«Поверь в любовь»

Поверь в любовь (fb2) - Поверь в любовь 629K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кара Уилсон

Кара Уилсон Поверь в любовь

1

Она любила жизнь, да и почему бы нет? Ей никогда не приходилось перебиваться со дня на день, ее никогда не отталкивали от себя те, кого она любила. Ей было больно наблюдать, как вокруг нее погружались в отчаяние люди, коим повезло гораздо меньше, и она находила почти неприличным, что ей дано так много, тогда как обездоленные не имеют почти ничего. Поэтому устройство кухонь, где бесплатно раздавали суп, или убежищ для тех, кто слонялся по холодным улицам, не зная куда деться, стало для нее больше, чем честолюбивым замыслом, — она была прямо-таки одержима этими делами.

Но чего она добилась вместо осуществления мечты? Один из тех, кому она надеялась помочь, оказался в госпитале; теперь ему хуже, чем было до того, как их свела судьба. Эти мысли не отпускали ее с тех самых пор, как случилось это ужасное происшествие. Здесь, в больнице, где она уже невесть сколько времени находилась в мучительном ожидании известий о несчастном, владевшие ею беспокойство, страх, усталость постепенно перешли в какое-то неприятное, тревожное забытье.

Должно быть, она все же заснула, неловко свесив голову, в позе сломанной куклы, и когда из неведомого пространства зазвучал его голос, она вздрогнула всем телом от неожиданности, шею ее свело от пронизывающей боли.

— Вы та самая, что привезла сюда пострадавшего? — спросил незнакомый мужчина, настолько наполнив свой вопрос осуждением, что ее сердце упало.

— Да, я приехала с ним на машине «скорой помощи», — ответила она, приподнимаясь в кресле. — Как он?

Ответа не последовало — он разглядывал ее, причем в его взгляде присутствовало не больше благосклонности, чем в голосе. Девушка одернула подол своего отделанного бахромой серебристого платья, сшитого совсем не для таких роковых мгновений. Шелковые чулки на ее ногах были порваны, во многих местах опустились стрелки. Вероятно, это произошло, когда она упала на колени, чтобы поддержать голову сбитого автомобилем человека, сразу после несчастного случая. Отдавая себе отчет в том, что вся она выглядит до неприличия неуместно в приемном покое больницы, она с трудом поднялась на ноги.

Он как башня возвышался над ее головой почти на фут. Значит, рост у него футов шесть с лишним. По сравнению с ее по-зимнему белой кожей он поблескивал свежим загаром, приобретенным под лучами тропического солнца. Его волнистые волосы, черные и блестящие, словно дождливая субботняя ночь за окнами больницы, в беспорядке нависли надо лбом. Нижняя челюсть с наметившейся щетиной свидетельствовала о властном характере и упорстве, граничащем с непреклонностью. Что же касается рта, то даже искривленный неприязненной усмешкой, он был прекрасен: твердый, с намеком на ямочки в уголках губ.

Отвернувшись в сторону, молодая леди ужаснулась тому, какие фривольные мысли она разрешает себе, когда в палате рядом, может быть, умирает человек — и по ее собственной вине.

— Как он? — повторила она, лихорадочно закручивая длинную нить бус из черного янтаря, свисавшую впереди на ее серебристом платье.

Он отбросил назад волосы со лба и расправил плечи, как бы желая дать расслабиться мускулам, несомненно перетруженным за долгие часы, которые он провел у операционного стола, пытаясь спасти сбитого лимузином человека. Девушка отметила красоту его рук — сильных, умелых, с длинными пальцами, с коротко обрезанными и безукоризненно ухоженными ногтями. Такие руки увеличивали впечатление могущества, исходившего от этой личности, и она поверила, что, какую бы весть он ни принес, этот человек сделал все, что мог. Он не из тех, кто легко отказывается от борьбы за жизнь — свою или чужую. Пострадавший попал в надежные руки, если, конечно, он еще жив.

— Его привезут из послеоперационной палаты в течение часа, — холодно сообщил спаситель.

Вздох облегчения вырвался из груди девушки.

— Значит, он выздоровеет?

— У него переломы ноги в трех местах и множественные ушибы. Со временем при условии хорошего ухода кости должны срастись, и он сможет ходить, если только в ближайшие дни у него не начнется воспаление легких или не образуется тромб.

— А что будет в этом случае?

— Он, вероятно, умрет.

— О боже!

Холодно-голубыми, как льды Антарктики, глазами он во второй раз оглядел ее с ног до головы.

— Очень мило, мисс Мелоди Верс. Почти готов поверить, что вас это действительно волнует.

Мелоди съежилась от явной антипатии, прозвучавшей в его голосе. Он может быть замечательным врачом и — на свою беду — писаным красавцем, но если его обращение с ней хоть сколько-нибудь типично для его отношения к пациентам, то им не позавидуешь.

— Меня это волнует, — возразила она. — И очень сильно. Когда я могу увидеть его?

— Никогда — будь на то моя воля. Меньше всего на свете Сет Логан нуждается в визитах доброжелателей вроде вас.

Из-за усталости и переживаний способность Мелоди дать отпор была не выше, чем у перекормленного пуделя.

— Это предстоит решать мистеру Логану.

— Вот именно, — подтвердил он с медленно расплывающейся улыбкой на губах, но сохраняя лед в глазах. — И мистер Логан велел вам убираться ко всем чертям.

— Я подожду, чтобы услышать это от него самого, с вашего позволения.

— Вы только что это уже слышали, — сказал он и отвернулся в знак того, что разговор окончен.

В комнату для посетителей из зала донесся звук шагов, которые замерли в дверях.

— А, так вы двое, как я вижу, уже познакомились. — Молодой дежурный врач, принимавший карету «скорой», когда она прибыла в больницу, коротко улыбнулся и представил стоявшего радом с ним мужчину в халате: — Это доктор Феллоуз, который оперировал мистера Логана, мисс Верс. Я подумал, что вам, вероятно, захочется переговорить с ним. Ведь вы были так расстроены, когда прибыл пострадавший.

Мелоди почувствовала успокаивающее пожатие руки доктора и стала всматриваться в него. Он соответствовал образу хирурга в ее представлении, начиная от бесформенной зеленоватой одежды, окутывавшей его фигуру, и кончая кругами усталости вокруг глаз. Но в таком случае, кто же другой мужчина, полный вражды, глаза которого продолжали метать в нее стрелы осуждения?

— Зачем вы дали мне понять, будто вы — врач? — спросила Мелоди, обернувшись к нему.

— Я этого не делал. Вы просто сами поспешили с выводом.

— Тогда кто вы и какое право имеете указывать мне, чтобы я держалась подальше от мистера Логана?

— Я Джеймс Логан, его ближайший родственник. Отсюда и мои права. — Затем он повернулся к медикам и высокопарно сказал: — Мисс Верс была поставлена в известность о состоянии моего отца, джентльмены. Я не думаю, что вам стоит тратить время на повторение того, что я ей уже сообщил, поскольку она совершенно посторонняя, человек, случайно оказавшийся на месте происшествия.

— Да, посторонняя, но лицо заинтересованное, у которого могут быть свои вопросы, — мягко заметил хирург. — Не так ли, мисс Верс?

Подавленная присутствием злобно хмурящегося Джеймса Логана, она лишь моргнула, хотя, конечно же, ей хотелось бы лучше владеть ситуацией.

— Я… можно мне увидеть его?

— Этой ночью нет, мисс Верс. Сейчас он не в состоянии узнать вас. Но приходите завтра во второй половине дня. К тому времени он сможет получить больше удовольствия от вида такой красивой молодой женщины.

Сочувствие, прозвучавшее в словах хирурга, и сопровождавшая их улыбка вызвали слезы, от которых защекотало в глазах. Мелоди сглотнула.

— Спасибо, доктор. Вы очень добры.

— Я же сказал вам, что не хочу, чтобы вы болтались здесь, — прорычал Логан, когда медики ушли. — Отправляйтесь назад на ваш костюмированный бал и прекратите притворяться. Вам ведь совершенно наплевать, выживет мой отец или умрет.

— Бал кончился несколько часов назад, — ответила Мелоди, вновь почувствовав, что силы ее истощены. Опустившись в ближайшее кресло, чтобы не упасть, она взялась за свою вышитую бисером головную повязку и сдернула ее. — И если бы даже он продолжался, я бы там не выдержала.

Логан встал перед нею, закрыв ее от яркого света верхнего плафона, но сбоку от себя она могла видеть его отражение в мокром от дождя оконном стекле. Более раздраженную физиономию трудно было себе представить.

— Никто не думал, что это закончится таким образом, — пробормотала она, адресуясь больше сама к себе, чем к Логану.

Он ядовито ухмыльнулся, глядя сверху вниз.

— Не сомневаюсь. Какая неосмотрительность со стороны моего отца — он испортил вечер, где вы, конечно, собирались блистать в качестве королевы бала, рассыпая остроты и очаровывая сонм поклонников.

— Ничего подобного! — воскликнула она.

Конечно, она надеялась станцевать, как было договорено, чарльстон с шикарным Роджером, владельцем соседнего магазина в Торговом ряду, и ожидала, что музыка и смех будут звучать до рассвета. Но она желала успеха балу по более серьезной причине, чем пустое тщеславие. Подлинный смысл бала-маскарада состоял в том, чтобы собрать достаточно денег, а затем превратить мечту в реальность.

— Нет, — повторила она, причем голос ее дрогнул, — быть королевой бала — это не имело никакого значения.

— Прежде чем вы разрыдаетесь, — предупредил ее Джеймс Логан, — хочу поставить вас в известность, что я совершенно не подвержен воздействию приступов женского плача, как бы трогательно они ни преподносились.

— Мне кажется, — вспыхнула она, — кому-нибудь надлежит выразить сочувствие в связи с состоянием здоровья вашего отца. Поскольку вы явно не собираетесь взять на себя этот долг, то исполнить его, видимо, придется мне.

— Я не несу ответственности за несчастный случай с ним, — заметил Логан.

— Но и я не устраивала умышленно этого происшествия! Я не сидела за рулем лимузина. Я даже не ехала в нем как пассажир! Откуда мне знать, что ваш отец окажется замешанным в драку и упадет на проезжую часть прямо под колеса приближающейся машины? Раз уж мы заговорили об этом, то ради чего, по-вашему, целая группа зданий была с самого начала оцеплена, если не для обеспечения безопасности пешеходов?

— Не знаю, — сказал он, — но намерен все выяснить. А пока будем считать вопрос закрытым. Не стоит устраивать перепалку в больнице, особенно глубокой ночью.

Мелоди глубоко вздохнула с несчастным видом и заставила себя подняться на ноги.

— Вы правы.

— Как обычно, — самодовольно ответил он и вышел из комнаты прежде, чем Мелоди нашла ответ.

Она чувствовала себя как в дурном сне. Не найдя ничего лучшего, Мелоди пошла вслед за Логаном. Он остановился в конце зала, ожидая лифт. Ей хотелось, чтобы он уехал раньше, чем она подойдет. Но так не получилось, и Мелоди была вынуждена терпеть его компанию, пока они не спустились с шестого этажа до вестибюля. В этот ночной час там никого не было, как и на улице. Безлюдье помогло Мелоди осознать, что в суматохе она забыла захватить свою вечернюю сумочку и пальто и что у нее нет ни гроша, чтобы заплатить за такси.

Джеймса Логана ничто подобное не беспокоило. Не обращая внимания на дождь, он подошел к краю тротуара, засунул два пальца в рот и пронзительно засвистел. Из ночной тьмы появилось такси и замерло, подкатив к нему.

Логан распахнул заднюю дверцу и уже забрался было в теплую кабину, когда случайно приметил оставшуюся позади Мелоди, которая стояла, дрожа, у самого входа в больницу. Между ними был тротуар шириной не менее десяти футов, однако она видела, как тяжело он вздохнул.

— Полагаю, — с подчеркнутой язвительностью заявил Логан, — вы ожидаете, что я поведу себя как истинный джентльмен и предложу вам воспользоваться машиной в первую очередь?

Если бы он хоть намеком проявил таящиеся в его душе крупицы рыцарственности, Мелоди, вероятно, среагировала бы по-иному, но его абсолютная уверенность, что она будет поступать именно так, как он предполагает, задела ее гордость.

— Я редко ожидаю чудес, мистер Логан, особенно если их источник не вызывает никакого доверия, поэтому грузитесь в ваше такси и катите куда надо.

Мгновение он раздумывал, как бы борясь с желанием последовать этому совету. Затем его грудь исторгла новый вздох.

— Вы знаете, мисс Верс, что превращаетесь в бездонную бочку неприятностей? Но малая толика порядочности, сидящая во мне, не позволяет оставить женщину на темной улице в разгар зимы. — Он взмахнул рукой, приглашая ее в машину. — Смелее вперед и берите машину. Я подожду другую.

Когда Мелоди не откликнулась на его предложение, он нетерпеливо поднял бровь.

— Так что же? Вы едете или нет?

Делать было нечего. Ей оставалось только положиться на его уже подвергшуюся испытанию доброту или, отчаявшись, провести остатки ночи в вестибюле больницы, сжавшись в комок на одном из жестких диванов с клеенчатым покрытием.

— У меня нет с собой ни гроша, — призналась она.

Его глаза выкатились из орбит, все тело кипело возмущением.

— Я заплачу, хорошо?

Ей хотелось бы отказаться, но холод пробирал до костей сквозь тонкую материю платья, сопротивляться манящему теплу в кабине машины было невозможно.

— Мы можем ехать вместе, — предложила она, стуча зубами. — Высадите меня первой и сэкономите время и деньги.

— Это первое разумное предложение, высказанное вами за всю ночь, — заметил он и указал большим пальцем на машину. — Теперь садитесь, пока мы оба не пошли ко дну в этом потопе.

— Куда? — поинтересовался водитель.

— Старый особняк Стоунхауз на самом верху крепостного холма, — сказала Мелоди.

— Особняк? — Удивление Джеймса Логана было явно наигранным и отдавало насмешкой. — Миледи проживает в особняке, и, однако, у нее нет денег, чтобы заплатить за такси, на котором едет домой.

— Мой кошелек остался там, где проводился бал, но я с удовольствием верну долг при первой возможности.

— Не надейтесь, что я не захочу его получить, — ответил он.

— И между прочим, при всех своих достоинствах особняк Стоунхауз более двадцати лет назад перестроен под квартиры.

Логан хмыкнул и уселся поглубже на заднем сиденье, пытаясь вытянуть ноги в тесной кабине. Мелоди постаралась сжаться и занять как можно меньше места, но все же ощутила при этом исходящее от него тепло. В воздухе пахло морским туманом и зимой, этот запах смешивался с ароматом ее духов.

Она знала, что Логан наблюдает за ней в свете мелькавших за окнами уличных фонарей.

— Почему на вас этот смехотворный наряд? Это выглядит как реквизит из фильма об Аль Капоне в двадцатые годы.

— Я думала, вы знаете. Мы устроили бал-маскарад в Торговом ряду.

— В Торговом ряду? Вы имеете в виду эту улочку, где стоят баки для мусора и околачиваются местные пьянчуги? — скривился он. — Как далеко заходит теперь приличная публика, чтобы позабавиться!

— Я имею в виду улицу Кошачий ряд. Вы, разумеется, слышали о ней под этим названием. Каждый, кто хочет купить что-нибудь особенное, идет к нам в магазинчики, в наши бутики.

— Бутик? — Логан не скрывал насмешки. — Чем мог заниматься мой отец, слоняясь вокруг бутика? Это слово даже не входит в его словарный запас.

Мелоди поежилась. Она предполагала, что Джеймсу Логану известна вся подоплека ночного происшествия, что его проинформировала полиция. Хорошо, если бы это было так. Столкнувшись с его откровенной враждебностью, она не осмеливалась объяснить причины, побудившие ее и ее друзей устроить это мероприятие для сбора средств.

— Ваш отец… просто не вовремя оказался в том месте.

Но что-то в ее тоне выдало смущение. Джеймс слегка выпрямился и устремил на нее свои немигающие голубые глаза.

— Откуда у меня впечатление, что за этим событием стоит нечто большее? — мягко спросил он. — Что именно вы не досказываете мне, леди Мелоди Верс из особняка Стоунхауз?

— Ну, я бы не считала, что к моим словам можно еще многое добавить, — уклонилась она от прямого ответа, игнорируя его сарказм. — Весь город знал о бале. Всем было известно, что мы надеялись собрать достаточно денег от продажи билетов…

Она погрузилась в молчание, не зная, как продолжить, и тайком бросила взгляд на своего спутника. Его плащ был подбит цигейкой, на ногах блестели итальянские кожаные ботинки ручной работы. Каким же он был сыном, если позволял своему отцу бродить по улицам города Порт-Армстронг даже без зимней одежды, достойной этого наименования?

— Да, мисс Верс? — Он вежливо подталкивал ее к продолжению рассказа. — Вы надеялись собрать деньги, но для какой цели?

— Благотворительной, — пробормотала она и удивилась, почему его взгляд заставил ее почувствовать себя так, словно она сказала что-то неприличное.

— Итак, благотворительность, но для кого?

Она сделала неопределенный жест.

— Ну, для людей.

— Людей?

— Как я понимаю, вы не житель Порт-Армстронга, мистер Логан, — заметила она, решив противопоставить его агрессивности нечто от собственных бойцовских качеств. В конце концов, она не сделала ничего, за что ей должно быть стыдно. — Живи вы здесь, вы бы, несомненно, знали, что в городе есть люди, которые…

— Бедны? — подсказал он.

Понимая, что она ступает по слишком тонкому льду, Мелоди стала очень тщательно подбирать слова.

— Нет, дело не в этом. Правильнее было бы сказать, что они потеряли надежду или цель в жизни. И ваш отец — один из них.

— А вы решили возложить на себя задачу сделать их жизнь более благополучной, не так ли?

Ей не понравились тон, каким это было сказано, его неумолимый взгляд, устремленный на нее. И у нее вызывала отвращение легкость, с которой он старался очернить добрые намерения, обливая их презрением. Она гордо вздернула голову.

— Да, мы так решили.

Улыбка Джеймса Логана была полна злобной иронии.

— Как, должно быть, приятно содержать собственные дела в столь идеальном порядке, чтобы чувствовать себя вправе вмешиваться в дела других людей.

Таксист включил нижнюю передачу, преодолевая долгий крутой подъем на крепостной холм, затем притормозил, чтобы свернуть в боковой проезд, дугой идущий к особняку Стоунхауз. Машина замерла у центрального входа.

— Собственно, я бы не смогла именно так охарактеризовать мои дела в данный момент, — сказала Мелоди. Ее опять охватило смятение, так как возникла еще одна проблема.

— А в чем дело, Мисс Верс?

Мелоди обежала взглядом внушительный каменный фасад, темные окна, прочные парадные двери из дубовых брусьев толщиной в три дюйма. Все это освещалось только медным фонарем, висевшим под аркой главных ворот.

— У меня нет ключа, чтобы попасть домой.

Дождь барабанил по крыше такси, в свете фар сверкали косо свисающие водяные нити. Несколько секунд Джеймс Логан разглядывал их, затем перевел взгляд на лицо Мелоди.

— А соседи?

Она отрицательно покачала головой.

— Пожилая дама, что живет прямо надо мной, проводит конец недели у своей замужней дочери, а супружеская пара с третьего этажа отправилась в отпуск на Таити.

— И вам никогда не приходило в голову запрятать запасной ключ в укромном уголке — на всякий случай?

— Представьте себе, приходило, — сказала она. — Запасной ключ лежит под горшком с цветами у меня на балконе.

Ни один мускул не дрогнул на лице Джеймса.

— А от земли до балкона, конечно, не меньше шести футов?

— Собственно, все десять, — призналась она.

— Из чего я заключаю, что я должен предложить такое решение: я поднимаю вас и забрасываю через балконные перила.

— Боюсь, что так, если вы не найдете какого-нибудь иного выхода.

— Какого, например? — язвительно спросил он. — Предложить вам разделить со мною мою постель, как мы поступили с вызванным мною такси?

Лицо Мелоди вспыхнуло.

— Ну, нет! Мое положение не настолько безнадежно.

— Мое тоже, — сказал он, но тут же, кажется, опроверг собственные слова, бесстыдно проведя рукой по икре ее ноги. Потом он поднял ее стопу и положил себе на колени.

Ее первым порывом было выразить свое крайнее возмущение, но при вторичном восприятии ситуации ей захотелось насладиться теплом его пальцев, которые скользили по одетому в шелк колену.

— Думаю, их надо снять, — буркнул он.

— Мои чулки? — спросила она не дыша.

— Успокойтесь, мисс Верс. Я имел в виду ваши туфли, — ответил он, развязывая тонкие серебристые перепонки у нее на подъеме ноги. — Ваша добродетель никогда не была в большей безопасности. Вы совершенно не в моем вкусе.

— Слава тебе господи! — облегченно воскликнула она.

— К тому же я не доверяю вам. Я не готов к тому, чтобы вы запечатлели свой высокий каблук у меня на лице.

Честно говоря, идея показалась ей очень привлекательной. Однако Джеймс, словно подглядев, что творится у нее в голове, бросил на нее предостерегающий взгляд.

— Мне еще не поздно высадить вас на ступеньках парадного подъезда и умчаться прочь. Ну, миледи, что нам предстоит: полное сотрудничество или разлука?

— Я пойду босиком, — ответила она неохотно, — но только в самый последний момент.

— В таком случае начнем. Я на ногах с самого рассвета и хотел бы поспать хоть несколько часов.

Открыв дверцу машины и повернувшись назад, он помог Мелоди выйти из такси, хотя тут следовало бы сказать, что он «вытащил» ее, — это точнее отразило бы происшедшее.

— Ведите меня! — приказал он.

Каблуки Мелоди проваливались в раскисшую землю цветочной грядки под балконом. Можно было ожидать, что Джеймс Логан не испытает особой радости, наблюдая, как грязь заливает тонкий кожаный верх его башмаков.

— Почему я не оставил назавтра все дела с вами? — пробормотал он, освобождаясь от цепких ветвей японского клена.

Джеймс был не единственным, кого одолела усталость. У Мелоди тоже был долгий и трудный день.

— О, ради бога, прекратите нытье! — потребовала она. — Если бы мой отец лежал на больничной койке, я бы, наверное, больше беспокоилась о нем, чем горевала о своих бедах. А это, — продолжала Мелоди, — прямо над вами — мой балкон.

— Ужас, — проворчал он и встал на одно колено. — Используйте мое колено как ступеньку, чтобы взобраться мне на плечи. И не забудьте снять ваши чертовы туфли.

Она с наслаждением поставила свою изрядно измазанную грязью ногу на прикрывающий колено плащ, подбитый цигейкой, за который было, конечно, заплачено немало. Без сомнения, он представит ей счет из химчистки в дополнение к плате за проезд на такси, но она готова была такой ценой рассчитаться за вызванное им раздражение.

Однако Логан нашел способ расквитаться с ней, не откладывая дела в долгий ящик. Распрямившись во весь рост без всяких усилий, как если бы она не примостилась у него на плечах, словно курица на насесте, он поднял ее вверх и перекинул через перила балкона с такой силой, что она уткнулась лицом в кучу опавших листьев, нанесенных ветром. Ее туфли полетели следом.

— Надеюсь, вы припрятали ключ, который подходит и к вашей балконной двери тоже, леди Верс, ибо я не собираюсь предлагать свои услуги, чтобы снять вас оттуда! — выкрикнул Логан. — Здесь растут прекрасные мощные побеги дикого винограда, которые могут явиться прочной лестницей. Сползайте по ней вниз, если не сможете открыть дверь. — С этими словами, перескочив одним прыжком цветочную грядку, ее не слишком любезный кавалер скрылся в поджидавшем его такси и захлопнул заднюю дверь.

…Он подождал, пока таксист проедет первый поворот подъездной аллеи, и постучал в стеклянную переборку, чтобы тот остановился. Покрутившись на сиденье, Логан увидел, как сквозь голые ветви деревьев вдруг засветилось окно. Слава богу, она проникла внутрь квартиры без новых осложнений.

— Чертовски раздражающая женщина! — буркнул он.

— Дама запала вам в душу? — осклабился водитель, глядя на Логана в зеркало заднего вида.

— Как колючка под седло, — признался он.

— Боюсь, тогда вы больше с ней не встретитесь.

Джеймсу хотелось, чтобы так и было. Он был готов общаться с бесконечным числом людей, но только не с Сетом Логаном, который был упрям и невыдержан даже в лучшие свои годы. Бог его знает, во что он превратится, полежав пару месяцев на больничной койке! Но все-таки они остаются отцом и сыном, нравится это им обоим или нет. Джеймс считал, что должен позаботиться о старике, обеспечить ему хороший уход и добиться возмещения за причиненный ущерб. Но это означало необходимость разобраться до конца в роли Мелоди Верс в несчастном случае.

Таксист притормозил, когда они выехали из бокового проезда.

— Куда теперь, мистер?

Джеймс подумал об отцовском коттедже и содрогнулся. Нет, сейчас он туда не поедет. Еще нет. Это — не его дом, и никогда таковым не был.

— Какой отель лучший в городе?

— Некоторые считают, «Эмбэсэдор», — сообщил водитель. — Но я бы рекомендовал вам «Пламроуз». Там спокойнее.

— Тогда подвезите меня туда. Надеюсь, в это время года будет не очень трудно получить там номер.

На эту ночь, вернее остаток ее, все, что он хотел, — это стаканчик бренди, горячий душ и удобный матрас под бок. Завтра он посетит отца, возобновит знакомство с городом. В понедельник он начнет свое расследование, пытаясь точно установить, как произошел несчастный случай с Сетом. Надо также устроить все, чтобы после выздоровления старик не чувствовал себя забытым богом. И довольно скоро ему, Джеймсу Логану, придется столкнуться с ее сиятельством леди Мелоди.

2

Сет Логан еще спал, когда Мелоди на цыпочках вошла в его палату. Это был красивый мужчина, черты его лица даже во сне оставались гордыми и решительными, несмотря на страшный шрам у виска. У него был четко очерченный рот, упрямая нижняя челюсть, колючие брови. И хотя она знала, что ему только что пошел седьмой десяток, выглядел он совсем старым, старым и усталым. Видимо, жизнь давалась ему нелегко.

Она осторожно поставила на столик у кровати горшочек цикламенов и корзину фруктов. Мелоди опасалась, что Джеймс осуществит свою угрозу и помешает ей посетить его отца, но страхи были напрасны. Больше никто не принес цветов, не оставил визитной карточки; не было других посетителей — ничего указывающего на то, что у Сета есть сын или друзья.

Пододвинув кресло, Мелоди села у кровати и некоторое время наблюдала, как равномерно падали капли жидкости для внутривенного вливания через трубку, соединенную с веной на руке Сета. Рядом на стене располагался поддерживаемый кронштейном аппарат для искусственного дыхания. Сетчатое прикрытие защищало поврежденную ногу, которая была зафиксирована в неподвижном состоянии с помощью блоков, прикрепленных к кровати.

Тишина нервировала. Ей хотелось, чтобы он проснулся, и в то же время она испытывала опасения. Мелоди едва ли могла рассчитывать на теплый прием, когда Сет Логан узнает, кто она такая и кого представляет.

Мелоди огляделась по сторонам, чувствуя себя и бесполезной, и беспомощной. Может быть, долить воды в кувшин? Она заглянула в него и установила, что он был недавно пополнен кусочками льда. За окном водянистое солнце пробивалось сквозь тучи, бросая слабые блики внутрь здания. Решив закрыть жалюзи и помешать солнечным лучам светить прямо в лицо пациенту и беспокоить его, Мелоди крадущейся походкой пересекла палату и осторожно потянула за шнур, регулирующий положение пластин. Шнур проявил минимальное желание пойти навстречу.

— Если ты не оставишь в покое жалюзи, девочка, — раздался мрачный голос, — то чертово сооружение свалится вниз. Брось все это!

Застигнутая врасплох, Мелоди обернулась, и в нее уперся мутный взгляд Сета Логана.

— Мистер Логан! А я думала, вы спите.

— Я тоже думал, я сплю, — сказал он. — Но появились вы и нарушили мой покой. Что вы здесь делаете? Вы же не медсестра.

Мелоди направилась назад к кровати.

— Вы меня не знаете, мистер Логан, но я приехала вчера ночью в больницу вместе с вами. Я находилась на том месте, где с вами произошел несчастный случай. Как вы себя чувствуете?

— Как грешник в аду, — кратко проинформировал ее Сет. — Как, по-вашему, может чувствовать себя человек, если его переехала стальная тачка?

— Может быть, вызвать сестру?

— Не надо, если вы считаете, что я не умираю. Я не доверяю женщине, которая находит удовольствие, бесконечно втыкая в человека шприцы с иглами.

— Но если у вас боли, мистер Логан…

— Боли у меня есть, девочка, но главным образом потому, что лежу на спине, когда болит голова, что одна нога висит в воздухе, и вы к тому же все время величаете меня «мистер Логан». В чем дело?

О, этот человек будет жить! Его воля крепко закалена, как у его сына! Осознав это, Мелоди пришла в полный восторг.

— Как бы вы хотели, чтобы я обращалась к вам? — спросила она.

— Зовите меня Сет, — сказал он, осторожно пощупав свой шрам у виска. — Только полицейские обращаются к таким ребятам, как я, со словом «мистер». Да еще политики и врачи. Никому из них я не верю ни на грош. Поэтому, если вы относитесь к ним, то вот вам бог, а вот порог, и вы оставляете меня спокойно пропадать здесь.

— Меня зовут Мелоди Верс. Я хозяйка магазинчика, который находится здесь, по соседству, а пришла сюда потому, что чувствую себя отчасти в ответе за происшедшее вчера с вами. И в мои планы совершенно не входит, чтобы меня выгоняли отсюда. Поэтому даже не пытайтесь устроить это.

— Вы что, одна из тех, кто заварил эту костюмированную белиберду в Кошачьем ряду? — Взгляд голубых глаз стал колючим. — Вы меня разочаровываете, милая девочка. Вы вроде не похожи на них.

Мелоди пропустила мимо ушей последнее замечание.

— Все ужасно огорчены происшествием, в которое вы попали, — сказала Мелоди, наклоняясь, чтобы подложить еще одну подушку под седую голову Сета. — Меньше всего мы хотели, чтобы случилось нечто подобное. Но вам не о чем беспокоиться. Одна из причин, почему я здесь, состоит в том, чтобы заверить вас: я намерена позаботиться обо всем.

— Каким это образом? — раздался цинично звучащий голос у Мелоди за спиной. — Вы думаете, достаточно подложить ему подушечку, чтобы он не поставил вам в вину происшедшее?

— Вы только посмотрите, кого к нам занесло попутным ветром! — мрачно провозгласил Сет. — Милочка Мелоди, если вам нужен кто-нибудь, кого вы хотите называть «мистер Логан», то вот он — только что появился перед вами.

Джеймс Логан стоял, прислонившись к косяку двери. Не было ни однодневной щетины на лице, ни всклокоченных волос на голове. Свежевыбритый, с приглаженными, хотя и непокорными кудрями, при свете дня он выглядел, возможно, еще более красивым, чем Мелоди нашла его минувшей ночью.

— Как дела, Сет? — спросил Джеймс, явно не очень обескураженный приветственным словом родителя.

— Уложили меня со сломанной ногой и больной головой, — ответил Сет. — И только по этой причине я не могу улизнуть отсюда при виде тебя.

— У тебя была больная голова всегда, сколько я себя помню, — заметил Джеймс. Он остановился в ногах лежащего отца, в уголках рта была видна тонкая усмешка.

— Гм! Зачем ты пришел? — угрюмо спросил Сет.

— Я все еще твой сын, независимо от того, насколько каждый из нас может сожалеть об этом обстоятельстве. Когда я получаю по телефону сообщение, что мой отец попал в дорожное происшествие, ранен, я считаю своей обязанностью…

— Знаешь, что ты можешь сделать со своими обязанностями, сыночек? — выкрикнул, брызжа слюной, Сет. — Возьми их и…

— Умолкни, — устало прервал его Джеймс, — пока ты не довел себя до сердечного приступа, что было бы очень неприятно для нас обоих.

Мелоди больше не могла сдерживать себя. Возмущенная обменом любезностями между родственниками, она рьяно взялась за роль третейского судьи.

— Постыдитесь, — упрекнула она Джеймса. — Ваш отец столько вынес, а вы говорите с ним таким тоном. А что касается вас, — она погрозила пальцем Сету, — ваш сын прав. Если будете продолжать в том же духе, разболеетесь еще серьезнее.

— Дальше некуда, — пробормотал Сет, сверкая глазами в сторону сына. — Я уже на дне.

— Думаю, вам лучше уйти, — тихо сказала Мелоди Джеймсу.

Молодой человек принялся рассматривать ее серо-зеленый кожаный костюм, ее сумочку фирмы «Феррагамо», высокие сапоги.

— Вы так считаете? — протянул он ледяным тоном, соответствующим выражению глаз.

— Ваше присутствие расстраивает его. Посмотрите, как кровь ударила ему в голову. Не думаю, что он в состоянии принимать посетителей.

— А как вы удосужились получить диплом врача? — испепеляя ее взглядом, спросил Джеймс. — Путем стрижки купонов фирм, владеющих модными магазинами?

— Я исхожу из того, что лучше для вашего отца.

— Вы не имеете представления о том, что лучше для моего отца, а я пролетел полконтинента не для того, чтобы слушаться приказов постороннего человека, к тому же некомпетентного.

— Вы-то уж точно появились здесь не потому, что обеспокоены, — ответила колкостью на колкость Мелоди. — Совершенно ясно, что вы здесь только в силу необходимости, и так же ясно, что Сет рад вашей встрече не больше, чем вы.

— Спасибо на добром слове.

Хотя Джеймс и говорил сдержанным тоном, что-то напоминавшее боль мелькнуло в его глазах. Слишком поздно Мелоди заметила, что затронула нерв. Она уже открыла рот, чтобы извиниться, но Джеймс упредил ее.

— Оставьте при себе ваши рассуждения, — сказал он, закипев внезапным гневом. — Как вы сами, так и ваши сантименты здесь неуместны, поэтому убирайтесь, пока я действительно не потерял терпение и не вышвырнул вас вон.

Мелоди чувствовала, что это — не пустая угроза. Нацарапав цифры своего домашнего телефона на обороте одной из визиток, она опустила карточку в корзину с фруктами.

— Если я могу что-либо сделать, чтобы скрасить ваше пребывание здесь, Сет, позвоните мне. Я еще приду к вам.

Отнюдь не щеголяя своей силой, Джеймс взял пальцами в кольцо ее запястье и потащил к двери.

— Можете спокойно оставить заботу о моем отце на моей совести, мисс Верс.

— Вы подумали о размерах расходов на лечение? — вполголоса спросила Мелоди, безуспешно пытаясь вырваться. — Страховки может не…

Выражение лица Джеймса слегка изменилось: проблеск удовлетворения смягчил его гнев.

— Я на несколько световых лет опередил вас, — заверил он Мелоди и, широко распахнув дверь, выставил ее в зал.

Они чуть не столкнулись с медсестрой, которая несла поднос со шприцем.

— Всех посетителей на минуту прошу выйти, — распорядилась сестра и впорхнула в палату с вопросом: — И как мы себя сегодня чувствуем, мистер Логан?

Сет, несомненно, заметил иглу. Мелоди слышала, как он ответил:

— «Мы» просто здорово звучит. Очень вам благодарен. Значит, вы можете взять эту иглу и воткнуть себе в собственную ляжку, потому что к моей вы и близко не подойдете.

На мгновение Мелоди развеселилась: забавное взяло верх над раздражением, злостью; она прыснула, не сумев удержаться.

— Рад, что у вас так развито чувство юмора, — суровым тоном заявил Джеймс Логан. — Будем надеяться, вы не лишитесь его в ближайшие несколько дней.

— Почему бы это должно постигнуть меня? — спросила Мелоди беспечно. — Ваш отец на пути к выздоровлению. Солнце снова светит, и что еще? Ах да! Я нашла свое пальто и сумочку на том самом месте, где их оставила, что возрождает мою веру в порядочность и честность людей. Да, это также напоминает мне о… — Мелоди выудила из бумажника чек и, подняв руку, вложила Джеймсу в нагрудный карман его шикарного пиджака морского покроя. — О том, что я должна вам за такси.

Джеймс наблюдал за движениями ее руки, словно человек, обнаруживший ползущего у себя на груди таракана. Мелоди даже не пыталась подавить снова вырвавшийся у нее смешок.

Холодные глаза Джеймса Логана опять обшарили ее лицо.

— Посмотрим, — пообещал он, — кто будет смеяться последним.

Не желая показать, каким зловещим она нашла его замечание, Мелоди одарила Джеймса самой солнечной улыбкой.

— Старайтесь хоть иногда быть благожелательным, мистер Логан. Вы будете поражены, насколько лучше при этом себя почувствуете, насколько добрее станет окружающий мир по отношению к вам. Вы когда-нибудь слышали: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди…»?

Это не были пустые слова. Мелоди верила в подобные истины и строила свою жизнь в согласии с их простой философией. Но добравшись в понедельник до Кошачьего ряда, она вдруг подумала, что, вероятно, эти мудрости в конце концов лишь избитые места.

Все владельцы других магазинчиков ждали ее, собравшись у балюстрады на площади: Ариадна и Хлоя, Эмиль, Джастин, Роджер, супруги Чайковские. По их лицам было видно, что неприятности сыпятся как из мешка.

— Наконец-то ты приехала, — приветствовала ее Хлоя, хозяйка магазинчика дамского белья через пару дверей от Мелоди. — У нас серьезные проблемы.

— Корреспонденты толкутся уже с восьми часов утра, — сказал ей Эмиль Лемарк с более заметным акцентом, чем обычно, — верный признак того, что этот невозмутимый канадец французского происхождения выбит из седла. — Они раздувают, как могут, происшествие субботнего вечера и требуют заявление для печати. Задают коварные вопросы, но мы решили воздержаться от любых комментариев до твоего прибытия. Как дела у пострадавшего старика? Он выживет?

— Только бы он не умер, — заявила Хлоя. — Меньше всего нам нужно, чтобы наши имена появились, набранные огромными буквами, на первых страницах «Порт-Армстронг ситизен». Я уже просто-таки вижу, как это будет выглядеть! — Хлоя развела руками. — Мы прочтем: «Один из «нежелательных» погибает под колесами лимузина во время благотворительного вечера». Едва ли скажешь, что это полезно для нашего бизнеса, верно?

— Ты будешь вне себя от радости, Хлоя, когда узнаешь, что Сет Логан жив и выказывает все признаки выздоровления, — сказала Мелоди, совершенно не скрывая, что она рассержена. — Хотя ты проявляешь интерес к старику не из добрых побуждений. А насчет корреспондентов — впустите их, сделайте им заявление, раз уж они хотят. Нам скрывать нечего.

— Может быть, — деликатно предложил Эмиль, — лучше всего поговорить с ними тебе, милая. В конце концов бал-маскарад — твоя идея. — Эмиль пригладил свои и без того великолепно лежащие волосы, улыбнулся, подбадривая ее. — Ведь у тебя такая очаровательная искренность.

— Только не устраивайте из этого заварухи, — предупредил Роджер. — Надо, чтобы из переделки мы вышли овеваемые ароматом роз, а не запахом скандала.

Ариадна зевнула, повела своими неотразимыми греческими глазами.

— Столько шума из ничего, — промурлыкала она, адресуя Фредерику Чайковскому свою самую сексуальную улыбку. — Чем они могут мне навредить? До Рождества я продала столько меховых манто богатым неверным мужьям, пытающимся успокоить больную совесть, что мне не страшно, если никто не купит ничего, кроме меховых наушников, до следующей зимы.

Мелоди заметила, как Анна Чайковская впилась подозрительным взглядом в супруга, и ей захотелось придушить Ариадну на месте. Чайковские прибыли в Америку из Польши двенадцать лет назад, имея статус беженцев, и трудились изо всех сил во имя процветания своего дела — производства ирисок и шоколада. Мелоди была уверена, что ни у одного из супругов не было желания заводить связи на стороне. Однако Ариадна безжалостно дразнила Анну, флиртуя с Фредериком, как и со всеми остальными мужчинами, попадавшимися на ее пути.

— Мы не такие везучие, как ты, Ариадна, — напомнила ей Мелоди. — Некоторым из нас нужны покупатели, чтобы быть в состоянии платить за помещение.

Хлоя подняла тщательно выщипанные брови в наигранном удивлении.

— О, пожалуйста, Мелоди, ты же не ждешь, что мы поверим этому! Ты, как говорится, родилась с пресловутой серебряной ложечкой в твоем миленьком ротике, верно?

— Прекратите пикировку! — прикрикнул Роджер. — Давайте лучше решать, как надежнее всего разделаться со стервятниками, что торчат за дверями наших магазинов. У меня прибыла партия хрусталя, которая должна пройти таможню, и мне некогда болтаться без дела, пока газеты наживают капитал за наш счет.

— Пусть тогда Джастин побеседует с журналистами, — заявила презрительно Хлоя. — Он скорее добьется симпатии с их стороны, чем наша богатая брюнеточка.

— Порой ты говоришь, как торговка рыбой на рынке, Хлоя, — упрекнул ее Эмиль.

Джастин Александер выехал вперед в своей инвалидной коляске и огляделся вокруг.

— У нас нет времени на междоусобицу, — сказал Джастин. — Толпа снаружи растет с каждой минутой и становится все более беспокойной. Давайте поскорее закроем вопрос.

— И будем держаться вместе, — предложила Ариадна, украдкой подобравшись к Фредерику, и просунула руку ему под локоть. — Как там у них говорится? «Вместе мы победим»?

— Что касается тебя, Ариадна, то проблема в том, — с горечью заметила Хлоя, — что ты никогда не была обременена супругом. Иначе ты бы так не бегала за всеми мужчинами.

— Неужели я одна здесь помню, зачем мы в первую очередь устроили бал-маскарад? — спросила Мелоди с явным раздражением в голосе.

— Чтобы пустить пыль в глаза, — решительно бросила Хлоя. — Поэтому избавь нас от твоих проповедей насчет сирых и обездоленных. Главное тут — определиться, во что обойдется нам желание не допускать этих попрошаек к входным дверям наших магазинов. Для меня самым лучшим было бы, если б все они исчезли с лица земли. Однако мы понимаем, что публично заявлять об этом политически неправильно.

— Я бы не заходил так далеко, — возразил Эмиль.

— Я тоже, — вставил слово Джастин.

Но и эти двое не были готовы выступить в защиту обиженных судьбой, ясно поняла Мелоди. Если добраться до существа дела, то Хлоя права. Для большинства людей показная сторона и всемогущий доллар — главное.

— Чего вы боитесь? — спросила Мелоди. — Репортеры, пытающиеся добиться интервью с нами, это те же самые люди, которые поддерживали нас хорошей рекламой и помогли продать в течение месяца все билеты. Вполне естественно, что они пришли сюда снова, ожидая свежих новостей.

— Боже, спаси меня, грешную! — выдохнула Хлоя с возмущением. — Ты случайно не нанялась заговаривать нам зубы? Они как ищейки, взявшие след, а мы — добыча.

К сожалению, вскоре выяснилось, что Хлоя была права. К журналистам присоединилось много публики со стороны, и настроение толпы было далеко не дружественное. То, что на прошлой неделе воспринималось как достойное дело в помощь нуждающимся, теперь истолковывалось как эпизод партизанской войны против невинных прохожих. За одну ночь облик владельца магазина оказался очерненным: его побудительные мотивы сводились к жажде наживы и к ненависти по отношению к несчастным людям.

— Сет Логан был сбит машиной неподалеку от своего дома и, возможно, никогда не будет ходить снова, — начал один из репортеров. — Это и означает протянуть руку помощи людям, большинство из которых жило здесь задолго до того, как вы решили устроить торговые ряды в этом районе?

— Конечно нет! — воскликнула Мелоди. — Несчастный случай с мистером Логаном явился для нас полной неожиданностью, и мы все сожалеем о случившемся.

— Недостаточно, чтобы хотя бы приглушить продолжавшееся веселье, — обвиняющим тоном заявил один из бедно одетых зрителей. — Там не могли закруглиться до четырех утра. Мы, подыскивающие спокойные подъезды для ночлега, это знаем точно.

— Ничего не могу сказать по этому поводу, — заявила Мелоди. — Я провела большую часть ночи в больнице, ожидая сведений о состоянии мистера Логана, и теперь рада сообщить вам, что его здоровье быстро восстанавливается.

— Но разве не правда, — спросил еще один воинственно настроенный газетчик, — что вы называете Сета Логана и ему подобных «нежелательными»?

Расстроенная, Мелоди бросила взгляд на своих коллег. Она знала, что Роджер пустил в оборот среди своих это жестокое словцо, но кто додумался произнести его публично?

— Этим словом я никогда не пользовалась, — твердо заявила Мелоди, пребывая в бешенстве из-за того, что не могла до конца честно ответить на вопрос.

Глухой гул недоверчивых голосов докатился до нее.

— Но вам же не нравится, что мы бываем здесь, а? — выкрикнул кто-то. — Вам бы хотелось, чтобы нас держали как можно дальше от ваших дурацких магазинчиков, не так ли?

Мелоди хотелось бы ответить искренно. Она заколебалась и взглянула на коллег, ожидая поддержки. Никто из них не выступил вперед, а в толпе зашумели, когда кто-то на целую голову выше большинства собравшихся вышел из тени кованого фонарного столба, установленного у самого входа в Торговый ряд. Это был Джеймс Логан — его еще здесь не хватало!

Толпа расступилась и пропустила его вперед, затем окружила снова, сплоченно поддерживая, независимо от того, что он собирался сказать. Джеймс Логан не слишком долго держал толпу в неведении относительно своих намерений.

— Так что же? — выкрикнул он, разжигая страсти. — Мы ждем вашего ответа, мисс Верс. Как вы относитесь к «нежелательным», заглядывающим в ваши заведения?

— Я никого никогда не выгоняла из своего магазина, — сказала она.

— Но вы приветствуете этих так называемых нежелательных у себя так же, как и клиентов с деньгами?

— Но, мистер Логан! — начала Мелоди, возмущенная тем, что он пустил в ход слово «нежелательные». — Я уже объяснила, что этим определением не пользуюсь, и…

— Но вы не осуждаете других, когда они к нему прибегают?

Хлоя, Ариадна и Роджер впились в нее взглядом с одной стороны, Джеймс Логан — с другой. Остальные замерли в ожидании. У Мелоди слова застревали в горле.

— Да… нет!

— Как понимать ваш ответ, мисс Верс? — спросил Логан угрожающе ласковым тоном. — Решайте.

— Я не прощаю тем, кто использует этот термин. Думаю, что это определение не отвечает целям благотворительности, — ответила Мелоди, принимая ответственность на свои плечи, так как обманывать себя не было смысла.

Выражение лица Логана осталось бесстрастным, но он знал, что Мелоди оказалась в дьявольской ловушке. А дьявол так привлекателен! Длинные сильные ноги Джеймса были обтянуты мягкими шерстяными брюками, на могучих плечах — толстый рыбацкий свитер. Руки небрежно засунуты в карманы. Он выглядел так, будто ему принадлежит земной шар со всем, что на нем находится. Ариадна наверняка распустила слюни.

Сопротивляясь изо всех сил почти физическому воздействию личности Логана, Мелоди постаралась успешно закончить кошмарное интервью.

— Хотя я лично не приемлю упоминавшийся термин, я считаю, что не мне выступать в роли общественной совести, и отказываюсь брать на себя ответственность за опрометчивые поступки других. Моя единственная забота — справедливое отношение к людям, которые не всегда находят уважение и добро со стороны окружающих, хотя этого заслуживают. — Мелоди взглянула на своего мучителя. — Все мы знаем, кого я имею в виду; для этого нам не требуется в гневе называть имена.

Однако Мелоди не было дано так легко умыть руки.

— Можем ли мы в таком случае предположить, что все мужчины и женщины, прожившие в этих кварталах большую часть своей жизни и работавшие здесь, найдут хорошую встречу, если забредут в ваш Торговый ряд, когда бы им ни вздумалось?

Мелоди слышала, как втянула в себя со свистом воздух Хлоя, представила себе гримасу на лице возмущенного Роджера, почувствовала тревогу Ариадны. Эмиль под ее взглядом остался стоять неподвижно, явно расстроенный происходящим.

— В чем дело? — поинтересовался Джеймс Логан с самым лицемерным выражением озабоченности, какое Мелоди когда-либо встречала. — Опасаетесь, что коллеги не пойдут на это?

Что могла она сказать? Что здесь, вероятно, приступ групповой истерии, и тем самым вызвать еще более острое столкновение с этим человеком, когда полгорода присутствует в качестве свидетелей? Поможет ли это разрядить обстановку?

Мелоди посмотрела ему прямо в глаза, надеясь, что хоть раз в жизни ей удастся убедительно солгать.

— Ничего подобного. Мои коллеги разделяют мое мнение. Каждый может свободно войти в наши магазины в часы работы.

— И вы не будете принуждать вошедшего сделать покупку?

— Мы никогда не принуждаем посетителей, — ответила Мелоди, поспешив отметить успех, хотя и скромный. — Качество наших товаров и уровень обслуживания делают это ненужным.

— Можем мы процитировать ваше заявление? — спросил один из репортеров.

— Слово в слово, — сказала она и по улыбке на лице газетчика, поняла, что он способен, как шакал, взяться за скелет жертвы после царя зверей, сожравшего свою львиную долю.

— Позвольте последний вопрос, мисс Верс. Почему лица, арендующие помещения в Кошачьем ряду, считают, что люди, которые, по вашему, вовсе не являются нежелательными, должны держаться как можно дальше от ваших магазинов?

— Я считаю, что уже ответила на этот вопрос, — возразила Мелоди. — Мы так не думаем.

— Но почему же тогда вы так заинтересованы в перемещении этих людей на противоположную сторону района доков в здание, где прежде был рыбоконсервный завод? Не потому ли, что надеетесь пореже видеть их здесь?

— Эти соображения не влияли на наш подход, — подчеркнула она. — Мы искренне хотели бы внести позитивный вклад в улучшение качества жизни этих людей. Мы ведем речь о создании дома для общественных нужд, а не тюрьмы. А сейчас наступило время, когда наши магазины должны быть открыты, — с десяти до половины шестого, и мы уже запаздываем.

Газетчики яростно запротестовали, засыпав Мелоди вопросами.

— Сколько денег вы собрали?

— Во что обойдется налогоплательщикам ваш проект?

— Кто руководитель проекта, если он уже осуществляется?

Совершенно сбитая с толку, Мелоди повернулась к своим коллегам, ища помощи. Вперед вышел Эмиль, поднял руку с тщательно наманикюренными пальцами.

— Терпение, господа! Заверяю вас, мы сделаем новое заявление, как только уточним, насколько успешны наши акции по сбору средств. До тех пор нам больше нечего вам сообщить.

— Ну и устроила ты катавасию! — сказала Хлоя обессиленной Мелоди, когда толпа рассеялась. — Ни один из этих оборванцев не войдет в мой магазин, и нечего тут обсуждать.

— Ко мне тоже не вступит ни один из них, — мрачно заявил Роджер. — Вы только представьте себе их: ходят, качаясь, полупьяные, оставляют следы разбитых бутылок за собой.

— Сожалею, что вы так огорчены, — заявила Мелоди, обозленная их реакцией. — Но если вам не нравилось, как я отвечала на вопросы, никто не мешал вам включиться в разговор и высказать свою точку зрения.

На этом их атака на Мелоди захлебнулась. Коллеги разошлись, оставив Мелоди разбираться с утренней почтой. Однако ее одиночество не продлилось долго.

— Я уж начал было беспокоиться за вас, — донесся от двери слишком знакомый голос. — Мне показалось, что вы загибаетесь, когда эти газетчики начали поджаривать вас на вертеле над раскаленными углями.

— После ваших обвинений господа газетчики воспринимались как лакомство. Поэтому поберегите свои сожаления для тех, кто в них нуждается. И, раз уж вы здесь, убирайтесь из моего магазина. Я не торгую товарами, которые соответствовали бы грандиозности вашего самолюбия.

— Я здесь не в качестве покупателя, — ответил Джеймс Логан, с любопытством ткнув пальцем в серебряную вазу, полную сухих лепестков лаванды и роз. — Этот магазин не в моем вкусе. Так же, как и сам город.

— Чем провинился этот город, кроме того, что приютил таких людей, как вы?

Логан поджал губы.

— Такие выпады не прощаются.

— Да будет вам известно, что в нашем городе есть несколько прекрасных образцов викторианской архитектуры. Он считается туристской достопримечательностью Северной Америки. Сюда приезжают ради того, чтобы иметь возможность заглянуть в дома, где жили в конце девятнадцатого века.

— Туристы призваны любоваться и всей этой чепухой? — рука Джеймса Логана очертила весь район Кошачьего ряда. — Вы хотите убедить меня, что, приспособив газовые фонари из кованого железа под электрическое освещение, вы сохранили дух старины? Или что прабабушка Верс сберегала зимой луковицы тропических цветов в условиях искусственного климата, регулируемого компьютером? А как насчет автомата для размена денег, ловко загримированного под облицованный кирпичом колодец, у которого некогда загадывали желания? И это подается как Мекка для туристов, желающих увидеть, что представляла собой жизнь в прежние времена, когда прадедушка был сосунком и бегал в коротких штанишках?

— Нет, мистер Логан, — ответила Мелоди, с трудом сохраняя терпение, — здешние коммерсанты просто попытались уберечь от разрушений старые купеческие дома и лавки и в то же время превратить их в полезные и привлекательные сооружения, не вырывая их из той среды, в которой они были первоначально построены. То, что вы видите вокруг, — добросовестное воспроизведение площади в деревне викторианского периода.

— То, что я вижу, — парировал с сарказмом Логан, — это претенциозные псевдовикторианские фасады. Они напоминают устроенное для прессы шоу, где несколько минут назад вы демонстрировали якобы снедающую вас заботу о несчастных.

— Уверяю вас, я говорила совершенно искренне.

— Вы изворачивались, как рыба, пытающаяся соскочить с крючка, и делали вид, что ваши устремления бескорыстны.

— А вы бы предпочли, вероятно, чтобы я проявила полное безразличие и тем самым подтвердила ваше заранее составленное дурное мнение обо мне?

— Я бы уважал вас за смелость, за то, что вы говорили честно. — Он посмотрел на нее вопросительно. — Скажите, этот бал-маскарад — исключительно ваша идея или результат совместных с другими хозяевами магазинов усилий?

— Было и то и другое. Я выдвинула идею, но все они помогали осуществить ее.

— Не очень охотно, разумеется.

— Почему вы так думаете? Вы — ясновидящий?

Он насмешливо улыбнулся.

— Для этого не надо быть ясновидящим, миледи. В то время как вы распространялись насчет всеобщего желания видеть в вашем миленьком Торговом ряду всех и вся, достаточно было посмотреть на физиономии ваших коллег, чтобы убедиться, что они ни за что не потерпят у себя кучку немытых, подвыпивших людей, которые расталкивали бы богатых клиентов.

Джеймс Логан, к сожалению, попал в точку. Поступило много жалоб на то, что присутствие «нежелательных» подрывает атмосферу добропорядочности в этом районе и отталкивает «порядочную» публику от посещения бутиков. Такие жалобы отнюдь не свидетельствовали о терпимости той части населения, которая в основном была весьма обеспечена.

— У вас, мисс Верс, вид маленькой девочки, которую застали в тот момент, когда она запустила руку в банку с вареньем.

Презрительный голос Джеймса Логана не снижал очарования его глубокого, ленивого тона. По причинам, которые она не смела даже начать постигать, Мелоди обнаружила, что ее внимание задерживается на вещах, не относящихся к предмету разговора, например, на маленьком надрезе, оставленном бритвой у него на подбородке. Это был единственный недочет на его безупречном лице. Это наблюдение вызвало небольшое и абсолютно неуместное землетрясение у нее внутри где-то между сердцем и желудком.

— Что привело вас сюда без приглашения? — спросила она колко. — Или вы пришли только для того, чтобы доставить мне новые неприятности?

Его колебания, неожиданная улыбка, ямочки на щеках, его прищуренные глаза, осененные густыми ресницами, — все это включило сигнал тревоги у нее в голове. Он явно что-то задумал, и что бы это ни было, ничего хорошего ожидать не приходилось.

Логан уже открыл рот, готовый ответить, когда раздался телефонный звонок. Мелоди была признательна неведомому спасителю даже за короткую паузу. Она сняла трубку.

Джеймс наблюдал за Мелоди, с неудовольствием воспринимая ее тонкую, непринужденную элегантность. Грациозно изогнутая рука на телефоне, угол поворота головы в момент, когда она слушала человека на другом конце провода, мелькание темной тени от ресниц на бледной нежной коже — эти вещи он предпочитал бы не замечать.

Хуже всего, что от нее так и несло деньгами. Такие богачки, легко относящиеся ко всему, обычно вызывали у него недоверие, так как слишком часто легкомыслие у них сочетается с нахальством. Но он не мог отделаться от впечатления, что Мелоди в чем-то непохожа на других. Что-то было в ней неуловимо свое. Не то, чтобы полная невинность, и не совсем наивность и, уж конечно, совсем не простодушие. Пожалуй, точнее было бы говорить о таком качестве, как благородство, и, поняв это, он почувствовал себя первостатейным негодяем. Логан не желал, чтобы добрые намерения Мелоди растрогали его. Из-за Мелоди он против желания оказался в роли заботливого сына при отце, который всегда плевал на родительские обязанности. Джеймс ненавидел лицемерие, двусмысленность возникшей ситуации, но что он мог сделать с усилением магнетического влечения к виновнице происшествия?

Самым разумным было бы уйти из магазина и перепоручить все дела с Мелоди своему адвокату. Не было ни одной разумной причины лично противостоять ей и идти на дальнейшие контакты.

Но не успел он сделать и двух шагов к двери, как услышал, что она расстроенно ахнула. Обернувшись, Логан заметил, как она двумя руками вцепилась в телефонную трубку и почти упала на стеклянный прилавок. Разговор явно вывел ее из равновесия.

Мелоди подняла глаза и посмотрела на него мрачным взглядом.

— Мистер Логан сейчас здесь, — сказала она в трубку, и Джеймс неожиданно почувствовал усилившееся сердцебиение.

— Кто это говорит? — спросил он.

— Лечащий врач вашего отца, — ответила она и протянула ему телефонную трубку. — Он уже целый час пытается вас разыскать.

3

Когда Джеймс взял трубку и назвал себя, рука его была уверенной, голос ровный. Он внимательно слушал, затем сказал:

— Понятно. Я сразу выезжаю.

— Ему хуже? — почти прошептала Мелоди.

Джеймс повесил трубку, пожал плечами.

— Не спрашивайте у меня. Вы знаете этих медиков: они никогда не скажут, что думают на самом деле. Им надо «посоветоваться» со мной относительно его лечения. Видимо, он не очень-то слушается их, чему я совершенно не удивляюсь. Я смогу узнать больше, наверное, в самой больнице.

Мелоди направилась в заднюю комнату за шубой и сумочкой.

— Подождите. Я еду с вами.

— Нет, вы со мной не поедете. Из больницы вам позвонили по единственной причине: они не смогли застать меня в отеле и решили, что вы можете знать, где я. Во всяком случае у вас есть свои дела. К тому же, кажется, пришли первые покупатели.

Он был прав. У нее брали напрокат костюмы для бала-маскарада, и теперь клиенты приходили, чтобы вернуть их назад.

— Но вы хоть позвоните мне и дадите знать, как дела у Сета? Ну, пожалуйста, прошу вас.

— Если хотите, — пожал он плечами в нетерпении.

Мелоди знала: он предпочел бы забыть о ее существовании и согласился удовлетворить ее просьбу только потому, что хотел избежать новых препирательств с нею.

В то утро в бутик пришло много народу. Люди приносили костюмы, задерживались, чтобы перекинуться парой слов. Обычно январь в Порт-Армстронге — довольно спокойный месяц, и интерес, вызванный слухами о происшествии с Сетом Логаном, помноженными на новости о пресс-конференции и настроениях газетчиков, заглох бы уже на следующий день, случись это в разгар рождественских праздников.

— Вы были главной фигурой в одиннадцатичасовых известиях, — сообщила Мелоди одна из постоянных покупательниц. — Милая, вы меня потрясли! Неужели вы в самом деле приглашаете этих людей в свой магазин?

К этому времени терпение Мелоди уже истощилось.

— О каких людях вы говорите, миссис Баумен?

— Конечно же, о «нежелательных», — пробормотала она уголком рта, как если бы достаточно было произнести слово, чтобы эти несчастные немедленно появились в магазине.

Проклиная в душе Роджера, пустившего в обиход прилипчивое слово, Мелоди осмотрела бархатное платье с турнюром, которое принесла клиентка.

— К сожалению, миссис Баумен, один из боковых швов разошелся и материя повреждена. Боюсь, починка обойдется дорого, потому что платье — оригинал прошлого века, а не репродукция.

— Не могу поверить, чтобы это имело значение, — обиженным тоном заявила женщина. — Если вы всерьез решили позволять нищим копаться в ваших старинных платьях, то вся эта коллекция очень скоро превратится в кучу ничего не стоящего тряпья, и — можете быть уверены — я уже не приду больше в ваш магазинчик.

— Сожалею, что вы так считаете, — сказала Мелоди.

Она подумала, почему вообще ей пришло в голову, будто сбор добровольных пожертвований такая уж хорошая идея. При нынешних темпах прогресса отдача от них для нуждающихся будет совершенно незначительна. Зато осложнения для бизнеса грозят стать очень ощутимыми, как и опасались коллеги Мелоди.

К часу дня в магазине вновь появился Джеймс Логан, но от этого на душе у Мелоди не стало легче. Она не верила, что хоть одно его слово может оказаться успокаивающим.

— Много работы? — спросил Логан, когда магазин наконец опустел и они остались вдвоем. Он оперся о прилавок, а Мелоди укладывала возвращенную одежду.

— Да. Как Сет?

— Так себе.

Джеймс выглядел озабоченным, даже неуверенным в себе.

— На чем специализируется ваш магазин? — спросил он, взглянув на стопку платьев, подготовленных для отправки в химическую чистку. — Торговля одеждой прошлых времен?

— Считайте, что так, — согласилась она с известной долей превосходства.

Логан сморщил свой симпатичный нос.

— И у вас хватает смелости называть ваш бутик уникальным заведением? На мой взгляд, это куча барахла.

— Я торгую типичной одеждой разных времен, мистер Логан, и от вас не ожидаю должной оценки ее качеств и стоимости. Между прочим, к слову, мой товар — дорогостоящий.

Он безразлично пожал плечами.

— Не может быть.

Мелоди глубоко вздохнула.

— Не будем затягивать разговор. Почему бы вам не сказать мне прямо, зачем вы вернулись сюда? Ведь мы оба предпочли бы, чтобы вы были где-нибудь в другом месте.

— Я подумал, не захотите ли вы пообедать со мной?

Ее хрупкое равновесие разлетелось вдребезги.

— Чего ради?

Он поднял безупречно симметричные брови вверх.

— Просто потому что между завтраком и ужином люди обычно что-нибудь едят. Нужны ли еще какие-либо причины?

— В случае с вами — да, — ответила Мелоди, не собиравшаяся дать себя обезоружить таким внезапным поворотом.

Несмотря на прекрасные голубые глаза, великолепный рот и едва заметный шрам от бритвы, Логан оставался именно тем человеком, который не обещал ей ничего хорошего.

— Вы, вероятно, собираетесь незаметно подсыпать в мою тарелку стрихнина?

— Обещаю, никаких мелодраматических поступков не будет. Я просто подумал: раз уж нам обоим все равно надо поесть, мы можем вместе проглотить по бутерброду, пока я поставил бы вас в известность о том, что сказали мне врачи сегодня утром. А потом, если вы захотите…

Он улыбнулся, стараясь выглядеть совершенно безобидным. Если бы Мелоди столкнулась с ним в первый раз, она, возможно, растаяла бы на месте. Но сейчас…

— Вы упомянули, мистер Логан, если я захочу — о чем речь?

— Зовите меня Джеймс, — предложил он с милой улыбкой.

Она обратила внимание: не Джим, не Джимми или Джейми, а Джеймс — как звали королей и святых. Мелочь, но она усилила недоверие Мелоди к этому человеку. То ярый противник, то обаятельный кавалер, он, вероятно, самый непостоянный человек из всех, кого она встречала в жизни. Он не был ей другом и приехал сюда скорее всего не для того, чтобы искать ее расположения. И эти два факта остаются неизменными.

— Итак, если я захочу — что, мистер Логан?

— Ну, потом мы могли бы, вероятно, вместе посетить моего отца. Он ведет себя довольно неразумно. В сущности, единственный человек, которого он, как сам старик дает понять, готов терпеть, это… — Улыбка несколько слиняла, и Логан сглотнул, будто в горле у него застряло что-то неприятное. — Это, в общем, вы.

Глаза Джеймса приняли оттенок увядших цветов лаванды, их блеск угас, и Мелоди поняла, что, несмотря на внешнее впечатление, он глубоко озабочен состоянием отца, хотя стремится показать безразличие. Она уже собиралась сказать ему, что при всем ее желании помочь Сету она прекрасно нашла бы дорогу в больницу без Джеймса, но в этот момент в дверь вошла Ариадна, соблазнительно покачивая бедрами.

— Вот здорово! — охнула она, лаская взглядом Джеймса. — Очень и даже очень хорошо!

Ее хрипловатый голос, горящие глаза, кончик языка, выглянувший, чтобы жадно облизнуть полные красные губы, странно подействовали на Мелоди. На мгновение беспокойство за здоровье Сета отступило на задний план, тогда как внутри у нее созревало незнакомое ей прежде чувство. Ей неудержимо захотелось вцепиться в густые черные волосы Ариадны.

Напуганная, пристыженная, Мелоди не могла не выбрать другой, менее жестокий путь. Укладывая в пакет дюжину кружевных воротников, чтобы их постирали вручную, она обратилась с очаровательной улыбкой к Логану:

— Конечно, я поеду с вами к вашему отцу. Одну минуту — я только возьму шубу.

Как только он понял, что добился своего, его очарование куда-то исчезло, что, возможно, было и лучше. Это послужило еще одним напоминанием, что белые, правильной формы зубы и закрученные, словно лепестки пышных черных хризантем, ресницы — это просто генетические случайности, а не выражение внутренних достоинств личности, заслуживающих восхищения.

— Не задерживайтесь на полдня, — предупредил он. — Я запарковал взятую напрокат машину в недозволенном месте, и мне не хочется выяснять, сколько штрафов мне удастся заполучить.

Когда они уселись в машину, Логан сосредоточил внимание на управлении. Они ехали на противоположный конец города, где и находилась больница. Она была построена на скале, нависшей над гаванью.

— Меня интересует один вопрос, — заметила Мелоди, осознав, что он не собирается предоставить ей больше информации о Сете.

В знак того, что он не намерен удовлетворять ее любопытство, Логан неодобрительно хмыкнул, но Мелоди это проигнорировала.

— Почему мы должны вместе ехать, чтобы навестить вашего отца? Если б я ничего не знала, я бы подумала, что вы боитесь быть с ним один на один.

Когда Мелоди произнесла эти слова, они приближались к нерегулируемому перекрестку. До этого Джеймс вел машину, можно сказать, с самоуверенной агрессивностью, какую Мелоди и предполагала у человека его темперамента: он не раздумывал долго, кто имеет преимущественное право проезда; не придерживался разрешенной скорости. Выслушав ее последнее замечание, он начал со скрежетом переключать передачи, сыпать направо и налево ругательства.

— У вас заглох мотор, — оповестила она его с удовлетворением, которое не могла скрыть, когда машина дернулась несколько раз и остановилась на самом повороте.

— Знаю, — ответил Логан. Он снова завел мотор, машина дико взревела, и Джеймс начал опять неловко орудовать рукояткой переключения передач.

— А мы застопорили движение.

— Вы удивительно проницательны.

— Я уж не говорю о том, что водитель машины, следующей за нами, задыхается от избытка выхлопных газов. Вам обязательно нужно, чтобы мотор ревел на таких оборотах?

Машина во второй раз подпрыгнула на месте, когда он резко затормозил.

— Не хотите ли сесть за руль?

Мелоди одарила его щедрой улыбкой.

— Конечно нет, Джеймс. Я уверена, вы прекрасно справитесь, как только охладите свой темперамент.

— Мой темперамент, — жестко отрапортовал Логан, — полностью под контролем, если только мне не приходится возиться с дотошными женщинами, которые способны довести и святого до белого каления.

Водитель машины, следовавшей за ними, засигналил.

— Вы все еще держите движение, Джеймс, — напомнила ему Мелоди.

— О, прекратите! И оставьте ваши недоумочные теории насчет моих отношений с отцом. Я абсолютно не боюсь быть с ним один на один. Это меня вовсе не заботит.

Это не заботило и Сета, как Мелоди обнаружила в первую же минуту в больничной палате. Джеймс отчаянно пытался вновь разжечь искру жизни у Сета. Ради этого, подавив свою гордость, он и попросил Мелоди вернуться к постели отца. В глазах старика не было огня, как вчера, он не возмущался несправедливостью мира, забывшего его в беспомощном состоянии в руках посторонних людей, которым он не доверял.

— Мы пришли узнать, как вы себя чувствуете, — сказала Мелоди, взяв в свою руку его высохшую кисть. — Мы надеялись, вам захочется кого-нибудь повидать.

— Не сегодня, милая девочка Мелоди, — возразил Сет, слегка задыхаясь. — Сегодня я гожусь только для одного — чтобы с меня сняли мерку для моего ящика.

— Нельзя так говорить! Джеймс, подойдите сюда и скажите вашему отцу, чтобы он не говорил таких вещей.

— Брось, Сет, — посоветовала ему Джеймс. — Только хорошие люди умирают молодыми, а ты под эту категорию не подходишь.

— Как и ты, — ответил Сет. — И никогда не будешь годиться. Почему бы тебе не отправиться туда, откуда ты взялся, и не дать мне спокойно умереть?

— Ничего не выйдет, — сказал Джеймс. — Привыкай к мысли о том, что я останусь, пока ты не выйдешь из этой больницы своим ходом.

Гримаса исказила лицо Сета.

— Ты всегда был противным парнем, — пробурчал старик и посмотрел на Мелоди. — Давно уже хорошенькая женщина не держала меня за руку. Надеюсь, вы сможете остаться еще ненадолго.

Непроизвольно она прижалась щекой к его скрюченным пальцам.

— Если хотите, всю вторую половину дня до самого вечера.

— Хоть немного еще — будет достаточно, — пробормотал Сет, глаза его прикрылись веками. — Еще хоть немного.

Вскоре он как будто заснул. В течение примерно получаса Мелоди оставалась радом. Затем, когда он, кажется, погрузился в глубокий сон, Мелоди убрала его руку под одеяло.

— Пусть отдыхает, — прошептала она и обернулась к Джеймсу, считая, что он обрадуется и последует за ней к дверям.

На удивление, он не двинулся с места и продолжал стоять с выражением скорби на лице. Это было так непохоже на него — с его обычной самоуверенностью, которая ее пугала.

— В чем дело? — спросила Мелоди. — Ведь вы не думаете, что он умрет?

— Нет, черт побери! — возмутился Джеймс, провожая ее к выходу из палаты.

Однако в его голосе не было убежденности, а глаза остались затуманенными от наплыва чувств.

— Тогда почему у вас такой странный вид? Вы меня пугаете. Вам что-нибудь известно, что вы не сообщаете мне?

Он провожал Мелоди к лифту через весь зал.

— Мы — чужие, — заметил он мрачным тоном. — Это мой отец, я его сын, но мы чужие. Ни разу мы не смогли… — Джеймс покачал головой и посмотрел озадаченно на Мелоди. — Вы вот вошли в его жизнь в самой негативной обстановке, но он тянется к вам, будто вы — его любимое дитя, а со мной…

Затем, сообразив, насколько жалостливо звучат его слова, Джеймс с избыточной силой ткнул пальцем в кнопку лифта, будто надеялся, что кабина скорее придет ему на выручку.

— Только у Сета всегда все наоборот, — горько промолвил он. — Большинство мужчин хотят сына, но он, кажется, предпочитал дочь.

Мелоди видела: Джеймса мучает ревнивое чувство, и ей было жаль его, так же как и его отца, потому что это упрямые, гордые люди, которые не умели пойти друг другу навстречу.

— Если бы вы сказали, что любите его, он мог бы держать себя по-другому, — предположила Мелоди, и моментально поняла, что лучше бы ей было молчать?

— Вы что — смеетесь?! — воскликнул Джеймс. — Пусть меня лучше расстреляют.

— Он же ваш отец!

— При чем тут это?

— Это все определяет.

Мелоди опиралась на собственный опыт единственного ребенка в семье, выросшего в окружении любящих родителей, теток, дядьев и кучи двоюродных братьев и сестер, которые никогда бы не позволяли ей чувствовать себя изолированной или одинокой. Джеймс Логан, вероятно, неспособен понять, что это означает для человека.

— Члены семьи должны стоять друг за друга, что бы ни случилось.

Его ответ был почти точно таким, какого она и ожидала.

— Я не готов подписаться под этой лекцией из области популярной психологии. Путем шантажа меня нельзя заставить объявить себя приверженцем эмоциональной привязанности, основанной на случайности генетического порядка.

— Тогда мне жаль вас.

— Вы меня… жалеете? — Он говорил ледяным тоном.

Отступать назад было слишком поздно. Мелоди забралась по колено в болото неприятностей, она, можно сказать, видела вокруг разинутые пасти крокодилов и прочей нечисти.

— Мне жаль вас, — повторила она, невзирая на опасность. — Вся эта оскорбленная мужская гордость здесь неуместна. Она только усугубляет ваш разрыв с отцом. Я не знаю, в чем причина ваших расхождений, но из-за этого вы не можете чувствовать ничего, кроме ожесточения по отношению к отцу.

Джеймс, сделав резкое движение рукой, сильно сжал запястье Мелоди.

— Вы растрачиваете свои таланты, копаясь в поношенной одежде. Вам бы выступить в роли манипулятора: совать нос в дела других людей и учить их, как жить.

Он вскипел — только что пар не шел из ушей, но лицо, как заметила Мелоди, несмотря на загар, приобрело землистый оттенок. Пожалуй, она зашла слишком далеко. Но она не оставит в покое ни Джеймса, ни его отца. Эти два упрямца отказывались признать родственные узы, существующие между ними. Она добьется сближения между Джеймсом и его отцом, пусть даже земля перевернется. Нет никаких разумных причин, чтобы Сет Логан жил заброшенным, одиноким, когда у него есть сын.

— Вы делаете мне больно, — произнесла Мелоди обиженным голоском.

Джеймс взглянул на нее в ужасе и бросил ее руку, словно это были раскаленные угли.

— Я не хотел. Простите, пожалуйста.

Ага, значит, он не полностью лишен чувства вины. Мелоди сразу же приступила к осуществлению своего плана.

— Думаю, я хотела бы в самом деле поесть, — заявила она, слегка потирая запястье. — Вы бы не очень возражали, если бы мы заехали куда-нибудь съесть по бутерброду, а потом отвезли меня назад в магазин?

Джеймс посмотрел на часы.

— Конечно нет. А кафетерий здесь, в больнице, не подойдет?

Еда там не ахти какая, и атмосфера не располагает к строительству мостов доверия, но с чего-то надо начинать. У нее будет возможность в соответствии с ее планом провести время с Джеймсом Логаном, чтобы преодолеть его оборонительные линии и убедить его заключить мир с отцом. Неважно, что она лично считает молодого Логана несносным. Пребывание в его компании — сходная цена за воссоединение отца с сыном.

— Кафетерий вполне подойдет, — сказала Мелоди, и не стала прислушиваться к голосу совести, который подсказывал ей, что она поступает не слишком-то чистосердечно. Если даже и так, то она старается во имя доброго дела.

Путь к этой цели оказался удивительно доступным, ибо на следующий день у Сета началось воспаление легких и появилась необходимость целую неделю дежурить у постели больного.

— Неужели нет каких-нибудь чудодейственных таблеток от этого заболевания? — прошептала Мелоди.

Джеймс печально покачал головой.

— Мне кажется, он не хочет жить, — сказал Логан-младший, — против этого нет никаких лекарств.

— Так сделайте, чтобы захотел! — горячо возразила она. — Возьмите его за руку и скажите, что он нужен вам, что вы не дадите ему просто так сдаться, подняв руки вверх.

Однако — Мелоди уже знала — для Джеймса эти простые вещи означали больше, чем он мог выполнить.

— Если я сделаю так, он будет абсолютно уверен, что он при смерти, — заметил Джеймс. — Мы не из тех семей, где заведены подобные нежности.

— А, может быть, пришло время завести их, пока не поздно, — заявила Мелоди, с трудом выдавливая из себя слова.

По ее первоначальному плану такой лобовой подход не предусматривался, но в связи с внезапно наступившим кризисом у Сета она лишилась такой роскоши, как постепенные действия. Время теперь не на ее стороне.

— Он одинокий старый человек. Не дайте ему умереть с мыслью, что он вам безразличен.

— Конечно, мне он небезразличен, — со сдерживаемым волнением выговорил Джеймс. — По какой, черт возьми, причине, вы думаете, я вернулся в этот город? Чтобы выслушивать его оскорбления? Что, я не могу жить без них?

Мелоди поняла, что нажимала слишком сильно. Джеймс и без того переживал. Мелоди взяла его под локоть.

— Думаю, нам обоим нужно передохнуть немного. Сейчас моя очередь угощать кофе. Спустимся вместе в кафетерий?

У них вошло в привычку встречаться в больнице. Мелоди приезжала в обеденный перерыв и после закрытия магазина, а когда время визитов заканчивалось, они ужинали вместе.

После нескольких ужинов в кафетерии, которые хотелось поскорее забыть, они послушались совета ночной сиделки Сета и, чтобы сменить обстановку, отправились в маленький итальянский семейный ресторан Франческо, расположенный неподалеку, через пять домов от больницы.

— Там привыкли обслуживать наших посетителей, — сообщила сестра. — Кормят недорого, но хорошо, большой выбор вин высокого качества. Хозяева понимают, что вы переживаете тревожное время и предпочитаете, чтобы к вам не приставали.

— А если Сету станет хуже и мы будем нужны здесь? — забеспокоилась Мелоди.

— Мы вам позвоним по телефону, — заверила ее сестра. — Номер ресторана нам известен.

Рекомендации подтвердились. В ресторане играла тихая музыка, столики расставлены так, что у каждого было свое пространство, и все это создавало обстановку доверительности.

Сначала разговор вела в основном Мелоди — рассказывала какие-то эпизоды из детства. Но постепенно, день за днем Джеймс начал отходить, общаясь с ней, а потом стал делиться скупой информацией о себе.

— Родители разошлись, когда мне было тринадцать лет, — заговорил он по собственному почину как-то за ужином.

При этих словах Мелоди накрутила спагетти на вилку и попыталась сделать вид, что ее не очень волнуют его откровения. Ей было известно, с каким трудом он раскрывался. Зато, если уж у Джеймса возникало подозрение, что у него что-то выведывают, он сразу же замыкался в себе.

— И вы поняли почему? — спросила она.

— О, да! Моя мать перечисляла все причины каждый день в течение шести лет после этого события, — засмеялся Джеймс с мрачной улыбкой и привел их одну за другой, поочередно загибая пальцы: — Мой отец никогда не оказывался на месте, когда бывал ей нужен. Он рыбачил и торговал рыбой, вы знали это? Далее, он предпочитал мужскую компанию. Он не был джентльменом. Он ругался, курил, пил со своими приятелями. Хотя временами в доме водились деньжата, чаще доходы были весьма скудны, но в обоих случаях отец всегда ставил на первое место содержание шхуны. Матери он объяснял: «Я не могу выходить в море в разбитой лохани, Сьюзен. Человеку нужно судно, на которое он может положиться в шторм».

Мелоди прожила всю жизнь на северо-западе Канады у Тихого океана и хорошо знала, как свирепствуют штормы зимой. Каждый год погибали люди и корабли, семьи горевали, оставшись без кормильцев. Она всегда думала, что, если человек зарабатывает на жизнь в море, то поступает разумно, заботясь о том, чтобы его судно было надежным.

— Но разве ваша мать не знала обо всем этом с самого начала? — обратилась она к Джеймсу.

— Вероятно, знала. А о Сете я могу сказать совершенно определенно: он никогда не переставал быть самим собой.

— Тогда почему же она вышла за него замуж?

— Она считала, что у нее нет выбора.

Мелоди взглянула на Джеймса, не понимая.

— Что вы имеете в виду — «у нее нет выбора»? Браки по расчету вышли из моды в прошлом веке.

В глазах Джеймса вспыхнул огонек: он искренне забавлялся.

— Вы когда-нибудь слышали о свадьбе под дулом ружья, Мелоди?

Она почувствовала, что ее щеки вспыхнули.

— О-о! Так вы имеете в виду?..

Тут Джеймс Логан расхохотался в открытую.

— Именно это я и имею в виду. Она была беременна мною. Ей было только девятнадцать. К реальностям семейной жизни с рыбаком она не была подготовлена. Развод подействовал на нее очень болезненно. Без отца она чувствовала себя несчастной, но они постоянно ругались, особенно из-за денег.

— Какой позор! — ужаснулась Мелоди. — Деньги не настолько важны, чтобы из-за них скандалить.

— Вам когда-нибудь приходилось задумываться, чем платить за квартиру в следующем месяце?

— Нет, — призналась Мелоди.

— Тогда вы не можете судить, что важно, а что нет. Деньги всегда имеют значение, когда их не хватает на жизнь.

Мелоди допускала, что Логан-младший прав. Она поняла, что самое время сменить тему разговора.

— Вы часто общались с отцом после развода родителей?

— Очень редко, — покачал он головой. — Я жил с матерью. Мы уехали в другой город, где она стала работать в парикмахерской. В первые годы Сет время от времени появлялся у нас, но всякий раз его визиты заканчивались катастрофически, и постепенно он их прекратил совсем.

— Но он, должно быть, сожалел, что его единственный сын рос без него.

— Если бы он сожалел, — заметил Джеймс с каменным выражением лица, — то не позволил бы мелочным ссорам помешать ему быть с семьей.

— Он совершил ошибку, о которой — я уверена — сожалеет. И вы можете повторить ее в один прекрасный день, если у вас будут собственные дети.

— Со мной этого не случится, — провозгласил Джеймс с пугающей уверенностью. — Я еще в юном возрасте решил, что буду держаться подальше от брака и сопутствующих ему сложностей, из которых наихудшая — дети. Они становятся заложниками в грязной игре. Вы хотите десерт?

— Нет, — сказала Мелоди, чувствуя себя по необъяснимой причине подавленно.

В другой раз они вышли прогуляться в парк неподалеку. Парк был пуст. Мелоди рассчитывала, что они сделают небольшой круг по тропинке, извивающейся под деревьями, и вернутся в теплое больничное здание, но у детской игровой площадки Джеймс взял ее затянутую в перчатку руку.

— Пошли покатаемся, — пригласил он, потянув Мелоди к качелям.

— Слишком холодно, — сопротивлялась она.

Но отказ не остановил Джеймса Логана. Приподняв Мелоди, он посадил ее на один конец металлической конструкции, а сам устроился на другом и начал раскачивать качели. Он раскачивал их, пока не растратил накопленную энергию и не согласился отпустить Мелоди на землю после бесконечных взлетов и спусков. К этому времени лицо ее щипал мороз, она была уверена, что примерзла к своему сиденью.

— Вы меня удивили, — хихикнула она, когда они возобновили прогулку. — Я не ожидала, что вы способны на такую… такую непосредственность.

Джеймс смеялся вместе с нею, но после этого замечания сразу посерьезнел.

— Очевидно, вы считаете меня простачком, — насмешливо заметил он. — Вы, вероятно, привыкли к людям светским, которые развлекаются более утонченным образом.

— Нет, нет, вы ошибаетесь, Джеймс, — смешливое настроение у Мелоди пропало. — Не начинайте новую дуэль. Но раз уж мы заговорили об этом, то я хотела бы попросить вас — прекратите выдвигать предположения, касающиеся моей личности, и выпытывать у меня, что мне нравится и что нет.

— Прекрасно. Если вам хочется развлечься, то какого рода действия вы предпринимаете?

Она секунду подумала:

— Иду танцевать или в ресторан. Я люблю французскую кухню.

— Разумеется, с шампанским?

Мелоди блаженно закатила глаза и призналась:

— В шампанском я готова купаться!

— Впечатляет, — одобрил он. — Как же вы обошлись столовым вином, когда мы ели спагетти на прошлой неделе?

— Так же, как и в случае с вами. — Мелоди не смогла удержаться от колкого ответа. — Я принимаю плохое наряду с хорошим.

Она видела признак их растущей дружбы в том, что могла делать такие замечания, а Джеймс не вспыхивал тут же обидой в ответ. Вот и теперь он ограничился довольно мягкой фразой:

— Вам известно, что иногда вы превращаетесь в маленькую болтушку?

— Виновато в этом беспокойство за Сета. Из-за этого я становлюсь озорной, — ответила Мелоди, увильнув в сторону, когда он попытался толкнуть ее в кучу опавших листьев. — А вы превращаетесь в раздражительное, ворчливое существо.

— Кстати, о Сете, — напомнил Джеймс, — надо вернуться и узнать, как он там. Я продолжаю надеяться, что ему станет лучше, но он, кажется, застрял в чистилище.

— Я знаю. — Мелоди поежилась, но не только от мороза. — Вся эта аппаратура, в которую его сейчас впрягли, у меня вызывает ужас. Мне страшно смотреть, как он пытается дышать.

— Ждать — самое неприятное, — откликнулся Джеймс. — Иногда я думаю: скорее бы все это кончилось — так или иначе.

— Молитесь о чуде, — призвала Мелоди, на мгновение прижав голову к его плечу.

— Со мной молитвы не пройдут, — цинично возразил Джеймс. — Я знаю, что чудес не бывает.

4

Чудо произошло на следующий день. Уже под вечер, до этого не подавая никаких признаков улучшения, Сет внезапно открыл глаза и уставился на Джеймса и Мелоди.

— Боже мой, боже мой, — прохрипел он застоявшимся голосом. — Похоронная комиссия уже прибыла.

— Она едва ли пригодится, — заверил его Джеймс, голос которого, как заметила Мелоди, тоже подозрительно срывался. — Ты не умрешь.

— Ну что ж, извините, что разочаровал вас, — возразил Сет, демонстрируя былой темперамент, хотя и в менее красочном варианте. — Кто это вставил чертову трубку мне в нос?

— Время посещений кончилось, а трубку вставила я, — заявила сестра, войдя в комнату как раз в тот момент, когда Сет уже собрался освободить свой нос от постороннего предмета. — Трубка питает вас кислородом, чтобы вам дышалось легче.

— Уберите ее, — потребовал он капризно. — И можете заодно снять повязку с моей руки. Я уже говорил: идите и вкалывайте свои шприцы в кого-нибудь другого. Мне они не нужны.

— Очень плохо, — сказала сестра. — Вы явно чувствуете себя намного лучше, но все останется по-прежнему, пока доктор не даст новых указаний.

— Он точно пошел на поправку, — слегка ухмыльнулся Джеймс, обращаясь к Мелоди, когда они вышли из палаты.

— Точно, — согласилась она.

Молодые люди прошлись по всей длине зала и остановились у затуманенного дождем окна.

— Это означает, — произнес Джеймс, — что вы можете быть свободны по вечерам и заниматься привычными для вас делами, вместо того чтобы бежать сюда, едва успев закрыть магазин.

— Да, — сказала Мелоди, причем ей хотелось бы чувствовать большее облегчение.

— Не будет и наших торопливых ужинов с тарелкой спагетти и дешевым домашним вином, — напомнил Джеймс с видимым удовлетворением.

— Да, действительно, — мрачно подтвердила Мелоди.

— Вернетесь, я надеюсь, к вашему обычному меню с шампанским в ресторанах с французской кухней? — полюбопытствовал Джеймс, изгибая свои безупречные брови и элегантно засовывая руки в карманы брюк.

— Обязательно, — вновь согласилась она, серьезно рискуя, что не сможет удержать на лице деланую робкую улыбку.

Она сознавала, что желала бы, чтобы Сет выздоравливал помедленнее.

— Дождь довольно сильный, — посмотрел за окно Джеймс. — Ваша машина далеко?

— К сожалению, на дальнем конце второй автостоянки.

— Как насчет последней чашки отвратительного больничного кофе? Мы могли бы отпраздновать воскресение Сета. Может быть, к тому времени дождь кончится.

Мелоди охватило волнение. Ей было все равно, если даже дождь будет идти всю ночь.

— Я, пожалуй, одолею последнюю чашечку.

Они нашли укромный уголок и сели за столик друг против друга.

— За здоровье Сета, — сказал Джеймс, поднимая свою чашку и касаясь ею чашки Мелоди.

— Пусть он живет до девяноста лет, — добавила она и отвела глаза, потому что боялась, что Джеймс прочтет в них все.

Она удивилась, когда он взял ее руку в свою. Это был первый случай, когда он коснулся ее, вложив в прикосновение нечто, похожее на нежность, что глубоко потрясло ее и пошло по телу приятными волнами.

— Знаете, вы держались просто чудесно. — Джеймс переплел свои пальцы с пальцами Мелоди. — Вы не пропустили ни одного дня с тех пор, как Сету стало плохо.

— Вы тоже, — ответила Мелоди.

— Но я его сын.

— Я хотела бы думать, что я его друг.

— Думаю, он тоже хотел бы считать так. Он вправду симпатизирует вам. — Джеймс отпустил ее руку, и они теперь держали свои чашки, словно готовясь пить на брудершафт. Джеймс сверкнул улыбкой, снова заиграв своими очаровательными ямочками на щеках. — В старом барбосе еще теплится жизнь, раз его волнует вид красивого женского лица.

Мелоди чувствовала, что краснеет от удовольствия.

— Вы хотите сказать, что находите меня красивой?

Неделю назад такой вопрос вызвал бы у него раздражение, и в лучшем случае он буркнул бы что-нибудь нейтральное вроде «Видали мы и похуже». Однако сегодня разразился громогласным смехом.

— Вы же отлично знаете: вы красивы, миледи, поэтому не напрашивайтесь больше на комплименты. Ведь вам-то в конце концов все равно, как бы я ни считал.

— Вы правы, — сказала Мелоди.

Но на самом деле ей было не все равно, и, солгав, она ощутила внутри острую боль. Когда Мелоди взялась за свой план воссоединения отца с сыном, она не думала, что может оказаться жертвой скупых по отношению к ней чар Джеймса.

— Этот ливень будет лить еще долго, — кивнул он в сторону окна. — Мы можем пробежаться к машине и закрыть вопрос.

— Меня привлекает эта идея по ряду причин, — сказала Мелоди и тут же пожалела о своих словах.

Джеймс всполошился.

— А что это за причины?

— Мне нужно кое-что сделать, — пролепетала она.

— Это одна причина. А другие?

Можно было сказать ему, что ее частная жизнь никого не касается. Джеймс, не задумываясь, поступил бы именно так, окажись он на месте Мелоди. Она не умела скрывать свои чувства, потому что ей это никогда не было нужно, и теперь решила обойтись полуправдой.

— Наше участие приобрело слишком личную окраску. Надо установить между нами известную дистанцию.

Джеймс взглянул на нее встревоженно и переспросил:

— Между нами?..

Мелоди опять забралась в это болото с крокодилами!

— Мне становится все труднее, Джеймс, сохранять неприязнь к вам.

— Вот тебе на! — Он не то засмеялся, не то закашлялся. — Должен ли я чувствовать себя польщенным?

Ты мог бы ответить мне комплиментом, раздраженно подумала Мелоди.

— Вы не совсем в моем вкусе, — заявила она. — А вы более чем откровенно признали, что я — не в вашем.

— Пока мы согласны друг с другом. Продолжайте.

— В сложившихся обстоятельствах мы легко можем попасть в ловушку и решить…

Джеймс пристально рассматривал ее.

— В каких обстоятельствах? О чем вы говорите?

— Мы оба были очень озабочены состоянием Сета. Тревога сближает людей так же, как и горе. Но у нас с вами очень мало общего, Джеймс. Это факт.

— Но он не означает, что мы должны враждовать.

Да, подумала она, верно, но это предвещает беду, если чувства становятся более глубокими. Мелоди надеялась со временем иметь мужа, большую семью, много детей и четвероногих домашних любимцев. А из разговоров с Джеймсом вытекало, что подобная перспектива не совпадала с его представлением о будущем. Мелоди не хотела влюбляться в мужчину, который никогда не осуществит ее мечту.

— Конечно не должны, — сказала она беззаботно. Я имела в виду только то, что я почти ничего не знаю о вас, поэтому довольно глупо…

— Вы уже знаете, что я был печальным, непонятным, восхитительным маленьким мальчиком, — заявил Джеймс, пожимая плечами и сигналя ей ямочками на щеках.

— Но не знаю почти ничего о взрослом Джеймсе Логане, — посуровела Мелоди. Она взяла сумочку и перчатки, отодвинула назад кресло. — Но все это не имеет никакого значения теперь, когда Сет на пути к выздоровлению.

Боже сохрани, думала Мелоди, покидая кафетерий, терять голову из-за мужчины только потому, что у него милые ямочки и великолепные плечи. Чем меньше она будет с ним общаться, тем лучше!

Когда они оказались под козырьком крыльца у главного входа, дождь усилился.

— О господи! — воскликнул Джеймс, — вы так никуда не пройдете! Моя машина стоит очень близко отсюда. Мы добежим до нее, и я отвезу вас к вашей.

Мелоди перестала мыслить логично, лишилась силы воли, чтобы сопротивляться, когда Джеймс схватил ее за руку. Длинными прыжками они побежали к цели.

— Вы выглядите, как котенок после кораблекрушения, — заявил он, как только они добрались до машины. Он включил свет в кабине, чтобы разыскать в отделении под щитком пакет с бумажными салфетками. — Ну-ка, позвольте, я оботру вас.

Мягкая бумага прилипала к ее волосам, слишком тонкая, чтобы впитать стекавшие капли воды.

— Господи, да у вас волос хватило бы на трех дам! — восхитился Джеймс.

— Так природа вознаграждает за то, что они у меня не завиваются в локоны, — ответила Мелоди.

Ей хотелось отомстить за безразличие, ужасно поразившее ее, когда Джеймс, достав из пакета еще одну охапку салфеток, нахлобучил их обеими руками ей на голову наподобие старинного шлема.

— Почему вы не сделаете завивку, как другие женщины? — спросил Джеймс. Его голос внезапно стал прерывистым, как дым из трубы, летящий по ветру на рассвете студеного дня.

— Потому что я не такая, как другие женщины. — Голос изменил Мелоди.

Сначала он помолчал немного, продолжая прижимать салфетки к ее голове, тогда как большими пальцами рассеянно гладил ее виски. Наконец он произнес:

— Должен согласиться. В самом деле — другой такой нет.

Он сказал только это, но Мелоди знала, что прелюдия к поцелую прозвучала. Она знала, так как голубизна его глаз приобрела несколько иной оттенок, вслед за его изменившимся голосом. Мелоди знала, потому что слышала его глубокий вздох, как если бы он просил Бога дать ему силу воли, чтобы сдержать себя и не отдаться на произвол импульсов, несущих ему неприятности, в коих он не нуждался.

Мелоди знала, потому что ее сердце сбилось с ритма и вырвалось из-под контроля, и она боялась, что легким не хватит воздуха.

А затем она знала уже только одно — его губы касались ее рта и были слаще, чем осеннее вино. И еще она знала, что ее никогда так не целовали прежде, и она не целовала в ответ так же, как сейчас, сознание этого опустошало душу, но, несмотря ни на что, Мелоди не переставала отвечать Джеймсу поцелуями.

— Это, правда, не очень хорошо, — прошептал он, подняв голову настолько, что она смогла увидеть мутное отражение в расширившихся зрачках его глаз.

— Да, — чуть слышно прошептала она. — Еще кто-нибудь увидит.

Но это, конечно, была чепуха. Стекла машины запотели, и они с Джеймсом находились в тесном мирке, замкнутом, как будуар.

— Я, пожалуй, заведу двигатель и включу обогреватель, — проговорил он не слишком убежденным тоном.

Он повернул ключ в замке зажигания. Но прежде чем завелся мотор, кабину заполнил голос, исполняющий «Глаза ангела».

— О господи, — простонал Джеймс, и совершенно непроизвольно губы их снова слились. Рука Джеймса обняла ее за шею и легла на затылок, теплая и уверенная.

Теперь поцелуй был другим — более смелым и, если это было возможно, более захватывающим, чем в первый раз. Он был интимным, проникающим — так целовать себя она никогда не позволила бы другому мужчине после столь краткого знакомства, но сейчас подчинилась безропотно. Более того, она отвечала страстью на страсть, утоляла внезапный голод, и, когда его рука, ласково поглаживавшая ее бок, остановилась на груди, Мелоди подумала только, что наслаждение, такое близкое к боли, остается все-таки утонченным. Прежде она не имела об этом никакого представления.

Раздосадованная сама на себя, Мелоди чувствовала, что, наверное, позволила бы ему заняться с нею любовью, если бы они находились в одном из огромных американских лимузинов с просторным задним сиденьем. К счастью, у взятого Джеймсом напрокат малогабаритного автомобиля были лишь маленькие креслица впереди, разделенные рычагом перемены передач. Только это ее и спасло. Да еще блестящее умение Джеймса держать себя в руках.

— Это недостойно нас, — решительно сказал он тихим, но решительным голосом, прерывающимся и полным страсти. Губы их почти не размыкались.

— Ты прав, — прошептала Мелоди в ответ и заморгала; никогда раньше она не могла бы даже представить себе боль, которую вызвало у нее сознание того, что Джеймс не был настолько одержим желанием, чтобы предпочесть вечные муки сохранению достоинства.

Он завел машину, включил на полную мощность обогреватель и покрутил радио, подбирая новую станцию. Они услышали предсказание погоды:

— Дождь, дождь, затем усиление осадков. В низко расположенной местности ожидаются наводнения. В проливе будут преобладать ветры штормовой силы.

Настроение Мелоди было таким же мрачным, как погода. Почему ее чувства в таком смятении? И какая дьявольская сила могла заставить ее потерять голову после первого поцелуя?

Когда Джеймс остановился у ее машины, Мелоди торопливо пробормотала:

— До свидания. Спасибо, что подвез.

Мелоди распахнула дверцу. Судя по его молчанию во время короткой поездки с одной стоянки на другую, Джеймсу нечего было сказать, и он сожалел об охватившем его на миг безумии. Она не собиралась тянуть время, предоставляя ему возможность сказать ей об этом.

— Пока, — сказал он, даже не подождав, когда она заведет свою машину, и уехал, обдав веером воды ветровое стекло ее автомобиля.

Мелоди чувствовала, что готова заплакать. Она просто сошла с ума!

А Джеймс думал: он, вероятно, обезумел! Что на него нашло? Может, его вывели из равновесия ее мокрые насквозь волосы, черные и глянцевые, как у тюленя? Или виноваты ее ресницы, скользнувшие по его щеке, чтобы прикрыть огромные прекрасные глаза, которые напоминали ему крупные цветы анютиных глазок, вышитые черными бархатными нитями? О боже! Он пустился в поэзию — он, чья жизнь определялась динамикой углов и кривых на чертежах корабельного дизайна. Еще ребенком он стал прагматиком, рано усвоив, что мечтателей ждет, самое большее, разочарование. Так чем же он занимается теперь, действуя как глупый юноша-романтик и нежничая с едва знакомой ему женщиной — к тому же в общественном месте?

Не было никаких разумных причин чувствовать влечение к ней. Ему слишком часто встречались такие, как она, чтобы понять, что движет ими в жизни. Им нужны богатые мужья для удовлетворения своих экстравагантных вкусов. Эта леди также не привыкла удовлетворяться второсортным.

Вернувшись в свой отель «Пламроуз», Джеймс поднялся в номер, просмотрел почту, затем бросился на гигантских размеров кровать и угрюмо уставился в потолок. Его бесило, что в его голове все время жил ее образ. Не надо было никаких усилий, чтобы представить себе ее, лежащую рядом на кровати с распущенными волосами; ее глаза зовут его, как ночные огни; ее розовые губы манят соблазном.

Короче говоря, он тешился идеей заманить Мелоди в свой номер. Его намерение было очевидным — заниматься с нею любовью снова и снова. Но он знал, что это было бы ошибкой.

Джеймс не любил делать ошибки. Он находил, что слишком трудно в них потом признаться.

На следующее утро в Кошачьем ряду все было тихо, и Мелоди решила по-новому аранжировать свою витрину. Наверное, подойдут сплетенные из кружев сердца викторианских времен, учитывая, что до Валентинова дня осталось менее двух недель. Мелоди не испытывала особого энтузиазма с приближением праздника, но это не означало, что остальной мир намерен игнорировать предстоящую дату.

Мелоди трудилась в витрине, раскладывая высушенные букеты цветов по подолу свадебного платья конца девятнадцатого века, когда в толстое стекло уперлась голова Хлои. Затем коллега заглянула в дверь.

— К тебе посетители, — предупредила Хлоя ядовито. — Не думаю, что тебе их надо представлять. Ты знаешь, кто они.

Вслед за Хлоей заглянул и Роджер.

— Отделайся от них, детка. Они — не очень хорошее украшение к твоей витрине.

Четверо или пятеро мужчин беспокойно переминались с ноги на ногу в нескольких ярдах от Мелоди. Они стояли, засунув руки в карманы своих пальто с чужого плеча, и, казалось, спорили, стоит ли подходить ближе.

— Это… — начала Мелоди.

— Нежелательные, — закончил за нее Роджер. — На твоем месте я не пускал бы их в магазин. Они похожи на воришек.

— Я бы сказала скорее, что они отчаявшиеся и голодные, — пробормотала Мелоди, надевая туфли, и поспешила им навстречу.

— Мы пришли к вам не хулиганить, — заговорил один из пришедших. — Мы просто хотели узнать, как дела у Сета Логана. Мы знаем, что вы все время бываете у него.

— Ему намного лучше, — Мелоди было приятно сообщить им об этом.

Пришельцы выглядели обрадованными непривычной для них доброй вестью.

— А мы уж думали, что ему не выйти из больницы живым, — сказал другой. — Сет не из тех, кто стал бы валяться в постели, если это хоть немного зависит от него.

Мелоди улыбнулась: — Пока его мнением особенно не интересовались, и у него не было выбора, но думаю, долго так не продлится.

— Наши ребята… — заговоривший первым запнулся в неуверенности. — Ну, мы подумали, может, мы бы сделали что-нибудь для него? Мы небогаты, но мы с ним старые друзья и хотели ему помочь, как можем.

— Думаю, он обрадуется, если к нему придет больше посетителей. Ему это поможет скоротать время, и я уверена, он захочет повидаться с вами.

Как раз в этот момент к ним приблизились человек лет сорока и девушка. Лицо мужчины показалось Мелоди знакомым.

— Мы от местной телевизионной станции, — представилась девушка. — Мы хотели узнать, не согласитесь ли вы дать интервью в программе «Улицы города» в следующий вторник. Это еженедельная программа. Мы занимаемся проблемами, представляющими общественный интерес в Порт-Армстронге, а ваше имя в последнее время часто появляется в новостях.

— Мы хотели бы сделать передачу о вашей идее насчет создания общественного центра в районе доков, — объяснил мужчина, которого Мелоди узнала: он был ведущим программы «Улицы города». — Добейтесь, чтобы зрители лучше представляли себе вашу цель, если вы понимаете, что я имею в виду. Между прочим, меня зовут Дон Хеллерман.

Мелоди заметила только одно: друзья Сета испарились, как туман в июле, стоило лишь всплыть вопросу об общественном центре, а вместо них появились Хлоя, Роджер, Ариадна и Эмиль. Джастин и Чайковские, хотя были заинтересованы не меньше остальных, держались на некотором расстоянии.

— Я знаю, кто вы, — сказала Мелоди. — Но не уверена, что представляю себе, как вы понимаете слово «цель». Говорите ли вы о самой идее или о людях, которых она касается?

— Мисс Верс, — принялся мягко растолковывать Дон Хеллерман, — вы можете располагать нашей программой для такой постановки вопроса, которая, как вы считаете, полнее всего отвечает интересам жителей города. Я никогда не пытаюсь заранее регламентировать выступление гостей.

Вспомнив, как вели себя ее коллеги, когда она говорила с прессой от их лица, Мелоди обратилась к ним:

— Я думаю, здесь каждый из нас должен сказать свое слово. Как вы считаете?

— Это — ваше дитя, — поспешил высказаться Роджер и отошел дальше. — И всегда это было ваше дитя, с самого начала. Поступайте с ним, как вам угодно.

— В пределах разумного, — вмешалась Хлоя, не готовая так легко предоставить Мелоди свободу действия. — Не забывайте, что нам всем придется жить с тем, что вы наговорите.

Маленькие глаза-бусинки у Дона Хеллермана загорелись.

— Если налицо разногласия, — заявил он, сверкая в сторону Ариадны дорогостоящим зубным протезом, — я могу пригласить не одного гостя, а больше.

— Я готова принять участие, — вздохнула Ариадна.

— Но тебя не готовы пригласить, — обрезал ее Эмиль. — Сэр, мы придерживаемся единого мнения. Мисс Верс — избранный нами представитель.

Подступившие ближе Джастин и Фредерик Чайковский присоединились к этому мнению, Анна утвердительно кивнула головой.

— Благодарю за вотум доверия, — сказала Мелоди, когда телевизионщики уехали. — Хотя считаю, что могло бы быть больше единства.

— Мы все за вас, моя милая, и если среди нас есть кто-нибудь, кто с этим не согласен, то пусть выйдет вперед и займет ваше место, — заявил Эмиль.

— Не смотрите на меня, — предупредил его Роджер. — Я не хочу, чтобы из меня делали болвана на глазах всего Порт-Армстронга. Если Мелоди эта функция по вкусу, пусть занимается ею.

— Я не уверена, что возьмусь за эти дела с телевидением, — призналась Мелоди. — Прежде всего в Доне Хеллермане есть что-то, что не позволяет мне доверять ему полностью. Но мне не хотелось, чтобы у него сложилось впечатление, будто мы отступаемся от идеи создания общественного центра.

Джастин заверил Мелоди:

— Выбора у вас не было. Вы могли только дать согласие на интервью. Но скажем честно, пожертвования сократились в течение последних дней. Люди забывают о подобных вещах, если им то и дело не напоминать.

— Мы тоже могли бы забыть об этом центре, — высказалась Хлоя. — Это был бы лучший выход, если вы спросите меня.

— К сожалению, мы уже не можем выбирать, — напомнил Джастин. — Уже собрано изрядное количество денег. Мы не можем прикарманить их, позабыв, с какой целью начали сбор средств. На нас подадут в суд по обвинению в воровстве и мошенничестве, прежде чем мы успеем нанять адвоката.

— Мне все в этом деле не нравится, — настаивала Хлоя. — Я с самого начала говорила, что нельзя было позволять втягивать себя в дурацкий проект. Это была большая ошибка.

— Что надо сделать, чтобы тебе понравилось хоть что-нибудь? — презрительно фыркнул Роджер.

— Дать ей милого, симпатичного, жизнерадостного мужчину, — промурлыкала Ариадна, взмахнув ресницами в сторону Фредерика. — Признает ли это наша Хлоя или нет, но она сохнет от недостатка мужского внимания.

Мелоди скрипнула зубами в отчаянии, когда разговор перешел в нападки друг на друга.

— Я рада, что вы не хотите выступать — заявила она Роджеру, Хлое и Ариадне. — Дай вам волю, и интервью станет катастрофой. Может, я не всегда говорю то, что, по вашему мнению, должна была сказать. Но я по крайней мере способна не забывать о главном и не дать себя отвлечь мелочами.

Это была похвальба, о которой она впоследствии сожалела.

Едва она вошла в студию, начались сбои.

Сначала помощница ведущего возмутилась, когда Мелоди сказала, что хочет увидеть Дона Хеллермана до начала передачи.

— Я никак не могу беспокоить мистера Хеллермана, — упиралась девица. — Ему делают грим, и он очень рассердится.

— А я уже рассержена, — сообщила ей Мелоди. — Я хотела бы предварительно обсудить с ним, какого рода вопросы он собирается мне задавать, но не смогла ему дозвониться.

— Я посмотрю, что можно сделать, — пообещала помощница и исчезла, оставив Мелоди кипеть от возмущения в комнатушке размером с душевую кабинку.

Последние несколько дней были не самыми приятными в жизни Мелоди. Дон Хеллерман был не единственным, кто не дал себе труда позвонить; обращало на себя внимание и молчание Джеймса Логана. Мелоди мучилась в тисках тоски из-за того, что он пренебрегал ею.

Когда юная помощница ведущего примчалась вновь, она лишь объявила, что через три минуты участники программы появятся на экране.

— Будьте добры пройти со мной. Я покажу, где вас будут представлять.

Очевидно, Дон Хеллерман не намеревался уделять гостям заранее ни минуты своего драгоценного времени.

Студия выглядела как лабиринт электрических кабелей и съемочных камер. Яркие лампы высветили уголок, где ведущий раздраженно ворчал, пока кто-то из гримеров подправлял его редеющую шевелюру. Ослепленная прожекторами, Мелоди с трудом различила в Глубине ряды кресел и услышала гул голосов и шарканье ног собравшейся публики.

— Тридцать секунд! — выкрикнул кто-то, и внезапно Мелоди забыла обо всем и обо всех, включая Джеймса.

Музыка вперемешку с записанными на пленку аплодисментами заглушила биение ее сердца. Дон Хеллерман принял свой обычный светский вид и заговорил в камеру.

— «Улицы города», леди и джентльмены, программа, которая…

Молоденькая помощница Хеллермана слегка коснулась спины Мелоди.

— Теперь в любую минуту, мисс Верс.

Медоточивый голос заполнял аудиторию:

— …Превратить заброшенный консервный завод в трех кварталах от торгового центра во что-то полезное. Достойная с виду цель, но что в действительности движет этой группой людей, арендующих помещения в Кошачьем ряду? Гуманные соображения или алчность? Давайте выясним это. Поприветствуем же мою первую гостью — мисс Мелоди Верс!

Подталкиваемая в спину, полуслепая от света софитов, Мелоди предстала перед камерами под жиденькие аплодисменты. Ее первым желанием было подойти к ведущему и дать ему пощечину за его грязные намеки. Однако здравый смысл подсказал, что этим она сыграет Хеллерману на руку. Если Мелоди не возьмет под контроль свои эмоции, она станет легкой добычей, и он изобразит ее глупой гусыней.

— Мисс Верс, расскажите нам, почему вы так горячо отстаиваете идею создания общественного центра в районе, где вы работаете?

— Потому что вижу, как он нужен, — ответила Мелоди односложно.

— И что именно должно, по вашему мнению, существовать в так называемом общественном центре?

— Кухня, где готовили бы пищу для тех, кто не может готовить сам. Читальный зал с удобными креслами и камином, где можно почитать газеты. Игровая комната с бильярдом и нашим вариантом шашек. Иначе говоря, это должно быть место, где люди могут общаться друг с другом. — Мелоди остановилась, чтобы набрать воздуха. — А еще — спальня, где можно получить на ночь чистую постель, если надо.

Хеллерман поднял брови и плотнее прижал ладонью остатки шевелюры к черепу.

— Вы говорите о ночлежке и суповой кухне, мисс Верс? — спросил он с сомнением.

— Называйте это как угодно, — ответила Мелоди. — Важно, что есть острая нужда в помещении, предлагающем услуги, которые я назвала. Слишком многие живут прямо на улице.

— Вы имеете в виду людей обездоленных?

— Так или иначе, да.

Хеллерман ласково погладил подбородок.

— И как вы пришли к такому выводу, моя милая юная леди?

— Мистер Хеллерман, — ядовито ответила Мелоди, возмущенная его покровительственным тоном, — а к какому выводу должен прийти человек, когда, выглянув на улицу в морозный зимний день, видит в тамбурах магазинов скорчившихся людей, которые пытаются укрыться от холода?

Волна аплодисментов из зрительного зала могла бы ободрить Мелоди, если бы не сурово сжавшиеся вдруг складки у рта Хеллермана. Она поняла, что сделала серьезную ошибку, надеясь, что он стерпит, если одна из приглашенных перещеголяет его. Держа Мелоди под пристальным взглядом холодных глаз, Хеллерман внезапно сменил тему.

— Вы родились в доме, который до сих пор принадлежит вашим родителям вместе с двумя акрами земли у набережной в старом престижном районе Порт-Армстронга под названием Тихоокеанские высоты. Вы выросли с бонной, затем учились в привилегированных школах — сначала в нашей стране, затем за границей, в Швейцарии, где вы завершили образование…

— Я училась в университете в Соединенных Штатах перед отъездом в Швейцарию, — прервала ведущего Мелоди, не желая упустить шанс хотя бы немного подрезать его. Он, несомненно, тщательно потрудился, изучая ее биографию, и знал, вероятно, и то, что у нее на двух коренных зубах стоят пломбы.

Дон Хеллерман отмахнулся.

— Это неважно. Когда вы вернулись в Канаду, то открыли собственный магазин на Главной улице, а когда Кошачий ряд превратился в торговый центр, переместили свое заведение туда. Расскажите о своем магазине, мисс Верс.

— Он называется «Былое», и я держу в нем одежду разных времен, которую даю напрокат частным лицам для вечеров, музеям, драматическим кружкам и так далее.

— Важное дело, — ухмыльнулся Хеллерман. — И оно позволяет вам находить время для организации мероприятий по сбору средств — таких, как костюмированный бал в январе. Это была акция, которая дала вам лично солидную сумму. Сколько вы получили за прокат одежды в тот вечер, мисс Верс?

— Я уверена, вы извините меня, мистер Хеллерман, если я не отвечу на ваш вопрос, точно так же, как я извиню вас за то, что вы его так непростительно грубо поставили.

Еще одна серьезная ошибка на счету Мелоди! Хеллерман заговорил учтиво:

— Вы довольно чувствительны к вмешательству в личные дела людей. Особенно если речь идет о вас. Не считаете ли вы, что создается несколько парадоксальная ситуация, если учесть, что вы сами не слишком щепетильны, когда нарушаете право других людей на невмешательство посторонних в их жизнь?

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — отрубила Мелоди.

— Теперь, пожалуй, пора представить следующего гостя, — обратился к зрителям в зале Хеллерман. — Уверен: когда вы выслушаете этого человека, всем будет ясно, к чему я клоню.

Если когда-нибудь Мелоди и сомневалась в существовании женской интуиции, то теперь поняла, что это далеко не миф. Она почувствовала, как у нее поднялись волосы на затылке; ее придавила несомненная и отвратительная реальность. Не нужно было оглядываться по сторонам, чтобы точно знать, кто уверенно шествовал к ним с противоположной стороны.

— Леди и джентльмены! Поприветствуем Джеймса Логана, одного из сыновей нашего Порт-Армстронга! — провозгласил Дон Хеллерман.

Джеймс занял кресло по другую сторону от ведущего. Он вытянул свои длинные ноги, перекинул их одна за другую, подпер голову рукой и коротко кивнул Хеллерману. Игнорируя горевший гневом взгляд Мелоди, который вполне мог и обжечь, Джеймс даже мельком не посмотрел на нее.

Не было сомнения, что он пришел сюда сражаться, что ей, Мелоди, отводится роль его главного противника и Джеймс не намерен позволить ей уйти со сцены непобежденной.

5

— Вы тоже выросли в районе Тихоокеанских высот, мистер Логан? — спросил ведущий с совершенно невинным видом, с каким гремучая змея готовится броситься в атаку.

Джеймс позволил себе коротко и сдержанно улыбнуться.

— Нет. Я родился на другом конце города, в квартале Матросское раздолье. Правда, его переименовали теперь, когда это место полюбилось господам из приличного общества.

— Следовательно, было бы справедливо сказать, что вы родились по другую сторону, за пределами процветания?

— Не знаю, будет ли это справедливым. В нашем квартале были в избытке бары и закусочные, но это обычное дело для каждого портового города, даже самого крошечного. Я никогда не ложился спать голодным.

— Но у вас не было бонны, бесспорно.

Снова появилась эта ироническая улыбочка.

— В нашей трущобе нельзя было найти хорошую прислугу.

В зале раздался одобрительный смех. Хеллерман не упустил возможности сыграть на этом.

— Видимо, то же можно сказать и о закрытых школах?

— О, некоторые ребята, которых я знал, попали в закрытые заведения того или иного типа.

— Но не в те, с которыми знакома мисс Верс, я уверен.

Впервые Джеймс удостоил Мелоди взглядом.

— Конечно, — согласился Джеймс. — Для этого она выглядит слишком законопослушной.

Джеймс смотрелся великолепно: черная, как смоль, шевелюра, бронзовая кожа.

— Вы архитектор судостроительной промышленности. Получили стипендию в одном из лучших университетов. — Хеллерман указал жестом на низкий столик перед собою, где лежали листки с записями, сделанными на машинке. — Прошли практику в одной из весьма уважаемых фирм в сфере судовой архитектуры на восточном побережье Канады. Завели собственное дело пять лет назад. В национальной программе новостей вас окрестили подающим большие надежды молодым бизнесменом независимого толка, с которым надо считаться. Вы получили приз за лучший дизайн от организаторов состязаний яхтсменов. Неплохо для мальчика, подраставшего в менее привилегированной части города.

— Благодарю, — грациозно склонил голову Джеймс.

— И вы, безусловно, человек, который знает, как живут обе части города. — Дон Хеллерман понизил голос до доверительного уровня «между нами мужчинами говоря». — Что вы думаете по поводу идеи превращения старого рыбоконсервного завода в суповую кухню и ночлежку с целью убрать с улиц людей, живших в старые времена по соседству с вами?

— Я думаю, от этой идеи несет чем-то другим, но не рыбой, — заявил Джеймс и заработал бурные аплодисменты и взрыв смеха в ответ на шутку.

Мелоди захотелось задушить Джеймса. Причем медленно, постепенно выдавливая из него воздух.

Хеллерман попытался скрыть свое злорадство перед объективом, но Мелоди ему было не обмануть. Ведущий продолжил:

— Почему вы так считаете, Джеймс?

— Потому что люди, которые должны пользоваться услугами центра, не скажут за это спасибо.

— Откуда вы знаете? — выпалила Мелоди, которой надоело, что с ней обращались, как с кем-то, не заслуживающим внимания. — Вы их спрашивали?

— Я в этом не нуждаюсь, — последовал ответ. — Я знаю их настроения. Они не хотят благотворительности от вас. Они ее отвергают. Более того, она никоим образом не решает проблем, лежащих под поверхностью явлений.

— Какие это проблемы? — вопросил Хеллерман; он был явно в восторге, потому что его гости пришли в воинственное настроение.

— Люди чувствуют, что они никому не нужны. Они не по своей воле предпочли бездельничать: их сделало безработными новое общество, которое сформировало сегодняшний город, — заявил Джеймс с несомненной искренностью в голосе. — Убежища на ночь и суповые кухни — это как примочки человеку, у которого очень серьезное заболевание. Эти мужчины и нередко женщины не хотят, чтобы их устраняли из жизни в той части города, которая всегда была их родным домом. Они стремятся участвовать в решении всех этих дел.

— Однако все, чего добивается мисс Верс, — убрать их с глаз подальше, — заявил Хеллерман. — Это заставляет меня вернуться к вопросу, который я поставил в начале нашего разговора: что же с действительно движет авторами этого проекта: сочувствие или алчный снобизм?

Мелоди сочла необходимым известить ведущего:

— Если только ради этого вы пригласили меня в качестве гостьи вашей программы, то журналисты, вероятно, подадут на вас в суд за нарушение авторского права, поскольку за все время передачи вы не сделали ничего, кроме повторения, подобно попугаю, содержания статей, которые вы, разумеется, прочитали в местных газетах несколько недель назад. Но если журналисты все же не подадут на вас в суд, то подам я.

— Однако минуточку, мисс Верс!

— Нет, это вы подождите минуточку, ибо я еще не закончила. Самое малое, что вы могли бы сделать, это предложить мне столько же времени, сколько получили другие на экране. Но вас больше заботит, как извлечь максимальную выгоду из кучи недостойных намеков, не имеющих никакого отношения к правде. Вы меньше всего заинтересованы в том, чтобы я могла высказать свое мнение. Поэтому не вижу никакого смысла оставаться здесь. Я не получаю плату за то, чтобы развлекать телезрителей любой ценой, — в отличие от вас, мистер Хеллерман. И мне наплевать, если у вас в передачах вдруг обнаружится дыра. Заполняйте ее новыми порциями вашей скандальной чепухи, я умываю руки. — Мелоди бросила уничтожающий взгляд на Джеймса Логана, у которого хватило выдержки сидеть с довольным видом и улыбкой на губах. — Кажется, другой ваш гость горит желанием внести свою лепту в случае, если ваши кладези премудрости опустеют!

— Маленькая леди говорит о судебном деле! — воскликнул Хеллерман. — Та самая маленькая леди, которой, если мои сведения верны, грозит опасность оказаться в роли ответчика перед судом, а истцом будет… — Хеллерман остановился для вящего драматического эффекта, — не кто иной, как мой второй гость! Потому что в момент, когда идет наша передача, отец Джеймса Логана лежит прикованный к больничной койке по вине арендаторов помещений в Кошачьем ряду. Они не успокоятся, пока не очистят улицы по соседству с их магазинами от людей, которых называют «нежелательными». Сет Логан, еще несколько недель назад полный жизненных сил, как любой сидящий здесь, был навсегда искалечен!

Мелоди не обратила внимания на то, что ведущий вновь наговорил кучу возмутительной лжи о Сете. Ее слишком сильно задели прозвучавшие откровения о намерениях Джеймса.

— У вас хватило наглости целовать меня, зная все время, что планируете подать на меня в суд? — спросила Мелоди у Джеймса, пренебрегая шоком и возмущением публики, которые неизбежно будут вызваны ее разоблачениями, оглашением таких деталей личной жизни, какие в нормальных условиях она не доверила бы ни одной живой душе.

— Да, я планировал, — ответил Джеймс, кипя негодованием, — но…

— Почему же вам потребовалось так много времени, чтобы сказать мне это в лицо? Или вас не хватило на такой шаг, подобающий каждому приличному и прямому человеку?

— Вы бы услышали об этом от меня, если бы фактически не…

— Очень вам признательна! — сказала Мелоди; она трепетала при мысли, что может расплакаться горькими слезами и смотреть на нее будет весь Порт-Армстронг. Все, должно быть, уже убедились: самое лучшее развлечение в городе — это передача в прямом эфире по местному телевидению.

Дон Хеллерман злорадно сжал ладони.

— Маленькая леди расстроена.

— Если я еще раз услышу это обращение, — пообещала Мелоди, вскочив с кресла с такой скоростью, что сама поразилась, — я продемонстрирую новые для вас стороны термина «леди», после чего глупое самодовольство исчезнет с вашей физиономии быстрее, чем вы можете себе вообразить!

— О-о, — засмеялся он сдавленным смехом. — Теперь мы видим оборотную сторону того благопристойного фасада, который выглядел совершенно как подлинная реальность.

Джеймс тоже вскочил с места.

— Заткнись! — прорычал он на потрясенного ведущего. — Мелоди…

— Ты тоже заткнись, Джеймс Логан! — бросила она ему в лицо. — Никогда больше не смей даже заговаривать со мной!

Если бы ей дали выбирать, она вылетела бы из студии с быстротой, какую только могут позволить сапоги на высоких каблуках. Но гордость заставила ее продефилировать с королевской надменностью мимо сбежавшихся поглазеть рабочих сцены и техников.

Мелоди ничем не выдала своих чувств — даже глазом не моргнула. Она предпочла бы умереть, чтобы только не показать им, что душа ее разрывается от рыданий. Невидимые слезы лились не потому, что ее обидели, разозлили, оскорбили. За всем этим скрывалось другое — нечто более серьезное.

В какой-то момент между ночью, когда Сет попал под машину, и днем, когда у него обнаружились наконец признаки верного выздоровления, она влюбилась в его нахального, дерзкого, отвратительного сына. Но только теперь, когда Джеймс показал свое подлинное лицо, Мелоди поняла, что произошло. Она плакала потому, что видела признаки опасности, но не обратила на них внимания, хотя была достаточно взрослой и разумной, чтобы лучше разбираться в людях.

Почти на целый час она забралась в ванну, потом на кухне включила плиту и сделала себе чашку шоколада, накрошив сверху корень алтея. Все это уже не раз помогало ей успокоиться в минуты острых переживаний.

Мелоди ощущала боль. Она знала, что единственный способ избавиться от нее — выплакаться. Но, как назло, слезы не подступали. Ей никогда не удавалось расплакаться, когда было надо, когда это могло принести хотя бы малую пользу.

Домофон громко затрезвонил, — мерзкий контраст к спокойствию, так тщательно создаваемому Мелоди. Она никого не ждала и не хотела видеть; Мелоди не обратила внимания на звонок: в конце концов — кто бы это ни был — он уйдет. Горячий шоколад, как всегда, оказался волшебным средством, и она закуталась поплотнее в халат, чувствуя себя почти отдохнувшей. И вдруг ее спокойствие вновь оказалось нарушенным.

— Открой дверь, Мелоди, — потребовал Джеймс снизу из вестибюля прямо под ее квартирой. — Я знаю, что ты там, и не уйду, пока ты меня не впустишь.

Катись к черту, злобно подумала она, добавив громкости своему стереофоническому проигрывателю. Джеймсу первому надоест. Дверь в квартиру Мелоди была почти такой же солидной, как и входная у главного подъезда.

— Ме-ло-ди! — скандировал он, без труда перекрывая музыку.

Пожилая дама из квартиры этажом выше застучала в пол в знак возмущения. Мелоди, скрипнув зубами от отчаяния, убавила громкость и подошла к двери.

— Уходи прочь, — сказала она, отодвинув дубовую заслонку дверного глазка. — Ты выводишь из себя моих соседей.

Из-за двери на нее уставился горящий огнем голубой глаз. Джеймс проревел, ничуть не обеспокоенный полученной информацией:

— Впусти меня, пока я не вышел из себя!

— Ни за что, — ответила Мелоди. — А если будешь продолжать, я вызову полицию и тебя удалят силой.

— Если игра, в которую ты играешь, называется запугиванием, — предостерег Джеймс, не снижая тона, — то тебе придется подыскать что-нибудь пооригинальнее.

— Не испытывай мое терпение, — рассердилась Мелоди. — Сегодня вечером я на собственной шкуре научилась, как вести нечистую игру, если придется.

Решительным движением она задвинула на место дубовую заслонку.

Мирная передышка оказалась весьма короткой. Без всякого предупреждения Джеймс начал атаку на дверь: от мощного удара она затрещала в петлях.

— Или ты меня впустишь, Мелоди, — закричал он на весь дом, — или я скажу все, ради чего я пришел, прямо здесь, в вестибюле, где соседи могут слышать каждое слово! И я начну с того, как ты напала на меня в машине, что…

— Я звоню в полицию — немедленно!

Джеймс рассмеялся хриплым, плотоядно рычащим голосом, от которого у Мелоди образовалась гусиная кожа.

— Милая, они не выезжают по таким пустякам. Целоваться с мужчиной на переднем сиденье его машины — не преступление уголовного порядка. — Тут Джеймс с такой силой дернул дверную ручку, что металл издал жалобные звуки. — Теперь открывай и впусти меня внутрь.

— Молодой человек!

Мелоди услышала, как соседка тоном вечного раздражения произнесла эти слова с лестничной площадки наверху.

— Молодой человек, я старая женщина, которой нужен покой. Прекратите свой шантаж — или я сию же минуту звоню в полицию, и, уверяю вас, они, не колеблясь, поверят моему описанию вашего поведения. Оно возмутительно.

На этот раз тишина длилась несколько дольше. Затем раздалось:

— Прошу прощения, мадам. Боюсь, я действовал как неосмотрительный идиот.

Судя по голосу, Джеймс уже пришел в себя. Послышались звуки его удаляющихся шагов. Мелоди воспринимала их со смешанным чувством избавления и горечи утраты. Вскоре после этого заработал двигатель машины. Она заметила, как свет фар пробежал по окнам ее квартиры, и после этого никто уже не нарушал ночной тишины и покоя, кроме тихой музыки, лившейся из стереофонического динамика.

Следующий день превратился в сплошной ад.

— Ты все испортила, — встретил ее Роджер в первую же минуту, как она ступила в Кошачий ряд. — Дон Хеллерман вытирал о тебя ноги.

— А что еще вы ожидали? Взрослые женщины, занимающиеся притворством и играющие в ряженых, не идут на дело со связанными руками. Так вам и надо, раз послали ребенка делать женскую работу.

— Моя бедная малютка, — пробормотал по-французски Эмиль и погладил ее по руке.

Ариадна взглянула на нее с возросшим уважением.

— Действительно этот симпатяга целовал тебя, Мелоди? Это, наверное, было… Ух! — Ариадна поцеловала кончики пальцев, растопырила их, словно выпуская бабочку, и блаженно вздохнула. — Слова… Мне их недостает.

— Ну что ж, зато у меня их достаточно, — вмешалась Хлоя. — Надеюсь, вы понимаете, Мелоди Верс, что ответчиком в судебном процессе, который грозится начать Джеймс Логан, вы будете в единственном числе. Я с самого начала предупреждала, что вся афера с благотворительностью не даст ничего, кроме неприятностей, и была права. Пусть люди учатся заботиться о себе, проходя суровую школу, как сделала я.

— Спаси господи, чтобы мы все заняли такую же позицию, — сказал Джастин. — Мелоди, он действительно намерен подавать в суд? Мне казалось, у его отца все идет на поправку.

Роджер презрительно хмыкнул.

— Если даже старик выйдет из больницы как новенький, он может потребовать возмещения за моральный ущерб. Самое худшее, — если дело начнет от имени своего отца Джеймс Логан. Он нас пустит по миру. Ни один судья в радиусе пятидесяти миль не станет на нашу сторону. Особенно после рекламы, которую мы получили вчера. Не обижайтесь, Мелоди, но вы не могли сделать ничего хуже. Почему вы не опровергли обвинения Хеллермана вместо того, чтобы дать материал для газет о ваших любовных делах?

— Упоминание о мужчине, который набрался нахальства поцеловать женщину, — это еще не повествование о любовных делах, — возразила раздосадованная Мелоди. — И просто для протокола, Ариадна; в момент поцелуя земля не задрожала.

Но сердце Мелоди перевернулось при воспоминании о том, как губы Джеймса касались ее губ. Как он ухитрился столько напортить за такое короткое время?

— Ну, это нас ты можешь обвести вокруг пальца, — возмутилась Хлоя. — На экране ты выглядела так, что я подумала: Логан, должно быть, венец творения и превзошел всех великих любовников Голливуда вместе взятых. И еще подумала, что по меньшей мере он, видимо, сделал тебе предложение.

— Он был бы идиотом, если бы не сделал, — заметил Джастин.

— А Мелоди была б еще большей идиоткой, если бы его приняла, — откликнулась Хлоя. — Во всяком случае, женитьба его не привлекает, раз он собирается судиться, поэтому давайте вернемся к тому, что действительно важно сейчас. Кто будет платить, если он начнет процесс?

— Я уже говорила вам, что, если дойдет до суда, я беру на себя всю ответственность, — усталым тоном заявила Мелоди.

В этот момент ей было все равно, кончит она банкротством или нет. У нее не было сил, чтобы переживать новые разочарования.

Если судить по числу посетителей магазинчика «Былое», пришедших «просто посмотреть» в течение дня, мнение Хлои разделяли многие. Мелоди видела: люди шли поглазеть не столько на классические одежды разных времен, сколько на классическую идиотку, которая эти одежды коллекционирует. Любопытствующие посетители жгли ее взглядами, и Мелоди была рада, когда пришло время закрывать магазин.

Роджер, нагнавший ее при выходе из Кошачьего ряда, посоветовал:

— На вашем месте я бы проконсультировался с адвокатом. Мы все знаем, что Хлоя, бывает, ведет себя, как последняя сучка, но на этот раз она права. Если Логан подаст в суд, он может разорить вас дотла.

Совет был здравым — Мелоди понимала это; она считала также своей обязанностью защитить себя, если не намерена легко уступить Логану победу. В результате она посетила своего приятеля юрисконсульта Уилла Макалистера и оказалась дома не в шесть часов, как обычно, а в семь.

К тому времени, когда Мелоди начала подниматься по ступенькам крыльца особняка Стоун-хауз, уже вышла луна, и изморозь сверкала, как бриллианты, на подъездном пути.

Закрыв за собой входную дверь, Мелоди избавилась от сапог, шубы и сумки в прихожей, и, на ходу расстегивая блузку, пошла в спальню. Предстоял еще один вечер с мягким халатом, меховыми домашними туфлями, огнем в камине и едой, которая успокаивала как душу, так и желудок, — именно в таком порядке.

Небольшая бронзовая лампа на столике у двери в гостиную давала достаточно света, чтобы Мелоди нашла дорогу в кладовку, где всегда держала про запас сухие поленья вишни — и загораются хорошо, и горят ровно. Когда она вернулась…

— Очень впечатляет, — раздался голос из глубины кресла у нее за спиной.

Мелоди взвизгнула от испуга, но не успела еще остановить свой крик, как испуг превратился в усталое отчаяние.

— Что именно? — спросила она. — Что у меня под полом не сидят гномы и не выходят в мое отсутствие делать сообща за меня всю работу по дому? Или что я не потеряла сознание и не упала замертво при звуках твоего голоса?

— Отчасти сыграло роль и то, и другое. — Джеймс распрямился, встав с кресла, и теперь маячил над Мелоди. — Но, признаюсь, раз уж ты об этом упомянула, мне больше импонировала бы вторая причина.

— Тогда должна тебя огорчить, поскольку сделана из более прочного материала, чем ты предполагал. — Мелоди потуже затянула пояс халата, как бы стараясь отогнать злых духов.

— Или это действительно так, или ты просто привыкла, возвращаясь домой, обнаруживать мужчин, расположившихся в твоей гостиной. Что тут верно, Мелоди?

— Не твое дело.

Джеймс сиял, ямочки на щеках появлялись и исчезали, освещаемые огнем из камина.

— Временами я могу быть очень вульгарным мужчиной, миледи. Верьте мне.

— О, я верю, — ответила она гораздо более сдержанно, чем требовало ее настроение. — В это мне совсем нетрудно поверить.

— Я пришел сюда не драться, Мелоди.

— Мне безразлично, зачем ты пришел. Для меня важно только, чтобы ты убрался, и чем скорее, тем лучше.

Он покачал головой.

— Не выйдет. Не раньше, чем ты и я немного поговорим.

— Передо мной телефон на столе, и достаточно…

— Позвонить в полицию… — Джеймс вздохнул, изображая бесконечное терпение, и запищал кошмарным фальцетом: — На помощь, офицер! В моей комнате посторонний мужчина!

Мелоди постаралась удержать улыбку.

— Ты признаешь, таким образом, что ты посторонний? — приторным тоном спросила она, двинувшись к телефону.

— Прекрати, Мелоди, — предупредил Джеймс, говоря уже нормальным голосом. — Тебе не удастся позвонить.

Она с некоторым недовольством обнаружила, что такой вариант развития событий вызвал у нее целую волну чувств.

— Я могу кричать, — пригрозила она. — Тогда моя соседка сверху позвонит за меня.

— Соседки нет дома. Я видел, как она уехала, когда забирался на твой балкон. Нельзя оставлять запасной ключ в таком доступном месте. Мало ли кто может им воспользоваться.

— Чего именно ты добиваешься, Джеймс? — спросила Мелоди рассерженно, потому что он загнал ее в угол.

— Я хочу переговорить с тобой.

— Ну, хорошо, говори, что у тебя там. Я голодна и хочу поесть, пока не наступило утро.

— Мы можем поужинать и в то же время поговорить.

— Ты меня не понял. Я тебя не приглашаю ужинать. Я никого не ждала и мне нечем тебя угощать.

— Не беспокойся. Мы можем послать кого-нибудь в ресторан поблизости. Как ты смотришь на пиццу?

— Я не люблю пиццу.

— Слишком простое блюдо на твой изощренный вкус, разумеется. А как японская пища?

— Я собиралась поесть фасоли.

На этот раз удивился Джеймс.

— Фасоли? — повторил он. — Ты имеешь в виду…

— Фасоль в томате на ломтике хлеба.

— Я люблю фасоль, — заявил он с чарующей улыбкой.

— Кто первый сказал: «Раз не можешь победить их, присоединяйся к ним»? — задумалась Мелоди вслух и, так и не вспомнив, пожала плечами. — Ты открой банку, а я сделаю бутерброды, — сказала она и помчалась в кухню, с некоторым удовлетворением отметив по пути, что Джеймс не спускал глаз с телефона, когда она проходила мимо.

Мелоди нарезала хлеб и уже варила шоколад, когда поняла, что Джеймс не очень-то преуспел с открыванием консервной банки.

— А что — все мужчины-левши такие неумелые, как ты? — не выдержала она, когда консервный нож в третий раз соскочил в сторону и банка покатилась по полу.

— Я не левша, — буркнул он и осторожно прикоснулся к своей правой руке.

— Джеймс! — Мелоди с огорчением заметила у него на пальцах содранную кожу и припухлость. — Что случилось?

— Ты не поверишь, я слишком сильно ткнул вчера рукой в твою дверь.

— Не поверю, — ответила она, наполняя чашку льдом из холодильника. — Невозможно так изуродовать руку, стуча в дверь. Ты что-то скрываешь от меня?

— Я не совладал с собою. — Он взглянул на Мелоди из-под своих черных шелковых ресниц. — Я дал тут одному в морду.

— О боже! Посмотри, что ты сделал со своей рукой.

На лице Джеймса появилось нечто среднее между улыбкой удовлетворения и болезненной гримасой.

— Ты бы видела того типа.

— А кто это? — спросила Мелоди, взяв его руку; чтобы поместить ее в ледяную ванну.

— Очень холодная, — заметил он.

Они стояли близко друг к другу. Мелоди решила, что в данной ситуации этого не избежать. Но почему ее всю трясло?

— Перестань жаловаться и отвечай на мой вопрос.

— Я влепил Хеллерману.

Мелоди раскрыла рот.

— Ведущему с телевидения?

— Ему самому. Я бы дал ему еще, если бы его не выручили его прихлебатели.

— Насилие, — провозгласила Мелоди, — редко приносит пользу. Тебе надо было бы это знать.

— Может быть, в вашем мире, миледи, — уточнил он, баюкая левой рукой распухшую правую. — Но там, где вырос я, дракой кончались многие разногласия, и, хотя обычно я не ратую за применение насилия, бывают моменты, когда хорошая зуботычина гораздо честнее, чем так называемые цивилизованные способы, которыми пользуешься ты.

Мелоди вновь погрузила его руку в ледяную ванну.

— Тебе могут предъявить обвинение в нанесении телесных повреждений.

— Он меня спровоцировал.

— Кончится тем, что ты проведешь больше времени в залах суда, чем твой отец в больничной палате.

Джеймс вновь вынул руку из ледяной ванны, вылил на этот раз содержимое чашки в раковину и отставил сосуд в сторону.

— Это одна из вещей, которые я хочу с тобой обговорить.

Если бы в этот момент Мелоди удержала язык за зубами!

— Обратись к моему юристу, — сказала она высокомерно, принявшись за успевший остыть бутерброд.

Джеймс обошел стол и придвинулся так близко, что все тело Мелоди задрожало, ощущая его близость.

— Мелоди.

— Что?

— Посмотри на меня. — Он взял ее за плечи и повернул к себе.

Мелоди все еще отказывалась смотреть ему в глаза. Тогда он сжал ее подбородок и приподнял ее лицо на уровень своего.

— Я сожалею, что сделал тебе больно, — сказал Джеймс.

Она попыталась выжать из себя подобие улыбки, чтобы убедить его, что нужно гораздо больше усилий, чтобы причинить ей боль. Однако из этого ничего не вышло, и ее подбородок опасно задрожал. Разумнее всего сейчас было бы отступить — пусть с потерями, — пока она в состоянии это сделать, но, кажется, она утратила всякую способность здраво рассуждать с той самой минуты, как Джеймс ворвался в ее жизнь.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — вывела она невероятно жалким голоском.

Джеймс глубоко вздохнул. Вздох, который он позволил себе тогда в машине, как и теперь, выражал недоумение и отчаяние: он не понимал, как он ухитрился простую поездку к попавшему в переделку отцу превратить в такое опасное предприятие. Затем Джеймс придвинулся ближе, прижав ее бедра к стенке кухонного шкафа. Если бы даже разум продолжал руководить поступками Мелоди, она не смогла бы покинуть опасную зону. Джеймс загнал ее в ловушку.

6

Джеймс заговорил, бесстыдно пользуясь тем, что Мелоди как пленница была вынуждена его слушать.

— Ты заблуждаешься, считая, будто лучше всех знаешь, чего хотят люди, к пониманию которых ты и близко не подошла. Я признаю, что моим первым движением, когда я услышал о происшествии с Сетом, было подать в суд на всех, кто связан с этим безумным сбором средств на бале-маскараде. Но это было сначала, до… — Джеймс остановился, облизнул губы и слегка встряхнул свою жертву. — Перестань смотреть на меня такими глазами, Мелоди, или я за себя не ручаюсь.

Но Мелоди ничего не могла с собой поделать. Низкие, ленивые перекаты его голоса заставляли ее наблюдать за ртом Джеймса; она была загипнотизирована движениями его губ, произносивших слова, смысл которых совершенно ускользал от ее внимания. В сущности, Джеймса можно охарактеризовать единственным словом — и речь не идет об «отвратительном», «наглом», достаточно сказать, что он «сексуальный».

И в этом таилась главная угроза. Чем чаще она виделась с ним, чем лучше его узнавала, тем глубже затягивала ее паутина очарования. Джеймс не принадлежал к тому типу мужчин, среди которых Мелоди хотела бы найти своего избранника. Она не думала, что могла бы когда-нибудь выйти на него замуж. Но несмотря ни на что Мелоди видела в нем единственного мужчину, который заинтриговал ее и был способен бросить ей вызов. Она знала, что скучать с ним не придется.

— А что ты можешь сделать мне, Джеймс? — мягко спросила она, продолжая смотреть на него «такими глазами».

Большие пальцы его рук скользнули по ее горлу вниз под халат. Они исследовали ключицы, линию плеч. Джеймс прижал ее к себе так тесно, что у Мелоди не было ни малейших сомнений относительно того, что он хотел бы сделать. И она почувствовала в себе ответное желание, которое всполошило ее. Она поспешила зажмуриться, чтобы глаза не выдали ее.

— Я могу поцеловать тебя, — пригрозил он, дыша ей в лицо, — а потом и овладеть тобой прямо здесь, на полу кухни.

Мелоди была шокирована не столько смыслом сказанного, сколько гневом, прозвучавшим при этом. Она воскликнула, но так, словно отвечала шуткой на шутку:

— Нет, на полу — нет!

— Тогда открывай чертову банку с фасолью и прекращай играть в игрушки.

— Я не играю, — запротестовала она.

Джеймс отодвинулся, и вместо его тепла ее объял холод.

— Нет, играешь. Изображаешь гранд-даму, забавляющуюся с чувствами неотесанного деревенщины. Можешь не бояться. Я уже говорил, что не собираюсь подавать в суд. Если бы ты осталась вчера в студии, я бы все это сказал на глазах у половины жителей этого маленького городка. И тогда зануда-Хеллерман мог бы помолчать, а я бы ушел из его телевизионной студии, так и не загоревшись желанием дать ему в морду.

— Ах, значит, я виновата, что ты не умеешь держать себя в руках?

Раздался новый горестный вздох.

— Если бы это была единственная жалоба, то я пригласил бы вас поехать поужинать со мною. Однако реальность подсказывает, что, пожалуй, самое разумное сейчас будет убраться побыстрее из этой кухни и оставить тебя в одиночестве наслаждаться фасолью в томате на поджаренных хлебцах.

Ни за что на свете Мелоди не показала бы, как ей хотелось, чтобы Джеймс остался.

— Тем лучше, — сказала она надменно. — Фасоли все равно не хватило бы на двоих.

— А ты, вероятно, не привыкла делиться, — поставил точку Джеймс, отразив атаку.

Он вышел из главного подъезда, в течение каких-то секунд дошагал до своей машины, завел мотор, моментально включил скорость и поспешил умчаться, пока не передумал.

Ему не верилось, что он едва не сорвался. Еще минутка, еще один вздох, и он поцеловал бы ее. И если она думает, что он шутил, сказав, что готов заняться с ней любовью прямо на кухонном полу, значит, она не способна распознать человека, сорвавшегося с цепи, и ее нельзя выпускать на улицу одну.

Нет, поправил себя Джеймс, он занимался бы с нею не любовью, а сексом. И не больше. Дьявольщина! Надо было родиться неполноценным, чтобы не возбудиться от ее прелестей, которые он видел под тесно облегающим куцым халатиком, то распахивавшимся, разжигая его аппетит, то запахивавшимся, прежде чем он мог этот аппетит удовлетворить.

Ей повезло, что она хранит свой запас вин к столу на видном месте. Рыцарское поведение Джеймса объяснялось больше тем, что он увидел, чем его благородством. А увидел он множество бутылок дорогостоящего шампанского. Он не сомневался, что нашел бы шампанское и в холодильнике, если бы посмотрел. И, возможно, к тому же пару ящиков в шкафах — на всякий пожарный случай.

Мелоди, наверное, рассмеялась бы, расскажи он ей о впечатлении, произведенном на него этими элегантными зелеными бутылками при золотых воротничках. Он же напомнил бы ей, как она сказала, что купалась бы в шампанском, будь ее воля. Это своевременное напоминание о том, что он и она принадлежат разным мирам.

Джеймс включил радио и сразу же выключил, как только узнал мотив, звучавший в эфире. Песня «Глаза ангела» могла быть написана для Мелоди Верс. По правде говоря, такие глаза, как у нее, должны быть поставлены вне закона. Они вызывали у него желание погрузиться в их нежную бархатную глубину, в то время как мозг и тело предавались бы сладострастным мечтам.

Усилием воли он заставил себя переключиться на более насущные проблемы. Что делать с Сетом в ближайшие недели? Хорошая новость состояла в том, что старика выпускают из больницы; плохая — в том, что он по меньшей мере на месяц нуждается в постоянной сиделке. А без сиделки ему не обойтись, пока он не научится ходить на костылях.

Были, правда, и другие возможности. Во-первых, Сет может пользоваться инвалидной коляской. Во-вторых, он мог бы согласиться на визиты профессиональной медсестры. Но Сет есть Сет, и он сопротивлялся, не хотел смириться с коляской, а на второе предложение наложил свое вето. Отец не оставлял Джеймсу иного выбора, кроме как продлить пребывание в Порт-Армстронге. Самым неприятным было то, что ему придется переехать в отцовский дом, а это приведет к частым стычкам, потому что они не могли пробыть и пяти минут в одной комнате, чтобы не разругаться. Только богу известно, что начнется, когда они станут жить под одной крышей.

Мелоди смогла бы держать Сета в узде. Ей достаточно взглянуть на старика своими огромными невинными глазами и…

Джеймс нахмурился. Он не сбросил газ на повороте, позабыв, что на дороге лежала ледяная корка. Машина сделала вираж и встала, гладя капотом туда, откуда Джеймс ехал.

Чертова машина лучше понимает вещи, чем он сам! Зачем нужны обвинения в том, что она ведет какую-то игру, когда и дураку ясно, что Мелоди абсолютно искренна? Ради садистского удовольствия причинить боль? Ей или себе? Джеймс успел заметить внезапную горькую усмешку ее милого нежного рта, мучительную боль, превратившую ее глаза в бездонные озера.

Джеймс чертыхнулся и стукнул кулаком по рулевому колесу. Его пронзила острая боль от пальцев до локтя, он содрогнулся и снова выругался, как уличный хулиган.

Джеймс не принадлежал к породе людей, способных пнуть ногой щенка или ударить ребенка. Он не лез из кожи вон, чтобы потрепать нервы у других и радоваться этому. Ему нравилось думать, что, несмотря на происхождение, в душе его есть нечто от благородного рыцаря, прирожденная порядочность. Когда же он стал другим?

Он знал: это произошло в день приезда в Порт-Армстронг, когда он попал в гущу перекрестного огня между различными слоями общества. Будь проклят этот задрипанный городок со всеми его обитателями!

Мелоди поджарила себе новый ломоть хлеба, открыла банку с консервами и поставила ее подогреваться в микроволновую печь, налила в термос горячего шоколада. Поставив все на поднос, она отправилась в гостиную и устроилась на ковре перед горящим камином.

Что-то стукнуло слегка в застекленную дверь балкона. Мелоди подняла глаза. Снова раздался стук, и за дверью появилось лицо Джеймса.

— Привет! — крикнул он и улыбнулся смущенной неуверенной улыбкой, словно опасаясь, что получит в лицо порцию фасоли, которую Мелоди собиралась есть.

У нее не было сил снова испытать фиаско, постигшее ее только что. Легче было впустить его внутрь, выслушать и покончить со всем этим раз и навсегда — если, конечно, у него есть что сказать.

Мелоди открыла дверь и кивком дала понять Джеймсу, что он может войти. Затем она отступила подальше, сложила руки на груди и стала ждать.

— Прошу, извини меня, — сказал он, осторожно потянув ее к камину. — Я жалкий бесчувственный болван, но это только когда я нахожусь близ тебя.

— От этого мне должно быть легче, Джеймс?

— Нет, — согласился он, — но, понимая это, я чувствую себя лучше. Я не нахожу оправданий своему поведению.

Джеймс смотрел на нее, ожидая какого-нибудь ответа. Мелоди искала, что сказать. Она сделала жест в сторону подноса.

— Хочешь фасоли?

Одна щека украсилась ямочкой.

— Конечно.

— Я принесу еще одну тарелку и…

Он задержал ее, поймав конец пояса от халата, когда она проходила мимо.

— Я это сделаю сам, разреши.

Пока он гремел ящиками и дверцами буфетов, Мелоди подложила дров в камин. Возвратившись в гостиную, Джеймс сбросил свитер и опустился рядом с Мелоди на ковер.

— Ты знаешь, из-за тебя я потерял голову, — сказал он, положив себе на тарелку половину фасоли и схватив кусок поджаренного хлеба. — Я вел приятный размеренный образ жизни, пока не появилась ты и не перепутала все.

— Упрек несправедлив, — ответила она не очень убежденным тоном.

— Я понимаю, — размышлял Джеймс, задумчиво жуя хлеб, — что человек лишь до известных пределов хозяин своей судьбы, а интересна жизнь как раз неожиданным. Я хочу сказать, не дай бог, если бы все дни были похожи один на другой.

— Не дай бог, — вторила ему Мелоди, вновь захваченная впечатлением сексуальности от движений его рта, губ.

— Но с другой стороны, только идиот упрямо пытается загнать жизнь в рамки, которые для него никогда не предназначались. Это люди не на своем месте.

Мелоди кивнула:

— Они занимаются не тем…

— Вот именно, не своим делом! Взять, например, тебя или меня. — Джеймс бросил взгляд на Мелоди и поспешил отвести глаза. — Я создаю корабли, что заставляет меня быть больше математиком, чем художником. Хотя я слежу, чтобы линии были красивы, но строю суда, прежде всего учитывая скорость хода и надежность. И ты… — Джеймс запнулся.

— А я коллекционирую старую одежду, — подсказала ему Мелоди, вспомнив намеки Хлои насчет взрослой женщины, забавляющейся переодеваниями и делающей на этом карьеру. — Куда ты клонишь, Джеймс?

Он с грохотом поставил тарелку на стол. Его профиль на фоне огня камина тревожил своей красотой.

— Не говоря уж о происхождении и воспитании, мы несовместимы, — изрек он.

Мелоди не знала, что на нее нашло.

— Я знаю, — ответила она, и ее руки скользнули ему под рубашку, чтобы нежно погладить его грудь.

Мелоди захватила его врасплох. Она ощутила, как замерло на миг его сердце, а потом заторопилось нагнать упущенное, сбиваясь с темпа. Она почувствовала жар, внезапно накаливший его кожу, и ответную теплую волну в собственном теле.

Джеймс медленно повернулся и посмотрел на нее. Осторожно заглянул в глаза и на мгновение прикрыл свои. Его пальцы легли на руку Мелоди; ей показалось, что он собирается убрать ее руку со своей груди. Но вместо этого он притянул Мелоди к себе так, что их губы встретились.

Джеймс попытался что-то сказать, но она знала, что, если она позволит ему заговорить, очарование будет разрушено. Важен не завтрашний день, не следующий год, а момент, переживаемый сейчас. Это был голос инстинкта, который не поддавался влиянию таких сил, как разум и логика. Нужно набраться смелости, чтобы прислушаться к требованиям плоти, которая точнее отражала состояние Мелоди, чем ее сознание.

Мелоди обняла Джеймса за шею и запечатала ему рот поцелуем. В этот поцелуй она вложила всю свою страсть, пытаясь сломить его сопротивление, пока не сдали ее нервы.

Мелоди преуспела быстрее, чем могла ожидать. Джеймс стал целовать ее в ответ — без колебаний, без особой нежности, но в страстном порыве. Легко скользя руками по ее телу, Джеймс притягивал ее к себе все сильнее. Комната опрокинулась, и под головой ее оказался плед. Джеймс навис над нею, раздевая ее, касаясь ее, наслаждаясь ее наготой. Мелоди видела, как ее руки расстегивали пуговицу за пуговицей на его рубашке, как они скользнули по его обнаженным плечам, двинулись вниз исследовать его твердый, как ствол дерева, живот.

— Если ты хочешь доказать, что способна лишить меня рассудка, то опыт удался, — упрекнул ее Джеймс, но голос его совершенно не походил на рычание, скорее на мурлыканье. — Но если ты стремишься только к этому… — Рука Джеймса замерла у кружевной ленты, державшей на талии ее трусики. — Остановись сейчас, потому что через минуту будет слишком поздно.

— Если ты сейчас остановишься, — прошептала она, преодолевая комок в горле, — я умру.

Собственные слова не показались ей ни драматичными, ни глупыми. Это был единственный способ сказать ему, что ей необходима его любовь — больше чем дыхание.

Рука Джеймса погладила ее талию, опустилась ниже, освобождая Мелоди от последних покровов. Его губы прошли путь от шеи до налившегося соска груди. Его пальцы, скользнув по бедрам, двинулись по запретной дорожке и нашли то, что искали… Тепло обдало ее пылающим жаром, и Мелоди растворилась в самозабвенном наслаждении.

— Прошу тебя… — шепнула она. Ее еле сдерживаемая, мучительная жажда подействовала заразительно, воспламенила его с такой же силой, какая мучила ее. Остатки одежды полетели в стороны. Массивная золотая серьга в виде кольца запуталась у Мелоди в волосах, и она отбросила ее, словно медяшку.

Мелоди прильнула к нему, наслаждаясь его телом, запахом, вкусом. И когда Джеймс попытался сдержать ее порыв, Мелоди сомкнула ноги у него на талии и бесстыдно пленила его.

Джеймс напрягся, застонал. Ей показалось, что он ругнулся, беспомощно, мягко. Затем подложил под нее обе руки и сделал ее своей полной пленницей. Это было пугающе великолепно, но как молниеносно промелькнули неповторимые мгновения! Мелоди испугалась, что взрыв страстей разнесет их обоих на куски.

Некоторое время спустя Джеймс поднят голову и посмотрел вниз на нее. Его волосы, словно увлажненные росой, свешивались на лоб, концы прядей слегка завивались.

— Все-таки я овладел тобой на полу, — на лице его промелькнула улыбка.

Мелоди сонно вздохнула:

— Но не на кухне.

Совсем не то собиралась она сказать. Ей хотелось сообщить ему, что он может сколько угодно говорить об их несовместимости, но она убедилась в ином. Ей хотелось, чтобы он на руках отнес ее в спальню и держал в объятиях всю ночь. Но больше всего ей хотелось сказать ему, что она любит его.

— Уже поздно, — сказала Мелоди, спеша предупредить непоправимую ошибку.

Джеймс откатился в сторону и принял сидячую позицию.

— В самом деле.

Что говорят друг другу двое, разбирая сваленную в кучу одежду и одеваясь? Между ними нависла тишина, чреватая напряженностью. Мелоди не выдержала.

— Сет вроде идет на поправку, — сказала она, торопливо запахивая халат.

— Да, — ответил Джеймс, натягивая свою одежду с такой же поспешностью. — Его отпустят домой через пару дней.

Холодный ужас сжал ей сердце.

— Значит ли это, что ты уезжаешь, Джеймс?

— Рано или поздно да.

— Когда! — Она не могла не спросить, голос ее дрожал.

— Какое значение это имеет? — небрежно бросил он. — Ты всегда знала, что я уеду. Или произошло что-то, что могло тебя заставить думать по-другому?

Это был прямой вызов. Более отважная женщина приняла бы его и поставила на карту все, но Мелоди обнаружила, что теперь у нее смелости стало поменьше, чем час назад.

— Нет, абсолютно ничего, — прозвучал ответ. — Тебя ждет возвращение в собственную жизнь — нам обоим это известно, и, как я полагаю, ты можешь уехать в любое время.

— Не так быстро, — отозвался Джеймс, натягивая свитер и приглаживая рукою волосы. — Сету потребуется недели две, чтобы устроиться дома. Он, как всегда, ведет себя строптиво и отказывается принимать предлагаемую помощь. Поэтому он остановился на мне как служанке и медицинской сестре.

— Ну что же, дай мне знать, если я смогу чем-нибудь помочь, — сказала Мелоди, провожая Джеймса к дверям.

— Попробуй уговорить его не отвергать посторонней помощи.

— Ладно. Я загляну к нему еще в больнице.

— Спасибо.

Снова последовала ненужная пауза, и Мелоди поспешила ее заполнить.

— Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Слова его прозвучали уже с порога ее квартиры; Джеймс бросил ей загнанный взгляд. — Мелоди, насчет сегодняшнего вечера…

Ее охватили дурные предчувствия. Он собирался унизить ее извинениями или оправданиями насчет кошмарной ошибки, которую они оба допустили. Хуже не придумаешь.

Гордость подсказывала ей слова:

— Не надо что-то выдумывать. Мы оба потеряли голову, и этого, вероятно, не должно было случиться. Но не будем омрачать приятный эпизод предупреждениями на будущее. Ты мне ничем не обязан, Джеймс, как и я тебе.

— Остаемся друзьями? — Он протянул руку.

Мелоди ошиблась: бывают вещи похуже извинений.

— Конечно, — заявила она, едва не подавившись собственным ответом.

Она не пожала протянутую руку, ограничившись прощальным жестом, и закрыла дверь. Она слышала эхо его шагов внизу в вестибюле, слышала глухой стук тяжелой входной двери, захлопнувшейся за Джеймсом. Она полностью владела собой, когда донесся шум отъезжавшей машины. Но потом Мелоди опустилась на пол на том месте, где он оставил ее, и разразилась слезами.

Какой же дурой она была! Она верила, что надо жить моментом, и слишком поздно обнаружила, что вся жизнь может перевернуться от одного мига, ибо теперь все стало другим навсегда. Ничто не принесет ей счастья, если рядом не будет Джеймса.

Сет свирепо смотрел из своего инвалидного кресла на колесах, стоявшего у окна.

— Они все хотят уморить меня, — сообщил он Мелоди, когда она, как и обещала, заехала к нему за день до выписки из больницы. — Им не удалось расправиться со мной здесь. Теперь они выпихивают меня отсюда и перепоручают дело кому-то еще.

— Вы, конечно, не имеете в виду вашего сына? — Мелоди укладывала вещи Сета в новую холщовую сумку, которую привез Джеймс сегодня утром, и боролась с нарастающим желанием прижать эту сумку к сердцу.

Она проверила, не осталось ли чего в ящиках и в шкафу.

— Он не собирается убивать вас, Сет, если только он не мерзкий негодяй.

— Я говорю не о Джеймсе, — замахал кулаком Сет. — Я имею в виду эту зануду, длинноносую Паркер. Она будет являться, когда ей вздумается, и заниматься моими делами.

— А, значит, речь идет о приходящей медсестре!

Даже чувствуя себя несчастной, Мелоди не могла удержаться от улыбки.

— Вы уже ее видели, познакомились?

Сет кивнул.

— Это сплошные улыбки, — мрачно пробормотал Сет. — У нее к тому же мелкие кудряшки. Выглядит, как птица: прыгает да прыгает вокруг, ждет червячка, чтобы вылез на поверхность.

— Вы слишком сурово к ней относитесь. У нее довольно милый голос.

— Да уж, — раздраженно согласился Сет, потирая колено. — Она говорит — словно из пистолета стреляет.

— Она просто делает свое дело.

— Пусть она упражняется на ком-нибудь другом. Мне она не нужна, — заявил он, повернувшись в своем инвалидном кресле. Сет ударился при этом об угол кровати и взвыл от боли. — Ты собираешься, девочка, стоять сложа руки и смотреть, как человек корчится от боли? Помоги мне поставить прямо эту чертову машину.

— Если вы так горите желанием стать независимым от всех, Сет, то лучше начинайте добиваться этого уже теперь, — сказала Мелоди и вновь занялась упаковкой его вещей.

— Ничего нет холоднее женского сердца, — грустно заключил Сет. — Судьба была бы ко мне добрее, если бы тогда большая шикарная машина сдала назад и прикончила меня.

Мелоди закусила губу, с трудом удерживаясь, чтобы не броситься ему на помощь. Она не поступила так только из-за влияния Джастина. Он был единственным, кто предупредил ее, чего надо ожидать. Джастин и объяснил, что Сет будет немобильным первое время после выписки из больницы.

— Заставь его возненавидеть инвалидную коляску. Пусть ему захочется поскорее из нее выскочить, — таков был совет друга. — Начни помыкать им, и он станет на ноги через год-два. Ради своей независимости он должен много работать.

— Хорошо бы теперь, Сет, начать учиться, как обойтись без меня. Ведь меня не будет рядом, когда вы вернетесь домой.

— Понимаю: ты теперь считаешь, что я могу выздороветь, и поэтому со мной нечего церемониться. И раз у меня теперь есть приходящая сиделка, ты можешь ко мне вообще не приезжать. Так, что ли? — Сет взглянул на нее враждебно. — Видно, я тебе больше был нужен, когда ты думала, что я умираю.

В порыве сострадания Мелоди не смогла скрыть правду.

— Я думаю, Джеймс не хочет, чтобы я приезжала к вам, Сет. Если бы это зависело от меня, я бывала бы у вас при первой возможности.

— Не нужны мне официальные визиты, — захрипел он прерывающимся голосом. — И не нужно, чтобы меня жалели.

В давно прошедшие времена Мелоди реагировала бы иначе на подобные упреки, но это было до того, как она на собственном опыте узнала, что такое одиночество. Теперь Мелоди понимала: это состояние совершенно не зависит от числа людей вокруг. Оно неразрывно связано с пустотой, ощущаемой внутри, и эту пустоту может заполнить только один человек. Поэтому Мелоди не стала высмеивать Сета за стенания по поводу своих бед, а вместо этого подошла и обняла его.

— Я не вас жалею, — сказала она. — Слишком многое заставляет меня жалеть себя.

Глаза Сета насторожились.

— Неужели это мой сыночек, черт его побери, огорчает тебя, девочку Мелоди?

Она пожала плечами.

— Боюсь, мы оба огорчаем друг друга.

— Ну ладно, это бывает. Однако мне решать, кому приходить, а кому не приходить в мой дом. Джеймс тут ни при чем, и я предпочитаю, чтобы ты приезжала, когда захочешь. И скажу ему, что сообщил тебе об этом.

— Нет, не делайте этого, Сет! — Мелоди представила, как отнесется Джеймс к новости о том, что она пожаловалась на него Сету. — Он не запрещал мне приезжать. Просто мне показалось, что я… как бы вмешиваюсь в семейную жизнь, вот и все.

— Ну, это я ему тоже разъясню, — заявил Сет.

На следующий день около полудня Джеймс позвонил Мелоди в магазин.

— Я договорился с Сетом. Он согласится на визиты приходящей сиделки, если я позволю тебе тоже заглядывать к нему. Для меня остается загадкой, почему он решил, что я дал тебе от ворот поворот. Разве я когда-нибудь заикнулся об этом?

— В сущности нет, — ответила Мелоди, которую охватила горячая волна при звуках его голоса.

— Мне казалось, мы решили оставаться друзьями, Мелоди.

— Да.

— Тогда в чем дело?

Я люблю тебя, хотелось крикнуть ей, и поэтому все осложняется.

— Наверное, ни в чем.

— Вот и хорошо. — Джеймс был оживлен. — Тогда как насчет твоего визита после закрытия магазина? Применишь к нему свою успокоительную магию. Он вернулся домой сегодня утром, и что бы я ни делал, ему все не нравится. По его словам, я его раздражаю, как блоха за пазухой.

— Буду около шести.

Свой обеденный перерыв она провела, покупая маленькие лакомства для больного.

7

Мелоди подъехала к дому Сета, когда Джеймс вытаскивал из своей машины пакеты с продовольствием.

— Дай-ка, я помогу тебе с этой штукой. — Он взялся за горшок с огромной розовой азалией, которую Мелоди извлекла из автомобиля. — А за остальным приду потом.

Забор из заостренных штакетин, некогда окрашенных в белый цвет, а теперь отмытых непогодой до древесины, окружал небольшой клочок земли — сад Сета Логана. Распахнув криво висевшую на петлях скрипучую калитку, Джеймс повел Мелоди за собой по дорожке, заросшей травой.

— Сет! — позвал он, открывая плечом еще более громко заскрипевшую дверь, которая вела прямо в жилую комнату.

Сет сидел в инвалидной коляске у горящего камина.

— Зачем ты притащил сюда этот засохший старый куст? — проворчал он, скосившись на растение.

Джеймс отступил в сторону, чтобы старик заметил Мелоди, и возразил:

— Притащил не я, а Мелоди.

Глаза Сета вспыхнули лукавством.

— Это самый прекрасный цветок, какой мне довелось видеть! Поставь его поближе, чтобы я мог любоваться им.

Джеймс сделал гримасу Мелоди.

— Что я говорил? Я никогда не смогу угодить.

— Давай входи и поскорее закрой дверь, пока ты меня не застудил до смерти, — распорядился Сет. — Мелоди, сядь на диванчик поближе к огню, согрейся.

— У меня еще осталось кое-что в машине, — сказала она, стараясь не смотреть по сторонам.

В домике все было безупречно вычищено, прибрано, но впечатление оставалось безрадостное, как от тюремной камеры. Мебели было, мягко говоря, минимум: кривой диванчик, упомянутый Сетом, деревянный стол под клеенкой, два кресла, торшер. В углублении под круглым сводом виднелись умывальник, небольшая газовая плита и старый холодильник. Угол комнаты занимал телевизор с маленьким экраном. В другом углу высилась лестница на второй этаж, где, вероятно, было не больше уюта, чем во всем коттедже. Приоткрытая дверь вела в спальню, откуда выглядывал угол узкой кровати.

Ни картины, ни фотографии на стенах. Помимо горшка с азалией, единственным украшением была обветшалая гирлянда из елочной мишуры над камином. Мелоди не хотела спрашивать, как Сет отмечал Рождество — праздник, когда семья собирается вместе.

— Дай мне ключи от твоей машины, — обратился Джеймс к Мелоди, — и я принесу то, что ты хотела.

— Я сама справлюсь.

— В этом нет необходимости. Мне все равно надо притащить остальные покупки. Я уверен, Сету хотелось бы, чтобы ты посидела с ним. Если, конечно, ты не против, чтобы я копался в твоей машине.

Именно этого Мелоди не хотела! Она представила себе, с каким негодованием Джеймс обнаружит, чем она решила побаловать его отца. Заливное из фазана, лобстер под майонезом, привезенный из Швеции джем из морошки и французский паштет — странный подбор в данных обстоятельствах, впрочем, было здесь и успокоительное средство из болиголова.

Джеймс вопросительно посмотрел на Мелоди.

— Почему такой испуг на лице? Может, у тебя мертвец на заднем сиденье или нечто вроде?

— Не говори глупостей. — Она вымучила из себя улыбку, отдавая ключи. Поздно притворяться, что она привезла только цветок. — У меня в машине заднего сиденья вообще нет.

Джеймс отсутствовал всего несколько минут. Она слышала, как заскрипела калитка, потом распахнулась входная дверь, и он вошел, увешанный пакетами с едой, держа в одной руке корзинку, сплетенную из красного и серого ивняка.

— Что у тебя там? — полюбопытствовал Сет.

Джеймс высыпал содержимое пакетов на стол.

— Продовольствие, — коротко сказал он. — Супы и жаркое в консервах, макароны, сыр, печенье, хлеб, молоко, кофе. Теперь посмотрим, что у нас здесь.

Джеймс взялся за корзинку с серебристо-серой крышкой, на которой что-то было изображено, и прочитал:

— «Самые утонченные деликатесы вы найдете в магазине «Выбор гурмана» в Порт-Армстронге». Тут не разберешься без диплома об окончании лингвистического факультета. Одни названия чего стоят.

— Открой, — попросил Сет, — я хочу посмотреть, что там.

— Очевидно, обычный набор того, что едят высшие классы, — потешался Джеймс. — Маринованные перепелиные яйца да устрицы.

Сет подъехал в кресле к столу.

— Что-что? Улитки! — расхохотался Джеймс, безобразно сморщив нос, чем заставил Мелоди стиснуть зубы.

— Там нет ни улиток, ни устриц.

Сет откатился от стола на повышенной скорости.

— Я, может быть, не миллионер, но вы меня не заставите есть слизняков из сада. Мелоди, как ты думаешь, девочка?

— Она не думала, — объяснил Джеймс с избытком сарказма. — Она действовала по привычке, инстинктивно.

Мелоди подошла к столу и вырвала корзину у него из рук.

— Не слушайте его, Сет. Я очень тщательно выбирала покупки. Подумала, что вы заслуживаете чего-нибудь особого по случаю возвращения домой. Я опишу все, что тут есть, и если что-то вы не захотите попробовать, я это увезу. Только скажите.

— Не знаю, — с сомнением протянул Сет. — Не хочется выглядеть неблагодарным, но…

— Я не обижусь, — она вынула из корзинки паштет. — Мясной паштет можете намазывать на хлеб или на сухие хлебцы. А это фруктовый джем из Скандинавии, он очень вкусен на…

— На булочках из Парижа, — подсказал злобно Джеймс. — Но в угловом магазине не оказалось свежих булочек.

Мелоди пристально взглянула на него.

— Они не заботятся о покупателях. К счастью, поджаренный хлеб тоже подойдет.

— Все это звучит не так уж плохо, — признался Сет, заглянув в корзину. — Покажи-ка, что там есть еще.

— Фазан — почти то же, что курица, вареный лобстер. И то и другое готово к употреблению. У вас не будет никаких забот на кухне. Взбитый желток с вином, пончики с абрикосами. Немножко копченой осетрины. Ничего особенного, как видите.

— Как, а где же соловьиные языки? — съязвил Джеймс, сердито сжав губы.

— Спокойно, парень, — ты, что, хочешь отбить у меня аппетит? — Сет копался в корзине, как ребенок в подарочном рождественском чулке. — А это что, Мелоди?

— Ромовая баба, — сообщила Мелоди, не обращая внимания на презрительное хмыканье со стороны Джеймса.

— Ромовая? — ухмыльнулся Сет. — Насчет бабы не знаю, но ром всегда хорош для страждущего человека, девочка.

Джеймс направился к шкафу, чтобы сложить купленные продукты. Он проделал все это со страшным громом и треском. Чувствуя себя очень стесненно, Мелоди присела поболтать с Сетом еще на пару минут, затем стала прощаться.

— Не хочу переутомлять вас в первый день после возвращения домой, но в следующий приезд побуду дольше, — пообещала она, имея в виду, что в следующий раз Сет, скорее всего, будет один. — Собственно, я хотела бы переговорить с вами о планах перестройки старого рыбоконсервного завода и создания на его месте общественного центра. Я знаю, вам не очень понравилось, что я участвую в этом проекте, но я до сих пор не могу понять, почему вы против этой идеи.

— Потому что я растолковал ему, что вы собираетесь делать, как я это понимаю, — высунул голову из кухни Джеймс.

— Тогда нет ничего удивительного, что он настроен скептически! — едко заметила Мелоди и повернулась к Джеймсу спиной. — Вы, должно быть, заметили, Сет, что для вашего сына нет большего удовольствия, чем покритиковать.

Джеймс подал голос из меньшей комнатки.

— Что-то не в порядке с проектом, если он не в состоянии выдержать немного критики.

— Что-то не в порядке с человеком, если он не в состоянии разобраться и занять более позитивную позицию, — сказала Мелоди старому Логану, который злорадно хихикал, наблюдая за развернувшейся баталией.

Чугунная сковорода была поставлена на плиту с невероятным грохотом.

— Может быть, — откликнулся Джеймс, — вообще никаких вкладов не нужно. Люди, жизнь которых вы хотите изменить, предпочитают, чтобы все осталось как есть.

— А что, если он прав на сей раз? — Сет взглянул на Мелоди из-под лохматых бровей.

Мелоди окинула взором скудные предметы первой необходимости, из которых состоит дом Сета. На языке вертелся вопрос, как может он поддакивать оппонентам в то время, как проект способен улучшить качество его жизни? Но ей на память пришли слова Джеймса: «Они не хотят благотворительности от вас. Они ее отвергают. Более того, она никоим образом не решает проблем, лежащих под поверхностью явлений».

Мелоди взглянула еще раз на Сета. Это тот самый гордый человек, который победил смерть и который приходит в бешенство, когда ему пытаются силой навязать помощь других. В одном Джеймс прав: она не учла важное обстоятельство, когда впервые выступила с идеей создания общественного центра, — Мелоди проконсультировалась со всеми на свете, только не с подлинными экспертами — людьми, для которых этот центр предназначался. Что думают они, ее не очень интересовало. С точки зрения Сета и его друзей, это не только смехотворное упущение, но и самое непростительное нахальство.

— Мы не хотим, чтобы посторонние вмешивались в нашу жизнь, — продолжал Сет, придавая больше весу ее запоздалым раздумьям.

— Значит ли это, что я для вас посторонняя?

— Нет, девочка. Но это лишь потому, что я узнал тебя лучше, увидел не только то, что дано видеть глазу. А о твоих странных коллегах этого я сказать не могу. — Сет потянул воздух носом. — Их не волнует, как живут люди вроде меня, Мелоди. Они обеспокоены лишь тем, чтобы мы не умирали на пороге их магазинов и домов, так как это плохо для их бизнеса.

Сет был слишком близок к истине. Но все же не утрачивало свою ценность то хорошее, что тот же Сет может получить от будущего центра, если проект осуществится. Застегивая пальто, Мелоди продолжила свою мысль.

— Конечно, теперь вы знаете, что ваши судьбы мне совсем не безразличны, и по этой причине я не могу просто забыть о своей идее. Можем мы как-нибудь поговорить еще о проекте и выработать взаимоприемлемый план?

— Сомнительно, на мой взгляд, но, наверное, попытка не в убыток, — буркнул Сет, стерпев мимолетное объятие.

— Так быстро уезжаешь? — выглянул из кухни Джеймс с деревянной лопаточкой в руке и посудным полотенцем, завязанным на поясе. — А я как раз собирался пригласить тебя закусить простым североамериканским гамбургером.

Мелоди сладко улыбнулась.

— Пожалуй, в другой раз.

Он вздохнул с явным облегчением.

— Тогда я провожу тебя.

— Не беспокойся. Я не хотела бы отрывать тебя от плиты.

— Никакого беспокойства, — настаивал он, направляя ее в дверь, а потом по дорожке.

Мелоди собиралась уйти тихо и незаметно, но пальцы Джеймса, сжавшие ее локоть, заставили ее передумать.

— Хочу, чтобы ты знал, — вскипела она, энергично вырвавшись из его хватки. — Если бы у твоего отца была большая печь, я бы осталась, чтобы отправить тебя туда — головой вперед.

Джеймс так пнул ногой старую скрипучую калитку, что она чуть не сорвалась с петель. Он прорычал:

— А я хочу, чтобы тебе было известно: если ты объявишься здесь снова с видом леди из старинного особняка, раздающей милостыню нуждающимся, я засуну тебя и твои деликатесы в…

Мелоди уперла в бока сжатые кулаки и стала нос к носу с Джеймсом.

— Да?

— А-а-а! — Джеймс махнул рукой, как будто отгонял муху, и издал возглас отвращения. — Я противен сам себе! Мелоди, поезжай домой. И, пожалуйста, если приедешь сюда снова, то удостоверься заранее, что меня здесь не будет. Мне не нравится моя манера поведения, когда я нахожусь вблизи от тебя.

— Хотела бы верить этому, но не верю, — грустно сказала она. — Ты считаешь, что я все делаю не так.

— Это неправда!

— Нет, это правда. Ты заранее вбил себе в голову, что я богатая, пустоголовая светская дамочка, скачущая поверху. Соответственно ты все внимание обращаешь на такие вещи, которые могут свидетельствовать о моих просчетах в суждениях, но никак не затрагивают моего уважения к тебе или твоему отцу.

— Какие это вещи? — горячо потребовал ответа Джеймс. — Приведи пример.

— Ты издевался надо мной из-за еды, купленной для Сета, лишь по той причине, что она более экзотична, чем та, к которой он привык. Однако ты позабыл вечер, когда сам себя пригласил ко мне на ужин и в моем доме обошелся самой неприхотливой едой. Мы не раз обедали или ужинали вместе, пища всегда была простая, и ты ни разу не слышал, чтобы я жаловалась.

— Ради бога, Мелоди, я говорю о более серьезных вещах, чем пища! Речь идет о жизненных принципах — о том, что мы с тобой говорим на разных языках, происходим из разных миров.

— Речь идет о нечестности, — заявила она. — О твоей нечестности. Ты скорее солжешь сам себе, чем посмеешь взглянуть в лицо правде обо мне.

Джеймс отступил на шаг, подозрительно глядя на Мелоди.

— Что эта чертовщина должна означать?

— Она означает, что для тебя безопаснее наклеить на меня ярлык скучной, богатой, достойной сожаления бабенки, чем признать, что я не подхожу под твои стереотипные, предубежденные, узколобые и несправедливые мерки.

— Ты забыла еще одно определение — «нелюбезные», — добавил Джеймс, когда Мелоди выпустила пар. — И ты забыла кое-что еще.

— Не знаю, о чем ты.

— Очень неправдоподобно, чтобы меня сексуально увлекла женщина того типа, который ты только что описала.

— Ничуть ты не увлечен, — ответила Мелоди, оскорбленная до глубины души тем, как Джеймс упомянул о совершенно особом вечере в ее жизни. — В этом-то все дело, неужели ты не понимаешь? Ты стоишь в стороне и выносишь суждения, вместо того чтобы проверить, правильны ли твои теории.

Он приблизился на шаг, затем еще ближе. Его голос превратился в отрывистый шепот.

— Как раз я проверил свои теории, например, когда мы занимались любовью. Я был склонен задуматься о последствиях, но ты поспешила меня осадить. — Джеймс впился в нее взглядом. — Помнишь, что ты сказала, Мелоди? Не надо, мол, выдумывать что-то из ничего. Мы, мол, с тобой ни о чем не договаривались.

— Помню, — ответила она резко.

Джеймс преодолел последние несколько дюймов, разделявшие их, и взял ее лицо в ладони.

— И ты, разумеется, продумала каждое слово.

Она кивнула и закрыла глаза, с ужасом замечая, как ее гнев улегся и превратился в сожаление. Не имеет смысла утверждать иное. Он ясно дал понять, что не заинтересован в брачном союзе, хотя находит Мелоди желанной. Она же теперь знала, что не относится к тому типу женщин, которые удовлетворились бы жалкими крохами. Джеймса можно было бы заставить пойти на такой союз — и затем питаться его подаянием всю жизнь. Но ее девиз — все или ничего!

Мелоди чувствовала на губах его дыхание и знала: достаточно ей пошевелиться, и Джеймс поцелует ее. Но секунды уходили, Джеймс не делал попыток воспользоваться случаем, и Мелоди испытала разочарование, а вместе с ним — боль…

Мелоди уже готова была вырваться и избавиться от гнетущего очарования, когда Джеймс заговорил.

— Посмотри на меня, Мелоди. Ничто не сдвинется с места, если ты не сделаешь следующий шаг.

Захваченная врасплох его словами, она повиновалась — взглянула на Джеймса.

— Это уже лучше, — сказал он и преодолел разделявшее их микроскопическое пространство.

Теперь последовал поцелуй, и Мелоди нашла, что он стоил любой цены, какую бы ей ни пришлось платить. Джеймс нежно держал ее лицо в ладонях. Его рот уговаривал, поддразнивал и соблазнял с такой убедительностью, что Мелоди не знала, откуда берет силу, чтобы устоять на ногах.

Мелоди обхватила его за шею, прижалась к нему. Она была совершенно бессильна сдержать легкий стон наслаждения. Все ярко сверкающие звезды, что еще секунду назад прочно стояли на якоре в небесном океане, вдруг закрутились в колесе забвения. Глаза Мелоди вновь закрылись, ослепленные этим звездным светом, и вся она до последней косточки, до последнего мускула растворилась в гигантской волне экстаза.

Джеймс больше не касался Мелоди. В этом не было нужды. Он все выразил языком и губами, воспламенил ее всю. Неужели она значит для Джеймса больше, чем он готов признать?

Должно быть, интуиция подсказала ему, какой оборот принимают ее мысли, потому что он отстранился, но не резким движением, а понемногу, с рассчитанной жестокостью.

Мелоди не могла вынести утрату, потерю его мощного тепла, сладкого и дикого вкуса его рта. У нее снова вырвался стон. Она прильнула к нему сильнее, запустив пальцы в волосы и цепляясь за него отчаянно, как за жизнь. Но ей не было дано удержать Джеймса. Он высвободился, и холодный зимний воздух обнял ее, остудил губы и горло, наполнил сердце льдом.

И хотя луны не было, свет, лившийся из окон коттеджа, позволял Мелоди видеть его лицо. Кто бы мог подумать, что эти сурово сжатые, неулыбчивые губы способны выражать нежность и страсть? Однако как бы этот поцелуй ни воздействовал на Мелоди, он раздул и те угли, что тлели в душе у Джеймса.

— Никаких договоров, да? — издевался он.

Она не осмелилась отвечать, боясь, что голос сорвется и выдаст ее. Глаза наполнились слезами, губы задрожали. Мелоди отшатнулась от Джеймса. Однако не успела, очевидно, спрятать сверкнувшие слезы. Рука его вытянулась и задержала Мелоди.

— Скажи мне, что я прав, — настаивал он, и неожиданно его голос утратил настойчивость. — Подтверди, что ты достаточно практична, чтобы не верить, будто поверхностное взаимное влечение может перерасти во что-то более глубокое. — По ее лицу сбежала одинокая слеза. — Мелоди, — забормотал он торопливо, — я не понимаю, как ты можешь вводить себя в заблуждение, считая, будто из нас получится хорошая пара!

— Конечно, ты не понимаешь, — заплакала она. — Ты слеп и не видишь очевидное, не говоря о том, чтобы заглянуть в голову и сердце другого человека да узнать, что там происходит.

— Я не слеп, — возразил он. — Я просто реалист.

— Реалист? Забудь свои теории и осмотрись хорошенько вокруг себя, Джеймс. Подумай, что ты увидишь, когда снова войдешь в дверь этого жалкого маленького коттеджа…

— Для тебя он жалкий, но Сет называет его своим домом.

— И пока ты будешь там находиться, — продолжила Мелоди, — посмотри на человека, которого ты называешь отцом, и задумайся над тем, какую жизнь он ведет. Ах, я забыла, ты же не называешь его отцом, не правда ли? Ну конечно, это свидетельствовало бы о близости между вами, что создавало бы неудобства. В конце концов важны не слова, и как бы ты ни называл его, это не избавит жизнь Сета от пустоты, которая уже завладела ею. Задумайся над тем, как он проводит рождественские праздники, Джеймс. Спроси у себя, почему он болтался в дождь у здания, где был бал-маскарад, полупьяный и задиристый, в ночь, когда его сбила машина.

— Мне это нельзя поставить в вину, — хмыкнул Джеймс.

— Допустим. Тогда поспеши с чистой совестью на острова Карибского моря или еще лучше в Тимбукту. Это гораздо дальше и безопаснее. Сет не объявится там неожиданно, и, можешь быть уверен, черта с два появлюсь там я. Так что тебе не нужно будет возиться с нежелательным бременем наших пожеланий или привязанностей.

— Мой отец не хочет, чтобы я был к нему привязан.

— Твой отец даст отрубить свою правую руку ради того, чтобы вы были близки, но не хочет это тебе показывать. До сего дня он обходился без сына, на которого мог бы опереться. Что для него еще тридцать пустых лет?

На гранитном подбородке Джеймса дрогнул мускул.

— Ты закончила?

Мелоди взглянула на него и подумала, неужели потребуется тридцать лет, чтобы забыть, как легко было бы прожить жизнь, любя его. Злость обратилась в отчаяние.

— О, да, — сказала Мелоди покорно. — Я закончила. До свиданья, Джеймс.

Он смотрел вслед, пока красные огоньки задних фар ее машины не исчезли за поворотом старого мола, и все время убеждал себя, что у него в душе преобладает чувство облегчения. С самого начала она служила раздражителем, и, хотя порой требовались чрезвычайные шаги, ему удалось по крайней мере отделаться от нее. В этом он не сомневался ни на миг. В том, как она попрощалась, с предельной ясностью прозвучало, что все закончилось навсегда.

Если бы он не был так чертовски зол, он бы посмеялся при мысли о том, что только что произошло. Представление, конечно, было смехотворным от начала до конца. Но в конце концов почему бы и не посмеяться. С первой минуты все его контакты с Мелоди Верс были просто нелепы, и теперь совершенный абсурд — стоять на морозе и размышлять, а нет ли крупицы правды в том, что она наговорила.

В разладе со всем этим проклятым миром Джеймс направился назад в дом. Он сморщился, когда заскрипели петли — сначала калитки, затем, более резко, входной двери.

— Если твое настроение хоть на одну десятую такое же плохое, как внешний вид, — изрек Сет, — то мне тебя жаль.

— Я голоден, — выпалил Джеймс. — Давай поедим.

Гамбургеры имели вкус опилок, пиво выдохлось и было как вода, но Сет, кажется, наслаждался вовсю.

Джеймс прочистил горло.

— А что, э-э, у тебя было на ужин на Рождество, Сет?

— Да я и не помню. Ничего особенного, — сообщил Сет, вылизывая последние крошки.

Гамбургер, как кусок свинца, давил в желудке у Джеймса.

— А как бы ты посмотрел, если бы я свозил тебя куда-нибудь, где можно прилично поесть, пока я здесь?

— Ну его у черту, парень, — возразил Сет. — Мне это ни к чему. Для меня уже удовольствие, если кто-то приготовит еду. Никогда не думал, что скажу об этом, но временами мне недостает твоей матери. Что-то есть в прикосновении женщины… — Сет нахмурился и повернулся лицом к огню. — Не знаю, это вроде как закругляет жизнь мужчины по-настоящему. Она создает дом в месте, где ты живешь, наполняет его запахом вкусной пищи, и тогда хочется поскорее за стол.

Джеймсу не нравилось слушать такие рассуждения.

— Для этого тебе не нужна женщина, Сет. Приготовить по рецепту — в этом нет никакого секрета.

— Может быть, но у женщины есть секрет, который ничто не заменит. — Сет осклабился — не без доли мечтательности, как показалось Джеймсу. — Я иногда думаю, если бы твоя мать не собралась и не убежала и ни разу не подала голоса после того, как ты окончил школу, я бы, может, в один прекрасный день вдруг оказался у нее на пороге и постучался в ее дверь.

— Надеюсь, не только потому, что тебе не хватало ее на кухне! Как я понимаю, вы с ней были парочкой, которая никогда не занималась ничем, кроме рукопашной драки.

— Ну, да. В общем… — Сет принялся задумчиво массировать ногу. — Она была слишком молода, чтобы знать, как лучше обращаться со мной, а я был слишком туп, чтобы это понять. Иногда скандал — это способ по-другому выразить свою любовь к человеку. Если бы мне выпал шанс снова, я бы вел себя не так, как прежде. В те времена я не представлял, как объяснить женщине, что я люблю ее. — Сет посмотрел в огонь, затем повернулся к Джеймсу. — Думаю, у тебя та же проблема.

— У меня нет никаких проблем, — прозвучал ответ.

Сет закашлялся.

— Если ты так думаешь, то ты — чертов идиот. У всех есть проблемы, и самое главное — разобраться, какие из них нам по зубам, а потом иметь мужество заняться ими.

Джеймс сосредоточил было внимание на обстановке в комнате, но каждый раз снова слышал бичующие слова Мелоди, а затем и вынесенный ему приговор. Она была права. Место жуткое. Джеймс не представлял себе, как отец мог здесь жить.

А разговор с отцом оказался не только самым продолжительным из всех, какие они когда-либо вели между собой. Он был самым беспокоящим, будоражащим.

Джеймс вскочил на ноги. Внезапно его охватило такое ощущение, что стены обрушиваются на него.

— Мне нужно слегка подвигаться и вдохнуть свежего воздуха. Ничего, если ты побудешь немного один?

Сет замигал, словно удивился, что сын вообще был здесь.

— Конечно, мальчик! Черт побери, я привык быть в одиночестве.

Не только стены готовились обрушиться, думал Джеймс, шагая к молу. Вся его жизнь разваливалась по швам. Проблемы умножались с каждым днем, что он оставался в Порт-Армстронге. И Джеймс знал, кто в этом виноват. Надо не забыть поблагодарить ее в случае, если они увидятся снова. Но это совершенно невероятно.

8

Мелоди не рассчитывала, что увидит Джеймса снова. Еще меньше она предполагала, что он появится на следующей неделе в ее магазинчике вместе с членом муниципалитета Чарлзом Рэйнсом, одним из приятелей ее деда по гольф-клубу. Джеймс все время принимал стойку «смирно» и смотрел куда-то выше головы Мелоди, из чего она заключила, что он оказался втянутым в эту историю против воли. Мелоди была заинтригована и старалась изо всех сил игнорировать его, направляя вопросительный взгляд на Чарлза.

— Нет, Мелоди, — улыбнулся член муниципалитета в ответ на ее невысказанный вопрос, — я пришел не для того, чтобы взять что-нибудь напрокат. Я хочу поговорить насчет бизнеса другого толка. Ваше имя мелькает в заголовках газет в связи с предложением устроить общественный центр, и идея привлекла отцов города. В понедельник заседание совета почти целиком было посвящено обсуждению преимуществ этого начинания.

Мелоди слегка потрогала край украшенной цветами соломенной шляпы и повесила ее на старинную вешалку в одной из отделанных черным бархатом витрин, бросив украдкой враждебный взгляд на Джеймса.

— Если судить по вашему окружению в эти дни, Чарлз, можно сделать только один вывод. Вы тоже против моей идеи?

— Вовсе нет. — Чарлз взобрался на высокий табурет рядом с прилавком. — Почти все члены муниципалитета за вас.

— Я слышала, однако, есть возражения, — сказала Мелоди уныло.

— Ну, это не совсем точно. В текущем году состоятся муниципальные выборы, и большинство из нас будет гоняться за голосами избирателей. Поэтому мы, естественно, не поддержали бы проект, который мог вызвать недовольство в обществе.

— Так в чем же проблема, Чарлз?

— Совет готов предоставить вам здание в аренду за номинальную цену на девяносто девять лет, если вы сможете собрать достаточно пожертвований, чтобы завершить необходимую перестройку.

— Это всегда было нашей целью.

— Кроме того, есть еще одно обстоятельство. — Чарлз несколько нервозно откашлялся.

— Я знала, что-то здесь не так.

— С приближением муниципальных выборов мы должны суметь убедить избирателей, что не поддерживаем проектов, не имеющих никаких достоинств помимо того, что съедают деньги налогоплательщиков. Вы, разумеется, знаете, что участок, о котором идет речь, рассматривается как зона архитектурных достопримечательностей и для пользования ею установлены довольно жесткие правила.

— Бюрократия, — объявила невозмутимо Мелоди, хотя на душе у нее было тяжело.

— Мы ожидали этого.

Джеймс выбрал сей момент для того, чтобы внести свою лепту в обсуждение:

— Без сомнения, мадам надеется пробиться сквозь бюрократические препоны, подмазав кое-кого из чиновников, — заметил он, обращаясь с Мелоди почти так же холодно, как в день телевизионного интервью.

Что ж, в таком случае Мелоди тоже сыграет в том же стиле.

— Почему он здесь? — спросила она у Чарлза.

— Нельзя дать зеленый свет проекту, если не сотрудничать с комиссией в составе архитектора, кого-нибудь из отдела городского планирования, инженера-строителя и, конечно, представителя общества охраны исторического наследия.

— Но он — архитектор, занимающийся дизайном кораблей. Что он понимает в зданиях?

Для опытного политического деятеля Чарлз выглядел слишком взволнованным.

— Совет настаивает, что из-за шумихи вокруг несчастного случая Сет Логан должен быть включен в комиссию в качестве представителя будущих пользователей. Кроме того… — Он снова прокашлялся. — Значит, так, моя дорогая…

Мелоди вздохнула.

— Вот тут-то и начинаются «но», верно, Чарлз?

Он оттянул узел душившего его галстука.

— Вероятно. Я боюсь, что слишком многие видели телевизионную передачу. К сожалению, сложилось впечатление, что подлинная цель очень полезного дела была забыта из-за разногласий между людьми, у которых испортились личные отношения. Чтобы оправдать свою поддержку проекту, совет должен показать, что обе заинтересованные стороны поднялись выше мелких разногласий и тесно сотрудничают. Мы хотели бы, чтобы вы и Джеймс работали вместе ради общего блага.

— И я согласился, — вставил Джеймс.

— Ради чего? — Мелоди знала, что тон ее голоса подчеркивал недовольство, написанное у нее на лице.

— Здесь мои корни, и я лично заинтересован в позитивном решении, — сообщил он ей самодовольно. — К тому же я способный, образованный, владею речью и не боюсь высказывать свое мнение.

— Не говоря уж о том, что вы исключительно скромны, — обрезала его Мелоди.

— Будьте терпимее друг к другу, дети, — умолял Чарлз, вытирая лоб тонким носовым платком. — Ваше сотрудничество жизненно важно для успеха всего замысла.

В этот момент Мелоди ничего не хотелось больше, чем схватиться с Джеймсом в открытом бою. С величайшим удовольствием она выцарапала бы ему глаза, и ей пришлось напомнить себе, что она воспитана совсем в ином духе.

— Я готова сделать все, что нужно, — заявила Мелоди. Вам не следовало приводить его сюда ради поддержки вашей точки зрения.

Чарлз заговорил с видимым облегчением:

— Мне хотелось убедиться, что вы оба понимаете, чего от вас ждут. Как бы вы ни относились друг к другу, вы должны оставлять личные чувства за дверью, приходя на заседания комиссии. Можете вы согласиться с этим требованием?

— Да, — сказал Джеймс.

Мелоди хотелось выкрикнуть: «Нет!» Она не сможет сидеть за одним столом с Джеймсом и выдвигать рациональные доводы. Ведь она с самой первой минуты реагировала на Джеймса нерационально. Ее отношение к нему строилось на совершенно иных основаниях — на уровне чувств и инстинктов, не слишком легко подчиняющихся логике.

— Я согласна, что ваш отец должен быть привлечен к участию, но предпочитала бы, чтобы вы оставались в стороне, — сказала Мелоди.

Джеймс не пытался скрыть усмешку.

— Причина в том, что вы надеетесь без труда умаслить моего отца, чего не удастся со мной.

— Нет, дело в другом. Вы уже много лет назад отрезали себя от города и каждого его жителя. Тем не менее, — поспешила смягчить тон Мелоди, заметив, как Чарлз с недовольством поджал губы, — если вы настолько терпимы, что сможете работать со мной, то я, разумеется, вытерплю вас в течение того короткого времени, пока вы, похоже, будете торчать здесь.

Чарлз расплылся в удовлетворенной улыбке.

— Твой дед будет гордиться тобой, моя дорогая. У тебя такое же благородное сердце. — Перегнувшись через прилавок, Чарлз потрепал ее по руке. — Первое заседание назначено на вечер вторника. Итак, встречаемся точно в семь в ратуше.

Вторник наступил чересчур быстро.

Мелоди приехала перед самым началом заседания, благодаря чему была избавлена от необходимости заниматься пустыми разговорами. Она улыбнулась Сету и удостоила приличествующим случаю кивком Джеймса, поскольку не собиралась подкреплять слухи насчет того, что она затаила злобу. В то же время Мелоди не стала садиться рядом с ним и с его отцом.

И слава богу, подумала она с облегчением, когда участники заседания сразу же, без раскачки, принялись за дело. Первые шероховатости были успешно преодолены. Основное время займет обсуждение проблемы, а как только заседание кончится, Мелоди собиралась выбраться из здания, прежде чем кто-либо ее заметит.

Однако ее тонко продуманная стратегия потерпела полный крах и Мелоди оказалась вынужденной поехать на довольно-таки запоздалый ужин с обоими Логанами. Кстати, Джеймс не бросился приглашать ее. Он просто стоял в стороне, когда Сет поставил свою инвалидную коляску поперек взлетной полосы Мелоди, едва она сделала первые пять шагов к двери, и намертво заблокировал ей путь.

— Подожди-ка, девочка! А где горит? Ты на пожар? — поинтересовался он.

— Я умираю с голоду, Сет, — объяснила она. — Не успела поесть перед заседанием.

— Отлично! Ты можешь поужинать с нами. Джеймс везет меня в одно из шикарных мест, где едят люди вроде тебя с ним.

Лучше подохнуть голодая, чем это!

— Это чудесно, Сет, но я бы не хотела быть лишней при таком особом случае.

— Думаю, случай станет еще более особым, если за нашим столом будет сидеть такая красавица, как ты, — подольстился Сет. — Люди замрут и будут только смотреть во все глаза, как я въезжаю в ресторан, а коляску подталкивает моя самая любимая леди на всем свете. Или, — лукаво вопросил Сет, — тебе стыдно появиться вместе со мной в общественном месте?

— Конечно мне не стыдно!

— Тогда договорились. Джеймс, что ты там стоишь, будто язык проглотил? Она ведь может поехать с нами, не так ли?

Джеймс был в темном деловом костюме, сшитом по последней моде, в белоснежной рубашке из хлопчатобумажной ткани с темно-красным галстуком скромного рисунка. Кожа его сияла, волосы блестели. Он был красив как кинозвезда, и по-королевски отстранен от них будто глава государства из какой-нибудь очень недружественной страны.

— Пожалуйста, — без особого восторга согласился он и наклонил голову в сторону двери. — Поехали?

— Я поеду на своей машине, — сказала Мелоди.

Джеймс снизошел до взгляда на нее.

— Не глупи. Зачем ехать на двух машинах, когда достаточно одной? Заберешь свою позже.

Не дав Мелоди времени на возражения, не дождавшись ее согласия, Джеймс вывез отца в морозную ночь. Не имея выбора, если не считать возможности спринтерского броска в собственную машину, Мелоди последовала за Логанами.

«Трактир на острове Краб» был одним из лучших ресторанов, специализирующихся на морской пище, и, без сомнения, самым живописным. Сооруженный на конце узкой стрелки, он славился великолепным видом из окон, проделанных в стенах восьмигранного главного зала. Одна стена от пола до потолка была занята камином. На противоположной стороне устроен солярий с аквариумом и целыми зарослями цветущих растений.

Джеймс, как казалось, не был настроен наслаждаться обстановкой или заниматься светским обменом любезностями.

— Коктейль? — почти прорычал он, не дав Мелоди усесться в кресло.

— Нет, спасибо, — покачала она головой.

— Тогда вина?

— Нет.

Тем не менее он пробежал глазами список вин.

— Принесите нам бутылку «бордо», — сказал он официанту.

Вино было принесено, показана этикетка, извлечена пробка, наконец официант плеснул немного в бокал Джеймса. Сет наблюдал за происходящим, не веря своим глазам.

Джеймс углубился в ритуал: ему надо было понюхать, затем попробовать напиток на вкус.

— Прекрасно, — определил он.

— Да уж не без этого, — заметил Сет. — Видели мы, как ты только что здорово приложился к этой бутылочке.

Изумленный официант прочистил горло.

— Гм… Желаете заказать сейчас, сэр?

— Да, — ответил Джеймс.

— Мелоди, — возмущенно зашептал Сет, — это меню все на иностранном языке. Как же человек может знать, что он принимает в себя?

— Читайте мелкий шрифт, — шепнула ему в ответ Мелоди. — Это английский перевод.

— Все равно это бессмыслица! Единственные слова, которые я могу разобрать, это «моллюски» да «палтус».

Сет посмотрел на официанта и фыркнул, со злорадным восторгом глядя на выражение его лица.

— Но это все же облегчает дело. Я возьму моллюски или палтус.

Несомненно, официант привык к более искушенным клиентам. Он сжал губы колечком и тронул концом своего карандаша меню, которое держал Сет.

— Можно выбрать копченые или свежие моллюски, сэр. Если вы, конечно, не имеете в виду похлебку «чаудер» из моллюсков, мяса и овощей. Это — наше фирменное блюдо. Теперь, насчет палтуса. Мы можем подать его жаренным на сковороде на лимонном масле с зеленью и каперсами или запеченным в коньячном соусе с луком-пореем — он подается на стол с цветами настурции.

— С нами крестная сила! — воскликнул Сет. — Вы говорите сейчас со старым рыбаком, сынок; я не придурок какой-нибудь, который не понимает, что к чему. Не пытайтесь скормить мне что-нибудь, что вы вынуждены обряжать до неузнаваемости. Я хочу палтус — просто и ясно — с картошкой, а не с цветами!

На протяжении всего этого диалога Джеймс сидел, откинувшись на спинку кресла, без всякого выражения на лице и внимательно наблюдал за Мелоди, которая едва подавляла смех.

— Мадам? — в надежде на лучшее согнулся над ее локтем официант, держа карандаш наготове.

— Мне тоже палтус, — сказала она. — Точно, как заказал мой друг, — просто и ясно.

— Приготовьте и мне то же и так же, — объявил Джеймс, — но добавьте салат. В сущности, — он бросил взгляд на Мелоди через стол, и ей показалось, что отблеск улыбки согрел его глаза, — почему бы нам не взять три салата?

— Будет очень хорошо, — вежливо заметила Мелоди.

— Сколько нам придется ждать? — поинтересовался Сет.

— На главное блюдо потребуется минут двадцать, сэр, — сообщил многострадальный официант, готовясь исчезнуть. — Надеюсь, вы согласитесь, что приготовление хорошего блюда требует времени. Однако салат будет подан быстро.

— Что ж, пока салат не прибыл, пойду-ка я проверю, что там у них в аквариуме, — решил Сет. — Уверен, вы двое развлечете друг друга, пока я буду отсутствовать.

Мелоди и Джеймс молчали; тишина дрожала как сильно натянутый провод. Она подняла глаза и поймала его взгляд: он наблюдал за ней и поспешил отвернуться. Мелоди была предоставлена возможность любоваться его профилем.

Джеймс пригубил вино, продолжая смотреть на залитый электрическим светом участок берега за окном.

— Мы не очень-то стараемся развлечь друг друга, не так ли? — пробормотал Джеймс.

— Боюсь, ты прав.

— Тебя шокировало поведение моего отца?

— Нет, — обиделась она. — Мне очень нравится твой отец и меня, можно сказать, освежает его отношение к жизни. А почему ты спрашиваешь? Из-за этого тебе стало не по себе?

— Вовсе нет, но ведь я и произошел из…

— Из другой части города — по ту сторону водораздела, — усталым голосом закончила его мысль Мелоди. — Я знаю, Джеймс. Ты стараешься, чтобы я никогда этого не забывала.

— Ты не хотела бы потанцевать?

Таких безличных приглашений Мелоди еще не получала.

— Нет, — заверила она Джеймса. — Твой гость сегодня вечером — отец, а со мной тебе просто приходится возиться. Поэтому не считай себя обязанным развлекать меня.

— Я редко ощущаю, что обязан сделать что-то, Мелоди. Ты можешь сказать то же о себе? Или ты надеешься, что твои друзья в совете заметут мои возражения под ковер и позволят тебе на всех парах устремиться вперед, чтобы при помощи метода принудительного питания заткнуть моему отцу и его друзьям глотку твоими, без сомнения, честными намерениями.

— Я знаю, было ошибкой согласиться поехать с вами на ужин. — Мелоди поставила на стол свой бокал и встала.

— О, горе мне! — с издевкой огорчился Джеймс. — Миледи, вы уходите так рано?

Оправив на бедрах тесно прилегающую юбку, Мелоди отозвалась с ноткой презрения:

— Нет. Я просто решила, что танцевать с тобой предпочтительнее, чем разговаривать. Приглашение еще в силе?

— Как угодно. Не застраховать ли мне предварительно жизнь? — Он отодвинул свое кресло. Его улыбка выглядела так же примирительно, как керосин, когда его подливают в огонь.

— Нет необходимости, — огрызнулась она, увлекая Джеймса на танцевальную площадку. — Твое убийство я планирую на другое время, когда не будет никого вокруг, ни одного свидетеля этого счастливого события.

— Если ты находишь меня настолько невыносимым, — сказал он, обнимая ее одной рукой за талию, — то почему согласилась тогда работать со мной в комиссии?

Джеймс танцевал превосходно. А чему здесь удивляться? Он все делал превосходно — вплоть до любовных утех с женщиной, которую затем преспокойно бросал.

— У меня не было выбора. И я не желаю обсуждать эту тему.

— Но почему? — настаивал Джеймс. — Если ты так горячо симпатизируешь моему отцу, то почему бы тебе не отказаться от этой чепухи собачьей с общественной ночлежкой? Отец и его друзья заинтересованы в проекте не больше, чем я.

— Тем не менее я имею свое мнение. Не могу говорить за друзей Сета, но думаю, сам он поддержит мою идею, как только разберется в более глубоких устремлениях, стоящих за проектом.

Джеймс насмешливо хмыкнул и бесшабашно закрутил Мелоди, двигаясь по периметру танцплощадки.

— Что заставляет вас верить в это, моя драгоценная леди?

Как у него получается, что медлительный, полный сексуальности голос способен выражать такую презрительную насмешку?

— Твой отец готов прислушиваться к мнению других, — возразила Мелоди, слегка запыхавшись. — Ты же, наоборот, слишком пристрастен, чтобы смотреть за пределы своих узколобых предубеждений. Более того…

— Мелоди. — Он теснее прижал ее к себе, когда пианист заиграл медленную, мечтательную мелодию, и начал мягко переубеждать. — Я смотрю гораздо дальше, чем ты можешь себе представить. Моя четко организованная жизнь разлетелась вдребезги, стоило мне приехать сюда и начать заботиться о человеке, которого я почти не знаю.

Джеймс прижал ее руку к своей груди, как раз к тому месту, где чувствовалось сильное, уверенное биение сердца. Его дыхание шевелило волосы у нее на макушке, и прежнее мощное влечение, которое Мелоди так старалась подавить, вновь возродилось.

— И я нахожу себя все больше втянутым в жизнь других людей, — продолжал Джеймс. — И возникают новые привязанности, которых я не ожидал и которых — совершенно определенно — не желаю.

Ясно как день, что она и Джеймс — враги. Единственная проблема: и у нее и у него телесная оболочка упорно гнула свое. Все зная наперед и предвидя каждый следующий шаг, тело игнорировало все словеса и сливалось с телом другого в безграничном наслаждении, без всяких усилий скользя вместе по паркету танцевальной площадки.

— Если ты пытаешься уломать меня, чтобы я отказалась от проекта, то, боюсь, ты очень сильно недооценил мою решимость, — чуть не заикаясь, проговорила она.

— Я вообще, к сожалению, недооценил тебя. Несмотря на недостатки — а их, как я заметил, немало, — ты создание качественное, Мелоди.

Она тщетно пыталась загасить вспыхнувшие огоньки возмущения.

— О, пожалуйста, только не начинай все снова!

— Но я говорю сейчас не о твоем богатстве или происхождении. Я имею в виду человеческую доброту. Многие из тех женщин, которых я знаю, сбежали бы куда глаза глядят после представления, устроенного Сетом с этим официантом.

А как много женщин ты знаешь? Мелоди так и подмывало спросить его.

— Он был самим собой, — сказала она. — За это никто не должен просить извинения, Джеймс, сколько бы у него ни было денег в кармане. И даже вообще ни гроша.

Он отодвинулся, чтобы посмотреть ей в глаза, словно надеялся, что выловит ложь, скрывающуюся в обличье правды. Набравшись отваги, Мелоди выдержала его взгляд.

— Наши салаты, а заодно и Сет, ждут нас, — внезапно сказал он, опять сокращая дистанцию, что вызвало у Мелоди короткое содрогание. — И вообще танцевать оказалось не самой лучшей идеей. Еще минута этой приторной музыки и твоей близости, и я начну делать признания, которые завтра вызовут у меня только сожаления. Предлагаю поесть и покончить с этим.

Три недели, последовавшие за этим вечером, оказались трудными. Джеймсу потребовалась вся сила воли, чтобы держаться вдали от Мелоди. В течение дня еще можно было выдержать. Он занимал себя работой по дому, делая его более комфортабельным. Однако эти проклятые заседания комиссии — другое дело. Как он высидел на них, Джеймс только диву давался. Еще большей загадкой для него было, чем все это кончится. Тем более что возникла опасность, что дело затянется до бесконечности и не даст никаких результатов.

— Не могли бы мы прекратить толочь воду в ступе? — взмолился Джеймс, обращаясь к полному составу комиссии, когда четвертое заседание подряд грозило выродиться в политические дебаты. — Каждому дураку ясно, что общественная совесть и сбалансированный бюджет плохо уживаются, и я устал слушать, как вы оплакиваете этот факт.

— Вы можете в любой момент выйти из комиссии, — подсказала Мелоди с невинной улыбочкой, которая возмутила его, как никогда.

— Поверьте, — сообщил он ей в ответ, — я бы с удовольствием оставил вас на растерзание бюрократам, если бы это могло ускорить мой отъезд отсюда.

— Джеймс, — промурлыкала она, — благие намерения делу не помогут, но если все это становится невыносимой нагрузкой для вас, считайте, что ни у кого не будет к вам претензий.

Кто-то на другом конце стола осторожно хмыкнул, напомнив Джеймсу, что к их дуэту прислушиваются. Придав себе более благожелательный вид, он ответил Мелоди улыбкой.

— Нет, спасибо. У меня это врожденное: не могу бросить начатое дело посередине. Это очень сильно напоминает дезертирство. Но, может быть, если бы мы сосредоточились на поиске решений, не углубляясь в проблемы особенно…

Наконец-то он нажал правильную кнопку. Уже на следующее заседание Мелоди представила комиссии прекрасный план. Он позволял преодолеть препятствия, которые могут на веки вечные приковать его к Порт-Армстронгу.

Это произошло в середине марта на исходе солнечного дня, когда с первыми весенними лучами по всему городу на лужайках высыпали бледно-желтые нарциссы.

На заседании выступила Мелоди. Сидя на другом конце стола, она бросила Джеймсу вызов: пусть попробует оспорить правильность ее предложения.

— Некоторые из нас, — заявила Мелоди, — не принимают так называемую принудительную благотворительность. Есть другие члены комиссии — к ним отношусь и я, — кто считает: нельзя ждать, чтобы люди дошли до отчаяния. В дополнение ко всему обе стороны озабочены возможными расходами, которыми грозит проект такого рода. Так вот, я пришла с предложением, которое устранит все сомнения.

Очень ясно, по-деловому, думал Джеймс. И очень профессионально. Браво, Мелоди! Вслушиваясь в ее точно сформулированные соображения, вряд ли кто подозревает, что у Мелоди огня и страсти хватило бы и на трех женщин. Никто также не думает о том, что под черным костюмчиком и скромной белой шелковой блузкой скрывается нежное, благоухающее, как жасмин, тело, или о том, что у нее маленькие, совершенной формы груди и гладкая, как атлас, кожа на бедрах.

От воспоминаний на лбу у Джеймса выступила испарина. Про себя он источал проклятия. Его карандаш ткнулся в страничку блокнота, лежавшего перед ним. Там он изобразил кораблик под парусом, а на парусе — сердце. Теперь карандаш пронзил сердце, как стрелой. Проклятие! И еще раз проклятие! Почему никто не женился на ней раньше и не убрал ее подальше от него, избавив от соблазна?

И что сказали бы достойные представители городского общества, если бы узнали, что один из членов комиссии совершенно обескуражен силой влечения, какое вызвала у него леди, восхищающая их блеском своего интеллекта?

— Правильно! — неожиданно прокаркал сидящий рядом с Джеймсом член комиссии, на миг заставив его подумать, не проговорился ли он вслух. — Это единственный выход.

— Идеальное решение! — истошно завопила дама с плохо сидящими вставными челюстями, — Только болван может возражать против.

Сет, остававшийся главным союзником Мелоди во всем, кроме проекта, в знак одобрения стучал кулаком по столу.

— Сдается, даже я могу поддержать это, девочка. Я знаю двух парней, которые могли бы вести кухню. И многие из нас владеют пилой и молотком. Мы так или иначе работали по дереву всю жизнь. Конечно, мы не годимся лазать по лестницам наверху, но многие отделочные работы могли бы взять на себя.

— Я всегда надеялась, что вы отнесетесь к идее с пониманием. — Мелоди одарила Сета такой ласковой улыбкой, что Джеймс позавидовал ему черной завистью. — Я даже подумала, что некоторые из вас, когда здание будет готово, пожелают организовать мастерскую. Люди захотят приносить туда небольшие антикварные вещицы в ремонт и реставрацию. Этот источник дохода помогал бы содержать все заведение.

— Бесплатный обед лучше бы улегся у меня в желудке, если бы я знал, что отчасти заработал его трудом, — признал Сет. — Знаю, что и другие чувствуют так же. Нас отталкивает, когда к нам, как к несмышленышам, норовят приставить няньку. Но так, как сейчас было предложено… — Сет широко улыбнулся. — Черт! Однако не получается ли, что мы отказываемся от одного хорошего дела ради другого?

Мелоди снова улыбнулась ему.

— Разумеется, мы продолжим и сбор пожертвований на строительство центра, поэтому все производственные затраты, включая оплату труда, будут покрыты.

— Как ты считаешь, Мелоди, что если мы обоснуемся рядом с вами, девочка?

— Сет, лучших соседей я бы и желать не могла.

И она сопроводила свои слова еще одной ослепительной улыбкой, которая ничуть не поблекла, столкнувшись со злобным взглядом Джеймса.

— Последнее дело, прежде чем мы закруглимся, — объявил Чарлз Рэйнс, доставая из портфеля пачку конвертов. — Мэр города открывает ежегодный весенний бал через неделю в субботу. В знак признательности за ваши усилия в делах комиссии он приглашает всех в качестве гостей. Учитывая колоссальный прогресс, которого мы добились сегодня, мы могли бы отметить там и наш успех. — Он склонился в сторону Сета. — Мистер Логан, мэр особо выразил надежду, что вы сможете присутствовать на балу.

Какое трогательное внимание со стороны мэра, подумал неблагодарный Джеймс. Хороший способ обеспечить себе несколько лишних голосов, когда придет день выборов.

— Я? — В глазах Сета вспыхнула на миг гордость, но жизненные реальности притушили огонек. В полной неуверенности, дрожащим голосом он воззвал к Джеймсу:

— Не знаю, придусь ли я там ко двору?

Но дверь, которая вела к свободе, неожиданно захлопнулась.

— Мы оба будем. — Джеймс оскалил зубы в подобии улыбки, а про себя произнес целую тираду, состоящую из сплошных проклятий, какой позавидовал бы любой лоцман.

9

Джеймсу не раз доводилось бывать там, где собирались сливки общества, но нигде он не видел такого нарочитого парада богатства, как на весеннем балу в Порт-Армстронге. Вор, специализирующийся на бриллиантах, мог бы выйти в отставку, чуть-чуть потрудившись в этой толпе, шепнул он Сету, вступив в главный бальный зал отеля «Эмбэсэдор».

— Ты только посмотри на эти наряды! — ахнул Сет, наблюдая за проносящимся мимо вихрем жемчугов и сверкающих платьев. — В их отраженном свете человек практически мог бы побриться.

Джеймс ухмыльнулся.

— Что касается достижений портновского искусства, старина, то ты сам как модная картинка!

— Тут виновата моя трость, — сказал Сет, гордо поигрывая серебряным набалдашником. — Она дает человеку…

— Оружие. Сет, прекрати размахивать им, пока ты не вышиб кому-нибудь мозги. Что ты хочешь пить?

— Шампанское, — ответил Сет.

— Шампанское?

— Когда человека нарядили, как мартышку, ему не подобает потягивать пиво.

— Да уж, наверное, нет. — Смех Джеймса заставил многих повернуть к ним головы. — Нам надо найти тебе место в стороне, чтобы можно было присесть, потом я пойду в очередь к бару.

— Сначала найди Мелоди, — потребовал Сет. — Я дожидался почти семьдесят лет, чтобы попробовать шампанского. Сдается, могу подождать еще несколько минут.

— На это потребуется гораздо больше времени, чем на уговоры приехать сюда. Толпа заполнила два бальных зала, Сет. Мы можем вообще упустить ее.

— Тогда почему ты не позвонил и не пригласил ее сразу, вместо того чтобы упрямиться как проклятый осел? Я хочу посмотреть, что она надела на себя. — Сет снова махнул тростью, распугав стоящих поблизости. — Она затмит их всех.

Опасаясь, что Сет может оказаться прав, Джеймс надеялся, что ему удастся избежать ее. Он хотел, чтобы этот вечер стал событием особого рода, которым его отец мог насладиться и о котором потом мог рассказывать своим приятелям на протяжении грядущего десятилетия. Поэтому пусть сегодня будут шампанское и музыка, бриллианты и костюмы, сшитые лучшими портными, известные всем лица и имена. Но только не надо здесь Мелоди, которая оставит незабываемый след в его мозгу. Всему есть предел — он принял уже достаточно наказаний и страдал от мысли, что сегодняшний вечер может тяжело обернуться для его отца завтра.

Какая ирония в том, что невидимые семейные узы угрожают прочно связать жизни этих двух мужчин! Их цели никогда не были такими далекими друг от друга, их расхождения — такими бурными, и все же Джеймс ощутил уколы совести, строя планы на будущее. Размышления о том, что было бы, если бы дела с Мелоди шли по-другому, нагрузили Джеймса непомерной эмоциональной ношей и грозили взорвать блестящую самоизоляцию, ставшую его жизненным правилом.

Отель «Эмбэсэдор» был построен в старые добрые времена, когда материалы и труд были дешевы. Бальные залы, прилегающие к ним фойе и вестибюль отделали панелями с шелковым покрытием; всюду повесили импортные люстры. Мебель выдержали в старинном духе; дубовый паркет сверкал, как хорошо выдержанный коньяк. Все здесь создавало обстановку романтики и очарования.

Почему же она чувствует себя такой заброшенной? Мелоди размышляла над этим в туалетной комнате с тюбиком губной помады в руке. Ее платье выглядело просто сказочно. Спадавший красивыми складками атлас цвета слоновой кости стягивал талию, чтобы потом, книзу, расцвести целой чашей лепестков. Ей казалось, что наряд абсолютно соответствовал ее имени — Мелоди. Мягкие тона всегда были ей к лицу, шли к ее хрупкой фигуре. Так что же случилось теперь? Так или иначе мрачное настроение повлияло на то, как она воспринимала сопровождавшего ее кавалера.

С ним Мелоди встречалась время от времени уже больше года. Роберт относился к тому типу мужчин, которых женщины сразу же берут в свои коготки. Еще о нем говорили: заботящийся об общественных интересах, политически зрелый… Вообще считалось: приятный джентльмен.

Да, Роберт очень мил. Его родители постарались, воспитав такого сына! Почему бы ей не принять все это во внимание вместо того, чтобы сравнивать его с Джеймсом Логаном, несправедливо отдавая предпочтение последнему?

Она взбила волосы и растянула губы в улыбку. Вечер обещал быть долгим и изнурительным, но Мелоди была обязана Роберту тем, что научилась не показывать своих подлинных чувств. Наверняка существовало не менее дюжины женщин, которые просто обрадовались бы возможности появиться рядом с ним, и нельзя было заставлять такого милого человека мучиться, размышляя, что же он натворил и чем заслужил спутницу, которая явно хотела быть с кем-то другим.

— Извини, я заставила тебя ждать, — сказала Мелоди, присоединяясь к Роберту в вестибюле.

Его теплые карие глаза окружались морщинками, когда он улыбался, а улыбка появлялась на его лице часто.

— Не надо извиняться. — Он бережно положил ее руку себе на локоть. — Ты достойна того, чтобы тебя дожидались. Кстати, Фрейзеры уже здесь и заняли нам места за своим столиком.

— Как мило, — ответила Мелоди и заморгала: опять это слово «мило». Оно выскакивало то и дело, когда вблизи не было Джеймса. Если бы она поразмыслила, не оставалось бы никаких сомнений: ее жизнь гораздо милее без Джеймса, нежели с ним.

— Довольно много новых лиц, — заметил Роберт, элегантно пробираясь в толкучке и не позволяя никому оттоптать носки розовых атласных лодочек Мелоди.

— Неужто?

Мелоди выгнула шею, пытаясь рассмотреть лицо, особенно ее интересовавшее, но даже каблуки высотой три дюйма не дали ей преимущества, в котором она нуждалась.

Отшумел ужин. Мэр произнес свою традиционную речь, и вскоре после этого начались танцы. Спустя примерно час Мелоди и Роберт проходили мимо бара. В этот момент прихрамывающий господин бросился им наперерез и встал между Мелоди и ее спутником.

— Я знал, — захрипел знакомый голос, — что мы найдем тебя рано или поздно. Почему ты нас избегаешь, Мелоди, девочка?

Она не избегала. Дело было в том, что Мелоди могла непреднамеренно пройти мимо, не обратив на него внимания. Одетый в вечерний костюм, с аккуратно подстриженной седой, но густой шевелюрой, свежевыбритый до блеска, он совсем не походил на того Сета, которого она знала.

— О боже! Сет, я не верю своим глазам!

— Нарядно, а? — хихикнул он. — Сдается, ты никогда не думала, что я способен вырядиться так, верно?

— Да, не думала, — призналась Мелоди. — Но теперь я это знаю. Позвольте заметить, что вы должны делать это почаще. Сет, вы выглядите… — Она всплеснула руками и рассмеялась. — Вы выглядите сказочно — как почтенный красавец-мужчина.

— А ты — как картинка. — Перебросив трость в другую руку, Сет с такой нежностью поцеловал ей кончики пальцев, что Мелоди почувствовала себя, как это ни ужасно, готовой расплакаться. Несмотря на все совместные переживания за последние два месяца, Сет никогда не прикасался к ней. В лучшем случае он терпел, если она сама похлопает его по плечу или, совсем уж редко, чмокнет в щеку.

— Спасибо, Сет. — Мелоди проглотила подкативший к горлу комок и заморгала. Стоящий рядом Роберт вежливо кашлянул, робко напоминая, что она начинает забывать о хороших манерах. — Роберт, это мой друг Сет Логан. Мы познакомились, когда его положили в больницу в январе.

— Я помню, — ответил Роберт, пожимая Сету руку с безупречной корректностью. — Как вы чувствуете себя сейчас, сэр?

— Снова встал на свои конечности и почти как новенький, — заявил тот. — Мелоди, почему ты перестала навещать меня в последнее время?

— Я была занята, — солгала она. — Почему-то так быстро промчались последние недели. Вокруг уже весна, а я последний раз заглядывала в календарь, когда еще вроде был январь. Но мы ведь разговаривали по телефону, Сет.

— Но это совсем не то.

— Да, конечно. Вот почему я очень рада видеть вас сегодня вечером. А Джеймс, он… э-э, он тоже здесь?

— Он здесь. Он фактически торчал у вас за спиной у бара в течение последних пяти минут прикидывался, что не слушает, о чем вы говорите. — Сет взмахнул тростью и скосил один глаз на Роберта. — Сдается мне, приятель, что мы могли бы выпить по кружке пива и дать этим двум станцевать разок.

— Поосторожнее со своей проклятой палкой, Сет! — прорычал Джеймс, появляясь в поле их зрения. — И прекрати устраивать мою жизнь. Я способен выполнять свои общественные обязанности без твоего подстрекательства.

— Ну и хорошо. Вы знаете, где нас найти, когда закончите свой тур. — Сет ухмыльнулся и понизил голос, обращаясь к Мелоди: — Джеймс немного не в духе. Я послал его искать тебя, но он сразу угодил в лапы этой охотницы за мужчинами, что торгует мехами в твоем коммерческом центре.

— Это была Ариадна?

Мелоди было известно, что и другие торговцы, обосновавшиеся в Кошачьем ряду, получили приглашения на бал, но единственным, кого она встретила, был Роджер.

— Она самая. Она чуть не до половины высунулась из своего платья и прямо повисла на Джеймсе. Я уж думал, придется идти на выручку. Конечно, могло быть и хуже, если бы он наткнулся на другую, ту, что поймала его на крючок; она выглядит, будто проглотила маринованную колючку с шипами.

— Мне следовало взять для тебя напрокат не только трость, но и намордник, — задумчиво молвил Джеймс. — Умолкни, Сет.

Тот ловко поддел под локоть Роберта набалдашником трости.

— Так что, приятель? Разоришься на пиво или нет?

Роберт с его выдержкой не дрогнул.

— Буду польщен, сэр, угостить вас.

Джеймс взял Мелоди за руку и повел в танцевальный зал.

— У какого это портняжки ты сняла с витрины свое платье? — спросил он. — Где это было?

— Да уж не там, конечно, где ты приобрел свои манеры, — яростно огрызнулась Мелоди. — Сочувствую, если тебе не по вкусу, когда тебя насильно заставляют танцевать со мной, но это не дает тебе повода так грубо вести себя.

Джеймс немного помолчал. Затем вместо ответа он бережно увлек Мелоди туда, где танцевали.

— Ничто не может меня извинить, — согласился Джеймс. — И я очень сожалею. Позволь начать разговор заново. Сегодня ты выглядишь прекрасно, Мелоди, и я почту за большую честь, если ты потанцуешь со мной. Прошу тебя.

Вокруг было столько хорошо одетых, прекрасно выглядевших мужчин, и Роберт, безусловно, один из них. Однако, если к ним подходило слово «красивые», то для Джеймса определение еще не было найдено. Он высок и бросается в глаза; у него ямочки на щеках и такие ресницы, что можно умереть. Но все герои всегда были такие, разве нет?

Мелоди отвернулась.

— Когда мы танцевали в последний раз, похоже, ни ты, ни я не получили слишком большого удовольствия.

— Теперь будет по-другому. — Он стал в позу приглашающего к танцу.

Певица, подражавшая Мэрилин Монро, наклонилась к микрофону и вполголоса пропела первую строку неизменного шлягера «Я втрескался в тебя, моя сладкая». Свет в люстрах приглушили до звездного мерцания. Это сломило волю к сопротивлению у Мелоди, и она с охотой отдала себя в его ожидающие руки. Ее макушка пришлась чуть ниже подбородка Джеймса. О, пусть ведет ее куда хочет и как хочет.

Не имело значения, что на глазах половины порт-армстронгского общества молодая женщина из одного из наиболее почитаемых в городе семейств делает из себя посмешище в невероятном танце. Не имело значения, что прекрасное тело ее партнера прикасалось к ней с почти неприличной откровенностью. Кому какое дело, если он так плотно прижимал ее к себе, что хирург мог бы сшить их от груди до бедра, превратив в сиамских близнецов? Она любила его. Это так просто. И она уже устала скрывать это.

Мелоди было известно, что разумная женщина не влюбляется из-за ямочек на щеках и широких плеч. Она искала иные черты, которые выстоят, когда ямочки потеряются в морщинах, а плечи опустятся под тяжестью лет. Если у женщины есть хоть что-то в голове, она предпочтет красивой внешности совместимость характеров и терпимость. Она соглашалась с тем, что если мужчина и женщина не в состоянии вместе смеяться над чем-нибудь, то в такой паре женщине, вероятно, придется часто плакать. И она будет оплакивать все, что прошло мимо нее, пока она возилась с человеком, вошедшим в ее жизнь в один прекрасный день зимой и забывшим ее с приближением лета.

Мелоди знала также, что Джеймс, как бы он ни вожделел ее, не отвечал на ее любовь любовью. Рано или поздно надо будет посмотреть правде в глаза, и тогда она испытает боль и заплачет. Но это будет потом. Сейчас же все инстинкты ее существа подсказывали: бери, хотя он может так мало предложить; цени драгоценные мгновения, как бы ни были они скоротечны, ибо другого такого же шанса может больше не представиться на твоем жизненном пути.

Джеймс же решил относительно себя, что он даже хуже, чем можно было предположить. Он настолько жесток и бесчеловечен, что заставил ее и себя пройти через все муки. Почему, будь я проклят, я не сошел с крючка, думал он, когда она дала мне шанс? Почему вместо этого занялся откровенным самоистязанием?

Как будто он не знал ответа на свои «почему»!

Ему было так хорошо, пока она не прошла мимо под руку со своим спутником. Моментально его ослепило бешенство. Им овладело примитивное желание схватить болвана за глотку и прорычать: «Убери свои грязные лапы от моей женщины!»

«Моя женщина»?! Святые мученики, с каких это пор?

Если прежде он испытывал сомнения относительно своих планов на завтра, то достаточно было этого мига бешенства, этого позыва к дикой выходке, чтобы понять: он не только сделал правильный выбор, но и слишком опасно затянул с этим решением.

Пора… Время сказать ей. Хоть на это признание должно хватить его честности: он обязан ей многим. Сколько у них было общего! Ничто не оправдало бы его, если бы ей пришлось узнавать обо всем от Сета или кого-нибудь вроде этой сучки Хлои. Но еще не прозвучал колокол. Еще несколько минут можно держать ее в объятиях, так тесно прижав к своему телу.

Джеймс вздохнул и позволил своей руке пробраться, скользнув по ребрам, дальше, к сладостному изгибу ее груди. Боже! Но как она прекрасна, и как многогранна ее красота! Рядом с разряженными, чересчур обвешанными украшениями женщинами она выделялась как прекраснейший цветок. Ее одежда выглядела как естественные лепестки. Никогда больше Джеймсу не ощутить аромата розы после дождя, опьяняющего и пряного, не вспоминая при этом Мелоди. И через десять лет ему достаточно будет закрыть глаза, и он увидит снова блеск ее волос, нежный поворот ноги, бездонную глубину ее взора.

— Мелоди, дорогая моя! — Седовласая матрона уставилась на них. — Это твой молодой человек?

Мелоди слегка отстранилась от Джеймса.

— Нет.

— Я так и подумала, — с заметным облегчением заявила дама. — Я тебя видела раньше с этим молодым адвокатом Робертом Кэмберли. — Дама бессмысленно улыбнулась Джеймсу и поставила точку над — Понимаете, это такой джентльмен. Принадлежит к одному из старейших наших родов.

Ну, значит, пришло время отступить с потерями, решил Джеймс.

— Куда мы идем?

Оркестр умолк, но Джеймс не отпускал руку Мелоди и вел ее к лифтам в дальнем конце фойе.

— В зимний сад на крыше, — сказал он таким мрачным голосом, каким говорят о морге.

— Джеймс, я не могу просто исчезнуть, не сказав ни слова Роберту.

— К черту Роберта!

Ей следовало бы возразить. Но вместо этого она послушно пошла рядом с Джеймсом. Ощущение тепла его объятий уступило место дурным предчувствиям, которые таились в ее сознании уже несколько дней подряд.

Из застекленной мансарды старого отеля можно было любоваться видом города и окрестностей. Летом Мелоди всегда приходила сюда обедать. Ей нравилось сидеть за столиком со стеклянным верхом, скрываясь под большим зонтом от солнца, в окружении пышной тропической растительности и подвешенных корзин с яркими цветами северных широт.

В межсезонье терраса была закрыта для гостей, и они с Джеймсом остановились в углублении у окна на западной стороне, глядя на темные воды пролива.

— Зачем ты привел меня сюда, Джеймс? — спросила она, опасаясь, не уловил ли он нотки страха в ее голосе.

— Мне нужно побыть с тобою несколько минут наедине.

Если бы только она могла принять его слова за чистую монету!

— Зачем?

Он повернулся, чтобы взглянуть на Мелоди. Он коснулся пальцами ее щеки, затем рта. Провел рукой по волосам. Взял в ладони ее лицо с такой нежностью, как будто это была бесценная ваза из фарфора. Он касался ее, как слепой, который хочет запечатлеть в своей памяти ощущение ее физического облика.

Джеймс почувствовал, как она задрожала, и бережно обнял ее, как бы успокаивая и защищая. Теперь она могла слышать биение его сердца, слегка стесненное дыхание, но, хотя его руки были горячими, она продолжала дрожать, холод пронизывал ее до мозга костей.

— Мелоди, — начал он срывающимся голосом, — я…

Люблю тебя? Хочу тебя? Что он скажет? Она закрыла глаза, чтобы задержать слезы. Не эти слова предстоит ей услышать.

— Я… — начал было он снова.

Одна слеза выбралась сквозь веки и поползла вниз, за ней другая.

— На этот раз мы славно потанцевали, не правда ли? — сказала Мелоди дрожащим голосом, лихорадочно стараясь остановить, не позволить ему продолжать.

— Да, — сказал он и прижал ее лицо к своей груди. Ткань рубашки поглотила ее слезы, но ничто не способно было впитать в себя боль, разрывавшую сердце и вызывавшую желание умереть. — Но на этот раз все было по-другому.

— Я хочу знать почему.

— Я должен сказать тебе об этом.

— Нет, — умоляла она. — Нам так хорошо было вместе. В этот раз. Пусть так все и останется.

— Это было в последний раз, — сказал он безжалостно. — Я уезжаю, Мелоди, назад — туда, где мой мир.

— Да, — сказала она, захлебываясь слезами. — Ты должен посмотреть, как идут дела, которые у тебя остались там.

— Я больше тебя не увижу.

— До следующего раза… — Слова выходили из ее горла, преодолевая застрявшую там боль.

— Не будет у нас следующего раза.

Она больше не владела собой, гордость покинула Мелоди.

— Джеймс, пожалуйста, скажи, что это не всерьез.

— Я должен уехать. Моя жизнь не здесь.

— Но моя здесь, и у меня есть связи. Я могу замолвить словечко…

Мелоди умолкла и застонала, когда поняла, что она делает.

— Ты бы хотела этого, не так ли? — ответил он, скривив свой красивый рот от неприязни. — Твой самый большой талант состоит в раскапывании наиболее уязвимых мест человека, а результаты раскопок ты развешиваешь затем на своем заднем дворе на всеобщее обозрение.

В замешательстве Мелоди густо покраснела.

— Прости меня, Джеймс! Я не хотела тебя оскорбить.

— Может быть, тебе интересно будет узнать, — продолжал он, с презрением отметая ее извинение, как оно того, без сомнения, и заслуживало, — что мне сегодня вечером предложили работу, от которой при иных обстоятельствах я едва смог бы отказаться. Очень престижная работа, Мелоди, — стать дизайнером строящихся по прежним образцам деревянных шхун, что бороздили на рубеже столетия воды залива. Спрос на подобные суда растет, и наш драгоценный старый Порт-Армстронг наживается на моде с обычным алчным рвением. Отцы города так хотят заключить сделку со мной, что фактически готовы предоставить мне полную свободу.

Несмотря на откровенно выраженное пренебрежение, было ясно, что Джеймса привлекал брошенный ему вызов.

— Но это же большая честь для тебя, Джеймс! — воскликнула она в слабой надежде, что заразит его своим энтузиазмом и он пересмотрит решение.

— Очень даже. — Короткая саркастическая улыбка Джеймса не оставила камня на камне от ее надежд. — Думаю, твоя приятельница, что заговорила с нами в танцевальном зале, не возмутилась бы при виде тебя со мной, знай она, как уважает меня ваше почтенное традиционное общество.

— Мне наплевать, что думают мои друзья, — запричитала Мелоди, видя крушение всех своих надежд. — Меня волнует твоя судьба — наша с тобой судьба. Почему ты не хочешь принять это деловое предложение?

— Потому что это означало бы пустить корни, а я из другого мира. И мы не принадлежим друг другу.

— Мы могли бы, если бы ты захотел, попробовать.

— Тебе не следует пытаться, — сказал резко Джеймс. — Я видел, сколько несчастий происходит из-за того, что люди пытаются цепляться за приглянувшееся им, но с самого начала обреченное.

Мелоди взглянула на него сквозь слезы. Она молчаливо объяснилась ему в любви.

— Не надо, — остановил он ее, как если бы она произнесла свою мысль вслух. — Я этого недостоин.

— Оставь это решать мне.

— Нет. Ты должна искать кого-нибудь из своей среды.

— Речь идет о чем-то большем, чем моя среда. А что будет с нами, Джеймс? — Мелоди сделала глубокий быстрый вдох и словно бросилась в поток. — А куда ты денешь факт, что мы занимались любовью? Разве это ничего не значит?

Итак, она сделала этот шаг, единственный шаг, который она клялась никогда не совершать: выступила в роли обиженной женщины, прибегла к шантажу. О боже, что за этим последует?

Джеймс был невозмутим.

— Мы неделями играли с огнем, и я кляну себя за то, что случилось. Теперь в моих силах прекратить игру. Пожалуйста, не делай мою задачу еще более сложной, чем она есть.

Он поднял ее подбородок и потянулся губами к ее рту в последний раз. Никогда раньше поцелуй не приносил такой сладости и не волновал ее так глубоко. Оторвав от нее губы, он захватил и частичку ее сердца. Боль была мучительна.

Джеймс пятился назад, пока она не перестала ощущать его тепло. Такой теперь будет вся моя жизнь, думала она, — пустой и холодной.

— Время прощаться, миледи, — мягко сказал он. — Возвращайся в реальную жизнь и позволь мне вернуться в мою.

10

Раньше Мелоди послушалась бы, так как не привыкла просить, унижаться или устраивать сцены. Но угроза потерять Джеймса обратила влечение в буйное помешательство, и Мелоди не имела сил его сдерживать.

— Джеймс, моя жизнь — это ты! — воскликнула она и бросилась в его объятия.

Она глубоко втягивала исходящий от него аромат. Ее рот был спрятан у основания шеи Джеймса, и она подумала, что никогда не забудет вкуса его кожи, которая отдавала слегка и одеколоном, и горным воздухом, полным свежести весенних потоков, студеной прохлады покрытых снегом вершин. И все вместе — это он, только он.

Мелоди понятия не имела, откуда пришла к ней безоглядная отвага, и не знала, как осмелится завтра посмотреть на себя в зеркало. Руки Джеймса сомкнулись вокруг нее в тесном объятии, и он прижал ее к себе с таким мрачным отчаянием, какое охватило Мелоди.

— О черт, — пробормотал он, дыша ей в волосы. — Это не совсем то, что делают леди, дорогая.

— Сейчас я просто женщина, Джеймс, — чуть не всхлипывая, сказала она. — И мне нужен ты.

— Перестань, — буркнул Джеймс, но без всякой убежденности; чувствовалось только, что в нем тлеет огонек, который угрожает взрывом. А в это время платье Мелоди задралось выше бедер, и Джеймс нашел рукой прохладную полоску обнаженной кожи там, где кончался шелковый чулок.

— Джеймс, — взмолилась она, когда кончиками пальцев он провел по краю ее трусиков. — О, прошу тебя, Джеймс…

И, отбросив всякие мысли о непристойности такого поведения на крыше респектабельного старинного отеля, Мелоди вновь прижалась к нему, завлекающе покачивая бедрами. Ее ничуть не трогало, что она подвергала Джеймса мучениям выше предела человеческих сил.

Ее мир сузился до этих вырванных у судьбы мгновений, и она сделала бы что угодно, чтобы растянуть их в вечность.

— Возьми меня, — молила она. Но на самом деле она просила, чтобы Джеймс дал ей ребенка, ибо, что бы он ни говорил там раньше, не бросит же он свое дитя, особенно после того, как сам пережил такое тяжелое детство?

Однако она совершила роковую ошибку. Джеймс вдруг почти оттолкнул ее, словно пришел в себя от ее слов, осознал, где он находится, почему и с кем.

— Нет, — сказал он как об окончательно решенном вопросе, и в его глазах Мелоди увидела, что теперь они действительно оказались у последней черты. — Боже мой, Мелоди, как, по-твоему, я смогу жить после этого?

Она испробовала все: призывала к разуму, убеждала, ссылаясь на логику. А когда ничего из этого не вышло, прибегла к старому испытанному приему, чтобы поймать его.

Мелоди побуждала Джеймса насладиться ее телом, сама возбуждала его, рассчитывая противопоставить уступчивость плоти стойкости его разума, чтобы воспользоваться этим. Она поставила на карту все, что имела, и проиграла, потому что Джеймс оказался настоящим джентльменом в глубине души. Она же — просто неудачливой соблазнительницей.

Как и следовало ожидать, весенний бал был у всех на языке, когда Мелоди приехала в Торговый ряд утром в понедельник.

— Ты выглядишь бледной, — приветствовал ее Эмиль. — Ты еще, верно, не пришла в себя, малышка, после танцев до утра?

— Бледной — это мягко сказано, — добавила Хлоя, вглядевшись в нее с близкого расстояния. — Она выглядит, как смертный грех. Что с тобой? Твой ухажер оставил тебя с носом?

Мелоди отперла замок своего магазинчика, потом сказала:

— Да.

Вопреки своему обыкновению Хлоя как будто смутилась.

— О, если так… Ну…

— Она будет держать язык за зубами, — сказал Роджер, — пока не разнюхает больше.

— Это неважно, — заявила Мелоди с безразличным видом, и она говорила правду. После субботней ночи в ее жизни начался период бедствий. Пролито море слез, но боль по-прежнему разрывает сердце. Хуже быть не может, что бы ни сказал или ни сделал кто-либо.

Скоро все станет известно всем и каждому. Сейчас все могут выражать мне свое соболезнование, думала Мелоди, и убеждать меня, как мне повезло, что я обнаружила его коварство, пока не стало слишком поздно. Потом можно будет позабыть о девятинедельном чуде и начать обычную жизнь.

Анна Чайковская прибежала с чашкой кофе в руках.

— Вот, пожалуйста. — Она согревала симпатичной улыбкой. — Это вам.

— Надеюсь, ты ему устроила веселую жизнь, — заявила Хлоя.

— Ребенок не способен на это, — осуждающе прищелкнула языком Ариадна. — Она слишком мягкосердечная. Уж я бы заставила его страдать. Он начал бы сожалеть, что вел себя так глупо, прежде чем я решила бы его простить.

— В субботу на балу мне показалось, что вы очень близки, — высказался Роджер. — Может, он еще одумается.

Эмиль согласился с ним.

— Уверен, что Роджер правильно говорит. Дня не пройдет, как он объявится здесь с букетами и извинениями.

— Он уехал из города, — сказала Мелоди не таясь. — Он не вернется.

— Как отнесся к этой новости его отец? — вмешался в разговор Джастин.

Стыдно признаться: она так была поглощена своим несчастьем, что не подумала о чувствах Сета.

— Не знаю. После работы я загляну к старику и выясню.

— Логан объяснил, почему он решил уехать именно теперь? — поинтересовался Роджер.

Мелоди предполагала, что объяснения были даны, но в ее памяти все расплывалось. Она только помнила, что она, как последняя дура, просила и умоляла и что это могло тянуться бесконечно, если бы окончательный отказ Джеймса не заставил ее уязвленное самолюбие прийти на помощь, насколько это еще было возможно.

Мелоди убежала, удалилась в слезах, словно пустоголовая истеричная героиня третьесортного мелодраматического романа. Она не стала ждать лифта и помчалась вниз по пожарной лестнице. На одной из лестничных площадок она остановилась, опершись на холодные, как лед, чугунные перила, чтобы отдышаться и отереть слезы, в которых она буквально захлебывалась.

— У меня болит голова. Отвези меня, пожалуйста, домой, — попросила она Роберта, который проявил себя слишком воспитанным, чтобы заострять внимание на ее припухших красных глазах.

— Спасибо, — поблагодарила она, говоря в нос, когда они остановились у особняка Стоунхауз. — Извини, я не могу пригласить тебя на чашку чая.

— Я бы и не посмел принять твое приглашение, — добродушно ответил Роберт, — даже если бы ты чувствовала себя достаточно хорошо.

Утром в воскресенье посыльный принес ей букет из дюжины красных роз. От Роберта. Да простит ей бог, Мелоди разрыдалась снова, потому что они были не от Джеймса…

Теперь, отвечая на вопрос Роджера, она солгала.

— Нет, он не объяснил, почему ему надо было уехать.

Эмиль погладил ее по плечу.

— Возможно, это был непродуманный шаг? Какие-нибудь непредвиденные обстоятельства личного порядка?

— Не знаю. Я не спрашивала.

— Ну и глупо, — пропищала Хлоя. — Я бы заставила его выложить, что там стряслось столь чертовски важное, что он умчался в один миг. Может, его дожидаются где-нибудь жена и трое детей? Где он живет, кстати?

— Где придется, — сказал Роджер. — Я в субботу разговорился с его отцом, и тот сообщил мне об этом. Сей тип имеет постоянный адрес где-то на восточном побережье, но половину своего времени проводит на стройплощадке у стапелей, где по его проекту сооружают очередную гоночную яхту. В прошлом году он жил четыре месяца на островах в южной части Тихого океана и только что возвратился из шестинедельной поездки в район Карибского моря, узнав про несчастный случай с отцом. Мелоди, если это может служить утешением: при таком бродячем образе жизни весьма не похоже, чтобы где-нибудь притаилась миссис Логан.

— Мужчина, которому не сидится на месте, может завести несколько жен там и сям, — мрачно заметила Хлоя. — Если хочешь знать мое мнение, Мелоди, тебе повезло, что он ушел из твоей жизни.

— Мелоди не нуждается в твоем мнении, — возразила Ариадна. — Она хочет, чтобы красавчик вернулся назад, и я, конечно, понимаю почему. Он был… такой, что а-ах… — Ариадна жадно поцеловала кончики своих пальцев. — «Роскошный» — это слово приходит в голову прежде всего.

Они желают мне добра, думала Мелоди. А как быть с Джеймсом? Чем скорее она изгонит его из своей души и решит влюбиться в кого-нибудь, вроде Роберта, тем лучше…

Она застала Сета сидящим в одиночестве у остывшего камина со следами высохших слез на щеках. Ей стало стыдно за то, что она, как эгоистка, забыла о человеке, который, в сущности, потерял единственного сына как раз в тот момент, когда они начали узнавать друг друга, и не имел больше никого, к кому мог бы обратиться в поисках семейного тепла.

— Сдается, ты уже знаешь, — буркнул Сет, и его изможденное лицо сморщилось. — Мой мальчик уехал, и только богу известно, когда вернется назад. Я, наверное, не доживу до того дня. Сдается, меня заколотят в ящик, прежде чем он объявится снова в нашем городе.

Подавленная, Мелоди опустилась на колени рядом со стариком и взяла его холодные руки в свои.

— Он не будет тянуть так долго, — убеждала она Сета, и ей хотелось, чтобы ее слова стали правдой.

— Ты знаешь, когда перед этим последним приездом он еще бывал здесь с визитом? Четыре года назад, будь оно все проклято! А между двумя приездами ничего, кроме пары открыток да письма с чеком на Рождество. Как будто деньги возмещают его отсутствие!

— Вы его отец, Сет. Он вас не забудет.

— Мне его недостает, — пролепетал Сет, сунув руку в карман за носовым платком, — но вся глупость в том, что я никогда не думал, что у меня есть такое чувство. Думал, эта боль меня уже миновала.

— У вас есть друзья, — пыталась успокоить его Мелоди.

Он взглянул на нее со своим прежним лукавством.

— У тебя тоже есть друзья, но от этого ты не перестаешь тосковать по нему, не так ли? Ты работаешь, у тебя активная жизнь, и все-таки ты чертовски огорчена.

— Уже скоро, Сет, вы будете так заняты общественным центром, что у вас не будет времени тосковать по кому-то. Дни полетят друг за другом.

— Дни — это не проблема, девочка, — проворчал он, устраивая свою ногу поудобнее. — Это не днем тяжело, а ночью, когда сон не идет и ничто не отвлекает тебя от всего, что делал не так и никогда не удосужился исправить. Хуже всего ночью.

Мелоди кивнула. Днем ей удавалось кое-как за делами приглушать боль, но ночи были невыносимы.

— Я знаю. Ночью особенно одиноко.

— Мне не просто одиноко, Мелоди. Я сам по себе, и ты знаешь, что я тебе скажу? — Сет попытался засмеяться, но голос его сорвался и умолк еще до того, как раздался смех. — Я даже не чувствовал своего одиночества, пока не приехал мой мальчик и не устроил меня здесь. А теперь этот домишко так пуст, что трещит, разваливаясь. Может, надо было согласиться, чтобы он купил мне приличную новую квартиру, как он задумал. Может, тогда бы я перестал искать глазами его лицо и прислушиваться, не раздастся ли его голос, выговаривающий мне за то, что я живу не так, как, он считает, я должен был бы жить.

— Но здесь никогда не было его дома, Сет, — мягко сказала она. — В этом и состояла загвоздка с самого начала. Ничто в этом городе не напоминало ему о доме.

Сет вздохнул, заговорил, медленно произнося слова:

— Я думал, он сможет почувствовать, как ты ему нужна, и переменится. Я видел, как он смотрел на тебя иногда, и это не то, что бывает, если человеку просто хочется почесаться, когда чешется, — прости за выражение, не совсем подходящее, чтобы его употреблять в присутствии такой леди, как ты. Но, черт побери все на свете, Мелоди, я сделал что мог, чтобы свести вас двоих, и после субботней ночи я считал, что у меня получается.

Мелоди помнила, что сама не раз испытывала такое же чувство. Так было, когда Джеймс впервые поцеловал ее и когда они занимались любовью. И каждый раз казалось, что это начало чего-то чудесного и прочного. И каждый раз она узнавала, что это начало конца.

— Боюсь, все было кончено задолго до той субботней ночи.

— Но ты согласна, что между вами что-то было?

— Это была безответная любовь — лишь с одной стороны, а такое никогда не срабатывает.

— Сдается, что так, и я-то должен был знать, но… — Сет окинул ее испытующим взглядом. — Ты хоть раз сказала ему, что любишь его, Мелоди?

— Нет.

— А, может, следовало? Может, этого было бы достаточно, чтобы он почувствовал то же в отношении тебя.

— Он не настолько доверяет мне, чтобы любить меня, Сет, и отказывается доверять сам себе. В таком климате любовь не вырастает.

— Тогда, сдается мне, ты не захочешь приезжать сюда больше, чтобы не вспоминать о нем и так далее.

— Я все равно буду заглядывать. Мои чувства к Джеймсу — это не касается моего отношения к вам.

Мелоди говорила чистую правду, но знала: то, что она готова отдать Сету, это так мало. Ему требовались семейный покой и тепло. Джеймс не хочет впускать ее в свою жизнь, но ее сердило, когда она думала о том, что он способен повернуться спиной и к собственному отцу.

Прошел март, наступил холодный, бурный апрель. Постепенно Мелоди опять начала выбираться из дому, хотя бы ради того, чтобы избавиться от нарастающего чувства одиночества, и, как бы она ни была занята, каждую неделю находила минуту, чтобы навестить Сета.

Ее огорчало, что всякий раз она видела ухудшение состояния Сета по сравнению с предыдущим визитом. Его первым вопросом неизменно было:

— Ты что-нибудь получила от него?

Для Мелоди необходимость давать отрицательный ответ всегда была как нож острый. Если бы ей было известно, где находится Джеймс, она нашла бы способ сообщить, что она думает о его отношении к отцу. Ей очень хотелось как-нибудь облегчить страдания Сета.

И тут Мелоди нашла собаку. Как-то в пятницу, когда еще один дождливый день погружался во мрак, она ехала по шоссе, возвращаясь домой с распродажи из соседнего города. Неожиданно она заметила жалкого старого пса, который плелся по обочине, раскачиваясь из стороны в сторону, и едва не угодил под колеса шедшей впереди машины. Не задумываясь ни на миг, Мелоди остановилась, чтобы спасти животное. Удивительно, как его не задавили.

Собака была старая, без ошейника или регистрационного значка, по которым ее можно было бы опознать. Шерсть сбилась в комья вперемешку с песком и грязью. Наверное, она долго бродяжничала. Мелоди засомневалась, купали ли пса вообще когда-либо, не говоря уже о стрижке шерсти. Но его нельзя было снова бросить, как невозможно было повернуться спиной к Сету.

— Как это никто тебя не хватился? — вполголоса пропела Мелоди, поддев его руками снизу и подсаживая на место пассажира. — Ты должен сидеть дома у горящего камина, а не болтаться в одиночку в такую ночь.

Ей вспомнилось, как Сет говаривал, что ночи хуже всего. И еще он жаловался, что не просто одинок, а совсем один.

Эти слова отдавались у нее в голове, и ей было ясно, что предстоит сделать. Если когда-нибудь живые существа были созданы под пару друг для друга, то это Сет и найденная собака.

— Есть кто-нибудь дома? — звонко возгласила Мелоди, толкая входную дверь примерно полчаса спустя.

Сет наклонился вперед. Его лицо снова сморщилось в знакомую улыбку. Но, увидев, кто сопровождает Мелоди, он состроил комическую гримасу.

— Что там у тебя, Мелоди, господи помилуй? Ты же не станешь рассказывать, что пес вломился к тебе в квартиру!

— Я его нашла, вернее ее. Собака брела вдоль шоссе, и ее каждую минуту могли задавить.

— По ней это заметно.

— Она потерялась, Сет, ей нужен дом. Я не имею возможности держать домашнее животное в квартире, а вы…

Мелоди не закончила предложения и бессовестно воспользовалась своим преимуществом, взглянув на него своими широко раскрытыми, умоляющими глазами.

— Послушай, девочка, я должен кое-что сказать…

Только сейчас она заметила, что Сет чем-то необычайно взволнован, почти до такого состояния, когда говорят: «У меня более важные проблемы…»

— Сет, я не могла оставить ее на шоссе, — поспешила возразить Мелоди. — Это означало бы вынести ей смертный приговор.

— Я же не спорю. Просто пытаюсь вставить слово на заметку. Я подумал, что тебе следовало бы знать…

— Я заехала по пути и купила корма и специальную чашку. А завтра куплю ошейник и корзину, где она будет спать. И отвезу ее, чтоб навели красоту, — продолжала убеждать старика Мелоди, подталкивая к нему собаку — Она умница. Я знаю.

Повинуясь Мелоди, пес проковылял по направлению к Сету и доверчиво прижался к колену.

— Чертовски воняет, — заявил Сет, но наклонился и ласково потрепал животное за уши. — Сдается мне, раз уж у нее шкура в таком кошмарном виде, назову я ее неряшливой Мэтти.

— Ее нужно искупать, я знаю, но сейчас ей еще больше требуется хорошо отоспаться. Посмотрите, Сет. Она без сил.

— Бедняга, — согласился Сет. — Верно, ее вышвырнули из машины, потому что уже не стоит заботиться о ней. Кто-кто, а я знаю, как чувствуешь себя в таком случае. Подведи ее сюда, чтобы я мог сесть и рассмотреть ее хорошенько.

— Так вы позволите ей остаться?

Сет ответил свирепым взглядом.

— Ты же прекрасно знала, что я ее оставлю. Именно по этой причине ты и привезла ее сюда. Так что не оскорбляй меня, делая удивленный вид. Если она блохастая, сегодня ей не спать на моей постели.

Мелоди обхватила его за шею.

— О, Сет! Я вас так люблю!

— Не тому человеку ты это говоришь, девочка. И от тебя самой воняет псиной! Ты посмотри, твой прекрасный белый костюм превратился в тряпку, ты вся в грязи. Не припомню, чтобы я тебя видел когда-нибудь такой неухоженной.

— Вы правы. — Мелоди провела рукой по волосам. — Послушайте, не следовало бы бросать вас в такой обстановке, но мне надо ехать. Я опаздываю на ужин, меня уже ждут.

— Поезжай, конечно, а мы останемся со старушкой Мэтти, чтобы лучше познакомиться.

Сет лукаво улыбнулся.

— Ты можешь приехать завтра, когда у нас будет настроение принимать гостей.

Мелоди еще не успела закрыть дверь, а Сет уже погрузился в разговор со своей собакой.

Мелоди ехала домой с чувством удовлетворения. Она поняла вдруг, что, кажется, ожидает следующего дня. Слишком долго она жила без этого желания.

По выходным дням в Порт-Армстронге салоны красоты для собак не знали отбоя от посетителей. Попасть на прием в субботу, как быстро удостоверилась Мелоди, было совершенно исключено, если вы не записались заблаговременно.

— Вот и я, — объявила она, вваливаясь к Сету сразу после полудня, обвешанная пакетами. — Я запаслась всем необходимым. Наведу красоту собаке сама.

— Прежде чем ты начнешь, я тебе должен что-то сказать. Это уже не ждет. Я хотел сообщить тебе вчера вечером, но…

— Я думаю, мне ясно, что вы собираетесь сказать.

Седые брови Сета полезли вверх.

— Ты знаешь?

— Да. Я во многом принимаю желаемое за действительное, навязываю вам собаку. Но я не знала, что делать. Собака слишком стара, и никто не возьмет ее себе из-за возраста. Я вам буду помогать, Сет. Возьму на себя все расходы, если вы позволите ей жить у себя.

— Да я не о том. Это…

Она забеспокоилась, заметив странное выражение на лице Сета.

— Но вы не изменили свое мнение и оставляете ее у себя?

— Да, да, оставляю. Мэтти — милая старушка и будет мне хорошей компанией.

— Я так и надеялась. — Мелоди закопошилась в пакетах. — Смотрите, я купила шампунь, щетку и расческу. Есть и детская ванночка из пластмассы. Через минуту я принесу ее из машины. Вот ошейник. Надеюсь, он подойдет.

В этот момент ей бросилось в глаза, что собаки нигде не видно.

— А где она, Сет?

— Вот об этом я и начинал говорить тебе.

— О боже! Не говорите мне, что она сбежала!

— Нет! — рассмеялся Сет. — Какого черта! Даже на хромой ноге я проворнее ее.

Мелоди с облегчением вздохнула.

— Тогда где же она?

— Наверху.

— Наверху? Как она смогла туда забраться? У нее почти не было сил вчера вечером влезть в мою машину. И ваша спальня внизу, почему же собака…

— Он вернулся, — сказал Сет.

Словно громом пораженная, Мелоди так и застыла с одной рукой, погруженной в бумажный пакет.

— Что-о?

— Он вернулся, — Сет кинул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

— Кто вернулся? — Абсурдный вопрос, но Мелоди должна была спросить в любом случае.

Сет расцвел в улыбке:

— Джеймс.

Внутри у нее похолодело.

— Когда?

— Сегодня утром. Вчера был телефонный звонок. Я тебе и пытался сказать об этом вечером. — Сет указал большим пальцем в потолок. — Он сейчас распаковывает чемоданы, и собака с ним.

— Почему?

Сет пожал плечами.

— Сдается, он ей нравится.

— Да нет, — замахала головой Мелоди, едва сдерживая желание расхохотаться истерическим смехом. — Почему он вернулся, Сет?

— Говорит, не может там устроиться, когда у него множество незаконченных дел здесь. Говорит, его не остановит мой отказ жить в приличной квартире на старости лет. Утверждает, что должен организовать как следует мою жизнь, чтобы потом заняться своей. — Лицо Сета светилось восторгом. — Как будто я не научился справляться со своими делами сам!

Сигнал тревоги зазвучал в душе Мелоди, призывая не спешить с выводами. Из слов Сета ничто не давало основания надеяться, что возвращение Джеймса хоть как-то связано с ней.

Разочарование охватило ее. Мелоди нашла в себе лишь одну разумную мысль, которая выплыла из хаоса.

Она должна выбраться отсюда!

Скорее, пока снова не сваляла дурака.

11

— Ты не можешь уйти, — прозвучало у нее за спиной. — Во всяком случае не раньше, чем выкупаешь эту грязнулю.

Повернувшись, она обнаружила Джеймса, стоящего у подножия лестницы; одной рукой он держал собаку.

— Ты ее сюда привезла, — сказал он, — ты должна и отмыть ее. Как дела, Мелоди?

Она сглотнула комок, сдавивший горло, попыталась отвести глаза. Бесполезно! Он был здесь, высокий, темноволосый, как всегда, красивый, и Мелоди чувствовала потребность до бесконечности наслаждаться его видом.

Однако ей уже приходилось умолять его, и он не должен знать, что Мелоди снова на грани этого.

— Неплохо, — ответила она каким-то писклявым голосом.

Джеймс улыбнулся, чем совершенно обезоружил ее.

— Что ты прячешь в этом пакете? Револьвер?

— Нет, — сказала она и добавила, не думая: — Я не знала, что ты будешь здесь.

Сет фыркнул от смеха, как он не делал уже несколько недель подряд, и даже Джеймс засмеялся.

— А я-то льстил себя надеждой, что тебе будет приятно увидеть меня, — промолвил Джеймс, опуская Мэтти на пол.

Мелоди не собиралась прятать коготки и признавать, что ее первой реакцией был такой восторг, от которого можно воспарить над землей.

— Я хотела сказать, что не заметила твою машину, когда подъехала.

— У меня нет машины. Я взял такси в аэропорту.

— Я рада за Сета, — сказала она. — Как долго ты планируешь задержаться на этот раз?

— Я не решил. — Джеймс взглянул на Сета. — Все зависит от целого ряда обстоятельств, прежде всего от того, когда образумится мой родитель.

— И если тебе удастся его образумить, что тогда?

Джеймс посмотрел на нее таким долгим и пристальным взглядом, что ее сердце сбилось с ритма. Она ожидала, что он скажет что-нибудь чудесное, вроде «тогда придет наша очередь, Мелоди, наша с тобой».

Вместо этого он присвистнул и отошел к окну.

— Ну… — Джеймс поиграл с жалюзи. — Займусь кое-чем.

Мелоди решила заняться собакой. Мэтти опустилась на мягкую теплую траву, урча от удовольствия, и отдалась в руки Мелоди, начавшей вычесывать репейник из ее шкуры.

— Хотела бы поменяться с тобой местами, — пробормотала Мелоди, рьяно взявшись за дело. — У тебя, милая, беды подошли к концу, а мне, чует мое сердце, все предстоит снова.

— Когда человек разговаривает сам с собой, это очень плохой признак, — раздалось у нее за спиной, и Мелоди поняла, что Джеймс последовал за ней наружу с ведром теплой воды.

— Я разговаривала с собакой.

— Потому что ты предпочитаешь говорить не со мной, а с ней?

Мелоди набралась духу и посмотрела на него.

— Может быть. Ты хорошо выглядишь, Джеймс.

— Не могу сказать того же о тебе.

Он наклонился и вылил воду в ванночку, которую Мелоди принесла, прежде чем занялась собакой.

— Ты похудела, Мелоди, — заметил он, присев на корточки рядом и закатывая рукава рубашки. — Это почему?

Ее тянуло сказать, что после расставания с ним она потеряла аппетит и вкус к жизни. Однако аромат, исходящий от Джеймса, так ее разволновал, что она не смогла бы произнести такой длинный ответ.

Вместо этого она проворчала:

— Худые женщины в моде.

— И это важно. — Джеймс схватил собаку и, несмотря на сопротивление, посадил ее в ванночку, затем начал поливать водой. — Поразительно, как ты снизошла до такой грязной собаки. Зачем привезла ее к отцу? Потому что Роберт отдал бы богу душу скорее, чем пошел бы с ней погулять?

Нет, положительно она глупа, раз допустила, пусть на миг, мысль о том, что Джеймс избавился от своих предрассудков и понял: все, что ему нужно и чего он хотел в жизни, — здесь, включая его отца и Мелоди. В душе нарастал гнев: разве это возможно — все время впустую надеяться на чудо?

— Может быть, тебя это и поразило, Джеймс, зато бедное старое сердце Сета получило утешение. Между прочим, хотя это совершенно не твое дело, Роберта я не видела уже с месяц.

— Значит ли это, что его больше нет в твоей жизни?

— Нет. Он всегда будет частью моей жизни. Просто так получилось, что он сейчас в отпуске.

— Ясно. Видимо, это предопределяет ответ на следующий вопрос.

— И какой же это вопрос?

Джеймс улыбнулся, но ямочек на щеках не появилось.

— Насколько это подходящий для тебя поклонник и стоит ли за него держаться?

— Джеймс, — сказала она раздраженно, — я коллекционирую старинные наряды, но не поклонников. Роберт — мой друг и всегда останется только им. Но просто, чтобы была ясность раз и навсегда, скажу: если дело касается отношений — с людьми ли, с животными ли, — я ищу способных чувствовать, честных, а вовсе не подходящих. Что действительно важно для меня, так это способность любить и быть любимой. — Мелоди остановилась и покачала головой. — Но ты такой сноб, Джеймс, что, вероятно, все это тебе совершенно недоступно.

— Я сноб? — Он сел на корточки и захохотал во все горло.

— Да, — ответила Мелоди, втирая шампунь в шерсть собаки. — С первой минуты нашего знакомства ты отказывался видеть дальше своего носа. Ты смотрел на меня свысока, критиковал и пытался заставить меня чувствовать себя неполноценной из-за факта моего рождения в богатой семье. Однако я внезапно поняла, что устала от этого. Ты становишься скучным, Джеймс.

— Я вернулся сюда, чтобы помириться с тобой! — взревел он. — Разве так ведет себя мужчина, если стремится лишь выискивать недостатки в женщине?

— Если это все, чего ты хочешь, то можешь смело уезжать снова. Я жду гораздо большего.

— О чем еще, по-твоему, надо кричать в полный голос?

Мелоди покачала головой.

— Если я должна по слогам подсказывать тебе, то в этом нет никакого смысла, тут говорить не о чем.

— Ну ладно, Мелоди, черт возьми, я стараюсь, как могу. Помоги мне хоть немного.

— Нет, — заявила она, надеясь, что ей не придется сожалеть об этом отчаянном сопротивлении у последнего окопа. — Я отдала тебе больше, чем любому другому мужчине, и я бы продолжала делать это, пока живу. Но ты был прав, Джеймс, когда сказал, что плохо, если только один из двоих старается идти навстречу.

— Я вернулся ради тебя. — Он вырвал у нее из руки флакон с шампунем и зашвырнул его в другой конец садика. — Я вернулся, потому что не мог перестать думать о тебе.

— Прошу, избавь меня от благотворительности, — холодно прозвучал ее голос. — Я ей рада не больше, чем был рад твой отец, когда я попыталась заставить его глотать ее насильно.

Джеймс пустил трелью цепочку слов, которых никогда не слыхивали в избранном обществе. Мелоди выслушала их невозмутимо.

— Ну хорошо. Что я должен делать?

— Подумай сам, — услышал он в ответ.

— Ладно, — вздохнул Джеймс и посмотрел через плечо, словно ожидая, что увидит свешивающуюся с ивы петлю. — Давай поженимся.

Сердце Мелоди замерло почти до полной остановки, но ей удалось сохранить внешнее спокойствие.

— Нет, спасибо, — вежливо ответила она.

— Почему?

— Подумай сам и об этом.

— Ты играешь моим терпением, о женщина!

Он снова растаптывал ее сердце. В который раз?

— Какая неосмотрительность с моей стороны.

— Знаешь, Мелоди, — заявил он, стряхнув с руки клочья пены, которые не замедлили взлететь и опуститься ему на рубашку. — Тебе не идет саркастический тон. Почему для тебя так важно, чтобы я нашел правильные слова?

— Потому что я не поверю в их правдивость, пока ты не найдешь в себе мужества произнести их.

Он снова чертыхнулся.

— Но я же здесь, разве не так?

— Этого недостаточно, Джеймс.

Мелоди собрала в горсть клочья собачьей шерсти вместе с мыльной пеной, ухватилась за края ванночки и начала ее приподнимать.

— Что это ты собралась делать?

— Надо бы водрузить этот сосуд тебе на голову, но я просто вылью воду, налью чистой, сполосну собаку и поеду домой.

— Черт возьми! Дай-ка эту штуку мне. Ты что, пытаешься доказать, будто я совершенный болван и позволю женщине поднимать вещь чуть не с большим весом, чем она сама?

— Нет. Хочу доказать, что я не белоручка, не боюсь никакой черной работы.

Джеймс прекратил буйствовать, чтобы бросить пристальный взгляд на нее.

— У тебя не только руки черные. На лице полоска грязи, и костюм никогда не будет выглядеть как новый. — Неуверенная улыбка смягчила выражение его лица. — Разве вы немного не переросли возраст, когда дети возятся в грязи, миледи?

— Мне наплевать.

— А мне нет, — мягко сказал он, протянул руку и коснулся Мелоди.

— Оставь, пожалуйста, — отклонилась она.

— Почему, Мелоди?

— Потому что, — срывающимся голосом произнесла она, — я тебе не доверяю.

— Я этого боялся. — Он посмотрел в сторону. — Скажи мне, Мелоди, как завоевать твое доверие?

Джеймс не знал, как ей хотелось уступить его просьбе. Однако она зашла слишком далеко, чтобы отступать назад. Она не может больше подсказывать ему ответы.

Мэтти выбрала этот момент, чтобы напомнить им, что ее искупали только наполовину. Она встряхнулась и обдала обоих грязной водой и клочьями шерсти.

Джеймс моментально ухватился за происшествие, производя отвлекающий маневр.

— О, замечательно! Теперь мы вымокли больше, чем собака. — Он скорчил гримасу и вытер ладонью лицо. — Отправляйся домой, Мелоди, надень что-нибудь сухое, а я, с твоего позволения, закончу здесь.

Итак, она не услышала ни обещания позвонить, ни вопроса относительно возможности продолжить прерванный разговор в следующий раз. Он ухватился за первый попавшийся предлог, чтобы сменить тему, и это заставило ее усомниться в намерении Джеймса восстановить их отношения.

Прошло несколько дней, а Джеймс даже не подал голоса. Но утром в четверг, как раз перед открытием магазинов Торгового ряда, в бутик Мелоди посыльный доставил две дюжины розовых роз — на этот раз от Джеймса.

Появление цветов вызвало фурор. Через пару секунд владельцы других магазинов, бросив дела, собрались у нее.

— От кого они? — поинтересовалась Ариадна.

— От Джеймса Логана. — Роджер рассмотрел визитную карточку через плечо Мелоди. — И он желает пригласить ее на ужин в субботу вечером.

Хлоя возмущенно затрясла головой:

— И я подозреваю, что ты примешь приглашение.

— Конечно, примет, глупая ты женщина, — презрительно хмыкнула Ариадна.

— В таком случае, — заявила Хлоя, обращаясь к Мелоди, — ты обязана прийти ко мне в бутик в обеденный перерыв и взглянуть на новое поступление французского дамского белья. Если уж ты решила снова свалять дурака, так делай это стильно.

— А у меня есть пара старинных сережек, которые я могу тебе одолжить, — сообщил Эмиль.

— Я бы тебе предложила русскую шаль, но погода становится теплее, — выразила сожаление Ариадна, затем ее лицо просветлело, — Так ты же можешь надеть под шаль только французское белье от Хлои.

— Ариадна, — пристыдил ее Эмиль.

— Только не позволяй ему ходить по тебе ногами, — посоветовал Роджер.

Анна Чайковская произнесла что-то совсем неразборчивое. Фредерик пояснил:

— Это старая польская пословица. С нею желают счастья в любви. Надеемся, теперь у тебя будет много счастья, Мелоди.

— Но это ведь только приглашение на ужин, — запротестовала она.

— Думаю, это нечто большее, — заключил Эмиль. — Мужчина не будет нестись из конца в конец страны только затем, чтобы пригласить даму на ужин.

Мелоди не могла не почувствовать, как согревает ее волнение и забота коллег. Как бы они ни цапались друг с другом, они, кажется, действительно озабочены тем, что происходит с ней. Самым трогательным знаком внимания была подарочная коробка с бантом, которую Хлоя поставила на стеклянный прилавок перед самым закрытием в пятницу вечером.

— Я не успела отдать ее тебе перед Рождеством, — заявила она бесцеремонно, хотя это была наглая ложь: у них никогда не было заведено обмениваться подарками на рождественские праздники. — Извини, я немного опоздала.

Мелоди приоткрыла крышку и ахнула от восторга.

— Более прекрасного белья я не видела вообще. Спасибо тебе, Хлоя!

Та пожала плечами.

— Розовое, кажется, подходит тебе больше всего, и именно этот комплект я никогда не сумею продать — он такого маленького размера. Поэтому носи его и радуйся.

Мелоди надеялась, что так и будет, но она слишком нервничала и трижды переоделась перед тем, как Джеймс позвонил в семь тридцать в субботу. Сегодня вечером у нее не было сомнений: она и Джеймс или сделают шаг вперед, или разойдутся каждый своим путем навсегда.

Он смотрелся как абсолютный красавец, сильный, мужественный. Черный костюм в тонкую полоску, белоснежная рубашка и серебристо-серый галстук — все чудесно сочеталось с загорелой кожей и голубыми глазами. Мелоди остановилась на платье персикового цвета с оборками, сшитом по выкройке времен королевы Виктории и щедро украшенном золотистыми кружевами. В любом случае они составили прекрасную пару.

Джеймс заказал столик в славившемся своей кухней ресторане, находившемся в здании, которое в конце прошлого века было домом французского графа. Окна ресторана смотрели на тщательно ухоженный и распланированный сад. Огромные магнолии и сирень наполняли воздух своим ароматом. Ландыши в хрустальных вазах стояли на столах, покрытых белыми льняными скатертями, мерцали свечи, по залу блуждал скрипач, соблазняя гостей знакомыми мотивами песен о любви.

— Ты, вероятно, недоумеваешь, — заметил Джеймс, когда они пригубили вино, — почему я не давал о себе знать почти целую неделю с момента нашего последнего разговора.

— Я давно уже не пытаюсь предугадывать твои поступки, Джеймс, — ответила Мелоди.

— У меня было множество дел, и я хотел с ними покончить, прежде чем снова увижусь с тобой.

— Ты завершил все, что привело тебя сюда?

— Более или менее, — кивнул он. — Мне удалось уговорить отца переехать. Я купил для него новый дом.

Скромные ростки оптимизма, пробившиеся сквозь преграды осторожности, воздвигнутые рукой Мелоди, моментально увяли. Значит, он снова играет ее чувствами. Только сыновний долг заставил его вернуться и ничто больше.

— Ты очень добр.

— Слишком поздно, видимо, и слишком мало. — Джеймс покосился на Мелоди из-под опущенных бровей. — Ты, вероятно, считаешь меня наихудшим из сыновей и, наверное, права. Семья и все такое прочее до недавнего времени ничего не значили для меня. Но для тебя это всегда было важным, не так ли?

— Да.

Мелоди мрачно уткнулась в тарелку с заливным из вырезки барашка, которую поставил перед ней официант.

— Ты когда-нибудь задумывалась, — продолжал Джеймс в духе светского разговора, — как бы поступила, если бы твоя семья отказалась от тебя из-за того, что не приемлет человека, выбранного тобою в мужья?

— Этого никогда не случится.

— Все бывает, — возразил он, сделав знак официанту принести вторую бутылку вина. — Я наблюдал такие случаи десятками, особенно когда затрагиваются денежные дела. Отцы не любят думать, что их дочери оказались жертвами охотников за богатством. — Он поднял бокал, затем поставил его на стол снова. — Так что же ты предпримешь, если твои родители не одобрят твой выбор, Мелоди?

— Я доверюсь своему сердцу и буду верить, что моя семья согласится с моим выбором, так как знаю: для них главное — мое счастье.

— Даже если они сочтут, что твой избранник на самом деле тебя недостоин?

— Важно, чтобы я считала его достойным меня, а он был уверен, что я достойна его. Думаю, некоторые называют это любовью, Джеймс.

Он провел кончиком пальца по краю бокала.

— Я должен сделать признание, — сказал он, застенчиво улыбаясь. — До недавнего времени я, как идиот, думал, будто любовь — это что-то вроде обыкновенного гриппа; если принять соответствующие меры, то можно и не заболеть.

— Как романтично, — тихо произнесла Мелоди.

— Я самоуверен и упрям и склонен делать поспешные и порой необоснованные выводы о вещах, которые мне далеко не всегда понятны.

— Я заметила.

— Ты выглядишь очень мрачной. Тебе не нравится барашек?

Мелоди ощущала желание закричать. Куда заведет этот разговор?

— Барашек восхитительный, — ответила она.

— Тогда поспеши с ним покончить. Я хочу показать тебе кое-что в саду.

Деревья были увешаны сотнями миниатюрных лампочек. Джеймс взял Мелоди под локоть и повел ее через луг к живой изгороди из высоких кедров, что росли по внешнему краю широкого открытого пространства.

Остановившись у небольшой прогалины между ветвями, Джеймс велел:

— Посмотри в это «окошко» и скажи мне, что ты видишь.

Мелоди повиновалась, живо ощущая его близкое присутствие за спиной. Но затем она почти забыла о Джеймсе при виде развернувшейся перед ее глазами картины.

— Я вижу дом, — прошептала она; дух у нее захватило.

Джеймс легко коснулся подбородком ее волос.

— Правильно, Мелоди. А теперь скажи, что ты о нем думаешь?

Великолепное старинное здание высилось в окружении парка, занимая примерно акр земли. Высокие грациозные печные трубы поднимались в сумеречное небо. Карнизы и балконы особняка были отделаны полированным кирпичом.

— Я думаю, это самое прекрасное место, какое я видела!

— Это дом, который я купил для Сета.

— Для Сета? — Острые каблуки ее золотистых туфель увязли в траве, когда Мелоди резко обернулась. — Джеймс, особняк огромен. Что на тебя нашло?

— О, я говорю не о здании на первом плане, — сказал он, как бы успокаивая Мелоди. — Я о доме у ворот за зарослями рододендронов.

— Мне ничего не видно за зарослями рододендронов, Джеймс. Что там за дом у ворот?

Он взял ее за пояс.

— Позабыл, что ты невелика ростом. Дай-ка я подсажу тебя.

Она слишком забывчива, если дело касается Джеймса! Легко прощает. Мелоди была вынуждена напомнить, как он зашвырнул ее на высоту четырех футов.

— В последний раз, когда ты устроил подобное представление, я получила травму, упав лицом вниз.

— Теперь я держу тебя крепче, — пробормотал он, усаживая Мелоди у себя на плече. — Ну, что ты думаешь о доме Сета?

— Он очень мил, — ответила она, высмотрев лепные карнизы небольшого домика, наполовину скрытого за кустарником. — Великолепен. Но что ты собираешься делать с главным зданием? Откроешь детский приют?

— Что-то в этом роде, — согласился Джеймс и, прежде чем Мелоди успела выразить неудовольствие, разочарование или другое чувство, он начал опускать ее на землю — медленно, дюйм за дюймом.

— Это была еще одна ошибка, — буркнул Джеймс, когда Мелоди коснулась носками земли. — Из-за этого упражнения у меня возникло неджентльменское желание поцеловать тебя, а я сегодня изо всех сил пытаюсь быть настоящим джентльменом.

— Перестань пытаться и следуй своим естественным инстинктам, — просительным тоном сказала Мелоди, отказываясь от борьбы, которую она никогда не надеялась выиграть; она качнулась к Джеймсу. — Я устала ждать.

Он слегка встряхнул ее, пожурил:

— Не будем повторять прежние ошибки.

Твердо шагая, Джеймс повел ее назад в зал ресторана. За время их отсутствия официант убрал со стола, оставив на положенном месте только украшенные шелковыми кисточками небольшие картонки — меню десертов. В тяжелом хрустальном подсвечнике горела свеча. В серебряном ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского.

— Так, — сказал Джеймс с живостью. — Что тебе хочется на десерт?

— Ничего, — отвечала она.

Ее уже тошнило из-за эмоциональных качелей, на которых она летала вверх-вниз на протяжении последних часов; к тому же она чувствовала себя глубоко обиженной.

— Жаль, — сказал Джеймс. — Тогда посмейся надо мной и помоги мне выбрать что-нибудь. Мне хочется чего-нибудь сладкого, чтобы завершить вечер.

— Тебе не нужна моя помощь, чтобы принимать решения.

Он опустил руку, державшую меню, и, глядя на Мелоди серьезно, сказал:

— В этом случае нужна. Пожалуйста, Мелоди, помоги мне сделать выбор.

Ничего не подозревая, она раскрыла сложенную книжечкой картонку и сделала вид, будто просматривает меню.

— Возьми свежую клубнику, — предложила она, не дав себе труда прочитать содержание.

— Не вижу в списке клубнику.

— Хорошие французские рестораны всегда имеют клубнику, Джеймс.

— Но не этот, — настаивал он. — Здесь явно предлагается нечто иное. Взгляни еще раз.

Чтобы не начинать спора, она послушалась. Затем вынуждена была прочитать меню дважды, так как в первый раз ошибочно подумала, что там упоминается десерт под названием «Мелоди».

— О боже! — ахнула она, осознав наконец смысл слов, оттиснутых печатными буквами посередине, между строк, написанных от руки.

Шесть слов завораживали: «Мелоди, станешь ли ты моей леди?»

— Джеймс, — начала она, желая и не смея верить своим глазам, — но это не совсем обычное десертное меню, а…

— Предложение руки и сердца, — подсказал он.

Она чувствовала, как у нее остановилось дыхание; она была очарована, потрясена.

— Но как оно оказалось там?

— Я подкупил метрдотеля.

— Как романтично, Джеймс.

— Я надеялся, что ты так это и воспримешь.

Она заморгала, все еще не до конца доверяя своим глазам.

— Никто ни делал для меня прежде ничего подобного.

— Надеюсь, что нет.

Мелоди улыбнулась. Ее глаза увлажнились, очевидно из-за ярко светившей свечи.

— Не знаю, что и сказать.

— Достаточно будет для начала твоего «да».

Мелоди обнаружила теперь, что Джеймс не чувствовал себя хозяином положения, хотя старался создать у нее такое впечатление. Самоуверенность покинула его, уступив место мучительной неопределенности.

— Еще чего-то недостает, Джеймс.

— Да. Я уже давно понял, что моя жизнь неполна, что мне нужен кто-то, а не что-то. Я ошибался, считая, что мне дано решать по собственному разумению, будешь этим «кем-то» ты или нет. — Джеймс протянул руки, чтобы взять в свои ладони руку Мелоди. — Сожалею, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять, как я заблуждался.

Его речь звучала успокаивающе, чудесно, но Мелоди ждала иных слов.

— Твои сожаления — не совсем то, что я имела в виду.

— Знаю. Я тебе еще не сказал, что люблю тебя. Мне казалось, что после всего, чему я тебя подверг, у меня не хватит смелости сказать тебе это, глядя в глаза. — Джеймс начал целовать ее пальцы по очереди. — Не я выбрал мою любовь, она выбрала меня. Оспаривать это так же бессмысленно, как сомневаться в том, что Сет — мой отец, а я его сын.

Джеймс извлек из кармана черный бархатный футляр, открыв крышку, достал великолепное старинное кольцо.

— Бриллианты здесь не самые крупные в мире, миледи, и даже не самые дорогостоящие, но это лучшее, что я могу себе позволить сейчас.

— О, Джеймс! — ее глаза наполнились слезами. — Разве ты не знаешь: лучшее для тебя — это самое хорошее для меня?

Он надел ей кольцо на палец, оно было в самый раз.

— Ты согласилась бы жить, имея соседом своего свекра?

— Да, — ответила она, посмотрев на него пытливым взглядом. — Ты так решительно изменил свою жизнь и сделал столько важных выводов.

— Да, и я хочу, чтобы ты знала: я сделал это по своей доброй воле, с радостью. Я люблю тебя, Мелоди. Я не уверен, заслуживаю ли я тебя, но я тебя люблю и хочу жениться на тебе.

— Ты уверен в этом?

— Абсолютно.

Он неотрывно смотрел на Мелоди своими нежно-голубыми глазами и не делал никаких попыток лишить ее возможности убедиться в правдивости этого утверждения.

— Одна из причин моей неизменной любви к морю и кораблям состояла в том, что я видел в них какой-то выход, обещание лучшего по сравнению с реальностями моего дома. Но теперь мне не нужно больше никуда убегать. Я нашел то, что искал, именно здесь, откуда отправился на поиск.

— А как твоя работа?

— Я могу заниматься дизайном яхт где угодно. И решил принять предложение отцов города — строить корабли по образцу старинных парусников. Я пускаю корни и устраиваю свой дом здесь, где всегда жили и твоя, и моя семья. — Джеймс улыбнулся, и Мелоди растаяла. — Есть еще вопросы?

— Нет. Ты ответил на самые главные вопросы. Я с гордостью выйду за тебя замуж, сочту свое замужество за честь.

— «С гордостью», «сочту за честь» — прекрасные слова, их-то я и ожидал от вас, миледи, — рявкнул Джеймс, вскочив так внезапно, что его кресло опрокинулось. — Но вы имеете дело с человеком, который не всегда помнит, как надлежит вести себя джентльмену. Поэтому, я надеюсь, вы простите меня в конце концов, если я вас поцелую на глазах у всех этих милых мужчин и дам, которые так внимательно прислушиваются и следят за каждым моим движением.

— Буду гордиться этим и опять-таки сочту за честь.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg