ее лице, не видит этой вжатой в плечи головы и сгорбленной спины… Но есть вещи, мимо которых мужчина не может пройти, как бы ему этого ни хотелось.

Вздохнув, он поймал ее руку и ласково сжал в своих пальцах. Фэйт вздрогнула, и вид у нее стал такой жалкий и обреченный, словно ее вот-вот поведут на заклание.

A-а, черт, снова выругался про себя Мик и отпустил ее руку. Пускай себе едет в дом Монроузов, обживется там, тогда, может быть, представится случай узнать, что натворил ее муж.

— Учтите, — сказал он резко. — Ни разу в жизни я не ударил мужчину или женщину, если они не делали этого первыми. Кто вас запугал до такой степени, я подозреваю, но это не мое дело. Важно, чтобы вы поняли одно: меня вам нечего бояться!

Фэйт с изумлением обнаружила, что почти готова поверить ему. Умом она понимала, что не все мужчины насильники или садисты, но ее собственный опыт говорил об обратном. Однажды она доверилась мужчине — и вот результат, и неизвестно еще, что будет дальше.

Мик уловил борьбу чувств в ее душе. Ну что ж, подумал он с мрачным удовлетворением. Для вынужденного и неизбежного общения с ним она, кажется, найдет в себе силы, а большего не нужно ни ему, ни ей.

Допив какао, он встал и задвинул стул.

— Пойду гляну, что можно подобрать для вашей прогулки по первому снегу. — У двери, однако, он остановился и, поколебавшись, обернулся — Фэйт, скажите, у вас есть что-нибудь из зимней одежды, кроме этой куртки на рыбьем меху?

Фэйт отрицательно качнула головой.

— Увы! Мне казалось, что у меня в запасе еще куча времени. Я не ожидала, что придется выехать столь поспешно.

Не выехать, а сорваться с места и понестись очертя голову, мысленно поправил ее Мик. Наспех побросать в багажник первые попавшиеся вещи и махнуть невесть куда.

— Ваш бывший муж знает о доме Монроузов?

Фэйт побледнела.

— Не думаю…

Значит, голову на отсечение не даст. Хорошенькое дельце, нечего сказать! Не проронив больше ни слова, Мик направился в чулан. Там за долгие годы скопилась целая гора одежды, оставшейся от прежних хозяев.

Четыре года назад, когда Мик купил этот дом, он решил было выкинуть все это барахло, но не хватило духу. Прослужив не один год в армии США, он насмотрелся на жизнь людей в слаборазвитых странах, поэтому выбрасывать вполне пригодную одежду казалось ему кощунством. В результате одежда так и пылилась в чулане, ожидая, когда хозяин дома вспомнит о своем намерении отнести ее на церковную распродажу.

Откопать в куче вещей пару зимних сапог, вязаные варежки и шерстяную шапочку не составило труда.

— Откуда у вас все это? — изумленно спросила Фэйт, когда Мик внес в кухню свои дары. — У вас есть сестра или дочка?

— Нет. А вот у прежних хозяев дома были и те, и другие, насколько мне известно.

— А почему же они оставили все эти вещи? Кстати, моя комната… то есть спальня, которую вы предоставили в мое распоряжение, явно предназначалась для маленькой девочки.

— Я слышал, что они продали дом из-за каких-то семейных неприятностей, но предпочитаю не совать нос в чужие дела.

— Не очень-то вы любопытны, — заметила Фэйт.

— Отчего же, иногда я бываю очень даже любопытен, — неохотно возразил Мик. — Но чем старше я становлюсь, тем меньше у меня времени для праздного любопытства.

На самом деле Мик предпочитал жить по принципу: меньше знаешь — крепче спишь.

— А теперь — вперед, — скомандовал он. Вас ждет знакомство с самой настоящей вайомингской метелью. — После чего вам навсегда расхочется иметь дело с нашим климатом, закончил он про себя. Десяти минут пребывания на морозе вполне хватит удовлетворить ее любопытство.

Однако он мог бы поклясться, что не помнит, когда последний раз видел сияющее таким восхищением и счастьем лицо, как у Фэйт, открывшей для себя настоящую зиму. Что бы там ни было у нее за плечами, эта хрупкая женщина не утратила способности наслаждаться многообразием жизни. Мику стало немного не по себе, потому что он-то совершенно определенно такую способность потерял. Он попытался припомнить, когда сам последний раз был столь бездумно счастлив — и не смог. Да и был ли он вообще когда-нибудь счастлив?

И уж точно никогда со времени далекого детства он не поднимал голову навстречу падающим с неба хлопьям снега, не пытался поймать языком и ощутить на вкус кружащиеся белые снежинки, никогда не смеялся с таким самозабвением. Из Фэйт должна получиться хорошая мать, подумал Мик. Она не утратила способности чувствовать себя ребенком.

Нечаянно обернувшись, Фэйт обнаружила, что Мик наблюдает за ней с видом естествоиспытателя, ломающего голову над загадкой природы. Рыжая ковбойская шляпа отбрасывала тень на его глаза, но в свете фонаря, висевшего на крыльце, можно было видеть чуть приподнятые уголки губ, словно хозяин ранчо сам был не прочь присоединиться к игре, но с трудом сдерживал себя от искушения напоминаниями о своем возрасте и солидности. Чтобы взрослый мужчина играл в детские игры? Боже упаси!

Схватив пригоршню снега, Фэйт начала мять его в руках.

— Так у вас лепят снежок? — весело спросила она у Мика.

— Примерно так, — отозвался тот и приблизился на шаг. — А в Сан-Антонио вам не приходилось лепить снежки?

Ветер завыл за углом дома, и через секунду облако снежной пыли взметнулось в воздух и обрушилось на Фэйт. Она отпрыгнула назад, закрываясь рукой от жалящих и слепящих ледяных кристалликов, и в ту же секунду почувствовала, что ее поддерживает за локоть сильная рука.

— Все в порядке? — спросил на ухо хозяин дома.

— Да, просто испугалась немного.

Вообще-то бояться есть чего, подумала Фэйт, когда большая ладонь Мика смахнула с ее лица и бровей тающие снежинки. Но какое ласковое и нежное прикосновение. Боже, какое нежное прикосновение!

— Ну что, — подытожил Мик и отступил на шаг. — Еще не замерзли? Может быть, пойдем в дом?

— Побудем здесь еще немного? — Фэйт заколебалась. — Если… если, конечно, вы не против.

— Разумеется, я за!

Прогулка в метель неожиданно обернулась для Мика захватывающим путешествием в сказочную страну. Почему и как это произошло, Мика не волновало, просто он наслаждался восторженной радостью Фэйт, и давно, трудно даже сказать, как давно, у него не было так светло на душе.

Фэйт все еще держала в руке маленький, неправильной формы снежный комочек и загадочно поглядывала на помощника шерифа.

— Не надо, — пытаясь скрыть улыбку, сказал он, и секундой позже пригнулся, уворачиваясь от ее быстрого броска. И тут же деловито загреб снег и мастерски слепил ледяной снаряд.

— Сами напросились, — грубовато заметил он.

Да, напросилась, мысленно согласилась Фэйт и снова подобрала пригоршню снега. Когда он разогнулся, Фэйт, взвизгнув, швырнула в него снежный комок, разумеется, промахнулась, и тут же начала лепить новый.

— Ну, — проговорил он, — теперь мой черед.

Он медленно шагнул к ней, покачивая на руке огромный, идеально круглый снежный шар.

— Надеюсь, вы не собираетесь растереть его о мое лицо? — с беспокойством спросила Фэйт, пятясь назад.

— Нет. Даже не мечтайте об этом.

— Отчего же тогда вы не бросаете? — Она снова попятилась, ощущая, как в нее змеей вновь вползает дурное предчувствие. Забава кончилась, поняла она вдруг. Вид угрожающе наступающего на нее мужчины уже не казался игрой, скорее — жуткой реальностью, материализацией ее кошмарных снов.

— Мик!..

За годы армейской службы в отделе по специальным операциям Пэриш-младший научился прекрасно различать малейшие нюансы в поведении человека, и сейчас за легким дрожанием голоса он уловил ее всепожирающий страх. Остановившись, он медленно уронил снежок на землю.

— Не волнуйтесь, — добродушно сказал он. — Надо же мне было подразнить вас? Пойдемте в дом, пока вы не простыли.

Страх Фэйт успел к этому моменту улетучиться, и она стояла как вкопанная, ощущая себя круглой дурой. Вспыхнув от стыда, она непроизвольно выпалила:

— Мик, дело вовсе не в вас!

Тот отвел глаза, помолчал и только потом ответил:

— А я знаю, Фэйт. Я все понимаю. Пойдемте, я еще раз приготовлю для вас какао.

— А что вы знаете? — Фэйт ошеломленно застыла на месте.

— То, что ваш муж… обращался с вами не самым лучшим образом, и именно это стало причиной его ареста. Я все правильно говорю?

Фэйт медленно покачала головой и почувствовала, как слабеют ее ноги.

— Нет… Не совсем…

— Значит, хотя бы отчасти я все-таки прав. — Медленно приблизившись, Мик схватил Фэйт за руку. — Пойдемте. Мы уже давно на улице, и простужаться вам совсем ни к чему.

Фэйт позволила провести себя на застекленную веранду, где можно было снять обувь, прежде чем войти в кухню. Какой все же он чуткий и заботливый, отрешенно подумала она, когда Мик присел на корточки и ловко расшнуровал мокрые шнурки на ее сапогах. Секундой позже он надел на ее озябшие ноги свои огромные тапочки.

— У меня есть еще одни, — успокоил он Фэйт, когда та вопросительно взглянула на него.

А Фэйт глядела то на свой округлившийся животик, то на склоненную голову с иссиня-черными волосами, голову человека, такого заботливого по отношению к ней, и вдруг вспомнила, что точно такую картину, разумеется, за вычетом беременности, она уже когда-то наблюдала, но только когда?..

Не может быть, вдруг задохнулась она. Неужели это он? Выходит, он не умер, не пропал, и сейчас именно он склонился перед нею — такой же заботливый и чуткий, как тогда? Но имя! А впрочем — Майк так похоже на Мик, и тогда все совпадает…

Господи, что же это?!

— Пойдемте же, — ворчливо проговорил хозяин дома и выпрямился. — Вы совсем продрогли. Нужно срочно выпить чего-нибудь горячего, иначе простудитесь.

3

После того как Фэйт, отправилась спать, Мик долго не мог сомкнуть глаз. Два следующих дня были выходными, и хотя утром все равно приходилось рано вставать, чтобы накормить скотину, остальной день был в его распоряжении.

За окном по-прежнему выла вьюга, и порывы ветра то и дело сотрясали стекла. К утру все занесет, подумал Мик, наливая себе еще чашечку горячего какао. А снегоочистители, как обычно, дойдут до моего участка дороги не раньше полудня.

Тем лучше! — мелькнуло у него в голове. Если бы не гостья, то он был бы рал побыть какое-то время в снежном плену. Благодаря метели он будет избавлен от необходимости заниматься изувеченным и убитым скотом, принадлежащим Джеффу Кумберленду…

Странные происшествия творились в их округе вот уже несколько лет, но теперь народ мало-помалу смирился с ними и уже никто не говорил о причастности к убийству скота НЛО или сектантов-изуверов. Большинство владельцев ранчо по-прежнему скептически относились к версии, что во всем виноваты бешеные койоты, но и другие версии ничем не подтверждались. Хозяева стад просто смирились, как смиряются с мыслью о том, что время от времени случаются ураганы, грозы, град и прочие стихийные бедствия.

Мик, впервые столкнувшийся с таким случаем на второй день службы в полиции, не мог отделаться от ощущения смутной тревоги. В криминалистической лаборатории хирургическую безукоризненность ран объяснили рефлекторным сжатием плоти вокруг пореза. Но Мик никогда прежде не видел чего-либо подобного, а потому не верил в это. Кроме того, ему казалось невероятным, чтобы койот, да и любой хищник, убив корову, ограничился тем, что выел у жертвы язык и вымя.

А позавчера в участок позвонил Джефф Кумберленд и сообщил, что на его дальнем пастбище лежит не одна, а сразу три зарезанные коровы. Мик Пэриш заслуженно пользовался репутацией лучшего в округе специалиста по распознаванию следов, потому шериф Натан Тэйт попросил поехать и взглянуть, что там стряслось у Джеффа. Мик потратил на это дело два дня и ни черта не нашел…

Примостив на коленях чашку с какао, Мик с трудом прислушивался к мелодиям в стиле кантри, которые лились из динамика стереосистемы, а перед глазами его стояли картины этого бестолкового и безуспешного расследования.

Погода до сегодняшнего снегопада целый месяц стояла сухая и холодная, земля на месте происшествия была твердой как камень. О том, чтобы найти отпечатки лап хищника, не приходилось и мечтать, но Мик рассчитывал на следы иного рода, по которым косвенно все же можно определить, что здесь случилось, и кто — зверь или человек — виновен в гибели скота. Мик целый день таскался по пастбищу, но так и не нашел ничего существенного. То есть вообще ничего.

Единственное, в чем он был теперь уверен, так это то, что животные были убиты в каком-то другом месте, а затем их притащили назад и разбросали на приличном расстоянии друг от друга. Когда Мик слышал об этой версии раньше, он думал, что, видимо, следователи попались неопытные и упустили какие-то очевидные улики. Но сейчас он сам готов был подписаться под таким предположением, поскольку у него не было оснований сомневаться в своем умении находить и читать следы. Он-то не мог ничего упустить…

И тем не менее никакой складной картины преступления не получалось.

Теперь обо всем позаботится снегопад. Если и оставались какие-то улики, сейчас их не отыщет никто. Криминалисты же, если отвезти им туши бедных животных, наверняка представят то же самое заключение, что и в предыдущих случаях. Джефф, правда, поинтересовался, стоит ли ему тратить деньги и время на перевозку в город изувеченных коров, но Мик уклонился от прямого ответа. Дело было явно нечисто, и воспоминание о незавершенном расследовании не давало покоя Мику.

Он вспомнил, что в бардачке его автомобиля лежат несколько фотографий места происшествия, которые он не стал передавать криминалистам. У него мелькнула мысль, не сходить ли за ними, но в следующую минуту ветер завыл за окном с такой силой, что Мик поежился. Его любопытство потерпит до утра. Слишком много лет он жил, полагаясь на милость стихии, и уж сегодня вечером заслужил право беспрепятственно наслаждаться теплом и покоем собственного дома.

К девяти тридцати следующего утра при помощи тяжелого совка, прикрепленного к бамперу «блейзера», Мик очистил подъездной путь вплоть до самой дороги. Каждый год в середине октября такие снегоочистители монтировались на бамперы машин, принадлежащих шерифу и его помощникам. Спокойствие и безопасность жителей во многом зависят от способности полиции добираться до места происшествия, невзирая ни на какие погодные условия. В прошлом году, правда, Натан, или, как его все называли, Нэйт, исхитрился и купил для своего отделения вертолет, но способность проложить себе путь сквозь снежные заносы по-прежнему оставалась одной из главных проблем оперативной работы полиции.

Метель продолжала бесноваться, когда Мик наконец достиг дороги и обнаружил, что та завалена снегом. На появление снегоочистителей в ближайшее время едва ли стоит надеяться. С легкой досадой он направил «блейзер» обратно в сторону дома: он-то рассчитывал, что сможет пораньше отвезти Фэйт Уильямс в город и устроить в каком-нибудь мотеле.

Не то чтобы Фэйт причиняла ему много хлопот — скорее наоборот. Этим утром он ее так и не увидел, хотя по шорохам в ее комнате можно было догадаться, что Фэйт уже проснулась. Проблема заключалась в нем самом: присутствие этой женщины заставило его остро ощутить пустоту собственной жизни.

Пробормотав любимое крепкое словечко, Мик развернул машину у дома и принялся расчищать от сугробов двор между крыльцом кухни и конюшней.

Это все похоть, сказал он самому себе. Ты просто давно не спал с женщиной. Два года… Да, два года минуло с тех пор, как он ездил в отпуск к Биллу Грифу в Чикаго. Билли, старый армейский кореш, свел его со школьной учительницей, питавшей особую слабость к индейцам. Боже, как он ненавидел таких женщин, хотя и не брезговал возможностью попользоваться преимуществами своего положения.

С тех пор, однако, он не выезжал из округа, а поскольку еще раньше поклялся не осквернять свой дом присутствием женщины, то и жизнь его в эти годы вполне можно было назвать аскетической. В конце концов, для мужчины время от времени воздержание полезно, напоминал он себе.

И все же этот голод настиг его, чтобы он там ни говорил. Этот жар соблазна кипит в его крови и чреслах, делая его таким чувствительным к вещам, на которые он обычно не обращал внимания; например, что джинсы очень уж тесно сидят на нем или что от Фэйт исходит чудесный аромат — тонкий, нежный и поистине женственный. Запах чистоты, смешанный с соблазном.

А раз она вызывает в нем такие реакции, она должна отсюда уехать, и чем скорее, тем лучше!

Все еще чертыхаясь про себя, Мик Пэриш остановил «блейзер» возле двери и выбрался наружу. Ему хотелось кофе, а кроме того, уже не оставалось никакого повода для того, чтобы не заходить в дом: животные накормлены, снег расчищен.

Едва он вошел внутрь, как почувствовал аромат свежезаваренного кофе. Бегло окинув кухню взглядом, Мик обнаружил, что гостья позаботилась не об одном только кофе: кухня и коридор сверкали небывалой для холостяцкого дома чистотой. А из гостиной доносилось ровное гудение пылесоса. Позабыв о своем желании первым делом выпить чашечку кофе, Мик двинулся в сторону гостиной, на чем свет кроя беспечность женщины, не думающей о здоровье будущего ребенка.

Этим утром на Фэйт Уильямс были черные брючки и розовая блуза-трапеция, вид которой заставил Мика застыть в дверях. Казалось, что-то неуловимо женственное проскользнуло вместе с этой розовой блузой в его суровый холостяцкий мир. Фэйт, обернувшись, робко улыбнулась ему, и Мик понял, что оказался лицом к лицу с реальностью, от которой бежал всю жизнь, и эта реальность предстала перед ним неотразимо женственной и нежно благоухающей, с голубыми глазами и белокурыми волосами.

Много раз ему доводилось видеть женщин, подобных Фэйт, но всякий раз он смотрел на них как бы сквозь бинокль. Они были не про него, эти нежные, хрупкие создания, олицетворявшие в себе то, от чего он стремился отгородиться всю жизнь. В такой отстраненности заключалось определенное преимущество: не придется разочаровываться, когда грязная изнанка вылезет наружу. Тяготы одиночества лучше грязи.

Но в глубине души он продолжал лелеять некий образ женщины, которая не была бы дешевой эгоисткой и расчетливой хищницей, которая умеет любить и бескорыстно отдается этой любви, женщины, своей мягкостью и чуткостью помогающей сгладить жестокость окружающего мира.

— Мик! — Улыбка на лице Фэйт угасла, когда она увидела, как он молча стоит на пороге и сосредоточенно глазеет на нее. Сердце испуганно заколотилось, и она начала лихорадочно перебирать, чем именно могла вызвать его недовольство.

— Немедленно оставьте пылесос, миссис Уильямс. Почему кто-то другой должен печься о вашем здоровье?

— А что страшного в том, что я немного приберусь?

— Черт возьми, вы же беременны и не должны напрягать себя тяжелой работой.

Сколько жизнь ни трепала Фэйт, полностью сломать ее она все же не успела. Стремление к самоутверждению все еще жило в ее душе, и сейчас глаза Фэйт невольно сверкнули, а мягкие, нежные губы сложились в твердую линию. Наружу рвались слова о том, что пылесосить пол вовсе не означает подвергать себя риску, что беременность не инвалидность, и все такое в том же роде. Но Фэйт ничего не сказала: она слишком хорошо знала, что возражать мужчине небезопасно.

Однако Мик уловил искры в ее глазах, увидел, как дернулся вверх подбородок, и ему неудержимо захотелось ухмыльнуться.

— Давайте, давайте, — бросил он, за грубоватостью тона скрывая улыбку, — сворачивайте работу, леди.

Фэйт очень не понравилось словечко «леди». Таилась в нем какая-то насмешка.

Его равнодушие задело ее больше, чем грубоватые словечки. Слишком долго ее мешали с грязью, заставляли ощущать себя ничтожеством и били только потому, что она не успевала вовремя погладить рубашку или разогреть ужин.

Правда, в последние месяцы она начала освобождаться от прежнего страха. Впервые в жизни она стала подозревать, что ее чувства и переживания значат не меньше, чем чувства и переживания других, а если так, то никто не имеет права измываться над ней!

Плохо понимая, что делает, Фэйт рванулась вслед за Миком и появилась на пороге кухни в ту секунду, когда он наливал себе кофе.

— Минуточку, мистер Пэриш! — звенящим от волнения голосом сказала она, чувствуя, как пересыхает от страха горло. Боже, она совсем сошла с ума!

Мик, уловив неуверенность и даже страх в ее интонации, неторопливо обернулся и прислонился к стойке, стараясь держаться как можно более мирно.

— Да, мэм? — отозвался он, размешивая кофе в чашке.

— Мне… не нравится, в каком тоне вы со мной разговариваете!

Сбивчивость слов, бледность лица дали понять Мику, чего стоило этой маленькой женщине сделать подобное заявление, и в душе его невольно мелькнуло восхищение.

— Что ж, наверное, вы правы, и впредь я постараюсь быть более вежливым, — сказал он мягко.

Фэйт, ожидавшая, что сейчас на ее голову обрушатся все громы и молнии, замерла на пороге кухни с открытым ртом.

— Не желаете травяного чаю? Я держу его на случай визита соседки, которая тоже ждет ребенка.

Фэйт почувствовала себя оглушенной. Она ждала землетрясения, а получила в ответ спокойное понимание.

— Что за соседка?

— Наша с вами соседка, Мэнди Лэйерд. Она и ее муж живут сразу за вами.

— A-а!.. И когда она должна родить?

— Кажется, в мае. Чаю?

— Э-э… Да, пожалуйста. Мик! Вы на меня не сердитесь?

Мик, наливавший чай, повернул голову.

— А какого, простите, черта, я должен на вас сердиться?

— Ну как же!.. — А действительно, почему он должен сердиться? Из-за того, что ей не понравился его тон, и она об этом сказала вслух? — Мне не нравится, когда меня называют леди. Вы… Вы говорите со мной так снисходительно, будто я ребенок. А я давно не ребенок.

Мик водрузил чайничек на плитку и зажег горелку:

— Все зависит от того, с какой стороны посмотреть, — медленно проговорил он. — Мне уже сорок лет, если вам интересно. Я видел такое, от чего иные седеют на глазах, и после этого ощущаю себя ровесником Мафусаила. Сколько бы вам ни было, в любом случае вы намного моложе меня.

Возразить было нечего, разве только то, что после нескольких лет совместной жизни с Фрэнком Уильямсом она чувствовала себя старухой.

Принимая от него чашку с чаем, Фэйт заглянула в черные, как обсидиан, глаза, и что-то в ней дрогнуло, по телу растеклось тепло, колени задрожали.

— Осторожнее. — Заметив, как трясутся ее руки, Мик отставил свою чашку в сторону. — Фэйт, что-то не так?

Что-то не так? Да, конечно. Она стоит недопустимо близко к мужчине, и, что самое страшное, происходит это по ее воле. И ее очень волнует, что произойдет, если он ее коснется, более того, ей хочется, чтобы он ее коснулся. Боже, неужели она снова даст себя провести? Да ни за что!

Чашка выпала из рук Фэйт и со звоном разбилась, чай разлился по полу. Фэйт стремглав выбежала из кухни.

Мик бросился было за ней, но тут же остановился. A-а, черт! К чему? Суть ее проблем ты в общих чертах знаешь, а влезать в них еще глубже просто глупо. Возьмите себя в руки, сэр, и займитесь своими делами. Вот так-то!

Внезапно зазвонил телефон. Появился подходящий предлог не догонять Фэйт и не мучить себя обвинениями в бесчувственности и мягкотелости одновременно.

— Доброе утро, Мик! — раздался в трубке голос Натана Тэйта. — Я только что получил из Сан-Антонио досье на того парня. Ты наверняка в курсе. Расскажи-ка мне, с чего это вдруг ты заинтересовался человеком по имени Фрэнсис Уильямс? И что это за птица такая важная, если вместе с досье к нам изволил пожаловать полицейский из Техаса, ведущий его дело?..

От стука в дверь спальни Фэйт вздрогнула. Она уселась в постели, инстинктивно прикрыв живот подушкой. Она не была готова видеть Мика, но он, кажется, не оставлял ей выбора. Сейчас он ворвется и потребует объяснений. А то и просто накричит на нее за разбитую чашку и залитый чаем пол. Фрэнк поступил бы именно так. А затем влепил бы ей такую затрещину, что она упала бы на пол, а он, сложив руки на груди, спокойно наблюдал, как эта растеряха и неумеха подбирает перед ним на коленях черепки; глядишь, еще и пнул бы ее ногой. Пару раз именно так все и было, и с тех пор Фэйт больше всего на свете боялась что-нибудь уронить или разбить.

— Фэйт, мне нужно поговорить с вами, — крикнул Мик через дверь.

— Извините за чашку, — с дрожью в голосе проговорила она.

— Чашку? — Мик ошеломленно уставился на дверь. Он уже успел забыть про эту дурацкую чашку, хотя черепки еще валялись на кухонном полу. — К черту чашку! — сказал он. — Не в этом дело. Фэйт, нам нужно поговорить. Могу я войти?

До нее, наконец, дошло, что у нее просят разрешения. Это было поразительно: Фрэнк давным-давно вломился бы в дверь, вдвойне разъяренный тем, что от него смеют закрываться.

— Заходите, — робко сказала она, но на всякий случай все же забилась в угол кровати, еще крепче прижав подушку к животу.

Мик с порога заметил это, но сейчас его занимали совсем другие вещи.

— Мне только что позвонил шеф. Вы, случаем, не знаете техасского полицейского по имени Гэррет Хэнкок?

Фэйт облегченно вздохнула.

— Да, конечно! Он… он помог мне. С ним что-то случилось? Он ранен?

— Нет, нет, успокойтесь, — поспешно заверил ее Мик. — Просто он хотел бы увидеть вас. Он сейчас в Вайоминге.

— Здесь? Но зачем? — Глаза Фэйт округлились. И вдруг до нее дошло. — Хэнкок был одним из тех, кто арестовывал Фрэнка. О, Боже, так Гэррет идет по следу, и значит…

— Нет, нет. — Мик машинально шагнул к кровати, чтобы успокоить ее, но, увидев, как она вся сжалась, остановился. — Вчера вечером я попросил прислать информацию о вашем муже. Полагаю, Хэнкок решил, что я наткнулся на след Фрэнка.

Фэйт уже не пыталась взять себя в руки. Боже, до чего же она устала бояться, всегда и всего бояться!

Медленно, очень медленно Мик приблизился и сел на край кровати. Фэйт, раскрыв глаза, следила за его движениями. Сердце ее отчаянно стучало в груди. Одно неосторожное движение, и она вцепилась бы ему в волосы.

Но Мик Пэриш не сделал такого движения. Он сам не понимал, почему, но сейчас он считал своим долгом помочь этой женщине преодолеть страх, тем более что других добровольцев все равно рядом не было. Осознавая, что совершает очередную ошибку, Мик протянул руку и ласково дотронулся до плеча Фэйт. Затем, не обращая внимания на ее всхлипывания и протесты, он привлек ее к своей могучей груди.

— Тихо. Все в порядке, — пробормотал он себе под нос. — Просто надо успокоиться и прийти в себя.

Она уже не отталкивала его, и Мик не смог определить, от ужаса она затихла, или от внезапного доверия к нему. Да это и не имело значения. Он просто баюкал ее, как в бытность солдатом в невероятно далекой азиатской стране однажды баюкал, утешая, маленькую девочку, потерявшую родителей. Дар доверительного прикосновения и человеческого тепла — величайшая ценность этой жизни и самая редкая вещь, которую ему когда-либо приходилось видеть. Пока у мужчины есть сила в руках, его долг — защищать слабых, в этом Мик был твердо убежден. И понимал он это не столько умом, сколько сердцем. Он поступал так всегда, не задумываясь над тем, хорошо это или плохо.

Страх Фэйт мало-помалу отступил, сменившись на нелогичное доверие к мужчине со столь пугающей внешностью, но такими нежными руками. Прижавшись к его груди и чувствуя его крепкие объятия, она ощущала себя отгороженной от всех бед и невзгод большого мира, и это было чудесное чувство, которое она не испытывала за все годы взрослой жизни.

— Вы советовались с врачом по поводу этих приступов страха? — спросил Мик как можно тактичнее.

— Врач прописал мне транквилизаторы.

— Но вы же в положении!

— Именно поэтому я и не воспользовалась его советом. — Фэйт с трудом могла поверить, что говорит с мужчиной, более того, с мужчиной-полицейским, говорит откровенно, не боясь за каждое последующее слово.

Мик прокашлялся.

— Иногда… когда попадаешь в серьезную передрягу, помощь профессионала может быть полезна.

Фэйт кивнула, не замечая, что трется щекой о грудь помощника шерифа. Зато это заметил Мик и необычайно остро ощутил, как много ночей и дней он жил в воздержании. Тело его мгновенно отозвалось на близость женщины, и ему пришлось стиснуть зубы. Она же совершенно не в твоем вкусе, напомнил он себе. Она явно не ищет случайных, ни к чему не обязывающих связей. Черт побери, она, кажется, вообще не ищет никаких связей, поставив на отношениях с мужчинами крест.

— Я была на приеме у психолога, — немного помолчав, сказала Фэйт и прижалась к нему еще крепче, хотя и не отдавала себе в этом отчета.

— Ну и как, помогло?

— Немножко, — она вздохнула и с удивлением услышала спокойный и твердый стук его сердца. Рука ее как будто сама собой опустилась чуть ниже к его талии, — совсем чуть-чуть, чтобы он не заметил.

Но он сразу отреагировал на это движение, и, судорожно сглотнув, пробормотал:

— Боюсь, рядом нет никого, кто мог бы каждый день присматривать за вами, Фэйт.

— И не нужно. Все будет нормально, это лишь вопрос времени.

— Надеюсь. Скажите все же, что заставило вас бежать сюда? Почему вы думаете, что Фрэнк снова попытается что-нибудь выкинуть? — По разумению Мика, бросаться в погоню за женой, если ты только что бежал из тюрьмы, последнее дело. Ведь именно возле жены тебя будут караулить в первую очередь.

— Три месяца назад его выпустили под залог, и он сразу же объявился дома. Он ужасно разозлился, узнав, что я подала на развод, но еще больше его взбесила моя беременность. Почему, не знаю, ведь он сам всякий раз брал меня силой… Он попытался поступить так и на этот раз, и я, испугавшись, что он причинит вред ребенку, сказала, что уже три месяца в положении. Я надеялась, что это удержит его, но… — Голос Фэйт зазвучал прерывисто, переходя на всхлипы. — Он взломал дверь. Я попыталась убежать, но не смогла. Он ведь сильнее меня…

Проговорив все это, она зарыдала, и Мик стал нежно гладить ее по голове.

— Успокойтесь, Фэйт, — сказал он глухо. — Здесь вы в полной безопасности.

Фэйт всхлипнула.

— Меня спас Гэррет Хэнкок, — продолжила она, — в тот самый момент, когда Фрэнк уже готов был убить меня. Мужа выпустили на свободу под залог в расчете выведать, есть ли у него сообщники, и Гэррет вел за ним слежку. Может быть, он рассчитывал, что я в курсе дел Фрэнка… Но, так или иначе, Гэррет оказался рядом… Фрэнка снова засадили в тюрьму, где он должен был ждать суда. Потом он сбежал. Вы понимаете, что я не могла спокойно сидеть и ждать, что он в любую минуту нагрянет ко мне. Не могла, и все тут!

— Да, конечно, — его пальцы непроизвольно гладили белокурые шелковистые волосы Фэйт. — А ваши родственники, друзья… Почему они не могли вам помочь?

— У меня нет друзей, только друзья Фрэнка, — с горечью вымолвила Фэйт. — Что касается родственников, то они все умерли. Все, кроме сводной сестры, но она давным-давно вышла замуж и уехала в Европу. Естественно, она не могла мне помочь.

Ну и передряга, подумал Мик. И самое главное, теперь он не сможет отправить ее в мотель. Он же будет постоянно думать, не достал ли ее Фрэнк в таком незащищенном месте.

Ребенок во чреве Фэйт шевельнулся, и на мгновение уперся ножкой в твердую стену мужского пресса.

— Господи, я кажется… — выдохнул Мик.

Фэйт подняла глаза и обмерла: лицо мужчины будто просветлело и на нем застыло выражение благоговения и испуга.

— Я ничего не натворил?.. — резко спросил он.

— Нет. Он просто немножко поворочался. Вот, послушайте.

И она в порыве необъяснимого доверия положила ладонь мужчины на свой круглый живот, и Мик ощутил слабое шевеление внутри.

— A-а, черт! — Это было его любимое выражение, хотя именно сейчас оно было неуместно. Мик взглянул на Фэйт, и его словно вырубленное из гранита лицо озарилось мгновенной, но искренней улыбкой. — A-а, черт! — пробормотал он снова, почувствовав новый толчок.

Фэйт невольно улыбнулась в ответ, и тут же оба испугались собственной искренности. Оба потупили взгляд, каждый сам себя ругая за телячье простодушие, и секундой позже Фэйт уже сидела на кровати одна, а он стоял у двери.

— Дорогу через пару часов расчистят, — бросил ей Мик через плечо. — После ланча съездим в город и переговорим с этим вашим техасским полицейским.

Сапоги, подумал Мик, выводя «блейзер» на только что расчищенную дорогу. Ей нужны теплые сапоги. Сейчас на ней были синие сапоги из его кладовой, но они определенно были ей велики. Ей нужны сапоги, теплые варежки, меховая шапка и брюки по погоде… Ей нужен миллион всяких вещей, но самые необходимые он должен купить ей еще до того, как они вернутся домой. Наклонившись, Мик переключил систему обогрева в салоне, чтобы Фэйт чувствовала себя как можно комфортнее.

Фэйт, однако, была явно не в своей тарелке. Она старалась не глядеть на него, но он, как магнит, притягивал ее, и всякий раз при взгляде на Мика ее словно бы обдавало каким-то теплом.

Без сомнения, он был образцом мужественности, и седина, подступающая к длинным черным прядям, лишь усиливала это впечатление. Ему удивительно шли зеркальные очки: их черная блестящая поверхность, казалось, образовывала еще одну плоскость его величественно-сурового лица, такого же сурового, как заснеженный пустынный пейзаж за окном.

Интересно, что сделало его таким замкнутым? По крайней мере — внешне, ибо Фэйт имела возможность разглядеть под этой непроницаемой броней другого человека, без колебаний открывшего перед ней двери своего дома, согревшего и успокоившего ее в своих объятиях в минуту душевной слабости.

Фэйт хотелось набраться мужества и задать один-единственный вопрос: как он жил все эти годы, с тех пор, когда они виделись в последний раз, и каким образом тихий, нежный юноша превратился в твердого, как кремень, мужчину.

Мик повернул голову, и ее смущенное лицо отразилось в зеркале темных очков.

— У вас сейчас вид любопытного котенка, — сообщил он низким раскатистым голосом. — Что именно вас интересует?..

И вдруг Фэйт поняла, что ей хочется знать о нем все, но при этом ни один из ее вопросов не имеет отношения к прошлому. Ей показалось, что в тоне Мика проскользнуло что-то чувственное. Нет, подумала она. Скорее всего, это ошибка. Не может мужчина находить ее сексуально привлекательной, тем более, сейчас, когда она на шестом месяце.

Мик снова переключил свое внимание на дорогу, а потому Фэйт оставалось лишь гадать о верности или неверности своего предположения. Он почему-то казался ей таким надежным, что ее так и тянуло прислониться к его могучей, как скала, груди.

Боже, как хотелось ей после стольких лет одиночества и ужаса почувствовать хоть какую-то опору в жизни. Жгучее желание тепла и защиты захлестнуло ее. Нет, было бы нечестно воспользоваться отзывчивостью Мика, а кроме того, она не имеет права расслабляться. Ей скоро предстоит заботиться о ребенке, а ему нужна будет сильная и уверенная в себе мать.

За оставшиеся до рождения ребенка месяцы ей предстоит окончательно стать хозяйкой своей судьбы. Фэйт Монроуз-Уильямс, пора, в конце концов, повзрослеть!

Губы Фэйт горько сжались. Все детство и юность ее готовили к тому, что она должна стать женой, хранительницей очага для мужчины, который все отношения с внешним миром будет выяснять сам. Никто не сказал ей, что может наступить такой момент, когда ей придется рассчитывать только на себя. Никто ее не предупреждал, что брак может превратиться в кошмар, что муж, опора в жизни, будет бить ее смертным боем, а затем и вовсе попытается прикончить. Никто не предостерег, что мужчина может так свихнуться в своей ревности, что приревнует ее к своему собственному семени, проросшему в ней и…

Какой же обманутой она себя чувствовала! В ушах не смолкал голос матери: ни при каких обстоятельствах нельзя выказывать мужчинам свой ум. Им не нравятся женщины с мозгами, а нравятся похотливые и безмозглые курицы. Нужно уметь возвеличивать мужчину даже ценой собственного унижения. Хорошая жена — та, что делает мужчину счастливым, чего бы это ей ни стоило… И вот результат: за годы замужества ее ни разу не спросили, чего хочет она и что нравится ей. Она была просто ничтожеством, а потому с ней нечего и считаться.

Если муж бил ее, то виновата в этом была Фэйт: она не сумела сделать его счастливым. Если бы она приготовила на ужин цыпленка, а не бифштекс, если бы не заснула, когда он должен был вернуться с работы, если бы не обратилась слишком любезно к продавцу в магазине — тогда бы он не стал ее бить. Она была виновата во всем. Каждый удар, каждое ругательство Фрэнка лишь подтверждали ее неспособность быть женщиной и заставляли ее острее чувствовать вину за свою неполноценность.

— Но я же была не виновата!

Погруженная в переживания, она не сразу поняла, что крик души вырвался наружу.

— Фэйт! — Мик, остановив машину на обочине, внимательно поглядел на нее.

Фэйт, не осмеливаясь поднять глаза, вжалась в кресло.

— Извините, — прошептала она. — С тех пор, как я беременна, я часто размышляю вслух и плачу.

— Раз так, поплачьте всласть, — ворчливо-добродушно сказал Мик. — Вот, возьмите!

Он протянул ей носовой платок и снова вырулил на дорогу. Меньше слов — меньше проблем. Пусть поплачет вволю, говорят, помогает.

Благодарная Мику за молчание, Фэйт промокнула глаза. Господи, как же она устала всего бояться…

Когда Мик остановил машину перед полицейским участком, Фэйт была спокойна — по крайней мере, внешне.

Здание, в котором размещался участок, сочетало в себе черты готического и викторианского стилей и заметно выделялось на фоне домов новой постройки. Мик провел Фэйт через комнату дежурного, где его широкой улыбкой приветствовал Чарли Хаскинс. Чарли только что заново приступил к своим обязанностям. Два месяца он провалялся в больнице после ранения, полученного в перестрелке при предотвращении попытки похищения ребенка. История эта здорово переполошила весь округ Конард, никогда не знавший преступлений такого рода.

— Как себя чувствуешь, Чарли? — спросил Мик.

— Отлично, — с готовностью ухмыльнулся Чарли. Он считал, что обязан Мику жизнью: тот подобрал его, истекающего кровью в овраге за городом. — Шеф и этот техасец ждут вас.

Мик кивнул и подтолкнул Фэйт в сторону двери, ведущей в кабинет Нэйта.

— Сюда.

Фэйт напряглась. Больше всего ей хотелось бы сейчас убежать. Конечно, страх был абсолютно беспочвенным, но она не могла отделаться от ощущения, что Фрэнк, пока жив, подстерегает ее за каждым углом. Это был какой-то кошмар, который хотелось стряхнуть с себя, но никак не удавалось.

Способность разбираться в людях помогала Мику и в прежней и в нынешней профессии, а потому с первого взгляда он вынес самое положительное впечатление о Гэррете: тот, судя по всему, подумал о помощнике конардского шерифа то же самое.

Шериф Натан Тэйт был старинным армейским приятелем Мика. Они вместе служили во Вьетнаме, да и потом поддерживали дружеские отношения. Четыре года назад Мик, уволившись из армии, заехал в Конард, чтобы увидеться с другом, да так и осел здесь в качестве помощника шерифа. О своем выборе он не пожалел ни разу.

Если, конечно, не считать сегодняшнего дня, мрачно подумал Миках, усаживаясь вместе с Фэйт возле письменного стола Нэйта.

— Как настроение, Фэйт? — поинтересовался Гэррет. В своем щегольском сером костюме, сшитом явно на заказ, и ковбойских сапогах из крокодиловой кожи, он выглядел, как преуспевающий нефтяной магнат из Техаса. — Вы не пострадали, когда машина въехала в кювет?

— Да нет, спасибо, Гэррет. Со мной все в порядке. — С облегчением поняв, что Мик уже дал разъяснения по поводу всего происшедшего, она поспешила добавить: — Мистер Пэриш был очень добр ко мне.

Гэррет кивнул Мику и продолжил:

— Вы неуловимы, как молния, Фэйт. Вы так стремительно сорвались с места, что никто не смог мне сказать, куда вы поехали. Я, признаться, беспокоился за вас все эти дни.

— Когда я услышала, что Фрэнк сбежал из тюрьмы, у меня не осталось времени на размышления. — Глаза Фэйт пытливо смотрели на техасского полицейского. — Так он двинулся по тому же маршруту, Гэррет? И вы здесь именно поэтому?

Гэррет криво усмехнулся.

— Я прилетел сюда после того, как вчера вечером в Сан-Антонио пришел запрос на досье Фрэнка. Мы пока еще не напали на его след, но вполне вероятно, что он может объявиться и здесь. Именно поэтому я в Конарде.

— Ну, давайте перейдем к делу, — сказал Нэйт. — У меня особый интерес к личности этого человека, коль скоро он может объявиться в моем округе.

— Итак, Фрэнсис Эйвери Уильямс, — начал Гэррет. — До последнего времени служил в полиции Сан-Антонио, офицер. Обвиняется в причастности к ряду преступлений, в том числе и тех, которые держит на контроле ФБР. Замешан в контрабанде наркотиков, в деятельности подпольных борделей, ответствен за срыв ряда операций по поимке преступников. Покушался на убийство жены. Теперь, думаю, вам понятна поспешность, с которой я прилетел к вам. — Гэррет улыбнулся, но улыбка получилась невеселой. — Этот парень отвечал за доставку наркотиков из-за границы, и мы подозреваем, что он имеет выход на целый рад преступных группировок, хотя выявить эти связи нам не удалось. Уильямс не относится к категории случайно оступившихся людей — это преступник, сознательно внедренный в сферу борьбы с правонарушениями. И он — не единственный. В самое ближайшее время следует ждать еще десять-пятнадцать арестов.

— Выходит, далеко не шуточная фигура, — отметил Нэйт.

— Именно. Когда пришел запрос из Вайоминга, у нас был небольшой переполох. Мы давно подозревали, что у парня должны быть сообщники за пределами штата, хотя бы потому, что еще в бытность полицейским он иногда отлучался из Техаса в неизвестном направлении. Но до сих пор мы не имели на этот счет информации. — Гэррет обернулся к Фэйт. — Фрэнку известно о существовании ранчо Монроуз?

Фэйт впилась ногтями в подлокотники кресла.

— Не знаю, — отозвалась она. — Я получила ранчо в наследство до замужества и никогда в присутствии Фрэнка не заговаривала о нем. Но ручаться, что он ничего не знает, не могу.

Снова начинается этот кошмар, с отчаянием подумала она. Снова бесконечные вопросы о Фрэнке, и снова никто не желает верить, что я ничего не знаю о человеке, с которым прожила четыре года.

В тот момент, когда она была уже готова разрыдаться, Фэйт почувствовала ободряющее прикосновение. Это Мик положил свою большую сильную руку ей на плечо. И Фэйт вдруг успокоилась, ощутив, что она не одна в этом страшном мире.

— А вы допускаете возможность того, что он в курсе? — настойчиво переспросил Гэррет.

Фэйт попыталась сосредоточиться, но не смогла. И по какому праву, подумала она, эти люди допрашивают меня так, словно я, а не мой муж, совершила что-то плохое? Она же не преступница, так почему же никому, кроме Мика, эта простая мысль не приходит в голову?

— Не знаю, — исхитрилась прошептать она и, не обращая более внимания ни на Гэррета, ни на шерифа, отвернулась и как маленький ребенок прижалась лицом и могучему плечу Мика.

A-а, черт, подумал он и, не в силах совладать с привычкой покровительствовать слабым, прижал женщину к себе. Затем, медленно подняв голову, он взглянул прямо в глаза Гэррету.

— Хватит, Хэнкок. Она явно не сообщница Уильямса, и я не позволю ни вам, ни кому-либо другому обращаться с ней таким образом. A-а, черт! — повторил Мик, заметив, как изумленно взлетели вверх брови Нэйта.

Хорошенький сюрприз — что для меня, что для шефа. Слабак, ты, Мик Пэриш, откровенный слабак. Хлебом не корми, только дай возможность протянуть руку утопающему. Вот теперь сам и расхлебывай эту кашу.

4

Было неприятно на глазах у заезжего полицейского и собственного шефа послать ко всем чертям всякие потуги на объективность. Но самое страшное — это то, что он прижал женщину к себе, тем самым как бы дав ей понять, что отныне она может рассчитывать на его поддержку в любой ситуации.

Как ни крути, с его стороны такой шаг был величайшей глупостью. Мик Пэриш множество раз убеждался, что женщины никогда не упустят возможность воспользоваться слабиной мужчины, чтобы потом скрутить его в бараний рог. Что он знал о Фэйт Уильямс, кроме того, что давным-давно, на заре его юности, она однажды уже украла его сердце? С тех пор прошло больше двадцати лет, и той прежней девочки не существует. Господи, уж в его-то годы пора быть умнее и не клевать на приманку в виде белокурых волос и печальных голубых глаз.

Шериф, распахнув дверь, крикнул Чарли Хаскинсу:

— Чарли, проводи миссис Уильямс в пустой кабинет напротив и позаботься о чашечке горячего чая.

Фэйт встала, с трудом покидая надежные объятия Мика.

— Прошу прощения, мистер Пэриш, — сказала она, заметив смешение чувств на его лице. Затем она поглядела на шерифа. В глазах Мика тот, вероятно, являлся важной фигурой, и сейчас шериф, надо полагать, недоумевал, с чего это вдруг его помощник бросился защищать незнакомую женщину, явно и открыто манкируя своими профессиональными обязанностями.

— Мистер Пэриш и я много лет назад уже были знакомы, шериф. Я его тогда воспринимала как брата, и неудивительно, что он счел своим долгом заступиться за меня, — тихо, но внятно произнесла она, покидая кабинет.

Едва дверь за Фэйт закрылась, Нэйт откинулся в кресле и, насмешливо прищурившись, взглянул на Мика.

— Не верю глазам! Большая Гора сдвинулась с места?

Один уголок рта Мика дернулся вверх. Холостяцкие убеждения Пэриша-младшего со времен вьетнамской войны были излюбленным предметом шуток для Нэйта.

— Не думаю.

— И значит, она не станет пылесосом, высасывающим баксы из твоего кошелька?

— Глупости! — пробурчал Мик. Чертовское неудобство жизни в округе Конард — бесконечное общение с приятелями, вроде Натана Тэйта и Рэнсома Лэйерда, которые знают его как облупленного. Они уж точно в курсе того, сколько денег у него в кошельке, да и вообще знают все его слабости, каковых по большому счету всего одна: хлебом не корми этого верзилу, но только позволь выручить кого-нибудь из беды.

— Что ж, остается поверить тебе на слово, — проворчал Нэйт. — Припоминаю, в джунглях ты что-то рассказывал мне о каком-то там лете; теперь я начинаю кое-что понимать. Ну и что ты думаешь обо всей этой истории, старик?

Мик покосился на техасца. Гэррет Хэнкок не показался ему удивленным или озадаченным.

— Полагаю, — помолчав, сказал Пэриш, — что с этой женщиной отвратительно обращались. Эта скотина Фрэнк запугал ее до смерти, и она сломя голову бросилась сюда, в места своего детства, надеясь хоть здесь обрести видимость покоя и безопасности для себя и будущего ребенка. Как я понял, в Техасе иначе смотрят на все это дело?

Гэррет поджал губы.

— Мы не можем забывать о том, что эта женщина четыре года была замужем за Уильямсом. Она может быть в курсе его делишек. Нам надо было выяснить для себя этот вопрос.

— Допрос с пристрастием — не лучший способ при данном раскладе, — сухо заметил Мик. — С ней начинается истерика, едва лишь мужчина повысит голос. Видели бы вы, что с ней творилось вчера вечером, когда я всего-навсего неудачно пошутил. Этот мерзавец, судя по всему, давил ее, как мог.

— Да уж, досталось ей от этой сволочи, — согласился Гэррет. — Сначала она пыталась обращаться в полицию. После первого звонка они приехали, обнаружили, что Уильямс свой, из полицейских, и тихо отчалили. А часом позже соседка привезла ее в госпиталь со сломанной рукой, подбитым глазом и прочими следами побоев. Но она заявила, что упала с лестницы…

Мик прямо-таки заскрипел зубами от ненависти, и даже Нэйт вздрогнул.

— В следующий раз полиция вообще не прореагировала на ее звонок, — продолжал Гэррет. — А Фэйт тем же вечером снова угодила в госпиталь со следами зверских побоев. Больше она в полицию не звонила. Даже в ту ночь, когда он ворвался к ней и пытался убить. К тому времени, когда мне удалось высадить дверь, он уже успел нанести ей несколько ударов в живот.

Гэррет вздохнул, помолчал и угрюмо поглядел на Мика.

— Что касается меня, Пэриш, то я не думаю, что она в курсе дел своего мужа. Но мое мнение не решающее. Мне почему-то кажется, что Уильямс идет по ее следу. У него и прежде были разные заскоки, объяснить которые я не в состоянии. Страшно вспомнить, как он бил ее в последний раз; хорошо, что я вовремя подоспел. Боюсь, он не успокоится, пока не разделается с ней.

— Но зачем ему это? — тихо спросил Мик.

— Зачем? — Гэррет пожал плечами. — Психолог, возившийся с Уильямсом, все объясняет очень просто: Фрэнк не может допустить и мысли, что кто-то другой может спать с его женой. Ему легче убить ее, чем представить себе это!

Это было блаженное лето, из тех, которые никогда уже не повторяются, а лишь остаются сладким воспоминанием, чем-то хрустально чистым, что освещает серую, рутинную жизнь каким-то особым светом. Фэйт было шесть, этакое крошечное существо, растерянное и перепуганное тем, что ее выдернули из дома в Хьюстоне и без мамы отправили в округ Конард на ранчо отца, которого она почти не помнила.

Мику тогда было семнадцать. Как-то при переезде через овраг, отделявший пастбище Уайетов от владений Монроузов — Мик тогда подрабатывал в этих краях, пася скот, — лошадь его внезапно захромала. Сидя на корточках, он ощупывал переднюю ногу своего Голландца, как вдруг увидел крохотную девочку с заплаканным лицом и глазами цвета июльского неба. Длинные белые волосы девочки ниспадали до пояса, и жаркий, сухой июльский ветерок играл ими.

— С тобой что-то случилось? — тут же спросил Мик, очарованный и встревоженный одновременно.

— Нет, — прошептала она тоненьким голосом.

— Ты потерялась?

И снова в ответ только грустный голубой взгляд.

Присутствие девочки удивило Мика, потому что ближайший дом — ранчо Монроузов — находился в четырех милях. Пытаясь развеселить девчушку, Мик по-турецки уселся прямо в грязь рядом с Голландцем. Но она даже не улыбнулась.

— Где ты живешь? — поинтересовался он.

— В Хьюстоне.

Мик понял, что перед ним дочь Джейсона Монроуза. Все в округе знали, что к нему приехала из далекого Техаса дочка и должна была пробыть здесь все лето.

— А где твой папа? — спросил Мик.

Девчушка топнула ножкой в белом носочке.

— Я хочу к маме, — и тут губы у нее задрожали.

Семнадцатилетние парни, как правило, не отличаются особой сентиментальностью, но сердце Мика уже распахнулось навстречу крохотной собеседнице.

— Я тебя понимаю! — сказал он со вздохом.

— А у тебя мама тоже далеко?

— Очень. Она умерла.

Нижняя губа Фэйт задрожала еще сильнее.

— А моя мама сейчас в Хьюстоне, и я пошла искать ее.

— И что же мне теперь с тобой делать? — с усмешкой спросил Мик. — До Хьюстона слишком далеко, — пояснил он. — Можно идти и идти все лето напролет, и все равно не дойти.

— Ну и пусть!

— Ты замерзнешь, проголодаешься, а кроме того, твои мама и папа будут очень за тебя беспокоиться. Ведь ты не хочешь, чтобы твоя мама плакала? Давай-ка лучше я отвезу тебя к папе!

— Нет, не надо.

Мик тяжело вздохнул, а девчушка шагнула ближе.

— А ты индеец, правда? — вдруг спросила она.

Мик дернулся, как от удара хлыстом, но прочел в голубых глазах девочки лишь обычное детское любопытство. Этим летом Мик назло всем, а скорее — себе самому, отрастил волосы почти до плеч и стал повязывать голову цветастым платком.

— Наполовину, — откровенно признался он.

Девчушка приблизилась еще на шаг.

— Я ни разу не видела настоящего индейца.

— Что ж, посмотри.

— Можно я теперь буду всегда играть с тобой?

Мик, перепугавшись, недоуменно уставился на нее.

— А что скажет на это твой папа? — спросил он наконец.

— Мне все равно, потому что он меня не любит. Он ушел от нас, когда я была еще маленькой.

Мику показалось, что он слышит голос ее матери: столько упрямства и жестокости, совершенно несвойственных ребенку, было в этом заявлении.

— Чтоб ты знала: твой папа души в тебе не чает. Он только и делает, что ходит да рассказывает всем соседям, какая у него чудесная дочка, и как он рад, что она приехала к нему в гости. Ты его ужасно огорчишь, если будешь так говорить.

И снова остренький подбородок задрожал. Мик вздохнул.

— Хочешь, я прокачу тебя на коне до самого дома? Это будет настоящая поездка на настоящей индейской лошади.

Последовало долгое молчание, а затем неуверенный кивок. Мик быстро посадил ее на лошадь, велел покрепче держаться за луку седла, и за уздцы повел лошадь к дому Монроуза.

Дружеский прием и гостеприимство Джейсона ошеломили юношу-метиса, привыкшего к другому обращению. Когда Мик собрался уходить, он решил вытянуть из Фэйт обещание не пытаться больше уходить из дому. Девочка неожиданно легко согласилась — при условии, что ее друг Майк навестит ее на следующий день. Мик с опаской поглядел в сторону Джейсона, ожидая увидеть недовольное лицо, но тот весело кивнул:

— Присоединяюсь к приглашению, — сказал он. — Приходи в гости завтра и в любое другое время, когда сочтешь удобным.

Последующие дни навсегда остались в памяти Мика самым светлым воспоминанием. Он учил Фэйт ездить на лошади, плавать в пруду, доить корову. Возможно, благосклонное отношение Монроуза к Мику объяснялось всего лишь тем, что он хотел хоть как-то развлечь дочь, но для юноши это не имело ровным счетом никакого значения. Фэйт стала для него сестренкой, которой у него никогда не было.

Осенью Мик ушел в армию, а Фэйт вернулась в Хьюстон. Он написал ей несколько писем из Вьетнама и получил в ответ три письма — на розовой бумаге, исписанной детскими каракулями. Но вскоре ужас войны парализовал всякое желание общения, и ему уже не хотелось никому ничего писать.

Он увидел ее снова почти через десять лет, когда проездом через Конард остановился у Нэйта. Фэйт тогда исполнилось шестнадцать, ему — двадцать семь, и он ощущал себя совершенным стариком. Он ехал на лошади мимо пруда, откуда доносились взрывы смеха и плеск воды, и вдруг увидел: Фэйт резвится в воде вместе с девчонками и мальчишками ее возраста. Мик побоялся нарушить их веселье, а потому не подошел. Все равно она меня не помнит, решил он тогда, и, чего доброго, превратно истолкует мое желание пообщаться с ней.

Развернув коня, он понесся прочь, ни разу не обернувшись, чтобы еще раз взглянуть на нее. Жизнь к тому времени успела научить его, что возврата к прошлому нет, и тому хрустальному лету, которое он проводил в обществе маленькой Фэйт на ранчо Джейсона Монроуза, никогда не суждено повториться.

Одно время он носил с собой в бумажнике фотографию шестилетней Фэйт и не расставался с ней даже во Вьетнаме. Там-то Мик и показал ее Нэйту. Девчушка с фотографии оставалась для него символом тех драгоценных дней, когда он ощутил себя членом настоящей семьи, когда у него была маленькая сестра. А потом он попал в передрягу, которая едва не стоила ему жизни, и вместе с личными вещами лишился фотографии-талисмана.

«Что кто-то другой может спать с его женой». Мик снова и снова прокручивал в голове эту фразу, когда они с Фэйт возвращались на ранчо. Перед тем, как вырулить из Конард-сити, он завез ее в универмаг Фрайтага и заставил купить одежду по сезону. Потом притормозил у автомастерских Байарда и сообщил Дирку, где стоит ее «хонда». Дирк пообещал откопать машину из-под снега, отремонтировать и выслать счет.

Когда Фэйт попыталась возразить, что она сама справится со своими проблемами, Мик лишь зыркнул на нее своими угольно-черными глазами, и Фэйт моментально замолкла.

Мик сделал еще несколько остановок: у кооперативной электроконторы, где Фэйт внесла задаток за подключение электричества к дому, у телефонной станции, где процедура повторилась один к одному, у правления фирмы по снабжению бытовым газом, где ей пообещали заполнить резервуар и проверить исправность батарей.

И везде, куда бы они ни заезжали, с Фейт обращались по-свойски, как с родственницей или давней знакомой: улыбались, обещали немедленно помочь, так что ей стало казаться, будто она всю жизнь прожила здесь.

Прижавшись плечом к дверце автомобиля, она искоса поглядывала на Мика. Он до сих пор ни словом не обмолвился насчет того, что они знакомы с детства, и это удивляло Фэйт.

— Мне кажется, ты хочешь меня о чем-то спросить, — проговорил он, бросив на нее мимолетный взгляд. — Смотри вперед и задавай вопросы. А вот отвечу я на них или нет, это уж посмотрим.

Фэйт неохотно отвела взгляд от его скульптурного лица.

— Ты… — Она поморгала. — Ты помнишь то лето, когда учил меня ездить на лошади?

Ответ последовал мгновенно.

— Да, помню. Помню, как нашел тебя в овраге и вначале решил, что вижу перед собой маленькую фею. — Мик усмехнулся. — А я-то думал, ты обо всем забыла.

— Поначалу я тебя не узнала. И только вчера вечером, когда ты помог мне развязать шнурки на сапогах, я вдруг вспомнила, как давным-давно ты так же зашнуровывал мне теннисные туфли. Так странно, — добавила она, волнуясь и потому глядя в окно. — Мне кажется, я звала тебя тогда Майком, но больше я ничего не помню — просто ощущение счастливого лета.

Мик медлил с ответом, и Фэйт почувствовала, как сердце ее болезненно сжимается. Неужели он забыл? Вполне возможно. Мужчины всегда начинают зевать при разговорах о прошлом, а затем стремятся убежать от них в пивной бар или на рыбалку. Когда она решила, что Мик так и будет молчать, он вдруг заговорил, и голос его дрожал как отдаленный раскат грома:

— Одно ощущение и никаких воспоминаний? Вы забыли, как называли меня лучшим индейцем на всем белом свете?

У Фэйт вырвался смущенный смешок, и в то же время ей понравилось, что он поддразнивает ее. Вообще-то, глядя на нынешнего Мика Пэриша, трудно было предположить, что этот мрачный исполин способен говорить таким игривым тоном.

— Я так говорила? Боже, и как только вы терпели меня?

— Это было совсем несложно. Вы были такой крошкой и при этом удивительно серьезной.

Мик не сказал, что потратил тогда уйму времени, прежде чем сумел развеселить ее. Ему самому уже не верилось, что когда-то он был юным и полным надежд мальчишкой.

Но об одном моменте он не мог не сказать:

— Вы были первым существом на целом свете, кто называл меня индейцем с восхищением и гордо.

Фэйт повернулась и, нахмурившись, вгляделась в его лицо.

— Судя по всему, — медленно сказала она, — вам не раз приходилось сталкиваться с расовыми предрассудками?

Мик отрицательно мотнул головой.

— С тех пор как я вырос и пошел в армию, практически не приходилось.

Еще бы, подумала Фэйт. Кому же захочется связываться с таким великаном, да еще сохраняющим невозмутимость в самой экстремальной ситуации? Впервые за многие месяцы — если не годы — в Фэйт Монроуз проснулся интерес к другому человеку, и ей захотелось узнать о нем как можно больше.

— Вы долго служили в армии? — Кажется, она задала достаточно нейтральный вопрос.

— Почти двадцать лет.

— Большой срок.

— Да, немалый.

Мик вывел машину с окружной дороги на боковую дорожку к своему ранчо. Снег здесь подтаял на солнце, но кое-где подозрительно поблескивал ледок. Мик даже обрадовался тому, что сейчас все внимание должен сосредоточить на дороге. Этот разговор был для него совершенно непривычен, но почему-то хотелось его продолжить. Он уже собрался было рассказать ей об армии, но следующий вопрос Фэйт застал его врасплох.

— Вы были женаты?

Мик не знал, как обойти эту тему, и выложил все как есть:

— Однажды был чуть ли не на волосок от этого.

A-а, черт! Сейчас ей захочется узнать, что именно случилось. Женщины обожают задавать подобные вопросы, но что самое глупое, так это то, что он сам дал ей повод. Господи, да что с ним сегодня творится?

— А что же случилось?

Сама того не подозревая, Фэйт затронула самое больное место в его душе. С детских лет Мик усвоил, что быть метисом, значит быть ничтожнейшим из представителей человеческого рода. Ни англосаксы, ни индейцы не считали его своим. В детстве он старался ото всех скрыть свою душевную рану, ушел в себя, взращивал в сердце холодный гнев, а на месте невостребованной любви — равнодушие.

Его спасательным кругом стали книги, которыми он заполнял пустоту повседневности. Мифические и исторические сюжеты с их великими героями и грандиозными свершениями нашли горячий отклик в его сердце. Выросший в атмосфере отверженности, Мик главными ценностями считал честь, верность и чувство долга. А еще он открыл в себе способность сочувствовать тем, кто слабее. Но обида на отвергающий его мир по-прежнему таилась в душе. Он с недоверием относился к любому человеку, который пытался сблизиться с ним.

Взглянув на небо, предвещавшее новую снежную бурю, Мик нажал на тормоза и остановил машину возле крыльца. Затем посмотрел на Фэйт сквозь зеркальные стекла своих очков.

— Ох уж эти женщины! — словно кнутом хлестнул он ее. — Неужели на свете нет ни одной, способной не совать нос в чужие дела?

Фэйт непроизвольно отстранилась. Хотя руки Мика по-прежнему лежали на руле, инстинкт самосохранения подсказывал ей, что от мужчины в любой момент можно ждать удара.

— Извините, — еле слышно промолвила она. — Это действительно не мое дело.

— Да, не ваше. — Но он все же не вышел из машины. — Это случилось сразу после моего первого срока пребывания во Вьетнаме, — сказал он, помолчав. — Она была премиленькой штучкой, я потом таких немного встречал. Она носила мое обручальное кольцо ровно неделю. Ровно столько, чтобы довести до белого каления своего папашу… В итоге она предпочла остаться на папашином содержании.

— Вы хотите сказать, она не вышла за вас замуж лишь потому, что ее отец был против? — недоверчиво спросила Фэйт.

— Ага! — Мику захотелось поставить на этом точку. А то, чего доброго, он не сдержится и выплеснет наружу все то, что думает о тех уроках, которые преподнесла ему эта сучка. О том, например, что для нее было в порядке вещей затащить к себе в постель этакого метиса-дикаря, чтобы визжать в его объятиях, как обезумевшая кошка, а потом спокойно объявить ему, что для брака с ней он не годится.

Оглядываясь назад, Мик часто спрашивал себя, почему эта история так оглушающе подействовала на него. Разве не знал он с детских лет, что слово «полукровка» одно из самых бранных в его родном языке?

— Мик, — робко подала голос Фэйт. — Извини, что я своими глупыми вопросами заставляю тебя сердиться.

Мик вздохнул. Еще два дня, сказал он сам себе. Еще два дня надо продержаться, а потом она сможет перебраться в свой дом, и я вернусь к нормальной, обыденной жизни.

По поводу Фрэнка Уильямса он не особо беспокоился. Поскольку тот ни разу не был на ранчо Монроузов, он вряд ли сумеет отыскать дом Фэйт, не расспрашивая местных жителей. А в таком округе, как Конард, где все друг друга знают, простейший способ вызвать подозрение — спросить, где живет такой-то или такая-то. Здесь, в глухой провинции, до сих пор царит закон границы — живущие довольно обособленно хозяева ранчо привыкли полагаться на соседей, а потому почитают своим долгом оповестить, если заметят чужака. Некоторые из обитателей округа Конард, возможно, до конца жизни не простят ему того, что он индеец, но таких немного; большинство жителей общаются с ним, как с равным, и поэтому он чувствует себя в здешних местах как дома.

А еще он любил землю. Он ощущал мистическую причастность к ней и впитывал в себя малейшую перемену в ландшафте, связанную с чередованием времен года. Возможно, это ощущение пришло к нему в армии, когда, постоянно перемещаясь из одной горячей точки планеты в другую, у него не было возможности остановиться и оглядеться по сторонам.

Впрочем, когда живешь под страхом в любой момент всего лишиться, — а в спецподразделениях армии США, где он служил, жизнь была всего лишь разменной монетой, — времени на философствования не остается, да и охота к этому появляется редко. Да и вернувшись на родину, он не горел желанием раздумывать над причудами и загадками бытия; вместо этого он выпивал пару банок пива, отправлялся в злачные кварталы, а затем, оттянувшись в течение нескольких дней, приступал к подготовке новой операции. В перерывах же, если таковые случались, все его дни посвящались тренировкам, не оставляя времени для рассуждений и послаблений самому себе.

На собственном ранчо он в первый раз за всю жизнь почувствовал себя самим собой. Здесь он обрел пространство, принадлежавшее ему одному, раковину для своей нелюдимости и неприязни к бесполезному общению. Какого же черта, спрашивается, он без конца возится теперь с этой женщиной?!

— Округ Конард, городок Конард, бухта Конард, — заговорила Фэйт, когда они вышли из машины. — Мне всегда хотелось спросить папу, живут ли и сейчас хоть какие-то Конарды в округе Конард.

— Есть одна. Эммалайн Конард, всем известная как мисс Эмма, заведующая окружной библиотекой.

На губах у Фэйт промелькнула улыбка.

— Ей под девяносто, и она никогда не была замужем? Я угадала?

— Нет. Она ваша ровесница, но рассуждений о замужестве и впрямь на дух не переносит.

— Почему же?

— Вообще-то, вся эта история случилась давно, еще до моего возвращения сюда, и все, что я слышал, это рассказ о заезжем коммивояжере, который забыл оповестить мисс Эмму, что женат. С тех пор всякий мужчина, который в своем любопытстве посмеет зайти дальше рассуждений о прелести маленьких провинциальных библиотек, рискует тем, что его пошлют куда подальше открытым текстом. Но про таких смельчаков я что-то давно уже не слышал.

— Грустно.

Мик застыл на пороге.

— Разве? Я-то полагал, что вы со всей горячностью заступитесь за нее.

Фэйт отвернулась, почувствовала, как к глазам подступают негаданные и такие ненужные сейчас слезы.

— Не все же мужчины такие, как Фрэнк, — хрипло прошептала она.

Но до Мика едва ли дошел смысл сказанного. Его бросило в дрожь от этого мягкого хрипловатого шепота, за которым таились с трудом сдерживаемые слезы, и он на мгновение ощутил себя тем юношей-индейцем, который в то далекое лето опекал ее как старший брат.

Он и тогда, в общем-то, не имел никакого права претендовать на роль утешителя, а сейчас — и того меньше, но…

Проклиная себя за сентиментальность, он вдруг подхватил Фэйт на руки и внес в дом. Даже на шестом месяце беременности она весила едва ли больше подушки, набитой гагачьим пухом. Нет, ей надо побольше есть. И побольше заботиться о себе. Она, как и прежде, нуждается в том, чтобы ее лелеяли и холили.

Он действовал интуитивно, просто за последние двадцать четыре часа Фэйт пробудила в нем так долго дремавшие инстинкты. Мик совершенно не думал о том, что и зачем делает. Единственная вещь, в правильности которой он сейчас не сомневается, это то, что он несет ее на руках, что ее тонкие руки обвивают его шею, а ее теплое дыхание овевает его щеку.

— Мик!..

— Тсс! — тихо сказал он, толчком ноги закрывая дверь и направляясь к лестнице. Ему следовало соблюдать дистанцию, но именно здесь он потерпел полное и сокрушительное поражение. Он так и не смог держаться с нею отстраненно, и это началось с тех самых пор, когда ей было всего шесть лет, и она пешком ходила под стол.

Уединение. Его он жаждал всю жизнь. Он сам себе был лучшим другом, если не считать, конечно, Натана Тэйта и Рэнсома Лэйерда. Он чувствовал себя самодостаточным и редко испытывал неудобство от своего холостяцкого житья-бытья.

А еще он был шаманом. Побродив по дорогам жизни, он твердо уверился в том, что способен видеть то, чего другие не замечают. Его приятели утверждали, что на затылке у него третий глаз, и что он слышит звуки еще до того, как они прозвучат. Они и прозвали его не шефом, не погонялой, не даже туземцем, как многих других представителей коренного населения Америки. Нет. Они прозвали его колдуном.

Но и от этой его способности, как оказалось, толку мало: неожиданно что-то внутри его треснуло. Убежденный отшельник, он больше не желал оставаться в одиночестве. Мужчина, привыкший доверять только себе самому, ощутил вдруг, что отчаянно нуждается в чьем-то душевном тепле.

Давно пора было опомниться. Но Фэйт! Странно безмятежная, она прижалась к его плечу, не пугаясь больше его угрюмости и мрачного огня, пылающего в его глазах.

Столько раз она переживала из-за своего маленького роста и хрупкого сложения. Ей казалось, что, будь она иной, люди по-другому бы к ней относились. Мик снова заставил ее ощутить свою миниатюрность, но иначе — волнующе и возбуждающе. Он заставил ее почувствовать себя хрупкой, но защищенной, маленькой, но именно поэтому особенно оберегаемой.

Плечом открыв дверь в спальню, Мик осторожно положил женщину на постель. Выпрямившись, он глубоко вздохнул, на мгновение закрыл глаза, а потом произнес:

— Вам стоит немного отдохнуть. День был утомительный. А мне нужно на некоторое время отлучиться из дома.

У двери его остановил голос Фэйт:

— Вы надолго уходите?

Что-то в ее вопросе испугало помощника шерифа.

— Ненадолго, — повторил он. — Я ухожу ненадолго.

Вообще-то ему не нужно было никуда идти. Просто вдруг захотелось побыть одному, освободиться от наваждения. Он пробрался по заснеженному двору за сарай и вскарабкался вверх по отвесным скалам, стеной окружавшим его ранчо. Это было длинное, утомительное восхождение, тем более что выпавший снег подтаял, и камни покрылись ледяной коркой. Новичку такой трюк оказался бы не под силу, но Мик даже не особо запыхался. Колени промокли от талой воды, но он едва замечал это.

Только на самой вершине скалы он позволил себе остановиться и взглянуть на дом и пристройки возле него.

Это было зрелище, о котором он грезил годами: снег, сумерки, но главное — этот уютный дымок, вьющийся из трубы. Мик набрал полные легкие воздуха — холодного, чистого воздуха. С запада надвигался новый снежный буран; пока же это были лишь сизые тучи, низко нависшие над отрогами гор. Смеркалось, и Мик задумался, стоит ли ему спускаться прежней опасной тропой или все же выбрать менее короткий, но более безопасный путь. Он выбрал длинный путь. С каждым шагом вперед и вниз прежнее самообладание возвращалось к нему, а тишина и отрешенность от всего мира все более овладевали его душой. Все было так, как и должно быть: скоро наступит ночь, и он останется один среди холодных вайомингских просторов, свободный от тщетных надежд и бесполезных мечтаний.

Еще через полчаса Мик спустился к подъездной дорожке и зашагал к дому. Он продрог, джинсы намокли до колен, но он не ощущал этого. Прогулка начисто рассеяла тревогу сердца и вернула ясность сознанию.

Он почувствовал приближение машины еще до того, как услышал звук мотора. Еле ощутимое дрожание почвы, промерзшей за эти дни, насторожило его, и он остановился.

Свет фар полоснул по скалам. Спрятавшись за сугроб, Мик стал ждать, когда машина подъедет поближе. Через минуту перед ним притормозил знакомый черный «форд». Боковое стекло поползло вниз, и из окна высунулась голова Гэйджа Долтона, и как всегда, жгуче-черная щетина на его щеках резко контрастировала с серебристо-седыми — не по годам — волосами.

— Привет, Пэриш!

— А, Гэйдж! — вышел из-за сугроба Мик. — Что это тебя занесло в нашу глухомань?

— У Джеффа Кумберленда зарезаны еще две коровы.

— A-а, черт! — выдохнул Мик. — Только этого не хватало. И давно это произошло?

— Можно сказать, только что. Во время вчерашней метели, вечером.

— Ну, тогда все следы давно замело!

— В том-то и дело, что нет. Поэтому я здесь. Нэйт велел прислать туда пару прожекторов и срочно ехать за тобой, пока все не занесло снегом. Трупы животных лежат неподалеку друг от друга. Их обнаружил наемный работник Джеффа, и, кроме следов его лошади, там ничего не должно быть.

Мик обошел машину и уселся рядом с Гэйджем.

— Сперва придется заехать домой и переодеться.

— Ладно.

Гэйдж переключил скорость, и машина покатила в направлении дома Мика. В слабом отсвете приборной доски на щеке водителя можно было разглядеть рваный шрам. Насчет шрамов и синяков, время от времени появлявшихся на физиономии Гэйджа, в городе немало судачили, но Гэйдж принадлежал к тем людям, которые умеют хранить свои секреты. Мик догадывался, что эти шрамы имеют отношение к тем не очень понятным заданиям, которые давал Гэйджу Нэйт, используя его в качестве внештатного детектива.

— Мне сказали, дочка Джейсона Монроуза остановилась у тебя? — безразличным голосом спросил Гэйдж.

— Да, пусть поживет до тех пор, пока в ее дом не подадут тепло и электричество. А что, народ уже волнуется?

— Да нет, в основном говорят о ее бывшем муже. Опасаются, что он может шататься где-то поблизости с черными мыслями в голове.

— Ей с ним, мягко говоря, не повезло, — заметил Мик.

— Да, я слышал. Полагаю, теперь на каждого чужака будут обращать особое внимание, и если Фрэнк Уильямс и впрямь объявится в округе, мы наверняка сразу же узнаем об этом.

Мик тоже очень на это рассчитывал.

— Выпьем кофе, пока я переоденусь, — предложил он.

Гэйджа после дня работы в такую стужу не пришлось долго уговаривать.

Фэйт на кухне жарила свиные отбивные, обнаруженные в холодильнике. Далось ей такое решение не сразу: сперва она колебалась, а затем подумала, что все равно хозяин продрогнет, проголодается, и горячая пища придется весьма кстати. Тем более, с оттенком горечи подумала она, что-что, а уж готовить я умею. Готовить, убирать дом, отстирывать до идеальной белизны рубашки и отглаживать полицейскую форму со всеми ее складками и накладными карманами…

Мик так и замер на пороге кухни от неправдоподобия картины, которую он застал. Теплом и семейным уютом повеяло на него при виде женщины в кокетливом розовом переднике поверх округлившегося живота, женщины, которая в этой ярко освещенной и убранной до блеска кухне готовила для него ужин. Он внезапно понял, что и об этом он тоже мечтал всю жизнь. Вопреки всем доводам рассудка. Дьявольщина, да и только!

— Знакомься, Фэйт: Гэйдж Долтон. Нам придется поехать на ранчо Джеффа Кумберленда, как только я переоденусь.

— Мэм! — Гэйдж стянул с головы черную фуражку, обнажая свои серебристые волосы, столь странные для человека тридцати с небольшим. Глаза у Гэйджа оказались темно-зелеными, как небосклон перед шквалистым ветром. Отводя взгляд от обезображенной щеки, Фэйт подумала, что этот человек, вероятно, без шрама был бы красив как бог.

— Я предложил Гэйджу выпить кофе, — Мик почувствовал, как голос у него дрогнул. Будто бы он волнуется, что привел в дом чужого человека, не предупредив эту женщину.

— Я как раз заварила целый кофейник, — сразу же засуетилась Фэйт. — Тебе тоже налить, Мик?

— Да, конечно. Я вернусь через минуту. — И он выскочил из кухни, радуясь возможности побыть наедине с самим собой и понять, что же с ним такое происходит.

Фэйт поставила на стол две чашки, налила в них кофе и жестом предложила гостю сесть.

— Вы тоже помощник шерифа? — спросила она, немного заинтригованная отсутствием форменного кителя на человеке, приехавшем к Мику по какому-то спешному делу.

— Не совсем. Я внештатный детектив у Нэйта, а повседневная полицейская чепуха меня, слава Богу, не касается.

— Так значит, на ранчо у… Джеффа Кумберленда что-то стряслось? — Это имя звучало для нее как эхо из далекого лета, в котором был отец и был Мик.

— Опять зарезали двух коров, — сообщил Гэйдж. — Мы надеемся, что Мик успеет чего-нибудь там разглядеть, пока не началась новая снежная буря. Неплохо бы поставить точку на всей этой мистерии.

— Припоминаю. У нас тоже что-то об этом писали, — отозвалась Фэйт, переворачивая отбивные на сковородке. — Но кто же все это творит?

— Когда года четыре назад все это случилось в первый раз, поднялся страшный шум. Поговаривали о кознях дьявола, о каких-то культовых жертвоприношениях. Провели экспертизу, и криминалисты заявили, что вроде бы во всем виноваты хищники.

— А ваше мнение иное?

Гэйдж улыбнулся:

— Видите ли, мэм, я допускаю, что здесь орудовали люди, но все, что касается культовых обрядов — это, извините, мура!

— Так все списали на волков или койотов? Неужели голодные хищники едят лишь определенные части?

Гэйдж пожал плечами.

— Может, они это нарочно — чтобы на них не подумали?

Фэйт засмеялась.

Мик, спускавшийся по лестнице, услышал ее смех, столь непривычный и неуместный в этом молчаливом доме, и ощутил внезапный укол ревности: ведь не ему, а Гэйджу первому удалось сегодня развеселить Фэйт. Глупости все это, подумал он, садясь на корточки перед печкой, чтобы подбросить туда еще дров. Глупости и ребячество.

Раскочегарив печку, Мик, наконец, решился вернуться в кухню.

Фэйт с приветливой улыбкой оглянулась, заслышав его шаги, и тут же окаменела при виде форменного кителя и кобуры, пристегнутой к поясу. И форма, и кобура были совсем не такими, какие носил ее муж, но скрытая враждебность ко всему, связанному с полицией, мгновенно вернулись к ней. Но это же Мик, успокаивала она себя. Мик, утиравший ее слезы, когда она была совсем еще бестолковой девчушкой, Мик, который смазывал йодом ее разбитые коленки, дул на царапины и синяки, а в последние два дня обращался с ней терпеливо, с трогательной заботливостью. А раз так, нет никаких оснований бояться его.

И все же глаза настороженно следили, как он пересекает комнату и берет чашку с кофе. Какой же великан, подумала она. Выше меня сантиметров на тридцать. Великан и силач!

Силач посмотрел на нее с усмешкой:

— Это не отбивные там горят?

Вопрос прозвучал спокойно, но у Фэйт он вызвал дикую реакцию. Издав непонятный вскрик, она кинулась к сковородке.

— Боже! — схватив вилку, она трясущимися руками переложила чуть-чуть подгоревшие отбивные на тарелку. — Извините! Господи, ради всего святого, извините.

На кухне воцарилось тягостное молчание. Мужчины переглянулись в недоумении. Наконец Мик произнес:

— Я через минуту нагоню тебя, и мы поедем, Гэйдж.

— Ясно.

Скрипнул стул, и Мик поднялся.

Фэйт по-прежнему стояла, вцепившись в стойку, и дрожала всем телом. Сейчас он ударит меня! Иначе зачем он попросил Гэйджа уйти? Фрэнк всегда бил меня за то, что еда пережарена или хлеб черствый, крутилось у нее в голове.

— Фэйт, — ласково произнес Мик, направляясь к ней.

— Простите, — запричитала она. — Я сама не знаю, как это произошло… Простите, я такая неумеха!..

Громадные ручищи, способные запросто переломить руку или ногу кому угодно, как сухую спичку, с невообразимой нежностью легли на ее хрупкие, дрожащие плечи.

— Ничего не случилось, Фэйт, — улыбнулся Мик. — Все в порядке. Без шуток. И пока я рядом, никто не посмеет поднять на вас руку. Или даже просто повысить голос. И никакая вы не неумеха!.. Только успокойтесь, слышите, успокойтесь…

Он стал нежно поглаживать ее по плечу и вскоре почувствовал, как спадает ее напряжение.

— Вот так-то лучше, — пробормотал Мик. — Так будет лучше. А теперь мне пора идти.

По телу Фэйт пробежала дрожь, а пальцы непроизвольно впились в складки его мундира, словно не желая отпускать.

— Мне бы хотелось никуда не уходить, — извиняющимся голосом сказал Мик, — но работа есть работа. Обязательно нужно съездить к Джеффу. Я уеду часика на два, но когда вернусь, обязательно съем одну из этих аппетитных отбивных.

— Но… я же их загубила…

— Глупости! Ничего ты не загубила.

Ты меня загубила, мог бы добавить Мик. Меня со всей моей беспристрастностью и попытками со всеми держать дистанцию.

Ребенок во чреве Фэйт неожиданно зашевелился, и она инстинктивно схватилась за живот руками. Мик неожиданно остро ощутил, что одна из высших мужских обязанностей на этой земле, — дать начало новой жизни, чтобы существовать и после смерти, — так и не исполнена им. Но исполнить эту обязанность можно, лишь связав себя с женщиной, а женщина — лабиринт с множеством ловушек. И, чтобы не попасть в такую ловушку, он отпрянул от Фэйт и направился к двери.

— Я вернусь через пару часов, — бросил он через плечо. — Если что-то потребуется, звони Лэйердам, их номер в блокноте возле телефонного аппарата.

Фэйт опомнилась лишь тогда, когда за ним закрылась дверь.

5

Дальний угол пастбища Джеффа Кумберленда напоминал съемочную площадку. На сверкающее звездами небо начинали набегать облитые серебряным светом луны тучи. Свет укрепленных на высоких подставках прожекторов — свидетельства вторжения современной цивилизации в затерявшиеся в безвременье зимние заснеженные просторы — выхватывал из темноты лежащих на земле зарезанных коров.

Мик вполне понимал своего шефа. Выборная должность накладывает обязательства перед избирателями, но сейчас ему хотелось, чтобы хоть раз Нэйту хватило твердости характера, и он не стал бы изображать показательную активность в попытке доказать, что шериф и его ведомство не дремлют. Что касается Джеффа, то старик, без сомнения, был страшно расстроен, и это более чем понятно. Крупный рогатый скот — не пара старых штиблет, тем более что после перехода Джеффа на новую программу селекции его призовое стадо стало предметом зависти в округе и за его пределами.

— Не беспокойся, — сразу же сказал Нэйт Мику, как только тот вышел из машины. Люди стояли на изрядном расстоянии от изувеченных животных, и один из помощников шерифа следил за тем, чтобы никто не смог затоптать следы. — Кроме нас с Фредом никто не подходил к трупам, да и мы больше чем метров на пять не приближались.

Нэйт передал Мику ручной фонарик.

— Боюсь только, что и на этот раз ты ничего не найдешь…

Нэйт тоже был мастером в подобных делах, так что рассчитывать на очевидные улики едва ли приходилось.

— Чертовски много нападений на животных для такого маленького округа, как наш, — заметил Гэйдж, присоединяясь к Мику и Нэйту, стоявшим на границе освещенного круга.

— Вот именно, — кисло отозвался Нэйт. — Пару таких происшествий за год еще можно как-нибудь переварить. Но пять зарезанных животных за три дня — это уж слишком!

Мик подошел к первой туше и нагнулся. У человека с нервами послабее волосы встали бы дыбом: язык и глаза вырваны и валяются рядом — хотя известно, что глаза — любимое лакомство для любого хищника. Гениталии тоже вырваны — или, скорее, вырезаны ножом, судя по характеру раны. Конечно, день холодный, но не настолько, чтобы снова рассуждать о рефлекторном сжатии мышечной ткани.

Преодолевая невольное отвращение, так часто являвшееся спутником его работы, Мик начал тщательный осмотр туши. Ага, на сей раз она выпотрошена. Это уже что-то новенькое.

Закончив осмотр, Мик отошел в сторонку и посмотрел на окоченевшую тушу с разного расстояния и под разными углами.

Крови не очень много — обычная картина для всех предыдущих нападений на скот. Никакой дополнительной информации из этого обстоятельства не извлечешь. Впрочем, если животных убили здесь, на месте, их горячая кровь должна была бы растопить снег под собой.

Мик махнул рукой Нэйту и Фреду, чтобы те подошли — нужно было сдвинуть тушу. Ему не улыбалось надрываться с тонной окаменевшего на морозе мяса, но выхода не оставалось: если нападение и убийство совершены тут же, внизу, под бычком должна образоваться кровяная корка.

Но ее не оказалось.

— A-а, черт, — пробормотал Мик. — Где Джефф?

— Здесь я, здесь, — заторопился старик Кумберленд, выходя из-за прожектора. — Мне подойти к вам?

— Именно, старина. Ничего необычного я не обнаружил. Но кое-что показать хотел бы. И тебе, Гэйдж, тоже, — добавил он, обращаясь к детективу.

Все вместе они склонились над перевернутой тушей.

— Если скотину прирезали здесь, на месте, — пояснил Мик, — снег под ней должен был растаять, а затем, когда труп остыл… Понимаете?

Джефф Кумберленд выругался: ему не требовалось дополнительных пояснений.

— Пойдемте взглянем на другое животное, — сказал Мик, разминая плечи. — Хотя, я уверен, результат будет тот же.

Так оно и оказалось.

— Мертвую скотину бросили здесь во время снежной бури, — констатировал Мик. — И не просто бросили, а сбросили с неба. Например, с вертолета. Уже мертвую.

Все пятеро переглянулись, и на лице у каждого был один и тот же вопрос: зачем?

— Полагаю, — резко заметил Нэйт, — нам всем лучше некоторое время держать рот на замке. А населению пока сообщим, что это типичный случай нападения хищников.

Он посмотрел на Кумберленда.

— Что скажешь, Джефф?

— Ладно, — старик послушно кивнул. Простейший вывод, который напрашивался, это что кто-то решил заново насолить Джеффу, но этот вывод являлся и наименее вероятным — Кумберленда любили и уважали в округе.

Нэйт обернулся к Мику.

— Спасибо, что приехал. Извини за испорченный выходной, но если хочешь, можешь взять выходной в пятницу. Насколько я понимаю, миссис Уильямс скоро должна будет переехать в свой дом, и ей потребуется помощь.

— Наверное, так. Спасибо, шеф. — Коротко кивнув, Мик зашагал прочь, за ним следом — Гэйдж. Оба не проронили ни слова, и только когда подошли к машинам, Мик с тревогой взглянул на Гэйджа и спросил:

— У тебя ведь неплохие связи с криминалистами?

— В каком-то смысле, да.

— Постарайся, чтоб они отложили другие дела и срочно занялись этими коровами. Боюсь, хищниками здесь и не пахнет.

— Утром позвоню в лабораторию и договорюсь с ними, — заверил Гэйдж.

— Вот и славно. — Мик сел за руль и включил зажигание. Теперь — домой. Интересно, как там Фэйт после этой дурацкой сцены с отбивными…

Уже подъезжая к дому, Мик, несмотря на горящий в кухне свет, внутренним чутьем понял, что Фэйт ушла к себе в спальню. Он почувствовал, будто гора свалилась с плеч. Он и без того был на взводе, и реагировать на всяческие женские страхи ему было бы сейчас не по силам.

Ужин стоял на столе рядом с микроволновой печью — бери и грей. Брови Мика чуть приподнялись: никто и никогда за все сорок лет его жизни не оставлял ему на столе готовый ужин.

Разогревая мясо, он расстегнул кобуру, сбросил на стул китель и снял рубашку, чтобы почувствовать себя свободнее.

— Ах! — раздалось вдруг сзади. — Я и не слышала, как вы вошли, — смущенно произнесла Фэйт. — Должно быть, задремала.

Поколебавшись мгновение, Мик неохотно обернулся. В конце концов, обнаженный мужской торс не Бог весть какой проступок против нравственности, да и не в первый раз она видит мужскую грудь — в конце концов, замужняя женщина.

У Фэйт перехватило дыхание: такого мощного, изумительно пропорционального скульптурного торса, такой гладкой с медным отливом кожи она никогда не видела.

— Спасибо, что оставили мне ужин, — сказал Мик.

— Ну что вы, — растерянно отозвалась Фэйт. Фрэнк никогда и ни за что не благодарил ее, а тем более за такую малость, как приготовленный ужин. Она шагнула ближе к Мику.

— Я подумал, что вы уже легли, — хрипло бросил ей он.

— Я… я ждала наверху, — откликнулась Фэйт и, собравшись с духом, шагнула еще ближе. Она уже решила, что не будет вести себя как трусливая мышь, и не хотела отступать. — Я собиралась попросить у вас прощения…

Мик, обернувшись, недоуменно уставился на нее своими непроницаемыми черными глазами.

— За что?

— За то, что вела себя так глупо. За то, что поставила вас в неловкое положение в присутствии Гэйджа.

У Мик вырвалось словечко, явно не предназначенное для женских ушей. Фэйт ошеломленно заморгала и почувствовала, как кровь прилила к лицу.

— И за то, что не умею выражаться, как вы, тоже извините, — еле слышно выдохнула она.

Глаза у Мика округлились еще больше, а мгновением позже он почувствовал, как его распирает смех. Уголки его рта взметнулись вверх. Он понял, что Фэйт пытается шуткой разрядить напряжение, непроницаемой стеной стоявшее между ними все эти последние часы. И сейчас она тоже ответила улыбкой, и голубые глаза ее весело заблестели.

В Мике что-то дрогнуло, и, распахнув объятия, он хриплым голосом сказал:

— Мир, и навеки! Идите сюда!

Фэйт колебалась, но не так долго, чтобы он успел пожалеть о своем порыве. И не успел Мик опомниться, как она уже была в его объятиях — на этот раз по собственной воле, доверяясь ему с такой непосредственностью, что сердце сорокалетнего отшельника сжалось.

Вздохнув, Мик закрыл глаза и зарылся лицом в ее длинные шелковистые волосы.

— Я беспокоился о тебе весь вечер, — признался он. — Мне не хотелось никуда уезжать, когда ты так расстроена.

— Я уже привыкла в одиночку справляться со всеми невзгодами. — А вот к чему она не привыкла — так это чувствовать себя уютно и спокойно в мужских объятиях.

Микроволновая печь загудела, и Мик отпустил Фэйт, подумав, что ему, пожалуй, следует остерегаться этих игр — слишком уж приятно ему обнимать эту хрупкую женщину, слишком легко он входит во вкус.

Поставив ужин на стол, Мик жестом предложил Фэйт присоединяться к трапезе. Она налила себе стакан молока и уселась напротив.

— Вам удалось выяснить, что случилось с несчастными коровами? — спросила она первое, что пришло в голову.

Мик отрицательно мотнул головой.

— Куча всяких странностей, которые не поддаются никакому логическому объяснению.

Ему совсем не хотелось обсуждать эту тему. С Нэйтом и Джеффом он поделился своими соображениями о том, что сумел обнаружить, а другим до поры до времени ничего знать не следовало. До того момента, когда свое заключение дадут криминалисты, всякие предположения были бы чистой воды спекуляцией, а Мик не принадлежал к числу тех, кто любит переливать из пустого в порожнее. Его готовили на роль бойца, коммандос, специалиста по сбору разведывательных данных. По сути, он всегда и везде имел дело с фактами, углубляться в дебри умозаключений ему было ни к чему.

Но интуиция нашептывала ему, что дело обстоит вовсе не так, как может показаться на первый взгляд, и зрительное впечатление может подвести, если ты имеешь дело с иллюзией. Мик вонзил вилку в отбивную, а потом, подняв глаза, обнаружил на себе пристальный взгляд Фэйт.

— Изучаешь? — угрюмо спросил он. Она только и делает, что смотрит: то ли из страха, то ли из праздного любопытства, то ли еще по какой причине. И сейчас он абсолютно сознательно задал резкий вопрос, чтобы наконец выяснить для себя это.

Но вместо того, чтобы вспылить или испугаться, она, залившись краской, тихо сказала:

— Восхищаюсь.

Черные глаза Мика чуть сузились.

— То есть?

— Вы кажетесь… таким уверенным в себе. Таким сильным. Таким независимым. И я все время спрашиваю себя, возможно ли такое — жить и ничего на свете не бояться? Как должен чувствовать себя человек, который ничего не боится?

Мик умял вторую отбивную и тут же принялся за третью.

Наверное, он принял меня за наивную дурочку, решила Фэйт, видя, что он по-прежнему не отвечает. За дурочку и за трусиху… Но он вдруг заговорил, и голос его рокотал, как дальний раскат грома.

— Страх — это другое название инстинкта самосохранения, — неторопливо, как на лекции, сообщил он. — Страх чувствуют все без исключения люди. По причине страха даже малый ребенок боится совать руку в огонь.

Он явно пытался утешить ее, но Фэйт прекрасно знала, что ее страх не имеет ничего общего с древним природным инстинктом.

— Наши страхи рождаются из обстоятельств, угрожающих нашему существованию, — продолжал разглагольствовать Мик, — и как только обстоятельства меняются, постепенно исчезают и страхи. — Он пристально посмотрел в глаза Фэйт. — Вот вы, Фэйт, уже начали преодолевать свои страхи…

Да, начала, поняла вдруг Фэйт. Пусть чуть-чуть, но начала.

— А вы чего-нибудь боитесь, Мик?

Вообще-то это было нескромно — задавать такой вопрос, но ей очень хотелось убедиться, что даже этот сильный, уверенный в себе мужчина иногда чего-то боится.

Пришел его черед удивить ее, и он это сделал, произнеся слова, которые никому в жизни не говорил:

— Я боюсь оказаться похороненным заживо.

Онемев, Фэйт уставилась на него. Мик перевел взгляд на тарелку и неслышно вздохнул. Ну вот! Сейчас последуют еще вопросы, и, что самое глупое, я сам в этом виноват. Она начнет расспрашивать, и я нагрублю ей. Весь вечер будет испорчен. Но грубить ей нельзя — она не заслужила подобного обращения.

Не дожидаясь, пока она заговорит первой, Мик резко отодвинул от себя тарелку и поднялся из-за стола.

— Пойдемте, посидим в гостиной, — сказал он отрывисто. Если уж выворачивать душу наизнанку, то по крайней мере в комфортабельных условиях, с чашечкой кофе в руках.

В гостиной он опустился на диван, и Фэйт, к его удивлению, не стала искать более безопасного места в каком-нибудь из дальних кресел, а уселась рядом.

Увидев ее гордо приподнятый подбородок, он понял, что это ее вызов самой себе и своему страху, попытка выйти из заколдованного круга, по которому она ходила последние несколько лет своей жизни.

От лампы по комнате разливался уютный золотистый свет, но ветер за окном выл, дребезжа стеклами — начиналась ожидаемая с обеда снежная буря.

— Уже вторая буря подряд, — заметил Мик. — Я связывался с управлением, и мне сообщили, что ветер будет ураганный, но без снежных заносов. Столько снега в это время — вещь для нас необычная.

— В самом деле? Но ведь зима на носу.

— Мы находимся под прикрытием гор, и все дожди и снегопады почти не пробиваются к нам. Именно по этой причине здесь так мало растительности. А за одну вчерашнюю ночь выпала половина всей нормы осадков за целую зиму.

— А вторая половина выпадет нынешней ночью?

— Нет, на этот раз сильного снегопада не обещали, а вот ветрило будет что надо, все сугробы поразметает. Работы завтра будет хоть отбавляй, лопату в руки — и разгребай, пока семь потов не сойдет. — Впрочем, чего-чего, а работы он не боялся.

И снова наступило молчание, но во взгляде Фэйт он видел один и тот же вопрос. В конце концов, никто его за язык не тянул. Можно сказать, что он боится преждевременной старости… Но ему почему-то не хотелось врать.

Фэйт уловила его сомнения и с деликатностью, к которой бывалый вояка совсем не привык, тихо произнесла:

— Так что с тобой произошло, Мик?

Пэриш-младший, сын индианки и солдата, никогда не увиливал от неприятных вопросов, а потому безоглядно ринулся вперед:

— Во время службы во Вьетнаме я был ранен и попал в плен к партизанам с Юга. Мы их звали «чарли». — Он покосился в сторону Фэйт, но та лишь кивнула, чтобы он продолжал. — Я был в плену трое суток или чуть больше, — ежась, продолжал Мик, и каждое мгновение тех страшных дней воскресло в его памяти. — Меня держали в яме, вырытой в земле. Там было так тесно, что я не мог даже присесть, поэтому все это время простоял. Яма была сверху чем-то накрыта, так что внутри было темно. В общем, я — один, вокруг только темнота и москиты.

Фейт что-то прошептала, но Мик уже ничего не слышал.

— Впрочем, иногда, те, наверху, приоткрывали яму и выплескивали вниз дерьмо. Прямо на меня. Чтобы я не скучал.

— О Господи!

— Такие вот у них были представления о гостеприимстве, — усмехнулся он.

— И… как же ты сумел убежать?

— Мой славный дружище, Рэнсом Лэйерд. Ты с ним скоро познакомишься, он твой ближайший сосед. После артобстрела и ковровой бомбардировки лагеря он рискнул пробраться туда в надежде найти мой труп. Не найдя меня среди обломков и тел убитых, он сообразил, что я, возможно, еще жив, начал прочесывать территорию и обнаружил яму. Я к тому времени так отощал и ослаб, что он без труда вынес меня на своих плечах. Впрочем, «без труда» — это так, для красного словца. Положа руку на сердце, я до сих пор не пойму, как это ему удалось. Потом, задним числом, я перестал злиться на партизан: мы для них были враги, воевали на их территории… Но факт остается фактом — я был не просто в полушаге, а на волоске от смерти…

Фэйт вдруг обнаружила, что ее не пугает больше собственный страх, он стал таким ничтожным в сравнении с тем, что пережил этот сильный мужчина. Стремительно, не раздумывая, она обняла Мика, прислонившись к могучему, бессильно опустившемуся плечу. Она не сказала ни слова — слова были не нужны, просто прижалась к нему, словно хотела всю его боль вобрать в себя.

Мик бережно обнял Фэйт, кожей ощущая ее горячее дыхание. Кошмар вьетнамского плена, последнее время посещавший его куда реже, чем раньше, вдруг отступил и показался таким незначительным перед сегодняшней реальностью — перед теплом, возбуждающим ароматом прильнувшей к его груди женщины.

И насколько живительны были для него ее ласка и нежность, настолько непереносимым было осознание своей потребности в них. Много лет назад Мик Пэриш разделил для себя способность любить самому и потребность в ответной любви, потому что если с первой он мог справиться, то второй суждено было оставаться кровоточащей раной всей его жизни.

И вот сейчас, именно сейчас, хрупкость и незащищенность этой маленькой, чуткой, нежной женщины пробились через все бастионы, возведенные им вокруг себя.

Ей нужны были его защита, его сила, его ласка — и это оказалось величайшим счастьем, о котором он мечтал лишь в самые редкие мгновения своей жизни.

Чуть приподняв Фэйт, он посадил ее к себе на колени. Она обратила лицо ему навстречу — ни капли сомнения или колебания, лишь отсвет заново воскресшей надежды.

Выдохнув воздух из легких, Мик легко, мягко, нежно коснулся ее губ, и, к своему изумлению, почувствовал ответ. Робкий, неуверенный, но — ответ. Он имел обширный опыт отношений с женщинами, и в его азбуке основой всякой интимной близости являлось взаимное согласие — единственное условие обоюдного наслаждения.

В неловком ответе Фэйт он почувствовал неуверенность, и сперва хотел отпрянуть, но передумал и вместо этого прижал ее лицо к своей груди. Она замерла у самого его сердца.

Миком овладели противоречивые чувства. Только оторвавшись от женских губ, он понял, как жаждет ее, как изголодался по женскому теплу. Хватит, сказал он себе. Пора остановиться! Но эта женщина обладала какой-то особой силой, она была способна пробуждать в нем чувства, о существовании которых он уже начал забывать. Она с первых минут своего появления ухитрилась сломать все барьеры, порушить взлелеянное им одиночество, внесла смуту в царство его уединения. Играть с огнем и дальше было бы верхом глупости.

— Мик!

— Фэйт, я…

Интересно, а что я? Что тут вообще можно сказать?..

— Не надо ничего объяснять, — торопливо заговорила она. — Понятно, что для мужчины я не представляю интереса, тем более в нынешнем своем положении…

Он нежно притронулся пальцем к ее губам.

— Ты сама не понимаешь, какую чушь говоришь.

Ее губы непокорно шевельнулись. Сидя у него на коленях, она наверняка ощущала всю степень его возбуждения, но собиралась спорить с ним. Смех да и только!

— Тсс! — Мик улыбнулся. — Ты играешь с огнем.

Оказывается, она не заметила, как он возбужден. Для Мика это стало очевидным, когда через секунду Фэйт вдруг ошеломленно застыла. И щеки ее сразу же вспыхнули. Теперь она получила неопровержимое свидетельство!

Мик напрягся, ожидая, что она перепугается и попытается вырваться из его рук. Но она по-прежнему сидела, не шелохнувшись, а потом, помедлив, искоса взглянула ему в лицо.

— Женщина прекрасна во всех своих жизненных проявлениях, Фэйт. — Ему казалось, что он произносит банальность, но для Фэйт его слова звучали совсем иначе. Она замерла, а затем, поймав его руку, положила на свой живот. Секундой позже он почувствовал, как ребенок шевельнулся.

— Я все это время чувствовала себя толстой уродиной и мучилась от одиночества, — тихо сказала она. — А благодаря тебе вновь стала красивой и избавилась от страха. — Улыбка тронула ее губы, глаза заискрились. — Но несмотря ни на что, я все же толстая, и мне не хотелось бы давить на тебя всем моим весом.

Может быть, себе она и казалась толстой, но для Мика весила чуть больше пушинки. Тем не менее, он приподнял ее и усадил рядом. Вообще-то, ему следовало отодвинуться подальше, чтобы соблюсти безопасную дистанцию, но она, нарушая игру, тихо припала щекой к его плечу.

— Ты уверена, что хочешь перебраться к себе на ранчо и вести самостоятельную жизнь? — неожиданно сменил Мик тему разговора.

— Да. — Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять по его выражению, хочет ли он, чтобы она осталась здесь.

— Подумай еще. Если что-то стрясется, я должен быть рядом, чтобы успеть прийти на помощь. Вокруг нас на многие мили ни души, и тебе лучше остаться здесь, если, конечно, ты не наймешь какую-нибудь женщину, чтобы она жила при тебе.

— Не беспокойся, Мик. Поверь, там я буду чувствовать себя спокойнее, чем в центре Сан-Антонио за все эти четыре года.

— Да, но тогда ты не была беременной.

— Это что-то меняет? Я знаю срок родов, примерно представляю, каких осложнений мне в моем положении следует опасаться, и… Тебе не о чем тревожиться.

На губах Мика промелькнула улыбка. Вечно эти женщины уводят разговор в сторону. Он и не собирался уговаривать ее, чтобы она вернулась к себе в Сан-Антонио. Из утреннего разговора с Гэрретом было совершенно ясно, что возвращаться в Техас ей нельзя. И беспокоил Гэррета не столько Фрэнк, сколько его сообщники. Они могли решить, что Фэйт — опасный свидетель, и тогда ей не поздоровилось бы.

— Откуда в тебе столько упрямства? — спросил он.

— Я должна это сделать, понимаешь, Мик? — Фэйт чуть наклонилась, чтобы лучше видеть его лицо. — Слишком долго я была бессловесной рабой. Если я желаю стать хорошей матерью своему будущему ребенку, мне нужно научиться твердо стоять на своих ногах, научиться самой заботиться о себе.

Спорить с этой логикой Мику показалось бесполезным, и он попробовал предложить запасной вариант.

— Чтобы приучиться к самостоятельности, не обязательно обрекать себя на полное одиночество. Что думает по этому поводу Дочь Луны?

Прозвище из того далекого лета непроизвольно вырвалось у него, хотя он сам его забыл. И ответом ему стала ее восторженная улыбка.

— Я совсем забыла, что ты меня так называл, — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Боже, как я люблю тебя, Мик!

Миках поймал пальцами ее белый локон.

— Они и тогда выглядели как свет луны в звездную ночь. С тех пор я обошел полсвета, но нигде таких поразительных волос не видел.

И только сказав это, Мик понял, что всю жизнь искал девушку именно с такими вот белокурыми волосами.

Дочь Луны. Прямо, чертовщина какая-то!

Фэйт ушла наверх, в спальню, и Мик остался в гостиной с неизменной чашечкой кофе и Ли Гринвудом, проникновенно певшим, как он гордится тем, что он американец. Затем Ли запел о каком-то ребенке, которого он собирается взять с собой на утреннюю прогулку, и Мик сменил кассету.

Дочь Луны. Казалось, это полушутливое прозвище должно было напомнить ему о крохотной девочке, пробудить в нем то ли родительские, то ли братские чувства, но вместо этого оно заиграло новыми гранями и обрело неуловимо чувственный оттенок. Эта женщина вся была как лунный свет, мягкий шепот и живительный жар. Она вся была обещание нежной и теплой женственности, по которой он неосознанно тосковал всю жизнь.

В ней не было ничего от современной эмансипированной американки: ни наглого напора, ни вгоняющей в тоску любого мужчину самоуверенности. Но, судя по всему, ей суждено было приблизиться к этому отталкивающему образцу, коль скоро она решила впредь стоять исключительно на собственных ногах. Финал всегда один, что в Нью-Йорке, что в округе Конард. А жаль, если такое с ней случится. Чертовски жаль, подумал Мик.

Мик не относил себя к числу ярых противников эмансипации. По его разумению, среди женщин вполне могли найтись ученые и администраторы, ни в чем не уступающие мужчинам. Он просто отдавал себе отчет в том, что между женщиной и мужчиной существует кое-какая разница, и отрицать ее бессмысленно. Тело женщины создано для святой задачи: рожать и вскармливать новую жизнь, а мужчина, лишенный такой способности, гораздо лучше женщины способен защитить и ее, и рожденных ею детей. Мик никогда не понимал, зачем бесконечно спорить на эту тему. В современной жизни существуют многочисленные области деятельности, где мужчины и женщины вполне могли конкурировать на равных, и Мик охотно мирился с таким положением вещей. А вот чего ради то одна, то другая половина человечества устраивает бесконечные баталии по поводу, который выеденного яйца не стоит, — этого Мик не понимал и не хотел понимать.

Да, в вопросах личной жизни он старомоден. Да, он желал бы иметь жену, которая не боится чувствовать себя женщиной. Которая способна оценить его рост, его силу и его стремление ощущать себя главой семьи и ее защитником. Которая не нуждается в унижении партнера ради самоутверждения, и в то же время сохраняет достоинство в присутствии мужчины.

Жену, способную понять, что и он нуждается в поддержке и ласковом одобрении.

Мик пошел на кухню, чтобы налить еще кофе. Он столько времени не позволял себе даже задумываться над подобными вещами. Давным-давно, целую вечность назад, он, еще юноша, длинными, одинокими ночами во враждебной стране мог часами размышлять о своем возможном выборе. Это уже потом он понял, что уединение — его твердыня, его спасение в море бед, и единственный человек, на которого он может положиться, — он сам. И все эти годы он полагался только на себя самого. И он не позволит даже самой малой толике юношеской бесплодной мечтательности взять над ним верх. Ни за что!

Мик Пэриш уже получил от жизни все, что хотел, и больше его не соблазнить ничем — даже нежным прикосновением лунного света.

6

Утром Мика срочно вызвали на службу. Джед Барлоу, известный в городе пьяница, взобрался на колокольню церкви Св. Варфоломея и начал наугад палить в прохожих.

— Надеюсь, ты будешь осторожен?

Мик замер, на секунду перестав застегивать бронежилет, надетый поверх футболки. В очередной раз он решил, что она мирно спит в своей постели, и в очередной раз ошибся. У нее поразительно легкая походка — даже для его изощренного слуха. Повернувшись, он увидел ее на пороге спальни.

— В каком смысле осторожен? — спросил он с напускной легкостью в голосе.

— Только не надо меня разыгрывать, мистер Пэриш, — отозвалась она, и тон ее можно было даже назвать резким. — Я достаточно долго была женой полицейского, чтобы разбираться в назначении этой детали одежды.

— Вообще-то, нам полагается носить бронежилет на службе постоянно. Согласно инструкции.

— Знаю, можешь не объяснять. Только, кроме новичков, никто не носит эти доспехи каждый день. Тяжело, жарко, неудобно. Так что же стряслось, скажи мне, Мик?

Мик со вздохом застегнул бронежилет и потянулся за форменной рубашкой. A-а, черт, мрачно сказал он себе. Не ты ли вчера размечтался о спутнице жизни? И вот женщина стоит на пороге спальни и как настоящая жена смотрит на тебя полными страха глазами. Пожалуйста, вот тебе и еще одна головная боль!

— Да Джед Барлоу малость перебрал, оседлал колокольню и палит по окрестностям из духового ружья, — нехотя сообщил Мик. — Нам нужно убрать народ с улицы и переждать, пока из Джеда выветрятся пары ликера или виски, не знаю уж, чего он там налакался. Как видишь, дело ерундовое.

Фэйт приблизилась к нему — как раз в тот момент, когда он застегнул последнюю пуговицу на рубашке. С бронежилетом под одеждой Мик казался просто гигантом.

— Но ты, надеюсь, не собираешься разыгрывать из себя киногероя?

— Детка, — сказал Мик, — в Конард-сити нет собственной киностудии.

— Зато есть ты!

— Не волнуйся. Я не для того почти двадцать лет оттрубил в армии, чтобы меня как куропатку подстрелил местный пропойца. К ужину буду дома. Устраивает?

— Это было бы чудесно, — неуверенно отозвалась Фэйт. — Но ведь сегодня у тебя выходной. Почему же им понадобилось вызывать тебя, если дело и вправду ерундовое?

— Им нужны сейчас все наличные силы, — объяснил Мик. — Нэйт не может снять всех своих людей с патрулирования и ради одного Джеда оставить без присмотра целый округ.

Взглянув на себя в зеркало, вделанное в шкаф, он поднял вверх воротник рубашки. Фэйт, не отрываясь, смотрела, как он надевает и завязывает темно-зеленый галстук, пристегивает к груди сверкающую серебряную звезду.

— Погоди, — сказала Фэйт. Помимо глажки формы она за несколько лет своей неудачной семейной жизни превратилась в доку по части прикалывания значков и воротничков. И хотя Мик был защищен броней от всякого интимного прикосновения, руки у нее, тем не менее, дрожали. Мик, однако, истолковал эту дрожь по-своему, как очередную попытку Фэйт переступить через себя, самоутвердиться, одержать победу над страхом.

Поймав ее дрожащие руки, он сказал:

— Фэйт, посмотри мне в глаза.

Она медленно подняла голову. До чего же она хороша в своей неукротимости, подумал Мик. Столько решимости в таком хрупком теле.

— Будь осторожен, — шепнула она. — Будь осторожен.

И тут же, боясь сказать слишком много, она резко развернулась и выбежала из комнаты.

— Что за бес в него вселился! — изрек Нэйт, когда Мик подъехал к церкви Святого Варфоломея, простому зданию из белого кирпича с островерхой крышей. — Преподобный отец Фромберг добрых полчаса расчищал улицу от снега, когда на колокольне вдруг возник Джед и начал выкрикивать грязные ругательства. Фромберг не заметил, чтобы Джед вертелся около церкви сегодня утром. Возможно, он залез туда накануне вечером, когда запирались двери.

Мик молча слушал раздраженного шефа, но внимание его целиком сосредоточилось на колокольне, и он уже прикидывал, как лучше подобраться к ней. Полицейские стояли в отдалении от церкви, укрывшись за полицейскими машинами. Обитателей прилегающих домов и служащих соседних учреждений успели к этому времени эвакуировать, и теперь они в здании местной гимназии ожидали, чем все закончится.

Мод Бликер, чей ресторанчик располагался напротив церкви, разъяренная вынужденным простоем своего заведения, невзирая на попытки полицейских задержать ее, плечом проложила дорогу к Нэйту.

— Шериф! — запальчиво заявила она, — вы должны немедленно прикончить эту тварь! Этот тип стал прямо бедствием для нашего округа с тех пор, как впервые попробовал отцовской браги. Не думаю, чтобы в городе нашлась хоть одна живая душа, которая будет лить слезы, если вы его пристрелите.

— Боже мой, Мод! — донесся до них укоризненный голос преподобного отца Фромберга. — Откуда такая жажда крови в кроткой христианке?

— Я все понимаю, преподобный отец, но этот человек перешел границы дозволенного и не заслуживает снисхождения. Сколько можно терпеть выходки этого пьяницы. Он всем уже осточертел! — И снова гнев разъяренной женщины обрушился на шерифа. — Мы все тут наслышаны, шериф, что за отменный стрелок этот ваш индеец-чероки. Пусть же он продемонстрирует нам свою хваленую меткость.

— Хватит, Мод, — оборвал ее Нэйт. Зная о хладнокровии и невозмутимости Мика, сам он, однако, взрывался, как только в его присутствии начинали оскорблять его друзей. Отвернувшись от Мод, он подошел к Мику и взглянул ему в глаза, закрытые черными зеркальными очками. — А ты что думаешь?

— Если кто-нибудь отвлечет его на полминуты, я сумею добраться до церкви. Дальше — дело техники. Черт возьми, Нэйт, он же просто в стельку пьян и не ведает, что творит.

— Если все действительно так просто, я лучше пошлю кого-нибудь другого. У тебя, в конце концов, выходной. — Нэйт не сомневался, что дело совсем не простое.

Мик, уловив раздражение в голосе Нэйта, тут же заметил:

— Дело, может быть, и легкое, но нужен человек с особым опытом и тренировкой. К сожалению, только у меня они есть, а потому идти придется все-таки мне.

Пока Джед Барлоу с воплями палил по полицейским машинам и при этом мазал на добрую английскую милю, Мик, упорно не замечая Мод Бликер, пробрался в ее ресторанчик и там нацепил на себя белый маскировочный халат.

— Какое оружие возьмешь? — спросил Нэйт.

— Табельный пистолет и нож. Он настолько пьян, что, скорее всего, я возьму его голыми руками. Нужно только, чтобы вы его отвлекли.

— Пожалуй, я дам Мод мегафон — пусть поливает его последними словами, — расхохотался Нэйт.

Мод, стоявшая неподалеку, громко фыркнула.

— Можно и так. — Мик проверил нож в ботинке. — Все в порядке, я пошел. По переулку обогну церковь, и как только буду готов, сообщу вам по рации. Мне понадобится тридцать секунд, чтобы добраться до входа в колокольню. Вы должны будете отвлечь его на эти тридцать секунд.

— Уж это я тебе гарантирую, — заверил Нэйт.

Мод Бликер молча слушала этот разговор, но как только Мик протиснулся сзади нее к черному входу, она остановила его. Мик медленно повернул голову: он терпеть не мог, когда его отвлекали в ответственный момент.

— Я вовсе не хотела вас обидеть, мистер Пэриш, — проговорила она. — Я просто была не в себе.

Мик только коротко кивнул.

— Забудем обо всем, миссис Бликер. Я, по крайней мере, уже забыл.

Мод относилась к натурам, полагающим, что стражи порядка должны сперва стрелять, а затем уже думать. Будь она полицейским — точно так и поступала бы. Во всем округе не было человека, которого она при случае не обложила бы отборной бранью, хотя потом, остыв, чаще всего переживала и искала повод к примирению.

Через секунду великан-индеец выскользнул в заснеженный переулок, а через десять секунд, перемахнул через огромные сугробы, добрался до скобяной лавки Хулихэна и тихо проговорил в микрофон, приколотый к воротнику:

— Я на месте.

Перед ним возвышалась колокольня, и на самом верху прямо под колоколом он увидел прижавшегося к перилам Джеда Барлоу, выкрикивавшего проклятия и время от времени постреливавшего по полицейским машинам.

Пора, подумал Мик и ринулся через церковный двор к заднему входу на колокольню. На бегу он услышал выстрел «магнума-357», затем ответный выстрел Джеда.

Будь осторожен, Мик, мелькнули в его голове прощальные слова Фэйт. Под ногами скрипел и визжал снег, ледяной воздух обжигал легкие, в ноздрях щипало от мороза.

Дверь была заперта изнутри. Согрев дыханием озябшие руки, Мик вытащил ключ, переданный ему отцом Фромбергом, окинул взглядом пространство позади себя — след его ног отчетливо выделялся на девственно белом снежном покрове — и, молясь, чтобы Джед оказался достаточно пьяным и не смог сделать логических выводов из очевидного, открыл дверь.

Внутри его встретил сумрачный свет и тепло. Колокольня, как громадный резонатор, многократно усилила громкость брани, изрыгаемой засевшим наверху Джедом, а периодические выстрелы, словно раскаты грома, бухали под сводами колокольни. Мик стащил с себя белый халат и армейские ботинки и заткнул нож за ремень рядом с расстегнутой кобурой. Затем босиком, стараясь производить как можно меньше шума, он стал взбираться по ступенькам, прижимаясь к стене.

Надеюсь, ты будешь осторожным?

Вопрос Фэйт без конца звучал в его ушах. Ни одна из женщин, которых он знал, никогда не просила его быть осторожным. Как не вовремя, подумал он. Личные проблемы он будет решать потом, на досуге, а сейчас нужно сосредоточиться.

Хотя Джед на время прекратил стрельбу, однако крыл полицию почем зря. Дверь, выходящая на звонницу, оказалась открытой, и, поднявшись на последнюю ступеньку, Мик увидел перед собой спину пьяницы.

Пора!

Но в ту самую секунду, когда Мик вырос в проеме двери, Джед обернулся, и дуло пистолета, нацеленное точно в грудь Мика, застыло.

— Ах ты, чертов метис, — заорал Джед. — Какого дьявола?..

— Убери пушку, Джед, — с ледяным спокойствием распорядился Мик. — Убери, пока не натворил бед.

— Ладно, — согласился Джед, но вдруг оступился и, ухватившись левой рукой за перила, правой машинально нажал на спусковой крючок.

Выстрел пришелся точно в центр бронежилета, издавшего дребезжащий звук, и Мика отбросило к стене. Грудь тут же пронзило болью, сознание поплыло, но, стиснув зубы, Мик заставил себя приподняться.

— Что я наделал! — задохнулся от испуга Джед и выронил пистолет. Глаза его расширились от страха, когда гигант, в которого он только что выстрелил, встал на ноги и двинулся на него. — Дружище, честное слово, я не хотел…

— Может быть, и не хотел, — процедил сквозь зубы Мик и ногой отшвырнул пистолет. — Но так или иначе тебе лучше лечь лицом вниз, Барлоу, иначе, чего доброго, я подумаю, что ты и в самом деле хотел меня убить.

Ближе к обеду солнце прорвалось сквозь зимние облака, а часа в три уже низко висело на западе над самой землей, бросая косые золотистые лучи на снежную равнину. Фэйт зачарованно наблюдала за этой сменой красок. Она и не подозревала, что обыкновенный снег может переливаться таким многообразием цветов и оттенков — от темно-голубого в тени до ослепительно розового в лучах заходящего солнца.

С утра, в поисках какого-нибудь занятия, она обнаружила бачок с нестиранным бельем Мика. И вот теперь, поставив гладильную доску перед окном кухни, она гладила его форменные рубашки и одним глазом приглядывала за мясом, которое тушилось в духовке.

Это была именно та работа, которую она любила. Фэйт обожала готовить и убираться, стирать и гладить; и все, чего ей хотелось от жизни — это иметь собственный дом, настоящего мужа, за которым она бы ухаживала, и много-много детей. Никогда она не стремилась строить мосты и проектировать небоскребы, заниматься бизнесом или сидеть в душной конторе. Единственной мечтой Фэйт всегда была семья — ее семья.

Но этому не суждено было сбыться, и теперь ей нужны вся сила и воля, чтобы начать новую жизнь и обеспечить своему ребенку достойную жизнь. На деньги, оставшиеся после смерти отца, вполне можно было содержать ранчо — оплачивать свет, газ и прочие услуги, что же касается заработка, то здесь все было неопределенно. Интересно, подумала Фэйт, а как бы отнесся Мик к тому, чтобы я работала у него экономкой?

Вид въезжающего во двор красного «блейзера» прервал течение мыслей Фэйт. Она испугалась. Пока она лихорадочно размышляла, притвориться ли, что никого нет дома, или открыть дверь, из машины вылез человек, и когда он повернулся, Фэйт увидела его густую рыжую бороду.

При виде незнакомого мужчины Фэйт невольно отпрянула назад, но тут же успокоилась, увидев, как тот помогает вылезти из машины женщине. Пара уверенным шагом направилась к крыльцу, и Фэйт, не колеблясь, двинулась навстречу. Когда она открыла дверь, рыжеволосый мужчина вежливо улыбнулся.

— Вы, надо полагать, Фэйт Уильямс. Будем знакомы: меня зовут Рэнсом Лэйерд, а это моя жена Мэнди.

Так это тот человек, что спас Мика из плена во Вьетнаме! Фэйт расцвела улыбкой.

— Пожалуйста, входите. Я сейчас сварю кофе. Кстати, я только что заварила и чай.

Когда все трое расположились за столом и женщины успели обменяться полушутливыми репликами о неудобствах беременности, Рэнсом повернулся к Фэйт.

— Извините, что отнимаем у вас время, но Мик попросил заехать и передать, что он… немного запоздает. Однако с ним ничего не случилось, — добавил он, увидев, как побледнела Фэйт. — Так, пара синяков и царапин, больше ничего.

— В него стреляли, да? — Фэйт не сразу почувствовала, как Мэнди трясет ее за руку. Нет, хотелось ей закричать. Нет, только не в Мика! Только не в него!

— С ним все в порядке, Фэйт, — вмешалась Мэнди и стиснула руку Фэйт. — Честное слово. Я сама с ним разговаривала. У него только сломано ребро. Больно, конечно, но не слишком серьезно.

— Но почему тогда его не отпускают домой?

Тут уже снова вмешался Рэнсом.

— Потому что он не сразу рассказал, что Джед Барлоу успел разрядить в него свою пушку — случайно поскользнувшись. Мик сперва обрадовался, что отделался парой синяков, но когда прошел шок, понял, что дело обстоит серьезнее. Пришлось сделать рентгеновский снимок, а сейчас ему делают перевязку. Пару часов они его, возможно, еще подержат, проверят, нет ли внутренних повреждений, а затем отпустят домой… Словом, ничего страшного, Фэйт, даю слово профессионала.

Но супругам Лэйердам пришлось потратить еще целый час, прежде чем они сумели слегка успокоить Фэйт, и когда они уехали, на дворе было уже совсем темно. Интересно, что Мик сказал Лэйердам. Судя по всему, они боялись, что Фэйт будет вести себя как женщина, имеющая достаточно близкие отношения с Миком. Но именно так я себя и вела, поняла вдруг Фэйт. Убивалась так, будто знала его всю жизнь, а ведь в известном смысле я впервые увидела его всего два дня назад.

Когда Мику наконец разрешили покинуть больницу, он чувствовал себя как зверь, выпущенный из клетки. Ему стоило немалых усилий оставаться в этих стенах до завершения обследования, но здравый смысл позволял как-то держать себя в руках. Теперь же, удостоверившись, что никаких внутренних повреждений нет, он полетел домой как на крыльях.

Ночь оказалась морозной, на небе висел серебряный серп луны. Остановив машину на заднем дворе, Мик помедлил, прислушиваясь к тишине вокруг. Ни звука, только протяжные завывания ветра.

Там, в доме, его ждала женщина, и совесть Мика была не спокойна. Сегодня утром он ушел, лихо пообещав, что целым и невредимым вернется домой к ужину. Время ужина давно уже прошло, а из разговора с Мэнди перед отъездом из больницы он понял, что Фэйт не находит себе места от беспокойства.

A-а, черт! Эта женщина вошла в его жизнь всего несколько дней назад, так по какому же праву она позволяет себе так тревожиться за него? Впрочем, он понимал, что, поменяйся они ролями, он бы беспокоился о ней не меньше.

Мик с трудом вылез из машины. Вроде бы ерунда, ребра слегка помяты, но стоило нагнуться — и боль становилась адской.

Как и вчера, ужин ждал его возле микроволновой печи в миске из тугоплавкого стекла. Только Фэйт не появилась на кухне, как вчера, за что Мик в душе был ей очень благодарен. Доев тушеное мясо, Мик погасил свет на кухне и поднялся наверх. Годы все же берут свое, подумал он. Прежде ты не возвращался домой таким разбитым и изможденным. Ведь если не считать этого дурацкого выстрела, дело было плевое, не чета тем, которые тебе доводилось выполнять раньше.

Еле удерживаясь от того, чтобы не застонать, Мик стащил с себя рубашку, но когда сел и собрался снять ботинки, то понял, что не в состоянии ни согнуться, ни шнурки развязать. Покрывшись холодным потом, он выпрямился и с отчаянием подумал, что, конечно, можно и не разуваться, тем более что и раньше с ним такое случалось, но что на свете может быть хуже, чем проснуться в постели в уличных ботинках?

Легкий стук в дверь всполошил его: очевидно, Фэйт все-таки услышала его приглушенное кряхтение.

— Мик, я надеюсь, ты в порядке?

— В полном, о Дочь Луны. Полнее не бывает.

В ту же секунду Мик пожалел о своем сарказме, потому что дверь неуверенно приоткрылась. Затем в нее робко пролезла голова, и, лишь убедившись, что Мик не спит и сидит в кресле, Фэйт решилась переступить порог.

— Я услышала звуки, похожие на стоны, — испытующе промолвила Фэйт. — Тебе не нужна помощь?

— Я никак не могу дотянуться до шнурков, — признался он.

— Боже, они же тебя всего перевязали! — Фэйт шагнула к нему. Мысль о том, что Мику нужна помощь, заставила ее забыть о робости. Белые, свежие бинты, казалось, светились на его смуглой атлетической груди. — Дышать-то хотя бы можно?

— О, с этим никаких проблем! — воскликнул Мик, с тревогой отметив, как хороша сейчас Фэйт в своем красном махровом халате и пушистых тапочках. Волосы ее были распущены, на щеке еще виднелся отпечаток подушки.

— Извини, — сказал Мик. — Я, кажется, разбудил тебя?

— Ерунда, — отмахнулась она и, опустившись на колени, начала расшнуровывать его ботинки. Давалось ей это нелегко, потому что руки дрожали, а в голове вертелась мысль, что вот он — рядом, обнаженный по пояс, беспомощный и покорный ей.

Мика ее близость взволновала не меньше, но он постарался отогнать от себя это наваждение.

Фэйт наконец справилась со шнурками, и Мик тут же отшвырнул ботинки в угол.

— Спасибо, — буркнул он.

Не поднимаясь с колен, Фэйт улыбнулась ему.

— Ты ведь обещал мне быть дома к ужину, Мик.

— Обещал, — признался он. — Полагаю, мне следовало бы извиниться, что я не сдержал слово.

— Извиниться? — Фэйт отрицательно мотнула головой. — Не надо мне извинений.

Она порывисто встала, и Мик вдруг непроизвольно обнял ее за талию. И вот уже она стояла перед ним, а он, не удержавшись от искушения, прижался ухом к ее круглому животу. И почти тут же почувствовал легкий толчок.

— Она меня сегодня с ума сводит, — в порыве доверия призналась Фэйт. — Елозит и елозит, непоседа этакая.

— Она? В каком смысле она?

— В самом прямом. Не сомневаюсь, что это девочка.

Мик ощутил еще толчок, и в это самое мгновение рука Фэйт ласково взъерошила ему волосы.

— Мик! — дрожащим голосом прошептала она.

— Гм?

— Я тебе очень благодарна. Мне так не хватало человека, который разделил бы со мной мою радость…

Мик поднялся, и ее рука соскользнула с головы на его обнаженное плечо.

— Фэйт, — начал он и замолк, не зная, что и сказать. Она была слишком близко — непозволительно близко для человека, выбор которого — уединение, и ее белые нежные пальцы мерцали на смуглой коже его плеча.

— Мик, — срывающимся от волнения голосом вымолвила Фэйт. — Мик… У меня такое странное чувство… — Она вся дрожала, ноги ее подкашивались.

В ту же минуту он обвил ее своими сильными руками.

— Что случилось? — хрипло прошептал он. — Тебе дурно?

Но в ту же секунду Мик понял, что ее слабость и дрожь не имеют никакого отношения к здоровью. Как зачарованная, Фэйт смотрела на свою руку, медленно двигающуюся вдоль его обнаженного плеча.

— Ты такой горячий, — дрожа, пробормотала она. — И такой красивый… Я…

Да он и сам чувствовал себя не менее зачарованным — этой теплой, шелковистой кожей женщины, спутанными прядями волос, похожими на блики лунного света на воде, нежным благоуханием, исходящим от ее тела.

Мик безуспешно пытался взять себя в руки: обычно это удавалось ему так легко, что приятели за глаза называли его «роботом». Ее нежная рука гладила его по обнаженному плечу. Мик разомкнул веки и, помедлив, прошептал:

— Погляди на меня, Фэйт.

Зрачки ее расширились, губы приоткрылись, щеки разрумянились от возбуждения. Эта женщина сама не понимала, что с ней творится! Как с ней такое вообще могло случиться?

— Мик! — слабо выдохнула она.

Он бы давно мог послать ко всем чертям самообладание и контроль над собой, но какая-то часть его сознания продолжала напряженно работать. И именно сейчас до Мика дошло, что Фрэнк унижал жену и в интимной сфере, добиваясь сексуального удовлетворения для себя, и в то же время полностью игнорируя ее чувства. Сейчас на Фэйт впервые в жизни нахлынули желания, которые, за недостатком опыта, она не сумела бы объяснить. И если он, следуя здравому смыслу и инстинкту самосохранения, отодвинется, для Фэйт это будет очередным ударом по ее и без того растоптанной гордости, очередным подтверждением ее физической и психической неполноценности. В результате она уже никогда не даст волю своим чувствам, своему влечению к мужчине, и тогда Мик сможет считать, что довел до конца дело, столь успешно начатое Фрэнком.

Прижав Фэйт к себе, он заставил ее положить голову себе на плечо.

— Да хранит молчание Дочь Луны, — глухо прошептал он. — Прижмись покрепче и закрой глаза. Все будет хорошо.

Она казалась такой маленькой, такой хрупкой, что пробудила в его душе скрытую от всего остального мира, почти забытую нежность — только так можно было назвать чувство, с которым он касался губами ее волос, вдыхая их божественный запах, ласково гладил ее плечи.

Мик почувствовал, как у него перехватывает дыхание, как ее безоговорочное доверие легко взламывает барьеры, до сих пор наглухо отделявшие его от всего мира, но главное — от себя самого. Откуда в ней столько веры, столько беззаветности — неужели эхо того канувшего в небытие лета вернулось к ним?

А впрочем, разве это так уж важно? Она прильнула к нему, уверенная в его надежности и порядочности, и он хотел ее сейчас больше, чем кого-либо и когда-либо. Она была как надежда, с которой он давно распрощался, греза, в существование которой он и поверить не мог, и почему бы ему не отбросить на эти несколько минут осторожность и целиком не отдаться чувствам, захлестнувшим его.

Мик осторожно приник губами к ее рту — ни намека на сопротивление или нерешительность. На порывы его жадного, ищущего языка она отозвалась так, будто всю жизнь ждала этого мгновения.

А когда ее руки, словно в забытьи, поднялись и легли на его обнаженные, могучие плечи, он и вовсе отбросил дурацкую осторожность. Господи, как же это ему нужно, оказывается, чтобы кто-то обнимал его! Мысли со звоном рассыпались в пустоте сознания, как жемчуг с оборвавшихся бус по паркету гостиной.

— Боже, Мик! — бормотала Фэйт, прижимаясь лицом к изгибу его шеи и вдыхая в себя его запах.

За последние четыре года окончательно убедив себя, что волшебные сказки не более, чем ложь, сейчас она с изумлением открывала в себе неиссякаемые родники страсти и потребность любить и быть любимой. В течение последних месяцев она планировала для себя жизнь без мужчин, то есть без мужчин вообще, жизнь, где она окажется вне их досягаемости и наконец-то ощутит себя в полной безопасности. Выходит, она зря строила планы, не подозревая о том, что эти ужасные грубые существа способны пробуждать в ней бездну чувств, дарить наслаждение и при этом привносить ощущение полной защищенности? Но зачем ей это открытие именно сейчас, когда она уже расчертила и разметила для себя иной план жизни?

Фэйт судорожно вздохнула — почти всхлипнула, но в этом вздохе не было колебания — только томление и страсть, пламенная и нетерпеливая. Мик припал к ее губам — на этот раз ни в чем не сдерживая и не останавливая себя, и когда голова ее бессильно откинулась назад, он понял, что стал свидетелем своего полного триумфа. Он застонал, горя нетерпением, и пальцы его отыскали пояс ее халата, а развязав узел, легли на ее жаркую, полную твердую грудь.

— О-о! — с губ Фэйт слетел короткий вскрик. — Мик!..

Их взгляды скрестились, ее губы, чуть припухшие и влажные от поцелуев, приоткрылись.

— Он тебя хоть раз касался так, как я? — почти свирепо спросил вдруг Мик, сам не понимая, на что злится: на себя за свою мягкость, или на Фрэнка за его бесчувственность и жестокость. — Хотя бы раз тебе было с ним просто хорошо?

Фэйт отрицательно качнула головой и прижала его ладонь к своей щеке.

— Ни разу… Никогда… Я…

Только сейчас Мик осознал всю жестокость и беспощадность пережитого ею, и только сейчас собственная беспомощность перед самим собой проявилась с такой очевидностью. Он вступал на дурную тропу, но он просто не мог не дать этой женщине того, чего она заслуживала.

Предельно осторожно, словно он держал драгоценную фарфоровую статуэтку, Мик раздвинул ворот ночной рубашки Фэйт и обнажил ее грудь — мраморно-белую с голубыми прожилками вен — и бережно дотронулся губами до соска.

— Мик!.. — Ее рука, запутавшись в его жестких черных волосах, порывисто прижала его голову к груди.

И тут он вдруг увидел шрамы…

7

Затолкнув чемоданы Фэйт в багажник «блейзера», Мик помедлил, поглядывая вокруг — на сверкающий снег и такое же сверкающее голубое небо.

Не нравилось ему все это. Он не был уверен, что Фрэнк ничего не знает о существовании ранчо Монроузов. Когда утром он еще раз расспросил Фэйт, та призналась, что могла как-нибудь упомянуть в разговоре о ранчо, и даже не один раз. Но Фрэнк, настаивала она, даже если и слышал, наверняка ничего не запомнил — подробности жизни жены никогда не волновали его.

Типичный образчик женской логики, подумал Мик. Фрэнк мною не интересовался, поэтому он ничего не помнит. Откуда ей знать, помнит или нет, если она ни разу не обсуждала с ним эту тему — если вообще когда-нибудь что-нибудь обсуждала. Все ясно как дважды два: Фэйт из упрямства хочет убедить себя, что отныне она и ее будущий ребенок в полной безопасности, а потому неосознанно выдает желаемое за действительное.

Мик не сомневался: если Фрэнк всерьез захочет найти сбежавшую жену, он вспомнит и не такие мелочи. Кроме того, такой отпетый негодяй, как Уильямс, наверняка втайне от жены изучил документы, подтверждающие ее право на ранчо отца. Конечно, найти дорогу к дому Монроузов непросто, не переполошив обитателей округа Конард, но исключить такую возможность было бы неразумно.

Он пытался уговорить Фэйт остаться у него до тех пор, пока Фрэнка не поймают, но она оказалась упрямой как мул. Фэйт была твердо убеждена, что на ранчо она будет в полной безопасности. Мик пустил в ход все аргументы, которые смог изобрести его изворотливый ум, но все было напрасно. В представлении Фэйт отцовский дом был неприступной твердыней, убежищем, куда зло не может проникнуть.

Проклятье! Вчера вечером он упустил идеальный шанс сломить ее упрямство и удержать ее здесь… Но он ничего не мог с собой поделать, когда увидел эти шрамы.

A-а, черт! Тряхнув головой, Мик пошел в дом за оставшимся багажом. Нет, с его стороны воспользоваться моментом было бы верхом беспринципности, если не сказать хуже. Он бы никогда себе этого не простил, не говоря уже о ней — Фэйт явно не из тех женщин, которые с легкостью сходятся и расходятся с мужчиной.

Когда он снова вышел на крыльцо, в доме зазвонил телефон. Отряхнув ноги от снега, Мик прошел на кухню.

— Пэриш слушает.

— Мик, это Дирк Байард. Я насчет белой «хонды», о которой мы договаривались.

— Отлично, ну и как?

— Если тебе невтерпеж, могу пригнать ее днем. Но если ты хочешь, чтобы я заменил помятый радиатор и выправил вмятины, придется потерпеть до конца недели.

— Да, нет, не обязательно. Гони машину сюда. Леди в ней нуждается.

Если бы только в машине, с раздражением подумал он. Поначалу он хотел одолжить ей пикап, если уж она собралась переезжать. Но дело обстоит гораздо хуже — ей нужно вправить мозги. Впрочем, тогда она перестанет быть женщиной…

Но особенно Мика тяготило ощущение, что Фэйт срывается с такой скоростью по его вине. Когда он увидел следы незаживших побоев на ее теле, его обуяла ярость. Слепая, ничего не разбирающая ярость. А Мик Пэриш в ярости — зрелище, способное испугать кого угодно, тем более женщину, настрадавшуюся от жестокости своего собственного мужа. Так что как он мог осуждать Фэйт за то, что ей захотелось в тот миг оказаться подальше от него — на всякий случай?

Превозмогая боль в груди, Мик взвалил на плечо коробку с нехитрым набором кухонной утвари и вышел на крыльцо — навстречу солнечному морозному дню. Газовщики и электрики должны были подъехать к дому Фэйт около десяти, и времени оставалось немного.

— Мик! — донесся из дома ясный и светлый голос Фэйт. — Гэйдж на проводе.

A-а, черт, что там может быть еще? Запихнув коробку в багажник, он быстро зашагал обратно в дом. Сегодня утром на Фэйт были свободные серые брюки и бледно-лиловый свитер. Ей явно нравились мягкие пастельные тона. Мику, как выяснилось, тоже. А еще он никогда не мог предположить, что брюки могут так идти беременной женщине.

— Доброе утро, Гэйдж, — бросил он в трубку.

— Привет! Думаю, тебе будет интересно узнать, что мой приятель из криминалистической лаборатории пообещал представить самое позднее часа в четыре вечера результаты исследования зарезанных коров из стада Джеффа.

— Спасибо, Гэйдж. Обязательно заеду под вечер.

— Как твои ребра, супермен?

— Терпимо. — Сегодня он надел ковбойские сапоги, чтобы вечером снять их без посторонней помощи. Конечно, армейские башмаки — вещь более удобная, а самое главное, привычная, но снова сталкиваться с проблемой шнурков Мику не хотелось.

Повесив трубку, он обнаружил на себе пристальный взгляд голубых глаз Фэйт.

— Все нормально, — небрежно бросил он, отвечая сразу на два возможных вопроса: и о причинах звонка, и о его ребрах. Ему пришло в голову, что скажи он Фэйт, как болят у него спина и грудь, та, пожалуй, и осталась бы — чтобы иметь возможность присматривать за ним. Но выбивать из нее жалость к себе ему совершенно не хотелось.

— Почему бы тебе не выпить на дорожку чашечку кофе? — спросила вдруг Фэйт. — А я выпью чаю…

Вот еще одна опасность, подумал вдруг Мик, привыкнуть к ее заботе. Излишняя суета вокруг его персоны раздражала Мика. Он сам привык заботиться о себе. И все же, взглянув на часы, Мик рассудил, что время у них еще есть. Заодно можно будет предпринять еще одну попытку убедить Фэйт отказаться от идеи, которую она втемяшила в свою безрассудную головку.

На сей раз вместо того, чтобы изощряться в поисках аргументов, он просто попросил ее остаться.

Рука Фэйт судорожно сжалась вокруг чашечки с чаем:

— Я должна уехать, Мик. Мне нужно научиться в этой жизни прочно стоять на ногах. Хотя бы попытаться.

— А разве до замужества ты?..

— До замужества я жила с матерью и ее вторым мужем. Мне так и не пришлось почувствовать себя по-настоящему независимой.

Мик удивился: у него не укладывалось в голове, что девушка в том возрасте, когда человек пользуется любой возможностью проявить свою самостоятельность, обрекла себя на добровольный плен совместного проживания с родителями. Но через несколько секунд Фэйт сама ответила на его вопрос.

— Мать серьезно болела, и кому-то следовало за ней присматривать. Я ни о чем не жалею, но опыта самостоятельной жизни я так и не приобрела, иначе, мне кажется, наш брак с Фрэнком распался бы значительно раньше. Вот такая я слабохарактерная! — с принужденным смехом закончила она.

— Мне кажется, что дело не только в этом. Когда кого-то любишь, то начинаешь прощать ошибки любимого человека, а потому ищешь причину в себе. Когда же привыкаешь вину за все перекладывать на себя, самое безжалостное обращение начинаешь воспринимать, как заслуженное.

Фэйт с любопытством взглянула на него.

— Ты и в самом деле все понимаешь…

Мик быстро взглянул на часы и, поднявшись, поставил чашку из-под кофе в раковину. Все-таки он уникальный мужчина, подумала Фэйт. Грозный для своих врагов и потрясающе чуткий для тех, кто нуждается в помощи.

Прислонившись к стойке, уникальный мужчина спросил:

— Ты точно не передумала?

А ведь так легко было бы остаться здесь, подумала Фэйт. Мик Пэриш окружил бы ее заботой, и она, возможно, даже не заметила бы, как слабеет ее боевой дух и шаг за шагом она теряет независимость. Но это было бы нечестно как по отношению к себе, так и по отношению к нему.

— Я должна ехать, — повторила она.

— Что бы тебе ни понадобилось, звони мне, — сказал он. — Мой дом открыт для тебя, и пусть Дочь Луны об этом знает.

Они прибыли на ранчо Монроуза почти одновременно с мастером из телефонной компании. Когда телефон был проверен, резервуар для газа заполнен, отопление включено, Мик и Фэйт направились в город, чтобы забрать ее «хонду». Фэйт прямо оттуда поехала по магазинам закупать продукты, а Мик двинулся в полицейский участок.

Он все еще был зол, что не сумел убедить эту упрямую женщину остаться на его ранчо. Теперь надо было позаботиться о том, чтобы обеспечить полицейский надзор за ее домом. Ему нетрудно будет сделать это во время собственного дежурства, да и другие помощники шерифа едва ли оставят одинокую беременную женщину без присмотра.

— Ба! — воскликнула Велма Дженсен, дежурный диспетчер, как только Мик вырос на пороге. — А вот и наш герой. Как поживают твои ребра, малыш?

Велме было под шестьдесят. Сухая и морщинистая, она умела ругаться не хуже любого инструктора ВМС. При взгляде на нее в глаза бросалась крупная, почти лошадиная, челюсть, но сердце у нее было еще больше, и полицейских она окружала такой поистине материнской заботливостью, что тем порой хотелось взвыть и взмолиться оставить их в покое.

— Превосходно, Велма, — отшутился Мик. — Ребра поживают не хуже всего остального.

— Пора открыть клуб для таких, как ты, — неодобрительно покачав головой, сказала Велма. — Для полицейских-камикадзе, которым порядочность не позволяет стрелять, пока преступник не пришьет их раньше. Как тебе идея членства в таком клубе?

— Не обращай внимания, Мик, — подал голос из-за своего пульта Чарли Хаскинс. — Она помешана на нашей безопасности и никого не выпускает за двери участка без бронежилета.

— Нэйт ждал, что ты зайдешь, — сказала Велма. — Он сейчас поехал в гимназию, но вот-вот должен вернуться.

— Там что-нибудь стряслось? — насторожился Мик.

— Нет, нет, — поспешила заверить его Велма. — У него и Маргарет разговор с кем-то из преподавателей. У их дочки неприятности то ли по алгебре, то ли еще по какому предмету.

— Он еще раз хотел спросить тебя, будешь ли ты настаивать на обвинении против Джеда Барлоу, — встрял Чарли.

— Джед не собирался стрелять в меня, — сухо отозвался Мик. — Мозги он пропил давно, но все же он никакой не убийца.

— Это у тебя с мозгами не все в порядке, Пэриш, — фыркнула Велма. — Этот парень опасен для общества, и ты это прекрасно знаешь.

— Хватит с него обвинений в пьяном дебоше, — сдержанно заметил Мик. — Его можно обвинить в целом наборе опасных для общества деяний, но будь я проклят, если стану обвинять его в покушении на убийство.

— Видишь, Велма, — торжествующе сказал Чарли. — Я же говорил тебе, что честнее Мика нет человека на свете.

— Мне от этого ни холодно, ни жарко. Но как только представлю, что Барлоу выйдет на свободу, снова напьется и…

— Не думаю, что у Джеда в ближайшие два года появится возможность вновь залезть на колокольню, — сказал Мик.

Полчаса спустя все это ему пришлось повторить Нэйту, с той лишь разницей, что шериф оказался более покладистым, чем Велма.

— Мне просто нужно было услышать это лично от тебя, — сказал Нэйт. — Окружной прокурор должен выработать линию обвинения, и ему важно знать, что в последний момент ты не спутаешь ему карты. Будем считать, что вопрос решен.

Мик поднялся, чтобы уйти, но Нэйт жестом удержал его:

— Гэйдж тебе сообщил, что криминалисты должны вот-вот прислать результаты экспертизы по делу о нападении на стадо Джеффа Кумберленда?

— Именно поэтому я здесь, — кивнул Мик.

— Тогда не спеши. Ну, как дела у Фэйт Уильямс?

— Сегодня она перебралась на свое ранчо.

— Сумасшедшая! Ты не смог ее переубедить?

— Она упряма, как ослица, — покачал головой Мик.

— Так теперь она твоя соседка, и у всех нас прибавляется головной боли, — со вздохом сказал Нэйт. — Хлопот с ними не оберешься, с этими бабами. То они сама слабость, и ты сломя голову бежишь им на помощь, то они крепки и несгибаемы, как скала. Но самое главное, они всегда выбирают для своих выкрутасов самое неподходящее время.

— С Маргарет поссорился?

Нэйт мрачно взглянул на него.

— Заметно, да? Ладно, ерунда. Вот Фэйт Уильямс — это проблема. Не могу смириться с мыслью, что беременная женщина будет жить одна в такой глуши. Надеюсь, дежурные патрули будут держать ее под наблюдением. Проклятье, — взорвался он. — Неужели она не понимает, чем рискует?

— Она никогда раньше не жила одна и теперь вдруг захотела попробовать, — сообщил Мик, закинув ногу на ногу. — Я уже попросил Мэнди и Рэнсома приглядывать за ней. Единственное, что могу обещать, Нэйт: при первой же угрозе я вывезу ее оттуда.

— Вся надежда на тебя, старик. Только на тебя. У меня плохие предчувствия. Говорю тебе, положа руку на сердце.

— A-а, черт! — не сдержался Мик, прочитав результаты некроскопии. Он надеялся, что криминалисты прольют хотя бы лучик света на его смутные догадки, но в бумаге излагалось всего лишь более пространное описание того, что он уже знал.

— Да, это были коровы из стада Джеффа. Но Мик и так определил это по меткам, выжженным у них на боках. Причиной смерти явилась потеря крови, имевшая место еще до того, как были вырезаны язык и гениталии. И это Мик понял — по отсутствию крови на месте происшествия. «О других результатах будет сообщено позднее», — говорилось в заключении криминалистов.

— Итак, все снова придется списать на волков, — кисло произнес Нэйт.

— Э-э, будь оптимистом, Нэйт, — отозвался Гэйдж. — Может быть, они отыщут на копытах семена или образцы почв, по которым можно будет определить место убийства.

— Может, нам парней из ФБР пригласить? Они-то уж точно в состоянии провести такой анализ. А у нас в глуши все делается просто: плюнул, дунул, лизнул — и с умным видом сделал вывод. — Мик встрепенулся, услышав про ФБР, но Нэйт продолжил: — Я не имею претензий к нашим криминалистам. У них нет необходимого оборудования и опыта. — Он повернулся к Мику. — Можешь идти, парень. Я тебя жду не раньше понедельника.

— Но я в полном…

Нэйт нетерпеливо остановил его:

— Ты не хуже меня знаешь, что в нашей профессии минута промедления смерти подобна. Пока ребра не заживут, на службе не показывайся. Разговор окончен.

Мик слишком долго жил по принципу беспрекословного подчинения приказу, чтобы затевать спор. На улице он надел фуражку и темные очки и бросил взгляд на супермаркет, расположившийся ниже по улице. «Хонды» Фэйт там не было; очевидно, хозяйка ранчо Монроуз поехала обживать свой дом. Заеду-ка, решил Мик, удостоверюсь, что все у нее нормально.

Но, проехав пятнадцать миль, на сто восемнадцатой отметке окружной дороги он внезапно остановился и обозвал себя последним идиотом. Взрослая женщина в здравом уме и твердой памяти решила жить в полном одиночестве в этом Богом забытом уголке округа Конард, так по какому же праву он позволяет себе вторгаться в ее частную жизнь? Она вообще могла бы остаться в Сан-Антонио, и тогда не он, а кто-то из местных полицейских опекал бы ее, Гэррет Хэнкок, например. Кроме того, там рядом больница, служба скорой помощи, возможность немедленно вызвать полицию…

Прилепилась же эта мысль: полиция! В гробу эта женщина видела полицию. Не любит она полицию. Не доверяет ей. И не без основания. Поэтому-то и ищет убежища у черта на рогах, а Мик Пэриш, не желающий в общем-то иметь никакого отношения к ее проблемам, как бы ему ни хотелось, не может выбросить их из головы.

— A-а, черт! — снова прошипел Мик. Все-таки следовало проявить поменьше деликатности прошлой ночью. Учитывая, что настоящей интимной жизни Фэйт не имела, нетрудно было бы довести ее до такого исступления, что всякое желание спорить вылетело бы у нее из головы.

Вместо этого Мик взъярился, Фэйт на глазах увяла, и вечер закончился тем, что оба разбежались по комнатам, недовольные собой и друг другом. В результате сегодня она уехала, а Мик неожиданно для самого себя ощутил пустоту. Никогда в течение всей своей сознательной жизни Мик Пэриш не чувствовал себя одиноким. Да, он сознательно избрал для себя уединенный образ жизни, но уединенность и одиночество не одно и то же; более того, по-настоящему уединенная жизнь возможна лишь тогда, когда человек не испытывает потребности в других.

Именно поэтому он не желал нарушать заведенный порядок жизни. С женщинами нельзя общаться, как с друзьями — на расстоянии; слабый пол через любые щели пролезет в сферу твоего личного бытия, чтобы навязать собственные порядки. А раз так, с какой стороны ни посмотри, вчерашний приступ его ярости избавил обоих от излишней головной боли.

Вот только в душе почему-то воцарилась холодная пустота, а в голову лезут самые ненужные мысли.

В чем же дело? Конечно, в нем самом. Не признаваясь себе в этом, он всю жизнь искал партнершу, которая могла бы войти в его жизнь отшельника, не нарушая строя этой жизни, а это, увы, квадратура круга, и до сих пор ни одному смертному не удавалось решить подобной проблемы.

Услышав, как к дому подъезжает машина, Фэйт поняла, что к ней изволил пожаловать очередной помощник шерифа. Стоило ей только войти в половине четвертого в дом и начать разгружать покупки, как к порогу подкатил черный полицейский «блейзер», и из него с предложением помощи вылез дежурный полицейский Тед Уоринг. Потом Тед пил у нее кофе и тогда же обмолвился, что такие мимолетные визиты дежурных помощников шерифа отныне не будут редкостью.

— То-то не будет отбою от покровителей, — отшутилась Фэйт, и с удивлением подумала, что перестала бояться людей в полицейской форме со звездой на груди, и все это — благодаря Мику.

— Шериф Тэйт каждого в округе держит под присмотром, — серьезно и важно пояснил Тед. — Просто одни больше нуждаются в нашем присмотре, другие меньше.

Перед тем как уехать, он сообщил, что к западу от ее ранчо находятся пастбища Хэла Уайета; иногда его телки, разрезвившись, перепрыгивают через ограду. И если она увидит поблизости ковбоев верхом на лошадях, пусть не беспокоится. А если надо, так они еще придут ей на помощь…

И вот во двор въезжает очередной «блейзер». Только на этот раз из него вылезает Мик Пэриш собственной персоной.

Фэйт почувствовала, как сердце ее радостно забилось. Уже много лет она не испытывала такого ощущения счастья, когда хочется взлететь, и вот это состояние вернулось. И все потому, что к ней пожаловал этот мрачноватый смуглый великан, такой грубый на вид, а на самом деле столь нежный, что при одном воспоминании о его ласках дух замирает.

Не пытаясь сдержать внезапную радость, Фэйт выскочила прямо на мороз, чтобы оказаться в его сильных, ласковых объятиях.

И Мик вдруг почувствовал себя дома.

Всю жизнь он чувствовал себя странником, и ему светило солнце чужих и далеких стран. Множество раз он рисковал своей шкурой, защищая идеалы страны, лишившей предков его матери всего, чем они владели, идеалы, являющиеся пустым звуком для большой части людей. Но для Мика американская мечта была мечтой человека о человеческом достоинстве, о независимости. Он славно делал свое дело, и теперь все его медали и знаки отличия вряд ли уместились бы на одном мундире. Но никогда и нигде он не мог почувствовать себя дома…

Только когда мороз начал пощипывать уши и щеки, они обнаружили, что целуются.

— Ну, и как тебе самостоятельная жизнь? — грубовато спросил Мик.

Смех Фэйт зазвенел как колокольчик.

— Моя самостоятельная жизнь длится ровно пять часов, и я еще не успела толком разобрать, что это такое.

— Кофе? — спросила Фэйт уже на кухне, и налила Мику большую кружку. — Ты знаешь, в перспективе мне потребуется собственный снегоочиститель.

— Об этом можешь не беспокоиться. Я расчищу тебе все дорожки, только свистни.

— О-о, вот как!..

— Именно.

Джейсон Монроуз выстроил этот дом лет пятнадцать назад, еще задолго до возвращения Мика в округ Конард, выстроил после того, как старое ранчо сгорело дотла. Одиноко возвышающееся двухэтажное здание было сложено из кирпича — материала, нетипичного для этой местности. В глаза бросалась современная обстановка, блестящий, покрытый лаком паркет. Зная старика Джейсона, Мик не сомневался: этот отсвет уюта в холостяцком жилище — прямой результат того, что хозяин, строя дом, постоянно думал о дочери.

— Ты не против, если я пройдусь по дому? — спросил Мик у Фэйт. Утром он успел заглянуть в коровник, осмотрел все постройки вокруг дома, но сейчас хотел получше изучить дом изнутри — на всякий случай, по привычке.

Внутри — на это они оба обратили внимание еще утром — оказалось довольно чисто, ожидаемого слоя пыли толщиной в палец они не обнаружили. То есть какая-то пыль и паутина были, но судя по ним можно было предположить, что хозяева отсутствовали здесь от силы два месяца.

За несколько часов Фэйт успела навести в доме мало-мальский порядок, и теперь с гордостью показывала Мику плоды своей деятельности. Но гордость эту подтачивало смутное беспокойство. Почему-то ей казалось, что она здесь самозванка, и вот-вот объявятся истинные владельцы ранчо и попросят ее выйти вон. Смех и грех, подумала Фэйт. Уж она-то знала, что в этот дом, по меньшей мере, лет пять никто не входил.

Мик обошел все комнаты, заглянул во все чуланы, в каждом коридорчике задерживаясь на несколько секунд. Еще его интересовали окна: плотно ли пригнаны рамы, надежны ли шпингалеты. Фэйт поначалу пыталась о чем-то говорить, что-то объяснять, но, заметив, как внимательно он изучает запоры и задвижки, в конце концов замолчала.

— Джейсон и в самом деле всю душу вложил в этот дом, — с уважением констатировал Мик, когда они снова вернулись на кухню. — Столько лет прошло, а косяки и рамы не рассохлись, никаких щелей и никакой халтуры. Хотел бы я, чтобы мой дом был выстроен хотя бы вполовину с той же степенью надежности.

Они сидели за кухонным столом, как и в прошлые ночи: он с кружкой кофе, она — с цветочным чаем.

— Я так переживала, когда старый папин дом сгорел, — призналась Фэйт. — Боюсь, мне потребуется несколько лет, прежде чем я привыкну к новому дому, как бы хорош он ни был.

Сказав это, она вдруг поняла, что как только Мик уедет, ей станет здесь невероятно одиноко и пусто. И дело вовсе не в том, что на много миль вокруг нет ни одной живой души.

— А где прошло твое детство? — спросила она Мика, рассчитывая своими вопросами задержать его подольше.

— Не здесь. Отец был профессиональным военным, и я вместе с ним объездил половину земного шара. К моменту окончания школы я побывал в восьми странах, соответствующих восьми местам его службы.

— Тебе и твоей матери, наверное, трудно было все время жить на чемоданах?

— Мне — да, а что касается моей матери, то она оставила нас, когда мне исполнилось два года.

— Понятно, — кротко сказала Фэйт и затихла, хотя у нее сразу возникло множество вопросов.

— Я не помню мать, — с тем же каменным выражением лица проговорил Мик. — У меня где-то есть ее фотография, но что снимок может сказать о человеке? Она была знахаркой из племени чероки, по крайней мере, так сказал однажды отец. Они познакомились в Оклахоме, и их отношения развивались очень быстро, судя по тому, что отец служил там каких-нибудь два месяца. Подозреваю, что отъезд из родных мест оказался для нее невыносимым. Как бы то ни было, вскоре после рождения второго ребенка она тихо удалилась, прихватив с собой моего младшего брата. Еще через год, если верить отцу, она умерла.

— Ты что-нибудь знаешь о ее родных?

Мик отрицательно покачал головой.

— Нет, единственное, что я знаю о родне по материнской линии, так это то, что мой дед был настоящим шаманом. Может быть, отец знал еще какие-нибудь подробности, но он почти ничего не рассказывал.

— А что стало с твоим братом?

— Полагаю, его воспитал кто-нибудь из родственников матери. Отец за все время нашей совместной жизни упоминал о брате раз или два, и вообще… — Мик смолк и пожал плечами. — И вообще он никогда не существовал для меня как что-то реальное, Фэйт. Я же его не знал. А когда я повзрослел, и у меня возникло желание задавать вопросы, отец уже умер.

Фэйт нестерпимо захотелось провести ладонью по его жестким черным волосам, утешить. Но она не решилась.

— Так у тебя, значит, нет никакой родни ни по отцовской линии, ни среди индейцев-чероки?

— А много ли вообще дети знают о своих родителях, если заглянуть за фасад семейных отношений? — вопросом на вопрос ответил Мик.

— Полагаю, очень немного, — согласилась Фэйт, встала со стула и поставила на плиту чайник. — Иногда я думаю о том, что мой ребенок родится без отца, бабушки, дедушки, и мне становится горько. Меня, по крайней мере, всегда грела мысль, что у меня есть отец, который любит меня, хотя и жил он отдельно и очень далеко от меня.

— Мне от своей матери в наследство осталось имя, — задумчиво сказал Мик. — Иногда мне кажется, что имя — главное и единственное, что будет с тобой всю жизнь, и только имени никто и никогда не в силах тебя лишить.

— Ты имеешь в виду имя Миках? — с любопытством отозвалась Фэйт. — Красивое имя. Мне нравится.

— Нет, нет и нет. Я имею в виду имя, которое дала мне она. По словам отца, она нарекла меня им сразу при рождении и даже заставила Эймора Пэриша записать его, чтобы не забыть. В переводе оно означает: Говорящий Голосом Грома. — Он осекся, сообразив вдруг, что никому и никогда не разглашал этой тайны.

— Боже, как здорово! — выдохнула Фэйт. — Мик, это же не имя, а настоящая поэма. И оно тебе так подходит. Думаю, мать гордилась бы тобой, если бы имела возможность увидеть тебя сейчас.

Мик отвел глаза.

— Может быть. Не знаю. Ты первая, кому я назвал это имя.

Зачем вообще он заговорил с ней на эту тему, спрашивал себя Мик. Эта женщина открывает один тайник моей души за другим, и скоро весь я буду перед ней как на ладони — одинокая снежная равнина, освещенная холодным лунным светом. И что же дальше? Что дальше?..

Оглушительный взрыв мины, и во все стороны разлетаются комья земли. Мик мгновенно перекатывается на живот и привычно прикрывает голову руками, прежде чем вторая мина успеет разорваться в кромешной темноте.

Молния и гром. Дом озаряется отсветом ослепительной вспышки. Провались все пропадом! Это всего лишь зимняя гроза, о которой он много слышал, но никогда не видел.

Мик резко сел на кровати и невольно застонал; ребро напомнило о себе. Черт, надо же было грому припутаться к его сну. Давно ему не снился минометный обстрел.

Часы на столе показывали два часа ночи. Сон как рукой сняло, и Мик опустил ноги на пол. Линолеум оказался холодным, как лед, и Мик в очередной раз дал себе слово, что в самое ближайшее время сдерет его. Дощатый пол лучше, дерево — живой и теплый материал. В крайнем случае, можно будет постелить палас. Фэйт, вероятно, нравятся половички и паласы.

От этой мысли он вздрогнул почти так же, как от ночного раската грома. Чертыхнувшись, Мик стал натягивать брюки. Какое, черт возьми, ему дело до Фэйт и ее вкусов? Они живут каждый своей жизнью, каждый по своим законам и привычкам, и пора бы выбросить эту женщину из головы.

Очередная молния озарила все вокруг, и в окне возник на мгновение привычный Мику пейзаж. Но только сейчас в нем было что-то дьявольское. Ну и ночка! Каково Фэйт одной в ее огромном пустом доме?..

На улице в лицо пахнуло морозным воздухом, и Мик с наслаждением вдохнул его полной грудью. Одинокий бродяга, для которого любой дом — лишь временное пристанище, шаман, душою связанный лишь со стихией, — вот он кто.

Проверив скотину, подбросив ей корма, Мик, бодрый и вновь уверенный в себе, вернулся в кухню. И тут зазвонил телефон. Опять диспетчер из участка, раздраженно подумал он. Что стряслось на сей раз? Дорожная авария, семейный скандал или пожар?

Но это была Фэйт.

— На помощь, Мик! — всхлипнула она. — Боже, Мик, помоги мне! Он где-то здесь и сейчас убьет меня…

8

— Какао?

— С радостью выпью чашечку.

Мик кивнул и повернулся к плите.

— Ты захватила с собой халат? — бросил он через плечо.

— Ой, забыла! Но ничего, обойдусь.

— Ладно, утром заедем и захватим его вместе с остальным твоим барахлом.

— Мик, но я вовсе не собираюсь…

Пэриш, не говоря ни слова, поставил перед ней стакан и пододвинул пакет с молоком.

— Наливай и слушай внимательно. Пусть мне вырвут язык, если я снова позволю тебе бравировать своей независимостью и жить одной в пустом доме, когда твой бывший муженек разгуливает на свободе. Один раз я совершил такую глупость, второго ты от меня не дождешься, не рассчитывай.

Когда ночью телефон от удара молнии в подстанции вышел из строя, Мик прокричал в рацию сквозь хрипы и трески, чтобы Эд Дьюхерст мчался ему на подмогу, и, не зная наверняка, услышал ли тот его, пустил свой «блейзер», что называется, с места в карьер.

Машина неслась на предельной скорости, а Мику казалось, что она ползет как черепаха. По сути, четыре мили, отделявшие его дом от дома Фэйт, он должен был покрыть за четыре минуты, но четыре минуты — это так много! За четыре минуты можно пырнуть жертву ножом раз тридцать, если не сорок, раза два задушить, о других способах убийства лучше не говорить.

Возле дома не было никаких других машин, только белая «хонда», но это ни о чем не говорило. Входная дверь оказалась незапертой — знак тревожный, но тоже ничего не означающий. В доме царила мертвая тишина. Осторожно обходя комнату за комнатой, Мик все больше приходил в недоумение: он не чувствовал присутствия постороннего — он бы обнаружил его по запаху, но главное — не было запаха крови. И лишь в третьей, последней по счету комнате он ощутил присутствие человека.

— Фэйт! — осторожно позвал он. — Фэйт, это я, Мик! Где Фрэнк? — резко спросил он, когда она наконец-то открыла дверь.

— Фрэнк?.. Боже, мне послышалось… Эта гроза… И я вдруг решила…

По рации вышел на связь подъехавший Эд. Они вместе еще раз осмотрели дом, но ничего не нашли. Эд уехал на дежурство, а сконфуженную и все еще трясущуюся от страха Фэйт Мик отвез к себе.

— Должен сказать, — продолжил Мик, — что таких упрямиц я еще не встречал в своей жизни.

— Упрямиц? — прыснула со смеху Фэйт.

— Да, а что, ты со мной не согласна?

— Ничего, просто я привыкла считать себя бессловесным и покорным существом, созданным для того, чтобы им помыкали все, кому не лень. — Моментально всякое веселье сбежало с ее лица. — Я так перепугалась, Мик, — сказала она тихо. — Меня обуял неописуемый ужас. Ты ведь еще не знаешь, что Фрэнк обещал убить моего младенца раньше, чем он родится.

Мик почувствовал, как на голове его зашевелились волосы.

— Убить не родившегося младенца? Он что, сумасшедший?

— Да, убить на том основании, что это его ребенок… Он так заявил, когда приходил в последний раз. Он считает, что, поскольку оба мы принадлежим ему, он вправе делать с нами все, что ему заблагорассудится. А раз карьере и семейной жизни все равно пришел конец, то он сделает так, что мы оба не достанемся никому другому.

— Прекрати себя мучить, Фэйт. Люди вроде Фрэнка не нуждаются в доводах разума, зато когда попадутся, сразу же начинают придумывать всякие сказки, чтобы оправдаться.

— Но я хотела понять…

— Это уже не твоя забота. У твоего бывшего супруга явно не в порядке с головой, и когда его поймают, им будут заниматься в первую очередь психиатры. Не сомневаюсь, им найдется, что сказать суду.

Мик вдруг почувствовал, как кулаки его непроизвольно сжимаются, и внутри просыпается яростное желание стереть с лица земли эту мразь. Сейчас злоба выплеснется из него, и Фэйт снова будет напугана, только на этот раз ей некуда ехать…

— Мик!

Как хорошо, что она окликнула его, прежде чем погладить по плечу. Мик так напрягся, что от внезапного прикосновения мог взорваться. Но она дала ему время, чтобы он воспринял ее призыв, взял себя в руки, оказался в состоянии слушать ее.

— Мик, — сказала она, с нежностью глядя в его глаза. — Я знаю одно: ты никогда в жизни не сделаешь мне ничего плохого. В чем, в чем, а в этом я уверена.

Повернувшись, он обнял ее и прижал к себе.

— Ну, так что скажет моя милая леди насчет чашки какао?..

Фэйт давно ушла к себе в спальню, а Мик мерил шагами кухню, не находя себе места. Пожалуй, неплохо было устроить пробежку босиком по снегу, но сейчас и это едва ли поможет.

Ему не давала покоя мысль о Фэйт. Та ушла, мирно пожелав ему спокойной ночи, но Мик не мог отделаться от ощущения, что приступ ее страха, спровоцированный внезапной и странной грозой, все еще не отступил.

Она сейчас, вероятно, лежит без сна, глядя в потолок, думал он, сердце отчаянно колотится, а с губ готов сорваться новый крик о помощи. Черт бы побрал эту грозу — все, чего ему удалось добиться в эти несколько дней, все коту под хвост.

Но что же можешь сделать ты, Мик Пэриш, спросил он себя. Во-первых, подняться к ней и проверить, как обстоят дела. Если она уснула, можно спокойно отправляться восвояси. А если она не спит, значит, твой долг — успокоить ее, утешить…

Его сапоги прогромыхали по ступенькам лестницы, на которой не было ковра, и, как подозревал Мик, никогда не будет. Еще одна неистребимая привычка отставного разведчика — никакой звукоизоляции, чтобы любой шум, любое движение в доме тут же можно было услышать. Сейчас он впервые помянул крепким словом свою непомерную мнительность и попытался идти на цыпочках, чтобы не разбудить Фэйт, если она спит.

Но она не спала. Тихо приоткрыв дверь, он увидел, что она, прямая и неподвижная, сидит в кровати, а в комнате включены все лампы одновременно.

— Не могу уснуть, — жалобно произнесла она. — Из головы не выходит то, как…

Она замолкла, и Мик неуверенно потоптался на пороге.

— Не оставляй меня одну, — шепотом попросила она. — Ради Бога, не оставляй меня одну.

Мик протянул ей руку, и Фэйт тут же поднялась с кровати и мгновением позже оказалась рядом. Его могучая ладонь поглотила хрупкие, тонкие пальцы женщины. Приведя ее в свою комнату, он молча указал на постель. Возможно, он об этом еще пожалеет, но дело сделано.

Какой смысл играть в прятки, если она проникла во все уголки моей души, стала частью моей жизни, подумал Мик. Вот она сидит в его огромной кровати, маленькая, закутанная по самый подбородок в цветастое индейское одеяло… Сидит, прислонившись к спинке кровати и ждет. Ждет его, Мика Пэриша. В теплом свете лампы золотые волосы ее похожи на сверкающий нимб, в огромных, голубых, широко распахнутых глазах — абсолютное доверие. Абсолютное и незаслуженное, потому что он всего лишь мужчина, из плоти и крови.

Остаток здравого смысла удержал Мика от того, чтобы раздеться до нижнего белья. Он просто снял ремень, отстегнул запонки и прямо в рубашке и джинсах растянулся поверх одеяла рядом с ней. Когда же он протянул руку, Фэйт, не говоря ни слова, уютно устроилась у него на плече. Лампа осталась гореть.

— Расскажи что-нибудь, — коротко бросил Мик. — Это помогает избавиться от страха.

— Рассказывать? Не думаю, чтобы кому-то приятно было слышать такие вещи.

— Тебе нужно излить душу, давай, я слушаю. — Тон его был довольно грубоватый, но она не обратила на это внимания — нежность, с которой его рука поглаживала ее шелковистые волосы, свидетельствовала об обратном.

— Никто до сих пор даже слушать об этом не хотел, — сказала она с горечью. — Я попыталась однажды рассказать обо всем отчиму, но он заявил, что Фрэнк бьет меня ради моего же собственного блага. Долг мужчины и мужа — держать жену в повиновении — так это прозвучало у моего отчима.

— Запомни, золотая моя: долг мужчины — защищать слабого. Твой отчим, видимо, такой же негодяй, как Фрэнк… Ну и что, полиция отказалась прийти тебе на помощь? Ты это хотела сказать?

— Не совсем… Они бы, пожалуй, и сделали это, но… — Она еле слышно всхлипнула. — У них существует неписаный закон, как вести себя, если один из их коллег оказывается перед лицом неприятностей…

— Понятно, — сказал Мик, прижимая Фэйт еще крепче и целуя ее в затылок. — Круговая порука, стремление перестраховаться и избежать неприятностей для всех остальных. Такое бывает, но вовсе не значит, что это хорошо. Полицейских, которые не пришли тебе на помощь, следовало бы в течение суток вышибить со службы, чтобы другим был урок.

— Я… я глазам своим не поверила, когда они повернулись и ушли, оставив меня одну с Фрэнком. — Ее голос зазвучал глухо от подступающих слез. — Я чувствовала себя такой одинокой, беспомощной, никому не нужной…

Она всхлипнула еще несколько раз и наконец заснула. Мик покачивал ее и думал, что напугать ее так просто — взять и признаться в том, что он желает ее. Для женщины, имеющей все основания не доверять мужчинам, такое признание может оказаться ударом.

Но тут же он вспомнил, как той ночью она отвечала на его поцелуи и ласки, и если бы не эти шрамы!.. Но нет, сказал он себе. Это не годится, особенно если учесть ее душевный надлом. Время и свобода выбора — вот что я должен дать ей. И может быть, поступив именно так, он сумеет преодолеть свое неудержимое влечение к ней.

Время и свобода выбора — вот что требовалось для них обоих.

Луч солнца защекотал лицо, и Фэйт проснулась. Небо за окном казалось невероятно синим. В столбе света, ослепительно сверкая, плясали пылинки. На мгновение Фэйт ощутила себя ребенком, проснувшимся с чувством, что впереди — огромный радостный день. И это несмотря на то, что лежала она в чужой кровати, в кровати Мика. А может быть, именно поэтому?..

— Доброе утро, соня!

На пороге, одетый в джинсы и клетчатую красную рубаху, стоял Мик. В руках он держал поднос.

— Завтрак готов, леди, — объявил он торжественно.

— Боже, Мик! — пробормотала Фэйт, когда он сел, поставив поднос на столик. — К чему столько хлопот из-за меня?

— Какие хлопоты? У тебя была сегодня тяжелая ночь, и ты заслуживаешь того, чтобы за тобой чуть-чуть поухаживали. День сегодня просто замечательный! — весело продолжил он, наливая ей какао в керамическую кружку. — Как только соберешься, сгоняем за твоими тряпками. Только не пытайся спорить — я не принимаю никаких возражений.

— Но Мик! Мне даже неудобно: ты тратишь на меня столько времени!

— Успокойся, женщина, от тебя хлопот не больше, чем от мышки в норке. Даже меньше, потому что мыши до сих пор никогда не готовили мне ужина.

Голубые глаза Фэйт радостно блеснули.

— Так тебе понравилось?

— Признаться — очень. Прожив всю жизнь в одиночестве, начинаешь ценить, как роскошь — возможность прийти домой и увидеть, что тебя уже ждет накрытый стол. Полагаю, что ужин в обмен на временное убежище вполне честная сделка, устраивающая обе стороны. Но учти, — добавил он, — я категорически против того, чтобы ты стирала или гладила мое белье. Такая работа идет во вред здоровью твоего ребенка, и если я еще хоть раз замечу, что до моей одежды кто-то дотрагивался, я буду сдавать ее в прачечную.

Фэйт испуганно уставилась на него: она никак не могла разобрать, шутит Мик или говорит серьезно.

— Хорошо, я пальцем не притронусь к твоему белью. Но, Мик, во всем мире женщины на сносях занимаются домашней работой, да и не только домашней…

— О том, что делается во всем мире, я знаю побольше тебя, и не понаслышке. Поэтому, если я заподозрю тебя хоть в малейшем отступлении от моих условий, то буду вынужден, уезжая из дому, брать тебя с собой.

Невероятно, подумала Фэйт, с трудом сдерживая глупую улыбку на лице. Мужчина бесцеремонно нарушает мои права, как деспот, ограничивает свободу действий, а мне даже приятно.

День был исключительно морозный и яркий; сверкание снега под солнцем даже резало глаза. Мик, усевшись в машину, тут же спрятался за темными зеркальными очками, и Фэйт с завистью подумала, что надо бы и ей на будущее обзавестись подобными.

Мик неторопливо вел машину по окружной дороге, любуясь красотой заснеженных пустынных равнин.

— Смотри! — сказал он вдруг, плавно тормозя и показывая рукой вправо. — Заяц.

Фэйт прищурилась, но увидела зверька лишь тогда, когда он сорвался с места и по причудливой траектории начал улепетывать по снежному полю в сторону леса.

Заяц давно исчез, а Фэйт все еще улыбалась.

— Забыла, — призналась она. — Я совсем забыла, как прекрасны эти места.

Когда они свернули к ее дому, Мик неожиданно затормозил и остановил машину.

— Что случилось, Мик?

Тот повернул к ней величественно-невозмутимое лицо, наполовину закрытое черными очками, и, как ей показалось, чересчур спокойно сказал:

— Абсолютно ничего. Просто хочу кое-что посмотреть.

Он вылез из «блейзера» и присел на корточки. Все точно: поверх отпечатков двух полицейских машин, подъезжавших к ранчо Монроузов вчера ночью, виднелся свежий след от какой-то машины, скорее всего, японской малолитражки или легкого грузовика. Шины не ошипованы, это раз, подумал он. Кроме того, местные жители предпочитают солидную технику, большие грузовики, «линкольны», «кадиллаки». Это два. Так что здесь явно был какой-то чужак.

Через минуту Мик снова сел в машину.

— Что-нибудь не так? — заволновалась Фэйт.

— Ничего особенного. Меня заинтересовали свежие отпечатки колес на снегу, и я никак не могу определить, кому они могли бы принадлежать.

— Ты всегда уделяешь столько внимания подобным вещам?

Мик повернул голову и поглядел ей прямо в глаза. Рыжая форменная фуражка, длинные черные волосы, зеркальные очки… Сердце Фэйт затрепетало. Такой мужественный и величественно красивый! И самое главное — ни капельки не страшный.

— В течение двух десятков лет от моей внимательности зависело, будут ли жив я и мои товарищи, — раздался его низкий голос. — Хорошо это, плохо ли, но привычка осталась, и никуда от нее не денешься.

Остановив «блейзер» неподалеку от ранчо, Мик вылез, но когда Фэйт попыталась открыть дверцу со своей стороны, удержал ее.

— Подожди здесь, — сказал он. — Хочу сперва кое-что проверить.

— Но зачем? — Его излишняя предусмотрительность, причин которой Фэйт не понимала, начала ее раздражать.

— Зачем? — Мик усмехнулся. — Затем, что я полицейский и это моя работа, леди.

Еще больше Фэйт удивилась, когда Мик одним ловким движением достал из-под заднего сиденья дробовик.

— Приходилось тебе стрелять из такой вот штуки?

— Только в детстве, — ответила Фэйт. — Отец показывал мне, как это делается, но я запомнила лишь одно: следует нажимать на спусковой крючок, а дальше все само получится.

— Предельно точное описание действия охотничьего ружья. Не сомневаюсь, что тебе не придется воспользоваться инструкцией по его использованию, но все же сделай милость, подержи-ка его в руках до моего возвращения. Оно заряжено и взведено. Зажигание я не выключил, и на всякий случай до моего возвращения держи дверь запертой изнутри. О’кэй?

Фэйт кивнула, догадываясь, что у помощника шерифа должны быть веские основания для столь необычных мер предосторожности. Она отдала ему ключи от дома.

— Запрись, — сказал он и не двинулся с места, пока Фэйт не закрыла все двери. Затем, расстегнув кобуру и проверив, на месте ли сапожный нож, двинулся к дому.

Двор после вчерашней ложной тревоги был истоптан, поэтому обнаружить какие-нибудь следы не представлялось возможным. Мик подергал дверную ручку. Дверь оказалась запертой, но, как ему показалось, слегка расшатанной по сравнению со вчерашней ночью, когда он сам запирал ее.

Сдвинув на лоб очки, Мик осторожно вошел в дом. Первое впечатление — ничего не изменилось, на кухне так же мирно гудел холодильник, в ванной капала вода из неплотно закрытого крана. Но в воздухе витал новый, незнакомый запах: кислый, настораживающий. Запах немытого мужского тела. Кто-то все же успел здесь побывать.

Мысленно проклиная свои громыхающие сапоги, Мик обошел комнату за комнатой, помещение за помещением: все на своих местах, ничего не тронуто. Последней была спальня Фэйт. Осторожно открыв дверь, он вошел внутрь и замер.

Он много чего повидал на своем веку, но сейчас даже его пробрала дрожь. По всей комнате валялись изрезанные в клочья платья, белье, верхняя одежда из гардероба Фэйт…

Солнце уже час как зашло. Фэйт, стоя у окна в доме Лэйердов, всматривалась в темноту, с нетерпением ожидая, когда вернется Мик, и заберет ее домой.

Мик же, предварительно поставив в известность шерифа, засел на ранчо Монроузов, подкарауливая Фрэнка Уильямса. Время от времени Рэнсом Лэйерд звонил в полицию и интересовался развитием событий, но всякий раз Тэйт сообщал, что все в порядке, полиция идет по следу. Фрэнка, как выяснилось, вчера вечером видели в заведении Мод. Он не задавал никаких вопросов, поэтому Мод не придала факту его появления особого внимания. Но ответственно заявила теперь, что если потребуется его опознать — она это запросто сделает.

Мик препоручил Фэйт Рэнсому и Мэнди, заверив, что они при случае сумеют защитить ее от Фрэнка, но поскольку Фрэнк едва ли стал бы искать свою бывшую жену в совершенно незнакомом доме, ожидать встречи с ним едва ли приходилось.

При всей признательности к чутким и заботливым хозяевам Фэйт душой рвалась домой, к Мику. Она держалась вежливо, отвечала на вопросы, но вскоре почувствовала, что нервы у нее на пределе.

Прикрыв на минуту глаза, она вспомнила Мика таким, каким он вышел из ее дома утром. Сказать, что он был в ярости — значило бы ничего не сказать: таким холодным, испепеляющим гневом веяло от его зловеще спокойного лица. Тогда она испугалась, но не Мика, а того, что стояло за его гневом. Сейчас же ей не терпелось снова оказаться рядом с ним, потому что только рядом с ним она ощущала себя в полной безопасности.

— Фэйт, — окликнула ее Мэнди, — ты не хочешь присесть?

Обернувшись, Фэйт с принужденной улыбкой сказала:

— Пожалуй, можно. Хотя, если честно, я слишком нервничаю, чтобы усидеть на месте.

— Еще бы не нервничать! Но выпить со мной чашечку травяного чаю ты, я думаю, не откажешься?

— Это Мик, — крикнула вдруг Фэйт, расслышав за окном звук приближающейся машины.

Невесть откуда возник Рэнсом — рыжебородый, рыжеволосый, с дробовиком в руке.

— Сперва я, Фэйт, — он вежливо отстранил ее от двери и шагнул вперед.

Фэйт не ошиблась — приехал Мик. Усталый и злой, он вошел и молча протянул руку Фэйт. Когда она приблизилась, он прижал ее к запорошенной снегом куртке.

— Как дела? — спросил он.

— Нормально. Ну, что нового?

— Пока не поймали. Но весь округ поднят на ноги, так что если он где-то объявится, мы узнаем об этом в ту же минуту. Он теперь не сможет и шагу ступить без нашего ведома, Фэйт. Можешь мне поверить.

— Кофе, Мик? — спросила Мэнди. — А может, поужинаешь?

— Нет, спасибо, Мэнди. Чего я действительно хочу, так это спать. — Он взглянул на Фэйт. — Едешь со мной?

— Конечно, — выдохнула она, удивляясь, что он еще спрашивает. — Сейчас надену куртку, и можно ехать.

Мик молча ждал, не обращая ни малейшего внимания на то, как Лэйерды обменялись между собой удивленными взглядами. Пусть себе судачат, подумал он. Он заботится о Фэйт по долгу службы, к тому же никаких других охотников взять на себя эту миссию что-то не видно. Что касается этого дурацкого влечения к ней — ничего, со временем он успокоится, и все пойдет своим чередом.

Он продолжал думать об этом и в машине, с наслаждением вдыхая аромат женщины, сидевшей на соседнем сиденье.

— Шериф Тэйт говорил, что Фрэнка видели в ресторанчике Мод, — подала голос Фэйт. — Это где-то в центре города?

— Ага. Прямо напротив церкви Святого Варфоломея, в двух кварталах от Мэйн-стрит. Приезжие обычно предпочитают обедать в другом ресторане.

— Так он, выходит, неплохо ориентируется в городе? — испуганно спросила Фэйт.

— Кто его знает. Во всяком случае, его видели еще в двух местах — у Скрэнтона на станции техобслуживания и в аптеке. А вот в мотеле он не останавливался и комнат не снимал — это мы проверили. Нэйт приказал взять твой дом под круглосуточное наблюдение на тот случай, если он вздумает вернуться.

Про себя Мик возблагодарил вчерашнюю ночную грозу: если бы не она и не ложная паника, сегодня утром он нашел бы на ранчо Монроузов не обрезки одежды, а кое-что похуже.

— Господи, Мик, — прошептала Фэйт. — Будет этому когда-нибудь конец?

Что я плохого сделала Фрэнку, с отчаянием подумала она. Четыре года я терпела его. Почему же теперь он не может просто оставить меня в покое. Все же кончено. Кончено!

Мик поймал ее руку и ласково сжал в своей ладони.

— Успокойся. Если он где-то в округе Конард, мы его обязательно схватим. Клянусь, что с твоей головы не слетит ни один волос. Даю тебе слово, слышишь?

Но Фэйт снова удивила его. Глядя в его глаза, она торопливо сказала:

— Нет, Мик, я не могу принять от тебя такого обещания. Я не смогу спокойно жить на свете, если с тобой по моей вине что-нибудь случится.

A-а, черт, подумал Мик, но к раздражению на сей раз примешивалось ощущение радости, вызванное ее словами.

— У тебя очень измотанный вид, — добавила Фэйт. — Может быть, я накормлю сегодня скотину?

— Кофе не отобьет у тебя сон? — с тревогой спросила Фэйт, когда они, приехав, расположились на кухне.

— Да будет известно Дочери Луны: ничто на свете не в состоянии отбить у меня сон. Я давным-давно научился спать где угодно и при любых условиях.

Фэйт посмотрела, как Мик потирает затылок и шею. Наверное, он ни с кем не хотел говорить, а потому отказался от предложения Мэнди поужинать, подумала она. Время было еще совсем детское, и ей, например, совершенно не хотелось спать.

— Может быть, ты голоден? Приготовить что-нибудь?

Мик медленно поднял голову.

— Радость моя, мой голод не так легко утолить…

— Ага!.. — Затем, мгновение спустя, до нее, видимо, дошел смысл сказанного. — А? — И щеки ее вспыхнули, как два костра.

Она должна была оскорбиться, хлопнуть дверью, запереться в спальне, раз и навсегда прервать с ним все отношения и тем самым избавить его от наваждения.

Но вместо этого она стояла, не отрывая от Мика растерянного взгляда огромных голубых глаз, — порозовевшее лицо в обрамлении золотистых волос: ни дать, ни взять — дрезденская фарфоровая статуэтка, розовое, белое, голубое — хрупкость и соблазн!..

— Я… я понимаю… — еле слышно пролепетала она, сжимая и разжимая крохотные кулачки.

— Сомневаюсь, — сказал Мик сухо; сумей она понять смысл его слов, ноги ее здесь давным-давно бы не было, как и не было бы этой мучительной сцены.

— Да нет, я понимаю, — уже настойчивее, хотя по-прежнему еле слышно проговорила она. — А… а у тебя что, нет вообще никакой подруги?

— А должна была бы быть? — саркастически спросил он.

Лицо ее пошло красными пятнами, пальцы растерянно переплелись и опустились на круглый живот.

— Ну, наверное… Муж говорил, что мужчина не может обходиться без того, чтобы… И даже когда есть жена…

Она смолкла, испугавшись его сурового взгляда.

Мик тяжело поднялся и навис над ней, как скала.

— А ты понимаешь, — хрипло спросил он, — что все во мне кричит и просит женской ласки — твоей ласки? А если Дочь Луны понимает это, то что она может мне ответить?

Не отрывая глаз от его лица, с надеждой и ужасом она проговорила:

— Я… я боюсь разочаровать тебя!..

— Ах, Дочь Луны, Дочь Луны, — покачал Мик головой. — Даже если бы ты очень захотела, то не смогла бы разочаровать меня.

И, невзирая на ее слабые протесты и лепет о его сломанном ребре, он подхватил ее на руки и по лестнице поднялся в ее комнату. Там, возле кровати, поставил на пол и прижал к себе.

— Я хочу тебя — хриплым шепотом признался он. — Боже, женщина, знала бы ты, до какого состояния ты доводишь меня. Я знаю, что своей внешностью и манерами могу напугать кого угодно, но я хочу тебя. Я хочу тебя, но видит Бог, не притронусь к тебе пальцем, если ты хотя бы чуть-чуть меня боишься.

— Я бы хотела… — скорее выдохнула, чем сказала она минуту спустя, когда он, жарко целуя ее, стал снимать с нее свитер.

Она стояла перед ним в кружевном лифчике и свободных брюках — восхитительное и волнующее зрелище.

— Я бы очень хотела стать сейчас красивой. Не такой толстой, и вообще…

Прикосновением губ Мик заставил ее замолчать.

— Я, кажется, уже говорил тебе, что женщина прекрасна в любое свое время, и ожидание ребенка лишь красит тебя, Фэйт.

— Но это же не твой ребенок! — с отчаянием в голосе проговорила она.

Веско, чеканя каждое слово, Мик произнес:

— Если ты моя, то и ребенок мой, Фэйт. Запомни это!

Прежде чем она успела вымолвить хотя бы слово, Мик поднял ее и бережно перенес на постель.

— Сегодня вечером, — прошептал он, — я прошу от тебя одного — разрешения прикасаться к тебе. И чтобы ты сделала вид — просто сделала вид, — будто это все в первый раз, то есть вообще в первый раз. Забудь все, что ты якобы знаешь, и доверься мне. Для нас все будет впервые.

Стоя возле постели, он раздевался: высокий, мускулистый, широкоплечий, с кожей медного цвета. Потом сел на край кровати, чтобы снять джинсы.

— Проклятые ребра! — услышала она его бормотанье, и джинсы полетели прочь. — Иди ко мне, — тихо произнес Мик, вытянувшись на кровати, и через секунду она отдыхала на его груди — маленькая, хрупкая, доверчивая.

— И как ты только доверилась мне? — прошептал он, бережно поглаживая рукой ее живот.

— А как я могла не довериться? — простодушно спросила Фэйт и провела горячей рукой по его щеке. Потом ее рука переместилась на его грудь. — Мне нравиться гладить твою кожу. Она такая упругая и горячая.

— И мне нравиться ласкать твое тело. Оно как атлас…

— О-о, Мик!

Она повторила его имя несколько раз, как заклинание, пока его ладонь двигалась по ее телу, приближаясь к средоточию ее женственности. Зажмурив глаза, она дрожала и прижималась к нему все крепче. Когда его большие и нежные пальцы нашли наконец то, что искали, с губ ее слетел стон. Чувствуя, как учащается ее дыхание, Мик слегка приподнялся, потом приподнял ее, не переставая ласкать, и повернул набок.

Фэйт задохнулась, почувствовав, как он начинает проникать в нее; сладостная дрожь разлилась по ее телу, и она поразилась, что прожила столько лет, а так и не сумела понять, как это может быть чудесно — уступать мужскому желанию.

И тут же все ее сомнения и неуверенность словно ветром сдуло. Она теперь знала одно: она нуждается в нем, она хочет принадлежать ему, наполниться им.

Сжав бедрами его ягодицы, она исступленно рванулась вперед как всадник, несущийся к вершинам блаженства, и в последнем своем взлете забилась в судорогах, и оба они рухнули рядом в изнеможении блаженства и забытья.

Фэйт лежала рядом, припав виском к его плечу, и Мик подумал, что однажды он хотел бы увидеть ее под собой — всю от губ до пальцев ног, и тогда он сможет показать ей все вершины, на которые способна вознести страсть.

Фэйт потерлась носиком о его грудь.

— Я и мечтать не могла о чем-то подобном, — прошептала она.

Мик отбросил прядь волос с ее лица.

— То ли еще будет. А пока, леди, рад вам сообщить, что я действительно проголодался. Я вдруг вспомнил, что не ел с самого утра, и мне немедленно захотелось восполнить пробел.

— Я сейчас все приготовлю!

— Нет, ты не поняла. Ты останешься здесь, а я быстренько сам что-нибудь сварганю.

На кухне Мик соорудил сандвичи с беконом — свое любимое блюдо, — сунул их в микроволновую печь и вдруг застыл с банкой майонеза в одной руке, и с горчицей — в другой. Проклятье! А ведь это произошло. Он, как ни зарекался, привел женщину к себе в постель, а значит — и в свою жизнь. Конечно, она и раньше в ней присутствовала, но не столь безусловно и неотвратимо, как теперь.

A-а, черт, неужели я все-таки попался? Конечно, можно дело повернуть и так, что он всего лишь проявил участие — ввел неискушенную натуру в царство чувственности, помог открыть ей родники блаженства и вообще помог избавиться от комплексов. Короче говоря, пришел на помощь.

Так почему же ему так исступленно хочется иметь ее снова и снова, долгими, бесконечными часами изучать каждый изгиб ее тела и постоянно открывать ее заново. Не потому ли, что и она помогала ему открыть самого себя?

Они сделали навстречу друг другу только первый, самый первый шаг. Но это был шаг за черту, навсегда отделяющую прошлое от будущего.

9

Когда Мик вернулся в спальню, Фэйт уже успела одеться в его клетчатую фланелевую рубашку, застегнув ее на все пуговицы. Воротник рубашки скорее походил на декольте, соблазнительно обнажая белизну ее груди.

Притворившись, что не замечает ее смущения, Мик сел на край кровати и поманил к себе.

— Ты такой красивый, — срывающимся голосом произнесла она и изо всех сил прижалась к нему, словно боялась, что он в любую минуту может раствориться, как облако дыма. — Такой красивый! Как ястреб в небе или белый волк в заполярной тундре.

— Дочь Луны, — со смешком отозвался он. — Ты — лунное струение и мерцающий шелк. Слишком нежная и слишком драгоценная для волка из тундры. Слишком воздушная, так что если ты не поешь сию же секунду, тебя унесет от меня ветром.

Снаружи взревел ветер, дом заскрипел и застонал, но здесь, в теплом свете настольной лампы, двое поедали горячие сандвичи и чувствовали, как с каждой минутой ощущение душевной близости между ними становится все крепче и крепче.

Мик рассказал ей о службе в армии, поведал несколько забавных случаев, происшедших с ним, заставив Фэйт раза три улыбнуться, и незаметно перешел к тому далекому лету в округе Конард. По ее воодушевленному тону Мик понял, что если и сохранились у нее теплые воспоминания, то все они касались мужчин с ранчо Джейсона Монроуза — в каждом слове Фэйт об отце звучала любовь.

— Мне его так не хватает, — с грустью призналась она Мику. — Уже пять лет прошло, а я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что больше никогда не увижу его.

Мик пошел относить поднос с остатками еды на кухню, а Фэйт быстренько приняла душ. Сперва она хотела переодеться в ночную рубашку, но потом, поколебавшись, решила, что фланелевая рубашка Мика куда уютнее. Когда же она вернулась в комнату, Мик стоял у окна, вглядываясь в темноту ночи.

Боже, какой он сильный и красивый, снова подумала Фэйт, не отрывая глаз от его атлетической фигуры. В это мгновение Мик резко обернулся и увидел ее стоящей на пороге в длинной до колен мужской рубашке.

— Ты простудишься, если и дальше будешь стоять на холодных половицах босиком, — сказал он и, не получив ответа, подошел к ней, подхватил на руки и перенес на кровать. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Я серьезно спрашиваю.

Фэйт заглянула в его черные глаза и поняла, что он и в самом деле не шутит.

— Я чувствую себя отлично, — сказала она ему. — В самом деле, просто чудесно.

— Никаких болей или неприятных ощущений?

Фэйт угадала направление его мыслей и благодарно улыбнулась.

— Между прочим, чтобы ты знал, секс не противопоказан беременной женщине. Некоторые неудобства могут возникать, но проблем как таковых нет и быть не может.

Секс не противопоказан? Она что, всерьез использовала такое определение? Мик ощутил, как кровь прилила к сердцу.

— Секс?! — грубовато-насмешливо бросил он, большим пальцем проводя по щеке Фэйт. — Секс это вещь, которую можно иметь всегда, когда захочешь. Иметь секс так же несложно, как принять душ или поесть.

Лицо у Фэйт зарделось, а губы приоткрылись в невольном протесте.

— А вот заниматься любовью, — продолжил Мик в том же чуть развязном тоне, — мне в жизни приходилось всего несколько раз. И то, что происходит у меня сейчас с Дочерью Луны, я предпочел бы называть именно так.

— Да, милый, ты совершенно прав, — согласилась Фэйт, обвивая его шею руками и подставляя губы для поцелуя.

Мокрые от пота, все еще тяжело и неровно дыша, они понемногу приходили в себя. Она лежала, прильнув к его груди, и тела их все еще были слиты воедино. Это казалось просто чудом — лежать в кольце его рук и чувствовать себя огражденной от вихрей и невзгод огромного и недружелюбного мира.

Мик с наслаждением гладил ее атласную спину, изучая каждый изгиб этого нежного тела. Такая миниатюрная, такая совершенная — и она доверилась ему, мрачному громиле, хмурому нелюдиму. Есть в этом какая-то загадка, подумал он. Не говоря уже о том взрыве блаженства, который она мне только что подарила.

Под утро Мик проснулся — как всегда, с ясной головой и настороже. Он лежал на спине, и Фэйт спала рядом, уткнувшись носом в его плечо, и ее теплое дыхание щекотало кожу. По привычке он прислушался, вгляделся в темноту.

Окна дребезжали, а дом поскрипывал от порывов ветра, но это не могло стать причиной его пробуждения. Минуты за минутами падали в тишину, а Мик все прислушивался, постепенно успокаиваясь и расслабляясь. Наверное, Фэйт вздрогнула или что-нибудь пробормотала во сне. Просто он не привык спать рядом с женщиной.

Плотная, почти осязаемая на ощупь темнота окружала их. Раньше Мик любил темноту ночи за то, что она дарила ему чувство отрешенности от остального мира, дом становился его крепостью, в которую никто посторонний не мог проникнуть. Но сейчас, когда рядом лежала близкая женщина, темнота дарила ему ощущение сбывшегося чуда, заражала почти мистическим благоговением, наподобие того, которое он испытывал юношей, глядя в бездонное звездное небо Вайоминга.

Казалось, ему снова восемнадцать, и он снова, задрав голову, смотрит на усыпанное бриллиантовыми россыпями черно-бархатное небо, тоскуя по тому, чего никогда не имел, томясь по чувству, которого от рождения был лишен — чувству семейного очага.

Горло у него сжалось от горького, как полынь, воспоминания, а затем он замер, потому что ощутил, как рука Фэйт шевельнулась — тихо, но целеустремленно. Мик хотел было уже окликнуть ее, но остановил себя, боясь испугать ее, а также из невольного любопытства.

Рука Фэйт нежно гладила его мускулистую грудь, плечи… Сладкая волна блаженства прокатилась по его телу, и Мик, не удержался, судорожно сглотнул.

— Мик? — позвала его Фэйт.

Она не спала. И теперь, когда она убедилась, что и он не спит тоже, ее ласки обрели неожиданную дерзость, и ладонь ее смело скользнула к низу его живота.

— Ты ничего не имеешь против? — в голосе ее все-таки чувствовалась некоторая робость.

— Провалиться мне на месте, если я что-то имею против, — блаженно простонал Мик. — Наоборот: я всю жизнь хотел, чтобы нашлась женщина, которая касалась бы меня так постоянно.

— А если я осмелюсь на что-то большее? — спросила Фэйт, опускаясь ниже.

И это было начало нового исступленного витка блаженства, за которым пришло очередное забытье в непостижимом слиянии душ и тел…

Не сразу проснувшись, Мик резко сел в кровати и только после этого открыл глаза. Через окно в комнату струился яркий свет зимнего солнечного дня. Звонил телефон. Поймав трубку, Мик поднес ее к уху.

— Пэриш слушает.

— В общем, так, старик, — без всякого вступления проскрипел в трубку голос Натана Тэйта, — четверть часа назад нам удалось схватить этого сукиного сына.

Мик проснулся совершенно.

— Схватить? Где? При каких обстоятельствах?

— Этот тип самым нахальным образом снова завалился в ресторанчик Мод и как ни в чем не бывало заказал завтрак. Мод приказала обслужить его, а сама выскользнула из зала и немедленно позвонила нам. Сейчас мы оформляем протокол задержания. Я позвонил в техасский департамент общественной безопасности; полагаю, они официально попросят переслать парня к ним, так что до конца недели мы избавим наш округ от присутствия в нем этого ублюдка. В любом случае можешь передать своей драгоценной Фэйт Уильямс, что ее бывший муженек за решеткой, и она может ни о чем не беспокоиться.

Мик швырнул трубку на рычаг и обернулся. Фэйт, приподнявшись, смотрела на него во все глаза.

— Фрэнк арестован, Фэйт.

Фэйт судорожно вздохнула и, зажмурив глаза, закрыла лицо руками.

— Ну, наконец-то, — еле слышно вымолвила она.

— Некоторое время он посидит в кутузке, а затем его вышлют под охраной в Техас. Теперь тебе нечего бояться.

Фэйт открыла глаза, и с ресниц ее скатились две слезинки.

— Боже, Мик! — Позабыв о всякой сдержанности, она повисла у него на шее, из груди ее вырвался стон облегчения. — Боже, Мик, у меня словно камень с души свалился.

Мик держал ее в объятиях, прислушиваясь к смеху, смешанному со слезами, и не мог отделаться от ощущения, что не все так просто, как он сам только что изложил, и история с ее бывшим мужем ни для Фэйт, ни для него еще не закончена.

— Давай устроим праздник, — предложила вдруг она, вся сияя от радости. — У меня тысячу лет не было праздника.

— Как захочешь, — отозвался Мик. — Устроим вечеринку? Я смогу собрать по такому поводу кучу не кучу, но приличное число людей, причастных…

Фэйт прижала к его губам пальчик.

— Не желаю никаких людей! — хрипло прошептала она. — Хочу праздновать вместе с тобой и ни с кем больше.

За свою жизнь Мик принимал участие в бесчисленном количестве праздников и вечеринок по случаю завершения успешной операции, по случаю женитьбы друзей, по случаю рождения их детей. Но никто никогда не праздновал что-нибудь с ним одним, только с ним. Не было такого случая, и все тут!

— О’кей, — сказал он, подозрительно часто моргая. — Что именно ты хочешь предложить?

Фэйт вдруг покраснела и прикусила губу.

— Вообще-то, со стороны все это должно выглядеть ужасно.

— Что именно? О чем ты?

— Ну-у, ужасно ведь так радоваться из-за того, что кого-то посадили в тюрьму.

Мик улыбнулся и отбросил с ее лба прядь непокорных волос.

— Фэйт, если бы ты после всего пережитого пошла в тюрьму и застрелила его как бешеную собаку, никто, думаю, не осудил бы тебя. А ты стесняешься своей радости.

Фэйт осторожно покосилась на него.

— Ты действительно так думаешь?

— Конечно. Уж маленький праздник по случаю избавления от Фрэнка тебе явно не повредит. Что касается меня, то за шампанским дело не станет. Но, может быть, нам лучше съездить в ресторан Ларами и там отметить это событие?

— Отлично, но сперва съездим ко мне домой, я переоденусь. Не могу же я ехать в ресторан в таком виде?

A-а, черт, подумал Мик. Нет никакого способа выкрутиться и уйти от ответа. Откинувшись на подушки, он привлек ее к себе, исподволь наблюдая за выражением ее лица, на котором были написаны ожидание и радость.

— Фэйт, боюсь, что с переодеванием ничего не выйдет. Фрэнк всю твою одежду… попортил…

Радость поблекла, уступив место слишком знакомому страху.

— Попортил?.. — с дрожью в голосе спросила она. — Неужели всю? Конечно, ее там не так много, и я смогу… Как, всю одежду? — Она стала бледнее мела. — Что он с ней сделал? Сжег? Однажды уже так было… Так он ее сжег?..

Мик стиснул зубы и отвел глаза в сторону.

— Он ее… порвал в клочья, — после некоторой паузы сказал он, ухватившись за слово «порвал» вместо другого — «порезал». — В любом случае, это не проблема. Одна смена одежды у тебя есть, а перед рестораном мы вполне можем заехать в магазин готового платья и купить тебе что-нибудь новенькое.

— Мик, — оборвала она его вдруг, и он увидел, как по щекам ее заструились слезы.

— Да, пусть Дочь Луны говорит, — полушутливо сказал он, осторожно поглаживая ее по голове.

— У меня такое ощущение, что этот ужас никогда не кончится. Никогда!

— Кончится. Поверь моему слову. В конце концов, его уже поймали, и он сидит в тюрьме.

— Он и раньше сидел в тюрьме, но и тогда я не чувствовала себя в безопасности.

Против такого довода возразить было трудно.

— Я тебя понимаю, — сказал Ник угрюмо. — И на это могу сказать тебе одно: положись на меня.

— На твоем месте я бы обязательно взял этот свитер, — объявил Мик, подходя к примерочной. Лицо приторно улыбающейся продавщицы тут же перекосилось, словно она проглотила жабу. Только слабоумный не прочел бы в ее гримасе ужас и отвращение к этому верзиле индейцу, с которым такой маленькой и хрупкой куколке приходилось иметь дело.

— Мне он тоже кажется симпатичным, — согласилась Фэйт. — Но он слишком дорогой. Лучше я возьму голубой.

— Но бледно-лиловый — твой цвет.

Фэйт подняла глаза, и лицо ее озарилось благодарной улыбкой.

— Ты так думаешь?

— Не думаю, а вижу. Позволь, я куплю его для тебя, ну, скажем, в качестве рождественского подарка.

— Но до Рождества…

Мик неумолимо мотнул головой.

— Если ты не согласишься сделать это сейчас, мне придется приехать сюда завтра. Тебе не жалко моего времени?

Он отступил назад, и продавщица шарахнулась от него, как от Кинг Конга.

Когда он загружал покупки в багажник «блейзера», Фэйт спросила:

— Что случилось вдруг с этой продавщицей? Она же вначале казалась такой приветливой.

Мик захлопнул багажник, запер его и только после этого взглянул на Фэйт.

— Полагаю, — сказал он тихо, — девушка не слишком любит индейцев.

Фэйт онемела от возмущения и невольного чувства вины. Мик пожал плечами и открыл дверцу машины.

— И часто тебе приходится с этим сталкиваться, — спросила она.

Мик на мгновение обернулся и кивнул.

— И ты так спокойно говоришь об этом.

— С тех пор, как я вышел из подросткового возраста — да!

— Но как же ты можешь…

— Золотая моя, злость в таких вопросах мало помогает. Ну хватит, если ты не передумала появляться на людях в обществе страшного великана-индейца, поищем себе столик в ресторане.

Фэйт не передумала, и когда десять минут спустя они входили в зал ресторана, рука ее крепко сжимала локоть Мика, а подбородок был вызывающе приподнят. Вот сила духа, с восхищением подумал Мик. А с виду она кажется такой хрупкой и беззащитной.

Мик бывал в этом ресторане с друзьями и знал, что здесь ему не придется сталкиваться с махровым расизмом. Не то, что его сильно смущала такая перспектива, просто не хотелось портить настроение Фэйт. Кроме того, Мика устраивало здешнее меню: он предпочитал простую, но обильную пищу. Официантка хорошо знала помощника шерифа по прошлым визитам, держалась дружелюбно, и Фэйт мало-помалу успокоилась.

— Не надо петушиться из-за меня, Фэйт, — сказал Мик. — Бороться с предрассудками — все равно, что биться головой о стену. Хвала дядюшке Сэму — благодаря ему я объехал полсвета и одно усвоил наверняка: нет или почти нет таких людей, которые не имели бы предубеждений против кого-то.

А потом, подумал он, я не тот, за кого тебе следует заступаться. Кто я? Мираж, обман зрения, наваждение. У тебя своя жизнь, у меня — своя, и теперь, когда Фрэнк Уильямс пойман, ничто не помешает каждому пойти своим путем. В конце концов, дрезденская фарфоровая статуэтка и зачерствелый служака-метис — явно не пара. И как только ты почувствуешь себя в безопасности, потребность в защитнике отпадет сама собой, и ничто не помешает тебе стать просто доброй соседкой, с которой меня ничего не будет связывать, кроме дружеских отношений и привычки прийти на помощь друг другу.

Он собирался после ужина сводить Фэйт в кино, но заметил, что она явно устала. Они оба почти не спали прошлой ночью, а потом она все же ждем ребенка… Заплатив по счету, Мик подхватил Фэйт под руку и проводил к машине.

Когда в салоне автомобиля Фэйт пару раз зевнула, Мик велел ей не стесняться, а спокойно подремать на заднем сиденье. Она заснула мгновенно, а Мик повел машину дальше, воспаленными от бессонницы глазами всматриваясь в серую ленту ночной дороги.

Фэйт очнулась, охваченная животным ужасом: сильные руки подхватили ее и понесли — в темноту, в ночь…

Она закричала, колотя мужчину кулачками.

— Дочь Луны может ничего не бояться!.. Тсс, Фэйт. Это же я, Мик.

Мик! Слава Богу, это Мик! Ужас растаял, как снег под майским солнцем, и Фэйт, уткнувшись в его шею, блаженно вдохнула запах его кожи.

— Знаешь, — сказала она, когда он внес ее в свою спальню, — я бы хотела стать для тебя тем, кем стал для меня ты.

Мик опустил ее на свою кровать, включил настольную лампу и произнес:

— Я спущусь вниз, накормлю скотину и заберу твою одежду из машины. Ты больше ничего там не оставила?

Фэйт с необычной торжественностью взглянула ему в глаза и отрицательно качнула головой. Мик коротко кивнул и двинулся к двери. На пороге он, однако, остановился и, поколебавшись, бросил через плечо.

— Ты всегда была для меня всем, Дочь Луны. Всем.

Он оставил Фэйт одну в состоянии крайнего смятения, а сам, громыхая сапогами, спустился вниз.

— Итак, — пробормотал он, — на склоне лет ты, Мик Пэриш, окончательно тронулся умом. Как вообще можно было делать такое признание? Это же безумие. Полное безумие!

Но она и в самом деле была для него всем. Это ее девичий голосок звал его из замурованной ямы, в которой его погребли живьем вьетнамские партизаны, а потом поманил в округ Конард. В самые трудные минуты своей жизни, когда он готов был свихнуться, воспоминания о том лете, о том, как он учил Фэйт ездить верхом, бросать лассо, ловить рыбу помогли ему устоять и сохранить рассудок. Трудно поверить, но все так и было: он закрывал глаза, и воспоминания о самом счастливом лете в его жизни оживали перед ним.

А сейчас перед ним была явь, и он никак не решался поверить, что это не сон, не плод его больного воображения.

Накормив скотину и забрав вещи из машины, Мик вернулся в свою комнату. За дверью ванной шумно лилась вода из душа. Хорошо бы и мне тоже принять душ, подумал Мик. Вместе с ней. Он поставил на пол сумку с вещами и задумался. Было бы так славно встать под горячие упругие струи воды, намылить Фэйт с ног до головы, затем позволить ей проделать то же с ним… Волна сладкой дрожи пробежала по его телу, стоило представить себе эту картину.

Но как воспримет это она?..

Мик улыбнулся озорной улыбкой. Лет сто он не был таким веселым. А может быть, не стоит себя сдерживать?..

Когда Фэйт, блаженно открыв глаза, увидела рассматривающего ее в упор Мика, она отчаянно взвизгнула и отступила. Их разделяла только стена льющейся воды. Он поспешно задернул пластиковую занавеску, но через секунду заглянул внутрь.

— Извини, — сказал он робко, — я не хотел пугать тебя.

Фэйт издала нервный смешок.

— Я просто не ожидала, что за мной может кто-то подсматривать.

— Неужели? Ты всерьез рассчитывала, что я лишу себя шанса лицезреть твою красоту?

— Неправда. Я вовсе не красивая.

— Расскажи об этом кому-нибудь другому, но только не мне. Я более изысканной и утонченной красоты в жизни не видел. В детстве я мечтал встретить сказочную принцессу, но никак не думал, что столкнусь с одной из них наяву.

Он помог ей выбраться из ванной, обтер полотенцем и обнял за хрупкие плечи своими большими смуглыми руками.

— А вот теперь я держу сказочную принцессу в своих объятиях, и самая волшебная из всех сказок сбывается.

Фэйт ничего не ответила, но по ее лучистым глазам было видно, что и ее самая заветная сказка сбывается.

Их снова ждала волшебная ночь любви, и когда полчаса спустя, слившись в одно целое, они достигли пика наслаждения, Фэйт изогнулась в его объятиях, хрипло выкрикивая его имя и умоляя, умоляя ради всех святых любить ее еще и еще, а его тело забилось в конвульсиях, и из горла вырвался хриплый крик:

— Моя!.. Ты только моя, Дочь Луны!.. Ты навек моя!..

Когда в шесть утра загудел электронный будильник, Мик проснулся в постели один. С кухни до него донесся аромат свежезаваренного кофе, и он понял, что Фэйт проснулась раньше, чтобы успеть приготовить ему завтрак.

Блаженно и глупо улыбаясь, Мик поднялся навстречу новому дню. Никогда прежде он не ждал от него столько радости и счастья. Сегодня, думал он, обтирая себя влажной губкой, пойду на прием к доктору Макардлу и потребую снять с меня эти проклятые бинты, чтобы можно было принимать душ. Правда, доктор хитрая лиса: он вполне может продержать меня в бинтах еще пару дней, чтобы уберечь помощника шерифа от очередных безрассудных выходок.

Мик надел отглаженный мундир, пристегнул кобуру, схватил фуражку и поспешил вниз по лестнице, чтобы приветствовать готовившую завтрак женщину заслуженным ею утренним поцелуем.

Он переступил порог кухни — и замер. Фэйт сидела за столом, одетая в свитер и джинсы, неестественно прямая, судорожно скрестив на груди руки, а рядом с ней стояли ее чемодан и дорожные сумки.

— Что хочет сказать всем этим Дочь Луны? — надтреснутым голосом поинтересовался Мик, чувствуя, как нелепо звучит полушутливое индейское прозвище в данной ситуации. Было ясно как дважды два, что она уходит от него, поэтому вопрос носил чисто риторический характер.

— Я была бы очень признательна, если бы ты, Мик, подбросил меня домой, — еле слышно, но твердо сказала Фэйт.

На лице Мика не дрогнул ни один мускул. Он навис над ней, как огромная гранитная скала.

— Почему?!

— Н-ну… Фрэнк арестован, значит, мне ничто больше не угрожает… и… и мне действительно нужно попытаться стать независимой.

Она его боится, это сразу видно. Проклятье, она его боится! Но почему? Что случилось?

— Ты не имеешь на меня никаких прав, — облизав пересохшие губы, пояснила Фэйт, отвечая на невысказанный вслух вопрос. — Ни на меня, ни на моего ребенка.

Она судорожно закрыла глаза, как наяву услышав голос Фрэнка, вновь будто увидев поблескивание ножа. «Ты моя, Фэйт. И этот ребенок в твоем животе — мой. Я вправе сделать с вами обоими все, что захочу!» И Мик повторил эти слова: сперва насчет ребенка, а сегодняшней ночью объявил, что она принадлежит ему. Мой! Моя! Мое! Боже, само звучание этих слов было ей ненавистно! Фэйт распахнула глаза.

— Я не твоя! — почти выкрикнула она срывающимся от отчаяния голосом. — Не твоя и ничья!

Весь мир вокруг Мика со звоном обрушился. Конечно, она не моя, подумал он отстраненно. Какого дьявола я мог претендовать на то, чтобы такая женщина решилась иметь хоть какое-то отношение к безродному метису?

Не глядя на Фэйт, словно ее вообще не существовало, Мик как во сне налил себе чашку кофе и насыпал в миску кукурузных хлопьев. Он ел, стоя к ней спиной, чтобы не видеть написанных на ее лице страха, гнева и текущих по щекам слез. Чтобы вообще ничего больше в жизни не видеть и не чувствовать. Червяк, корчащийся на крючке, вот кто ты, равнодушно подумал он.

Покончив с завтраком, он сполоснул чашку и миску в раковине, затем, повернувшись, подхватил чемодан и сумки и, не глядя в ее сторону, бросил:

— Едем!

10

— Ба, Мики! — воскликнул Чарли Хаскинс, едва герой прошлой недели вошел в его кабинет. — На тебе же лица нет! С тобой все в порядке?

Не успел Мик выдумать какую-либо причину своего подавленного вида, как в заднюю дверь ввалился Нэйт и, увидев его, заорал:

— Живо чеши к доктору и не показывайся, пока он не осмотрит твои ребра.

Приказ есть приказ. Мик молча развернулся и покинул помещение. Так или иначе, он планировал заглянуть к доктору Макардлу, часом раньше, часом позже — какая разница. Но что же стало с его знаменитым непроницаемым лицом игрока в покер? Такое впечатление, что это уже не лицо, а открытая книга, в которой все читают: у этого парня что-то стряслось.

Кабинет доктора располагался прямо в его доме на Фронт-стрит, самой фешенебельной улице города, в одном из тех старинных изящных особняков, что облюбовали для себя представители местной элиты. Сам Макардл еще не вернулся с утреннего обхода, но медсестра Джоан, едва кинув взгляд на пациента, тут же предложила Мику пройти в кабинет, заверив, что ждать придется недолго.

Да, ну и видок у меня, должно быть, сегодня! Мик подошел к маленькому зеркалу над раковиной и вгляделся в свою физиономию. Ничего особенного.

— Привет, Мик! — крикнул Бен Макардл, маленький, толстенький коротышка, врываясь в кабинет и бросая на стол шапку.

— Доброе утро, Бен. Надеюсь, сегодня ты разрешишь мне снять с себя эти вериги.

— По правде сказать, я боялся, что ты уже содрал их, не спросив разрешения. Ну, снимай рубашку. Нэйт очень беспокоился насчет тебя.

— Беспокоился? Он что, успел позвонить тебе в больницу?

— Нет, он звонил Джоан и сказал, что ты выглядишь как вампир, не сумевший за ночь напиться крови.

— A-а, черт! Я просто немного устал, в этом все дело.

Снятие бинтов заняло меньше минуты, Бен обрезал их ножницами — и они упали вниз.

— Нет, вы видели когда-нибудь такое? — присвистнул Бен, разглядывая бок пациента. — Все цвета радуги — шедевр импрессионизма, и только.

Мик покосился на синяк, занимавший все пространство его обширной груди, потом дотронулся до него пальцем.

— Ничего не чувствую.

— Ты меня разыгрываешь? — с интересом спросил Бен и надавил на ребро. Мик охнул. — Вот видишь… Ну-ка, медленный глубокий вдох!

Через двадцать минут Мик снова появился на работе — теперь уже с эластичным подвижным бандажом на груди, который можно было снять при желании, и со справкой о выздоровлении. Бен предлагал ему отдохнуть еще пару дней, но Мик лишь неопределенно замычал, и Бен сдался.

Нэйт уже ждал его прихода.

— Бен сказал, что тебе надо бы еще немного посидеть дома.

Лицо Мика окаменело.

— Не сегодня, — сухо отрезал он.

— Не сегодня, так не сегодня, — отозвался Нэйт, не отрывая глаз от лица помощника. — Что-то хочешь спросить?

— Да. Фрэнк Уильямс сидит внизу?

Нэйт кивнул.

— Парня заберут у нас в среду. Завтра прилетит Гэррет Хэнкок и лично препроводит этого ублюдка в Техас.

— Я бы предпочел, чтобы это сделали пораньше.

— А как дела у Фэйт?

— Утром она вернулась к себе на ранчо, — глухо отозвался Мик от двери. — Я, пожалуй, взгляну на этого молодца. Если мне случится на него наехать, нужно знать противника в лицо.

В округе Конард никогда не сталкивались с проблемой нехватки мест заключения — шести бронированных камер на третьем этаже здания полиции было достаточно. Присматривали за заключенными сами полицейские, но, в сущности, они больше полагались на надежность замков и крепость решеток, тем более что и публика здесь сидела пустяковая: мелкие жулики, начинающие наркоманы, пьяницы и дебоширы. Сегодня единственным заключенным оказался Фрэнк Уильямс. Джеда Барлоу успели отослать в Каспар, в лечебницу для алкоголиков.

Как и большинство закоренелых преступников, Фрэнк Уильямс выглядел на редкость заурядно: типичный полицейский, моложавый, пышущий здоровьем. Вид вполне внушает доверие. Впрочем, нет, подумал Мик. Глаза, странные, дикие, бегающие глаза маньяка. Глядя в них, нетрудно было поверить всему, что он заочно знал об этом человеке, поверить и предположить, что у парня на совести еще много чего, о чем никто не знает.

— Вы и есть тот самый полицейский с неповторимой внешностью, о котором судачили в ресторане Мод? — с улыбкой заговорил Фрэнк, едва Мик приблизился к камере.

Это была дружелюбная улыбка, улыбка, обращенная к человеку, занимающемуся с ним одним и тем же делом. В другое время и к другому человеку, пусть и залетевшему в тюрьму, Мик был бы более снисходителен, но этот тип был слишком опасен, чтобы поверить ему хоть на секунду.

— Да, я тот самый уникум, — ровно и холодно ответил Мик. Остановившись в двух шагах от решетки, он в упор разглядывал заключенного.

На лице Уильямса промелькнуло смятение.

— Что это вы так смотрите?

— Изучаю тебя.

— Изучаете?.. А почему на «ты»? — привстал с нар Фрэнк. — И для чего изучаете?

— Если я тебя увижу когда-нибудь снова, должен узнать в любом обличье.

Уильямс тревожно шевельнулся.

— Но зачем? С какой стати столько внимания к моей персоне? И эта непонятная фамильярность…

— Видишь ли, — усмехаясь, сообщил Мик, — я двадцать лет прослужил в спецвойсках и привык знать врага в лицо.

— Врага? — Уильямс отпрянул. — Что вы имеете в виду? И вообще, что за тон?..

— Ладно, помолчи, — оборвал его Мик, приближаясь к решетке. — Я вот что хочу сказать тебе, Уильямс. Если ты еще хоть раз в жизни коснешься пальцем Фэйт или даже приблизишься к ней, я тебя из под земли достану, и ты проклянешь тот день, когда родился. Запомни то, что я тебе сказал. Я никогда не бросаю слов на ветер!

Развернувшись, он зашагал прочь.

— Вы мне угрожали! — заорал ему в спину Фрэнк Уильяме, вцепившись пальцами в железные прутья. — Вы мне ответите за это перед судом!

— Желаю успеха, — сухо откликнулся Мик и исчез за дверью.

Нэйт настоял, чтобы Мик занялся составлением отчетов, и тот, чертыхаясь, зарылся в бумаги, вполуха слушая, как Чарли Хаскинс в сотый раз рассказывает старые анекдоты или болтает по телефону с женой о самочувствии только что родившейся дочки. День в округе Конард выдался удивительно спокойный.

Около пяти на участке появился Гэйдж Долтон. Одетый с ног до головы в черное, он возник, как посланец дьявола, добавив мрака в сумрачное настроение этого ненастного дня. Чарли неуверенно приветствовал гостя, стараясь не глядеть Гэйджу в глаза — обычное поведение нормального человека в присутствии внештатного детектива, чье имя окутано загадками, а обезображенное шрамом лицо и притягивает, и пугает одновременно. Кивнув дежурному, Гэйдж обратился к Мику:

— Есть разговор.

Мик отшвырнул в сторону авторучку и прошел за Гэйджем в кабинет шефа.

— Что нового? — с тяжелым вздохом спросил Нэйт и сложил руки на груди, приготовившись слушать.

— Я просил парня из лаборатории держать меня в курсе насчет того, что они обнаружат в деле о нападении на стадо Джеффа. Только что он сообщил, что директор лаборатории потребовал, чтобы был проведен новый независимый анализ.

— Но в чем дело? — Брови Нэйта взлетели вверх, а Мик прислонился к стене, стараясь не показать своего волнения.

— Паталогоанатом настаивает на том, что коровы были зарезаны при помощи хирургических инструментов.

— Ха! — вырвался смешок у Мика. То же самое он впервые сказал четыре года назад.

— Именно, — подтвердил Гэйдж. — Видимо, есть еще улики, но мой лаборант не посвящен во все детали. Я попробую расшевелить кое-кого повыше рангом. Мне не нравится, что кто-то сидит на доказательствах и держит нас в дураках.

— Наверное, они просто не убеждены в правильности своих заключений, — примиряюще поднял руки Нэйт. — Но тебе и в самом деле стоит сходить туда, Гэйдж, и поговорить с ними напрямую. Если начнут катить на тебя бочку, дай знать мне.

Когда Гэйдж вышел из комнаты, Нэйт и Мик обменялись многозначительными взглядами.

— Ты был прав, старик, — проскрипел Нэйт. — Но если так, то прав и в остальных своих предположениях. Черт побери, что творится в моем округе?

— Я бы тоже хотел это знать, — мрачно отозвался Пэриш.

— Я так привык, что вокруг тишь да гладь, да Божья благодать, — сокрушенно сказал Нэйт. — Я уж надеялся, что остаток жизни проведу спокойно, занимаясь лишь этой повседневной ерундой… Напомни, старик, за все время моей службы здесь произошло всего одно убийство, когда четыре года назад сбежавший из тюряги уголовник убил Джона Гранта. Многие ли шерифы могут похвастаться такой статистикой.

— Немногие.

— Вот именно, черт побери! — Нэйт насупился. — А теперь появился этот тип Уильямс, а еще эти коровы, зарезанные и изувеченные каким-то сумасшедшим хирургом. Проклятье!

— Полагаю, — подал голос Мик, — все дело в чужаках. Они, как известно, приносят беду, а потому надо их срочно выдворить. Меня, Фэйт, ее муженька… Кстати, Гэйдж не из этой компании?

— Заткнись.

— Так кто он, чужак или нет?

— Пошел к черту, Пэриш! В округе черт знает что творится, а тебе все хиханьки да хаханьки. Если у тебя есть вопросы, обратись к нему — он ответит.

В этом весь Натан Тэйт, с уважением и симпатией к шефу подумал Мик, направляясь к своему столу. Куча эмоций и ноль информации. Наверняка столь же исчерпывающе он ответит тому, кто поинтересуется у него насчет моей биографии.

По дороге домой Мику уже казалось, что мало-помалу он возвращается в привычную колею. В конце концов, что такое две ночи, проведенные с женщиной? Да, еще утром он не находил себе места. Но теперь все позади. Несколько часов безумства не смогли зачеркнуть всей предыдущей размеренной жизни.

Дома, открыв холодильник, Мик сразу же обнаружил тушеное мясо, приготовленное Фэйт еще вчера. Поставив его в микроволновую печь, он двинулся на скотный двор, чтобы подбросить корма животным и почистить хлев. Грудь отчаянно болела, но Мик был даже рад этому. Боль — ниточка, которая связывает нас с миром, способ напомнить о реальности, повод для того, чтобы сосредоточить все своим мысли на себе самом. А еще — возможность уйти от других, навязчивых мыслей.

Он работал и чувствовал, как камушек за камушком, кирпичик за кирпичиком восстанавливает стену, спрятавшись за которой он жил все эти годы, стену, которая почти рухнула за эту неделю. В конце концов, он имел дело всего лишь с женщиной, а их у него хватало раньше, хватит и впредь.

Тогда почему же он не может отделаться от чувства, что опять стоит на дне узкой, темной, вонючей ямы, на сей раз сам похоронив себя заживо?..

Первым ощущением Фэйт при виде уезжающего Мика было облегчение. Ей удалось выскочить из подстроенной мужчиной ловушки целой и невредимой, и теперь, оставшись наедине с собой, в тиши отцовского дома, можно наконец-то вздохнуть свободно.

Она приложила руку к животу, чуть-чуть надавила на него и сразу же почувствовала энергичное шевеление ребенка — второе за утро. Только она и ее ребенок, и никого больше! Именно здесь, на этом ранчо, где когда-то ей довелось познать радость бытия, она сумеет создать атмосферу истинного дома для своего будущего ребенка, дома, где любви, тепла и света будет в избытке, а слова «страх» не будет существовать вовсе.

По дому разносился запах хвойного освежителя воздуха, особенно сильно пахло сосной в спальне. Мик не сразу пустил ее в дом; сперва он что-то собрал в тюк, который забросил к себе в багажник, а потом стер с двери написанные ночным гостем слова — Фэйт так и не узнала, какие. В комнатах было спокойно, чисто, приветливо.

И вдруг Фэйт опустилась на кровать, обхватила себя руками и тихо, жалобно зарыдала, как какая-нибудь шестилетняя девочка…

Когда она проснулась, за окном было темно. День как вода проскользнул между пальцев. Быстренько ополоснувшись под душем, Фэйт поспешила на кухню. Она почувствовала, что в состоянии съесть сейчас быка, и при одном воспоминании о дыне, которую она положила в нижний отсек холодильника, у нее потекли слюнки.

Она сидела за столом и жадно поедала один сочный ломоть за другим. Но через пять минут бездумное, первобытное ощущение физического благополучия вдруг улетучилось, сменившись холодным ужасом осознания пустоты.

Она осталась без Мика.

Фэйт нерешительно посмотрела на телефонный аппарат. Может, позвонить, объяснить, что причина ее внезапного бегства вовсе не в нем, Мике Пэрише? Да только поймет ли он ее и захочет ли вообще слушать? Впервые за день Фэйт почувствовала, что в состоянии рассуждать здраво, не идя на поводу у животного ужаса и неудержимой паники, и впервые до нее дошло, как могла ранить молчаливого и гордого сына индианки ее утренняя выходка. И теперь он скорее умрет, чем вновь станет с ней разговаривать.

Отогнав от себя страшную мысль о том, что она навсегда потеряла Мика, Фэйт решительно встала из-за стола, запихнула в холодильник остатки дыни и потянулась. Долой всяческую сентиментальную белиберду. Пора чем-нибудь заняться — почитать книгу, поискать старые отцовские фотографии. Сто лет мечтала она стать хозяйкой собственной судьбы, мечтала о свободе от внешнего мира. Пора насладиться долгожданным приобретением.

Но почему, несмотря на благие порывы, самостоятельность в очередной раз норовит обернуться одиночеством, а от стен отцовского дома веет не уютом, а холодом?..

— Кофе? — спросил Мик.

— Пожалуй, — согласился Гэйдж, откидываясь в кресле и сквозь полуопущенные веки глядя на Мика.

— Какими судьбами? — поинтересовался помощник шерифа, водружая кофейник на плиту.

— Весь день мотаюсь по дорогам и никак не могу отделаться от странного ощущения, словно что-то должно случиться… С тобой так не бывает?

— Бывает.

— А еще мне не дает покоя вся эта история с зарезанными коровами, и пока я не выстрою более или менее правдоподобную версию дела, не найду себе места. А с кем, подумал я, можно обсудить эту тему, если не со стариной Пэришем.

Мик остановился и пристально поглядел на Гэйджа. До сих пор он воспринимал частного детектива в черном как чужака и одиночку, к которому относился с уважением, отдавая должное его профессионализму и хватке, но никогда не принимал за своего. Во многом из-за того, что Гэйдж всегда был загадкой и в этом смысле мог перещеголять даже самого Мика. И вот он первым назвал его «стариной». Ну и ну!

И Мик вдруг понял, в чем дело. Никакие коровы Гэйджа сейчас не интересовали — по крайней мере, настолько, чтобы из-за них поступаться своими привычками. Гэйдж, видимо, как-то прознал, что от Мика ушла Фэйт, и приехал, чтобы не оставлять Пэриша наедине с его тоской. Приехал как друг.

— Ну что ж, — сказал Мик с ухмылкой, но голос у него дрогнул. — Поговорить, так поговорить. Выкладывай свои соображения…

Дом светился всеми огнями. Включив еще и настольную лампу, Фэйт украдкой зевнула и тут же отчитала себя: с чего, собственно, ей быть сонной после того, как она проспала целый день. А тут еще детский страх перед темнотой, когда каждый неосвещенный угол, кажется, таит в себе угрозу.

За последние часы она открыла, а точнее, призналась себе, что не чувствует себя защищенной, и это при том, что Фрэнк сидит за решеткой. Оказалось, что не всякий дом — крепость, а только тот, в котором есть хозяин. Раньше таким хозяином был отец, а теперь им мог стать Мик. Только он с его силой и нежностью, с его крепкими руками и преданной душой мог стать той твердыней, за которой и она, и ее еще не родившийся ребенок могли быть в безопасности.

А без него ей всегда будет холодно и одиноко в этих мертвых стенах.

Всхлипнув, Фэйт потянулась к телефону. Скорее, скорее, пока страх совсем не затопил ее! Надо извиниться, попросить прощения за ту боль, которую она ему причинила, надо сказать…

Но телефон не работал. Фэйт тупо посмотрела на трубку. В следующее мгновение погас свет.

— Что-нибудь случилось? — спросил Гэйдж, с испугом поглядев на Мика.

— Так, какое-то нехорошее чувство… Продолжай!

Когда весь дом погрузился в темноту, Фэйт помертвела от страха. И телефон, и электричество — слишком много совпадений, чтобы надеяться на аварию на линии. Боже, а заперты ли двери и окна? Поскольку она их не проверяла, никакой гарантии нет. Ручаться она могла лишь за кухонную дверь, поскольку сама заперла ее за Миком сегодня утром.

Фэйт осторожно, чтобы не споткнуться, двинулась вперед. Туфли она предусмотрительно скинула, чтобы не шуметь.

Может, электричество отключилось само? Такое бывает. Так, если свет погас во всем доме, смотреть нужно главный щиток, а он… в подвале…

Неужели Фрэнк?!

Во рту у Фэйт пересохло, а сердце бешено заколотилось, и стук его казался ужасно громким в тишине комнаты. Ребенок внутри шевельнулся, снова затих!.. Господи, Господи! Спаси и сохрани меня и моего ребенка!

А что если взять ключ от машины и выбраться на улицу?

Глаза немного привыкли к темноте, и Фэйт различила ручку двери, ведущей в подвал. Передвигаясь на цыпочках, она взяла на кухне стул и поставила его возле двери — как ей показалось, с невероятным грохотом, потому что тишина была абсолютно мертвой — без электричества не гудел холодильник, не капала из крана вода.

Ключи от машины лежат на туалетном столике в спальне, а стало быть, нужно пройти через весь дом. Конечно, Фрэнк вполне мог вывести из строя ее «хонду», но об этом она старалась не думать… Неужели он и вправду сбежал из камеры? Неужели он из тех, для кого не существует запоров и решеток, посланец преисподней, настигающий жертву с неотвратимостью рока?.. Да нет, один раз его остановил Гэррет Хэнкок, еще один раз его опередил Мик, когда увез ее отсюда…

Но сейчас она не могла позвать на помощь никого — она была совсем одна.

Уже пробираясь по комнатам, Фэйт обнаружила, что машинально прихватила с кухни огромный нож для разделки мяса. Вот и хорошо, промелькнуло у нее в голове. Если бы сейчас меня видел Мик, подумала она, глотая слезы, и, несмотря на ужас, волна стыда захлестнула ее. Она так перед ним виновата! И дело вовсе не в том, что сейчас она в опасности. Из-за одной случайной фразы она оттолкнула от себя человека, тем самым поставив его на одну доску с таким подонком, как Фрэнк Уильямс. Оставалось только уповать на то, что ей все же еще представится возможность попросить прощения.

Наконец Фэйт добралась до спальни, закрыла за собой дверь и с облегчением бросилась к столику возле кровати. Пока что до нее не доносилось ни звука, ни шороха, и в душу ей закралась слабая надежда: может быть, все-таки это авария, а она ведет себя, как перепуганная идиотка, рискуя в темноте напороться на свой же собственный нож?

И вдруг до нее донесся звук опрокинувшегося стула из дальнего конца дома — того самого стула, который она оставила у входа в подвал! Боже! Неужели это все-таки случилось? Он здесь и ищет ее?

Забыв про все ключи и машины на свете, Фэйт юркнула в огромный старинный гардероб — место, где она больше всего любила прятаться в детстве, играя с отцом в прятки. Это был почти единственный предмет, уцелевший во время пожара, уничтожившего старый дом, и, несмотря на существование в доме гардеробной, отец сохранил антикварную громадину — несомненно, для дочери. Закрыв изнутри дверцы, Фэйт лихорадочно завернулась в простыни и байковые одеяла, с детской наивностью полагая, что в темноте никто ее, закутанную в одеяло, не заметит.

Сердце колотилось чуть ли не у самого горла, но Фэйт все же пыталась прислушаться к тому, что происходит снаружи.

Казалось, прошла вечность, пока она сидела в гардеробе с ножом в руке, трясясь от страха. В голове кружились молитвы и призывы, обращенные к одному лишь человеку — Мику. Если бы он мог услышать, если бы мог прийти на помощь!..

— Я знаю, ты здесь, сука! Выходи! Все равно я отыщу тебя!..

— Задам я ей трепку, чтобы впредь неповадно было выкаблучиваться, — процедил сквозь зубы Мик, напряженно вглядываясь в темную ленту дороги.

— И правильно сделаешь, — поддержал его Гэйдж, проверяя состояние оружия. — И потом разберись с телефонной компанией. Две поломки за три дня… Кстати, что это?

Одного вида припаркованного у поворота к дому Фэйт пикапа хватило, чтобы подтвердить наихудшие подозрения Мика. Визитер, да еще такой поздний, не оставит свою машину так далеко от дома, если он направляется в гости.

Резко затормозив, Мик повернулся к Гэйджу:

— Вызывай дежурных по рации, пусть немедленно едут сюда. Дело может пахнуть убийством. Я пойду к дому пешком.

— Вызову их — и сразу же за тобой!

Кросс в одну милю — пустяк для тренированного разведчика, разминка, отличный способ прочистить легкие. Если бы еще при этом не безумная тревога за Фэйт.

Было новолуние, и дорогу освещал лишь бледный свет звезд. Дом на фоне неба показался Мику темной громадой. Вдруг он заметил, что на земле что-то блеснуло. Это была выставленная из окна подвала рама со стеклом. Пробормотав проклятье, Мик осторожно пролез внутрь.

Он уже понял, чьих рук это дело. Из местных жителей никому не могла бы прийти в голову такая идея, а случайный бродяга не стал бы перерезать телефонный провод. Только один человек способен на такое — Фрэнк Уильямс. Одному Богу известно, как он сбежал из камеры, хотя… Учитывая беспечность полицейских, привыкших иметь дело с мелкими воришками, нетрудно предположить, что, оставшись один на один со своим благодушным охранником, Фрэнк обманул его и сбежал.

Едва коснувшись ногами пола, Мик вытащил фонарик и пробежался лучом по помещению. Первое, что бросилось ему в глаза — разбитый электрощиток. Так вот почему дом погружен в темноту… Но если так, — подумал Мик, — Фэйт не должна быть застигнута врасплох, и у меня, возможно, еще есть время.

Через дверь, мимо опрокинутого стула, Мик ворвался на кухню — никого! Зато он услышал какой-то шум со стороны спальни. Одним движением распахнув наружную дверь, Мик ринулся в сторону спальни.

— Я вырежу этого ублюдка из тебя, сука!

Голоса Фэйт не было слышно. Прячется, мертва или без сознания? Мик свято не терял надежды на первое.

— Ты моя, слышишь ты, мерзкая тварь! И как только тебе в голову пришло, что от меня можно скрыться?

Раздался пронзительный визг — Фэйт все же не сдержалась, потом скрип открывающегося гардероба, и Мик, забыв обо всех предосторожностях, ногой распахнул дверь и с револьвером в руке ворвался в спальню.

— Руки вверх!

В темноте он различил смутные очертания Фэйт, упавшей на пол, и отчетливый силуэт высокого мужчины — одной рукой тот держал Фэйт за волосы, а в другой слегка поблескивал нож.

— Сожалею, — с ухмылкой отозвался Фрэнк и подтянул Фэйт за волосы поближе к себе. — Сожалею, но мне нужно закончить одну работу. А ты что, краснокожий, рассчитывал, что она будет принадлежать тебе? Черта с два!

Мик выстрелил. Нож со звоном полетел на пол, и Фрэнк, отпустив Фэйт, левой рукой выхватил из кобуры револьвер.

— Где твоя хваленая меткость? — сквозь зубы процедил он. — Разве можно оставлять в живых вооруженного противника? Я так никогда не поступал. — Уильямс медленно поднял револьвер. — А ты чего медлишь? Неужели не можешь? Боже мой, какие сантименты. А вот мне терять нечего, так что извини, парень.

Грянул выстрел, и на пол рухнуло мертвое тело — тело беглого полицейского-перевертыша, ревнивца и маньяка Фрэнсиса Эйвери Уильямса.

— Извини, если я тебя опередил, — послышался из-за спины Мика голос Гэйджа. — Я подумал, что парень прав, и тебе несподручно убивать отца ребенка.

Проскользнув мимо Мика, он опустился на колени перед распростертым телом.

— Кончено, — сказал Гэйдж спокойно. — Мистер Уильямс более не оскверняет своим присутствием этот свет и никогда больше не сможет терроризировать вас, миссис Уильямс.

Фэйт не отвечала. Мик бросился к ней.

— Фэйт, малютка. Все кончено, и ты в безопасности.

Фэйт содрогнулась всем телом и, не открывая глаз, тихо спросила:

— Мик?

— Я здесь, Дочь Луны. Я здесь, рядом. Надеюсь, он тебе ничего не успел сделать?

— Нет! — И тут же из горла Фэйт вырвался слабый стон. — Мик, кажется, у меня начинаются преждевременные роды.

Расстояние в тридцать три с половиной мили, отделявшее дом Фэйт от окружной больницы, они покрыли за двадцать пять минут. Черный «блейзер» несся как стрела, оглашая пустынные окрестности воем сирены, озаряя ночь огнями мигалки.

В больнице, переложив Фэйт на каталку, он наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Если я тебе буду нужен, только крикни, и я тут же приду.

Он сидел в коридоре, опустив голову, и ждал. Задремав, он не сразу заметил, что напротив кто-то сидит. Открыв глаза, Мик увидел Рэнсома.

— Мэнди тоже хотела приехать, но я ей запретил.

— И хорошо, что не приехала. В ее положении лучше сидеть дома.

Сунув руку в сумку, Рэнсом достал из нее большой термос.

— Я знаю, что такое больничный кофе, — сказал он, вынимая из сумки два пластмассовых стакана. — В свое время я насиделся в этом коридоре…

— Спасибо, — ответил Мик и с наслаждением глотнул ароматного напитка. — Никто в мире не умеет готовить кофе лучше твоей Мэнди.

— Насколько все серьезно?

— Не знаю, — отозвался Мик, услышав в его голосе искреннее сочувствие. — Ей пришлось пережить такой стресс!.. Не знаю. Они пока что ничего не сказали. — Мик закрыл глаза. — Одного не пойму: как он ухитрился бежать?

— Не поверишь, — послышался от двери голос Нэйта, — но он ухитрился заманить Лу в камеру. Лу в больнице, у него две ссадины, шишка на лбу и легкое сотрясение мозга…

— Но как он умудрился обмануть охранника?

— Боюсь, мы не скоро это узнаем. У Лу отшибло память, и он помнит только, как арестованный подозвал его к камере. — Нэйт криво усмехнулся. — Черт возьми, мы живем в округе Конард, и нам не приходилось иметь дело с такими бандюгами. Хотя, надо думать, теперь у нас прибавится бдительности.

Он уселся на диванчик возле входной двери.

— Да, я же не сказал самого интересного. Ночью под шумок патруль остановил на дороге одного работника с ранчо Джеффа Кумберленда, и у этого типа обнаружили набор хирургических инструментов. Гэйдж сразу же слетал к своему приятелю-криминалисту, и тот подтвердил — предварительно, разумеется, что скотину резали именно этими инструментами.

— Да? — вяло спросил Мик, не чувствуя ни малейшего интереса к разгадке тайны, четыре года не дававшей ему покоя.

— Это не все. Сразу же всплыло, что все случаи нападения на скотину происходили там, где этот парень нанимался на работу. Когда-то он работал забойщиком скота на хладобойне, потом его уволили за садистские замашки, и он подался в ковбои, но нигде долго не приживался. Но к черту маньяков и гангстеров!.. Как Фэйт?

Пэриш пожал плечами.

— Они ничего не говорят.

Нэйт кашлянул и привстал с диванчика.

— Пойду, спрошу, — сказал он солидно, оправляя мундир.

Через пять минут он вернулся, и вид у него был далеко не такой самоуверенный.

— Что, — поинтересовался Рэнсом, — послали к черту?

— Нет, конечно, — возмутился Тэйт, но тут же признался: — Но что-то в этом роде. В общем, они сказали, что делают все, что нужно. Так что будем ждать, Мик.

— А я что делаю? — Мик угрюмо насупился, но тут же устыдился. Два самых близких друга пришли к нему, чтобы поддержать в несчастье, а он еще обижается.

— Все будет хорошо, ребята, — сказал он, улыбнувшись. — Иначе и быть не может. Вот увидите, все будет хорошо.

Эпилог

— Мик, ведь мой дом дальше?

— Знаю, — невозмутимо отозвался помощник шерифа, поворачивая черный «блейзер» в сторону своего ранчо.

— Но мне даже не во что переодеться, — попыталась возразить Фэйт.

— Тсс! Дочь Луны может ни о чем не беспокоиться. Все ее вещи давно ждут ее дома, — галантно, но непреклонно отмел возражение Мик.

Сегодня утром он забрал здоровую, немного отдохнувшую и смущенную Фэйт из больницы, сам за нее урегулировав все формальности, и всю дорогу Фэйт, неуверенно поглядывая на него, ждала: отвезет ее Мик к ней домой или распорядится по-своему. Оказалось — по-своему. И это было так приятно!

— Ранчо Монроузов немного подождет, — пояснил Мик. — Родится наш ребенок, все успокоится, уляжется, и тогда жди великого переселения народов.

Подождет нас… Наш ребенок… Сердце у Фэйт заколотилось.

— Но… — начала было она.

— Я же ясно сказал: наш ребенок, — прервал ее он. — Мы с тобой — одно целое, ребенок — часть тебя, стало быть… А впрочем, это логическая задачка, с которой справилась бы даже шестилетняя девочка. Кстати, ты сегодня фантастически красива.

— О, спасибо, — поправляя волосы, сказала Фэйт и вдруг застыла: он назвал ее красивой, и она даже не смутилась. Что-то в этом роде говорили утром Рэнсом и Тэйт, но она так волновалась в присутствии Мика, что отвечала невпопад… Славные люди — Рэнсом и Тэйт. Вот только как шериф относится к внеслужебным увлечениям своего подчиненного?

— Как нормальный человек. Тэйт категорически заявил, что не потерпит в своем округе беременных женщин, живущих в одиночку в глуши, и выделил мне два дня на решение проблемы.

— А ты что, мои мысли читаешь? — возмутилась Фэйт.

— Я же сын знахарки и внук шамана, — невозмутимо ответил Мик и положил руку на хрупкие плечи сидящей рядом с ним женщины. — Так что привыкай, золотая моя.

— Твоя? Я — твоя? — вспыльчиво спросила Фэйт. Мик взглянул на нее и, несмотря на солнечные очки, Фэйт заметила на его лице испуг.

— Ну, конечно, твоя, — засмеялась она и прижалась щекой к рукаву его куртки.

— Моя навеки?

— Конечно, твоя навеки!

— Ну, тогда я спокоен. Вот мы и дома!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg