«Мираж в пустыне»

Дениза Алистер Мираж в пустыне

1

Полыхающие дома, почерневшая земля, сгоревшие люди, обуглившиеся деревья — только вчера этот уголок казался раем земным. Все это мгновенно предстало перед глазами Ричарда Харриса, когда он, лежа в собственной постели, услышал крик.

Этот крик снова отбросил его на три недели назад, напомнил о тех ужасах, которые до сих пор преследовали его по ночам. Он замер в ожидании пулеметной очереди, оглушающего воя снарядов, летящих к своей цели. Ричард словно наяву почувствовал запах гари, увидел перед собой вздымающиеся клубы пыли… Затем, очнувшись, вспомнил, где находится, и осознал, что шум доносится из соседнего дома, а он сам в Лондоне, в полной безопасности.

— Опять эти девицы! Чертовы дуры! — пробормотал он. — В один прекрасный день я все-таки сверну им головы!

С того дня, как он переехал в один из ряда сблокированных домиков в пригородном районе, девушки, живущие по соседству, успели довести его почти что до безумия.

Частые вечеринки с бьющей по голове рок-музыкой перемежались у них громкими воплями — так они разговаривали друг с другом, находясь в разных комнатах. Он стучал нахалкам в стену, ходил выяснять отношения, но абсолютно ничего не добился. В конце концов Ричард пожаловался на них жилищному агенту, который сдал ему домик.

— Одна из них — падчерица домовладельца, — уныло отозвался агент. — Та, которая рыжая.

— Ах, эта! — Ричард вспомнил высокую, худую, удивительно грациозную девушку с танцующей походкой, копной ярко-рыжих волос и зелеными глазами, напомнившими ему прищуренный взгляд разозленной кошки.

Агент понимающе улыбнулся.

— Глаз не оторвать, верно? Впрочем, ее подруга не хуже. У той, второй, потрясающие волосы, длинные и черные как ночь. Они обе модели.

Ричард недоверчиво спросил:

— Вы хотите сказать, что их там только двое? В доме вечно околачивается уйма народу!

Агент снисходительно рассмеялся.

— Вы же знаете нынешнюю молодежь! Гуляют круглые сутки. Я передам ваши жалобы домовладельцу, но гарантировать, что из этого выйдет толк, не могу.

Ричард так и не узнал, как хозяин прореагировал на его претензии к поведению девушек. На следующий день его вместе с телевизионной группой послали освещать ход боевых действий в одной некогда мирной маленькой стране. Они должны были сменить съемочную группу, проработавшую там уже довольно долго и порядком уставшую от созерцания ужасов войны. Ричард понимал, каково им там приходится, сам он не один раз оказывался в горячих точках.

Вернувшись домой после довольно долгого отсутствия, он обнаружил, что в соседнем домике осталась всего одна девушка — рыжеволосая падчерица домовладельца. Каждый раз при встрече она подчеркнуто игнорировала соседа, напуская на себя неприступно-холодный вид.

Очевидно, ей стало известно о его жалобах на нее и подругу, и она этим была откровенно возмущена. Может, ее отчим обвинил во всем брюнетку? И потребовал, чтобы та съехала с квартиры? Ричард почувствовал легкую досаду — брюнетка нравилась ему больше рыжей.

Сразу же, как только он въехал в свой домик, и рабочие еще таскали и расставляли мебель, девушка объявилась у него с сандвичами и кофейником. Рабочие от изумления вытаращили глаза. Когда же девушка ушла, один их них, присвистнув, сказал:

— Ну и счастливчик же вы! Мы бы тоже не отказались от такой соседки. Вы обратили внимание на ее ноги?

Высший класс! Возможно, Ричард и проявил бы интерес к брюнетке, но он только-только расстался с девушкой, с которой встречался более полугода, обнаружив, что во время его зарубежных поездок та отнюдь не хранила ему верность.

— Ты хочешь сказать, что не изменял мне, где бы ты ни находился? — В ее вопросе прозвучало циничное недоумение, и когда он ответил, что да, она ему не поверила. И это стало концом их романа. Представляя Айрин с кем-нибудь другим, Рич каждый раз испытывал боль и ревность. Он и мысли не допускал, что может увлечься кем-то еще до тех пор, пока его сердечная рана не затянулась.

Брюнетка пригласила его на вечеринку на следующий уик-энд, но он был занят и забыл об этом приглашении. Когда они случайно встретились на улице, она мягко упрекнула его. Он извинился, и она, мило улыбнувшись, произнесла:

— Ну хорошо, на этот раз я вас прощаю! Но уж в следующее воскресенье постарайтесь выбраться к нам обязательно.

— Прошу меня простить, но я уезжаю в Южную Америку, — улыбнулся он в ответ, однако улыбка вышла какая-то кривая.

— По заданию телевидения? — спросила девушка, давая понять, что ей известно, кто он, и Ричард насторожился. Его приглашают, потому что он знаменитость, и каждый вечер появляется на телеэкране в вечерней программе новостей? Ему докучала популярность: он репортер, а не развлекающий публику шоумен. Работая в газете, он был избавлен от внимания зевак. Газетные репортеры, как правило, не воспринимаются как конкретные люди из плоти и крови, им не грозит, что их начнет узнавать на улице каждый встречный. Личное отношение к газетчику возникает в том случае, если он в своем репортаже затронул чьи-то интересы и дал повод заиметь на него зуб.

— Да, — с раздражением ответил он. — Кстати, не могли бы вы по вечерам вести себя потише? Мне приходится рано ложиться, а у вас музыка грохочет чуть не до утра. У меня от нее голова раскалывается, честное слово…

Она опять очаровательно улыбнулась.

— Извините. Мы больше не будем!

Но, разумеется, тише не стало. Даже наоборот, казалось, что с тех пор музыка стала еще громче, а девушки перестали приглашать его на свои вечеринки. Если Ричард начинал стучать им в стену, они в ответ назло прибавляли звук. Когда он заявлялся к ним скандалить, рыжая смотрела на него, как на тлю, пожирающую салат у нее на грядке.

Резкий звук дверного звонка заставил Ричарда вскочить на ноги. Какое-то мгновение, не в силах сообразить что к чему, он не мог сдвинуться с места. Да соберись же ты! — приказал он себе. Здесь нет войны: ты дома, в безопасности. Неужели не понимаешь, какой ты счастливчик? Ведь все еще мог быть там…

Звонок звучал громко и настойчиво: кто-то нажал на него пальцем и не отпускал.

— Эй! — послышался через щель почтового ящика громкий голос. — Пожалуйста, ну пожалуйста… помогите мне!

Ричард подошел к двери и распахнул ее. Его темные брови грозно нахмурились, и при виде сердитого выражения его лица стоящая на пороге девушка невольно подалась назад.

Вид у Рича был весьма впечатляющий: высокий мужчина, стройный и мускулистый, определенно сильный. Он играл в теннис, плавал в бассейне, когда на то было время, посещал спортивный зал, в отличие от многих, предпочитал добираться до работы пешком, если только не приходилось спешить.

— Я… простите, что беспокою вас, — запинаясь, проговорила девушка.

— А, вы моя бывшая соседка! — Он наконец узнал посетительницу.

— Меня зовут Шадия Тази, — кивнув головой, ответила ему девушка, но она казалась слишком взволнованной для вежливой болтовни. — Мне очень нужна ваша помощь, — умоляюще добавила она. По-английски Шадия говорила с иностранным акцентом, но очень хорошо. Имя у нее, похоже, арабское. Она представлялась ему и раньше, но он был уверен, что тогда она назвала другую фамилию.

— В чем дело? — поинтересовался он, оставаясь на месте, хотя она схватила его за руку и попыталась вытащить из квартиры. Ему пришло в голову, что беспокойные соседки поссорились, а у него не было ни малейшего желания вмешиваться в их дела.

— Я не могу попасть в дом, но я знаю, что Сьюзен там… Я слышала ее стоны. Боюсь, что на этот раз она может умереть.

— Умереть? — в недоумении переспросил Ричард.

Из-за чего весь этот сыр-бор? Из-за мужчины? Брюнетка показалась ему очень нежным существом: изящно сложена, хотя, как и ее подруга, высока ростом, красивые руки с длинными ухоженными ногтями, черные как смоль волосы, гладкая кожа и глаза как у оленихи — темные, влажные, кроткие.

— Прошу вас, пойдемте со мной! Не тратьте время на вопросы, — умоляла девушка. — Я пыталась докричаться, но она не отвечает.

— Может, ее нет дома?

— Нет, Сьюзен там: повторяю, я слышала, как она стонет.

— Вы с ней поругались?

— Да нет же… У нее неприятности. Сегодня утром они отказались возобновить с ней контракт. Она работала для «Голд лайн», это косметическая фирма. Последнее время Сьюзен была их моделью. Вы, наверное, видели ее по телевизору — она представляла их косметику.

Губы Ричарда презрительно скривились.

— Я очень редко смотрю телевизор.

Последние три года он большую часть времени провел за пределами страны, а по возвращении домой включал телевизор, только когда шли информационные передачи.

— Но вы же сами каждый день выступаете по телевизору! — Ее темные глаза смотрели на него с укором, словно обвиняли в лживости и двуличии. — Телевидение — ваша профессия!

— Моя профессия — новости! — Люди часто путали информацию с развлечением, и это раздражало Ричарда. Он и его коллеги нередко рисковали жизнью, делая репортажи из районов боевых действий, а обыватели воспринимали их как очередной боевик, где вместо крови льется клюквенный сок. — И даже если я включаю телевизор, то все равно не смотрю рекламу, — с раздражением произнес он. — В это время я наливаю себе выпить.

Девушка пожала плечами.

— «Голд лайн» — крупная косметическая фирма, и работа на нее — дело выгодное. На этой неделе они должны были подписать со Сьюзи новый контракт, но в самый последний момент безо всякого предупреждения отказали.

— Да. Не повезло. Но вряд ли эта неудача может стать вопросом жизни и смерти… Вы считаете, что она умрет с голоду?

Шадия Тази яростной тирадой оборвала его разглагольствования:

— Да не в этом дело! — Она в отчаянии всплеснула длинными ухоженными руками. — Сью всегда очень тяжело переживает неудачи. Они приводят ее на грань нервного срыва. Ее агент предупредил меня по телефону, что прекращение контракта с «Голд лайн» оказалось для нее тяжелым ударом. Бенни был и моим агентом, когда я снималась для журналов, — вот почему он мне позвонил. — Она бросила на Ричарда кокетливый взгляд сквозь длинные темные ресницы. — Может, вы где-нибудь встречали мою фотографию? Но я бросила это занятие, как только месяц назад вышла замуж. Мой муж не хочет, чтобы я продолжала работать моделью.

Рич поднял брови: его коллеги-женщины не имели обыкновения бросать свою работу по первому требованию мужа.

— И вы так легко согласились с ним?

Она ответила ему холодным, полным достоинства взглядом, и в нем читалось открытое возмущение, вызванное подобным вопросом.

— Его образ жизни требует, чтобы я повсюду сопровождала его. У меня просто не остается времени для работы. Мы очень много путешествуем. У мужа есть дом в Швейцарии, бунгало на Багамах. Именно там я и провела последнюю неделю. — И без всякого перехода выпалила: — Мы не виделись с ней целую вечность, и вот теперь она не впускает меня к себе, хотя я долго стучала в дверь и звала ее. Я должна попасть внутрь! Может, ключ от вашей входной двери подходит к ее замку…

— Надеюсь, что нет, — сухо оборвал ее Ричард. — Мне бы не хотелось, чтобы она заходила ко мне в гости в мое отсутствие.

Девушка сердито фыркнула:

— О господи! Сейчас не время шутить, нужно обязательно войти к ней — это же особая ситуация!

Он, нахмурившись, внимательно посмотрел на нее.

— Чего вы боитесь? Потеря работы для кого угодно может оказаться сильным ударом, но пойти из-за этого на самоубийство способен только психически неуравновешенный человек.

— Вы не понимаете. Сьюзи… у нее есть проблемы.

— Догадываюсь, — с легким презрением в голосе отозвался Рич. — Наркотики… И вы опасаетесь, что ваша подруга переборщила с дозой…

— Нет! Она больна, у нее булимия… Теперь все ясно?

Он непонимающе посмотрел на нее.

— Булимия? Это не опасно для жизни в отличие от потери аппетита.

— А я считала вас хорошим журналистом. — Теперь пришла очередь Шадии выказать собеседнику свое презрение. — Эта болезнь не менее опасна, чем потеря аппетита. Сьюзен ест и ест без остановки, а потом ей приходится вызывать у себя рвоту. И это может привести к внутреннему кровотечению. Вдруг она потеряла сознание или задохнулась? С тех пор как я уехала, у меня нет возможности постоянно смотреть за ней, и я не знаю, в каком она состоянии, не знаю, что происходит в ее квартире. — Шадия посмотрела на Ричарда. В ее взгляде злость сменилась отчаянием. — Если не хотите помочь, то разрешите хотя бы воспользоваться вашим телефоном. У меня нет времени спорить с вами. Я должна войти в комнату.

— Прошу прощения, — ответил Рич. — О'кей! Но почему бы вам не позвонить домовладельцу? Разве он не приходится ей отчимом?

Шадия сжала губы и нахмурилась, и у Ричарда создалось впечатление, что она не питает симпатии к владельцу домиков.

— Он сейчас в Тетуане.

— А еще кто-нибудь из родственников у нее есть?

— Здесь — никого.

— Ну тогда давайте позвоним жилищному агенту и спросим, нет ли у него запасного ключа.

Лицо собеседницы просветлело.

— Я и сама могла бы догадаться! Его офис рядом, за углом. Я сбегаю к нему.

— Подождите, давайте сначала все-таки позвоним, сейчас я найду номер… — Ричард вошел в дом — Шадия следовала за ним по пятам, — отыскал в записной книжке телефонный номер агента, позвонил в офис и поговорил с секретаршей, затем повесил трубку и обратился к Шадии: — Агента нет на месте. Но вы, разумеется, можете взять запасной ключ.

Шадия сорвалась с места.

— Бегу! — воскликнула она на ходу и вылетела из домика.

В прихожей под дверью лежал конверт. Ричард быстро пробежал глазами очередное послание главного редактора и вздохнул. Это был еще один отказ в заграничной рабочей поездке.

«Зайди ко мне в офис. Мне нужно поговорить с тобой» — так заканчивалось письмо.

Ричард скомкал лист бумаги, швырнул через всю комнату в мусорную корзину и вышел на улицу.

Сто лет тому назад домики, в одном из которых он теперь жил, были не чем иным, как конюшней. Они стояли в глубине садов, окружающих большие викторианские дома, выстроенные по обеим сторонам аллеи. После Второй мировой войны конюшни переделали под жилье, и нашлось немало желающих поселиться в них. Стены выкрасили в яркие цвета, к окнам приделали большие ящики для цветов. Дверь жилища Ричарда была выкрашена алой краской, на ней красовалась медная львиная голова с кольцом в зубах, используемым в качестве дверного молотка, в ящике под окном он посадил герань.

Стоял душный июньский полдень. Казалось, от жары все вокруг погрузилось в сладкую дрему. Из садов доносился аромат цветов и цветущих деревьев. Большинство обитателей домиков в это время находились на службе. Среди них не было людей семейных — не те условия. Здесь селились либо люди одинокие, либо молодожены, не успевшие обзавестись детьми.

Рич вскарабкался на подоконник соседнего домика, и его взгляду открылась уютная гостиная, выдержанная в нежно-зеленом и белом тонах. Комната была пустой и безукоризненно чистой.

Он надеялся, что со стороны не выглядит идиотом, — Шадия Тази вполне могла преувеличить драматизм ситуации. Но что, если она права? Вдруг рыжеволосая и в самом деле нуждается в срочной помощи?

Наконец-то он мог кому-то помочь, кого-то спасти. Рич тяжело переживал свою бесполезность, когда оказывался в районе боевых действий, — он видел, что там происходит, сообщал о ходе событий, но был не в силах помочь страдающим людям. И его переполняло чувство вины перед ними.

Он был едва знаком с этой рыжей. Кстати, как называла ее Шадия? Ах да, Сьюзен, вспомнил он. Нельзя сказать, что редкое имя! Но оно красотке очень подходит.

Он хорошо помнил девушку — что уж тут поделаешь! Тонкое лицо, грива рыжих волос, грациозная фигура врезались в память.

Он соскочил с подоконника и стал стучать в дверь домика.

— Сьюзен? Сьюзен, вы дома? Откройте!

Тишина. И он вдруг почувствовал, что здесь и в самом деле что-то неладно. Его работа способствовала развитию интуиции.

Разумеется, не всегда предчувствия подтверждаются. Иногда судьбе удается тебя обхитрить. Жители одной деревни, где он как-то переночевал, теперь либо мертвы, либо остались без крова. Он так и видел белые домики с красными крышами, утопающими в цветущих деревьях. Он был очарован ею, воспринимал ее как оазис спокойствия в этом сумасшедшем мире.

Возможно, именно прибытие съемочной группы привлекло к ней внимание противника. Не успели они приехать, как среди мирной тишины разорвался первый снаряд. И через несколько часов от деревни остались лишь дымящиеся руины и воронки, и он был совершенно бессилен прекратить разрушение, как-то помочь людям… Единственное, что Рич мог, — это рассказать миру о том, что происходит в этой точке земного шара, рискуя собственной жизнью и жизнью своих коллег.

Всем, кроме него, повезло — операторам, звукорежиссеру, руководителю группы. Они вышли из этого ада без единой царапины. Только Ричард был ранен. Его вывезли из района боевых действий и отправили на родину, где ему было обеспечено лечение в одной из лучших клиник. Он получил ранение в голову, ничего серьезного: пуля проделала неглубокую бороздку, кровавый пробор в волосах. Однако Рич стал чутко реагировать на перемену погоды, особенно на изменение атмосферного давления. Ранение в ногу оставило больший след — он слегка прихрамывал, что становилось особенно заметным, когда он уставал. Но врачи заверили, что со временем это пройдет.

Уверенность, что чувство опасности не обманывает, не оставляла его.

— Сьюзен! Откройте дверь, или мне придется войти к вам без разрешения! — крикнул он.

Строители, занимавшиеся модернизацией домиков, использовали материалы, не отличавшиеся большой прочностью, он знал, что вышибить дверь не составит особого труда.

Не следует ли ему рисковать своим здоровьем ради того, чтобы ворваться в дом? Ранение в ногу по-прежнему давало о себе знать, и он не хотел, чтобы работа врачей пошла насмарку.

И все же можно попытаться проникнуть в дом. Как-то раз Ричард брал интервью у одного профессионального жулика, который с охотой продемонстрировал ему искусство открывать двери гостиничных номеров с помощью кредитной карточки. Никогда прежде Ричу не представлялось подходящего случая применить на практике полученные во время этого интервью сведения. И вот, видимо, такое время пришло.

Он достал из кармана бумажник и вынул из него кредитную карточку. На землю упала фотография, он поднял ее и нахмурился при виде самого себя в костюме для подводного плавания на фоне синего моря и столь же синего неба. Фотография была сделана во время его первой поездки в ту самую страну, которая впоследствии оказалась ввергнутой в пучину гражданской войны. Несколько раз он проводил там отпуск: наслаждался подводным плаванием, жарился на солнце, бродил по живописнейшим местам, восхищался памятниками старины, с наслаждением пил местное вино, ел крестьянскую пищу. Ричард заводил приятельские отношения с местными жителями, пытался понабраться слов неизвестного ему языка — он стремился к этому везде, куда бы ни приезжал. И его не посещало предчувствие трагедии, которая скоро постигнет эту благословенную страну.

Для него было невыразимым мучением вернуться туда и обнаружить некогда мирную, залитую солнцем страну раздираемой на части братоубийственной гражданской бойней, самой жестокой из всех войн. Там он чувствовал себя таким беспомощным, таким бесполезным перед лицом ужасающих страданий, что до сих пор никак не мог избавиться от кошмаров, мучающих его по ночам. В больнице он то и дело просыпался в холодном поту от собственных криков, ругался с медсестрами, доведенный почти до безумия клокотавшей в нем яростью. Он понимал, что избавиться от прошлого он сможет, только похоронив мучающие его воспоминания под грудой новых впечатлений.

Вот почему, все еще находясь в отпуске по состоянию здоровья, он не переставал донимать редактора требованиями разрешить ему приступить к работе. А тот, разумеется, считал, что он сейчас ни на что не годен. Черт бы их всех побрал!

Ричард засунул фотографию в бумажник и сосредоточился на входной двери, медленно и осторожно просунув кредитную карточку в щель. Раздался щелчок, он легонько толкнул дверь, и она, как по мановению волшебной палочки, тихо отворилась.

— Молодец! — с улыбкой сказал он сам себе, прежде чем оглядеться по сторонам.

Планировка домика, куда он попал, оказалась точной копией планировки его собственного жилища. Входная дверь вела в небольшой холл, где начиналась лестница на второй этаж. Впереди располагалась кухня, справа — дверь в гостиную.

— Сьюзен… — начал было он, входя на кухню, и остановился, потрясенный увиденным. Кухня, обставленная по последнему слову дизайна, словно подверглась набегу варваров. Дверца холодильника была распахнута, продукты валялись на полу. Тарелки с недоеденной едой стояли на столе, на шкафах… везде…

В кухне и гостиной никого не оказалось. Девушка, по всей вероятности, была наверху. В каком она состоянии? И он помчался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Ее не было ни в одной из двух маленьких спален, обставленных сугубо по-женски. Идеальный порядок в этих комнатах в сравнении с разгромом на кухне поразил его.

Дверь в ванную комнату была закрыта. Рич попробовал повернуть ручку, она поддалась. Но ему вовсе не хотелось входить туда. Он постучал и позвал:

— Сьюзи? Это ваш сосед, Ричард Харрис. У вас все в порядке? Шадия беспокоится о вас. Сьюзи, откройте!

Из ванной донесся едва различимый сдавленный стон. И Рич, забыв всяческие приличия, ворвался в ванную и вздрогнул от того, что увидел. Девушка лежала, скорчившись, у самой двери. Он склонился над ней, а она тем временем подняла голову, которая, казалось, была невероятно тяжелой, посмотрела на него своими зелеными глазами, обрамленными длинными ресницами, и еле слышно пробормотала:

— Уйдите…

Ей было плохо, очень плохо. Он это видел. Должно быть, ее рвало уже довольно долго. Она выглядела белой как бумага, губы опухли и запеклись.

Ричард заставил здравый смысл взять верх над эмоциями.

— Рвота прекратилась? — спокойно спросил он.

Она закрыла глаза, всхлипнула, приложила руку ко рту и отвернулась от него, как будто не хотела видеть.

— Уходите, — выдохнула она. — Пожалуйста, оставьте меня.

Рич не обратил никакого внимания на ее просьбу и, наклонившись, просунул одну руку ей под спину, другую — под колени. Он был очень сильным мужчиной, и она показалась ему легкой как перышко. И ему подумалось вдруг, что, отпусти он руки, она не упадет на пол, а будет парить в воздухе.

— Нет, — простонала она, но он проигнорировал ее протест, отнес в спальню, положил на кровать, сам сел на краешек и через голову стянул с нее голубое платье и бросил его в угол.

Под ним оказалось белое шелковое белье, украшенное кружевами.

— Что ты делаешь? Ублюдок! — зашипела она, заметив, как он скользит взглядом по ее телу, и ее зеленые глаза возмущенно блеснули. — Убери свои грязные руки! Я не настолько слаба, чтобы позволить тебе изнасиловать меня! Если только ты попытаешься сделать это, я выцарапаю тебе глаза! — Ее пальцы с длинными ногтями казались когтями дикого зверя.

— Вы, должно быть, шутите! — неожиданно разозлился Ричард. — Неужели вы думаете, что кто-нибудь клюнет на вас, когда вы в таком состоянии?

Ее глаза распахнулись, и она посмотрела на него взглядом, полным недоумения. В ответ он скорчил недовольную гримасу, явно сожалея, что эта фраза сорвалась с его губ, и сказал:

— Я снял с вас платье, потому что мне показалось, вам будет лучше, если вы наденете что-нибудь чистое.

Она вздрогнула, осознав, что он имеет в виду.

— Боже ты мой! — простонала она, пряча лицо в ладонях. — И на кого я только похожа? Не смотрите на меня. Уходите, пожалуйста, уходите.

Он встал и подошел к большому — от стены до стены — платяному шкафу, достал из него синий халат и вернулся к ней.

Она лежала на кровати, скорчившись, как ребенок в чреве матери, и закрыв глаза. Рыжая копна волос разметалась по подушке. Ее кожа светилась молочной белизной, маленькие груди, совсем как у девушки-подростка, с темно-розовыми сосками, проглядывали сквозь шелк. Но эти ноги… Его глаза пробежали от бедер до тонких щиколоток и высокого подъема ступней. Она была худой, но при этом трогательно обворожительной. Волшебное дитя, подумал он, явившееся сюда из другого мира.

Сколько ей лет? Должно быть, двадцать с небольшим. Двадцать один или двадцать два? На десять лет моложе, чем он.

— Наденьте вот это, — проговорил он.

Она села, взяла протянутый ей халат и слабыми движениями начала просовывать руки в рукава. Ричард наклонился, чтобы завязать широкий пояс на ее талии. Она казалась такой хрупкой, что ему было почти страшно дотрагиваться до нее, и он вновь почувствовал раздражение.

— Почему вы издеваетесь над собой? — спросил он, глядя ей в глаза. — Вам не нужна диета, у вас великолепная фигура, почему ради амбиций вы жертвуете здоровьем?

— Ради амбиций? — Она рассмеялась. В ее смехе он уловил истеричные нотки и нахмурился. Вряд ли он в силах справиться с женской истерикой. — Вы думаете, я себе нравлюсь? Можете не рассказывать мне сказки о моей фигуре. Я прекрасно знаю, что я толстая, — у меня есть глаза, и я смотрюсь в зеркало.

Он бросил на нее взгляд, полный изумления.

— Толстая?! Какая же вы толстая? Вы не можете говорить это искренне. Кожа да кости — вот что такое ваша фигура.

— Не надо лгать! Я понимаю, что вы хотите мне добра, но я не дура!

— Может, вы и не дура, но совершенно очевидно, что у вас не все дома, — угрюмо проговорил Ричард, — Сейчас я позвоню вашему врачу и скажу, что вы нуждаетесь в срочной помощи.

— Нет! — Она схватила его за запястье. — Мне не нужен доктор! — Ее голос звучал хрипло, но настойчиво.

Ричард не имел ни малейшего понятия, что ему следует предпринять в этой ситуации, он не очень четко представлял себе, насколько все это опасно. Шадия Тази выглядела сильно напуганной, когда обратилась к нему за помощью. Да и вид Сьюзи в первые мгновения поверг его в состояние шока. Но он не знал, грозит ей реальная опасность или нет. Она была очень бледна, и все, что говорила, ему не нравилось. Но все же у него создалось впечатление, что она далеко не глупа, что перед ним не безмозглый мотылек: в зеленых глазах светился ум, губы были пухлыми и чувственными, но очертания рта — решительными.

Надо подождать, пока вернется Шадия. Она лучше знает, что делать.

Как будто прочитав его мысли, девушка провела кончиком языка по потрескавшимся губам и хрипло произнесла:

— Вы сказали… здесь была Шадия? Где?..

— Она направилась к жилищному агенту за запасным ключом. Не понимаю, почему ее так долго нет. Хотите воды? Или, может быть, вам нужно принять какое-нибудь лекарство?

— Я с удовольствием выпью воды, — прошептала она.

В это мгновение послышался звук бегущих по лестнице ног, и в дверях спальни появилась Шадия Тази. Она запыхалась, ее черные волосы растрепались. Тяжело дыша, она смотрела на подругу.

— Сью? С тобой все в порядке?

Сьюзен попыталась растянуть в улыбке распухшие губы.

— Все хорошо, — ответила она и, желая подтвердить сказанное, резко встала с кровати, но тут же потеряла сознание. Ричард не успел подхватить ее. Она упала на пол лицом вниз.

— Позвоните врачу! — приказал он Шадии, прежде чем поднять Сьюзен и уложить ее на кровать.

Шадия не стала спорить. Не говоря ни слова, она поспешила к телефону. Ричард подумал про себя, что ее муж должен быть очень счастливым человеком. Хорошо, если он понимает, как ему повезло. И почему ему никогда не попадались подобные девушки? Хотя однажды такая встреча имела место, но он даже не попытался познакомиться с той девушкой поближе. Откуда ему было знать, что из нее получится прекрасная жена? В то время ему не нужна была жена. Как, впрочем, и сейчас. Женитьба не входила в жизненные планы Ричарда Харриса.

Он посмотрел на Сьюзен. Ему было очень жаль ее, и в то же время она его раздражала.

Он думал о людях, ведущих отчаянную борьбу за жизнь, и испытывал злость при виде этой глупой девицы, у которой есть все, что нужно для счастья, но которая готова уморить себя в угоду собственному тщеславию.

И о чем только думает ее семейство, позволяя ей доводить себя до такого состояния? Он оглядел комнату, как будто хотел найти ответ на этот вопрос, и увидел на стоящем у окна комоде несколько фотографий. Рич подошел, чтобы рассмотреть их.

На одной из них была Сьюзи вместе с женщиной в бикини, которая сначала показалась ему не старше Сью, но более пристальный взгляд обнаружил легкие морщины на ее покрытой загаром шее, по сравнению с которой кожа лица казалась слишком гладкой. Косметическая операция? — предположил он. Рыжие волосы, зеленые глаза, худая высокая фигура… Кто она? Ее мать? Эта же женщина была и на другой фотографии, опять рядом со Сьюзен, но на этот раз их окружало множество людей, собравшихся в роскошно обставленной гостиной с мраморным полом и свисающими с потолка люстрами.

Около них стоял пожилой мужчина представительного вида — седые волосы, загорелое лицо, легкий светлый костюм. Он обнимал рыжеволосую женщину за плечи и улыбался, глядя в камеру.

Я знаю его! — подумал Ричард. Его лицо мне знакомо. Но я не могу вспомнить, где встречался с ним. Он рассмотрел гостиную на фотографии. Мраморный пол сразу же навел на мысль о Средиземноморском побережье. И это же подтверждали яркая синева неба в открытом французском окне и заливавший комнату ослепительный солнечный свет. Но мебель, похоже, арабская.

Тетуан? Не там ли в настоящее время находится отчим Сьюзен? Может быть, снимок сделан на его вилле?

Стены гостиной увешаны множеством картин. Рич присмотрелся внимательней, и был поражен, узнав работы знаменитых современных живописцев. Он был в некотором смысле специалистом по искусству двадцатого века: темой своей дипломной работы он выбрал творчество художников, работавших в Европе после Первой мировой войны.

Картины, конечно, могли быть и копиями, но это казалось маловероятным, учитывая роскошный интерьер, в котором они висели. Если же это оригиналы, то владелец виллы либо очень богат, либо обладает незаурядным художественным чутьем и способен угадать талант в малоизвестном художнике до того, как тот становится знаменитостью. Но тут его мысли приняли другой оборот.

Какого черта родителей Сьюзен не беспокоит ее болезнь? Неужели она им безразлична? Или она умудряется скрывать от них свое состояние?

Сьюзен пошевелилась, черные ресницы отбросили тень на бледные щеки, раздался еле слышный вздох.

Рич быстро подошел к ней.

— Лежите спокойно, — тихо проговорил он.

Ресницы поднялись, и он увидел зеленые, чуть раскосые глаза. Он обхватил ее запястье и стал считать пульс. Пульс был слабым и редким, рука казалась ледяной.

— Где Шадия? — прошептала Сью, рассеянным взглядом обводя комнату.

— Она пошла звонить врачу.

— Нет! — Сьюзен попыталась сесть, но он уложил ее обратно на подушки и придержал за плечи.

— Будьте умницей. Бога ради, девочка, неужели ты хочешь умереть?

В это трудно было поверить, но она побледнела еще больше, ее губы задрожали, хотя она попыталась рассмеяться.

— Звучит мелодраматично! Почему бы вам не перестать вмешиваться не в свои дела? Возможно, вы хотите помочь мне, но от вашей помощи мне становится во много раз хуже.

— Вы не знаете, что для вас хорошо, а что плохо, — твердо возразил Рич.

Она ответила ему саркастическим взглядом.

— А вы, разумеется, знаете! Все вы, мужчины, одинаковы. Шадия вышла замуж за человека, который обращается с ней как с чем-то средним между куклой и рабыней. Не могу поверить, что ей это доставляет удовольствие, похоже, у нее просто временное помешательство. Я не позволю вам учить меня, как мне жить, так что покиньте мой дом и займитесь своими собственными проблемами!

Рич не мог остановить смерть и страдания, которые несла с собой междоусобная война, но сейчас не имел права оставаться в стороне и позволять Сью заниматься саморазрушением, не сделав ни малейшей попытки образумить ее.

— Врач обязательно осмотрит вас, даже если ради этого мне придется привязать вас к кровати, — заявил он.

В комнату вошла Шадия со стаканом воды в руке. Рич приподнял голову Сью, и она начала пить очень мелкими глотками.

— Доктор Джоберти будет здесь с минуты на минуту, — сказала Шадия.

Сьюзен зло посмотрела на нее.

— Ты не должна была звонить ему. Сама знаешь, что он скажет. Опять начнет уговаривать меня лечь в эту дурацкую больницу, а я не собираюсь этого делать, так что вы оба понапрасну тратите свое драгоценное время. Приступ кончился, понятно? Я чувствую себя хорошо. Я немного икаю, только и всего.

— А мне кажется, что все далеко не так благополучно! — взорвался Ричард. — Ваша кухня выглядит так, будто в нее попала бомба! Вам нужна помощь врача!

Она вздрогнула как от боли, вновь сердито посмотрела на него и повернулась к подруге.

— Что он здесь делает? И почему бы тебе не пойти домой к Камалю? Как вы оба здесь очутились?

— Мне позвонил Бенни, — смущенно отозвалась Шадия. — Он очень беспокоится о тебе.

— Бенни! — Зеленые глаза засверкали. — Я могла бы и сама догадаться! Подождите, я до него доберусь!

— Он хочет тебе только добра. — Шадия умоляюще посмотрела на подругу. — И я тоже! Мне очень жаль, что ты потеряла работу…

— У меня нет ни малейшего желания разговаривать на эту тему! — Она бросила на Ричарда враждебный взгляд. — И ты все еще не объяснила мне, почему он здесь? Что заставило тебя втянуть его в это дело?

— Я не могла попасть к тебе, хотя знала, что ты дома, — было слышно, как ты стонешь. Я впала в отчаяние, и тут мне пришло в голову, что его ключ может подойти к твоему замку…

— Да ты просто рехнулась, — хмуро пробор мотала Сьюзен.

— Извини, — мягко сказала Шадия. — Но я была сильно напугана. А Ричард очень помог мне, сообразив, что ключ можно взять у жилищного агента. Мне это и в голову не пришло, я слишком волновалась, чтобы рассуждать здраво. А когда вернулась, он уже был рядом с тобой.

Сью перевела взгляд на Рича.

— Каким образом?

— Открыл замок с помощью своей кредитной карточки, — холодно объяснил он.

Она пришла в ярость.

— Я могу позвонить в полицию, и вас арестуют! Это просто-напросто взлом!

— А я считал, что спасаю вам жизнь! Ваша подруга уверила меня, что вы умираете.

Снизу послышался мужской голос, и Шадия с облегчением воскликнула:

— Доктор Джоберти! — Она вышла из комнаты и позвала: — Поднимайтесь к нам, доктор!

Сьюзен зло посмотрела на Ричарда.

— Спасибо вам за помощь! — саркастически произнесла она. — Прощайте! Не забудьте поплотнее закрыть за собой входную дверь, и, если вы еще когда-нибудь вздумаете забраться в мой дом без приглашения, я обязательно вызову полицию, даже если вы изобретете самый что ни на есть убедительный предлог!

— Хорошо же вы отвечаете на заботу! Когда вы в следующий раз соберетесь отдать концы, я не буду вам мешать, не беспокойтесь! — Он был явно возмущен и не намеревался скрывать это. — Желаю удачи — она вам пригодится, — произнес он, проходя мимо доктора, и тот наградил его озадаченным взглядом, а затем вдруг широко улыбнулся.

— Все будет хорошо. Я знаю, чего от нее ждать. Это очень упрямая молодая леди.

Спустя десять минут Ричард уже направлялся на работу, чтобы поговорить с редактором, но, лавируя в потоке машин, он не мог выбросить из головы образ соседки — копна спутанных рыжих волос вокруг нежного белого лица, похожие на бутоны соски и длинные ноги. Это видение преследовало его весь день.

2

Сьюзен тоже все время думала о нем и едва слушала осматривавшего ее врача.

— Вы перестали набирать вес, — вздохнул врач. — И даже сбросили пару килограммов. А все шло так хорошо… — Его тихий голос звучал печально.

Пытается пробудить во мне чувство вины, подумала Сью. И это ему часто удается! Доктор Джоберти — тонкий знаток человеческой души.

— Приступ случился ни с того ни с сего, — выдавила она из себя, чувствуя себя отвратительно и понимая, что выглядит еще ужаснее. Ей показалось, что она вспомнила отвращение во взгляде Ричарда Харриса, и от этого ей стало совсем плохо. Он был последним человеком на земле, перед которым она согласилась бы предстать в столь жалком виде. Глядеть в его глаза было для нее невыносимой мукой. Когда она его увидела, то решила, что у нее просто-напросто разыгралось воображение, а поняв, что воображение здесь ни при чем, была потрясена до глубины души.

— Ни с того ни с сего? — переспросил доктор, недоверчиво качая головой. — Сьюзен, ради всего святого, это же неправда!

Она беспомощно посмотрела на него.

— Вы правы! Но что же мне было делать? Когда я узнала, что потеряла работу, то пришла в ужас. Очутившись дома, почувствовала невыносимый голод и начала есть все подряд, и…

— Это вызвало приступ, — кивнул доктор Джоберти. — Ваша болезнь очень коварна. Вы чувствуете себя несчастной, у вас возникает потребность в пище, вы начинаете есть и не можете остановиться, но, боясь испортить фигуру, вызываете у себя рвоту. И попадаете в замкнутый круг. Единственный выход из него — понять, почему с вами такое происходит. И остановиться, как только почувствуете, что начинаете терять над собой контроль, выйти на свежий воздух, отправиться в кино, позвонить друзьям, сходить к кому-нибудь в гости, то есть любым способом отвлечь себя от печальных мыслей и от еды.

— Весь год я старалась вести себя именно так, у меня уже давно не было приступов. Я держала себя в руках и даже поправилась.

— Вам это просто необходимо, — быстро отозвался доктор. — Только не надо опять говорить, что вы толстая! Вы знаете, что это еще один фактор, вызывающий у вас приступы. На самом деле вы слишком худы для своего роста.

На ее лице мелькнуло выражение недоверия.

— Послушайте меня, страдающие булимией не верят своему отражению в зеркале. Вернее, они видят там не то, что есть на самом деле, и не прислушиваются к словам других людей. Это превращается у них почти в манию, они глубоко страдают и нуждаются в любви и поддержке окружающих. Сьюзи, Сьюзи! — Доктор покачал головой. — Моя жена очень привлекательная, стройная женщина, просто красавица, а из нее можно сделать двух таких худышек, как вы!

Сью рассмеялась, мышцы ее лица немного расслабились.

— Хорошо, что она не слышит, — ваши слова ей вряд ли бы польстили!

В глазах врача появились озорные искорки.

— Еще как бы польстили. Люди моей национальности не так высоко ценят худобу, как англичане. Мне нравится, когда у женщины круглые бедра и груди как арбузы. Я не желаю ложиться в постель с бесполым существом — не то девушкой, не то мальчиком. Это меня не возбуждает. — Он улыбнулся. — Простите меня, Сьюзи, но я не смогу считать вас красавицей, пока вы не пополнеете.

Она хихикнула, но тут же вновь помрачнела и уныло проговорила:

— Но я же модель, доктор. Я должна оставаться худой, иначе потеряю работу. На фотографиях люди кажутся гораздо толще, чем в жизни. Вот почему «Голд лайн» не возобновила со мной контракт — они решили, что я слишком поправилась.

Доктор нахмурился.

— Значит, они очень глупые люди. Сейчас вы выглядите гораздо лучше, чем год назад.

— Скажите это в рекламном отделе фирмы, — горько отозвалась Сьюзен.

Доктор посмотрел на ее вытянувшееся лицо и вздохнул.

— Да будь у меня такая возможность, я бы им все уши прожужжал. Поверьте мне, в последнее время вы очень похорошели, и было бы глупо все портить. Вы ведь не хотите опять лечь в больницу, правильно?

Она отрицательно покачала головой и скорчила гримасу, вспомнив частную клинику, в которую поместил ее отчим, когда она так резко сбросила вес, что мать, увидев ее после восемнадцати месяцев разлуки, пришла в ужас.

Сьюзен согласилась лечь туда только из-за матери — сама она не верила, что больна. Первый месяц в клинике прошел в упорной борьбе с медицинским персоналом. Потребовалось значительное время, чтобы она начала прислушиваться к советам врачей, стала понимать, что сама над собой вытворяет. Ей с большим трудом удалось привыкнуть к новому образу жизни, и теперь она злилась на себя за то, что сорвалась.

— Этого мне хочется меньше всего! Я не в силах пройти через это еще раз! — запальчиво воскликнула Сью, и доктор улыбнулся в ответ.

— Умная девочка! Тогда все, что от вас требуется, — это не дать болезни взять над вами верх. Советую поменять обстановку — поезжайте куда-нибудь, отдохните от проблем, которые вызвали у вас приступ.

— Но теперь, раз я потеряла работу в «Голд лайн», мне придется искать другое место, а для этого нужно оставаться в городе.

— Работа может подождать, поверьте мне, моя хорошая. Для вас сейчас важно вновь обрести ту форму, в какой вы были год назад, почувствовать уверенность в себе. Отъезд из Лондона поможет вам взглянуть на все со стороны. Отправляйтесь туда, где светит солнышко. Наслаждайтесь жизнью, забудьте обо всех своих неприятностях. Ешьте три раза в день, ничего не берите в рот в перерывах, а если почувствуете приближение приступа, срочно что-нибудь придумайте. Возьмите с собой подругу — пусть держит вас подальше от всего съестного. Как ее зовут? Шадия? Поезжайте вместе с ней. Побольше гуляйте, выдумайте себе кучу дел, окружите себя людьми. — Он улыбнулся. — Однажды вам уже удалось вырваться из замкнутого круга. Не позволяйте себе вновь очутиться в нем.

— Этого не произойдет. Спасибо вам, доктор Джоберти. — Сьюзен с благодарностью посмотрела на него, его ласковый голос успокоил ее.

Когда он ушел, Шадия вошла в спальню и села на кровать.

— Что он говорит?

Сьюзен рассказала, и подруга кивнула в ответ.

— Мне кажется, это очень хороший совет. Ты целую вечность не отдыхала, а работы у тебя было по горло.

— «Голд лайн» не давала мне расслабиться, — ответила Сьюзен и, вспомнив о несостоявшемся контракте, опять расстроилась.

Она возлагала на него большие надежды — благодаря телевизионным рекламам ее узнавали везде, где бы она ни появлялась. Фотографии в журналах, даже на обложках, не дают такой популярности. Разумеется, она понимала, что это не будет длиться вечно, но надеялась хотя бы еще один год проработать в этой фирме.

Шадия с сочувствием посмотрела на нее.

— Мне очень жаль, Сью, для тебя это оказалось сильным ударом. Но, по крайней мере, ты теперь будешь не так занята, а работа на телевидении сделала тебя известной, и тебя завалят всевозможными предложениями.

— Возможно, но это ненадолго. Я становлюсь старше, а ты сама знаешь, что в нашем деле отдают предпочтение совсем молоденьким. Еще пара лет, и моей карьере придет конец. И я буду счастлива сниматься для каталогов, рекламирующих одежду.

— У тебя просто депрессия. Ты еще долго будешь на вершине карьеры — тебе только двадцать два года.

— Я чувствую себя гораздо старше. — Сьюзен состроила унылую гримасу, а затем бросила на подругу суровый взгляд. — Кстати, у меня есть на тебя зуб.

— Зуб? — недоуменно переспросила Шадия.

— Ричард Харрис!

— О! — Подруга поднесла ладонь ко рту и понимающе усмехнулась.

— В этом нет ничего смешного! Ты же знаешь, что я его ненавижу. И мне вовсе не хотелось, чтобы он лицезрел меня в таком ужасном виде! Я чуть тебя не убила!

Шадия виновато посмотрела на нее.

— Прости, я была в настоящей панике. Мне был нужен…

— …Мужчина, который сказал бы тебе, что делать! — закончила Сью за подругу, глядя на нее с явным неодобрением. — Когда у тебя возникают проблемы, ты всегда обращаешься к мужчинам.

— И они мне помогают! Меня не учили вышибать двери. Представь только, как долго я царапала бы ее своими ногтями!

Сьюзен посмотрела на длинные, ухоженные ногти подруги и рассмеялась. Шадия была умной, живой, проницательной и практичной девушкой, но только в присутствии лиц своего пола. Стоило же на горизонте показаться какому-нибудь мужчине, как она моментально менялась — начинала хлопать ресницами, говорить тихим сладким голоском, словом, изображала из себя беспомощную дурочку. И самое ужасное, все эти приемчики срабатывали безотказно: мужчины приходили в полный восторг и были готовы для нее на все. Интересно, а какое впечатление она произвела на Ричарда Харриса?

Шадия добавила торжествующе:

— И я оказалась права: он же смог сюда войти! И ему даже не пришлось ломать дверь. Он такой умный… — Она мечтательно улыбнулась. — И такой привлекательный…

Сьюзен очень бы хотелось возразить, но, нравился ей Харрис или нет, она не могла не признать, что Шадия права. При первой же встрече с Харрисом на нее произвели сильное впечатление его черные волосы, серьезные серые глаза, стройное и сильное тело. Он казался воплощением мужественности и пробуждал в ней осознание собственной женственности.

— Я его ненавижу!

Шадия лукаво улыбнулась в ответ.

— Я это уже слышала.

Сьюзен почувствовала, что краснеет, и пришла в ярость. В этот момент зазвонил телефон. Испытав огромное облегчение от того, что можно сменить тему разговора, она спросила:

— Можешь подойти? Спроси, кто это. Пусть оставят свой номер, я перезвоню.

— О'кей. — Подруга взмахнула длинными ресницами и добавила со смешком: — Телефон тебя спас.

Сьюзен не стала выяснять, что та имеет в виду. К сожалению, подруга обладала незаурядной интуицией, угадывая чувства и мысли Сью, которые та хотела бы оставить при себе.

Шадия оказалась в Англии и начала работать моделью по чистой случайности. Ее родители-арабы приехали в Лондон, когда ей было четыре года, потому что ее отец получил работу в Арабском банке. Ей исполнилось всего шесть, когда он умер. Ее еще совсем молодая красавица-мать отказалась возвратиться на родину, потому что ее брат работал в том же самом банке и мог позаботиться о сестре и племяннице.

Спустя год мать Шадии вышла замуж вторично за клиента банка, владевшего огромным состоянием. И с тех пор Шадия постоянно жила в Англии. С семнадцати лет она стала работать моделью и очень в этом преуспела. Ее семья поставила условие, чтобы она никогда не позировала обнаженной, не рекламировала белье и купальники, но этот запрет не нанес ущерба ее карьере. Она работала у молодого талантливого дизайнера, создававшего одежду с учетом внешних данных Шадии: навеянные арабскими мотивами легкие пальто и вечерние платья, плащи с капюшонами, при ходьбе обвивающиеся вокруг фигуры, шаровары из белого газа, доходящие до лодыжек. Эти модели, романтичные, волнующие взор, помогли девушке приобрести известность, ее фотографии стали появляться на обложках журналов, она оказалась заваленной предложениями. Когда в возрасте двадцати одного года она вышла замуж и оставила свою профессию, это вызвало бурю сожалений у фотографов и дизайнеров, обожавших работать с ней.

Но Шадия пошла на это с легкостью. Да, ей очень нравилось быть моделью, но теперь она мечтала стать хорошей женой и матерью. Она всегда полностью отдавалась тому, что делала, но ей надоедало изо дня в день заниматься одним и тем же. Она постоянно жаждала перемен.

Сьюзен хмуро уставилась в потолок. В отличие от подруги, любые перемены в работе или личной жизни нервировали ее.

В клинике она прошла курс лечения, во время которого психотерапевт попытался объяснить ей, что все ее проблемы восходят к тому моменту ее детства, когда брак ее родителей распался. И это потрясение пришлось на самый уязвимый возраст, когда девочка превращается в девушку. Но одно дело понять, в чем твоя проблема, а другое — справиться с ней. Можно в чем угодно убеждать себя, но когда дело касается подсознания, то все разумные доводы оказываются бессильными.

Она услышала, что Шадия возвращается. Подруга вошла в комнату раскрасневшаяся и улыбающаяся.

— Звонила твоя мама.

— Надеюсь, ты не сказала ей, что у меня был приступ? — заволновалась Сью.

— Нет. Хотя я понимаю, что она придет в ярость, если узнает, что я скрыла это от нее.

— Она бы обо всем рассказала Питеру, а он бы воспользовался этим известием как предлогом для очередной ссоры.

Шадия с любопытством посмотрела на подругу.

— Ты его ненавидишь, да?

— Он не похож на мужчину моей мечты, это уж точно.

— Я сказала твоей маме, что ты вышла и перезвонишь ей, как только вернешься. Не забудь сделать это, когда сможешь сойти вниз. — Шадия взглянула на часы. — Мне надо идти: мы сегодня даем обед. Я позвоню тебе, чтобы узнать, как ты. Если я понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

— Да, — отозвалась Сьюзи и тихо добавила: — Спасибо тебе за то, что ты сразу же сюда примчалась и… — Она слабо взмахнула рукой, и Шадия в ответ укоризненно покачала головой.

— А на что же тогда друзья? Ну, до скорой встречи!

В отделе новостей телевизионной компании Ричард яростно спорил со своим редактором, крупным мужчиной с лохматой шевелюрой, широкими бровями и вечно беспокойным взглядом.

— Я в сотый раз говорю тебе, что со мной все в порядке, я чувствую себя не хуже, чем ты! — Он оглядел собеседника с головы до ног. — Даже гораздо лучше, если уж на то пошло!

Редактор, обладающий избыточным весом, изрядно выпивающий и дымящий сигаретами как паровоз, рассмеялся.

— Кто же в этом сомневается? Но я не международный корреспондент, а штабная крыса, и мне не нужна справка о состоянии здоровья, чтобы приступить к работе. Я должен считаться с мнением врача, а он говорит, что тебе пока еще следует избегать нервного и физического напряжения, потому что ты все еще пребываешь… — Он переворошил лежащие у него на столе бумажки, вытащил одну из них, сдвинул очки на лоб и уставился на нее. — Ага, вот оно… в посттравматическом состоянии. Так-то вот, Рич, сынок! И мы не можем послать тебя туда, куда ты так рвешься. Компании не хватит денег, чтобы оплатить твое лечение, если ты вдруг сломаешься.

— Чертовы идиоты! — прорычал Ричард, поняв, что не в силах что-либо изменить. Поступки руководства диктуются зачастую материальными соображениями.

— Послушай, ведь у тебя диплом по искусствоведению. Гибсон работает сейчас над одним любопытным материалом. Его может хватить на целую программу, а если нет, то дадим сюжет в вечернем выпуске новостей. Почему бы тебе не поработать с ним недельку, а потом пройти еще одно обследование у врача?

Рич дернул плечом.

— Ну что ж, прекрасно! Где я могу его найти?

— Он работает в другом здании. Тебе потребуется пропуск — охрана лютует. Я сообщу, что ты на пути к нему, и он предупредит охранника.

Фрэнк Гибсон был невысоким шатеном тридцати с небольшим лет. Он числился специалистом в области изобразительного искусства, но, если дело того требовало, занимался и связанными с предметами старины криминальными историями.

Он радостно приветствовал Ричарда.

— Рад очутиться с тобой в одной команде, дружище! Мне очень нужна твоя помощь. Я по уши в уликах, но не могу понять, куда они ведут. Так что тебя послал мне сам Господь.

Рич улыбнулся Фрэнку и взял предложенную ему чашку кофе.

— Хорошо для разнообразия быть кому-то полезным. Так в чем дело?

— Подпольная торговля произведениями искусства и антиквариатом. — Фрэнк жестом указал на стену, увешанную фотографиями и рисунками. — Все это исчезло за последние два года. Многие вещи оцениваются шестизначными цифрами. На аукционах они не появлялись. Спрашивается, где они? Кто их украл и кому продал?

Ричард нахмурился, прошелся вдоль стены, изучая фотоснимки.

— Это работа для полиции. У них есть специальное подразделение, которое занимается такими делами.

— Разумеется, но мне хочется сделать на этом материале телепередачу. Я считаю, что существует международная преступная организация, куда входят коллекционеры — самые отъявленные мерзавцы, являющиеся к тому же тонкими знатоками искусства. Они наводят на конкретные произведения искусства и оплачивают услуги по их краже.

Ричард присвистнул.

— Интересный может получиться материал! Эй, да я знаю эту картину. Это же композиция Пита Мондриана. Если не ошибаюсь, она висит в Галерее современного искусства в Гааге.

— Правильнее сказать, висела, она исчезла оттуда год назад, и с тех пор ее никто не видел. Есть один след, который ведет в Марсель. Я подумываю о том, чтобы отправиться туда и посмотреть, что можно выяснить на месте.

— Можешь на меня рассчитывать: несколько дней на Средиземном море — заманчивая перспектива. Работа с тобой уже начинает доставлять мне удовольствие, — улыбнулся Рич.

Сьюзен, продремав несколько часов, встала с кровати, приняла душ и оделась. Начало смеркаться. Она заставила себя подумать об ужине. Ее желудок еще не вполне успокоился, но Сью знала, что нужно начинать понемногу есть.

Она спустилась вниз и чуть не подпрыгнула от испуга, когда вдруг раздался громкий стук в дверь.

— Кто там? — встревоженно спросила она.

— Ричард Харрис, — ответил знакомый голос, и Сьюзен закрыла глаза. Это он, или она все еще спит и видит сон?

— Что вам нужно?

— Поговорить с вами. Откройте, пожалуйста. Мне не хочется кричать… Но если вы не возражаете против того, чтобы соседи знали содержание нашей беседы… — Ричард сделал многозначительную паузу. Он прекрасно понимал, что Сьюзен не захочет, чтобы их подслушивали, особенно если разговор зайдет о том, что произошло днем.

Сью неохотно щелкнула замком, открыла дверь и устремила на непрошеного гостя напряженный взгляд. Тот, в свою очередь, осмотрел ее с ног до головы — скользнул глазами по рыжим волосам, перехваченным черной лентой, перевел взгляд на тонкую, стройную фигуру в черном свитере и джинсах, затем на босые ступни. На лице Сьюзен не было косметики. Она похожа на мальчика-подростка, подумал Ричард. И в то же время у нее очень чувственные губы, пухлые и розовые, бархатистые, как цветок шиповника. Он стоял и гадал, что бы он ощутил, поцелуй он ее. Затем снова перевел взгляд на непокорные рыжие волосы — она попыталась укротить их, собрав на затылке. Неизвестно откуда появилось искушение стянуть ленту и запустить в них свои пальцы, спрятать свое лицо среди вьющихся прядей.

— Ну? — Сьюзен вызывающе вздернула подбородок.

— Вам лучше? — спросил он самым что ни на есть обычным тоном.

Она кивнула без тени улыбки. Если бы он знал ее дольше, то понял бы, что она чувствует себя не в своей тарелке и отчаянно пытается это скрыть.

— У меня все хорошо. Вы сказали, что хотите о чем-то поговорить со мной. Нельзя ли побыстрее? Я очень занята.

Он посмотрел на нее немного насмешливо.

— Собрались выходить?

Она помедлила с ответом.

— Может быть…

— Это в таком-то виде? — Рич опять окинул ее взглядом, в котором сквозили удивление и насмешка, но внутренняя реакция у него была совсем иной. Он говорил себе, что она, на его вкус, слишком уж костлява, но ее высокие маленькие груди казались ему очень привлекательными, и свитер отнюдь не скрывал их. Он вспомнил, как нес ее сегодня на руках, и ее тело казалось ему легким, как у ребенка, в то же время вызвало в нем бурю чувств.

— Если я буду выходить, то переоденусь, — холодно ответила она. — Вы так и не сказали мне, что вам от меня нужно.

Он пожал плечами.

— Просто хотел удостовериться, что с вами все в порядке.

— Спасибо, у меня все хорошо. — Она говорила отрывисто, явно не поощряя его к продолжению разговора.

Но его было трудно смутить: все свое рабочее время Ричард Харрис посвящал тому, чтобы преодолеть нежелание собеседников отвечать на его вопросы.

— А что сказал доктор?

Она сердито посмотрела на него, ее зеленые глаза вспыхнули.

— А вам какое дело? Я знаю, что вы журналист, но это не дает вам права вмешиваться в чужую личную жизнь! Если я вам отвечу, то завтра прочитаю о том, что со мной произошло, в рубрике светских сплетен!

— Я корреспондент телевидения и не имею никакого отношения к желтой прессе, — возразил он. — И у меня нет желания рассказывать о вас ни в газете, ни по телевизору. Я подъехал к дому и увидел, что у вас горит свет. Вот и решил вас проведать. Извините, что побеспокоил.

Он повернулся на каблуках и так яростно захлопнул за собой дверь, что Сьюзен вздрогнула. Она понимала, что вела себя с ним грубо и враждебно, а он провинился только в том, что по-соседски пришел ее навестить. Ей следовало бы догнать его и извиниться, но она не могла сдвинуться с места. Ей нужно сохранить дистанцию — она почувствовала это в ту самую минуту, когда впервые увидела Ричарда Харриса.

Сьюзен с кристальной ясностью помнила тот день. Была холодная ноябрьская суббота, ветер срывал с деревьев последние бронзовые листья, и они неслись вдоль улицы.

И у нее, и у Шадии был выходной. Обычно по субботам они занимались уборкой и ездили за продуктами. Они только привели в порядок свой домик, как вдруг у соседней двери остановился фургон.

— Это, должно быть, наш новый сосед, — сказала Шадия, высунувшись из окна.

Из фургона выскочили рабочие. И тут на большой скорости к дому подъехал красный спортивный автомобиль.

— Симпатичная машинка! — одобрительно кивнула Шадия, а когда водитель вышел из нее и стал отпирать входную дверь, чтобы рабочие смогли внести внутрь мебель, присвистнула от восхищения: — Ты только посмотри на его ноги! Обожаю мужчин с длинными-предлинными ногами.

— Ты обожаешь мужчин независимо от длинных ног, — сухо отозвалась Сьюзен.

— Что правда, то правда! — И Шадия поудобнее устроилась в стоящем у окна кресле и стала наблюдать за тем, что происходит у соседней двери. — Уверена, что я его где-то уже видела, только не могу вспомнить где.

Сьюзен пошла готовить кофе. Когда она вернулась, подруга взволнованно сказала ей:

— Вспомнила! Я видела его в программе новостей по телевизору… но он не диктор, а репортер — совсем недавно вел репортаж из Иордании. А теперь, значит, он вернулся. Я никак не могу вспомнить его имя… Рудольф? Радклиф?

— Ричард, — ответила Сьюзи, которая сразу его узнала. — Ричард Харрис.

— Точно! — Шадия следила за ним, когда он шел вдоль домиков, и восхищалась его стройной сильной фигурой, полной грации дикого зверя — леопарда или ягуара. Казалось, он излучает опасность, какая обычно исходит от хищника.

— Он великолепен, ты согласна? — вздохнула Шадия. — Если бы я не была смертельно влюблена в Камаля, я бы им занялась.

Сьюзен промолчала, но по телу у нее пробежали мурашки, а все внутри как будто сжалось — казалось, каждая клеточка ее тела реагирует на стоящего на улице мужчину. Ричард Харрис всегда нравился ей. Но в жизни он выглядел гораздо привлекательнее, чем на экране. Только сейчас Сьюзен обратила внимание на то, какой он высокий, как великолепно сложен. Его волосы оказались абсолютно черными, как вороново крыло, кожу покрывал золотистый загар, а глаза были темно-серыми, пронзительными. И, глядя на него в то утро, она почувствовала, что ее неодолимо тянет к нему. Сьюзен пришла в ужас.

Она была влюблена всего раз в жизни, и ей не хотелось, чтобы это повторилось. Чувство, охватившее ее тогда, оказалось слишком сильным и больше походило на безумие, что напугало ее избранника. Сьюзен понимала, что происходит, но ничего не могла с собой поделать. Всю свою жизнь она искала любви, и вот она пришла к ней, но выяснилось, что она выбрала не того человека. Ее позиция — либо все, либо ничего — не устраивала его, и он перестал приглашать ее на свидания и начал встречаться с кем-то еще. Сьюзен прошла сквозь адские муки унижения и боли, потому что о ее страданиях знали все ее друзья: находясь в полном отчаянии, она не позаботилась о том, чтобы скрыть свои чувства.

С тех пор прошло два года, но при воспоминаниях о той истории она до сих пор чувствовала острую боль.

Если когда-нибудь ей встретится подходящий человек, решила для себя Сьюзен, она позволит своему поклоннику влюбиться в нее по уши, а сама будет думать только о собственном спокойствии и благополучии.

— Давай пригласим его на чашку кофе, — предложила Шадия.

Сьюзен отрицательно покачала головой.

— Тогда придется приглашать и рабочих, а у меня нет желания занимать разговором целую толпу незнакомых людей.

— Ты просто сумасшедшая, — добродушно бросила Шадия, но, не в силах преодолеть собственного любопытства, в конце концов взяла кофейник, на скорую руку приготовила сандвичи и отправилась знакомиться с новым соседом. Вернулась она спустя целую вечность, смеющаяся, раскрасневшаяся и очень довольная собой. Забросав Ричарда бесчисленными вопросами, она разузнала о нем много всякой всячины.

— Он не женат и не разведен, а просто-напросто порвал с любовницей…

— А мне что до этого? Перестань говорить о нем!

— Я для тебя старалась, — поддразнила подругу Шадия, глядя на нее искрящимися от смеха глазами. — Он же скорее в твоем вкусе, чем в моем.

Сьюзен по-настоящему разозлилась на нее.

— Не желаю, чтобы ты сводничала. Если мне понадобится мужчина, я сама справлюсь с этой проблемой.

Но Шадия стояла на своем.

— Ты передумаешь, когда познакомишься с ним поближе, — заявила она и в скором времени отправилась приглашать его на вечеринку, которую они устраивали в следующий уикэнд. Сью изо всех сил пыталась оставаться безучастной, но к тому времени, когда в дверь позвонили первые гости, она уже пребывала в крайнем волнении. Она разливала напитки, разносила закуски, но при каждом звонке в дверь ее сердце замирало.

Время летело, вечеринка становилась все шумнее и шумнее, соседи, приходившие жаловаться, оставались с гостями, но Ричард так и не удостоил их своим визитом.

Гости разошлись, когда начало светать. Сьюзен отправилась спать, разочарованная и сердитая как на Харриса, так и на себя. Еще не столкнувшись с ним нос к носу, она уже начала испытывать хорошо знакомые ей подъемы и спады настроения. А ей так не хотелось повторения пройденного.

И теперь, встречая его на улице, Сью не обращала на соседа никакого внимания.

Шадия какое-то время не оставляла попыток подружиться с ним: опять пригласила его на одну вечеринку, но он снова не пришел. Как-то раз в воскресенье она забежала к нему, чтобы одолжить немного молока, и увидела, что его домик полон гостей, его друзей с телевидения, — они заявились к нему с утра пораньше, чтобы позавтракать после ночной вечеринки. Шадия пробыла с ними около часа и вернулась к себе, уверенная, что лед между ними наконец-то сломан.

Но даже покладистая Шадия пришла в негодование, когда он начал возмущаться тем, что они шумят по ночам. Он колотил в стену, звонил им по телефону и в итоге нажаловался жилищному агенту, который, в свою очередь, поставил об этом в известность отчима Сьюзен. Тот написал в ледяном тоне послание, пообещав выселить их с подругой из домика, если на них поступит еще хоть одна жалоба.

— И он это сделает, — подтвердила Сьюзен. — Не упустит случая досадить мне. Питер всегда меня ненавидел, потому что я похожа на отца, а он до сих пор ревнует к нему мою маму, хотя прошла целая вечность с тех пор, как они развелись.

— А ты так и не видишься с отцом? — спросила Шадия, не заметив, как по лицу ее подруги скользнула тень.

— Он вот уже шесть лет не покидает Европу, — с деланным равнодушием отозвалась Сьюзен.

— Тебе бы следовало навестить его.

Отец никогда не приглашал ее к себе, но она не стала говорить об этом подруге.

Когда Шадия вышла замуж и уехала жить к мужу, Сьюзен осталась в домике одна. Зато теперь на нее никто не жаловался, и отчим прекратил донимать ее угрозами — к великому облегчению ее матери.

Маргарет ненавидела скандалы, любила, чтобы жизнь текла ровно и безмятежно. Она не была эмоциональной женщиной, хотя обращалась ко всем подряд «дорогая», «лапочка» и целовалась при встрече и прощании. Будучи все еще очень красивой женщиной, несмотря на свои сорок с небольшим лет, она по-прежнему вызывала восторженные взгляды мужчин, где бы ни появлялась, и Питер считал, что у него достаточно поводов для ревности. Сьюзен же думала, что Маргарет никогда не любила своего второго мужа. Да и с какой стати? Он намного старше ее.

Питер Островски был сугубым материалистом, человеком эгоистичным и не очень тонким, считавшим, что все продается и покупается. Он не понимал людей, верящих в Бога, и искренне полагал, что каждый мужчина и каждая женщина имеют свою цену. И как только Маргарет могла бросить ради него отца?

Наверное, мне нужно позвонить матери, подумала Сью, потом с явной неохотой пошла к телефону и набрала код Тетуана. Линия оказалась занята, и Сью приготовила себе ужин — яичницу из одного яйца и тоненький тостик. При виде еды у нее опять заболел желудок, и она еле справилась с тошнотой. Поев, она вымыла за собой посуду и прибралась на кухне.

До матери она дозвонилась полчаса спустя.

— Как твои дела, дорогуша? — спросила Маргарет.

Сразу после развода она попросила Сью обращаться к ней по имени. Она стала скрывать свой возраст и не хотела, чтобы взрослая дочь называла ее мамочкой в присутствии мужчин, обнаруживая тем самым, что она гораздо старше, чем кажется.

— Прекрасно! — солгала Сьюзен.

— Вот и славно! Мы с Питером завтра улетаем на месяц на Багамы, и я решила, что хорошо бы поболтать с тобой перед отъездом.

— Я тоже подумываю о том, чтобы куда-нибудь поехать. Мне нужно отдохнуть. Надеюсь, Шадия составит мне компанию.

— Тебе пора путешествовать вдвоем с мужчиной. У такой красивой девушки, как ты, должно быть много поклонников.

Сьюзен стиснула зубы и промолчала.

— А Шадия еще не ждет ребенка? — спросила Маргарет. — Она же хотела сразу заиметь кого-нибудь.

— Дай ей время. Она же вышла замуж совсем недавно!

— Бедняжка, она не знает, что ее ждет. Младенцы просто невыносимы.

Дочь опять не удостоила ее ответом. Ей было прекрасно известно, что ее рождение причинило матери массу неудобств. Маргарет ненавидела состояние беременности, ребенок сильно докучал ей, и она настояла на том, чтобы сразу после рождения Сью наняли няню, и с легкой душой «сбагрила» ей девочку.

— И куда же ты поедешь, моя дорогая? — поинтересовалась Маргарет.

— Пока не знаю, может быть, в Италию.

— Это было бы просто великолепно, но почему бы тебе не приехать сюда? В мае здесь просто изумительно — еще не жарко, полно туристов… И ты могла бы присмотреть за виллой во время нашего отъезда. За вами будут ухаживать наши слуги. Вы с Шадией почувствуете себя принцессами.

Сьюзен приняла решение, не колеблясь ни минуты. Вилла отчима была великолепна, она утопала в умопомрачительных садах, а сам Тетуан казался ей городом из сказки. Она ни за что бы не поехала туда, будь Питер дома, — это привело бы к многочисленным ссорам и сценам. Но раз он отправляется на Багамы, то какие же могут быть сомнения?!

— Спасибо, это будет просто замечательно! Но я не уверена, что Шадия сможет поехать, а мне бы не хотелось жить в таком огромном доме одной.

— Ты права, девушке не стоит отправляться в арабскую страну без спутников. Но, я уверена, дорогая, что Нагла и Ашраф никому не дадут тебя в обиду! Я доверяю им больше, чем себе. Мы уезжаем завтра утром. Если ты решишься приехать, то позвони мне, я предупрежу слуг. А теперь мне нужно идти — у меня еще куча дел.

— Желаю тебе приятного путешествия!

— И тебе тоже, моя лапочка! — проворковала Маргарет Островски и положила трубку на рычаг.

Сью тут же позвонила подруге, та пришла в неописуемое волнение и помчалась к Камалю спрашивать разрешения на поездку. Когда она вновь взяла трубку, ее голос звучал чуть менее восторженно.

— Камаль говорит, что я могу поехать только на одну неделю — больше он не выдержит. Ты согласна на такое условие?

— Конечно! Неделя — это не так уж и мало, — ответила Сью. — Я позвоню маме и предупрежу ее, что мы едем. Мы можем отправиться в субботу?

— Меня это вполне устраивает.

— Тогда я закажу билеты на самолет.

Сьюзен позвонила в Тетуан, и Маргарет пообещала тут же уведомить слуг на вилле о том, что в ближайшую субботу прибывают гости.

— Ты можешь занять любую комнату, какая понравится. Кроме апартаментов Питера, разумеется: он терпеть не может, когда там что-то трогают и, не дай бог, передвигают. Ты будешь об этом помнить, дорогая?

Стоило Сьюзен подрасти, как мать начала обращаться с ней, как с подругой, — такие отношения устраивали ее больше, чем отношения матери и дочери. Иногда Сью приходило в голову, что мать предпочла бы, чтобы она появилась на свет из пробирки и ее воспитанием занимались роботы.

— Мы к его апартаментам и близко не подойдем, — успокоила она Маргарет.

Утром прошел дождь, и тротуары все еще были влажными. Из садов доносился аромат омытой дождем сирени. По набережной потоком неслись автомобили, вода в реке была серой и спокойной, под мостом одна за другой медленно проплывали баржи.

Сью без малейших проблем заказала два авиабилета на субботу и медленно брела домой с газетой под мышкой и корзинкой с фруктами и овощами в руке. Становилось теплее. У одного из домиков цвели розы, над ними кружились пчелы.

Сунув ключ в замочную скважину, она вдруг услышала за дверью какой-то приглушенный шум и замерла на месте. Что это такое? Один из домиков несколько недель тому назад ограбили, теперь ее очередь? Она резко распахнула дверь, готовая в любую секунду спастись бегством, и сразу уперлась взглядом в Ричарда Харриса.

Какое-то мгновение никто из них не двигался и не произносил ни слова, затем, стряхнув с себя оцепенение, Сьюзен закричала:

— Какого черта вы делаете в моем доме?!

Ричард не сразу нашелся что ответить, его взгляд метнулся в сторону, а затем он медленно произнес:

— Жду вас. Я зашел вас проведать, стал звонить и стучать, но никто не отвечал. И тогда я испугался, что вам опять плохо, и вошел.

— Я же говорила, чтобы вы никогда больше так не поступали! Как вы смеете вламываться в мой дом? На этот раз я вызову полицию!

Она быстрым шагом направилась к телефону, но он схватил ее за запястье. Красная от гнева, она попыталась высвободиться.

— Уберите свои руки!

На ней было узкое темно-зеленое платье из хлопка, довольно короткое. На рыжих волосах — соломенная шляпа, украшенная падающей на спину лентой в тон платью. Вид у нее был очень элегантный, но когда она стала вырываться, шляпа упала и рыжие волосы рассыпались по плечам.

Ричард смотрел на нее сверху вниз, его глаза блестели. Сьюзен почувствовала, что все ее тело напряглось под этим взглядом. Время словно остановилось, она едва дышала. Его пальцы еще крепче сжали ее руку. Он рывком притянул ее к себе, и она, застигнутая врасплох, не воспротивилась этому. Сьюзен чуть не налетела на него и, чтобы остановиться, инстинктивно выставила вперед свободную руку. Ее ладонь уперлась ему в грудь, пальцы сквозь тонкий материал белой рубашки почувствовали тепло его тела.

Ее словно ударило током. Она подняла на него невероятно зеленые глаза, а Ричард не отрываясь смотрел на ее губы. Сью задрожала от вспыхнувшего желания, не сводя глаз с приближающегося к ней лица. Ее дыхание участилось, губы невольно приоткрылись, встречая его губы.

Какое-то мгновение они казались ей холодными, затем стали вдруг горячими и требовательными. Одной рукой он крепко держал ее за затылок так, чтобы она не могла отстраниться от него, если бы ей захотелось, — но ей этого не хотелось.

Сьюзен дрожала от наслаждения, ее пальцы цеплялись за его рубашку. В тот день, впервые увидев его, она сразу поняла, как он для нее опасен. Ей и сейчас было страшно, в ее теле бушевал огонь, ее одновременно пронзали и наслаждение и боль.

Ричард застонал и оторвал свои губы от ее губ, втягивая в легкие воздух.

И тут Сьюзен вырвалась из его объятий и прислонилась к стене, поднеся руку к своим губам. Она испугалась, что с этого момента он начнет презирать ее или же, уверенный в своей победе, продолжит атаку. Ей не следовало так легко сдаваться, и уж ни в коем случае не надо было отвечать на его поцелуй, да еще так страстно.

Закрыв глаза, чтобы не видеть его, она прошептала:

— Убирайтесь!

Он ушел, не сказав ни слова, еле слышно хлопнув дверью, но она вздрогнула, как от удара грома. Ее нервы были напряжены до предела.

С побледневшим лицом она медленно поднималась по лестнице, размышляя над тем, что произошло. Слава богу, она уезжает! И если ей повезет, пока она будет в Тетуане, Харрис уедет куда-нибудь за границу. И останется там надолго. И у нее будет время все это пережить и избавиться от наваждения.

У Сью кружилась голова, по щекам катились слезы. Только спустя полчаса она наконец смогла успокоиться и умыть заплаканное лицо, расчесать спутанные волосы.

Ложась спать, она обнаружила, что одна из стоявших на комоде фотографий исчезла.

Сьюзен, нахмурившись, смотрела на комод. Какая именно? Ей понадобилось время, чтобы вспомнить — пропала фотография, где были запечатлены она, ее мать и Питер в его апартаментах во время приема, который он давал на своей вилле в Тетуане.

Ее взял Ричард. Но зачем? С какой стати его интересует ее семейство?

3

Сьюзен ходила взад-вперед, озабоченно поглядывая на наручные часы. Шадия опаздывала. К этому времени им уже следовало зарегистрировать багаж и получить посадочные талоны. Неужели по пути в «Хитроу» подруга попала в автомобильную пробку?

Неожиданно по зданию аэропорта прогремело ее имя.

— Мисс Сьюзен Честерфилд, вас просят подойти к справочному бюро…

Несчастный случай! — пронеслось в голове у Сью, когда она быстро направилась к стойке, толкая перед собой тележку с чемоданом и сумкой. Шадия попала в аварию. Она ранена, она умирает… она умерла…

Успокойся, приказала она себе, отбрасывая прочь мрачные мысли. Сначала выслушай, что тебе скажут, а уж потом начинай паниковать.

Подойдя к справочному бюро и улыбнувшись сидящему в окошечке служащему, Сьюзен хриплым от волнения голосом сказала:

— Здравствуйте, я Сьюзен Честерфилд — у вас есть для меня сообщение?

Служащий переспросил:

— Мисс Честерфилд? Могу я взглянуть на ваш билет?

Сьюзен протянула ему билет, он быстро просмотрел его и отдал обратно.

— Благодарю вас. Нам только что позвонил мистер Камаль Тази. Его жена не может вылететь вместе с вами сегодня, она плохо себя чувствует — кажется, что-то с желудком. Но она присоединится к вам через несколько дней, как только ей станет лучше. Он сказал, чтобы вы обязательно позвонили им, как только доберетесь до места.

Сьюзен озадаченно смотрела на служащего. И что же ей делать? Лететь одной? Или сдать билет и подождать Шадию! Она взглянула на часы и обнаружила, что для принятия решения остается всего четверть часа. Если она не зарегистрирует багаж, то опоздает на самолет, и ей не возвратят деньги за билет.

С одной стороны, глупо откладывать поездку, но с другой — хочется ли ей прибыть в Тетуан одной?

На вилле полно слуг: повар, экономка, садовник. Они работают в усадьбе с утра до ночи и живут там же, в жилом помещении над огромным гаражом. Днем она будет в полной безопасности, но ночью, кроме нее, на вилле не окажется ни души, и это обстоятельство не вселяло спокойствия. Может, попросить экономку спать в доме, пока не приедет Шадия?

Она посмотрела на стеклянные двери аэропорта. На улице шел дождь, небо выглядело серым и унылым, создавалось впечатление, что такая погода установилась надолго. Очень уж ей не хотелось под этим дождем возвращаться к себе домой, когда в Тетуане, вне всяких сомнений, ярко светит солнце.

И Сьюзен приняла решение. Она быстро направилась к стойке, предъявила багаж и получила посадочный талон. Затем прошла через таможню и паспортный контроль, и у нее еще осталось немного времени, чтобы позвонить подруге, прежде чем объявят посадку на самолет.

К телефону подошел Камаль.

— Ах, это ты, Сью! Тебе передали наше сообщение? — К ее удивлению, голос Камаля звучал скорее радостно, чем взволнованно. — Мне ужасно жаль, что мы тебя расстроили. Шадия тоже очень огорчена, но наш доктор считает, что ей пару дней лучше побыть дома. Он хочет, чтобы она прошла несколько тестов…

— А что случилось? — перебила его Сьюзен и была поражена, когда из трубки послышался вдруг короткий довольный смешок.

— Да ничего страшного, но… — Камаль помолчал, а затем гордо объявил: — Ей ночью стало плохо, мы решили, что это желудочный грипп, поэтому утром первым делом вызвали врача… И он сказал нам, что у Шадии будет ребенок!

Сьюзи облегченно вздохнула.

— Ой, Камаль, это просто замечательно! Я так за вас рада: я знаю, как Шадия хочет ребенка, как вы оба мечтаете о нем!

Камаль продолжал что-то радостно говорить в трубку, но по аэропорту объявили, что посадка на самолет заканчивается, и Сьюзен пришлось оборвать его.

— Извини, Камаль, но мой самолет улетает, мне пора! Поцелуй за меня Шадию, скажи, что я ей позвоню, и что если у нее нет горячего желания ехать в Тетуан, то пусть сидит дома.

Камаль пообещал передать все это жене.

— Сейчас она в постели, отдыхает, но я знаю, что ей очень хочется присоединиться к тебе. Возможно, мы прилетим вдвоем. Ты не будешь возражать?

— Разумеется, нет! Я буду очень рада! — сказала Сьюзен и повесила трубку.

Полет до Тетуана занял два часа, и все это время, глядя на синее небо и золотистые от солнца облака, Сьюзен предавалась мечтам, в которых почти постоянно присутствовал Ричард Харрис. Она прилагала немало усилий, чтобы прогнать его образ, но тщетно.

Сью не видела его с того самого дня, когда он поцеловал ее. Память — и во сне и наяву — вновь и вновь возвращала ее к тем минутам. Надеюсь, что к моему возвращению он уедет за границу! — подумала она, когда самолет приземлился.

Вышедшую из самолета на яркий солнечный свет Сьюзен встречал работающий у отчима садовник, который выполнял также обязанности шофера, когда возникала такая необходимость. Бурнус в серую полоску делал его выше и стройнее, чем он был на самом деле. На голове у него была тюбетейка, лицо в оспинах, глаза темные и как будто влажные, улыбка приветливая. Лицо его жены Фатем, одетой в длинный черный балахон, до самых глаз закрывала чадра.

— Здравствуй, Ашраф, здравствуй, Фатем! — Сьюзен очень обрадовалась, увидев их, и, вспомнив несколько слов по-арабски, поприветствовала встречающих ее слуг на их родном языке.

Фатем, склонив голову, отвечала ей также по-арабски. Ашраф же заговорил по-английски:

— Добро пожаловать в Марокко, мисс Сьюзен! Позвольте мне взять ваш багаж. — Он забрал у нее чемодан и сумку. — Вы прилетели вместе с подругой?

— Нет, она прибудет позже, через несколько дней.

Это известие огорчило Ашрафа.

— И вы летели в одиночестве? — Он выучился английскому, когда работал у одного американского дипломата, поэтому к арабскому акценту у него добавлялся еще и американский.

Мусульмане избегают говорить с посторонними женщинами, прикасаться к ним, оставаться с ними наедине, но Ашраф уже долгие годы работал у Островски и знал Сью еще ребенком. И раз уж у той не было мужа, который бы позаботился о ней, считал своим долгом относиться к Сью как к дочери.

— Я узнала, что моя подруга не полетит со мной, только в аэропорту, — объяснила Сьюзен.

Почему у меня такое чувство, будто я в чем-то виновата? — с некоторым раздражением подумала она, но, заглянув в глаза Ашрафа, поняла, что его очень обеспокоило предпринятое ею в одиночку путешествие. И она вспомнила, что в арабских странах женщине не положено отправляться в путь без сопровождения, независимо от того, какое расстояние предстоит преодолеть.

Сьюзен последовала за Ашрафом и, выйдя из помещения на улицу, ощутила жару как внезапный удар. Вокруг суетились одетые по-европейски мужчины и женщины, арабы в национальных костюмах самых разных расцветок — белых, серых, полосатых, темно-коричневых. Местные женщины, все как одна, были в черном, с лицами, закрытыми чадрами, и окружены детьми все возрастов.

Тетуан — место, где встречаются прошлое и будущее. Окруженный стеной Старый город, выстроенный многие века тому назад, с его минаретами, узкими, вымощенными булыжником улочками, погруженными в полумрак лавчонками, резко контрастировал с современными районами, где белые многоквартирные дома стояли в окружении пальм, кипарисов, зеленых лужаек и бассейнов с голубой водой.

Вилла Питера Островски располагалась в окрестностях города. Дорога из аэропорта пролегала через оливковые и апельсиновые рощи и пустоши, где щипали траву стада овец и коз, за которыми присматривали пастухи, худые юноши, одетые в свободную одежду из небеленого полотна. Но даже в этом райском уголке ощущалась близость пустыни, над которой возвышались пики Атласских гор.

Сьюзен сидела на заднем сиденье рядом с женой Ашрафа. Фатем слишком стеснялась, чтобы как ни в чем не бывало болтать с гостьей, и лишь отвечала на ее вопросы легкими кивками головы, иногда, чтобы выказать особый интерес и внимание к словам Сьюзи, тихо произносила «да».

Довольно скоро они добрались до виллы, утопающей в садах и окруженной белой стеной. Ашраф открыл ворота, и машина въехала на широкую подъездную аллею, по обе стороны обсаженную пальмами.

Идеально подстриженные, напоминающие бильярдные столы лужайки мелькали за деревьями. Повсюду цвели розы, декоративные кустарники, а окружающая виллу стена была увита ползучими растениями с ярко-розовыми цветами. Машина остановилась. Ашраф распахнул перед Сьюзен дверцу. Она вышла и обвела глазами синее небо, белые стены и крытую черепицей крышу виллы.

У массивной парадной двери стояла Нагла, экономка. Ее черные глаза ласково улыбались поверх закрывающей нижнюю часть лица чадры.

И Сьюзен почувствовала вдруг, что, покинув Лондон и оказавшись здесь, она преодолела нечто большее, чем расстояние. Она очутилась в стране с совершенно иной культурой и традициями и должна помнить о том, что нужно постоянно учитывать обостренную чувствительность местных жителей ко всему инородному и вести себя так, чтобы не обижать их.

— Здравствуй, Нагла, как поживаешь? — спросила Сьюзи, улыбаясь и протягивая экономке руку.

— У меня все хорошо, надеюсь, и у вас все в порядке, мисс Сьюзен. — Нагла приходилась сестрой Ашрафу, ей было под пятьдесят. Она осталась вдовой с двумя сыновьями, которым стремилась дать образование. Сейчас оба учились в университете в Рабате: один изучал юриспруденцию, другой — химию.

Фатем готовила на всех обитателей виллы, а один из ее сыновей уже начал помогать отцу работать в саду. Так что за всем поместьем смотрела одна большая семья, и когда хозяин с женой уезжали, вся ответственность ложилась на их плечи.

Вилла казалась скорее дворцом, чем домом, — Питер Островски слыл очень богатым человеком, хотя Сьюзен плохо представляла себе, как ему удалось нажить такое состояние. Ему было около шестидесяти лет, он родился в России, затем каким-то образом оказался в Америке, а к настоящему времени уже отошел от дел. Он тратил бешеные деньги на жену, на дом и на пополнение коллекции живописи и антиквариата, наиболее ценные экспонаты которой хранил в личных апартаментах. Но и все остальные помещения виллы были увешаны и уставлены изящными и дорогими вещицами.

Выложенный мраморными плитами холл заканчивался стрельчатой аркой, ведущей в просторную комнату для приемов, где в центре стояла каменная ваза, из которой бил небольшой фонтанчик, журчание воды успокаивало и аккомпанировало разговору. И Сьюзен вдруг вспомнила, что в жаркие дни она любила сидеть на низком каменном бордюре и слушать это журчание… И тогда ее охватывало ощущение счастья.

Ашраф перебросился парой фраз с сестрой и понес багаж девушки наверх. Сьюзен и Нагла пошли вслед за ним, а Фатем тем временем поспешила на кухню.

— Ваша мать сказала, что вы можете выбрать любую комнату, какая вам только понравится, кроме, разумеется, апартаментов хозяина. Они всегда заперты, когда он в отъезде, — сказала Нагла.

— Я буду рада остановиться в комнате, в которой жила в прошлый раз.

— Это очень хорошая комната, — улыбнулась экономка.

Ашраф, услышав пожелание гостьи, вошел в большую комнату с окнами в сад, поставил чемодан и сумку на комод и приблизился к окну, чтобы открыть жалюзи. В погруженное в полумрак прохладное помещение полился яркий солнечный свет.

— Брат сказал мне, что ваша подруга не смогла приехать, — тихо проговорила Нагла. — Ашраф считает, что вы не должны оставаться на ночь одна на вилле. К нам ни разу не забирались воры — в поместье установлена сигнализация, — но рисковать все же не стоит. Я могу спать в соседней комнате до тех пор, пока не приедет ваша подруга.

Сьюзен с облегчением улыбнулась.

— Так я буду чувствовать себя гораздо уютнее.

— Разумеется, — кивнула Нагла. — И я очень этому рада.

Ашраф с улыбкой на лице поклонился гостье.

— Я могу еще чем-нибудь быть вам полезен, мисс Сьюзен?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо тебе, Ашраф! Мне очень приятно, что вы все так обо мне заботитесь.

— Нам это только в радость, — заверил ее слуга.

Когда садовник ушел, Сьюзен обратилась к Нагле:

— Как твои сыновья? Хорошо учатся?

Лицо экономки просветлело.

— О, да! Они славные мальчики. Я навещаю их в Рабате два раза в год.

— Не успеешь оглянуться, как они обзаведутся семьями. — Сью вспомнила, что Нагла постоянно твердила о том, как ей хочется, чтобы ее сыновья переженились и нарожали детишек. Нагла очень любила малышей.

— Мой старший сын Анвар женится в этом году на девушке из семьи наших хороших знакомых. Мы с матерью невесты давно об этом мечтали, но он все твердил, что это его дело и ничье больше. Отец умер, когда он был совсем ребенком, вот Анвар и считает себя главой семьи, поэтому предпочитает сам принимать решения. Я очень боялась, что он не выберет Алиму. Алима — по-арабски значит «человек, который любит музыку и танцы», — гордо сказала Нагла Сьюзен. — И это имя ей подходит, она любит петь и играть на флейте. Мои сыновья тоже умеют играть на музыкальных инструментах, хотя никто из них не поет. Я люблю Алиму — она мне как родная дочь, и, к великой моей радости, Анвар в конце концов решил, что из нее получится именно такая жена, какая ему нужна.

Сьюзи рассмеялась.

— Думаю, он просто дразнил тебя! Ну а теперь, через год-два, быть тебе бабушкой!

— Если будет на то воля Аллаха! — отозвалась Нагла с сияющими глазами. — Это самое заветное мое желание, а Аллах милосерден.

Она помогла Сью распаковать вещи и ушла. Сьюзен закрыла жалюзи, чтобы комната не нагрелась за день, и уселась на низенький диванчик у окна немного передохнуть. Комната была отделана в арабском стиле. Над туалетным столиком висело полукруглое зеркало в деревянной, покрытой резным орнаментом раме. Кровать была застелена хлопчатобумажным покрывалом с геометрическим узором, белоснежные простыни казались прохладными, пуховые подушки взбитыми на славу.

Нагла очень хорошо следила за домом. Сьюзен она всегда очень нравилась. Отчим падчерицу недолюбливал, мать не обращала на нее никакого внимания, вот она и проводила большую часть времени на кухне, болтая со слугами.

Там она выучилась немного говорить по-арабски и даже по-берберски — на этом языке общаются в горных районах Марокко. Фатем была берберкой и время от времени переходила с арабского на свой родной язык. Местные городские жители, работающие в гостиницах или ресторанах, изъяснялись на странной смеси европейских языков — французского, испанского и английского, хотя между собой говорили по-арабски.

Нагла была очень музыкальна и иногда по вечерам играла и пела для членов семьи и хозяев. У нее был приятный голос, и пела она, как обычно поют арабы, с резкими переходами от низких хрипловатых нот к высоким трелям. Как и все арабские женщины, Нагла никогда не снимала чадры, поэтому во время импровизированных выступлений стояла за резной ширмой в дальнем конце комнаты. Когда она только-только начала работать у Питера Островски, он пытался было уговорить ее петь на приемах, которые устраивал в честь важных и влиятельных персон, но Нагла вежливо и решительно отказалась, а поскольку ее брат был незаменимым работником, да и она сама прекрасно справлялась со своими обязанностями, отчиму ничего не оставалось, как смириться с этим. Питер прожил в Марокко несколько лет, но так и не разобрался в тонкостях образа жизни местных жителей.

Сьюзен, немного отдохнув, приняла душ. Ванную комнату украшал кафель с темно-синим орнаментом, и Сью вспомнила, как Нагла объясняла ей, что его завитки являются стилизованным изображением деревьев и воды — самого драгоценного дара Всевышнего людям, живущим в пустыне.

Затем достала из шкафа просторный халат из светлой ткани, прошитой золотыми нитями, который она купила во время последнего своего приезда в Тетуан, и надела его.

Вечером она ужинала в столовой, изумительной комнате с мраморными стенами и полом, где каждое слово отдавалось эхом, за столом, покрытым белой дамасской скатертью. С потолка свешивались раскачивающиеся на длинных цепях серебряные светильники. Воздух благоухал экзотическими ароматами: готовящейся на кухне едой, цветами, благовониями, отпугивающими насекомых.

Когда Питер был дома, Фатем готовила европейские блюда — хозяин не был склонен к экспериментам в области кулинарии и предпочитал восточным изыскам более привычные ему кушанья. Сьюзен же всегда просила приготовить еду, характерную для Магриба — района, куда входят Марокко, Тунис и Алжир. Она знала, что традиции этой кухни восходят к древним временам, когда местные жители вели преимущественно кочевой образ жизни.

Жена Ашрафа помнила, какое удовольствие Сьюзен получала, пробуя незнакомые ей яства, и в честь ее приезда приготовила нечто особенное. Для начала она налила в тарелку легкий куриный суп с рисом и специями, поданный на стол в серебряной супнице, и, когда с ним было покончено, хотела было налить добавку, но Сью поспешила остановить ее.

— Вам не нравится? — расстроилась Нагла. Она и Фатем понятия не имели, что у Сью проблемы со здоровьем, а той вовсе не хотелось рассказывать им об этом.

— Суп просто превосходен, но я всегда ем очень мало — у меня плохой аппетит.

Нагла, вздохнув, произнесла несколько фраз по-арабски, и Сьюзен решила, что ей желают хорошего аппетита.

После супа экономка подала основное блюдо — «хут бчармела», которое на поверку оказалось тушенной в томатном соусе рыбой, приправленной имбирем и чили. Гарниром к рыбе служил жареный сладкий перец, лук, помидоры и рис с добавлением шафрана, столь любимый в Марокко.

Сью съела маленький кусочек рыбы, немного овощей и риса — для нее этого было более чем достаточно. Ей пришлось отказаться от пирожных с орехами в медово-апельсиновом сиропе. Они выглядели очень уж сладкими и перегруженными калориями. Сьюзен ужасно хотелось попробовать их, но она знала, что, стоит ей откусить хоть малюсенький кусочек, остановиться будет очень и очень сложно.

Когда она высказала свои опасения Нагле, та воскликнула:

— Ну так съешьте их все! Ведь вы хотите иметь хорошего мужа, правда? Так вот, мужчины любят, чтобы у жены была красивая фигура, а вас можно спутать с мальчиком!

— Я попробую их завтра, а сегодня я очень устала после перелета. — Сьюзен едва удержалась от замечания о том, что не собирается замуж, по крайней мере, пока.

Нагла подала чай с мятой. Она налила его из высоко поднятого чайника в стакан, вставленный в украшенный изящной резьбой серебряный подстаканник. Прежде чем вручить чай гостье, она положила в него лепестки розы и мед. Сью медленно и торжественно сделала первый глоток. Нагла, сев рядом принялась играть на флейте и петь старую марокканскую песню, которую, как она сказала, пастухи поют стадам, пасущимся у подножия гор.

Сьюзи потихоньку начало клонить в сон — музыка успокаивала, и ее нервы были уже не так издерганы, как в последнее время. Прежде чем лечь, она немного постояла на балконе, удостоверившись предварительно, что стеклянная дверь как следует закрыта и в спальню с улицы не проникнут насекомые.

Ночь была теплой и лунной, небо по цвету напоминало черный виноград, луна казалась висящим на бархатном заднике серебряным диском с отметинами от ударов молотка, которым его к этому заднику приколачивали.

Та же самая луна светит и в Лондоне, но здесь она смотрится совсем иначе — ведь ей не приходится соперничать с миллионами огней большого города и неоновыми рекламами.

Видит ли ее Ричард Харрис из окна своего домика? Или его там нет? Он давно порвал со своей любовницей, не обзавелся ли он новой? Почему он меня поцеловал? — гадала Сью, не в силах ответить ни на один из волновавших ее вопросов.

Воздух был напоен ароматами роз, апельсиновых и лимонных деревьев, олив и кипарисов. Вокруг роем кружились насекомые, которых привлекало тепло ее нежной кожи. Она пыталась отогнать их, но в конце концов поняла, что лучше спрятаться в комнате, а то ее кожу испортят следы от укусов.

Откуда-то доносились пение и музыка, сопровождаемые ритмичными хлопками, а где-то еще дальше выла собака.

Лондон находится на другой планете, подумала Сьюзен и отправилась спать.

На следующий день Ашраф и Фатем отвезли ее в Тетуан, и в их сопровождении она совершила прогулку по замысловатому лабиринту узких улочек, одни из которых были залиты ярким солнечным светом, другие прятались в тени деревянных навесов. Фатем собиралась сделать покупки, и они зашли в магазин специй, где выстроились в ряд стеклянные банки с самыми разнообразными приправами, большинство из которых были Сьюзи неизвестны. Она хотела купить еще один халат, кое-какие украшения из тех, что продавались ремесленниками, сидящими скрестив ноги перед своими лавками и при помощи маленьких молоточков создающими удивительные изделия из золота и серебра, а также пару изящно расшитых кожаных сандалий.

Куда бы они ни пошли, за ними повсюду следовала толпа детишек с умоляющими глазами, тянущими к ним свои смуглые руки и клянчащими деньги. Ашраф отгонял их какими-то резкими выкриками на арабском языке и специальной метелкой от мух, просто необходимой в Старом городе в жаркий полдень, когда на выставленные для продажи овощи и фрукты тучами слетаются самые разные насекомые.

Сьюзен сидела на обитом кожей табурете в узеньком и довольно темном магазинчике, примеряя с помощью жены хозяина сандалии, и вдруг увидела, что мимо идет какой-то мужчина, одетый в белый бурнус. Его голову прикрывал капюшон, но ей удалось заметить, что у него темные волосы и чеканный профиль. И, еще не успев понять, в чем, собственно дело, она вздрогнула от неожиданности.

Ричард Харрис?!

Что же это — игра воображения, или он собственной персоной, во плоти и крови. Сьюзен встала и подошла к двери, чтобы взглянуть на прохожего еще раз, но было уже поздно — мужчина успел затеряться в толпе.

Неужели это Ричард? Может ли такое быть? — в недоумении спрашивала себя Сьюзи. С какой стати он оказался здесь, за много миль от Лондона? Если он начнет мерещиться тебе везде, где бы ты ни очутилась, ни к чему хорошему это не приведет!

Она заплатила за сандалии, и они с Фатем стали ждать, когда Ашраф подгонит к магазинчику машину, которую он припарковал где-то за стенами Старого города. Сьюзен невольно провожала взглядом каждого высокого мужчину, одетого в бурнус. Большинство из них деликатно отводили взгляды, чтобы не встретиться с ней глазами, подобно тому как продавец, отвечая на ее вопрос, обратился не к ней, а к Ашрафу.

Она накинула на голову шарф, выполнявший двойную задачу, — он защищал голову от палящих лучей солнца и до некоторой степени скрывал лицо. Но белая кожа, рыжие волосы и зеленые глаза выдавали ее европейское происхождение. Местные жители привыкли видеть иностранок, разгуливающих по городу без чадры, — туризм стал одним из основных источников дохода этой страны. И все же Сьюзен чувствовала себя неловко, когда ловила на себе взгляды прохожих, и радовалась тому, что ее сопровождают Ашраф и Фатем.

Вечером перед обедом она позвонила Шадии.

— Ты уверена, что не имеешь ничего против приезда Камаля? — спросила та.

— Ну разумеется! На вилле полным-полно пустующих комнат, к тому же он мне очень нравится. Мы можем с ним побывать в таких местах, где женщинам не слишком удобно появляться без мужчин! Ну ты же знаешь эти арабские страны!

Шадия хихикнула.

— Что верно, то верно!

Сью тоже рассмеялась и сказала извиняющимся тоном:

— Я и забыла, откуда ты родом.

— Еще бы! Ведь всю свою сознательную жизнь я провела в Европе!

— А впрочем, и мне всегда было не по себе, если вдруг в Лондоне приходилось выходить на улицу вечером одной. Это не так уж и безопасно, — заметила Сью и тут же добавила: — Ты еще не знаешь, когда приедешь?

— У меня пока не готовы результаты анализов…

— А что это за анализы? — забеспокоилась Сьюзен.

— Врачи считают, что у меня легкая анемия, а беременность может способствовать ее развитию. Младенцы выкачивают железо из крови мамочки, вот почему будущим мамашам обычно прописывают содержащие железо препараты. И еще они беспокоятся за мои кости…

— А кости здесь при чем? — перебила ее Сью, еще больше озадаченная.

— Доктор считает, что у меня в организме не хватает еще и кальция, а ребенку он необходим так же, как и железо, так что возникает еще одна проблема. Я раньше обо всем этом понятия не имела, а ты?

— Оказывается, родить ребенка гораздо сложнее, чем я себе представляла.

Шадия вздохнула.

— Можешь мне этого не говорить! Помимо железа, мне придется глотать еще и кальций. Врачи хотят провести обследование, чтобы исключить возможность какого-либо заболевания. — В голосе подруги прозвучало беспокойство. — Камаля все это, разумеется, не радует. Он так за меня боится!

— И у него есть на это причины, — отозвалась Сью. — Я тоже очень за тебя волнуюсь. Так что не считай себя обязанной сюда приезжать — мы можем отдохнуть и позже. Самое главное, чтобы ты чувствовала себя хорошо.

— Доктор считает, что я в течение многих лет неправильно питалась, — уныло сообщила Шадия. — И он, скорее всего, прав. Модели постоянно сидят на диетах, одна безумнее другой. Например, я несколько недель ничего не ела, кроме грейпфрутов. Я тогда здорово похудела, но доктор утверждает, что недополучила многие необходимые организму вещества и витамины, и теперь мне за это приходится расплачиваться.

Сьюзен тоже врачи неоднократно предупреждали, что она, заботясь о фигуре, рискует собственным здоровьем.

— Обязательно слушайся доктора и держи меня в курсе, как у тебя идут дела. Обещаешь?

— Я все-таки надеюсь добраться к тебе в Тетуан. В любом случае буду звонить, — заверила Сьюзен Шадия, прежде чем положить трубку.

Сью решила лечь спать пораньше. Она все еще не привыкла к здешней жаре и влажности и под конец дня чувствовала себя очень усталой. Нагла, как обычно, зажгла какое-то благовоние, чтобы разогнать насекомых, и они не донимали Сьюзен своим жужжанием и укусами.

Жалюзи были закрыты, в комнате царила прохлада, но ей не спалось. Она снова и снова вспоминала, как перед ней мелькнул быстро шагающий высокий человек в бурнусе.

Не будь идиоткой! — одернула она себя. Черные волосы, оливковый загар, стройная высокая фигура — да под это описание подойдут тысячи арабов.

Но тут вспомнила о поцелуе, и в ней вспыхнуло желание, с каждым мгновением разгоравшееся все сильнее и сильнее. Нет, ни за что! Она не хочет вновь испытать отчаяние и боль расставания. Нужно перестать думать о нем.

Где-то через час в комнате стало душно. Сьюзен спустила ноги на пол и, не включая света, прошла к балконной двери. Чуть приоткрыв ее, она проскользнула на балкон и тут же закрыла за собой дверь, чтобы не напустить в комнату москитов.

Перед ней лежал волшебный, залитый серебристым светом луны сад. Темные силуэты кипарисов четко вырисовывались на фоне звездного неба. Раскинувшийся вдалеке Тетуан с его минаретами и куполами казался иллюстрацией к восточной сказке.

Сьюзен облокотилась на перила балкона и мечтательно смотрела вдаль. Батистовая ночная сорочка обвивалась вокруг ее стройных ног, нежный пряный воздух холодил разгоряченную кожу. Ей стало легче, возбуждение улеглось, и она решила вернуться в комнату и снова попытаться заснуть, но тут вдруг краем глаза заметила какое-то движение среди пальм, росших вдоль подъездной аллеи к вилле. Какой-то зверь?

Она присмотрелась, ожидая увидеть одну из собак, которых Ашраф на ночь выпускал в сад, чтобы обезопасить виллу от воров. Имея дело с Ашрафом или с кем-нибудь из обитателей виллы, эти собаки были кротки как овечки, но при встрече с чужаком становились не менее свирепы, чем волки, и могли запросто растерзать незваного гостя.

Ашраф предупредил Сьюзен, чтобы она не выходила в сад, когда там бегают собаки.

Опять мелькнула какая-то темная тень, и Сью едва удержалась, чтобы не закричать, разглядев, что это не животное, а мужчина в черной маске с прорезями для глаз.

Грабитель! Она бросилась было к себе в комнату, чтобы поднять тревогу… Но, услышав низкий голос, произнесший полушепотом ее имя, застыла на месте. Незнакомец стянул с себя маску. Ричард Харрис!

Мужчина вышел на лужайку, чтобы она могла его как следует разглядеть. Сьюзен знала, что и он видит ее так же отчетливо, как она его. Рот Ричарда скривился в странной усмешке. На нем были черные свитер и джинсы, на руках перчатки. На плече лежала веревка. Сьюзен готова была ущипнуть себя, чтобы удостовериться, что не спит.

Неожиданно из-за угла дома выбежала рычащая собака. Ричард при виде ее бросился к балкону. Затем, на мгновение остановившись, достал что-то из кармана. Послышалось шуршание оберточной бумаги, и Сью как в полусне увидела, что он швырнул собаке большой кусок мяса. Черный с коричневым подпалом пес остановился как вкопанный, понюхал мясо и с жадностью набросился на него.

Сьюзен, не в силах пошевелиться, наблюдала за происходящим.

Рич снял с плеча веревку, к которой был привязан какой-то металлический предмет, похожий на небольшой якорь. Сьюзен резко подалась назад, увидев, как один его зубец зацепился за ограждение балкона. Рич натянул веревку и начал взбираться по ней. Охваченная ужасом Сьюзен, перегнувшись через перила, наблюдала за каждым его движением.

— Вы упадете! Веревка не выдержит вас!

Только она успела проговорить эти слова, как мужчина перелез через перила. Сью отпрянула, ловя ртом воздух.

Собака, успевшая проглотить мясо, злобно залаяла и принялась рыть лапами землю. Ричард быстро свернул веревку и открыл стеклянную дверь, ведущую в спальню.

— Какого черта… — начала было она, но он прикрыл рот Сьюзен ладонью, прижал к себе и втолкнул в комнату.

Снаружи по-прежнему доносился лай собаки, затем раздался топот ног и чей-то взволнованный голос. Сьюзен поняла, что это Ашраф.

Рич оттащил ее от двери, швырнул на кровать и, одним прыжком вернувшись к окну, опустил жалюзи. Чуть позже послышался голос Наглы — ее, должно быть, разбудил шум снаружи. Они с братом встревоженно заговорили по-арабски.

Сьюзен очень хотелось знать, о чем идет речь, но ее знания арабского было явно недостаточно.

Она смотрела на Ричарда, который сел на кровать рядом с ней и не отводил от нее взгляда. Его глаза сверкали при свете луны, проникающем в комнату сквозь прорези жалюзи. У Сью по спине побежали мурашки, ее охватил ужас — если он набросится на нее, то вряд ли она сможет контролировать себя. Он поймет, что она в его власти, и перестанет уважать ее.

Пальцы Рича приподняли ее подбородок. Он склонился над ней. Ей хотелось закричать, позвать на помощь. Но она не могла этого сделать, словно загипнотизированная его взглядом.

Его губы коснулись губ Сью, и огонь опалил ее. От непреодолимого желания у нее закружилась голова, все вокруг поплыло.

Сьюзен так и не могла вспомнить, как оказалась лежащей на кровати, ощущая на себе тяжесть тела Рича. Одной рукой он гладил ее обнаженное бедро.

Она застонала и, широко раскрыв глаза, увидела, что он сбросил с себя свитер и расстегивает молнию на джинсах. И вот уже его обнаженное тело приникло к ней. Ее сердце яростно колотилось — от страсти и ужаса одновременно. И в этот самый момент она услышала в коридоре шаги, приближающиеся к двери ее комнаты.

Ричард замер, приподняв голову.

— Кто это? — прошептал он.

— Нагла, экономка, — еле слышно произнесла в ответ Сьюзен, не в силах взглянуть на него. Она вся дрожала, ощущая его наготу. Ее губы пересохли от желания и стыда — она безумно хотела его и отчаянно надеялась, что он об этом не догадывается.

— Черт, — пробормотал он. — Притворись, что спишь, что не имеешь ни малейшего понятия о том, что творится вокруг. Скажи, что ты ничего не слышала. Только не впускай ее сюда. — Он пошевелился, и его горячее бедро скользнуло вдоль ее ноги. — Ты это сделаешь?

У Сью перехватило дыхание, лицо вспыхнуло. Ее репутация погибнет, если Нагла обнаружит в ее комнате голого мужчину. Конечно, она могла бы позвать на помощь, объяснить, что он ворвался к ней и напал на нее против ее воли, но в этом случае Ашраф будет настаивать на том, чтобы вызвать полицию. И как она сможет убедить их, что она тут ни при чем? Полиции не составит никакого труда выяснить, что они в Лондоне живут по соседству.

Нагла постучала в дверь.

Чувствуя даже в темноте на себе взгляд серых глаз Ричарда, Сьюзен поняла, что у нее нет выбора, — она должна подчиниться его требованию.

— В чем дело? — отозвалась она.

— О, мисс Сьюзи… собаки подняли лай, но Ашраф не видел, чтобы кто-нибудь проник в дом. Вы ничего не слышали?

— Я спала… — солгала она. — Жалюзи на моих окнах закрыты, и я не слышала ни звука.

— Возможно, собаки погнались за совой. Я пыталась успокоить Ашрафа, но он настоял на том, чтобы я проверила, все ли у вас в порядке. Извините, что побеспокоила… Хотите, я принесу вам что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо! Я очень хочу спать. Спокойной ночи!

— Извините за беспокойство, мисс!

Нагла направилась к лестнице, по всей вероятности собираясь поговорить с братом. Как только в доме все успокоилось, Рич сел на кровати и оделся. Она молча наблюдала за ним. Сомнения, подозрения и тревога охватили ее. Сьюзен подняла на него свои зеленые прозрачные глаза — в ее взгляде теперь явно сквозила враждебность.

Она внезапно поняла, что страсть Рича была показной и преследовала вполне определенную цель — обезопасить его. Он смеялся над ней, и она почувствовала, что ее охватывает ярость.

— Чего вы добивались? Хотели обокрасть виллу, похитить какую-нибудь картину из коллекции моего отчима? Вряд ли это простое совпадение, что вы оказались здесь, и именно в его отсутствие… В Лондоне вы также несколько раз забирались в мой дом и даже украли у меня фотографию! А на фотографии была эта вилла, не так ли? Так что же все это значит?

4

— Вы очень наблюдательны, — медленно произнес он, проводя рукой по густым черным волосам. — Да, я стянул одну из ваших фотографий. Мне очень хотелось ее иметь, и я долго не мог решить, на какой остановить свой выбор. Когда я услышал, что вы вставляете ключ в замочную скважину, то схватил первую попавшуюся. Это оказался снимок, на котором вы стоите рядом со своей матерью и отчимом. Кстати, как его имя?

— Питер Островски, — ответила Сьюзен, не веря ни единому его слову. В ее глазах полыхали вызов и презрение. — Все вы врете! Я не знаю, какие у вас цели, но готова держать пари, что вам что-то от меня нужно. Убирайтесь отсюда!

Он поднял брови.

— Как же я уйду, когда в саду рыщут собаки?

Ее голос задрожал от ярости:

— И я очень надеюсь, что они вас найдут и разорвут!

Губы Ричарда скривились в притворном изумлении.

— Это просто очаровательно! Если я попытаюсь уйти сейчас, то стану их легкой добычей. Нет уж, я, пожалуй, немного подожду.

— Только не в моей комнате! — Сьюзен вскочила с кровати, схватила батистовый пеньюар, торопливо надела его поверх ночной рубашки и затянула пояс. Он же тем временем равнодушно смотрел на нее, как будто она проделывала все это для того, чтобы его развлечь.

Теперь, когда они оба были одеты, и атмосфера интимности улетучилась, к Сьюзен вернулась способность соображать здраво. Она неторопливо подошла к окну и открыла жалюзи. Ворвавшийся в комнату лунный свет заставил ее зажмуриться. Она обернулась и посмотрела на Ричарда, вздернув подбородок.

— Если вы не уберетесь немедленно, я закричу! — Она приоткрыла окно, и до них донесся заливистый лай собак. Они все еще были в саду, хотя и не так близко к дому.

— Ваш отчим на Багамах?

Она нахмурилась.

— С какой стати вас так интересует Питер? — Откуда он узнал, где она остановилась? Кто дал ему адрес виллы? — Вы у Шадии выяснили, где я?

— У Шадии? Нет. Я бы мог спросить ее об этом, но понятия не имел, где ее найти.

Он же репортер, ему то и дело приходится выслеживать самых разных людей, он наверняка располагает сведениями, недоступными простому смертному: кто сколько получает, кто с кем встречается, кто у какого дантиста лечит зубы. Если у вас есть доступ к источникам информации, вы можете разузнать все, что душе угодно.

— Мне известно, что он вместе с вашей матерью сейчас на Багамах, и вы здесь одна. — От его низкого хрипловатого голоса у нее по спине побежали мурашки, во рту пересохло.

— На вилле полно слуг! — Она внезапно обрадовалась этому обстоятельству.

А что, если бы она и в самом деле была здесь совершенно одна? Ее дыхание участилось, стоило ей вспомнить, как его обнаженное тело касалось ее тела, как его губы лихорадочно искали ее губы. Если бы в коридоре не появилась Нагла… И Сьюзен задрожала, представив, чем все это могло бы кончиться.

— Да, без слуг на такой вилле не обойтись. Значит, ваш отчим очень богат. Кстати, как именно он разбогател? — Ричард удобно развалился на кровати. Широкие плечи и стройные, длинные ноги — все говорило о силе и чувственности. Немногие женщины способны устоять перед таким мужчиной. Сьюзи изо всех сил пыталась не поддаваться его обаянию, старалась как можно меньше смотреть на него.

— Я не собираюсь говорить с вами о моем отчиме, — отрезала она. — Так вы уйдете или нет?

Обращенные на нее серые глаза поблескивали в лунном свете, загорелая кожа казалась бледной. У нее бешено заколотилось сердце: дело было даже не в его мужской привлекательности — она безумно испугалась, что способна влюбиться в этого человека. А если он будет вот так улыбаться, это неминуемо произойдет, она потеряет голову, и ее снова будут ждать боль и унижение. Господи, не допусти этого!

— Я требую, чтобы вы ушли!

Он, заложив руки за голову, пристально смотрел на нее.

— Знаете, — медленно проговорил он, — луна светит вам прямо в спину, и ее свет струится сквозь ваш пеньюар, делая его совершенно прозрачным. Вы кажетесь обнаженной… — Она стремительно отпрянула от окна и услышала его тихий смех. — Зачем же так? — с упреком продолжил он. — У вас божественное тело — немного худенькое, на мой вкус, но на фотографиях все кажутся полнее, вот вам и приходится голодать. Очень вам сочувствую. Вы когда-нибудь снимались обнаженной? Некоторые модели это делают, даже Мерилин Монро, насколько я помню, позировала обнаженной для календаря.

— Не позировала и не собираюсь! — выпалила Сьюзен. Ей не нравились его разговоры об обнаженных телах.

— Рад это слышать, — одобрительно кивнул он, и это возмутило ее.

— А вам-то какое дело! Кто вам дал право судить о моих поступках? — В зеленых глазах мелькнуло подозрение. — Вы делаете материал обо мне? К чему все эти вопросы? Что вы вынюхиваете? И почему бы вам не объяснить, с какой целью вы проникли на виллу в такое время суток? Почему вообще вы оказались в Тетуане?

— Поехал вслед за вами, — тихо ответил он.

Сьюзен показалось, что у нее остановилось сердце, голова закружилась. Может ли такое быть? Если даже он говорит правду, то последовал за ней по каким-то своим соображениям, о которых ей ничего не известно. Они едва знакомы. И все же она никак не могла унять охватившей ее дрожи. Ее жизнь всегда казалась ей пустой. Даже маленькой девочкой она чувствовала, что ее никто не любит, что всем безразлично, есть она на этом свете или нет.

Да, у нее было вдоволь одежды и еды, она жила в уютном, доме — для кого-то такая жизнь казалась пределом мечтаний, но не для нее. Желание быть любимой порой достигало у нее пронзительной остроты, и, когда оно становилось невыносимым, она набрасывалась на еду и не могла остановиться. Все это началось, когда ей исполнилось двенадцать лет. Еда стала для нее чем-то вроде наркотика, она притупляла мучающую ее боль, чувство того, что она нелюбима, нежеланна, никому не нужна. Все карманные деньги она тратила на еду. Ее мать была натурой щедрой, по крайней мере в отношении денег, — она выделяла Сьюзен порядочные суммы и никогда не интересовалась, как та их тратит. Сью прятала запасы еды в своей комнате, а когда они подходили к концу, тайком пробиралась на кухню, хватала там что-нибудь съестное, неслась наверх, запирала дверь, как одержимая набивала себе рот, пока приступ не проходил.

И тогда ее охватывало чувство вины и страха. Девочка смертельно боялась растолстеть, потому что в этом случае ее уж точно никто никогда не полюбит, она обязательно должна быть такой же, как ее мать. Любят только красивых. Все в один голос твердили ей об этом, и Сью не сомневалась, что это правда.

Отец и Питер обожали ее мать. Она притягивала взгляды мужчин как магнит. Сьюзен считала, что нужно любой ценой оставаться стройной, поэтому, наевшись, шла в ванную комнату и вызывала у себя рвоту. Она не помнила, когда все это началось, но ей довольно долго удавалось скрывать свои проблемы от окружающих.

— О чем вы задумались? — спросил Ричард, и она, очнувшись, увидела, что он смотрит на нее как выслеживающий добычу ястреб. Его поза была напряженной, глаза сверкали из-за полуопущенных ресниц.

Она вздрогнула.

— Как вы меня нашли?

— Обратился к жилищному агенту, — холодно ответил он.

Всего-навсего! Никаких тебе расследований, никаких таинственных сил — просто спросил агента!

— Выглянул из окна и увидел, что вы погрузили багаж и садитесь в такси, — продолжал он. — И я позвонил жилищному агенту и спросил, известно ли ему, куда вы направляетесь, а он ответил, что у вашего отчима есть вилла в Тетуане. Вот я и решил отдохнуть в этом райском уголке. По счастливому совпадению, начальство настояло на том, чтобы я взял отпуск. Они считают, что я по состоянию здоровья не могу работать. — Его лицо потемнело. — Эти безмозглые идиоты не желают отправлять меня со съемочной группой за границу до тех пор, пока я не поправлюсь окончательно, с их точки зрения.

Ошарашенная девушка пробежала взглядом по его фигуре, как бы желая увидеть следы болезни. На руке она увидела шрам, но он явно был давним — тонкий бледный рубец на загорелой коже.

— Я слышала, что вы были ранены, — медленно сказала она. — Но детали мне неизвестны. Что с вами случилось?

Он равнодушно пожал плечами.

— Пуля скользнула по коже головы. — Он наклонил голову и откинул волосы, обнажая свежий рубец.

Сьюзен медленно подошла к нему. Ей очень хотелось тихонечко провести по рубцу пальцем, но она справилась с искушением.

— Такое впечатление, что он все еще болит. — В ее голосе прозвучали хрипловатые нотки.

Он дернул плечом.

— Уже нет. Поверхностные ранения хорошо заживают. А вот нога дает себя знать, особенно в пасмурную погоду, я начинаю прихрамывать. Мне трудно понять, при чем здесь дожди, но это факт. Еще одна пуля прошла совсем рядом с легким. Хотите взглянуть на шрам? — Его глаза смеялись.

— Нет, — поспешила ответить она, увидев, что он взялся за ворот черного свитера.

Неожиданно рассердившись, Сьюзи выпалила:

— И почему только вы так поступаете? Едете туда, где опасно, прекрасно зная, что можете очутиться на линии огня. Что касается меня, то я очень боюсь смерти.

— И я боюсь, — сдержанно заверил ее Ричард. — Я самый отъявленный трус на свете, уж поверьте мне.

— Не верю! — выдохнула она. — Если бы вы были трусом, то выбрали бы себе другую профессию. Я не раз видела вас по телевизору в самых опасных ситуациях, а вид у вас при этом был такой, будто вы стоите посреди Пиккадилли-Серкус!

— Некоторые районы боевых действий куда как безопаснее, чем Пиккадилли в час пик, — усмехнувшись, ответил он, но Сьюзен в ответ даже не улыбнулась. Все это слишком серьезно, чтобы быть забавным.

Он искоса посмотрел на нее.

— Дело в том, что если человек желает сделать карьеру военного корреспондента, то он обязан чувствовать опасность. Храбрецы то и дело прощаются с жизнью, и только трусы вроде меня знают, что рисковать надо с умом. И прежде чем рваться в бой, всегда следует сначала сосчитать до десяти!

— Именно так вы и оказались здесь? — моментально отреагировала он. — Держу пари, вам было известно, что в саду полно собак. Интересно, как вам удалось отключить сигнализацию?

Он улыбнулся, явно очень довольный собой.

— Я перебрался через стену, прежде чем ее успели включить, — она начинает действовать, только когда наступает ночь. А я оказался в саду еще в сумерках — взобрался на дерево и провел там несколько не вполне приятных часов в ожидании, пока все огни в доме погаснут.

— Но зачем? — Его слова привели ее в крайнее изумление. — Ради чего все это? Чего вы хотите?

Их разделяло всего несколько футов. Ричард резко выбросил руку, его пальцы сомкнулись вокруг ее кисти, и он притянул ее к себе. Сьюзен вздрогнула от неожиданности, оказавшись в его объятиях.

— Нет! Не надо… — сдавленно вскрикнула она, пытаясь оттолкнуть его от себя, и в то же время ощущая силу его тела, вдыхая возбуждающий запах его кожи.

— Ты спросила, чего я добиваюсь, — прошептал он, неясно гладя ее щеку. — Вот этого… — Его губы нежно коснулись ее глаз, и она с глубоким вздохом, от которого стало больно в груди, закрыла их. Его губы медленно скользили по ее лицу, и в ней проснулось желание, такое острое, что ей показалось, будто в нее вонзили нож. Его губы нашли ее губы, нежно коснулись их и опять пробежались по ее щеке, дразня, как мотылек, порхающий вокруг цветка и улетающий прочь.

Почти теряя рассудок, она пробормотала:

— Прекратите! — Она попыталась высвободиться из его объятий, но он взял ее лицо в свои ладони и посмотрел на нее сверху вниз: его глаза казались миниатюрными зеркалами, в которых отражалась она вся. И она не могла разгадать, что значит этот взгляд.

— Я хочу тебя, — прошептал он. — Вот почему я здесь, Сьюзи. Я хочу тебя, а ты хочешь меня. Здесь не может быть ошибки, такое чувство всегда взаимно.

Услышав эти слова, она дернулась, как от удара.

Он знает! Он знает, что ему достаточно коснуться ее кончиками пальцев, чтобы она затрепетала и была готова упасть в обморок. Ее тело пронзила резкая боль.

— Нет! — Она отпрянула от него, дрожа от страха.

Ричард выпрямился, как готовящаяся к схватке змея.

— Это правда, Сьюзен. И мы оба это знаем.

— Убирайтесь отсюда! — Она не посмела закричать во весь голос — ей вовсе не хотелось, чтобы ее услышали Нагла и Ашраф. Что она скажет им, если они застанут у нее в комнате мужчину? Они будут потрясены. Она не разделяла их религиозных убеждений, но не могла рисковать их добрым мнением о себе. И к тому же Ричард вовсе не является ее любовником, и она не намерена поощрять его наглое поведение.

А он сделал шаг к ней, не отрывая от нее пристального взгляда.

— Не смейте дотрагиваться до меня, — в отчаянии прошептала Сьюзен.

— Но ты же не девственница, правда?

Ее лицо залила краска, и она бросила на него яростный взгляд.

— Это вас не касается! У меня нет ни малейшего желания становиться вашей любовницей, так что вопрос исчерпан! Вы считаете, что любая женщина готова тут же залезть к вам в постель… Но только не я! Я не хочу этого, понятно?!

Его губы скривились.

— Я тебя прекрасно расслышал, но ты лжешь — и мне, и себе.

— Да неужели? Вы самый что ни на есть… — Все подходящие к случаю прилагательные — сумасшедший, наглый, эгоистичный — выскочили из ее памяти.

Она уперлась спиной в стену. Он приблизился вплотную к ней, лишая ее возможности спастись бегством.

— Какой? — спросил он, касаясь указательным пальцем правой руки ее длинной шеи. Это был всего-навсего намек на прикосновение, но ее тело напряглось, как будто ее поразила молния, она чуть не закричала во весь голос, понимая, что он уловил ее реакцию и чувствует каждый удар ее пульса.

Она оттолкнула его руку.

— Оставьте меня в покое!

— Но почему твое сердце так колотится? — пробормотал он.

У нее пересохло в горле.

— Почему ты дышишь так, будто только что пробежала марафон?

Она облизнула вмиг пересохшие губы. Он не отрываясь следил за каждым ее движением, его глаза сверкали от возбуждения.

— Я хочу целовать тебя, — шепотом сказал он. — Мне нравится вкус твоих губ. — И прежде чем она успела остановить его, он пробежал языком по ее губам. И это движение отозвалось по всему ее телу теплыми волнами.

А в ее глазах отразился ужас.

— Прекратите, пожалуйста, прекратите! Я хочу, чтобы вы ушли. Я едва знаю вас — мы не раз видели друг друга входящими и выходящими из наших домиков, но лицом к лицу мы встречались всего раза три-четыре.

Он кивнул.

— Что правда, то правда. Но при чем тут это? В первый же раз, когда я тебя увидел, ты произвела на меня удивительное впечатление. В моей памяти запечатлелось каждое твое движение — ты так грациозна, и я решил, что ты балерина.

Она стояла, не шевелясь, не в силах поверить тому, что он говорит.

— Мне не везло с женщинами, — продолжал он. — Последняя была просто развратной сучкой и в какой-то степени отвратила меня от всех представительниц своего пола. — Он пожал плечами. — Я постоянно пребывал в угрюмом настроении, когда переехал в наши конюшни. Затем меня послали в командировку, и я не видел тебя несколько месяцев. Я не понимал, что ты для меня значишь, до тех самых пор, пока не ворвался к тебе в дом, что бы удостовериться, что ты жива.

Она вздрогнула, вспомнив тот день.

— Не надо об этом!

Наступило непродолжительное молчание, а затем он сказал:

— Хорошо! Давай говорить о будущем. Но я хотел бы узнать о тебе как можно больше — именно за этим я и пришел сюда. Ты не согласилась бы завтра встретиться со мной за ланчем в моей гостинице? Я взял напрокат машину и могу заехать за тобой где-то около одиннадцати…

Сьюзен была согласна на все, лишь бы он ушел. Она кивнула, и ее ресницы прикрыли невероятно зеленые глаза.

Ричард, коснувшись рукой ее подбородка, приподнял ее голову так, что она не могла не встретиться с ним взглядом.

— Дай мне слово, — потребовал он, и она поняла, что он не слишком доверяет ее обещаниям. Под этим тяжелым взглядом она не могла лгать.

— Хорошо, даю вам слово, — неуверенно пробормотала она.

В конце концов нет ничего предосудительного в том, что она примет его приглашение и позавтракает с ним в гостинице, где он остановился. Что в этом дурного? Но она интуитивно ощущала опасность, кроющуюся в будущем свидании. В ней пульсировало лихорадочное возбуждение. Чем больше она его узнает, тем большую тревогу он в ней вызывает.

— Я приду, — заверила она Ричарда, понимая, что он не уйдет, не заручившись ее обещанием.

— Если ты этого не сделаешь, — заявил он, — я обязательно найду тебя, даже если это займет у меня целую вечность.

В воздухе повисло напряженное молчание, они смотрели друг на друга, как будто произнесенные слова для обоих оказались неожиданными, будто в их отношениях что-то резко изменилось, Сьюзен почувствовала, что дрожит. Даже угроза, прозвучавшая в его словах, завораживала.

А он с хрипотцой в голосе добавил:

— Я отвечаю за свои слова, имей это в виду. — И, повернувшись, направился к балкону. Собак не было слышно, должно быть, они убежали за дом.

Он опять натянул на себя маску, надел перчатки, забрался на перила, а затем обернулся и взглянул на Сьюзен. Его глаза сверкнули сквозь прорези:

— Спокойной ночи!

Спустя секунду Сьюзен услышала, как он мягко спрыгнул на землю.

Сью перегнулась через ограждение балкона. Она двигалась совершенно бесшумно, но Рич, видимо, почувствовал ее присутствие — он обернулся еще раз, посмотрел в ее сторону и, подняв на прощание руку, исчез в темноте.

Сьюзен никогда не страдала от недостатка внимания со стороны представителей сильного пола. Но мужчины относились к ней иначе, чем ей этого хотелось, — им было лестно появляться в ее обществе на вечеринках и обедах, они желали обладать ее телом. Чего они не могли предложить ей, так это той любви, о которой она страстно мечтала. Большинство мужчин, встречавшихся ей на пути, страшились глубоких эмоций. Интересно, а что, если Ричард Харрис…

Сью очнулась от своих размышлений и закусила губу. Перестань! — велела она себе. И думать не смей о том, чтобы влюбиться в него. Ты понятия не имеешь, зачем он сюда притащился.

Он репортер, и нельзя об этом забывать. У него может быть тьма-тьмущая причин, помимо романтической страсти, чтобы последовать за ней хоть на край света. Она работала на телевидении, ее лицо известно многим. Вполне возможно, он просто-напросто хочет сделать о ней сюжет. Репортеры еще не пронюхали о том, что «Голд лайн» порвала с ней контракт. Но Ричу это известно… Вдруг он собирается поведать о ее неудаче всему миру, приправив эту новость рассказом о булимии?..

Понятно одно — об этом постоянно твердила ей интуиция — у Ричарда была какая-то скрытая цель. Она не смела доверять Харрису, и ей приходилось противостоять как ему, так и своим собственным чувствам.

Сьюзен подняла глаза к звездному небу, впитывая в себя красоту ночи и бесконечность пространства, затем, тяжело вздохнув, вернулась в комнату, закрыла жалюзи, легла в кровать и сразу же заснула.

Нагла разбудила ее в восемь утра, внеся в комнату поднос с завтраком, который она съела, сидя на балконе и любуясь утренней природой. Над деревьями порхали птицы, согретые солнцем цветы источали тонкий аромат. Ашраф уже успел полить розы, и они поблескивали капельками влаги на бархатных лепестках.

Завтрак у Сьюзен был легким — кофе, апельсиновый сок, половина булочки, намазанной горько-сладким мармеладом, который Нагла приготовила из фруктов, сорванных в саду, добавив тертую апельсиновую цедру.

— Потрясающий мармелад! — похвалила Сью, и экономка расцвета от ее слов.

— Возьмите добавки. Съешьте еще одну булочку — вы очень мало едите.

— По утрам я обычно не хочу есть. Ах, я совсем забыла — на ланч я отправлюсь в город.

— В город? — в недоумении переспросила Нагла: она знала, что в Тетуане у Сьюзен практически нет знакомых — только друзья ее матери и отчима, которых она не слишком любила. — Вы хотите, чтобы Ашраф отвез вас куда-нибудь?

— Нет, в одиннадцать за мной заедет один мой английский друг. Его зовут Харрис, Ричард Харрис.

— Английский друг? — Нагла нахмурилась. — Мистер Харрис? А ваша мама его знает? — Ее очень обеспокоило то обстоятельство, что Сьюзен отправится куда-то вдвоем с посторонним мужчиной, хотя она понимала, что в Лондоне девушка вела совершенно иной образ жизни, нежели это принято здесь. Нагла видела множество фильмов про то, как живут люди в Европе и Америке, но в Марокко следовало вести себя гораздо осмотрительнее, и она не уставала напоминать об этом гостье.

Так что волей-неволей Сьюзен приходилось скрытничать, хотя это не доставляло ей удовольствия. Она не хотела обманывать эту замечательную женщину, но понимала, что если расскажет правду, то заставит ее волноваться.

— В Лондоне он снимает дом у Питера Островски.

— И одновременно с вами приехал в Тетуан?

Во взгляде Наглы мелькнула догадка. Согласно ее жизненным принципам, раз уж мужчина знаком с членами семьи Сьюзен и, более того, последовал за ней в Тетуан, то он должен быть ее женихом, будущим мужем, которого она от всей души желала девушке, как только та вышла из подросткового возраста.

Сью почувствовала, что краснеет, и поспешила отвернуться.

— Мне надо принять душ и переодеться.

Нагла вышла из комнаты, унося с собой поднос с посудой и улыбаясь про себя. Она не сомневалась, что скоро встретится с будущим мужем Сьюзен. Смущение девушки могло иметь одну-единственную причину!

В ванной Сьюзи, закрыв глаза, стояла под прохладными струями воды, льющимися на ее разгоряченное тело.

Приезд Ричарда Харриса осложнил ее пребывание здесь, обещавшее быть спокойным и безмятежным. Нагла и ее брат не замедлят доложить о визите Рича матери, и Маргарет с Питером забросают ее вопросами.

Черт бы побрал этого Ричарда! — разозлилась она. Зачем все-таки он украл фотографию, где, кроме нее, изображены также мать и отчим? Если он не собирает материал о ней, то, может быть, его интересует Питер?

Питер Островски не мог не привлекать внимание журналистов. Он представлял собой натуру загадочную. Миллионер, владеющий частной собственностью по всему миру. Кроме того, по его утверждению, он был выходцем из России. Но Сьюзен никогда не верила этому.

По отдельным его высказываниям складывалось впечатление, что он крупный бизнесмен, владеющий большим числом акций и ценных бумаг, а также большой промышленной компанией где-то в Северной Калифорнии. В разные времена он жил то в Турции, то в Штатах, то в Марокко. И не было никакой возможности уличить его во лжи или хотя бы подробно разузнать о его бизнесе. Если ему начинали задавать слишком много вопросов, он тут же замыкался в себе.

Сью некого было расспросить об отчиме. Родственников у него не было, как и настоящих друзей, несмотря на большое число знакомых.

Все это мало беспокоило мать Сьюзен. Маргарет не задумывалась над тем, что представляет собой Питер и как он сколотил свое состояние — ведь тратил он деньги на нее. Подобно кошке, отыскавшей наконец шелковую подушку и полную чашку сливок, она удовлетворенно мурлыкала и не приставала к мужу с ненужными вопросами.

Сьюзен вышла из душа и вытерлась полотенцем. С ее лица не сходило угрюмое выражение. Ей очень хотелось, чтобы Шадия и Камаль поскорее приехали. Когда они окажутся на вилле, ей будет гораздо легче иметь дело с Ричардом.

Надев белый купальный халат, она начала рыться в шкафу, пытаясь решить, в чем отправиться на ланч, и остановилась на лимонного цвета шелковом костюме с длинными рукавами. Доходящую до бедер тунику украшала золотая вышивка, свободного покроя брюки доходили до лодыжек.

Когда она спустилась вниз, Нагла одобрительно кивнула.

— Очень мило и элегантно!

— Это костюм работы одного араба-модельера, двоюродного брата моей подруги Шадии Тази, которая скоро сюда приедет. — Шадия преподнесла ей костюм в качестве подарка на прошлое Рождество.

— Вы говорили, что она замужем?

Сьюзен кивнула.

— Возможно, ее муж приедет вместе с ней. Выяснилось, что Шадия беременна, и Камаль вряд ли решится отпустить ее одну.

— Это их первый ребенок? — Нагла задумчиво улыбнулась. — Когда я ждала первого ребенка, мой муж вел себя точно так же. Он боялся всего на свете, буквально шагу мне не давал ступить. Свекровь жила с нами и заставляла меня целые дни напролет проводить в постели. И так продолжалось девять месяцев, пока я не родила Анвара. Слава Аллаху, со вторым все было по-другому. Свекровь была слишком занята любимым внуком, ее дорогим Анваром. Мне даже казалось, что она не очень хотела, чтобы появился еще один малыш. И муж вел себя гораздо спокойнее и воспринял второго сына как нечто само собой разумеющееся.

— Ты должна рассказать об этом Шадии, чтобы поддержать ее морально.

Нагла рассмеялась.

— Вы сами когда-нибудь через все это пройдете, если будет на то воля Аллаха.

Сьюзен почувствовала, что опять краснеет.

— Хотите еще кофе? — улыбаясь, спросила Нагла.

Сью покачала головой и прошла в гостиную, где села на один из мягких диванов и начала читать роман, который купила в «Хитроу». Но ей было трудно сосредоточиться на перипетиях детективного сюжета: она все время забывала, кто из персонажей подозревается в убийстве и каковы мотивы преступления. То и дело отрывая взгляд от страниц, Сьюзен смотрела на залитый солнцем сад, на птиц, порхавших с дерева на дерево.

Ровно в одиннадцать белая спортивная машина показалась у ворот виллы. Сьюзен вышла, чтобы встретить Ричарда. На голову она накинула длинный шарф из лимонного шелка с бахромой. Если Рич откроет у машины верх, то ее волосы все же останутся в порядке, и она не будет выглядеть растрепой. С другой стороны, Наглу вечно беспокоило, что Сьюзен появляется в городе с непокрытой головой, не говоря уж о чадре, и такой компромиссный вариант очень ее обрадовал.

Ричард вышел из машины. На нем была рубашка с открытым воротом, так что она сразу обратила внимание, какая у него загорелая и красивая шея.

Как всегда при их встрече, в воздухе будто пронесся электрический разряд, и Сьюзен почувствовала, как ее непроизвольно потянуло к нему.

Он стоял и несколько секунд молча смотрел на нее, затем произнес:

— Сегодня ты выглядишь безумно хорошенькой.

— Спасибо! — Ей стоило больших усилий не покраснеть.

Ричард бросил взгляд на виллу — перед парадной дверью стояли Ашраф с сестрой, явно наблюдая за ними.

— Я надеялся, что ты пригласишь меня на чашку кофе и покажешь дом, — сказал Рич, и Сью бросила на него быстрый хмурый взгляд, гадая, зачем ему это нужно.

— Ну, разумеется, — передернула она плечами.

Если его интересует Питер, он будет разочарован. Апартаменты отчима — единственная часть виллы, которая может что-либо рассказать о нем. Там он хранит свою коллекцию картин и антиквариата. Там же находится его кабинет, а значит, и все деловые бумаги. И потайной сейф, куда Питер убирает драгоценности Маргарет, когда они живут в Тетуане. Так что Ричард мог бы многое узнать, но дело в том, что апартаменты почти всегда заперты и посторонних туда не пускают. И один-единственный вывод, который он сможет сделать, посмотрев остальные помещения виллы, — это то, что хозяин очень богат и у него работал неплохой дизайнер.

5

Ашраф и его сестра приветствовали Ричарда с обычной почтительностью. Нагла, отступив в сторону, с горящими над чадрой глазами молча наблюдала, как Рич беседует с ее братом.

— Вы приехали в Тетуан совсем недавно? — спросил Ашраф, и Харрис кивнул в ответ. — В Лондоне вы живете в одном из домов мистера Островски? — Еще один кивок и улыбка, а затем, к изумлению Сьюзен, Ричард сказал что-то по-арабски. Разумеется, садовнику это очень польстило, и его суровое лицо сразу просветлело.

Сьюзен слушала их и гадала, о чем они говорят. Она сама могла обменяться лишь несколькими короткими фразами — ей с трудом давались необычные гортанные звуки, делавшие арабский таким трудным языком. Рич же справлялся с ними необычайно легко. Конечно, раз уж он работает международным корреспондентом, знание иностранных языков ему просто необходимо. Можно предположить, что он в той или иной степени знаком с несколькими европейскими языками. Но арабский — это совсем другое дело.

Нагла повернулась к Сьюзен.

— Брат предложил мистеру Харрису осмотреть в его сопровождении дом. Я тем временем приготовлю кофе. Вы не желаете выбрать чашки, в каких мне его подать?

По ее голосу и взволнованному взгляду Сьюзен поняла, что та ждет не дождется, когда можно будет с глазу на глаз поговорить о Риче.

— Лучше я пойду с мужчинами, — неуверенно отозвалась она. Сьюзен всецело доверяла Ашрафу, но не Ричарду. Тот наверняка попытается уговорить садовника показать ему апартаменты отчима. Она не сомневалась, что Харрис пришел в этот дом с какой-то определенной целью, но с какой именно?

Рич услышал ее слова и, обернувшись, бросил на нее внимательный взгляд.

— Да, разумеется, мы будем очень рады, если вы к нам присоединитесь.

Сьюзен поймала взгляд Ашрафа и поняла — он бы предпочел, чтобы она этого не делала. Ему доставляло удовольствие самому показывать гостям роскошную виллу, доверенную ему хозяином.

Вздохнув, она сказала:

— Хотя, пожалуй, мне лучше помочь Нагле.

Ашраф одарил ее благодарной улыбкой.

Не стоило уступать ему, подумала Сью. Она взрослая женщина, дочь хозяйки виллы. Так почему же позволяет принимать за нее решение? Я здесь ненадолго и очень люблю Ашрафа и все его семейство и не хочу огорчать или понапрасну тревожить его, ответила себе Сью.

Судя по его проницательному и слегка насмешливому взгляду, Ричард понял дилемму, вставшую перед Сьюзен: он знал, что она ему не доверяет и предпочла бы не выпускать его из виду, но в то же время не хочет настаивать на своем, чтобы не огорчить Ашрафа.

Сьюзи в ответ вызывающе вздернула подбородок: нечего над ней смеяться! Да, она хочет угодить таким славным людям — садовнику и его сестре, но Харриса это совершенно не касается! Да, ей трудно, фактически невозможно обидеть человека, которому она симпатизирует. Возможно, это свойство ее характера, а может, результат воспитания. Но как бы то ни было, потребовались бы многолетние усилия, чтобы от него избавиться и научиться не принимать в расчет мнения других людей.

Ашраф что-то сказал по-арабски и махнул рукой в сторону лестницы. Рич улыбнулся Сью уголком рта.

— К сожалению, мне придется на какое-то время покинуть вас.

И Сьюзен пришла в ярость, увидев, что Ашраф и Нагла приняли его слова всерьез и тайком обменялись улыбками.

Она хотела ответить ему какой-нибудь язвительной фразой, но вдруг передумала и полным нежности голосом произнесла:

— Только не оставляйте меня надолго!

Серые глаза Рича смеялись, когда он пошел следом за Ашрафом. Сьюзен и Нагла направились в противоположном направлении, к кухне. Экономка заговорила по-арабски со своей невесткой, занимавшейся приготовлением кофе, а Сью тем временем ставила на поднос посуду и сладости. Фатем испекла кекс, сдобренный тмином, маком и анисом, а также рогалики с миндальной пастой и миниатюрное печенье с орехами.

— Очень красивый мужчина. А он богат? — спросила Нагла.

— Не думаю, — неохотно ответила Сьюзен, стараясь дать понять, что не одобряет подобных расспросов.

Нагла вздохнула с сожалением.

— У него много братьев и сестер?

— Понятия не имею.

Казалось, Нагла была шокирована.

— Вы не знакомы с его семьей?

— Пока еще нет. — Сьюзен ничего не оставалось, как смириться. — У нас в Англии все совершенно по-другому, Нагла. Родители не вмешиваются в личную жизнь детей. Мы сами выбираем своих будущих супругов.

Кофе покрылся пенкой. Нагле пришлось вернуться к нему, и разговор прервался. Затем она обернулась к невестке и перевела ей ответ Сью. Фатем, похоже, пришла в ужас. Обе женщины заговорили одновременно, перебивая друг друга.

Сьюзен воспользовалась моментом и выскользнула из кухни. Она нашла мужчин на первом этаже. Завидев ее, Ашраф принес свои извинения и направился на кухню, чтобы проследить, как обстоит дело с кофе.

— Соскучились по мне? — поддразнил Сьюзен Ричард.

Она ответила ему холодным взглядом.

— Я не знала, что вы говорите по-арабски. Почему вы мне об этом не сказали?

— К слову не пришлось. Как-то я провел год в Каире. Я даже знаю немного коптский.

— Ну не умница ли вы? — буркнула она, а он весело рассмеялся в ответ.

— Языки даются мне легко.

— Надо же! Такое впечатление, что вам все дается легко.

— Только не успех у женщин, — медленно проговорил он.

Она сердито взглянула на него.

— Хватит об этом! И что же вы делали в Каире?

Он улыбался точь-в-точь как Чеширский кот, и ей захотелось дать ему пощечину.

— Работал корреспондентом, а заодно изучал архитектуру и историю Египта.

Какой удивительный человек! У нее создалось впечатление, будто она скользит по поверхности и никак не может понять, что же он собой представляет. Казалось, его образ, знакомый ей по телерепортажам, когда он быстро и по-деловому говорит о чем-то, глядя в камеру, а вокруг рвутся снаряды и рушатся здания, — лишь незначительная часть его личности. У этого человека несколько обличий, о которых невозможно догадаться.

Ричард с удовольствием рассматривал мраморный пол, светильники, восточного стиля мебель. Подойдя к стене, он стал изучать картины и спустя какое-то время бросил через плечо:

— Я вижу, ваш отчим любит современное искусство. Мне нравится его вкус. Вот это совершенно очаровательный Вламинк.

Сьюзен подошла к нему и, взглянув на написанный в сочной колористической манере пейзаж, согласно кивнула.

— Мне тоже нравится эта картина. — Ей импонировали яркая красочность и мажорное звучание маленького полотна.

— Вламинк довольно плодовитый художник, но не такой, как Пикассо. — Ричард повернулся и посмотрел на рисунок обнаженного мальчика. — У Пикассо великое множество работ, а еще больше подражателей, так что порой трудно определить, оригинал перед вами или нет. Но этот рисунок, похоже, подлинный. Надо быть очень искусным рисовальщиком, чтобы столь скупыми средствами достичь максимальной выразительности. Если вы присмотритесь повнимательнее, то обнаружите, что художник ни разу не оторвал карандаша от бумаги: вот откуда впечатление легкости, непринужденности.

— Вы рассуждаете как специалист, — сухо констатировала Сьюзен.

Он опять насмешливо улыбнулся ей уголком рта.

— У меня диплом искусствоведа. Я занимался искусством двадцатого века.

Сьюзен сердито закусила губу — чего еще она о нем не знает?

Он внимательно изучил другие висевшие на стене картины и спросил ничего не выражающим голосом:

— У вашего отчима большая коллекция?

У Сьюзен по спине пробежали мурашки. Она интуитивно почувствовала, что именно здесь кроется истинная причина появления Ричарда Харриса на вилле Питера Островски.

— У него еще есть картины в личных апартаментах, — ответила она, не отрывая от Рича внимательного взгляда.

— Эти комнаты заперты?

— Да.

— У вас есть ключ?

— Нет.

Он задавал вопросы слишком быстро, и она отвечала ему, ощетинившись от злости.

— А у Ашрафа?

— Понятия не имею!

Ашраф и Нагла принесли кофе и сладости. Сьюзен демонстративно уселась на парчовый пуфик и взяла маленькую чашечку с крепким и очень сладким арабским кофе и печенье. Ричард предпочел стул с высокой спинкой и мягким, обшитым красным плюшем сиденьем.

— Какой необычный аромат! — воскликнул он, откусывая кусочек кекса.

— Тмин, мак и анис, — объяснила Сьюзен.

Ричард, обратившись к Ашрафу по-арабски, отдал должное сладостям. Ашраф, улыбаясь, что-то сказал в ответ и удалился. За ним последовала и Нагла, но она дошла только до холла и села там на скамеечку, откуда ей были хорошо видны и Сьюзен и Ричард.

— Меня удивляет, что вы пошли на поводу у Ашрафа и не стали настаивать на том, чтобы сопровождать нас. Я думал, вы на него рассердитесь.

— Я приехала сюда всего на неделю, — пробормотала она. — И я люблю Ашрафа, он очень славный.

— Он давно работает у вашего отчима?

— Несколько лет.

— Он ему предан?

Сьюзи бросила на Рича подозрительный взгляд.

— А в чем дело? Хотите его подкупить?

Не удостоив ее ответом, он опять спросил:

— Ваш отчим очень богат?

— Очень, — проговорила она сквозь зубы. — Так что же вы все-таки делаете в Тетуане, мистер Харрис? Чего вам здесь надо? Только не говорите, что приехали сюда вслед за мной, — я этому все равно не поверю. Вас гораздо больше интересует мой отчим. Зачем вы вчера ночью забрались в дом? У вас были при себе все необходимые для этого приспособления, и вы прекрасно знали, что ночью в сад выпускают собак, а иначе зачем вы взяли с собой мясо?

— Я не взломщик и не грабитель, поверьте мне, — медленно ответил он.

Она кивнула.

— Зачем же было так рисковать — перебираться через стену, имея при себе неопровержимые улики того, что вы планируете ограбление? Если бы вас заметил Ашраф, то вполне мог пристрелить, и я не сомневаюсь, что такая мысль приходила вам в голову. Вы же не дурак.

— Спасибо. — Его серые глаза смотрели холодно и оценивающе. — Держу пари, вы тоже достаточно умны.

— Это верно! Я понимаю, что за всеми вашими весьма странными поступками скрывается какая-то цель, и я хочу знать, в чем она состоит. Выбирайте, либо вы мне все рассказываете, либо я звоню отчиму и ставлю его в известность, что вокруг виллы шныряет телерепортер, и спрашиваю его, какие шаги мне по этому поводу следует предпринять. Подозреваю, что он посоветует обратиться в полицию, а полицейские вряд ли будут с вами церемониться.

— Абсолютно с вами согласен, — медленно проговорил Ричард, скривив губы в циничной усмешке.

Он допил кофе и поставил пустую чашку на лакированный столик.

— Можно еще кофе?

Столик был очень низким, и ей пришлось встать на колени, чтобы налить ему кофе. Когда она повернулась к нему с чашкой в руке, то увидела, что он гораздо ближе к ней, чем был несколько мгновений назад. Она озадаченно посмотрела ему в лицо. Ее дыхание участилось, сердце забилось быстрее.

Он наклонился и прошептал:

— Здесь мы не сможем поговорить. Я объясню все позже, когда мы останемся одни.

Сьюзен пробормотала в ответ что-то нечленораздельное. У нее совершенно вылетело из головы все, о чем она только что говорила, осталось лишь ощущение чего-то волнующего и пьянящего, порожденного непосредственной близостью Ричарда.

Поднявшись с колен, она села за столик. Ее лицо пылало. Она опустила глаза, чтобы скрыть свои чувства. Я не должна влюбляться в него! Я не смогу пережить весь этот кошмар еще раз — пронзительную радость, крушение надежд и невыносимую депрессию как завершение. Любовь слишком жестока, и только дураки позволяют себе стать ее рабами.

Пять минут спустя они вышли из дома, их провожали Ашраф и Нагла.

— А мне показалось, что они собираются отправиться с нами! — пробормотал Ричард, когда они отъехали от виллы.

Сьюзен эта мысль тоже приходила в голову, но, к счастью, Ашрафу был известен отель, куда ее повез Рич, и он считал, что там она будет в безопасности.

Отель построили не так давно: белые стены, просторные светлые интерьеры, роскошная обстановка, великолепный ресторан с арабской и французской кухней.

Сьюзен заказала крепкий куриный бульон с овощами, запеченную рыбу с рисом и салат. И все это без приправ.

Ричард заметил, что она съела лишь половину бульона, немного рыбы и отказалась от сладкого. Когда с ланчем было покончено и они вышли на террасу, чтобы выпить там кофе, Ричард тихо спросил:

— У вас давно проблемы с едой?

Она напряглась и с вызовом дернула плечом.

— С подросткового возраста. — Ее взгляд стал твердым и сердитым. — Но я не люблю об этом говорить.

— Но, поверьте мне, обсуждение своих проблем с близкими людьми порой приносит облегчение.

— Вот именно, с близкими! Я уже говорила, что не хочу попасть в газеты.

Он посмотрел на нее с упреком.

— Сколько раз можно повторять одно и то же! Я к газетам не имею никакого отношения и не собираюсь писать о вас.

— Зачем же вы тогда поехали за мной в Тетуан? Признайтесь, это не простое совпадение! Так почему вы оказались здесь?

Они вышли на террасу с видом на бассейн и уселись в удобные соломенные кресла с мягкими сиденьями. Ричард подозвал официанта, заказал кофе, а затем откинулся в кресле, положив ногу на ногу. Казалось, он полностью расслабился, но Сьюзен заметила, что он внимательно огляделся вокруг, желая удостовериться, что их никто не может подслушать.

Он выглядел настолько спокойным, насколько считал это необходимым.

— Произведения искусства… — тихо сказал он, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Дело в том, что я занимаюсь расследованием краж картин известных мастеров из частных собраний. Воры нацеливаются на определенную коллекцию и в течение нескольких месяцев изучают обстановку — сигнализацию, слуг, образ жизни владельцев и все такое прочее. Занимаются этим профессионалы, знающие, чего хотят.

Солнце палило немилосердно, но под навесом, трепещущим на легком ветру, жара не ощущалась. Сьюзи нахмурилась, глядя на играющие по водной поверхности бассейна солнечные блики.

— И вы думаете, что эти люди заинтересовались Питером?

— Он очень известный коллекционер, хотя на вилле я не заметил особо ценных произведений искусства, которые могли бы привлечь внимание этой банды. Вот почему я и спросил, есть ли в доме другие картины.

— А почему бы вам не обратиться прямо к Питеру, если вы считаете, что его могут ограбить?

— У меня нет уверенности, что это так. Просто я, рассматривая фотографии, обратил внимание, что у него в коллекции есть несколько очень ценных вещей.

— Так вот почему вы украли фотографию!

— Это была одна из причин, — признался Ричард, глядя на Сьюзен смеющимися глазами. — Мне хотелось проверить себя, убедиться, что я прав, У меня есть друзья, которые в курсе, где в настоящее время находится та или иная картина, пусть даже она оказалась в каком-нибудь богом забытом уголке планеты. Мир тесен — это верно и по отношению к выдающимся произведениям искусства.

Она посмотрела на него с недоумением.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

Официант принес кофе, разлил его по чашкам, предложил сахар и сливки, затем поклонился и ушел. И только тогда Рич наконец ответил:

— Мои друзья, взглянув на фотографию, смогли сообщить мне о картинах очень многое — когда и кто купил их и за сколько. Так я узнал, что на вилле находятся — или находились — несколько шедевров мировой живописи.

— Фотография сделана в апартаментах отчима, — машинально согласилась Сьюзен. — Я видела все эти картины, но мне о них ничего не известно. Я никогда не уделяла им должного внимания, а Питер даже никогда о них не заговаривал.

Ей показалось, что в ее сердце вонзилась заноза, когда она осознала, что он приехал в Тетуан из-за картин отчима. Разумеется, ей не следовало верить ему, когда он заявил, что оказался здесь ради нее.

Неожиданно перед Сьюзен встала картина прошлой ночи — его обнаженное сильное тело касается ее тела, его бедра скользят по ее бедрам, а горячие губы целуют ее губы. От этих воспоминаний кровь быстрее побежала по ее венам. Ей пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать рвущийся из груди стон.

Испугавшись, что не сумеет скрыть своих эмоций, она вскочила на ноги.

— Кажется, мы собирались поплавать? Где я могу переодеться?

Он предложил это, когда они были на вилле, и Сьюзен прихватила с собой скромный сплошной купальник — черный с белыми разводами. Рядом с виллой тоже был бассейн, но она ни разу не удосужилась окунуться в него.

— У меня в номере, — ответил Ричард, и она тут же насторожилась и покраснела.

— А разве здесь нет раздевалок?

Он посмотрел на нее с нескрываемой насмешкой.

— Поверьте, у меня нет намерения затащить вас к себе в кровать! Я не стану подниматься в номер вместе с вами. Возьмите ключ, я подожду вас здесь и пойду переодеваться, только когда вы вернетесь. Комната 327 на третьем этаже. От лифта направо.

Открыв дверь номера Харриса, Сью огляделась вокруг с нескрываемым любопытством. Он пробыл здесь два дня и надолго не задержится. И тем не менее у нее есть шанс узнать о нем хоть что-нибудь — какую книгу он читает или какому крему после бритья отдает предпочтение.

Номер был убран горничной, так что постель оказалась заправленной, а все вещи лежали на своих местах. Сьюзен взяла в руки книги с тумбочки: последний роман Дика Френсиса и монографию по современному искусству в мягкой обложке с большим количеством иллюстраций. Между страницами лежал сложенный пополам лист бумаги, служивший, очевидно, закладкой. Сьюзен открыла книгу на отмеченном месте: на одной странице была представлена абстрактная композиция Пауля Клее «Ковер воспоминаний» из частного собрания в Нью-Йорке, на другой — репродукция пустынного пейзажа, залитого ирреальным холодным светом, с черепом диковинного зверя на переднем плане и силуэтом мертвого дерева на горизонте.

Сьюзен как будто что-то кольнуло — она не сомневалась, что уже видела эту мрачную картину… у Питера в апартаментах. Она висела на стене его невероятных размеров спальни.

Она прочитала подпись под иллюстрацией, но имя бельгийского художника ничего ей не сказало. Ее удивило, что картина значилась как собственность одной галереи в Провансе. Каким образом приобрел пейзаж Питер? Ведь музеи редко расстаются со своими экспонатами? Неужели у отчима копия? Известно ли ему об этом?

Озадаченная Сьюзен закрыла книгу. Лист бумаги, который Ричард использовал как закладку, упал на пол к ее ногам. Она наклонилась, подняла его и хотела было положить обратно в книгу, как вдруг увидела свое имя.

Кто это писал? Ричард? Она не видела прежде его почерка, так что не могла ответить на этот вопрос. Но кто-то вывел ее имя на бумаге, а за ним следовали вопросы: «Сьюзен… Знает, что происходит? А Островски? На чьей он стороне? Опасен? Обманут?»

В полном недоумении смотрела она на строчки. Ясно одно — Ричард не до конца откровенен с ней.

Она аккуратно сложила листок и сунула его обратно в книгу, а книгу положила на тумбочку. Затем прошла в ванную комнату, заперла дверь и начала переодеваться.

Натянув на себя купальник, она засунула волосы под белую купальную шапочку и взглянула в зеркало.

Когда она покупала этот купальник в Лондоне, он показался ей весьма и весьма скромным, но он подчеркивал каждый изгиб ее тела, и она не могла представить, как на глазах у всех подойдет в нем к бассейну. Ей нужно было захватить с собой купальный халат. Она огляделась в надежде увидеть такой халат, как это обычно бывает в дорогих гостиницах, но обнаружила лишь полотенца — мягкие белые махровые полотенца, сложенные стопкой.

Она вздохнула, отперла дверь и застыла на месте от ужаса. Ричард находился в спальне, и, кажется, на нем ничего не было надето. Она была так потрясена, что не могла даже вскрикнуть от испуга. И лишь стояла, не в силах оторвать взгляд от его загорелого торса и длинных ног, и чувствовала, как ее охватывает дрожь.

Наконец она сообразила, что на нем черные плавки.

Неужели ей подсознательно снова хотелось увидеть его обнаженным, и она поверила не своим глазам, а разыгравшемуся воображению? Что с ней происходит? Возбуждение сменилось презрением к себе и гневом. И она с возмущением воскликнула:

— Что вы здесь делаете? Вы же сказали, что будете ждать меня внизу!

— Именно так я и собирался поступить, — холодно ответил он. — Но затем вспомнил, что в три часа мне должны звонить по очень важному делу. Телефонистки обычно не озадачивают себя поисками абонента по всей гостинице, и я испугался, что могу пропустить этот звонок. Вот я и попросил у дежурного по этажу запасной ключ.

Но это объяснение ее не успокоило.

— Почему вы не постучали в дверь и не попросили у меня разрешения войти?

— Я стучал, — отрывисто ответил он, ее агрессивность возбудила в нем ответную злость.

— Я вам не верю!

Его лицо потемнело.

— Не стоит считать меня лжецом, Сьюзен! Я стучал — просто вы не слышали.

Она бросила на него быстрый недоверчивый взгляд.

— А почему вам приспичило переодеваться, пока я еще здесь? Я могла выйти из ванной в любой момент.

Его глаза дерзко блеснули.

— Но ведь вы уже видели меня обнаженным. Это было прошлой ночью. Вы уже забыли?

— Вам следовало дать мне знать, что вы в номере, прежде чем начали раздеваться. Надо было предупредить меня! — упрямо стояла она на своем. — Я пойду вниз, к бассейну, а вы дожидайтесь своего телефонного звонка.

Он встал между ней и дверью.

— Из-за чего вы нервничаете?

— В данный момент из-за вас.

— Не стоит так кипятиться. Я говорю серьезно: у вас наверняка какие-то эмоциональные проблемы, иначе вы не страдали бы булимией. Я плохо представлял себе, что это за болезнь, пока не поговорил со своим приятелем-врачом. И он объяснил мне, что по сути это патологический, ненасыщаемый голод. — Она замерла как от внезапного приступа боли, ее взгляд был прикован к полу. — Это так, Сьюзен? — Его голос звучал тихо и ласково, но она по-прежнему не доверяла ему.

— Я не хочу разговаривать на эту тему. Занимайтесь своими делами и не лезьте мне в душу!

— Возможно, если вы найдете в себе силы поговорить об этом, вашим проблемам придет конец. Почему вы так недоброжелательны по отношению к мужчинам? Вас кто-то обидел, когда вы были еще ребенком? У вас было несчастливое детство?

Она посмотрела на него презрительно.

— Вы обожаете банальные ответы, не правда ли?

— Но я же блуждаю в потемках. Вы должны мне помочь. Объясните, по крайней мере, почему вы настроены так враждебно? Что я такого сделал?

— Что вы сделали? Да ничего! Просто-напросто ворвались ко мне в дом. А затем, одетый как самый заправский разбойник, пробрались в мою спальню и там, скинув этот маскарадный костюм, набросились на меня.

— Но это же было не так!

— Именно так! Я не посылала вам приглашения.

Ричард сдвинул брови.

— Я думал, вы к тому времени уже будете спать.

Сьюзен охватила ярость.

— О, прошу прощения, что вас постигло такое разочарование! А что бы произошло, если бы я и в самом деле спала? Вы бы меня изнасиловали?

Он стиснул зубы, лицо его окаменело.

— Так вот какого вы обо мне мнения? Вы считаете меня грязным ублюдком?

Она вовсе не то хотела сказать. Просто очень рассердилась и не соображала, что говорит.

— Вы полагаете, что раз я работаю моделью, то меня может соблазнить любой мужчина, — наконец выдавила она.

— Я никогда не давал вам повода так думать! — в ярости крикнул Ричард. — И я не желаю, чтобы меня принимали за подобного типа!

Зеленые глаза Сью сощурились.

— О! Тогда, должно быть, мне привиделось то, что происходило в моей спальне вчера ночью!

В воздухе повисло напряженное молчание, а затем он тихо произнес:

— Все не так просто, Сьюзен! — Его взгляд скользнул по ее фигуре. Пробежавшая по его телу дрожь тут же передалась ей.

— Дайте мне пройти! Оставьте меня в покое, — прошептала она.

Но он, вместо того чтобы посторониться, сделал шаг и оказался только еще ближе к ней.

— Если бы ты и в самом деле хотела этого, то не смотрела бы на меня так, — нежно проговорил он, и она застыла на месте, не в силах шевельнуться. Ее бросало то в жар, то в холод: он понял, что стоило ей увидеть его почти обнаженным, как ее охватило сильнейшее желание! Лицо Сью пылало от стыда. Она не могла произнести ни звука. Единственное, о чем она мечтала, — это провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться…

— Ты хочешь меня так же сильно, как хочу тебя я, — шепотом сказал он, стягивая с ее головы купальную шапочку. Рыжие роскошные волосы волнами упали ей на лицо. Он подхватил несколько прядей и зачарованно смотрел, как они струятся между пальцами.

— Да как вы… — Но Сью не смогла закончить фразы. Да и что она ему скажет? Не смейте меня трогать, потому что я безумно этого хочу? Не позволяйте мне влюбиться в вас? Не сводите меня с ума? Не покидайте меня, иначе я умру от отчаяния?

Ричард не заметил смятения в ее глазах — он был слишком поглощен своими собственными чувствами, играя ее волосами и не сводя с нее восторженного взгляда.

— Ты похожа на девушку с картин прерафаэлитов, — хрипло проговорил он. — Кажется, что их волосы живут собственной жизнью. И венецианские живописцы боготворили струящиеся золотистые волосы. Твои же подобны языкам пламени.

Рука Ричарда медленно пробралась к ее затылку, затем к шее, скользнула по обнаженному шелковистому плечу…

— Перестаньте! — пробормотала она, содрогаясь от предвкушения острого наслаждения, как от боли. Прикосновения его были такими легкими, такими нежными, такими мучительными…

Мгновение спустя она почувствовала, как его рука опустилась на ее грудь и пальцы, отодвинув чашечку купальника, коснулись нежного тела. Ее соски стали горячими и твердыми.

Господи! Пора спасаться бегством, пока она еще в состоянии контролировать себя.

Сьюзен рванулась было прочь из номера, но Ричард перехватил ее и прижал к двери.

— Нет! — вскрикнула она, ее глаза расширились, в них мелькнул ужас.

Но она была в его власти — коленом он осторожно раздвигал ее ноги, сильная грудь прижималась к ее груди, жадные губы отыскали губы Сью и страстно приникли к ним. Она изо всех сил пыталась побороть вспыхнувшее в ней желание и судорожно мотала головой из стороны в сторону, как попавший в ловушку зверек, задыхаясь от жарких поцелуев, пока он не схватил прядь ее волос и не прижал голову к двери, так что она не могла шелохнуться.

Ричард спустил тоненькие бретельки ее купальника, и она, схватив ртом воздух, воскликнула:

— Нет!

Он смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся от возбуждения грудь, на розовые твердые соски, затем наклонил голову и коснулся одного из них языком, и она застонала от наслаждения, почти потеряв способность мыслить здраво. Рич взял ее за подбородок, приподнял голову и всмотрелся в потемневшие полуприкрытые глаза. О чем он думает? — мелькнуло в голове у Сью.

— Сьюзен… — Он выговорил ее имя хрипло и медленно, как будто произносил заклинание.

Она беспомощно закрыла глаза, оглушенная пульсацией крови в собственных венах. Требовательные губы коснулись ее полуоткрытого рта, и она пошла на поводу у его страсти.

Рич поднял ее на руки и понес к кровати.

6

И только когда он опустил ее на постель, неохотно оторвав свои губы от ее губ, Сьюзен смогла вздохнуть и вновь начать соображать, что происходит. И она поняла, чем все кончится, если она немедленно не остановит его.

Сью резко поднялась, охваченная паникой. Она плохо знала Ричарда и не могла предсказать его реакцию, если теперь скажет ему «нет». Ведь она не слишком яростно протестовала против его ласк и даже отвечала на его поцелуи, дрожа от страсти.

Далеко не все мужчины в подобной ситуации готовы смириться с таким ответом. Что делать, если он пренебрежет ее отказом?

И зачем я только согласилась прийти к нему в номер? — в отчаянии подумала она, глядя на его потемневшее от страсти лицо, вслушиваясь в его прерывистое дыхание.

Я ему доверяла! — встала она на свою защиту. Он отдал мне ключ и сказал, что будет ждать внизу.

Но с какой стати я ему поверила? Он же мужчина, самец… Могла бы догадаться о его намерениях.

— Ты хочешь меня не меньше, чем хочу тебя я! — повторил он уже знакомую ей фразу как формулу их взаимоотношений. И это было правдой. Она хотела его. И может быть, гораздо больше, чем он ее. Все ее тело изнывало от желания принять его в себя, слиться с ним. Ее сердце пронзала нежность к нему, страсть, готовая перетечь в каждую клетку его тела. Сила собственного желания пугала ее, приводила в ужас, любовь значила для нее слишком много. Жажда любви казалась всесильной и неутолимой.

Прежде чем Сьюзен поставили окончательный диагноз, она встречалась со множеством психоаналитиков, терпеливо отвечала на их вопросы, мирилась с их рассуждениями о роли подсознания, и тем не менее не догадывалась, что потребность в еде стала для нее эквивалентом неутоленного желания любить.

Но даже понимание причины болезни еще не гарантирует автоматического излечения. Черная боль, гнездящаяся в глубинах ее памяти, отравила ее разум, но разве можно, добравшись до нее, прекратить страдания?

До тех пор, пока она не сможет развязать узел, связывающий воедино желание и бегство от него, любовь будет для нее сплошным мучением.

А что, если я и в самом деле люблю его? Сью попыталась ответить себе на этот вопрос, но к горлу тут же подступила тошнота.

Она судорожным движением прижала руку ко рту.

— Мне плохо! — выдохнула Сьюзен, и потрясенный Ричард отстранился от нее. Вскочив с кровати, она побежала в ванную комнату.

Она успела включить оба крана, чтобы шум льющейся воды заглушил все остальные звуки.

Потом Сью долго умывалась холодной водой, но в зеркале над раковиной по-прежнему отражалось бледное лицо и покрасневшие глаза.

— Ты потеряла последние остатки разума, — сказала она сама себе с презрением.

Вытирая лицо полотенцем, Сью вдруг услышала, как зазвонил телефон и Рич буквально начал бросать в трубку отрывистые фразы. Она оделась, села на край ванны и стала ждать, когда он закончит разговор.

Сквозь закрытую дверь до нее долетали отдельные фразы:

— Еще нет. Не было случая… Думаю, вы правы, но пока я не видел картину… Я не могу туда попасть. — Наступила короткая пауза, а потом он нетерпеливо произнес: — Потому что она заперта!

У Сьюзен перехватило дыхание. Побледнев еще больше, она медленно подошла к двери и приникла ухом к тонкой деревянной панели.

— Нет, я не собираюсь ничего взламывать, — говорил между тем Ричард. — И не собираюсь кончать жизнь в тюрьме — марокканские тюрьмы не похожи на санатории.

О чем это он? — недоумевала Сьюзен, кусая губу. Видимо, дело, которым он занимался, гораздо сложнее и запутаннее, чем он пытался ей изобразить.

Опять наступило молчание, а затем он сказал:

— Я работаю над этим, но мне потребуется немало времени и терпения. О'кей, Фрэнк, буду держать тебя в курсе.

Сьюзен поняла, что он положил трубку. Она подождет пару секунд, а потом выйдет из ванны, как ни в чем не бывало. Ричард не должен догадаться, что она подслушивала.

Неожиданно его голос раздался по другую сторону двери, совсем близко от нее.

— Можешь выходить!

Сьюзен вздрогнула — он знал, что она слышала его разговор по телефону. Медленно открыв дверь и посмотрев на него, Сью пришла примерно в такое же состояние, как и четверть часа назад, когда, вернувшись из ванной в комнату, увидела его широкие плечи, мускулистую грудь и длинные ноги.

— Ты все слышала, — холодно сказал Ричард. Он заметил, что она оделась, и иронически усмехнулся.

Зеленые глаза Сьюзен смотрели на него вызывающе.

— Да, — отрывисто ответила она. — И хочу знать, о чем шла речь. Или я немедленно ставлю в известность моего отчима обо всем, что здесь происходит.

Он кивнул и жестом указал на стоящий у окна стул.

— В любом случае я собирался поговорить с тобой. Садись.

Сью все еще дрожала, удары сердца отзывались у нее в горле — она боялась оставаться с ним наедине, пока на нем не было ничего, кроме плавок. Она сделала глубокий вздох, и ей удалось твердым шагом подойти к стулу с высокой спинкой, сесть на него, избегая взгляда Ричарда, и проговорить:

— Я бы попросила вас одеться… в ванной…

Он что-то недовольно пробормотал себе под нос, затем произнес более внятно:

— Если только дашь слово, что не сбежишь, пока я переодеваюсь.

Она кивнула, не поднимая головы.

— Обещаю.

Харрис направился к шкафу, открыл дверцу, вынул одежду и прошел в ванную, захлопнув за собой дверь. Сьюзен выглянула из окна, увидела ярко-синее небо, силуэты пальм вдалеке, услышала детские голоса и шумный плеск воды, поднимаемый ребятишками, ныряющими в бассейн.

К ее глазам подступили слезы. Несколько минут тому назад она чуть было не совершила непоправимое. И тогда она возненавидела бы себя. И его тоже.

Врунишка, отозвался ее внутренний голос. Ты и не думаешь его ненавидеть. Ты в него влюблена.

В ее лице не было ни кровинки. Даже думать об этом не смей! — в ярости сказала она себе. Желание — это еще не любовь, это всего лишь непослушный разуму инстинкт. Любовь в десять раз хуже желания, и ты не имеешь никакого права любить Ричарда Харриса. Сьюзен сердито провела ладонью по своему лицу, вытирая с глаз слезы, пока он не заметил, что она плакала.

Дверь ванной отворилась, и она резко обернулась, так что рыжие волосы на секунду облаком заслонили ее бледное лицо.

Ричард надел песочного цвета джинсы и белую рубашку. Ей бы следовало почувствовать облегчение, но единственная мысль, пришедшая ей в голову, была — как он невероятно сексуален.

Он посмотрел на нее сухо и немного насмешливо.

— О'кей! Я одет с ног до головы, так что можешь расслабиться. Взрывное устройство обезврежено.

Ее щеки залил густой румянец, верхняя губа слегка задергалась.

— Ведь именно так ты меня воспринимаешь, не правда ли? — протянул он. — И боишься взлететь под облака, если не остережешься.

У нее перехватило дыхание. Он был недалек от истины. Его слова пугали, и она поспешила сменить тему разговора:

— С кем вы говорили по телефону? Вы обсуждали вопрос, стоит ли взламывать апартаменты моего отчима, я права? Зачем вам это надо?

Он подошел к кровати и сел на краешек.

— Я уже говорил, что работаю над расследованием деятельности преступной группы, организующей кражи произведений искусства. А твой отчим — коллекционер. — Он немного помолчал и в свою очередь спросил: — Кстати, какие у вас с ним отношения? Ты его любишь? А он тебя?

Она горько рассмеялась, в ее глазах мелькнула злая усмешка.

— Из-за меня он не может забыть, что моя мать уже была замужем. Отчим очень ревнив и по натуре собственник. Он не выносит упоминаний о моем отце и, когда я была ребенком, не желал, чтобы я путалась у него под ногами, и отсылал в закрытые школы. Он с трудом мирится с мыслью о моем существовании.

Ричард нахмурился и внимательно посмотрел на нее.

— А как ты к нему относишься?

Она ответила ему недоверчивым взглядом.

— Вы засыпали меня вопросами, но о себе ничего не рассказываете!

— А что ты хочешь обо мне знать? — быстро спросил он.

Сью отвела глаза. Каждое его движение отзывалось в ее сердце острой болью. Она попыталась собраться с мыслями.

— Ваши родители живы?

— Да. И мать и отец. Они живут в Корнуолле, в небольшом коттедже на краю прибрежной деревушки. Там мой отец родился. Позже он перебрался в Лондон, где работал журналистом, но пять лет тому назад вышел на пенсию и смог осуществить свою мечту — вернуться в родные места. Он довольно крупный мужчина, теперь уже седой, но по-прежнему крепкий. Моя мать совсем другая — она всегда напоминала мне резиновый мячик — круглый, мягкий, подвижный. Но характер у нее — дай бог. Она много лет проработала в школе, а более тяжелую участь трудно вообразить. В классе всегда находились отъявленные хулиганы, готовые устроить светопреставление. Мама тоже всю жизнь мечтала жить у моря. Теперь они с отцом проводят свое время либо работая в саду, либо гуляя по окрестностям и рыбача. И оба очень счастливы.

— Все это довольно мило, — сказала она. На нее произвел впечатление не столько сам рассказ, сколько нежность и теплота, сквозившие в голосе Ричарда.

— Так оно и есть, — отозвался он, распознав в ее тоне оттенок зависти. Неужели ей в родном доме не хватает любви и внимания? Отчим не желает знать о ее существовании… А родной отец? Какую роль играл он в ее жизни? Все, что касалось Сью, очень его интересовало. Она казалась такой хрупкой… Весила не больше, чем ребенок, и в то же время была настолько сексуальна, что каждый раз, касаясь ее, он испытывал боль и желание. Она нуждалась в его защите, в его постоянной заботе — у него было такое ощущение, что, кроме него, она никому не нужна.

Никогда раньше он не испытывал ничего подобного, но никогда раньше он и не встречал женщину, производившую впечатление одновременно и брошенного одинокого ребенка, и обольстительной сирены. Он хотел бы сжимать ее в своих объятиях до тех пор, пока она не почувствует себя счастливой. Интересно, она знает, что такое счастье? Эта худенькая длинноногая девушка возбуждала его гораздо сильнее, чем все женщины, которых он встречал до нее.

— У вас есть братья или сестры? — спросила Сьюзен.

— У меня есть сестра, она на три года моложе меня.

— Она похожа на вас?

Вопрос несколько озадачил его, но затем он рассмеялся.

— Между нами есть небольшое семейное сходство. По крайней мере, мне так кажется… Джоан пошла в мать. Она замужем за зубным врачом. Они живут в Ковентри, и у них трое детей.

— Вы их часто видите?

— Да, если я в Англии, но когда уезжаю за границу, то у меня, разумеется, нет такой возможности.

— И вы скучаете, если вам не удается навещать их? — Ее до глубины души интересовали его чувства к родственникам. Она хотела знать его так же хорошо, как знала себя, хотя понимала, что ее желание смешно и невыполнимо. Но это в высшей степени логичное умозаключение не могло остановить ее.

Он кивнул.

— Мы подолгу разговариваем по телефону, а если есть возможность, я посылаю им открытки — на письма не хватает времени, когда работаешь в зоне боевых действий. Но если я месяцами не вижу их, то начинаю сильно по ним скучать.

— А они? Они должны очень беспокоиться, когда вы уезжаете куда-нибудь, где далеко не так безопасно, как дома?

Он улыбнулся в ответ.

— Разумеется! Больше других волнуется мама. Папа не склонен выставлять на всеобщее обозрение свои чувства и переживания. Но он благодаря своей профессии понимает, что я не стану рисковать жизнью понапрасну.

— Ваши родные, должно быть, очень перенервничали, когда вас не так давно серьезно ранило!

— Мне просто не повезло, но в конечном счете все кончилось вполне благополучно — ведь я остался в живых! А многие из тех, кто были рядом со мной, погибли, и среди них женщины и дети.

Она внимательно посмотрела на него.

— Я помню ваши репортажи по телевидению. — Тогда ее потрясло, что он где-то далеко и рискует жизнью. — У вас опасная профессия, сказала Сью, не сводя с него глаз. Любить его — себе дороже! Должно быть, она сошла с ума, раз позволила себе воспылать к нему чувствами, все это может обернуться для нее новой болью, новыми страданиями.

Ну полно! Поздно предаваться подобным размышлениям! Остановиться она уже не в силах. В первый же день, как только она увидела его, то сразу же поняла, что неминуемо влюбится в этого неординарного человека.

Сьюзен дрожала от волнения, ее зеленые глаза подернулись дымкой.

Ричард внимательно наблюдал за ней. Его пульс начинал биться сильнее, стоило ему остановить взгляд на ее чуть приоткрытых губах, на жилке, пульсирующей на беззащитной шее, на длинных ресницах, отбрасывающих тень на щеки. Как только он встретил ее, то решил, что она прекрасна. Но это слово выражало так мало. О чем она думает? Что чувствует?

Он обязан это знать.

— Я был с тобой откровенен, Сьюзен! Теперь твоя очередь. Я спросил тебя об отчиме, но ты не ответила.

— Я его не люблю, — призналась она.

Это ни для кого не было секретом. Спроси он у Шадии, она бы ответила ему точно так же, подруга прекрасно знала, как она относится к Питеру.

Ричард по-прежнему пристально наблюдал за ней.

— Расскажи мне о нем.

— Мне бы этого не хотелось.

— Но я же поведал тебе о своих родных.

Она скорчила гримаску.

— У вас в семье царит взаимная любовь — вы любите всех, и все любят вас. Так что это не одно и то же.

— И все же.

Ей хотелось рассказать о своей семье. Очень даже хотелось. Но стоит ей довериться ему, как она выболтает абсолютно все. Он узнает о ней слишком много и поймет, как сильно нуждается она в том, чтобы быть любимой. И это испугает его, потому что это не может не испугать мужчину.

Сьюзен бросила на него быстрый взгляд и тут же отвела глаза.

Ричард встал с кровати, подошел к окну и уселся на подоконник. Теперь он находился совсем близко от нее, и ее сердце трепетало как пламя свечи на ветру. Какое-то время она не могла вздохнуть полной грудью.

— Расскажи мне, Сьюзен, — тихо проговорил он, не спуская с нее гипнотизирующего взгляда.

Она опустила глаза, пытаясь совладать со своими эмоциями. Спустя минуту она проговорила:

— Я невзлюбила Питера с той самой минуты, как только увидела его. Мой отец далеко, и у меня больше нет родного дома. Мать не слишком много думает обо мне. Она не хотела ребенка, да и роды у нее были очень тяжелыми.

— У женщин это случается не так уж редко, насколько я знаю, — отозвался Ричард, — и тем не менее, дети доставляют им много радости.

Сьюзен сухо улыбнулась.

— Возможно, они быстро забывают, как трудно им все это дается. Мама говорила, что чуть не умерла во время родов! Не знаю, правда это или нет, но она решительно заявила отцу, что не намерена заводить второго ребенка… А он безумно хотел сына! Так что их брак был обречен.

— Родители развелись потому что твоя мать не хотела больше рожать? — Родители Сьюзен представлялись ему весьма эгоистичной парой, думающей больше о себе, чем о детях.

— Я знаю о случившемся только со слов матери. Они все время ссорились — это я помню. Я даже не знаю точно, когда они разошлись, — до того как моя мать познакомилась с Питером или позже. Все произошло слишком стремительно. Отец как-то уехал, и мама сказала, что он больше не вернется, что он отказался от меня, и я останусь с ней.

Ричард сердито нахмурился.

— Именно так и сказала? Неужели она не понимала, как это ранит тебя? Такое впечатление, что мать пыталась отомстить мужу, восстановив тебя против него.

— Вы не правы — моя мать не отличается мстительностью и не испытывает ненависти к отцу. Она ко всему безразлична. Когда я была ребенком, она разговаривала со мной, как со взрослой женщиной. Она до сих пор предпочитает относиться ко мне как к подруге, а не как к дочери. Мне не разрешалось называть ее мамой — я должна была обращаться к ней по имени. Сначала мне это даже нравилось — чувствовала себя взрослой. Ребенок старит, повторяла она. Люди начинают задумываться о твоем возрасте, но если ты бездетна, тебе дают столько лет, на сколько ты выглядишь. Справедливости ради надо сказать, что она вовсе не хотела обидеть меня. И никогда не рассказывала мне об отце того, чего бы я и так не знала. Будь я мальчиком, отец, наверное, обращал бы на меня больше внимания… Он никогда не злился, никогда не наказывал — он просто меня не замечал. — Она замолчала, а затем с горечью добавила: — Точно так же, как и мать.

Ричард молча обдумывал услышанное, а Сью с беспокойством следила за ним, жалея, что так разоткровенничалась, и надеясь, что он не догадается о том, о чем она умолчала.

— Такое впечатление, что у тебя вообще не было родителей, — наконец произнес он, и ее зеленые глаза широко распахнулись от изумления. — Они тебя не любили, не заботились о тебе… Их нельзя назвать жестокими людьми, просто, воспитывая тебя, они не вкладывали в тебя душу.

Она не отвечала, боясь расплакаться, а Ричард отвернулся и стал смотреть в окно. Ей был виден лишь его четко очерченный профиль.

Затем он заговорил тихим голосом:

— Я расследую участившиеся случаи краж ценных произведений искусства, картин и скульптур. Один мой коллега работает над этим делом уже несколько месяцев. Он думает, что все эти преступления тщательно планируются одним и тем же человеком, заранее знающим, кто купит украденную вещь. Иными словами, кражи совершаются по заказу.

Сьюзен нахмурилась.

— А при чем тут Питер? Ведь не считаете же вы, что он руководит бандой преступников?

Но, как ни странно, ей самой эта идея не показалась невероятной — насколько она могла заметить, отчим не отличался высокими моральными принципами. Он был эгоистичным и жадным, и ему ничего не стоило обойти закон, если он вставал на его пути к богатству. К тому же он очень не любил говорить о том, где жил прежде и как сколотил свое состояние.

Ричард не сводил со Сьюзен пристального взгляда серых прищуренных глаз.

— Нет, подозрения падают на другого человека, не на Питера Островски. Но твой отчим мог покупать похищенные картины.

— Зная, что они украдены?

— Более того — делать заказы, говорить, какие картины он готов купить.

— Например, картину бельгийского художника, репродукция которой есть в этой книге? — спросила Сьюзен, указывая взглядом на лежащую на тумбочке монографию по искусству.

— Точно. — Рич взял книгу и раскрыл на том самом месте, где помещалась репродукция, о которой говорила Сьюзи. — Ведь картина у него, правда?

Сьюзен кивнула.

— Да, в его апартаментах.

— Я узнал ее на фотографии, которую стащил с твоего комода. Вот почему я заговорил об Островски с Фрэнком Гибсоном…

— С Гибсоном?

— Это мой коллега. Он тут же понял, о ком идет речь, — твой отчим очень известный коллекционер. И Фрэнк не удивился тому, что он может иметь какое-то отношение к преступникам. Его имя нередко появляется в прессе, иногда в связи с делами довольно сомнительными, но он не попадал в поле зрения Гибсона, пока я не показал ему снимок.

— И он попросил тебя заняться Питером?

— Он хочет, чтобы я разобрался с картиной с фотографии — ведь она может оказаться копией.

— Сомневаюсь, — честно ответила Сьюзи. — Питер не стал бы держать копию в своих личных апартаментах. Более того, у него в коллекции вообще нет копий. Он часто повторяет, что скорее уж купит работу никому не известного художника в какой-нибудь третьесортной галерее, чем приобретет копию, пусть даже выполненную большим мастером.

— Значит, картина украдена, и ему об этом должно быть известно.

Сьюзен не сомневалась, что Рич прав. Она не любила отчима, но отдавала ему должное как знатоку искусства. Она иногда задавала себе вопрос, почему он не попытался сделать карьеру на этом поприще, но тут же сама себе отвечала, что в этом случае он не смог бы заработать достаточно денег, чтобы покупать картины. А Питер жаждал иметь то, чем восхищался. Ему было недостаточно видеть картину — он непременно хотел ею обладать. И одной картины ему было мало — все стены в его доме должны были быть увешаны шедеврами.

Да, несомненно, отчим знает, откуда и каким образом к нему попала та картина.

Ричард по-прежнему не сводил глаз с лица Сьюзен.

— Значит, я прав? — тихо спросил он.

Она посмотрела на него, не зная, что сказать: она не любила Питера, но он муж ее матери и всегда был щедр по отношению к ней. Пусть его щедрость диктовалась соображениями ума, а не сердца, но он заботился о том, чтобы у нее не было материальных затруднений. Он платил большие деньги за ее обучение в престижных школах и делал это с радостью — лишь бы девочка не путалась под ногами. По этой же причине он снял для нее домик. Раз она живет в отдельном коттедже, значит, ее нет рядом с ним и с матерью. Островски предпочел бы, чтобы она вообще не появилась на свет, но, раз уж это произошло, готов был платить, чтобы держать ее в отдалении. Сьюзен не приняла его благотворительности — она ежемесячно высылала ему деньги за коттедж, но в то же время понимала, что он сдает ей жилье на льготных условиях. Она могла бы присмотреть для себя что-нибудь еще, но матери доставляло удовольствие, что дочь живет в доме, принадлежащем ее мужу.

— Можешь не отвечать, — пробормотал Ричард. — Я не должен был у тебя об этом спрашивать.

Сьюзен вздернула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза.

— Да. Я не собираюсь выдавать своего отчима. И даже знай я наверняка, что он связан с преступниками, скорее всего вам бы об этом не сказала. Мать никогда не простила бы мне этого.

— Ты любишь ее, несмотря на то, что она не желает считать тебя своей дочерью?

Лицо Сью стало каменным, она злилась на себя, что рассказала ему слишком много.

Все эти годы она держала свои секреты при себе, не позволяя никому — за исключением психоаналитиков — лицезреть свою душевную неустроенность, постоянную битву между желанием любить, быть любимой и страхом перед любовью. А теперь вдруг взяла да и открыла свою душу постороннему мужчине, не подумав о том, какую выгоду он может извлечь для себя из ее откровенности. Ведь он репортер и зарабатывает на жизнь, торгуя секретами других людей. И как я могла быть такой дурой? — подумала она в отчаянии.

— Она моя мать, — с вызовом отозвалась Сью. — Возможно, это несколько старомодно, но я верю в родственные чувства.

— Даже если они не взаимны?

— Сердцу не прикажешь. Семья есть семья. И все недоразумения, возникающие между матерью и мной, — наше личное дело, и, кроме нас, они не касаются никого, особенно репортеров телевидения.

— О'кей, я больше не буду мучить тебя расспросами. Но не сделаешь ли ты мне одно одолжение?

— Что именно? — насторожилась она.

— Я хочу попасть в апартаменты твоего отчима и выяснить, является картина оригиналом или копией.

7

Рич повез Сьюзи на виллу десять минут спустя. Он вел машину, старательно избегая улиц торгового центра города с его автомобильными пробками. Вместо них он выбрал кружной путь, предпочитая небольшие тихие улочки. И вот они уже ехали по открытой загородной местности, сначала довольно зеленой, затем сменившейся песчаной почвой с низким колючим кустарником. Вдалеке виднелись вершины гор, четко вырисовывающиеся на фоне сияющего синего неба. Было невозможно понять, насколько они далеко. Сьюзен знала, что в пустыне трудно определить расстояние: горы могли находиться в сотне миль от них или всего-навсего в десяти.

Девушка молчала, размышляя о том, что ей рассказал Харрис и чем все это может обернуться для отчима, а значит, и для ее матери.

Она не могла понять, о чем думает Ричард, вид у него был угрюмый и напряженный. Он вел машину на большой скорости, быстрее, чем, по ее мнению, это следовало бы делать на такой узкой извилистой дороге, и смотрел прямо перед собой. Ему пришлось резко затормозить, когда впереди неожиданно показался человек верхом на верблюде.

Машина резко вильнула, подняв вверх тучу песка, и верблюд, издав оглушающий вопль, рванулся вперед, а восседающий на нем всадник принялся урезонивать его поводом и палкой.

Ричард быстро крутанул руль, чтобы развернуть автомобиль в нужном направлении, и тихо выругался про себя. Затем остановил машину на обочине и минуту сидел молча, хмуро глядя в синее небо.

— Вы ведете машину слишком быстро, — сказала Сьюзен, и он, удостоив ее мрачным взглядом, ответил сквозь зубы:

— Я это знаю. Мне не нужна лекция по безопасности движения.

— Почему вы так со мной разговариваете? Разве это моя вина, что вы чуть было не сбили несчастного верблюда?

Его лицо помрачнело еще больше, и он почти прорычал:

— Да, это была твоя вина — ты вывела меня из себя.

— Не смейте на меня кричать! Если вы не в духе, то только потому, что не переносите, когда события развиваются не по вашему плану. Бесполезно просить меня показать вам комнаты Питера. А теперь почему бы вам не выехать на дорогу и не отвезти меня на виллу?

Он бросил на нее гневный взгляд, нажал на газ, и машина рванулась вперед. К счастью, верблюды им больше не попадались, но какой-то низенький человечек чуть было не свалился со своего осла, когда они на полной скорости пронеслись мимо. Он что-то прокричал вслед, потрясая кулаком, и Ричард попытался извиниться перед ним через открытое окно.

Сьюзен язвительно заметила:

— В следующий раз вам должно повезти — вы обязательно кого-нибудь задавите!

В ответ Ричард ледяным тоном произнес:

— По крайней мере, я не делаю попыток покончить жизнь самоубийством!

У нее перехватило дыхание.

— Я этого никогда не делала! Знаю, Шадия сказала вам, что приступы моей болезни могут иногда быть очень опасными, но это случается редко и… и сейчас мне гораздо лучше. Тот приступ в Лондоне был вызван неожиданным потрясением. Но, как правило, я держу себя в руках. — Она сделала глубокий вздох и сказала сердито: — У меня не бывает суицидальных настроений. Когда-то, возможно, и были, но не теперь.

С минуту он вел машину молча, а затем отрывисто произнес:

— Прошу меня извинить. Мне не следовало этого говорить.

— Да, не следовало. — Но в ее голосе больше не было ярости. Его извинения смягчили ее сердце.

Он притормозил у запертых ворот виллы. Подъехав поближе, Ричард что-то сказал по-арабски в микрофон переговорного устройства, и Ашраф ответил ему. Ворота медленно открылись, и машина проехала через них.

Послеполуденное солнце играло на листьях фиговых деревьев, пальм и магнолий. Аромат экзотических цветов наполнял сад. Не снимая рук с руля, Ричард повернулся к Сьюзен и бросил на нее быстрый изучающий взгляд.

— Прошу прощения за то, что пытался уговорить тебя прищучить твоего отчима. С моей стороны это было глупо и эгоистично. Разумеется, ты не можешь этого сделать. Независимо от того, какие у тебя с ним отношения, ты не станешь причинять боль своей матери. Не так ли? — Он остановил машину у входа в дом, выключил мотор и посмотрел на Сьюзен в упор.

Она кивнула. Тогда Рич коснулся пальцем ее щеки, и каждая частица ее тела ощутила это прикосновение.

— Я начинаю узнавать тебя, — пробормотал он, и у нее перехватило дыхание. Она боялась посмотреть на него, опасаясь, что глаза выдадут ее. Сью бы могла сказать в ответ, что научилась распознавать самые мимолетные выражения его лица, интонации его голоса. Она чувствовала, что он хочет ее. Воздух вокруг вибрировал от переполнявшего их взаимного желания.

Какое-то время они просидели в полном молчании, а затем Ричард вздохнул и неожиданно спросил:

— Ты собираешься предупредить его?

— Да, — ответила она. Она считала себя обязанной сделать это, потому что понимала — Питеру, а значит, и ее матери грозят крупные неприятности.

Рич нахмурился.

— Он такой же преступник, как и вор, укравший картины. Ты должна понимать это.

— Я понимаю. — Она не собиралась спорить с ним или делать вид, что считает отчима невинным младенцем.

Ричард продолжал стоять на своем:

— Он очень богат. Может позволить себе купить все, что пожелает. Та картина когда-то висела в музее, и ее могли видеть многие. А теперь Питер запер ее у себя и любуется шедевром в одиночку.

— Знаю.

Питеру нет оправдания. Она не собиралась ни осуждать его, ни прощать ему его грехи, просто хотела быть лояльной по отношению к матери и ее мужу.

Внутренний голос говорил ей, что отчим не испытывает к ней ни малейшей симпатии, но ей хотелось оградить мать от излишних переживаний. А это означало, что она должна дать Питеру шанс спасти свою шкуру, если такое возможно.

Рич помрачнел еще больше.

— Ты не можешь одобрять его поступки! Им движет жадность — худшая разновидность эгоизма! Он может иметь все, что хочет, и вполне легально. Но предпочитает скупать краденое. Готов держать пари, что его «потайная» коллекция доставляет ему больше радости, чем картины, развешанные для всеобщего обозрения.

Сьюзен со вздохом кивнула.

— Я в этом не сомневаюсь. — Она не раз видела, как отчим выходит из своих апартаментов с выражением торжествующего самодовольства — точь-в-точь кот, тайком съевший сметану.

— Люди вроде него обожают запирать прекрасные вещи подальше от других. Здесь, в Тетуане, он не так рискует, что Интерпол нападет на его след, как в Европе.

— Но вы же его выследили, — сухо заметила она. — К сожалению, не без моей помощи.

— Ты считаешь себя виноватой перед ним? Вот почему ты собираешься рассказать ему обо всем? Это глупо. Ты же не имела ни малейшего понятия о моих расследованиях — просто я заметил у тебя на комоде фотографию и узнал картину, которая является собственностью музея. Тебе не повезло, вот и все.

— Если кому не повезло, так это Питеру, — возразила Сьюзен. — Но он обвинит во всем меня. И будет прав. Он подумает, что я наговорила вам больше, чем сделала это на самом деле.

Впрочем, разве у него нет для этого оснований? Она и в самом деле наболтала Ричу много лишнего. Она не утверждала, что отчим замешан в кражах произведений искусства, но помогла Ричарду составить представление о его деятельности, о его личности и о его прошлом. Так что в каком-то смысле сыграла на руку врагам Питера Островски, и он, вне всяких сомнений, именно так все и воспримет.

— Он обвинит во всем меня, — повторила она со вздохом.

— Тогда не говори ему ни о чем, — предложил Рич.

— Придется рассказать. Вы это понимаете. Надо предупредить его, что он на крючке.

— Зачем? Это даст ему время спрятать украденное, и картины могут оказаться в местах еще более глухих, чем его собственная вилла. А они должны быть возвращены законным владельцам. Питер не имеет никакого права владеть ими. Они принадлежат нам всем, а не одному самовлюбленному богачу.

Сьюзен не могла не признать, что Рич прав, и разрывалась между представлением о долге перед семьей и собственными понятиями о справедливости.

— Если ты предупредишь его, мне придется позвонить в Интерпол и сказать, что картины находятся на его вилле!

— Только не вздумайте угрожать или шантажировать меня! Со мной этот номер не пройдет. Делайте то, что считаете нужным. И я буду поступать так же.

Она вышла из машины, и в то же мгновение у парадной двери появился Ашраф. Он выглядел непривычно серьезным, на лице у него не было и тени улыбки. Сьюзен захлопнула дверцу, Ричард, нажав на газ, с ревом умчался прочь. Ашраф проводил машину взглядом, затем повернулся к Сьюзен. Она прочитала в его взгляде осуждение.

— Мисс Сьюзен, пока вы отсутствовали, звонил мистер Островски.

Она насторожилась и с некоторым трудом выдавила из себя:

— Он хотел поговорить со мной?

— Нет, он звонил мне, чтобы сообщить о своих планах на ближайшие несколько месяцев, но по ходу разговора поинтересовался, доставляет ли вам удовольствие пребывание в Тетуане. Он попросил меня как можно лучше заботиться о вас, и я рассказал ему о мистере Харрисе. Это его очень удивило.

Сьюзен почувствовала, что ее нервы напряглись до предела. Еще бы ему не удивиться, мрачно подумала она.

— Хозяин сказал, что ему известно, кто такой мистер Харрис, но он не знал, что вы с ним знакомы. — С лица Ашрафа не сходило выражение упрека. Она сознательно ввела его в заблуждение, дав понять, что Питер и Маргарет знают о приезде Ричарда в Тетуан и о близком знакомстве Сью с этим мужчиной.

Сьюзен вызывающе вздернула подбородок.

— Я сама поговорю с ним. В любом случае я собиралась сегодня звонить Маргарет.

Нет нужды напоминать себе, что она не ребенок, а взрослая современная женщина, и ей не требуется разрешение, чтобы отправиться на ланч с мужчиной, который ей нравится. Она понимала, что Ашрафу такая точка зрения не по душе, даже если он и признает за ней право самой решать, как ей жить. Это его страна, его культура, его традиции, и ее принципы кажутся здесь неуместными — они противоречат самой основе его миропонимания. И найти общий язык они вряд ли смогут.

Ашраф угрюмо сказал:

— Я упомянул в разговоре с хозяином, что мистер Харрис попросил показать ему дом и задал мне много вопросов, особенно о коллекции картин.

У Сьюзи в горле встал комок. Вот как все обернулось, подумала она. Верный слуга успел предупредить хозяина прежде, чем ей самой представилась такая возможность. И теперь отчим ни на минуту не усомнится, что она за его спиной вступила в сговор против него и привела в дом Ричарда со злым умыслом.

— Хозяин был очень недоволен, — добавил Ашраф, не спуская глаз с ее лица.

— Я поговорю с ним, — повторила она. — Я позвоню ему прямо сейчас.

Садовник поклонился и пропустил ее в дом. Сьюзен спиной чувствовала его укоризненный взгляд.

В это мгновение она поняла, что ей придется покинуть виллу, и что сделать это надо немедленно. Она не может оставаться здесь. Нужно заказать билет на самолет на завтра. Но прежде всего необходимо связаться с Питером.

К телефону подошла мать и принялась забрасывать ее вопросами. Маргарет обожала праздную болтовню. Ей нравилось сплетничать о мужчинах, о любовных интрижках: кто с кем встречается, кто вот-вот женится, а кто разведется, кто кому и с кем изменяет.

— Дорогая! — пропела она. — Ты встречаешься с тем самым умопомрачительным телерепортером? Почему же ты молчала? Как давно вы вместе? Это серьезно? Он женат?

— Мы с ним просто хорошие друзья, — ответила Сьюзен, и в ответ ее мать ахнула от изумления.

— Так я тебе и поверила! Ну хватит тебе, дорогая! Он вовсе не производит впечатления мужчины, с которым возможны платонические отношения. Мужчина с головы до пят — такое у меня о нем мнение! Как-то раз по телевизору показывали, как он с какими-то солдатами переплывал реку. Он снял рубашку, и все имели возможность полюбоваться его красивым загаром и прекрасным телосложением. Я сама от него без ума!

Сьюзен стиснула зубы. Она еле удержалась, чтобы не напомнить матери, что та старше Ричарда лет на пятнадцать, но Маргарет бы ей никогда этого не простила, так что пришлось прикусить язык.

— А я-то думала, ты отправилась в Тетуан вместе с Шадией. Какая ты у меня, однако, скрытная, лапочка. Питер просто в ярости. Он говорит, что ты шокировала Ашрафа. Постарайся быть благоразумной: не надо было приводить Харриса на виллу. Если бы ты встречалась с ним в Тетуане, в его гостинице, Ашраф бы об этом никогда не узнал, и у тебя не было бы неприятностей.

Разъяренная Сьюзен спросила:

— А Питер рядом с тобой? Я бы хотела с ним поговорить.

— Он уехал. Два часа тому назад. Отправился куда-то по делам.

— О! — Такого поворота событий Сью не ожидала. — А когда он вернется?

— Он никогда мне об этом не сообщает, ты же знаешь.

— Когда он приедет, попроси его позвонить мне. Завтра я уезжаю…

— Так скоро? А как же Шадия? Что происходит, дорогая? Надеюсь, ты не поссорилась со своим возлюбленным? Ты совершенно не умеешь обращаться с мужчинами. Их нужно развлекать, нужно позволять им вести себя, как им угодно, — так ими легче командовать. Если ты хочешь удержать мужчину, то нужно действовать по-умному, дорогуша!

Сьюзен сквозь зубы проговорила:

— Извини, Маргарет. Мне нужно идти. Пока. — Не дожидаясь ответа, она повесила трубку, затем набрала номер аэропорта и заказала билет на первый утренний рейс в Лондон. Сделав это, она позвонила Шадии и сообщила, что покидает Тетуан и завтра будет дома.

Шадия чуть не заплакала.

— Ой, Сьюзен! Это я испортила тебе весь отдых!

— Не говори глупостей! Ты здесь совершенно ни при чем. Просто у меня появились проблемы. Но это не телефонный разговор. Приеду и все расскажу.

Весь вечер она прождала звонка отчима, но телефон молчал. Не в силах больше выдержать нервного напряжения, она отправилась спать очень, рано, предварительно известив Ашрафа и Наглу, что завтра улетает. Ашраф выслушал ее с непроницаемым лицом. Нагла явно огорчилась, но в присутствии брата не посмела выразить своих чувств. Сьюзен стало ясно, что Ашраф рассказал сестре о Риче, выставив ее лгуньей, и, вне всякого сомнения, довел до сведения Наглы, что хозяин очень недоволен визитом Ричарда на виллу и его многочисленными вопросами о нем самом и о его коллекции картин.

Спала Сьюзен плохо — долго не могла заснуть и все беспокоилась о матери, отчиме, о том, что на виллу может нагрянуть полиция. Когда же наконец заснула, ее начали мучить кошмары — она пыталась убежать от какого-то человека без лица и оказывалась то на вилле в Тетуане, то в своем домике в Лондоне. Она неслась по пустым комнатам или же пробиралась сквозь толпу, то встающую на ее пути, то куда-то вдруг исчезающую. Но преследующий ее человек мчался за ней по пятам, и спасения не было. Она обернулась, чтобы выяснить, кто же он. На нем была маска. Сквозь узкие прорези блестели глаза. Он поднял руку, чтобы снять маску, и она закричала от ужаса…

Проснувшись, как от резкого толчка, она села на кровати, обливаясь потом и дрожа от страха. Под маской не было лица — одна пустота! И ей казалось, что она падает в эту пустоту, в черную бездонную пропасть.

Секунду спустя послышался топот бегущих по коридору ног. В дверь постучали.

— Мисс Сьюзен! Что-нибудь случилось?

Еле переведя дыхание, она ответила:

— Извини, Нагла! Мне приснился плохой сон. Все в порядке. Прости, что я тебя разбудила.

Нагла озабоченно спросила:

— Может, вам что-нибудь принести?

— Нет, спасибо! Ложись спать.

— А я как раз собиралась вставать, — отозвалась Нагла. Сьюзен включила свет, посмотрела на часы и с удивлением обнаружила, что уже почти шесть.

— Мне тоже скоро вставать, — сказала она, зевая. — Нужно уложить вещи, прежде чем Ашраф отвезет меня в аэропорт.

— Давайте, я это сделаю, — предложила Нагла. — Я приготовлю завтрак, принесу вам в комнату и, пока вы будете есть, упакую вещи.

— Ты очень добра ко мне! Спасибо тебе!

Сьюзи выскользнула из кровати, подошла к окну, подняла жалюзи и увидела на горизонте розовую полосу — солнце готовилось взойти над горизонтом. Защебетали просыпающиеся птицы, воздух был прохладным и свежим.

Босиком она прошла в ванную комнату, приняла душ, высушила феном свои рыжие волосы, натянула удобные спортивные брюки зеленого цвета и бледно-желтую блузку.

Нагла вошла с завтраком, когда Сьюзен доставала из шкафа вещи, чтобы упаковать их в чемодан и сумку.

— Оставьте это мне, — сказала Нагла и поставила поднос с завтраком на столик на балконе.

— Нет нужды беспокоиться, я сама справлюсь с вещами, — запротестовала Сьюзи.

— Мне будет приятно сделать это для вас, — ответила экономка таким серьезным тоном, что Сью ничего не оставалось, как благодарно улыбнуться ей и приняться за завтрак.

Она выпила немного апельсинового сока, а затем принялась за кофе и булочку. И тут услышала, что к воротам виллы подъехала какая-то машина и сразу же свернула на подъездную дорожку. У Сью упало сердце. Побледнев, она вскочила с места.

Это не может быть Ричард! Если только… Если только он не сообщил в полицию. Что, если это полицейские приехали обыскивать виллу?

— Кто это? — удивилась Нагла, тоже услышавшая подъезжающую машину.

Сьюзен вошла в комнату. Дверь была распахнута. Нагла, выйдя в коридор, внимательно прислушивалась к доносящимся снизу звукам. До них долетел голос Ашрафа, а затем другой — резкий и грубый. И очень знакомый.

Питер!

Нагла с открытым от удивления ртом повернулась к Сьюзен.

— Хозяин!

— Да.

— Но… он же на Багамах…

— Должно быть, прилетел ночным рейсом, — ответила Сьюзи, неожиданно почувствовав себя очень неуютно и одиноко. Неужели разговор с Ашрафом так сильно испугал его? Интересно, а мать тоже здесь? Или он прилетел один? Известно ли матери, что он отправился в Тетуан? Может, он уехал прежде, чем Сью позвонила? В конце концов, Маргарет сказала, что понятия не имеет, куда направился ее муж и когда вернется. Сьюзен могла припомнить немало случаев, когда отчим исчезал из дома, не удосужившись объяснить, куда и зачем едет. Она приписывала такое поведение его любви ко всему таинственному, нежеланию отчитываться перед кем бы то ни было. Но теперь ей пришло в голову, что его внезапные отъезды имели более простое объяснение.

В чем же он замешан?

Минуту спустя Сьюзен и Нагла услышали тихие шаги по лестнице, и в конце коридора появился Ашраф. Нагла хотела было поздороваться с ним, но он остановил ее движением руки, быстро сказал что-то по-арабски, и сестра тут же замолчала, а ее лицо стало очень озабоченным.

Повернувшись к Сьюзен, Ашраф строго произнес:

— Хозяин желает немедленно видеть вас, мисс, в его апартаментах.

Сью кивнула и сделала глубокий вздох. Ей вовсе не хотелось встречаться с отчимом, но выбора у нее не было.

Обычно запертая дверь апартаментов была распахнута настежь. Она заглянула внутрь и увидела, что Питер стоит у окна, и силуэт его грузного тела четко вырисовывается на фоне золотистого неба.

Он взглянул на нее с другого конца комнаты — крупный лысеющий мужчина с грубыми чертами лица и тяжелым взглядом.

— Войди и закрой дверь!

Сьюзен вздрогнула, услышав его неприятный голос. Он всегда действовал ей на нервы. Она ему не доверяла. Любовь и горе обостряют интуицию, особенно если вы очень молоды и самые разнообразные эмоции не успели притупить вашу чувствительность.

Сью никогда его не любила, но теперь, увидев, просто испугалась. В его лице читалась угроза, взгляд напоминал взгляд дикого зверя, которого загнали в угол, и он готов на все, лишь бы защитить себя.

— Мама с тобой? — спросила она, но он едва дал ей договорить.

— Нет, и не задавай лишних вопросов! Я всю ночь провел в самолете, и у меня нет времени на пустую болтовню.

— Ты велел Ашрафу приготовить тебе завтрак? Я…

— Заткнись! — прорычал он. — Я примчался сюда, чтобы выяснить, что ты тут натворила. Как ты посмела привести в мой дом репортера и позволить ему расспрашивать слуг? И не вздумай уверять, что он просто болтал с Ашрафом, или что он твой любовник и дело только в этом. Я сделал несколько звонков и выяснил, что его считают крепким орешком. Я узнал также, что его компания явно нарывается на неприятности. Можешь передать, что ему очень не поздоровится, если он не прекратит совать нос в чужие дела. То, что случилось с ним на войне, может повториться и в мирное время, только так легко ему больше не отделаться!

Покраснев от гнева, Сьюзен выпалила в лицо отчиму:

— Ты с ума сошел! Ты не смеешь никому угрожать!

Он бросил на нее снисходительный взгляд.

— Я никому и не угрожаю. Когда я говорю, что если человек выйдет под дождь без зонта, то обязательно промокнет, — это никакая не угроза, а просто констатация факта. Так что если Харрис сунет свой нос куда не нужно, то лишится его вместе с головой!

— Я передам ему это, — в ярости ответила Сьюзен. — Он с удовольствием процитирует тебя в своей передаче.

Островски застыл на месте.

— Так, значит, передача все-таки будет? Я так и думал… Совершенно очевидно, что Харрис что-то вынюхивал. Он сказал тебе, что именно? Что его интересовало?

— Ты, — отрывисто сказала Сьюзен.

Какую-то долю секунды Питер молча обдумывал ее ответ. По всей вероятности, он надеялся, что Ричард ничего толком не знает и им руководит лишь свойственное людям его профессии любопытство.

— Ричард Харрис занимается расследованием преступлений, связанных с произведениями искусства, — пояснила Сьюзен, но, поскольку отчим по-прежнему молчал, продолжила: — Он сказал, что существует международная организация, специализирующаяся на кражах картин и скульптур. Преступники работают по заказу. Если богатые коллекционеры хотят иметь то или иное произведение, но не могут приобрести их, потому что те являются собственностью музеев, они нанимают профессиональных воров, чтобы заполучить желаемую вещь.

Она услышала, как отчим еле слышно выругался, но затем ему удалось взять себя в руки, и он безразличным тоном спросил:

— А какие-нибудь доказательства у него имеются? Или он просто сочиняет сказки?

— Но это никакая не сказка, Питер. Ты согласен?

— А мне-то откуда знать?

Она ответила ему холодным ироничным взглядом.

— Нечего притворяться невинным ягненком! Подозреваю, что в Тетуан он приехал именно за доказательствами. Он считает, что ты замешан в этом деле.

— Он сам тебе об этом сказал?! — резко спросил Питер.

— Да.

— И ты впустила его в мой дом и разрешила рыскать повсюду, расспрашивать Ашрафа… — Его интонации стали угрожающими.

— Он хотел видеть твою коллекцию.

Атмосфера, казалось, накалилась до предела. Питеру стоило огромного труда держать себя в руках, но он сумел издать короткий смешок.

— Коллекцию? О чем ты говоришь.

Она устала препираться с ним.

— Кончай свои игры, Питер! Ты прекрасно понимаешь, о чем речь, — о картинах, висящих в твоих апартаментах.

— Чего ты ему такого наболтала? — Голос отчима звучал как никогда хрипло.

— Он спросил, есть ли у тебя еще картины, и я ответила да — в твоих личных апартаментах. Я понятия не имела, что это страшная тайна, и не догадывалась, почему ты постоянно запираешь дверь.

— Я запираю ее, потому что не желаю, чтобы меня ограбили! — взорвался он. — И ты можешь сказать своему другу-репортеру, что эти комнаты оборудованы системой безопасности. Даже мышь не сможет забраться туда незаметно — сразу же сработает сигнализация: и в доме, и в полицейском участке. Так что если он попытается проникнуть в эти комнаты, то тут же окажется в марокканской тюрьме, а оттуда не так просто выбраться.

— Он не собирается грабить твои апартаменты! Он вовсе не идиот. — Она перевела дыхание. — Боюсь, что он знает про картину из Бельгии, он видел…

— Что ты сказала? — грубо перебил ее Питер.

— Пейзаж с черепом на переднем плане…

— Я понял, о чем речь! — закричал отчим. — Мне неясно другое — какого черта ты рассказала ему об этой картине? И что еще ты успела ему наговорить?

— Я ему ничего не говорила. Он увидел фотографию в моем лондонском домике…

— Откуда у тебя эта фотография?

Он говорил с ней так грубо, что она побледнела от страха.

— Мама прислала мне несколько снимков, сделанных в твоих апартаментах прошлым летом во время одного из приемов. На них видны несколько картин. И одну из них Ричард узнал — она была украдена из какого-то музея.

— Сука! Идиотка! — прошипел Питер. — Она не говорила мне, что делала фотографии, а уж тем более что посылала тебе их.

— Не смей так о ней говорить! Маргарет не могла так поступить — она же на фотографиях! Снимал кто-то из твоих друзей, а потом послал ей отпечатки.

— И она переслала их тебе! Если бы я только о них знал… — Он осекся, но Сьюзен не составило труда догадаться о конце фразы. Он бы уничтожил снимки.

Сьюзен посмотрела на отчима с отвращением.

— Моя мать знает, что происходит? Она в курсе, что эти картины украдены?

— А кто говорит, что они украдены? Твой любовник? Он просто сумасшедший!

— Ты лжешь! Все, что мне надо уяснить, это… была ли в этом замешана моя мать?

Наступило молчание. Питер, сдвинув брови и играя желваками, смотрел в сторону, наконец он пробормотал:

— Нет. Неужели ты считаешь, что я совершенно лишен разума? Маргарет слишком глупа. Вряд ли она отнеслась бы к этому с осуждением, но обязательно проболталась бы кому-нибудь. Твоя мать не умеет хранить тайн. Она бы решила, что все это забавная игра.

Почувствовав невероятное облегчение, Сьюзен на секунду закрыла глаза, а затем спросила:

— Зачем? Зачем ты все это делал? У тебя же полно денег, ты можешь купить все, что хочешь. Зачем так рисковать из-за какой-то картины?

— А зачем ты ешь все, что попало, а потом идешь в ванную и суешь в рот два пальца? — жестко спросил он.

Она почувствовала приступ тошноты. Да. В самом деле, зачем? — подумала она с горечью. Откуда взялись все мои проблемы, моя психологическая неустроенность? Чья это вина? Моя? Или кого-то еще?

Питер поймал ее взгляд.

— Ты знаешь, что я никогда не испытывал к тебе нежных чувств. Ты была угрюмым неуклюжим подростком и сразу же невзлюбила меня. Что, впрочем, было взаимно. Очень жаль, что отец не забрал тебя к себе. Мы предложили ему сделать это, но он и слушать не стал.

От этих слов ее пронзила острая боль, хотя отчим не сказал ей ничего нового.

— Нам с Маргарет не нужен был ребенок, ты связывала нас по рукам и ногам. Не смотри на меня так, будто я причина всех твоих несчастий. Ты не имеешь никакого представления о том, почему у тебя проблемы со здоровьем, но мне об этом кое-что известно. Не думай только, что я перед тобой извиняюсь, искусство выживания я освоил не в колледже, и вопрос поначалу стоял так: либо ты, либо я. Я больше нуждался в Маргарет, чем ты. Согласен, твое детство трудно назвать безоблачным, но мне пришлось еще хуже, можешь мне поверить. Я успел побывать на том свете и вернуться обратно. Вот почему мне нужны мои картины. — Он поймал ее непонимающий взгляд. Его мощная шея покраснела от гнева, глаза готовы были вылезти из орбит. — Да, я сказал «нужны», и я выразился точно. Коллекционирование стало моим вторым «я». Это не прихоть, боже упаси!

Она смотрела на него и пыталась угадать, что же он на самом деле собой представляет. Неужели перед ней просто-напросто грубое жестокое животное с невыносимым характером и инстинктом собственника? Он намеренно пытался разлучить ее с матерью. Ему мало было жениться на Маргарет — он хотел владеть ею безраздельно.

Питер отвернулся и стал смотреть в окно. Немного погодя он сказал, не оборачиваясь:

— Ты ничего обо мне не знаешь, девчонка! В газетах меня называют человеком, который достиг всего сам. И это правда, абсолютная правда! Я действительно добился всего своими собственными руками. Вот он я, перед тобой. И я вовсе не тот Питер Островски, который жил некогда на этой земле.

Она плохо понимала, о чем он говорит. Существовал еще один Питер Островски? Что он имеет в виду?

Его голос упал почти до шепота.

— Я родился в Одессе. Но это вряд ли тебе о чем-либо говорит — тебе ничего не известно о том мире, откуда я родом.

Он отошел от окна и снял со стены большой плакат в рамке, выполненный в стиле двадцатых годов.

— Ты это когда-нибудь видела?

Нет, не видела. Это была реклама фильма. Пролет каменной лестницы. Солдаты со штыками. Мертвец в море крови.

— Эйзенштейн, — прочитала она фамилию режиссера и вспомнила, что когда-то давно смотрела его фильм. Кажется, он назывался «Потемкин».

— «Броненосец «Потемкин». Великий русский фильм. Он основан на реальных событиях, которые произошли в Одессе в 1905 году. На боевом корабле вспыхнуло восстание, и правительство выслало войска, чтобы подавить его.

Сьюзен вздрогнула.

— Я помню знаменитую сцену из этого фильма… Вниз по ступеням лестницы катится коляска, а в ней плачет ребенок.

— Да, это именно тот фильм. Одесса — прекрасный город: весной там цветут каштаны… И все очень хорошо знают эту лестницу. Она великолепна… Ступени из гранита… Теперь ее называют Потемкинской. Людей, выступивших на стороне революции, стали считать героями, в их честь воздвигли монументы.

— В каком году ты уехал из России?

— Одесса находится на Украине. Ты даже этого не знаешь! Я не русский. Я украинец. — В его глазах стояло презрение.

Удивленная Сью проговорила:

— Но я всегда считала… все считали тебя выходцем из России, и ты никогда этого не отрицал.

— Я с раннего детства старался держать язык за зубами, — коротко ответил он. — Очень жаль, что ты этого не умеешь…

Сьюзен еле удержалась, чтобы не сказать в ответ какую-нибудь дерзость, но ей не хотелось, чтобы он опять вышел из себя.

Питер повесил плакат на стену и бросил через плечо:

— Это первое произведение, которое мне удалось заполучить. Я украл ее с выставки плакатов в Нью-Йорке в конце сороковых. Так я начал собирать свою коллекцию. У меня был неплохой вкус, но очень долго не было денег.

— И ты воровал? — резко спросила она.

— Только не надо читать мне мораль, малышка! Когда я увидел этот плакат, то счел себя просто обязанным заполучить его, чтобы он напоминал мне… Что есть хорошего в России, так это музеи и галереи с великим множеством бесподобных вещей и бесплатным входом.

Она слушала его внимательно и даже прониклась к нему мимолетной симпатией, хотя до этого момента испытывала по отношению к нему только отрицательные эмоции.

— Если ты голоден, то мечтаешь о еде, — сказал он, и его глаза блеснули. — Мой отец был моряком, мать разделывала рыбу на консервном заводе. Еды, простой, но сытной, у меня было вдоволь — какая-нибудь каша на завтрак, уха с куском черного хлеба на обед, на ужин опять рыба и черный хлеб. Но я ненавидел свою жизнь — она казалась мне примитивной, недостойной меня. Если бы не дед… Он был художником.

А, так вот где берет начало его навязчивая страсть!

— Его нельзя было назвать хорошим человеком, — скривил губы Питер. — Но он был всецело предан искусству. Под конец жизни он работал художником-декоратором в Одесском оперном театре. Работа занимала у него не слишком много времени, и когда мои родители уходили на работу, он часто оставался со мной в нашей убогой квартирке под крышей и рассказывал мне об искусстве Европы, показывал репродукции картин. Он водил меня в музеи, в картинные галереи, учил рисовать и писать красками. Иногда брал с собой в театр… Я мечтал стать художником, но у меня не было таланта. Вот проклятье!

Сьюзен опять охватил прилив добрых чувств к этому человеку. Как это должно быть больно — хотеть творить и не иметь возможности делать это!

— Твой дед все еще жив?

Он зло рявкнул в ответ:

— Не будь идиоткой! Ему бы сейчас исполнилось больше ста лет. Когда я родился, он уже был стариком, но все-таки успел оставить глубокий след в моей жизни.

Этого он мог и не говорить, это и так было очевидно. В первый раз в жизни она слышала в голосе Питера подлинные чувства, его лицо светилось какой-то отчаянной любовью.

Он опять подошел к окну и встал к Сьюзен спиной.

— Когда я понял, что не смогу писать, то решил, что в любом случае окружу себя картинами. Я буду их покупать, как только разбогатею, и буду наслаждаться ими в одиночестве. И никому не позволю взглянуть на них. Это была глупая детская мечта: у меня не было шанса разбогатеть, по крайней мере, пока я жил в Одессе.

— Ты никогда не рассказывал, как уехал из родного города.

— Привычка, — пожал он плечами. — Да и желания особого не было. Моя мать умерла, рожая второго ребенка, а зимой от воспаления легких скончался и дед. Мой отец слыл украинским националистом, а это в те времена было очень опасно. Кто-то донес на него, и нам пришлось скрываться. Многие месяцы мы провели в катакомбах.

— Катакомбах? — в изумлении переспросила она.

— Это такие пещеры, которые тянутся под землей на многие мили. В них скрывались преступники, отщепенцы, всякое отребье. В этих пещерах холодно, сыро и темно, но зато там тебя никто не найдет. Хотя долго в таком убежище не протянешь… У моего отца был друг — турок, капитан грузового судна, курсировавшего между Одессой и Стамбулом. Однажды он подрался с русскими матросами. Те нокаутировали его и бросили в воду. И он непременно бы утонул, если бы мой отец не нырнул за ним и не спас его. И этот турок считал себя должником отца. Вот почему он тайком провез нас на своем судне.

— Это, наверное, было очень рискованно! — Сьюзен не подозревала, что в жизни ее отчима были столь драматические ситуации. Она слушала его с широко открытыми от изумления глазами.

Он зло рассмеялся.

— Конечно! Если бы нас обнаружили во время обычного осмотра судна перед отплытием, нам пришлось бы туго.

Сью поверила, что он говорит правду, и побледнела.

— Как же ему удалось вас спрятать?

— Он вез в основном лесоматериалы, но на борту было и несколько ящиков водки. И у одного из этих ящиков сделали двойное дно: сверху водка, внизу — мы.

— Тебе было страшно? — Ведь он был маленьким, подумала она.

В его голосе послышалось презрение:

— А ты как думаешь? Я был мал ростом, мы скрючились, и не могли шелохнуться. В ящике нечем было дышать. Море штормило, нас здорово мотало. К счастью, до этого мы ничего не ели, а то нам пришлось бы еще хуже. Мы просидели в ящике без еды и питья три дня, пока не добрались до Турции. Если бы местные власти обнаружили нас, то отослали бы обратно.

— А что случилось потом? — Нужно быть очень сильным, чтобы вынести такое, подумала она, потрясенная его рассказом.

Питер пожал плечами.

— Друг отца одолжил нам денег, и нам удалось перебраться в Америку. Не думаю, что он надеялся получить их обратно, но мы расплатились с ним в течение пяти лет. Отец начал работать в доках Нью-Йорка, а я пошел в школу. При первой же возможности я начал зарабатывать деньги. Именно тогда я и обнаружил, что, хотя не способен писать картины, у меня все же есть талант — талант продавца. Я работал на улицах, затем получил работу в одной компании. Объездил все Штаты и как-то раз встретил человека, который пытался продавать пластиковые ведра. Я сообразил, что за вещами из пластика будущее, организовал собственную фирму и быстро пошел в гору.

— Так вот как ты нажил свое состояние! На товарах из пластика?

— Сначала это был пластик, потом электроника. Мне везет на деньги. Они сами плывут мне в руки. — Он взглянул на нее. — И все это вполне законно. Я делал деньги честным путем. Как только смог себе это позволить, я начал приобретать картины. Так я вознаграждал себя за свой труд. Я покупал самые лучшие вещи, какие только были мне по карману. У меня есть удивительные произведения, но я никогда не смогу остановиться. — Голос у него стал хриплым, она уловила в нем нотки алчности. — Я покупаю все новые и новые картины. Все живописные полотна мира не могут утолить мою страсть. Иногда на меня нападает непреодолимое желание обладать какой-либо картиной, которую невозможно купить…

Он замолчал, и Сьюзен закончила за него:

— И тогда ты устраиваешь так, чтобы ее для тебя украли?

— Я этого не говорил! Не надо фантазировать! — К нему вернулся гнев, голос Питера задрожал от злости. — И не смей осуждать меня! Я рассказал тебе все это, чтобы ты поняла, почему я… — Он обвел рукой увешанные картинами стены. — Но все же это бесполезно! — По его лицу пробежала судорога. — Ты никогда не сможешь меня понять. Ты и твоя мать… вы обе мерзавки и идиотки! Ты продала меня этому репортеру. И я не хочу больше тебя видеть! Слышишь?! Убирайся вон из моего дома!

— Я уезжаю, — ответила она. — Улетаю первым же рейсом. Но я хочу кое-что тебе сказать: мне наплевать, если я больше никогда не увижу тебя, но не вздумай препятствовать моим встречам с матерью, потому что в этом случае я расскажу ей о твоих темных делишках, а ты, насколько я могла понять, не очень этого хочешь.

Он стиснул зубы и промолчал.

— Я отвечаю за свои слова, — сказала Сьюзен.

— Если у нее возникнет желание повидать тебя, я не стану возражать, — процедил он сквозь зубы.

Она кивнула.

— Я буду очень признательна, если Ашраф отвезет меня в аэропорт.

— Он не сможет. Возьми такси. Ашраф нужен мне здесь. — Питер начал снимать со стен картины.

Он хочет увезти их с виллы, поняла она. Куда? Но ей-то какое дело? Она, скорее всего, никогда больше его не увидит.

Сьюзен вышла из комнаты и стала спускаться вниз по лестнице. Зазвонил телефон. Ашраф взял трубку и сказал ледяным тоном:

— Нет, сэр! Она не может подойти. Прошу прощения! — Он положил трубку и посмотрел на Сьюзен взглядом, от которого ей стало не по себе.

— Это мне звонили? — спросила она, готовая разрыдаться. Темные глаза смотрели на нее с почтением, но твердо.

— Извините, но хозяин приказал не подзывать вас к телефону, если вдруг позвонит мистер Харрис.

— Так это был он?!

Ашраф кивнул, бесстрастно глядя на нее.

— А откуда ты знаешь, что я минуту назад не звонила ему?

— Прошу прощения, но я прослушиваю все ваши разговоры.

У нее от возмущения перехватило дыхание.

— А если я ему позвоню?

— Я буду вынужден прервать ваш разговор. Сьюзен смотрела в спокойные глаза Ашрафа и не понимала его. Но она любила его, и ей было жаль, что между ними легла пропасть. Не могу дождаться, когда окажусь дома, подумала она. Не могу дождаться, когда все это будет позади!

— Ты не закажешь мне по телефону такси?

— Я это уже сделал, мисс, — сообщил Ашраф. — Машина приедет с минуты на минуту.

Такси появилось пять минут спустя, она села в него и уехала, ни разу не обернувшись. У ворот виллы им встретился большой фургон, который направлялся к дому. Он здесь, чтобы увезти картины? Если Ричард не окажется на вилле в ближайшее время вместе с полицией, то Питер уничтожит все улики.

Он обвинит во всем меня, подумала Сьюзен, глядя в голубое небо, освещенное золотым солнечным светом. Он решит, что это я предупредила Питера, и придет в ярость.

Но не съест же он меня? Съест, подумала она. Просто разжует и выплюнет!

У нее не было ни малейшего желания встречаться с Ричардом Харрисом, тем более что тот имел все основания злиться на нее.

Можешь успокоиться! — возразил ей внутренний голос. Скорее всего, у Ричарда никогда больше не возникнет потребности видеть тебя.

Сьюзен содрогнулась от охватившего ее чувства потери.

Как она сможет жить по соседству с ним, зная, что он ее ненавидит? Он месяцами не обращал на них с Шадией никакого внимания. И будет так же поступать и впредь. Она не сомневалась, что Ричард может быть безжалостным по отношению к тому, кто его предал.

Ей предстоит изо дня в день видеть, как он уходит из дома и приходит обратно. Он будет совсем близко от нее, и в то же время так же недосягаем, как если бы жил на другой планете.

8

Сьюзен вернулась домой под вечер. День стоял жаркий, душный, в небе полыхали далекие молнии. Надвигалась гроза.

Она закрыла за собой входную дверь, и ее охватила ужасная тоска. В домике было пусто и тихо, точно так же, как и в соседнем. Ричард, наверное, все еще в Тетуане. А возможно, он никогда больше не вернется сюда. Скорее всего, договор об аренде коттеджа заключен на год или даже на больший срок, но рано или поздно Питер заставит Ричарда уехать. А может, это лучше, чем если бы он остался здесь и не обращал на нее никакого внимания?

Кто знает? Единственное, в чем она была уверена, это в том, что опять осталась в полном одиночестве и не может себя как следует контролировать — голова у нее кружится, ее бьет озноб. Во время полета у нее не было возможности выплакаться. Она ничего не ела, хотя ей ужасно хотелось, и в самолете отводила глаза от жующих людей. Ведь стоит ей начать есть, она не сможет остановиться и привлечет к себе всеобщее внимание.

Теперь, оставшись одна и роняя слезы, она принялась разыскивать на кухне съестное. Дрожа и всхлипывая, она будто охотилась за едой: чипсы, печенье, консервные банки с бобами, ананасами, большой кусок сыра, нарезанная ветчина в запаянном полиэтиленовом пакетике. Ей некогда готовить — нужно как можно скорее запихнуть все, что нашла, в рот. Она свалила продукты на стол и набрасывалась то на одно, то на другое. Сью жевала и глотала так быстро, что не чувствовала вкуса. И, лихорадочно жуя все подряд, не переставала плакать.

Зазвонил телефон. Она не обратила на него внимания. Телефон звонил и звонил, затем замолчал. Сьюзен взяла из холодильника молоко и стала пить большими глотками. Опять раздался телефонный звонок. И опять она не стала брать трубку. Звонки прекратились, но минуту спустя возобновились. Это начало действовать ей на нервы.

— Заткнись! — закричала она, но звонки не умолкали, и она схватила трубку с криком: — Перестанешь ты или нет?

— Сьюзен?

Это была Шадия. Судя по голосу, она была сильно обеспокоена.

— Будь добра, оставь меня в покое, — простонала Сьюзи и бросила трубку.

Но звонок подруги заставил ее очнуться: она оглядела кухню, увидела разбросанную повсюду еду и почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Боже ты мой, подумала она, я опять сорвалась!

Всхлипывая, она побежала по ступенькам в ванную комнату, полная презрения к самой себе. Напустив в ванну теплой воды, она умыла холодной водой горящее заплаканное лицо и долго чистила зубы — после приступов она никак не могла избавиться от противного привкуса во рту.

И когда только она сможет выбраться из этого порочного круга? Она уж было решила, что все ее несчастья позади, но за последние пару недель теряла над собой контроль вот уже второй раз.

Раздевшись, она погрузилась в благоухающую розой пену, откинулась назад и, не переставая дрожать, закрыла глаза. Слава богу, что Шадия позвонила, а то она могла бы есть не останавливаясь еще несколько часов подряд. Раз уж она сорвалась, будет очень трудно вновь обрести форму.

Но все же она справилась с приступом, смогла остановиться. Прежде звонки подруги никак на нее не действовали. Ее ничто не могло остановить. Телефон надрывался часами, но она не обращала на него никакого внимания. Так что не надо пытаться убедить себя, что ее случай безнадежен. Нельзя сдаваться, нельзя прекращать борьбу — это самое ужасное, что она может сделать.

Сьюзен услышала, как внизу опять зазвонил телефон. Она переговорит с Шадией позже, убедит, что не нуждается ни в чьей помощи, что оснований для паники нет. Шадия сейчас должна быть осторожна, ей надо заботиться о себе, как можно больше отдыхать. Сью не хотелось, чтобы подруга выбиралась из своего загородного дома и проделывала неблизкий путь в Лондон только ради того, чтобы убедиться, что у нее все в порядке.

Ее губы тронула улыбка — по крайней мере, Шадия думает о ней. А это значит, что она не так уж и одинока.

В этот момент ванную комнату озарила вспышка молнии. Сьюзен вздрогнула и открыла глаза. Началась гроза, послышались раскаты грома.

Небо было черным, как в безлунную полночь. В ванной тоже стало темно — она не включила свет и теперь едва могла разглядеть поднесенную к глазам руку. Дрожа от страха, Сьюзен поспешила выбраться из ванны, набросила на себя купальный халат и пошла в спальню.

Сью лежала на кровати, вздрагивая при каждой вспышке молнии и каждом раскате грома. Казалось, гроза разразилась прямо у нее в голове, а она сама — это Вселенная, где бушуют стихии. В мозгу у нее вертелись беспорядочные мысли. Она пыталась понять Питера, Ричарда, Ашрафа… Но их побуждения, их чувства были так далеки от нее. Единственное, на что она была способна, это спрашивать себя: почему? почему?!

Но как она может понять других, если не понимала саму себя?

Немного спустя сильная усталость взяла свое, и она задремала, но ненадолго — ее разбудил какой-то непонятный звук, долетевший до нее сквозь шум грозы.

Ее глаза широко распахнулись, она села на кровати, сердце готово было выпрыгнуть из груди: она увидела, что дверь в спальню медленно отворилась.

Крик замер у нее в горле. В дверном проеме возникла темная фигура, которая затем приблизилась и склонилась над Сьюзен.

Низкий сердитый голос произнес:

— Идиотка! Что ты с собой делаешь? — И в комнате, заставив ее зажмуриться, вспыхнул свет.

Она посмотрела на Ричарда сквозь опущенные ресницы, не веря своим глазам. На нем была голубая рубашка с открытым воротом, серые брюки и легкая светло-серая куртка с расплывшимися каплями дождя.

Сью решила, что у нее галлюцинации, — изможденная физически и душевно, она вызвала его образ из глубин подсознания. Он просто не мог быть здесь.

— Вы же в Тетуане, — пробормотала она и сразу почувствовала, как глупо прозвучала эта фраза.

— Я вылетел следующим рейсом и направился прямо сюда. Я не знал, в каком ты состоянии.

Сьюзен в полном смятении отвела взгляд от его лица — он наверняка успел заметить, что творится на кухне, и не мог не понять, что у нее опять был приступ. За последний год это случалось с ней всего два раза — и надо же было ему оба раза оказаться рядом!

— Тебе плохо? — спросил он, и Сью возненавидела его за этот вопрос.

— Может, хватит врываться в мой дом без приглашения? У меня складывается впечатление, что вы профессиональный взломщик, а не репортер! Мне придется установить на двери засов, тогда вы не сможете входить ко мне, как к себе домой! — истерически закричала она.

— Не стоит беспокоиться, в любом случае я скоро отсюда уеду.

От этого сделанного холодным тоном заявления у нее перехватило дыхание. Она сидела, уставившись на него, и в голове у нее снова и снова проносились его слова. Он уезжает… Она его больше никогда не увидит. Сью почувствовала такую острую боль, что ничего не могла сказать в ответ. Отчаяние парализовало ее.

Ричард пристально смотрел на бледное напряженное лицо, как будто хотел прочитать ее мысли. Его глаза горели, на скулах играли желваки.

— Это тебя очень огорчает? — Он сердито отбросил со лба черные волосы.

— Чего вы от меня хотите? Чтобы я разрыдалась? — пробормотала она и тут же пожалела о сказанном, потому что и в самом деле была на грани истерики. Она кое-как справилась с охватившим ее отчаянием и поспешила заговорить о чем-то более приземленном, далеком от эмоций.

— Я… я думала, вы заключили договор на год…

— Да, но твой отчим объявил, что не собирается продлевать его. И я решил купить себе квартиру в новом районе, поближе к работе.

— Вы видели Питера в Тетуане? — Как ей не хотелось задавать этот вопрос, но она должна знать, о чем они говорили. И все-таки хорошо, что она при этом не присутствовала!

— Да, сегодня утром, сразу после того, как ты уехала в аэропорт. — В его тоне сквозила ирония, выражение лица пугало, как блеск кинжала. — Он настоял на том, чтобы я осмотрел его апартаменты.

— Он… картины… все еще…

Ричард коротко рассмеялся.

— А ты как думаешь? Подъезжая к дому, я заметил удаляющийся фургон. Подозреваю, что он был битком набит произведениями искусства.

Значит, Питер вывез картины! Она непроизвольно дернулась, и полы ее халата разошлись.

Сильно покраснев, она поспешила запахнуть халат. Боже милостивый! Он может подумать, что она сделала это нарочно. Если верить психиатрам, каждая такая промашка преднамеренна — просто разум предпочитает считать такие вещи случайностью, но на самом деле это не так.

— Вы привезли с собой полицейских? — быстро спросила она.

— Нет, тогда я еще не знал, что твой отчим вернулся в Тетуан. — На какое-то мгновение на его лице мелькнуло обвиняющее выражение. — Сегодня утром Ашраф вежливо-ледяным тоном сказал, что ты не можешь подойти к телефону. Я связался с коллегой в Лондоне и сообщил, что украденные картины, по всей вероятности, находятся на вилле. Он решил выслать в Тетуан съемочную группу и немедленно обратился в подразделение Интерпола, которое занимается расследованием краж произведений искусства. Но полиция оказалась столь же медлительной, как сам Господь. Да и съемочная группа не могла бы добраться до Тетуана в мгновение ока.

— И вы отправились на виллу в одиночку?

— Для того чтобы увидеть тебя. И попытаться поговорить. Но я опоздал! — В его серых глазах мелькнул гнев. — Ты успела обо всем рассказать отчиму, и у него хватило времени вывезти картины.

— У меня не было необходимости что-либо ему рассказывать, — безразличным тоном произнесла она. — Это сделал Ашраф, пока я была с вами в гостинице.

Он сдвинул брови.

— Ашраф? Он тоже замешан в этих делах?

Сью нахмурилась, потому что не желала в это верить: она любила Ашрафа и уважала его.

— Вряд ли. Думаю, он честный человек. Просто он рассказал Питеру о вас — кто вы такой, как вас зовут, что вы навещали меня, просили показать дом и задавали вопросы о коллекции картин. Может, Ашраф решил, что вы собираетесь ограбить виллу. Оказалось, что Питер знает о вас. А совесть у него нечиста — вот ему и не понравилось, что вы проявляете интерес к его коллекции.

— И он тут же прилетел в Тетуан? — коротко спросил Ричард.

— Да, ранним утром. — У Сью болели голова и шея. Она не могла выносить такого напряжения — почему он смотрит на нее с ненавистью? — И что же теперь будет? Вы продолжите расследование? Питер попадет в передачу вашего коллеги?

— Без единого доказательства того, что он скупает украденные картины? — Он внимательно посмотрел на нее сузившимися глазами. — Ты бы согласилась выступить по телевидению и рассказать все, что знаешь, о коллекции отчима?

Немного поколебавшись, она отрицательно покачала головой.

— Даже если бы я решилась, это бы оказалось бесполезным, я же не специалист и не могу отличить копию от оригинала.

Казалось, именно такого ответа он и ожидал.

— Ты знала, что он приезжает? — спросил он сквозь зубы.

— Нет! Я была просто потрясена, когда увидела его! Он сразу же начал снимать картины со стен. — Голос у нее срывался, но она попыталась улыбнуться. — Он попросил меня покинуть виллу. Питер считает, что я предала его, вступила против него в сговор. Он больше не хочет меня видеть, хотя и раньше не очень-то меня жаловал — прямо так и сказал. — Она горько рассмеялась. — Наконец-то это утверждено и подписано — мой отчим меня ненавидит!

Ричард, нахмурившись, слушал ее. Ее глаза блестели чересчур ярко, на щеках появился лихорадочный румянец.

— Ему не было нужды сообщать мне об этом. Я всегда чувствовала, что мое присутствие мешает ему.

Мужчина тихо выругался.

— Он просто-напросто ублюдок!

— Спорить не буду, — легко согласилась она.

— А как же твоя мать? Он позволит тебе видеться с ней?

Она ответила ему натянутой улыбкой.

— Питер сказал, что это ее дело. Но я знаю маму и не сомневаюсь, она не станет злоупотреблять этим разрешением. Она и раньше не очень ценила мое общество, так с какой стати ей вдруг изменять своим привычкам? Маргарет деловая женщина, ведет активный образ жизни и никогда не стремилась стать образцовой матерью.

— У меня было предчувствие, что дело кончится именно этим, — пробормотал Ричард. — Вот почему прямо из аэропорта я помчался сюда, а не к себе на работу, как был обязан это сделать. Я чувствовал, что тебе плохо.

У нее на мгновение остановилось сердце. Он говорит, что думал о ней? Что ему небезразлично, каково ей теперь?

— Я очень испугался, — хрипло проговорил Ричард, глядя на нее потемневшими глазами. — Боялся, что ты… И я оказался прав — ты опять взялась за старое.

Вся дрожа, она прошептала:

— Я смогла остановиться. Я начала есть все подряд, но потом прекратила. — Она попыталась рассмеяться, у нее это не получилось, она пожала плечами и с деланной беззаботностью проговорила: — Нет никакой необходимости читать мне нотации о том, как глупо я себя вела. Я и сама это знаю, а вы не врач!

— Видит бог, без врача тут не обойтись! — рявкнул он, и совершенно неожиданно оказался совсем близко от нее.

Она стремительно поднялась, кровь то приливала к ее лицу, то отливала, глаза округлились от страха и… желания.

— И пальцем не смейте меня коснуться, а не то получите по голове чем-нибудь тяжелым!

Сью ясно осознавала, что на ней всего лишь купальный халат, надетый на голое тело. Она, запахнув полы, придерживала их обеими руками. Ее лицо залила яркая краска. Он следил за каждым ее движением.

Когда он заговорил, его голос звучал хрипло и нежно.

— Ты не должна бояться меня, Сьюзен! — В ответ она вызывающе вздернула подбородок. Она не может позволить себе испытывать новую боль. Она только-только начинает справляться со своими проблемами и, если ее чуть тронуть, потеряет равновесие, и никто не сможет ей помочь. Подобно Шалтай-Болтаю, она разобьется, и вся королевская рать не сможет ее собрать. — Не надо меня пугать! — выпалила она.

— Это ты меня пугаешь, — возразил Ричард таким тоном, что у Нее опять перехватило дыхание. Он смотрел на нее сверху вниз. — Я долго пытался побороть свои чувства — с того самого дня, как увидел тебя впервые.

У нее закружилась голова от его слов. Но разум упорно сопротивлялся: не слушай, не подпускай этого парня к себе!

— Но в то время я только-только порвал со своей любовницей, — сказал он нетерпеливым тоном. — И у меня не было никакого желания вступать в новые отношения, Я приказал себе не поддаваться эмоциям. И до тех пор, пока мне удавалось держаться в стороне от тебя, все шло как надо. Но с того дня, как Шадия ворвалась ко мне, обеспокоенная тем, что тебе, возможно, плохо, мне пришлось вмешаться в твои дела, в твою жизнь. И прежде чем я сообразил, чем мне это может грозить, было уже поздно — я оказался в твоей власти.

Что он имеет в виду, говоря, что оказался в ее власти? Как будто она поставила на него капкан, и он в него попался! Он и в самом деле так считает?

— Я тебя не хочу! — Но ее голос прервался, выдавая истинные чувства, и глаза Ричарда блеснули.

— Мы с тобой знаем, что это не так. — Он подошел к ней еще ближе.

Сью охватила паника, она яростно замотала головой, но, пытаясь отодвинуться от него, наткнулась на кровать и потеряла равновесие.

Рич схватил ее за плечи и не дал упасть, а затем решительно притянул к себе. Сопротивляясь, она попыталась оттолкнуть его и уперлась руками ему в грудь.

Это оказалось ошибкой. И она моментально поняла это — стоило только ощутить тепло его тела своими ладонями.

Господи, я больше этого не вынесу, промелькнуло в ее мозгу, затуманенном желанием. О! Она могла бы ласкать его целую вечность — медленно, нежно, страстно.

И думать об этом не смей! — приказала она себе. Все это кончится новым страданием. Любовь всегда кончается болью.

Он наклонился к ней, и она отвела лицо в сторону. Губы Рича коснулись ее уха, шеи, щеки, настойчиво приближаясь к губам Сью.

И стоило ему достигнуть своей цели, как Сьюзен поняла, что пропала. Она услышала стон, который он издал, завладев наконец ее губами. И губы Сью раскрылись, тело обмякло и приникло к его телу.

Ричард слегка подтолкнул ее, и они оба упали на кровать. Стук ее собственного сердца заглушил все сомнения. Она должна получить его, независимо от того, чего ей это будет стоить. Горячее тело Сью жаждало любимого. Никогда в жизни она не испытывала такого страстного желания. Это пугало ее, но страхи казались далекими, несущественными. Он развязал пояс ее халата, руки легко легли на ее обнаженную грудь, и она застонала под их прикосновениями. Охваченное огнем тело прижалось к Ричарду.

Он приподнял голову и посмотрел на нее, словно изучая изящную шею и плечи, маленькие груди с темно-розовыми сосками, похожими на бутоны, обольстительно изогнутые бедра…

Она не могла вынести его взгляда — он обнаружит все изъяны ее тела, которые она так хорошо изучила перед зеркалом! Сью содрогнулась, вспомнив, насколько оно несовершенно.

— Не смотри на меня! — закричала она, обхватывая руками шею Рича и притягивая его к себе, чтобы он не мог ее видеть.

Ричард, покрывая ее поцелуями, прошептал:

— Мне нравится смотреть на тебя — ты так прекрасна! — Он взял губами розовый сосок, и она, закрыв глаза, застонала от наслаждения. Наслаждение было невероятно сильным, почти невыносимым. Желание достигло своей наивысшей точки.

Ричард прошептал:

— Ты мечтала обо мне, Сьюзен?

К чему притворяться? Ему и так уже все ясно.

— Да, о да! — простонала она и принялась дрожащими руками лихорадочно расстегивать его рубашку.

Но Ричард не хотел ждать и, стянув с себя одежду, вновь набросился на нее с поцелуями: его губы были горячими, но обнаженное тело казалось прохладным. Их ноги переплелись. Она забыла обо всем на свете, ощущая лишь стремление слиться с ним.

— Ты принимаешь таблетки? — хрипло спросил он, целуя ее в живот, проводя языком вокруг пупка.

— Нет. Я давно ни с кем не спала и перестала думать об этом. — Она тихонько покусывала его плечо, вдыхая запах тела мужчины — мускус с легким оттенком хвои.

Неожиданно до нее дошло, почему он задал ей этот вопрос, и она прошептала:

— Это неважно! — Для нее все казалось пустяком, кроме охватившего ее желания. Она сходит с ума, она его хочет, ничто не должно им мешать.

— Ну нет! Так дело не пойдет! — нетерпеливо возразил он и склонился над лежащей на полу одеждой.

— Что ты делаешь? — Она испугалась, решив, что он собирается одеться.

Ричард распрямился, и, увидев, что у него в руках, она почувствовала прилив гнева.

— Так ты подготовился!

Он посмотрел в ее сердитые зеленые глаза.

— Я ношу это с собой уже два дня, надеясь, что рано или поздно это произойдет. — Он улыбнулся. — Ты что, против?

Она покраснела от смущения.

— Ты… ты… — Сью растерялась.

Его глаза сверкнули от растущего возбуждения.

— Перестань, дорогая! Ты прекрасно знаешь, что я умираю от желания забраться с тобой в постель, и ты хочешь того же самого. Так, может, хватит притворяться? Мы с тобой взрослые люди и не нуждаемся в чьем-либо разрешении на то, чего нам так страстно хочется. В чем же все-таки дело?

Она закрыла глаза.

— Мне страшно, — прошептала она и почувствовала, как напряглось его тело.

— Почему?

— Не знаю…

Пальцы Рича пробежали по ее губам.

— Нет, знаешь! И ты должна мне об этом сказать. Доверься мне. Я пойму и помогу тебе.

Она глубоко вздохнула:

— Я хочу… — но не смогла договорить и замолчала.

— Хочешь меня? — тихо отозвался он. — Это так, Сьюзен? — Она кивнула, не открывая глаз. — Так что же тебя останавливает? Чего ты боишься?

Она с трудом чуть слышно проговорила:

— Любви…

— Любви?

— Когда чувство слишком сильное… — Господи! Она выдала себя с головой, пустила этого человека к себе в душу. И это привело ее в ужас.

— Кто знает, что такое слишком сильная любовь? Я безумно люблю тебя, но моя любовь к тебе растет с каждым днем. Где я обязан остановиться? Когда должен сказать себе: довольно?

Сью не слышала его. Охваченная лихорадочной дрожью, она проговорила:

— Ты… ты сказал… ты любишь…

— Люблю тебя, моя родная! Я знал это уже в тот день, когда ворвался к тебе и увидел тебя лежащей на полу, похожую на сломанную куклу. Я был едва с тобой знаком. Я буквально пожирал тебя глазами — ведь ты такая красивая, — но не имел ни малейшего желания вступать с тобой в какие-либо отношения, потому что не хотел испытать боль. Я понимал, что стоит мне хоть немного приблизиться к тебе, и я пропал. Я влюбился сразу же, как будто упал в пропасть. Ты казалась такой хрупкой, такой легкой, когда я в тот день взял тебя на руки. У меня было ощущение, что если я опущу руки, то ты не упадешь на пол, а останешься парить в воздухе. Ты тронула меня. Нет, скорее потрясла… заинтриговала. И с каждым днем мои чувства к тебе становятся все сильнее. Сегодня я люблю тебя больше, чем вчера, и гораздо, гораздо больше, чем на прошлой неделе…

У нее на глазах показались слезы. Рич погладил ее по щеке, провел пальцем по закрытым векам, нежно вытерев слезы с ресниц. И она открыла глаза и взглянула на него.

— Я полюбила тебя еще до того, как мы встретились, — тихо проговорила Сью. — Увидела тебя по телевизору и влюбилась. Когда Шадия пригласила тебя на нашу вечеринку, и ты не пришел, я хотела убить тебя. Но… — Она остановилась, кусая губу, и он нахмурился.

— Да бога ради, Сьюзен! В чем дело? Неужели так трудно мне об этом сказать?

— Я не хочу, чтобы ты боялся меня!

— Но ты же не чудовище. — Он сделал попытку разрядить атмосферу, и она попыталась улыбнуться в ответ.

— Хуже… — ответила Сьюзен. — Я… я слишком серьезно к этому отношусь. Я люблю слишком сильно. И это испугало моего прежнего возлюбленного.

Ричард опять нахмурился и пристально посмотрел на нее.

— Он сам тебе об этом сказал? Какой идиот! Но неужели ты не видишь, что все к лучшему? Этот парень тебе явно не подходил. Ты ошиблась, отдав сердце человеку, который не мог ничего тебе дать взамен, которому не нужна была твоя любовь.

— В конце концов я с этим справилась, но легче мне от этого не стало. Я до сих пор очень плохо переношу любые отказы.

— В том числе и отказ компании, на которую ты работала, возобновить с тобой контракт?

Она кивнула.

— Мои чувства… Я не могу…

— И тогда ты начинаешь есть все подряд? Я это понял, Сьюзи. Как ты думаешь, почему я примчался сюда прямиком из аэропорта? Я догадался, как ты отреагируешь на разговор с отчимом. Пойми, я тебе нужен, дорогая моя! Именно я, и никто другой. Так что нечего винить того парня — он оказался достаточно умен, чтобы уйти от тебя, потому что понял — ты ждешь меня. — Рич убрал с ее лица прядь волос и посмотрел ей прямо в глаза. — И мне нужна твоя любовь… Вся, до последней капли!

Сью, застонав, обвила руками его шею.

— Милый… даже если ты на самом деле так не думаешь, это такие замечательные слова… — С детства любовь казалась ей миражом в пустыне. И она боялась поверить, что на этот раз мечта превратилась в реальность.

Ричард сжал в ладонях ее лицо и серьезно заглянул в зеленые глаза.

— Похоже, мне придется немало часов провести с тобой в постели, чтобы ты поверила, как сильно я тебя люблю.

Она улыбнулась. Когда его руки, лаская, медленно скользнули вниз, казалось, по ее телу пробежал электрический разряд.

— Это только начало… — прошептал Ричард, а Сьюзен закрыла глаза и перестала о чем-либо думать, перестала задавать себе вопросы, отдавшись во власть страстному желанию, охватившему ее еще в то самое мгновение, когда она впервые увидела Ричарда Харриса.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg