«Амазонка»

Амазонка (fb2) - Амазонка 579K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Валентинович Суворов

Олег Суворов Амазонка

1

Статистические данные, свидетельствующие о том, что в морозные дни количество изнасилований резко уменьшается, мало утешают, если тебя уже успели прижать к горячей батарее в теплом и вонючем подъезде и теперь, отчаянно пыхтя и матерясь, лезут под шубу и задирают юбку, пытаясь добраться до «самых лакомых мест», — как, на удивление галантно, выразился один из насильников, одетый в относительно новую замшевую куртку. Кстати сказать, поначалу их было трое, но пока они тащили меня в этот чертов подъезд, один из них ухитрился поскользнуться на накатанной тропинке и сломать себе руку! Еще одно подтверждение статистических данных о росте количества переломов в гололед меня несколько обрадовало, однако на этом радости кончились и началась тяжелая мышиная возня, сопровождаемая гнусными угрозами, извергаемыми не менее гнусными устами… О Боже, неужели эти подонки никогда не чистят зубов? Мало на меня сегодня дышали перегаром!

Всего каких-то полчаса назад я еле вырвалась со дня рождения своей ближайшей подруги Оксаны — спустя четыре месяца она наконец-то догнала меня по возрасту, и теперь нам обоим исполнилось по двадцать пять лет. В конце вечера моя милая Ксюша, не отличавшаяся особой строгостью поведения, заперлась в спальне со своим очередным возлюбленным, оставив меня в гостиной отбиваться от нападок его пьяного приятеля, которого звали Сергеем.

Нет, я, конечно, тоже далеко не пай-девочка, поскольку утратила это старомодное качество еще во времена «студенческой юности», однако терпеть не могу мужиков, которые просто не в состоянии проявлять интерес к женщинам, предварительно не залив очи водкой.

К сожалению, мой кавалер оказался именно таким. Поначалу он вел себя вполне пристойно, называл только на «вы» и даже спрашивал разрешения закурить, хотя я сама вовсю курила. Но затем, по мере утраты координации движений, покраснения физиономии и заплетания языка, в нем стали происходить разительные перемены. Поначалу он долго и нудно хвастался своими заработками и перспективами, а затем вдруг предложил выйти за него замуж.

— Что, прямо сейчас? — иронично поинтересовалась я, но этот козел не понял иронии и действительно немедленно полез «жениться»!

Пришлось повысить голос и дать ему пощечину. Вообще-то, я не люблю театральных жестов, но что делать, когда жизнь все сильнее начинает напоминать трагифарс?

Выскочив из квартиры Ксюши, — а обиженный Сергей наотрез отказался меня провожать, оставшись утешаться недопитой бутылкой, — я сгоряча решила не дожидаться автобуса, а дойти до метро пешком, тем более что еще не было и десяти часов вечера.

Чтобы сократить себе путь, я направилась мимо старого семиэтажного дома, чьи окна выходили на длинный ряд гаражей. О, эти чертовы гаражи — едва ли не самое криминальное место нашего славного города Глупова! Именно там-то меня и ждала засада в виде трех пьяных неандертальцев, которые с радостными воплями бросились мне навстречу. Моей первой мыслью было желание попрощаться со своей волчьей шубой, однако, как тут же выяснилось, этих негодяев интересовала отнюдь не шуба, а ее драгоценное содержимое. К своему стыду, должна признаться — с самого начала «волчица» повела себя как насмерть перепуганная крольчиха, лепеча нечто невразумительное, зато безумно жалостное:

— Что вы? Зачем? Не надо…

Двое схватили меня под руки и потащили в дом, а третий толкал сзади и даже пытался наподдать коленом. Во время одной из столь оскорбительных для моего человеческого достоинства попыток, он не удержался на ногах и с диким воплем рухнул на дорожку, повредив себе руку. Самое смешное, что это даже не остановило его возбужденных приятелей! Невзирая на наши общие мольбы о помощи, они затащили меня в ближайший подъезд — я еще успела послать мысленное проклятие местным коммунальным службам, не удосужившимся вовремя исправить кодовый замок, — и здесь, прямо под лестницей, прижали к грязной, но горячей батарее.

«Неужели от судьбы не уйдешь, — еще успела подумать я. — И если в этот день тебе суждено оказаться под пьяным мужиком, то ты непременно под ним окажешься… А то и под двумя сразу! Ах я бедная, глупая девушка, почему я не вышла замуж за короля-Дроздоборо… Тьфу, черт, почему я не осталась с Сергеем?»

С ним оказалось достаточно одной пощечины, но с этими кретинами, судя по их небритым рожам, пощечинами не обойдешься — только руки исцарапаешь. Поскольку орать было унизительно и опасно — могли просто избить, оставалось последнее средство.

Воспользовавшись тем, что враги, с упоением предвкушая дальнейшее, ощупывали мои выпуклости, я быстро сунула руку в карман шубы и уже через мгновение шипела как змея, распыляя во все стороны заветный газовый баллончик. Эффект превзошел все ожидания — у меня немедленно закружилась голова, и с шорохом сдуваемого воздушного шара я медленно осела на пол, в то время как оба негодяя всего лишь отчаянно чихали, одаряя друг друга взаимными пожеланиями:

— Будь здоров!

— Ты тоже, братан!

Как же я забыла, что на пьяных дураков этот чертов газ практически не действует! Воистину, в половине случаев всех российских изнасилований газовые баллончики не помогут, поскольку у нас насилуют либо пьяные, либо маньяки!

Прочихавшись и поприветствовав друг друга вышеозначенным образом, мои насильники снова перешли на мат. Сидя на полу с закрытыми глазами, из которых непрерывно текли слезы, я поневоле прислушивалась к их разговору. У российского мата есть одно несомненное достоинство — он предельно откровенен и выразителен. Чтобы понять это, достаточно сравнить две услышанные мною фразы:

— Не подняться ли нам повыше, чтобы поиметь ее со всеми удобствами на лестничной площадке? — спрашивал тот самый «замшевый» негодяй, который в самом начале этого рокового приключения уже поразил меня галантным оборотом речи.

— Зачем? Давай ее прямо здесь! — безапелляционным тоном отвечал второй — помоложе и погнуснее.

— Может, вам лучше денег дать, ребята? — я робко попыталась вступить в вышеозначенную дискуссию.

Тот, что погнуснее, с такой откровенной иронией оглянулся на меня, что я запоздало прикусила язык: «Вот дура! Теперь они меня еще и ограбят!»

«Рекламная пауза» была закончена. Оба негодяя нагнулись и принялись меня тормошить, пытаясь освободить от шубы, которую я упорно запахивала, опасаясь за целостность своего лучшего, серебристо-белого платья, купленного месяц назад в безумно дорогом бутике «От Версаче».

Впрочем, после весьма чувствительного удара в ухо желание сопротивляться заметно ослабело, зато все чаще стали закрадываться подленькие мыслишки типа: «Чем дольше буду брыкаться, тем дольше будет продолжаться весь этот кошмар. В конце концов, двумя больше — двумя меньше… Только бы у них оказались презервативы!»

В этот момент меня уже распластали на полу на моей же собственной шубе. «Замшевый» негодяй смаковал вид моих стройных ног, не спеша задирая подол все выше и выше безумно холодными руками, зато его горячий и гнусный напарник больно мял мне груди, дыша в лицо столь ядовитой смесью, что меня одолевала мечта о противогазе. Впрочем, в подобной ситуации идеальным вариантом был бы водолазный костюм или рыцарские доспехи!

Как видите, какое-то время я даже ухитрялась сохранять чувство юмора, но так продолжалось лишь до того момента, пока не раздался оглушительный — с моей точки зрения — треск! Мгновенно вскинувшись, я с ужасом поняла, что произошло самое страшное, — кроме факта грядущего изнасилования, разумеется! Этот слюнявый негодяй со зловонной пастью не удовлетворился весьма откровенным декольте и, засунув в него заскорузлый палец, похожий на засохший сучок, грубо надорвал мое драгоценное платье!

— Скотина! — мгновенно впадая в истерику, завопила я. — Да вы оба стоите меньше, чем один только фирменный пакет от Версаче! — После чего начала бешено извиваться и лягаться, ухитрившись угодить сапогом в физиономию «замшевого», чем прервала его тихое мление и не на шутку обидела.

— Молчи, сучка, — прошипел напарник, — а не то я тебе еще и шубу порежу. — И в его руке появился большой складной нож.

«Странно, почему это он предпочитает угрожать моим вещам, а не мне самой?» — успела подумать я, продолжая отчаянно брыкаться и звать на помощь. Теперь мне было все равно, а жгучая обида придавала сил. Платье уже испорчено, а изнасиловать меня еще только пытаются!

Бывают же чудеса на свете! Где-то наверху хлопнула дверь, после чего послышался торопливый топот — человек явно бежал вниз по лестнице.

— Скорей! — снова закричала я и для большей убедительности соврала: — Убивают!

Впрочем, подгонять моего будущего спасителя не было необходимости. Одолев последний пролет лестницы, он по инерции налетел на стену, оттолкнулся от нее обеими руками и, мгновенно развернувшись, бросился на моих угнетателей.

Дальнейшее зрелище оказалось настолько великолепным, что я не рискую его описывать из опасения пропустить самые восхитительные детали. Могу лишь сказать, что подобную ловкость, проворство и стремительность я наблюдала только в фильмах с участием Джеки Чана.

Не прошло и двух минут, как оба негодяя, размазывая на ходу кровь и сопли, поспешно ретировались. Мой благородный Зорро провожал их до самой двери точными и, судя по их вскрикам, весьма болезненными пинками.

К тому моменту, когда он вернулся под лестницу, я уже поднялась на ноги и теперь порывисто отряхивала шубу и поправляла волосы. «Черт, жаль не успела заглянуть в зеркальце и освежить косметику…»

— С вами все в порядке?

— Да.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Легко заметить, что не существует ни одного голливудского боевика, где бы не звучал наш предварительный диалог. Вот даже в каких ситуациях может проявляться пресловутая «американизация»!

— Спасибо вам. — Я взглянула на него и слегка улыбнулась. — Вы появились очень кстати, как… принц из табакерки.

— Не за что! — И «Зорро» самодовольно усмехнулся. — Просто я считаю, что нет более омерзительных людей, чем те, которые не способны сдерживать свои животные инстинкты. Таким типам мне хочется оказать только одну услугу: придумать для них вид казни!

— В данном случае я бы предложила кастрацию.

— Очень рад, что это происшествие не лишило вас чувства юмора, — засмеялся мой собеседник. Пойдемте, я вас провожу…

Легче всего быть откровенным или с самыми близкими, или с совершенно незнакомыми людьми. Не прошло и десяти минут, как мы уже знали друг о друге самое главное. Я рассказала о том, что меня зовут Ольга, что я закончила филологический факультет МГУ и сейчас работаю редактором в довольно крупном частном издательстве, специализирующемся на выпуске остросюжетной литературы.

Что касается моего спасителя, то он представился Петром — мастером спорта и инструктором по самообороне при каком-то спортивном обществе с типичным «пернато-совковым» названием — то ли «Буревестник», то ли «Альбатрос». Впрочем, главное состояло в другом — хорош он был необыкновенно: широкоплечий, статный, ловкий, с красивыми, умными глазами, прямыми черными волосами и смуглым цветом лица. Что-то в нем было от знаменитого «югославского индейца» и героя всех «социалистических» вестернов Гойко Митича…

Скромно замечу, что я тоже далеко не дурнушка — длинные каштановые волосы, красивые губы, большие зеленые глаза. Что касается фигуры, то она практически безупречна, и то же самое можно сказать о моем вкусе и умении одеваться.

По словам Петра, ему уже исполнилось тридцать, но выглядел он на пять лет моложе, хотя держался очень уверенно и даже солидно. Это меня весьма обрадовало, поскольку выглядеть моложе своего возраста — достоинство, но вести себя моложе своего возраста — идиотизм.

Еще он сказал, что был в гостях у приятеля и уже прощался, стоя в прихожей, когда услышал мой крик.

«Скорее всего, ты был не у приятеля, а у приятельницы, — мысленно прокомментировала я, интуитивно ощутив в его речах легкий налет неискренности, — но кто я такая, чтобы после всего произошедшего вдаваться в эти подробности… Интересно, в какой момент ты попросишь мой телефон?»

— Между прочим, — сказал Петр, когда мы остановились возле станции метро, — что бы вы сказали, если бы я предложил вам заниматься в одной из своих групп?

— Чем заниматься — спортом? — не сразу поняла я, думая в тот момент совсем о другом.

— Ну да, — кивнул он, — общая физическая подготовка плюс необходимые элементы самообороны.

Природная лень взяла свое, и я с сомнением покачала головой:

— Не уверена, что у меня что-то получится. Проще купить перцовый баллончик или какой-нибудь электрошок.

— Что вы! — замахал руками Петр. — Все эти средства малонадежны и, кроме того, не всегда есть возможность ими воспользоваться. А я научу вас таким приемам, что вы сможете справиться с двумя негодяями, даже если они вздумают угрожать вам ножом. Соглашайтесь!

Честно признаться, я терпеть не могу спорт, а уж когда вижу, как мировыми кумирами становятся те, кто удачнее других попадает битой (клюшкой, ракеткой) по мячу (шайбе, волану), то мне становится стыдно за человечество.

Однако Петр уговаривал столь настойчиво, а его глаза блестели столь нежно… Кроме того, я вдруг представила себе, что когда-нибудь в темном переулке встречу того самого негодяя, что сегодня разорвал мое лучшее платье… Ух, что же я тогда с ним сделаю!

— Хорошо, я согласна.

— Прекрасно! В таком случае вот моя визитка с рабочим телефоном. Позвоните, когда вам будет удобно, и мы сразу обо всем договоримся.

— Возможно, — лукаво кивнула я, пряча визитку в сумочку и с трудом подавляя усмешку.

А ведь я согласилась заниматься самообороной не столько из страха перед будущими изнасилованиями, сколько в надежде на возможные приставания!

2

«…Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался Рудольф. Родригес только этого и ждал, стремительно отправив ему навстречу кресло. Ловко поймав его обеими руками, рыжеволосый немец тем не менее опрокинулся на спину и на несколько мгновений выбыл из игры. Но в дверном проеме возник его индейский напарник с пистолетом в руке. Не раздумывая ни секунды, он выстрелил, но Родригес уже успел откатиться в сторону.

— Не стреляй, кретин! — пронзительно завизжала девушка, и индеец на мгновение дрогнул.

Этого мгновения оказалось достаточно для полицейского инспектора, который успел отправить в голову противника початую бутылку шотландского виски. Тот вскрикнул и схватился за разбитое лицо, по которому обильно струился превосходный напиток.

В это время Рудольф успел подняться на ноги, и они с Родригесом бросились навстречу друг другу, словно друзья, которые давно не виделись. Удар ногой по руке отвел очередной выстрел в сторону, а удар рукой в висок настолько огорчил немца, что тот обиженно хрюкнул и отправился на пол искать свой пистолет, который оказался там за мгновение до этого. Предоставив ему возможность заниматься этими поисками, Родригес вновь уделил внимание своему второму партнеру. Видя, что индеец все еще продолжает стоять на месте, облизывая виски, инспектор с такой силой дернул противника за ноги, что тот приложился затылком к полу.

Когда Рудольф вновь стал подавать признаки жизни, Родригес попытался закончить игру, сметя со стола все стаканы и бутылки и прихлопнув немца козырным тузом. Но даже из-под обломков стола этот упрямец, на манер гигантского краба, все еще пытался шевелить одной клешней. Инспектор решительно пресек эту робкую попытку, наступив на руку Рудольфу и быстро подняв пистолет. В этот момент индеец привстал на четвереньки. Подняться выше ему уже не пришлось. Вторая пуля навсегда угомонила Рудольфа и поставила окончательную точку в этой азартной игре.

Разгоряченный, победно улыбающийся Родригес оглянулся на Хелен. Как все-таки приятно выглядеть суперменом в глазах красивой девушки!

— Они оба мертвы? — робко спросила она, осторожно приподнимаясь с пола.

— Можно сказать и так, — снисходительно согласился инспектор. — Надеюсь, это вас не слишком опечалит?».

Уфф! Я сделала последнее исправление и отложила рукопись в сторону. Как же меня достали все эти бесподобные супермены, лихо сокрушавшие врагов, а потом не менее лихо целовавшие красоток! Каким идиотам все это может нравиться? За время работы в издательстве через мои руки прошли уже сотни подобных рукописей, и я процитировала далеко не самую плохую, поскольку ее автор явно пытался иронизировать над собственными героями…

Кстати, о суперменах — не пора ли позвонить Петру? С момента нашего романтичного знакомства прошла почти неделя — вполне нормальный срок для порядочной девушки, которой правила приличия не позволяют звонить слишком рано, даже если очень хочется это сделать. Эх, и кто только сказал, что порядочность — это достоинство? Порядочность — это крест!

Так звонить или не звонить? Я задумчиво посмотрела на телефон, и тут он залился мелодичной трелью.

— Издательство «Громада».

— Ольга?

— Да, это я.

— Здравствуйте, милейшая Оленька, целую ваши прелестные ручки.

О черт! Только этого болвана с его слащаво-блеющим голоском мне сейчас и не хватало. Я сразу узнала одного из авторов нашего издательства, с которым сделала уже две книги — некоего Феликса Знаменского. В принципе, писал он неплохо, и временами читать его даже было интересно, однако я никак не могла взять в толк одного — каким образом человек, рассуждающий в своих книгах абсолютно здраво, ухитряется постоянно влипать во всякие дурацкие истории? И самое главное: как его терпит жена, когда он способен заявить ей буквально следующее: «Пойду на концерт органной музыки. Приду завтра после полудня».

Однажды я не выдержала и задала ему этот вопрос в максимально деликатной форме.

— Видите ли в чем дело, милая Оленька, — грустно улыбнулся он, — существует какая-то странная закономерность — сильнее всего тянет поучать других именно тогда, когда еще не прошла горечь от лично совершенных ошибок. Что касается моей жены, то ее уже ничем не удивишь — именно поэтому она меня и терпит.

Однако что ему от меня надо?

— Слушаю вас, Феликс Иванович.

— Я хочу пригласить вас на презентацию своей новой книги в Дом литераторов. Будет небольшой фуршет человек на пятьдесят.

«Ага! Все перепьются как сапожники, после чего те, кто постарше, займутся взаимовосхвалением, а те, кто помоложе, начнут приставать к присутствующим дамам. Знаем, проходили…»

— Боюсь, что сегодня никак не получится.

— Но почему?

«Да потому, что не хочу присутствовать при этом отвратительном зрелище, когда собирается группа профессиональных тусовщиков и на полном серьезе объявляет себя «цветом русской интеллигенции», «носителями высоких нравственных идеалов» или «гордостью отечественной литературы»! Забавно, что любая человеческая тусовка, начиная от религиозных конфессий и кончая рок-группами, постоянно стремится к увеличению своей аудитории — именно за этим он мне и звонит… Ну их всех на фиг!»

— У меня уже назначено свидание.

После такого заявления Знаменский явно сник и забормотал какие-то жалкие фразы типа:

— Ну, может, вы все-таки передумаете… Или даже придете вместе со своим другом…

— Извините, но мне надо работать, — решительно прервала я. До свидания.

Положив трубку и немного помедлив, я набрала номер, сверяясь с визитной карточкой Петра. Хватит с меня знакомых литераторов, пора переключаться на спортсменов!

— Алло, Петр? Это говорит Ольга… Ах, вы меня еще помните?

Мое появление в спортзале произвело эффект разорвавшейся бомбы. Все разговоры мигом прекратились, а присутствующие столь дружно уставились на мою скромную персону, что поначалу я даже растерялась, не зная, чем это объяснить. Подобного впечатления мне не удавалось добиться даже в своем лучшем платье, так почему же все таращатся на мое скромное спортивное трико?

— Я что — очень плохо выгляжу? — негромко спросила я у подошедшего Петра.

— Не в этом дело, — так же тихо ответил он, отводя глаза, — просто для наших занятий это не совсем подходящая форма. У нас не аэробика, поэтому необходимо не яркое и обтягивающее трико, а борцовский костюм с поясом.

— И я обязательно должна буду надеть эти бесформенные штаны и куртку?

Вероятно, в моем голосе прозвучал неподдельный ужас, потому что он едва заметно усмехнулся и качнул головой.

— У нас же борьба — подсечки, броски, захваты…

— Меня будут хватать?

— Пойдемте, я покажу, во что переодеться, — предложил Петр, пряча улыбку. — Кстати, вам еще придется смыть косметику и заколоть волосы…

«О черт, на кого же я тогда буду похожа?»

Тяжело вздохнув, я пошла переодеваться, чувствуя, что мне еще не раз придется пожалеть о своем решении стать «супервумен».

И начались суровые борцовские будни! Бег по улице, тренировки в зале, тренажеры, отработка приемов, учебные схватки — и как только такую жизнь выносят сами спортсмены? Более того, каким образом они ухитряются получать от нее удовольствие?

В моем характере есть одно ценное качество — я люблю доводить начатое дело до конца. Именно поэтому, даже проклиная все на свете, в том числе и «любезного Петра», я запаслась терпением и старалась изо всех сил.

Не обходилось и без курьезов. Однажды, во время учебной схватки с одним из напарников Петра, когда отрабатывались элементы самообороны, я вошла в такой раж, что помимо уже разученных приемов по старой памяти несколько раз попыталась применить и тот «хулиганский» прием, который в подобной ситуации был не слишком уместен.

Один из моих ударов оказался настолько стремительным и удачным, что злополучный спарринг-партнер вдруг остановился и скорчился, прикрывая обеими руками пострадавшее «причинное место».

— Уй, блин! — не сдержавшись, завопил он на весь зал. — Эй, Петр, да с твоей протеже надо надевать хоккейную раковину!

Я густо покраснела и принялась извиняться, однако подошедший Петр принял мою сторону.

— Сам виноват, — заявил он напарнику. Что же у тебя за реакция, если ты не можешь вовремя поставить блок?

Кстати сказать, поведение Петра меня несколько озадачивало. На протяжении всех тренировок он вел себя со мной предельно корректно, обращаясь исключительно на «вы», хотя уже не раз и не два я ловила на себе его заинтересованно-задумчивые взгляды.

Какого черта он только смотрит и не пытается ничего предпринять? Неужели я в нем ошиблась и за внешней оболочкой мужественно-киногеничного красавца до сих пор таится душа закомплексованного подростка, не умеющего обращаться с женщинами вне стен спортивного зала?

Давно известно, что не слишком уверенные в себе мужчины относятся к красивым и умным женщинам почти так же, как к произведениям искусства — то есть предпочитают любоваться на них издалека. Но я-то сюда пришла совсем не для того, чтобы позировать! Зря я, что ли, трачу столько времени в компании грубых мужиков и мужеподобных девиц, потея как лошадь?

Чего он столь терпеливо ждет, хотела бы я знать? И неужели ему не известно, что терпение хорошо во всем, кроме любви и тщеславия? Терпеливая страсть способна вызвать презрение, а терпеливое ожидание славы говорит о неуверенности в собственных силах.

Сама я не могла себе позволить проявить инициативу — во-первых, это не в моих правилах, во-вторых, сразу поставит меня в зависимое положение, в-третьих… Да, Боже мой, неужели такая женщина, как я, еще должна прибегать к каким-то классическим женским хитростям!

Приходилось набраться ненавистного терпения и продолжать тренировки. Вскоре это начало приносить свои плоды. Благодаря моему усердию и отличным природным данным — реакция у меня всегда была отменной, гибкость тоже — гимнастический «шпагат» мне давался безо всяких усилий — я стала демонстрировать поразительные успехи, сделавшись едва ли не лучшей ученицей. Научившись лихо махать ногами и мгновенно проводить броски и подсечки, я почувствовала себя настолько уверенно, что теперь уже не нуждалась ни в каких «хулиганских» приемах.

Более того, с некоторых пор одним из излюбленных занятий напарников Петра стало следующее — они выпускали меня против здоровенных, но не слишком тренированных мужиков, приходивших в зал «подтянуть форму», а сами с веселым воодушевлением наблюдали за тем, как стремительно и жестко я с ними расправляюсь. Заканчивая сеанс хвастовства, упомяну о последнем штрихе — за подобные качества меня даже прозвали «пантерой»!

Наконец-то мое долготерпение и настойчивость оказались вознаграждены — у «петушка» прорезался голосок! Однажды после очередной тренировки он пригласил меня зайти к нему в кабинет, после того как я приму душ и переоденусь.

«Начинается! — мысленно торжествовала я, блаженствуя под струей горячей воды. — Интересно, на что же ты решился, красавец? И куда ты еще способен пригласить девушку, кроме спортзала? Если надеешься, что я с первого раза пойду в гости, то придется тебя разочаровать…»

Однако разочароваться пришлось мне самой! С самого начала Петр повел себя по-деловому, и первый же вопрос застиг меня врасплох. Да и как бы вы сами отреагировали, если бы вместо ожидаемого: «Не сходить ли нам сегодня поужинать?» — вас вдруг спросили:

— Вы умеете стрелять?

— В каком смысле? — тупо переспросила я.

— В самом прямом — стрелять из какого-либо вида оружия, кроме лука и рогатки?

— Да, умею. — «Он что — хочет меня пригласить на охоту?» — Еще в школе я занималась в стрелковой секции и даже выбила норму кандидата в мастера спорта — из духового пистолета, разумеется.

— Прекрасно, — оживился Петр, — в таком случае вам будет легко восстановить прежние навыки.

— Вы хотите сделать из меня киллера?

— Что вы! Совсем наоборот…

— В милицию я работать не пойду!

— Нет, вы меня не поняли, у меня для вас другое предложение.

«И я уже чувствую, что отнюдь не руки и сердца!»

— Дело в том, что наше спортивное общество работает по договору с одной частной охранной фирмой. У нас тренируются их сотрудники, да и мы при случае рекомендуем им подходящие кадры…

— Ну и что?

— Вчера они позвонили и попросили меня подыскать для них девушку — такую же красивую, сильную и ловкую, как вы…

«Наконец-то я удостоилась чести услышать от тебя первый комплимент!»

— …И предложить ей поработать охранником у одного известного банкира.

— Охранником?

— То есть я имел в виду телохранителем… Точнее, телохранительницей, — после секундной паузы поправился Петр. — Платят они более чем прилично, вот я и подумал о вас. Что скажете?

«Если бы я сейчас высказалась откровенно, то ты был бы несколько шокирован», — подумала я, с трудом сдерживая разочарование.

— А что это хоть за банкир?

— О, возможно, вы его знаете — Аркадий Петрович Херувимов. Если хотите, то можем завтра же поехать познакомиться. Думаю, он вам понравится…

«Лучше бы ты думал над тем, как мне понравиться!»

Однако Петр оказался прав — при первой встрече банкир Херувимов произвел на меня благоприятное впечатление. И это впечатление еще больше усилилось, когда, окинув меня внимательным взглядом с головы до ног, — а я была вся в черном: юбка до колен, шерстяной свитер и кожаный жилет, — он отпустил следующий комплимент:

— Нет, мир держится не на трех китах и уж тем более не на гигантской черепахе, а на стройных женских ножках! Страшно представить себе, чего бы лишилось человечество без этого предмета восхищения и преклонения. Кто бы тогда написал:

«Ах, долго я забыть не мог Две ножки… Грустный, охладелый, Я все их помню, и во сне Они тревожат сердце мне».

«Пушкина вспомнил, — отметила я, — наверное, держит при себе референта, который подбирает ему цитаты на все случаи жизни».

Что касается внешности, то Аркадий Петрович представлял собой весьма импозантного мужчину лет пятидесяти, с живыми плутоватыми глазами и небольшой лысиной, открывавшей покатый лоб. На то, что он явно пытался молодиться, указывали аккуратные усы и небольшая бородка в стиле «доктор Чехов». Голос приятный, бархатистый, ироничный. Брюшком, разумеется, тоже береме… то есть обременен, но в меру, и, судя по подтянутой походке, не чуждается физических упражнений. Единственное, что мне сразу в нем не понравилось, так это его руки — пухлые, белые, женственные, но при этом покрытые редкими рыжеватыми волосками, не говоря уже о золотых перстнях. Представив, как эти конечности начинают ползать по твоему телу, невольно испытываешь омерзение.

После предварительного знакомства и вышеописанного комплимента, Херувимов задал первый вопрос:

— Ну-с, и что же умеет делать эта очаровательная молодая дама?

— Если хотите, мы вам можем это продемонстрировать, — с готовностью откликнулся Петр, поднимаясь с кресла и кивая мне.

— Любопытно будет взглянуть, — согласился банкир.

Мы с Петром вышли на середину кабинета и встали друг против друга. Вся эта демонстрация была отрепетирована нами заранее, поэтому должна была получиться весьма эффектной. Стоило Петру резко замахнуться, как я мгновенно перехватила его руку, подсела и стремительно провела бросок.

И все было бы чудненько, если бы мы учли размеры кабинета! В падении Петр ухитрился стукнуть пяткой по небольшому столику-подставке, на котором красовалась чудесно составленная икебана. В итоге количество шума превзошло все ожидания — грохот падающего тела, звон разбитой вазы, треск сломанного столика и громогласный хохот самого банкира!

— Аркадий Петрович? — сунулась было в дверь изумленная секретарша, но он лишь поспешно замахал на нее руками.

— Извините, — забормотал Петр, вскакивая с пола и стараясь не наступать на разбросанные по ковру цветы.

Покрасневший и продолжавший смеяться банкир что-то быстро писал в лежавшем перед ним блокноте. Мы с Петром недоуменно переглянулись и почти одновременно пожали плечами.

— Беру, беру, — наконец смог вымолвить Херувимов, вырывая листок и протягивая его мне. Спасибо, ребята, давно я так не смеялся!

Я неуверенно приблизилась, взяла листок и мельком взглянула. Там было всего одно предложение, но зато какое: «Зачислить в штат на должность телохранителя и выдать аванс в размере **** долларов!»

«Если это аванс, то что же тогда зарплата?»

— Вы улыбаетесь, вам мало? — поинтересовался банкир, внимательно наблюдая за моей реакцией.

— Нет, что вы! — Как я ни старалась, но скрыть улыбку было невозможно, как, впрочем, невозможно было и объяснить ему ее происхождение.

Да вы сами представьте себе сокращенную подпись человека, чья фамилия Херувимов!

3

Итак, я уволилась из редакции, и для меня началась новая жизнь… По старой редакционной привычке к литературным штампам так и хочется добавить — «полная тревог и приключений». Однако никаких приключений пока не было — напротив, в первые дни Херувимов практически не покидал здания банка. Я лишь встречала его утром у подъезда и сопровождала до работы, а вечером процедура повторялась — мы провожали банкира обратно, после чего мой напарник, тупой и могучий детина по имени Стас, исполнявший роль водителя — охранника, отвозил меня домой.

Целый день я торчала в банковском офисе, попивая кофе и убивая время в разговорах с секретаршами, которые непрерывно сплетничали на тему шефа. Благодаря этому я узнала много интересного о своем нынешнем начальнике. Например, мне рассказали о его давней, но весьма остроумной авантюре, — одной из тех, что позволили сколотить первоначальный капитал.

Дело обстояло следующим образом — в местной газете подмосковного городка со странным названием Бомжайск появилось объявление, согласно которому некое акционерное общество предлагало надомную работу для всех желающих. Разумеется, в назначенный час у дверей офиса толпилось множество безработных бомжайских женщин и пенсионеров. Как объяснила молодая сотрудница фирмы, работа заключалась в сортировке мелких пластмассовых шариков. Все желающие могли попросить взвесить себе любое количество, однако за каждый килограмм брался залог в размере ста рублей. После сортировки шариков на белые, черные и красные залог возвращался и выплачивалось вознаграждение — по двадцать пять рублей за килограмм.

Как видите, идея была простой, но заманчивой — и бомжайский народ повалил валом, восприняв эти мелкие шарики в качестве манны небесной. Одалживаясь у друзей и знакомых, будущие сортировщики тащили домой мешки весом в десятки килограммов, после чего немедленно подключали к работе всех своих близких. Через какое-то время половина населения города сидела дома, лихорадочно сортируя разноцветную пластмассовую дребедень.

Стоит ли говорить о том, что, когда настал день выплаты обещанного вознаграждения, на дверях пресловутой фирмы красовался могучий амбарный замок.

Один из московских тележурналистов, делавший сюжет о данной афере, попутно выяснил, откуда взялись эти дурацкие шарики, разноцветным дождем просыпавшиеся на несчастный, одураченный город. Оказалось, что они представляли собой наполнители для детских погремушек, производились на игрушечной фабрике соседнего городка и стоили не больше трех рублей за килограмм. По подсчетам того же журналиста, эта афера принесла ее организаторам не меньше ста тысяч долларов!

Разумеется, что никаких концов у данного акционерного общества «по сортировке пластмассовых шариков» так и не нашлось. Мне же эту историю под большим секретом поведала та самая сотрудница по имени Вера, которая отвешивала шарики, выписывала квитанции и собирала денежки.

— Дело было рискованное, — напоследок вздохнула эта девица с совершенно заурядной внешностью, вполне подходящей для проведения подобных авантюр, — но Аркадий Петрович заплатил намного меньше обещанного.

— Что, неужели он так скуп? — удивилась я, вспомнив о собственном авансе.

— Еще как скуп! А знаешь, что произошло совсем недавно…

И тут же последовала новая история, ничуть не хуже предыдущей. Оказывается, пару недель назад Аркадию Петровичу вдруг захотелось пиццы. Времени у него было в обрез, поэтому он распорядился, чтобы пиццу заказали и доставили прямо ему в кабинет.

— Я сама при этом присутствовала, поэтому видела все собственными глазами, — продолжала Вера. — Первым делом Аркадий Петрович поинтересовался расценками. Разносчик пиццы объяснил, что все зависит от ее величины. Если заказываешь среднюю, диаметром в тридцать один сантиметр, то платишь сто семьдесят шесть рублей; но поскольку мы заказали большую, диаметром в тридцать шесть сантиметров, то должны были заплатить двести восемнадцать рублей.

— Ну и что дальше?

— А дальше Аркадий Петрович послал меня за рулеткой и лично измерил диаметр принесенной пиццы!

— И всего из-за каких-то сорока двух рублей он не постеснялся этим заниматься?

Я была так неприятно удивлена, что уже начинала жалеть о своем согласии охранять тушу этого прожженного мошенника и крохобора. Нет, разумеется, каждый из нас любит денежки, и стремится зарабатывать их как можно больше — главный вопрос в том, как и для чего это делается.

Забавно, что деньги создают ситуацию «порочного круга» — они требуются женщинам, чтобы выглядеть как можно эффектнее и нравиться мужчинам; и они требуются мужчинам, чтобы ухаживать как можно эффектнее и, соответственно, нравиться женщинам. Но на что же тратит свои немалые доходы господин Херувимов — неужели на жену?

С этой дамой я познакомилась совсем недавно, когда она заезжала в офис навестить супруга. Мадам Херувимова сразу напомнила мне знаменитое выражение бравого солдата Швейка — капитальная женщина. Это была высокая — на полголовы выше мужа — статная, но тяжеловесная женщина, лет на пятнадцать-двадцать моложе Аркадия Петровича.

Судя по всему, в молодости она была красавицей, но после тридцати несмотря на все физкультурно-косметические ухищрения начала заметно сдавать — черты лица обострились, кожа поблекла, голос огрубел, а походку можно было описать цитатой из «Медного всадника» — «тяжело-звонкое скаканье по потрясенной мостовой». Не знаю, какой она была раньше, но ныне в ее манерах появились высокомерие и капризность — отличительные признаки классической стервы. Густо накрашенные глаза смотрели так подозрительно и зло, что все банковские сотрудницы старались ходить перед ней на цыпочках, боясь стать причиной визгливого замечания, а то и выговора.

Забавно, что, увидев чету Херувимовых, я сразу вспомнила сказку о колобке, когда ему встречается лиса и, облизываясь, начинает приговаривать: «Колобок, колобок, я тебя съем!»

Сам Херувимов вел себя с женой подчеркнуто любезно, называя ее не иначе, как «моя драгоценная». Кстати, благодаря навешенному на нее количеству золотых украшений она вполне заслуживала подобного эпитета.

Проводив жену до дверей, он вернулся в офис, тяжело вздохнул и столь красноречиво посмотрел на меня, что я, сочувственно улыбнувшись, не удержалась от вопроса:

— Давно женаты?

— А что — очень заметно?

Мне не хотелось отвечать прямо, поэтому я кивнула, слегка пожав плечами.

— Да, я понимаю, — устало улыбнулся Аркадий Петрович и вдруг добавил: — Эх, был бы я помоложе!

— И что?

— С каким бы удовольствием я начал за вами ухаживать! Между прочим, почему бы мне не пригласить вас на скромный товарищеский ужин — например, в ресторан при гостинице «Националь»?

— Решили передохнуть от супружеской жизни? — задавая этот вопрос, я, естественно, не смогла удержаться от определенной доли язвительности.

— Знаете, милая Оленька, — последовал новый вздох, — супружеская жизнь кажется оазисом для одиноких и тюрьмой для давно женатых людей. А ведь даже заключенным за примерное поведение могут дать небольшой отпуск… Так что?

— Я предпочитаю ужинать дома.

— Прекрасно, я тоже — так пригласите меня к себе!

— Аркадий Петрович!

— Что такое?

— В мои служебные обязанности входит обеспечение безопасности вашей драгоценной персоны…

— Да, и что?

— А в этом случае мне придется обеспечивать свою собственную безопасность!

Он понял намек и красноречиво погрозил толстым рыжеволосым пальцем:

— Ах вы, проказница! С такой ангельской внешностью и такой дьявол в юбке!

— Разве вы не заметили, что сегодня я в брюках?

На это Херувимов только вздохнул:

— Красива да еще так остроумна! Вы просто сокровище, дитя мое!

— С той только разницей, что меня нельзя хранить в ваших кладовых.

На этот раз он не нашел, что ответить, и, пряча за дружеской улыбкой откровенное разочарование, скрылся за дверьми кабинета.

Всего через день после столь игривого разговора меня вдруг вызвал начальник охраны банка — отставной полковник КГБ по фамилии Карбанович — и заявил, что необходимо пройти проверку на детекторе лжи.

— Зачем? — испуганно удивилась я, мгновенно вспомнив шпионские фильмы, в которых опутанный проводами человек, дрожа и обливаясь потом, какое-то время лепечет нечто невразумительное, а потом вдруг начинает каяться и рассказывает, когда и кем он был завербован.

— Затем, что эту процедуру полагается пройти всем вновь принятым на работу сотрудникам банка, — хладнокровно пояснил Карбанович.

— Но я отработала уже целую неделю!

— Наш детектор немного барахлил, но теперь мы наконец его наладили.

Возразить было нечего, и я покорно последовала за отставным кагэбистом, который привел меня в служебное помещение, где передал в руки двум людям в белых халатах: молодой, серьезной даме в очках и ее напарнику — невысокому, интеллигентного вида джентльмену средних лет, типичному доценту из какого-нибудь технического вуза.

Я неуверенно опустилась в предложенное кресло и позволила надеть на себя всевозможные датчики. Предварительные вопросы, касавшиеся моей биографии и вкусовых пристрастий, несколько успокоили.

— Вы были замужем?

— Нет.

— Вы любите шампанское?

— Предпочитаю неразбавленный спирт.

— Отвечайте только «да» или «нет».

— Да, люблю.

— Вы когда-нибудь лгали своим родителям?

— Разумеется… то есть да.

Ну и так далее, в том же духе. Однако, как вскоре выяснилось, успокаиваться было рано, поскольку затем началось нечто совсем уж странное и удивительное.

— Вы девственница?

Я бросила возмущенный взгляд на доцента, но на этот раз сдержалась.

— Нет.

— Вы начали свою половую жизнь до наступления совершеннолетия?

— Нет.

— Вы помните своего первого мужчину?

«Еще бы его не помнить!»

— Да.

— Вы вступаете в половые отношения чаще одного раза в неделю?

И подобные вопросы задавались подчеркнуто сухим и деловитым тоном! Все это напомнило моего школьного учителя физики — щуплого, некрасивого, но сексуально озабоченного субъекта, который незадолго до выпускных экзаменов вздумал прямо на уроке распространить среди нас письменную анкету, составленную из совершенно аналогичных вопросов: «Когда вы лишились девственности?», «Как часто ведете половую жизнь?», «Знаете ли вы, что такое минет?» — и так далее.

Подобное анкетирование кончилось весьма плачевно — отобрав одну из жертв, он завалил ее на экзамене и хотел было заставить прийти к нему домой «на пересдачу». К счастью для бедной девушки, она вовремя догадалась рассказать обо всем родителям, после чего разразился страшный скандал. Учителя, разумеется, тут же уволили, сообщив о его педагогических методах в местное отделение милиции. Дальнейшая судьба физика мне неизвестна, но я никак не ожидала снова столкнуться с его откровенными последователями!

— Послушайте, ну это уже чересчур! Почему я должна отвечать на всю эту похабщину? И какое отношение моя половая жизнь имеет к моей нынешней работе? А если я трахаюсь не раз в неделю, а каждый день, тогда что?

Дама не выдержала и фыркнула, однако ее напарник по-прежнему сохранял серьезность.

— Вы готовы отвечать на наши дальнейшие вопросы?

— А кто вам составлял этот вопросник?

«Уж не сам ли Аркадий Петрович, и не специально ли для меня?» — вдруг мелькнуло озарение.

— Это не важно.

— А мужчин вы, интересно, о чем спрашиваете? «Занимаетесь ли онанизмом?», «Сколько женщин у вас было?», «Любите ли нетрадиционные виды секса?»

— Послушайте, девушка, — не выдержал моего напора доцент, — если вы отказываетесь, то мы немедленно прекращаем сеанс. Но учтите, об этом будет доложено руководству банка, которое вправе принять соответствующие меры по своему усмотрению.

Эта завуалированная угроза увольнения несколько охладила мой пыл.

— Ну черт с вами, спрашивайте, — буркнула я, призывая на помощь свою знаменитую иронию, — что там у вас дальше? Нравятся ли мне широкозадые пожилые мужчины с богатым жизненным опытом? Нет, не нравятся, я предпочитаю широкоплечих молодых красавцев!

— Вы считаете себя честным человеком?

— Да.

— Значит, на вас можно положиться?

— Некоторые секретарши после такого вопроса отвечают «конечно» и тут же демонстрируют, в какой позе это удобнее всего сделать!

— Отвечайте только «да» или «нет» и воздержитесь от комментариев.

— Да, можно, можно…

Стоило мне успешно выдержать теоретическое испытание, как наступило время практического. В тот день мы лихо подкатили к центральному входу в банк, едва не задавив какого-то невзрачного субъекта в дешевой куртке и лыжной шапочке, низко надвинутой на лоб. Он стоял на проезжей части, опустив голову, а при нашем появлении едва успел выпорхнуть из-под колес и вскочить на тротуар.

Не обращая внимания на его возмущенную пантомиму, я и Стас с разных сторон вылезли из машины и, соблюдая отработанный порядок передвижения — он впереди, я сзади, — проводили Херувимова до самых дверей. Уже намереваясь войти следом, я вновь оглянулась, и на этот раз поведение вышеописанного субъекта показалось мне подозрительным.

Он продолжал топтаться у нашей машины, заходя то сзади, то спереди и поминутно нагибаясь. Странно…

Во мне мгновенно проснулся охотничий азарт! Вот наконец и представился случай проявить свои профессиональные качества на деле. А вдруг это профессиональный убийца, «косящий» под невзрачного придурка?

Стас и банкир давно скрылись в здании, а я осталась снаружи и для большей маскировки зашла в ближайшую телефонную будку, продолжая внимательно наблюдать за подозрительным типом. Возможно, мне уже следовало позвонить по мобильнику и вызвать подкрепление из числа охранников банка, однако этому мешали два честолюбивых соображения: зачем делиться с кем-то еще своим будущим триумфом, и неужели я сама не смогу скрутить столь щуплого киллера?

Тем временем он продолжал действовать все более подозрительно — встал на колени прямо в рыхлый снег, не жалея собственных брюк, склонился к машине в районе задней дверцы и протянул руку под самое днище!

Ну если он не крепит туда магнитную мину, тогда я ничего не понимаю в террористах!

Мгновенно выскочив из телефонной будки, я бросилась на него как рысь на зайца и в тот момент, когда он начал приподниматься с колен, изо всех сил врезала ему по ушам! Клянусь, что сравнение с зайцем пришло мне не случайно, ибо он закричал именно так.

Продолжая действовать быстро и четко, я завернула обе руки ему за спину и победно оглянулась. Немногочисленные прохожие изумленно таращились на нас, замедляя шаг. Во избежание скопления толпы я подтолкнула своего пленника к дверям банка, решив сдать его в руки охране и лишь потом вызвать милицию.

— Вы спятили? — жалобно простонал мой пленник. — Мне же больно!

— Молчать! Идите вперед и не вздумайте вырываться, а то будет еще больнее.

— От вас вырвешься! Осторожнее, дамочка, вы же мне руку сломаете!

— Ничего, в тюремной больнице вылечат!

Втолкнув его в вестибюль, я решительно скомандовала удивленному охраннику:

— Вызывай наряд!

Тот послушно кивнул и отвернулся к телефону.

— Ну хватит уже, — снова взмолился мой пленник, — отпустите.

— Пока не передам в руки милиции, не отпущу.

— Вы меня не поняли… Я же только хотел…

— Сейчас они приедут, тогда и разберемся, чего вы там хотели, — тоном милицейского сержанта, безапелляционно прервала я.

Наряд прибыл через три минуты, но, Боже мой, что же мне пришлось испытать, когда началось разбирательство!

— Я уронил на проезжую часть улицы свой бумажник и уже хотел было его поднять, как вдруг подкатила машина и остановилась прямо над ним, — рассказывал незадачливый «киллер». — Едва я попытался его достать, как вдруг откуда-то выскочила эта ваша мадам, — он кивнул на меня, — оглушила, скрутила руки и потащила за собой.

Милиционеры и охранники банка откровенно ржали, в то время как я, покраснев до ушей, не знала, куда деваться от стыда.

Мало того, что мой пленник оказался скромным настройщиком роялей, так он еще был инвалидом второй группы и нашим вкладчиком! Короче, в течение всего последующего дня надо мной потешался весь банк, а сам Херувимов, словно бы для того, чтобы окончательно меня доконать и заодно отомстить за отказ от предложения поужинать, приказал объявить мне благодарность в письменном виде — «за отменную бдительность» — и вывесить ее на всеобщее обозрение!

Но еще до этого мне пришлось принести извинения и для большей убедительности даже поцеловать свою несчастную жертву.

Однако после первого же поцелуя злополучный настройщик настолько расцвел и воспрял духом, что полез было за вторым, так что мне едва не пришлось повторить вышеупомянутый удар по ушам!

4

Пришло время поподробнее рассказать о моей лучшей подруге — аспирантке Московской консерватории по классу органа Оксане Сергеевне Сергиенко, — со дня рождения которой и началась моя карьера телохранительницы.

Это была стройная, сексапильная девочка, похожая на Мальвину, с длинными пепельно-русыми волосами и печально-лукавыми серыми глазками, придававшими ей своеобразное очарование. Несмотря на притворно-скромный вид, мужики клевали на Ксюшу с утроенной энергией, словно бы интуитивно предчувствуя, какие изысканно-сексуальные чудеса их потом ожидают.

И Ксюша не обманывала таких ожиданий, за исключением немногочисленных случаев, когда ей, что называется, «попадала шлея под хвост». При этом она не уставала жаловаться мне, «какие же они все свиньи и негодяи», и как же они ее «достают своими извращенными предложениями»!

Самое занятное состояло в том, что моя чудная подруга пользовалась успехом у мужчин самых разных типов, темпераментов и национальностей. В свое время она полгода прожила в Индии, во дворце у сына одного местного раджи, который всерьез намеревался на ней жениться. Однако Ксюша отнюдь не собиралась становиться «любимой женой» или «украшением гарема». Бросив своего индийского принца, она сбежала обратно в Россию с одним из наших туристов — кстати, сыном богатого еврейского банкира.

Благодаря этому знакомству у нее появилась возможность слетать на недельку в Париж, где тоже не обошлось без пикантных приключений. Однажды, стоя в переполненном лифте, поднимавшемся на Эйфелеву башню, она вдруг почувствовала жадную мужскую руку, уверенно ощупывавшую ее бедра и пытавшуюся забраться сзади под ее короткую белую юбку. Оглянувшись назад, Ксюша увидела блестевшие неуемным вожделением глаза молодого французского лифтера.

— Это был такой мужчина, — восторженно рассказывала она, — что я и сама мгновенно возбудилась!

Французский и английский языки Ксюша знала сравнительно неплохо, поэтому объясниться с сексуально-озабоченным французиком не составило для нее ни малейшего труда. В результате эту ночь счастливый лифтер провел в ее гостиничном номере, а на следующее утро опоздал на работу, будучи не в силах оторваться от Ксюши, занимавшейся с ним «французской любовью».

— Потом он сказал, что я делала это гораздо лучше, чем урожденные француженки! — хвасталась мне эта развратная глупышка.

— Наверное, он имел в виду парижских шлюх, — ехидно уточнила я, чтобы хоть немного привести ее в чувство. — Я удивляюсь, как ты вообще ухитряешься хоть кому-то отказывать!

— Как тебе не стыдно такое говорить! — И она обиженно сощурила свои близорукие серые глазки. — А что же мне — изображать из себя святую невинность?

Это был типичный для нее пример женской логики, то есть метания из одной крайности в другую — если не шлюха, то обязательно невинность. Я искренне пыталась ее урезонить как могла, но Ксюша была неисправима.

Ей удивительно везло на всевозможные приключения, объединенные главной темой — как, кто и когда пытался ее соблазнить. Выражаясь несколько грубее, Ксюша постоянно ухитрялась влипать во всевозможные истории, а мне, как лучшей подруге, так же постоянно приходилось ее из них вытаскивать. Если же меня в тот момент не было рядом, то на следующий день я вынуждена была мчаться к Ксюше, чтобы выслушать плаксиво-покаянный рассказ об очередном случае, и в который уже раз заставить ее поклясться самой искренней на свете клятвой: «Такого никогда больше не повторится!» Такого действительно больше не повторялось, поскольку неизменно возникало другое — и еще похлеще первого!

Все мои попытки воспитать в ней твердость характера или хотя бы научить решительно порывать с мужиками оказывались тщетными.

— Знаешь, дорогая, — не раз, со смехом говорила я, — скоро количество твоих бывших и нынешних поклонников достигнет такой цифры, что ты сможешь заполнять ими Малый зал консерватории, причем придется задействовать даже откидные места!

Однако Ксюша по-прежнему откровенно трусила топнуть ногой и заявить пусть даже самому плюгавому представителю презренного мужского племени: «Пошел вон, кретин!» Вместо этого она предпочитала обращаться в бегство на манер трепетной лани.

Однажды она заехала ко мне в издательство именно в тот момент, когда я работала с Феликсом Знаменским, который, как я уже упоминала, обладал аналогичным свойством — постоянно угождать во всякого рода переделки. Как назло, меня вызвали к главному редактору, поэтому пришлось на короткое время оставить их одних. Вернувшись, я обнаружила, что они успели познакомиться и теперь оживленно обсуждают проблемы органной музыки — Знаменский оказался большим ее любителем.

Ох, как же мне не хотелось отпускать Ксюшу вдвоем с ним, какие энергичные знаки я ей только не делала! «Оставь в покое этого козла, он тебе не пара!» Все было тщетно — моя подруга ни на что не реагировала, целиком поддавшись обаянию «маститого литератора». С каким же тяжелым сердцем я смотрела им вслед: один невезучий чудак это еще только несчастье, но два невезучих чудака — это уже катастрофа!

К счастью, их зарождавшийся роман закончился на удивление быстро. Уже через неделю Ксюша позвонила мне и самым обиженным тоном высказала следующую претензию:

— Зачем ты меня познакомила с этим сексуально-набожным идиотом?

Ругалась она очень редко, поэтому я сразу поняла, что произошло нечто необычное. И мое предположение полностью оправдалось — по словам Ксюши, после двух встреч Знаменский пригласил ее к себе домой, где:

— …Повел себя весьма странно. Нет, сначала все шло, как обычно, — мы немножко выпили и поболтали, но затем он вдруг предложил мне раздеться догола, встать на колени друг против друга и помолиться.

— Ну а ты что же? — с трудом выговорила я, заранее давясь от смеха.

— Я подумала, что это какая-то продвинутая сексуальная игра, и согласилась. Но он вдруг принялся столь усердно молиться — и это с уже возбужденным достоинством очень приличных размеров, — что я немного испугалась. А затем вдруг задал совершенно дебильный вопрос: «Почему ты не спросишь, что это за штука, которой у тебя нет, а у меня есть?» — И показал рукой на собственный член! Нет, ну ты представляешь — я должна была сделать вид, что никогда в жизни не видела мужского члена!

— А дальше он предложил тебе загнать дьявола в ад?

— Как это ты догадалась? — искренне удивилась Ксюша. — Да, именно после этого предложения я решила, что он псих, быстро оделась и убежала.

Моему восторгу не было предела!

— Классику надо читать, милая моя, — отсмеявшись минут пять, соблаговолила объяснить я. — Он же писатель, вот и решил инсценировать с тобой одну из новелл «Декамерона», в которой повествуется о том, как некий монах-отшельник по имени Рустико учил юную простушку загонять дьявола в ад. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что он имел в виду под тем и другим?

— И только-то? — разочарованно спросила Ксюша, но со Знаменским больше не встречалась.

Последний по времени случай из ее многочисленной практики был еще более показателен. Ксюшу пригласил в ресторан «Пекин» какой-то малознакомый поклонник и, после того как они изрядно выпили, повел себя откровенно по-хамски. Бедняжка тщетно пыталась его урезонить, а когда этого не получилось, просто подхватила свою сумочку и дала деру. Однако поклонник тут же выскочил из ресторана и погнался за ней.

И хотя времени было всего семь часов вечера, а дело происходило в самом центре Москвы, Ксюша перепугалась не на шутку. Видя, что пьяный злодей не отстает, она не придумала ничего лучшего, как быстренько купить билет в Центральный зал имени Чайковского на концерт своей любимой органной музыки. И все было бы ничего, но в момент окончания первого действия на нее напала сильнейшая икота. Несмотря на возмущенное шиканье окружающих, бедняжка Ксюша не могла с собой совладать, а выйти на улицу не решалась из опасения, что неугомонный поклонник караулит ее снаружи. Кончилось тем, что во время антракта ее просто вывели под руки, она бросилась звонить мне, я срочно примчалась, отвезла ее домой и весь оставшийся вечер как могла успокаивала.

И пусть я не сумела перевоспитать Ксюшу на свой манер, но любила ее от этого не меньше!

Однако надо отдать ей должное — главным увлечением моей милой подруги были не мужские органы, а консерваторский орган, на котором она умела играть ничуть не менее виртуозно. Порой она настолько забывалась, что даже в разговоре с такой музыкальной невеждой, как я, употребляла фразы типа:

— Ну ты, конечно, помнишь эту замечательную чакону Букстехуде, о которой я тебе уже рассказывала?

— А кто такая эта Чакона и почему у нее столь странная фамилия? — самым невинным тоном интересовалась я, после чего Ксюша разражалась гневной лекцией, из которой следовало, что Букстехуде — это замечательный немецкий композитор шестнадцатого века, автор чаконы — «инструментальной музыкальной пьесы в форме вариации на повторяющуюся в басу тему».

Таким образом, мое музыкальное образование постоянно пополнялось, что, впрочем, нисколько не влияло на мой плебейский вкус, согласно которому звучание органа напоминает рев стада бизонов, только без топота копыт. Порой у меня даже возникало странное ощущение, что это не столько музыка, сколько упражнение для исполнителя и испытание терпения слушателей. Кроме того, побывав на одном из Ксюшиных концертов, я вынесла с него твердое убеждение: самое сложное в процессе прослушивания органной музыки — это не столько удерживаться от кашля или чихания, сколько сохранять торжественное выражение лица!

Вчера она должна была вернуться из очередной гастрольной поездки — на этот раз в Питер, — а сегодня вечером я собиралась ее навестить, поскольку изрядно соскучилась. Благополучно доставив Херувимова до самого дома, я дала Стасу адрес Ксюши.

Моя бедная органистка встретила меня в весьма плачевном состоянии — кислое выражение слегка опухшего личика, нерасчесанные волосы, старый домашний халат.

— Что случилось, подруга? — первым делом поинтересовалась я и же тут уловила запах перегара. — Э, да ты никак похмеляешься?

Ксюша решительно помотала головой.

— Не похмеляюсь, а мучаюсь от похмелья.

— Что, много вчера выпила? — усмехнулась я. — Небось целую бутылку пива?

Надо заметить, что Ксюша была удивительно неустойчива к алкоголю, — чтобы опьянеть, ей достаточно было выпить всего один бокал пива. И это при том, что ее родной отец — главный врач провинциального санатория — выпивал в день по три бутылки водки и при этом прекрасно себя чувствовал!

— Да, примерно столько, — тяжело вздохнула она, — проходи, располагайся.

— Бедняжка, — посочувствовала я, раздевшись и заходя в гостиную, — я по себе знаю, что когда мучаешься от похмелья, то отчетливее всего сознаешь главную мудрость древнегреческих философов, учивших: «Меру во всем соблюдай!»

— Ага, а твои любимые философы ничего не говорили о вреде занудства?

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что сейчас везде пишут о вреде пьянства и наркомании, но почему-то нигде не говорится о вреде однообразия и монотонности жизни!

— Ой, да кому бы на это жаловаться, но только не тебе, дорогая! И вообще, я с тобой не согласна — у нас и спиваются потому, что пить гораздо легче, чем упорным трудом решать свои житейские проблемы; и на панель идут потому, что работать там не так трудно, как за прилавком! Короче, хватит философствовать, лучше расскажи, что с тобой случилось на этот раз. Какие-нибудь питерские приключения?

— Нет, в Питере все было нормально, — отпивая глоток остывшего кофе, заговорила Ксюша, — а концерт прошел с большим успехом. Но зато потом, стоило мне сесть в ночной поезд, как там такое началось!..

…Среди ночи Ксюша проснулась от неприятного ощущения, словно бы ее что-то ударило по лицу. Недовольно пошевелившись на нижней полке купе, она вдруг уперлась плечом во что-то твердое, но осклизлое. Подняв этот предмет, Ксюша поднесла его к окну и в тусклом свете проплывавших за окном фонарей с омерзением увидела, что это вставная челюсть!

Вскрикнув, она резко приподнялась, стукнулась головой о верхнюю полку и тут же закричала снова, поскольку оттуда свесилась старая, морщинистая рука, похожая на лапу вампира, и скрипучий голос лежавшего наверху пенсионера сварливо поинтересовался:

— К вам там мои зубки не упали?

Бедная Ксюша вскочила на ноги, бросила челюсть ему на одеяло и побежала в туалет, где долго и тщательно мыла лицо и руки, стараясь избавиться от проклятого ощущения осклизлости. Когда она наконец снова вернулась в купе, там было тихо.

Ксюша осторожно легла на свое место и какое-то время чутко прислушивалась к каждому звуку. Но только она начала засыпать, как под самым ухом раздался ужасающий грохот. Она мгновенно вскинулась и вновь закричала от страха. На полу, прямо под ней валялись два металлических мужских протеза, обутых в грубые башмаки!

— Что вы так орете, девушка? — недовольно спросил внук пенсионера — инвалид Афганской войны, лежавший на нижней полке. — Ну упали мои ноги, ну и что? Дайте же, наконец, поспать!

Задыхаясь от волнения, Ксюша не нашлась, что ответить. Второе подряд потрясение оказалось настолько сильным, что ей пришлось лезть в сумочку за валерьянкой. Однако самое страшное испытание ждало ее впереди!

Бедная перепуганная органистка не смыкала глаз, боясь нового выпадения искусственных органов. В таком состоянии она провела почти два часа. За окном уже начало светать, когда Ксюша чуть-чуть успокоилась и осмелилась на несколько минут смежить отяжелевшие веки.

Но стоило ей открыть глаза, как она оцепенела от неимоверного ужаса. На верхней полке, прямо над ветераном Афганистана, спала немолодая женщина, чья голова постепенно все сильнее свешивалась вниз. Зловещие тени от раскачивавшихся в воздухе прядей волос колебались в такт со стуком колес. Ксюша понимала, что надо бы встать, потрясти за плечо и разбудить эту женщину, поскольку падение с верхней полки вниз головой было чревато самыми печальными последствиями. Но у нее так бешено колотилось сердце и перехватывало дыхание, что она была не в силах пошевелиться.

(Кстати, забыла сказать, что Ксюша была близорукой и носила контактные линзы, которые снимала на ночь.)

Можно себе представить, что испытала бедняжка, когда в предрассветной полумгле внезапно заметила, как у спящей женщины медленно отваливается голова и вот-вот упадет вниз! Такого испытания ее измученные нервы уже не выдержали! Сорвавшись с постели в одной рубашке, она с пронзительным воплем выскочила из купе и побежала по коридору…

— И тут меня поймал в объятия полуодетый молодой человек, который высунулся посмотреть, что случилось, — продолжала Ксюша. — Потом оказалось, что он ехал вдвоем с другом. Остаток ночи я провела у них в купе — они оказались очень милыми ребятами, развлекали меня как могли и поили пивом. Утром один из них сходил в мое купе, чтобы забрать мои вещи и дать мне возможность переодеться. Он-то и рассказал, что я испугалась напрасно…

То, что насмерть перепуганная Ксюша приняла за отваливающуюся голову, оказалось всего-навсего соскальзывавшим вниз париком, который его владелица, явившаяся в поезд сильно навеселе, просто забыла снять на ночь!

Как мне ни жаль было мою злополучную подружку, но я не смогла сдержать улыбки.

— Да, тебе действительно не повезло. Это ж надо — чтобы в одном купе одновременно сошлись лысая женщина, безногий мужчина и беззубый старик! А что же было дальше с твоими спасителями?

— О, мы, разумеется, познакомились, — сразу повеселела Ксюша, — они оба уфологи и возвращались в Москву после какого-то конгресса.

— Уфологи? — с сомнением переспросила я.

— Да. А ты разве не знаешь, кто это такие?

Я наморщила лоб, и в моей голове немедленно заработал справочный компьютер, перебирая базу данных. Однако в наличии имелись только «графологи», «гидрологи», «геологи», «сайентологи», «спелеологи», «урологи» и, невесть как сюда затесавшиеся, «бандерлоги». Пришлось признаваться в своем невежестве.

— Да это же те, кто занимается поиском внеземных цивилизаций, — пояснила Ксюша.

— О Боже, только их тебе еще и не хватало!

— А что такого? Они оба очень приличные и симпатичные ребята.

— Не сомневаюсь, — скептически вздохнула я, — поскольку все твои романы начинаются так: «Вчера я познакомилась с очаровательными молодыми людьми…», а заканчиваются — «Один из них оказался последней скотиной!»

— Ты, как всегда, преувеличиваешь! Кстати, я рассказала им о тебе, и они предложили встретиться вчетвером.

— Только этого мне и не хватало!

— Неужели ты откажешься?

— Разумеется, нет.

Как я могла отказаться, не зная, в чьи похотливые мужские лапы опять угодила моя лучшая подруга? Хотя, если признаться честно, мне хотелось встретиться совсем не с уфологами, а с одним обаятельным инструктором по самообороне… Но почему же он не звонит?

5

Мужское самомнение в отношении собственной внешности гораздо безобиднее самомнения в отношении ума — если первое излечивается серией неудач у представительниц противоположного пола, то второе практически неизлечимо.

К чему я об этом заговорила? Да к тому, что с недавних пор блудливо-тошнотворные руки моего шефа, то и дело норовящие прикоснуться к моим ногам, а то и схватить за… не будем уточнять за что, стали сниться мне по ночам!

А ведь я уже давно избавила его от заблуждения, что такой тип, как он, может понравиться мне внешне, с помощью одной только хлесткой фразы:

— Красиво стареть — это высокое искусство, которым вы, уважаемый Аркадий Петрович, к сожалению, не обладаете!

После этого он дулся на меня целую неделю, общаясь предельно сухо и всячески давая понять, «кто здесь начальник». Я невозмутимо поддерживала заданный тон, в глубине души потешаясь над подобной обидчивостью, которую иначе как мальчишеской и не назовешь.

Однако затем Херувимову пришла в голову иная мысль, которая легко угадывалась заранее, — а что, если попробовать обольстить меня своим изобретательным интеллектом, как в свое время он проделал это с несчастными жителями целого города, заставив их сортировать свои дурацкие шарики?

Подходящим поводом для начала новой атаки послужил случайно подслушанный разговор. Мы поспорили с Верой — той самой раздатчицей бомжайских шариков — о предстоящих выборах. Она упорно симпатизировала совершенно одиозным личностям, к которым я испытывала неимоверное отвращение.

Вообще, в отношении к политикам я резко отличалась от представительниц собственного пола, исходя при этом из очень простого соображения: женщинам всегда нравились люди инстинктов, а не рассудка. Пусть их! — но сколь опасно для государства, когда такие люди начинают овладевать сердцами не только женщин!

Так и не переубедив Веру, я в сердцах бросила следующую фразу:

— Почти для любой человеческой глупости можно придумать оправдание, и лишь для одной глупости я оправданий не нахожу: ну в самом деле, какой жизни достойны люди, выбирающие во власть недостойных?

Именно в этот момент из своего кабинета вышел Херувимов и, коротко кивнув мне, проследовал через приемную к выходу. Усевшись в машину и назвав Стасу адрес, он заговорил со мной в давно забытом ласково-ироничном тоне:

— Ого, какие мы, оказывается, политически активные! А я и не знал, что такая восхитительная женщина интересуется политикой…

Я подозрительно оглянулась назад, усмотрев в этом намек на собственную недоразвитость, но он тут же виновато замахал руками.

— Нет-нет, все нормально. Скажу даже больше — я целиком с вами согласен. В наши времена стоит человеку лишиться фундамента прежнего благополучия, как у него тут же «едет крыша» — и глядишь, былой демократ уже упоенно размахивает красным флагом… А знаете, почему я сам не рвусь заниматься политикой?

— Считаете это грязным делом? — скептически предположила я.

— Точнее сказать — подлым, а еще точнее — самым подлым делом на свете. Ведь самая большая подлость, на мой взгляд, состоит в том, чтобы заставить других расплачиваться за совершенные тобой глупости и ошибки. Вы со мной согласны?

— В общем, да.

— А кто расплачивается за глупости и ошибки политика? Естественно, не он сам, а его злополучные избиратели. Между прочим, если политические взлеты таят в себе опасность для целых народов, то политические падения — лишь для ограниченного круга приближенных.

— Однако! — Я снова и на этот раз с усмешкой оглянулась назад. — Да вы, оказывается, моралист?

— О нет, не угадали, — засмеялся довольный Херувимов, — быть моралистом — да еще в глазах красивой женщины! — мне хочется еще меньше, чем политиком.

— Это почему же?

— Боюсь показаться вам занудой. Моралисты скучны хотя бы уже потому, что порицают зло, вместо того чтобы искоренять его — как фанатики, или высмеивать — как юмористы.

Разговор становился занимательным, и я не без некоторого сожаления вынуждена была констатировать, что мы уже приехали. Однако наблюдательный Херувимов отметил мою заинтересованность и на обратной дороге в банк не замедлил повторить свою интеллектуальную атаку.

— Знаете, милая Оленька, — заговорил он, как только мы снова тронулись в путь, — недавно я встречался с одним старым приятелем, который попросил меня поучить его великовозрастного оболтуса уму-разуму.

— А что, для этого самого оболтуса высшим авторитетом являются банкиры? — не удержалась я.

— Видимо, так, — снисходительно усмехнулся Херувимов, — и знаете, что я ему сказал?

— «Имей деньги, сынок, и тогда тебя будут любить самые красивые женщины».

— Ничего подобного, — живо возразил банкир и вдруг отпустил на удивление изящный комплимент: — Тем более что вы сами опровергаете эту мнимую истину! Я дал ему совсем другой совет — предпочитай конкретное абстрактному! Люби живую женщину, а не «Отчизну-мать» или «Небесную Богоматерь»; дорожи своими друзьями и близкими, а не «национальными интересами»; мастерски делай свое дело, а не радей за «страдания человечества»; наконец, оскорбляйся за свою честь, а не за «достоинство державы», ибо только в этом случае ты можешь стать порядочным человеком!

— Прекрасно сказано! — На этот раз я была абсолютно искренна.

— И еще я добавил следующее: лишь тот, кто глубоко осознает самоценность собственной личности, никогда не сможет посвятить свою единственную жизнь тем целям, которые поставлены не им самим.

— Да вы, Аркадий Петрович, просто какой-то уникальный банкир-философ! Пожалуй, я начну записывать за вами ваши мудрые изречения…

— Ах, ну да, — польщенно засмеялся он, — я и забыл, что имею дело с бывшим сотрудником издательства.

— …Если только они являются плодами ваших собственных размышлений, а не выписаны референтом из сборника «В мире мудрых мыслей».

— Вы меня недооцениваете — и совершенно напрасно! — с мягкой укоризной произнес шеф.

И я почти было клюнула на эту удочку!

— Не обижайтесь, Аркадий Петрович. Вы меня сегодня так удивили, что еще немного, и — ради столь занятной беседы — я, пожалуй, соглашусь с вами поужинать.

— Прекрасно, — просиял Херувимов, — я всегда знал, что вы умная женщина.

На следующий день я с немалым любопытством ждала продолжения этой «интеллектуальной осады». Но то ли афоризмы у него кончились, то ли он решил в очередной раз сменить тактику, однако дальнейшие события вскоре приняли совсем другой оборот…

* * *

В тот день я сопровождала банкира на совещание в какое-то акционерное общество, занимавшее огромное заводское помещение со множеством длинных коридоров, лестниц, переходов, закоулков, — короче, представлявшее собой едва ли не идеальное место для засады.

Мой напарник Стас, который в подобных случаях должен был идти впереди, по поручению Херувимова задержался на проходной улаживать какое-то недоразумение с охраной. Из-за этого мне пришлось двигаться чуть справа и впереди шефа, стараясь иметь перед собой как можно большее пространство для обзора.

Аркадий Петрович хитровато посматривал на меня и, судя по всему, ничуть не опасался за свою жизнь.

— Как же вы сейчас хороши, Оленька, — приговаривал он, — и как жаль, что не я вас, а вы меня охраняете! Чтобы сохранить такое сокровище, как вы, я бы кутал вас в самые дорогие меха, катал бы на бронированном «мерседесе», оберегал как зеницу…

— Не отвлекайте меня посторонними разговорами!

— Неужели вы думаете, что я так дорожу своей жизнью? Да ради того, чтобы закончить ее в ваших объятиях, я готов на все!

— Тогда помолчите!

Меня одолевала нешуточная тревога — пройденные нами коридоры были на удивление пустынны — и это в разгар рабочего дня! — и никаких звуков, кроме громыхавшего где-то внизу цеха да гула вентиляции.

— Долго нам еще идти? — поинтересовалась я, искоса взглянув на Херувимова.

— Почти пришли, — невозмутимо отвечал он.

Мы в очередной раз завернули за угол, оказавшись в начале длинного коридора, в который выходило множество дверей. И стоило нам пройти еще пять метров, как началось!

Все было как в кино — из-за дальнего поворота стремительно выскочил высокий мужчина с шерстяной маской на голове и пистолетом в руке. Я мгновенно прикрыла собой Херувимова, нырнув рукой за собственным пистолетом. Однако моя реакция чуть запоздала, и если бы не счастливый случай, все могло кончиться плачевно.

Нам с Херувимовым повезло, что в тот самый момент, когда киллер вскидывал пистолет, одна из дверей резко распахнулась, загородив ему обзор, и из нее показалась немолодая женщина с чайником в руке. Она ухитрилась среагировать на неожиданную ситуацию еще быстрее меня — коротко взвизгнув и выронив чайник, женщина порывисто захлопнула дверь и, судя по звуку ключа, тут же заперлась изнутри.

Этих долей секунды мне самой хватило на то, чтобы поспешно втолкнуть Херувимова в ближайшую дверь, которая, к счастью, оказалась открытой, и свалить его на пол. Лишь потом до моего сознания донесся хлопок выстрела.

Падая, банкир ухитрился схватить меня за талию и опрокинуть на себя сверху. Сначала я решила, что он сделал это чисто интуитивно, и попыталась освободиться, чтобы достать пистолет и броситься в коридор. Однако Херувимов и не думал меня отпускать — более того, к моему величайшему изумлению, он стал целовать мне шею и подбородок и даже сделал попытку задрать юбку!

— Вы спятили? — прохрипела я, думая про себя: «Что за странная реакция в минуту смертельной опасности?»

— Все в порядке, — бормотал он, проявляя все более неуместную активность, — радость моя долгожданная…

И только теперь у меня промелькнуло некое подозрение. Я вскинула голову, чтобы избавиться от назойливых прикосновений его лягушачьих губ, и поразилась неофициальному виду пустой комнаты, в которую мы столь бурно ввалились — роскошный ковер, широкий диван, столик с бутылкой шампанского и вазой фруктов…

— Да отпустите же, Аркадий Петрович, что вы себе позволяете?

— Все в порядке, — задыхаясь и краснея всей своей раскормленной мордой, повторил он, ухитрившись обеими руками забраться ко мне под юбку и теперь жадно ухватить за мягкие места, — здесь нам никто не помешает.

— Что-о-о? Чему не помешает?

Наша возня на ковре стала приобретать столь непристойный характер, что я почти забыла о киллере, который, по всем канонам жанра, должен был ввалиться следом, чтобы прикончить нас контрольными выстрелами в голову.

Но как угомонить обнаглевшего Херувимова? Сдавить сонную артерию? Ударить по макушке рукояткой пистолета? Укусить, наконец? Нет, это слишком жестоко — он все-таки мой начальник…

В один из моментов борьбы я ухитрилась освободить руку, сунула ее в карман жакетки и, дождавшись, когда банкир снова попытается что-то сказать, быстро запихнула ему в рот горсть знаменитых пластмассовых шариков. Мне подарила их Вера, сохранившая себе целый килограмм на память о бомжайской афере.

— Тьфу, черт, что за гадость! — Изумленный Херувимов принялся ожесточенно отплевываться, а я, обретя долгожданную свободу, мгновенно вскочила на ноги и одернула изрядно помятую юбку.

Эх, жаль, что его сейчас не видят облапошенные жители подмосковного городка! А ведь наверняка каждый из них мечтал сделать с этими проклятыми шариками то же самое, что проделала я!

Однако, даже злорадствуя, не стоило забывать о своих прямых обязанностях. Выхватив пистолет, я подошла к двери, намереваясь выглянуть в коридор.

— Куда вы? — просипел Херувимов, по-прежнему сидя на ковре. — Не бойтесь, там Стас, он стрелял холостыми…

— Ах, вот даже как? — Я мгновенно все поняла. — Инсценировочки устраиваете? А если бы я выстрелила первой? В опасные игры играете, почтеннейший Аркадий Петрович!

— Во-первых, в безопасных играх не бывает высоких ставок; а, во-вторых, я бы заплатил его семье щедрую компенсацию.

— Лучше выпишите мне премию.

— За что? За то, что вы накормили меня этими проклятыми шариками?

— Но ведь и вы в свое время сделали то же самое с жителями Бомжайска!

Он не стал возражать и тяжело зашевелился, поднимаясь с ковра. В это время в коридоре послышался топот подкованных каблуков, а затем глухие звуки ударов, громкие крики «Стоять!» и звонкое щелканье автоматных затворов.

О причине всего этого догадаться было несложно — та самая, насмерть перепуганная женщина с чайником, заперевшись в своей комнате, успела вызвать милицию.

Выглянув вместе с Херувимовым в коридор, я не без злорадства увидела Стаса, раскоряченного во весь рост на полу, с заломленными назад руками. Нечего было соглашаться на столь гнусную роль!

На моем напарнике, картинно упираясь дулом автомата в его бычью шею, гордо восседал бравый омоновец. Еще трое, в том числе и человек с погонами капитана и в лихо заломленной на затылок фуражке, перетаптывались рядом.

— Зачитайте мне мои права! — с трудом прохрипел Стас, явно находясь под влиянием просмотра бесчисленных американских боевиков.

Омоновцы дружно заржали, после чего капитан выдал в ответ нечто такое, что не было предусмотрено ни в одном уголовном кодексе:

— Ты имеешь право хранить молчание и мысленно посылать нас всех!.. Но если ты произнесешь это вслух, то мы тебе рога поотшибаем!

— Отпустите его, — предъявляя документы, потребовал Херувимов, — здесь вышло маленькое недоразумение — это мой телохранитель.

— Как — недоразумение? — удивился омоновский главарь. — Нам сообщили, что слышались выстрелы. Разве здесь не было покушения?

После этого вопроса возникла на редкость комическая пауза, во время которой Херувимов красноречиво смотрел на меня, имея при этом вид напроказившего подростка, который опасается, что на него начнут жаловаться директору школы.

Его примеру последовали остальные, так что через минуту на меня таращилась уже вся честная компания. При этом я чисто интуитивно ощущала заметное учащение мужского пульса. О чем в тот момент думали все мужские участники этой немой сцены, можно долго не рассказывать.

— Так что? — не вытерпел капитан. — Было покушение или нет?

— Не было, — покачала я головой.

«Если, разумеется, не считать покушения на мою девичью честь».

Херувимов шумно вздохнул, и на этом инцидент был исчерпан.

— Да дай ты ему, в конце-то концов! — тем же вечером в сердцах сказал Стас, когда мы высадили шефа у дома и остались в машине одни. — Неужели не видишь, как человек мучается?

— Пусть мучается. Скорее небо упадет в Дунай, чем он меня поимеет, — задумчиво отвечала я.

— При чем тут Дунай? — выпучился напарник.

— Для необразованных кретинов поясняю — что-то подобное ответил турецкий комендант на предложение Александра Суворова сдать Измаил.

6

Через несколько дней состоялось свидание с Ксюшиными уфологами. Я изрядно удивилась, увидев перед собой не сутулых и очкастых «ботаников», а крепких, упитанных и весьма развязных молодцов, одетых в стиле «новый русский уркаган» — то есть блатные кепочки и модные черные пальто. Если бы я встретила этих «коней в пальто» в один из тех моментов, когда сопровождала Херувимова, то, перефразируя некоего одиозного исторического деятеля, мгновенно сняла бы предохранитель со своего парабеллума.

Однако Ксюше несмотря на все ее классическое консерваторское воспитание почему-то нравились подобные персонажи, и я сдержалась, решив не портить ей настроение. Кстати, я заранее предупредила ее о том, чтобы она представляла меня своим знакомым по моей первой специальности — то есть в качестве редакторши, — и ни в коем случае не рассказывала, чем я сейчас занимаюсь. Этого требовали определенные меры предосторожности, да и вообще, иногда доставляет большое удовольствие удивить мужчину внезапным превращением кроткой овечки в разъяренную «пантеру».

Знакомясь с уфологами, я намеренно произнесла свое имя полностью, чтобы оградить себя на ближайшее время от возможных фамильярностей. Есть такие типы, которые через пять минут после знакомства начинают называть тебя «кошечкой» и «ласточкой».

Специалисты по внеземным цивилизациям приехали к месту встречи на потрепанном «лендровере» и после небольшой прелюдии предложили прокатиться к ним на дачу.

— Тем более что это недалеко, — добавил невозмутимый на вид ухажер Ксюши по имени Андрей, который сидел за рулем, — не больше получаса езды.

— Поехали! — нетерпеливо откликнулась моя безрассудная подруга, и мы немедленно тронулись с места.

— И что мы там будем делать — на звезды смотреть? — не без ехидства полюбопытствовала я.

— Судя по вашему тону, вы не верите в существование инопланетных цивилизаций?

— Да я вообще нерелигиозна!

— А при чем тут религия?

— А при том, что вера в инопланетян имеет очень много общего с верой в Бога — и то и другое подразумевает наличие таинственного Высшего Разума, расположенного где-то «высоко наверху». Я что-то не припомню писателей-фантастов, которые бы думали, что инопланетный разум может оказаться ниже человеческого. Впрочем, это и понятно — дураков и на Земле с избытком, не хватало нам еще только инопланетных!

Последнюю фразу я произнесла гораздо более энергично, чем предыдущие, решительно отпихивая молчаливого приятеля Андрея, который, сидя рядом со мной на заднем сиденье «лендровера», попытался положить руку на изголовье. Самое смешное, что сразу после знакомства я мгновенно забыла его имя, решив про себя, что буду называть его Альфом.

— Ничто так не обостряет ум, как желание понять; ничто так не притупляет зрение, как нежелание видеть, — философски изрек Андрей, после чего переключился на ухаживание за Ксюшей.

Стоит признать, что я слегка подосадовала на то обстоятельство, что ей достался именно Андрей, который был заметно умней и симпатичней своего приятеля. Но с этим приходилось смириться, поскольку не в моих правилах отбивать «кадра» у любимой подруги.

То, каким непроходимым и соответственно бестактным болваном являлся доставшийся на мою долю Альф, выяснилось вскоре после приезда на дачу, когда мы уже расселись в креслах у электрокамина и выпили «за знакомство».

— Девчонки, а давайте я составлю ваши гороскопы! — вдруг загорелся этот твердолобый астролог.

— Давайте! — радостно согласилась Ксюша.

— Большой специалист! — подтвердил усмехающийся Андрей, слегка приобнимая ее за плечи, на что она отвечала лукавой улыбкой.

Ободренный Альф тут же принялся за дело — выяснил наши знаки Зодиака, обложился какими-то дурацкими таблицами и принялся что-то высчитывать и записывать, отрываясь лишь для того, чтобы принять участие в провозглашении очередного тоста.

Поскольку оба уфолога активно налегали на литровую бутыль «Смирновской», я поняла, что никто нас обратно везти не собирается, и внутренне приготовилась к тому, что сегодня вечером мне наконец придется продемонстрировать свои профессиональные навыки в «обстановке, максимально приближенной к боевой».

— Может, мы пока видео посмотрим? — между делом предложил Андрей.

— Какого плана? — быстро спросила я, пока Ксюша еще только открывала свой прелестный ротик.

— Достаточно откровенного…

— Порнографию, что ли?

— А вы имеете что-то против?

— Разумеется!

— И зря! — Андрей осуждающе покачал головой. — В этом сказываются недостатки вашего воспитания.

— Мое воспитание здесь ни при чем.

— Как раз при чем! Это в прежние времена красивых женщин воспевали, боготворили, романтизировали, зато теперь снимают в порнофильмах — и это никого не шокирует, а только возбуждает!

— То же самое можно сказать и о красивых мужчинах, — немедленно парировала я. — Это в прежние времена с них лепили прекрасные статуи и писали картины, зато теперь они снимаются в порнофильмах и больше всего ценятся за величину того, что некогда прикрывалось фиговым листком.

— Ну и что здесь плохого?

— А представьте себе основную массу потребителей таких фильмов: сидят перед телевизором две рыхлые и неопрятные субстанции разного пола и пускают липкие слюнки: «Ах, какая красотка!», «Ах, какой красавец!», «Ах, как все у них чудно получается, не попробовать ли и нам так же?»

— Да, у этих неопрятных, как вы выразились, субстанций появилась возможность подглядывать за тем, как занимаются любовью прекрасные представители человеческой породы — ну и что здесь плохого, если это сделает их хоть немного более счастливыми?

— Может, мы наконец посмотрим какую-нибудь кассету? — вмешалась в разговор явно заскучавшая Ксюша.

Однако этому помешал забытый нами Альф.

— Готово! — неожиданно завопил он, потрясая исчерканным листом бумаги. — Слушайте, что получилось. Сейчас Венера входит зону влияния Юпитера, а это свидетельствует о том, что всю эту неделю представители ваших знаков Зодиака будут пребывать в состоянии повышенной сексуальной активности. Что касается сегодняшнего дня, то он чрезвычайно благоприятен для занятий любовью с теми представителями мужского пола, которые родились под знаком Водолея. Кстати, мы с Андрюхой именно Водолеи…

«Ну, сам-то ты скорее похож на Козерога», — отметила я, невольно усмехаясь столь явному бреду, рассчитанному уж на совсем непритязательных дурочек.

— При этом вас ожидает необыкновенная гамма ощущений, поскольку нынешнее расположение планет придает всем чувствам невиданную ранее остроту.

«Космический секс, одним словом!»

— Так выпьем же за чудотворное влияние звезд на нашу земную жизнь! — немедленно подхватил Андрей, проворно наполняя Ксюшин бокал.

Я пила меньше всех, поэтому ухитрилась сохранить трезвый взгляд, зорко наблюдая как за все более разнузданным поведением обоих уфологов, так и за явно захмелевшей Ксюшей, вторившей им во всем. Интересно, зачем это мужики столько пьют, если собрались нас соблазнить? Ведь поутру все равно ничего не вспомнят, а забытое удовольствие равнозначно его отсутствию.

Забавно! Инопланетяне — это едва ли не самая безобидная изо всех выдуманных человечеством страшилок, но почему же тогда столь безобразно ведут себя их поклонники? Складывается впечатление, что даже в момент долгожданной встречи с представителями иных цивилизаций у этих чертовых уфологов не найдется для них иных предложений, кроме как «выпить и потрахаться!»

Пока раздухарившийся Альф пытался подсесть ко мне как можно ближе, непрерывно лепеча какую-то чушь про мою «поистине вселенскую привлекательность», Андрей танцевал с Ксюшей, что-то нашептывая ей на ухо. Оказавшись возле двери, ведущей в соседнюю комнату, он вдруг воровато оглянулся на меня и быстро увлек Ксюшу за собой.

Что было делать? Я вздохнула и с сожалением покачала головой — моя милая подруга оставалась верна себе. Надеюсь, что ее ждет не слишком быстрое разочарование…

— Эге, а это что такое?

Пока я наблюдала за Ксюшей, обнаглевший Альф подкрался вплотную и теперь нахально положил свою волосатую лапу на мое стройное бедро.

Немедленно скинув оттуда «эту гадость», я посмотрела ему прямо в глаза, но не увидела там ничего, кроме «поистине вселенской пустоты». Медленно, словно гипнотизируя меня своим глупым взглядом, Альф потянулся к моим губам.

«Однако, эту игру в кролика и удава пора кончать», — подумала я, стараясь раньше времени не выдавать бушевавшей во мне веселости. Но стоило мне попытаться встать, как он резво осел на пол, сдвинул край юбки и жадно поцеловал мое колено.

— Ну и что?

Все-таки чудесно устроила нас Мать-природа, позволяя сохранять ясный рассудок, когда мужчина уже изнемогает от страсти, и тем самым вручив неописуемую власть над этими грубыми животными. Как же приятно держать такого опасного зверя, как возбужденный мужчина, на тонком поводке холодно-невозмутимого взгляда!

Но одного взгляда было явно недостаточно — Альф вслед за мной вскочил на ноги, немедленно обхватил за талию и, притянув к себе, снова попытался поцеловать. Я вздохнула, но не от страсти, как мог вообразить этот космический болван, а оттого, что буду вынуждена сделать ему больно.

Через мгновение уже не он, а я держала в объятиях его обмякшее тело, осторожно опуская в ближайшее кресло. Не хватало еще, чтобы он получил травму, рухнув с высоты своего немалого роста!

Вы спросите, как мне удалось так мастерски его «вырубить»? Увы, но этого я сказать не могу… В свое время Петр обучил меня одному секретному приему из арсенала бойцов спецназа, называвшемуся «Укус кобры». Перед этим он взял с меня обещание никому его не показывать и применять только в самых крайних случаях. Впрочем, подобные предосторожности были излишни — уж не настолько я ненавижу мужчин, чтобы открывать подобный секрет всем женщинам, ибо как много потом найдется дурех, которые станут им злоупотреблять!

— Что это было? — спросил Альф, очнувшись и ошеломленно ерзая в кресле пять минут спустя.

— Вы попытались меня поцеловать, но при этом так разволновались, что лишились чувств, — невозмутимо пояснила я, выпуская струю сигаретного дыма в его сторону.

— Неужели? Но со мной никогда такого не было…

— Ничего страшного, в жизни всегда что-нибудь бывает в первый раз.

Как ни странно, но у него хватило ума оценить мою скрытую издевку и больше не повторять своих попыток. Мало того, с трудом выбравшись из мягких объятий кресла, он вдруг направился к вешалке и снял свою дубленку.

— Пойду-ка я прогуляюсь, — пробормотал злополучный Альф, перед тем как хлопнуть дверью.

Я молча пожала плечами, хотя этого никто уже не увидел. Докурив сигарету, я призадумалась было над тем, что делать дальше, однако скучать мне не пришлось — внезапно из соседней комнаты послышалась какая-то возня, а затем и сдавленный крик «Помогите!»

Одним прыжком вскочив на ноги, я метнулась к двери и тут же столкнулась с полуголой и растрепанной Ксюшей, которая, пьяно всхлипнув, бросилась ко мне в объятия.

— Что случилось? Ты чего хнычешь?

— Он негодяй, негодяй…

— Быстро же ты это поняла, подруга! Ну ладно, пойдем разберемся.

Она попробовала было упираться, но я схватила ее за руку и силой втащила в комнату, где на полу были вперемешку разбросаны предметы женского и мужского туалета.

Абсолютно голый Андрей стоял возле туалетного столика и что-то жевал, запивая это пивом прямо из бутылки.

К моему удивлению, он отреагировал на наше появление совершенно спокойно, дружески кивнув мне и даже не подумав прикрыться.

— Что тут у вас произошло? — гневно поинтересовалась я, отпуская Ксюшу и приближаясь к насильнику с четким намерением жестоко покарать за содеянное.

— Ничего особенного, — невозмутимо рыгнул Андрей, сплевывая на пол полоску розовой кружевной ткани. После этого он так добродушно улыбнулся, что мой мстительный запал мгновенно исчез.

— А что вы сделали с моей подругой?

— Да ничего я не успел с ней сделать, — лениво оправдывался он, периодически прикладываясь к пиву, — это она сама хотела меня приласкать, да вдруг передумала.

— Что ты врешь, негодяй? — возмутилась Ксюша, но я сделала ей знак замолчать.

В принципе, мне все было ясно. У моей подруги в состоянии опьянения настроение менялось так быстро, что ее партнеры просто не успевали за этим уследить. Сама того не сознавая, она была способна довести любого мужчину до белого каления, сначала вознамерившись приласкать его самым интимным образом, а затем внезапно передумав.

— Он тебя изнасиловал? — все же уточнила я и, когда Ксюша отрицательно покачала головой, строго приказала: — Ну, тогда одевайся и пойдем из этого вертепа. Вы, кстати, тоже могли бы одеться, — заметила я Андрею.

— А мне не холодно, — насмешливо заявил он.

— Боже! — вдруг ахнула Ксюша, поднимая с пола обрывок кружевной ткани. — Да ведь он съел мои трусы!

— Да, съел. — И Андрей вновь довольно рыгнул. — Ну и что?

— Вы извращенец? — спросила я, удивленная не менее своей подруги.

— Нет, я уфолог, — последовал ответ, преисполненный внутреннего достоинства, — но люблю пожевать что-нибудь экзотическое. Кстати, многие великие люди тоже были извращенцами!

— Значит, вы — ничтожество, поскольку самые заурядные люди равняются на великих в их пороках, а самые незаурядные — в достоинствах.

— Но они несъедобные! — взвилась Ксюша, ничего не понимавшая в нашей полемике. — Это же стопроцентный итальянский шелк!

— В самом деле? — И наш непробиваемый собеседник равнодушно махнул рукой. — Впрочем, какая разница… Когда проголодаешься, съешь что угодно.

— Пусть он мне за них заплатит! — запричитала было Ксюша, но я решительно прервала этот комический диалог.

— Хватит ныть, собирайся.

Андрей допил свое пиво и завалился спать, даже не удосужившись проверить, закрыли ли мы за собой дверь. Альфа я больше не видела — возможно, он заблудился в близлежащем лесу или зашел к кому-нибудь в гости.

Было уже раннее утро, когда нам с Ксюшей удалось добраться до железнодорожной станции и сесть в подошедшую электричку.

— Так что все-таки между вами произошло? — поинтересовалась я, когда усталая Ксюша опустила голову на мое плечо и прикрыла веки.

— Он повел себя как последняя свинья, — зевнула в ответ подруга.

— Объясни поподробнее, ибо я не знаю, как ведут себя свиньи в подобных ситуациях.

— Ну, сразу обмазал себе кое-что черной икрой и заявил, что хочет меня угостить.

— А ты не любишь черную икру?

— Нет, я не люблю этого делать с мало знакомыми мужчинами.

— Все ясно.

— И все-таки жаль, — через какое-то время вздохнула Ксюша. — Он и сам такой красавец, и член у него такой красивый… Прям как в кино!

— Эх, милая моя, это же не та красота, которая спасет мир!

— А почему? — сонно удивилась Ксюша, после чего окончательно заснула.

Я перестала шевелиться, с нежностью глядя на бледное личико своей непутевой подружки. Впрочем, спящая женщина всегда кажется целомудренной.

Расстались мы уже в метро — Ксюша поехала на утреннюю репетицию, поскольку не хотела пропускать время, на которое ей был заказан орган; а я отправилась домой отсыпаться — к счастью, в тот день у меня был выходной.

7

Наконец-то позвонил мой долгожданный! Но, черт бы его подрал, как же рано он это сделал!

Вернувшись домой после вышеописанного приключения, я быстро приняла душ и легла спать. Когда зазвенел телефон, мне показалось, что прошло не более получаса. С трудом разлепив глаза, я схватила трубку и уже хотела было самым нелюбезным тоном послать своего раннего абонента куда подальше, как вдруг услышала вежливый голос Петра:

— Добрый день.

— Привет, — слегка хрипловато ответила я, думая про себя: «Какой на фиг день, когда еще раннее утро?» Но тут мой полусонный взгляд упал на настенные часы — оказывается, было уже почти двенадцать!

— Это Петр.

— Я вас узнала.

— Как поживаете?

— Великолепно.

Я отвечала так коротко исключительно из-за радостной растерянности и потому, что никак не могла собраться с мыслями, однако он, видимо, решил, что на это есть какие-то другие причины, и заметно сник.

— Что вы делаете сегодня вечером?

Ура! Как долго я ждала от него этот классический вопрос и как прекрасно, что он был задан таким тоном, который не оставлял ни малейших сомнений в намерениях вопрошавшего.

— Вы хотите предложить мне вечернюю тренировку? — усмехнулась я.

— О нет, — засмеялся Петр, — не угадали. Я просто подумал… Как бы это сказать… В общем, если вы, конечно, не возражаете, то…

Возможно, мне стоило бы ему помочь, задав наводящий вопрос, но я коварно молчала, улыбаясь невидимой для него улыбкой. Это же такое удовольствие — слушать, как нравящийся тебе мужчина, запинаясь от неуверенности, хочет предложить нечто такое, чего ты давно от него ждешь!

— …Короче, может быть, мы могли бы встретиться и куда-нибудь сходить?

— Неужели вы решились за мной поухаживать?

— Да, а что? — окончательно растерялся Петр. — Надеюсь, вы ничего не имеете против?

«Против? Да если бы ты этого не сделал, я применила бы к тебе твой собственный „Укус кобры”!»

— Во сколько и где? — деловито спросила я, тут же начиная мысленно прикидывать, во что одеться.

— Ну, часов в пять вечера, у памятника Пушкину вас устроит?

— А у вас богатое воображение, — окончательно развеселилась я. — Не каждый мужчина способен предложить такое оригинальное место!

Он понял, что я откровенно издеваюсь, но не обиделся, а тоже засмеялся.

— Так я вас жду?

— Попробуйте только этого не сделать!

Положив трубку, я радостно взвизгнула и одним прыжком соскочила с постели. Затем, немного поплясав по комнате, накинула халат, прошла в ванную и первым делом глянула на себя в зеркало. Сквозь спутанные волосы и немного осоловелый взгляд я увидела знакомое выражение одинокой двадцатипятилетней женщины, сознающей собственную привлекательность в любом виде, а не только тогда, когда наложен макияж и надето лучшее платье. И, право же, одна только мысль об этом придавала уверенности в любых обстоятельствах. А эта уверенность мне сегодня очень даже понадобится!

Спустя три часа я начала окончательно собираться — все, что я делала до этого, называлось «предварительными сборами». После непродолжительных раздумий для предстоящего свидания было выбрано новенькое платье, купленное все в том же бутике от Версаче взамен разорванного зловонным негодяем во время попытки изнасилования трехмесячной давности. Оно было почти таким же, как и предыдущее, — то есть серебристо-белым, плотно облегавшим фигуру и расшитым черными цветами, напоминавшими средневековые японские акварели. В сочетании с черными чулками и темно-вишневой заколкой в каштановых, распущенных по плечам волосах я должна была производить неотразимое впечатление.

Весна уже прочно укоренилась в городе и резвилась вовсю, голося предельно отчетливыми техногенными звуками и насмешливо разбрызгивая свое легкомысленное настроение омерзительно-грязными лужами, пятна от которых потом не берет никакой «Ариэль». А вот в вагонах метро пахло совсем не по-весеннему — как в предбаннике какой-нибудь провинциальной бани: во-первых, потным, немытым телом; во-вторых, перегаром; в-третьих, одуряющим запахом дешевых духов и дезодорантов. От меня самой исходил тонкий аромат «Нины Риччи», но я не тщеславна и уделяю подобным мелочам не больше внимания, чем они того заслуживают.

Выйдя на «Пушкинской», я притулилась у колонны, расстегнула сумочку и краем глаза глянула в зеркальце косметички. В ответ на меня посмотрела собственная хитрая физиономия — томные зеленые глаза, гладкие, пылавшие румянцем щеки, изящный носик и загадочно улыбающиеся алые губы.

«Хороша, чертовка, — похвалила я себя. — Таких, как ты, еще поискать надо!»

Поднявшись из метро, я подошла к памятнику и, держа руки в карманах пальто, остановилась. К концу дня унылую серость неба словно бы размыло предзакатное солнце и немногочисленные городские цвета обновились и повеселели. В первую минуту никто не подошел, зато разглядывали меня со всех сторон, так что я мигом почувствовала себя манекеном в витрине галантерейного магазина.

«Что за невежественный болван!» — хотела было разозлиться я в стиле «Соломенной шляпки», но тут увидела Петра и невольно заулыбалась.

Привыкнув вспоминать своего бывшего тренера в спортивном костюме и кроссовках, я была приятно удивлена его отменным вкусом и неожиданно проявившейся элегантностью. Подобное впечатление создавал светло-серый плащ с поднятым воротником и белая рубашка с умело подобранным и изящно повязанным галстуком.

— Здравствуйте, — заулыбался он мне навстречу, — а я вас не сразу узнал…

— Ничего страшного… Я тоже.

— Это вам!

И мне был торжественно вручен роскошный букет темно-красных роз.

— Спасибо. Вы уже решили, куда мы пойдем?

«Если после таких роз он предложит мне „Макдональдс”, то я его просто убью!»

Однако Петр и на этот раз оказался на высоте. Спустя пятнадцать минут мы сидели в одном из кафе на Тверской и в ожидании заказанного шампанского рассматривали прохожих сквозь огромное стекло.

— Как говорил мой знакомый художник, — заметил Петр, — городской пейзаж, рассматриваемый в одиночестве, это разорванная пополам картина.

— А у вас есть знакомые художники?

— И даже артисты и поэты!

— В самом деле? А знакомых уфологов у вас нет?

— Уфологов? — Петр изумленно наморщил лоб. — То есть вы имеете в виду урологов?

Я не выдержала и звонко расхохоталась.

— Я сказал какую-то глупость?

— Да, извините… Уфологи — это те, кто занимается поисками неземных цивилизаций. Ну знаете, «летающие тарелочки», инопланетяне и всякая прочая ерунда.

— А, теперь понимаю… Нет, с такими людьми я еще не сталкивался. А почему вы спросили?

Разумеется, я не удержалась и рассказала ему о вчерашнем приключении. Более того, выпив шампанского, от которого у меня еще больше развязался язык, я немедленно поведала и предыдущую историю, связанную с мнимым покушением на Херувимова.

— Как видите, ваши уроки не пропаж даром, и мне постоянно приходится применять полученные навыки. Что вы на это скажете?

Петр слушал меня затаив дыхание, и теперь в его глазах промелькнуло настолько красноречиво-восхищенное выражение, что я инстинктивно прикусила губу, дабы удержаться от смеха. Перевести это выражение можно было примерно так: «Вот чертова кукла!!!» — и обязательно три восклицательных знака в конце.

— Однако вы жестоки с мужчинами, — осторожно заметил он чуть погодя, когда мы покончили с закусками и вновь чокнулись шампанским.

— Да, но только с развратниками, извращенцами и ревнивцами, — подтвердила я.

— Странный набор… А ревнивцы тут при чем?

— Как — при чем? Да любой ревнивец — это тот же мазохист, поскольку оба растравляют свои моральные или телесные раны наиболее болезненным способом. Ревнивец, например, просто обожает представлять любимую женщину, отдающуюся другому, в самой непристойной позе…

У меня есть привычка смотреть собеседнику прямо в глаза, причем многие знакомые называли мой взгляд тяжелым и непонятным и уверяли, что неподготовленному человеку трудно его выдержать. Зная это, я иногда злоупотребляла загадочной силой своего взгляда, особенно когда хотела кого-нибудь смутить или угадать его тайные мысли. Вот и сейчас я уставилась на Петра именно таким взглядом, и мне ужасно польстило, что даже этот статный и сильный красавец, на которого постоянно оглядывались женщины, вдруг заметно сник и опустил глаза в тарелку, делая вид, что пытается подцепить на вилку кусок помидора.

— Ну, не знаю… — наконец пробормотал он. — Возможно, вы и правы, но мне все же хотелось бы заступиться за собственный пол.

— Рискните! — задорно предложила я.

— Мне кажется, что при всех наших недостатках мужчины более искренни и, может быть, даже более целомудренны, чем женщины.

— Да что вы говорите! А по-моему, понятия «мужчина» и «целомудренность» абсолютно несовместимы.

— Вы не правы, все как раз наоборот. Мужчина может быть целомудренным, даже если он пользуется услугами проституток, но женщина не может быть целомудренной, даже если живет только с собственным мужем.

— Это еще почему?

— Да хотя бы потому, что, извините за грубое выражение, отдающаяся самка — это всегда разврат, овладевающий самец — это, в основном забава.

— Ах, вот как вы себе представляете отношения между полами! — Несмотря на ироничный тон я была приятно удивлена, обнаружив в Петре столь интересного собеседника. Честно говоря, собираясь на встречу с ним, я немного опасалась, что нам просто не о чем будет говорить — и как замечательно, что эти опасения не подтвердились! — Интересная у вас философия любви получается… Ладно, допустим, с целомудренностью разобрались, но почему же мужчины более искренни, чем женщины?

— Они не только более искренни, но и более романтичны, — настолько категорично заявил Петр, что я сразу поняла — с этим утверждением связана какая-то личная история, и мысленно поклялась себе, что обязательно заставлю ее рассказать.

— Да почему, почему?

— Потому что только женщины способны в самый разгар любовных содроганий думать примерно следующим образом: «Скотина! С каким же упоением он трахается и как же лениво и небрежно до этого белил потолок!»

На этот раз я расхохоталась так громко, что на нас стали оглядываться окружающие.

— Так вот с какими женщинами вы имели дело! Бедненький! Ну-ка, расскажите мне историю своей любви!

— Зачем? — растерялся он.

— Затем, что я хочу знать о вас как можно больше!

После такого лестного для любого мужчины заявления Петр не смог устоять и начал рассказывать.

— Это началось два года назад. Мы познакомились самым романтичным из всех видов современных знакомств способом — она кому-то звонила и ошиблась номером, попав ко мне. У нее был такой замечательный, я бы сказал, задорный голос, что мы очень легко нашли общий язык и тут же договорились встретиться. Знаете, Ольга, по натуре я человек консервативный, но после этого разговора словно преобразился. Отправляясь к ней на свидание и сознавая всю прелесть своего авантюризма, я мысленно надвигал шляпу с плюмажем на самый лоб, теребил эфес шпаги, звенел шпорами и подкручивал усы. Впрочем, тогда я еще действительно носил усы.

— Интересно было бы посмотреть, насколько они вам идут, — заметила я, слушая очень внимательно.

— В самом деле? — рассеянно откликнулся он. — А вот ей они не понравились, и она заставила меня их сбрить. Но самое интересное в другом — знаете, чего я в тот момент больше всего боялся?

— Что она окажется страшненькой?

— Нет, тогда все было бы совсем просто — я бы тут же ушел, и на этом бы все кончилось. Я опасался, что она окажется в меру симпатичной, но достаточно заурядной. Понимаете, когда берешься играть дорогостоящую роль принца, то мечтаешь соблазнить именно принцессу и не тратить своего обаяния на одну из скромных придворных фрейлин, даже в предвкушении легкой победы.

«Ого, какие интересные литературные обороты!»

— Ну и что дальше?

— К счастью, она оказалась чертовски хороша собой, и я мгновенно потерял голову.

— А она?

— Ну, я думаю, что тоже ей понравился, поскольку после этого мы стали часто встречаться и вскоре оказались… Как бы это помягче выразиться?

— В одной постели.

— Да, верно. У нее была своя квартира, и я стал много времени проводить там. Днем мы вместе делали ремонт, а вечером ходили в кафе, занимались любовью и строили планы на будущее.

— А дальше?

— А дальше со мной произошло несчастье — на одной из тренировок я получил серьезную травму и на целый месяц слег в больницу. Пару раз она приходила меня навестить, но потом исчезла, и я измучился в догадках. Вставать я не мог, поскольку у меня была повреждена нога, поэтому даже не имел возможности ей позвонить. Естественно, что как только меня выписали, я тут же помчался к ней…

— И застали ее в объятиях другого?

Петр невесело усмехнулся.

— Да, я понимаю, что все это выглядит очень банально, но, честно сказать, страдаешь от этого ничуть не меньше. Первой моей мыслью было желание избить ее нового возлюбленного до полусмерти, однако стоило мне его увидеть, как оно пропало.

— Почему?

— Он оказался настолько щуплым и заурядным, что я был откровенно поражен. Знаете, я никогда не мнил себя Аполлоном или Гераклом…

— И совершенно напрасно!

— Правда? — Он вновь усмехнулся и на этот раз уже повеселее. — Но дело не в этом — у нас с ним были настолько разные весовые категории, что я бы мог пришибить его одним пальцем. Представьте себе типичного биржевого маклера — в очках, сутуловатый, ниже меня на целую голову. В общем, я не стал ничего предпринимать — просто забрал у нее свои вещи и вернулся домой.

— И долго потом переживали?

— Долго. Кстати, как я потом узнал, она вскоре вышла за него замуж.

— А сейчас что испытываете?

— Абсолютно ничего.

— Лжете!

Петр вскинул глаза, удивленный категоричностью моего тона.

— Почему вы так думаете?

— Потому что обладаю хорошо развитой женской интуицией!

— В таком случае могу вас разочаровать — ваша интуиция вас подвела.

— Этого не может быть!

— Да? А что бы вы сказали, если бы я предложил вам обернуться назад и взглянуть вон на ту пару, которая сидит за столиком в углу, прямо под панно с изображением старой Москвы?

Я немедленно повернулась и увидела симпатичную, но слегка поблекшую молодую женщину примерно моих лет, примерно на шестом месяце беременности, и худого, похожего на подростка, господина в очках, лет на пять ее старше.

— Неужели это они?

— Именно так.

— И давно они здесь сидят?

— Они пришли минут через пятнадцать после нас.

Петр отвечал на мои вопросы настолько спокойным, даже равнодушным тоном, что я мысленно признала свою ошибку. Да, у них уже действительно все позади. Кроме того, эта юная мадам не смогла бы составить мне конкуренции, даже если бы находилась в своей лучшей форме, — и жадные взгляды, которые на меня бросал ее муженек, наглядно это подтверждали.

В очередной раз отпив из своего бокала, я вдруг запоздало сообразила, что одна выпила как минимум две трети бутылки.

— А почему вы сами не пьете? — подозрительно заинтересовалась я. — Надеетесь меня споить?

— Нет, что вы!

— Только не говорите, что у вас завтра тренировка и вам нельзя терять формы.

— Я и не собирался этого говорить.

— Тогда в чем проблема?

— Боюсь увлечься всерьез.

— Шампанским?

— Вы все время шутите, и это придает вам неповторимое очарование.

— Но вы не ответили на мой вопрос.

— Можно я отвечу стихами?

— Читайте!

— Это вольный перевод стихотворения «Двое на одного» латинского поэта Руфима, сделанный моим знакомым поэтом.

Это было уже слишком, и я невольно фыркнула.

— Что такое? — тут же заинтересовался Петр, но я не стала признаваться в очередной своей ошибке. Несмотря на всю симпатию к своему кавалеру, мне почему-то думалось, что если он и знает на память какие-то стихи, то это наверняка будет что-нибудь из школьного курса типа «Белеет парус одинокий». А тут вдруг «латинский поэт», о котором я сама первый раз слышу!

— Ничего, ничего, читайте!

— «Почему бы мне однажды Вдруг с Эротом не сразиться? И в красавицу отважно Я сумею не влюбиться. Но когда Эрот, смущаясь, Призовет на помощь Вакха, То с двоими я не справлюсь И предамся им без страха».

— Очаровательно! — И я постаралась улыбнуться самой пленительной из богатого арсенала своих улыбок. — Значит, вы боитесь в меня влюбиться?

— Можно, я не буду отвечать?

— Можно. Ну а почему вы так долго не звонили?

— Боялся, что вы откажетесь встретиться. Сегодняшнее свидание с вами стало для меня почти такой же авантюрой, как та самая встреча, о которой я вам рассказывал.

«Только не надейся раньше времени, что эта авантюра так же быстро закончится постелью!»

Однако я напрасно подозревала Петра в каких-то далеко идущих замыслах. Провожая меня домой, он вел себя на редкость просто и мило — не пытался пригласить к себе, не напрашивался в гости, не лез поцеловать на прощанье и даже не предложил перейти на «ты».

Более того, он просто «убил» меня одной глубокомысленной фразой, которую я постаралась хорошенько запомнить:

— Любовник боится стать импотентом, творческий человек опасается истощения, политик — утраты влияния, и лишь истинный философ ничего не боится, ибо давным-давно сказано: «Суета сует, все суета…»

Согласитесь, что это уже слишком! И каково мне было услышать подобную сентенцию из уст человека, которого я мечтала увидеть влюбленным в себя до беспамятства?

Как правило, в любовных отношениях главенствует тот, кто притворяется более искусно. В данном случае мы оба настолько успешно сохраняли дружескую невозмутимость, что это становилось просто скучным!

И лишь у самого порога моего дома, галантно целуя мне руку, Петр обронил одну загадочную фразу:

— Возможно, милая Ольга, что очень скоро вас ждет сюрприз…

— Приятный или неприятный?

— Это уж вы сами потом решите!

«Если им окажется твое предложение руки и сердца, — уже лежа в постели и вспоминая перед сном события прошедшего дня, подумала я, — то такой сюрприз будет чрезвычайно приятным!»

8

Пришло время вернуться к рассказу о моем непосредственном начальнике — банкире Херувимове. Дело в том, что на ближайшие выходные он пригласил меня и моего напарника Стаса приехать в его загородную резиденцию с довольно необычной целью — «совместить работу с удовольствием».

Когда я, несколько встревоженная подобной формулировкой, под которой могло таиться все что угодно, вплоть до сексуальной оргии, решила уточнить, что он имел в виду, то выяснилась самая невинная вещь: нашему дорогому Аркадию Петровичу исполнялось ровно пятьдесят лет!

Естественно, что от подобного предложения отказаться было невозможно, оставалось решить проблему подарка. Поскольку от моего тупоголового напарника толковых идей ждать было бесполезно, пришлось думать самой. В итоге мы преподнесли шефу замечательное, сделанное на заказ панно из цветного стекла, размером два на четыре метра. Оно представляло собой точную копию пятидесятидолларовой купюры, только вместо портрета генерала Гранта красовался портрет самого Херувимова.

Шеф пришел в такой восторг от нашего подарка, что немедленно повесил его на самом видном месте, после чего начал подводить к нему каждого вновь прибывшего гостя, неизменно нахваливая мою изобретательность. Зато его жена стала посматривать на меня с нескрываемой злобой, что вскоре обернулось небольшим скандалом.

Всех приглашенных гостей ждал роскошно накрытый стол в центре банкетного зала, располагавшегося на втором этаже шикарного банкирского особняка, в то время как для служебного персонала, к которому относились и мы со Стасом, был приготовлен сравнительно небольшой фуршетный столик в самом углу. Закуска и выпивка здесь были заметно скромнее: вместо французского коньяка — родная «Смирновка», вместо крабов и икры — колбаса и копченая рыба, однако посуда почему-то оказалась дьявольски дорогой и шикарной. Видимо, в доме Херувимова иной не водилось, а предлагать своей обслуге пить из граненых стаканов он посчитал неприличным. Это-то меня и подвело!

С ранней юности, когда я еще была стеснительной и неловкой девочкой-подростком, при одном только виде красивых бокалов из знаменитого венецианского стекла меня всегда охватывал священный трепет. Среди моих тогдашних знакомых не было богатых банкиров, поэтому решившие шикануть хозяева дома с замиранием сердца следили за тем, как ты угощаешься из подобных емкостей, трепеща от страха за их драгоценную жизнь. Понимая это, ты и сама поневоле волнуешься, а в итоге обязательно что-нибудь разбиваешь, после чего тебя начинают судорожно уверять, что «все это пустяки» и «ничего страшного не случилось».

Разумеется, что и здесь не обошлось без подобного конфуза — уже после второго тоста я ухитрилась поставить свой бокал на самый край стола, после чего он немедленно полетел на пол, где и превратился во множество красивых разноцветных осколков.

Самом смешное, что Херувимов лишь дружески мне подмигнул, в то время как его жена метнула в меня ненавидящий взгляд, преисполненный столь грозной силы, что будь я девушкой хоть немного более хрупкой, то от подобного взгляда могла бы расколоться вдребезги, как тот же бокал. Однако одним взглядом мадам Херувимова не удовлетворилась!

Остановив проходившую мимо официантку, она довольно громко — с явным расчетом на мой чуткий слух и присутствующих гостей — произнесла:

— Я же говорила, что на тот стол надо было ставить посуду попроще!

Ни за какие зарплаты на свете я бы не стерпела подобного унижения! Дождавшись, пока та же официантка будет проходить мимо меня, я остановила ее и шепнула на ухо несколько слов, после которых она весело фыркнула и поспешила на кухню. Через несколько минут, под дружный хохот следивших за развитием этого конфликта гостей, я уже смаковала шампанское из большой эмалированной кружки.

Не стану описывать бурное застолье со множеством здравиц в честь хозяина дома и неоднократной сменой блюд — все эти жлобские наслаждения интересны лишь таким же жлобам или голодной и неоперившейся молодежи. Лишь когда пьяные и сытые гости начали разбредаться по всему дому, разбиваясь на группки и ведя между собой кулуарные беседы, началось самое любопытное.

К своему немалому удивлению, я оказалась атакована молодым дьяконом, прославившимся тем, что никогда не отказывался освящать офисы, «мерседесы» и даже выпуски акций присутствующих здесь банкиров.

При первом же столкновении он вызвал у меня глубокое раздражение — выпуклые похотливые глазки, в блеске которых словно бы отсвечивала маслянистая поверхность вылаканного коньяка; длинные, тщательно прилизанные волосы, благоухающие почему-то женским шампунем «L’oreal», и жесткая курчавая бородка, похожая, если вспомнить выражение О’Генри, «на коврик для вытирания ног».

— Как вы относитесь к вере, дитя мое? — слащаво пропел он, обдавая сильным запахом перегара.

— Предпочитаю мечты, — сухо откликнулась я.

— Почему, позвольте полюбопытствовать?

— Потому что они гораздо перспективнее веры, поскольку побуждают к совершению нетривиальных поступков, в то время как вера — всего лишь к соблюдению обыденных ритуалов.

— Вот как? — удивился дьякон, вряд ли хоть что-то понявший из моих объяснений, поскольку, пока я говорила, непрерывно пялился на мою высокую грудь. — И вы совсем не боитесь конца света?

— Нет, не боюсь. «Конец света наступит лишь тогда, когда все относительные истины станут абсолютными. В этом случае человечество окажется равным богам, и тогда надобность в последних отпадет сама собой», — это была не моя фраза, а цитата из некогда отредактированного мною трактата «Сознание и Абсолют».

— Кхм! А с вами очень любопытно беседовать. — И с этими словами он направился к столу, чтобы проглотить очередную стопочку коньяку.

«Вот так и надо обращаться с любителями псевдоинтеллектуальных разговоров — бить их же оружием», — с облегчением подумала я и отошла в сторону.

Но не прошло и пяти минут, как дьякон «нарисовался» снова, и на этот в гораздо более игривом настроении.

— А вы знаете, что у меня под рясой кое-что торчит? — радостно сообщил он.

— Надеюсь, не то же самое, что у меня под мышкой? — быстро отреагировала я, распахивая полу пиджака и демонстрируя ему рукоятку пистолета.

— О! — удивился он, после чего снова ретировался.

Я наивно понадеялась на то, что сумела основательно его напугать и больше он подойти не осмелится. Но не тут-то было — приняв очередную порцию «допинга», дьякон вновь попал в поле моего зрения.

На этот раз он был уже столь «тепленьким», что поначалу только мычал и пялился на меня откровенным взглядом. Опасаясь приставаний и нового скандала, я стала потихоньку отодвигаться, однако он следовал за мной по пятам, держась правой рукой за висевший на груди большой наперсный крест — кстати, золотой, с вкраплениями драгоценных камней, — словно бы для того, чтобы сохранять равновесие.

— Послушайте, падре, отче или как вас там, — наконец не выдержала я, тем более что окружающие стали обращать на нас все большее внимание, — что вы ко мне привязались? Чего вы хотите?

— Ипро… Исро… Испроведывать вас, дочь моя!

— Чего-о?

— Исповедать!

— Я уже исповедалась.

— Кому это? — ревниво поинтересовался дьякон с таким выражением, словно я была его любовницей и призналась в своей измене.

— Детектору лжи! — выпалила я, вспомнив недавнюю проверку.

— Не знаю такого сана, — помотал головой дьякон, а затем уверенно добавил: — Сие есть от лукавого! Покайся, дочь моя, и да снизойдет на тебя благодать Божия… — С этими словами он поднял было руку с крестом, намереваясь меня перекрестить.

Как назло, я не успела увернуться, а дьякону явно изменила координация движений. В результате, он треснул меня по лбу своим дурацким крестом с такой силой, что едва не содрал кожу.

Мгновенно представив себе уродливую шишку, я рассвирепела до такой степени, что еще секунда — и проклятый дьякон полетел бы вверх тормашками, распростершись на полу в виде гигантской летучей мыши. Как ни странно, но меня неожиданно выручил Стас, стоявший позади священника. Уловив мой бешеный взгляд и угадав намерения, он стремительно подскочил к дьякону, обхватил его за талию наподобие копны сена и, легко оторвав от земли, понес прочь.

— Вот сволочь длинногривая! — сквозь зубы процедила я, осторожно щупая лоб и глядя вослед уносимому напарником священнослужителю, болтавшему ногами и оравшему нечто несуразное:

— Анафема! Антихрист! Акафист! Анапест!

Чтобы хоть немного успокоиться и не собирать вокруг себя толпу сочувствующих, я быстро покинула зал и зашла в зимний сад, решив покурить под сенью какой-нибудь пальмы.

Но мне недолго довелось пробыть в одиночестве — более того, оно было прервано самым бесцеремонным образом! Крепкие мужские руки внезапно обхватили меня сзади за талию, и я оказалась плотно прижата к чьему-то горячему торсу. Для моих взвинченных нервов это было уже слишком — и я не стала церемониться, четко отработав заученную на этот случай комбинацию.

Резкий удар правым локтем поддых — при этом левая рука прочно придерживает кулак правой, создавая точку опоры; затем надо как можно сильнее топнуть ногой, стремясь буквально расплющить ступню невидимого противника; ну и, наконец, как только его хватка ослабеет — с разворота нанести удар в челюсть.

Бедный Петр, никак не ожидавший столь бурной реакции, отлетел от меня как резиновый мячик и, стукнувшись затылком о ствол пальмы, буквально взвыл от боли!

— Ой, это вы! — взвизгнула я, бросаясь к нему. — Извините, но я же не знала…

— Нет-нет, вы действовали на редкость превосходно, — стараясь улыбнуться, прохрипел он. — Это я во всем виноват — не надо было вас пугать.

— Но как? Откуда вы здесь взялись? — Видя, как он морщится и потирает голову, я была готова расплакаться от жалости.

— А это и есть тот самый сюрприз, о котором я вам говорил три дня назад. Карбанович — начальник охраны вашего банка — ушел на пенсию, и Аркадий Петрович предложил мне занять его место.

— Неужели? — Я не могла поверить своим ушам. — Значит, мы теперь будем работать вместе?

— Если только мне удастся оклематься после вашей контратаки, — улыбнулся Петр, нежно глядя на меня. — А ведь я буду вашим непосредственным начальником!

— Ну простите меня, ну, пожалуйста, — как можно более ласково пропела я. — Меня тут так довели всякие болваны, что я уже просто не могла сдерживаться.

— Да, я знаю. Я наблюдал за вами со стороны.

— А что же не подошли раньше?

— Дурака свалял, — смущенно признался Петр. — И, как выяснилось, на свою голову решил застать вас врасплох. — Он вновь комически-красноречиво потер свой затылок. — Хорошо еще, если хромать не буду, — добавил он через минуту, осторожно ступая на поврежденную ногу.

И тут на меня словно снизошло вдохновение! Мгновенно сообразив, как нужно действовать дальше, я медленно приблизилась к нему и, томно улыбаясь, спросила:

— А ведь ты хотел меня поцеловать, для чего и подкрался сзади?

Петр зачарованно глянул в мои зеленые, широко раскрытые глаза и, судорожно кивнув, молча облизнул губы…

— Вот вы где! — послышался голос Херувимова. — А ведь я вас ищу, Ольга Владимировна.

«Что за идиотизм! Не мог найти пять минут спустя, старый боров!»

— Слушаю вас, Аркадий Петрович.

Херувимов нетерпеливо оглянулся на Петра. Улыбнувшись мне и слегка пожав плечами, тот удалился. Но я успела заметить в его глазах столь явное сожаление о несостоявшемся поцелуе, что внутренне возликовала.

— Так что вы хотели сказать? — Я спокойно прикурила новую сигарету и вскинула глаза на банкира.

— Как вам мой юбилей?

— По-моему, все очень мило.

— Но вас здесь никто не обижает?

— Меня не так-то легко обидеть, — самодовольно усмехнулась я.

— Я знаю.

После этой фразы Херувимов вдруг задумался и замолчал, а на его лице появилось невиданное мною дотоле чувство печали. Это еще что за дела?

— Однако вы не очень-то веселы для именинника, — заметила я, когда пауза затянулась.

— А с чего веселиться? — тут же вскинулся Херувимов. — Знаете, Оленька, день рождения вызывает у меня смешанные чувства: с одной стороны, это прекрасно и почетно, что тебя поздравляют с появлением на свет, но с другой — после наступления определенной даты поздравления и юбилеи начинают выглядеть откровенной репетицией похорон!

— Ну-ну, зачем же так мрачно?

— Затем, что это действительно так! Одно дело, когда тебе двадцать лет и все еще впереди, и совсем другое — когда уже пятьдесят, впереди только пенсия, да и вообще, каждый новый год может оказаться последним. Складывается такое впечатление, что поздравлять продолжают только по инерции, лишь бы не переходить к утешениям типа: «Ничего, брат, пятьдесят лет — это еще не старость!»

Подобные излияния были настолько необычны для Херувимова, что я слушала его со все возрастающим удивлением, не зная, что говорить и чем утешать. Но утешить было необходимо, поскольку он подошел ко мне именно за этим.

А, ладно, в конце концов, у человека действительно такой юбилей!

— Не расстраивайтесь, Аркадий Петрович, — ласково произнесла я и, осторожно погладив по жирному загривку, нежно поцеловала в щеку. — Вы еще такой видный мужчи… О черт, да что же вы делаете!

Это негодующее восклицание было вызвано тем, что мгновенно расчувствовавшийся банкир тут же потянулся ко мне с объятиями и даже успел положить свою влажную ладонь на… Короче, пониже моей тонкой талии.

Да что же сегодня такое — мужики клеятся ко мне один за другим! Впору нанимать себе телохранителя! Но пока, за неимением последнего, пришлось мне самой дать Херувимову по рукам и отступить на шаг.

— И это все, для чего вы меня искали? — холодно осведомилась я, сверля его взглядом.

— Нет, что вы, — забормотал он, тяжело вздыхая и опуская глаза, — поверьте, это получилось чисто случайно… Не сердитесь.

— Ладно, не сержусь, и что дальше?

— Видите ли, милая Оленька, у меня к вам имеется одно деликатнейшее, можно даже сказать, чрезвычайно интимное поручение…

— Знаете, Аркадий Петрович, — тут же усмехнулась я, — порой мне хочется повесить себе на грудь табличку, на которой огромными буквами будет написано: «Интим, черт бы вас всех побрал, не предлагать!»

— О нет, — вяло улыбнулся он, — вы меня неправильно поняли. Я давно убедился, что вы — девушка строгих нравственных правил…

«Нет, уважаемый Аркадий Петрович, это уже вы меня неправильно поняли!»

— …Именно поэтому, рассчитывая на вашу исключительную порядочность, я и решил обратиться к вам с одним поручением.

«В кои-то веки тебе понадобилась моя порядочность, а не порочность! Интересно, что бы это могло значить?»

— Ну-ну, я слушаю.

Однако Херувимов, словно бы испытывая мое и без того уже изрядно истощившееся за сегодняшний вечер терпение, еще минут пять продолжал мусолить так понравившееся ему словосочетание «интимное поручение».

Все это кончилось тем, что я топнула ногой и решительно воскликнула:

— Послушайте, Аркадий Петрович, или объяснитесь толком, или обращайтесь со своими интимными проблемами к сексопатологу, а то и своему другу-священнику!

Лишь после этого банкир наконец встрепенулся и заговорил по делу:

— Проблема в том, что я недавно познакомился с одной очаровательной девушкой, намного моложе меня…

— Это вполне естественно, поскольку девушкой можно называться максимум до тридцати лет, после чего начинается период старой девы.

— Что? Ах, ну да, но суть в другом. Мы с ней достаточно быстро вступили в интимные отношения…

«Ишь ты, какой донжуан!»

— …И все было изумительно прекрасно, вплоть до вчерашнего дня.

«А, понимаю — вчера она потребовала оплатить свои интимные услуги?»

— Ей вдруг пришла в голову странная мысль, — продолжал банкир, принимая все более опечаленный вид, — точнее сказать, она возымела совершенно невозможное желание…

— Какое же?

— Выйти за меня замуж!

— Но вы женаты!

— Да, но она потребовала, чтобы я развелся с женой и женился на ней.

— А вы что же?

— Я объяснил как мог, что это невозможно, что в моем возрасте такие вещи так просто не делаются… Да и вообще, зачем ей это нужно, если я и так согласен исполнять все ее прихоти? Однако она упорно стояла на своем.

— Ага, а потом принялась вас шантажировать, угрожая рассказать обо всем вашей жене?

— Если бы! — вздохнул Херувимов и даже прищелкнул пальцами от досады. — То есть это, конечно, тоже достаточно серьезная угроза — вы знаете мою жену, — но главное в другом. Во время предыдущего свидания я был так увлечен, что забыл у нее дома папку с очень важными документами. Через четыре дня состоится заседание Совета директоров нашего банка, и мне эта папка необходима до зарезу.

— А юная мадемуазель ее не отдает, пока вы на ней не женитесь?

— Именно так. — И несчастный банкир жалобно посмотрел на меня. — При этом я вовсе не хочу угрожать или пугать это милое дитя. Более того, я бы охотно продолжил наши отношения, но, увы… В общем, мне надо добыть эту папку любым способом!

— Здорово, — присвистнула я. — Хорошенькую роль вы мне отводите! Нет уж, извините!

— Как, вы отказываетесь? Но почему?

— Да потому, что со своими возлюбленными разбирайтесь сами.

— Но подождите, Оленька, ведь я же объяснил вам, в чем дело…

— Вот именно поэтому оно мне и не нравится.

— Но как же быть? — засуетился банкир. — Ведь я же не могу посылать к ней Стаса… Она такая нежная, хрупкая. А вы как-нибудь по-женски сумели бы уговорить ее не дурачиться, а?

«Да, действительно, — подумала я, — зачем отказываться? Если какая-то юная дуреха возмечтала стать банкиршей, то надо как можно деликатнее прочистить ей мозги, а не запугивать таким мордоворотом, как Стас».

— Ладно, черт с вами, — с досадой согласилась я, — можно попробовать. Но что она хоть собой представляет, эта ваша возлюбленная?

— Маленькая лицемерка! — вспыхнул Херувимов, мгновенно забыв про предыдущие нежности. — Знаете, Ольга, на ее примере я даже вывел такую формулу: самое наивное лицемерие — это глупость, самое прямолинейное — демагогия, самое изощренное — обольщение!

— Прекрасная формула, хотя она ничего и не объясняет. Ладно, тогда скажите другое — как вы себе представляете план моих действий?

— Это совсем просто! Давайте послезавтра вместе сходим к ней на концерт, после чего я вас познакомлю. Ну а дальше вы уж сами что-нибудь придумаете.

— А она что — певица? — насторожилась я.

— Нет, органистка, — безмятежно отвечал Херувимов, очень довольный моим согласием. — Надеюсь, что вы относитесь к органной музыке лучше, чем Стас, который после концерта заявил мне, что еще никогда в жизни не подвергался столь суровому испытанию — даже когда вжимался в землю, слушая свист пуль чеченских снайперов.

— Ничего, вытерплю, — мрачно заявила я и с затаенной надеждой на возможное недоразумение задала последний вопрос: — А как ее зовут?

Услышав ответ банкира, я едва сдержалась. И когда только моя милая Ксюша все успевает — и на органе играть, и с банкирами трахаться?

9

Примерно такой вопрос я и задала ей, когда она начала увлеченно рассказывать мне о своем новом приключении. Этот разговор происходил вечером следующего дня. Я заехала к Ксюше после работы, заранее составив примерный план действий.

Как же это было тяжело — лукавить и лицемерить со своей лучшей подругой, которую по жизни привыкла любить и оберегать от всяческих неприятностей! Если телохранительницей Херувимова я была по долгу службы, то «берегиней» Ксюши, как это не высокопарно звучит, — по зову сердца.

— Наше знакомство состоялось совершенно случайно, — весело щебетала она. — Помнишь тот вечер, который мы провели с этими дурацкими уфологами?

— Конечно, помню. Но ведь ты же потом сразу поехала на репетицию?

— Так в том-то все и дело! Я даже не успела заехать домой переодеться и притащилась в консерваторию на высоких каблуках, в короткой юбке и в одних колготках на голое тело — ведь мои трусики съел этот дурак Андрей.

— Ну и что? — невесело усмехнулась я.

— Ты же видела меня за органом — мне приходится постоянно тянуться к разным клавишам, как ручным, так и ножным, а в короткой юбке да еще на каблуках это делать очень неудобно. А юбка, да еще кожаная, постоянно топорщится и задирается…

— Но ведь ты же репетируешь в пустом зале, где тебя никто не видит!

— Да, верно, но туда всегда может кто-нибудь заглянуть. А иногда и мои знакомые приходят послушать.

— Ну а банкир-то как там оказался?

— Он мне потом рассказывал, что заезжал к директору консерватории по своим делам. Представляешь, их банк оказывает нам спонсорскую поддержку.

— С этим ясно, давай дальше.

— А дальше он проходил по коридору, услышал, как я играю, и заглянул внутрь. Ему так понравилось, что он сел в первый ряд и дослушал все до конца.

— Ему так понравилась твоя игра или его возбудил твой пикантный вид в задранной юбке и без трусиков?

— Наверное, и то и другое, — самодовольно усмехнулась Ксюша. — Короче, еще во время репетиции он послал телохранителя за букетом роз, а после ее окончания поднялся на сцену знакомиться.

— Надеюсь, ты не слишком быстро ему уступила?

— Не, а чего тянуть-то? — искренне удивилась она. — Он меня пригласил в такой шикарный ресторан и так роскошно угостил, что я просто не смогла ему отказать, когда он попросился в гости.

— Гм! В следующий раз, когда тебе очень захочется в ресторан, скажи мне. Ну и что было потом?

— Я его спросила: «Как ты ко мне относишься?» Он ответил: «Обожаю!» И тогда я говорю: «Разводись с женой и давай поженимся».

— О Боже! — не выдержала я. — Да на фига он тебе сдался! Ты такая красивая, стройная, молодая — так зачем тебе этот пятидесяти… — Тут я вовремя прикусила язык, вспомнив, что Ксюша не должна знать о моем знакомстве с Херувимовым. — Ну что ты в нем нашла?

— Ой, что ты! — Ксюша всплеснула руками от избытка чувств. — Ты так говоришь потому, что его не видела. Он такой толстый, пушистый и славный… Совсем как мой котик! — И, нагнувшись с кресла, она подхватила на руки теревшегося о ее ноги белоснежного ангорского кота.

Тот немедленно завозился, растопырил толстые лапы и попытался ее укусить.

— Ой, Томино, как тебе не стыдно! Нельзя кусать свою мамочку!

Я с ненавистью посмотрела на эту жирную, кастрированную сволочь, и кот ответил мне не менее злобным взглядом. Наши отношения не сложились с первых же минут знакомства — проклятый Томино сразу почувствовал во мне злейшего врага и повел себя соответствующим образом, при каждом удобном случае пытаясь порвать колготки или укусить за ноги. Сначала я, исключительно из любви к Ксюше, пыталась его задобрить, но потом бросила эти попытки.

Сама я не люблю кошек, зато обожаю собак. О, это такие чудесные существа, смысл жизни которых состоит в безграничной любви к своему хозяину, в то время как кошки холодны и эгоистичны. Григорий Горин был совершенно прав, когда однажды назвал собак «последними ангелами».

С некоторых пор меня откровенно бесила привязанность Ксюши к своему коту, переходившая все границы разумного. Несмотря на надоедливую телерекламу этот гад упорно не желал жрать свой «Вискас», предпочитая вареную навагу. Иногда он наглел до такой степени, что отказывался даже от рыбы, и тогда Ксюша готовила ему курицу в духовке! Но самым гнусным было то, что несмотря на обилие дезодорантов и освежителей воздуха квартира моей подруги постоянно благоухала двумя тошнотворными ароматами — запахом кошачьей мочи и вареной рыбы.

Сколько я ни пыталась объяснить Ксюше, что с животными надо обращаться именно как с животными и ни в коем случае их не баловать, она не внимала моим советам. Возможно, в этом проявлялась своеобразная сублимация — будучи слишком эгоистичной и себялюбивой для того, чтобы заводить ребенка, она переносила свою нерастраченную материнскую нежность на этого пушистого зверюгу.

— Оставь ты его и давай вернемся к твоему банкиру! — Я нарочно закурила сигарету, зная, что Томино не выносит табачного дыма.

— А что мой банкир? — спросила Ксюша, с неохотой опуская кота на пол.

— Ты мне так толком и не объяснила — зачем тебе вздумалось выходить за него замуж?

— А ты знаешь, какие копейки мне платят за концерты? — неожиданно плаксивым голосом заговорила она.

— Сейчас всем мало платят.

— Да плевать мне на всех! Мне хочется хоть раз в жизни пожить нормально, не думая о завтрашнем дне. Хочется, чтобы за мной заезжали на белом «мерседесе», чтобы зимой возили на курорты в теплые края, чтобы я могла покупать себе все, что захочу, не заботясь о том, что мне не останется денег на обед…

— Короче, ты хочешь сделаться богатой вдовой, — со вздохом подытожила я, а про себя подумала: «Одни люди подобно моей Ксюше комплексуют по поводу отсутствия «мерседеса», другие — по поводу нерешенности вечной проблемы, имеются ли хоть какие-то формы посмертного существования души? Но кто бы мне сказал, которые из них более несчастны?»

— Зачем ты так говоришь? — надулась Ксюша. — Я вовсе не хочу, чтобы мой Аркаша умер.

— Потом захочешь. Так что ответил Аркаша на твое предложение руки и сердца?

— Он очень удивился и заявил, что не может развестись с женой — это слишком сложная и дорогостоящая процедура.

— Ну а ты?

— О, я придумала одну чудную вещь. — Ксюша спрыгнула с кресла, в котором сидела, поджав под себя ноги, и подошла к секретеру. Открыв дверцу, она продемонстрировала мне тонкую белую палку. — Видишь это?

— Вижу.

— Позавчера он уехал, забыв ее у меня, а через полчаса позвонил из машины и заявил, что немедленно возвращается, поскольку там находятся очень важные документы. И тогда меня вдруг осенило, и я заявила, что не открою дверь и ничего ему не отдам, пока он на мне не женится.

— Да, но ведь он мог просто пообещать это, а потом, получив свою папку, передумать?

— Ну, я же девушка хитренькая. — И Ксюша довольно улыбнулась. — И у меня есть один знакомый юрист, который посоветовал, как можно сделать, чтобы Аркаша не передумал.

— Кажется, я догадываюсь…

— Да, нужно составить брачный контракт, по которому, в случае отказа жениться, он должен будет заплатить мне сто тысяч долларов.

— У тебя недурные аппетиты, подруга! А ты не подумала о том, что нанять киллера будет стоить твоему Аркаше намного дешевле?

— Да ты что?! — испуганно вытаращилась Ксюша. — Он никогда на это не пойдет.

— Почему ты так уверена?

— Я ему очень нравлюсь, и он мне сам это не раз говорил.

— Тебе надо было спросить его иначе: что тебе больше нравится, дорогой, — я или сто тысяч долларов? Короче, пока еще цела, брось эту дурацкую затею, позвони своему банкиру и скажи, чтобы он кого-нибудь прислал забрать папку. Если хочешь, я могу это сделать вместо тебя.

На мою бедную органистку было жалко смотреть — и что только не делает с людьми проклятая жадность!

Минут десять Ксюша металась по квартире — то хватала на руки кота и начинала его судорожно ласкать, невзирая на протестующее мяуканье; то умоляюще смотрела на меня, но я невозмутимо отводила взгляд к окну; то кидалась к телефону, начиная набирать номер, но тут же вешала трубку.

— Если ты не сделаешь того, что я тебе сказала, на мою помощь можешь не рассчитывать. — Я постаралась произнести эту фразу как можно более жестким тоном, чтобы окончательно склонить чашу весов в нужную сторону. Однако мне не повезло — это был тот самый случай попадания «шлеи под хвост», о котором я уже как-то упоминала.

— Ну и не надо! — решительно заявила Ксюша. — Никуда я звонить не буду! Пусть женится — и тогда получит свою папку обратно.

— Ладно, тогда давай ложиться спать, — картинно подавляя зевок, предложила я. — Если не возражаешь, я у тебя сегодня переночую?

— Конечно, не возражаю, — обрадовалась Ксюша. — Кстати, а чего это ты свое лучшее платье надела?

— Завтра у меня свидание с Петром.

— Да? Ну и как у вас?

— Нормально. — Мне не хотелось развивать эту тему, поэтому я быстро переоделась в ее халат и пошла в душ.

Пригревшись в обнимку со своим котом, Ксюша уснула очень быстро, зато меня измучила бессонница. Как же мне не хочется обижать свою бедную подружку, пусть даже лишая ее столь призрачных надежд! Существует только одна вещь, которая сравнима по своей значимости со страхом смерти, и эта вещь называется разбитые надежды. Только надежды, питаемые желаниями, и заставляют нас жить, нетерпеливо стремясь в будущее. Только надеясь, мы и не боимся смерти.

Как только начало светать, я выбралась из-под одеяла и быстро, но бесшумно оделась. Затем, чувствуя себя последней стервой, осторожно открыла секретер и взяла оттуда проклятую папку.

Подойдя к безмятежно спавшей Ксюше, я наклонилась и, отведя прядь волос, слегка коснулась губами ее теплой щечки. Спи, глупышка, и пусть тебе снятся не денежные, а исключительно нотные знаки!

Я вышла из Ксюшиного дома около семи часов утра. Ехать на работу было еще рано, и тогда я зашла в ближайшее кафе, работавшее круглосуточно, чтобы позавтракать и выпить горячего кофе. Посетителей почти не было, если не считать двух невзрачных мужичков, похмелявшихся пивом.

Взяв себе овощной салат, пару бутербродов и чашку кофе, я села за столик у окна и, первым делом вытащила сигареты. Представление о том, как Ксюша с удивлением просыпается одна в пустой квартире, обнаруживает исчезновение папки и ударяется в слезы, жгло мне сердце, и я все больше нервничала, кусала губы и злилась, сама не зная на что.

В такой идиотской ситуации трудно найти виновных!

— Почему столь красивая девушка нервничает в такую рань?

Я удивленно вскинула глаза. Один из мужичков уже ушел, зато второй стоял перед моим столиком с полупустой бутылкой пива в руке.

— Что вам надо? — устало спросила я, приготовившись к классической просьбе «добавить на пиво».

— Хочу вас утешить. — И мужичок взялся за спинку стула. — Вы позволите присесть?

— Нет, не позволю. Убирайтесь!

— Я вижу, что вы меня не узнаете?

Я была так поглощена своими мыслями, что не хотела тратить свою злость на это ничтожество.

— А кто вы такой, чтобы я вас узнавала?

— Я — тот, кого вы однажды приняли за террориста и сумели мастерски обезвредить.

После такого заявления я тут же узнала злополучного растяпу, уронившего свой бумажник на проезжую часть улицы, который оказался настройщиком роялей и которого я ухитрилась принять за киллера.

— А, это вы, — вяло протянула я. — Недаром говорят, что Москва — тесный город. Садитесь, рассказывайте.

Он обрадованно присел и, знаком попросив моего позволения, тут же припал к бутылке пива, после чего повторил свой вопрос в несколько видоизмененной форме:

— Так почему очень красивая и умная девушка грустит и злится в столь ранний час?

— А с чего вы взяли, что я очень умная?

Времени было еще много, поэтому можно скоротать его за пустопорожней болтовней.

— Я не сказал, что вы очень умная, — неожиданно запротестовал мой собеседник, — прилагательное «очень» относится к вашей красоте, но отнюдь не к вашему уму.

Это был довольно странный комплимент, поэтому я с удивлением глянула на настройщика-террориста.

— Понимаю ваше недоумение, — тут же оживился он, — и спешу его разрешить. Ваше неустойчивое эмоциональное состояние говорит о том, что вы девушка, без сомнения, умная, но не очень.

— Как это понимать?

— Элементарно. Знаете, я вывел следующую закономерность — разница между умным и очень умным человеком заключена не в особой тонкости и проницательности ума, а в наличии силы воли. Очень умный человек не станет бездействовать или действовать иррациональным образом, в то время как просто умный человек может валяться на диване, поддавшись депрессии, с которой не в состоянии справиться. Напротив, очень умный человек сумеет стиснуть зубы, выбрать одну из существующих альтернатив и начать воплощать ее в жизнь.

— Любопытно, — хмыкнула я, — продолжайте.

— Но высшая стадия ума — это гениальность. Любой гений, как правило, пытается охватить противоположности и подняться над ними, чтобы достичь какого-то высшего синтеза. В этом смысле можно даже сказать, что односторонних гениев не бывает.

— То есть, если я правильно поняла вашу классификацию, просто умный человек подвержен всем человеческим слабостям, поэтому может прозябать в бездействии; очень умный человек находит в себе силы сделать выбор и начать действовать; а гений вместо совершения выбора возвышается над альтернативами и, достигая какого-то высшего синтеза, обретает невозмутимость и спокойствие духа. Так или не так?

— Именно так! — обрадовался настройщик. — Вы изложили мою концепцию просто великолепно.

— У меня в институте всегда была пятерка по философии, — слегка улыбнулась я, — а эта ваша концепция отдает стоицизмом.

Как ни странно, но настройщик-философ сумел меня развлечь и позабавить. В благодарность за это я даже купила ему на прощанье бутылку самого дорогого пива.

Направляясь в банк и сжимая в руках злополучную папку, я занималась сеансом самовнушения, твердя про себя: «Я — гений, а потому обладаю невозмутимостью и спокойствием духа, я — гений, гений, гений…»

10

Увы, но гения из меня так и не получилось! Стоило мне войти в помещение банка, как неудержимый гнев и обида за Ксюшу вспыхнули с новой силой. И чем выше я поднималась по лестнице, направляясь в кабинет Херувимова, тем сильнее распалялась.

Именно в таком виде — с пылающим лицом и горящими глазами — я и ворвалась в кабинет шефа.

— А, это вы, Ольга Владимировна, — поприветствовал меня Херувимов. — Что-нибудь случилось?

Тут он заметил вожделенную папку и стремительно вскинул руку, на мгновение приложив палец к губам. Понять этот жест было совсем несложно — напротив него, закинув ногу на ногу, сидела мадам Херувимова собственной персоной. И зачем только она притащилась в банк в такую рань?

Впрочем, — и меня мгновенно захлестнуло чувство мстительной радости — это и к лучшему! Теперь появилась замечательная возможность отомстить за Ксюшу, и чего бы мне это ни стоило, я обязательно так и сделаю!

За те несколько секунд, что ушли на эти размышления, мадам Херувимова успела меня опередить и тем самым только подлила масла в огонь.

— Почему это к тебе врываются как в бордель? — брезгливо поинтересовалась она у мужа, окидывая меня презрительным взором. — Совсем распустил своих служащих? Стучаться надо, девушка!

Последнее слово было произнесено с такой иронией в адрес моей целомудренности, что прозвучало почти как оскорбление. Однако я не стала отвлекаться на эту старую стерву, а подошла к Херувимову, который следил за моим приближением умоляющим взором, поминутно меняясь в лице, и кинула папку ему на стол.

— Вот, Аркадий Петрович, я достала то, о чем вы меня просили.

— Да? — собрался было с облегчением вздохнуть он. — Вот спаси…

— Ксюша сама мне ее отдала и просила передать, чтобы вы больше не беспокоились на ее счет. Замуж за вас она не собирается, так что не надо ей отныне звонить и приезжать. Считайте, что между вами все кончено!

Отчеканив эту зловещую в подобных обстоятельствах фразу, я даже облизнула губы от удовольствия! Наверное, подобное же удовольствие испытывает опытный подрывник, поднося запал к бикфордову шнуру и следя за тем, как, извиваясь огненной змейкой, огонек стремительно ползет к заряду.

И грянул взрыв!

— Какая еще Ксюша? — подозрительно поинтересовалась жена, меняя положение ног и приподнимаясь с кресла в направлении оцепеневшего мужа. — А?

— Не Ксюша, — залепетал бледный как смерть Херувимов, — ты ослышалась, драгоценная моя. Ольга Владимировна шутит… Не Ксюша, а… Хрюша!

— Так это Хрюша не собирается выходить за тебя замуж? Что ты молчишь, старый потаскун?

И тут она с такой силой стукнула кулаком по столу, что Херувимов задрожал как осиновый лист. По его лицу было отчетливо видно, насколько мучительно он пытается подобрать подходящую для данного случая фразу или цитату, чтобы хоть чуть-чуть остудить накаленную атмосферу. Мы с его женой следили за этими потугами, испытывая разные чувства, я — злорадство, она — нетерпение.

Наконец его осенило, и он открыл рот, однако находка оказалась явно неудачной:

«Увы, на разные забавы Я много жизни погубил!»

— виновато пролепетал банкир, пытаясь улыбнуться и обратить дело в шутку.

— Ах ты, котяра паршивый, так вот в чем он осмеливается мне признаваться! — взревела жена, стремительно бросаясь в атаку.

— На помощь! — заверещал насмерть перепуганный Херувимов, проворно слетая с кресла и пытаясь прикрыться им от танкового натиска собственной супруги.

Поскольку, кроме нас троих, в кабинете никого не было, постольку мне — причем не слишком охотно! — пришлось откликнуться на этот отчаянный зов.

Я кинулась наперерез мадам Херувимовой, но опоздала — она уже успела схватить мужа за конец галстука и теперь пыталась подтащить к себе, чтобы отвесить оплеуху. Мне, в свою очередь, пришлось схватить ее за талию, чтобы оттащить от мужа. В итоге сложилась забавная группа — она тянула мужа за галстук, а я тянула ее за талию.

Первым из нас не выдержал галстук — он просто развязался, и мадам Херувимова, держа его в руках, отлетела в угол. После этого я ослабила собственную хватку и, выпустив жирную талию жены, произвела элегантный маневр, в результате которого она оказалась отрезанной от мужа, робко — как горьковский пингвин в утесах — прятавшегося за моей спиной.

— Ах ты, сучка дешевая, — яростно-радостно прохрипела Херувимова, тяжело отдуваясь, — тоже свое захотела получить? Ну, на тебе, на! — И схватка возобновилась с удвоенной энергией.

Как ни кошмарно это вспоминать, но через пару минут разразилась катастрофа! Иного слова я подобрать не могу. Херувимова своим женским чутьем моментально угадала мое слабое место и нанесла свой коварный удар именно туда!

Проще говоря, она схватила меня за край декольте и со злобной яростью рванула вниз. После этого мое второе платье от Версаче постигла судьба первого — и оно с жалобным свистом разорвалось почти до талии.

— Я куплю вам новое, — поспешно воскликнул шеф, — только не подпускайте ее ко мне!

Однако было уже поздно. На какой-то миг я настолько оцепенела от горя, что впала в прострацию и позволила Херувимовой оттолкнуть меня в сторону, дабы иметь возможность вцепиться в бледную физиономию окончательно деморализованного мужа.

И только жалобные стоны жестоко избиваемого банкира снова вернули меня к действительности.

— Ну, гадина старая! — Горя желанием мести, я даже заскрежетала зубами. — Сейчас я тебе покажу!

Разъяренной пантерой я бросилась на спину Херувимовой, увлеченно лупившей и царапавшей собственного мужа, и почти сразу же свалила ее на пол.

Сам банкир, надо заметить, поступил отнюдь не по-джентльменски, отпихнув от себя ногами двух сцепившихся в отчаянной схватке дам. Впрочем, как мне тогда показалось, его состояние многое извиняло. Насколько я ошибалась в оценке степени его шокированности, показали события, развернувшиеся чуть позже.

Между тем борьба перешла в партер. Мадам Херувимова оказалась, на удивление, сильна, а я, к своему стыду, настолько поддалась женскому началу, что практически забыла все бойцовские навыки, обезумев от желания нанести внешности и одежде своей соперницы как можно более существенные повреждения.

В итоге мы катались по полу, царапаясь и кусаясь, как две бешеные кошки. Однако со стороны все это выглядело весьма эротично — платья задраны и разорваны, груди полуобнажены… Разумеется, подобная эротика возникала исключительно благодаря моей свежей красоте, а не отвратно-увядшим прелестям мадам Херувимовой. Я поняла это, потому что, во-первых, банкир перестал стонать и теперь внимательнейшим образом следил за боевыми действиями, а во-вторых, благодаря следующей сцене.

В какой-то момент, когда мы с Херувимовой отчаянно мерились силами, пытаясь выяснить, кто первой сможет разорвать бусы противницы, в кабинет без стука ворвался мой напарник Стас.

Краем глаза я успела заметить, как он уже метнулся было нас разнимать, но был остановлен резким окриком хозяина кабинета:

— Оставь это, лучше держи пари! Ставлю двадцать к десяти на победу Ольги!

На следующий день я была уволена из охраны банка как «несправившаяся со своими непосредственными служебными обязанностями». Разумеется, в этой формулировке была большая доля истины — в результате проявленной мной минутой растерянности, вызванной гибелью лучшего платья, мадам Херувимова успела-таки изрядно поцарапать ухоженную физиономию своего мужа.

Однако почему пострадала только я? — вот в чем была высшая несправедливость. Почему он не решился приструнить свою распоясавшуюся супругу, например, сократив размеры ее ежемесячного довольствия, которое уходило «на булавки»?

Впрочем, я не роптала на судьбу — мне удалось славно отомстить за Ксюшу и одержать убедительную победу над «старой грымзой», которая, в конце концов так жалобно взмолилась о пощаде, что торжествующий Херувимов наконец-то позволил Стасу оттащить меня от собственной жены.

И эта мысль согревала мое самолюбие, пока я уныло бродила по зданию банка, прощаясь со знакомыми сотрудниками, шепотом выражавшими мне свое искреннее сочувствие.

Наконец все дела были закончены. Получив в кассе конверт с выходным пособием и даже не заглянув внутрь, я направилась в кабинет начальника охраны, чтобы сдать пистолет и проститься с Петром.

И тут меня поджидал очередной удар судьбы — на месте Петра сидел здоровенный весельчак с нахальными глазами, который представился мне в качестве его заместителя.

— А где же сам Петр? — вежливо поинтересовалась я, с трудом сдерживая разочарование.

— Он уехал в командировку.

— Надолго?

— Да почти на месяц.

— Серьезно? — Я была безумно огорчена. — Но какие у него могут быть командировки, куда?

— А это уж, извините, наша служебная тайна, в которую категорически запрещено посвящать посторонних. Но, кстати, я могу его в чем-нибудь заменить?

В данном вопросе прозвучал столь откровенный намек, что на него нельзя было не отреагировать.

— Можете, — холодно огрызнулась я и в сердцах добавила грубейшую фразу, воспользовавшись тем, что мы были одни: — если… себе побреете!

Однако, выйдя из кабинета в сопровождении восхищенного взгляда: «Ай да стерва!» — я сразу загрустила.

Какое разочарование, Бог мой! Я так надеялась, что после того, как мы начнем работать вместе с Петром, это деловое сотрудничество рано или поздно обязательно перерастет в нечто большее…

Но, в конце концов, не рано ли я расстраиваюсь? Мой телефон у него есть, так что, если захочет — позвонит.

Оставалось сделать последнее — и самое тяжелое дело! — то есть съездить и извиниться перед Ксюшей за свое предательство, которое не принесло счастья ни ей, ни мне. Впрочем, разве предательство может принести какие-то иные последствия, кроме запоздалого раскаяния?

Купив по дороге бутылку шампанского, связку бананов, коробку шоколадных конфет и даже — вот до чего дошло мое самоуничижение! — килограмм свежей наваги для проклятого Томино, я взяла тачку и поехала к ней.

К моей величайшей радости, Ксюша не только впустила меня в дом, но и повела себя совершенно спокойно. Внимательно выслушав мой сбивчивый рассказ обо всех предыдущих и последовавших событиях, связанных со вчерашней кражей папки, она сделала только одно замечание:

— Неужели эта стерва Херувимова так безнадежно испортила твое чудесное платье?

— Увы! — вздохнула я и невольно улыбнулась. — Представляю, как ошалеют в том бутике от Версаче, если я и в третий раз приду к ним покупать одно и то же платье! Но ты, Ксюшечка, меня действительно простила?

— Тебя не за что прощать и тебе не за что извиняться, — с удивительно мудрой снисходительностью заявила моя чудная подружка. — Более того, ты все сделала правильно, за что тебе мое огромное спасибо!

Я отказывалась верить своим ушам — в кои-то веки Ксюша признала мою правоту! Да тут, наверное, сдох не один медведь, а целая стая!

Мы выпили шампанского, посмотрели в глаза друг другу и рассмеялись.

— Ах, бедные мы с тобой девушки, — шутливо заявила я, обнимая Ксюшу, — снова мы остались одни!

— Почему это одни? — лукаво вопросила Ксюша, высвобождаясь из моих объятий. — Только вчера ко мне на улице привязались два очаровательных молодых человека.

— И ты с ними познакомилась?

— Конечно! Более того, я рассказала им о тебе, и они предложили встретиться вчетвером. Что ты на меня так смотришь?

— Опять?! — только и пролепетала я, изумленно качая головой. — Ну, подруга, когда ты только угомонишься!..

Эпилог

Увы, но даже месяц спустя Петр так и не позвонил! А я так ждала этого звонка… Не зная, что делать дальше, я вернулась в свое старое издательство, и меня тут же приняли на прежнюю должность.

После этого потянулись серые редакционные будни, по сравнению с которыми все предыдущие события теперь казались красивой авантюрной историей, произошедшей с кем угодно, но только не со мной.

И вдруг — в который уже раз! — все резко изменилось. Поздний и слякотный апрельский вечер, я возвращаюсь домой после работы и возле гаражей вижу безобразную сцену — два пьяных подонка пинают ногами лежащего мужчину.

Первым моим порывом было желание немедленно вмешаться, и я лихорадочно полезла в сумочку за газовым пистолетом, который теперь всегда носила с собой.

Подбежав к негодяям, я схватила пистолет обеими руками, наставила на ближайшего ко мне верзилу и, подражая героиням дамских детективных романов, громко крикнула, сама поразившись звонкой силе своего голоса:

— Ни с места! Я из милиции! Руки за голову!

Верзила изумленно вскинул голову, но, увидев перед собой элегантную молодую женщину в светлом плаще и с распущенными по плечам каштановыми волосами, презрительно сплюнул в мою сторону:

— А руки на… тебя не устроит?

Столь юмористической реакции я никак не ожидала, поэтому слегка растерялась.

Что делать дальше? Выстрелить? Но ведь на улице газ может подействовать только в том случае, если по очереди сунуть дуло пистолета прямо в ноздрю каждому из преступников. А так они только прочихаются да еще попросят у меня носовой платок…

Нет, стрелять — значит расписаться в собственной беспомощности. Но тогда что? Лезть в драку, понадеявшись на свою подготовку? Однако в длинном пальто, да еще в юбке, да еще в сапогах на высоких каблуках, я сама шлепнусь в грязь — и к первой жертве добавится вторая.

Тем временем избиение возобновилось, а я все кусала губы, не зная, на что решиться. И тут мой растерянный взгляд случайно наткнулся на… О, против этого классического народного средства никто не сможет устоять! Скинув с плеча сумочку, я поспешно нагнулась и, подхватив обеими руками огромную жердь, с трудом оторвала ее от земли.

Наверное, со стороны это выглядело достаточно смешно, поскольку напоминало знаменитую сцену из предвыборной поездки Ельцина, когда он с завязанными глазами разбивал шестом горшок на татарском празднике Сабантуй. Впрочем, в моем случае это смотрелось еще смешнее — проклятая жердь оказалась настолько тяжелой, что повела меня из стороны в сторону. Зато эффект от ее воздействия оказался просто потрясающим!

Наметив себе в качестве цели спину того самого юморного верзилы, который не внял моему грозному предупреждению, я даже не стала пытаться ударить, а просто отпустила жердь в свободное падение.

— Уй, бля! — возопил он, когда мое орудие с треском обрушилось вниз.

Удар был настолько силен, что опрокинул его на колени. Пока верзила почесывал поврежденную спину и изумленно оглядывался, я вновь напрягла силы и сумела вернуть жердь в вертикальное положение.

— Атас, Толян! — испуганно завопил напарник сокрушенного мной негодяя. — Она опять!

— Не опять, а снова! — прохрипела я, чувствуя, как проснувшийся боевой задор заметно укрепил мои силы.

Увидев над своей головой вновь занесенную жердь, верзила среагировал очень быстро. Сначала, встав на четвереньки, он по-заячьи отпрыгнул в безопасное место и лишь затем выпрямился во весь рост.

— Куда же вы, ребята? — И, чувствуя себя хозяйкой положения, я шагнула в их сторону, с трудом удерживая в руках свое грозное оружие, которое то и дело грозило свалиться в непредсказуемую сторону.

— Пошли, Толян, ну ее на хрен! Ты же видишь — совсем озверела баба!

— А это че — ее муж, что ли?

— Да хрен ли нам разбираться, пошли!

— Ну пойдем, хрен ли тут стоять! — пьяно икнув, согласился верзила — к моему вящему облегчению.

Оба негодяя презрительно повернулись ко мне спиной, обнялись и, пошатываясь и напевая: «Атас! Так веселей, рабочий класс…» — удалились.

— Осторожно! — испуганно воскликнул избитый ими человек, который на протяжении всей этой сцены беспомощно сидел на земле.

От звука этого — столь хорошо знакомого и любимого — голоса я вздрогнула и тем самым невольно ускорила падение жерди, о котором он меня и пытался предупредить.

Да, еще бы чуть-чуть — и продолжение этого вечера могло стать совсем иным! Жердь обрушилась на землю так близко от Петра, что едва не ободрала ему ухо!

— Уфф! — одновременно вздохнули мы, когда опасность была позади.

— Откуда вы здесь взялись? — Я бросилась к нему, вне себя от радости.

— Долго рассказывать.

— Но что это с вами? И почему вы сами не раскидали этих подонков?

— А! — И он поморщился, с моей помощью поднимаясь на ноги. — Все произошло как в плохих приключенческих фильмах. Знаете, когда авторы не могут придумать иной способ обострить действие, то непременно ограничивают подвижность героя, заставляя его ломать или подворачивать себе ногу.

— А что с вашей ногой?

— Всего лишь поскользнулся и подвернул. Растяжение связок — не более.

— Но с чего это они к вам вдруг пристали? Что им было нужно?

— Да зачем пристают в России? Требуют или закурить, или денег, или того и другого, — усмехнулся Петр.

— А почему вы мне до сих пор не позвонили?

Наверное, для данной ситуации вопросов было слишком много, но я была так счастлива его видеть, что не могла удержаться.

— Боялся, что у вас плохое настроение и вы не захотите ворошить старое.

— Какая глупость!

Я взглянула ему в глаза и вдруг — вспомнив ту историю, которую он мне когда-то рассказал в кафе на Тверской, — сама поняла ответ на свой вопрос.

— Нет, вы не звонили мне потому, что испугались, что за это время я успела завести себе кого-то другого! Признавайтесь — ведь я угадала?

— Ну да, угадали. — Петр заметно смутился. — Но когда я убедился, что это не так, то…

— Вот интересно! — весело изумилась я. — И каким же образом вы в этом убедились?

— Ну, понаблюдал за вами некоторое время, — пробормотал Петр, смущаясь все больше.

— То есть, попросту говоря, вы за мной следили?

— Можно сказать, и так, — миролюбиво согласился он, — но сегодня наконец решился к вам зайти. — Забравшись в карман куртки, он достал оттуда смятую бумажку, на которой был написан мой домашний адрес. — От букета, правда, ничего не осталось, — виновато добавил мой долгожданный герой, указывая на грязный и смятый целлофановый сверток. — Все растоптали во время драки.

— Да Бог с ним, с букетом, — радостно отозвалась я. — Лучше скажите — вы самостоятельно идти можете? До моего дома совсем близко.

— Смогу, — ответил Петр и вдруг усмехнулся.

— Что такое?

— Да нет, ничего, просто я вспомнил, что однажды мы уже перешли с вами на «ты».

— Да, — кивнула я, глядя на него сияющими от счастья глазами.

— И даже собирались поцеловаться…

— Возможно.

— А когда мы придем к вам… то есть к тебе домой, этому никто больше не помешает?

— Я придушу того, кто попытается это сделать!

…И настала самая восхитительная ночь в моей жизни, полная блаженства, неги и любви. Как были упоительны ласки Петра, который вел себя на удивление нежно и красиво. И как же умело и деликатно он пробудил во мне чувственность, а с ней и желание ласкать его в ответ не менее страстным и интимным образом…

Однако стоило моей руке неуверенно коснуться самой возбудимой части мужского тела, как я удивленно замерла, ощутив под своими пальцами гладко выбритую кожу.

— Помнишь, что ты ответила моему заместителю, — давясь от смеха, прошептал Петр, — когда тот спросил, не может ли он меня в чем-нибудь заменить?

— Помню.

— А еще ты хотела увидеть меня в усах, поэтому я перестал бриться в одном месте и начал бриться в другом.

— Усы-то я сразу заметила, — ответила я, кусая губы, чтобы сдержать рвущееся наружу веселье.

Но сдержать его все равно не удалось, и мы минут пятнадцать катались по кровати, давясь от хохота. И лишь потом, немного успокоившись, возобновили свои чудесные ласки, постепенно подобравшись к самому главному, что только есть в этой жизни…

— Кстати, — заговорил мой ненаглядный Петр уже утром, когда мы сидели за кофе и любовно посматривали друг на друга, — а почему бы тебе снова не бросить свое издательство и не устроиться в одну любопытную фирму?

— В самом деле, почему? — согласилась я, не в силах оторвать от него влюбленных глаз. — Скажи только, в какую. Надеюсь, что это не фирма досуга?

— Это частное сыскное агентство, — засмеялся Петр, — которое называется «Мартис». У меня там работает приятель по имени Александр, который недавно звонил и приглашал меня к себе.

— А они возьмут на работу женщину?

— Такую, как ты, разумеется!

Я на секунду задумалась, а потом решительно-весело качнула головой:

— Телохранительница из меня не получилась, так, может быть, получится сыщица, а?

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg