«Щедрый дар»

Щедрый дар (fb2) - Щедрый дар [Only on His Terms] (пер. Т. Л. Карлинская) (Случайные наследники - 1) 668K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Элизабет Биварли

Элизабет Беверли Щедрый дар

ELIZABETH BEVARLY

Only on His Terms

Copyright © 2015 Elizabeth Bevarly

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

* * *

Посвящается Ванде Оттевел с множеством благодарностей и теплыми воспоминаниями, которым нет числа

Пролог

Грейси Самнер своего рода продолжательница династии официанток. Ее мать на протяжении тридцати лет работала в популярной сети ресторанов, бабушка обслуживала людей за барной стойкой сверкающего серебристыми огнями кафе на Великом белом пути[1]. Вообще говоря, традиция эта восходила к прапрапрабабушке, которая приветствовала пассажиров поездов, следовавших на запад, в одном из салунов Денвера. Возможно, именно Грейси сделала семейное ремесло несколько престижнее, найдя работу в четырехзвездочном бистро, получившем одобрение авторитетного рейтинга Загат, однако интуиция и мастерство профессии в немалой степени унаследовала на генетическом уровне, как темно-медовые волосы и карие глаза.

Именно природное чутье подсказало ей, что джентльмен с серебристо-седыми волосами за пятнадцатым столиком кафе «Судьба» в Сиэтле пришел не только чтобы отведать говядины, тушенной с овощами.

Он вошел, как раз когда подходила к концу дневная смена, пожелал расположиться именно в той зоне, которую обслуживала она. Завел с ней разговор. У Грейси появилось тревожное чувство, будто он знает ее. Однако ни сам джентльмен, ни имя Беннет Тэрент, что значилось на кредитной карте, не показались знакомыми. Впрочем, стоит ли удивляться. Судя по безупречному, сшитому на заказ костюму и платиновой карте, он, очевидно, человек весьма состоятельный. Полная противоположность Грейси, которая, усердно работая, с трудом собирала деньги на учебу в колледже, где предстояло отучиться еще три семестра, получить диплом и степень бакалавра по специальности «дошкольное образование».

– Прошу вас, мистер Тэрент. – Она положила папку со счетом на стол. – Надеюсь, вы еще не раз посетите наше кафе.

– Собственно говоря, мисс Самнер, есть определенная причина, по которой я пришел сюда сегодня.

Их взгляды пересеклись. Грейси имела обыкновение называть свое имя клиентам, но фамилию, несомненно, никогда не произносила. Она насторожилась.

– Полагаю, это наша фирменная говядина, тушенная с овощами. Что ж, действительно самое популярное блюдо в нашем меню.

– Оно и вправду невероятно вкусное. Однако я пришел встретиться с вами по поручению моего клиента. Сначала искал вас на квартире, но домовладелица любезно сообщила, что вы на работе.

Ах, эта славная старушка миссис Манчини. Грейси всегда могла положиться на нее в том, чтобы ни одно обстоятельство частной жизни не осталось в секрете.

Мистер Тэрент запустил руку во внутренний карман пиджака и извлек серебристую коробочку, протянул Грейси визитную карточку. «Тэрент, Файвер и Твигг». И адрес в Нью-Йорк-Сити. Председатель и старший следователь по делам наследств и завещаний. Впрочем, этот набор слов ни о чем не говорил. Она снова взглянула на него:

– Прошу прощения, не понимаю, о чем речь. Что значит следователь по делам наследств?

– Я поверенный. Моя компания одна из немногих, утвержденных штатом Нью-Йорк на совершение необходимых действий в случае, если кто-то отходит в мир иной не оставив завещания, или если лицо, назначенное наследником, не представляется возможным отыскать. В подобных обстоятельствах мы устанавливаем, кому принадлежит право наследования.

Замешательство не покидало Грейси, даже усиливалось.

– Я по-прежнему ничего не понимаю. Моя мать умерла в Цинциннати, состояние, что она оставила, истрачено уже много лет назад.

Откровенно говоря, тратить было особенно нечего. Того, что Мэриан Самнер оставила дочери, хватило на то, чтобы оплатить четыре месяца проживания в скромно обставленной однокомнатной квартирке. Впрочем, Грейси и за это была ей искренне благодарна.

– Наша фирма уполномочена разыскать вас не ради наследства вашей матери. Вы знали человека по имени Гаррисон Сейдж?

– Боюсь, что нет.

– А как насчет Гарри Сагаловски?

– О да, конечно. Я знакома с Гарри. Когда я жила в Цинциннати, его квартира располагалась напротив моей. Он был очень хорошим приятным человеком.

Ее охватили теплые воспоминания. Гарри уже жил в квартире на верхнем этаже отреставрированного дома Викторианской эпохи, когда Грейси переехала туда после смерти матери. Они на удивление быстро подружились. Гарри играл роль дедушки, которого у нее никогда не было, она же стала ему внучкой, которой не было у него. Приобщала его к современному, познакомила с творчеством Д. К. Роулинг и музыкой Бруно Марса, научила проходить миссии в компьютерной игре Call of Duty. Он заставил ее запоем читать Патрицию Хайсмит и слушать Майлза Дэвиса, научил танцевать фокстрот, посвящая в прекрасное своего времени. Она оставила воспоминания, вернувшись к происходящему.

– Он умер два года назад. А я уже достаточно долго не живу в Цинциннати, но до сих пор, возвращаясь с работы, в глубине души невольно жду, что он приоткроет свою дверь и станет рассказывать, как только что достал фильм «Африканская королева» или приготовил слишком много чили для одного. Знаете, я скучаю по нему. Очень скучаю.

– Мистер Сагаловски тоже очень вас ценил и упомянул в своем завещании, как установлено совсем недавно.

Грейси улыбнулась, услышав это. Несмотря на то что квартира Гарри была полна многочисленных вещиц, разнообразных, самобытных и экстравагантных, едва ли они могли представлять хоть какую-то ценность. После его смерти она помогала домовладельцу собирать и упаковывать все это, но никто так и не заявил свои права на имущество. Гарри никогда не упоминал о своей семье, она даже не знала, с кем связаться, чтобы сообщить о его кончине. Домовладелец решил все выбросить, но она предложила арендовать ячейку в камере хранения. Да, пришлось бы затянуть пояс еще туже, но она не могла допустить мысли о том, что вещи Гарри окажутся на свалке и превратятся в труху, и до сих пор платила за ячейку. Ее глаза засветились надеждой. Быть может, теперь мистер Тэрент поможет передать их в руки кого-то из ближайших родственников.

– К сожалению, должен признаться, мне пришлось потратить немало времени, чтобы найти вас.

– Примерно полтора года назад я уехала из Цинциннати. Спонтанное решение.

– Вы даже не оставили нового адреса?

– Хм… понимаете, я тяжело переживала разрыв с молодым человеком, мне показалось, что пришло время начать все сначала. Мамы и Гарри больше не было, большинство друзей, окончив школу, разъехались. Меня больше ничего не связывало с этим местом.

Мистер Тэрент кивнул, но у нее создалось впечатление, что ему не интересны эти подробности.

– Если у вас найдется сегодня немного свободного времени, мы сможем обсудить наследство мистера Сагаловски и то, как оно может изменить вашу жизнь.

Грейси едва не рассмеялась над его словами. Он говорил о Гарри так, словно тот был каким-нибудь чокнутым Говардом Хьюзом, тайно скопившим состояние, в то время как сам носил коробки с салфетками вместо обуви.

– Здесь неподалеку есть кофейня «Мокко у Мими». Мы могли бы встретиться там минут через двадцать.

– Превосходно. Нам предстоит многое обсудить.

Глава 1

Трейси выбралась из двухместного «ягуара» мистера Тэрента у дома Гарри, который он покинул пятнадцать лет назад. Теперь дом принадлежал ей. Едва ступив на землю, она попыталась взять себя в руки и не волноваться, возможно, все не так и запущено. Постаревшие от дождей и ветров дощатые стены обладают определенной прелестью. А дорога, усыпанная мелким шуршащим гравием, просто восхитительна. Подумаешь, размеры поместья отличаются от того, что она ожидала увидеть. И не беда, если благоустройство обширной территории потребует непомерных усилий. Нет, с домом все будет в порядке. Он станет чудесным.

Поместье действительно оказалось совершенно очаровательным. К тому же располагалось на острове Лонг-Айленд вдоль линии берега и, кажется, стоило много-много-много миллионов долларов. Бог мой, в этот старый дом могли бы уместиться Объединенные Арабские Эмираты, и еще осталась бы свободная комната для Люксембурга. Несмотря на безмятежную гладь океана, сверкавшую в солнечном свете, и соленый июньский бриз, ласкавший лицо, Грейси вновь ощутила головокружение. С тех пор как она познакомилась с мистером Тэрентом на прошлой неделе, это ощущение стало привычным. Встреча в «Мокко у Мими» завершилась тем, что Грейси прятала голову в колени и нервно вдыхала и выдыхала воздух в бумажный пакет с надписью «Кофе, шоколад, мужчины – вот, что должно быть по-настоящему крепким». Нужно отдать должное, Тэрент даже глазом не моргнул. Лишь спокойно поглаживал ее по спине, приговаривая, что все будет хорошо и факт наследования четырнадцати – не миллионов – миллиардов долларов отнюдь не повод для паники. Да уж. Легко сказать. Он, вероятно, знает, что делать с четырнадцатью миллиардами. Теперь, на месте, он, кажется, почувствовал, как ее охватывает нервная дрожь, и аккуратно взял под руку.

– Нам не стоит заставлять ждать миссис Сейдж, его сына и поверенных. Уверен, они вне себя от желания скорее покончить с формальностями. Так же как и вы, я полагаю.

Вне себя. Метко подмечено. Если бы ситуация была прямо противоположной? Допустим, она неожиданно выяснила, что муж или отец, пусть давно не участвующий в ее жизни, крупнейшая фигура двадцатого века в коммерческих кругах, провел последние годы в рабочих окрестностях Цинциннати, выдавая себя за телемастера-пенсионера, завел дружбу с совершенно чужим человеком, оставил ему практически все, что у него было. Да, в такой ситуации она тоже была бы вне себя.

Наконец она подготовилась к официальному оглашению последней воли Гарри. Завещание зачитывалось несколько раз, в основном в суде. Его пытались оспорить, опровергнуть, обжаловать все, кто был знаком с Гарри при жизни. Однако мистер Тэрент пообещал, что это чтение последнее и проводится главным образом для Грейси. Выглядела она наилучшим образом, сама того не осо знавая. Она выбрала чудесный винтажный образ – бежевый костюм эпохи шестидесятых, состоявший из юбки-карандаш и укороченного жакета, который наверняка мог бы быть домашним костюмом Джеки Кеннеди. Даже позаботилась о макияже, уложила волосы в простой, но элегантный французский узел, на этот раз на удивление аккуратный, выбилось всего несколько непослушных прядей. И в сопровождении мистера Тэрента направилась к парадному крыльцу. Пока Тэрент стучал дверным молоточком, Грейси пыталась успокоиться и даже почти убедила себя, что перед ней лишь один из множества загородных домов, в которых ей приходилось бывать. Но попытка потерпела крах, как только дверь перед ними распахнул дворецкий в ливрее, а за его спиной открылся вид внутреннего убранства. Одна только передняя заметно просторнее ее квартиры. Повсюду антикварные вещицы, относящиеся к разным периодам истории, настоящие персидские ковры ручной работы и подлинные произведения искусства.

Грейси попыталась отступить, но Тэрент подтолкнул ее вперед, сообщив дворецкому их имена. Тот пригласил следовать за ним. Они прошли через фойе, миновали зал слева, еще один справа и оказались перед входом в огромную библиотеку. Три стены были практически полностью заняты бескрайними полками от пола до потолка, полными книг в изысканных кожаных переплетах, должно быть, коллекционных изданий. Те очень гармонировали с кожаной мебелью. Окна также высились от пола до потолка, через них открывался дивный вид на сверкающую бликами гладь воды. С тем же успехом Грейси могла бы очутиться в зазеркалье, таким великолепным, но чужим и невероятным был для нее этот мир. Перехватило дыхание, когда она вдруг обнаружила, что в комнате полно людей. Грейси замерла, точно это могло бы помочь остаться невидимой. Мистер Тэрент предупреждал, что их ожидает. Ни много ни мало целая армия адвокатов и доверенных лиц с клиентами – бывшими партнерами Гарри по бизнесу и членами семьи. Оказывается, у Гарри осталась вдова и две бывших жены, три дочери и единственный сын.

Один джентльмен окликнул мистера Тэрента, который, удостоверившись, что с Грейси ничего не случится, если несколько минут его не будет рядом, зашагал к нему. Она самостоятельно, в душе радуясь этому, сделала несколько робких шагов в гущу событий.

«Вот видишь, все не так уж плохо». Похоже на обслуживание предсвадебного ужина в кафе богатых жениха и невесты. За одним исключением, там она была бы на заднем плане, здесь же предстояло стать центром внимания.

Четырнадцать миллиардов. Да, миллиардов – не миллионов – долларов.

Грейси вновь запаниковала. Вдруг откуда-то из-за спины послышался мягкий бархатистый голос:

– Знаете, как отличить скопление влиятельных фигур в дорогих костюмах от стаи кровожадных шакалов?

Она обернулась и увидела устремленные на нее самые прекрасные на свете голубые глаза. Остальные черты лица мужчины оказались ничуть не менее привлекательными. Красиво очерченные черные как смоль брови, аристократический нос, подбородок, точно высеченный из камня рукой искусного скульптора, губы, не слишком тонкие, не слишком полные, словом, практически идеальные. На лоб падала прядь непокорных черных волос, благодаря которой он выглядел словно герой изумительных фильмов сороковых годов, только что сошедший с экрана.

Грейси поторопилась дорисовать в своем воображении его образ, одновременно делая вид, будто не замечает, как он проделывает то же самое, разглядывая ее. У него были широкие плечи, довольно тонкая талия, кроме всего прочего, улавливалось что-то интригующее и даже дерзкое. Грейси не могла определить марку одежды, однако костюм с изящной выделкой в темно-серую полоску явно результат трудов одного из самых дорогих дизайнеров. Он не выглядел кровожадным шакалом.

– Нет, не знаю. Как же их отличить?

Он ухмыльнулся, отчего стал ослепительным и неотразимым. Грейси держалась из последних сил, стараясь не лишиться чувств.

– Это невозможно.

Она тихонько рассмеялась, и напряжение, которое нестерпимо сковывало ее последнюю неделю, впервые стало отступать. Она была безмерно благодарна этому человеку. Хотя, несомненно, оценила прочие его достоинства. И весьма высоко.

– Вы ведь из числа «фигур в дорогих костюмах».

– Исключительно потому, что так диктуют профессиональные требования.

И, демонстрируя нежелание следовать этим требованиям, он ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чем-то напомнив ей Гарри, который знал, что есть вещи важнее одежды и внешнего вида и насколько интереснее жить не угождая, заискивая и оправдывая надежды всякого, кто имел смелость их возлагать.

– Не хотите ли кофе, печенье или что-нибудь в этом роде?

– Нет, спасибо. Все и так хорошо. Но если вы хотите. – Автоматически сработала привычная реакция официантки, она стала торопливо говорить о том, что принесет чашечку кофе и печенье. Он не выказал желания, чтобы она делала это для него.

– Нет, мой лимит на сегодня тоже исчерпан.

Казалось, беседа вот-вот иссякнет. Грейси изо всех сил отчаянно старалась не отпустить единственного потенциального друга. В конце концов выпалила первое, что пришло в голову:

– Как вам дом? Эта комната? Вид из окна? Здесь просто роскошно, да?

Вопросы, казалось, поставили его в тупик. Он обвел взглядом библиотеку, словно здесь впервые, но, судя по всему, впечатлен не так сильно, как она.

– Здесь совсем неплохо. Комната, на мой вкус, выглядит немного формальной и холодной, вид из окна скучноват.

«Едва ли найдется хотя бы несколько оригиналов, не мечтавших о доме столь великолепном, как этот». Грейси не намеревалась сохранить за собой этот дом. Или прочее из того, что оставил ей Гарри. Четырнадцать миллиардов долларов – слишком большие деньги для одного человека. Однако она не могла не восхищаться невероятной красотой этого места.

– Каков же дом в вашем представлении?

– Для меня это большой город, множество ярких огней. Я живу на Манхэттене с тех пор, как начал учиться в колледже, и никогда не уеду оттуда.

Его страсть к стремительному ритму отнюдь не подходила образу, который несколько минут назад показался ей похожим на Гарри. Она постаралась не выдать разочарования.

– Хорошо.

Однако ее старания, очевидно, не увенчались успехом.

– Вас это, кажется, удивляет.

– Пожалуй, да. Немного.

– Почему?

– Возможно, я думала о том, как вы напоминаете человека, с которым прежде была знакома. А он отнюдь не из тех, кого влекут яркие огни и большие города.

По крайней мере, Гарри не был таким в пору их дружбы. Но ведь он прожил долгую жизнь до знакомства с ней. Кто знает, каким он был? Ничто из того, что она узнала о нем на прошлой неделе, не походило на правду о человеке, которого она считала другом на протяжении многих лет. Казалось, ее новый знакомый насторожился еще больше.

– Старый приятель?

– Скорее, пожилой. Он был мне как дедушка.

Ее собеседник заметно расслабился, но по-прежнему выглядел слегка смущенным, отчего казался еще милее.

– Послушайте, если мужчина старается произвести впечатление на красивую девушку, с которой только что познакомился, вряд ли ему понравится сравнение с ее дедушкой.

Значит, он думает, что она красива? Старается произвести впечатление? И вслух признался в этом? Знает ли он, что ничто, кроме, пожалуй, обворожительной улыбки, не сводит ее с ума так, как мужчины, способные говорить честно и откровенно? Тем более довелось знать очень немногих, обладающих этим качеством. Только Гарри.

– Я… Я имела в виду… Я не…

Казалось, ему доставляло удовольствие то, как ловко удалось лишить ее дара речи. Он не выказывал откровенного самодовольства и дерзости, но был явно рад своему успеху.

– Значит, вы не из тех, кто любит большие шумные города?

Грейси мысленно поблагодарила за то, что он сменил тему и задал вопрос, на который она в состоянии ответить.

– Не совсем так. Я хочу сказать, что всю жизнь жила в крупных городах, но никогда в самом центре. Девушка с окраины.

Она никогда не знала отца, жила и росла в скромной съемной квартире, тем не менее ее жизнь не слишком отличалась от жизни друзей из частных домов с уютными двориками, с обоими родителями, братьями и сестрами. Ее мать активно участвовала в школьной жизни и была лидером ее скаутского отряда. Несмотря на более чем скромный доход, Мэриан Самнер всегда находила средства на летние каникулы, уроки фортепиано и занятия гимнастикой.

В детстве Грейси каждое лето проводила играя и забавляясь в парке, осенью прыгала в кучах золотых листьев, зимой лепила снеговиков, а весной каталась на велосипеде. Ничего примечательного. Обычное детство девочки с окраины.

Новый друг снова рассматривал ее, правда, сейчас его, очевидно, занимала не внешность.

– Сначала мне показалось, что вы тоже предпочитаете городской стиль. Ваш костюм слегка несовременен, но в Ист-Виллидж или Вильямсбурге смотрелся бы просто отлично.

Он затих прежде, чем успел завершить анализ, и стал изучать ее еще более увлеченно и заинтересованно. В ее груди разливался жар, постепенно распространяясь, и вот она уже явственно чувствовала, что каждая клеточка тела будто объята огнем. Казалось, вся комната замерла в звенящей тишине, все вокруг исчезли, оставив их наедине в бесконечном головокружительном мгновении. Никогда прежде она не испытывала ничего подобного. Точно земля ушла из-под ног. Но было приятно.

– Теперь я думаю, вы, возможно, напоминаете добрую девушку, живущую по соседству.

– Знаете, если девушка старается произвести впечатление на привлекательного мужчину, вряд ли ей понравится сравнение с чем-то незатейливым, как стакан молока.

Причудливые чары развеялись. Оба негромко рассмеялись, но она подозревала, что этот смех вызван не только остроумным замечанием, но и томительным напряжением, которое наконец миновало.

– Вам придется вернуться на работу после этого мероприятия или вы свободны и сможете пообедать со мной?

Несмотря на то что они весьма успешно обменивались ироничными шутками, приглашение стало для Грейси полной неожиданностью. Миллионы вопросов пронеслись в голове, она не имела представления, как ответить хотя бы на один из них. Как случилось, что утро, начавшееся дурным предчувствием, заканчивалось пикантным флиртом? Кто этот человек? Как мог настолько понравиться ей после сиюминутного знакомства? И как, черт возьми, она могла принять его приглашение пообедать вместе, когда жизнь готова вот-вот перевернуться, взорваться, как атомная бомба?

Она попыталась ответить хоть что-то членораздельное и осмысленное, но получилось только:

– Пообедать? Я? На работу?

Ему определенно нравилось наблюдать, как легко он выводит ее из равновесия.

– Да, пообедать. Да, вы. Что же до вашей работы, на какую фирму вы работаете? Быть может, я смогу замолвить за вас словечко. Я знаю большинство этих людей. Кое-кто из них даже обязан мне.

– Фирму?

– Да, юридическую фирму, представляющую интересы моего отца? Впрочем, это уже не интересы моего отца. Больше не его. С тех пор как эта гадкая, коварная, лживая охотница за деньгами поймала его на крючок. Но мы с мамой не собираемся сдаваться без боя.

На Грейси, точно гром среди ясного неба, снизошло озарение. Человек, с которым она так мило беседовала, сын Гарри. Гаррисон Сейдж Третий. Тот, кто, судя по собственному утверждению, должен был вместе с матерью унаследовать львиную долю состояния отца. Тот, кому Грейси помешала претворить эти планы в жизнь.

Следующим потрясением стали его слова о гадкой, коварной и лживой охотнице за деньгами. Вот, значит, каково его представление о ней? О женщине, твердо намеренной раздать практически все до последней монетки, все четырнадцать миллиардов долларов, которые доверил ей Гарри?

Да, мистер Тэрент поведал ей о желании Гарри истратить большую часть состояния на то, чтобы сделать мир лучше, но еще до этого Грейси решила поступить именно так. Не хотела брать на себя серьезную ответственность, которую несут столь огромные деньги. Не хотела огласки, тем более что слава досталась бы весьма дурная. Не хотела шума и распрей. Всего этого ужаса.

Да, до прошлой недели она отчаянно старалась сводить концы с концами, но это удавалось. Она довольна своей жизнью в Сиэтле и счастлива. У нее веселые друзья, уютная квартирка и неплохая работа. Она непреклонно двигалась к своей цели – успешно завершить обучение. У нее были надежды на будущее и оптимистичный взгляд на каждый новый день. Однако, узнав о наследстве, она каждое утро просыпалась с болью в животе от постоянного беспокойства и страха, каждый вечер засыпала, приняв таблетку. Днем неизменно была нервозна и замкнута.

Большинство, конечно, решили бы, что она сошла с ума, но Грейси действительно не хотела быть миллиардером. Даже миллионером. Ей хотелось лишь жить в достатке и не волноваться о самом необходимом. Есть ли в этом смысл? Для нее – определенно. А вот для сына Гарри…

Она попыталась объяснить Гаррисону Сейджу Третьему достаточно кратко и убедительно, что ни одно из определений, которыми он ее наделил, несправедливо. Но в этой ситуации много непонятного. И как донести до него то, в чем сама не разобралась?

– Я, хм… послушайте… – Она заставила себя улыбнуться, но улыбка явно вышла натянутой и неестественной, как и попытка заговорить. Грейси попробовала еще раз. – Видите ли, я хочу сказать… Дело в том, что…

Господи! Такими темпами она скорее встретится с Гарри на том свете, чем сформулирует осмысленное предложение. «Просто возьми и скажи все на одном дыхании», – велела она себе.

– На самом деле мне не нужно возвращаться на работу после этого.

Неплохое начало. Вовсе не упоминать правду. «Так держать, Грейси!»

Выражение лица Гаррисона тотчас стало радостным и удовлетворенным.

– Превосходно. Вам нравится тайская кухня? На Сорок шестой Вест-Стрит недавно открылось чудесное место. Вам непременно придется по душе.

– Да, мне нравится тайская кухня.

«Ну, давай же, Грейси, скажи ему все».

– Отлично. Кстати, я Гаррисон. Гаррисон Сейдж. На случай, если вы еще не успели догадаться.

Грейси едва сдержала сдавленный мучительный стон.

– Кажется, уже догадалась.

– А вы?

«Я гадкая, коварная, лживая охотница за деньгами. Рада знакомству».

– Я… Я Грейси.

Она надеялась, что это имя достаточно распространено, и он не проведет параллель с женщиной, которую, вероятно, ненавидит с испепеляющей страстью, какой хватило бы на тысячу солнц. А вдруг уже провел? Что-то мелькнуло в его лице, ставшем вдруг каменным, во взгляде, теперь суровом и неотвратимом. Он сжал челюсти.

Да и температура воздуха в комнате, казалось, внезапно возросла до четырнадцати миллиардов градусов.

Глава 2

Должно быть, он ослышался. Возможно, она не говорила, что ее зовут Грейси. Вероятно, представилась Стейси. Или Трейси. Или Мейси. Грейси – уменьшительное от Грейс. А Грейс – женщина, пользовавшаяся своими низкими сексуальными ухищрениями, чтобы соблазнить беззащитного старика, манипулировать им и заставить изменить завещание, оставив ей практически все, что у него было.

«Неужели та самая женщина?» – думал он, в очередной раз пристально рассматривая ее. Он ожидал, что это будет горластая, вульгарно накрашенная блондинка в короткой юбке, тесной кофточке, на непомерно высоких каблуках. С пышными волосами, длинными ногами и с невероятных размеров…

Он не ожидал, что она будет выглядеть точно героиня, сошедшая со страниц сказочной книги. Такое впечатление произвела на него эта девушка, едва войдя в комнату. Она была будто из другого мира, грациозное волшебное создание, совершенно чужое в сборище гадких троллей. Изящная и хрупкая, с макияжем, если и был таковой на лице, не заметным глазу. Отдельные пряди волос цвета золотистого осеннего заката выбились из аккуратного узла, будто нарочно, казалось, что заставить копну ее волос рассыпаться по плечам может лишь прикосновение волшебной палочки.

И когда он успел стать неистовым романтиком и поэтом? Золотистый осенний закат? Прикосновение волшебной палочки? Какого черта в голову лезут подобные мысли о женщине, которая ограбила семью, присвоив наследство, по праву принадлежащее им? Какого черта вообще подобные мысли? Куда, черт возьми, подевался тестостерон?

С другой стороны, теперь понятно, почему отец был так слепо очарован ею. Очевидно, эта мошенница достигает лучших результатов в образе чистой непорочной девушки, а не сногсшибательной блондинки. Он тоже чуть не попался в ее ловушку. Не имело значения, каким именно образом она обманывала отца и манипулировала им. По-настоящему важен факт того, что она обвела вокруг пальца одного из самых разумных и расчетливых предпринимателей, убедила повернуться спиной ко всему, чем он дорожил в жизни, кого любил. По крайней мере, настолько, насколько вообще был способен любить кого-то или что-то, кроме своего состояния, коммерческих вкладов и общественного положения. А впрочем, что еще ему было любить? Деньги, власть и статус – вот все, на что можно рассчитывать без опаски. Или, кто знает, было ли что-то дорого ему до тех пор, пока все не скатилось в тартарары, благодаря этой… этой…

Гаррисон отступил, сохраняя хладнокровие, посмотрел Грейс Самнер прямо в глаза.

– Так это вы гадкая, коварная и лживая охотница за деньгами?

Выражение ее лица мгновенно изменилось, было видно, что ей искренне больно это слышать.

– Подумать только, как убедительно! Я думал, вы выше ростом.

Грейси улыбнулась, он бы с готовностью поклялся, что увидел в ее улыбке подлинную тревогу и страх, если бы не знал, что эта женщина прокладывает себе путь, грязно и подло обманывая людей.

– Что ж, меткое попадание – это неплохо.

Гаррисон хотел продолжить, но тут, словно по велению магического заклинания, рядом с Грейси неведомо откуда возник Беннет Тэрент, очередная заноза, непредвиденная помеха в делах семьи Сейдж за последние два года.

– Я вижу, вы уже познакомились с мистером Сейджем.

– Да, – отрезала Грейс, не сводя глаз с Гаррисона.

Тэрент перевел взгляд на Гаррисона:

– Вижу, и вы познакомились с мисс Самнер.

– Да, – так же кратко ответил Гаррисон, не сводя глаз с Грейси.

Повисшая тишина казалась видимой и осязаемой.

– Нам следует пройти на свои места. Скоро начнем.

Гаррисон был не в состоянии сдвинуться с места или хотя бы оторвать взгляд от Грейс Самнер. Черт возьми. Вероятно, она вправду волшебница, и чары ее непреодолимы. Снова и снова силясь сделать хотя бы шаг, он вспоминал обо всем, что ему и матери пришлось пережить за пятнадцать лет с тех пор, как исчез отец. Напомнил себе о том, что мать останется ни с чем по вине женщины, которая по слепой и нелепой случайности обрела шанс высосать все до последней капли крови из богатого взбалмошного старика.

Пятнадцать лет назад, а это половина его жизни, Гаррисон спустился к завтраку. Родители расположились как можно дальше друг от друга. Отец, по обыкновению, зарылся в «Уолл-стрит джорнал», мать просматривала программу Миланской недели моды. Или Парижской. Или какой-нибудь еще чертовой недели высокой моды, о которой он никогда не слышал. Он занял место за столом между ними, удостоверившись, что они достаточно далеко, чтобы не заговорить ни с кем. Не разговаривать друг с другом стало традицией семьи Сейдж.

Так они и завтракали в полной тишине, пока не вошел дворецкий с ежедневным напоминанием о том, что машина отца готова отвезти его на работу, машина матери готова возить ее по магазинам, машина Гаррисона также на месте и доставит его в школу. Все трое отправлялись каждый по своим делам даже не попрощавшись. Так каждое утро. Если бы Гаррисон осознавал, что последний раз видит отца, возможно, мог бы…

Сделать что? Пожелать хорошего дня? Обнять? Сказать: «Я люблю тебя»? Знал ли он вообще в пятнадцать лет, как делается хоть что-то из этого. Он не уверен даже в том, что умеет делать это теперь. Однако тогда мог бы сказать хоть что-то.

Он подавил приступ раздражения и злобы. Хотелось бы, чтобы они с отцом больше говорили друг с другом. Чтобы вообще иногда говорили. Это было крайне сложно, учитывая, что отец девяносто процентов времени проводил на работе, а сын был втянут в неприятности. Гаррисон помнил еще кое-что о том дне. Ночью, накануне исчезновения отца, он прибыл домой на заднем сиденье полицейского патрульного автомобиля, пойманный в одном из винных погребков района Мидтаун с порножурналами и бутылкой крепкого пива.

Спустя пять месяцев после исчезновения отца от одного из поверенных семьи пришла новость о том, что тот найден, но в настоящее время не имеет намерения возвращаться домой. О да, он продолжал поддерживать связь с одним из поверенных и несколькими компаньонами, чтобы дела корпорации «Сейдж холдингс» шли в штатном режиме, а его официально не объявили умершим. Однако он не собирался возвращаться ни к работе, ни к семейной жизни, по крайней мере, в ближайшем будущем. Тем немногим людям, с которыми поддерживал связь, он платил немалые деньги за то, чтобы они ни при каких условиях не выдавали его местонахождение. Лишь сказал, что вернется, когда будет готов. Но так никогда и не вернулся.

Гаррисон снова взглянул на Грейс Самнер, в ее обманчиво прекрасное лицо, бездонные темные глаза. Возможно, двое судей уже вынесли решение о том, что она имела законное право на личное состояние отца. Гаррисон ни в коем случае не собирался сдаваться без боя, твердо намеренный раз и навсегда доказать, ни у кого не оставив тени сомнения, что она не имеет права даже на жалкий цент. Он был настолько уверен, что апелляционный суд примет сторону его семьи, что даже не считал нужным пускать в ход все свои козыри. По крайней мере, до этого момента. Но теперь…

Скоро все узнают, что Грейс Самнер далеко не волшебное неземное создание. Ей самое место в сборище гадких троллей.

Грейси очень хотела сказать сыну Гарри хоть что-то, прежде чем уйти с мистером Тэрентом. Но выражение его лица стало холодным, и она боялась, что бы ни сказала, объяснение или соболезнование, не быть услышанной. Однако не могла просто уйти. Этот человек лишился отца, причем дважды, не имел возможности хоть как-то возместить эту утрату. Жизнь его семьи полностью перевернулась, и причиной тому завещание Гарри. Грейси полагала, что не имеет права обвинять Гаррисона Третьего за столь недружелюбный прием. Она осмелилась осторожно улыбнуться.

– Сомневаюсь, что поверите, но мне действительно было приятно с вами познакомиться, мистер Сейдж. Мне жаль, что не стало вашего отца. Он был самым добрым, самым порядочным человеком из всех, что я когда-либо встречала.

Не оставив ему шанса ответить, Грейси развернулась и проследовала за мистером Тэрентом в другой конец комнаты. Она расположилась между мистером Тэрентом и двумя адвокатами из его фирмы. Похоже, эти трое намеренно заняли круговую оборону, встав на ее защиту.

Гасу Файверу, второму учредителю компании «Тэрент, Файвер энд Твигг», на вид было лет тридцать. Он выглядел настолько же порядочным и дружественно настроенным, насколько Гаррисон Сейдж угрюмым и мрачным. Ренни Твигг, которую мистер Тэрент представил как одну из коллег, по возрасту ближе к Грейси, а значит, ей лет двадцать шесть. Миниатюрная брюнетка, она, казалось, чувствовала себя в форменном костюме менее уютно. Несмотря на крошечный изящный шиньон и безупречный маникюр, больше походила на женщину, которой много приятнее работать вне душных стен, предпочтительно там, где можно носить свободную клетчатую фланелевую рубашку.

Остальные были либо каким-то образом связаны с самим Гарри, либо являлись доверенными лицами, представлявшими чьи-то интересы. Напротив Грейси, будто нарочно, расположились члены семьи Гарри и их адвокаты. Кроме Гаррисона Сейджа Третьего, там сидели его мать и вдова Гарри, Вивиан Сейдж, не говоря уже о сборище бывших жен и любовниц и полудюжине детей, трое из которых даже были законнорожденными. Гарри оставил немного некоторым из них, но основная часть состояния – каждый кирпичик, байт информации, доллар – досталась ей. У нее снова перехватило дыхание. О господи, где же тот бумажный пакет, в который можно подышать, когда он так нужен?

Все расселись по местам, и в комнате воцарилась тишина. Беннет Тэрент обратился к собравшимся.

– Благодарю всех за то, что пришли. Эта встреча – необходимая формальность, судом уже установлено, что имущество мистера Сейджа…

– Постановление суда еще не означает, что его нельзя обжаловать, – перебил Гаррисон Сейдж, прогремев так, что Грейси невольно вздрогнула. – В течение следующих двух недель мы планируем подать апелляцию.

– Не могу представить, каким образом это может принести пользу. Одна апелляция уже подтвердила первоначальное решение суда, вынесенное в пользу мисс Самнер. Если не будет обнаружено никакой новой информации, любая дополнительная апелляция подкрепит постановление суда.

Гаррисон открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но его адвокат, мужчина примерно одних лет с мистером Тэрентом и похожий на него манерой поведения, сдержал этот порыв.

– Новая информация непременно будет обнаружена, – подтвердил он.

Мистера Тэрента это, казалось, ничуть не обеспокоило.

– Мистер Лэндис, уже дважды было определено, что Гаррисон Сейдж-младший находился в здравом уме и твердой памяти, когда завещал подавляющую часть своего частного имущества Грейс Самнер. Очередная апелляция будет лишь…

– На этот раз мы, определенно, опровергнем это, – недвусмысленно заявил мистер Лэндис. – И докажем не только то, что Грейс Самнер оказывала на него чрезмерное влияние и даже давление, вступая с ним в сексуальную связь, но и то…

– Что? – На этот раз его прервала Грейси. Мистер Лэндис откровенно проигнорировал ее, она почти физически ощущала жар от испепеляющего взгляда Гаррисона Сейджа.

– Мы докажем не только то, что Грейс Самнер оказывала на него чрезмерное влияние и давление, вступая в сексуальную связь, но и то, что он заразился от нее заболеванием, передающимся половым путем, которое и стало причиной его умственной недееспособности.

– Что? – Грейси начала подниматься со стула, но Гас Файвер мягко опустил руку ей на плечо, призывая не обращать внимания на голословные заявления. Превозмогая порыв возмущения, Грейси заставила себя немного успокоиться. Если бы одним лишь взором можно было убить, взгляд, брошенный на Гаррисона Сейджа, не оставил бы от него ничего, кроме жалкой горстки пепла.

Особенно после того, как его адвокат подытожил:

– Она использовала секс, чтобы хладнокровно соблазнить и сделать недееспособным и без того достаточно хрупкого пожилого человека, а затем воспользовалась его ослабленным истощенным состоянием, чтобы убедить завещать все средства и активы ей одной. Мы наймем частного следователя, чтобы собрать необходимые свидетельства, поскольку именно они недавно обнаружились.

– Понимаю, – ответил мистер Тэрент. – Или, быть может, именно эти сведения вы буквально на ходу выдумали в тщетной безнадежной попытке выиграть.

Грейси, замерев, думала о том, как все это невероятно и неправдоподобно. Даже если бы она знала, что Гарри обладатель такого богатства, ни за что не воспользовалась бы им. И уж конечно, не стала бы применять незаслуженно упомянутых сексуальных приемов, у нее и одного-то не было, не говоря уже о множестве. Настоящая крепкая дружба дороже денег, да и найти ее гораздо сложнее. А эти их определения – недееспособный, истощенный. Это они о Гарри? Боже мой, да он был полон энергии и сил до той самой минуты, пока эта чертова аневризма не убила его.

Мистер Тэрент встретил взгляд противостоящего ему адвоката спокойно и невозмутимо.

– Гаррисон Сейдж-младший лично внес изменения в завещание в офисе своих поверенных, двое из которых присутствуют в этой комнате. Им была предоставлена справка от врача, подтверждающая отличное состояние здоровья, умственного и физического, кроме того, врач прибыл в офис, дабы засвидетельствовать это. Намерения вашего отца были кристально чисты и открыты. Он действительно хотел, чтобы Грейс Самнер унаследовала большую часть его состояния и имущества. Двое судей подтвердили это своим решением. Следовательно, мисс Самнер станет наследни цей основной части имущества Гаррисона Сейджа-младшего. А теперь следующее. В день, когда внес последние поправки в офисе своих поверенных, мистер Сейдж также записал видео, адресованное мисс Самнер, своей семье, своим компаньонам и их официальным представителям. Ренни, будьте добры.

Ренни Твигг направила пульт на телевизор. Уже через секунду на экране появилось лицо Гарри. Сердце Грейси сжалось. Он был совсем не похож на того Гарри, которого она помнила. В костюме и галстуке, как на всех присутствующих здесь, однообразном и официальном, противоречащем мешковатым брюкам цвета хаки и просторным толстовкам, что он неизменно носил в Цинциннати. Волосы, обычно растрепанные, подстрижены и уложены рукой профессионала. Выражение лица твердое и суровое, взгляд хладнокровный. Он выглядел как магнат, миллиардер, управляющий гигантскими корпорациями. Мрачно серьезный, безжалостный и враждебный. И вдруг улыбнулся, искренне и обезоруживающе, как добрый Санта-Клаус, озорно подмигнув. Теперь Грейси была уверена, что это тот самый Гарри, которого она знала и любила. И неожиданно почувствовала себя гораздо лучше.

«Привет, Грейси, – произнес он таким же игривым тоном, каким всегда приветствовал ее. – Жаль, что нам пришлось встретиться таким вот образом, милая. Это означает, что я мертв».

Глаза Грейси наполнились непрошеными слезами. Она искренне скучала по Гарри. Он стал для нее другом, самым лучшим из всех. Не задумываясь, она тихонько пробормотала:

– Здравствуй, Гарри.

Все взгляды мгновенно устремились к ней, но ей не было до этого дела. Пусть думают, что она сумасшедшая. Ей казалось, будто Гарри здесь, рядом с ней, хотя прошло немало времени с тех пор, как она могла говорить с ним.

«И если ты смотришь это, значит, уже знаешь правду о том, кто я на самом деле, и в данную минуту сидишь в одной комнате с членами моего истинного племени. Я знаю по собственному опыту, какой головной болью может оказаться все это, а потому постараюсь быть максимально кратким. Слушай, милая. Надеюсь, ты не испугалась до полусмерти, узнав, сколько я оставил тебе. Прости, что пока был жив, не сказал правды о себе. Но к тому времени, когда встретил тебя, я уже был скорее Гарри Сагаловски, чем Гаррисон Сейдж, так что, в каком-то смысле, вовсе не лгал тебе. В любом случае Гаррисон наверняка тебе не понравился бы. Он был той еще занозой».

Над последними словами Грейси рассмеялась вслух. Это так похоже на Гарри. Едва почувствовав на себе взгляды присутствующих, вновь единодушно обратившиеся к ней, она прикусила губу, чтобы предотвратить подобные недозволенные порывы. Впрочем, они не дозволены лишь в кругу этих людей. Гарри отнюдь не смутила бы такая реакция.

Он продолжил:

«Именно поэтому мне и захотелось больше не быть Гаррисоном. В один прекрасный день я вдруг осознал, насколько далеко ушел от собственных истоков, корней, как много потерял из того, что делало меня самим собой. Люди обожают истории вроде моей, о тех, кто выбрался из грязи в князи. Только в них нет ни слова о том, как много приходится приносить в жертву, пробираясь по непростому пути, и, как правило, жертвовать своими нравственными принципами, совестью, характером».

Услышав это, Грейси будто взглянула на все иначе. Она никогда не слышала, чтобы Гарри говорил так серьезно. Он становился все более серьезным и сосредоточенным, подходя к тому моменту, когда оставил прежнюю жизнь и стал не более чем номинальным главой своих компаний, о том, что семейная жизнь стала совсем несчастливой, и единственное, чего он хотел, – исчезнуть. В конце концов он оставил работу, семью и свое до неприличия роскошное поместье на Лонг-Айленде, взял фамилию своих предков, которые сменили ее еще несколько поколений назад, и переехал в рабочие окраины Цинциннати, где когда-то вырос.

Грейси бросила взгляд в другой конец комнаты, где сидели Вивиан и Гаррисон. Те смотрели на экран с абсолютно одинаковыми лицами, выражавшими одновременно раздражение, недоумение и что-то еще, чему она не смогла подобрать определения. Она старалась проникнуться сочувствием. Представить не могла, что они чувствуют, ведь муж и отец забыл об их существовании на целых пятнадцать лет, а затем лишил наследства. Она полагала, что в какой-то мере их чувства к Гарри оправданны. Однако, быть может, им стоило хотя бы на минуту задуматься о мотивах его поступка. Он был не из тех, кто отворачивается от людей, если они не дали на то повода.

С видеозаписи вновь послышался голос Гарри, снова завладевший вниманием Грейси.

«Вивиан и Гаррисон, эта часть моей речи для вас. Миллиарды долларов – слишком много для кого бы то ни было, для любого. Грейси Самнер – человек, способный понять всю непомерную ответственность, которую несут эти огромные деньги, и она распорядится ими правильно. Не оставит себе. Я ее знаю. Она избавится от них так скоро, как только сможет, и непременно убедится, что они попали в руки тех, кто действительно нуждается в них».

После этих слов Грейси осмелилась еще раз взглянуть в противоположный конец комнаты. Вивиан Сейдж. Ее волосы отливали серебром, костюм блестел золотом, запястья сверкали драгоценными камнями всех цветов радуги. Она, казалось, готова разрыдаться. Гаррисон смотрел на Грейси. Впрочем, выражение его лица прочесть было сложнее. Возможно, он думал о том, где пообедать, когда все закончится, или где лучше спрятать ее тело. Грейси не могла об этом даже догадываться.

Слава богу, очередное упоминание ее имени стало неплохим поводом снова обратить внимание на экран.

«Грейси, эта часть для тебя. Я мог бы и сам передать деньги на благие дела, избавив тебя от проблем. Но я не такой хороший человек, как ты, а значит, ты лучше меня знаешь, что делать с презренным металлом. И все же, послушай меня, милая. Эта, последняя часть чрезвычайно важна. Какую-то часть денег оставь себе. Я хочу этого. Купи себе одну из этих забавных маленьких машин, которые тебе нравятся. Или дом у воды. Съезди в Испанию, ведь ты давно мечтала об этом. Сделай хоть что-нибудь. Ты обещаешь?»

И снова Грейси ощутила, как все взгляды сосредоточились на ней. Ей казалось неправильным брать себе деньги Гарри, пусть даже скромную сумму. После первой встречи с мистером Тэрентом она вернулась домой и тотчас зашла в Гугл. В каждой статье, где упоминался Гаррисон Сейдж-младший, его всюду определяло богатство. Он неизменно значился как «миллиардер Гаррисон Сейдж-млад ший». Даже после исчезновения, даже когда к описаниям прибавилось слово «затворник», ему все также предшествовало неизбежное «миллиардер». В своей прежней жизни он был в первую очередь богачом. Все остальное второстепенно. Грейси не хотела быть одной из тех, кто в связи с его именем видел только значок доллара. Особенно после того, как он дал ей так много.

«Обещай мне, Грейси, – повторил он, очевидно, зная о том, что она будет сомневаться».

– Хорошо, Гарри. Обещаю.

«Вот так, моя девочка». – Гарри подмигнул. Попрощался. Экран стал темным и безмолвным.

Вновь подступили слезы. Она торопливо достала из сумочки носовой платок и промокнула глаза. Гаррисон Сейдж медленно и громко захлопал в ладоши.

– Что ж, отлично сработано, мисс Самнер. Ваше представление определенно достойно награды. Теперь я вижу, как вы окрутили моего отца.

– На вашем месте, мистер Сейдж, – вмешался Беннет Тэрент, – я бы выбирал выражения в разговоре с женщиной, владеющей особняком на Лонг-Айленде, который ваша матушка привыкла считать своим домом.

Грейси наконец внезапно осознала, какая власть оказалась в ее руках. Действительно, она на законных основаниях могла вышвырнуть Вивиан Сейдж на улицу и переехать в дом сама. Именно так поступила бы та гадкая, коварная, лживая охотница за деньгами, которая посредством сексуальных ухищрений без зазрения совести воспользовалась беззащитным стариком.

– Мистер Тэрент, что мне нужно сделать, чтобы передать дом со всем содержимым миссис Сейдж? Это ее дом и должен принадлежать ей, а не мне.

Гаррисон Сейдж осторожно обвел ее глазами, едва услышав сказанное, но воздержался от комментариев. В выражении лица Вивиан что-то немного смягчилось.

– Нужно всего лишь составить необходимые документы. Сегодня среда, уверен, можно подготовить все к концу следующей недели. Если вы, конечно, не против задержаться в городе немного дольше.

Грейси тихо вздохнула. Поместье Гарри на Лонг-Айленде, должно быть, стоило десятки миллионов долларов, а его содержимое и того больше. Однако избавление даже от такой небольшой части богатства позволит почувствовать приятную легкость.

– Я совсем не против задержаться в городе. Это здорово. Я никогда раньше не была в Нью-Йорке. Вы могли бы порекомендовать мне отель? Какой-нибудь не слишком дорогой. Тот, в котором я проживаю сейчас, слишком роскошный, но я планировала пробыть здесь не больше двух суток.

– Это Нью-Йорк, Грейси. Здесь нет понятия «не слишком дорогой».

– Ах, я уверена, вы вовсе не хотите оставаться в городе, – вдруг вмешалась Вивиан. – Дорогая, здесь невыносимо шумно и многолюдно. Лучше остановитесь на это время у нас, в Хэмптонс[2]. В июне там особенно красиво. Мы чудесно проводим эти летние вечера.

Гаррисон посмотрел на мать так, словно у нее вдруг появилась вторая голова:

– Ты это не серьезно?

Грейси тоже решила, что Вивиан, должно быть, шутит. Еще минуту назад та смотрела так, будто хотела, чтобы она вспыхнула, объятая пламенем, бесследно сгорела, а теперь предлагала остановиться в своем доме? Почему? Может быть, хочет задушить Грейси во сне?

– Я серьезно. Если Грейс – вы ведь не возражаете, дорогая, если я буду вас так называть, – так вот, если Грейс так добра, что готова оставить мне мой дом, меньшее, что могу для нее сделать я, – предоставить уютное пристанище, вместо старых душных отелей. Ты так не думаешь, Гаррисон?

Возможно, Грейси не хотела знать мнение Гаррисона. Однако выражение его лица было слишком красноречивым.

– Пожалуйста, Грейс, – настаивала Вивиан. – Для всех это стало нелегким испытанием, огромным потрясением. Мы явили себя не с лучшей стороны, позвольте нам реабилитироваться. Вы сможете поведать, как встретились с моим мужем, каким он был в Цинциннати, а мы расскажем о его жизни до встречи с вами.

Грейси пребывала в растерянности, не зная, как реагировать. Неужели Вивиан действительно столь мила и учтива? Неужели и вправду хочет наладить дружеские отношения? Или это подготовка к тому, чтобы задушить ее во сне? Загадка.

Грейси задумалась в поисках ответов. Она владела миллиардами всего неделю, а уже увидела в людях самое худшее. Именно поэтому решительно не хотелось становиться богатой. Чтобы не относиться с подозрением к каждому, кто встречался на пути.

Без сомнения, Вивиан просто мила с ней. И конечно, хочет наладить дружеские отношения. Безусловно, интересно услышать историю жизни Гарри до того, как он встретил ее. Грейси всегда подозревала, что он не рассказывал ей о себе, боясь утомить и наскучить. Должно быть, жизнь его была увлекательной и даже захватывающей.

Отчего-то эта мысль заставила вновь взглянуть на Гаррисона. В его взгляде уже не было ярой неприязни, Грейси даже заметила в нем некоторое сходство с отцом. Голубые глаза, угловатый подбородок. Правда, Гаррисон-сын дюйма на три выше и определенно шире в плечах. Интересно, есть ли у него еще что-то общее с отцом. Любит ли он бейсбол, так же как Гарри, обладает ли столь же дерзким чувством юмора? Предпочитает ли пироги тортам? Умеет ли готовить чили и виртуозно танцевать фокстрот?

Почему-то внезапно захотелось выяснить все это.

– Хорошо. – Она не успела толком осознать, что приняла решение. – Очень мило с вашей стороны открыть для меня двери вашего дома, миссис Сейдж. Большое спасибо.

– Зовите меня Вивиан, дорогая. Уверена, не пройдет и недели, как все мы станем хорошими друзьями.

Грейси отнюдь не была в этом уверена. Но казалось, Вивиан искренна. По крайней мере, действительно могла стать другом. Но Гаррисон? Что ж, в отношениях с ним придется надеяться на лучшее.

И несомненно, готовиться к худшему.

Глава 3

Проснувшись в поместье на Лонг-Айленде на второй день, Грейси чувствовала себя почти так же некомфортно, как и накануне. Возможно, чуточку лучше. Ужин с Вивиан прошлым вечером – Гаррисон вполне предсказуемо на нем не присутствовал – прошел в весьма учтивой и почти непринужденной обстановке, хотя Грейси и не была особенно разговорчива. Однако утром по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке. Вероятно, так оно и есть. Спальня, в которой Вивиан пригласила расположиться, размером практически с ее квартиру в Сиэтле. Бог мой, одна кровать размером с ее квартиру в Сиэтле. Потолок светло-голубой, легкие, едва заметные белые облака, нарисованные на одной стороне, постепенно исчезали, превращаясь в сумеречное небо, усыпанное звездами, в другом конце комнаты. По шелковисто-гладкому полу из твердых пород дерева разбросаны ковры с мягкой бахромой по краям и изображениями цветов, мебель и гардины вполне могли происходить из Версальского дворца.

Как мог Гарри жить в таком доме? Совсем на него не похоже. Его квартира была обставлена старой обветшалой мебелью, ковры выцвели и протерлись. Стены украшали сувениры и памятные вещицы с символикой бейсбольной команды «Цинциннати Редс», старые афиши джазовых концертов на Гринвич-Виллидж и парочка рисунков кокер-спаниелей, вырванных из раскрасок. Гарри обожал эту квартирку.

В том старом пригороде за окнами не было слышно шепота океанских волн и размеренного шума прибоя. Не было здесь ни теплого, терпко-соленого океанского бриза. Ни уединенных пляжей. Ни дома, подобного сказочному дворцу. Здесь тесно и дружно толпились старые усталые домишки, искренне любимые своими хозяевами. В трещинах разбитых тротуаров прорастали жизнелюбивые фиалки. Здесь в маленьких комнатах проходили целые жизни людей, тяжело трудившихся до последнего вздоха, но и знавших настоящую радость жизни. Жизнь. Вот что царило в старом пригороде, и было так дорого ей и Гарри. Настоящая жизнь. Привычная и единственно возможная, как она думала, для Гарри.

Почему человек, который мог позволить себе иметь и делать все, что пожелает, вдруг оставил все это ради жизни в крохотной квартирке на окраине, среди простых рабочих, за шесть сотен миль от дома? Гарри Сагаловски, как предполагалось ранее, телемастер на пенсии, оказался большой интригующей загадкой.

По какой-то необъяснимой причине то же самое она постепенно начинала думать о его сыне. Гаррисон Сейдж в определенной степени тоже представлял собой загадку. Был ли он очаровательным игривым мужчиной, которого она встретила вчера в библиотеке? Или это озлобленный молодой человек, которого убедили в том, что она беззастенчиво и жестоко воспользовалась его отцом? И почему так важно заверить его в том, что она не делала этого и вообще не способна на такое?

«Ничего, сегодня будет лучше», – убеждала она себя. Сегодня они с Гаррисоном и Вивиан смогут узнать друг друга в новом, более выгодном свете. Подходящий день, чтобы начать все сначала. Наверняка он испытывает те же чувства, даст шанс доказать, что она не имеет ничего общего с той личностью, какой он ее представлял. Да, он обязательно даст ей шанс.

Гаррисон намеренно опаздывал на завтрак, надеясь, что к тому времени, как появится, Грейс Самнер уже уйдет, возмущенная тем, что ей выказывают мало почтения, ведь теперь она богаче и важнее, чем девяносто девять процентов населения всего мира. Однако когда он вышел на террасу, свежий и бодрый после душа, обнаружил Грейс с матерью возле бассейна. Хуже того, они задорно смеялись, как обыкновенно смеются женщины, неожиданно выясняя, что обе в чем-то заблуждались, а теперь вдруг все прояснилось.

Черт возьми, как же очарователен смех Грейс Самнер, искренний, раскованный и непритворный, словно ей часто приходится вот так же звонко смеяться в кругу друзей.

Его мать сидела по одну сторону стола, все еще в пижаме и халате, Грейс с другой стороны, совсем не похожая на отчаянную охотницу за деньгами, напротив, выглядела как девушка, живущая по соседству. По крайней мере, так он представлял себе девушку по соседству. Именно этот образ всегда появлялся в кино: свежая и цветущая, очаровательная и невинная. В реальности он никогда не встречал подобной девушки, поскольку те, среди которых он вырос, неизменно походили, откровенно говоря, на охотниц за деньгами.

Но Грейс Самнер совсем другая. Блестящие волосы в тот день были забраны в хвост, несколько прядей выбились из прически на висках и затылке, беззастенчивый утренний бриз задорно играл ими. Гаррисон едва сдерживался, чтобы не пригладить манящие непокорные локоны. Очень хотелось наблюдать, как ветер вновь закружит их в танце. Ее безупречное лицо словно купалось в свете утреннего солнца, наполнявшего кожу свежестью и румянцем. Костюм в стиле ретро сменила повседневная одежда, тоже будто из ушедшей эпохи: белая рубашка без рукавов, застегнутая под горло, и причудливые брюки, нечто среднее между брюками и шортами, с крупными круглыми цветами желтого и розового оттенков. Единственное украшение – розовый пластиковый браслет, который, вероятно, обошелся ей минимум в два доллара. Или три.

Если бы не это, он, пожалуй, поверил, что она невиновна в низком обмане отца. С ней нужно оставаться начеку. Будь его отец достаточно разумен и осторожен, ничего не случилось бы.

– О, Гаррисон, а вот и ты! – воскликнула мать, едва увидев его. – Иди скорее к нам. Мы оставили тебе немножко икры. В основном потому, что Грейс не любит икру. Ты можешь себе представить?

Нет, не может. Чтобы женщина, которая мошенническим путем присвоила несколько миллиардов долларов, не любила икру. Правда, говорят, этот деликатес не каждому по вкусу. Но она непременно пристрастится к ней, как только окончательно укрепит свои позиции в новой жизни, которую купила на деньги его семьи.

– Шампанское тоже осталось. Кстати, Грейси тоже не любит коктейль «Мимоза».

Гаррисону он не нравился. Однако он ожидал, что особа вроде Грейс должна употреблять шампанское в любой форме. Эта мысль заставила его опустить взгляд на ее ноги, обутые, вопреки ожиданиям, в простые туфли на плоской подошве, розовые, подходящие к цветам на брюках.

Черт возьми, это работало. Ни одна женщина не могла столь восхитительно и безукоризненно чисто создать образ, который удался Грейс Самнер. Категорически невозможно в этом мире, порочном и продажном. Он решительно отбросил сентиментальность, которой у него, слава богу, было немного, и, вооружившись холодным цинизмом, почувствовал себя более комфортно и защищенно. Да, так намного лучше.

– Доброе утро. – Он расположился между дамами.

– Утро действительно доброе, – ответила Вивиан. – Прошлой ночью я спала гораздо лучше, и все благодаря Грейси.

«Грейси», – повторил про себя Гаррисон. Мать уже трижды употребила это уменьшительное имя. Пожалуй, именно так предложила бы называть себя новым друзьям любая уважающая себя девушка по соседству. Отлично. Мать тоже пала жертвой ее чар.

– Кстати, вчера ты пропустил чудесный ужин. Грейси отдает нам пентхаус на Парк-авеню и все, что внутри его. Она уже позвонила мистеру Тэренту по этому поводу. Разве не мило с ее стороны?

Гаррисон бросил взгляд в сторону Грейс, та смотрела на него с очевидным напряжением.

– Да, конечно.

Должно быть, в его интонации довольно явно читались скептицизм и недоверие, Грейс тотчас уронила взгляд на пальцы, нервно постукивая по столу. К завтраку она практически не притронулась. Казалось, она должна выглядеть довольной, купаясь в похвалах матери, однако все свидетельствовало о том, что ей неловко и тревожно.

– Так будет правильно. – Она по-прежнему избегала его взгляда. – Гарри хотел, чтобы его семья сохранила за собой места, которые считала своим домом.

– Правильно было бы вернуть все, что оставил тебе отец, его семье, которая в первую очередь должна была унаследовать все это.

Эти слова заставили ее поднять глаза.

– Гарри хотел, чтобы я отдала деньги на благие цели. Именно это я собираюсь сделать.

– Когда?

– Как только вернусь в Сиэтл. Для начала собираюсь встретиться с финансовым консультантом. На данном этапе я понятия не имею, что делать.

Естественно, финансовый консультант. Необходимо выяснить, какими путями можно спрятать несметные богатства на анонимных и офшорных счетах, чтобы никто не смог найти, когда будет принято новое судебное решение в пользу семьи Сейдж. Все это напомнило ему… Гарри обернулся к матери:

– Сегодня утром я говорил с нашим адвокатом. Он нанял частного детектива, чтобы исследовать новые обстоятельства.

Вивиан лишь подняла кофейник, чтобы наполнить чашку сына. Грейс не оставила его без ответа:

– Вы зря тратите деньги. Не только потому, что новые обстоятельства… совершенно бесполезны, но и потому, что я сама буду счастлива рассказать все, что вы захотите узнать обо мне.

Он снова обвел ее пристальным взглядом: темные, искренние глаза, нежный румянец на щеках, чуть приоткрытые губы. Она выглядела как вчера, когда впервые завладела его взором. Он не мог вспомнить ни одной женщины, вызвавшей у него столь незамедлительные и сильные эмоции с первого взгляда. Было в ней что-то такое, отличное от остальных. В его шутке о стае кровожадных шакалов было немало правды. А Грейс Самнер, точно наивная газель с мечтательным взглядом, смело вошла, не понимая, как алчны и беспощадны они могут быть. Только теперь он осознал, что именно безоговорочная доверчивость привлекла его. К тому же, увидев ее, ощутил, будто и он может полностью ей доверять.

Уже очень и очень давно Гаррисон не испытывал доверия ни к кому. Или никогда. Пока вдруг не появилась она и, молча, пробудила в нем это чувство. Впрочем, теперь он знал, кто она на самом деле. Теперь все выглядело еще более странным и запутанным. Даже зная, какова она в действительности, он продолжал надеяться, что ей можно доверять.

Он поспешно освежил в голове факты о ней, полученные в поисковике. Она была зарегистрирована в обычных, широко известных социальных сетях, но в настройках приватности был установлен высокий уровень конфиденциальности. Впрочем, ему удалось открыть для себя несколько фактов. Во-первых, она жила в Сиэтле примерно полтора года. Во-вторых, до этого она жила в Цинциннати, где и выросла. Какое-то время работала официанткой, училась в колледже по специальности «дошкольное образование». Очень предусмотрительно сохранить за собой пути к отступлению, на случай если аферы со стариками перестанут работать. А еще она никогда не оставляла публичных комментариев и не делала банальных пошлых селфи.

Неприятно то, что ее поведение в Сети и личном общении противоречило его предвзятому представлению о ней. Меркантильная охотница за богатством должна любыми способами привлекать к себе внимание, буквально кричать о себе, разве не так? Но он напомнил себе о том, что она настоящая мошенница. Ведь так? Да, безусловно, именно так. Конечно же держит в секрете свою подлинную личность. Таким образом, сможет стать кем угодно, всякий раз меняясь сообразно особенностям новой жертвы. Может превратиться, к примеру, в изящную газель с мечтательным взглядом, способную убедить недоверчивого человека в том, что ей можно доверять. Он решил подловить ее.

– Вы когда-нибудь были замужем?

– Нет.

– Были ли вы когда-нибудь помолвлены?

– Нет.

– У вас есть молодой человек?

– В моей жизни нет человека, особенно мне дорогого. И никогда не было.

Ее ответ породил следующий вопрос, на этот раз более личный, чем она могла ожидать, когда говорила, что он может спрашивать, о чем угодно. Если бы не матушка, он, не сомневаясь ни секунды, спросил: «Означает ли это, что вы девственница?» Превосходный ход. Если бы она ответила «нет», значит, не слишком-то разборчива в связях. Если «да», то, учитывая ее возраст, это бы означало, что она лгунья. Оба варианта беспроигрышны, и в суде сыграли бы против нее.

Однако он неожиданно передумал спрашивать, чтобы использовать эту информацию. Грейс Самнер обычная лгунья или хладнокровная мошенница? Или действительно мила и невинна? И почему он надеется, пусть и в глубине души, на последний вариант? Ведь если бы смог доказать, что она мошенница, это не только позволило бы разоблачить ее и победить в суде, но и означало бы, что она из той породы людей, с которыми он привык иметь дело. О милых и невинных он не знал ровным счетом ничего. Никто, ни из его круга общения, ни из профессионального окружения, не обладал этими чертами.

– У вас есть братья или сестры?

– Я единственный ребенок.

– Девичья фамилия матери?

– Самнер.

– У вас нет отца?

– Конечно, у меня был отец. У всех есть отец. Вы что, пропустили занятия в школе, когда это проходили?

Он решительно проигнорировал очарование ее вольной шутки и даже улыбки и продолжил опрос:

– И какова же фамилия вашего отца?

– Я не знаю.

– Вы не знаете, кем был ваш отец?

– Мама никогда не рассказывала о нем. В свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк.

Это уже интересно. Пожалуй, ни у кого, в частности, у судьи по делам о наследствах и завещаниях не вызвало бы удивления, что молодая женщина, выросшая без отца, став взрослой, начала подло обманывать и использовать в своих целях пожилых мужчин. Даже если она и не мечтала с детства стать профессиональной мошенницей, спустя годы у нее появился такой шанс. Женщина с таким прошлым не заставила бы себя долго ждать, непременно воспользовалась бы этим. Возможно, она права, и ему действительно не понадобится частный детектив.

– А как насчет бабушки и деда?

– Я едва помню бабушку. Ее не стало, когда я еще не ходила в школу.

– Ваш дед?

– Он умер, когда мама училась в средней школе. Второй раз бабушка замуж так и не вышла.

Ах, это слишком просто. Образец взаимодействия с мужчинами в жизни маленькой Грейси Самнер просто отсутствовал. Не нужно обращаться к Фрейду, чтобы сделать выводы. Не в силах сдержаться, он высказал свои мысли вслух:

– Итак, комплексы на почве отсутствия отца. Я прав?

– Гаррисон! – воскликнула мать.

Была ли ее реакция обусловлена негодованием по поводу бесцеремонного вопроса или страхом, что Грейс может передумать и не возвратить ей дом, он точно сказать не мог. И все же подумал, что, возможно, слегка перегнул палку.

– Прошу прощения. Я перешел черту.

– Да, это так, – согласилась Грейс.

Впрочем, на удивление, она, казалось, вовсе не обиделась. Или, по крайней мере, не так сильно, как обиделся бы сам Гаррисон, если бы ему задали такой вопрос.

– Нет, мистер Сейдж, у меня нет комплексов на почве отсутствия отца. Мне предшествовали многие поколения умных независимых женщин, которые не нуждались в чьей-то помощи, и уж в последнюю очередь в помощи мужчин.

К собственному удивлению, Гаррисон обнаружил, что невозмутимый, достойный ответ вызвал в нем предательское восхищение, которое, подобно острому осколку стекла, незаметно попавшему под кожу, устремлялось к самому сердцу. Но лишь до тех пор, пока она не добавила:

– Однако возможно, вам стоит обсудить с кем-нибудь ваши собственные комплексы.

– Какие еще комплексы?

– Те, что всплывают при общении с сильными, независимыми женщинами.

– У меня нет комплексов. Зато появилась проблема с одной женщиной, которая бесстыдно воспользовалась моим отцом.

По выражению ее лица он видел, что она сдерживается.

– Прошу принять мои извинения, но думаю, что сегодня я сяду в поезд до Нью-Йорка. Хотелось бы осмотреть некоторые достопримечательности, поскольку другого шанса может не представиться.

Гаррисон едва сдержался, чтобы не сказать о том, что теперь, благодаря его отцу, у нее есть и частный самолет, и яхта и она может отправиться в любую точку мира. Но он промолчал и продолжил пить кофе неторопливыми глотками, стараясь не замечать прядь темно-золотистых волос, завитком скользившую по ее шее, вызывая у него невольную непреодолимую зависть. Будь она любой другой женщиной, он бы коснулся шелковистого локона, обвил вокруг пальца и, нежно потянув, привлек ее к себе, чтобы их лица оказались совсем близко друг к другу. Чтобы он мог…

Но он не мог ничего. Он резко напомнил себе об этом. Грейс Самнер последняя, кого он хотел бы касаться, испытывая влечение или нежность. Он не подошел бы к ней и на пушечный выстрел.

– Чудесная идея, – отозвалась мать. – Вам стоит еще пройтись по магазинам. У такой богатой молодой девушки, как вы, должна быть огромная гардеробная, полная множества прекрасных вещей. Прекрасных новых вещей.

Она отчетливо выделила слово «новых», что, определенно, не ускользнуло от внимания Грейс. Она невольно оглядела себя и поняла, что одета так, будто ее волшебным образом отбросило куда-то в шестидесятые. Странно, никогда раньше она не замечала, что с гардеробом что-то не так. На мгновение показалось, будто она хочет объяснить свои предпочтения в одежде, но передумала. «Меткий выстрел», – подумал Гаррисон. Мать никогда не хранила вещи, вышедшие из моды в прошлом сезоне.

– Тиммерман может довезти вас до поезда. Только не забудьте вернуться к восьми вечера. Элеонора готовит сегодня к ужину что-то особенное. В вашу честь.

Гаррисон едва удержался, чтобы не закатить глаза. Мать превращалась в настоящую подлизу.

Когда Грейс ушла, он допил кофе, наспех доедая то, что осталось от бекона и тостов и прислушиваясь к шуму мотора машины, отъезжавшей от дома. Затем тоже отправился на станцию.

Значит, Грейс хочет осмотреть достопримечательности Нью-Йорка. Ну конечно. Он готов спорить, что все они на Пятой авеню[3]. Начнется экскурсия в «Сакс», закончится у «Тиффани», свободного времени останется ровно столько, чтобы успеть поужинать в роскошном ресторане «Ле Бернардин». По удачному стечению обстоятельств, на оставшуюся неделю он взял выходной, он мог себе это позволить, будучи владельцем собственной компании. Так что, на сегодня у него не было никаких обязательств, можно вплотную заняться проблемой мисс Самнер.

Единственная значимая задача на сегодня – разоблачить мошенницу, которая так хороша в своем деле, что может заставить любого мужчину отчаянно жаждать недоступного.

Прошло несколько часов, прежде чем его подозрения подтвердились: Грейс Самнер действительно делала покупки и позволила себе поужинать. Вот только произошло это после того, как она осмотрела достопримечательности: Эмпайр-стейт-билдинг, Рокфеллер-центр, Таймс-сквер. И хотя от последней рукой подать до Пятой авеню, она спустилась в метро и отправилась в Бруклин, оббегала весь район. Если точнее, все магазины одежды секонд-хенд Бруклина. Вместо памятного посещения «Ле Бернардин», купила себе ужин в фургончике, что торгует блюдами быстрого приготовления.

Итак, либо Грейс Самнер мошенница и актриса еще более изощренная, чем он предполагал, либо подозревает, что он следил за ней. Он был абсолютно уверен, что ничем себя не выдал, потому придерживался первой версии. Если, конечно, ее намерения относительно денег отца не соответствовали тому, что она о них говорила, а она собиралась их раздать, а значит, бюджет ее весьма скромен и не позволяет подобной роскоши, как шопинг на Пятой авеню.

Ну да, так и есть. А еще, возможно, сегодня ночью, пока он будет спать, волшебная фея прилетит в его комнату и превратит в живого мальчика.

Черт возьми, что за игру она затеяла? И как долго планирует продолжать ее? Даже если… Нет, не если. Когда детектив обнажит всю правду о ней, суд наконец примет решение в пользу семьи Сейдж. Но что делать сейчас, ведь до тех пор деньги отца по закону принадлежат ей? Могут пройти недели, даже месяцы, прежде чем Гаррисон найдет доказательства, необходимые, чтобы вернуть состояние отца. Еще больше времени может потребоваться на то, чтобы обжаловать решение суда. Она же все это время будет иметь право тратить все до последнего цента.

Почему она не делает этого? Почему осталась с матерью на Лонг-Айленде, так далеко от Беннета Тэрента и его коллег, ее единственной опоры и поддержки? Здесь явно кроется нечто более изысканное, чем просто мошенничество. Иначе и быть не может. Гаррисон непременно должен выяснить, разгадать, в чем дело. И у него на это всего неделя, поскольку Грейс планирует уехать, как только будут улажены все бумажные дела, связанные с передачей особняка и пентхауса его матери. Кто она, эта Грейс Самнер, коварная безжалостная девица или милая добрая девушка?

И самый сложный вопрос, на который предстояло ответить: почему ему так хочется надеяться на последнее?

Глава 4

Если бы Грейси не увидела собственными глазами, никогда бы не подумала, что Нью-Йоркская фондовая биржа после того, как прозвенит звонок, становится похожа на кухню кафе «Судьба», после того, как соус бешамель убрали из меню. Абсолютный хаос. А ведь она даже не была на нижнем ярусе, в самом пекле. Осталась с Гаррисоном на балконе и наблюдала, глядя сверху вниз, как легко продавались, скупались и снова продавались миллионы долларов. Как и почему происходило все это, она не смогла бы понять, хотя Гаррисон пытался объяснить это. Он не упускал ни минуты, пока они ехали из Лонг-Айленда, продолжая эту тему, возможно, впрочем, потому, что это позволяло ему не говорить ни о чем другом.

Это была идея Вивиан, чтобы он снова отвез Грейс в город, на этот раз на экскурсию другого рода. Прошлой ночью за ужином, пока они подозрительно смотрели друг на друга, время от времени отвечая невнятным бормотанием на попытки Вивиан быть остроумной, мать предложила им проводить больше времени вместе, лучше узнать разные стороны одного человека, что оставил след в жизни обоих.

Грейси сочла это возможным, хотя Вивиан беспокоилась, что неприязнь и противостояние между Грейс и Гаррисоном могли возрасти, что привело бы к тому, что она останется обездоленной.

Они встали раньше обычного, чтобы вовремя прибыть на Уолл-стрит и услышать звонок, открывающий пятничные торги. Было так рано, что Грейси хватило времени лишь наспех выпить кофе. Однако это придало достаточно бодрости и самообладания, чтобы хотя бы делать вид, будто она понимала все, что говорит Гаррисон о КЦББ, ТКК, ВВП, годовых процентах и игре на повышение и понижение. О господи, эта информация не в силах заменить завтрак. ЖКТ давал о себе знать так громко, будто внутри ее тоже шли торги, настроение резко падало, подобно рынку ценных бумаг, а мозг оценивал степень тяжести положения.

Хм, возможно, она поняла из того, что он говорил, больше, чем показалось.

– У моего отца был настоящий талант к коммерции, – сказал он.

Гаррисон очень гармонировал с миром, что открылся ей. Он был в темно-сером костюме и светлосерой рубашке, но галстук с разноцветными точками выглядел чуть менее традиционно по сравнению с галстуками в нейтральную полоску и крошечными неброскими бриллиантами на булавках у остальных мужчин. Грейси попыталась соблюсти деловой стиль в еще одном костюме в стиле ретро. Это был комплект благородного оттенка красного вина, состоявший из юбки-карандаш и приталенного жакета с небольшой баской. Казалось, она выглядит весьма неплохо. Зато, увидев других женщин в строгих костюмах, почувствовала себя гигантским леденцом на палочке.

– Свое первоначальное состояние, то самое, которое использовал, чтобы приобретать и строить свои компании, отец заработал на фондовой бирже. Он никогда не учился в колледже. Вы знали об этом?

В голосе, когда он говорил об отсутствии у Гарри образования, слышалось нечто, подобное гордости. Это удивило Грейси. Она бы скорее подумала, что Гаррисону не хотелось бы, чтобы кто-нибудь узнал об этом. Подобный факт явно не украсил бы историю его фамилии.

– Вообще-то я знала об этом, только мне он объяснил это тем, что его отец не мог позволить себе оплачивать учебу в колледже.

– Это действительно так. По крайней мере, после окончания средней школы для него это было невозможно.

– Гарри не заканчивал средней школы.

Едва слова сорвались с губ, Грейси тотчас пожалела об этом. И вовсе не потому, что это также могло стать пятном на фамилии Сейдж, а из-за выражения лица Гаррисона. Стало ясно, он не знал об этом.

– Мой отец окончил среднюю школу в городе Финдли, штат Огайо. Выпуск пятьдесят третьего.

– Гарри не дошел даже до выпускного класса, бросил школу в пятнадцать и отправился на фабрику «Формика». Там солгал о своем возрасте, чтобы устроиться на работу и вступить в профсоюз.

– Для чего ему было делать это?

Бог мой! Видно, он не знал очень многого о ранних годах отца. Грейси вовсе не хотелось бесславно выпускать из мешка пресловутого кота. В случае Гарри, скорее амурского тигра, вырвавшегося из московского зоопарка.

– Потому что к тому времени отец Гарри пил так много, что не мог удержаться ни на одной работе, а мать ждала появления на свет его маленького брата и тоже не могла работать. Гарри одному приходилось материально поддерживать семью.

На слове «брат» глаза Гаррисона вдруг расширились, сердце Грейси сжалось и, казалось, вот-вот остановится. Он ведь наверняка знает, что у его отца был брат.

– У моего отца был брат?

– Да. А вы не знали?

Несмотря на то что взгляд Гаррисона был устремлен на Грейси, пустота в этих глубоких голубых, голубых глазах говорила о том, что мысли его сейчас за миллиарды миль отсюда. Или, скорее, за несколько десятилетий до сего дня. А может быть, он просто пытался определиться, стоит ли вообще ей верить. Но Грейси видела фотографии семьи Гарри. Они и теперь лежали среди вещей, оставленных в ячейке камеры хранения.

Гаррисон слегка встряхнул головой, стараясь вновь сконцентрировать на Грейси ледяной взгляд, который, как ей показалось, внезапно стал чуточку менее ледяным.

– Но я всегда думал… то есть, он говорил мне… ладно, да, он никогда не говорил, но я предполагал, был уверен, что он единственный ребенок. К тому времени, когда я родился, его родителей уже не было, а он никогда не упоминал никого из родственников. Черт возьми, он и о родителях почти ничего не говорил.

Грейси старалась продвигаться вперед очень аккуратно, постепенно сообщая новые подробности.

– Бенджи – так звали его маленького братика – был болен полиомиелитом. Он умер, когда ему было тринадцать, а Гарри шестнадцать лет. Для него это стало большим ударом. Для его матери тоже. Примерно год спустя она ушла из дома, с тех пор Гарри больше никогда ее не видел. Он заботился об отце еще пару лет, пока тот не умер от цирроза печени. Гарри уехал из Цинциннати и не возвращался до пенсии, завершив свою деятельность в качестве телемастера.

По его словам, на жизнь в Нью-Йорке он зарабатывал, работая телемастером. Очевидно, это неправда. Но все остальное было. Когда я уби рала вещи после его смерти, нашла фотографии и старые дневники, принадлежавшие его матери. Как только прибуду в Сиэтл, непременно прослежу, чтобы все это выслали вам.

Гаррисон внимательно обвел ее взглядом. Слишком пристально и вдумчиво. Грейси даже стало немного неуютно. Он делал это снова и снова, когда, казалось, хотел заглянуть прямо в ее душу. И будто бы даже ему это удавалось.

– Что еще рассказывал отец о своем детстве?

– Когда его отца не стало, он забрал мизерные деньги, что еще оставались, и уехал в Нью-Йорк. Телевидение тогда только набирало популярность, он нашел работу в небольшом магазине бытовой техники и научился там всему, чему только смог. Некоторое время спустя открыл собственное дело по ремонту в Квинсе.

– Он никогда не упоминал о том, что был женат? Между прочим, три раза. Никогда не упоминал о том, что у него есть дети? И не один, а семеро.

– Никогда. То есть я интересовалась, но он не отвечал определенно. Мне не хотелось настаивать, лезть не в свое дело. Он говорил лишь, что, закончив работать, стал скучать по Цинциннати и вернулся в родные места.

Гаррисон продолжал смотреть на Грейси так, что внутри ее будто разливалось что-то тягучее и жаркое, заполняя все уголки существа, пока не окутало теплом ее всю. Как ему удавалось пробуждать в ней это необыкновенное ощущение? Ведь он даже не скрывал того, что не доверяет ей и даже не испытывает малейшей симпатии. Едва ли в такой ситуации может быть место подобному всепоглощающему теплу.

Впрочем, может быть, суть не в неприязни и отталкивающих факторах, а в нескольких мгновениях, когда они впервые увидели друг друга в библиотеке. Что-то определенно возникло, вспыхнуло между ними в те минуты, и это что-то было каким угодно, но только не неприятным. Те несколько мгновений показались Грейси едва ли не самыми сладостными из всех, что она знала в жизни. Еще никогда прежде ни один мужчина не вызывал у нее подобной реакции. Почему невозможно остановить мгновение, отмотать назад и начать все сначала? Вернуться к самой первой секунде, когда их глаза встретились, и ее пронзило ощущение, будто разрозненные кусочки жизни, разорванной на части со дня судьбоносной встречи с мистером Тэрентом, будто бы внезапно вновь соединились, и все стало на свои места.

– Так вы совсем ничего не знали ни о родителях, ни о брате?

Он отрицательно покачал головой.

– Что же ваш отец рассказывал вам о своем детстве?

– Немного. То, что вырос в Цинциннати. Мать его была учительницей, отец работал на заводе. А на деньги, которые удалось скопить, он после окончания школы уехал в Нью-Йорк.

Выражение его лица вдруг неожиданно изменилось – он выглядел отстраненным, поглощенным собственными мыслями, и вдруг в нем вспыхнула искренняя заинтересованность.

– А вот о том, что происходило после прибытия в Нью-Йорк, я в подробностях выслушивал снова и снова.

– Полагаю, там не было ни слова о телемастерской, не так ли?

– Ни слова. Все рассказы сводились к тому, как он нашел работу курьера на бирже Манхэттена и неустанно трудился, прокладывая себе путь наверх, а когда появлялась лишняя монетка, вкладывал все, что мог, куда только мог. О том, как заработал свой первый миллион, когда ему было двадцать пять. Как приобрел первый бизнес в двадцать семь. Как в тридцать обладал состоянием в десять миллионов долларов. А в сорок лет имел уже сто миллионов. Просто как дважды два. Все словно само шло ему в руки, а он оказался достаточно умен, чтобы заставлять деньги работать всеми возможными способами. Черт возьми, как он ругал меня за то, что я не зарабатывал себе на жизнь, когда был еще совсем ребенком. Да, возможно, он ходил в офис каждый день, чтобы следить за тем, как идут дела, но шла ли речь о настоящем труде? Он не проработал ни дня за свою взрослую жизнь.

– О нет, что вы! Я никогда не встречала более трудолюбивого человека, чем Гарри Сагаловски.

– Вы же говорили, что встретили его, когда он уже отошел от дел.

– Да, но он активно помогал в церкви, был волонтером в госпитале для ветеранов, по выходным кормил бедных и обездоленных в приюте и тренировал юношескую лигу.

Она видела, что Гаррисон перестал верить ей уже на первом предложении, даже начал мотать головой, хотя она продолжала говорить.

– Мой отец никогда не посещал церкви, никогда не служил в армии, нищих считал мошенниками и к тому же терпеть не мог детей.

– Ваш отец пел в церковном хоре и чувствовал, что в долгу перед людьми в военной форме, поскольку вырос в такое время, когда многие из них не возвращались с войны. Я думала, вы уже поняли, как он относился к бедности, хотя бы потому, что хотел, чтобы я отдала все его деньги на благие цели. И знаете, я никогда не видела его счастливее, чем в те моменты, когда он был с ребятами из своей команды. Готова поспорить, вы и представления не имеете, каким большим фанатом «Редс» он был. Я права?

– Это лишь в очередной раз доказывает, что я не могу доверять ни единому вашему слову. Ничто из того, что вы сказали об отце, не похоже на правду. Ничто.

– И ничто из сказанного вами не кажется похожим на правду мне.

Она все еще не могла понять, как Гарри, которого она знала, мог быть могущественным бизнес-магнатом или человеком, оставившим жену и сына. На это непременно есть причина. В своем видео он сказал, что его семейная жизнь стала несчастливой и безрадостной, но это должно было заставить его остаться и все исправить. Гарри был самым прекрасным человеком из всех, что ей приходилось встречать. Как же он мог совершить столь недостойные поступки?

Долгожданное хрупкое мгновение, когда Грейси и Гаррисон говорили, делились друг с другом, было разрушено. А впрочем, имеет ли значение то, что они испытывают друг к другу? Двое судей официально назначили Грейси обладательницей состояния Гарри, и ее долг распорядиться деньгами так, чтобы удовлетворить его пожелания. И не важно, верит ли ей Гаррисон Сейдж, доверяет ли ее намерениям. Нравится ли она ему. Не важно даже то, что он чувствовал к отцу и что думает о нем теперь, слишком поздно пытаться что-то исправить. Смерть Гарри лишь подтвердила то, что у его сына не было шансов понять человека, сокрытого под дорогим костюмом влиятельного дельца, который внезапно оставил семью пятнадцать лет назад. У этих отношений не было будущего. Никогда. Или было?

Грейси внимательно изучала Гаррисона, вспоминая, каким он был в библиотеке до того, как их официально представили друг другу. Он напомнил ей Гарри. Улыбался, как его отец. Был так же очарователен и легок в общении. Те же голубые глаза, прямой нос и крупный подбородок. В иных обстоятельствах и не будь Гарри коммерческим воротилой, а проводи больше времени с семьей, возможно, отношения отца и сына сложились совсем иначе. Появился бы шанс узнать, как много общего между ними. Они даже могли бы стать друзьями.

– Вы ведь тоже не знали его по-настоящему, разве не так?

– Человек, которого знал я, был совсем не таким, как вы описываете.

– Возможно, пока был вашим отцом. И за это ему должно быть стыдно.

Гаррисон резко стал суровым и жестким.

– Стыдно? Мой отец один из самых успешных людей своего времени. Почему это стыдно?

– Потому что он не смог стать успешным отцом. Мне жаль, что вы не знали человека, которого знала я. Гарри, которого знала я, был отличным парнем, Гаррисон.

Она впервые назвала его по имени, даже сама удивилась, как легко это сорвалось с губ и как приятно было произносить его имя. Гаррисон, казалось, тоже удивился. Хотел что-то сказать, затем, очевидно, передумал и отвел глаза. Какая-то причудливая игра света оттенила их, превратив гнев и злобу в тихую печаль.

– Знаете, в вас немало от отца. Я сразу же заметила это, когда мы говорили в библиотеке.

– Значит, говоря, что я кого-то вам напоминаю, вот кого вы имели в виду.

Она кивнула.

– Но у нас с ним нет и не было ничего общего.

– Вы похожи на него внешне.

– Неудивительно, у нас одни гены.

– Вы сразу же при встрече рассказали мне шутку. Так же повел бы себя и Гарри.

– Множество мужчин повели бы себя так же, пытаясь произвести впечатление на… – Он резко замолчал и поспешно добавил: – В общем, так поступает большинство мужчин.

– И все же это напомнило мне о Гарри.

– Он приводил меня сюда однажды. Мне тогда было лет шесть или семь. Он хотел показать, как люди приобретают и теряют целые состояния. Говорил, что этот хаос заставляет весь мир работать и функционировать, и нет на свете ничего важнее денег, ибо на них можно купить все, что угодно. Понимаете, не только что-то материальное, а все, абсолютно все. Приключения. Воспитание и культуру. Ум и интеллект. Друзей. Единомышленников. Даже правительство. Не говоря уже о таких мелочах, как уважение, достоинство и любовь.

Грейси хотелось опровергнуть это, убедить в том, что Гарри никогда не был циничным и не стал бы говорить столь жестоких холодных слов. Тем более ребенку. Тем более собственному сыну. Человек, которого она знала, был уверен, что деньги – причина всех проблем в жизни, а не их решение. И он знал, что поступки человека, а не его доход, определяют уважение, достоинство и любовь.

– Любовь нельзя купить.

– Неужели?

Она отрицательно покачала головой. Он снова бросил взгляд в торговый зал.

– Возможно, нет. Но можно купить нечто, что дает почувствовать подобное.

– Это невозможно. Да, наверное, если лгать себе, будто это так, до тех пор, пока сам не поверишь, но…

– Но что?

– Ничего.

Он долго и пристально изучал ее, будто какой-то частицей себя пытался проникнуть внутрь ее существа. Но особенно странно, что эта чужеродная ей частица должна мешать, точно острый камешек, царапающий кожу. Но ей, напротив, становилось приятно и тепло, словно луч летнего солнца скользит по лицу.

– Вы, должно быть, проголодались. – В его голосе послышалась легкая хрипотца.

У Грейси будто что-то вспыхнуло внутри, разливая по телу томительное тепло. Она не смела взглянуть на него, боясь увидеть в прекрасных голубых глазах ответный огонек. Как же он делал это, любую ситуацию превращал в почти сексуальную? Так случилось в библиотеке и вчера за завтраком. Похоже, этот мужчина обладает незаурядными способностями.

– Немного.

– Мама предложила, чтобы я отвел вас на обед в клуб отца. К тому времени, как мы доберемся, там уже все будет готово.

– Обед – это здорово.

Даже если это очередная возможность для них обоих найти новый повод для противостояния. По крайней мере, еда поможет успокоить дикого зверя, кажется, поселившегося в ее желудке. Впрочем, теперь ей хотелось найти способ усмирить и дикие неукротимые мысли, вдруг появившиеся и занявшие много места в голове.

Гаррисон наблюдал за Грейс с противоположной стороны столика в клубе «Космополитен клаб» и прилагал все усилия, чтобы не замечать, как, окруженная изысканным великолепием стиля ардеко, она выглядит подобно чарующей и соблазнительной героине таинственной черно-белой драмы сороковых годов. Костюм, подчеркивающий фигуру, цвета запретного плода, был застегнут достаточно высоко, что вполне приемлемо для профессионального круга, и все же оставлял открытым достаточно, чтобы заставить мужчину желать как можно скорее преодолеть преграду в виде стола, разделявшего их, и начать расстегивать пуговицы. Сегодня ее волосы были распущены и, собранные с одной стороны, струились с другой, загадочно скрывая лоб, что окончательно превращало ее образ, подобный Веронике Лейк, в роковую женщину. Не хватало, пожалуй, ярко-красной помады. Макияж она сегодня, как обычно, не использовала. А это означало, что в ней снова сочетались сексуальная красотка и девушка, живущая по соседству, что заставляло его желать… Нет, не лучшая идея думать о том, чего именно желать заставляла его ее внешность. Возможно, стоит заглянуть в меню и определиться, чего он хочет. Помимо Грейс, конечно.

Как можно возжелать ту, которая почти наверняка воспользовалась его отцом и присвоила состояние семьи? С другой стороны, какое отношение этика и нравственность имеют к сексу? Гаррисон и прежде спал с другими женщинами, близость с которыми была не вполне этична и нравственна.

Одну минуту. Он мысленно проговорил последнее предложение еще раз. «Он спал с другими женщинами, с которыми…» То есть в глубине подсознания он думал о том, чтобы переспать с Грейс? Черт возьми, когда это успело произойти? С другой стороны, почему бы и нет. В конце концов, он может извлечь какую-либо выгоду из этого предприятия.

– Что там хорошего?

– Если хотите что-нибудь легкое, советую салат с сыром бри. Если вам нравятся сэндвичи, попробуйте фирменный. Если же предпочитаете что-то более экзотическое, тогда карри с креветками.

– О, все это звучит очень аппетитно. – Она просматривала меню, затем вдруг произнесла полное разочарования «но»…

– Что такое?

– В меню не указаны цены.

Он все еще не мог определить, действительно ли она притворяется кем-то, кем не является на самом деле, или все-таки нет. Если это лишь спектакль, она, пожалуй, достойна премии за актерское мастерство. Если же не играет, то она весьма ограниченная личность из параллельного пространства. Как можно быть настолько наивной.

– Вы не знаете, что означает отсутствие цен в меню?

– Конечно, знаю, я не настолько наивна и знаю, что это значит.

– Тогда в чем проблема?

– Я не могу позволить себе обедать в подобном месте. Деньги, которые ваш отец оставил, мне не принадлежат.

– Они ваши, пока вы не передали их никому другому. – А он по-прежнему не верил, что она сделает это.

– Но…

– Послушайте, я угощаю, поскольку тоже являюсь членом клуба.

– Но… – На этот раз «но» выражало скорее удивление. Как если бы это было: «Но разве у вас есть деньги?»

– Вообще-то у меня есть работа.

– Я не это имела в виду.

– Вы были уверены, что я ленивый, избалованный тип, который не проработал и дня в своей жизни, не так ли?

– Нет, я вовсе…

– У меня собственный бизнес. – Он надеялся, что не выглядит слишком самодовольным, хотя и гордился этим фактом, но по выражению лица Грейс быстро понял, что утаить не удалось. Ничего не поделаешь. – «Сейдж Эссетс». Мы проводим консультации по управлению финансовыми рисками.

Она определенно не имела понятия, о чем он говорил, осознание этого нанесло очередной удар по его убежденности в том, что ее интересуют исключительно деньги.

– Что это означает?

– Мы даем советы компаниям и инвесторам по поводу того, как не остаться без последней рубашки в пору финансового кризиса. И в любое другое время, если они в этом нуждаются. Я основал компанию сразу после окончания университета, успех был стремительным, – скромно добавил он. Или не совсем скромно. Да что уж греха таить, совсем не скромно. – Это было время финансового кризиса. И оказалось, что отец не единственный в семье, у кого есть способности к коммерции. Я заработал свой первый миллион в двадцать три. А к двадцати семи годам у меня было десять миллионов.

Он опережал отца в возрастном расписании достижений. Если он и дальше планировал продвигаться в том же темпе, ему предстояло побить рекорд Гарри с сотнями миллионов долларов уже лет через пять. Едва ли его отец когда-либо смог бы осознать это. Не то чтобы это было так важно для Гаррисона. Вовсе нет.

Грейс, казалось, не впечатлилась достижениями Гаррисона. Кроме того, сейчас она была обладательницей четырнадцати миллиардов долларов. По сравнению с ней, он в более легкой весовой категории.

– Кстати, если это имеет значение, я вовсе не думала, что вы ленивый.

– Нет?

– Я предполагала, что у вас есть работа.

Она произнесла это подчеркнуто медленно, улыбнулась. Он понял, что она шутит, и стойко держался, отказываясь поддаваться ее очарованию.

– Значит, вы все же считали меня избалованным.

– Знаете, пожалуй, я бы не отказалась от хорошего многослойного сэндвича.

Официант принял заказ и вернулся с напитками. Грейс потянулась к сахарнице, выудила четыре кубика сахара. Размешав чай, сделала небольшой глоток и добавила еще два кубика. Можно подумать, она и без того недостаточно сладкая штучка.

Она не могла остановиться и продолжала украдкой разглядывать помещение с таким любопытством, точно свалилась с луны. Место, безусловно, впечатляющее. «Космополитен» построили в бурные двадцатые группой богатых предпринимателей для того, чтобы у них и их не менее состоятельных друзей было роскошное неприкосновенное убежище, где они могли бы укрыться от мрачной нищеты Нью-Йорка. Обстановка и мебель по-прежнему были богаты, непомерно дороги и помпезны. Красное дерево, бархат, хрусталь. Кроме того, нынешние владельцы не поскупились на то, чтобы сохранить дух той давно ушедшей эпохи. Должно быть, в такой же атмосфере Гаррисон и Грейс могли бы обедать в обществе Калвина Кулиджа[4].

– Не думаю, что когда-либо прежде я бывала в месте, хоть отдаленно напоминавшем это, если, конечно, не считать дом с привидениями в Диснейленде.

Гаррисон улыбнулся, немало удивленный тем, что сделал это искренне. Точно не зная почему, начал принимать ее сторону.

– Думаю, это не считается. Ведь в дом с привидениями пускают всякий сброд, да и форма одежды чересчур свободная.

Она еще раз оценила зал и вздохнула.

– Я не могу представить Гарри в этих стенах. Любимым местом, где он предпочитал обедать, было кафе сети «Голден коррал». К тому же я никогда не видела его в костюме.

– А я не видел его хоть в чем-то, кроме костюма. Когда я был ребенком, он, выходя утром к завтраку, уже был одет и готов отправляться на работу и, как правило, не успевал вернуться домой до того, как я ложился спать.

– А как же выходные, уик-энды? Или отпуск? Или просто немного совместного отдыха дома?

– Он никогда не отдыхал. Большую часть выходных проводил на работе. Выходные и каникулы я оставался с мамой.

– Все, что вы рассказываете о Гарри, настолько не похоже на него. Что же такое произошло с ним, так долго и непреодолимо одержимым работой и деньгами. С чего вдруг он решил от всего отказаться?

Черт возьми, Гаррисону ничуть не меньше хотелось верить в то, что все сказанное Грейс о его отце, правда. Это так на него не похоже. Ни рассказ о маленьком больном брате, ни о том, что бросил школу, и уж совсем далеки от правды истории о том, как он тренировал юношескую лигу и кормил бездомных. Итак, была ли она притворщицей и мошенницей? Или, быть может, стала жертвой прихотей отца, как и все остальные?

– Если то, что вы рассказали о детстве моего отца, правда…

– Значит, вы думаете, что я лгу?

– Я просто не знаю, чему верить.

Он все еще не был убежден в ее честности и бескорыстии. То, что она вернула дом матери и манхэттенский пентхаус, лишь капля в бескрайнем океане, в сравнении с необъятностью всех богатств отца. Даже без домов у нее по-прежнему останутся миллиарды долларов, которые она пока не передала на благие цели, как обещала.

– И все же, если то, что вы сказали о нем, правда, становится ясно, почему он был так одержим деньгами. Любой, кто вырос в бедности, естественно, мечтает о богатстве.

– И почему же это естественно?

– Что вы имеете в виду?

– Почему считаете, что желание быть богатым естественно?

– А разве вы так не считаете?

– Нет. То есть я понимаю мотивацию Гарри, но не думаю, что это естественно для всех. Множество людей довольствуются тем, что имеют, хотя совсем не богаты. Есть понятие «доста точно».

– Я не разделяю вашего мнения.

Она откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула с явным разочарованием.

– Знаю.

Официант расставил на столе все так, чтобы это соответствовало его представлениям об эстетике и правилах фэн-шуй.

Момент с Грейс был упущен, она уже восхищалась сэндвичем. Гаррисон оставил ее реплику без внимания. По крайней мере, пока.

– Куда еще Вивиан хотела, чтобы вы меня сводили?

– На одно из предприятий отца и в частную среднюю школу, в совете директоров которой он состоял. Кроме того, его давний коллега устраивает сегодня вечером коктейльную вечеринку. Я хотел ее пропустить, но мама идет на нее и настаивает, чтобы и мы с вами тоже пошли.

– Коктейльная вечеринка? – Грейс запаниковала, что на мгновение довольно четко отразилось на ее лице.

– Какая-то проблема?

– Вроде того. Я не привезла ничего из одежды, что подошло бы для коктейльной вечеринки.

– Пятая авеню вам в помощь. Она прямо за углом.

– Но на Пятой авеню все так…

Она не договорила. Гаррисон подсказал, точно подталкивая ее:

– Все так…

Она взглянула налево, направо, чтобы убедиться, что посетители достаточно увлечены беседой, склонилась над столиком и едва слышно призналась:

– Я не могу позволить себе покупки на Пятой авеню.

Гаррисон наклонился навстречу, понизил голос, подражая ей:

– У вас есть четырнадцать миллиардов долларов.

– Я же говорила, они не мои.

Неужели она всерьез будет настаивать на том, что не может позволить себе купить платье? Он, уже громче обычного, напомнил:

– Отец сказал, чтобы какую-то часть денег вы оставили себе.

– Я отказываюсь покупать платье по цене Пятой авеню, когда могу купить практически на сто процентов дешевле в каком-нибудь магазине секонд-хенд.

– Я не собираюсь снова мотаться по всему Бруклину ради пары магазинов.

Пауза, последовавшая за его словами, была настолько весома и красноречива, что казалось, за ней последует нечто грандиозное. Грейс окончательно позабыла об обеде и, судя по всему, была готова вонзить в него нож для масла.

– Откуда вы знаете, что вчера я была в Брук лине?

Проклятье. Полный провал. Он панически изобретал правдоподобное объяснение, но быстро понял, что это не имеет смысла.

– Я вас преследовал.

– Почему?

Ему казалось, что Грейс принадлежит к типу женщин, способных почуять ложь за милю, а потому решил быть честным.

– Хотел сам увидеть, станете ли вы разбрасываться деньгами отца, растрачивая без счета, скажем, на Пятой авеню.

– Почему вы не верите, что намерена распорядиться деньгами так, как он просил?

– Потому что это четырнадцать миллиардов долларов. Никто не отдает четырнадцать миллиардов долларов.

– А я собираюсь. И сделаю это.

Что ж, посмотрим.

– О платье не беспокойтесь. Уверен, мы сможем найти где-нибудь поблизости магазин, который придется вам по душе. Я спрошу консьержа, когда будем выходить.

Да, для консьержа это, несомненно, ярчайший момент месяца. Посетитель клуба «Космополитен клаб» поинтересовался, где находится ближайший магазин секонд-хенд. В клубе пересудов об этом хватит не на одну неделю.

Глава 5

Грейси поверить не могла, что стоит у парадных дверей пентхауса в Верхнем Ист-Сайде и собирается нажать на звонок. Как она могла настоять, чтобы Гаррисон ехал на вечеринку первым, не дожидаясь, пока она сходит в магазин и купит что-нибудь подходящее из одежды? Ей никогда не позволят войти в такое место без него. Она все еще не верила, что швейцар отворил перед ней дверь и даже в знак почтения коснулся полей своей шляпы. Он сделал это. А консьерж не попытался остановить ее на пути к лифту. Лифтер сказал, что приглашение вовсе не обязательно, когда она стала рыться в сумочке в поисках его, а просто закрыл двери и нажал нужную кнопку. Она взмывала прямо к вершине, словно действительно принадлежала к высшему обществу.

Это место из тех, куда, как правило, не пускают таких людей, как она. Обычных людей. Людей, которые работают. У кого часа два тому назад не было даже подобающей одежды для вечеринки, чей наряд не совсем подходит, поскольку куплен в секонд-хенде.

Она не могла вспомнить, чтобы хоть раз в жизни нервничала так сильно. Впрочем, с человеком в подобных обстоятельствах чего только не случается. Она неожиданно оказалась в ситуации, когда не имела представления, как себя вести, что говорить, и не было рядом человека, способного защитить и поддержать.

Покинув «Космополитен клаб», Грейс и Гаррисон отправились в частную школу, где Гарри в незапамятные времена был членом совета директоров. Именно эту школу посещал Гаррисон, и всего за шестьдесят три тысячи долларов в год, хотя, как он сказал, плата за обучение составляла сорок восемь тысяч. Дети там носили чистенькую опрятную темно-синюю форму, ходили по коридорам тихо и размеренно, обеды состояли исключительно из свежих полезных продуктов: постного мяса и цельно-зернового хлеба из Коннектикута, в расписании особое внимание уделялось наукам, математике и классической литературе. Изобразительное искусство и музыка – дополнительные предметы, от которых отказались в пользу изучения курса будущих бизнес-лидеров Америки и коммерческой программы «Достижения молодых».

Контраст с обычной бесплатной школой, в которой училась Грейси, был поразителен. Там подобающей формой одежды служило все, что было, по крайней мере, пристойно. В коридорах на переменах царили шум и хаос, обеды в большинстве случаев приносили из дома в бумажных пакетах, а расписание было плотно заполнено предметами разнообразными и порой противоречивыми, а без музыки и изобразительного искусства нельзя было прожить и дня.

Гарри не просто рассказывал сыну о том, что деньги – самое важное, что есть в мире, доказывая это тем, что зарабатывал их, и отправил Гаррисона в школу, целью которой было скорее сделать из учеников воротил бизнеса, наживающих состояния за счет чужого труда, чем направить на путь трудолюбия и созидания. И о чем он только думал?

Главное управление компании «Сейдж холдингс», которое Гарри когда-то возглавлял, было ничуть не лучше, до отвращения стерильное и до неприличия непродуктивное, несмотря на обилие служащих. Те и словом не могли обменяться друг с другом, заточенные в индивидуальные кабины за компьютерами, беспрестанно цок-цок-цокая по клавишам с прилежанием и преданностью рабочих пчел. Как мог Гарри заставить работать своих подчиненных в таких бездушных и разрушительных для личности условиях?

Неужели предстоящая вечеринка приумножит столь новую для нее неприязнь к Гарри Сагаловски?

Грейси набрала воздуха в легкие, медленно выдохнула и попыталась внушить себе, что все непременно будет хорошо. С ней все в порядке. И платье у нее замечательное. Едва увидев его в магазине – шелковое, светло-мятного оттенка, с легким кринолиновым подъюбником, вырезом, обрамленным мелкими оборками, и короткими цельнокроеными рукавами, спущенными на плечи, – она была совершенно очарована. В том же магазине она нашла аксессуары: простые перламутровые туфли-лодочки, клатч, ожерелье, серьги из хрусталя и пару белых перчаток заметно выше запястья, не доходящих до локтя. Она успела собрать волосы в довольно удачный шиньон, использовала ровно столько румян и помады, чтобы не выглядеть бледной, как… как женщина, которая не имеет представления, как себя вести и что говорить.

Собравшись с духом, последний раз глубоко вдохнув и выдохнув – «ради бога, Грейси, только не забывай дышать», – она нажала на дверной звонок. Дверь тотчас отворилась, на пороге ее приветствовал улыбающийся дворецкий. Впрочем, улыбка выглядела неискренней, фальшивой. Вероятно, это служебная улыбка, ему платили, чтобы он улыбался.

Ничего себе! Гарри был прав, за деньги можно купить все, что угодно.

«Нет, нет, конечно, это не так». В конце концов, деньги не способны купить ее. Девон Браун и его отец когда-то уже пытались сделать это. О боже, откуда вдруг всплыло это воспоминание? Уже давно она не допускала мысли об этих двух негодяях. И сегодня отнюдь не собиралась думать о них. Эта вечеринка не будет иметь ничего общего с той, что стала причиной печальных событий. Она открыла сумочку, чтобы достать приглашение, ведь дворецкие, очевидно, слишком догадливы, чтобы позволить войти некой персоне лишь потому, что на ней подозрительная копия винтажного платья от Диор и удачный шиньон. Сумочка была размером примерно с канапе, но она не могла найти то, что искала. Только помада, пудра, водительские права, банковская карта. Приглашения не было.

Должно быть, она выронила его в лифте, когда тщетно пыталась извлечь первый раз. Она уже собиралась развернуться по направлению к лифту, но глубокий, бархатистый голос, выручивший ее во время оглашения завещания, снова пришел ей на помощь.

– Все в порядке, Баллантайн, она со мной.

«Она со мной». Гаррисон каким-то чудесным образом заставил эти слова звучать так, будто она действительно с ним. В романтическом, сокровенном смысле. Блаженство мурашками пробежало по телу.

У Грейси были приятели, но ни к кому из них она не питала особенных чувств. Впрочем, пожалуй, был один. Отношения с ним начали перерастать во что-то серьезное. Девон Браун. Они познакомилась на вечеринке и позже побывали на множестве других, подобных той, так как его семья была богата. Он был по-настоящему милым и совсем не заносчивым или неприятным, по сравнению с большинством юношей его происхождения. По крайней мере, Грейси была в этом уверена. Во всяком случае, пару месяцев.

Однако не стоит думать об этом сейчас. Она приложила немало усилий, чтобы надежно спрятать его на задворках воспоминаний после того, как уехала из Цинциннати, и вовсе не собиралась позволить все испортить. Сегодня она с Гаррисоном. И даже если завтра они снова продолжат странные танцы, полные подозрений, сегодня она твердо намерена избежать любых неверных шагов.

К несчастью, она не прошла и двух шагов мимо дворецкого, как тотчас забеспокоилась, не преждевременно ли поверила в свой успех. Как только Гаррисон посмотрел на нее чуть внимательнее, от его улыбки не осталось и следа. Ее взгляд скользнул в комнату. Она тотчас поняла, в чем дело. Все мужчины были одеты как Гаррисон, в темные костюмы и галстуки. Почти все женщины были в черном, только одна или две дамы выделялись на общем фоне темно-серыми нарядами. И никого, чье платье можно было бы назвать красочным, легким, летящим, не сшитым на заказ. Грейси почувствовала себя не в своей тарелке. Ей здесь не место.

Она заставила себя сделать шаг вперед, изобразила улыбку и направилась к Гаррисону, который не спускал с нее глаз.

– Что-то не так?

Он окинул ее быстрым оценивающим взглядом:

– А почему вы спрашиваете?

– У вас такой вид, будто что-то не так.

– Вы выглядите…

«Ну вот, началось», – подумала Грейси и постаралась взять себя в руки.

– …как-то иначе.

Совсем не эти слова она ожидала услышать.

– Иначе – хорошо или иначе – плохо?

– Просто… иначе.

– Ах вот как. Может быть, мне уйти?

– Нет. Конечно же нет. Почему вы вдруг решили спросить?

– Потому что вы, кажется, полагаете…

– Грейси, дорогая!

Вивиан. Как вовремя! Она выглядела сногсшибательно в черном платье без рукавов с V-образным вырезом, невероятно элегантном, благодаря простому покрою и роскошному материалу. В одной руке она держала инкрустированный хрусталем клатч, в другой бокал с коктейлем. Она остановилась возле Грейси, склонилась к ней, чтобы одарить поцелуем в щеку, одним из тех воздушных поцелуев, что приняты в Голливуде.

– Дорогая, вы выглядите восхитительно. Напоминаете меня в юности. Мне кажется, у меня было такое же платье.

Ну конечно, у нее было такое платье. Подлинное платье от Диор. Вивиан сделала комплимент искренне, а значит, есть шанс, что вечер пройдет не так уж ужасно.

– Ну, разве она не прекрасна, Гаррисон?

– Хм… да. Просто прекрасна.

К сожалению, прежде чем произнести это, он перевел взгляд на пол, точно говорил о ковре под ногами. Ковер действительно прекрасный, роскошный, мягкий, белоснежный, как и все остальное в комнате.

Вивиан склонилась к Гаррисону:

– Так скажи ей, дорогой. Женщина всегда хочет подтверждения того, что она самая красивая среди всех присутствующих, особенно на вечеринке Банни и Петерса. – Она повернулась к Грейси: – Банни Дьюит – икона стиля Нью-Йорка, одна из самых значительных фигур в мире моды. О ней неизменно пишут в разделах о моде. Каждая женщина здесь безумно волнуется, не переборщила ли с аксессуарами и предметами одежды, всего ли хватает или что-то уже дней пять, как вышло из моды.

Грейси не о чем переживать. Ее платье вышло из моды скорее пять десятилетий назад. Стало намного легче.

Гаррисон негромко бросил матери: «Большое спасибо, мама», – улыбнулся в ответ на ее наставление.

– Вы чудесно выглядите, Грейс.

Говоря это, он не сводил с нее глаз, выражение его лица на мгновение перестало быть загадочным и неоднозначным, став ясным и красноречивым. Глаза буквально сияли восхищением, на губах появилась особенная полуулыбка, как у мужчины, созерцающего нечто безукоризненное и впечатляющее. Например, безоговорочно красивую женщину.

Однако от «Грейс» в конце его сентиментального признания ее неприятно покоробило. Никто никогда не называл ее Грейс. За исключением Девона, который говорил, что она слишком благородна, чтобы называть ее Грейси, а сам оказался неблагородным человеком. Но хватит о Девоне.

Даже если Гаррисон не думал, что она красива или благородна, даже тот факт, что прилагал определенные усилия, уже значительный прорыв.

– Большое спасибо. Прошу, зовите меня Грейси. Никто не называет меня Грейс.

Проклятье, почему Девон сегодня то и дело всплывает в голове?

Казалось, Гаррисон хотел возразить, но не смог.

– Мисс Самнер!

Грейси удивилась и даже обрадовалась, услышав еще один знакомый голос, искренне улыбнулась, чтобы поприветствовать Гаса Файвера, одетого так же строго и консервативно, как все остальные.

– Мистер Файвер, какими судьбами?

– Сын миссис и мистера Дьюитт, Эллиот – один из моих лучших друзей. Наши семьи многое связывает. И, пожалуйста, зовите меня Гас.

Грейси обернулась, чтобы пригласить присоединиться к беседе Гаррисона и Вивиан, и вдруг осознала, что понятия не имеет, как это сделать. И хотя все в этой небольшой группе людей уже знали друг друга, было не похоже, что семейство Сейдж и «Тэрент, Файвер и Твигг» лучшие друзья.

– Вы наверняка помните мистера Сейджа и его матушку миссис Сейдж.

Несмотря на то что между ними пробежал некоторый холодок, на этот раз Гаррисон и Гас сумели обменяться весьма учтивыми приветствиями. Вивиан, чуть мягче, тоже проявляла сдержанность. Грейси полагала, что это большее, на что способны представители противоборствующих сторон двухлетнего конфликта.

– Не ожидал встретить вас здесь. – Грейси не могла отделаться от ощущения подтекста, что-то, вроде: «Я думал, к этому моменту кто-нибудь из Сейджей задушит вас подушкой, пока будете спать». – Надеюсь, вы приятно проводите время в Хэмптонс.

– О да, это так. – Неожиданно для себя она поняла, что это правда. Несмотря на всю странность ситуации и зыбкость перемирия между ней и Гаррисоном, ее визит действительно довольно приятен. – Лонг-Айленд невероятно красивое место, к тому же я узнала много нового о Гарри. Вивиан и Гаррисон очень гостеприимны и добры ко мне.

– Вивиан и Гаррисон, – эхом повторил Гас задумчивым загадочным тоном, словно засомневался в подлинности личности Джека-потрошителя. – Понимаю.

Наверное, это вполне естественно. Грейси вдруг задумалась, почему больше не злится, не обижается на Гаррисона.

– Рад слышать. А вы, думаю, будете рады узнать, и вы, миссис Сейдж, что оформление в собственность особняка в Лонг-Айленде и пентхауса на Манхэттене подходит к завершению. Мы сможем выслать документы в четверг или пятницу.

– Чудесная новость, – согласилась Вивиан. – Еще раз благодарю вас, Грейси.

– Не стоит благодарности, Вивиан. Уверена, Гарри точно знал, что я верну вам эти дома, ведь он сам так хотел.

– Это ты так думаешь, дорогая. О, посмотрите, а вот и Банни. – Вивиан поприветствовала хозяйку дома. – Прошу меня простить.

И поспешно удалилась, оставив Грейси между двух огней – сыном и юридической фирмой, самым большим врагом сына.

– Итак, Гас, расскажите, как вы стали участником дела по поиску давно пропавших родственников?

– Тэрент и Твигг наняли меня, когда я учился на последнем курсе юридического факультета в Джорджтауне, изучал дела о наследстве и однажды подготовил исследование о том, каким образом оптимально использовать Интернет в поиске потерянных наследников. Мой профессор был другом Беннета и отправил ему мою работу. А когда Беннет приехал в Вашингтон, мы встретились, он предложил мне должность компаньона в их фирме.

– Много семей удалось воссоединить?

– Или напротив, много ли пришлось разрушить? – вмешался Гаррисон.

Грейси бросила разгневанный взгляд в его сторону, Гас усмехнулся:

– Нет-нет, это справедливый вопрос. Семейные богатства могут быть спорными и порой вызывают немало склок, особенно когда того стоят. Но, к счастью для нас, в большинстве случаев приходится иметь дело с единственным наследником.

– Значит, нам с мамой повезло принадлежать к гордому меньшинству тех, кому придется побороться.

– Кажется, была у нас недавно одна необычная история с клиентами, между которыми теоретически мог возникнуть конфликт. Если, конечно, мы вообще их найдем.

– Я уверена, вы их найдете.

– Мы всегда находим. За исключением того случая.

Грейси уже собиралась расспросить его подробнее, но кто-то окликнул его из противоположного конца комнаты. Грейси почувствовала, что неловкость стала почти невыносимой. Казалось, Гаррисон разделял это ощущение, стоило их взглядам встретиться, он тотчас отвел глаза. Грейси отвернулась в противоположном направлении. Затем оба обернулись, затем еще раз, подвинулись чуть ближе, еще ближе и еще, пока, наконец, снова не оказались стоящими лицом друг к другу. Еще мгновение, казалось, длившееся вечность, они не отрывали друг от друга глаз, не могли вымолвить ни слова.

Потом произошло нечто по-настоящему необъяснимое. Точно воздушный едва различимый занавес вдруг упал, отделив их от всех в этой комнате. В мире. Шум голосов как будто стих, превратившись в легкий, почти мелодичный шелест. Сияние люстры преобразилось до мягкого теплого света. Холодное дуновение кондиционера лишь деликатно напоминало о себе. Все вокруг словно отступило, оставив лишь едва заметные тени и шорохи.

Они стояли безмолвно и неподвижно, точно скованные незримой силой, боясь разрушить этот миг. Даже время, казалось, остановило свой ход, словно ничто на свете не имело значения, кроме этих драгоценных мгновений. Вдруг какая-то женщина разразилась бурным, невообразимо громким смехом, и волшебное ощущение внезапно исчезло.

– Я принесу нам что-нибудь выпить. – Да, он испытывал неловкость. – Что бы вы хотели?

«Что бы хотела?» – невольно повторила она про себя. Ее голова была занята ушедшим моментом, едва ли она могла вспомнить свое имя, а он спрашивает, чего бы ей хотелось. Возможно, она знает, чего хочет прямо сейчас, но не собирается посвящать Гаррисона. Как она вообще может хотеть этого от него без уверенности, что он ей нравится. К тому же она была почти уверена, что не нравится ему, даже если он пережил вместе с ней причудливые мгновения за незримым занавесом, полные теней, полутонов и шорохов.

– Хм, принесите что угодно. Все подойдет.

И замолчала, чтобы не пришлось зажимать себе рот, не проговориться. На мгновение она испугалась, почувствовав, что вот-вот расскажет ему о том, что ее единственное желание в данную секунду – он сам. Ей представилось, как он ответил, что это чудесно и он намерен исполнить это желание. Промелькнуло в его лице что-то такое, что заставило ее так подумать.

Бросив на нее еще один отчаянный взгляд, он направился к бару в дальнем углу комнаты, где собралась большая компания, наконец оставив Грейси собираться с мыслями. К несчастью, мысли успели забраться так далеко, что теперь требовалось как минимум межгалактическое транспортное средство, чтобы вернуть их в реальность.

Гаррисон вернулся с напитками; она успела взять себя в руки. По крайней мере, до того, как пришлось снять перчатку и взять коктейль, в эту секунду пальцы перестали слушаться, застревая в тонкой материи и цепляясь за все. Возможно, оттого, что он не мог оторвать от нее глаз, сосредоточившись на пальцах. Рука все еще дрожала, когда она брала бокал, ему пришлось на мгновение придержать ее своей ладонью, чтобы удостовериться, что Грейси не уронит коктейль.

И тут, черт возьми, их вновь окутал таинственный туман. Впрочем, на этот раз, оставшись в укрытии незримого занавеса, они касались друг друга. Грейси ощутила, как нежно он прикоснулся к ней, тепло его ладони передалось ей, и вдруг захотелось, чтобы он никогда не отпускал ее. Но он отпустил. Занавес вновь бесследно исчез. Каким-то чудесным образом она даже вымолвила едва слышно слова благодарности.

Их взгляды снова встретились, она увидела, что он улыбается, как улыбался, когда сообщал дворецкому, что она с ним. Она поднесла бокал к губам и…

«Постойте! Что? Он улыбался?» Ее внезапно поразила значимость этого воспоминания. Гаррисон улыбался, когда говорил дворецкому «она со мной». Значит, было в ее прибытии что-то, сделавшее его счастливым. И кажется, сообщая Баллантайну о том, что она «с ним», он тоже был счастлив.

Его лицо светилось той же улыбкой, значит, он все меньше видит в ней врага. Это же хорошо! Возможно, Гаррисон начинал верить, что его отец оставил ей свое состояние бескорыстно и ради благотворительных целей. Хорошо бы. Грейси вдруг вновь почувствовала беспокойство. И теперь на то были совсем другие причины.

На какое-то мгновение возникла пауза. Они пробовали бурбон, который Грейси не особенно любила, и смотрели по сторонам. Затем Гаррисон посмотрел на нее. Господи, какие невероятные, небесно-голубые глаза. И очень тихо осторожно спросил:

– Помните, сегодня, чуть раньше вы спросили, не стоит ли вам уйти. Почему вы спросили об этом?

На секунду она задумалась, чтобы вспомнить, о чем он говорил, когда она появилась. В какой-то момент стало очевидно, что ему не нравится, как она одета.

– Я думала, вы захотите, чтобы я ушла, вам с Вивиан было бы стыдно находиться рядом со мной.

– Почему вы так подумали?

– Потому что я не изысканная, не элегантная. Не знаю, как вести себя в подобном обществе, в подобных обстоятельствах. Я не принадлежу этому кругу. Но никогда прежде это не имело значения, понимаете? Я не должна была быть изысканной и элегантной. Никогда не хотела. Но сегодня…

Она не договорила. Выражение лица Гаррисона довольно красноречиво свидетельствовало о том, что он понятия не имеет, как продолжить разговор. Грейси сделала еще один глоток, на этот раз грубоватый вкус бурбона показался уже не столь неприятным и резким. Людям нередко начинает нравиться то, что прежде было не по душе. Нужно только дать им шанс.

Она снова взглянула на Гаррисона, далекого от нее во всем. Любое межгалактическое транспортное средство тут бессильно. Ни за что и никогда он не увидел бы в ней изысканности и элегантности. Как бы хотелось, чтобы ей это было безразлично, не имело значения.

Ирония ее положения сводила с ума. Впервые в жизни Грейси могла позволить себе все, что только могла пожелать. И лишь единственное, чего, как ей начинало казаться, хотела по-настоящему, было недоступно.

Глава 6

Наутро после приема Гаррисон лежал в постели, не проспав ночью и четырех часов, смотрел в потолок, пытаясь понять, почему не может перестать думать о Грейси. Это имя по какой-то необъяснимой причине вдруг показалось удивительно подходящим для нее. Но больше всего мысли занимал момент, когда, выйдя к дворецкому, он вдруг увидел ее возле парадной двери, похожую на нечто, что должно красоваться в витрине кондитерской.

Что, черт возьми, случилось с ним в тот момент. В груди вдруг что-то сжалось, во рту пересохло, мозг будто отказал. И не важно, что произошло с прочими частями тела.

В ней нет ничего, что могло бы вызвать столь откровенно сексуальную реакцию. Он пытался себя убедить, что в его реакции на нее кроется исключительно сексуальный подтекст. Даже если показалось нечто большее. Это всего лишь сексуальное влечение. Просто она выглядела такой… Казалась такой… А он испытывал такое странное чувство… И ему по-настоящему хотелось…

Он повернулся лицом к открытому окну, взгляд упал на кресло, куда он побросал одежду. Проклятье. Он не знал, чего он на самом деле хотел, когда увидел ее. Ну хорошо, да, знал. Но почему испытывал желание? Возможно, он знал и это. Уже давно Гаррисон не следовал на поводу сексуального влечения. Возможно, потому, что уже давно не испытывал неподдельного неодолимого влечения. Все дамы, с которыми он знаком, были для него открытой книгой, а когда в женщине не оставалось загадки, она переставала вызывать интерес, в том числе сексуальный. Нет смысла продолжать отношения с тем, с кем ты наперед знаешь, что будет. Хотя бы чем-то интригующим. И Гаррисон понял, почему Грейси показалась ему привлекательной. Почему именно она?

Почему она? За свою жизнь он повидал немало хорошеньких девушек в вечерних платьях. Черт возьми, да он снял с них не меньше миллиона платьев. Грейси даже не близка образу веселой и доступной девушки, которые обычно увлекали его, она не из тех, на ком много макияжа и мало одежды. Ее макияж был подобен нежному шепоту, а не дерзкому крику, не было ничего вызы вающего и в платье. Ради бога, она даже надела перчатки!

Впрочем, теперь, когда он вспоминал все это, далеко не в первый раз за ночь, ее тонкая изящная ключица казалась чертовски аппетитной. Так же как и нежная шея. И четко очерченная линия подбородка. И мочки ушей. Несомненно, все в ней чертовски аппетитно и заманчиво.

Он резким движением повернулся на другой бок, ударил кулаком в подушку, приказал себе оставить эти мысли и поспать еще хотя бы час. Но перед глазами возник образ другой Грейси: смущенной, вопрошающей «быть может, мне лучше уйти?». Он был потрясен, когда позднее она объяснила, что боялась, будто ему стыдно находиться с ней, потому что она не изысканна, не элегантна и не принадлежит высшему обществу. Все это время он только и думал о том, насколько она элегантнее и изысканнее остальных.

Так кто же, кто эта Грейс Самнер? Мошенница с задатками неплохой актрисы или нечто совсем другое?

Гаррисон едва сдержал мучительный стон. Почему он так сомневается в ней, а не в себе? Да, возможно, она не хладнокровная хищница. Его отец слишком хорошо знал цену деньгам, был слишком одержим ими, чтобы так просто отдать почти незнакомому человеку, да еще распорядиться передать их еще более чужим и незнакомым людям. Гаррисон Сейдж-младший был самым расчетливым, экономным и, пожалуй, скупым человеком из всех, кого знал Гаррисон Третий. Филантропия – последнее, в чем его можно было заподозрить. Едва ли он изменил свое мнение, даже рассуждая о неизбежной смерти. Он бы удостоверился, что его состояние останется в семье, неуклонно возрастая, достигая невероятных размеров. Что с ним произошло и так его изменило? Он не мог быть в здравом уме и твердой памяти, когда назначил Грейси единственной законной наследницей. Должно быть, случилось помутнение рассудка, а она, вероятно, этим воспользовалась. Возможно, убедила передать все средства на благотворительность и назначить себя ответственной за эти действия, а заодно и за фонды. Как только внимание к этому делу и ее персоне утихнет, она, возможно, планировала забрать деньги и сбежать.

Да, пожалуй, именно так. Единственное разумное объяснение.

Он сделал это, смог преодолеть чары Грейси Самнер. «Грейс Самнер». Он не намерен очаровываться снова.

Утром после приема Грейси спустилась первой. Вивиан оставалась на вечеринке, когда они с Гаррисоном покидали ее. Гаррисон решил пропустить стаканчик чего-нибудь горячительного, прежде чем отправиться в постель. Завтрак на террасе еще не накрыли, Грейси решила вернуться в дом… особняк… дворец… самое огромное жилище, которое когда-либо видела, чтобы самой найти чего-нибудь на кухне. Для начала сварить кофе, так как день без кофеина равносилен дню без драгоценного живительного кислорода. Стоило войти в коридор, который, как ей казалось, ведет в кухню, она тотчас уткнулась в широкую мужскую грудь. Вот черт!

– Та-ак! – Гаррисон схватил ее за руки, отстранил от себя на несколько шагов. – Куда это мы спешим? Планируем воспользоваться тем, что дома никого нет и набить карманы всем, что не прибито гвоздями?

Грейси не обратила его внимание на то, что ее брюки и блузка не имели карманов, а если бы имели, она никак не смогла бы спрятать антикварную мебель и предметы интерьера. Однако хмуро и неодобрительно посмотрела на него. Когда они расставались вчера вечером, между ними установились весьма неплохие отношения, достигли почти дружеского ощущения комфорта, которое не покидало их всю дорогу домой.

Однако уже следующим утром он, вероятно, захотел вернуться к тягостному противостоянию, которое, как она думала, наконец исчезло. Или, по крайней мере, уменьшилось настолько, что он больше не считал ее гадкой воровкой. Она отступила, освободившись от его хватки, нахмурилась еще сильнее. А сделать это было не так просто, он, как назло, выглядел еще притягательнее, чем обычно.

– И вам доброго утра.

Он был несколько уязвлен ее невозмутимым приветствием.

– У прислуги сегодня выходной. И все сами завтракают.

– Нет проблем. Кроме того, что я не знаю, где кухня.

– Вы на верном пути. Вам сюда.

Возможно, она и на верном пути, но если бы он не появился там, где они встретились, вскоре на ее поиски пришлось бы отправлять экипаж службы спасения. Постигая немыслимые размеры этого жилища, невообразимые убранства и окрестности, она поражалась фантастическому богатству Гарри и тому, как он, от многого отказавшись, сбежал в Цинциннати, и насколько чужим казался для этого места тот человек, которого она знала.

Даже кухня выделялась неумеренностью и явными излишествами, громоздкая, переполненная самыми современными приборами и приспособлениями, о предназначении некоторых из них не догадывалась даже Грейси с ее опытом работы в кафе и ресторанах.

– Кофе, – казалось, что это прозвучало скорее как пожелание, чем требование, – я хотела сказать, если покажете, где он, я приготовлю.

– Я уже все сделал вчера ночью. Просто нажмите кнопку.

Она огляделась в поисках кофеварки, затем, напомнив себе, что находится в доме миллиардера, переключилась на поиски кофемашины. Не обнаружила. Гаррисон заметил ее смятение и жестом указал на что-то у нее за спиной. Грейси увидела гигантское, блестящее хромом насекомое, взглянула на Гаррисона ошеломленно и озадаченно.

– Kees van der Westen, – словно подсказывая, он назвал фирму, производящую лучшие и легендарные кофемашины для эспрессо.

Возможно, он думал, что ей требовалась подсказка, но для нее Kees van der Westen звучало как нечто, заслуживающее места в музее искусств Метрополитен. Она продолжала смотреть на него в неловком молчании, он прошел мимо нее к большому металлическому жуку, поставил кофейную чашку под одну из его конечностей и нажал на кнопку. В тот же миг машина загудела, и восхитительная, такая соблазнительная струйка ароматного густо-коричневого напитка полилась в чашку.

– Ничего себе, – не выдержала она. – Эта штука впечатляет гораздо больше, чем кофемашина в нашем ресторане. И во сколько она вам обошлась?

Гаррисон, судя по всему, не счел вопрос необычным.

– Не знаю. Шесть или семь тысяч долларов, полагаю.

– Семь тысяч долларов? За кофемашину?

– Ну, она готовит эспрессо и капучино. Кроме того, результат действительно стоит этих денег.

– Вы хоть знаете, что еще можно купить на семь тысяч долларов?

– Честно говоря, не очень.

– Есть города, в которых семи тысяч долларов хватило бы на два года обучения в профессиональном колледже. То, что для вас всего лишь кофемашина, для кого-то цена высшего образования.

– Вы только представьте. – Выражение его лица снова стало загадочным и непроницаемым.

– Мне не нужно ничего представлять. Я много занималась этим вопросом. Вы хотя бы задумывались, жизнь скольких людей могут изменить четырнадцать миллиардов вашего отца? Что, совсем никаких предположений? Вы хотя бы знаете, на что можно потратить миллиард? Этого хватило бы на оплату четырех лет обучения в государственном университете двадцати пяти тысячам детей. Двадцать пять тысяч! На миллиард долларов можно купить два миллиона компьютеров для государственных школ. Обеспечить вполне приличным жильем шесть тысяч семей в разных уголках страны. Содержать семь тысяч приютов для женщин, пострадавших от насилия. Сложите все это. Какое множество жизней можно улучшить. А ведь это лишь первые четыре миллиарда.

Выражение лица Гаррисона по-прежнему оставалось непроницаемым, но в глазах промелькнуло что-то обнадеживающее. Неужели появился шанс достучаться до него?

– Деньги вашего отца помогут выстроить библиотеки там, где нет ни одной. Обеспечить музыкальными инструментами школы, которые не могут себе этого позволить. Построить детские игровые площадки в районах, покрытых голым асфальтом. Оплатить детям отдых в лагерях. Построить клиники и центры здоровья. Пополнить запасы пропитания в организациях, помогающих бедным семь ям. Быть может, поэтому в конце жизни Гарри изменил свое решение относительно денег. Чтобы его запомнили человеком, изменившим мир, жизнь конкретных людей.

Теперь выражение лица Гаррисона наконец изменилось. Правда, отнюдь не в лучшую сторону.

– А что насчет его собственной семьи? Неужели отец полностью вычеркнул нас из своей жизни? Вы бесконечно говорите о нем, как об образце альтруизма из Цинциннати, и с легкостью упускаете тот факт, что он отвернулся от своей семьи здесь. Не только от меня и матери, но от моих единокровных сестер и их матерей. Здесь он проводил свою жизнь, получая все, что захочет и когда захочет, зачастую от тех, кого обещал любить вечно. А теперь он хочет раздать все это абсолютно чужим людям? Где логика? А как же ответственность, обязательства? Любовь, черт возьми?

Его эмоциональный порыв поверг Грейси в молчание. И дело не в порыве, а в том, что она вдруг осознала: Гаррисон прав. Она всегда думала о состоянии Гарри как об огромном неделимом конгломерате, который либо пойдет на благотворительные цели, либо достанется семье Сейдж, но ни в коем случае не должен быть разделен. В действительности Гарри мог оставить какую-то часть семье. Не только Гаррисону и Вивиан, но и бывшим женам и другим детям. Почему он не сделал этого?

– Простите меня. – Она понимала: этих слов мало, но не представляла, что еще может сказать. Не знала, почему Гарри исключил из завещания семью. Может быть, решил, что сын сам справится, позаботится о Вивиан без его помощи. Или счел, что выплаты содержания бывшим женам, которые осуществил после развода, обеспечат им и детям безбедную жизнь. И возможно, это правда. И все же он должен был оставить каждому хоть что-то. Показать, что он помнит о них, любит, даже если это было не совсем так.

Одно Грейси знала точно. Каким бы порой резким, вспыльчивым и несдержанным ни был Гарри, он умел любить. Она видела это ежедневно. Возможно, не на словах, а в действиях. Когда-то он любил родителей и маленького брата. И если был в состоянии любить такую несчастную разрушенную семью, как его семья в детстве, то уж точно любил Гаррисона и Вивиан, даже если ему никогда не удавалось показать это. Если бы Гаррисон знал его таким, каким знала Грейси, он тоже смог бы увидеть в нем это.

Ах, если бы только она могла взять его с собой в то время, несколько лет назад, представить того отца, который был знаком ей. Если бы только он смог увидеть Гарри во фланелевом халате. Как он, шаркая ногами, неторопливо бродил по квартире в старых тапочках и бейсболке с логотипом «Редс», заботливо поливал свои цветы, а по телевизору шла игра с участием его любимой команды, а на кухонной плите уютно шкварчало его фирменное блюдо чили. Если бы только он мог видеть, с каким терпением он обучал ее фокстроту, с каким состраданием наполнял едой подносы в приюте, с какой нежностью учил ребят держать биту.

И тут на нее точно озарение снизошло. Есть способ показать Гаррисону все это. Вчера он показал ей того отца, которого знал сам. Почему Грейси не показать ему своего Гарри в Цинциннати? Можно завтра же полететь туда, провести пару дней, отвести Гаррисона в камеру хранения, где до сих пор лежат вещи его отца, показать больницу и приют, где он трудился волонтером, познакомить с некоторыми людьми, знавшими его. Понаблюдать за командой юношеской лиги, которую тренировал Гарри. Она могла бы даже отвести его на танцы в зал «Мундроп».

Гаррисону незнакома эта сторона отца, и он бы смог увидеть, что тот не был холодным, расчетливым, алчным. Не исключено, что, сложив эти два образа, они смогли бы постичь загадку Гарри.

– Гаррисон, нам необходимо съездить в Цинциннати.

Наверное, таким же было бы его выражение лица, если бы она ударила его огромной сырой рыбой.

– Почему вдруг?

– Чтобы встретиться с Гарри.

– Вы уже все о нем рассказали.

– Вот только вы, похоже, не поверили ни одному моему слову.

Что он мог сказать? Да, не поверил. Или это не совсем так, и, чтобы убедиться, должен увидеть доказательства собственными глазами.

– На следующей неделе я должен вернуться к работе, – сказал он не слишком твердо и уверенно. Грейси поняла, что причина его нежелания ехать не в этом.

– Вы можете позволить себе пару дополнительных выходных. Вы же босс. Вы же устроили мне тур по местам былой славы Гаррисона Сейджа-младшего в Нью-Йорке. Теперь позвольте мне устроить экскурсию по достопримечательностям, связанным с жизнью Гарри Сагаловски в Цинциннати.

– Разве Гаррисон Сейдж-младший не изменил вашего мнения о вашем друге Гарри Сагаловски?

– Вовсе нет, хотя это знакомство заставило меня о многом задуматься, расширило представление о Гарри. Несмотря на то что это характеризует его не с лучшей стороны, я все равно рада и хотела бы, чтобы с вашим представлением о Гаррисоне Сейдже-младшем произошло то же, появилось больше поводов для размышлений.

– Мое отношение не изменится. Ни к моему отцу, ни к вам.

И все же что-то в том, как он это сказал, позволило предположить, что он не против дать шанс ее начинанию в том, что касалось его отца. Впрочем, быть может, он имел в виду…

– Не важно, как вы относитесь ко мне, – вдруг выпалила она, еще не зная, куда заведут мысли, надеясь, что это действительно не важно. В сущности, какое ей дело до того, как он к ней относится. Ее единственная цель в данный момент – помочь ему преодолеть негодование и глубокую обиду на отца. А еще никак не удавалось выбросить из памяти несколько мгновений прошлой ночи, когда между ними, казалось, что-то переменилось. Не могла она забыть и то, как он менялся, когда она рассказывала то, чего он не знал о прошлом своего отца, был похож на горько обиженного ребенка, который искренне пытается что-то понять, но не может.

«Позвольте мне помочь вам понять все это, – про себя умоляла его Грейси. – Понять вашего отца и меня. И позвольте хотя бы попытаться мне понять вас». Это имело значение, поскольку возникало чувство, что понять друг друга не менее важно.

Гаррисон медлил и сомневался. Грейси опасалась отказа. Наконец он неохотно сказал:

– Хорошо. Я согласен.

Она с облегчением выдохнула, даже не заметив, что все это время стояла затаив дыхание.

– Отлично. Как много времени вам нужно на сборы?

Глава 7

Они прибыли в Цинциннати накануне вечером. Грейси и вообразить не могла более подходящего дня для игры в бейсбол. Июнь самый мягкий из летних месяцев в долине реки Огайо: безукоризненно ясное голубое небо, и легкие, теплые ветры. В парке, где играла команда «Вудхэвен Рокетс», на четырех бейсбольных площадках было полно болельщиков. Грейси и Гаррисон пришли достаточно рано, чтобы найти места в тени на самой верхней скамье. Удобно наблюдать за игрой, ничего не пропуская. Она велела ему одеться в цвета команды, он выполнил инструкцию.

Гаррисон хотел пообедать перед игрой, но Грейси сказала ему, что пока она не передала лиге чек на определенную сумму из состояния Гарри, им не стоит тратить больше нескольких долларов. Основная часть наличных пойдет на форму и спортивное оборудование. Кроме того, если Дилон Мендельсон все еще в команде, возможно, им удастся угоститься кексами «красный бархат», что готовит его мама.

Во время седьмого иннинга «Рокетс» лидировали со счетом четыре – ноль. Если так и дальше пойдет, это будет ноу-хит игра, верхом достижений.

– Так держать, Роксана! – кричала Грейси питчеру к концу иннинга, когда команды менялись местами. – Не сдавайся, подружка!

– Так это девушка на подаче?

– Чертовски верно. И не надо так удивляться. Девушки отлично играют в бейсбол.

– Этого не может быть. Или ее не было в команде во времена моего отца.

– Напротив, именно ваш отец первым отметил твердость ее руки. Сделать Роксану питчером «Рокетс» было одним из его последних распоряжений в команде, незадолго до смерти. Вот вам и пища для размышлений. Благодаря Гарри, Роксана Бейли может стать первой женщиной в Главной лиге.

Судя по выражению лица, Гаррисон сомневался на этот счет. Или на счет действий отца.

– Что-то не так?

– Мой отец никогда особенно не жаловал женщин. О нет, любил их. Очень. Даже чересчур. Однако нанимал только на канцелярские должности, не допуская до руководящих постов. Он полагал, что женщины способны лишь быть очаровательными и быстро печатать.

– Вот как! Это не тот Гарри, которого знала я. Он выслушал и стерпел немало гадкого от вышестоящих тренеров за свое желание сделать Роксану питчером, но не отступил. Кроме того, я никогда не видела, чтобы он разговаривал с женщиной как-то иначе, чем с мужчиной.

– Грейси? – откуда-то из-за трибун окликнул ее женский голос. – Грейси Самнер, это ты?

Сара Денхэм, мать кэтчера «Рокетс», стояла чуть ниже их.

– Привет, Сара!

– Я подумала, должно быть, это ты. Просто так странно видеть тебя без Гарри. Что ты делаешь в городе?

Услышав о Гарри, Гаррисон с готовностью обернулся, явно заинтересованный. Встретить хоть кого-то, знакомого с отцом в этом мире, интересно. Грейси представила их друг другу.

– Я соболезную вашей потере. Ваш отец был одним из добрейших людей. Он так замечательно работал и общался с этими ребятами.

Гаррисон был явно удивлен подобным высказыванием, несмотря на то что Грейси говорила ему об этом.

– А эти его шуточки, анекдоты! Дети с ним не уставали смеяться.

– Мой отец рассказывал анекдоты? – Гаррисон не скрывал потрясения.

– О господи, конечно! – обрадовалась Сара. – Вот, например, как определить, кот у вас на руках или кошка?

Гаррисон улыбнулся:

– Не знаю.

– Отпустите. Если побежал, значит, кот, если побежала, значит, кошка.

Гаррисон издал нечто, похожее на стон.

– Ужасный анекдот.

– Знаю, – смеясь, согласилась Сара. – Все они были такими. Но дети их обожали. – Она повернулась к Грейси: – Где ты теперь живешь?

Грейси почувствовала, как по спине пробежала холодная дрожь. Ее прошлое в Цинциннати не стоило того, чтобы его воскрешать, особенно в присутствии Гаррисона.

– В Сиэтле. – Она надеялась, что Сара на этом остановится.

– Так далеко? То есть я, конечно, знала, что у вас с Девоном дела не очень, но никак не думала, что ты убежала почти на другой конец страны.

– Это все в прошлом. – Грейси поторопилась сменить тему. – Ты не знаешь, Труди принесла сегодня кексы «красный бархат»?

– Да, конечно, но они быстро расходятся.

Отличный повод сбежать.

– Хотите кексик? – незамедлительно спросила она Гаррисона. – Я угощаю. Буду через минуту.

Не успел он ответить, как она уже пробиралась через трибуны к киоску с закусками, не оглядываясь так же, как решила не оглядываться в прошлое, если Девон Браун когда-нибудь снова возникнет в ее жизни.

Грейси не была в камере хранения два года. И теперь, собравшись с духом, была готова к тому, что все покрылось плесенью. И пылью. И ржавчиной. К счастью, они с Гаррисоном были одеты соответственно. Каждый вооружился канцелярским ножом, прихватив несколько коробок на случай, если Гаррисон захочет увезти что-то из вещей.

Она нарочно оставила хранилище на последний день путешествия, ведь там находилось все, что осталось от души и сердца Гарри Сагаловски. Накануне после игры они посетили приют и больницу, где он служил волонтером, и очень многие помнили их с Грейси. Потом они поужинали в их любимой закусочной-барбекю, владелец и шеф-повар которой поделился историями о том, как они с Гарри вели извечный дружеский спор, чей соус лучше. Шеф признался Гаррисону и Грейси, что все-таки было что-то в соусе чили, который готовил Гарри, а ему так и не удалось повторить, хотя он был почти уверен, что этот секрет как-то связан с тмином.

День завершился в его гостиничном номере, где отдыхали и, заранее взяв напрокат диск, смотрели «Африканскую королеву», любимый фильм Гарри. Это тоже весьма удивило Гаррисона, поскольку фильм в некотором роде посвящен войне, при этом, впрочем, не лишен романтики. А ведь отец считал, что романтические отношения глупы и бесполезны.

Грейси было интересно, как к этому относился Гаррисон. По большей части он казался ничуть не более романтичным, чем отец, согласно его словам. Правда, за последние пару дней и в Нью-Йорке случались моменты, когда она чувствовала, что он смотрит на нее как-то особенно, или говорит нечто такое, или все вокруг вдруг точно замирает и кажется, пожалуй, романтичным. Или нет? Было между ними последние два дня нечто общее, объединяющее, витавшее. Предчувствие романтики.

И сегодняшний вечер наверняка не станет исключением, так как последним пунктом путешествия числилось посещение танцевального зала «Мундроп» – воплощение романтизма старого Голливуда, где Грейс планировала научить Гаррисона танцевать так, как когда-то учил ее Гарри.

Если и после этого Гаррисон по-прежнему будет видеть в отце бесчувственного, холодного, бессердечного типа, для которого не имело значения ничего, кроме денег, это просто безнадежный случай, и что делать дальше Грейси не знала. С другой стороны, она ведь так и не приняла его версию о том, что Гарри был бесчувственным, холодным, бессердечным типом, для которого не имело значения ничего, кроме денег, хотя он настаивал, вероятно, небезосновательно верил в это, а значит, и она тоже безнадежный случай. Что ж, если так, они безнадежны оба.

Ей пришлось повозиться несколько секунд с замком на двери камеры хранения, прежде чем он поддался. Металлическая дверь застонала и зарычала, давно забытое помещение извергло весьма специфический аромат, некую смесь запахов старых книг, старых носков и старого человека. Грейси заглянула в самое сердце их добычи, комнату с серыми стенами из шлакоблока, двадцати футов в ширину и двадцати в глубину, задумавшись, с чего начать.

– Наверное, мне стоило попытаться отыскать семью Гарри, когда его не стало. Но я была искренне уверена, что у него ее нет.

– На похоронах совсем никого не было? – В этом вопросе чувствовалось неравнодушие, а может быть, и печаль.

Возможно, еще жива часть его, способная простить и даже полюбить отца, или хотя бы время от времени думать о нем с теплотой и симпатией. Да, вероятнее всего, он не мог ощутить острое горе от потери человека, которого не видел большую часть своей жизни, даже толком не знал, однако его все-таки начинала привлекать мысль о том, что отец не был таким уж отъявленным негодяем, каким он привык представлять.

Несмотря на его безрадостный тон, Грейси улыбнулась вопросу.

– Что вы, было множество людей. Прощание длилось три дня, чтобы каждый желающий мог выразить соболезнования. Но даже после этого на его похороны пришли сотни людей.

– Но никого от семьи. Ни от одной из его семей.

– В каком-то смысле его семья была здесь. – Грейси надеялась, что Гаррисон не истолкует ее слова превратно, не желая, впрочем, преуменьшать значение родственных связей Гарри с ним и с Вивиан. Она лишь хотела успокоить, дать понять, что его отец не был один, когда умирал, с ним находились любящие люди.

Гаррисон, кажется, и не собирался обижаться.

– И все-таки это не то же самое. Хоть кто-нибудь из его настоящей семьи должен был приехать.

Грейси чуть помедлила в нерешительности и осторожно положила ладонь ему на плечо. Гаррисон обернулся в ответ на прикосновение, его взгляд сначала упал на ее руку, затем на ее лицо, но он не отстранился.

– Ваш отец оставил след во множестве жизней. Изменил судьбы многих людей. И сможет помочь еще большему числу нуждающихся, когда его состояние пойдет на благие цели.

Гаррисон сделал глубокий вдох, выдохнул и, не осознавая, что делает это, положил руку на ее ладонь.

– Не могу понять одного: почему он мог и хотел делать это лишь для чужих людей.

Грейси тоже не понимала. Должна существовать какая-то причина. Но им, возможно, не суждено узнать о ней. Она снова посмотрела внутрь хранилища. Вероятно, стоит искать объяснения именно здесь.

Раскладывая вещи, она старалась тщательно их систематизировать. Мебель слева, коробки справа, одежда и предметы обихода в середине, и два узеньких прохода между ними. Почти половина коробок была занята книгами и коллекцией пластинок, в основном джазовых и оркестровых записей. Многие полны реликвий и сувениров, связанных с его любимой командой «Цинциннати Редс». Грейси хотела в первую очередь открыть коробки, что стояли впереди остальных. Именно в них хранились личные вещи, в том числе фотографии, которые Гаррисон непременно должен увидеть.

Она подошла к ближайшей коробке, легко провела ножом по всей длине клейкой ленты с резким «вжик». Гаррисон сделал несколько шагов внутрь хранилища, когда Грейси уже окончательно распечатала коробку и извлекла оттуда несколько слоев тонкой упаковочной бумаги, источавшей аромат кедра. Первое, на что она наткнулась, оказалась большая пивная кружка, которую они с Гарри привезли с Октоберфеста[5], подняла ее, чтобы показать Гаррисону, и улыбнулась.

– Фидите? – сказала она, имитируя немецкий акцент, который, признаться, ей не особенно удавался. – Ваш папа любить Schwarzbier und leberwurst[6]. Он быть настоящий Feinschmecker[7].

Гаррисон негромко рассмеялся, даже сделал еще несколько шагов навстречу Грейси.

– Хм, Feinschmecker?

– Ja[8].

Затем, оставив притворный акцент, она заговорила своим обычным голосом:

– Честное слово, мне захотелось ударить его, когда он впервые так назвал меня. Немецкий не самый простой для понимания язык.

– Так что же такое Feinschmecker?

– Знаток и ценитель изысканной пищи. Хотя, пожалуй, пиво и ливерную колбасу едва ли можно назвать таковыми. Наверное, достаточно сказать, что ему нравилась Hausmannskost[9].

Гаррисон кивнул. Приблизился еще на несколько шагов.

– Не знал, что отец говорит по-немецки.

– И между прочим, весьма неплохо. Он вырос здесь в одном из немецких районов.

Грейси протянула Гаррисону керамическую кружку с изображением таксы в немецких национальных кожаных штанах, играющей на аккордеоне. Очень осторожно он наконец подошел к ней на расстояние вытянутой руки и взял кружку.

– А еще, Гарри отлично исполнял танец маленьких утят.

– Нет! – категорически отрицал Гаррисон. И взглянул прямо на нее, поймав на себе ее взгляд. Поставил кружку. – Вы никогда не заставите меня поверить, что мой отец мог танцевать танец маленьких утят.

Грейси порылась в коробке в поисках еще какого-то предмета.

– Если когда-нибудь окажетесь в Сиэтле, найдите меня. Покажу вам фотографию в качестве доказательства. О, вы только посмотрите! – воскликнула она, извлекая что-то еще, и не позволила Гаррисону хоть как-то ответить на предложение «если когда-нибудь окажетесь в Сиэтле». И о чем она думала, озвучивая это? – Вот, это я подарила Гарри на Рождество.

Она вытащила пластиковое электронное устройство размером с зубную щетку, которое, если нажать на указанное место, начинало светиться, издавая забавные звуки, и, в целом, довольно раздражающее.

– Что это такое?

– Это же звуковая отвертка, такая же, как у Доктора Кто из сериала.

– Но «Доктор Кто» – научная фантастика. Отец ненавидел научную фантастику.

– Ваш отец обожал научную фантастику. – Она жестом указала на задние ряды коробок. – Там целые тонны книг Рея Брэдбери, Айзека Азимова и Харлана Эллисона. Сами все увидите.

Гаррисон взял звуковую отвертку и начал нажимать кнопки одну за другой, как Гарри в рождественское утро, когда развернул подарок. Он усмехнулся. Так же, как отец.

– Отлично, а вот и то, что я искала.

Фотографии Гарри. Она начала рассортировывать их, что-то выбирая, что-то откладывая, и вдруг, к своему удивлению, обнаружила, что Гаррисон присоединился к ней, взял небольшую стопку, чтобы посмотреть самому.

– Вот, что я хотела вам показать. Здесь ваш отец и его брат, Бенджи.

Она протянула Гаррисону черно-белое фото. Края были потерты, углы согнуты, видимо, сгибали посередине, и теперь двух мальчиков разделяла тонкая белая полоса. Они расположились на ступенях высокого крыльца старого дома из темного камня, где их родители снимали квартиру. Бенджи сидел на квадратной коробке размером почти с него. Гарри стоял рядом и обнимал брата, и оба улыбались чрезвычайно озорно и хитро.

– Ваш отец слева, – подсказала Грейси. – Здесь ему шесть, а Бенджи только три года. В коробке, на которой сидит Бенджи, продавец молока оставил все запасы молока на неделю. Гарри рассказывал, что они так хитро улыбались, потому что запустили в коробку соседского кота и никому об этом не сказали. Бенджи уселся сверху, и бедное животное не могло выбраться.

– Вот это уже больше похоже на моего отца.

– Он уверял, что они отпустили его сразу же после того, как сосед сфотографировал их, и почти клялся, что кот нисколько не пострадал.

Грейси наблюдала, как Гаррисон изучает фотографию, его лицо не выдавало никаких эмоций.

– Да, все верно, это мой отец. И мой дядя. Мог бы им быть, если бы остался жив.

Грейси снова стала перебирать фотографии, пока не нашла еще одну.

– А вот ваши бабушка и дедушка. Вы очень похожи на деда. На этой фотографии он, должно быть, примерно вашего возраста или чуть старше.

Он несколько секунд пристально изучал фото.

– Не могу поверить, что отец не рассказывал мне ничего о том, откуда родом или о маленьком брате и своих родителях. С другой стороны, я никогда и не спрашивал его об этом, ведь так? В детстве никогда не интересовался, откуда он родом. Не приходило в голову, что его история – это и моя история тоже. Я знаю все о семье матери. Они потомственные обитатели Парк-авеню и были богаты еще с тех времен, когда Нью-Йорк был Нью-Амстердамом. Женившись на ней, отец сделал самый удачный и успешный ход в жизни.

– Может быть, он именно поэтому никогда не рассказывал о своем прошлом. Ведь это не соответствовало происхождению Вивиан, и он боялся, что вы будете стыдиться деда-алкоголика и ба бушки, которая оставила своего единственного выжившего ребенка.

– Точно так же он оставил свою семью.

– Да. Наверное, так.

– Я бы не стал стыдиться этого. Напротив, мне было бы горько за него. Если бы я знал, как многого он лишился еще в детстве, как тяжело трудился ради того, чтобы хотя бы попытаться сохранить свою семью. Как бедны они были в то время.

– И что тогда?

– Не знаю. Возможно, это помогло бы мне лучше понять его, разобраться в чем-то.

Гаррисон продолжал просматривать фотографии из жизни семьи отца, его семьи, погруженный в мысли, которыми никогда, ни при каких обстоятельствах не поделится с ней, она в этом уверена. Забавно, несмотря на это какая-то неведомая часть ее все больше хотела, чтобы это произошло.

Солнечный свет проскользнул в помещение длинным лучом послеобеденного золотистого сияния, когда Гаррисон наконец закрыл коробку с вещами, которые захотел взять с собой в Нью-Йорк. Все остальное могло подождать. У матери на чердаке достаточно пространства. Нельзя сказать, что он четко понимал, почему хочет сохранить все это. Среди вещей нет ничего ценного. Мебель старая и потертая. Поношенная одежда. Сувениры и безделушки стары и вычурны. Даже книги и аудиозаписи оказались заурядными и распространенными, при желании он смог бы найти их в сотнях других мест. И все-таки Гаррисон не хотел утратить ни одного предмета, ни одной мелкой вещицы.

Значит, Грейси говорила правду. У Гаррисона Сейджа-младшего действительно был младший брат, а сам он бросил школу, чтобы работать. Они нашли профсоюзную карту, выданную пятнадцатилетнему Гарри. И он действительно потерял родителей при ужасных обстоятельствах. Они нашли дневники бабушки, в которых все это описывалось. Гаррисон пролистал пару из них, но ему хотелось подробно и вдумчиво прочитать от начала и до конца уже в Нью-Йорке. Глядя на коробки и сумки, он пытался понять, как и почему отец прожил жизнь так, как прожил. Как и почему человек, у которого в Нью-Йорке было абсолютно все, предпочел провести последние годы там, где не имел ничего.

В голове Гаррисона вдруг, точно далекое эхо, прозвучали слова Грейс: «На его похороны пришли сотни людей». Многих из них Гаррисон встретил вчера. Детей, которые любили несмешные анекдоты. Ветерана Второй мировой войны, единственным посетителем которого в течение многих недель был Гарри Сагаловски, неизменно приносивший журнал и чашечку кофе и оставался поговорить о бейсболе. Обездоленная мать, которой он помог найти работу на местной фабрике, после чего она и ее дети переехали в собственное жилье, и жизнь ее началась с чистого листа.

Велика важность.

Да, на похоронах отца были бы тысячи людей, если бы он умер в Нью-Йорке. И они по-настоящему знали его и то, чего он на самом деле стоил, могли оценить по достоинству его достижения в сфере бизнеса и в финансовом мире. Они знали, какими компаниями он владел, от каких избавлялся и на какие имел виды. Они знали о его последних наиболее выгодных сделках, его любимый напиток, любимый ресторан и портного. Черт возьми, они знали его любовниц в тот или иной момент бытия и где он их прятал.

А здесь, что здесь? Насколько ценен принесенный кому-то журнал, или помощь в поиске работы, или умение рассмешить детей? Как все могло настолько измениться, если Гарри Сагаловски посвящал часть своего дня другим людям, даря им простые удовольствия и оказывая незамысловатую помощь тем, кто в ней нуждался? Да какое имеет значение время, потраченное на то, чтобы осознать существование прочих людей в этом мире, ну и, быть может, вложение в это немного души? Что такого неординарного в том, чтобы поддерживать связь с другими людьми, позволить им поверить, что для них есть место и они важны? Кто бы хотел, чтобы его запомнили обычным, заурядным человеком, который делал счастливыми обычных заурядных людей, в то время как его могли бы запомнить титаном мира коммерции, который сам заработал миллиарды долларов?

Слава богу, эта речь прозвучала лишь в голове Гаррисона. Произнеси он хотя бы часть вслух, Грейси стала бы читать ему нотации. Вероятно, он даже не осудил бы ее. Возможно, он начинал понимать, почему отец решил провести последние годы жизни здесь. Потому что здесь никто не знал его как миллиардера Гаррисона Сейджа-младшего, и он мог жить, освободившись от этого образа, стать простым парнем по имени Гарри, который совершает добрые поступки ради других людей. Поступки, которые, быть может, не изменили мир, но определенно стали причиной перемен меньшего масштаба. Поступки, которые, возможно, могли бы компенсировать какие-то из деяний, которые миллиардер Гаррисон Сейдж-младший совершил за свою жизнь. Как, например, то, что всегда ставил деньги превыше всего. Или отвернулся от своей семьи.

Не то чтобы Гаррисон полагал, будто то, что делал его отец в Цинциннати, могло бы возместить его прежние проступки. Но теперь он видел, что отец мог так думать.

– Вы взяли все, что хотели?

Гаррисон, кажется, услышал ее вопрос, но не знал, что ответить. Нет, он взял далеко не все, что хотел. Не хватало некоторых ответов на вопросы об отце. Все еще оставалось его состояние. Оставались пятнадцать лет жизни, в течение которых он мог быть частью его жизни, однако не был ею. И наконец, было еще кое-что, чего он хотел и что сводило его с ума больше всего.

Грейс Самнер.

Путешествие в Цинциннати открыло ему глаза на многое из того, что касалось отца, и во многом изменило мнение о ней. Многие ребята из бейсбольной команды выказывали искреннюю привязанность к ней, и даже когда она, набравшись смелости, изображала тренера соперников, покатывались со смеху, несмотря на то что видели эту пародию добрую дюжину раз. Она остановилась купить штук пятьдесят пончиков, когда они отправились навестить ветеранов в госпитале, персонал встретил их с благодарностью и теплой улыбкой. Стало ясно, пока жила здесь, она делала это постоянно. Придя в приют для бездомных, она поздоровалась, дружески ударив кулаками, с полудюжиной мужчин, успела поинтересоваться у каждого, как дела. Более того, с неподдельным интересом выслушала ответ каждого из них.

Сегодня она хотела отвести Гаррисона в место под названием «Мундроп». Что-то подсказывало ему, что и там найдется немало тех, кто ее знает. И они будут так же обожать ее, как и все остальные в этом городе. По крайней мере, так ему казалось.

Он задумался о некоем Девоне, чье имя уже не однажды за сегодняшний день всплывало в разговорах и всегда в негативном свете. Всякий раз, прежде чем поспешно сменить тему разговора, Грейси отвечала одно и то же: «Это в прошлом». Но как это могло быть в прошлом, если все продолжали интересоваться этим?

– Гаррисон?

И только в эту секунду он осознал, что не ответил, все ли он взял, что хотел, из камеры хранения.

– Пока да. За остальным вернусь, как только смогу.

Он обернулся и тотчас увидел, как она пытается поднять коробку, слишком широкую, чтобы могла ее ухватить. Она начала невольно отклоняться назад с грузом в руках, Гаррисон схватил коробку за край, что был ближе к нему. Секунду или две они пытались уравновесить коробку, дружно и слаженно поставили ее на место и оказались в непосредственной близости друг к другу, буквально плечом к плечу, не в силах вымолвить и слова, посмотреть друг другу в глаза. Стоило взглядам встретиться, они в ту же секунду отводили взор.

И если прежде в помещении было слегка душновато, сейчас внезапно возникло ощущение настоящей сауны. Гаррисон подумал, что это сравнение крайне неудачное, ведь вместе с ним появились мысли об обнаженных блестящих каплями пота телах, скрытых лишь полотенцами, которые можно снять легким движением руки, и тем самым обнаружить множество других, гораздо более увлекательных способов заставить обнаженные тела покрыться испариной.

– Еще чуть-чуть и… – Он говорил, пожалуй, не совсем о коробке, но Грейси совсем не обязательно знать это.

– Да уж. – Она переводила дыхание, пожалуй, чересчур сбившееся. Интересно, она тоже говорила не о коробке, и у нее возникли образы, как-то связанные с сауной. Словно воплощая в реальность его предположение, из-за ее уха показалась крохотная капля пота, скатилась по скуле, заскользила вдоль шеи и очутилась в прелестной заманчивой ямочке у основания шеи. Гаррисон следил за капелькой так завороженно и целенаправленно, как, должно быть, гепард следит за антилопой, стремясь внезапно, с неимоверной точностью атаковать, не упустив единственно верного момента. Например, как сейчас. Но Грейси вытерла каплю, не оставив ему шанса. Проклятье!

Однако подняв на нее глаза, он понял, что причина не в капле. Она стерла ее, потому что заметила, как сильно он увлечен ее соблазнительным путешествием. Их взгляды на мгновение соприкоснулись, температура вновь стала неумолимо подниматься. К ее виску пристала прядь влажных светлых волос, ему лишь оставалось держать себя в руках, чтобы не поправить этот локон, а затем, скользнув пальцами по волосам, не прильнуть губами к влажной коже.

– Нам пора, – довольно резко сказала она, и слова, казалось, отозвались где-то в глубине его души. – Нужно привести себя в порядок, прежде чем ехать в «Мундроп». И еще непременно нужно поужинать. Да, поужинать.

«Поужинать», – невольно повторил он про себя. Да, непременно нужно сделать это, прежде чем отправиться танцевать. Но, может быть, позже, если сложатся звезды, а у них обоих все еще будут рождаться мысли, связанные с сауной и наготой, нужно будет сделать кое-что еще. В конце концов, во время танцев тоже появляется испарина.

Глава 8

Грейси взяла с собой платье и аксессуары, которые купила для приема у Дьюиттов, и велела Гаррисону захватить с собой костюм. Поэтому для нее было немалым сюрпризом увидеть его в смокинге. У него даже был белый шелковый шарф, что изящно струился вокруг шеи. Ей пришлось преодолеть волну томительного жара при виде такого стильного и по-голливудски красивого Гаррисона, надо признаться, это чувство для нее не ново, нечто подобное она испытала в камере хранения.

Что, черт возьми, там вообще произошло? В какое-то мгновение она чуть было не уронила коробку себе на ногу, а в следующую секунду Гаррисон уже смотрел на ее шею так, точно хотел отведать на вкус, жадно съесть. Его промокшая насквозь футболка прилипла к телу и, словно вторая кожа, очерчивала каждый мускул. Темные волосы небрежно спадали на лоб, невыносимо голубые глаза горели желанием, и… и… И внезапно она тоже нестерпимо захотела наброситься и с жадностью съесть его, всего без остатка.

– Вы выглядите чудесно, – промямлила она.

– Вы тоже прекрасно смотритесь.

– Благодарю.

Томительный жар внизу живота, казалось, вот-вот поглотит ее всю.

– Во сколько начинается это мероприятие?

Они с Гарри были завсегдатаями «Мундроп», не пропускали ни одной пятницы, когда танцевали фокстрот, время от времени заглядывали по субботам на самбу, а по средам на вальс. И все же ее любимые вечера случались по вторникам, когда танцевали танго. Если удача улыбнется, сегодня будет танго.

– В семь часов выделяется час для новичков. Преподаватели показывают основные движения. Действо начинается в восемь. Если хотите пойти пораньше и успеть на учебный час, мы можем это сделать.

– Вы ведь знаете, что делаете? То есть вы с моим отцом регулярно занимались этим.

– Да, но по вторникам здесь танго, а оно коварное и непредсказуемое.

Он улыбнулся, заметив ее нерешительность:

– А разве у вас нет опыта? Разве вы не учитель танго высшего класса, которому я могу довериться?

Грейси улыбнулась в ответ:

– Да, практически экстра-класса.

В его глазах загорелась искорка.

– Превосходно.

Какое-то мгновение лишь улыбались и подмигивали друг другу. Затем Гаррисон, кажется, наконец вспомнил, что они собирались что-то сделать.

– Мы успеем поужинать?

– Конечно.

Гаррисон предложил ей руку с элегантностью и изяществом Кэри Гранта. Грейси совершенно естественно взяла его под руку, точно они проделывали это тысячу раз. Тепло в ее груди вдруг превратилось в настоящий жар, разлившийся по всему телу. Ни в коем случае нельзя поддаваться этой теплой истоме столь ранним вечером. А еще лучше, не поддаваться ей вовсе. По крайней мере, с ним. Это безумие.

Возможно, эта часть экскурсии по местам, связанным с Гарри, не лучшая идея. Если ее тело так бурно реагирует на соприкосновение рук, что же произойдет во время танцев! Безусловно, подобные занятия в зале совершенно невинны, поскольку позволяют соблюдать дистанцию, однако немало движений подразумевают соприкосновение.

Черт возьми! Им предстояло танго. О нет! Это значит, что соприкосновения ног и даже торса неизбежны. Проклятье! Почему было не поехать в город на ночь свободных танцев!

«Имей в виду, Грейси, весьма ненадежно и даже опасно обучать танго соблазнительного мужчину».

Едва они вошли в «Мундроп», возникло ощущение, будто сделали шаг в прошлое. И не только потому, что здесь все великолепно сохранилось, не утратив особенной элегантности послевоенного периода, зал открыли в сороковые годы, но еще и потому, что все, кто сюда приходили, старались одеваться и выглядеть словно и они сохранились с той самой эпохи. Большая часть постоянных посетителей была преклонного возраста, люди, которые хорошо помнили, как еще совсем молодыми приходили сюда или в другие залы. Потому-то Гарри так нравилось в «Мундроп». Но было много людей возраста Грейси, даже моложе, немало новичков, которым нравился этот период и хотелось окунуться в стиль, манеры и дух того времени, пусть даже на вечер. Даже оркестр одевался соответствующим образом. Потолок был выкрашен в цвета бледных сумерек, маленькие белые мерцающие огоньки, рассыпанные по нему, казались далекими звездами. На каждой стене были изображены очертания разных уголков Цинциннати сороковых годов, над ними тоже светили крохотные звезды. Оказавшись в чарах этого оформления и музыки, а оркестр никогда не играл ничего, написанного позже 1955 года, можно было легко позабыть о существовании другого мира за пределами зала.

– Ничего себе, это место точно из какого-то фильма. – Гаррисон был определенно впечатлен, поддался очарованию так же, как Грейси когда-то, с первого шага, с первого взгляда.

– Разве здесь не чудесно? Все осталось точно таким же, как я помню.

– Сколько прошло с тех пор, как вы в последний раз были в городе?

Вопрос ее заметно покоробил, несмотря на то что она уже неоднократно избегала ответа.

– Я уехала спустя полгода после похорон Гарри. И до сих пор ни разу не возвращалась.

– Но у вас здесь так много друзей. Я хочу сказать, люди, которых мы встретили вчера, похоже, довольно хорошо вас знают. А с ваших слов мне почему-то показалось, будто вы не поддерживали связи ни с кем из них.

– Это действительно так.

– Почему?

Она вдруг подумала, что он спрашивает не из праздного любопытства, но старалась убедить себя, что ей это показалось. Вероятно, она слишком близко к сердцу воспринимала вопросы о Девоне.

– Все это сложно и запутанно, Гаррисон.

На мгновение ей показалось, что ответ удовлетворил его, но он сказал:

– Это из-за Девона.

По какой-то необъяснимой причине это имя, произнесенное Гаррисоном, прозвучало гораздо ужаснее и больнее, чем любым другим человеком.

– Да, из-за него.

– Хотите поговорить об этом?

– Это все давно в прошлом.

Судя по выражению лица, Гаррисон собирался сказать что-то еще, но спас оркестр, заиграв «Кумпарситу».

– Ну, разве вы не счастливчик? Вам предстоит начать свой путь с самого знаменитого танго на свете.

Он прислушался.

– Я, кажется, узнаю эту мелодию. Она звучит в фильме «В джазе только девушки», когда Джек Леммон танцует с Джо Э. Брауном.

«И в сцене, где Тони Кертис с Мэрилин Монро», – подумала она, радуясь, что никто из них не догадался упомянуть об этом эпизоде. Впрочем, судя по выражению лица, Гаррисон вспомнил и об этом. Хуже того, он догадался, что она думает о том же. Черт побери!

– Рискнем? – Он кивнул в сторону танцпола, где несколько человек уже стояли в нужных позициях, готовые окунуться в мир танго.

Грейси улыбнулась ему, надеясь, что в улыбке проскользнуло хоть немного кокетства. Не то чтобы она флиртовала или намекала на что-то, нет. Просто хотелось поддержать атмосферу зала «Мундроп», не более того.

– Ну, если вы думаете, что готовы.

Он ответил ей улыбкой, которая, миновав стадию легкого флирта, тотчас сражала своим очарованием.

– Я готов ко всему.

И будто в подтверждение собственных слов он протянул ей левую руку, ладонью вверх. Едва она положила на нее правую руку, его пальцы сомкнулись, он чуть притянул ее к себе и приподнял руки до уровня своего подбородка, для нее это оказалось немного выше. Он прижал правую руку к ее спине, привлекая к себе решительно и твердо. В его движениях не было и намека на растерянность или колебания. Несомненная уверенность. Реакция ее собственного тела незамедлительно вспыхнула, как огонь. В каждом, без исключения месте, где их тела соприкасались, казалось, будто под кожей что-то взрывалось и разливалось горячей волной.

Первый шаг он сделал с левой ноги, и все было бы безупречно, если бы внутри Грейси все не превратилось в раскаленную лаву. Шаг правой, снова все было бы хорошо, если бы она отреагировала так, как предполагалось, сделала шаг назад.

Однако из-за ощущений вроде маленьких взрывов, распространяющих жар, и раскаленной лавы, растекающейся по всему телу, Грейси, очевидно, оказалась не в лучшей форме. Таким образом, он сделал очередной шаг, его нога оказалась между ее бедер и, бог мой, уже настоящий взрыв ощущений и огненная лава. Казалось, тело объято пламенем и вот-вот, расплавившись в этом тепле, сольется с его телом. Ей всегда весьма неплохо удавалось танго, а сейчас она запуталась на первых шагах, и, чтобы спасти положение, Гаррисон одним движением прижал ее еще плотнее к себе. «О, бог мой! Должно быть, самовозгорание неизбежно!» В дальнейшем Грейси оставалось лишь держать себя в руках и следовать за его движениями.

Он увел ее глубже в толпу танцующих, безупречно исполнив несколько движений баррида, скользил ногой вдоль пола так, что она невольно вынуждена была повторять эти движения. Затем он закружил их в превосходном болео, красиво подчеркнув поворот великолепным ганчо, и легко обвил ее ногу своей, прежде чем снова совершить поворот. Исполнил лапис[10], описав круг свободной ногой. Теперь он, кажется, откровенно рисовался, неожиданно остановился буквально в дюйме от ее ноги, исполнил еще один восхитительный элемент.

Он заскользил ногой вверх по ее бедру, затем вниз, соблазнительно до головокружения. Ей до безумия хотелось, чтобы он повторил это, и он повторил. Затем еще раз. И еще. И – Господи, помилуй! – еще раз.

К этому моменту сердце Грейси буквально рвалось из груди, хотя танцевали они всего несколько минут и основную работу выполнял Гаррисон. Должно быть, даже он чувствовал биение ее пульса, ведь их тела касались друг друга. Однако он и словом не обмолвился на этот счет. Лишь, не отрываясь, удерживал ее взгляд своим, и вот уже снова включился в танец с грацией и стилем настоящего профессионала.

Когда зазвучали последние ноты композиции, он привлек ее к себе последний раз, надежно удерживал спину, когда она в заключительном движении отклонилась назад, так что голова едва не коснулась пола, что выглядело весьма впечатляюще.

К этому моменту они оба дышали тяжело и сбивчиво, виной всему были не только танец, но и обострившееся ощущение, осознание друг друга. Кроме того, у них появились зрители. Грейси услышала аплодисменты. Или, быть может, они звучали лишь в ее голове в знак признания его талантов. Ах, очень во многом, потому что она, говоря откровенно, в эти мгновения уже не видела и не слышала ничего вокруг, кроме него.

– Кажется, вы забыли кое-что рассказать о себе.

Он улыбнулся, не позволив ей подняться, лишь крепче обнял ее за талию и прижал к себе. Его дыхание тоже не успело восстановиться, голос прозвучал очень тихо:

– Матушка заставляла меня брать уроки котиль она, когда я учился в средней школе. Я ненавидел их, но лишь до тех пор, пока не обнаружил, что умение танцевать добавляет немало очков в глазах девочек. Умение танцевать танго увеличило их еще, кажется, в тысячу раз.

– Теперь я вижу, как это работает в пользу мужчин.

Он по-прежнему не давал ей подняться, ей по-прежнему не было до этого дела. На какое-то бесконечно долгое мгновение показалось, будто он уже склоняется над ней, губы уже совсем близки к ее губам, словно он и вправду хочет…

Она закрыла глаза, и на ничтожную долю секунды ей показалось прикосновение его губ к своим.

Но когда она открыла глаза, он уже поднимал ее, чтобы она могла наконец встать прямо. И Грейси сказала себе, что это лишь плод воображения.

Толпа исчезла, унесенная новой мелодией, новым танцем и новым моментом времени, навсегда сменившим ушедшие минуты. Но Грейси все еще была не в силах окончательно отпустить это мгновение. Их пальцы все еще сплетались, ее рука все еще обнимала его шею, он по-прежнему прижимал свою ладонь к ее спине. И, хотя уже давно перестали двигаться, она никак не могла успокоить дыхание, заставить себя двинуться с места, даже пошевелиться.

Но казалось, он тоже не мог. Его дыхание было таким же прерывистым, как ее, он так же стоял, замерев на месте. И поцелуй, существовавший, возможно, лишь в ее воображении или не существовавший, занимал все ее мысли. Она не знала, что делать дальше, как реагировать, даже когда он медленно наклонился, приблизившись к ее лицу. На этот раз ошибиться в его намерениях было невозможно. Она не знала, как вести себя, лишь до тех пор, пока его уста не окутали своим теплом ее губы. С этой секунды она точно знала, что делать дальше. И ответила на его поцелуй.

Прикосновение его губ было необыкновенным, в нем сочетались робкая мольба и настойчивое требование, нежность и твердость, мягкость и решительность. Он целовал так, словно делал это миллион раз и одновременно никогда прежде не касался ее губ. Он точно знал, какое впечатление производит на нее, однако не был уверен, как она воспримет его действия. Одной рукой Грейси по-прежнему обнимала его шею, а пальцы другой руки уже с наслаждением пробирались в волосы. Прошло так много времени с тех пор, как она последний раз чувствовала мужчину так близко, так давно не позволяла себе раствориться в ощущениях двух тел, жаждущих слиться воедино. Как же она не хотела, чтобы это закончилось. Хотела остаться в этом мгновении, с этим человеком. Навсегда.

К тому моменту, когда он отстранился, у нее в голове все перепуталось, она смогла лишь вымолвить первое, что взбрело на ум:

– А мне казалось, что я вам не нравлюсь.

Он вдохнул запах ее кожи, едва коснувшись плавного изгиба шеи.

– О нет, ты мне очень нравишься.

– Ты же думаешь, что я воспользовалась твоим отцом.

Он нежно прикусил мочку ее уха. Грейси держалась изо всех сил, чтобы не лишиться чувств.

– Я вовсе так не думаю.

– С каких это пор?

Вместо ответа, он стал нежно касаться губами ее шеи, подбородка, скул и висков. Она испугалась, что окончательно растает, превратившись в ничтожную лужицу павшего женского достоинства у его ног. Он вдруг встал и выпрямился, снова вовлекая ее в танец, будто ничего не произошло.

Действительно ничего, за исключением того, что Земля, кажется, изменила свой ход, а вместе с ним перевернулась и вся жизнь Грейси.

Всему виной чертово платье. Именно об этом твердил себе Гаррисон всю дорогу, пока они, сидя на противоположных сторонах, ехали в такси, которое мчало их вдоль Гамильтон-авеню по направлению к отелю. Кто-то где-то наложил на это платье заклятие, и оно превращает мужской мозг в бесполезное желе, если подойти ближе, чем на пятнадцать футов. А если это платье оказалось на ком-то, вроде Грейси, с нежной, светлой кожей, шелковистыми волосами и глазами столь темными и глубокими, что мужчина может легко и надолго в них затеряться… Удивительно, что на танцполе он лишь поцеловал ее, ничего более.

Но он поцеловал ее. И сказал, что она ему нравится. Очень нравится. Но он не в состоянии ответить на ее вопрос «с каких пор?». Вероятно, потому, что сам не знал, с каких пор.

Когда это произошло? Сегодня, в камере хранения? Вчера, на бейсболе? На фондовой бирже? Он искренне не знал. Но понял, что глубоко ошибался в отношении ее. Она действительно была другом отцу, только другом. Она действительно честный порядочный человек. Девушка, живущая по соседству.

Ему оставалось определиться, что делать дальше. Почти с самого первого момента их встречи он постоянно подозревал ее, при этом она его привлекала. Ему хотелось разоблачить ее как мошенницу и одновременно заняться с ней сексом. Он был уверен, что ее рассказы об отце до последнего слова ложь, и именно от нее узнал то, чего не знал прежде.

Черт возьми, неудивительно, что он не знал, как ему быть дальше.

«Итак, подведем итоги», – решил он.

Ему нравится Грейси, и он хочет ее. Она ответила на его поцелуй в танцзале, и она тоже хочет его.

Ну и почему не сделать то, что он делает всегда, когда его женщина привлекает и влечение это взаимное. Следовательно, вернувшись в отель, они могли бы выпить по стаканчику чего-нибудь горячительного и отправиться в постель наслаждаться друг другом. Ничего ужасного, ничего постыдного, приятное времяпрепровождение. Свидание, подобное прочим его свиданиям. Возможно, обстоятельства, при которых они встретились, несколько необычные, но остальное, как всегда. Мужчина, женщина. Гормоны, феромоны. Прелюдии, основное действие и снова ласки. Он делал это миллион раз, миллионами разных способов, с миллионом разных женщин. В чем проблема?

Он снова взглянул на Грейси. Она смотрела в окно. Мимо проносились уличные огни, то освещая ее лицо, отбрасывая блики, то, исчезая вдали, оставляли лицо в тени. Свет, тень, и снова свет, и снова тень. Может, проблема именно в этом. Все это время он старался сосредоточиться только на ее темной стороне. А теперь увидел свет. И, черт возьми, временами уже сомневался, а есть ли что-то светлое в нем самом. Что, если его темная сторона смешается со светлой стороной Грейси? Возникнет ли равновесие, гармония между ними? Или они попросту сольются, и все вокруг станет серым и однообразным?

Она вдруг повернулась и посмотрела на него, будто он спросил вслух. Она была просто прекрасна, и когда ее освещали яркие блики, и когда ласково скрывала тень. Он безумно хотел ее, но не знал, какие могут быть последствия близости. И это странно и непривычно, потому что прежде его никогда не волновали последствия.

Очевидно, девушки по соседству гораздо опаснее отпетых мошенниц.

У себя в номере Грейси заметила, что он, как и она, не готов произнести эти слова, хотя и смотрел на нее почти так же, как еще недавно в зале, прежде чем поцеловать. Ее вовсе не удивило, когда он сделал шаг навстречу и чуть склонил голову. Она тоже шагнула к нему и отклонила голову назад, чтобы их губы встретились.

Этот поцелуй был еще лучше первого. Возможно, потому, что Грейси сразу ответила на него или же у нее было достаточно времени, чтобы насладиться им с первой секунды. Она чувствовала тепло и вкус губ Гаррисона, и что-то в этом ощущении казалось подобным возвращению домой, где больше не придется жить одной.

Против желания, она прервала поцелуй.

– Хочешь… хм… войти в комнату?

Он посмотрел ей в глаза:

– Да. А ты уверена, что хочешь, чтобы я вошел?

Она кивнула.

– Если я войду, то не уйду до самого утра.

Вообще-то она надеялась, что он не захочет уходить вовсе. Но до утра тоже неплохо для начала.

– Все хорошо, я не хочу, чтобы ты уходил. – «Да, конечно. Давай расскажи ему обо всем, чего хочешь».

Он кивнул в знак согласия, вошел вслед за ней в номер, запер дверь и повесил табличку с надписью «Не беспокоить».

Грейси поинтересовалась, не хочет ли он заказать чего-нибудь в номер, перекусить, или бутылку вина, или настольную игру. Словом, что-нибудь, что могло замедлить ход событий. Вот только он определенно не хотел медлить. Привлек ее к себе, обнял за талию и поцеловал. Нежно коснулся губами ее губ и, едва касаясь, покрыл поцелуями скулы, щеку, висок. С каждым новым прикосновением ее пульс становился все чаще. Положив ладонь ему на грудь, она ощутила, как бешено бьется его сердце под ее пальцами, частые, выбивающиеся из ритма удары словно повторяли биение ее сердца. Когда их губы снова встретились, он целовал ее уже более жадно, настойчиво, она разомкнула губы, приглашая его.

Не отрываясь от ее рта, он стремительно скользнул рукой к вырезу платья, расстегивая молнию, тянул замок все ниже и ниже к пояснице, пока платье не расстегнулось. Теперь она чувствовала тепло его рук обнаженной кожей, пальцы скользили, почти впивались в нее, прижимая к нему все сильнее. Он очертил контур ее губ кончиком языка, проник внутрь, наслаждаясь нежностью ее рта. Пальцы жадно изучали ее тело, метались по коже, и вот уже пробрались в трусики, ладони прижались к нежной плоти, что скрывалась под тончайшей тканью.

В это же мгновение, почти задыхаясь, Грейси отстранилась, подумав в очередной раз, так ли хороша эта затея. Но едва их взгляды встретились, и она увидела его потемневшие глаза, полные желания, раскрасневшиеся от страсти щеки, блестевшие губы, коснулась его рубашки и начала расстегивать пуговицы.

Гаррисон наблюдал. Его сбивчивое горячее дыхание касалось ее виска, ладони по-прежнему нежно сжимали ее ягодицы. Уже на третьей пуговице ее пальцы заметно задрожали, но она справилась и расстегнула все до последней. Он выпустил ее, сбросил пиджак и рубашку и предстал совершенно нагим выше талии, явив ее взору настоящий пир. Вытянутый стройный торс, широкие твердые плечи и четкие рельефные мускулы. Ее руки коснулись его кожи прежде, чем она осознанно решила дотронуться до него, в мгновение ока ладони уже гладили упругое тело, кончики пальцев описывали тонкие дразнящие линии вдоль отчетливых выступов мышц, пока не добрались до плеч. Заскользили по выпуклым бицепсам.

Когда она достигла запястий, он крепко взял ее за руки, заставив ее опустить их. Одним ловким уверенным движением пробрался под короткие рукава, спустил их с плеч и, резко потянув, сорвал платье. На ней остались лишь тонкие белые кружевные трусики и бюстгальтер без бретелек. На него и упал его взгляд, за взглядом последовали руки. Без малейшего колебания он обхватил ее груди, заявляя о своей жажде обладать ею окончательно и бесповоротно. Грейси хотелось замурлыкать от этого прикосновения, она издала тихий стон, снова коснулась его торса, пробуждая в нем желание. Он нежно сжал ее груди, скользнул к ее спине, с легкостью расстегнул бюстгальтер и притянул ее к себе, чтобы почувствовать всем телом.

От долгожданного ощущения близости, жара его тела, сливающегося с ее наготой, перехватило дыхание и закружилась голова. Сердце будто замерло от этого прикосновения. Он склонил голову и вновь поцеловал ее, проникая рукой между их телами, чтобы объять ладонью ее грудь. Прежде чем сжать, он несколько раз нежно провел пальцем по соску. Она чувствовала, как его плоть набирала силу, пробуждаясь к жизни, становясь все тверже с каждым прикосновением, пока, наконец, ткань брюк не натянулась. Она опустила руку к молнии на его брюках. Он подтолкнул ее к постели. От этого движения ее ладонь невольно прижалась к нему сильнее, сделав его еще тверже.

К тому моменту, когда она коснулась постели, брюки были уже расстегнуты, а ладонь ласкала его сквозь шелковистую ткань белья. Он пробормотал что-то неразборчивое, касаясь дыханием ее рта, опустился на край кровати и усадил ее себе на колени, разведя бедра и оказавшись с ней лицом к лицу. Несколько мгновений он удерживал ее, не отрывая рук от нежных соблазнительных бедер, и целовал, целовал, целовал, не в силах оторваться. Опустился к ее груди, стал целовать сначала одну, потом другую, ласкал языком, брал губами, втягивал ртом соски, сводя ее с ума. Грейси запустила пальцы в его волосы, и, сжав их, не в силах была шевельнуться, наслаждаясь, упиваясь каждым новым прикосновением его языка. Потом вдруг ощутила его руку между бедер, прижавшуюся к ее трусикам, палец, прикоснувшись к самому чувствительному месту, начал двигаться, затем два, и это сладостное трение буквально сводило ее с ума.

Он сдвинул кружевную ткань в сторону, погрузив пальцы в горячую влагу ее плоти, легко скользнув, они проникли глубже. Грейси вскрикнула и инстинктивно попыталась сдвинуть ноги. Гаррисон предотвратил это, развел их еще шире, она стала еще более доступна и уязвима. Томительно долго его пальцы ласкали ее, казалось, ее вот-вот разорвет на части от вожделения и бесконечного напряжения. Лишь когда она содрогнулась в приступе наслаждения, его движения замедлились, а когда ее тело окончательно расслабилось, освободившись из плена желания, он позволил ей отдохнуть.

Но всего минуту.

Потом уложил на спину и стянул трусики, оставив погруженной в блаженство, безрассудно-соблазнительной в своей наготе. Она сладко вздохнула и закинула руки за голову, словно растворяясь в знойной сладостной неге. Это ощущение удвоилось, когда она открыла глаза и увидела его член во всей силе, готовый… готовый к чему угодно.

Он лег рядом, она накрыла его рукой и, нежно сжав пальцами, медленно двигалась вверх-вниз, накрывая ладонью влажную головку, прежде чем повторить действия. Он закрыл глаза, отдавшись ласкам, мгновения потекли медленнее, его дыхание стало глубоким и прерывистым, тело твердым и напряженным. Когда почувствовал, что близок к оргазму, он остановил ее движения и через секунду открыл глаза.

– Не сейчас.

Она попыталась возразить – ведь она, кажется, не останавливала его, – но он поднялся и надел презерватив. Придвинул ее к себе и одним движением снова усадил на себя. Едва ее руки опустились ему на плечи, он прижался членом к ее сочащейся плоти и двигался вдоль нее, пока не стал таким же влажным, как она. Он надавил, направив его внутрь, и проник глубоко, глубоко в лоно. Так глубоко, что она уже не понимала, где заканчивается его тело и начинается ее. Все еще удерживая за бедра, он приподнимал ее, насколько возможно, чтобы оставаться внутри, снова опускал, врываясь внутрь. Снова и снова входил в нее, и казалось, что с каждым толчком вонзался все глубже. Затем остановился и, повернув ее спиной к себе, так что Грейси оказалась на коленях, вошел сзади.

Она, что есть сил, сжимала простыни, зная, что сейчас они оба близки к оргазму. Гаррисон поднялся на колени и, обхватив ее за талию, с силой притянул к себе, отчаянно врываясь внутрь, пока оба не оказались на пике чувственного наслаждения.

Еще мгновение, долгое, вязкое и бесконечное, казалось, никто из них никогда больше не пошевельнется. Но потом он буквально упал на спину возле нее, она расслабилась и вытянулась, чувствуя на своих ягодицах его руку, нежно гладившую чувствительную кожу, и даже сумела дотянуться до его груди. Его дыхание все еще было неровным и шумным. Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, и обнаружила, что он тоже пристально смотрит на нее.

Оба молчали. Грейси оттого, что не знала, что сказать. Никогда еще она не испытывала ничего подобного с мужчиной. Никто прежде не заставлял ее чувствовать себя такой желанной и жаждущей. Она никогда не испытывала того, что почувствовала благодаря Гаррисону, и не ощутила бы этого ни с кем другим. Она не понимала, откуда это знает, но точно знала. Между ними в эти минуты происходило нечто совершенно не похожее на то, с чем она сталкивалась прежде. Ни с чем не сравнимое в будущем. Она не была уверена, но чувствовала это.

Он вдруг улыбнулся. Она поняла, что он тоже чувствует это.

Грейси закрыла глаза, растворившись в сладостном покое сна. Впрочем, ненадолго, поскольку знала, что не насытилась Гаррисоном даже на толику. Ей нужно больше. Сегодня ночью. И завтра. И всегда. Оставалось лишь надеяться, что он испытывает то же самое.

Глава 9

Гаррисон проснулся от странного жужжащего звука и сначала не понял, что это. Возможно, гул удовлетворения в голове после ночи невероятно прекрасного секса? Или шорох мыслей, среди которых он пытался выбрать воспоминания о самых его восхитительных моментах? Или шумное биение сердца при виде Грейс подле него, нагой и манящей?

Она лежала на животе. Простыня сползла довольно низко, обнажив изящную соблазнительную спину, плавные линии поясницы и очаровательные ямочки над ягодицами. Он почувствовал, как мужское начало снова пробудилось к жизни при виде прекрасного тела, и едва сдерживался, чтобы не провести языком вдоль спины. Хотелось снова услышать стон, вздох наслаждения, что вырвался у нее, когда его рука двигалась между ее бедер, а пальцы пробирались в лоно, лаская самые чувствительные, возбуждающие и потаенные точки тела, предпринимая все возможное, чтобы подавить эрекцию. «Позже». Когда она проснется. Сейчас обоим, пожалуй, стоит еще немного поспать. Впрочем, он знал, что ни телу, ни рассудку так просто не заснуть, по крайней мере, какое-то время.

Он не мог припомнить случая, чтобы утром после ночи с женщиной ему не хотелось тотчас сбежать из ее постели или прогнать ее из своей. Обычно в такие моменты он продумывал план действий, как грабитель, планирующий украсть драгоценности. Мысленно прокладывал маршрут побега из постели, чтобы не разбудить случайную партнершу, словно думал, как выбраться, не включив сигнализацию. Пожалуй, да, он мог бы стать неплохим грабителем, настолько успел отточить свой талант к бегству без свидетелей и улик.

Но в это утро исчезать не хотелось, напротив, хотелось разбудить партнершу. И не только для того, чтобы предаться восхитительному необузданному сексу. Он с нетерпением ждал возможности позавтракать вместе с ней. Хотел побыть с ней наедине, не спеша выпить кофе, полакомиться тостами и насладиться тихой беседой. И это, пожалуй, самое необычное и странное. Он хотел от Грейс чего-то большего, чем секс. Раньше, занявшись любовью с женщиной однажды, он крайне редко хотел это повторить. А теперь вдруг завтрак? И разговоры? О, нет.

Наконец он вдруг осознал, что жужжание, разбудившее его, издавал телефон. Пришло сообщение с незнакомого номера, однако код указывал на регистрацию в Нью-Йорке. Сообщение от частного детектива. Черт возьми, какой пустой тратой денег оказалась эта затея.

Сообщение гласило следующее: «Проверьте электронную почту».

Несмотря на то что Гаррисон был уверен, что его изначальное мнение о Грейси ошибочно, что-то до боли сжалось в груди. Он сказал себе, что столь немногословное и резкое указание проверить электронную почту еще ни о чем не говорило. Возможно, в первом отчете содержится что-то вроде: «Сейдж, вы идиот. Вы наняли меня, чтобы доказать, что эта женщина хладнокровная хищница. В действительности же она одна из самых добрых, честных и порядочных людей на свете».

Отчего же так больно в груди? Почему внезапно и нестерпимо захотелось прочесть письмо, увидеть отчет, если он заранее знал, что в нем написано? Он снова взглянул на спящую Грейси. Собрал весь свой опыт грабителя драгоценностей и осторожно выскользнул из постели. Чуть отодвинул шторы, впуская немного солнечного света, и стал тревожно дожидаться, когда она проснется. В телефоне обнаружилось множество непрочитанных сообщений – он не проверял почту с прошлого утра. Взгляд незамедлительно упал на письмо от детектива. «Согласно договору, первоначальный отчет прилагается. Информация актуальна на настоящее время». Гаррисон торопливо передвинул курсор на ссылку к приложению, но медлил открывать.

Не будет ли прочтение этого файла осквернением возникшего между ними доверия? Все зависит от того, чем была для него прошлая ночь. Если это просто секс, тогда ни о каком нарушении доверия не может быть и речи. Секс и доверие не имеют друг к другу отношения, если только люди не связаны каким-либо соглашением. К примеру, узами брака. Или если их объединяют чувства. Любовь.

Ничто из этого не относилось к ним с Грейси. Ведь так? Они определенно не любят друг друга. И знакомы всего неделю. И никаких обязательств между ними не оговаривалось. Прошлая ночь была лишь…

Он все еще не знал, чем была для него прошлая ночь. И, черт возьми, возможно, отчет детектива лишь подтвердит то, что она честна и заслуживает доверия.

Прежде чем выдвинуть очередную догадку, Гаррисон нажал на ссылку.

Грейси постепенно, нехотя проснулась и, украдкой взглянув на часы возле кровати, вздрогнула, осознав, что уже почти одиннадцать утра. Она никогда не просыпалась так поздно. Но это естественно, ведь она никогда не проводила ночь так, как провела прошлую. Гаррисон Сейдж определенно прекрасный любовник. Она лениво потянулась и улыбнулась, почувствовав приятное напряжение в мышцах, в очередной раз с удивлением подумав о том, как стремительно и кардинально изменились их отношения. Нет, она не жаловалась, напротив, ей нравился такой поворот событий. Очень нравился.

Всему виной танцы. Она сладко вздохнула. Или, быть может, милое, задумчивое выражение лица Гаррисона, с каким он вчера перебирал вещи отца. Или то, как начал подбадривать Роксану к концу девятого иннинга и искренне радовался победе «Рокетс». Или их разговор по душам еще там, на бирже, или те первые минуты в библиотеке, когда он очаровал ее против желания. Эти голубые, голубые глаза, обворожительная улыбка. Раненая душа. Как могла она не пасть перед чарами такого мужчины?

Злоба и неприязнь, которую выказывал Гаррисон с момента их первой встречи, лишь следствие пережитого горя и боли. Причиной холодности был страх, что она бессовестно и жестоко воспользуется его семьей. Если бы ситуация была прямо противоположной, она потеряла отца и чувствовала, что Гаррисон может нести угрозу ее семье, она, должно быть, вела бы себя так же. Им просто нужно было время, чтобы узнать друг друга, понять и научиться доверять. Все, что происходило до прошлой ночи, теперь не имело никакого значения. Все изменилось. Им не было бы так хорошо вместе, если бы они все еще не знали друг друга, не понимали и не доверяли. Если бы были равнодушны друг к другу.

А Грейси неравнодушна к Гаррисону. Он для нее очень, очень важен.

Она чуть поежилась и, надев халат, прошла через всю комнату к нему. Он что-то читал на экране своего телефона.

– Доброе утро.

Он развернулся так молниеносно, словно она выстрелила из дробовика. А когда она увидела его лицо, по телу пробежал тревожный холод. Он выглядел так, будто утро это явно не доброе.

– Что случилось?

Какое-то время он смотрел на нее, точно подбирал слова. Наконец, сделав над собой усилие, поднялся и, вытянувшись в струнку, скрестил на груди руки, будто старался таким образом отгородиться от нее.

– Всего два слова. Уилсон Браун.

Сердце Грейси буквально замерло при упоминании отца Девона. Как, черт возьми, Гаррисон узнал о нем? Более того, что именно узнал?

– Это отец Девона. Я уже говорила, все, что было между нами с Девоном, давно в прошлом. Кажется, тебя это не волновало. Какое отношение ко всему этому имеет Уилсон?

Гаррисон всмотрелся в нее более пристально, словно ожидал другой реакции.

– Меня это не волновало, пока я думал, что Девон Браун был лишь твоим приятелем, оставшимся в прошлом.

– Он и остался в прошлом. – Вместе с множеством прочих подробностей, о которых Грейси предпочитала не думать, не вспоминать, не говорить.

– Приятель, у которого ты пыталась вымогать деньги. Много денег.

Ее будто окатило ледяной грязной водой. Она закрыла глаза, стараясь не поддаться этому ощущению, но стало только хуже. Так вот, значит, что ему известно об Уилсоне. То же, что слышали другие люди. То, что сам Уилсон хотел, чтобы было услышано.

Она открыла глаза и стойко встретила взгляд Гаррисона.

– Это неправда. – Она удивилась, насколько спокойно это сказала.

– Частный детектив сообщил мне об этом.

Ах да, детектив, нанятый его адвокатом, чтобы доказать, что она жестокая хищница, соблазнившая старика и присвоившая его огромное состояние. Детектив, который, она уверена, не представляет угрозы, так как ее жизнь – открытая книга. Стоило бы догадаться, что он доберется до Девона с его семейством. Проблема в том, что он, несомненно, прочитал измененную версию этой истории, ведь Уилсон Браун хорошо позаботился о том, чтобы никто и никогда не услышал оригинального варианта. Она вздохнула.

– И конечно, вы сразу же без малейших колебаний поверили всему, что говорят вам люди, не так ли?

Обвинение возымело должный эффект. Он сдвинул брови, менее уверенный в себе.

– У него нет причин лгать.

– Возможно, он не лжет, и у него просто неверные сведения.

У Грейси получилось бы посеять сомнения в свою пользу. Она не любила делать скоропалительные выводы, к чему, очевидно, склонны многие люди. Возможно, Уилсон Браун заплатил детективу немалые деньги, чтобы тот сохранил в секрете правду.

Выражение лица Гаррисона снова изменилось, словно до этого он не мог и предположить, что сыщик ошибся.

– Этот парень не совершает ошибок. Он один из лучших в своем деле.

Да, так же как и Уилсон Браун. По крайней мере, когда нужно заставить людей молчать или запятнать чью-либо репутацию.

– Что тебе сказал твой детектив?

Гаррисон снова засомневался, прежде чем ответить.

– Он обстоятельно побеседовал с Уилсоном Брауном о твоих отношениях с его сыном, выслал мне копии сообщений, которые тот отправлял тебе по электронной почте. Из этих писем видно, что ты пыталась шантажировать его семью, требуя шестизначные суммы взамен на молчание о сомнительном насилии, которое якобы проявил Девон. История, которую ты выдумала, надеясь извлечь выгоду из своего положения.

Первая часть рассказа не удивила ее. Отец Девона всегда делал так, чтобы его сообщения были туманны. На самом деле он старался подкупить Грейси взамен на отказ от показаний, чтобы с его сына было снято обвинение. Речь шла о деньгах, от которых Грейси отказалась. Удивило другое. Гаррисон поверил в то, что она способна на подобную ложь ради кругленькой суммы. Если после всего, что уже произошло между ними, после волшебной ночи, он снова думал о ней самое худшее, предав все это так легко и быстро, то…

– Эта история не выдумка. Девон пытался изнасиловать мою подругу на вечеринке. Слава богу, я пришла до того, как это произошло, иначе его обвинили бы в этом, и тогда его отцу пришлось бы скрывать уже совсем другую историю.

Она замолчала, дав ему время осознать услышанное. Судя по тому, как изменилось выражение лица Гаррисона, это сработало. В какой-то степени. И Грейси рассказала оставшуюся часть истории.

– Девон успел жестоко избить ее, я отвезла ее в больницу, где она подала заявление в полицию, рассказав, что произошло. Я подтвердила ее рассказ. А потом Уилсон Браун пытался подкупить нас обеих, чтобы мы замолчали и сделали вид, будто ничего никогда не было. А твой детектив видел его письма к моей подруге?

– Нет. Он был заинтересован в сведениях, касающихся тебя лично.

– Тогда у тебя должны быть копии моих сообщений в ответ на письма отца Девона, не так ли? – Она заранее знала ответ. Если бы он прочел их, этого разговора не было, и он знал бы всю историю.

Гаррисон неуверенно заговорил:

– Он работает над этим. Твоя прежняя провайдерская служба не выдает их без специального разрешения. Уилсон Браун добровольно предоставил нам свои.

– Конечно. Он был чрезвычайно осторожен в выборе слов, когда писал сообщения мне и моей подруге. Жаль, мы с ней не имели при себе тайных записывающих устройств, когда он говорил с нами лично. Он же позаботился о том, чтобы дискредитировать нас.

Брауны одна из старейших и самых почитаемых семей в Цинциннати. У них было больше денег и власти, чем у всех богов Олимпа. Люди вроде них всегда уверены, что весь мир в их распоряжении, и не считаются с такими мелочами, как правда, если она каким-то образом может повлиять на их далекоидущие перспективы или угрожать их планам.

И Грейси вдруг поняла, что Гаррисон такой же. Давно решил, что она не заслуживает доверия и заботится только о себе. И, несмотря на все то, что им пришлось пережить вместе в последнее время, при первой же возможности вернулся к своему первоначальному мнению. Если бы его чувства к ней составляли хотя бы крупицу того, что испытывала к нему она, он никогда не стал, просто не смог бы даже подозревать ее в том, в чем обвинял сейчас. Он бы доверился ей, зная точно, какова она на самом деле. Он же повел себя иначе, как только появился кто-то из племени ему подобных.

– Ты не веришь мне, ведь так?

Его лицо не выдавало никаких эмоций. И вероятно, это сказало Грейси обо всем, что хотелось знать. Если он не верит в ее искренность, и последние дни не изменили мнения о ней… Если прошлая ночь ничего для него не значит…

– Я не знаю, чему верить.

Да. Теперь Грейси точно услышала все, что хотела.

– Ты скорее поверишь частному сыщику, который провел расследование очень поверхностно, чем мне. Ты скорее поверишь Уилсону Брауну, человеку, с которым даже никогда не встречался, чем мне.

– Я не говорил этого.

Она сделала глубокий вдох, медленно выдохнула.

– Нет, ты сказал это.

Как она могла думать, что он изменился, влюблен в нее? В женщину, которой нельзя доверять и которой есть дело лишь до самой себя.

– Я думаю, тебе лучше уйти.

– Но…

– Прямо сейчас, Гаррисон.

Он неохотно собрал вещи и пошел в ванную переодеться, а когда снова вышел, Грейси стояла на том же месте, скрестив руки на груди, ощущая нестерпимый холод. Гаррисон остановился возле нее с таким видом, будто хотел что-то сказать. Она, молча, указала ему на дверь и повернулась спиной. Но когда услышала, как щелкнула щеколда, окликнула его через плечо, единственный и последний раз:

– Гаррисон.

Он медленно повернулся, но ничего не сказал.

– Я попрошу мистера Тэрента переслать мне в Сиэтл документы, передающие дома в собственность Вивиан, и верну их ему так скоро, как это будет возможно. И попрошу Вивиан переправить мои вещи, что остались в ее доме. У меня нет поводов возвращаться в Нью-Йорк. Так же, как и оставаться здесь.

Он помедлил еще мгновение, затем закрыл за собой дверь. Только теперь Грейси рухнула в кресло, которое он освободил. И только теперь позволила своему сердцу разбиться вдребезги.

Озадаченный, Гаррисон чувствовал себя загнанным в тупик, допуская мысль, что, возможно, все испортил. Лучшее, что с ним когда-либо происходило.

Нет, он тотчас отмел это предположение. Портить попросту нечего. Все, что произошло между ними, всего лишь ночь великолепного секса. А в его жизни происходило немало хорошего. У него есть деньги и успешная карьера. И частный детектив представил доказательство, что Грейси мошенница, хищница, жадная до чужих денег, как он и думал с самого начала. Это увеличивало его шансы выиграть дело и вернуть себе состояние отца. Превосходно. Лучше не бывает. Интересно только, почему такое плохое настроение? Ответ очевиден, но ему все равно. Возможно, он поспешил с выводами.

Гаррисон бросил кипу одежды на кровать и упал на нее. Открыл интернет-браузер, ввел в поисковой строке «Девон Браун» и добавил «Цинциннати».

В первых строках оказались ссылки на его аккаунты в «Твиттере» и «Фейсбуке». Гаррисон увидел фотографии безобидного на вид молодого человека весьма привлекательной внешности, увлеченного преимущественно спортом и музыкальной группой, которую Гаррисон ненавидел. Ничего не вызывало подозрений. Обычный парень, чья семья, волею обстоятельств, обладает большими деньгами.

Спустившись ниже в списке ссылок, он увидел одну, указывающую на блог «Говорят на улицах города», посвященный преступлениям в Цинциннати. Один местный житель откровенно утверждал, что здесь передаются только сплетни, слухи и домыслы. Источник отнюдь не заслуживает доверия. Это интересно.

Статья давностью более года описывала обвинение в насилии, выдвинутое против члена известного семейства, отмечая, что до этого его обвиняли в сексуальном насилии и физическом нападении, которое тоже было снято. Имена жертв не назывались, как, впрочем, и имя нарушителя закона. Почему ссылка на этот случай появилась в ответ на запрос по имени Девона Брауна?

Может быть, автор текста спрятал его имя где-то на сайте, чтобы статья продолжала появляться при поиске информации о Девоне, а сам он мог избежать гнева и мести Уилсона Брауна?

Если все действительно так и Девон Браун совершил эти преступления, а обвинениям умышленно не дали хода, значит, в Цинциннати по-прежнему на свободе разгуливает преступник, что само по себе пугает. Еще страшнее мысль о том, что Грейси все это время говорила правду и действительно была лучшим, что только случилось в жизни Гаррисона. А самое страшное то, что он сам, кажется, все испортил. Непоправимо.

Это ощущение усилилось, когда он вернулся домой с коробками из камеры хранения, помятыми и деформированными после путешествия, с множеством пометок маркерами разных цветов, отличавшимися почерком. Писали отец, Грейси и он.

В спальне Гаррисона они казались инородными предметами на фоне стены, сплошь из окон с потрясающим видом на ночной город, на фоне роскошной мебели, сделанной на заказ, и однотонного оформления комнаты в серо-коричневых оттенках. Они не походили на предмет из мира Гаррисона или того человека, каким он помнил отца. Они, казалось, были похожи на Грейси, такие же необыкновенные, самобытные, яркие, индивидуальные. Словно принадлежали кому-то, кто жил полной жизнью. Тем не менее они в комнате человека, словно вовсе никогда не жившего.

Неужели действительно у него никогда не было настоящей жизни? И, да, его дом отвечал всем требованиям человека успешного и богатого. Но почему же он внезапно почувствовал себя таким бесполезным и бедным?

Ладно, коробки подождут. Куда бы их сложить? Гаррисон поставил их в углу спальни, где они меньше всего бросались в глаза. Забавно, несмотря ни на что они то и дело притягивали его взгляд.

«Работа!» – напомнил он себе. Накопилась масса дел, с которыми нужно справиться до утра.

Он поставил вариться кофе и занялся электронной почтой. Нашел письмо от частного детектива, которое получил сегодня утром, нажал «ответить» и начал печатать. На этот раз он не запрашивал более подробной информации о Грейси, затребовав сведения о Девоне и Уилсоне Брауне. Прежде чем отправить, убедился, что придал сообщению статус первоочередной важности.

К тому времени, как он получил ответ, прошло около двух недель, точнее, во вторник вечером, в двадцать часов тринадцать минут, тринадцать суток, восемь часов и тридцать семь минут спустя после того, как в Цинциннати обвинил Грейси Самнер во лжи. Конечно, не специально.

Он проигрывал, проживал почти каждую минуту, проведенную вместе. Снова видел робкую застенчивую улыбку Грейси в первый день в библиотеке. Ветер играл ее волосами во время завтрака. Она задорно кричала «давай-давай, бэттер, бей, бей, бей!», поддерживая «Рокетс». Он неизменно вспоминал их поцелуй в танцзале, невинный, но безумно интригующий. С каждым днем Гаррисон все больше убеждался, что между ними возникло нечто такое, чего он уже никогда не обретет. А он окончательно и бесповоротно испортил это.

Еще до того, как написал своему детективу, он уже знал, что ошибается насчет Грейси. Особенно после ночи, проведенной вместе. Он был по-настоящему ошеломлен и, пожалуй, напуган стремительностью и силой чувств, что пробудила в нем Грейси. Поэтому стал искать самый быстрый и легкий способ избежать развития. Отчет детектива стал идеальным поводом отстраниться от нее, держать на расстоянии вытянутой руки. Черт возьми, вытянутой руки? Да он буквально отослал ее на другую сторону планеты. А потом он вдруг распереживался, что не сможет подобрать слов или способов, чтобы все исправить. А если и найдет, Грейси, может, никогда не простит и не примет его обратно. Он проведет остаток жизни, думая о том, как счастливы они могли быть. Если бы не поспешный глупый вывод, которым он разрушил абсолютно все.

Гаррисон открыл сообщение детектива и в тот же миг осознал, что оказался первосортным безнадежным тупицей. Грейси и в самом деле рассказала ему всю правду о Девоне Брауне. До последнего слова. Нападение на подругу, заявление в полицию, подкупы Уилсона Брауна. Кроме того, она отказалась от денег, которые тот предлагал.

Гаррисон схватил острый нож, очертя голову бросился в спальню, вонзил его в упаковочную ленту и вспорол одну из коробок. Он не понимал, почему вдруг так внезапно захотелось, показалось жизненно необходимым вновь пересмотреть вещи отца. Возможно, это единственная связующая нить между ним и Грейси, а ему непреодолимо захотелось прикоснуться к чему-то, чего касалась ее рука.

На самом верху лежали пять дневников его бабушки. Первый дневник начинался с того дня, когда дед сделал ей предложение, а заканчивался днем, когда она оставила свою семью. Первые два дневника Гаррисон просмотрел еще в хранилище, поэтому сейчас взялся за третий и стал торопливо перелистывать страницы, сверяясь с датами. В самом конце обнаружил конверт без подписи и не запечатанный, спрятанный между страницами. Внутри лежало письмо, написанное рукой отца и датированное днем, за два года до его смерти. Начиналось оно со слов «Дорогая Вивиан».

Гаррисон прекратил читать, решив передать письмо матери, хотя не был уверен, что она захочет это читать. Однако он должен позволить ей решать самой. Но может быть, имеет смысл убедиться, что содержание не вызовет в ней еще большей обиды и неприязни к отцу?

«Дорогая Вивиан, я надеюсь, у тебя и Гаррисона все в порядке».

«Да, конечно, ты надеешься», – подумал Гаррисон. Отец не участвовал в их жизни уже больше десяти лет, и они не имели ни малейшего понятия, что заставило его уйти, увидятся ли они когда-нибудь. С чего бы им быть в порядке? Он заставил себя читать дальше.

«Полагаю, довольно нелепое лирическое отступление, ведь так? Как можете вы быть в порядке, учитывая ситуацию, которую я вам создал? Прежде всего, прошу простить меня. А теперь позволь мне хотя бы попытаться все объяснить».

Гаррисон никогда не слышал, чтобы отец за что-нибудь извинялся. В любой ситуации, когда был не прав, он неизменно находил отговорки и вообще не считал нужным что-то кому-то объяснять или обосновывать. Гаррисон продолжал читать.

И, к собственному удивлению, узнал очень многое.

Письмо было длинным, последовательно описывало все, что делал отец с того момента, как покинул Нью-Йорк, подробно объясняло мотивы его поступков. Отец почувствовал, будто больше не знает самого себя. В нем не осталось ничего от мальчишки, мечтавшего стать игроком высшей бейсбольной лиги. Прибыв в Нью-Йорк еще подростком, он был твердо намерен заработать достаточно денег, чтобы содержать семью, которая у него непременно появится. И, начав зарабатывать, пал жертвой денежных чар, стал жаждать больше. Еще больше. И еще больше. Это превратилось в навязчивую идею, единственное, что имело значение, когда он принимал те или иные решения, затмило собой все остальное в жизни.

И он решил, что единственный способ избавиться от зависимости, помутнения рассудка, – оградить себя от искушения. Он не собирался так надолго исчезать из семьи. Но с каждой неделей, с каждым месяцем, а потом годом ему становилось все тяжелее представить, как сможет просить прощения и искупить вину за свои поступки. В конце концов он пришел к выводу, что уже слишком поздно пытаться, жена и сын никогда не примут его обратно. К тому времени он уже знал, что Гаррисон построил собственный успешный бизнес и начинал зарабатывать больше, чем отец, а значит, мог позаботиться и о себе, и о матери. А спустя такое долгое время они едва ли смогут или захотят принять Гаррисона Сейджа-младшего.

И он решил оставить все свои деньги Грейси, знал, что Вивиан и Гаррисон не захотят взять ничего после того, как он жестоко оттолкнул их. Зато Грейси распорядится деньгами разумно и благородно, более того, значительную их часть она непременно отдаст Вивиан и Гаррисону. Только так он мог быть уверен, что они примут хотя бы часть его богатства. От Грейси, самого доброго, честного, справедливого и щедрого человека из всех, кого ему приходилось встречать. На самом деле…

На этом письмо обрывалось. Вот так, в середине предложения, позволяя догадываться, что еще хотел сказать отец. Почему не закончил письмо? Более того, почему не отправил?

Ответы крылись здесь же, в послании. Отец был твердо уверен, что Гаррисон и его мать не захотят иметь с ним ничего общего, и он не в состоянии искупить вины за то, что совершил, а значит, не было смысла и пытаться.

Но думать так – безумие. Они с матерью непременно приняли бы его обратно в свою жизнь. Чтобы вернуть все на свои места потребовалось бы время, возможно, советы профессионалов, но, черт возьми, он должен был хотя бы попытаться. Никогда не поздно добиваться прощения, стараться загладить вину, возместить нанесенный ущерб и залечить раны. Никогда не поздно начать все сначала.

Гаррисон буквально замер, вдруг осознав, что большая часть того, о чем отец говорил в письме, отражала его чувства к Грейс. Отец был уверен, что безвозвратно испортил отношения с людьми, которых любил, а потому даже не попытался ничего исправить, и прожил остаток жизни в одиночестве.

Грейси права. В нем действительно много от отца. Вопрос в том, хочет ли он закончить жизнь так же, как отец?

Глава 10

– Этого должно хватить. По крайней мере, на сегодня хватит.

Кассандра Нельсон, финансовый консультант, которого Грейси наняла помогать ей грамотно распорядиться состоянием Гарри, улыбнулась. Она напоминала Вивиан Сейдж с ее всегда безупречно уложенными серебристыми волосами и роскошными, элегантными костюмами. Грейси тоже была в костюме, лавандовом, от Живанши, пятидесятых годов. Оригинальный Живанши, не подделка, – одна из немногих вещей, которую она позволила себе купить на небольшие деньги, которые, по настоянию Гарри, должна была истратить на себя.

Прошло около месяца с тех пор, как она вернулась в Сиэтл, и все это время вестей от Гаррисона не было. Вивиан написала ей, благодарила за то, что она передала им дома, принадлежавшие семье Сейдж, и значительную часть состояния. Надеялась, что Грейси «непременно навестит нас, когда снова будет в Нью-Йорке». «Нас», не «меня». Недвусмысленный намек на приглашение от Гаррисона.

Впрочем, Грейси была уверена, что это не так. Вивиан просто выказывала учтивость. Очевидно, не знала, что ее сын по-прежнему считает ее мошенницей. Даже после передачи столь значительной части денег. Со стороны Вивиан вполне естественно присоединить Гаррисона. Со стороны Грейси вполне естественно отказаться.

Несмотря на то что она все еще думала о нем каждый день и все еще к нему неравнодушна. Ей хватило смелости это признать.

– Благотворительность не для слабых духом, – вещала Кассандра, отвлекая Грейси от горестных мыслей. – Все вокруг думают, что ты бездумно соришь деньгами направо и налево. Между тем это требует кропотливого труда и массы документации. Особенно когда речь идет о таком огромном состоянии.

– Да, мне приходится учиться.

И еще как учиться. И не только тому, что касается денег и их использования, но и тому, как люди реагируют на тебя, получая доступ к таким суммам. Последние несколько недель ее неоднократно приглашали на определенные должности, пополнить ряды миллиардеров. Она успела использовать три миллиарда на благотворительность, начиная с материальной поддержки университетских фондов и заканчивая спасением неудавшегося семейного бизнеса.

– Ну а теперь, не хотите ли вы, наконец, поговорить о своем собственном будущем? Прошу вас.

С самого первого визита Кассандра не давала Грейси покоя вопросом о том, какую часть денег она планирует отложить, обеспечив, таким образом, себя на всю жизнь. Грейси уклонялась от ответа. Безусловно, она хотела жить безбедно, но представление Кассандры об этом расходилось с ее мнением. Та сосредоточилась на чисто финансовых нуждах, а Грейси больше заботилась о духовных, личных, эмоциональных потребностях. Чего не могли гарантировать никакие деньги, сколько бы их ни было. По крайней мере, деньги Гарри уж точно не принесли ей счастья. Наоборот.

До того как стала обладательницей состояния, Грейси хотела работу по душе, верных друзей, уютное жилье и мужчину, который полюбит ее на всю жизнь, как и она его. А чего еще желать?

Но сейчас ее будущее представлялось весьма туманным. Она убеждала себя, что у нее непременно есть определенное предназначение, но не знала, в чем оно состоит. Или с кем связано. Если такой человек вообще найдется.

– Кассандра, обещаю, я определюсь с этим прежде, чем все это кончится, хорошо?

Они назначили дату следующей встречи. Грейси ушла. Она не имела понятия, куда идти. Она оставила работу в кафе, поскольку щедрость Гарри позволяла осенью вернуться к очному обучению, а уже к декабрю получить диплом. А значит, с поиском работы до тех пор можно подождать. Правда, теперь освободилась большая часть лета, и занять себя совершенно нечем. Почти все время с момента возвращения в Сиэтл она искала в Интернете, куда бы пожертвовать деньги Гарри, а также развлекалась чтением и просмотром британских сериалов и телешоу на канале «Нетфликс». И уже начинала подумывать о том, чтобы завести кошку.

Наконец, она решила вернуться домой. Возможно, удастся посмотреть еще одну серию «Вызовите акушерку» или другого фильма. Поднимаясь на свой этаж, она просматривала в телефоне электронную почту и совсем не смотрела, куда идет. Именно поэтому не заметила мужчину, который ждал возле ее входной двери и был вынужден положить руки ей на плечи, чтобы она не врезалась в него. От неожиданного прикосновения Грейси отскочила, вздрогнув всем телом. Гаррисон.

– Прости.

Казалось, он волшебным образом появился, благодаря тому что она отчаянно и бесконечно думала о нем. Несмотря на то, как все закончилось между ними, она была не в состоянии таить на него гнев и горькую обиду. Гаррисон Сейдж Третий продукт того мира, в котором вырос, мира несметных богатств и незначительных чувств, мира, где люди видят друг в друге исключительно возможности и выгодные вложения. Она грустила. Но ее огорчало не только то, как все повернулось, но и то, что он жил в этом самом мире и, судя по всему, не знал, как из него вырваться.

– Что ты здесь делаешь?

Он обвел ее взглядом с ног до головы, точно стараясь освежить в памяти образ.

– Ты подстригла волосы.

– Всего лишь подровняла.

– Мне нравится.

– Спасибо.

Она, в свою очередь, обвела его взглядом и заметила, что в нем тоже что-то изменилось. Нет, дорогие, сшитые на заказ темно-синие джинсы, и свежевыглаженная белая оксфордская рубашка на месте. Но в глазах появилась усталость, которой не было прежде, во взгляде тень неопределенности, неуверенности. С момента первой встречи Грейси успела увидеть в его глазах и поведении многое – от враждебности, неприязни и подозрения до восхищения и нежности, но никогда не наблюдала неуверенности. Это вызывало чувство уверенности в себе.

– И все-таки, что ты здесь делаешь?

– Я наконец перевез в Нью-Йорк все вещи отца.

Хороший знак. И все же она не понимала, зачем он проделал весь этот путь до Сиэтла. Сообщить ей об этом?

– А когда распаковывал и перебирал вещи у матери на чердаке, подумал, вероятно, среди них есть что-то, что ты хотела бы оставить себе. То есть ты никогда не просила ни о чем, но…

Очень приятно слышать. Грейси никогда ни о чем не просила. Ни в камере хранения. Ни какой-то части наследства Гарри. Ни у самого Гаррисона. Хотя было просто чудесно, если бы он отдал ей хоть что-то, совсем немного, например, свое доверие, или признательность, или… любовь.

– Я подумал, что ты захотела бы оставить что-нибудь на память. Что-либо, напоминающее о нем. О том времени, что вы провели вместе.

– Спасибо, но мне не нужно напоминаний. – Она коснулась пальцем лба. – Все, что мне нужно помнить о Гарри, здесь.

– Неужели? Так ты действительно ничего от него не хотела?

– Ничего, кроме дружбы. Спасибо, что наконец заметил. Что ты здесь делаешь, Гаррисон?

– Я приехал за тобой. Если примешь меня.

Она почувствовала мурашки удовольствия, как в тот вечер на приеме у Дьюиттов, когда он сказал дворецкому, что она с ним. На этот раз его слова прозвучали еще более романтично и сокровенно. Впрочем, она промолчала. Теперь она уже не была «с ним».

Казалось, он запаниковал.

– Грейси, прости меня за все, что случилось в Цинциннати.

Удивил!

– Прости, что сомневался в тебе.

Ах вот так. Что ж, неплохое начало.

– Прости, что я думал… заставил тебя чувствовать себя…

– Гадкой, коварной, лживой охотницей за деньгами? – помогла она.

– Да. Прости, что был таким невероятным идиотом.

Уже лучше. Но и это, кажется, еще не все.

– Прости за непростительные выводы после отчета детектива. Да я вообще не должен был читать этот чертов отчет. Особенно после того, как мы…

Он запнулся. Да, он не должен был читать отчет после того, как они провели вместе ту ночь. После всего, что пережили вместе. Должен был просто довериться ей. Но факт оставался фактом: он не поверил ей. С его стороны мило попросить прощения, но…

– Но ты усомнился во мне. Даже после… И ты делал выводы и не отступил от них. И, да, ты был невероятным идиотом.

– Я знаю. Прости меня.

Она не хотела вынуждать его падать ниц и умолять, хотя, может быть, и хотела, но не стала, так поступали люди в его мире, а не в ее.

– Хорошо. Я ценю твои извинения. Спасибо.

– Так ты прощаешь меня?

Она набрала в легкие воздуха и медленно выдохнула. Хитрый ход. Простила ли она его? Несмотря на то что последний месяц не переставала думать о нем, мысль о прощении не приходила в голову. Она вдруг поняла причину. Дело в том, что она уже давно простила его. Неизвестно, когда и почему. Быть может, не хотела таить обиду и злость, жить этими негативными чувствами. Никто не совершенен. Несовершенство – часть человеческой природы.

– Да, я тебя прощаю.

Это вовсе не означает, что между ними снова все хорошо. Она всего лишь готова выслушать.

– Почему ты здесь, Гаррисон? Если хотел принести извинения, мог бы просто написать мне и сэкономить немало денег на билет на самолет. В конце концов, я знаю, как важны для тебя деньги.

– Грейси, все не так… Мне просто… Я хотел сказать… Послушай, мы можем поговорить? Можно я войду?

Про себя она подумала, что обоим нет смысла говорить что-то еще, но он потратил силы, время, в конце концов, деньги, чтобы добраться сюда. Надо хотя бы выслушать его.

– Хорошо, давай поговорим.

Она вошла в квартиру, без слов приглашая Гаррисона. Он вошел очень быстро, словно боялся, что она может вот-вот захлопнуть дверь у него перед носом. Она предложила ему присесть.

Она отчего-то снова вспомнила тот день, когда они впервые встретились на Лонг-Айленде, и подумала, насколько разительно все отличается в ее мире. Ее окна выходили отнюдь не на океан. Библиотека в доме семейства Сейдж была полна дорогих коллекционных изданий, а ее полки уставлены книгами в потрепанных бумажных переплетах. Вместо кожаной мебели диван и единственный стул, обитые английским ситцем с растительным рисунком, давным-давно вышедшим из моды. В качестве кофейного столика старый чемодан, лежащий горизонтально. Вместо пушистых обюссонских ковров сочных оттенков ковер из полиэстера с прорезиненным основанием.

Гаррисон расположился на диване ближе к краю, это и понятно, он оставляет место для нее. Грейси намеренно предпочла стул. Он не нарушил молчания. Поэтому начала Грейси:

– О чем ты хотел поговорить?

Он бросил на нее взгляд, дескать, сама знаешь. Безусловно, она знала. Однако не собиралась облегчать его миссию.

– Ах, я даже не знаю. Может быть, о событиях на Ближнем Востоке? Или о том, почему нам приходится изучать в старших классах тригонометрию, которая никогда не пригодится в реальной жизни? Или о том, что музыка, которую слушает подрастающее поколение, не музыка, а полная ерунда?

Черт возьми, он еще старается быть забавным и обворожительным, как в библиотеке. Необходимо его остановить прежде, чем она поведется на эти чары.

– Я выбираю тригонометрию.

В математике ничего забавного и обворожительного.

– Ладно. Но прежде я хочу поговорить о нас с тобой.

Снова решил перейти к делу. Невозможно оставаться спокойной и равнодушной, когда он старается добраться до сути происходящего? До ее сердца?

– Не существует «нас с тобой».

– Существовали, пока я все не испортил.

Она еще не была готова к тому, что он подойдет к этой теме так стремительно и откровенно. Промолчала, но встретила его взгляд спокойно, подтвердила, что готова слушать дальше.

– Два момента. Во-первых, когда вернулся в Нью-Йорк, я велел детективу заняться информацией по Девону и Уилсону Брауну.

– Потому что все еще не верил мне.

– Именно об этом я сам себе твердил в Цинциннати, но на самом деле, не успел выйти из твоего номера, я уже точно знал, что был не прав, когда не верил тебе. Просто я слишком упрям и слишком глуп, чтобы признаться в этом тебе или себе. Но до этого мы еще доберемся. Я хотел быть уверен, что Брауны получат все, чего заслужили. Мой детектив собрал достаточно сведений об обоих, а они оказались гораздо хуже, чем ты думала. Там и проблемы с законом, и с друзьями, и с работой – все, что пожелаешь. Эти ребята проведут остаток жизни в бесчестье, унижении и позоре, а что еще вероятнее, в тюрьме. Я велел своему человеку передать информацию тому, в ком он уверен и кто сумеет правильно распорядиться этими сведениями.

– Вот это да. Спасибо тебе, Гаррисон.

– Теперь насчет того утра в Цинциннати.

– Утра, когда ты обвинил меня во лжи.

– Есть кое-что, что ты обязательно должна понять, Грейси.

– Что же?

На этот раз он не колебался и не медлил.

– Я никогда прежде не встречал таких, как ты.

Сказанное снова очень удивило Грейси.

– Но я совершенно обычный, нормальный человек. На свете еще миллионы таких, как я.

– Во-первых, это не так. Таких, как ты, больше нет. И во-вторых, пока не появилась ты, я был уверен, что все в этом мире подобны мне. Эгоистичные, алчные, жаждущие только брать и получать, те, у кого каждая новая возможность, любой опыт и любое новое знакомство вызывают один и тот же вопрос: какую выгоду я смогу извлечь из этого? И у меня не было повода думать, что ты не такая, как они. В голову не приходило, что в мире есть люди, готовые помогать другим. Такие, как ты и мой отец. Самоотверженность и бескорыстие были мне чужды и непонятны. Проще осознать, что ты обокрала отца, чем поверить, что он или ты готовы отдавать деньги людям, нуждающимся в них.

Она вспомнила, как отец учил его, еще совсем ребенка, что деньги превосходят по значению все остальное. Вспомнила, что он целых тринадцать лет учился в школе, где подчеркивалось, что финансовый успех превыше любого другого. Она знала, что уроки, усвоенные в детстве, остаются глубоко в сознании. Люди могут говорить все, что угодно, о том, как, будучи взрослыми, они сделали неправильный выбор, а потом были вынуждены жить с его последствиями, но никогда не принимают во внимание то, что взрослый выбор основан на пережитом в детстве.

– Вот поэтому, когда ты сказала, что собираешься раздать деньги моего отца, я не поверил тебе. Для меня это было совершенно бессмысленно. По крайней мере, до тех пор, пока ты не отвезла меня в Цинциннати, где я смог увидеть, как много значил мой отец для стольких людей. Только тогда начал понимать, почему ему захотелось вернуть прошлое.

Черт возьми, он снова делал это. Стал милым парнем, в которого так легко влю… который так ей нравился.

– В то утро в Цинциннати, после того, как мы… Я никогда не чувствовал того, что испытал в то утро, Грейси. Никогда. Прежде, проснувшись утром с женщиной, я неизменно хотел сбежать, исчезнуть до того, как она проснется. Но с тобой, – он несмело мечтательно улыбнулся, – вдруг понял, что еще никогда не хотел быть с кем-то вместе.

По ее телу вновь разлилось приятное радостное тепло. Как же хорошо снова ощутить его.

– Думаю, я запаниковал, когда понял, что это означает. Это означает, что у меня родилось к тебе чувство, которого я никогда ни к кому не испытывал. И я снова хотел увидеть тебя. И возможно, хотел бы видеть каждый день, всю жизнь. И это напугало до полусмерти.

Дразнящее тепло усиливалось, сердце забилось громче. И чаще.

– Когда я получил отчет детектива, однобокую искаженную версию, мне было легко поверить и сделать тот вывод, который сделал: это повод отвергнуть желание просыпаться рядом с тобой каждое утро. Это означало, что я больше не должен тебя… Что я не должен быть к тебе небезразличен, хотя именно так и было. Это оправдывало мое намерение уехать и снова стать тем, кем я всегда был. Кому не обязательно испытывать чувства. Жизнь гораздо проще, когда не подвержен чувствам. Эмоции, чувства – это тяжело, изнурительно. И страшно.

«Ах, Гаррисон».

– Когда тебя больше не было рядом, я продолжал чувствовать. Каждый день. Каждую ночь. Не мог перестать думать о тебе. Но даже не представлял, что могу сказать или сделать, чтобы искупить вину за то, что совершил. Я боялся, что ты никогда не захочешь больше видеть меня после того, что случилось. И не мог винить тебя в этом. Я переживал, что бессмысленно просить у тебя прощения или пытаться все исправить. И я начал рисовать в воображении ужасную мучительную жизнь без тебя. А потом нашел это. – Он достал конверт. – Это письмо отца. Я нашел его среди страниц дневника моей бабушки. Он написал его моей матери за два года до смерти, но так и не отправил. Ты тоже должна прочесть его.

– Но если оно адресовано Вивиан…

– Мама уже читала и не против, чтобы я поделился им с тобой. Это важно, Грейси.

Она осторожно взяла письмо и прочитала от начала до конца, а когда снова подняла глаза на Гаррисона, на сердце у нее было тяжело.

– Я не могу поверить, что он не допустил мысли, что ты и Вивиан простите его.

– А я могу. Я думал, что и с тобой будет так же.

– Но ведь это безумие.

– Теперь я знаю это. Но, безусловно, мне многое пришлось узнать о людях. И до сих пор я продолжаю открывать в них что-то новое. Надеюсь, еще не слишком поздно. Не хочу закончить жизнь, как мой отец. За исключением того, что ему довелось провести остаток жизни с тобой.

Это сработало. Ее сердце окончательно оттаяло. Гаррисон, должно быть, понял это, улыбнулся и быстро переместился на другой край дивана, ближе к Грейси, его колено нежно касалось ее бедра. И даже от этого ничтожного, почти невольного прикосновения стало гораздо лучше. Вот уже несколько недель ей не было так хорошо. Четыре недели, один день, три часа и двадцать семь минут, если точнее.

Не то чтобы она специально считала.

Он коснулся ее подбородка. Не в силах бороться с собой, Грейси повернула голову, его пальцы скользнули в ее волосы, она поднесла ладонь к его щеке, с наслаждением ощутив тепло кожи. Сердце забилось чаще, когда она вспомнила, что случилось, когда она вот так же прикасалась к нему. Его зрачки стали шире и темнее, губы приоткрылись, дыхание замерло. Но он не сдвинулся ни на дюйм. Это сделала Грейси. Взяла его за руку и повела в спальню. Едва она обернулась взглянуть на него, он заключил ее в объятия и прильнул к губам. Целовал нежно и страстно, с любовью, долго-долго не отпуская. Грейси прижала ладони к его груди, ей так нравилось чувствовать, как бьется его сердце под ее рукой, так же часто, как ее собственное. Вскоре пальцы переместились к пуговицам рубашки и начали расстегивать их. Он опустил руку к единственной крупной пуговице на ее жакете и расстегнул. Удивился, обнаружив, что под ним только бюстгальтер. Почувствовал прилив возбуждения, оторвался от ее губ и торопливо снял жакет, чтобы полюбоваться на нее. Она, расстегнув молнию на юбке, сбросила ее на пол. Кружевной бюстгальтер и трусики были почти прозрачными, не оставляя шансов воображению. Увидев ее практически обнаженной, Гаррисон глубоко и шумно вдохнул и медленно выдохнул.

– Ты всегда носишь такое под одеждой?

Она кивнула.

– Значит, нечто подобное ты носила в Нью-Йорке и Цинциннати?

– Да. Только иногда на мне были чуть более откровенные вещи.

– А ты, похоже, не просто девушка по соседству, ведь так?

Вопрос привел Грейси в замешательство.

– О чем ты?

– Ни о чем. Просто…

Он запнулся, расстегнул рубашку до конца и, сбросив ее с плеч, снова притянул Грейси к себе, словно в пылком танго, что означало невероятную близость, пьянящую сокровенность и головокружительное возбуждение. Будто танцуя, сделал несколько шагов, подведя ее к постели, развернул и наклонил. Вдыхая запах ее кожи в нежном месте, где шея плавно переходит в плечи, одновременно скользил рукой по ноге, каждую секунду зажигая все новые огоньки страсти. Его ладонь устремилась вверх, минуя сладостные дюймы на пути к горячему, влажному, вожделенному лону.

Грейси буквально замерла в предвкушении прикосновения, у нее перехватило дыхание, едва он дотронулся, уверенно и твердо, до ее плоти через барьер тонкой ткани. Медленно и аккуратно поднял ее и выпрямился сам. Теперь оба стояли, он продолжал ласкать ее сквозь трусики. Она не слишком твердо держалась на ногах. Постепенно, едва заметно направляя ее, он сделал так, что скоро они лежали в постели лицом друг к другу. Он целовал ее, ласкал, пробираясь пальцами под кружево белья. Грейси чудесным образом удалось сохранить достаточно самообладания и расстегнуть его ремень и молнию на джинсах. Она запустила руку внутрь и обхватила его ладонью, медленно двигая рукой вверх-вниз.

Они целовались долго и упоительно, услаждая друг друга прикосновениями рук, действуя языком смело и ловко, как и искусными пальцами. Когда почувствовала приближение оргазма, она отдернула его руку, стараясь замедлить темп. Он, казалось, понял ее намерение и воспользовался моментом, чтобы снять с себя остатки одежды. Грейси последовала его примеру, потом склонилась над кроватью и развернулась. Гаррисон в мгновение ока оказался позади нее, обнаженной и прекрасной, объял ладонями ее груди и двигался членом между ее бедер, готовый ворваться туда, где только что были пальцы. Она громко вздохнула, когда он лаская ее груди и сжимая пальцами соски, вошел в нее умелым движением, медленно и глубоко, и снова, и снова, и снова. В какой-то момент вдруг остановился, не позволив ей или себе дойти до оргазма, уложил ее на кровать.

Лег рядом с ней, она села на него и стала двигаться назад, чтобы он снова мог войти в нее. Он остановил ее, придвигая к себе, выше и выше, пока ее горячая чувственная плоть не оказалась над его головой. Она поняла его намерения, однако не успела подготовиться. Он притянул ее вниз, прильнул ртом, прижимая язык к влажной плоти, которую уже успел довести до крайнего возбуждения. Грейси уносилась в другое измерение, где мысли бесследно испарились, и она могла только чувствовать, остро, неистово, не помня ничего вокруг от сладостной эйфории.

Пока его язык ласкал, дразнил ее, ладони сжали ягодицы, а пальцы заскользили к изящной линии, что разделяла их, и вот уже гладили чувствительную кожу, кончик пальца кружит вокруг нежного ореола между ними. От ощущений, которые охватывали ее всякий раз, когда он оказывался совсем близко к горячему сокровенному месту, все внутри сжималось, сильнее сковывая ее. Когда наконец его палец проскользнул внутрь, а язык одновременно продолжал двигаться в ней, она не сдержалась и вскрикнула. Никогда еще она не испытывала такого взрыва восторга и вожделения. Едва пик возбуждения стал ослабевать, Гаррисон попробовал снова, проникнув немного глубже, потом еще раз, еще глубже, и еще, волны нового несказанного удовольствия накрыли ее второй раз.

Она вновь громко вскрикнула, когда тело содрогнулось от сильных незнакомых ощущений. Гаррисон повернул ее на спину, схватил за лодыжки, развел ноги и положил их себе на плечи. Затем приподнял с кровати, чтобы снова вонзиться глубоко в ее плоть.

Третья, неминуемая волна наслаждения стала нарастать внутри Грейси, когда он, прижимаясь к ней, владея ею, распалялся все сильнее и сильнее, двигался все быстрее и быстрее, пока она не рухнула на постель, обессиленная и объятая блаженством. Гаррисон упал рядом с ней. Когда они пытались отдышаться и подобрать в тумане мыслей хоть что-то вразумительное и подходящее, ей вдруг стало интересно, будет ли с ним так всегда. Настанет ли когда-нибудь время, когда сладостные любовные утехи больше не будут столь пылкими и взрывными, когда они уже не будут чувствовать столь непреодолимого испепеляющего влечения.

Впрочем, подумав об этом, Грейси лишь улыбнулась. Неизвестно откуда, но она точно знала, что у них еще много времени, чтобы снова и снова открывать друг друга, заниматься любовью. И множество чувств. Множество шансов.

Она посмотрела на него. Глаза закрыты, влажные волосы сбились в острые пряди, грудь вздымалась и опускалась от частого неровного дыхания. Шанс, только шанс – вот все, чего она хотела от него. И только это должна дать ему взамен.

– Я люблю тебя, Гаррисон Сейдж.

Он открыл глаза и улыбнулся.

– Я люблю тебя, Грейси Самнер.

Когда дело касается любви, даже четырнадцать миллиардов – да-да, миллиардов, а не миллионов – долларов имеют право на шанс.

Эпилог

В Квинсе, на Рузвельт-авеню шел снег. Крупные узорчатые хлопья кружились в порывистом танце вокруг Грейси, стоящей на краю пустыря, где в скором времени должна была появиться педиатрическая клиника. Ей нравилось смотреть на снег. Было в нем что-то многообещающее, чистое, подлинное и непритворное, внушающее надежду. «Все будет хорошо».

И все действительно сложилось хорошо. Клиника стала последним вложением миллиардов Гарри Сагаловски. За последние десять месяцев она истратила его деньги на сотни различных проектов и тысячи учреждений, призванных изменить жизни миллионов людей. Она путешествовала по стране, принимала участие в церемониях закладки фундамента и открытия с торжествами и разрезанием ленты. Она посещала дошкольные учреждения, школы и колледжи, собрания в церквях и синагогах, храмах и мечетях. Ее даже приглашали на пару свадеб и возведение фермерского хозяйства, которым помогло состояние Гарри.

Она собственными глазами наблюдала за тем, как деньги, направленные в правильное русло, вершат добрые дела. Гарри ошибался, считая, что деньги – корень зла. Это справедливо для жадности. А верно и справедливо потраченные деньги могли создать почти идеальный мир. Она надеялась, что теперь Гарри спокоен, где бы ни находился.

– Не лучшая погода для закладки фундамента, – заметил чрезвычайно элегантно одетый Беннет Тэрент.

Гас Файвер был практически отражением Тэрента, в пальто на несколько тонов светлее. Ренни Твигг, одетая в шерстяное пальто в красно-черную клетку, подхваченное поясом на талии, почти подтвердила первое впечатление Грейси о ней, как о человеке, работающем на свежем воздухе в клетчатой фланелевой рубашке.

На ее фоне Грейси чувствовала бы себя бледной и безликой в кремовом пальто от Диор пятидесятых годов, если бы Гаррисон не смотрел на нее жадно и соблазнительно, как еще сегодня утром, когда она вышла из ванной комнаты, завернувшись лишь в полотенце. Странно, ведь она уже столько раз выходила из ванной в одном полотенце. Что особенного было в сегодняшнем дне?

Гаррисон был еще одной причиной тому, что последние десять месяцев были так прекрасны и одновременно изнурительны. Отношения людей, живущих на разных побережьях, штука непростая. Но Грейси хотела завершить обучение в Сиэтле, а он вести бизнес в Нью-Йорке, приходилось летать через всю страну практически каждые выходные. Иногда он прилетал, чтобы находиться с ней при передаче денег на очередное свершение. Она безмолвно благодарила Гарри за то, что сделал все это возможным. Получив диплом, Грейси не могла найти работу. Безусловно, одна из причин благотворительная деятельность, ставшая более напряженной после окончания учебы. Или она была не слишком нацелена на ра боту в Сиэтле, как, впрочем, и в любом другом месте. Вероятно, в Нью-Йорке возможностей больше.

Отношения с Гаррисоном развивались как нельзя лучше, хотя обоим стоило немало усилий, затрат и переживаний жить за тысячи миль друг от друга, тем не менее тема о переходе на новый уровень, сделать следующий шаг, как, например, жить в одном городе, не затрагивалась.

– Мне нравится снег, – сказала она в ответ на замечание Тэрента. – Он просто чудесный.

– Мне тоже нравится, – подхватила Ренни Твигг. – Словно кто-то заворачивает в торжественную белую бумагу большой прекрасный дар, который Гаррисон Сейдж сделал этому району.

«Бог мой, а в ней есть весьма необычная жилка, – подумала Грейси. – Быть может, ей стоит заняться чем-то, помимо работы на фирме».

– Кажется, начинается, – заметил Беннет Тэрент. – Присоединимся?

Церемония закладки первого камня прошла без сучка без задоринки. Грейси и Гаррисон весело смеялись, вонзая лопаты в землю и стараясь воткнуть глубже, чем на пару дюймов. Грейси от усердия даже встала на свою лопату, кончилось тем, что она пошатнулась и стала клониться назад. К счастью, Гаррисон оказался рядом и не дал ей упасть. Поймал и поставил рядом с собой, вернул лопаты руководителям мероприятия.

Как только все благодарности были высказаны, а прощания завершены, Тэрент, Файвер и Твигг вернулись к большому черному лимузину, который привез их сюда, а Грейси и Гаррисон шли через пустырь. Снег вдруг повалил еще сильнее и гуще, городской пейзаж стал размытым и едва различимым. В этой обстановке у Грейси возникло ощущение, будто нет в мире никого, кроме них двоих. Гаррисон, казалось, почувствовал это, взял ее за руку, их пальцы переплелись.

– Я слышал, ты подала заявление на должность учителя в моей старой школе. Точнее, в детский сад. Хочешь начать осенью?

Черт. Все пропало.

– Ну, понимаешь, мне прислали список вакансий. Я подумала, почему бы нет. Да, я отправляла резюме в разные школы. – Она немного лукавила, ибо не претендовала на должность нигде, кроме Сиэтла и Нью-Йорка. – Впрочем, наверное, я не получу это место, уверена, им нужен человек с опытом. К превеликому сожалению.

– Я говорил о тебе с директором, поскольку вхожу в состав совета директоров и имею определенное влияние.

– Значит, полагаю, я могу наверняка попрощаться с этой должностью, поскольку ввела бы в обязательную программу уроки изобразительного искусства и музыки, а также упразднила школьную форму.

– Вообще-то тебе должны позвонить уже на этой неделе. Надо как следует их встряхнуть. Займись ими, пока они юны, научи тому, что действительно важно. Нет, директору я и словом не обмолвился, лишь сказал, что ты именно тот учитель, который нужен школе. К тому же, не забывай, у тебя свой человек в правлении.

– Спасибо, Гаррисон. Значит, я перееду в Нью-Йорк. Это не проблема для нас с тобой?

Теперь, кажется, он был сбит с толку.

– Да как это может стать проблемой? Мы наконец сможем проводить вместе больше, чем по нескольку дней.

– Я знаю, но мы не…

– Безусловно, жилье на Манхэттене безумно дорогое. Снимать там квартиру на зарплату учителя невозможно.

Ах вот так, значит. Очевидно, разговор о переходе на новый уровень откладывался на неопределенный срок, поскольку, работая в Нью-Йорке, она сможет себе позволить жить в другом штате, Коннектикуте или Нью-Джерси. Ну да, они будут немного ближе друг к другу.

– Я думаю, было бы лучше, если бы ты переехала ко мне.

Значит, все-таки разговор об этом состоится?

– Или мы могли бы подобрать новое жилище вместе.

Ничего себе! Они действительно говорят об этом. По крайней мере, так будет, если Грейси наконец включится в обсуждение. Она, правда, не знала, что сказать. Зато Гаррисон, похоже, точно знал.

– Знаешь, школа, в которой ты будешь работать, весьма консервативных нравов. Во всяком случае, пока. Они могут неодобрительно отнестись к воспитателю детского сада, живущему в грехе.

Они все-таки не станут говорить об этом. Или оставят для перехода на следующий уровень? Не важно.

Гаррисон решился и, вздохнув, сказал:

– Поэтому лучше, если ты выйдешь за меня замуж.

Прежде чем Грейси успела сказать хоть слово, – черт возьми, он пронесся через все уровни! – он извлек из кармана маленькую бархатную коробочку, открыл. Кольцо с бриллиантом. Старинное кольцо с бриллиантом. Невероятно красивое кольцо с бриллиантом. Камень приблизительно три карата, возвышавшийся на изящном филигранном основании белого золота, буквально ослеплял своим блеском.

– Оно принадлежало моей бабушке. Я нашел его в обувной коробке среди вещей отца. Едва увидев, тотчас подумал о тебе.

Грейси наконец заговорила:

– Ты же говорил, что закончил перебирать вещи еще в октябре.

– Да.

– Значит, думал о том, чтобы преподнести его мне, еще с тех пор?

– Его я нашел в августе. Но ты была занята школой и состоянием отца, я не хотел ошеломить тебя еще и этим.

Не хотел ошеломить? Да он сделал это в первую же минуту их первой встречи.

Он неуверенно улыбнулся:

– Что скажешь, Грейси? Ты выйдешь за меня? Или мне следовало спросить тебя об этом раньше?

Возможно, следовало. Но для чего-то подобного никогда не бывает поздно. Кроме того, теперь на нее больше не давит груз ответственности за деньги и через несколько месяцев она приступит к работе. Ах, Гаррисон так великолепен, так мил и романтичен.

– Момент просто идеальный.

«Как и ты», – подумала она.

– Как и ты, – произнес он вслух.

– Как мы с тобой, – поправила она.

Он ответил улыбкой, достал из коробочки кольцо. Грейси стянула перчатку с левой руки. Он надел ей на безымянный палец кольцо. Оно тоже подошло идеально.

– Я люблю тебя, Грейси Самнер, – нежно сказал он, прислонившись лбом к ее лбу.

– Я люблю тебя, Гаррисон Сейдж, – ответила она.

Снег продолжал кружить вокруг них, укрывая белой пеленой. Гаррисон прильнул к ее губам, и в эти мгновения Грейси подумала, как ошибалась, полагая, что клиника, первый камень которой они заложили, стала последним даром, сделанным благодаря Гарри. Нет, самый последний и самый лучший его дар только что получила она. И это часть ее самой.

Примечания

1

Великий белый путь – участок Бродвея (Нью-Йорк, Манхэттен), который проходит по Театральному кварталу.

(обратно)

2

Престижный пригород Нью-Йорка.

(обратно)

3

Пятая авеню – улица в центре Манхэттена в Нью-Йорке. Одна из самых респектабельных улиц в мире, с множеством эксклюзивных и дорогих магазинов.

(обратно)

4

Джон Калвин Кулидж-младший – тридцатый президент США с 1923 по 1929 г.

(обратно)

5

Октоберфест – традиционный ежегодный фестиваль в Мюнхене, Германия.

(обратно)

6

Темное пиво и ливерные колбаски (нем.).

(обратно)

7

Гурман (нем.).

(обратно)

8

Да (нем.).

(обратно)

9

Простая и сытная пища (нем.).

(обратно)

10

Термины, названия движений и элементов танго.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg