Андрей Ангелов, Юрий Кривцов Капелька дождя
…Дождь лил как из ведра. Холодный осенний дождь в десять часов вечера десятого октября. Работающие на полную катушку дворники с трудом справлялись с темными потоками воды, безжалостно хлеставшими по лобовому стеклу моего джипа. Огни вечернего города плели за окнами разноцветные кружева, скользили мутными бликами по забрызганным зеркалам заднего вида и плясали рваными пятнами по бегущему навстречу асфальту. Мне некуда было спешить, но в тот момент я был настолько взволнован, что давил на педаль газа намного сильнее, чем позволяла разыгравшаяся за бортом стихия. И она сполна отплатила за такое идиотское безрассудство. Логическая развязка была неожиданна и вместе с тем банальна, как заношенное клише в десятках штампованных кинофильмах, над которыми я посмеивался не раз и не два. Зазвонил мобильный телефон, валявшийся на соседнем сидении. Он и раньше звонил в самое неподходящее время, но тогда мой ангел-хранитель был начеку. А в тот дождливый вечер он отвлекся на одно мгновение вместе со мной, и все пошло кувырком. Я протянул руку и машинально повернул голову, чтобы посмотреть на чертов дисплей. В следующее мгновение раздался глухой удар, и все вокруг затянула непроглядная чернота.
* * *
Очнулся я в отдельной больничной палате, весь в бинтах и пластырях, с прикрепленной к руке капельницей, головной болью и дьявольским зудом, охватившим все тело, как огонь картонную коробку. Осторожно вдохнул кондиционированный воздух с терпкими примесями каких-то лекарств, скользнул опустошенным взглядом по идеальной белизне окружающей среды и услышал тихое всхлипывание. Это примостившаяся поблизости жена активно изображала радость по поводу моего успешного возвращения с того света.
– Руки-ноги целы? – поинтересовался я, чувствуя, как закипают мозги при каждом произнесенном слове.
– Целы. У тебя черепно-мозговая травма и перелом двух ребер. Еще неглубокие порезы на лице, но ты не беспокойся… – торопливо забормотала она, сгорая от нетерпения вывалить на меня как можно больше «хороших новостей», но я не дал ей договорить.
– Дай закурить.
– Что?
– Дай сигарету, твою мать! – мне хотелось ее придушить.
– Тебе нельзя.
Голос ее дрожал: я понял – стоит немного поднажать, и она сдастся.
– Мне больно говорить и, наверное, будет еще больнее, когда я встану, но не сомневайся – я встану, и тогда черепно-мозговая травма появится и у тебя.
Угроза подействовала. Беспокойно покосившись на дверь, она вытащила из кармана белого халата пачку сигарет и одноразовую зажигалку. Прикурила сигарету и сунула мне в зубы. Табачный дым сыграл со мной злую шутку. Я жутко закашлялся, будто вдохнул полной грудью из выхлопной трубы большегрузного самосвала и… переместился в недалекое прошлое.
* * *
Наручные часы показывали 9.15 утра. На кухне пахло пряностями из баночек, аккуратно расставленных на золотистой полочке, и черным кофе, дымящимся в белой кружке у меня под носом. За окном нагонял тоску унылый пейзаж. Он мог бы называться: «Пасмурное утро на городской окраине» или «Не нравится? Копи деньги и вали на Рублевку». Бодро бухтел телевизор, закрепленный специальным кронштейном в углу под самым потолком. Обреченно глядя в тарелку, я тщательно пережевывал овсяную кашу с курагой и ждал, когда же, наконец, запиликает мой мобильный.
…Рожденный в муках проект развития моего бизнеса сулил большие дивиденды, но вот заковырка: чтобы его внедрить, необходимо было задействовать ресурсы, которыми я не располагал. Требовался партнер, способный подхватить меня под руку и повести за собой в светлое и сытое будущее. Выбрать на эту роль важного дядю с железными мускулами не составило большого труда, но следом возник вопрос: как к нему подступиться?
Послать предложение по электронной почте – все равно, что написать: «На деревню дедушке».
Подойти на улице, растолкав плечом охрану, и сказать: «Здравствуйте. Вот я, такой хороший парень, давайте дружить», – тоже не вариант. В таких делах идти напролом все равно, что стучаться лбом о бетонную стену. Тут нужно действовать аккуратно, и лучше всего с помощью посредника. «Когда начинает болеть мозоль, вспоминаешь про старый башмак». Интуиция подсказывала, что где-то на чердаке под названием «память» у меня пылится такая обувка. Нужно лишь закатать рукава и переворошить кучу хлама, чтобы ее отыскать.* * *
Когда-то его звали Мишка. В нашей дворовой компании он выделялся умением сочинять всякие небылицы. Теперь, много лет спустя, рыжий заморыш в очечках с толстыми стеклами нагулял солидный вес и трансформировался в ответственного министерского работника Михаила Александровича. Накануне вечером мы повстречались с ним за ужином в ресторане, и в конце третьего часа непрерывного возлияния он пообещал решить мою проблему. Причем был настолько любезен, что наотрез отказался от предложенного вознаграждения. Выслушав слова благодарности, добрейший Михаил Александрович расплылся в широкой улыбке и заявил покровительственным тоном: «Да брось ты распинаться, Вадик, свои люди – сочтемся».
Итак, встреча с важным дядей была намечена на одиннадцать часов утра следующего дня в его резиденции, расположенной в центральной части города, а в девять часов Михаил Александрович обещал связаться со мной, чтобы подтвердить время аудиенции.
«Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня…», – я невольно поморщился. Мне вспомнилось его обрюзгшее лицо с двойным подбородком и мутные глаза, в которых из-за высокого забора напускной респектабельности выглядывала глубокая тоска: Сколько тебе лет? Если не ошибаюсь, ты старше меня на три года. Значит – тридцать семь.
Стрелка часов перевалила за 9.20, а он все не звонил.
Можно было бы, конечно, задвинуть под кровать приличие и позвонить самому: «Ой, извини, что потревожил, но ты случайно не забыл обо мне?». И услышать сонный ответ: «Нет. А кто это?». Или еще хуже: «Он умер. Не беспокойте усопшего».
Я покончил с кашей и принялся за кофе.
– Ты помнишь, что в семь мы должны быть у Пустоваловых? – донеслось из прихожей приглушенное карканье жены.
Она вертела плоской задницей около зеркального шкафа-купе, пытаясь решить сложную головоломку, чем бы ей прикрыть ее на предстоящей вечеринке. Обычно подобное дефиле заканчивается словами: «Мне нечего надеть» или «Хуже меня будет выглядеть только их пудель».
– О чем это ты? – лениво отозвался я. Разумеется, мне было хорошо известно, где и с кем я должен был провести ближайший вечер, но хотелось ее поддеть.
– Не притворяйся умнее, чем ты есть на самом деле, – она раскусила мой посыл. – И, кстати, мне потребуются деньги.
– Надеюсь, ты знаешь, где их взять? Полочка в серванте не в счет.
– Меня устроит твой бумажник.
Я замялся, обдумывая ответную колкость, когда протяжно заскулил дверной звонок.
– Это Кукушкина, – радостно сообщила жена.
– В такую рань?
– Мы собираемся пробежаться по магазинам. Ты нас подбросишь? – она звонко щелкнула дверным замком.
– Подброшу. Куда же я денусь?
Кукушкина. Эту фамилию носит одно зловредное пресмыкающееся, которое частенько приползает в нашу богадельню, чтобы рассказать новый анекдот, обсудить любимый телесериал и обсосать косточки родных и знакомых. Иногда мне хочется спустить ее с лестницы, чтобы насладиться музыкой падения, а иногда оттрахать до посинения, чтобы проиллюстрировать моей благоверной ее высказывание «о грязных потаскухах, с которыми у меня происходят случки в дешевых борделях».
В прихожей послышались бурные вопли восторга, и их вполне можно было бы принять за встречу двух любящих сестер, одна из которых только что вернулась с фронта пусть без ноги, зато с медалью. Я выругался, и в ту же секунду запиликал мой мобильный. Взглянув на дисплей, я взял трубку:
– Слушаю, Михаил.* * *
Пущенный на удачу окурок, описав дугу, приземлился в мусорном контейнере. Из него не выглянула царевна-лягушка, но и без нее что-то внутри подсказывало, что день будет успешным. С легким сердцем я опустился на водительское сидение джипа, запустил двигатель и врубил магнитолу. Справа деловито уселась жена, а за спиной развязно плюхнулась хохочущая Кукушкина. Громко хлопнув дверцей, она поставила жирную точку в дурацком анекдоте о бедолаге, чей визит в стоматологическую поликлинику обернулся потерей здоровья. Этот анекдот рассказал дантист, перед тем как залепил пломбой дырку ее зуба мудрости. Она была в восторге от его профессиональных навыков и чувства юмора.
– Судя по твоим горящим глазкам, вы с ним занимались еще кое-чем? – бросил я через плечо.
– Да что ты? Он старый, – игриво возразила она.
– Старый конь борозды не портит.
– Был бы конь. Он похож на поросеночка – маленький, толстенький, лысенький…
– И хрюкает.
– Нет, анекдоты рассказывает.
– Все выяснил? – жена одарила меня натянутой улыбкой и, повернувшись лицом к подружке, затеяла обмен мнениями по поводу вчерашнего сериала. Кажется, он назывался: «Не родись горбатой».
Примерно через минуту мне надоело слушать бредни о мытарствах горбатой Насти, чья личная жизнь снова дала глубокую трещину, и я прибавил громкость магнитолы, рассчитывая, что этот тонкий намек будет правильно истолкован. Но не тут-то было. Увлеченные дискуссией дамочки, вместо того, чтобы вежливо заткнуться, тоже прибавили громкость. Видимо, им не терпелось меня разозлить, и надо признать, они добились своего.
«Хорошо. Сейчас я вам устрою телесериал! – я мысленно усмехнулся. – К черту попсу! Ударим по вражеским голосам тяжелым железом. Ветераны рока против горбатой Насти. Посмотрим, чья возьмет».
Магнитола бесшумно проглотила диск с голосами и музыкой ветеранов заморского рока, и началось нечто невообразимое. Мне казалось, что еще немного – и мозги, не выдержав напряжения, потекут из ушей и носа, а этим двоим, все было нипочем! Ни ураганный вокал, ни минометный визг гитар, ни пушечная канонада ударных не смогли прервать диалог стойких оловянных бабенок, чьи барабанные перепонки и голосовые связки оказались крепче танковой брони. Пришлось смириться с поражением и убавить громкость, в противном случае вместо визита в резиденцию важного дяди мне бы пришлось посетить заведение иного рода.
«Хреновый из тебя борец за свои права. Таким борцам одна дорога – на Колыму. А все нервы, – я хмуро покосился на повеселевшую жену. – Пора сменить меблировку. Боже, пошли одному горемыке кареглазую брюнетку, дабы скрасила она ему унылое одиночество…».
Я ухмыльнулся и, между прочим, уронил:
– Насте не стоило выходить замуж за негодяя Воробьева. Примерно через восемь серий она поймет свою ошибку и уйдет к Лебедянскому. Как вы считаете, девочки, я прав?
Оставшийся путь до гипермаркета, где нам предстояло расстаться, ехали молча, и все это время жена сверлила меня злобным взглядом.
Когда пришло время прощаться, зловредная Кукушкина язвительно пожелала мне «счастливого пути» и тихонечко, как мышка, выскользнула из машины. Жена, напротив, громко хлопнула дверцей, показывая свое недовольство, и тут же споткнулась на шпильках. Жаль, что не упала.
* * *
Время поджимало. А опаздывать на прием к важному дяде может себе позволить только другой важный дядя, и всем нарушителям этого правила грозят большие неприятности.
«Ну что же вы, молодой человек? – скажет улыбчивая секретарша, жеманно поправляя прическу. – Босс ждал вас целых десять минут, а потом уехал в Кремль на совещание. И он просил вам передать, что его больше не интересует ваше предложение. Можете подтереть им задницу. Туалет за углом».
Положение было критическим, но не безнадежным. В запасе все же имелся один выход, неприятный, конечно, но как показывает мой опыт, единственные выходы никогда не бывают приятными. После некоторых колебаний я решил им воспользоваться. Подземка, она же станция Белорусская-Радиальная метрополитена им. В. И. Ленина, могла меня спасти.
Я спустился в подземный переход. Там я наступил на откуда-то взявшуюся черную кошку, кошка злобно на меня покосилась, не издала ни звука и вальяжно отошла с дороги. Потом я ударил назойливого нищего с запахом сивушного перегара, что имел наглость попросить у меня червонец. Нищий сел в свою шляпу и назвал меня чудаком на «М». Я хотел накостылять ему по шее, но вовремя вспомнил, что спешу.
* * *
– Где же этот чертов поезд!
Застыв на краю платформы, я вполголоса произнес эту фразу и почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернув голову вправо, заметил неподалеку высокую красивую брюнетку лет 25-ти. В ее больших карих глазах читался неприкрытый призыв, проигнорировать который было бы невежливо и глупо. Подвинув широким плечом нескольких брюзжащих зевак из народа, я оказался рядом с ней.
– Ты что, молился? – весело спросила красавица.
– А ты наблюдательная, – ответил я, улыбаясь.
– И как же звучала твоя молитва?
«Бывают же в жизни совпадения», – подумал я и, зажав между ног тощий портфель с документами, обратил к потолку соединенные в молитве ладони:
– Боже, пошли одному горемыке кареглазую брюнетку, дабы скрасила она ему унылое одиночество.
– И что же Бог?
– Кажется, он меня услышал.
– Здорово. И давно ты одинок? – она легонько прикоснулась остреньким ноготком к обручальному кольцу на моей руке.
– Ты не просто наблюдательная, а очень наблюдательная…
Мне показалось, что брюнетка произнесла: «Пока, чувак». И я поспешно изрек:
– А если я скажу, что имею привычку снимать это колечко перед сном и класть на тумбочку рядом с фотокарточкой в черной рамочке, а сегодня утром…
– А если я отвечу, что это вранье? – она бесцеремонно оборвала мою легенду, шитую белыми нитками. Как правило, растерянность при ответе на неожиданный для тебя вопрос, заставляет выдавать тебя ответы шитыми именно такими нитками. Не черными и не желтыми, а белыми… Проще говоря, я совсем забыл про обручальное кольцо и брякнул первое, что пришло в голову.
Прошло несколько секунд, обольстительная брюнетка смотрела на меня. Её взгляд говорил: «Ты, конечно, враль ещё тот, но очень милый. И я согласна тебя слушать дальше».
Тут загрохотал подъехавший поезд. Чтобы не рвать глотку, я решил взять паузу и продолжить приятное общение с красавицей в приватной тесноте вагона. Двери отворились. Людской водоворот подхватил меня и потащил в душную глубину, обещавшую теперь маленькие мужские радости. Каково же было мое разочарование, когда я обнаружил, что красавица осталась на платформе. «Еще немного и она навсегда исчезнет из твоей жизни», – больно кольнуло в голове. Эта мысль заставила испытать острое сожаление. Выбраться из вагона не представлялось возможным и тогда, глядя ей в глаза, я громко крикнул, стараясь перекричать гудевшую толпу.
– Где!?
Прежде чем ответить, она таинственно улыбнулась, а потом сделала неопределенный жест рукой и что-то сказала. Что именно? Я не расслышал. Двери захлопнулись и поезд, стуча колесами, умчал меня от веселой брюнетки в тоскливую кишку туннеля.
* * *
Намеченная деловая встреча прошла на редкость успешно.
Удостоивший меня вниманием важный дядя, внешне походил на некий гремучий коктейль, где смешались в единое целое толстый адвокат и толстый бандит. Но мысленно я его обозвал жирной рыбиной. Звали рыбину Виктором Николаевичем.
Пока я его обзывал, он закончил чтение и небрежно подвинул папочку своему яйцеголовому подручному, который немедленно в нее углубился, а сам лениво покосился в сторону окна, заплеванного снаружи реденьким дождиком, и промямлил многозначительно и устало:
– Да, кончилось лето.
Потом обратил непроницаемый взгляд на меня, откашлялся и объявил равнодушно:
– Любопытно.
– И только? – уточнил я, вежливо улыбаясь.
– Весьма любопытно, – натужно пробормотал он, едва не зевая. – Я подумаю, что можно сделать, – и чуть помедлив, прибавил рассеянно, как бы между прочим. – А сколько ты хочешь?
– А разве Михаил Александрович вам не говорил? – ответил я вопросом на вопрос, читая как открытую книгу все театральные ужимки этой, уже трепыхавшейся на моем крючке, жирной рыбины.
– Кажется, что-то говорил, но ты продублируй – с тебя не убудет.
– Я хочу тридцать процентов, плюс фиксированные бонусы по каждой сделке.
– Это много.
– Это справедливо.
– Молодой человек, кто же в наше время рассуждает о справедливости? – важный дядя мерзко захихикал. Его подручный на минуту отвлекся от моих литературных трудов и составил ему компанию. Я счел уместным превратить дуэт в трио и захихикал вместе с ними. Должно быть, вышло забавно.
– Хорошо, Вадим, – подвел итог нашей встречи важный дядя, – договоримся таким образом: предварительно – «да», но три дня на формальности… а потом встретимся еще разок и поторгуемся. Рад был познакомиться.
Я понял, что аудиенция окончена.
* * *
На вечеринке у Пустоваловых было неизменное «оливье», холодец и селедка под шубой, «лаконичные» тосты, от которых нещадно клонило в сон, хоровое всхлипывание под гитару и караоке, бесконечные перекуры на балконе, интервалы между которыми стремительно сокращались с каждой выпитой рюмкой, танцы до упаду и споры до хрипоты.
В какой-то момент вакханалию разбавила равнодушная фраза:
– Опять напился, как свинья.
Фразу произнесло холодное бездушное существо, которое по какой-то нелепой случайности уже семь лет кряду доводилось мне женой.
– Как конь. Иго-го! – я ухмыльнулся пьяной ухмылкой в ответ.
– Да пошел ты, – она отвернулась.
Я подхватил застольную песню и окинул рассеянным взглядом захмелевших собутыльников. Мои глаза встретились с глазами Семена. Раньше он был моим одноклассником, а теперь трудился в одной силовой конторе и, пользуясь служебным положением, помогал мне улаживать проблемы с другими силовыми конторами.
– Пойдем, покурим, – он кивнул в сторону двери.
– Пойдем, – согласился я.
* * *
Уединившись на лестничной площадке, где какой-то заботливый человек оставил на подоконнике консервную банку для окурков, мы закурили и отрешенно уставились на капли дождя, медленно сползающие по оконному стеклу.
– Этот твой Виктор Николаевич очень скользкий тип с темным прошлым, – сказал Семен. Его язык слегка заплетался.
– Жирная рыбина.
– Она самая, – кивнул Семен.
– Риск, в сложившихся обстоятельствах, неизбежен, – я осознал, что и мой язык начал немного подтормаживать.
– Не люблю это слово – «риск». От него пахнет мертвечиной.
– И я не люблю, но что делать? Конкуренты наступают на пятки, и чтобы от них оторваться, приходится наращивать объемы производства. Это требует дополнительных ресурсов не только в затратной части, но и… – я осекся, заметив смертельную тоску в его взгляде. – Ну, ты понимаешь.
– Понимаю, – его тусклые глаза говорили обратное.
– Я думал, ты порадуешься. Все-таки другие бабки и…
– Я порадовался, – сухо сказал он.
– Мне скоро опять понадобится твоя фазенда, – я решил сменить тему.
– Новый роман?
– Да, и на всю жизнь.
– А как же твое обещание покончить с порочным прошлым?
– Оно уже не актуально и, кроме того, горбатого могила исправит.
– Надеюсь, до этого не дойдет.
– Я тоже надеюсь.
Он тяжело вздохнул, видимо, представил мир без меня, и сказал, задумчиво глядя куда-то в сторону:
– Когда-нибудь у твоей жены кончится терпение, и она тебя выгонит.
– Ну, это вряд ли.
– Почему? – он грустно посмотрел мне в лицо.
– По двум причинам. Во-первых, потому что не любит, а во-вторых, потому что привыкла кормиться со стеклянной полочки в серванте, где, как на поле чудес, круглый год созревают денежные купюры.
– Странный ты человек. Живешь с нелюбимой женщиной. Изменяешь ей. Она тебя ловит. Ты каешься, а потом снова изменяешь. Зачем тебе это надо? Не проще ли развестись? – он выразительно уронил окурок в консервную банку.
Я скептически усмехнулся и поделился с ним мудростью из личной коллекции афоризмов:
– Между прочим, этот вопрос время от времени задают себе тридцать процентов мужиков в нашей стране, а остальные шестьдесят восемь процентов – геи, политики, импотенты и алкоголики.
– Звучит цинично. Постой, – он улыбнулся. – А где еще два процента?
– Витают в облаках.
– Летчики?
– Нет, святые.
Он задумался. Наверное, силился определить, к какой из перечисленных категорий относится он сам. Потом спросил:
– И как зовут твою новую пассию?
– Пока не знаю. Она не успела представиться. Получилось как в кино: спустился с небес под землю, увидел, расчувствовался, заговорил, но… двери захлопнулись, и я умчался в тесном вагоне воевать с темными силами, а она осталась горевать на платформе.
– Девушка без адреса?
– Что-то вроде того.
– Помощь нужна?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
– Ладно. Ключи от домика возьмешь у узбека (узбек – это сторож на его фазенде). Я его предупрежу. А теперь пойдем, опрокинем по рюмашке за твои успехи на всех фронтах, – он криво усмехнулся. – Так, значит, говоришь, святых всего два процента?
– А кто их считал?
* * *
Я увидел себя в подземном переходе, спешащим на утреннюю встречу с жирной рыбиной.
Там я наступил на откуда-то взявшуюся черную кошку, она злобно на меня покосилась и… вдруг встала на задние лапы, загораживая мне путь. Я хотел обойти животное, но кошка хищно открыла пасть, обнажив мелкие острые зубы. Затем она встала в боксерскую стойку. Я вгляделся и рассмотрел на её передних лапах боксерские перчатки. Это становилось интересным. Странно, что люди не обращали никакого внимания на кошку. Я огляделся по сторонам в поисках дрессировщика и увидел нищего. Он вальяжно сгибал и разгибал указательный палец, явно маня меня к себе.
Я подошел, и меня чуть не стошнило от запаха сивушного перегара. Повинуясь взгляду нищего, опустил глаза и увидел шляпу для подаяния у его ног, которую держала черная кошка. Она уже успела сменить боксерки на розовые перчатки, кажется, лайковые. Инстинкт самосохранения подсказал мне, что обморок – плохой для меня вариант, поэтому я достал червонец, нагнулся и опустил его в шляпу. Выпрямляясь, я почувствовал в ухе шепот нищего:
– Сколько время?
– Десять – десять утра… – я машинально посмотрел на наручные часы.
– Осталось десять минут. Иди к ней, – нищий махнул рукою в сторону эскалатора.
И я пошел к ней.
– Не забудь купить цветы!.. – гадливо засмеялся вслед нищий. Или не нищий, а кошка?..
* * *
…Я проснулся. Резко сел в кровати.
Потревоженная жена заворочалась и что-то проворчала во сне.
– Завтра я ее увижу! – вдруг наполнила меня уверенность и я ласково посмотрел на жену. – Спи, родная, – я улыбнулся. – И пусть тебе приснится твоя долбанная горбатая Настя… в холодной комнате, с картонной биркой на ноге.
* * *
Утром, отложив все дела, я наведался на «место первой встречи», и занял наблюдательный пост напротив эскалатора. Приобретенный в ближайшем ларьке букет чайных роз, притягивал магнитом любопытные взгляды прибывающих и убывающих граждан. Нетерпеливые часики тикали в голове, отсчитывая минуту за минутой, а кареглазая красавица никак не объявлялась. В 10.10 её все не было. А ещё через полчаса терпение мое иссякло, и я направился к выходу, размышляя по дороге, как поступить с букетом: выбросить в урну или преподнести жене.
На улице закурил и поежился от холода. Погода выдалась скверная. Дул сильный порывистый ветер, и с неба моросила какая-то мерзкая хлябь.
«Не срослось, – подумал я, криво усмехаясь. – А может оно и к лучшему. Вернусь домой, отосплюсь, посмотрю телевизор, полистаю журнальчики, выкину из головы эту брюнетку и вымолю у Бога другую. А почему именно брюнетку? Можно и блондинку. Блондинки тоже бывают очень даже ничего».
Я удрученно посмотрел на цветы, потом на круглую зеленую урну, из которой сочился тоненький дымок, тяжело вздохнул и пробормотал под нос: «Ну, давай, удиви меня, твою мать. Изобрази что-нибудь праздничное. Что-нибудь…». Произнося эти слова, я медленно перевел взгляд на припаркованный неподалеку джип, и… оцепенел от удивления. Сигарета едва не соскользнула с губ вместе с ругательством. Прислонившись спиной к джипу, моя таинственная незнакомка переминалась с ноги на ногу, и прятала раскрасневшееся лицо под поднятым воротником кожаной куртки.
– Ты меня совсем заморозил, Горемыка, – с наигранной строгостью сказала она. – Еще немного и я превращусь в сосульку.
* * *
Вручив красавице чудом уцелевший букет, я улыбнулся кислой улыбкой гостиничного швейцара и распахнул перед ней переднюю дверцу машины. Она надменно кивнула, легко опустилась на кожаное сидение и с наслаждением погрузила остренький носик в кремовую розу. Пристроившись рядом, я завел мотор, включил обогрев салона на полную мощность и пристально посмотрел ей в глаза, рассчитывая получить исчерпывающие разъяснения по поводу ее, мягко говоря, странного поступка. Старательно делая вид, что не замечает моего взгляда, она вдыхала запах цветов и блаженно щурилась, точно сытый кот на деревенской печке.
«Забавная штучка», – подумал я и сказал предельно ласково:
– Доброе утро.
– У тебя есть какая-нибудь классическая музыка? – спросила она.
– Ну, как же без нее? Стинг или Маккартни? – я пытался быть остроумным.
– Нет. Вивальди или Бах?
– Это еще один тест, типа как с колечком?
– Возможно.
– Значит, два – ноль в мою пользу. У меня есть сборник классической музыки в современной обработке.
– Хорошо, – чуть слышно сказала она, – тогда поставь Стинга или Маккартни, только не очень громко.
– Может быть, сначала познакомимся?
– Меня зовут Люба.
– А меня…
– Я уже знаю – Горемыка. – Она загадочно улыбнулась и добавила. – Ничья. А теперь давай махнем куда-нибудь, где тепло и нешумно.
И мы махнули.
* * *
В ресторанчике было немноголюдно. В теплом воздухе, густо пропитанном аппетитными запахами разнообразных блюд, отчетливо ощущался и тонкий аромат чайных роз, заботливо помещенных знакомым официантом в высокую стеклянную вазочку на нашем столике. Заказанная пища была не только съедобна, но и вкусна, а звучавшая музыка мелодична и ненавязчива. Что еще, спрашивается, нужно для того, чтобы приятно провести время двум романтически настроенным натурам?
– Дантист пациенту: «Откройте, пожалуйста, рот». Пациент открывает. Дантист через минуту: «У меня для вас две новости: плохая и хорошая. Вы только что проглотили мой пинцет, но зато для инвалидов у нас существует скидка – десять процентов», – я закончил пересказ анекдота от Кукушкиной и рассмеялся.
Люба улыбнулась. Было заметно, что анекдот ей понравился.
– Вся фишка в том, что его рассказал мне знакомый дантист, а потом воткнул свой отбойный молоток в зуб мудрости, – я прикоснулся указательным пальцем к щеке и болезненно поморщился.
– Бедненький, представляю, как ты страдал, – прощебетала Люба с притворным сочувствием в голосе.
– Да уж. Моя голова от страха тряслась сильнее, чем его руки с похмелья, а он только улыбался доброй улыбкой Мефистофеля. Здоровенный такой детина, с лохматой гривой до пупка.
– Маньяк какой-то.
– Точно – маньяк. Днем сверлит, а ночью рубит. Маньяк, каких мало. Я вас потом познакомлю.
– Не надо, – она рассмеялась.
«Кажется, клиент созрел», – мне показалось, что мосты уже наведены, и чтобы не терять времени даром, я решил форсировать события:
– Как ты смотришь на то, чтобы вырваться из московской толкотни и продолжить приятное общение на даче у моего приятеля?
– А где у нас дача? – настороженно поинтересовалась Люба.
– Недалеко – десять километров по Киевскому шоссе.
– А там?
– Шашлыки, партия в бильярд, кино на большом экране…
Недоверчиво глядя мне в глаза, Люба принялась загибать пальцы.
– Лучшее вино из хозяйского погребка у камина, танцы под хорошую музыку… – продолжал я.
– Под Стинга? – уточнила Люба, загибая очередной палец.
– Или под Маккартни…
Я слегка замялся. Откровенно говоря, после танцев намечалось самое главное, ради чего, собственно, и затевалось все это мероприятие, но как об этом сказать и стоит ли вообще говорить? Ведь не дура же она, в конце концов, – сама должна догадаться.
– Итак, танцы под Стинга, а дальше?
Кажется, она насмехалась надо мной.
– А дальше чистой воды импровизация, – я проиллюстрировал эти слова сальной ухмылкой.
– Нет, – Люба неодобрительно покачала головой, – импровизации оставим школьникам, студентам и… маньякам с гривами до пупка, а мы – деловые люди, должны заранее обговорить все детали предстоящей… командировки.
Мне стало не по себе.
– Может быть, после танцев почитаем Блока в беседке у костра? – невинно спросила Люба.
– С удовольствием послушаю Блока, – осторожно ответил я.
Люба улыбнулась с наигранной благодарностью, загнула шестой палец и, чуть помедлив, спросила:
– А как ты относишься к бардовским песням под гитару?
– Положительно. Только вместо гитары предпочитаю балалайку. Впрочем, гитара тоже подойдет, – я напускно вальяжно потянулся за мобильным телефоном. – Кого из бардов желаете лицезреть?
– Только Горемыку. Говорят, он круче всех.
Произнося эти слова, Люба изобразила из себя наивную девочку-поклонницу. И так это у нее получилось правдоподобно, что я не смог удержаться от смеха, а когда перестал смеяться, скорчил серьезную гримасу и сказал:
– Это правда. Горемыка круче всех, но он заламывает такую цену…
– Какую?
– Ну… – я задумался и сделал вид, будто что-то прикидываю в уме.
– Не так, – сказала Люба, – дай мне свои ладони.
Я протянул. Она медленно сложила их вместе и направила кончиками пальцев к потолку. Кажется, я понял, что она от меня захотела.
– Боже, пошли одному горемыке… – начал я и запнулся. Какой-то жуткий холодок пробежал по спине, точно предчувствие чего-то очень нехорошего.
– Кареглазую брюнетку, – подсказала Люба чувственным голосом.
От ее тона мне сделалось как-то не по себе. Я перестал воспринимать происходящее как шутку, и ощутил нечто похожее на суеверный страх.
«Сейчас что-то произойдет», – мелькнула мысль.
Произошло. На одну секунду румяное лицо Любы сделалось белее снега, а в широко раскрытых глазах появилось выражение смертельного ужаса. Будто проецируемая на холст кинопленка притормозила в том самом месте, где находился скрытый двадцать пятый кадр. Я вздрогнул от неожиданности, и… тут зазвонил один из моих мобильных.
– Странно, – задумчиво сказал я.
– Что странно? – спросила Люба.
– Этот номер знает только мой помощник, а он получил строгие указания звонить лишь в одном случае – если наступит конец света.
– Может быть, он уже наступил?
– Может быть, – я облизнул пересохшие губы, отвернулся и ответил на звонок: – Да, Денис.
– Это не Денис, а Виктор Николаевич, – прозвучал в трубке усталый старческий голос моей жирной рыбины. – Ты удивлен?
– Нет, а…
– Я прихватил за детородный орган твоего парня, и он раскололся, но не суть. Тут у меня возникли некоторые встречные предложения. Не смог бы ты подъехать прямо сейчас?
– Хорошо. Я буду примерно через час.
– Тогда до встречи.
В трубке послышались короткие гудки.
– Люба… – я начал, было, монолог «последнего негодяя», но она меня опередила.
– Что, шашлык отменяется?
– Да, и чтение Блока тоже.
Признаюсь, в ту минуту я чувствовал себя паршиво.
– Понимаю. – В голосе ее звучало искреннее сочувствие. – Бремя делового человека.
– Вроде того.
Я хотел извиниться и пообещать что-нибудь, но она прочитала мои мысли и избавила от лишних слов.
– Ничего. Все нормально. Вот мой сотовый, – она протянула сложенную салфетку.
«Успела нацарапать, пока я бухтел по телефону», – догадался я, и быстренько забив номер в память мобильника, машинально спрятал салфетку в карман пиджака.
Мы сухо попрощались, и я уехал.
* * *
На этот раз в «аквариуме» жирной рыбины, кроме нее самой и подручного, терлись хвостами еще и двое пескарей.
– Это мои менеджеры – Артур и Илья, – устало выдохнул Виктор Николаевич, небрежно кивая в их сторону. – Ты потолкуй с ними, Вадим, а я послушаю.
– Очень приятно, – я обменялся с пескарями рукопожатиями.
– Взаимно, – приветливо улыбнулся тот, которого звали Илья, и тут же пустился с места в карьер:
– Как мы поняли из вашего предложения, вы хотите влиться дочерней структурой в нашу компанию?
Он выразительно посмотрел мне в глаза, ожидая подтверждения.
– Не совсем так, – я почувствовал, как мурашки побежали по спине. – На данном этапе меня интересуют только партнерские отношения.
– Мы маленькие, но гордые, – вставил реплику подручный.
Он ухмылялся.
– Что-то вроде того, – ответил я, копируя его ухмылку.
– Поймите нас правильно, Вадим, – вклеился в разговор дипломатичный Артур. Он немного картавил: – Никто здесь не собирается вас ущемлять. Будем откровенны – если бы ваши собственные возможности не достигли, фигурально говоря, температуры кипения, вы бы никогда к нам не пришли. Не спорьте. Это факт. Слияние в ваших же интересах. Да, вы утратите весьма условную независимость, но приобретете взамен гораздо больше, и, прежде всего, уверенность в завтрашнем дне. Между прочим, мы давно уже задумываемся над тем, чтобы занять нишу, которую сейчас занимают небольшие предприятия вроде вашего, но все как-то руки не доходят. Теперь используя ваш богатый опыт и наши ресурсы…
Некоторое время я делал вид, что внимательно слушаю декларацию о намерениях, которым грош цена, а потом наплевал на нее и бездумно стал смотреть на окно, забрызганное дождиком. И мне увиделось –
* * *
В черном кожаном кресле, на месте красноречивого Артура – возник бескорыстный Михаил Александрович.
– Свои люди – сочтемся, – угрюмо пробормотал он, принимая пухлый конвертик из рук Виктора Николаевича.
«Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» – я укоризненно покачал головой.
– Тебе показать мою улыбку? – небрежно поинтересовался он, пряча конвертик во внутренний карман пиджака.
– Покажи.
– Нет. Ты серьезно?
– Абсолютно.
– Пожалуйста.
Он оскалил пасть с тремя рядами длинных острых клыков и злобно зарычал. Потом застенчиво улыбнулся и спросил:
– А на что ты, собственно говоря, рассчитывал, Вадик, когда голенький как новорожденный младенец, нырнул в наш аквариум, где и настоящим акулам порой бывает тесно?
– На твою порядочность, – я саркастически усмехнулся.
– Я тебя умоляю. Порядочный коммерсант, это все равно, что девственная проститутка. Кому как не тебе это знать?
– Кто же в наше время рассуждает о порядочности? – вмешался в наш разговор злобный фантом Виктора Николаевича. – Тебе предложили спустить штаны и лечь на живот? Так чего же ты ждешь? Расслабься и получай удовольствие.
При этих словах жирной рыбины Михаил Александрович игриво захихикал, потирая в нетерпении потные ладони, и… превратился в Семена.
– Не люблю это слово «риск». От него пахнет мертвечиной, – устало выдохнул он, принимая другой пухлый конвертик из рук Виктора Николаевича.
– Бери, бери, «мусор», пока дают, – оскалилась жирная рыбина. – А в следующий раз, когда ты попадешься мне на глаза, я расплющу тебя каблуком, как собачье дерьмо на асфальте.
Оскорбленный Семен повертел конвертик в руках, почесал затылок, облизнулся и сунул за пазуху.
* * *
– Что скажешь, Вадим? Он дело говорит? – спросил Виктор Николаевич.
– Если отбросить словесную шелуху и назвать вещи своими именами: речь идет о продаже моего бизнеса? – я нахмурился.
– Можно и так сказать, – согласился Виктор Николаевич. – Разумеется, мы проведем аудит, и ты получишь справедливую (готов поклясться, он нарочно использовал это слово) компенсацию, а потом вольешься в наши стройные ряды в должности… – он рассеянно покосился в сторону подручного.
– Директора отдела мелкооптовых продаж, – подсказал подручный.
– Да. Ответственная и высокооплачиваемая должность, – вкрадчиво констатировал Виктор Николаевич. Он снова буравил меня непроницаемым взглядом. – Правда, тридцать процентов и фиксированных бонусов, как ты просил, не обещаю: долю от прибыли здесь получаю только я, но премиальные, соцпакет и прочие привилегии будут непременно. Мы наших работников холим и лелеем. Так, что думай – ты парень умный. Только не слишком затягивай с ответом.
Он опять покосился на подручного.
– Три – четыре денька мы потерпим, – холодно сказал тот.
– Скажем так – пять дней, – Виктор Николаевич продемонстрировал растопыренную пятерню: – Через пять дней, Вадим, встретимся еще разок и подведем итоги. Не смею больше задерживать.
* * *
В зеркале заднего вида джипа шлагбаум КПП, преграждающий въезд на территорию резиденции важного дяди, стремительно уменьшался в размерах.
Жирная рыбина надумала сожрать рыбака. «Соцпакет?! Засунь его себе в задницу, старый козел! И не надейся. Я без борьбы не сдамся. Не на того напал, – я выругался и выкинул в окно окурок. – Первым делом в офис: разгребу текущие дела и обзвоню клиентов. До них он не доберется – кишка тонка. Потом к Семену, – я резко крутанул руль вправо, вписываясь в поворот. – Если Семен дрогнет, то мне с ним не совладать, и он это тоже знает».
Минут через десять я заметил «хвост». У меня нюх на такие подлянки, но на этот раз он бы и не потребовался. Черная иномарка седьмой серии с тонированными стеклами не пряталась, а открыто следовала за мной, как почетный эскорт.
«Вот и первая привилегия для гордой голенькой мелюзги. Ничего. Пусть потаскается. Мне это не помеха. А номерок надо запомнить, так, на всякий пожарный. Блатной номерок – три тройки».
* * *
В начале одиннадцатого вечера я задержался на бетонном пятачке у дверей моего подъезда, чтобы выкурить сигарету и подышать свежим воздухом. Стемнело. Моросил реденький дождик. Порывистый ветер злобно завывал, срывая с деревьев и кустарников последние желтые листья. Хрипло каркала ворона, оседлавшая березовую ветку высоко над землей. Жужжали проезжающие неподалеку автомобили.
Я смотрел на «три тройки», застывшие неподалеку с приглушенным двигателем и потушенными фарами.
«Долбанные „ежики“, вы что ночевать здесь собрались?».
– Добрый вечер, – поприветствовал меня сосед, низенький сухонький старикан в старомодном сером плаще и черной широкополой шляпе. Он возвращался с прогулки, волоча за собой спаниеля, который неодобрительно повизгивал и рвался с поводка. Видно, не нагулялся.
– Здравствуйте, – машинально отозвался я, глядя мимо него.
* * *
«Три тройки» подмигнули фарами.
«А вот это вы напрасно сделали. Нечего мне подмигивать. Я вам не какая-нибудь смазливая мордашка в коротенькой юбочке. Хотите поиграть? Ладно. Сейчас поиграем».
Накопившееся зло настойчиво рвалось наружу, а зачем держать на привязи этого зверя, когда возникает хороший повод от него избавиться? Выплюнув окурок, я засвистел под нос «Марсельезу» и неторопливо двинулся к черной иномарке седьмой серии.
Навстречу из салона выбрался водила – крепкий «ежик» в распахнутой черной кожаной куртке, под которой топорщилась пистолетная кобура. У него были рыжие волосы, узкие глазки и длинный язык.
– Куда направился! – рявкнул он, выпячивая широкую грудь.
– Огоньку не найдется? – я ухмыльнулся.
– Ты ведь только что курил.
– А ты мои сигареты тоже считаешь?
– Он баранку крутит, – отозвался второй «ежик». Он только что отлепил свой зад от переднего сидения. Я окрестил его старшим.
– Паршивая погода, – он пытался быть вежливым.
– Да. Паршивая погода, паршивое настроение, паршивая тачка, – я ткнул ботинком переднее колесо иномарки и спросил. – Это весь экипаж?
– Хочешь заказать нам пиццу? – он усмехнулся.
«Очень остроумно для тупого „ежика“».
– Нет. Хочу вас чаем напоить, если конечно, будете паиньками.
– А ты веселый парень. Дай ему прикурить, Сергей.
Водила скорчил недовольную мину, поковырялся в кармане и протянул одноразовую зажигалку. Я взял ее, демонстративно уронил и промямлил с притворной жалостью:
– Ой, упала.
– Подними, – водила грозно сдвинул хлипкие рыжие брови.
– А если не подниму?
– Я… – водила набычился.
– Спокойно, Сергей, – осадил его старший, и прибавил, насмешливо глядя мне в глаза. – Не хорошо так поступать, дядя. А еще говорил, что чаем угостишь.
– Ах да. Чуть, было, не забыл. Только не взыщите, пацаны: как говорится, чем богаты, тем и рады, – я потянулся к ширинке.
– Да он больной, – водила брезгливо поморщился и повернулся лицом к напарнику.
«Ты зря так сказал, сукин сын. Не люблю, когда меня называют больным».
Я ткнул его в пах носком ботинка, вложив в удар ровно столько сил, чтобы не убить и не изувечить, а только лишить на какое-то время концентрации. Он взвыл от боли. Его медвежьи лапы потянулись к ушибленному месту. Тогда я быстро рванул полу его куртки, завладел пистолетом и саданул с размаху рукояткой по склонившемуся черепу. Он слабо охнул и обмяк у моих ног.
Я снял пистолет с предохранителя, взвел курок…
– Стой! – крикнул старший.
Он усмехался, а дуло его револьвера нахально пялилось в мое лицо.
«Ты зря это сделал. Не люблю, когда в меня целятся. Глупый маленький „ежик“, возомнивший себя героем боевика с „Магнумом“ сорок пятого калибра вместо мозгов».
– Не посмеешь, – сказал я, гипнотизируя его взглядом. – У тебя нет таких полномочий.
– А ты попробуй проверить, – он слизнул с верхней губы капельку пота.
Рука его дрожала. Правый глаз нервно дергался.
Я попробовал: выстрелил не целясь, навскидку от пояса. Жуткий грохот пронзил вечернюю тишину. Он явно не ожидал такого поворота событий, и на его лице, изуродованном пулей чуть выше правого глаза, отразилась озабоченность. Револьвер выскользнул из ослабевшей руки. С губ сорвался протяжный хрип, похожий на клич мертвеца. Он зашатался, привалился плечом к прикрытой дверце, дернулся всем телом и, закатив глаза, медленно сполз на мокрый асфальт.
– Мы наших работников холим и лелеем, – я презрительно сплюнул.
В следующее мгновение грохнул второй выстрел.
Досадно, но на этот раз стрелял не я. В грудь ударил раскаленный свинец. Ощущение, надо сказать, не из приятных, но, что поделаешь, за ошибки надо платить. Оказывается, пока я развлекался с его коллегами, притаившийся на заднем сиденье третий «ежик», тихонечко приоткрыл окно, просунул в отверстие ствол и послал мне «горячий поцелуй смерти».
«Ты зря это сделал, приятель. Не люблю, когда мне дырявят шкуру. Думал, тонированное стекло защитит тебя от пули? Ошибаешься. Оно тебя не защитит».
Заткнув ладонью теплую и липкую пробоину, я послал ему ответный «поцелуй». После чего «обмен нежностями» продолжился. Крича и корчась от боли, мы палили друг в друга под одобрительный рев жильцов многоквартирного дома, что высунулись из окон, чтобы поглазеть на нашу мышиную возню. Мне повезло больше, чем ему. Выдавив последние осколки стекла из разбитой дверцы, окровавленная голова хитрого «ежика» вывалилась наружу и ритмично затряслась в предсмертной агонии.
– Как тебе моя пицца, сынок, с прожаренной корочкой, острым кетчупом и свинцовыми шампиньонами в придачу? – я нервно расхохотался.
И тут оклемавшийся водила одним рывком приподнялся с асфальта и, дико вопя, вонзил мне в брюхо финский нож.
– Ты зря… Не люблю, когда мне вспарывают живот, – процедил я сквозь зубы, глядя, как он пытался взобраться на ноги, цепляясь за торчащую из меня ручку ножа, будто пьяный за поручень троллейбуса. Его длинные рыжие волосы слиплись от крови, оголив широкие бороздки проплешин. На красной бычьей шее вздулись бугристые вены. С перекошенных губ то и дело вырывался громкий хрип. Я рассеянно улыбнулся и выстрелил ему в ухо. Белесые мозги брызнули на черный капот. Отвратительное зрелище. Меня едва не вывернуло наизнанку. Медвежья пятерня нехотя выпустила ручку ножа, лениво скользнула по моей брючине и забарабанила скрюченными пальцами по лакированному ботинку. Рядом, в кровавую лужицу, плюхнулась продырявленная голова, продолжающая извергать белесую жижу точно опрокинутая бутылка с простоквашей.
Мускулистое тело, вздрогнув в последний раз, превратилось в застывший труп.
Дождь усилился. Ледяные струйки воды медленно стекали по пышущему жаром лицу, и мне казалось, что я слышу шипение, что случается, когда на раскаленную сковородку бросают кусок сливочного масла. Страшная боль разрывала в клочья, жгла, давила, слепила и сводила с ума. Прислонившись плечом к мертвой иномарке, я жадно ловил ртом влажный воздух и старался разглядеть что-нибудь определенное в застилавшем глаза разноцветном тумане. «Сигарету мне. Полцарства за чертову сигарету», – шептали дрожащие губы. Одурманенный болью рассудок слезно умолял отяжелевшую руку отправиться в путешествие на край земли, где в волшебной стране, под названием «карман пиджака», хранилась заветная пачка. Но рука намертво приросла к пистолету и наотрез отказывалась выполнять эту просьбу. «Сигарету мне, сигарету». Шепот превратился в неразборчивое бормотание, потом в слабый шорох, потом в хриплое неровное дыхание, а потом —
* * *
…Зазвонил мой мобильный. Безумный аттракцион невиданной крутости благополучно закончился. Я снова стоял на бетонном пятачке возле дверей моего подъезда.
– Добрый вечер, – промямлил сосед, волочивший на поводке упирающегося спаниеля. Столкнувшись со мной нос к носу, он не испугался и не удивился, потому что внешне я выглядел вполне пристойно, разве только дыхание немного сбилось.
– Здрав… – я запнулся на полуслове, очумело таращась на застывшую неподалеку черную иномарку седьмой серии, с которой тоже все было в полном порядке. Я судорожно проглотил слюну, и ответил на телефонный звонок.
– Да.
– Ты что, уснул? – прозвучал в трубке раздраженный голос Семена.
– Да.
– Жду тебя утром, часикам к десяти. Успеешь?
– Да.
– Тогда пока.
– Пока.
В трубке послышались короткие гудки, и вместе с тем ледяной ужас подкрался к сердцу и впился в него острыми клыками.
«Дурдом, – шепнул внутренний голос. – Это уже шизофрения, Вадик!».
– Нет! Нет! – крикнул я. – Я – нормальный. Нормальный, вашу мать!
«Понимаю, – усмехнулся внутренний голос. – Легче поверить в высадку марсиан или в пришествие Антихриста, чем в собственное сумасшествие».
Что-то блеснуло в руке. Я настороженно посмотрел на дисплей мобильного и нервно хихикнул: на нем отражался телефонный номер Любы! Он был уже набран! Сразу стало легче. Ледяной ужас выпустил сердце и заполз в какое-то потаенное убежище, чтобы отсидеться там до «лучших времен».
– Але, – весело проворковала трубка. – Я смотрю «Новости», такой магнитной бури наш город не знал 500 лет. Представляешь!..
Я слабо себе это представлял, но верил Любе.
– Как твои дела? – спросила она.
– Лучше не бывает, – я силился унять нервную дрожь.
– Поздравляю.
– Спасибо. Давай, увидимся завтра?
– Когда?
– Вечером. В семь.
– Хорошо. А куда мы пойдем?
– Ты любишь театр?
– Да, очень.
– Тогда мы пойдем в театр.
* * *
Вечером следующего дня мы с Любой встретились в «Доме кино», где давали модную антрепризу по Достоевскому. Время до начала спектакля скоротали в буфете за чашечкой кофе и обсуждением магнитной бури, что вчера накрыла наш город. Потом кратко обсудили неурожай кактусов в Костроме, нашествие саранчи на южные районы Антарктиды и волну миграции тюленей из трущоб Караганды в элитные кварталы Каракумов. Мы также хотели посудачить о высадке марсиан, о пришествии Антихриста и о приступах шизофрении. Но не успели, прозвенел звонок.
Оказавшись в полумраке зрительного зала, я смог на какое-то время отдаться сам себе, и уткнулся невидящим взглядом в бедные декорации, на фоне которых трудились изуродованные гримом артисты. Я мысленно зарылся в ворох проблем, вызванных предложением мудрейшего Виктора Николаевича. В какой-то момент в голове воскрес утренний разговор с Семеном, состоявшийся в его конторе.
* * *
…Сцена и зрительный зал уступили место убогой комнатушке для допросов, где сквозь маленькое зарешеченное оконце еле-еле пробивается дневной бледный свет. Там, за деревянным столом с выдвижными ящиками (такое барахло стыдно даже выбрасывать на помойку), на стуле с тонкими металлическими ножками (вероятно позаимствованном из школьной столовки семидесятых годов) – размещался угрюмый и озадаченный я, а напротив печально дымил окурком роденовский мыслитель в исполнении моего бывшего одноклассника.
– Думаю, что наружки за тобой больше не будет. Это была разовая акция устрашения, – заключил он, выслушав мои воспоминания о вчерашнем дне. – Я подозревал, что такое может случиться. Только Миша здесь совершенно не причем. Ты попросил его познакомить тебя с Виктором Николаевичем. Он познакомил. Какие к нему вопросы? А Виктор Николаевич послушал тебя, почесал репу и подумал: «Чего он гонит? Какие проценты? Какие бонусы? Куплю-ка я его с потрохами и делу конец».
– А если не купит? – осторожно поинтересовался я.
Семен внимательно посмотрел мне в глаза и ответил:
– Для него ты мелкая сошка и бизнес твой не такой сладкий кусок, чтобы фигура его масштаба стала из-за него мараться. Это понятно. Беда в том, что такие люди, как он, всегда привыкли получать то, чего они хотят. Дальше делай выводы сам.
– Ты поможешь отделаться от него?
– Надеюсь, речь идет не о физическом устранении?
– Нет, конечно. За кого ты меня принимаешь?
– За растерянного человека, который считает, что его загнали в угол.
– Ты ошибаешься.
– Хотелось бы верить, – Семен обреченно вздохнул. – Ну что ж, будем готовиться к неприятностям.
* * *
Зрительный зал взорвался аплодисментами. Мы с Любой поддержали зал и вышли на улицу. По пути к автомобильной стоянке я пригласил Любу поужинать в ресторане. Она отрицательно покачала головой, решительно взяла меня под руку и заявила тоном, не терпящим возражений:
– Поужинаем у меня.
«Это что-то новенькое. Такого мы еще не проходили», – мелькнула мысль.
Заглянув ей в глаза, я спросил с притворным сомнением в голосе:
– А ты умеешь готовить?
– Боишься, что отравлю? – она лукаво улыбнулась.
– Ты способна отравить Горемыку?
– Возможно.
От ее ответа жуткий холодок напомнил о себе, а вместе с ним недавние подозрения вновь закрались в душу и, видимо, проступили на лице. Заметив мою растерянность, красавица рассмеялась так легко и задорно, что я мгновенно позабыл о них и рассмеялся вместе с ней.
* * *
По дороге Люба рассказала, что проживает с пятилетней дочкой, в крошечной двухкомнатной квартирке, на третьем этаже хрущевской пятиэтажки, доставшейся ей по наследству от бабушки. Квартирка, конечно, не ахти, но она не унывает, а напротив, радуется тому, что имеет.
Было около одиннадцати часов, когда мы бесшумно, чтобы не разбудить спящего ребенка, просочились в ее скромное жилище и, тихонько хихикая, как заговорщики, оказались на тесной кухоньке. Там поджидал меня скромный, но и роскошный ужин: бутылка шампанского, жареная курятина, картофельное пюре, маринованные огурчики и грибочки собственного производства, фрукты и пара овощных салатов.
– Очень вкусно, – заметил я, отправляя в рот очередную порцию курятины. – В тебе пропадает кулинарный талант.
– У меня много талантов, и уверяю тебя – они не пропадают, – заявила Люба.
– Огласишь?
– Может быть, это сделаешь ты, а я буду загибать пальцы?
– Понимаю. Врожденная скромность и всякое такое…
– Раз, – Люба загнула указательный палец.
Я улыбнулся. Она пристально посмотрела на меня и сказала строгим голосом:
– Перестань.
– Что?
– Думать о работе.
– Ладно.
– Нет. Этот ответ меня не устраивает. Поступим иначе: сейчас я щелкну пальцами, и ты перестанешь. Договорились?
– Хорошо. Давай попробуем.
– Смотри на мою руку.
Глядя мне в глаза, она громко щелкнула большим и указательным пальцем и…
Мы шутили и смеялись. Мое внимание целиком было приковано к ее лицу, от которого веяло чем-то светлым и добрым, а наши шутки и смех влетали в одно ухо и, минуя мозги, вылетали в другое. Впрочем, все это не так уж и важно, а важно то, что в какой-то момент мы оказались на старом скрипучем диване. Я уже торжествовал, предвкушая незабываемые минуты, когда в самый ответственный момент дверь в комнату медленно отворилась, и на пороге возникло плачущее дитя. Поправляя смятую одежду, мы кинулись врассыпную, точно мелкие воришки, застигнутые врасплох на месте преступления.
– Что ты плачешь, маленькая? – ласково спросила Люба, подходя к дочери и беря ее на руки.
– Я не хочу, чтобы ты с ним, – жалобно заскулила маленькая бестия.
– Почему? – спросила Люба, виновато глядя в мою сторону.
– Он – плохой дядя, – объяснило дитя.
– Нет, он не плохой, он… – попыталась заступиться Люба.
– Плохой, плохой, – дитя зарыдало еще громче.
Я понял, что мне «пора».
– Не плачь, маленькая, – сказал я, обуваясь, – плохой дядя уходит.
– Облом, – прошептала Люба, убаюкивая дочку.
– Ничего, может быть в следующий раз, – я подобрал со стула смятый пиджак и отправился восвояси.
* * *
Следующий день я посвятил работе в офисе. Но, откровенно говоря, мое присутствие скорее вредило, чем приносило пользу. Потому что чем бы я не занимался, в голову постоянно лезли мысли о кареглазой красавице. Мало того, в каждом женском лице мерещилось ее лицо, а в каждом женском голосе слышался ее голос. Это было похоже на наваждение. Она как заноза прочно засела у меня в мозгах и не собиралась оттуда выбираться.
«Что это: любовь или колдовство?», – спрашивал я себя и тут же отвечал, следуя своей железобетонной логике. – «Да какая, к черту, любовь? Ты же непробиваемый лицемер, привыкший все мерить деньгами. Значит колдовство. А колдовство – это та же болезнь, что-то типа свинки, ангины или… шизофрении! Стоп. Ни гони волну. Потерпи денек-другой, и все пройдет».
* * *
Вернулся домой пораньше, заранее предупредив жену, чтобы приготовила ужин. Она сидела на кухне и хлестала «Мартини». Кроме полупустой бутылки и стакана на столе не было ничего.
– Где ужин? – равнодушно осведомился я, прекрасно понимая, что сейчас «начнется».
– Скотина, – сказала она вполне дружелюбно.
– А можно поподробнее? – с ехидной ухмылкой я уселся напротив и потянул к себе бутылку.
– Я нашла телефон твоей новой стервы, – торжественно объявила жена.
– Какой телефон? – я уже догадался о своем промахе.
– На салфетке, губной помадой.
– Ах, на салфетке. А как ты ее нашла? Понимаю, случайно оставила свои сигареты в моем кармане?
– Да, представь себе.
Жена сделала большой глоток. У нее дрожали руки. Она всегда умела разыграть из себя разгневанную жертву супружеской измены. Эдакий Отелло в юбке. «Ладно, подыграю ей. Пусть выпустит пар», – подумал я и сказал:
– Продолжай.
– Я позвонила этой стерве и выложила все, что о ней думаю.
– Ты все правильно сделала.
Голос мой был пропитан издевкой, и «актриса» взорвалась, почти натурально.
– Заткнись, сволочь! – она замахнулась пустым стаканом.
– Если ты его в меня бросишь, – сказал я ледяным тоном, – то обещаю, что эту бутылку я разобью о твою голову.
Она затряслась, хохоча, как истеричка, и бросила но, разумеется, промахнулась. Тут нашу «семейную идиллию» нарушила соловьиная трель моего мобильного телефона. Прежде чем ответить, я взглянул на дисплей. Это была Люба.
– Привет! – весело сказала она.
– Привет. Ты где? – сухо спросил я, не спуская глаз с подозрительно притихшей жены.
– Загостилась с дочкой у подруги. А ты почему пропал?
Перед тем как ответить, я поднялся из-за стола и одарил свою благоверную презрительным взглядом. Мне стало ясно, что никуда она не звонила, а купила меня, как последнего лоха. Жена поняла, что я оценил ее творческий талант, и ее прищуренные глазки загорелись издевкой.
– Я к тебе сейчас приеду, Люба, – сказал я, чеканя каждое слово.
– Хорошо. Приезжай. Мы сейчас тоже будем, – отозвалась красавица.
Пухлые губки жены дрогнули в презрительной усмешке. Вероятно, она вообразила, что я, дабы не тянуть резину, прямо сейчас порву со своей пассией, а потом приползу домой, с цветами и шампанским, замаливать грехи. От этой ее усмешки меня, что говорится, прорвало.
– Я люблю тебя, Люба! – крикнул я в трубку, – Люблю, ты веришь мне?
– Нет, конечно, – ответила она. – Но приезжай, я буду тебя ждать.
Сомнений больше не существовало. Они исчезли, растворились, растаяли, сгинули в небытие раз и навсегда! Три встречи, три короткие встречи резко изменили всю мою жизнь. Сделали ее другой… Какой? Мне еще предстояло в этом разобраться, но не тогда. Тогда я чувствовал, что люблю, люблю по-настоящему! Люблю и хочу быть любимым!
– Ну, и катись к своей чертовой потаскухе, сволочь! – злобно прошипела жена.
Она осталась на кухне заливать обиду ледяным «Мартини», а я вышел в коридор, схватил куртку и ключи от джипа, громко хлопнул дверью и покинул дом.
Дождь лил как из ведра. Холодный осенний дождь в десять часов вечера десятого октября.
* * *
Прошлое растворилась в крахмальной белизне больничной палаты, как шипучая таблетка в стакане воды.
– Я же говорила, что тебе нельзя курить. Вот упрямый осел, – сказала жена, протягивая мне пластмассовую кружку с минералкой.
– Где Люба? – прохрипел я сквозь кашель.
– Какая Люба?
Прежде чем продолжить разговор, обещавший быть «очень интересным», я дождался пока исчезнет раздражение в легких, вызванное табачным дымом. Жена, тем временем, подобрала с пола и выбросила в форточку недокуренную сигарету.
– Где Люба? – я почти шепотом повторил свой вопрос, стараясь говорить так, чтобы боль от сказанных слов отдавалась как можно тише в горевшей адским пламенем голове.
– Я не понимаю, о ком ты спрашиваешь?
Бледное лицо жены и интонация ее голоса выражали вполне натуральное недоумение.
– Не валяй дурака. Ты прекрасно все понимаешь! – Я попытался изобразить грозную гримасу. Наверняка она смотрелась смешно и глупо на лице, сплошь залепленном кусочками белого пластыря.
– В бреду ты не раз повторял это имя, – строго сказала жена. – Позволь узнать, кто такая эта Люба? Одна из твоих новых подружек?
– Телефонный номер губной помадой на бумажной салфетке, – ответил я.
На лице жены отразилась озабоченность.
– Я позову медсестру, – сказала она.
– Постой! – Едва не теряя сознание от боли, я схватил ее за руку. – Ради Бога, перестань притворяться!
– Пусти. Ты пугаешь меня и делаешь больно.
Она отдернула руку и встала со стула.
– Извини. Только не уходи, – я застонал и заскрежетал зубами, чувствуя, что еще немного и адское пламя в голове превратится во что-то ужасное.
– Хорошо, не уйду, но веди себя прилично, – предупредила она, возвращаясь на место.
– Договорились, – прохрипел я. – Налей мне еще воды.
Боль терзала меня, не давала сосредоточиться. Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться обдумать сложившееся положение и раскусить игру, затеянную женой. Уместнее было бы позвать медсестру и получить облегчение посредством укола или каких-нибудь пилюль, но я горел желанием разобраться и предпочел страдать.
– Помнишь тот вечер, накануне аварии? – начал я осторожно.
– Еще бы, – недовольно фыркнула жена.
– Будь добра, напомни, что тогда произошло между нами.
– Зачем?
– Не спрашивай, а делай, как тебя просят.
Прежде чем заговорить, она отхлебнула минералки прямо из горлышка.
– Я вернулась домой от Лельки около десяти и застала тебя на кухне. Ты хлестал «Мартини». Заканчивал вторую бутылку. Я спросила: «Что происходит?». А ты расхохотался как сумасшедший и ответил, что «наше дело дрянь, потому что один сообразительный фраер надумал подвинуть тебя из бизнеса». Потом ты начал ругаться, как последний сапожник. Я хотела уйти, чтобы избавить себя от этого представления, но ты швырнул в меня пустой стакан (хорошо еще, что не попал) и заорал, что разобьешь бутылку о мою голову, если я не стану тебя слушать. Мне было страшно. Ты вел себя, как бандит с большой дороги. Хвалился какими-то криминальными связями, размахивал кухонным ножом и грозился, что убьешь какого-то «продажного Мишку». Потом тебе позвонил Семен. Ты договорился о встрече и ушел.
Жена замолчала, прополоскала горло минералкой, и не успел я опомниться, как она заговорила снова.
– А знаешь, что случилось потом?
– Что? – с трудом выдавил я, чувствуя, как уже знакомый мне холодок тревожно пробежал по спине и, превратившись в тупую боль, врезался в сердце.
– Ты отвлекся за рулем и наткнулся на грузовик, а потом твой джип отбросило на автобусную остановку…
– Не надо, – прошептал я, давясь от нехватки воздуха, но она не унималась.
– На остановке находились молодая женщина с пятилетней девочкой…
– Прекрати! – крикнул я срывающимся голосом.
Перед глазами возник двадцать пятый кадр: белое лицо Любы с глазами полными ужаса, в ушах зазвенели слова ее дочери: «Он – плохой дядя», и в следующий миг вокруг меня сгустилась непроницаемая чернота.
* * *
Загрохотал подъехавший поезд. Двери отворились. Возникший из ниоткуда людской водоворот подхватил меня и потащил в душную тесноту вагона, тогда как моя кареглазая красавица осталась на платформе.
«Еще немного, и она навсегда исчезнет из твоей жизни», – больно кольнуло в голове. Эта мысль заставила испытать ужасные муки. Выбраться из вагона не представлялось возможным, и тогда, глядя ей в глаза, я громко крикнул, стараясь перекричать гудевшую толпу:
– Где!?
Сделав неопределенный жест рукой, она что-то сказала. Двери захлопнулись и поезд, стуча колесами, умчал меня от Любы в тоскливую кишку туннеля.
Мне показалось, что я не услышал ее слов. Нет. Я их все-таки услышал. Она сказала: «Прощай, Горемыка».
10.10.2010
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Капелька дождя», Андрей Ангелов
Всего 0 комментариев