«Эхо любви»

Элайн Крауфорд Эхо любви

Бренн Райен влетела в кафе вместе с порывом мартовского ветра. Нервно перебирая пальцами концы шарфа, она обвела взором комнату, пытаясь найти стол, за которым сидит Анжи Гианелли.

В задней части узкой комнаты со стенами из кирпича, до середины закрытыми панелями красного дерева, подруга встретила ее ухмылкой, означающей, что она получит выговор за опоздание на те 15 минут, на которые задержала свой приход сюда. Бренн что-то вяло возражала, беспомощно пожимала плечами, шагая навстречу подруге. Она раньше всегда гордилась своей пунктуальностью, но с недавних пор ее распорядок дня стал столь переполненным, что иногда не удавалось что-то сделать вовремя. А после звонка матери можно бы взять любой из списков необходимых ежедневных дел, подняться с ним на верхушку небоскреба Эмпайер Стейт Билдинг и пустить его, как бумажный самолетик.

Подойдя к Анжи, с которой они были самыми близкими подругами с первого курса учебы в Гарварде, Бренн села напротив. У этой хрупкой девушки были всегда практичные и безапелляционные суждения и мнения о всех событиях и процессах.

— Извини. Я надеюсь, что ты уже заказала ланч и для меня?

— Нет, — Анжи подняла свою чашечку кофе. — Чем ты была занята все время? Твой босс или твои приготовления к свадьбе?

Бренн поставила висевшую на руке сумку на пол рядом с собой и вздохнула:

— Я прошу тебя, не напоминай о свадьбе. По китайскому обычаю необходимо выбрать другую дату для свадьбы, и я показала эту брошюру Рону. Он согласился на перемену даты. Правда, не уверен, что это сделано правильно, как там утверждалось.

Анжи бросила на нее пристальный взгляд:

— Что значит правильное или неправильное утверждение?

— Ты знаешь, мы хотим, чтобы наша свадьба лучше запомнилась, на всю жизнь, поэтому и выбрали этот китайский обычай.

— Это была только твоя инициатива?

— Мы вместе решали. Мы все выбираем вместе для нашей совместной жизни: мебель, одежду, предметы быта. Все должно производить должное впечатление. Ты знаешь, как важна окружающая обстановка, если хочешь быть на высоте.

— Ты хочешь сказать, что коричневый цвет наряда при этом не нонсенс?

— Я думаю, что это вполне соответствует моде.

— О да, если у вас ежемесячно пополняется счет в банке.

— Давай поговорим о чем-либо немного более романтическом.

Анжи подалась вперед и усмехнулась:

— Вы решили, куда поедете в свадебное путешествие?

«Все, о чем эта девушка думает, связано только с сексом, — вздохнула Бренн, — как будто для нее это самая главная вещь в мире». Бренн никогда не любила слушать болтовню Анжи на эту тему. Всякий раз, когда они проводили с Роном врозь свободное время, она получала большее удовольствие, точно так же, кажется, и он. И слушать восторженную речь Анжи, которая была самовлюбленно-бесконечной, было то же самое, что смотреть второсортный фильм. Этой девушке действительно необходимо как-то вырваться из страны грез и трезво взглянуть на окружающий мир. Бренн терпеливо смотрела на Анжи до тех пор, пока у нее не исчезла глупая улыбка.

— Рон предложил провести наш медовый месяц на Бермудах. Но я думаю, что теперь все изменится. Вначале мы предполагали провести там две недели. Однако мой шеф сказал, что я должна заботиться о карьере самым серьезным образом. Поэтому мы решили уехать на одну неделю, но теперь, кажется, придется урезать немного и этот срок.

— Боже, Бренн! — Анжи откинулась на своем стуле. — Ты так занята теперь, что даже по-настоящему не можешь провести свой медовый месяц? Я полагала, что Рон спланировал каждое ваше движение на пять лет вперед, но неужели ты не можешь в этот список добавить кусочек чего-нибудь романтического?

Улыбнувшись, Бренн покачала головой:

— Я не хочу это слушать, дело в том, что когда я спешила сюда к тебе на встречу, позвонила мама — поэтому я и опоздала. В настоящее время у меня нет выбора, по крайней мере, на ближайшие два дня.

— Да, я слышала, как мистер Сидман тяжело вздыхал сегодня утром, отпуская тебя на два дня. И что, что-нибудь чрезвычайное?

— Кажется, да. Мне в наследство переходит ранчо в Калифорнии. И я должна немедленно вылетать туда, вероятно, завтра. Адвокат звонил маме сегодня утром и сказал, что я должна приехать и подписать кое-какие бумаги и долгосрочные обязательства. Он сказал, что есть кое-какие проблемы, решение которых не может подождать.

— Ранчо в Калифорнии? Ты никогда не говорила мне об этом раньше.

— Ты думаешь, это только для тебя неожиданность? — Бренн бросила взгляд на движение позади Анжи. — Ах, наконец. Вот и наша еда. — Бренн дождалась, когда пища будет поставлена перед ними и, перед тем как продолжить, взяла ветчину и сыр в свою тарелку. — Ты помнишь тетку моей мамы, Сару? Она приглашала нас на обед несколько раз, когда мы были во время школьных каникул в Бостоне. Вот она-то и владела этим ранчо с давних пор, еще до моего рождения. Ты можешь себе это представить: никому, ни одной кузине — только мне.

— Не обманываешь?

— Моя прабабушка Марти Хамптон решила, что ее фамильное ранчо будет завещано первой родившейся в семье после ее смерти девочке. И это оказалась я.

— О, это очень хорошо. Но почему твоя тетя не говорила тебе этого раньше?

— Мама тоже удивлена. Она позвонила ей до того, как позвонить мне. Тетя Сара сказала, что держала это в секрете потому, что не хотела травмировать других детей. Так или иначе, если бы я узнала об этом месяцев шесть назад, то могла бы изменить планы насчет свадьбы.

— Очевидно, она сообщила об этом поздновато. Ты собираешься выходить замуж через пять недель.

— Тетя Сара давно болеет и не могла контактировать с нами. Она не знала ничего о моей предстоящей свадьбе до тех пор, пока не получила вчера приглашение.

— Мама говорила тебе о размерах ранчо? Какова его стоимость?

— Рон спросил об этом тоже. Я позвонила ему, как только мама повесила трубку. Он был искренне рад. Говорят, что фермерская земля в Калифорнии может стоить очень дорого, особенно если она расположена в пределах тридцати-сорока миль от города. Рон сказал, что ее можно разделить на участки.

— И он будет закладывать их.

— Нет, Анжи. Просто Рон думает, как лучше использовать это для нас. Он просил меня, чтобы я позвонила ему, как только все выясню на месте. И тогда, если это покажется обещающим, мы отправимся туда в медовый месяц, чтобы он все мог увидеть своими глазами.

— Ура. Жизнь с Роном Этаном начинается.

— Ты просто преклоняешься перед ним, не так ли? Хорошо. А через двадцать лет мы становимся солидными, остывшими от чувств, — Бренн прыснула от смеха.

— Я думаю, что пора поговорить о чем-либо кроме Рона. Ты знаешь, я не верю, что здесь не проявляется его самодовольство. А как насчет этой старой женщины, Марты Хамптон? Эти странные условия… Первая девочка, которая родится после ее смерти?

— Вот что я подумала. Мама многого не помнит о прабабушке Марте — за исключением того, что она летала к ней на каникулы. Она покинула Бостон, чтобы вернуться на Запад, в свое семейное ранчо, когда умер ее муж. За это время мама была там лишь шесть или семь раз. Из всего, что я слышала, я поняла, что прабабушка Марти была тихой женщиной, хотя в своей личной жизни слыла немного бунтаркой. Она редко соглашалась принять участие в каких-либо социальных кампаниях. Кажется, пребывание семьи в штате Массачусетс ничего ей не дало.

— Да, по крайней мере, одна из ваших прославленных родственников не хотела становиться холодно-сдержанной в отношениях с остальными.

Бренн проигнорировала последнее замечание Анжи:

— Это странно. Тетя Сара сказала, что она провела свои последние годы в мечтах и воспоминаниях о своей юности. И хуже того, как раз перед смертью ее стала преследовать навязчивая идея связи с будущим. Идея перевоплощения. Мама думает, она оставила мне ранчо, считая, что могла бы вернуться назад в моем образе и, кто знает, снова ощутила бы сердечный трепет юности. Это что, предзнаменование?

— Ха, по крайней мере, старуха знала что-то важное, — в глазах Анжи появился мистический блеск.

«Она опять за свое», — подумала Бренн, взглянув на часы. Анжи могла легко отвлекаться от любого предмета на секс, как будто это было начало и конец всех вещей в мире.

— Давай помолчим и начнем есть. Я хотела бы вернуться в офис немного раньше. Мне необходимо сделать несколько важных звонков перед тем, как я уеду на пару дней, согласовать кое-что с фотографом, заказать билеты на самолет, и… — она запустила руку в свою разбухшую сумку, открыла ее пошире. — Где тот лист?

Часть первая

Бакерсфилд в Калифорнии был, действительно, необычным местом. Из всех-всех источников она представляла эти места так, будто здесь не было ничего, кроме жующих табак ковбоев, которых изображают на огромных плакатах, висящих вдоль дорог. Вместо этого по дороге из аэропорта в адвокатскую контору она увидела чистые широкие магистрали, окаймленные начинающими цвести газонами, хотя до апреля оставалось еще две недели. По сторонам дороги стояли современные здания, великолепной архитектуры, из стекла и бетона. Она опустила стекло дверцы машины и наслаждалась ароматным полуденным воздухом.

Найдя нужный адрес, она припарковала свою небольшую, белого цвета, арендованную в аэропорту машину около многоэтажного здания с отблеском солнечных лучей на полированных стеклах фасада и прошла между высокими пальмами, стоящими по сторонам от входа. С пляшущими солнечными зайчиками на волнистых бронзовых поверхностях они имели вид легендарных Малибу. Хотя она и знала, что находится за сотню миль от побережья, но гипнотическое воображение медленно переносило на побережье, на очаровательную прогулку.

Чувство напряжения в затылке, которого раньше не замечала, возникло у нее, когда вошла в дверь и направилась к лифту, чтобы подняться в адвокатский офис Филлипа Турнера.

— Здравствуйте, — сказала Бренн пожилой блондинке, сидевшей в тщательно отделанной деревом приемной.

— Я должна буду уйти, — произнесли ярко накрашенные губы секретарши в телефонную трубку, затем, положив ее, она взглянула с улыбкой на вошедшую и спросила традиционно:

— Чем могу быть вам полезной?

Жизнерадостное настроение у Бренн к тому времени улетучилось, угнетал помятый внешний вид после пятичасового перелета.

— Меня зовут Бренн Райен. Мне не назначили время, но мистер Турнер сказал, что ждет меня как можно скорее. Я только что прилетела из Нью-Йорка.

— Да, это относительно ранчо в Норвуде, — она повернулась на кресле и взяла папку, плавно крутнулась назад. — Я прошу извинить, но мистер Турнер был вызван на слушанья в Лос-Анджелес. Он не сможет вернуться раньше, чем послезавтра, и попросил меня дать вам связку ключей и карту того места, где расположено ваше ранчо. Он был уверен, что вы захотите съездить туда и все посмотреть своими глазами.

Два дня! У нее не было столько времени.

— Послушайте, я не могу.

— Конечно. У вас нет транспорта, — ее длинные ногти защелкали по кнопкам набора телефона. — Я что-нибудь организую.

— Не надо, у меня есть машина. А вот чего у меня нет, так это времени. Я не могу ждать его возвращения здесь. Нельзя ли просто просмотреть бумаги и подписать их прямо сейчас и уехать?

— Я боюсь, что нет. Что-то есть такое, требующее специального согласования с ним.

— Что, например?

— Я не знаю всех деталей дела. Но я могу сказать, что это касается ведения дел и управления ранчо. Ваша тетя в течение ряда лет не интересовалась ведением дел.

— Но я рассчитывала покончить с делами в течение одного дня и вылететь поздно вечером или, по крайней мере, завтра рано утром. Вы должны бы были позвонить мне и назначить другую дату.

Дежурная улыбка исчезла с лица секретарши, а голос совсем лишился теплоты:

— Мистер Турнер очень занятый человек. Возникли некоторые юридические неувязки, и здесь нельзя чем-либо помочь, — она выудила набор ключей из конверта вместе с фотокопией карты и передала все это Бренн. — И кроме того, вы, наверное, неправильно рассчитали ваше время. Ранчо расположено в добрых сорока милях от города и занимает пять или шесть квадратных миль. Я полагаю, что вы сегодня вечером поедете туда, проведете там ночь — я понимаю, что основной дом старый, но в прекрасном состоянии. Затем завтра встретите Паско Дила, он покажет вам окрестности.

— Кто такой Паско Дил?

— А, это одна из тех проблем, о которых я упоминала. Это супружеская пара, которая присматривает за поместьем. Они спешат скорее вернуться в Айдахо. Мистер Турнер нанял Дила и его жену и просил их побыть там до вашего приезда. А вы уж решите, что с ними делать дальше, — улыбка снова вернулась на ее лицо. — Всего вам доброго, мисс Райен. Приятной поездки. Ох да, кстати, — сказала она, голос снова стал сладким, — на вашем месте я купила бы что-нибудь съестного перед тем, как покинуть город. Я боюсь, что вы на ранчо ничего не найдете.

Бренн выбрала дорогу на северо-восток, которая показалась весьма приличной. Скоро начался медленный подъем среди безлесых холмов, покрытых блестящей зеленью свежей травы, сочетающейся с полосами нефтеразработок. Насосы, располагающиеся тут и там, медленно двигались вверх и вниз, распространяя специфический запах. Широкая сеть трубопроводов оплетала нефтяные вышки, насосы и соединялась с огромными резервуарами для хранения добытой нефти.

Эти нефтяные поля могут портить пейзаж, но они обсудили с Роном и решили, что нефть может принести процветание этой земле.

Через несколько миль езды она оставила позади себя это сочетание весенней зелени и нефтяных вышек и поехала через холмы с прекрасной палитрой оранжевого, желтого и пурпурного. Неожиданная красота взволновала ее, скоро она поняла, что это возвышаются стебли люпина над сияющими маками. Ароматы, легкие, как дыхание ребенка, наполняли воздух, создавая бесконечное благоухание. Белки прямо перед колесами перебегали через дорогу, щедрость здешней природы подчеркивалась там и тут стадами скота. Нежные молодые телята с белыми пятнами на красно-коричневой спине выглядели прелестно в ярких лучах весеннего солнца.

Стали появляться кряжистые дубы, часто необычной формы, придавая свой колорит каждому зеленому пейзажу. Иногда, когда она поднималась вверх, то видела вдали скалистые вершины Сиерр с их еще покрытыми снегом макушками, что создавало выразительный контраст с коврами зелени внизу.

Через каждые несколько миль она проезжала мимо загонов для скота, а на вершинах холмов виднелись дома фермеров. Но за исключением редких людей в ковбойских шляпах, никто не встречался на пути, точно так, как и предсказывала ей секретарша в офисе. Однако Бренн совершенно не ощущала одиночества. Она чувствовала себя, будто отправилась на воскресную загородную прогулку в какое-то особенное место, которым к тому же теперь владеет.

«Какая досада, не захватила фотоаппарат, а то могла бы к моим первым впечатлениям приложить фотографии», — размышляя об этом, она чуть было не пропустила поворот, где стоял знак, указывающий направление на Норвуд Флат Роуд. Притормозив, повернула на узкую, без разметки, дорогу, которая вела на поросший молодым леском холм и затем огибала его по дуге. Она с улыбкой представила себе путешествующую по тропинкам собственного ранчо прабабушку, ведя машину достаточно медленно, поскольку дорога была совершенно незнакомой и весьма узкой, с многочисленными крутыми поворотами.

Через пару миль Бренн достигла вершины скалистого гребня холма, где наряду с дубами росли сосны. Она проехала резкий изгиб дороги с очень опасным обрывом на другой стороне.

Затем она увидела это — в сотне футов внизу лежала долина, со всех сторон окруженная горами. Луг, как потоками, рассекался полосами прокосов и лежащей для просушки травы.

Бренн остановила машину, вышла, подошла к краю обрыва. Осматривая окрестности, вдыхая воздух полной грудью, она не сомневалась в том, что все, что лежало внизу, теперь принадлежит ей. Радость от предвкушения чего-то заполнила все ее существо, проникла глубоко в душу… Снова дома, наконец-то.

«Дом? — Бренн одернула себя. — Смотри на вещи здраво». Она никогда раньше в своей жизни не была здесь или вообще в этом районе. И к тому же долина внизу могла даже и не входить в число ее владений. Но она принадлежала, и она знала это. Почти. Бренн вернулась к машине и посмотрела карту. Кругом была выделена большая площадь, приблизительно в трех милях от главной дороги. Да, это то самое место. Она еще раз посмотрела с удивлением, заметила группу строений невдалеке от центра долины.

«Ничего странного, что прабабушка Марти хотела вернуться сюда. Это прекрасно. Это мое, — хихикая, как пятилетний ребенок, Бренн завела машину. — Я не могу в это поверить!» Затем, осмотрев внимательно дорогу вниз, проверила тормоза, включила пониженную передачу, и легкая машина медленно тронулась к первой «американской горке».

Через несколько минут она достигла подножья холма, но прежде, чем этот спуск завершился, ее ладони покрылись потом, а руки болели от напряжения при вращении руля. Она облегченно вздохнула, когда увидела впереди, в миле или около того, вытянутый ряд построек. Она надавила на педаль газа и дала машине быстро сократить оставшееся расстояние.

Огороженное пастбище на одной стороне дороги было заполнено пасущимися бычками. На другой стороне коровы вместе с недавно родившимися телятами и двумя массивными быками мелкими шажками брели по лугу. «Если Рон думает, что я позволю эту долину разрезать асфальтированными дорогами… — беспокойство охватило Бренн. Их медовый месяц может быть расстроен из-за этого. — Но я не собираюсь уступать. По крайней мере, в этом вопросе».

Она увидела несколько лошадей, стоявших в тени дубов, и внезапно поняла, что все это принадлежит ей, а она абсолютно не знает, как вести такое хозяйство. Тетя Сара должна бы предупредить ее, чтобы она могла заранее быть готова к такому ответственному делу, как управление ранчо. Но, кажется, тетка никогда не видела необходимости посвятить ее в тонкости управления поместьем. К тому же Бренн знала, что такая светская львица, как ее тетя, была и сама вдалеке от этих дел. В прошлом, когда возникали какие-либо проблемы, ее пальчики набирали номер телефона, она звонила своему адвокату и поручала ему решить возникшую проблему. Бренн слышала, как тетя Сара дает инструкции: «Будь так любезен, Грант. Позвони Турнеру в Калифорнию. Пусть он уладит это дело!»

Приближаясь к поместью, Бренн заметила красный пикап, припаркованный возле маленького домика, за которым располагалось большее строение. Она свернула на грязную колею, которая была окружена кедрами. После того, как пересекла канаву, через которую был сделан мостик, она проехала вдоль забора. Он окружал двор, похожий на парк. Посредине располагалось главное строение, а напротив был еще двухэтажный дом со светло-зелеными ставнями и приятным крылечком при входе. Всю свою жизнь она провела среди тесно стоявших каменных домов Бостона или Нью-Йорка и понятия не имела, как элегантно может выглядеть дом в сельской тиши, в этой части страны.

Немного позади главного здания и небольшого коттеджа, тоже окруженного плотным забором, она остановила машину. Когда припарковалась возле пыльного пикапа, мужчина, а за ним и женщина выглянули из дверей. Бренн вышла из машины, обошла вокруг, чтобы подойти поближе к встречающим.

— Мистер и миссис Дил?

— А вы — Бренн Райен? — спросила женщина с веснушчатым лицом. Ее желтоватые волосы были собраны сзади в пучок. Она выглядела не совсем юной с ее хорошо округлившимся телом, одетая в тенниску и узкие джинсы. Чтобы услышать ответ Бренн, она подошла поближе.

— Да.

Оба, она и ее тощий спутник, одновременно улыбнулись — с исключительной теплотой.

— Ты покажешь ей здесь все, — сказал молодой, сильно загорелый мужчина, — а я пока прицеплю трейлер к пикапу. — Он повернулся к Бренн. — Я рад встретить вас. Но нам, действительно, надо собираться. Я полагаю, что мистер Турнер говорил вам о нашей проблеме, — шагнув назад, не слушая ее ответ, он прыгнул в свой пикап и запустил мотор.

«Пора уезжать?» — она не понимала эту фразу.

— Мисс Райен, — блондинка тронула ее за плечо, когда мужчина уехал и пыль немного улеглась. — Извините за то, что он был так краток с вами. Но Паско раздражен. Мистер Турнер уже давно обещал нас отпустить в другое место. Все сроки прошли. Сегодня шестнадцатое. Паско говорил ему, что он всегда весной и осенью возит скот на грузовиках для Морза Бразерс. Диспетчер компании только вчера звонил, угрожая, что передаст место кому-нибудь другому. Нас так обрадовал сегодня звонок секретарши мистера Турнера.

— Вы говорите, что уезжаете? Навсегда?

— Да, я боюсь, что нам придется сделать это. Но, давайте посмотрим, у меня в доме есть список возможных кандидатур для нашей замены. Идемте, — она открыла ворота и ждала, пока Бренн войдет.

Бренн не двинулась.

— Надеюсь, вы не собираетесь передать мне дела. Должно быть, есть еще кто-то в доме, не так ли?

— В самом деле, никого.

Бренн повела рукой вокруг:

— Во всей этой долине?

— Не беспокойтесь, скот будет в порядке в течение нескольких дней, пока вы кого-нибудь не найдете. Клеймение только через две недели, или около того. Проблем с водопоем тоже нет, поскольку имеется несколько колодцев. Травы полно, а большинство коров уже должны отелиться.

— Должны?

— Хотели привезти ветеринара для наблюдения за ними, но все оказалось благополучно. В самом деле, никаких хлопот. Все идет нормально.

Никаких хлопот? И какого черта эта женщина болтает о чем-то? Клеймение, поение животных? Женщина взяла ее за руку:

— Вы все это поймете очень скоро, не так ли? Меня зовут Джуди. Джуди Дил. Почему вы не проходите в дом? Я могу предложить вам лимонад, или чашку чаю, или еще что-нибудь. Там мы можем обсудить это все более спокойно, не торопясь, — она улыбнулась вполне естественно. — Хорошо?

Потрясенная, Бренн наблюдала, как пара уезжала, таща за собой небольшой передвижной домик в виде прицепа. Все это мелькнуло перед ее взором, как в кино. Анжи обычно говорила — глотай мою пыль. Она продолжала смотреть им вслед. Они свернули на основную дорогу, прибавили скорость, а затем скрылись за ближайшими горами.

Немного очнувшись, Бренн стала ощущать боль, возникшую в руке. Взглянула вниз и обнаружила, что так прочно захватила кольцо от связки ключей, что оно врезалось в руку. Она освободилась от неудобного кольца и медленно повернулась, пытаясь выбрать путь к дому. Солнце начало сильнее припекать. Она посмотрела по сторонам в поисках тени и, пройдя несколько метров по направлению к коровнику, попала в такую тень, что по контрасту ей показалось, будто здесь темно, как ночью. За исключением домашнего скота и пары кошек, которые спрятались при ее появлении, она была здесь совершенно одна.

Бренн снова взглянула на основное строение, стоящее внизу, окруженное несколькими высокими вязами, затем внимательно осмотрела арку задних ворот, полускрытых цветущими глициниями. Выложенная камнями дорожка, ведущая от них к дверям дома, была обсажена по обеим сторонам кустами сирени. Все это выглядело необычно уютно, как на старинных открытках. И все ее страхи улетучились вместе с нервным напряжением последних часов.

Она миновала не запертые на щеколду ворота и выбрала дорожку к покрытому шифером коттеджу. Когда перепробовав несколько ключей для замка, открыла двери, то воображала, что там может оказаться внутри — библиотека с камином из серого камня в углу комнаты? Наконец ключ подошел. Поворачивая его, она услышала щелчок, затем, затаив дыхание, отворила дверь. Будет ли там то, что она себе представляла? Или окажется просто кухня — это далеко не многочисленный выбор. Она распахнула дверь пошире. Только полоски света через зашторенные окна пронизывали сумеречную комнату. Она вошла внутрь и, найдя выключатель, повернула его. Лампа на столе, перед входом, загорелась мягким зеленым светом, при этом обнаружились расставленные вдоль стен полки с книгами и массивный камин. Единственная разница с ее предположением о содержимом комнаты заключалась в том, что она обнаружила вместо обтянутых твидом стульев два старых кресла с подлокотниками и телевизор.

Она должна бы испугаться всего этого, послать к черту. Но напротив — она почувствовала некоторую восторженность, как пятилетняя девочка на дне рождения, получившая свой первый подарок.

Затем она поняла, что дала своему воображению слишком много воли. Тяжелые шторы на окнах и каминные дымоходы, вероятно, и были ключом к ее догадке. Что бы подумал Рон о ее легкомысленном воображении? А отец — она даже могла представить один из его укоризненных взглядов, со скрещенными на груди руками, медленное покачивание головой: «Сколько раз я тебе говорил: все, что нельзя вычислить или подсчитать, не реально. Изучай глубже и ты обнаружишь стремящегося быстро разбогатеть человека, все остальное — полный вздор».

И все же было приятно думать о чем-либо мистическом, что случается с людьми. Например, о переселении душ. Бренн хихикала, как ребенок, когда пересекала холл. Она остановилась у лестницы, ведущей наверх, и шагнув вперед, обнаружила кухню. Стены в ней были покрыты прекрасными панелями, покрашенными в веселый желтый цвет. Комната имела довольно большие размеры и была квадратной по форме, с большими шкафами с посудой и вполне пригодными столовыми приборами. Пол был покрыт подобранным в тон стенам линолеумом. Ей надо было разгрузить машину и развести огонь до наступления темноты, поскольку ночью температура заметно падает здесь в это время года.

— По крайней мере, я знаю, как это сделать, — сказала она себе с нервным смешком, когда, не заперев дверь, поспешила наружу. Из-за трехчасовой разницы по сравнению с Нью-Йорком и из-за волнений дня Бренн к тому времени, когда приготовила пищу из консервов, едва-едва не засыпала.

Собрав вещи и пакеты, купленные перед тем, как покинуть Бакерсфилд, она направилась наверх. Там она остановилась перед двумя дверями. Делая наугад выбор, пошла ко второй, направо. Войдя внутрь, прошла по толстому ковру к ночному столику рядом с кроватью и включила светильник. Теплые цвета от розового ситца, кружев на окнах, четырех рисунков по ткани, висевших на стене, и ковра темно-вишневого цвета затопили комнату. Богатая, вишневого дерева мебель дополняла ощущения, охватившие ее. Очаровательно! Все абсолютно очаровательно. Все было точно такое, какое должно быть по ее представлению. Рону, конечно, это не понравилось бы. Он бы это ненавидел. Она прогнала неприятную мысль из головы. Сегодня вечером она просто хотела лечь спать в этом уютном блаженстве.

Часть вторая

Она опускалась из облаков, кружилась над изумрудной долиной, осматривая этот драгоценный подарок судьбы, ее новое владение. Она легко планировала к земле, без напряжения поддерживая себя огромными крыльями, как у птиц, легкими, как будто сделанными из страусовых перьев. С волнующим чувством, отзывающимся в груди, она опускалась все ниже и ниже, пока не стала касаться верхушек деревьев, оттеняющих ранчо, его зданий и построек… ниже… так, что она могла различить высокую стройную девушку, сидевшую на красноватой лошади с золотистой гривой. Девушка напоминала ей саму себя, с длинноногой фигурой и длинными красивыми волосами. Она подплывала ближе и ближе, но не очень близко, так, чтобы не испугать девушку… или себя?..

Где-то раздался выстрел.

«Что!? Никого не должно быть на много миль вокруг». Марти Норвуд взнуздала Терра Котт, гнедую кобылу, и вывела ее из конюшни. Она подумала о том, что выстрел раздался с севера, но не могла точно определить место. «Я знаю, что отец никому не давал разрешение на охоту здесь. Он сказал бы мне об этом, перед тем как они уехали с мамой в Сакраменто». Раздался второй сухой треск выстрела, и эхо пересекло плоскогорье. Оно донеслось откуда-то от большого водоема в центре долины.

Она оглянулась назад, на дом управляющего ранчо. Все эти дни его жена Лила чувствовала себя больной, и пришлось ее везти в город. «Бен Каули не должен вернуться раньше завтрашнего числа, а, возможно, и послезавтра. Тогда мне самой придется поискать нарушителей владений».

Оставив лошадь привязанной к забору, она вбежала в дом, взяла в оружейном ящике отца одну из винтовок. Затем вернулась в конюшню, захватила седло и, приготовив лошадь для скачки, села верхом, натянула поводья и ударила каблуками в бока лошади.

— У меня нет времени для твоих игр, девочка, — проговорила она, обращаясь к лошади, которая попыталась немного потанцевать на месте вместо того, чтобы пуститься в аллюр. — Это, вероятно, какой-то городской щеголь, у которого хватает ума только на то, чтобы пострелять в воздух.

По первой команде животное расслабилось и остановилось, немного опустив живот, позволяя Марти достаточно плотно сесть в седле. Натянув поводья, Марти немного вздыбила лошадь, а затем пришпорив, сразу перешла на галоп, одновременно опускаясь в стременах. Девушка держалась в седле очень уверенно, как спортсмен-наездник, и отличалась от новичков так, как отличается грацией олень от коровы. Она низко склонилась к конской шее и понеслась вдоль забора, окружавшего ее дом, затем через луг.

Коровы бросились в стороны, она почувствовала возбуждение, ощущение свободы, имея под собой уверенно скачущую лошадь, а прогретый солнечными лучами воздух обдувал ее щеки и был наполнен запахом цветов и нежной травы.

Затем, совершенно внезапно, глубочайшая печаль сжала ее сердце, перехватила дыхание, глаза наполнились слезами злости. Терра как будто почувствовала перемену ее настроения и замедлила бег. Ей пришлось снова пришпорить лошадь, чтобы продолжать мчаться галопом. Как только Марти сделала это, ее беспокойство стало проходить. Как могли отец и мать решиться на ее брак с дальним родственником из Бостона? Должны же они понимать, что ей будет плохо там, в городе, где круглый год кругом кирпич и камень, особенно зимой, когда она вовсе будет заперта внутри дома и завянет, как сорванный цветок. И что, если она станет ненавидеть мужа? Что, если его прикосновения будут вызывать отвращение? Они убеждали ее, что так будет лучше для всех и для семьи тоже. Но вряд ли так лучше для всех. Ее ногти врезались в ладони, так крепко Марти сжала поводья. Она сделала большой глоток воздуха и смахнула слезы, затем осмотрелась вокруг в поисках нарушителя их владений. Не обнаружив никого, не снижая скорости, поскакала до Позо Грик, что было в сотне, или около того, ярдов вниз по течению ручья, у самого крупного водоема ранчо. Она натянула поводья и остановила Терру, подъехав к рядам деревьев, которые окружали водоем. Где-то рядом, в кустах, заржал конь. Ее глупая молодая кобыла ответила. Здесь мог быть конь из их собственного табуна, но Марти это не взяла в расчет. Она вытащила винтовку и легким толчком каблуков направила лошадь вперед по тропинке. Двигаясь вдоль низко нависших ветвей ив, добралась до песчаной косы, которая спускалась к тихой воде. Тяжелый аромат влажной земли наполнил ее ноздри, затем она увидела несколько диких уток, плавающих посреди камыша, — лишь они были единственным признаком жизни здесь. Повернув Терру прочь от водоема, она направила кобылу от зарослей, которые закрывали ей обзор, и тут увидела оседланную лошадь с притороченной сумкой и скатанной постелью. Очевидно, владелец лошади прискакал сюда на несколько дней охоты.

Мерин пасся в пятидесяти ярдах в северном направлении, но где же всадник? Прикрыв глаза ладонью, она осмотрелась вокруг, пустила Терру шагом и подняла винтовку. Внезапно, за небольшим оврагом, она увидела довольно крупного мужчину, спиной к ней. Он не повернулся.

Марти остановилась и прицелилась в точку между его широкими плечами. Она пыталась успокоиться, несколько раз глубоко вздохнула, убеждая себя в том, что нарушитель, вероятно, не знает, что она здесь одна. И кроме того, даже если учесть, что большую часть времени за последние четыре года Марти провела в Сан-Франциско, заканчивая школу, она все же могла попасть в хвост сойки со ста шагов.

Как только она крикнула ему, незнакомец, одетый в рабочую шотландку, наклонился, и девушка перестала его видеть. Она подъехала на несколько шагов ближе, пока не увидела, как солнце отражается на его льняных, светло-желтых волосах, не покрытых шляпой. Держа винтовку наготове, она сказала в мертвой тишине, как обычно разговаривал с нарушителями и ее отец:

— Добрый день!

Мужчина поднялся и быстро повернулся к ней. Она не ожидала, что ее указательный палец уже поместился на спусковом крючке, и почти потянула его, как поняла, — в руках у незнакомца не винтовка, а, вместо этого, только что рожденный теленок. Весь в крови, он выглядел ужасно, но ошеломленное выражение перешло почти мгновенно в великолепную дружескую улыбку.

— Меня зовут Кол Вильямс. Я направляюсь на ранчо Файв Дог, — он поднял покачивающего слабой головой теленка до уровня груди. — Это ваши владения?

Она подъехала ближе:

— Что вы делаете с этим теленком? — Она осмотрела его в поисках оружия, но его улыбка не дрогнула. — Вы, вероятно, слышали выстрелы?

Он повернулся и осмотрелся вокруг:

— Не знаю, я ехал и увидел, что ваша корова лежит здесь умирающей, поэтому я помог ей, чтобы облегчились ее страдания.

Опуская винтовку, но все еще сохраняя удобную позицию, она подъехала к краю углубления и увидела, что незнакомец не лгал. Там лежала умирающая корова, кровь покрывала траву вокруг, указывая на серьезное кровотечение.

— Я полагаю, вам повезло, что все так благополучно закончилось. Так вы сказали, что держите путь в Файв Дог?

— Да, — молодой человек поднялся на дамбу, все еще держа в руках теленка. Рукава его шотландки были закатаны, обнажая мускулистые руки, сильно загорелые, как и его лицо. Ей было почему-то трудно пристально смотреть на него. Смущали его глаза, казавшиеся невероятно голубыми в свете дня, на фоне выгоревших бровей. Он был явно нездешний. Она несомненно запомнила бы эту улыбку. Эти глаза.

— Я встретил Джима Сноу, управляющего ранчо, на скотопригонном дворе, в южной части Визами. Он сказал мне, чтобы я ехал в эти места, где могу быть занят на сезонной работе, до июля.

Три месяца. Это звучит как вечность по сравнению с десятью днями, которые у нее остались. Десять дней, и она должна будет уехать. «Прощай…» — эта мысль отозвалась новой болью. Она старалась ничего не показывать даже тоном.

— Хорошо, я боюсь, мистер Вильямс, вы неправильно свернули с дороги.

— Вы уверены? — его глаза заблестели, когда пробежали по ее лицу. По-видимому забыв, что весь в крови, он подошел ближе. — Сноу действительно вытащил мне хорошую карту.

Внезапно, словно от пощечины, она очнулась и представила себе, как выглядит сейчас — в старых джинсах и полинялой рубашке большего размера. Она просто была готова провалиться сквозь землю. Хуже того, ее заплетенные волосы свисали сзади, как коровий хвост. Чувствуя, как запылали ее щеки, она сунула винтовку в чехол и указала на крутой поворот на накатанной дороге, которая поднималась вверх из долины.

— Около четырех миль вверх по тропе, и вы выедете на основную дорогу. Возьмите немного на юг, пока не доберетесь до Гранит Стеймена. Там есть Ол Вальт, он объяснит вам, как двигаться дальше. Скажите ему, что это я послала вас.

— Я был бы счастлив, если бы прекрасная леди назвала свое имя.

Прекрасная леди? Может быть, она вовсе и не выглядит таким сорванцом…

— Норвуд. Марти Норвуд. Мой отец — владелец здешних мест.

— Это очень прелестное место, как и все вокруг, — смеющиеся глаза снова смутили ее. — Как я уже сказал, мое имя Кол. Кол Вильямс. Я из тех мест, что расположены за Соленым путем.

Только сейчас она заметила, что он по-прежнему держит на руках теленка.

— Ох, какая я невнимательная и веду себя так безумно. Пожалуйста, передайте мне его.

— Вся ваша одежда испачкается кровью и пострадает.

— Нет, это старые вещи, ничего страшного. Я тотчас вымою ее в водоеме.

— Если вы уверены в этом, — лишь легкая улыбка тронула его лицо, когда он с сомнением взглянул на нее.

Нагнувшись, она приготовила место перед собой. Он осторожно поднял слабое животное и положил его тело поперек седла. Сильный металлический запах, связанный с рождением, доносился до нее, когда она закрепляла эту маленькую теплую вещь.

Оглянувшись на него, она увидела, что улыбка исчезла с его лица. Ее настроение начало портиться… через несколько секунд он уедет! Он тоже огорчен? Внезапно она подумала, что тоже способна родить, но вместе с тем не смогла заставить себя думать об этом.

— Вы могли бы поехать вместе с нами, чтобы вычистить одежду и вымыться.

Солнце вернулось с его улыбкой, и в тоже время она заметила, как разгладились глубокие морщины возле его квадратного подбородка. Интересно бы знать, чем вызвана эта улыбка. Ее репликой или чем-либо другим? Но она не знала, отчего он улыбался. Ее порывистое приглашение, вместе с ее непривлекательным видом, было уже достаточным для смущения. В ушах стоял, как эхо, шепот ее матери, повторяющийся каждую секунду: «Помни мои слова, молодая леди, ты будешь раскаиваться, раскаиваться. Настоящий джентльмен дважды не обратит внимания на шумливую девицу, небрежно одетую».

— Вы уверены, что я не помешаю вам? — спросил он, садясь на коня.

От заботливых ноток в его голосе, теплота охватила все тело Марти. Может быть, джентльмен не заметил ее рабочей одежды.

— Конечно, нет. Если бы вы не оказались рядом, этот крошка умер бы, пришлось бы закопать его здесь, в канаве. И было бы не по-соседски с моей стороны не пригласить вас в дом что-то съесть перед тем, как вы поедете дальше.

— Соседи. Мне нравится, как это звучит.

И Марти понравились мягкие нотки в его сочном голосе, когда он сказал это.

Она направилась к дому, снова пересекая песчаную косу. Девушка знала, что они совершенно одни в долине и, когда пробирались в тени деревьев, почувствовала особую интимность обстановки, особенно потому, что это было то самое место, куда она кралась порой, чтобы в жаркий летний день искупаться нагишом. Прогнав эти мысли, Марти отвернулась от влекущей воды. Ее внимание привлек мистер Вильямс, спешившийся с лошади. Когда он повернулся к ней спиной, она невольно залюбовалась его фигурой, представила, как они плывут здесь вместе, полностью обнаженными. Странное покалывание возникло у нее в сердце и спустилось куда-то вниз. Она удивилась этим чувствам, а молодой человек уже подошел к ее лошади.

— Разрешите мне взять теленка, пока вы будете спешиваться.

Даже не глядя на его лицо, она знала, что Кол улыбается — это чувствовалось и в голосе, и в том, как он протягивал свои сильные руки к ней, чтобы взять теленка. Ей хотелось бы знать, как бьется его сердце в данный момент. Но, к сожалению, этого нельзя было угадать. Ее внимание сразу же сконцентрировалось на теленке. Она нежно что-то шепнула маленькому сироте, в то время как он пытался встать на ноги, затем встала на колени, устраивая его поудобнее.

«Ради бога, — ругала она себя тихо, когда спускалась с лошади. — Ты поступаешь в два раза хуже, чем легкомысленная школьница. Держи себя в руках. Мужчина просто хороший самаритянин и потому заботлив, но это не значит, что он предназначен тебе! Даже если ты теряешь голову от одной его улыбки!»

— Сейчас я возьму теленка. А вам бы лучше что-то сделать с вашей испачканной рубашкой, пока кровь еще не засохла. Взяв теленка за шею и за все четыре ноги, она вошла с ним в воду, погрузив его до живота и следя за тем, чтобы вода не залила ее сапоги.

Когда она остановилась и начала обливать водой спинку малыша, Кол Вильямс опустился на колени на песок позади нее. Его запачканная, прилипшая к телу рубашка распахнулась на мускулистой груди, когда он вытянул руки с закатанными рукавами. Она не могла удержаться, чтобы не следить за ним. Вот он наклонился над водой смочить ткань грязной рубашки. Мышцы на плечах и спине бугрились, мощно проступая через ткань, создавая соблазнительное зрелище, как будто он был без рубашки.

— Вам бы лучше снять ее. Таким образом вам никогда не смыть кровь и грязь.

Боже, как такие слова могли сорваться с ее уст? Он, должно быть, тоже потрясен. Его руки застыли в воздухе. А ее — нет. Удерживая взгляд на спине теленка, она лихорадочно набрасывала ладонью воду на шерстку, пока он не заговорил.

— Вы уверены, что мой вид без рубашки не оскорбит вас?

Она бросила взгляд на его серьезное лицо, продолжая неистово работать руками, обмывая теленка:

— Конечно, нет. Это вполне разумно. Кроме того, в такую погоду люди часто работают без верхней одежды.

— Вы правы, — он расстегнул пуговицы и стащил рубашку.

Она не могла отвести взгляда от его сильных и гибких мышц, что делали его фигуру очень мужественной и привлекательной. Постепенно маленький, со звездочкой на лбу теленочек становился самым чистым из всех, каких она когда-либо видела. Затем, когда Кол выпрямился и начал мыть свою грудь, она с удовольствием стала его рассматривать, но недолго, поскольку и на себе почувствовала его смелый взгляд.

Когда это стало слишком трудно переносить, она быстро подняла голову.

— Я полагаю, было бы лучше найти для него корову, чтобы он мог сосать ее, и тогда мы будем уверены, что он выживет. — Выжимая рубашку, он подошел так близко, что она могла сосчитать завитки золотистых волос на его загорелой груди. Марти заставила себя поднять глаза и встретить его взгляд и белозубую улыбку. — Вы очень устали, когда пытались справиться с коровой, которая не могла растелиться. Подождите немного, когда мы приедем к дому, я дам вам чистую рубашку и накормлю вас, а то выйдет как-то не по-соседски.

Часть третья

Марти прижала к себе теленка и молча следила за Колом Вильямсом. Рысью они пересекли луг с тенистыми дубами в поисках коровы, которая отелилась бы в течение двух последних дней. От свежевысушенной рубашки с таким же мягким оттенком голубого, как и его глаза, волосы Кола казались светлее и ярче, а само лицо было цвета теплого золота. Она поймала себя на литературном сравнении: он был похож на ковбоя Адониса. Даже представила себе картину, на которой молодые люди в Салиасе прощаются друг с другом. Она ничуть не была удивлена этому, но в то время, как передавала ему конец веревки, подумала, что ведь ничего не знает о нем.

Проскакав немного вперед, Кол вернулся к ней.

— Я нашел вон там кое-что подходящее, — он показал на корову внизу, около старых деревьев. — Подождите здесь, я приведу ее.

Он достал скрученную кольцами веревку, осторожно направил свою лошадь к стаду, где корова щипала траву, делая одновременно на веревке петлю. Коричневатое, с белыми пятнами создание с тревогой в глазах следило за всеми этими приготовлениями.

Марти слышала, как он приговаривал что-то ласковое животному, когда осторожно подъезжал к нему. Но корова помчалась.

Кол бросился в погоню, раскрутив лассо над головой и при каждом повороте коровы меняя тактику. С первого же броска он заарканил ее. Лошадь сразу же остановилась и начала медленно подавать назад. Кол ослабил веревку, когда корова начала метаться вокруг. Но через несколько секунд борьба ее прекратилась, и она последовала за ним послушно, как собака на поводке. Ее теленок поднялся, догнал и пристроился к своей матери. Наблюдая возвращение Кола, все существо Марти наполнилось радостным возбуждением. Она представила себе, что он ее муж, что они вместе работают на ранчо. Как она мечтала об этом не однажды. Ведь такое вполне было бы возможно!

Они с отцом так любили свою землю. Если бы мать хоть чуть-чуть попыталась понять ее, какая могла бы наступить красота и гармония в ее жизни. Если бы и сама мама могла что-то делать интересное и новое для семьи вместо того, чтобы обрекать себя и мужа на домоседство. Чаще всего мама просто проводила время в послеобеденном чтении, пока у нее не появлялось желание уговорами и лестью склонить отца взять ее в какую-нибудь поездку или путешествие. «Ей приходилось приложить много усилий, чтобы выманить отца с ранчо во время массовых отелов коров, — подумала Марти с гримасой отвращения. — Ведь настоящему хозяину так важно быть в это время на месте!»

Но если мать очень чего-то хотела, отец всегда давал ей то, что она жаждала получить. Большей частью это он делал потому, что чувствовал себя виноватым в ее пребывании здесь, в глуши, в отрыве от ее семьи в Бостоне. И попытка выдать дочь замуж за дальнего родственника — это была уступка ее прихоти. Выдавая дочь замуж в Бостон, она думала не о счастье Марти, а прежде всего о том, что это будет гарантией поездок в Бостон ей самой. Отец, как правило, не отказывал ей ни в чем, что было в его власти и возможностях.

— Мисс Норвуд! — Оглянувшись, она вскочила. Кол спешился и стоял позади ее. Озорство сверкало в его взгляде и легкой усмешке. — Я надеюсь, вы позволите мне играть хотя бы небольшую роль в ваших дневных грезах.

Ох, как он был обольстителен, возможно, что он даже немного мошенник. Чувствуя собственное безрассудство, Марти была благосклонна к нему, тепло улыбнулась, когда передавала теленка:

— Я сомневаюсь, мистер Вильямс, что вы можете воображать такое и найдете место, даже самое скромное, в мечтах молодой девушки.

При этом она громко рассмеялась и долго не могла успокоиться, пока не постаралась обратить все свое внимание на разглядывание другого теленка. Тогда Кол совершенно спокойно положил сиротку рядом с этим теленком, который был чуть больше, и помог Марти почистить его.

Его рука встретилась с ее. Как будто коснулись лед и пламень. Она была близка к тому, чтобы бежать прочь, вырваться из этих невыносимых ощущений, когда от кончиков пальцев как удар тока пробежал по всему телу. Ее дыхание стало неровным и частым. Он молчал, и она была благодарна ему за молчание, за то, что оборвал разговор на полуслове, поскольку ей было бы трудно что-либо говорить. Даже если бы она сейчас заставила себя это сделать, то вряд ли смогла бы произнести хоть пару связных слов.

— Может быть, достаточно, — сказал он наконец, охрипшим голосом. Выпрямившись, поднял теленка и отнес к корове, которая все еще была привязана к его хорошо обученной лошади. Кол поднес теленка к ее морде — корова тут же высунула свой длинный, большой язык и начала лизать его голову.

— Она выглядит, как глупая старая дева, — Кол отшагнул назад, к ее задним ногам, к вымени и положил там теленка.

После пробежки на веревке глаза коровы были тусклыми и бесцветными. Но когда Кол подсунул морду теленка к вымени и его рот ткнулся в сосок, начал сосать, ее глаза потеплели и ожили.

Рождение и рост на ранчо во время отелов она видела тысячу раз, и никогда до этой минуты все это не волновало ее так сильно. Чувствуя, как щеки начинают гореть, она отвела свой взгляд от рта Кола и особенно от его такой чувственной нижней губы. Ее внимание переместилось вверх… и она обнаружила, что он пристально смотрит на нее. Кол распрямился:

— Я думаю, что не видел ничего более прекрасного, чем телята. Особенно такие, как ваши, сочно-коричневого цвета… Таких я вижу только здесь.

Его слова лились, как мед на душу. Опасаясь за себя, за возникающие чувства к нему, она отступила на шаг.

— Я… Я намерена… Я тоже, — сказала она.

Улыбка снова вернулась к нему на лицо. Затем он глубоко вздохнул и огляделся вокруг.

— Я думаю, что теперь с теленком будет все в порядке, не так ли?

Чувствуя, что дальнейший разговор будет пустым обменом фразами, она вскочила на лошадь и тронулась вперед. Кол сделал то же самое и через несколько секунд догнал ее. Молчание держалось довольно долго. Потом он сказал:

— Несомненно, у вас большая площадь под поместьем, сколько акров земли вы имеете?

Из-за смены темы разговора Марти расслабилась и успокоилась:

— У нас около двух тысяч здесь в долине. А с окрестными холмами наберется почти три тысячи.

— А какое количество вы используете под пастбища?

— Около пары тысяч.

— Это изрядное количество для стада. Но, наверное, требуется много помощников?

Ей в голову пришла мысль о том, что он хотел спросить о найме на работу. Но в данное время отцу не требуются помощники, и… она должна уехать. Однако мысль о том, что она интересует его, была приятной.

— Мы не нанимаем так много пастухов, как на ранчо Файв Дог. В основном, мы берем на короткий срок: на период клеймения стада, перед отправкой на рынок. Как вы видели, нам нет необходимости гонять наше стадо за несколько миль летом в горы, как это делают они. У нас земли лежат выше, и травы лучше и сочнее. И все наши пастбища рядом, вокруг нас, на холмах.

— Да, — согласился он, осматриваясь вокруг. — Это все очень хорошо для скота, не так ли?

— Да, — она вздохнула. — А мне придется пропустить всю эту прелесть, почти всю.

— Вы уезжаете? Когда? Надолго? — в его взгляде сквозили тревога и неуверенность. — Извините. Это, конечно, не мое дело.

— Нет, все нормально. Я уезжаю в Бостон, через несколько дней. Мои родители решили, что…

Она не могла заставить себя сказать эти несколько слов ему. Не могла.

— Они полагают, что вам необходима культурная среда, не так ли? Я знаю это. Я долго наблюдал, как моя мать пыталась превратить пять моих сестер в приятных молодых леди.

— Пять сестер! — несомненно, ее энергичный рыцарь знал, как быть очаровательным.

— Да, — сказал он весело. — Все старше и все очень полные. Я — единственный мальчик.

Марти искренне рассмеялась, когда представила картину — визжащего маленького светловолосого мальчугана в окружении пяти девиц. Он поравнялся с ней, сдерживая лошадь, которая немного испугалась ее громкого хохота. Взяв поводья одной рукой, она прикрыла рот ладошкой, чтобы оборвать смех. У Кола смех тоже прекратился. Даже улыбка исчезла с лица, когда он остановил взгляд на ее глазах, которые стали чрезвычайно темными и горячими.

Марти чувствовала себя подобно воску, тающему на солнце, и не могла больше сдерживать поток сладостных ощущений, когда весь его вид показывал, что и она действует на него подобным же образом.

Его губы наконец пошевелились, и он произнес почти шепотом:

— Вы необычайно привлекательны и особенно, когда смеетесь.

Она страстно желала почувствовать его губы на своих. Ей хотелось ощущать мягкое давление, их вкус. Почти бессознательно она направила Терру ближе к нему. Лошадь споткнулась о камень, при этом отскочила на прежнее место. Она резко ее одернула. Она поняла бы, если лошадь оступилась бы ночью, при лунном свете, но не сейчас, в середине дня, когда так светло. Она ударила каблуками по бокам лошади, и та бросилась вперед, переходя на полный галоп. Крепко обхватив круп лошади ногами, она крикнула через плечо Колу:

— Скачем до дома наперегонки, посоревнуемся!

В стремительном движении она рассекала зеленые волны, оставляя позади себя небольшие холмы, покрытые медовыми цветущими травами. Белки выскакивали и разбегались по сторонам. Вскоре она услышала грохот от второй скачущей лошади, приближающейся сзади. Не оборачиваясь, чтобы не потерять преимущества, она пришпорила свою молодую кобылу.

Так, находясь впереди, она влетела на свой огороженный двор и, не оглядываясь назад, пересекла его. По шуму, раздающемуся сзади, Марти поняла, что победила. Она натянула поводья, резко останавливаясь, поднимая клубы пыли. Когда Кол сделал то же самое, она повернула лошадь и с триумфальным выражением на лице и в позе обратилась к нему:

— Держу пари — вы думали, что выиграете скачку у девушки?

Усмехаясь, он медленно покачал головой:

— Особенно, когда о гонке объявлено после ее начала.

Она слегка поклонилась ему, так, что стали хорошо различимы ямочки у нее на щеках:

— Я думала, что представительницам слабого пола всегда можно дать немного преимущества.

Он похлопал своего мерина по лоснящейся шее:

— Ответь на это, Дасти. — Взглянул на ее потную лошадь. — Это одна из молодых длинноногих кобыл, которые имеются у вас? — его взгляд скользнул вниз, к ее джинсам, где ткань плотно охватывала тело, все же пряча его секреты. Затем он быстро поднял голову и огляделся вокруг. — Ваши — дома?

Марти спешилась и прежде, чем ответить ему, спрятала лицо за крупом лошади и сказала как можно более беспечным тоном:

— Я не думаю. Они оба уехали, до того как я ускакала из дома.

Она услышала скрип кожи и поняла, что он тоже спешился с коня, зашла вперед и встала перед своей гнедой, завязывая поводья петлей перед тем, как уйти. Кол оказался перед ней, она передала ему поводья Терры, попросила отвести лошадей на конюшню и дать обеим зерна, пока она что-нибудь приготовит поесть.

— Вы уверены? Это не поставит вас в затруднительное положение?

— Ерунда. То, что дома никого нет, не значит, что я не могу пригласить, кого я захочу! — она показала жестом в направлении коттеджа, как будто была его женой.

— Так вы уверены, что это удобно? — в его голосе все еще звучали нотки сомнения.

Марти побежала в дом так быстро, что длинные ленты из ее косы развевались по ветру. Она направилась к задним воротам. Замедлив движение, бросила через плечо:

— Вы любите жареный или вареный картофель? — она подумала, что раньше даже в самых смелых мечтах не могла вести себя так раскованно и смело. Но бог помогал ей — это был, вероятно, единственный шанс погрузиться в маленькое романтическое приключение, перед тем как быть заживо похороненной в Массачусетсе. И, кроме того, удивительная вещь, появление этого молодого, бойкого повесы случилось в тот единственный день, когда она была оставлена здесь одна. Если это не судьба, тогда она не знала, что это такое.

Еще дверь не успела захлопнуться за ней, как она начала расстегивать пуговицы на своей просоленной, пахнущей потом рубашке. Она делала это пробегая через библиотеку, затем через прихожую другой комнаты, и так до двери, ведущей наверх, в ее комнату. Она хотела надеть что-нибудь более привлекательное. Возможно, что лучше всего надеть легкое белое платье, которое так выразительно подчеркивало ее грудь. Даже мама говорила, что оно делает ее более женственной.

Буквально несколько минут спустя она уже спускалась вниз по лестнице, успев переменить обувь. Она выбрала свои любимые мягкие тапочки, которые почти не создавали шума при ходьбе. Высокий стоячий воротник и треугольные, встроченные рукава, вместе с гофрированным верхом платья создавали иллюзию очень тонкой талии. Широкий сатиновый пояс в еще большей степени привлекал внимание к талии. Хотя мать и другие домашние ругали ее за то, что загорает на солнце, она считала, что легкий оттенок загара на лице улучшает ее внешность, особенно на фоне белого платья. И золотые прядки в волосах добавляли колорит ее облику. Но она не стремилась сооружать сложные прически, да просто и не имела на это времени, и ограничивалась расчесыванием волос и завязыванием их широкой лентой, которая обычно подходила по цвету к поясу или шарфику. Вспомнив о еде, Марти заспешила на кухню, по дороге прихватив висевший на стене передник. Но ей не пришлось беспокоиться о потерянном времени — картофель был сварен, размят и поставлен на кухонный стол вместе с вчерашним мясом и спаржей. Все было сделано еще до того, как пришел Кол.

Она несколько раз уже подбегала к окну, выходящему во двор, но убеждалась, что лошади все еще не отведены в конюшню. Снова с беспокойством выглянула в окно, пока ставила хлеб на стол. Она не думала, что ей придется стоять вот так и наблюдать, как Кол ускачет прочь, даже не сказав ей «до свидания», после того как он… Что он? Несомненно, для нее это намного больше, чем случайный флирт. Ее отчаяние перед предстоящим замужеством проявлялось в каждом ее жесте и взгляде на него. Она быстро отрезала еще несколько кусков хлеба, положив их на тарелку вместе с горкой масла, и отнесла на стол, стоящий посреди комнаты.

Улучила момент и проверила посуду из первосортного китайского фарфора, которая так хорошо смотрелась в кухне, пронизанной солнечными лучами. Убедилась, что все нормально. Правда, когда в семье были гости, то обычно садились обедать в столовой комнате, за большим столом, но она предпочла уют кухни. Итак, все в порядке. Сняв передник и расправив юбку руками, она заметила, что сильно волнуется, собираясь пригласить своего нового друга к ужину.

Она осмотрелась вокруг, но его нигде не оказалось в поле зрения. Воздерживаясь позвать его криком, что было бы не очень прилично, по ее мнению, в данной ситуации, она пошла к воротам. Когда она спустилась вниз к арке ворот, украшенной цветами глицинии, то встретила Кола Вильямса, который выходил из конюшни.

Он тоже сменил одежду и был одет в свежую белую рубашку, чистые джинсы и высокие сапоги из блестящей кожи. Его волосы были влажными, что свидетельствовало о том, что он мыл и расчесывал их. И широкая теплая улыбка, конечно, не покидала его лица. Но странно, она угасала с каждым его шагом навстречу ей. И она полностью исчезла, когда он подошел. Уверенность покинула и Марти, когда она открыла ему ворота. Не было ничего такого, что могло бы повлиять на его настроение, только ее женственность, подчеркнутая новой одеждой.

Нахмурив лоб, он остановился в нерешительности перед ней, распространяя аромат своего одеколона, похожего на запах глицинии.

— Мисс Норвуд? Я думал, что у меня галлюцинация, такая прелесть перед глазами.

Она нервно покрутила завиток волос у виска:

— Ужин уже готов.

— И — что я вижу сейчас — золотой ангел в белом облаке, — он нежно взял ее руку, посмотрел на нее, затем вновь взглянул на ее лицо. — Вы так… Я… Ух! — он задержал взгляд и затем снова опустил голову вниз.

Марти показалось, что его лицо залилось румянцем, но она не была в этом уверена до конца, поскольку сама находилась в замешательстве.

— Поскольку никого не оказалось вокруг, — продолжал он, с удовольствием заполняя наступившую паузу, — я накормил животных в конюшне, привел и отдоил вашу корову и поставил ведро с молоком в холодную воду.

Марти с трудом сосредоточила внимание на его последних словах.

— Это очень мило с вашей стороны, — почти выдохнула эти слова. Затем прочистила горло, прокашлялась и попыталась снова сказать: — Я уверена, что наш управляющий оценит это, но его сегодня нет, он сильно занят. — Затем, не давая Колу возможности спросить еще что-либо, она повела его в дом, вся сгорая от волнения и возбуждения.

Когда они вошли в кухню, она пригласила его сесть, а сама взяла голубой кофейник с плиты и налила каждому по чашке кофе. Марти ясно ощущала теплоту его взгляда, когда двигалась по кухне, разливая кофе и прилагала все усилия к тому, чтобы не упасть, прежде чем поместится на стул против его. Он отвел взгляд от нее и внезапно показался очень застенчивым за этим небольшим, по сравнению с его крупным телом, столом.

— Не стесняйтесь, — сказала она, подавая ему желтую салфетку. — Кладите себе в тарелку, берите все, что перед вами.

Его застенчивость исчезла, когда они разобрали свои порции и начали есть.

Она подумала о том, что он все еще не верит, что они одни, ему кажется, будто в любой момент могут приехать ее родители.

— Вы говорите, что вы из Салинаса, из мест, где хорошо развито фермерство. Я слышала об этом, — болтала она, пытаясь облегчить свое состояние дискомфорта. — Чем занята ваша семья?

— Мой отец владеет пастбищем и фермой.

— И вы говорите, что вы — единственный сын? Меня не удивит, если ваш отец будет настаивать, чтобы вы всегда были вместе с ним и помогали ему, — была бы она парнем, уверена, что ее собственный отец настаивал бы на том, чтобы пошла по его стопам.

Застенчивая улыбка появилась у него на лице. Он поднял салфетку и вытер губы.

— Да, ему не понравилось мое решение работать пастухом у других некоторое время, но мы заключили соглашение. Он дал мне три года для того, чтобы из меня вышла дурь, как он сказал. Он ожидает моего возвращения домой на празднование окончания столетия, тогда я приму на себя обязанности по ведению хозяйства на ферме. Я уверен, что работа на пастбище была бы очень интересной. Находясь в центре всех событий, можно быть в курсе всех дел, контактировать с соседями, перенимать опыт по ведению хозяйства — это очень увлекательное дело, — казалось, он вновь обрел спокойствие, начал есть кусочки картофеля. — Но в этом случае придется много времени проводить в помещении, а я так люблю смотреть на открытое небо.

— Да, я понимаю вас, знаю, что это значит. Я только недавно вернулась из школы в Сан-Франциско, две недели тому назад. Ужасный климат. Постоянные туманы, я никогда не чувствовала себя так стесненно, как там.

— Одна из моих сестер живет там с мужем. Из писем ясно, что ее устраивает та жизнь. Когда вы молоды и влюблены, не думаю, что имеет большое значение, где жить.

— Нет, я полагаю, нет. Если вы влюблены, — заметив, в какую сторону опять изменилось направление их разговора и как быстро это случилось, Марти начала есть с преувеличенной сосредоточенностью.

Несколько минут они ели в полной тишине, затем Кол спросил, потягивая маленькими глоточками кофе:

— Сколько у вас братьев и сестер?

Она оторвалась от тарелки:

— Никого, на самом деле, никого. После моего рождения у мамы появились, кажется, осложнения, и оказалось, что она не может больше иметь детей.

— Это очень печально, вам пришлось расти в одиночестве.

— Это не совсем так. У меня была прекрасная собака, мой друг для игр и забав. Она умерла в прошлом году. Отец всегда позволял мне брать ее на верховые прогулки.

Кол воскликнул:

— И он научил вас настоящей доброте!

Она не поддержала его улыбкой, зная, что это может вызвать у него восторг и возбуждение:

— А мама — я просто порой боюсь ее испугать своим поведением.

— Матери… Они всегда пытаются подрезать наши крылья, не так ли?

— Вы тоже придерживаетесь такого мнения? — Марти поймала себя на мысли, что невольно доверяется ему, не замечая, как это получается. Его свободная манера общения и ее мальчишеские замашки, вероятно, сближают их.

Он рассмеялся:

— Если бы я был на месте мамы и у меня была бы дочь, то я выдал бы ее замуж за местного землевладельца. Дело в том, что как только девушка открывает рот, чтобы говорить, то она начинает хныкать и требовать сватовства.

— Ох, я понимаю ваши чувства — у вас пять сестер. — Марти поднялась и пошла к печке, чтобы добавить дров. — Моя мать тоже выбрала мужа для меня, — переставила кофейник и снова присоединилась к нему, и ее удивленный взгляд остановился на его вьющихся волосах. Она прилагала неимоверные усилия над собой, чтобы не прикоснуться к этим волосам, не запустить в них пальцы, не смотреть в эти голубые глаза, проникающие прямо в сердце, прямо в душу. — Выбор матери остановился на каком-то очень чопорном человеке. Я встречала его всего лишь один раз. Единственное, что мне запомнилось, — когда он ходит, то издает скрипучие звуки.

Посмеиваясь, он откинулся назад на своем стуле, поднял изящную чашку китайского фарфора в своей огромной руке:

— Это напоминает мне тот случай, когда человек впервые должен надеть рубашку с очень тугим воротником…

Он продолжал рассказывать что-то смешное, очень оживленно, подкрепляя рассказ жестами и игрой голоса. Марти поняла, что он представляет такой тип мужчин — веселый, жизнерадостный, шаловливый — именно такой, какой ей больше всего нравился. Такого она хотела бы иметь спутника в жизни. Тем временем он закончил рассказ. Она получила огромное удовольствие от всего этого, все ее существо, каждая клеточка получила удовольствие. Улыбка на его лице замерла, и он поднялся на ноги:

— Я полагаю, что мне пора идти, уже становится темно.

О боже, он думает, что утомил ее! Марти тоже вскочила:

— Я не хочу слышать этого! — Внезапно грусть охватила ее, она снова упала духом: — Мне кажется, что отец был бы не доволен тем, что я выпроваживаю вас из дома в ночную дорогу. Вы можете упасть с обрыва и разбиться. Или может произойти еще что-нибудь. Оставайтесь на ночь. Утром вы продолжите ваш путь в безопасности.

Нерешительность отразилась в его взгляде:

— В этом есть смысл. Но вашего отца нет дома. Вы одна.

— Но он может быть скоро.

— Я думаю, что было бы лучше, если бы я мог спать в сарае.

— Для гостей у нас есть комната наверху. Кроме того, здесь довольно прохладно по ночам, — она легким жестом расправила рукава платья, закрывая ими предплечья. — Уже становится прохладно. Вы не будете возражать, если я попрошу вас разжечь огонь в камине в библиотеке, пока я буду убирать посуду? — Марти не могла не подумать, что ее двойственность возмутительна, но не стала себя винить. Она не откажется от этого вечера, который преподнесла ей судьба.

Хорошее настроение и юмор вернулись к Колу намного раньше, чем к ней:

— Развести огонь? Все, что леди пожелает, — сказал он, расстегнул манжеты на рубашке, повернулся и пошел, на ходу закатывая рукава.

— Дрова сложены сбоку от дома. И раз уж вы пошли туда, можете захватить вашу дорожную сумку из конюшни.

Он остановился и медленно обошел вокруг комнаты, на лице у него была хитрая ухмылка:

— Если вы обещаете спрятать меня, когда ваш отец придет с револьвером…

Она настороженно повернула голову в сторону, на стук, который смыл самодовольное выражение с его лица:

— Разве я не упоминала, что у моего отца семь футов роста и вес три сотни фунтов?

— Нет, вы не говорили.

— Я не говорила потому, что это неправда, — она повернулась и склонилась над столом, чтобы спрятать улыбку.

— Вы знаете, — сказал он, но его шаги совершенно заглушили слова для нее, — вы такой дьявол, каких я никогда не встречал.

Она не слышала этих последних слов, но ей хотелось слышать: «Какая мы бы были отличная пара».

Часть четвертая

Марти коротала время с Колом, наслаждаясь теплом, сидя перед камином, где виднелись красные угли. Они нежились в удобных креслах с подставками для ног, разговаривали обо всем и ни о чем, им казалось, что знали друг друга всю жизнь, и пространство, разделяющее их, было заряжено каким-то невысказанным возбуждением.

Он был истинный джентльмен, в течение вечера его манеры были безукоризненны. Но вместе с тем время неумолимо двигалось к ночи, как вода просачивается через песок, создавая еще большее ощущение жажды. Она отчаянно желала преодолеть эту запретную территорию, расстояние, которое разделяло их, — только стол. Но опасение, что ее секреты слишком рано могут быть раскрыты, если она не сдержится, останавливало ее. Она проклинала себя за недостаток смелости, когда было достаточно нескольких слов, чтобы соединить их. Только лишь голоса касались друг друга, сплетались вместе.

Старинные дедушкины часы уже четыре раза пробили с тех пор, как они пришли в уютную библиотеку отца, и теперь это бесчувственное изобретение — часы — показывало уже одиннадцать.

Марти почувствовала нечто похожее на панику, когда поняла, что уже поздно и пора расставаться, и думала, как бы продлить свидание дольше. Ей придется позволить бедному мужчине уйти — это была единственная приличная вещь, которую можно сделать, поскольку утром ему уезжать. Ее сердце тянулось к нему, но она взяла себя в руки и встала.

— Уже поздно. Идемте, я покажу вам вашу комнату, — на негнущихся ногах она шагнула к камину и зажгла лучину от него. Затем взяла керосиновую лампу, выкрутила фитиль и подожгла его.

Она пошла вперед, не видя и не слыша, что Кол пошел вслед. Жар от его тела ощущался даже на расстоянии, вместе с мужским запахом. Он протянул руку и взял лампу:

— Позвольте мне.

Если бы у нее хватило смелости повернуться к нему лицом, то оказалась бы у него в объятьях. И если бы она сделала так, он понял бы ее правильно, а мягкая низкая мелодика его голоса и нежный взгляд располагали к этому. Прошло пять полных секунд, в течение которых она могла бы разрушить стены приличия. Он пока оставался позади нее. Пока. Его руки были неподвижны.

Ее твердое воспитание одержало победу. Со вздохом она двинулась дальше и направилась к выходу.

— Вы уверены, что ваши не вернутся?

Она взглянула назад, на него, на это привлекательное, загорелое лицо, на мужественное, хорошо сложенное тело ковбоя. И у нее всплыли в мозгу мучительные сравнения с ее назначенным женихом — тонким, с бледной кожей мужчиной, за которого ей предстояло выйти замуж. Приступ страха перехватил ее дыхание: «Не надо касаться этой темы. У моих родителей достаточно доводов для того, чтобы согласиться на этот брак в соответствии с их желаниями».

Марти уловила проблеск разочарования в его выразительных глазах, когда он поднимал свою сумку и шел вслед за ней наверх по лестнице в комнату, которая предназначалась ему. Подойдя к дверям, она открыла их и жестом предложила войти, а сама шагнула в сторону:

— Вы знаете, у нас есть вполне современная ванная комната, в конце коридора. Если хотите, я могу развести огонь внизу, где есть бак для подогрева горячей воды и можно ее нагреть для вас.

— Нет, спасибо, я помылся уже, я в порядке, — он это произнес даже тише, чем говорила она.

— В таком случае, я полагаю, что пора сказать «спокойной ночи».

Она собралась уходить. Он порывисто взял ее руку. Его прикосновение пробежало по руке и жаром отдалось в сердце. Ее губы невольно раскрылись, когда она повернулась к нему лицом. Он мгновенно опустил свою руку.

— Я… я просто хотел сказать, то есть поблагодарить за вечер. Это было… Я никогда не забуду это. Или лучше сказать — никогда не забуду вас, — он шагнул ближе. — Может, не будет возможности поговорить утром, и поэтому я хотел бы спросить вас сейчас.

— Да?

«О да, пожалуйста, скажите что-нибудь, что угодно, чтобы остаться вместе. Здесь. Сейчас. Неужели ты не видишь огонь желания в моих глазах, не слышишь его в каждом моем вдохе?»

— Если я не покажусь вам слишком нахальным, я хотел бы просить разрешения приехать к вам перед тем, как вы уедете в Бостон. В воскресенье не очень рано для вас?

Глупая надежда пресекалась в зародыше.

— Я была бы очень рада.

Но появившаяся на его лице улыбка быстро растаяла:

— Вы знаете, как мне не хочется думать о том, что вам придется уехать в Бостон, ведь мы только-только начали знакомство, и уже нужно разлучаться. Как долго вы пробудете в Бостоне?

Она не могла заставить себя сказать ему «прощай», навсегда. Как только встретила его взгляд, тут же отвела глаза:

— Я пока не знаю. Давайте не будем думать о прощании. Просто помечтаем о предстоящем воскресеньи.

— Да, воскресенье. Спокойной ночи, моя милая. Сладких снов.

«Милая». Она подумала, что ее сердце разорвется, когда шла вниз по коридору, а затем по лестнице. Открыв дверь, остановилась посреди комнаты и попыталась успокоиться, сдержать эмоции, выговаривая с улыбкой: «Спи спокойно». Однако сон не шел к ней. Она надела свою ночную рубашку из розового батиста, расчесала волосы и забросила их назад. Затем задула лампу и бросилась на кровать, пытаясь не обращать внимания на странный голод, терзающий всю ее плоть. Она что-то подобное слышала в школе, когда девушки рассказывали о том, как поклонник намного старше по возрасту поцеловал девушку и та почувствовала такую слабость, что не могла стоять на ногах и у нее даже перехватило дыхание.

Каждый раз, когда одеяло касалось ее тела, каждый дюйм ее кожи вспыхивал, а груди набухали небольшими, но твердыми почками, обращали на себя внимание, как бы просили, чтобы он своими большими руками взял их.

Она откинула одеяло со своего горящего тела. Инстинкт подсказывал ей: иди к нему, признайся ему, скажи, что ты предназначена ему, только ему и никому больше.

Но она знала, что не сможет это сделать.

Часы внизу пробили двенадцать.

Расстроенная, Марти открыла ящик своего ночного столика, нашла там спички и зажгла лампу. Достала томик стихов американских поэтов. Подсунув подушку почти под спину, она склонилась над книжкой. Может быть, некоторые утешающие стихи избавят ее голову от навязчивых мыслей. Она перелистала страницы и нашла то стихотворение, которым всегда наслаждалась и даже помнила наизусть. Эдгар Аллен Поез. «Аннабель Ли».

Ей было трудно сконцентрироваться на словах, вместо этого она смотрела на дверь и ждала, не появится ли там Кол. У нее было страстное желание, чтобы он там появился и вошел в комнату. Если бы он сделал первое движение навстречу, то у нее не было бы сил сопротивляться своему желанию.

Но не слышалось ни звука, никто не появился. Она заставила себя приступить к чтению книги.

Это было много-много лет назад,

В королевстве у моря.

Там девушка жила,

По имени Аннабель Ли,

И она ни о чем не думала,

Лишь только о любви.

Она была еще дитем, и я был ребенком,

В этом королевстве у моря,

Но мы любили друг друга,

Такой любовью, что выше любви.

Я и Аннабель Ли —

Любовью, у которой

Были крылья серафимов,

Укрывающих ее и меня.

Слезы мешали Марти смотреть, и она захлопнула томик, не могла до конца выдержать чтение этой мучительной и горькой лирики, где говорилось о юноше, который страстно и тяжело переживает потерю любимой. Дрожащими пальцами она вернула книгу на полку и погасила лампу.

Когда легла на спину и закрыла глаза, другие строки из стихотворения пришли ей на память:

…Богатый родственник пришел

И у меня ее забрал на наше горе,

Чтобы свести любовь мою,

В том королевстве, что у моря…

Эти слова всегда глубоко трогали ее душу, теперь они были почти невыносимы в их пророчестве. «Мой знатный родственник тоже возьмет меня, отнимет у моего нового возлюбленного и сведет в могилу. В холодную пустую могилу с безмолвным могильщиком».

Нет, она не должна думать о том, ни сегодня, ни завтра вечером. Вплоть до воскресенья. Этот маленький кусочек времени был весь в ее собственности, и она не будет терять его. Думать о чем-либо еще… как в последних строках поэмы. Да.

Ни одной ночи не проходило,

Чтобы во снах ко мне не возвращалась

Прекрасная Аннабель.

И в ночном небе я видел не звезды,

Но прекрасные, яркие глаза Аннабель Ли.

И все ночное море лежало передо мной,

О моя дорогая, дорогая, моя жизнь,

моя невеста.

Последние строки она забыла и поэтому снова посмотрела в книгу: «Все ночное море передо мной, моя дорогая, моя жизнь и моя невеста». Произнесенные шепотом слова заполнили ее тело, душу, все сознание подобно лаве вулкана. Его невеста, как ей хочется быть его невестой. Никакой надменности, никакой мрачности у этого простого человека. У него.

Тяжесть и боль внизу живота становились все более интенсивными. Марти перекатилась на живот, сминая подушку, пытаясь избавиться от мучительных ощущений, от этой пульсирующей боли. Но это не помогало.

Повернувшись снова на спину, она отбросила подушку в сторону и вскочила на ноги. Ее взгляд сверлил дверь. Она больше не могла сдерживаться, бросилась к двери, чтобы открыть ее… и уперлась в твердую, широкую грудь.

— Марти! — Кол обнял ее за плечи, затем отступил немного назад от нее. — Пожалуйста, не пугайтесь. Это не то, что вы думаете. Я просто пришел сказать вам… Я думаю, что будет лучше, если я уеду отсюда. Я на самом деле не могу оставаться…

— Но я думала, что вы остаетесь на ночь, — она сказала это, в то же время пытаясь рассмотреть более отчетливо его лицо в темноте.

— Я знаю, но ваши домашние не вернулись, и мне придется… Я знаю, вы верите мне — и я ценю это. Но вы знаете, у мужчины есть, ну, потребности. И это — природа. Я не могу ручаться за себя, находясь рядом с вами. Там, внизу, я пытался успокоиться, но никак — лучше я уеду, — резко повернувшись, он шагнул прочь.

— Нет! — она побежала за ним, схватила за руку. — Вы не поняли! Когда я уеду в Бостон, я не вернусь назад. Моя мать заставляет меня выйти замуж, — дрожь пробежала по всему ее телу. — За холодного, нелюбимого, малознакомого человека — я рассказывала вам.

Кол приблизился к ней, заключил в свои объятья, взял ее лицо ладонями:

— Но вы не сможете так поступить? После сегодняшней нашей встречи — я хочу сказать… Я знаю, это, конечно, случайно, но к тому времени, когда мы уехали вместе от водоема, от маленького теленочка, от всего, что нас окружало там, я уже надеялся, что так много общего у нас… Скажите, может быть, вы не будете спешить с этим решением, с поездкой в Бостон, не дав мне шанс?

Сердце Марти болезненно сжалось. Она повернула голову и поцеловала его руку. Затем накрыла ее своими ладошками:

— Я очень, очень хочу быть с вами вместе, но у меня нет выбора. Мне всего лишь семнадцать.

— Мы что-нибудь придумаем, найдем какой-нибудь способ. Ведь что-то можно придумать! — он поднес ее пальцы к губам и нежно поцеловал, прикоснувшись к каждому из них. Эта его нежность почти лишила ее сил. У нее подогнулись колени. Он подхватил ее и прижал к груди. Лишь тонкая ткань ее ночной рубашки разделяла их тела. Она почувствовала, как у нее напряглись и затвердели соски грудей. Одна из его рук перебралась на шею, и он зарылся в ее волосы. — Когда я вернусь в воскресенье, я поговорю с вашим отцом. Я попытаюсь объяснить ему, так, чтобы он понял наши чувства.

— Ничего не получится. Моя мать уже несколько лет мечтает об этом выгодном для нее браке.

— Выгодном браке? Ведь вы не собственность. Вы — личность, чувствующая личность.

— Мать говорит, что я слишком молода, чтобы понимать что-либо. Она сказала, что позднее придет любовь и научусь его любить. Но я знаю, что нет, — она говорила это сквозь всхлипывания и не могла остановиться. — Пожалуйста, не покидай меня этой ночью. Может быть, это единственный шанс, который я буду иметь в жизни: быть с человеком, которого я полюбила всем сердцем.

— О Марти, вы будете ненавидеть себя утром. И меня тоже, из-за потери невинности.

— Нет, не думайте об этом. Это должно случиться. Я солгала вам сегодня днем. Мои родители сейчас в Сакраменто, Бен Каули увез жену к доктору в Бакерсфилд сегодня утром. Он не вернется до завтра или до послезавтра. Первый раз в жизни я осталась здесь одна. И, похоже, как в прекрасной сказке, вы пришли сюда, мой прекрасный рыцарь, в сияющем ореоле, чтобы спасти меня… дать мне…

Его губы охватили ее рот с неистовым жаром. Она вся напряглась и попыталась оттолкнуть его. В порыве страсти он перестал сдерживать себя, но тут же оторвался:

— Я прошу простить меня. Я забылся на минуту. Я буду более осторожным, — затем, как в доказательство этому, его руки вернулись на ее лицо и большими пальцами погладили ее щеки, он осыпал ее поцелуями: глаза, виски, щеки. Потом снова слился с ее губами.

Ее руки оказались у него на груди, она ощутила силу толчков его сердца и не сомневалась в том, как трудно ему сдерживать свою страсть. Когда его губы переместились и начали скользить по шее, ее девическая нервозность исчезла. Она совершенно ничего не боялась, она ждала его. Марти обвила его шею руками и откинула голову назад — дрожь прошла по всему ее телу. Его язык нежно коснулся точки за ее ухом, и от этого кровь у нее так и закипела. Дыхание участилось, и она издала протяжный стон. Он с возгласом, выражающим удовольствие, подхватил и понес ее в комнату.

Лунный свет проникал через окно, превращая ее золотистые волосы в сказочное серебро, а его глаза отсвечивали в темноте огнем желания, и она знала, что это только для нее и только из-за нее.

— Вы так прекрасны, — его тихий голос дрожал в тишине, он поднял и разбросал ее волосы по плечам, затем отвел нежным жестом назад. — Мне нравится, что вы высокая и держите себя прямо и гордо. Мне нравится, что не надо наклоняться при поцелуях, — его руки спустились вниз, на грудь, которая была покрыта только тонким полотном рубашки. Его поцелуи были такие опаляющие, что она не могла дышать. Он остановился.

— Нет, не останавливайся, — выдохнула она. — Ласкай меня. Везде, прошу тебя.

Его руки скользнули по ее бокам, затем снова по грудям, нежно касаясь их. Большие пальцы, которые только что водили по щекам, начали осторожно массировать ее соски. С каждым движением остро нарастало удовольствие. Марти никогда в жизни не испытывала ничего подобного… до того, как он запустил руку в вырез ночной рубашки, доставая до груди, затем взял ее губами. Его язык сверлил грудь, ласкал, посасывал, пробовал на вкус.

Эту сладкую пытку почти невозможно было переносить. Она начала часто дышать, как будто в горле было какое-то препятствие, которое нужно было вытолкнуть энергичными выдохами, и уже не могла больше сдерживаться — стала ласкать его тоже. Ее руки пробежали по его шее, по плечам, за воротником его рубашки. Внезапно его голова откинулась, а руки двинулись вниз, и он приподнял ее и плотно прижал к телу. Напряженное состояние его мужского органа, хоть и скрытое джинсами, весьма красноречиво свидетельствовало о его собственном желании. Задыхаясь, она прижималась к нему, когда он затвердевшим орудием приник к ее мягкому животу.

— Да! О да! Не останавливайся, не останавливайся совсем, давай до конца.

Он страстно приник губами к ее губам:

— Я не буду, моя сладость. До тех пор, пока ты не скажешь: я твоя.

Он слегка покусывал ее нижнюю губу, затем проник между губами, так, что они разомкнулись полностью, его язык устремился в ее рот, лаская и исследуя все. Ее сердце билось подобно крыльям воробышка, реагировало на все его прикосновения и ласки, особенно когда чувствовало удары его сердца. Его руки начали ласкать ее спину, вызывая томительное, острое чувство во всем теле.

Ни в стихах, ни в прекрасных сказках, которые читала, она не встречала такого волнующего трепета, такой вершины наслаждения, какую дали ей скользящие, нежные прикосновения рук и губ Кола.

Такое наслаждение! Такой экстаз! Она поступила совершенно правильно, попросив Кола остаться. Даже если никогда больше они не будут вместе, у нее будет эта ночь. Оставшуюся часть жизни она могла бы вспоминать, возвращаться к этому времени и знать, что это была любовь, она любила этого человека целиком и чисто.

Его ласки остановились на ее плечах. Затем, внезапно, он оторвал свои губы от ее и высвободился от объятий.

Ее глаза удивленно раскрылись. Может, она ведет себя слишком смело, бесстыдно? Шокировала его? Почему он отстранился от нее? Нет, она поняла, что он просто сбросил ее ночную рубашку и та уже валяется на полу.

У нее перехватило дыхание. Она понимала, что нагота может вернуть ей стыдливость. Но этого не случилось. Голодный позыв всего ее тела затопил сознание, вызывая непреодолимое желание. Он опустил руки вниз и начал гладить и ласкать ее живот. Она чувствовала, как была охвачена ожиданием, когда он спустится ниже.

Но он остановился. Медленно его взгляд поднимался вверх, до тех пор пока не встретился с ее глазами:

— Вы даже более совершенны, чем я предполагал и воображал.

Ее тело требовало большего, много большего.

— Пожалуйста! — она дотянулась до пуговиц его рубашки и начала расстегивать их. Этим ее жестом он был выведен из оцепенения. Улыбнувшись уголками рта, сам стал расстегивать ворот. Когда это было сделано и рубашка оказалась на полу, ее рука скользнула по его животу, касаясь того места, где была белая, незагорелая, ранее прикрытая джинсами кожа.

Знала бы она, какое первобытное чувство удовольствия дарила ему этими жестами! Он схватил ее руки и прошептал:

— Вы сводите меня с ума!

Ее улыбка стала шире:

— Меня тоже.

Ответная реплика привела его в состояние такого же неистовства, в каком она пребывала сама. Он выкрикнул с содроганием в голосе:

— Поверь, мне действительно необходимо получить какое-то доказательство, что мы не расстанемся!

— Так почему же вы не берете это доказательство так долго?

Выпустив ее из своих объятий, он сел на постель. Когда он отклонился и оказался совсем в тени, ей это не понравилось. Как в таком случае она может запомнить все оттенки, все нюансы их этой ночи, если не видит его?

— Ты не будешь возражать, если я зажгу лампу?

Он приподнялся и пристально посмотрел на нее:

— Извините, я не расслышал, что вы сказали. Если вы не хотите меня, я не буду, я просто думал… — хотя эти слова были произнесены шепотом, они были наполнены страстью и звенели в воздухе.

— Мне очень хочется этого.

Когда они погрузились в эту мучительную мелодию страсти, слезы полились из ее глаз. Зажигая лампу, она смахнула эти слезы и обнаружила, что Кол сбросил свои последние одежды. Теперь был ее черед поразиться увиденному. Свидетельство его страстного желания ее было впечатляющим.

Он улыбнулся с некоторым смущением, когда заключил ее в крепкое объятие и опустил на кровать. Положив ее голову на руку, он мягко погладил по щекам. Его лицо приобрело серьезное выражение, когда он вглядывался в те места, что оставались затемненными.

— Если это сон, то я хотел бы никогда не просыпаться. Я так наполнен желанием обладать вами. Я никогда не думал, что такое возможно. Я надеюсь, что могу вам дать хотя бы частичку тех ответных чувств, что испытываю сам.

Марти высвободилась из объятий, взяла его руку и заставила повернуться к ней лицом. Обняв Кола за шею и почувствовав, как пульсирует кровь у него под кожей, внимательно посмотрела ему в глаза:

— Ты… чудо. Потому что ты пришел в мою жизнь, когда я была уверена, что она полностью потеряна. Ты пришел и предложил такую жизнь, которая полностью зачеркнула предстоящие годы пустоты и скуки. Когда… — ее слова умерли на губах — его руки окутали всю ее нежностью и лаской.

Дрожа от возбуждения, она начала перебирать его золотистые волосы, еще более золотые в свете лампы. Его великолепные скульптурные плечи были тоже омыты теплым светом. Она хотела запомнить его всего, заполнить всю свою память его образом. Она чувствовала его руки, осторожные, но уверенные, двигающиеся все ниже к талии, затем к бедрам. Придвинувшись ближе и плотнее к его телу, она расслабила и раскинула бедра. Кол просунул колено между ее ног. Его мужская напряженная плоть пульсировала у нее на бедре, когда его рука нашла путь в то место, куда он стремился попасть, и она страстно желала, чтобы он оказался там как можно скорее. Палец двинулся внутрь, а затем вверх, к пылающему от страсти, самому чувствительному месту женского тела.

Волны удовольствия затопили ее всю: ее глаза, уши, все тело. Ее взор снова затуманился, когда он возобновил свои осторожные, ритмичные поглаживания низа ее живота. Ее тело отвечало на его ласки, встречая каждое движение, каждый жест, каждую ласку. Она хотела отвечать ему тем же удовольствием — скользнула рукой вниз, вдоль его тела и начала нежно вращать пальцами его мужскую плоть.

Он задохнулся.

Ее возбуждение нарастало, дыхание стало частым, с короткими остановками, когда она ощутила гладкость и пульсацию кожи на его члене.

Он продвинул палец глубже в нее и в то же время отдался ее нежной ласкающей руке.

— О да, — шептала она, когда он вытаскивал и снова погружал палец в нее, вызывая мучительно-сладкое наслаждение снова и снова, увлекая ее в такую область чувств, в какой она никогда не была до этого.

Его губы нашли ее, и она открыла их навстречу ему. Его язык проник ей в рот, доставляя наслаждение и зажигая эротический огонь во всем ее теле. Со всей силой она прижималась к нему, обвивала его тело, сливалась с ним, языком, руками и своей жаждущей женской плотью, огненным неистовством. Быстрее. Сильнее.

Внезапно она ощутила как бы взрыв, с тысячами искр. Все ее тело охватило пламя, и с долгим-долгим вздохом она вся растворилась, растаяла у него в объятиях.

— Я люблю вас, Марти Норвуд, — прошептал он, когда направил гладко округлившийся кончик своей отвердевшей плоти в нее. Сочную теплоту ее плоти, ее готовность принять его — вот что он встретил на пути. Она была рада и довольна собой, что смогла все это сделать для него. Но он проскользил только часть пути внутрь, затем начал движение назад. Она обхватила его за спину, пытаясь удержать его. Он остановился. — Я причиню тебе боль.

— Нет, нет, не покидай меня.

Улыбнувшись, он опустил свое тело, прижался к ней так тесно, что его грудь вдавилась в ее груди:

— Я не буду двигаться быстро, — он снова начал погружаться в нее, на этот раз он продвинулся немного глубже, затем, как и первый раз, медленно вышел назад. Стенки ее влагалища требовали большего. Она прогнулась в его сторону. Он покрыл ее губы порывистым поцелуем и встретил ее более сильным толчком. Это вызвало у нее боль, и она задержала дыхание. Он понимал, что причиняет ей боль, и хотя был возбужден, все-таки смог сдержать свой порыв и немного расслабился. — Извини, — прошептал он и закрыл ее рот поцелуем. — Говорят, что при первой попытке всегда бывает боль. Я не могу причинять тебе страдания.

— Снова будет больно?

— Я постараюсь быть еще более осторожным в начале, — он медленно двинулся из нее назад. — Как сейчас?

Его глаза тоже спрашивали, как и его слова. Она улыбнулась, заверяя его в своем состоянии, и коснулась руками его волос:

— Нет, на самом деле, нет. Все, что я чувствую, так это какая-то небольшая тяжесть, — она подняла бедра и развела их, приглашая его снова вернуться в нее, к тому, что он уже делал несколько раз с такой агонизирующей медлительностью, которая доводила ее желание до сумасшедшего уровня. Она жаждала, чтобы все было сильнее и слаще. Она обвила ногами его бедра и нетерпеливым движением рук потянула его на себя, пытаясь вдавиться в него.

Ему не нужно было больше приглашения. Теперь он взял ее с большей силой. Его собственное возбуждение нарастало. Он снова и снова проваливался в нее, с все возрастающей энергией, он владел ею. Океан чувств и новых необычных ощущений обрушился на нее, затопил ее с такой интенсивностью, что она подумала, что может умереть. С всхлипываниями, стонами, криками она возвращала ему то, что он ей давал. Слышала его хрипы и стоны, когда он вырос внутри нее до таких размеров, что казалось — он может взорваться там, внутри.

Он взорвался! Его стержень конвульсивно содрогнулся несколько раз и взорвался.

Марти показалось, что и она сама тоже разлетелась на миллион кусочков…

Сколько часов… или прошло только мгновение… она была вся погружена как бы в теплую ванну с пеной, в теплую ленивую негу. Кол покрыл все ее лицо поцелуями, он шептал:

— Я люблю вас, — снова и снова, и ее сердце было готово слушать это вновь и вновь. Его дыхание постепенно успокоилось, и он начал возвращаться из нее.

— Нет, — просила она, не сдерживая панических ноток в своем голосе, когда пыталась удержать его, прижать к себе. — Нет, не уходи. Останься там, хоть еще немного. Я не могу вынести мысли о том, что ты уже покидаешь меня.

Но он весь обмяк, положил голову на ее плечо, так, что губы касались ее уха:

— Сейчас вы не можете заставить меня двигаться даже кнутом. Сейчас мы отдохнем. Ничего не случится, затем я вернусь. Я обещаю.

Часть пятая

Бренн пришла в сознание, внезапно почувствовав, что потеряла тело Кола, его тепло, его тяжесть, которая больше не давила на нее. Но она все еще чувствовала жар внутри себя и глубокое ощущение острого покалывания там, где он только что был.

Только что был?

Отбросив одеяло, она потрогала место на простыне рядом с собой, чтобы убедиться, что его, действительно, нет рядом. И она была разочарована, когда обнаружила, что он ушел.

«Проклятье!» — она попыталась успокоиться, сделав глубокий вдох. Затем коснулась рукой того места на теле… потом грудей. Горячий импульс толчком устремился вниз, поднимая и усиливая волну желания с каждым ударом сердца. Она сильно сжала бедра. От этого стало немного лучше.

Бренн выпрыгнула из постели и подошла к окну. Толчки внизу живота сопровождали ее.

Холодный воздух омывал лицо и руки. Она подняла ночную рубашку, подставляя тело охлаждающему ветру. Она давно не чувствовала такого горячего прилива страсти, такого горячего, беспокоящего желания с… каких пор? С никаких. С Роном она никогда не чувствовала ничего даже отдаленно похожего на силу этого теперешнего ощущения.

Она оставалась у окна до тех пор, пока пульс не замедлился и прохладный ветерок заметно охладил тело. Все ее ощущения были такими изумительными, невероятно реальными и такими эротичными. Это шокирующее приключение во сне вызывало намного более сильные переживания, чем те, что встречались ей в жизни.

Вернувшись назад в постель, она натянула одеяло и попыталась согреть постель и себя собственным теплом. Закутавшись, попыталась привести в порядок свои чувства, но все время перед ее мысленным взором вставал Кол. Она видела, как он поедает ее глазами. «Нет, — думала она, — была одна Марти, на кого он смотрел так пристально и с такой любовью. Просто я как-то ощущаю, что переместилась в ее кожу».

О боже, та девушка знала, что такое чувства! Глаза Бренн снова открылись. «Что со мной случилось, — спросила она себя. — Я — образованная, хорошо информированная женщина девяностых годов — далеко не наивный ребенок, который получает свой первый жизненный опыт. Но почему Рон не разбудил меня так же, как Кол?»

Она села в постели. «И почему я не видела никогда такого огня желания в его глазах, в его прикосновениях? Боже мой! Вовсе не так уж глупы намеки Анжи, — внезапно ощутив холод, Бренн подтянула ноги, сжалась калачиком. — Может быть, подумать о том, как бы выйти замуж за такого человека, который даст мне те ощущения и страсть, которые я видела пока только во сне. У Рона нет такого вожделения ко мне. Он всегда довольствовался нашими интимными встречами один или два раза в месяц. А теперь, к тому же, наш медовый месяц он хотел бы превратить в деловую поездку». Но в этом его поведении есть, конечно, и ее вина, не так ли? Она никогда не изобретала каких-то особых ласк, никогда не одевалась сексуально для него. Но на самом ли деле он любит ее? Кол сказал это очень просто: «У мужчины есть потребность в женских ласках». И если Анжи права, то, вероятно, Рон удовлетворяет себя где-то в другом месте.

«Хватит! — она одернула себя, остановила ход мыслей в этом направлении. — Я уверена, что мое воображение рисует картины лучше меня». Бренн снова улеглась на подушку и укрылась одеялом. «Просто мы почти постоянно находимся в разных местах. Полагаю, во время нашего медового месяца, когда мы будем чувствовать себя более раскованно, я начну все ощущать, как Марти».

Ее глаза закрылись, и она загадочно улыбнулась, когда снова направилась в мир грез… О боже, да.

— Кол, если ты не перестанешь это делать, то больше не получишь ничего на завтрак, — сказала Марти, отталкивая его от себя.

Кол хмыкнул ей в ухо, рукой обхватил за талию и прижал к себе:

— Теперь ты знаешь, что я ем. К сожалению, мы не можем снова подняться наверх… Я так люблю тебя!

Домывая последнюю тарелку, она реально ощутила свидетельство того, что он, действительно, готов снова доказать свою любовь к ней. Она рассмеялась:

— А я думаю, что наш бык Таргет очень сердит сейчас. Время — двенадцатый час, а мы только еще позавтракали.

— Просто я делаю свое дело так же серьезно, как бык Таргет. И это так просто проверить. Надо только подняться наверх!

— Работа, дело, что за слова! Это напоминает работу?! — Марти бросила сковородку в раковину и повернулась к нему. С озорным выражением на лице она запустила свои мокрые пальцы в его светлые волосы. — Если Бен и Лула рано выедут из города, то они могут быть здесь с минуты на минуту. Поэтому я думаю, что твои мечты о постели лучше отложить до другого времени.

— Ты обещаешь?

Внезапное выражение грусти сменило улыбку на ее лице, и только глаза сияли любовью к нему:

— По крайней мере, мы увидимся в воскресенье. Я буду ждать тебя на дороге, на самой вершине холма — там весьма уединенно. Я не хочу, чтобы мне пришлось делить время нашего последнего свидания еще с кем-то.

Его лицо приняло озабоченное выражение. Он схватил ее за руки:

— Что ты хочешь этим сказать? Мне это неприятно. Ты остаешься здесь? Я приду сюда. И не беспокойся, я поговорю с твоей матерью. Я принесу ей тонны сладостей и цветов. И когда я принесу все это вместе с моей мальчишеской улыбкой, как она сможет в чем-либо возражать или отказать?

— Ты не понимаешь. Матери не покажется заманчивой встреча с ковбоем, — пытаясь улыбнуться, Марти погладила его пальчиками по щеке. — Не знаю, как разгладить твои морщинки.

Кол схватил ее руку и прижался к ней губами, его просящий, нежный взгляд снова вызвал поток слез у нее.

— Ей придется, — сказал он и шепотом добавил, — я не могу отказаться от тебя.

Марти не могла больше вынести такой его взгляд. Она отвернулась:

— Дай мне закончить уборку на кухне. Затем пойдем посмотрим на нашего теленочка. Надо бы убедиться, что его новая мама ухаживает за ним.

Он опустил руки:

— Конечно. Но потом мы поговорим об этом.

Кол взял чашку, налил себе кофе и сел за стол подле нее. И хотя он не произнес ни одного слова, пока она протирала посуду, Марти знала, что он наблюдает за ее движениями.

Он просто не понимал, как люди могли быть так невнимательны к другим, не признавали их за личности. Отец дал ему три года свободы, перед тем как взять на себя ответственность за ведение дел. Если бы другие были так же внимательны к людям, как его отец, то он мог легко бы договориться и нашел бы общий язык. Если бы они не были столь эгоистичны.

Закончив уборку посуды, она раскатала рукава желтого платья и пошла к дверям. Оглянулась и попыталась улыбнуться ему:

— Ты идешь?

Он встал и последовал за ней на улицу, залитую солнечным светом.

— Ты не возражаешь немного прогуляться?

— Я думаю, что это прекрасная идея — пройтись пешком для разнообразия.

— Конечно, черт побери, но я действительно хотел бы подняться снова наверх и получить доказательство твоей любви, — он ухмыльнулся.

Но от этого печаль в ее глазах не исчезла. Она взяла большую, сильную руку в свою и повела его по каменной тропинке к боковым воротам.

— Видишь вон там холм? — она указала на возвышавшийся в отдалении пригорок, покрытый тенистыми дубами. — Оттуда мы могли бы начать отсчет нашей новой совместной жизни.

Когда она немного отстала, Кол сразу умерил шаг, и они зашагали дальше в ногу. Он обнял ее за плечи и тесно прижал к себе:

— Я еще не говорил тебе, как ты прекрасна в этом желтом платье?

Марти почувствовала, что румянец начинает покрывать ее щеки. Он говорил ей, как она прекрасна, бесконечное число раз прошлой ночью, но здесь, при ярком полуденном солнце, его комплимент кажется намного более весомым.

— Конечно, — добавил он, — ничего удивительного, что ты так выглядишь. Ведь ты — моя любовь.

Да, это так — она вся вспыхнула от удовольствия. Затем вырвала руку из его руки, приподняла юбку и сорвалась с места.

— Бежим наперегонки до вершины холма! — выкрикнула она, оборачиваясь назад, чтобы он принял условия ее игры, хотя не сомневалась, что Кол последует за ней. Она уже почти достигла вершины, покрытой мягкой травой, когда сквозь собственный смех услышала его приближающиеся шаги. Он был почти в трех футах от нее. Из последних сил она вытянула руки вперед. Он обхватил ее за талию и повернул к себе.

— Это как раз то место, — сказал Кол, положив руку на шершавую кору дуба. — Я собираюсь вырезать здесь наши инициалы.

Она прижалась к его руке:

— Ты заранее знал это, у тебя есть нож?

— Конечно, — он опустил руку в карман, достал нож и раскрыл лезвие. — Как ты хочешь, чтобы я написал? М. Н. любит К. В., или как-то по-другому?

— По-другому. Так, что бы было свидетельство на века. Через сотни лет я буду знать, что этот день был у меня. Тот самый день, когда Кол Вильямс полюбил меня.

Он повернул ее к себе и крепко прижал, затем взял ее лицо ладонями:

— Сегодняшний день и каждый день отныне.

Его губы захватили ее, уже припухшие от сотен поцелуев, которыми они обменялись. Она руками обхватила его шею и отвечала на каждый его поцелуй собственным, пока выдержало ее сердце и не остановилось дыхание. Тогда Марти немного откинулась назад, касаясь пальцами любимого лица, как бы пытаясь запомнить все его черточки.

— Как я могу тебя оставить? — он проглотил твердый комок, который появился у него в горле, и его глаза заблестели. — Тебя… нет!

Обошел вокруг ствола дерева, взяв нож, но Марти заметила, что другой рукой он трет глаза. При мысли о том, что даже у него наворачиваются слезы, у нее самой они хлынули ручьем.

— Пока ты это делаешь, — сказала она, кладя руку ему на спину и несколько раз погладив его перед тем, как уйти, — я пойду посмотрю на нашего теленочка.

Марти еще некоторое время пристально разглядывала Кола, когда он вырезал по коре дерева, — игра мускулов на его плечах привлекла ее внимание. Их работа, формирующиеся бугры и выпуклости, мощные напряжения и расслабления — все это свидетельствовало об энергии, силе, которая порождала и в ней желание жить, чувствовать, к тому же в безопасности. Невольно волны возбуждения пробежали по ней. В то же время она чувствовала себя, как сытая кошка.

Ей было трудно вспомнить, где они оставили теленка накануне, но по чистой случайности она довольно быстро наткнулась на то место, где они вчера были. Он стоял в траве примерно в пятидесяти ярдах на восток, опираясь на свои слабые еще ножки, вблизи своей приемной матери. Затем шагнув к ее большому круглому животу, принюхался, нашел вымя. Мать повернула голову назад и наблюдала с нежностью за ним, и в ее глазах светилась любовь к этому маленькому существу.

Сжимая собственную грудь, Марти почти физически ощущала, как прижимает к своей груди розовое тельце — ребенка Кола, только Кола.

Внезапно еще руки легли поверх ее рук — Кол привлек Марти к себе.

— Это было бы так справедливо. Ничего бы не было более правильным в этом мире.

Он был так созвучен ей, он читал ее мысли. Она погладила рукой его лоб, склонила голову ему на грудь.

— Я знаю.

— Я поговорю с твоими родителями в воскресенье. Я думаю, что они поймут.

Она прервала его, и все ее муки снова вернулись к ней:

— Они не поймут. Я говорила тебе, что моя мать для себя все уже решила раз и навсегда.

— Так же и я, — он поцеловал ее в макушку. — Если они хотят иметь состоятельного зятя, я скажу им, какой торговый бизнес мы будем развивать.

Она снова порывисто обвила его шею руками. Он был все еще ее, принадлежал ей.

— Я уверена, что это запомнится мне до конца моих дней. Но я боюсь, ведь моя мать происходит из семьи банкиров, с Востока. Она встретила моего отца, когда он возвращался из Англии, где получил приз на выставке за племенного быка. Он был гостем маминой семьи, просто как продавец скота. Они встретились в том месте, где он жил летом, в Матас Винеярде. Мама рассказывала, что в то время была в таком глупом возрасте, что подумала — было бы очень романтично убежать с ковбоем с Дикого Запада. Хотя она любит папу, я знаю, но горько сожалеет о том, что оставила в той семье все свое богатство.

— И поэтому теперь ты хочешь подчиниться ее воле? Ты хочешь вернуть это богатство?

— Боже, нет, но я пыталась и не смогла переубедить ее!

— Тогда, если это невозможно сделать, давай уедем на Дикий Запад. Поедем со мной в Салинас, — его убежденность была такой твердой. Она это почувствовала даже по тому, как он сжал ее руку и прижал к себе. — Я начну сразу же работать с отцом.

Марти заглянула ему в глаза:

— Ты сделаешь это для меня? Я думаю, что тебе будет ненавистна жизнь в четырех стенах.

— Мы можем накопить денег, купить немного земли, завести несколько голов скота, и, таким образом, у нас будет возможность жить и работать на свежем воздухе. Это была бы хорошая жизнь. Я обещаю. Когда у нас появится желание, мы можем поехать подышать морским воздухом — это в паре часов езды верхом до Монтерея, а до Сан-Франциско менее чем сотня миль.

— Но что скажет твоя семья? Привел в дом девицу, которую знаешь едва ли двадцать четыре часа!

— Мои родители полюбят тебя еще и за то, что ты возвращаешь меня домой. Кроме того, как можно тебя не полюбить? Все, что касается тебя… все. Мы поедем через долину до Сан Луис Обиспо и можем там обвенчаться перед тем, как отправиться к нам, — он прижал ее к себе, подавляя ее волю своей силой. — Скажи «да». Пожалуйста.

Но могла ли она рисковать? Страх сковал ее изнутри. Когда ее родители обнаружат, что она уехала, то бросятся вслед за ней. Отец спустит шкуру с Кола. Но как узнают, где они укрылись, если никто не скажет им? Она могла бы оставить записку, чтобы они знали, что она в безопасности, но при этом не назвать имя Кола и где они поженятся, где будут жить. Когда ее родители остынут, она смогла бы написать им подробнее, сообщить, где она. Это сработало бы. Это, действительно, могло бы получиться.

— Марти! — выражение его лица показывало, что это последний шанс принять решение.

— Да! — воскликнула она и поднялась на носочках, чтобы дотянуться до его губ. — О, да!

Страстного поцелуя, которым она хотела одарить его, не получилось. Вместо этого он пристально взглянул на нее, запустил пальцы в ее волосы и, после порывистого вздоха, приник к губам с необыкновенной нежностью:

— Ты об этом не пожалеешь, никогда.

— Я знаю, — ощущая некоторую слабость, она опустилась на траву.

Они вспомнили, что Каули могут вернуться с минуты на минуту.

— Будет лучше, если мы поспешим со сборами, пока управляющий не вернулся, а то возникнут проблемы.

Кол улыбнулся, обнаруживая милые ямочки.

— Я пойду седлать коней, — он зашагал рядом с ней. — Когда-нибудь, если мы приедем сюда навестить родителей, извинюсь за этот поступок.

— Да, — сказала она, ее доверие нарастало. Ее родители должны принять ее замужество и пригласить их вернуться. Она хочет пережить свои мечты, а не мечты ее матери.

Она ощутила такой прилив радости, что рассмеялась и бросилась бежать, высоко подбрасывая подол юбки. Затем, подхватив подол, стремительно бросилась вниз с холма, под уклон.

— Спорим — ты не догонишь меня!

Марти слышала его смех, затем радостный возглас, перед тем как он побежал за ней. Она летела через луг. Она была уверена, что на этот раз победит его в беге.

Раздался острый треск винтовочного выстрела. Марти остановилась и огляделась вокруг, когда шум от выстрела эхом прокатился по долине и начал затихать вдали. В паре сотен ярдов на запад Бен Каули скакал во всю мочь, в руках у него была винтовка. Марти обернулась в поисках Кола. В первое мгновение она не видела его. Затем увидела белое пятно его рубашки, его голубые джинсы, среди маков, в траве. Он лежал неправдоподобно неподвижно.

Холодок пробежал у нее по спине.

Он лежал как мертвый.

— Кол?

Он не пошевелился.

— Кол! — Марти подбежала к нему. Опустилась на колени и перевернула его. Слева, под ребрами, растекалось большое кровавое пятно. Она закрыла это место рукой и взглянула в его лицо. На нем застыло прекрасное выражение, его глаза были широко открыты, но ничего не видели.

— Нет! — этого не могло быть. Марти бросилась ему на грудь, приложила ухо к сердцу, слушая его удары. Не было даже малой надежды.

— Марти!

Она поднялась.

— Марти! — перед ней было лицо Бена. — С тобой все в порядке? Я остановил его, пока он не схватил тебя.

— Схватил меня?

О чем он еще говорит? Разве он не видит? Она попыталась оттолкнуть его. Но он держал ее крепко и сильно встряхнул:

— Он что-нибудь сделал с тобой?

— Он мертв.

— Да, я знаю, — он встряхнул ее снова. — С тобой все в порядке?

Боль пронзила ее сердце, и она отвернулась к воде. Кол… Все… Все рухнуло. Слезы хлынули у нее из глаз, вниз по лицу, и она знала, что вместе со слезами из нее, так же как у Кола с кровью, уходит жизнь. Слезы, слезы возможного счастья рекой вытекали из нее. Они предназначались Колу. Она должна бы сделать это раньше, сберечь его, пока не стало слишком поздно. Она не могла терять его сейчас, они только начали жить вместе… «Кол, подожди меня. Пожалуйста. Подожди…»

Холодный ветер обдувал лицо Бренн, высушивая ее слезы. Смахивая их, она взглянула через занавеску во двор и почувствовала холодную влажность дождя, идущую из окна. Она застыла в неподвижной позе до тех пор, пока не осознала, что это сон, только сон и ничего больше. Но несмотря на это, она чувствовала эмоциональную разбитость.

Она включила свет и взяла часы, лежащие на прикроватной тумбочке. Десять минут восьмого.

Не может быть, ведь еще так темно. Тогда вспомнила, что не переводила время. В Нью-Йорке Рон уже сейчас собрался на работу. Она могла бы позвонить ему и вернуться в реальность. Помня, что телефон в библиотеке, Бренн мигом сбежала вниз и включила свет.

Он ответил с третьего звонка.

— Да? — он говорил немного раздраженно.

— Привет, это я.

— Ты уже дома? Как дорога?

— Нет. Я все еще в Калифорнии. Адвоката нет на месте, и поэтому вернусь только завтра. Я поехала на ранчо и провела ночь здесь.

— Великолепно. Конечно, лучше все посмотреть на месте. Как твое первое впечатление?

Бренн сообщила ему о своих первых впечатлениях о долине:

— Это на самом деле прекрасное место.

— И достаточно близко расположено от Бакерсфилда? И можно все это разбить на участки?

— Рон, может быть, мы поговорим об этом позже? Я только что проснулась и пришла в себя от самого тяжелого кошмара в моей жизни. И мне было необходимо убедиться, что ты на месте.

— Конечно, я здесь. Я всегда думал, что мы доверяем друг другу.

— Ты не понял. Мне приснилось, что… кто-то был… Я подумала, я просто хотела услышать твой голос.

На другом конце провода он засмеялся:

— Ты порой ведешь себя, как ребенок. Давай вернемся снова к ранчо — сколько акров оно занимает?

К тому времени, когда Рон задал вопрос о размерах владений, Бренн уже повесила трубку. Она чувствовала себя даже более расстроенной, чем до звонка. Он не только не успокоил ее, но нетактичными вопросами о собственности ухудшил ее душевное состояние. Она думала сейчас совсем о другом. И чем больше углублялась в разгадку своего сна, тем больше осознавала, что ее грезы связаны с мыслями о собственной жизни и о связях всего этого с прошлым.

Может быть, позвонить маме? Возможно, она могла бы дать ей некоторые ответы. Она снова сняла трубку и набрала номер. Из произнесенного «Алло» на другом конце провода, Бренн поняла, что разбудила ее.

— Извини, я подумала, что ты уже встала.

— Это ты, Бренн?

— Да, я в Норвуде, на ранчо. Я провела здесь ночь.

— Х-мм. Как тебе место, приятное?

— Да. Великолепное. Прекрасное. Это собственная маленькая долина. И дом — старый, но в хорошем состоянии. Очень уютный.

— Все это очаровательно звучит. Может быть, потом я съезжу туда, когда закончатся хлопоты, связанные со свадьбой. Сейчас очень напряженное время, да еще ведь твой отец такой скряга, он даже не пытается понять, что требуется нанять электрика… Я уверена, что если Рон происходит из более… Ну, ты знаешь… Более порядочной семьи. Хорошо, я просто хочу сказать, что это свадьба нашей единственной дочери и мне совершенно не безразлично, как все организуется и получится. Я хочу, чтобы мы не ударили в грязь лицом.

Свадьба была сейчас самой последней вещью, о которой Бренн могла думать.

— Мам? Пожалуйста! Что точно рассказывала тебе тетя Сара о прабабушке Марте? Ты говорила, что она жила здесь в течение последних лет жизни. Сама тетя Сара или другие родственники были в это время рядом с ней?

— Нет, я не думаю. Тетя Сара говорила, что прабабушка Марти вела очень замкнутый образ жизни и еще больше отдалилась, когда умер ее муж. Она просила, чтобы ее оставили в покое и не беспокоили без особой надобности. Перед самой смертью она говорила, что смерть прадедушки Винстона была для нее, как потеря обоих родителей. Это было очень странно. Марти и Винстон вообще очень редко проводили время вместе.

— Если прабабушка вела такой уединенный образ жизни, то я удивляюсь, откуда тетя Сара узнала об утраченной любви и попытке найти и обрести ее снова.

— О, я знаю, она ее не нашла. Когда тетя Сара отправляла ее тело из Калифорнии сюда, то в дневнике прабабушки она нашла записи…

— Дневник все еще здесь?

— Все, что имела прабабушка, перед отъездом на Запад она передала ее детям в Бостоне. Когда Сара вернулась, то ничего не рассказывала об этом обитателям ранчо, чтобы не нарушать их спокойствия. Она твердо сохраняла тот секрет. Трудно сказать, осталось ли что-либо здесь нетронутым, согласно завещанию, трудно сказать. Я уверена, что это касается и дневника.

Часть шестая

Бренн положила трубку на аппарат и оглядела комнату. Массивный камин заполнял весь угол, а полки с книгами были такими же, как во сне. Но это все объяснимо, поскольку перед тем, как идти спать вчера вечером, она проходила через эту комнату и увидела эти предметы. Вчерашние впечатления объединились и создали картину ее сновидения, хотя и с некоторыми разрывами в цепи событий. Например, портьеры и ковер, который висел через всю стену, отличались от тех, что были во сне. Конечно, не было намека и на телевизор и электрическое освещение. Нет, во сне она была помещена в другую обстановку и ее окружала другая мебель. Но несмотря на это, ее сон был так реален, будто и правда она целый вечер провела здесь с молодым человеком. И была такой наивной и увлекающейся. И была так влюблена. Нет, это была не она — Бренн пыталась остановить мысли о превращении в Марти. Она ведь не могла быть такой безрассудной и такой свободной в фантазиях девушкой. Она никогда такой не была. Это просто невозможно.

Однако она мечтала о подобном — этого она не отрицала. Может быть, Марти очень сильно желала обрести свободу. Используя шанс, совершила авантюрный поступок. Но как всегда говорит мой отец — если вы хоть на секунду оставите без внимания цель, к которой стремитесь, то можете тут же ее потерять.

Совершенно очевидно, ее грезы во сне являются результатом скрытого нервного перенапряжения, связанного с подготовкой к свадьбе…

…Все еще стояла пара скамеек по обе стороны того самого дуба, что на вершине холма. Бренн обошла вокруг и потрогала руками шершавую кору дерева, тень от которого по форме напоминала сапог Кола…

Сон или нет, но был такой вечер, хрупкий и благоговейный, с первым пробуждением чувств. Наивное и прекрасное время — время до появления кино и телевидения, которые теперь так захватили умы и души людей.

Она стала ощущать холод и заметила приготовленную растопку и дрова, сложенные на решетке камина. «Как внимательны и заботливы были Дилы», — подумала она и вытащила длинную спичку из коробки. Затем, поправив волосы легким движением, подожгла дрова в камине. Согрев ноги и спину, Бренн пошла на кухню приготовить кофе. Желтые, солнечные стены кухни удивили, когда включила свет, — в ее снах они были белыми.

— Так что, — сказала она громко, когда спешила по ледяному линолеуму к раковине. — Так что, если двойная раковина, газовая плита и закрывающийся металлический контейнер для мусора заменили более примитивные вещи… Так же и холодильник… Поэтому неудивительно, что и стены перекрасили за это время.

Она достала банки с консервами из своего пакета, затем поставила электрокофейник на подставку плиты: «Да, это не то, что я видела в фильмах о ковбойских ранчо».

Пока ждала, когда закипит кофе, открыла другую дверь в большую столовую комнату, вошла туда и зажгла свет. Посредине стоял стол из красного дерева с дюжиной стульев вокруг, тогда как на фронтальной стене были задрапированные окна, закрытые бархатными портьерами. У противоположной стены, почти во всю длину, был помещен шкаф с китайским фарфором. На полу из плотного дуба лежал персидский ковер, свет хрустальной люстры отражался на поверхности тщательно отполированного стола. Вероятно, все это было сделано еще при родителях Марти.

«Проклятье, опять я здесь одна и остро ощущаю одиночество. Точно так же, как было в моем сне». Она заметила небольшую щелку в портьерах на окне и подошла ближе. «Дневной свет — вот, что мне нужно». Она потянула портьеры, раздвигая их.

Выглянув в окно, Бренн заметила обмытые дождем цветы и листья, и солнечные блики отражались на их блестящих поверхностях. Солнце пробивалось вниз к лугу, зелени, к воде, через дождевые облака, появляясь в их разрывах. Затем немного вдалеке она заметила холм, возвышающийся в поле, поперек дороги, — тот, на котором рос гигантский дуб. Она внезапно поняла, без всяких сомнений, что там должны быть инициалы Марти и Кола. Как-нибудь позже она сходит туда, пройдя через ту старинную арку ворот центрального входа.

Высокие прадедушкины часы, которые она так часто слышала в своем сне, тихо покоились в тиши комнаты. Бренн немного постояла, затем провела рукой по деревянной изогнутой рамке, окаймляющей старинное зеркало. Позднее, когда она получит ответы на интересующие ее вопросы, придет сюда и все протрет от пыли. Повернувшись, она поспешила назад к выходу, туда, где помещалась библиотека. Дневник прабабушки, вероятно, должен быть там, где-то среди книг.

Она легко обнаружила тонкий красный томик, поскольку только он был без надписи на переплете. Налив себе чашку кофе и подбросив полено дров в огонь, Бренн села перед камином и открыла первую страницу дневника.

«Все эти годы, Кол, я никогда ни с кем не разговаривала о тебе. Время, которое мы провели вместе, были слишком драгоценным для меня, и оно принадлежит только нам».

Кол. Такое имя было написано в дневнике, черным по белому.

«Сегодня я ходила к доктору, и он сказал, что теперь уже недолго ждать. Глупый человек, приложил так много усилий для того, чтобы меня запугать. Я не могла поддержать его даже улыбкой. Если бы только ты знал, как я хочу наконец отправиться к тебе. Все эти долгие годы я жду встречи с тобой. Жизнь — сплошная пустота».

Бренн быстро перелистала большинство страниц. Там было все: о том, как родители Марти отправили ее в Массачусетс, до того как разразится скандал, который мог бы привлечь внимание, о ее пустом и скучном замужестве, о том, как она жила последние годы, — все это Бренн смогла там прочитать. Совсем немного Марти упоминает в дневнике о своей жизни в Бостоне. Бренн почти физически ощущала, как была расстроена старая женщина в попытках найти дорогу к ее юному возлюбленному.

Прабабушка Марти с годами немного успокоилась и провела жизнь с мужем. Радость ей доставляли трое детей. Она заботилась о них, но в душе по-прежнему хранила и оплакивала любовь к единственному мужчине — к Колу Вильямсу. В дневнике были заполнены только около двенадцати страниц.

Бренн закончила чтение, закрыла глаза и откинулась назад, на спинку стула. Немного удивляет, почему тетя Сара спрятала дневник от остальных членов семьи. Однажды Марти испытала всю глубину страсти и любви к Колу, но с того времени она ведь тоже могла что-то чувствовать: удовольствие и радость.

Бренн выпила остатки холодного кофе и пошла к шкафу, чтобы поставить дневник на место. На глаза ей попалась целая полка с литературой по каждому из религиозных верований, а несколько особняком стояли книжки о переселении душ. «Старой женщине зачем-то все это было нужно. Она даже поместье завещала только мне. Наверное, на тот случай, если сможет вернуться сюда снова в моем образе».

Внезапно, в припадке ярости, Бренн резко откинула голову назад: «Как она могла попытаться украсть мою жизнь!» Опустив голову, пошла на кухню, чтобы снова наполнить чашку горячим кофе. «Простой арифметический подсчет должен бы сказать, что Колу сейчас было бы добрых семь десятков. Что она, на самом деле надеялась, что я пойду искать какого-то высохшего старого ковбоя?» Посмеявшись над этими идиотскими подсчетами, представив старого простака с головой, покрытой серебристыми волосами, и с лицом, изрезанным морщинами, как карта автомобильных дорог, Бренн направилась наверх, чтобы одеться. Добралась до ванной комнаты, и улыбка испарилась у нее с лица. Память о каждом эпизоде, связанном с Колом, охватила ее с новой силой. Снова почувствовала его сильные ищущие руки, тяжесть его тела на ней. Горячее и нежное. Она реально ощущала силу его толчков, когда он входил внутрь ее тела. Снова и снова. Слова, произнесенные шепотом, тот самый запах, запах их физической близости. Пульсирующее, жгучее желание растапливало все ее внутренности, и ноги стали почти непослушными. Она вынуждена была схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть. Вид той же кровати, покрытой тем же самым ситцем и такого же цвета, как в том сне, — все это создавало у нее ощущение безумного томления. Либо она потеряла разум, либо комната наполнена духами.

Ее дыхание стало прерывистым. Чтобы избежать дальнейшего развития событий, она быстро собрала вещи и бросилась вниз, так быстро, как будто за ней гнались привидения.

Внизу у камина она сбросила ночную рубашку и надела джинсы вместе со свободным светло-зеленым свитером и кроссовками, которые купила накануне. В ванной комнате обнаружила все для того, чтобы можно было вымыться, но решила, что сделает это, когда приедет в Бакерсфилд, где и переночует. Закончив сборы, она с осторожностью пересекла комнату с лестницей, ведущей наверх, и оказалась в библиотеке. Здесь снова испытала приступ страха.

Она поставила свою сумочку на подлокотник кресла и начала разбирать в ней вещи, пытаясь найти бумаги с записями необходимых дел. На глаза попался лист со списком и адресами друзей Рона, которых необходимо пригласить на свадьбу. «Проклятье, я забыла ему оставить этот список. Рон будет взбешен… Великолепно! Просто великолепно! Я едва могу дождаться, чтобы сказать ему об этом». Она начала перелистывать страницы записной книжки. «Что же я еще должна сделать, пока не приняла образ моей прабабушки».

Прозвенел звонок в дверь.

Она вздрогнула и вскочила от этого звука. Кто это мог бы быть? Она высунула голову в коридор и посмотрела на входную дверь, отделанную овальным орнаментом из сосны. Заметила там, за дверью, движение. Но как кто-то мог узнать, что она приехала сюда?

Звонок снова прозвучал.

— Может быть, добрый дух? Но, однако, для того, чтобы выяснить, надо открыть дверь, — шептала она и пыталась успокоить себя, придать храбрости, когда шагала к дверям. После того, как был отперт засов, Бренн отворила дверь мужчине, который буквально заполнил дверной проем.

Его рост был, по крайней мере, шесть с половиной футов. И обессиленное тело теленка свисало у него с рук. Сегодняшний Кол?

— Здравствуйте. Я просто проезжал мимо. Я… — его слова застыли на устах, когда он пристально посмотрел на нее. Очевидно, этот странный незнакомец не ожидал увидеть ее здесь. — У меня домик там наверху, на Гринхорн Маунтейн… — показалось, что он снова теряет ход мыслей. Затем он отвел взгляд от ее лица, но всего на несколько секунд. — Дело в том, что я заметил этого теленка. Он жалобно мычал возле мертвой распухшей коровы.

— А что такое распухшая корова?

— Вы знаете, она лежит там мертвая, — мужчина пожал плечами, так, что стало еще более заметно, как он широкоплеч. — Добрых два дня, никак не меньше, она лежит там. Этот детеныш, несомненно, очень голоден. Так что я подумал — было бы лучше принести его сюда.

Внезапно теленок, который должен весить фунтов тридцать-сорок, оказался у нее на руках. Она сделала шаг назад, перед тем как взять его покрепче. Мужчина по-прежнему пристально смотрел на нее. Может, он ждет благодарности? Или, вероятно, платы за труд?

Как только она начала говорить об этом, мужчина повернулся и собрался уходить прочь, и Бренн заметила, что на спине его куртки была надпись «Строительный подрядчик». Он покидал ее.

— Подождите!

Он уже собирался уезжать и начал разворачиваться. Улыбнулся, и глубокие ямочки обозначились у него на каждой щеке.

— О, я совсем забыл сказать вам. Корова находится отсюда как раз на север, недалеко от дороги, перед перекрестком. Просто посмотрите, куда слетаются канюки.

У него были не только ямочки на щеках. Бренн заметила и густые вьющиеся волосы, спускающиеся из-под бейсбольной шапочки. Было даже что-то детективное в совпадении внешности этого человека и героя ее снов.

— Канюки?

— Да, — он улыбнулся шире. — Они там, действительно, слетелись со всей округи и устроили фиесту.

У Бренн к желудку подступила тошнота, когда она представила эту картину.

— Ну, хорошо, мне пора идти, — больше он ничего не сказал, но в его медлительном уходе сквозила какая-то нерешительность.

Теленок начал дергаться и корчиться у нее в руках. Бренн запаниковала:

— Нет! Вы не можете уйти!

Когда он обернулся, улыбка исчезла, оставляя на лице неотчетливые линии, идущие к уголкам выразительного рта. Заметив так много деталей его внешности при таких обстоятельствах, пришлось сменить свой тон на более благожелательный:

— Вы не можете вот так уйти и оставить меня здесь с этим теленком.

— Я не понимаю, это ваша собственность, не так ли?

— Да, но я хочу сказать — я только еще должна вступить в наследование этим местом. Только вчера я прилетела из Нью-Йорка. У меня нет никакого понятия, как все это делается.

— А где та пара, которая присматривала за хозяйством?

— Как раз когда я приехала сюда, они получили другую работу и уехали. Они сказали, что я смогу кого-нибудь нанять. Надеюсь, теперь вы понимаете мое положение?

— Но и я мало что понимаю в тонкостях животноводства. Я просто проезжал мимо. Взгляните в кузов моего пикапа.

Бренн посмотрела, куда ей указал незнакомец, и увидела, что там лежат доски и еще кое-какой строительный материал.

— Я еду к себе домой сделать кое-какой ремонт. Я работаю строителем, строю дома.

— А я работаю на шестьдесят втором этаже небоскреба. Вы ведь не можете просто уехать и вот так оставить меня здесь одну с умирающим теленком на руках? — опуская животное осторожно на пол к своим ногам, она услышала шелест своей записной книжки.

Мужчина ссутулился немного, но от этого его широкие плечи не стали уже, и повернул кепи козырьком назад.

— Я понимаю, что вся обстановка и ситуация, в которую вы попали, приводит вас в расстройство. Да, теперь я могу сказать о том, что у меня была причина покупки этого домика, что расположен невдалеке от ранчо. Это дает мне возможность каждые несколько недель проезжать через это место. Что-то есть для меня притягательное в этой долине.

— Вы сказали, что вы строительный подрядчик? Я полагаю, что вы все деньги тратите в Норвуд Флате. Просто я думаю, что так обычно бывает.

— В вашей записной книжке имеется список гостей к свадьбе, — он сказал это, и в глубине его зеленых глаз застыл холод. — Черт побери, я надеюсь, что вы не станете это делать после посещения этого места и после всего, что произошло.

Она сопротивлялась желанию уступить ему, пыталась уклониться от ответа:

— Нет!

Для нее больше ничего не имело значения — Рон или не Рон, будет свадьба или нет.

Напряжение в его фигуре и лице немного спало, и он задумчиво обхватил рукой подбородок. Бренн заметила, что на пальце не было обручального кольца. Его лицо озарилось застенчивой улыбкой:

— Извините, это просто… я действительно не могу объяснить это. Пару лет назад, когда потерял надежду найти работу, я случайно натолкнулся на эту долину. И как уже сказал, что-то привлекло меня сюда и стало тянуть снова и снова.

— Я знаю. Я чувствую то же самое с того момента, как увидела эти места вчера. Мне все здесь нравится. А этот старый дом просто великолепен.

— Это очень приятно слышать. По крайней мере, я знаю, что здесь не одинок.

— Конечно, ваши друзья здесь тоже чувствуют себя великолепно?

— По правде говоря, я никогда не брал с собой сюда никого. Я не могу позволить, чтобы кто-нибудь нарушал здесь мой покой и мешал мне наслаждаться этими местами. Они почему-то очень дороги для меня, — он повел руками красивым жестом и улыбнулся. — Звучит немного странно. Но это, действительно, так. У меня масса друзей и к тому же три рабочих бригады, бесчисленные обязанности по работе. Мое имя Стив Слатер. Но, вместе с тем, я не хочу ни с кем делить те чувства, которые вызывает у меня посещение этих мест. Это трудно объяснить. Звучит, как бред сумасшедшего. Но я чувствую сильнейшую тягу к этому месту, я полагаю… не важно. Как я уже сказал, какое-то сумасшествие. Вы говорите, что унаследовали ранчо? И как я понял, прежний владелец умер лет двадцать, двадцать пять назад?

— Совершенно верно. Это держалось от меня в секрете до тех пор, пока я не достигла возраста, при котором, согласно завещанию, могу вступить в наследование.

Маленькое создание возле ее ног пошевелилось и попыталось встать на ноги.

Присев, Бренн попыталась подсунуть руки под шею теленка.

— Если мне придется здесь находиться долгое время, то я начну читать книги по животноводству. Наверное, чему-нибудь научусь.

Слатер шагнул вперед и согласно кивнул головой. Он тоже присел на корточки и просунул руку под задние ноги теленка.

— Теперь все это ваше, и разве вам никто не объяснил, что необходимо делать?

Он оказался неожиданно близко к ней, его обветренное лицо было на одном уровне с ее лицом и его взгляд направлен прямо в ее глаза. Она почти забыла, что ответить.

— В это трудно поверить, но я не получила никаких инструкций.

— Вы знаете, что ваши глаза такого же цвета, как у теленка? — в его мягком тоне была скрыта такая искренняя интимность.

Бренн никогда не нравился такой быстрый поворот в разговорах. Она нервно улыбнулась.

— Надо понимать это как комплимент?

— После того, как видели это дитя, вы еще спрашиваете?

Бренн ощущала сильнейшую раздвоенность. Она видела выражение лица Кола, слышала его: «Я ничего не видел на свете более прекрасного, чем маленькие телята».

Внезапный порыв ветра разметал ее волосы по лицу, закрывая его от нее. Она встряхнула головой, но ветер снова вернул волосы на прежнее место перед лицом. Затем она скорее почувствовала, чем увидела, как рука Слатера, державшая теленка за бок, коснулась ее плеча. Улыбка тронула его губы:

— Наконец-то вы пришли, вы намерены остаться, не так ли?

Наконец? Отдает ли он отчет тому, что говорит, как же так произошло, что его самое незначительное касание вызывает дрожь во всем ее теле?

— Я не знаю. Я…

Он быстро отвел взгляд.

— Если вы подержите крепко теленка, то можно его напоить. Я схожу в коровник и попытаюсь найти там какую-нибудь бутылочку для поения.

— Стив? — она положила свою руку на его, и его взгляд означал, что он ее понимает и что, несомненно, они оба остро чувствовали близость двух молодых, здоровых тел.

Ее вид, лицо, глаза, дыхание и жесты — все говорило больше слов. Намного больше.

— Вы знаете, я лучше пошел бы?

— Да. Вот… Я…

Он плотно сжал губы, затем глубоко вдохнул и выдохнул.

— Прошлой ночью я проснулся в полночь от… от сна. Странный сон. И просто я не мог отделаться от него. Меня тянуло сюда неодолимо. Какое-то сумеречное сознание, я знаю, но… — он поднял брови, словно в удивлении. — Так или иначе, я вызвал секретаршу сегодня утром и попросил отменить все дела на сегодня. А поскольку до этого я никогда не откладывал дел, ни при каких обстоятельствах, то она решила, что я сошел с ума, — посмеиваясь, он поднялся на ноги. — Я забросил в кузов пикапа пучок досок, чтобы оправдать цель поездки.

Взглянув на него, Бренн тоже засмеялась:

— Я знаю, как вы себя чувствовали этой ночью. Я тоже дошла почти до точки.

— Да, на самом деле?

— Но сейчас, я думаю, что все нормально.

— Тогда я знаю, что это такое, — он задержал свой взгляд на ней значительно дольше, чем позволяли рамки приличий, но это лишь облегчило ее состояние. Затем его внимание куда-то переместилось, и он присел снова. — Вот это ваша записная книжка. Немного подпорчена, когда вы прижимали теленка…

— Спасибо, но теперь это не важно… это не имеет значения, и, вероятно, она мне не потребуется, — протягивая ему руку, Бренн не могла удержаться от искушения потереться щекой о мягкую шерстку их маленького пленника.

— Да, я знаю, что это означает, — он опустился на одно колено перед ней.

Так близко. Его глаза предлагали так много. Это было сумасшествие. Могла ли она думать о возвращении к обычной жизни, к семье, к Рону, ко всем делам и заботам там. Всего один ночной сон и обещание в глазах и взгляде незнакомца. Но, боже мой! Такая искренность, такая открытость была во всем его облике, что от этого всего можно было умереть. Нет — жить для…

— Мне хочется узнать одну вещь, — продолжил он. — Как вас зовут?

— Бренн. Бренн Райен.

— Ваше имя так же прекрасно, как и вы, — он взял ее лицо в свои ладони. — Есть дуб — там, в одном месте, почти на дороге, — я хочу показать вам его, несколько позже. А сейчас я собираюсь поцеловать вас, Бренн Райен. Это было так долго. Почему же так слишком долго?!

— Я знаю!

Оглавление

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Часть четвертая

Часть пятая

Часть шестая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg